ББК 84.7 США
У97
Серия «Мастера остросюжетного детектива»
выпускается с 1991 года
Художник В. Б. Остапенко
Уэмбо Джозеф
У97 Рыцарь в синем: Детективные романы. Пер. с англ. —
«Мастера остросюжетного детектива». — М.: Центрполиграф,
1994. — 543 с.
Американский писатель Джозеф Уэмбо сделал для «полицейского романа» по сути дела то же
самое, что и Конан Дойл для детектива. Когда его яркий роман-дебют «Рыцарь в синем» увидел свет,
Дж. Уэмбо по-прежнему нес службу в полиции Лос-Анджелеса. Книги Дж. Уэмбо напоминают
читателю, что в современном мире борьба с преступностью — организованной и неорганизованной—
ведется тем успешнее, чем квалифицированнее и профессиональнее «борцы».
Романы Дж. Уэмбо, точно, с блестящим знанием дела описывающие «труды и дни»
американской полиции, будут безусловно интересны и нашим профессиональным борцам с
преступностью, и тем, кого они защищают.
ББК 84.7 США
ISBN 5-7001-0092-4
© Состав и художественное оформление
торгово-издательское объединение
«Центрполиграф», 1994 г.

Посвящается Ди и, конечно,
всем центурионам
1960. НАЧАЛО ЛЕТА
Глава 1
БЕГУН
Лежа ничком, Серж Дуран глазел в прострации на то, как неуто¬
мимо и безжалостно носится по беговой дорожке Аугустус Плибсли.
Смешное имя, думал Серж, — Аугустус Плибсли. Нелепое имя для
тщедушного коротышки, который умеет бегать не хуже чертовой анти¬
лопы.
Рядом с Плибсли, нога в ногу, бежал встревоженный и озадаченный
инструктор по физподготовке Рэндольф. Уж если Рэндольф примет
вызов, его ни за что не угомонишь. Проделает хоть двадцать кругов.
Хоть двадцать пять. Будет месить ногами землю до тех пор, пока на
дорожке не насчитает сорок девять трупов в спортивных костюмах да
столько же луж блевотины. Сержа уже разок вывернуло, и он чувст¬
вовал, что рвота подступает снова.
— Подъем, Дуран! — прогремел сверху голос.
Серж поискал глазами и увидел над собой крупную кляксу.
— Встать! Встать! — орал инструктор, поднимая жалкую, изнываю¬
щую от усталости группу курсантов.
Шатаясь, Серж поднялся на ноги и захромал за товарищами, а
Рэндольф уже несся дальше, пытаясь настичь Плибсли.
Порфирио Родригес чуть отступил назад и похлопал Сержа по
плечу.
— Не сдавайся,. Серджио, — пыхтел он. — Держись, старик, не
отставай.
Серж не ответил и плелся, накренив в муке тело вперед. Что значит
быть техасским чикано, подумал он. Боится, что опозорю его перед
gabachos1. Не будь я мексиканцем, он бы преспокойно бросил меня здесь
лежать, покуда из моих ушей не выросла б трава.
	 \
1 Ребята (исп).
5

Он уже и не помнил, сколько они сделали кругов. Прежде двад¬
цать было рекордом, ну а сегодня все рекорды била жара — граду¬
сов девяносто пять1 как минимум. Плюс духота. Шла только
четвертая неделя их пребывания в полицейской академии. Откуда ж
взяться силам? Нет, Рэндольф не осмелится гонять их больше двад¬
цати кругов...
Серж еще больше склонился вперед, сосредоточившись на том, что¬
бы ноги правильно сменяли одна другую.
Еще через полкруга жжение в груди сделалось невыносимым. Та¬
кого с ним никогда не бывало. Со страху он начал задыхаться и был
уже близок к обмороку, когда, к счастью, опередив его намерения, Рой
Фёлер рухнул лицом вниз. Создалась куча мала из восьми человек.
Серж мысленно поблагодарил его. У Фёлера пошла из носу кровь.
Класс растерял инерцию движения, и, когда один за другим курсанты
стали падать на колени и принимались блевать, это походило на сла¬
бый спонтанный мятеж. Лишь Плибсли да еще парочка человек про¬
должали стоять.
— И они хотят служить в полиции Лос-Анджелеса! — кричал Рэн¬
дольф. — Да вас нельзя даже подпускать к полицейским автомобилям
с тряпками в руках! Если не будете на ногах через пять секунд, вам
так и не доведется проехаться за казенный счет в машине с мигалкой,
это уж я гарантирую!
Курсанты медленно поднимались, мрачные, угрюмые, и скоро на
спине остался лежать только Фёлер. Он задрал красивое лицо вверх к
белому солнцу и безуспешно пытался остановить кровотечение. В свет¬
лый ежик волос набилась пыль, окрашенная кровью. Рэндольф подошел
к нему широкими шагами.
— Ладно, Фёлер, иди прими душ и доложись сержанту. Придется
отправить тебя в центральную больницу на рентген.
Серж поглядел на Плибсли и ужаснулся: не желая терять время
попусту, тот делал приседания. Только не это, подумал Серж. Да при¬
кинься же уставшим, Плибсли! Будь человеком! Безмозглый осел лишь
наживет в Рэндольфе врага и понапрасну разъярит его.
Внимательно последив за Плибсли, инструктор неожиданно про¬
изнес:
— Так уж и быть, слабаки. С бегом на сегодня покончено. Падайте
на спину, немного покачаем пресс.
К менее болезненным занятиям по гимнастике и самообороне класс
приступил с заметным облегчением. Серж пожалел о собственной ста¬
ти. Уж лучше быть помельче и попасть в пару с Плибсли, а когда они
начнут отрабатывать захват преступника, сделать котлету из малень¬
кого негодяя.
1 По Фаренгейту. Равняется примерно тридцати градусам Цельсия.
(Здесь и далее примечания переводчика.)
6

Спустя несколько минут беспрерывных сгибаний корпуса, подъемов
ног и отжиманий Рэндольф приказал:
— Довольно. А теперь — первые номера против вторых! Начали!
Ребята встали в круг, и Серж увидел, что ему в партнеры вновь
достался Эндрюз, маршировавший вечно рядом с ним в строю. Парень
он был крупный, и даже покрупнее Сержа, и черт его знает насколько
сильнее и крепче. Как и Плибсли, Эндрюз, похоже, из кожи вон лез,
чтобы отличиться, и накануне едва не довел Сержа до обморока, отра¬
батывая удушение. Немного очухавшись, Серж, слепой от гнева, схва¬
тил его за грудки и прошипел в лицо такую страшную угрозу, что
после, поостыв, и сам ее не мог припомнить. К его изумлению, Эндрюз,
осознав, что причинил ему боль, тут же принес свои извинения, испу¬
ганно уставив на него широкую плоскую физиономию. В тот день он
извинился трижды и буквально просиял, когда Серж в конце концов
заверил его, что не держит на сердце зла. Эндрюз — это Плибсли-пе-
реросток, подумал Серж. Все эти преданные долгу типы одного поля
ягода. И так всегда серьезны, что их и ненавидеть-то нельзя, даже если
они того и заслуживают.
— Хорош! А теперь сменили позиции, — крикнул Рэндольф. —
Вторые против первых, начали!
Партнеры поменялись ролями: Эндрюз стал «подозреваемым», а
Серж обязан был «держать его на контроле».
— О’кей, потренируем опять «сопровождение», — кричал Рэн¬
дольф. — Только сейчас чтоб без сучка без задоринки! Готовы? Делай
раз!
Заслышав счет, Серж взялся за широченную лапу Эндрюза, но
понял вдруг, что от всех этих кругов по дорожке кругох< пошла его
голова и он начисто забыл, как выполняется это хреновое «сопровож¬
дение».
— Делай два! — гаркнул Рэндольф.
— Это вот и есть «сопровождение», а, Эндрюз? — зашептал Серж,
когда заметил, что внимание Рэндольфа отвлек на себя другой расте¬
рявшийся курсант.
Эндрюз переместил свою кисть в нужную позицию и так скривился
от мнимой боли, что Рэндольф вполне мог решить, что Серж вогнал
партнера в корчи агонии, следовательно, «сопровождение» выполнено
отменно. Проходя мимо, старшина действительно довольно кивнул при
виде мук, причиняемых Эндрюзу Сержем.
— Я тебя случаем не ушиб? — шепотом спросил Серж.
— Со мной полный порядок, — улыбнулся Эндрюз, оскалив щерба¬
тый рот.
Нет, невозможно ненавидеть этих серьезных типов, подумал Серж
и в поисках Плибсли оглядел потную, одетую в серое толпу курсантов.
Нельзя было не восхищаться тем, как владел своим юрким, и маленьким
телом этот выскочка. На первом же зачете Плибсли двадцать пять раз
7

идеально подтянулся на перекладине, сотню раз за восемьдесят пять
секунд из положения «лежа» выпрямил корпус и чуть было не побил
рекорд академии в беге па полосе препятствий. Ее-то Серж и боялся
больше всего — полосы препятствий. А стенка-барьер приводила его в
неописуемый ужас. Достаточно было кинуть на нее взгляд — и ты уже
словно был обречен на неудачу.
Отчего он боялся этой стены — непостижимо. Ведь он был спорт¬
сменом — если не теперь, так раньше, шесть лет назад, когда еще
учился в средней школе в Китайском квартале. Три года играл в
футбол, играл крайнего, причехс для своей комплекции был быстр и
имел хорошую координацию. Между прочим, комплекция его и внеш¬
ность были тоже непостижимы — даже для родных: рост шесть
футов и три дюйма, широкая кость, веснушки, каштановые волосы да
светло-карие глаза — все это сделалось в семье притчей во языцех
и поводом для шуток: мол, совсем он и не мексиканец, по крайней
мере не одной крови с Дуранами (те сплошь мелкие и смуглые); и,
если б мать его не была чистокровнейшей мексиканкой и не выказы¬
вала бы особого расположения к своему «альбиносу», они, возможно,
извели бы ее намеками на блондина-gabacho, гиганта, в бакалейной
лавке которого в течение долгих лет покупала она barina1 для своих
кукурузных лепешек. Их она всегда готовила своими руками и ни¬
когда не позволяла класть на семейный стол покупные лепешки. Он
удивился тому, что именно сейчас вдруг вспомнил о ней. Мертвых не
воскресишь!
— Ну ладно, можете сесть, — гаркнул Рэндольф. Ему не пришлось
повторять свой приказ.
Весь класс в сорок восемь курсантов (Фёлера не было) рухнул на
траву, радуясь тому, что впереди теперь — отдых, отдых и ничего,
кроме отдыха... Если, конечно, Рэндольфу не вздумается определить
тебя в «жертвы».
Серж напряженно ждал. Частенько Рэндольф для демонстрации за¬
хватов отбирал ядреных здоровяков. Сам он был телосложения среднего,
но мускулист и крепок, словно пушечный ствол. Инструктор любил
показать свою удаль, да так, чтоб поэффектнее, а значит, побольней.
Он взял себе за правило чуть добросовестнее, чем требовалось, швырять
курсантов наземь или проверять чьи-либо голосовые данные, исполняя
захват немного круче, чем нужно для того, чтобы исторгнуть из несча¬
стной глотки крик. Во время такого истязания класс издавал только
нервный смешок. Серж поклялся себе, что больше не будет покорным
мальчиком для битья, сносящим чужую грубость. Вопрос лишь в том,
как этого добиться. Он хочет эту работу. Стать полицейским фактиче¬
ски означало «без особого напряга» получать четыреста восемьдесят
девять долларов в месяц.
1 Мука (исп.).
8

На сей раз своей жертвой Рэндольф выбрал Аугустуса Плибсли, и
Серж наконец расслабился.
— Ну, вы уже изучали захват «на удушение», — сказал Рэн¬
дольф. — Отличный захват, коли умело его применять. Но ни
хрена не стоит, если ошибешься. Показываю один из приемов такого
удушения.
Он встал позади Плибсли, обхватил тому горло массивным
предплечьем и поймал тощую шею в изгиб руки. Потоке громко
пояснил:
— Я надавливаю на сонную артерию. Бицепс и предплечье пере¬
крывают доступ кислорода в мозг. Если надавить как следует, парень
вмиг потеряет сознание.
Произнеся эти слова, он и в самом деле надавил «как следует*, и
огромные голубые глаза Плибсли, дважды дрогнув веками, наполнились
ужасом. Рэндольф ослабил хватку, ухмыльнулся, похлопал его по спи¬
не, давая знать, что с него достаточно, и прокричал:
— О’кей, первые номера против вторых! Да поживее! У нас еще есть
в запасе несколько минут. Поработайте-ка над захватом!
Когда первые номера обхватили руками услужливо подставленные
глотки вторых, он приказал:
— Выше локоть. Надобно вздернуть ему подбородок. Не сможете —
и он разделается с вами, так что заставьте его вздернуть подбородок,
а уж потом вяжите из него веревки. Ясное дело, тихонько, не увлекай¬
тесь: душить не дольше одной секунды. х
Серж не сомневался, что после вчерашней его вспышки ярости
Эндрюз будет очень осторожен. Он видел, как тот старается не
причинить вреда и совсехг легонько обвивает ему шею своей могу¬
чей ручищей. Но боль тем не менее была такой острой, что у него
полезли на лоб глаза. Инстинктивно Серж вцепился Эндрюзу в
руку.
— Прости, Дуран, — сказал тот, бросив на него встревоженный
взгляд
— Все в п-порядке, — выдавил Серж из себя, задыхаясь. — Ну и
захвати к!
Поменявшись с Эндрюзом позициями, Серж приподнял тому подбо¬
родок. Еще никогда ему не доводилось на занятиях по физподготовке
сделать Эндрюзу больно. Ему и в голову не приходило, что это удастся
сейчас. Вытянув вперед запястье, он сдавил тому глотку и несколько
секунд переждал. В отличие от его собственных, руки Эндрюза вверх
не вскинулись. Должно быть, я делаю что-то не так, подумал Серж,
поднял локоть и надавил сильнее.
— Так правильно? — спросил он, вглядываясь в запрокинутое лицо
Эндрюза.
— Немедленно пусти его, Дуран! — пронзительно возопил Рэн¬
дольф.
9

В испуге Серж отпрянул назад, высвобождая Эндрюза, и тот бух¬
нулся с глухим стуком оземь. Физиономия его побагровела, полуза¬
крытые глаза остекленели и покрылись поволокой.
— Одурел, Дуран, — сказал Рэндольф, поднимая на руках мощное
тело Эндрюза.
— Я вовсе не хотел, я не нарочно, — бормотал Серж.
— Предупреждал же вас, ребята, — тихонько! — повторял Рэн¬
дольф, пока Эндрюз, неловко пошатываясь, вставал на ноги. — Этим
захватом можно мозги превратить в пластилин. Стоит только подольше
не пускать в голову кислород, и, уж будьте уверены, кому-то не по¬
здоровится. Не исключен летальный исход.
— Прости меня, Эндрюз, — сказал Серж и испытал огромное об¬
легчение, когда гигант слабо ему улыбнулся. — Чего ж ты не стукнул
меня по руке, не лягнул или не пискнул хотя бы? Откуда мне знать,
что тебе так худо!
— Хотелось, чтобы все было как положено, — ответил Эндрюз, —
чтоб у тебя получилось. А через пару секунд я отключился.
— С этим захватом нужно держать ухо востро, — горланил Рэн¬
дольф. — Я не горю желанием, чтобы кто-то из вас сделался калекой,
прежде чем окончит академию. Но, может, то, что вы видели, пойдет
вам на пользу. За этими стенами вас, ребята, поджидают другие ре¬
бятки, которым плевать и на ваш значок, и на револьвер. Среди них
могут найтись и такие, кто попробует прицепить этот значок к вашей
заднице — просто так, от нечего делать, или чтобы было о чехе посу¬
дачить с приятелями. И тогда вам придется на собственной шкуре
убедиться, что большой и овальный полицейский значок умеет здорово
обидеть того, кто стал носить его прежде, чем научился выполнять
захват. Ну а тот, кто овладеет этим приемом, может причинить мно¬
жество неудобств любому посягнувшему на его задницу. О’кей, ну-ка
еще разок, первые против вторых!
— Твой черед квитаться, — сказал Серж массирующему шею и
мучительно сглатывающему слюну Эндрюзу.
— Я буду осторожен, — ответил тот и потянулся к Сержу громад¬
ной ручищей. — Давай-ка прикинемся, что я тебя душу.
— Отличная мысль, — сказал Серж.
Переходя от одной пары курсантов к другой, Рэндольф проверял,
как проводится прием, поднимал чьи-то локти, поворачивал кулаки,
выправлял торсы, покуда это ему не надоело.
— Ладно, всем сесть. Только зря тратим время.
Словно огромное многоногое серое насекомое, класс плюхнулся на
траву. Каждый ожидал от Рэндольфа какой-нибудь новой выходки, пока
тот, грозный и внушительный, в желтой тенниске, синих шортах и
черных спортивных туфлях, кружил вокруг них.
Серж был крупнее Рэндольфа, а Эндрюз и вовсе возвышался горой.
Однако рядом с инструктором они казались сопливыми мальчишками.
10

Все дело в тренировочных костюмах, подумал Серж: мешковатые штаны
с обвисшими коленками и пропитанные потом свитера способны изуро¬
довать кого угодно. Так же, впрочем, как и эти стрижки. Их обкорнали
под солдат и будто обобрали каждого на несколько лет, превратив в
послушных подростков.
— Непросто натаскать вас на занятиях по самообороне так, чтобы
вы были подкованы со всех сторон, — прервал наконец молчание Рэн¬
дольф. Он скрестил на груди руки и шагал взад-вперед, уставившись
взглядом в траву. — Жарко, как в аду, да и я вас загонял. Возможно,
иногда я гоняю вас слишком рьяно. Что ж, у меня имеется своя теория
на предмет физической подготовки полицейских, считайте, что я вам
ее объяснил.
Очень глубокомысленно! Ну и мерзавец же ты, подумал Серж, по¬
тирая ноющий бок. После двух десятков кругов по беговой дорожке он
только-только начинал приходить в себя и глубоко вдыхать воздух, не
опасаясь больше кашля и боли в легких.
— Мало кто из вас, ребята, знает, что такое драка, — продолжал
Рэндольф. — Конечно, у каждого случались стычки в школе, а кое-кто
даже может похвастаться своим участием в лихой потасовке с разби¬
тыми носами. А кто-то из вас — ветеран корейской войны и думает,
что его уж ничем не прошибешь и что ему теперь сам черт не брат
и море по колено. Да только никому из вас невдомек, каково это —
драться с человеком, для которого все средства хороши и пригодны, и
легко ли взять и одолеть его. К сожалению, вам теперь придется быть
готовыми к драке в любое время. И выход из нее один — победа.
Сейчас я вам кое-что покажу. Плибсли, ко мне!
Глядя на то, как Плибсли вскочил на ноги и рысью пустился в
центр круга, Серж улыбнулся. Круглые голубые глаза без малейших
признаков усталости терпеливо и внимательно смотрели на инструкто¬
ра. В них читалась готовность вынести и полевой захват с выкручива¬
нием рук, и любую другую изощренную пытку, на какую только у
Рэндольфа достанет изобретательности.
— Ближе, Плибсли, — сказал он и крепко вцепился малышу в
плечо. Несколько секунд он что-то шептал ему на ухо.
Откинувшись на локтях назад, Серж с удовольствием подумал о
том, что теперь-то Рэндольфу нужны лишь зрители и он — один из
них. Он расслабил брюшные мышцы и ощутил, как солнечная волна
накатила на него, даря долгожданный покой. Казалось, ему только
пригрезилось, как он носится по беговой дорожке, что ничего такого не
было и в помине..
Но тут перед собой он увидел глаза Рэндольфа.
— Ты, Дуран, и ты, Эндрюз, ко мне!
Мгновение Серж боролся с острым приступом гнева, но потом уд¬
рученно побрел на зов, вспоминая на ходу, как не сумел в прошлый
раз выполнить сложный захват и был наказан за это лишними тремя
U

кругами вокруг стадиона. Да, черт возьми, он хочет быть полицейским,
но только опять бежать не станет ни за что. Не сегодня. Не сейчас...
— Я выбрал Дурана и Эндрюза из-за их габаритов, — пояснил
Рэндольф. — Приступим. Ваша задача — скрутить Плибсли руки и
надеть на него наручники. Представьте себе, что надеваете на него
браслеты, и заставьте его принять соответствующую позу. Он преступ¬
ник, вы полиция. О’кей, начали!
Серж взглянул на Эндрюза, пытаясь по выражению его лица уга¬
дать, что же тот намерен предпринять. Плибсли отступал, пятясь спи¬
ной и двигаясь по кругу, подперев кулаками бока. Ну прямо как в
армии, подумал Серж. Вечно эти дурацкие игры. Сперва в учебке для
новобранцев, потом в пендлтонском лагере. Его призвали на службу год
спустя после корейской войны, но, едва речь заходила о «желтобрюхих»,
все делали такой вид, будто стоит их кораблю пристать к берегу где-
нибудь в Тихом океане, как те сразу кинутся на абордаж.
Эндрюз ринулся на Плибсли и успел поймать его за рукав. Серж
прыгнул тому на спину, и малыш осел под тяжестью в двести пятна¬
дцать фунтов живого веса. Вдруг он изогнулся и вывернулся, а сам
Серж очутился внизу. Эндрюз сидел у Плибсли на горбу, и от этой
двойной поклажи у Дурана заныли ребра.
— Да оттащи же его, Эндрюз, — прохрипел Серж. — И зажми ему
кулаки!
Он попытался выпрямиться, но Плибсли держал на «замке» его
руки и ноги, повиснув на нем, словно пиявка, которой, впрочем, вполне
достало сил, чтобы опрокинуть Сержа на спину и вцепиться в него
мертвой хваткой. Плибсли задыхался, но отступать совсем не собирался.
Эндрюзу удалось наконец оторвать от Дурана его пальцы, но мускули¬
стые ноги не оставляли Сержу никаких шансов выпутаться. Совершен¬
но измочаленный, он сидел на земле, уже и не надеясь самостоятельно
избавиться от безжалостной и неудобной ноши.
— Придуши-ка ты его к чертовой матери, — пробормотал Серж.
— Стараюсь. Да только, видать, я слишком устал, — прошепелявил
Эндрюз, а тем временем Плибсли глубже зарылся лицом в насквозь
взмокшую спину Дурана.
— О’кей, достаточно. Поднимайтесь, — скомандовал Рэндольф, и
Плибсли тут же отпустил Сержа, вскочил и быстро зашагал на свое
место на травяном пятачке.
Серж встал, ощутил, как почва уходит у него из-под ног, и упал
как подкошенный рядом с Эндрюзом.
— Мне лишь хотелось вам кое-что показать, — громогласно объявил
Рэндольф валявшимся вокруг курсантам. — Я приказал Плибсли со¬
противляться. Только и всего. Сопротивляться и не разрешать им скру¬
тить себе руки. Заметьте, он даже не давал им настоящего отпора.
Просто оказывал сопротивление. А ведь Эндрюз и Дуран перевесят
вместе четырех таких, как Плибсли. Да только им никогда не надеть
x^W5
12

на него наручники. В конце концов они бы обязательно его упустили.
Вы спросите — почему? Да потому, что они истратили всю свою энер¬
гию на то, чтобы сломить его сопротивление, и, как вы могли убедиться,
истратили впустую. Впредь, ребята, вам частенько придется сталкивать¬
ся с такими вот трудностями. Вашему сопернику может втемяшиться
в башку, что вам его не окольцевать никакими браслетами. А может,
ему захочется даже подраться. Вы видели, сколько бед наделал этим
здоровым лбам малютка Плибсли, а он ведь и не думал драться. Я
только хочу втолковать вам, что уличная потасовка — это лишь сорев¬
нование на выносливость. Кто выдюжит, тот и победил. Потому я и
сгоняю жир с ваших задниц. Зато когда вы выйдете из этих стен,
терпения да выносливости вам будет не занимать. Ну а если к тому
же мне удастся обучить вас, как ловить руку в «замок» да исполнять
захват с удушением, может статься, одного этого окажется достаточно.
Вы уже поняли, что такое удушение. Да вот беда — проводить прием
приходится тогда, когда вам норовят треснуть по физиономии или под¬
мять под себя. Мне не под силу выдрессировать вас в совершенстве за
какие-то тринадцать недель. И поскорее забудьте голливудскую муть.
В жизни все иначе. Вы пытаетесь съездить кому-нибудь в челюсть, а
вместо этого попадаете ему в маковку и ломаете себе руку. Никогда
не пускайте в дело кулаки. А если ваш соперник воспользуется их
услугами — что ж, вы воспользуетесь услугами дубинки и постарае¬
тесь раздробить ему запястье или коленку, этому мы вас научим. А
коли кто-то схватится за нож'— вы схватитесь за револьвер и вмиг с
ним рассчитаетесь. Но если вдруг под рукой не окажется дубинки, а
ситуация не позволит стрелять, хорошо бы вам тогда быть повыносливее
сукина сына. И не удивляйтесь, когда встречаете в газетах снимки, где
шестеро полицейских обрабатывают одного преступника. Зарубите себе
на носу: любой мужик и даже любая баба способны, сопротивляясь,
доконать нескольких полицейских. Чертовски тяжело арестовать того,
кто вовсе не желает быть арестованным. Но попробуйте-ка объяснить
это присяжным или своим соседям, читающихг в прессе про то, как
пара-тройка детин-легашей избила арестованного. Им непременно захо¬
чется узнать, отчего это вы прибегли к насилию и проломили кому-то
голову. И почему не довольствовались ловким приемом дзюдо, чтобы
шлепнуть его задницей о землю да тем и ограничиться. В кино ведь
это делают запросто! И уж если речь зашла о такой муре, как фильмы,
скажу, что Голливуд нам удружил и кое-чем еще: он создал легенду,
сказку про супермена, которому раз плюнуть — продырявить выстре¬
лом с бедра чью-то кисть и все такое в том же дерьмовом духе... Хоть
я и не инструктор по стрельбе, по к самообороне отношение это имеет
самое непосредственное. И вы, ребята, не вчера из пеленок, да и тут,
в академии, торчите уже достаточно, чтобы знать, как непросто угодить
в обычную мишень, не говоря о движущейся цели. И те из вас, кто
дослужится в полиции до пенсии, будут палить мимо чертова бумаж¬
13

ного человечка всякий раз, как придется сдавать ежемесячные норма¬
тивы по стрельбе, все двадцать лет! А ведь то всего лишь бумажный
противник. Он не отстреливается. И освещение на полигоне что надо,
и адреналин не заставит трястись вашу руку. Л в бою-то она дрожит,
как стебель лакричника на ветру! И вот, когда вы мечтали хотя бы
оцарапать преступнику палец, а вместо этого разрываете ему выстрелом
зад на куски, вы вдруг слышите вопрос присяжного: «Л почему вы его
просто не ранили? Что, обязательно было его убивать? Почему вы не
выбили пулей револьвер из его руки?..»
Лицо Рэндольфа покрылось румянцем. По шее с обеих сторон бе¬
жали струйки пота. Когда он носил форменный мундир, на рукаве его
красовались гри полоски за выслугу, означавшие по меньшей мере
пятнадцать лет, проведенных в полиции. Но что ему уже за тридцать,
верилось с трудом. Ни единого седого волоска, безупречная осанка и
фигура.
— Я хочу, чтобы вы вынесли из моих уроков следующее: конечно,
хреновое это дело — усмирять кого-то пушкой, дубинкой или кастетом,
не говоря о том, чтобы марать о мерзавца собственные руки. Но нужно
всегда быть в форме и не обрастать ленизым жирком, и тогда вы его
одолеете. Для этого любые средства сгодятся. Сумеете применить ту
пару захватов, которым я вас обучу, — применяйте. А нет — так
огрейте его кирпичом или чем потяжелее по затылку. Одолейте поган¬
ца, поставьте его на колени — и тогда встретите свою двадцатую го¬
довщину в полиции целыми и невредимыми и вам останется только
подписать со спокойной душой пенсионные ведомости. Для того я и
сгоняю жир с ваших задниц..
Глава 2
СТРЕСС
— Чего психую — ума не приложу, — сказал Гус Плибсли. —
Небось для того и предупредили заранее насчет этого собеседования,
чтоб мы завелись.
— Не бери в голову, — сказал Уилсон. Он стоял, прислонившись
к стене, и курил, тщательно следя за тем, чтобы не испачкать пеплом
свое курсантское хаки.
Ослепительный глянец на черных уилсоновских ботинках приводил
Гуса в восторг. Прежде Уилсон служил в морской пехоте. Кто-кто, а
он умел заставить обувь блестеть, а курсантов — подчиняться на стро¬
евой своим приказам. По мнению Гуса, командир отделения обладал
многими полезными качествами из тех, что можно приобрести только
в армии. Кабы я был ветераном войны с должным опытом за плечами,
пожалуй, мне не пришлось бы так нервничать, думал Гус. Наверняка
14

бы не пришлось. Хоть он и был лучшим в классе по физподготовке,
но сейчас совсем не поручился бы, что у него хватит сил ворочать
языком во время собеседования. Еще в школе, всякий раз, как нужно
было делать устный доклад, его заранее бросало в дрожь. А в колледже
однажды, перед тем как произнести трехминутную речь на уроке по
ораторскому искусству, он влил в себя полпинты разбавленного шипуч¬
кой джина. Тогда он вышел сухим из воды. Хорошо бы справиться с
волнением и теперь! Да только на сей раз ему держать экзамен перед
офицерами полиции. Перед профессионалами своего дела. Им-то ничего
не стоит учуять спиртное по запаху или понять все по его глазам,
говору и даже походке. Их на мякине не проведешь.
— Да у тебя поджилки трясутся! — сказал Уилсон и предложил
Гусу сигарету. Пачку он достал из носка, как и подобало бывшему
вояке.
— Нет-нет, большое спасибо, — промямлил Гус, отказавшись от ку¬
рева.
— Послушай, этим гадам только и нужно вывести тебя из себя, —
сказал Уилсон. — Я тут болтал с одним парнем, он еще в апреле
отсюда выпустился. Так вот, на собеседованиях они попробуют малость
попарить тебе мозги. Ну там, спросят про твои успехи по физподготовке
или стрельбе или, может, про то, как тебе живется в академии. Пощу¬
пают, как ты подкован в теории. Но, черт возьми, Плибсли, с тобой ведь
все в порядке, а что касается физкультуры — так тебе здесь и равных
нет. К чему же они смогут придраться?
— Не знаю. Понятия не имею. Вроде бы не к чему.
— Взять, к примеру, меня, — продолжал Уилсон. — Стреляю так
хреново, что скорее угожу в цель, если просто швырну в нее пистоле¬
том. При случае меня их( всегда есть за что четвертовать. Только не
надо мне заливать, что они решатся признать меня непригодным из-за
того, что я лишний раз не явлюсь на стрельбище, а предпочту хоро¬
шенько закусить. Все это чушь и дерьмо. Я даже не беспокоюсь. Разве
ты не понял, как срочно требуются этому городу легавые? А через
пяток-другой годков дело вообще будет дрянь. Парням, что заступили
на эту службу сразу после войны, пора будет уходить на пенсию. И
попомни мои слова: прежде чем мы сами распрощаемся с полицейским
управлением, всем нам успеют нацепить капитанские нашивки.
Гус внимательно оглядел Уилсона. Коротышка, еще меньше меня,
и даже волосы короче. Должно быть, тянулся на цыпочках, чтобы ро¬
стомер показал необходимые по минимуму пять футов и восемь дюймов,
размышлял Гус. Зато крепыш. Мощные бицепсы и борцовские плечи,
сломанный нос — колоритная внешность. Как-то на занятиях по само¬
обороне он боролся с Уилсоном и с удивлением обнаружил, что уло¬
жить его на лопатки и прижать к земле не так уж и трудно. Уилсон
был сильнее, много сильнее, однако Гус оказался проворнее и умел
быть упорным.
15

Он прекрасно усвоил слова Рэндольфа и верил, что, если быть
выносливее противника, бояться нечего. Наставление инструктора по
физподготовке пока что неизменно подтверждалось. Но как поведет себя
с ним какой-нибудь Уилсон в настоящей драке? Никогда прежде Гусу
не доводилось ударить человека. Никогда! Чего будет стоить его вынос¬
ливость, когда такой же вот крепыш сунет ему в живот увесистый
кулак или, чего доброго, залепит ему в челюсть? Бегать он начал давно,
еще в школе входил в команду спринтеров. Но контактных видов спорта
сторонился всегда: не хватало агрессивности. Какого же черта он вбил
себе в голову, что может стать полицейским? Конечно, платят им со¬
всем неплохо; опять же — страховка и пенсия. В своем банке такое
ему и не снилось. Тамошнюю рутинную работу за гроши он просто
возненавидел и чуть в голос не хохотал, когда старший кассир прини¬
мался его заверять, что лет через пять он будет получать столько же,
сколько он, старший кассир, получает сейчас; сумма эта была меньше,
чем оклад начинающего полицейского. Потому-то он и пришел сюда. И
продержался здесь восемь недель. За восемь недель они его так и не
раскусили. Но, может статься, собеседование все расставит на свои
места, тогда-то они и поймут, что он из себя представляет».
— Одно только меня и беспокоит, — сказал Уилсон. — Не догады¬
ваешься что?
— Нет, — ответил Гус, вытирая о форменные брюки потные ладони.
— Скелеты. Болтают, будто иногда во время собеседования они гро¬
мыхают костями. Не случайно же эти собеседования прозвали «стрес¬
сами». А ты не слыхал — все кругом говорят, — что стоит тебе
поступить в академию, как они недели напролет роются в твоем гряз¬
ном белье и разнюхивают, кто ты да откуда?
— Да ну?
— Так вот, болтают, будто бывает и так, что на собеседовании пар¬
ню сообщают: непригоден. Ну, например, говорят. «Нашим сотрудником
установлено, что какое-то время вы состояли членом нацистской орга¬
низации в Милуоки. Ты не подходишь нам, мальчуган». Короче, что-
нибудь в том же роде.
— Что касается моей подноготной, то тут вроде нет причин для
беспокойства, — слабо улыбнулся Гус. — Всю жизнь прожил в Азусе,
никуда особо и не высовывался.
— Эй, Плибсли, только не вздумай мне говорить, что ты чист как
стеклышко. У любого парня из нашего класса хоть одно пятнышко в
биографии да отыщется. Какая-нибудь мелочь, о которой он очень не
хотел бы, чтобы узнали в управлении. И я отлично помню тот день,
когда инструктор сказал: «Мосли, марш к лейтенанту!» И больше класс
Мосли не видел. А после так же исчез Рэтклифф. Что-то удалось про
них разузнать, и от них тут же избавились. А потом — тишь да гладь,
словно их никогда и не было. Читал «1984» Оруэлла?
— Нет, но знаю, о чем там речь, — ответил Гус.
16

—	Здесь тот же принцип. Для них яснее ясного, что ни один из
нас не открылся им до конца. У каждого есть своя тайна, свой скелет
в шкафу. Они знают, где этот шкаф, да только, прежде чем его отпе¬
реть, им надо помотать тебя как следует. Так что главное — сохранять
спокойствие и не разболтать ничего ненароком...
Дверь в кабинет, где сидел капитан, отворилась, и у Гуса упало
сердце. Из нее вышел, чеканя шаг, курсант Фёлер, высокий, подтяну¬
тый, как всегда, уверенный в себе. Гус не сразу вник в слово, которое
тот произнес:
—	Следующий.
Уилсон подтолкнул Плибсли к двери. Проходя мимо сигаретного
автомата, он в зеркальном отражении увидел свои глаза — кроткие,
голубые, но худое и бледное лицо показалось ему чужим. Соломенныек
волосы он тоже узнал, но совсем не помнил тонких, без кровинки губ.
Одолев дверной проем, он увидел перед собой за огромным длинным
столом трех инквизиторов, взиравших на него. Двое из них, лейтенант
Хартли и сержант Джекобс, были ему хорошо знакомы. Но главным
тут был третий, капитан Смитсон, тот, что выступал с приветственной
речью в день зачисления их в академию.
— Садитесь, Плибсли, — сурово скомандовал лейтенант Хартли.
С минуту все трое шептались и рылись в стопке бумаг, что лежала
перед ними. Затем лейтенант, лысый, с лиловыми губами, широко ос¬
клабился и сказал:
— Ну что ж, Плибсли, пока дела у вас в академии идут неплохо.
Не мешает, пожалуй, немножко поднажать в стрельбе, а вот в теории
вы зарекомендовали себя с наилучшей стороны, да и по физподготовке
молодцом, отметки самые высокие.
Гус заметил, что капитан и сержант Джекобс тоже заулыбались,
но заподозрил неладное, когда капитан задал ему вопрос:
— Ну, так о чем поговорим? О себе рассказать не желаете?
— Так точно, сэр, — ответил Гус, стараясь подладиться под это
неожиданное дружелюбие.
— В таком случае приступим, Плибсли, — сказал сержант Джекобс
с довольным видом. — Расскажите нам о себе. Мы все — внимание.
— Расскажите о вашей учебе в колледже, — предложил капитан
Смитсон, переждав несколько затянувшееся молчание. — В личном де¬
ле сказано, что вы посещали колледж с двухгодичным курсом обуче¬
ния. А спортом вы там увлекались?
— Никак нет, сэр, — прохрипел Гус. — То есть я пробовал бегать.
Но не хватало времени, чтобы работать над этим всерьез.
— Держу пари, вы были спринтером, — улыбнулся лейтенант.
— Так точно, сэр, пытался бегать и с барьерами, .— сказал Гус,
силясь выдавить ответную улыбку. — Но мне приходилось еще подра¬
батывать и сдавать пятнадцать зачетов, сэр. Я вынужден был уйти с
дорожки.
17

—	Какая у вас была специализация? — спросил капитан Смитсон.
—	Деловое администрирование, — ответил Гус и пожалел, что не
добавил «сэр». Ветеран вроде Уилсона никогда бы так не оплошал. Он
бы нашпиговал «сэрами» каждое предложение. Сам же Гус покамест
не привык к своему полувоенному положению.
— А чем вы занимались перед поступлением к нам? — поинтере¬
совался Смитсон, листая папку. — Работали в почтовом отделении, не
так ли?
— Никак нет, сэр. В банке. Работал в банке. Четыре года. С тех
пор как окончил школу.
— Что же привлекает вас в работе полицейского? — спросил ка¬
питан, подперев карандашом загорелую морщинистую щеку.
— Высокая зарплата и социальные гарантии, — ответил Гус и по¬
спешно добавил: — И разумеется, сама профессия. Это настоящая про¬
фессия, сэр, и я пока что в ней нисколько не разочаровался.
— Не такие уж и щедрые у полицейских оклады, — сказал сер¬
жант Джекобс.
— Для меня это лучшая возможность, сэр, — признался Гус, ре¬
шившись быть откровенным. — Четыреста восемьдесят девять долларов
в месяц. Раньше я и думать не мог о таких деньгах. А ведь у меня
двое детей да еще один на подходе.
— И это в двадцать два года! — присвистнул сержант Джекобс. —
Как вам удалось?
— Мы поженились сразу после школы.
— А колледж заканчивать вы не намерены? — спросил лейтенант
Хартли.
— О да, сэр, конечно намерен, — сказал Гус. — Собираюсь пере¬
ключиться на полицейскую науку, сэр.
— Деловое администрирование — прекрасная специальность, —
сказал капитан Смитсон. — Если вам она и в самом деле нравится,
ни в коем случае не забрасывайте учебу. Толковые специалисты по
деловому администрированию нашему управлению очень пригодятся.
— Так точно, сэр, — ответил Гус.
— Ну тогда закончим на этом, Плибсли, — сказал капитан Смит¬
сон. — Продолжайте упражняться в стрельбе. Там у вас еще есть
резервы. И пожалуйста, пригласите следующего.
Глава 3
ИНТЕЛЛЕКТУАЛ
Рой Фёлер был вынужден признать: когда во время перекура в
шепоте одноклассников он уловил свое имя, это доставило ему удоволь¬
ствие. Он услышал, как один из курсантов пробормотал: «Интеллекту¬
18

ал», и ему показалось, что это было сказано с уважением. Впрочем,
чему тут удивляться? Разве не он, Рой Фёлер, только что получил
высший балл за составление отчета на уроке Уиллиса? Теория давалась
ему легко, и, если бы все шло так же гладко на стрельбище да хватало
выносливости на спортплощадке, он бы наверняка стал первым среди
курсантов этого набора и получил бы «смит-и-вессон», которым, по
традиции, награждается лучший выпускник. Будет ужасно, подумал он,
если этот приз достанется какому-нибудь Плибсли лишь за то, что тот
быстрее бегает и более метко стреляет.
Томясь нетерпением, он ждал, когда же наконец в классе появится
сержант Харрис и начнется трехчасовое занятие по уголовному праву.
Преподавателем Харрис был вполне заурядным, но сам предмет оказал¬
ся жутко интересным. Пожалуй, самым интересным во всей учебной
программе. Рой даже купил и за последние пару недель дважды пере¬
чел книгу Фрика по уголовному праву штата Калифорния. Несколько
раз он вступал с Харрисом в полемику, расходясь с ним в трактовке
того или иного параграфа закона, и ставил себе в заслугу, что сержант,
опасаясь подвоха со стороны чересчур дотошного и осведомленного но¬
вичка, в последнее время сделался бдительнее, добросовестнее и акку¬
ратнее.
Внезапно класс затих. Сержант Харрис встал перед ними, разложил
на кафедре свои конспекты и зажег первую сигарету из тех, что он
выкурит в течение лекции. Физиономия его походила на ноздреватый
бетон, однако форма была ему к лицу. Сшитый на заказ синий шер¬
стяной мундир как-то особенно ладно сидел на высокой и стройной
фигуре. Любопытно, подумал Рой, а как я буду смотреться в синей
форме, подпоясанной черным «Сэмом Брауном»?
— Продолжим разговор об обысках и сборе улик, — сказал Харрис,
почесав плешь на рыжей макушке. — Кстати, Фёлер, вчера вы не
ошиблись, заявляя, что для доказательства наличия состава преступле¬
ния достаточно неподтвержденного свидетельства соучастника. Но для
вынесения приговора этого мала
— Совершенно верно. — Рой кивком выразил сержанту благодар¬
ность за это признание. Однако в том, что тот действительно приветст¬
вовал удачно поставленные вопросы-головоломки, он сомневался. Рой
умел завести класс. Он научился этому от профессора Рэймонда, кото¬
рый заинтересовал его криминологией в тот самый момент, когда он
бесцельно кидался в поисках призвания с одних общественных дисцип¬
лин на другие, не в состоянии окончательно определиться. И не кто
иной как профессор Рэймонд уговаривал его не бросать колледж. За
три года учебы под руководством этого добродушного толстяка с горя¬
щими карими глазами он многого добился. Но колледж ему опостылел,
и даже занятия с профессором Рэймондом стали ему докучать. Как-то
бессонной ночью, когда уже от одного присутствия рядом беременной
Дороти на душе делалось невыносимо тягостно, он вдруг отчетливо
19

осознал: лучший выход — уйти из колледжа и на год-другой (покуда
он не узнает о преступниках и преступности нечто такое, чего никогда
не постичь, корпя над книжками, криминологу) записаться в поли¬
цейские.
На следующий день он уже был в здании муниципалитета и му¬
чился вопросом, звонить отцу немедленно или же переждать до прися¬
ги, которую он примет месяца через три, если, разумеется, достойно
пройдет полное тестирование и благополучно переживет — а он пере¬
живет, с этим проблем не будет, — проверку на личные качества. Отец
расстроился ужасно, а старший брат Роя Карл не преминул напомнить,
что обучение младшего Фёлера уже обошлось семейному бюджету бо¬
лее чем в девять тысяч долларов; что он, Рой, не удосужился хотя бы
дотерпеть до окончания колледжа — ему приспичило жениться; да и
вообще, какая польза их делу, связанному с ресторанными поставками,
от криминолога? Рой заверил Карла, что вернет им все до последнего
гроша. Так он и собирался поступить, однако прожить на начальное
жалованье полицейского оказалось совсем не просто: на руки он мог
получить куда меньше обещанных четырехсот восьмидесяти девяти дол¬
ларов в месяц. Из этой суммы нужно было вычесть пенсионный налог,
отчисления для оплаты пособий по безработице, в лигу социальной
защиты полиции, в полицейский кредитный союз, из фондов которого
оплачивались обмундирование и подоходный налог, финансировались
медицинские программы. Но он вернет отцу с Карлом все до последнего
гроша. Он дал клятву. И всем назло окончит колледж и станет кри¬
минологом. И пусть никогда ему не сделаться богатеем, зато счастлив
он будет несказанно больше Карла.
— Вчера мы говорили с вами о знаменитых процессах — делах
Кэхана, Рошена и других, — сказал сержант Харрис. — Заходила речь
и о процессе «Мэпп против штата Огайо», о котором каждому новичку
следует помнить как о деле, где были допущены ошибки и применены
незаконные методы при обыске и задержании. Я также упоминал о том,
что порой полицейским кажется, будто суд только и ждет такого рода
дел, дабы еще сильнее ограничить возможности полиции. И поскольку
вы стали — или почти стали — сотрудниками нашего управления,
придется вам проявлять интерес к определениям суда, выносимым по
произведенным полицией обыскам, предварительному расследованию,
задержанию и сбору улик. По большей части вам суждено огорчаться,
конфузиться и делать в штаны, вам придется выслушивать жалобы
коллег, что самые эпохальные судебные решения принимались с пере¬
весом в один голос, что глупо ожидать от рядового полицейского, чтобы
он в пылу борьбы действовал нестандартно, да еще при этом сумел
угодить весталкам с Потомака. Нытья и чуши вы наслушаетесь вдоволь.
Но, коли хотите знать мое мнение, подобная болтовня — это доброволь¬
ная капитуляция. Мы имеем касательство только к Верховному суду
США, к Верховному суду штата Калифорния да к паре апелляционных
20

судов. И совершенно излишне переживать да биться головой об стенку,
если какой-то крючкотвор выносит идиотский приговор. Даже если это
приговор по делу, которое вы самолично вели и которое так желали
выиграть. Очень скоро кто-то попадется с поличным, тогда-то и появит¬
ся шанс расквитаться. Судья — царь и бог только у себя, в зале
заседаний, а за стенами здания Правосудия вам уже никто не запретит
завести новое дельце... Вчера, когда мы затронули вопросы, связанные
с обыском, приводящим к законному аресту, вы испытали большую
неловкость. Итак, право на обыск мы имеем... когда?
Горящая сигарета сержанта Харриса описала ленивую траекторию
и нацелилась в класс.
— Когда на руках есть соответствующий ордер или разрешение,
когда вы заручились согласием подозреваемого лица и когда характер
происшествия подразумевает возможность законного ареста.
Оглядываться, чтобы увидеть, кто дал ответ, Рою не понадобилось:
голос принадлежал Сэмюэлу Айзенбергу, единственному из курсантов,
кто мог составить ему конкуренцию в учебе.
— Верно, — сказал Харрис, выпуская из ноздрей облачко дыма. —
Да только доброй половине из вас за всю свою карьеру так и не
доведется получить ордер на обыск. Львиная доля из двухсот тысяч
арестов в год производится или на основании чисто умозрительных
заключений о том, что совершено преступление, или по той причине,
что совершено оно прямо на глазах у должностного юридического лица,
то есть полицейского. Да-да! О преступления спотыкаешься, в преступ¬
ников утыкаешься носом и глохнешь от пальбы над собственным ухом!..
Вам это еще предстоит. Как предстоит шевелить задом, а не просижи¬
вать его по шесть часов, чтобы получить ордер на обыск. По этой самой
причине мы и не станем отвлекаться на разговоры об обыске по ордеру.
На сегодня я припас кое-что другое и, на мой вкус, куда более занят¬
ное — спонтанный обыск, приводящий к законному аресту. Если ко¬
гда-нибудь суду вздумается лишить нас полномочий на проведение
подобной разновидности обысков, мы попросту окажемся не у дел.
Айзенберг поднял руку, и сержант Харрис кивнул, сделав могучую
затяжку. Едва начатая сигарета превратилась на глазах в жалкий оку¬
рок и обожгла ему пальцы. Он загасил ее, и Айзенберг сказал:
— Не могли бы вы, сэр, заново рассказать об обыске помещений,
находящихся на расстоянии в девяносто пять футов от жилища обви¬
няемого?
— Чего я и боялся. — Харрис улыбнулся, пожал плечами и при¬
курил новую сигарету. — Зря я касался этих вопросов. Я сделал то,
'за что сам критиковал некоторых полицейских. Я стал жаловаться на
спорные процессы, поддерживать расхожие' представления о нашей
службе, предрекать оправдательные приговоры. Итак, я сказал, что до
сих пор точно не определено, что означает выражение «под контролем
обвиняемого» применительно к обыску помещении при аресте. Премуд¬
21

рый суд, руководствуясь собственными предположениями на сей счет,
установил, что арест обвиняемого в девяносто пяти футах от его жи¬
лища не дает права входить к нему в дом с тем, чтобы произвести там
обыск. Я также сослался на другой аналогичный случай, когда рассто¬
яние в шестьдесят футов не помешало признать, что автомобиль нахо¬
дился «под контролем» субъекта. И наконец, я упомянул третий случай,
когда полиция арестовала нескольких букмекеров в их собственной
машине в полуквартале от конторы и суд счел, что обыск автомобиля
и помещения был правомочен.
Но беспокоиться из-за всей этой муры нет никакой нужды. Так
или иначе, мне не следовало касаться данной темы хотя бы потому,
что в душе я оптимист. Всегда приму полупустой стакан за напол¬
ненный на целую половину. Встречаются полицейские, пророчествую¬
щие, что в итоге суды вообще лишат нас права на предварительный
обыск, но такое решение нас бы попросту парализовало. Не думаю,
что это произойдет. Скорее в один прекрасный день Главный Вашинг¬
тонский Чародей соберет к себе восьмерку своих маленьких колду-
нят, и они будут заседать вместе до тех пор, пока не доведут закон
до ума.
Класс прыснул со смеху, и Рой почувствовал раздражение. Харрис
не может не пройтись по адресу Верховного суда, с неудовольствием
подумал он. Ни один инструктор, обсуждая закон, еще не обошелся без
того, чтобы не выпустить нескольких стрел в Верховный суд. В том,
что говорил Харрис, конечно, был резон, но Рой не мог избавиться от
чувства, что тот еще и играл роль. Все процессы, о которых читал Рой
и которые вызывали столь острое неприятие в стане инструкторов, ка¬
зались Фёлеру проведенными четко и разумно. Главенствующим прин¬
ципом суды считали признание гражданских прав и свобод, так разве
справедливо утверждать, что выносимые ими приговоры бестолковы и
оторваны от требований реальности?
— Ну хватит, ребята, нечего меня отвлекать да сбивать с толку. Мы
как будто собирались говорить о спонтанных обысках, способствующих
последующему законному аресту. Что вы скажете по поводу такой вот
истории: парочка полицейских наблюдает, как такси останавливается
перед отелем, нарушив при этом правила парковки. Пассажир — муж¬
чина, сидевший рядом с водителем, — покидает автомобиль. Из отеля
выходит женщина и располагается в такси на заднем сиденье. К ма¬
шине подходит еще один мужчина и подсаживается к женщине. За
этой сценкой следят двое полицейских и решают выяснить, в чем тут
дело, шагают к автомобилю и приказывают пассажирам выйти из такси.
Они замечают, что мужчина вытаскивает руку из щели между по¬
душкой и спинкой сиденья. Тогда они снимают заднее сиденье и об¬
наруживают три сигареты с марихуаной. Мужчина осужден. Вопрос:
утвержден приговор или обжалован апелляционным судом? Есть жела¬
ющие поделиться своими мыслями на сей счет?
22

—	Обжалован, — сказал Гумински, худой тип лет тридцати с же¬
сткими, как проволока, волосами, самый старший, по мнению Роя, кур¬
сант во всем классе.
— Понятно. Вы, ребята, рассуждаете уже как заправские поли¬
цейские, — усмехнулся Харрис. — Вас даже не надо убеждать, что
суды то и дело выкручивают нам руки. Только в данном случае догадка
неверна. Приговор утвердили. Но было там нечто такое, что повлияло
на принятое решение и чего я не упомянул. Как по-вашему, что же
это может быть?
Рой поднял руку и, поймав кивок Харриса, спросил:
— Ав какое время это случилось?
— Неплохо, — сказал сержант. — Как и следовало ожидать, время
было необычным. Что-то около трех ночи. Ну и на каком же основании
они обыскивали такси?
— Происшествие, требующее незамедлительного ареста, — ответил
Рой, не дожидаясь кивка Харриса.
— И кого они арестовывали? — поинтересовался Харрис.
Рой пожалел о своем поспешном ответе. Он понял, что угодил в
ловушку.
—	Не обвиняемого и не женщину, — произнес он, растягивая слова.
Мысль его напряженно работала. — Водителя такси!
Класс взорвался смехом, но Харрис, взмахнув пожелтевшей от ни¬
котина кистью, успокоил курсантов. Затем обнажил, ухмыляясь, проку¬
ренные зубы и сказал:
— Продолжайте, Фёлер, на чем основано ваше заявление?
— Они могли задержать таксиста за неправильную парковку, —
ответил Рой. — Это нарушение, а потому возможен и обыск с после¬
дующим арестом.
— Неплохо, — сказал Харрис. — Приятно, когда вы, ребята, шеве¬
лите мозгами. Даже когда ошибаетесь.
Рою показалось, что Хью Фрэнклин, широкоплечий новобранец, си¬
девший с ним рядом (столы были расставлены в алфавитном порядке),
рассмеялся громче, чем требовалось. Рой был уверен: Фрэнклин не
любит его. Этот заядлый спортсмен, каких полно по всей Америке, судя
по их беседам в первые дни пребывания в академии, еще со школы
стал обрастать дипломами да грамотами. Потом — три года во флоте,
где он, вполне собой довольный, играл в бейсбол и мотался по странам
Востока. А теперь, когда он остался за бортом профессионального спор¬
та, не попав в низшую бейсбольную лигу, — полицейское ведомство».
—	Где допустил ошибку Фёлер? — спросил Харрис у класса, и Рою
сделалось не по себе при мысли, что этим вопросом сержант провоци¬
рует всех скопом накинуться на его ответ. «Почему Харрис, вместо того
чтобы выслушивать, как все курсанты по очереди будут громить мою
версию, сам не объяснит, в чем моя оплошность? Неужто старается
меня смутить?» — размышлял Рой. А может, его совсем не радует
23

присутствие новичка, не гнушающегося самостоятельно изучать уголов¬
ное право и отказывающегося слепо принимать то толкование закона,
что выгодно полиции?
—	Пожалуйста, Айзенберг, — произнес Харрис, и на этот раз Рой
все-таки обернулся, дабы вновь убедиться в том, до чего же раздражает
его айзенберговская манера отвечать на вопросы.
—	Сомневаюсь, что обыск такси и последовавший арест правомерно
объяснять тем, что водитель не там припарковал машину, — осторожно
начал тот. Черные глаза из-под темных век забегали от Харриса к Рою
и обратно. — Да, водитель нарушил правила уличного движения и,
конечно, заслуживал повестки в суд, что с чисто технической стороны
вполне может пониматься как арест, но разве дает это полномочия
обыскивать такси на предмет контрабанды? С нарушением правил
уличного движения это не имеет ничего общего. Не так ли?
— Вы что, меня спрашиваете? — вскинул брови Харрис.
— Никак нет, сэр. То был мой ответ.
Айзенберг застенчиво улыбнулся, и Роя чуть не стошнило от его
притворной скромности. Такое же отвращение вызывала в нем показная
робость Плибсли, в которую тот впадал всякий раз, стоило кому-либо
восхититься его выносливостью и физической удалью. В тщеславности
их обоих Рой нисколько не сомневался. Вот вам еще один экспонат,
демобилизовавшийся из армии, — Айзенберг. Хотелось бы знать, сколь¬
ко их — тех, кто идет в полицию лишь оттого, что просто ищет рабо¬
ту, — и как много (а может, скорее мало?) таких, как он сам, у кого
на то имеются причины посерьезнее?
— Так было все же основание для проведения обыска или нет? —
спросил Харрис.
— Нет, не думаю, — сказал Айзенберг, нервно прочистив гор¬
ло. — Не думаю, что кто-то был под арестом в тот момент, когда
полицейский обнаружил контрабанду. Принимая во внимание необыч¬
ные обстоятельства и ночное время, он мог, как было в деле Гиске
против Сэндерса, задержать и опросить водителя и пассажиров, и я
не думаю, что приказ всем покинуть машину был ничем не обосно¬
ван. У полицейских возникло совершенно естественное подозрение,
что там творится нечто странное. А когда обвиняемый стал шарить
за сиденьем, то это могло быть истолковано как поступок, направлен¬
ный на сокрытие улик.
Голос изменил Айзенбергу, и несколько курсантов, включая Роя,
вскинули руки.
Харрис не замечал никого, кроме Роя.
— Продолжайте, Фёлер, — сказал он.
— По-моему, полицейские не имели права приказывать им выйти
из такси. И вообще, когда же их арестовали? Когда нашли наркотики?
А что, если б те, покинув машину, попросту сбежали? Имели бы по¬
лицейские право их останавливать?
24

Что скажет на это Айзенберг? — спросил Харрис, щелкнув потер¬
той серебряной зажигалкой и прикуривая новую сигарету. — Могли по¬
лицейские запретить им бежать, прежде чем обнаружили контрабанду?
— Хм-м, пожалуй, да, — ответил Айзенберг, следя за Роем. Тот
перебил его:
— Выходит, к тому времени они уже находились под арестом? Ведь
они должны были находиться под арестом, если уж полицейские могли
воспрепятствовать их побегу. А коли так, коли под арестом они уже
находились, в чем же их преступление? На поиски марихуаны ушло
никак не меньше нескольких секунд, и все это время они уже нахо¬
дились под арестом.
Желая показать Айзенбергу и Харрису, что он вскрыл ошибку без
всякой задней мысли, Рой снисходительно улыбнулся.
—	Загвоздка только в том, Фёлер, что под арестом они не были, —
сказал Айзенберг, впервые обратившись к Рою напрямик. — У нас есть
полное право останавливать людей и допрашивать их. Каждый обязан
назваться и объяснить, что он тут делает. Чтобы заставить его повино¬
ваться, мы имеем право прибегнуть к любому средству. Несмотря на
то, что не успели арестовать его за какое-либо преступление. А отпу¬
стим мы его, только когда он вразумительно ответит на наши вопросы.
По-моему, так и надо понимать дело Гиске против Сэндерса. Тут то
же самое: полиция останавливает подозреваемых, допрашивает и нахо¬
дит во время расследования марихуану. И вот тогда — и лишь тог¬
да — их берут под арест.
По довольному виду Харриса Рой понял, что Айзенберг прав. Не в
силах совладать с резкими нотками в голосе, он все же спросил:
— А как доказать, что марихуану под сиденье не подбросил кто-то
другой?
—	Моя вина. Нужно было предупредить вас. Таксист показал, что
незадолго перед тем наводил на заднем сиденье порядок: вечером там
рвало какого-то пассажира, — сказал сержант. — И после, покуда не
появились женщина и обвиняемый, там никто не сидел.
—	Это, конечно, меняет дело, — сказал Рой, взывая к Харрисовой
уступчивости.
— Ну, я бы не придавал этому обстоятельству такого значения, —
сказал Харрис. — Я лишь хотел, чтобы на примере данного дела вы
выяснили, что предшествовало аресту. Айзенберг со своей задачей спра¬
вился превосходно. Теперь всем все понятно, не так ли?
—	Так точно, сэр, — ответил Рой, — но ведь дело могло обернуться
совсем иначе, если бы таксист не показал, что чистил заднее сиденье
тем же вечером. Очень важная деталь, сэр.
—	Будь по-вашему, Фёлер, — вздохнул сержант Харрис. — Отча¬
сти вы были правы. Мне следовало упомянуть и эту деталь, Фёлер.

АВГУСТ, 1960
Глава 4
CHICANO1
Серж смахнул пыль с ботинок, кинул сапожную щетку в шкафчик
и захлопнул металлическую дверцу. К перекличке он опоздал. Часы
показывали две минуты пятого. Долбаное движение, подумал он. Неу¬
жели мне удастся терпеть целых двадцать лет и это уличное движение,
и этот смог? Он был один в раздевалке и задержался у зеркала, оглядев
себя во весь рост. Медные пуговицы и бляха на ремне нуждались в
полировке. Синий шерстяной мундир так изворсился, что казалось, об¬
рос волосами. От мысли, что сегодня может случиться проверка, Серж
грубо выругался.
Он взял свой блокнот, стопку повесток в суд за дорожно-транспорт¬
ные нарушения и книжечку со схемами городских улиц. В глубокий
карман форменных брюк сунул блестящий новенький фонарик на пять
батарей, схватил дубинку и, поскольку руки были заняты, нацепил ею
фуражку на голову. Войдя в комнату для перекличек, он увидел, что
остальные уже в сборе и оживленно о чем-то болтают, но за конторкой
дежурного офицера все еще пусто. Когда Серж понял, что начальство
задерживается похлестче его самого, ему полегчало. Он тут же при¬
нялся за дело и через пять минут почти успел избавиться от окатышей
на форме — при помрщи куска двухдюймового пластыря, который дер¬
жал обычно для таких вот экстренных случаев в своем блокноте.
— Несколько чисток — и у тебя больше не будет этих забот, —
сказал дежурный полицейский. Звали его Перкинс, в полиции он слу¬
жил уже девятнадцать лет, но после серьезного сердечного приступа
на время окончательной поправки ему поручали работу полегче.
— Угу, — кивнул Серж, стыдясь того, что новая, с иголочки, форма
выдает его с головой, словно объявляя всему свету, что он только на
прошлой неделе выпустился из академии. Вместе с парой других од¬
нокашников его распределили сюда, в Холленбек. Проще простого по¬
нять, по какому принципу их отбирали, подумал он. Двух его
1 Чикано, американец мексиканского происхождения (исп.).
26

приятелей звали Чакон и Медина. В академии ему приходилось слы¬
шать, что большинство полицейских с испанскими фамилиями так и
заканчивают свою службу в Холленбекском округе, но сам он надеялся
избежать этой участи. Далеко не каждый догадывался, что Дуран —
испанское имя. Нередко его принимали за немца, случалось — даже
за ирландца, в особенности те, кто и представить себе не мог мекси¬
канца со светлой кожей и веснушками, без малейшего испанского ак¬
цента и вполне благообразной наружности. Черных полицейских — тех
совсем не обязательно направляют в негритянские кварталы; отчего же
все чиканос без разбору должны прозябать в Холленбеке? Его брала
досада. Понятно, есть нужда в испаноязычных сотрудниках, но ведь
никто и не удосужился проверить, говорит Серж по-испански или нет!
«Дуран — в Холленбек» — вот и весь разговор. Еще одна жертва
сложившейся системы.
—	Рамирес, — произнес лейтенант Джетро, усаживая свое длинное
сутулое тело на стул перед конторкой и раскрывая книгу учета.
—	Я.
— Андерсон.
—	Я.
— Работаете на Четыре-А-Пять. Брэдбери.
— Я.
— Гонсалвес.
— Я.
— Четыре-А-Одиннадцать.
Сержа назвали в паре с Гэллоуэем, прежде им еще не доводилось
дежурить вместе. По расписанию на завтра, в воскресенье, после шести
рабочих дней, Серж был выходной, но это его отнюдь не радовало.
Каждая ночь на службе являла собой новое приключение. Ничего, ско¬
ро он будет мечтать об отгулах, подумал Серж и усмехнулся. Слишком
быстро ему все приедается. И тем не менее эта работа поинтересней
большинства других. Он и впрямь не мог бы сказать, на что бы ре¬
шился ее променять. Конечно, закончив университет, можно подыскать
себе и кое-что получше. Тут он снова усмехнулся сам над собой. Он
записался на два вечерних курса в колледже с укороченной програм¬
мой обучения в восточном Лос-Анджелесе. Шесть зачетов. Всего сто
восемнадцать долларов за поступление, а я сижу здесь и уже мечтаю
о стопроцентном дипломе об окончании университета, подумал он.
— О’кей, теперь о происшествиях, — сказал лейтенант, завершив пе¬
рекличку. Перкинс взял планшет со списком и отправился вниз в теле¬
тайпную, откуда все данные будут переданы в центральную службу
информации, так что начальство будет иметь полное представление о
том, какие машины выйдут сегодня на линию в Холленбеке. Полицейские
перевернули странички в своих блокнотах и приготовились записывать.
Внешне лейтенанта Джетро нельзя было принять за благодушного
добряка: сухощав, изжелта-бледен, упрямая складка у губ, суровые,
27

холодные как лед глаза. Однако Серж успел уже узнать, что из всех
инспекторов дивизиона этого любили больше других. Джетро почитали
за его порядочность и справедливость.
— На Бруклин-авеню, двадцать девять двадцать два, произошла кра¬
жа, — монотонно зачитывал он. — В ресторане Большого Джи. Сего¬
дня, в девять тридцать утра. Подозреваемый: мужчина, мексиканец,
возраст двадцать три — двадцать пять, рост — пять футов пять-шесть
дюймов, вес от ста шестидесяти до ста семидесяти фунтов, волосы
черные, глаза карие, среднего телосложения, одет в темную рубашку и
темные штаны, вооружен пистолетом, похитил восемьдесят пять долла¬
ров из кассового аппарата, бумажник и документы жертвы... Проклятье!
Ну и дерьмовое же описание! — внезапно произнес лейтенант. — Об
этом мы и говорили вчера с вами на пятиминутке. Ну какой толк от
подобного описания?
— Может, большего выведать о парне не удалось, лейтенант, — ска¬
зал Мильтон, толстяк, занимавший неизменно в комнате для перекличек
крайнее место за крайним столом. Мильтон славился своим умением «до¬
ставать» начальство, а четыре полоски на его кителе не только означали
двадцать лет выслуги, но и давали ему полное право вести мощный за¬
градительный огонь сарказма по сержантскому составу. Но в отношении
лейтенанта обычно он довольно сдержан, подумал Серж.
— Ерунда, Мильт, — ответил Джетро. — В этом году на бедолагу
Гектора Лопеса нападали как минимум раз шесть. Мне постоянно по¬
падается его имя в сообщениях об ограблениях, кражах или налетах
на кассу. Став профессиональной жертвой, он научился прекрасно опи¬
сывать преступников. Его описания можно назвать выдающимися, так
что дело не в нем, а в полицейском — в данном случае дежурном
полицейском, — который куда-то ужасно спешил и особо не старался
заполучить приличное описание. Вот вам отличный пример ничего не
стоящей бумажки, совершенно бесполезной для сыщиков. Каждый пя¬
тый болван на улице полностью отвечает перечисленных( тут приметам.
— Всего-то и нужно, что несколько лишних минут, и вы раздобу¬
дете добротнейшее описание, по которому уже ясно, за кекс пускаться
по следу, — продолжал Джетро. — Как были зачесаны волосы? Были
ли усы? Очки? Татуировка? Не была ли странной походка? А какие у
него зубы? Во что одет? Множество мелочей в одежде только кажутся
мелочами. А как он говорил? Что-что? Сиплый голос? Чувствовался ли
испанский акцент? А что его пистолет? В рапорте сказано: пистолет.
Но что это, черт возьми, может нам дать? Мне абсолютно точно изве¬
стно, что Лопесу не нужно объяснять разницу между автоматическим
пистолетом и револьвером. Был он хромирован или сработан из воро¬
неной стали? — Джетро с отвращением выронил листки бумаги в пап¬
ку. — За прошлую ночь преступлений хоть отбавляй, но ни одно
описание подозреваемых не стоит и их дерьма, а потому — увольте
меня от бессмысленного чтения.
28

Он захлопнул папки, снова уселся на стул, стоявший на десяти¬
дюймовой платформе, и оглядел сверху вниз заступающих на ночное
дежурство полицейских.
— Может, кто-то желает задать какой-нибудь вопрос, прежде чем
мы приступим к осмотру? — спросил он.
При слове «осмотр» в комнате поднялся стон, а Серж торопливо
потер носками ботинок о брючины, в очередной раз проклиная лос-ан¬
джелесскую кутерьму на улицах, из-за которой не смог вовремя при¬
быть в участок и надраить обувь до блеска.
Бесцветные глаза Джетро на мгновение весело вспыхнули.
— Если никто так и не придумал, о чем бы спросить, нам лучше
сразу, не откладывая, заняться осмотром. Будем, считать, что выкроили
время для более тщательной проверки.
— Минутку, лейтенант, — сказал Мильтон, держа в мелких зубах
влажный сигарный окурок. — Хотя бы лишнюю секунду дайте, и я
найду о чем спросить.
— Что ж, Мильт, я не стану тебя винить в затяжке времени, —
сказал Джетро. — Тем более что лоск на свои ботинки ты, как видно,
наводил одуванчиками.
Послышались смешки, а Мильтон лучезарно улыбнулся и довольно
запыхтел сигарой, не покидая своего места в углу последнего ряда. В
первый же вечер он просветил Сержа насчет того, что этот ряд явля¬
ется собственностью los veteranos1, а новобранцы располагаются поближе
к двери и начальству. Поработать в паре с Мильтоном Серж пока что
не успел и с нетерпением ждал, когда ему представится такая возмож¬
ность. Пусть тот был шумным и чересчур любил повелевать, поговари¬
вали, у него есть чему поучиться, если, конечно, он будет в настроении
учить.
^Да, чтобы не забыть, — сказал Джетро, — кто сегодня работает
на Сорок третьей? Ты, Гэллоуэй?
Напарник Сержа утвердительно кивнул.
— А кто с тобой? Один из новичков? Дуран, не так ли? Перед
выходом хорошенько изучите карты и отметки на них. Сегодня около
полуночи на Бруклин-авеню ожидается работенки по горла На этой
неделе там трижды били витрины и дважды — на прошлой. Всякий
раз примерно в один и тот же час; ребятки умеют неплохо поживиться.
Серж взглянул на стены, испещренные точными схемами холлен-
бекских улиц. Булавки, в зависимости от своего цвета, обозначали на
каждой карте совершенные кражи со взломом и время, когда они про¬
изошли: утром, днем или в ночное дежурство. Специальные карты рас¬
сказывали о том, где имели место ограбления, или информировали об
угонах машин и кражах в транспорте, указывая адреса этих преступ¬
лений.
1 Ветераны (исп).
29

— Ну а теперь займемся осмотром, — сказал лейтенант.
Это был первый для Сержа осмотр с момента окончания им акаде¬
мии. Хотел бы я знать, как умудрятся выстроиться в переполненной
комнате четырнадцать человек, подумал он. Но тут же увидел, что
шеренга растет у боковой стены, прямо перед картами. Те, кто повыше,
устремились в сторону выхода, Серж тоже двинулся туда и пристро¬
ился вслед за Бресслером, единственным из полицейских, кто мог со¬
перничать с ним в росте.
— Вот и ладно, только надо бы встать по стойке «смирно», — тихо
произнес Джетро, обращаясь к что-то журчащему себе под нос поли¬
цейскому в середине шеренги. — Сомкнись! Равнение направо! Равняйсь!
Прижав кисти рук к правому бедру, касаясь локтями правостоящего,
полицейские небрежно сомкнули ряд, но Джетро и не подумал прове¬
рить правильность линии.
— Смирно! Равнение на середину?
Когда очередь дошла до него, Серж уставился на лейтенантскую
маковку — так учили его шесть лет назад в морской пехоте. Тогда
ему было восемнадцать, и он, вчерашний школьник, был убит горем
оттого, что корейская война закончилась раньше, чем он успел принять
в ней участие и обзавестись несколькими фунтами медалей, которые
на великолепной форме морского пехотинца смотрелись бы просто чу¬
десно. Формы этой он так в свою собственность и не получил и так и
не сподобился купить ее за наличные, быстро повзрослев, ошеломлен¬
ный буднями учебки.
Остановившись перед темнокожим мексиканцем Рубеном Гонсалве¬
сом, ветераном-весельчаком с десятилетним стажем службы в полиции,
Джетро выждал паузу и произнес монотонным голосом, в котором не
слышалось и намека на улыбку:
— С каждым днем ты делаешься все круглее, Рубен.
— Так точно, лейтенант, — отозвался Гонсалвес, но у Сержа не
хватило отваги взглянуть в его сторону.
— Я вижу, ты опять обедал у Мануэля, — сказал Джетро, и краех(
глаза Серж заметил, что лейтенант коснулся галстука Гонсалвеса.
— Так точно, сэр, — ответил тот. — Те пятна, что над булав¬
кой, — это от chile verde, а остальное — от menudo.
На сей раз Серж не выдержал и повернулся на целый сантиметр,
но лица Джетро и Гонсалвеса были абсолютно бесстрастны.
— А ты что скажешь, Мильт? Когда сменишь масло на своем гал¬
стуке? — спросил Джетро, переходя к седовласому ветерану, вытянув¬
шемуся так, что издали он мог показаться даже высоким, хотя
стоявший рядом Дуран мысленно прикинул: пять футов десять дюймов,
не больше.
— Сразу после осмотра, лейтенант, — ответил Мильтон, и Серж
украдкой перевел взгляд на Джетро. Тот печально покачал головой и
двинулся к концу шеренги.
30

— Ночная смена, шаг вперед... Отставить. — И Джетро зашаркал
ногами к центру комнаты. — Как подумаю, что нужно осматривать вас
с тылу, так заранее поджилки трясутся. Не удивлюсь, если из задних
карманов у вас торчат бананы да журналы с голыми девчонками. Ра-
зой-дись!
Вот как это здесь бывает, только и всего, подумал Серж, собирая
свое снаряжение и разыскивая глазами Гэллоуэя, с кем еще даже не
был знаком. Его опасения, что в дивизионе будут те же порядки, что
и в армии (он совсем нс был уверен, что способен бесконечно выдер¬
живать военную дисциплину), оказались напрасны. Так-то лучше. А
такую дисциплину можно терпеть хоть целую вечность, подумал он.
К нему подошел Гэллоуэй и протянул руку:
— Дуран?
— Он самый, — ответил Серж, пожимая руку веснушчатому парню.
— А как тебя зовут твои приятели? — спросил Гэллоуэй, и Серж
улыбнулся, узнав избитую фразу, используемую полицейскими для вы¬
яснения кличек преступников, говорящих, как правило, куда больше,
чем сами имена.
— Серж. А тебя?
— Пит.
— О’кей, Пит, чем ты предпочитаешь заняться нынче вечером? —
спросил Серж, искренне надеясь, что Гэллоуэй позволит ему сесть за
баранку. Сегодня было уже его шестое дежурство, но прежде всякий
раз машину вел напарник.
— Только с учебы, так? — спросил Гэллоуэй.
— Да, — ответил, расстроившись, Серж.
— Город хорошо знаешь?
— Нет, до того я жил в Китайском квартале.
— В таком случае тебе лучше взять на себя писанину, а я пошо-
ферю. Не возражаешь?
— Как скажешь, босс, — бодро ответил Серж.
— Не угадал, тут мы на равных, — сказал Гэллоуэй. — Напарники.
Было приятно, что можно вот так запросто усесться в дежурную
машину, обойдясь без десятка пустых вопросов и бессмысленного ощу¬
пывания своего снаряжения. Серж чувствовал, что уже может довольно
сносно исполнять рутинные обязанности полицейского-пассажира. Он
положил фонарик и фуражку на заднее кресло, рядом с дубинкой,
которую для удобства сунул под подушку сиденья. И был удивлен,
когда увидел, что Гэллоуэй свою дубинку прячет под подушку пере¬
днего, рядом с собой, и оставляет ее в пазу стоять торчком, словно
пика.
— Люблю, когда палка под рукой, — сказал он. — Это мой святой
жезл.
— Четыре-А-Сорок Три, ночная смена дежурство приняла, при¬
ем, — произнес Серж в ручной микрофон. Гэллоуэй завел мотор их
31

«плимута», снялся с парковки и выехал на Первую улицу. Закатное
солнце принудило Сержа надеть очки, чтобы вписать имена в вахтен¬
ный журнал.
—	Раньше чем промышлял? — спросил Гэллоуэй.
—	Четыре года в морской пехоте, — ответил Серж, записывая в
журнал свой личный номер.
—	Ну и как тебе работа в полиции?
—	Работа что надо, — сказал Серж, стараясь нс измазать страницы,
когда машину подбросило на дорожной выбоине.
—	Славная работенка, — согласился Гэллоуэй. — В следующем ме¬
сяце пойдет четвертый год, как я здесь. Пока не жалуюсь.
Коли так, ему, стало быть, не меньше двадцати пяти, подумал Серж.
Но из-за песочного цвета волос да веснушек его запросто можно при¬
нять за старшеклассника.
—	Твое первое субботнее дежурство?
— Ага.
— Выходные — дни особые. Не исключено, что нам придется по¬
развлечься.
— Надеюсь.
— Еще не бывал в переделках?
— Нет, — ответил Серж. — Принял несколько сообщений о кра¬
жах. Выписал десяток повесток и штрафных талонов за нарушение
правил уличного движения. Оформил пару алкашей. И ни единого
ареста по уголовке.
— Что ж, постараемся где-нибудь раздобыть для тебя уголовку.
Гэллоуэй предложил Сержу сигарету, и тот не отказался.
— Спасибо. Как раз собирался просить тебя притормозить, чтобы
купить курево, — сказал Серж, давая Гэллоуэю прикурить от своей
самодельной «свистульки» — гильзы, к которой раньше был приделан^
медный шарик с якорем, а теперь на том самом месте осталось лишь
голое металлическое кольцо. Эмблему морских пехотинцев он отодрал
в Окинаве, после того как его высмеял насквозь просоленный «дед»,
отслуживший к тому времени полтора года. Он заявил, что одни лишь
чокнутые и бредящие армией салаги таскают в карманах «свистульки»
с огромными эмблемами из гарнизонной лавки.
Вспомнив, как страстно желали юные морячки-пехотинцы поскорее
отведать соли, Серж улыбнулся. Вспомнил он и про то, как они терли
щетками и обесцвечивали свои новые рабочие брюки, как загребали
бескозырками морскую воду. Видно, я еще не до конца избавился от
этого мальчишества, подумал он. Взять хоть сегодняшнее смущение,
когда Перкинс заговорил о ворсинках на его мундире.
Беспрерывная болтовня на полицейской волне все еще доставляла
Сержу немало хлопот. Он знал, что понадобится какое-то время,
прежде чем он научится сквозь мешанину звуков на их частоте без
труда распознавать номер своей машины — Четыре-А-Сорок Три. Не-
32

которые голоса операторов из центральной службы связи он уже
различал. Один был похож на голос старой девы — учительницы,
другой — на голос юной Мэрилин Монро, а третий говорил с явным
южным акцентом.
— Нас вызывают, — сказал Гэллоуэй.
— Что?
— Попроси ее повторить.
— Четыре-A-Сорок Три, повторите, пожалуйста, — сказал Серж.
Карандаш его завис над блокнотом с отрывными листами, закреплен¬
ными на металлической панели перед «горячей простыней» — экраном
для срочных записей.
— Четыре-А-Сорок Три, — заскрипела глоткой «старая дева—учи¬
тельница», — Южная Чикагская, один-два-семь, ищите женщину, ра¬
порт четыре-пять-девять.
— Четыре-А-Сорок Три, вас понял, — ответил Серж и повернулся
к Гэллоуэю: — Прости, я пока не умею различать в этом бедламе наши
позывные.
— Ничего, скоро научишься — и сам не заметишь, — сказал тот,
разворачивая машину на стоянке перед автозаправкой и направляясь
на восток, к Чикагской улице. — Где живешь? — спросил он, пока
Серж делал глубокую затяжку, пытаясь прикончить сигарету до того,
как они прибудут на место.
— В Альхамбре. Снимаю там квартирку.
— Далековато добираться на службу из Китайского квартала, а?
Потому и переехал?
— Точно.
— Женат?
— Нет, — ответил Серж.
— Л родители где? В Китайском квартале?
— Нет, умерли. Оба. Там у меня старший брат. Есть еще сестра в
Помоне.
— Вот как, — сказал Гэллоуэй и поглядел на него так, словно тот
был круглый сирота.
— Квартирка у меня хоть и маленькая, да славная, к тому же в
доме полно бабья, — сказал Серж, чтобы с детского лица напарника
исчезло наконец смущение и он не переживал, будто лезет не в свое
дела
— Да ну? — усмехнулся Гэллоуэй. — Должно быть, приятно вести
холостяцкую жизнь. Сам-то я попался на крючок еще в девятнадцать,
так что судить не могу.
Свернув на север и выбравшись на Чикагскую улицу, он заметил,
что Серж тянет шею, пытаясь рассмотреть номера домов с восточной
стороны. Гэллоуэй бросил на него озадаченный взгляд.
— Сто двадцать седьмой будет на западной, — сказал он. — А
четные номера всегда на восточной и южной стороне.
2 Джозеф Уэмбо «Рыцарь о синем*
33

— И что, так по всему городу?
— По всему, — рассмеялся Гэллоуэй. — Разве тебе никто о том не
говорил?
— Нет. А я всякий раз искал номера по обе стороны. Ну и тупица!
— Иногда начальство забывает упомянуть об очевидном. Но коли у
тебя хватает духу признать, что ты ничего не знаешь, — учиться бу¬
дешь быстро. Кое для кого хуже нету, чем выказать, что им что-то
невдомек.
Гэллоуэй не снял еще ноги с тормоза, а Серж уже выскочил из
машины. Он взял с заднего сиденья свою дубинку и просунул ее в
специальную петлю слева на поясе. Он обратил внимание, что напарник
оставил дубинку в машине, но интуиция подсказывала Сержу, что луч¬
ше уж ему пока строго придерживаться инструкций, а инструкция
гласила: дубинку носи с собой.
Дом представлял собой одноэтажное поблекшее розовое строение.
Создавалось впечатление, будто в восточной, и старой, части Лос-Анд¬
желеса поблекнуть успели чуть ли не все дома. На узких улочках
Серж заметил много пожилых людей.
— Входите, входите, джентльмены, — сказала, гнусавя, морщини¬
стая старушенция с перевязанными ногами и в платье тусклого олив¬
кового цвета. Они взошли один за другим на крошечное крылечко и
продрались сквозь заросли из комнатных папоротников и цветов. —
Сюда, сюда, — улыбнулась она, и Серж с удивлением обнаружил, что
у нее полон рот зубов. В том, что они у нее свои, не возникало сомне¬
ния. В ее возрасте совсем не грех остаться и вовсе без зубов. Шея ее
обвисла под тяжестью толстого зоба. — Не так уж и часто по нынеш¬
ним временам приходится нам встречаться с полицией. — Она опять
улыбнулась. — Раньше мы знали любого полицейского из участка, что
на Бойл-Хайтс. Когда-то я даже помнила кое-кого из них по именам,
только они, пожалуй, уже свое отслужили.
Акцент ее напомнил Сержу Молли Гольдберг, и он осклабился, но
тут же заметил, что Гэллоуэй, усевшись в дряхлое кресло-качалку
перед аляповатым и давно потухшим камином, кивает старушке с серь¬
езным и рассудительным видом. Серж учуял запах рыбы и цветов,
духов и плесени, к ним примешался запах печеного хлеба. Он снял
фуражку и присел на бугорчатый потертый диван, поверх которого
накинут был дешевый «восточный» гобелен. Чтобы меньше кололи сло¬
манные пружины, догадался Серж, ощутив их собственной спиной.
— Меня зовут миссис Уоксман, — сказала старушка. — В этом
доме я уже тридцать восемь лет.
— В самом деле? — сказал Гэллоуэй.
— Могу я вас чем-нибудь угостить? Может, выпьете по чашечке
кофе? Или отведаете кекса?
— Нет, благодарю, — ответил Гэллоуэй.
Серж покачал головой и улыбнулся.
34

— Когда-то летними вечерами я любила прогуляться до поли¬
цейского участка и поболтать с дежурным. Работал там один еврей,
звали его сержант Мелстайн. Слыхали о таком?
— Не приходилось, — сказал Гэллоуэй.
— В то время Бруклин-авеню была великолепна. Посмотрели бы вы
тогда на Бойл-Хайтс! Здесь жили лучшие семьи Лос-Анджелеса. А
потом сюда начали переезжать мексиканцы, и люди ударились в бег¬
ство и двинулись на запад. Ну а теперь здесь с мексиканцами остались
лишь старые евреи вроде меня. Что вы думаете о той церкви, что вниз
по улице?
— О церкви? — переспросил Гэллоуэй.
— Ах! Вы вовсе не обязаны отвечать. Я знаю, вы ведь на работе.
Старушка понимающе улыбнулась Гэллоуэю и подмигнула Сержу.
— Они осмеливаются называть это синагогой, — сказала она ворч¬
ливо. — Нет, как вам это понравится? Надо же!
Серж мельком взглянул через окно на залитую светом Звезду Да¬
вида над первой еврейско-христианской синагогой на углу’Чикагской
улицы и Мичиган-авеню.
— А видите, что там вон, напротив? — спросила старушка.
— И что же там? — поинтересовался Серж.
— Объединенная мексиканско-баптистская церковь, — ответила та,
победно кивнув белой как мел головой. — Я знала, что так случится.
Я твердила им про это еще в сороковые годы, когда они кинулись
переезжать.
— Кому говорили? — спросил Серж, весь внимание.
— Мы сумели бы жить вместе с мексиканцами. Иудей-ортодокс все
равно что мексиканец-католик. Мы могли бы жить бок о бок. А теперь
взгляните, что мы имеем. Крещеные евреи — это ужасно. Иудеи-хри¬
стиане? Не смешите меня. Или мексиканцы-баптисты! Видите, как все
перемешалось и перепуталось? Теперь нас осталась лишь жалкая гор¬
стка стариков. Я и за ограду уже не выхожу.
— Я было подумал, что вы вызвали нас по поводу миссис Хор-
виц, — сказал Гэллоуэй, повергнув Сержа в еще большее замешатель¬
ство.
— Да, все та же история. На свете нет человека, который поладил
бы с этой особой, — сказала миссис Уоксман. — Она болтает всем
подряд, что ее муж держал мастерскую лучше, чем была у моего
Морриса. Ха! Мой Моррис — это же часовых дел мастер. Понимаете
ли вы, что это значит? Часовщик — золотые руки! Творец, а не какой-
то там жалкий халтурщик!
Старушка встала и принялась сердито жестикулировать посреди
комнаты. Тонкая струйка слюны незаметно для нее скатилась с угла
изборожденных морщинами губ.
— Ну, ну, будет, будет вам, миссис Уоксман, — говорил Гэллоуэй,
помогая ей вернуться на стул. — Я сейчас же отправлюсь к миссис
35

Хорвиц и потребую от нее прекратить эти вздорные сплетни. А если
она заупрямится, что ж, я при грожу ей тюрьмой.
— Правда? Вы так и сделаете? — спросила старушка. — Только
не арестовывайте ее, заклинаю вас. Просто хорошенько ее припугните.
— Мы займемся этим немедленно, — заверил Гэллоуэй, надевая
фуражку и поднимаясь на ноги.
— Ну и поделом ей! Сама напросилась, — сказала миссис Уоксман,
одарив их лучезарной улыбкой.
— До свидания, миссис Уоксман, — сказал Гэллоуэй.
— До свидания, — пробормотал Серж, надеясь, что напарник не об¬
ратил внимания на то, как долго он не мог понять, сколь дряхла оказа¬
лась хозяйка. Это и называется, должно быть, старческим маразмом.
— Наш постоянный клиент, — объяснил Гэллоуэй, трогая с места
и зажигая сигарету. — Я здесь бывал уже раз двенадцать. Старички-
евреи всегда говорят «Бойл-Хайтс» и никогда — «Холленбек» или «Во¬
сточный Лос-Анджелес». До наезда сюда чиканос тут была еврейская
община.
— У нее есть родные? — спросил Серж, отмечая вызов в журнале.
— Ни души. Еще одна всеми покинутая, — ответил Гэллоуэй. —
Уж лучше пусть меня сегодня же пристрелит на улице какая-нибудь
задница, чех{ так вот заканчивать жизнь — убогим, дряхлым и одино¬
ким как перст.
— А где живет эта миссис Хорвиц?
— Почем я знаю! Где-нибудь в Вест-Сайде, куда перебрались все
евреи с деньжатами. А может, давно померла.
Серж позаимствовал у напарника еще одну сигарету и позволил
себе расслабиться, пока тот медленно вел машину по городу, словно
стараясь не растревожить сумерки. Сумерки позднего лета. Гэллоуэй
притормозил перед винным магазином и спросил у Сержа, какую марку
сигарет тот предпочитает, затем, даже не заикнувшись о деньгах, вошел
внутрь. Сержу было уже известно, что это означает: этот магазин¬
чик — «сигаретная остановка» Гэллоуэя или же «закреплен» за их
машиной — Четыре-А-Сорок Три. Подобные незначительные знаки вни¬
мания он принимал от любого напарника без зазрения совести: таковы
обычаи; пока что только один не в меру серьезный и бдительный мо¬
лодой полицейский по имени Килтон остановил машину перед заведе¬
нием, где Сержу пришлось раскошеливаться за табак.
Поболтав вместо оплаты с хозяином магазина несколько минут, Гэл¬
лоуэй вернулся и бросил сигареты Сержу на колени.
— Как насчет кофе? — спросил Гэллоуэй.
— Удачная мысль.
Напарник развернулся и вырулил к маленькому ресторанчику на
Четвертой улице. Припарковав автомобиль на пустой стоянке, он сделал
погромче звук приемника и вышел из машины, оставив дверцу откры¬
той, чтобы слышать радио.
36

— Привет, детская мордашка, — сказала из-за стойки искусствен¬
ная блондинка с обесцвеченными волосами и смешно нахмурилась, что
явно не шло ее глазам.
Если чем-то и славятся мексиканцы, так это своими шевелюрами,
подумал Серж. Какого дьявола понадобилось ей портить волосы хи¬
мией?
— Добрый день, Сильвия, — сказал Гэллоуэй. — Познакомься вот,
мой напарник, Серж Дуран.
— Que tai, chicano1, — сказала Сильвия, разливая по чашкам дымя¬
щийся кофе, за который Гэллоуэй и не подумал заплатить.
— Привет, — сказал Серж, отхлебывая маленькими глотками обжи¬
гающий кофе и надеясь, что опасный риф им обойден.
— Чикано? — повторил Гэллоуэй. — Разве ты чикано, Серж?
— А ты как думал, pendejo?* 2 — И Сильвия хрипло рассмеялась,
обнажив золотую коронку на верхнем клыке. — С таким-то именем —
Дуран!
— Будь я проклят, — сказал Гэллоуэй, — будь я проклят, если не
принял тебя за ирландца! Ну прямо вылитый пэдди».
— Малыш, он самый настоящий huero3, — сказала Сильвия, награ¬
див Сержа кокетливой улыбкой. — И почти такой же беленький, как
ты сам.
— Может, поговорим о чем-нибудь другом? — спросил Серж, боль¬
ше злясь на себя из-за своего смущения, чем на этих двух ухмыляю¬
щихся идиотов. Он твердил себе, что вовсе и не стыдится того, что
родился мексиканцем, просто быть англос — или таковым прикиды¬
ваться — куда как удобнее. Вот он и был им последние пять лет. После
смерти матери он наезжал в Китайский квартал всего несколько раз,
причем один из них тогда, когда, получив двухнедельный отпуск, при¬
был туда, чтобы вместе с братом ее похоронить. Но уже через пять
дней, окончательно,одурев со скуки, возвратился на базу, продав впо¬
следствии свой неиспользованный отпуск военно-морскому флоту.
— Иметь напарника, умеющего говорить по-испански, — в том есть
своя выгода, — сказал Гэллоуэй. — Здесь ты можешь нам очень при¬
годиться.
— С чего ты взял, что я говорю по-испански? — спросил Серж, изо
всех сил стараясь не злиться и казаться веселым.
Сильвия как-то странно посмотрела на него, убрала с лица улыбку
и вернулась к мойке, где ее поджидала горка грязных чашек и ста¬
канов.
— Выходит, ты один из тех чиканос, что ни бум-бум в испан¬
ском? — рассмеялся Гэллоуэй. — У нас уже есть один такой — Мон¬
* Привет, чикано (исп).
2	Негодяй (исп.).
3	Тухлый, испорченный (исп.).

тес. Его перевели в Холленбек, а по-испански он болтает ничуть не
лучше моего.
— А к чему он мне? Я достаточно хорошо управляюсь и на анг¬
лийском, — ответил Серж.
— Надеюсь, успешней меня, — улыбнулся тот. — Но если буквы
для тебя такая же морока, то с составлением рапортов нам придется
туга
Серж залпом допил свой кофе и с беспокойством ждал, пока Гэл¬
лоуэй тщетно пытался заново разговорить Сильвию. Шуткам его она
улыбалась, но не отходила от мойки ни на шаг, бросая на Сержа
холодные взгляды.
— Будь здоров, детская мордашка, — только и произнесла она, ког¬
да они, прощаясь, благодарили ее за бесплатный кофе.
— Хреново, что ты не силен в испанском, — сказал Гэллоуэй. Сол¬
нце на западе продиралось сквозь мутное душное зарево, приближая
вечер. — С твоей ирландской физиономией мы бы подслушали здешние
секреты. Те типы, что попадают к нам в лапы, ни за что бы не дога¬
дались, что ты понимаешь их не хуже самого себя. Мы могли бы узнать
всю их подноготную.
— А наркош частенько ловите? — спросил Серж, чтобы сменить
тему, сверяя номерной знак с цифрами на «горячей простыне».
— Наркош? Кто как. На мою долю выпадает где-то по одному в
неделю. А вот угнанных автомобилей по всему Холленбеку — тьма-
тьмущая.
— А как насчет угонщиков? — спросил Серж. — Сколько машин
остается невозвращенными?
— Непойманные угонщики? Что ж, случается и такое. В среднем —
раз в месяц. Обычно ведь то всего лишь мальчишки, пожелавшие про¬
катиться с ветерком. Так ты мексиканец только наполовину?
Проклятье, подумал Серж, делая огромную затяжку. Нет, от Гэл¬
лоуэя ему не отделаться.
— Нет, мексиканец я чистый. Только дома мы по-испански не го¬
ворили.
— Даже твои родители?
— Отец умер, когда я был еще совсем маленький. Мать в разговоре
путала английскую речь с испанской, а отвечали мы ей всегда по-ан¬
глийски. Из дому я уехал, едва окончив школу, после — четыре года
в армии. А дембельнулся оттуда восемь месяцев назад Давно уж я не
слышал испанского, успел его позабыть. Оно и не мудрено: я никогда
и не знал его особенно хорошо.
— Хреново, — буркнул Гэллоуэй. Похоже, объяснение его вполне
удовлетворило.
Серж развалился на сиденье, вяло глядя на ветхие домишки Бойл-
Хайтса, борясь с подступившей волной уныния. Из всех полицейских,
с кем он работал, только двое вынудили его в подробностях растолко¬
38

вать им, откуда это у него вдруг испанское имя. Черт бы побрал
любопытных людей, подумал он. Ему ничего ни от кого не нужно,
ничего, и даже от собственного брата, Ангела, пытавшегося после воз¬
вращения Сержа из армии всеми мыслимыми и немыслимыми спосо¬
бами уговорить его поселиться в Китайском квартале и устроиться
вместе с ним работать на бензоколонке. Серж ответил ему, что не
намерен надрывать себе пуп где бы то ни было, брат же его по три¬
надцать часов в сутки гнет спину на грязной заправочной станции в
Китайском квартале. Да, он тоже мог выбрать такую жизнь. А потом
жениться на плодовитой мексиканской девчонке, и прижить с нею
девять детей,’ и приноровиться к тому, чтобы перебиваться с маисовых
лепешек на бобы — на что еще рассчитывать, когда вокруг одно убо¬
жество и нищета? Что ж, подумал он с кривой усмешкой, вот ты и
работаешь, только в другом чиканском barrio, променял шило на мыло.
Но едва окончится годовая стажировка, он обязательно отсюда перебе¬
рется. Голливудский округ или Западный Лос-Анджелес — вот его
цель. Он мог бы снять квартирку где-нибудь на океанском побережье.
Конечно, это обойдется недешево, но ведь можно разделить расходы с
каким-нибудь другим полицейским. Или даже с двумя. Рассказывают,
на любой вест-сайдской улице тебя стерегут домогающиеся мужиков,
изнывающие от желания актриски.»
— В Вест-Сайде работал? — спросил он вдруг Гэллоуэя.
— Нет, только на Ньютон-стрит и здесь, в Холленбеке, — ответил
тот.
— Поговаривают, в Голливуде и Западном Лос-Анджелесе девчонки
бродят толпами, — сказал Серж.
— Надо думать, — сказал Гэллоуэй и плотоядно ухмыльнулся, что
на фоне его веснушек выглядело довольно глупо.
— Полицейские любят потравить соленые байки. Хотел бы я знать,
насколько им можно верить.
— Многие истории — чистая правда, — ответил Гэллоуэй. — По-
моему, быть полицейским чертовски выгодно. Начать с того, что бабье
к тебе вмиг проникается доверием. Другими словами, девчонке не нуж¬
но опасаться парня после работы, если во время работы она видит его
в черно-белой полицейской машине, одетым в синюю форму. Это вну¬
шает уважение. Она уже знает, что ты не насильник и не какой-то
Там маньяк. Уж за это она может ручаться. А в нашем городе это
кое-что да значит. И еще она может быть совершенно уверена в том,
что если у кого рыльце в пушку, так только не у тебя. К тому же
встречаются девчонки, которых привлекает сама наша профессия. И
дело тут не только в твоем мундире, скорее, в твоей власти, авторитете
и так далее. В каждом округе без труда насчитаешь не меньше полу¬
дюжины охотниц за нашим братом. Тебе еще предстоит кое с кем из
них познакомиться. Нет такого полицейского, чтобы их не знал. Они
расшибиться готовы, лишь бы перетрахатъ весь полицейский участок,
39

вплоть до последнего плюгавенького захгухрышки. Кстати, встречаются
среди них и очень хорошенькие малышки. С Люп еще нс знаком?
— Кто такая? — спросил Серж.
— Одна из холленбекских охотниц. У нее свой «линкольн» с откид¬
ным верхом. Долго разыскивать ее не придется. Сама тебя из-под земли
достанет. Я слышал, в своем деле она мастерица. — Гэллоуэй снова с
вожделением зажмурился, и Серж, глядя на его веснушки, на этот раз
не смог сдержать громкого смеха.
— Ты меня заинтриговал, мне уже не терпится с ней познакомить¬
ся, — сказал он.
— В Голливуде, пожалуй, этого добра навалом. Конечно, наверняка
утверждать не берусь, потому как работать в районах, где носят иск¬
лючительно фасонистые шелковые чулочки, мне не доводилось. Но по
мне, так наш Ист-Сайд в этом отношении всехг даст фору.
— Ты не против, если мы прошвырнемся по округу?
— Нет, и куда же мы поедем?
— Давай устроим объезд по всему Бойл-Хайтсу.
— Полуторадолларовая экскурсия за счет холленбекского дивизио¬
на! — объявил Гэллоуэй.
Серж перестал озираться в поисках нарушителей уличного движе¬
ния и изучать «горячую простыню». Он курил и разглядывал дома и
людей. Здания все сплошь были старыми, большинство прохожих —
мексиканцы, а большинство улочек были тесны и узки. Видно, их про¬
ектировали за несколько десятилетий до того, как впервые кому-то
пригрезилось, что Лос-Анджелес станет со временем «городом на коле¬
сах». Ну а когда они себе это уяснили, было уже поздно: Ист-Сайд
оказался слишком стар и слишком беден для новой эпохи, и улицы с
тех пор шире так и не сделались, а дома еще больше обветшали. Серж
увидел задрипанные магазинчики и лавчонки и почувствовал, как у
него екнуло внутри и кровь прилила к лицу. Вот на вывеске выведено
«Ropa usada»1. А вот panaderia1 2 — сласти, булочки, пирожные, в кото¬
рых масла, на его, Сержа, вкус, больше, чем следовало бы. Многочис¬
ленные ресторанчики, зазывающие на menudo3 по выходным. Неужто,
размышлял Серж, и впрямь так много желающих отведать эту жидкую
красную похлебку? Ему казалось невероятным, что и сам он в детстве
это ел. Хотя с голодухи особенно выбирать не приходилось. Он вспом¬
нил брата Ангела и сестру Аврору — они, бывало, выжимали в menudo
половинку лимона, посыпали пряностями и окунали в похлебку куку¬
рузные лепешки, едва мать успевала вытащить их из духовки. Стра¬
давшего туберкулезом отца Серж запомнил как человека с костлявыми
запястьями, лежавшего целыми днями в постели. Он беспрерывно каш¬
1	Подержанная одежда (исп).
2	Булочная (исп).
3	Здесь: похлебка из потрохов (исп.).
40

лял, и от него дурно пахло болезнью. На этом свете он успел породить
лишь троих детей. На их улице, кроме Дуранов, не было семьи, где
имелось лишь трое детей, не считая Кульвинских, да ведь тех считали
англос, для чиканос они вполне сходили за англос, хотя теперь это
кажется ему смешным: Кульвинские были самыми чистокровными по¬
ляками. В детстве Серж думал, правда ли, что у мексиканцев прекрас¬
ные зубы оттого, что три раза в день они едят кукурузные лепешки.
По мексиканским народным поверьям, так оно и было. По крайней мере
его зубы, как и у большинства его приятелей-мальчишек, по крепости
и остроте ничуть не уступали клыкам аллигаторов. Впервые Серж по¬
пал на прием к дантисту в армии, да и то отделался лишь двумя
пломбами.
Теперь, когда лето близилось к концу, ночь спускалась быстрее
прежнего. Пока он глядел по сторонам да прислушивался, какое-то
странное, но удивительно знакомое чувство охватило его. Сперва тре¬
петно засосало под ложечкой, потом дрожь подобралась выше и захле¬
стнула грудь, а по лицу разлилось тепло; его заполонила беспокойная
тоска, а может, это и есть ностальгия? Мысленно произнеся это слово,
он едва не расхохотался: откуда ей взяться? По большому счету, Хол¬
ленбек — тот же Китайский квартал. Он видел здесь тех же самых
людей, занятых теми же делами, что и такие же точно люди в Китай¬
ском квартале, и размышлял о том, как странно устроен человек, коли
может тосковать, по местам своей юности тогда даже, когда сам же
презирает эти места, и о том, откуда эта тайна берет начало, и о том,
чему она дает начало. Но что бы там ни было, это были самые безмя¬
тежные годы в его жизни. И еще мать!.. Он подумал, что тоскует в
действительности по ней и тому уюту, покою и надежности, что она
собой олицетворяла. Должно быть, все мы об этом тоскуем, думал он.
Гэллоуэй вел машину на юг по Сото, возвращаясь обратно в Бойл-
Хайтс и предоставив Сержу наблюдать за беснующимися на Сан-Бер-
нардинской автостраде слепящими огнями. Ниже по шоссе случилась
небольшая авария. Ярко сверкавшая табличка стопорила движение, и
вереница машин растянулась по дороге насколько хватало глаз. Какой-
то мужчина, приложив к лицу окровавленный носовой платок, объяс¬
нялся с полицейским дорожной службы в белом шлеме. Сунув фонарик
под мышку, тот что-то записывал в блокнот. И зачем в действительно¬
сти взрослеть, чтобы окунуться потом во всю эту гадость, думал Серж,
глядя на ползущее впереди море назойливых точек автомобильных фар
и приземистый белый тягач, растаскивающий на обочину обломки. Вы¬
ходит, ты тоскуешь по детству, а не по людям или дому. Уж эти мне
несчастные чиканос, подумал Серж. Жалкие, никчемные...
— Проголодался, напарник? — спросил Гэллоуэй.
— Я никогда не бываю сыт, — ответил Серж и решил про себя:
Китайский квартал для меня уже пять лет как в прошлом; вот пусть
там же, в прошлом, и остается.
41

—	Не так-то и много у нас, в Холленбеке, кормушек, — сказал
Гэллоуэй. — Да и в тех, что имеются, не разгуляешься.
Серж достаточно долго уже носил полицейскую форму, чтобы знать:
«кормушка» — это не просто ресторан или буфет, это ресторан или
буфет, где полицейских обслуживают бесплатно. Принимая даровые
обеды, он по-прежнему чувствовал себя словно не в своей тарелке, тем
более что в академии на сей счет их строжайше предупредили: не
принимать никаких бесплатных услуг и «благодарностей», никаких уго¬
щений! Похоже, однако, что, когда дело касалось дармовых сигарет,
закуски, кофе или газет, сержанты смотрели на это сквозь пальцы.
—	Я не прочь расплатиться за обед, — сказал Серж.
— А значит, не прочь и заплатить половину? Есть тут одно мес¬
течко, где кормят за полцены.
—	Совсем даже не прочь, — улыбнулся Серж.
— Здесь есть и в самом деле местечко высший сорт. «Эль Соберано»
называется стало быть «суверен» по-ихнему, а еще — «монарх», «по¬
велитель». А мы зовем его «Эль Собако». Ты ведь знаешь, что это в
переводе?
— Нет, — солгал Серж.
— Подмышка. Притончик еще тот! Вообще-то это пивная, но можно
там и закусить. Настоящая таверна, где тебя так и норовят опоить
трупным ядом.
— Держу пари, там подают жирные-прежирные tacos’, — криво ус¬
мехнулся Серж, отлично себе представив, как выглядит эта забегалов¬
ка. — Все поголовно пьют и почти все поголовно танцуют, и всякий
вечер какому-нибудь парню вздумается приревновать свою подружку,
а потом к вам звонят и просят вмешаться.
— Все именно так, как ты сказал, — согласился Гэллоуэй. — Толь¬
ко вот насчет жратвы я не уверен. Насколько мне известно, там готовы
свалить с ног бешеного быка, чтобы тут же общими усилиями разделать
его на бифштекс.
— В таком случае да здравствует притон за полцены, — сказал
Серж.
— Попроси ее повторить! — приказал Гэллоуэй.
— Что?
— Нас только что вызывали по радио.
— Ну и сукин я сын! Прости, напарник, придется мне настроить
ухо на эту шумовую кашу. — Он нажал на красную кнопку микро¬
фона: — Четыре-A-Сорок Три, просим повторить.
— Четыре-A-Сорок Три, Четыре-А-Сорок Три, — послышался прон¬
зительный голос, сменивший «деву-учительницу», — Саут-Мотт, три¬
три-сем ь, ищите женщину, подозреваемый четыре-пять-девять. Код
номер два.
1 Кукурузные лепешки с мясной начинкой (исп).
42

—	Четыре-A-Сорок Три, вас понял, — ответил Серж.
Гэллоуэй резко надавил на педаль акселератора, и Сержа швырнуло
на спинку сиденья.
— Виноват, — осклабился Гэллоуэй. — Иногда просто не поспеваю
за своей ногой. И, как рысак, бью копытом, стоит только принять вызов
по четыре-пять-девять. Обожаю ловить воришек.
Увидев счастливый блеск в глазах напарника, Серж и сам обрадо¬
вался. Он очень надеялся, что охватывавшее его на работе приятное
возбуждение будет сопутствовать ему как можно дольше. У Гэллоуэя
явно задора не поубавилось. Что ж, это хороший знак, ведь в этом мире
нет ничего, что бы тебе не наскучило слишком быстро.
Перед светофором Гэллоуэй сбавил газ и секунду пережидал крас¬
ный свет, небрежно оглядываясь по сторонам, потом вдруг с шумом
ринулся вперед, пересекая Первую улицу. Спешащий на запад много¬
местный лимузин завизжал тормозными колодками, и тут же загудел
клаксон.
— О Боже, — прошептал Серж.
— Виноват, — робко отозвался Гэллоуэй, немного сбавляя скорость.
Проскочив пару кварталов, он помчался прямиком на стоп-сигнал над
перекрестком с односторонним движением. Серж закрыл глаза, но на
сей раз не услышал визга шин. — Я полагаю, нет нужды объяснять
тебе, что так ездить нельзя? — спросил Гэллоуэй. — По крайней мере
пока не кончился срок твоей стажировки. До той поры ты не можешь
себе позволить получать нагоняи от сержантов.
С этими словами Гэллоуэй лихо свернул направо, а на следующем
углу так крутнул руль влево, что казалось, он участвует в скачках с
препятствиями.
— Если, как они требуют, подчиняться всем проклятым дорожным
правилам, нам никогда не поспеть туда вовремя и не поймать вора. Я
так думаю: попадем в аварию — только моя задница и пострадает,
невелика потеря!
Но при чем здесь мой собственный зад, ты, тупица, лихорадочно
думал Серж, уперевшись одной рукой в приборный щиток, а другой
вцепившись в спинку сиденья. Ему никогда и в голову не приходило,
что по оживленным улицам можно носиться на такой скорости. Води¬
телем Гэллоуэй был абсолютно бесстрашным и к тому же до глупого
удачливым.
Серж понимал, что заслужить репутацию зануды и смутьяна легче
легкого, а потому предпочитал помалкивать. У новобранцев нет языка,
есть только уши, да только ведь всему имеется предел!.. Еще немного,
и он бы точно потребовал от напарника ехать помедленнее, и когда его
потная рука соскользнула с сиденья, он было решил уже, что так и
поступит.
—	А вот и наша улица, — произнес Гэллоуэй. — Должно быть, это
где-то здесь, посреди квартала.
43

Он загасил фары и бесшумно подкатил к тротуару. От нужного
адреса их отделяло теперь несколько домов.
— Дверцу оставь открытой, — распорядился Гэллоуэй и, пока Серж
возился с ремнем, юркнул из машины и неслышно затрусил вдоль
обочины.
Выбравшись из машины, Серж последовал за нике. Туфли у Гэл¬
лоуэя были на рифленой подошве, а кольцо с ключами он перепрятал
в задний карман. Серж по достоинству оценил предусмотрительность
напарника: его собственные ботинки на кожаной подметке на тротуаре
скользили и громко скрипели. Он тоже переложил, чтобы не позвяки¬
вали, ключи в задний карман брюк и двинулся дальше так тихо, как
только умел.
Во мгле темной жилой улицы он упустил Гэллоуэя из виду и
теперь ругался почем зря, потому что позабыл адрес, куда их напра¬
вили. Он перешел на легкий бег, но вдруг услышал голос стоявшего
на подъездной дорожке Гэллоуэя и замер от неожиданности.
— Да будет тебе, его уж и след простыл, — сказал тот.
— Раздобыл приметы? — спросил Серж и тут только заметил, что
боковая дверь покосившегося оштукатуренного домишки распахнута, а
рядом с Гэллоуэем стоит щуплая и маленькая смуглая женщина в
незатейливом хлопчатобумажном платьице.
— Ушел минут десять назад, — сказал Гэллоуэй. — У нее нет
телефона, а соседа дома не оказалось. Она звонила из аптеки.
— Она его видела?
— Пришла домой, а квартирка обчищена. Должно быть, она застала
вора врасплох, потому что слышала, как кто-то пробежал через заднюю
спальню и вылез в окно. А еще через секунду по переулку рванул
автомобиль. Она не видела ни преступника, ни автомобиля, ни чего-то
еще.
С двух разных сторон на дороге появились полицейские машины и,
крадучись, приблизились друг к другу.
— Иди передай по радио код номер четыре, — сказал Гэллоуэй. —
Просто объясни, что преступление четыре-пять-девять произошло десять
минут назад и что преступник скрылся на автомобиле, марка которого
осталась невыясненной, сам он никем замечен не был. А как закончишь,
входи в дом, будем составлять рапорт.
Полицейским в подъехавших машинах Серж показал четыре паль¬
ца — условный знак кода номер четыре: «Помощь не требуется». Сде¬
лав радиосообщение и возвращаясь в здание, он решил, что на первую
же получку купит себе ботинки на рифленой подошве или сменит свои
кожаные подметки на резиновые.
Подойдя к боковой двери, он услышал рыдания, а со стороны фасада
дома доносился голос Гэллоуэя.
У входа в гостиную Серж на мгновение задержался Он постоял,
озираясь, на кухне, вдыхая запах чилантро и лука и глядя на красные
44

стручки перца в выложенном плиткой водостоке. Завидев пакет с ку¬
курузными лепешками, он вспомнил о том, что мать его никогда по¬
купных лепешек в дом не приносила. На холодильнике он заметил
статуэтку Мадонны в восемь дюймов высотой и школьные фотографии
пяти улыбчивых детишек. Рассматривать статуэтку ему было ни к
чему. Он знал и так, что Мадонна обязательно окажется Богоматерью
из Гваделупы. И одета будет непременно в розовую мантию и голубое
покрывало. А где же припрятан другой любимый святой мексиканцев?
Но в кухне Мартина де Порреса он не нашел и ступил в маленькую,
скудно обставленную ветхой светлой мебелью гостиную.
— Этот телевизор мы только-только купили, — сказала женщина,
перестав плакать, но не отрывая глаз от слепящей белой стены. Под
ней в углу, свившись кольцом, валялось фута два свежесрезанного
антенного провода.
— Больше ничего не пропало? — спросил Гэллоуэй.
— Сейчас взгляну, — вздохнула она. — Всего-то и успели за него
сделать шесть взносов. А теперь небось заставят платить за него, как
если бы он еще у нас.
— На вашем месте я бы не стал этого делать, — сказал Гэл¬
лоуэй. — Позвоните в магазин. Скажите; что его украли.
— Мы купили его в «Бытовых товарах Фрэнка». Он человек небо¬
гатый. Он не может себе позволить оплачивать наши убытки.
— Страховка на случай кражи у вас имеется? — спросил Гэллоуэй.
— Только на случай пожара. От кражи мы тоже собирались застра¬
ховаться. Недавно как раз о том речь заводили: мол, многовато что-то
краж в наших краях...
Вслед за ней они прошли в спальню, и тут Серж увидел его —
Блаженного Мартина де Порреса, черного святого в белой мантии. Ру¬
кава черного плаща ниспадали на черные кисти рук. Он будто говорил
чикано: «Взгляни на мое лицо. Оно не смуглое, а черное, но даже это
не мешает Всевышнему дарить мне свои чудеса». Интересно, подумал
Серж, неужели и сейчас в Мексике снимают фильмы про Мартина де
Порреса, Панчо Вилью и других народных героев? Мексиканцы все
сплошь верующие, подумал он. Завшивевшие католики, точнее и не
скажешь. Не такие, конечно, благочестивые и аккуратные прихожане,
как итальянцы или ирландцы. Ацтекская кровь раздавила ортодоксаль¬
ный испанский католицизм. Он размышлял о том, что у мексиканцев
существует своя, особая версия божественности Христа. Различные сви¬
детельства тому он видел в свое время, наблюдая в Китайском квартале,
как стоят они, коленопреклоненные, в церквушке с осыпающейся со
стен штукатуркой. Одни крестились в традиционной мексиканской ма¬
нере, не забывая в заключение приникнуть губами к ногтю большого
пальца. Другие проделывали все это трижды, кто-то — шесть раз и
более. Одни совершали малое крестное знамение большим пальцем у
себя на лбу, потом касались груди и плеч, затем, для совершения
45

нового знамения, возвращались к своим губам и снова — к груди и
плечам, а после — еще одно крестное знамение у губ, за которым
следовал десяток других — у лба, груди и плеч. Тогда он любил
наблюдать за ними, особенно во время Сорокачасия, когда свершалось
Святое Причастие, а сам он, будучи служкой, обязан был сидеть или
стоять по четыре часа на коленях у подножия алтаря, покуда его не
сменял на посту Мандо Рентерия, тощий хмырь двумя годами моложе
его самого. Он вечно опаздывал к мессе, как и ко всем другим подобным
делам. Серж часто наблюдал за ними, и теперь память подсказывала
ему: пусть тот странный идол, кому они поклонялись, и не был тем
Христом, которого знала традиция, но только их колена, когда они
падали ниц, всегда касались пола, обмана тут не было, не в пример
англос, преклоняющим колена в куда более прекрасных храмах; он
убедился в этом за тот короткий срок, когда после смерти матери давал
себе труд посещать мессу. И на безмолвные каменные изваяния на
алтаре они, мексиканцы, умели глядеть с искренним и неподдельным
благоговением. А посещают они каждую субботу мессу или нет, не
важно: молясь, они причащаются всею душой.
Он вспомнил, как подслушал однажды слова своего приходского
священника отца Маккарти, обращенные к школьной директрисе пре¬
чистой сестре Марии: «Пусть они и не самые прилежные католики,
зато почтительны и веруют по-настоящему». Серж, тогда еще малень¬
кий послушник, стоял в ризнице, где оставил, позабыв отнести домой,
свой белый стихарь. Мать послала его обратно, считая непреложным
правилом после каждой мессы, на которой он прислужизал, стирать
и крахмалить стихарь, даже если в том не было необходимости и
даже если от такого ухода он быстрее изнашивался и тогда ей
приходилось шить новый. Серж знал, кого под этим «они» имел в
виду отец Маккарти в разговоре с долговязой ирландской монахиней.
Лицо ее казалось твердым, как утес, и первые пять лет в школе,
стоило Сержу открыть не вовремя рот или замечтаться на уроке, она
безжалостно хлестала его линейкой по рукам. Но позже, на последу¬
ющее трехлетие, отношение ее к Дурану резко изменилось: ведь он,
нескладный и путающийся в сутане (укороченной сутане отца Мак¬
карти, слишком длинной для мексиканского мальчишки), прислужи¬
вал у алтаря. Она стала даже благоволить к нему, ибо в латыни он
преуспевал, а что касается произношения, так оно и вовсе было у
него «удивительно замечательным». Особой его заслуги в том не
было: тогда он еще болтал немного по-испански, и латынь не каза¬
лась t ему совсем чудной и чуждой, и уж вовсе не была такой
чудной, каким поначалу ему в школе показался английский. Сейчас,
когда он почти забыл испанский, трудно поверить, что в свое время
он не знал по-английски ни слова.
— Ай-яй-яй-яй-яй, — запричитала внезапно женщина, открыв стен¬
ной шкаф в разграбленной спальне. — Деньги! Их нет!
46

— А они были? — спросил Гэллоуэй, и она, угловатая, смуглая,
маленькая, уставилась в неверии сперва на Гэллоуэя, потом на шкаф.
— Там было больше шестидесяти долларов, — воскликнула она. —
Dios mio!1 Я положила их внутрь. Они лежали вот здесь. — И тут она
принялась обыскивать спальню, которую и до нее уже обыскали доста¬
точно добросовестно. — Может, вор их выронил, — пояснила она, и
хотя Серж знал, что ей ничего не стоит смазать отпечатки пальцев с
комнатной мебели, он уже был достаточно сведущ в своем деле, чтобы
знать и другое: скорее всего отпечатков нет вовсе. Опытные грабители
надевают на руки носки или перчатки или самолично стирают свои
следы. Он знал, что она может лишить их важных улик, и знал, что
об этом знает Гэллоуэй, но Гэллоуэй жестом показал ему на гостиную.
— Пусть выпустит пар, — шепнул он. — Как ни крути, а есть
лишь одно удобное местечко для отпечатков и следов — оконный вы¬
ступ. А его она трогать не собирается.
Серж кивнул, снял фуражку и сел. Несколько минут спустя не¬
истовый шорох из спальни утих, и ему на смену пришла мертвая
тишина, заставившая Сержа от всей души пожелать женщине поторо¬
питься и рассказать, что там пропало еще, чтобы они могли наконец
составить рапорт и убраться.
— Очень скоро ты поймешь, что мы единственные люди, кто видит
жертв, — сказал Гэллоуэй. — Судьи, должностные лица, осуществля¬
ющие надзор за условно осужденными, агенты социальных служб да и
все остальные главным образом заботятся о преступнике и ломают
головы над тем, чем бы его ублажить, чтобы он прекратил досаждать
своим жертвам освоенной им «профессией», но только мы с тобой видим,
как он своим жертвам досаждает, — и видим сразу после того, как
дело сделана А ведь это всего лишь мелкое ограбление».
Ей самое время помолиться Богоматери из Гваделупы или Блажен¬
ному Мартину, подумал Серж. А может, и Панчо Вилье. По крайней
мере, пользы от него будет не меньше. О, они великие верующие, эти
чиканос, подумал он.
Глава 5
ЦЕНТУРИОНЫ
— А вот и Лафитт, — сказал высокий полицейский. — До пере¬
клички всего три минуты, но готов он будет вовремя. Следите за ним.
Гус проследил, как Лафитт осклабился, кинув взгляд на Длинного,
и одной рукой открыл свой шкафчик, высвобождая другой из петель
пуговицы на желтой спортивной рубашке. Когда же Гус, наведя бар¬
1 Боже мой! (исп.)
47

хоткой на ботинки последний глянец, снова поднял глаза, Лафитт уже
был одет по всей форме и как раз застегивал ремень.
— Бьюсь об заклад, вечером тебе нужно куда больше времени,
чтобы напялить пижаму, чем чтобы накинуть сейчас на себя этот
синий костюмчик, а, Лафитт, что скажешь? — спросил высокий по¬
лицейский.
— Платить тебе Начинают ровно с пятнадцати ноль-ноль, — ответил
Лафитт. — Нет никакого смысла дарить управлению несколько лиш¬
них минут. Так ведь может и год набежать.
Украдкой бросив взгляд на погоны и медные пуговицы на клапанах
Лафиттовой рубашки, Гус увидел в центре пуговичных звездочек кро¬
хотные отверстия. Что и требовалось доказать, подумал он, пуговицам
пришлось выдержать изрядную чистку. В самой середке отверстие было
размыто. Он посмотрел на свои медные пуговицы и пришел к выводу,
что отливают они золотом далеко не так, как у Лафитта. Служи я в
армии, я бы тоже выучился там множеству подобных штучек, подумал
Гус.
Помещение для перекличек находилось напротив металлических
шкафов. А сами шкафы, ряды скамеек, столы и конторка дежурного
офицера перед ними — все это было втиснуто в одну комнату в три¬
дцать футов на пятьдесят. Из разговоров Гус узнал, что через несколько
лет участок переедет в новое здание, но и старое, такое, как есть,
вызывало у него трепет. Сегодня его первая ночная смена в Универси¬
тетском дивизионе. Теперь он уже нс курсант, академия окончена, а
он все не может поверить, что в этой сшитой на заказ синей шерстяной
рубашке с поблескивающим на ней овальным полицейским значком
стоит не кто-нибудь, а он, Гус Плибсли. Он присмотрел себе место за
столом во втором заднем ряду. Позиция эта казалась достаточно без¬
опасной. За последним столом почти все места были заняты поли¬
цейскими постарше, за первый стол не садился никто. Второй ряд
сзади — как раз то, что нужно, подумал он.
На предвечерней перекличке присутствовало двадцать два поли¬
цейских; углядев среди них Григгса и Патцлоффа, однокашников по
академии, также получивших распределение в Университетский диви¬
зион, он несколько успокоился.
Григгс и Патцлофф о чем-то тихо переговаривались, и некоторое
время Гус раздумывал, не перейти ли ему через всю комнату к их
столу, но после решил, что такой поступок может привлечь к нему
слишком много внимания, да и потом — до переклички оставалась
минута. Двери в тыльной части комнаты распахнулись, и в комнату
вошел одетый в штатское мужчина. Дородный лысый полицейский за
последним столом встретил его криком:
— Сэлоун, что за гнусный наряд? Ты почему не в форме?
— Легкое дежурство, — отозвался тот. — Сегодня я сижу за кон¬
торкой. И никаких тебе перекличек.
48

—	Лх ты, сукин сын, — сказал здоровяк, — выходит, ты слишком
слаб, чтобы кататься со мной в машине да слушать радио? Что там с
твоим чертовым здоровьем?
—	Какая-то инфекция в десне.
—	То, на чем ты сидишь, вроде иначе называется, Сэлоун, — сказал
дородный полицейский. — Сукин ты сын. Теперь вот из-за тебя сунут
мне кого-нибудь из этого пополнения, а у меня от одного вида рукавов
их костюмов в глазах рябит.
Все рассмеялись, и Гусу опалило жаром лицо. Он притворился,
что не расслышал этого замечания, и тут только понял, почему
здоровяк заговорил о рукавах. Через плечо он увидел рядки белых
послужных полос, бегущих вниз от локтя по рукавам тех поли¬
цейских, что сидели за последним столом. Каждая из полос означала
пять лет прейденной службы. Лишь теперь до него дошел смысл
сказанного.
Двери распахнулись, и в комнату шагнули два сержанта, неся с .
собой картонные папки и большую квадратную доску. С нее будет
считываться график дежурства машин.
—	Три-А-Пять, Хилл и Мэттьюз, — произнес тот сержант, что ку¬
рил трубку и чей лоб уже начала проедать плешь.
—	Есть.
—	Есть.
—	Три-А-Девять, Карсон и Лафитт.
— Есть, — отозвался Лафитт. Гус узнал его по голосу.
—	Три-А-Одиннадцать, Болл и Глэдстоун.
—	Есть, — сказал один из двух находившихся в комнате негров-
полицейских.
— Есть, — ответил и второй.
Гус опасался, как бы его не прикрепили в пару к здоровяку, и
испытал облегчение, когда услышал его «есть!» и понял, что разделить
это общество придется кому-то другому.
Наконец сержант произнес:
—	Три-A-Девяносто Девять, Кильвинский и Плибсли.
—	Есть, — отозвался Кильвинский, и Гус, нервно улыбаясь, обер¬
нулся лицом к высокому серебристоволосому полицейскому в заднем
ряду, тот не остался в долгу и тоже ответил улыбкой.
—	Есть, сэр, — сказал Гус и тут же отругал себя за «сэра». Он
ведь не в академии. «Сэры» предназначены для лейтенантов и старших
офицеров.
—	У нас появилось три новых сотрудника, — сказал сержант, ку¬
ривший трубку. — Рады приветствовать вас, ребята. Я — сержант
Бриджет, а этого розовощекого ирландца справа от меня зовут сержант
О’Тул. Точная копия надутого ирландского «фараона» из какой-нибудь
старой пустяковой киношки, разве нет?
Сержант О’Тул широко ухмыльнулся и кивнул новичкам.
49

— Прежде чем зачитать сводки, хочу сказать несколько слов о се¬
годняшнем собрании инспекторов, — сказал сержант Бриджет, листая
бумаги в одной из папок.
Гус внимательно оглядел развешанные по всей комнате карты Уни¬
верситетского округа, исколотые многоцветьем иголок, которые — он
был в том почти уверен — обозначали те или иные виды преступлений
или арестов по ним. Скоро он будет разбираться в каждой мелочи и
непременно станет таким же, как все. Станет одним из них. Или нет,
не станет? На лбу у него выступила испарина, взмокли подмышки, в
мозгу пронеслось: не буду и думать об этом. Ломать над этим голо¬
ву — значит уже признать свое поражение и понапрасну взвинчивать
себе нервы. Я ничуть не хуже кого-то из них. Я был лучшим в классе
по физподготовке. У меня нет никакого права недооценивать себя. И я
обещал, что больше этого не допущу.
— Первое, о чем говорил капитан на собрании инспекторов, —
это контроль за временем и километражем, — сказал Бриджет. —
Он пожелал, чтобы мы напомнили вам, ребята: всякий раз, когда в
вашей полицейской машине оказывается женщина, независимо от
причины, по которой она там оказалась, оповещайте по радио о точ¬
ном времени, когда она там оказалась, и километраже. Какая-то
стерва в Ньютонском округе на прошлой неделе накапала на поли¬
цейского. Мол, завез он ее в парк и пытался трахнуть. То, что она
врет, доказать было легче легкого: в десять минут двенадцатого, едва
покинув ее квартирку, полицейский сообщил в диспетчерскую свой
километраж, а уже в одиннадцать двадцать три, подъехав к окруж¬
ной тюрьме, оповестил о нем снова. Сверка километража со временем
показала, что он никак не мог подвезти ее к Елисейскому парку,
хоть она то и утверждала.
— Сержант! — откуда-то спереди подал голос тощий смуглый по¬
лицейский. — Не удивлюсь, что она говорит чистую правду, если тем
полицейским на Ньютон-стрит был Гарри Ферндэйл. Этот грубиян мо¬
жет прополоть и дохлого аллигатора, а коли найдется доброволец и
подержит за хвост — тогда он и живого ухайдакает.
— Черт бы тебя побрал, Леони, — ухмыльнулся сержант Бриджет
(остальные посмеивались), — к нам ведь сегодня пришло пополнение.
По крайней мере в первый вечер мог бы обойтись без своих выходок,
лучше постарался бы подать им пример. То, что я сейчас читаю, —
это вполне серьезна Следующее, что по желанию капитана мы обязаны
довести до вашего сведения, — это судебное разбирательство по делу
о нарушении правил уличного движения, в ходе которого адвокат от¬
ветчика поинтересовался у какого-то полицейского с Семьдесят седьмой
улицы, что заставило его обратить внимание на автомобиль ответчика
и привлечь к суду за поворот в неположенном месте, на что офицер
сказал: сидя за рулем, ответчик обнимался с небезызвестной шлюхой-
негритянкой.
50

Комната взорвалась хохотом. Чтобы навести порядок, Бриджету при¬
шлось поднять руку.
— Знаю, это смешно и все такое, но, зо-первых, вы можете крепко
испортить все дело, если дадите повод предполагать, что пытались не
столько следить за соблюдением правил уличного движения, сколько
поприжать проституцию. И во-вторых, то небольшое разъяснение дошло
до ушей старухи того парня, и вот он подает жалобу на полицейского.
Расследование уже началось.
— Неужто правда? — спросил Мэттьюз.
— Да. Полагаю, что шлюха там все-таки была.
— Что ж, тогда пусть эта задница жалуется, — сказал Мэттьюз, и
Гус понял, что здесь, в дивизионах, «задницу» вспоминают ничуть не
реже, чем инструктора в академии, и что, похоже, такова любимая
присказка полицейских, по крайней мере полицейских Лос-Анджелеса.
— Как бы то ни было, а капитан больше на эту тему не распрост¬
ранялся, — продолжал Бриджет, — зато старик утверждает, что вы,
ребята, вовсе не обязаны пихаться полицейскими машинами. Во время
дневного дежурства Снайдер слегка подтолкнул какого-то полунищего
автомобилиста, а машина возьми да и вскочи на бампер, на задних
фарах у парня живого места не оставила, сделала вмятину на крышке
багажника, и теперь этот хрен угрожает подать на город в суд, если
его колымагу не приведут в полный порядок. Так что отныне — ни¬
каких столкновений.
— А как насчет автострады или тех же заторов? — спросил Леони.
— О’кей, мы-то с тобой знаем, что в нашем деле всегда найдутся
исключения, но уж коли это не по крайней нужде — пихаться не
сметь, о’кей?
— А капитан когда-нибудь примерял шкуру полицейского, вкалы¬
вающего на улице? — спросил Мэттьюз. — Бьюсь об заклад, что не
успел он объявиться у нас в департаменте, как его уже ждал теплень¬
кий уютный кабинетик.
— Не будем, Майк, переходить на личности, — улыбнулся Брид¬
жет. — Следующий вопрос — предварительное расследование краж и
ограблений. Конечно, вы не детективы, ребята, но ведь и не простые
сочинители рапортов. Задача ваша — вести следствие прямо на месте,
а не только марать там кипы бланков. — Бриджет выдержал паузу и,
перестав вертеть в руках, раскурил свою трубку с длинным черен¬
ком. — Всем нам прекрасно известно, что заполучить четкие латентные
отпечатки с оружия из-за рифленой поверхности редко удается, но —
Боже правый! — пару недель назад один из сотрудников нашего диви¬
зиона даже не побеспокоился о следах на оружии, которое подозрева¬
емый выронил прямо на месте ограбления винного магазина! А уже
назавтра у сыщиков под стражей сидел чертовски подходящий тип, да
только вот хозяин винного магазина, эта безмозглая задница, оказался
сущим идиотом и заявил, что лишь недавно открыл свой бизнес в этой
51

части города, а потому любой негр для него — все равно что черная
клякса. И ничего бы из этого дела не вышло — пушку полицейский
держал в руках ровно столько, сколько понадобилось, чтобы испортить
на ней все возможные отпечатки, — ничего бы не вышло, если бы не
одно обстоятельство: оружие было автоматическим. К великой, должно
быть, радости сотрудника, два дня находившегося в состоянии подве-
шенности за одно место. Еще бы! Едва не превратил в дерьмо такое
дело!
— Отпечатки были на обойме? — спросил Лафитт.
— Нет, те полицейский смазал, когда ее вытаскивал. Зато на самих
патронах отпечатки уцелели. На нескольких гильзах в тех местах, где
преступник их касался, загоняя патроны в обойму, удалось разглядеть
фрагмент полустертых бороздок с середины большого пальца правой
руки. Полицейский утверждал, что первым пушку взял в руки хозяин
винного магазина, а потому, мол, сам он решил, что снять отпечатки
уже нет никакой возможности. Хотел бы я знать, откуда у него по¬
явилась такая уверенность. То, кто держит оружие, не имеет никакого
значения. Вы обязаны ухаживать за ним так, словно на нем еще горят
следы чьих-то пальчиков, и не забывать ставить в известность крими¬
налистов.
— Расскажи им про тряпки, — сказал сержант О’Тул, не поднимая
головы.
— Ах да... Совсем недавно какому-то сержанту, оказавшемуся на
месте преступления, пришлось напомнить полицейскому, что следует
зарегистрировать и тряпье, которым преступник связал жертву. Надо
сказать, что тот принес туда тряпки с собой! Господи, да ведь на них
могли быть метки из прачечной. Или через какое-то время сыщикам
удалось бы найти другие такие же тряпки, будь то на квартире подо¬
зреваемого или же в ином месте. Знаю-знаю, вам, ребята, все эти дерь¬
мовые инструкции порядком осточертели, но кое-кто из вас тоже
становится порой до ужаса небрежным. Вот, пожалуй, и все занудство
на сегодня. Вопросы имеются?
— Да вроде того.- А случается, что вы упоминаете и то хорошее,
что нами делается? — поинтересовался Мэттьюз.
— Рад, что ты, Майк, задал этот вопрос, — сказал сержант Брид¬
жет, вонзая зубы в черенок трубки. — Собственно говоря, лейтенант
черкнул в приказе объявить тебе благодарность за задержанного на
днях угонщика. Иди сюда и подпиши вот тут.
—	Через восемнадцать лет у меня наберется сотня подобных шту¬
ковин, — проворчал Мэттьюз, большими и тяжелыми шагами двинув¬
шись вперед, — только что-то каждые две недели к тощей моей
зарплате веса не прибавляется.
—	Почти шесть хрустящих бумаг в месяц, Майк, — не так уж это
мало, кончай жаловаться, — ответил Бриджет и обратился к осталь¬
ным: — Наш Майк пустился в преследование и накрыл украденную
52

машину, а за рулем сидел один ворище, мастер своего дела. Ну а Марк,
хоть и выражает недовольство, любит, как все мы, хотя бы изредка
услышать похвалу. Вам, новеньким, еще предстоит уяснить, что, если
вы пришли сюда утолять жажду благодарности и восхваления, вы вы¬
брали не ту профессию. Уильям, мой мальчик, не желаешь зачитать
сводки? — Последние слова относились уже к сержанту ОТулу.
— За прошлую ночь происшествий хоть отбавляй, но вот приятных
новостей куда как меньше, — произнес О’Тул с легким нью-йоркским
акцентом. — В перечне преступлений есть, правда, и один радостный
пунктик. Корнелиус Арпе, сводник с Западной авеню, был пришит
одной из своих шлюшек и в три ноль-ноль пополуночи покончил счеты
с жизнью в больнице общего типа.
Раздались бурные аплодисменты. Гусу от них стало не по себе.
— А которая из шлюх так поработала? — выкрикнул Леони.
— Назвалась Тэмми Рендольф. Кто-нибудь ее знает?
— Она крутилась обычно между Двадцать первой и Западной, —
сказал Кильвинский, и Гус вновь оглядел оценивающе своего партнера.
Тот походил скорее на доктора, чем на полицейского. Прежде Гус
замечал, что у полицейских со стажем образуются суровые складки у
рта, а глаза — глаза их не столько смотрят, сколько следят, наблюдают,
словно заранее ждут какой-нибудь пакости. Должно быть, мне это толь¬
ко пригрезилось, решил он.
— И как она его прикончила? — спросил Лафитт.
— Вы никогда не поверите, — сказал О’Тул, — но старый живодер
на сегодняшнем вскрытии утверждал, что она умудрилась сделать про¬
боину в аорте лезвием в три. с половиной дюйма! Так крепко ткнула
его в бок своим карманным ножичком, что сломала ему ребро и про¬
дырявила аорту. Как только чертовой бабе это удалось?
— Ты просто не видал Тэмми Рендольф, — тихо сказал Кильвин¬
ский. — Сто девяносто фунтов драчливости и похоти. Одна из тех, что
прошлым летом едва не вышибли дух из сотрудника полиции нравов,
помните?
— О, неужто та самая сучка? — спросил Бриджет. — Что ж, при¬
шив Корнелиуса Арпса, ту свою вину она загладила.
— Что же ты не намекнул лейтенанту заодно со мной объявить
благодарность и ей? — спросил Мэттьюз, вызвав всеобщий смех.
— Разыскивается подозреваемый, покушение на убийство, статья
два-одиннадцать, — сказал О’Тул. — Кэлвин Таббс, мужчина, негр,
родился шестого двенадцатого тридцать пятого, рост пять футов десять
дюймов, вес сто восемьдесят пять фунтов, брюнет, глаза карие, среднего
телосложения, завивает волосы, пышные усы, имеет «форд» с откидным
верхом образца пятьдесят девятого года, цвет белый с темно-бордовым,
номер JVD-173. Болтается обычно здесь, в Университетском округе, на
углу Нормандии и Адамс,-а также Адамс и Западной. Ограбил води¬
теля хлебовозки да еще и/от нечего делать стрелял в него, чтоб по¬
53

развлечься. Проходил по шести другим делам — все хлебовозки. Те¬
перь, ребята, у вас появился шанс оплатить этой ослиной заднице долг
сполна.
— Ну прямо-таки спасу нет от этих грабителей хлебовозок да ав¬
тобусов, верно? — сказал Мэттьюз.
— Вот именно, — сказал О’Тул, глядя поверх очков. — Ради вашей
же пользы, новички, хорошо бы вас предупредить: в этой части города
ездить в автобусе совсем не безопасно. Чуть ли не каждый день воо¬
руженные бандиты какой-то из них угоняют, а иногда грабят и пасса¬
жиров. Так что, если у вас по дороге на работу лопнет шина,
пользуйтесь услугами такси. Здесь сильно достается и водителям хле¬
бовозок, и уличным торговцам. Я знаю шофера такой хлебовозки, кото¬
рого за один только год ограбили более двадцати раз.
— Этот парень, видать, профессиональная жертва, — сказал Леони.
— Пожалуй, теперь ему их искать сподручнее, чем самим сыщикам
по кражам, — сказал Мэттьюз.
Гус мельком взглянул на обоих чернокожих полицейских, сидевших
рядышком впереди, но увидел, что смеются они наравне с остальными,
не испытывая, похоже, никакой неловкости. Гус знал, что все эти «в
наших краях» да «в этой части города» обозначают негритянские квар¬
талы, а потому ему было любопытно, задевают ли их лично такого рода
шутки и остроты, сказанные по поводу совершенных преступлений. Ему
пришлось сделать вывод, что, должно быть, они уже свыклись с этим.
— Недавно произошло занятнейшее убийство, — так же монотонно
продолжал О’Тул. — Семейная ссора. Какой-то пижон назвал свою
старуху нищей толстозадой подстилкой, а она взяла да и пальнула в
него пару раз, а он сорвался с балкона и сломал себе ногу, а она
вбежала в дом, схватила кухонный нож, вернулась и принялась пилить
в том самом месте, откуда торчала искромсанная кость. К моменту,
когда подоспела туда первая дежурная машина, нога уже была почти
отрезана. Мне рассказывали, что невозможно было сделать обычный
анализ крови. В жилах парня ее попросту не осталось. Пришлось брать
из селезенки.
— Интересно, она и впрямь была толстозадой подстилкой? —
спросил Леони.
— Кстати, — вспомнил сержант Бриджет, — кому из вас знакома
старушка по имени Алис Хоккингтон? Проживает на Двадцать восьмой
улице недалеко от Хуверовской фирмы по производству пылесосов?
Никто не отозвался, и Бриджет пояснил:
— Она позвонила прошлой ночью и сказала, что на той неделе к
ней приезжала машина, вызов касался какого-то проходимца. Так чья
же это была машина?
—	А зачем тебе? — раздался бас с последнего стола.
—	Черт бы побрал этих подозрительных «легашей», — сказал Брид¬
жет, качая головой. — Ну и крепкая же у вас резьба, парни! Я только
54

собирался сообщить, что старая дева скончалась, отписав десять тысяч
долларов распрекрасному полицейскому, спровадившему какого-то бро¬
дягу. И теперь никто не желает колоться?
—	То был я, сержант, — сказал Леони.
—	Брехня, — сказал Мэттьюз, — то были мыс Кавано.
Остальные рассмеялись, а Бриджет сказал:
—	Короче, старая дева и впрямь звонила прошлой ночью. Правда,
она не умерла, но уже подумывает об этом. Она сказала: ей хотелось
бы, чтобы тот красивый, высокий и молодой полицейский с черными
усами (по описанию очень похож на тебя, Лафитт) заезжал к ней
каждый раз после обеда и проверял, не лежит ли на пороге вечерняя
газета. Если к пяти часам она все еще там, значит, старушка мертва
и тебе нужно взломать дверь. Она сказала, что переживает за свою
собаку.
—	Боится, что та сдохнет с голоду, или боится, что та с голоду не
сдохнет? — спросил Лафитт.
— Отзывчивость этих ребят в самом деле трогательна, — сказал
Бриджет.
— Могу я продолжать перечень происшествий, или я вам уже по¬
рядком поднадоел? — подал голос О’Тул. — Попытка изнасилования,
одиннадцать ноль-ноль, прошлой ночью, Тридцать седьмой западный
микрорайон, дом триста шестьдесят девять. Преступник разбудил по¬
терпевшую, зажав ей рот рукой, и сказал: не двигайся. Я люблю тебя
и хочу тебе это доказать. И держа на весу, так, чтобы ей было видно,
револьвер с двухдюймовым стволом, ласкал ее прелести. Преступник
был одет в костюм синего цвета.-
— Синий костюм? — переспросил Лафитт. — Ну прямо как поли¬
цейский.
—	-был одет в костюм синего цвета и светлую рубашку, — про¬
должал О’Тул. — Мужчина, негр, возраст двадцать восемь—тридцать,
рост шесть футов два дюйма, вес сто девяносто фунтов, брюнет, глаза
карие, телосложение среднее.
— По приметам — точная копия Глэдстоуна. Думаю, с этим мы
быстро разберемся, — сказал Лафитт.
— Потерпевшая заорала во всю глотку, и преступник выпрыгнул в
окна Замечено, как он садился в желтый автомобиль одной из послед¬
них моделей. Тот был припаркован где-то в районе Хувера.
— Какая у тебя машина, Глэдстоун? — поинтересовался Лафитт, и
огромный негр-полицейский обернулся к нему с ухмылкой:
— Будь то я, она б не кричала.
— Будь я проклят, коли это не так, — вмешался Мэттьюз. — Од¬
нажды, еще в академии, я видел Глэда в душевой. Там была бы уже
иная статья: атака с использованием смертоносного оружия.
— Атака с использованием дружественного оружия, — уточнил
Глэдстоун.
55

— А теперь — за работу, — сказал сержант Бриджет.
Гуса радовало, что обошлось без инспекций, он отнюдь не был
уверен, что его пуговицы выдержат проверку. Теперь оставалось га¬
дать, как часто вообще здесь, в дивизионах, случаются инспекции.
Судя по окружавшим его мундирам, обнаруживавшим явное свое
несоответствие академическим стандартам, тут с этим не слишком
усердствуют. Он подумал, что за этими стенами все будет куда
проще. А скоро куда проще сделается и ему самому. Все это станет
его жизнью.
С блокнотом в руках Гус встал в нескольких шагах от Кильвин-
ского и, когда тот обернулся, улыбнулся ему, представился:
—	Гус Плибсли, — и пожал широкую и гладкую ладонь Кильвин-
ского.
—	Можешь звать меня Энди, ~ сказал Кильвинский, глядя на Гуса
сверху вниз с легкой усмешкой. Шесть футов четыре дюйма, никак не
меньше, решил тот про себя.
— Кажется, на сегодняшний вечер вам сунули меня в напарни¬
ки, — сказал Гус. ,
— На целый месяц, да я не против.
— Готов следовать любому вашему слову.
— Это и так ясно.
— Да-да, конечно, сэр.
— Вовсе не обязательно величать меня сэром, — засмеялся Киль¬
винский. — Седина в моих волосах означает лишь, что я уже поря¬
дочно поизносился на этой работе. А так мы — напарники, партнеры.
Блокнот у тебя с собой?
-Да.
— Вот и ладно. Первую неделю, или сколько там получится, ты
отвечаешь за всю писанину. Когда научишься принимать вызовы и
перестанешь путаться в улицах, дам тебе поводить машину. Все начи¬
нающие полицейские обожают сидеть за рулем.
— Как скажете. Любая работа мне будет в радость.
— Вроде бы я готов, Гус. Давай спускаться вниз, — сказал Киль¬
винский, и они вышли бок о бок- через двойные двери и дальше, вниз
по ступенькам винтовой лестницы старого здания Университетского по¬
лицейского участка.
— Видишь вон те картинки? — спросил Кильвинский и указал на
спрятанные под стекло портреты убитых на дежурстве полицейских
дивизиона. — Они не герои, эти парни. В чем-то просчитались, потому
и мертвы. Ты и оглянуться не успеешь, как почувствуешь себя там, на
улице, словно рыба в воде, такое происходит с нами со всеми. Только
рыбка не должна забывать о крючке. Помни всегда о парнях на кар¬
тинках.
— Сейчас мне и представить трудно, что я когда-нибудь стану той
рыбкой, — признался Гус.
56

—	Станешь, обязательно станешь, напарник, — заверил Кильвин-
ский. — Давай-ка теперь отыщем нашу черно-белую тачку и примемся
за работу.
В 3.45, в час пересменки, чересчур маленькая стоянка буквально
кишела людьми в синей форме. Солнце еще палило, так что надевать
галстуки прежде, чем наступит вечер, нс имело смысла. Тяжелый мун¬
дир с длинными рукавами не давал Гусу покоя. Под грубой жесткой
шерстью руки страшно потели.
—	Не привык носить в жару такую теплую одежду, — улыбнулся
он Кильвинскому, вытирая лоб носовым платком.
—	Привыкнешь еще, — ответил Кильвинский, аккуратно усажива¬
ясь на горячее от солнца виниловое сиденье и сдвигая его назад, чтобы
уместить внизу свои длинные ноги.
Гус закрепил в держателе свежую «горячую простыню» и, чтобы не
забыть, написал на обложке блокнота свои позывные, «З-А-99». Странно,
подумал он. Странно и непривычно. Теперь я — «З-А-99». Сплошной
нечет. Он слышал, как бешено стучит его сердце, и знал, что волнуется
больше, чем следует. Оставалось надеяться, что дело лишь в волнении.
Бояться пока было нечего.
— Тебе, Гус, придется поработать с радио, так уж заведено.
— О’кей.
— Поначалу ты не сможешь различить наши позывные. Какое-то
время будешь слышать по радио одну бессвязную белиберду. Но где-то
через неделю ухо само собой настроится на нашу волну.
— Ясно.
— Ну как, готов к вечеру, полному романтики, интриг и приклю¬
чений на улицах асфальтовых джунглей? — театрально спросил Киль¬
винский.
— Готов, — улыбнулся Гус.
— Вот и хорошо, малыш, — засмеялся Кильвинский. — Малость
поджилки трясутся?
— Да.
— Отлично. Так тебе и полагается.
Кильвинский вырулил со стоянки и свернул на запад к Джеффер¬
сонскому бульвару. Гус опустил козырек фуражки и прищурился, пря¬
чась от солнца. В машине попахивало блевотиной.
— Хочешь, устроим экскурсию по всему округу? — спросил Киль¬
винский.
— Еще бы.
— Почти все здешние жители — негры. Встречаются, правда, и
белые, и мексиканцы. Но главным образом — негры. Много негров —
много преступлений. Мы работаем по Девяносто девятой. В нашем рай¬
оне черные все. Рядом — Ньютон-стрит. Наши негры — негры восточ¬
ной сторонки. Если они обзаводятся деньжатами, переезжают на запад,
западнее Фигуэроа и Вермонт-стрит, иногда даже западнее самой За-
57

ладной улицы. Тогда они называют себя западными неграми и требуют
к себе соответствующего отношения. Только я ко всем, будь то белый
или черный, отношусь одинаково. Со всеми корректен, но не слишком-то
учтив. Учтивость, по-моему, предполагает услужливость и раболепие.
Но полицейским незачем раболепствовать или рассыпаться перед кем-то
в извинениях только за то, что они делают свое дело. Вот тебе урок
философии, которым я бесплатно одариваю всех салаг, вынужденных
у меня учиться. Ветераны вроде меня любят слушать собственную бол¬
товню. К философам в дежурной машине тебе еще тоже предстоит
привыкать.
— А сколько времени вы в полиции? — спросил Гус, поглядев
на три полоски на рукаве у Кильвинского, означавшие по меньшей
мере пятнадцать лет выслуги. Но лицо его по-прежнему моложаво,
особенно кажется таковым в обрамлении седых волос и в очках. И
пожалуй, форму он еще тоже не потерял, подумал Гус, фигура у
него что надо.
— В декабре двадцать лет будет, — ответил Кильвинский.
— Собираетесь увольняться?
— Еще не решил.
Несколько минут они ехали молча, и Гус разглядывал город, созна¬
вая, как мало он знает о неграх. Ему нравились названия церквей. На
углу он увидел одноэтажное беленое каркасное здание, надпись от руки
на нем гласила: Иудейский Лев и Царство Христианской церкви. В том
же квартале находилась и Баптистская церковь Святого Спасителя, а
через минуту глазам предстала Сердечно приветствующая проходящего
Миссионерская баптистская церковь. Снова и снова читая надписи на
бесчисленных церквах, Гус надеялся запомнить их, чтобы ночью, придя
домой, рассказать о них Вики. Эти церквушки ему казались просто
замечател ьн ым и.
— Ну и жарища, — сказал он, отирая ладонью пот со лба.
— Носить этот колпак в машине совсем не обязательно, — сказал
Кильвинский. — Вот когда выйдешь из нее — другое дело.
— Ох, — только и вымолвил Гус и быстро снял фуражку. — Я и
забыл, что она у меня на голове.
Кильвинский улыбнулся и стал что-то мурлыкать себе под нос,
разъезжая по улицам и давая Гусу возможность осмотреться. Тот видел,
как медленно и осторожно ведет машину напарник. Это надо учесть.
Кильвинский патрулировал со скоростью пятнадцать миль в час.
— К этой толстенной форме мне тоже придется привыкнуть, —
произнес Гус, оттянув рукава с липких рук.
— Наш шеф Паркер не особо любит короткие рукава, — сказал
Кильвинский.
— Почему?
— Терпеть не может волосатые лапы и татуировки. Длинные рукава
как-то солидней.
58

— Он держал речь перед нашим выпуском, — сказал Гус, вспоми¬
ная прекрасный английский своего теперешнего начальника и его бле¬
стящие ораторские данные, так поразившие Вики, гордо сидевшую в тот
день среди публики.
— Таких, как он, нынче не так-то просто сыскать, — сказал Киль-
винский.
— Говорят, он очень строг.
— Кальвинист. Знаешь, что это такое?
— Пуританин?
— Он называет себя католиком, но я говорю, что он кальвинист. Он
не станет поступаться своими принципами. Многие его презирают.
— Правда? — спросил Гус, читая надписи на окнах магазинов.
— Зло от него не спрячешь. Безошибочно распознает людские не¬
достатки. У него страсть к порядку и букве закона Умеет быть не¬
преклонным, — сказал Кильвинский.
— Вы так это говорите, словно восхищаетесь им.
— Я его люблю. Когда он уйдет, все переменится.
Странный тип этот Кильвинский, подумал Гус. Говорит рассеянно,
будто тебя здесь и нет, если б не эта детская, усмешка, мне в его
обществе было бы не по себе.
Страшно важничая, какой-то юноша-негр пересекал Джефферсон¬
ский бульвар, и Гус стал следить за ним, изучая, как тот гибко поводит
плечами, как свободно размахивает согнутыми в локте руками, как
широк и упруг его шаг. Кильвинский заметил:
— Здорово идет. Настоящий щеголь.
И Гус ощутил полное свое невежество в негритянском вопросе, ему
страшно захотелось узнать о неграх побольше, узнать побольше обо
всех людях. На этой работе уже через несколько лет он мог бы на¬
учиться неплохо в них разбираться.
Они отъехали от того юноши уже на несколько кварталов, но из
головы у Гуса не выходили коричневые руки с играющими мышцами.
Интересно, как бы ему пришлось, доведись им встретиться лицом к
лицу, случись ему вступить в схватку с таким вот преступником, да
еще. и без напарника? И без висящего сбоку револьвера? И если бы
блестящий золотой значок и синий мундир не произвели на негра
никакого впечатления? Вновь отругав себя за то, что поддается ковар¬
ству страха, он поклялся, что одолеет его. Беда была в том, что клятву
эту он давал не впервые, однако страх, или, скорее, предчувствие стра¬
ха, не отпускал, нервно урчал желудок, влажнели руки, сохли губы.
Ну хватит, довольно подозрений. Да и с чего он взял, что в нужный
момент не сможет вести себя как подобает полицейскому?
А что, если окажет сопротивление при аресте какой-нибудь бугай,
вроде Кильвинского? Гус задумался. Как же я смогу его задержать?
Ему было о чем порасспросить напарника, но расспрашивать Кильвин¬
ского он постеснялся. С кем помельче было бы куда проще. А теперь
59

и вовсе сомнительно, что настоящего приятеля он найдет себе среди
этих людей в униформе. В их обществе он чувствовал себя мальчишкой.
Возможно, он допустил ошибку. Возможно, подумал он, ему никогда не
стать одним из них. Они кажутся такими сильными и уверенными в
себе. И повидали немало. Но, может, это лишь бравада? Может, и так.
Но что, если от того, сумеет ли он преодолеть свой страх, чего до
сих пор ему так и не удавалось, будет зависеть чья-то жизнь, хотя бы
того же Кильвинского? Четыре года семейной жизни да работа в банке
оказались тут неважным подспорьем. И почему ему не хватает смело¬
сти поговорить откровенно с Вики? Он вспомнил, как часто, особенно
после занятий любовью, лежал в темноте рядом с ней, но наедине со
своими мыслями, и молился, чтобы у него достало отваги на честный
разговор, но отваги всякий раз недоставало, и про то, что он трус и
сам знает об этом, не знал, кроме него, никто, даже Вики. Остался бы
он в банке — и кому какое дело, трус он или нет? Он был хорош и
в борьбе, и в физподготовке, но стоило кому-то на тренировке в паре
с ним действовать всерьез, как его тут же мутило и уже можно было
из него веревки вить. В чем причина? Однажды, когда его поставили
бороться с Уомсли, он слишком жестко провел захват — именно так,
как и показывал их< Рэндольф. Уомсли рассвирепел. Стоило Гусу гля¬
нуть ему в глаза, как страх вернулся, сила ушла, и Уомсли легко
уложил его наземь. Он сделал это с такой злобой и яростью, что Гус
даже не сопротивлялся, хотя знал, что он сильней Уомсли и куда
проворнее. Ничего не попишешь: неспособность подчинять себе свое
тело была следствием его трусости. Неужели ненависть — это именно
то, чего я так боюсь? Неужели ее? Лица, искаженного ненавистью?
— Эй, квочка, кончай высиживать цыплят, отжимай сцепление! —
крикнул Кильвинский, не имея возможности помешать какой-то дамоч¬
ке за рулем ползти на своей машине к светофору. Она преградила им
путь и вынудила затормозить на желтый свет.
— Пятьдесят четвертая улица, западная сторона, номер сто семьде¬
сят три, — проговорил Кильвинский, царапая в блокноте.
— Что? — спросил Гус.
— Наш вызов. Пятьдесят четвертая улица, западная сторона, номер
сто семьдесят три. Записывай.
— О, простите меня, пожалуйста. Никак не освоюсь с этим радио.
— Ответь им, — сказал Кильвинский.
— Три-A-Девяносто Девять, вас понял, — произнес Гус в ручной
микрофон.
— Ты и сам не заметишь, как начнешь без труда различать сквозь
это щебетание свои позывные, — сказал Кильвинский. — Просто тре¬
буется какое-то время. У тебя получится.
—	А что это за вызов?
—	Вызов по невыясненным обстоятельствам. Это значит, что человек,
позвонивший в полицию, и сам толком не понимает, что там стряслось,
60

или не смог этого связно объяснить, или его не понял оператор, —
такой вызов может означать все что угодно. Потому-то они мне и не
по душе, такие вызовы. Пока не попадешь на место, понятия не имеешь,
какая переделка тебя ожидает.
Гус нервно взглянул на фасады магазинов и увидел двух негров с
высокими лоснящимися прическами и в цветных комбинезонах. Их
красный «кадиллак» с откидным верхом остановился перед витриной,
надпись на которой гласила: «Ателье Большого Индейца», ниже жел¬
тыми буквами было приписано: «Самые модные прически. Процесс».
— Как вы называете такие прически, как вон на тех двух? —
спросил Гус.
— На тех сводниках? Это как раз «процесс» и есть, хотя кое-кто
называет его «марсель». У пожилых полицейских имеется на этот счет
свое словечко — «газировка», но для рапортов большинство из нас ог¬
раничивается «процессом». На то, чтобы ухаживать за чудесным «про¬
цессом», наподобие вон того, уходит уйма денег, но ведь у сводников
их куры не клюют. А иметь «процесс» на голове для них так же важно,
как иметь «кадиллак». Без этих двух вещей не обходится ни один
уважающий себя сводник.
Хорошо бы солнце наконец село и стало чуть прохладней, думал
Гус. Он любил летние вечера, сменяющие такие вот жаркие и сухие,
как бумага, дни. Над белым двухэтажным оштукатуренным домом на
углу показался полумесяц, рядом с ним загорелась какая-то звездочка.
У широких дверей стояли двое коротко остриженных мужчин в черных
костюмах и бордовых галстуках. Заложив руки за спины, они прово¬
жали полицейский автомобиль сердитыми взглядами.
— То была церковь? — поинтересовался Гус у Кильвинского, кото¬
рый даже не посмотрел ни на здание, ни на мужчин.
— Мусульманский храм. Что-нибудь знаешь о мусульманах?
— Да так. Кое-что читал в газетах.
— Секта фанатиков, не так давно пустившая ростки по всей стране.
В нее вошли и многие бывшие жулики. Все они терпеть не могут
полицию.
— А выглядят чистюлями, — сказал Гус и бросил взгляд через
плечо. Лица мужчин неотрывно следили за их машиной.
— Они лишь капля в потоке, захлестнувшех( страну, — сказал
Кильвинский. — Кроме нескольких человек, вроде нашего шефа, никто
не ведает, к какому берегу нас прибьет. Чтобы выяснить это, может,
понадобится десяток лет.
— Что это за поток? — спросил Гус.
— Долго объяснять, — ответил Кильвинский. — Да и не уверен,
что у меня получится. Кроме того, мы уже приехали.
Гус обернулся и увидел на почтовом ящике зеленого оштукатурен¬
ного дома цифры 173. По переднему дворику тут и там был раскидан
мусор.
61

На полуразвалившемся крыльце трясся, съежившись на ветхом пле¬
теном стуле, старый негр в спецовке цвета хаки. Гус едва разглядел
его.
— Хорошо, что вы, шефы, заимели возможность заехать, — сказал
негр, вставая и постоянно поглядывая в приоткрытую дверь. Его била
мелкая дрожь.
— В чем дело? — спросил Кильвинский, поднявшись на три ступень¬
ки. Фуражка его на серебристой копне волос держалась как влитая.
— Пришел я, значит, домой, а в доме вижу мужика. И даже не
знаю, кто таков будет. Он сидел, значит, там и глядел на меня, а я
испужался и побег прямо сюда вот, а потом дальше, вон в ту дверь, и
позвонил по соседскому телефону, а пока вас дожидался, значит, все
внутрь поглядывал, а он сидит там и качается. Боже ж ты мой, думаю:
помешанный. Молчит, сидит и качается.
Гус непроизвольно потянулся к дубинке и вцепился пальцами в
пазы на рукояти, ожидая, какой первый шаг предпримет за них Киль¬
винский. И был немало смущен, осознав, что испытал облегчение, когда
Кильвинский подмигнул ему и произнес:
— Ты, напарник, оставайся здесь — на случай, коли он попытается
выбраться в заднюю дверь. Там забор, так что ему придется поспешить
обратно. Парадный вход — это единственное, что ему остается.
Спустя несколько минут Гус со стариком услышали крик Кильвин-
ского:
— Ладно уж,, сукин сын, выметайся и не вздумай возвращаться!
Хлопнула задняя дверь. Затем Кильвинский откинул москитную
сетку и сказал:
— О’кей, мистер, можете войти. Он убрался.
Гус направился следом за ссутулившимся стариком. Вступив в при¬
хожую, тот снял с головы измятую шляпу.
— Он, конечно, убрался, на то вы и начальство, — сказал старик,
но дрожать не перестал.
— Я запретил ему возвращаться, — сказал Кильвинский. — Не ду¬
маю, что он когда-нибудь объявится еще в ваших краях.
— Да благословит вас всех Господь Бог, — произнес старик, напра¬
вился, шаркая, к задней двери и запер ее на ключ.
— Давно пил в последний раз? — спросил Кильвинский.
— О, пара дней уж минула, — ответил старик, улыбнувшись и
обнажив почерневшие зубы. — Со дня на день, значит, чек должен по
почте прийти.
— Что ж, все, что тебе сейчас нужно, — это чашка чаю да немного
сна. А завтра почувствуешь себя гораздо лучше.
— Благодарю вас, значит, всех без исключения, — сказал старик,
а они уже шагали по щербатому бетонному тротуару к своей машине.
Кильвинский сел за руль, тронул с места, но так и не проронил ни
единого слова.
62

Наконец Гус сам прервал молчание:
— Должно быть, для алкоголиков их белая горячка сущий ад, а?
— Должно быть, — кивнул Кильвинский. — Ниже по улице есть
одно местечко, где мы можем выпить кофе. Он так плох, что годится
разве что для севшего аккумулятора, зато бесплатный, как и пончики
к нему.
— Мне это по вкусу, — сказал Гус.
Кильвинский остановил машину на захламленной автостоянке пе¬
ред буфетом, и Гус отправился внутрь, чтобы заказать кофе. Фураж¬
ку он оставил в машине и теперь чувствовал себя ветераном,
решительно входя в кафе, где смахивающий на пьяницу морщини¬
стый тип с безразличным видом разливал кофе для трех завсегдата¬
ев-негров.
— Кофе? — спросил тип Гуса, приблизившись к нему с двумя
бумажными стаканами в руке.
— Да, пожалуйста.
— Сливки?
— Только в один, — ответил Гус. Пока продавец цедил жидкость
из кофейника и расставлял по стойке стаканчики, Гус сгорал от стыда,
пытаясь решить, как бы подипломатичнее заказать бесплатные пончики.
Нельзя одновременно не быть нахальным и хотеть пончик. Насколько
было бы проще, если б они попросту оплатили и кофе и пончики,
подумал он, но тогда это шло бы вразрез с традицией, если же ты
совершаешь нечто подобное, то рискуешь стать жертвой слушка о том,
что с тобой бед не оберешься.
Продавец решил эту дилемму без труда:
—	Пончики?
—	Да, пожалуйста, — сказал Гус с облегчением.
—	С шоколадом или без? С глазурью кончились.
—	Два — без, — ответил Гус, понимая, что Кильвинский вряд ли
одобрил бы его выбор.
—	Крышечки дать?
—	Не нужно, справлюсь и так, — сказал Гус, но спустя мгновение
обнаружил, что в здешних буфетах подают самый горячий кофе во
всем Лос-Анджелесе.
—	Действительно горячий, — слабо улыбнулся он на случай, если
Кильвинский видел, как он пролил кофе на себя. От внезапной вспыш¬
ки боли лоб его покрылся испариной.
—	Жди теперь, пока тебя поставят в первую смену, — сказал Киль¬
винский. — Когда-нибудь зимой, уже за полночь, как раз когда мороз
поддаст перцу, этот кофе так запалит тебе нутро, что никакая зимняя
ночь его не остудит.
Солнце коснулось горизонта, но жара не спадала, и Гус подумал,
что кока-кола была бы сейчас куда более кстати. Он успел, однако,
заметить, что полицейские — страстные любители кофе, а значит, и
63

ему предстоит его полюбить, ведь как бы то ни было, а он собирается
стать одним из них.
Спустя минуты три Гус снял наконец стакан с крыши полицейской
машины и отхлебнул из него, но кофе, из которого по-прежнему густо
валил пар, был все еще чересчур горяч для него. Оставалось только
ждать и следить краем глаза за тем, как пьет свой кофе большими
глотками, дымит сигаретой и занимается настройкой радио Кильвин¬
ский. И успокаивается лишь тогда, когда звук делается едва слышен,
чего для Гуса явно недостаточно, но, коли он не в состоянии отличить
их позывных сквозь эту хаотическую пародию на голоса, сойдет и так,
лишь бы Кильвинского устраивало..
Какой-то сутулый старьевщик в грязных холщовых штанах, болтав¬
шейся на нем рваной испачканной рубахе в клетку и военном под¬
шлемнике с огромной дырой на боку и торчащим оттуда пучком
нечесаной седины флегматично катил по тротуару тележку со своим
барахлом, не обращая внимания на издевки полудюжины негритят. По¬
ка он не приблизился, Гус не мог с уверенностью сказать, какого цвета
у него кожа, хотя, судя по седине, негром тот скорее всего не был.
Старьевщик и впрямь оказался белым, просто тело его покрыла толстая
короста грязи. Всякий раз, подходя к какому-нибудь одноэтажному зда¬
нию, он останавливался и принимался копаться в баках с мусором, пока
не обнаруживал свою добычу. Не пропускал он и зарослей сорняков
на пустырях. Тележка была уже доверху набита пустыми бутылками,
за ними и охотились детишки. Увертываясь от волосатых лап старьев¬
щика, слишком широких и массивных на тощем теле, тщетно метивших
в их быстрые и ловкие ручонки, они визжали от восторга.
— Может, эту дырку в шлеме он заработал где-нибудь на острове
в Тихом океане, — сказал Гус.
— Хотелось бы верить, — сказал Кильвинский. — Старому бара¬
хольщику романтический ореол костюма не испортит. Даже если ты и
прав, за этими типами все равно нужен глаз да глаз. Слишком много
крадут. Одного такого мы выследили вечером под Рождество, катил по
Вермонт-стрит свою тележку, а заодно таскал подарки из машин у
обочины. Сверху груда бутылок и разного хлама, а под ними — полный
воз краденых рождественских подарков.
Кильвинский завел машину, и неспешное патрулирование возобно¬
вилось После кофе и пончика, будто домашним теплом растопивших
ощущение чужеродности, не покидавшее его в большом городе, Гус
почувствовал себя гораздо непринужденнее. Я слишком провинциален,
подумал он, хоть и вырос в Азусе да и в Лос-Анджелес наведывался
часта
Кильвинский ехал медленно, предоставляя Гусу возможность читать
на витринах аптек и магазинов надписи, рекламирующие заколки для
волос, кремы для кожи, средство от облысения, рафинированное расти¬
тельное масло, ваксу и помаду для волос Кильвинский указал пальцем
64

на гигантскую неряшливую надпись, предупреждавшую известкой на
длинном заборе: «Бэбова трясина», а на окне бильярдной Гус разглядел
выписанные каким-то профессионалом буквы: «Бильярдная зала». Тут-
то Кильвинский и притормозил, сказав Гусу, что хочет ему что-то
показать.
Несмотря на обеденное время, бильярдная вовсе не была пуста, как
предполагал Гус. Она буквально кишела людьми. Среди них было и
несколько женщин, все негритянки, за исключением двух из той трой¬
ки, что склонилась над столом у входа в маленькую комнату в глубине.
Гус заметил, как одна женщина из этой компании, с огненно-рыжей
копной волос и уже не молодая, при их появлении юркнула в заднюю
дверь. Игроки не обратили на них никакого внимания и продолжали
партию в «девятку».
— Видать, там, сзади, играют в кости, — сказал Кильвинский Гусу.
Тот жадно разглядывал помещение: не помнивший чистки пол, шесть
потертых бильярдных столов, человек двадцать мужчин, подпирающих
стены — кто стоя, кто сидя, — присматривающий за ревущим проиг¬
рывателем и жующий сигару коротышка в синей шелковой майке, спер¬
тый запах пота и пива, отпускаемого без лицензии, сигаретный дым —
и пробивающийся сквозь все эти препятствия вкусный дух от жареного
мяса. По нему, этому духу, Гус понял: чем бы еще ни занимались в
задней комнате, там кто-то колдует над печкой, и это, как ни крути,
со всем другим вязалось плохо. Каждой из женской тройки перевалило
уже за пятый десяток, всех их легко было принять за пьянчужек.
Негритянка была стройнее других и, похоже, почище, хотя и об нее
нетрудно вымазаться, решил Гус.
— Скандальный салон да бильярдная в этой части города — по¬
следние остановки для белой проститутки, — произнес Кильвинский,
проследив за взглядом Гуса. — Я привез тебя сюда, чтобы ты увидел
вот эта — И он указал на вывеску высоко на стене, прямо над дверью,
ведущей в заднюю комнату. Она гласила: «Выпивка и наркотики запре¬
щены».
Снова выбравшись наружу, Гус испытал облегчение и глубоко вдох¬
нул свежего воздуха. Кильвинский продолжал патрулирование. Его на¬
парник уже начинал узнавать голоса операторов из диспетчерской, в
особенности один на частоте тринадцать — глубокий и юный, время
от врехсени шептавший в микрофон «привет» или отвечавший застен¬
чиво «вас поняла» неслышимым полицейским- Для Гуса оказалось сюр¬
призом, что связь по радио была двусторонней, а не трех-, ну что ж,
жалеть, однако, не о чем, и без подключенных к общему эфиру поли¬
цейских в дежурных машинах разобрать что-либо в беспорядочном по¬
токе женских голосов было тяжела
— Дождусь темноты и покажу тебе Западную авеню, — сказал
Кильвинский, и пусть до темноты еще было далеко, Гус явственно
ощутил освежающую прохладу приближающегося вечера.
3 Джозеф Уэмбо «Рыцарь п синем*
65

— А чем она знаменита?
— Шлюхами. Конечно, в этой части города шлюхи разгуливают
повсюду, но Западная авеню — эго сердце городской проституции. Сту¬
пить негде, так там их много.
— А мы их арестовываем?
— Мы — нет. За что нам их арестовывать? За то, что гуляют по
улице? Или только за то, что они шлюхи? В этом нет состава преступ¬
ления. Их арестами занимаются ребята из полиции нравов, да и то
лишь когда удается накрыть их прямо в любовном гнездышке или
когда переодетый агент получает недвусмысленное предложение от ка¬
кой-нибудь красотки.
— Интересно, каким должен быть сотрудник полиции нравов? —
задумчиво произнес Гус.
— Может, когда-нибудь тебе и представится возможность это выяс¬
нить, — сказал Кильвинский. — Ты невысок ростом, к тому же... ну,
в общем, смышленее рядового лба в синем мундире. Думаю, из тебя бы
вышел неплохой тайный агент. Й4 внешне тебя не примешь за поли¬
цейского.
Гус представил себя переодетым шпиком, расхаживающим здесь, вот
по этим самым улицам, да еще, возможно, в одиночку, без напарника.
Хорошо, что для подобных заданий набирают только добровольцев, по¬
думал он, проследив взглядом за семенившим на зеленый свет через
Вернон-авеню каким-то очень уж смуглым гомосексуалистом.
— Надеюсь, что «маскарадные законы» устоят, — сказал Кильвин¬
ский.
— А что это такое?
— Постановление городского муниципалитета насчет мужчин, пере¬
одетых женщинами, и наоборот. Не разрешает этим фруктам наряжать¬
ся в бабское тряпье и болтаться по улицам, доставляя полиции массу
хлопот. Только у меня предчувствие, что скоро выйдет иной закон.
Адрес лучше записать.
— Какой адрес?
— Мы только что приняли вызов.
— Разве? И где это находится? — спросил Гус, делая громче звук
и хватаясь за карандаш.
— Три-A-Девяносто Девять, просим повторить, — сказал Кильвин¬
ский.
— Три-А-Девяносто Девять, Три-А-Девяносто Девять, подозреваемый
в подделке денег, южный Бродвей, сорок один тридцать два, ищите в
том районе, код два.
— Три-АтДевяносто Девять, вас понял, — отозвался Гус, в нетерпе¬
нии потирая о бедра ладони и удивляясь тому, что Кильвинский ничуть
не прибавляет газу. В конце концов, ведь было же сказано: код два!
От цели они находились всего в трех кварталах, но, когда подъеха¬
ли, перед магазином уже стояла машина. Пока Кильвинский припар-
66

— Что ж, и тебе когда-нибудь предстоит отвечать на вопрос: как
вы узнали? В сущности, я и сам не знаю, как узнал. Но узнал. По
крайней мере был здорово уверен. Рубаха, конечно, красной не была,
но ведь не была и зеленой. А была как раз такого цвета, про который
пьяница с осоловевшими глазами вполне могла сказать «красный». Ржа¬
во-коричневый цвет! К тому же Гэнди чуть больше, чем необходимо,
подчеркивал случайность того, что оказался на стоянке. Да и вел себя
слишком дерзко и, когда я проезжал мимо и сверлил взглядом каждого
встречного-поперечного, слишком старательно показывал мне всем сво¬
им видом, что ему, мол, нечего скрывать. А когда я снова туда вернул¬
ся, он уже успел перейти на другую сторону автостоянки; Когда я
огибал угол, он все еще шел, но, завидев нас, встал как вкопанный,
лишь бы продемонстрировать нам, что никуда уходить не собирается.
И скрывать, мол, ему нечего. Понимаю, что все в отдельности, само по
себе, это мелочь, не стоящая внимания. Но таких мелочей было много.
Короче, я просто знал.
— Интуиция?
— Ия так думаю. Но на суде я бы не стал употреблять это
слово.
— У вас на суде будут сложности с этим делом?
— Э нет. В нашех< деле нет ни обыска, ни ареста. Если бы в суде
рассматривалось дело по обыску со взятием под арест, тогда бы моей
интуиции и тех мелких промашек, которые он допустил, было бы не¬
достаточно. Мы были бы обречены на поражение. Если б, конечно,
малость не приврали.
— Вам часто приходится это делать? Привирать?
— Совсем не приходится. Я не слишком-то забочусь о том, как
пощекотать публике нервы. И мне наплевать, если мною схвачен сам
Джек Потрошитель, а после кем-то выпущен на волю из-за необосно¬
ванности проведенного мною обыска. Покуда эта ослиная задница не
попадет ко мне в руки, плевать мне на это. Кое-кто из полицейских
становится ангелом-мстителем. Они видят перед собой зверя, принесше¬
го горе множеству людей, и решают, что должны во что бы то ни было
засадить его за решетку, пусть даже ценой ложных показаний на суде,
только я говорю, что все это зазря. Публика не стоит того, чтобы из-за
нее рисковать и нести потом кару за лжесвидетельство. Как бы там ни
было, но скоро он опять вернется на улицу. Будь хладнокровен. Умей
расслабиться. Только так и можно делать эту работу. И тогда — твоя
взяла. Через двадцать годков тебе достанутся твои сорок процентов
оклада. Плюс твоя семья, если ты ее, конечно, не потерял, чего ж еще?
Отправляйся в Орегон или Монтану.
— У вас есть семья?
— Теперь уж нет. Эта работа, как говорят адвокаты на бракораз¬
водных процессах, не способствует стабилизации семейных отношений.
По-моему, мы чемпионы по самоубийствам.
71

— Надеюсь, что все же сумею у вас работать, — выпалил Гус,
удивленный нотками отчаяния в своем голосе.
— Служба в полиции — это семьдесят процентов здравого смысла.
Здравый смысл и способность принимать быстрое -решение — вот что
делает полицейского полицейским. Нужно или воспитать в себе эти
качества, или уходить отсюда. Ты еще научишься ценить эти качества
в своих напарниках. А очень скоро уже не сможешь относиться по-
прежнему к своим приятелям и знакомым по дому, церкви или улице,
потому что в этих делах им с полицейским не сравниться. Зато ты
сможешь в любой ситуации быстро принять решение — тебе ведь
приходится заниматься этике всякий день, — а если того не умеют твои
старые друзья, будешь беситься, рвать и метать.
Теперь, когда спустился вечер, улицы заполнялись людьми, черны¬
ми людьми, а фасады домов заливали мир светом. Создавалось впечат¬
ление, что в каждом квартале имеется по меньшей мере по одному
бару или одному винному магазину и что все их хозяева — белые.
Гусу казалось, что церквей больше нет, глаз их не замечает, он заме¬
чает лишь эти вот бары, винные магазины и пятачки с толпами людей.
Он видел эти шумные толпы у ларьков с гамбургерами, у винных
магазинов, у подъездов жилых домов, на автостоянках, у сверкающих
стендов, у магазинов с грампластинками, а также у весьма подозри¬
тельного местечка, с окон которого зазывные надписи приглашали по¬
сетить «Общественный клуб». На двери Гус увидел смотровое отверстие.
Хорошо бы очутиться там никем не замеченным, подумал он, любопыт¬
ство его было сильнее страха.
— Как насчет пищи для души, братишка? — спросил Кильвинский
с негритянским акцентом, останавливая машину перед опрятным с виду
буфетом на Нормандской улице.
— С удовольствием бы чего-нибудь отведал, — улыбнулся Гус.
— Толстый Джек готовит лучший в городе суп из окры. Много
креветок и крабьего мяса, много цыпленка и окры, немного риса и
сколько хочешь легких, словно пух, домашних запахов. Настоящий лу-
уу-изи-анский окровый суп.
— Вы с Юга?
— Нет, просто знаю толк в еде, — сказал Кильвинский и, пока они
входили, попридержал дверь. Им быстро поднесли по громадной чаше
с супом, и Гусу понравилось, как Толстый Джек произнес
— Там нынче полно креветок.
По примеру Кильвинского Гус плеснул сверху немного горячей
приправы, хоть блюдо и без того было острым; вкус изменился и стал
восхитителен, его не портили ни нарезанные мелко цыплячьи шейки,
ни крабьи клешни, которые приходилось вылавливать и обсасывать до¬
суха. К своей пряной кашице Кильвинский добавил еще подливки и
съел добрую половину маисового хлеба из гигантской хлебницы. Однако
ужин оказался чуть испорчен, когда каждый из них вместо платы за
72

него вручил официантке грошовые чаевые. Принимая эту услугу, Гус
чувствовал себя виноватым и прикидывал, как, в случае чего, будет
объясняться по данному поводу с сержантом. Интересно, что говорят за
их спинами Толстый Джек и официантки? Называют дармоедами?
Ровно в 11.00 вечера, когда они кружили по жилым кварталам се¬
вернее Слосон-авсню, Кильвинский вдруг спросил:
— Готов поработать на «шлюхином вагончике»?
— На чем, на чем?
— Я спрашивал сержанта, можно ли сегодня вечеркох{ забрать из
гаража автофургон и поохотиться на кошечек, он сказал, что непло¬
хо бы, но только если будет спокойно ь эфире; вот уже полчаса, как
но Университетскому округу нету никаких вызовов, так что давай-ка
съездим заберем фургон. По-моему, твоему образованию это не по¬
вредит.
— Вроде нс скажешь, что их здесь слишком много, — сказал
Гус. — Та парочка, что вы мне показали на углу Вернон-стрит и
Бродвея, да одна проститутка на Пятьдесят восьмой, вот и все...
— Погоди, ты не видел еще Западной авеню.
Когда они приехали в участок, Кильвинский кивнул в сторону гру¬
зовика синего цвета с белой надписью на боку. «Управление полиции
Лос-Анджелеса». На задней стенке грузовика окон не было, к двум
боковым прикреплены скамейки. Салон для пассажиров был отделен от
кабины тяжелым стальным щитом.
— Пойдем предупредим босса, — сказал Кильвинский.
Еще через пятнадцать минут, в течение которых он перешучивался
у конторки с полицейским женского пола по кличке Кэнди, они нако¬
нец уселись в фургон, и тот, словно синий носорог, загромыхал по
Джефферсонскому бульвару. Гус подумал, что ни за что не согласился
бы по своей воле сидеть там, сзади, на деревянной скамейке, в этом
жестком трясущемся фургоне.
Кильвинский свернул на север, к Западной авеню. Не успели они
проехать по ней и двух кварталов, как Гус вдруг понял, что потерял
счет фланирующему, вертлявому, кричаще разодетому бабью, которое
прогуливалось по тротуарам большей частью по ходу движения так,
чтобы машинахс было удобнее парковаться у тротуара. Бары и рестора¬
ны на Западной авеню и в ее окрестностях были набиты до отказа, а
на стоянке перед заведением с замысловатым названием «Блу Дот Ма-
кейфиз Казнах» расположился внушительный бастион из «кадиллаков»
с откидными верхами.
— Сводник — выгодная профессия, — сказал Кильвинский, ткнув
пальцем в один такой «кадиллак». — А кошечки — ну просто живые
и бездонные копилки. Потому-то, я подозреваю, проституция и запре¬
щена во многих странах. Слишком высокая прибыль и никаких наклад¬
ных расходов. Сводникам бы ничего не стоило мгновенно завладеть
всеми рычагами экономики.
73

— Господи, но здесь все выглядит так, будто она уже узаконена! —
сказал Гус, оглядывая пестрые фигурки по обеим сторонам Западной
авеню, склонившиеся к окошкам припаркованных автомобилей, стояв¬
шие группками или сидевшие на невысоких парапетах у своих жилищ.
Гус обратил внимание, что на синий фургон, прогрохотавший мимо них
на север, к бульвару Адамс, проститутки смотрели с искренним беспо¬
койством.
— Для начала полезно прошвырнуться по всей Западной и показать
им, что фургончик выполз на промысел. Ну а если они не уберутся с
улицы, мы их подберем. Небось под париками у них деньжата вместо
вшей, а, как думаешь?
— Святая правда, — ответил Гус, не сводя глаз с проститутки с
невероятно пышной грудью, в одиночестве стоявшей на углу Двадцать
седьмой улицы. Он был поражен тем, насколько привлекательные особи
встречаются среди них. Он заметил, что ни одна из девиц не расстается
со своей сумочкой.
— Каждая при сумочке, — сказал Гус вслух.
— А как же, — улыбнулся Кильвинский. — Для отвода глаз. Ту¬
фельки на шпильках и сумочки, короткие юбчонки или брюки в об¬
тяжку. Мода-униформа. Но можешь не беспокоиться, в сумках у них
не хлебные буханки. Л деньги все бабы в этих краях носят в лифчи¬
ках.
На Вашингтонском бульваре Кильвинский развернулся.
— На проспекте их было двадцать восемь, — сказал Гус. — Но я
не уверен, что кого-то не пропустил в самом начале!
— Местные жители должны покончить с этим, — сказал Кильвин¬
ский, закуривая сигарету и вставляя ее в пластмассовый мундштук. —
Стоит им заныть погромче, и судьи даруют девочкам чуток времени на
то, чтобы снова уйти в подполье. Я знаю одну шлюху, которую задер¬
живали уже семьдесят три раза. Самое большее, что удавалось сде¬
лать, — это посадить ее на шесть месяцев по двум различным статьям.
Между прочим, этот шлюхин вагончик — штука совершенно противо¬
законная.
— То-то я удивлялся: что нам с ними делать? Куда мы их повезем?
— На прогулку, только и всего. Обычно мы подбираем их и катаем
какой-нибудь часок, потом отвозим в участок и проверяем, не числится
ли за ними какого-либо нарушения уличного порядка, и позволяем им
преспокойненько уйти. Но все это так же противозаконно, как, к при¬
меру, содержать притон. Очень скоро нам перекроют кислород и запре¬
тят так поступать, но сейчас это срабатывает. Девочки страшно не
любят, когда их запихивают в фургон. Просто временная мера. Давай-ка
возьмем вон тех двух
Поначалу Гус никого не увидел, но затем у телефонной будки на
углу Двадцать первой задвигались тени, он заметил, как пара девиц в
голубых платьях зашагала по улице к западу. Приветствие Кильвин-
74

kgtg, или его чтоб кто отфранцузил. Я и в памяти не сыщу, чтоб
какой-никакой малыш захотел за свою десятку меня оттрахать.
— Так и есть, но это ж все белых штучки. А черным ребятам
трахаться и сейчас по душе.
— Ч-черт тебя дери! А я и не знала. Ты отпускаешь и черненьким,
малышка?
— Случается иногда, а ты разве нет?
— Никогда. Никогда. Мой старик мне так втолковал: коли и заслу¬
живает кто, чтоб ей порвали зад так это та, которая тупа настолько,
что даст купить себя черному. В жизни ни разу не трахалась с нигге¬
ром за деньги. И никогда не трахалась с белым за так.
— Аминь. Ну-ка плесни мне еще глоток этого скотча, малышка, а
я порасскажу тебе, не сходя с этого места, об одной богатой голли¬
вудской сучке, что подцепила меня вечерком и хотела всучить мне
сто пятьдесят долларов, лишь бы я поехала к ней домой и разреши¬
ла ей закусить моей роднулькой, а ее муженек сидит рядом с ней в
машине, а она мне и говорит: не боись, ему просто нравится погля¬
деть.
Гус внимал этим историям одна причудливей другой, а когда голоса
стали невнятней да расплывчатей, Кильвинский сказал:
— Поедем к участку, а за несколько кварталов их отпустим. Слиш¬
ком накачались, теперь их там нельзя показывать. Сержанту непремен¬
но захочется, чтобы мы оформили их как алкашей, и тогда они
выложат ему, откуда к ним попала выпивка.
Пока фургон трясся к участку, вечер все больше сходил на нет. За
последние дни Гус впервые сумел немного расслабиться. Что до руко¬
пашной схватки, так ее может и вовсе не быть, ну а если придется
пускать в ход кулаки, что ж, кто сказал, что он обязательно оплошает?
Сейчас он чувствовал себя значительно уверенней. И надеялся, что
Вики не уснет, не дождавшись его. Он ей столько всего должен порас¬
сказать...
— Здесь ты много чему научишься, Гус, — сказал Кильвинский. —
Один день тут идет за десять в белом районе. Дело не только в высокой
преступности, но и в интенсивности. Через год можешь считать себя
ветераном. Существует своя специфика, тысячи разных мелочей. Взяггь
хотя бы то, что телефоном-автоматом пользоваться не стоит. Желобки
на всех автоматах не вернут тебе ни гроша. А раз в несколько дней
какой-нибудь чертенок шустро обойдет их и выпотрошит с помощью
куска проволоки те три доллара мелочью, что там скопились. Ну и все
такое. Взять хоть велосипеды. Они или все разом украдены, или все
разом лишились своих частей, так что не вздумай никого из пацанов
выспрашивать о его велике, иначе всю ночь напролет просидишь за
сочинением велорепортажей. Такой, скажем, пустяк, как новогодний
вечер, означает в этих краях сражение при Мидуэе. Похоже, здесь у
.каждого есть по пушке. Новый год вместо радости вселит в тебя ужас,
79

когда поймешь, сколько из них вооружено до зубов, и представишь себе,
какая тут заварится каша, если в один кошмарный день вся эта борьба
за гражданские права выльется в вооруженнее восстание. Зато время
здесь бежит быстро: эти .люди не дают нам скучать, а для меня, к
примеру, это важно. Мне остался чуток до пенсии, так что время для
меня — вещь серьезная.
— Я не жалею, что попал сюда, — сказал Гус.
— Всякое, напарник, тут случается. Не одни только мелочи да пу¬
стяки. Вся эта история с гражданскими правами, «черные мусульмане»
и так далее — это лишь начало. Власти теряют свое влияние, негры
ведут себя как на фронте, но и они — всего лишь крохотный отряд
на передовой. В ближайшие пять лет тебя ждет адская работенка,
парень, — или я ничего в своем деле не смыслю.
Едва объехав валявшееся в центре улицы автомобильное колесо,
Кильвинский тут же наскочил на лежавшее сбоку другое, замеченное
только тогда, когда они на нем застряли. Синий фургончик вел изну¬
ряющую страдальческую борьбу, а мощный хор смеха прервался пото¬
ком брани.
— Ни хрена себе! Полегче, Кильвинский! Не какой-то там вшивый
скот везешь, — крикнула Элис.
— Это великий миф, — сказал Кильвинский Гусу, не обращая
внимания на голоса за спиной, — миф о том, что, чего бы там в
будущем ни произошло, гражданская власть не будет подорвана.
Интересно, могла бы парочка центурионов посиживать, как мы с
тобой, сухим и жарким вечерком, болтая о христианском мифе,
который грозил их одолеть. Держу пари, они были бы напуганы,
но в новом мифе хватало своих запретов, он был напичкан ими,
так что одну власть попросту сменила другая. До сей поры циви¬
лизация не подвергалась реальной опасности. Но сегодня запреты
отмирают или же их убивают — во имя Свободы, и мы, поли¬
цейские, не в силах их спасти. Стоит только однажды людям, глядя
на смерть одного из запретов, зевнуть со скуки, как остальные
запреты начнут отмирать, словно от эпидемии. Первыми умирают
обычно те из них, что борются с пороком, ведь так или иначе в
целом люди все ему подвержены. Затем, пока торжествует Свобода,
мелкие заурядные преступления и уголовщина выходят из-под кон¬
троля. Ну а еще чуть позже освобожденный народ вынужден наво¬
дить порядок и создавать собственную армию: ему уже не нужно
объяснять, что свобода ужасна и отвратительна и что выдержать ее
возможно лишь в малых дозах.
Кильвинский застенчиво засмеялся, потом сунул в рот мундштук
с измятой сигаретой. Несколько секунд он жевал его в полной
тишине.
— Я ведь предупреждал тебя что мы, старые хранители порядка,
страшные болтуны, ты не забыл об этом, Гус?
яо

Глава 6
ТРУДЯГА
—	Подбрось-ка меня к телефону, к такому, чтоб не был глух и нем.
Нужно кое-что сообщить в участок, — сказал Уайти Дункан.
Рой вздохнул и, подъехав к Адамс, свернул направо, в сторону
Хупер, где надеялся найти служебный телефон.
— Поезжай на угол Хупер и Двадцать третьей, — сказал Дун¬
кан. — Тамошняя будка — одна из немногих, что еще не сломаны в
этом вшивом районе. Ничего здесь не работает. Люди не работают,
телефоны не работают, ничего не работает.
Кое-кто из полицейских тоже не работает, подумал Рой и подивился
тому, как начальству удалось определить его ь пару с Дунканом на
пять ночей подряд. Допустим, в августе из-за отпусков не хватает
машин, только это слабее оправдание, думал Рой, и одаривать новобран¬
ца таким вот напарником — никудышная затея. После второго дежур-
ства с Уайти он даже вкрадчиво намекнул сержанту Коффину, что
предпочел бы поработать с кем-нибудь более энергичным и молодым,
однако Коффин резко его оборвал, будто бы новичок не имеет и права
просить о машине или напарнике. То, что ему навязали Дункана на
целых пять дней, Рой воспринял как наказание за нежелание вовремя
прикусить язык.
— Я скоро вернусь, мальчуган, — сказал Уайти, оставляя фуражку
в дежурной машине, и побрел к телефонной будке, отстегнул кольцо
с ключами на поясе и открыл ее. Будка находилась за телефонным
столбом и в поле зрения Роя не попадала. Он видел лишь прядь седых
волос, круглое синее брюшко и сверкающий черный башмак — вот и
все, что торчало из-за вертикали столба.
Рою рассказывали, что почти двадцать лет Уайти был обычным
полисменом1 и расхаживал на своих двоих по Центральному району.
Он так и не смог свыкнуться с работой на патрульной машине и,
вероятно, поэтому всякий вечер не меньше полудюжины раз Назва¬
нивал своему приятелю Сэму Такеру, сидевшему в участке на
телефоне.
Спустя несколько минут Уайти с важным видом двинулся обратно
к машине. Усевшись, прикурил уже третью за вечер сигарету.
—	Больно тебе нравится звонить из этой будки, — сказал Рой с
деланной улыбкой, пытаясь скрыть раздражение, навеянное скукотищей
от работы с таким бесполезным партнером, хак Уайти, — и это в то
самое время, когда он не желает попусту изнашивать свои новенький
мундир, а жаждет выучиться.
—	Нужно было звякнуть. Пусть в участке знают, где мы находимся.
—	Уайти, они знают об этом по твоему радио. В. наши дни у поли¬
цейских есть радио в машине.
81

— Не привык я к нему, — сказал Уайти. — Лучше звякнуть из
телефонной будки. К тому же я люблю поболтать со своим старым
дружком Сэмом Такером. Хороший он человек, старина Сэмми.
— Ас чего это ты звонишь всегда из одной будки?
— Привычка, паренек. Когда постареешь, как Уайти, тоже начнешь
так поступать.
Это уж точно, подумал Рой. Если только им не помешает какой-
нибудь срочный вызов, всякий вечер ровно в десять, пока он сам не
состарится, они все так же будут ужинать в одном из трех ресторан¬
чиков, где Уайти к бесплатной закуске подают сальные грязные ложки.
Потом — пятнадцать минут в участке, которые уйдут на то, чтобы
Уайти благополучно испражнился. Потом — обратно, мотаться по ули¬
цам до самого конца дежурства. Два-три раза оно прервется остановка¬
ми у винных магазинов, тех, что обеспечивают Уайти бесплатным
куревом, ну и, само собой, периодическими донесениями Сэму Такеру
из телефона на углу Двадцать третьей и Хупер.
— Как ты насчет того, чтобы проскочить мимо рынка? — спросил
Уайти. — Туда я тебя еще с собой не прихватывал, верно?
— Как скажешь, — вздохнул Рой.
Уайти указал Рою на узенькие шумные улочки, запруженные гру¬
зовиками и народом.
— Вон там, — сказал Уайти. — Где хозяйничает старый Фу-Фу.
Лучше его бананов не сыскать на всем базаре. Там и притормози,
мальчуган. А после раздобудем немного авокадо. Они идут нынче шту¬
ка за четверть доллара. Любишь авокадо? Может, и персики перепадут.
Я знаю одного на той стороне рынка, у него тут самые вкусные пер¬
сики. Без всяких синячков и вмятин.
Уайти выбрался из машины и небрежно, на разбитной полицейский
манер, нацепил на голову фуражку, захватил с собой — вероятно, по
привычке — дубинку и, лихо вертя ее левой рукой, подошел к сухо¬
парому китайцу в майке и шортах цвета хаки, который, обливаясь
потом, швырял увесистые связки бананов в продуктовую тележку. Когда
Уайти приблизился, китаец чуть сдвинулся вбок, давая тому возмож¬
ность встать под золотисто-серебряный мост из густого потока летящих
плодов. Рой прикурил сигарету и с отвращением наблюдал за тем, как
Уайти цепляет дубинку к кольцу на ремне и принимается помогать
Фу-Фу метать бананы в тележку.
Вот он, профессиональный полицейский, зло подумал Рой, и вспом¬
нил обходительного седовласого капитана, читавшего им в академии
лекции о «новом профессионализме». Нет, старик фараон, ворующий
яблоки, оказался чрезвычайно живуч. Только взгляните на этого старого
мерзавца, при полной униформе швыряющего бананы на глазах у по¬
катывающихся со cMCz-.y работяг! Ну чего он не уволится из полиции?
Мог бы тогда хоть день напролет сыпать бананами, язви тебя тарантул
в жирный зад, подумал Рой.
82

—	Имеются. Шесть. И очень буйные. Все разносят в щепы.
—	Хулиганье, — сказал Уайти, качая головой.
—	Что мне делать-то? Вы мне поможете? Уж я и умоляла их
заплатить...
—	Нам бы очень хотелось вам помочь, — сказал Уайти, — но, по¬
нимаете, дело это гражданское, а в нашем ведении находятся уголовные
дела. Надо бы вам выхлопотать у окружного судебного исполнителя
официальную бумагу, в которой им предписывалось бы съехать отсюда,
а уж затем можно преследовать их через суд за незаконное владение
чужой собственностью, или как у них там называется. Да все это стоит
времени, а адвокат — еще и денег.
— На адвоката нет у меня никаких совершенно денег, господин из
полиции, — сказала старушка, касаясь руки Уайти тонкой молящей
ладонью.
— Это мне тоже знакомо, мэм, — сказал Уайти. — Честное слово.
Кстати, это случаем не кукурузным хлебом пахнет?
— Им самым, сэр. Не хотите ли испробовать?
— Хочу ли я? — переспросил Уайти, снимая фуражку и направляя
старушку в кухню. — Да я же сам из деревенских. Я вырос в Аркан¬
засе, жуя кукурузный хлеб.
— А вы чуток не отведаете? — улыбнулась та Рою.
— Нет, благодарю вас, — ответил он.
— Тогда глоточек кофе? Он свежий.
— Нет, мэм, спасибо.
— Уж и не знаю, когда ел такой вкусный кукурузный хлеб, —
сказал Уайти. — Вот покончу с ним и пойду поговорю с вашими
квартирантами. Они вон в той хижинке, что на задках?
— Да, сэр. Там она, ихняя обитель. Уж я оценю по заслугам то,
что вы для меня делаете, и непременно расскажу нашему члену му¬
ниципального совета, какая распрекрасная у нас полицейская сила. Вы
так всегда добры ко мне, по какому бы поводу я ни звонила. Видать,
вы с того участка, что на Ньютон-стрит?
— Так точно, мэм. Просто скажите вашему члену муниципального’
совета, что вам по душе, как несет свою службу Уайти с Ньютон-стрит.
А если пожелаете, можете даже звякнуть в участок и передать это
моему сержанту.
— Ну конечно, я так и поступлю, мистер Уайти, и не сомневайтесь.
Могу я предложить вам еще чуток кукурузного хлеба?
— Нет, нет, спасибо, — ответил Уайти и вытер лицо сверху донизу
полотняной салфеткой, которую подала ему старушка. — Ну а теперь
мы пойдем перекинемся с ними словечком, и, бьюсь об заклад, они
живо принесут вам все, что задолжали.
— Большущее вам спасибо, — крикнула им старушка, когда они
зашагали — Рой следом за Уайти и лучом от его фонарика — по
узкой дорожке в глубь двора. Разочарование Роя уступило место чув-
87

ству сожаления к старушке и восхищению ее опрятным крохотным
домишком. 3 гетто таких, как она, совсем немного, подумал он.
— Что и говорить, паршиво, когда люди обижают такую славную
бабульку, — сказал Рой, когда они подошли к хижине.
— С чего ты взял, что они это делают? — спросил Уайти.
— То есть как? Ты же слышал...
— Я выслушал лишь одну сторону в споре хозяйки с квартиро¬
съемщиками, — сказал Уайти. — Теперь должен выслушать и вторую.
Единственный судья в таких делах — ты сам. Никогда не выноси
приговор, покуда не выскажутся обе стороны.
Чтобы смолчать на этот раз, Рою пришлось прикусить губу. Невоз¬
можно поверить, что человек может быть нелеп до такой степени. И
ребенок бы понял, что жалоба старушки совершенно справедлива-.
Дверь еще не распахнулась, а Рой уже знал, что увидит за нею гряз¬
ную мерзкую лачугу, в которой несчастные детишки живут в полней¬
шем запустении заодно с бездельниками родителями.
На легкий стук Уайти им открыла кофейного цвета женщина лет
тридцати.
— Миссис Карсон говорила про то, что собирается вызвать поли¬
цию, — сказала она с усталой улыбкой. — Входите, начальники.
Рой прошел вслед за Уайти в маленький домик: спальня в заднем
крыле, крошечная кухонька да гостиная, в которой шесть ребятишек
сгрудились вокруг допотопного телевизора с дышащим на ладан кине¬
скопом.
— Дорогой, — позвала она, и в комнату, мягко ступая, вошел муж¬
чина, одетый в поношенное хаки и вылинявшую рубаху. Из-под корот¬
ких рукавов выглядывали мощные бицепсы и мозолистые натруженные
руки.
— Я и не думал, что она взаправду вызовет полицию, — сказал он
и смущенно улыбнулся, покуда Рой гадал, как это с таким количеством
детей удается здесь сохранять чистоту.
— На две недели просрочили плату, — произнес тот, растягивая
слова. — Раньше и не опаздывали вроде, окромя одного раза, да и то
на три дня всего. Эта старушенция чересчур уж строга.
— По ее словам, деньги вы должны были внести два с лишним
месяца назад, — сказал Рой.
— Гляньте-ка тогда вот на это, — сказал мужчина, направляясь к
кухонному шкафу, и возвратился от него с ворохом бумажек. — Вот
вам расписка за последний месяц, а вот — за предпоследний, и за тот,
что перед ним, и так до самого января, когда мы прибыли впервой сюда
из Арканзаса.
— Так вы арканзасские? — спросил Уайти. — С каких краев? Я
и сам из Арканзаса.
— Погоди минутку, Уайти, — вмешался Рой и снова обратился к
мужчине: — С чего бы понадобилось миссис Карсон утверждать, что
88

вы так задержались с выплатой? Говорит, вы никогда не платите во¬
время, хоть ина и предупреждала вас, что нуждается в деньгах, а ваши
дети, по се словам, успели разнести весь дом. Зачем ей это понадоби¬
лось?
— Начальник, — сказал мужчина, — уж больно она скупа, ваша
миссис Карсон. На этой стороне Авалона она хозяйничает вовсю: от
Сорок девятой улицы и до угла — тут она всему голова.
— Ваши дети наносили когда-нибудь ущерб ее собственности? —
спросил Рой слабым голосом.
— Взгляните на мой дом, начальник, — ответила женщина. — По¬
хожи мы на тот народ, что позволяет детям рвать дом на части? Как-то
раз Джеймс швырял камнем в консервную жестянку и разбил ей окно
в подвале. Только сна вписала это нам в счет, а мы его оплатили.
— Ну и как вам Калифорния? — поинтересовался Уайти.
— Очень даже здорово, — улыбнулся мужчина. — Чуть подкопим
деньжат, может, прикупихг какой-никакой домишко да и съедем от
миссис Карсон.
— Ну-ну, что ж, нам пора, — сказал Уайти. — Очень сожалею, что
ваша хозяйка причиняет вам столько хлопот. Позвольте пожелать вам
удачи на калифорнийской земле и кое-что еще: если когда-нибудь
случится так, что вы состряпаете домашний арканзасский обед и не
сможете с ним управиться сами, только звякните в участок на Нью¬
тон-стрит и дайте мне знать, договорились?
— Отчего бы и нет? Мы так и сделаем, сэр, — сказала женщи¬
на. — Кого спросить?
— Просто позовите старика Уайти. При случае можно рассказать
сержанту и про то. что старина Уайти оказал вам добрую услугу.
Время от времени нам ведь тоже хочется, чтобы кто-нибудь похлопал
по плечу.
— Спасибо вам, начальник, — сказал мужчина. — Одно утеше¬
ние — встретить здесь таких полицейских, как вы.
— Пока, мальчуганы! — крикнул Уайти шестерке сияющих смуг¬
лых лиц, теперь уже с почтением взиравших на полицейских. На про¬
щание дети помахали ручонками.
Рой вновь очутился на узкой дорожке. Дыша в синюю спину тол¬
стой фигуре, он наблюдал за развязной ^походкой вполне довольного
собой человека, направлявшегося к машине.
Пока Уайти закуривал, Рой спросил:
— Как ты догадался, что старуха врет? Что, бывал здесь и раньше
по ее вызовам? Да?
— Ни разу, — сказал Уайти. — Чертовы сигары. Хотел бы я знать,
неужели дорогие сигары раскуриваются так же плохо, как дешевые.
— Тогда как узнал? Ты ведь подозревал, что та врет.
— Разве я говорил, что она врет? Я и сейчас такого не скажу. У
любого куска говядины — два бока. Со временем ты поймешь это. Опыт
89

тебя многому научит. Первого же, кто попадется, слушай так, будто он
читает тебе евангельскую проповедь, а потом пойди и точно так же
выслушай второго. Нужно лишь терпенье да здравый смысл, тогда спра¬
виться с этой работенкой — раз плюнуть.
Уладить конфликт из-за платы за жилье — еще не значит
стать полицейским, подумал Рой. У полиции хватает и другой
работы.
— Готов преподать мне урок, как ловить ночных грабителей? —
спросил Рой, сознавая, что о насмешку в его голосе можно порезаться,
если принять ее близко к сердцу.
— О'кей, но для начала я должен быть уверен, что ты и вправду
понял, что говядина жарится с обоих боков. Кое-что ты уже знаешь:
никогда не принимай в споре ничью сторону, иначе испортишь биф¬
штекс. Будь то стычка хозяйки с квартирантами или что другое —
помни еще вот о чем: за дверями тебя может ждать псих, а то и плут,
прячущий в своем гнездышке что-то такое, чего не хочет показывать,
или какой-нибудь тип, которому так часто капали на голову — хозяй¬
ка, квартирант ли, безразлично, — что он готов оприходовать всякого,
кто войдет в его дверь.
— Ну а дальше-то что?
— А дальше — будь осторожен. В любую хату входи как поли¬
цейский, не как страховой агент. Если внутри горит свет, сунь фонарик
в задний карман и не снимай колпака с головы. Тогда у тебя будет
целая пара рук, а это не так уж мало, коли умеешь ими не только в
носу ковырять. А начнешь расхаживать по этим гнездышкам с фонарем
в левой руке да с фуражкой в правой, однажды вдруг обнаружишь,
что тебе нужна еще и третья, да попроворней, и пусть тебя не слишком
утешает, что с этой вот фуражкой в руке ты можешь выиграть конкурс
вежливых покойников.
— Я и не думал, что эта старуха так опасна.
— Как-то раз одна престарелая леди насквозь продырявила мне
ножницами руку, — сказал Уайти. — Поступай как знаешь, я лишь
за что купил, за то и продаю. Эй, мальчуган, как насчет того, чтобы
я сделал один звонок? Будь добр, свези меня к будке.
Рой наблюдал за Уайти, стоящим в телефонной будке, и курил.
Болван покровитель, думал он. Учиться, конечно, стоило, и многому
учиться, но учиться у настоящего полицейского, а не у старого толстого
пустозвона, не у этой карикатуры на сотрудника полиции. На мгнове¬
ние непрекращавшаяся радиоболтовня стихла, и Рой услышал, как глу¬
хо звякнуло стекло.
Внезапно его осенило. Он улыбнулся. Как же он раньше-то не
догадался! Уайти вернулся в машину, а Рой все ник^к не мог стереть
с лица ухмылку.
— Давай-ка потрудимся, мальчуган, — сказал Уайти, сев на свое
место.
90

—	Можешь хотя бы посветить мне на номера, — сказал Серж Миль¬
тону, успевшему уже прикрыть веки и прислонить голову к дверце.
—	О’кей, Серджио, мой мальчик, коли уж ты и впрямь решил меня
«пилить», пусть будет по-твоему, — отозвался Мильтон и посветил фо¬
нариком на фасады домов, пытаясь разобрать нумерацию.
Серж не любил, когда его звали Серджио, независимо от того,
как это говорилось. То было имя из детства, а детство ушло в
прошлое так далеко, что он едва его помнил. Своего брата Ангела и
сестру Аврору он не видел с того самого застолья в доме брата,
когда праздновали день рождения Авроры и когда сам он принес
подарки ей и всем своим племянникам да племянницам. Аврора и
г:ена Ангела Йоланда выбранили его за то, что он редко приходит.
Однако с тех пор, как умерла мама, особых причин наведываться в
Китайский квартал у него не было. Он сознавал, что, если память о
матери начнет тускнеть, его посещения сократятся до двух раз в год.
Но воспоминания о ней и до сей поры были яркими, и понять это
было не просто, ведь, пока она была жива, он не думал о ней
настолько часто. Когда восемнадцати лет от роду он уезжал, чтобы
стать морским пехотинцем, возвращаться домой он не думал вовсе,
рассчитывая сменить эти унылые места на что-нибудь другое, воз¬
можно — на Лос-Анджелес. В то время он и не предполагал, что
станет полицейским.
Он представил себе, как она, подобно всем мексиканским матерям,
зовет сыновей mi hijo1, произнося это в одно слово, которое звучит куда
сокровеннее, чем «сынок» на английском.
— Должно быть, тот серый дом, — сказал Мильтон. — Ага, вот он.
Тот, что с балконом. О Боже, балки все прогнили. Не полезу я на этот
балкон.
— С твоим весом я не полез бы даже на мост, что на Первой
улице, — сказал Серж.
— Чертовы салаги, никакого уважения к старшим, — ворчал Миль¬
тон, пока Серж парковал дежурную машину.
Здание было расположено в конце аллеи, севернее которой стоял
торговый дом без единого окна на южной стене. Подрядчик допустил
ошибку, загрунтовав строение желтой водоэмульсионной краской. Не¬
бось со дня постройки и двух суток не простояло без похабщины,
подумал Серж. Вот она, сторонка, где хозяйничает банда, мексиканская
банда, а юных мексиканских бандюг хлебом не корми — дай заляпать
мир своими метками. На минуту, пока Мильтон доставал свой блокнот
и фонарик, Серж остановился, сделал последнюю затяжку. Он читал
пйсанину на стене, выполненную в черно-красных тонах при помощи
распылителей, с которыми не расстается ни один уважающий себя член
шайки, когда колесит в машине по городу в поисках нежданной удачи,
1 Сынок (исп.).
95

вроде вот этой сливочно-желтой беззащитной чистой стены. Красное
сердце в три фута диаметром, терпеливо кормящее кровью имена «Ру¬
бен и Изабель», и следующее за ними лаконичное «mi vida»;1 гигантских
размеров декларация какого-то «богатея», гласившая: «Уимпи и Бога¬
теи», и другая — «Рубен — Богатей». Уимпи нс удалось переплюнуть
Рубена, так что надпись под именем провозглашала: «Богатеи — у del
mundo»1 2. Подумав об этом Рубене, утверждавшем права на мир как на
свою вотчину, Серж криво усмехнулся. Встречаться с шалопаем, хоть
раз выезжавшим за пределы Лос-Анджелеса и его окрестностей, Сержу
при всем желании пока что не доводилось, да и доведется ли вообще?
Были здесь и другие имена, десятки имен «богатеев-младших» и «бо-
гатеез-писунков», объяснения в любви и свидетельства жестокости, а
также уведомления, что земля эта — собственность «богатеев». А у
основания стены, естественно, неизбежное «CON SAFOS>, сокровенная
магическая формула, которой не найти ни в одном испанском словаре,
удостоверявшая, что никакая надпись на этой стене во веки веков не
может быть изменена или затерта последующей мазней врага.
Серж читал, и его переполняло отвращение. От мощного взрыва
клаксонов чувство это как бы задохнулось на мгновение, затерялось в
караване двигавшихся по Стейт-стрит машин, украшенных гирляндами
из розовых и белых бумажных гвоздик, — мексиканская сзадьба. Муж¬
чины в белых смокингах, девушки в голубых- шифоновых платьях. На
невесте, разумеется, белое платье и ослепительно белая вуаль, которую
она откидывает назад всякий раз, как целует жениха, а уж тому,
конечно, только вчера стукнуло восемнадцать И клаксон следующей за
их автомобилем машины надрывается громче остальных: надо же вы¬
разить одобрение затянувшемуся поцелую!
— Не пройдет и нескольких месяцев, как нас вызовут сюда разре¬
шать их семейные ссоры, — сказал Серж и растоптал упавший на
тротуар окурок.
— Думаешь, он столько выдержит, прежде чем начать ее коло¬
тить? — спросил Мильтон.
— Пожалуй, нет, не выдержит, — согласился Серж, и они зашагали
к дому.
— Потому-то я и сказал лейтенанту, что, коли ему невтерпеж под¬
сунуть мне салажонка, пусть им будет этот мексиканский полукровка
Серджио Дуран, — сказал Мильтон, хлопнув Сержа по плечу. — Мо¬
жет, опыта у тебя и с гулькин нос, зато цинизма столько, сколько у
ветерана с двадцати лети им стажем. Так-то, Серджио, мой мальчик.
Однажды Мильтон уже назвал его метисом, и Серж не стал его
поправлять Он никогда не выдавал себя за «полумексиканца», слух об
этом распространился как-то сам собой, так что, если вдруг какой-ни-
1	«Моя жизнь» (исп.).
2	Весь свет (исп.).
96

будь чрезмерно любопытный напарник задавал вопрос, правда ли, что
мать его была англичанкой, своим ответным молчанием Серж попросту
уступал этой версии, тем более что она легко снимала вопросы другие:
отчего он не говорит по-испански и почему вымахал белокурым здоро¬
вяком. То, что мать его принимают за мифическую женщину, так мало
похожую на ту, какой она была в реальности, поначалу угнетало, но
он сказал себе: плевать? Так даже лучше. В противном случае его, как
того же Гонсалвеса и остальных полицейских-чиканос, замучили бы
тысячей поручений, связанных с толмачеством. К тому же правда, чи¬
стейшая правда заключалась в том, что он забыл свой язык. Он, конеч¬
но, понимал родную прежде речь, однако для того, чтобы вникнуть в
смысл разговора, даже самого пустячного, приходилось полностью со¬
средоточиться. И еще — он позабыл слова. Если что-то и понимал,
когда говорили другие, то ответить по-испански самому было свыше
его возможностей. А потому — лучше уж никого не разубеждать. Даже
с таким именем, как у него, — Серджио Дуран — никто не станет
требовать от человека говорить по-испански, если мать у того не мек¬
сиканка.
— Надеюсь, чертов балкон не рухнет нам на голову, — сказал
Мильтон и щелчком отправил отсыревший сигарный окурок на асфальт.
Они постучались в решетчатую дверь. Два мальчугана подошли к
ней и молча ее приоткрыли.
— Мама дома? — спросил Мильтон и пощекотал того, что пониже,
под подбородком.
—	Наш отец тоже полицейский, — сказал другой, повыше, худю¬
щий и грязный, с глазами столь же черными, как волосы. Присутствие
в доме полицейских его заметно взволновало.
—	Честно? — спросил Серж, не зная, можно ли этому верить. —
Ты хочешь сказать, он просто где-то что-то охраняет?
— Он полицейский, — повторил мальчишка, для пущей выразитель¬
ности тряхнув головой. — Он capitan de policia1. Клянусь.
— И где же? — спросил Серж. — Не здесь? Не в Лос-Анд¬
желесе?
— В Хуаресе, что в Мексике, — ответил мальчишка. — Мы родом
оттуда.
Мильтон не сдержал смешка, и у Сержа кровь так прилила к лицу,
словно Мильтон смеялся над ним, а не над мальчишкой. Он так до
конца и не выучился способности мысленно подвергать сомнению
все — все! — что тебе говорят, ибо люди обычно или ошибаются, или
преувеличивают, или приукрашают, или безбожно врут..
—	Приведи-ка маму, — сказал Мильтон, и тот. что пониже ростом,
немедленно повиновался. Старший с места не двинулся и пристально
смотрел, дивясь, на Сержа.
1 Капитан полиции (исп.).
4 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем1

Мальчишка кого-то напоминал, но вот кого, Серж вспомнить не мог.
Те же ввалившиеся, бездонные, как мрак, глаза, костлявые руки и
рубаха без единой пуговицы, никогда не бывшая по-настоящему чистой.
Возможно, какой-то мальчишка из далекой прежней жизни или один
из корейских ребятишек, чистивший когда-то им ботинки да драивший
казармы. Нет, не то. Этот был из далекого прошлого, вот такие глаза
были у мальчишки из детства, но у какого? Да и зачем ему понадо¬
билось вспоминать? Провал в памяти — лишнее доказательство тому,
что пуповина перерезана и операция прошла успешно.
Ребенок глаз не сводил со сверкающего черного ремня, с кольца на
нем, куда цеплялся длинный медный ключ, каким полицейские откры¬
вают телефонные будки, с хромированного свистка, купленного Сержем
взамен пластмассового, выданного управлением. Глядя вверх на лест¬
ницу, по которой спускалась, переговариваясь с посланным за ней сы¬
нишкой, женщина, Серж ощутил, как чьи-то пальцы легко коснулись
кольца с ключом. Когда он перевел взгляд, ребенок все так же смотрел
на него, руки, казалось, все время оставались на месте.
— Ну-ка, мальчуган, — сказал Мильтон, снимая свисток с кольца. —
Возьми его с собой за дверь и дуй там до тех пор, пока не выдуешь себе
мозги. Только, когда я соберусь уходить, верни мне его, слышишь?
Мальчишка улыбнулся и взял у Мильтона свисток, но не ступил еще
и за порог, как летнюю ночь уже пронзила резкая назойливая трель.
— Господи, теперь посыплются жалобы от соседей, — сказал Серж,
двинувшись к двери, чтобы кликнуть мальчишку.
— Да пусть его, — сказал Мильтон, хватая Сержа за руку.
— Что ж, ты сам ему дал, — пожал плечами Серж. — И это твой
свисток.
— Угу, — сказал Мильтон.
— Не слишком удивлюсь, если он стянет эту чертову штуковину,
чтобы свистеть в нее и после твоего ухода, — сказал Серж с непри¬
язнью.
— Не удивлюсь, если ты окажешься прав. Это меня в тебе и при¬
влекает — твой реализм, мальчуган.
Дом был старый, в два этажа, на каждом — по семейству, догадался
Серж. В гостиной, где они стояли, лишь две спаренные кровати, ото¬
двинутые к дальнему углу. В глубине дома кухня и вторая комната,
заглянуть туда ему не удавалось. Наверно, еще одна спальня. Дом был
старый и большой, чересчур большой для одной семьи. По крайней мере
чересчур большой для семьи, живущей на подачки, а эта, похоже, на
них и жила: во всем доме не было и следа мужского присутствия, одни
детские да женские вещи.
— Поднимитесь, пожалуйста, сюда, — сказала женщина, стоя в тем¬
ноте на верхних ступенях лестницы. Беременная, она держала на руках
младенца, тому было не больше годика. — Ступеньки не освещаются.
Извините, — сказала она.
98

Щелкнув фонариками, они шагнули по скрипучей и ненадежной
ветхой лестнице.
— Прошу вас, вот сюда, — сказала та и прошла з комнату налево
от лестничной площадки.
Комната почти не отличалась от той, что внизу: комбинация из
гостиной и спальни, рассчитанной как минимум на пару детей. Теле¬
визор, в котором едва теплилась жизнь, стоял на низком столике. Перед
ним, взирая на нелепого ковбоя с яйцевидной головой на огромном
туловище, точно срисованного с плода авокадо, сидели три девочки и
тот малыш, которого пос ыл ал и наверх.
— Телевизор не мешало б починить, — сказал Мильтон.
— О да, — улыбнулась женщина. — На днях снесу в починку.
— Знаете «Телеателье Джесси», что на Первой улице? — спросил
Мильтон.
— Кажется, да, — кивнула она, — близ банка?
— Зот-вот. Снесите туда. Джесси :че обманет. Он уж заправляет там
лет двадцать — это только на моей памяти.
— Спасибо, я так и сделаю, — сказала она, передавая пухлого
младенца старшей девочке лет десяти, сидевшей на краю застеленной
одеялом кушетки.
— А что все-таки произошло? — спросил Серж.
— Моего старшого сегодня избили, — сказала женщина. — Он там,
в спальне. Стоило мне сказать, что я вызову полицию, он как вошел
туда, так и не выходит. Голова в крови, а он не разрешает отвести себя
в больницу, ничего не разрешает. Может, хоть вы ему втолкуете, а?
Пожалуйста, сделайте что-нибудь.
— Если он не откроет дверь, мы вряд ли сможем ему что-то втол¬
ковать, — сказал Серж.
— Он откроет, — сказала женщина. Огромный живот распирал по
швам бесформенное черное платье. Босиком она зашлепала в конец
неприбранного коридора к запертой двери. — Нахо, — позвала она. —
Нахо! Открой! Уж такой упрямец, — сказала она, оборачиваясь к двум
полицейским. — Игнасио, немедленно открой!
Видать, давно не лупила своего Нахо по заднице, решил Серж.
Пожалуй, что и никогда. Если здесь и жил когда-нибудь настоящий
отец, он тоже не слишком утруждал себя подобной работой. Я бы не
осмелился вот так же ослушаться матери, подумал Серж. Она выра¬
стила нас практически сама, без отца А в доме всегда было опрятно
и чисто, не то что тут, сплошная грязь Мать работала не покладая
рук, и очень хорошо, что работала если б в те дни раздавали подачки
так же щедро, как сейчас, скорее всего они бы тоже привыкли их
получать, кто ж откажется от денег!
— Ну хватит, Нахо, открывай, кончай дурачиться, — сказал
Мильтон. — Да поторопись* Мы не намерены торчать здесь ночь
напролет.
99

Щеколду откинули, и дверь отворил коренастый, голый по пояс
парнишка лет шестнадцати. Поворотившись к ним спиной, он прошел
через всю комнату к плетеному стулу, на котором, по-видимому, и
сидел все это время. К голове он прикладывал испачканное махровое
полотенце, между пальцами на руках засохла кровавая корка и чернели
разводы от машинного масла.
— Так что с тобой стряслось? — спросил Мильтон, входя в комнату
и поднимая настольную лампу, проверяя, что там у мальчишки с го¬
ловой.
— Упал, — ответил тот, угрюмо взглянув сперва на Мильтона, а
потом на Сержа. От взгляда, брошенного им на мать, Серж пришел в
бешенство. Вытряхнув из пачки сигарету, он закурил.
— Послушай-ка, мы здесь не затем, чтоб выяснять, заболеешь ты
столбнякох< или нет, — сказал Мильтон. — И если ты желаешь оста¬
ваться дураком и позволяешь шайке пускать себя на бифштекс — нам
плевать, как плевать на то, хочешь ты или нет подыхать на улице, как
какой-нибудь болван. Это твое дело. Но советую пораскинуть мозгами.
Мы даем тебе на это целых две минуты, решай: или ты дозволишь
отвезти себя в больницу, где тебе зашьют башку, и расскажешь, что
произошло, или предпочтешь улечься спать, а наутро проснуться с
ган!реной на извилинах. Чтобы убить человека, этой заразе обычно
хватает трех часов. Я и то вижу, что твоя рана уже начала покрываться
зелеными хлопьями. Верный признак.
Мгновение парнишка, словно буйвол, глядел на Мильтона без вся¬
кого выражения на лице.
— Ладно, вы так и так можете потащить меня в больницу, — ска¬
зал он, срывая со спинки кровати измазанную тенниску.
— Так что стряслось? «Рыжие* стали твоими должниками? — спро¬
сил Мильтон, поворачиваясь боком, чтобы спуститься по узкой скрипу¬
чей лестнице заодно с Наха
— А обратно его привезете? — спросила женщина.
— Мы доставим его в приемное отделение линкольн-хайтской боль¬
ницы, — ответил Серж. — А вот забирать его оттуда придется вам
самой.
— Но у меня нет машины, — сказала женщина. — И полон дохе
детей. Может, удастся уговорить Ральфа, соседа. Обождите минутку.
— Мы вернем вам его, как только его подлатают, — сказал Миль¬
тон.
Такие вот штучки и выводили Сержа из себя в каждое его ночное
дежурство с Мильтоном. Они вовсе не обязаны подвозить кого-либо
домой из больницы, тюрьмы или откуда бы ни было еще, мало ли куда
они кого отвозят! Полицейские машины совершают рейсы только в одну
сторону. Неужто в эту субботнюю ночь нет дел повеселей, чем быть
нянькой у этого малолетки! Мильтону и в голову не придет спросить,
чем предпочитаю заняться я, подумал Серж. Да проходи я и десять
100

лет в полицейской форме, я останусь для него лишь безликим синим
пятном. И потом, с такого рода людьми всегда одно и то же: кто-то
должен за них выполнять их дурацкие прихоти.
— Не пройдет и часа, как он снова будет здесь, — сказал Мильтон
запыхавшейся женщине, громадный живот которой покоился теперь на
шатких перилах. Преодолевать вниз всю лестницу она явно не собира¬
лась.
Повернувшись к выходу, Серж увидел над дверным проемом в ниж¬
ней гостиной две — восемь дюймов на четыре — карточки с изобра¬
жением святых: Богоматери из Гваделупы и Блаженного Мартина де
Порреса. По центру висела еще одна — покрупнее. На ней была изо¬
бражена золотисто-зеленая подкова, покрытая блестками и окаймленная
клеверными четырехлистниками.
Как оно и полагалось члену мексиканской шайки, Нахо решительно
шагнул вперед Пока они шли через двор, Серж не спускал с него глазу
а потому поначалу не заметил машины, медленно курсировавшей по
улице с погашенными фарами. Когда же она приблизилась, он принял
ее сперва за вышедший на утреннюю смену автомобиль полицейского
патруля и лишь затем разглядел в нем зеленый перламутровый «шев¬
роле». На едва высовывавшиеся из-за подрамников головы — было их
четыре или пять — мозг отреагировал мгновенно, как автомат, сиденья
сняты, похоже на бандову тачку.
— Что это еще за лилипуты? — спросил Серж, обращаясь к Нахо.
При виде машины тот в ужасе застыл с открытым ртом. У ведущей к
его дому аллеи машина остановилась; казалось, «лилипуты» тут только
и заметили полицейскую дежурку, скрытую от них стоящим впереди
груженным мусором грузовиком.
Не успел Серж осознать, что перед ним те самые «Лос Рохос», что
напали сегодня на парня, как Нахо стрелой уже мчался к дому.
Его меньший брат извлек из полицейского свистка счастливую
трель.
— La jura!1 — послышался голос из машины, когда полицейские
ступили под свет из дверного проема. Водитель зажег фары, и машину
швырнуло вперед но она тут же остановилась, а Серж уже бежал ей
навстречу, не обращая внимания на окрик Мильтона:
— Дуран, черт бы тебя побрал, назад!
Изрыгая ругательства, водитель отчаянно давил ногой на стартер,
у Сержа мелькнула смутная мысль выдернуть того из машины, но,
когда до цели оставалось не больше трех шагов, он услыхал хлопок,
и на мгновение оранжевый пучок огня осветил салон. Повинуясь
инстинкту, Серж замер еще раньше, чем разум осознал случившееся.
«Шевроле» завелся, дрогнул и с ревом ринулся к востоку от Брук-
лин-авеню.
I	Здесь: полиция (исп.).
101

— Ключи! — орал Мильтон, стоя у распахнутой дверцы дежурной
машины. — Кидай ключи!
Серж немедленно подчинился, хоть еще и не пришел в себя от
оглушающей мысли: они стреляли в меня в упор. Едва запрыгнул на
сиденье, как Мильтон рванул от обочины, и только мигающий красный
свет да сирена вернули Сержа к действительности.
— Четыре-A-Одиннадцать, начинаем преследование! — завопил он
в микрофон и стал выкрикивать названия мелькавших мимо улиц, пока
оператор устранял помехи с их частоты, дабы о преследовании «шев¬
роле» 1948 года, несущегося к востоку от Маренго, могла услышать
каждая бригада.
— Четыре-А-Одиннадцать, сообщите ваши координаты! — кричал
оператор из центральной.
Серж повернул ручку громкости до максимума и поднял оконное
стекло, но за шумом сирены к ревущего мотора едва разбирал голоса
оператора да и самого Мильтона, нагонявшего накренившийся автомо¬
биль ^лилипутов», чудом нс столкнувшийся лоб в лоб с вынырнувшей
слева машиной.
— Четыре-А-Одиннадцать, приближаемся к Сото-стрит,, движемся
по-прежнему в направлении Маренго, — прокричал Серж, и тут только
до него дошло, что он не пристегнулся.
— Четыре-А-Одиннадцать, ваши координаты! Выйдите на связь, Че¬
тыре-А-Одиннадцать! — надрывался оператор, а Серж лихорадочно вер¬
тел в руках ремень безопасности, осыпая его ругательствами и выронив
микрофон.
— Деру дают! — гаркнул Мильтон.
Серж поднял голову и увидел, как «шевроле» забуксовал и остано¬
вился посреди Сото-стрит, все четыре дверцы были распахнуты.
— Стрелял тот, что на правом заднем сиденье. За ним! — закричал
пронзительно Мильтон, а Серж, не дожидаясь, когда перестанет инер¬
цией швырять машину, будто с гравия на лед уже бежал по улице.
Не слушая визг тормозов проезжавших мимо автомобилей, Серж
гнался за «рыжим» г. коричневой шляпе и желтой рубашке сперва по
Сото, а затем по Уобаш-стрит — на восток. Не подозревая, что на
предельной скорости промчался два квартала, он вдруг почувствовал,
как обожгло воздухом легкие и ослабели ноги, однако ботинки продол¬
жали топать по асфальту, значит, он бежал дальше. Дубинку и фу¬
ражку он потерял, фонарик в левой руке порхал в такт шагах!
безумным лучом но тротуару, выхватыьая из мрака перед ним клочки
асфальта.
И тут он исчез. Тот тип, за которым он гнался. Серж остановился
и в бешенстве оглядел всю улицу. Она молчала и была плохо освещена.
Он не услышал ничего, кроме неистовых глухих ударов собственного
сердца и будто пилившего ночь частого натужного дыхания. Ему стало
нс по себе. Он услышал, как где-то очень близко слева от него залаяла
Ю2

собака, потом еще одна, и услышал, как что-то упало с грохотохс на
заднем дворе захудалого каркасного домишки, вставшего желтым пят¬
ном у него за спиной. Он погасил фонарь, выбрал дворик чуть дальше
к западу и крадучись прошел между домами. Достигнув края дома,
остановился, прислушался и припал к земле. Собака, надрывавшаяся
за двое ворот от него, больше не лаяла, но та, что в соседнем дворе,
так рычала и тявкала, словно сам он тряс ее за натянутую цепь. В
окнах стали просыпаться огни, Серж ждал. Когда, легко перепрыгнув
дощатый забор, перед ним с кошачьей грацией возникла чья-то фигура,
Серж вытащил револьвер. Четкий силуэт на дороге на фоне выбелен¬
ного спаренного гаража смотрелся все равно как картонный человечек
на стрельбище; внезапно Сержа осенило: этот человечек — юноша (в
том не было сомнений), а значит, ни при каких обстоятельствах не
может быть застрелен полицейским, кроме как в случае самообороны.
Но он решил, решил совершенно спокойно: этот больше не будет стре¬
лять в Сержа Дурана — и взвел курок револьвера, прицелившись в
темную фигуру в двенадцати футах от него. Спустя мгновение она
застыла в испуге в кольце мощного луча фонаря в пять батарей. По¬
душкой указательного пальца правой руки Серж уже нащупал спуско¬
вой крючок и даже надавил на него так, что хватило бы поднять гирю
весом в один фунт, и револьвер уже метил мальчишке в живот, и, если
б выстрелил, тот никогда б не узнал, что это такое — микрон челове¬
ческой плоти над негнущейся косточкой пальца, но револьвер не вы¬
стрелил, а парень так и не узнал про этот микрон, что перевесил целый
фунт ненависти на весах его жизни.
— Замри, — выдохнул Серж, следя за руками мальчишки и говоря
себе: пусть только двинутся, пусть только двинутся самую малость.»
— Нет-нет, не нужно, — сказал мальчишка, стоя как завороженный
под бьющим в глаза лучом и вывернув на сторону ступню, словно на
неудачном кадре рапида. — Ох, да нет же, — повторил он.
Серж, по-утиному перебирая ногами, крадучись продвигался вперед,
держа перед собой — как часть, как продолжение себя — револьвер.
И тут он понял, с какой чудовищной силой давит на курок, и удивил¬
ся — как удивлялся потом всегда — тому, что револьвер не выстрелил.
—	Только шевельнись, — прошептал Серж, обходя кругом трясуще¬
гося мелкой дробью мальчишку. Приблизившись к нему со спины, он
сунул фонарик под мышку и легкими шлепками ощупал парня в по¬
исках пистолета, того самого, что плевал в него оранжевым пламенем.
—	Я безоружный, — сказал мальчишка.
—	Заткнись, — процедил Серж сквозь стиснутые зубы, но пистолета
не нашел, и в желудке немного отпустило, а дыхание сделалось ровнее.
Он нацепил на мальчишку наручники, перехватив тому запястья за
спиной, и потуже затянул железные зажимы, заставив его сморщиться
от боли. Спустил с боевого взвода револьвер и сунул его в кобуру, рука
при этом тряслась настолько сильно, что на какую-то секунду он, ис¬
103

пугавшись, что соскочил курок, чуть было нс решил, что револьвер
по-прежнему заряжен.
— Пошли, — сказал он наконец, подтолкнув мальчишку вперед.
Когда они добрались до улицы, Серж увидел несколько человек на
крыльцах домов- Навстречу друг другу, сверкая фарами, медленно плы¬
ли две полицейские машины. Сомневаться в том, кого они ищут, не
приходилось.
Серж вытолкал мальчишку на улицу. Когда пс ним полоснул луч
первой фары, дежурка прибавила скорости и дернулась к автобусной
остановке перед ними.
Сидевший за пассажира Рубен Гонсалвес обежал вокруг машины и
распахнул ближнюю к ним дверцу.
— Этот в тебя стрелял? — спросил он.
— А ты докажи, puto1, — сказал мальчишка. Теперь, в присутствии
других полицейских и трех-четырех наблюдателей, застывших на по¬
рогах своих домов, он ухмылялся, слушая soft и лай возмущенных
сиреной и неунимавшихся собак со- всей округи.
Серж схватил мальчишку за шею, пригнул ему голову и запихнул
его на заднее сиденье, потом взобрался туда сам и прижал мальчишку
к правому борту машины.
— У-у, какой крутой заделался, рядом ведь дружки появились...
Скажешь, не крутой? A, punchi jura?1 2 — заговорил мальчишка, и Серж
покрепче сдавил железные зажимы. Тот всхлипнул: — Ах ты, грязный
легавый пес, мать твою!-
— Заткни свою глотку, — ответил Серж.
— Chinga tu madre!3 — сказал мальчишка.
— Уж лучше б я тебя пристрелил.
— Tu madre!
Тут до Сержа дошло, что пальцы его мнут твердую прорезиненную
рукоять «смит-и-вессона». Он нажал на предохранитель и вспомнил
чувство, охватившее его, когда он поймал мальчишку на прицел, эту
черную тень, едва не прикончившую его самого в двадцать четыре года,
когда еще вся жизнь была впереди, но могла быть перечеркнута по
причинам, недоступным ни для его понимания, ни для понимания этого
щенка. Он и не подозревал, что способен на ярость, от которой его
самого брала оторопь. Но быть убитым... Какая нелепица!
— Tu madre, — повторил мальчишка, и Сержа вновь охватило бе¬
шенство. По-испански все звучит иначе, подумал он. Куда непристой¬
нее, так что и слышать невыносимо, и как только у этого вшивого
животного хватает смелости вот так мерзко сквернословить. — Что,
гринго, тебе не по вкусу? — спросил мальчишка, обнажив в темноте
1	Здесь: сволочь (исп).
г Проклятый полицейский (исп,).
3 .твою мать! (исп.)
104

свои белые зубы. — Немного волокешь по-испански, а? И тебе не по
душе, когда я говорю о твоей матуш...
Но Серж уже душил его, еще, еще, вдавливая его в пол и ти?;онько
повизгивая, сверлил взглядом расширившиеся белки раздавшихся в
ужасе глаз, сквозь непреодолимую пелену спиравшего дух бешенства
он пытался нащупать тонкие кости на глотке, стоит их переломить, и...
и вот уже Гонсалвес, перегнувшись и упершись Сержу в лоб, пытается
откинуть его назад. А потом он лежит на спине, распростертый во весь
свой рост, прямо на улице, и Гонсалвес стоит рядом на коленях, зады¬
хаясь и бессвязно лопоча сразу на двух языках, похлопывает его по
плечу, но, завладев его рукой, не ослабляет мертвой хватки.
— Ну-ну, полегче, полегче, — говорит Гонсалвес. — Hombre’, Боже
ты мой! Серджио, no cs nada1 2, парень. Все в порядке, ну! Расслабься,
hombre...
Серж отвернулся от дежурной машины и прислонился к ней спи¬
ной. Я никогда не плакал, ни разу в жизни, подумал он. Даже когда
она умерла, вообще — ни разу. Он и сейчас не плакал, дрожа всем
телом и принимая зажженную для него Гонсалвесом сигарету.
— Никто и не заметил ничего, Серджио, — сказал тот.
Серж понуро затянулся, чувствуя заполонившую нутро безысходную
и болезненную тошноту, но разбираться в этом сейчас не хотелось;
оставалось надеяться, что ему по силам держать себя в руках, хоть
прежде никогда он так не боялся; смутно он сознавал: вот чего я
страшусь в самом себе, таких вот штучек.
—	Хорошо, что те люди на крыльце вошли в дом, — шептал Гон¬
салвес. — Никто ничего не видел.
—	Теперь уж я тебя точно пришью, мать твою.» — послышался
скрипучий плаксивый голос из машины. — Тебе от меня не уйти.
Гонсалвес сильнее сжал Сержу руку.
—	Не слушай этого cabrone3. Кажется, его шее не обойтись без
синяков. Коли это так, будем считать, что они ему достались, когда ты
арестовывал его на заднем дворе. Он оказал сопротивление, и тебе
пришлось крепко приобнять его за шею, усвоил?
Серж кивнул. Сейчас ему все было до лампочки, кроме разве что
слабого удовольствия от сигареты. Он жадно вдыхал дым, пуская через
нос густое облачко и делая новую горячую и жадную затяжку.
Сидя в два часа утра в комнате следственного отдела, Серж раз¬
мышлял о том, что недооценивал Мильтона. Лишь теперь он понял, как
мало знал об этом шумном старом полицейском с красной физиономией,
1	Человек (исп).
2	Здесь: ничего (исп.).
3	Козел (ucn.t груб).
105

который, наскоро пошептавшись с Гонсалвесом, взял на себя заботу о
юном узнике, устно отрапортовал обо всем сержанту и следователям и
вообще предоставил Сержу возможность сидеть в этой комнате, курить
и тщательнейшим образом обдумывать малейшие детали того, что вхо¬
дит в понятие «составить рапорт». Дежурные сыщики и следователи по
делам несовершеннолетних отработали эту ночь сверхурочно, допраши¬
вая подозреваемых и свидетелей. Четырем радиомашинам было предпи¬
сано обшарить все улицы, дворы, тротуары, канализационные и сточные
трубы на всем пути преследования от самого дома Нахо и до темной
подъездной дороги, где провел задержание Серж. Но и к двум часам
утра пистолет мальчишки все еще не был найден.
— Хочешь еще кофе? — спросил Мильтон, поставив кружку с чер¬
ной жидкостью на стол, сидя за которым Серж вяло выводил каранда¬
шом текст заявления по поводу произведенного по нему выстрела.
Позже этот текст будет впечатан в рапорт об аресте.
— Пистолета так и не нашли? — спросил Серж.
Мильтон покачал головой и отхлебнул из своей чашки.
— Я себе так представляю: у мальчугана, пока ты за ним гонялся,
пистолет был при себе, он его выбросил там, на тех дворах. Насочиняй
себе в голове хоть тысячу укромных местечек, а пистолет может быть
упрятан на каком-нибудь захламленном маленьком пятачке. Скорее
всего где-то возле тех заборов, через которые он перепрыгивал. Он мог
закинуть его на чью-нибудь крышу. Мог выдернуть пучок травы и
схоронить его под нею. Мог швырнуть его со всего маху на соседнюю
улицу. Но мог расстаться с ним и во время погони, это тоже не иск¬
лючено. Ребятам не под силу проверить каждый дюйм на каждом дворе,
каждую пядь земли, покрытую плющом, каждую крышу каждого зда¬
ния и каждый автомобиль, случайно припаркованный там, где ты за
ним охотился, а ведь и туда он мог его забросить...
— Ты так это говоришь, словно считаешь, что им его не найти.
— Не мешает подготовиться и к такому исходу, — пожал плечами
Мильтон. — А без этой пушки наше дело не выгорит. Все это паскуд¬
ное мелкое жулье чертовски здорово держится друг за дружку, пере¬
сказывая одни и те же истории. Скажут, не было никакого
пистолета — и все тут.
—	Но ты же видел, как рванулось пламя из дула.
— Я и не отрицаю. Да только нам надобно доказать, что то был
пистолет.
— Ну а тот парнишка, Игнасио? Он тоже видел.
— Ничего он не видел. По крайней мере,' говорит, что ничего не
видел. Заявляет, что бежал к дому, когда услышал громкий треск.
Похоже, говорит, на выхлоп автомобиля.
— А что же его мать? Она стояла на крыльце.
—	Говорит, ничего не видела. Не желает, чтобы ее впутывали в эти
бандитские войны. Ее можно понять.
106

— Я понимаю только то, что этого маленького убийцу следует уп¬
рятать за решетку.
— Знаю, каково у тебя на душе, мальчуган, — сказал Мильтон,
кладя руку Сержу на плечо и ближе придвигая стул. — Послушай-ка,
тот паренек не упомянул ничего из того, что стряслось позднее, ты
понимаешь, о чем я говорю. По крайней мере, пока не упомянул. Я
углядел кое-какие отметины у него на шее, да только очень уж он
смуглый. Так что их не особо-то и видно.
Серж посмотрел в черноту чашки и сделал огромный глоток горь¬
кого обжигающего кофе.
— Как-то раз один малый кинулся на меня с ножом, — тихо сказал
Мильтон. — Не так уж и давно это случилось. Чуть было не выпустил
вон всю эту роскошную груду кишок. — Мильтон похлопал себя по
пухлому животу. — Пытался насадить меня на восьмидюймовое отто¬
ченное лезвие. Что-то заставило меня сдвинуться с места. Я и не видел,
как оно произошло. Я собирался задержать его за щепой у травки в
его кармане, только и всего. Но что-то заставило меня сойти с места.
Может, почуял неладное, нс знаю. Когда он промахнулся, я отпрыгнул
и плюхнулся на задницу и вытащил свою пушку в тот самый момент,
когда он был готов еще раз попытать удачу. Он выронил нож и ус¬
мехнулся, ну, знаешь, с таким видом, будто говорил: «На сей раз твоя
взяла, легавый*. Тогда я убрал пистолет, достал дубинку и сломал ему
два ребра, а на голове у него пришлось потом делать тринадцать стеж¬
ков. Не останови меня вовремя напарник, и я бы его прикончил. Ни
до, ни после этого я больше так не поступал. То есть прежде я такого
не допускал. Но в то время у меня хватало личных проблем, развод и
все такое прочее, ну а тот ублюдок совсем меня достал, вот я и не
сдержался, так-то. И ни разу о том не пожалел, ты меня понимаешь?
Меня мутило нс от того, что я сделал с ним, а от того, что сотворил
я с самим собой. Я лишь то хочу сказать, что ему удалось стащить
меня на самое дно джунглей и тоже превратить в животное, это-то мне
и не нравилось. Я размышлял над этим несколько дней и решил, что
поступил как обычный человек, но только не как полицейский. Негоже
полицейскому пугаться, впадать в истерику или сходить с ума только
потому, что какой-нибудь выродок пытается с помощью кнопочного но¬
жа выдолбить из него каноэ. Выходит, я поступил так же, как поступил
бы на моем месте любой другой. Но это не значит, что мне не под
силу справиться с этим чуть лучше, случись оно опять. Добавлю кое-
что еще: за то, что он едва меня не пришил, ему дали сто двадцать
дней, и это не слишком ему докучала Но я готов побиться об заклад,
что преподал ему тогда такой полезный урок, что теперь он дважды
подумает, перед тем как нанизывать на нож полицейского. Дело, кото¬
рое ты делаешь, мальчуган, — жестокое дела А потому не изводись
по мелочам. А коли узнаешь про себя такое, чего лучше б не знал,
что ж, живи с этим дальше, и рано или поздно все образуется.
107

Серж кивнул Мильтону, выражая напарнику признательность за его
заботу и хлопоты. Осушив чашку, он прикурил очередную сигарету. В
следственный отдел вошел один из сыщиков, неся в руках фонарик и
желтый блокнот. Он скинул пиджак и направился к ним.
— Собираемся оприходовать этих четверых пижонов, — сказал сы¬
щик, молоденький курчавый сержант, чье имя Серж никак не мог
запомнить. — Троим из них по семнадцать, они отправятся на Джорд¬
жия-стрит, но скажу вам наверняка: в понедельник они будут на сво¬
боде. У нас нет доказательств.
— А сколько лет тому, что стрелял в моего напарника? — спросил
Мильтон.
— Примитиво Чавесу? Совершеннолетний. Восемнадцать стукнуло.
Он отправится в центральную тюрьму, но, если нам не подвернется под
руку эта пушка, через сорок восемь часов его придется выпихивать
оттуда пинками под зад
— Что там насчет пули? — спросил Серж.
— Учитывая то, где стоял ты, и то, где сидели на полу своего
«шевроле» эти ребята, траектория вылета пули из окна машины должна
составить по крайней мере сорок пять градусов. При правильном при¬
целе она угодила бы прямехонько в твою физиономию, ну а так, похо¬
же, она прошла между домом, в который вы заходили, и следующим,
к западу. А там пол-акра пустоши. Иными словами, чертова пуля не
задела ничего такого, что можно бы назвать «предметом» или «вещью»,
и сейчас, по всей вероятности, валяется себе где-нибудь на автостраде,
что за общей больницей. Так что, ребята, примите мои сожаления. Мне
хочется ничуть не меньше вашего прибить гвоздями по самые шляпки
к тюремным нарам все эти четыре задницы. Одного котенка, Хесуса
Мартинеса, мы вычислили: замешан в нераскрытом убийстве в Хайлэнд-
парке, тогда какого-то парнишку разнесло взрывом в клочья. Но только
мы и этого не можем доказать.
— А как насчет парафинового теста, Сэм? — поинтересовался
Мильтон. — Разве с его помощью нельзя подтвердить, что мальчишка
палил из пистолета?
— С его помощью не подтвердить даже того, что человек испраж¬
няется дерьмом, а не парафином, — сказал сыщик. — Сойдет для де¬
тектива в кино. А нитраты на свои ладошки любой парень может
заполучить и тысячей других способов. От парафинового теста толку
мало.
— Может, свидетель какой или сама пушка хоть к завтрему объя¬
вятся, — сказал Мильтон.
— Может, и объявятся, — сказал сыщик с сомнением. — Хорошо,
что я не работаю инспектором по делам несовершеннолетних. Нас
вызывают тогда только, когда эти жопы начинают друг в дружку
стрелять И не по мне каждый Божий день обихаживать их из-за
всяких там опостылевших грабежей, краж и тому подобного. Я бы
108

себе такого по пожелал. Мое дело — расследование преступлений,
настоящих, на которые способны люди взрослые и зрелые. Во всяком
случае, чтобы признать их виновными, мне требуется куда меньше
времени.
— Ну а по каким делам проходят эти? — спросил Мильтон.
— Как и следовало ожидать: уйма краж со взломом, частые увесе¬
лительные прогулки на угнанных автомобилях, ограбления, наркотики
и на каждом шагу попытки к изнасилованию. Этот Чавес разок уже
сидел в детской колонии. Другим пока не доводилось. В качестве со¬
вершеннолетнего Чавес попался впервые. Лишь в прошлом месяце раз¬
менял свои восемнадцать. Что ж, по крайней мере за несколько дней
испробует на вкус, каково оно во взрослой тюрьме.
— Таково, что просто даст новую пищу для разговоров, когда он
вернется к себе, — сказал Мильтон.
— Ия так думаю, — вздохнул сыщик. — Пальнув в Дурана и
избежав наказания — одним этим он заработает авторитет, какого в
его мире хватит с лихвой. Я уж столько времени пытаюсь раскусить
этих маленьких задиристых бандюг! Вы ведь, ребята, их сюда исправно
поставляете. Хотите кое-что послушать? Тогда пошли.
Сыщик повел их к запертой двери. Когда она открылась, за ней
возник крошечный кабинетик, уставленный звукозаписывающей аппара¬
турой. Сэм включил магнито^юн, и Серж узнал тонкий, но дерзкий
голосок Примитиво Чавеса.
— Да ни в кого я не стрелял, старичок. К чему оно мне?
— Так-таки ни к чему? Почему бы тебе и не пальнуть? — произнес
другой голос — сыщика.
— Хорошенький вопрос, — сказал мальчишка.
— Скажешь правду — будешь умницей, Примо. От правды всегда
легчает, с нее и новую жизнь начинать сподручней.
— Новую жизнь? Мне и прежняя по душе. Может, закурим?
Мгновение лента прокручивалась вхолостую, и Серж расслышал
только, как чиркнула спичка. Потом снова раздался ровный голос сы¬
щика:
— Пистолет мы найдем, Примо, это лишь вопрос времени.
Мальчишка гаденько рассмеялся, и сердце Сержа, стоило ему
вспомнить то ощущение, когда он держал в руках эту тощую глотку,
гулко застучало.
— Вам ни по что не сыскать никакого пистолета, — сказал маль¬
чишка. — Я даже о том нисколечко не беспокоюсь.
— Готов поспорить, ты здорово его упрятал, — сказал сыщик. — И
еще готов вообразить, что у тебя и мозги имеются.
— Я не говорил, что при мне был пистолет. Я только сказал, что
вам ни по что не сыскать никакого пистолета.
— Прочти-ка вот это, — вдруг скомандовал сыщик.
— А что это? — спросил мальчишка с подозрением.
109

— Обычный журнал, в котором печатают всякую всячину. Он просто
здесь валялся и попал мне на глаза. Почитай-ка мне оттуда.
— Чего ради, старичок? В какие игры ты играешь?
— Всего-навсего маленький эксперимент моего собственного изобре¬
тения. Такую штуковину я проделываю с любым членом шайки.
— Хочешь что-то доказать?
— Может, и так.
— Тогда доказывай это с кем-нибудь другим.
— Примо, а как далеко ты продвинулся в школе?
— Двенадцатый класс. В двенадцатом классе бросил.
— Вот как? Ну тогда ты здорово умеешь читать. Открой журнал и
почитай что-нибудь.
Серж услыхал шелест страниц, спустя минуту раздалось:
— Слушай, старичок, нет у меня времени на глупые детские игры.
Ve(e a la chingada*.
— Читать ты не умеешь, верно, Примо? Тебя переводили из класса
в класс вплоть до двенадцатого, надеясь, что, перейдя в него, ты авто¬
матически станешь настоящим учеником выпускного класса, но тут-то
они и заупрямились, до них дошло, что выдать диплом неучу, не раз¬
личающему букв, они попросту не могут. Эти благодетели вконец тебя
затрахали, так ведь, Примо?
— О чем это ты говоришь, старичок? Чем ковыряться в этом дерьме,
я уж лучше поболтаю о том выстреле, который ты мне шьешь.
— А как далеко ты продвинулся в жизни, Примо?
— Как далеко?
— Вот именно, как далеко? Живешь ты в тех коробках, что распо¬
ложены сразу за скотофермой, верно?
— Собачий город, старичок. Можешь называть его Собачьим горо¬
дом, нам оттого стыдно не сделается.
— Пусть так, Собачий город. Насколько далеко ты выбирался из
своего Собачьего городка? Был когда-нибудь в Линкольн-Хайте?
— В Линкольн-Хайте? Конечно был.
— Сколько раз? Три?
— Три, четыре, не знаю. Эй, эта болтовня мне уже вот где сидит.
Не знаю, какого лешего тебе от меня нужно. Ya estuvo1 2.
— Возьми еще сигарету, — сказал сыщик. — Можешь прихватить
несколько, на потом.
— Вот это дело. За сигареты, так уж и быть, перетерплю эту дерь¬
мовую чепуху.
— От Собачьего городка до Линкольн-Хайте с две мили будет. Даль¬
ше не наезжал?
Магнитофонная лента вновь смолкла, потом мальчишка сказал:
1	Иди к черту (исп).
2	Я там был (исп).
110

— Был еще в Эль-Серрено. Это намного дальше?
— На какую-то милю.
— Так что повидал я достаточно.
— А океан когда-нибудь видел?
— Нет.
— А какое-нибудь озеро или речку?
— Речку. Вшивая лос-анджелесская река бежит как раз мимо Со¬
бачьего бородка, разве нет?
— Как же, как же. Случается, вода в этой канаве поднимается на
целых восемь дюймов.
— Да кому какая разница! Меня оно не волнует. У меня в Собачьем
городе есть все, чего ни пожелаю. И на кой мне куда-то мотаться!
Лента опять смолкла, потом мальчишка произнес:
— Погоди-ка. Был я кое-где и подальше. Может, сто миль наберется.
— Это где же?
— В колонии. Когда засыпался в последний раз на краже, меня
туда на четыре месяца отправили. Зато уж как я радовался, вернув¬
шись обратно в свой Собачий городок!
Сыщик улыбнулся и выключил магнитофон.
— Я бы назвал Примитиво Чавеса типичным членом подростковой
банды.
— Что ты стараешься доказать, Сэм? — спросил Мильтон. — Со¬
бираешься заняться его перевоспитанием?
— Только не я, — усмехнулся сыщик. — Теперь уж это никому
не под силу. Дай Примо хоть два миллиона долларов — он все равно
не откажется от своего Собачьего городка, от своей шайки и от забавы
разделать на куски кого-нибудь из «богатеев*, а может быть, и кого из
полицейских. Примо слишком стар. Его не переделаешь. Упустили.
— Надо сказать, он приложил к тому все усилия, — с горечью
сказал Мильтон. — Этот маленький сукин сын своей смертью не умрет.
Глава 8
УНИВЕРСИТЕТЫ
— В третий раз объясняю, ваша подпись на этой повестке в суд
означает лишь ваше обещание явиться на разбирательство по делу о
дорожно-транспортном происшествии. Этим вы не принимаете на себя
никакой вины. Теперь-то ясно? — сказал Рэнтли, бросив быстрый
взгляд на внезапно выросшую толпу зевак.
— Ну-ну, да только я все одно ничего не собираюсь подписы¬
вать, — сказал развязно водитель тягача и прислонился спиной к
белому кузову, скрестив на груди коричневые мускулистые руки.
Давая понять, что разговор закончен, он задрал голову и подставил
Ш

лицо под скатывающееся к закату солнце, кидая торжествующие
взгляды на любопытствующих наблюдателей числом теперь не мень¬
ше двадцати, а Гус прикидывал з уме, не настало ли время пройтись
до дежурной машины и вызвать подмогу. Зачем тянуть до последне¬
го? Это сборище з мгновенье эка может забить их до смерти. Так
следует ли выжидать? Не покажется ли трусостью требовать под¬
крепления только потому, что зодителю тягача зздумалось поспорить
да порисоваться на публике? Еще минута-другая — и он подпишет,
наверняка подпишет повестку.
— Если вы откажетесь подписать, у нас просто не будет иного
выбора, кроме как арестовать вас, — сказал ?энтли. — Ну а если
подпишете — все равно как дадите долговое обязательство. Ваше слово
будет вроде долговой расписки, мы сможем вас отпустить. У вас есть
право на судебное разбирательство, если пожелаете — так в малом
жюри, в суде из дюжины присяжных.
— Как раз то, что мне нужно — малое жюри.
— Вот и прекрасно. Ну а сейчас будьте любезны подписать пове¬
стку.
— Когда у полиции выходной? Я заставлю вас провести его в суде.
— Прекрасно.
— То-то и оно, что вы разъезжаете тут по всей округе да раздаете
неграм повестки, разве нет?
— Ну-ка оглянись по сторонам, приятель, — сказал Рэнтли, лицо
его покрылось румянцем. — На здешних улицах не встретить никого,
кроме негров. Так с чего бы, по-твоему, я выбрал тебя, а не кого
другого?
— Ага, значит, любой ниггер сойдет, так, что ли? Просто на ссй
раз им оказался я.
— Просто на сей раз ты оказался тем, кто проехал на красный свет.
Ну, будешь ты подписывать повестку или нет?
— Особо же вам нравится подразнить строптивых водителей тяга¬
чей, так, что ли? Вечно охотитесь за нами, чтобы быть подальше от
горячих мест, а те водилы, что завели дружбу с полицией, могут пре¬
спокойненько поступать как им заблагорассудится, даже если это не
по закону.
— Не хочешь подписывать — запирай машину. Поедем в участок.
— На этой повестке и им я-то не мое, не настоящее. Никакой я не
Уилфред Сентли.
— Так в твоей шоферской книжке.
— По-настоящему звать меня Уилфред Три-Икса, так-то, снегови¬
чок. Сам проповедник окрестил.
— Вот и славна Но для нас сгодится и твоя рабская кличка. На¬
царапал вот тут «Уилфред Сентли*.
— Уж как тебе нравится работать в здешних краях, прямо обожа¬
ешь, верно? С кем угодно спорю, от одной мыслишки, что каждый день
112

можешь сюда являться и трахать, покуда силенок хватит, всех черных
подряд, на радостях делаешь в штаны.
— Во-во, снеговичок, лучше подтяни их, — раздался голос из толпы
подростков, — не то все добро порастеряешь.
Горстка школьников зашлась от смеха и перебежала от сосисочной
к противоположному углу улицы.
— Да, обожаю работать в здешних краях, — сказал Рэнтли без
всякого выражения, но покрасневшее лицо выдало его, и он запнул¬
ся. — Запри машину, — сказал он наконец.
— Вы только поглядите, братья и сестры, как они обходятся с чер¬
ными людьми, — заорал мужчина, оборачиваясь к толпе на тротуаре,
за последнюю минуту выросшей еще вдвое и уже перекрывшей доступ
к полицейской машине. У Гуса тряслась челюсть, он крепко сжал зубы
и подумал: слишком далеко зашло.
— Видали? — горланил мужчина. Несколько детишек, отделившись
от переднего края толпы, присоединились к долговязому и воинствен¬
ному пьянчуге лет двадцати. Выбравшись из салона под названием
«Шик, блеск, красота», он заковылял по улице, объявляя всему миру,
что ему раз плюнуть — прикончить парой своих черных лап любого
белого легавого, когда-либо рожденного на свет своей сучкой матерью.
Его решимость вызвала бурю восторга и аплодисментов у подзадори¬
вавших его пацанят.
Внезапно Рэнтли решительно протолкался сквозь толпу и направил¬
ся к патрульной машине. На какой-то мучительный и страшный миг
Гус оказался совершенно один в окружении плотного кольца человече¬
ских лиц. Кто-то из них непременно придет мне на помощь, твердил
он себе. Если что случится, кто-то да придет мне на выручку, внушал
он сам себе, а безудержное буйство воображения назойливо подсказы¬
вало, что в лицах этих нет ненависти, не в каждом она есть, но, когда
Рэнтли вновь растолкал толпу и вернулся обратно, страх в сердце осел
лишь самую малость.
— О’кей, сюда уже едут пять машин, — сказал Рэнтли Гусу и
обернулся к водителю тягача. — Или ты сейчас же подписываешь
повестку, или продолжаешь выпендриваться, но тогда через пару минут
увидишь здесь ребят, которые с удовольствием о тебе позаботятся, гак
же как позаботятся и о любом другом, кто вдруг, словно лягушка,
решит квакать да подпрыгивать.
— У тебя, видать, план по этой писанине, так, что ли? — презри¬
тельно усмехнулся мужчина.
— Нет, план был раньше, а теперь я могу черкнуть любую бумажку,
какую только вздумаю, — сказал Рэнтли и поднес карандаш к самому
носу водителя. — Так что у тебя есть последний шанс ее подписать, а
не успеешь этого сделать до приезда первой полицейской машины, от¬
правишься в тюрягу, даже если умудришься за то время, что тебя будут
тащить в казенную тачку, поставить вот здесь сотню подписей.
113

Мужчина сделал шаг вперед и долгую минуту пристально, в упор,
глядел в серые глаза полицейского. Гус обратил внимание, что был он
ничуть не ниже Рэнтли и даже не хуже того сложен. Затем Гус
взглянул на трех парней, одетых, словно русские крестьяне, в черные
картузы и белого цвета блузы. Они наблюдали за Гусом и о чем-то
шептались, стоя у обочины. Он понял, что, если заварится каша, ему
придется столкнуться вот с этими ребятами.
— Ничего, День уже грядет, — сказал водитель, выдергивая из ру¬
ки Рэнтли карандаш и царапая свое имя через всю повестку. — Не¬
долго тебе быть псом, победившим в драке.
Пока Рэнтли отрывал из книжечки квитанций белый талон нару¬
шителя, водитель нарочно выронил карандаш на землю, но Рэнтли пред¬
почел не заметить этого. Он вручил водителю повестку, и тот грубо
выхватил ее из пальцев полицейского. Гус и Рэнтли уже сидели в
машине, а он все еще продолжал разглагольствовать перед редеющей
толпой. Автомобиль медленно тронул от обочины, и несколько молодых
негров нехотя сошли с дороги. Послышался глухой и тяжелый удар,
но полицейские никак на него не отреагировали, хоть и знали: один
из тех, в шапках, пнул ногой дежурку в крыло. Разумеется, к великой
радости пацанят.
На секунду они остановились, и Гус запер дверцу, а какой-то маль¬
чишка в желтой рубахе, нс упуская случая напоследок продемонстри¬
ровать собственную удаль, неспешно, как на прогулке, обогнул бампер.
Повернувшись направо и увидев в нескольких дюймах от себя корич¬
невое лицо, Гус в ужасе отпрянул назад, но то был всего лишь маль¬
чуган лет девяти. Пока Рэнтли в нетерпении насиловал мотор, малыш
не отрывал от Гуса глаз. В лице его читалось только детское любопыт¬
ство. Толпа расходилась, оставив на пятачке лишь тех троих, в черных
картузах. Гус улыбнулся маленькому личику и черным глазенкам, цеп¬
ко вцепившимся в его зрачки.
— Привет, юноша, — сказал Гус, но голос его прозвучал слабо.
— Отчего тебе так нравится стрелять в черный народ? — спросил
мальчишка.
— Кто тебе такое сказал? Это не-.
Рванувшая с места машина швырнула его на спинку сиденья. Рэн¬
тли гнал во весь опор мимо Бродвея и Пятьдесят четвертой улицы
назад, к району их патрулирования. Гус обернулся и увидел, что маль¬
чишка по-прежнему стоит на том же пятачке, следя за набирающей
скорость дежуркой.
— Раньше такого не было. Раньше они так не кучковались, — ска¬
зал Рэнтли, закуривая сигарету. — Три года назад, когда я впервые
пришел на эту службу, мне даже нравилось работать здесь: негры
разбирались в полицейских делах ничуть не хуже нашего и никогда
вот так не кучковались. Нынче все переменилось. Кучкуются по любо¬
му поводу. Словно к чему-то готовятся. Мне не следовало заглатывать
114

наживку. И совсем не следовало с ними спорить. Но это напряжение..
Оно выбивает меня из колеи. Ты очень испугался?
—	Д-да, — ответил Гус, гадая, насколько охватившее его оцепене¬
ние было очевидно для других. За прошедший год такое с ним при¬
ключалось уже несколько раз. В один прекрасный — или
кошмарный? — день, когда на него нападет гот такое же оцепенение,
ему придется действовать куда решительнее. Тогда-то он и узнает себе
истинную цену. Пока что от этого знания всякий раз его спасала
какая-нибудь случайность. Пока что ему удавалось избегать своего
жребия. Но настанет день, и он все про себя выяснит.
— А я ничуть, — сказал Рэнтли.
—	Правда?
—	Ага, только вот чье это дерьмо на моем сиденье? — ухмыльнулся
он, покуривая, и тут они оба расхохотались, отводя душу и высвобож¬
даясь из плена натянутых до предела нервов. — Толпа вроде этой за
две минуты не оставит на тебе живого места, — сказал Рэнтли, выпу¬
ская в окно облачко дыма, и Гус подумал, что его напарник не выказал
перед недоброжелателями зрителями и тени страха. Рэнтли было всего
двадцать четыре, но из-за золотистых каштановых волос и румянца на
лице он казался еще моложе.
— Ты не считаешь, что следует отменить твой вызов? — спросил
Гус. — Больше ведь нам помощь не нужна.
— Конечно, действуй, — сказал Рэнтли и с любопытствохс покосил¬
ся на Гуса, а тот уже докладывал:
— Три-А-Девяносто Один, подмога на угол Пятьдесят пятой и Юж¬
ного Бродвея отменяется, толпа разошлась.
Никто не ответил, и ухмылка Рэнтли сделалась шире, тут только
до Гуса дошло, что радио не работает. Он увидел бессильно повисший
шнур от микрофона и понял, что, пока они стояли «в окружении*,
кто-то выдернул провод с мясом.
— Выходит, ты брал их на пушку, когда сказал, что едет подкреп¬
ление?
— Ай да я! — воскликнул Рэнтли.
Как приятно было Гусу ехать вот так сперва к радиомагазину, а
после в район Креншоу — в ту сторону Университетского округа, где
царствовали шелковые чулочки и все еще жили белые, много белых,
где негры были «вест-сайдскими неграми», где дома в шестьдесят тысяч
долларов на Болдуин-Хиллз возвышались над районными универмагами
и где вокруг тебя никогда бы не сомкнулось враждебное кольцо из
черных лиц.
На боковой стене оштукатуренного многоквартирного дома с фаса¬
дом на трассу, ведущую к гавани, Гус прочитал выведенную распыли¬
телем надпись в четыре фута высотой: «Дядюшка Ремус — местный
дядя Том, друг белых». Отсюда Рэнтли свернул на шоссе и помчался
на север. И сразу длинные пальмы, ограждавшие трассу с южного
115

центра Лос-Анджелеса, сменились жилыми домами в его истинном цен¬
тре. Они находились в деловой части города и неторопливо двигались
к радиомастерской в здании полиции, где им должны были заменить
микрофон.
Любуясь красивыми женщинами, которых в этой части города всег¬
да было пруд пруди, Гус ощутил легкое раздражение и понадеялся,
что хоть сегодня Вики не заснет до его прихода. Несмотря на все меры
предосторожности, супружеские обязанности она выполняла нс столь
добросовестно, сколь прежде, только это ведь естественно, подумал он.
Затем его охватило чувство вины, которое он периодически испытывал
с тех самых пор, как родился Билли, и пусть он знал, что винить себя
смешно, но все же: любой, если он не дурак, позаботился бы о том,
чтобы двадцатитрехлетняя девушка менее чем за пятилетку семейной
жизни не стала производить на свет троих детей, особенно если эта
девушка не слишком для того созрела и во всем зависит от своего
мужа, во всем, кроме принятия важнейших решений, да еще верит, что
муж ее сильный человек, и... Ох, смеху-то!
С момента, как он признался себе в том, что брак его оказался
ошибкой, ему в чем-то сделалось даже проще. Стоит взглянуть прав¬
де в лицо, и с ней прекрасно можно ужиться, размышлял он. Откуда
же было ему знать в свои восемнадцать, что так все обернется? Он
и сейчас знает не слишком-то много, ну разве то, что жизнь не
исчерпывается непрестанными плотскими утехами да романтической
страстью. Вики была хорошенькой девчушкой с восхитительным те¬
лом, до нее ему вечно приходилось довольствоваться дурнушками, и
даже на последнем рождественском вечере в школе он все никак не
мог подыскать себе девчонку. В конце концов остановился на своей
соседке Милдред Грир, ей тогда едва стукнуло шестнадцать, а фигу¬
ра уже была как у толкательницы ядра. Явившись на вечер в розо¬
вом шифоне, вышедшем из моды добрый десяток лет назад, она
здорово тогда вогнала его в краску. Так что женитьба на Вики — не
одна лишь его вина. Это и вина юности, не позволившей им познать
ничего в этом мире, кроме собственных тел. Да и что с них взять, с
восемнадцатилетних?
— Видишь вон того парня с копной светлых волос? — спросил
Рэнтли.
— Которого?
— В зеленой тенниске. Видел, как он засек нас и тут же заспешил
через стоянку?
— Нет.
— Забавно, скольких людей от одного только вида полицейской ма¬
шины начинает бить черно-белая лихорадка, заставляя кидаться наутек
как чертей от ладана. За всеми все равно не угонишься. Зато размыш¬
ляй себе о них на здоровье, хоть до одури. Что у них за тайна? Никогда
не разгадать.
116

— Мне это знакомо, — сказал Гус и снова вернулся в мыслях к
Вики. Ну как такая красавица может быть столь слабой и несамосто¬
ятельной? Он всегда полагал, что люди с привлекательной внешностью
совершенно естественно должны обладать и определенной долей уве¬
ренности в себе. И всегда полагал, что, будь он попредставительней, он
бы так не чурался людей и научился бы свободно общаться не с
одними только близкими друзьями. А их, близких друзей, было слиш¬
ком мало, и в настоящий момент, за исключением друга детства Билла
Хэйдерана, он вообще не мог припомнить никого, с кем бы действи¬
тельно желал свидеться. Разве что с Кильвинским. Но тот был гораздо
старше. Теперь, когда его бывшая жена вновь вышла замуж, Кильвин¬
ский остался совсем один. Всякий раз, придя к ним в дом на обед и
наигравшись с детьми Гуса, Кильвинский заметно мрачнел, это даже
от Вики не укрылось. Как ни любил Гус Кильвинского, считая его
своим учителем и больше чем приятелем, с тех пор как тот принял
решение перевестись в отдел информации, заявив при этом, что иде¬
альнее пастбища для старых беззубых полицейских просто не най¬
ти, — с той самой поры виделись они не часто. В прошлом месяце
Кильвинский внезапно уволился и очутился в Орегоне. Гус рисовал его
в своем воображении удящим рыбу в широченной рубахе и штанах
цвета хаки, с прядью серебряных волос, выбивающейся из-под бейсболь¬
ной кепочки, с которой тотхна рыбалке не расставался.
Поездка с Кильвинским и тройкой других полицейских на рыбалку
к реке Колорадо удалась на славу, и теперь память упорно рисовала
Кильвинского таким, каким он был тогда, на реке, — жующим мунд¬
штук и словно позабывшим обо всем, кроме зажженной сигареты, за¬
кидывающим и выбирающим лесу с легкостью, свидетельствовавшей,
что эти крупные грубые руки не только сильны, но умеют быть быст¬
рыми и ловкими. Как-то раз, когда Кильвинский был приглашен к ним
на обед — сразу после того, как они купили домик с тремя спальнями
и не успели еще толком обставиться мебелью, — он завел их малень¬
кого Джона в полупустую гостиную и принялся подбрасывать его в
воздух, и опустил вниз только тогда, когда и тот, и наблюдавший за
ними Гус окончательно зашлись от смеха. И конечно, когда дети от¬
правились спать, он приуныл и сделался угрюмым. Как-то раз Гус
спросил его о семье, и тот ответил, что они сейчас где-то в Нью-Джер¬
си, ответил так, что расспрашивать дальше Гусу не захотелось. Осталь^-
ные приятели-полицейские были «напарниками по дежурству», только
и всего. Странно, но никто ему больше не нравился так, как Кильвин¬
ский.
— Переведусь я из Университетского- — сказал Рэнтли.
— Зачем?
— Из-за ниггеров рехнуться можно. Иногда у меня из головы не
выходит, что в один погожий денек кого-нибудь просто прикончу, если
тот позволит себе то же, что этот ублюдочный шофер тягача. Стоило
117

только кому-то из них сделать первый шаг, и эти дикари оторвали бы
нам башки, а после б засушили их на сувениры. До того как я пришел
сюда на службу, я и слова такого не произносил — «ниггер». А когда
слышал от кого — не по себе делалось. Теперь же оно в моем словаре
занимает самое почетное место. В нем все, что я к ним чувствую. Пока
что, правда, никто из них его от меня не слыхал, но рано или поздно
услышит наверняка и накапает на меня начальству, и меня выгонят
взашей..
— Помнишь Кильвинского? — спросил Гус. — Он вечно повто¬
рял, что черные — всего лишь одна боевая часть, кинутая на пере¬
довую в широком наступлении на власть и закон, которое
непременно развернется по всему фронту ь ближайшее десятилетие.
Он всегда повторял, что считать врагами негров — ошибочно. Он
говорил, все не так просто.
— Что за странная чертовщина творится с человеком, — сказал
Рэнтли. — Я готов соглашаться со всяким сукиным сыном — реакци¬
онером, о котором когда-либо читал в газетах, хоть госпитывали меня
совсем иначе. Папаша мой — отъявленный либерал, мы с ним до того
дошли, что из-за споров, таких, что дым стоит коромыслом, предпочи¬
таем и вовсе не видеться. Случается, я чуть ли нс приветствую самые
что ни на есть оголтелые антикоммунистические процессы. И в то же
самое время восхищаюсь тем, как подкованы эти красные. Уж они-то
умеют поддержать порядок, дьявол их возьми! И точно знают, на сколь¬
ко шагов отпустить народ на прогулку, прежде чем дернуть за цепь.
Все очень запутано, Плибсли. Я в этом так еще и не разобрался.
Говоря, Рэнтли поглаживал себя ладонью по волнистьш волосам и
барабанил пальцами по оконной раме. Он свернул направо к Первой
улице. Гус подумал, что не стал бы возражать против службы в Цен¬
тральном округе: деловая часть Лос-Анджелеса, сверкая морем огней и
наливаясь стремительным людским потоком, выглядела впечатляюще.
Но если пристальней всмотреться в населяющую ее кварталы публику,
зрелище будет не из приятных: хватает тут и грязи и корысти. И все
же большинство из них по крайней мере белые, и чувства, что ты
оказался во вражеском лагере, здесь не возникает.
— Может, и не прав я, когда во всех бедах виню негров, — сказал
Рэнтли. — Может, тут всякого намешано, да только, видит Бог, из этого
киселя негритянским духом за милю шибает.
Гус не успел допить свой кофе, как радио уже было починено.
Пришлось спешить в ванную комнату' при мастерской, выйдя оттуда,
он углядел в зеркале, что его и всегда-то не слишком густая соломка
волос стала заметно редеть. Пожалуй, к тридцати годам он и вовсе
облысеет, да только какое это имеет значение, кисло подумал он. Мун¬
дир залоснился, нс это вполне можно списать на ветеранство, а вот на
что списать обтрепавшиеся обшлага и воротник? От одной мысли, что
не мешало бы приобрести новую форму, он ужаснулся: стоила она
118

возмутительно дорого. Во всем Лос-Анджелесе торговцы, будто сгово¬
рившись, заламывали за нее страшные цены, так что хочешь — плати,
а не хочешь...
На обратном пути к участку их патрулирования Рэнтли, ведя ма¬
шину по шоссе, бегущему от самой гавани, приободрился.
— Слыхал насчет стрельбы на Ньютон-стрит?
— Нет, — ответил Гус.
— Какой-то полицейский подстрелил парнишку, что подрабатывал
в винном магазине на Олимпик. Теперь его самого возьмут на мушку.
Слушай. Подкатывают они, значит, к этой лавочке, и один из них уже
собирается заглянуть в окно, чтоб разобраться, с чего это потайная
сигнализация сработала, как хозяин тут как тут, выбегает вон и при¬
нимается орать благим матом да тыкать пальцем на аллею, что через
улицу. Полицейский несется туда, а напарник обходит квартал и
подыскивает подходящее местечко, чтоб не прозевать, если кто появит¬
ся, а через несколько минут слышит топот и прячется за угол жилого
дома, не забыв при этом вытащить свою пушку и стать на изготовку,
а еще через несколько секунд из-за угла высовывается парнишка с
маузером в руке, и, когда тот кричит ему «стой!», парнишка, перетрухав,
начинает метаться как заведенный, так что полицейский, понятное дело,
нажимает на курок и укладывает пять пуль в самое яблочко. — Для
наглядности Рэнтли приложил стиснутый кулак к своей груди.
— Ну и что в этой пальбе не так? — спросил Гус.
— Этот парень работал по найму в том самом магазине и всего-то
вышел с хозяйским пистолетом поохотиться на настоящего преступника.
— Откуда ж мог знать полицейский! По-моему, опасаться ему не¬
чего. Конечно, чертовски неприятно, но.»
— Но вот кожа у парнишки оказалась черного цвета, так что най¬
дутся и черные газеты, которые сумеют все это обставить с выгодой
для себя, затрубят о том, как всякий Божий день полицейские-штур¬
мовики убивают ни в чем не повинных людей в самом центре Лос-Ан¬
джелеса, буквально оккупировав его южную часть. И о том, как
хозяин-еврей посылает своих черных лакеев выполнять работу, для
которой у него у самого кишка тонка. Странно еще, как это евреи могут
им помогать, когда те их так ненавидят.
— Вряд ли они позабыли, как им самим приходилось туго, — ска¬
зал Гус.
— Очень любезно с твоей стороны так рассуждать, — сказал Рэн¬
тли. — Только сдается мне, вся штука в тех чертовых барышах, что
срывают они с бедных черных недотеп, сидя в своих магазинах или
собирая квартирную плату. Да ведь они скорее удавятся, чем поселятся
среди негров! Бог ты мой, теперь я начинаю ненавидеть жидов! Верно
говорю тебе, Плибсли, переведусь куда-нибудь в долину или на запад
Лос-Анджелеса, а может, и еще куда подальше. С этими ниггерами
рехнешься в два счета!
119

Едва они добрались до своего района, как Гус принял вызов отправ¬
ляться на Мэйн-стрит: семейная ссора.
— Только не это! — простонал Рэнтли. — Опять назад в проклятый
Ист-Сайд.
Гус заметил, что напарник, которого вообще-тс нельзя было упрек¬
нуть в медленной езде, по этому сигналу заспешил со скоростью улит¬
ки, ползущей на собственные похороны. Спустя несколько минут они
остановились перед ветхим двухэтажным домишком, напоминавшим
снаружи длинную узкую трубу, выкрашенную i серый цвет. Похоже,
его делили меж собой четыре семьи, однако искать нужную дверь не
пришлось: крики были слышны уже с улицы. Чтобы пробиться сквозь
этот шум, Рэнтли трижды пнул дверь ногой.
На пороге появилась женщина лет сорока, ее прямые плечи про¬
гнулись от тяжкой ноши: одной рукой она держала дородного шоко¬
ладного младенца, в другой были чашка серой кашицы и ложка.
Детская кашица размазалась по всему лицу ребенка, а пеленка, в ко¬
торую он был завернут, оказалась точь-в-точь того же цвета, что и
облицовка дома.
— Входите, начальники, — кивнула она. — Это г вас вызывала.
— Ага, так и есть, ты, шелудивая задница, ты их и вызвала. Закон
ей подавай! — произнес мужчина с водянистыми глазами и в грязной
майке. — Но уж покуда они здесь, расскажи-ка им про то, как про¬
пиваешь мое пособие, да про то, как я гну спину, чтобы прокормить
этих оболтусов, и при том знать не знаю, кто так славно мне подсобил,
что уродились на свет и вон те трое? Порасскажи им.
— О'кей, хорошо, — сказал Рэнтли и поднял руки, взывая к тиши¬
не. Гус заметил, что четверо ребятишек, растянувшись на покосившейся
кушетке, не отрывают глаз от телевизора, нс обращая внимания ни на
схватку своих родителей, ни на прибывшую полицию.
— Ну и муженек, тьфу! — Она действительно сплюнула. — Зна¬
ешь, начальник, как напьется, так тут же вскарабкается на меня, все
равно как сбесившийся самец, и даже не поглядит на то, что рядом
детвора. Вот что это за человек!
— Наглая брехня, — отозвался мужчина, и Гус понял, что нагру¬
зиться успели оба. Мужчине можно было дать лет пятьдесят, однако
плечи словно вырублены из каменной глыбы, на бицепсах густо набух¬
ли жилы. — Лучше я сам тебе расскажу, — обратился он к Рэнт-
ли. — Мы ведь с тобой мужчины, да и человек я работящий.
Рэнтли обернулся и подмигнул Гусу, а тот подивился тому, сколько
раз еще идется ему слышать от негров их неизменную присказку
насчет что «мы с тобой мужчины». Они будто боятся, что закону,
сочиненно су белыми, нужно это доказывать. Знают, как произвести
благоприятное впечатление на полицейских: достаточно сказать, что ты
работаешь, а не клянчишь подачки с чьей-то благотворительности. Ин¬
тересно, п сумал Гус, сколько негров говорили ему о себе это вот самое
120

«я человек работящий», словно оправдываясь перед сочиненным белыми
законом, и случалось, что не без пользы для себя, уж он-то видел, как
оно срабатывало, когда полицейскою, собиравшегося всучить штрафной
талон за нарушение правил уличного движения, удавалось увещевать
какому-нибудь черному в рабочей каске, или с ведерком с завтраком,
или с банкой мастики для полов, или с каким другим доказательством
своей причастности к труду. Гус знал, в чем тут штука: что с них,
негров, взять, рассуждали полицейские, а потому сама по себе любая
работа да чистые детишки служили как бы неопровержимым свиде-
тельствохс того, что перед ними порядочный человек и благонадежный,
не в пример тем, другим, чьи дети никогда не нюхали мыла и кого
так легко было зачислить во враги.
— Мы здесь не для того, чтобы судить кулачные бои, — сказал
Рэнтли. — Давайте успокоимся и поговорим. Вы, сэр, идите-ка лучше
сюда и побеседуйте со мной. А вы, мэм, излейте душу моему напар¬
нику.
Чтобы развести их по разным углам, Рэнтли, как Гус и предвидел,
прошел с мужчиной на кухню. Сам Гус уже внимал рассказу женщи¬
ны, едва, правда, вникая в то, что она говорит: слишком много подобных
историй ему доводилось слышать. Им только бы выговориться, а там —
полегчает. После можно внушить мужу сходить прогуляться да немного
поостыть, прсхсдс чем возвращаться домой, — вот тебе и весь секрет
разрешения семейных ссор.
— Это собака, а не человек, точно, начальник, — сказала женщи¬
на, запихивая полную кашицы ложку в маленькую и прожорливую
розовую пасть. Только эта ложка и могла заткнуть орущему младен¬
цу глотку. — Ужас, как ревнив, да еще пьянствует дни напролет и
нигде толком не работает. А живет на пособие, что платит мне
округ, валяется тут вверх брюхом, и ничего другого ни единого
разочка я от него не видала, а вместо деньжат снабжает меня вот
этой детворой. Все, что мне от вас нужно, — это чтоб вы забрали
его отсюда куда подальше.
— Вы с ним расписаны? — спросил Гус.
— Нет, мы так, по-обычному, без бумажки.
— Вместе давно?
— Да уж десять лет, больше терпеть сил нету. Давеча, на прошлой
неделе, получила я, значит, деньги по своему чеку, ну, прикупила
кое-чего из продуктов, пришла в дом, а этот челоьск выхватил всю
сдачу — прямо из руки хвать! — и ушел и целых два дня ублажал
какую-то бабу, а потом гляжу — возвращается, без единого цента в
кармане, а я, дура, его даже не прогоняю, впускаю сюда, а в благодар¬
ность сегодня вечером этот ниггер залепил мне кулачищем за то, что
не даю ему денег, чтоб он себе зенки заливал. Ей-богу, не вру! Это
так же верно, как то, что на руках у меня уплетает свой ужин мой
малютка.
121

— Что ж, тогда мы попытаемся убедить его на какое-то время
уехать отсюда.
— Пусть убирается из этого дома подобру-поздорову!
— Мы ему это втолкуем.
— Я из сил выбиваюсь, чтоб воспитать моих детей, как оно поло¬
жено, я ведь вижу, что нонешняя детвора только дурака валяет да
курит анашу, а в голове одни прыгалки да пикалки.
Внезапно град ударов по входной двери заставил Гуса встрепенуть¬
ся. Хозяйка шагнула к ней и распахнула ее перед пожилым темноко¬
жим мужчиной в лохмотьях, которые были прежде купальным
фланелевым халатом. Он не скрывал своей ярости.
— Здорово, Харви, — сказала женщина.
— У меня башка раскалывается от тутошного ора, — сказал гость.
— Он опять меня поколотил, Харви.
— Коли не можете поладить промеж собой, лучше выметайтесь из
моего дома. У меня здесь вы жильцы не единственные.
— Чего тебе тут надо? — раздался крик хозяйкиного мужа, и тот
в три сердитых прыжка пересек всю гостиную. — Плату за квартиру
мы внесли, так что тебе тут делать нечего. У тебя и прав таких нету
сюда вваливаться.
— Мой дом, что хочу, то и делаю, и права тут я сам себе устанав¬
ливаю, — ответил мужчина в халате.
— Ну-ка, уноси скорей отсюда свою задницу, не то я вышвырну
тебя вон, — сказал тот, что в майке, и Гус убедился, что владелец
дома был вовсе не так свиреп, как казался. Невзирая на то, что между
ними уже стоял Рэнтли, Харви благоразумно отступил.
— Кончайте, — сказал Рэнтли.
— Ну чего бы вам не увести его с собой, а, начальники? — спросил
Харви, сникая под жестким взглядом коренастого крепыша в майке.
— Ага, чтоб ты тут мог увиваться за моей бабой да в ухо ей сопеть?
Это бы тебя еще как устроило, скажешь — нет?
— Почему бы вам, сэр, не отправиться к себе? — сказал Рэнтли
владельцу. — А мы бы тем временем все утрясли.
— Да вы, начальники, не беспокойтесь, — сказал тот, что в майке,
сверля Харви слезящимися черными глазами и в деланном презрении
скривив синеватые губы. — Я не стану его обижать. Это же писунок.
В умении оскорблять они кому угодно дадут фору, подумал Гус. И
с каким-то благоговейным страхом взглянул в это черное грубое лицо:
вон как раздуваются ноздри, а все вместе — и глаза, и рот, и ноздг
ри — словно лепят портрет самого Презрения.
— Коли у меня рука и зачешется, я даже пальцем его не трону.
Он ведь не мужчина. Так, недоразумение.
У них есть чему поучиться, думал Гус. Других таких во всем мире
не сыскать.-Страшновато, конечно, зато можно узнать много полезного.
Да и где найти такое место, чтобы не было страшновато?..
122

Глава 9
ЗАКУСИВ УДИЛА
Была среда, и Рой Фёлер, уверенный, что включен в список пере¬
водников, заспешил в участок. Большинство его однокашников по ака¬
демии уже добились для себя переводов, а он вот уже пять месяцев
кряду тщетно просится в Северный Голливуд или в Хайлэнд-парк. Так
и не обнаружив своего имени в списке, он ужасно расстроился. Зато
теперь он знал, что ему делать: надо удесятерить усилия, чтобы поско¬
рей окончить колледж и уволиться с этой неблагодарной работы. Всем
известно, до чего она неблагодарна. Каждый день о том только и бол¬
тают. Коли хочешь, чтоб тебе за работу говорили спасибо, иди е по¬
жарники, такая тут у них присказка.
Весь год он вкалывал как проклятый. Выказывал сочувствие любому
негру, с кем сталкивала его судьба. От них он многому научился и,
пожалуй, сумел им тоже кое-что втолковать. Но сейчас настало время
двигаться дальше. Он был нс прочь поработать где-нибудь в другом
конце города: люди открыли ему еще далеке нс все свои тайны; однако
вместо того он вынужден торчать здесь, на Ныотон-стрит. О нем забыли.
Ну и с него довольно. В следующем семестре он с головой уйдет в
учебу, и плевать на все его потуги сделаться настоящим полицейским.
Разве оценил хоть кто-нибудь его старания? За два прошедших семе¬
стра ок получил всего лишь шесть зачетов, да и те едва спихнул,
потому что, вместо того чтобы корпеть над курсовыми, штудировал
право и учебники по полицейскому мастерству. Если так пойдет даль¬
ше, ему и нескольких лет не хватит, чтобы получить диплом. Даже
профессор Рэймонд стал писать куда реже. Все о нем забыли.
Рой внимательно оглядел в высоком зеркале свою сухопарую фи¬
гуру и пришел к выводу, что форма на нем сидит так же ладно, как
и ь день окончания академии. С тех пор он не посещал тренировок, но
исправно следил за диетой, так что этот синий мундир по-прежнему
был ему очень к лицу.
На перекличку он чуть не опоздал к вошел как раз вовремя, чтобы
отозваться на свою фамилию. Механически, как и все остальные, он
стал вносить в блокнот, даже не вникая в их смысл, зачитываемые
лейтенантом Вилкинсом сообщения о совершенных за день преступле¬
ниях и разыскиваемых подозреваемых. Минут через десять после пере¬
клички объявился и Сэм Такер. Присев на скамейку у переднего ряда
столов, он продолжал невозмутимо поправлять зажим на галстуке жи¬
листыми иссиня-черными руками.
— Если б нам удалось уговорить старину Сэма бросить пересчиты¬
вать свои деньжата, он стал бы пунктуальнейшим полицейским в целом
участке, — сказал Бил к и нс, глядя на седовласого негра сверху вниз
пустыми маленькими глазками.
123

— Сегодня день квартплаты, лейтенант, — ответил Такер. — Л зна¬
чит, мне надо успеть обойти всех жильцов да собрать свою долю с их
жалких пособий, прежде чем они спустят все денежки в ближайшей
винной лавчонке.
— Чем же ты отличаешься от тех домовладельцев-евреев, — хмык¬
нул Вилкинс, — что пьют черную кровь гетто и не дают никому про¬
дохнуть в Ист-Сайде?
— Что ж мне, забрать их всех с собой на запад, так, что ли? —
спросил Такер с рассудительностью, взорвавшей дружным хохотом сон¬
ную дрему полицейских утренней смены.
— Если кому не известно, поясню: наш Сэм хозяйничает на доброй
половине всего Ньютонского округа, — сказал Вилкинс. — А поли¬
цейская работа — это его хобби. Вот почему он вечно опаздывает по
первым средам каждого месяца. Если б нам только удалось уговорить
его пореже пересчитывать хрустящие бумажки, он сделался бы при¬
мерным полицейским. А если заодно переколотить еще и все зеркала
в этом здании, можно быть уверенным, что и Фёлер больше никогда
не опоздает.
Теперь смех, казалось, рвал комнату, на части, Рой густо покраснел
и выругался от досады. Это несправедливо, думал он, ужасно неспра¬
ведливо. И совсем не смешно. Пусть я немного тщеславен, знаю, за
мной это водится, да не тщеславней же других?..
— Кстати, Фёлер, вам с Лайтом надо бы держать ухо востро да
поменьше хлопать ресницами на своем участке: тот проныра опять нас
клюнул сегодня ночью, так что рано или поздно — по-моему, скорее
рано, чем поздно, — он кому-нибудь точно задаст жару.
— Снова оставил свою визитку? — спросил Лайт, напарник Роя
на весь месяц. Этот сутулый негр, отслуживший в полиции уже
полных два года, для Роя был совершенной загадкой. Похоже, когда
их пути разойдутся, с этим длинным типом (Лайт был лишь самую
малость выше его самого) не будет так, как бывало до сих пор с
другими неграми: Рой не станет поддерживать с ним никаких отно¬
шений.
— На этот раз он выложил ее прямо на чертов кухонный стол, —
сухо произнес Вилкинс и пробежал ручищей по круглой лысине, не
переставая попыхивать искусанной трубкой. — Чтоб было понятно, о
чем мы толкуем, повторяю для новеньких: за последние два месяца
сукин сын только в одном девяносто девятом квадрате совершил пят¬
надцать квартирных краж. И при этом даже ни разу никого не разбу¬
дил, за исключением единственного случая, когда какой-то паренек,
только-только перед тем вернувшийся домой и не успевший еще толком
заснуть, раскрыл глаза и тут же получил металлической пепельницей
в челюсть, а грабитель сиганул в окно, разбив при этом стекло и подняв
переполох. Его визитка — кучка дерьма, которой он щедро разгружа¬
ется на самом видном месте.
124

— Зачем ему это? — спросил Блэнден, кучерявый юноша с боль¬
шими круглыми глазами. Энергичный мальчик, а для салаги чересчур
энергичный, подумал Рой. И подумал о том, что акт испражнения и
есть, очевидно, та самая «реакция триумфа», о которой упоминает Кон¬
рад Лоренц, — все равно что поведение гуся, надувшего грудь и за¬
хлопавшего крыльями. Все объясняется очень просто, размышлял Рой,
обычная биологическая реакция. Я мог бы прочесть им лекцию на эту
тему.
— Кто его знает! — пожал плечами Билкинс. — Так поступают
многие грабители. Совершенно обычная штука, все равно что заказ
товара по почте, приходящий без всякого опоздания. Вероятно, этим они
выражают свое презрение к обывателям, закону да и всему остальному
тоже, так я себе представляю. Но в любом случае засранец есть засра¬
нец, и, по-моему, было б просто чудесно, если б как-то ночью проснулся
кто из хозяев, схватил бы дробовик и хорошенько прицелился в него,
сидящего на корточках на кухонном столе, вспотевшего от натуги, а
после — бабах! — и устроил бы ему дыру пошире, дыра для засран¬
ца — первое дело.
— На него по-прежнему никаких данных? Как с описанием? —
спросил Рой, все еще страдая от необоснованного замечания Вилкин¬
са о зеркале. Ну хватит, сказал он себе, надо быть выше чужой
глупости.
— Ничего нового. Мужчина, негр, лет тридцать—тридцать пять,
среднего телосложения, носит завивку — вот и вся информация.
— Ну, прямо настоящий сердцеед, — сказал Такер.
— Жаль только, что его мамаша не пожелала вовремя подмыть¬
ся, — сказал Билкинс. — Ну ладно, скажу по секрету, что последние
три минуты проверял ваш внешний вид. Выглядите вы, ребята, как
огурчики, молодцы, только вот Уайти Дункан решил засушить на своем
галстуке всю подливку из-под жаркого.
— Разве? — спросил Уайти, озабоченно глядя на короткий галстук,
смешно вздымаемый брюшком. За год оно опухло дюйма на три, на
глазок прикинул Рой. Слава небесам, ему больше не нужно работать
с Уайти в паре.
— Я видел его прошлым вечерком в «Пристанище сестры Мэйбелл»,
что на Центральной авеню, — сказал Сэм Такер, посмотрев на Уайти
с нежной улыбкой. — В день получки он приходит на работу на пару
часиков пораньше и, чтобы подкрепиться на всю катушку, скорей бежит
к сестрице Мэйбелл.
— На кой черт Уайти деньги, когда он и так с голодухи не по¬
мрет? — выкрикнул голос сзади, вызвав смешки.
— Кто это сказал? — спросил Билкинс. — Чаевых и дармовую
закуску мы не принимаем. Кто, черт его дери, это сказал? — Затем
обернулся к Такеру. — По-твоему, Уайти что-то замышляет? Скажи
нам, Сэм. Неужто он решил приударить за Мэйбелл?
125

— По-моему, он изо всех сил пытался выдюжить, лейтенант, вроде
как сдать экзамен, — ответил Такер. — Сидел там в окружении де¬
сятка-другого ч г : и был заляпан соусом жаркого от бровей до
самого подбородка. Черт, да вам в целый век не представить себе этой
физиономии, розовой и свежей, как у молоденького поросенка. Мое
мнение такое — экзамен сдавал. Да и кто в наши дни не хочет заде¬
латься черным!
Билкинс пыхтел трубкой и выпускал серые клубы дыма, блуждая
бездонными глазами по хомнате. Казалось, он был удовлетворен тем,
что у всех здесь хорошее настроение; по своему опыту Рой знал: Бил¬
кинс ни за что не отправит их на утреннее дежурство, пока не рас¬
смешит или не заставит взбодриться как-то иначе. Однажды Рой
подслушал, как лейтенант внушал молодому сержанту, что нет, мол,
такого человека, которого следовало бы муштровать на военный манер
перед тем, как отправить дежурить на улицу с полуночи до девяти
утра. Такого человека нет и быть не может. Только вот, размышлял
Рой, не слишком ли мягок Билкинс: его дежурства отнюдь не отлича¬
лись высоким процентом арестов, или врученных повесток в суд, или
чего-нибудь в том же духе, разве что славились всеобщим прекрасным
настроением — более чем сомнительное преимущество на полицейской
службе. Полицейская работа — дело серьезное, рассуждал Рой. А кло¬
унам самое место в цирке.
— Сядешь за руль или будешь «учетчиком»? — спросил Лайт, ког¬
да с перекличкой было покончено, и Рой догадался, что напарник пред¬
почитает вести машину: прошлой ночью он уже сидел за баранкой, а
значит, отлично знал, что нынче очередь Роя. Но коли спросил, выходит,
надеялся, что тот ее уступит. К тому же Лайт испытывал определенную
неловкость оттого, что Рой не в пример ему умел безукоризненно со¬
ставить любой рапорт, так что в его присутствии для Лайта было
сущим наказанием следить за вахтенным журналом и сочинять доне¬
сения, а именно это входило в обязанности «пассажира».
— Если хочешь шоферить, я займусь писаниной, — ответил Рой.
— Поступай, как тебе по душе, — сказал Лайт, зажав меж зубов
сигарету. Рой часто думал о том, что чернее негра он, пожалуй, никогда
не видал. Такой черный, что не понять, где кончается шевелюра и
начинается щека.
— Ты же хочешь сесть за руль, ведь так?
— Я — как ты.
— Так хочешь или нет?
— Ладно уж, я поведу, — ответил Лайт, а Рой в раздражении по¬
думал: вот и началась ночка. Если есть в человеке изъян, какого черта
он в том не признается, будто можно от него избавиться беготней от
правды! Он надеялся, что своей прямотой и откровенностью помог Лайту
распознать хотя бы некоторые из «приемов самозащиты», которыми тот
так часто пользовался. Этот юноша стал бы куда. счастливее, если б
126

знал себя чуть лучше, думал Рой. Несмотря на то что Лайту было
двадцать пять, на два года больше, чем Рою, тот привык считать его
за младшего. Наверно, все дело в том, что я учился в колледже, поду¬
мал он, потому и повзрослел раньше многих других.
Идя через стоянку к дежурной машине, Рой заметил, как перед
участком, на зеленом газоне, остановился новенький «бьюик». Из него
выпорхнула молоденькая женщина с роскошным бюстом и заспешила
прямо в участок. Подружка какого-нибудь полицейского, подумал он.
Была она не особенно хороша, но в этих краях любая белая девушка
способна привлечь внимание, а потому сразу несколько полицейских
повернули головы, чтобы получше ее рассмотреть. Внезапно Рой ощутил
страстную тоску по свободе, по беззаботным вольностям первых студен¬
ческих лет, когда он еще не был знаком с Дороти. И с чего это он
вбил себе в башку, что они подходят друг другу? Кто такая Дороти?
Секретарша в страховой конторе, тогда еще вчерашняя ученица, с гре¬
хом пополам получившая диплом лишь после того, как великодушный
директор школы отменил занятия по математике. Рой знал ее с неза¬
памятных времен, и знал слишком хороша Детская любовь — это
чушь, пригодная разве что для слащавых журналов со сказками о
кинозвездах. Романтическая чепуха, с горечью подумал он, на смену
которой с тех самых пор, как Дороти забеременела Бекки, пришли
перебранки, страдания да муки. Но Боже, до чего он любил Бекки!
Льняными волосами и голубизной глаз она пошла в него, своего отца.
И была удивительно, неправдоподобно смышлена. Даже их детский врач
признал: необыкновенный ребенок. В этой ее поразительной понятливо¬
сти, в самом ее зачатии чувствовалась какая-то насмешка, окончательно
утвердившая его в мысли, что женитьба на Дороти, женитьба в столь
юном возрасте, когда жизнь еще обещала так много прекрасных откры¬
тий, была ошибкой».
И все же — у него была Бекки, чуть ли не с самого своего появ¬
ления на свет доказавшая ему, что есть иная жизнь, ни на что не
похожая, неповторимая в своей наполненности до краев переживаниями,
которые, как он себе признался, только и могут быть любовью. Впервые
в жизни он любил без всяких сомнений и без причины, и, когда держал
на руках свою дочь и видел в ее глазах — весенних фиалках на
чистой воде — свое отражение, ему казалось, он никогда не сможет
уйти от Дороти, потому что не сможет покинуть это нежное, боготво¬
римое им создание. Да и чем измерить то ощущение блаженного покоя,
которое приходило всегда и мгновенно, стоило ей прижаться крошечной
белой щекой к его собственной?
— Хочешь кофе? — спросил Лайт, когда они отъехали от участка,
но Рой не успел ответить: голос оператора передал вызов на угол
Седьмой и Центральной. Он выслушал сообщение Лайта и записал
адрес и время, когда его принял. Он проделал все это автоматически,
ни на мгновение не переставая думать о Бекки. Что-то уж слишком
127

легка для него становилась эта работа. Он мог справляться с ней,
включив на «полицейскую волну» десятую часть своего сознания.
— Это тут, — сказал Лайт, развернувшись на перекрестке у Седь¬
мой улицы. — Похож на тряпичника.
— Тряпичник и есть, — сказал Рой с отвращением, посветив фона¬
риком на распростертую фигуру, дрыхнувшую на тротуаре. Штаны спе¬
реди залиты мочой, вниз по тротуару тянется извилистая струйка. За
двадцать футов смердит рвотой и дерьмом. Где-то в скитаниях потерян
ботинок, бывший парой вот этой печальной рвани, выдающей себя за
обувь. Лохмотья фетровой шляпы, похищенной, как видно, с головы
титана, выбиваются из-под подмявшей их физиономии. Лайт огрел пьян¬
чугу дубинкой по подметке, и тут же руки того заскребли по бетону,
а голая ступня заскоблила под собой, но через миг он вновь затих,
словно уже отыскал в своей постели мягкое, уютное, безопасное мес¬
течко и теперь мог снова расслабиться и забыться сном законченного
алкоголика.
— Проклятые алкаши, — сказал Лайт и ударил сильнее по подмет¬
ке башмака. — И обоссался, и обрыгался, и один несчастный Боже
знает, что он еще успел. И даже не забыл во всем этом искупаться.
Не собираюсь я его таскать
— Наши намерения полностью совпадают, — сказал Рой.
— Давай вставай, чертов алкаш, подъем! — сказал Лайт и пригнул¬
ся, чтобы нащупать толстыми костяшками коричневых указательных
пальцев углубления за ушами пьянчужки. Зная, как силен его напар¬
ник, Рой инстинктивно съежился, когда увидел, как тот крепко сдавил
хрупкие косточки. Пьяница взвизгнул и ухватился за Лайтовы кулаки.
Вцепившись в могучие предплечья полицейского, мгновенно, как под¬
брошенный пружиной, вырос во весь рост. Разобрав, что перед ним
мулат, Рой удивился: определить расу тряпичника обычно никогда не
удавалось.
— Ты сделал мне больно, — сказал пьянчужка. — Ты, ты, ты._
— Никто не собирался делать тебе больно, — сказал Лайт, — да
только никто не собирался и таскать за собой твою вонючую задницу.
Пошли.
Он отпустил его, и тот мягко шлепнулся на тротуар, навалившись
на острый локоть. Когда они не помнят, что такое сытная еда, размыш¬
лял Рой, когда тела их носят на себе болячки, оставленные на них
зубами крыс да бездомных кошек, что грызли покрытую язвами плоть,
пока они вот так часами валялись на свалках земной преисподней,
когда они похожи аот на этого, — кто тогда может с точностью сказать,
насколько близки они к смерти?
— Ого, мы еще и в перчатках? — спросил Лайт, склонился над
пьяницей и тронул его за руку. Рой направил луч фонаря тому на
колени. Лайт тут же отпрянул в ужасе. — Рука. Черт, я ее коснулся.
— Ну и что?
128

—	Да ты взгляни на эту руку!
Сперва Рой решил, что перед ним вывернутая наизнанку перчатка,
свисающая с кончиков пальцев. Затем увидел на правой руке изранен¬
ное мясо, клочьями облепившее всю пятерню. Розовый мускул и сухо¬
жилие выглядывали наружу, и на какую-то минуту Рою показалось,
что с этим типом приключилась жуткая история, несчастный случай,
заживо содравший с него кожу, но тут он заметил, что на второй руке
начался настоящий процесс распада: плоть была будто обглодана и
разваливалась, как на разлагающемся трупе. Да ведь он давно уже
мертвец, просто сам того не знает* Рой двинулся к машине и распахнул
дверцу.
— По мне, хуже нету, чем влезать во все эти хлопоты с регистра¬
цией бродячего алкаша и устройством его в тюремную палату при
городской больнице, — сказал Рой, — но боюсь, что иначе наш парень
отдаст концы.
—	Что иначе, что так, — пожал плечами Лайт. — Полиция небось
уже лет двадцать не дает ему помереть, да что из того? По-твоему,
всякий раз мы оказываем ему услугу? Если б только какой-нибудь
полицейский оставил его спокойненько тут полеживать, со всем этим
давно было б покончена
— Так-то оно так, но мы приняли вызов, — сказал Рой. — Кто-то
доложил, что он тут валяется. Мы не можем отсюда смыться, бросив
его.
— Знаю. О своих задницах мы должны позаботиться.
— Ты все равно бы его тут не оставил, верно?
— Его подсушат да пропишут ему девяносто суток, а после он снова
окажется здесь, как раз ко Дню Благодарения. И в конце концов здесь
же, на улице, подохнет. И какое имеет значение, когда это произойдет?
— Ты бы его не оставил. — Рой натянуто улыбнулся. — Ты же
не такой бездушный, а, Лайт? Он все-таки человек, а не собака.
— Это правда? — спросил Лайт у пьяницы, который тупо уставился
из-под синих век на Роя. В уголках его глаз застыла гнойная корка. —
Ты и впрямь человек? — не отступался Лайт, легко похлопывая ду¬
бинкой по подметке его башмака. — Ты уверен, что не собака?
— Да, собака, — забрюзжал пьянчужка; от удивления, что он еще
в состоянии говорить, полицейские переглянулись. — Я собака. Я пес.
Гав-гаг-гав! Мать вашу!-
— Будь я проклят, усмехнулся Лайт, — но, может, ты и заслу¬
жил свое спасение.
Рой обнаружил, что устройство бродяги в больницу общего типа в
качестве пациента-заключенного представляло собой процедуру чрезвы¬
чайно усложненную, необходимым образом включавшую: остановку в
центральной приемной больнице, поездку в линкольн-ХЗЙтскую тюрьму
с имуществом задержанного, что в данном случае означало пригорш^Ю
отрепьев, обреченных на сожжение в печи, а также получение меди-
5 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем»	129

цинских карт из тюремной клиники, в качестве же достойного фина¬
ла — бумажную волокиту в тюремной палате общей больницы. К 3.30,
когда Лайт вел машину назад к участку, Рой уже окончательно обес¬
силел. Они притормозили у пирожковой на углу Слосон и Бродвея и
заказали по чашке очень горячего и очень скверного кофе, запив им
бесплатные пончики. Услышав голос оператора из динамика, Лайт вы¬
ругался и запустил пустым бумажным стаканчиком через всю пирож¬
ковую в мусорное ведро.
— Семейная ссора в четыре утра. Сукин сын.
— Я бы тоже с удовольствием начхал на все это, — кивнул
Рой. — Чертовски проголодался, а эти пончики сейчас мне все равно
что пара трюфелей для динозавра. Мне бы пожрать чего-нибудь
стояще га
— Обычно мы терпим до семи часов, — сказал Лайт, тронув с места
и не дав Рою спокойно проглотить остатки кофе.
— Знаю, как не знать, — сказал Рой. — В том-то и беда с этим
проклятым утренним дежурством. Завтракаешь в семь утра. Потом
идешь домой и укладываешься спать, а когда просыпаешься, на дворе
уже сумерки и набивать кишку нет никакой охоты, поэтому ты снова
просто завтракаешь, а после, где-нибудь часиков в одиннадцать, перед
тем как отправиться на работу, закусываешь парочкой яиц. Господи, я
завтракаю три раза на день!
Лайту семейный дебош удалось усмирить наипростейшим способом:
затребовав документы мужа, он связался с отделом расследований и
установил, что имеются целых два предписания задержать данную лич¬
ность за нарушения правил уличного движения. Когда они забирали
«данную личность» из дома, жена, которая, кстати, сама их и вызвала,
жалуясь на понесенные от мужа побои, умоляла теперь не арестовывать
ее хозяина. Когда они усадили его в машину, она сперва обругала
полицейских, а потом заверила своего незадачливого супруга:
— Как-нибудь раздобуду деньги, и тебя выпустят под залог. Я до¬
бьюсь твоего освобождения, малыш.
К тому времени, как были выполнены все формальности с их новым
клиентом и можно было снова возвращаться в район патрулирования,
стрелки показывали почти пять.
— Хочешь кофе? — спросил Лайт.
— У меня расстройство желудка.
— У меня тоже. Каждое утро одно и те же. Гадство, и в нору
зарываться поздновато.	__ - -
Рой был доволен. Ок 'ненавидел «зарываться в нору», что означало
спрятать машину на какой-нибудь унылой аллее или укромной авто¬
стоянке и забыться судорп*“ой безумной полудремой полицейского ут¬
ренней смену Такой полусон скорее изнашивал нервы, чем успокаивал
йх. Однако, если Лайт все же «зарывался в нору», Рой никогда не
возражал. Он просто сидел там, не в силах уснуть, лишь изредка
130

погружаясь в дремоту, и думал о будущем и о Бекки, которую вырвать
из грез о грядущем было так же невозможно, как и из собственного
сердца.
Часы показывали 8.30, и Рой с трудом боролся с сонливостью. Ут¬
реннее солнце уже начало обжигать его слезящиеся глаза, машина уже
мчалась в участок, они уже готовились сдать смену и разойтись по
домам, как вдруг раздались позывные: сработала сигнализация телефон¬
ной компании, подозрение на ограбление.
— Тринадцать-А-Сорок Один, вас понял, — ответил Рой. Чтобы си¬
рена не заглушала радио, он поднял оконное стекло, и зря, ибо они
были почти у цели и Лайт сирену решил не включать. — Тревога
ложная, как считаешь? — нервно спросил Рой, пока Лайт стремительно
сворачивал направо, лавируя по запруженной в этот час общественным
транспортом дороге. Внезапно Рой сбросил с плеч всю свою вялость.
— Наверно, — проворчал Лайт. — Какая-нибудь новенькая кассир¬
ша запустила потайную сигнализацию и даже не заметила. Но только
это местечко уже обчищали раза два или три, и, между прочим, все
по утрам. В последний раз бандюга стрелял в какого-то клерка.
— Но ведь рано утром там особо деньжатами не разживешься, —
сказал Рой. — Мало кто приходит туда чуть свет, чтобы оплатить
счета.
— Здешние громилы и за десять долларов поджарят тебя на ско¬
вородке, — сказал Лайт и резко свернул к обочине. Рой понял, что они
приехали. Его напарник припарковал машину в пятидесяти футах от
входа в здание, чей вестибюль уже заполнялся народом, желавшим
оплатить коммунальные счета. Все клиенты, так же, впрочем, как и
большинство сотрудников, были негры.
Рой заметил, что какие-то два типа у кассы обернулись и просле¬
дили за тем, как он входил в парадную дверь. Лайт отправился пере¬
крыть боковой вход, Рою теперь было самое время шагнуть к тем двум.
Они двинулись к выходу прежде еще, чем он успел пересечь половину
вестибюля, и были уже у самой двери, когда до него дошло, что, кроме
них, здесь и подозревать-то некого: одни женщины да супружеские
пары, кое-кто с детьми.
Он подумал о том, в какую глупую они с Лайтом попадут историю,
если тревога окажется ложной, и так сейчас полно болтовни про то,
что черным невозможно и шагу ступить в собственном гетто без того,
чтобы к ним не пристали белые полицейские, и уж кому-кому, а ему
приходилось наблюдать за тем, что он называл про себя чрезмерной
полицейской энергичностью. Но как бы то ни было, а он знал, что этих
двух окликнуть обязан и должен быть готов ко всякому: в конце концов,
сигнализация-то сработала. Он решил дать им выйти на тротуар и
заговорить с ними там. Из-за окошек, где сидели кассиры, никто не
подал ему никакого знака. Тревога ложная, и сомневаться тут нечего,
но заговорить с ними он обязан.
131

— Стоять! — приказал Лайт, приблизившись бесшумно сзади и на¬
целив пистолет в спину мужчине в черной кожаной куртке и зеленой
шляпе с короткими полями, как раз изготовившемуся толкнуть вертя¬
щуюся дверь. — Лучше не тронь ее, браток, — посоветовал Лайт.
— В чем дело? — спросил тот, что стоял ближе к Рою, и потянулся
левой рукой к брючному карману.
— Эй ты, лучше замри, не то отстрелю тебе зад, — прошипел Лайт,
и тот резко задрал руку кверху.
— Какого хрена? — спросил другой, одетый в коричневый свитер,
и Рой подумал: такой же темнокожий, как сам Лайт, почти такой же.
Только совсем не такой страшный. На Лайта сейчас и смотреть-то
жутко.
Рой услыхал, как одна За другой хлопнули четыре автомобильные
дверцы, тут же к парадному входу заспешили трое полицейских в
форме, еще один подошел к боковой двери, в которую входил перед тем
Лайт.
— Обыщите их, — сказал Лайт, когда обоих типов вытолкали на
улицу, а сам вместе с Роем направился через вестибюль к кассам. —
Кто из вас нажал на кнопку? — обратился он к собравшимся в кружок
сотрудницам, большинство из которых и понятия не имело о том, что
что-то произошло, пока не увидало ринувшихся к двери полицейских.
— Я, — сказала щуплая блондинка, стоявшая за три окошка от
места, где вертелись до этого те двое.
— Они что, хотели вас ограбить? Так хотели или нет? — спросил
Лайт в нетерпении.
— Да вроде нет, — ответила женщина. — Но я узнала того, что в
шляпе. Один из тех, что обчистили нас в июне. Наставил свой пистолет
и обчистил мое окошко. Я б его где угодно признала. Когда увидела
его сегодня утром, сразу нажала на кнопку, чтоб вы поскорее приехали.
Может, мне просто стоило вам позвонить...
— Вряд ли, пожалуй, в таких делах лучше уж пользоваться кноп¬
кой, — усмехнулся Дайт. — Только не нужно на нее давить слишком
часто, к примеру, когда вам захочется, чтобы мы арестовали какого-ни¬
будь пьяницу на улице.
— Нет-нет, что вы. Эта кнопка для экстренных случаев, я знаю.
— Чем они тут занимались? — спросил Лайт у смазливой мекси¬
канки, работавшей за той самой стойкой, где Рой впервые заметил тех
типов.
— Ничем, просто платили по счету, — ответила та. — Больше ни¬
чего.
—	Вы уверены насчет того парня? — спросил Лайт у робкой блон¬
динки.
—	Абсолютно, сэр, — сказала она.
—	Что ж, хорошо сработано, — сказал Лайт. — Как вас зовут?
Вероятно, вас скоро вызовут наши сыщики, спецы по ограблениям.
132

—	Виллис Трент.
—	Благодарю вас, мэм, — сказал Лайт и зашагал длинными шагами
по вестибюлю. Рой последовал за ним.
—	Хочешь, чтоб мы их забрали с собой? — спросил полицейский,
стоя у своей дежурной машины. Он, как видно, только что заступил
на дневную смену. На тех двоих уже были надеты наручники.
— Попал в самую точку, — ответил Лайт. — Мы свое отпахали.
Так что, приятель, сам понимаешь, спешим домой. Кстати, а что вон у
того красавчика в левом кармане? Очень уж ему хотелось туда залезть.
— Еще бы Пара косяков, перетянутых эластиком, да в кармане
рубашки пакет из-под сандвичей, а в пакете том щепотка марихуаны
— Вот как? Кто бы мог подумать. Я уж было решил, что у него
там пушка. Стоило этой заднице живее шевелить рукой, и я бы совсем
перестал в том сомневаться. Сейчас бы он полоскался в святой реке
Иордан.
— Скорее, в Стиксе, — улыбнулся полицейский, распахивая дверцу
перед типом в черной кожаной куртке, к чьему туалету теперь доба¬
вились еще и наручники.
Они ехали в участок, а Рой все внушал себе, что не нужно при¬
нимать эту историю слишком близко к сердцу, однако чувствовал, что
Лайт не особо счастлив тем, как он повел себя в вестибюле. В конце
концов Рой не выдержал:
— Как ты догадался, что то были они, а, Лайт? Может, кассирша
помогла? Ну, там, как-нибудь подмигнула или еще что?
— Да нет, — ответил Лайт, не переставая жевать фильтр своей
сигареты, в то время как машина мчалась по Центральной авеню на
север. — Там ведь больше и подумать было не на кого, или тебе оно
иначе показалось?
— Все это так, да только мы-то были уверены, что тревога ложная.
— Почему ты их сразу не остановил, зачем меня дожидался, от-
веть-ка, Фёлер? Они почти уже вон выбрались. И чего это ради ты не
вытащил из кобуры револьвер?
— Мы же не знали наверняка, что они преступники, — повторил
Рой, чувствуя, как его захлестывает гнев.
— Но ведь они оказались преступниками, и, если б та стриженая
шляпа на эту прогулку тоже прихватила с собой свою железную иг¬
рушку, ты бы, Фёлер, лежал сейчас на том полу брюхом кверху, тебе
хотя бы это ясно?
— Дьявол тебя возьми, Лайт, я не какой-нибудь салага. Просто не
считал, что в данной ситуации так уж необходимо хвататься за пушку,
только и всего.
— Давай-ка, Фёлер, не будем напускать туману, нам с тобой рабо¬
тать целый месяц. Скажи мне откровенно, будь они белые, ты бы небось
действовал куда шустрее и решительнее?
—	Что ты имеешь в виду?
133

— Я имею в виду, что ты чертовски заботлив и пуще всего на свете
боишься хоть чем обидеть черных, боишься настолько, что, по-моему,
готов рисковать своей чертовой жизнью и в придачу моей собственной,
лишь бы не выглядеть белым громилой-штурмовиком, шарящим по кар¬
манам какого-нибудь черного в каком-нибудь общественном месте на
глазах у какой-нибудь толпы, сплошь состоящей из каких-нибудь чер¬
ных рож. Что ты на это скажешь?
— Знаешь, что с тобой не так, Лайт? Ты стыдишься собственного
народа, — выпалил Рой и тут же пожалел о сказанном.
— Чего-чего? Что за хреновина! — сказал Лайт, и Рой отругал себя
почем зря, но отступать уже было поздно.
— Ну ладно, Лайт, я знаю о твоих сложностях и собираюсь тебе
кое-что растолковать. Очень уж ты строг и несправедлив к своим со¬
братьям. Не стоит относиться к ним так хсестоко. Неужели ты сам,
Лайт, этого не понимаешь? Ты испытываешь чувство вины оттого, что
отдал столько сил, лишь бы вытянуть себя за уши из унизительной
среды гетто. Потому тебе и стыдно, потому тебя и душит комплекс
вины.
— Проклятье! — произнес Лайт, глядя на Роя так, будто увидел его
впервые. — Я всегда знал, ты, Фёлер, парень со странностями, но вот
думать не думал, что вдобавок ты еще и любитель выносить за кем-то
горшки.
— Я ведь, Лайт, по дружбе. — сказал Рой. — Только потому и
затеял этот разговор.
— Ну так послушай, дружище. В этой толпе я не различаю обычно
ни черных, ни белых, ни даже людей. Для меня они просто задницы.
И когда у этих задниц подрастут детишки, почти наверняка они станут
такими же задницами, как их родители, хоть мне, признаться, сейчас
и жаль их до чертиков.
— Да, понимаю, — сказал Рои. терпеливо кивая головой, — суще¬
ствует такая тенденция: угнетаемый перенимает идеалы того, кто его
угнетает. Разве ты не видишь, чтс как раз это с тобой и произошло?
— Да никто меня не угнетает, Фёлер И чего это белым либералам
неймется в каждом негре разглядеть угнетенную личность с черным
цветом кожи?
— Себя я либералом не считаю.
— Типы вроде тебя еще похуже ку-клукс-клана будут. Из-за этакой
проклятой отеческой заботливости. Кончай смотреть на эту публику
как на какой-то клубок проблем. Когда я кончил академию, меня от¬
правили работать в Вест-Сайд, в район шелковых чулочек, но мне и в
голову не пришло ставить расовое клеймо на любой из белых задниц,
что мне там попадались. Задница — она всегда задница, просто здесь
они малость темней будут. Да только для тебя все иначе: коли негр,
значит, нуждается в особом подходе да в защите.
— Погоди, — вмешался Рой. — Ты не понял».
134

— Черта лысого не понял, — оборвал его Лайт. На углу бульвара
Вашингтона и Центральной авеню он съехал к обочине и развернулся
на сиденье всем корпусом, оказавшись с Роем лицом к лицу. — Ты
ведь уже год здесь работаешь. Знаешь, какая преступность в негритян¬
ских кварталах. И это при том, что окружного прокурора нужно уго¬
варивать регистрировать уголовное преступление, если в нем оба — и
жертва и нападавший — негры. Тебе известна поговорка наших сыщи¬
ков: «Сорок швов или один выстрел — преступление. А что помень¬
ше — так то проступок, шалость». От негров ждут такого поведения.
Раньше белые либералы так и говорили: «Все правильно, Мистер Чер¬
ный Человек (они никогда не забывают сказать ему «мистер»), все
правильно, тебя так долго угнетали, что ты не можешь быть до конца
ответствен за свои поступки. Это наша вина, значит, мы, белые, и
должны нести за все ответ». И что же в таком случае делает черный
человек? Конечно же, пользуется вовсю той выгодой, что навязывается
ему не к месту употребленной добротой его терпимого белого брата, —
тот бы и сам так поступил, поменяйся они местами, ведь в большинстве
своем люди всего-навсего обыкновенные жопы и остаются ими до тех
пор, пока их хорошенько не взнуздают. Запомни, Фёлер, людям узда
нужна, а не шпоры.
Рой ощутил, как бросилась кровь к лицу; пытаясь выправить поло¬
жение, он проклинал себя за то, что вместо связной и логичной речи
способен сейчас лишь на глупое заикание. Вспышка ярости, охватившая
Лайта, была настолько неожиданна и неуместна...
— Да не психуй ты, Лайт, мы будто говорим на разных языках.
Мы не.»
— Я и не психую, — ответил Лайт уже не так горячо. — Просто
с той поры, как я сделался твоим напарником, порой вот-вот готов
взорваться. Помнишь того пацана из Джефферсонской школы, ну, на
прошлой неделе? Кража, помнишь?
— Помню, так что с того?
— Еще тогда хотел тебе сказать. Я чуть не задохнулся от злости,
едва не чокнулся, когда увидел, как ты опекаешь этого маленького
выродка. Я ведь тоже ходил здесь в школу, вот здесь же, на юго-во¬
стоке родного нашего Лос-Анджелеса. И каждый день видел, как
вымогались денежки. Черных было больше, так что белым пацанам
от них здорово доставалось. «Гони мсЛОЧЬ, мать твою.» Гони мелочь,
не то нарежу ремней с твоей задницы». А после при Лйб™ раскладе
награждали его зуботычиной, и давал он мелочь или нет —
имело никакого значения. А ведь это были бедные белые дети, дети
от смешанных браков или вовсе прижитые на стороне, такие же
бедные, как мы сами. А ты, Рой, не хотел заводить на мальчишку
дела. Зато хотел употребить свою двойную мораль, как же: винов¬
ник — подавленный и растоптанный несправедливостью черный
мальчуган, а жертва — какой-то белый!
135

— Ты не желаешь меня понять, — сказал Рой уныло. — Негры
ненавидят белых потому, что знают: в их глазах они всего лишь без¬
ликие нелюди.
— Как же, как же, мне знакома вся эта интеллигентская белиберда.
Ты ведь, Фёлер, не единственный на свете полицейский, прочитавший
пару-другую книжонок.
— Я этого и не говорил, черт побери, — сказал Рой.
— А я тебе говорю, что безликими были те белые пацанята, что
учились со мной в одной школе, были безликими для нас. Что ты на
это скажешь? Мы их попросту терроризировали, этих бедных ублюдков.
Те нем но Die, с кем мне пришлось иметь дело, не ненавидели нас, они
нас боялись, потому что на нашей стороне был численный перевес.
Когда болтаешь о неграх, Фёлер, лучше прибери свои коленки. Мы
такие же, как белые. И по большей части — задницы. Опять же —
как белые. Заставь негра так же отвечать перед законом, как и белого.
И перестань его баловать да превращать в изнеженную бабу. Не делай
из него домашнее животное. Все люди одинаковы. Так что сунь ему в
пасть обычные удила да выбери подлинней мундштук, а как разгоря¬
чится сверх меры — дергай за вожжи, приятель!

АВГУСТ, 1962
Глава 10	»
ГОРЕЧЬ МЕДА
Монотонный голос сержанта Бурка, проводившего перекличку, на¬
вевал смертельную тоску. Оглядев комнату, Серж увидел Мильтона и
Гонсалвеса в окружении новых лиц — теперь, за время, что прошло
со дня его возвращения в Холленбек, он уже успел перезнакомиться
со всеми. Он вспомнил, как досаждали ему, бывало, Бурковы переклич¬
ки. Досаждают и сейчас Только вот раздражают куда меньше.
От тех пяти месяцев — с января по июнь, — что провел он в
Голливудском округе, остались лишь нелепые да приторные воспоми¬
нания о том, чего, казалось, не было вовсе. И все-таки надо признать:
там он многое почерпнул. Напарник предупреждал его, что в Голливуде
кого ни возьми — все жулики, мошенники и педики. Поначалу Серж
был очарован: буйное веселье, какая-то волшебная сказка, в которой
герой — он сам, а к услугам его самые красивые девицы, каких он
когда-либо видел, — атласный блеск золотых причесок, огненный шелк
рыжих волос- Лишь темнокудрых смуглянок не было: они ему еще в
Холленбеке осточертели. Не все из этих восхитительных красоток, бук¬
вально отовсюду слетавшихся в Голливуд, мечтали стать актрисами, но
у каждой из них имелась своя сокровенная страсть, какая именно —
Сержа волновало меньше всего. Достаточно было того, что на несколько
часов он сам становился их страстью, пусть порой и не обходилось с
их стороны без притворства — какая разница!
А потом все это начало его угнетать, в особенности нарочитость
манер прожигательниц жизни. Он понял, что это за публика. Квартиру
он делил с двумя полицейскими, и раньше трех утра улечься спать
никогда не удавалось — голубой свет, льющийся из окна, означал:
одному из этих подфартило, так что, пожалуйста, не надо портить
кайф. Они были настоящие счастливчики, его товарищи по комнате, —
один красивее другого, пышущие здоровьем бабники, умевшие столко¬
ваться с любой юбкой. Он многому от них научился и как сосед мог,
к примеру, в полной мере насладиться талантами глупенькой пустыш¬
ки, если она к тому же оказывалась бледным и трепетным существом,
137

скроенным сплошь из губ, грудей да огромных глазищ. Когда она не¬
истово жрала таблетки или щебетала о капельке везения, необходимой
ей для того, чтобы сделаться фотомоделью и очутиться на центральной
вклейке «Плейбоя», — ему это не мешало вовсе. Была там и другая,
что в самый разгар пылкой любовной возни вдруг заявила: «Серж,
малыш, я знаю, ты полицейский и все такое, но ты ведь не какой-ни¬
будь жлоб и не станешь возражать, если я покурю немножко травки,
правда, милый? От нее получается гораздо лучше. Тебе бы тоже не
мешало попробовать. Мы сразу сделаемся чудо что за любовники». Он
прикинул, что может ей это позволить, но если амфетамины подпадали
под разряд проступков, то марихуана — это уже преступление, и на¬
ходиться там в тот самый момент, когда она будет дымить косяком, у
Сержа не было никакой охоты, к тому же своим стремлением окунуть¬
ся в эйфорию она убила в нем всяческое желание. Когда девица, чтобы
все приготовить, скрылась в спальне, он обулся, надел пиджак и, не¬
смотря на боль в паху, еле передвигая ноги, выскользнул за дверь.
Бабья было сколько угодно, в основном официантки да секретарши,
мало чем отличавшиеся друг от друга. Но была среди них и Эстер —
красивей девушки он в целой жизни не встречал. Та самая Эстер,
которая вызвала полицию и пожаловалась, что ей надоели постоянные
подглядывания. Она снимала квартиру на первом этаже, но, переодева¬
ясь, никогда не задергивала портьер, потому что «любила прохладный
ветерок, вот почему». Серж предложил ей их задергивать хотя бы на
ночь или переехать этажом выше. Услышав этот совет, она была не¬
притворно удивлена. Между ними все началось сразу и бурно. Она
была попросту уникальна. Влажные губы. И лицо. И руки. И полные
влаги глаза. Влажный торс, особенно грудь, этот символ изобилия. Ког¬
да она занималась любовью, тело ее покрывалось легкой испариной,
тонкой, соблазнительной пленкой, так что спать с Эстер значило почти
то же, что ходить в сауну и делать там массаж, разве что не обладало
тем же целебным эффектом: бессонные ночи с Эстер изнуряли его до
одури, однако блаженства, наступавшего, когда он выходил из парной
в полицейской академии, того чувства очищения, чувства, будто заново
родился, с Эстер не возникало. Возможно, потому, что она не умела
открыть его поры. Дышавший в нем жар не мог заменить чистилища.
Образ жизни, который она вела, с самого начала показался ему
чудным. В конце концов настал момент, когда несколько ее наиболее
эксцентричных выходок заставили его слегка насторожиться и испы¬
тать к ней нечто вроде неприязни. Как-то раз, в один из выходных, в
очередную «блудную» субботу, оба упились у нее на квартире, — оба,
хоть она не выпила и четверти того, что выдул он. Зато частенько
совершала походы в спальню, для чего — он не спрашивал. Ну а потом,
когда он уже собирался овладеть ею и когда она была к тому более
чем готова, когда они рухнули наземь и с трудом доползли до кровати,
она вдруг перестала шептать пьяную чушь и заговорила совершенно
138

внятно. Это не был поток похабщины, которую она так часто употреб¬
ляла; то, что она говорила сейчас, буквально ошеломило era Во влаж¬
ных глазах горела уже не страсть, а затаилось дикое безумие.
Наполовину раздетая, она подошла к шкафу и достала из него какие-то
штуковины — целый арсенал, — о назначении большинства из кото¬
рых он и догадаться не мог. Потом сказала, что молодая чета за со¬
седней дверью, Фил и Нора, — «приятная пара», как-то раз решил он
про них, — готова принять участие в совместной «потрясающей и обал¬
денной вечеринке». Стоит ему лишь вымолвить словечко, и они тут же
сюда явятся, и можно будет начинать.
Когда минутой позже он покидал ее квартиру, Эстер вылила на
него целый ушат нелепых ругательств. От отвращения и подступившей
к горлу тошноты его всего передернуло.
Несколько дней спустя напарник, Гарри Эдмондс, спросил Сержа,
чего это он притих. Он ответил, что с ним полный порядок, хотя уже
тогда прекрасно сознавал, что Голливуд, где жизнь одновременно эфе¬
мерна, бесплотна, легка и запутанна, — этот Голливуд не про него.
Обычных, нормальных вызовов здесь нипочем не дождешься. Случится
какое-нибудь ограбление — так непременно соберется консилиум вра¬
чей и приговорит несчастного неврастеника к безжалостным сеансам
психоанализа, чтобы с их помощью установить истинную стоимость
наручных часов или шерстяного пальто, украденных каким-нибудь гол¬
ливудским лиходеем, который еще вдобавок на поверку окажется не
менее чокнутым, чем его жертва
В 9.10 того же вечера Серж и Эдмондс приняли вызов и направились
по нему на Уилкокс-стрит, что неподалеку от Голливудского поли¬
цейского участка
— Первоклассный домишко, — сказал Эдмондс, молодой поли¬
цейский с длинными бакенбардами и усами, которые смотрелись на
нем просто смешно.
— Приходилось уже там бывать? — спросил Серж.
— Ага. Баба всем заправляет. Похоже, лесбиянка Сдает одним толь¬
ко девкам, по крайней мере на моей памяти мужики у нее не жили.
Вечно там ссоры. Обычно между хозяйкой и каким-нибудь приятелем
одной из девиц, что там квартируют. Но стоит им затеять девичник —
она и слова поперек не скажет.
Серж сунул под мышку свой блокнот и постучал фонариком по
двери домоправительницы.
— Вызывали? — спросил он у худенькой женщины в свитере, в
одной руке она держала окровавленное полотенце, в другой дымилась
сигарета
— Входите, — сказала хозяйка — Она здесь — та девушка, с ко¬
торой вы хотите поговорить.
Серж и Эдмондс прошли за ней через яркую гостиную, выкрашен¬
ную в золотисто-голубые тона, и оказались на кухне. Черный свитер и
139

тесные брючки ей очень идут, подумал Серж. Волосы хоть и коротки,
зато отливают серебром и искусно уложены. Он дал бы ей лет тридцать
пять; интересно, она и в самом деле лесбиянка, как утверждает Эд¬
мондс? А вообще-то, подумал он, разве есть еще в Голливуде нечто
такое, что могло бы его удивить?
За кухонным столом сидела брюнетка. Она дрожала мелкой
дрожью. В руке у нее тоже было полотенце, со льдом, которое она не
отрывала от левой половины лица. Правое веко вздулось, глаз заплыл,
по нижней губе уже пополз синяк, но рана была не особо серьезной.
Наверно, догадался Серж, кровь набежала из носа, но сейчас, похоже,
совсем уже остановилась, да и перелома вроде нет. Он и в лучшие свои
времена был, видать, не слишком красив, этот нос, думал Серж, потом
взглянул на ее скрещенные ноги. Стройные и прекрасной формы, но
обе коленки ободраны. Разорванный чулок свисал с левой ноги, спрятав
под собой туфлю, однако девушка, казалось, была слишком несчастна,
чтобы обращать на это внимание.
— С ней проделал это ее приятель, — пояснила домоправительница
и указала им на обитые кожей стальные стулья вокруг овального стола.
Серж раскрыл блокнот и перелистал страницы, отведенные под до¬
несения о грабежах и кражах, перевернул и «рапорт о преступлении
смешанного типа».
— Любовная ссора? — спросил он.
Брюнетка попыталась проглотить комок в горле, но тут же разра¬
зилась рыданиями, роняя слезы на испачканное кровью полотенце.
Серж зажег сигарету, откинулся на спинку стула и переждал, пока
она успокоится, рассеянно думая о том, что, возможно, до финала ме¬
лодрамы еще далеко: ушибы-то настоящие да и болезненные наверняка.
— Ваше имя? — спросил он наконец, вдруг осознав, что уже десять
часов, и вспомнив, что в любимом его ресторанчике их предпочитают
кормить до пол-одиннадцатого, потому что после половины одиннадца¬
того туда набиваются клиенты, готовые оплачивать жратву.
— Лола Сент-Джон, — всхлипнула она.
— Этот подонок избил тебя уже во второй раз, ведь правда, ми¬
лая? — спросила хозяйка. — Назови им то имя, что ты уже называла
в прошлый раз.
— Рэйчел Себастьян, — ответила та, коснувшись полотенцем боль¬
ной губы и тщательно затем его исследовав.
Серж вычеркнул «Лолу Сент-Джон» и вписал поверх этого другое имя.
— В тот раз вы преследовали его судебным порядком? — спросил
он. — Или отказались от обвинения?
— Его арестовали.
— И тогда вы отказались от обвинений и не стали обращаться в суд?
— Я люблю его, — пробормотала она, трогая розовым кончиком
языка разбитую губу. В уголках ее глаз из-под размазанной туши сияло
по драгоценному и красноречивому доказательству кипучей страсти.
140

—	Прежде чем мы по уши влезем в эту историю, давайте-ка выяс¬
ним, собираетесь ли вы теперь предъявить ему иск?
—	На сей раз с меня довольно. Собираюсь. Клянусь всеми святыми.
Серж мельком взглянул на Эдмондса и принялся заполнять бланк
рапорта.
—	Ваш возраст?
—	Двадцать восемь.
В третий раз соврала. А может, в четвертый? Когда-то у него было
такое намерение: под каждым рапортом подбивать баланс правды и лжи.
—	Род занятий?
— Актриса.
— Чем еще занимаетесь? Я имею в виду, когда не заняты на съем¬
ках или в спектаклях.
—	Иногда подрабатываю ночным администратором и старшей офи¬
цианткой в ресторане «Фредерик», что в Калвер-Сити.
Это местечко Сержу знакомо. В графе «Род занятий жертвы» он
записал: «Официантка в ресторане для автомобилистов».
Домоправительница поднялась — как змея со столба размоталась,
подумал Серж — и прошла к холодильнику. Заново уложила кубики
льда в чистое полотенце и вернулась к избитой.
—	Этот сукин сын гроша ломаного не стоит. Больше я его сюда не
впущу, милая. Как жиличка ты меня устраиваешь, тут и говорить
нечего, но этот тип больше не может являться в мой дом.
— Не беспокойся, Терри, он и не явится, — сказала та, принимая
полотенце и прижимая его к скуле.
— До этого он избивал вас лишь единожды? — спросил Серж, пе¬
реходя в своем рапорте к повествовательному жанру и жалея, что не
подточил карандаш еще в участке.
— Ну, если по правде... Его арестовывали из-за меня еще один
разок, — ответила та. — Как увижу какого-нибудь симпатягу ростом
под потолок, прямо липну к нему, так что и не оторвешь.
Она улыбнулась и подмигнула Сержу здоровым глазом, из чего он
заключил, что его рост вполне бы ее устроил.
— Какое имя вы тогда носили? — спросил он, размышляя о том,
что грудь ее в общем-то умопомрачительной не назовешь, а вот ноги,
пожалуй, хороши, да и живот по-прежнему твердый и плоский, как
гладильная доска.
— Кажется, тогда меня звали Констанс Девилл. Этим именем я
подписала контракт с «Универсал». Погодите-погодите, это было в
шестьдесят первом. Не думаю, чтобы... Господи, голова не варит. Мой
мужичок, видать, вышиб из нее все мозги. Давайте разбираться.»
— Вы что-нибудь пили сегодня? — спросил Эдмондс.
— Еще в баре начали, — кивнула она. Потом задумчиво добави¬
ла: — Нет, скорее всего тогда я носила свое настоящее имя.
— Это какое же? — поинтересовался Серж.
141

— О Боже, голова раскалывается, — простонала она. — Фелиция
Рэндэлл.
— Хотите обратиться к своему лечащему врачу? — спросил Серж,
даже не заикнувшись о том, что для жертв уголовных преступлений
предусмотрено бесплатное оказание срочной медицинской помощи: во¬
зить эту особу в больницу и обратно ему совсем не улыбалось.
— Не думаю, что мне нужен док... Минуточку, я сказала — Фелиция
Рэндэлл? Господи всемогущий! Да ведь это ненастоящее мое имя. Я
урожденная Долорес Миллер, под этим именем росла и воспитывалась.
До шестнадцати лет была Долорес Миллер. Боже всемогущий! Чуть не
забыла свое истинное имя? Чуть не забыла, кто я такая есть, — произ¬
несла она удивленно, взглядывая поочередно на каждого из них.
В том же месяце, около трех ночи патрулируя Голливудский буль¬
вар вместе со своим напарником, которого звали Ривз и у которого
слипались глаза, Серж внимательно оглядел гуляющую по улицам Вол¬
шебной Столицы Мира публику. Конечно, большинство — гомосексуа¬
листы, кое-кого из них он уже узнавал, оно и немудрено после того,
как столько ночей наблюдаешь за их охотой на солдат. Хватало здесь
и других ловцов, что в свою очередь охотились на гомосексуалистов,
но в этих уже говорила не похоть, а страсть поживиться, во что бы то
ни стало выманить у тех денежки, используя для того все возможные
средства. Этим и объяснялось внушительное число драк, ограблений и
убийств, что были здесь явлением частым. До самого восхода солнца,
когда кончалось наконец его дежурство, Серж вынужден был разби¬
раться с этими поганцами по всякому дурацкому поводу, выступая в
роли третейского судьи и испытывая чувство гадливости и отвращения,
то самое чувство, что не оставляло его и неделю спустя, когда он
возвратился в Альхамбру и снял там свою прежнюю квартирку. В
Холленбекском дивизионе он имел беседу с капитаном Сэндерсом. Тот
согласился уладить все формальности с обратным переводом Сержа
сюда, в Холленбек, заявив при этом, что помнит Дурана как молодого
и отличного сотрудника.
Бурк, похоже, закруглялся. Его уже давно никто не слушал, а Серж
так вообще не знал, о чем тот распространяется в данный момент. Он
решил, что сядет сегодня за руль. О том, чтоб сочинять рапорта, не
хотелось и думать, так что сегодня он сядет за руль. Мильтон всегда
разрешал ему делать то, что его душе угодно. Он любил работать с
Мильтоном. И даже любил Бурка. И даже любил его занудство. Встре¬
чается начальство и похуже. Как хорошо быть снова здесь, в своем
старом участке.
У Сержа стала исчезать прежняя неприязнь к этому району. Совсем
не Голливуд, совсем наоборот, полная противоположность всякой роско¬
ши и волшебству. Унылые, ветхие, нищие улицы с узкими, как могиль-
142

иые камни, домами. И даже вонь от Вернонских боен никуда не испа¬
рилась. Место, куда съезжаются иммигранты, едва переступив границу
с Мексикой. Место, где осело два, три поколения тех, кто не в силах
сменить свой жребий. Он знал теперь и о многих семьях русских моло¬
кан — бородатые мужики, не снимавшие кителей, женщины в косын¬
ках, — нашедших прибежище между Лорена- и Индиана-стрит после
того, как дома их превратились по чьему-то проекту в дешевые построй¬
ки, сдаваемые по низким ценам. Здесь, в Бойл-Хайтс, немало было и
китайцев, и китайских ресторанчиков, только вот блюда в них подавали
испанские. Много было японцев, чьи старушки все еще таскали в руках
солнечные зонтики. И конечно, жили здесь старые евреи, было их теперь
совсем немного, и иногда горстке этих дряхлых старичков приходилось
драить Бру клин-авеню, чтобы затем на измятую бумажку в десять дол¬
ларов нанять какого-нибудь пьяного мексиканца и уговорить его начать
в храме молебен. Скоро все эти старички перемрут, синагоги закроются,
и Бойл-Хайтс перестанет быть прежним. Прежний Бойл-Хайтс умрет
вместе с ними. Были здесь и арабы-лоточники, прямо на улице прода¬
вавшие одежду и ковры. А неподалеку от Северного Бродвея, там, где
по-прежнему жили целые колонии итальянцев, приютились цыгане. А
на Хэнкок-стрит стоял индейский храм, чьими прихожанами по преиму¬
ществу были индейцы племен пимо и навахо. А меблированные комнаты
Рамона-Гарденз и Алисо-Виллидж были забиты неграми, которых мек¬
сиканцы разве что терпели, но не более. И конечно, жили здесь новояв¬
ленные американцы мексиканских кровей, составлявшие восемьдесят
процентов всего населения Холленбекского округа. А в остальные два¬
дцать входили еще и несколько белых семей англо-протестантов, застряв¬
ших тут до той поры, покуда не разбогатеют.
Но главное — здесь, в Холленбеке, было мало лицемеров, размыш¬
лял Серж, медленно ведя машину по Бруклин-авеню к любимому ре¬
сторанчику Мильтона. Почти у каждого на лице написано, кто он такой.
Чудо, как удобно работать там, где едва ли не у каждого написано на
лице, кто он такой...
Глава 11
ВЕТЕРАН
—	Сегодня ровно два года, как я пришел в Университет, — сказал
Гус. — Сразу после академии. Даже не верится. Летит же время!
—	Я слышал, переводиться собираешься? — спросил Крейг.
— Давно пора. Уже все сроки вышли. Жду приказа со дня на день.
—	И куда же ты хочешь?
—	Все равно.
—	Опять в негритянские кварталы?
143

— Нет, не мешало бы для разнообразия сменить обстановку. Может,
подамся немного севернее.
— А я рад, что попал сюда. Здесь быстро всему научишься, —
сказал Крейг.
— Лучше поспешай не торопясь, — сказал Гус и сбавил скорость,
медленно катя свой «плимут» к мигнувшему красным светофору. Он
начинал ощущать усталость от долгого сидения за рулем. Вечер был
на удивление тих, и после нескольких часов вялого и неспешного
патрулирования полицейские со скуки забавлялись одной лишь ездой,
как забавляется старой игрушкой ребенок. Не стоило им ужинать так
рано, подумал Гус. Гадай теперь, чем заполнить остаток ночи.
— Ты когда-нибудь попадал в перестрелку? — спросил Крейг.
— Нет.
— А как насчет лихой да отчаянной драчки?
— Не приходилось, — ответил Гус. — Так, ничего особенного. Не¬
сколько задиристых ублюдков, но возню с ними настоящей переделкой
не назовешь.
— Выходит, тебе повезло.
— Выходит, что так, — сказал Гус, и на какую-то секунду на него
вновь накатило прежнее чувство. Только он уже научился подчинять
его своей воле. Беспочвенный страх теперь посещал его редко. И если
ему все же делалось страшно, то всякий раз на это имелись веские
причины. Как-то во время ночного дежурства его напарник — им был
тогда один старожил-полицейский — рассказал ему, что за двадцать
три года службы ему так и не довелось участвовать в сколько-нибудь
серьезных заварушках или палить из револьвера, долг ему этого так и
не повелел, и даже не доводилось перекинуться шепотком со смертью,
если не считать нескольких дорожно-транспортных происшествий, а
потому он вовсе не думает, что полицейскому так уж необходимо ввя¬
зываться во все эти неприятности, да никто и не ввяжется, покуда сам
того сильно не пожелает. Такое суждение не могло не утешить, только
вот до седых волос тот полицейский дослужился не где-нибудь, а в
Вест-Вэлли да в Ван-Найсском округе, но и оттуда его уволили, так
что в Университетском дивизионе, вынужденный подчиниться дисцип¬
линарному переводу, он успел проработать лишь несколько месяцев. И
все же, думал Гус, хоть оба эти года мне удавалось избегать опасностей
и стычек, я боюсь. Но разве страху моего не поубавилось? Синий
мундир да значок на груди, бесконечная обязанность принимать реше¬
ния и разрешать людские проблемы (когда он даже знать не знал, как
это делается, да только в полночь на улице не было больше никого,
кто бы мог лучше его с этим справиться, — и он брал на себя смелость
решать за других, и случалось, что от его решений зависела чья-то
жизнь), да, решения и проблемы, и синий мундир, и значок — все это
придало ему уверенности, о которой он даже и не мечтал, даже не
думал никогда, что способен на такую уверенность в себе. И пусть он
144

до конца не избавился от сомнений, жизнь его сильно переменилась и
он был, как никогда, счастлив.
Он был бы еще счастливее, если бы ему удалось перевестись в
тихий белый район и не мучиться комплексом вины. Но если он убедит
себя, что достаточно храбр — а больше ему нечего себе доказывать, —
то почему бы не перевестись тогда для полного счастья в Хайленд-парк,
поближе к дому? Только все это вздор. Если работа в полиции чему-то
его и научила, то, пожалуй, именно тому, что мечты о счастье —
занятие для детей и дураков. Лучше уж взирать на мир и самого себя
с легким презрением.
Он вспомнил о раздавшихся бедрах Вики, о том, как лишние два¬
дцать фунтов могут изменить даже такую хорошенькую девушку, из¬
менить настолько, что он затруднялся сказать, почему так редко
стремится к физической близости с ней — оттого ли, что она боится
забеременеть, или просто потому, что она все сильней утрачивает бы¬
лую привлекательность. И дело не в том, что некогда холеное тело,
будто созданное для постели, стало грузным и массивным. Распадается
личность — вот в чем вся штука! И виноваты здесь лишь опрометчи¬
вость юности, поторопившей с женитьбой, да трое детей. Это все ока¬
залось не под силу девчонке, привыкшей висеть на чьей-то шее, а
теперь вот захомутавшей его собственную.
Гус подумал, что если у малышки не прошла простуда, то сегодня
ночью заснуть не удастся, и почувствовал, как в нем закипает благо¬
родный гнев. Но он прекрасно знал, что сердиться на Вики не имеет
никакого права.
Она была самой хорошенькой девушкой из тех, кто когда-либо вы¬
казывал к нему хоть какой-то интерес. К тому же сам он отнюдь не
был тем трофеем, завоевав который следовало бы особо гордагтъся.
Взглянув на себя в зеркальце заднего обзора, он убедился, что соло¬
менные волосы совсем поредели: он облысеет задолго до своих тридцати.
Вон и морщинки уже играют у глаз. Он посмеялся над собой за то,
что смеет сетовать на Викину полноту. Но ведь не в том дело, подумал
он. Не в полноте. Дело в ней самой. В Вики.
— Тебе не кажется, Гус, что полицейские имеют больше шансов
понять истоки преступности, чем, скажем, пенологи, или типы, что
занимаются заключенными, или вообще все ученые-бихевиористы, вме¬
сте взятые?
— О Господи, — засмеялся Гус. — Ну и вопросик! Это что, из
какого-нибудь теста?
— Собственно говоря, так и есть, — ответил Крейг. — Я хожу
на курсы психологии в Лонг-Бич, и мой профессор как раз специа¬
лизируется по криминологии. Он считает, что полицейские довольно
самонадеянны, свято чтут свой клан, потому и варятся в собственном
соку и не доверяют никому из специалистов, но тем не менее только
они и способны по-настоящему понять суть преступления.
145

— Справедливая оценка, — сказал Гус. Он напомнил самому себе,
что это последний семестр, когда он может позволить себе бездельни¬
чать, иначе окончательно растеряет навыки учебы. Если он все же
захочет получить диплом, для начала ему наверняка придется снова
сесть за парту.
— Так ты согласен с ней? — спросил Крейг.
— Пожалуй, да.
— Сам я недавно из академии, но не думаю, что полицейские так
уж привержены своему клану. Я не расстался ни с кем из старых
друзей.
— Я тоже, — сказал Гус. — Но через годик и ты почувствуешь,
что стал относиться к ним чуточку иначе. Ты поймешь, что им многое
невдомек. Так же, впрочем, как и криминологам. Полиция — это место,
где видишь всю преступность целиком, всю ее сотню процентов. Видишь
преступников настоящих и нет. Видишь свидетельства преступлений и
их свидетелей, видишь совершение преступления или момент сразу
после него. Видишь преступников, совершающих его у тебя на глазах,
или видишь их минутой позже. И видишь жертв, случается, прежде
еще, чем они ими стали, и знаешь при этом, что станут ими они
непременно, и видишь преступников до того, как они ими сделались, и
знаешь, что им уж суждено стать преступниками. Но сделать тут ты
ничегошеньки не можешь, хоть и знаешь из собственного опыта, что
так оно с ними и будет. Знаешь. Скажи об этом своему профессору,
и он наверняка решит, что тебе самому нужен психолог или какой
другой специалист по мозгам. Твой профессор видит людей в комнате
для тестов и под замком, а мнит себе, что разглядел насквозь преступ¬
ников — тех несчастных и малопривлекательных неудачников, о кото¬
рых он так печется. Но вот о чем он даже не догадывается, твой
профессор, так это о том, что многие тысячи удачливых победителей,
гуляющих на свободе, замешаны в преступлении ничуть не меньше
проигравших неудачников. Да знай он, что такое истинная преступность
и как широко она распространена, он бы вмиг растерял добрую поло¬
вину своего самодовольства. Пусть полицейские и снобы, да только не
самодовольные болваны, потому что такое знание не приносит успоко¬
ения. Оно пугает.
— При мне ты никогда не был столь разговорчив, Гус, — сказал
Крейг, глядя на напарника с каким-то новым интересом, а того будто
что-то толкало выговориться, ведь с той поры, как уволился Кильвин¬
ский, ему не часто доводилось беседовать на эти темы. Как бы то ни
было, именно он, Кильвинский, научил его всему этому, ну а после
ему оставалось лишь убедиться в его правоте на своем опыте.
— Трудно преувеличить близость наших контактов с людьми, —
сказал Гус. — Мы наблюдаем их тогда, когда не наблюдает их никто
другой. Мы видим, как они рождаются и умирают, как изменяют женам
и как напиваются. — Теперь Гус знал: за него говорит сам Кильвин-
146

ский, и говорит словами Кильвинского, и словно бы он снова рядом, и
снова рядом голос его, и слушать его так приятно... — Мы видим их
тогда, когда они обирают ближних и когда теряют стыд и когда им
очень стыдно, и узнаем тайны, о которых не ведают их собственные
мужья или собственные жены, тайны, которые прячут они даже от
самих себя, и, черт возьми, когда тебе становятся известны все эти
вещи про людей, что не лежат в больницах, что не страдают в психи¬
атрических лечебницах, что не сидят в тюрьме, что даже на учете
нигде не состоят, про людей, которых ежедневно видишь на свободе,
преспокойненько занимающихся своими делами, — чего ж еще! — ты
знаешь их. По-настоящему. И конечно, тогда ты замыкаешься в своем
кругу, общаясь лишь с теми, кто тоже знает. Это же естественна
— Хорошо говоришь, Гус, — сказал Крейг. — Обычно ты будто
воды в рот набрал, я было решил уже, что ты меня невзлюбил. Тебе
ведь известно, как оно бывает с новобранцами, терзаешься по всякому
поводу.
— Мне известно, — сказал Гус, тронутый детской искренностью
Крейга.
— Всегда полезно послушать опытного полицейского, — сказал
Крейг, и Гус, поняв, что тот почитает его за ветерана, с трудом сдержал
улыбку.
— Уж коли я начал философствовать, хочешь услышать определе¬
ние полицейской жестокости? — спросил Гус.
— Давай.
— Полицейская жестокость — это когда люди в форме под влия¬
нием полученных на работе стрессов начинают поступать так, как по¬
ступили бы обычные граждане, лишенные самодисциплины
полицейского.
— Шефа цитируешь?
— Нет, так говорил Кильвинский.
— Тот парень, что написал книжку о полицейском надзоре?
— Нет, Кильвинский — это великий философ.
— Никогда о нем не слыхал.
— А вот что он говорил о возмездии: «Мы отнюдь не желаем нака¬
зывать правонарушителей и отправлять их в колонии и тюрьмы, мы
только хотим изолировать от них себя, если модель их поведения ста¬
новится настолько отличной от общепринятой, что неизбежно влечет за
собой кровь и страдания». Когда он это говорил, он был немного под
мухой. Обычно Кильвинский выражался куда проще.
— Ты был знаком с ним?
— Я у него учился. Еще он говорил: «Мне плевать, пусть любая
ослиная задница хоть до конца своих дней скребет бабенок да жрет
наркотики, но только пусть при этом безвылазно гниет в притоне». По
правде, когда речь заходила о реформах в тюрьме, Кильвинский пере-
либералил бы самого лютого либерала. Он считал, что тюрьмы должны
147

быть очень даже милыми местечками. Считал, что глупо, бесполезно и
жестоко пытаться карать или перевоспитывать «людей с характером»,
как он их называл. Здорово это у него получалось — рассуждать про
то, насколько выгодны для общества изобретенные им пенитенциарные
учреждения, сплошная экономия на деньгах и горе. Прямо завораживал.
— Три-А-Тринадцать, Три-A-Тринадцать, — позвал оператор. —
Ищите мужчину, семейная ссора, южная Хобарт-стрит, двадцать шесть,
тридцать пять.
— Эх, приятно поболтать тихим вечерком, — сказал Гус, — да долг
зовет.
Пока Крейг говорил в микрофон, Гус свернул сперва на север, а
потом поспешил на восток, к Хобарт-стрит.
— Хорошо бы иметь такого вот Кильвинского своим профессором, —
сказал Крейг. — Думаю, он бы мне понравился.
— Да, тебе бы он понравился, — сказал Гус.
Выходя из машины, Гус вдруг осознал, до чего непривычна эта
ночная тишина для четверга. Мгновенье он прислушивался, но улица,
заставленная с двух сторон одноэтажными частными домишками, была
совершенно безмолвна. Как правило, дел по четвергам, в преддверии
выходных, было хоть отбавляй, однако, догадался он, пособия по безра¬
ботице получат здесь лишь через несколько дней, а так в этот четверг
безденежье сделало людей кроткими.
— Если не ошибаюсь, это вон там, сзади, — сказал Крейг, освещая
фонариком розовый фасад оштукатуренного здания. Гус разглядел осве¬
щенное крыльцо и последовал за напарником по тропинке к дому в глу¬
бине, из тени которого им навстречу выступил негр с бейсбольной битой
в руке и без рубашки; в ту же секунду Гус отстегнул застежку на кобуре
и, выхватив револьвер, инстинктивно припал к земле — прежде чем сам
понял, зачем он это делает. Человек отшвырнул биту в сторону.
— Не стреляйте. Это я звонил. Говорю вам, то был я. Не стреляйте.
— Боже ты мой, — произнес Гус, наблюдая за тем, как негра, сто¬
ило ему замахать высоко поднятыми руками, качнуло влево.
— Когда, парень, вот так прыгают с палкой наперевес, обычно без
труда допрыгивают до собственной могилы, — сказал Крейг, застегивая
кобуру.
Гусу, чтобы убрать револьвер, пришлось задействовать обе трясу¬
щихся руки, вдобавок он не мог произнести ни слова, не осмеливался
раскрыть рот, боясь выдать Крейгу — боясь выдать всему свету — свой
беспричинный страх. Было унизительно видеть Крейга всего лишь
удивленным, толком даже не напуганным, видеть, как он уже допра¬
шивает пьяного негра, видеть в тот самый момент, когда кровь бешено
колотится в ушах и ты не можешь вникнуть в суть их разговора, не
можешь до того мгновения, пока негр не произносит:
— Я огрел недоноска битой. Там он и валяется. Кажись, я до смерти
его убил и хочу заплатить за все сполна.
148

— Показывай, — скомандовал Крейг, и Гус двинулся за ними к
коттеджу, выкрашенному, как и фасад дома, в розовый цвет, только вот
каркас не оштукатурен.
Гус глубоко вдохнул воздух и попытался успокоить трепещущее
сердце. На заднем дворе они обнаружили долговязого негра, лежавшего
лицом вниз, мягко постанывавшего и молотившего по земле костлявым
кулаком. Голова его походила на окровавленное ядра
— Выходит, и не убил, — сказал пьяный. — А был уверен, что
насмерть кокнул.
— Можешь подняться? — спросил Крейг, явно успевший уже при¬
выкнуть к виду крови и понять, что для большинства людей сильная
потеря ее от нанесенных ран отнюдь не означает, что они не могут
вполне прилично владеть собой, если, конечно, раны эти не входят в
категорию серьезных.
— Болит, — сказал лежачий и перекатился на локоть. Гус увидел,
что пьян он не меньше первого, о том же свидетельствовала и глупая
ухмылка, которой одарил он полицейских, прежде чем сказать: — От-
правьте-ка меня в больницу, и пусть меня там подошьют, начальник.
Чего канителиться!
—	«Скорую» вызвать? — спросил Крейг.
—	Вообще-то необязательно, — сказал Гус, и голос его не дрог¬
нул, — но, пожалуй что, и не помешает. Иначе он окровенит нам всю
машину.
—	Я, начальник, ни на каких там заботах не настаиваю, — сказал
раненый. — Хочу самую малость — чтоб меня подшили.
А если б я его убил, что тогда, размышлял Гус, слушая, как отда¬
ется эхом голос напарника, а затем тяжким камнем навалилась тишина.
Женский голос визгливо разогнал ее, Крейг отрегулировал громкость
и повторил заявку. Как-нибудь я так же перетрушу и убью кого-то, а
потом спрячу .страх подальше, как спрятал его сегодня, когда он чуть
не разорвал меня изнутри только оттого, что кто-то выпрыгнул из тем¬
ноты, размахивая бейсбольной битой.
Крейг удивился, но револьвера не вынул, а я упал на брюхо и чуть
не спустил курок. Слава Богу, я не разрядил в него всю обойму, ему
бы тогда настал каюк, уж это точно! Если б не возник передо мной
Крейг, я бы точно его убил, думал Гус. Тело его действовало незави¬
симо от сознания. Он обязательно это обмозгует — позже. Может, это
и спасет его, когда придет настоящая опасность. Но если она придет,
то хорошо бы внезапно, без предупреждения, вроде человека, выпрыг¬
нувшего из темноты. Тогда меня спасет мое тело, думал Гус. Может
быть, спасет...
Сердце билось гулко, но уже не так часто. Гус вспомнил, что на
целую неделю забросил свой бег. Это не годится. За такой апатией
следует тупик. Он решил сегодня же после дежурства отправиться в
академию. Ночь обещает быть замечательной, и на беговой дорожке не.
149

будет никого, разве что Сеймур, старый полицейский громила с огром¬
ным пузом, толстыми ляжками, дубленой кожей и лицом как обожжен¬
ная глина — результат двадцати лет езды на мотоцикле. Иногда Гус
встречал Сеймура часа в три ночи: пыхтя и обливаясь потом, он топал
по беговой дорожке академии. Зато, приняв душ, облачившись в синий
мундир, бриджи, черные ботинки и белый шлем, он выглядел стройнее
прежнего. Он гонял на мотоцикле с легкостью и грациозной небреж¬
ностью, вытворяя на нем чудеса. И еще он был другом Кильвинского.
Гус и сам наслаждался ночными пробежками в компании Кильвинско¬
го. Он любил послушать, как во время передышек, лежа на прохладном
дерне, оба ветерана обсуждали былые времена, когда все было просто
и добро и зло разгуливали без масок. После пятнадцати кругов Гус
притворялся таким же уставшим, как и Кильвинский, и тогда они
вместе шли в парную и под душ, хотя Гусу ничего не стоило пробежать
без всякого напряга еще столько же. Сегодня замечательная ночь! До
чего же приятно ступить на свежую траву и бежать, бежать по ней!
Сегодня он постарается одолеть пять миль, пять трудных миль в быс¬
тром темпе, тогда и парная не понадобится. Он примет душ, отправится
домой и, если не будет слишком жарко, проспит до завтрашнего вечера.
Проспит, если позволят дети, если Вики не попросит его сменить лам¬
почку — она сделалась слишком боязливой, чтобы самой влезть на
стул («Кружится голова!»). И если Вики не потащит его за покупками.
Оказывается, в наши дни женщине никак невозможно ходить по мага¬
зинам в одиночку. Даже если удается оставить детей у соседки, это
слабое утешение: ведь в магазинах такая неразбериха, что не найти
буквально ничего, хоть криком кричи, особенно когда подумаешь, что
надо возвращаться домой, где тебя ждут трое детей и... О Боже, Гус.
что, если я опять беременна? У меня задержка на пять дней. Да, так
и есть, так и есть!»
— «Скорая» уже едет, — сказал Крейг, цокая каблуками по дорож¬
ке, и Гус отметил про себя: надо бы ему посоветовать разжиться туф¬
лями на резиновой подошве или по крайней мере снять с каблуков
набойки: даже на обычном патрулировании лучше ходить бесшумно. А
с позвякивающим кольцом для ключей, скрипучим ремнем да болтаю¬
щейся дубинкой это и так непросто.
— Зачем ты его ударил? — спросил Крейг. Раненый принял теперь
сидячее положение и, покуда боль, пробиваясь сквозь винные пары,
становилась все ощутимее, подвывал настойчивее и громче.
— Я-то его предупреждал, что, коли опять будет путаться с Тилли,
ему несдобровать. Прошлый раз прихожу я, значит, домой пораньше и
застаю их дрыхнущими в постели, и виски мое выжрато до самого
донышка, и так там им вдвоем уютно, что голая Тиллина задница
преспокойненько торчит себе кверху прямо над его лапами, а эта шту¬
ковина так и сидит в ее утробе, а я, значит, дотягиваюсь куда надо и
вытаскиваю ее оттудова, а потом бужу его и говорю, что, коли он хоть
150

когда еще это сделает, я уж сумею огреть его по башке, а сегодня,
значит, являюсь я сюда пораньше и застаю их по новой, ну и.»
—	Я свое получил, Чарли, — сказал раненый. — Ты прав. Так оно
и было.
Гус услышал приближающийся вой сирены «скорой помощи» и взгля¬
нул на часы. Когда они напишут рапорт, дежурство как раз закончится,
и он сможет отправиться в академию и бежать, бежать, бежать».
—	Ты, Чарли, не дрейфь, я тебя не засажу, — сказал раненый. —
Ты же мой лучший друг. Лучше друга у меня отродясь не бывало.
—	Боюсь, приятель, что Чарли все же придется прокатиться до
тюряги, — сказал Крейг, помогая раненому подняться на ноги.
—	Никакого заявления я не подпишу, — предупредил тот, выпря¬
мившись, и тут же, сморщившись от боли, нежно ощупал голову.
—	Не имеет значения, — сказал Гус. — Совершено преступление,
и мы упрячем его в тюрьму на случай, если с тобой что неладно и
ты помрешь, на нашу беду, в ближайшие несколько дней.
—	Не дрейфь, Чарли, — сказал раненый. — Больно мне нужно
помирать на твою беду.
—	Завтра, когда будешь болтать со следователями, можешь объяс¬
нить им, что отказываешься предъявлять обвинение, — сказал Гус, и
они двинулись все вместе к дороге. — Ну а сегодня твой дружок
поедет в тюрягу.
Неистовая красная мигалка возвестила о приезде «скорой помощи»
ничуть не хуже, чем сделала бы это уже отключенная водителем си¬
рена. Гус посветил фонариком, указывая нужный дохе, и машина под¬
катила к обочине. Выскочивший санитар взял раненого под руку, и
водитель распахнул дверцу.
—	Да ты не дрейфь, Чарли, не стану я подавать на тебя в суд, —
сказал раненый. — Да и о Тилли как умею позабочусь, покудова ты
будешь жить в тюрьме. О ней ты тоже нисколечко не беспокойся.
Слышишь?
Глава 12
КЛИЗМА
У Роя глухо застучало сердце, когда в прижатой к уху трубке
раздались гудки. Дверь в отдел полиции нравов была заперта, и он
знал, что по меньшей мере в течение получаса сюда не забредет никто
из тех, что выйдут сегодня в ночную смену. Чтобы сэкономить на
междугородном тарифе, он решил позвонить Дороти по служебному
телефону. Совсем непросто вносить квартирную плату сразу в двух
местах, отсылать ежемесячно Дороти алименты и при этом еще что-то
выкраивать себе на жизнь. Если к тому же тебе нужно рассчитаться
151

за купленную в рассрочку машину. Становилось все более очевидным,
что очень »коро ему придется продать свой «буревестник» и пересесть
в автомобиль подешевле, а ведь машина — одно из немногих удоволь¬
ствий, что у него остались.
Решив, что ее нет дома, он почти обрадовался и уже собирался
было повесить трубку, когда услышал вдруг ни на что не похожие
нотки ни на что не похожего голоса, так часто умудрявшегося обычное
приветствие превратить в вопрос.
— Привет, Дороти, надеюсь, не помешал?
— Это ты, Рой? Я была в душе.
— О, и вини, я перезвоню.
— Не нужно. Все в порядке. Я уже надела халат. Что-нибудь слу¬
чилось?
— Тот самый золотистый халат, что подарил я тебе на прошлый,
день рождения?
— К "ому времени, Рой, мы уже разошлись. А золотистый халат
ты подарил мне годом раньше, короче, на мне сейчас другой халат.
— Хм, как Бекки?
— Ты же видел ее на прошлой неделе. С тех пор она ничуть не
изменилась.
— Черт возьми, Дороти, неужели нельзя хоть раз ошибиться и ска¬
зать мне доброе слово!
— Можно, Рой, только прошу тебя не заводить больше этих разго¬
воров. Еще каких-нибудь восемьдесят девять дней, и с разводом будет
все окончательно улажено. Обратно мы не вернемся.
У Роя застрял комок в горле, глаза наполнились слезами. Несколько
секунд он молчал, пока не удостоверился, что ему удалось с собой
совладать.
— Рой.
— Да, Дороти.
— Это бесполезно, Рой.
— О Господи, и все-таки кое-что скажу тебе, Дороти. Вернись домой.
Прошу тебя. Не надо искушать судьбу.
— Мы уж столько раз проходили через это...
— Мне ужасно одиноко.
— Такому красавцу, как ты? Златокудрому синеглазому Аполлону
Рою Фёлеру? Пока мы были вместе, у тебя не возникало никаких
трудностей с тем, чтобы разделить с кем-нибудь свое общество.
— Бог с тобой, Дороти, это случилось лишь раз или два. Я же тебе
объяснял.
— Знаю, Рой. Не в том штука. Конечно, ты был не самым неверным
из мужей. Только мне уже все равно. Мне больше нет до тебя никакого
дела, можешь ты это понять или нет?
— Пожалуйста, Дороти, отдай ее мне. — Он судорожно всхлипнул
и тут же, словно в груди прорвало плотину, зарыдал в трубку, боязливо
152

косясь на дверь и опасаясь, как бы кто из полицейских не вошел в
нее раньше срока. Оттого, что не может остановиться и что все это
слышит Дороти, он сгорал от стыда и унижения.
—	Рой, прекрати. Рой, я знаю, как ты страдаешь без Бекки.
— Отдай ее мне, Дороти, — сказал Рой, шмыгая носом и отирая
лицо рукавом оранжевой спортивной рубашки в клетку, которую носил
навыпуск, пряча под ней ремень, пистолет и наручники.
— Рой, я ее мать.
— Я заплачу тебе сколько угодно, Дороти. В своем завещании отец
отказал мне кое-какие деньжата. Карл намекнул мне как-то, что, если
я когда-нибудь изменю свое решение и войду в семейное дело, возмож¬
но, я смогу прибрать их к рукам. Я так и сделаю. Я тебе все отдам.
Что только пожелаешь, Дороти.»
— Я не продаю своего ребенка, Рой! Когда, черт тебя дери, ты
повзрослеешь?
— Я перееду к родителям. Пока я на работе, за Бекки могла бы
присматривать мама. Я уже с ней говорил. Ну пожалуйста, Дороти, ты
даже представить себе не можешь, как я ее люблю. Я люблю ее больше,
чем ты.
Минуту трубка молчала, и по спине Роя поползли холодные му¬
рашки от испуга, что Дороти отключила телефон, затем она сказала:
— Может, так оно и есть, Рой. Может, ты ее и любишь по-своему.
Только не думаю, чтоб ты любил ее ради нее самой. Здесь что-то
другое. А то; кто ее любит больше, не имеет никакого значения. Глав¬
ное, что ребенку, в особенности маленькой девочке, нужна мать».
— Но есть же моя мать...
— Будь ты проклят! Хоть бы раз в жизни заткнулся и подумал о
ком-нибудь, кроме себя! Я пытаюсь втолковать тебе, что Бекки нужна
мать, настоящая мать, так уж случилось, что эта мать — я. И мой
адвокат, и я сама объяснили тебе, что посещать ее, и даже чаще, чем
положено, — твое право. Ты можешь поступать, как тебе заблагорас¬
судится, естественно, не выходя за рамки разумного. В этом отношении
я буду очень либеральна. Не думаю, чтобы и мои требования были
несправедливы. И конечно, не так уж это для тебя и трудно — зара¬
ботать лишний доллар на грошовые алименты.
Рой трижды набрал полную грудь воздуха, его пронзила острая боль
от собственного унижения. Этого он и опасался, потому и решил в
конце концов высказать последнюю мольбу по телефону, и слава Богу,
что решил. Из-за этого развода он совсем обезумел, так что теперь едва
мог контролировать простейшие эмоции.
—	Ты очень великодушна, Дороти, — наконец вымолвил он.
—	Желаю тебе всего наилучшего, и воздай мне за это Господь!
—	Благодарю тебя.
—	Могу я дать тебе маленький совет, Рой? По-моему, никто тебя
не знает лучше, чем я.
153

— Почему бы и нет? Сейчас так легко поязвить на мой счет. По¬
советуй мне рухнуть замертво, и я скорее всего так и сделаю.
— Нет, Рой, не сделаешь. С тобой будет полный порядок. Послушай,
приди в себя и поезжай куда-нибудь. Ты хватался то за одно, то за
другое, пока не начал изучать криминологию. Ты говорил, что порабо¬
таешь в полиции какой-то годик, но прошло уже два с лишним, а до
диплома тебе так же далеко, как до луны. Если быть полицейских! —
именно то, чего тебе хочется, — что ж, прекрасно. Только не думаю,
что это так. По-настоящему тебе ведь это никогда не нравилось.
— По крайней мере это лучше, чем вкалывать ради куска хлеба.
— Прошу тебя, Рой, кончай дурачиться. Это последний совет, кото¬
рый я даю тебе бесплатно. Возьми себя в руки. Пусть даже ради этого
тебе придется вернуться в отцовское дело. Ты можешь кончить куда
хуже. Не думаю, что ты станешь удачливым полицейским. Тебя вечно
что-то не устраивало в твоей работе, ты расстраивался из-за всякого
пустяка.
— А может, у меня не имелось другого выхода, как быть несчаст¬
ным? Может, и не будет.»
— Может, и так, Рой. Может быть. Но в любом случае поступай,
как считаешь лучшим для себя. Я уверена, что видеться нам придется
часто, если, конечно, ты будешь заезжать за Бекки.
— Вот в этом можешь не сомневаться.
— Будь здоров, Рой.
Он присел на заваленный бумагами стол и* закурил, невзирая на
мучившее его несварение и подозрения на открывающуюся язву. Закон¬
чив первую сигарету, он прикурил от тлеющего окурка вторую. Он
знал, что огонь принесет желудку лишь новые страдания, ну так что
ж, чех< хуже — тем лучше. На миг в голове мелькнула мысль о
новеньком, необстрелянном «смит-и-вессоне», который покоился на его
бедре и не давал ни на секунду забыть о том, что он, Рой, впервые за
свою карьеру полицейского выполняет задание, переодевшись в штат¬
ское, словно шпик. Только сейчас он осознал, до чего жаждал такого
назначения, и, когда командир патрульной службы поинтересовался,
нет ли у него желания выручить коллег и поработать месяц в полиции
нравов, он тут же ухватился за предложение шефа.
Немного полегчало, и он решил, что глупо — просто дурной вкус! —
погружаться в размышления о «смит-и-вессоне», как он позволил это
себе минуту назад. Все не так уж плохо. У него еще есть надежда.
Ключ в замке повернулся, дверь резко распахнулась, и в комнату
вошел незнакомый Рою лысеющий, кричаще одетый человек. Ремень с
кобурой свисал через плечо, в руке — бумажный пакет.
— Привет, — сказал Рой, вставая и надеясь, что с лица его исчезли
следы недавних слез.
— Здорово, — сказал человек, протягивая руку. — Должно быть,
ты из новеньких.
154

— Рой Фёлер. Я здесь всего на месяц, кого-то замещаю. Сегодня
только третье мое дежурство.
— Вот как? А я Фрэнк Гэнт. С понедельника был в отгулах. Да, я
слыхал, что мы одолжились у патруля. — Кисть у него оказалась
тяжелой, а рукопожатие — крепким. — Не знал, что тут кто-то есть.
Обычно тот, кто приходит на дежурство первым, отпирает дверь.
— Моя Еина, — сказал Рой. — В следующий раз так и сделаю.
—	Вот и ладно. С остальными уже перезнакомился?
— Да. С тобой лишь не встречался.
— Выходит, отложил сливки напоследок, — улыбнулся Гэнт и по¬
ложил бумахсный пакет поверх металлического ящика с картотекой. —
Мой ленч, — указал он на сверток. — А ты с собой не носишь?
—	Нет, обе ночи выкладывал за него денежки.
—	Лучше, пожалуй, приносить с собой, — сказал Гэнт. — Работая
у нас, лишаешься массы преимуществ, ты еще убедишься в этом. Сняв
свой синий костюмчик, ты сразу теряешь все дармовые кормушки. При¬
ходится платить за жратву или таскать ее с собой. Я вот таскаю.
Работать в «нравах» довольно накладно.
—	Похоже, я перейму твой опыт. Выбрасывать на ветер кучу де¬
нег — сейчас это нс по мне.
— Кучу не кучу, а кое-что придется, — сказал Гэнт, садясь за стол
и раскрывая вахтенный журнал, чтобы внести в него запись за третье
августа. — Нам вручают несколько монет в неделю и хотят, чтоб мы
укладывались в эту сумму — слышишь, эта мелочь у них «суммой»
называется, — только обычно мы спускаем ее в первый же вечер. Ну
а после тратишь собственные бабки, иначе ведь и работа не выгорит.
Что до меня, то я стараюсь тратить их как можно меньше. У меня
пять малышей.
—	Полностью с тобой согласен, — сказал Рой.
— Тебе еще ничего не выдавали?
—	Вчера в паре работали, копались в нарушениях закона по отпу¬
ску спиртного, — ответил Рой. — Заказал на два доллара, но факти¬
чески истратил пятерку. Недодали сдачу — три доллара.
—	Такова уж наша судьба, — вздохнул Гэнт. — Работенка, конеч¬
но, что надо, и, коли ты не привык сидеть сложа руки, тебе она при¬
дется по душе, беда только с этими негодяями, что не желают
раскошелиться ровно настолько, насколько оно для пользы дела необ¬
ходимо.
—	Остаться здесь на постоянку и б не отказался. Может, появился
бы шанс показать, на что гожусь.
— Это уж точно, — сказал Гэнт, открывая пухлую картонную пап¬
ку и перелистывая какие-то бланки, в которых Рой научился уже
узнавать заявления о нарушении общественной морали. — Долго рабо¬
таешь в Центральном? По-моему, я тебя раньше не видал.
—	Всего несколько месяцев. Пришел туда из Ньютонского.
155

— Из самых джунглей, а? Держу пари, ты рад, что вырвался оттуда.
— Хотелось перемены, чего-то нового.
— Когда уносишь ноги из Ньютона, любая перемена — к лучшему.
Прежде я тоже там работал, только до того, как началась эта возня за
гражданские права. Раз уж ниггеру обещают рай на земле, там уже
по-человечески не поработаешь. Никогда туда не вернусь.
— Это очень сложная проблема, — сказал Рой, закуривая новую
сигарету. Он потер ладонью пылающий желудок и выпустил через нос
облачко дыма.
— В Центральном у нас тоже есть свои наседки, но не слишком
много. Большей частью они толкутся по Ист-Сайду и новостройкам, да
еще кое-кто слоняется поблизости. А в деловой части города им неин¬
тересно: многовато бизнеса и индустрии.
— Если хочешь, я помогу тебе с писаниной, — сказал Рой, начиная
раздражаться и чувствуя себя не в своей тарелке. Так всегда с ним
случалось, когда кто-то принимался рассуждать в том же духе о неграх.
— Да нет, ни к чему. Это старые заявления, подошла очередь про¬
верить, что по ним предпринято. Обычно ума не приложишь что тут
писать. Ты лучше просмотри регистрационную книгу по проституции.
С клиентурой ознакомиться не помешает. Или почитай рапорта, чтобы
знать, за что у нас тут арестовывают. Успел уже словить какую-нибудь
шлюшку?
— Нет, вчера сели на хвост одной парочке, но потом упустили. Пока
что в основном по барам промышляем. Взяли какого-то бармена за то,
что обслужил алкаша, вот и все аресты за два дня.
— Не печалься, Гэнт опять с вами, так что теперь поработаем.
— Ты случаем не сержант? — спросил Рой, отчетливо понимая, что
все еще не может с точностью определить, кто тут простые поли¬
цейские, а кто начальство. Атмосфера здесь была совсем непринужден¬
ной и отличалась от той, к которой он привык в патруле.
— О дьявол, да нет же, — рассмеялся Гэнт. — Конечно, мне сле¬
довало им стать, да вот не сдал проклятого экзамена. Вот уже четыр¬
надцать лет валяю дурака и никак не сподоблюсь повыситься. Я такой
же обыкновенный полицейский, как и ты.
— Никак не разберусь в здешней структуре, — улыбнулся Рой.
— Сколько времени служишь?
— Три года почти, — ответил Рой и тут же испугался, что Гэнт
припрет его к стене, заставив считать месяцы: два года и три месяца
явно не дотягивали до «почти трех лет».
— В «нравах» все иначе, правда? Зовешь сержанта по имени и все
такое. Большая разница, если сравнивать с патрулем, а? У нас тут все
равны. Работа того требует. А она у нас тонкая. Приходится якшаться
с самым разным людом. Видишь грех во всех его разновидностях, какие
только мог вообразить, и даже в таких, которых себе и представить-то
прежде не мог. Обычный срок работы в этом дерьме — полтора года.
156

Слишком много сучьей грязи да подлости — в том, что видишь, и в
том, какую жизнь ведешь. Слоняешься всю ночь по барам, пьянствуешь
и увиваешься за бабьем. Ты женат?
— Нет, — сказал Рой, и резкий спазм заставил его вновь схватиться
за живот.
—	Сами проститутки никого не прельщают, по крайней мере вряд
ли это им удастся, когда ты успел уже покрутиться в их обществе и
узнать их достаточно хорошо. Но по тем же барам шныряет множество
сексапильных смазливых задниц, одинокого бабья в поисках приключе¬
ний, ну, знаешь, просто любительниц-дилетанток и разных подстилок,
ну а мы, ясное дело, тоже там вечно околачиваемся. Тут уже попахи¬
вает соблазном. Единственное, что требует от нас сержант Джако-
вич, — не заводить любовных интрижек во время работы. Если уж
встретилась какая-нибудь очаровашка, назначать свидание следует
только на дни отгулов. Джейк говорит, что, если подловит кого в пивной
болтающим с красоткой, уж лучше пусть она окажется профессиональ¬
ной шлюхой, не то он вышвырнет нас из отдела коленкой под зад.
—	Я как раз сейчас развожусь, так что мне пока не до женщин, —
сказал Рой и понадеялся, что Гэнт спросит его, когда намечается по¬
следнее разбирательство, или выскажет хотя бы на сей счет какое-либо
соображение. Рой вдруг ощутил страстное желание говорить об этом —
с кем угодно, с любым, — возможно, что и Гэнту доводилось проходить
через все это. Среди полицейских таких людей хватает.
—	Округ хорошо знаешь, Рой? — спросил Гэнт, вызвав у него раз¬
очарование.
. — Еще бы.
—	Тогда можешь изучить вон ту карту со значками, — сказал Гэнт,
неопределенно махнув рукой на стену и начиная заполнять отчет, ко¬
торый позже, Рой это знал, будет перепечатан и подшит к исковому
заявлению.
—	Чем мы сегодня займемся, шлюхами?
—	Ага, ими самыми. Надо бы обстряпать несколько арестов. Дав¬
ненько что-то нам ничего стоящего не попадалось. Может, какие голу¬
бые объявятся. Когда в журнале недостает записей, мы промышляем по
этим мальчикам. Так проще всего.
Рой услышал голоса, и в дверь вошел Филлипс, смуглый юноша с
непокорными волосами и жесткими колючими усами.
—	Всем привет, — объявил он, швырнув на стол футляр из-под
бинокля. Под мышкой он держал «болтушку» — переносную рацию.
—	Ты что, прямо из торговой палаты? Или из кабельного телевиде¬
ния? — спросил Гэнт. — Намечается крупная сделка?
—	Может быть, — сказал Филлипс, кивая Рою. — Вчера, когда мы
уже собирались разойтись по домам, сюда позвонил тот головорез сту¬
кач, с которым работает Зигги, и сказал, что в «Пещере» сегодня будут
крутить порнуху. Не мешает проверить это гнездышко.
157

— Дьявол, да ведь тамошний бармен, Микки, знает любого из нас
как облупленного. Особо там не поработаешь. Я успел у них стольких
повязать, что меня они признают, даже если я явлюсь туда переодетый
гориллой.
— Для притона, где посетители если не психи, так чокнутые, кос¬
тюм гориллы — наряд идеальный.
— Бывал в «Пещере»? — спросил Гэнт у Роя.
— Тот голубой бордель, что на Главной? — Рой вспомнил, как в
первую, же ночь в Центральном ездил туда усмирять драку.
— Да, только там не одни голубые. Хватает и лесбиянок, и садистов,
и мазохистов, и наркош, и шлюх, и мошенников, и темных личностей,
от проституток-карманщиц до убийц, — уголовнички на любой вкус,
причем у каждого свои причуды. Кто бы потрудился там заместо нас,
а, Филлипс?
— А ты не догадываешься? — сказал тот и улыбнулся Рою.
— Вот-вот, — сказал Гэнт. — Тебя в здешних краях никто пока¬
мест опознать не может.
— Однажды я уже заглядывал туда в форме, — сказал Рой, от¬
правляться в одиночку в «Пещеру» ему отнюдь не улыбалось.
— В форме ты просто безликий самец, выкрашенный в синий
цвет, — сказал Гэнт. — Ав цивильной одежде никто тебя и не узнает.
Послушай, Филлипс, я думаю, старина Рой прекрасно с этим справится.
— Угу, голубенькие пупсики кинутся на такого блондинчика как
мухи на мед, — сказал Филлипс и издал смешок.
Вошли остальные члены дежурной команды. Симеоне и Ранатти
были не только напарниками, но и соседями, а потому ездили на
работу вместе. Сержант Джакович появился последним. Пока все
рассаживались за длинным столом в кабинете, где царил полный
хаос, и занимались писаниной, Рой на правах профана, не свыкшего¬
ся с установившейся практикой службы в команде «нравов», почиты¬
вал рапорты по произведенным арестам. За исключением Гэнта и
Джаковича, которых можно было без особого преувеличения назвать
людьми пожилыми, его новые коллеги были сплошь молодыми ребя¬
тами, немногим старше его самого. Одевались все примерно одинако¬
вое яркие хлопчатобумажные рубашки навыпуск и удобные брюки
тоже из хабэ. Такие не обидно испачкать или разорвать, когда ле¬
зешь, к примеру, на дерево или ползешь вдоль темной ограды. Рой
это испробовал прошлой ночью, преследуя проститутку с клиентом до
дома последнего, где они надеялись пошалить, но только Рой с на¬
парником их все равно упустили: едва те исчезли в подъезде тускло¬
го и выцветшего жилого дома, как какой-то длинный негр с
химической завивкой, без сомнения выставленный там в качестве
дозорного, вычислил обоих полицейских. Рой обратил внимание, что у
всех его товарищей туфли па мягкой резиновой или рифленой подо¬
шве, с такой подметкой легко подкрасться, подглядеть или по самый
158

лоб засунуть нос в чужие дела. Рой так до конца и не уверился в
том, что хотел бы получить сюда назначение на целых восемнадцать
месяцев: он уважал чужие тайны. И подозревал, что от такой секрет¬
ной слежки попахивает фашизмом. И полагал, что люди, черт бы их
побрал, заслуживают доверия и что среди них, о чем бы там ни
твердили циничные полицейские, паршивцев — ничтожная малость.
Тут он вспомнил замечание — или предостережение? — Дороти о
том, что ему никогда по-настоящему не нравилась его работа, но,
дьявольщина, чего ж ему еще нужно? — подумал он, работа в «нра¬
вах» обещает быть просто захватывающей. По крайней мере с месяц.
— Рой, неси-ка сюда те рапорта, — позвал его Джакович, отодвигая
в сторонку свой стул. — Может, тебе будет полезнее сесть вот тут и
заодно с чтением этого вранья послушать и другую муть.
— Что еще за вранье? — спросил Ранатти, красивый юноша с гла¬
зами с поволокой, носивший поверх тенниски перевернутую вверх тор¬
машками кобуру. Его темно-синяя рубашка с длинными рукавами
аккуратно висела на спинке стула, и Ранатти частенько проверял, не
сползла ли она на пол.
— Сержант думает, что мы иногда преувеличиваем при составлении
рапортов, — пояснил Симеоне Рою. Розовощекий, чуть лопоухий, он
выглядел еще моложе Ранатти.
— Мне бы не стоило этого говорить, — сказал Джакович. — Но на
деле Руби Шэннон я проверил дюжину оперативников, и вы, ребята,
оказались единственными, от кого хоть изредка был какой-то толк.
— Ну что ты ноешь, Джейк, мы же завели на нее дело, ведь
так? — просиял Ранатти.
— Так-то оно так, — сказал Джакович, бросив осторожный взгляд
сперва на Ранатти, а потом на Симеоне. — Только вот она сообщила
мне, что вы ее накололи. Вам известно, что наш лейтенант не желает
связываться с арестами по ложному обвинению.
— Фу, никакое оно не ложное, Джейк, — сказал Симеоне, — про¬
сто она не устояла перед стариной Россо.
Он ткнул пальцем в сторону ухмыляющегося Ранатти.
— Да, выглядит и впрямь смешно, — сказал Джакович. — Обычно
ей ничего не стоит за целый квартал унюхать полицейского, а вот
Ранатти, видите ли, ее одурачил. Чушь, посмотрите-ка на него: чистый
легавый, только что вернувшийся с патрулирования.
— Нет,- ты послушай, Джейк, — сказал Ранатти. — Мы в самом
деле подцепили ее на крючок совершенно законным образом. Честно
говорю. Я обработал ее в своем неподражаемом стиле: прикинулся ло¬
щеным молоденьким итальяшкой, не вылезающим из бильярдных, она
и клюнула. Думать не думала, что я из «нравов».
— Настораживает и кое-что еще: совсем не похоже на Руби идти
по шесть—сорок семь—А, — сказал Джакович. — Эй, Россо, она что,
тебя потискала?
159

— Клянусь, как перед Богом, она поиграла моей бибикалкой, —
сказал Ранатти, вздымая в небеса короткопалую и толстую десницу. —
Прежде чем я одел ее кулачки в железо, она своими пальчиками —
большим и указательным — успела дважды заставить ее продудеть.
— Ни одному из вас, мерзавцев, не верю, — сказал Джакович хи¬
хикающим юношам. — На прошлой неделе мы с лейтенантом Фрэнси¬
сом объезжали тусовки местных шлюх, а на углу Пятой улицы и
Стэнфорд-стрит остановились и поболтали с Руби. В разговоре она
упомянула «миловидного итальяшку», «глазастого легаша», что оформил
ее по ложному обвинению. Она утверждает, что положила тебе руку
на колено, а ты в момент арестовал ее за распутное поведение.
— Послушай, босс, я распутен от колена и выше. Разве не слышал
про горячую кровь латинян?
Все рассмеялись, и Джакович обернулся к Рою.
— Я пытаюсь втолковать этим парням, чтобы они прекратили про¬
бавляться ложными обвинениями. Наш лейтенант очень щепетилен и
не признает ничего, кроме самых что ни на есть законных арестов.
Если проститутка не говорит тех нужных слов, после которых ты мог
бы действовать решительно, или если в ее потискиваниях да щекотке
нет должного непотребства, в таком случае нет и основания для закон¬
ного задержания.
— А что, если она трясет тебя за ствол, Джейк? — спросил Симе¬
оне, закуривая толстую сигару, которая смотрелась комично в пухлых
детских губах. — Если она это делает, я говорю, что она заслуживает
ареста за распутное поведение. Рапорт можно чуточку и приукрасить.
— Черт тебя подери, Сим, никаких приукрашиваний! Это я и ста¬
раюсь вбить тебе в башку. Послушайте, я ведь тоже не гвоздь цирковой
программы, а всего лишь один из клоунов. Босс говорит, чтоб мы вы¬
полняли полицейскую работу честно и не сворачивали с прямой до¬
рожки.
— О’кей, Джейк, но «нравы» — это особая полицейская работа, —
сказал Гэнт, впервые вступая в разговор.
— Послушайте, — сказал Джакович в раздражении. — Вы что, и
вправду хотите пересажать всех шлюх? Коли так, тогда лезьте вон из
кожи, чтобы состряпать фальшивый рапорт, и потом лжесвидетельст¬
вуйте в суде, добиваясь обвинения. Но такая игра не стоит свеч. Про¬
ститутки неистребимы. Они будут всегда. Зачем же рисковать своей
работой из-за паршивого* вранья, к тому же-уголовно наказуемого? И
раз уж я об этом заговорил, босс иногда бывает малость не в себе и
может защемить тот хвост, что вы, к примеру, выставляете под окном
у гнездышка, где проститутка будто бы за десять монет предлагает
парню сеанс на французский манер, а ваши уши умудряются про то
прослышать
— Ну и что? — спросил Симеоне, теперь уже без улыбки. — На
прошлой неделе мы так одну и застукали. Что-нибудь не так?
160

—	Лейтенант рассказал мне, что не поленился подрулить к одному
из жилых домов, где какая-то команда вот таким же образом словила
какую-то девицу. Он не говорил, что это был ты, Сим, зато сказал, что
чертов дом с той самой стороны, откуда, как предполагается, подслу¬
шали ее наши доблестные полицейские, не имеет окон. Сплошной бетон.
—	Проклятье, — сказал Гэнт, внезапно поднявшись и широко заша¬
гав через всю комнату к свертку с ленчем, из которого вытащил новую
сигарету. — Он что, этот трахнутый мальчишка-лейтенант, считает, что
здесь у нас дискуссионный клуб при колледже с расписанными раз и
навсегда вшивыми правилами игры? Я никогда прежде на него не
капал и не жаловался, Джейк, но знаешь, как-то ночью он спросил
меня, не пил ли я спиртного. Нет, ты слышишь?! Спросить у «нрава»,
не пил ли он! Я ответил, да, лейтенант, мать твою, как по-вашему, чем
это я должен заниматься, когда промышляю в каком-нибудь баре? Тог¬
да он меня спрашивает, всегда ли мы платим за выпивку и не прини¬
маем ли бесплатных сандвичей от тех владельцев баров, которым
известно, что мы из легавых. Он хочет видеть здесь стадо благочести¬
вых трезвенников, прикалывающих денежки на обед к нижнему белью.
Если этот хрен не уймется, я увольняюсь из команды.
— Да успокойся ты, — произнес Джакович, с опаской косясь на
дверь. — Он наш боса Надо проявлять хоть немного лояльности.
— Этот парень своего не упустит, Джейк, — сказал Симеоне. —
Пуп готов себе надорвать, лишь бы стать самым молоденьким капита-
нох{ в нашем деле. Бутончик расцветает. За такими вот бутончиками
нужен глаз да глаз, иначе они используют нас заместо навоза, чтоб
сподручней цвести' было.
Джакович беспомощно взглянул на Роя, и тот уже абсолютно точно
знал, что позже сержант будет увещевать его хранить полное молчание
и не выносить из этой комнаты прозвучавшие в ней жалобы и сетова¬
ния. Несчастный же он будет начальник, если позволит всему вот так
закончиться, подумал Рой. Ему не следовало доводить до такого, но, уж
коли довел, сейчас он должен поставить их на место. Нравится это или
нет, но лейтенант был здесь старшим офицером, командиром. Поменяйся
Рой вдруг с ним местами — и спаси Господь сержанта, разрешающего
оскорблять своего командира.
— Эй вы, мятежники, давайте поговорим о чем-нибудь другом, —
нервно объявил Джакович, срывая с носа очки и принимаясь их про¬
тирать, хоть в этом не было ни малейшей необходимости.
—	Слыхали, скольких морячков повязали за эти выходные «нра¬
вы» из Голливудского? — спросил Симеоне, и Рою показалось, что
Джакович испытал истинное облегчение, когда беседа перешла в
иное русло.
— А что у них там, в Голливуде? — поинтересовался Гэнт.
— А что всегда? — спросил Симеоне. — Местечко кишмя кишит
гомиками. Я слышал, за этот уик-энд двадцать морячков арестовали
б Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем*
161

по голубому делу. Собираются уведомить генерала в пендлтонской
учебке.
— Сейчас обмочу себе штаны, — сказал Гэнт. — Я тоже служил
в армии, но в то время все было иначе. А нынче даже морские пехо¬
тинцы сделались другими.
— Точно. Я слыхал, там уже стольких голубей словили, что самые
толстые шишки в пендлтонском лагере боятся, как бы их кто не засек
жующими бананы, — сказал Ранатти. — И теперь они грызут их бо¬
ком, все равно что кукурузные початки.
— Кому-нибудь из вас посчастливилось уже работать по иску в
«Риджент армз»? — спросил Джакович.
— Может, используем нашего одолженного? — сказал Ранатти, ки¬
вая на Роя. — По-моему, забраться в этот притон — единственный
выход. Мы уже раз туда прокрались. Я приставил лестницу к балкону
второго этажа и поглядел на комнату, где забавляются те две шлюшки,
только вот не смог подобраться близко к окну.
— Беда в том, что им подавай особёньких, — сказал Симеоне. —
Думаю, какой-нибудь посыльный, а может, даже двое работают с ними
заодно и засылают к ним наверх девчонок. Зарегистрируйся, Рой, в
гостинице, и мы сумеем что-нибудь подстроить.
— Рой слишком молод, — сказал Гэнт. — Нам нужен старичок,
вроде меня, да только я там уже столько времени кручусь, что какая-
нибудь из тех шлюх меня узнает почти наверняка. Как насчет тебя,
Джейк? Ты уже не юн и выглядишь вполне состоятельно: преуспева¬
ющий мужчина. Устроим тебе загородное развлечение и что-нибудь
выясним между делом.
— Было бы неплохо, — сказал Джакович, пробежав пальцами по
редеющих< черным волосам. — Но босс не любит, когда сержанты
слишком часто выходят на охоту. Придется разведать, что у него на
уме.
— В меблированных комнатах Кларка дело тоже кипит вовсю, —
сказал Ранатти. — В номерах шестом, седьмом и восьмом кровати пре¬
вратились в парники. Вчера мы с Симох< отметились такс, пробыли
меньше часа, но за это время бригада из трех проституток пропустила
то ли дюжину, то ли чертову дюжину клиентов. Клиенты шли один за
другим, а поскольку они еще прежде, чем попасть в парничок, регист¬
рировались как постояльцы, местечко стало золотым дном.
— Один парничок — уже золотое дно, — кивнул Джакович. — Из
него еще много чего может вырасти.
— Эта тройка и в самом деле трудится в поте лица. Даже не
побеспокоятся сменить простыни, — сказал Ранатти.
— А раньше была такая тихая заводь — мечта обывателя, — ска¬
зал Гэнт. — Всякий раз, когда мне везло, я назначал там после работы
свидание. Ужасно, что проституция проникла и туда. Хозяин прито¬
на — милый старичок.
162

—	Слишком много денег кроется в пороке, — сказал Джакович,
обегая взглядом каждого из них. — Кого угодно могут развратить.
—	Эй, а вы слыхали, ребята, что натворил Харуэлл в уборной Гар-
туэйтского театра? — спросил Симеоне.
—	Харуэлл — это полицейский дневной смены, — пояснил Джако¬
вич Рою. — Такой же псих, как Симеоне и Ранатти. У каждого из нас
свой крест.
—	Что он сделал на сей раз? — спросил Гэнт, заканчивая терзать
каракулями желтый лист стандартной бумаги.
—	Он работал в уборной по поступившей от тамошнего директора
жалобе. Так вот, просверлил он, значит, по новенькой смотровой дыроч¬
ке в стенках между туалетами, а сам плюхнулся, не спуская штанов,
толстым задом на последний стульчак, просто сидел там и покуривал
свою огромную сигару. Нс успел он докурить ее до конца, как входит
какой-то голубь и идет прямиком к дыре, что тот расковырял, и сует
в нее под нос старине Харуэллу свой конец. Лопес наблюдал за про¬
исходящим, спрятавшись за решеткой кондиционера, что в восточной
стене, и, поскольку мы добились от директора разрешения оставлять в
сортире все двери нараспашку, отбивая у голубей охоту устраивать там
насест, Лопес видел все как на ладони. Он сказал, что, когда тот парень
пропихнул шланг в дыру, старина Харуэлл стряхнул пепел с сигары,
подул на ее кончик *и, стоило тому раскраснеться, сунул тому типу
куда следует. Говорит, когда они оттуда уходили, голубь валялся на
полу и визжал благим матом.
— Этот выродок настоящий псих, — проворчал Джакович. — То
был его второй поход на дело. Не вызывает он у меня доверия. Выродок
и псих.
— Слыхали про дырку в дамской гардеробной в универмаге Блум-
фильда? — спросил Ранатги. — Ну, в которую один болван, мнящий себя
остряком, воткнул свою штуку, а она возьми да вылези с той стороны, где
как раз переодевалась какая-то старушенция. А та, не долго думая, вса¬
дила в нее шляпную булавку, так что сукин сын покорно ждал, приколо¬
тый к собственной веселой штуке, пока не приехала полиция.
— Я так давно слышу этот анекдот, что готов подстричь ему боро¬
ду, — сказал Филлипс. — По-моему, его в свое время сочинил какой-
то легавый-балагур.
— Не знаю, не знаю, но история с Харуэллом — чистая правда, —
сказал Симеоне. — Ее мне Лопес рассказал. Говорил, еле ноги унесли.
Харуэлл хотел еще окольцевать того голубя. Нет, вы можете себе это
представить: чуть было к чертям собачьим не спалил парню конец, так
еще хочет засадить его в тюрягу! Лопес сказал ему: «Давай-ка лучше
отсюда сматываться, чтобы голубок никогда не дознался, что это его
полицейский клюнул*.
—	В один прекрасный день выродка просто уволят, — не унимался
Джакович.
163

— Послушай, на такой работе необходимо сохранять чувство юмо¬
ра, — осклабился Ранатти. — В противном случае спятить легче лег¬
кого.
— А хотел бы я увидеть ту сцену, — сказал Гэнт. — Голубь был
белый? То бишь сизый?	4
— Почти, — сказал Симеоне. — Он был итальянец.
— Ах ты, задница, — сказал Ранатти.
— Напоминаю, ребята, сегодня у нас мусорная ночка, — сказал
Джакович.
— Как серпом по одному месту, — сказал Симеоне. — Я и забыл.
Господи-Господи, и оделся, как назло, прилично.
— Мусорная ночь — это ночь, когда мы помогаем дневной сме¬
не, — объяснил Джакович Рою. — Согласились рыскать в отбросах,
проверяя затемно ящики перед еженедельным наездом мусорщиков, со¬
бирающих все это дерьмо. Дневная смена снабжает нас адресами, где,
по их подозрению, происходят сходки букмекеров, а мы копаемся там
в мусорных баках.
— Могу говорить всем своим приятелям, что я работаю в ФБР, —
пробурчал Ранатти, — во Ф-шивой да Б-лошиной Р-адости.
— Пока что это здорово срабатывало, — сказал Джакович Рою. —
Уже в трех местах бочки с мусором оказались набиты списками сде¬
ланных ставок. Так что и дневная смена без дела не остается.
— Ав благодарность за все я иду домой, воняя не хуже кучи
мусора, — сказал Ранатти.
— Как-то ночью мы ковырялись в ящиках, что за рестораном «Ры¬
жий Кот Сэма», — сказал Симеоне, улыбнувшись Джаковичу, — и
нашли там голову здоровенного хряка. У этого чертова борова башка
была все равно как у льва. Старый Рыжий Кот — тип еще тот, спе¬
циализируется на негритянской кухне. В общем, мы захватили голову
с собой и принесли сюда вот, к Джейку, сунули в его настенный шкаф
и пошли по домам. А на следующий вечер явились на работу пораньше,
чтобы не прозевать момент, когда он его откроет, да только в тот самый
вечер наш новый лейтенантик получает сюда перевод, и никто из нас
его еще в глаза не видал. А ему предоставляют шкафчик Джейка. Он
отворяет дверцу и_. не говорит ни слова. Ничего! А вслед за ним молчат
и остальные. Мы все, как один, уткнулись носом в писанину или в
свои ящики и ничегошеньки не сказали!
— Он потом признался мне, что принял это за посвящение в ко¬
мандиры, — произнес Джакович, закурив сигарету и хрипло закашляв¬
шись. — Может, потому и взял нас в оборот.
— Давайте больше о нем не заговаривать. Меня это приводит в уны¬
ние, — сказал Гэнт. — Ну.что, ребята, готовы накинуться на работу?
— Прежде чем двинетесь, обождите минутку, — сказал Джако¬
вич. — На сегодня у нас намечается большая заварушка. Ровно в час
ночи идем брать «Пещеру». Полагаю, до вас, парни, уже долетел об
164

этом слушок, в такой компашке просто невозможно что-либо утаить.
Короче, из надежного источника нам стало известно, что вечером в
♦Пещере» готовится солидное жульничество: демонстрация непристой¬
ного фильма. Ума не приложу, в чем тут причина, разве что дела
Фриппо, хозяина заведения, идут из рук вон плохо. В общем, слово
сказано, и дьявольское местечко будет набито сегодня до отказа. Что-
нибудь знаешь о «Пещере», Рой?
— Немного, — кивнул тот.
—	За последнее время мы здорово их потрепали, — сказал Джако¬
вич. — Еще один хорошенький налет, и, я думаю, отберем лицензию
на торговлю спиртным. По всей видимости, сегодня это и случится.
Ближе к полуночи вы, ребята, бросаете все свои дела, встречаемся
здесь. Займем у патруля с дюжину одетых по всей форме полицейских,
нам собираются помочь и две бригады из административного отдела.
Сеанс должен начаться около часу, мы зашлем внутрь Роя. Как только
фильм начнется, ты, Рой, будто бы случайно пройдешь к уборной.
Осведомитель сообщил нам, что после часу никто больше через парад¬
ный вход не войдет и не выйдет. Выставь в окно сигарету и нарисуй
ею круг. Мы будем сидеть снаружи и следить за окнохг. Ну а затеке
откроем ключом дверь и явимся через парадное.
— У вас есть ключ? — спросил Рой.
— А как же, — ухмыльнулся Ранатти. — Вон там, в углу.
Он указал на металлическую подпорку в четыре фута длиной. К
краю ее была приварена тяжелая стальная плита с приделанными к=
ней со всех сторон ручками, чтобы при необходимости четыре человека,
взявшись разом, могли ее раскачать.
—	С этим проблем не будет, — сказал Джакович. — Не думаю,
что у тебя возникнут какие-то трудности, но, если все же они возник¬
нут, к примеру, случится нечто непредвиденное — вычислят в тебе
«нрава» или попадешь в какую беду, — хватайся покрепче за табурет¬
ку, кружку пива или что-нибудь еще и швыряй прямо в переднее окно.
Тут-то мы и подоспеем. Да только никаких проблем у тебя не будет.
— Значит, я просто сижу там и глотаю пиво? — спросил Рой.
— Вот именно. Закажи пиво и соси себе из бутылки, — сказал
Ранатти. — В этой гнусной норе ни к чему соблюдать приличия и
тянуть его из стакана. Эй, Сим, а Доун Лавере по-прежнему околачи¬
вается у «Пещеры»?
— На прошлой неделе видел ее у входа, — кивнул Симеоне. —
Последи, Рой, за этой сучкой. Самая сметливая из всех шлюх, которых
я когда-либо видел. Вмиг умеет раскусить легавого. Стоит ей заподоз¬
рить, что ты из «нравов», она тут же примется за свой номер. Присядет
рядом с тобой, обнимет за талию и насквозь ощупает в поисках оружия
и наручников, а чтобы занять тебя на время, упрячет тебе под мышку
огромный сосок. Будет шарить по тебе, пытаясь найти кольцо от клю¬
чей, или вцепится в него руками — если, конечно, сможет, — чтобы
165

проверить, нет ли у тебя при себе ключей от телефонной будки или
от браслетов. И будет рыскать в поисках пары бумажников: ей не хуже
нашего известно, что большинство полицейских в одном бумажнике
носят деньги, а в другом — свой значок. Перед тем как туда войти,
советую тебе передоверить Гэнту и значок, и пушку, и что тах< еще у
тебя есть — тоже.
— Не знаю, нужно ли, — сказал Джакович. — Лучше уж пусть
будет вооружен. Не хочу, чтобы его обижали.
— Револьвер может изгадить все дело, Джейк, — запротестовал Ра¬
натти. — Не мешает ему свыкнуться с тем, что возможности у нас не
слишком широки. Всем нам нужно с этим свыкнуться, если мы желаем
работать в полиции нравов.
— Не знаю. Я подумаю над этим, — сказал Джакович.
— И еще, не дозволяй старушке Доун себя целовать, — хихикнул
Ранатти. — Она от души любит потереться о мальчиков, которых ей
удается заманить. Очень страстная шлюшка, только вот больна трип¬
пером да туберкулезом.
— Течет с обеих дырок, — кивнул Симеоне. — И постоянно.
— Выжирает по двадцать порций за ночь, — сказал Ранатти. —
Как-то Доун поведала мне, что уже даже не трахается. Мальчики
большей частью предпочитают ее голову, а не все остальное, оно и для
нее гораздо легче: не нужно раздеваться.
— Она лесбиянка? — спросил Гэнт.
— Еще бы, — ответил Ранатти. — Живет где-то там, в районе
Альварадо, с какой-то жирной и злющей буйволихой. Однажды призна¬
лась мне, что больше не может заставить себя спать с мужиками.
— Мы выслушиваем исповеди обо всех девчоночьих трудностях, —
сказал Рою Филлипс. — Мы обязаны знать этих задниц вдоль и поперек.
— Хочешь, чтобы Рой поработал со мной? — спросил Гэнт у Джа¬
ковича.
— Хочу, чтобы сегодня все четверо работали заодно, — сказал
тот. — И не хочу, чтобы вы застряли на чем-нибудь другом, когда
подоспеет время отправляться в «Пещеру». Все четверо выходят отсюда
вместе. Можете взять две машины, но прежде решите, чем будете за¬
ниматься до полуночи, но занимайтесь этим опять-таки вместе. Фил¬
липс поработает со мной.
— Поедем-ка на Шестую и посмотрим, сумеет ли Рой обстряпать
дела с какой-нибудь проституткой, — предложил Гэнт Ранатти и Си¬
меоне, достававшим из ящика картотеки маленькие фонарики.
— Мусорная ночка, а я нацепил новенькую рубашку, — заворчал,
жалуясь, Ранатти, осторожно застегивая все пуговицы. Рой заметил, что
была она ему как раз впору, а кобура, подвешенная к плечу, оказалась
совсем невидимой. Не стоит ли и мне разжиться такой кобурой, поду¬
мал Рой, но решил обождать. Пока что он в «нравах» лишь на какой-то
месяц, и может пройти много времени, прежде чех( он получит сюда
166

настоящее назначение. Но он непременно им понадобится, и даже скоро.
Спецмашина, полиция нравов... Кто-нибудь обязательно им заинтересу¬
ется. Он был уверен, любому очевидно: полицейский он исключительно
хороший, но работа здесь — это лишь временно. Он знал, что нужно
думать об экзаменах, которые предстоит сдавать в текущем семестре.
Похоже, тут он сбился с курса. Возможно, подумал он, в этом семестре
я возьму отпуск.
Они расселись по двум машинам. Гэнт расположился за рулем
зеленого «шевроле» весом в две тонны, на кузов которого сзади «нравы»
прикрепили огромные покрышки, выказав максимальное старание в ма¬
скировке. Кто-то подвесил на зеркало пушистого зверька, и Гэнт сказал
Рою, что всю ответственность за налепленные на заднее стекло пере¬
водные картинки несет Симеоне. И все же, думал Рой, она, машина,
похожа на ободранный, упавший в цене, «переодетый» полицейский
автомобиль. Судя по тому, что утверждал Гэнт, управление выказало
неприличную прижимистость в выделении средств на финансирование
своей секретной оперслужбы.
Гэнт подвез Роя к автостоянке, на которой ждала его собственная
машина.
— Послушай, Рой, — сказал он. — Мы будем на пустыре за жел¬
тым домом, что севернее Шестой, прямо у въезда на Таун-авеню. Со¬
вершишь мимо прогулку и там нас увидишь. Потом прокатишься
несколько кварталов по Шестой улице и постараешься, несмотря на
столь раннее время, найти какую-нибудь проститутку, а может, и па¬
рочку. Если приколешь, тащи обратно к месту встречи.
— Ладно, — сказал Рой.
— Ты уверен, что прошлой ночью отчетливо понял, что требуется
для ареста шлюхи? — спросил Гэнт.
— Получить от нее предложение заняться сексом за деньги, — от¬
ветил Рой. — По-моему, достаточно просто.
— О’кей, Рой, действуй, — сказал Гэнт. — Если встретишь шлюху,
очень похожую на переодетого бабой мужика, не кидайся на него.
Пропусти и попытай счастья с другой. Мы не расставляем силки го¬
лубкам в одиночку. Это самые опасные и непредсказуемые ублюдки в
целом мире. Так что промышляешь только по женщинахс — настоя¬
щим женщинам.
— Ладно, — сказал Рой, горя желанием поскорее начать. Ночь была
темной, и находиться здесь, на городских улицах, облаченным в граж¬
данское платье было почти то же самое, что впервые выйти сюда из
домашних стен. Было это одновременно жутко и волнительно. У Роя
глухо застучало сердце.
— Действуй, малыш, — сказал Гэнт. — Только будь спокоен.
Сворачивая на восток, к Шестой улице, Рой обратил внимание, что
руки его стали липкими и холодными, а руль сделался скользким.
Причина была не в том, что он один, да один он, по сути, и не был:
167

от Гэнта, Ранатти и Симеоне его отделяли лишь несколько кварталов.
Но в первый раз разъезжал он по городу в качестве полицейского, не
имеющего при себе ни значка, ни синего мундира, — полицейского,
лишенного их защиты, и пусть он знал эту улицу как свои пять
пальцев — все ему казалось чем-то странным и незнакомым. Сотруд¬
ник полиции нравов теряет это удобство — носить большой медный
знак на груди, подумал он. Зато обретает подлинность. Без синего
мундира он превращается в рядового человека, обязанного действовать
так же, как любой другой житель, вышедший на улицу. Его уверен¬
ность явно пошла на убыль. Что это, нервозность или нечто серьезнее?
Он положил руку себе на грудь и сосчитал гулкие удары. Неужели
страх?
Первую проститутку Рой увидел на углу Пятой и Стэнфорд-стрит.
Тощая негритянка с прямыми ногами; по ее алчущему взгляду он
догадался: наркоманка. Он поравнялся с ней, и она улыбнулась.
— Привет, блондинчик, — сказала она, подходя справа к его маши¬
не и заглядывая внутрь.
— Привет-привет, — сказал Рой и выдавил ответную улыбку, мыс¬
ленно отругав себя за дрожь в голосе.
— Я тебя тут раньше не встречала? — спросила та, не стирая с лица
не слишком аппетитной ухмылки, обнажившей плохие зубы, и внима¬
тельно осматривая машину. Сразу заподозрила неладное, подумал Рой.
— Никогда здесь раньше не бывал, — ответил он. — Один дружок
рассказывал про это местечко. Говорил, при желании я мог бы неплохо
тут поразвлечься.
— Чем зарабатываешь на хлеб, малютка? — улыбнулась она.
— Я страховой агент.
— Забавно, а по-моему, похож на легавого, — сказала та, буравя
его глазами.
— Легавый? — Он судорожно рассмеялся. — Только не я.
— Похож на молодого легаша, ну прямо копия, — произнесла она,
не мигая.
Он совсем сник.
— Слушай, своей глупой болтовней ты действуешь мне на нер¬
вы, — сказал Рой. — Могу я тут поразвлечься или нет?
— Может, да, а может, и нет, — сказала она. — А что у тебя на
уме?
Рой вспомнил вчерашнее предупреждение Джаковича остерегаться
всяческих ловушек. Он знал, что девица пытается вынудить его самого
сделать ей предложение.
— А то не догадываешься, — сказал он, стараясь изобразить на
лице застенчивую улыбку, но не ручаясь за конечный результат своих
стараний.
— Дай-ка мне свою карточку, малютка, может, когда и захочу офор¬
мить у тебя страховку.
168

—	Карточку?
—	Визитку. Дай мне свою визитную карточку.
—	Послушай, я человек женатый. И не хочу, чтоб ты узнала, как
меня зовут. На что она тебе? Собираешься меня шантажировать, так,
что ли? — сказал Рой, поздравляя себя по поводу собственной наход¬
чивости и отмечая на будущее, что хорошо бы позаимствовать несколь¬
ко визиток в каком-нибудь страховом бюро.
—	Ну ладно, — спокойно улыбнулась та. — Тогда сотри с нее свое
имя или зачеркни вон той ручкой, что торчит у тебя из кармана
рубашки. Только дай мне убедиться, что она у тебя имеется, эта твоя
визитка.
—	Да у меня и нет при себе, — сказал Рой. — Будь смелее, давай
лучше перейдем прямо к делу.
—	У-гу, — произнесла она, — давай перейдем, только мое дело —
забота о собственной фирме. Коли у страхового агента бумажник не
набит миллионом карточек, выходит, он нищ, этот страховой агент.
—	Пусть я буду нищим страховьш агентом, ну и что с того? —
сказал Рой без всякой надежды, глядя, как она поворачивается, чтобы
уйти.
—	Да из тебя даже легаш никудышный. — Она одарила его через
плечо презрительной усмешкой.
—	Ах ты, сучка, — сказал Рой.
—	Ирландская харя, онанист голубоглазый, мать твою... — париро¬
вала проститутка.
Рой свернул направо, проехал к югу до Седьмой улицы, затем вер¬
нулся на Шестую и остановил машину, загасив фары, в полуквартале
от того места, где тормозил перед тем, и принялся наблюдать за про¬
ституткой, болтавшей с длинным негром в серой фетровой шляпе. Тот
кивнул ей и быстро направился вниз по улице к жирной девке в
зеленом атласном платье. Рой ее прежде не встречал. Она кинулась в
дом и заговорила о чем-то с двумя женщинами, столкнувшись с ними
у входа. Рой включил зажигание и поехал к месту встречи. Гэнта он
нашел сидящим на заднем сиденье той машины, в которой прибыли
сюда Ранатти и Симеоне.
— Лучше попытать счастья где-нибудь еще, — сказал Рой. — Я
засыпался.
— Что случилось? — спросил Гэнт.
— Одна тощая кляча в коричневом платье узнала меня: скорее всего
видела тут как-то в форме, — солгал Рой. — Уставилась на меня, а
потом побежала и растрезвонила об этом всем местным шлюхам. Здесь
торчать бесполезно. Я засыпался.
— Давайте прошвырнемся к парку и повяжем какого-нибудь бойко¬
го голубка, — предложил Ранатти. — Давненько мы их не ловили.
Оставив свою машину на стоянке рядом с участком, Рой вновь
пересел в казенный автомобиль к Гэнту, и они отправились в парк. Рой
169

был удручен тем, что до сих пор так и не сумел никого арестовать,
но решил, что позже вечером, в «Пещере», он наконец наверстает упу¬
щенное. Тут вдруг его осенило, что он ни малейшего понятия не имеет
о том, как арестовывать гомосексуалиста.
— Расскажи-ка мне в деталях, как можно подцепить на крючок
голубого, — попросил он.
— Это проще, чем вязать шлюх, — сказал Гэнт, небрежно ведя
машину по вечернему городу. — Достаточно ему в публичном месте
сделать непристойное предложение. Или начать тебя щупать. Но, на¬
сколько я понимаю, совсем не обязательно дозволять ему мять твои
причиндалы. .Как только почудится, что он потянулся почесать тебе
яйца, хватай его сразу за лапу, вот и весь арест. А в рапорте напишем:
он трогал тебя за наружные половые органы. А то, что говорит Джа¬
кович о незаконных арестах да привирании в отчетах, — всю эту муть
я даже на свое дерьмо не обменяю. Я никому не позволю касаться
моего инструмента, пока не удостоверюсь, что этот «кто-то» носит
платье и что под ним млеет женское тело.
— Выходит, вполне хватает одного только устного предложения, —
сказал Рой.
— Да, вот именно. Но кое-кто из гомиков по-настоящему агрессивен.
Не успеешь сказать «привет» — бац! — а он уж огрел тебя по загрив¬
ку. Я не настаиваю, чтобы ты принимал всю эту чушь на веру, просто
скажу, что расставлять силки для голубков — занятие не из приятных.
Может, нам удастся словить их в капкане.
— Только и разговоров что о капкане. Что это такое? — спросил
Рой, начиная ощущать легкий дискомфорт от перспектив «голубиной
охоты».
— То, что мы зовем «выгодной позицией», — ответил Гэнт и за
центральной приемной больницей прибавил скорости, поднимаясь по
Шестой улице. — Голуби ошиваются в самых разных местах, к при¬
меру, в общественных туалетах. Ну и в некоторых из них имеются
вентиляционные отверстия, заделанные тяжелой решеткой или чем-ни¬
будь еще. Сквозь них можно подглядеть за всем, что происходит внутри.
К тому же почти везде для нас оставляют нараспашку сортирные двери.
Вот мы, стало быть, садимся в капкане, как его у нас окрестили, и
подсматриваем за тем, что творится в уборной. Конечно, есть здесь и
юридические тонкости типа предполагаемых мотивов и пробного осмот¬
ра, но я расскажу тебе о них, когда будем составлять рапорт по аре¬
сту — если, разумеется, кого-то поймаем. Порой мы используем
электронику и запускаем в капкан какого-нибудь парня с рацией, если
он засекает в сортире непотребство, то шепчет нам в микрофон, тут-то
мы и являемся. Хочу предупредить тебя насчет голубых. Не знаю, кого
ты рассчитываешь увидеть, но могу сообщить тебе, что голубь частенько
не отличается от обычного мужика. Он может быть здоровенным лбом
с мужественной физиономией, собственной женушкой, детьми и отлич¬
170

ной работой,' может быть интеллигентом, профессиональным спортсме¬
ном, адвокатом и военным, священником и даже полицейским. В эти
капканы попадались люди самых разных занятий, представляющие все
уровни общественного положения. У каждого свои причуды, и, если
желаешь услышать мое мнение, любой паренек с такой вот «голубень¬
кой* причудой, которой он вынужден время от времени потакать, рано
или поздно примется искать подходящую общественную уборную или
какой другой вонючий пятачок, где шастают гомики. По-моему, это
вроде прелюдии к любовной игре, способ распалить похабный трепет.
В свое время я перебеседовал с миллионом голубков, так вот, многие
из них признавались, что, даже имея возможность получить удовольст¬
вие наедине с осмотрительным и неболтливым дружком, тем не менее
от случая к случаю ощущали настоятельнейшую необходимость отпра¬
виться на поиски приключений в подобное местечко. Не знаю почему,
но только знаю, что так оно и есть. Беда в том, что тут, как я уже
говорил, можно нарваться на совершенно добропорядочного с виду пар¬
ня, респектабельного супруга и все такое, и, если он раскусит, что ты
из полиции, сукин сын делается невменяем. Вдруг в его башке рисуется
крупный скандал, а мамочка с детишками и все знакомые уже читают
на первой странице «Лос-Анджелес тайме» про то, что старина Херби
оказался на поверку грязным педом. Вот что творится в его расплавив¬
шихся от страха мозгах. Так что с ним надо держать ухо востро. Бери
ты его за убийство, он бы и близко так не паниковал. И не был бы
столь опасен. Этот хрен буквально готов тебя прикончить, лишь бы
убраться подобру-поздорову. И слушай мой совет: нечего рисковать
своей шкурой ради какого-то паршивца, за поимку которого в суде тебя
никто не наградит даже плевком. Знаешь, что причитается голубю,
угодившему на скамью подсудимых? Около пятидесяти долларов штра¬
фа, только и всего. Иначе ему пришлось бы ждать сотни лет, прежде
чем суд разберется с его предшественниками и дойдет очередь до него.
Но они, голуби, ни о чем таком даже не подозревают, а если не подо¬
зревают, значит, и не думают об этом тогда, когда ты их арестовываешь,
а вместо этого каждый из них думает лишь о том, как бы от тебя
улизнуть. Короче, все они чокнутые, если б было не так, они бы вообще
никогда не очутились в этих чертовых сортирах и не угодили бы в
наш капкан. А потому будь осторожен, когда расставляешь голубям
силки.
— Буду, — сказал Рой, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.
Он не был готов к тем опасностям, что подстерегали его на службе в
полиции нравов. Когда он прознал, что получает сюда назначение, он
смутно представлял себе лишь девчонок да выпивку. Сейчас он вспом¬
нил, что за два года работы полицейским ему, по сути, так и не
доводилось участвовать в сколько-нибудь приличной драке. Несколько
раз пришлось помогать напарнику валить кого-нибудь на землю и без
особого труда надевать на него наручники. Но он никогда по-настоя¬
171

щему не ударил человека и никогда не был избит сам. А у сотрудника
полиции нравов нет даже дубинки при себе.
— Ты носишь с собой кастет? — спросил Рой.
— Уж будь уверен, — сказал Гэнт, задирая рубашку и показывая
черный кастет с зазубренными краями, торчавший у него из-за пояса.
— Может, и мне стоит прикупить, — сказал Рой.
— Думаю, совсем не помешает, — кивнул Гэнт. — Иногда наши
парни уясняют на собственной шкуре очень полезные вещи. То, к при¬
меру, что захват, который учат тебя в академии выполнять на счет
раз-два, похоже, никак не применим, если ты скользишь, изгибаясь,
будто змея, по облитому мочой кафельному полу в каком-нибудь сор¬
тире заодно с потным, как боксерская подмышка, голубком; или если
борешься в темном гостиничном коридоре со сводником какой-нибудь
стервы, а твой напарник знать не знает, где тебя черти носят.
— После всего, что ты порассказал, эта работка не кажется черес¬
чур приятной, — слабо улыбнулся Рой.
— Я только говорю о худшем из того, что может стрястись, —
сказал Гэнт. — Обычно такое случается с юными горячими головами,
с дикими борзыми, вроде Ранатти и Симеоне. Ну а ты держись старых
бывалых псов вроде меня, и все обойдется. Пусть мы не повяжем столь¬
ких, скольких успеют эти ребята, зато домой каждую ночь будем воз¬
вращаться целыми и невредимыми.
Гэнт остановил служебную машину неподалеку от парка, и они
пошли к живой изгороди, окаймлявшей пруд с южной стороны. Там
они нашли Ранатти и Симеоне. Растянувшись на травке, те курили и
швыряли жареными кукурузными зернами в шипящего черного гусака,
который хоть и принимал их подношение, но откровенно презирал обо¬
их за чересчур назойливое милосердие.
— Всем на дармовщинку наплевать, — сказал Ранатти, указывая
сигаретой на свирепого гуся, пресытившегося кукурузой и враскачку
направившегося к дальней кромке воды.
— Ну что, поохотимся или проверим капканы? — спросил Гэнт.
— Как пожелаешь, — пожал плечами Симеоне.
— А как пожелаешь ты, Рой? — спросил Гэнт.
— Черт, почем я знаю, я ведь еще зеленый, — сказал тот. —
Шляться по парку, прикидываясь педиком, — это и есть «охотиться»?
— Нужно лишь-притвориться доступным товаром, — сказал Симе¬
оне. — Вовсе не обязательно носиться по всему парку и звенеть моне¬
тами в кармане брюк. Просто разгуливай себе и трави байки с
голубками, что клюнут на тебя. Обычно один или двое из нас охотятся
под деревьями, а еще парочка где-нибудь выжидает. Если тебе сделают
предложение, веди голубя к месту встречи, точнее — к засаде. Скажи,
что у тебя здесь рядом машина или квартирка, или наври с три короба
чего-нибудь еще. Только доставь его к нам, а там уж мы навалимся
всей гурьбой. Никто никогда не берет голубя в одиночку.
172

—	Я уже ему объяснял, — сказал Гэнт.
—	Ну а коли брезгуешь играть роль гомика, за что я, кстати, ни¬
сколько тебя не виню, сам того не выношу, — что ж, в таком случае
можно проверить капканы, — сказал Ранатти. — Тут тебе понадобится
только глядеть на то, как они меж собой распутничают. Фактически
ты с ними и не общаешься, не то что во время охоты.
— Давайте проверим капканы, — сказал Рой.
— Вы как предпочитаете, сидеть внутри или снаружи? — спросил
Симеоне у Гэнта.
— Снаружи. А ты как думаешь?
— Ты хотел от него чего-то другого? — спросил Ранатти.
— Он уважает старших, — сказал Гэнт, и они побрели через парк.
Вечер был теплым и по-настоящему летним, легкий ветерок, бегущий
от пруда, приятно холодил Рою лицо. Почти все утки уже спали. Здесь,
в стороне от неукротимого потока машин и уличного шума, было тихо
и покойно.
— Красивое место, — сказал Рой.
— Парк? — спросил Ранатти. — Конечно. Только кишмя кишит
гомиками, ворами и всякими задницами. После наступления темноты
никто из порядочного люда тут прогуляться не отважится.
— Кроме нас, — сказал Симеоне.
— Он ведь сказал «порядочного люда», — напомнил ему Гэнт.
— Периодически затемно сюда забредают всей семьей какие-нибудь
простачки, приехавшие в наши края совсем недавно, но очень скоро
они понимают, что почем. Прежде уборные запирались на ночь, но
потом один мозговитый администратор парка решил оставлять их от¬
крытыми. Открытые сортиры приманивают голубей, словно мух.
— Голубых мух, — сказал Симеоне.
— Раньше по ночам их здесь крутилось не больше сотни. Теперь —
не меньше тысячи, тьма-тьмущая. Возможно, мы закроем сортиры опять.
— Вон он где, — сказал Гэнт Рою и показал на большое оштука¬
туренное строение, расположившееся у рощицы из вязов, шелестевших
листвой на крепчавшем ветру. — Там-то мы с тобой и переждем, Рой,
за теми деревьями, — сказал Гэнт. — Когда они выйдут из капкана,
мы их увидим, подбежим и поможем.
— Как-то раз, — сказал Симеоне, — мы тут вдвоем словили восемь
голубков. Один из них жрал у другого, а еще шестеро окружили их
и ласкали им все, что только попадало под руку.
— Настоящая цирковая акробатика, — сказал Ранатти. — Мы не¬
заметно выбрались из капкана и ломали голову над тем, что же, черт
подери, делать со всей этой восьмеркой. В конце концов Сим замечает
около сарая с инструментами связку черепицы, тогда он засовывает к
тем свою башку и орет: «Эй вы, голуби, все арестованы!» Потом захло¬
пывает наглухо дверь и несется обратно к связке с черепицей, а как
только кто-то из них пытается выйти наружу, начинает метать чере¬
173

пицей в дверь. По-моему, он забавлялся от души. Сам я побежал к
телефонной будке, что на углу, и вызвал подмогу, и, когда сюда пона¬
ехали зебры, все восемь голубков так и торчали в нужнике. Ну а у
стенки вид был такой, словно ее атаковал взвод пулеметчиков.
— Понял, почему я говорил держаться меня и тогда беда пройдет
стороной? — сказал Гэнт, шагая к рощице, где им предстояло
ждать. — Почему бы тебе не сходить с ними внутрь на какое-то время,
а, Рой? Лучше один раз увидеть...
Ранатти вытащил из кармана кольцо с ключами и отпер висячий
замок на двери огромного сарая с инструментами, пристроенного к
боковой стене. Рой вошел в него, за ним последовал Ранатти. Он
придержал дверь и после прикрыл ее за ними. Внутри было темно и
мрачно, только в шести футах над землей, прямо под самой крышей,
на стене виднелось пятно света. Ранатти взял Роя за локоть, повел его
сквозь темень и указал на ступеньку и лестницу длиной фута в три,
ведущую к светлому лоскуту. Рой поднялся по ней и заглянул через
тяжелую решетку из толстой проволоки в уборную. Футов тридцать на
двадцать, прикинул он. Если ему когда-либо придется предстать перед
судом и отвечать на вопросы защиты по поводу произведенного ареста,
среди них может оказаться и вопрос о размерах помещения. Четыре
писсуара отделены от четырех стульчаков металлическими перегород¬
ками. Рой обратил внимание, что ячейки спереди не имеют дверей, а
в перегородках между туалетами просверлено несколько глазков.
Какое-то время они ждали в полной тишине, затем Рой услыхал
направлявшиеся по бетонной дорожке к уборной шаркающие шаги. В
дверь ввалился старый сгорбленный бродяга, в руке он держал узел,
который тут же, не успев войти, принялся открывать. Из грязного па¬
кета он достал четыре винные бутылки и осушил каждую до дна, едва
ли нацедив в общей сложности больше чем с полглотка. Потом сложил
бутылки обратно в пакет, и Рой с удивлением подумал: какую сни еще
могут иметь для него ценность? Старик прошел, шатаясь, к последнему
стульчаку, снял грязнущий пиджак, его качнуло, он врезался боком в
стенку, выпрямился и стащил с огромной лохматой головы давно по¬
никшую шляпу. Потом бродяга снял штаны и одним махом приземлил¬
ся на стульчак. Эхо могучего взрыва потрясло уборную.
— О Господи, — прошептал Симеоне. — Повезло же нам с этой
газовой атакой!
Мгновенно комната задохнулась зловонием.
— Боже ты мой, — произнес Ранатти, — тут запахи как в нужнике.
— А ты что, думал, сидишь в цветочном магазине? — спросил Си¬
меоне.
— Эта работа просто унизительна, — буркнул Рой и пошел к двери,
чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Смотри-ка, у старого негодяя столько патронов, что хватит
продержаться целую неделю, — сказал громко Симеоне.
174

Рой снова заглянул в уборную и увидел, что бродяга все еще сидит,
притулившись к боковой стене, но теперь уже звучно храпит, а из-под
дырявой майки его торчит увесистый моток туалетной бумаги.
— Эй, — позвал Симеоне. — Просыпайся, старый барахольщик.
Вставай!
Бродяга шевельнулся, пару раз мигнул, но тут же опять закрыл
глаза.
— Эй, он еще не успел крепко заснуть, — сказал Ранатти. — Эй!
Старина! Проснись! Поднимай свою задницу и убирайся вон!
На этот раз бродяга вздрогнул, хмыкнул и, тряхнув головой, поднял
веки.
— Ты, старая сволочь и мразь, ну-ка, катись отсюда к дьяволу! —
закричал Симеоне.
— Кто это сказал? — спросил бродяга, склонившись вперед на
стульчаке и пытаясь быстро оглядеть перегородку.
— Я сказал, Господь, — откликнулся Ранатти. — Убирайся к дья¬
волу!
— Ишь какой выискался, — сказал бродяга. — Ладно, обожди ми¬
нутку.
Пока он с трудом влезал в свои штаны, Рой услышал шаги. В
уборной появился бледный и нервный мужчина с залысиной на лбу и
в темных очках с зелеными стеклами.
— Голубь, — шепнул Ранатти Рою в ухо.
Мужчина заглянул в каждую из ячеек и, увидев в последней только
бродягу, явно не представлявшего для него интереса, подошел к пис¬
суару в дальнем конце комнаты.
Бродяга не стал застегивать ремень на пряжку, а попросту обвязал
его вокруг талии. Он водрузил свою поникшую шляпу на место, поднял
сверток. Затем заметил у писсуара человека и опять положил сверток
на пол.
— Здорово, Боже, — сказал он.
— Простите, не понял? — произнес мужчина, по-прежнему не от¬
ходя от писсуара.
— Разве ты не Бог? — спросил бродяга. — Разве ты не говорил,
чтоб я убирался отсюда к дьяволу? Оно, может, я выгляжу и не очень,
да только ни один сукин сын не скажет мне, чтобы я вынес свой зад
из общественного нужника, слышишь, сучье отродье?
Пока тот в ужасе застегивал «молнию» на брюках, бродяга не
спеша согнулся над свертком. Мужчина помчался, оскальзываясь, по
мокрому полу уборной к двери. Бродяга швырнул в него пустой
бутылкой. Разбившись о дверной косяк, она осыпала мужчину оскол¬
ками. Бродяга заковылял к выходу и поглядел вслед спасавшемуся
бегством врагу, потом вернулся за своим свертком и положил его
себе на плечо. Шатаясь, но с торжествующей беззубой ухмылкой на
устах он вышел вон.
175

— Иногда на этой работе удается удружить людям, — сказал Си¬
меоне, закуривая сигарету.
Рой предпочел бы, чтобы он не делал этого в душном и темном сарае.
Прошло еще минут пять, и снова послышались шаги. Высокий му¬
скулистый мужчина лет тридцати вошел в туалет и направился к
раковине, неторопливо и не оглядываясь по сторонам причесал вьющи¬
еся каштановые волосы, тщательно исследовал широкий воротник зеле¬
ной спортивной рубашки, поверх которой был надет легкий свитер
лимонного цвета, сидевший на нем ладно, как влитой. Потом прошелся
мимо ячеек, не забывая заглядывать внутрь каждой из них, после чего
оказался у того писсуара, где до него уже стоял другой, расстегнул
«молнию» на брюках, но мочиться не стал. В темноте Ранатти кивнул
Рою, но тот отказывался верить, что и этот тоже голубой. Мужчина так
и стоял перед писсуаром, время от времени вытягивая шею к двери и
вслушиваясь в звуки снаружи. Дважды Рою померещилось, что кто-то
вот-вот явится на порог; зная теперь, чего ждет этот человек, зная
наверняка, Рой решил, что вовсе не желает наблюдать за тем, что
произойдет позже, когда сюда войдет еще один. Его и без того уже
мутит, а по шее бегут мурашки. Он всегда полагал, что все педики
женоподобны, а значит, легкоузнаваемы, и потому встретить здесь нор¬
мального с виду мужчину было для него потрясением. Его тошнило.
Вошел какой-то старичок. Рой не замечал его до тех пор, пока тот
не пересек порог и не направился легкой походкой к первому писсуару.
Было ему, пожалуй, не меньше семидесяти. Одет он был очень опрятно:
синий костюм-тройка с неподбитыми плечами, синий галстук, повязан¬
ный поверх голубой сорочки. Седые волосы со стальным отливом акку¬
ратно уложены. Рукой с тонкими прожилками вен он нервно снял
невидимую соринку с безупречного пиджака. Потом взглянул на высо¬
кого мужчину у дальнего писсуара и улыбнулся. Свет заиграл на
серебряной булавке в его воротнике, и на Роя нахлынула волна отвра¬
щения, мощнее прежней, способная, казалось, вывернуть наизнанку
кишки, а старик, не отрывая рук от паха, захромал вдоль писсуаров и
остановился только тогда, когда вплотную приблизился к Высокому. Он
тихо рассмеялся, Высокий рассмеялся ему в ответ и сказал:
— Ты слишком стар.
Рой недоверчиво зашептал Ранатти:
— Он ведь и вправду старик! Бог ты мой, он же старик!
— Какая, к черту, разница! — сухо ответил тот. — Голуби тоже
стареют, представь себе.
Вторично получив отпор, старик отступил. В дверях остановился, но
в конце концов убрался в полном унынии.
— Ничего в действительности непристойного он не совершил, —
шепнул Симеоне Рою. — Просто стоял рядом с тем у писсуара. Ника¬
кого прикосновения, ничего подобного. Даже толком им и не потряс.
Для ареста недостаточно.
176

Будь оно все проклято, подумал Рой, он уж довольно нагляделся.
Едва он надумал присоединиться к Гэнту — чистая прохладная трава,
бодрящий воздух! — как вдруг, услышав голоса и шарканье ног, решил
дождаться и посмотреть, кто — или что? — войдет в уборную. Какой-
то мужчина произнес что-то на быстром испанском, ему ответил дет¬
ский голос. Из всего разговора Рой разобрал только «Si, Papa»1. Потом
послышались удаляющиеся мужские шаги, а вслед за этим — детская
болтовня все на тох( же испанском. Подпрыгивая, в комнату вбежал
мальчишка лет шести и, не глядя на Высокого, заскочил в туалет.
Повернувшись спиной к наблюдателям, скинул на пол свои короткие
штанишки, обнажил пухлую коричневую попку и, мурлыча детскую
песенку, помочился в унитаз. На мгновение Рой улыбнулся, но тут же
вспомнил о Высоком. Он увидел, как рука мужчины неистово мелькает
внизу живота, как тот делает шаг от писсуара и мастурбирует, стоя
лицом к ребенку, но тут же, стоило пронзительному детскому смеху
растерзать тишину за стенами, поспешно возвращается назад. Мальчиш¬
ка напялил шорты и, все так же напевая, выбежал из уборной. Рой
услышал, как он закричал: «Карлос! Карлос!», и какой-то ребенок ото¬
звался из глубины парка. Мальчишка так и не увидел Высокого, сто¬
явшего теперь на прежнем месте и издающего хрюкающие звуки под
неистовое мелькание руки.
—	Видал? Все-таки не зря мы делаем свое дело, — зло усмехнулся
Симеоне. — Пошли брать этого ублюдка.
Едва они втроем вырвались из сарая, Симеоне свистнул, и Гэнт
бегом выскочил из-под раскачивавшихся на ветру вязов. Сквозь толстую
мглу Рой углядел отца и трех детишек, бредущих по траве с хозяйст¬
венными сумками в руках. Они почти уже выбрались из парка.
Рукой, не выпускавшей значка, Симеоне распахнул дверь в убор¬
ную. Взглянув на четверых полицейских, мужчина неуклюже вцепился
в «молнию» на штанах.
—	Мальчиков любишь? — осклабился Симеоне. — Бьюсь об заклад,
у тебя имеются собственные малявки, небось пристают к тебе на про¬
гулке: «Папочка, купи нам жвачку». Хочешь пари, Россо? — сказал он
и обернулся к Ранатти.
— В чем дело? — спросил мужчина, лицо его побелело, челюсть
задергалась.
—	Отвечай! — приказал Симеоне. — Есть у тебя дети? Жена?
— Пойду-ка я отсюда, — сказал тот и шагнул к Симеоне, но был
отброшен к стене.
— Это уже лишнее, — сказал Гэнт, встав на самом пороге.
— Я грубить не собираюсь, — сказал Симеоне. — Просто хочу уз¬
нать, есть у него жена да детишки. У них почти всегда бывают. Что
скажешь, приятель?
1 Да, папа (исп).
177

— Да, конечно. Только зачем вам меня арестовывать? Господи, я же
ничего не сделал, — говорил он, пока Симеоне, сложив ему руки за
спину, надевал наручники.
— Всегда цепляй на них браслеты. Всегда. И никаких исключений.
Голуби хороши лишь окольцованные, — улыбнулся Рою Симеоне.
Когда они выходили из парка, Рой пристроился сзади к Гэнту.
— Ну как тебе эта работка, малыш? — спросил тот.
— Не больно-то приятна, — ответил Рой.
— Взгляни вон туда, — сказал Гэнт и указал пальцем на пруд, где
у самой кромки воды быстро семенил по берегу стройный юноша в
кофейного цвета штанах в обтяжку и в кружевной оранжевой рубашке.
— Такими я себе их и представлял, — сказал Рой.
Пройдя футов тридцать или около того, юноша всякий раз преклонял
колена, крестился и молился в полном безмолвии. Шесть, насчитал Рой,
прежде чем тот добрался до улицы и растворился в потоке пешеходов.
— Кое-кто из них очень уж жалок. Этот вот пытается еще сопро¬
тивляться, — пожал плечами Гэнт, предлагая Рою сигарету. — Самые
неразборчивые создания в целом свете. Они вечно не удовлетворены,
всегда им хочется, они постоянно ищут. Теперь ты понимаешь, почему
мы, насколько это возможно, предпочитаем таскаться по притонам, игор¬
ным заведениям да барам? И запомни: охотясь на голубей, рискуешь
быть клюнутым в задницу, клюнутым так, что из тебя вышибет все
дерьмо. Они опасны, как печи в аду, и это — вдобавок к тем мерзостям,
от которых и так уж тошнит.
Словно течением, мысли Роя унесло назад, в прошлое. Колледж! Все
это кого-то ему напоминало. Ну да, конечно! — подумал он вдруг,
вспомнив манерность профессора Рэймонда. Как это раньше не прихо¬
дило ему в голову! Рэймонд был гомиком!
— Нельзя ли нам завтра заняться проститутками? — спросил Рой.
— Конечно можно. Конечно, мальчуган, — усмехнулся Гэнт.
К полуночи Рою уже порядком осточертело торчать в кабинете и
наблюдать, как Гэнт возится со своей писаниной, переговариваясь о
бейсболе с Филлипсом и сержантом Джаковичем. Ранатти и Симеоне
еще не вернулись из тюрьмы, куда отправились, чтобы сдать пойман¬
ного голубка, но Рой услышал, как Джакович упомянул их имена в
телефонном разговоре. Повесив трубку, он выругался и, пока Рой в
соседней комнате просматривал донесения, что-то шепнул по секрету
Гэнту.
Сами Ранатти и Симеоне в двери влетели сразу после двенадцати.
— Ну что, устраиваем облаву в «Пещере»? — весело спросил Ра¬
натти.
— Есть новости,- Россо, — тихо сказал Джакович. — Звонила ка¬
кая-то шлюха, хотела непременно говорить с сержантом. Представилась
как Рози Редфилд. Утверждает, что вы, ребята, вырвали у нее провода
в машине и спустили весь воздух из шин.
178

—	Мы? — переспросил Ранатти.
—	Она назвала ваши имена, — холодно произнес Джакович, не сводя
глаз с обоих юношей, которые, казалось, были не слишком-то удивлены.
—	Эта дрянь считает, что ей принадлежит весь угол Шестой и
Альварадо, — сказал Симеоне. — Да мы тебе, Джейк, о ней рассказы¬
вали. В прошлом месяце мы ее трижды вязали, за все про все она
получила условный срок. Что мы только не делали, лишь бы вынудить
ее таскаться где-нибудь подальше от того места! Да у нас имеются две
жалобы на то, что она ошивается на этом чертовом углу!
—	Вам было известно, где припаркована ее машина? — спросил
Джакович.
—	Ясное дело, было, — признался Ранатти. — Разве она не сказа¬
ла, что засекла нас?
—	Вообрази себе, нет. Если б сказала, мне пришлось бы против
каждого из вас возбудить уголовное дело. Надеюсь, это вам понятно?
Началось бы расследование... А так — она лишь подозревает, что то
были вы.
—	Мы играем по-честному, — сказал Симеоне. — Чуть пупки себе
не надорвали, лишь бы от нее избавиться. Это же не просто шлюха,
она и наводчица, и мошенница, и сводня, и Бог ее знает кто еще.
Поганая сука работает на поганца Сильвера Шапиро, а тот разом и
сутенер, и вымогатель, и ростовщик, — короче, сам черт ему не брат.
—	Я не стану выспрашивать у вас, что вы там натворили, — сказал
Джакович, — но предупреждаю в последний раз: не лезьте с головой
в дерьмо. Ваша задача — всегда и везде оставаться в рамках закона и
утвержденных управлением инструкций.
—	Знаешь, Джейк, что я тебе скажу? — спросил Ранатти, тяжело
усевшись на стул и упершись резиновой подметкой в столик для пи¬
шущей машинки. — Мне вдруг подумалось, что, если следовать твоим
рекомендациям, можно целую неделю ходить за ними по пятам и уго¬
варивать признаться в том, что они задницы, да так никого и не уго¬
ворить. Если делать все по инструкции, нужно подвязать себе
поджилки к затылку, чтоб меньше тряслись, когда выходишь на эти
долбаные улицы.-
Без пяти час Рой остановил свою машину на углу Четвертой и
Бродвея и зашагал пешком в сторону «Пещеры». Несмотря на теплый
вечер, он поежился, выжидая на перекрестке, когда загорится зеленый
свет. Рой знал, что команда уже сидит в засаде, что в задании его нет
особой опасности, но, безоружный, чувствовал себя ужасно одиноким и
уязвимым. Робко миновав овальный вход в «Пещеру» и зацепив головой
за свисающий с потолка в передней гипсовый сталактит, он переждал
с минуту, пока глаза привыкнут к темноте. Вместительных размеров
помещение было битком набито народом. Протолкавшись к бару и вмиг
179

за этим трудным делом покрывшись испариной, Рой наконец отвоевал
пятачок между строившим ему глазки рыжим гомосексуалистом и чер¬
ной проституткой, смерившей его взглядом с головы до ног и явно
нашедшей его менее привлекательным, чем тот лысеющий тип, что
нервно терся плечом о ее огромный бюст.
Рой хотел заказать виски с содовой, но, вспомнив совет Ранатти,
удовлетворился бутылкой пива. Пренебрегая стаканом, он отер рукой
горлышко бутылки и отпил из нее.
Несколько кабинок и столиков были заняты лесбиянками, облада¬
тельницы мужеподобной внешности ласкали своих подружек, целуя им
плечи и руки. Добрая половина комнаты состояла из парочек гомосек¬
суалистов. Когда одна из них решила потанцевать, мало похожие на
женщин официантки приказали им сесть, кивнув на надпись: «У нас
не танцуют*. Здешние проститутки были на любой вкус. Кое-кто из
них — переодетые женщинами мужики, но негритянка, та, что рядом,
баба наверняка, размышлял Рой, глядя на то, как она стряхнула с
плеча бретельку, предоставляя Лысому щедрый шанс оценить на глаз
объем коричневых и тяжелых шаров — слову «грудь* в данном случае
не хватало должной емкости.
За решетчатой перегородкой Рой увидел компанию каких-то типов
в кожаных куртках, туда же, словно спеша на зрелище, сходилась и
другая публика. Он протиснулся сквозь толпу из нескольких человек,
круживших по проходу и стучавших стаканами по столам в такт воп¬
лям из оглушительно ревущего красного музыкального автомата. До¬
бравшись до решетки и всмотревшись через нее, он заметил двух
опоясанных цепями близнецов, боровшихся на руках за качавшимся
столом. По краям его горело по свече, грозившей подпалить предплечье
неудачника. В кабинке справа от Роя сидели двое мужчин и как за¬
чарованные наблюдали за происходящим. Первый из них, блондин, по¬
ходил на интеллектуала. Второй, с роскошной темной шевелюрой,
производил не менее благоприятное впечатление. Они явно не вписы¬
вались в местный интерьер (так же, как и я, подумал Рой), но стоило
язычку пламени лизнуть вьющиеся волосы на руке одного из борцов,
как юный блондин сдавил бедро приятеля. Тот ответил трепетным вздо¬
хом, а когда свеча обожгла плоть, ухватил блондина пальцами за мочку
уха и неистово ее скрутил. Никто, кроме Роя, этого не видел: будто
враз зрители поголовно сделались огнепоклонниками и были не в силах
оторваться от жадно шипящего пламени.
Возвратившись к стойке, Рой заказал еще пива, потом попросил
повторить. Часы показывали половину второго, и он стал уже подумы¬
вать о том, что поступившая информация оказалась ложной, но вдруг
музыкальный автомат смолк, и публика притихла.
— Заприте дверь, — крикнул волосатый гигант бармен и объявил
собравшейся толпе: — Начинаем представление. До его окончания все
остаются на своих местах, никто никуда не выходит.
180

Мужеподобная официантка включила кинопроектор, выставленный
на столе близ надвое разделившей помещение решетки. Экраном слу¬
жила белая стена. Когда на ней появилось безмолвное изображение
Лесного Дятла из мультфильма, раздался дружный хохот.
Недоумевая, Рой пытался понять, в чем тут секрет, но внезапно
Дятел исчез, а на стене вместо него возникли двое обнаженных
мужчин, обмазанных маслом и боровшихся на грязном мате в допо¬
топном спортивном зале. Из стана кожаных курток послышались
одобрительные возгласы, но через несколько секунд эту экранную
парочку сменила другая: голые женщины (одна молодая и довольно
привлекательная, вторая не первой свежести и вдобавок к слишкохс
пышным телесах< страдавшая одышкой) любились на неразобранной
постели. Пока они самозабвенно занимались ласками, целовались да
покусывали друг друга, свист со столов, за которыми сидели лесби¬
янки, перекрывал остальные звуки. Очень скоро прервался и этот
сюжет, а действие перенеслось на задний двор какого-то особняка,
где дамочка в гофрированном купальнике ублажала непристойньш
образох{ толстяка в шортах цвета хаки. Толпа на это зрелище отреа¬
гировала хохотом, однако особой радости и аплодисментов уже не
было. Затем на стене опять появились борцы, а из толпы кожаных
курток раздались стоны, свист и мяуканье. В критический момент
схватки лента соскочила с колеса, у изображения сбился фокус, и
Лысый, к изумлению Роя, позабыв о прежнем увлечении негритянкой,
скинул с ноги коричневую туфлю и замолотил ею по стойке бара,
надрывая глотку: «А ну давай чини! Да поживее! Ну-ка, включай эту
хреновину!» Потом покинул общество проститутки и присоединился к
кожаным в соседней комнате.
Пока возились с кинопроектором, Рой бочком выбрался из .бара.
Пройдя незамеченным в дверной проем, он очутился в тускло освещен¬
ном коридоре и увидел табличку с указательными стрелками. Надпись
«Ж?» смотрела налево, а «М?» — направо. Едва ступив в мужскую
уборную, он явственно почуял запах марихуаны, и тут же из ячейки
у раскрытого окна вышел какой-то кожаный субъект в «л и вайсах» и
ботинках на ребристой подошве.
Пьяно покачиваясь, он поигрывал цепью, которой был подпоясан.
Сделав вид, что моет руки, Рой косился на его огромную косматую
голову и клочковатые рыжие усы.
Стараясь потянуть время, Рой нервно теребил в руках бумажное
полотенце. Подобраться к окну и подать сигнал не удавалось.
Наконец Кожаный поднял на него глаза.
—	Не сейчас, светлячок, пока что мне не до тебя, — сказал он,
плотоядно оглядев Роя. — Встретимся позже. Черкни мне номер своего
телефона.
—	Да пошел ты!.. — ответил Рой, рассвирепев и на секунду позабыв
об окне.
181

— Ах, ты к тому же еще и храбрец? Это мне по душе, — сказал
Кожаный и подбоченился. Он оказался здоровее, чем можно было ожи¬
дать «Легче перепрыгнуть, чем обойти», — подумал Рой. — Может, в
конце концов у тебя, светлячок, и получится меня раззадорить, —
усмехнулся тот похотливо.
— Лучше не прикасайся ко мне, — предупредил Рой, но садист,
выпятив грудь колесом, уже двинулся вперед, отвязывая на ходу цепь.
И тут, в этот миг, Рой впервые в жизни познал, что такое страх,
настоящий, всепоглощающий, губительный страх, мгновенно уничтожив¬
ший всю его силу и мужество, пронзивший насквозь и парализовавший
его. Он был охвачен паникой и так до конца и не понял, как это он
умудрился спастись. Но позже узнал, что, едва только цепь раскрути¬
лась и скользнула с кулака, он лягнул нападавшего, Кожаный издал
вопль и свалился на пол, держась одной рукой за пах, а второй успев-
таки обхватить ногу Роя, и, пока тот отчаянно вырывался, лицо с ба¬
кенбардами метнулось к его лодыжке. Рой почувствовал, как чужие
зубы вонзились ему в икру, но тут же дернулся и освободился. Услы¬
шал, как что-то рвется, и увидел во рту под усами клок своих штанов.
Перепрыгнув через лежащее тело, кинулся к ячейкам туалетов, в ка¬
ком-то диком исступлении думая о том, что крик слыхали и остальные
кожаные куртки. Он швырнул в стекло металлическую мусорную кор¬
зину, выпрыгнул из окна, пролетел пять футов до бетонной дорожки и
был пойман резким лучом света.
— Ты и есть тот самый агент, которого мы дожидаемся? — шепотом
спросил полицейский, одетый по всей форме.
— Да, пошли же, — сказал Рой и побежал к парадному входу
«Пещеры», там он увидел дюжину приближавшихся синих мундиров.
-К двери бара с визгом подкатила машина полиции нравов. Ступив на
землю, Гэнт и Ранатти взяли свой «ключ» и ударили им по двойным
дверям «Пещеры». Рой, волоча ноги, пересек тротуар и уселся на крыло
автомобиля, чувствуя в горле рвотный комок.
Он отступил подальше от входа, решив, что слишком слаб сейчас,
чтобы возвращаться в гадкий, вонючий, полный миазмов притон. Дверь
наконец сорвалась с петель, и подъехавшая полицейская машина за¬
тормозила у самого входа, выгрузив полтора десятка синих мундиров.
Сейчас меня стошнит, думал Рой, задыхаясь от стука бешеного молотка
в груди и следя за тем, как внушительный полицейский клин врезается
в проем зияющего отверстия и быстро исчезает в «Пещере», а потом
оттуда начинает литься новый поток — скорченных, извивающихся,
бегущих, вышвырнутых за шкирку посетителей. Пьяных, освидетельст¬
вованных двумя опытными полицейскими в черных перчатках, кинули
в вагончик. Остальных попросту растолкали в разные стороны, и Рой,
приложив носовой платок к губам, наблюдал, как рассыпались они по
улице — теперь, когда погасли огни над входом и потухли кричащие
краски, когда страх выветрил дух фривольности, люди превратились в
182

безликие, серые, мутные пятна. Рой стал гадать, когда же иссякнет это
движение, но и пять минут спустя поток из бара, шумный и потный,
не перестал стекать на улицу. Рой подумал, что смог бы учуять их
всех по запаху. Достигнув тротуара, те, кого никто не собирался ни
задерживать, ни регистрировать, мгновенно разбегались без оглядки.
Вскоре он увидал двух полицейских, помогавших Кожаному, по-преж¬
нему державшемуся за пах, выйти на улицу. Рой хотел было им ска¬
зать, чтобы не отпускали этого типа, да только его и без того посадили
в фургон, и Рой смолчал. С болезненной завороженностью он продол¬
жал следить за тем, что делается на улице, до тех пор пока все не
успокоилось и неровный синий клин полицейских не выполз из рази¬
нутой пасти «Пещеры». Фургон тронул с места, а Ранатти и Симеоне,
взяв под стражу хозяина притона и двух барменш, наглухо забили
гвоздями сломанную дверь и навесили сверху замок.
— В чем дело, малыш? — спросил Гэнт, подойдя к Рою, все так
же державшему у губ носовой платок.
— Немного повздорил там, внутри.
— Правда? — Гэнт положил ему руки на плечи.
— Тошнит, — сказал Рой.
— Ты не ранен? — спросил Гэнт, внимательно вглядываясь в его
лицо широко открытыми глазами.
— Только тошнит, — сказал Рой, мотая головой. — Я просто видел,
как во вселенскую задницу впивается голубая клизма.
— Вот как? Что ж, привыкай, малыш, — сказал Гэнт. — Скоро все,
чего ты тут насмотрелся, станет законным.
— Давайте-ка сматываться отсюда, — окликнул их Симеоне из-за
баранки автомобиля, кивая на медленно ползущую желтую поливаль¬
ную машину, осторожно крадущуюся по Мэйн-стрит. Рой и Гэнт про¬
тиснулись в салон, где уже сидели арестованные и Симеоне с Ранатти.
Когда они отъехали от бара, Рой высунулся из окна и увидел, как
поливалка ударила тугой водяной струей, заливая брызгами улицу и
тротуар у «Пещеры». Машина шипела и урчала, а Рой все глядел, как
смывается и уличная грязь, и вся эта мерзость».

АВГУСТ, 1963
Глава 13
МАДОННА
Интересно, думал Серж, доводилось ли кому-нибудь из его одно¬
кашников выполнять задание, переодевшись в штатское? Пожалуй, раз¬
ве что Фёлеру или Айзенбергу — у «нравов» или в уголовном
отделе, — может, еще одному-двум, но уж наверняка не многим. Когда
сержант Фаррелл спросил его, не желает ли он этот месяц поработать
на спецмашинах (коли справишься, добавил он, можешь получить и
постоянное назначение), Серж был изумлен.
И вот уже шла вторая неделя его работы в новом качестве. Он к
не подозревал, насколько удобнее нести полицейскую службу в штат¬
ском костюме, чем в тяжелом шерстяном мундире с громоздким ре¬
мнем — стариной «Сэмом Брауном». Массивный «смит-и-вессон» он
заменил на новенький и легкий кольт, купив его на последнюю
получку.
Он догадался, что для работы на спецмашине сержанту его поре¬
комендовал Мильтон. С Фарреллом они были дружны, и, похоже,
сержант испытывал к бывалому служаке искреннюю симпатию и
уважение. Как бы там ни было, а Серж здесь. Это просто счастье —
хотя б на время отдохнуть от черно-белой патрульной машины. И не
только потому, что уличным бродягам невдомек, кто эти два прилич¬
но одетых мистера, медленно разъезжающие в дешевеньком четырех¬
дверном «плимуте», разглядывающие дома и людей. По крайней мере
теперь они оба неприметны — ровно настолько, чтобы избежать бес¬
численного множества хлопот, возникающих тогда, когда бесчислен¬
ное множество людей начинает нуждаться в полицейском, полагая,
что тот обязан решить бесчисленное множество их проблем, для чего
он, кстати, не слишком-то пригоден, и тем не менее он, полицейский,
должен хотя бы попробовать их разрешить, ибо, в отличие от других
представителей власти, доступен для общения и традиционно уязвим
для критики.
Сержу удалось выпустить разом три колечка дыма, почти идеаль¬
ных, если б не налетевший ветерок, тем более приятный, что лето
184

выдалось очень жарким и ночи не бывали такими прохладными, как
это свойственно Лос-Анджелесу.
Напарнику Сержа, Гарри Рэлстону, было, похоже, понятно его со¬
стояние.
—	По-моему, тебе начинает нравиться кататься в спецмашине, —
усмехнулся он, повернувшись к развалившемуся на сиденье Сержу. Тот
не отрывал восхищенных глаз от томной девицы в облепившем ее ро¬
скошные формы белом бумажном платье.
—	Это мне начинает нравиться, — улыбнулся Серж.
—	Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Здорово, поди, вылезти из
мундира?
—	Здорово.
• — Я таскал его восемь лет, — сказал Рэлстон. — И был сыт по
горло. А на спецмашинах вот уже пять годков, но до сих пор не
разочаровался. Куда там вашему патрулю!
— Мне предстоит еще многому научиться, — сказал Серж.
— Научишься, никуда не денешься. С патрулем не сравнить, здесь
все иначе. Да ты уж и сам это понял.
Серж кивнул и уронил сигарету за окно. Сидя в патрульной, он
никогда бы не позволил себе подобной вольности: всегда найдется ка¬
кой-нибудь добропорядочный гражданин, жаждущий записать номер ав¬
томобиля, чтобы потом радостно доложить сержанту, как на его глазах
патруль нарушил правила уличного движения, швырнув из машины на
улицу «какой-то горящий предмет».
— Готов к осуществлению действий по коду номер семь? — спросил
Рэлстон, посмотрев на часы. — Девяти еще нет, но я голоден как черт.
— Что-что, а покушать я умею, — сказал Серж, взявшись за мик¬
рофон. — Четыре-Фрэнк-Один, угол Бруклина и Мотт-стрит. Запраши¬
ваем код номер семь.
— Четыре-Фрэнк-Один, даю добро, — сказал оператор, и Серж тоже
проверил часы. То, что управление определило им рабочий день в во¬
семь часов плюс сорок пять минут, его раздражало. Но уж коли три
четверти часа были его кровным временем, он хотел использовать его
сполна, вплоть до последней минутки.
— Хэлло, мистер Розалес, — сказал Рэлстон, когда они располо¬
жились в кабинке у дальней стены рядом с кухней. От печей сюда
шел жар и было шумно, но Рэлстон любил находиться поближе к
кухонным запахам. Человек, живущий, чтобы есть, подумал Серж о
напарнике, а сухопарая долговязость — маневр, скрывающий его не¬
вероятный аппетит.
— Добрый вечер, сеньоры, — улыбнулся старик, выходя из-за стой¬
ки, за которой сидели еще трое посетителей. Он протер тряпкой стол,
хоть в том не было нужды. Ослепительно бельм полотенцем, переки¬
нутым через покатое плечо, он отполировал изнутри и без того свер¬
кавший стакан Рэлстона и лишь потом наполнил оба стакана водой.
185

Пышные усы старику очень к лицу, подумал Серж. — Чего пожелают
сеньоры? — спросил мистер Розалес, подавая каждому из них напи¬
санное от руки печатными буквами и поделенное надвое меню: спра¬
ва — испанские названия блюд, слева — их английские эквиваленты,
и те и другие нацарапаны с орфографическими ошибками. Они могут
прожить здесь целую жизнь, но так и не выучить английский, подумал
Серж. Так же, впрочем, как и испанский. Вместо двух языков — стран¬
ная смесь обоих, над которой хохочут образованные мексиканцы с их
прежней родины.
— Я попробую huevos rancheros1, — сказал Рэлстон с акцентом,
заставившим Сержа невольно содрогнуться.
Однако старику, похоже, пришлась по душе попытка Рэлстона изъ¬
ясниться на чужом языке.
— А вы, сеньор?
— Ну а я выбираю chile relleno1 2, — ответил Серж, чьи лингвисти¬
ческие способности, судя по произношению, оказались ничуть не лучше,
чем у напарника. Теперь уже всем полицейским было известно, что
Дуран вовсе не говорит по-испански, кое-как перебиваясь ’ лишь не¬
сколькими словами.
— Чую запах лука и зеленого перца, — сказал Рэлстон, пока пух¬
ленькая и маленькая жена мистера Розалеса занималась стряпней в
задней комнатке, переделанной под плохо проветриваемую кухню.
— С чего ты взял, что перец зеленый? — спросил Серж. Сегодня
вечером он был весел и общителен. — Может, то красный перец или
даже совсем никакой не перец.
— Мой нос не обманешь, — сказал Рэлстон, касаясь сбоку своей
ноздри. — Бросай курить, и твое чутье на запахи тоже будет стопро¬
центным.
Серж подумал, что под chile relleno как нельзя удачно пошло бы
пиво. Интересно, знай Рэлстон Сержа получше, стал бы он заказывать
по кружечке на обед? Сейчас на них нет мундиров, а пивка на обед
глотнуть бы не помешало.
Ребята из «нравов» пьют без зазрения совести, а детективы — такие
пьянчуги, что о них легенды ходят. Чем хуже полицейские из спецот¬
дела? — подумал он, хоть и прекрасно понимал, что в последнее время
слишком уж пристрастился к пивку. Неплохо бы согнать десяток фун¬
тов перед очередным экзаменом по физкультуре, иначе доктор непре¬
менно черкнет капитану «кляузу на толстячка». В Голливуде Серж
предпочитал мартини, что было немудрено: большую часть свободного
времени он попросту там не просыхал. Да ведь все это — этапы моего
образования, решил он. Не следует дурно обращаться со своим телом.
Во всяком случае, запускать его совершенно ни к чему. Он снова начал
1	Яичница с томатным соусом (исп).
2	Перец, фаршированный мясом (исп.).
186

играть в гандбол в академии и подумывал о том, чтобы урезать норму
курева до пачки сигарет в день. В его возвращении в Холленбек было
нечто такое, что благотворно сказывалось на его здоровье.
Нельзя сказать, что на девушку, подавшую еду, он .посмотрел не¬
брежно или мимоходом: дымящиеся тарелки держит на двух цветных
подносах, на бронзовых скулах и длинной верхней губе блестят ка¬
пельки пота, волосы, как у индеанки, заплетены косичкой. Лет семна¬
дцать, прикинул Серж, не больше. Руки, едва заметно припорошенные
мукой, напомнили ему руки матери. Небось совсем недавно приехала
в Штаты?
— Благодарю, — сказал он и улыбнулся, когда та поставила перед
ним тарелку. Девушка одарила его ответной чистой улыбкой, и Серж
заметил, что помадой она почти не пользуется, а тяжелые ресницы и
безупречные брови достались ей от самой природы.
— Gracias, sCTiorita’, — сказал Рэлстон, с вожделением уставившись
на тарелку с huevos rancheros и не обращая никакого внимания на
девушку.
— De nada, scThor1 2. — Она опять улыбнулась.
— Смазливый ребенок, — сказал Серж, вертя в руках блюдо с
рисом и пережаренными бобами, слишком горячими, чтобы можно было
их есть.
Рэлстон восторженно кивнул и выплеснул на яйца, рис — на все
без разбору — еще один черпак домашней перченой подливки. Потом
вывалял в этой жгучей смеси большую мучную лепешку и отхватил
от нее зубами огромный кус.
Мистер Розалес что-то шепнул девушке, и та снова подошла к их
столу в тот момент, когда еда Сержа достаточно поостыла, ну а Рэлстон
успел уничтожить добрую половину своей порции.
— Вы хочете». вы желайте.» — Она запнулась и обернулась к ми¬
стеру Розалесу, который кивнул ей в знак одобрения.
— Кофе, — подсказал он.,— Ко-фе.
— Я не разговаривай ingles3 хорошо, — засмеялась она, глядя на
Сержа, тут же подумавшего: до чего приятна и тонка, хоть и силенок
ей тоже не занимать. Грудь и сейчас уже округлилась, а немного
лишнего веса, что принесет с собой женская зрелость, пойдет девчонке
только на пользу.
— От чашечки кофе не откажусь, — улыбнулся Серж.
— Si, cafe, рог favor4, — сказал Рэлстон, и полная вилка с фрийо-
лами застыла у резвых губ.
Когда девушка скрылась в кухне, к столу подошел мистер Розалес.
1	Спасибо, сеньорита (исп).
2	Не за что (исп).
3	По-английски (исп).
4	Да, кофе, пожалуйста (исп).
187

— Все в порядке? — просиял он сквозь внушительные усы.
— Оч-чень вкусно, — причмокнул Рэлстон.
— А кто эта малышка? — поинтересовался Серж, сделав последний
глоток, и мистер Розалес тут же поспешил снова наполнить стакан.
— Дочь моего compadre1. Только что из Гвадалахары, в прошлый
понедельник приехала. Много лет назад я поклялся своему compadre,
что если когда-нибудь обустроюсь в этой стране, то пошлю за его
старшей дочерью, своей крестницей, и воспитаю ее как настоящую аме¬
риканку. Он ответил: лучше воспитай американцем моего сына, и я
сказал: ладно, будь по-твоему, да только вот мальчишкой он и по сей
день не обзавелся. Одиннадцать девчонок.
Серж рассмеялся и сказал:
— По ней заметно, что толк из нее выйдет.
— Да, Мариана большая умница. — Старик энергично закивал го¬
ловой. — Только-только исполнилось восемнадцать. В следующем меся¬
це собираюсь отправить в вечернюю школу; подучится английскому, а
там уж посмотрим, к чему душа у нее лежит.
— Как бы она не подыскала себе паренька и не выскочила замуж
прежде, чем вы успеете оглянуться, — изрек Рэлстон и рыгнул.
— Может, и так, — вздохнул мистер Розалес. — Знаете, тут на¬
столько лучше жить, чем в Мексике, что люди не особенно заботятся
о том, чтоб добиться истинного успеха. Находиться здесь — одно это
куда больше, чем все, о чем они когда-либо мечтали. Они довольны
уже тем, что вкалывают где-нибудь на автомойке или швейной фабри¬
ке. Только я думаю, этой девочке ума не занимать, ее ждет лучшая
участь
Пока они обедали, девушка еще трижды подходила к их столу, но
по-английски больше не заговаривала.
Перехватив взгляд Сержа, которым тот ее провожал, Рэлстон сказал:
— Восемнадцать лет. Что ж, уже совершеннолетняя, закон ничего
не имеет против.
— Шутишь Я что, похож на детсадовского налетчика?
— Девчонка что надо, — сказал Рэлстон, и Серж понадеялся, что
тот не станет раскуривать сейчас одну из своих дешевых сигар. В
машине, с опущенными стеклами, это было еще терпимо, но здесь... —
Мне она напоминает молодую Долорес Дель-Рио, — сказал Рэлстон,
насылая на него через стол два тяжелых облачка дыма.
Никакая она не Долорес Дель-Рио, думал Серж. Но есть в ней нечто
такое, что сделало Дель-Рио любимицей Мексики, предметом благого¬
вения миллионов мексиканцев, изредка или хотя вы раз видевших ее
на экране; да, и в ней это есть — тот же взгляд мадонны.
— Как твоя фамилия? — поинтересовался Серж, когда она подошла
к ним напоследок, чтобы подлить свежего кофе. Он знал, что поли¬
1 Друг (исп).
188

цейские, отужинав бесплатно, дают на чай монету в двадцать пять
центов, но на сей раз сунул под тарелку в три раза больше.
—	Mande, «Thor?1 — спросила она и обернулась к мистеру Розалесу,
но тот был занят с клиентом за стойкой.
—	Твоя фамилия, — тщательно проговорил Рэлстон. — Мариана
que?
—	А-а, — она улыбнулась, — Мариана Палома.
Потом увернулась от настойчивого взгляда Сержа и захватила с
собой на кухню тарелки.
— Палома, — повторил Серж. — Голубка. Ей это подходит.
— Обычно я ем здесь раз в неделю, не чаще, — сказал Рэлстон, не
сводя с него любопытных глаз. — Нам ведь не хотелось бы разорить
дотла это славное местечко слишком частыми бесплатными обедами, а?
— Не беспокойся, — быстро ответил Серж, включаясь в игру. —
Это твоя кормушка. Если я и зайду еще сюда, так только с тобой.
— Что касается девочки — это твое личное дело, — сказал Рэл¬
стон. — Хочешь — ходи к ней по выходным. Но мне бы не понрави¬
лось, если бы кто-то пустил под откос халявку, которую я возделывал
да лелеял годами. Поначалу хозяин брал с меня полцены, а нынче —
вообще ни гроша.
— Не беспокойся, — повторил Серж. — И, Бога ради, эта девчонка
вовсе меня не занимает, вернее — не так сильно, чтоб... Знаешь, у меня
и без того с бабьем дел по горло, чтобы обучать еще какого-то младенца
английскому языку.
— Эх вы, холостяки, — вздохнул Рэлстон. — Мне бы ваши пробле¬
мы. Подыскал уже кого-нибудь на сегодняшний вечер? Ну, когда смена
закончится?
— Да есть одна, — ответил Серж без всякого энтузиазма.
— А подружка у нее имеется?
— Вот чего не знаю, того не знаю, — улыбнулся Серж.
— Как она выглядит? — хитро покосился на него Рэлстон. Не уди¬
вительно: утолив томления желудка, он оказался во власти новых же¬
ланий.
— Блондинка, волосы как светлый мед. А ниже все — сплошная
задница, — ответил Серж, в точности описав Марджи, живущую в том
же доме, что и он, на верхнехс этаже. Хозяйка уже предупреждала его
быть поосторожнее и вести себя не так шумно, когда он выходит по
утрам из чужой квартиры.
— Натуральная блондинка? И впрямь как мед, а? Не крашеная? —
произнес Рэлстон глухим голосом.
— А что это такое — «натуральная»? — спросил Серж и подумал:
по-своему да, она и впрямь достаточно естественна, да и какая разница,
если искрящаяся прическа — всего лишь плод парикмахерского искус¬
1	Что вам угодно, сеньор? (исп)
189

ства? Все, чем крашен мир, так или иначе подцвечено или преображено
толковым мастерох< своего дела. Приглядись, и ты всегда поймешь, как
делается красота. Только кому это нужно? Марджи была вполне «на¬
туральна», он это не раз ощущал.
— Чем еще занимается холостяк, кроме как укладывает к себе в
постель все, что плохо лежит где-нибудь в другом месте? — спросил
Рэлстон. — Ты счастлив, что один?
— Не нужен даже никакой сосед, готов сам нести все расходы. Мне
нравится быть одному.
Серж поднялся первым и обернулся, ища глазами девушку, но без¬
результатно: она была на кухне.
— Buenas noches1, сеньор Розалес, — окликнул Рэлстон хозяина.
— Andale pues2, — крикнул тот, перекрывая шум играющей пла¬
стинки: кто-то включил автомат.
— Телевизор часто смотришь? — спросил Рэлстон, когда они вновь
сидели в машине. — Я чего любопытствую — как раз сейчас мы не
слишком ладим с моей старухой, так что неизвестно, чем у нас с ней
закончится.
— Вот как? — сказал Серж, искренне надеясь, что Рэлстон не ста¬
нет докучать ему длинным отчетом о своих супружеских неурядицах.
Это и без него уже неоднократно делали в долгие часы дежурств
слишком многие из тех, с кем Сержу доводилось работать в патруле.
Сегодня, в тихий будний «экваторный» вечер, когда до следующей зар¬
платы народу оставалось ждать столько же, сколько прошло с преды¬
дущей, когда никто еще не успел получить пособия, а от последнего
уцелели жалкие гроши, — сегодня, когда народ был трезв, хотелось
покоя. — Пожалуй, читаю много, в основном романы. Раза три-четыре
в неделю играю в гандбол в академии. Хожу в кино, немного смотрю
телевизор. За какие только плутни я не брался! Не одни лишь кутежи,
ты не думай. — И тут он снова вспомнил Голливуд. — Во всяком
случае, с этим уже покончено. Все приедается на свете...
— Возможно, мне придется проверять это на личном опыте, — ска¬
зал Рэлстон, ведя машину к холленбекскому парку.
Серж достал из-под сиденья фонарик и положил его рядом с собой.
Чуть увеличил громкость радио, полагая, что с динамиком Рэлстон
соперничать не решится, хотя и был уверен, что выслушать тираду
семейного человека ему все-таки предстоит.
— Четыре-Фрэнк-Один, прием, — сказал Серж в микрофон.
— Если правильно разыграешь карту, может, тебе и удастся зама¬
нить маленькую Долорес Дель-Рио к себе в конуру, — сказал Рэлстон,
не дожидаясь, когда оператор подтвердит, что услышал их. Началось
медленное и вялое патрулирование района к востоку от парка, где за
1 Доброй ночи (исп.).
г Здесь: приходите еще (исп.).
190

последние несколько недель хорошенько поработал какой-то вор-домуш-
ник. Еще прежде они решили, что после полуночи пешком обследуют
улицы, похоже, иного шанса поймать домушника не было.
— Я же говорил, младенцы не по мне, — сказал Серж.
— Может, есть у нее двоюродная сестричка, жирная тетушка или
кто еще. Так я готов. Моя старуха дала мне от ворот поворот. А для
сочной тетушки я отрастил бы длинные усы, как у того типа, что
играет во всех мексиканских фильмах, как его?
— Педро Армендарис, — машинально ответил Серж.
— Ага, он самый. Такое впечатление, будто он ждет тебя в любой
здешней киношке. Он и Долорес.
— Когда я был пацаном, они уже тогда считались суперзвезда¬
ми, — сказал Серж, бросив взгляд на безоблачное небо, сегодня лишь
самую малость закопченное смогом.
— Правда? Ты ходил на мексиканские фильмы? А я думал, ты
испанского не знаешь.
— Мальчишкой разбирал немного, — ответил Серж, подобравшись
на сиденье. — Но те глупые фильмы любой бы понял. Одна пальба да
гитары.
Рэлстон притих, радио все так же бубнило, и Серж снова рассла¬
бился. Вдруг до него дошло, что он размышлял о маленькой голубке.
Так ли она хороша, как Эленита, первая девчонка, с которой, он это
попробовал, пятнадцатилетняя смуглянка, дочь мексиканца, полу¬
чившего разрешение на недолгое пребывание в США в качестве сезон¬
ного рабочего и успевшего порядком поизноситься к тому времени, как
она, его дочь, совратила Сержа, своего ровесника. Целый год по ночам
каждую пятницу он приходил к ней снова и снова, иногда ему везло,
и она его принимала, но иногда у нее уже сидел — или лежал —
кто-нибудь из ребят постарше, и тогда Серж ретировался, дабы не
накликать беду на свою голову. Эленита не отказывала никому, но ему
нравилось делать вид, что это его девчонка, нравилось вплоть до того
июньского вечера, когда всю школу потрясла весть о том, что Элените
запретили ходить на занятия: она беременна. Несколько ребят, в основ-
ном члены футбольной команды, стали о чем-то переговариваться пуг¬
ливым шепотком. Еще через пару дней, до них долетел новый слушок:
вдобавок ко всему у Элениты обнаружили сифилис. Шепоток словно
обезумел от ужаса. Серж мучился кошмарными фантазиями, ему ме¬
рещились истекающие гноем слоноподобные детородные органы, он не¬
истово молился и каждый Божий день зажигал три свечи — до тех
пор, пока не почувствовал, что опасность миновала, хотя и не знал
наверняка, существовала ли вообще такая опасность, и даже не ведал,
так ли уж страдала бедняжка Эленита в действительности. Он едва
мог наскрести тридцать центов на свечи. Неполный рабочий день на
колонке, где он качал бензин, приносил в неделю жалкие девять дол¬
ларов, да и те он должен был отдавать матери.
191

Внезапно он ощутил себя преступно виноватым: нельзя так думать
о Мариане; восемнадцать лет, что бы там ни плел об этом закон, не
делают человека взрослым. Ему самому уже двадцать шесть, неужто и
следующие десять лет ему не помогут? Возможно, ложь, жестокость и
насилие, что столь щедро демонстрирует ему его работа, заставят его
скорее повзрослеть. Когда в смуглой мордашке пышущего здоровьем
маленького зверька — вроде той же Марианы — он перестанет видеть
лицо святой, тогда он куда ближе подойдет к тому, что зовется зрело¬
стью. А пока что — вот она, плата за то, что ты чикано, думал Серж:
суеверные страсти и томления — коричневая магия — чародейки из
Гваделупы или Гвадалахары, — безродный простак, возжелавший найти
мадонну в полунищем мексиканском ресторане™
Глава 14
СПЕЦИАЛИСТ
— Чего ж удивляться, что Плибсли получает больше предложений
от шлюх, чем кто другой в целом отделе! Вы только взгляните на него.
Разве похож этот парень на полицейского? — ревел Бонелли, приземи¬
стый, пожилой и лысеющий человек с темной щетиной, которая, стоило
ему не бриться два дня, принимала грязно-серый оттенок. Двухдневной
щетина казалась постоянно, и, как бы ни протестовал против нее сер¬
жант Андерсон, Бонелли попросту напоминал ему, что они оба нахо¬
дятся не в военной академии, а в Уилширском отделе полиции нравов,
а что касается его, Бонелли, щетины — так то лишь доказательство
служебного рвения, заставляющего его подделывать свой облик под
рожи тех ослиных задниц, что разгуливают по улицам, своего рода
маскировка, чтоб легче было внедриться в их среду тайному агенту. К
Андерсону он обращался не иначе как по имени — Майк! Так же
поступали и остальные: для «нравов» подобное обхождение с начальст¬
вом было вполне обычно. Гус, однако, Андерсона не любил и не доверял
ему; впрочем, тут он ничем от других не отличался: Андерсона не
любил никто. Он уже был занесен в лейтенантский список и, пожалуй,
стал бы в один прекрасный день по крайней мере капитаном, но тут
все единогласно пришли к заключению, что, будучи ярым сторонником
дисциплины, этот долговязый молодой человек с редкими белесыми
усиками принес бы куда больше пользы в патруле, где оказался бы
ближе к армейским порядкам, чем здесь, в полиции нравов.
— Та шлюшка, которую Гус подцепил на прошлой неделе, так и не
верила, что он легавый. — Бонелли расхохотался и закинул ноги на
стол, уронив-пепел с сигареты на рапорт, над которым корпел сержант
Андерсон; губы под блеклыми усами вытянулись в струнку, однако
Андерсон смолчал, поднялся и перешел работать за свою конторку.
192

— Ес я помню, Сэл, — обратился к Бонелли Петри. — Старине
Сальваторе пришлось вызволять Гуса у нее из рук. Когда он показал
полицейский значок, она приняла его за самозванца.
Пегри воспроизвел нефитянский говорок, каким проститутка чих¬
востила Гуса, и сорвал аплодисменты; раздался смех. Смеялся даже
Хантер, стройный чернокожий полицейский, единственный негр в их
ночной смене. Он смеялся от души — в отличие от Гуса, чей нервный
смешок отчасти объяснялся тем, что смеялись над ним самим, отчасти
же тем, что он гак и не свыкся с подшучиванием над неграми з их
присутствии, не свыкся за три месяца работы в полиции нравов, хотя
и следовало бы, тем более что безжалостные издевки, повторявшиеся
изо для в день, стали чем-то вроде ритуала, совершаемого перед тем,
как змйти на улицу. Каждый острил над каждым, и здесь уж запрет¬
ных тем ле было: их не останавливали ни раса, ни вероисповедание,
ни физические недостатки другого.
Что, впрочем, не мешало шестерым полицейским заодно с сержан¬
том Хэндлом, бывшим для них своим, как минимум раз в неделю
отправляться после работы домой к Бонелли и расписывать пульку,
расправляясь по ходу по крайней мере с ящиком пива. Иногда они
меняли маршрут, шли к сержанту Хэндлу и ночь напролет резались
в покер. Однажды, когда они так и поступили (избрали второй мар¬
шрут и оказались дома у Хэндла, здесь же, в Уилширском округе,
по соседству с Пико и Ла-Бреа, в районе, где на небольшом пятачке
жили представители всех возможных рас и национальностей), Бонел¬
ли шепнул хозяину на ухо, что пострадал при аресте за распутные
действия какой-то проститутки, получив от нее увесистый пино!с но¬
гой в плечо, а ведь в его возрасте немудрено и артритом заболеть.
Закатать рукав скандального цвета гавайской рубашки до уровня
волосатого плеча Бонелли так и не смог оно, плечо, оказалось слиш¬
ком уж неприличных размеров; так что ему в конце концов при¬
шлось ограничиться высказыванием: «Ну в общем, синяк того же
цвета, что и твоя задница». Гибкая, как тростинка, с кожей цвета
красного дерева, жена Хэндла, войдя незаметно в комнату, спросила
с неподдельным спокойствием: «Неужто красного?» Приблизительно с
той поры Гус стал получать немалое удовольствие от непритворного
и ничуть не вымученного товарищества, отнюдь не игравшего в «по¬
лицейское братство»: в притворстве да игре не было нужды.
Но был у них и общий секрет, объединивший их, казалось, тес¬
нее, чем удается по обычной дружбе. Заключался он в общем знании
того, что знают они главное — разницу между силой и слабостью,
страхом и мужеством, добром и злом, в особенности между добром и
злом. И хоть среди них, случалось, бушевали споры (чаще всего
когда Бонелли с излишним усердием прикладывался к бутылке), они
сходились в самом важном, чего, как правило, не обсуждали: любой
обладающий здравым смыслом и опытом полицейский наверняка ус-
7 Джозеф Уэмбо «Рыцарь о синем*
193

пел познать, что в этом мире почем, так что говорить о том было
просто ни к чему. А потому они болтали о своей работе и женщи¬
нах, рыбной ловле, гольце или бейсболе — в зависимости от того,
кто из них — Фаррелл, Шульман или Хантер — задавал тон в
разговоре. Ну а если слово брал Петри, тут уж беседа сворачивала
на кино: родной дядя Петри был режиссером, а сам племянник, даже
отслужив пять лет в полиции, все еще по-детски бредит голливуд¬
скими звездами.
Пройдясь несколько раз по смиренной Гусовой внешности, обсудив,
почему ни одна проститутка не признает в нем полицейского, сделав
вывод, что это как раз и делает его лучшим спецом по шлюхам в
команде, они решили сменить тему: Гус никогда не отшучивался в
ответ, а потому чаще подкалывали Бонелли с его злым язычком и
находчивостью — это было куда забавнее.
— Эй, Марти, — позвал Фаррелл Хантера, вымучивавшего из себя
отписку по мерам, предпринятым по какой-то жалобе. Подперев под¬
бородок гладкой коричневой рукой, он смотрел вниз, а его карандаш
судорожно скакал по бумаге. Стоило Бонелли подать реплику, и
карандаш послушно замирал, пережидая хантеровский смех. Было
яснее ясного, что Хантер предпочел бы работать именно с ним, с
Бонелли, однако сержант Андерсон, придерживаясь твердых взглядов
на сущность начальственного надзора и утвержденного плана-графи¬
ка смены, тщательнейших( образом следил за соблюдением расписа¬
ния. Он поставил их в известность, что до получения диплома в
университете штата ждать ему теперь совсем недолго и что у него
уже сдано двенадцать зачетов по психологии, так что он и есть
здесь тот единственный человек, кто знает, кому, с кех< и когда
работать, на что Бонелли сердито прошептал: «И как только этот
хрен попал к нам в отдел?» — Эй, Марти, — повторил Фаррелл,
вынуждая Хантера поднять голову. — Ума не приложу, как это вам
удается вечно жаловаться: черных, мол, зажимают, то тут, то там, на
должность не берут, а когда мы и впрямь идем вам навстречу, вы
опять недовольно брюзжите. Послушай-ка, что пишут в «Таймс»: «На¬
циональная ассоциация содействия прогрессу цветного населения от
лица всех тех, кто томится в камерах смертников, потребовала прове¬
сти качественное расследование того, почему количество негров в
этих камерах так несоразмерно велико».
— Людям не угодишь, — ответил Хантер.
— Кстати, Марти, не обделяет тебя та белая курвочка-либералка,
что все эти дни крутится вокруг гетто? — спросил Бернбаум.
— На сей раз Марти некогда: готовится к экзамену на сержанта,
верно, Марти? — сказал Бонелли. — Сорок очков заработает сам, и еще
столько же ему подарят за то, что он черный.
— А после первое, что я сделаю, — это сыщу твою бабенку,
Сэл, — сказал Хантер, отрывая глаза от рапорта.
194

— Господи, Марти, будь другом, сыщи Элси сейчас же, смо¬
жешь? Все равно эта сучка только и делает, что болтает о заму¬
жестве да моих трех разводах. Мне жена нужна другая, такая,
чтобы...
— У кого-нибудь есть резинка? — спросил сержант Андерсон, вне¬
запно шагнув на «рабочую» половину комнаты, отделенную от его кон¬
торки рядом шкафов.
— Нету. Коли нам кажется, что красотка настолько плоха, что без
резинки к ней не подъехать, мы заказываем у нее другие услуги, —
сказал Фаррелл, весело разглядывая Андерсона голубыми, близко поса¬
женными глазами.
— Я имел в виду резинки для контейнеров, в которых хранятся
свидетельские показания, — холодно сказал тот. — По-прежнему раз¬
ливаем в них спиртные напитки, а?
— Ящик в шкафу, Майк, — сказал Бонелли, и все притихли, поняв,
что шутка Фаррелла начальству не понравилась. — Сегодня в баре
работаем?
— Прошло две недели, как к нам поступила та жалоба на «Погре¬
бок». По-моему, пора и отреагировать.
— Обслуживание посетителей после закрытия? — спросил Фар¬
релл.
— Если бы ты урвал немного времени от сочинения своих острот
и взял на себя труд заглядывать в поступившие жалобы, ты бы знал,
что бармен «Погребка» снимает квартиру прямо над заведением и что
порой, случается, приглашает клиентов к себе наверх, где продолжает
как ни в чем не бывало продавать выпивку. Естественно, после отве¬
денных на то часов.
— Сегодня же все там проверим, лично для тебя, Майк, — прими¬
рительно сказал Бонелли, но, подумал Гус, в этих карих глазах под
тяжелыми бровями примирения нет и в помине. Они разделались с
Андерсоном, даже не нарушив норм вежливости.
— Хочу заняться этим сам, — сказал сержант. — В одиннадцать
жду вас с Плибсли на углу Третьей и Западной, там и решим, отпра¬
вимся туда вместе или по одному.
— Только мне туда нельзя, — сказал Бонелли. — Слишком многих
я там повязал. Бармен меня знает.
— Может, лучше тебе там все-таки появиться с одним из нас, —
сказал Бернбаум, почесаз карандашом жесткий ежик рыжих волос. —
Мы могли бы принять по стаканчику, а потом просто уйти. Им и в
голову не придет, что весь притон набит легавыми. Увидев, что мы
ушли, они наверняка успокоятся.
— По-моему, там промышляют две шлюшки, — сказал Хантер. —
Как-то вечерком мы заглянули туда : Бонелли и засекли их: мелкая
противная брюнетка и старая бандерша, рожи как у вылитых прости¬
туток.
195

— Хорошо, в одиннадцать встречаемся все в ресторане у Андре, где
все и обсудим, — сказал Андерсон, направляясь к своей конторке. —
Да, кое-что еще. Я слышал, по воскресеньям и понедельникам наши
дамочки очень уж наглеют. Должно быть, знают, что у нас в эти дни
выходные, так что готовьтесь: кому-то придется работать и по воскре¬
сеньям.
— Вы, ребята, случаем не видели те журнальчики, что подцепила
дневная смена в какой-то берлоге? — спросил Бернбаум. Теперь, когда
Андерсон закончил свою речь, разговор снова пошел живее.
— Этой дряни я столько перевидал, что до конца жизни с лихвой
хватит, — сказал Бонелли.
— Да нет же, в тех были не просто голые задницы, — сказал
Бернбаум. — Не одни только спелые красотки. Кто-то нащелкал своим
♦полароидом» не меньше доброй сотни мальчиков, а после вырезал из
фоток их висюльки и навтыкал их журнальным дивам, ни одной не
обидел.
— Психи. Мир полон психов, — сказал Фаррелл.
— Кстати, Марти, сегодня идем на охоту по голубям? — спросил
Петри.
— О Боже, нет! На прошлой неделе стольких переловили, что на
весь месяц хватит.
— Перейду-ка я на время в дневную смену, — сказал Бернбаум. —
Хочется поработать с букмекерами. Избавьте меня от всех этих слиз¬
няков, которых приходится отлавливать по ночам.
— В таком случае слушай, что я тебе скажу: все букмекеры —
задницы, — сказал Бонелли. — К тому же чуть не все жиды, разве
не так?
— Как же, как же, мафия тоже состоит сплошь из евреев, — па¬
рировал Бернбаум. — Но, судя по последним сведениям, на Восьмой
улице объявилось и несколько букмекеров-итальянцев
Когда Бернбаум это произнес, Гус почувствовал на себе взгляд Бо¬
нелли. Он знал, что тот думает сейчас о Лу Скализе, том самом, что
был одновременно букмекером и сборщиком податей с ростовщиков.
Бонелли ненавидел его, и ненависть эта была так сильна, что Гус,
вспомнив о ней, ощутил, как повлажнели его собственные ладони.
— Между прочим, Петри, — сказал Марти Хантер, захлопывая жур¬
нал дежурства, — в следующий раз, когда мы будем брать драчуна,
нельзя ли сделать так, чтобы ты не меня, а его огрел по загривку?
Прошлой ночью мы разбирались с баром Биффа, обычная история —
обслуживание пьяного клиента; так вот, только мы принялись вязать
алкаша, а он возьми да и полезь в драку, ну а мой напарник пошел
резвиться почем зря и лупить меня своей дубинкой.
— Вранье, Марти, я всего лишь слегка задел твой локоть.
— Стоит накинуться на преступника хотя бы двум полицейским
разом, как один из них обязательно получит по первое число, — сказал
196

Фаррелл. — Припоминаю ночку, когда мы сцепились с тем педиком-
лесорубом. — Все рассмеялись, и Фаррелл тепло посмотрел на Бонел¬
ли. — Ну и вот, значит, парень был дровосеком из Орегона. И был он
не какой-нибудь жалкий сосунок, а целый сосунище. Приперся в Лос-
Анджелес с тенями на глазах. В общем, пошуршал он по Лафайетт-
парку и наткнулся на Бонелли, помнишь, Сэл?
—	По гроб не забуду этого гада.
—	Короче, в тот день мы были в парке впятером, но минут пятна¬
дцать все никак не могли совладать с этим рвотным порошком. Меня
он зашвырнул в пруд один раз, а Стива целых два. Мы выколачивали
дубинками друг из друга дерьмо до тех пор, пока, благодарение Богу,
Сэл не решил подержать его голову несколько минут под водой. Этого
орегонского ублюдка так ни разу никому и не удалось угостить ду¬
бинкой. Да что дубинкой! Никто не изловчился хотя бы просто попасть
ему кулаком в морду, зато каждый из нас ходил потом по докторам и
просил, чтоб его подлатали.
— Веселенькая история приключилась потом, — сказал Бернба-
ум, — когда Сэл едва его не утопил. Тот заметался в паническом
страхе и все такое, а потом знаете что он сделал? Завопил: «Помогите,
полиция!» Представляете? Будто ему пяти полицейских было мало.
— А он хоть понял, что вы из полиции? — спросил Гус.
— Да конечно, — сказал Фаррелл. — Заявил еще Бонелли: «На
свете не сыскать такого легаша, который бы меня взять сумел». Правда,
насчет пяти он ничего не говорил.
— То же самое орал однажды один тип, когда я был при полной
форме, — сказал Бернбаум. — Чего только люди не говорят, когда ты
тащишь их в тюрягу. Забавно!
— Отбросы, — сказал Бонелли. — Отбросы.
— Когда берешься за этих задниц, нужно мыть руки прежде еще,
чем они тебя отпоносят, — сказал Хантер.
— А помнишь, Бен, как тебя облобызал такой же вот шуршун-
чик? — спросил Фаррелл у Бернбаума, и молодой румяный поли¬
цейский содрогнулся от отвращения.
— Заходим мы, значит, в бар, откуда жалоба поступила, мол,
голубки там танцульки устроили, — сказал Хантер, — ну и садимся
у стойки, и вдруг этот маленький блондинистый стиляга подлета¬
ет — нет, не подлетает, а подпархивает так вот легенько — прямо к
Бену и — чмок! — точнехонько в губы ему сажает звонкий поце¬
луйчик, а потом как ни в чем не бывало отплывает в танце в
темноту. Бен идет в уборную и мылом, самым что ни на есть туа¬
летным, моет рот, и мы понуро оттуда уходим, даже не поработав
как следует в этом притоне.
— Ну хватит, я уже вдоволь всего наслушался. Сейчас схожу оп¬
равлюсь, и примемся за работу, — сказал Бонелли, вставая, почесывая
брюшко и неуклюже шагая через всю комнату к туалету.
197

—	Что-чло? Гови! И1_ь; спешишь туда, чтобы произвести на свет сер¬
жанта? — спросил Фаррелл и подмигнул Петри, который затряс голо¬
вой и зашептал:
—	Андерсон не сцепит теоГ юмор.
Вернувшись Зонслл»’ вместе с гусом собрал бинокли, фонарики и
дубинки, которые потом н:* всяки Г: пожарный случай они положат под
сиденья казенной машины. Заверив Андерсона, что нс забудут е встрече
с ним, они подошли к автомобилю, так и не решив еще, чем заняться.
—	Хочешь отправиться по жалобам или предпочитаешь поохотиться
на шлюх? — спросил Бонелли.
— Есть у нас несколько дерьмовых жалоб по статье три-восемна¬
дцать, — сказал Гус. — Та, что касается картежников в отеле, похоже,
чего-то стоит, да только играют там по субботам.
— Ясно, тогда пошли цеплять шлюх, — сказал Бонелли.
— Будем брать или только посидим на хвосте?
— А по душе тебе их сегодня вязать?
— Не имею ничего против. Возьму-ка г. свою машину, — сказал
Гус.
— Бензину хватит? До следующей недели эта дешевка Андерсон
ни за что не раскошелится. Можно подумать, то не городские, а его
личные денежки.
— Бензин есть, — сказал Гус. — Я сделаю крюк по Вашингтон-
авеню и Ла-Бреа и через четверть часа буду ждать тебя позади ресто¬
рана для автомобилистов. А подцеплю какую-нибудь проститутку, так
даже раньше.
— Подцепи. Аресты нам нужны. В этом месяце улов что-то скуд¬
новат.
Гус проехал по Западному бульвару к Вашингтон-авеню и напра¬
вился дальше, к Ла-Бреа. Не успел он проехать и двух кварталов, как
засек парочку проституток. Он уже собирался свернуть к обочине, но
вдруг узнал в одной из них Маргарет Перл, которую сам же и аресто¬
вывал три месяца назад, когда только-только пришел в полицию нравов.
Она наверняка его не забыла. Пришлось проехать мимо. Но пульс уже
забился многообещающе.
Гус вспомнил, как впервые пришел сюда на службу, но как-то
смутно, неотчетливо. Заново восстановить в воображении подробности
тех первых вечеров и первых произведенных им арестов было непросто.
Память о них была окутана пеленой страха, вот этого-то он никак и
ие мог понять. Почему всякий раз, стоило лишь поддаться воспомина¬
ниям о минутах, когда его терзал сильнейший испуг, он видел их, те
минуты, сквозь какой-то красный туман, он будто чувствовал этот
туман физически? Откуда они — красный оттенок и красный при¬
вкус — в его воспоминаниях? Что это: кровь, огонь, нечто другое?
Бывало, он пугался так крепко, так основательно, так насквозь, что
проститутки шли к его машине не раздумывая и делали недвусмыс¬
198

ленные предложения, не спросив даже, кто он и откуда. Они и вооб¬
разить себе не могли, что перед ними обыкновенный легавый. Вот он,
весь секрет его крайней удачливости в качестве сотрудника полиции
нравов. Теперь же, когда он обрел немного уверенности и больше уж
так не боялся — кроме тех случаев, когда не бояться было нельзя, —
приходилось вкалывать в поте лица, чтобы от кого-то услышать откро¬
венное предложение порезвиться. Время от времени ему даже отказы¬
вали — девицы, подозревавшие в нем полицейского. Однако ему
по-прежнему удавалось подцепить раза в два больше красоток, чем
кому-либо еще в отделе: все же на полицейского он смахивал меньше
остальных. Бонелли сказал, что дело тут не только в его «калибре»,
фактически он был не ниже и не мельче того же Хантера. Дело — в
его застенчивости. Стыд и срам, заявил Бонелли, позор этому миру,
если в нем почти не находится места для кротости. Надо бы заселить
кротостью всю несчастную землю, ну а ты, Гус, говорил Бонелли, слиш¬
ком хорош для нее, чтобы легко с ней столковаться, с той самой землей.
Гус надеялся, что сегодня ему подвернется белая шлюшка. До сих
пор он сумел задержать лишь нескольких белых чертовок, да и тех —
в барах на Вермонт-стрит. Но подцепить белую проститутку на улице
пока не удавалось; хотя здесь, в негритянской части Уилшира, и можно
было встретить кое-кого из белых пройдох, их тут было совсем немного.
Вообще-то в Уилширском округе работать лучше — больше разнообра¬
зия, подумал он. Из черных кварталов можно отправиться на машине
к северо-западным границам округа, и вот ты уже где-нибудь на Чу¬
десной Миле или в Ресторанном Ряду. Столько контрастных различий
на небольшом пятачке в несколько квадратных километров! Он был
доволен своим переводом. Лейтенант Госкин, начальник смены, почти
сразу распознал в нем будущего сотрудника полиции нравов, и, как
только открылась вакансия, он же его в конце концов сюда и рекомен¬
довал. Любопытно, сколько из его однокашников по академии успели
уже поработать «шпиками»? Работенка что надо. И станет еще прият¬
нее, когда наконец исчезнет этот тошнотворный страх, страх оказаться
в одиночку на улице без формы и значка, страх лишиться их охраны,
а значит, и уверенности. Особо бояться чего-то еще вряд ли стоило:
если ты осторожен, тебе никогда не придется выяснять с кем-либо
отношения один на один. Если ты осторожен, ты всегда позаботишься
о том, чтобы рядом с тобой был Бонелли, такой же могучий, как Киль¬
винский, и так же, как Кильвинский, умеющий разбудить в тебе утра¬
ченную было уверенность. Только вот Бонелли, конечно, не обладал
интеллектом Кильвинского, но тут уж ничего не попишешь.
Гус напомнил себе, что не ответил на последнее письмо Кильвин¬
ского, и дал себе обещание, что непременно сделает это завтра. Оно
его обеспокоило. В пенс не было ни слова о рыбалке, ни слова об озере
и ни слова о «мирных горах». Кильвинский писал о своих детях и
бывшей жене, но ведь прежде, находясь еще здесь, он никогда не
199

заводил подобных разговоров. Теперь же он рассказывал о том, как его
младший сынишка написал ему письмо, и как ответное вернулось в
нераспечатанном конверте, и как много лет назад с бывшей женой они
договорились меж собой, что будет лучше, если мальчик о нем поза¬
будет. Правда, почему — лучше и почему — договорились, Кильвин¬
ский не объяснил. Гус знал (хоть и не знал опять-таки — почему), что
тот никогда не навещал детей в доме своей жены. Он подумал, что
стоит немалого труда выведать секреты Кильвинекого. Судя по послед¬
ним письмам, тот хотел ими поделиться, и поделиться с Гусом, так что
он, Гус, решил пригласить его до конца лета «посетить Лос-Лнджелес
с визитом». Господи, как это здорово — повидать своего друга, думал
Гус.
Затем вспомнил, что нужно отослать чек матери и Джону. Было
это менее тягостно, чем ездить проведывать их и выслушивать про
то, что больше им не под силу жить на пособие да ежемесячно
высылаемые Гусом семьдесят пять долларов, про то, что все нынче
так подорожало и что бедный Джон не может работать из-за сме¬
щенного хряща в позвоночнике, который — Гус в том не сомневал¬
ся — и сместился только для того, чтобы можно было получать
компенсацию за увечье и нахлебничать за счет Гуса. Ему стало
стыдно, что он думает об этих слабовольных существах чуть ли не с
отвращением. Но мысли о Вики тоже радости не принесли. Ну кто
ему скажет, почему все — мать, брат, жена — такие размазни?
Почему каждый считает своим святым долгом повиснуть у него на
шее? От гнева, дававшего выход скопившемуся раздражению, ему,
как всегда, немного полегчало.
По Вашингтонскому бульвару по направлению к Кловердэйлу шла,
покачивая задом, круглолицая негритянка. Он подкатил к обочине и
состроил нервную улыбку, которая обычно выходила у него так есте¬
ственно.
— Привет, малышок, — сказала проститутка, заглядывая в окно ав¬
томобиля. Гус принялся исполнять свой коронный номер с поглядыва¬
нием по сторонам, словно опасался появления полиции.
— Привет, — ответил Гус. — Прокатиться не хочешь?
— Не для того я пут, чтобы кататься, малышок, — сказала та, глядя
на него в упор. — По крайней мере не для того, чтобы кататься на
машинах.
— Я готов и на кое-что другое, — сказал Гус, тщательно следя за
тем, чтобы не произнести ни одного запретного слова, которое на юри¬
дическом языке можно было бы истолковать как «провоцирование на
уголовно наказуемое деяние»; Сэл часто спорил с ним, что никак не¬
возможно «спровоцировать» шлюху, нет в природе ничего такого, что
могло бы ее «спровоцировать», и нужно лишь беспокоиться о том, как
бы не спровоцировать неприятностей позже, когда сочиняешь рапорт, а
следовать всем правилам игры — значит расписываться в том, что у
200

тебя нс все дом*.. Гус же отвечал, что именно следование правилам
придает всему этому цивилизованный характер.
—	Послушай, начальник. — сказала вдруг девица, — а почему бы
тебе нс вернуться в академию и не поиграть там с самим собой в
замечательную игру собственными шариками? Гандбол, кажись, назы¬
вается.
— Что-что? — вежливо переспросил Гус.
Она нс спускала с него глаз.
—	Шутка, малышок, —' наконец сказала она. — Приходится осто¬
рожничать из-за этих типов из полиции нравов.
—	Полиция нравов? Где? — сказал Гус, врубая мотор на полную
мощность. — Может, лучше забудем..
— Да ты не нервничай, дорогуша, — сказала та, усаживаясь в ма¬
шину и придвигаясь к нему вплотную. — Я устрою тебе такую фран¬
цузскую ночку, что ты будешь рад что заехал сегодня в наши края,
и не трави ты себе мозги из-за чертовых «нравов». Я расплатилась с
ними сполна, так что меня они не тревожат.
— Куда едем? — спросил Гус.
— Туда вон, в Ла-Бреа. В «Отель Мотель». Там у них кровати
электрические, с вибрацией, а по всем стенах! и потолкам — зеркала.
У меня там своя комнатка забронирована, но за это тебе раскошели¬
ваться не придется. Какие-нибудь пятнадцать долларов — и все в твоем
распоряжении.
— Вроде справедливо, — сказал Гус, развернулся и на всех парах
ворвался на стоянку за рестораном для автохгобилистов, где их уже
поджидал Бонелли. Увидев проститутку, Сэл усмехнулся сквозь густую
щетину.
— Привет, крошка, как твои плутни? — сказал он, распахивая пе¬
ред ней дверцу.
— Пока не клюнула вот на этого, с плутнями, мистер Бонелли, все
было просто прекрасно, — сказала девица, глядя на Гуса в неверии. —
Присягнуть была готова, что и он из плутов. Он что же, и в самохс
деле легавый?
Гус показал ей свой значок и снова сел в машину.
— Больно он смирный для легаша, — произнесла проститутка с
отвращением. Гус выехал со стоянки, чтобы еще раз попытать счастья,
прежде чек! они пустятся в долгий путь до линкольн-хайтской тюрьмы.
Он дважды обогнул квартал, затех< сделал крюк пошире. Наконец
решил проехать по Л а-Бреа на северную сторону Венис, в прошлые
дежурства он несколько раз встречал там проституток. У мотеля он
увидел сразу три припаркованных один подле другого,.«кадиллака».
Рядом с тем, что был окрашен__в.-фиелетовый цвет, стояла какая-то
проститутка и болтада с Эдди Парсонсом, Больших! Псом Хэнли и с
незнакомым Гусу негром-сводником. Гус вспомнил, как в прошлом году,
едва он прибыл в Уилширский округ, все еще служа в патруле и,
201

следовательно, находясь в форме, — вспомнил, как арестовывали Боль¬
шого Пса. Сперва они остановили его за неправильную смену полосы
движения, и, пока Гус оформлял талон, Дрю Уотсон, его напарник,
энергичный и пытливый полицейский, заприметил торчавшую из-под
сиденья перламутровую рукоять револьвера калибра 0,22. Тогда он су¬
нул его в карман, арестовал Большого Пса и отвез его к сыщикам, а
те, зная, что тот сводник, за которым тянется хвост грехов в пять мелко
исписанных страниц, решили оформить его по краже, конфисковать
машину и в качестве вещественного доказательства зарегистрировать
найденную при нем пачку фальшивых денег. Когда они их пересчита¬
ли — почти восемьсот долларов — и сообщили Большому Псу, что
намерены занести их в протокол, он потерял всяческое самообладание
и разрыдался, умоляя сыщиков не вписывать никуда его деньги, их для
него сделали раньше, давно еще, и, чтобы возместить убытки, ему по¬
требуется несколько месяцев, и ведь это его кровные денежки, пожа¬
луйста, не нужно их регистрировать. Гуса поразило тогда, что Большой
Пес, одновременно самый дерзкий и самый надменный из всех сводни¬
ков, вдруг — вот он: умоляет, как нищий, вернуть ему парочку фаль¬
шивых банкнотов и обливается слезами. Но потоке до Гуса дошло, что
без этой пачки и «кадиллака» он попросту был ничем и что сам Боль¬
шой Пес прекрасно знал это и понимал, что знают это все сводники и
проститутки, а значит, он теряет все. И это все растащат сутенеры
побогаче, те, кто умеет внушить к себе уважение.
Внезапно на углу Венис и Ла-Бреа Гус увидал белую девицу. Он
прибавил газу, но она уже подошла к красному «кадиллаку» с жес¬
тким верхом. Гус сбавил скорость и подъехал к нему сбоку. Она
была одна и как раз садилась на водительское место. Он улыбнулся
ей той тщательно отрепетированной улыбкой, что пока почти не зна¬
ла осечки.
— Не меня ли ты ищешь, солнышко? — спросила девица. Вблизи
она совсем не была так хороша, хотя узкие серебристые брючки и
черная вязаная кофточка сидели на ней замечательно. Даже при таком
освещении Гус заметил, что вьющиеся светлые волосы — парик, а кос¬
метика — лишь яркая штукатурка.
— Пожалуй, тебя, — улыбнулся Гус.
— Подруливай вперед и притормози, — сказала девица. — Потом
возвращайся, поболтаем.
Гус подал машину к тротуару, отключил фары, незаметно сунул
под сиденье зачехленный «смит-и-вессон», вышел из машины и подошел
к «кадиллаку» со стороны водителя
	лСёЛаСШЬ поразвлечься, солнышко? — спросила та и одарила его
такой же отрепетированной улыбкой, К2К и его собственная.
	Еще, как, — засиял он в ответ.
— И сколько же ты хочешь прокутить? — спросила девица застен¬
чива Вытянув из окошка когтистый палец, она соблазнительно пробе¬
202

жалась им по его торсу в поисках оружия, так что теперь Гус улыб¬
нулся самому себе.
Не нащупав ничего подозрительного, она тем и удовлетворилась и,
казалось, явно не видела теперь никакой пользы в дальнейшей пустой
трате времени.
—	Как насчет отличного траха в десять долларов? — спросила она.
—	Что ж, лицемерить ты не привыкла, — сказал Гус, доставая из
заднего кармана свой значок. — Ты арестована.
—	Ну и дерьмо! — застонала девица. — Приятель, я только что из
тюряги. Не-е-ет’ — завыла она.
—	Пошли, — сказал Гус, распахивая дверцу «кадиллака».
—	Л ад нс, чего уж там, дай только сумку прихвачу, — фыркнула
она, но тут же повернула ключ и судорожно кинула руль до отказа
влево, креня на сторону рванувший вперед «кадиллак», а Гус, сам не
зная почему, запрыгнул на борт машины и через считанные мгновенья
уже прилип к спинке сиденья, зависнув в воздухе, а могучий «кадил¬
лак» мчался ео весь опор по Венис. Он потянулся в отчаянии к ключам,
но тут же маленький кулачок съездил его по физиономии, он скольз¬
нул назад и почувствовал вкус бегущей из носу крови. Краем глаза он
ловил движение стрелки на спидометре, скакнувшей от «шестидесяти»
к отметке «семьдесят». Его слабеющее тело смело назад порывом ветра,
он вцепился в сиденье, а сыплющая бранью проститутка, пытаясь ски¬
нуть нежеланного пассажира навстречу неминуемой гибели, швырнула
«кадиллак» через три полосы движения разом, и, только тут осознав
впервые, что же он в действительности делает, Гус взмолился, чтобы
Тот не позволил его телу изменить ему, подвести его, пусть оно просто
держится — больше ничего ему от него не нужно! — пусть просто
держится...
Мчались по Венис и другие машины. Гус понял это по реву клак¬
сонов и визгу покрышек, понял, не раскрывая глаз и не отпуская
сиденья, хоть она, девица, молотила его по рукам сперва сумочкой, а
потом и острым каблуком, а «кадиллак», несущийся по бульвару Венис,
мотало и кидало в разные стороны. Зная, что аварии не избежать —
они разобьются в лепешку, а потом эту лепешку сожрет пламя, — Гус
все пытался вспомнить какую-нибудь простенькую молитву из поры
своего детства, но она никак не вспоминалась, и когда он внезапно
ощутил, как машина вошла, влетела, вонзилась в головокружительный
вираж, он понял, чтс это и есть конец, и сейчас его выбросит со свистом
в пустоту, и он станет пулей, несущейся к собственной смерти. Но
машина как-то сама собой выбралась из крена и вот опять катилась с
бешеной скоростью по Венис, но теперь — в обратную сторону. Если
б только удалось дотянуться до револьвера, подумал Гус, если б я
только осмелился ослабить хватку и высвободить одну-сдинственную
руку, я бы отправил ее вместе с собой в преисподнюю; тут до него
дошло, что он оставил оружие в своем автомобиле, и тогда он подумал:
203

если б только я сумел сейчас вывернуть баранку, когда на спидометре
восемьдесят миль в час, я бы превратил ее «кадиллак» в гармошку; это
ничуть не хуже револьвера. Он так и хотел поступить, но тело отка¬
зывалось повиноваться, упрямо вцепившись — будто бы вросши — ру¬
ками в спинку сиденья. Вертя рулем то влево, то вправо, проститутка
принялась толкать дверцу наружу, и его ступни немедленно запроки¬
нуло назад, и тут Гус наконец обрел свой голос, да только то был всего
лишь шепот, встреченный дикикс визгом, сплошь состоящим из брани;
каким-то образом магнитофон в салоне тряхнуло на полную громкость,
так что теперь от всего вместе — стереомузыки из автомобиля, шума
ветра и воплей проститутки — лопались перепонки, и Гус закричал ей
в ухо:
— Пожалуйста, ну пожалуйста, выпусти меня! Дай мне уйти, и я
не стану тебя арестовывать. Не так быстро, дай мне хоть спрыгнуть!
В отчаянии и полном безрассудстве заломив руль вправо, она отве¬
тила:
— Подыхай! Сморчок вонючий, мать твою!..
Гус увидел, как на них надвигается Ла-Бреа. Поток движения здесь
был умеренным, но тут на скорости в девяносто миль она рванула на
красный свет, и Гус услыхал характерный скрип и треск и понял, что
еще кто-то разбился на перекрестке, только это были не они: их «ка¬
диллак» по-прежнему продолжал свой бешеный полет, но уже на сле¬
дующем перекрестке все полосы движения оказались перекрыты с
обеих сторон, в том числе и к западу от Ла-Бреа: тяжело громыхая, на
север шла вереница пожарных машин. Проститутка ударила по тормо¬
зам и свернула влево на темную улицу, но только сделала это слишком
резко, и «кадиллак» словно бы поскользнулся, потом опять выпрямился,
потом накренился вправо и заскочил на газон, выдернув из земли футов
двадцать штакетника. Тот с треском обрушился на капот, разнеся в
мелкие осколки ветровое стекло, и, пока проститутка, сжигая тормозные
колодки, мчалась в своем «кадиллаке» дальше, обломки сеялись острым
дождем по газонам, лужайкам* и живым изгородям. Но гонка — гонка
по лужайкам — все больше и больше замедляла свой бег, и, когда Гус
прикинул про себя, что скорость упала до тридцати, он выпустил спин¬
ку из рук. Удар о траву оказался сокрушительным, и тело его сгруп¬
пировалось и покатилось без всякой команды, само по себе, и
кувыркалось до тех пор, пока не врезалось в стоявшую на обочине
чью-то машину. Он сел, выжидая долгую томительную минуту, когда
земля перед глазами перестанет раскачиваться — вверх-вниз, вверх-
вниз. Потом поднялся на ноги. Во всем квартале зажигались огни,
местные собаки, казалось, просто сбесились, «кадиллак» таял вдали и
был уже почти неразличим.
На улицу начали высыпать люди, и тогда Гус побежал. Уже
где-то в районе Ла*-Бреа он ощутил боль в бедре и предплечье,
болели еще несколько ушибов, и он подивился тому, что бежит:
204

зачем? Но сейчас лишь в беге он находил хоть какой-то смысл. И
он бежал, быстрее и быстрее, а потом, сидя в своей машине, пытался
вести ее, однако ноги, вполне готовые бежать, все еще слишком
дрожали, чтобы он мог спокойно управлять автомобилем, и потому,
прежде чем добраться до участка, ему пришлось дважды останавли¬
ваться и растирать их.
Машину он подал с тылу, вошел в заднюю дверь и заспешил в
умывальню. Там он внимательно изучил свое бледное, серое лицо. Оно
все было в царапинах и синяках. Смыв кровь, он убедился, что вид у
него не такой уж страшный, но вот левое колено походило на горячую
жидковатую кашицу. Студеный пот холодил, грудь и спину. Он почув¬
ствовал ужасный запах, и, когда понял, что это, его затошнило, и он
бросился к шкафу, благодарный судьбе за то, что держит там спортив¬
ную куртку и широкие брюки на случай, если порвет свои вещи на
«охоте» или если задание потребует от него заняться маскарадом. Не¬
уклюже семеня, он вернулся в уборную и начисто вытер ноги и яго¬
дицы, рыдая от стыда, страха и облегчения.
Помывшись, он надел чистые штаны. Старые же вместе с испач¬
канным нижним бельем скатал шаром и кинул вонючий сверток в
мусорный ящик в дальнем конце участкового двора. Потом сел в ма¬
шину и поехал к ресторану для автомобилистов, где, как он знал
наверняка, безумствует Бонелли из-за того, что Гуса нет уже битый
час. Подрулив туда, Гус все еще не был уверен, что сумеет до конца
выдержать собственную ложь. Неподалеку от Бонелли стояли две де¬
журные полицейские машины, начавшие поиски его напарника. Гус
рассказал историю, которую сочинил по дороге, задыхаясь от слез.
Врать он был вынужден: стоит им узнать, что плечом к плечу с ними
служит полицейский, настолько тупой и безмозглый, что может себе
позволить запрыгнуть на борт машины, — ничто им не помешает вы¬
толкать его из отдела пинками под зад, и поделом ему! Такого поли¬
цейского еще учить и учить, а может, еще и лечить — в психиатрии.
Так что он их попичкал тщательно продуманной чепухой насчет ка¬
кой-то проститутки, угодившей ему каблуком по физиономии и выско¬
чившей из машины, и насчет того, как он с полчаса преследовал ее на
своих двоих, пока не потерял из виду. Бонелли на это проворчал, что
он поступил опрометчиво, покинув автомобиль и подвергая себя опас¬
ности, но сам был настолько рад увидеть перед собой Гуса, живого,
здорового, что не стал больше распространяться на данную тему, даже
не заметив, что напарник переоделся. Ну а затех( они отправились в
Центральную тюрьму. Несколько раз Гусу казалось, что он вот-вот
сломается и разрыдается, ему и впрямь пришлось дважды давить в
глотке всхлип. Но он сдержался, а еще через час прекратили дрожать
ноги и руки. Есть, однако, он не мог, и когда чуть позже они остано¬
вились, чтобы проглотить по гамбургеру, от одного взгляда на пищу
ему сделалось дурно.
205

— Выглядишь ты отвратительно, — сказал Бонелли, плотно закусив
и теперь ведя машину по Уилширскому бульвару. Гус наблюдал в окно
за улицей, автомобилями, прохожими. Он не ощущал никакой душевной
приподнятости оттого, что остался жив. Наоборот, чувствовал жуткую
подавленность. На мгновенье он пожалел, что тогда, в тот момент, когда
на скорости девяносто миль в час «кадиллак» пошел юзом и от жути
свело кишки, машина не перевернулась.
— По-моему, та стычка со шлюхой немного выбила меня из ко¬
леи, — сказал Гус.
—	Так сколько, говоришь, ты за ней гнался? — спросил Бонелли,
взглянув на него с недоверием.
—	Думаю, несколько кварталов. А что?
—	По счастью, мне известно, что бегаешь ты не хуже пумы. Как
же тебе удалось ее не поймать?
—	Ну.„ По правде, Сэл, она пнула меня прямо по яйцам. Стеснялся
тебе сказать. Я провалялся на аллее двадцать минут.
—	Так какого хрена, скажи мне Бога ради, ты нс сознался, что тебе
там кололи орехи? Неудивительно, что ты весь вечер как отравленный.
Отвезу-ка я тебя домой.
—	Нет, не хочу домой, — сказал Гус и подумал, что позже когда-
нибудь пораскинет мозгами над тем, почему предпочитает даже сейчас,
когда ему весь свет не мил, остаться на работе.
— Тогда возьми себя в руки. Завтра же ты пролистаешь от корки
до корки всю книжку со шлюхиными рожами и будешь любсзаться
ими до тех пор, пока не найдешь среди них эту сучку. Постараемся
добиться ордера на ее арест за оскорбление действием полицейского,
находящегося при исполнении.
— Я же говорил тебе, Сэл, это новенькая. Никогда ее раньше не
видел.
— Все равно мы найдем эту лоханку, — сказал Бонелли, удовлет¬
воренный, казалось, Гусовым объяснением. Гусу немного полегчало.
Живот уже почти не беспокоил. Откинувшись назад, ин гадал, откуда
взять ему деньги для матери, если после этой получки нужно непре¬
менно внести плату за купленную в рассрочку мебель. И решил не
ломать сейчас над этим голову, мысли о матери и Джоне всегда отзы¬
вались судорогой в желудке, на сегодня подобных ощущений он и без
того испытал предостаточно.
Ровно в одиннадцать Сэл произнес:
. — По-моему, самое время повидать нашего юного вожака, а?
— О’кей, — пробормотал Гус. Он и не подозревал, что дремал.
— Уверен, что не хочешь домой?
— Я в полном порядке.
Андерсон, которого они встретили в ресторане, вид имел угрюмый
и выказывал все признаки нетерпения, отхлебывая из чашки кофе со
сливками и барабаня по столу чайной ложечкой.
206

— Опаздываете, — буркнул он, когда они уселись.
—	Да вот.» — сказал Бонелли.
—	Чтобы нас никто не подслушал, я снял кабинет, — сказал тот,
теребя черенком ложки тонкие усики.
— Понятно, когда идешь на дело, лишняя осторожность не повре¬
дит, — сказал Бонелли, и Андерсон внимательно посмотрел в его хо¬
лодные, словно галька, глаза, пытаясь обнаружить в них следы иронии.
— Больше никто не придет. Хантер со своим напарником подцепил
пару шлюх, остальные повязали игроков.
— В кости?
— В карты, — ответил Андерсон.
Гус начинал раздражаться. С ним всегда так бывало, когда Андер¬
сон упоминал Хантера с его напарником или остальных. Пора бы уже
запомнить имена этих остальных да напарников, их всего-то восемь
человек.
—	В баре работаем втроем? — спросил Бонелли.
— Без тебя. Тебя там знают, так что останешься снаружи. Я подо¬
брал отличное местечко для наблюдения — через дорогу на автостоян¬
ке у жилого дома. Будь там, когда мы выведем арестованного. Ну а
если после положенного часа нас пригласят в квартирку отведать по
рюмочке — а я на это, признаться, очень рассчитываю, — может, мы
только промочим горло, а потом уйдем и вызовем подкрепление.
— Не забывайте разливать выпивку по резинкам, — сказал Сэл.
— Ну разумеется, — сказал Андерсон.
— Только не лейте слишком много. Эти резинки не выдержат, если
вы вольете в них слишком много градусов.
— Я справлюсь, — сказал Андерсон.
— Особливо та самая резинка. Не лей в нее слишком много.
—	Это почему же?
— Мы с моей подружкой Бертой немного попользовались ею про¬
шлой ночкой. Нельзя сказать, чтобы теперь она была новенькой.
Секунду Андерсон глядел на Бонелли, затем застенчиво хихикнул.
— Думает, я шучу, — повернулся Бонелли к Гусу.
— Великие насмешники, — сказал Андерсон. — Давайте-ка дви¬
гаться. Мне не терпится заняться полицейскими обязанностями.
Бонелли пожал плечами и подмигнул Гусу. Они проводили Андер¬
сона до его машины и отправились следом за ней. Не доезжая примерно
квартала до «Погребка», они остановились и решили, что Гус и шеф
войдут туда поодиночке с интервалом в пять минут. При желании,
конечно, можно было найти предлог и войти туда разом, но по плану
они должны были действовать как незнакомцы.
Едва очутившись внутри, Гус потерял всякий интерес к арестам,
полицейской работе и чему бы то ни было еще. Более его не интере¬
совало ничего, кроме стоявшей перед ним на обитой кожей стойке
выпивки. Проглотив два виски с содовой, он заказал третью порцию, но
207

благодатное тепло начало бродить з ric'.f прежде, чем он разделался со
второй. Неужто я отношусь к категории людей, предрасположенных к
алкоголизму? — подумал он. Пожалуй, так оно и есть, и это одна из
причин, почему он пьет столь редко. Но главная причина в том, что
он терпеть не может вкуса спиртного, за исключением разве что виски
с содовой, эта смесь — еще куда ни шло. А сегодня — так вообще
приятна. Он начал постукивать рукой з такт орущему музыкальному
автомату и впервые оглядел бар. Для буднего вечера здесь было всего
полно — я народу, и шума. Почти все камины и столики были заняты,
тесно было и у стойки. Отхлебнув из третьего бокала, он заметил
одиноко сидящего за маленьким круглым столиком сержанта Андерсо¬
на. Тот потягивал коктейль и сурово сверлил Гуса глазами. Потом
поднялся и подошел к автомату.
Гус решил не отставать и, нащупав в кармане монету в двадцать
пять центов, приблизился к сверкающей машине, отбрасывавшей на
напряженное лицо Андерсона зеле но-голубые блики.
— Ну и толпа, — сказал Гус, делая вид, что выбирает мелодию. Он
обратил внимание, что губы его немеют, голова кружится, как в легком
бреду, а музыка заставляет быстро биться сердце. Потом опустошил
бокал, который держал в руке.
— Нс очень-то налегай на выпивку, — зашептал Андерсон. — Если
мы намерены здесь делать дело, ты обязан быть трезв.
Он выбрал мелодию, ударил по кнопке и притворился, что выбирает
еще одну.
— Когда выглядишь так же, как эти пьянчужки, лучше работает¬
ся, — сказал Гус и подивился сам себе: никогда прежде он сержантам
не перечил, меньше всех — Андерсону, того он просто побаивался.
— Кончай пить, — сказал Андерсон. — Смотри не переусердствуй,
иначе начнут на тебя коситься.
— Ладно, — сказал Гус. — Вместе сядем?
— Пока что нет, — ответил тот. — Прямо передо мной за столиком
сидят две дамочки. Шлюхи, по-моему, но не уверен. Получить предло¬
жение от проститутки делу не помешает. Если и с этим сладим, они
нам пригодятся, чтобы представить нас по высшему разряду на попойке
там, наверху. А как возьмем то местечко, и их повяжем.
— Отличный план, — сказал Гус и глупо икнул.
— Чтобы не объявлять об этом во всеуслышание, достаточно потише
говорить.
— Прости, — сказал Гус и снова икнул.
— Иди к стойке и следи за мной. Если у меня с теми бабами не
выгорит, прогуляешься до их столика и постараешься приколоть. А
будешь иметь успех, я и сам себя туда еще разок приглашу.
— Ладно, — сказал Гус, и Андерсон запустил свою последнюю ме¬
лодию. Гул голосов в баре грозил заглушить автомат, грозил до того
мгновения, пока Гусу не заложило уши и он не понял, что гул большей
208

частью сидит у него в голове; он вспомнил о летящем «кадиллаке» и
снова ужаснулся, силясь выбросить его из головы заодно с гулом.
— Сейчас же возвращайся к своему столу, — зашипел Андер¬
сон. — Мы и так уже торчим здесь слишком долго.
— А разве мне не нужно проиграть какую-нибудь запись? Я вроде
для того сюда и пришел, — сказал Гус, тыча пальцем в сверкающую
машину.
— Ах, да, — согласился Андерсон. — Сперва что-нибудь проиграй.
— Ладно, — сказал Гус и опять икнул.
— И не особо налегай на выпивку, — повторил Андерсон, зашагав
обратно к своему столику.
Обнаружив, что расплывчатые надписи тяжело поддаются прочте¬
нию, Гус просто ткнул в три кнопки на машинной панели. Зазвучавший
«хард-рок» пришелся ему по душе. Щелкая пальцатли и поводя плечам»!,
он вернулся к стойке и тут же заказал еще виски с содовой, но пил
теперь украдкой в надежде, что не заметит Андерсон. Затем он попро¬
сил повторить и пробрался сквозь толпу к двум женщинам, сидящим
за столом. И впрямь на проституток смахивают, подумал он и встал
перед их столом, притопывая ногой в такт музыке.
Та, что была помладше, пухленькая брюнетка с посеребренными
волосами и в узком, как чулок, золотистом платье, мгновенно ему улыб¬
нулась. Попивая из стакана, он одарил обеих плотоядным взглядом,
уверенный, что без ответа он не останется, потом быстро посмотрел на
Андерсона, свирепо и мрачно следящего за ним поверх своего бока¬
ла, — посмотрел и едва не расхохотался, ибо давно уже не был так
счастлив, как сейчас. Он радостно пьянел и знал, что пьянеет. Однако
его восприимчивость и чувствительность сделались лишь острее, решил
Гус, он видел все как бы в перспективе, ну а жизнь, великий Боже,
жизнь — прекрасна! Он с вожделением покосился на толстуху с обес¬
цвеченными волосами, которой было никак не меньше пятидесяти пяти,
и та подмигнула ему голубых! глазом алкоголички. Не профи, догадал¬
ся Гус, дилетантка, сопровождающая ту, что посвежее. Если подвернет¬
ся случай, она, конечно, в стороне не останется, только кому охота
платить за старую каргу?
— Един, как перст? — произнесла карга, с трудом ворочая языком
и глотая звуки. Гус стоял перед ними, покачиваясь и дергаясь под
музыку, перешедшую теперь в крещендо из барабанов и электрогитары,
и с каждой минутой ему делалось все веселее.
— Покуда есть музыка, выпивка и любовь, никто не одинок, —
сказал Гус и выпил за здоровье каждой из них в отдельности, опроки¬
нув в глотку виски с содовой и думая о том, как это чертовски эле¬
гантно и эффектно у него все выходит.»
— Ну так присядь и порасскажи мне что-нибудь еще, коли ты
такой смышленый мизинец, — предложила старая блондинка и указала
на свободный стул.
209

— А могу я вас, девочки, угостить парой глоточков? — спросил
Гус, облокотившись на стол и думая о том, что моложавая не так уж
и дурна, кабы еще не свернутый на сторону нос да не эти пушистые
брови, начинавшиеся, казалось, из самой бесконечности и туда же, в
бесконечность, уползавшие. Зато груди размеров просто чудовищных.
Он откровенно уставился на них, потом швырнул ей в лицо порочную
улыбку и щелкнул пальцами, призывая официантку, только что под¬
несшую Андерсону новый коктейль.
Обе женщины заказали по «Манхэттену*, Гус — виски с содовой,
обратив внимание на то, что Андерсон выглядит злее обычного. Шеф
его успел прикончить два бокала за то время, что толстая блондинка
рассказывала Гусу длиннющий непристойный анекдот про маленького
еврея и верблюда с голубыми глазами, и хоть Гус так и не распознал,
в чем там соль, хохотал во все горло, а когда наконец успокоился,
блондинка сказала:
— Мы даже не перезнакомились. Меня звать Флаффи Ларго. Можно
просто — Пушок. А это Поппи Ла Фардж.
— Разрешите представиться: Лэнс Джеффри Сэвидж, или Джеффри
Беспощадное Копье, — сказал Гус, шатко поднявшись и поклонившись
хихикающим дамочкам.
— Ну разве он нс прелесть, этот маленький какунчик? — спросила
Флаффи у Поппи.
— А где ты работаешь, Лэнс Копье? — поинтересовалась Поппи,
уложив кисть на предплечье и подавшись телом вперед, а заодно об¬
нажив еще полдюйма глубокой расселины, расколовшей надвое ее уве¬
систое богатства
— На фабрике по разделыванию дынек, — ответил Гус, не спуская
глаз с ее груди. — То бишь на фабрике одежды, — добавил он и
посмотрел на них, дабы удостовериться, что шутка ими схвачена.
— Дынек, — повторила Флаффи и разразилась пронзительным ква¬
кающим смехом, который завершился мощным полухрапом-полувсхли¬
пом.
Чертовски здорово, думал Гус. До чего же здорово, черт возьми! Как
только ему удается сегодня выдумывать такие лихие штуковины, ну
прямо хоть в кино снимай! Тут он повернулся к Андерсону, расплачи¬
вавшемуся за новый коктейль, и сказал женщинам:
— Эй, видите вон того парня?
— Этот ублюдок только что пытался нас подцепить, — сказала
Флаффи, почесывая широченный живот и подтягивая соскользнувшую
с плеча на дряблый розовый бицепс бретельку лифа.
— Мой знакомый, — сказал Гус. — Пригласим его сюда?
— Ты его знаешь? — спросила Поппи. — По мне, так он вылитый
легавый.
— Ха-ха-ха, — ответил Гус. — Легавый? Я знаю этого сосунка це¬
лых пять лет. Раньше он владел собственной сетью бензоколонок, но
210

так опостылел своей старухе, что та с ним развелась, и теперь он упал
в цене втрое. Но на хлеб-то ему всегда хватит.
— А как с хлебом у тебя, Лэнс? — внезапно спросила Флаффи.
— Каких-нибудь семьдесят пять долларов, — сказал Гус. — Пой¬
дет?
— Ну.- — улыбнулась Флаффи. — Как закроется этот бордель, мы
думаем устроить тебе славное представление, а за все славное да хо¬
рошее нужно расплачиваться звонкой монетой, это же естественно.
— Флаффи, какие платья ты предпочитаешь? — спросил Гус —
гулять так гулять! — У меня в машине есть кое-что из наших новей¬
ших моделей, хочу, чтобы куколки вроде вас обрядились во что-нибудь
стоящее.
— Нет, правда? — спросила Поппи, улыбка с трудом умещалась на
ее физиономии. — А есть у тебя что-нибудь четырнадцатого размера?
— Само собой, малышка, — ответил Гус.
— А двадцать два с половиной? — загорелась Флаффи. — Мое
старое зеленое тряпье уже разваливается на части.
— Само собой, Флаффи, — сказал Гус и почувствовал досаду: его
нижняя челюсть, губы и язык совершенно онемели.
— Слушай, Лэнс, — сказала Поппи, придвигаясь вместе со стулом
к нему поближе. — Обычно мы ни с кем не ложимся меньше чем за
сотню в ночь. Но, может, за те платья я бы решилась удружить тебе,
ну, скажем, за пятьдесят хрустящих, и, может, за оставшиеся двадцать
пять нам удалось бы уговорить и Флаффи поработать Что скажешь,
Флафф? Больно хорош этот чертенок.
— Прелесть, а не какунчик, — сказала та. — Я согласна.
— Вот и отлично, куколки, — сказал Гус, кожей чуя, как свирепо
таращится на них сквозь дымную темень Андерсон. Тем не менее Гус
поднял три пальца, подзывая официантку.
— Почему бы нам сразу и не начать? — спросила Поппи. — Вре¬
мени уже почти час.
— Рановато еще, — ответил Гус. — Я слышал, они тут крутятся
и после закрытия. Как вам такая идея: после двух идем наверх,
выпьем немного, повеселимся, а потом можем отправиться в мотель,
ну как?
— Джордж дерет наверху втридорога, — сказала Поппи. — А у
тебя всего-то семьдесят пять долларов, они нам нужнее, чем Джорджу.
— Послушайте, — заворчал Гус, на мгновение запнувшись и глядя
с жалостью на обреченную муху, барахтавшуюся в круглой лужице на
грязном столе. — Есть план. Приглашаем того парня, ну, моего знако¬
мого, и, как закроется бар, берем его с собой наверх к Джорджу. А
там просаживаем все его денежки. У него их куры не клюют. Ну а
после того, как всласть напьемся, пускаем его под откос и втроем
спешим в постельку. Покамест я для нее не созрел, для постельки, мне
еще веселиться и веселиться.
211

— Я вижу, ты не знаешь, что такое веселье, какунчик, — сказала
Флаффи, короткопалой розовой рукой стиснув ему бедро и тяжело
навалившись на Гуса в попытке чмокнуть его в щечку губами, похо¬
жими на спущенную камеру от колесной покрышки.
— Прекрати, Флаффи, — сказала Поппи. — Ради Бога, не хватает
только, чтобы тебя сунули в каталажку протрезветь. Как нам тогда
быть?
— Она не пьяна, — сказал вдребезги пьяный Гус. Не выдержав
нагрузки, локоть его соскользнул со стола из-под массивного тела
Флаффи.
— Лучше уйти отсюда и отправиться в мотель сейчас же, — ска¬
зала Поппи. — Когда вас повяжут как последних алкашей, от всей
нашей сделки останется кучка дерьма.
— Обожди чуток, — сказал Гус и помахал рукой в ту сторону, где,
по его расчетам, должен был находиться Андерсон.
— Не хотим мы этого типа, — сказала Поппи.
— Заткнись, Поппи, — сказал Гус.
— Заткнись, Поппи, — сказала Флаффи. — Больше людей — трах
веселей, — срифмовала она.
— Считай, что я взяла тебя с собой в последний раз, Флаффи, —
сказала Поппи и щедро отпила из своего стакана.
— Ты звал меня? — спросил Андерсон, Гус поднял голову и увидел
над собой красные глаза сержанта.
— Да, конечно, — пробормотал Гус. — Присаживайся... Чонси. Де¬
вочки, это вот Чонси Дангхилл1, мой старый приятель. Чонси, знакомься:
Флаффи и Поппи, мои новые приятельницы.
Гус поднял бокал с виски, приветствуя всех троих, и сделал боль¬
шой глоток, однако вкуса почти не разобрал.
— Очень приятно, — с неловкой чопорностью произнес Андер¬
сон, и Гус покосился на сержанта, вспомнив слова Бонелли: хрено¬
вей работника по барам, чем Андерсон, не найти, этот трезвенник
пьянеет с двух бокалов, да и то пьет лишь тогда, когда этого
требует долг. Гус ухмыльнулся и перегнулся через стол, разгляды¬
вая, как заливает начальственные глаза «фирменный* андерсонов-
ский гнев.
— Старина Чонси должен нас догнать, — сказал Гус, — если, ко¬
нечно, он хочет после двух подняться с нами в личный бар Джорджа
и пропустить там по паре рюмочек.
— Дерьмо, — сказала Поппи.
— Личный бар? — переспросил Андерсон, бросая на Гуса хитрый
взгляд и пощипывая редкие усики.
— Вот именно, нас отведут наверх девочки. Они знают этого Джор¬
джа, у него первоклассный притончик, действующий после отбоя, и,
1 Dunghill — кучка дерьма (англ.).
212

сели уж ты согласен оплатить нам всю выпивку, можешь присоеди¬
няться, верно, девочки?
—	Прав-ффф-да, — сказала Флаффи и чмокнула Гуса, ткнувшись
ему в щеку, отчего его едва не передернуло; несмотря на выпитое
спиртное, при мысли о болезнях, которыми могут наградить его губы
проститутки, он содрогнулся. Украдкой плеснул немного виски на руку
и, чтобы убить всех микробов, смазал им влажный след. — Так ты
заказываешь выпивку, а, Чонси? — спросила Флаффи с вызовом в го¬
лосе, буравя Андерсона глазами, все равно как боксер своего против¬
ника.
—	Четыре бокала, — обратился тот к официантке.
—	Для себя два, — сказал Гус.
—	Что?
—	Ты должен догонять.
—	Так что же? — спросила скучающая официантка, все еще ко¬
леблясь и не зная, кому повиноваться.
—	Или ты нас догоняешь, или мы не берем тебя наверх, — сказал
Гус.
—	Принесите мне два дайкири, — сказал Андерсон, не сводя с
Гуса ненавидящих глаз, а тот безостановочно хихикал, пока Флаффи
специально для шефа повторяла анекдот про еврея и голубоокого
верблюда.
—	Пей до дна, — приказал Гус Андерсону, когда дайкири прибыли.
—	Выпью так, как мне нравится, — сказал Андерсон.
—	Пей до дна, мадь д-д-вою, — скомандовала Флаффи, и багровые
мешки у нее под глазами угрожающе набухли. Когда Андерсон отста¬
вил в сторону первый бокал, Гус зааплодировал и слабо улыбнулся
Поппи. Та курила и поглаживала свой стакан.
Гус со старательным вожделением поглядел на ее выпуклые груди
и рассказал Флаффи анекдот про «девицу из стриптиза с одной тить¬
кой», только концовку он позабыл и смолк где-то на середине. Флаффи
заквакала, всхрапнула-всхлипнула и заявила; что смешнее ничего вовек
не слыхала.
Прикончив второй бокал, Андерсон подал знак поднести еще пять
и теперь радостно скалился, допытываясь у Поппи, не работала ли та
когда-нибудь танцовщицей: у нее за-ме-чательные ноги.
—	Пей до дна, — сказал Андерсон, когда прибыла выпивка.
—	Мадь д-д-вою, — сказала Флаффи и разразилась кудахтаньем,
больно столкнувшись с Гусом лбами.
—	Полный порядок, — сказал Андерсон, осушив бокал, и тут же
взялся за новый. — Я догоняю, Поппи.
— Это до добра не доведет, — захныкала та. — На этой работе
нельзя напиваться, Флаффи.
—	А я и не пьяна. Пьян Лэнс, — сказала Флаффи. — Да и Чонси
тоже.
213

—	Красивая ты: девушка. Поппи, ей-бсгу, что думаю, то и говорю. —
сказал Андерсон, а Гус заорал:
—	О-о-о-о-о-сх, Чонси, кончай, ты меня убиваешь, — и в каком-то
диком и бесконечном приступе веселья принялся ржать, рискуя пода¬
виться собственным смехом. Придя в себя, он обнаружил, что над ним
хохочет весь бар, и это, в свой черед, заставило его зайтись смехом
пуще прежнего. Он остановился лишь тогда, когда Флаффи сграбастала
его в свои пышные объятия, назвала какунчиком и поцеловала взасос.
Съежившись в ужасе, он подумал: небось за этот вечер она успела
обойти весь мир. Он глотнул в спешке из стакана, яростно прополоскал
рот и потянулся за следующим.
— Хорош пить, — сердито пробормотал Андерсон.
— Ты, Чонси, лучше за собой смотри, — сказал Гус, стараясь не
думать о том, как используют проститутки свои губы. Его тошнило.
— Всем нам хорош пить, — сказала Поппи. — Я уж чувствую,
что-нибудь точно стрясется.
— Нет, ты и вправду милая девушка, — сказал Андерсон и выплес¬
нул полстакана на ее золотистую сумочку.
— Шобла пьяных скотов, мать вашу... — сказала Поппи.
— Сожалею, Поппи, — сказал Андерсон. — В самом деле.
Андерсон допил бокал и, хотя Поппи к своему даже не прикоснулась,
заказал еще раз по кругу. В конце концов он проглотил свой стакан и,
подзадориваемый Флаффи, опрокинул в себя еще и два «манхэттена»
Поппи. У Гуса раскалывалась голова, тошнота не проходила. Он припом¬
нил, что однажды подслушал какую-то шлюху в «вагончике», признав¬
шуюся, что как-то за вечер она отфранцузила целых двадцать два раза.
Он поглядел на лобызавшие его губы Флаффи. Потом прополоскал рот
виски, отпихивая Флаффи всякий раз, как та склонялась над ним и
стискивала ему бедро. Теперь его бесило все, что ни делалось, а ведь
каких-нибудь пару минут назад он был счастлив... Свирепо уставившись
на редкие усики Андерсона, он думал: ну что за убогий сукин сын!
— Сейчас мне не слишком-то здорово, Поппи, — сказал тот, похло¬
пывая девицу по руке и травя байки про то, что за прошлый год бизнес
явно не удался и принес ему каких-то жалких пятьдесят тысяч доходу.
Поппи глядела на него, не особенно веря.
— Давайте-ка выметаться отсюда, — сказала она. — Ты ходить-то
еще можешь, а, Флаффи?
— Я могу танцевать, — прорычала Флаффи, голова ее, казалось,
все глубже и глубже погружается в бездну рыхлого тела, грозя окон¬
чательно в ней утонуть
— Меня начинает мутить, — сказал Андерсон.
— Ну-ка поцелуй этого сукина сына, — шепнул вдруг Гус в ухо
Флаффи.
— Чего? — переспросила та и слизнула упрямую капельку подо¬
зрительной влаги, зависшую на кончике носа.
214

—	Сграбастай ублюдка так же, как проделала это со мной, и уб¬
лажи его мощным стопроцентным сопливым засосом, да так, чтобы ни
я, ни ты, ни тем более он — никто не сомневался, что твой старый
язычок не промахнулся.
—	Да мне он вовсе даже не нравится, этот засранец, — прошептала
Флаффи в ответ.
—	После я отблагодарю тебя лишней пятеркой, — так же шепотом
сказал Гус.
—	Лан-н-но, — согласилась Флаффи и потянулась через весь
стол. Не обращая внимания на задетый ею стакан, который упал на
пол и разбился, она зажала в тиски руки изумленного Андерсона и
впилась ему в губы, не выпуская до тех пор, пока тому, согнувшись
в каком-то дурном подобии рычага, не удалось вырваться и отбросить
ее на стул. Звук был такой, будто упала в воду бетонная свая:
бултых!!!
—	Зачем ты это сделала? — прошипел Андерсон, с трудом ловя
воздух.
—	А з’тем, что я люблю тебя, засранца, — ответила Флаффи и
стащила кружку пива у спешащей к соседнему столику официантки
прямо с подноса. Воткнув подбородок в пену, она сказала: — Смотрите
на меня, я — козленок.
Андерсон оплатил пиво и всучил рассерженной официантке два
доллара на чай.
— Ну-ка, Флаффи, подъем, — сказала Поппи, когда официантка
ушла, — пошли в уборную, помоем твою проклятую рожу, а после
цепляем Лэнса и сразу отправляемся в мотель. Ты понял, Лэнс?
— Конечно, конечно, Поппи, как скажешь» — ответил Гус, усме¬
хаясь в лицо оскорбленному Андерсону и ощущая новый прилив
счастья.
Когда те отошли, сержант накренился вперед, едва при этом нс
упав на грязный пол, и с мукой поглядел на Гуса:
— Плибсли, мы слишком-очень-чертовски пьяны, чтобы делать нашу
работу. Ты это хоть понимаешь?
— Мы не пьяны, сержант. Пьян ты, — сказал Гус.
— Меня мутит, Плибсли, — взмолился Андерсон, словно оправды¬
ваясь.
— А знаешь, сержант, что рассказала мне Флаффи? — спросил
Гус. — Она рассказала мне, что день напролет потеет в публичном
доме, выдувая там свою норму. А норма выдува у нее — двадцать два
шланга.
— Она~. это правда? — спросил Андерсон, прижимая ладонь ко рту.
— Сказала, что дает кому попало и где попало, а то и французит,
запросто, без лишних разговоров, потому как с трахом хлопот куда
больше, так что она, если какому парню охота, лучше уж поиграет с
ним в старый добрый парашют.
215

— Нс рассказывай мне это, Плибсли, — сказал Андерсон. — Я
сейчас, Плибсли, рыгну.
— Сожалею, сержант, что она тебя поцеловала, — продолжал
Гус, — сожалею, потому что как раз в эту самую минуту чертовы
сперматозоиды скорее всего кишат в твоей чертовой онанирующей
глотке и хлещут хвостиками по твоим чертовым онанирующим глан¬
дам.
Андерсон выругался, направился боком к выходу, споткнулся и вы¬
ронил наручники, лязгнувшие сталью об пол. Гус осторожно нагнулся,
поднял наручники и запетлял мимо столиков вслед за Андерсоном.
Ругань Поппи, обнаружившей, что столик пуст, была слышна даже на
тротуаре. Гус пересек улицу, тщательно держась волнистой белой ли¬
нии. До темной автостоянки, казалось, было не меньше мили. Пройдя
ее, эту «мчлю*, Гус нашел Андерсона выворачивающимся наизнанку
перед своей машиной. Бонелли нежно глядел на Гуса.
— Что там у вас стряслось?
— Так, выпили с парочкой шлюх.
— И что же, они не клюнули? Никаких предложений?
— Клюнули. Да только слишком многое сейчас нас связывает. Аре¬
стовать их — я бы не вынес этого.
— Ты напоил Андерсона до поросячьего визга, малыш. Вид у него
такой, будто он только из-под стола, — усмехнулся Бонелли.
— Из-под стола с онанирующими ножками. Я ведь и в самом деле,
Сэл, его напоил, — скрипнул горлом Гус.
— Ты-то как?
— Тошнит.
— Держись, — сказал Бонелли, бросив большую волосатую руку на
Гусово плечо и похлопав его по щеке. — Давай-ка, сынок, угостим тебя
чашечкой кофе.
Глава 15
ЗАЧАТИЕ
Перевод в участок на Семьдесят седьмую улицу оказался ударом,
деморализовавшим Роя. Даже теперь, отслужив в этом округе четыре
недели, он все не мог поверить, что с ним и вправду так поступили.
Ему было известно, что большинство из его сотоварищей по академии
получили новые назначения в три разных округа, третьего он как раз
и надеялся избежать В конце концов, в Центральнохг дивизионе он был
на хорошем счету, а перед тем успел поработать на Ньютон-стрит, так
что даже в кошмарном сне не мог себе представить, что ему придется
трудиться еще в одном «черном* округе. Хотя, с другой стороны, ему
следовало предвидеть такой поворот событий. Все, что ни делалось в
216

главном управлении, было бессмыслицей, лишенной всяческой логики,
к tomj же никто из старших офицерских чинов не брал на себя труд
принимать в расчет такие неуловимые, нематериальные и неосязаемые
вещи, как моральное состояние подчиненных. Да и к чему оно им, если
главное — сноровка и эффективность, коль скоро эти самые сноровку
и эффективное™ только и ценит общественное мнение. Но Боже пра¬
вый, думал Рой, Семьдесят седьмой дивизион! Пятьдесят девятый мик¬
рорайон и Авалон, Слосон и Бродвей, Девяносто вторая и Бич, Сто
третья — чего здесь, в сущности, только нет! Еще одна Ньютон-стрит,
но в десять раз раздавшаяся в масштабе, сплошное насилие и преступ¬
ность, из которых он, Рой, ежевечерне выбирался, лишь отыскав брод
в потоках крови.
Магазины, офисы и даже церкви походили здесь скорее на крепости.
Решетки и цепи защищали окна и двери, а во время мессы в церквах
можно было видеть нанятых охранников в униформе. Нет, это невоз¬
можно.
— За работу, — сказал лейтенант Фини, обращаясь к полицейским
ночной смени Немногословный, с меланхолическим лицом и двадцати¬
летним стажем, Фини казался Рою вполне подходящим для должности
дежурного офицера. Впрочем, в этом округе, в этом адовом котле, сто¬
ронник строгой дисциплины в конце концов довел бы дело до всеобщего
мятежа.
Рой нацепил фуражку, сунул фонарик в специальный карман и
собрал свои бумаги. Из всего сказанного на перекличке он не уловил
ни слова. Теперь это с ни*{ часто случалось. Как-нибудь он пропустит
мимо ушей и нечто важное. Хотя бы время от времени, но им, должно
быть, говорят и что-то важное, подумал он.
Спускаться по лестнице вместе с Рольфом, своим напарником, он
не стал. Чужой смех и чужие голоса раздражали его без всякой оче¬
видной причины. Пропитавшаяся потом форма, прилипнув к телу, сад¬
нила кожу и давила тяжестью на плечи, словно синяя тесная шкура.
Волоча ноги, Рой лениво дотащился до машины, радуясь тому, что
настала очередь Рольфа садиться за руль. Сам он выжат как лимон,
ни сил, ни энергии, ни желания. А эта ночка еще задаст им сегодня
жару.
Он машинально вписал в вахтенный журнал их имена, сделал еще
кое-какие пометки и захлопнул блокнот. Рольф вырулил со стоянки, и
Рой поправил «форточку», чтобы в салон хоть немного попадал легкий
освежающий ветерок.
— Чем бы ты хотел сегодня заняться? — спросил Рольф, юный
улыбчивый экс-моряк, отслуживший в полиции не больше года и еще
нс избавившийся от буйного азарта, что Рою, естественно, лишь досаж¬
дала	_ _ -
— Все равно, — сказал он, закуривая _и -Слива’прикрывая «форточ¬
ку». Вкус у сигареты был отврзТйтёльный.
217

— Прошвырнемся по Пятьдесят девятой и Авалону? — спросил на¬
парник. — Не очень-то много в последнее время мы уделяли внимания
толкачам пилюль.
— О’кей, — вздохнул Рой. Только бы перетерпеть эту ночь, а
там — три выходных. Он стал думать об Элис, полногрудой добродуш¬
ной сиделке; вот уже полгода наблюдал он за тем, как выходит она из
своего дома, расположенного через дорогу, напротив его собственного,
и вот уже полгода тем и ограничивался — до прошлой недели, —
вполне удовлетворенный близостью с хорошенькой хрупкой Дженни,
стенографисткой, живущей еще ближе — напротив по коридору. Джен¬
ни устраивала его во всех отношениях: доступна, удобна, ежечасно
жаждет любви, порой — жаждет чересчур. Она не оставляла его в
покое тогда даже, когда он, изнуренный и обессиленный, возвращался
домой, отработав сверхурочно на службе, после чего любому здравомыс¬
лящему человеку полагается первым делом хорошенько выспаться.
Обычно он, едва доковыляв до своей квартирки, тихонько запирал дверь,
но не успевал облачиться в пижаму, как Дженни, подслушав его при¬
ход и воспользовавшись ключом, которым он лично никогда ее не снаб¬
жал, оказывалась в его спальне. Словно спиной почуяв в* безмолвной
комнате ее присутствие, он резко оборачивался, и она тут же разража¬
лась судорожньш хихиканьем. Дженни боялась его как черта. Она была
уже в ночной сорочке — девчонка, не очень удачно сложенная, слиш¬
ком худая, зато самозабвенная и ненасытная в страсти своей, в своем
вожделении. Что бы там Дженни ни говорила, а он знал: были у нее
и другие мужчины, да только на это ему было ровным счетом напле¬
вать, ее и так было для него слишком много, но теперь, когда он
повстречал Элис — спеленькую (кровь с молоком), чистенькую и слов¬
но накрахмаленную Элис — ив одну прекрасную ночь на прошлой
неделе счастливо насладился ее податливой нежностью, — теперь уж
он наверняка охладит пыл Дженни.
— Похоже, толпа сегодня что надо, — сказал Рольф.
Рой предпочел бы, чтобы напарник молчал, когда сам он думает
об Элис. Об Элис и ее бюсте, будто слепленном из плодоносья
зрелости, овальной зрелости двух тыкв, рожденных щедростью приро¬
ды. Загадку их готов он постигать часами — в волнении и изумле¬
нии. Если Дженни — пара лихорадочно блестящих глаз, то Элис —
пара миротворящих свершений плоти, Элис — это ее грудь. Интерес¬
но, подумал он, есть ли на свете женщина, о которой он мог бы
думать целиком, видеть в ней личность? О Дороти он больше не
вспоминал. Но тут вдруг явственно осознал, что как о личности не
думал вообще ни о ком. Карл — это рот, открытый рот, непрестанно
его критикующий. Отец — пара глаз, не пожирающих его, как глаза
той жё Дженни; но глаз молящих, скорбных, упрашивающих его
подчиниться собственной — и Карла — удушающей тирании. «Кабы
я мог только сменить табличку «Фёлер и сын» на «Фёлер и сы¬
218

новья»... — взывал к нему стен. — Ох, Рой» Да за °ДН0 это я готов
заплатить любую цену».
Мысли Роя обратились к матери — пара рук, молитвенно сложен-
не!х рук, влажных рук, рук говорящих и умоляющих: *Рой, Рой, мы
болыле тебя нс увидим, когда же ты уедешь из того города и вернешься
f родной дом? Рой!»
Пэтом он подумал о Бекки, и сердце его учащенно забилось. О
ней он может размышлять целиком, как о личности. Он увидел
ее бегущей стремглав ему навстречу, счастливой оттого, что он
пришел. И недели не проходило, чтобы он ее нс навестил, к черту
Дороти и се жениха-подкаблучника! — он не пропустит ни одного
уик-энда, чтобы не повидать свою Бекки. Никогда Он будет носить
ей подарки, тратиться сколько пожелает, а они пусть отправляются
к дьяволу!
Несмотря на то что вызовов по Семьдесят седьмому было предоста¬
точно, вечер тянулся медленно. Из страха накликать беду он не ре¬
шался запросить у оператора код номер семь: вдруг вместо обеденного
перерыва их наградят вызовом. В желудке урчало. Сегодня без ленча
было никак нельзя.
—	Запроси семерку, — сказал Рольф.
—	Двенадцать-А-Пять запрашивает код номер семь, находимся
близ участка, — произнес Рои, жалея, что не захватил с собой чего-
либо более привлекательного, чем сандвич с сыром. До получки оста¬
валось всего ничего, стало быть, наступившее безденежье не
позволяло раскошеливаться на обед. Плохо, что на Семьдесят седьмой
так мало «кормушек». Давно уже прошли те времена, когда он счи¬
тал бесплатную закуску чем-то «непрофессиональным* и зазорным
для полицейского. Так питаются все, и владельцы ресторанов не
протестуют. Когда бы им не хотелось видеть у себя в заведении
полицейских, они бы вели себя иначе. Да только у них с Рольфом в
этом районе все равно нет такого местечка, где бы их накормили
хотя б со скидкой, если уж не задарма.
— Двенадцать-А-Пять, продолжайте патрулирование, — сказал опе¬
ратор, — и примите вызов: ищите женщину, источник неприятностей
неизвестен, восточная сторона Девяносто второй улицы, одиннадцатъ-
ноль-четыре, код номер два.
Рой ответил в микрофон и повернулся к Рольфу:
—	Паскудство! Я подыхаю с голоду.
—	Ненавижу эти вызовы к «неизвестному источнику», — сказал
тот. — Вечно дергаюсь из-за них. Люблю знать заранее, что меня ждет.
— Проклятые джунгли, — сказал Рой, выбросив окурок в окно. —
Вовремя не освободишься, не пожрешь, когда хочешь, да еще по пят¬
надцать радиовызовов за ночь. Надо срочно переводиться.
—	Ты на самом деле так считаешь? — спросил Рольф, удивленно
взглянув на напарника. — А мне тут нравится. Время летит. Мы на¬
219

столько заняты, что, когда кончается смена, мне кажется, будто я толь¬
ко па нес заступил. Вся эта кутерьма меня здорово захватывает.
— Не кутерьма, а кучка дерьма. Вопрос лишь в том, когда научишь¬
ся через нее перешагивать, — сказал Рой. — Здесь сверни налево. Вот
она, Девяносто вторая.
У соседнего с одиннадцать-ноль-четыре дома в переднем дворике
стояла женщина в белой чистенькой шляпке без полей. Рольф остано¬
вил машину, и не успели они из нее выйти, как та взволнованно
замахала им рукой.
— Добрый вечер, — сказал Рольф, когда они подошли к ней, на
ходу надевая фуражки.
— Это я звонила в полицию, — зашептала она. — В том вон доме
живет женщина, которая все время ужасно пьяненькая. У нее еще
ребеночек, недавно родила, да не доносила, так что он из тех, значит,
из недоносочков, такой вот крошечный клопик, а она, значит, вечно
пьяненькая, особенно тогда, когда муж на работе, как сегодня.
— Она что, вас беспокоит? — спросил Рой.
— Не она, мистер из полиции, ребеночек, — сказала женщина, сло¬
жив руки на обширном животе и не переставая поглядывать на дом. —
В прошлую неделю она выронила его на землю. На моих глазах выро¬
нила. Но мой муж говорит: мол, не наше дело, да только сегодня
бродила она, значит, у крыльца, бродила да пошатывалась, а ребеночек
опять при ней, а потом едва с крыльца с того не загудела, и я сказала
мужу, что звоню в полицию, да так и поступила.
— Ну хорошо, мы сейчас пойдем и поговорим с ней, т— сказал Рой
и зашагал к одноэтажному каркасному домику, окруженному прогнив¬
шим частоколом.
Осторожно поднявшись по шатким ступеням на крыльцо, Рой по
привычке встал по одну сторону дверного проема, Рольф — по другую.
Он же и постучал. Послышалось шарканье ног, потом какой-то грохот.
Они снова постучали в дверь. Ждать пришлось довольно долго, затем
на пороге появилась женщина с сальными завитками волос и устави¬
лась на них мутными глазками.
— Чего нужно? — спросила она, крепко вцепившись в круглую
дверную ручку и раскачиваясь по неровной дуге.
— Нам стало известно, что у вас возникли проблемы, — ска¬
зал Рольф, и юная непринужденная улыбка осветила его ли¬
цо. — Мы войдем, не возражаете? Мы ведь здесь для того,
чтобы помочь вам.
— Знаю я, как помогает полиция, — сказала женщина. Ее занесло
вбок, и она уткнулась в косяк широким плечом.
— Послушайте, леди, — начал Рой. — Нам стало известно, что с
вашим ребенком может приключиться беда. Почему бы вам не показать
нам, что с ним все в порядке? Покажите, и мы тут же отправимся
восвояси.
220

—	Проваливайте с моего крыльца, — сказала женщина и пригото¬
вилась захлопнуть дверь. Взглянув на напарника, Рой пожал плечами:
не могут они взломать ее и ворваться в дом на том лишь основании,
что хозяйка пьяна. Он решил было отказаться от дальнейших попыток
проникнуть внутрь и намеревался уже пойти купить себе гамбургер,
чтобы более или менее удачно дополнить им скудную трапезу из сан¬
двича с сыром (одна мысль о котором доводила его чуть ли не до
исступления), но тут-то и закричал ребенок. То не был нетерпеливый
детский визг от причиненного неудобства или обиды, то был душераз¬
дирающий вопль боли и ужаса. Прежде чем он стих, Рольф уже был
внутри. Отшвырнув с дороги напившуюся женщину, он ринулся через
маленькую гостиную на кухню. Не успел Рой войти в дом, как напар¬
ник уже возвращался назад, неся на руках невероятно крошечное су¬
щество в ночной рубашонке.
—	Уложила младенца на кухонном столе, прямо рядом с пепельни¬
цей, — сказал Рольф, неуклюже баюкая стонущего смуглого ребен¬
ка. — Схватился за горящую сигарету. Обожжена ручонка и животик.
Ты только взгляни на дыру в ночнушке. Вот бедолага!
Рольф свирепо сверкнул глазами через плечо на разгневанную жен¬
щину, тем не менее держась от нее подальше и не переставая укачи¬
вать ребенка могучей ручищей, но мамаша в пьяной решимости
ступила ему навстречу.
—	Отдай мое дите, — потребовала она.
—	Минутку, леди, — вмешался Рой, схватил ее за руку и с удив-
лениехс нащупал под одеждой твердый, как камень, бицепс. — Ну что,
напарник, по-моему, нам больше ничего и не требуется. Вполне доста¬
точно, чтобы оформить на нее протокол за созданную ею угрозу детской
жизни. Леди, вы ар.
Она съездила локтем Рою по шее, и он врезался затылком в край
двери. Ошпарившись болью, услышал крик Рольфа, к которому устре¬
милась женщина, и, потрясенный, следил за тем, как она тянет за
левую ручку хрупкое тельце пронзительно визжащего ребенка, а Рольф
все не выпускает правой ножонки, в бессилии и ужасе царапая пустой
воздух свободной рукой.
—	Брось, Рольф, — заорал Рой, увидев, как женщина злобно дерну¬
лась назад и за ней тут же кинулся напарник, не желая уступать ей
воющего младенца.
В конце концов он выпустил ребенка, и Рой содрогнулся, глядя,
как женщина тяжело повалилась на стул, все так же держа дитя за
ножку.
—	Оставь ее, Рольф! — крикнул Рой, до сих пор не придумав,
как же им быть, ведь, если так пойдет дальше, они попросту убьют
ребенка!
Но Рольф уже обрушился на женщину, и та замолотила кулакохг
по его физиономии, не ослабляя мертвой хватки, сдавившей кольцом
221

сперва детскую ножку, потом, когда Рольф разжал ее пальцы, — иг¬
рушечную ручонку. Едва она стиснула горло притихшего ребенка, Рой
прыгнул вперед.
— Боже, Боже мой, — шептал он, отрывая один за другим ее паль¬
цы от младенца, пока Рольф боролся со второй рукой. Женщина пле¬
валась и изрыгала ругательства, но вот ему удалось сорвать последний
палец с живого беспомощного комка; он уже поднимал в своей ладони
крохотное и трепещущее тельце, как вдруг голова женщины нырнула
вперед и зубы ее вонзились ему в кисть, он взвыл от внезапной боли.
Она выпустила его и укусила ребенка, а Рольф, обхватив ее за шею,
пытался откинуть ее голову назад, но тщетно: крупные белые зубы,
сверкнув, впивались в младенца снова и снова, и тогда он, младенец,
издал опять тот самый долгий и оглушительный вопль. Рой потянул
его на себя, рубашонка лопнула и соскользнула, застряв у нее во рту;
даже не взглянув на младенца, Рой кинулся в спальню и, уложив его
на кровать, вернулся обратно, чтобы помочь Рольфу надеть на нее
наручники.
Когда все формальности с женщиной были соблюдены, а ребенок
помещен в больницу, время перевалило за полночь. Слишком поздно
для обеда, который Рой все равно не смог бы теперь проглотить В
десятый раз он приказал себе не думать о том, как выглядело детское
тельце на немыслимо, невыносимо белом столе «неотложки». За послед¬
ний час Рой едва ли произнес хотя бы несколько слов и был необычно
молчалив.
— Меня уже раз до того пытались куснуть, — вдруг произнес он,
затянулся сигаретой и откинулся на спинку сиденья. Рольф вел ма¬
шину, направляясь к участку, где им предстояло дописывать рапор¬
та. — Но на этот случай совсем не похоже. Тогда был мужчина, и
был он белый, и оправдать его нельзя, как ни старайся. Я лишь хотел
удрать от него. Дело было в уборной.
Рольф взглянул на него с любопытством, и Рой продолжил:
— Работал я в «нравах». А он хотел меня сожрать. По-моему, лю¬
ди — каннибалы. Только и делают, что лопают друг дружку живьем.
Иногда им не хватает элементарной вежливости просто взять тебя и
убить, прежде чем тобой полакомиться.
— Кстати, в ресторанчике на углу Сто пятнадцатой и Западной
есть одна официанточка, я ее прекрасно знаю. Хожу туда пить кофе
после работы. Может; посидим там несколько минут, прежде чем ехать
в участок? По крайней мере попьем кофейку и хоть передохнем не¬
много. А если еще и хозяин куда-то вдруг отлучился, думаю, она могла
бы рискнуть и угостить нас бесплатной жратвой.
— Почему бы и нет? — сказал Рой, думая: кофе — это звучит
совсем не дурно, к тому же проехаться для разнообразия по западной
части округа — истинное удовольствие, негров гам поменьше, да и
вообще — район относительно мирный. Хорошо бы в следующем месяце
222

поработать на Девяносто первой и сунуться на юго-запад, до самых
границ округа. Ему нужно, просто необходимо бежать отсюда, бежать
от черных физиономий. Его отношение к ним начинало меняться. Он
понимал, что это неправильно, нехорошо, и все же дело обстояло именно
так.
Они находились в каких-нибудь двух кварталах от ресторана, и
Рой, при виде множества белых лиц, проезжавших мимо в автомобилях
и мелькавших по улице тут и там, успел уже приободриться, как
Рольф вдруг спросил:
— Фёлер, ты, случаем, не заглянул в тот винный магазин, который
мы только что проскочили?
— Нет, а что?
— За прилавком никого не было, — сказал Рольф.
— Значит, продавец ушел в подсобку, — сказал Рой. — Послушай,
давай-ка определимся: или ты собираешься играть в полицейских и
воров, или мы все же выпьем когда-нибудь кофе?
— Я только взгляну одним глазком. — И, пока Рой мотал головой
и клялся, что на следующий месяц попросит себе напарника постарше
да поспокойней, Рольф развернулся и вновь помчался на север.
Он притормозил у противоположной от магазина стороны улицы, и
секунду они наблюдали за тем, что происходит внутри. Какой-то ры¬
жеватый тип в желтой спортивной рубашке выбежал из подсобки, ки¬
нулся к кассовому аппарату и принялся колотить кулаком по
клавишам. И тут совершенно отчетливо они увидели, как он сунул за
пояс пистолет.
— Нуждаемся в подмоге, угол Сто тринадцатой и Западной! — про¬
шептал Рольф в микрофон и выскочил из машины, даже не нацепив
фуражки. Схватив фонарик, побежал, пригнувшись, к северной стене.
Очевидно, только теперь вспомнив о Рое, как раз огибавшем автомобиль,
он остановился, обернулся и показал на заднюю дверь, давая понять,
что берет ее на себя, потом скрылся в полумраке, устремившись в
черную темень переулка.
Какое-то мгновение Рой размышлял, куда бы спрятаться самому.
Мелькнула было мысль лечь на капот припаркованной у входа в ма¬
газин машины — наверняка машины преступника, — однако Рой от¬
бросил ее, решив обогнуть здание и встать у дальнего угла: если тот
тип появится из парадного, линия огня не позволит промахнуться. От
минутного сомнения, сумеет ли он застрелить человека, у него началась
дрожь, тогда он предпочел не думать об этом вовсе.
На стоянке перед баром, по соседству с магазином, он заметил
в одном из автомобилей какую-то парочку. Как видно, те даже не
подозревали о присутствии полицейских. Рой понял, что, если тип
с пистолетом вздумает в него стрелять, скорее всего он угодит в
этих двоих. У него заныло под ложечкой, рука задрожала сильнее.
Он подумал: если я и успею перебежать через всю стоянку и даже
223

успею сказать им, чтобы убирались к чертовой матери, я могу не
успсгь всриугы.51 зевремя в укрытие и окажусь тогда перед ним
как ла ладони. Но, Господи, в противном случае я рискую их
жизнями, и если вдруг окажется, что... Я же нс смогу забыть
никогда...
И он решился. II рванул к желтому «плимуту», а в голове его
билась мысль: тупица, сидит себе небось и играет ее сосками и даже
не ведает, что находится на волосок от смерти, кретин...
Завидев в его руке пистолет, девица широко раскрыла глаза, спут¬
ник ее мгновенно распахнул дверцу.
— Ну-ка, катитесь отсюда на своей тачке куда подальше, — сказал
Рой.
Глупую ухмылку и полный безразличного равнодушия взгляд, ко¬
торым смотрело на него веснушчатое лицо, Рою не забыть так же,
как и уставленный ему в живот низеньким и хлипким человечком
обрез. Красно-желтое пламя с грохотом ворвалось в него и отшвырну¬
ло его назад через весь тротуар. Он скатился в канаву да так и
остался лежать такс на боку, беспомощно всхлипывая и не в силах
подняться, а подняться было нужно обязательно: он видел, как,
скользкие, влажно поблескивавшие на лунном свету, вываливались нз
его чрева внутренности. Вот их тяжелая груда коснулась земли, и
Рой напрягся в отчаянной попытке перевернуться на спину. Потом
услыхал шаги, и мужской голос произнес: «Черт бы тебя побрал,
Гарри! Полезай в машину!*, а другой голос ответил: «Я и понятия не
имел, что они тут*. Машина завелась, с ревом помчалась через тро¬
туар и спрыгнула с бордюра. Потом послышались новые звуки, и
было это похоже на множество топочущих ног где-то вдали. Голос
Рольфа закричал: «Стой! Стой!», и тут же раздались выстрелы, шты¬
ре, а может, и пять, потом завизжали тормоза. Потом Рой вспомнил,
что внутренности его лежат вот здесь, прямо на улице, и его объял
ужас, потому что валялись они на грязной улице, а значит, улица
пачкала их, и тут он заплакал. Извиваясь, как змея, он чуть качнул¬
ся, чтобы улечься на спину и подобрать их, ведь, если только ему
удастся сунуть их обратно внутрь и очистить с них налипшую грязь,
он знал, с ним все будет в порядке, потому что все не в порядке
сейчас, когда они так противно, так гадко испачканы.. Только под¬
нять их он не сумел. Левая рука не двигалась и болела так сильно,
что невозможно было шевельнуть и правой, не то что тянуться через
всю кипящую пузырчатую дыру, и тогда он заплакал снова, потом
подумал: если бы только пошел дождь. Ох, ну почему не может он
пойти в августе! И тут, не перестав еще даже плакать, оглушен был
громом, и сразу вспыхнула с треском молния, и прямо на него
хлынул спасительный дождь. Он возблагодарил Господа и плакал
теперь слезами радости оттого, что дождь смывал всю грязь, всю
скверну с кучи вывалившихся наружу, кишок. Он глядел на них, на
224

влажный глянец, чистый и красный от дождя, и грязь прочь уноси¬
лась потоком, а он все плакал и плакал от счастья, и плакал тогда,
когда склонился над ним Рольф. Рядом стояли и другие поли¬
цейские, но почему-то никто из них не промок под дождем. И было
это совсем ему непонятно...
Рой не смог бы сказать, сколько времени находился уже в поли¬
цейской палате в центральной больнице. В данный момент он не сказал
бы даже, провел ли здесь дни или недели. Вечно одно и то же: задер¬
нутые шторы, гул кондиционера, легкий топоток шагов, смазанный мяг¬
кой подошвой, шептанье медперсонала, иглы и трубки, бесконечно
вставляемые или извлекаемые из его тела, однако сейчас он прикинул
про себя: может, недели три уж минуло. Но у Тони, с ухмылочкой на
женственном лице сидящего над журналом при скудном свете ночника,
он спрашивать не станет.
— Тони, — позвал Рой, и маленький санитар положил журнал на
стол, направился к его постели.
—	Привет, Рой, — улыбнулся он. — Что, проснулся?
—	Я долго спал?
—	Не слишком, два-три часа, — ответил Тони. — У тебя была
беспокойная ночь Я подумал, посижу-ка я здесь. Вычислил, что ты
проснешься.
—	Болит сегодня, — сказал Рой, осторожно откидывая покрывало,
чтобы взглянуть на дыру, укрытую воздушной марлей. Она больше
не пузырилась и не вызывала у него тошноты, но из-за огромного
размера швы накладывать было нельзя, так что приходилось ждать,
когда она заживет сама по себе. Дыра уже начала усыхать и делать¬
ся меньше.
—	Симпатичная она у тебя сегодня, Рой, — улыбнулся Тони. —
Скоро, не успеешь и моргнуть, покончим с этими внутривенными вли¬
ваниями, тогда хоть полопаешь по-человечески.
— Боль просто адская.
—	Доктор Зелко говорит, с тобой все идет просто замечательно.
Бьюсь об заклад, через пару месяцев выпишешься. А еще через шесть
снова выйдешь на работу. Конечно, сперва займешься чем-нибудь по¬
легче. Может, какое-то время поработаешь за конторкой.
— Ладно-ладно, ну а пока дай мне что-нибудь от этой боли.
—	Не могу. Имею на сей счет специальные предписания. Доктор
Зелко говорит, мы уж и так напичкали тебя инъекциями.
—	Да пошел он, твой доктор Зелко! Дай мне что-нибудь. Тебе из¬
вестно, что такое спайки? Это когда твои кишки все разом суют в
тиски, зажимают, а после заливают клеем. Тебе известно, каково это?
—	Ну-ну, будет тебе, — сказал Тони, отирая полотенцем Рою пот
со лба.
8 Джозеф Уэмбо «Рыцарь о синем*
225

— Взгляни, видишь, как вздулась нога? Все из-за чертова повреж¬
денного нерва. Спроси у доктора Зелко. Дайте мне что-нибудь. Этот
нерв ни на секунду не дает мне покоя, зверская боль.
— Прости, Рой, — сказал Тони, его гладкое личико исказилось от
огорчения. — Жаль, что не могу сделать для тебя ничего большего.
Ты ведь наш пациент номер один...
— Да засунься ты в_. — сказал Рой, и Тони зашагал обратно к
стулу, уселся на него и снова взялся за чтение.
Уставившись на отверстие в звукоизоляции потолка, Рой начал счи¬
тать ряды, но быстро утомился. Когда боль становилась нестерпимой
да еще не давали лекарств, случалось, он думал о Бекки — это немного
помогало. Кажется, однажды сюда приходила Дороти, приходила с ней,
с Бекки, только в том он не был уверен. Он уже собрался спросить
Тони, но вспомнил, что тот ночной санитар и никак не может знать,
навещали они его или нет. Несколько раз приходили отец с матерью,
появился и Карл — в самом начале, по крайней мере раз. Это-то он
помнил. Как-то после полудня открыл глаза и увидел всех вместе:
Карла и своих родителей, и тут же снова засвербила рана, крики
страдания и боли заставили их ретироваться и вынудили проклятых
медиков сделать ему укол — восхитительный, неописуемый укол, те¬
перь он только ими и жил, такими уколами. Приходил и кое-кто из
полицейских, но кто конкретно — он бы с точностью не назвал. По¬
жалуй, он припоминает Рольфа. И капитана Джеймса. И похоже, од¬
нажды сквозь огненную пелену видел он и Уайти Дункана.
Опять подступал страх: желудок сжимался так, словно превратился
в горсть боли в чьем-то крепком кулаке, он будто бы уже не принад¬
лежал Рою и работал сам по себе, явно пренебрегая неминуемой карой
волнами накатывавших мук.
— Как я выгляжу? — спросил внезапно Рой.
— Что, что? — переспросил Тони, вскакивая на ноги.
— Зеркало. Поживее.
— Это зачем же оно нам понадобилось, а, Рой? — опять улыбнулся
Тони и потянул ящик из стола в углу одноместной палаты.
— У тебя когда-нибудь болел живот? По-настоящему? — спросил
Рой. — Так, чтоб отдавалось в ногтях и плакала простыня?
— Да, — ответил Тони, поднося небольшое зеркальце к его постели.
— Так знай же, что то была чепуха. Ничто! Ты понял? Ничто!
— Я не имею права, Рой, — сказал Тони, держа перед ним зеркало.
— Кто это? — спросил Рой, и, пока глядел на тонкое серое лицо
с темными кругами под глазами и множествох< сальных капелек пота,
портивших кожную ткань, пока глядел в лицо, уставившееся на него
в смертном ужасе, страх нарастал в нем, тяжелел и нарастал еще.
— Выглядишь совсем неплохо! Уж сколько ,времени думали, что
так-таки с тобой расстанемся. Ну а теперь точно знаем: ты идешь на
поправку.
226

—	Мне нужно, чтобы ты меня уколол, Тони. Я дам тебе двадцать
долларов. Пятьдесят. Я дам тебе пятьдесят долларов.
—	Рой, пожалуйста, — сказал Тони, возвращаясь к стулу.
—	Будь только у меня моя пушка... — всхлипнул Рой.
—	Не нужно так говорить, Рой.
—	Я бы разнес себе вдребезги мозги. Но сперва прикончил бы тебя,
маленького хренососа.
—	Ты жестокий человек, Рой. И я совсем не обязан выслушивать
твои оскорбления. Я сделал для тебя все, что мог. Все мы сделали, что
могли. Мы сделали все, чтоб спасти тебя.
— Прости. Прости, что я тебя так назвал. Что ж тут поделаешь,
если ты голубок, ты ведь не виноват. Прости. Пожалуйста, сделай мне
укол. И получишь сто долларов.
— Все, ухожу. Если и вправду понадоблюсь, звони.
— Не уходи. Я боюсь оставаться с ней наедине. Погоди. Прости
меня. Пожалуйста.
— Ну ладно. Забудем об этом, — проворчал Тони, присаживаясь.
— Жуткие у него глаза, у вашего доктора Зелко, — сказал Рой.
— Что ты имеешь в виду? — вздохнул Тони, опуская журнал.
— Радужную оболочку, ее ведь нет. Только два круглых черных
шарика, словно пара дробинок крупной картечи. Не выношу их.
— Не такими ли дробинками угодили в тебя?
— Нет. Будь то крупная картечь, сейчас бы от меня так смердило,
что мой гроб поднялся бы из могилы. То был номер семь с половиной.
Когда-нибудь охотился на птичек?
— Нет.
— Между нами не было и двух футов. Несколько штук попало в
ремень, а главная порция досталась мне. Он казался таким безобидным
дурачком, что я даже не поднял пистолета. Казался таким безобидным,
что я просто не мог поверить И он был белым. Короткий его дробовик
тоже казался таким безобидным и нелепым, что я не мог поверить и
в него. Будь он нормальным мужиком с нормальным пистолетом, может,
я бы и вскинул свой револьвер, но я просто держал его у бедра, а он,
даже когда стрелял, казался таким безобидным..
— Не хочу про это слушать. Не рассказывай мне про это.
— Ты сам спросил. Ты же спрашивал про дробь, разве нет?
— И очень сожалею. Пожалуй, мне лучше выйти на время, может,
ты сумеешь заснуть.
— Ну-ну, давай, действуй! — всхлипнул Рой. — Можете все меня
оставить Ты только посмотри, что вы со мной сотворили! Взгляни на
мое тело. Вы же сделали из меня урода, вы, жалкие выродки. Не
хватало вам одной громадной дырки в моем брюхе, так вы просверлили
вторую, чтобы теперь, просыпаясь, я мог у себя на груди обнаружить
свежую кучку дерьма.
— Без колостомии, Рой, тебе было никак нельзя.
227

— Вот, значит, как? Очень бы тебе понравилось, если б твоя дырка
от задницы оказалась вдруг у тебя в животе? Тебе бы понравилось
просыпаться и глядеть на мешок дерьма у себя на груди?
— Как только я замечаю его, я тут же все убираю. А сейчас тебе
лучше постараться...
— Да! — закричал он и рыдал, уже не таясь. — Вы превратили
меня в урода. Я обзавелся менструирующей дыркой, не желающей за¬
крываться, и дыркой от собственной жопы, оказавшейся вдруг спереди,
за которой не могу уследить, и обе эти дыры — и бабская, и та, что
с дерьмом, — глазеют на меня из моего же брюха, а я глазею на них.
Я проклятый Богом урод.
Рой разразился рыданиями, и боль тут же усилилась, но он рыдал,
рыдал, и боль заставляла рыдать его натужнее и упорней, покуда он
не задохся и не попытался остановиться, чтобы хоть как-то сдержать
неумолимую эту боль, которая — о том он молился — лучше б убила
его тогда же и мгновенно — огромным, грохочущим, взорвавшим его
изнутри красно-желтым ядром огня.
Тони вытер ему лицо и уже собирался было заговорить, но рыдания
стихли, и Рой пробормотал, ловя ртом воздух:
— Я- Мне», перевернуться. Иначе сдохну. Помоги, пожалуйста. По¬
моги хоть ненамного улечься на живот...
— Конечно, Рой, — сказал Тони, нежно его приподняв и опуская
на кровать. Он убрал подушку, и вот Рой уже покоился на пульсиру¬
ющей горячей ране, судорожно всхлипывая и сморкаясь в поданную
Тони бумажную салфетку.
Он лежал так минут пять, прежде чем понял, что больше находить¬
ся в этом положении ему невмоготу. Обернулся, но Тони успел уже
выйти в коридор. К черту, подумал Рой, он и сам перевернется, и,
может, попытка эта убьет его. Что ж, прекрасно! Он оперся о локоть,
чувствуя, как заливает потом грудную клетку, дернулся — так резко,
как только мог, — и упал на спину. Пот свободно струился по всему
его телу. Он это чувствовал. Он почувствовал и что-то еще. Ослабил
клейкую ленту, взглянул на рану и завопил во всю глотку.
— В чем дело? — спросил Тони, вбегая в комнату.
— Посмотри на это! — сказал Рой, не сводя зрачков с торчавшего
из раны окровавленного комка.
— Что за чертовщина? — сказал Тони, в замешательстве переводя
взгляд с двери опять на Роя.
Рой глазел на рану, а когда посмотрел на Тони, увидел вдруг, что
обескураженное маленькое лицо санитара расплывается в улыбке и тот
начинает хихикать.
— Схожу-ка я за доктором, — сказал Тони.
— Погоди, — сказал Рой, расхохотавшись. — Доктор тут не нужен.
О Боже, слишком уж это смешно. — Ему не хватало воздуха, и, когда
его сразил новый спазм, он перестал смеяться, но и боль не могла
228

уничтожить комичности происходящего. — Ты знаешь, Тони, что это
за хреновина? Да это же чертов пыж!
—	Что?
—	Пыж от патрона из того обреза! В конце концов замаялся там
сидеть и вылез. Наклонись поближе. Гляди-ка, в нем застряло даже
несколько дробинок. Нет, всего две. Две крошечные дробинки. Господи,
да ведь это смешно! О, Боже.» Иди-ка сделай объявление, пусть всему
персоналу будет известно, что в полицейской палате произошло счаст¬
ливое событие. Скажи им, что кривой монстр доктора Зелко изнасило¬
вал новенькую дырку и дал рождение трехунциевому ублюдку,
подозрительно напоминающему окровавленный пыж. И что глаза у него
точь-в-точь как у доктора Зелко! О-у-у-у, Боже, смеху-то!
—	Я схожу за доктором, Рой. Мы все почистим.
—	Ах ты, гомик чертов! И не пытайся отнять у меня ребенка!
Как-то раз я хотел проделать это с одной черномазой, так она едва не
сожрала свое дитя». О-о-у-у-у, Боже, до чего смешно! — захлебывался
Рой, смахивая слезы.

АВГУСТ, 1964
Глава 16
СВЯТАЯ
Сидя в безлюдной детской комнате полиции Холленбекского диви¬
зиона, Серж потянулся, зевнул и закинул ноги на конторку. Он курил
и гадал, когда же вернется его напарник Стэн Блэкберн. Стэн попросил
дождаться его здесь, покуда он не уладит «одно личное дельце». Об
этом «дельце» Сержу было кое-что известно: женщина, не успевшая
толком развестись, зато успевшая наплодить троих детей, успевших
достаточно подрасти, чтобы в конце концов втянуть Блэкберна в полосу
неприятностей. Если любовная история, замешанная на нарушении суп¬
ружеской верности, дойдет до коридоров департамента, полицейскому
по меньшей мере грозит временное отстранение от дел ввиду «недо¬
стойного поведения». Интересно, подумал Серж, останусь ли сам я
прежним мартовским котом, если — вот именно, если! — когда-нибудь
женюсь?
Он согласился на назначение в сотрудники отдела по делам несо¬
вершеннолетних лишь потому, что его заверили: он не будет переведен
в участок на Джорджия-стрит, а это означало, что предстоит ему ра¬
ботать здесь же, в Холленбеке. Да, в ночную смену. Да, разумеется, не
пешком, а на колесах. Он решил, что, когда встанет вопрос о повышении
в звании, новая запись в его послужном списке нисколько не повредит.
Но сначала нужно, конечно, сдать письменный экзамен, а исход его
был более чем сомнителен. Вообразить себя решительно взявшимся за
зубрежку по строгой учебной программе Серж попросту не мог. Даже
в колледже ему не удавалось заставить себя учиться. Он улыбнулся,
вспомнив, как несколько лет назад — лихие амбиции, нечего ска¬
зать! — решил прилежно вкалывать, чтобы получить новое звание и
быстрее сделать карьеру. Старший полицейский в штате Калифор¬
ния — вот и вся его карьера, тридцать три зачета — вот и все его
успехи. Стыдно сказать, но ведь и к этой низенькой ступеньке он
подступался несколько раз.
И все же ему нравилось работать в Холленбеке, да и на жизнь
хватало с лихвой. Его план экономии оказался на удивление безгреш-
230

ным, появились кое-какие сбережения, ну а что касается будущего —
дальше возможного повышения в сержанты и работы в следственном
отделе он даже и не заглядывал. Большего мне и не нужно, размышлял
он. К концу двадцатилетнего срока выслуги ему будет сорок три, и
сорок процентов жалованья на оставшиеся дни — совсем неплохо, толь¬
ко, конечно, ни в Лос-Анджелесе, ни в его окрестностях он жить тогда
не станет. Серж подумывал о Сан-Диего. Там славно. Только опять
же — не в самом городе. Возможно, удастся подыскать себе что-нибудь
в пригороде. Он знал, что в его планах должно найтись место и для
жены с детьми. Рано или поздно, но этого не избежать. По правде
говоря, он становился все неспокойнее и сентиментальнее. И начинал
проявлять любопытство к телевизионным сериалам, закрученным вокруг
семьи и домашнего очага.
С Паулой он встречался давным-давно. Ни одна девушка прежде
не возбуждала в нем такого интереса. Красавицей ее не назовешь,
но очень привлекательна, а от прозрачных серых глаз вообще не
оторвать взгляда — если, разумеется, она не обрядилась во что-ни¬
будь плотно облегающее ее стройную фигуру, тут уж она делалась
чертовски привлекательной. Он чувствовал, что она не прочь выйти
за него замуж. Паула частенько ему намекала, что хочет обзаве¬
стись семьей, на что он отвечал ей: смотри не опоздай, а то
состаришься, тебе ведь уже двадцать два; тогда она спрашивала, как
он насчет того, чтобы подарить ей пару ребятишек. «С удовольст¬
вием», — говорил он. Только все должно быть по закону, предуп¬
реждала она.
Обладала она и другими достоинствами. Преуспевающий в Альхам¬
бре дантист доктор Томас Адамс наверняка дарует лакомый кусочек
из своих богатств удачливому зятю, который сумеет добиться располо¬
жения его единственной и весьма избалованной дочери. Когда Паула
сняла в доме, где проживал Серж, квартирку — тот самый двенадцатый
номер, что занимала до нее стенографистка по имени Морин Болл, —
он, Серж, почти и не заметил особой перемены в женском обществе,
тут же начав — а точнее, продолжив — назначать свидания. Как-ни¬
будь вечерком, хорошенько пообедав и приняв солидную дозу мартини,
ему придется пройти через формальности и просить ее руки, и сказать
ей: ну что ж, действуй, передай своим, пусть готовят свадебный стол,
да пороскошней. Какого дьявола! Не может же все это без толку длить¬
ся целую вечность!
К восьми тридцати солнце зашло, и сделалось прохладнее, самое
время проехаться по Холленбеку. Скорей бы Стэн вернулся, думал
Серж, так и не решив, чем же ему пока заняться: уткнуться ли снова
в учебник по конституции штата Калифорния (черт бы побрал эти
летние курсы при университете!) или же почитать роман, который по¬
тому и захватил сегодня на работу, что знал: ждать в кабинете ему
придется несколько часов.
231

Не успел он предпочесть роман, как в дверь, насвистывая, вошел
Блэкберн. На лице его играла глупая улыбка, а вид был такой, словно
«личное дельце» продвигалось слава Богу.
— Сотри помаду с рубашки, — сказал Серж.
— Ума не приложу, как это она там оказалась? — сказал Блэкберн,
хитро подмигнув и посмотрев на сочный знак, ярко удостоверявший
одержанную им победу.
Однажды, когда Блэкберн остановил машину в переулке у двух¬
этажного домишка и вошел внутрь, Серж увидел ее, эту его «победу».
Не будь даже риска напороться на муженька или вполне реальной
опасности, того, что милые детки доложат обо всем своему папочке, —
Серж бы и тогда на нее не позарился.
Блэкберн прошелся расческой по седым редеющим волосам, попра¬
вил галстук и поковырял пальцем пятно на белой рубашке.
— Может, возьмемся за работу? — спросил Серж, скидывая ноги с
конторки.
— Прямо не знаю. Что-то я притомился, — хихикнул тот.
— Пошли-пошли, Казанова, — сказал Серж, покачав головой. —
Лучше уж я поведу машину, а ты тем временем передохнешь да силы
восстановишь.
Он решил проехать на юг к Сото и свернуть на восток в
сторону новой полосы отчуждения на Помонской автостраде. Случа¬
лось, по вечерам, когда жара спадала, он любил наблюдать за
суетой рабочих, спешащих завершить строительство еще одного ог¬
ромного лос-анджелесского комплекса из стали и бетона, который
устареет раньше еще, чем успеют его сдать, и обречен задохнуться
от потока автомобилей буквально через час после открытия. Но вот
чего уже теперь нельзя не поставить в заслугу трассе, так это
того, что она извела «ястребов». Доктрина о суверенном праве го
сударства отчуждать частную собственность неожиданно добилась
успеха там, где потерпели крах и полиция, и отдел по надзору за
условно осужденными, и суд по делам несовершеннолетних. Стоило
штату перекупить частные владения и вынудить родителей «ястре¬
бов» рассеяться по восточному Лос-Анджелесу, как банда словно
растворилась в свежеющем воздухе.
Серж направился через бетонированные пути к холленбекскому
парку — посмотреть, чем там промышляют юные сорвиголовы. За не¬
делю они с напарником не произвели ни единого ареста, в основном
по причине отнимавшего немало рабочего времени блэкберновского ро¬
мантического увлечения, но сегодня Серж надеялся, им повезет. И
пусть пока насчет их «недобора» сержант не произнес ни слова, Серж
предпочитал выполнять работу ровно настолько, насколько это было
необходимо, чтобы тебе не намылили шею.
Проезжая мимо лодочной станции, он заметил, как в кустах скрыл¬
ся чей-то силуэт. Тут же они услыхали глухой и полный звук раско¬
232

ловшейся бутылки, кем-то второпях уроненной и угодившей в булыж¬
ник.
— Видел его? Не узнал? — спросил Серж Блэкберна, лениво пово¬
дившего фонарем по кустам.
— Похоже, кто-то из «малышей». Пожалуй, то был Бимбо Сарагоса.
— Глотнул винца, а?
— Глотнул? Только не он. Этого и клещами от бутылки не ото¬
рвешь, так к ней клеится.
— В бурю любая гавань хороша.
— Гавань. Ха, недурно звучит.
— Может, проедем ниже и поймаем его?
— Нет смысла. Он уж наверняка на той стороне озера, прибился к
новой гавани. — И Блэкберн откинулся на сиденье, закрыл глаза.
— Не мешало б нам кого-нибудь сегодня повязать, — сказал Серж.
— Запросто, — сказал Блэкберн и, не открывая глаз, вслепую раз¬
вернул одну за другой две жевательные резинки и сунул их в рот.
Выехав из парка на Бойл-стрит, Серж заприметил еще пару «ма¬
лышей», Бимбо среди них не была Того, что поменьше, звали Марио
Вега, другого он не узнал.
— А кто вон тот здоровяк? — спросил он.
Блэкберн приподнял одно веко и посветил лучом на подростков, те
усмехнулись и зашагали в сторону Витьерского бульвара.
— Кличка Примат. Забыл имя.
• Обгоняя их, Серж оценил нарочитость обезьяньей походки этого
молодчика: носки вывернуты наружу, каблуки зарываются в землю,
руки болтаются по сторонам — вот она, «торговая марка» истинного
члена банды, фыркнул он. Да еще странный ритуал медленного пере¬
жевывания воображаемой жвачки. На одном были «ливайсы», хаки дру¬
гого распороты снизу па шву, чтобы «как положено» спадали на черные
лакированные туфли. На обоих — пендлтонские рубашки, застегнутые
на обшлагах, дабы скрыть следы от уколов; коли имеешь такие отме¬
тины, статус твой повышается — ты уже наркоман. На головах —
одинаковые матросские кепочки, какие носят в колониях для малолет¬
них преступников, а побывал ты «на зоне» в действительности или
нет — дело десятое...
Медленно проезжая мимо пацанов, Серж перехватил несколько слов
из разговора, чуть ли не целиком состоящего из сцеживаемой сквозь
зубы испанской матерной брани. Он вспомнил о книжках, утверждав¬
ших чистый формализм, своего рода обрядовый, характер испанских
оскорблений, в которых «акт» лишь подразумевается, да и то весьма
косвенным образом. Но в родственном ему неофициальном мексикан¬
ском наречии все совсем иначе, подумал он. Мексиканское ругательство
и просто не слишком изысканное выражение вгонит в краску даже
свой английский эквивалент. Выходит, испанской брани чиканос дали
второе рождение.
233

Серж решил уже было, что Блэкберн заснул, когда вдруг в десять
минут одиннадцатого оператор из центральной произнес:
— Всем холленбекским бригадам, а также Четыре-А-Сорок Три: по¬
дозреваемый четыре-восемьдесят-четыре только что покинул Бруклин-
авеню, дом двадцать-три-одиннадцать, и бегом направился на восток по
Бруклин-авеню, затем на юг по Сото. Его приметы: мужчина, мексика¬
нец; возраст: тридцать пять — сорок; рост: пять футов восемь — десять
дюймов; вес: сто шестьдесят — сто семьдесят фунтов; волосы черные;
одет в грязную красную водолазку с коротким рукавом, штаны цвета
хаки, при себе имеет гипсовую статуэтку.
Когда поступил сигнал, Серж и Блэкберн как раз приближались
к Сент-Луисской. Огибая то место, где было совершено воровство,
Серж у входа в магазин увидел дежурную машину. Один поли¬
цейский сидел внутри в освещенном салоне, другой беседовал в ма¬
газине с владельцем.
Припарковавшись на минутку рядом с дежурным автомобилем,
Серж прочел оконную вывеску: «Религиозные товары Luz del Dia»1.
— И что он свистнул? — окликнул он незнакомого полицейского,
явно из числа салаг.
— Религиозную статуэтку, сэр, — ответил молодой, вероятно пола¬
гая, что они с Блэкберном стоят этого «сэр», если уж вырядились в
гражданское. По крайней мере, довольно подумал Серж, мой сонный
напарник открыл глаза. А что касается новобранцев, так нет ничего
отвратительнее, чем разрушать их иллюзии слишком быстро.
Он выехал на Сото и принялся скользить взглядом в разные сто¬
роны. Потом повернул на восток к Первой и севернее на Мэттьюз и
тут увидел субъекта в красной водолазке, который направлялся к цен¬
тру города. Описание свидетельница дала замечательное, только вот
позабыла самую малость — сказать, что он вдрызг пьян.
— Идет, — сказал Серж.
— Кто?
— Подозреваемый четыре-восемьдесят-четыре из «религиозного» ма¬
газинчика. Он и есть. Погляди.
— Ага, должно быть, он, — сказал Блэкберн, освещая покачиваю¬
щуюся фигуру фонарем. Пьяница закрыл лицо руками.
Серж притормозил в нескольких футах от него, и оба полицейских
вышли из машины.
— Где статуэтка? — спросил Блэкберн.
— У меня ничего нету, сэр, — сказал обрюзгший тип со слезящи¬
мися глазами. Сотни пинт выпитого вина превратили красный свитер
в лиловый.
— Я этого парня знаю, — сказал Блэкберн. — Ну-ка, ну-ка... Эдди-
Эдди — как там тебя?
1 Свет Господень (ucri.).
234

—	Эдуардо Онофре Эскуэр, — ответил человек, рискованно покач¬
нувшись. — Пдипп... припоминаю вас, сэр. Уж столько раз вы вязали
меня за пьянки.
—	Точно. Испокон веков Эдди был почетным алкоголиком Бруклин-
авеню. Где же ты пропадал, Эдди?
—	В последний раз загудел в тюй... в тюрьму на целый год. В нашей
сидел, в окружной.
—	Год? За пьянство?
—	Кабы за пьянки!.. Мелкое воровство, сэр. Позаимствовал две пары
дамских чулочек, чтобы обменять на бутылек.
—	И сейчас промышляешь той же чертовщиной, — сказал Блэкберн
с укоризной. — Тебе известно, что даже мелкая кража, совершенная
вторично, превращает тебя в рецидивиста. На сей раз пойдешь совсем
по другой статье.
—	Прошу вас, сэр, — захныкал Эдди. — Не вяжите меня, а лучше
отпустите.
—	Полезай-ка, Эдди, в машину, — сказал Серж. — Покажешь, где
ты ее швырнул.
—	Пожалуйста, не вяжите меня, — повторил Эдди, когда Серж
завел мотор и направился на восток по Мичиган-стрит.
—	Куда держим путь, Эдди? — спросил он.,
— Не бросал я ее, сэр. Когда разглядел, что это такое, просто по¬
ставил перед Божьей церковью.
Осветив фонариком ступени серого строения на Брид-стрит, Блэк¬
берн выхватил из темноты белую мантию и черный капюшон над чер¬
ным лицом Блаженного Мартина де Порреса.
—	Как увидал, кто он такой есть, сразу же и поставил на ступеньки
церкви.
— Никакая она не церковь, — сказал Блэкберн. — Это си¬
нагога.
—	Да кто б ни была, там вон и поставил, чтоб священник, значит,
нашел, — пояснил Эдди. — Прошу вас, сэр, не надо меня вязать. Ей-
богу, сейчас же прямиком пойду в свою каморку, если вы, понятно,
дадите мне такую возможность. Подсобите мне, сэр, и я больше никогда
не стану воровать. Клянусь своей мамашей.
—	Что скажешь, напарник? — спросил Серж, ухмыляясь.
— Да ну его к дьяволу. Наше дело — подростки, верно? — спросил
Блэкберн. — А Эдди что-то не очень похож на подростка.
—	Отправляйся домой, Эдди, — сказал Серж, потянувшись через
сиденье и отперев заднюю дверцу.
—	Премного благодарен, сэр, — сказал Эдди. — Спасибо вам. Я
пошел.
Он споткнулся о бордюр, но удержался на ногах, выпрямился и
пошел, шатаясь, по тротуару. Серж подобрал со ступенек синагоги
статуэтку.
235

— Благодарю вас, сэр, — крикнул Эдди через плечо. — Я и знать
не знал, что беру. Как перед Богом клянусь, святого бы красть не стал.
— Перекусить не желаешь? — спросил Блэкберн после того, как
они вернули черного Мартина в магазин, объяснив владельцу, что на¬
шли его в целости и сохранности на тротуаре в двух кварталах отсюда
и что, возможно, вор попался совестливый, потому толком и не сумел
украсть Мартина де Порреса. Хозяин сказал:
— Quizas, quizas. Quien sabe?1 Мы любим думать, что и у вора есть
душа.
Блэкберн предложил старику сигарету и сказал:
— Верить, что и среди них есть приличные ребята, — это наш долг,
правильно я понимаю, сеньор? Юнцам вроде моих здешних
companeros1 2 — тем ничего не нужно, плевать на все. Но когда они
немного повзрослеют, ну вот как мы с вами, тут-то им и нужна хоть
какая вера, совсем немного, а?
Старик кивнул, сделал затяжку и произнес:
— Истинная правда, сеньор.
— Ты как, созрел для жратвы? — спросил Серж у Блэкберна.
Минуту тот молчал, потом сказал:
— Серж, подбросишь меня до участка?
— Чего ради?
— Хочу позвонить. А ты, как поешь, заедешь за мной.
«Какого хрена, теперь делать?» — размышлял Серж. У этого парня
столько личных проблем, сколько не набиралось ни у одного напарника
из тех, с кем он прежде работал.
— Думаю позвонить своей жене, — сказал Блэкберн.
— Разве вы не в разводе? — спросил Серж и тут же пожалел об
этом: с таких вот невинных на первый взгляд вопросов и начинаются
мрачные исповеди о супружеских тайнах.
— Так-то оно так, только я хочу разузнать, нельзя ли мне вернуться
домой. Ну какой смысл мне жить в холостяцкой конуре? Мне уж сорок
два. Скажу ей, что мы сдюжим, была бы только вера.
Ага, цветочки уже распустились, подумал Серж, жди теперь ягодок.
Черный Мартин испробовал свои чары на старом рогоносце.
Он высадил Блэкберна перед участком и покатил обратно к Брук¬
лину, решив угостить себя настоящей мексиканской кухней.
Carnitas3 — вот это будет в самый раз, на Бруклине можно было найти
пару местечек, где настоящие «carnitas по-мичоакански» отпускались
полицейским за полцены.
Тут он вспомнил о ресторанчике мистера Розалеса. Он не загляды¬
вал туда уже несколько месяцев, а ведь там была Мариана, раз от разу
1	Может быть, может быть. Кто знает? (исп.)
2	Приятели (исп).
3	Мексиканское мясное блюдо.
236

все хорошевшая. Как-нибудь, пожалуй, можно будет пригласить ее в
кино. Он понял вдруг, что не назначал свидания мексиканкам со
школьных времен.
Войдя в ресторан, он не сразу увидал Мариану. Обычно он захажи¬
вал сюда один-два раза в месяц, но в последнее время все никак не
удавалось: то тридцатидневный отпуск, то упорные попытки Блэкберна
соблазнить какую-то официантку в заведении для автомобилистов в
деловой части города (которая в свой черед проявляла необъяснимый
интерес к старине Стэну и потчевала их горячими сосисками, гамбур¬
герами, а иногда и копченой говядиной — все это благодаря любезно¬
сти ничего не подозревавшего хозяина).
— A-а, сеньор Дуран, — сказал мистер Розалес, подавая Сержу
знак рукой проследовать в кабинку. — Давненько не виделись. Как
поживаете? Неужели болели?
— Отпуск, мистер Розалес, — ответил Серж. — Не слишком я при¬
позднился с обедом?
— Что вы, нет, конечно. Carnitas? У меня теперь новая кухарка из
Гванахуато. Вкуснейшие готовит barbacoa1.
— Может, заказать что попроще? Ну, например, такое. И пожалуй¬
ста, кофе, мистер Розалес.
— Стало быть, такое?
— Да, перцу побольше.
— Сию минуту, сеньор Дуран, — сказал мистер Розалес и напра¬
вился в кухню.
Серж подождал немного, но вместо Марианы кофе поднесла другая
девушка, постарше той да покостлявей. Официанткой она была совсем
неопытной и, наполняя чашку, пролила жидкость на стол.
Покуда она не вернулась с такое, Серж покуривал да отхлебывал
кофе. Оказалось, он не так голоден, как думал, хотя такое, приготов¬
ленные новой кухаркой и ничуть не уступавшие тем, что стряпала
прежняя, вроде бы должны были раззадорить его аппетит. С крошечных
ломтиков свинины счищены малейшие капельки жира, лук тщательно
пропущен через терку, мясо окроплено чилантро. А что касается пря¬
ного соуса — вкуснее он вообще никогда ничего не ел. И все же не
настолько он был голоден, чтобы насладиться всем этим сполна.
Расправляясь с первым такое, он поймал взгляд мистера Розалеса,
и маленький человечек сейчас же заспешил к его столу.
— Еще немного кофе? — спросил он.
— Нет, все и так замечательно. Я как раз вспомнил о Мариане. Ума
не приложу, куда она запропастилась? Новая работа?
— Нет, что вы, — засмеялся тот. — Просто дела мои пошли в гору,
так что теперь у меня две официантки. А ее я послал в продовольст¬
венный: вышло все молоко на сегодня. Скоро она вернется.
1 Жаркое (на вертеле) (uenj.
237

— Как ее английский? Продвигается?
— Вы будете удивлены. Очень уж она у нас смышленая. Уже бол¬
тает похлестче меня.
— Ваш английский превосходен, мистер Розалес.
— Благодарю вас. А как ваш испанский, сеньор? Что-то мне не
доводилось слышать, чтобы вы на нем говорили. Пока не узнал вашего
имени, принимал вас за англо-американца. Может, вы и впрямь англо-
американец, да только наполовину? Или чистокровный испанец?
— А вот и она, — сказал Серж, испытывая искреннее облегчение
оттого, что Мариана прервала их разговор. В руках она держала две
огромные сумки. Ногой прикрыв за собой дверь и по-прежнему не
замечая Сержа, она двинулась вперед. Он потянулся и завладел одной
из сумок.
— Сеньор Дуран! — воскликнула она, черные глаза заблестели. —
Как здорово видеть вас!
— Как здорово слушать твой прекрасный английский, — улыбнулся
Серж и, помогая ей донести до кухни молоко, кивнул мистеру Розалесу.
Вернувшись за стол, он принялся энергично уплетать за обе щеки.
Мариана надела передник и подошла к нему со свежей порцией кофе.
— Еще парочку такое, Мариана, — сказал он, с одобрением отмечая
про себя, что она набрала несколько фунтов и плавно и неуклонно шла
к своей женственности.
— Вы голоден сегодня, сеньор Дуран? Нам вас не хватало.
— Я голоден сегодня, Мариана, — ответил он. — И мне вас не
хватало тоже.
Она улыбнулась и возвратилась на кухню. «Как я мог забыть эту
чистую и белозубую улыбку?» — с удивлением размышлял он. Это
просто поразительно — суметь забыть ее. То же тонкое, изящное лицо,
широкий лоб; та же верхняя губа, чуть длиннее, чем надо бы; черные,
полные жизни глаза с тяжелыми ресницами. Все тот же лик мадонны.
Он знал, несмотря на то, что так долго внушал ему мир, в нем жив
еще крохотный фитилек желания, и вот теперь он, этот фитилек, раз¬
горается докрасна в пламя. И гасить огонь Серж не станет спешить:
жар его так приятен».
Когда Мариана принесла вторую тарелку с такое, он коснулся ее
пальцев.
— Хочу послушать, как ты говоришь по-английски, — сказал он.
— Что вы желаете меня сказать, сеньор? — засмеялась она застен¬
чиво.
— Для начала перестань называть меня сеньором. Ты же знаешь
мое имя, верно?
— Я его знаю.
— Тогда назови.
— Серхио.
— Серж.
238

—	Это слово мне не произнести. Конец очень грубый и трудный. А
Серхио — мягкое и легкое произносить. Пробуйте сам!
—	Сер-хее-оу.
—	Ой, как смешно звучит. Ты не можешь сказать Серхио? — Она
засмеялась. — Серхио. Два звука. Не больше.
—	Ясное дело, — улыбнулся он. — Серхио — так звала меня
мама.
—	Ясное? — опять засмеялась она. — Я знала, ты сможешь ска¬
зать. Но зачем не говорите никогда по-испански?
—	Забыл. — На лице его еще играла улыбка, и он подумал: ну
как тут не скалиться! Этот ребенок восхитителен... — Голубка, — ска¬
зал он.
—	Что это — «голубка»?
—	Уна палом а.
— Но ведь такое мое имя. Мариана Палома.
— Оно идет тебе. Ты маленькая голубка.
— Не очень я маленькая. Просто ты большой.
— Ав твоей стране такие большие есть?
— Много нет, — сказала она.
— Сколько тебе, Мариана? Девятнадцать?
— Точено.
— Скажи: точно.
— Точено.
— Точно.
— Точ-ч-ч-но.
Оба рассмеялись, и Серж сказал:
— Хочешь, я научу тебя говорить правильно? «Точно» и «да» — эти
слова говорить легко.
— Я хочу научить все английские слова, — ответила она, и
Серж ощутил стыд: глаза ее были невинны, она не поняла. Потом он
подумал: ради всего святого, если ему вдруг мало Паулы (а это
почти невероятно) — что ж, на ней свет клином не сошелся, девчо¬
нок на его век хватит. Но если он вскружит голову глупенькому
ребенку, что это доказывает? Неужели был он одинок так долго, что
единственной целью его жизни сделалась забота о собственных удо¬
вольствиях?
И все же он сказал:
— Ты ведь не работаешь по воскресеньям, верно?
— Воскресенье — нет.
— Может, сходим куда-нибудь? Пообедаем? Или пойдем в театр?
Хоть раз видела настоящее представление? С музыкой?
— Ты хочешь, я пошла с тобой? De veras?1
— Лишь бы мистер Розалес тебя отпустил.
1 Правда? (исп.)
239

— Он отпускает меня куда угодно вместе с тобой. Он думает, ты
человек хороший. Ты не шутишь?
— Не шучу. Так куда мы отправимся?
— На озеро. Мы можем отправляться на озеро? После обеда? Я
возьму с собой еда. Я никогда не видела озеро в эта страна.
— О’кей, значит, пикник, — засмеялся он. — Когда люди берут с
собой еду и отправляются на озеро, мы называем это пикник.
— Еще одно трудное слово, — сказала она.
Настала суббота. Серж уже несколько раз подумывал о том, что¬
бы позвонить мистеру Розалесу и отменить их загородную прогулку.
Он никогда не переоценивал своих нравственных качеств. И совер¬
шенно отчетливо понимал, что всегда относился к таким людям, ко¬
торые предпочитают жить без особых забот, «помаленьку», поступать
как полегче да поприятнее, и уж коли по своему желанию он может
выбирать между какой-нибудь женщиной, книгой или кино, да еще
по меньшей мере единожды в месяц имеет возможность напиться от
души, — он считал, что жизнь складывается как нельзя лучше и
что он сам себе хозяин. Но теперь кое-что изменилось: предметом его
вожделения стала девчонка... Дело не в том, что он внезапно сделал¬
ся Дон Кихотом, размышлял Серж. Просто в попытке овладеть этим
младенцем (ничего не видавшим, не познавшим и не успевшим в
своей короткой, но непростой жизни, младенцем, которому он, Серж,
когда сидит в своем приобретенном всего год назад «корвете», сидит,
накинув на плечи яркую спортивную куртку, подаренную ему, как и
многие другие дорогие вещи, Паулой, — этому младенцу сам он
должен казаться кем-то заветным и особенным), — в этой его попыт¬
ке не было ничего, кроме излишней, бессмысленной и варварской
жестокости. Я становлюсь дегенератом, подумал он. Через три года
мне стукнет тридцать. В кого я умудрюсь превратиться к тому вре¬
мени, можно лишь догадываться.
Чтобы спокойно проспать субботнюю ночь, он дал себе торжествен¬
ный обет ни при каких обстоятельствах не поддаваться низкому со¬
блазну и не обижать девочки, опекаемой старым добряком, никогда и
ничем ему не насолившим. К тому же — тут он криво усмехнулся, —
стоит только прознать про то мистеру Розалесу, и холленбекским по¬
лицейским больше не придется рассчитывать на бесплатную жратву в
его заведении. А дармовщинку, как ни крути, отыскать куда сложнее,
чем баб — даже если кто-то из них и впрямь окажется Мадонной из
Гвадалахары.
Он посадил ее в машину у ресторана: в это воскресенье она должна
была отработать два часа с десяти, в полдень вместо нее заступала
сменщица. Казалось, мистер Розалес от души рад видеть их вместе. Ее
хозяйственная сумка, которую она называла «толстеньким мешочком»,
была полна различных яств. Когда они тронули, мистер Розалес пома¬
хал им рукой. Серж проверил, полон ли бак. Предстояло проделать весь
240

долгий путь до Эрроухедского озера: уж если ей хочется озера, он
предоставит ей лучшее из озер, а при виде домов, то озеро окружающих,
эти лучистые черные глазки распахнутся так широко, что куда там
серебряным песо!
— Я не знала, что ты точено приедешь, — улыбнулась она.
— Почему ты так говоришь?
— Ты всегда шутишь с сеньором Розалесом, и с другой девушкой,
и со мной. Я подумала, может, то была шутка.
— Но ведь ты все равно приготовилась, так?
— Хотя я думала, может, то была шутка. Но я сходила на очень
раннюю мессу и приготовила еду.
— Что за еда? Что-нибудь мексиканское?
— Claro. Я же Mexicana?1 Нет?
— Да-да. — Он рассмеялся. — Ты muy Mexicana1 2.
— А ты совсем американец. Не могу поверить, что тебя -могут звать
Серхио Дуран.
— Случается, я и сам не могу поверить, голубка.
— Мне нравится это имя. — Она улыбнулась, и Серж подумал: на
что она точно не похожа, так, это на поникший цветок. Свою головку
она держит высоко и смотрит тебе прямо в глаза, тогда даже, когда от
смущения заливается буйным румянцем.
— А мне нравится твое красное платье. И нравятся твои распущен¬
ные волосы, нравится, что они такие длинные.
— Официантке нельзя так носить свои волосы. Иногда я подумаю,
что мне следовает постричься, как американские девушки.
— Ни за что! — сказал он. — Ты не американская девушка. Тебе
хочется быть американской девушкой?
— Только иногда, — ответила она, серьезно на него поглядев, и
они помолчали. Молчание это нельзя было назвать неловким. Время
от времени она расспрашивала его, что за местечко они проехали
или что это за странное здание вон там. Он искренне изумлялся,
когда она вдруг, заприметив вдоль Сан-Бернардинской автострады
какой-нибудь цветок, докладывала ему его название. Английское
название.
Потом она опять его удивила, заявив:
— Я люблю цветы и растения так сильно, что сеньор Розалес го¬
ворил, мне, возможно, следовает вместо языка изучать ботанику.
— Изучать, — поразился он. — Где?
— Я начинаю колледж в сентябре, — улыбнулась она. — Учитель¬
ница по английским урокам говорит, что мое английское чтение хоро¬
шее и что я тоже буду очень отлично говорить, когда начну учиться
в колледже.
1	Ясно., мексиканка (исп).
2	Здесь: очень даже мексиканка (исп).
241

— Колледже! — повторил он. — Но малышки приезжают сюда из
Мексики не для того, чтобы поступать в колледж. Это замечательно! Я
очень рад за тебя.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Я счастлива, что угодила тебе.
Моя учительница говорит, я могу добиться успеха, пусть у меня нету
очень много образования, зато я читаю и пишу очень отлично по-ис¬
пански. Моя мама тоже была очень отличный читатель и имела хоро¬
шее образование перед тем, как вышла замуж за моего бедного отца,
который не имел его вообще.
— Твоя мама жива?
— Нет. Вот уже три года.
— А отец?
— О да, он большой и сильный. И всегда очень бодрый. Но уже не
так, как когда мама еще не умерла. У меня десять маленьких сестров.
Я заработаю деньги и буду посылать каждой, одной за другой, если
они не переженятся прежде, чем я деньги заработаю.
— Ты честолюбивая девушка.
— А что это такое?
— У тебя много сил и желания преуспеть.
— Это еще ничего не значит.
— Выходит, ты займешься ботаникой?
— Я буду изучать английский и испанский, — ответила она. — А
лет через четыре могу стать учительницей или переводчицей, и даже
раньше, если здорово натружусь, и буду тогда работать в суде. Бота¬
ника — это так, мечета... Можешь ты меня представлять образованной,
женщиной?
— Я не могу представить тебя женщиной вообще, — сказал он,
разглядывая ее молодое спелое тело. — Для меня ты всего только
маленькая голубка.
— Ах, Серхио, — засмеялась она, — ты понабрал такие ве¬
щи из книжек. Мы еще не были друзьями, и я следила за
тобой, когда прислуживала тебе и твоему сотрапего, другому по¬
лицейскому. Ты вечно таскал книжки в кармане твоего френча
и читал во время еды. В настоящей жизни нет места для ма¬
леньких голубок. Ты должен быть сильный и очень страшно ра¬
ботать. Но, несмотря на это, мне нравится слышать тебя
говорящим, что я голубка.
— Тебе всего девятнадцать, — сказал он.
— Мексиканская девушка становится женщиной гораздо раньше. Я
женщина, Серхио.
И снова они ехали молча, и Серж испытывал глубокое наслажде¬
ние, наслаждаясь ее наслаждением от мелькавших мимо виноградников,
городков, которые сам он едва замечал.
Увидев озеро, Мариана была поражена именно так, как он и ожидал.
Он взял напрокат моторную лодку и в течение целого часа показывал
242

ей особняки Эрроухеда. Он знал, что при виде такой роскоши она
потеряет дар речи.
—	Но их так много! — воскликнула она. — Должно быть, здесь
так много богатых.
—	Их много, — сказал он. — И мне никогда не стать одним из
них.
—	Но ведь это не важно, — сказала она и, пока он выводил лодку
из глубины, чуть придвинулась к нему. Яркое солнце, отражаясь от
поверхности воды, било ему в глаза. Он надел солнечные очки, и она
стала похожа на изваяние из темной бронзы, ветер играл ее темно-каш¬
тановыми волосами, на расстояние локтя отбрасывая их назад и обна¬
жая тонкую впадинку на шее. Когда они покончили с ленчем, было
уже четыре часа. Солнце по-прежнему пекло, согревая каменистый
холмик у дальнего берега, обнаруженный Сержем когда-то в компании
с другой, той, что любила пикники и обожала заниматься любовью на
свежем воздухе.
—	Я думал, ты прихватила с собой что-нибудь из мексиканской
кухни, — сказал Серж, расправляясь с пятым кусочкох{ нежнейшего
цыпленка и запивая его клубничной газировкой, охладившейся в пла¬
стмассовом ведерке со льдом на дне хозяйственной сумки.
—	Я слыхала, американцы берут с собой на пик-ник polio frito1, —
засмеялась она. — Мне сказали, все американцы на то и рассчитывают.
—	Вкуснятина, — вздохнул он, думая о том, что давненько не пил
клубничной содовой. В который раз он подивился тому, что клубника
является любимым лакомством мексиканцев, так что у любого радуш¬
ного хозяина в восточном Лос-Анджелесе всегда найдется лишняя ко¬
робка с клубничным пломбиром или фруктовым мороженым.
—	Сеньора Розалес желала, чтобы я захватила с собой для тебя
chicharrones1 2 с пивом, но я не захватила, потому что думала, тебе
лучше понравится другое.
—	Я в восторге от твоего ленча, Мариана, — улыбнулся он, уж и
не помня, когда в последний раз едал-такие сочные и хрустящие сви¬
ные шкварки. Ему пришло в голову, что chicharrones с пивом он не
пробовал ни разу в жизни: когда их готовила мать, он был еще слиш¬
ком мал для пива. Ему вдруг ужасно захотелось съесть несколько
chicharrones и выпить стаканчик студеного пивка. Человеку вечно че¬
го-то недостает, запретный плод сладок, подумал он, наблюдая за со¬
биравшей утварь Марианой. Бумажные тарелки аккуратно сложены в
запасную сумку. Через несколько минут никто и не поймет, что здесь
кто-то обедал. На все мастерица, размышлял он, а в этом красном
платье и черных сандалиях смотрится просто ослепительно. У нее кра¬
сивые пальчики на ногах и восхитительные ступни, смуглые и гладкие,
1	Жареный цыпленок (исп).
2	Свиные шкварки (исп).
243

как и все ее тело. Что-то остро кольнуло в его груди, когда он вспомнил
обо «всем ее теле» и об обете воздержания, данном им той самой
личности, уважать которую сейчас он расположен был менее всего.
Покончив с уборкой, она присела рядом с ним, подтянула кверху
колени, сложила на них руки, а подбородок пристроила на руки.
— Знаешь, что я скажу? — спросила она, не отрывая глаз от воды.
— Что же?
— Я никогда не видела озера. Ни здесь, ни в Мексике. Только в
кино... Это мое первое озеро, которое я вижу по-настоящему.
— Оно тебе нравится? — спросил он, чувствуя, как влажнеют его
ладони. Вновь что-то кольнуло в груди, и пересохли губы.
— Ты дарил мне прекрасный день, Серхио, — сказала она, посмот¬
рев на него. В голосе послышались глухие нотки.
— Значит, получила удовольствие?
— Да, точено.
— Не «точено», а «точно», — засмеялся он.
— Точ-че-но, — улыбнулась она.
— Нет, не так. Т-о-ч-н-о.
Он коснулся пальцами ее подбородка и легонько потянул. Внезапно
все ее лицо придвинулось к нему.
— Точно, — сказал он, пальцы его дрожали. — Я ведь обещал, что
научу тебя говорить это слово.
— Точно, — сказала она.
— У тебя получилось.
— Точно, Серхио, да, ох, да, да, — задышала она.
— Улетай, голубка, — сказал он, не узнав глухого голоса, сделав¬
шегося вдруг совсем чужим. — Пожалуйста, улетай, — повторил он,
все еще держа ее за плечи, словно опасаясь, что она последует его
совету.
— Да, Серхио, да.
— Ты делаешь ошибку, маленькая голубка, — прошептал он, но ее
губы уже коснулись его щеки.
— Я говорю да, Серхио. Ради тебя — да. Рага ti1, да, да...
Глава 17
ПОЛИЦЕЙСКИЕ-НЯНЬКИ
Люси была привлекательна, не более того, но глаза... От ее про¬
ворных глаз ничего не укрывалось, стоило с ней заговорить, как они
буквально пожирали тебя, и, странное дело, от этого ты не чувство¬
вал никакой неловкости или неудобства. Наоборот, охотно уступал
1 Ради тебя (исп).
244

им, быть жертвой тебе даже нравилось. Вот именно, нравилось. Гус
оторвал взгляд от дороги и внимательно осмотрел длинные ноги,
скрещенные лодыжки, прозрачные чулки матового оттенка, вытканные
будто из самого воздуха. Пока Гус курсировал по району, она сидела
расслабившись, курила и следила за улицей — вроде бы вела себя
так же точно, как и любой напарник-мужчина. Но работа с ней
была чем-то совершенно особенным. Кое с кем из полицейских-жен¬
щин разница эта практически не ощущалась, не считая того, конеч¬
но, что приходилось быть осторожнее обычного и не встревать в
истории, могущие представлять для партнерши хоть малейшую опас¬
ность. Ну а если вдруг избежать риска не удается, за ее безопас¬
ность отвечаешь ты, «мужская половина* бригады: и в полицейской
форме баба остается всего только бабой.
Да, с некоторыми из них он чувствовал себя все равно как с му¬
жиками. Иное дело — с Люси. «Эти карие глаза с тонкими морщин¬
ками в уголках; почему мне нравится безропотно отдаваться им на
съедение?* — гадал Гус. Обычно он будто ссыхался под ее, строгим
тяжелым взглядом.
—	Думаешь прижиться на нашей работе? — спросил Гус, сворачи¬
вая на Главную улицу и размышляя о том, что прогулка по трущобам
наверняка ее впечатлит. С большинством полицейского бабья так оно
и бывает.
—	Мне она нравится, Гус, — сказала та. — Прелесть что за работа.
Тем более здесь, в подразделении по делам несовершеннолетних. Вряд
ли с ней сравнится, к примеру, работа в женской тюрьме.
—	Ия так считаю. Не могу представить себе, как ты шпыняешь
тамошних буйволиц.
—	Я тоже, — лицо ее исказила гримаса, — но рано или поздно,
пожалуй, получу туда назначение.
—	Может, и нет, — сказал Гус. — Ты и для нас ценный кадр, сама
ведь знаешь А если учесть, что ты всего несколько недель как из
академии, я бы сказал, кадр ты просто незаурядный. Тебя могут отсюда
и не отпустить
—	О да, конечно, без меня здесь никак не справиться, — засмеялась
она.
—	Ты ловка, проворна, и, по правде говоря, ты первая женщина, от
работы с которой я получаю удовольствие. Обычно с вашим братом
никто не любит работать — Произнося это, он притворился, что вни¬
мательно следит за дорогой: карие глаза уже жгли его. Говорить то,
что сказал, он не собирался. Было только семь вечера, стемнеть еще
не успело, так что меньше всего он желал сейчас залиться краской и
позволить ей это заметить Хотя, с другой стороны, своими зрачками
чужой румянец она разглядит и в кромешной тьме.
— Прекрасный комплимент, Гус, — сказала Люси. — Все это время
ты был терпеливым учителем.
245

— Ну уж... Я еще и сам-то здесь далеко не дока, — ответил он,
изо всех сил стараясь не покраснеть, и, пока они болтали, заставлял
себя думать о посторонних вещах: о том, где они перекусят, и о том,
что надо бы пройтись по автобусной станции на Главной улице, воз¬
можно, удастся встретить кого из тех подростков, что находятся в ро¬
зыске, и о том, что не мешает прошвырнуться и по Елисейскому парку:
пацанята в выходной наверняка попивают там пиво на травке. Лейте¬
нант Дилфорд любит, когда их арестовывают за малейшую каплю ал¬
коголя в крови, и почитает такие аресты ничуть не меньше, чем
дежурные офицеры патруля — аресты за полновесное тяжкое преступ¬
ление.
А вообще, воскресный вечер — долгий вечер.
— Ты здесь уже полгода, если не ошибаюсь? — спросила Люси.
— Почти пять месяцев. Но научиться еще должен многому.
— А перед тем где служил? В полиции нравов Центрального
округа?
— Уилширского.
— А я вот никак не могу представить тебя в этой роли, — сказала
она со смехом. — Когда по уик-эндам я работала в линкольн-хайтской
тюрьме, этих ребят я навидалась. Всю ночь напролет шныряли туда-
сюда. Нет, не могу представить тебя сотрудником полиции нравов.
— Понятно. Не слишком, значит, не слишком-то я похож на мужи¬
ка, верно?
— Ох, я вовсе не то имела в виду, — сказала она, расцепив ло¬
дыжки и сверля его карими глазами. Стоило им в тебя вот так впиться,
как тут же лицо ее, спокойное и белое, моментально темнело и дела¬
лось мрачным. — Совсем не то. В сущности, они мне не нравились.
Слишком шумные, а с женским персоналом беседуют так, словно бол¬
тают со своими проститутками. Мне и тогда не казалось, что бравада,
хвастовство или напускная храбрость — называй как хочешь — при¬
дают мужественности. По мне, быть потише, понежнее да поскром¬
нее — в том она и есть, мужественность, но среди «нравов» что-то я
не много таких встречала.
— Им просто надобно изобретать какую-то защиту от всей той гря¬
зи, в которой они вынуждены купаться, — сказал Гус, ликуя оттого,
что она едва не признала, что увлечена и чуть ли не бредит им. Но
тут же испытал к себе омерзение и подумал со злостью: ах ты, гнусный
маленький кретин. Лучше сотри с физиономии глупую ухмылку. Потом
подумал о выздоравливающей после операции аппендицита Вики и
понадеялся, что эту ночь она проспит спокойно. Он поклялся, что пре¬
кратит детский флирт прежде, чем он зайдет дальше хотя бы на во¬
лосок: пусть Люси и не слишком робка и стеснительна, чтобы обращать
внимание на подобную чушь, но скоро и ей все станет ясно. И в конце
концов она наверняка повторит: я не то имела в виду, я имела в виду
совсем другое. Гнусный маленький кретин, подумал он снова и украд¬
246

кой взглянул в зеркальце на свои соломенные, заметно поредевшие
волосы. Через пару лет он облысеет, как коленка, неужто и тогда будет
грезить о блистательной девушке с белой кожей и карими глазами,
которая, узнай только она его мысли, непременно усмехнется — жало¬
стливо или даже с отвращением!
—	Когда нам нужно отметиться в том доме под снос? — спросила
Люси, и Гус обрадовался, что она сменила тему.
Какой-то шагавший по Хилл-стрит мужчина обернулся и, пока они
не скрылись из виду, провожал Люси глазами. Гус не мог удержаться
от улыбки. Он вспомнил, как вот так же в первые месяцы после ее
замужества оглядывались мужчины на Вики. Тогда она не была тяже¬
лой и неуклюжей. Он размышлял о том, за кого их — его и Люси —
можно сейчас принять Двое молодых людей — он в костюме, белой
рубашке и при галстуке, она в скромненьком, но очень удачно скроен¬
ном зеленом платье. Быть может, они направляются пообедать, на кон¬
церт или на спортивную арену? Конечно, любой бродяга сразу
определит в их одноцветном четырехдверном «плимуте» полицейскую
машину и узнает в них сотрудников отдела по делам несовершенно¬
летних, — но для всех остальных они просто любовники.
— Так как там у нас со временем, Гус?
—	Двадцать восьмого.
— Не то, — засмеялась она. — Когда мы заглянем в тот дом под
снос, о котором упоминал лейтенант?
— Ах, вот оно что! Да хоть сейчас. Прости, я замечтался.
— Как твоя жена? Поправляется? — спросила Люси.
Гус терпеть не мог говорить с ней о Вики, но она, как то и подобает
напарникам, всегда интересовалась его семейными делами. Чаще всего
такие разговоры заводят в ранние и тихие утренние часы, когда мало¬
вато работы.
— Да вроде все в порядке, держится молодцом.
— А как твой меньшенький? Уже балакает?
— Щебечет, — улыбнулся он. Беседовать с ней о своих детях он
никогда не стеснялся и был уверен, что ей это и впрямь интересно.
— На фотографиях они такие хорошенькие. Мне очень хочется их
как-нибудь увидеть
— Это было бы просто здорово, — сказал Гус.
— Надеюсь, ночь выдастся спокойная.
— Почему? Спокойная ночь длится целую вечность
— Верно, но зато я смогу тебя разговорить, — весело сказала
она. — Когда мне это удается, я узнаю гораздо больше о том, что такое
быть полицейским ночной смены.
— Ты имеешь в виду, когда я пересказываю тебе уроки Кильвин-
ского? — улыбнулся он.
— Да, только держу пари, ты куда лучший учитель, чем был твой
друг.
247

— Э-э, нет. С Кильвинским никто не сравнится, — сказал Гус, и
лицо его вновь запылало. — Кстати, мне нужно ему написать. Что-то
он давненько не отвечал на мои письма, мне это не нравится. Молчит
с тех самых пор, как съездил на Восток повидаться с бывшей женой
и детьми.
— Может, он еще не вернулся?
— Нет, я получил одно письмецо как раз после его возвращения,
но в нем он ничего толком не говорит.
— Разве не странно, что до того он ни разу не повидался с детьми?
— Должно быть, у него были на то веские причины, — сказал Гус.
— Не думаю, чтобы ты на его месте смог отказаться от своих детей.
— Он от них и не отказывался, — быстро ответил Гус. — На Киль-
винского это не похоже. Загадочный он тип, только и всего. Должно
быть, у него были свои резоны.
— Если бы от тебя, Гус, когда-нибудь ушла жена, ты бы не отка¬
зался от своих детей. Ты — нет. И причины бы такой не нашлось.
— В любом случае я не имею права его осуждать, — сказал Гус,
притормозив у светофора и радуясь тому, что над городом сгустилась
темень.
— Бьюсь об заклад, он совсем не тот отец, не такой, как ты, —
сказала Люси. Она опять не спускала с него глаз.
— Да нет же, ты ошибаешься, — сказал Гус. — Из Кильвинского
вышел бы прекрасный отец. Лучшего отца никто б себе и не поже¬
лал. Когда он что-нибудь объяснял, ты и не сомневался в его право¬
те. Все моментально становилось на свои места, так он здорово это
делал.
— Уже темнеет.
—• Поехали, глянем на тот дом, — предложил Гус, начиная чувст¬
вовать неловкость от умаляющего величие Кильвинского разговора.
— Идет. Это где-то на Уэст-Темпл?
— Похоже на ложный звонок.
— Анонимный?
— Да, какая-то женщина позвонила дежурному и сообщила, что ее
сосед из двадцать третьего номера мало того что превратил свою квар¬
тиру в грязную конуру, но еще и постоянно оставляет в ней своего
маленького ребенка, оставляет совершенно одного.
— Никогда еще не бывала в настоящем доме под снос, — сказала
Люси. — Всякий раз тревога оказывалась ложной.
— Помнишь, как его отличать? — улыбнулся Гус.
— Разумеется. Надо только притопнуть ногой, и, если тараканы на¬
столько обкурились анашой и одомашнились, что даже не разбегаются,
значит, это и есть настоящий дом под снос.
— Точно, — усмехнулся Гус. — А если к тому же повезет и ты
учуешь запашок да соберешь его в бутылку с пробкой, считай, что дело
в суде тобой уже выиграно.
248

Гус проехал туннель на Второй улице, миновал Портовое шоссе,
свернул на север, затем на запад, к Темпл. Закатное солнце опалило
горизонт грязно-розовым заревом. День был туманный.
— Вон тот белый дом, спорим? — спросила Люси, кивая на трех¬
этажное оштукатуренное здание с фасадом из поддельного камня.
— Восемнадцать-тринадцать. Приехали, — сказал Гус, останавливая
машину и размышляя о том, хватит ли у него деньжат на приличный
обед. Обычно во время дежурств он пробавлялся гамбургерами или
бутербродами, принесенными с собой в пакете. Но Люси — Люси лю¬
била вкусно поесть «чего-нибудь интересного да погорячей». Притворя¬
ясь, что ему самому по нраву обеды в ресторане, он безропотно ее
сопровождал, несмотря на то что до получки у него не оставалось порой
даже пятерки, да и бак в его автомобиле бывал залит лишь наполовину.
В понедельник вечером у них с Вики разгорелся спор из-за ежемесяч¬
ного чека, отсылаемого его матери. Цифры на нем «усохли» до сорока
пяти: Джон — благодарение Богу! — был в армии.
Ссора случилась яростная, не в силах обуздать ее, он попросту
заболел. На следующий вечер Люси заметила его подавленность, и он
ей все разболтал. Ему было стыдно. И стыдно сейчас. Но она оказалась
такой доброй... У него тогда даже настроение поднялось. Кстати сказать,
с тех пор она ни разу не предложила зайти в какой-нибудь стоящий
ресторан и вместо того настаивала — куда чаще, чем следовало, —
ограничиться чашечкой кофе да бутылкой колы.
Дом был выстроен отнюдь не на века. Таких домов много в южной
Калифорнии. Прежде чем попасть на второй этаж, пришлось одолеть
две дюжины ступенек. Гус обратил внимание, что металлические пе¬
рила сильно расшатаны. Отдернув руку, он представил себе, как в один
прекрасный день какой-нибудь пьянчужка, доковыляв нетвердой по¬
ступью от своей квартиры до лестницы, рухнет на перила, нырнет вниз
на двадцать футов и врежется лбом в бетон, да еще небось отделается
легкими ссадинами. На то он и пьянчужка..
Двадцать третья квартира была расположена в тыльной части
дома. Шторы задернуты, дверь закрыта. Гус решил, что внутри никого
нет: во всех остальных квартирах двери были распахнуты. Ловя как
спасение в жаркий, отравленный смогом день легкий вечерний вете¬
рок, жильцы отгородились от внешнего мира лишь москитными сет¬
ками.
Гус постучал, позвонил в крохотный колокольчик и постучал опять.
Наконец Люси пожала плечами, и они повернулись, чтобы уйти. Такому
обороту событий Гус даже обрадовался. Сейчас он не был склонен
заниматься привычной рабочей волокитой, но совсем был не прочь про¬
катиться по Елисейскому парку и, притворившись, что выискивает по¬
тенциальных юных алкоголиков, глядеть на Люси и говорить, говорить
с ней, очутившись где-нибудь на Ист-Сайдском шоссе близ водохрани¬
лища, похожего при лунном свете на черный лед.
249

— Полицейские? — шепотом произнесла женщина, внезапно вырос¬
шая за пыльной москитной сеткой квартиры номер двадцать два.
— Да. Это вы звонили? — спросил Гус.
— Было дело, — сказала она, — только я сразу сказала, что не
желаю, чтоб кто-то об этом разнюхал. Их сейчас дома нету, но малыш
там, внутри.
— И что же тут, по-вашему, не так? — спросил Гус.
— Хм, ладно уж, входите. Похоже, я все-таки вляпалась в исто¬
рию, — пробурчала она, приоткрыв сетку и облизнув нелепо накрашен¬
ные губы. Помадой было измазано пол-лица, и только нос, казалось,
избежал этой участи. Весь грим был наложен так, словно она готови¬
лась выйти на сцену, отделенную от зрительного зала по меньшей мере
четырнадцатью милями. — Я разговаривала с вашим лейтенантом —
как там его? — и сказала ему, что здесь не только свиньи живут, а
и мальчишка торчит в доме один-одинешенек, и я еще ни разу не
видела, чтобы ему дозволили хоть пяткой за дверь сунуться. А прошлой
ночью визжал, и визжал, и визжал. Если меня спросите, так я скажу,
что это его папаша лупил, потому как мамаша тоже вопила.
—	'Вы с ними знакомы? — спросил Гус.
— Господи, нет, конечно. Эго же отбросы, — сказала женщина и
тряхнула жесткой метелкой светлых волос, обнажив их седые кор¬
ни. — Квартируют здесь не больше месяца и чуть не каждую ночь
куда-то сматываются. Бывает, заместо няньки тут остается ихняя кузи¬
на, или кто там она им. Но бывает, что с ним не остается никто. Не
думайте, я давным-давно выучилась не вмешиваться в чужие дела, но
сегодня стояла такая жарища, что дверь их была нараспашку, а я
совершенно случайно проходила мимо — внутри все выглядело так,
словно они вырыли там длиннющую траншею, а уж мне известно, что
такое длиннющая траншея, не зря же я люблю военные романы... А в
ней валялось дерьмо от ихнего терьеришки, и еда, и другая всякая
хреновина по всему полу разбросана, и, только ушли они и мальчишку
одного заперли, я себе и говорю: какого дьявола, позвоню-ка я куда
нужно, но называться и не подумаю, сохраню то есть свою анонимность,
да только теперь вроде как не очень это у меня получается, а?
— Сколько лет ребенку? — спросил Гус.
— Три. Малыш еще. Почти и не выходит никогда. Папаша — еще
тот пропойца. Мамаша будто бы ничего. Этакая чушка-мышка, ну, вы
меня понимаете. Пропойца да мышка — вот семейка! По-моему, стари¬
кан как нахрюкается, так уж дает ей жару, но оно для нее будто не
больно-то важно: обычно она ничуть не трезвее его. За-ме-чательные
соседи. О-о-о, еще каких-нибудь пару лет назад этом дом числился по
высшему разряду! А теперь». Нет, съеду, съеду-ка я отсюда.
— Сколько им лет? Родителям?
—	Молодежь. Думаю,: не больше тридцати. Не думаю, чтоб больше
тридцати. А уже такие грязные людишки!
250

—	Вы уверены, что мальчик там один? Что он один там сейчас?
—	Начальник, я видела, как они уходили. Уверена. Там он. Этакий
тихий маленький мужичок. Никогда и не пикнет. Он там, внутри.
— В каком номере проживает хозяйка дома? Нам понадобится за¬
пасной ключ.
— Сегодня вечером Марта пошла в кино. Предупреждала, что в
кино собирается. О ключе я и не подумала.
Она укоризненно покачала головой и уцепилась за обтрепанный
поясок своих безразмерных штанов оливкового цвета, однако, как видно,
их «безразмерное™ тоже имела свои пределы.
— Мы не имеем права взламывать дверь, исходя только лишь из
вашей информации.
— Это почему же? Мальчишке всего три годика, и он там один-
одинешенек.
—	Нет, — сказал Гус, в свою очередь качая головой. — Может, он
и там, а может, они незаметно для вас забрали его с собой, вы ведь
тоже пусть на миг, а хоть изредка отвлекались. Может быть все что
угодно. Нам придется просто вернуться попозже и постараться застать
их дома, а потом постараться получить от них приглашение войти,
чтобы хорошенько все там осмотреть
— Проклятье, — сказала женщина. — Единственный раз за целую
жизнь звоню в полицию и хочу совершить порядочный поступок, так
нет же! Гляди-ка, как оно оборачивается.
— Дайте я попробую открыть дверь, — сказал Гус. — Может, она
нс заперта.
— Единственный раз звоню в полицию, — повторила женщина Лю¬
си. Гус отступил от них и шагнул к соседней квартире. Он распахнул
москитную сетку и повернул круглую ручку. Дверь тихонько отвори¬
лась
— Люси, — позвал он и вошел в душную прихожую, осторожно
озираясь в поисках «терьеришки», который не станет особо церемонить¬
ся, прежде чем ухватить непрошенного гостя за лодыжку. Обойдя влаж¬
ную вонючую кучку посреди пола, он решил, что для терьера многовато,
услышал, как по виниловым плиткам прошлепали чьи-то лапы, и тут
же из ванной появилась исхудалая длинная псина. Посмотрев на Гуса,
она вильнула коротким хвостом, зевнула и зашлепала обратно в ван¬
ную. Гус заглянул в пустую спальню и, когда вошла Люси, показал ей
на «мину» под ногами, она обошла ее и направилась вслед за ним в
гостиную.
—	Грязные людишки, — сказала женщина, не отставая от Люси.
— Совсем не плохо для стандартов дома под снос, — принялся
объяснять Гус. — Обычно там куда опаснее. Разбитые окна, плита с
дырявым дымоходом, развешанные над огнем шмотки. Зайдешь — и по
колено в испражнениях, не то что какая-то там скромная кучка. Всюду
мусор. Засоренный туалет. Мне доводилось видеть такие милые уголки,
251

где стены будто двигались сами собой, но потом до тебя доходило, что
они лишь покрыты коркой — сплошной живой коркой из тараканов. А
это вот местечко — ничего себе. И в спальне нет никакого ребенка.
— А я говорю, он здесь!
— Взгляните сами, — предложил Гус и встал боком, пропуская
ринувшуюся в комнату женщину. При каждом шаге щеки ее вздраги¬
вали, отмеряя тяжелую поступь.
Стало совсем темно. Люси включила свет в коридоре и двинулась
в крохотную ванную.
— Он должен быть здесь, — сказала женщина. — Я видела, как
они уходили.
— Гус! — услышал он и подошел к двери в тот момент, когда Люси
повернула выключатель. Он увидел прикорнувшего у ванны малыша,
скрючившегося рядом с валявшейся на груде полотенец собакой. Маль¬
чик спал, и еще прежде, чем Люси зажгла свет, Гус заметил нелепые
фиолетовые круги у него под глазами и вздувшиеся губы, истрескав¬
шиеся и кровоточащие, после недавней порки. Ребенок пускал слюни,
дышал с присвистом, и Гус догадался, что у него сломан нос и сукро¬
вица забила ноздри. Рука малыша была неестественно вывернута
— Грязные людишки, — шепнула было женщина и тут же, вмиг,
зарыдала Не говоря Гусу ни слова, Люси вывела ее из квартиры и
через минуту вернулась В полном молчании она подняла мальчишку
на руки и отнесла в спальню. Он не просыпался до тех пор, пока она
его не перевязала Гус глядел на нее, восхищаясь ее силой и тем, как
ловко и нежно управлялась она со сломанным запястьем, умудрившись
не разбудить ребенка до той минуты, когда они уже собрались уходить.
Проснувшись, мальчишка первым заметил Гуса, и какую-то секунду
опухшие глазенки стыли медью на его лице. Потом он застонал. Ребе¬
нок стонал, превозмогая боль и ужас, и стон этот не прекращался весь
тот час, что провели они с ним вместе.
— Мы еще вернемся, — сказал Гус женщине, всхлипывавшей в
дверях своей квартиры. Они двинулись вниз по лестнице, и он попы¬
тался взять ребенка на руки, но едва он его коснулся, как тот отпрянул
и издал пронзительный крик. Люси сказала:
— Оставь, Гус, он тебя боится. Ну полно, полно, милый, не плачь.
Она погладила его, и Гус посветил им фонариком на ступеньки.
Через пару минут машина уже мчалась в центральный приемный гос¬
питаль. Всякий раз, стоило Гусу лишь чуть придвинуться к малышу,
стон сразу сменялся диким воплем. Пришлось полностью доверить его
попечению Люси.
— Ему и трех не дашь, — сказал Гус, когда машина замерла на
больничной стоянке. — Совсем крошка.
Пока над мальчонкой корпели врачи, Гус ожидал в коридоре. Когда
вызвали еще одного доктора осмотреть сломанную руку, Гус подглядел
сквозь дверную щель, как первый из врачей, паренек с небрежной
252

стрижкой, кивнул второму и показал на избитое маленькое лицо, отли¬
вавшее на ярком свету зелеными, синими и пурпурными красками,
будто намалеванными на нем сошедшим с ума художником-сюрреали¬
стом.
— Покопайся-ка в этой клоунской маске, — сказал тот с горькой
усмешкой.
Еще через пятнадцать минут появилась Люси:
— Гус, у него была зашита прямая кишка!
— Прямая кишка?
— Она была зашита! О Господи, Гус, я знаю, в таких делах обычно
бывает замешан отец, но Господи, Господи, не могу в это поверить...
— Стежки делал профессионал?
— Да. Какой-то врач. Но почему он не поставил в известность по¬
лицию? Почему?
— Такие вот доктора, — сказал Гус.
— Он боится мужчин, Гус. Врача он испугался так же сильно, как
и тебя. Чтобы тот к нему подобрался, нам с медсестрой пришлось
ластиться к нему и заговаривать ему зубы. — Мгновение казалось, что
она расплачется, но вместо этого она прикурила сигарету и прошла с
Гусом к телефонному аппарату. Тот набрал номер дежурного офице¬
ра. — Такой хороший мальчуган, — сказала она, пока Гус дожидался,
когда же начальство снимет трубку. — Сестра спросила, кто ж такое
сотворил с его прямой кишкой, а он ответил: «Папочка, потому что я
плохой мальчишка». О Боже, Гус...
Только к одиннадцати они закончили составление рапортов. Ребенок
к тому времени был помещен уже в больницу общего типа. Родители
его все еще не вернулись, и лейтенант Дилфорд назначил другой бри¬
гаде наблюдать за их квартирой, а Гус и Люси возобновили патрули¬
рование.
— Ни к чему об этом думать, — сказал Гус, не выдержав полу¬
часового молчания напарницы.
— Знаю, — сказала она с вымученной улыбкой, и он вспомнил, как
утешала она ребенка и как была красива в тот момент.
— Фу-ты ну-ты, почти одиннадцать, — сказал Гус. — Проголода¬
лась?
— Нет.
— Но в состоянии что-нибудь проглотить?
— Ты поешь, а я выпью кофе.
— Давай тогда пить кофе вместе, — сказал Гус, ведя машину в
сторону бульвара Сансет, к ресторанчику с кабинками на двоих.
Любой, увидев там такую парочку, примет их за влюбленных или
даже за молодоженов. Гус подумал о том, что у него образуются
такие же морщинки в уголках рта, как и у его матери. Он улыбнул¬
ся, решив тут же, что за молодого влюбленного его уже вряд ли
кто примет.
253

Сидя в кабинке светлого и просторного ресторана, Гус заметил на
рукаве у Люси ржавое пятнышко и снова стал размышлять о том,
как она здорово управлялась с малышом, как в каждом ее движении
дышали сила и умение. Интересно, подумал он, каково прожить свою
жизнь с кем-то, о ком не нужно постоянно заботиться, кто время от
времени будет заботиться о тебе самом или по крайней мере делать
вид, что заботится. Стоило ему вспомнить о Вики и матери, как в
нем начал нарастать гнев. Что ж, неплохо то хотя бы, что есть на
свете армия, способная позаботиться год-другой о его брате. Гус по¬
клялся, что, если мать позволит Джону нахлебничать и после демо¬
билизации, пусть тогда рассчитывает только на свое пособие, а он,
Гус, не намерен давать ни единого лишнего цента. Не успев доду¬
мать эту мысль до конца, он понял, что лжет сам себе: в сущности,
он такой же слабак, вся его сила — лишь в том, что он умеет
заработать на хлеб. Когда дойдет до дела, он будет по-прежнему
безропотно высылать им деньги, ибо сам он чересчур слаб, чтобы
поступить иначе. Насколько легче шла бы жизнь, женись он на
такой сильной девушке, как Люси.
— У тебя кровь на платье. — Он кивнул на пятнышко и момен¬
тально пожалел о сказанном: не мешало бы постараться ее развеселить.
— Какая разница, — сказала она, не дав себе и труда взглянуть
на пятно.
Гус ощутил, как что-то поднимается в нем, захлестывает грудь, а
язык порывается что-то сболтнуть. Выдать какой-то секрет. Если б толь¬
ко эти твердые спокойные глаза ненадолго оторвались от стола и по¬
глядели прямо на него, он бы наверняка не сдержался и выпалил то,
что скопилось на сердце. Ну а так — он сдержался и был рад, что
сдержался, в противном случае она бы просто на него печально по¬
смотрела: «Это совсем не то, что я имела в виду».
В большой кабине напротив Гус заметил трех молоденьких девчо¬
нок. Они о чем-то сплетничали крикливыми голосами и безостановочно
курили, тщетно пытаясь удержать при себе двух мальчуганов. Тем
удалось-таки соскользнуть незаметно на пол и юркнуть стремглав в
проход меж кабинками.
Одна из девчонок, обладательница гордо вздымавшегося живота, ча¬
сто улыбалась, глядя на детей своих юных подружек, без сомнения
давно уже познавших, что тайна материнства на поверку оказалась
совсем не такой, как они ее себе представляли. Глядя на их безобраз¬
ные прически — вызывающе обесцвеченные космы волос, — Гус поду¬
мал, что вот ведь и Вики стала матерью столь же рано. И тогда
неизбывное чувство вины, пусть глупой, неоправданной, снова просну¬
лось в нем, но тут же растаяло, стоило ему проследить, как одна из
мамаш грубо схватила за шкирку своего рыжеватого малыша, влепила
емутющечину и прошипела: «Ну-ка сейчас же садись и веди себя как
положено, сучье отродье!»
254

Кофе был уже наполовину выпит, когда Люси заговорила вновь.
—	Ты больше не вспоминал о том ребенке, Гус?
—	Ни разу, — ответил тот.
—	Разве это так легко — не вспоминать?
—	Нетрудно. Когда привыкнешь. Да и тебе, Люси, лучше привык¬
нуть, и как можно скорее.
—	Тогда о чем же мне вспоминать?
—	Думай о своих проблемах. Я, к примеру, так всегда и поступаю.
Терзаюсь собственными мелкими проблемами.
—	Расскажи мне о своих собственных проблемах, Гус, — попро¬
сила Люси. — Помоги мне потерзаться чем-нибудь еще.
—	Что ж, уже три дня, как мы не произвели ни одного ареста. Босс
встал на изготовку и со дня на день примется лаять да кусаться. Вот
чем нужно терзаться. Хотя бы этим.
—	А тебе в самом деле нравится работа с детворой, а, Гус? То есть,
если все-все принять во внимание, тебе нравится быть полицейским-
нянькой?
—	Нравится, Люси, в самом деле. Объяснить это не просто, но... В
общем, возьмем тех же малышей, их — в особенности. Мне нравится
моя работа, потому что мы — мы, Люси! — защищаем их. Хотя бы
сегодняшний мальчонка! Отца его арестуют, и, как знать, может, ок¬
ружной прокурор сумеет доказать, что он и вправду вытворял с ним
те ужасы, а может, сделать этого так и не удастся. Свидетель из
мальчишки никудышный, пусть я очень и желал бы в том ошибиться.
Быть может, мать его выложит все начистоту, только и это сомнительно.
Но до того, как адвокаты, спецы по мозгам и криминологи скажут свое
слово, с ним уж ничего страшного не произойдет. По крайней мере мы
его оттуда забрали. Я уверен, суд по делам несовершеннолетних им
его не вернет. Возможно, мы спасли ему жизнь. Мне нравится думать,
что мы защищаем детей. По правде говоря, будь дверь заперта, я бы
вышиб ее. Я уже было решился. Да, мы — единственные, кто может
защитить детей от их родителей.
— А не желал бы ты схватить такого вот мерзавца за грудки и
заставить его признаться? — спросила Люси, впечатав сигаретный оку¬
рок в дно пепельницы.
— Раньше я думал, что смог бы вытянуть клещами истину из
чужой глотки, — улыбнулся Гус, — но, поработав в полиции, на¬
смотревшись на самых что ни на есть подонков, немало их арестовав,
я вдруг понял, что мне даже коснуться их, стоять с ними рядом
противно. Нет, в средневековой темнице мне никогда бы не выбиться
в главные палачи.
— А я прошла через все темницы надлежащего мещанского
воспитания, — сказала Люси, отпив из чашки. Гус не отрывал глаз
от белой ключицы, где покоились ее каштановые волосы, ласкавшие
кожу при малейшем движении головы. У него дико заколотилось
255

сердце, сделались липкими руки, и он сам себе стал противен.
Наконец он отвел взор от нежной полоски тела и услышал: —
Отец преподает в средней школе, я будто бы тебе уже говорила?
Мать искренне верит в то, что любой родитель обязан потакать
ребенку и не посягать на его самостоятельность, даже если тот еще
исправно писает в штаны. Она в это верит, несмотря на то что
вечно за это расплачивается. Они просто хорошие люди, ты пони¬
маешь? Ну а как хорошим людям постичь то обстоятельство, что
на свете существуют и люди плохие, тем паче подонки? Поначалу
я ведь собиралась податься в агенты социальных служб. До того,
как узнала, сколько зарабатывает женщина в лос-анджелесской по¬
лиции. Но теперь, когда я учуяла этот запах, запах зла, порока,
греха, как теперь мне стать агентом благотворительности? Нутро-то
у людей оказалось не слишком здоровым, а? Прогнившим оказалось
нутро, разве не так?
— Но, может, они не так уж и плохи.
— Но, черт возьми, они ведь и не хороши? Профессора хором тру¬
били мне в ухо, что они замечательны! Да только люди горазды лишь
врать. Господи, до чего же они лживы. Их лживость не укладывается
у меня в голове.
— Труднее всего мне было понять именно это, а после нужно было
научиться с этим жить, — сказал Гус. — Первый год или около того
я верил людям. Кто бы что ни говорил. И тут сам Кильвинский не мог
меня переубедить Всю свою жизнь я верил, что люди говорят мне
правду, и, покуда не оправился от этой ошибки, я не был полицейским,
я был нулем. Теперь мне известно, что люди с легкостью соврут тогда
даже, когда им полезнее сказать правду. Солгут и тогда, когда лишь
правда могла бы спасти им жизнь.
— Ну и гадкий же у нас с тобой способ зарабатывать себе на хлеб.
— Только не для мужчины. Для женщины, может, и так. Но со
временем ты себе кого-нибудь заприметишь и выйдешь замуж. Тебе не
придется заниматься этим всю жизнь.
Гус старательно избегал ее глаз.
— Прежде я уверюсь, что выхожу замуж не за полицейского. Иначе
мне не избавиться от этого никогда.
— Так или иначе, а полицейские и впрямь ужасные мужья, —
улыбнулся Гус. — Коэффициент разводов так высок, что давно уже
продырявил небо.
— Ты тоже полицейский, но ужасным мужем тебя не назовешь.
— С чего ты взяла? — спросил он и угодил в ловушку: карие глаза
поймали его.
— Я знаю тебя. Лучше, чем кого бы то ни было.
— Ну.» — сказал Гус. — Не знаю... в общем... — И тут же сдался
и уступил немигающему взгляду, как уступает смертельным объятиям
благодушного лиса счастливый кролик. Куда бы отныне ни свернул
256

разговор, он с готовностью последует за ним, решил Гус. Сердце радо¬
стно стучало могучим молотом.
—	Ты отличным полицейский, — сказала она. — Знаешь, что по¬
чем, и вместе с тем мягок и жалостлив, особенно к детям. Это такая
редкость... Как только тебе удается относиться к людям по-прежнему?
Будто они сплошь хороши, хотя тебе прекрасно известно, что с ними
все как раз наоборот?
—	Люди просто слабы. А мне кажется, у меня на роду написано
заботиться о слабых людях. Мне кажется, я понимаю их, потому что
слаб сам.
—	Ты самый сильный из всех мужчин, кого я когда-либо встречала.
Самый сильный и самый мягкий.
—	Люси, можно угостить тебя после работы рюмочкой? Бары закро¬
ются только в час, у нас будет время. Заглянем вместе в «Кабачок
Марти*?
—	Не стоит.
—	О, я вовсе не имел в виду ничего такого, — сказал Гус, ругая
себя за эту глупую болтовню: он имел в виду как раз «все такое», и,
конечно, она знала, что он «все такое» имеет в виду.
—	Сегодня наша последняя ночь, Гус, — сказала Люси.
—	То есть как?
—	Вечером лейтенант спросил меня, не желаю ли я с завтрашнего
дня подменить кого-то в портовом подразделении. Коли справлюсь, ска¬
зал он мне, меня припишут туда насовсем. Я ответила, что хотела бы
все обдумать. Я решила, Гус.
—	Но ведь это так от тебя далеко! Ты живешь в Глендэйле-
—	Я снимаю квартиру одна, так что проблем с переездом не
будет.
—	Но тебе же нравится полицейская работа! В порту ты умрешь со
скуки. Тебе будет не хватать здешней суеты.
—	Скажи мне, Гус, жутко было расти без отца? — внезапно спро¬
сила она.
—	Да, но.»
—	Смог бы ты когда-нибудь устротгь то же самое для своих детей?
—	Что?
—	Смог бы ты когда-нибудь заставить их расти без отца или про¬
менять нынешнего на «отца по выходным», навещающего их дважды в
месяц?
Он хотел сказать «да» этим глазам, очень хотел; и знал, что они
хотят это «да» услышать, но слово увязло у него на губах, и он за¬
пнулся. Впоследствии он часто размышлял о том, что, не запнись он,
слово «да» могло быть произнесено, и размышлял о том, куда бы завело
его это простенькое «да». Но «да» он так и не сказал, несколько секунд
он не говорил ничего, и тогда губы ее раскрылись в улыбке, и она
заговорила вместо него:
*) Джозеф Уэмбо *Рi.iцарь в синем*
257

— Конечно, не мог бы. Вот за такого мужчину я и хочу выйти
замуж и хочу иметь от него детей. Мне бы тебя повстречать., нет, не
три года, а «три ребенка* назад.. Ну, как насчет того, чтобы подбросить
меня в участок? Попытаюсь отпроситься у лейтенанта домой. Раскалы¬
вается голова.
Должно быть, ему следовало что-то сказать, но чем больше он
раздумывал, тем бессмысленней казались ему какие-либо слова. Ра¬
зум его был в полнейшем смятении, когда он притормозил у участка.
Пока Люси брала из машины свои вещи, он решил, что теперь же,
не откладывая, вот прямо сейчас он встретит ее у ее же автомобиля
и скажет ей.. Скажет ей что-нибудь. И тогда они в конце концов к
чему-нибудь придут.. А если не сделать это сейчас же, он не сдела¬
ет это никогда. Самая жизнь его, нет, его душа — все будто зависло
над пропастью..
— A-а, Плибсли, — произнес лейтенант Дилфорд, появляясь в две¬
рях и маня Гуса рукой.
— Да, сэр? — сказал тот, входя в кабинет дежурного офи¬
цера.
— Присядь на минутку, Гус У меня для тебя дурные новости.
Звонила твоя жена.
— Что произошло? — спросил Гус, вскакивая на ноги. — Дети?
Что-то стряслось?
— Нет, нет. Жена и дети в порядке. Да ты присядь.
— Моя мать? — спросил он, сразу устыдившись, что испытал об¬
легчение, узнав, что то его мать, а не дети.
— Твой друг Энди Кильвинский, Гус. Давным-давно, когда я рабо¬
тал еще в Университетском, я был с ним неплохо знаком. Твоя жена
сказала, что вечером ей позвонил какой-то адвокат из Орегона. Киль¬
винский завещал тебе несколько тысяч долларов. Он мертв, Гус. За¬
стрелился.
Какое-то время он слышал монотонно бубнящий голос лейтенан¬
та, потом поднялся и пошел к дверям, а лейтенант все кивал и
что-то говорил ему, словно бы одобряя. Только Гус ничего нс
понимал. Ноги едва держали его, когда он спускался по лестнице
и брел к своей машине. Он выехал со стоянки и выбрался на
шоссе, ведущее к дому, и только теперь наконец зарыдал и подумал
о Кильвинском. Он рыдал, оплакивая его. Голова его склонилась в
муке, и он вне всякой связи подумал о сегодняшнем мальчишке и
обо всех детях, лишенных отцов. Он перестал различать впереди
дорогу и начал думать о себе, своем горе, стыде, позоре и гневе.
Слезы хлынули из глаз потоком. Он подрулил к обочине, а слезы
жгли его, и тело содрогалось конвульсиями, исходя рыданиями по
всей этой безмолвной и ничтожной жизни. Он уже не знал; кого
оплакивает, он больше не заботился об этом. Он рыдал, он был
одинок..
258

Глава 18
ТОРГАШ
—	Я рад, что меня послали на Семьдесят седьмую улицу. Очень
даже, — сказал Дьюгэн, румяный щупленький новобранец, вот уже
целую неделю бывший напарником Роя. — Чему я только не выучился,
пока работал в негритянском округе! К тому же меня натаскивали
отличные партнеры.
—	Семьдесят седьмая ничуть не лучше и не хуже других райо¬
нов, — сказал Рой, размышляя о том, что его черед радоваться наступит
тогда, когда солнце опустится за Портовую автостраду, когда начнет
спадать жара и когда форма не будет так противно липнуть к телу.
—	Ты сам здесь уже порядочно, Рой?
—	Месяцев пятнадцать. Дел тут хватает. Вечно что-нибудь случа¬
ется, так что дел хватает. Посидеть да подумать здесь некогда, потому
и время летит. За это я его и люблю, этот округ.
—	Ав белом когда-нибудь работал?
—	В Центральном, — кивнул Рой.
— Ну и как? Есть разница?
— Там все идет медленнее. Преступность пониже, потому и мед¬
леннее. И время медленно ползет. А так — то же самое. Все люди —
кровожадные ублюдки, просто тут они чуть смуглее.
—	Ты давно вернулся в строй, Рой? Можешь не отвечать, если
неприятно вспоминать. Нс успел я сюда перевестись, тут только и было
разговоров, что о твоем ранении. Не думаю, чтоб многим удавалось
выкарабкаться после того, как они получали в живот такой заряд дроби.
— Да, удавалось немногим.
— По-моему, ты терпеть не можешь об этом рассказывать.
— Не то чтобы терпеть не могу, просто осточертели все эти разго¬
воры. За пять месяцев, что я сидел за конторкой и плевал в потолок,
единственной моей обязанностью было пересказывать эту долбаную ис¬
торию каждому встречному-поперечному. Тысячу раз объяснял всякому
любопытному полицейскому, как же меня угораздило так оплошать и
подставить кишки под целый пуд черных шариков. Мне попросту ос¬
точертело. И если ты не настаиваешь-.
— Ох, да нет же, Рой. Я тебя прекрасно понимаю. Ну а сейчас-то,
сейчас с тобой все о’кей? То есть я хочу сказать, что, если тебе взду¬
мается когда-нибудь передохнуть, я с удовольствием не только сяду за
руль, но заодно поведу и всю документацию.
— Со мной все о’кей, Дьюгэн, — засмеялся Рой. — На прошлой
неделе я сыграл три игры в гандбол, в настоящий гандбол, а не в
какие-то там поддавки. Физически со мной Есе в полном ажуре.
—- По мне, я просто счастлив, что рядом такой опытный напарник,
прошедший и огонь и воду- Случается, я задаю слишком много воп¬
259

росов, так это оттого, что порой мне в одиночку бывает не совладать с
огромной ирландской пастью, что у меня под носом.
— Ладно-ладно, напарник, — улыбнулся Рой.
— Когда пожелаешь, чтоб я заткнулся, просто обмолвись словеч¬
ком и...
— Ладно, напарник.
— Двенадцать-А-Девять, Двенадцать-А-Девять, ищите женщину, ра¬
порт четыре-пять-девять, южная Вермонт-авеню, восемьдесят-три-двад-
цать-девять, квартира «Б» — «Базар».
— Двенадцать-А-Девять, вас понял, — сказал Дьюгэн, и Рой свер¬
нул в расчерченный смогом оранжево-красный закат и неторопливо
направился по нужному адресу.
— Раньше, еще на гражданке, я считал, что большинство ограбле¬
ний происходит по ночам, — сказал Дьюгэн. — А теперь думаю, что
львиная доля приходится на дневное время, когда никого нет дома.
— Так и есть, — сказал Рой.
— Мало кто из воришек решается залезть в квартирку, набитую
народом, верно?
— Слишком опасно, — подтвердил Рой, закуривая сигарету, теперь,
когда стало прохладнее, вкус ее оказался приятней, чем у предыдущей.
— Хотел бы я прищемить хвост какому-нибудь наглому воришке.
Может, сегодня повезет?
— Может быть, — ответил Рой, сворачивая с Флоранс на Вермонт-
авеню.
— Собираюсь продолжить учебу, — сказал Дьюгэн. — С тех пор
как демобилизовался из флота, я спихнул несколько зачетов, но теперь
всерьез возьмусь за ум, а как получу диплом, подамся в полицейскую
науку. Сам-то ты учишься, Рой?
— Нет.
— И никогда не учился?
— Прежде — да.
— А как с дипломом? Есть хороший задел?
— Зачетов двадцать.
— И все? Потрясающе. На этот семестр запишешься?
—	Слишком поздно.
—	Но заканчивать ты все же намерен?
—	Ну конечно, — сказал Рой, и снова у него в желудке вспых¬
нул костер, затем подступила тошнота. Несварение всегда теперь вы¬
зывало приступы тошноты. На желудок уже надежды нету, думал он,
а тут еще этот новичок с горящими глазами. От его занудства меня
скоро понос прихватит. И эта невинность. От нее же рехнуться
можно...
Ничего, это у него пройдет, размышлял Рой. Не вдруг, но постепен¬
но. Время, главный воришка, понемногу, каплю за каплей, выцедит из
души всю невинность; вот так же таскает сова из гнезда птенца за
260

птенцом, покуда оно, гнездо, не захлебнется ужасом в собственной пу¬
стоте.
—	Похоже, напарник, приехали, — сказал Дьюгэн, надевая фураж¬
ку и распахивая дверцу прежде еще, чем Рой затормозил.
—	Хотя бы дождись, когда колеса остановятся, — сказал Рой. —
Мне вовсе не хочется, чтобы ты ломал себе ногу. Куда спешить? Обыч¬
ный вызов по рапорту.
—	Прости, — улыбнулся, краснея, Дьюгэн.
Квартира была расположена под самой крышей в глубине дома.
Подражая Роевой привычке, днищем фонарика Дьюгэн легонько посту¬
чал по двери. Подражал он ему не только в этом, успел уже, к примеру,
перейти на ту же марку сигарет и раскошелиться на новый трехбата¬
реечный фонарь-головастик, хотя прежнему его, пятибатареечному, не
исполнилось и нескольких недель. Я всегда хотел иметь сына, язви¬
тельно подумал Рой, глядя на то, как Дьюгэн барабанит по двери и
осторожно отступает в сторону. Именно так Рой его и учил: всегда,
везде, в любое время суток и по любому вызову нужно действовать в
том же порядке. И непременно правая рука должна быть свободна,
блокнот да фонарь можно и в левой подержать. И не снимай фуражку
с головы, пока не уверишься в том, что здесь все в порядке. Только
тогда, войдя в дом, можно присесть, снять фуражку и расслабиться.
Правда, самому Рою расслабиться уже не удавалось, даже тогда, когда
он старался изо всех сил. Если он еще надеется, что желудок его
все-таки заживет, научиться расслабляться он обязан. Сейчас он не
может позволить себе такую роскошь, как язва. И никогда не сможет.
Потому он и хочет расслабиться. Да только Дороти». Дороти буквально
ходит за ним по пятам, настаивая на том, чтобы он разрешил новому
ее великовозрастному мужу-толстяку удочерить Бекки. Рой сказал, что
сперва он похоронит их обоих, а раньше — нет, раньше никак невоз¬
можно; тогда та попыталась воздействовать на него через мать, его мать,
в которой всегда находила заступницу.
Он стоял и думал о Бекки. О том, как произносит она слово «па¬
почка*, и о том, как она прекрасна. Она так прекрасна, что даже не
верится. И думал о том, что волосы у нее цвета чистого золота. Когда
открылась дверь, он думал о Бекки. За дверью была девушка. Она не
была прекрасна, и золотых волос у нее не было тоже, но Рой момен¬
тально решил про себя: она привлекательна. Шоколадная кожа, слиш¬
ком темная, подумал он, хоть глаза светло-карие, в черную крапинку.
Они напомнили ему глаза дочери. Его ровесница, может, чуть постарше.
Дикий фонтан волос на голове. Как бы Рой ни презирал мужчин с
такой вот африканской прической, черным женщинам она к лицу. По
крайней мере она не подвешивает к шее костяшки да нет железных
серег в ушах, подумал он. По крайней мере она обходится без афри¬
канских вычурностей. Всего-то лишь прическа. Да и с ней все в по¬
рядке. Будто иной и быть не могло.
261

Она жестом пригласила их войти и небрежно кивнула на ограб¬
ленную квартиру. Рой заметил, что дверная лепка взломана отверткой,
которую затем использовали для того, чтобы поддеть дверь.
— Эти замки — все равно что кусок сургуча, они не годятся, —
сказал Рой, касаясь замка фонарем.
—	Теперь-то можете мне об этом не рассказывать, — сказала она
с улыбкой и печально покачала головой. — Меня обчистили. Полно¬
стью, до последней пылинки.
Он обратил внимание, что она на удивление высока. Стоя рядом с
ним, ей не нужно было даже особо запрокидывать лицо, чтобы загля¬
нуть ему в глаза. Не меньше пяти футов и шести дюймов, отметил он
про себя. И великолепно сложена.
—	Вы что-нибудь трогали? — спросил Дьюгэн.
—	Нет.
—	Ну-ка, ну-ка, поглядим, есть ли здесь гладкие вещицы, с которых
можно снять славные отпечатки пальцев, — сказал Дьюгэн, отложив в
сторону свой блокнот и словно крадучись обходя всю квартиру.
—	Вы были на работе, когда это произошло? — спросил Рой, садясь
на высокий стул у кухонного буфета.
—	Да.
— Где работаете?
— В деловой части города, я зубной техник.
— Живете одна?
— Да.
— Что же исчезло?
— Цветной телевизор, наручные часы, фотоаппарат «полароид», ве¬
щи. Короче, все, что представляло хоть какую-то ценность.
— Досадно, — сказал Рой, размышляя о том, что сложена она ве-
ли-ко-леп-но и что у него никогда не было черной женщины, а с тех
пор, как он оправился после раны, не было женщины вообще, не считая
Вельмы, грузноватой косметички; с ней он познакомился через соседку
матери, миссис Смидли. Вельма была ему интересна ровно настолько,
чтобы заманивать его к себе раз в две-три недели, чаще у нее никак
не получалось. Он уж подумывал о том, не наделала ли проклятая
дробь с ним чего такого, что резко снизило его мужскую энергию. Коли
так, дело дрянь, не удивительно, если он лишится возможности щедро
вкушать одну из очень немногих радостей, что жизнь, похоже, дарует
любому сукину сыну, дабы чуть потешить беднягу, прежде чем рас¬
правится с ним окончательно.
— Каковы шансы заполучить телевизор обратно? — спросила она.
— Знаете его серийный номер?
— Боюсь, что нет, — ответила она.
— Тогда не слишком-то велики.
— Выходит, большинство краж со взломом остаются нераскры¬
тыми?
262

—	Отчасти так оно и есть. Формально — да. Украденные вещи не
возвращаются к владельцу, потому что ворам удается их тут же пере¬
продать скупщикам краденого, заложить в ломбард или толкнуть прямо
на улице тем, кто не любит задавать лишних вопросов. Рано или поздно,
но воришек ловят, и, случается, следователям совершенно ясно, что за
ними тянется длиннющий список дел, причем счет грехов может идти
когда на десятки, а когда и на сотни, но обычно заполучить вещи
обратно не удается.
—	Значит, виновного рано или поздно ловят, да только жертве от
этого нет никакого проку, так?
—	Приблизительно.
—	Негодяи, — тихо молвила та.
Почему она не переедет, размышлял Рой. Почему не переедет даль¬
ше на запад, к границе этого черного округа? Если и не выберется из
него, так хоть жила бы не в таком «веселеньком» месте; на окраине
преступность пониже. А впрочем, какого дьявола, сказал он себе. Какого
дьявола, если и там есть грабители, а влезь к ней ночью в окно ка¬
кой-нибудь белый псих — чем оно лучше — быть придушенной в
собственной постели? От зла не спрячешься. Ему не страшны никакие
барьеры, включая и расовые.
—	Порядочно у вас уйдет времени, чтобы восстановить убытки, —
сказал Рой.
— Это уж как пить дать, — сказала она и отвернулась, застесняв¬
шись выступивших слез, блеском увлажнивших тяжелую бахрому ре¬
сниц. — Хотите кофе?
— Очень, — сказал Рой, радуясь тому, что Дьюган по-прежнему
роется в спальне. Наблюдая за тем, как она идет от плиты к шкафу,
он думал: может, мне и стоило бы.. Может, не все еще животные утехи
утрачены для меня навсегда..
— А себе я сделаю покрепче, — сказала она, протягивая ему на
блюдце чашку с золотым ободком, кувшинчик со сливками и сахарницу.
Потом возвратилась к шкафу, достала непочатую бутылку канадского
бурбона, распечатала ее и щедро плеснула в свой кофе. — Никогда не
пью в одиночестве, — сказала она, — но сегодня, пожалуй, напьюсь.
Погано себя чувствую!
Блуждая глазами, переводя их с девушки на бутылку и обратно,
Рой втолковывал себе, что покамест он вне опасности. Пьет он только
потому, что ему нравится пить, и потому, что ему нужно расслабиться,
и уж если выпивка для его желудка совсем не бальзам, то целебные
свойства виски-транквилизатора с лихвой компенсируют приносимый
ему вред. По крайней мере он не сходит с ума по наркотикам. А
увлечься ими в больнице было легче легкого. Так оно и случается с
множеством из тех, кто месяцами страдает от болючих ран и держится
на одних лишь медицинских препаратах. Но во время работы он может
и не пить. Он знал, что мог бы. Но ведь он никому не вредит- К тому
263

же от нескольких унции виски у него и мозги лучше варят, и пока
ни одному напарнику в голову не приходило, что он прикладывается
к бутылке. А малышу Дьюгэну — так меньше всех.
— Не будь я на дежурстве, я бы тоже к вам присоединился, —
сказал Рой.
—	Какая жалость, — произнесла она, не поднимая глаз. Отпила
глоток, состроила гримасу, но тут же глотнула опять, решительней
прежнего.
—	Не будь я на дежурстве, я бы не позволил вам пить в одиноч¬
ку, — сказал он и встретил ее взгляд. Она отвернулась и, ничего не
ответив, снова отхлебнула кофе.
— Может, начнем составлять рапорт? — спросил Дьюгэн, возвраща¬
ясь в гостиную. — Там есть шкатулка из-под драгоценностей да кое-
что еще, возможно, на них имеются четкие отпечатки. Я сложил их в
углу. Не сегодня, так завтра приедет наш специалист и снимет следы
с шифоньера и всего остального.
— Завтра меня здесь не будет. Днем я работаю.
— Ну, если он не слишком занят, может, вырвется к вам и сего¬
дня, — сказал Дьюгэн.
— Вырвется. Я о том позабочусь. Скажу, что вы мой близкий
ДРУГ» — вставил Рой, и она опять на него посмотрела. Взгляд ее ничего
не выражал.
— Что ж, тогда займемся составлением рапорта, мэм, — сказал
Дьюгэн. — Могу я узнать ваше имя?
— Лаура Хант, — сказала она, но на этот раз Рою показалось, что
в ее глазах что-то мелькнуло.
На обратном пути в участок Рой начал нервничать. В последнее
время это случается с ним куда реже, внушал он себе. Да и трясет
его совсем не так скверно, как прежде, когда он несколько месяцев
торчал за конторкой. Скверно было тогда. Периодически боль возвра¬
щалась, пошаливали нервишки. Бутылку он держал в багажнике
своей машины и совершал частые прогулки к автостоянке. Он мучил¬
ся подозрениями, что лейтенант Кроу, их дежурный командир, о
чем-то догадывается, однако Роя никто никогда ни о чем таком не
расспрашивал. Впрочем, он и не переусердствовал. Пил ровно столько,
сколько необходимо было для того, чтобы расслабиться, смягчить,
задобрить боль и бороться с депрессией. Лишь дважды он сорвался,
не в силах дотянуть до конца смены. В таких случаях он притворял¬
ся больным — «приступ тошноты», объяснял он, — а потом отправ¬
лялся в свою одинокую квартирку, тщательно следя за тем, чтобы
стрелка спидометра не скакнула за отметку в тридцать пять миль, и
сосредоточив взгляд на скользкой, неуловимой белой линии, бегущей
вдоль шоссе. Ну а сейчас, когда он снова сидит в дежурной машине,
сейчас ему куда как легче. Легче во всем. И хорошо, здорово, что он
вернулся в прежнюю квартиру.
264

Те месяцы, что он жил у родителей, вредили ему ничуть не меньше,
чем изощреннейшая пытка, будь она к нему применена. А Карл — со
своими пухлыми маленькими детьми, со своей безупречной супругой
Марджори, со своей новой машиной и чертовым брюхом, в неполные
тридцать лет свисавшим над ремнем, — Карл был просто невыносим:
♦Мы все еще можем подыскать для тебя местечко, Рой. Разумеется, ты
не станешь рассчитывать на то, что сразу войдешь в дело как равный
партнер, но со временем... В конечном счете это ведь семейное дело, а
ты мне брат.. Я всегда полагал, что из тебя мог бы получиться биз¬
несмен — если б ты только твердо решил повзрослеть, и вот теперь я
надеюсь, что твоя стычка со смертью заставила тебя образумиться и
осознать свои истоки и оставить свои причуды помнишь Рой ребенком
я тоже хотел стать полицейским и пожарником но я это перерос ты
же признал что не слишком-то любишь свою работу и если дело так
и обстоит ты не можешь помышлять о том чтобы сделаться удачливым
полицейским если только такое бывает удачливый полицейский и тебе
Рой пора бы уж понять что ты никогда больше не соберешься с духохг
и не получишь диплом по криминологии. Да у тебя Рой и желания-то
нет снова корпеть над книжками и я тебя не виню потому что какого
черта хотеть тебе быть криминологом и ох ты ведь и не хочешь больше
им быть что ж Рой это лучшая новость какую я когда-либо от тебя
слышал что ж мы можем пристроить тебя куда-нибудь в нашем деле
и когда-нибудь в один прекрасный день и даже скоро можно сменить
вывеску на ♦Фёлер и сыновья» и рано или поздно Рой на ней будет
надпись ♦Братья Фёлеры» и видит Бог папа с мамой будут очень до¬
вольны а я сделаю все от меня зависящее я поднатаскаю тебя и сотворю
из тебя бизнесмена достойного нашей фамилии и знаешь это будет
совсем не то что работа на босса на безликого надсмотрщика я ведь
знаю твои недостатки Рой твои грешки и слабинки. Видит Бог мы все
не без греха и я сделаю на это скидку в конце концов ты мне брат*.
Когда Рой решился все же вернуться к своим прежним обязанно¬
стям и переехать обратно в свою квартиру, именно Карл был смущен
и сбит этим с толку больше других. Господи, мне нужно, необходимо
расслабиться, думал Рой, глядя на медленно ведущего машину Дьюгэна,
изучающего записанные на ♦горячей простыне» номерные знаки. Дьюгэн
изучил тысячи номерных знаков.
— Поезжай на угол Восемьдесят второй и Хувер-стрит, — сказал
Рой.
— О’кей, Рой. А зачем?
— Хочу воспользоваться тамошним служебным телефоном.
— Будешь звонить в участок? Я думал, мы так или иначе туда
заглянем, чтобы оформить рапорт по той краже.
— Хочу звякнуть в следственный отдел. И пока что не хочу воз¬
вращаться в участок. Давай немного покатаемся по улицам. Будем пат¬
рулировать.
265

— О’кей. Чуть дальше по этой улице есть телефонная будка.
— Она не работает.
— Еще как работает. Прошлой ночью я оттуда звонил.
— Послушай, Дьюгэн. Вези меня на угол. Восемьдесят второй
и Хуверовской. Тебе известно, что я всегда звоню из тамошней
будки. Она работает постоянно, без сбоев, мне нравится пользо¬
ваться ею.
— О’кей, Рой. — Дьюгэн рассмеялся. — Сдается мне, я тоже
начну совершенствовать свои привычки, только вот приобрету немного
опыта.
Стоя за открытой металлической дверцей телефонной будки, с
надеждой припав к бутылке, Рой слушал свое шумное и гулкое
сердце. Может, мне только нужно сделать звонок в отдел криминаль¬
ных расследований, подумал он мрачно. С этим новичком Дьюгэном
надо бы держать ухо востро. Глотка и желудок еще не остыли от
жара, но Рой пил снова и снова. Сегодня он слишком нервничает.
Порой с ним такое случается. Руки делаются влажными и липкими,
слегка кружится голова, он должен расслабиться. Он закрутил крыш¬
ку на бурбоне и поставил бутылку обратно в будку. Минуту постоял,
посасывая разом три мятных леденца и жуя огромный кусок резин¬
ки. Потом вернулся к машине. Дьюгэн в нетерпении барабанил паль¬
цами по рулю.
— Давай-ка поедем в участок, Дьюгэн, мой мальчик, — сказал Рой,
ощущая, как спадает напряжение, и зная наверняка, что вслед за этим
исчезнет и прежнее уныние.
— Сейчас? О’кей, Рой. А я подумал, ты сказал «попозже».
— Мне надо попасть на стульчак, и как можно скорее, — ухмыль¬
нулся тот, закуривая сигарету, и пока Дьюгэн набирал скорость, Рой
все насвистывал невпопад какую-то мелодию.
Оставив Дьюгэна в комнате для сбора донесений испрашивать по¬
рядковый номер для их рапорта, Рой двинулся было, запнулся, но потом
все же зашагал к автостоянке. Стоя у дверцы своего желтого «шевроле»,
какое-то время он о чем-то спорил сам с собой, пока не понял — пока
не смог себя убедить, — что лишний глоток позволит ему расслабиться
чуть сильнее и окончательно уничтожит предчувствие надвигающейся
депрессии. Бороться с этим предчувствием без всякой подмоги — пус¬
тое занятие. Оглядевшись и никого на темной стоянке не заметив, он
отпер «шевроле», вытащил из «бардачка» бутылку и сделал огромный,
жадный, обжигающий нутро глоток. Потом вставил пробку обратно,
поколебался, снова вытащил ее и выпил еще и еще раз и лишь затем
спрятал бутылку.
Когда он вернулся в участок, Дьюгэн уже был готов.
— Поехали, Рой? — улыбнулся он.
— Едем, малыш, — хихикнул тот, но не успели они пропатрулиро-
вать и получаса, как ему вновь понадобилось «звякнуть» в отдел кри-
266

минальных расследований из будки, что на углу Восемьдесят второй и
Хувер-стрит.
В 11.00 Рой, чувствуя уже себя просто дивно и замечательно, начал
подумывать о той девушке. О ее бутылке он думал тоже, гадая, так ли
ей, девчонке, хорошо сейчас, как ему. Думал он и о ее гладкой коже
и гибком теле.
—	Большая симпатяга эта Лаура Хант, — сказал он.
—	Кто? — переспросил Дьюгэн.
—	Та баба. Рапорт об ограблении. Ну!..
— Ах да, очень даже милая, — сказал Дьюгэн. — Жаль, что я не
смог выписать штрафного талона. В этом месяце еще не подцепил ни
одного лихача. Беда в том, что я до сих пор не выучился их определять.
Разве что когда кому-то из них вздумается рвануть на красный свет
через три секунды после того, как он зажегся, ну или когда нарушает
так же явно...
— Прямо как литая, — сказал Рой. — Мне это понравилось, а тебе?
— Да. А ты не знаешь какого-нибудь местечка, где можно их «под¬
сидеть*? Где бы мы могли наверняка выписать талончик?
— Яблоневый сад а? Да, конечно, езжай по Бродвею, и я покажу
тебе целый яблоневый сад стоп-сигнал, на который все просто терпеть
не могут останавливаться. Если пожелаешь, мы выпишем там хоть
десяток талонов.
— Одного достаточна Думаю, мне следует ежедневно оформлять по
одному лихачу. Как считаешь?
— По одному через день — и босс будет счастлив. Есть у нас в
этом чертовом округе и другие заботы, кроме как выписывать талончи¬
ки. Ты разве не заметил?
— Да, конечно, — рассмеялся Дьюгэн, — мне кажется, есть здесь
дела и посерьезнее.
— Сколько тебе лет, Дьюгэн?
— Двадцать один, а что?
— Так просто.
— Молодо выгляжу, верно?
— На восемнадцать. Понятно, что, если ты поступил на эту работу,
тебе должен быть двадцать один, но выглядишь ты на восемнадцать.
— Да, я знаю. А сколько тебе, Рой?
— Двадцать шесть.
— И только-то? Я думал, ты старше. Наверное, это потому, что я
новичок, все-то мне кажутся гораздо старше.
— Прежде, чем оформим первый талон, рули-ка на Вермонт.
— А точнее?
— К той квартирке. Рапорт об ограблении.
— Что-то срочное? — спросил Дьюгэн, осторожно взглянув на Роя
и показав огромные белки больших, чуть выпученных глаз. Увидев их
блеск, Рой расхохотался.
267

— Дьюгэн, мой мальчик, видишь ли, я собираюсь уделить немного
внимания налаживанию связей с общевсенносью. То есть хотел ска¬
зать — с общест-вен-ность-ю.
Дьюгэн вел машину молча, а когда они подъехали к дому, свернул
в переулок и загасил фары.
— Я все еще на стажировке, Рой. Мне не хочется попадать в беду.
— Не дрейфь, — хихикнул Рой и, выходя из машины, выронил на
землю фонарик.
— Что мне делать?
— Жди меня на этом самом месте, чего ж еще? А я тем временем
постараюсь уладить кое-какие дела на будущее. Если не вернусь через
две минуты, можешь отрезать мне ухо.
— О, да я и не беспокоюсь. Просто я ведь на стажировке... — сказал
Дьюгэн, и Рой широкими неверными шагами направился к парадному.
Оступившись на первой же ступеньке, он едва не расхохотался.
— Привет, — усмехнулся он, не дав ей рта раскрыть и не дожи¬
даясь, когда стихнет дверной колокольчик. — Я уже почти закончил
дежурство и вот подумал, может, вы и впрямь намерены напиться. Это
входит и в мои планы. Грустный пьяница всегда ищет на стороне
другого грустного пьяницу, разве вы не знали?
— Я не очень-то удивлена этой встречей, — сказала она, придер¬
живая у груди белый халат. Особенно приветливой назвать ее было
нельзя, впрочем, и неприветливой — тоже.
— А мне правда грустно, — сказал он, по-прежнему стоя в дверном
проеме. — Не так давно я видел печальное лицо, и было в нех< печали
больше, чем во мне. Я видел его сегодня вечером и подумал, что мы
могли бы выпить вместе и посочувствовать друг другу.
— Вы опоздали на старт, — сказала она без улыбки, кивнув на
бутылку на обеденном столе. Содержимого в ней значительно поубави¬
лось.
— Я могу догнать, — сказал Рой.
— Завтра мне рано на работу.
— Я вас долго не задержу. Все, что мне требуется, — это пара
рюмок да пара дружеских глаз.
— Разве вы не можете обрести это дома?
— Выпивку — да. Но не глаза. Там так же одиноко, как и здесь.
— Когда вы освобождаетесь?
— К часу. Я подъеду к часу.
— Слишком поздно.
— Прошу вас.
— Ну хорошо, — сказала она и впервые чуть улыбнулась, мягко
прикрывая дверь. Крепко вцепившись в поручни, он сполз вниз по
лестнице.
— Поступил вызов, — сказал Дьюгэн. — Я как раз собирался за
тобой подняться.
268

—	Что за вызов?
—	«Срочно в участок, код номер два». Интересно, что там у них
стряслось?
—	Кто его знает! — ответил Рой, закуривая и срывая обертку с
жевательной резинки — на случай, если придется беседовать в участке
с сержантом.
Когда они подъехали, сержант Шуманн уже ждал на автостоянке
в окружении двух бригад с других дежурных машин. Ступив на ас¬
фальт, Рой осторожно зашагал в их сторону и присоединился ко всей
компании.
—	О’кей, вроде все в сборе, — сказал Шуманн.
Этот молоденький сержант с замашками властолюбца Роя опреде¬
ленно раздражал.
—	Ав чехе дело? — спросил он, заранее зная уже, что Шуманн
предпримет какую-то авантюру и что она будет иметь мало общего с
выписыванием штрафных талонов.
—	Поедем на прогулку по Уоттсу, — ответил Шуманн. — На про¬
шлой неделе нами получено несколько писем из конторы члена муни¬
ципального совета Гиббса, получены также и коллективные послания
от граждан, жалующихся на шатающихся по Уоттсу пьяных бездель¬
ников. Вот мы и наведем там сегодня порядок.
—	Тогда тебе лучше нанять пару прицепов, — сказал, смоля сига¬
ру, ветеран Беттертон, — в фургончик не воткнешь даже тех алкашей,
что поливают там один-единственный угол.
Пока полицейские смеялись, Шуманн прочистил горло и неловко
улыбнулся. Рой обратил внимание, что не смеялся лишь Бенсон. Бенсон
был негр.
—	Как бы то ни было, хотя бы несколько арестов да мы произве¬
дем, — сказал сержант. — Вы, приятели, отлично знаете все эти зако¬
улки в районе Сто третьей и Империал, может, понадобится заглянуть
на Девяносто вторую и Бич. Фёлер, ты с напарником берешь фургон.
Остальные садятся в свои машины. Стало быть, вас шесть человек, так
что никаких неприятностей быть не должно. Держитесь все заодно.
Сперва заполните фургон, потом растолкаете сколько влезет по маши¬
нам и оформите каждого, как положено. Только не здесь, доставите в
центральную тюрьму. Я предупрежу, чтобы там подготовились. Все.
Приятной охоты.
—	О, всемилостивый Боже, — тяжело вздохнул Беттертон, когда
они направились к своим машинам. — Приятной охоты. Нет, вы слы¬
шали? Господи Иисусе! Хорошо, что я увольняюсь через два года. Это-то
и есть новое поколение? Приятной охоты, ребята. Бог ты мой!
—	Хочешь, Рой, я поведу фургон? — с готовностью спросил Дьюгэн.
—	Ну разумеется. Сегодня ты у нас по этой части. Выходит, фургон
вести тебе.
—	Для этого не нужны водительские права? Верно?
269

— Да ведь то всего лишь старая потрепанная колымага, Дьюгэн, —
пояснил Рой, и они пошли в глубь стоянки. Потом он остановился и
сказал: — Чуть не забыл. Пойду возьму новую пачку сигарет из своей
машины. Ты принимай фургон. Встретимся у входа в участок.
Не в силах совладать с ключами, он слушал, как напарник дает
полный газ, как рычит мотор фургона. Измучившись, Рой вынужден
был зажечь фонарик. По эту сторону автостоянки было тихо и спокой¬
но, так что переживать ему ни к чему. Не появись у него ощущения,
что снова накатывает депрессия, он бы не стал этого делать. Наконец
он отпер машину, чтобы не освещать салон, надавил кнопку на дверной
стойке, лихо откупорил второй рукой бутылку и уселся, свесив ноги
наружу, готовый выскочить из машины в любой момент при звуке
приближающихся шагов. В четыре-пять глотков он опорожнил бутылку
и поискал в «бардачке» другую; ничего не найдя, он только, тут понял,
что прикончил ее еще утром. Смешно, решил он и тихо хихикнул, вот
умора-то! Затем запер машину и направился деревянной походкой к
урчащему перед входом в участок фургону. По дороге он хрустел
леденцами и без всякого желания прикуривал сигарету.
— Должно быть, весело работать на «пьяном фургончике», — ска¬
зал Дьюгэн. — Мне раньше не приходилось.
— Еще бы не весело, — сказал Рой. — Только не забудь дать знать
о своих приятных ощущениях, когда на тебя рыгнет какой-нибудь ал¬
каш или потрется обосранными штанами о твою форму.
— Об этом я и не подумал, — сказал Дьюгэн. — Может, стоит
надеть перчатки? У меня есть, я купил.
— Да ну! Мы с тобой только подержим дверь, а швырять их в нее
предоставим остальным.
В дребезжащем и тряском «бобике» Роя слегка замутило, и он вы¬
сунул голову в окно. Летний ветерок убаюкивал. Рой стал подремывать
и очнулся лишь тогда, когда на углу Девяносто второй и Бич Дьюгэн,
перескочив через бордюр, въехал на автостоянку и начались аресты.
— Может, удастся подловить кого-нибудь с щепоткой марихуаны
или еще кого, — сказал Дьюгэн, спрыгивая с подножки, пока Рой
сонно таращился на толчею негров, распивающих в припаркованных
автомобилях, играющих в кости за стеной винного магазина, стоящих,
сидящих — откинувшись на спинки отслуживших свое стульев, или
на ящиках из-под молока, или на капотах и бамперах старых машин,
которым, похоже, в Уоттсе нет счету на любом пустыре или спортив¬
ной площадке. Сквозь темень он разглядел здесь и несколько жен¬
щин и подивился тому, что может привлекать их на таких вот
заброшенных пятачках, обложенных со всех сторон булыжником да
битым стеклом. Но потом вспомнил, каково это — находиться в их
домах, и догадался, что, пожалуй, запашок на улице все ж таки
лучше, несмотря на то что и тут он не сладок: на пустырях всегда
полно голодных бродячих собак, полно их дерьма, и людского дерьма
270

полно тоже, и полно алкоголиков и алкоголичек, а значит, полно и
запахов, которые носят они с собой все равно как собственную тень.
Рой осторожно прошел к тыльной части фургона, откинул стальной
засов и распахнул двойные двери. Отступив назад, он пошатнулся,
чем остался очень недоволен. Надо за этим последить, подумал он, и
тут его осенила мысль о пьяном полицейском, заполняющем пьян¬
чужками «пьяный фургон». Он хихикнул, потом хихикнул еще, а
потом ему понадобилось усесться в фургон, чтобы спустя несколько
минут умерить наконец свое веселье.
Арестовали трех алкашей. Один из них, тряпичник, валялся у стены
за тремя переполненными мусорными контейнерами и чуть не остался
незамеченным. В костлявой руке он держал полуобглоданное коричне¬
вое яблоко, но двигаться был не в силах, так что пришлось волочить
его до самого фургона, а после закидывать в кузов: он рухнул с чав¬
кающим сочным звуком. Другие пьяницы, расположившись на скамей¬
ках по бортам, казалось, даже не замечали вонючего похрапывающего
свертка у своих ног.
Пропатрулировав по Сто третьей, выехали на Уилмингтоновскую.
Не прошло и получаса, как фургон был набит до отказа шестнадцатью
мужичками, в каждой из дежурных машин их сидело не меньше трех.
Беттертон помахал Рою рукой и устремился к Портовому шоссе, спеша
в деловую часть города и предоставив фургончику медленно громыхать
и, позвякивая, катиться дальше в полном одиночестве.
—	Должно быть, там сзади не очень-то им удобно, — сказал Дью¬
гэн, — наверно, мне следует ехать еще медленнее.
—	Они упились до полного бесчувствия, — ответил Рой, и эта
мысль показалась ему весьма занятной. — Не сворачивай на шоссе, —
сказал он. — Лучше поедем в объезд. Но сначала заскочим на Хуве-
ровскую.
—	Зачем?
—	Хочу звякнуть в участок.
—	Можем мимо него проехать, Рой, — сказал Дьюгэн.
—	Я хочу позвонить. Нет смысла туда заезжать. Это не по пути.
—	Да ведь твоя любимая будка нам тоже не по пути. По-моему, ты
можешь воспользоваться и любой другой.
—	Пожалуйста, делай, как я сказал, — медленно произнес Рой. —
Я всегда пользуюсь одной и той же телефонной будкой.
—	Кажется, я догадываюсь почему. Не такой уж я остолоп. Не
поеду я к той будке.
—	Делай, как я сказал, черт тебя дери!
—	Ну хорошо, только не желаю я больше с тобой работать. Я боюсь
с тобой работать, Рой.
— Вот и прекрасно. Завтра же сходи и скажи Шуманну, что мы с
тобой не сошлись характерами. А хочешь, я ему скажу. Или скажи
ему сам что хочешь
271

— Истинной причины я не назову, можешь не беспокоиться. Я не
доносчик.
— Истинная причина? А что, дьявол тебя возьми, это такое? Если
тебе вдруг удалось это вычислить, поделись сперва со мной, Шуманн
потерпит.
Пока Дьюгэн покорно вел фургон по указанному адресу, Рой сидел
в полном молчании. Когда они остановились на обычном месте, он
подошел к будке, попытался всунуть в замок ключи от машины, по¬
том — ключ от квартиры, и только затем настала очередь ключа от
телефонной будки. Это показалось ему очень забавным и восстановило
его доброе настроение. Он отпер дверцу и пил, не отрываясь от гор¬
лышка, пока не проглотил последнюю каплю. Потом швырнул бутылку
через изгородь, как и поступал всякий раз, сделав «последний вечерний
звонок». Возвращаясь к машине, он громко расхохотался, представив
себе, что думает хозяин дома, обнаруживая каждое утро в цветочной
клумбе пустые бутылки.
— На Центральную авеню, — распорядился Рой. — Хочу проехать¬
ся по Ньютон-стрит и поглядеть, не встречу ли там знакомых ребят.
Язык у него уже слегка заплетался. Но до сих пор с ним не
случалось никаких эксцессов. Он всегда был очень осторожен. Сунув
в рот три свежие резинки, он закурил. Дьюгэн вел машину и не говорил
ни слова.
— Работать в этом округе было просто здорово, — сказал Рой, глядя
на сотни негров, торчавших на улицах даже в столь поздний час. —
Никто никогда не уходит домой с Ньютон-стрит. В пять утра на ней
полным-полно народа. Я здесь многое понял. Был у меня напарник,
звали его Уайти Дункан. Он многому меня научил. А когда я болел,
он приходил меня навестить. Не слишком-то часто ко мне заглядывали
полицейские, а он вот приходил проведать. Уайти появлялся раз пять
или шесть и приносил мне журналы и сигареты. А несколько месяцев
назад умер. Чертов пьяница. И умер от цирроза печени, как какой-ни¬
будь чертов пьяница. Несчастный старый пьянчуга. Он тоже любил
людей. По-настоящему их любил. А что может быть хуже для пьяни¬
цы? Что может скорее его прикончить? Несчастный, старый, толстый
сукин сын.
Рой снова задремал, потом проверил свои часы! Когда они избавятся
от алкашей и вернутся в участок, дежурство как раз подойдет к концу,
тогда он сможет переодеться и отправиться к ней. Он уже не слишком
жаждал ее тела, но зато паза.» Ее глазам он мог бы рассказать очень
многое, он хотел им многое рассказать. На углу Двадцать второй и
Центральной он увидел гигантскую толпу.
— Вот место, где ты всегда сумеешь загрузиться алкашами по са¬
мую крышу, — сказал Рой, замечая, что у него начинает неметь лицо.
Дью гон притормозил, чтобы пропустить пешеходов, и гут Роя посе¬
тила веселая идейка.
272

— Эй, Дьюгэн, знаешь, что мне напоминает этот фургон? Такой
же был у одного торгаша-итальянца; когда я был маленьким, он
продавал овощи на пашей улице. Может, его фургончик был малость
поменьше, по тоже был выкрашен в синий цвет и закрыт, как наш с
тобой. Итальяшка колотил кулаком по борту и орал: «Яб-блоч-чки,
рс-ди-ска, огур-рр-чи-ки... Подбегай, налетай, раскупай!» — Рой буйно
расхохотался, а беспокойный взгляд Дьюгэна заставил его уже за¬
выть от смеха. — Поворачивай налево, быстро, и езжай на ту стоян¬
ку, где толпятся и травят байки все эти задницы. Сейчас же езжай
туда?
— Но для чего, Рой? Проклятье, да ты совсем пьян’
Рой потянулся через всю кабину и, не переставая смеяться, резко
дернул руль влево.
—	Ладно, ладно, поедем туда, — сказал Дьюгэн, — я так и сделаю,
но имей в виду: с завтрашнего вечера я навсегда отказываюсь с тобой
работать, ты слышишь?
Рой подождал, пока Дьюгэн, рассекая по пути встревоженные кучки
бездельников и вынуждая их плестись к следующему проезду и на
улицу, не выберется на середину стоянки. Еще несколько алкашей
разбежались перед фургоном во все стороны. Рой высунулся в окно,
похлопал трижды по стенке синей колымаги и закричал:
—	Ниг-геры, ниг-геры, ниr-геры... Подбегай, налетай, раскупай’».

АВГУСТ, 1965
Глава 19
ОЧЕРЕДЬ
Среда выдалась препаршивая. Не веря своим ушам, холленбекские
полицейские вслушивались в поток позывных, заполонивших эфир, и
голоса их коллег из участка на Семьдесят седьмой, требующих помощи
и содействия.
— Начинается бунт, — сказал Блэкберн. Хоть они и были с Сер¬
жем заняты сегодня патрулированием, но, сидя как на иголках в де¬
журной машине, не могли сосредоточиться ни на чем, кроме вестей о
том, что творится сейчас в юго-восточной части города.
— Не думаю, что это будет настоящий бунт, — сказал Серж.
— Говорю тебе, он начинается, — повторил Блэкберн, и Серж
подумал: может, он и прав. Обезумевшие голоса операторов посылали
автомобили сразу из нескольких дивизионов на Семьдесят седьмую,
где как на дрожжах росли толпы, заполонившие уже Сто шестнадца¬
тую улицу и Авалонский бульвар. К десяти часам на углу Импери¬
ал и Авалона был установлен командный пункт и сформирован
патруль, занявший круговую оборону. Сержу стало очевидно, что за¬
действованных полицейских сил явно недостаточно, чтобы справиться
со все ухудшающейся обстановкой. — Говорю: начинается, — сказал
Блэкберн. — Пришел черед Лос-Анджелеса. Будут жечь, палить и
жарить на кострах. Дьявол! Давай-ка выбираться к какому-нибудь
ресторанчику, поближе к жратве. Сегодня ночью мы домой не попа¬
дем, как пить дать.
— Поесть не откажусь, — сказал Серж. — Но, по-моему, пережи¬
вать пока рановата
— Говорю тебе, они вот-вот с цепи сорвутся, — сказал Блэкберн, а
Серж никак не мог взять в толк, радуется напарник этому или совсем
наоборот. Возможно, что и радуется, подумал Серж. В конце концов, с
тех пор, как жена подала на него в суд, требуя развода, жизнь его не
особо богата событиями: до судебного разбирательства приходится ос¬
терегаться новых романов, а точнее — того, что его ждет, если о них
прознает супруга.
274

—	И где же мы хотим покушать? — спросил Серж.
—	Поедем к Розалесу? Недели две там не обедали. По крайней мере
я. Как у тебя с той маленькой официанткой? По-прежнему на мази?
—	Встречаемся изредка, — ответил Серж.
—	Ия тебя, конечно, не виню, — сказал Блэкберн. — Вон в какую
красавицу превратилась! Мне бы тоже не мешало с кем-нибудь стол¬
коваться. С кем угодно. У нее случаем нет двоюродной сестренки?
—	Нет. Чего это тебе приспичило?
—	Со своим бабьем я встречаться не могу. Чертова супружница в
качестве боевого трофея захватила мой чертов блокнот с чертовыми
телефонными номерами. Боюсь, что она уже установила круглосуточное
наблюдение за адресами. Хорошо бы заиметь бабенку, о которой ей еще
ни хрена не известно.
—	Неужто не можешь подождать, пока дело рассмотрят присяжные?
Потерпи до развода.
—	Потерпеть? Иди ты к дьяволу. Видишь ли, я мужчина, а не
размазня, мужчина, которому нужна собственная лоханка. А я не видал
этой чертяки почти три месяца. Кстати, твоя юная подружка работает
теперь меньше прежнего, или я ошибаюсь?
—	Ходит в колледж, — сказал Серж. — Но немного и подрабаты¬
вает. По-моему, сегодня она как раз в вечернюю.
—	А что с другой твоей приятельницей? С той блондиночкой, что
подобрала тебя как-то ночью перед участком, с ней тоже на мази?
—	С Паулой? Да так, более или менее.
—	Бьюсь об заклад, хочет тебя подженить, верно? Все они того
хотят, потому у них спереди и петелька для твоего крючка имеется.
Не делай этого, слушайся меня. Сейчас у тебя не жизнь, а малина,
цени это, парень. И не разменивайся ни на какие кольца, потому что
они — те же наручники.
Больше всего Сержу досаждало то, что в ее присутствии он
никак не умел утихомирить свое сердце. Когда за несколько минут
перед тем, как мистер Розалес вывесит на двери табличку с над¬
писью «закрыто», они оставили у обочины машину и вошли в
ресторан, сердце его вновь пустилось в галоп. Мистер Розалес кив¬
нул им седой головой и помахал рукой, приглашая в кабинку.
Месяцами Сержа мучила мысль, что хозяин ресторанчика догадыва¬
ется об их отношениях с Марианой, однако виду тот не подавал,
и в конце концов Серж решил, что это лишь прихотливая игра его
воображения. Он взял за правило встречаться с Марианой не чаще
раза в неделю — иногда выходило и реже, — отвозил ее домой
довольно рано и делал при этом невинные глаза, будто они не
вернулись только что из мотеля, в крошечном номере которого
провели несколько часов, в номере, без лишних вопросов предостав¬
ляемом дирекцией холленбекским полицейским, стоит только тем
предъявить вместо оплаты свой значок. Поначалу он думал, что
275

пройдет совсем немного времени и начнется обычная мелодрама с
нытьех< и рыданиями и с «Серж, я больше так не могу. Эти
дешевые отели...», и был готов к тому, что слезы, как водится,
отравят и само удовольствие, — пока, однако, этого не произошло.
Ему было совершенно безразлично, где заниматься с Марианой лю¬
бовью, похоже, она тоже не придавала этому значения. И никогда
не жаловалась. И никто из них не давал друг другу никаких
серьезных обещаний. Он был рад, что все идет именно так, но тем
не менее ожидал с беспокойством первого акта грядущей мелодра¬
мы. Рано или поздно, но это случится наверняка.
Сами плотские утехи с Марианой заставляли его о многох< заду¬
маться. Почему лишь с нею он испытывает ни на что не похожие
чувства? Ответа он не находил. Конечно, он, ответ, далеко не исчер¬
пывался тем, что Серж был у нее первым: он ведь и сам прошел
через нечто подобное в свои пятнадцать с темноглазой дочерью сезон¬
ного рабочего, у которой первым был кто-то другой, а иногда кто-то
другой успевал оказаться первым даже в тот вечер, который он,
Серж, почитал «своим». Нет, дело не в том, что у Марианы он
первый. А в том, что всякое свидание с нею — все равно что
причастие. Ее пыл сжигал его дотла, принося умиротворение и по¬
кой. Она словно отворяла его бренное тело, снимая с души накипь и
скверну. Потому и не спешил он возвращаться, затягивая встречи,
невзирая на то даже, что после них вовсе не просто было состязать¬
ся с сексуальной удалью Паулы. Подозревая, что он завел кого-то на
стороне, она делалась все требовательней и желала его все больше и
больше — в такие минуты он чувствовал себя будто однорукий ка¬
лека в лапах хищницы, — разумеется, в конце концов настал черед
ультиматумов и сцен. И вот пару вечеров назад Паула едва не
разрыдалась в голос. Они смотрели какой-то пустой фильм по теле¬
визору, и Серж с издевкой прошелся по старой деве, которая по
сюжету безуспешно домогалась толстенького биржевого маклера, а
тот, конечно, был не в силах вырваться из мертвой хватки своей
деспотичной жены.
— Да выкажи наконец хоть каплю жалости! — чуть ли не закри¬
чала она, когда он прыснул, приходя в веселье от невзгод несчастной
теледамы. — Где твое сострадание? Ей же до смерти страшно остаться
одной. Она нуждается в любви, дьявол тебя дери. Неужто ты не видишь,
что ей не хватает любви?
После этого он решил вести себя осторожней и куда осторожнее
подбирать фразы: финал уж близок. И потом перед ним встанет ди¬
лемма, жениться на Пауле или нет. И если нет, то, по всей вероятности,
он не женится уже никогда, ибо никогда уже не будут для него столь
соблазнительны виды на брак.
Он размышлял об этом, пока они ожидали, когда Мариана примет
у них заказ. Однако из кухни она так и не появилась. Вместо нее к
276

столу подошел сам мистер Розалес. Он подал им кофе и раскрыл
блокнот.
—	Где она? — спросил Серж и пристально посмотрел в глаза хо¬
зяину, но не прочел в них ничего особенного. Держался тот так же,
как всегда.
—	Я подумал, сегодня ей лучше остаться дома и заняться уроками.
Я так ей и сказал. Здорово она с ними управляется, с уроками. Мне
не хочется, чтобы она чересчур уставала, перенапрягалась и расстраи¬
валась из-за сверхурочной работы или чего бы то ни было еще.
Сказав эти слова, он мельком взглянул на Сержа, и, пусть в глазах
его не было злобы, Серж уверился в том, что старику все известно. Но,
Господи, да ведь каждый, в ком есть хоть крупица понятливости, дога¬
дается, что не для того он целый год по нескольку раз в месяц таскал
ее с собой на прогулки, чтобы подержать за ручку! Ему почти двадцать
девять, да и ей уже двадцать стукнуло! Какого черта еще можно от
них ожидать?
Серж вяло ковырял в своей тарелке, Блэкберн же, по привычке
уничтожая все, что только оказывалось в поле его зрения, без спешки,
но в неукротимой размеренности работы жующих челюстей прикончил
и то, к чему Серж даже не прикоснулся.
— Переживаешь насчет бунта? — спросил Блэкберн. — И тут я
тебя не виню. Как подумаю, что они могут устроить здесь то же, что
и на Востоке, прямо кусок в рот не лезет.
— Так, как там, здесь не получится, — сказал Серж. — Мы не
допустим всей той муры, что терпели они столько времени на своем
отсталом Востоке.
— Угу, у нас ведь лучшая полиция во всей стране, — сказал Блэк¬
берн. — Наша пресса о том только и трещит. Но дозвольте полюбопыт¬
ствовать, как пара сотен синих мундиров намеревается обуздать черный
океан? Что, вычерпает его фуражками?
— Ничего такого не будет; уверен, что не будет ничего такого.
Ночью в Холленбеке приказали задержаться всем сотрудникам. Но
к трем пополуночи разрешили сдать смену, и когда Серж сказал Блэк¬
берну, что волнения подавлены, тут и сомневаться нечего, и что завтра
все успокоится и войдет в норму, напарник лишь пожал плечами.
В среду «все» не успокоилось и в норму тоже не вошло, а в 7.05
вечера двухтысячная толпа вновь собралась на углу Сто шестнадцатой
и Авалона. На место беспорядков были брошены подразделения из Цен¬
трального, Университетского, Ньютонского и Холленбекского дивизио¬
нов. В 10.00 Серж' и Блэкберн, плюнув на патрулирование, сидели в
машине на участковой автостоянке и, отказываясь верить, внимали по¬
лицейскому эфиру. Тем же заняты были и четверо их товарищей в
форме, готовящихся выехать в Уоттс.
На развилке шоссе Империал и Пармели уже прогремели выстрелы,
метившие в полицейский автомобиль, а часом позже Серж услыхал,
277

как какому-то сержанту было отказано в просьбе применить слезото¬
чивый газ.
— По-моему, они думают, сержанту невдомек, что там за трахопорка
и что с нею делать, — сказал Блэкберн. — По-моему, они думают, что
ему следует их урезонить, а не изводить газом.
Далеко за полночь до них дошли известия о том, что посылать в
Уоттс их не станут. Сержу с напарником разрешили сдать дежурст¬
во. В десять тридцать Серж позвонил в ресторан, и Мариана согласи¬
лась встретиться с ним у дома Розалесов в любое время, только бы
он к ней вырвался. Она частенько засиживалась за учебниками до
утра, так что обычно Серж проезжал мимо ее окон тогда, когда все
семейство Розалесов еще благополучно предавалось снам. Он останав¬
ливал машину на противоположной стороне улицы под тенью вяза и
дожидался Марианы — и новой радости, которая бывала всякий раз
полнее и неистовее предыдущей. Казалось, он был не в состоянии
запечатлеть мгновенья счастья в своем сознании. Мгновенья счастья с
Марианой. И не умел запомнить миг полного катарсиса их соития.
Все, что он помнил, — это ощущение, словно плавает во тьме в
теплом пруду, ощущение свежести и кипящей жизни, и ни разу не
подумал о том, что ему чего-то недостает. Быть может, она чувствует
иначе?
Было уже четверть третьего, но, заметив свет в ее окне, он все
же притормозил. Если не спит — услышит. Спустя минуту она вы¬
шла на цыпочках из парадного, одетая в голубой халат и тонкую
розовую ночнушку, которую он мгновенно признал, хоть никогда не
видел при свете. Зато отлично помнил на ощупь. Не успел он при¬
крыть рукой лампочку над головой и распахнуть дверцу, как губы
его пересохли.
— Я уж думала, ты не придешь, — сказала она, на секунду ус¬
кользнув от его жадных губ.
— Я не мог не прийти. Ты же знаешь, долгая разлука меня убивает.
— Меня тоже, Серхио, но погоди. Погоди! — сказала она, вырываясь
из объятий.
— В чем дело, голубка?
— Нам надо поговорить, Серхио. Сегодня ровно год, как мы ездили
в горы и я впервые увидела озеро. Помнишь?
Ну вот, подумал он, чуть ли не торжествуя. Я ведь знал, что так
случится. Хоть он и страшился слез, однако был рад, что наконец с
этим будет покончена Покончено с ожиданием.
— Я помню горы и помню озеро.
— Я ни о чем не жалею, Серхио. Ты должен знать об этом.
— Но?.. — спросил он, закуривая и готовя себя к тягостной сцене.
Выходит, Мариана первая, подумал он. А следующей станет Паула.
— Но будет гораздо лучше, если это прекратится сейчас, пока мы
еще чувствуем друг к другу то, что чувствуем.
278

—	Ты, случаем, не беременна, а? — внезапно спросил он, поражен¬
ный мыслью, что вот она, та новость, которую Мариана для него при¬
берегла.
—	Бедняжка Серхио, — печально улыбнулась она. — Нет, querido1,
не то. Я умею предохраняться, выучилась всем этим способам, хоть мне
и бывает стыдно всякий раз. Бедненький Серхио. А что, если б я и
вправду забеременела? Не думаешь ли ты, что я уехала бы отсюда с
твоим ребенком под сердцем? Может, прямо в Гвадалахару? И жила
бы там своей несчастной жизнью, воспитывая твое дитя да тоскуя по
твоим ласкам? Я уже как-то говорила тебе, Серхио, слишком много ты
читаешь романов. У меня тоже есть своя жизнь, и ее нужно устраивать.
Она для меня важна не меньше, чем твоя — для тебя.
—	Какого дьявола все это значит? Куда ты клонишь? — В темноте
он не мог разглядеть ее глаз, и это ему так же не нравилось, как и
все остальное. Прежде она никогда так не говорила. Он начинал выхо¬
дить из себя. Ему захотелось включить освещение, дабы удостовериться,
что ее не подменили, что то действительно она.
—	Глупо притворяться, что мне легко с тобой расстаться, Серхио.
Глупо притворяться, что я люблю тебя недостаточно, чтобы оставить
все как есть. Но вечно продолжаться так не может. Рано или поздно,
но ты женишься на той, на другой- И пожалуйста, не надо меня
убеждать, что никакой другой не существует.
—	Я не.» Но-
—	Прошу тебя, Серхио, дай мне закончить. Если для полного
счастья тебе не хватает жениться на ней, так женись. Сделай это.
Сделай хоть что-нибудь, Серхио. Реши для себя, что ты должен
делать, и делай. И вот тебе мое слово: если решишь, что тебя устра¬
ивает моя судьба и ты не прочь ее со мной разделить, тогда этот
дом ждет тебя. Тогда приходи, приходи сюда в воскресенье, после
обеда, как сделал это в первый раз, когда мы ездили к озеру в
горах. Передай сеньору Розалесу все, что пожелаешь сказать мне, не
забывай, он здесь мне заместо отца. Ну а если он одобрит твои
намерения, иди ко мне и скажи это. И тогда о нашей помолвке
будет объявлено в церкви, и мы не коснемся друг друга, не коснемся
так, как раньше, до самой брачной ночи. И в день нашей свадьбы я
надену белое платье, Серхио. Но я не буду ждать тебя целую веч¬
ность.
Серж нащупал выключатель, но она схватила его за руку, а когда
он в отчаянии потянулся к ней, она вырвалась опять.
—	Почему ты говоришь со мной в таком странном тоне? Господи,
Мариана, да что я натворил?
—	Ничего, Серхио. Ты абсолютно ничего не натворил. Но с тех пор,
как нас связала любовь, я не исповедовалась и не причащалась.
1 Дорогой (исп,).
279

— Вот оно что. — Он закивал головой. — Проклятая религия всех
вас сводит с ума. Разве ты чувствовала себя грешницей, когда мы
занимались любовью? Да? И в этом все дело?
— Не только, Серхио, хотя частично — да. В прошлую субботу я
была на исповеди. Теперь я снова дитя Божье. Но дело не только в
этом. Я хочу тебя, Серхио, но лишь в том случае, если ты будешь
настоящим, совершенным человеком. Мне нужен Серхио Дуран — со¬
вершенный человек. Понимаешь?
— Мариана! — сказал он мрачно, окончательно расстроившись. Ког¬
да он снова к ней потянулся, она открыла дверцу и, босоногая, порх¬
нула через тенистую улицу. — Мариана! — повторил он.
— Ты не должен возвращаться, Серхио, — шепнула она на миг
дрогнувшим голосом, — пока не станешь таким, как я сказала.
Он вгляделся, прищурившись, в темноту и секунду наблюдал
за ней, прямой и спокойной. Длинный голубой халат трепетно
хлестал ее на ветру по икрам. Подбородок был, как всегда, вы¬
соко вздернут, и Серж ощутил, как боль в его груди сделалась
острее, и подумал — длилось это одно только кошмарное мгно¬
вение, — что его будто раскололи надвое и что единственная
его половинка сидит, беспомощная и безмолвная, перед призрач¬
ным этим видением, которое прежде казалось ему столь бесхит¬
ростным и понятным.
— Ну а если придешь, я облачусь в белое. Слышишь? Я облачусь
во все белое, Серхио!
В пятницу, тринадцатого августа, ровно в полдень, Серж был раз¬
бужен звонком сержанта Лэтама. Пока он сидел на кровати, силясь
задействовать свои сонные мозги, тот безостановочно орал в телефонную
трубку.
— Уже не спишь, Серж? — спросил Лэтэм.
— Да, угу, то есть нет, — ответил он наконец, — теперь не сплю.
Какого хрена ты там говорил?
— Я сказал, что ты обязан явиться сюда, и явиться немедленно.
Всех полицейских-нянек засылают на Семьдесят седьмую. Форма у
тебя имеется?
— Да, дьявол, кажется, имеется. Надо поискать.
— Ты уверен, что уже не спишь?
— Да. Нет, не сплю.
— Вот и ладно, выкапывай свой синий мундир из кучи с нафтали¬
ном и поживей напяливай на брюхо. Захвати дубинку, фонарик и
шлем. Можешь не повязывать галстук и не хлопочи насчет своей мяг¬
кой фуражки. Ты отправляешься на бой, приятель.
— Что еще там происходит? — спросил Серж, сердце его, сбившись
с ритма, казалось, стремится обогнать само себя.
280

— Плохо дело. Дело дрянь. Короче, шевели задницей и газуй на
Семьдесят седьмую. Как только отправлю туда всех наших людей, еду
туда сам.
Пока брился, Серж дважды ругнулся, порезав лицо. Светло-карие
глаза слезились, пойманные в алую, исчеркавшую белки сеть прожилок.
Ни зубная паста, ни жидкость для полоскания не уничтожили отвра¬
тительный привкус во рту, оставленный выпитой бутылкой скотча. С
тех пор как Мариана бросила его во тьме бормочущим что-то себе под
нос, он никак не мог понять, понять ясно и отчетливо, что же все-таки
случилось. Что и почему. Он пил и читал до самого рассвета, а потом,
прежде чем уснуть, пил и читал еще час. Как мог он так ошибаться
в маленькой своей голубке, которая на поверку оказалась хищным со¬
колом, сильным и гордым? И независимым. А сам он кто? Хищник?
Жертва? Вовсе он ей не нужен. Во всяком случае, нужен совсем не
так, как он радостно себе воображал. По-другому. Когда же, черт его
дери, научится он не ошибаться, хотя бы в ком-то или в чем-то? И
вдобавок ко всему — к головной боли, от которой трещат мозги, к
свитому в рог от тревоги желудку, в котором еще бурлит виски, к двум
часам оглушающей дремы, — вдобавок ко всему он собирается... Соби¬
рается сам не знает куда, где ему могут понадобиться все его силы,
до последней ничтожной капли, вся его находчивость и сообразитель¬
ность, могут понадобиться для того, чтобы спасти себе жизнь».
Когда с этим безумием на улицах будет покончено и все образуется,
он женится на Пауле, подумал Серж. Он возьмет за ней столько при¬
даного, сколько предложит ее папаша, и будет исполнять роль отца
семейства в каком-нибудь аккуратном домишке и вовсю наслаждаться
дарованным уютом и комфортом. Короче, будет жить в свое удовольст¬
вие. И будет подальше держаться от Марианы. Да и что он в ней
нашел? Юность да девственную невинность, что еще мог увидеть в ней
в меру испорченный выродок-гедонист? Теперь-то ясно, что томиться и
изводить себя из-за нее — чистая глупость, дурная романтика, ведь, по
сути, оказалось, что она отняла у него больше даже, чем он имел.
Сомнительно, что сейчас, вот в этот самый момент, она чувствует себя
такой же несчастной, каким чувствует себя он. Тут Серж вдруг поду¬
мал: пусть меня пристрелят, пусть меня пристрелит какой-нибудь чер¬
ный сукин сын. Я не способен обрести мир и покой. А может, ничего
такого и нет в действительности. Может, такое бывает лишь в романах.
Он обнаружил, что не в силах защелкнуть пряжку на своем «Сэме
Брауне», и вынужден был сменить паз. В последнее время он пил
больше обычного, а с тех пор, как принялся ухаживать сразу за двумя,
и в гандбол играл куда реже. Чтобы застегнуть обе пуговицы на поясе
синих штанов, пришлось втянуть живот. Нет, в плотно пригнанной
толстой шерстяной форме он выглядит по-прежнему стройным, подумал
Серж, решив сосредоточиться на таких обыденных и мелких проблемах,
как растущий живот: сейчас он не может позволить себе погрязнуть в
281

трясине депрессии. Сейчас ему предстоит влезть в такую переделку, в
которой еще не бывал ни один полицейский в этом городе; не исклю¬
чено, что его желание умереть встретит горячий отклик в сердце ка¬
кого-нибудь фанатика, который дарует ему полное избавление с
искренним удовольствием. Серж знал себя достаточно хорошо, чтобы
знать и другое: умирать он боится определенно, а потому, вероятно, не
очень того и жаждет.
Не доехав пяти миль до Уоттса, Серж увидел дым и тут только
осознал истинность слов полицейских, повторяемых ими вот уже двое
суток: это пожарище не долго будет скучать на Сто шестнадцатой
улице, и даже на Сто третьей его не удержать. Оно кинется пылать
по всему южному району. В такой жаре форма сделалась невыносима,
солнечные очки и те не помешали солнцу резать как по живому глаза
и кипятить его мозги. Он взглянул на лежащий рядом на сиденье шлем
и от одной мысли, что придется напялить его на голову, содрогнулся.
Он проехал по Портовому шоссе к Флоренс-авеню, потом свернул на
юг к Бродвею и выбрался к участку на Семьдесят седьмой, где царил
настоящий хаос, впрочем, ничего другого он и не рассчитывал тут
застать. Десятки полицейских машин поминутно то прибывали сюда, то
отправлялись отсюда в разных направлениях; бесцельно бродили в по¬
исках охраны, способной сопровождать их до передовой, газетчики; вой
сирен карет «скорой помощи», вой сирен пожарных машин и вой сирен
дежурных полицейских автомобилей слились воедино. Как можно бли¬
же подъехав к участку, Серж оставил машину на улице. Говоривший
разом по двум телефонам дежурный полицейский, чувствовавший, по¬
хоже, себя ничуть не лучше Сержа, яростно замахал ему рукой в
сторону- кабинета начальника смены. Он был битком набит поли¬
цейскими и репортерами. Потный сержант с лицом, смахивавшим на
сушеное яблоко, тщетно взывал к ним, прося освободить помещение.
Единственным, кто, казалось, хоть что-то понимал в этом бедламе, был
плешивый лейтенант с четырьмя полосками за выслугу лет на рукаве.
Он сидел за конторкой и невозмутимо попыхивал кривой коричневой
трубкой.
— Дуран из Холленбекского дивизиона. Отдел по делам несовершен¬
нолетних, — представился Серж.
— Вот и отлично, парень, скажи-ка мне свои инициалы, — попро¬
сил лейтенант.
— С, — ответил Серж.
— Порядковый номер?
— Один ноль пять восемь три.
— Холленбек, отдел по делам несовершеннолетних, говоришь?
—	Так точно.
—	Вот и отлично, теперь ты будешь зваться «Двенадцать-А дам-Со¬
рок Пять». Впрягайся в упряжку к Дженкинсу из Портового и Питерсу
из Центрального. Найдешь их на автостоянке.
282

—	Машина на троих?
—	Еще пожалеешь, что не на шестерых, — сказал лейтенант,
делая запись в вахтенном журнале. — Захватишь два ящика патро¬
нов у сержанта, он ждет вас на улице у тюрьмы. Удостоверься, что
в машине имеется один карабин да лишний ящик патронов к нему.
А ты, паренек, из какого будешь дивизиона? — обратился лейтенант
к пристроившемуся за Сержем невысокому полицейскому в огромном,
явно не по размеру, шлеме. И тут Серж узнал в нем Гуса Плибсли,
учившегося вместе с ним в академии. Он не видал его около года,
но останавливаться не стал. Глаза у Плибсли были голубые и круг¬
лые, как всегда. Интересно, подумал Серж, неужто я выгляжу таким
же напуганным?
—	Ты садись за руль, — сказал Серж. — Я не знаю этого округа.
—	Я тоже, — ответил Дженкинс. У него все время прыгал кадык,
а глаза часто мигали. Серж имел возможность убедиться, что он не
единственный здесь, кто предпочел бы оказаться сейчас где-нибудь в
другом месте.
—	Питерса знаешь? — спросил он.
—	Только что познакомились, — сказал Дженкинс. — Побежал в
сортир оправиться.
— Пусть он и ведет, — сказал Серж.
— Меня устраивает. Хочешь карабин?
— Можешь оставить его себе.
—	По мне, так лучше залезть, не откладывая, под одеяло и при¬
жаться щекой к плюшевому мишке, — сказал Дженкинс.
—	Это .он? — спросил Серж, ткнув пальцем в сторону направляв¬
шегося к ним широченными шагами долговязого мужчины. Как на
шарнирах, подумал он, оценив походку и глядя на короткие брючины,
едва доходившие до щиколоток, и на манжеты рубашки, терзавшие
предплечья. Сложен тот был совсем неплохо, Сержа это вдохновило.
Дженкинс оказался менее впечатлительным. В самом деле, прежде чем
они снимутся с этого наряда, наверняка и лишний центнер мускулов
им в тягость не покажется.
Когда они пожали друг другу руки, Серж сказал:
— Мы тут выбирали шофера» так вот — тебе повезло. Ты не
против?
— ЛаДно, — ответил Питерс. На рукаве у него белели две полоски,
что делало его старшим в их машине. — А кто-нибудь из вас, ребята,
знает этот округ?
— Никто, — сказал Дженкинс.
— В таком случае мы с вами в равном положении, — сказал Пи¬
терс. — Давайте-ка двинемся, пока я не договорился до нового поноса.
Одиннадцать лет на этой работе, но никогда прежде не видал того, что
тут вчера творилось. Кто-нибудь из вас был тут прошлой ночью?
— Я — нет.
283

— А я торчал на укреплениях в Портовом участке, — сказал Джен¬
кинс, качая головой.
— Тогда подтяните складки на своих задницах и хорошенько схва¬
титесь за сиденья, потому что, говорю вам, вы не поверите, что это
Америка. Я видел такое в Корее, там — да, но только это — Америка.
— Лучше кончай, а то договоришься до моего поноса, — сказал
Дженкинс с нервным смешком.
— А насчет поноса — не успеешь и пару раз моргнуть, как на¬
учишься срать, не задевая проволоки, даже через москитную сетку, —
сказал Питерс.
Они не проехали и трех кварталов на юг по Бродвею, стисну¬
тому с обеих сторон блуждающими толпами, как в заднее стекло
машины, с треском расколов его, влетел кусок бетона весом фунта
в два и с глухиУ стуком врезался в спинку переднего сиденья.
Раздался дружный хохот. Десятка четыре человек — никак не
меньше — разбежались врассыпную с угла Восемьдесят первой и
Бродвея. Динамик кричал надсадным голосом оператора из Цент¬
ральной: «Полицейский нуждается в подмоге, угол Манчестер и
Бродвея! Полицейский нуждается в помощи, Сто третья и Грейп!
Полицейский нуждается в помощи, угол Авалона и Империал!»
Каждые несколько секунд радио взрывалось все новыми криками о
срочной помощи, так что очень скоро стало почти невозможно
ориентироваться в этом потоке молящей о спасении безысходности:
не успевал ты заспешить по одному вызову, как тут же тебя
призывали срочно мчаться на подмогу в противоположном направ¬
лении. Сержу казалось, они шныряют по всему Уоттсу и обратно
к Манчестер по какой-то безумной траектории, выписанной сплош¬
ными зигзагами. Шныряют лишь для того, чтобы в дикой этой
погоне за собственным страхом подставить свой автомобиль под
камни мятежников, которым трижды удалось уже обстрелять их
булыжниками, а однажды — прицельно метнуть в машину бутыл¬
кой. В это и впрямь нельзя было поверить, и когда Серж увидал
изумленный взгляд Дженкинса, он подумал, что, должно быть, сам
похож сейчас на него как две капли воды, будто ужас сделал их
всех близнецами. За сорок пять минут хаотического движения по
захламленным и грязным улицам, переполненным скандирующими
лозунги, накатывающими волнами и окружающими кренящиеся по¬
жарные машины толпами, — за сорок пять минут никто из них
ничем не нарушил молчания. Широко раскрытыми глазами глядели
они на то, как совершались безнаказанно сотни, тысячи преступле¬
ний. Лишь один или два раза Питерс чуть сбавил скорость, давая
время Дженкинсу выставить из окна карабин и спугнуть негров,
вдребезги бьющих витрины. Но едва группки любителей поживиться
за чужой счет расступались перед бешено вращающимся стволом,
как Питерс давал газу и устремлялся дальше.
284

Когда истек первый час, в течение которого они вряд ли обмолви¬
лись и десятком слов, Серж наконец не выдержал:
—	Какого хрена мы делаем?
Каждый, похоже, был занят лишь тем, что укрощал да прятал свой
страх и безверие, навеянные полной неразберихой на улицах и мизер¬
ным количеством полицейских автомобилей, иногда все же встречав¬
шихся на их пути.
—	Пересиживаем беду в этой стальной коробке и дожидаемся на¬
циональной гвардии, вот что мы делаем, — сказал Питерс. — Считай,
что ничего еще не произошло. Потерпи до ночи. А что сейчас — так
то еще цветочки. Считай, ты не видал еще ничего. Ни-че-го.
—	Может, нам лучше бы все-таки что-то предпринять, — робко
предположил Дженкинс. — Мы только и делаем, что колесим вокруг
да около.
—	Что ж, давайте остановимся где-нибудь на Сто третьей, — сер¬
дито сказал Питерс. — Я вас там высажу, а уж вы, ребята, попытайтесь
помешать полутыще негритосов вынести оттуда на плечах да под мыш¬
ками все магазины и забегаловки вместе с их подсобками, паркетом,
унитазами, паутиной и крысами. Как вам такая идейка? А может,
заглянем на Центральную авеню? Может, предпочитаете там выйти из
машины? Ах да, такс вы уже побывали. А как насчет Бродвея? Можно
очистить от швали тот перекресток, что на Манчестер. И грабежа там
немного. Всего лишь град камней, метящих в каждую проезжающую
нашу машину. Обещаю вам предоставить такую возможность, коли охо¬
та, чего уж, поскоблите своим дробовиком по тамошней мостовой. Толь¬
ко остерегайтесь, как бы кто не воткнул его вам в задницу и не
выпустил в нее всю обойму.
— Если хочешь передохнуть, я могу сесть за руль, — тихо пред¬
ложил Серж.
— Само собой, можешь сесть, коли есть желание. Погодите, пока
стемнеет. Тогда уж не поскучаете.
Когда Серж взялся за баранку, его часы показывали без десяти
шесть. Солнце стояло по-прежнему высоко и раскаляло докрасна ви¬
севшее над городом марево от пожарищ, словно намеревавшихся окру¬
жить с юго-востока ту часть Лос-Анджелеса, которой так старательно
избегал Питерс. Праздношатающиеся толпы негров — мужчин, жен¬
щин, детей — орали, веселились или таскали на себе награбленную
добычу, нисколько не смущаясь присутствием полицейской машины.
Нет, это совершенно бесполезно, думал Серж, совершенно бесполезно
пытаться отвечать на радиовызовы, на этот девичий лепет из диспет¬
черской, нередко прерываемый к тому же всхлипами и слезами, отчего
разобрать что-либо в нем вообще становилось почти невозможно.
Было очевидно, что основные события происходят в самом Уоттсе,
а потому Серж, обуреваемый неодолимым желанием навести хоть ка¬
кой-то порядок, направился к Сто третьей улице. Он никогда не ощу¬
285

щал в себе задатков лидера, но, черт возьми, если б ему удалось собрать
горстку парней посговорчивее, вроде того же Дженкинса, который слов¬
но только и ждет приказа действовать, да Питерса, наверняка способ¬
ного подчиниться храбрости, что не станет таиться, как его
собственная, — если б только Сержу это удалось, он чувствовал, что
сумел бы что-то предпринять. Каждые минут пять они обгоняли ка¬
кую-нибудь полицейскую машину, та же «команда» из трех человек —
те же мундиры, те же шлемы, — так же озадаченных и так же сбитых
с толку, как и они сами. Если не собраться с духом немедленно,
ситуация станет совсем неуправляемой, подумал Серж. Он мчался на
юг по Центральной авеню, потом свернул на восток к Уоттскому опор¬
ному пункту, где наконец обнаружил то, чего желал так неистово и
страстно, как никогда не желал ни одной женщины, — он обнаружил
там какое-то подобие порядка.
— Присоединимся? — спросил он, кивнув на отделение из десяти
человек, неподалеку от участка круживших у входа в гостиницу. Среди
них Серж заметил сержанта, и у него немного отпустило желудок. Те¬
перь можно отказаться от своего дикого плана ценой напускной храбро¬
сти собрать воедино команду полицейских, утешая себя при этом мыслью
о том, что кто-то же должен, черт их всех дери, кто-то же должен начать
действовать!.. Но теперь этим «кто-то» будет сержант, а сам Серж может
следовать чужим распоряжениям. Он был рад такому повороту событий.
— Помощь не нужна? — спросил Дженкинс, когда они к ним по¬
дошли.
Сержант обернулся, и на его левой скуле Серж увидел глубокую
рану — на запекшейся крови осела пыль, однако страха в глазах не
было. Закатанные по локоть рукава обнажили мощные, сильные руки.
Внимательно вглядевшись в зеленые глаза, в глаза, где не было страха,
Серж прочитал в них ярость Пожалуй, этот человек может что-то
предпринять.
— Видали, что сталось с теми магазинами на южной стороне? —
произнес сержант надтреснутым голосом.
Немало же он накричался, отдавая приказы, подумал Серж. Отдавая
приказы и борясь с черным ураганом, который все равно ведь нужно
кому-то остановить
— Видали те долбаные магазины, что еще не горят? — повторил
сержант. — Так вот, там полно мародеров. Не успел я проехать
мимо и добраться до Комптон-авеню, как потерял все стекла на
своей долбаной машине. В трех долбаных магазинах их никак не
меньше шестидесяти, да еще сотня сзади стоит. Въехали с тылу на
своем грузовике прямо сквозь долбаные стены, а теперь вот разносят
там все в пух и прах.
— И какого хрена мы можем с этим поделать? — спросил Питерс,
а Серж наблюдал, как в трех кварталах от них сгорало дотла здание
на северной стороне улицы. Пожарники, явно не способные войти
286

внутрь из-за ведущейся по ним снайперской стрельбы, томились в ожи¬
дании рядом с участком.
—	Я ничего никому не приказываю, — сказал сержант. Серж по¬
нял, что тот гораздо старше, чем показался поначалу, только какая в
том беда, если он не трусит и к тому же сержант? — Хотите идти со
мной — так пошли, очистим от них магазины. Сегодня никто им тут
даже не воспрепятствовал, никто не бросил им вызов, этим долбаным
долбарям своих долбаных матерей. Говорю вам, никто к ним даже не
подступился. Их предоставили самим себе.
—	Похоже, расклад там десять на одного, — сказал Питерс, и Серж
почувствовал, как у него снова заныл желудок и стало медленно сво¬
дить живот.
—	Я пошел, — сказал сержант. — А вы, ребята, поступайте как
знаете.
Они молча и тупо поплелись за ним — все, даже Питерс. Сперва
сержант шел шагом, но вскоре они вдруг поняли, что вслед за ним
перешли на рысь. Они слепо перешли бы и на бег, захоти того сержант,
но у него хватило ума не частить и не сбиваться с разумного ритма,
дабы не тратить энергии попусту. Пока они наступали, дюжина граби¬
телей пыталась протащить тяжелую бытовую технику сквозь разбитые
окна, так что на появление полицейских никто не обратил внимания.
Первый удар сержантской дубинки пришелся на одного из мародеров,
и какое-то мгновение все остальные наблюдали за тем, как сержант ны¬
ряет в окно и начинает пинать и дубасить взмокшего от пота полуголого
подростка, пыхтевшего у спинки громадной кровати, которую вместе с
другим парнишкой он хотел было вынести отсюда по частям. Затем по¬
лицейские дружно ворвались в самую гущу толпы, крича и размахивая
дубинками. Какой-то гигант мулат в окровавленной майке столкнул Сер¬
жа на усыпанный битым стеклом пол, и он увидел, как с десяток человек
бегут к задней двери, швыряясь на ходу бутылками. Лежа на стеклянной
колючей подстилке, резавшей в кровь руки, Серж прикидывал в уме ко¬
личество бутылок из-под спиртного, пополнивших и без того могучий
арсенал метательных снарядов, что всегда под рукой у любого негра в
Уоттсе. В этот миг всеобщего безумия он размышлял почему-то о том,
что мексиканцы, между прочим, пьют куда меньше и что вокруг Хол¬
ленбека никогда бы не валялось столько бутылок. Прогремел выстрел, и
мулат, успевший уже подняться, принялся бежать, а Дженкинс вскинул
к плечу карабин и выпустил пять зарядов в глубь помещения. Когда
Серж, оглохший от грохота над ухом, поднял глаза, он увидел, что чер¬
ные вояки, все десять, лежат на полу, потом один из них поднимается,
затем второй, третий, а спустя несколько секунд девять из них уже не¬
сутся по разоренной автостоянке, а те, что на улице, орут благим матом,
роняют награбленное и рассыпаются во все стороны.
—	Высоковато взял, — сказал Дженкинс, и Серж увидел на даль¬
ней стене футах в семи от пола выписанный дробью узор. Раздался
287

пронзительный вопль, и они перевели взгляд на седого беззубого негра,
зажавшего рукой обильно кровоточащую лодыжку. Он попытался под¬
няться, упал и пополз к покалеченной широкой кровати, отделанной
позолотой. Он заполз под нее и подтянул под себя ступни.
— Они ушли, — удивленно произнес сержант. — Только что копо¬
шились тут, будто муравьи, а теперь их и след простыл.
— Я стрелять не собирался, — сказал Дженкинс. — Первым паль¬
нул кто-то из них. Я видел пламя и слышал выстрел. Я лишь отстре¬
ливался.
— О том не беспокойся, — сказал сержант. — Черт побери! Они
ушли. Какого хрена мы не начали стрелять еще позавчера? Черт! Ну
и ну.» Смотри-ка, и впрямь помогает!
Спустя десять минут они направились в общегородскую больницу.
Стоны старого негра стали действовать Сержу на нервы. Он посмотрел
на прислонившегося к дверце Питерса, на его шлем, брошенный рядом
на сиденье, па слипшиеся от пота редеющие волосы. Питерс не спускал
глаз с радио, которое работало теперь с удвоенной энергией. Машина
мчалась по Портовому шоссе к северу. Небо почернело уже с трех
сторон, но пожары неумолимо продвигались все дальше. Продвигались
туда же — к северу.
— Через минуту будем на месте, — сказал Серж. — Неужто не
можешь чуток обойтись без этого оханья?
— Боже-Боженька, болит ведь, — ответил старик, стискивая и ба¬
юкая свое колено, шестью дюймами ниже которого зияла влажная рана.
. Дженкинс, похоже, не особо желал глядеть на нее.
— Мы будем там через минуту, — сказал Серж. Он был рад, что
того подстрелил именно Дженкинс, его напарник: теперь они вместе —
и Дженкинс и он — будут оформлять этого типа в тюремную палату
общегородской больницы, а значит, смогут целый час, а то и два не
выходить на улицы. Ему было необходимо сбежать оттуда и привести
в порядок свои беспокойные мысли: слепая ярость — совсем не то, что
нужно. Поддавшись ей, он рискует быть убитым, и довольно быстро.
— Должно быть, дробинка в него угодила, — уныло сказал Джен¬
кинс. — Пять зарядок Шестьдесят шариков крупной дроби. И только
один малюсенький шарик попадает в лодыжку одному-единственному
грабителю. Готов спорить, что еще до рассвета кто-то из наших парней
получит свою порцию из какой-нибудь дурацкой пушки, и палить в
него будет задница, никогда до того не стрелявшая даже в воздух, а
тут вдруг разом попавшая в яблочко с расстояния в двести ярдов.
Кто-то из наших ребят сегодня свое получит. Может, и не один.
Как только меня угораздило затесаться в такую компанию, подумал
Серж. Сегодня все, что мне нужно, — это два сильных напарника, а
вместо этого, гляди-каГ кого подкинула судьба.
Дженкинс взял старика за костлявый локоть, и тот захромал к
больничным дверям. Они поднялись на лифте в тюремный блок. Заре-
288

гистрировав задержанного, застряли в пункте «неотложки», где Сержу
приводили в порядок его изрезанные руки. Когда их обработали и
промыли, он увидел, что раны оказались совсем неглубокими, хватило
простой перевязки. В девять часов они уже медленно ехали на юг по
Портовому шоссе, слушая, как небрежно перечисляют вызовы операторы
из центральной — вызовы, любой из которых до наступления этого
сумасшествия заставил бы устремиться со всех сторон по указанному
адресу добрую дюжину машин, но сейчас они звучали так же пример¬
но, как сообщения об обычной супружеской ссоре.
— Полицейский нуждается в. помощи! Угол Сорок девятой и Цент¬
ральной! — раздавалось из динамика. — Полицейскому — помощь,
Вернон и Центральная! Полицейский нуждается в подмоге, Вернон и
Авалон! Нужна подмога полицейскому, Сто пятнадцать и Авалон! Ог¬
рабление, Вернон и Бродвей! Ограбление^ Пятьдесят восьмая и Хуверов-
ская! Грабители на Сорок третьей и Главной!
Потом вклинивался другой голос, принимавшийся зачитывать свой
список срочных вызовов, которые теперь никто и не пытался закрепить
за отдельными машинами: всем уже. стало очевидно, -что не хватает
автомобилей даже на то, чтобы защитить себя и друг друга, не говоря
о том, чтобы бороться с ограблениями, поджогами да разбираться, кто
это там стреляет из укрытий.
На полу сожжен ной Центральной авеню Сержа встретил снайпер¬
ский огонь. Пришлось тормозить напротив полыхающего пожаром двух¬
этажного кирпичного здания и прятаться за кузовом своей «зебры»,
дальше двигаться они не могли: две пожарные машины, ехавшие за
ними вслед и при звуке первых же выстрелов брошенные экипажем,
блокировали улицу. Для всех, кроме разве что ветеранов Кореи и второй
мировой, начавшаяся стрельба была чем-то новым, ужасным и ошелом¬
ляющим. Лежа в течение сорока минут за стальным корпусом своего
автомобиля и в исступлении стреляя — один за другим несколько
раз — по окнам зловещего желтого дома, в котором, по чьему-то пред¬
положению, прятались снайперы, Серж все думал о том, что это вот и
есть самое страшное. И задавал себе вопрос, может ли полиция совла¬
дать со снайперами и при этом остаться всего лишь полицией.* Он
начинал уже считать, что здесь, в горниле мятежа, затевается и про¬
исходит нечто такое, что скажется на судьбе всей нации, всего народа,
возможно, затевается то, что в конце концов лишит Америку будущно¬
сти. Но мне сейчас лучше сохранять самообладание и быть начеку. И
не сводить глаз с желтого здания, думал Серж. Так будет лучше.
Приползший к ним на брюхе испачканный сажей молоденький поли¬
цейский в изорванном мундире принес известие: прибыла национальная
гвардия.
В пять минут пополуночи они приняли сигнал о помощи и отпра¬
вились в мебельный магазин на Южном Бродвее, где трое полицейских
охраняли снаружи набившихся внутрь мародеров Один из полицейских
10 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем»
289

клялся, что, завидев дежурную машину, оставленный на «стреме» гра¬
битель нырнул в магазин и что сам он, полицейский, заметил у него
в руках ружье. Другой полицейский, работавший как раз в этом районе,
утверждал, что в мебельном имеется целый склад оружия, и что вла¬
дельца — психованного белого американца — обчищали несколько раз,
и что вот, мол, хозяин и решил принять .собственные меры предосто¬
рожности.
Машинально, не раздумывая, Серж приказал Питерсу на пару с
одним из незнакомцев зайти к магазину с тыла и присоединиться к
уже припавшей там к земле и плотно укрытой тенью синей фигуре в
белом шлеме, нацелившей карабин на черный вход. Они послушно
зашагали, не задав ему ни единого вопроса, и тут только до Сержа
дошло, что это сам он раздает команды, и тогда он кисло подумал: вот
наконец ты и сделался, на свою беду, вожаком, так что тебе теперь
наверняка повесят свинцовую медальку на твой жирный зад. Он огля¬
делся и несколькими кварталами ниже по Бродвею увидел переверну¬
тую машину. Она догорала. Непрерывное эхо доносило сквозь ночь
пистолетную трескотню, однако в поле зрения пятисот ярдов было на
удивление спокойно. Он понял, что, если в обглоданном пожаром остове
мебельного магазина ему удастся навести хоть какой-то порядок, здра¬
вый смысл не покинет его окончательно, и подумал, что сама по себе
такая мысль — свидетельство того, что, может, никакого здравого смыс¬
ла в нем нет уже и в помине.
— Что еще прикажете, капитан? — спросил, ухмыляясь, морщини¬
стый полицейский, под прикрытием дежурки Сержа припавший с ним
рядом на колено. Дженкинсовский дробовик покоился на автомобильной
крыше, уставившись в кривое, с острыми зазубринами, отверстие на
фасаде магазина, зияющее в том самом месте, где красовалось раньше
зеркальное стекло.
— Похоже, я и вправду командир, — улыбнулся Серж. — Конечно,
можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но только кто-то ведь
должен взять на себя бремя командования. А лучшей мишени, чем я,
здесь все равно не найти.
— Причина достаточно весомая, — сказал тот. — Что ты намерен
предпринять?
— Сколько, по-твоему, их там внутри?
— Человек двенадцать.
— Может, следует дождаться новой подмоги?
— Мы сторожим их уже двадцать минут и за это время раз пять
запрашивали помощь. Но кроме вас, ребята, никого тут что-то не вида¬
ли. Может, я говорю это невпопад, но поблизости пока что помощью и
не пахнет.
— Надо бы их всех арестовать. Всех, кто там сидит, ;— сказал
Серж. — Мы всю ночь носимся тут вокруг да около, подставляя под
пули лбы и молотя народ дубинками, а по сути, лишь перегоняем их
290

из одного магазина в другой, с одной улицы на другую. Надо бы
арестовать их всех до последнего ублюдка, и арестовать немедленно.
— Хорошая мысль, — сказал Морщинистый. — За весь вечер я
никого еще толком не задержал, только ползал, бегал да палил из
укрытий, как какой-нибудь убогий пехотинец. В конце концов, это Лос-
Анджелес, а не Айво-Джима.
—	Давай оприходуем этих гадов, — сердито сказал Дженкинс
Серж поднялся и побежал, пригнувшись, к телефонному столбу,
стоявшему в нескольких футах сбоку от витрины.
— Эй, вы там! — крикнул он. — Выходи по одному, да пусть никто
из вас не забывает сложить на макушке руки!
Переждав секунд тридцать, он покосился на Дженкинса. Тот пока¬
чал головой и кивнул на ствол своего дробовика.
— Эй! Или вы выходите, или мы вас всех перестреляем к чертовой
матери! — закричал Серж. — Ну-ка, выходи! Живо!
Он выждал еще с полминуты, чувствуя, как вместе с тишиной
возвращается его ярость. Приступы гнева сегодня хоть и случались с
ним, но были скоротечны. Большей частью он ощущал страх, но иногда
гневу удавалось-таки над ним возобладать
—	Дженкинс, пальни-ка по ним, — скомандовал Серж. — Только
на сей раз бери пониже, чтобы влепить кому-то по первое число.
Сам он вскинул револьвер и, прицелившись в фасад, трижды вы¬
стрелил в темноту. Залпы дробовика пламенем взорвали тишину. Не¬
сколько секунд, пока звенело эхо, ничего другого не было слышно.
Потом раздался вопль, пронзительный и призрачный одновременно. Ка¬
залось, где-то визжит ребенок. Затем кто-то выругался и закричал муж¬
ским голосом:
—	Мы выходим. Не стреляйте Выходим мы, выходим..
Первому из появившихся грабителей было лет восемь. Он рыдал в
три ручья, высоко задрав к небу руки. Грязные красные шорты упали
до самых колен. Болтающаяся подметка на левом ботинке смачно шле¬
пала по асфальту, пока он пересекал тротуар, чтобы замереть под
лучох< Дженкинсова фонаря, а там уж завыть снова.
. Следующей вышла мать мальчишки. Одна рука ее была поднята
кверху, другая тащила за собой бившуюся в истерике девочку лет
десяти, лепечущую что-то и, спасаясь от белого луча света, прикрыв¬
шую ладошкой глаза. Потом появились двое мужчин, тот, что постарше,
все еще повторял ту же фразу: «Мы выходим, не стреляйте», а второй,
сложив на голове руки, угрюмо глядел в самый зрачок фонаря. Через
каждые пару секунд с уст его срывались глухие ругательства.
—	Сколько там еще осталось? — строго спросил Серж.
—	Одна-одинешенька, — сказал старик. — Господи, одна-одине¬
шенька, Мэйбл Симмс там внутрях, да сдается мне, вы насмерть ее
ухайдакали.
—	А где тот, что с ружьем? — спросил Серж.
291

— Нету там никакого ружья, — ответил тот. — Мы вот старались
разжиться хоть какими вещичками, пока не поздно. Никто из нас в эти
три дня ничего и не крал, а вокруг-то все тащат напропалую новые
вещички, ну и мы решили разжиться маленько. Мы здешние, живем
через дорогу, начальник.
— Когда мы подъехали сюда, какой-то тип с ружьем нырнул в этот
долбаный вход, — сказал Морщинистый. — Где он?
— То был я, господин начальник, — сказал старик. — И никакое
то было не ружье. Лопата. То лопата была. Я тока что прибирался
со всем этим стеклом, что из окна торчало, чтобы, значит, мои
внучки не изрезались, когда входить будут. В жизни ни разу не
крал, ей-богу!
— Пойду проверю, — сказал Морщинистый. Он осторожно ступил
в черное нутро магазина, Дженкинс последовал за ним. Несколько ми¬
нут лучи от их фонариков полосовали темноту и чертили по ней
кресты. Из магазина они вышли, поддерживая с обеих сторон непре¬
станно бормочущую «Господи Иисусе, Господи Иисусе!» необъятных
размеров негритянку с нависшими над глазами локонами. Они доволок¬
ли ее до улицы, где ждали остальные, и тут она извергла из глотки
устрашающий крик.
— Куда ранена? — спросил Серж.
— По-моему, не ранена вовсе, — сказал Морщинистый, выпуская ее
и не препятствуя массивной туше плавно скользнуть на тротуар. Очу¬
тившись на нем, женщина принялась колотить руками по бетону и
застонала.
— Дозвольте мне глянуть? — попросил старик. — Я ее вот уж
десяток годков как знаю. Живет от меня через стенку.
— Ну давай, — сказал Серж, наблюдая за тем, как старый негр
силится усадить толстуху и придать ей полувертикальнос положение.
Он поддерживал ее, не разрешая упасть и надрываясь от натуги, по¬
хлопывал по плечу и что-то говорил — слишкохс тихо, чтобы мог
услышать Серж.
— Не ранена она, — сказал старик. — Просто перепужалась до
смерти, как все мы.
Как и все мы, подумал Серж, и ему пришло на ум, что это вот и
есть подходящий конец для военной кампании Сержа Дурана, Сержа-
вожака. Ничего другого ему, в общем-то, ожидать и не следовало. В
реальности все всегда происходило иначе, чем он обычно предвкушал.
Все случалось совсем не так, потому ему ничего иного ожидать и не
следовало.
— Оформишь? — спросил Морщинистый.
— Можешь записать их на свой счет, — ответил Серж.
— Бороться с нами бесполезно, лучше и не пробуйте, белорожие
вонючки, мать вашу... — сказал мускулистый грубиян. Руки его теперь
свободно висели по бокам.
292

—	Ну-ка прилепи свои лапы себе на макушку, или я отворю тебе
брюхо, — сказал Морщинистый, сделав шаг вперед и надавив ему на
живот дулом своего дробовика. Серж заметил, как напрягся палец на
спусковом крючке, когда негр инстинктивно коснулся ствола, однако
стоило ему заглянуть Морщинистому в глаза, как он отдернул пальцы,
словно ошпаренный. Потом сложил руки на макушке. — Почему бы
тебе не отвалить вместе с ними? — зашептал Морщинистый. — Я
собирался уступить.
—	Можешь оставить их себе, — сказал Серж. — А мы пошли.
—	Возьмем вот этого, — сказал Морщинистый. — А все остальные
грабители могут разнести свои задницы по домам. Только не выпускай¬
те их обратно на улицу.
Дженкинс и Питерс согласились с тем, что спустя двенадцать часов,
проведенных на дежурстве, им не повредит съездить в участок на
Семьдесят седьмой: возможно, наконец их сменят. Вроде бы стало по¬
спокойнее. Пусть Уоттский опорный пункт и находился в довольно
трудном положении, которое можно было бы назвать «снайперской оса¬
дой», но полицейских сил здесь хватало, а потому Серж направил
машину в участок, размышляя по дороге о том, что не погиб, как герой
из книжек, не погиб, хоть и нервничал да был сбит с толку ничуть
не меньше ихнего. Внезапно он вспомнил, что в прошлом месяце, во
время двухдневного безвылазного пребывания в своей квартирке, прочел
книгу Т.-Э. Лоуренса1. Может, романтический книжный героизм под¬
хлестнул в нем непреодолимое и страстное желание захватить мебель¬
ный .магазин? А потом романтическая затея вылилась в низкопробную
комедию, в скверный фарс. Мариана так и сказала: слишком много он
читает книжек. Но разве только в том дело! Все рушится. В последнее
время он стал свыкаться с ощущением, что он и сам разваливается на
куски, но на куски оказалось разбито все — не на какие-то там две
аккуратные половинки, это еще можно было бы понять, — кругом рас¬
киданы одни лишь кривые щепки да осколки, все разбито вдребезги, а
сам он в этом хаосе один из общественных «стражей порядка», как ни
банально это звучит. И пусть никогда прежде он не чувствовал себя
прекраснодушным идеалистом, сейчас, затерянный в темноте, обступае¬
мый со всех сторон огнем, шумом и хаосом, он, нежданно-негаданно
получив такую возможность, был должен, обязан создать хотя бы кро¬
шечный слепок, миг порядка — в опустошенном мебельном магазине
на Южном Бродвее. Но что хорошего из этого вышло? Все завершилось
так же в точности, как неизменно завершались все его потуги сделать
нечто полезное. А потому женитьба на Пауле, пьянки от случая к
случаю да проматывание денег ее папаши, похоже, и есть самая под¬
ходящая для Сержа Дурана жизнь.
1 Лоуренс Томас Эдуард (1888—1935) — известный британский раз¬
ведчик.
293

К изумлению всех троих, приехав в участок, они узнали, что их и
вправду решили сменить. Коротко буркнув друг другу «пока», они за¬
спешили к своим машинам, не дожидаясь, когда кто-нибудь передумает
и заставит их остаться на дежурстве до утра. Домой Серж ехал по
Портовому шоссе, небо по-прежнему дышало алым жаром, но уже яв¬
ственно ощущалось, что национальная гвардия свое дело делает. Пожа¬
ров было уже меньше, а добравшись до Джефферсонского бульвара и
оглядевшись, Серж не увидел их вообще. Вместо того чтобы прямиком
ехать домой, он остановил машину у работавшего ночь напролет буфета
на Бойл-Хайтс и впервые за тринадцать часов, вернувшись в Хол лен-
бек ский округ, почувствовал себя в безопасности.
Ночной буфетчик знал Сержа как сотрудника по делам несовер¬
шеннолетних и никогда не видел его в форме. Когда тот вошел и сел
в пустом зале, он покачал головой.
— Ну как там? — спросил буфетчик.
— Еще хреново, — ответил Серж, пробегая пальцами по волосам,
из-за шлема, сажи и пота липким и спутанным. Руки были отврати¬
тельно грязны, но уборной для клиентов тут не было, и Серж решил:
выпью чашечку кофе, а там домой.
— Почти и не признал вас в форме, — сказал ночной буфетчик. —
Обычно вы всегда в костюме.
— Сегодня все мы в форме, — сказал Серж.
— Ага, понимаю, — сказал буфетчик, и Серж подумал, что редкие
усики, несмотря на его высокий рост, придают ему сходство с К анти н-
фласом.
— Хороший кофе, — сказал Серж. Сигарета тоже была хороша. От
горячего кофе желудок окончательно освободился от спазмов.
— Ума не приложу, зачем боссу нужно, чтоб я тут торчал, —
сказал буфетчик. Всего-то и было, что пара-другая клиентов. Из-за
этих «mallale» все сидят в своих четырех стенах.. Мне не следовало
произносить это слово. «Ниггер» — ужасное слово, a «mallate», хоть
означает то же самое, — еще хуже.
— Да.
— Не думаю, что черные попытаются спалить Ист-Сайд. С нами,
мексиканцами, они не ладят, зато уважают. Знают, что, коли попыта¬
ются спалить наши дома, мы их поубиваем. Англос они не боятся.
Никто не боится англос. Слабеет ваш народ.
— Если и так, то меня это не удивляет, — сказал Серж.
— Я заметил, что в этой стране мексиканца вынуждают жить бок
о бок с черными только потому, что он беден. Когда я только сюда
приехал, мексиканцы хотели разъединиться с черными. Черный совсем
не похож на мексиканца. Они хотели — мексиканцы — жить рядом
с англос. Те ведь почти такие же, почти как мы. Но то, что происходило
и происходит, — мягкотелость англос, заявления на весь мир, что вы
жалеете, мол, что приходится кормить их и содержать, то, как вы
294

лишаете негра чувства собственного Достоинства, предоставляя в его
распоряжение все, чего его душа ни пожелает, — и начинаю думать,
что из-за всего этого мексиканцы станут сторониться и чураться англос,
и начинаю думать, что поделом. Ничего, что я говорю вам такие вещи?
Я вас случаем не обижу? Что-то очень много болтаю сегодня. Из-за
этого мятежа у меня сердце болью заходится.
— Я не из тех англос, которых легко обидеть, — сказал Серж. —
Можете говорить со мной так, словно я мексиканец.
— Кое-кто из полицейских, работающих в barrios’, и впрямь напо¬
минает мне мексиканцев, — улыбнулся буфетчик. — Вы, сеньор, даже
немного похожи на мексиканца, взять хоть ваши глаза... Так мне ка¬
жется.
— Вы считаете?
—	Я говорил в том смысле... Ну все равно как комплимент.
—	Ясно.
—	Когда двенадцать лет назад я приехал в эту страну, я думал,
это плохо, что мексиканцы большей частью живут здесь, в Ист-Сай-
де, оберегая и почитая старые обычаи. Я думал даже, что нам не
след учить детей la lengua1 2, что их надобно учить тому, что сделает
их настоящими американцами. Я присмотрелся поближе и считаю,
что местные англос здесь принимают нас так же почти, как и самих
англос. Раньше я гордился тем, что меня принимают как какого-ни¬
будь англос, я ведь помню, как плохо обращались с мексиканцами
еще совсем недавно. Но покуда наблюдал за тем, как вы слабеете и
страшитесь, что вас перестанет любить весь мир, я думал уже: смот-
ри-ка, Армандо, Mira, hombre, los gabachos3, нечему завидовать. Даже
если б ты мог, все равно не стал бы одним из них. Если кто-то
захочет спалить твой дом или приставить нож к твоему • брюху, ты
убьешь его — и плевать, какого цвета у него кожа. Если он нару¬
шит твои законы, ты докажешь ему, что поступать так очень риско¬
ванно. И младенцу известно, что нельзя брать в руки горящий
уголек, а после дуть на него и верить, что он погаснет. Разве гринго
не учат этому своих детей?
—	Учат, да не все.
—	Согласен. Вы словно твердите: тронь его несколько раз, можетг
он горячий, а может, и нет. А потом ребенок растет, спеша сделаться
мужчиной, и носится как угорелый по вашим улицам, и в том не только
его вина, потому как никто его не выучил, что горящий уголек всегда
жжет. Я рад, что живу в вашей стране, но потому только, что мекси¬
канец. Простите, сеньор, но я не желал бы стать гринго. И коли ваш
народ и дальше будет слабеть да портиться, оставлю я все ваши удоб¬
1	Район, округ (исп).
2	Язык (исп).
3	Здесь: смотри-ка, друг, на этих ребят (исп).
295

ства да ком форты и возвращусь обратно в Мексику, не желай» я смот¬
реть на то, как гибнет великая нация!
— Может, и я отправлюсь вместе с вами, — сказал'Серж. — Най¬
дется там комнатка для меня?
— В Мексике всем хватит места, — улыбнулся буфетчик, поднося
к стойке свежий кофейник. — Хотите, я расскажу,вам про Мексику?
Мне всегда приятно, когда я рассказываю о Юкатане.
—	Хочу, — сказал Серж. — Стало быть, вы из Юкатана?
—	Да. Это далеко. Очень далеко. Что-нибудь знаете об этом месте?
— Расскажите мне. Только сперва... Можно, я воспользуюсь вашей
ванной? Мне нужно умыться. И не могли бы вы организовать мне
что-нибудь перекусить?
— Разумеется, сеньор. Пройдите вон в ту дверь. Чего бы вам хоте¬
лось покушать? Ветчина? Яйца? Бекон?
— Мы ведь собираемся говорить о Мексике. Я бы поел чего-нибудь
мексиканского. Как насчет menudo? Вы страшна удивитесь, если я
скажу вам, сколько времени не ел menudo.
— Menudo у меня имеется, — засмеялся буфетчик. — Не ахти,
конечно, но вполне сойдет, не отравитесь.
—	А имеются у вас кукурузные лепешки?
—	Само собой.
— Ну а лимон? И орегано?
— И то и другое, сеньор. Вижу, что вы знаете толк в menudo. Теперь
мне просто стыдно предлагать вам свою убогую стряпню.
Шел уже пятый час, но сна не было ни в одном глазу. Расслабив¬
шись, Серж ощутил вдруг прилив, веселья, все равно как бывает в
подпитии. Но больше всего сейчас его занимал собственный голод. Гля¬
дя в зеркало на потное, в разводах лицо, он расхохотался и подумал:
«Бог ты мой, как же я голоден. И как же я хочу menudo*.
Даже не смыв пены с рук, Серж неожиданно высунулся из-за двери
и спросил буфетчика:
— Кстати, сеньор, а вам случайно не доводилось много путешест¬
вовать по Мексике?
— Я знаю всю страну. De veras. Я знаю свою Мексику.
— В Гвадалахаре бывали?
— Красивый город. Его я тоже знаю, и даже хорошо. Замечательный
там народ, да только народ по всей Мексике замечательный и очень
всегда обходительный.
— Может, и о Гвадалахаре расскажете? Хочу побольше знать об
этом городе.
— С удовольствием, сеньор, — издал счастливый смешок буфет¬
чик. — И впрямь удовольствие — найти в этот одинокий час человека,
готового сносить твою болтовню. В особенности если человек этот же¬
лает послушать про твою страну. Даже не будь вы полицейским, я бы
так или иначе угостил вас menudo бесплатна
296

Было уже семь утра, когда Серж сел в машину и наконец
отправился домой. Объевшись menudo и лепешками, он тешил себя
надеждой, что желудок выдержит, нс разболится. Жаль, что нет у
него немного травяной настойки, такой, как, бывало, делала его
мать. Отменное и безотказное средство от желудочной боли. А
расхвораться сейчас никак нельзя: ровно через шесть часов ему
снова вставать и готовиться к еще одной ночи. Судя по вестям,
доносимым по радио, грабежи и поджоги возобновятся сегодня с
новой силой.
Серж не стал выруливать на автостраду и поехал по Мишн-роуд.
Но уже на Северной Мишн он увидел нечто такое, что заставило его
резко нажать на тормоза и сбавить скорость до пятнадцати миль в
час и изумленно уставиться на группку из десятка мужчин, женщи¬
ны и пары мальчишек, выстроившихся перед входом в еще не от¬
крывшийся ресторан. Котелки, миски и кастрюльки, которые они с
собой сюда, принесли,- отличались по форме, но были все, как один,
очень вместительными, из чего Серж заключил, что ждут они откры¬
тия ресторана лишь для того, чтобы купить — по миске, кастрюльке
или котелку — menudo. Потом они отнесут его домой и примутся за
лечение (свое ли или кого из домашних) последствий вчерашней
попойки: ночь с пятницы на субботу всегда проходит буйно. Нет в
природе такого мексиканца, крторый бы всей душой не верил в то,
что menudo снимает похмелье. А поскольку верят в это все, по¬
хмелье и вправду снимается, словно растворяется в этой их вере. И
будь у Сержа котелок, он бы наверняка остановился и тоже запасся
menudo на будущее, невзирая на то что сейчас его живот чувствовал
себя так примерно, как набитый всякой всячиной бурдюк. Он взгля¬
нул на шлем, но засаленный подшлемник был слишком уж измазан
копотью и сажей, чтобы заменить собой кастрюлю, и Сержу ничего
другого не оставалось, как дать газу и помчаться на своем «корвете»
домой, мечтая поскорей улечься в постель.
Сегодня он будет спать крепче, чем все эти последние недели.
Лучше, несмотря на то что видел начало конца: они уже ощутили вкус
анархии и поняли, как это легко — нанести поражение гражданской
власти, а значит, это только начало и дальше последует продолжение,
а потом за дело возьмется какой-нибудь белый революционер, он-то и
попытается разрушить все до самых основ. Да, это только начало, и
англос не могут тут ничего изменить, на это не хватит у них ни сил,
ни трезвости, ни практической сметки. Они сомневаются буквально во
всем, в особенности же в самих себе. Возможно, они утратили саму
способность верить. Они бы никогда не сумели поверить в чудо, уме¬
щающееся в кастрюльке с menudo.
Он взглянул в зеркальце заднего обзора, но очередь из жалких
мексиканцев исчезла. Не пройдет и нескольких минут, как они снова
воспрянут духом, подумал он. Им поможет menudo.
297

«Пусть они и не самые прилежные католики, — говорил когда-то
отец Маккарти, — зато почтительны и веруют по-настоящему». Andale
pues1, подумал Серж. А теперь — спать.
Глава 20
ПОГОНЯ
— Хорошо, что этих{ долбаным тупицам не приходит в голову де¬
лать из винных бутылок зажигательные бомбы, — сказал Силверсон,
и Гус съежился, увернувшись от булыжника. Тот пронесся над помя¬
тым багажником автомобиля и угодил в треснувшее заднее стекло.
Отлетевший осколок задел третьего полицейского. Имя этого негра Гус
успел позабыть, а может, оно оказалось погребено в руинах рассыпав¬
шегося в прах рассудка, уничтоженного страхом и ужасом.
— Стреляй в этого стервеца, что... — заорал Силверсон Гусу, но
тут же на полной скорости рванул из толпы, так и не закончив
предложения.
— Ага, не колются эти бутылки из-под колы, — сказал поли¬
цейский-негр. — Коли б та, последняя, раскололась, сейчас бы мы име¬
ли на коленках порцию пылающего газолина, и притом без тазика.
Всего тридцать минут, подумал Гус. На часах без пяти восемь,
еще даже не стемнело, а с участковой стоянки на Семьдесят седь¬
мой, судя по записи в вахтенном журнале, они выехали в 7.25, стало
быть, прошло всего тридцать минут. А запись —• вот она, перед его
глазами, запись тридцати минут от роду. Как же им удастся пере¬
жить в этом аду целых двенадцать часов? Через двенадцать часов их
обещали сменить, да только к тому времени они наверняка будут
мертвы. Все до единого.
— Пятница, тринадцатое, — пробормотал Силверсон, сбавляя ско¬
рость после того, как они чудом выбрались с Восемьдесят шестой ули¬
цы, где их прогнала сквозь строй неизвестно откуда возникшая толпа
с полсотни молодых негров и где в дверцу их машины ударила бутылка
с зажигательной смесью. Она отскочила, так и не взорвавшись. Но было
это потом, а сперва кто-то разнес камнем боковое стекло. А под ногами
у Гуса лежал еще один булыжник; не отрывая от него широко распах¬
нутых глаз, он думал: мы всего-то и выдержали, что тридцать минут.
В это нельзя поверить. Нельзя. — Ну и организация у нас! — сказал
Силверсон и опять свернул на восток, направляясь к Уоттсу, откуда
поступало теперь большинство вызовов. — Никогда не работал в этом
вшивом округе. Здесь я не отличу собственной задницы от куска свиной
колбасы.
1 Здесь: вперед (исп.).
298

—	Я тут тоже никогда не работал, — сказал полицейский-негр. —
А ты, Плибсли? Тебя ведь Плибсли звать, верно?
—	Я не знаю здешних улиц, — ответил Гус, крепко прижав дро¬
бовик к животу и мучаясь вопросом, когда же отпустит его паралич.
В данный момент он был уверен, что не сумеет вылезти из машины.
Но потом предположил, что, если им «повезет» и какая-нибудь зажи¬
гательная бомба разорвется в салоне их автомобиля, отсюда его вы¬
швырнет инстинкт. А потом он представил, как сноп пламени
охватил его.
—	Тебе просто говорят: вот ящик с тридцативосьмерками, а вот
дробовик, и кивают на двух других парней, и говорят: бери машину и
мотай туда. Смешно! — сказал Силверсон. — Никто из нас и не ра-
ботал-то тут прежде. ДьяволГ Приятель, я двенадцать лет оттарабанил
в Хайлэнд-парке. А здесь не отличу свой зад от мелко нарезанной
салями.
— Кое-кого из ребят вызывали сюда еще прошлой ночью, — тихо
сказал негр. — Сам я уилширский, но меня сюда прошлой ночью не
вызывали.
— А сегодня здесь вся городская полиция, — сказал Силверсон. —
Да где эта трепаная Центральная авеню? Поступил сигнал о помощи
с Центральной авеню.
— Не бери в голову, — сказал тот. — Каждую минуту у них уж
новый наготове.
— Погляди-ка вон туда! — сказал Силверсон и на Сан-Педро-стрит
устремился по встречной полосе к бакалее, откуда вышли, унося с
собой ящики с провизией, один за другим с десяток человек.
— Ну, бесстыжие задницы, — сказал полицейский-негр и, как толь¬
ко Силверсон затормозил, выскочил из машины и ринулся к витрине,
преследуя спасающихся бегством мародеров. К удивлению самого Гуса,
тело его сработало, рука отворила дверцу, а ноги понесли — пусть не
по прямой, пусть вприпрыжку и не сгибая колен, но все же понесли
его — к магазину. Негр схватил какого-то высокого и черного, как
копирка, типа за грудки и, не снимая перчаток, влепил ему затрещину.
Перчатки, видно, оказались с кастетной начинкой, потому что тот взвил¬
ся, перевернулся спиной назад и рухнул в отверстие, зияющее в зер¬
кальном стекле. Острые края полоснули его по руке, брызнула кровь,
и он издал душераздирающий вопль.
Остальные через задний ход и боковые двери бросились врассыпную,
и спустя несколько секунд в разграбленном магазине находились уже
только трое полицейских да истекающий кровью мародер.
— Ты отпусти меня, — взмолился раненый, обращаясь к негру. —
Мы оба черные. Ты сам-то точь-в-точь как я. Такой же.
— Никакой я тебе не такой же. Ты ублюдок, — ответил негр и
поднял его одной рукой, выказывая недюжинную силу. — А таким, как
ты, я отродясь не бывал.
299

Пока они отвозили мародера в участок и занимались оформлением
бумаг, что в данном случае означало лишь составление наброска обыч¬
ного рапорта по аресту без заполнения регистрационного листка, —
пока они всем этим занимались, минул час. Для Гуса этот мирный час
пролетел чересчур быстра Проглотив горячий кофе, он убедился, что
желудок свело пуще прежнего. Он и очнуться не успел, как они уже
снова были на улице, только теперь на город спустилась ночь, и тем¬
нота потрескивала сухими выстрелами.
Я дурачил их пять лет, думал Гус. И почти одурачил себя, но
сегодня им все станет ясно, и станет ясно мне». Он всегда боялся, что,
когда это наступит, он будет дрожать, как кролик, уставившийся в
глаза удаву. Так он это себе и представлял. Придет миг Великого
Страха — чем бы он там ни был вызван, но он придет и окончательно
парализует его послушное тело, оно взбунтуется и откажется повино¬
ваться рассудку.
— Слышите пальбу? — спросил Силверсон, когда они снова выеха¬
ли на Бродвей и увидели, как небо сверкнуло дюжиной огней. Улицы
перегородили пожарные машины, и Силверсон вынужден был петлять
окольными путями, совершая странное и безадресное патрулирова¬
ние — повсюду и в никуда.
— С ума сойти, — сказал негр, которого, как оказалось, звали
Клэнси.
Естественная тенденция обращения всего сущего в хаос, подумал
Гус. Главнейший закон природы, как повторял Кильвинский. Только
творцы порядка могут на время приостановить его действие, однако
рано или поздно, но неизбежно наступает царство тьмы и хаоса, так
говаривал Кильвинский.
— Посмотрите-ка на эту задницу, — сказал Клэнси и посветил
фонариком на одинокую фигуру грабителя, рыскавшего рукой в вит¬
рине винного магазина в поисках кварты прозрачной жидкости, каким-
то чудом уцелевшей средь битого стекла. — Следовало бы применить
к мерзавцу передовые методы микротротуарной хирургии. Интересно,
как бы ему понравилась лоботомия в исполнении доктора Смита и
доктора Вессона?
Когда Силверсон остановил машину, Клэнси, за которым теперь
числился дробовик, пальнул в воздух, но тот тип даже не обернулся
и продолжал шарить рукой в потемках. Только дотянувшись наконец
до бутылки, он подставил под яркий свет коричневое сердитое лицо и
не спеша зашагал со своим трофеем прочь от магазина.
— Сукин сын, утер нам нос, — сказал Силверсон, отъезжая от
одинокой фигуры, бормочущей ругательства и топчущей темноту мер¬
ной, непреклонной поступью шагов.
Следующий час не принес ничего нового: бешеная езда по принятым
сигналам, прибытие на место как раз вовремя, чтобы начать преследо¬
вание тающих во мгле силуэтов, голоса операторов из центральной,
300

продолжающие поливать эфир сообщениями о ждущих подмоги и об
ограблениях, — и все это до тех пор, пока вызовы не превратились для
них в сплошной шумовой вал, и тогда все трое, проявив благоразумие
и мудрость, решили, что главная их задача — защитить самих себя и
пережить эту ночь целехонькими.
Но в 11.00 кое-что изменилось. Когда они принялись разгонять толпу,
намеревавшуюся поджечь большой продуктовый магазин на Санта-Бар-
бара-авеню, Силверсон сказал:
— Давай поймаем пару этих задниц. Ты бегать умеешь, Плибсли?
— Умею, — мрачно ответил Гус и в этот миг знал, почему-то
знал, что бежать сможет, что выдюжит. В сущности, бежать он был
обязан, и в тот момент, когда Силверсон, пронзительно закричав,
бросился к обочине, а мелькнувшие тени растворились в тени более
густой и черной, их кинулась преследовать еще одна тень, тень
явно более проворная, чем остальные. Последний из убегавших не
успел одолеть и сотни футов, как Гус нагнал его и огрел ребром
ладони по загривку. Услышал, как тот упал и прокатился по
тротуару. Разобрав по крикам, что Клэнси и Силверсон уже его
схватили, Гус, даже не остановившись, проворно ринулся теперь за
новой тенью. Не прошло и минуты, а он несся уже, слушая ветер,
по Семьдесят седьмой, тревожа хозяйничавшую на ней жирную
темень, а перед ним скользило нервное пятно, а перед этим пятном,
в полуквартале, колыхалось пятно другое, еще одно. Ни «Сэм Бра¬
ун*, ни чужеродность хлопавшего по мозгам шлема, ни щелкавшая
по ременной бляхе дубинка не могли Гусу помешать ощутить в
себе какую-то удивительную легкость, свободу, резвую удаль, не
обремененную даже предчувствием. Он бежал так, как бегал в
академии, как бегал по-прежнему дважды в неделю по выходным,
он бежал, а значит, делал то, что делал лучше всего другого в
этом мире. Внезапно он понял, что никто из них не сможет с ним
тягаться. Пусть ему было страшно, но он знал, что вытерпит, и,
покуда собственный пот жег, бередил его тело, возрождался и дух
его, крепчал, пламенел, а теплый ветер в лицо раздувал это пламя,
а он все бежал и бежал.
Вторую тень он настиг близ Авалона. На сей раз то был настоящий
громила с бычьей шеей, полого спускавшейся от самых ушей до могу¬
чих плеч, но когда тот, пытаясь задеть полицейского, сделал несколько
вялых выпадов, Гус легко уклонился и отступил, а громила, даже не
отведав Гусовой дубинки, неуклюже рухнул наземь, задыхаясь и ловя
ртом воздух. Гус спокойно нацепил на него наручники, связав их с
крепежной скобой на бампере чьей-то разбитой машины, припавшей
кузовом к обочине.
Потому он поднял голову и увидел, что третья тень, не проделав и
трехсот футов, едва плетется слабой трусцой в сторону Авалонского
бульвара и часто оглядывается через плечо. Гус бежал, бежал снова,
301

легко и свободно переставляя ноги, просто дав волю телу и разрешив
ему бежать, бежать, пока отдыхает рассудок, — только так и можно
преуспеть в беге. Тень все росла и росла, а когда добралась до тусклого
синего отсвета от уличного фонаря, тут Гус с ней и поравнялся. Глаза
грабителя в неверии сощурились на приближавшегося полицейского.
Гуса схватила одышка, но он ринулся вперед, все еще чувствуя себя
достаточно сильным. Изнуренный противник повернулся и заковылял к
куче с мусором, накиданной рядом с тлеющим обгоревшим зданием.
Потом предстал перед Гусом с доской в руках, держа ее как бейсболь¬
ную биту.
Было ему лет двадцать, рост — шесть футов с лишним. Свиреп.
Гусу сделалось страшно, и хотя мозг приказывал взяться за револьвер,
что было сейчас единственно разумным, вместо этого он потянулся к
дубинке и стал кружить вокруг. Грабитель с сипом глотал воздух и
хрипел, и Гус был уже уверен, что тот сдастся, не выдержит, отступит.
Но доски он не выпускал, и Гус кружил и кружил, роняя под ноги
на тротуар капли пота. Белая рубашка его прилипла к телу и сдела¬
лась совершенно прозрачной.
— Бросай, — сказал Гус. — Не хочу тебя обижать.
Грабитель продолжал пятиться, тяжелый деревянный обломок пока¬
чивался у него в руках, заставляя'его кряхтеть и пучить глаза.
— Бросай, или от тебя останется мокрое место, — сказал Гус. —
Я сильнее тебя.
Доска скользнула из рук грабителя и с глухим звуком шмякнулась
о тротуар, сам он сперва осел, а потом, задохнувшись, улегся с ней
рядом. Гус гадал, что с ним делать. Он пожалел, что не прихватил с
собой наручники Силверсона, да ведь все произошло так быстро?.. Его
тело пустилось в погоню, совсем позабыв о разуме, но теперь вот и
разум догнал его, теперь все было при нем.
Он увидел с ревом несущуюся по Авалону черно-белую машину,
ступил на мостовую и замахал рукой. Через пару минут он уже снова
был на Санта-Барбара, где присоединился к изумленным его ловкостью
и подвигами Силверсону и Клэнси. Они отвезли всех трех грабителей
в участок, и С ил вере он еще рассказал надзирателю про то, как его
«маленький напарник* словил троих мародеров. Но в желудке у Гуса
по-прежнему было неспокойно, пришлось сменить кофе на простую
воду. Сорок пять минут спустя, когда они вернулись на улицу, Гус все
еще дрожал, потел ужасно и говорил себе: чего другого ты ожидал?
Что сразу от него отделаешься, словно в дурацком фильме про войну?
Что ты, у кого всю жизнь ни с того ни с сего тряслись поджилки,
позабудешь тут же всякий страх? Ты ждал чуда?
Ночь для него заканчивалась так же, как начиналась. Его била
дрожь, а временами он находился на грани паники. Но было и отличие:
он знал теперь, что тело не подведет его даже тогда, когда откажет
разум, тело будет бежать с легкостью и изяществом антилопы, будет
302

бежать до тех пор, пока все не кончится. Тело не оставит его и будет
действовать. Таков его удел, и, зная его, он, Гус, уже не поддастся
настоящей панике. Подобное открытие, подумал он, на всю жизнь вос¬
хитило бы любого труса...
Глава 21
ЗОЛОТОЙ РЫЦАРЬ
«Что за черт здесь происходит?» — думал Рой, стоя посреди пере¬
крестка на углу Манчестер и Бродвея, ошарашенно глазея на толпу в
двести человек и гадая, неужто они и впрямь ворвутся в банк. Солнце
по-прежнему палило нещадно. Он услышал грохот и увидел, как груп¬
па в сотню человек на северо-западном углу вломилась в окна витрин
и принялась грабить магазин. Что за черт тут происходит, думал Рой;
лица полицейских, стоящих рядом с ним и казавшихся также сбитыми
с толку, мало его утешали. Когда разнесли стекла на юго-западном
углу, Рой подумал: Бог ты мой, собралась еще одна сотня, а я их даже
не заметил! Неожиданно свободной от толпы осталась лишь юго-восточ¬
ная часть перекрестка. Туда-то и начали отступать полицейские, все,
кроме какого-то коренастого служителя закона, в одиночку наседавшего
на компанию из полудюжины негров, не выпускавших из рук охапок
мужской одежды и бредущих к небрежно припаркованному «бьюику».
Концом дубинки полицейский огрел по спине первого из них, второго
опытным хлестким ударом по ноге опрокинул на колени, но тут же
сам получил по физиономии брошенной из толпы упаковочной клетью
из-под молока, после чего сразу попал под пинки двух десятков чело¬
век. Среди них были и женщины. Рой примкнул к команде из шести
спасателей, бегущих поперек Манчестер. Они поволокли его за собой,
но моментально оказались закиданы градом камней и бутылок, одна из
которых угодила Рою в локоть и исторгла из его глотки крик.
— И откуда .все эти камни? — спросил седовласый крепыш поли¬
цейский в разорванной форменной сорочке. — Как только им удается
набрать столько булыжников на городской улице?
Доставив раненого в дежурную машину, человек двенадцать поли¬
цейских возвратились на перекресток, проезд транспорта через него был
временно запрещен. Стражи порядка и толпа наблюдали друг друга
сквозь всеобщий гомон, крики, насмешки, хохот и рев радиоприемников.
Рой так никогда и не узнал, кто стрелял первым, но, когда
началась пальба, он плюхнулся наземь, задрожал и пополз, прижи¬
мая к животу обе руки, в дверной проем какого-то ломбарда. Потом
он подумал, что надо бы снять с головы белый шлем и им прикрыть
живот, но понял, что это бесполезно. Он заметил, как в неразбериху
перекрестка ворвались три или четыре дежурные машины и как
303

толпы народу бросились в панике врассыпную, а сконфуженные по¬
лицейские громко обменивались меж собой противоречивыми и бес¬
толковыми приказами. Откуда велся огонь, никто из них не имел ни
малейшего представления.
Не покидая дверного проема и не убирая рук с живота, Рой вникал
в болтовню о снайперах на каждой крыше и о том, что стреляют из
самой толпы. Потом несколько полицейских принялись палить по дому
в жилом квартале к югу от Манчестер. Дробовики и револьверы скоро
превратили его фасад в настоящее решето, но, чем все это закончилось,
узнать Рою не довелось: какой-то полубезумный полицейский махал
руками, приказывая им отправляться опять на север. Пробежав сотню
ярдов, Рой увидел поперек тротуара тело мертвого негра с прострелен¬
ной шеей, еще один покойник валялся посреди улицы. Это не может
быть правдой, думал Рой. Средь бела дня. Ведь это Америка, Лос-Ан¬
джелес. Но тут он увидел, как в него летит, кувыркаясь, кирпич, и ему
снова пришлось упасть на живот. Потом он услышал звон расколотого
зеркального стекла позади и одобрительные возгласы. На аллее слева
появились человек тридцать негров. Незнакомый молоденький поли¬
цейский подбежал в тот самый момент, когда Рой вставал на ноги, и
сказал:
— Тот, что в красной рубашке. Это он швырнул кирпич.
Затем полицейский невозмутимо прицелился в разбегающихся не¬
гров и выстрелил из своего дробовика. Двух из этой компании гром
поверг на асфальт. Тот, что в красном, держался за ногу и визжал,
другой — в рубашке коричневого цвета — поднялся и захромал, увле¬
каемый толпой ругающихся мародеров, растворился в суете бегущих
прочь грабителей. Потом Рой услыхал два слабых хлопка и в гуще
отступающей толпы увидел крошечную вспышку. Окно стоящего рядом
автомобиля разлетелось вдребезги.
— А ну-ка, сволочь, покажись, — заорал молодой полицейский не¬
видимому снайперу, затем развернулся спиной и медленно зашагал
прочь. — Это кошмарный сон, — пробормотал он, взглянув на Роя. —
Разве нет?
И тогда Рой увидел что-то уж и вовсе невероятное: молодой негр
с густой бородой, в черном берете, из-под которого выбивались завитки
волос, в шелковой майке, свирепо и воинственно настроенный парень,
выступил из толпы в пятьдесят человек, и велел им отправляться до¬
мой, и сказал им, что полиция — это не их враги, и все такое, столь
же дерзкое. Толпа двинулась на него и какую-то короткую минуту в
бессознательном остервенении мутузила его ногами. Подоспевшим по¬
лицейским пришлось переносить бездыханное тело и под охраной укла¬
дывать в автомобиль.
Завыли сирены, и подъехали две машины «скорой помощи» и одна
полицейская, с шестью седоками внутри. Среди них Рой заметил сер¬
жанта. Он был молод, и его попытки навести порядок хотя бы среди
304

подчиненных по большей части оказывались тщетными. На то, чтобы
доставить убитого в морг-распределитель, а раненого — в госпиталь,
ушел почти час. В эту пятницу бунт в Уоттсе разгулялся не на шутку.
Сержант приказал Рою арестовать раненого, того типа в красной
рубашке. В помощь Рою выделили двух полицейских. Они отвезли ра¬
неного в тюремную палату окружной больницы. На ветровом и заднем
стекле их машины камни живого места не оставили. Краска на прежде
белой дверце покоробилась от пущенной в нее бутылки с зажигатель¬
ной смесью. Радуясь длинной дороге в больницу, Рой в душе надеялся,
что у напарников не возникнет страстного желания поскорее вернуться
на улицы.
Уже стемнело, когда они снова направились к участку на Семьде¬
сят седьмой. К этому времени они успели перезнакомиться. Каждый
начинал сегодняшнюю смену с другими напарниками, но потом пошла
эта кутерьма на углу Манчестер и Бродвея. Только ни хрена оно не
значит, кто с кем работает, решили они, заключив меж собой соглаше¬
ние: держаться друг друга и обеспечивать обоюдную защиту; ни в коем
случае не откалываться от компании: у них и так единственный дро¬
бовик, и хоть это нисколько не вдохновляет такой ночью, как сегодня,
но все-таки кое-что да значит.
— Еще нет и девяти, — сказал Баркли, полицейский с десятилет¬
ним стажем, вызванный сюда из Портового округа. Лицо его напоминало
измятый томат. Первые два часа, что они были вместе, он непрестанно
повторял: «Ну как в это поверить! Никак не поверить», пока не услыхал:
«Будь добр, заткнись, пожалуйста». Уинслоу, бросивший эту реплику,
имел за плечами пятнадцати летний опыт службы в полиции и работал
в Западном округе. Сейчас он сидел за шофера, и Рой думал: слава
тебе, Господи, что послал нам в водители ветерана. Уинслоу никак
нельзя было назвать лихачом. Машину он вел медленно и осторожно.
Сидя в одиночестве на заднем сиденье и упершись бедром в ящик
с патронами, Рой не выпускал дробовика из рук и, плотно обхватив
его, баюкал при каждом толчке колес. Пока что ему не довелось стре¬
лять из него, но он решил для себя, что выстрелит в первого, кто
швырнет в них булыжник или зажигательную бомбу; и уж тем более
в любого, кто откроет по ним огонь или просто.прицелится, и даже в
любого, кто покажется подозрительным. Стреляют и по грабителям. Это
всем известно. Но он по грабителям стрелять не будет, хотя и рад что
кто-то другой взял на себя этот труд Они уже убедились, что подобие
порядка наступает при первых же залпах оружия. Уничтожить этот
кошмар может только слепая сила, короче, он рад что кто-то стреляет
и по грабителям. Но сам решил, что это не про него. Он постарается
вообще ни в кого не стрелять. И уж во всяком случае не станет никому
стрелять в живот.
В приступе человеколюбия я скорее снесу им башки, думал он. Но
ни при каких обстоятельствах не выстрелю в живот никакому подонку.
305

— Куда предпочитаешь направиться, Рой? — спросил Уинслоу, пе¬
рекатывая сигару из одного угла широченных губ в другой. — Ты тут
лучше всех ориентируешься.
— Похоже, больше всего достается Центральной авеню, Бродвею и
Сто третьей, — сказал Баркли.
— Давайте проверим Центральную, — сказал Рой;
Ровно в 9.10, когда они были в каких-нибудь двух кварталах от
Центральной авеню, запросили помощь из пожарного депо: на Цент¬
ральной ведется интенсивная стрельба, мешающая тушить пожары.
Они еще не доехали до места, а Рою уже стало жарко. Приблизив¬
шись, насколько это бы по возможно, к пылающему аду, Уинслоу затор¬
мозил. Пот лил с Pop в три ручья. Когда они, пробежав трусцой с
полтысячи футов, достигли первой из осажденных пожарных машин,
взмокли уже все. Вечерний воздух обжигал Рою нутро. Треск выстрелов
слышался, казалось, отовсюду. У Роя жестоко разболелся живот, но
было это совсем не расегройством. Пуля ударила в бетонное покрытие
тротуара и, отскочив Oj пего, со свистом прожгла пустоту. Полицейские
шмыгнули к пожарной машине и прильнули к ней, чуть не столкнув¬
шись лбами с чумазы- пожарником в желтой каске и с выпученными
глазами.
Нет, это не Центральная авеню, думал Рой. И этот указатель, от¬
мечающий ее перпендикулярное соседство с Сорок шестой улицей, —
не может быть, чтобы он не ошибался. Когда-то Рой работал на Нью¬
тон-стрит и, патрулируя эти улицы, сменил не один десяток напарни¬
ков, кто-то из них успел уж умереть, как тот же Уайти Дункан.
Центральная была одним из курсов фёлеровских университетов. Он
проходил их в юго-ьс< точном Лос-Анджелесе, а Центральная авеню
была его базовым классом. Но этот шипящий, кипящий ад — нет, это
не Центральная звеню.
Тут только Рой заметил два перевернутых автомобиля. Они горели.
Внезапно до него дошло, что он даже не может вспомнить, что за
здания стояли на углу Сорок шестой и Сорок седьмой. Каждое из них
теперь вздымалось ввысь на двести футов сплошной пеленой огня. Слу¬
чись это год назад, я бы наверняка не поверил, размышлял он. Я бы
просто решил, что это приступ, какой-то фантастический приступ белой
горячки, и запил бы его новой порцией виски. Он вспомнил о Лауре и
поразился тому, что и сейчас, даже сейчас, когда он лежит, прижав¬
шись к огромному колесу пожарной машины, а со всех сторон на
барабанные перепонки давят грохот стрельбы, вой сирен и гулкие рас¬
каты бушующего пламени, — даже и сейчас у него может засосать
под ложечкой и легко согреться теплом нутро, стоит ему лишь пред¬
ставить ее в своих объятиях или подумать о том, как она гладит его
волосы рукой — гладит так, как не умел никто другой: ни Дороти, ни
мать, ни одна женщина в мире, никто. Когда страсть к алкоголю при¬
тупилась, он догадался, что любит ее, а когда три месяца спустя после
306

начала их романа он осознал вдруг, что она пробуждает в нем те же
чувства, что и Бекки, догадка превратилась в знание. Дочь его, болтав¬
шая теперь без умолку, выговаривавшая слова совершенно ясно и от¬
четливо, ребенком, несомненно, была удивительным и блестящим — не
просто красивым, но потрясающим. Пока он думал о Бекки, светлой,
златокудрой, какой-то воздушной и неземной, и о Лауре, смуглой, не¬
поддельной, настоящей, земной, земной до мозга костей, о Лауре; кото¬
рая помогла ему прийти в себя и вновь почувствовать себя человеком,
о Лауре, которая хоть и была младше его на пять месяцев, но казалась
мудрее и старше на несколько лет, которая щедро и неустанно расхо¬
довала на него свои жалость, сострадание, любовь и гнев, терпеливо
дожидаясь, когда же он бросит пить (он и бросил — после того как,
замеченный нетрезвым на дежурстве, был отстранен на два месяца от
работы), которая ухаживала за ним (все эти шестьдесят дней) у себя
на квартире, которая так ничем его и не укорила, а лишь глядела на
него светло-карими трагическими глазами, когда он снова обрел чело¬
веческий облик и решил возвратиться к себе, — пока он думал о них
обеих, боль возвратилась.
Лаура его так никогда и не упрекнула, а он по-прежнему навещал
ее по ночам три-четыре раза в неделю. Потому что не мог без нее
обходиться, потому что нуждался в ней. Она просто глядела на него,
всегда лишь глядела своими влажными глазами. Конечно, постель в их
взаимоотношениях играла отнюдь не последнюю роль, однако его при¬
вязанность к Лауре совсем не исчерпывалась ею — лишнее доказатель¬
ство того, что он влюблен. Вот уже несколько недель и даже месяцев
он был на грани принятия решения, и сейчас его передернуло от одного
только предположения, что, не будь этого сосания под ложечкой и
сменяющего его тепла, приходящих всякий раз, как он думал о Бекки
и Лауре, не будь этого чувства, которое умел он в себе вызывать, —
не будь этого, он бы не колеблясь тут же, прямо здесь, в хаосе, заме¬
шанном на крови, огне и ненависти, развернул бы карабин дулом к
себе, взглянул в большую черную дыру двенадцатого калибра, в холод¬
ный черный глаз, и быстро нажал на курок. Нет, подумал он, вопреки
всем заверениям Лауры он еще далек от окончательного выздоровления,
иначе ему бы не лезли в голову подобные мысли. Испокон веку его
учили, что самоубийство — всегда сумасшествие. Но разве не сума¬
сшествие то, что творится вокруг? У него, как в бреду, закружилась
голова, и он решил перестать об этом думать и пожалеть свои мозги.
Его мокрые ладони оставляли на ствольной коробке крохотные капли
влаги. Он вдруг забеспокоился, что влага разъест дробовик ржавчиной,
и принялся тереть деревянную ствольную коробку рукавом, пока не
осознал абсурдность того, что делает, и не рассмеялся вслух.
— Эй вы, ребята, айда за мной! — заорал какой-то сержант, согнув¬
шийся в три погибели и как раз пробегавший мимо пожарной маши¬
ны. — Нужно выбить отсюда проклятых снайперов и заставить
307

работать пожарников прежде, чем этот чертов город превратится в дым¬
ную груду развалин.
Разбившись по трое, они исходили всю Центральную вдоль и попе¬
рек, но так и не засекли ни единого снайпера. Они их только слышали.
Время от времени все принимались гоняться за юркими тенями да
постреливать по темным призрачным силуэтам, суетившимся у обо¬
дранных начисто магазинов, тех, что еще не были подожжены. Рой пока
не стрелял: не представилось случая. Но был рад, что стреляют другие.
Когда на Центральной авеню сделалось более или менее тихо, когда
на ней не осталось почти ничего, что можно было украсть, и когда
грабители предоставили ей возможность спокойно дотлевать, Уинслоу
предложил убраться отсюда, но для начала непременно устроить при¬
вал и перекусить в каком-нибудь ресторане. На вопрос, какой такой
ресторан он имеет в виду, Уинслоу махнул им рукой, и они послушно
последовали за ним к машине, где обнаружили, что за время их от¬
сутствия кто-то разнес вдребезги два прежде целых окна и изрезал
обивку. Однако покрышки, похоже, были не слишком подпорчены, и
Уинслоу сел за руль и повез их к ресторану на Флорэнс-авсню, запри¬
меченному им заранее. Они вошли в гигантскую дыру, образовавшуюся
после того, как, должно быть, чей-то автомобиль насквозь протаранил
стену. Наверняка в нем сидел испугавшийся до смерти белый, которого
занесла нелегкая в эти мятежные края, ну а тут на него напали толпы
черных, еще несколько часов назад, до всей этой стрельбы, хозяйничав¬
ших здесь, стопоря движение и избивая любого, цвет кожи которого
оказывался слишком похож на цвет их ненависти. Но с тем же успе¬
хом, подумал Рой, это могла быть и машина грабителя, преследуемого
полицией до этой вот стены, через которую он въехал в ресторан, даже
не сбавив скорость. Эффектное было зрелище, нечего сказать! А чья
машина да кто сидел за баранкой — какая, в сущности, разница?
— Посвети мне, — сказал Уинслоу, вытаскивая из исправно урча¬
щего холодильника полдюжины гамбургеров. — Еще студеные. Отлич¬
но. Взгляни-ка, Фёлер, вон в тот ящик, не найдется ли там сдобных
булочек с изюмом? А на том маленьком столе у тебя за спиной, по-
моему, нас дожидается горчица и все такое прочее.
— Гляди-ка, и газ работает, — сказал Баркли, подперев чем-то фо¬
нарик на прилавке и наставив луч на сковороду. — Из меня повар —
пальчики оближешь! Хотите, немного поколдую?
— Жми, браток, — сказал Уинслоу, подражая негритянскому гово¬
ру, и крепко стиснул подобранную на полу головку латука, очищая ее
от верхних листьев и швыряя их в картонную коробку. Они ели, запи¬
вая газировкой, и пусть она оказалась недостаточно охлажденной, но
здесь, в кромешной тьме, выбирать не приходилось. Было уже за пол¬
ночь, когда они управились с едой и сидели, покуривая и перегляды¬
ваясь, ■ вслушиваясь в непрерывную трескотню выстрелов и вдыхая
вездесущий запах дыма. И выстрелы, и дым, и собственные взгляды
308

напоминали им о необходимости возвращаться. Наконец Баркли не
выдержал:
—	Может, будем собираться? Хоть мне и жалко наших битых сте¬
кол. Если честно, больше всего на меня нагоняют страху эти бутылки
с зажигательной смесью и то, что им ничего не стоит влететь в салон,
разлететься вдребезги и поджарить нам пятки. Только окна нас и за¬
щищали.
Больше всего в эту ночь Роя поразил Уинслоу. Он колесил по
Уоттсу, а оттуда на запад и север, по всему опустошенному городу
так, словно совершал обычное патрулирование. Казалось, он аккурат¬
но внимает оглушительному реву радио, бесконечным позывным и
запыхавшейся речи, обрушивавшимся на них сквозь невнятный шум
динамика. В конце концов одна из операторов с девчоночьим голосом,
истерически всхлипывая, начала тараторить список из двенадцати
срочных вызовов, адресуя его «любой бригаде, находящейся поблизо¬
сти от указанных районов». Теперь уже и ей, и всем остальным
стало ясно, что нет никаких «бригад, находящихся поблизости», а
если б они и были, так были бы по горло заняты спасением собст¬
венных задниц, послав к чертям все другое. Ровно в два ноль-ноль
Уинслоу притормозил на Нормандия-авеню. Там было черным-черно,
хоть глаз выколи, и даже отблески с горящего вдали здания мало
чем помогали. Он остановил машину, и они принялись наблюдать за
шайкой человек в тридцать, обирающей магазин готового платья.
Уинслоу сказал:
—	Не многовато ли их для нас, а, что скажете?
—	Не удивлюсь, если они вооружены, — сказал Баркли.
—	Видите вон тот зеленый «линкольн» там, перед входом? — спро¬
сил Уинслоу. — Когда они отсюда двинутся, поеду за ними. По край¬
ней мере возьмем хоть кого-то. Самое время закинуть в тюрягу
пару-тройку грабителей.
Трое человек уселись в машину, и даже с такого расстояния в
кромешной мгле Рой разглядел на заднем сиденье «линкольна» гору
костюмов и платьев. «Линкольн» рванул с обочины, и Уинслоу сказал:
— Грязные поскребыши мамкиных подмышек. — И дежурная ма¬
шина помчалась вперед Уинслоу включил фары и красную подсветку.
Проехав мимо магазина, они на скорости восемьдесят миль в час пе¬
ресекли Пятьдесят первую улицу, и погоня началась.
Водитель «линкольна» оказался водителем отличным, чего, правда,
нельзя было сказать о его покрышках, так что отменные покрышки
полицейской машины на поворотах давали ей солидное преимущество.
Уинслоу быстро покрывал разделявшее их расстояние, не слушая
Баркли, выкрикивавшего указания. Сидя молча на заднем сиденье,
Рой жалел о том, что здесь не предусмотрены ремни безопасности.
От него не могло укрыться, что Уинслоу не обращает на них обоих
никакого внимания и что догонит этот «линкольн», даже если всем
309

им придется распрощаться с жизнью. И вот они уже неслись на
север по Вермонт-стрит. Не глядя на спидометр, Рой знал, что стрел¬
ка на нем перепрыгнула отметку в сто миль, и уж конечно, было
это абсолютным безрассудством: есть тысячи грабителей, тысячи! Но
Уинслоу пожелал именно этих, а Баркли заорал: «Солдаты?» — ив
двух кварталах к северу от них Рой увидал на дороге военное
заграждение, и увидал его водитель мчавшегося в сотне футов впере¬
ди «линкольна». Стараясь свернуть влево, минуя заграждение, он
окончательно стер свои покрышки. Какой-то национальный гвардеец
принялся стрелять из пулемета, и когда трассирующий пунктир стал
рыхлить перед ними асфальт, когда услышали они пулеметную оче¬
редь — тогда и Уинслоу ударил по тормозам. Увидев, что аварии
«линкольн» не потерпел, Рой буквально опешил — такого исхода он
никак не ожидал. Грабителю удалось-таки вписаться в поворот, и
теперь он спешил на запад по узкому темному кварталу, а Уинслоу
уже упрямо разворачивался, и Рой мучительно гадал, удастся ли ему
высунуться из окна со своим дробовиком или хотя бы с револьвером
и начать стрелять, чтобы остановить «линкольн» прежде, чем Уинс¬
лоу их всех угробит. Его удивило, насколько яростно он хочет сей¬
час жить, и на мгновенье перед ним предстало лицо Лауры, но тут
же Уинслоу сделал немыслимый поворот, отыграв у «линкольна» две¬
сти футов, и Роя отбросило на ручку дверцы.
Уинслоу, стараясь не расходовать попусту сил, сирены не включал.
Рой потерял счет машинам, с которыми они едва не сшиблись, и был
благодарен судьбе, что в этот час на этой городской улице оказалось
лишь несколько частных автомобилей. Вдруг Баркли издал радостный
возглас «линкольн» наскочил на бордюр, снова развернулся влево и
врезался в чью-то припаркованную машину. Он еще продолжал буксо¬
вать, вращаясь по дуге, когда трое грабителей стали выпрыгивать из
него, а Уинслоу, стиснув зубы, помчался по тротуару за улепетываю¬
щим водителем. Худенький негр бежал посередине тротуара, время от
времени бросая через плечо перепуганные взгляды на настигающие его
фары. Покуда Уинслоу ехал прямо по тротуару, снося по пути углы
заборов и подминая колесами кустарники, до Роя вдруг дошло, что
напарник собирается попросту задавить негра. Их не разделяло уже и
тридцати футов, когда грабитель обернулся в последний раз и, распах¬
нув рот в беззвучном вопле, перемахнул через железную цепь ограды.
Уинслоу забуксовал, выругался и выскочил из машины. Рой и Баркли
отстали от него на какую-то секунду, но Уинслоу, демонстрируя уди¬
вительное для своих лет и комплекции проворство, уже успел миновать
забор и теперь несся, сокрушая все на своем пути, по заднему двору.
Перекинув дробовик через ограду, карабкаясь на нее и распарывая
штаны, Рой услыхал четыре выстрела, а вслед за ними — еще два.
Через мгновение появился и Уинслоу. Он шел и на ходу перезаряжал
свой револьвер.
ЗЮ

—	Смылся, — сказал он. — Долбаный ниггзр смылся Даю тысячу
долларов тому, кто разрешит мне пальнуть в него хотя б еще один
разок.
Когда они вернулись к машине, Уинслоу объехал квартал и вновь
приблизился к неуклюже осевшему посреди улицы зеленому «линколь¬
ну». Из разбитого радиатора со свистом вырывался пар.
Уинслоу медленно шагнул из дежурки и попросил у Роя дробовик.
Тот протянул его и, взглянув на Баркли, пожал плечами. Уинслоу
ступил к машине и дважды, изрыгая из дула пламя, выстрелил по
задним колесам. Потом подошел к капоту и снес прикладох< фары,
затем вдребезги разбил ветровое стекло. Потом обошел машину, держа
дробовик наготове, словно приняв «линкольн» за опасного раненого зве¬
ря, способного еще атаковать. Потом ткнул прикладом в два боковых
окна. Рой поглядел на дома по обеим сторонам улицы, но света нигде
не увидел. Жители юго-восточного Лос-Анджелеса, и всегда-то умев¬
шие не встревать в чужие дела, в эту ночь, что бы там ни происходило
и ни гремело на улице, не выказывали ни малейшего любопытства.
—	Довольно, Уинслоу, — крикнул Баркли. — Давай убираться от¬
сюда ко всем чертям.
Вместо того чтобы последовать этому совету, Уинслоу отпер дверцу.
Чехе он там занимался, Рою видно не было, но спустя секунду тот
появился с большим куском ткани в руках. При свете фар Рой наблю¬
дал за тем, как он складывает и убирает карманный ножик. Уинслоу
снял с бака колпачок и сунул внутрь ветошь, роняя на асфальт под
резервуар капли бензина.
—	Ты что, Уинслоу, рехнулся? — заорал Баркли. — Давай-ка уби¬
раться отсюда ко всем чертям!
Но тот не обратил на него никакого внимания и дал струйке бен¬
зина скатиться на безопасное от «линкольна» расстояние. Потом сунул
пропитанную жидкостью тряпку обратно в бак, оставив лоскут фута в
два свободно свисать до земли. Затем отбежал к «устью» бензинового
ручейка и поджег его. Почти тут же, встрепенув.густое облачко дыма,
раздался взрыв, и машина запылала. Уинслоу уселся в дежурку. Вел
ее он так же осторожно и не напрягаясь, как прежде.
—	С волками жить — по-волчьи выть, — произнес он наконец, об¬
ращаясь к своим притихшим напарникам. — Сейчас я такой же ниггер,
только и всего. И знаете, что я вам скажу? Чувствую я себя просто
замечательно.
После трех стало немного спокойнее, а в 4.00 они подъехали к
участку на Семьдесят седьмой. Спустя пятнадцать часов, проведенных
им на дежурстве, Роя наконец сменили. Он слишком устал, чтобы
переодеваться в штатское, и, уж конечно, слишком вымотался, чтобы
отправляться к себе на квартиру. Но даже устань он меньше, он все
равно бы не поехал сегодня домой. В целом мире существовало одно¬
единственное место, куда мог он сегодня отправиться. Когда он затор¬
311

мозил перед домом Лаурк, часы показывали ровно 4.30. Теперь он нс
слышал выстрелов. Эта часть Вермонт-стрит была не тронута огнем и
почти не тронута грабежами. Было очень темно и покойно. Он дважды
постучал, и она тут же открыла дверь.
— Рой! Который теперь час? — спросила она. Халат был накинут
на желтую ночную сорочку, и на Роя накатила приятная волна знако¬
мой боли.
— Прости, что так поздно. Но я не мог не прийти.
— Ну что ж, входи. У тебя такой вид, будто ты вот-вот плюхнешься
на пол и расквасишь нос.
Рой вошел, и она зажгла лампу. Держа его за руки, поглядела на
него так, как умела только она.
.— На тебе лица нет. Вместо него — настоящая чумазая рожица.
Снимай с себя форму, а я пока наполню ванну водой. Ты голоден?
Рой покачал головой и направился в знакомую уютную спальню.
Расстегнув ремень, он позволил ему преспокойно упасть на пол. Но,
вспомнив о том, какая Лаура аккуратная, пнул его ногой в угол и
тяжело уселся на бело-розовый пуф. Он скинул туфли и посидел с
минуту, подумывая о сигарете и не в силах ее прикурить.
— Хочешь выпить, Рой? — спросила Лаура, выходя из ванной, от¬
куда слышался бодрящий шум воды.
_ —Нет, Лаура, пить я нс хочу. Даже сегодня.
— Глоточек тебе не повредит. Один лишь глоток.
— Не хочу ни одного.
— Ну ладно, малыш, — сказала она, подбирая его туфли и кладя
их на дно стенного шкафа.
— Что бы я без тебя делал!
— Тебя не было четыре дня. Я подумала, ты занят.
— Собирался прийти еще в среду вечером. Тогда как раз, когда
началась вся эта канитель, но нам пришлось работать внеурочно. Да и
вчера. Ну и сегодня, конечно, Лаура, сегодня был денек — хуже не¬
куда. Только я все равно не мог не прийти. Стало невмоготу.
— Я очень сожалею обо всем этом, Рой, — сказала она, стягивая с
него сырые черные носки, а он лишь молча кивал, благодаря ее за
помощь.
— Сожалеешь — о чем?
— Об этом бунте.
— Чего ради? Разве ты его затеяла?
— Я черная.
— Никакая ты не черная, а я никакой не белый. Мы просто парочка
влюбленных.
—! Я негритянка, Рой. Не потому ли ты и переехал отсюда обратно
к себе? Ты ведь знал, что мне не хочется тебя отпускать.
— Пожалуй, я слишком устал, чтобы вести сейчас эти разговоры,
Лаура, — сказал Рой, поднимаясь и целуя ее. Потом содрал с себя
312

прилипшую к телу пыльную рубашку, и Лаура повесила ее на вешалку
вместе с брюками. Трусы и тенниску он бросил на пол в ванной.
Взглянув на глубокий шрам на своем животе, он ступил в мыльную
пену. Никогда еще ванна не была так кстати. Наслаждение. Он отки¬
нулся спиной назад, прикрыл глаза и расслабился. С минуту он дремал.
Потом почувствовал ее присутствие. Она сидела рядом на полу и на¬
блюдала за ним.
— Спасибо, Лаура, — сказал он, с любовью глядя на эти светло-
карие глаза в крапинку, и гладкую темную кожу, и нежные изящные
пальцы, легшие ему на плечо.
—	Как по-твоему, что я в тебе нахожу? — улыбнулась она, погла¬
живая ему шею. — Притяжение противоположностей, должно быть, так
ты думаешь, а? Твои золотистые волосы и золотистое тело. Ты самый
красивый мужчина из всех, кого я знаю. Думаешь, все дело в этом?
— Это только позолота, — сказал Рой. — А под нею — ничего,
кроме обычной жестянки.
— Под нею всего предостаточно.
— Если там что-то и есть, так только благодаря тебе. Когда ты
подобрала меня год назад, там не было ничего.
— Это я была ничем, — поправила она.
— Ты — это все. Ты — это красота, и доброта, и любовь, но глав¬
ное, ты — спокойствие и порядок. Именно это мне сейчас нужно —
спокойствие и порядок. Знаешь, Лаура, я очень напуган. А вокруг еще
этот хаос.
— Я знаю.
— Я не был так напуган с тех самых пор, как ты помогла мне
бросить пить и научила не бояться. Господи, Лаура, ты же не знаешь,
что такое хаос, не знаешь, как он выглядит. На это стоит посмотреть.
—	Знаю. Я знаю, — сказала она, продолжая ласкать его шею.
—	Больше не могу без тебя, — сказал он, уставившись на водопро¬
водный кран, роняющий время от времени капли в пенную гущу. — У
меня была кишка тонка остаться с тобой, Лаура. Да, мне нужен мир
и покой, да, я зпал, что вместе нам не страшна ничья ненависть, но у
меня была кишка тонка. Теперь же, когда я вернулся в те одинокие
стены, оказалось, что у меня тонка кишка жить без тебя, теперь, после
всего этого мрака и безумия сегодняшнего дня, без тебя мне никогда
не суметь».
—	Не говори больше ничего, Рой, — сказала она, поднимаясь. —
Подожди до утра. Утром все будет иначе.
—	Нет, — ответил он, поймав ее за руку мокрыми, скользкими от
мыла пальцами. — Нельзя зависеть от завтра Выгляни в окно, и ты пой¬
мешь, что не должна зависеть от завтра Отныне я живу лишь ради тебя
и благодаря тебе только жиа Теперь ты от меня не отвяжешься. Никогда.
Рой притянул ее к себе и поцеловал в губы, потом припал к ее
ладони, а она все так же гладила его шею свободной рукой, повторяя:
313

«Малыш, малыш мой...», как повторяла всегда. И как всегда бывало, он
испытал облегчение.
По-прежнему без сна, они лежали обнаженные, укрывшись одной
простыней, а над Лос-Анджелесом вставало солнце.
— Тебе надо поспать, — шепнула она. — Вечером тебе опять де¬
журить.
— Теперь уж такого кошмара не будет, — сказал он.
— Да. Может быть. Может, их усмирит национальная гвардия.
— Даже если нет — все равно, Теперь такому кошмару не бывать.
Мой отпуск начинается с первого сентября. К тому времени наверняка
со всем этим будет покончено. Как ты смотришь на то, чтобы справить
свадьбу в Лас-Вегасе? Можно устроить это не откладывая.
— Нам вовсе не обязательно жениться. Женаты мы или нет —
какая разница.
— Знаешь, та пара косточек, что мне еще не разбили, по-моему,
ужасно щепетильна в отношении всяких там светских приличий. Сде¬
лай это ради меня.
— Хррошо. Ради тебя.
— Разве ты не воспитывалась в уважении к институту брака?
— Папа был баптистским проповедником.
— Что ж, тогда все ясно. А меня воспитывали лютеранином, да
только в церковь мы никогда особо часто не ходили, за исключением
тех случаев, когда того требовали приличия, так что, полагаю, из наших
детей мы сделаем баптистов.
— Я больше никто. Я не баптистка. Никто и ничто.
— Ты — все.
— Нам ведь не возбраняется иметь детей?
— Еще как не возбраняется?
— Золотой рыцарь и его смуглая дама сердца, — сказала она. —
Только мы еще настрадаемся, и ты и я Нам придется за это распла¬
чиваться. Ты не знаешь, что такое священная война.
— Мы победим в ней.
— Никогда не видела тебя таким счастливым.
— Я никогда и не был таким счастливым.
— Хочешь, я скажу, почему полюбила тебя с самого начала?
— Почему?
— Ты не был похож на других белых. Те заигрывали со мной и
приглашали к себе на квартиру или в «какое-нибудь сногсшибательное
веселенькое местечко», ну знаешь, куда ездят обычно бело-черные па¬
рочки. До встречи с тобой я не могла по-настоящему довериться ни
одному белому, я понимала: они видят во мне лишь то, что хотят во
мне видеть, но только то совсем не я.
— И что же это?
— Не знаю. Может, в них говорила лишь похоть. Похоть, распаля¬
емая при виде мелкого зверька с коричневой шкуркой, распаляемая от
314

ощущения первобытной жизненной силы какой-то негритянки. В общем,
что-то в этом роде.
— Ну и ну! Сегодня ночью ты просто подавляешь меня своим ин¬
теллектом.
— Уже утро.
— Тогда — сегодня утром.
— Были еще и белые либералы, готовые потащить меня на губер¬
наторский бал, но, сдается мне, этим типам сгодилась бы и любая
другая, или почти любая, лишь бы была негритянкой. Так что им я
тоже не верю.
— Ну а потом был я.
— Ну а потом был ты.
— Старина Рой, пьянчужка.
— Раньше, не теперь.
— Это потому, что ты одолжила мне часть себя вместе со своим
мужеством.
— Ты такой стеснительный да скромный, что мне это начинает
надоедать.
— Прежде я был надменным, тщеславным, высокомерным и самона¬
деянным.
— Мне трудно в это поверить.
— Теперь мне тоже. Но это правда.
— Ты не был похож ни на одного из тех белых, что я встречала.
Да, ты тоже искал во мне свою корысть, но при этом желал от меня
только то, что любой человек может дать любому человеку, а негри¬
тянка я или нет — не играло никакой роли. Ты всегда смотрел на
меня как на женщину и как на личность, сам-то ты хоть о том дога¬
дываешься?
— Догадываюсь, что я не просто похотливый тип.
— Это ты-то не похотливый? — засмеялась она. — Ты на удивле¬
ние похотливый любовник, но сейчас ты слишком слабоумен, чтобы с
тобой о том говорить.
— А где мы проведем медовый месяц?
— Что, это тоже обязательно?
— Само собой, — ответил Рой. — Я щепетилен, если ты еще по¬
мнишь.
— Сан-Франциско — прекрасный город. Когда-нибудь бывал
там?
— Нет. Поехали в Сан-Франциска
— Это еще и очень терпимый город. Теперь надо считаться и с
этим.
— Как тихо, — сказал Рой. — В какой-то момент сегодня ночью,
когда я особенно перетрусил, мне казалось, шум огня не прекратится
никогда. Я думал, что мои уши будут вечно слушать один лишь рев
огня..
315

Глава 22
ВСТРЕЧА
— Ходят слухи, с завтрашнего дня мы чуть ли не полностью
переходим на обычный ритм работы, — сказал Рой. Он произнес это
с удовольствием: они с Лаурой решили, что, как только с бунтом
будет покончено и представится благоприятная возможность, он по¬
просится в краткосрочный отпуск и они отправятся на недельку, в
Сан-Франциско — конечно, после того, как поженятся в Лас-Вегасе,
где, может быть, задержатся на пару дней, ну а потом, не исключе¬
но, съездят еще на вечерок из Вегаса в Тахоэ... — Вот это будет
славно — отделаться наконец от смены в двенадцать часов, — про¬
изнес Рой в порыве чувств, переполнявших его от одной лишь мысли
о том, что как они с Лаурой запланировали, так и поступят, а
значит, все его сомнения рассеяны.
— Я сыт этим по горло, — сказал Серж Дуран, делая ленивый
разворот на Креншоу, где совершали они патрулирование. Рою нрави¬
лась серьезная надежность, с которой тот вел машину, в сущности, ему
нравился и сам Дуран. За пять лет они с ним виделись раз-два и
обчелся, прежде Рой палец о палец не ударил, чтобы узнать его по¬
ближе. Но сегодня не успели они провести вместе и двух часов, а он,
Рой, уже проникся к нему симпатией и был рад, что во время состав¬
ления патрульных списков тот же Дуран обратился к сержанту и
сказал: «Разрешите мне поработать с моими однокашниками Фёлером
и Плибсли». Гус Плибсли тоже был вроде парень что надо. Рой пона¬
деялся, что сдружится с ними обоими. Он все отчетливее сознавал, что
среди полицейских так и не завел настоящих друзей. Но с этим, как
и со многим другим, пора кончать. Теперь его жизнь пойдет иначе.
— Сейчас, когда с бунтом почти улажено, трудно поверить, что он
был в самом деле, — сказал Гус, и Рой подумал, что Плибсли повзрос¬
лел больше чем на пятилетку. Он помнил его робким человечком, чуть
ли не самым мелким на курсе. Теперь он казался и выше и солиднее.
И конечно, не забыл Рой нечеловеческой выносливости Плибсли. Вспом¬
нив, какую угрозу она представляла для их инструктора по физподго¬
товке старшины Рэндольфа, он улыбнулся.
— Совсем нетрудно, если едешь по Центральной авеню или Сто
третьей улице, — сказал Серж. — Ты был там в пятницу вечером, Рой?
— Я там был, — ответил тот.
— Кажется, и мы там были, — сказал Гус, — но я так перепугал¬
ся, что не стану утверждать наверняка.
— Не ты один, браток, — сказал Рой.
— Но я был так напуган, что почти ничего толком и не помню из
того, что со мной происходило, — сказал Гус, и Рой увидел, что застен¬
чивая улыбка осталась у Плибсли прежней, так же, впрочем, как и про-
316

ситсльные потки в голосе, столь раздражавшие Роя раньше: в те дни он
был еще слишком глуп, чтобы слышать неподдельную искренность.
— Не далее как сегодня я размышлял о том же самом, — сказал
Серж. — Та ночь в пятницу уже сейчас превращается у меня в башке
в какой-то туман. Огромные провалы в памяти, иногда не могу вспом¬
нить элементарных вещей. Не считая страха, понятно.
— Как, ты тоже, Серж? — спросил Гус. — А ты, Рой, что ска¬
жешь? Тебе это знакомо?
— Конечно, Гус, — ответил тот. — Я был напуган до смерти.
— Ну и ну!.. Вот дьявольщина, — сказал Гус и умолк, и Рой дога¬
дался, что разговор его приободрил и успокоил. Возможность поболтать
с полицейским, которого, подобно тебе, явно гнетут сомнения, утешала,
и Рой почувствовал жалость к Гусу и тягу дружить с ним.
— Ну и закончил ты свой колледж, Рой? — спросил Серж. — По¬
мнится, мы говорили с тобой в академии о твоем дипломе по крими¬
нологии. Тогда тебе оставалась самая малость.
— Ближе той малости, Серж, я к нему так и не подобрался, —
засмеялся Рой и с удивлением обнаружил, что в этом смехе нет иронии.
Похоже, Рой Фёлер наконец-то мирится сам с собой, подумал он.
— Да я и сам не очень-то налегал на зачеты, — сказал Серж,
понимающе кивнув. — Теперь вот, когда на носу первый экзамен на
сержанта, ругаю себя дураком. А ты, Гус? В школу ходишь?
— Как Бог на душу положит, — ответил Гус. — Где-то через годик
надеюсь сдать на бакалавра по деловому администрированию.
— Молодцом, Гус! — сказал Рой. — В один прекрасный день мы
станем на тебя работать.
— Ох, да нет же, — сказал виновато Гус. — Не слишком-то
я прилежно рылся, чтобы рассчитывать сдать экзамен на сержанта,
к тому же в самые ответственные моменты я леденею и превра¬
щаюсь в истукана. Как пить дать, с треском провалюсь и только
опозорюсь.
—	Из тебя выйдет мировой сержант, Гус, — сказал Серж, и, похо¬
же, искренне.
Рой испытал к ним еще большее расположение, и ему захотелось
вдруг, чтобы им стало известно о его предстоящей женитьбе — о Лауре,
о белом полицейском и его черной жене, — и, если им покажется, что
он сошел с ума, они достаточно милосердны, чтобы не допустить и
намека на издевку. Но даже реши они, что он безрассудный глупец, и
докажи это оба вежливым смущением — такой оборот все равно ничего
нс изменит.
—	Слава тебе, Господи, темнеет, — сказал Гус. — Денек сегодня
жаркий выдался, да еще этот проклятый смог. Самое время поплавать.
У моего соседа есть бассейн. Может, завтра набьюсь к нему в гости.
—	А как насчет этого вечера? — спросил Серж. — Скажем, сразу
после работы? В доме, где я снимаю конуру, имеется свой бассейн.
317

Лучше поскорей воспользоваться этим преимуществом, потому что скоро
я оттуда съеду.
— И куда же? — поинтересовался Гус.
— Присмотрели себе квартирку с невестой и собираемся ее купить.
Так что, пожалуй, на смену плаванью под луной придут газонокосилка
да тяпка для выпалывания сорняков.
— Так ты женишься? — спросил Рой. — Я тоже — как только
выхлопочу недельный отпуск.
— Выходит, и ты не устоял? «Еще один сгорел на работе»? — улыб¬
нулся Серж. — Что ж, меня это обнадеживает.
— А я думал, ты женат, Рой, — сказал Гус.
— Я и был, пока мы учились в академии. Но недолго. Потом раз¬
велся.
— Дети есть? — спросил Гус.
— Малышка, — ответил Рой и вспомнил последнее воскресенье,
когда привел ее к Лауре. Они так здорово играли, что Бекки в нее
попросту влюбилась
— Значит, не окончательно осерчал на брак? — спросил Серж.
— Брак здесь ни при чем, — ответил Рой. — Он одаривает тебя
детьми, а чем тебя одаривают дети, о том тебе может и Гус порасска¬
зать.
— Без них он ничто, пустое место, — сказал Гус.
— Ты давно женат, Гус? — спросил Серж.
— Девять лет. Почитай, всю жизнь
— А сколько тебе?
— Двадцать семь.
Роя вдруг осенило. Но для начала он спросил:
— Как зовут твою девушку, Серж?
— Мариана.
— А что, если перенести бассейн на завтра? Гус с женой да мы с
Лаурой могли бы заскочить к тебе, познакомиться с твоей невестой, а
потом немного поплавать да попить пивка перед тем, как отправиться
после обеда на работу.
Дело сделано, подумал он. Вот оно, первое испытание.
— Идет, — ответил Серж, загоревшись — Сможешь это устроить,
Гус?
— Сказать по правде, моей жене что-то нездоровится в последнее
время, но, может, она захочет приехать, даже если не будет купаться.
Сам-то я очень хочу.
— Вот и прекрасно. Буду вас ждать, — сказал Серж. — Как насчет
десяти утра?
— Ътлйчно, — сказал Гус, а Рой подумал: лучшего способа и не
найти. Просто привезти се туда и поглядеть К черту извинения да
предупреждения!. Пусть они на нее полюбуются, пусть увидят ее во
всей красе, длинноногую, стройную, бесподобную в своем купальнике.
318

Тогда-то он и поймет, как оно бывает и чего ему потом ожидать. —
Не будет это слишком... — замялся Гус. — То есть я хочу сказать, что
мне страшно неловко тебя о том спрашивать.. Если твоя хозяйка вы¬
кажет недовольство... Или, может, тебе не по душе, когда вокруг с
шумом носится целый выводок шумливой детворы... Я ведь пойму..
— Хочешь захватить с собой детей? — улыбнулся Серж.
— Мне бы..
— Так захвати. Мариана детей любит. Собирается нарожать шесте¬
рых, а то и восьмерых.
— Спасибо, — сказал Гус. — Мои дети взвоют от восторга. Краси¬
вое имя у твоей невесты — Мариана.
— Мариана Палома, — сказал Серж.
— Что-то испанское, верно? — спросил Гус.
— Она мексиканка, — ответил Серж. — Из Гвадалахары.
— Постой-постой, а разве Дуран не испанское имя?
— Я и сам мексиканец, — ответил Серж.
— Будь я проклят, если это хоть раз пришло мне в голову, —
сказал Рой, вглядываясь в Сержа и тщетно стараясь обнаружить в его
облике мексиканские черты, разве что вот форма глаз, быть может..
— Ты чистый мексиканец? — спросил Гус. — Не похоже.
— Стопроцентный, — засмеялся Серж. — По-моему, большего мек¬
сиканца, чем я, и не найти, мне по крайней мере не удавалось.
— Значит, и по-испански говоришь? — спросил Гус.
— Вроде немого, — ответил Серж. — Мальчишкой умел, но потом
позабыл. Однако все идет к тому, что стану учить его заново. Воскресным
вечерком я отправился к Мариане домой и после того, как получил бла¬
гословение мистера Розалеса — это ее padrino, — предстал перед нею
и попытался просить ее руки по-испански. Кажется, под конец в моей
речи английские слова начисто вытеснили испанские. Должно быть, зре¬
лище было хоть куда: напыжившийся клоун-заика с охапкой белых роз.
— Готов побиться об заклад, ты был сногсшибателен, — усмехнулся
Рой и подумал: интересно, произвожу ли я со стороны впечатление
такого же счастливого человека?
— Мариана предупредила, что до тех пор, пока мой испанский не
сравнится хотя бы с ее английским, в нашем доме мы будем говорить
только на испанском.
— Здорово, — сказал Гус, а Рой гадал над тем, требовала ли она
долгого и изнурительного ухаживания на старый мексиканский манер
и сколько времени Серж добивался от нее разрешения на первый по¬
целуй. Я становлюсь сентиментален, улыбнулся Рой сам себе.
— Обычно у мексиканцев мужчина в доме — господин и повели¬
тель, — сказал Серж, — до тех пор, пока не состарится, а уж тогда
боссом в семье становится мамаша, а поседевшие герои расплачиваются
за прежнее свое тиранство. Но боюсь» что у нас с Марианой с самого
начала все наоборот.
319

— Сильная женщина, не вижу в этом ничего плохого, — сказал
Рой. — Полицейскому такая и нужна.
— Да, — подтвердил Гус, пристально глядя на пламенеющий за¬
кат. — Мало кому удается в одиночку справляться с этой работой.
— Что ж, вот мы и veteranos, — сказал Серж. — Пять лет. Можем
нацепить себе на рукава по нашивке. Я думаю, спустя пять лет нам
не мешает устроить встречу однокашников.
— Было бы здорово, — сказал Гус. — Маленькую вечеринку мы
устроим и завтра. А если нас опять всех вызовут на командный пункт,
может, удастся поработать вместе и завтра в ночную.
— А я и не сомневаюсь, что завтра мы разойдемся по своим окру¬
гам, — сказал Серж. — Бунт выдохся. Он умер.
— Желал бы я знать, сколько времени еще будут заниматься ерун¬
дой всякие там специалисты по каузальным теориям? — сказал Рой.
— Это только начало, — сказал Серж. — Назначат комиссии, и
интеллектуалы, пару раз в своей жизни пожавшие руку какому-нибудь
негру, начнут демонстрировать свои глубокие познания в межрасовых
отношениях, и это только начало. А негры, скажу я вам, ничуть не
лучше и не хуже белых. Ну а теперь они станут творить какие угодно
гадости, чего, кстати, все от них и ждут, и единственной их заботой
будет выйти сухими из мутной водицы. С этого момента будет не
перечесть негров, пригожих для того образа «сердитого черного», что
так упорно тиражируется прессой.
— Ты тоже полагаешь, что черные такие же люди, что и белые? —
спросил Рой у Гуса, который как прикованный, не отрывая глаз, следил
за закатным солнцем.
— Да, — рассеянно отозвался Гус. — Я выучился этому от свое¬
го первого напарника еще пять лет назад Он был лучшим из поли¬
цейских. Лучше полицейского я не встречал. Кильвинский говаривал,
что большей частью люди все равно что планктон, не* умеющий
бороться с течением, послушно дрейфующий по волнам, приливам да
отливам. Есть, правда, и такие, что похожи на бентос: они могут
бороться с потоком, но лишь когда ползут по склизкому дну океана.
И наконец, есть другие, они что нектон, тот и впрямь умеет плыть
против течения, и для того ему не нужно ползать брюхом по дну,
но, чтобы удержаться на плаву, требуется сила. Недюжинная сила.
Кильвинский причислял к такому вот нектону лучших из нас. Как
бы то ни было, он вечно повторял, что бескрайнему темному морю
абсолютно безразлично, большой ты или маленький да какую тень
отбрасываешь, так или иначе, для моря ты лишь несчастная тварь,
исполненная страданий.
— Он что, был философом? — улыбнулся Рой.
— Иногда мне кажется, что я допустил ошибку, пойдя в лега¬
вые, — сказал Серж. — Оглядываясь назад на все эти пять лет, я
вижу, что разочарований да крушений надежд было хоть отбавляй, и
320

каких разочарований! Но у меня такое чувство, что, повторись все сна¬
чала, я бы опять не смог ничего этого избежать.
—	Сегодня мне на глаза попалась одна передовица В ней говори¬
лось, что можно только сожалеть о том, что в этих волнениях было
ранено и погибло столько народу, — сказал Гус. — Парень пишет:
«Конечно, мы допускаем, что полиция имеет право стрелять, но лишь
для того, чтобы ранить. Отсюда логически вытекает, что полиции при¬
ходится проявлять удивительную изобретательность, чтобы умудриться
укокошить стольких людей».
—	Хреновый силлогизм, все шиворот-навыворот, — сказал Серж. —
Да только таких вот невежественных выродков всерьез винить нельзя.
Они насмотрелись тысячи киношек, где только и показывают, как ты
запросто, в два счета, простреливаешь чью-то кисть или пулей выши¬
баешь из нее револьвер. Так что дуться на них нет никакого проку.
Они не виноваты.
— Это лишь кучка планктона, сваленная в бетонное море, а,
Гус? — сказал Рой.
— А я вот не очень-то раскаиваюсь в выборе профессии, — сказал
Гус. — Мне представляется- Я полагаю, что мне известно нечто такое,
о чем большинство людей даже не подозревает.
— Все, что мы можем, — это постараться защитить самих себя, —
сказал Рой. — Их-то мы наверняка не переделаем.
— И не спасем, — сказал Гус. — Так же, как и самих себя. Не¬
счастные сукины дети.
— Эй, эти паршивые разговоры наводят жуткую тоску, — внезапно
сказал Рой. — С бунтом покончена Наступают светлые деньки. Завтра
у нас вечеринка с плаваньем и бассейном. Не будем падать духом.
Выше нос!
— Идет, давайте тогда попытаемся словить какого-нибудь плутиш¬
ку, — предложил Серж. — После доброго ареста у меня всегда
поднимается настроение. Ты ведь раньше работал в этих краях, вер¬
но. Гус?
— Точно, — ответил тот, улыбнувшись, и подобрался на сиденье. —
Рули на запад, в сторону Креншоу. Есть там несколько укромных ме¬
стечек, облюбованных лихачами на краденых машинах. Может, удастся
задержать какого-нибудь угонщика.
Первым ту женщину увидал Рой. Она делала им знаки из машины,
стоявшей у телефонной кабинки на Родео-роуд.
— Похоже, к нам поступил гражданский вызов, — сказал Рой.
— Ну и ладно, я уж и так малость притомился мотаться тут вокруг
да около, — сказал Серж. — Может, у нее возникли непреодолимые
трудности, которые только нам и под силу преодолеть.
— Быстро сегодня стемнело, — заметил Гус. — Каких-нибудь пару
минут назад я еще любовался закатом, а теперь — бац! — и сразу
темно.
11 Джозеф Уамбо «Рыцарь в синем*
321

Серж притормозил рядом с женщиной. Та неуклюже выбралась из
своего «фольксвагена» и, шаркая ногами, обутыми в тапочки, поволок¬
лась к их машине. Банный халат, в который она была одета, не мог
утаить от их взглядов се колоссальных объемов.
— А я как раз ехала к телефонной будке, чтобы звонить в поли¬
цию, — запыхтела она, и еще прежде, чем Рой вышел из машины, он
почуял запах перегара и внимательно рассмотрел багровое лицо и сор¬
няк крашеных рыжих волос.
— Какие проблемы, мэм? — спросил Гус.
— Мой старикан — чокнутый. Только пьет да напивается, и уж
сколько времени на работу не ходит, и совсем обо мне не заботится,
ни обо мне, ни о детях, гроша от него не видим, и как только ему
приспичит или заохотится, колотит меня почем зря, места живого не
оставляет, а нынче и вовсе рехнулся и пнул меня ногой прямо в бок.
Негодяй, по-моему, ребро сломал.
Она полезла под халат, скорчила гримасу и потрогала свои ребра.
— Живете далеко? — спросил Серж.
— На той самой улице, где Колизеум, — сказала женщина. — Как
насчет того, чтобы съездить ко мне домой и вышвырнуть его оттуда
взашей, оказав мне услугу?
— Он ваш законный муж? — спросил Серж.
— А толку-то, если чокнутый!
— Ну хорошо, мы отправимся вслед за вами и побеседуем с ним.
— Уж это-то никак вам не удастся, — упорствовала женщина, вле¬
зая обратно в «фольксваген». — Негодяй нынче вовсе обезумел.
— Ладно-ладно. Так мы едем следом, — сказал Рой.
— В любом случае хоть развеемся со скуки, — сказал Гус, и они
двинулись за миниатюрным автомобилем. Рой уложил дробовик сзади
на пол и теперь размышлял, стоит ли его, когда они пойдут в дом,
спрятать впереди или же тут на полу тоже сойдет, ведь дверцы можно
и запереть. Он решил оставить его как есть — на полу.
— На этой сторонке живут в основном белые? — спросил Серж у
Гуса.
— Здесь всех хватает, — ответил Гус. — Живут вперемешку от
самой Ла-Сьенеги и до Голливуда.
— Будь в этом городе гетто, оно бы стало всем гетто гетто. Вели¬
чайшее гетто в мире, — сказал Серж. — Гетто на загляденье. Взять
те же Болдуин-Хиллз».
— Гнездышки хоть куда, — подтвердил Гус. — Тоже смешанная
сторонка, ассорти.
— Кажется, эта баба в «фольксвагене» — лучший кандидат на
арест из всех, что мы сегодня видели, — сказал Рой. — На повороте
она едва не сшиблась всмятку вон с тем «фордом».
— Нагрузилась, — сказал Серж. — Знаете что, если она врежется
в кого-то, мы просто прикинемся, что впервые ее видим, и смотаемся
322

отсюда. То, что она пьяна в стельку, я вычислил тогда еще, когда она
кое-как выползла из своей машины, подошла вперевалочку и дыхнула
мне на кончик сигареты, так что я прикурил без спичек.
— Наверно, этот дом, — сказал Гус, осветив фонариком номер на
двери, и Серж резко затормозил за замершим в четырех футах от
бордюра «фольксвагеном», так и не съехавшим толком к обочине. —
Три-Зет-Девяносто Один, гражданский вызов, сорок один двадцать три,
подъездная дорога к Колизеуму, — произнес Гус в микрофон.
— Не забудь запереть свою дверцу, — сказал Рой. — Я оставил на
полу дробовик.
— Я не стану входить, — сказала женщина. — Я его боюсь. Он
предупредил, что убьет меня, если наведу на него легавых.
— Ваши дети в доме? — спросил Серж.
—	Нет, — выдохнула она. — Когда мы затеяли драку, они сбежали
к соседям. Ой, забыла вам сказать, у нас есть револьвер, а нынче мой
старикан ну прямо сбесился.
— И где же тот револьвер? — спросил Гус.
— В спальне в шкафу, — ответила женщина. — Можете забрать
себе обоих.
— Мы пока что не знаем, будем ли вообще кого-то брать, — сказал
Рой. — Сперва мы с ним поговорим.
Серж первым шагнул на ступеньки, и она сказала:
— Квартира двенадцать. Мы живем в двенадцатой.
Они прошли через декоративную арку и оказались в окруженном
квартирами дворике. Слева от них играл мягким светом плавательный
бассейн, справа на открытой веранде стояли столы для пинг-понга.
Миновав арку, Рой поразился размерам здания.
— Очень мило, — сказал Гус, не скрывая своего восхищения при
виде бассейна.
— Двенадцатая — это где-то здесь, — сказал Рой и зашагал к
выложенной кафелем лестничной клетке, со всех сторон обвитой папо¬
ротником высотой в мужской рост.
Когда из-за карликового древовидного папоротника выступил
тщедушный и бледный, как мел, человечек в сырой от пота майке
и устремился к Рою, тот все еще размышлял о том, что даже здесь
он слышит запах перегара из уст той женщины, а потому успел
лишь обернуться. Человечек нацелил Рою в живот дешевый револь¬
вер двадцать второго калибра и выстрелил один раз. Присев на
лестничную площадку, Рой изумился мощному эху, разносящему по
широкому патио чьи-то крики, звуки выстрелов и нескончаемый,
какой-то бессмертный визг. Потом Рой понял, что лежит в одино¬
честве у подножия лестницы. Мгновение было тихо. И тогда до
него дошла живот.
—	Ох, нет, только не туда, — сказал Рой и прикусил зубами язык,
силясь подавить приступ истерик и. Шок. Он может убить. Шок!
323

Он разорвал рубашку, расстегнул ремень и взглянул на крошечную
пульсирующую впадину под ложечкой. Он знал, что больше ему выжить
не удастся. Только не туда Не в кишки. У него больше нет кишок, чтобы
вынести все это! Он надорвется — без кишок.
Рой разжал зубы. Ему пришлось сделать несколько глотательных
движений, чтобы избавиться от залившей рот крови, бегущей из иску¬
санного языка. На этот раз болит не так, подумал он и удивился, что
сознание его ничуть не помутилось. Рядом он увидел припавших на
колени Сержа с Гусом. Лица их были похожи на пепел. Серж пере¬
крестился и поцеловал большой палец руки.
На сей раз было гораздо легче. Господи, да! Боль шла на убыль. Его
окутало коварным теплом. Но нет, все не так. Все неправильно. Сейчас
никак нельзя. И тут, когда он это осознал, на него напал панический
страх. Сейчас никак нельзя, он ведь только-только начал понимать.» Ох,
пожалуйста, не сейчас, подумал он. Я только начинаю понимать.»
— Понимать, понимать, — вымолвил Рой. — Понимать, нет, нет, нет.
Собственный голос показался ему глухим и мерным, как звон ко¬
локола. А потом он уже говорить не мог.
— Santa Maria, — сказал Серж, беря его за руку. — Santa Maria-
Где эта чертова «скорая помощь»? Ay, Dios mio... Гус, он холодеет. Sobale
las manos».
Потом Рой услыхал, как рыдает Гус:
— Его не стало, Серж. Его больше нет. Бедный, несчастный Рой,
несчастный бедолага. Его больше нет.
Потом заговорил Серж, и Рой услышал:
— Нужно его укрыть Ты разобрал его слова? Он говорил смерти
«нет». Нет, нет, нет, сказал он. Santa Maria!
Я не умер, думал Рой. Это чудовищно, жестоко и нелепо — гово¬
рить, что я умер. И тут он увидел Бекки. Она важно шагала через луг
по траве и казалась настолько взрослой, что, когда он позвал ее, полу¬
чилось «Ребекка»; она приблизилась к отцу с улыбкой, и солнце иск¬
рилось в ее волосах, таких золотых, какими никогда не были его
собственные.
— Dios te salve Maria, llena de gracia, el Sehor es contigo.» — сказал
Серж.
— Я его накрою. Раздобуду у кого-нибудь одеяло, — сказал Гус. —
Пожалуйста, кто-нибудь, принесите одеяло.
И тогда Рой дал себе волю и пустился наконец в плавание. Он
плыл под туго натянутыми белыми парусами, и впереди его ждал мрак.
Последнее, что довелось ему услышать, удаляясь^ был голос Серджио
Дурана, повторявший только два слова: «Santa Мала». Повторявший еще,
и еще, и еще.»

Я часто вспоминаю свои
первые дни в полиции и тех,
кто открыл привлекатель¬
ность патрульной службы. Тог¬
да я думал о них как о
смешных стариках. Сегодня
мне жаль, что их нет рядом.
Им могла бы понравиться эта
книга.
СРЕДА, ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Глава 1
Мерно гудел точильный круг, и Ролло, бормоча еврейские ругатель¬
ства, сыпал полировочный^ порошок на блестящую бронзовую поверх¬
ность.
—	Здесь ведь ни царапинки нет, на твоей бляхе, — сказал он.
—	Есть, да еще какая, — возразил я. — Погляди получше. Между
«о в «Лоо и заглавной «А» в «Анджелео. Я ее поцарапал о дверцу
шкафчика.
—	Здесь ведь нет ни царапинки, на твоей бляхе, — повторил Ролло
и начал полировать бляху. Я видел, как, несмотря на его ворчание,
бронза превращалась в золото, хромированная сталь — в серебро, а на
этом фоне засинели эмалевые буквы, складывающиеся в «Полисмен»,
«4207».
—	Ладно. Теперь-то ты доволен? — выдохнул он, наваливаясь на
стекло витрины и протягивая мне бляху.
—	Что ж, неплохо, — заметил я, ощущая приятную тяжесть оваль¬
ного массивного знака, отполированного до такой степени, что солнце
в нем отразилось, как в зеркале.
— Поскольку дела мои идут не так уж паршиво, приходится раз¬
влекать старого легаша вроде тебя. — Ролло яростно зачесал свой
скальп с редкими волосами, напоминавший вставшие дыбом петушиные
перья.
—	В чем дело, старый мошенник? Наверное, ты боишься, что твои
дружки-грабители засекут синюю форму в этой дыре и потащат воро¬
ванные драгоценности к другому барыге?
— Хо-хо! Жаль, что тебя не видит Боб Хоуп. Когда ты закончишь
доить бедных налогоплательщиков, попытайся отбить работу У него.
—	Ладно, пойду поймаю преступника. Сколько с меня за поли¬
ровку?
—	Не смеши, а то у меня больные почки. Ты двадцать лет жил на
халяву, что это вдруг тебе пришло в голову платить?

— Ладно, Ролло, до встречи. Иду завтракать к Сеймуру. Он ко мне
хорошо относится.
— Как? И Сеймур? Я знаю, что евреи в этом мире обречены стра¬
дать, но не все же сразу в один день!
— Пока, старик!
— Береги себя, Бампер.
Я вышел на улицу и окунулся в марево смога, нависшего над
Мэйн-стрит. Остановился полюбоваться работой Ролло и почувствовал,
как с меня градом катит пот. Ребристая поверхность жетона сточилась,
а двадцать лет постоянной полировки сделали его похожим на сверка¬
ющий бриллиант. Выставив жетон на солнце, я любовался бликами на
золоте и серебре, потом пришпилил жетон к рубашке и поглядел на
свое отражение в голубом пластике, что прикрывал витрину магазина
Ролло. За долгие годы пластик покорежился и начал пузыриться, а
потому выглядел в нем уродом. Живот отвис — я походил на синего
кенгуру. Задница раздалась вширь. Щеки в этом кривом зеркале сви¬
сали на грудь. Большое круглое розовое лицо и красноватый нос поси¬
нели, а вот форма почему-то цвета не изменила. На меня смотрел
какой-то монстр, но я не отходил из-за жетона. Его четырехдюймовый
овал сверкал так ослепительно, что я уже не обращал внимание на все
остальное. Я стоял и смотрел как завороженный на свой жетон.
. Кулинария Сеймура находилась в том же квартале, что и ювелир¬
ный магазин Ролло, но я решил туда подъехать. Моя патрульная ма¬
шина стояла перед магазином, где парковка была запрещена, поскольку
в этой части города проблем с транспортом было выше головы. Если
бы не эти красные полосы вдоль тротуаров, полицейскую машину не¬
куда было бы поставить. Я открыл белую дверцу автомобиля и с осто¬
рожностью сел — пробивавшиеся сквозь стекло солнечные лучи
накалили сиденье. Я ездил на одной и той же машине вот уже шесть
месяцев и за это время продавил в сиденье весьма удобное углубление,
так что устраивался в нем очень уютно, как в хорошо наезженном
седле. По правде сказать, не так уж сложно продавить пружины си¬
денья при весе в двести семьдесят пять фунтов.
Я подъехал к кафе и уже собрался притормозить у входа, когда
заметил двух парней на автостоянке, располагавшейся на задворках
«Розового дракона». Я смотрел на них с полминуты. Похоже, они о
чем-то договаривались, может, один продавал другому наркотики. Даже
после двадцати лет службы я по-прежнему испытывал возбуждение,
поскольку видел то, что недоступно глазу обычного горожанина. Но что
толку? Я мог в любое время проехать пс Мэйн-стрит и засечь уличных
грабителей, сутенеров, домушников, торговцев наркотиками, потратить
шесть или восемь часов, сделав ставку на кого-нибудь из этой шушеры,
и, возможно, остаться с пустыми руками. Времени и сил хватило лишь
на то, чтобы взять настоящий «верняк», а остальных просто запомнить
на будущее
328

Но двое на стоянке заинтересовали меня настолько, что я решил
еще немного понаблюдать за ними. Это были два накачавшихся до
отказа наркомана. К этому времени им уже следовало бы меня зафик¬
сировать В молодые годы я еще играл в «правду», но теперь с этим
покончено раз и навсегда. Цель моей игры очень проста: я должен
объяснить воображаемому человеку в черной мантии (его чести), откуда
полицейский Уильям Л. Морган точно знает, что эти двое совершают
правонарушение. Если судья обнаружит, что у меня не имелось доста¬
точно убедительных оснований, чтобы остановить, задержать и обыскать
арестованных, я проиграл. Незаконный обыск и арест — и обвинение
отклоняется.
Как правило, я выигрывал эти поединки и в своих фантазиях, и в
реальности. Я очень хорошо вел себя в суде, в полном соответствии —
(так мне говорили) с тем, как должен вести себя ветеран полиции,
такой честный и открытый, с большими невинными голубыми глазами.
Присяжные меня обожали. Очень трудно объяснить значение слова
«знаю». Кое-кто из наших ребят не может с этим справиться.
«Понимаете, ваша честь, — начинаю я, — мне ясно, что они что-то
замышляют, по тому, как они„.. одеты. — Хорошее начало, разговор об
одежде. — Душный, жаркий день, ваша честь, а у высокого рубашка
с длинными рукавами, да еще и манжеты застегнуты. Конечно, чтобы
скрыть следы уколов. На одном из них хорошо знакомые мне «домаш¬
ние тапочки» — он получил их совсем недавно в тюрьме округа, а
другой... да такой взгляд, как у другого, вырабатывается лишь в одном
месте — в каторжной тюрьме: в Сан-Квентине, а может, и Фолсоме.
Давненько он у нас отсутствовал. И я без труда выясню, что они только
что ушли из «Розового дракона», а в этой дыре не бывает никого, кроме
шлюх, наркоманов и прочих подонков. Конечно, я объясню все это
моему судье, только подбирая нужные слова, а затем меня прервут. Я
мог бы объяснить воображаемому, но ни в коем случае не настоящему
члену суда, что представляет собой мой инстинкт: ты достигаешь такого
уровня в своем деле, когда в состоянии почувствовать, именно почув¬
ствовать, что берешь преступника. Объяснить это словами просто не¬
возможно. Ты чувствуешь правду и знаешь, что это правда. Но
попытайся рассказать об этом судье, — мелькнуло у меня в голове, —
хоть когда-нибудь».
В этот момент какой-то алкаш принялся переходить Мэйн-стрит на
красный свет, и здоровенный «линкольн» чуть не растер его в порошок,
но успел затормозить.
—	Иди сюда, черт тебя подери! — заорал я, “когда он дошел до
тротуара.
—	Здорово; Бампер, — прохрипел он, придерживая слишком боль¬
шие для его тощих ягодиц штаны и изо всех сил пытаясь выглядеть
трезвым — его так и мотало из стороны в сторону.
—	Тебя же чуть не убили, Лапша! — сказал я.
329

—	Какая разница? — заметил он, вытирая грязной рукой слюну с
подбородка, второй рукой придерживая штаны, причем с такой силой,
что даже сквозь грязь было видно, как побелели распухшие костяшки
пальцев.
—	Плевал я на тебя, но мне на участке совершенно ни к чему
покореженные «линкольны».
— Ладно, Бампер. Чего там...
— Мне придется тебя арестовать.
— Но ведь я не настолько пьян, верно?
— Ты вот-вот подохнешь.
— Это не преступление. — Он зашелся от кашля, на губах высту¬
пила красноватая слюна.
— Ты арестован, Лапша, — сказал я, автоматически заполняя жур¬
нал задержания лиц, находящихся в нетрезвом состоянии, который я
таскал в заднем кармане штанов, будто я по-прежнему ходил по уча¬
стку пешком, а не ездил в патрульной машине. — Ну-ка поглядим,
твое настоящее имя Ральф М.Милтон, верно?
— Миллард.
— Миллард, — вполголоса повторил я и заполнил соответствующую
строку. Я арестовывал Лапшу, должно быть, раз двадцать, забывать
фамилии и лица подопечных не входило в мои привычки.
— Так». Глаза воспаленные, походка неуверенная, реакция замед¬
ленная, постоянное место проживания отсутствует.
— Сигарета есть?
— Я ведь не курю, Лапша. — Я вырвал страницу с протоколом об
аресте. — Постой-ка. Ночная смена оставила пол пачки в бардачке. Схо¬
ди возьми, а я вызову фургон.
Пьянчужка потащился к моей машине, я прошел еще футов сто по
улицам к телефонному ящику, открыл его своим большим медным
ключом и попросил прислать машину на перекресток Четвертой улицы
и Мэйн-стрит. Было бы куда проще воспользоваться для вызова рацией
в машине, но я слишком долго ходил по участку пешком, чтобы при¬
обретать новые привычки.
Виноват во всем был мой организм: из-за него я оставил пешее
патрулирование и пересел в машину. Лодыжка, которую я сломал
много лет назад, когда совсем еще зеленым щенком полицейским
гнался за карманником, наконец решила, что ей слишком тяжело
таскать мою здоровенную задницу, и принялась распухать после па¬
ры часов ходьбы. Так я лишился возможности патрулировать на
своих двоих и заполучил машину с рацией. Пешее патрулирова¬
ние — одно из лучших занятий в нашем, да и в любом другом
отделении полиции. Ребята просто балдеют, когда видят, как в кино
какая-нибудь шишка или продажный политик орут: «Ты у меня пеш¬
ком будешь ходить по своему участку, тупица’», поскольку в дейст¬
вительности это — одна из самых больших радостей. Для нее
330

нужны немалый стаж, внушительная внешность и мозги. Если бы
только ноги у меня не отказали, то я бы мог подолгу ходить пеш¬
ком. Но это по-прежнему был мой участок, весь целиком. Каждый
знал, что у меня на него прав куда больше, чем у кого-либо.
—	Ладно, Лапша, отдай протокол полицейским в фургоне и не рас¬
теряй копии.
— Ты со мной не пойдешь? — Он никак не мог вытряхнуть дро¬
жащей рукой сигарету из пачки.
— Нет. Катись на угол и помаши им, когда они будут проезжать.
Скажи, что хочешь подняться к ним на борт.
—	Впервые сам себя арестовываю. — Он снова зашелся от кашля.
Я зажег ему сигарету и сунул полупустую пачку и протокол задер¬
жания в нагрудный карман его рубашки.
—	Ну, увидимся.
—	Мне дадут шесть месяцев. Судья предупреждал в последний раз.
—	Надеюсь, Лапша, так оно и будет...
—	Я все равно начну квасить, как только меня выпустят. Я испу¬
гаюсь и начну все снова. Ты ведь не знаешь, что такое испытывать
страх по ночам. В одиночестве.
—	Откуда тебе известно, знаю я это или нет, Лапша?
—	Я все равно вернусь сюда и сдохну на этой аллее. Так или иначе,
меня сожрут кошки и крысы, Бампер.
—	Давай-ка шевелись, иначе фургон пропустишь. — Я смотрел, как
он неуверенно семенит по улице, и крикнул: — Разве ты не веришь в
чудеса?
Он покачал головой, я повернулся к паренькам на стоянке в тот са¬
мый миг, когда они уже входили в «Розовый дракон». «Когда-нибудь, —
пронеслось у меня в голове, — я убью дракона и напьюсь его крови».
Я слишком проголодался, чтобы дальше заниматься несением служ¬
бы, и неспешно двинулся к заведению Сеймура. Обычно я завтракал
сразу после развода. На часах было десять, а я все еще болтался по
округе.
Малышка Рут склонилась над столиком, сгребая оставленную ей
мелочь. У нее весьма привлекательная тыловая часть, и, должно быть,
крошка замечала, что я украдкой любуюсь ею. Пожалуй, человек в
темно-синей форме, затянутый в черную кожу, кое-кого прямо с ума
сводит.
— Бампер! — воскликнула она, резко обернувшись. — Где тебя но¬
сило всю эту неделю?
— Привет, малышка, — поздоровался я, как всегда смущенный ее
откровенной радостью по поводу моего появления.
Рыжеволосый и веснушчатый Сеймур, примерно мой ровесник,
стоял позади витрины с мясными изделиями и делал сандвич с остро
331

наперченным копченым мясом. Он услышал мое имя и расплылся в
улыбке:
— Ого, кто к нам пожаловал! Самый лучший полицейский на свете!
— Дай-ка мне чего-нибудь холодненького, старый бездельник.
— Сию минуту, дружище.
Сеймур протянул сандвич своему клиенту, регулярно бравшему
«сандвичи на дом», отсчитал сдачу и поставил передо мной бутылку
пива и матовый стакан. При этом он подмигнул хорошо одетому чело¬
веку, сидевшему за стойкой слева от меня. Бутылка не была открыта.
— Ты что же, хочешь, чтобы я откусил крышку зубами? — поин¬
тересовался я, подыгрывая ему. За все время моей патрульной службы
никто ни разу не видел, чтобы я пил на дежурстве.
Сеймур, хихикая, перегнулся через стойку, убрал пиво и наполнил
мой стакан молочной пахтой.
— Где тебя носило всю неделю, Бампер?
— Приглядывал за тем, чтобы женщины и дети без опаски могли
ходить по улицам.
— У нас Бампер! — крикнул он на кухню Генри. Крик подразу¬
мевал, что сейчас будут готовы яичница из пяти яиц и порция
копченой лососины, в два раза больше, чем та, которую получают
обычные посетители. Кроме того, на тарелке окажутся три хрустя¬
щих хлебца, подогретых в духовке на масле и намазанных толстым
слоем сливочного сыра. Я завтракал у Сеймура раза два в неделю,
хотя знаю, что он готов кормить меня совершенно бесплатно и три
раза в день.
— Младший Шлагель говорил, что видел, как ты регулировал дви¬
жение по Хилл-стрит, — сказал Сеймур.
— Было дело. У постового случились колики, как раз когда я ехал
мимо, и мне пришлось'подменить его, пока сержант не прислал нового
регулировщика.
— Эта работенка для тех, кто помоложе, — заметил Сеймур и
снова подмигнул рассматривавшему меня бизнесмену. Тот откусил
огромные куски знаменитого сандвича Сеймура, состоявшего из лом¬
тиков говядины и ржаного хлеба. — Попалась тебе там какая-нибудь
симпатюлька, Бампер? Ну, скажем, стюардесса или штучка из боль¬
шой конторы?
— Я слишком стар для них, Сеймур. Но тебе вот что скажу. Раз¬
глядывая всех этих шлюшек, я вынужден был регулировать движение
вот так. — С этими словами я встал и показал, как я двигаю руками,
нагнувшись вперед и скрестив ноги.
Сеймур принялся раскачиваться из стороны в сторону, оглашая
кафе высоким переливчатым смехом. Прибежала Рут узнать, что слу¬
чилось.
— Покажи ей, Бампер, пожалуйста, — с трудом выговорил Сеймур,
вытирая слезы.
332

Рут ждала с многообещающей улыбкой. Выглядела она на свои
сорок пять, но сохранила хорошую фигуру, золотистая блондиночка с
очень откровенным взглядом — за свою жизнь я повидал не так уж
много таких сексуальных штучек. По ее поведению было ясно, что мне
отказа не будет, но я так и не воспользовался ее благосклонностью.
Она ведь находилась на моем участке. Я знал немало отличных поли¬
цейских, у которых были сотни баб, но ни один из них не тронул
женщину со своего участка. Давным-давно я принял решение любовать¬
ся ее аппетитной попкой на расстоянии.
—	Так я жду, Бампер, — напомнила она, уперев руки в шикарные
бедра.
—	Еще одно смешное происшествие во время моего дежурства на
перекрестке, — продолжил я, чтобы сменить предмет разговора. —
Стою я там, свищу в свисток, гоню машины одной рукой, вторую вы¬
толкнул влево, ладонь кверху. Вдруг откуда ни возьмись старушонка
лет восьмидесяти, подходит и кладет мне на ладонь толстенное письмо.
«Не могли бы вы мне сказать, господин полицейский, сколько мне за
него нужно заплатить?» — спрашивает. Представляете, тут транспорта
невпроворот аж до Олив-стрит, руки у меня растопырены, а на ладони
письмо. Ну да что делать. Ставлю я ноги вместе, руки врозь, начинаю
раскачиваться, как весы в аптеке, и говорю: «Двадцать один цент, мадам,
если вы хотите отправить его авиапочтой». — «Спасибо вам большое,
господин полицейский».
Сеймур снова расхохотался, к нему присоединилась Рут, но вот
подоспела еда, и все вокруг успокоились. Я ослабил портупею,
чтобы она не мешала мне наслаждаться завтраком. Хотя сбруя все
равно меня раздражала, когда живот упирался в желтый пластик
стойки.
На Сеймура посыпалась гора заказов, и никто не беспокоил меня
минут десять, если не считать Рут, которая хотела удостовериться, что
еды достаточно, яичница взбита как надо, при этом она прижималась
ко мне бедром или чем-то еще, и мне было нелепее сосредоточиться
на третьем хлебце.
Сидевший по соседству посетитель допил вторую чашку кофе, и к
нему тут же подскочил Сеймур:
— Еще кофе, мистер Паркер?
— Спасибо, достаточно.
Я видел этого человека первый раз, и мне понравилось то, как он
одевался. Был он потолще меня, но умело скрывал недостатки фигуры
под очень хорошо сшитым костюмом.
— Вы знакомы с полицейским Бампером Морганом, мистер Пар¬
кер? — спросил Сеймур.
Мы оба улыбнулись, слишком наевшиеся и расслабленные, чтобы
приподниматься, и пожали друг другу руки через две табуретки, нас
разделявшие.
333

— Много слышал о вас, полисмен, — сказал Паркер. — Я тут от¬
крыл у Роксмана салон, торгую дорогими часами. Милости прошу в
любое время. Для вас специальная скидка.
Он вытащил визитную карточку и положил ее на стойку на пол¬
пути от меня, Сеймур подтолкнул ее ко мне.
— Про Бампера знает вся округа, — с гордостью заметил Сеймур.
—Я полагал, что вы покрупнее, Бампер, — признался Паркер. —
Где-то шесть футов семь дюймов, фунтов триста веса, судя по тому,
что я о вас слышал.
— Вес вы почти угадали! — воскликнул хозяин кафе.
Я привык слышать, что не так высок, как мои собеседники ожидали,
по крайней мере, кажусь им таким поначалу. Полицейский на пешем
маршруте должен быть настоящим здоровяком, иначе ему придется
драться все время. Иногда крутые полицейские небольшого роста очень
злятся, что их не выпускают на пешее патрулирование, но ведь боль¬
шинство людей не испытывает страха перед недомерками, и такому
полицейскому все время приходится доказывать свое право, но рано или
поздно найдется кто-то покруче и отберет у него дубинку и засунет
ее ему в задницу. Конечно, теперь и я патрулирую на машине, но
по-прежнему остаюсь полицейским с пешего маршрута.
Проблема с моими размерами заключалась в том, что мой костяк
рассчитан на человека в шесть футов пять или шесть дюймов, а не на
мои шесть футов. Кости у меня здоровые и тяжелые, особенно лапы и
ступни. Если бы я только дорос до положенных мне сантиметров, ни¬
какой бы проблемы с чертовым весом не было. Аппетит моп подошел
бы гиганту, и я наконец убедил бы в этом полицейских докторов,
которые регулярно посылали моему капитану предписания, требовав¬
шие, чтобы я сбросил вес до двухсот двадцати фунтов.
— Бампер — это банда из одного человека. — сказал Сеймур. —
Уж ему, доложу вам, пришлось тут повоевать. — Он махнул рукой в
сторону улицы, чтобы показать, где это «тут*.
— Кончай, Сеймур, — попросил я без особой надежды. Такие раз¬
говоры меня изрядно утомляли, хотя мне и было приятно, что недавно
появившийся в округе Паркер слышал обо мне. «Любопытно, — поду¬
мал я, — сколько составит «специальная скидка»?» Мои старые часы
уже дышали на ладан.
— А когда ты пришел на наш участок, Бампер? — поинтересовался
Сеймур, но так и не дал мне ответить — Пожалуй, лет двадцать. Я
знаю. Когда Бампер был сопляком патрульным, я, совсем молоденький,
помогал здесь отцу. В те дни немало парней охотно потягались бы с
полицейскими на маршруте.
Я поднял глаза и увидел улыбающуюся Рут.
— Давным-давно, когда Рут только начинала здесь работать, Бампер
спас ей жизнь Какой-то подонок напал на нее на автобусной остановке.
Он ведь спас тебя, Рут, правда?
334

—	Конечно, спас. Он мой герой. — Она налила мне кофе.
—	Бампер всегда здесь работал, — продолжал Сеймур. — Сначала
пешком патрулировал, теперь на машине, поскольку не может топать
на своих двоих подолгу. Двадцатилетний юбилей приближается, но
уйти в отставку мы ему не дадим. Во что превратится округа без этого
парня?
В то мгновение, когда Сеймур заговорил об этом, на лице Рут
появилось выражение настоящего страха, и это меня тронуло.
—	Когда заканчиваются двадцать лет службы, Бампер? — спроси¬
ла она.
—	В конце месяца.
—	Но ты ведь не думаешь сниматься с якоря, правда, Бампер? —
поинтересовался Сеймур, великолепно освоивший жаргон полицейских
за все те годы, которые он их кормил.
—	А как ты сам думаешь? — спросил я в ответ, и довольный
Сеймур принялся рассказывать Паркеру новую серию историй из ле¬
гендарного цикла о Бампере Моргане. Рут смотрела на меня. Женщины,
как полицейские, все чувствуют. Сеймур наконец иссяк, я пообещал
зайти в пятницу на знаменитый «Завтрак бизнесмена*, попрощался со
всеми, оставил Рут шесть десятицентовиков, которые она не стала
класть в тарелку для чаевых под прилавком, а, пристально глядя мне
в глаза, опустила их один за другим себе в лифчик.
Я совершенно забыл о жаре и, когда снова оказался в этом пекле,
решил сразу же поехать посидеть на траве, покурить в Елисейском
парке, а рацию оставить включенной на достаточную мощность, чтобы
не пропустить очередной вызов. Мне хотелось прочитать о вечерней
игре «Доджеров», и перед тем как пуститься в путь, я отправился в
ближайшую табачную лавку. У магазина поменялся хозяин, нового я
знал не слишком хорошо и потому вытащил из кармана пятерку, когда
взял полдюжины одиннадцатицентовых сигар.
—	Брать с вас деньги? Не дурите, полисмен Морган. — Тонкошеий
старик отказался взять купюру. Я немного поболтал с ним, пытаясь
отблагодарить его подобным образом, выслушал несколько жалоб на
состояние дел и вышел, забыв купить газету. Я чуть не вернулся, но
не в моих принципах трясти кого-нибудь дважды в день. Вечернюю
можно будет взять и у карлика Фрэнки, стоявшего на противоположной
стороне улицы. На голове у него красовалась доджеровская бейсбольная
кепочка, и он делал вид, что не замечает меня, пока я не оказался у
него за спиной. Тут он быстро обернулся и стукнул меня по бедру
крохотным деформированным кулачком.
—	Получи, громила! Ты можешь напугать на этой улице кого угод¬
но, но я-то в состоянии зажать тебя в «замок» и сломать твою коленную
чашечку.
—	Что новенького, Фрэнки? — спросил я, а он уже засовывал мне
под руку свернутую газету, хотя я даже не успел попросить его.
335

— Ничего, убийца. Как ты переносишь эту .'-кару?
— Вроде нормально. — Я раскрыл страницу спортивных новостей,
а Франки закурил длинную сигарету, вставленную в странный сереб¬
рины л мундштук размером в половину его руки. У него было истощен¬
ное лицо старичка, хотя исполнилось ему всего тридцать.
Р^дом со мной стояла женщина с малышом лет четырех, поджида¬
ла, пека сменится красный свет светофора.
— Видишь этого дядю, — сказала она. — Он полицейский. Он при¬
дет и заберет тебя, а потом посадит в тюрьму, если будешь плохо себя
вести.
При этом она радостно и самодовольно улыбнулась мне — думала,
что ее добропорядочное поведение произвело на меня неизгладимое впе¬
чатление.
Фрэнки, который был выше мальчика всего на полголовы, подошел
к him и сказал:
— Замечательно, уважаемая. Напугайте-ка его законом. Когда он
вырастет, то будет ненавидеть полицейских, потому что вы сами до
смерти его напугали.
— Успокойся, Фрэнки, — попросил я его.
Женщина подхватила малыша на руки и, как только зажегся зе¬
леный свет, ринулась прочь от разъяренного карлика.
— Прости, Бампер, — улыбнулся Фрэнки. — Сам не знаю, что на
меня нашло, я ведь не особо люблю легашей.
— Спасибо за газету,- старина, — бросил я, стараясь дер¬
жаться в тени и кивая местным жителям, кричавшим мне: «При¬
вет, Бампер*.
Я неторопливо двинулся в сторону Бродвея — посмотреть, насколь¬
ко сегодня людно, и заодно разогнать карманников, которые могли ра¬
ботать среди покупателей. Я закурил одну из пятидесятицентовых
сигар, вполне годных, когда нет при себе свернутых вручную. Завернув
за угол и выйдя на Бродвей, я сразу же увидел шесть кришнаитов,
разыгрывавших свое действо на любимом месте. Все они были очень
молоди, старшему не больше двадцати пяти, мальчики и девочки с
обритмми головами и единственной косичкой, босые, с маленькими ко¬
локольчиками, подвязанными к ногам, в бледно-оранжевых сари, с там¬
буринами, дудочками и гитарами. Они пели, плясали и разыгрывали
сногсшибательный спектакль почти каждый день, и старый Герман,
барабанщик дьявола, ни в коей мере не мог с ними соревноваться.
Можно было без труда разглядеть его отвисшую челюсть и догадаться,
что он отчаянно ругается, но как только они начинали свой спектакль,
он замолкал.
До недавнего времени этот уголок принадлежал Герману. Еще до
того, как я стал полицейским, он проводил здесь десять часов в день,
раздавая брошюрки, выкрикивал предупреждения о демонах и геенне
огненной и зарабатывал в день долларов по двенадцати, которые ему
336

давали жалостливые прохожие. Когда-то он был веселым 1 арнем, но
теперь выглядел старым, усталым и выдохшимся. Его блестящий чер¬
ный костюм износился, потрепанный воротник посерел и зшачкался,
но это его нисколько не волновало. Я как-то подумал, что надо попро¬
бовать уговорить его перебраться на пару кварталов поних:е, где не
пришлось бы конкурировать с этими ребятишками, их цветастыми
одеждами и музыкой. Но я знал, что толку от этого не будет. Герман
слишком долго жил на своем участке. Я пошел к машине, размышляя
об этом бедняге.
Я уселся в седло и вдруг почувствовал такую острую боль в же¬
лудке, что был вынужден проглотить пару таблеток от изжоги. У меня
в карманах всегда полно лекарств В первом — от изжоги, в левом —
от газов. Таблетки от изжоги — это самые обычные пилюли, которые
понижают кислотность, а те, что от газов, препятствуют их скоплению
в кишечнике. Время от времени они меня сильно выручают. Я пососал
таблетку, и огонь потух. Потом я подумал о Кэсси — иногда мой
желудок от этого успокаивался. Уйти в отставку после двадцати лет
службы я решил несколько недель назад, и Кэсси напланировала уйму
всяких проектов. Она не знала пока одного-единственного, до чего я
додумался вчера ночью: пятница станет последним днем моей службы.
Сегодня, завтра, в пятницу — и все. Я могу взять положенные мне
отгулы и отдыхать до конца месяца, пока мой срок не закончится
официально.
Для Кэсси пятница тоже была последним днем работы в городском
колледже Лос-Анджелеса. Она уже приняла годовые экзамены и полу¬
чила разрешение уйти из школы до окончания года, поскольку ее клас¬
сы взяла на себя новая преподавательница. Кэсси получила прекрасное
предложение, «восхитительную возможность», как она говорила, препо¬
давать в очень дорогой школе для девочек в Северной Калифорнии,
неподалеку от Сан-Франциско. Начальство хотело, чтобы она приехала
туда прямо сейчас, до летних каникул, и смогла познакомиться с их
требованиями. Она собиралась поехать туда в понедельник, а к концу
месяца, когда я уйду в отставку, вернуться в Лос-Анджелес. Затем мы
поженимся и отправимся на нашу новую квартиру, где она все обставит
как сочтет нужным. Но я решил уйти в отставку в пятницу и поехать
вместе с ней. Я подумал, что мне хватит болтаться. С этим пора по¬
кончить, к тому же я знал, что Круз будет счастлив.
Круз Сеговиа был моим сержантом и ближайшим другом вот уже
двадцать лет. Он всегда боялся, как бы не случилось какое-нибудь
несчастье, и заставил меня пообещать, что я не спугну самую большую
удачу в своей жизни. А Кэсси, вне всякого сомнения, была моей самой
большой удачей. Преподаватель, разведена, детей нет, женщина с вели¬
колепным образованием, настоящим, а не просто с дипломами захуда¬
лых колледжей. В свои сорок четыре года она выглядела очень молодо,
и все у ней было в полном порядке.
337

Я начал наводить справки, чем может заняться отставной поли¬
цейский в районе Сан-Франциско, и здесь мне снова несказанно повез¬
ло. Привалила работенка в очень приличной конторе по охране
промышленных предприятий. Ее хозяина, отставного инспектора лос-ан¬
джелесской полиции, я хорошо знал по его прежней работе. Он пред¬
ложил мне должность начальника службы безопасности в одной
электронной фирме, выполнявшей большой правительственный кон¬
тракт. По должности мне полагались кабинет, машина, секретарша и
месячное жалованье на сотню больше, чем мой оклад полицейского. Он
сказал, что на это место метили и отставные полицейские инспектора
и даже начальники управлений, но выбрал он меня по одной причи¬
не — на него и так работало слишком много администраторов, а ему
нужен был хотя бы один настоящий уличный полисмен с мертвой
хваткой. Пожалуй, впервые обычная полицейская служба оценивалась
по достоинству. Мне страшно хотелось взяться за новое дело и прове¬
рить, насколько полицейские навыки могут пригодиться в системе про¬
мышленной безопасности, которая, сказать по правде, переживала не
лучшие свои дни.
30 мая, в день моего официального ухода в отставку, мне исполни¬
лось пятьдесят. Трудно, почти невозможно поверить — я прожил на
свете полвека, но еще труднее представить себе, что я прожил на этом
свете тридцать лет прежде, чем вышел в первый пеший патруль. Я
принял присягу в день своего тридцатилетия, будучи вторым по возра¬
сту в нашем классе, а старшим оказался Круз Сеговиа. Он до этого
трижды пытался поступить в полицию, но не мог сдать устный экзамен.
Причина неудач крылась скорее всего в его застенчивости и сильном
акценте мексиканца из Эль-Пасо. Грамматика у него была в порядке,
оставалось лишь привыкнуть к акценту, и ему наконец посчастливилось
предстать перед комиссией, у которой хватило ума и сил его выслу¬
шать
Я катил через Елисейский парк, размышляя обо всем этом, когда
заметил впереди двух полицейских на мотоциклах. Они направлялись
в сторону полицейской академии. Впереди ехал Лефлер — один из
примерно сотни новичков, с которыми мне пришлось повозиться, чтобы
ввести в курс нашей работы. Недавно он перевелся из Центрального
дивизиона в дорожную полицию и теперь катил исполненный гордости,
в высоких сверкающих сапогах, белом шлеме и галифе с лампасами.
Его напарник, краснокожий Крэндалл, относился к разряду тех служак,
кто при задержании нарушителя приходил в такую ярость, что сводил
на нет кропотливую работу отдела общественных связей, при этом он
вопил: «А ну, тормози, ублюдок!»
Ослепительно белый шлем Лефлера был сдвинут на лоб, а козырек
прикрыл нос. Я подъехал и крикнул:
— Ну и шикарный же у тебя шлем, сынок, только приподними его,
дай посмотреть на твои глазки.
338

Лефлер улыбнулся и сбросил скорость Несмотря на жару, у него
на руках были перчатки из дорогой черной кожи.
—	Привет, Бампер! — крикнул Крэндалл, на мгновение сняв руку
с руля. Мы медленно ехали рядом, и я поглядывал на смущенного
Лефлера.
—	Как у него успехи, Крэндалл? — поинтересовался я. — Это ведь
я учил его уму-разуму.
—	Для новичка нормально, — пожал плечами Крэндалл.
—	Я вижу, ты разрешил ему снять тренировочные колеса, — заме¬
тил я.
Лефлер засмеялся и еще сбросил скорость
Я без труда разглядел кавалерийские подковы у него на пятках,
очевидно, и подошвы были подбиты гвоздями.
—	Не вздумай ходить в этих бутсах по моему участку, сынок, —
закричал я ему. — У тебя обязательно вылетят искры из-под каблуков,
ты спалишь полгорода.
Тут я хмыкнул, потому что вспомнил, как у меня на глазах од¬
нажды хлопнулся на задницу с двумя чашками в плотно обтянутых
перчатками руках полицейский. Шлепнулся он как раз из-за шпор на
сапогах.
Я помахал Лефлеру рукой и оторвался от этой пары. «Совсем мо¬
лодые*, — подумал я и обрадовался, что пришел в полицию в куда
более зрелом возрасте. Но и тогда я ни за что бы нс согласился пойти
в дорожную полицию. Пожалуй, среди всех видов полицейской работы
я терпеть не мог именно выписывания штрафов. Единственный плюс в
этом занятии — возможность остановить любую подозрительную маши¬
ну под предлогом штрафа за нарушение дорожных правил. Уловка с
мнимым нарушением правил дала массу арестов, но и полицейских при
этом угрохали немала
Я послал ко всем чертям желание поваляться в парке с газетой в
руках. После того как я решил насчет пятницы, нервы у меня совсем
расходились, так что глаз ночью почти не сомкнул. Я поехал к своему
участку.
Пожалуй, следовало бы выйти во время патрулирования на граби¬
теля, коль у меня осталось всего два дня. Вот кто мне был нужен
позарез! Он пробирался в лучшие отели города и брал от четырех до
шести номеров за каждый свой выход. Навестившие нас на разводе
детективы сообщили, что показал анализ его тактики: преступник пред¬
почитает будние дни, особенно среду и пятницу, но не пропускает и
воскресенья. Этот парень обычно открывал дверные замки при помощи
тонкой пластинки (это не слишком сложно проделать в гостиницах, —
все они славятся никуда не годной системой безопасности) и потрошил
номера невзирая на то, дома хозяева или отсутствуют. Естественно, он
ждал, пока они отправятся в душ или заснут. Мне нравилось ловить
грабителей. Большая часть моих коллег называет это «войной с при¬
339

зраками» и уже перестали даже пытаться их ловить, но по мне куда
лучше повязать с поличным грабителя, чем налетчика. Ясно, что чело¬
век, у которого хватает смелости взять добычу, когда хозяева дома, не
менее опасен, чем налетчик.
Я решил, что прочешу отели вдоль скоростного шоссе у Залива.
Скорее всего преступник работает под ремонтника, поскольку сумел
ускользнуть от всех полицейских проверок, и, наверное, ездит на ка¬
ком-нибудь грузовичке по ремонту или доставке. В моем воображении
появился образ живущего за городом человека, который пользуется
весьма удобной скоростной трассой по дороге на работу. Был он явно
с прибабахом, время от времени раздирал на куски одежду, особенно
женскую и детскую, рвал в клочья трусы, а совсем недавно в пух и
прах истыкал ножом здоровенного игрушечного медведя: девчушка ук¬
рыла его одеялом и оставила у себя на кровати. Я только порадовался,
что во время этого визита хозяева отсутствовали. Он был хотя и сума¬
сшедшим, но очень умным и чрезвычайно везучим грабителем. Да, нуж¬
но прочесать отели, но сперва — заглянуть к Гленде. Сейчас у нее
была репетиция, а потом я мог ее и не увидеть. Она из тех, кому я
должен сказать последнее прощай.
Я вошел через служебную дверь крохотного захудалого театра, опу¬
стившегося чуть ли не до откровенной порнухи. Когда-то у них шли
полупристопные комедии с изрядной долей юмора и симпатичными
актрисами. В те дни Гленда пользовалась кое-какой славой и звали ее
«Девушка в золоте»: она выходила в облегающем золотистом платье и
медленно стягивала его, оставалась а золотых узеньких трусиках и
бюстгальтере. Высокая и грациозная, Гленда танцевала значительно
лучше средних танцовщиц. Иногда ее приглашали очень приличные
клубы, но теперь ей стукнуло тридцать восемь, и, сменив двух или
трех мужей, она снова оказалась на Мэйн-стрит, где с ней соперничали
несколько откровенных порношоу, дававшихся между сеансами, и танц¬
зал с платными партнершами двумя кварталами ниже. Весила она явно
фунтов на двадцать больше, чем нужно, но все равно казалась мне
симпатичной, ибо я знал ее прежнюю.
В темной тишине кулис я попытался привыкнуть к залу, никто не
дежурил у входа. Похоже, даже всякого рода извращенцы перестали
проникать в эту дыру через служебную дверь. Насквозь отсыревшие
обои свисали со стен клоками, повсюду на стульях лежали грязные
костюмы. Автомат по продаже кукурузных хлопьев с отломанной нож¬
кой — когда-то его включали по вечерам в выходные — скособочился
у стены.
— Кукурузные хлопья здесь едят теперь только тараканы. Ты, Бам¬
пер, не станешь их есть, — произнесла Гленда. Она вышла из своей
гримерной и высматривала меня в кромешной тьме.
— Привет, детка. —: Я улыбнулся и двинулся на ее звучащий во
мраке голос к тускло освещенной комнате.
340

Она, как всегда, поцеловала меня в щеку, я снял фуражку и с
размаху бросил ее на заваленный вещами стул рядом с косметическим
столиком.
— Ох, святители, куда же подевались все твои птички? — восклик¬
нула она, щекоча своими пальчиками мою все более заметную лысину.
При каждой нашей встрече у нее имелся наготове неистощимый запас
старых шуток на мой счет.
На Гленде были чулки в сеточку с дыркой на одном и узень¬
кие трусики с блестками. Обнаженную грудь она не стала прикры¬
вать халатом. Осуждать ее при нынешней жаре я не мог, но
обычно она в таком виде передо мной не являлась, и я вдруг
почувствовал тревогу.
—	Очень уж здесь жарко, детка, — пожаловалась Гленда, усажи¬
ваясь на стул и поправляя макияж. — Когда ты собираешься начать
работать по вечерам?
Гленда знала мои привычки. Зимой я работаю в день, а летом, когда
солнце в Лос-Анджелесе очень быстро превращает темно-синюю форму
в грязно-серую, перехожу на ночные дежурства.
—	Никогда, Гленда, — бросил я небрежна — Ухожу в отставку.
Она резко повернулась, большие тяжелые груди ударились друг о
друга. У нее были длинные светлые волосы. Гленда всегда говорила,
что она натуральная блондинка, правда ли это, я не знал.
—	Ты не уйдешь ни за что. Ты останешься здесь, покуда тебя не
вышвырнут пинком под зад или пока не подохнешь. Как я.
—	Мы оба уйдем отсюда, — сказал я с улыбкой, поскольку она все
больше грустнела. — Какой-нибудь симпатяга придет и..
—	Симпатяги меня забирали отсюда уже трижды, Бампер. Беда в
том, что я им не слишком подхожу. Больно много меня трахали, чтобы
нормальный мужчина мог это пережить. Ты ведь шутишь насчет вы¬
хода в отставку?
—	Как там Сисси? — поинтересовался я, чтобы переменить тему
разговора.
Вместо ответа Гленда вытащила из косметички конверт с фотогра¬
фиями и протянула мне. При своей дальнозоркости, да еще в полутьме,
детали я разглядеть не мог, только силуэт маленькой девочки с собач¬
кой на руках, живой или игрушечной, я не разсбрал.
— Чудесный ребенок! — воскликнул я, зная, что так оно и есть на
самом деле. Последний раз я видел Сисси несколько месяцев назад,
когда однажды ночью подвозил Гленду после работы.
—	Каждый доллар, который мне от тебя перепадает, идет на ее
банковский счет, как мы сразу и договорились, — сказала Гленда.
—	Знаю.
—	Я и своих денег туда добавила.
—	В свое время там будет кругленькая сумма.
—	Это уж точно, — согласилась Гленда и закурила.
341

Интересно; сколько денег я заплатил Гленде за прошедшие десять
лет. И сколько удачных арестов я провел благодаря той информации,
которой она меня снабдила. Гленда была одним из моих самых больших
секретов. У всех детективов есть информаторы, которым они платят, но
рядовым патрульным заниматься подобным делом не положено. Что ж,
у ?леня тоже были платные информаторы, но платил я им не деньгами
полицейского управления, своими кровными, и когда мне доводилось
взять подставленного ими ублюдка, я обделывал все так, как будто мне
просто повезло. Или придумывал какую-нибудь правдоподобную исто¬
рию для протокола об аресте. Так и Гленда была защищена, и никто
не мог доказать, что Бампер Морган окончательно рехнулся и платит
стукачам из собственного кармана. Первый раз Гленда сдала мне парня,
которого разыскивало ФБР; он встречался с ней, таскал с собой пушку
и организовывал налеты. Я попытался сунуть ей двадцать долларов, но
она отказалась их брать, говоря, что этому мерзавцу и так место в
тюрьме, а она не стукачка. Я заставил ее взять их для Сисси, тогда
совсем крошки, росшей без отца. С того самого времени я передал
Гленде для Сисси примерно тысячу долларов, а по количеству арестов
превзошел любого полицейского в Центральном районе.
— Она тоже будет блондинкой, как мама? — поинтересовался я.
— Да. — Гленда улыбнулась. — Только еще светлее. И в десять
раз умнее. Думаю, что она уже сейчас умнее меня. Мне приходится
читать уйму книжек, чтобы быть на уровне.
— Что ты хочешь, частная школа. Уж они-то могут научить.
— На эту фотографию ты обратил внимание, Бампер? — Гленда
подошла ко мне и села на ручку кресла. Она широко и счастливо
улыбалась, думая о дочери. — Собака тянет ее за волосы. Посмотри на
выражение ее лица.
— Да-да, — ответил я, видя лишь мутное пятно и ощущая, как одна
из тяжелых грудей Гленды легла мне на плечо. У нее от природы были
большие груди, не то что те, которые теперь накачивают парафином.
— Она здесь просто в ярости, — сказала Гленда и придвинулась
еще ближе, грудь скользнула по моей щеке, и у меня в ухе зазвенел
тихий звоночек.
— Черт побери, Гленда! — сказал я и поднял голову.
— Что такое? — Она в недоумении отодвинулась, потом догадалась
и хрипло рассмеялась. Смех ее постепенно стал мягче, она улыбнулась,
в глазах появилось выражение нежности. Я заметил, какие у нее тем¬
ные ресницы, не от туши, а от природы, и подумал, что красивее, чем
сегодня, Гленда никогда не была.
— У меня к тебе большое чувство, Бампер, — сказала она и поцело¬
вала меня в губы. — Только к тебе и к Сисси. Так уж случилось, детка.
Гленда, как и Рут, принадлежала к тем, кто жил на моем участке.
Я сам сочинил для себя правила, но Гленда была почти голой и ка¬
залась мне такой красивой.
342

—	Ну давай, — прошептала она, чувствуя, что я вот-вот поддам¬
ся. — Почему бы нет? Я ведь всегда тебя хотела, а ты даже не пы¬
тался.
—	Мне нужно вернуться к машине. — С этими словами я вскочил
и в три прыжка пересек комнату, потом пробормотал что-то о пропу¬
щенном вызове по рации.
—	Ты забыл фуражку, — сказала Гленда и протянула ее мне.
—	Спасибо, — поблагодарил я, надевая фуражку одной рукой. Вто¬
рую она поднесла к губам и с чувством поцеловала.
—	Даже не думай о том, чтобы уйти от нас, Бампер, — сказала
она и посмотрела мне в глаза.
—	Вот несколько долларов для Сисси. — Я выудил из кармана
десятку.
—	Сегодня у меня нет для тебя никакой информации. — Она по¬
качала головой, но я засунул купюру ей в трусики, и Гленда усмех¬
нулась. — Это для ребенка.
Вообще-то я планировал задать ей пару вопросов об одном сопливом
щенке, который болтался по борделям и танцзалам, но останься я с ней
еще на минуту — и все мои принципы.»
—	Пока, детка, — тихо сказал я.
—	Пока, Бампер, — попрощалась она, пока я пробирался в темноте
к двери.
Помимо того, что я получал от Кэсси все, что нужно, была еще
одна причина, по которой я буквально сбежал от Гленды. Любой поли¬
цейский знает, что нельзя устанавливать слишком тесные отношения с
источником. Попытайся трахнуть свою стукачку — и сам окажешься
тем, кого в конце концов оттрахают.
Глава 2
После комнаты Гленды на улице мне показалось прохладно. Прежде
она ничего такого себе не позволяла. Каждый начинал совершать безум¬
ные поступки после того, как я упоминал о своей отставке. Мне совер¬
шенно не хотелось залезать в машину и слушать шумный треск рации.
Утро еще не кончилось, и я испытывал ощущение подлинного сча¬
стья, прогуливаясь по улице и поигрывая дубинкой. Но я не просто
прогуливался, а шел, преисполненный значительности собственной пер¬
соны, именно так, как должен, по представлению обычных людей, хо¬
дить полисмен, чтобы продемонстрировать здешней швали, что он
никого не боится. Еще они считают, что опытный полисмен должен
носить свою фуражку чуть набекрень, и я никогда не обманываю их
ожиданий.
На мне по-прежнему восьмиугольная фуражка старого образца, а
на дубинке — кожаный ремешок. Управление полиции уже перешло
343

на более современные круглые фуражки, вроде тех, которые носят во¬
енные летчики. Всем нам было приказано поменять старые на новые,
но я уж останусь в своей восьмиугольной до конца. Я снова подумал
о пятнице и, чтобы отвлечься, проделал замысловатый прием со своей
дубинкой. Она подпрыгнула, чуть коснулась тротуара и снова в немыс¬
лимом обороте оказалась у меня в руке. Три мальчишки, чистильщики
обуви, во все глаза глядели на меня — два мексиканца и негритенок.
Фокус с дубинкой привел их в неописуемый восторг я отбросил ее в
сторону, будто чертика на резинке, несколькими вращениями вернул к
себе и одним точным движением опустил в кольцо на ремне.
— Почистить тебе ботинки, Бампер? — с жутким акцентом поин¬
тересовался один из мексиканцев.
— Спасибо, корешок, не надо.
— Тебе бесплатно, — пояснил он, следуя за мной по пятам.
— Сегодня я угощаю. Вот вам на сок, корешок. — Я подбросил два
четвертака, и один из ребят в прыжке подхватил их еще в воздухе. Он
помчался к ближайшему киоску, двое других бросились вдогонку. Ящи¬
ки-подставки для чистки обуви, болтавшиеся на переброшенных через
шею веревках, громко хлопали им по ногам.
Эти мальчишки, возможно, ни разу не видели, как крутит свою
дубинку патрульный полисмен. Пару лет назад начальство приказало
снять кожаные ремешки с дубинок, я не подчинился, и все сержанты
сделали вид, что не заметили, поскольку для проверок я одалживал
дубинку, которая полностью соответствовала новым требованиям.
Теперь дубинку в кольце держит здоровенная резиновая прокладка
вроде тех, которые надевают на трубу в туалете. Молодые полицейские
из японо-американцев, специалисты по каратэ, обучили нас новым при¬
емам использования полицейской дубинки. Теперь мы все чаще пускаем
в ход тупой конец дубинки, и следует признать, что он весьма и весьма
эффективен. В прежние годы я расколол вдребезги о головы, руки и
ноги преступников штук шесть дубинок. Но ребятишки научили меня
опускать дубинку с большим дугообразным замахом и вкладывать в
удар всю силу. Я бы мог при желании проткнуть противника насквозь,
а дубинке хоть бы хны. Да и смотрится такая картинка великолепно.
Теперь я в состоянии завалить в драке в два раза больше народу, чем
прежде. Плохо только то, что они сумели убедить начальство в абсо¬
лютной бесполезности кожаного ремешка. Увы, эти ребятишки никогда
не были настоящими патрульными. Начальство тоже. Они могут понять,
какое впечатление на людей производит поигрывающий дубинкой по¬
лицейский, когда он важно вышагивает по тихой улочке, отбрасывая
на тротуар огромную тень в восьмиконечной фуражке. Во всяком слу¬
чае я свой кожаный ремешок не сниму никогда. Меня просто тошнит
при мысли, что на оружие полицейского надета резинка из сортира.
Я задержался у прохода в стене и увидел здорового мускулистого
гомосека, поджидавшего клиента. Лишь какую-то долю секунды он смог
344

выносить мой тяжелый взгляд и тут же сломался и быстренько исчез.
Затем я заметил двух мошенников, подпиравших спинами стенку. Один
из них подкидывал четвертак, упражняясь в орлянке. Я оглядел их
внимательным взглядом, они занервничали, медленно направились к
автостоянке и пропали.
В проходе никого не было, но я помню, когда здесь толпилась уйма
всякого дерьма, выстаивавшего очереди, чтобы поглядеть в глазок на по¬
рноролик. Тогда это казалось самым интересным развлечением во всей
округе. Отдел по охране нравственности все время кого-нибудь аресто¬
вывал за попытку прилюдно заняться онанизмом. Следы процедуры ук¬
рашали всю стенку перед глазком. Сегодня в любом баре или кинотеатре
тебе покажут натуральный стриптиз или кино с животными. Я имею в
виду вовсе не фильмы Диснея: тут тебе женщины и собаки, лесбиянки
и ослы, искусственные члены и плетки, гомосеки, куры, утки. Иногда
даже разобрать невозможно, кто с кем или с чем что делает.
Тут же я вспомнил о клубе фотолюбителей по соседству, который
существовал, когда обнаженное тело казалось вещью недоступной. Всту¬
пительный взнос равнялся пятнадцати долларам плюс пять долларов за
каждый сеанс. Вы могли сколько угодно фотографировать обнаженную
девушку, которая вам понравилась, не приближаясь к ней ближе, чем
на два фута и не касаясь руками. У большинства «фотографов* даже
пленок в аппаратах не было, руководство клуба знало об этом и не
устанавливало специального освещения, никто не жаловался. Так не¬
винно все когда-то начиналось.
Я уже собирался вернуться к машине, когда заметил, что меня
разглядывает еще один наркоман. Он пытался решить, что ему делать:
стоять неподвижно или убежать. Наконец он застыл, как статуя, глаза
его слишком быстро бегали вокруг, минуя лишь меня, словно он все
еще надеялся раствориться в кустах. Я давно уже не арестовываю
наркоманов ради отметок в послужном списке, да и он, пожалуй, слиш¬
ком болен, чтобы толкать «травку*, но мне показалось, что я его знаю.
— Подойди-ка, — приказал я, и он шаркающей походкой двинулся
в мою сторону.
— Привет, Бампер.
— А, Плакса, привет. (Он был очень бледен.) Не сразу тебя узнал.
Стареешь
— Меня не было три года.
— Что так долго?
— Вооруженное ограбление. Из-за него и отправили меня в Сан-
Квентин. Насилие мне не к лицу, надо было оставаться обычным ма¬
газинным вором. Сан-Квентин и превратил меня в старика, Бампер.
— Очень плохо, Плакса. Теперь я вспоминаю. Ты ведь ограбил не¬
сколько бензоколонок, верно?
Он действительно постарел. В соломенного цвета волосах (а их у
него оставалось не так уж много) прибавилось седины, во рту торчало
345

всего несколько гнилых зубов. Все снова вернулось на круги своя:
Герман Браун (Плакса), наркоман с огромным стажем и весьма недур-
ный стукач, когда он хотел дать информацию. Ему было не больше
сорока, но выглядел он намного старше меня.
— Лучше бы я никогда не встречал этого бандита Барти Мендеса.
Помнишь его, Бампер? Наркоману не следовало бы участвовать в делах,
связанных с насилием, коль уж' он все равно для этого не создан. Я
продолжал бы бомбить сигаретные прилавки в супермаркетах и пре¬
красно жил.
— Много прилавков ты бомбишь сейчас, Плакса? — интересовался
я, давая ему прикурить. Его гусиная кожа покрылась липким потом.
Знай он хоть что-нибудь, вывалил бы без остатка. Ему так была нужна
порция героина, что он настучал бы и на собственную мать.
— Поблизости от твоего участка я не работаю, Бампер. Бываю в
западных районах, ну прихвачу десятка два пачек с сигаретами в
больших супермаркетах за день. А здесь ничего такого не делаю, только
гляжу, нет ли кого из толкачей, чтобы наркотиков купить.
— Условное освобождение ты, естественно, уже похерил?
— Никак нет. Можешь позвонить и проверить. — Он глубоко затя¬
нулся сигаретой, но лучше ему от этого не стало.
— Давай-ка, Плакса, поглядим на твои ручки, — сказал я и задрал
ему рукав.
— Но ведь ты не собираешься арестовывать меня из-за такого пу¬
стяка, как след от укола, Бампер?
— Мне просто любопытно, — ответил я, заметив, что на внутренней
стороне локтевого сгиба было довольно чисто. Чтобы разглядеть точки,
мне пришлось бы надеть очки, а я никогда не беру их на работу.
— Мало уколов, Бампер, совсем неплохо. — Он попытался улыб¬
нуться, обнажив черные зубы. — Я их вывел мазью от геморроя.
Я согнул ему руку в локте и посмотрел на внутреннюю часть руки.
— Бог мой, да здесь поезд без труда проедет, по этим бороздам! —
Чтобы разглядеть цепь воспалившихся ран, очки были ни к чему.
— Не арестовывай меня, Бампер, — заныл он. — Я могу работать
на тебя, как прежде. Я ведь тебе сделал несколько приличных арестов,
помнишь? Того парня, который заделал в аллейке девку из танцзала.
Он чуть не отхватил ей одну титьку, помнишь?
— Да, верна — Я вспомнил про этот случай. Плакса действительно
сдал мне того мерзавца. — А что, неужели ваши контролеры никогда
не смотрят на твои руки? — поинтересовался я и опустил его рукава.
— Кое-кто из них походит на полицейских, другие больше смахи¬
вают на социальных работников. Мне вообще везло на не шибко умных
контролеров или на тех, кого интересовали только цифры, вроде того,
сколько больных он вернул к нормальной жизни. Они совсем не хотят,
чтобы ты не оправдал их надежд, понимаешь? В наши дни они дают
больному те же колеса, только называют их по-другому и говорят, что
346

о» излечился. Они демонстрируют статистику, но я полагаю, те, кого
они считают чистенькими, уже подохли от передозировки.
—	Смотри, как бы ты сам от передозировки не загнулся, Плакса, —
посоветовал я и увел его от прохода, чтобы мы могли побеседовать
наедине, пока шли к автомату для вызова полиции, по которому я мог
бы позвонить и проверить, правду ли он говорит.
—	Когда я был на принудительном лечении, мне даже понрави¬
лось, Бампер, ей-богу! Центр по реабилитации — хорошее место.. Я
знал парней, причем с ерундовыми статьями, которые специально
кололи себе вены, лишь бы попасть туда вместо Сан-Квентина. А
тюрьма в Техачапи, я слышал, еще лучше. Хорошая еда, вкалывать
не надо, проводят сеансы групповой терапии, где можно повеселиться,
да еще есть всякие профессиональные курсы, там тоже можно душу
отвести. Кое-какие денежки я там мог сделать, и особо жаловаться
нс приходилось. Так что я даже жалел, когда они меня оттуда
пнули через тринадцать месяцев. Но три месяца в Сан-Квентине
меня сломали, Бампер. Попав туда, понимаешь, что оказался в насто¬
ящей тюрьме.
—	А о том, чтобы уколоться, и там все равно думаешь?
—	Об этом всегда думаешь. — Он попытался улыбнуться. Мы
остановились у телефона. Мимо нас шли люди, но никого близко. —
А сейчас мне очень нужно уколоться, Бампер. Правда нужно.
Казалось, он вот-вот заплачет.
—	Ладно, не сходи с ума. Может, я тебя и не стану арестовывать,
если ты окажешь мне услугу. Подумай-ка хорошенько, пока я прове¬
ряю, не разыскивает ли тебя управление по контролю.
—	Там у меня все чисто, — откликнулся он, уже вычислив, что я
не собираюсь арестовывать его за следы уколов. — Мы с тобой могли
бы работать вместе, Бампер, по-хорошему. Я тебе всегда доверял. Все
ведь знают, что ты своих информаторов хорошо прикрываешь. Никто из
них не погорел после проведенных тобой арестов. Я знаю, у тебя армия
стукачей, но ни одного из них не вычислили. Ты о своих заботишься.
—	Тебя тоже не вычислят, Плакса. Работай со мной, и про это никто
не узнает. Никта
Плакса засопел, облизывая пересохшие губы, я отпер будку и то¬
ропливо попросил проверить подозреваемого, назвав имя и дату рожде¬
ния к, пока мы ждали, зажег ему сигарету. Он начал озираться по
сторонам. Но не потому, что боялся, как бы кто не увидел его с поли¬
цейским. Он высматривал кого-нибудь с наркотиком: торговца, несу¬
на — любого, у кого могла бы оказаться доза. «Пожалуй, я взорвусь
прежде», — подумал я.
—	Живешь в реабилитационном центре?
—	Сейчас — нет. Знаешь, прожив без наркотиков три года, я думал,
что на этот раз смогу без них продержаться. Но потом вышел и на
второй же день залетел. Мне было так паршиво из-за этого, что я
347

отправился в наркологический центр в Восточном районе и попросился
туда. Они меня взяли, и я обходился без наркоты еще три дня, потом
ушел, наскреб на дозу и с тех пор с иглы не слезаю.
— Л в тюряге-то приходилось ширяться? — поинтересовался я, что¬
бы поддержать разговор, пока мне не дали ответ.
— Мне — нет. Ни разу. Правда, слышал, кое-кто ухитрился. Од¬
нажды даже видел, как два парня мастерили инструмент для этого
дела. Им кто-то обещал пол-унции героина. Не знаю, как они собира¬
лись его получить, но инструмент они сделали что надо.
— Как?
— Разобрали лампу дневного света, один держал нить накаливания
при помощи куска картона и тряпки, а другой разогревал ее спичками,
в конце концов они ее вытянули, и получилось некое подобие иглы.
Они прожгли в ней отверстие булавкой и прикрепили к пластиковой
бутылочке от пульверизатора. Получили неплохой инструмент, я бы с
удовольствием его попробовал, если б в ней был наркотик.
— Скорее всего эта штука отломилась бы прямо в вене.
— Стоило попробовать. Я видел ребятишек, у которых без шприца
начинались такие боли, что они резали бритвами вены и вдували туда
наркотик ртом.
Плакса снова глубоко затянулся. Все его руки были покрыты тату¬
ировками, которые делают в тюрьме краской из опилок свинцового ка¬
рандаша, перемешанных со слюной, а накалывают на кожу обычной
булавкой, миллионы раз вонзая ее в тело. Он заполучил свои картины,
должно быть, совсем молодым парнишкой, только-только начинавшим
жить. Теперь он стал взрослым, и профессиональные татуировки укра¬
шали все те места, куда он кололся, но ничто не могло скрыть эти
следы.
— Когда-то мне не было равных в воровстве с прилавков, Бампер.
Не какой-то там сигаретный воришка. В универмагах я брал хорошую
одежду и дорогие духи, даже по ювелирным секциям промышлял, а
это непросто. В тс дни я носил костюмы по две сотни долларов, которые
могли себе позволить только очень, богатые... Отличные костюмы.
— Один работал?
— Один, клянусь. Мне никто не был нужен. Ведь выглядел я совсем
по-другому. Очень симпатично, честное слово. Я даже говорил луч¬
ше — читал уйму книг и журналов. Я входил в эти универмаги и
сразу же определял начинающих продавцов или принятых на времен¬
ную работу и помогал им отдавать мне свои денежки. Я повторяю,
помогал отдавать мне свои денежки.
— Как же ты это проделывал?
— Я говорил, что мистер Фримен, заведующий секцией розничной
торговли, прислал меня забрать выручку, поскольку не хотел, чтобы
она вся проходила через регистрационные книги. Так объяснял я их<
ситуацию и подставлял саквояж для денег, который они заполняли для
348

мистера Фримена. — Плакса зашелся от смеха и затем долго кашлял
и давился. Успокоился он приблизительно через минуту.
—	Я действительно очень многим обязан мистеру Фримену. Надо
было бы отплатить этому ублюдку, доведись мне его встретить. Я ис¬
пользовал это имя примерно в пятидесяти универмагах. Это настоящее
имя моего отца. Мое тоже, но еще совсем маленьким я получил имя
сукина сына, за которого мамаша вышла замуж. Я всегда представлял
себе, как бы мой отец сделал для нас что-нибудь, живи он с нами. В
каком-то смысле он мне помог — старый мистер Фримен принес мне,
должно быть, тысяч десять, и никаких налоговых вычетов. Куда больше,
чехе отцы обычно оставляют своим детям, не так ли, Бампер?
— Больше, чем оставил мне мой, Плакса, — улыбнулся я.
— У меня здорово получалось. Я прекрасно выглядел с гвоздикой
в петлице и все такое. У меня был еще один трюк, при помощи которого
я сбывал украденный качественный товар — дорогие детские вещи,
сумки и так далее. Я приносил их продавцу в пакете этого же уни¬
вермага и говорил, что не взял с собой счет, но не будут ли они так
добры вернуть мне деньги, поскольку маленькому Бобби эти вещи боль¬
ше не понадобятся, ибо в прошлый четверг он нашел успокоение в
своей могилке. Или что старый дядюшка Сэм скончался в ту самую
минуту, когда он уже был готов отправиться в путешествие, на которое
он копил и о котором мечтал последние сорок восемь лет, и я просто
больше не могу смотреть на его упакованный чемодан. Ей-богу, Бампер,
они в ту же секунду вываливали мне бабки! Даже мужчины рыдали.
Как-то женщина просто умоляла меня принять от нее десять долларов
на похороны малыша. Я взял эти десять долларов и купил на них
небольшой пакетик героина и все время, пока я готовил зелье, не
переставал думать: «Ах, детка! Ты и впрямь мое дитя». Я взял шприц
и сделал маленькую могилу в своем теле, ввел состав, и когда почув¬
ствовал, как он идет, сказал: «Спасибо вам, леди, спасибо, это самые
лучшие похороны для моей деточки».
Плакса прикрыл глаза и улыбнулся, он подумал о своем ребенке.
— Неужели твой контролер не отправил тебя хоть раз сдать анализ
мочи или что-нибудь в этом роде? — Я никак не мог свыкнуться с
мыслью, что такого закоренелого наркомана, как этот, ни разу не про¬
верили ни по отметкам на руках, ни по моче, пока он под присмотром,
даже если освободили его условно после преступления, которое не
связано с наркотиками.
—	Пока нет, Бампер. Меня не слишком волнует, даже если он это
проделает. Мне всегда везло на контролеров. Когда они посадили меня
на курс лечения с анализом мочи, я использовал трюк с резиновой
грушей: просто отправлялся к моему старому приятелю Гомеру Аллену,
он снабжал меня очередной порцией свежей мочи, и я постоянно дер¬
жал грушу полной, подвесив ее на резинке у себя в штанах. Этот
придурок контролер думал, что он самый шустрый, и бывало, даже
349

ночью заявлялся ко мне домой, чтобы взять у меня мочу для проверки.
Я шел в сортир, при этом он дышал мне в затылок, и наполнял его
пробирку мочой Гомера. Он-то думал, что чрезвычайно хитер, но так
ни разу и не смог меня заловить. Он был абсолютным тупицей, и я
даже испытывал к нему нежные чувства. Как отец к ребенку.
Девушка взяла трубку, зачитала мне карточку Плаксы — запросов
на него не поступало.
— Итак, в списке пропавших ты не числишься. — Я повесил труб¬
ку, запер дверь телефона и прицепил медный ключ обратно на ремень.
— Я же тебе говорил, Бампер, что видел своего контролера на про¬
шлой неделе. Я ему регулярно показываюсь.
— Ладно, Плакса, поговорим о деле.
— Я уже придумал, Бампер. Есть один ублюдок, который мне боль¬
шую подлянку кинул. Я не против, если ты его прихватишь.
— Ну-ну, — сказал я, давая тем самым ему шанс объяснить свой
поступок благородными причинами. Последнее необходимо всем стука¬
чам, когда они только начинают свое стукаческое дело или, как Плакса,
возвращаются к нему после длительного перерыва.
— Самое место ему в тюряге. Все знают, что он дерьмо. Раз он на¬
колол меня на покупке дозы. Я привел ему парня, который хотел купить
у него «травки». Привел просто так, без всякой договоренности, а он про¬
дал ему сушеную мяту, хотя я говорил, что это хороший парень. Тот
чуть дух из меня не вышиб, когда понял, что ему подсунули.
— Ладно. Давай завалим его. Но дешевка мне не нужна.
— Знаю, Бампер. Он торгует довольно приличными порциями. Мы
его возьмем с достаточным весом. Я скажу ему, мол, есть парень с
хорошими бабками, пусть он принесет три килограмма и встретит меня,
где договоримся, тут и ты случайно вырулишь, или что-то в этом роде,
когда мы будем выбираться из машины. Потом мы оба кинемся бежать,
ты, естественно, побежишь за ним и получишь благодарность от на¬
чальства.
— Не пойдет. Я уже не бегаю так быстро. Мы сделаем по-другому.
— Как скажешь, Бампер. Я тебе сдам кого угодно. Мне для тебя
никого не жалко, если ты мне дашь шанс.
— Кроме своего лучшего поставщика.
— Видит Бог, я об этом как раз думал. Я тебе и лучшего постав¬
щика отдам за одну-единственную понюшку.
— И где же он обитает? Недалеко от моего участка?
— Недалеко. На Шестой Восточной. Можешь взять его в гостиничном
номере. Так, наверное, лучше всего. Ты вломишься в его хату, а мне
дашь уйти через окно. В душе он жалкий трус. Его зовут Крошка Руди.
Он толкает марихуану в мундштуках из куриных косточек, в смятых
спичечных коробках и в прочих подобных штуковинах. Об одном прошу,
не засвети меня. Понимаешь, он знает эту чертову лесбиянку, которая
всем заправляет. Жуткая баба. Кое-кто у нас ширяется у нее на хате.
350

Если эта падла узнает, что я стучу, то зальет в шприц соляной кислоты
и будет ржать, пока я стану загибаться. Она страшная сука.
— Ладно, Плакса. Когда ты сможешь это устроить?
— В субботу, Бампер. Мы сделаем все в субботу.
— Не пойдет, — быстро сказал я, ощутив болезненное жжение от
скопления газов в желудке. — Последний срок — пятница.
— Бог мой, Бампер! Его же нет в городе. Я точно знаю. Думаю, он
отправился к границе запастись товаром.
— Я не могу ждать. Пятница — последний срок. Подумай в таком
случае о ком-нибудь другом.
— Вот гадство. Дай подумать, — попросил он и постучал костяш¬
ками пальцев по своей голове. — Ага! Кое-что есть. Парень один в
отеле «Рэйнбоу». Долговязый такой гомик, лет сорока, может, сорока
пяти, со светлыми волосами. Живет в первом номере слева на треть¬
ем этаже. Только вчера вечером мне сказали, что он барыга, причем
совершенно дерьмовый. Покупает все, что притащат, но очень дешево,
как я слышал. Платит меньше десяти центов за доллар. Пес парши¬
вый. Он заслуживает наказания. Я слыхал, что всякая шваль, кото¬
рая жаждет наркотиков, притаскивает приемники и все такое на
рассвете.
— Ладно, может, завтра я попробую его взять, — согласился я без
особого энтузиазма.
— Конечно, у него на хате должна быть куча ворованного. Можно
списать на него уйму ограблений.
— Ладно, Плакса, будем считать, что на этот раз у тебя получилось.
Но мне надо регулярно встречаться с тобой. По меньшей мере три раза
в неделю.
— Бампер, а ты не мог бы одолжить мне немножко денег
авансом?
— Ты, должно быть, шутишь, Плакса! Платить наркоману заранее?
— Я сегодня совсем скис, Бампер, — сказал он хриплым шепотом,
будто на могиле. Он выглядел совсем плоха Потом я вспомнил, что мы
с ним вообще не увидимся. Пройдет пятница, и я уже никогда больше
не встречу никого из них. От него не будет проку, я поступал абсо¬
лютно по-идиотски, но все же дал ему десять долларов, будто сунул
ему эту десятку прямо в вену. Через несколько часов он снова окажется
в состоянии ломки. Он смотрел на купюру и не мог поверить своим
глазам. Я повернулся и двинулся к машине.
— Мы с тобой сладим этого гада, — сказал он. — Он страшно бес¬
печный. Ты найдешь «травку» между ковриком и приступком у двери в
холле. У тебя будет достаточно оснований обыскать его жилище.
— Я знаю, как брать притоны наркоманов, Плакса, — бросил я
через плеча
— Увидимся, Бампер, еще увидимся, — прокричал он и зашелся от
сильного кашля.
351

Глава 3
Я всегда пытаюсь разузнать что-нибудь свеженькое от тех, кто
встречается мне на участке. За рулем я принялся размышлять, имелось
ли что-нибудь ценное в болтовне Плаксы. Я выслушал треп тысяч
наркоманов. Оказывается, средство от геморроя можно использовать для
удаления следов от уколов. Это любопытно. О таком мне еще не дово¬
дилось слышать. Всегда говорю начинающим щенкам, чтобы они дер¬
жали пасть закрытой, а побольше слушали. Когда они кого-нибудь
допрашивают, то выдают куда больше информации, чем получают. Даже
Плакса может рассказать нечто полезное, если, конечно, дать ему такую
возможность.
Я поглядывал на часы. От размышлений меня все больше отвлекало
чувство голода. Конечно, я голоден все время, точнее, всегда хочу есть.
Но я не ем между завтраком и обедом или между обедом и ужином,
принимаю пищу в строго определенные часы, если только работа по¬
зволяет. Я верю в режим. Если есть правила для каждого случая,
правила, которые вы составили сами и которым следуете, все будет в
порядке. Я меняю режим только в крайнем случае.
Щенок из дневной смены по фамилии Уилсон проехал мимо на
своей патрульной машине, но меня не заметил, поскольку во все глаза
глядел на перебегавшего через Бродвей наркомана, который торопился
к Центральному рынку, должно быть, за дозой. Двигался он очень
быстро, видно, разжился изрядным количеством деньжат. Уилсон был
обычным молодым полицейским, но когда я время от времени разгля¬
дывал его профиль (он в это время смотрел куда-то в сторону — чуть
припухшие губы, мальчишеский нос и еще что-то, не поддающееся
определению), этот паренек мне кого-то напоминал. Некоторое время
это меня раздражало, но как-то ночью на прошлой неделе, когда я
думал и думал о своей женитьбе и о Кэсси, вдруг понял: он немножко
похож на Билли. Но я тут же отогнал эту мысль, поскольку стараюсь
не думать об умерших детях и вообще о покойниках. Это еще одно
мое правило. Но я задумался о матери Билли, о своем первом браке,
спросил себя, не мог бы он быть удачным, останься Билли в живых.
И признался себе, что семья наша сохранилась бы до сей поры, не
умри Билли.	х
Интересно, сколько браков, так плохо и неумело начавшихся в годы
войны, превратились в счастливые? Но дело ведь не только в паршивом
начале. Между нами лежала смерть. Я как-то чуть не рассказал обо
всем Крузу Сеговиа. Мы работали с ним в ночной смене, и к трем
часам утра я был готов рассказать ему про то, как умерли мои роди¬
тели, как меня поднял на ноги брат и вскоре умер, как умер мой сын.
Хотел сказать, как я восхищаюсь Крузом, его женой и детьми, тем, что
он отдает им всего себя без остатка. Но я так ничего ему и не рас¬
сказал, а когда Эстебан, его первенец, погиб во Вьетнаме, вместе с
352

другими присматривал за Крузом: он пережил свое горе и по-прежнему
отдавал всего себя семье. Но восхищаться им я больше не мог. Пора¬
жался его самоотверженности, но восхищение у меня ушло. Не знаю,
как теперь называть то, что я испытываю к Крузу.
Мои дурацкие мысли немедленно вызвали пучение в желудке: я
мог воочию представить себе, как раздувается от газов мой пузырь. Я
достал таблетку, разжевал ее, проглотил и попытался заставить себя
думать о чем-нибудь хорошем — о бабах, о жратве, затем приподнялся,
громко выпустил воздух, произнес: «Доброе утро, ваша честь». Тут на¬
строение мое улучшилось.
Глава 4
Я всегда любил просто так, без всякой цели поездить по округе,
поэтому отключил рацию и двинулся в путь. Очень скоро, даже не
глядя на часы, я понял, что наступило время перекусить, только никак
не мог решить, что выбрать: «Чайнатаун» или «Маленький Токио». Мек¬
сиканской пищи мне не хотелось — я обещал Крузу Сеговиа прийти
сегодня к нему на обед, и меня ждало такое количество мексиканских
блюд, что их хватило бы самое меньшее на неделю. Его жена Сокорро
знала, что я люблю фаршированный перец — чиле, и как пить дать
приготовила дюжину персонально для меня.
Пока можно было бы удовлетвориться несколькими бургерами, в
Голливуде я знал местечко, где подавали лучшие бургеры в городе.
Каждый раз, когда я отправлялся в Голливуд, мне вспоминалась Мирна,
бабенка, с которой я крутил пару лет назад. Она удивительно смахи¬
вала на голливудскую звезду, но работала на хорошо оплачиваемой
должности в руководстве одной из телестудий. Когда бы мы ни отправ¬
лялись гульнуть, она ухитрялась выкинуть намного больше бабок, чем
я. Мирна любила тратить деньги, но привлекало меня в ней то, что она
была очень похожа на Мадлен Кэррол — ее фотографиями мы окле¬
ивали стены казарм во время войны. Дело заключалось не только в ее
элегантности и стиле, к которому добавлялся упругий бюст, но и в том,
что она была настоящей женщиной и вела себя соответственно. Един¬
ственным минусом можно считать лишь любовь к «травке» и чересчур
вольным сексуальным импровизациям. Я всегда готов к развлечениям,
если они не выходят за пределы разумного, а Мирна порой перегибала
палку. Кроме того, она требовала, чтобы я тоже принял «травки». Од¬
нажды я попробовал, но, в отличие от стакана виски, травка отнюдь не
привела меня в боеготовность. На кофейном столике у Мирны находи¬
лось примерно с фунт наркотика — половина стандартного набора, и
это меня добило. Я очень живо нарисовал себе картину нашего ареста
и отправки в каталажку. Наступило отупение. Не знаю, из-за наркотика
или еще по какой причине я все больше и больше мрачнел, пока не
12 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем*
353

дошел до такого состояния, что готов был душу из нее вытрясти. Но,
только подумать, это понравилось Мирне больше всего! Так что, хоть
она и вылитая Мадлен Кэррол, дал я ей пинка, и через пару недель
она перестала мне названивать. Наверное, нашла себе кобеля более
привычного к «травке».
Правда, у Мирны имелось одно удивительное качество — она вели¬
колепно танцевала, не просто хорошо, а именно великолепно, ибо была
способна полностью отключаться во время танца. В этом, я думаю, ее
главная тайна. Она прекрасно чувствовала тяжелый рок и была гибкой,
как змея. Когда она начинала танцевать, все останавливались и смот¬
рели на нее. Надо мной же посмеивались: «Куда полез?», но очень скоро
понимали, что перед ними два настоящих танцора. У танца, как у пищи
и секса, есть одна странная черта: чем скорее в это погружаешься, тем
быстрее отключаешься от всего остального. Работает только тело и еще
что-то внутри тебя, особенно когда звучит тяжелый рок — лучшее, что
есть в музыке. Где-нибудь на дискотеке для сопляков на Сансет-стрит
мы с Мирной вдруг начинали танцевать по-настоящему, и наши тела
соединялись в одно целое. Сексуальное начало не подавляло танец, но
присутствовало в нем, и мы словно сливались воедино.
Я, бывало, экспериментировал, показывая старый танцевальный при¬
ем — «пьяного цыпленка» — в самом начале нашего танца. Знаю,
сейчас он кажется старомодным, но я все равно его проделывал, и
окружающие покатывались со смеху, глядя, как трясется мое большое
пузо. Потом я обязательно повторял его в конце, и на этот раз никто
не смеялся. Они улыбались, но не смеялись, потому что видели, на¬
сколько я изящен в танце, несмотря на фигуру. Ни у кого не был так
пьян это «цыпленок», как у меня, и я специально хлопал локтями и
сгибал колени, чтобы посмотреть, насколько они еще крепки. И несмот¬
ря на те совершенно фантастические телодвижения, которые выделы¬
вала Мирна, люди смотрели и на меня. Они видели, как мы танцуем
вдвоем. Это, пожалуй, единственное, чего мне недостает без Мирны.
Сегодня у меня не было особого желания уезжать так далеко от
своего участка, я решил остановиться на куске говядины, вымоченном
в горчице и соевом соусе и запеченном на огне, и направился в япон¬
ский квартал, располагавшийся между Первой и Второй улицами, не¬
подалеку от Лос-Анджелес-стрит и Центральной. Там множество
сувенирных магазинчиков, ресторанов и контор. Есть у них пай в здеш¬
них банках, куда они вкладывают немалую часть своих денег. Когда
я вошел в ресторан «Домик гейши» на Первой улице, обеденная сума¬
тоха здесь почти кончилась, и мама-сан семенила по залу своими кро¬
хотными шажками, будто ей все еще было двадцать, а не шестьдесят
пять. Как всегда, в шелковом китайском платье с разрезом от бедра,
она выглядела очень и очень неплохо для своего возраста. Я подшучи¬
вал на тем, что она, японка, носит китайское платье, а она смеялась и
отвечала: «Моя заказывала своя китайская наряд в Токио, а не Китай.
354

И делала много лучше». Ресторан выглядел шикарно: сумрак, уйма
бамбуковых шторок, висячие фонарики и все такое прочее.
— Бумпа-сан, где твоя пряталась?! — воскликнула хозяйка, когда
я вошел, раздвигая занавес.
— Привет, Матушка, — поздоровался я, приподнимая ее в воздухе
и целуя в щеку. Весила она фунтов девяносто, не больше, казалась
хрупкой, но однажды я не проделал эту штуку, и это ей очень не
понравилось. Она ждала именно такого приветствия, а посетители по¬
лучили от этого спектакля невообразимое удовольствие. Повара, красот¬
ки-официантки и управляющая рестораном Суми в ярко-оранжевом
кимоно — все они ждали этой маленькой пантомимы. Я видел, что
Суми постучала по плечу посетителя-японца, как только я вошел в
ресторан.
Обычно я держал хозяйку ресторана на весу с минуту, несильно
притискивая к себе, и шутил, пока все в зале не начинали хохотать,
громче всех она сама, потом осторожно ставил ее на пол, а мама-сан
громко говорила всем, «какая наша Бумпа сильная». Руки у меня по-
прежнему хоть куда, не то что ноги. К тому же в ней и веса практи¬
чески нет, просто живая кукла из папье-маше, не тяжелее. Иначе, как
«наша Бумпа», она меня не называла, и я всегда считал это признаком
того, что я принадлежу к японскому кварталу. Такое признание мне
безусловно льстило. Полицейские Лос-Анджелеса с большой нежностью
относятся к тем, кого они называют «буддоголовыми». Японцы, похо¬
же, — единственная нация в мире, кому все еще нравятся дисциплина,
чистота и настоящая работа. Даже полицейские из дорожной службы,
которые готовы выписать штраф и прокаженному с одной ногой, отпу¬
скают японцев с миром после достаточно серьезных нарушений. Они
отвратительные водители, зато их фамилий практически не встретишь
в криминальных сводках. Правда, последние годы я замечаю, что наши
братья азиаты тоже начинают появляться там в качестве подозревае¬
мых. Если они скатятся сюда, то перестанут быть уважаемой катего¬
рией горожан и превратятся в обычных жителей.
—	У нас для тебя готов прекрасный столик, — сказала Суми с
такой улыбкой, что я чуть было не забыл о еде. Но нос мой сразу же
определил запахи темпуры, рисовой водки, жаркого. У меня очень чув¬
ствительный нос. Он в состоянии определять конкретные запахи. Дело
в том, что в этом мире имеют смысл только конкретные вещи. Когда
все комкают вместе, то перед вами оказывается какой-нибудь гуляш,
или баранье жаркое, или мясо, тушенное в жире, — пища, которой я
вообще не переношу.
—	Я, пожалуй, посижу в суши-баре, — сказал я Суми. Она как-то
призналась, что ее настоящее имя — Глория. Люди полагают, что у
гейши должно быть японское имя, и врт Глория, американка в третьем
поколении, пошла им навстречу. Она права: ни к чему разочаровывать
людей.
355

В суши-баре сидели два посетителя японца, и обслуживавший их
Мако улыбнулся мне, но без особой радости. Он однажды признался
Матушке, что обслуживание одного «Бумпы» требует столько же сил,
сколько кормление целой команды борцов сумо. Я ничего не мог с собой
поделать, поскольку слишком любил эти маленькие деликатные рисо¬
вые шарики, их лепят вручную и заворачивают в полоски розовой
семги, осьминога, морского ежа, тунца и креветок. Я любил эти ма¬
ленькие шарики со спрятанным в них хреном, от которого неожиданно
начинают слезиться глаза. А суп в горшочках, особенно из сои и мор¬
ских водорослей! Я пил его по-японски, прямо из горшочка, и съедал
все куда быстрее, чем Мако успевал подкладывать. Наверное, я походил
на буйвола, который вдруг забрел в суши-бар. Я пытался контролиро¬
вать себя, хотя бы немного подчиниться знаменитой японской самодис¬
циплине, но продолжал поглощать пищу с крохотных тарелочек, а
улыбающийся Мако, обливаясь потом, все подкладывал и подкладывал.
Я понимал, что вести себя подобным образом в суши-баре очень хоро¬
шего ресторана неприлично — подобная кухня предназначена для гур¬
манов, тонких ценителей японской кухни. Я же вел себя как
прожорливая синяя саранча. Но мой Бог, какое это райское ощуще¬
ние — есть суши! Я бы, пожалуй, принял буддизм, если б их рай
находился в суши-баре.
Только одно извиняло меня — я работал палочками не хуже посе¬
тителей-японцев. Научился я этому в Японии сразу после войны, к тому
же двадцать лет хожу в «Гейшу» и другие рестораны в японском квар¬
тале, так что удивляться тут особенно нечему. Даже когда я в штатском,
они видят, как лихо я орудую палочками, и понимают, что перед ними
совсем не турист, который забрел сюда случайно. Надо только признать¬
ся, что когда я отключаюсь, то ем обеими руками — просто не могу
другим способом подкладывать себе пищу с необходимой скоростью.
Если не очень жарко, я обычно запиваю пищу рисовым винохг или
горячим сакэ, сегодня — водой со льдом. Прикончив то, что могли бы
съесть два-три крепких японца, я остановился и принялся за чай. Ма¬
тушка и Суми несколько раз подходили к моему столу, чтобы удосто¬
вериться: всего ли достаточно, горяч ли чай, попытались угостить меня
темпурой, а крохотные сушеные креветки выглядели так аппетитно, что
я съел полдюжины. Не будь Суми на двадцать лет моложе, чем нужно,
я бы, пожалуй, попробовал и ее. Но она была такой хрупкой, красивой
и юной, что я терял голову, когда думал об этом. Кроме того, она тоже
принадлежала к людям с моего участка, в этом-то все дело! Иначе что
они обо мне скажут?! Тем не менее мой аппетит всегда улучшался,
когда рядом были хорошенькие женщины. Но пока я не наедался хотя
бы наполовину, не замечал ни женщин, ни всего остального. Окружа¬
ющий мир просто исчезает, когда я жую.
Единственное, что действовало на меня угнетающе, — это уйма
Матушкиных благодарностей за то, что я съел половину ее кухни. Она,
356

конечно же, ни разу не позволяла заплатить за еду, но говорила спа¬
сибо раз десять, пока шел к выходу. Даже по азиатским меркам она
несколько переигрывала. От этого чувство моей вины все более усили¬
валось, и, появляясь здесь, я иногда очень горевал, что не могу нару¬
шить обычай и заплатить. Но она кормила полицейских до того, как я
появился здесь, и будет кормить их после, так уж устроен мир. Я не
сказал Матушке, что эта пятница станет моим последним рабочим днем.
Я даже не стал об этом думать — с горшком супа в животе было бы
опасно вызвать у себя несварение желудка.
Перед моим уходом подошла Суми. Она взяла крохотную чашечку
с чаем и держала у моих губ, пока я пил его мелкими глотками, затем
сказала:
— Ну, Бампер, расскажи мне волнующую историю про воров и по¬
лицейских.
Она частенько проделывала подобное и прекрасно знала, как на
меня действует то, что она стоит рядышком. А я чувствую ее сладкое
дыхание и любуюсь шоколадно-карими глазами и нежной кожей.
— Хорошо, мой маленький цветочек лотоса, — сказал я тихим и
нежным голосом, и она хихикнула. — Вот только поясницу отпустит.
Затем я перешел на нормальный тон и рассказал об одном парне,
которого задержал за проезд на красный свет. Он уже год жил здесь,
у него были права, выданные в Калифорнии, но по-английски не гово¬
рил, по крайней мере делал вид, чтобы попытаться отделаться от штра¬
фа. Но я решил настоять. на своем и выписать ему квитанцию,
поскольку он чуть было не смял в лепешку прохожего на перекрестке.
Когда я закончил писать, он отказался подписывать и заверещал на
ломаном английском: «Моя не виновата, моя не виновата*. Минут пять
я пытался ему объяснить, что подпись лишь подтверждала его готов¬
ность явиться в суд, что он может рассматривать это дело, если хочет,
в суде присяжных, но если он не подпишет, я буду вынужден его
арестовать. Он продолжал трясти головой — вроде до него никак не
доходило, и тогда я перевернул книжку квитанций и на обратной сто¬
роне нарисовал картинку. Такую же картинку я нарисовал и для Суми.
Маленькое тюремное окошечко, к которому прилип нарисованный из
палочек человечек. Уголки его рта были опущены вниз, глаза косили.
Я показал ему рисунок и сказал: «Теперь, может, подпишешь?*, и он
подписал так быстро и энергично, что сломал карандаш.
Суми расхохоталась и пересказала Матушке эту историю по-япон¬
ски. Перед уходом я дал Мако на чай, они снова принялись меня
благодарить, а я и впрямь испытал чувство вины. Это единственное,
чего я не любил в японском квартале Мне очень хотелось тут платить,
хотя, признаюсь, в других местах подобного желания у меня никогда
не возникало.
По правде сказать, мне было совершенно не на что тратить деньги.
Трижды в день я ел на своем участке, мог купить выпивку, одежду,
357

ювелирные украшения и все, что угодно, по оптовым ценам, а то и
дешевле. Дело в том, что мне все время делали подарки. У меня была
своя булочная и своя молочная, снабжавшая меня галлонами мороже¬
ного, молока, прессованным творогом, всем, чем нужно. Симпатичная
квартира, в которой я жил, также не стоила ни цента, включая все
удобства, поскольку я помогал управляющему разбираться с остальны¬
ми тридцатью двумя квартирами. .По крайней мере, ему так казалось.
Когда чья-то вечеринка становилась чересчур бурной, он обычно при¬
зывал меня, и я отправлялся в эту квартиру, присоединялся к компа¬
нии, уговаривал их чуть-чуть угомониться и поглощал имеющуюся
выпивку и закуску. Иногда мне удавалось прихватить какого-нибудь
шалуна, подглядывающего в окна, и поскольку управляющий был от¬
чаянным трусом, он полагал, что я незаменим. Если не считать расхо¬
дов на моих подружек и стукачей, тратить деньги мне практически не
приходилось. Случалось, я не тратил за неделю и десяти центов ни на
что, кроме чаевых. Чаевые я раздаю щедро, не то что другие поли¬
цейские.
Когда мне приходится получать что-либо от тех, кто живет в моем
участке, действует одно жесткое правило — никаких денег. Мне всегда
казалось: если я возьму деньги, которые на Рождество пытались пред¬
лагать многие, то меня как бы купят. Совсем другое дело, когда тебя
бесплатно кормят, или дарят ящик пива, или делают солидную скидку
при продаже спортивного пиджака, или если зубной врач лечит мне
зубы по специальным расценкам, а очки от солнца мне продают за
полцены. Все эти вещи деньгами не являются, к тому же я никогда не
жадничал, не брал больше, чех< мне было нужно, ну еще разве для
того, чтобы подарить своим друзьям, таким, как Круз Сеговиа или
Кэсси, которая совсем недавно пожаловалась, что ее квартира начинает
смахивать на винную лавку. Кроме того, я никогда не принимал ничего
от тех, кого мог впоследствии арестовать. Например, когда мы с Мар¬
вином Кейвудом, владельцем «Розового дракона», еще не начали так
откровенно ненавидеть друг друга, он попытался подсунуть мне пару
ящиков шотландского виски. Я не имел в виду ничего плохого, но
подарка не принял. С того самого дня, как он открыл свой бар, я знал,
что он станет прибежищем для всякой швали. Каждый день этот дерь-
моотстойник напоминал съезд ветеранов Сан-Квентина. Чем больше я
думал об этом, тем больше меня печалило, что после моей отставки
никто не будет давить на это заведение так, как это делал я. С моей
подачи у Марвина дважды отбирали на шестьдесят дней лицензию на
торговлю спиртным. Ущерб, который он из-за меня потерпел, равнялся
примерно двум тысячам в месяц, поскольку кое-кто из этой шпаны
боялся туда приходить, чтобы не попасть мне в лапы.
Я прыгнул в машину и решил проехаться мимо «Розового дракона*
и заглянуть в него' напоследок. Когда я притормозил у бара, меня
увидел стоявший в дверях наркоман, который, тут же кинулся вниз по
358

ступенькам, чтобы сообщить всем находившимся внутри о приближаю¬
щемся легаше. Я вытащил дубинку, обмотал ременное кольцо вокруг
кисти, что теперь делать категорически запрещено, но что я проделываю
все двадцать лет, и спустился по бетонным ступенькам в расположен¬
ный в подвале бар через занавешенный вход. Фасад этого заведения
был оформлен как голова розового дракона. Передняя дверь — это
пасть, задняя — под хвостом. Дурацкая дверь в виде драконьей пасти
выводила меня из себя, поэтому я вошел в заднюю, прямо в задницу
дракона, постукивая дубинкой по пустым стульям и пристально глядя
по сторонам, как только мои глаза привыкли к темноте. Все дерьмо
сидело ближе к черному ходу. Посетителей было человек десять, совсем
немного, что объяснялось ранним временем, здесь же, у самого края
стойки, находился Марвин, здоровяк шести футов шести дюймов роста,
с усмешкой наблюдавший за тем, как некрасивая лесбиянка прижимала
к столу руку боровшегося с ней хорошо сложенного симпатичного чер¬
но-сизого кобеля.
Марвин улыбался, но в действительности ему было совсем не до
смеха: он знал, что я здесь. Кровь его стыла при виде того, как я стучу
дубинкой по мебели. Потому-то я и колотил по ней со всего размаха.
Я всегда стремился казаться предельно грубым и неприятным, когда
появлялся в этом баре. У меня дважды случались здесь стычки, и оба
раза я знал, что Марвин обмочился с перепугу. Он и хотел бы прыгнуть
на меня, да духу у него не хватала
Весил он по меньшей мере фунтов триста и казался очень крепким
и крутым. Ничего другого владельцу подобного заведения не остава¬
лось — здесь чувствовали себя как дома букмекеры, растрепанные
шлюхи, торговцы наркотиками, поклонники амфетамина, гомосеки и их
дружки, вчерашние заключенные мужского и женского пола самых
разнообразных возрастов. Мне ни разу не удалось спровоцировать Мар¬
вина на драку, хотя все вокруг знали, что стрелял в меня однажды
вечером из проезжавшего автомобиля шпаненок, нанятый Марвином.
Только после этого случая, хотя ничего доказано не было, я всерьез
начал наступать «Розовому дракону» на хвост. На пару месяцев бизнес
здесь упал чуть не до нуля — я практически поселился у его дверей.
Марвин отправил двух адвокатов к моему капитану и в полицейскую
комиссию по кадрам, курировавшую городскую полицию, чтобы моя
хватка несколько ослабла. Я подчинился приказам в той мере, в какой
это было неизбежно, но по-прежнему наносил ему неожиданные удары.
Если бы я не уходил в отставку, то устроил бы ему ох какую
веселую жизнь, поскольку, прослужив свои двадцать лет, ты можешь
уже ни перед кем не стоять на задних лапах. Тб есть я хочу сказать
одно: какой бы тяжкий проступок ты ни совершил, пенсию твою уже
никто не отнимет, даже если тебя выгонят с треском. Так что останься
я в полиции, я бы обязательно продолжил свое дело. Плевать на ко¬
миссию, плевать на адвокатов, я бы прошелся по голове этого «Дракона»
359

своими бутсами. Тут я поглядел на собственные ботинки сорок шестого
размера, форменную обувь пешего патрульного, высокие, со шнуровкой,
плотно обхватывающие лодыжку ботинки с неуклюжими закругленны¬
ми носами, настоящая обувка настоящего полисмена. Лет пять назад
они были чертовски популярны у черной молодежи, а сейчас на них
пошла новая волна моды. Их называют еще «утешение старичков» за
мягкую кожу и удобный подъем. Большинству, однако, эта обувь пред¬
ставляется просто ужасной. По крайней мере, мне так кажется. Я,
наверное, буду носить их всю оставшуюся жизнь. Слишком много зад¬
ниц заслуженно испытало на себе «утешение старичков», чтобы я мог
теперь с ними расстаться.
Наконец Марвину надоело делать вид, что он так увлечен борьбой
и совсем не замечает меня.
— Чего надо, Морган? — спросил он. Даже в полутьме я мог раз¬
глядеть, как побагровело его лицо, а челюсть выдвинулась вперед.
— Просто интересуюсь, сколько подонков у тебя сегодня набралось,
Марвин, — сказал я громко, и несколько человек подняли головы. В
нынешнее время очень несложно заработать взыскание за грубость, но
вся эта сволочь поумирала бы со смеху, попытайся я с ними быть
вежливыми или обратись по-человечески.
Здоровенная лесбиянка была здесь единственной женщиной в пол¬
ном смысле этого слова. Что до остальных, то в подобной дыре без
проверки их водопроводных систем определить, кто перед тобой, просто
невозможно. Вот сидит в женских платьях дуэт пассивных гомиков,
рядом с ними несколько активистов и мошенников, опять-таки из го¬
лубых. Я узнал неряху букмекера по имени Гарольд Вагнер. Один из
гомосеков был совсем мальчишка, лет двадцати двух. По молодости лет
он счел возможным обидеться на мою реплику, очевидно, потому, что
все это происходило на глазах у «королевы» в красном мини, по-види¬
мому принадлежавшей ему. Он что-то пробормотал себе под нос, и
Марвин сразу велел ему остыть, поскольку вовсе не хотел, чтобы у
меня снова появился повод для ареста в его заведении. Парень, как и
все остальные, похоже, крепко накачался наркотиками.
— Это твой новый дружок, Рокси? — спросил я у «королевы» в крас¬
ном платье, которую звали, если я не ошибаюсь, Джон Джеффри Актон.
— Да, — ответил он высоким голосом и кивком головы велел па¬
реньку замолчать Храбрец был на пару дюймов выше меня, с мощной
грудью. Похоже, они с Рокси жили вместе и делили пополам зарабо¬
танное честным трудом: Рокси обслуживал тех, кому требовалась «ко¬
ролева», а его дружок играл роль «джокера» для ищущих активного
партнера. Но этот «джокер» скорее всего тоже станет «королевой». Мне
их всегда жаль: они такие запуганные, робкие. Иногда я использую их
как стукачей, но чаще оставляю в покое.
Настроение у меня испортилось. Я думал, что теперь, после моей
отставки, некому будет укрощать «Дракона». Все они злобно на меня
360

таращились, особенно Марвин. Его серые глазки так и сверкали, а рот
превратился в узкую щель.
Один зеленый юнец откинулся на спинку стула, пару раз хрюкнул
и сказал:
—	Что-то запахло полицейской свиньей.
Прежде я его здесь не встречал, и он смахивал на студента, за¬
бредшего в трущобы. Где-нибудь в студенческом пивбаре я бы не об¬
ратил внимание на его реплику или расхохотался самым первым. Но
в «Розовом драконе» полиция правит с помощью силы. Если они пере¬
станут меня бояться, мне конец, а улицы превратятся в джунгли. На
них, правда, и сейчас не слишком безопасно, но все же ходить можно,
хотя и встречаются порой кобры и бешеные собаки. В общем, если бы
не я и мне подобные, улицы превратились бы в настоящий лес, в
котором не было бы даже тропинок.,
— Хрю-хрю, — повторил он с большей уверенностью, поскольку я
не отреагировал на его первый выпад. — И впрямь полицейской
свиньей воняет.
— А что же любят свиньи больше всего? — Яс улыбкой всунул
дубинку прямо в кольцо. — Свинья обожает чистить мусор, а я как
раз вижу кучу.
Я снова улыбнулся и ногой вышиб из-под него стул. Отважный
юноша тяжело рухнул на пол, выплескав при этом стакан пива на
Рокси, который от неожиданности забыл про фальцет и выругался низ¬
ким баритоном, когда пиво пролилось ему за вырез.
Не успел паренек сообразить, что на него обрушилось, я уже надел
ему наручники и поволок за собой к двери, но не слишком быстро —
вдруг еще кто-то созрел для встречи со мной.
— Ублюдок! — заорал Марвин, брызжа слюной. — Ты напал на
моего посетителя. Ублюдок! Я звоню своему адвокату.
— Валяй, Марвин, — сказал я. Паренек, довольно высокого роста,
повизгивая, шел на цыпочках к двери, поскольку стоило лишь слегка
потянуть вперед кольцо наручников, и ему приходилось подскакивать
чуть не до потолка. Вся его одежда пропахла «травкой», но легкое
наркотическое опьянение не приглушало боль от браслетов. Когда бе¬
решь действительно накачавшегося, нельзя чересчур сильно сжимать
кольца, а то рискуешь сломать- ему кисть, если пытаешься заставить
его задрожать от боли. Но этот паренек двигался очень послушно, при
этом он изгибался и тихонько подвывал. Марвин выскочил из-за стойки
и пошел за нами до самых дверей.
—	Есть свидетели! — кричал он. — На этот раз есть свидетели
того, как ты без всяких оснований арестовал моего посетителя. В чем
его вина? На каком основании ты произвел этот арест? .
—	Он пьян, Марвин, — улыбнулся я, удерживая зажим одной рукой
и освобождая вторую. Вдруг Марвин дошел до точки? Я был очень
возбужден, буквально готов взорваться.
361

—	Вранье. Он трезв. Так же трезв, как и ты.
—	Что ты, Марвин! Он находится в общественном месте в нетрезвом
состоянии и не может позаботиться о себе. Я должен задержать его в
интересах его же собственной безопасности. Он должен быть совершен¬
но пьяным, если позволил себе сказать то, что он мне сказал. Верно?
И если ты не будешь вести себя аккуратно, я, пожалуй, решу, что ты
пытаешься помешать аресту. Ты бы не хотел помешать мне произвести
арест? Как, Марвин?
— Мы до тебя доберемся, Морган, — прошептал тот в бешеной
ярости. — Когда-нибудь мы добьемся, чтобы тебя выперли со
службы.
— Если бы такие подонки, как вы, могли выпереть меня со службы,
я бы и не стал за нее держаться, — ответил я и успокоился. Наплевать.
Все было кончено, так или иначе.
Паренек оказался не таким обкурившимся, как я думал, — под
солнцем на более или менее свежем лос-анджелесском воздухе это
стало ясно.
— Я не пьян, — повторял он на протяжении всего нашего пути до
♦Стеклянного дворца», пытался отбросить с лица прилипшую светлую
прядь резким движением головы, поскольку зажатые наручниками руки
находились у него за спиной. ♦Стеклянным дворцом» называли здание
центрального полицейского управления по множеству имевшихся в нем
окон.
— Ты окажешься за решеткой из-за своего длинного языка, сы¬
нок, — заметил я, закуривая сигарету.
— Но ведь ты же не можешь посадить в тюрьму трезвого человека
только за то, что он назвал тебя полицейской свиньей, — возразил
паренек, и по тому, как он говорил и выглядел, я понял, что он из
богатеньких и болтается в трущобах с подонками, чтобы удовлетворить
свое извращенное любопытство, а может, потому, что в душе он сам
подонок.
— Больше всего сволочи попадают за решетку из-за длинного языка,
и никак иначе.
— Я требую адвоката, — заявил он.
— Валяй, как только тебя зарегистрируют.
— Я вызову в суд этих людей. Они клятвенно подтвердят, что я
был трезв. Я привлеку тебя за незаконный арест.
— Нет, сынок, у тебя ничего не выйдет. Меня пытались привлечь
не один десяток раз. А эти задницы из ♦Розового дракона» не скажут
тебе, который час, даже если перед ними будет стоять ящик, полный
будильников.
— Но как ты можешь арестовывать меня за пьянство? Неужели ты
готов поклясться перед Богом, что я был пьян?
..— Здесь, на моем участке, Бога нет. А если бы и был, все равно б
не появился в ♦Розовом драконе». Постановления Верховного суда здесь
362

тоже не слишком работают. Так что, сынок, понимаешь, мне пришлось
написать свои собственные законы, а ты нарушил один из них. Мне
придется признать тебя виновным за проявленное неуважение к поли¬
цейскому.
Глава 5
Я зарегистрировал задержание, и оказалось, что мне совершенно
нечем заняться. Ощущение полной опустошенности всегда повергало
меня в депрессию. Я вновь подумал о гостиничном воре, но предпри¬
нимать что-то серьезное было лень. Чертова опустошенность. Совершен¬
но мрачный, я свернул на Фигероа-стрит и неожиданно заметил у
телефона-автомата Стилягу Лафферти, букмекера, который пользовался
в своих операциях почтовыми ящиками. Обычно он болтался на Мэйн-
стрит и Бродвее, а теперь появился на Фигероа-стрит. «Если бы нам
удалось загнать его еще на квартал ближе к шоссе, идущему вдоль
Залива, я бы, пожалуй, спихнул его под колеса какой-нибудь маши¬
ны», — подумал я, вполне созрев для убийства.
Лафферти всегда обслуживал бизнесменов в этом районе: он при¬
нимал ставки и записывал их на внутренней стороне конверта со своим
собственным адресом. Стиляга все время крутился между телефоном-
автоматом и почтовым ящиком, и как только видел человека, который,
по его мнению, походил на легавого, мчался к почтовому ящику и
опускал письмо. Таким образом, полиция ни разу не смогла обнаружить
никаких улик вроде записей о ставках или списков игроков. На другой
день он получал с почтой ставки клиентов как раз ко времени выплаты
денег. Как большинство букмекеров, он панически боялся детективов в
штатском, но абсолютно плевал на полицейских в форме.
Однажды, проезжая мимо, я резко затормозил, выпрыгнул из пат¬
рульной машины и схватил Стилягу за тощую задницу раньше, чем
он успел добраться до почтового ящика. Я поймал его с заметками, и
ему предъявили обвинение в мошенничестве со ставками. Я добился
его осуждения в суде второй инстанции, но мне пришлось убедить
судью в том, что я получил конфиденциальную информацию об опера¬
ции Стиляги от надежного источника (это соответствовало истине), за¬
тем спрятался под кустом прямо у телефонной будки и подслушал,
как обвиняемый принимает по телефону ставки (чистой воды ложь). Но
я убедил судью, вот в чем дело. Стиляга уплатил двести пятьдесят
долларов штрафа и получил год условно. В тот же самый день он
перебрался с моего участка на Фигероа-стрит, где не было ни одного
кустика рядом с телефонной будкой.
Когда я проезжал мимо Стиляги, он широко улыбнулся, помахал
мне рукой и встал около почтового ящика. Я спросил себя, не могло
ли нам помочь специальное управление почтового ведомства, помочь
покончить с подобным мошенничеством, но последнее оказалось бы де¬
363

лом весьма нелегким и явно не стоило прилагаемых усилий. Не так-то
просто перлюстрировать чью-то корреспонденцию. Теперь, когда я еще
раз поглядел на эту мерзкую рожу, настроение у меня вконец испор¬
тилось Естественно, после моего ухода ни один полицейский в форме
и пальцем не пошевелит, чтобы тряхнуть этого гада.
Потом я подумал о букмекерском бизнесе вообще и пришел в нео¬
писуемую ярость — это была та разновидность преступлений, с которой
я ничего не мог поделать. Я видел, как растут доходы от этого бизнеса,
видел вовлеченных в него людей, знал кое-кого из них, и все равно
ничего не мог поделать, поскольку они хорошо организованы и воору¬
жены совершенными средствами, а мое оружие слишком неуклюже.
Они получили такие колоссальные суммы, что могли расширяться, пе¬
реводить их в сферу полулегального бизнеса и выдерживать конкурен¬
цию. Хоть и опирались они на «грязные деньги», но легальный бизнес
противопоставить им ничего не мог. А еще они были свирепы и без¬
жалостны и знали много способов отпугнуть конкурентов Я всегда
хотел крепко зацепить кого-нибудь из них, вроде Рэди Скалотты, главы
букмекерского синдиката, размеры состояния которого, по слухам, было
невозможно определить. Я подумал обо всем этом и о том, как я впадаю
в бешенство каждый раз, когда вижу на экране красавчика-букмекера.
Затем я принялся вспоминать Энджи Капуто и испытал мрачное удов¬
летворение' только от всплывавшей в памяти картины его унижения
еще одним старым патрульным, Сэмом Джиральди. Энджи так и не
смог стать великим' гангстерам после того, что с ним сделал Сэм.
Сэма Джиральди нет в живых. Он умер в прошлом году, через
четырнадцать месяцев после того, как- ушел в отставку, отслужив
двадцатилетний срок. Ему было всего сорок четыре, когда его доко¬
нал сердечный приступ — одна из самых распространенных у поли¬
цейских болезней. В нашей работе, когда мы часами просиживаем
задницу, а потом, надсаживая сердце, мчимся в погоню, инфаркты
закономерны. Да еще надо учесть, что с годами мы стремительно
толстеем.
Когда Сэм сломал Энджи Капуто, ему стукнуло тридцать семь, но
выглядел он лет на десять старше. Не слишком высокого роста, с
широченными плечами и полным лицом, он обладал развитыми мыш¬
цам^ перетянутыми взбугрившимися венами. Когда-то он был отлич¬
ным гандболистом, и тело его походило на единый кусок металла.
Долгие годы он служил детективом в отделе, а потом снова надел
форму. Участок. Сэма был на Альворадо^ я работал пониже, и иногда
он подъезжал ко мне на участок, а порой я приезжал к нему. Мы
вместе обедали, говорили о наших полицейских проблемах или о бей¬
сболе. Я любил эту игру, а Сэм был настоящим фанатиком. Время от
времени, когда мы ели в его любимом кафе на Альворадо, я прохажи¬
вался вместе с ним по его участку, и пару раз нам даже удалось
провернуть совершенно шикарные аресты. И вот чудесным летним ве¬
364

чером, когда легкий ветерок гнал чуть заметную рябь по глади пруда
в парке Макартура, мы повстречали Энджи Капуто.
Казалось, все произошло совершенно неожиданно. Лицо Сэма иска¬
зилось, словно от сильной боли.
— Видишь вон того парня? Это Энджи Капуто, сводник и мелкий
букмекер.
— Ну и что? — отозвался я и спросил себя, что же должно после¬
довать за этими словами, ибо Сэм, похоже, был готов пристрелить этого
парня на месте. А тот только что вышел из бара и собирался усесться
в лиловый «линкольн», запаркованный на Шестой улице. Мы сидели в
машине Сэма, поскольку планировали отправиться на восьмичасовой
сеанс в крохотный театр комедии, который располагался на его участке.
— Он болтается обычно чуть подальше, на Восьмой улице, — заме¬
тил Сэм. — И живет там же, кстати, не слишком далеко от моей
берлоги. Я ищу его уже несколько дней. Я точно выяснил, что именно
он сломал челюсть мистеру Ровичу, хозяину прачечной, где мне сти¬
рают форму.
Все это Сэм произнес неестественно мягко. Вообще-то он был вос¬
питанным парнем и всегда разговаривал негромко и спокойно, но сейчас
голос его звучал иначе.
— За что он его?
— Старик припоздал с выплатой процентов Гарри Степлтону, мес¬
тному ростовщику. Тот приказал Энджи с ним разобраться. Энджи
теперь большая шишка. Ему нет никакой нужды заниматься этим са¬
мому, но иногда он любит размяться. Я слышал, что он предпочитает
надевать перчатки с металлическими клепками.
— Его арестовали?
Сэм покачал головой.
— Старик клянется, что его отделали три черномазых.
— А ты уверен, что это Капуто?
— У меня хорошие стукачи, Бампер.
И тут Сэм рассказал мне, что Капуто родом из того же грязного
городишки в штате Пенсильвания, что и он сам, и их семьи были
знакомы, когда они оба еще пешком под стол ходили, они даже состо¬
яли в каком-то дальнем родстве. Сэм развернул машину, вернулся на
Шестую улицу и остановился на углу.
— ЗалёЗай, Энджи, — коротко скомандовал Сэм, когда тот с дру¬
желюбной улыбкой на лице подошел в нашей машине.
— Ты меня арестовываешь, Сэм? — Энджи улыбнулся еще шире.
Я просто не мог поверить, что они с Сэмом ровесники — ни единой
сединки в густых черных волосах, ни единой морщинки на очень кра¬
сивом лице и великолепно сидящий серый костюм. Я повернулся, когда
Энджи протянул руку и улыбнулся.
— Меня зовут Энджи, — представился он, когда мы пожали друг
другу руки. — Куда едем?
365

— Я так понимаю, что именно ты отделал старика, — произнес Сэм
еще мягче.
— Да ты шутишь, Сэм. У меня других дел полно. На этот раз твои
стукачи соврали.
— Я тебя искал.
— Так за что же ты собираешься меня арестовать, Сэм?
— Я не могу тебя арестовать. Не могу тебя арестовать с того самого
дня, как тебя узнал, хотя я готов отдать за это собственную душу.
— Ну и комик же этот парень, — засмеялся Капуто, закуривая. —
Мой добрый друг Сэм как минимум раз в месяц рассказывает мне, как
бы он хотел засадить меня в тюрьму. Просто комик. Как родня в
Аликиппа, Сэм? Как там Лиз и Долли? Детишки у Долли подрастают?
— До этого ты никогда не трогал тех, кого я знал лично, — про¬
должал Сэм все техе же неестественно мягким голосом. — Старика же
я знал очень хорошо, и тебе это известно.
— Он был одним из твоих стукачей, Сэм? — спросил Капуто. —
Хотя неважно. Стукачей сегодня довольно трудно найти.
— Такого старика не пожалели... Кости могут не срастись никогда.
— Ладно, это действительно безобразие. А теперь скажи, куда мы
едем. Что, это все-таки арест? Я хочу знать.
— Вот сюда мы едем. Уже приехали, — сказал Сэм и выехал из-
под пандуса на пустынную, полутемную дорогу неподалеку от строив¬
шегося нового скоростного шоссе.
— Что за хреновину ты устраиваешь? — задал Капуто вопрос,
улыбка впервые исчезла с его лица.
— Останься в машине, Бампер, — приказал Сэм. — Я хочу потол¬
ковать с Энджи наедине.
— Осторожнее, fratello1, — заметил Капуто. — Я тебе не какая-ни¬
будь шестерка, которую легко запугать. Осторожнее.
— Не смей называть меня frateilo, — прошипел Сэм. — Ты, сукин
сын. Ты расправляешься со стариками, ты бьешь женщин и живешь за
их счет. Ты пьешь кровь тех, кто тебя слабее.
— Я позабочусь, чтобы тебя выперли с работы, безголовый макарон¬
ник, — крикнул Капуто.
Раздался тупой удар огромного кулака Сэма, за ним последовал
удивленный вскрик Капуто. Я выскочил из машины и видел, что Сэм
держит Капуто за голову и молотит его по физиономии, а на лице у
Капуто уже выступила кровь. Затеке Капуто оказался на спине и только
пытался увернуться от ударов тяжелого кулака. Теперь он уже не
сопротивлялся и даже не вскрикнул, когда Сэм вытащил свой тяжелый
«смит-и-вессон», встал коленями на руки Капуто и вогнал ствол ре¬
вольвера в пасть врага. Капуто безуспешно пытался поднять голову с
земли, давясь револьверным дулом, все глубже входившим ему в глот¬
1 Братишка (ит.).
366

ку, но Сэм так и держал его, пришпилив в земле стволом, и что-то
шептал ему по-итальянски. Потом Сэм поднялся, а Капуто перевалился
на живот, исторгая из себя кровавую массу.
Назад мы с Сэмом ехали молча. Мой напарник тяжело дышал и вре¬
мя от времени открывал окно, чтобы откашляться. Наконец он сказал:
— Тебе не о чехе беспокоиться, Бампер. Энджи будет молчать. Ведь
он даже не крикнул, когда я его бил, верно?
— Я ни о чем не беспокоюсь.
— Он ничего не расскажет. А на улицах станет немножко спокой¬
ней. Они прекратят наглеть и смеяться нам в лицо. И будут нас бо¬
яться. А Энджи потеряет у этого отребья всякое уважение. Воздух на
улицах станет чуть чище.
— Я только боюсь, что он убьет тебя, Сэм.
— Нет. Это он будет теперь бояться меня, бояться, что я убью его.
И я сделаю это, если он попытается снова напомнить о себе.
— Господи, Сэм, какой смысл испытывать такие глубокие чувства
к подобному дерьму?
— Послушай, Бампер. Я занимался букмекерами в отделе по борьбе
с проституцией и азартными играми, а потом в Центральном дивизионе.
Восемь лет я арестовывал их и гангстеров. Я по шесть месяцев пас
одного букмекера. Шесть месяцев! Я проводил расследование и собирал
факты, которые не мог опровергнуть ни один нанятый ими адвокат, я
брал их конторы, где были счета, доказывавшие, слышишь, доказывав¬
шие, что велись операции на миллионы долларов. Я приводил их в суд
и добивался обвинительного вердикта, по которому они получали ми¬
зерные штрафы. Но я ни разу не видел, чтобы букмекера отправили в
федеральную тюрьму. И я тогда решил, пусть букмекерами занимается
кто-нибудь другой, и снова надел форму. Но с Энджи совсем другое
дело. Я знаю его всю жизнь и живу неподалеку отсюда. Это моя
территория. Я пользовался услугами прачечной, где работал старик.
Конечно, он был моим стукачом, но он мне нравился, и я никогда ему
не платил. Он просто мне кое о чем рассказывал. У него сын учитель.
А теперь эта шваль немного напугается. Какое-то время они будут нас
уважать.
Мне пришлось согласиться с Сэмом, но я никогда не видел чело¬
века, которого бы так измолотил полицейский. Это меня беспокоило. Я
боялся за себя и за Сэма, вдруг Капуто пожалуется в управление, но
Сэм оказался прав. Капуто молчал, и, сказать по правде, я не слишком
жалел об этом поступке Сэма. Как-то ночью, когда я без сна лежал в
постели, ко мне вдруг пришло ощущение, что Сэм избрал единственно
верный путь. Только недозволенное оказалось возможным в такой си¬
туации. Я почувствовал, как утихает моя тоска, и больше никогда не
жалел о поступке своего друга.
Но вот Сэм умер, а я уходил в отставку. Никаких сомнений, не¬
многие полицейские в нашех( дивизионе теперь смогут прихватить бук¬
367

мекера. Я развернулся и поехал к тому месту, где по-прежнему стоял
Стиляга Лафферти в просторном горохового цвета костюме. Я остановил
машину у тротуара и вылез. Мокрая от пота рубашка прилипла к
спине. Я неторопливо двинулся к Стиляге, который тут же открыл
дверцу красно-синего почтового ящика и сунул в образовавшуюся щель
руку. Я остановился футах в пятнадцати от букмекера и хмуро по¬
смотрел на него.
— Привет, Морган, — сказал он со злобной усмешкой. По ней стало
ясно; он очень жалеет, что не слинял отсюда раньше. Это был бледный,
нервный мужчина лет сорока пяти с веснушками на абсолютно лысохс
черепе.
— Привет, Стиляга. — Я засунул дубинку в кольцо ремня и на
глазок прикинул расстояние между ними.
— Ты уже отличился раз, когда меня арестовывал, Морган. Почему
бы тебе не податься обратно на свой участок, с глаз моих подальше?
Я ведь перебрался сюда, на Фигероа-стрит, чтобы смыться с твоего
чертова участка. Чего тебе еще надо?
— Ну, много ты сегодня записал, Стиляга? — поинтересовался я и
сделал несколько шагов. — Это ведь так неудобно, спускать свое дерь¬
мо в этот ящик, верно?
— Черт побери, Морган. — Стиляга заморгал и заскреб ногтями
складки кожи на черепе. — Что ты все время привязываешься к лю¬
дям? Ты ведь уже старик, или есть сомнения? Почему бы тебе не
свалить отсюда и не начать себя вести, как положено человеку твоего
возраста?
После этих слов я почувствовал, как темные круги у меня перед
глазами превратились в кроваво-красные, и в два прыжка преодолел
разделявшие нас десять футов, пока он опускал письмо в ящик.
Руку он вынуть нс успел, и я с силой закрыл дверцу и навалился
на нее всем своим весом. Металлический край зажал его кисть, и он
заверещал.
— Стиляга, пришло время нам с тобой потолковать. — Я все еще
держал руку на дверце почтового ящика и надавливал на нее. Он
пытался выдернуть ладонь, но замер с вытаращенными от боли глазами.
— Прошу тебя, Морган, — прошептал он. Я посмотрел по сторонам:
вокруг было много машин и мало прохожих.
— Стиляга, перед тем как уйти на покой, мне хотелось бы взять
хорошего букмекера, одного-единственного. Не такую мелкую шестерку,
как ты, а настоящего. Как насчет того, чтобы мне помочь?
По лицу Стиляги текли слезы, он раскрыл полный желтых зубов
рот и подставил лицо солнцу, еще раз попытавшись вырвать руку. Я
нажал сильнее, он вскрикнул, но вокруг стоял шум проезжавших
машин.
— Бога ради, Морган, — молил он. — Я ничего не знаю. Пожалуй¬
ста, отпусти.
368

—	Вот что я тебе скажу, Стиляга. Мне вполне хватит твоего теле¬
фончика. Куда ты звонишь о своих успехах?
—	Они сами мне звонят, — выдохнул он, когда я несколько ослабил
нажим.
—	Врешь. — Я снова надавил.
—	Ладно, ладно, я дам тебе номер. — Он тут же начал сыпать
словами. Это вызвало у меня отвращение, а потом и ярость к нему, к
себе, а в особенности к главному букмекеру, которого я никогда не мог
арестовать, ведь он слишком хорошо прикрыт, а мое оружие слишком
слабо, чтобы пробить это прикрытие.
— Я сломаю тебе руку, если соврешь, — пообещал я, вплотную
приблизив свое лицо к его физиономии. Молодая хорошенькая женщина
посмотрела на залитое потом лицо Стиляги, потом на меня и чуть не
бегом пересекла улицу, подальше от нас обоих.
— Шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три, — всхлипнул он.
— Повтори.
— Шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три.
— Еще раз, и не дай Бог тебе ошибиться.
— Шесть-шесть-восемь-два-семь-три-три. О Боже!
— Что ты говоришь, когда звонишь туда?
— Одуванчик. Я просто произношу слово «одуванчик», а затехг на¬
зываю ставки. Клянусь, Морган!
— Интересно, а что бы сказал Ред Скалотта, если бы узнал, какую
информацию ты мне выдал? — улыбнулся я и отпустил его руку, как
только понял, по выражению его глаз, что предположил верно и он был
связан именно с этим букмекером.
Стиляга вытащил руку, сел на тротуар, держа руку так, будто она
сломана, и, тихо ругаясь, начал вытирать слезы.
— Как насчет того, чтобы побеседовать об этом в отделе по борьбе
с азартными играми? — спросил я, закуривая новую сигарету, пока он
растирал, видимо, совсем онемевшую руку.
—	Ты рехнулся, Морган! — Стиляга поднял голову. — Ты совсем
рехнулся, если думаешь, что я буду на кого-нибудь стучать.
— Слушай, Стиляга, ты потолкуешь с ребятами из отдела, как я
тебе сказал, и мы прикроем тебя. Никто ничего не узнает. Если нет, я
лично позабочусь, и Скалотта узнает, кто назвал мне этот телефонный
номер и пароль, чтобы мы могли всунуть ставку сидящему на аппарате.
Я всем сообщу, что ты платный стукач, и не тебе объяснять, что
случится, когда он обо всем узнает. Готов спорить, он поверит. Или ты
никогда не видел, что может сделать со стукачами зверюга вроде Берни
Зулича?
—	Ты самый грязный ублюдок из всех, кого я видел, — сказал
Стиляга и встал. Он побелел как мел и весь дрожал.
—	Давай посмотрим с другой стороны, красавчик. Ты нам помогаешь
один-единственный раз, мы берем сидящего на телефоне пердунка, и
369

все. Мы обеспечиваем версию для прикрытия информатора — мы так
всегда делаем, — и никто ничего не узнает. А ты сможешь вернуться
к своему грязному бизнесу, и я клянусь, что не трону тебя больше. То
есть лично я. Наверное, ты в курсе, что я всегда держу слово. Естест¬
венно, не могу гарантировать, что тебя не станет трясти кто-нибудь
другой.
На мгновение Стиляга задумался, затем сказал:
— Мне хватает того, чтобы ты меня больше не тряс, Морган. С
полицейскими из отдела я как-нибудь уживусь.
— Тогда поехали. Как твоя рука?
— Да пошел ты! — огрызнулся он.
Мысленно я расхохотался и сразу почувствовал себя лучше. Мы
приехали в отдел по борьбе с проституцией и азартными играми Цен¬
трального дивизиона, где я нашел того самого парня, который был мне
нужен.
— Почему бы тебе не заняться одним мелким букмекером, Чар¬
ли? — поинтересовался я. Он с явным риском для жизни откинулся
на своем крутящемся стуле.
— Привет, Бампер! — расплылся он в улыбке и тут же признал
Стилягу, которого раз или два собственноручно арестовывал. — Мистер
Лафферти является добровольно? С повинной?
Чарли Бронски, крепкий парень с хриплым голосом, работал в по¬
лиции уже пять лет. Я обучал его, когда он пришел к нам сразу после
полицейской академии. Помню, это был умный, энергичный, но довольно
сдержанный паренек. Таких я всегда любил. Их можно кое-чему на¬
учить. Сегодня мне не стыдно сказать, что он прошел курс «бампери-
зации».
Чарли поднялся и натянул рубашку, такую, какие носят выпускни¬
ки престижных колледжей — в зеленую полоску с короткими рукава¬
ми, — чтобы прикрыть пистолет в кобуре под мышкой (она была
надета прямо на белую футболку).
— Старый Стиляга только что решил покаяться в грехах, Чарли, —
пояснил я, посматривая на Лафферти. Он сидел с так икс унылым вы¬
ражением лица, какого мне никогда не приходилось у него видеть.
— Хватит, Морган, Христом-Богом прошу, — сказал Стиляга. —
Вам придется поклясться, что все останется в тайне.
— Клянись, Чарли! — приказал я.
— Клянусь, — отозвался тот. — А о чем разговор?
— Стиляга хочет продать нам телефонную точку.
— А что взамен?
— Ничего, — сказал Стиляга нетерпеливо. — Просто потому, что
я очень порядочный гражданин, вашу мать. Так нужны вам эти сведе¬
ния или нет?
— Валяй, — сказал Чарли. Было ясно, что он. пытается вычислить,
как я* сумел сломать Стилягу. За несколько месяцев нашей совместной
370

службы в патруле Чарли хорошо узнал мои методы. Я всегда пытался
вдолбить ему и другим молодым полицейским, что нельзя придер¬
живаться только буквы закона, когда имеешь дело с таким дерьмом.
Точнее, можно ее придерживаться, и тогда ты станешь начальником
дивизиона, а то и городского управления или кем-нибудь еще, но всегда
будут необходимы парни (в это можешь поверить) вроде меня, которые
топают по улицам, чтобы дать тебе возможность сидеть в своей башне
из слоновой кости, и мешают этой сволочи окончательно стать хозяе¬
вами города.
—	Ты хочешь сдать нам передатчик? — спросил Чарли. Стиляга
кивнул. На лице его появилось болезненное выражение. — А это дей¬
ствительно передатчик? Ты уверен?
—	Я вообще ни в чем не уверен, — залепетал Стиляга, потирая
руку. — Я пришел только потому, что не выношу, когда на меня так
давят. Я этого терпеть не могу.
Чарли поглядел в мою сторону, и я понял, что не смогу спокойно
вынести, если этот всю жизнь мошенничающий ублюдок, по которому
тюрьма плачет, начнет пускать слезу. Меня бесило не то, что этот
пердун стал стучать. Подумаешь, любой застучит, если его хорошенько
прижать. Вызывали отвращение сопли, которые он, словно маленький,
принялся размазывать по морде.
—	Черт1 Стиляга! — В конце концов я взорвался. — Ты был мо¬
шенником всю свою жизнь, нарушал все законы, которые у тебя хватало
мозгов нарушить, а теперь сидишь здесь и изображаешь целку. Хочешь
играть в свои игры — подбирай себе музыку сам, а сейчас ты будешь
делать то, что тебе скажут. Ты понял, ублюдок?
Я сделал шаг по направлению к его стулу, и он пряхго вжался в
него со словами:
— Ладно, Морган, ладно. Что ты хочешь знать? Бога ради, я все
расскажу, что нужно! Только не надо сердиться!
— Так номер, по которому ты звонишь, передатчик? — мягко по¬
вторил Чарли.
— Думаю, да. — Стиляга кивнул. — Похоже, там сидит какая-то
долбанутая баба и ничего про дело не знает. Я звоню одной и той же
месяцев шесть. Это небось обычная тупоголовая домохозяйка, которую
просто подставили, и принимает она ставки даже неизвестно для кого.
— Обычно их пишут на доске из пластика, — пояснил мне Чар¬
ли, — потом кто-то звонит несколько раз в день и снимает записанные
ею данные. Она всегда может стереть записи, если полиция начнет
ломиться в дверь. Возможно, она даже не знает, кто ей платит и откуда
звонит.
—	Вот то-то и оно, что ничего не знает, — добавил Стиляга,
поглядывая на меня. — Это дело поставлено на солидную ногу. Да¬
же слишком. Ты никого не напугаешь тем, что прихватил меня. Ты
просто не понимаешь, Морган. Мы нужны , людям вместе с нашим
371

бизнесом. Что дают за букмекерство? Траханый штраф. Кто сидит в
тюрьме? Ты видел когда-нибудь, чтобы букмекера сажали в тюрь¬
му? — Стиляга повернулся к Чарли, и тот отрицательно покачал
головой. — Хрен-то! Не видел и никогда не увидишь. Каждый с
удовольствием ставит у букмекеров, а кто не ставит, находит другие
развлечения. Брось, Морган. Ты все эти годы служил в полиции, но
так и не понял, что сражаться с этим бесполезно. Ты не в силах
спасти этот вонючий мир.
— А я и не пытаюсь, Стиляга. Я просто люблю эту чертову битву!
Я прошел через холл в комнату с кофейным аппаратом: теперь
Чарли нужно побыть со Стилягой наедине. После того как я сыграл
роль плохого полицейского, он мог поиграть в хорошего. Допрос ни¬
когда не срабатывает, когда в нем нет элемента интимности, а уж
Чарли умел заговаривать зубы. Я надеялся, что теперь, когда я раз¬
вязал этому парню руки, он вытянет из Стиляги еще что-нибудь.
Как только вам попадается кто-то, готовый расколоться, появляется
шанс. Если он дает информацию по одному вопросу, то из него
можно вытянуть и еще что-нибудь. Вряд ли Стиляга стал бы сотруд¬
ничать за деньги, слишком уж он был напуган. Но поскольку нас он
боялся не меньше, чем своих бандюг, кое-чего мы добьемся. По край¬
ней мере, Чарли с ним справится.
Круз Сеговиа сидел в нашей «кофейне» и заполнял журнал. Я
подошел к нему сзади. Больше в комнате никого не было. Круз писал,
склонившись над столом. Из-за своей худобы он даже в форме казался
школьником за домашним заданием. Внешне он нисколько не изменился
и оставался таким же, что и в годы нашей учебы в академии. Вот
только поседел изрядно. Рост его равнялся пяти футам восьми дюймам.
За этим столом он и впрямь казался совсем маленьким.
— Que paso, compadre?1 — спросил я, ибо он всегда жалел, что я
не католик и не могу стать крестным его семерых детей. Но его ма¬
лыши все равно считали меня крестным, а он сам звал меня compadre.
— Orale, panzon1 2, — ответил он, изображая из себя молодого мек¬
сиканского гангстера специально для меня. Он великолепно говорил,
читал и писал по-испански, а это большая редкость среди мексиканцев.
По-английски он тоже говорил хорошо, но детство, проведенное в при¬
городе Эль-Пасо, штат Техас, не прошло для Круза бесследно, и в его
речи все же чувствовался акцент.
— Где это ты прятался весь день? — поинтересовался я, опустил
в машину десять центов и протянул Крузу стакан свежего кофе без
молока, но с двойным сахаром.
— Ах ты, черт! — воскликнул он. — Где я прятался? Мы пытались
связаться с тобой весь день! Что, не знаешь, у тебя в машине есть
1	Как дела, куманек? (исп.)
2	Говори, толстяк (исп-).
372

маленькая коробочка, ее называют радио, и предполагается, что ты
слушаешь вызовы, а иногда и выполняешь полученные приказы.
—	Chale, chale1. Хватит изображать из себя сержанта. Дай передох¬
нуть. Я много выскакивал из своего лимузина и залезал обратно, потому
почти ничего не слышал.
—	Ты на всю жизнь останешься патрульным, — заметил он, качая
головой. — Радио тебе совсем ни к чему, и если бы твой лучший друг
не был твоим сержантом, тебе вставили бы такой фитиль...
—	Точно, но ведь у меня есть друг — сержант. — Я улыбнулся и
шлепнул его по плечу так, что он выругался.
—	Серьезно, Бампер, — сказал Круз, хотя говорить «серьезно» не
было никакой нужды. Когда он настраивался на серьезный разговор,
его глаза всегда смотрели в пол. — Ей-богу, капитан просил передать,
чтобы ты обращал побольше внимания на радиовызовы. Несколько мо¬
лодых полицейских жаловались, что им всегда приходится брать на
себя вызовы по твоему району, поскольку до тебя не добраться из-за
твоих частых прогулок пешком.
—	Черт бы побрал этих сопляков, — сказал я, вспыхивая от зло¬
сти. — Да они змею в траве не разглядят, даже если она подпрыгнет
и ужалит их прямо в хрен. Ты бы видел этих сопливых щенков, как
они ездят по этим чертовым улицам, разглядывая каждую проходящую
задницу! Да они фуражку надеть боятся — вдруг прическа испортится.
Ты не поверишь, я как-то видел одного, из них — красавчик прыскал
лаком себе на башку прямо в патрульной машине. Клянусь, Круз,
большинство этих щенков не отличит собственную задницу от головы
после укладки!
— Я знаю, Бампер, — Круз сочувственно кивнул, — да и капитан
знает, что целый взвод этих щенков не сделает и половины той работы,
которую выполняет каждый из ветеранов. Потому-то тебе никто ничего
не говорит, но, hombre1 2, время от времени тебе все же нужно принимать
вызовы, а не шляться пешком по участку.
— Знаю, — согласился я и поглядел в стаканчик с кофе.
— Просто отзывайся на вызовы почаще.
— Ладно, ладно. Ты macha3. У тебя yuevos de ого4.
Теперь, когда разборка завершилась, Круз мог улыбнуться. Он был
единственным, кто имел право устраивать мне выволочку или отдавать
приказания. Когда подобная необходимость появлялась у кого-то еще,
они делились с Крузом, и если он считал, что со мной об этом нужно
побеседовать, то беседовал. Они знали: Круза я послушаю.
— Не забудь, ’mano5, сегодня ты приглашен к нам на вечер.
1	Ладно, ладно (мел.).
2	Человек (исп.).
3	Настоящий мужчина (исп.).
4	Яйца из золота (исп).
5	Друг (исп).
373

— Неужели ты полагаешь, что я могу забыть об ужине у тебя
дома?
—	Кэсси действительно не может прийти?
—	Ей чертовски жаль. Ты ведь знаешь, пятница — ее последний
рабочий день в этой школе. Они устраивают для нее прощальную ве¬
черинку. Она должна быть там.
—	Ясно. Когда она точно едет на север? Она уже решила?
—	На следующей неделе. Упакует чемоданы и поедет.
— Не понимаю, почему бы тебе не взять отпуск и не отправиться
с ней. Какой смысл ждать до конца месяца? Отпускные ведь ничего
не значат в сравнении с тем, что тебе придется пробыть несколько дней
без нее, верно? Она может опомниться и спросить, зачем ей выходить
замуж за такого старого ублюдка, как Бампер Морган.
Меня самого удивило, почему я не сказал, что решил так и сделать.
Какого черта хранить это в тайне? Пятница будет моим последним
днем. Мне всегда было наплевать на мои отпускные. Неужели я просто
боялся сказать про свое решение вслух?
— Должно быть, странно вот так все бросить, — пробормотал я в
свой стакан.
— Я очень рад за тебя, Бампер. — Круз пригладил тонкими паль¬
цами седые волосы. — Нс будь у меня моего выводка, я бы тоже отсюда
смотался, клянусь. Очень рад, что ты уходишь.
Мы с Крузом говорили об этом десятки раз за последние несколько
лет, с того самого момента, как Кэсси вошла в мою жизнь и стало
ясно, что мне необходимо на ней жениться и,' возможно, закончить
службу после двадцати лет, а не оставаться до тридцатилетнего срока,
как Круз. И вот теперь казалось, мы об этом вообще никогда не гово¬
рили. Чертовски странно.
— Круз, в пятницу ухожу, — выпалил я. — Собираюсь повидать
Кэсси и сказать, что уйду в пятницу. Чего ждать до конца месяца?
— Отлично, ’mano! — Круз расплылся в счастливой улыбке. По¬
хоже, ему очень хотелось заорать погромче. Так он всегда поступал,
если радостное известие доходило до него после нескольких стака¬
нов.
— Скажу ей сегодня. — Теперь я почувствовал облегчение, допил
кофе и поднялся со стула. — И ничего страшного, что придется месяц
бить баклуши. Поболтаюсь без дела, пока не пойму, что созрел для
новой жизни.
— В точку! — сказал Круз; он сиял. — Сиди на своей толстой
заднице хоть год. Они хотят, чтобы именно ты стал шефом службы
безопасности. Значит, станут дожидаться. Каждый месяц ты будешь
получать свои сорок процентов, к тому же у Кэсси приличная работа,
да и твой банковский счет хоть куда, верно?
— А как же, — согласился я, направляясь к двери. — Мне никогда
не приходилось тратить много денег на своем участке.
374

—	Тише. — Круз хмыкнул. — Разве ты не знаешь? Мы новый тип
профессионалов. Мы не берем взяток.
—	Кто говорит о взятках. Я только собираю дань.
Круз покачал головой.
—	Ahi te hnacho, — что на английском жаргоне означало «я буду
следить за тобой» или, точнее, «приглядывать».
—	Ahi te hnacho, — ответил я.
От Круза я вернулся в отдел по борьбе с проституцией и азартными
играми. Стиляга сидел понурив голову, а Чарли буквально светился от
счастья; по его виду я понял, что он получил всю необходимую ин¬
формацию.
—	Хочу переговорить с тобой без свидетелей, Бампер, — сказал
Чарли и провел меня в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь.
Стиляга сидел с выражением глубокого несчастья на лице.
—	Стиляга сообщил мне куда больше, чем думает, — пояснил Чар¬
ли. Он весь горел от нетерпения, как и подобает профессионалу, когда
у него появилось что-то стоящее.
—	Этот придурок думает, что ты спасаешь его от меня?
—	Да. — Чарли улыбнулся. — Поиграй еще. Бедняга считает, что
я собираюсь спасти его от тебя. Оставь его ненадолго в покое, ладно,
Бампер? Он сказал, что собирается перебраться в Альворадо через пару
недель, но до этого ему необходимо оставаться на Фигероа-стрит. Я
обещал поговорить с тобой.
—	Скажи Стиляге, что ему больше нечего беспокоиться о старике
Бампере, — бросил я и вдруг снова почувствовал болезненное жжение
в животе. Пожалуй, в свой следующий визит в японский квартал сле¬
дует поостеречься и не злоупотреблять соевым соусом.
—	Ага. Пусть с ним возятся ребята из Рэмпартского дивизиона, —
согласился Чарли. Он так и не разобрал моего намека.
—	Мне отвезти его обратно на место?
—	Я сам отвезу. Надо еще кое о чем с ним потолковать.
—	Могу я попросить об услуге?
—	Конечно, Бампер.
—	Думаешь, из того, что рассказал Стиляга, будет какой-нибудь
толк?
—	Есть чертовски хорошие шансы. Стиляга почти уверен, что де¬
вица на телефоне — Реба Маклейн. Если это правда, то у нас с ней
может здорово получиться.
—	Как это?
—	Она подружка Реда Скалотты. Мы взяли ее на другом телефоне
примерно пол года назад и она получила отсрочку по приговору в шесть
месяцев тюрьмы. Реба сидит на амфетамине, уже побывала за решеткой
и панически боится очутиться там снова. Она подвинута на сексе, к
тому же у нее фобия к тюрьмам, лесбиянкам и так далее.- Настоящая
психопатка, хотя бабенка аппетитная. Мы тут говорили о ней неделю
375

назад. Если нам повезет взять эту девку с поличным, то с ее помощью
удастся добраться до Скалотты. Она и впрямь ненормальная. Думаю,
эта сука мать родную продать готова, только бы в тюрьму не идти. Так
что твой приход со Стилягой для нас настоящий подарок.
— Ладно. Тогда я действительно прошу об услуге.
— Ну, конечно.
— Возьми ее сегодня, в крайнем случае — завтра. И если она
даст важные сведения, например, адрес конторы, организуй налет в
пятницу.
— Контору! Бог мой, я не думаю, что она располагает такими све¬
дениями, Бампер. Да и пятница через два дня. Иногда нужны недели,
а то и месяцы, чтобы выйти на контору. Бог мой, там же содержатся
все записи. Нам понадобится ордер на обыск, а для этого нужно море
надежной информации. Почему в пятницу?
— В отпуск собираюсь. Я хочу в этом поучаствовать лично, Чарли.
Никогда не брал контору, но очень хочу. Причем сделать это надо до
моего отпуска.
— Только ради тебя, Бампер, если смогу, сам понимаешь, но до
пятницы всего два дня!
— Занимайся своим делом так, как я тебя учил, используй на
полную катушку свои мозги и воображение. Вот все, что я прошу.
Попробуй, ладно?
— Ладно. Я попробую.
Перед тем как уйти, я разыграл маленькую сценку перед Стилягой,
чтобы он считал Чарли своих! защитником. Я делал вид, что очень сердит
на Чарли, а Чарли, в свою очередь, изображал, что готов пресечь любые
мои попытки запихнуть Стилягу в почтовый ящик с руками и ногами.
Глава 6
Я сел в машину, вспомнил легкий нагоняй, который получил от
Круза, включил микрофон и сказал:
— Один-Икс-Эль-Сорок Пять, прием.	'
—Одун-Икс-Эль-Сорок Пять, примите вызов,.— ответил оператор;
я хмыкнул и записал: «Встретьте Один-Икс-Эль-Тридцать на перекре¬
стке Девятой улицы и Бродвея».	*
- Один-Икс-Эль-Сорок Пять, принял, — сказал я с отвращением и
подумал, что это наказание я получил за выход в эфир. Там явно
случилась катастрофа — у какого-нибудь толстозадого брокера стиб¬
рили бумажник, пока он читал журнальчик с голыми красотками в
одном, из многочисленных порномагазинчиков на Бродвее, а я должен
оформить протокол.
Один-Икс-Эль-Тридцать был совсем зеленый сержант по фамилии
Грант, которого я знал не слишком хорошо. На рукаве у него была
.376
нашивка за пятилетнюю службу, означавшая, что он прослужил больше
пяти^но меньше десяти лет. Думаю, до пяти было куда ближе, чем до
дссятк^ Его отличали румяные щеки, мягкие черты лица и богатый
словарной запас. Я ни разу не слышал, чтобы он выругался на разво¬
дах. А доверять полицейскому, если тот ни разу не ругнулся, я не
могу. В нашем деле очень трудно описать отдельные события и чувства,
не прибегая к сочному разговорному языку.
Грант был на южной стороне Девятой улицы, ближе к Олимпийскому
проспекту, и ходил взад-вперед около машины в ожидании моего приез¬
да. Конечно, я страдал явным снобизмом, но никак не мог пересилить
себя и звать сопляка вроде него «сержантом». Однако быть откровенно
грубым я тоже не хотел и не звал никого из этих щенков сержантов по
имени. Я вообще к ним никак не обращался. Иногда приходилось ока¬
зываться в довольно неприятных ситуациях, и я был вынужден окликать
их: «Послушай, корешок» или «Эй, дружище», когда хотел переговорить
с кем-нибудь из них. Похоже, Грант очень нервничал.
— Что случилось? — поинтересовался я, вылезая из машины.
— У призывного центра демонстрация.
—	Ну и?.. — Я посмотрел вдоль улицы и увидел группу человек
в пятнадцать, пикетировавшую здание.
—	Туда входит и оттуда выходит довольно много призывников, мо¬
гут возникнуть проблемы. Среди пикетчиков несколько весьма воинст¬
венных типов.
—	И что же мы будем делать?
—	Я тебя вызвал, чтобы поблизости был человек, ведущий наблю¬
дение. Я* собираюсь обсудить с лейтенантом, не надо ли вызвать отряд
специального назначения. Ты переключись на девятую частоту и держи
меня в курсе всех изменений.
—	Послушай, друг, в этом нет ничего страшного. Зачем нам отряд
спецназа для пятнадцати потрепанных любителей цветочков?
—	Еще неизвестно, чем это может обернуться
—	Ладно. — Я вздохнул, хотя и пытался этого не делать. —
Я останусь здесь.
—	Лучше подъехать поближе. Встань наискосок. Достаточно близко,
чтобы они тебя разглядели, но не настолько, чтобы они могли на тебя
накинуться.
—	Ладно, корешок, — пробормотал я.
Грант залез в машину и помчался в отделение, чтобы переговорить
с лейтенантом Хиллиардом, старым опытным профессионалом, который
не станет впадать в панику из-за пятнадцати демонстрантов.
Я присоединился к потоку машин, и парень в синем «кадиллаке»
резко затормозил, хотя и ехал футах в восьмидесяти от меня; причем
с небольшой скоростью. Людей охватывает «черно-белая лихорадка»,
когда они видят патрульную машину. Из-за этого совершаются самые
идиотские поступки, потому что водители стараются быть предельно
осторожными. Помню, как-то один так старательно сигналил рукой, что
проехал на красный свет. Вот что «черно-белая лихорадка» с людьми
вытворяет.
Демонстранты на противоположной стороне Бродвея явно привлека¬
ли мое внимание — двое из них, парень и девка, призывно махали мне
руками. Похоже, они просто крутились на одном месте, но я решил,
что лучше мне к ним подъехать. Для этого было несколько причин:
во-первых, там действительно что-то могло идти не так, как нужно;
во-вторых, если бы я этого не сделал, то могло показаться, что здоро¬
венный злодей-легавый боится приблизиться к группе демонстрантов;
в-третьих, согласно моей теории, если сила достаточно быстро исполь¬
зуется при подобных столкновениях, никаких беспорядков не будет.
При мне настоящая сила никогда не применялась действительно быс¬
тро, и я подумал, что мне выпал чертовски заманчивый шанс собствен¬
норучно проверить свою теорию, поскольку никаких сержантов вокруг
не было.
Эти ребята, по крайней мере трое — двое черных и один белый
ублюдок в грязной кожаной жилетке, с желтой ленточкой на лбу, —
выглядели довольно агрессивно. Похоже, они были готовы применить
силу к немолодому полисмену с избыточным весом вроде меня, но я
твердо знал: если один из них ошибется настолько, что попытается
схватить меня своими лапами, а я вобью ему в кишечник свою дубинку
дюйма на три, остальные раза два прокричат о полицейской жестокости
и слиняют. Правда, до конца я не был в этом уверен, к тому же, как
я заметил, их стало уже человек двадцать пять, причем девиц только
пять. Столько людей, вне всякого сомнения, могло растереть меня в
порошок, но я особо не беспокоился, хоть они и размахивали кулаками.
В основном это были представители среднего класса, лишь играющие
в революцию. Неприятности могли начаться, если здесь оказалось бы
несколько профессионалов, вроде вычисленного мною парня с ленточкой
на голове. Кое-кто еще мог подначить других, но пока я видел только
этого.
Я проехал вдоль квартала, чтобы не делать запрещенный разворот
у них на глазах, доехал до Олимпийского проспекта, развернулся, про¬
ехал назад и затормозил рядом с демонстрантами. Они не обращали на
меня никакого внимания и продолжали идти с криком: «Черта с два,
не пойдем мы никуда». Они выкрикивали еще: «Хрен в глотку дяде
Сэму и тете Спиро!» и другие резкости в адрес президента, губернатора
и мэра. Несколько лет назад, если парень позволил бы себе нецензурно
выругаться при женщинах и детях, мы должны были бы взять его за
задницу и отправить в кутузку.
— Привет, полисмен, я тебя люблю! — крикнула мне маленькая
демонстрантка, симпатичная блондиночка лет семнадцати с накладны¬
ми ресницами в два дюйма, наклеенными, казалось, вверх ногами, и
гладкими волосами, доходившими ей до плеч.
378

-- Привет, солнышко, я тебя тоже люблю, — улыбнулся я в ответ,
прислонился к дверце машины, скрестил на груди руки и спокойно
курил сигарету, пока те двое, кто махал мне руками, не решили по¬
дойти.
Они пошептались с еще одной женщиной, и наконец невысокая
девица, в действительности совсем не девица, а женщина лет тридцати
пяти, подошла ко мне. Одета она была как школьница: желтая короткая
мини-юбка, фиолетовые лосины, очки в старомодной оправе, белая губ¬
ная помада. Ноги у нее были слишком толстыми, с разбухшими венами,
все в шишках, а за искусственной улыбкой скрывался холодный пре¬
зрительный взгляд. Вблизи она выглядела как профессионалка и сма¬
хивала на руководителя пикета. Иногда женщина, если она
по-настоящему заводная, может взорвать толпу сильнее, чем мужчина.
Эта, похоже, была подходящей штучкой. Я поглядел ей прямо в глаза
и улыбнулся. Она играла тяжелым медальоном с призывом к миру,
висящим на шее. Ее глаза говорили: «Ты всего-навсего безвредный тол¬
стяк легаш, на которого мои таланты и тратить-то жаль, хотя я не
уверена, что у такого старого ублюдка, как ты, хватит мозгов, чтобы
поняты его и в грош не ставят».
Вот что я прочитал в ее глазах и фальшивой улыбке, но еще
несколько минут она молчала. Затем примчалась машина одной из
телестанций, из нее вышли два человека с камерой и микрофоном.
Теперь, когда демонстрантов вот-вот должны были заснять, их эн¬
тузиазм резко повысился, скандирование усилилось, жесты стали более
агрессивными, а толстоногая стерва сказала наконец;
— Мы звали тебя, потому что ты выглядеп таким одиноким. Где же
войска для разгона демонстраций, или сегодня мы заполучили только
тебя?
— Если ты меня заполучишь, детка, других ты просто не захо¬
чешь. — Я улыбнулся, обдал ее струей сигарного дыма, поглядел прямо
в глаза и с удовлетворением отметил, что она даже не моргнула, хо¬
тя — уж в этом я уверен — ждала в ответ профессиональные клише,
которые нас учат выдавать в подобных ситуациях. Готов поспорить, ее
удивило уже то, как я стоял, привалившись к машине, выказывая де¬
монстративное неуважение угрожающей мне группе.
— Вам ведь запрещено курить в общественных местах, верно, поли¬
смен? — Она улыбнулась, теперь уже менее самонадеянно. Она не
знала, что ее здесь ждет, и собиралась поймать меня в ловушку.
— Может, настоящему полицейскому и нельзя, но моя форма —
всего лишь наряд. Я одолжил этот плохо пошитый клоунский костюм,
чтобы снять подпольный фильм про толстяка легаша, который ворует
яблоки, колотит детишек и старых толстух в мини-юбках и носочках
под цвет их варикозных вен перед призывным центром армии США.
Тут ее улыбка исчезла, и она ринулась назад к парню с ленточкой.
Ее спутник был куда старше, чем показалось мне вначале. Они зашеп¬
379

тались, причем она поглядывала в мою сторону, а я курил сигару и
махал рукой проходившим демонстрантам, в большинстве своем развле¬
кающимся ребятишкам из колледжей, которые пытались меня завести.
Кое-кому из них я, похоже, действительно понравился, хотя и они
выкрикивали оскорбления в мой адрес.
Наконец парень с ленточкой на голове пошел в мою сторону, под¬
бадривая демонстрантов, ходивших кругами перед входом в центр (его
охраняли два парня в штатском, скорее всего не полицейские, а воен¬
ные). Оператор принялся снимать все вокруг, а я спрятал сигару и на
несколько дюймов втянул пузо, когда он нацелился на меня. Малютка
в желтом платье присоединилась к группе демонстрантов после того,
как раздала несколько значков с эмблемой «Черных пантер», ни разу
не взглянув в мою сторону.
— Как я понял, ты ведешь себя не так, как другие полицейские, с
которыми мы сталкивались во время демонстраций, — с улыбкой ска¬
зал неожиданно появившийся передо мной тот, с ленточкой. — Лос-ан¬
джелесская полиция оставила свой строгий, но вежливый подход? Это
что же, новая полицейская техника подавления беспорядков? Карика¬
турно жирная свинья, веселый старый легаш, так смешно крутящий
задницей, что мы просто не можем на него разозлиться? Верно? Они
полагают, что мы не сможем воспринять тебя как символ государства?
Уж слишком ты смешон, так?
— Хочешь верь, хочешь нет, но я всего лишь полицейский с сосед¬
него участка. Никакое не секретное оружие, и зря эта толстоногая так
нервничала. Просто здешний полицейский.
Его слегка передернуло, когда я упомянул эту бабенку, похоже, его
жену. Скорее всего они оба преподавали социологию на младших кур¬
сах в одном из близлежащих колледжей.
— Так ты единственная свинья, которую они прислали? — спросил
он, и улыбка его стала куда менее радостной, что меня очень ободрило.
Даже такие профессионалы, как он, не выдерживают, когда им бьют
по больному месту. Ему, наверное, нравится в ней все, даже старые
культяпки с распухшими венами. И я решил продолжить свое наступ¬
ление и посмотреть, чем все это закончится.
— Послушай, клоун, — сказал я, не вынимая изо рта сигару. — Я
единственная свинья, которая будет здесь сегодня. Поросята остались в
хлеву. Так почему бы тебе и твоей красной старушке не прихватить
свои книжки Че Гевары и не мотать отсюда. Дай этим паренькам
провести демонстрацию без проблем. Да, и прихвати с собой двух этих
пареньков с натуральной окраской. — Я показал на двух негров, раз¬
глядывавших нас футов с десяти. — Здесь не будет больше поли¬
цейских, скандалов тоже не будет.
— Ас тобой довольно весело. — Он попытался улыбнуться, но
улыбка получилась кривой. — Меня уже тошнит от этих мнимых про¬
фессионалов с их пошлыми ответами, делающих вид что они пытаются
380

заглянуть к нам в душу, хотя в действительности им хочется затащить
нас в камеру полицейского участка и выбить мозги. Ты же настоящий
фашист и не пытаешься предстать кем-то другим.
Тут к нам снова подошла бабенка в мини-юбке.
— Он что, угрожает тебе, Джон? — громко спросила она и огляну¬
лась назад, но ребята-журналисты были на другом конце демонстрации.
— Побереги свой пыл, они сюда еще не добрались, — посоветовал
я ей; похоже, возраст крикуньи приближался к сорока. Ей было на
несколько лет больше, чем ее спутнику, да и весь ее модерновый ка¬
муфляж смотрелся довольно комично. — Хочешь жвачку, малышка?
— Заткни свою мерзкую пасть. — Он сделал шаг в мою сторону.
Вот теперь я напрягся, полностью собрался и был готов ко всему.
— Остынь, великий индейский вождь. — Я улыбнулся. — Возьми-
ка сигару.
Я предложил ему одну из своих сигар, но он круто повернулся и
пошел в обратную сторону, старушка-толстоножка засеменила рядом.
Оба негра не шелохнулись. Они казались профессионалами, в этом
я был уверен, правда, несколько иного склада. Если что-нибудь пойдет
не так, я с ходу примусь за этих двух. Их следовало опасаться. Куртки
из настоящей дорогой кожи. На одном черная казачья папаха. Этот не
сводил с меня глаз. Его, пожалуй, грохну первым. Я продолжал крив¬
ляться, улыбаться и помахивал рукой любому из ребят, кто показывал
мне жест борцов за мир, но уверенности в том, что я смогу совладать
с ситуацией, у меня становилось все меньше и меньше. В этой группе
была еще парочка таких, кто готов на многое, когда есть за кем пойти.
Мне приходилось видеть, что могут сделать всего два человека, когда
завалят третьего и пустят в ход ботинки, что уж говорить о десятке.
Грех признаваться, но мне все больше хотелось, чтобы здесь ока¬
зался Грант с отделением полицейских. Впрочем, демонстрация по-
прежнему шла спокойно, спокойно в обычном для подобного рода
мероприятий смысле, и особо волноваться, возможно, было не о чем.
Марш протеста продолжался в том же темпе еще несколько минут.
Участники выкрикивали лозунги. Но тут ко мне подошли «ленточка»
и «мини-юбка* и с ними человек шесть или восемь. Ребятишки были
явно из колледжа, в брюках-клеш или выцветших джинсах. Мальчики
носили бакенбарды и усы, большинство — длинные волосы, с ними
подошли две очаровательные загорелые девчушки. Я почувствовал, что
они настроены достаточно дружелюбно, кивнул им, когда они остано¬
вились возле моей машины.
Вперед вылез наиболее потрепанный и грязный с виду сопляк, дру¬
желюбно улыбнулся и прошептал:
— Ты грязная свинья и жрешь одно дерьмо!
—	А твоя мать ест свинину, — с улыбкой прошептал я в ответ.
—	Как же нам начинать беспорядки, когда нет отряда спецназа? —
спросил другой.
381

— Осторожно, Скотт, он не просто свинья, а дикий кабан, понят¬
но? — предупредила его прячущаяся за ребятишками «мини-юбка».
— Возможно, и тебе мог бы пригодиться маленький кабанчик, кра¬
сотка, может, твои проблемы связаны именно с этим, — бросил я ей и
поглядел на мужика с ленточкой. Двое ребятишек захохотали.
— Похоже, вы единственный представитель государства здесь в дан¬
ный момент. Может, вы поговорите с нами? — предложил Скотт, вы¬
сокий паренек с очень чистым лицом и копной светлых волос. На руке
у него висела очаровательная малютка, бесконечно довольная всем про¬
исходящим.
— Конечно, валяйте. — Я выдохнул сигарный дым. Я по-прежнему
прислонялся к машине. Напряжение чуть спало. Мне и впрямь вдруг
захотелось начать с ними разговор. Когда я как-то спросил одного
зеленого сержанта, нельзя ли мне принять участие в программе «Поли¬
цейский Билл» и сходить в школу побеседовать со старшеклассниками,
он отговорился какой-то фигней. Тогда я понял: они хотят, чтобы эту
работу выполняли подтянутые полицейские с ясны\{ взором, как с ре¬
кламных плакатов «Приходите служить в полицию». Теперь у меня
появился шанс, и я хотел его использовать.
— А как ваше имя, полисмен Морган? — поинтересовался Скотт,
глядя на пластинку с моим именем. — И что вы думаете об уличных
демонстрациях?
Скотт улыбался. Я с трудом мог разобрать, что он говорит, из-за
хора демонстрантов, которые передвинулись футов на двадцать ближе,
чтобы более эффективно блокировать вход в здание, как им и прика¬
зала эта толстая сучка в желтом. Несколько ребятишек кривлялись
перед оператором, демонстрируя ему и мне два растопыренных пальца
в виде латинского «V». Один из этих говнюков, постарше остальных,
стрельнул в меня косточкой персика и затем ощерился в камеру.
— Только это ты и умеешь — улыбаться да кричать «свинья», пер¬
дун, — пробормотал я и заметил, что оба моих казачка перешли в
другой конец демонстрации и толкуют о чем-то с толстоножкой. Я
повернулся к Скотту. — Отвечаю на твой вопрос. Меня зовут Бампер
Морган, и я не имею ничего против демонстраций, если не считать, что
они отвлекают нас от патрулирования на участках, и уж поверьте,
лишнего времени у нас нет. А когда полицейские патрули исчезают с
улиц, в проигрыше оказываются все.
— Что ты там патрулируешь, деревня хренова! — крикнул малень¬
кий говнюк в темных очках. В руках он держал плакат, на котором
белый офицер сообщал по телефону женщине-негритянке о гибели ее
сына во Вьетнаме. Мать была изображена в самом углу плаката рядом
с огромным белым полицейским, колотившим ее гигантской дубинкой.
— Этот плакат не имеет смысла. Абсолютно неубедительный. Точно
так же можно назвать его: «Убит кровавыми псами империализма!»
Даже я мог бы нарисовать лучше.
382

—	Дружище, я им говорил то же самое. — Скотт захохотал и пред¬
ложил мне сигарету.
Я вежливо отказался, а он и его крошка закурили.
— Вот этот куда умнее. — Я показал на лозунг «Сегодняшние
свиньи превратятся завтра в свиные отбивные».
Сказать ребятишкам было нечего, только говнюк с плакатом заорал:
— А чего, собственно, мы болтаем с этим фашистским жополизом?
— Послушай, — заметил я, — от того, что ты так здорово научился
выговаривать слово «жопа», я вовсе не собираюсь падать здесь замертво.
Сегодня подобными словами никого не потрясешь. Отчего бы нам спо¬
койно не потолковать? Хотел бы послушать, что, ребята, вы мне можете
сказать в ответ.
— Отличная мысль, — согласился еще один негр с огромной шап¬
кой кудрявых волос, в очках в стальной оправе, на шее у него болта¬
лось ожерелье из тигриных клыков. Из-за шума ему приходилось почти
кричать. — Расскажите нам, отчего человек становится полицейским.
Мне правда интересно. Я вас совсем не подкалываю, я хочу знать.
Он, конечно, просто валял дурака, поскольку одновременно подмиг¬
нул блондинчику, но я подумал, лучше и впрямь рассказать им, что я
люблю в своей профессии. Какого черта! Мне действительно нравилось,
что все эти ребята собрались вокруг меня и слушают. Кто-то снова
передвинул линию демонстрантов подальше, и я мог говорить почти не
повышая голоса.
— Что ж, мне нравится чистить улицы от тех, кто нарушает за¬
кон, — начал я.
— Секундочку, — перебил меня паренек, поправляя очки на но¬
су. — Пожалуйста, без эвфемизмов, господин полисмен. Я живу в Уот¬
тсе. Тут он преднамеренно заговорил с негритянским акцентом: — Моя
сталкивался с полицией всю свою жизнь.
Остальные засмеялись, и он продолжал уже нормально:
— Разговаривайте с нами как настоящий полисмен, скажите обо
всем как есть, без этого словесного дерьма. Уверен, вы прекрасно знаете,
что любимое выражение лос-анджелесской полиции — говнюк. — Вы¬
говорив все это, он улыбнулся, я тоже.
— А где ты живешь в Уоттсе?
—	На пересечении Сто третьей улицы и Грейп-стрит, кореш.
—	Ладно. Скажу проще. Я — полицейский, потому что люблю от¬
правлять говнюков в кутузку при участке, а если удастся, то и в
тюрягу.
—	Теперь похоже, — заметил паренек. — Выглядите вы очень убе¬
дительно и говорите как надо.
Остальные захлопали в ладоши и заулыбались друг другу.
—	А подобная работенка вас нисколько не угнетает? — спросил
Скотт. — Я хочу сказать, разве вам не хотелось бы сделать что-то не
кому-то, а ради кого-то, хоть один раз?
383

— Я считаю, что делаю что-то именно ради кого-то, когда провожу
арест. Нетрудно вычислить: каждый говнюк, которого ловишь на краже
или грабеже, обворовал или ограбил добрую сотню людей до того, как
я его сцапал. Я считаю, что каждый раз, когда арестовываю преступ¬
ника, спасаю сотню, а то и больше жизней. И вот что я вам скажу:
большинство жертв — это люди, которым становиться жертвами совсем
не по карману. А вот те, что могут себе это позволить, имеют охрану
и страховки и не так уж уязвимы для этих мерзавцев. Понятно, о чем
я говорю?
Крохотная подружка Скотта все порывалась сказать какую-то де¬
шевку, но еще три паренька заговорили одновременно, и наконец всех
заглушил голос Скотта.
— Я изучаю право, — пояснил он, — и когда-нибудь собираюсь вы¬
ступить вашим оппонентом в зале суда. Скажите, вы действительно ис¬
пытываете удовлетворение, отправляя человека в тюрьму на десять лет?
— Послушай, Скотт, во-первых, сегодня даже Эйхман мог бы рас¬
считывать на то, что ему не придется отсиживать десятку. Нужно быть
ох каким страшным преступником, чтобы заработать подобный срок.
Больше того, необходимо очень сильно постараться, чтобы загреметь
хотя бы в тюрягу штата. Знаешь, паренек, кое-кому из тех, кого я
сажал, будь моя воля, я дал бы не десять лет, а назначил лоботомию.
Я выплюнул сигару, ребятишки и впрямь меня завели. Похоже, они
меня понемногу зауважали. Я даже попытался втянуть живот, но сто¬
ять подобным образом неудобно, и я снова расслабил мышцы.
— В одном из журналов несколько лет назад я видел статью, ко¬
торая воздавала должное полицейским. «Они вовсе не свиньи», — го¬
ворилось в статье. В ней рассказывалось, как один полицейский
несколько раз принимал роды. Другой спас людей во время наводнения.
Третий был замечательным руководителем отряда скаутов или что-то
в этом роде. Знаете, мне самому дважды приходилось принимать роды,
но платят-то нам не за то, что мы исполняем обязанности акушерок,
спасателей или социальных работников. Для этого есть другие люди.
А вот восторгаться полицейским за то, что он производит по три де¬
сятка арестов в месяц за последние десять лет и отправил на отсидку
в Сан-Квентин пару сотен преступников — такое и представить себе
трудна Он даже награды не получит, а сержант будет на него без
перерыва коситься. Если же он еще и не выпишет каждый день хотя
бы одну штрафную квитанцию, ему ввалят по первое число — ведь
нашему городу позарез нужны деньги, а в тюрьмах все равно нет мест.
К этому времени мне уже надо было кое-что заметить. Хотя бы то,
что парень с ленточкой и его краля держались вдалеке от меня. Оба
черных в куртках из дорогой кожи тоже не подходили. Все те, кого я
вычислил до этого, оставались в противоположном конце, демонстрация
потихоньку стихала и выдыхалась. Мне следовало заметить, что Скотт,
еще один блондин и высокий паренек-негр очутились ближе ко мне,
384

чем все остальные, а с ними малютка, которая буквально повисла у
Скотта на руке. Она держала большую, очень тяжелую с виду кожаную
сумку.
Я ничего не заметил, поскольку — редчайший случай в моей прак¬
тике — вдруг перестал ощущать себя полицейским. Я был смешным
ослом в синей форме, выгоняющий этих сопляков широким ремешком,
хотя и думал, что я король. А все потому, что оказался в роли, которую
никогда раньше не исполнял, — в роли уличного проповедника на
ящике из-под мыла. Не на сцене, а именно на ящике. На сцене я бы
мог справиться. Я в состоянии изобразить именно то, что люди хотят
увидеть, и при этом держать ушки на макушке, но тут я потерял
контроль. Я все говорил и говорил об очень важных для меня вещах
и видел только одно — обволакивающий меня симпатией и любовью
взгляд слушателей, звук собственного голоса заглушал то, что я должен
был видеть и слышать.
— Может, в полицию нужно набирать лишь выпускников коллед¬
жей? — пожал плечами Скотт и сделал шаг вперед.
— Ага, они хотят, чтобы мы раскрывали преступления с помощью
«научных методов», уж не знаю, что это такое. И как поступаем мы,
полицейские? Мы лижем им задницы, киваем головами, получаем фе¬
деральные дотации на приобретение компьютеров и отправку поли¬
цейских на обучение в университеты, но потом бежим к полицейскому
с острым взглядом и способностью разговаривать с людьми. Вот он и
выполнит эту чертову работу.
— А вы не думаете, что в будущем полицейский станет анахрониз¬
мом? — Подружка Скотта задала этот вопрос, так широко раскрыв
глаза, что я не мог не улыбнуться.
— Боюсь, нет, солнышко. Пока существуют люди, среди них будут
и плохие, и жадные, и слабые.
— Но как же вы можете так относиться к людям и продолжать о
них заботиться, как вы говорите, когда арестовываете кого-нибудь? —
Она покачала головой и печально улыбнулась, словно ей было меня
жаль.
— Черт возьми, детка, их не так много, но нам хватает. Это един¬
ственное развлечение в городе! — Я решил, что все и так ясно, и
подумал, не слишком ли они все же юны. — Кстати, вы в большинстве
своем изучаете ведь социологию и английский?
— Почему вы так говорите? — спросил черный паренек, сложенный
как футболист.
— Так говорят рапорты. Я просто спросил. Из любопытства.
— Я учусь на техническом факультете, — сказал блондин, стояв¬
ший теперь рядом со Скоттом, и тут я впервые заметил, как близко
подошел ко мне кое-кто из них.
Я начал вдруг понимать, что они были слишком вежливы в разго¬
воре со мной. Все они активисты, учатся в университетах, без сомнения,
13 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем*
385

у них есть и статистика, и лозунги, и аргументы, чтобы поспорить, но
все шло по-моему. Они просто стояли рядом, кивали, время от времени
улыбались, давали мне выговориться до конца. Я чувствовал, что-то
выпадает за пределы обычной логики, естественного хода вещей, но все
еще был очарован звуком собственного голоса, и поэтому я, толстяк в
синей форме, вдруг ощутивший себя учителем жизни, предложил:
—	Еще что-нибудь про работу полиции хотите спросить?
— Вы бывали в Сенчури-Сити? — спросила блондиночка.
— Был, там все происходило совсем не так, как написали подполь¬
ные газеты или показали на специально склеенных видеопленках.
— Неужели? Я ведь там был, — заметил Скотт.
— Ну, я не собираюсь отрицать, что кое-кто получил поврежде¬
ния, — согласился я и посмотрел на их лица: не появилось ли на них
выражение враждебности. — Там находился президент Соединенных
Штатов, его нужно было охранять, и тысячи демонстрантов. Я вас
уверяю, это не вранье, у них действительно были заостренные прутья,
бутылки и увесистые булыжники. Готов поспорить, даже я могу убить
камнем человека.
— И там не было излишней жестокости?
— Какая, к черту, жестокость! Большинство из находившихся там
полицейских — ребята вашего возраста. Когда кто-то плюет им в лицо,
никакая дисциплина не удержит их от того, чтобы не оставить отпечатки
зубов этого ублюдка на своей дубинке. Иногда бывает действительно не¬
обходимо показать силу. Знаете, что это такое — пять тысяч орущих?
Кое-кто из ублюдков понимает только силу. Остается одно — бить по
задницам и выяснять фамилии. Любой, у кого был хоть грамм храбрости,
показал, где зимуют раки, этим хренам. — Тут я вспомнил о присутст¬
вующей девушке. — Прошу прощения за слово из трех букв, мисс.
— В слове «хрен» — четыре буквы, — заметила она, напоминая
мне о времени, в котором мы живем.
Неожиданно блондин, стоявший рядом со Скоттом, начал демонст¬
рировать враждебность:
— Да что мы разговариваем с этой свиньей? Он говорит о помощи
людям. А что он делает, кроме того, что лупит их по головам, как сам
признался? Что вы сделали в гетто Уоттса для черных?
Внезапно из круга молодых людей выскочил средних лет человек
в воротничке священника и темном костюме:
— Я работаю в квартале чиканос в восточной части города. Что вы
делаете для мексиканцев, кроме того, что эксплуатируете их?
— А что ты для них делаешь? — спросил я. Атмосфера беседы резко
изменилась, несколько демонстрантов присоединились к присутствую¬
щим, и я оказался приперт к машине пятнадцатью — двадцатью парнями.
—	Я сражаюсь за чиканос. За власть цветных! — сказал священник.
—	Но сам ты не цветной, — заметил я, все более нервшжфг
—	Я цветной внутри!
386

— Поставь себе клизму, — пробормотал я и выпрямился, осознав,
что все летит к черту.
Тут я увидел, как за двумя девчушками, пробивавшимися сквозь
толпу поглядеть, из-за чего поднялся крик, мелькнула черная казачья
папаха, я разглядел руку, щелчком отправившую мне в лицо, точно и
с силой, значок демонстранта. Заколка оцарапала мне щеку у глаза.
Черный парень преспокойно смотрел, как я крутанулся волчком в такой
ярости, что готов был пробиться к нему через толпу.
—	Попробуй еще раз, и я тебе яйца на шею намотаю, — сказал я
достаточно громко, чтобы он расслышал.
—	Кто? — Он широко улыбнулся, ощерив рот, между усами и коз¬
линой бородкой.
—	Кто, жопа?! Ты себе даже протез под ногу не подберешь! Я тебе
говорю, сволочь.
—	Толстая свинья, — осклабился он и повернулся к толпе. — Он
хочет меня арестовать! Черного выбираешь, так ты действуешь, мистер
полисмен?
—	Если что-нибудь начнется, тебя я грохну первым, — прошептал
я и нащупал левой рукой дубинку.
—	Он хочет меня арестовать, — повторил он громче. — Ав чем
моя вина? В том, что я черный! Неужели у меня нет прав?
—	Увидишь, прав ты или нет. И справа получишь, и слева.
—	Я убью тебя. Со мной рядом пятьдесят смельчаков, и мы при¬
кончим тебя за братьев и сестер, которых вы, свиньи, убили.
—	Давай, сосунок, валяй, как только будешь готов, — отвечал я с
напускной храбростью, а сам сильно перепугался.
Я понимал: выйди эта толпа из-под контроля, от меня в три минуты
останутся рожки да ножки. Дышать стало трудно. Я пытался унять
дрожь в подбородке и заставить мозг работать. Они пока не собирались
валить меня на землю. По крайней мере пока я не выну пистолет. Но
вышибить у меня мозги им будет не просто. Я решил, если придется
спасать свою жизнь, стрелять без промедления. Ухлопаю двух черных
казачков, брата Джеронимо и толстоножку — в любой последователь¬
ности.
Кто-то протянул руку и схватил меня за галстук, но утянуть в толпу
не смог — галстук был пристежной и оторвался легка Тут же студент-
технарь схватился за мой жетон. Я вскинул правую руку, ухватился за
его кисть, потянул так, что его рука распрямилась, а потом стукнул
левой изо всех сил повыше локтя. Сопляк взвыл и отпрянул назад в
толпу. Его крик заставил отступить еще несколько человек.
— Зарежем свинью! — крикнул кто-то — Разорвем на куски!
Я бы с радостью запрыгнул в машину с правой стороны и запер
бы дверь, но не тут-то было. Я подергал за ручку — заперто. Да и
стекло поднято до упора. Начни я возиться с дверью, кто-нибудь обя¬
зательно расхрабрится и попробует напасть на меня'сзади.
387

Похоже, ребята на призывном пункте не догадывались, что бравый
полицейский сейчас отдаст концы. Оттуда никто не вышел. Я заметил
кинооператора, пробиравшегося в мою сторону через толпу, и мне
страшно захотелось, чтобы он поторопился. Наверное, заиграло пред¬
смертное тщеславие, но я страстно возжелал, чтобы «последняя битва
Бампера» осталась на пленке..
На какую-то долю секунды возникла пауза. Либо я мог выкрутиться,
либо нет. И тут меня ударила в спину дверца собственного автомобиля.
Перепугался я до смерти.
— Засовывай-ка сюда задницу, Бампер, — сказал до боли знакомый
голос. Я тут же подчинился. Как только дверца закрылась, в окно
машины с силой влетел какой-то предмет, и стекло еле выдержало.
Несколько человек принялись молотить ногами по дверце и крылу
моего лимузина.
— Дай-ка ключи, — сказал Стэн Ландоу из разведывательного от¬
дела городского полицейского управления. Он сидел за рулем, как всег¬
да щегольски одетый, на этот раз в темно-зеленом костюме со
светло-зеленым галстуком.
Я снял с пояса ключи и протянул ему. Он съехал с тротуара. Что-то
со звоном ударилось о крыло и отлетело в сторону. Мы уже отъезжали,
когда к призывному центру подъехали четыре машины с рациями, в
каждой по три полицейских из Центрального дивизиона, и принялись
рассекать толпу.
— Пожалуй, из всех жертв изнасилований, которых мне доводилось
видеть, ты, судя по роже, самый страшный, — заметил Стэн. Он выехал
на Девятую улицу и затормозил у машины без опознавательных поли¬
цейских знаков. В ней сидел его напарник.
— Что ты несешь, черт возьми?
— Тебя поимели, дружок. Поимели, как хотели.
— Я чувствовал, что-то здесь не так, — признался я и ощутил, как
к горлу подкатила тошнота. Я уже догадался, что он мне сейчас ска¬
жет. — Мне расставили ловушку?
— Расставили ловушку? Нет. Это было ни к чему. Ты сам
загнал себя в ловушку! Бог мой! Бампер, как ты мог додуматься
выступать с речами перед подобной публикой. Какого черта тебя
понесло?
Стэн работал в полиции лет пятнадцать, был сержантом, ему стук¬
нуло сорок, правда, если не считать седины на висках, он выглядел
намного моложе. Я ощутил себя глупым и сопливьш малышом. Он
казался намного старше и умнее, поэтому выволочку я принял молча
и ни разу на него не поглядел.
— Откуда ты знаешь, что я обращался к ним с речью, Стэн?
— Один из них — наш. У него микрофон, и мы все слышали,
Бампер. Мы и вызвали ребят из Центрального дивизиона, поскольку
знали, что будет дальше. Они чуть-чуть не опоздали.
388

—	Л кто у них лидеры? — Я попытался еще хоть немного сохра¬
нить лицо. — Эта сучка в желтом платье и придурок с ленточкой на
лбу?
—	Да нет, — ответил Стэн с отвращением. — Это Джон и
Мэри Френч. Парочка убогих, которые все время пытаются крутить¬
ся среди молодняка. Они никто. Она объявила себя революционер¬
кой, а он — ее муж. Кстати, именно он подобрал по дороге нашего
агента и подвез его на демонстрацию, когда босс приказал им туда
отправляться. Френч — просто на посылках. Он водит автобус
«фольксваген» и подбирает всех, кого нужно подвезти для участия
в мирных демонстрациях. И он никто. С чего ты решил, что они
лидеры?
— Да так, — пробормотал я.
— Ты их крыл по матушке, верно?
— Было. Кто те двое, в русских шапках?
— Никто. Вертятся все время вокруг со своими значками «Черных
пантер» и под этим соусом девок снимают пачками, но они тоже никто.
Просто момент ловят. Профессиональные негры.
— Так. Всем руководит высокий симпатичный паренек по имени
Скотт?
— Ага. Скотт Хэрстон из Калифорнийского университета. Его сес¬
тренка Мельба — блондиночка с аппетитной попкой, висевшая у него
на руке. Она начала заниматься подрывной деятельностью еще в стар¬
ших классах, когда пешком под стол ходила. Их папаша, Саймон Хер-
стон, прокурор, скользкий ублюдок, а его брат Джо — активист с
огромным стажем.
— Значит, малышка с небесными глазами оказалась змеюкой под¬
колодной? Да, они меня круто накололи, Стэн.
Стэн сочувственно улыбнулся и поднес спичку к моей сигаре.
— Слушай, Бампер, ребятки впитали все это дерьмо с молоком ма¬
тери. А ты пока в таких делах новичок. Не огорчайся. Но, Бога ради,
в следующий раз не вступай с ними в разговоры. И пожалуйста, ни¬
каких речей!
— Я выглядел, должно быть, последним болваном. — Я почувство¬
вал, что краснею до самых пяток.
— Ну, не так чтобы очень, но эта маленькая сучка Мельба записала
тебя на магнитофон. Она постоянно собирает случайные реплики по¬
лицейских. Иногда прячет микрофон в рукаве, а тот соединен с маг¬
нитофоном в сумке. Была у нее сегодня большая сумка?
Ответа не понадобилось. Стэн все понял по моему перекошенному
лицу.
— Они издадут твои реплики, Бампер. Я слышал кое-что по тому
микрофону, который был у нашего пария. Бог мой, ты говорил о вре¬
мени, когда в ход идут дубинки, о том, что надо применять силу.
— Но я имел в виду совсем другое, Стэн.
389

—	Они их подадут так, как им надо. Их напечатают подобающим
образом в подпольной газетке, а может, и в ежедневной газете, если
этим займется папаша Херстон.
—	Ой-ой-ой! — Я надвинул на глаза фуражку и начал сползать вниз.
— Эй, Бампер, мне только сердечного приступа здесь не хватало, —
сказал Стэн. — Все будет нормально.
— Нормально? Я стану посмешищем для всего дивизиона.
— Не волнуйся. Пленки Мельбы исчезнут.
— Агент?
Стэн кивнул.
— Храни его Господь! — выдохнул я. — Кто он? Не тот парень,
которому я чуть не сломал руку?
— Нет. — Стэн рассмеялся. — Высокий негр. Говорю тебе исклю¬
чительно по одной причине: мы собираемся использовать его в качестве
главного свидетеля, так что придется назвать его имя. Мы выдвигаем
закрытое обвинение четырем парням, которые делали очень неплохие
бомбы в подвале многоквартирного дома в Голливуде. Он работает на
меня уже тринадцать месяцев, с момента своего поступления в поли¬
цию. Мы устроили его в колледж. Отличный парены Великолепный
баскетболист. Он ждет не дождется, когда наденет форму и сядет в
патрульную машину. Его уже тошнит от революционеров.
— Откуда ты знаешь, что он сможет достать пленки?
— Он уже месяцев шесть практически не вылезает у Мельбы из
трусов. Сегодня он отправится ее трахать и все сделает.
— Неплохая работенка.
— Против этой ее стороны он ничего не имеет. — Стэн хихик¬
нул. — Ему не терпится поглядеть, как будут реагировать его дружки,
когда узнают, что он стукач. Он использовал их как мальчиков для
битья и играл в рассерженного чернокожего так долго, что они скорее
всего не поверят, пока своими глазами не увидят его в синей форме с
ненавистной бляхой на груди. Ха! Каково будет Мельбе узнать, что
трахалась с легашом. Спорю, это она сохранит в. большой тайне.
— Значит, обо мне никто ничего не узнает, Стэн?
— Я сотру пленку, Бампер, — сказал Стэн, вылезая из машины. —
Знаешь, в каком-то смысле все получилось. Скотт Херстон ожидал еще
сотню демонстрантов в ближайший час. Он не хотел скандала. Ты
поломал ему всю игру.
— Увидимся, Стэн. — Я постарался произнести это как можно не¬
брежнее, будто я не был унижен до конца. — На-ка сигару, старина.
После этой переделки я чувствовал себя как выжатый лимон и,
хотя наступил вечер, выехал на шоссе вдоль Залива и поехал на юг
с максимальной скоростью, которую позволял поток транспорта. Меня
вдруг охватило желание поглядеть на океан. Я пытался сделать то, что
обычно мне прекрасно удавалось, — обуздать свои мысли. Ничего хо¬
рошего в прокручивании и обсасывании случившегося не было, поэтому
390

я попытался подумать о чем-нибудь хорошем, например о пище, о
Кэсси, о том, как выглядела сегодня грудь Гленды. Но в голову лезла
одна мерзость, поэтому я решил ни о чем не думать — это у меня
тоже неплохо получается.
Я вернулся на свой участок и сообщил по телефону лейтенанту о
беспорядках на призывном пункте, не вдаваясь, естественно, в подроб¬
ности. Он ответил, что демонстрантов разогнали очень быстро и на
месте происшествия осталось лишь несколько машин. Ясно, что об этом
вряд ли кто-нибудь упомянет, так, всего лишь несколько кадров по
телевизору в шестичасовом выпуске новостей, и все. Я повесил трубку
и направился к машине. Хотелось, чтобы оператор не заснял меня с
сигарой. Еще одно идиотское правило — не курить на улице, будто
полицейский — это гвардеец, охраняющий Букингемский дворец.
Глава 7
Чтобы несколько остыть, я поездил вокруг с единственным страстным
желанием: пусть поскорее кончится этот день. Шум рации сводил меня
с ума, и я почти сразу же выключил ее. «Провались оно пропадом», —
подумал я, поскольку еще ни разу никто не арестовывал по радиосооб¬
щению. Лучшие аресты производишь тогда, когда действуешь как я: хо¬
дишь вокруг, смотришь по сторонам и разговариваешь с людьми.
Колики заметно усилились. Я достал из бардачка четыре противо-
кислотные таблетки и проглотил их одну за другой. Урок, начавшийся
у Кэсси в три часа, уже должен был закончиться, поэтому я поехал
по Вермонт-стрит к городскому колледжу Лос-Анджелеса и поставил
машину прямо в зоне, запрещенной для стоянки. Я так всегда делал,
хотя при этом обязательно слышал упреки от ребят и учителей вроде:
«Вам можно, а нас за это штрафуют*. Сегодня здесь никого не было,
да все эти упреки меня особенно и не обижали: ибо никто, и я в том
числе, не испытывает симпатии к символам власти. Сакс я всегда пер¬
вым встаю на дыбы, когда начальство пытается ограничить мою свободу
очередным идиотским правилом.
Я неспешно поднимался по ступенькам, чтобы иметь возможность
в полной мере оценить бюст загорелой, спортивного вида, с собранными
в хвостик волосами учительницы физкультуры. Она куда-то спешила
и мчалась через две ступеньки в своих белых спортивных трусиках,
кроссовках и белой футболке, обтягивающей ее роскошные формы. Тут
было на что полюбоваться. Пробегавшие мимо меня ребятишки пере¬
брасывались обычными шутками о Дике Трейси и шерифе Джоне. Кто-
то со смехом сказал, что Марлен прячет «травку». Та пронзительно
взвизгнула, а затем захохотала громче всех.
Мы никогда не смеемся, когда говорят про «травку». Я вспомнил об од-
ном-единственном аргументе против нее, который для меня что-то значил:
391

«травка», как и алкоголь, разрывает цепь и выпускает на свободу зверя,
только делает это куда быстрее. Я сам наблюдал подобное сотни раз.
Кэсси была в своем кабинете. Дверь распахнута, с ней разговари¬
вала длинноволосая девчушка в таком коротком мини, что когда сади¬
лась, виднелись ее трусики в красный цветочек.
— Привет. — Это Кэсси увидела меня на пороге. Девчушка погля¬
дела на меня, потом на Кэсси, силясь понять, что все это означает.
— Мы закончим через минуту. — Кэсси улыбнулась своей ослепи¬
тельной улыбкой, я кивнул и спустился в холл к фонтану. Да, она
шикарно выглядит в своем оранжевом платье. Оно было из тех двух
десятков нарядов, которые я купил ей. В конце концов она согласилась,
что ей больше идут яркие цвета, но все равно считала при этом, что
именно мужчины заставляют женщин носить яркие оранжевые и крас¬
ные платья. Такова уж мужская природа.
Сегодня она стянула волосы назад. Тяжелые, густые, с серебряными
нитками, не седыми, а именно серебряными, они были прекрасны. К
тому же она обладала совершенно великолепной для ее возраста фи¬
гурой. Загорелая, она больше походила на учительницу физкультуры,
чем на преподавательницу французского. Кэсси носила двенадцатый
размер, а иногда, при достаточно свободных фасонах, ухитрялась наде¬
вать и десятый. Я никак не мог решить, выглядела ли она так хорошо
потому, что играла в теннис и гольф, или потому, что не имела детей
во время замужества. Однако ведь и Сокорро, жена Круза, при всем
своем выводке выглядела почти так же, хотя и прибавила немножко в
весе. У некоторых вес, наверное, не набирается от природы. Подобная
мысль приходила всегда, когда я бывал на людях с этой шикарной
женщиной, заставляла меня подозревать, что все они думают. «Должно
быть, у него полно бабок, иначе она никогда бы с ним не пошла». Но
подвергать сомнению собственное везение — дело всегда бесполезное,
нужно пользоваться шансом, когда он плывет тебе в руки, что я и
сделал. А потом, может, я принадлежу к тому типу мужчин, в безоб¬
разной внешности которых есть своя привлекательность.
— Ну? — сказала Кэсси. Я обернулся и увидел ее в дверях каби¬
нета — она улыбалась, глядя, как мои глаза скользят по ее фигуре.
Девочка ушла.
— Это самое красивое из всех твоих платьев, — заметил я совер¬
шенно искренне. Сейчас она выглядела прекраснее всех. Пусть даже
густые пряди волос падали на щеки, а помада почти исчезла.
— Почему бы тебе хоть раз восхититься не моим телом, а моим
умом, как я восхищаюсь твоим? — улыбнулась она.
Я вошел вслед за ней в кабинет и встал рядом, намереваясь поце¬
ловать ее в щеку. Совершенно неожиданно она обняла меня за шею и
жарко поцеловала в губы. Я уронил фуражку на пол и ощутил замет¬
ное возбуждение, хотя и стояли мы перед распахнутой дверью и в
любую минуту здесь могли пройти сотни людей. Когда поцелуй нако¬
392

нец окончился, Кэсси посмотрела на меня лениво-расслабленно, как
охваченная желанием женщина.
— Не сбросить ли нам все с этого чертова стола? — спросила она
хрипловатым голосом, и минуту-другую мне казалось, что она готова к
этому. Но тут зазвенел звонок, захлопали двери. Кэсси рассмеялась и
уселась прямо на стол, демонстрируя мне свои великолепные ноги, о
которых и подумать невозможно, что они ходят по земле ровно сорок
лет. Я с размаху опустился в кожаное кресло. Во рту пересохло при
мысли, как это прекрасное тело только что прижималось ко мне.
— Ты и впрямь не придешь на нашу вечеринку? — поинтересова¬
лась она наконец и закурила.
— Ты же знаешь, что я думаю по этому поводу, Кэсси. Это твой
вечер. Твои друзья и твои ученики хотят, чтобы ты была с ними. После
этого вечера ты уже будешь только моя.
— Думаешь, сможешь со мной справиться? —спросила она с улыб¬
кой, и я догадался, что она намекает на наши отношения в постели. Мы
не раз со смехом обсуждали, как я разбудил в ней то, что, по ее словам,
спало с того самого момента, как семь лет назад от нее ушел муж. Он
тоже был преподавателем, как и Кэсси, только преподавал химию.
Мы допускали, что кто-нибудь из ее девятнадцатилетних учеников,
так сильно озабоченных половыми проблемами, возможно, занимается
любовью чаще, чем мы, но она никак не могла понять, как они ухит¬
рились бы нас обогнать в этом деле. Что касается меня, то я вполне
удовлетворен тем, что есть. Сколько себя помню, всегда хотел трахаться.
— Приезжай ко мне в одиннадцать, — сказала она. — К этому
времени я обязательно буду дома.
— Ты так рано уедешь от своих друзей?
— Уж не думаешь ли ты, что я буду сидеть и пить с кучкой
учителей, когда дома я могу поучиться у полисмена Моргана?
— Неужели я в состоянии научить учителя?
— В этом деле ты профессор.
— Завтра у тебя занятия с утра, — напомнил ей я.
— Приезжай к одиннадцати.
— Преподаватели и студенты, у кого завтра нет занятий рано утром,
собираются танцевать допоздна. Я думаю, сегодня вечером ты должна
остаться с ними, Кэсси. Они ждут от тебя именно этого. Не надо никого
разочаровывать.
— Ладно, — согласилась она со вздохом. — Но я не смогу увидеть
тебя и завтра вечером, потому что ужинаю с двумя членами попечи¬
тельского совета. Они хотят взглянуть на меня еще раз, а заодно по¬
слушать между делом мой французский, чтобы убедиться, не снижу
ли я и так давным-давно упавшие до нуля стандарты в их заведении.
Наверное, я не смогу сбежать и от них.
— До того момента, когда ты будешь целиком принадлежать
мне, остается не так уж много времени. Вот тогда я буду слу-
393

шать твой французский и дам тебе испортить меня окончательно.
Идет?
— Ты сказал им, что уходишь в отставку? — Она задала вопрос
очень небрежно, но при этом смотрела мне прямо в глаза. Я занервничал.
— Сказал Крузу. Да, у меня сюрприз для тебя.
— Что?
— Я решил, что пятница будет моим последним днем. Я уйду в
отпуск с субботы и закончу срок своей службы во время отдыха. Поеду
с тобой.
Кэсси не закричала, не подпрыгнула, на лице ее не появилось
выражение восторга, хотя я ждал именно этого. Она обмякла, будто
ее мышцы вдруг ослабели, соскользнула со стола и села мне на
колени, обвила руками мою шею и начала меня целовать в щеки, в
губы. Я увидел, что глаза ее стали влажными, как и губы, и следу¬
ющее, что я помню, — взрыв смеха. Восемь — десять ребятишек
стояли в холле и глазели на нас через открытую дверь, но Кэсси
или не слышала, или ей было наплевать. Но я-то был в форме и
вовсе не хотел получать все эти ласки и чувства на глазах у такого
количества зрителей.
— Кэсси, — выдохнул я и кивнул головой в сторону двери. Она
поднялась и тихо притворила ее, прямо перед носом у ребятишек, слов¬
но была готова начать все сначала.
Я встал и поднял с пола фуражку.
— Кэсси, это школа. Я в форме.
Она захохотала, причем так, что ей даже пришлось опуститься в
то самое кресло, где только что сидел я, а потом попыталась сдержать
смех, закрывая лицо руками. Я подумал, насколько в ней все чувст¬
венно, даже горло. Обычно годы определяются по морщинам на шее, но
у Кэсси они отсутствовали.
— Я совсем не собиралась тебя насиловать, — призналась она со
смехом.
— Все дело в том, что в наше время вы, учителя, слишком свободно
себя ведете. Я подумал, ты можешь попытаться овладеть мною прямо
на этом столе, как и говорила.
— Ох, Бампер, — вымолвила она наконец, протягивая ко мне руки.
Я подошел, склонился, и она принялась целовать меня. — Я даже не
могу сказать, что я чувствую теперь, после твоего решения. Когда ты
сказал, что действительно заканчиваешь в эту пятницу и Круз Сеговиа
уже знает, я просто сама не своя стала. Когда я закрывала дверь, на
моем лице ты видел радость и облегчение, а вовсе не страсть. Ну,
может, немножко страсти.
— Мы же все уже давно спланировали, а ты вела себя так, будто
это было для тебя неожиданностью.
— Мне даже кошмары по ночам стали сниться. Во сне и наяву мне
мерещилось, что я уже уехала и нашла квартиру в Сан-Франциско, а
394

ты позвонил мне в ужасную ночь и сказал, что не приедешь, поскольку
не можешь бросить свой участок.
— Кэсси!
— Я не рассказывала тебе прежде, Бампер, но этот страх разрывал
мне душу. Теперь, когда ты сообщил Крузу, да и осталось всего два
дня, я знаю, моя мечта станет явью.
—	Эта чертова работа мне совсем не жена, — сказал я и подумал,
насколько плохо мы знаем женщин, даже таких близких, как Кэсси. —
Ты бы только видела, что случилось со мной сегодня. Меня наколол со¬
пливый щенок, выставил круглым дураком, да еще и с голой задницей.
Кэсси взглянула на меня с явным удовольствием и любопытст¬
вом — она всегда любила слушать мои полицейские истории.
— Что же случилось? — спросила она.
Я вытащил последнюю сигару и закурил, чтобы остаться спокойным,
хотя испытанное унижение захлестнуло меня снова.
— Демонстрация у призывного пункта. Сопливый щенок одурачил
меня, да так, что я начал бормотать про свою работу. Молол с ним
языком совершенно искренне, а позже выяснил, что он профессиональ¬
ный революционер, может, даже красный, и, Бог мой, я думал, у меня
здорово получается. Я слишком засиделся на своем участке, Кэсси.
Наверное, чересчур долго был Настоящим мужчиной, с большой буквы.
Поверил, что смогу переиграть любую сволочь. Думал, не могу спра¬
виться только с организованной преступностью, с букмекерами и тор¬
говцами наркотиками, хотя иногда я мог и им нанести кое-какой вред.
Но вот появились новые люди, существующие сами по себе. У них есть
организация. А я перед ними оказался младенцем. Они так легко со
мной справлялись.
— Бампер, черт побери, что же ты все-таки сотворил?
— Говорил. Я откровенно говорил с ними об определенных вещах.
О том, как колотят говнюков, которые этого заслужили. Вот такие дела!
Я выступал с речью.
— Знаешь что? — Кэсси положила мне на колено свою руку с
длинными тонкими пальцами. — Что бы там ни случилось, о чем бы
ты ни говорил, готова поспорить, это не принесет ни малейшего вреда
ни тебе, ни полицейскому управлению.
—	Ты так думаешь, Кэсси? Надо было бы тебе послушать, что я рас¬
сказывал о визите к нам в город президента и о том, как мы подавили
беспорядки, проломив при этом несколько черепов. Я был бесподобен.
—	А ты знаешь, как подавлять беспорядки более мягкими средст¬
вами?
—	Нет, но предполагается, что мы достаточно профессиональны и
не разговариваем с гражданскими так, как обычно треплемся у себя в
раздевалке.
—	Если поставить рядом полисмена Моргана и этих жутких за¬
нуд полицейских из телевизионных фильмов, то я отдаю предпочте¬
395

ние тебе. Нс думаю, что есть возможность подавлять беспорядки с
цветком в руке, и потому перестань беспокоиться по этому поводу.
Только подумай, и очень скоро такие проблемы исчезнут из твоей
жизни. Ты получишь настоящее место и людей под свое начало.
Разве это плохо?
— Честно говоря, я прихожу в возбуждение, когда думаю об этом.
У меня есть кое-какие соображения по улучшению заводской службы
безопасности.
— Конечно. Ты все сможешь!
— Что бы я ни делал, ты всегда меня поддерживаешь, — я улыб¬
нулся, — именно поэтому я хочу взять тебя в жены, несмотря на
другие недостатки.
— Ты мой Рыцарь в синем. Ты знаешь, что ты рыцарь? Ты сража¬
ешься на турнирах и живешь за счет своих земель.
— Да. Пожалуй, ты можешь сказать, что я живу за счет своего
участка. Верно. Конечно, я не очень-то сражаюсь на турнирах.
— А, только на улицах?
— Ага, и я отправил за решетку пару тысяч мерзавцев.
— Значит, ты мой Рыцарь в синем.
— Погоди, детка. Если ты получишь меня в мужья, то речь пойдет
о бывшем рыцаре.
— Что значит «если»?
— Хорошо сейчас трепать языком обо мне как о герое, но когда я
уйду, то стану обыкновенным отставником.
— Бампер, — сказала она и тихо засмеялась, а потом поцеловала
мне руку, как Гленда. Я подумал, что уже вторая женщина, сегодня
целует мне руку. — Меня не слишком волнуют символы власти. Я
целую руку именно тебе.
Она снова поцеловала мне руку, и мне подумалось: когда женщина
целует руку мужчине, это уже нечто запредельное.
— Ты займешь ответственную должность, будешь руководителем. У
тебя есть очень много всяких плюсов. (Кое-какие мне особенно по
душе.) По правде сказать, в тебе так много всего, что мне, пожалуй,
придется поделиться.
— За один раз я могу управиться только с одной женщиной, детка.
— Ты помнишь Нэнси Фоглер с английского отделения?
— Ты хочешь поделить меня с нею?
— Дурачок, — засмеялась она, — Нэнси с мужем женаты двена¬
дцать лет, но у них не было детей. Пару лет назад они решили взять
мальчика. Ему сейчас одиннадцать.
— Они его усыновили?
— Нет, не совсем. Они — приемные родители. — Кэсси заговорила
очень серьезно. — Нэнси сказала, что это приносит огромное удовлет¬
ворение. Как ничто иное в жизни. Она говорила, что они так бы и не
поняли, что такое настоящая жизнь, если бы не взяли мальчика.
396

Кэсси, казалось, ощупывала глазами мое лицо. Может, она думала
о моем мальчике? Я только раз упомянул о нем так, мимоходом. Она
что-то хотела узнать?
—	Бампер, когда мы поженимся и устроим свой дом, то, может быть,
и нам с тобой стать приемными родителями? Не усыновлять, если ты
не хочешь, а просто стать приемными. Ты бы смог стать для мальчишки
образцом, многое ему показать и кое-чему обучить.
—	Ребенок! Но я никогда не думал о семье!
—	Я думаю об этом очень давно. А как встретила Нэнси и узнала
ее историю, то поняла, как здорово было бы и нам взять малыша. Мы
еще не очень старые, но через десять — пятнадцать лет, когда соста¬
римся, за нами будет кому присмотреть. — Она подняла на меня глаза
и потупила их. — Ты можешь подумать, что я сошла с ума, возможно,
это правда, но я хочу, чтобы ты поразмыслил над моим предложением.
Удар был таким неожиданным, что я просто не знал, как себя вести.
Я улыбнулся совершенно по-дурацки, поцеловал ее в щеку и сказал:
— Да у меня же смена кончается через пятнадцать минут, — и
ушел.
Кэсси выглядела помолодевшей и немножко огорченной. Когда она
улыбнулась мне и помахала рукой, я уже был на лестнице. В машине
я почувствовал себя отвратительно. Я проглотил две таблетки и рванул
в восточном направлении, отчаянно ругаясь себе под нос. Я не мог во
все это поверить. Уход из полиции и женитьба и так самым серьезным
образом меняли мою жизнь. Но ребенок! Как-то Кэсси спрашивала о
моей бывшей жене, один-единственный раз, вскоре после того, как у
нас начался роман. Я сказал, что разведен, сын умер. Все без каких-то
там подробностей. Она больше об этом не вспоминала и никогда о детях
не говорила. «Черт, — подумал я, — похоже, в этом мире любая ба¬
бенка должна хотя бы раз окотиться, иначе она никогда не будет
счастлива».
Когда я подъезжал к участку и выруливал на стоянку, там всегда
было темно и относительно прохладно, даже в первую весеннюю волну
жары — я уже выбросил слова Кэсси из головы. Сделал последнюю
запись в журнале, собрал книжки штрафных квитанций и пошел в
здание. Я никогда не выписывал квитанций штрафов, но книжки эти
мне все равно совали пачками. Поскольку на моем счету было доста¬
точно арестов, начальство не слишком возникало по поводу того, что я
не выписываю штрафы. Но книжки мне по-прежнему давали, хоть и
получали их обратно чистенькими. В этом — неудобство конформизма.
Наконец книжка была отправлена в корзину для бумаг дневной
смены, я поболтал немного с полицейскими, выходящими в ночь. Они
хотели знать, когда я перейду на работу в ночную, — приближалось
лето. Ребятишки тоже знали мою тактику. Ее знали все. Мне чертовски
не нравилось, что кто-то так хорошо постиг особенности моей работы.
Наиболее удачливые как раз те грабители и воры, кто меняет свою
397

тактику. Они никогда не дают шанса втыкать флажки в карту города,
чтобы отмечать их передвижения. Тут я вспомнил о старом полисмене
Нильсе Грогане, который обычно патрулировал по Хилл-стрит.
Лет пятнадцать назад он пошел по кривой дорожке. Его окончатель¬
но вывел из себя сопливый лейтенантишка по фамилии Уолл, который,
как правило, задавал нам перца на ночных разводах за то, что мы не
ловим грабителей. Уолл вычислил причину: происходило все это из-за
слишком большого количества флажков на карте, отмечающих ночные
грабежи квартир. Особенно много их было на участке самого Грогана.
Гроган постоянно жаловался, что Уолл не прочитал ни одного рапорта
об ограблении квартиры и наверняка не в силах отличить дерьмо от
конфетки в нашем деле. И вот вскоре Нильс принялся переставлять
перед началом развода флажки из района своего участка на восточную
сторону. Через пару недель Уолл стал рассказывать на разводах, как
здорово справился Гроган с проблемой грабежей на своем участке, и
продолжал ругать тех, кто патрулировал восточную часть района. Я
единственный знал о проделке Грогана, и мы весело смеялись по этому
поводу. Но тут Гроган зашел слишком далеко и изобразил целую цепь
ограблений на восточной стороне, а лейтенант Уолл вынудил началь¬
ника нашего дивизиона вызвать бригады из Центрального для поимки
грабителей. Обман раскрылся, когда никто не смог найти рапорты по
преступлениям, обозначенным флажками на карте.
Уолл был переведен в утреннюю смену (соответствующую нашей
ночной) в старую тюрьму на Линкольн-Хейте. Он ушел оттуда в от¬
ставку через несколько лет. Нильса Грогана так и не поймали, хотя
Уолл прекрасно знал, кто его подставил. Нильс стал еще одним из
наших, кому было суждено прожить на пенсии всего несколько лет.
Он застрелился. От этого воспоминания меня озноб прошиб, и я поста¬
рался отогнать неприятные мысли, отправился в раздевалку, снял фор¬
му и переоделся в спортивный пиджак в «елочку», серые брюки,
желто-лимонную рубашку. Галстук повязывать не стал. В нашем городе
можно понти куда угодно и без него.
Перед уходом я включил свою электробритву и слегка прошелся
по щекам. В раздевалке все еще оставалось двое ребят. Один из них —
исполненный амбиций молодой книжный червь по имени Уилсон, ко¬
торый, как обычно, читал, даже сидя на скамье и переодеваясь в граж¬
данское. Три или четыре вечера в недел'ю он ходил в колледж и всегда
засовывал какой-нибудь учебник рядом с полицейским блокнотом. И в
нашей кофейне, и в кафетерии наверху я постоянно встречал его с
книгами. Я тоже люблю почитать, но при мысли, что читать приходится
по необходимости, мне становится не по себе.
— Что читаешь? — поинтересовался я у Уилсона.
— Да так, кое-что по уголовному праву, — ответил Уилсон, худень¬
кий юноша с высоким лбом и большими голубыми глазами. Он был
стажером и служил меньше года.
398

—	Уже учишься на сержанта? — спросил Хок, широкоплечий па¬
рень, ровесник Уилсона. Он прослужил два года из своего первого
пятилетнего срока.
—	Да нет, просто учусь.
—	Политология? — спросил я.
—	Нет, государственное право. — Он не смотрел мне в глаза. К
подобному поведению молодых, особенно с каким-то образованием, как
у Уилсона, я привык. Они не знают, как вести себя с ветеранами. Одни,
как Хок, пытаются фамильярничать, выпендриваться перед старыми
патрульными и поэтому выглядят идиотами. Другие держатся скованно,
словно опасаются, что старый волк вцепится в них мертвой хваткой за
любую оплошность. Но есть и такие, которые, как Уилсон, ведут себя
в общем-то естественно, но, как и большинство зеленых юнцов, считают,
что раз старый пердун не дослужился до сержанта, он и читает по
складам, а стало быть, говорить с ним можно только о службе. Они
очень смущаются, как Уилсон сейчас, когда их застают за чтением.
Дистанция между поколениями у нас ничуть не меньше, чем в других
сферах, только вот опасность работы сокращает ее быстро. Ребятишки
теряют свою невинность, и все становится на место. Собственно, дис¬
танция зависит исключительно от их неопытности.
— Ответь-ка мне на юридический вопрос, — сказал Хок, надевая
брюки. — Можно ли судить самоубийцу за совершение убийства?
— Никто не пробовал, — улыбнулся Уилсон, а Хок захохотал и
натянул на себя вельветовую рубашку цвета спелого арбуза.
— Только потому, что мы живем в обществе вседозволенности, —
буркнул я, а Уилсон покосился на меня и снова улыбнулся. — Что
это у тебя за книжка? — спросил я и кивнул в сторону его шкафчика,
где на верхней полке лежал большой том.
—	«Пушки августа».
— Читал. Я прочел больше сотни книг о первой мировой. Понрави¬
лась?
— Да. — Он смотрел на меня с удивлением. — Читаю по курсу
истории.
— В свое время я помешался на первой мировой. Прочитал «Семь
столпов мудрости» Т.Лоуренса. У меня вся квартира была завалена
книжками и картами. Этот коротышка Лоренс весил сто тридцать.фун¬
тов, но четверть из них — мозги, а треть — храбрость. Настоящий
воин.
—	Одиночка, — кивнул Уилсон и пристально посмотрел на меня.
—	Верно. Это я почувствовал. Он бы мне еще сильнее понравился,
если бы не стал так откровенничать в своих мемуарах. Но, правда,
тогда я бы так его хорошо не понял.
—	Может, тебе самому взяться за мемуары, Бампер, когда уйдешь
в отставку? — улыбнулся Уилсон. — Тебя знают в округе не хуже,
чем Лоуренса в Аравии.
399

— Может быть, — кивнул я. — Ты уже учился в колледже до
прихода в полицию?
— Два года, — кивнул Уилсон. — Мне осталось еще полтора.
Учиться на вечернем не просто. Времени не хватает.
— Справишься, — сказал я, усаживаясь на скамейку. Мне почему-
то показалось, что мы уже сиживали с ним и беседовали — или с
кем-то на него похожим. Тут я понял, в чем дело: его непокорная прядь
напоминала мне о Билли. У меня заныло в животе.
— Сколько тебе лет, Уилсон?
— Двадцать шесть.
Боль пронзила меня как током, я ругнулся, потирая живот. Билли
тоже исполнилось бы двадцать шесть
— Надеюсь, у тебя будет лучше с желудком, когда дослужишь до
моих лет. Ты в армии был?
Он кивнул.
— Вьетнам?
— Ага.
— Ты ненавидишь войну? — спросил я, полагая, что ее ненавидели
все молодые люди.
— Сама война мне совсем не нравилась. Чертовски страшно. Но вот
против армии я ничего не имел, по крайней мере относился к ней не
так, как вначале думал.
— У меня было то же самое, — улыбнулся я. — Восемь лет в
корпусе морской пехоты.
— Корея?
— Нет. Я постарше. Поступил туда в сорок втором, а уволился в
пятидесятом. Потом пошел работать в полицию.
— Ты подзадержался.
— Даже слишком. Войны я тоже боялся, но мирная обстановка для
военного человека иногда еще хуже.
Я не стал говорить ему правду. А правда заключалась в том, что
война меня напугала, но ненависти к ней я не испытывал. Особой
любви нс было, но и ненависти тоже. Теперь очень модно ненавидеть
войну. Я бы и сам хотел ее ненавидеть, но не мог.
— Когда я уезжал из Вьетнама, то поклялся никогда больше не
стрелять, и вот я полицейский. Понимаешь?
Я подумал: то, что он говорит мне это, очень важно. Неожиданно
разница в возрасте исчезла. Он говорил мне то, что говорил своим
молодым напарникам в тоскливые часы после двух ночи, когда борешь¬
ся со сном или «ложишься на дно» где-нибудь в темной аллее, чтобы
подремать без особых удобств, но так и не можешь толком отдохнуть.
Мешает страх, что тебя поймает сержант, или рация. А что, если и
впрямь заснешь и тут поступит срочный вызов, а ты его пропустишь?
— Может, тебе удастся прослужить свои двадцать лет и ни разу
не пустить в ход оружие?
400

—	А тебе приходилось стрелять?
—	Несколько раз.
Он не стал выспрашивать подробности. Это позволяют себе только
гражданские: «Что вы испытываете, стреляя в человека?» и прочие со¬
вершенно бессмысленные вопросы. Когда стреляешь на войне или на
службе в полиции, ничего не испытываешь. Если ты выполняешь свой
долг, с какой стати нужно что-либо испытывать? У меня такого никогда
не было. Просто проходит страх за свою собственную жизнь, и приток
адреналина замедляется. И больше ничего. Но люди обычно терпеть не
могут правды. Героических историй из этого не сделаешь, так что я
выдаю им стандартные ответы.
— Останешься в полиции после юридической школы?
— Если когда-нибудь ее закончу, может, уйду. — Уилсон засмеял¬
ся. — И представить трудно, чтобы я ее закончил.
— Возможно, к тому времени тебе и не захочется уходить. У нас
странная работа». Она затягивает. Кое-кто из ребят не ушел бы и за
миллион долларов.
— А ты?
— Ну, я заканчиваю. Почти закончил. Но эта работа достает тем,
что видишь насквозь все стороны жизни», и совсем несложно взять
преступника, если есть интуиция.
Какое-то время он молча смотрел на меня, потом сказал:
— Мы тут.с Роджерсом взяли в прошлом месяце шикарного типа.
Он проходил по пяти ограблениям. У него за поясом торчал пистолет
тридцать восьмого калибра, когда мы остановили его за нарушение
правил. У нас возникли подозрения — больно он потел, да и рот у
него пересох во время разговора. Взять такого парня — это уже кое-что,
особенно когда не знаешь, как близко от смерти ты ходил. Я хочу
сказать, он там сидел и поглядывал то на меня, то на Роджерса и
раздумывал, как бы грохнуть нас обоих. Мы догадались об этом после
ареста и чуть не рехнулись.
— Такова одна из сторон нашей работы. Начинаешь чувствовать
себя бодрее. Послушай-ка, ты рассуждаешь так, будто ты уже «бампе-
ризирован», а ведь я с тобой еще не занимался.
— Мы работали вместе однажды ночью, помнишь? В мою первую
ночь после выхода из академии. Я боялся тебя больше, чем всех этих
мерзавцев на улицах.
— А ведь правда, мы с тобой работали, — соврал я.
— Что ж, мне надо идти, —сказал Уилсон, и я почувствовал разо¬
чарование. — Пора в школу. У меня на следующей неделе две пись¬
менные работы, а я за них еще не принимался.
— Держись, Уилсон. Держись, несмотря ни на что, — посоветовал
я ему, запирая свой шкафчик.
Я дошел до остановки и решил пропустить стаканчик-другой в
баре по соседству, прежде чем отправляться к Крузу. Хозяин был
401

моим старым приятелем. Когда-то он держал бар на моем участке,
потом купил вот этот. Конечно, он больше не жил на моем участке,
но по-прежнему ставил мне выпивку, наверное, по старой привычке.
Большинство владельцев баров стараются не прикармливать слишком
много полицейских, иначе те просто сядут на шею и бар придется
закрывать. Гарри поил только меня и несколько детективов, которых
хорошо знал.
Было пять, когда я поставил свой «форд» пятьдесят первого , года
выпуска перед баром Гарри. Я купил машину новенькой и ездил на
ней с тех самых пор, почти двадцать лет, но на спидометре набежало
всего сто тридцать тысяч миль. Двигатель я еще не менял. Ездить ведь
практически некуда: только во время отпуска или иногда на рыбалку.
С Кэсси я стал пользоваться машиной чаще, но даже с ней мы не
ездили слишком далеко. Обычно катались в Голливуд смотреть новые
фильмы, в музыкальный центр на оперетту, в театр «Чаша», любимое
место Кэсси, на концерт, на стадион «Доджерс». Это уже мое любимое
развлечение. Иногда мы отправлялись потанцевать. Кэсси танцевала
очень неплохо, только не могла полностью расслабиться и отдаться
танцу: мозги у нее работали постоянно. Так что единственное, с чех< я
решил не расставаться в Сан-Франциско, — это с «фордом». Я хотел
доподлинно узнать, сколько может продержаться автомобиль, если с
ним правильно обращаться.
Гарри сидел в одиночестве в своей отделанной сучковатыми сосно¬
выми панелями таверне, с большим бильярдным столом для игры в пул,
несколькими довольно мрачными кабинками и дюжиной табуреток. В
этом районе дела у него никогда не шли особенно хорошо. Но здесь
было тихо, спокойно и прохладно, и я наконец почувствовал себя до¬
вольным.
— Привет, Бампер, — воскликнул тут же он и налил мне в мато¬
вый стакан только что сцеженного из бочки пива.
— Добрый вечер, Гарри, — ответил я и сгреб с одной из тарелок
на стойке несколько соленых крендельков. У Гарри можно было полу¬
чить кое-что бесплатно, например крендельки. Таких заведений в городе
осталось немного.
— Как дела, Бампер?
— Как всегда, хорошо, — ответил я так, как и должен отвечать
полисмен в подобных обстоятельствах.
— Что хорошенького произошло у тебя на участке за последнее
время? — Гарри уже стукнуло семьдесят, но этот маленький уродец с
костлявыми плечами носился по бару, как белка.
-Давай-ка подумаем, — попытался я вспомнить какую-нибудь
байку. Пока у Гарри был бар в нижней части города, он узнал очень
многих в моем районе. — Ага, помнишь Жабу Лару?
— Такой маленький, сутулый. Наркоман.
— Точно.
402

—	Ага. Я миллион раз вышибал его из своего заведения после того,
как ты сказал, что он сбывает наркотики. Никак не мог понять, почему
он предпочитает обделывать делишки в моем баре.
—	Он получил пулю, — сообщил я.
—	Что же он сделал — продал кому-нибудь сахарную пудру вместо
дозы?
—	Нет, его грохнул один полисмен из наркоотдела.
—	Да ну? С чего это он палил в Жабу? Тот за свою жизнь даже
мухи не обидел. Самому себе только и вредил.
—	Каждый в состоянии навредить кому-нибудь, Гарри. Но на этот
раз произошла ошибка. В каком бы отеле Жаба ни останавливался, он
всегда держал на подоконнике опасную бритву. А окно даже в самую
лютую зиму оставлял открытым. Такой у него был принцип работы.
Если к двери кто-то подходил, а Жаба решал, что это полиция, то он
разрезал ширму и швырял свой запас наркотиков и весь инструмент в
окошко. Однажды ночью полицейские из бюро по борьбе с наркотиками
получили от стукачей информацию, где прячется Жаба, и вломились
к нему в номер. Бедняга Жаба швырнул свой небольшой запас в окно.
Для этого ему пришлось распороть ширму, и когда полицейский выбил
дверь, то по инерции пролетел через всю комнатушку прямо в кровать
к Жабе. Тот, скорчившись, лежал там, по-прежнему не выпуская брит¬
ву из рук. Второй полицейский появился через секунду с пистолетом
в руках, и вот итог — он всадил пулю прямо в яблочко. — Я постучал
кулаком по правой стороне груди, показывая, куда попала пуля.
— Надеюсь, бедняга не слишком мучился.
— Два дня прожил. Рассказал детективам о бритве и поклялся, что
никогда бы не решился ударить ей полицейского.
— Бедняга, — повторил Гарри.
— По крайней мере, он умер так же, как и жил: накачанный нар¬
котиками. Я слышал от одного детектива, что его на славу зарядили
морфием. Сказал, что Жаба с двумя дырками в груди перед смертью
выглядел действительно счастливым.
— Какого черта наше государство не даст этим беднягам наркоти¬
ки? — спросил Гарри с явным отвращением.
— Им ведь нужно не просто почувствовать себя неплохо. Этого
мало. Надо поймать настоящий кайф. Поэтому вырабатывается невос¬
приимчивость и приходится все время увеличивать дозу и доводить ее
до таких размеров, что Кинг-Конг после укола превратится в игривую
киску. А заменители героина на заядлых наркоманов не действуют. Им
нужна настоящая доза, и очень скоро приходится, вливать столько нар¬
котика, что крышка неминуема.
—	Ну и ладно. Им ведь лучше сдохнуть. Многие и жаловаться бы
не стали.
—	Совершенно справедлива Здесь я с тобой спорить не стану. —
Я кивнул.
403

—	Поскорее бы эта сучка появилась, — пробормотал Гарри и бро¬
сил взгляд на часы.
—	Какая сучка?
—	Ирма, совершенно придурочная барменша. Я нанял на прошлой
неделе. Ты ее уже видел?
— Нет, — ответил я, потягивая пиво, такое холодное, что от него
ломило зубы.
— Аппетитная бабеночка, но с придурью, понимаешь? Все глаза
тебе намозолит, только дай ей волю. Но тело великолепное. Я бы не
отказался с ней побарахтаться.
— По-моему, ты жаловался, что слишком стар для этих дел, —
заметил я, слизывая пивную пену с нижней губы и приканчивая ста¬
кан, который Гарри тут же торопливо наполнил снова.
— Это правда, но время от времени у х<еня возникает совершенно
непреодолимое желание, понимаешь? Иногда, когда время закрываться
и мы с ней одни. Я свою старуху не трогал уже года два, но клянусь,
когда я с Ирмой, то чувствую себя молодым жеребцом. Я не настолько
стар, сам знаешь. Ты ведь в курсе, что у меня было неладно со здо¬
ровьем, а недавно и эти проблемы с простатой. Но когда рядом Ирма,
я становлюсь чертовски решительным, чувствую, что могу отодрать кого
угодно: от осла до ковбойского сапога.
— Надо мне поглядеть на эту штучку, — улыбнулся я.
— Ты ведь не будешь отбивать ее у меня, правда, Бампер?
Сначала я решил, что он шутит, но потом увидел отчаяние в его глазах:
— Нет, конечно нет, Гарри.
— Я и правда думаю, что у меня с ней может получиться, Бампер.
Мне приходилось очень нелегко в последнее время, особенно из-за про¬
статы, но с Ирмой я снова смог бы стать мужчиной.
— Да, Гарри.
Я заметил, как он изменился за последний год. Случалось, он за¬
бывал брать со стойки деньги, что было довольно необычно для него.
Иногда путал имена посетителей или принимался рассказывать то, о
чем уже говорил на прошлой неделе. В основном он повторял одно и
то же. Несколько постоянных посетителей говорили мне об этом, когда
мы играли в пул и он нас не слышал. Гарри потихоньку впадал в
маразм, и это не только огорчало, но и пугало. По коже бежали му¬
рашки при одной мысли о такой старости. Интересно, сколько еще
времени он сможет оставаться хозяином этого заведения?
Я положил четвертак на стойку, и Гарри рассеянно смахнул его в
тарелку. Впервые за все время я оплатил выпивку у Гарри.
— Моя старушка долго не протянет, Бампер. Я говорил тебе, что
доктора дают ей максимум еще год?
— Да, говорил.
— Мужчине моих лет нельзя быть одному. И эта простата, знаешь,
мне приходится стоять и дожидаться двадцать минут, пока получится
404

отлить. Тебе не понять, какое это чудо, суметь вот так просто сесть и
опростаться.
—	Я думаю.
—	Я бы прекрасно справился с бабенкой вроде Ирмы. Она смогла
бы сделать меня моложе.
—	Без сомнения.
— А попробуй жить один в таком возрасте — и сгинешь еще до
того, как тебя погрузят в катафалк. Нужно, чтобы рядом был кто-то,
и тогда ты будешь жить. Если нет, то помрешь, и дахсе не успеешь
понять, что случилось. Ясно, что я имею в виду?
— Да.
Меня жутко угнетало общение с Гарри, и я решил было слинять,
но тут вошел один из здешних моих приятелей.
— Привет, Фредди, — поприветствовал я его, пока он пытался раз¬
глядеть нас в прохладной полутьме сквозь толстенные стекла очков.
— Здорово, Бампер. — Он узнал мой голос еще до того, как раз¬
глядел мою физиономию. Никто никогда не мог спутать его гнусавый
голос, который очень быстро начинал действовать на нервы. Фредди
доковылял до стойки и положил на нее распухшие от артрита руки.
Он знал, что я поставлю ему пару стаканчиков.
— Налей-ка Фредди холодненького, — попросил я и неожиданно
испугался, что Гарри его так и не узнает. «Очень странно, — мельк¬
нуло у меня в голове, когда я клал на стойку доллар, — ведь угасание
бара Гарри только начинается*. Обычно я ставил выпивку всем при¬
сутствующим, чтобы Гарри немножко заработал, но проблема заключа¬
лась в том, что у него не было больше трех-четырех посетителей
одновременно. Наверное, когда человек начинает умирать, все бегут от
него прочь.
— Как дела, Бампер? — поинтересовался Фредди, удерживая круж¬
ку обеими руками, пальцы которых напоминали перекрученные ветки
высохшего дерева.
— Как всегда хорошо, Фредди.
Он фыркнул и захохотал. Я смотрел на Фредди не отрываясь те
несколько секунд пока он пил. Желудок мой горел, Гарри меня чер¬
товски напугал. Фредди тоже вдруг показался мне ужасно старым.
Господи, ему, должно быть, не меньше шестидесяти пяти. Я никогда
не думал о том, что Фредди старше, но неожиданно это почувствовал.
Они оба два старичка. У меня с ними больше не было ничего общего.
—	Все еще забавляешься с девочками, Бампер? — Гарри подмигнул.
Он не знал ни о Кэсси, ни о том, что я бросил ходить по бабам после
встречи с ней.
—	Здесь я притормозил, Гарри.
—	Не бросай, Бампер, — посоветовал Гарри, склонив голову на бок
и кивая по-птичьи. — Тут нельзя без постоянной практики. Если зри¬
тельные мускулы расслабляются, то ты получаешь бифокальные стекла,
405

как у Фредди. Ну а если любовные мускулы расслабляются, что ты
получаешь тогда?
— Может, он стареет, Гарри? — спросил Фредди и опрокинул на бок
пустой стакан, пытаясь передать его Гарри своими увечными руками.
— Я старею? Ты шутишь! — сказал я.
— А как ты, Фредди? — задал вопрос Гарри. — На хрене у тебя
ведь нет артрита, верно? Когда ты в последний раз держал бабенку за
одно место?
— Примерно тогда же, когда и ты, — резко ответил тот.
— Черт, когда моя Флосси была здорова, я залезал на нее каждую
ночь. Вплоть до того самого дня, когда она заболела, а мне было уже
шестьдесят восемь.
— Хо-хо! — воскликнул Фредди, проливая пиво на скрюченные
пальцы. — Если ты и залезал на нее последние двадцать лет, то только
затем, чтобы полизать.
— Да? — закивал Гарри, будто голодный птенец перед кормушкой. —
А знаешь ли ты, что я сделал тут с Ирмой как-то вечером? Знаешь что?
— Что?
— Я завалил ее прямо на этом столе. Здорово?
— Хо-хо-хо! — рассмеялся Фредди. Он пришел сюда уже навеселе,
а теперь и совсем опьянел.
— Все, что ты можешь, так только читать про это в грязных книж¬
ках, — бросил Гарри. — А вот я про это книжки не читаю, я дело
делаю! Я завалил старушку Ирму на эту стойку и трахал ее добрых
полчаса!
— Хо-хо-хо! — ответил Фредди. — Да тебе столько времени пона¬
добилось только для того, чтобы найти в штанах свой засохший стру¬
чок. Хо-хо-хо!
— Что это вы разошлись? — пробормотал я, ощущая, как голова
начинает раскалываться от мигрени. — Дай мне, пожалуйста, пару
таблеток аспирина, Гарри.
Он бросил на ухмыляющегося Фредди злобный взгляд и, что-то
бормоча под нос, принес мне пузырек с аспирином и стакан воды.
Я вытряхнул из бутылочки три таблетки, отодвинул воду и запил
аспирин пивом.
— Еще пивка, и надо трогаться.
— Куда же ты, Бамп? Трахаться? — Гарри захихикал и подмигнул
Фредди. Обида сразу же забылась.
— К приятелю на ужин.
— Тебя ждет симпатичная бабенка, верно?
— Не сегодня. Просто спокойный ужин.
— Спокойный ужин, — сказал Фредди. — Хо-хо-хо!
— Ну тебя к черту, Фредди. — Я вдруг разозлился. Он долго хи¬
хикал и прихлебывал пиво, а я вдруг подумал: «Господи, я тоже поти¬
хоньку схожу с ума».
406

Зазвонил телефон, Гарри пошел в конец бара и поднял трубку.
Через несколько секунд он обрушился на кого-то со страшной руганью,
а Фредди смотрел на меня и качал головой:
—	Гарри очень быстро угасает, Бампер.
—	Знаю, но зачем его злить понапрасну?
—	Да я и не собирался. Просто время от времени никакого сладу
с ним нет. Он ведет себя премерзко. Я слышал, доктора сказали, что
Флосси вот-вот умрет.
Я вспомнил, какой она была десять лет назад, толстая, крепкая,
немолодая, веселая, полная энергии. Она делала такие отличные сан¬
двичи с мясом, что я угощался ими хотя бы раз в неделю.
—	Гарри без нее прожить не сможет, — сказал Фредди. — С тех
пор, как она в прошлом году оказалась в больнице, он все больше и
больше впадает в детство. Ты заметил?
Я допил пиво и подумал о том, что мне нужно как можно быстрее
выбираться отсюда.
—	Подобное случается только с такими людьми, как я или Гарри.
Ты любишь кого-нибудь и нуждаешься в нем, особенно когда стано¬
вишься старым, а потом теряешь его. Это, пожалуй, самое страшное,
что может случиться, когда ум начинает сдавать, как у Гарри. Лучше
уж плоть, как у Флосси. Знаешь, а Флосси повезло. Ты ведь тоже
везучий. Ты никого не любишь, ни на ком не женат, кроме своего
полицейского значка. Тебя ведь ничто никогда не трогает, Бампер.
— Верно. А как насчет того, что становишься слишком стар для
своей работы, Фредди? Как насчет этого?
— Да, я об этом никогда не думал. — Фредди пригубил пива,
струйка потекла у него по подбородку. Он слизнул пену с распухшего
пальца. — Никогда об этом не думал, но могу сказать, что тебе нечего
беспокоиться. Ты станешь старше, по-прежнему будешь ходить по сво¬
ему маршруту, и кто-нибудь обязательно тебя укокошит. Может, звучит
грубовато, но какого черта, Бампер? Погляди на этого старого психа. —
Он махнул костлявой рукой в сторону Гарри, по-прежнему кричавшего
в телефон. — Трахается только в мечтах. Погляди на меня! Какого
черта! Умереть на своем участке совсем не хуже, верно?
—	Ты думаешь, почему я сюда хожу, Фредди? Это самая веселая
забегаловка в Лос-Анджелесе. Очень живительная атмосфера и разго¬
воры бодрящие.
Гарри вернулся прежде, чем я успел сбежать.
— Знаешь, кто звонил, Бампер? — Он смотрел на меня остекленев¬
шими глазами и был очень бледен. На щеках у него выступили юно¬
шеские прыщики, и теперь казалось, что его восковое лицо покрылось
ржавчиной.
—	Кто? — вздохнул я. — Ирма?
—	Нет, из больницы. Я потратил все, что у меня было, до последнего
цента, даже с их больничными скидками, и теперь ее положили в
407

палату с тысячей других умирающих стариков, а я все равно должен
платить то за одно, то за другое. Знаешь, когда Флосси умрет, у меня
не останется денег, чтобы похоронить ее. Мне пришлось даже прекра¬
тить страховку. Как я похороню мою Флосси, Бампер?
Я что-то забормотал, попытался его утешить, но тут услышал всхли¬
пывания и понял, что и Фредди заплакал. Через секунду к нему при¬
соединился Гарри. Я швырнул пять долларов па стойку, чтобы они оба
напились, и убежал от них не попрощавшись. Никогда не мог понять,
как люди работают в психбольницах, домах престарелых, в других
подобных заведениях и не сходят с ума. Я почувств^ал, что после
часа общения с этими двумя уже созрел для психушки.
Глава 8
Через десять минут я гнал свой «форд» на север по шоссе и все
острее чувствовал, как мне не хватает энчелад’ Сокорро. Я приехал в
Игл-Рок в сумерках и поставил машину перед старым двухэтажным
домом с аккуратно подстриженной лужайкой и цветочными клумбами
по бокам. Я как раз вспоминал, посадила ли Сокорро в этом году овощи
на заднем дворике, когда увидел стоящего у окна в гостиной Круза.
Он открыл дверь и вышел на порог. На нем была коричневая спортив¬
ная рубашка, коричневые штаны и домашние тапочки. Крузу не было
нужды одеваться к моему приезду. Я так радовался, что я здесь и что
у всех все в порядке, словно тоже принадлежал к этой семье, — в
каком-то смысле так оно и было. У большинства одиноких полицейских
имелось место, вроде дома Круза, куда можно заглядывать время от
времени. Легко свихнуться, если жить только работой и не встречаться
с порядочными людьми. Вот и находишь друга или родственника с
семьей, чтобы получать там кое-когда заряд бодрости и веры.
Я недаром называл Круза своим старым соседом. Когда мы только-
только закончили академию, уже двадцать лет назад, я въехал в этот
огромный дом вместе с ним и Сокорро. Долорес тогда была грудной, а
Эстебан только начинал ходить. Я занял комнату на втором этаже и
год помогал им вносить арендную плату, пока мы не закончили вы¬
плату денег за форму и пистолеты и не встали прочно на ноги. Это
был не самый плохой год, и я никогда не забуду стряпню Сокорро.
Она всегда говорила, что с гораздо большим удовольствием готовила бы
для здоровяка вроде меня, который восхищался бы ее талантом, чем
для такого худенького заморыша, как Круз, который не слишком ценил
хорошую пищу. Тогда она была худенькой девятнадцатилетней, на две¬
надцать лет моложе Круза, с двумя детьми и сильным испанским
акцентом, уроженкой Эль-Пасо. По-моему, они жили очень неплохо,
1 Лепешки с мясной начинкой (исп).
408

пока Эстебан не настоял на том, что пойдет в армию, и не погиб два
года назад. После этого они изменились, похоже навсегда.
—	Как ты себя чувствуешь, oso? — спросил меня Круз, когда я под¬
нимался по бетонным ступенькам. Я ухмыльнулся: Сокорро первой на¬
чала звать меня oso давным-давно, но до сих пор кое-кто из полицейских
продолжает величать меня «медведем» из-за той давней клички.
—	У тебя неприятности, Бампер? Я слыхал, ребятишки задали тебе
сегодня жару на демонстрации.
—	Все в порядке. Что ты слышал?
—	Только то, что они тебя немножко поприжали. Hijola... — он не
закончил ругательство. — С чего это человек в твоем возрасте полез
в такую заварушку? Почему ты меня не послушался и не остался в
машине крутить ручки приемника? Пусть молодые легаши разделыва¬
ются с бунтовщиками и выполняют опасную работу.
—	Я ответил на радиовызов. С этого все и началось. Вот что я
заработал за включенное радио.
—	Так входи же, старый негодяй. — Круз улыбнулся, распахивая
обитую рейкой дверь. Где еще в наши дни можно увидеть такую древ¬
ность? Эго был старый, но хорошо сохранившийся дом. Я любил бывать
в нем. Мы с Крузом отполировали как-то все деревянные части гостиной,
даже мощные доски пола, и добились того, что они выглядели как новые.
—	И что у нас на ужин? — поинтересовался Круз и, откидывая назад
редеющие, изрядно поседевшие волосы, кивнул головой в сторону кухни.
—	Дай-ка подумать. — Я втянул носом воздух, потом еще и еще,
потом вдохнул со всей силой. По правде сказать, из-за перца и лука
было очень трудно отличить одно от другого, угадать я не смог, сделал
вид, что знаю, и предположил:
—	Chife relleno, carnitas, cilantro’ и лук. Еще», дай подумать.» энчи¬
лады, ну и соус из авокадо.
—	Сдаюсь. — Круз кивнул. — Единственное, что упустил, — рис
и бобы.
—	Черт возьми, Круз, arroz у frijoles, об этом и говорить не стоит,
само собой.
—	У тебя нюх хорошей овчарки.
— Соки в кухне?
— Ага, а кое-кто из детей на заднем дворе.
Я прошел через просторную столовую, предназначенную для боль¬
ших торжеств, прямо в кухню и увидел Сокорро. Она стояла спиной
и огромным деревянным черпаком раскладывала рис в два горшка на
полке над раковиной. Она, конечно же, несколько подурнела, намного
изменилась после двадцати лет жизни с Крузом и девяти детей, но
волосы по-прежнему были длинными и блестящими, и хоть весила она
на двадцать футов больше, все равно казалась сильной, очень живой
* Фаршированный перец, кусочки обжаренной свинины, кориандр (исп).
409

девчушкой с белейшими на свете зубами. Я неслышно подкрался и
пощекотал ее между ребрами.
— Ой! — Она уронила черпак. — Бампер!
Я обнял ее за плечи, а Круз рассмеялся и сказал:
— Ты не смогла застать его врасплох, он унюхал прямо от двери
все то, что ты ему готовишь.
— Да он не человек, этот вот. — Она улыбнулась. — Ни у одного
нормального человека не может быть такого носа.
— Я ему сказал о том же, — признался Круз.
— Садись, Бампер. — Сокорро показала на кухонный стол, старинный,
огромных размеров. Казалось, он потерялся в этой просторной кухне. Но
я бывал здесь, когда в ней шагу ступить было невозможно — на следую¬
щий день после Рождества с маленькими еще детьми, которым я привозил
игрушки. Дети и игрушки буквально заполняли каждый сантиметр лино¬
леума, так что пол под ними было просто невозможно разглядеть.
— Пива, Бампер? — спросил Круз и, не дожидаясь ответа, открыл
две бутылки из холодильника. Мы по-прежнему любили с ним пить
прямо из горлышка, и я осушил свою почти до дна в один присест.
Круз, зная мою манеру, уже открывал следующую.
— Круз сообщил мне твою новость, Бампер. У меня аж мурашки
по телу побежали, когда я услышала, — заговорила Сокорро. Она на¬
резала лук — глаза ее наполнились слезами.
— О том, что ты уходишь в отставку и уезжаешь вместе с Кэс¬
си, — пояснил Круз.
— Очень хорошо, Бампер. Нет никакого смысла болтаться здесь,
когда Кэсси уедет. Я очень из-за этого беспокоилась.
— Соки очень боялась, что твоя puta1 отобьет тебя у Кэсси, если
она окажется в Сан-Франциско, а ты останешься здесь.
— Puta?
— Твоя работа, — сказал Круз, делая глоток. — Сокорро всегда
зовет ее puta Бампера.
— Cuidao!1 2— остановила Сокорро Круза. — Дети же прямо под окном.
Я слышал, как они смеялись, потом Нахо что-то крикнул, и девочки
пронзительно завизжали.
— Поскольку ты уходишь, мы ведь можем о ней поговорить, верно,
Бампер? — Круз засмеялся. — Твой маршрут всегда был puta, соблаз¬
нявшей тебя все эти годы.
Только сейчас я заметил, что Круз немало выпил до моего приезда.
Я поглядел на Сокорро, она кивнула и сказала:
— Да, старый borracho3 пьет с той самой минуты, как вернулся с
работы. Говорит, что хочет отметить последний ужин Бампера-холостяка.
1	Шлюха (исп.).
2	Поосторожней! (исп.)
3	Пьяница (исп).
410

—	Не злись на него. — Я улыбнулся. — Он не так уж часто
напивается.
—	А кто это напился? — с возмущением вопросил Круз.
—	Ты вот-вот это сделаешь, pendejo, — сказала Сокорро. Круз про¬
бормотал в ответ что-то по-испански, я расхохотался и допил пиво.
—	Если бы не эта puta, Бампер уже был бы капитаном.
—	Ну конечно. — Я подошел к холодильнику и вытащил оттуда
еще пару бутылок для нас с Крузом. — Хочешь, Соки?
—	Нет, спасибо.
Круз пару раз рыгнул.
—	Пожалуй, я выйду и погляжу, как там дети, — сказал я и тут
же вспомнил, что в багажнике у меня лежат подарки. Я купил их в
понедельник, когда Круз передал мне приглашение на ужин.
—	Эй, разбойники! — крикнул я, выходя из дома.
—	Бампер! — заорал Нахо, спрыгнул с веревки, которая свисала с
ветки огромного дуба, накрывавшего своей тенью большую часть дво¬
рика, и кинулся мне на шею.
—	Ты настолько вырос, Нахо, что тебе пора есть сено и таскать
груженый фургон, — заметил я. Тут, что-то выкрикивая на ходу, ко
мне подбежали остальные, глаза у них сияли — они прекрасно знали,
что я не хожу к ним в гости без подарков.
—	А где Долорес? — спросил я про свою любимицу, самую стар¬
шую из них после Эстебана. Она была копией матери в юности. Сейчас
она училась на первом курсе колледжа, изучала физику и была по¬
молвлена с однокашником.
—	Долорес гуляет с Гордоном, где же еще? — ответил Ральф, де¬
сятилетний здоровяк, регулярно устраивавший ужасный тарарам в доме.
—	А Элис?
—	Играет у соседей, — снова ответил Ральф. Похоже, все четверо
были готовы лопнуть от нетерпения — мне очень нравилось их мучить,
хоть это меня совсем не украшало.
— Нахо, — сказал я небрежно, — не мог бы ты взять ключи от
моей машины и достать кое-что из багажника?
—	Я помогу, — взвизгнула Марта.
—	Ия! — подпрыгивая, закричала Мария, крохотная красотка один¬
надцати лет в розовом платье, розовых носочках и лакированных туф¬
лях. Она была самой красивой и обещала расцвести и стать писаной
красавицей.
—	Я пойду один, — сказал Нахо. — Мне не нужна помощь.
—	Хрен тебе, — ответил Ральф.
—	Следи за своей речью, Рафаэль! — потребовала Мария.
Мне пришлось отвернуться в сторону, чтобы не помереть от смеха,
наблюдая за тем, как в ответ Рафаэль принялся крутить перед ней
своим крохотным задом.
—	Мама, — закричала Мария. — Рафаэль показывает гадости!
411

— Стукачка! — Ральф помчался к машине вслед за Нахо.
Все еще смеясь, я вполз обратно в кухню. Круз и Сокорро смотрели
на меня с улыбкой. Они знали, как я люблю их ребятишек.
— Идите-ка с Бампером в гостиную, Круз, — выпроводила нас Со¬
корро. — Ужин будет готов минут через двадцать, не раньше.
— Пошли, Бампер. — Круз со вздохом достал из холодильника че¬
тыре холодных бутылки и взял открывалку. — Не знаю, почему мек¬
сиканки становятся такими деспотичными к старости. Они так хороши
и покорны, когда молодые.
— К старости! Послушай этого viejo1, Бампер, — махнула Сокорро
в его сторону.
Мы прошли в гостиную, и я с размаху уселся в любимое кресло
Круза, поскольку он очень на этом настаивал. Он двинул ко мне отто¬
манку и заставил меня положить на нее ноги.
— Черт! Круз!
— Сегодня я должен принимать тебя по-особому, Бампер, — сказал
он и открыл мне бутылку пива. — Ты выглядишь чертовски усталым,
да и вообще ты у нас можешь снова появиться очень не скоро.
. — Я буду жить в часе лёта от вас. Ты думаешь, мы с Кэсси время
от времени не будем наведываться в Лос-Анджелес? А разве ты с
Сокорро и детьми не собираешься навестить нас там?
— Всем взводом? — расхохотался он.
— Видеться мы будем часто, это уж точно, — сказал я и попытался
подавить в себе ощущение грусти, потому что понял — очень часто
мы встречаться больше не сможем.
— Да, Бампер, — кивнул головой Круз. Он сидел наискосок от меня
в таком же старом и очень удобном кресле. — Я боялся, что эта
ревнивая сука тебя никогда не отпустит.
— Ты говоришь о моем участке?
— Верно. — Он сделал несколько больших глотков, а я подумал о
том, как мне его будет недоставать.
— Что это ты сегодня пустился в философию? Называешь мой уча¬
сток шлюхой и все такое?
— Сегодня я отрабатываю свой поэтический дар.
— Предварительно хлопнув более чем достаточно.
Круз подмигнул и бросил быстрый взгляд в сторону кухни, где
Сокорро по-прежнему гремела посудой, потом подошел к старому крас¬
ного дерева шкафу, стоявшему у входа в столовую, и вытащил из
нижнего ящика полупустую бутылку мескаля.
— Червяк в нем есть?
— Если и был, то я его уже выпил, — прошептал он. — Не хочу,
чтобы Соки видела, как я пью. У меня все еще побаливает печенка,
так что пить я вроде как не должен.
1 Старик (исп).
412

—	Это то, что ты купил в Сан-Луисе? Во время отпуска?
—	Да, последняя.
—	Чтобы его пить, печень совсем ни к чему.
—	Отличная штука, Бампер. Глотни пару раз.
—	Лучше бы с солью и с лимоном.
—	Прими, прими. Ты ведь уже большой macho. Вот и пей соответ¬
ственно.
Я сделал три приличных глотка и через секунду после того, как
эта огненная смесь достигла желудка, пожалел о своем поступке и
срочно осушил бутылку пива. Круз посмеивался и неторопливо тянул
свою порцию.
— Черт, — выдохнул я. Тут огонь немножко утих, желудок успоко¬
ился, я почувствовал себя хорошо. Через несколько минут я почувствовал
себя еще лучше. Именно в этом лекарстве так нуждалась моя плоть.
— В Мексике не всегда можно найти соль и лимон, — заметил
Круз, возвращая мне бутылку с мескалем. — Настоящие мексиканцы
просто смешивают его со слюной.
— Ничего удивительного в том, что они такие крутые ребятиш¬
ки. — Я втянул с шумом воздух и снова сделал глоток, на этот раз
только один, потом вернул ему бутылку.
— Как ты теперь себя чувствуешь, ’mano? — Круз хихикнул, я
захохотал: он всегда издавал этот дурацкий звук, когда был почти готов,
и я смеялся до слез.
— Чувствую себя примерно в два раза хуже, чем ты. — Я снова
плеснул пива в пылающую бездну своего желудка. Но это был совсем
другой огонь, отличающийся от мучительной изжоги, дружеский, и его
медленное тепло рождало ощущение блаженства.
— Ты голоден? — спросил Круз.
— Как ты думаешь?
— Голоден. Тебе всегда что-то нужно. Всегда. Мне очень часто хо¬
телось быть похожим на тебя.
— На меня?
— В состоянии постоянного пиршества, всегда. Жаль, что это не
может продолжаться вечно. Нет, не может. Я чертовски рад, что ты
уходишь.
— Ты пьян.
— Пьян. Но я знаю, о чем говорю, ’mano. Кэсси была тебе ниспо¬
слана, я молился об этом.
Круз достал из кармана маленький кожаный мешочек. В нем лежала
нитка черных, вырезанных из дерева горошин, которые он носил как та¬
лисман. Он сжал мягкую кожу, потом отложил мешочек в сторону.
—	Эти четки и правда из Иерусалима?
—	Правда. Я получил их от нашего священника-миссионера за пер¬
вое место, которое я занял у себя в школе в Эль-Пасо на конкурсе.
«Первое место за спеллинг присуждается Крузу Гваделупе Сеговиа», —
413

сказал священник перед всей школой, и я чуть не умер от счастья в
этот день. Мне только-только исполнилось тринадцать. Он привез эти
четки из Святой земли, их освятил Пий Одиннадцатый.
— Сколько же ребятишек ты победил в этом конкурсе?
— В нем участвовало человек шесть. У нас в школе было всего
семьдесят пять учеников. Не думаю, что остальные пятеро вообще го¬
ворили по-английски. Они думали, что конкурс будет проводиться по-
испански, но этого не произошло, и я выиграл.
Мы расхохотались.
— Я никогда ничего не выигрывал. Ты меня намного опередил.
Просто поразительно: взрослый, серьезный человек, Круз носит де¬
ревянные четки. Это в наше-то время!
Входная дверь распахнулась, и гостиная наполнилась воплями се¬
мерых детей. Отсутствовала только Долорес. Круз закачал головой и
тихонько взялся допивать свое пива В гостиную вошла Сокорро и
попыталась отругать меня за покупку всех этих подарков, но расслы¬
шать ее в гомоне и шуме было просто невозможно.
— Они правда для большой лиги? — спросил Нахо, пока я подго¬
нял на нем бейсбольный шлем и закреплял под подбородком цепь,
которую он снимет немедленно, как только остальные дети скажут ему,
что игроки большой лиги их не носят.
— Какие штаны, погляди! — тоненько кричала Мария, прижимая
их к своему худенькому тельцу. Спортивного покроя брюки из синей
джинсовой ткани с вышитым передком и накладными карманами.
—Это! — воскликнул Круз. — Нет, Господи!
—Да их теперь даже в школе носят, папа! Правда. Спроси Бампера!
— Спроси Бампера! — проворчал Круз и сделал несколько глотков
пива.
Ребята постарше тоже были здесь, Линда, Джордж и Элис, все
теперь старшеклассники, и, естественно, им я купил одежду. Для Джор¬
джа я взял коробку рубашек с длинным рукавом самой модной рас¬
цветки. По выражению его глаз я понял, что лучше подарка найти
нельзя.
После того как дети раз десять поблагодарили меня, Сокорро велела
им все убрать и позвала нас к столу. Мы сидели, очень тесно прижав¬
шись друг к другу, на разнообразных стульях за огромным дубовым
прямоугольным столом, весившим примерно тонну. Я знаю точно, пото¬
му что помогал заносить его в дом двенадцать лет назад, когда никто
не мог сказать, сколько же еще детей будет за ним сидеть.
Младшие всегда говорили молитвы вслух. Они перекрестились, и
Ральф прочел молитву, они снова перекрестились, а я уже весь изошел
слюной, потому что chiles rellenos лежали на большой тарелке прямо
у меня под носом. Большие chiles были нафаршированы сыром и обжа¬
рены в жидком легком тесте. Я только собрался положить их себе, как
Элис уже накладывала мне еду, никто из детей еще не взял ни ку-
414

сочка, а моя тарелка уже была полна. Отец и мать никогда им ничего
нс. говорили, они просто сами делали все как надо.
— У вас действительно есть cilantro. — У меня потекли слюнки от
предвкушения этой чудесной приправы. Я почувствовал запах.
Мария прямо пальцами положила мне еще cilantro на мои carnitas,
когда я попросил ее об этом, и вот я впился зубами в домашнюю
тортилью, нафаршированную carnitas и политую собственноручно при¬
готовленным Сокорро соусом.
— Ну, Бампер? — поинтересовался Круз после того, как я распра¬
вился с половиной лежавшей на тарелке еды секунд за тридцать пять.
Я простонал и закатил глаза. Все засмеялись, потому что прекрасно
знали это выражение на моем лице.
— Видишь, Марта, — сказала Сокорро, — ты не станешь плохо
относиться к приготовлению пищи, если будешь готовить для кого-
нибудь, похожего на Бампера. Для того, кто сможет оценить свой
труд.
Я сидел с тупо-блаженной рожей, запивая chiles rellenos большими
глотками пива.
— Твоя мать просто гениальна!
Я прикончил три порции carnitas, очень нежных крохотных кусоч¬
ков свинины, на которые положил cilantro, а потом полил соусом chile,
приготовленный Сокорро, и добавил лук. Когда же все это было съедено
под прицелом девяти пар карих глаз, глядящих на меня в изумлении,
я положил на тарелку три chiles rellenos, завернул один из них в
оставшуюся тортилью и забрал последние carnitas из горшка. Тут глаза
моих друзей просто округлились от восторга.
— Рог Dios1, я-то думала, что приготовила человек на двадцать, —
сказала Сокорро.
— Верно, верно, Соки, — согласился я, наслаждаясь всеобщим вни¬
манием, и доел перец. — Просто я сегодня голоднее обычного, да и ты
сделала все еще вкуснее, так что нет никакого смысла оставлять что-то
недоеденным.
С этими словами я проглотил половину chiles rellenos, хлебнул пива
и посмотрел им всем в глаза. Нахо икнул и застонал. Мы все захохо¬
тали, особенно Ральф, который даже свалился со стула и катался по
полу, схватившись за живот и заливаясь смехом. Я даже испугался,
как бы ему не стало плохо. Чертовски приятно, если подумать, развле¬
кать людей. Всего-навсего прикидываться обжорой и привлекать к себе
внимание друзей.
После ужина мы убрали посуду со стола. Элис, Марта и Нахо
принялись играть со мной в «скрэббл», а остальные все время совались
со своими дурацкими советами и подсказками. Все это время я потя¬
гивал холодное пиво, иногда добавлял глоток-другой мескаля. Теперь
1 Бог мой (ucnj.
415

Круз принес его открыто. К девяти часам, когда детям было пора
отправляться спать, я уже неплохо набрался.
Все они пожелали мне спокойной ночи и поцеловали, за исключе¬
нием Джорджа и Нахо, им я пожал руки. Никто не кричал, что не
хочет идти спать, и минут через пятнадцать наверху стало совершенно
тихо. Я никогда не видел, чтобы Круз или Сокорро шлепали детей.
Конечно, старшие регулярно и от души лупили младших, это мне
приходилось наблюдать частенько. В конце концов, хорошая взбучка
никому не помешает.
Мы сняли со стола скатерть и вернули на место холщовое покрываю,
а потом все втроем перешли в гостиную. Круз был уже весьма пьян и
после жалобы Сокорро отказался от очередной бутылки пива. У меня в
правой руке было холодное пиво, а в левой — остатки мескаля.
Круз сидел рядом с Сокорро на диванчике и тер, должно быть,
совершенно онемевшее лицо, потом он поцеловал жену в шею.
— Убирайся, — проворчала она. — От тебя разит, как от винной
бочки.
— Как от меня может разить, как от винной бочки, если я не пил
вина.
— Помните, мы сидели, бывало, вот так же после ужина в прежние
годы? — спросил я и почувствовал, что на меня подействовал мес¬
каль — лица моих друзей стали несколько расплываться.
— Помнишь, какой маленькой и тоненькой была Соки? — спросил
Круз, ущипнув ее за руку.
— Могу дать подержать на минуту, — сказала Сокорро, поднимая
свою усталую и морщинистую, просто старушечью руку. А ведь ей не
было и сорока.
— Соки была самой красивой девушкой из всех, кого я вообще
видел, — признался я.
— Думаю, да, — с глуповатой улыбкой согласился Круз.
— Была и продолжает оставаться красавицей, — добавил я. — А
Круз — самый красивый мужчина, какого я видел, за исключением,
пожалуй, Тайсона Тауэра и, может, Кларка Гейбла.
— Ты что думаешь, Тайсон Тауэр красивее? — спросил Круз и
расплылся в улыбке, а Сокорро покачала головой. По-моему, он ничуть
не отличался от того Круза, которого я знал в молодости, если не
считать седины в волосах. «Черт бы его подрал за то, что он по-преж¬
нему остается молодым», — мелькнуло у меня в голове.
— Кстати, о хорошеньких девушках, — вступила Сокорро. — Давай
послушаем о ваших с Кэсси новых планах.
— Я же говорил. Она едет на север снять квартиру и осмотреться
в школе. К концу мая, когда мы с Крузом прикончим свои двадцать
лет службы, она прилетит обратно. Мы поженимся. Завтра и послезав¬
тра я еще работаю, а потом пойдут отпуск и отгулы, и так до конца
месяца, до официальной отставки. Так что можно ехать вместе с Кэсси.
416

Наверное, в воскресенье утром или з понедельник. Мы проедем через
Лас-Вегас и поженимся там.
—	Бампер, нам хотелось погулять на вашей сзадьбе.» — сказала
разочарованная Сокорро.
—	Да брось! Какая свадьба, в нашем-то возрасте.
—	Мы се очень любим, Бампер, — призналась Сокорро. — Тебе
здорово повезло. Вы с ней прекрасно подходите друг к другу.
— А красотка какая! — Круз подмигнул и попытался свистнуть,
но оказался для этого слишком пьян.	_
Сокорро покачала головой и сказала «sinverguehza»1; мы засмея¬
лись.
— А что в пятницу? — поинтересовалась Сокорро. — Просто вый¬
дешь на развод, встанешь и скажешь, что ты уходишь в отставку и
сегодня твой последний день?
— Нет, я собираюсь тихо слинять. Сам не сказал никому, и, наде¬
юсь, ты тоже никому не скажешь, Круз.
— Никому, — промычал Круз и икнул.
— Я ухожу как бы на два своих обычных выходных, потом отправ¬
лю заказное письмо з управление кадров и еще одно, капитану. Под¬
пишу свои бумаги об отставке и отправлю их по почте. А удостоверение
и значок могу отдать Крузу до отъезда, он передаст их от моего имени,
и мне даже не придется там появляться снова.
— Тебе придется вернуться в Лос-Анджелес на банкет по поводу
своей отставки, — возразил Круз. — Мы обязательно устроим прощаль¬
ную вечеринку.
— Спасибо, Круз, но я никогда особо не любил прощальных банке¬
тов. По правде сказать, всегда считал их омерзительными. Спасибо за
предложение, но не нужна
— Только подумай, — сказала Сокорра — Ты начнешь новую
жизнь! Жаль, что Круз не может уйти со службы.
— Это твои слова, — заметил Круз, глядя на нее остекленевшими
глазами, правда, держался по-прежнему пряма — Но со всеми нашими
детьми я подписал тридцатилетний контракт. Тридцать лет — вся
жизнь. К моменту отставки я буду стариком.
— Да, думаю, мне повезло, — согласился я. — Помнишь, как мы
учились в академии, Круз? Мы считали себя тогда стариками, бегая
вместе с мальчишками, которым было по двадцать с небольшим. Тебе
тогда стукнуло тридцать один, самый старый в классе, и я рядом.
Помнишь, Лендел звал нас elefante у riuacito.
— Слон и мышка. — Круз хихикнул.
— Два старика в классе. Мне было тридцать, и я думал, что кое о
чем в этой жизни знаю. Черта с два. В таком возрасте человек все еще
ребенок. Мы оба были пацанами.
1 Бесстыдник (исп).
14 Джозеф Уэмбо «Рыцарь о синем*
417

— Да, ’mano, — согласился Круз и махнул рукой в сторону ули¬
цы. — Тогда мы еще не знали, где быстро растешь и многому учишься.
Но на черта человеку знать то, что тебе было суждено там узнать. От
этого и думаешь по-другому, и мир видишь другим. Есть кое-какие
вещи, в которые нужно верить, а если остаешься на улице двадцать
лет, в них больше не веришь. Это плохо.
— А ты по-прежнему в них веришь, да, Круз? — спросил я. Со¬
корро смотрела на нас, как на двух рехнувшихся алкашей, что, воз¬
можно, и было правдой, но мы с Крузом понимали друг друга.
— Я и сейчас в них верю, потому что хочу в них верить. У меня
есть Соки и дети. Я могу прийти домой, и все остальное уже не важно.
А тебе пойти было некуда. Слава Богу, появилась Кэсси.
— Мне надо пойти приготовить детям завтраки для школы. Извини,
Бампер. — Сокорро покачала головой, пьяных полицейских пора оста¬
вить наедине с их разговорами. Круз редко напивался, и она не слиш¬
ком сердилась, хоть у него и барахлила печенка.
— Я никогда не говорил тебе, как мы обрадовались, когда ты привел
Кэсси к нам на обед в первый раз, Бампер. Мы с Сокорро не спали
всю ночь и все говорили о вас. Наверное, Бог прислал ее, хоть ты и
не веришь в Бога.
— Я верю в богов, как ты знаешь. — Я улыбнулся, проглотил пиво,
а потом последнюю каплю мескаля.
— Есть только один Бог, черт бы тебя подрал.
— Но даже у гвоего Бога три лица, — сказал я и поглядел на него
из-за бутылки. Круз засмеялся.
— Бампер, я пытаюсь говорить с тобой серьезно. — Его глаза зака¬
тились куда-то в уголки. Теперь я уже не мог подкалывать его.
— Ладно.
— Кэсси — это ответ на мою молитву.
— Зачем же ты потратил все свои молитвы на меня?
— Почему, pendejo? Ты мой брат, mi hermano.
Я отставил пиво в сторону, выпрямился и посмотрел ему прямо в
огромные глаза. Круз пытался побороть воздействие пива и мескаля,
потому что хотел сказать мне что-то важное. Интересно, как он вообще
ухитрился пройти тест по физической подготовке? Без обуви в нех<
было едва пять футов восемь дюймов, страшно тощий, он так и не
набрал ни фунта лишнего веса, но если не считать Эстебана, он был
самым красивым мужчиной.
— Я не знал, что ты так много думаешь обо мне и Кэсси.
— Конечно. В конце концов, она пришла к тебе после моих молитв.
Неужели ты не понимаешь, что тебя ждало? Тебе пятьдесят, Бампер. Все
эти годы ты и кое-кто еще из полицейских были хозяевами улиц. Бог мой,
я так и вижу, как ты машешься с каким-нибудь молодым быком или бе¬
жишь за кем-нибудь, неожиданно падаешь на улице и умираешь. Разве
ты не знаешь, сколько наших однокашников уже перенесли инфаркт?
418

—	Работа такая, — пожал я плечами.
—	Не говоря о какой-нибудь заднице, готовой тебя прикончить. Ты
помнишь Дрисколла? У него в прошлом месяце случился инфаркт, а
он совсем не такой толстый, как ты, да и помоложе. К тому же, спорю,
он ничего тяжелее карандаша никогда не поднимал. Л ты сегодня один
на один с разъяренной толпой, как последний сопляк! Какого черта,
Бампер! Думаешь, я хочу тащить гроб, где будут лежать твои двести
восемьдесят фунтов?
— Двести семьдесят пять.
— Когда пришла Кэсси, я сказал: «Слава Богу, теперь у Бампера
появился шанс». И все равно беспокоился: знал, что достаточно умен,
и в состоянии оценить женщину, которая тебе досталась, но боялся,
вдруг pula держит тебя слишком крепко.
— Так это из-за тебя меня все время отправляли на маршруты в
северном районе? Лейтенант Хиллиард уверял меня, что это ошибка,
каждый раз, когда я приходил жаловаться.
— Ага, моя работа. Я пытался держать тебя подальше от твоего
участка, но потом бросил. Ты все равно возвращался туда. Я ничего не
добился. Догадываюсь, что для тебя значил твой участок — все эти
люди, провожающие взглядами своего полицейского.
— Да нет, не так уж все это и важно. — Я нервно крутил в руках
пустую бутылку.
— Знаешь, что происходит со старыми полицейскими, если они
слишком долго остаются на своих улицах?
— Что? — Тут я почувствовал, как съеденная энчелада застряла у
меня в желудке.
— Они становятся слишком стары для полицейской работы и пре¬
вращаются в местных клоунов. Терпеть этого не могу. Ты можешь стать
старым клоуном и оказаться, вполне возможно, в переделке куда рань¬
ше, чем поймешь, что стал слишком стар. Просто слишком стар.
— Я не настолько стар, Круз, черт тебя подери!
— Для гражданской жизни — нет. У тебя впереди еще много лет
прекрасной жизни. Но время битв уже заканчивается, пора уходить,
’шапо. Я очень боялся, что она уедет, а ты останешься здесь один. Я
боялся, что puta одолеет тебя одного, когда Кэсси не будет. Я чертовски
рад, что ты едешь с Кэсси.
— Я тоже, Круз, — прошептал я, словно боясь услышать собствен¬
ные слова. — Ты прав. Я почти покончил со всем этим. Ты прав.
Думаю, я рехнулся бы, окажись так же одинок, как кое-кто с моего
участка, бездомные бродяги. У них ничего нет...
— Точно, Бампер. Для одинокого человека нет места в жизни. Без
любви можно еще продержаться в молодые годы, когда у тебя много
сил. Кое-кто ухитряется, такие, как ты. Я бы не смог. Но никто не
сможет прожить без нее в старости. Тебе не следует бояться любви,
’mano.
419

— А я боюсь, Круз? — спросил я и проглотил две таблетки. Мне
казалось, что железный кулак молотит изнутри по животу. — Неужели
я ухожу из-за неуверенности в себе? Неужели причина в этом?
Я слышкп, как напевает на кухне Сокорро. Она готовила завтраки
для целого племени, писала на каждом пакете имя и убирала в холо¬
дильник.
— Помнишь, как мы жили все вместе давным-давно? Ты, я и Со¬
корро и двое наших ребятишек? Ты почти ничего не говорил о своей
прошлой жизни, даже когда напивался. Только рассказывал немножко
про своего умершего брата Клема и об ушедшей от тебя жене. Но
больше о брате. Иногда ты звал его во сне, а чаще называл совсех(
другое имя.
Я откинулся назад. Все кишки у меня горели, и никакие таблетки
не могли избавить от этой боли.
— Ты никогда не говорил нам о своем малыше. Я очень переживал,
что ты мне о нем не расскажешь, ведь мы были очень близки. Только
во сне ты говорил мне о нем.
— Что я говорил?
— Ты кричал «Билли» и разговаривал с ним. Иногда ты плакал,
мне приходилось входить и поднимать с пола подушку и простыни,
накрывать тебя, потому что ты сбивал все на пол.
— Он никогда мне не снился, никогда!
— Откуда бы я узнал, ’mano? — нежно спросил он. — Мыс Со¬
корро часто говорили об этом и очень беспокоились о человеке, который
так любил своего брата и сына. Мы спрашивали себя, не побоишься ли
ты полюбить снова. Но когда стареешь, нужно полюбить. Нужно!
— Но безопаснее жить без любви, Круз! — сказал я и зажмурился
от боли. Круз сидел, уставившись в пол. Он не привык разговаривать
со мной таким образом и не почувствовал, насколько мне плохо.
— С одной стороны — безопаснее, Бампер, верно. Но с другой, самой
важной, — очень-очень опасно. Если не любишь, то в опасности душа.
— Ты верил в это, когда погиб Эстебан? Верил?
Круз посмотрел на меня. Из глаз его струилась нежность. Он был
очень серьезен, дважды моргнул и сказал:
— Да. Даже после того, что случилось с Эстебаном: он ведь был
моим старшим, а к первенцу всегда испытываешь особое чувство. Даже
после гибели Эстебана я чувствую истинность этих слов. Я погоревал
и понял — так хотел Бог. Я верил в это даже тогда.
— Пойду-ка я возьму чашечку кофе. Жутко живот болит. Может,
что-то теплое-.
Круз улыбнулся и поудобнее сел в кресле. Сокорро заканчивала
укладывать последний завтрак. Мы еще немного поболтали, пока подо¬
гревали кофе. Боль начала потихоньку уходить.
-Я выпил кофе и подумал о том глубоком смысле, который содер¬
жался в словах Круза. И все же, как только привязываешься к кому-то,
420

что-то происходит, и нить оказывается прервана, напрочь обрублена
кровавым мечом.
—	Не пойти ли нам поглядеть, чем занимается наш паренек?
—	Конечно, Соки. — Я поднялся и обнял ее за плечи.
Круз растянулся на диванчике и храпел.
—	Вот так он всегда спит пьяный. Мы никогда до него не добудим¬
ся, — посетовала она. — Пожалуй, принесу ему подушку и одеяло сюда.
—	Здесь ему не надо спать. Прохладно. — Я подошел к Крузу и
нагнулся над ним.
— Что ты собираешься делать?
— Отнести его в кровать. — Я взял его на руки.
— Бампер, ты надорвешься.
— Он легче ребенка. — Он был на удивление легкий. — Почему
ты не заставишь его есть побольше?
Я пошел за Сокорро по ступенькам.
— Ты ведь знаешь, что он не любит есть. Давай я тебе помогу,
Бампер.
— Показывай дорогу, мамочка. Я прекрасно справлюсь один.
Я даже не запыхался, когда мы дошли до спальни и я положил
его на кровать, на простыни. Она уже стянула покрывало. Круз храпел
и сопел, мы рассмеялись.
— Он ужасно храпит, — пожаловалась она, пока я разглядывал
лежащий передо мной комо^.
— Он единственный настоящий друг, который появился у меня за
двадцать лет. Я знаю тысячи людей, встречаюсь, обедаю, мне всегда их
недостает, но ощущения того, что исчезает что-то внутри меня, как вот
с Крузом, с ними нет.
— Теперь у тебя есть Кэсси. С ней ты будешь в десять раз ближе.
Она взяла меня за руку своими крепкими натруженными руками.
— Ты говоришь точь-в-точь как твой муж.
— Мы много о тебе говорим.
— Спокойной ночи. — Я поцеловал ее в щеку. — Мы с Кэсси
заедем перед отъездом попрощаться со всеми вами.
— Спокойной ночи, старичок! — громко сказал я Крузу. Он всхрап¬
нул, засопел, я рассмеялся и пошел вниз по лестнице. В прихожей я
погасил свет, запер входную дверь и только потом ушел.
Ложась в постель этой ночью, я вдруг ощутил страх, сам не знаю
почему, и очень жалел, что Кэсси нет рядом. Когда я наконец заснул,
то спал глубоко без всяких снов.

ЧЕТВЕРГ, день второй
Глава 9
На следующее утро я натирал значок минут пять, ботинки мои
блестели, так что было немного обидно, когда лейтенант Хиллиард не
провел инспекционный осмотр. Ведь я так хорошо смотрелся, а вот Круз
выглядел ужасно. Он сидел за передним столом рядом с лейтенантом
и с трудом читал вслух сводку преступлений. Раза два он поглядел
на меня, вращая глазами. В них сегодня застыла неподдельная пе¬
чаль — у него было страшное похмелье. После развода я улучил ми¬
нуту и перекинулся с ним парой слов.
—	Ты выглядишь немножко crudo’, — заметил я, сдерживая улыбку.
—	Какой же ты гад, — простонал он.
— Дело не в мескале, похоже, ты и впрямь проглотил червяка.
— Гадский гад!
— Может, встретимся в полдень? Я хочу угостить тебя обедом.
— Не смей даже говорить об этом, — взревел он, и я захохотал.
— Ладно, тогда найди для меня завтра часок. И выбери самое луч¬
шее место, самый дорогой ресторан. Что-нибудь такое, где полицейских
бесплатно не обслуживают. Вот туда мы и пойдем, чтобы съесть мой
последний полицейский обед
— Ты и впрямь собираешься платить за еду во время дежурства?
— В первый раз, — прошептал я и направился к машине.
— Не забудь, сегодня днем у тебя суд ’тало, — проворчал он мне
вдогонку в своей обычной манере.
Прежде чем усесться в патрульную машину, я внимательно обсле¬
довал ее. Не мешает поднять заднее сиденье и поглядеть, вдруг сопляк
полицейский из ночной смены проспал и какой-нибудь шустрый аре¬
стант засунул туда свою пушку, набитый героином презерватив или
ручную гранату. Чтобы сделать из этих пацанов нормальных поли¬
цейских, уходит столько времени, что меня уже давно ничем нс уди¬
вишь Двадцать два, конечно, двадцать два. Понять можно. Ребятишки
только-только начинают взрослеть, а стать в двадцать два с небольшим
этаким символом законности и порядка в синей форме очень трудно.
1 Потрепанный (исп.}.
422

Но у меня просто руки опускаются, когда я убеждаюсь, что и после
пяти лет службы в форме они совсем не отличаются от штатских, да
к тому же позволяют накалывать себя кому угодно. Пожалуй, когда-
нибудь под это хреново сиденье кто-нибудь запихнет мертвого карлика,
и именно мне выпадет счастье обнаружить труп.
Как только я отъехал от стоянки и принялся колесить по маршруту,
мысли сами собой сосредоточились на судебном разбирательстве. Это
было предварительное слушание дела парня по имени Лэндри. Ребята
из следственного управления навесили на него, уже побывавшего в
тюрьме, хранение оружия плюс хранение марихуаны. Вряд ли с этим
возникнут проблемы. Я взял его в январе по наводке своего стукача,
Нобби Букера, который время от времени на меня работал. Я отправил¬
ся в комнату отеля на Шестой Ист-стрит под липовым предлогом, —
уже и не вспомню каким, пока не перечитаю протокол ареста, — и
взял Лэндри в его комнате, где он отсыпался в разгар буднего дня. В
пакете для сандвичей в прикроватной тумбочке у него было унции две
марихуаны. Он решил сделать вид, что защищается от грабителей, а
особую смелость ему придал армейский кольт сорок пятого калибра
под матрасом. Он чуть не выдернул его оттуда, когда я вышиб дверь,
и вполне мог получить от меня пулю по такому замечательному слу¬
чаю. По правде сказать, несколько секунд длилась сцена прямо из
мексиканского боевика: его рука где-то на дюйм под матрасом, а я
осторожненько подхожу к кровати, нацелив свой шестидюймовый «смит-
и-вессон» ему прямо в верхнюю губу, и рассказываю, что с ним станет,
если он не вытащит руку медленно и аккуратно. Он подчинился.
Лэндри выпустили под залог в пять тысяч долларов, который внесла
какая-то пожилая бабенка. Несколько лет назад этот парень снимался
в кино и на телевидении в эпизодах и время от времени подрабатывал
у старух в качестве жиголо. Он сбежал, был снова арестован в Денвере,
а потох( выдан полиции нашего штата. Прошло четыре месяца, я не
слишком хорошо помнил детали ареста, но ко времени моих показаний
я, естественно, прочитаю протокол. Главное было заставить его отвечать
на предварительном и не раскрывать Нобби Букера, вообще не дать
никому понять, что у меня есть информаторы. Ничего сложного, если
знать процедуру.
Становилось жарко и душно, подмышки у меня намокли. Я погля¬
дел на старый плакат на Олив-стрит, который гласил: «Оставляя ключи
в машине, вы толкаете детей на путь преступления». Я засопел и с
отвращением пару раз выпустил газы. Вот из-за этих чертовых добряч¬
ков из отдела по поддержке контактов с населением, которые приду¬
мывают такие лозунги, что все, кроме преступников, испытывают
чувство вины, из-за них все настоящие полицейские в один прекрасный
день разбегутся.
Я притормозил у тротуара, напротив Центрального рынка. По Брод¬
вею не слишком уверенной походкой шел алкаш и потягивал что-то из
423

маленькой бутылочки. Увидел меня, закружился на месте, с размаху
сел на задницу, уронил бутылочку, вскочил так, будто ничего нс слу¬
чилось, и двинулся в сторону от своей бутылки. она крутилась на
тротуаре и изливала сладковато пахнущую жидкость на асфальт.
— Подними бутылку, ублюдок! — крикнул я. — Арестовывать не
стану.
— Спасибо, Бампер, — покорно сказал он и выполнил приказ. Мах¬
нул мне рукой и снова поплелся по Бродвею. Полы грязного черного
пиджака хлопали его по тощим ягодицам.
Я попробовал вспомнить его. Ясно, что он с моего участка. Но это
не просто алкаш. Тут было что-то еще. Потом я как бы согнал с его
физиономии худобу и грязь, узнал его и улыбнулся. Всегда приятно
вспомнить о былом и лишний раз убедиться, что память твоя тебя не
подводит.
Его звали Никчемушник. Настоящее имя я так и не вспомнил, хотя
сам впечатывал его в благодарственный адрес. Из-за него я — один-
единственный случай в моей жизни — чуть не всадил пулю коллеге-
полицейскому.
Полицейского звали Герб Слоун, и потом его все-таки взяли за
задницу. Уволили Герба за то, что он скорешился со специалистом по
внесению залога и шикарно жил, пока его нс накрыли. Он работал в
«нравах* и говорил всем, кого арестовывал, чтобы они обращались за
помощью к фирме братьев Лосуелл, а Слим Лосуелл отстегивал Гербу
несколько «зелененьких* за каждого клиента. Подобное преступление
приравнивалось к воровству, и управление дало ему пинка, как только
он попался. Если бы не это, ему нагорело бы за что-нибудь еще. Не¬
поворотливый, жестокий ублюдок, он все время испытывал такое жела¬
ние потрахаться, что залез бы в клетку с попугаем, если б знал, что
он женского рода. Думаю, рано или поздно он попался бы на бабах
или на своей чрезмерной жестокости.
Именно из-за Никчемушника мы с Гербом чуть не сцепились. Герб
терпеть не мог «пьяный фургон». «Черножопые и белое отребье», —
повторял он беспрестанно, когда впадал в бешенство, а это случалось
с ним очень часто. А работу с фургоном называл «Операция ЛЗН».
Когда его спрашивали, что значит такое сокращение, пояснял: «Людей
здесь нет» — и ржал по-ослиному. Как-то ночью мы работали с ним
в фургоне и получили вызов по поводу Никчемушника. Тот валялся
мертвецки пьяный на Сан-Педро-стрит и мешал движению машин в
обе стороны. Он весь обделался и не проснулся даже тогда, когда мы
втащили его в фургон и кинули на пол. Проблем с этим не возникало,
на руках у нас, как и большинства работавших в фургонах поли¬
цейских, были перчатки, а внутри находилось еще два алкаша. Минут
через десять, на Шестой Ист-сгрит, мы услышали какой-то шум в
фургоне. Пришлось остановиться, пойти посмотреть, в чем дело, и ути¬
хомирить алкашей, пытавшихся вышибить дух из Никчемушника, а тот
424

отчаянно дрался, может, в первый раз в своей жизни. Я арестовывал
сю за пьянство раз десять или двадцать, но с ним никогда не было
проблем. С заядлыми алкашами, навроде пего, хлопот почти нс бывает.
Он успокоились сразу же, как только Герб открыл дверь и пообещал
поотрывать им головы. Я уже собирался сесть в кабину, когда Никче-
мушник, сидевший у дверцы, сказал: «Хрен тебе в нос, осел лысый!» Я
захохотал, потому что Герб со своим голым черепом, лошадиной рожей
и желтыми зубами, особенно когда ржал, очень походил на лысого осла.
Герб что-то прорычал, стащил Никчемушника прямо со скамейки,
выволок из фургона и принялся молотить ему по физиономии своим
здоровенным кулаком. По звуку я понял, что перчатки у него с клеп¬
ками. Рожа Никчемушника была разбита и кровоточила еще до того,
как я смог оттащить Герба в сторону и отпихнуть так, что он сел
прямо на задницу.
— Ах ты, сука, — сказал он в яростном недоумении. Он был так
удивлен, что произнес это почти как вопрос.
— Он — алкаш, парень, — ответил я. Этого должно было хватить
любому полицейскому, а особенно ветерану вроде Герба, который про¬
служил уже двенадцать лет и отлично знал: беззащитных алкашей не
трогают, что бы они тебе ни сделали. Это был один из первых уроков,
полученных нами давно от патрулей, которые вводили нас в курс служ¬
бы. Когда кто-то замахивается на тебя и даже бьет, у тебя есть право
ему ответить, само собой. Причем без всяких там «око за око». Если
какой-нибудь говнюк поднял на тебя руку, вбей ему в глотку все зубы.
Так ты спасешь своего сослуживца. Полученный от тебя урок заставит
этого пердуна крепко подумать, перед тем как палить в полисмена из
пистолета.
Но любой настоящий полицейский знает — алкашей не трогают.
Даже если на тебя замахиваются и бьют. Скорее всего это будет сла¬
бенький удар, за который ты окольцуешь его наручниками и отправишь
в кутузку. Полицейские знают, что у многих их товарищей по службе
возникает проблема с алкоголем, и где-то в подсознании вдруг появля¬
ется мысль — вон там на тротуаре спит старый Бампер Морган.
В общем, Герб нарушил правила поведения полицейских и знал об
этом. Может, поэтому драться прямо на Шестой Ист-стрит нам не при¬
шлось. И я уверен, что мои пухлые щечки не претерпели бы кое-каких
изменений после встречи с проклепанными перчатками, поскольку Герб
когда-то был борцом и с виду казался крутым ублюдком.
— Не вздумай так поступить еще раз, — сказал он мне после, когда
мы засунули Никчемушника в фургон и заперли дверь.
— Не буду, если ты в паре со мной не станешь бить пьяниц, — от¬
ветил я как можно небрежнее, хотя внутренне был очень напряжен и
насторожен, готов ко всему и даже подумал, не расстегнуть ли кобуру,
потому что Герб в эту минуту казался очень опасным. Никто ведь не
знает, когда человек с оружием вдруг сбрендит. Он был из тех сволочей,
425

кто таскал с собой незарегистрированную пушку и трепался, мол, если
ему и надо будет кого-то грохнуть, он сунет трупу этот пистолет и за¬
явит, что действовал в пределах самообороны. Напряжение несколько
спало после радиовызова, я ответил, и мы закончили ночь в молчании.
На следующую ночь Герб попросил перевести его обратно на патрульную
машину, поскольку у нас с ним произошел «конфликт на личной почве».
Вскоре Герб перевелся в «нравы» и был уволен, а я забыл о случившемся
и вспомнил только через год, когда наткнулся на Никчемушника на
Мэйн-стрит. В тот вечер я сцепился с двумя парнями. Они пытались
облапошить одного старика, а я стоял в ломбарде и смотрел в бинокль
через окно, как они выманивали у него пять сотен.
Это были два опасных паршивца. Поздоровее, с рожей в два кирпича
и шеей дюймов в восемнадцать, сопротивлялся довольно рьяно, хоть я
и сломал ему к тому времени пару ребер своей дубинкой. А вот зава¬
лить его я никак не мог, потому что второй все время вспрыгивал мне
на спину, бил и кусался, пока я не отбежал и не припечатал его с
размаху сначала к машине, потом к кирпичной стене. Дважды я про¬
делывал это, но он еще держался. Наконец вмешался кто-то из толпы
примерно в двадцать говнюков, наслаждавшихся битвой, и придержал
этого, поменьше, прижав его к тротуару. Только тут я смог заделать
первого, попав ему дубинкой прямо в яблочко.
Второй сразу бросил брыкаться. Я сковал их обоих вместе, оглядел¬
ся и увидел, что помог мне старина Никчемушник, алкаш, который
блевал тут же. Глаз у него заплыл, именно сюда его двинул маленький
мерзавец. За это я дал Никчемушнику две десятки и отвез его к
доктору, а затем добился от адъютанта нашего капитана, чтобы тот
отпечатал прекрасное благодарственное письмо Никчемушнику с выра¬
жением признательности за его гражданский поступок. Конечно, я со¬
врал, что Никчемушник почтенный бизнесмен, увидевший драку и
пришедший мне на помощь. Я не мог сказать, что речь идет о старом
алкаше, иначе скорее всего ничего бы не вышла Письмо было в чудной
рамке с настоящей фамилией Никчемушника. Теперь я бы не вспомнил
ее даже под страхом смерти. Я вручил письмо в следующий раз, когда
обнаружил совсем готовым на Шестой Ист-стрит, и похоже, оно ему и
впрямь понравилось.
Вспомнив все это, я даже почувствовал желание окликнуть его и
спросить, не сохранилось ли письмо. Но тут же прикинул, что рамку он
скорее всего продал и купил на эти деньги бутылку, а письмох< закрыл
дырки в башмаке. Самое лучшее — не задавать людям чересчур много
вопросов и не знакомиться с ними слишком близко. Это убережет от
разочарований. А Никчемушник, бережно прижимая к сердцу бутылку
вина, шатающейся походкой удалился уже на полквартала.
Я вынул темные очки из-под козырька машины, где и держал их
обычно, и поехал дальше. Скользил глазом по улицам и отдыхал, на¬
сколько возможно отдыхать на маршруте. Я решил не дожидаться, а
426

проехать до школы и повидать Кэсси. Времени до уроков еще было
достаточно, но по четвергам она приходила на работу пораньше. Она
испытывала сходные чувства — все, что приходилось делать в школе
в последние дни, она делала в последний раз. Но Кэсси по крайней
мере знала, что и в другой школе ей придется делать то же самое.
Я притормозил прямо перед зданием и услышал несколько колко¬
стей от учеников за парковку машины в запрещенном месте, но черта
с два буду я шлепать пешком с их стоянки. Кэсси в кабинете не было,
но дверь открыта. Я вошел, уселся за ее стол и принялся ждать.
Стол точь-в-точь напоминал свою хозяйку: симпатичный и опрят¬
ный, очень интригующий и женственный. На одной стороне лежал
керамический поднос странной формы, она сама выбрала его в одном
из магазинчиков, торгующих всяким барахлом в западном Лос-Андже¬
лесе. На нем стояла маленькая изысканно раскрашенная восточная ваза
с букетиком увядших фиалок, который она, как придет, немедленно
заменит на свежий. Под пластиком на столе причудливая подборка
фотографий людей, которыми Кэсси восхищалась, в основном француз¬
ских поэтов. Кэсси испытывала давнюю любовь к поэзии и даже меня
пыталась приохотить к хайку, но я в конце концов убедил ее, что не
имею достаточного для этого дела воображение. Сфера моего чтения
ограничена книгами по истории и монографиями о новых способах
ведения полицейских расследований. Мне понравилась только одна по*
эма, которую дала Кэсси: о пушистых барашках, пастухах и диких
волкодавах. Это я сумел понять без особых проблем.
Дверь распахнулась. Вошла Кэсси и еще одна преподавательница,
аппетитная штучка в ярко-розовом мини. Обе захихикали.
— Ой, — сказала молодая бабенка. — Кто это?
Ее поразила синяя форма. Я сидел на очень мягком и удобном
кожаном стуле за столом Кэсси.
— Я Добрый Пастырь, — ответил я, раскурил сигару и улыбнулся
Кэсси.
— Что бы это ни значило. — Кэсси кивнула, положила на стол кипу
книг и поцеловала меня в щеку к огромному изумлению своей подруги.
— Так вы жених Кэсси. — Молодая женщина рассмеялась, до нее
наконец дошло. — А я — Мэгги Карсон.
— Очень приятно с вами познакомиться, Мэгги. Меня зовут Бампер
Морган. Всегда приятно познакомиться с симпатичной женщиной, осо¬
бенно молодой, да еще такой, что отвечает тебе решительным друже¬
ским рукопожатием.
— Я слышала, что у Кэсси есть друг-полицейский, но неожиданное
появление человека в синей форме застало меня врасплох.
— У всех есть маленькие тайны, Мэгги, — заметил я. — Признавай¬
тесь, что вы такого совершили, коль подпрыгиваете при виде легавого?
— Ладно тебе, Бампер. — Кэсси улыбнулась. Теперь я стоял, а она
держала меня за руку.
427

— Оставляю вас наедине, — сказала Мэгги и лукаво подмигнула.
Так, как это показывали в сотнях слащавых любовных фильмов, кото¬
рые она смотрела.
— Хорошая девчушка. — Я закрыл за ней дверь и поцеловал Кэсси
несколько раз.
— Я очень по тебе скучала вчера вечером. — Кэсси прижалась ко
мне, источая чудесный аромат. Она прекрасно выглядела в своем жел¬
том сарафане: руки тронуты красноватым загаром, волосы распущены
по плечам.
— Слушай, эти любопытные попечители не расхотели ужинать с
тобой?
— Увы, — тихо промурлыкала она.
.— Ладно. Пройдет завтра, и мы с тобой получим уйму времени в
совместное владение.
— Думаешь, его действительно будет уйма?
— Тебя еще затошнит от моего постоянного болтания по квартире.
— Никогда! Кроме того, твоя новая должность потребует много вре¬
мени.
— Меня больше беспокоит другая моя должность.
— Какая?
— Мужа. Смогу ли я быть тем мужем, на которого ты рассчитыва¬
ешь? Подойду ли тебе в полной мере?
— Бампер! — воскликнула она, быстро отошла в сторону и погля¬
дела мне прямо в глаза, чтобы увидеть, всерьез ли это сказано. Я криво
усмехнулся, потом нежно-нежно поцеловал ее и прижал к себе.
— Я имел в виду совсем не то, что прозвучало.
— Знаю. Я просто очень несдержанная старая тетка.
Я готов был язык себе откусить: ведь у меня вырвались так больно
ранившие ее слова. Как будто я хотел ее ужалить за то, что она
оказалась самым лучшим моим приобретением, за то, что она спасла
меня от превращения в старика, которому приходится выполнять работу
молодых мужиков, ведь мое дело и впрямь для молодых. Я никогда не
смог бы стать полицейским, отсиживающимся в управлении. Ни тюрем¬
щиком, ни дежурным, ни кладовщиком, выдающим оружие парням, ко¬
торые выполняют полицейскую работу. Кэсси спасла меня от этого
кошмарного бреда. Я ухожу и при этом остаюсь нормальным человеком.
У меня впереди годы прекрасной жизни. Мне есть о ком заботиться. Я
почувствовал ужасную боль в желудке. Если бы не Кэсси, я смог бы
принять таблетку.
— Похоже, это я дурочка, — заметила Кэсси.
— Если бы ты только знала, как я хочу уйти, Кэсси, ты не стала
бы беспокоиться. — Я похлопал ее по спине, словно пытался избавить
от икоты, хотя, по правде сказать, икнуть не мешало бы мне самому.
Огромный газовый пузырь все более надувался. Я чувствовал, как он
перекатывается туда-сюда у меня в желудке.
428

— Ладно, Бампер Морган. Ну и когда мы с тобой уедем из Лос-Ан¬
джелеса? Уедем по-настоящему. Как муж и жена. У нас куча дел.
— Потерпи до завтрашнего вечера, моя гордая красавица. Завтра
вечером у нас будет время поговорить и отпраздновать. Мы все решим
за роскошным ужином в каком-нибудь приличном месте.
— В моей квартире.
— Идет.
— С лучшим шампанским.
— Будет.
— С полицейской скидкой?
— Естественно. В последний раз.
— И мы отпразднуем завтра твой последний день, когда тебе при¬
шлось надеть новую форму и рисковать головой ради людей, которые
этого не ценят.
— Последний раз, когда я рисковал головой. — Я кивнул. — Но я
никогда не рисковал ею ради кого-нибудь, кроме себя. Я немало пове¬
селился за эти двадцать лет, Кэсси.
— Знаю.
— Хоть иногда эта работа кажется просто паршивой, такой, что ее
никому не пожелаешь, все равно, и у меня бывали неплохие деньки,
и рисковал я только ради Бампера Моргана.
— Да, любимый.
— Так что, подружка, давай обряжайся и приступай к работе. У
меня еще целых два дня впереди.
Я отошел от нее и взял со стола фуражку и сигару.
— Заглянешь сегодня днем?
— Завтра.
—	Сегодня вечером, — попросила она. — Я освобожусь еще до полу¬
ночи. Приезжай ко мне после двенадцати.
—	Давай-ка, детка, сегодня отоспимся. Завтра мы с тобой на работе
последний день. Не будем его портить.
— С той поры, как ты ворвался в мою жизнь, я не испытываю к
работе прежней любви. Ты знаешь об этом?
— Как это?
— Школьная жизнь. Я была из тех, кто никогда не покидает школу.
Очень любила общаться с высокообразованными болтунами. А потом
появился ты-. Я не знаю. Теперь все кажется иным.
— Спустись на землю, детка. Я куда больше люблю тебя земную.
— Я хочу, чтобы ты приехал вечером, — сказала она и посмотрела
прямо в глаза.
—	Я бы тоже предпочел побыть сегодня с тобой, а не с кем-нибудь
другим, ты это прекрасно знаешь, но мне очень нужно заглянуть к
Абдулле в «Гарем» и попрощаться с друзьями. Ну и есть еще пара
мест.
—	Ты не должен разочаровывать людей. — Она улыбнулась.
429

—	По крайней мере, пытаюсь не делать этого, — ответил я и по¬
чувствовал, как всего меня охватывает истома от ее взгляда.
—	Последнее время тебя все труднее склонить к любви.
—	Еще пара дней.
— Увидимся завтра, — вздохнула она. — Похоже, я накинусь на
тебя прямо в кабинете, как только заполучу в свои руки.
—	На службе? — Я нахмурился и надел фуражку, лихо сдвинув
ее набекрень. Будем откровенны, когда женщина, такая, как Кэсси,
просто дрожит от желания, мужчина может быть доволен.
— До свидания, Бампер. — Она печально улыбнулась.
— Пока, малышка. До встречи.
Не успел я прийти в себя после визита к Кэсси, как получил вызов.
— Один-Икс-Эль-Сорок Пять, — произнесла радиооператор, —
подъезжайте в отель, дом четыреста двадцать пять на Южной Мэйн-
стрит, возможно, «О-тэ».
— Один-Икс-Эль-Сорок Пять, принял, — ответил я и подумал, что
это будет мой последний вызов на обнаружение трупа.
Одноногий старик с рожей бывшего алкоголика стоял у входа в
задрипанный отель. Я поставил машину, вытащил дубинку из зажимов
на дверце, вставил в кольцо на ремне и поинтересовался у него:
— Ты вызывал?
— Ага. Я Пучи, лифтер. Похоже, там наверху парень помер.
— С чего это ты решил? — саркастически заметил я.
Но когда мы поднимались по лестнице, уже чувствовался трупный
аромат.
Доски пола поотрывались, сквозь щели виднелась земля. А старик
мчался по ступенькам с невиданной скоростью на своем единственном
костыле и даже не останавливался передохнуть. До второго этажа было
ступенек двадцать. Тут пахло так, что любой нормальный человек рух¬
нул бы и не поднялся, но здесь жили алкаши и доходяги, у которых
органы чувств либо отсутствовали полностью, либо совсем притупились
и они все равно ничего не чуяли. Я был почти уверен, что весь второй
этаж будет завален мусором.
— Я не видел парня из номера два-двенадцать примерно с неде¬
лю, — сказал Пучи. У него было узкое лицо и беззубый припухший
рот.
— Ты что, запаха не чувствуешь?
— Нет. — Он поглядел на меня в изумлении. — А вы чувствуете?
— Не важно. — Я свернул направо по коридору. — Где два-двена¬
дцать, я и без тебя знаю, найду' с закрытыми глазами. Принеси-ка кофе.
— С сахаром и сливками?
— Нет, сухого кофе прямо из банки. И сковородку.
— Ладно, — сказал он и не стал задавать дурацких вопросов. Пять¬
десят лет общения с помыкавшими им полицейскими приучили его к
этому. Я прижал платок к лицу и распахнул окно в коридоре, выхо¬
430

дившее на пожарную лестницу во дворе. Высунул голову наружу, но
это не помогло — запах был чересчур силен.
Через две минуты, показавшиеся мне вечностью, примчался на своем
костыле Пучи с кофе и сковородкой.
—	Надеюсь, у него есть плитка. — Мне неожиданно пришло в го¬
лову, что плитки может и не быть, хотя в большинстве пансионов они
встречаются, особенно в комнатах, где подолгу проживают одни и те
же постояльцы.
—	У него была, — кивнул Пучи и протянул мне ключ. Ключ по¬
вернулся в замке, но дверь не шевельнулась.
—	Я б и так вам сказал, что она не откроется. Поэтому я и вызвал
полицию. Он боязливый старикашка, этот Харки. Когда был дома, всегда
держал дверь на засове. Я уже пытался ее открыть.
—	Отойди назад.
—	Собираетесь ломать?
—	Есть другие предложения? — спросил я, закрыл лицо платком
и начал дышать ртом.
—	Нет. Кажется, теперь я его тоже чую.
Я ударил дверь ногою прямо под замок. Она распахнулась, кусок ко¬
сяка отлетел, одна ржавая петля оборвалась, и дверь повисла на нижней.
—	Ага, помер, — сказал Пучи и поглядел на труп.
Харки, должно быть, умер дней пять назад. Тело распухло и сочилась
гноем. Комната не проветривалась. Кроме плитки в ней вовсю работал
газовый обогреватель, несмотря на восемьдесят пять градусов за окном.
—	Можно я на него гляну? — спросил Пучи, встал к кровати и
принялся разглядывать распухшее брюхо и гниющее лица Ресниц не
было, и глаза тупо смотрели на лифтера. Тот беззубо ухмылялся и
цокал языком при виде червей, облепивших лицо и тело.
Я рысью добежал до окна и молотил по раме до тех пор, пока оно
не распахнулось. По стеклу ползали мухи, оставляя следы на отпоте¬
вающей поверхности. Потом я добежал до примуса и зажег его, бросил
на горелку сковородку и высыпал на нее целую банку кофе. Лифтер
настолько был увлечен открывшимся ему зрелищем, что нисколько не
обиделся на то, как бесцеремонно я разделался с его собственным кофе.
Через несколько минут кофе загорелся, едкий запах дыма наполнил
комнату и почти перебил трупную вонь.
—	Вы не возражаете, если я на него еще погляжу? — снова спро¬
сил Пучи.
—	Выметайся отсюда, корешок, да поживее. — Я направился к двери.
—	Давно он помер, верно?
—	Еще немного, и он бы весь протек через матрас.
Я прошел к телефону-автомату в конце коридора.
—	Пошли-ка со мной, корешок. — Мне вдруг подумалось, что он
тут же начнет потрошить труп старика Харки, как только я окажусь
к нему спиной.
431

Я опустил в щель десять центов и набрал номер оператора. Попро¬
сил соединить меня с полицейским управлением. Монета должна вы¬
скочить обратно, как только меня соединят с участком. Но монета нс
выскочила. Я сурово взглянул на Пучи, который с невинным видом
отвернулся в сторону.
— Кто-то заткнул щель возврата. Один говнюк собирается заполу¬
чить мой десятицентовик, когда вытащит затычку.
— Здесь же вор на горе, полисмен, — сказал Пучи. Он смутился
и побледнел — и то хорошо.
Я попросил отдел расследований и сказал, чтобы прислали кого-ни¬
будь из детективов составить протокол о смерти. Повесил трубку и
закурил сигару. Не то чтобы я хотел курить, но в этот момент меня
успокаивал любой другой запах.
— А это правда, что они взрываются как бомбы?
— Кто взрывается?
— Трупаки. Вроде старого Харки.
— Ага. Он очень скоро оказался бы на обоях.
— Черт. — Лифтер широко улыбнулся, показывая десны. — Парни
вроде Харки прячут кучу капусты.
При этом он подмигнул.
— Бывает. Пускай, он хранил ее так долго.
— Ну, я и в мыслях нс имел, что мы должны ее забрать.
— Конечно.
— Просто эти коронеры воруют все, что плохо лежит.
— А сколько Харки жил здесь? — спросил я. Полное имя покой¬
ного меня не интересовало, протоколом пусть занимается детектив.
— Лет пять примерно, приезжал — уезжал. Всегда один. Никаких
друзей. Никого. Лежал у себя в комнате да сосал бормотушку. Иногда
по галлону в день. Похоже, он жил на пособие по соцстраху. Платил
ренту, немножко ел, немножко пил. Сам я так не могу. Поэтому и
работаю лифтером. Не смог бы прожить на пособие.
— А ты с ним разговаривал?
— Ага. Но сказать ему особо было нечего. Семьи нет, женат не
был. Близких родственников не имеется. Понимаете, совсем один. У
меня восемь детей по всей стране. Я могу время от времени доить
любого из них. Уж со старым Пучи такого не случится. — Он под¬
мигнул и постучал себя в грудь большим пальцем. — Парни вроде
Харки никогда ни о ком не заботятся, и о них никто не заботится. Они
выбираются из этого мира, держат себя за глотку и тоскливо озираются
в пустом номере отеля. А потом распухают и взрываются, забрызгав
стены. Парни вроде Харки.
Лифтер представил себе, как взрывается старик Харки, и разразился
тихим хрипящим смехом. Сцена показалась ему жутко комичной.
Я слонялся по вестибюлю, пока приедет детектив и избавит меня
от хлопот с трупом, и от нечего делать принялся осматривать обе
432

стороны лестницы. Это была старинная лестница футов в семь длиной
с зубчатой лепниной. За первым зубцом чуть ниже виднелись отпечат¬
ки грязных пальцев, а дальше никаких отпечатков нет, одна сплошная
грязь. Я пошарил под выступом и нащупал завернутый в туалетную
бумагу сверток, открыл его и увидел полный комплект инструментов:
пипетку, иглу для инъекций, кусок суровой нитки, закопченную ложку
и бритвенное лезвие.
Я сломал пипетку, согнул иглу и выбросил наркоманский набор в
мусорное ведро у расшатанного стола.
— Что это? — спросил лифтер.
— Прибор.
— Наркоманский прибор?
— Ага.
— Как это вы узнали, что он там?
— Элементарно, дорогой Пучи.
— Здорово, черт возьми.
Тут появился детектив с папкой, набитой протоколами о смерти. Из
новеньких, молодой парень, с виду после университета. Я его не знал.
Мы с ним поболтали несколько минут, потом лифтер повел ею к трупу.
— Никогда такого не случится со старым Пучи, — крикнул он мне,
обнажая десны. — Никогда старый Пучи не распухнет, как шар, и не
разлетится по обоям.
— Молодец, Пучи, — кивнул я, вышел на улицу и сделал глубокий
вдох. Мне казалось, вокруг еще стоит вонь. Я представил, как этот
запах прилипает к моей одежде, и рванул свой черно-белый автомобиль
с такой скоростью, что оставил часть резины на тротуаре, — так хо¬
телось поскорее убраться подальше от этой комнаты.
Я еще покрутился в округе, размышляя, чем бы мне заняться, и
вспомнил о гостиничном грабителе. Пожалуй, следовало найти Линка
Оуэнса, тихого и спокойного гостиничного воришку. Он мог бы кое-что
порассказать об этом мерзавце, так круто нас надувавшем. Все гостинич¬
ные воры знают друг друга. Иногда они встречаются в вестибюлях луч¬
ших гостиниц в таких количествах, что это напоминает воровской съезд.
Но тут я получил вызов по форме два — срочно прибыть в участок.
Глава 10
Код два означал особую спешку, и когда бы полицейский ни полу¬
чил этот приказ, он испытывал явное беспокойства Почти всегда в
таких случаях мои напарники спрашивали себя, а заодно и меня: «А
что я такого сделал? Может, с женой что стряслось? Как там дети?»
У меня, естественно, подобных мыслей никогда не возникало. Вызов в
участок по коду два означал, что у них там имеется какое-то особенное
дерьмовое задание и я сподобился его получить.
433

Когда я вошел в кабинет начальника смены, лейтенант Хиллиард
сидел за столом и читал передовицы утренних газет. Морщинки на его
лице казались еще глубже, чем обычно. Выглядел он очень грозно,
значит, он читает письма в газеты с критикой полиции или просмат¬
ривает карикатуры на полицейских. Он читал их все время и непре¬
рывно ругался.
— Привет, Бампер, — сказал он, поднимая голову. — Один из со¬
трудников отдела нравов просил заглянуть к нему. Что-то насчет бук¬
мекера, которого ты им сегодня сдал, а?
— Ага, один из моих стукачей дал ему вчера кое-какую информа¬
цию. Чарли Бронски собирается поговорить со мной об этом подробнее.
— Собираешься взять букмекера, Бампер? — Хиллиард улыбнулся.
В свое время он был чертовски хорошим полицейским. На левом рукаве
у него семь нашивок, каждая за пять лет службы. Худые его руки
были все в шишках и набухших синих венах. Он мучился ногами и
ходил с тростью.
— Я патрульный. Не могу заниматься работой «нравов». Времени нет.
— Если у тебя что-нибудь серьезное с Бронски, валяй, займись
этим. «Нр^вы» или нет, все равно ведь работа полицейская. Кроме того,
я никогда не видел, как полицейский в форме подловил букмекера.
Наверное, это единственный вид ареста, которого нет в твоем послуж¬
ном списке, Бампер.
— Посмотрим, лейтенант, что можно сделать. — Я улыбнулся и вы¬
шел, а лейтенант остался наедине с передовицами и собственным вор¬
чанием — старый человек, которому следовало выйти в отставку
давным-давно. Теперь он прослужил здесь уже слишком долго. Он не
мог уйти, иначе помер бы. Заниматься же полицейской работой он уже
не мог, так что просто сидел и разговаривал о работе в полиции с такими
же, как он, теми, кто верил, что дело полицейского — засадить в кутузку
как можно больше негодяев, а все остальные обязанности так, случайны.
Молодые сотрудники панически боялись приблизиться к кабинету на¬
чальника смены, когда там сидел Хиллиард. Я не раз видел, как новички
вызывали сержанта в коридор, чтобы он одобрил составленный ими про¬
токол. Тогда им не было необходимости представлять его лейтенанту. Он
требовал совершенства во всем, особенно в составлении протоколов. Ни¬
кто другой не заставлял молодых полицейских, выкормышей телевиде¬
ния, делать эта Поэтому подчиненные старались его избегать.
Когда я вошел, Чарли Бронски сидел в кабинете вместе с двумя
сослуживцами.
— Что стряслось, Чарли? — спросил я.
— Нам невероятно повезло, Бампер. Мы проверили номер телефона.
Оказалось, аппарат стоит в квартире неподалеку от Восьмой улицы, и
Скалотта проводит там довольно много времени, когда сидит в своем
ресторане в Уилшире. Готов поспорить: телефончик, номер которого ты
выжал из Стиляги, находится, как я и предполагал, в квартирке Ребы
434

Маклейн. Она всегда живет неподалеку от Рода, но никогда рядом с
ним. Счастливый брак Реда длится уже тридцать лет: дочь учится в
Стэнфорде, а сын в медицинской школе. Эта задница принадлежит к
сливках( общества.
— В прошлом году он пожертвовал двести тысяч двум церквам в
Беверли-Хиллз, — добавил молодой хиппарь с длинными волосами и
бородой, в шляпе с мятыми мягкими полями, усыпанными значками за
мир и свободную торговлю «травкой», еще один сотрудник отдела. На
нем была потертая джинсовая рубашка, обрезанная у самых подмышек,
и походил он на типичного гомосека-сводника из тех, что все время
болтаются по Мэйн-стрит.
— Господь воздаст ему стократно, — сказал другой полицейский,
Ник Папалос, мрачноватого вида парень с мелкими беленькими зубка¬
ми. У Ника были огромные усы, как у Сапаты, бакенбарды и одежда
кричаще красной расцветки. Я работал с ним пару раз до его ухода в
«нравы». Для своего возраста он был отличным полицейским.
— Похоже, тебе неймется взять букмекера, Бампер, и я решил при¬
гласить тебя. Вряд ли это будет контора, но может быть, мы на нее
выйдем, благодаря твоему другу Стиляге. Ну как, поедешь с нами?
— В гражданку надо переодеваться?
— Нет, если не хочешь. Ник и Борода вышибут дверь. А мы с тобой
сделаем в это время ставку из телефонной будки на углу. Так что твоя
форма нам ничем не помешает.
— Ладно, поехали, — сказал я, с нетерпением ожидая грядущей
операции: меня очень порадовало, что не нужно снимать форму. —
Никогда не участвовал в рейде с «нравами». Нам как, всем сверить
часы?
— Дверь я возьму на себя. — Ник расплылся в улыбке. — Борода
будет следить за окном и поглядывать на тебя и Бампера в будке на
углу. Когда ставка будет принята, Борода заметит ваш сигнал, отдаст
мне приказ, и я вышибу дверь.
— Не так уж просто будет вышибать дверь в этих ваших туфельках
для тихой ходьбы. Верно, Ник?
— В самую точку, Бампер, — улыбнулся он. — Я бы с удовольстви¬
ем воспользовался для этого дела твоими бутсами двенадцатого размера.
— Тринадцатого.
— Жаль, что не я буду вышибать эту дверь, — вздохнул Борода. —
Самое мое любимое дело — заделать эту чертову дверь, как Джон Уэйн.
— Скажи-ка Бамперу, Борода, почему ты этого не можешь. — Ник
ухмыльнулся.
— Растянул связки ноги и сухожилие. — Борода сделал несколько
прихрамывающих шагов. — Пару недель пришлось отсидеть дома.
— Расскажи, как это произошло. — Ник по-прежнему улыбался.
— Чертов гомосек. — Борода снял широкополую шляпу и отбросил
назад длинные волосы — Мы получили вызов по. поводу одного гоми-
435

ка — болтается по городской библиотеке и буквально набрасывается
на каждого паренька, появляющегося там.
— Толстый был гад, — заметил Чарли. — Здоровый, примерно как
ты, Бампер. И очень сильный.
— Черт. — Борода тряхнул головой с совершенно серьезным видом,
хотя Ник продолжал ухмыляться. — Ты бы видел лапы этого зверюги!
Как бы то ни было, мне пришлось брать его на себя.
— Потому что ты такой симпатяга, Борода, — сказал Чарли.
— Ага. Ну вот я и отправился туда часа в два, покрутился недолго,
и — пожалуйста, вот он стоит у большого дуба, и в первую минуту я
не понимаю, кто из них — траханое дерево, настолько он широкий.
Клянусь, я в жизни не видел столь пылкого гомосека, потому что я
успел сказать только лишь «Привет». И все, клянусь.
— Брось, Борода, ты ему подмигнул. — Чарли при этом подмигнул
мне.
— Гад ты, — ответил Борода. — Клянусь, я сказал только «Привет,
Брюсси» или что-то в этом роде. Тут эта падла хватает меня. Хватает
меня! По-медвежьи. Он сразу прижал мне руки! Я был потрясен, говорю
вам. А затем он начинает стукать мною по своему жирному пузу,
приговаривая: «Ты такой симпатяга. Ты такой симпатяга. Ты такой
симпатяга».
Тут Борода поднялся и принялся раскачиваться туда-сюда, прижав
руки к бокам и тряся головой.
— Вот как я выглядел, как большая тряпичная кукла, которую
трясут туда-сюда. И я, трясясь, сказал ему. «Т-ты ар-р-р-ре-сто-ван».
Он прекратил меня любить и спросил: «Чего?», а я повторил: «ТЫ
АРЕСТОВАН, ЖИРНЫЙ ПСИХ». И тут он швырнул меня. Швырнул
меня! Я скатился прямо с самого верха и ударился о бетонные ступени.
И знаешь, что случилось потом? Вот этот мой напарник дал ему уйти.
Он заявляет, что не смог его догнать, а этот парень должен был бегать
не быстрее беременного аллигатора. Мой отважный напарник!
— Бороде и впрямь нужен этот парень, — усмехнулся Чарли. —
Я попытался его поймать, честное слово, Борода. — И добавил, повер¬
нувшись ко мне: — Похоже, Борода влюбился. Ему нужен был теле¬
фонный номер этого толстяка.
— Жуть! — Бороду так и передернуло при мысли об этом. — У нас
ордер этого ублюдка за нападение на полисмена. Подожди, я еще найду
его. Я возьму этого гада на удушающий прием и сделаю ему лоботомию.
— Кстати, какой сигнал вы используете для выбивания двери в
квартире? — поинтересовался я.
— Всегда один. — Чарли провел сжатым кулаком вверх-вниз.
— Двойной отсчет. — Я улыбнулся. — Все это напоминает мне
прежние дни в пехоте.
Просто отлично, что можно заняться чем-то другим. Пожалуй, мне
следовало попытаться поработать в «нравах», хотя нет, на моем участке
436

разнообразия было куда больше. Настоящие события происходят именно
там. Только там, и нигде больше.
—	У Ребы должна быть очень-очень хорошенькая пипка, — заметил
Борода, закурил тоненькую сигару и игриво поглядел на Чарли. Судя
по запаху, сигара стоила центов десять—пятнадцать. Я бы лучше бро¬
сил курить, чем курить такое дерьмо.
—	Она пробыла с Редом уже несколько лет, — сказал Ник Боро¬
да. — Погоди, ты еще увидишь. На этих фотографиях она не такая.
Очень симпатичная бабенка.
— Вы, легаши из «нравов» с рыбьей кровью, просто не знаете, что
такое симпатичная бабенка, — подколол я Чарли. — Для вас бабен¬
ка — только номер букмекерского телефона. Готов поспорить, когда
хорошенькая шлюшка принимает вас за клиента и ложится, раздвинув
ноги, вы просто шлепаете ее своим холоднющим значком.
— Прямо по голой заднице, — добавил Ник. — Но готов поспорить,
у Ребы есть кое-что кроме симпатичной тугой пипки. Парень вроде
Скалотты мог бы заполучить миллион баб. Должно быть, она перво¬
классно «французит» или что-то в этом роде.
—	То, что мне нужно, — чуток любви по-французски, — заметил
Борода. Он опирался на спинку крутящегося стула, а ноги в туфлях
с кожаными подошвами закинул на стол. Судя по розовощекому лицу,
видневшемуся из-за бороды, ему года двадцать четыре, не больше.
—	Чуток любви по-французски станет твоим первым опытом подоб¬
ного рода, Борода, — усмехнулся Ник.
—	Ха! — ответил Борода, не вынимая изо рта сигару. — У меня
была подружка-китаянка, танцорка в кафе-.
—	Ладно, Борода, — сказал Чарли. — Давай не будем по новой
слушать твое вранье про то, сколько ты трахалс.*:, когда работал в
Голливуде. Борода раза по три оттрахал каждую страшилку на Сан-
сет-авеню.
— Я-то могу вам сказать, как сладки китаяночки. — Глаза Бороды
заволокла пелена похоти. — Эта крошка не трахалась ни с кем, кроме
меня. Трусики у нее намокали уже тогда, когда она играла волосами
на моей груди. — Тут Борода поднялся и напряг мышцы.
Ник, как всегда немногословно, сказал:
— Ну-ка сядь, приманка для гомосеков.
— Как бы то ни было, Реба знаменита не только умением любить
по-французски, — добавил Чарли. — Ред помешан на ремешках и обо¬
жает зверски истязать свою бабенку, одевает ее в звериную шкуру и
начинает пороть ремнем до потери пульса.
— Никогда особо не верил в эти слухи, — признался Ник.
— Что, правда? — Борода заинтересовался по-настоящему.
— Нам как-то сообщил об этом стукач. Он сказал, Ред Скалотта
трахает теперь только лесбиянок и мазохисток, а Роба его любимица.
Это единственная возможность для него поднять хоть что-нибудь.
437

— Он ведь старик, — вполне серьезно заметил Борода. — Ему лет
пятьдесят, мне кажется.
— Скажу вам, эта Реба абсолютный псих, — добавил Чарли. —
Помнишь, как мы ее взяли, Ник? Всю дорогу до тюрьмы она говорила
только о буйволихах и о том, как они будут гоняться за ней по камере,
пока за нее не внесут выкуп.
— Эта девка связалась не с теми, с кем нужно, — посетовал Ник.
— Но по полной программе она еще не получила, — заметил
Чарли.
— Она боится буйволих, но все равно участвует в лесбиянских
играх перед Редом Скалоттой? — спросил Борода, его детское, заросшее
волосами лицо расплылось в улыбке, как только он представил себе
эту картину.
— Надо кончать с нашим делом, — сказал Чарли. — А потоке уже
мы можем поиграть в бильярд где-нибудь в прохладной пивной под
рассказы Бороды о голливудских бардаках и их прелестницах.
Ник и Борода сели в одну машину, мы с Чарли — в другую. В
квартире всегда может оказаться больше одного гостя, поэтому необхо¬
димо побольше места для арестованных.
— Шикарная машинка, Чарли. — Я оглядел автомобиль отдела
«нравов», новенький, с воздушным кондиционером и всякими хитрыми
техническими приспособлениями внутри. Полицейская рация была
спрятана в отделение для перчаток.
— Неплохая, — согласился Чарли. — Особенно кондиционер. Ты
вообще видел кондиционеры в полицейских машинах, Бампер?
— Не в тех, где езжу я, Чарли. — Я закурил сигару, а Чарли
прибавил скорость, чтобы показать возможность своей.
— В «нравах» довольно забавно, Бампер, но знаешь, я с удовольст¬
вием вспоминаю пешие патрули с тобой в паре.
— А сколько ты работал со мной, Чарли? Пару месяцев?
— Около трех. Помнишь, как однажды вечером мы взяли взломщи¬
ка? Того парня, который читал некрологи в газетах?
— A-а, помню, — ответил я, хотя совершенно не помнил, что со
мной был именно Чарли. Когда тебя заставляют натаскивать «зелень»,
все они сливаются в памяти в одно целое, и их практически невозможно
вспомнить по отдельности.
— Помнишь? Мы вытряхнули этого парня из индейской пивнухи
неподалеку от Третьей улицы, и ты заметил, что из кармана рубашки
у него торчит газетная страница с некрологом. Тогда ты мне рассказал,
как некоторые взломщики читают некрологи, а потом грабят квартиры
покойников после похорон. Есть шанс, что там какое-то время никого
не будет.
— Помню, — ответил я и выпустил клуб дыма в оконное стекло.
Действительно, вдова или вдовец какое-то время живут у родственников.
Тьфу! Терпеть не могу грабителей могил.
438

—	Мы получили благодарность в приказе за этот арест, Бампер.
—	Да? Я не помню.
—	Ну, я-то ее получил только потому, что был с тобой. Этот парень
ограбил таким вот способом десять или пятнадцать квартир. Помнишь?
Я был совсем зеленый и не мог даже понять, почему он носил в
кармане пару носков. Еще спросил, много ли бродяг носит с собой
смену носков. Тут ты показал мне следы вытяжек, что они используют
их вместо перчаток, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. И ты ни¬
когда не прикладывал меня, даже когда я задавал идиотские вопросы.
—	Всегда любил ребятишек, которые задают вопросы, — ответил я.
Мне уже хотелось, что Чарли заткнулся. — Послушай-ка, Чарли, —
спросил я, чтобы сменить тему разговора, — если сегодня мы возьмем
хороший телефон-передатчик, есть шансы, что он приведет нас к че¬
му-то серьезному?
— Ты имеешь в виду букмекерскую контору?
-Ну.
— Почти никаких. С чего это ты так хочешь взять контору?
— Не знаю. Скоро ухожу, а у меня в послужном списке нет ни
одной шишки вроде Реда Скалотты. Я бы хотел взять такого.
— Господи, да мне тоже не приходилось брать такую шишку, как
Скалотта. Слушай, ты хочешь сказать, что уходишь? Снимаешь значок?
— Да, в один из этих дней.
— Не могу себе представить, что ты уходишь в отставку.
— А ты что, не собираешься уйти после двадцати лет?
— Да, но не ты.
— Давай замнем.
Чарли какое-то время еще смотрел на меня, затем открыл отдел для
перчаток и перешел на шестую частоту для переговоров со своими
напарниками.
— Один-Виктор-Один вызывает Один-Виктор-Два, — сказал Чарли.
— Один-Виктор-Два, прием, — ответил Ник.
— Один-Виктор-Один, думаю, лучше припарковаться на следующей
улице, на Гарвард-стрит, — сказал Чарли. — Если кто-то и следит, то
не увидит, как вы пройдете во двор через автостоянку.
— Ладно, Чарли, — согласился Ник.
Через несколько секунд мы были на месте. Восьмая улица состояла
из административных зданий, нескольких баров и ресторана, с севера
на юг тянулись жилые дома. Мы дали Нику и Бороде возможность
подняться по внешней лестнице на второй этаж многоквартирного дома,
и Чарли проехал футов двести в сторону Гарвард-стрит. Затем прошли
мимо еще одного жилого комплекса к телефонной будке на углу. Через
пару минут Борода перегнулся через переплетенное металлическое ог¬
раждение на третьем этаже и помахал рукой.
— Давай-ка, Бампер, займемся делом, — сказал Чарли, опустил де¬
сятицентовик и через секунду повесил трубку. — Занято.
439

— Стиляга дал тебе код и все прочее?
— Код для Одуванчика — двадцать восемь. — Чарли кивнул. —
Это телефон-передатчик. Если бы это был телефон-передатчик с ответ¬
ным звонком, у нас могли бы возникнуть проблемы.
— Ав чем разница? — поинтересовался я и спрятался за будкой,
чтобы никто не смог из окна квартиры разглядеть синюю форму.
— Передатчик с ответным звонком работает так: тот, кто делает
ставки, и посредник вроде Стиляги звонит на передатчик, как я сейчас
собираюсь позвонить. Потом, минут через пятнадцать, контора звонит
на передатчик и получает номер делающего ставки и перезванивает
ему сама. Думаю, с подобной организацией у нас ничего бы не вышло,
клерки в конторе куда смышленее, нежели какая-нибудь дуреха, сидя¬
щая на телефоне. В последний раз, когда мы арестовали Ребу Маклейн,
■она сидела на обычном телефоне-передатчике — клиент звонил ей, а
она записывала ставки на пластиковой доске. Из конторы тоже звонили
регулярно. Реба называла ставки и стирала записи с доски. Это и нам
удобнее, потому что всегда можно попытаться захватить вещественное
доказательство, особенно если действовать достаточно оперативно.
— Доску?
— Ага. — Чарли кивнул. — Кое-кто из парней вышибает дверь и
швыряет в сидящего за телефоном что-нибудь, чтобы отвлечь его вни¬
мание и не дать стереть ставки. Я видел, как полицейские швыряли
теннисный мячик.
— Почему не бейсбольный?
— Неплохая мысль! Из тебя получился бы отличный сотрудник
нашего отдела, Бампер.
— В любом случае человек на телефоне-передатчике не знает ни
телефона, ни адреса конторы, верно?
— Нет, конечно. Потому-то наши шансы равны нулю.
Чарли снова бросил монету и опять повесил трубку.
— Должно быть, дело идет отлично.
— Телефоны-передатчики Реда Скалотты всегда процветают, — за¬
метил Чарли. — Я лично знаю двух судей второй инстанции, которые
ставят у него.
— Может,, и кое-кто из полицейских, — предположил я
— Верно. У каждого есть грешки.
— А как ты называешь этот фокус, когда телефон проведен в дру¬
гую квартиру?
— Отводка. Иногда вламываешься в совершенно пустую комнату и
ничего не обнаруживаешь, кроме телефонного гнезда и провода, иду¬
щего через окно. А когда доходишь по проводу до нужной квартиры,
парень на телефоне-передатчике давно смылся Обычно рядом с отвод¬
кой есть сигнал тревоги, так что парень сразу узнает, что в квартиру
прикрытия вломились. Есть еще и переключатель, по которому звонок
может быть переведен на другой телефон. К примеру, клерк из конторы
440

набирает номер телефона с переклю гателем и не вешает трубку. Потом
на передатчик звонит клиент, и контора сама в состоянии принять
ставки. Но у всех этих ухищрений есть свои минусы. Один из них —
клиенты не любят, чтобы их< перезванивали. Большинство работают пол¬
ный рабочий день, и есть только перекур, чтобы встретиться со своим
посредником, а десяти—пятнадцати минут для повторного звонка и про¬
чей чепухи — нет. Обычный телефон-передатчик, на котором сидит
какой-то парень или домохозяйка, зарабатывающая немножко бабок,
по-прежнему наиболее удобен для букмекера.
—	И много бабенок вам попадается на телефончиках?
—	Уйма. И на передатчиках и в конторах. Насколько нам известно,
Ред Скалотта платит сидящему на передатчике полторы сотни в неде¬
лю, а клерку в конторе — три. Неплохая зарплата для женщины, если
учесть, что налогов с нее не берут. Кое-когда сидящий на передатчике
может угодить за решетку, но это не слишком опасно. Организация
платит за него судебные издержки и все штрафы. Затем можно вер¬
нуться к своей работе. Редкий судья решится отправить кого-то в тюрь¬
му округа за букмекерство, особенно если это женщина. А уж в тюрьме
штата — никого и никогда. Я знаю парня из южной части города, у
него восемьдесят арестов за букмекерство. Он по-прежнему в деле.
—	Хорошенькое дело, похоже.
—	Шутка, Бампер. Я сам никак не могу понять, чего я всем этим
занимаюсь, все пытаюсь их прищучить. Мы знаем, конторы Реда Ска-
лотты имеют оборот от одного до двух миллионов в год. И у него по
меньшей мере три конторы. Это куча бабок, хоть он и имеет от один¬
надцати до шестнадцати процентов. А когда мы берем его агентов и
добиваемся судебного приговора, им назначают двести пятьдесят дол¬
ларов штрафа. Паршиво, верно?
— А самого Скалотту ты когда-нибудь прихватывал?
— Никогда. Ред держится подальше от своих контор. У него есть
кому позаботиться обо всем. Время от времени мы берем его телефоны,
иногда конторы. Вот и все, на что мы можем рассчитывать. Так, давай-
ка попробуем залудить нашу ставку по новой.
Чарли опустил десятицентовик и набрал номер. На лице у него
появилось возбуждение, я понял, что ему ответили.
— Алло, — сказал Чарли. — Это двадцать восьмой от Одуванчика.
Дайте мне номер четвертый во втором и в пятом. Два доллара в чет¬
верке лошадей на круге на розовую во втором. Номер два против номера
четыре в третьем, номера шестого — в четвертом, номера седьмого —
в пятом.
Затем Чарли продиктовал несколько ставок на местном ипподроме
в Голливудском парке, последнее можно было даже не оговаривать,
если только вы не хотите ставить на бегах в Восточном ипподроме. В
самый разгар разговора Чарли высунулся из будки и помахал кулаком
Бороде, который сразу же исчез в доме. Чарли сделал мне знак, и я,
441

сняв фуражку, втиснулся к нему в будку. Он усмехнулся и подставил
мне под ухо телефонную трубку.
Я услышал страшный треск, потом перепуганный женский крик, а
секунду спустя донесся голос Ника:
— Привет, солнышко, как насчет розового на круге или ставки на
трех сегодня?
Чарли хохотнул и повесил трубку. Мы прыгнули в машину, подъ¬
ехали к дому и поставили машину прямо у парадного входа.
Когда мы поднялись на третий этаж, Борода успокаивал домовла¬
делицу, жаловавшуюся по поводу выбитой двери. Ник кое-как все же
закрыл ее, чтобы никто не мешал беседам внутри. Симпатичная тем¬
новолосая девушка сидела на кушетке в квартире и безутешно рыдала.
— Привет, Реба. — Улыбающийся Чарли вышел и огляделся.
— Здравствуйте, мистер Бронски, — прорыдала она. Уже второй из
двух платков у нее в руках промок насквозь.
— Судья ведь предупреждал тебя в последний раз, Реба, — ска¬
зал Чарли. — Это будет твой третий арест за букмекерство. Он
сказал, что ты получишь те шесть месяцев, отсидку которых он
отложил, ты даже можешь получить дополнительный срок помимо
имеющегося.
— Пожалуйста, мистер Бронски! — Она кинулась лицом на кушет¬
ку и зарыдала так, что кушетка заходила под ней ходуном.
На ней была очень симпатичная голубая шерстяная блузка и такая
же юбка, лента в тон поддерживала черные волосы, по очень бельш
ногам рассыпаны веснушки. Она была очень симпатичной девушкой,
настоящей ирландкой.
Чарли повел меня в разукрашенную, полную сладковатых запахов
спальню, где находился телефон. Реба успела стереть примерно поло¬
вину записей с доски размером двенадцать на восемнадцать, вторая
половина осталась в целости. Мокрая тряпка лежала на полу в том
самом месте, где упали доска и телефон.
— Готов поспорить, что и на этот раз она снова обмочилась. —
Чарли по-прежнему улыбался. Он изучал числа и буквы на доске,
обозначавшие дорожку, круг, позицию в гандикапе, сколько поставле¬
но на выигрыш, место или приз. Обозначение клиента шло за ставка¬
ми. Я увидел, некто К.Л. сделал кучу ставок как раз перед звонком
Чарли.
— Мы из нее все выжмем, — прошептал Чарли. — Тебе казалось,
что Стиляга готов расколоться, погоди, ты услышишь эту деваху. На¬
туральная сумасшедшая.
— Давайте, — сказал кому-то по телефону Ник, когда мы верну¬
лись в гостиную. Борода, вежливо кивая, выпроводил хозяйку и при¬
крыл сломанную дверь, приставив к ней стул.
— Ясно. Записал. — Ник повесил трубку.
Минуту спустя телефон зазвонил снова.
442

—	Алло, — сказал Ник. — Верно, давайте. — Каждые несколько
секунд он бормотал «ага*, когда записывал ставки. — Записал. — И
вешал трубку.
—	Ник принимает ставки только для того, чтобы подколоть Скалот-
ту, — пояснил мне Чарли. — Кое-кто из этих парней может угадать,
а возможно, до них дойдет слух, что Ребу повязали. Тогда они заявят,
что сделали ставки, и букмекеру придется либо платить, либо потерять
клиента. От недовольных клиентов мы и получаем большинство наших
наводок. Не так-то часто к нам прибегает посредник, как Стиляга
Лафферти, и выдает всю информацию.
—	Мистер Бронски, могу я с вами поговорить? — всхлипнула Реба.
Ник, а затем Борода продолжали принимать ставки.
—	Пойдем в другую комнату, — предложил Чарли, и мы двинулись
за ней в спальню. Она уселась на свою огромную, поистине королев¬
скую кровать и принялась стирать размазавшуюся тушь.
—	На пустую болтовню у меня времени нет, Реба, — предупредил
Чарли. — Ты не в той ситуации, чтобы торговаться. Мы прихватили
тебя прямо за кудряшки.
—	Я знаю, мистер Бронски, — сказала она, тяжело дыша. — Я не
собираюсь вам врать. Я хочу работать с вами. Клянусь, я сделаю все.
Но, пожалуйста, не давайте ход этому третьему разу. Судья Бауэрс
такой ублюдок. Он сказал, если я нарушу испытательный срок, меня
посадят за решетку. Пожалуйста, мистер Бронски! Вы не знаете, что
такое тюрьма. Я не смогу просидеть шесть месяцев. Я даже шесть дней
не выдержу. Я убью себя.
— Ты хочешь на меня работать? А что ты можешь сделать?
—	Все. Я знаю номер телефона. Два номера. Вы могли бы взять две
таких же квартиры. Я дам вам номера.
—	Откуда ты их знаешь?
—	Я совсем не дура, мистер Бронски. Я слушаю и многое узнаю.
Когда наши пьяны или приняли наркотики, они разговаривают со мной,
как все мужчины.
—	Ты имеешь в виду Реда Скалотту и его дружков?
—	Пожалуйста, мистер Бронски, я дам вам номера, но вы не поса¬
дите меня в тюрьму.
—	Нет, Реба, так дело не пойдет, — сказал Чарли и уселся в
обитое фиолетовым шелком кресло рядом с заваленным всякой всячи¬
ной туалетным столиком. Он закурил сигарету. Реба переводила гла¬
за с него на меня, наморщив лоб и жуя губы. — Так дело не
пойдет.
—	Что вы хотите, мистер Бронски? Я сделаю все, что вы скажете.
—	Мне нужна контора.
— Что?!
— Мне нужна одна из контор Реда. И все. Оставь свои телефоны
себе. Если мы сразу возьмем слишком многих, то спалим тебя, а я
443

хочу, чтобы ты продолжала работать на Реда. Но мне нужна контора.
Думаю, ты можешь мне помочь.
— Господи, мистер Бронски. Клянусь Мадонной, я ничего не знаю
о таких вещах. Откуда? Я просто отвечаю здесь на звонки. Откуда мне
знать?
— Ты подружка Реда.
— У Реда много других подружек!
— Ты особенная. К тому же ты не дура. Ты умеешь слушать.
— Я не знаю о таких вещах, мистер Бронски. Клянусь Богох< и
Пресвятой Богородицей. Я бы сказала вам, если б знала.
— Ну-ну. — Чарли вставил сигарету в дрожащие пальцы Ребы.
Я поднес девушке спичку. Она поглядела на меня как затравлен¬
ный кролик, поперхнулась дымом, затем глубоко вздохнула и затя¬
нулась.
Несколько секунд Чарли давал ей покурить. Она уже была готова
расколоться, как раз то, что нужно, и ждать вроде бы не стоит, но Реба
явно психованная, и в этом случае есть необходимость в импровизации.
Он давал ей возможность чуть расслабиться, почувствовать к нему
доверие. Но только на минуту.
— Ты бы не стала прикрывать Реда Скалотту, если бы твоей соб¬
ственной заднице грозила тюрьма. Верно, Реба?
— Никогда, мистер Бронски. Я бы даже мать свою не стала при¬
крывать.
— Помнишь, как я тебя прежде арестовывал? Помнишь, как мы
говорили об этих здоровенных волосатых буйволицах, которых ты встре¬
тишь в тюрьме? Помнишь, как ты была напугана? Кто-нибудь из них
приставал к тебе?
— Да.
— Ты спала в тюрьме?
— Нет, меня отпустили под залог.
— А как насчет шести месяцев, которые ты получишь, Реба? Тогда
тебе придется спать в тюрьме. Ты видела в тюрьме их дубари?
— Что это?
— Хрены искусственные.
— Ненавижу подобные вещи. — Она содрогнулась.
— А понравится ли тебе, когда ты проснешься среди ночи от того,
что на тебя навалились две буйволихи? Более того, вдруг тебе все это
понравится, как ты будешь себя чувствовать тогда? С девушками в
тюрьме подобное случается постоянно. И вскоре ты уже законченная
лесбиянка и можешь спокойно отрезать свои замечательные волосы,
замотать свои шикарные сиськи, потому что женщиной ты быть пере¬
станешь. А потом ты можешь залечь на какой-нибудь лесбиянской хате
вместе со стаей буйволих и шайкой вонючих домашних кошек, станешь
глотать колеса и ширяться всякой гадостью* потому что не сможешь
выносить себя самое.
444

—	Зачем вы так со мной поступаете, мистер Бронски? — спросила
Реба. Она всхлипнула и уронила сигарету на ковер. Он поднял и
затушил ее. — Почему мужчины так любят делать больно? Вы все
делаете мне больно!
—	Ред тебя тоже мучает? — тихо спросил Чарли. На лице у .чего
выступили капли пота. Он прикурил очередную сигарету, хотя не до¬
курил до конца предыдущую.
—	Да! Мучает! — закричала она. В дверь просунулась голова Боро¬
ды, которому страсть как хотелось узнать, из-за чего она так кричит,
но Чарли кивком головы отправил его восвояси.
—	Он заставляет тебя делать всякие ужасные вещи? — поинтере¬
совался Чарли. Она была в истерике и не почувствовала, что с ней
разговаривают, как с маленькой девочкой.
—	Да, этот ублюдок! Чертов извращенец. Он меня мучает! Он так
любит делать больно, этот траханый старый извращенец!
— Готов поспорить, он заставляет тебя проделывать всякие штуки
с буйволихами, — заметил Чарли и поглядел на меня. Я понял, что
натаскал его правильно; этот парень на полпути не остановится.
— Он правда заставляет меня это делать, мистер Бронски. А я
ненавижу такие вещи. Он же проклятая дешевка. Он никогда не дает
мне денег просто так. Всегда заставляет отрабатывать. Я вынуждена
проделывать все это с ними две или три ночи в неделю, а днем сидеть
в этой чертовой комнате и отвечать на чертовы звонки. И каждую
минуту я чувствую, что полиция уже готова взломать дверь и отправить
меня в тюрьму. Пожалуйста, помогите мне, мистер Бронски!
— Перестань его прикрывать, — сказал Чарли.
— Он убьет меня, мистер Бронски. — Реба смотрела на него огром¬
ными темно-синими глазами, круглыми от ужаса. Ноздри ее дрожали.
Вся она источала животный страх.
— Он не убьет тебя, Реба, — успокоил ее Чарли. — Мы тебя не
засветим. Он никогда не узнает, что ты мне рассказала. Мы сделаем
так, чтобы он подумал на кого-нибудь другого.
— Больше никто не знает, — прошептала она, смертельно побледнев.
— Мы все разработаем и обдумаем, Реба. Перестань волноваться. Мы
знаем, как защитить людей, которые с нами сотрудничают. Мы сделаем
так, будто его заложил кто-то другой. Обещаю, он никогда не узнает,
что ты рассказала об этом.
— Скажите, готовы вы поклясться перед Господом, что защитите
меня?
— Перед Господом клянусь, что защищу тебя. Нам придется тебя
арестовать, Реба. Но ты ведь знаешь, Ред внесет за тебя залог и осво¬
бодит через час. Когда очередь дойдет до твоего дела в суде, я лично
отправлюсь к судье Бауэрсу, и тебя не будут сажать в тюрьму за
нарушение, испытательного срока.
— Вы уверены на сто процентов?
445

— Почти на сто процентов, Реба. Слушай, я сам поговорю о твоем
деле. Судьи всегда готовы дать людям еще один шанс, сама знаешь.
— Но этот судья Бауэрс совершенный ублюдок!
— Я уверен на сто процентов, Реба. Мы все сможем уладить.
— Можно еще сигарету?
— Сначала давай поговорим. У меня мало времени.
— Если он узнает, мне конец. Кровь моя будет на вашей совести.
— Где контора?
— Я знаю только потому, что подслушала Реда как-то ночью. Уже
после того, как он поиграл в свои грязные игры со мной и еще одной
девкой, которую он притащил с собой. Джози ее звали. Такая же не¬
нормальная и грязная, как Ред Еще он привел с собой одного мужика,
еврея, как его... Ларон.
— Лысый такой, небольшого роста, с седыми усами, в очках?
— Он самый.
— Знаю его, — ответил Чарли. Он так и завертелся в фиолетовом
кресле, потому что почуял след я тоже начал ощущать приближение
добычи, хотя понятия не имел, кто такой этот Аарон.
— В общем, этот мужик, Аарон, поглядел на нас с Джози, а когда
Ред залез с нами в кровать, он велел Аарону пойти в гостиную и
налить себе выпивку. В эту ночь Ред набрался как никогда, но, по
крайней мере, не был груб. Он не мучил меня. Пожалуйста, можно
мне сигарету, мистер Бронски?
— Держи. — Чарли протянул ей сигарету дрожащей рукой. Это
было нормально и свидетельствовало лишь об одном: хорошая инфор¬
мация по-прежнему может привести его в возбуждение.
— Хорошая. — Реба сильно затянулась. — Потом Ред вызвал такси
и отправил Джози домой, а сам начал разговаривать с Аароном. Я
осталась в спальне. Они думали, что я сплю, но я уже сказала, я вовсе
не дура, мистер Бронски. Всегда слушаю и пытаюсь кое-что узнать.
Аарон все время говорил о «прачечной», и я сначала не поняла,
хоть и знала, что Ред собирается перевести на новое место одну из
своих контор. И хоть я никогда не видела ни одну из них, я знала об
этом из разговоров с посредниками и другими людьми, участвовавшими
в этом деле. Аарона беспокоила дверь в прачечную. Я так понимаю,
дверь конторы располагалась слишком близко к двери в прачечную.
Аарон пытался убедить Реда сделать другую дверь — сзади, рядом с
проходом между домами, но Ред считал, это вызовет подозрения.
— Вот и все, что я тогда услышала, но как-то раз, когда Ред вез
меня в свой клуб, он сказал, что. должен заехать по дороге, чтобы
забрать кое-что из чистки, и остановился перед этим заведением между
Шестой и Кенмор-стрит. Зашел туда через боковую дверь, вышел через
несколько минут и сказал, что костюмы еще не готовы. Тут я заметила
табличку в окне — китайская прачечная. — Реба глубоко и сильно
затянулась.
446

—	Ты очень толковая девочка, Реба, — похвалил ее Чарли.
—	Я не могу гарантировать, что эта та самая прачечная, мистер
Бронски. По правде, я даже не уверена, что прачечная, про которую
они говорили, как-то связана с конторой. Я только думаю, что это так.
—	Пожалуй, ты права.
—	Вы должны защищать меня, мистер Бронски. Мне придется жить
с ним дальше, и если он узнает, я умру. Умру в страшных муках,
ужасно страшных, мистер Бронски. Он как-то рассказал мне, что сделал
с девушкой, его заложившей. Это случилось тридцать лет назад, а он
рассказывал об этом так, словно все случилось вчера, как она беспре¬
рывно визжала. От всего этого ужаса я даже плакала. Вы должны меня
защитить!
— Защитим, Реба, обещаю. Ты знаешь адрес прачечной?
— Знаю. — Она кивнула. — На третьем этаже были офисы или
что-то в этом роде, может, какие-то фирмы. Еще есть четвертый этаж,
но на окнах четвертого ничего не было.
— Умница, Реба, — похвалил ее Чарли и в первый раз за все время
достал блокнот и ручку. Теперь он не боялся, что запись остановит
этот поток признаний.
— Чарли, дай-ка свои ключи, — попросил я. — Мне, пожалуй, луч¬
ше вернуться на патрулирование.
— Ладно, Бампер. Рад, что ты поехал с нами. — Он бросил мне
связку ключей. — Оставь их за козырьком. Знаешь, где наша стоянка?
— Знаю. Пока.
— Я дам тебе знать, если что-нибудь выйдет, Бампер.
— Увидимся, Чарли. Пока, детка, — попрощался я с Ребой.
— Пока. — Она помахала мне рукой, будто маленькая девочка.
Глава 11
Сплошное удовольствие ехать в «Стеклянный дворец» в машине
«нравов» — вот что значит кондиционер. В новых патрульных машинах
он тоже есть, но я такой еще ни разу не видел. Я включил приемник
и настроился на тихую приятную музыку, закурил сигару. Термометр
на вывеске банка показывал восемьдесят два градуса. Но казалось, что
температура куда выше, к тому же было душно.
Я проехал скоростным шоссе около здания большой фирмы по тор¬
говле недвижимостью, вспомнил с улыбкой, как однажды лишил ее прак¬
тически всей оргтехники. Стукач сообщил мне, что кто-то в этой конторе
купил несколько машинок у взломщика, но не знал ни кто их купил,
ни кто был этот взломщик. Ленивой походкой я вошел в контору как-то
во время обеденного перерыва, когда почти никого в здании не было, и
сказал, что совершаю специальный осмотр в соответствии с разработан¬
ной полицейским управлением программой по предотвращению ограбле¬
447

ний. Симпатичная малышка-секретарь с очень выразительной попкой
провела меня повсюду. Я проверил замки на дверях и окнах, а потом
она помогла мне записать серийный номер каждой машины в их конторе,
чтобы управление полиции располагало этими данными. Если вдруг ог¬
рабление произойдет. Вернувшись в участок, я тут же позвонил в Сак¬
раменто, продиктовал им номера и выяснил, что тринадцать из
девятнадцати машинок были похищены во время различных ограблений
в районе Большого Лос-Анджелеса. Я вернулся с сотрудниками по рас¬
следованию ограблений и оставил их с управляющим. Электрические
пишущие машинки — один из самых популярных объектов для воров¬
ства. Большая часть краденых машинок продается ворами «законопос¬
лушным* бизнесменам, которые, как и все нормальные люди, не могут
удержаться от того, чтобы не купить подешевле.
Приближалось время обеда. Я поставил машину у здания поли¬
цейского управления и перебрался в свой автомобиль, раздумывая, куда
бы отправиться перекусить. Олвера-стрит исключалась: мексиканской
пищи я наелся вчера вечером у Круза и Сокорро. Я было подумал о
Чайнатауне, но я навещал их во вторник, и уже собрался поесть гам¬
бургеров в одном неплохом кафе, как вспомнил о «Мясных блюдах Одел¬
ла*. Я давненько не ел жаркого на вертеле и поэтому направился к югу
по Центральному проспекту в сторону Ньютон-стрит, и чем больше ду¬
мал о барбекью, тем сильнее хотел есть. Слюнки у меня так и текли.
Тут я увидел негритянку. Она яышла из автобуса и шла по Цент¬
ральному проспек.у в сторону жилых кварталов. Я выехал сюда без
особой цели, только чтобы проехать к А валон-стрит, и тут же заметил
молодого негра, сидевшего на пороге беленького каркасного дома. Он
внимательно смотрел на женщину и даже приподнялся со своего места,
но когда увидел патрульную машину, сделал вид, что смотрит на небо.
Он сел на свое место, но чересчур уж спокойно. Я проехал мимо,
сделал небрежный поворот в следующем квартале и на предельной
скорости рванул назад, чтобы выехать на Первой улице чуть севернее.
Потом опять повернул на восток, доехал в южном направлении по
Центральному проспекту еще квартал, решив выехать на ту же улицу
снова. Это был известный фокус местных сумочников — они находят
дом, в котором никого нет, и усаживаются на ступеньках, желательно
неподалеку от автобусной остановки, как будто они здесь живут. Когда
мимо проходит бабенка, они вскакивают, подбегают, вырывают сумочку
и бегут через двор на соседнюю улицу, где стоит машина. Большинство
здешних сумочек не носит, деньги они по необходимости хранят в
лифчиках, так что этот фокус особо часто в этих кварталах не уви¬
дишь. Но готов поспорить,.что парень собирался показать именно его.
К тому же в руках у женщины была большая кожаная сумка корич¬
невого цвета. Вряд ли можно заподозрить в чем-то дурном юношу, когда
он приближается к вам, поднявшись'с порога собственного дома, сто¬
ящего неподалеку от. вашего собственного.
448

Женщина шла впереди. Парень довольно быстро приближался к
ней. Я слишком занервничал и слишком сильно нажал на педаль,
вместо того чтобы плавно притормозить у тротуара. Парень обернулся,
увидел меня и рванул в глубину дворов. Гнаться за ним не было
никакого смысла. Он не успел ничего совершить и сейчас залег где-
нибудь на задворках, и мне никогда его не найти. Поэтому я поехал
дальше прямо к «Мясным блюдам Оделла» и, когда проезжал мимо
негритянки, улыбнулся ей. Она тоже ответила мне улыбкой, приятного
вида кудрявая немолодая женщина. Здесь бродили белые овцы и 4ej>-
ные овцы, дикие псы, и всего несколько Добрых Пастырей. «Через день
одним пастухом станет меньше», — мелькнуло у меня в голове.
Запах пропитавшегося дымом мяса я почувствовал за сотню яр¬
дов — его готовили и трех огромных, старинных, сложенных из кир¬
пича очагах. Когда я вошел, Оделл и его брат Нэт стояли за стойкой.
Хотя они больше не занимались готовкой, а обслуживали своих гостей
и следили за кассой, на них были ослепительно белые поварские кур¬
тки, колпаки и фартуки. Основной поток посетителей пока не появил¬
ся — время сбеда еще не подошло. Белые сюда практически не ходили
из-за дурной слаты гетто. В общем, была лишь пара посетителей да
я — единственный белый полицейский. Тем не менее про «Мясные
блюда Оделла» в южном Лос-Анджелесе знал каждый. Еще бы. Лучшее
заведение в городе, где подают негритянскую пищу и барбекью.
— Эй, Бампер! — закричал увидевший меня первым Нэт. — Что
случилось, кореш?
Он был младшим, лет сорока, с кофейно-коричневой кожей, могу¬
чими руками, мускулы на которых наросли еще за годы работы на
стройке, до того, как он стал партнером Оделла.
— Ничего особенного, Нэт, — засмеялся я. — Привет, Оделл.
— Все в порядке, Бампер. — Толстый круглолицый Оделл приятно
растягивал звуки и широко улыбался. — Уменя все в порядке. Где
ты пропадал? Давненько тебя не видел.
— Стараюсь ходить поменьше. Давно что-то не попадал в ваши края.
— У нас сегодня праздник, — засмеялся Нэт. — День, когда Бам¬
пер не заглядывает, вообще ничего не стоит.
— Как насчет тарелки супа со стручками окры, Бампер? — спросил
Оделл.
— Да нет, пожалуй, лучше ребрышки. — Я подумал, что суп из
окры был бы неплох, но эти ребята так наваливают туда мяса цыплят
и крабов, что он может отбить у меня всякое желание есть барбекью.
К тому же мои внутренности нуждались в подпитке их острым домаш¬
ним соусом. Его невозможно было найти в другом месте.
— Угадай, кого я вчера видел, Бампер? — спросил Оделл, уклады¬
вая в коробку цыпленка и судок с говядиной, французскими рогалика¬
ми и супом из окры для уходящего посетителя.
— Кого?
IS Джозеф У эм б о «Рыцарь в синем*
449

— Того мерзавца,, которого ты тогда засунул в кутузку, помнишь?
Он долбанул Нэта по башке, когда они заспорили про оплату счета. А
ты как раз вошел в дверь и пересчитал ему все косточки. Помнишь?
— Конечно помню. Его звали Снид. Он вонял, как кусок дерьма.
— Тот самый. — Нэт кивнул. — Никогда не хотел видеть его среди
наших посетителей. Грязная одежда, грязная рожа, грязный язык.
— Ты еще счастливо отделался, Нэт. Хорошо, не началась гангрена.
— Грязный ублюдок, — сказал Нэт. Он вспомнил тот удар, после
которого минут пять провалялся без сознания. — Он тут заявился од¬
нажды. Я сразу же узнал его и сказал, чтобы он убирался немедленно,
или я позову Бампера. Он, должно быть, очень хорошо помнил тебя.
Сразу смылся, правда, успел несколько раз выругаться.
— Значит, помнит меня, верно? — Я ухмыльнулся. Оделл поставил
на стол стакан холодной воды и без всяких разговоров налил мне
чашку кофе. Они прекрасно знали, что я не работаю на Ньютон-стрит.
Вообще-то бесплатная кормежка полагалась лишь здешнему патрулю,
но после схватки со Снидом денег с меня не брали. Да еще и старались
зазывать почаще. Но я не люблю халяву. До драки приходил к ним и
платил полцены, как любой полицейский в форме.
— Вот и начинается обеденная гонка, — сказал Нэт.
Я услышал, как захлопали дверцы автомобилей, и десятки негров
со смехом и разговорами начали входить в зал и занимать просторные
кабинки впереди. По-моему, это были учителя располагавшихся непо¬
далеку двух начальных и одной средней школ. К тому времени, когда
Нэт поставил передо мной тарелку, ресторан изрядно наполнился. Прав¬
да, то, что стояло передо мной, назвать тарелкой было трудно, скорее
блюдо. Как всегда, я просил ребрышки и получил двойную порцию, а
к ним копченой говядины, политой соусом для барбекью, и великолеп¬
ный свежий хлеб, который выпекался по соседству, а в вазочке из-под
мороженого — сбитые сливки. Я макал хлеб в барбекью, а Нэт и Оделл
постоянно подкладывали на блюдо свежие куски мяса.
Еще я умял гору изумительного холодного салата из капусты и
нескольких булочек. Для чего-то еще места в желудке просто не ос¬
талось На говядине, которую подавал Оделл, практически не было
жира. Он знал цену своему доброму имени. К шестидесяти годам он
так и не сумел освоить известные всем мясникам способы зашибить
лишний доллар при хитрой разделке говяжьей туши.
Вот тут ко мне и пришло блаженное, почти забытое чувство восхи¬
щения вкусом настоящей говядины. Одна из официанток принялась
помогать Оделлу и Нэту за прилавком, они совсем зашивались. Труда-
стая девка лет тридцати пяти, чуть светлее Нэта, с натуральной скром¬
ной прической, а не этими липовыми африканскими завивками, которые
я терпеть не могу. У нее была необычайная для такого, роста талия, а
роскошные груди мощно нависали над плоским животом. Она чувство¬
вала, что я в восхищении разглядываю ее, и похоже, не. очень возра¬
450

жала. Как всегда, присутствие хорошенькой женщины придавало еде
особый вкус.
— Ее зовут Труди. — Оделл подмигнул мне, когда официантка
отошла в дальний угол стойки. Его подмигивание и улыбка означали,
что с этой бабенкой можно неплохо поиграть, она не замужем и все
такое. Когда-то я встречался с одной из его официанток, аппетитной
смуглянкой по имени Вильма, которая в тридцать два года стала ба¬
бушкой. Потом она ушла от Оделла и вышла замуж в третий раз. Мне
было с ней очень неплохо. Я научил ее всяким танцевальным штукам,
тем, которые узнал от моей похожей на Мадлен Кэролл подружки.
— Спасибо, Оделл, — ответил я. — Может, в следующий раз я сяду
за ее стол.
— Было что-нибудь смешное за последнее время, Бампер? —: поин¬
тересовался Нэт. Он уже направил на кухню несколько новых заказов.
— За последнее время, пожалуй, нет.- Погодите, я рассказывал вам
о долговязом дубаре? Я остановил его за то, что он сбил знак остановки
перед вашим заведением.
— Нет. Расскажи-ка, — попросил Оделл и замер с тарелкой в руке.
— Ну, я говорю, этот парень сбил знак остановки, я погнался за
ним и тормознул на Сорок первой улице. Настоящий громила. Где-то
шесть футов семь дюймов, потяжелее меня. Сплошные мускулы. Пока
я выписывал ему штрафную квитанцию, по рации выяснилось, что на
него выписан ордер на задержание за нарушение правил уличного
движения.
— Черт! — Нэт весь превратился в слух. — Тебе пришлось с ним
драться?
— Когда я сказал ему, что выписан ордер на арест, он ответил:
«Очень плохо, друг. Я в тюрьму не собираюсь». И сказал это очень
спокойно, а потом отступил назад, готовый к драке.
— Черт побери! — воскликнул Оделл.
— Тут меня осенила Я подошел к своей машине, взял микрофон
и громко сказал: «Один-Икс-Эль-Сорок Пять просит прислать «скорую
помощь» на перекресток Сорок пятой и Авалон-стрит». Здоровый балбес
огляделся по сторонам: «А зачем «скорая помощь»?» — «Для тебя, гов-
нюк, — говорю, — если ты не сядешь в машину». Он залез в мою
тачку и где-то на полпути к тюрьме принялся хихикать, а потом уже
просто хохотал до слез. «Кореш, — сказал он. — Ты меня классно
надул. Я впервые хохочу по дороге в тюрягу».
— Черт побери, Бампер! — захохотал Оделл. — Вот это да! Черт
побери!
И они оба, смеясь, двинулись к поджидавшим посетителям.
Я прикончил остатки мяса, обсосал ребрышки и обмакнул в под¬
ливку последний кусочек хлеба. Ощущение счастья вдруг исчезла По
правде сказать, набежавшая толпа, снующие вокруг официантки, грохот
тарелок начинали действовать мне на нервы. Я попрощался с Нэтом и
451

Оделлом. Естественно, я не мог дать на чай братьям, хоть они и об¬
служивали меня сами. Поэтому я протянул два доллара Нэту и сказал:
— Отдай Труди. Передай, что это аванс за хорошее обслуживание
в следующий приход Тогда-то уж я точно усядусь за ее столик.
— Передам, Бампер. — Нэт расплылся в улыбке, а я помахал им
рукой, икнул и вышел на улицу.
Я пытался разглядеть температуру на здании сберкассы, когда на
крыше вспыхнули часы и минуты. Час тридцать — время, когда начи¬
нается послеобеденное заседание суда. Я совсем забыл про предвари¬
тельное слушание дела сегодня днем!
Я ругнулся и газанул в сторону нового здания муниципального суда
на Солнечном бульваре, неподалеку от площади Старой Миссии. Но потом
я подумал, что в последний раз отправляюсь в суд по долгу службы, и
притормозил. Меня могут пригласить туда после отставки в качестве сви¬
детеля, но как полицейский на службе я отправлюсь в суд в последний
раз. За все двадцать лет ни разу, между прочим, не опаздывал туда. Так
что я сбросил скорость и неторопливо, с ленцой, поехал к зданию суда.
Я проехал один из индейских баров на Мэйн-стрит и увидел двух
отважных краснокожих, готовых к драке, — они как раз отправлялись
на задворки, толкали друг друга и отчаянно вопили. Я знаю немало
апачей, пейотов, индейцев из других юго-восточных племен, многие из
них закончили свой жизненный путь на моем участке. Но общение с
ними всегда угнетало. Они все потерпели поражение в жизни и ока¬
зались на Мэйн-стрит. Поэтому я всегда радовался, когда видел деру¬
щихся индейцев. По крайней мере, они могли доказать, что готовы
ответить ударом на удар, пусть своего соплеменника. Как только они
оказывались на моем участке, им уже было не подняться. Хотя, воз¬
можно, они становились такими гораздо раньше, прежде чем появля¬
лись на моем маршруте. Индейцы превращались в алкашей, а их
женщины — в толстых пятидолларовых шлюх. Возникало желание под¬
нять их, встряхнуть, отправить куда-то, но, похоже, не было места, куда
хотел бы отправиться индеец. Они потеряли надежду, конченые люди.
Один старый патрульный как-то сказал мне, мол, дай им волю — они
сердце тебе разобьют, так их будет жалко.
Я увидел семью цыган, шествующую к старому ржавому «понтиаку»
у перекрестка Третьей и Мэйн-стрит. Мать, сутулая старуха, вся в
грязи, с позванивающими серьгами, в крестьянской расцветки блузе и
широкой юбке, развевающейся на толстых ногах. Впереди нее шел муж,
дюйма на четыре ниже и еще костлявее, примерно моих лет. Ко мне
повернулась смуглая небритая физиономия, и я узнал ее владельца. Он
болтался обычно в нижних кварталах и вместе с женой-цыганкой ду¬
рил простаков. Бабенка, похоже, была его законной женой, но ее лица
я сейчас вспомнить не мог. За ним бежали дети: грязная, очень кра¬
сивая девочка-подросток, одетая как мать, весь в лохмотьях мальчишка
лет десяти и кучерявая четырехлетняя куколка, тоже одетая как мама.
452

Меня заинтересовало, какой трюк они используют теперь, и я по¬
пробовал вспомнить его имя, но так и не смог. Не знаю, помнил ли он
меня. Хоть я и опаздывал в суд, но все же притормозил у тротуара.
— Эй, на минутку! — крикнул я.
— В чем дело? — затараторил цыган. — Господин полисмен, в чехе
дело? Я простой цыган. Обычный, простой цыган. Вы ведь меня знаете,
господин полисмен, правда? Я с вами раньше разговаривал, верно? Мы
ходили за покупками, господин полисмен. Я, мои дети и мать моих
детей.
— А где свертки? — спросил я. Он чуть отвернулся от палящего
солнца и заглянул в машину через пассажирское сиденье. Его семей¬
ство стояло, как выводок куропаток, и смотрело на меня.
— Мы ничего не выбрали. У нас мало денег. Должны покупать
очень внимательно. — Во время разговора он помогал себе руками,
бедрами, мышцами, особенно лицевыми, которые изображали надежды,
отчаяние и честность. Удивительную честность.
— Как тебя зовут?
— Маркос Бен Маркос
— Ты не родственник Джорджа Адамса?
— Конечно. Мой двоюродный брат. Упокой, Господь, его душу.
Я громко расхохотался. Любой цыган, с которым я разговаривал за
последние двадцать лет, утверждал, что он родственник покойного цы¬
ганского короля.
— Я ведь вас знаю, господин полисмен, верно? — спросил он с
улыбкой, поскольку я смеялся. Я не хотел уезжать, потому что мне
нравился этот особый напев цыганской речи. Я с удовольствием смотрел
на этих немытых, но необыкновенно красивых детей. И в сотый раз я
спрашивал себя, может ли быть честным цыган после стольких лет
жизни по кодексу, в котором прославлялись воровство, обман и мошен¬
ничество по отношению ко всем, кроме самих цыган. Тут я опечалился,
потому что всегда хотел узнать цыган поближе. Этой дружбы было бы
добиться труднее всего, но она стояла в списке тех целей, которые я
должен был достичь до того, как уйду в могилу. Я знал вожака табора
по имени Фрэнк Серна. Однажды побывал у него дома на Линкольн-
Хейте, обедал с его родственниками. Но они, естественно, не говорили
за обедом на традиционные для себя темы. По нервным шуткам я понял,
что чужак за обедом, да еще полицейский, для табора явление необыч¬
ное. И все-таки Фрэнк приглашал меня приходить, когда будет время.
Я попробую разбить эту стену и войти в их круг, заставлю поверить
мре хоть немного, потому что были кое-какие цыганские тайны, а мне
хотелось их узнать. Но без мундира на это нечего рассчитывать. Они
рассказали бы мне свои тайны, если бы решили, что я могу им при¬
годиться, — все цыгане живут в состоянии постоянной войны с поли¬
цией. Но теперь слишком поздно: я перестану быть полицейским и
никогда не узнаю цыганские тайны.
453

—	Мы свободны, господин полисмен? — спросил цыган и умоляюще
сложил руки на груди. — Маме моих деток слишком жарко на таком
солнце.
Тут я посмотрел на цыганку, разглядел ее лицо и понял, что она
вовсе не старуха, как мис вначале показалось. Она распрямилась и
смотрела на меня с ненавистью, ведь ее муж буквально лизал мне
ботинки. И тут я понял, что когда-то она была так же хороша собой,
как и ее дочки. Мои напарники частенько меня упрекали, Бампер, мол,
видит во всех бабах только красоток, даже в самых безобразных. По¬
жалуй, это правда. Грешен. Наверное, я изрядно преувеличиваю красоту
женщин, которых знал или хотя бы видел. Я задумался над этим, и
грусть разлилась в моем сердце.
— Прошу вас, сэр Мы можем идти? — Пот струился по его лицу
и давно не мытой шее.
— Ступай своей дорогой, цыган. — Я отъехал от тротуара и через
несколько минут поставил машину и вошел в здание суда.
Глава 12
— Заждался тебя, Бампер, — сказал следователь из отдела ограб¬
лений, изборожденный морщинами ветеран по фамилии Майлз. Он слу¬
жил там еще до моего прихода в полицию и оставался одним из
немногих, кто продолжал носить широкополую мягкую шляпу. Когда-то
их звали «шляпный отряд», такая шляпа была их отличительным зна¬
ком. Теперь практически все детективы в Лос-Анджелесе перестали их
носить, но старый упрямец Майлз не снял ни своей шляпы, ни здоро¬
венного пиджака с огромными плечами, ни двух шестидюймовых ре¬
вольверов, которые продолжали висеть у него на бедрах. Старая ищейка
одевалась в полном соответствии с легендой о «шляпном отряде» —
именно в таком виде он и представал перед остальными.
— Прости за опоздание, Майлз.
— Все нормально. Дело только что передали в сорок второй участок.
Сам справишься? У меня еще одно слушание в сорок третьем, и два
салажонка-полицейских, производивших арест, идут свидетелями. Если
я там не появлюсь и не договорюсь с районным прокурором, как пред¬
ставить дело, мы можем проиграть.
— Конечно справлюсь. Я один свидетель?
— Ты и управляющий гостиницей.
—	Доказательства с собой?
—	Ага. Вот они. — Майлз достал из дешевого пластикового порт¬
фельчика большой плотный конверт. Я узнал наклейку: сам прикрепил
на него три месяца назад сразу после ареста.
—	Здесь пистолет и две обоймы.
—	Жаль, что вы не смогли повесить на него ограбление.
454

—	Да. Хотя, по правде, нам и с тем, что есть, повезло. Я говорил
тебе — помнишь? — сразу после налета.
—	По пункту одиннадцать-пять-тридцать ты тоже на него заполнил,
верно?
—	Ну да, вот «травка», чуть не забыл. — Майлз снова полез в свой
портфель и вытащил конверт с моей печатью. Там была прошедшая
анализ улика. — Марихуана с письменным подтверждением эксперта-
химика.
—	И сколько дел успел натворить этот парень?
—	По-моему, я говорил тебе. Четыре, да?
—	Точно.
—	Теперь мы полагаем, что шесть. Два в Рэмпарте и четыре в
Центральном.
—	Позор! Неужели нельзя было повесить на него хоть одно.
—	Что об этом говорить. Я давал его портрет на обычном опознании,
потом на нескольких специальных показах. Я убеждал свидетелей, уго¬
варивал их, чуть ли не угрожал. Но единственное, чего добился, —
одна старуха сказала, что с виду он натуральный бандит.
—	Слушай, да он" неплохо маскировался?
— Чертовски хорошо. — Майлз кивнул. — Помнишь, какое-то вре¬
мя он работал актером и навострился обращаться с краской и пудрой.
Но, черт побери, схема действий всегда одна и та же. Брал лавки
стариков и старух одним-единственным приемом — спрашивал ящик
пива как раз того сорта, которого нет на прилавке, они уходят за ним
на склад, бац, он вытаскивает свою сорокапятку и обчищает магазин.
— И кулаки в ход пускал?
— Когда работал в Центральном — нет. Позже — да. Я выяснил,
он отделал рукояткой пистолета одного старика в Рэмпарте. Семидеся¬
тилетний продавец вдруг решил, что он герой, и попытался вытащить
засунутый под прилавок хреновенький пистолетик тридцать второго ка¬
либра. Лэндри чуть пополам не расколол бедняжке черепок. Трижды
съездил ему по шарам своей пушкой. Навсегда оставил без глаз. Старик
до сих пор в больнице.
—	А сотрудник отдела по надзору иска ему не предъявляет?
— Этому говнюку необыкновенно везет. Он отбыл свой условный
срок за две недели до ареста. Вот чудо-то, верно? Две недели!
— Ладно, пойду, пожалуй, — сказал я. — Кое-кто из этих замести¬
телей прокуроров впадает в панику, когда их не поддерживаешь за
ручку. У вас для него специальный обвинитель?
—	Нет. Дело стопроцентное. Ты взял его тепленьким. Никаких про¬
блем с обыском и быть не может. Правда, по-крупному у нас на него
ничего нет. хоть мы и знаем много чего о его преступлениях. Но
предъявить можем только несколько мелких правонарушений. Вроде
пистолета у рецидивиста и «травки».
—	А за решетку с таким послужным списком его можно засадить?
455

—	Попробуем. Я приду в зал, как только освобожусь. Если закон¬
чишь до меня, дай знать, уделал ли ты его.
—	Ты сомневаешься? — Я усмехнулся и направился в зал суда.
Странное ощущение не покидало меня. Последний раз иду в зал суда
в полицейской форме.
Зрителей почти не было. Две пожилых женщины, которые приехали
сюда из дальних кварталов развеять скуку, и моложавый мужчина в
строгом костюме. Похоже, свидетель. Ему явно не нравилось все вокруг.
Поскольку это был зал лишь для предварительных слушаний, в нем
не имелось трибуны для присяжных, только скамья для судьи, кафедра
для свидетеля, столы адвокатов, конторка секретаря и небольшой столик
рядом с решеткой для судебного пристава.
По крайней мере, я перестану сталкиваться с судебной машиной.
Ее придумала кучка ненормальных. Так считает большинство поли¬
цейских, потому что суд заходит в своих требованиях гораздо дальше
разумного. Сначала оформляется обвинение в совершении уголовного
преступления и обвиняемый привлекается к суду. Затем идет предва¬
рительное слушание, равносильное судебному заседанию. Оно заменяет
приговор большого жюри и проводится для того, чтобы решить, доста¬
точно ли весомо дело для передачи в суд второй инстанции. И вот
нарушитель — скажем так — предстает перед судом второй инстан¬
ции, а затем следует процесс. А между этими процедурами проходит
еще пара слушаний, где пытаются отмести все то, что уже собрано
против подзащитного. Когда же подсудимому светит смертная казнь,
проводится отдельное судебное заседание для решения о виновности и
новое — по вынесении приговора. Вот потому-то достославные кали¬
форнийские судебные заседания тянутся годами, пока не накрутят та¬
кую сумму издержек, что все готовы либо бросить это дело, либо
осудить преступника по менее весомой статье.
К тому же здесь наваривается кучка довольно умных общественных
защитников. Эти получают месячную зарплату и не испытывают нужды
бегать от одного хорошо оплачиваемого клиента к другому, а потому
готовы припереть вас к стенке в деле о пустяковом ограблении с таким
усердием, будто это процесс Сакко и Ванцетти. В прокуратуре есть
тысячи прекрасных дел на выбор, и они не станут оформлять любую
уголовку, если не уверены на сто процентов в осуждении. Но и потоке
не так уж много дел оканчивается тюремным приговором, потому что
суды и тюрьмы переполнены. Переквалификация на совершение мел¬
кого преступления выпадает порой даже на серьезных преступников.
Все это сделало бы Лос-Анджелес жутким местом для полицейских.
Но Запад в целом не так жестко контролируется политиками, посколь¬
ку наши города молоды и разбросаны на большой территг ;ии. Это
означает, что за двадцать лет службы я мог арестовать любою сукина
сына, который заслуживал этого и ни разу не получил по заднице. За
исключением одного случая: я задержал нахального французского дип¬
456

ломата за езду в пьяном виде после того, как он меня обругал. Позже
я отрицал перед начальством, что он сообщил мне о своем дипломати¬
ческом иммунитете.
Но хоть мы жалуемся и хнычем, правда остается правдой: у нас
все равно самая лучшая из действующих систем, даже если поли¬
цейским порой приходится из-за нее несладко. Вряд ли кто-нибудь
захотел бы пройтись по участку в Москве, в Мадриде или в любом
другом городе неподалеку от первых двух. Нам иногда очень хочется
сочувствия, но при этом мы знаем, что полицейских никогда не будут
любить. Я всегда говорю: хочешь, чтобы тебя .любили, — поступай в
пожарники.
Я стал слушать заседание: обвиняемый Джон Трэффорд, высокий,
симпатичный парень двадцати семи лет, был в суде вместе с хорошень¬
кой женой. Он старательно изображал нежного и любящего супруга,
но это нс производило никакого впечатления па судью Марту Ред4юрд,
с виду крутую и довольно жесткую немолодую бабу. Она всегда, как
мне помнится, судила очень честно, не делала скидок ни «народу Со¬
единенных Штатов», ни обвиняемым. Со свидетельскими показаниями
выступал какой-то гомосек. Он утверждал, что этот опрятный молодой
человек увел его с бала для голубых и отправился к нему на квартиру,
где после совершения нс подлежавшего описанию полового акта моло¬
дой обвиняемый, которого гомосек называл Томми, чуть не отрезал сви¬
детелю голову кухонным ножом, зат^м тщательно обыскал квартиру и
украл триста залитых кровью долларов. Эти доллары были обнаружены
у молодого человека двумя полицейскими в форме, которые задержали
его за парковку машины в запрещенном месте на углу Пятой и Мэйн-
стрит.
Адвокат подсудимого придирался к педику, женственному малень¬
кому мужчине лет сорока, владельцу фотостудии, а тот не без сочув¬
ствия смотрел на обвиняемого, «своего друга Томми», как он его
называл. Я подумал, что эта сцена вполне в духе «черных юмористов»
и весьма типична. Слабакам так нужны друзья, они прощают что угод¬
на Я не думал, что защитнику удастся преуменьшить происшедшее до
уровня обычного любовного скандала. Справка из госпиталя свидетель¬
ствовала: пострадавшему перелили несколько литров крови и наложили
на шею сотню с лишним швов.
Молодой человек обернулся и с печалью смотрел на симпатичного
гомика. Тут судья Редфорд предъявила ему обвинения в покушении на
убийство и в ограблении. Адвокат попытался убедить ее в необходимо¬
сти снизить сумму залога, поскольку молодой человек ни разу не аре¬
стовывался, за исключением задержания за избиение жены. Судья
Редфорд посмотрела на подзащитного, на его красивое лицо и нежно
смотрящие глаза. Я понял, что она не слушает обвинителя, высказы¬
вавшегося против снижения суммы залога и указывавшего на особо
жестокий характер ранений. Она просто смотрела на молодого ублюдка,
457

а он — на нее. Ее светлые волосы были аккуратно подстрижены, кос¬
тюм в светлую полоску плотно облегал фигуру.
Она отвергла просьбу об уменьшении залога и оставила прежнюю
огромную сумму. Я понял, что она разглядела в нем то же, что видел
я. Его нельзя оставлять без внимания. В холодном спокойствии подсу¬
димого чувствовались ум, и уверенность, и сила. Этот парень просто
излучал силу. У меня даже мурашки пробежали. Можно называть его
психопатом, негодяем, но в действительности это матерый, опасный пре¬
ступник, враг с большой буквы. Интересно, сколько еще приключений
оканчивались у него большой кровью? Может, именно он разрезал на
кусочки шлюху негритянку, которую вытащили в прошлом месяце из
мусорной кучи на Седьмой улице?
Он был способен причинять боль. Надо отдать ему должное. Ее
честь, без сомнения, испугалась — когда она отвергла просьбу об
уменьшении залога, он улыбнулся ей очаровательной мальчишеской
улыбкой, и она отвернулась. Потох< он снова посмотрел на заплаканную
жену, улыбнулся и, видно, почувствовал мой взгляд, потому что по¬
смотрел на меня. Тут улыбнулся я. Мои глаза сказали ему: я тебя
знаю. Я знаю тебя очень хорошо. Он спокойно смотрел на меня не¬
сколько секунд, потом его взор затуманился, и заместитель шерифа
вывел его из зала. Теперь, когда я знал, что он шатается в нижней
части города, мне нужно присмотреть за ним на своем участке.
Судья поднялась со скамьи, а обвинитель, юнец с усами и бакен¬
бардами, которые совсем ему не шли, принялся читать представление,
чтобы подготовиться к моему делу.
В сопровождении заместителя шерифа вошел Тимоти Лэндри. За¬
щищал его заместитель общественного защитника, поскольку Лэндри
числился безработным, хотя и взял, по подсчетам Майлза, товара тысяч
на десять. Выглядел он довольно потрепанно. Сорокачетырехлетний му¬
жик с длинными, крашенными в черный цвет волосами, седыми в дей¬
ствительности, и изжелта-бледным лицом, на котором, как у многих
побывавших в кутузке, больше не появится румянца. Все в нем указы¬
вало на бывшего заключенного. Снимался он в эпизодических ролях, в
вестернах несколько лет назад, сразу же после выхода из Фолсомской
тюрьмы.
— Хорошо, полисмен, — сказал обвинитель. — А где следователь?
— Он занят в другом суде. Я — Морган, полицейский, производив¬
ший арест. Мне поручено отвечать по этому делу. Стопроцентный вер¬
няк. У вас не должно быть никаких проблем.
Похоже, он работал здесь всего несколько месяцев. Они суют этих
зампрокуроров на предварительные слушания, чтобы дать им возмож-
ность набраться опыта работы в зале суда, когда слушается несколько
дел в день. Я прикинул: этот, пожалуй, был здесь не больше пары
месяцев; я никогда не видел его прежде, хоть и был завсегдатаем в
этом суде при таком количестве успешных арестов за уголовку.
458

—	А где второй свидетель? — спросил обвинитель. Я впервые
оглядел зал суда и заметил Хомера Дауни, о котором я чуть не забыл.
Он тоже был вызван на слушание. Я пальцем не пошевелил, чтобы
выяснить, знает ли он, что ему нужно подтверждать в свидетельских
показаниях, — такой мелкой казалась его роль. Если только не рас¬
сматривать его как причину моего вторжения в комнату с ордером на
арест.
—	Давайте посмотрим, — пробормотал обвинитель после того, как
несколько минут побеседовал с Дауни.
Он уселся за свой стол, запустил длинные пальцы в копну кашта¬
новых волос и принялся читать обвинение. Публичный защитник вы¬
глядел как подтянутый выпускник приличного университета, а
обвинитель, олицетворявший, по идее, закон и порядок, смахивал на
обыкновенного стилягу. У него даже очки были круглыми, как у ста¬
рушек.
—	Дауни — управляющий отелем? — Обвинитель читал составлен¬
ный мною потокол ареста.
—	Верно.
—	Тридцать первого января вы вошли в гостиницу «Орхидея* в доме
восемь-два-семь по Шестой Ист-стрит, в процессе выполнения своих
обычных служебных обязанностей?
—	Верно. Я проверял вестибюль, не болтаются ли там пьяницы.
Двое отсыпались в креслах. Я разбудил их, чтобы арестовать. Один
из них неожиданно бросился бежать вверх по лестнице. Я вдруг
понял, что это не просто пьяное бегство, и приказал второму оста¬
ваться на месте, а сам помчался вслед за первым. Он свернул напра¬
во по коридору и побежал на третий этаж. Тут я услышал, что
дверь захлопнулась. Я был абсолютно уверен, что это дверь номера
три-девятнадцать.
—	Можете вы сказать, что преследуемый и обвиняемый — одно
лицо?
—	Не могу. Он был высокого роста, одет в темную одежду. В де¬
шевых отелях и днем-то темно, а он все время опережал меня на
пролет.
—	И как вы поступили?
— Я спустился по лестнице и обнаружил, что второй парень убе¬
жал. Потом пошел к управляющему, Хомеру Дауни, и спросил его, кто
проживает в номере три-девятнадцать. Он показал мне в журнале имя
Тимоти Лэндри. Я позвонил по телефону-автомату в вестибюле в отдел
регистраций и сделал запрос на Тимоти Лэндри, проживающего в доме
восемь-два-семь по Шестой Ист-стрит. Мне сообщили, что на него вы¬
писан штраф за нарушение дорожных правил на пятьдесят два доллара.
Потом я попросил у управляющего его ключ, если вдруг Лэндри не
откроет, и пошел в номер три-девятнадцать, чтобы выполнить постанов¬
ление о задержании.
459

— В тот момент вы полагали, что человек, вбежавший в комнату,
был Лэндри?
— Естественно, — сказал я чертовски серьезно.
Я поздравил себя, потому что зампрокурора занялся дальнейшим
изучением обвинения. Теперь, когда я повторил историю еще раз, она
казалась совсем неплохой. Конечно, можно было придумать и получше,
но и эта была ничего. Истина заключалась в том, что за полчаса до
моего появления в комнате Лэндри я обещал двадцать долларов Нобби
Букеру за какую-нибудь приличную информацию. И Нобби дал ее:
предыдущую ночь он резвился с хорошо знакомой ему шлюшкой в
гостинице «Орхидея», и она сказала, что только что перепихнулась с
парнем из комнаты напротив и, пока он ее трахал, засекла у него под
подушкой пушку.
С этой информацией я отправился в отель. Прошел через пустой
вестибюль в комнату управляющего, просмотрел его журнал, взял ключ
и двинулся прямиком в комнату Лэндри. Там я и повязал его вместе
с пистолетом и «травкой». Но рассказать правду я никак не мог: нужно
было прикрыть Нобби и посадить за решетку опасного ублюдка, кото¬
рому самое место в тюряге. Мне показалось, что история получилась
очень приличная.
— Ладно. Значит, вы знали, что в этой комнате живет парень, на
которого выписан ордер на задержание за нарушение дорожных правил,
и у вас были основания полагать, что именно он убежал от вас и
скрывается в своей комнате?
— Верно. Я взял ключ, подошел к комнате, дважды постучал и
сказал: «Полиция».
— Вам ответили?
— Именно так, как написано в протоколе, господин прокурор. Муж¬
ской голос спросил: «В чем дело?», а я ответил: «Здесь полиция. Это
вы, Тимоти Лэндри?» Он сказал: «Да, что вы хотите?», а я сказал:
«Откройте дверь. У меня ордер на ваш арест».
— Вы сказали, за что собираетесь его арестовать?
— Конечно сказал. Арест за нарушение правил дорожного движе¬
ния.
— Что он сделал?
— Ничего. Я услышйл, как открывается окно. А с этой стороны
стены находится пожарная лестница. Соответственно, я предположил,
что он собирается сбежать, использовал ключ и открыл дверь.
— Где он находился?
— Сидел на кровати у окна, засунув руки под матрас. Я увидел
то, что показалось мне стальным голубоватого цвета стволом пистолета,
который на полдюйма высовывается из-под матраса рядом с его рукой.
Я вытащил свой пистолет и заставил его встать и здесь уже увидел
от двери, что это действительно пистолет. Я надел на обвиняемого
наручники и сообщил ему, что он арестован. Потом прямо на ночном
460

столике разглядел пакет из вощеной бумаги, в котором находился нар¬
котик. Через несколько минут сюда поднялся Хомер Дауни и вместе
со мной оказался в комнате обвиняемого. Вот и все.
—	Дело изумительных возможностей, — улыбнулся зампрокуро¬
ра. — И необычайно удачная полицейская операция.
—	Настоящая удача. — Я серьезно кивнул. — Пятьдесят процентов
хорошей работы полиции зависит от удачи. Вот и все.
—	У нас не будет никаких сложностей, вроде дела Чимеля и других
подобных случаев. Контрабандный наркотик на открытом обозрении, да
еще и пистолет, а вы попали в комнату совершенно легально, поскольку
использовали ордер на арест за дорожное нарушение. Вы объявили о
своем присутствии и потребовали открыть дверь. Никаких проблем с
параграфох( восемь сорок четыре уголовного кодекса.
—	Верно.
—	Вошли же вы только тогда, когда почувствовали, что человек,
ордер на арест которого у вас имелся, собирается бежать?
—	У меня не было ордера, — напомнил я. — Я лишь знал о его
существовании.
— Это то же самое. Потом, ведь этот парень бежал из-под ареста
и недавно был арестован снова?
— Да.
— Абсолютный верняк.
— Точно.
Потом общественный защитник переговорил с Лэндри, к моему
удивлению, пошел в конец зала, перечитал протокол и начал разгова¬
ривать с Хомером Дауни, дерганым бурундуком, служившим управля¬
ющим в «Орхидее» достаточно долго. Я разговаривал с Хомером
несколько раз, обычно по одной и той же причине — нужно было
посмотреть журнал регистрации жильцов или взять ключ.
После невероятно длительной паузы я наклонился к сидящему ря¬
дом прокурору:
— Мне казалось, что Хомер свидетель обвинения, а он лыбится
защитнику, будто он свидетель защиты.
— Не. волнуйтесь, — сказал обвинитель — Пусть его веселится.
Этот общественный защитник работает здесь ровно два месяца. Так что
он все еще рвется в бой.
— А вы сколько?
—	Четыре. — Зампрокурора погладил усы, и мы оба расхохотались.
Общественный защитник вернулся к своему столу и сел рядом с
Лэндри, одетым в коричневую шелковую рубашку с распахнутым боль¬
шим воротом и плотно облегающие шоколадного цвета брюки. Тут я
заметил, как в зал вошла старушенция. Волосы у нее тоже были вы¬
крашены в черный цвет. Мешковатые лосины и короткая юбка очень
странно смотрелись на женщине ее возраста. Готов поспорить, она при¬
надлежала к числу его подружек, может быть, даже та самая, которая
461

внесла за него пропавший залог и теперь готова простить его снова.
Уверен, она была его малышкой. Как только он повернулся в ее сто¬
рону, морщинистый рот тут же расплылся в радостной улыбке. Лэндри
смотрел прямо перед собой, а судебный пристав выглядел менее рас¬
слабленным, чем обычно. За столом адвоката сидел не просто выпу¬
щенный из тюрьмы уголовник. Видно, пристав сразу разобрался, что за
сукин сын этот Лэндри.
Лэндри дважды пригладил рукой волосы и больше не двигался за
все время слушаний.
Судья Редфорд вернулась на свое место. Все замерли и приготови¬
лись
— Ваше настоящее имя Тимоти Дж. Лэндри? — спросила она об¬
виняемого, поднявшегося вместе с защитником.
— Да, ваша честь
Затем она принялась монотонно перечислять все его права, хотя
куча полицейских и десятки судей сотни раз зачитывали их ему. Затем
она разъяснила ему ход юридической процедуры, ему, который мог
разъяснить ей это не хуже. Я поглядел на часы, и наконец она, убрав
седую прядь, упавшую на очки в черной роговой оправе, сказала:
— Приступим.
Она принадлежала к тем судьям, которые мне всегда нравились Я
вспомнил один случай, когда я арестовал трех профессиональных ав¬
томобильных воров в краденом «бьюике». Она воздала мне должное в
зале суда. Я остановил этих парней на Бродвее. Заметил, как засижен
номерной знак сзади, но все документы: регистрационный номер, води¬
тельские права — все было в полном порядке. Потом я поглядел на
регистрационный номеру приваренный к стойке двери, и поддел его
ногтем. Тут один из парней кинулся бежать и остановился лишь тогда,
когда я выхватил свой шестидюймовый, прицелился ему в спину и
крикнул: «Замри, задница, или назови своего душеприказчика».
Потом оказалось, что этот номер был не приварен, а приклеен,
потому легко оторвался. А позже детективы выяснили: эта машина
числилась среди украденных в Лонг-Бич. Судья Редфорд сказала, что
я продемонстрировал хорошее качество полицейской работы.
Обвинитель уже Готовился вызвать первого свидетеля, Хомера Дау¬
ни, чтобы подтвердить факт проживания Лэндри в этой комнате. Это
делается на тот случай, если Лэндри вдруг решит заявить на процессе,
мол, он просто отдыхал в комнате приятеля и понятия не имел ни о
пистолете, ни о наркотиках. Но тут защитник сказал:
— Ваша честь, я бы попросил вывести из зала всех свидетелей,
которые не дают показания в данный момент.
Вполне нормальная просьба. Защитники всегда удаляют свидетелей.
Наверное, это официальная позиция адвокатуры. Иногда она срабаты¬
вает, когда свидетели рассказывают друг за другом свою версию, но в
основном это обычная трата времени.
462

— Ваша честь. — Обвинитель поднялся. — У меня всего два сви¬
детеля. Мистер Хомер Дауни и полисмен Морган, выступающий одно¬
временно в качестве представителя, следствия. Я бы попросил оставить
его в зале суда.
— Представителю следствия позволяется оставаться, мистер Джеф¬
фрис, — обратилась судья к защитнику. — Таким образом, не остается
никого, кого мы могли бы удалить, верно?
Защитник Джеффрис покраснел — у него не хватило ума просмот¬
реть протокол ареста и узнать, сколько свидетелей в деле. Мы с зам¬
прокурора улыбнулись, и он уже собирался вызвать старину Хомера,
когда защитник сказал:
— Ваша честь, поскольку арестовавший обвиняемого полисмен вы¬
ступает в качестве представителя следствия в данном деле, я бы просил
дать ему возможность свидетельствовать первым, хоть это и выходит
несколько за рамки процедуры. А второй свидетель пусть удалится.
Обвинитель со своими двумя лишними месяцами судебного опыта
громко хихикнул:
— У меня нет возражений, ваша честь.
—	Тогда приступим, — поторопила судья.
Мне вдруг показалось, что кондиционер работает неважно: стало
довольно душно.
—	Господин прокурор, будьте любезны, удалите второго свидетеля.
Дауни удалили из зала и попросили подождать в коридоре. Обви¬
нитель произнес:
— Народ вызывает полисмена Моргана.
Я подошел к месту дачи свидетельских показаний, и секретарь суда,
очень приятного вида женщина, одних лет с судьей, обратилась ко мне:
— Клянетесь ли вы при рассмотрении данного дела говорить прав¬
ду, только правду и ничего, кроме правды, помоги вам Господь?
И я посмотрел на нее с выражением особой искренности на лице
и ответил:
—	Да, клянусь.
Вот этого я никак не мог понять. В тех случаях, когда мне не
приходилось сочинять, я говорил всегда только: «Клянусь». В тех слу¬
чаях, когда я стряпал правдоподобное дело, приходилось добавлять по¬
больше выразительности: «Да, клянусь». Почему — я никак не мог
объяснить. Не то чтобы я чувствовал за собой вину. Нет. Если бы я
множество раз не фабриковал уголовные дела, число жертв и постра¬
давших сильно бы выросло из-за того, что я не отправил за решетку
этих мерзавцев. Все знают, что показания на любом суде по большей
части вранье и отрицание очевидных фактов. Ведь и правда, все ждут,
что свидетели защиты будут лжесвидетельствовать, и очень удивляются,
когда они вдруг начинают говорить правду.
— Встаньте на место и назовите себя, — сказала секретарь.
—	Уильям А. Морган. М-О-Р-Г-А-Н.
463

—	Ваше занятие и место работы? — спросил обвинитель.
—	Я сотрудник полиции города Лос-Анджелеса. Служу в Централь¬
ном дивизионе.
— Работали вы там тридцать первого января текущего года?
— Так точно.
— В какое время дня или ночи это произошло?
— Примерно з час пятнадцать дня.
— Не могли бы вы объяснить цель вашего пребывания в этом месте?
— Я проверял, не болтаются и не дремлют ли пьяницы в вестибюле
гостиницы «Орхидея». Они часто портят мебель.
— Ясно. Открыт ли вестибюль для всех?
— Да.
— Приходилось ли вам арестовывать тахг пьяных прежде?
— Приходилось. Хотя обычно я просто отправляю пьяных домой,
поскольку моя задача охранять вышеуказанное имущество от порчи.
— Понятно, — сказал обвинитель, и мои невинно голубые глаза
стали еще голубее и круглее. Я настойчиво показывал всем присутст¬
вующим: смотрите, какой я идеальный. В молодости мне много прихо¬
дилось работать над своим поведением в суде, даже репетировать перед
зеркалом. Мне передавали признания судей прокурорам, что причина
вынесения обвинительного приговора заключалась в искренности и че¬
стном виде полисмена Моргана.
Потом я рассказал, как преследовал на лестнице парня, как он
забежал в комнату три-девятнадцать. Сообщил, что Хомер показал мне
журнал регистраций и я прочел имя Тимоти Лэндри. Описал, как
звонил в отдел регистрации преступлений и информации, назвал им
имя Лэндри и обнаружил, что на него выписан ордер за нарушение
дорожных правил. Абсолютно обоснованно решил, что именно этот че¬
ловек забежал в комнату три-девятнадцать. Меня не слишком беспоко¬
или показания Хомера, потому что я действительно подходил к двери
управляющего за ключами и, естественно, спрашивал у него журнал.
Ну а то, что Хомер знал про остальные события, должно было прозву¬
чать как божественная песнь.
Когда я дошел в своей истории до того места, как на стук в дверь
Лэндри ответил, что он действительно Тимоти Лэндри, я вдруг испу¬
гался, как бы обвиняемый не слетел со стула. Вот он, первый признак
того, что я сочинил свой рассказ. Часть про открывающееся окно могла
быть правдой, но когда я сказал, что пистолет высовывался из-под
матраса, ублюдок хмыкнул так громко, что защитник пихнул подсуди¬
мого в бок, а судья очень сердито посмотрела на него.
В это мгновение я вспотел — недавнее судебное слушание объявило
нелегальным обыск жилого помещения, в котором находится подлежащий
аресту. Не будь этого, я бы мог рассказать почти чистую правду. За каким
чертом нужно тратить четыре часа на получение ордера на обыск, если
нет никаких конкретных улик и поэтому ордер никогда не получить?
464

Потому-то я и сказал, что зеленоватая масса, напоминающая мари¬
хуану, находилась на виду, на ночном столике. Лэндри сделал круглые
глаза и в отвращении почмокал губами. На самом деле я вытащил
«травку» из коробки для обуви в кладовке. Защитник не стал ловить
меня на том, что суждение о наркотике было сделано на основании
поверхностного осмотра. Я арестовал сотни наркоманов, имел опыт —
он понимал это.
По правде сказать, защитник обращался со мной так вежливо, что
надо было давно заподозрить неладное. Обвинитель предъявил пистолет
и наркотик, а защитник оговорил необходимость химического анализа
марихуаны. Затем зампрокурора объявил пистолет уликой обвинения
номер один, а наркотик — уликой номер два. Защитник ни разу не
возразил при этой процедуре — сияние вокруг меня все усиливалось,
пока я не стал, должно быть, напоминать монаха в синей рясе с тон¬
зурой на голове и прочими достоинствами. Защитник ни разу не открыл
рта, пока судья не объявила перекрестный допрос
—	Всего несколько вопросов, полисмен Морган. — Он улыбнулся.
На вид ему было лет двадцать пять. На лице играла дружелюбная
усмешка. — Вы помните, какое имя было записано в журнале регист¬
раций гостиницы?
—	Возражаю, ваша честь, — выступил обвинитель. — Вопрос об
имени».
Судья махнула рукой и отвела возражение, поскольку защитник
сказал:
— Я поставлю вопрос по-другому, ваша честь. Скажите, полисмен,
когда вы преследовали этого человека на лестнице, а затем вернулись
в кабинет управляющего, вы сами искали имя в журнале или спросили
мистера Дауни, кто там живет?
—	Я попросил журнал.
—	Вы прочли имя?
—	Да, сэр.
— Какое?
— Я уже сказал, сэр, имя обвиняемого — Тимоти Дж. Лэндри.
—	Спросили вы потом мистера Дауни, как зовут человека, прожи¬
вающего в комнате три-девятнадцать?
— Не помню. Возможно, что нет, поскольку сам прочел это имя.
— В связи с чем был выписан ордер, полисмен? Какое наруше¬
ние?
— Нарушение правил дорожного движения, адвокат. Параграф два¬
дцать один — четыреста пятьдесят один — А и неявка на разбира¬
тельство.
— Там был адрес?
— Да, сэр.
—	Вы упомянули номер ордера, название выдавшего его суда, об¬
щую сумму штрафа и прочее в протоколе?
465

— Да, сэр. Все это там имеется, — ответил я, чуть наклонившись
вперед Наклон вперед по моему убеждению, был одним из наиболее
убедительных движений.
На самом деле я обнаружил существование этого ордера через два
часа после ареста Лэндри. Мне как раз было необходимо придумать
убедительную версию проведенного задержания, и вдруг вынырнувший
ордер оказался как нельзя кстати.
— Значит, вы позвонили в управление и выяснили, что на Тимоти
Дж. Лэндри, проживающего по этому адресу, выписан ордер на арест
за нарушение дорожных правил?
— Да, сэр.
— Вы воспользовались телефоном мистера Дауни?
— Нет, сэр. Я воспользовался автоматом в вестибюле.
— Почему же вы не воспользовались телефоном мистера Дауни?
Сэкономили бы десять центов. — Защитник снова улыбнулся.
— Когда набираешь номер оператора и просишь соединить с поли¬
цейским управлением, десять центов все равно возвращаются, адвокат.
Я больше не хотел беспокоить мистера Дауни, поэтому я вышел в
вестибюль и позвонил оттуда.
— Понятно. А потом вы пошли наверх с ключом, который вам дал
мистер Дауни?
— Да, сэр.
— Вы постучали и сказали, кто вы такой, а также удостоверились,
что голос в комнате принадлежит Тимоти Лэндри, на которого, как вам
были известно, выписан ордер?
— Да, сэр. Мужчина сказал, что он действительно Тимоти Лэндри.
Точнее, он ответил да, когда я спросил, не он ли Тимоти Лэндри. — Я
чуть повернулся к судье и слегка кивнул головой, когда говорил это. Лэн¬
дри снова сделал при моем утверждении круглые глаза и сполз со стула.
— Затем вы услышали, как открывается окно, и испугались, что
ваш подозреваемый может сбежать по пожарной лестнице, и поэтому
осуществили насильственное вторжение в комнату?
— Я воспользовался ключом.
— Да, и увидели мистера Лэндри на краю кровати, как бы готового
бежать через окно?
— Совершенно верна
— И увидели металлический предмет, выступавший из-под матраса?
— Я увидел металлический предмет голубоватого цвета и сразу
понял, что это ствол пистолета, адвокат, — поправил его я.
— А потом вы посмотрели направо и немедленно заметили предмет,
обозначенный как улика обвинения номер два, — пакет для сандвичей,
содержавший несколько граммов марихуаны?
— Да, сэр.
— У меня больше нет вопросов к данному свидетелю*. — удовлет¬
воренно закончил адвокат.
466

Я начал несколько беспокоиться. Адвокат только пробежался по
всем моментам, будто он был не защитник, а обвинитель. Он только
усилил позицию обвинения, поскольку предоставил мне возможность
рассказать все еще раз. Ну и черт с ним, какая разница.
—	Можете сесть, — сказала судья.
Я сел за стол обвинителя, и тот лишь пожал плечами. Он тоже
ничего не понял.
—	Пригласите следующего свидетеля. — Судья сделала глоток во¬
ды, а судебный пристав ввел в зал Хомера Дауни. Хомер скрючился
за свидетельской стойкой. Он был настолько худ, что брюки его обвисли
до самых коленок. В честь сегодняшнего дня он надел грязную белую
рубашку и потрепанный галстук. Голова его была усыпана перхотью,
я видел ее даже со своего места. Комплекцией своей он напоминал
пиццу с сыром.
Дауни назвался, указал свой адрес в гостинице «Орхидея» и сказал,
что работает ее управляющим уже три года. Затем обвинитель спросил,
встречался ли я с ним в день ареста, смотрел ли журнал и брал ли
у него ключ, поднимался ли он десять минут спустя в комнату, видел
ли меня там с арестованным, сколько жил в гостинице обвиняемый,
сдавал ли он комнату обвиняемому и только ему, произошли ли все те
события, о которых он свидетельствует, в городе и округе Лос-Андже¬
лес. Хомер был неплохим рассказчиком и честным свидетелем. Закон¬
чил он свои ответы за несколько минут.
Когда прямой допрос был окончен, общественный защитник поднял¬
ся со своего места и принялся расхаживать, как герои фильмов о Перри
Мейсоне. Судья попросила его сесть Он извинился и сел, словно он
находился в настоящем зале суда, где адвокат приближается к свиде¬
телю только с разрешения судьи и где всякие драматические штучки
попросту невозможны.
— Мистер Дауни, когда полисмен Морган подошел к вашей двери,
в тот самый день, вы показали, что он попросил посмотреть журнал
регистрации, верно?
— Да.
— Он спрашивал вас, кто живет в номере три-девятнадцать?
— Нет, только спросил журнал.
— Вы помните, чье имя стояло в регистрационном журнале?
— Конечно. Его. — Дауни показал на Лэндри. Тот бросил на него
быстрый взгляд.
— Его, то есть вы хотите сказать, обвиняемого? Человека, сидящего
справа от меня?
— Да.
— Назовите его имя.
— Тимоти Ч. Лэндаун.
— Не могли бы вы повторить это имя и произнести его по
буквам?
467

Сердце мое застучало с необыкновенной скоростью, ручьем полился
пот, и я беззвучно взмолился:
♦Нет, Господи, нет!»
— Тимоти Ч. Лэндаун. Т-И-М...
— Фамилию, пожалуйста. — Защитник улыбнулся, и я почувство¬
вал приступ тошноты.
— Лэндаун. Л-Э-Н-Д-А-У-Н.
— А средний инициал Ч, как в Чарли?
— Да, сэр.
— Вы уверены?
— Конечно, я уверен. Он живет в отеле четыре, теперь уже пять
месяцев, и в прошлом году останавливался на два месяца.
— А не встречалось ли вам в регистрационных записях имя Тимоти
Дж. Лэндри? Л-Э-Н-Д-Р-И?
— Нет.
— И вы это имя нигде не видели?
— Нет.
Я почувствовал, что обвинитель замер, до него наконец начало до¬
ходить.
— А не говорили вы никогда полисмену Моргану, что имя жильца
из комнаты три-девятнадцать Тимоти Дж. Лэндри?
— Нет, потому что, насколько я знаю, у него другое имя, а это я
ни разу- не слышал до сегодняшнего дня.
— Спасибо, мистер Дауни, — сказал защитник.
Я просто ощущал, как скалит в усмешке свои лошадиные зубы
Лэндри, и лихорадочно пытался что-нибудь придумать. Из этой ситуа¬
ции надо выбираться. Я проклинал себя, что давным-давно не начал
ходить в очках, потому что больше не мог выполнять без них свои
полицейские и прочие обязанности. Не будь я таким дураком и имей
на носу очки, понял бы, что имя в журнале — хреновенькая уловка
Лэндри. Но все равно, пусть идея с ордером на арест великолепна и
действительно имела к нему отношение, я бы не смог ничего узнать
насчет нарушения Лэндри дорожных правил. Компьютеру-то я давал
совсем другое имя. Через секунду судья это поймет — у нее есть весь
послужной список обвиняемого со всеми его кличками. Не успел я об
этом подумать, судья что-то прошептала секретарю, и та подала ей
копию списка. В нем не было отмечено, что обвиняемый когда-либо
пользовался вымышленным именем Лэндаун. Я оказался в ловушке.
Хомер вбил последний гвоздь в мой гроб.
— Что делал полисмен после того, как вы дали ему ключ?
— Он вышел и пошел наверх.
— Откуда вы знаете, что он пошел наверх?
— Дверь была чуть приоткрыта. Я быстро надел тапочки, потому
что тоже хотел подняться туда и посмотреть. Я подумал, что может
кое-что произойти, арест и все такое.
468

— Помните, как я беседовал с вами перед слушаниями и задал
несколько вопросов, мистер Дауни?
— Да, сэр.
— Помните, я спросил, воспользовался ли полисмен телефоном в
вестибюле, чтобы позвонить в управление?
— Да, сэр. — Я почувствовал совершенно гадкий привкус во рту.
Газы переполняли меня. В животе жгло раскаленным железом. Табле¬
ток я не захватил.
— Помните, что вы сказали насчет телефона?
— Да, сэр, что он не работал. Сломан был уже неделю. Я звонил
на телефонную станцию и, по правде сказать, очень разозлился. На¬
деялся, что они приходили накануне ночью, когда меня не было. Они
ведь обещали. Как раз утром, перед появлением полисмена, я его про¬
верил, но он по-прежнему не звонил. Начинал безумно трещать, когда
в него опускали монету.
— Вы и в это утро опускали монету?
— Да, сэр. Я пытался позвонить в телефонную компанию, но все
равно, набирался номер или нет, треск стоял страшный, так что мне
пришлось воспользоваться собственным телефоном.
— То есть вы не могли звонить с этого телефона?
— Нет, сэр.
— Полагаю, телефонная компания располагает записью о вашей за¬
явке и данными, когда телефон действительно был исправлен?
— Протестую, ваша честь, — слабым голосом сказал обвинитель. —
У свидетеля требуют вывода.
— Протест принят. — Судья не сводила с меня глаз, я же принялся
разглядывать Хомера.
— Вы пошли наверх вслед за полисменом? — повторил защитник
вопрос. Теперь уже обвинитель развалился на стуле, и постукивал
карандашом по столу. Нервное возбуждение прошло. Я был спокоен и
думал лишь о том, как выбраться из этой передряги, что сказать, если
меня вызовут снова.- Скорее всего вызовет защита. Теперь я их свиде¬
тель. Я принадлежу им.
— Я поднялся несколько минут спустя.
— Что вы увидели наверху?
— Полисмен стоял у двери мистера Лэндауна и прислушивал¬
ся. Фуражку он держал в руках, а сам прижимался ухом к
двери.
— Он вас видел, точнее, смотрел он в вашу сторону?
— Нет. Он стоял спиной ко мне, я решил подглядеть из-за угла,
потому что не знал, что будет. Вдруг перестрелка. А я мог в случае
опасности сбежать вниз.
— Вы слышали, как он стучал в дверь?
— Нет. Он не стучал.
— Возражаю, — сказал обвинитель. — Свидетеля спросили».
469

— Принято, — согласилась судья и подняла руку, когда обвинитель
сел. — Вы вообще слышали, что полисмен постучал? — спросила она
свидетеля.
— Нет, сэр, — ответил Хомер судье. В конце зала раздались смеш¬
ки, и я возблагодарил Господа, что здесь нет ни одного полицейского,
а только несколько случайных зрителей.
— Произносил ли полисмен какие-нибудь слова, пока вы наблюда¬
ли? — спросил защитник.
— Никаких.
— Сколько вы за ним наблюдали?
— Две, три минуты, может, дольше. Он встал на колени и попытался
посмотреть в замочную скважину, но я велел еще два года назад их все
закрыть с внутренней стороны от воров и любителей подглядывать.
— Вы~ не заметили, может, полисмен сказал что-то, пока вы под¬
нимались по лестнице?
— Я ничего не слышал, — озадаченно протянул Хомер. По моему
лицу он понял, что здесь что-то не так и я очень расстроен.
— Что он сделал потом?
— Воспользовался ключом. Открыл дверь.
— Как? Быстро?
— Я бы сказал, осторожно. Он медленно и осторожно повернул
ключ, вытащил пистолет. Потом ему, похоже, удалось сдвинуть язычок
замка. Он ногой распахнул дверь и с пистолетом в вытянутой руке
прыгнул прямо на середину комнаты.
— Вы слышали потом какой-нибудь разговор?
— Ага. — Он хихикнул. Обнажились редкие, коричневого оттенка
зубы. — Полисмен что-то прокричал мистеру Лэн дау ну.
— Что он сказал, его точные слова, если вы их помните.
— Он сказал: «Замри, жопа, только двинься, и я в тебе наделаю дырок*.
Все три зрителя засмеялись, но судье это забавным не показалось,
как и обвинителю. Он выглядел так же паршиво, как, наверное, и я.
— Вы входили в комнату?
— Да, сэр, на секундочку.
— Вы заметили в ней что-нибудь необычное?
— Нет. Полисмен велел мне вернуться к себе. Я подчинился.
— Вы ничего не заметили на ночном столике?
— Не заметил.
— Вы не слышали никаких других разговоров между полисменом
и обвиняемым?
— Нет.
— Совсем?
— Полисмен его о чем-то предупредил.
— Что он сказал?
— Что-то насчет того, чтобы мистер Лэндаун не пытался устраивать
никаких шуток, в общем, наподобие этого.
470

— Что конкретно он сказал?
— Это звучит не совсем прилично.
— Мы все взрослые люди. Что он сказал?
— Он сказал: «Только встань с этого стула, я забью тебе в жопу
эту пушку так глубоко, что все говно окажется на рукоятке». Так он
сказал, извините. — Хомер покраснел и нервно хихикнул, потом по¬
смотрел в мою сторону и пожал плечами.
— Обвиняемый сидел на стуле?
-Да.
— Полисмен говорил о своем собственном пистолете?
— Протестую, — .сказал обвинитель.
— Я скажу по-другому, — поправился защитник. — В это время
полисмен держал в руках свой собственный пистолет?
— Да, сэр.
— А другой пистолет в комнате вы видели?
— Нет, другого я не видел.
Защитник помедлил минуту в смертоносной тишине, пожевал кон¬
чик карандаша, и я чуть не выдохнул с облегчением, когда он сказал:
— Вопросов больше не имею.
Но испытывать облегчение было слишком поздно.
— У меня вопрос. — Судья Редфорд поправила сползшие на нос
очки. — Мистер Дауни, вы выходили в вестибюль этим утром перед
тем, как появился полисмен?
— Только когда он подъехал. Я увидел, как перед гостиницей ос¬
тановилась патрульная машина. Мне стало интересно, и я начал уже
выходить, как заметил, что полисмен поднимается по лестнице к нам
в гостиницу, и пошел обратно надеть рубашку и ботинки. Я должен
был выглядеть прилично, если ему придется обратиться ко мне за
помощью.
— Вы заглянули в вестибюль?
—	Да, мэм. Он прямо перед моей дверью.
— Кто в нем находился?
—	Да никого.
—	Вы могли видеть весь вестибюль? Все стулья? Все, что находи¬
лось в вестибюле?
—	Конечно, моя дверь открывается прямо в вестибюль, а он не такой
уж большой.
—	Хорошенько подумайте. Видели ли вы двух мужчин, спящих где-
нибудь поблизости?
— Там никого не было, судья.
—	А где находился полисмен, когда вы осматривали пустой вести¬
бюль?
—	Входил в главный вход, мэм. Через пару секунд он уже подошел
к моей двери, спросил насчет комнаты и попросил журнал регистрации,
как я говорил.
471

Голова у меня теперь горела, как и все внутри. Я было придумал
идиотскую историю о том, как я вошел в вестибюль, потом вышел;
Хомер увидел меня только тогда и подумал, что я вошел в первый раз.
Я был готов поклясться, что телефон работал, потому что, черт побери,
с телефонами всякое случается. И даже если этот грязный ублюдок с
тощим задом шел за мной по лестнице, может, я смогу убедить их, что
позвал Лэндри до того, как Дауни поднялся. К тому же Дауни не знал,
была ли марихуана на столике или в кладовке. Я пытался убедить
себя, что все будет в порядке. Продолжал держать на своей роже эту
честную маску с большими глазами, поскольку она нужна была мне
сейчас как никогда в жизни.
Я ждал повторного вызова и был готов к этому, хотя мое правое
колено дрожало, и это прямо-таки выводило меня из себя. Но тут судья
попросила обвинителя и защитника подойти к ней.
Я понял, что все кончено. Лэндри издавал шумные звуки, и я кожей
чувствовал его лошадиный оскал, когда он повернулся ко мне. Я же
смотрел прямо перед собой, как зомби, и спрашивал себя, выведут ли
меня отсюда в наручниках после обвинения в лжесвидетельстве, ведь
всем было ясно, этот идиот Хомер Дауни говорил истинную правду и
даже не понимал, что делает со мной защитник.
Когда они вернулись к столу, переговорив с судьей, обвинитель
через силу улыбнулся мне и прошептал:
— Это все из-за фамилии в журнале. Когда защитник понял, что
Хомер не знает настоящего имени Лэндри, он спросил его про жур¬
нал. Именно журнал ему все и открыл. Она собирается снять обви¬
нение. Даже не знаю, что вам посоветовать, полисмен. У меня такого
никогда не было. Может, позвонить в прокуратуру и спросить, что
делать...
— Не хотите ли вы предложить отклонить обвинение, мистер Джеф¬
фрис? — спросила судья защитника. Тот вскочил со стула и предло¬
жил именно это. Она отклонила обвинение. Я с трудом мог слышать,
как хохочет на весь зал Лэндри, пожимает руку этому змеенышу,
который его защищал. Потом Лэндри перегнулся через защитника и
сказал в мой адрес: «Спасибо, тупица», но тут защитник велел ему
успокоиться. Судебный пристав положил мне руку на плечо и сообщил,
что судья Редфорд хотела бы видеть меня в своем кабинете. Тут я
заметил, что судья ушла, и, как игрушечный солдатик, двинулся к
открытой двери. Через несколько секунд я оказался в центре комнаты
перед столом, за которым сидела судья и смотрела на стену, уставлен¬
ную полками юридических справочников. Она тяжело дышала, разду¬
мывая, как начать разговор.
— Садитесь, — произнесла она наконец. Я сел и уронил на пол
фуражку, но побоялся нагнуться, потому что упал бы в обморок. — За
все годы работы у меня никогда такого не было. Я хотела бы знать,
зачем вы это сделали.
472

—	Я хочу сказать вам правду. — Язык у меня еле шевелился, горло
пересохло, я с трудом выговаривал слова. Губы мои трескались от
сухости каждый раз, когда я открывал рот. Уж мне-то приходилось
видеть нервничающих подозреваемых, когда они оказывались на надеж¬
ном крючке...
—	Возможно, я должна предупредить вас о ваших конституционных
правах прежде, чем вы что-то скажете. — Судья сняла очки, шишка
у нее на носу стала еще заметнее. Она была простой женщиной и
казалась очень маленькой в своем кабинете и в то же время сильной,
хотя и усталой от прожитых лет.
—	”ерт с ними, с моими правами! — вдруг вырвалось у меня. —
Мне на них совершенно наплевать. Я хочу рассказать вам правду.
—	Но я собираюсь потребовать от окружной прокуратуры оформле¬
ния против вас обвинения в лжесвидетельстве. Я собираюсь потребовать
доставки сюда журнала регистраций, вызвать в качестве свидетеля ма¬
стера по ремонту из телефонной компании и, конечно же, мистера
Дауни. Думаю, вас признают виновным.
— Неужели вам наплевать на то, что я вам скажу? — Я был
разъярен и напуган и чувствовал, что к горлу подступают слезы. По¬
добного я не испытывал Бог знает с какого времени.
— Что вы можете сказать? Да и любой. Я ужасно разочарована. По
правде сказать, меня просто тошнит. — Она потерла уголки глаз.
Я вышел из себя и уже не мог сдержаться:
— Это вы разочарованы? Эго вас тошнит? А как, по-вашему, должен
я себя чувствовать, черт возьми? У меня ощущение, что вы засунули
мне в брюхо раскаленную паяльную лампу и не собираетесь ее выклю¬
чать, и ее никогда не выключат, вот что я испытываю, ваша честь.
Теперь я могу сказать истинную правду? Позволите мне наконец ее
рассказать?
— Давайте, — сказала она, закурила, села поудобнее на мягком
стуле и принялась пристально меня разглядывать
— Ладно. У меня действительно был стукач, ваша честь. А я дол¬
жен прикрывать своих информаторов, вы ведь знаете. Для его собст¬
венной безопасности и для того, чтобы он продолжал снабжать меня
информацией. А при нынешнем положении дел в судах, когда все так
озабочены гражданскими правами обвиняемых, я боюсь даже упоминать
про конфиденциальную информацию. Я боюсь потребовать ордер на
обыск, потому что судьи так щепетильны. Они объявляют чуть ли не
каждого информанта важным свидетелем, даже если он таковым и не
является. Так что в последние годы я начал... искать другие пути.
— Вы начали лгать.
— Да, я начал лгать. Но какого черта, я бы не смог посадить ни
одного из этих гадов, если бы чуток не привирал. Вы ведь знаете,
каковы теперь правила обыска и задержания, а также ареста.
— Продолжайте.
473

Затем я рассказал ей, как проходил арест, все до мельчайших под¬
робностей. Как позднее мне пришла мысль об ордере за нарушение
дорожных правил, и, как я выяснил, он действительно имелся. После
того, как я рассказал, она минуты две молча курила. Щеки в морщинах
были как каменные. Сильная старуха из другого столетия, она сидела
в профиль ко мне и наконец сказала:
— Я тысячу раз видела, как лгут свидетели. Думаю, в той или иной
степени лжет любой обвиняемый. Большая часть свидетелей защиты
предпочитает выворачивать правду наизнанку. Естественно, я видела,
как в делах с неясным исходом лгут полицейские. Есть совсем избитая
история о том, как в кармане обвиняемого виднелось что-то похожее
на нож, а при изъятии оказалось, что это порция марихуаны. Ее рас¬
сказывали столько раз десятки полицейских, что судей уже тошнит.
Это очень хороший предлог для обыска, но с ним частенько переигры¬
вают. Конечно, я и прежде слышала, как лгут полисмены, но в мире,
где нет только белого и только черного и есть разные степени правды
и лжи, я, как и многие другие судьи, чувствую сегодня, что полиции
все труднее защищать людей. Я делала полисменам скидку на то, что
всякое случается в подобных ситуациях. Но я никогда бы не поверила,
что лос-анджелесский полисмен будет полностью фальсифицировать
свои показания, как это сделали сегодня вы. Поэтому я чувствую себя
особенно плохо.
— Я не фальсифицировал их полностью. У него был пистолет. Он
лежал под матрасом. У него была марихуана. Я солгал только о том,
где я ее нашел. Ваша честь, он опасный бандит. Следователи из отдела
ограблений считают, что на нем шесть ограблений. Он избил старика
так, что тот ослеп. Он.„
Она подняла руку и сказала:
— Я и не думаю, что этот пистолет нужен был ему, что мешать
суп, полисмен Морган. Сразу видно, что это опасный человек.
— Вы тоже это увидели! Что ж.-
— Ничего, — перебила она. — Это ровным счетом ничего не зна¬
чит. Стоящие над нами суды дали нам непростой закон, но это, клянусь
Господом, Закон!
— Ваша честь, — медленно сказал я. Тут мои глаза наполнились
слезами, и уже невозможно было ничего поделать. — Я не боюсь по¬
терять пенсию. Я прослужил девятнадцать лет и одиннадцать с лишним
месяцев. Через два дня я заканчиваю службу, через несколько недель
официально ухожу в отставку, но я не боюсь лишиться денег. Я прошу
вас, я умоляю вас дать мне шанс совсем не поэтому. Я не боюсь ни
обвинения в лжесвидетельстве, ни тюрьмы, потому что в этом мире
нельзя быть сопливым нытиком. Но, судья, есть люди, полицейские и
еще те, кто живет на моем участке, — они думают, что я особенный.
Я из тех, на кого они смотрят, понимаете? Я не клоун! Я настоящий
полицейский!
474

—	Я знаю, — сказала она. — Не раз видела вас у себя в суде.
—	Правда? — Конечно, я бывал на ее слушаниях в качестве сви¬
детеля не раз, но мне казалось, что все полицейские для судей на одно
лицо. — Не сердитесь на нас, судья Редфорд. Некоторые полицейские
не врут совсем, другие, как вы сказали, иногда. Очень немногие пошли
бы на то, что сделал, я.
— Почему?
—	Потому что мне есть до этого дело, ваша честь, черт возьми.
Другие отбывают свои девять часов и едут домой к семьям за двадцать
миль от города — и все. А у таких, как я, нет ни дома, ни семьи. Я
живу на своем участке. И внутри меня есть что-то, заставляющее по¬
ступать именно так, против всякого здравого смысла. Что доказывает —
я глупее последнего идиота на своем участке.
— Вы отнюдь не глупы. Очень умный свидетель. Чрезвычайно
умный.
— Я никогда не лгал так много прежде, судья. Я просто подумал,
что смогу вылезти на этой истории. Я всего-навсего неправильно про¬
читал имя в журнале регистраций. Если бы я прочел его правильно,
было бы невозможно использовать эту задумку с ордером на арест. Да
я бы и нс пытался, возможно, не оказался бы в этой передряге. Причина
же, по которой я не разглядел имя и решил, что там написано «Лэн¬
дри», в том, что мне пятьдесят, я страдаю дальнозоркостью, но слишком
упрям и не ношу на службе очки. Все думаю, будто мне тридцать и
я в состоянии выполнять за молодых их работу, хотя уже на это не
способен. Я ухожу со службы, судья. Если и были какие-то сомнения,
сегодняшний случай поставил точку. Рыцарь. Вчера меня называли
«Рыцарь в синем». Зачем люди говорят такое? После этих слов начи¬
наешь думать, что ты и в самом деле что-то значишь и обязательно
должен выиграть битву. Почему меня должно волновать, окажется ли
Лэндри на свободе? Мне-то что? Зачем они называют меня Рыцарем?
Она посмотрела нд меня и потушила сигарету. Я никогда ни о чем
в своей жизни не просил, никогда не лизал ботинки начальству. Я был
рад, что передо мной женщина. Не так уж страшно унижаться перед
женщиной, не так уж страшно. Желудок мой не просто горел, его
охватывали спазмы боли, словно огромный кулак бил по нему изнутри
в каком-то дерганом ритме. Мне показалось, еще пара минут — и я
просто загнусь от боли.
— Полисмен Морган, вы ведь согласитесь, что мы можем прекратить
все наши игры и погрузиться в первобытную грязь, если те, кто должен
поддерживать законность и порядок, начнут действовать, переступив
закон? Вы ведь знаете, я, как и множество других судей, прекрасно
осознаю, что на улицах сотни страшных преступников, от которых вы,
полицейские, должны нас защищать. Вы не всегда можете это сделать,
очень часто ваши руки связаны судебными решениями, которые опира¬
ются на великодушие людей и выходят при этом за разумные пределы.
475

Но неужели вы не понимаете, что есть судьи и даже адвокаты, сочув¬
ствующие вам? Неужели вы не понимаете, что полицейские должны
превосходить по своим качествам всех остальных людей? Вы должны
быть терпеливыми и, без всякого сомнения, честными. Неужели вы не
понимаете: как только вы преступите закон, каким бы абсурдным он
ни казался, во имя его усиления, вы обречены? Неужели вы этого не
понимаете?
— Да, я знаю об этом. Но об этом не знает Нобби Букер. И если
бы мне пришлось назвать его как стукача, он был бы обречен, и кто-
нибудь разрезал бы его на кусочки... — Голос мой дрогнул. Я почти
не видел ее. Я знал, что все кончено — меня вызовут в зал суда, а
потом отправят в окружную тюрьму. — Когда ты один на своем мар¬
шруте, ваша честь, и все знают, что ты Мужчина с большой буквы..'.
То, как они смотрят... как отзываются в сердце их слова: «Ты настоящий
боец. Бампер. Ты воин. Ты Рыцарь, Рыцарь в синем...»
Здесь я замолчал и больше уже ничего не говорил этой жен¬
щине.
Тишина ударила мне в уши. Наконец она сказала:
— Полисмен Морган, я потребую от заместителя окружного проку¬
рора, чтобы он не включал ваше лжесвидетельство в свою докладную
прокурору. Я также собираюсь потребовать от общественного защитни¬
ка, судебного пристава, судебного репортера и секретаря сохранить в
тайне то, что произошло здесь сегодня. Я хочу, чтобы вы немедленно
ушли. Мне еще необходимо подумать, правильно ли я поступаю. Мы
этого не забудем, но принимать меры не станем.
Я не мог поверить своим ушам. Какое-то мгновение сидел как па¬
рализованный, затем поднялся, вытер глаза и пошел к двери. Задер¬
жался, но даже не подумал о том, чтобы поблагодарить ее. Потом
обернулся — судья повернулась на стуле и.снова смотрела на книж¬
ные полки. Когда я проходил через зал суда, защитник и обвинитель
тихонько о чем-то говорили, они оба посмотрели на меня. Я почувст¬
вовал этот взгляд, но не стал задерживаться, а пошел прямо к выходу.
Я держался за живот и надеялся, что колики пройдут и тогда я смогу
о чем-нибудь подумать.
Я вышел в холл.и смутно припомнил, что пистолет и наркотики
остались в зале, но послал их к черту. Мне нужно было поскорее сесть
в машину и проехаться с ветерком, пока кровь, толчками ударявшая
мне в голову, не разорвала мне башку.
Я поехал прямо в Елисейский парк. Объехал его сзади, вылез из
машины, набил карманы таблетками и полезна холм позади бассейна.
Пахло эвкалиптами, сухая грязь смягчала шаги. Холм оказался круче,
чем я думал, и после нескольких минут ходьбы я вспотел. Тут я увидел
двух любителей подглядывать. У одного даже был бинокль. Они раз¬
глядывали дорогу внизу, где парочки в любое время дня и ночи зани¬
мались любовью в машинах под деревьями.
476

—	А ну убирайтесь из моего парка, говнюки! — сказал я. Они
обернулись и увидели меня. Оба они были средних лет. Один с
мертвенно-бледной кожей носил оранжевые в клетку штаны и жел¬
тый свитерок, у него как раз имелся бинокль. Второй принял
возмущенный вид и двинулся прочь с независимым видом. Он
походил на маленького обиженного терьера. И тут я выругался и
с рычанием пошел на него. Он тоже побежал. Я швырнул ему
вслед бинокль, но промахнулся, бинокль ударился о дерево и упал
в кустарник.
Я дошел до самой вершины холма, и хотя было несколько дымно,
обзор открывался великолепный. Я хлопнулся на траву, расстегнул
портупею, снял фуражку, колики утихли. Я заснул почти сразу и
проспал час на прохладной траве.
Глава 13
Я проснулся с совершенно мерзким привкусом во рту и сразу же
проглотил таблетку. Какое-то время я еще повалялся, разглядывая ска¬
чущую на ветке голубую сойку.
— Это не ты мне в рот нагадила? — спросил я у нее. Интересно,
что же такое мне приснилось, если я вспотел. А ведь здесь было
довольно свежо. Легкий ветерок нес прохладу. Я посмотрел на часы:
минуло четыре, и хоть вставать чертовски не хотелось, нужно было
двигаться. Я сел, заправил рубашку в брюки, пригладил свои жесткие,
во все стороны растущие волосы. Поскорей бы они все выпали. Настанет
конец всем мучениям. Никакой прически, и баста. Жизнь вообще ни¬
куда не годится, если даже собственная шевелюра бунтует. Может, мне
начать пользоваться лаком для волос, как этим молодым красавчикам-
полицейским? Перейти, пока еще осталась шерсть на башке, на эти
пятнадцатидолларовые стрижки, кататься весь день в патрульной ма¬
шине с включенной .рацией да покрывать лаком волосы. И не надо
арестовывать разных подонков. Чем не жизнь? Вот тогда уж я точно
не попаду ни в какую передрягу. Ни один судья не засунет меня в
кутузку за лжесвидетельствование, не ославит на весь свет, не уни¬
чтожит то, чего я добился за двадцать лет службы, не сможет изменить
мнение обо мне людей с моего участка.
Еще один, день — и все закончится. Слава Богу. Я задумался и
чуть не полетел кубарем вниз с холма, потому что до сих пор до конца
так и не проснулся. Я завел машину. Через несколько секунд до меня
донесся вызов оператора:
—	Один-Икс-Эль-Сорок Пять, прием.
В голосе оператора звучало отчаяние. Видно, она давно пытается со
мной связаться. Точно, большое и серьезное преступление — например,
украли велосипед
477

— Один-Икс-Эль-Сорок Пять на связи, — с отвращением произнес
я в микрофон.
— Один-Икс-Эль-Сорок Пять, встречайте детектива в штатском на
юго-восточном пересечении Беверли и Вермонт, Рэмпартский дивизион.
Вызов одобрен вашим начальником смены.
Я принял вызов и спросил себя, что, черт возьми, могло случиться.
Хотя настроение было самое паршивое из-за всего на свете, а в особен¬
ности из-за этой премерзкой работы, во мне вдруг начало подниматься
ощущение близкой радости, сердце забилось быстрее. Я чувствовал, что
меня вызывает Чарли Бронски. Чарли что-то надыбал. В следующую
минуту я врубил полную скорость и, подрезая углы и обгоняя поток
машин, помчался в сторону Вермонт-стрит. Я засек Чарли у автостоян¬
ки рядом с рынком. Он стоял у своей машины, распаренный от жары,
усталый и злой. Но я знал, что у него есть серьезные новости, иначе
он не стал бы срывать меня с маршрута.
— Как всегда, вовремя, Бампер, — проворчал Чарли. — Я пытаюсь
поймать тебя по рации уже полчаса. Мне сказали, что из суда ты уехал
давным-давно.
— Занимался расследованием, Чарли. Слишком серьезным, говорить
не могу.
— Хотел бы я знать, что это такое. — Лицо Чарли расплылось в
широкой славянской улыбке. Показался сломанный зуб. — У меня то¬
же новость Ты не поверишь!
— Ты арестовал Реда Скалотту?
— Ну ты размечтался, -— засмеялся он. — Но я получил ордер на
обыск той конторы, про которую нам рассказала Реба.
— Как это ты смог так быстро управиться?
— Ну, вообще-то у меня его еще нет. Будет через пятнадцать минут,
когда сюда подъедут Ник с Бородой и ребята из «нравов» Центрального
дивизиона. Ник с Бородой только что выехали из Дворца правосудия.
Они получили ордер, а бригада из Центрального едет на помощь
— Как ты вообще ухитрился это проделать, Чарли? — Я забыл про
судью, про унижение и свою несчастную судьбу.
Мы с ним смотрели друг на друга и улыбались, потому что вышли
на след. А когда настоящий полицейский выходит на след, больше для
него не существует ничего. Совсем ничего.
— Мы сдали Ребу, и мне не терпелось начать раскручивать это
дела Мы подъехали к прачечной около Шестой и Кенмор-стрит. Вооб¬
ще-то это современный комплекс из прачечной и химчистки. У них
очень солидные заказы. Здание стоит на углу. Они занимают в нем
первый этаж и даже часть второго, там склад или что-то в этом роде.
Я следил за ними с противоположной стороны улицы, а Борода про¬
шелся с заднего двора и нашел ту дверь, о которой, помнишь, Реба
рассказывала, говорил Аарон.
— Кто этот чертов Аарон, Чарли?
478

— Мозговой центр Скалотты Аарон Фишман. Он бухгалтер и вели¬
колепный организатор. У него есть все, только не хватает смелости,
поэтому он человек номер два у Скалотты. Никогда не видел этого
парня, но слышал о нем изрядно от «нравов* из Центрального дивизиона
и от отдела разведки. По описанию Ребы я понял, о ком идет речь. Он
связывает Скалотту с букмекерскими конторами. Он следит за интере¬
сами Реда, нанимает клерков и держит все в движении. Дик Рими из
разведки говорит, что Ред не смог бы ничего сделать без Аарона Фиш¬
мана. Ред все больше и больше отходит от дел, ему интереснее работать
с голливудскими ребятами. Короче, Борода (он паренек очень шустрый)
вошел в ту дверь и обнаружил, что лестница заперта, но есть ход вних
Он спустился и обнаружил подвал со старым вентиляционным обору¬
дованием и ящиком для мусора. Начал в этом ящике рыться и нашел
несколько лент для счетных машинок, все цифры на них заканчивались
на пятерки и нули. Он даже нашел обугленные клочки счетов с про¬
ставленными на них суммами долгов и полусгоревшие черновики. Готов
поспорить, Аарон спалил бы клерка живьем, если б узнал о такой
халатности.
Чарли хохотал целую минуту. Я закурил сигару и посмотрел на
часы.
— Насчет времени не беспокойся, Бампер. Клерки в конторах сидят
с час после того, как пройдет последняя ставка. Они должны подбить
верхушки.
— Верхушки?
— Ну да. Листы, на которых проставляется код посредника и пере¬
числены его клиенты, сумма выигрыша и проигрыша.
— Интересно, а сколько сегодня сделал Стиляга Лафферти? — за¬
смеялся я.
— Такие посредники, как Стиляга, получают десять процентов, не¬
зависимо от выигрыша или проигрыша. В общем, Борода нашел улики,
которые подтверждали рассказ Ребы, а потом нам выпала совершенно
необычайная удача. Я с таким никогда не сталкивался. Он там ползает
по подвалу на карачках, подбирает полусгоревший мусор, а потом видит
здоровенного урода, замершего в темном углу подвала. Борода чуть не
обделался, у него с собой не было ни пушки, ни чего другого, потому
что с букмекерами оружие практически не нужно. Тут страшила идет
к нему, дверь остается у него за спиной — Борода говорит, что был
уже готов ударить того головой и попытаться перепрыгнуть к выходу,
как вдруг этот гигант говорит ему детским голосом: «Привет. Меня
зовут Бобби. Ты умеешь чинить электрические поезда?»
Тут он ведет Бороду в комнатушку со столом и кроватью. На столе
стояла игрушка — электрическая железная дорога. Борода пытается
найти обрыв в цепи, а мужик все это время стоит у него за спиной и
упирается головой в дверной косяк, такой он здоровенный, и следит за
ремонтом.
479

— Ладно, 41 а-
— Дай докончить, — засмеялся Чарли. — В общем, Борода починил
дорогу, к этот бык так на радостях начал молотить его по спине и
плечам, что чуть все кости ему не переломал. Борода выяснил, что этот
придурок работает в здании уборщиком. Очевидно, он дальний родст¬
венник хозяина дома, живет здесь же в подвале, моет в доме окна,
полы и все остальное.
Борода узнал, что на втором этаже дома находится несколько кон¬
тор. А запертая, дверь — единственный путь в нужную нам часть
третьего этажа, если не считать пожарного хода, но там лестница под¬
нята на цепях и закреплена. Этот громила Бобби сказал, что весь
третий этаж занимает склад одной из контор со второй. Но есть там
«комнатка мисс Терри». Он начал рассказывать Бороде, как любит мисс
Терри, она приносит ему сладости и пироги каждый день. Тут Борода
начал его раскручивать. Оказалось, что он туда почти не заходит, но
время от времени моет там окна и помогает хозяйке с уборкой. Борода
продолжал его прощупывать, и тут он рассказал о деревянных ящиках
с маленькими желтыми карточками и цифрами. Это обычные алфавит¬
ные каталоги. Естественно, рассказал и про счетные машинки. Когда
Борода показал ему обгоревшую ленту, Бобби сказал, что они всегда
заряжены в аппараты. Короче, он со всеми подробностями описал вы¬
сококачественную букмекерскую контору, вплоть до того, как упакова¬
ны и разложены бумаги.
— Вы использовали этого Бобби как наводчика, чтобы получить
ордер на обыск?
— Ага. Мне не пришлось ничего говорить о Ребе. В постановлении
указано, что ордер дается на основании показаний этого информатора
по имени Бобби, а показания подтверждены найденными полицией ули¬
ками.
— Вам придется задействовать этого бедолагу в суде.
— Конечно, он будет там назван.
— Сколько ему лет?
— Не знаю, пятьдесят—пятьдесят пять.
— Думаешь, они ему отомстят?
— С какой стати? Он совершенно не понимает, что делает. Они это
увидят. Они просто прокололись С чего они будут мстить дураку?
— Потому что они подонки.
— Ну, тут никто ничего сказать не может. — Чарли пожал плеча¬
ми. — Возможно. Как бы то ни было, ордер у нас на руках, Бампер.
Ей-богу, я сдержал данное тебе обещание.
— Спасибо, Чарли. Никто не смог бы справиться лучше тебя. Кто-
нибудь следит за домом?
— Мнлбурн. Он из нашего отдела. Мы закончим тем, что возьмем
эту бабу, Терри. Если верить дураку, она приходит туда одна и время
от времени мужчина появляется. Он так и не смог вспомнить, как тот
480

выглядит. Сегодня четверг. В конторе должна быть куча бумаг. Если
мы возьмем достаточно записей, то сможем крепко вломить, Бампер.
— Штрафоь( в двести пятьдесят долларов? — Я хмыкнул.
— Если мы возьмем нужные записи, то сможем напустить на них
налоговую службу. Они могут выставить счет на десять процентов го¬
дового оборота за последние пять лет. А это не шутки, Бампер, даже
для серьезного дельца, навроде Реда Скалотты. Хотя раскрутить это
дело довольно трудно.
— Как вы собираетесь туда войти?
— Сначала мы решили использовать Бобби. Мы можем сослаться
на необходимость насильственного вторжения. Но тогда нужно будет
убедить суд, будто мы располагали информацией, что данная органи¬
зация собиралась уничтожить имеющиеся документы. Черт возьми, они
все так делают. Борода предложил использовать Бобби. Придурок мог
постучать в нижнюю дверь, которая вела к внутренней лестнице, и
позвать Терри. Та открыла бы дверь, у нее есть кнопка в комнате. Мы
могли бы сказать Бобби, что это такая игра. Но Ник и Милбурн были
против. Они верно подумали: когда мы рванулись бы вверх по лестнице
через дверь конторы и взяли бы Терри за задницу, старина Бобби мог
бы перестать играть. В этой ситуации он был бы, пожалуй, поопаснее,
чем индийский буйвол. В общем, Ник и Милбурн побоялись, что мы
можем покалечить дурака, и выступили против.
— Так как же вы это сделаете?
— Нам дали сотрудницу — негритянку из Юго-Западного дивизио¬
на. Мы одели ее в голубой комбинезон, как у тех бабенок, что работают
внизу. Она постучит в эту дверь и начнет орать что-то неразборчивое на
своем диалекте. Надеемся, Терри ее впустит. Потом она поднимется на¬
верх и начнет лепетать про пожар в подвале, подберется к Терри как
можно ближе. Надеюсь, она сумеет оказаться в комнате и положить Тер¬
ри на пол, посидеть на ней немножко, а мы с Ником подскочим тут же.
Ребята из «нравов» Центрального дивизиона подскочат через несколько
минут и помогут нам, потому что они лучше разбираются в операциях
букмекерских контор Ты ведь знаешь, я брал всего одну контору, так
что и для меня наша операция много что значит.
— А где буду я?
— Нам надо будет тебя припрятать, ты в форме. Можешь побол¬
таться где-нибудь на задворках. Там с западной стороны за домом есть
деревянный забор. Когда мы возьмем контору, я крикну тебе через окно.
Ты поднимешься к. нам и насладишься плодами своей работы со Сти¬
лягой Лафферти.
— А что вы собираетесь делать со своим замечательным свиде¬
телем?
— С дураком-то? Этот участок поручен Бороде, коль он его лучший
ДРУГ. — Чарли хихикнул. — До того как мы встанем по местам, Борода
вызовет Бобби и уведет его есть пломбир с орехами и фруктами.
16 Джозеф Узмбо «Рыцэри.в синем»
481

— Один-Виктор-Один вызывает Один-Виктор-Два, — прозвучало на
шестой частоте.
— Это Милбурн от конторы, — пояснил Чарли и бросился к рации.
— Слушаю, Лем, — сказал он в микрофон.
— Чарли, — сказал Милбурн, — в эту дверь только что вошел
мужчина. Возможно, он свернул налево, в прачечную. Я не знаю, но
думаю, что пошел он направо, в контору.
— Как он выглядит, Лем?
— Белый, возраст от пятидесяти пяти до шестидесяти, пять футов
шесть дюймов, вес сто пятьдесят фунтов, лысый, усы, очки. Хорошо
одет. По-моему, он поставил машину в квартале отсюда на север и
пришел пешком. Я видел, как дважды проезжал белый «кадиллак», за
рулем сидел лысый мужик и озирался по сторонам, словно проверял,
нет ли опасности.
— Ладно, Лем, будем очень скоро. — Чарли повесил микрофон и,
раскрасневшись, кивнул мне без слов.
— Фишман, — сказал я.
— Сукин сын. Сукин сын. Он там!
Чарли поднял микрофон и вызвал Ника и остальных. Его охватило
заметное возбуждение, охотничий азарт, но он ухитрялся говорить тихо и
спокойно. Я тоже заволновался, сердце стало биться сильнее. Чарли велел
им поторопиться и спросил о примерном времени прибытия группы.
— Будем через пять минут, — по-военному четко доложил Ник.
— Господи, Бампер, у нас шанс взять контору и Аарона Фишмана
в ней. Этот траханый проныра не попадался со времен Великой
депрессии!
Я по-прежнему радовался за Чарли, но если поглядеть на все трез¬
во, то особых поводов для восторга не было. Информатором у них был
идиот. Я не хотел его разочаровывать, но чертовски хорошо знал, что
в суде ордер на обыск скорее всего оспорят, особенно если Бобби будет
представлен в качестве главного свидетеля и станет ясно, что его ин¬
теллектуальный коэффициент ниже, чем у мячика для гольфа. Но
даже если ордер не оспорят и клерка с Фишманом признают виновны¬
ми, что дальше? Чертов штраф на двести пятьдесят долларов? Да у
Фишмана сейчас в штанах денег раза в четыре побольше. И перспек¬
тива появления налоговой службы меня тоже особо не прельщала, даже
если они закрутят большое дело и заделают их банковские счета, ну
и что? Скалотта не сможет покупать новую плеть каждый раз, когда
он устраивает попойки с психованными малютками вроде Ребы? А
может, Аарону Фишману придется поездить в своем «кадиллаке» еще
два года, вместо того чтобы купить новый? Если хорошенько подумать,
восхищаться особо нечем. Я становился все мрачнее и мрачнее, просил
небеса послать нам Реда Скалотгу. Пусть он окажется на месте и
окажет нам сопротивление при аресте. Увы, я прекрасно понимал, что
ничего такого не будет, и все же.-
482

—	Там должен быть какой-то аппарат для уничтожения записей. —
Чарли затянулся и принялся ходить вокруг машины в ожидании Ника
и остальных.
—	Ты имеешь в виду горячую бумагу? Слыхал.
—	Ее используют в основном те, кто сидит на телефонах. Дотраги¬
ваешься огоньком или сигаретой — и все мгновенно вспыхивает и
бесследно исчезает. У них есть и растворяющаяся бумага. Бросаешь ее
в воду, и она расходится с концами, под микроскоп положить и то
нечего. Но иногда они держат в конторах маленькие печки, они посто¬
янно включены, и туда можно бросить действительно важные бумаги.
Где этот чертов Ник?
—	Вот он, Чарли.
Машина отдела «нравов» подлетела к автостоянке. В ней сидели
Ник, Борода и негритянка, за ними подъехала другая с двумя парнями
из Центрального дивизиона.
Все просто обалдели, когда узнали, что там Аарон Фишман. Я
мысленно восхитился: сотрудники «нравов» все еще могут приходить
в восторг от вещей, которые, по зрелому размышлению, выглядят
абсолютной чепухой. Чарли быстро объяснил ребятам из Центрально¬
го, что здесь делает полицейский в форме, рассказал, что все это
началось с моей подачи. Я знал одного из них еще с тех пор, когда
он работал патрульным в Центральном дивизионе. Минут пять мы
жевали и пережевывали наши будущие действия, а затем расселись
по машинам.
Мы свернули на Шестую улицу в северном направлении к Катали¬
не, затем поехали на запад и вниз по Кенмор-стрит с севера. Северная
сторона Шестой — это в основном жилые дома, которые тянутся от нее
к югу. Остальная часть Шестой — здание фирм и магазинов. Мы по¬
ставили свои машины на северной стороне. Окна верхних этажей здесь
были замазаны краской. Ниже шла глухая стена.
Через некоторое время мы увидели в бинокль, что Борода повел
Бобби вниз по тротуару, и приготовились. Даже издали гигант напоми¬
нал Гаргантюа. Теперь, когда он удалился, крепость уже не казалась
такой неприступной.
Через несколько минут они все тихонько двинулись к дому, а я
пешком обошел квартал и встал за деревянным забором. Я обливался
потом и спрашивал себя, зачем мне все это было нужно. Организация
все равно оправится от удара, а одна из контор Реда переключит на
себя максимальное число операций, пока они не смогут организовать
новую, и через два года Аарон получит свой новый «кадиллак». Он и
Ред будут наслаждаться свободой, а я или, может, кто-нибудь вроде
меня, стану отбывать срок за лжесвидетельство в специальной тюрьме,
где они держат совершивших преступления полицейских. Потому что
если посадить ’полицейского вместе с обычными уголовниками, он про¬
тянет в лучшем случае час.
483

Работа моя не имела никакого смысла. Как я мог в течение два¬
дцати лет твердить совсем другое? Как я мог болтаться по своему
маршруту, здоровый идиот клоун в синем, и делать вид что в этом
есть смысл? Судье Редфорд следовало засадить меня за решетку. Мозги
от жары у меня плавились, пот ел глаза. Это же абсолютное безумие.
Зачем вообще заниматься подобной дурью?
Я больше не мог страдать в одиночестве. Все равно моя здоро¬
венная задница была лишь наполовину прикрыта забором. Я вышел
в проход между домами и двинулся к пожарному ходу этого
старого здания. Железная лестница висела на цепях, как какой-ни¬
будь жуткий подвесной мост из седой старины. Грубейшее наруше¬
ние пожарных правил, подумал я и огляделся по сторонам в
поисках подставки. Заметил мусорный бачок у забора, вытряхнул
его и поставил под лестницу. Через минуту я болтался на ней,
толстый, потный бабуин, обдирал штаны о бетонную стену, сбивал
носы ботинок и задыхался. Но до уровня окна, где можно было бы
по перекладине перейти на второй этаж, я поднять свою задницу
не мог никак.
Раз я сорвался и плюхнулся прямо вниз. Упал плечом и подумал,
что если бы правильно прочел имя в журнале, мне не пришлось бы
пережить и это унижение. Я совсем не гожусь для этой операции,
совершенно бессмысленной по сути, потому что, если я не смогу пой¬
мать Реда Скалотту и Аарона Фишмана по правилам, они обязательно
посадят меня в тюрьму. Я сидел на собственной заднице на задворках
дома и тяжело дышал. Руки покраснели и саднили, плечо болело, а я
размышлял, что если сяду в кутузку, а Фишман останется на свободе,
значит, я подонок, а он Рыцарь в синем. Интересно, как он будет
смотреться в моей форме?
Потом я поглядел . на лестницу и поклялся, что умру прямо
здесь на задворках, если не взберусь по пожарному ходу. Я снова
встал на мусорный бачок, подпрыгнул, ухватил железную перекла¬
дину и почувствовал, как лестница подалась вниз, но цепь удер¬
жала ее на месте. Я снова начал карабкаться вверх, громко вздыхая
и всхлипывая. Пот щипал глаза, я поднял ногу, но вынужден был
остановиться, чтобы отдышаться на самом пекле. Я чуть не разжал
пальцы, когда подумал, что неплохо бы было нырнуть головой вниз
и сломать свою жирную шею о бачок с мусором. Потом сделал
глубокий вдох. Меня вдруг пронзила мысль: если я не сделаю этого
сейчас, то не сделаю никогда Я подтянулся. Рывок, потом еще —
и вот я уже сижу на подоконнике второго этажа и обнаруживаю,
к своему удивлению, что не потерял ни фуражку, ни пистолет. Я
скорчился на подоконнике на кучке голубиного дерьма, а толстый
голубь сидел надо мной на перекладине пожарного хода Он вор¬
ковал и поглядывал на меня, раскрывал клюв и пытался опреде¬
лить, насколько я опасен.
484

— А ну убирайся отсюда, сволочь, — зашипел я, когда он попы¬
тался обгадить мне плечо. Потом махнул фуражкой, он издал какой-то
звук и улетел.
Я осторожно поднялся, опираясь в основном на подоконник, и ока¬
зался на перилах, затем перелез через них и очутился на первой
площадке пожарного хода. Здесь я передохнул минуту, потому что
кружилась голова. Посмотрел на часы — наша спутница вот-вот готова
попробовать свой фокус, так что, в полуобморочном состоянии или нет,
я все равно полез по лестнице.
Она была очень длинной и стояла почти отвесно. Я лез как можно
тише и спокойнее, старался глубоко дышать. Наконец-то я наверху и
можно порадоваться, что не придется лезть по ней обратно. Если все
будет в порядке, я выйду через контору. Когда Чарли откроет заднюю
дверь и позовет меня, я буду стоять здесь и разглядывать выход, вместо
того чтобы, скрючившись, прятаться где-то на задворках. Но если вдруг
я услышу, как ломают дверь или еще какой шум, я выбью заднюю
дверь и, может, окажусь внутри первым. Может, я даже совершу что-
нибудь такое, что заслуживает тюремного срока. При моем нынешнем
насчроении это самое лучшее. Коль двадцать лет службы ничего не
значат, а Скал лота и Фишман могут носить мою форму, значит, и я
способен поносить тюремную робу с накладными карманами и отле¬
жаться в камере для полицейских в окружной тюрьме.
Послышался треск. Я понял, что фокус не удался, потому что
вышибали дверь на весьма приличном расстоянии, то есть им при¬
шлось ломать входную дверь, а затем нужно добежать до третьего
этажа и выбить еще одну. Я ринулся вышибать заднюю дверь. Я не
знал, что она обитало обратной стороны железом и закрыта на здоро¬
венный металлический засов. Она не поддалась, но в тот момент я
не знал, что ее специально укрепили, и думал, что это обычная
дверь. И чуть не заплакал, когда безрезультатно колотил по ней
ногой. Я был уже не в состоянии вышибить дверь и вообще не в
состоянии сделать хоть что-нибудь Но я безостановочно колотил по
ней ногой, а потом подошел к левому окну и ударил ботинком пряро
по нему, порезав ногу. Я выломал стекло руками, потерял фуражку,
изрезал все пальцы, впал в ярость, что-то орал (никак не могу
сейчас вспомнить что), когда ринулся в эту комнату и увидел пере¬
пуганную женщину и дрожащего, маленького лысого человечка. В
руках у них были коробки. Они секунду глядели на меня, потом
женщина закричала, а мужчина выбежал через дверь, свернул напра¬
во и кинулся к пожарному выходу. Я за ним. Он откинул засов со
стальной двери и выскочил к пожарной лестнице. В руках человечек
держал здоровенную коробку с карточками и бумагами. На площадке
он остановился и увидел, какой крутой здесь спуск. Он крепко при¬
жал тяжелую коробку, повернулся спиной и уже собирался спу¬
скаться по железной лестнице, когда я схватил его окровавленными
485

руками. Коротышка закричал, два голубя с клекотом и шумом проле¬
тели прямо у нас перед лицами.
— Отпусти меня! — Зеленоватые мешки у него под глазами набух¬
ли. — Ты, обезьяна, отпусти меня!
И тут, скажу честно, я не знал, что мне делать — отпустить ли
его, как он требовал, или чуть подтолкнуть. Я и правда не знаю, но
разницы никакой. Коротышка вырывался так старательно... Да еще эта
коробка, которую он прижимал к себе, слоено бочонок с золотом. Он
был обречен. Я хорошо представлял, что произойдет, если я возьму и
выполню его требование.
Так что не знаю, спихнул ли я его или просто выпустил из рук.
Разницы никакой. Эта секунда хотя бы внесла в мою жизнь некий
смысл. Единственное, что я мог сделать, чтобы оправдать ее. Он никогда
не наденет мою синюю форму, никогда в жизни, если только я выполню
то, о чем он просит. Мое сердце стучало с необычайной быстротой. Я
отпустил его и убрал руки.
Тут он откинулся назад, тяжеленная коробка, прижатая к груди,
потянула его за собой. Он рухнул головой вниз и со стуком ударился
о железные ступеньки, будто выпущенный в воду якорь. Бедняга то¬
ненько завизжал, коробка раскрылась, в воздухе полетели, замельтеши¬
ли, закружили карточки и листочки. Он падал со звуком и впрямь
напоминавшим выпущенную якорную цепь. На площадке, куда он пы¬
тался встать, я увидел его целехонькую вставную челюсть, чуть ни¬
же — его разбитые очки. Коробка накрыла маленькое тельце, так что
его практически невозможно было увидеть сверху. Какую-то долю се¬
кунды длилось молчание, а потом раздалось тихое повизгивание, напо¬
минающее голубиное воркование.
— Что случилось, Бампер? — тяжело дыша, спросил выбежавший
к пожарному выходу Чарли.
— Ты взял нужные записи, Чарли?
— Бог мой, что здесь случилось?
— Он упал.
— Мертв?
— Не думаю. Он довольно сильно шумит.
— Надо бы вызвать «скорую», — сказал Чарли. — Тебе лучше
остаться здесь.
— Я так и собираюсь сделать. — Я постоял здесь еще пять минут.
Отдыхал. Привалился к перилам и разглядывал Фишмана. За это время
Ник и Чарли спустились вниз, положили его получше и вытерли ему
лицо и голову, на которой виднелось несколько огромных рваных ран.
Мы с Чарли неторопливо поехали вслед за включившей сирену
машиной, которая везла Фишмана в центральную больницу «Скорой
помощи».
— Ногу-то сильно порезал? — Чарли разглядел кровавое пятно баг¬
рового оттенка на синих полицейских брюках.
4S6

—	Не очень, Чарли. — Меня почему-то больше беспокоили порезы
на руках.
—	На лице особых повреждений нет, только небольшая ссадина над
глазом.
—	Я превосходно себя чувствую.
—	Рядом с конторкой была комнатушка с газовой плитой. Она го¬
рела все время, там был вентиляционный отвод через крышу. Они бы
успели к ней, если б ты не влез через окно. Я тебе очень благодарен,
Бампер. Ты спас все документы.
—	Рад, что помог.
—	Фишман пытался драться?
—	Немножко сопротивлялся. Он просто свалился.
—	Надеюсь, что эта сволочь сдохнет. Я знаю, что он значит для
организации и какой вес имеет в ней. Потому, прости Господи, надеюсь,
что он сдохнет. Знаешь, я даже подумал в какое-то мгновение, что это
ты его спихнул. Подумал про это и обрадовался.
—	Он просто свалился, Чарли.
—	Вот мы и приехали. Давай-ка тебя почистим, — сказал Чарли и
поставил машину перед зданием больницы, располагавшейся на Шестой
улице. В «скорую», где находился Фишман, заглянул врач. Через не¬
сколько секунд он вышел и взмахом руки отправил машину в главную
городскую больницу, где была очень сильная хирургия.
—	Как он, доктор? — спросил Чарли, когда мы входили через при¬
емный покой.
—	Ничего хорошего.
—	Думаете, умрет?
—	Не знаю. Если останется жив, будет очень жалеть, что не умер.
Рана на ноге потребовала нескольких стежков, порезы на лице и
руках оказались пустяковыми — их просто промыли и смазали.
Только к семи я закончил свое донесение, в котором описал, как
Фишман вырвался от меня и где я получил свои порезы. Чарли все
еще диктовал машинистке протокол ареста.
— Ладно, Чарли, я ухожу, — сказал я.
Он перестал диктовать, поднялся со стула, проводил меня до холла
и секунду-другую разглядывал меня, прежде чем обменяться прощаль¬
ным рукопожатием.
— Спасибо за все. Бампер. Это был лучший арест, который я видел
за все время работы в «нравах». Мы получили куда больше записей,
чем я надеялся.
—	Спасибо, что подключил меня, Чарли.
—	Начал-то ты.
—	Интересно, как там Фишман? — Я почувствовал острую боль,
ощутил в желудке газовый пузырь и проглотил две таблетки.
—	Борода звонил оттуда с полчаса назад. Особо новой информации
нет Но скажу тебе одно: готов поспорить, Реду Скалотте придется
487

искать себе нового советника. Думаю, Фишман вряд ли сможет после
этого сосчитать до ста.
— Что ж, наверное, так и надо.
— Надо? Нс просто надо. Впервые за многие годы я ощутил, что в
мире есть справедливость. И хоть они плюют на тебя и на закон,
впервые я почувствовал, что здесь, возможно, действует еще одна рука,
и эта рука воздает каждому по заслугам. По-моему, рука Господня
спихнула его с лестницы.
— Рука Господня? — Я хмыкнул. — Ладно, Чарли, увидимся. Дер¬
жись, старина!
— Пока, Бампер. — Его массивное лицо осветилось улыбкой. Пока¬
зался зуб, у глаз заиграли добродушные морщинки.
Я вошел в опустевшую раздевалку, сел на скамью, начал развязы¬
вать бутсы и вдруг ощутил, как болит все тело. Не порезы, они как
раз были ерундовыми, а плечо, которое ударил при падении, руки и
спина — от висения на лестнице в тот момент, когда я не мог сделать
доступное любому полицейскому помоложе упражнение — подтянуть
собственную задницу на шесть футов. Руки покрылись волдырями и
горели от того, что я висел на железных перекладинах да еще цеплялся
ими за бетонную стену, когда пробовал подпрыгнуть. Даже задница
саднила, тянуло все мышцы. Слишком усердно я бился спиной о сталь¬
ную дверь и отскакивал от нее, как теннисный мячик. Так что болело
все тела
Через пятнадцать минут я влез в спортивный пиджак и брюки, как
мог, причесал свою роскошную шевелюру, натянул кроссовки и выехал
на «форде» со стоянки. Колики прошли, от несварения не осталось даже
воспоминаний. Тут я снова подумал об Лароне Фишмане, его выверну¬
том тельце с разбитой головой, большой картонной коробке сверху. Но
я отогнал от себя всю эту чепуху и сказал: «Нет, нет, ты не будешь
тревожить меня во сне. Не имеет никакого значения то, что ты упал
из-за меня. Я был только орудием некоей силы в этом мире, которая,
когда приходит время, нависает над каждым человеком, дурным или
хорошим, богатым или бедным. Обычно в тот самый момент, когда
человек уже не может выдержать».
Глава 14
Стемнело. Весенний вечер, прохладный ветерок, даже смог — все
радовало меня. Я специально опустил стекло и дышал полной грудью.
На скоростном Голливудском шоссе меня осенило: как здорово сейчас
оказаться рядом с толпой счастливых арабов в «Гареме Абдуллы».
Для вечернего времени, да еще и в четверг, ехал я довольно быстро,
хотя Сансет-авеню и Голливудский бульвар были забиты машинами.
За рулем сидел совсем зеленый молодняк, заполнявший Голливуд бли¬
488

же к ночи. Да... Голливуд утратил былые блеск и роскошь, которые
отличали его в сороковые и в начале пятидесятых. Теперь это город
детишек, если не считать миллиона хиппи, голубых и служащих —
только их и можно увидеть поблизости. Поэтому впечатление остается
самое гнетущее. Клубы по преимуществу докатились до стриптиза или
превратились в притоны с наркотиками. Но и здесь еще сохранилось
несколько совершенно шикарных мест, куда можно пойти, особенно
если собираешься хорошо поесть.
С Яссером Хафезом и его родственниками я познакомился лет де¬
сять — двенадцать назад, когда патрулировал участок на Мэйн-стрит.
Как-то ночью, часа в два, я заметил мошенника. Тот вел парня по
черной лестнице гостиницы «Марлоу», весьма неприглядного грязного
заведения, настоящего клоповника. Его заполняли проститутки, гомики
и сводники. Был я один, потому что мой напарник, совершенно хрено¬
вый полицейский, в это время трахал наверху свою постоянную по¬
дружку, толстозадую'танцорку из бара. Мы договорились встретиться
на маршруте в час тридцать, но он так и не появился.
Я поспешил к главному входу. Взошел по еще одной лестнице,
спрятался за столом регистратора — того не было на месте, а когда
сводник и его клиент появились в вестибюле (они зашли с другой
стороны), залез в большой шкаф рядом с конторкой, и очень вовремя,
потому что два подельника сводника появились из комнаты через две
двери от вестибюля.
Они пошептались, и один отправился к передней лестнице наблю¬
дать за улицей. Второй подошел к конторке, включил лампу и сделал
вид, что читает предусмотрительно захваченную с собой газету. Все
они, естественно, были неграми. Динамить белых, выдавая себя за свод¬
ников, — старая привилегия негров, но за последнее время мне прихо¬
дилось видеть, как накалывали своих соплеменников и белые ребята.
— Слушай, братишка, — обратился к регистратору притащивший
белого клиента «диНамист». Я оставил дверь шкафа чуть приоткрытой
и хорошо рассмотрел жертву — хорошо одетый мертвецки пьяный па¬
рень. Он покачивался из стороны в сторону и тщетно пытался убрать
волосы со лба. Галстук бедняга где-то потерял, а на расстегнутой белой
рубашке отчетливо виднелись пятна от выпивки.
— Что тебе, брат? — спросил регистратор, отложив газету.
— Элис у себя? — поинтересовался первый. Он был крупнее вто¬
рого, с очень темной кожей, высокий, довольно молодой и разыгрывал
из себя настоящего сводника.
— Ага, просто огнем горит, — ответил другой. Он тоже был мо¬
лод. — К ней не заходил еще ни один мужик, а эта сучка — просто
нимфоманка!	х
— В самом деле, — повторил мнимый сводник. — В самом деле.
— Пошли, я готов, — пробормотал клиент с заметным арабским
акцентом.
489

—	Постой-ка, друг, — вдруг сообразил его спутник. — У этой шлю¬
хи роскошная дырка, но она страшная воровка. Тебе лучше оставить
бумажник у регистратора.
—	Ага, — с несколько утомленным видом согласился парень за
конторкой. — Я могу положить его в сейф. Никогда не знаешь, эта
шлюха может протрахаться с тобой всю ночь, а когда заснешь, обчистит
до нитки.
— Верно, брат, — кивнул сводник.
Клиент пожал плечами, вытащил бумажник и положил на конторку.
— Часы и кольцо тоже лучше оставить, — посоветовал тот.
— Спасибо. — Парень кивнул и подчинился указаниям регистрато¬
ра, который достал из-под конторки пакет для хранения ценностей.
— Могу я получить свои пять долларов? — поинтересовался пер¬
вый. — Нужно дать еще пять регистратору для Элис и три за комнату.
— Ладно. — Клиент не слишком твердыми пальцами отсчитал им
тринадцать долларов.
— А теперь иди в комнату номер двести тридцать семь. Вон ту¬
да. — Регистратор показал рукой на дверь, из которой выходил его
напарник. — Я позвоню в комнату Элис, она будет минут через пять.
Да, дружок, тебе лучше подготовиться получше, эта баба работает как
швейная машинка.
Парень нервно усмехнулся и неровными шагами двинулся по вес¬
тибюлю, открыл дверь и исчез внутри.
— Готов, братишка? — усмехнулся регистратор.
— Пошли, — хохотнул второй. Регистратор выключил лампу.
Они не видели, что я вышел из шкафа и стоял прямо у конторки,
нацелив свой «смит-и-вессон» прямо в правую бровь регистратора.
— Не желаете комнату на ночь, джентльмены? — спросил я. — У
нас не слишком шикарно, зато чисто, к тому же кормят два раза в день.
Сводник пришел в себя первым и попытался сообразить, бежать ли
ему от меня или попытаться оказать сопротивление. «Динамисты» обыч¬
но не носят с собой пистолеты, но у них в карманах попадаются бритвы
или что-то наподобие кастетов. Я перевел ствол на него, чтобы успо¬
коить его судорожно заработавший мозг.
— Замри или назови имя духовника, — сказал я ему.
— Ой, полисмен, что случилось? — Регистратор расплылся в улыб¬
ке и продемонстрировал мне обилие золота у себя в пасти. — Откуда
вы взялись?
— Из трубы. Ну-ка, двиньте свои задницы к стене и встаньте как
надо: ладони на стену, ноги на ширину плеч.
— Дерьмо, ты нас на понт берешь, мы ничего не сделали, — зары¬
чал сводник.
— Хрен собачий, — пробормотал регистратор.
В те дни мы еще верили в эффективность обысков у стен, пока
масса полицейских не стала получать по башке, а то и пулю от ребят,
490

которые научились выворачиваться и из этой позы. Я бросил этот прием
за несколько лет до распоряжения полицейского управления и предпо¬
читал ставить серьезных подозреваемых на колени или класть на пузо.
Но в то время я им пользовался.
—	А ну отодвинь ноги подальше от стены, регистратор! — рявкнул
я тому, что поменьше, поскольку он был пошустрее и еле нагнулся
вперед. Он отодвинул ноги на несколько дюймов, поэтому я с силой
пнул его под правую коленку, он взвизгнул и выполнил приказ. Клиент
услышал крик и вернулся.
—	Что-то не так? — спросил он, уже полураздетый. Чувствовалось,
что он изо всех сил старается выглядеть как можно трезвее.
—	Я спас тебя от большой наколки, балбес. Скорее одевайся и вали
отсюда. — Он стоял, разинув рот от удивления, поэтому я рявкнул: —
Одевайся, дубина! — а сам по-прежнему держал на мушке стоящих у
стенки враскорячку «динамистов». В правой руке у меня уже были
наручники, я собирался окольцевать их обоих, а глаза буравили этого
придурка — он по-прежнему собирался задавать свои идиотские воп¬
росы. Я не видел и не слышал, как третий, совсем молодой бугай,
пробрался в вестибюль, как только услышал шум. Будь он опытным
мошенником, он слинял бы немедленно и бросил остальных на произвол
судьбы. Но по неопытности он решил сохранить верность товарищам, и
в ту самую минуту, когда я собирался пинком расшевелить несостояв-
шегося клиента, сзади на меня обрушилось двести фунтов живого веса.
Я оказался на полу и принял бой с тремя подонками за пистолет и
собственную жизнь.
— Хватай пушку, Тайрон! — орал пареньку регистратор. — Только
выхвати у него пушку!
Сводник отчаянно ругался и бил меня по лицу, голове, шее — всюду,
куда только мог достать кулаком. Регистратор молотил по ребрам, а я
пробовал защититься левой рукой. Все мое внимание было приковано к
собственной правой с пистолетом, который пытался выдрать очень силь¬
ными руками третий. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Разда¬
вались только кряхтенье, стоны и приглушенные крики всех четверых.
Пареньку уже практически удалось выдернуть у меня пистолет, когда
раздался леденящий душу арабский боевой клич, и клиент жахнул ре¬
гистратора по голове тяжеленной металлической пепельницей.
Он держал ее обеими руками и бил с размаха. Я вобрал голову в
плечи и получил скользящий удар, от которого только охнул, позже
выяснилось, что на плече остался синяк величиной с кулак. Четвертый
или пятый удар пришелся своднику прямо по глазам и полностью
вывел его из строя. Он упал, зажал руками залитое кровью лицо и
вопил так, будто ему вышибли мозги.
Тут третий парень струсид запричитал: «Ладно, ладно» — и поднял
руки над головой в знак того, что сдается. Он сел прямо на задницу
и медленно начал отползать спиной к стене.
491

Меня мутило, я весь дрожал и чуть не блевал, готовый убить всех
троих. Правда, сводник и регистратор выглядели полумертвыми, и толь¬
ко третий оказался цел и невредим.
— Встань! — приказал я ему.
Он поднялся. Я убрал пистолет в коробку, вынул дубинку и ударил
его по левой ключице. Он завыл, запричитал и замолк, только когда
мы привезли его в больницу, я почувствовал к нему отвращение. Вна-
чале-то я его даже зауважал: как же, остался верен друзьям, не побо¬
ялся прыгнуть на полицейского, у которого был пистолет в руках. Но
страдать молча он не смог, и уважение к нему у меня пропало. Я
подумал, что этот нытик еще и жалобу подаст за проявленную при
аресте жестокость. Но и на это он не решился.
— Чем я могу вам помочь, сэр? — спросил несостоявшийся клиент,
когда я с трудом поднял трех «динамистов» на ноги. Я и сам еле
держался, пришлось прислониться к конторке. Но уж теперь я был
настороже и пистолета не опускал.
— Спустись вниз, сунь монету в автомат и набери номер операто¬
ра, — задыхаясь, приказал я. Было трудно сказать, насколько он про¬
трезвел, хотя чуть не обезглавил нас четверых. — Попроси соединить
тебя с полицией и скажи, что полисмен нуждается в помощи. Гости¬
ница «Марлоу», Пятая и Мэйн-стрит.
— Гостиница «Марлоу», — повторил он. — Да, сэр.
Я так и не узнал, что он сообщил по телефону, но видно, нечто
очень живописное, потому что через три минуты появились патрульные
машины, сотрудник отдела «нравов», сотрудник отдела по борьбе с мо¬
шенничествами и даже несколько детективов из городского управления.
В гостиницу примчалось куда больше полицейских, чем в ней имелось
жильцов, а вереница машин с мигалками протянулась аж до Шестой
улицы.
Парень оказался старшим сыном Яссера. Звали его Абд. В честь
него и назвали «Гарем». Так я познакомился со всем многочисленным
семейством. В ту ночь Абд провел со мной несколько часов, пока я
составлял протоколы. Когда он протрезвел — для этого ему понадо¬
билось выпить десять чашек кофе, — выяснилось, что он очень при¬
ятный молодой человек. Все случившееся он помнил крайне смутно
и заявил в суде под присягой то, что я ему рассказал, пока мы шли
к зданию суда. Он спас мою задницу и начисто забыл про это. А
когда я после смены отвез его домой в Голливуд, паренек в благо¬
дарность за то, что он для меня сделал, привел меня в дом, разбудил
отца, мать, дядю, трех братьев и представил меня как своего спаси¬
теля, вырвавшего его из лап трех жутких бандитов, которые хотели
его убить и ограбить. Естественно, про публичный дом он им не
сказал, но меня это вполне устраивало. Если он и впрямь думал, что
это я спас его, а не наоборот, и ему нравилось быть спасенным и
делать из меня семейного героя, какая, к черту, разница! Я дал ему
492

возможность рассказать собственную версию, чтобы не разочаровывать
их всех.
Как раз в то время Яссер и его семейный клан перебрались в наш
город из Нью-Йорка. Там у них был маленький ресторанчик. Они со¬
брали все деньги до последнего цента, чтобы купить в Голливуде ка¬
кую-то забегаловку, лицензию на торговлю спиртным и все остальное,
совершенно по-новому оформили интерьер и готовились открыть свой
ресторан. В ту ночь мы сидели на кухне у Яссера, пили арак, потом
вино, потом пиво и здорово наклюкались, все, кроме Абда, которого и
так тошнило. Тогда-то я и придумал имя для нового заведения.
Название, конечно, банальное, но к моменту озарения я был слиш¬
ком пьян и не мог найти ничего лучше. К тому же я был их героем,
и они не согласились менять его ни на какое другое. Они настаивали,
чтобы я как можно чаще бывал в «Гареме Абда». С меня не брали ни
цента, и поэтому я бывал там не так часто, как хотелось.
Я оставил «форд» позади ресторана, чтобы не пользоваться услугами
смотрителя их стоянки, и прошел через заднюю дверь прямо на кухню.
—	Ассалям алейкум, баба, — сказал я Яссеру Хафизу Хаммаду,
крепкому, абсолютно лысому старику с огромными седыми усами. Он
сидел ко мне спиной и сильными руками мешал кибби в большом
металлическом котле, часто окуная пальцы в ледяную воду, чтобы киб¬
би не прилипало.
—	Бампер, алейкум ассалям. — Он улыбнулся в усы, обнял меня,
не касаясь ладонями, и поцеловал в губы. Вот этого у арабов я никак
не мог понять, при встречах они никогда не целовались с женщинами,
только с мужчинами.
—	Куда ты провалился, Бампер? — спросил он, погружая ложку в
сырое кибби, чтобы предложить мне на пробу. — Мы давно тебя не
видели.
—	Изумительно, баба.
— Да? Только изумительно? — уточнил он.
—	Превосходно. — Я произнес это слово с тем же акцентом.
—	Голоден, Бампер? — Он повернулся к кибби и сделал мне не¬
сколько шариков. Он прекрасно знал, что я съем их сырыми. Я любил
сырые шарики кибби не меньше, чем обжаренные, а кибби с йогуртом
еще больше.
—	Ты делаешь сегодня лубаний, баба?
—	Конечно, Бампер. Чертовски верно. Что еще. хочешь? Сфиха? Ва¬
ми? Все, что пожелаешь. У нас сегодня много разных блюд. У сирийцев
и ливанцев сегодня банкет. Они заказали десять перемен. Сукины дети,
я работаю весь чертов день. Когда наступит передышка, я приду выпью
с тобой чертов стакан арака, ладно?
—	Ладно, баба, — согласился я, приканчивая кибби и любуясь ра¬
ботой Яссера. Он мешал фарш, приготовленный из мяса ягнят, дробле¬
ную пшеницу, лук, корицу и пряности руками, омытыми в ледяной
493

воде, чтобы к ним не приставала эта масса. Кибби было от души
нафаршировано орехами, а мясо обжарено в масле. Потом он уложил
слой кибби на дно кастрюли, поверх него начинку и второй слой кибби.
Содержимое кастрюли нарезал на ромбики и поставил ее на огонь.
Теперь я уже не мог решить, что выбрать: кибби с йогуртом или
обжаренные кибби. «К черту колебания, — подумал я, — съем и то и
другое».
— Смотри, Бампер. — Яссер Хафиз показал на маленькие мячики
кибби, которые он делал весь день. Старик продавливал углубления в
центре и клал в них баранью начинку и заливал их соусом из йогурта.
♦Да, съем и то и другое», — окончательно решил я. Совершенно
неожиданно я почувствовал сильный голод. Усталость вдруг ушла, а в
голову не приходило ничего, кроме изумительных блюд «Гарема Абда».
В зале я сразу же увидел Ахмеда. Он улыбнулся и рукой показал
мне на стол у небольшой танцевальной площадки, на которой одна из
его танцовщиц будет крутить животом прямо у меня перед глазами.
Для араба Ахмед был довольно высок, ему, самому младшему сыну
Яссера, было около тридцати. Он с детства жил в Штатах, утратил
большую часть арабских привычек и не целовал меня при встрече, как
его отец или дядья, которые помогали обслуживать столы или готовить
на кухне в выходные, когда было особенно много клиентов.
— Рад, что ты пришел к нам сегодня, Бампер, — сказал Ахмед с
легким нью-йоркским акцентом. Правда, когда он говорил с постоянны¬
ми клиентами,, в его речи появлялись ближневосточные интонации.
— Думаю, что начну с закусок, Ахмед. Чертовски проголодался се¬
годня.
— Хорошо, Бампер, очень хорошо. — В уголках глаз улыбающегося
Ахмеда появились веселые морщинки. — Мы любим смотреть, как ты
ешь.
Он хлопнул в ладоши, к моему столу подбежала рыжеволосая,
очень симпатичная официантка в костюме одалиски.
♦Гарем Абда» походил на другие ближневосточные рестораны, толь¬
ко был больше размерами. На стенах висели сарацинские щиты и
ятаганы, подделки под персидские ковры. Кабинки и столы из темного
дерева были обиты кожей и украшены бронзовой чеканкой. Спокойная
арабская музыка лилась по залу из нескольких невидимых динамиков.
— Принеси Бамперу бараньего языка, Барбара. Что еще, Бампер?
— Немножко хумос тахини, Ахмед.
— Верно. Хумос тоже, Барбара.
Барбара улыбнулась мне и спросила:
— Что-нибудь выпить, Бампер?
— Пожалуй, арак.
— Извини меня, пожалуйста, Бампер, — сказал Ахмед. — Мне
нужно быть, в банкетном зале. Примерно час. Потом я присоединюсь к
тебе, и мы выпьем вместе.	• ■
494

—	Вперед, сынок, — кивнул я. — Похоже, у вас сегодня приличная
толпа.
—	Дела идут великолепно, Бампер. Погоди, ты еще увидишь нашу
новую исполнительницу танца живота.
Я кивнул головой и подмигнул. Ахмед заспешил в банкетный зал
к гостям-арабам. Со своего места я слышал провозглашаемые тосты и
хохот. Для столь раннего часа они, похоже, уже неплохо промочили
глотки.
Закуски уже были готовы. Через несколько минут официантка вер¬
нулась к моему столу с вареным бараньим языком, нарезанным малень¬
кими ломтиками, очищенным от кожицы и приправленным чесноком и
солью, с приличных размеров соусником, полным хумоса — лучшего со¬
уса на свете. Его было больше, чем у любого другого клиента, платив¬
шего за обед звонкой монетой. Девушка поставила передо мной и стопку
круглых сирийских лепешек, еще теплых, прикрытых салфеткой. Я об¬
макнул большой кусок лепешки в хумос и чуть не застонал от наслаж¬
дения. Я мог различить семена кунжута, несмотря на то что они были
брошены в маслянистый крем из орешков нута, добавил оливкового мас¬
ла, полил им свой хлеб. Здесь же были гвоздика и тертый чеснок, так
что я чуть не забыл про бараний язык, так мне понравился хумос.
— Твой арак, Бампер. — Барбара принесла мне выпивку и еще одну
порцию хумоса, чуть меньше первой. — Яссер говорит, чтобы ты не
портил ужин языком и хумосом.
— Никогда, дочка. — Я прожевал хлеб с бараньим языком, запил
глотком арака и поэтому смог ей внятно ответить: — Скажи баба, что
я голоден, как племя бедуинов, и съем все, что имеется у него на
кухне, если он не будет осторожен.
— И опасен для женщин, как стадо козлов?
— Ага, передай ему это. — Я засмеялся. Это была традиционная шут¬
ка в моих разговорах с Яссером и Ахмедом — ее знали все официантки.
Теперь, когда я заморил червячка, вернулась боль в ноге и плече.
Я плеснул воды в чистый арак, и он стал молочного цвета, посмотрел
по сторонам, убедился, что меня никто не видит, и распустил ремень.
Потом мысленно улыбнулся, потому что различал запах кушаний, раз¬
носящихся по всему залу. Поклевав немножко, я уже не хотел выгля¬
деть здесь грубым ублюдком, поэтому мелкими глотками потягивал
арак. Барбара, очень быстрая и умелая официантка, трижды наполняла
мой стакан. Боль начала потихоньку отступать
Я видел, как носится между кухней, баром и банкетным залом
Ахмед, и подумал, что Яссеру повезло с детьми. Все его сыновья про¬
цветали, а младший остался у него в деле. Арабская музыка медленно
плыла по залу, смешивалась с запахами пищи, и от этого теплело на
душе. Примерно через час появится армянское трио, которое исполняет
экзотические мелодии для танца живота. Я очень хотел увидеть тан¬
цовщицу — Ахмед знал толк в их подборе.
495

— Все в порядке, Бампер? — спросил Ахмед с заметным арабским
акцентом, поскольку вокруг сидели постоянные клиенты.
— Отлично. — Я улыбнулся, и он помчался дальше в кухню.
Я начал мысленно раскачиваться в такт внутреннему постукиванию
и почувствовал себя гораздо лучше. Мне все больше нравились ковры,
свисавшие со стен, и прочие декорации из «Тысячи и одной ночи»:
кальяны, с помощью которых молодежь теперь курит наркотики, ору¬
жие, развешанное достаточно высоко, чтобы никакой подвыпивший гость
не смог схватить клинок и начать собственный танец с саблями. «Какое
отличное место «Гарем Абда», — подумал я. — Настоящий оазис в
самом центре смердящего болота — Голливуда, настолько липового и
ненастоящего, что я с трудом его выношу».
Я заметил, что в баре помогает Халид, один из братьев Яссера, и
понял, что скоро мне выпадет еще один усатый поцелуй, как только
он заметит меня.
— Готов, Бампер? — очаровательно улыбнулась Барбара и подвезла
к моему столику тележку, на которой стоял огромный поднос.
— Да, да. — Я посмотрел на блюда с обжаренными кибби, кибби
с йогуртом, мясом в виноградным листьях и на маленький шампур с
шиш-кебабом.
— Яссер велел тебе оставить место для десерта, — сказала Барбара
и ушла.
В такие минуты все мое внимание устремлено на стоящий передо
мной стол. Я с трудом усмиряю себя, чтобы есть с расстановкой и
чувством каждый кусочек. Особенно мясо в виноградных листьях —
настрящий сюрприз для меня, потому что Яссер готовит его довольно
редко. Я различал сильный и резкий привкус мяты в йогурте, которым
политы виноградные листья, начинка из баранины и риса, большое
количество петрушки и специй. Яссер добавил лимонного сока как раз
по моему вкусу.
Через какое-то время вернулась Барбара, с улыбкой посмотрела, как
я, вполне умиротворенный, потягиваю вино, и спросила:
— Что-нибудь сладкое, Бампер? Баклаву?
— Нет, нет, Барбара. — Яс трудом поднял вверх руки. — Слишком
сытно. Никакой баклавы.
— Ладно. — Она рассмеялась — Сегодня у Яссера кое-что особен¬
ное для тебя. Ты оставил немножко места?
— Ах, нет, — простонал я, и она повезла тележку, полную пустых
тарелок.
Арабы так дружелюбны и гостеприимны и так любят смотреть, как
я ем». Даже отрыгнуть съеденное было невозможно. Нельзя же обидеть
людей, которые так старались приготовить изысканные блюда. Мое брю¬
хо оказалось набито настолько, что пришлось сдвинуть стул на два
дюйма назад. Рубашка, казалось, вот-вот лопнет на груди. Я вспомнил
обжору из старого мультфильма про Смеющегося Джека, раньше я
496

хохотал над тем, как этот бедняга терял, распухая, пуговицы на ру¬
башке, — тогда я был молод и строен...
Прошло еще несколько минут, и Барбара вернулась с огромным
стаканом шербета.
—	Муш-муш! — воскликнул я. Я не ел муш-муш уже год.
Барбара улыбнулась:
—	Яссер говорит, что это Аллах прислал тебя к нам сегодня вече¬
ром, потому что Яссер сделал твой любимый десерт и думал о тебе.
— Муш-муш! — повторил я после ухода Барбары, взял ложечку,
положил ее содержимое на язык и ощутил вкус сладкого абрикоса и
лимонной цедры. Я вспомнил, как Ясмина, жена Яссера, терла и взби¬
вала абрикос, лимонную цедру и сахар, а потом смешивала пюре из
абрикоса со сбитыми сливками перед тем, как поставить на лед. Они
знали, что это мое любимое блюдо. Я прикончил еще две чашки муш-
муша и теперь уже точно был готов. Барбара в последний раз убрала
со стола. Ахмед и Яссер выкроили десять минут, чтобы побыть со мной.
Есть одна арабская молитва, которая переводится следующим обра¬
зом: «Господи, даруй мне хорошее пищеварение и что-нибудь, чтобы
есть». По-моему, это единственная разумная молитва из всех сущест¬
вующих на земле. Я подумал, что если бы верил в Бога, то не стал
бы валяться перед ним и бормотать какие-то лживые обещания. Эта
арабская молитва содержала в себе все, что я мог ему сказать, и все,
что я мог от него ждать, и хоть в Бога я не верил, я повторял ее перед
ужином в «Гареме Адба» и после него. Иногда я повторял ее и в иных
местах, порой даже у себя дома.
Когда появились армяне, я очень обрадовался: на уде будет играть
старый мистер Камян. В «Гареме Абда» он последнее время играл неча¬
сто. С ним пришли внуки, Берг и Джордж. То, что они его внуки, было
ясно с первого взгляда, — высокие, тонкие, с орлиными носами и тем¬
ными горящими глазами. Берг играл на скрипке, а Джордж, самый млад¬
ший, ему не исполнилось и двадцати, на барабанах дарбука. Как раз
занятие для молодых. Ребята были хорошими музыкантами, но я очень
хотел послушать игру мистера Камяна, то щипавшего струны уда, то
касавшегося их орлиным перышком. Уд напоминал своим видом лютню,
в отличие от гитары у него отсутствовали лады. Но пальцы старика точно
знали, где должны коснуться грифа. Он проделывал это с невероятной
скоростью. У меня мурашки бежали по телу, когда я видел, как тонкие,
хрупкие пальцы старика ударяют по двенадцати струнам.
Как-то днем я зашел на репетицию новых танцовщиц. Старый Камян
рассказывал армянские сказки детям Берга. Я сидел, невидимый за шир¬
мой, и слушал истории Камяна о быстрых армянских скакунах, о де¬
ревьях, на которых растут гранаты с жемчугом и рубинами внутри, о
волшебном соловье Хазаран Бюль-Бюле и его тысяче песен. Я и сам
вдруг почувствовал себя ребенком и с тех пор,, когда видел, как Камян
играет на уде, сам взлетал на спину одного из тех легендарных скакунов.
497

В другой раз, когда я поздно вечером сидел и слушал игру мистера
Камяна, его старший сын Леон, который сидел рядом и пил виски,
рассказывал мне историю отца, единственного, кто уцелел из огромной,
в полдеревни, семьи — остальных вырезали турецкие солдаты. Тогда
мистеру Камяну было пятнадцать. Тело мальчика бросили в канаву
вместе с телами егс родителей, братьев и сестер, всех тех, из кого
состоял для него мир.
— В тот день его спас запах смерти, — сказал Леон, который го¬
ворил на пяти языках, на армянском с легким акцентом, и, как все
армяне, любил рассказывать истории. — Когда отец лежал там, он
хотел умереть вместе с другими. Из канавы его выгнал не вид смерти
и не страх, а запах гниющих тел — единственно, чего он не смог
вынести. От него он ушел по дороге и навсегда покинул свою деревню.
Почти год бродил мальчик. Единственное его имущество составлял
уд, который он спас из разграбленного дома. Однажды ночью, когда он
шел один среди руин, как Каин, и ему казалось, что он — единствен¬
ный человек, оставшийся в живых на всей земле, возник гнев на Бога,
который позволил этому свершиться, и он, совсем еще ребенок, потре¬
бовал от Него знамения, ждал его и вслушивался, но ничего не слышал,
кроме ветра, завывавшего над степью. И мальчик спросил себя, как
вообще можно верить в Бога, который допустил подобное по отношению
к Армении, крохотному островку Его веры в море Ислама. Знамения
не было, и он ударил по струнам уда и всю ночь напролет пел напе¬
рекор ветру боевые песни.
В ту же самую ночь мальчик проходил через деревню, похожую на
его собственную, мимо сотен беженцев, умирающих от голода. Он сошел
с дороги в поисках места, где можно было бы спокойно выспаться и
не бояться, что кто-нибудь убьет его ночью, просто чтобы завладеть
удом. Среди деревьев мальчик вдруг увидел, как с земли поднимается
темная зловещая фигура. Вначале он подумал, что это див, одно из
страшных чудовищ армянских сказок, про которых ему рассказывала
бабушка. Мальчик поднял хрупкий уд, словно топор, и приготовился
защищать свою жизнь. Тут черная фигура превратилась в человека и
попросила его по-армянски из-под драного плаща:
— Пожалуйста, дайте мне что-нибудь поесть.
В лунном свете мальчик разглядел ребенка — девочку, покрытую
синяками, с вздувшимся животом, еле способную передвигаться, с вы¬
павшими зубами, ввалившимися глазами и губами, покрытыми струпья¬
ми. Только что сломанный нос почти не давал ей дышать. Он
внимательно посмотрел на ее лицо, ничем не примечательное ^ прежние
времена, а теперь просто ужасное. Он поговорил с ней несколько минут
и выяснил, что ей тринадцать лет, бродячая беженка. Тут он вспомнил
свое гордое и безответное обращение к Богу, начал смеяться и неожи¬
данно почувствовал себя сильнее. Он не мог остановиться, и смех при¬
давал ему силы. Девочка встревожилась, он заметил это и сказал:
498

—	Бог армян обладает чувством юмора. Как можно сомневаться в
ком-то с таким чувством юмора, как у Него? Ты пойдешь со мной, мой
маленький див.
—	Что вы хотите от меня, господин? — спросила она испуганно.
—	Что я от тебя хочу? — нежно ответил он. — Посмотри на себя.
Что ты можешь мне предложить? У тебя все отобрали, с тобой сделали
все, что могли. Кто в этом мире может что-то от тебя хотеть? Можешь
ли ты предположить, что я хоть что-то от тебя хочу?
—	Нет, господин.
—	Остается только одно — полюбить тебя. Больше мы ни на что
не годимся. А теперь пойдем со мной. Мы найдем нашу Армению.
И она пошла за этим полуголодным пареньком с безумным взором.
Они выжили и добрели до Черного моря, как-то сумели перебраться
через него, а потом пройти пешком всю Европу, охваченную войной и
сражениями, на Запад к Атлантическому океану. Они работали и ро¬
жали детей. Наконец, в 1927 году они и пятеро детей, исколесив пол¬
мира, прибыли в Нью-Йорк и скорее по привычке, чем по
необходимости, двинулись на’запад, перебиваясь случайными заработ¬
ками, пока не достигли Тихого океана. Тогда моя мать сказала: «Вот
мы и пришли. Этот океан слишком велик».
И они остановились, родили еще четырех детей, шестьдесят одного
внука и еще десять правнуков, сорок из них носили фамилию Камян,
которая так и не умерла в придорожной канаве в Армении. Большая
часть его детей и внуков прекрасно устроилась, и он по-прежнему
любил приходить сюда раз в неделю, чтобы поиграть на уде для не¬
многих ценителей своей игры.
Такова была история старого Камяна. Я верил в ней каждому слову,
потому что мне доводилось встречать в своей жизни немало крутых уб¬
людков, которые могли выкарабкаться из подобной передряги. Единствен¬
ное, что приводило меня в восхищение, — я никак не мог этого понять, —
как он смог взять с собой эту маленькую девочку в ту ночь. Конечно, он
мог бы ей помочь. Но он сознательно пожертвовал* собою для нее. После
того, что ему пришлось пережить, он смог отдать себя кому-то еще! Вот
что было самым невероятным в мистере Камяне, как и то, что он без всяких
ладов точно знал, где касаться пальцами струн уда.
-г Ты наелся, Бампер? — спросил Яссер, подошедший к моему сто¬
лу вместе с Ахмедом. Я широко улыбнулся в ответ, похлопал его по
ладони и прошептал «шукран». Даже не зная языка, можно было понять
по выражению моего лица, что я говорю «спасибо». — Может, ты даже
сможешь обратить меня в свою веру, если станешь кормить так все
время. Возможно, я стану мусульманином.
—	А что ты станешь делать в рамазан, когда нужно поститься? —
засмеялся Яссер — Ты видел, как выросли дети Абда? — спросил он,
поднял фартук и достал бумажник, а потом положил передо мной
несколько фотографий. Я сделал вид, что внимательно их разглядываю.
499

— Да, симпатичные ребятишки, — сказал я в надежде, что старик
не примется демонстрировать мне всех своих внуков. У него их было
тридцать, и, как все арабы, любил он детишек до безумия.
Ахмед произнес по-арабски какую-то фразу, касавшуюся дел в бан¬
кетном зале, и Яссер, похоже, о чем-то вспомнил.
— Извини, Бампер, — сказал он. — Я еще вернусь, но сейчас у
меня кое-какие дела на кухне.
— Конечно, баба.
Ахмед с улыбкой смотрел, как идет на кухню его отец, гордый
патриарх большой семьи и глава процветающего предприятия. Таким,
без сомнения, был «Гарем Абда».
— Сколько лет твоему отцу?
— Семьдесят пять, — ответил Ахмед. — Неплохо выглядит, правда?
— Чертовски хорошо. Скажи-ка, он ест так же, как, укажем, де¬
сять — пятнадцать лет назад?
— Он ест немало. — Ахмед засмеялся. — Но, конечно, не так, как
бывало. Когда-то он ел, как ты, Бампер. Просто приятно было посмот¬
реть. Теперь он говорит, что вкус у пищи изменился.
Я почувствовал колики в желудке, но не стал глотать таблетку.
Это было бы неприлично делать перед Ахмедом, особенно после того,
как я прикончил первоклассный ужин.
— Просто ужасно, когда пропадает аппетит, — заметил я. — Ощу¬
щение такое, словно тебя кастрировали.
• — Тогда я не хочу дожить до такого возраста, Бампер. — Ахмед
засмеялся так, как могут смеяться лишь тридцатилетние. — Конечно,
собственное пищеварение здесь тоже играет важную роль, и оно необ¬
ходимо.
— Это верно, — согласился я. — Хороший аппетит без здоровых
кишок совершенно ни к чему.
В этот момент люстры почти погасли, голубоватый блик света за¬
плясал по крохотной площадке для оркестра, застучали барабаны. Я
очень удивился, когда увидел, что на сцену в расшитом золотом кос¬
тюме исполнительницы танца живота выбежала Лейла Хаммад. Мело¬
дия зазвучала в тот самый момент, когда она встала в центре, ее
каштановые волосы струились по высокой груди, извивающиеся пальцы
потряхивали маленькими цимбалами, надетыми на них, бедра раскачи¬
вались в такт барабанам, на которых руки Джорджа отбивали зажига¬
тельный ритм. Ахмед с улыбкой следил за тем, как я с восторгом
смотрю на сильные, обтянутые золотистой тканью бедра.
— Как тебе нравится наша новая исполнительница?
— Лейла у вас танцует?
— Подожди, ты ее еще не видел, — ответил Ахмед.
Он был абсолютно прав. Лейла танцевала превосходно. В ее танце
чувствовалось искусство, а не просто чувственные вращения. Я, правда,
не большой знаток танца живота, но даже я мог это понять.
500

—	Сколько ей лет? — спросил я Ахмеда и пристально посмотрел
на подвижный живот и роскошные каштановые волосы, которые цели¬
ком закрывали все тело, спину и восхитительную 1руды
—	Девятнадцать, — сказал Ахмед.
Как приятно было видеть, что она стала настоящей красавицей.
Несколько лет Лейла работала здесь официанткой, хоть и казалась
слишком юна для подобного дела. Впрочем, она всегда выглядела стар¬
ше своих лет. Халид Ахмед, ее отец и двоюродный брат Яссера, долгие
годы страдал от рака и оставил после своей смерти огромную кучу
больничных счетов. Лейла была умной и трудолюбивой девушкой и
зарабатывала на жизнь себе и трем младшим сестрам. Ахмед как-то
рассказал мне, что Лейла толком не знала матери, какой-то американ¬
ской стервы, которая бросила их совсем маленькими. В последние годы,
насколько я знаю, она работала клерком в банке и процветала.
Теперь в ней без труда можно было различить арабскую кровь, —
чувственное лицо, крупный, но очень красивый нос, большой рот с
пухлыми губами, блестящие карие глаза. «Что ж тут удивляться, —
подумал я, — если на се долю и впрямь выпало немало любовных
приключений?» Лейла казалась настоящим сокровищем. Этакая араб¬
ская кобылка-полукровка с изрядной примесью американской крови,
благодаря которой у нее хороший рост и эти роскошные бедра. Инте¬
ресно, у них с Ахмедом было что-нибудь? Тут Лейла начала, как
говорят арабы, «рассыпать соль». Она стала медленно кружиться на
носк^босой ноги, покачивая бедрами в такт каждому удару по бара-
бану.^Если бы к ее бедрам привязали маленький мешочек с солью, на
полу вокруг нее получился бы правильный круг соли. Это очень воз¬
буждающий и грациозный, но не слишком сложный прием. Я сам про¬
делываю его время от времени под тяжелый рок. «
Когда Лейла закончила свой танец и убежала с площадки, а апло¬
дисменты смолкли, я сказал:
—	Она так хороша, Ахмед. Почему бы тебе не уговорить ее выйти
за т^бя замуж?
— Не интересуюсь. — Ахмед покачал головой, затем наклонился,
глотнул вина и добавил: — Ходят слухи, Бампер. Говорят, Лейла за¬
нимается проституцией.
— Не могу в это поверить — Я вспомнил ее девочкой-официанткой,
которая не умела даже пользоваться губной помадой.
— Примерно год назад она ушла из банка. Начала профессионально
заниматься танцем живота. Ты ведь не знал ее в раннем детстве. Я
помню, ей было три года, и тетки с дядьями учили ее танцевать. Самая
очаровательная девочка на свете. И большая умница.
— А откуда ты узнал> что она занимается этим?
— В нашем деле про танцовщиц знают все. Она ведь одна из не¬
многих танцовщиц в этом городе арабского происхождения, или, точнее,
полуарабского. Она не из дешевых шлюх, но, если парни в состоянии
501

оплатить се ставку, она с ними спит. Я слышал, она берет две сотни
за ночь.
— Лейле довольно тяжело приходится в жизни, Ахмед. Она вырастила
двух маленьких сестренок. Времени на свое детство у нее не оставалось.
— Слушай, Бампер, я ведь ее не осуждаю. Какого черта, я амери¬
канец. Я не то что старики, которые дожидаются утра, чтобы поглядеть
на кровавые пятна на простынке после свадьбы. Но должен признаться,
проституция мне неприятна. Наверное, я не совсем американец. Когда-
то я мечтал, вот Лейла подрастет». Что ж, теперь говорить об этом
поздно. Мне не следовало так усиленно заниматься бизнесом последние
годы. Я дал ей уйти», теперь слишком поздно.
Ахмед велел принести мне новую порцию выпивки, потом извинился
и сказал, что еще вернется. Неожиданно на меня накатила тоска. Стала
ли тому причиной Лейла? Не уверен. Но мысль, что она продает свою
задницу богатым голливудским ублюдкам, у меня мелькнула. Потом я
подумал р Фредди и Гарри, Пучи, Херки, а также Тимоти Дж. (черт
бы его побрал!) Лэндри, но эти мысли я сразу отогнал — они меня
чересчур угнетали. Без всякой причины я вдруг вспомнил Эстебана
Сеговиа. Как я всерьез беспокоился, что он хочет стать по возвращении
из Вьетнама священником, а не зубным врачом, чего я хотел всю жизнь.
Погибшему в чужой стране пареньку было девятнадцать. Как Лейле.
Дети. Никто не должен умирать в таком возрасте.
«Ладно, Бампер, — сказал я себе, — давай-ка начнем пить по-серь¬
езному». Я подозвал Барбару и заказал двойной виски со льдом, хотя
уже достаточно намешал до этого, да и выпил прилично.
После третьей порции виски я услышал, как нежный голосок лас¬
ково сказал:
— Привет, Бампер.
— Лейла! <— Я тщетно попытался подняться. Она села ко мне за
столик, прекрасная и свежая, в скромном белом платье, волосы заколо¬
ты сзади и переброшены через плечо, лицо и руки цвета зрелых маслин.
— Ахмед сказал мне, что ты здесь, Бампер. — Она улыбнулась.
Я дал девочке прикурить (свободной женщине, черт бы ее побрал!)
и попросил Барбару принести ей выпить.
— Могу я заказать тебе выпить, дочка? Так приятно видеть тебя
взрослой. Большая девочка, да еще и такая аппетитная.
Она попросила бурбон с водой и засмеялась. Я знал очень хорошо,
что вот-вот выпаду в осадок, и решил закончить пить Добью стакан
виски, который держу в руках, и все».
— Я была взрослой уже тогда, когда ты видел меня в последний раз,
Бампер, — сказала она и улыбнулась моей попытке изобразить из себя
трезвого собеседника. — Мужчины начинают ценить в тебе женщину
только тогда, когда видят, как для них крутится твой голый живот.
Я вспомнил слова Ахмеда. Правда, особой неприязни это изве¬
стие у меня не вызвала Только стало жаль девочку, которой
502	г

необходимо заниматься таким делом. Или только ей так кажется,
что необходимо?
—	Ты хочешь сказать, что этот симпатичный животик крутился для
старого Бампера? — Я попытался подколоть ее, как прежде, но мозги
мои работали не слишком хорошо.
е-,— Конечно для тебя. Ведь именно ты — герой всей этой чертовой
семейки. Разве нет?
—	Ну и как тебе нравится зарабатывать на жизнь танцем живота?
—	Как ты догадываешься, совсем не нравится
—	Тогда зачем?
—	А ты пробовал содержать двух сестер на зарплату кассира в банке?
—	Чепуха, — возразил я слишком громко. У меня вдруг соскольз¬
нул со стола локоть. — Нечего тут ныть передо мной. Такая штучка,
как ты, могла бы выйти замуж за любого богача. Стоит тебе захотеть.
—	Нет, Бампер. Я могу трахаться с любым богачом, стоит мне
захотеть. И получать за это хорошие деньги.
—	Мне бы не хотелось слышать подобное от тебя, Лейла.
—	Ты старый медведь. — Она захохотала, когда я потер ладонью
лицо и ничего не почувствовал. — Я знаю, Ахмед сказал тебе, что я
шлюха. Эти арабы чертовски стыдятся меня. Ты ведь знаешь, какие
они ранимые. Яссер тут намекнул, что, может, мне теперь поменять
имя, коль я в шоу-бизнесе. Сказал, мол, Хаммад уж слишком банально.
Что-нибудь более американское. Они такие ранимые, как ботинок в
заднице. Как насчет Файнберг или Гольдштейн? Могу поспорить, они
не станут возражать, если я назовусь Лейлой Файнберг. Это объяснит
остальным арабам, почему я стала шлюхой, верно? Они даже распустят
слух, будто моя мать была еврейкой.
—	Какого черта ты говоришь мне все это? — Я вдруг рассвире¬
пел. — Иди к священнику или психиатру или отправляйся в чертову
мечеть и обращайся к своему пророку! У меня и без тебя проблем
сегодня выше головы. А теперь ты еще.
—	Ты подвезешь меня до дома, Бампер? Я очень хочу поговорить с
тобой.
—	Сколько выступлений у тебя осталось? — спросил я, потому что
не был уверен в своей способности усидеть на этом стуле, если мне
придется принять еще порцию виски.
—	Я закончила. В следующий раз меня подменит Марша. Я сказала
Ахмеду, что маюсь животом.
Я нашел Ахмеда и попрощался, пока Лейла ждала меня на стоянке,
сунул Барбаре пятнадцать долларов на чай, потом поплелся на кухню,
поблагодарил Яссера и поцеловал его прямо в усы, а он обнял меня и
заставил пообещать зайти в гости в ближайшие недели.
Лейла стояла у машины и делала все возможное, чтобы не обращать
внимание на двух хорошо одетых, изрядно наклюкавшихся парней в
черном «линкольне*. Правда, как только они увидели, что я не очень
503

уверенно двигаюсь в их направлении, водитель дал газ и умчался,
оставив нг асфальте немалую часть резины от своих покрышек.
— Не могу их ссудить, — засмеялась Лейла. — Ты кажешься бе¬
зумно опасным, Бампер. Откуда эти царапины на лице?
— Мой «форд» вот там. — Я шел как франкенштейновский
монстр — только так я мог сохранить верный курс.
— Все та же старая машина? Ой, Бампер. — Она по-детски засме¬
ялась, положила мою руку себе на плечи и повела меня к «форду»,
только уже к дверце для пассажиров. Потом Лейла похлопала рукой
по моим карманам, нашла ключи, достала их, впихнула меня на си¬
денье и закрыла дверцу.
— Шаловливые ручонки, — пробормотал я. — Ты никогда не про¬
бовала поработать щипачом?
— А что это такое, Бампер? — спросила она, села за руль и вклю¬
чила зажигание.
— Нет, ничего. — Я снова потер лицо.
Лейла вела машину, я дремал. Она включила радио и тихонько
подпевала приятным, мелодичным голосом. По правде сказать, он-то
меня и убаюкал, так что ей пришлось трясти и будить меня, когда мы
подъехали к ее дому.
— Я сейчас сделаю тебе кофе по-турецки, а потом мы погово¬
рим. — Она помогла мне выбраться из «форда»; в какое-то мгновение
тротуар поплыл у меня перед глазами, но я закрыл их, постоял не¬
множко, и все пришло в норму.
— Готов подняться по ступенькам, Бампер?
— Как всегда, дочка.
— Тогда пошли. — Она закинула мою руку себе на плечо и повела
меня вверх. Большая, сильная девочка. Я подумал, что Ахмед псих.
Она была бы совершенно изумительной женой для него или любого
другого парня.
Мы затратили немало сил, но все же дошли до третьего этажа
ее роскошного дома, состоявшего из трех Г-образных зданий, постав¬
ленных вокруг трех огромных бассейнов. Дом предназначался, похо¬
же, для независимых одиночек, и я сразу вспомнил о ее младших
сестрах.
— Девочки дома?
— Во время учебного года я живу одна, Бампер. Надия в общежи¬
тии университета Южной Калифорнии, она на первом курсе. Дала —
в интернате при Рамонском монастыре. В следующем году поступит в
колледж.
— Рамонский монастырь? Я думал, ты мусульманка.
— Я никто.
Мы вошли в квартиру. Лейла провела меня мимо мягкой кушетки,
на которой, должно быть, так приятно спать, и усадила на жесткий
кухонный стул, предварительно убрав в шкаф мой спортивный пиджак.
504

— Ты даже нс на службе носишь пистолет? — спросила она, на¬
сыпая кофе и наливая воду из крана.
— Да. — Я не сразу понял, что она имеет в виду, настолько я
привык к оружию. — На нашей службе становишься трусом. Я вообще
никуда в городе не выхожу без него, если только в бар к Гарри или
куда-то еще по соседству.
— Если бы я видела то, что довелось увидеть тебе, может, и я
боялась бы выходить безоружной.
Я не понял, что снова задремал, пока не почувствовал, как Лейла
трясет меня. В руках у нее крохотная чашечка черного и густого кофе
по-турецки. Я ощутил идущий от нее чуть сладковатый запах, ее про¬
хладную руку, увидел улыбку на полных губах.
— Может, мне поить тебя из ложечки, пока ты не протрезвеешь?
— Все в порядке, — сказал я и принялся массировать лицо и затылок.
Я выпил кофе очень быстро, обжигая рот и глотку. Она налила мне
следующую чашку. Я извинился, пошел в туалет, отлил, вымыл лицо
холодной водой и причесал волосы. Я все еще был пьян, но, по крайней
мере, уже мог воспринимать окружающий мир.
Лейла, должно быть, поняла, что я пришел в норму.
— Можно, я включу музыку, Бампер, а потом мы поговорим?
— Давай. — Я выпил вторую чашечку так же быстро, как и пер¬
вую, и налил себе третью.
Нежная, берущая за душу песня, которую исполняла юная арабская
певица, на мгновение наполнила комнату, потом Лейла убрала гром¬
кость. Приятный звук печального голоса, почти плача. Перед глазами
вставали храм в Карнаке, Гиза, улица Дамаска, картина, которую я
однажды видел, — бедуин на розоватом гранитном утесе под слепящим
солнцем смотрит на Долину царей. По выражению его лица я понял,
что он хоть и неграмотный, но знает историю куда лучше, чем я смогу
узнать за всю свою жизнь. Тогда я пообещал, что приеду туда в ста¬
рости умирать. Если доживу до старости.
— Я по-прежнему люблю старинную музыку. — Лейла с улыбкой
кивнула на стереопроигрыватель. — А многим не нравится. Если хо¬
чешь, могу поставить что-нибудь другое.
— Оставь, — попросил я Лейла заглянула мне в глаза и, похоже,
обрадовалась.
— Мне нужна твоя помощь, Бампер.
— Что случилось?
— Я хочу, чтобы ты поговорил обо мне с моим контролером.
— Ты получила условный срок. За что?
— За проституцию. Голливудские полицейские из «нравов» задер¬
жали нас троих в январе. Я признала вину и получила условный срок.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Я не смогла получить условный срок по упрощенной схеме, как
обещал мне этот вшивый адвокат, которому я заплатила тысячу долла¬
‘505

ров. Судья оказался очень жестким, и я два года должна находиться
под строгим контролем. Мне нужно кое-куда поехать, а для этого не¬
обходимо разрешение.
—	Куда ты хочешь поехать?
—	Туда, где я могу родить ребенка. Я хочу уехать, родить его и
выходить, а потом вернуться.
Она увидела в моих глазах немой вопрос: «Но почему я, черт возьми?»
— Бампер, мне нужна именно твоя помощь. Я не хочу, чтобы мои
сестры что-то знали. Хоть что-нибудь Им только захочется воспитывать
малыша, и видит Бог, это тоже непросто в чертовом мире, особенно
когда знаешь, кто были твои родители и чего им стоило поднять тебя.
У меня есть план, и ты единственный, кого это чертово племя будет
слушать без лишних вопросов. Они тебе безоговорочно доверяют. Я
хочу, чтобы ты сказал Яссеру, Ахмеду и всем остальным, что, по-тво¬
ему, мне не следует зарабатывать на жизнь танцами, что у тебя есть
друг в Новом Орлеане, а у того найдется для меня хорошо оплачива¬
емая работа в офисе. Потом ты скажешь то же самое хгоему контролеру
и убедишь ее в этом. Я исчезну на семь или восемь месяцев, вернусь
и скажу всем, что работа меня не устроила. Они, конечно, придут в
ярость, но это не важно.
— Куда же ты поедешь, черт возьми?
— Какая разница. — Она пожала плечами. — Куда-нибудь, где
можно родить и выходить ребенка. В Новый Орлеан. Куда угодно.
— Надеюсь, ты ничего не собираешься сделать с плодом?
— Аборт? — Она засмеялась — Нет, я считаю, если допустил
ошибку, имей смелость по меньшей мере ее признать. Я не стану
выкидывать его в мусоропровод. Я получила воспитание у арабов и
ничего не могу с собой поделать.
— А деньги у тебя есть?
— У меня на счету в банке тринадцать тысяч. Я хочу, чтобы ты
ими распорядился. Проследи, пусть у девочек будет все необходимое
на лето, пока они живут здесь в моей квартире. Если все пойдет как
надо, я вернусь к Новому году, и мы его отпразднуем. Только ты, я и
бутылка лучшего на свете виски.
— А самой-то тебе денег хватит? — Я прекрасно знал, как она
заработала эти тринадцать тысяч.
— Хватит.
— Вот что, черт тебя побери, не вздумай мне врать. Я вообще не
собираюсь в это ввязываться, если ты надумала торговать своей задни¬
цей где-то в чужом городе, да еще и с ребенком в пузе.
— Я не стану рисковать. — Она посмотрела мне прямо в глаза. —
Клянусь. У меня вполне достаточно денег на втором счете, чтобы от¬
лично жить все оставшееся,время. Я могу позволить себе родить ре¬
бенка в хорошей больнице. Даже в отдельной палате, если захочу.
— Ух! — Я поднялся, меня чуть покачивало.
506

Я какое-то мгновение постоял, а потом поплелся в гостиную, сел с
размаху на кушетку и через секунду улегся на ней. Красная трубка
наргиле из хрусталя и золота была раскручена. Кальяны прекрасно
украшают интерьер, но, как правило, никуда не годятся, пока все сое¬
динения нс забьют лоскутками, как у Лейлы. Я часто курил на пару
с Ясссром турецкий табак с добавкой из мяты. Лейла предпочитала
гашиш. Рядом с наргиле лежала инкрустированная черно-белой моза¬
икой коробочка. Крышка была открыта — примерно наполовину ее за¬
полнял очень дорогой высшего качества гашиш, спрессованный в
темные плоские листки, напоминавшие тонкую кожаную подошву.
Лейла ушла убирать стол на кухне. Я остался один. Жуткое время.
Сначала мое решение об отставке. Сначала, когда я рассказал об этом
Кэсси, все шло чудесно. Но тут Кэсси захотела ребенка! А эта кучка
сопливых большевиков выставила меня ослом. Унизила меня! И еще это
лжесвидетельство. Бог ты мой! Мне вдруг показалось, что кто-то начал
жечь сигарой мои внутренности. Живот распух и надулся так, что я
не мог разглядеть колени, пока не распрямился. Но все равно, я взял
букмекерскую контору, хотя едва не утонул в помете.
— Что за день, — простонал я, когда Лейла вернулась и села на
краешек кушетки.
— Прости, Бампер, что я рассказала тебе.
— Нет, нет, все нормально. Я помогу тебе.
Она не стала ничего говорить, встала, подошла ко мне, села на пол
рядышком, глаза у нее наполнились слезами, и будь я проклят, если
она не поцеловала мне руку!
Потом Лейла встала и, не говоря ни единого слова, сняла с меня
туфли, подняла мои ноги и положила на кушетку. Я не сопротивлялся,
хотя и чувствовал себя выползшим на берег тюленем. Я все еще был
под градусом. По правде сказать, лежа я ощутил себя еще более пья¬
ным, комната начала вдруг раскачиваться, и я заговорил:
— У меня был абсолютно мерзкий день.
— Расскажи, Бампер. — Лейла сидела на полу рядом с кушеткой
и держала у меня на пылающем лице прохладную ладонь. Я расстег¬
нул ремень. Я знал, что на эту ночь вышел из строя. Не было сил
подняться, а уж тем более доехать до дома. Я долго ерзал, пока больное
плечо не оказалось на подушке.
—	На лице и руках у тебя порезы и все тело избито.
—	Наверное, я засну здесь. Ты не против?
— Конечно. Откуда все эти ушибы?
— Поскользнулся и упал с пожарной лестницы. Что ты думаешь о
моей отставке, Лейла?
—	Отставке? Не смеши меня. Ты еще полон сил.
—	Мне за сорок, черт возьми. Нет, с тобой я могу быть откровенен.
В этом месяце мне стукнет пятьдесят. Представляешь? В год моего
рождения президентом стал Уоррен Дж. Гардинг!
507

—	В тебе слишком много энергии. Забудь об этом. Глупость какая-то.
—	Я принял присягу в тридцать, Лейла. Ты понимаешь?
—	Расскажи. — Она погладила меня по щеке, и я чуть не умер от
удовольствия.
—	Тебя еще и на свете не было. Вот сколько лет я служу в полиции.
—	Почему ты стал полицейским?
— Не знаю.
— Ладно, а чем ты занимался перед тем, как пришел в полицию?
— Восемь с литнике лет служил в морской пехоте.
— Расскажи.
— Думаю, что просто хотел сбежать из родного города. Там никого
не оставалось, кроме пары двоюродных братьев и тетки. Нас с братом
Клемом воспитала бабушка, потом она умерла, и за мной приглядывал
Клем. Он был шикарным мужиком, больше меня по размерам, но совсем
не такой. Писаный красавец. Любил жратву, выпивку и баб. У него была
собственная бензоколонка. Незадолго до Пирл-Харбора, в ноябре, он по¬
гиб — колесо грузовика взорвалось прямо у него перед носом, и он упал
в грязную канаву. Мой брат Клем умер в грязной канаве из-за прокля¬
того колеса! Невероятно. В городе у меня не осталось никого, и я пошел
в морскую пехоту. Веришь или нет, но в те дни парни действительно
шли туда добровольно. Меня ранило дважды: на Сайпане, а потом на
Иво-Джиме — в колени. Из-за этого я чуть не оказался за бортом, когда
пошел в полицию, пришлось дурить хирурга. И знаешь, война не была
мне ненавистна. Правда, к чему скрывать? Чувства ненависти не было.
— Ты никогда не боялся?
— Конечно боялся. Но в опасности была своя прелесть. А я умел
драться в бою. Я сразу понял это и после войны заключил контракт на
новый срок. В Индиану я больше не возвращался. Там у меня все равно
ничего не осталось, а здесь был Билли и работа, которая нравилась.
— Кто это Билли?
— Мой сын. — Тут я услышал шум кондиционера и понял, что
здесь прохладно. Потому-то Лейла и выглядела такой свежей.. Но сам
я все еще обливался потом, рубашка промокла на спине насквозь,
струйки текли по лицу и падали за воротник.
— Я не знала, что ты был женат, Бампер.
— Сто лет назад.
— А где твоя жена?
— Не знаю. По-моему, в Миссури. Или умерла. Давно это было. Я
встретил ее в Сан-Диего, простая девчушка с фермы. Во время войны
они стайками болтались по всему побережью, искали работу на заводах.
Кое-кто из них пил слишком много. Верна была бледной, худенькой.
Я вернулся в Сан-Диего после своего первого тура, на груди полно
нашивок, в руке трость -г первый раз меня ранило в бедро. Еще одна
причина, по которой мои ноги сейчас никуда не годятся. Я снял ее в
баре и переспал с ней той же ночью, а потом начал приходить, как
508

только получал увольнение, и перед самым моим отъездом она сказала,
что беременна. У меня было такое же чувство, как и у многих: мол,
тебя все равно убьют, игра окончена и так далее... Однажды вечером,
когда мы здорово поддали, я привел ее к мировому судье, и нас рас¬
писали. Она получила мой денежный аттестат и все время посылала
мне письма. Я не слишком вспоминал о ней. Потом получил второе
ранение и вернулся насовсем. Она ждала меня с моим хрупким, болез¬
ненным Билли. Ты знаешь, что мое настоящее имя Уильям?
— Нет.
— В общем, я круто прокололся, но ты верно говоришь, Лейла, какой
смысл доставлять страдания кому-то еще. Я забрал Верну и Билли. У
нас оказался неплохой дом на побережье, и я подумал, какого черта,
вот нормальная семейная жизнь. Я продлил контракт и очень скоро
стал мастер-сержантом. С Верной все было нормально. По правде ска¬
зать, ей надо отдать должное — после рождения Билли она бросила
пить и прекрасно вела хозяйство. Она была не слишком умной девчуш¬
кой с фермы, но устроила нам с Билли королевскую жизнь, надо
признать. Мне везло, я служил в штабной роте на базе уже пять лет,
и Билли для меня был.» Я не знаю. Будто стоял всю жизнь и осмат¬
ривал весь мир с гранитного утеса, и вот впервые у меня появился
смысл в жизни. Понимаешь?
— Да, наверное.
— Ты не поверишь, но в четыре года он написал мне открытку на
день Святого Валентина. Он мог писать печатными буквами и читать в
четыре года. Он спросил мать, как составлять слова, а потом начал со¬
ставлять их сам. На ней было написано: «Папа. Я люблю тебя. С любо¬
вью, Билли Морган». Всего четыре года. Можешь ты в это поверить?
— Верю, Морган.
— Но я уже говорил, он был очень болезненный мальчик, как и
его мать. Даже сейчас я никак не могу вспомнить, как он выглядел.
Я вычеркнул его из своей памяти, и теперь невозможно восстановить
его портрет, пытайся не пытайся. Знаешь, я читал, что только шизоф¬
реники могут контролировать подсознание, наверное, я шизо. Похоже,
что так. Я могу это делать. Иногда во сне я вижу маленькую тень,
крохотного мальчика в очках с вихром, торчащим на затылке, и про¬
сыпаюсь. Я не могу нарисовать его во сне или наяву.
— Когда он умер?
— Ему только исполнилось пять. Сразу после дня рождения. Мне не
следовало считать случившееся неожиданным. У него было малокровие,
как у матери, кроме того, в раннем детстве он дважды перенес воспале¬
ние легких. И все же его смерть была неожиданной, понимаешь? Хоть
он и болел так долго, все равно неожиданно. После этого, казалось, Верна
тоже умерла. Через несколько дней после похорон она сказала, что воз¬
вращается обратно в Миссури? Эта мысль показалась мне разумной. Я
отдал ей все деньги, какие у нас были, и больше се не видел.
509

Она уехала, а я начал здорово пить. Однажды в увольнении я
приехал в Лос-Анджелес и так надрался, что невесть как очутился с
кучкой упившихся солдат у ворот базы Эль-Торо, вместо того чтобы
вернуться в лагерь Пендлтон, где тогда служил. Военные полицейские
у ворот пропустили остальных, но мой пропуск, естественно, не подхо¬
дил, и меня задержали. Я был чертовски пьян и здорово сконфужен,
поэтому сцепился с двумя полицейскими сразу.
Я плохо запомнил, что произошло в военной тюрьме Эль-Торо. Един¬
ственное — два охранника, негр и белый, в штанах-хаки и майках,
волокут меня в сортир и молотят полицейскими дубинками, а потом под¬
таскивают к кранам, чтобы смыть кровь. Я помню, как держался за краны
и прятал голову в раковине, а они лупили дубинками по рукам, по ре¬
брам, по почкам и по затылку. Тогда мне в первый раз сломали нос.
Лейла гладила мое лицо и слушала. Руки ее были по-прежнему
прохладными и нежными.
— После этого меня судили специальным трибуналом. Сначала да¬
вали свидетельские показания военные полицейские, а потом мой защит¬
ник привел целый взвод свидетелей, пришли несколько гражданских:
жены морских пехотинцев, которые жили по соседству с нашей семьей.
Они все говорили о нас с Билли, о том, какой он был умный и вежливый
мальчик. Затем выступил врач из военной тюрьмы. Он тоже выступил
на стороне защиты и заявил, что во время драки я был психически не¬
стабилен и не отвечаю за свои действия. Заявил несмотря на то, что
психиатрического образования не имел. Мой защитник продемонстриро¬
вал высший класс и спас меня от тюрьмы. Все обошлось, только в звании
понизили до простого сержанта. Здесь жарко, Лейла?
— Нет, Бампер. — Она погладила мою щеку кончиками пальцев.
— Ну, в общем, я ушел из армии весной тысяча девятьсот пятиде¬
сятого, с год занимался всякой ерундой и наконец пошел на службу
в полицию Лос-Анджелеса.
—	Почему ты это сделал, Бампер? Почему в полицию?
—	Не знаю. Я хорошо дрался, может, поэтому. Я подумывал вер¬
нуться в морскую пехоту, когда началась корейская война, но прочитал
где-то, что «полицейские те же солдаты, только воюют в одиночку», а
единственное, чего я не мог терпеть в армии, — того, что нельзя дей¬
ствовать одному. А как полицейский я мог заниматься этим сколько
угодно. Вот я и стал полицейским.
—	А от Верны не было никаких известий? — тихо спросила Лейла,
и я вдруг ощутил холод и сырость — я изрядно замерз.
—	Лет через шесть после того, как я ушел в полицию, пришло письмо
из Джоплина от ее адвоката. Не знаю, как он меня разыскал. В письме
говорилось, что она подала на развод, и я вскоре получил соответствую¬
щее постановление суда. Я оплатил присланный счет и послал ей сотен
пять, которые к тому времени скопил, чтобы ей было с чем начать новую
жизнь. Хотелось верить, что она найдет себе хорошего, работящего мужа
510

и вернется с ним на ферму. Ей всегда нужно было кого-нибудь любить,
и она очень страдала, когда предметы любви исчезали или когда кто-
нибудь их у нее отбирал. Она так и не поняла, что страдать нужно в
одиночку. Я не знаю, что с ней случилось потом, и никогда не пытался
выяснить. Скорее всего обнаружилось бы, что она стала горькой пьяни¬
цей и уличной шлюхой, а мне хотелось бы думать по-другому.
—	Бампер?
—	Что?
—	Ложись, пожалуйста, на мою кровать. Иди прими душ и ложись.
Ты насквозь промок и простынешь, если останешься здесь на кушетке.
— Все будет нормально. Ты бы видела, где мне приходилось спать.
Только дай мне одеяло.
— Ну, пожалуйста.
Она попыталась меня приподнять, и я чуть не расхохотался. Сильная
девочка, но никакой женщине не под силу поднять Бампера Моргана,
который весит двести семьдесят фунтов в любое время и почти триста
сегодня вечером, когда совершенно обвис от беспробудного пьянства.
— Ладно, ладно, — пробормотал я и встал. Оказалось, что я не так
уж пьян. Я прошел в спальню, разделся, запрыгнул под душ, в конце
обдал себя ледяной струей. Затем я обтерся ее банным полотенцем. Оно
пахло женщиной, — снял с ноги мокрый бинт и почувствовал себя
лучше, чем днем, потом почистил зубы пастой, внимательно посмотрел
в зеркало на багровую рожу и воспаленные глаза и улегся в кровать
голышом. Я сплю так все время, зимой и летом.
Кровать тоже пахла ею, точнее, пахла женщиной, поскольку все жен¬
щины похожи для меня одна на другую. Одинаковы на запах и на ощупь.
Единственное, что мне необходимо, — внутренняя сущность женщины.
Я дремал, когда Лейла на цыпочках прошла в душ и какое-то
мгновение спустя оказалась на краешке кровати в белоснежном пень¬
юаре и что-то зашептала. Я ощутил запах лилий, потом женщины, а
потом ее нежные губы коснулись моего лица.
—	Какого черта? — Я сел.
— Я растрогала тебя сегодня, — сказала она. — Ты рассказывал
мне про себя. Может, впервые за много лет, Бампер, я растрогала дру¬
гого человека!
Она коснулась рукой моего плеча. .
— Хорошо. Достаточно касаний для одной ночи. — Я был сам себе
противен за то, что рассказывал ей все это, и сбросил ее руку. Теперь
мне придется прилетать обратно в Лос-Анджелес, чтобы улаживать
проблемы Лейлы и ее родни. За последнее время все так и стремились
усложнить мою жизнь.
—	Бампер! — Она подсунула под себя одну ногу и засмеялась,
слишком бодро и весело для столь позднего часа. — Бампер, ты чудо.
Чудный старый медведь. С большим синим носом. Ты знаешь, что у
тебя нос синего цвета?
511

— Ага, он синеет, когда я пью слишком много. — Похоже, она
курила гашиш. Я без труда различал сквозь ткань ее тело, цветом оно
напоминало спелый абрикос. — У меня полопалось в драках слишком
много кровяных сосудов.
— Я хочу залезть к тебе под одеяло, Бампер.
— Слушай, дочка. Ты мне ни черта не должна. Я буду рад помочь
тебе уладить проблемы с твоей семейкой.
— Ты позволил мне коснуться себя, Бампер. — Нежные губы снова
принялись целовать меня, шею, щеки. Волна каштановых волос накрыла
меня целиком, и почти не осталось сил, чтобы подумать, как нелепо
все это выглядит со стороны.
— Черт побери! — Я удержал ее. — То, что ты делаешь, отврати¬
тельна Я знаю тебя с детских лет. Черт возьми, дочка, я старый мешок
с потрохами, а ты для меня все еще маленькая девочка. Это противо¬
естественно!
— Не называй меня дочкой. И не пытайся удержать. Я хочу тебя!
— Хочешь меня? На тебя просто производят впечатление люди в
полицейской форме. Я для тебя символ отцовского начала. Много мо¬
лоденьких девушек именно так относятся к полицейским.
— Я терпеть не могу полицейских, — сказала она. Ее груди каса¬
лись моих все более слабеющих рук. — Я хочу именно тебя, потому
что в тебе больше мужского, чем во всех, кого я встречала в своей
жизни.
— Да, почти шесть кубических ярдов, — сказал я не очень уверенно.
— Я имею в виду совсем другое. — Руки ее заскользили по моему
телу, она снова принялась меня целовать, а я пытался сделать все
возможное, чтобы избежать прелестей тысячи и одной ночи.
— Слушай, я не мог бы, даже если бы захотел, — простонал я. —
Ты слишком молода для меня. Я не могу заниматься этим с таким
ребенком, как ты.
— Хочешь поспорить?
— Не надо, Лейла.
— Как может мужчина быть одновременно таким понимающим и
таким тупым. — Она с улыбкой поднялась с кровати и стянула с себя
рубашку.
— Это все форма, — сказал я. — Наверное, я кажусь тебе красав¬
цем в своей форме.
Лейла не выдержала, она повалилась на кровать, перевернулась на
живот и хохотала добрую минуту. Я слабо улыбался, поглядывая на
ее абрикосового цвета попку и фантастические бедра, и думал, что все
кончено. Но вот она прекратила хохотать, улыбнулась нежнее, чем
прежде, что-то прошептала по-арабски и скользнула под одеяла

ПЯТНИЦА, ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ
Глава 15
В пятницу утром я проснулся со страшного похмелья. Лейла лежа¬
ла, тесно прижавшись ко мне, большая, нежная, обнаженная птичка. Я
проснулся именно поэтому — прожив в одиночестве столько лет, я
очень не любил спать с кем-то. Кэсси, с которой мы любили друг друга,
наверное, сотни раз, никогда не оставалась со мной на всю ночь. Нам
с ней придется завести две кровати. Я просто не могу быть с кем-то
рядом слишком долго.
Лейла не проснулась. Я отнес вещи в гостиную и там оделся,
оставил записку, в которой написал, что свяжусь с ней где-то через
неделю, чтобы обсудить вопрос о банковском счете и о том неожидан¬
ном известии, которое я принесу Яссеру и его семейству.
Перед уходом я тихонько вошел в спальню, чтобы взглянуть на нее
в последний раз. Она, раскинувшись, лежала на животе, молодая и
прекрасная.
— Лейла, — прошептал я. — Тысячу раз салям, малышка.
Я чрезвычайно осторожно прошел от квартиры Лейлы до моей ма¬
шины, стоявшей перед домом, и почувствовал себя гораздо лучше, когда
выехал на скоростное шоссе и помчался по нему с опущенными стек¬
лами в этот ветреный, не слишком дымный день.
Несколько минут я думал о том, что у нас с Лейлой вышло. Мне
было стыдно: ведь прежде я гордился тем, что не похож на тысячи
старых уродливых мерзавцев, которых можно увидеть в Голливуде с
молоденькими девушками вроде нее. Она поступила так только потому,
что была благодарна мне, нервничала и смущалась, а я воспользовался
случаем. Всю жизнь я подбирал себе кого-то по размерам, а теперь
поступил как паршивый, похотливый старый пердун.
Я приехал домой, принял холодный душ, побрился, но почувствовал
себя более или менее человеком только тогда, когда выпил аспирин и
три чашки кофе, от которых началось жжение в желудке на весь день.
Интересно, не наладится ли у меня пищеварение через несколько меся¬
цев отдыха? Кто знает, может, проблемы с желудком исчезнут насовсем?
Я пришел в «Стеклянный дом» на тридцать минут раньше поло¬
женного и к началу дежурства уже надраил свои черные высокие
17 Джозеф Уэмбо «Рыцарь в синем*
513

ботинки, отполировал портупею и протер значок порошком и тряпкой.
Я немного вспотел и почувствовал себя гораздо лучше. Форму я надел
новую, поскольку вчерашняя была запачкана кровью и пометом. Когда
я прикрепил сияющий значок и вставил в хромированное кольцо ремня
испытанную в боях дубинку, настроение мое совсем улучшилось.
На разводе Круз, как обычно, сидел рядом с начальником смены.
Лейтенант Хиллиард находился за столом в начале комнаты. Круз
выжидающе поглядывал на меня. Он ждал, что я встану и торжествен¬
но сообщу всем про свой последний день службы. Естественно, ничего
подобного не произошло, и он был разочарован. Я терпеть не могу
разочаровывать людей, Круза в особенности, но отставка под звон фан¬
фар совершенно ни к чему. Страшно хотелось, чтобы лейтенант Хил¬
лиард провел в последнее для меня утро инспекционный осмотр. Так
он и поступил. Хромая, прошелся вдоль шеренги и сказал, что мои
ботинки и значок выглядят на миллион долларов, как бы ему хотелось,
чтобы кое-кто из молодых полицейских прилагал при подготовке к
осмотру хоть бы половину моих усилий. После инспекции я выпил
примерно кварту воды из фонтанчика и почувствовал себя еще лучше.
Я собирался поговорить с Крузом о встрече за обедом, но с ним
беседовал лейтенант Хиллиард. Так что я отправился к машине, а
Крузу можно позвонить попозже. Я включил зажигание, сунул дубинку
в зажимы на дверце, открыл блокнот на чистой странице, положил на
место «горячую простыню», проверил, нет ли под задним сиденьем мерт¬
вых гномов, и выехал из участка, просто невероятна Последний раз!
День начался. Я включил рацию, хотя и опасался, что могу полу¬
чить информацию об ограблении или еще какой-нибудь чепуховый вы¬
зов до завтрака. О чем-нибудь серьезном я и думать не мог, поэтому
свернул на юг по Сан-Педро и поехал в молочную, самое замечательное
место, где мгновенно излечивалось похмелье. По крайней мере у меня.
Это была не просто молочная, а фактически настоящий молокозавод
с дирекцией. Он обслуживал всю Южную Калифорнию. Здесь делали
совершенно изумительные деликатесы — творог, пахту и йогурт, изу¬
мительно снимавшие похмелье, конечно, не самое сильное. Я махнул
рукой охраннику у ворот, и меня пропустили на территорию. Магазин
для сотрудников был пока еще закрыт. Тут я увидел знакомого парня,
который ковырялся в кассовом аппарате, и постучал в окно.
— Привет, Бампер, — улыбнулся мне молодой парень с глубоко
посаженными зелеными глазами и копной черных волос. — Что тебе
принести?
— Лучше пахты, корешок, — ответил я, — но сойдет и йогурт.
— Конечно. Входи, входи. — Он рассмеялся, я вошел и направился
к высокой стеклянной двери холодильника, где находился йогурт, взял
с полки два пакета, поставил их на прилавок. Он подал мне пластмас¬
совую ложечку.
— Это все, что ты возьмешь, Бампер?
514

Я покачал головой, приподнял крышку и опрокинул в себя полпин¬
ты йогурта с черникой за три-четыре глотка, затем второй, с добавкой
из цитрусовых. И, наконец, чертыхнувшись, я схватил еще один — с
яблоком, и съел его, пока паренек за прилавком пересчитывал деньги
и что-то мне говорил, а я кивал в ответ и улыбался — прохладный
маслянистый йогурт покрывал толстым слоем мой желудок, успокаивал
и взбадривал меня.
— Никогда не видел никого, кто бы расправлялся с йогуртом так,
как ты, Бампер, — сказал он, когда я закончил.
Я никак не мог вспомнить имя паренька и очень жалел, что они
не носят нашивок с именами на серых рабочих халатах, потому что
всегда любил поболтать немножко и назвать по имени того, кто меня
кормит. Это самое меньшее, что можно сделать в данных обстоятель¬
ствах.
— Можно мне пахты? — поинтересовался я, когда он швырнул па¬
кеты из-под йогурта в блестящую корзину для мусора под прилавком.
Весь зал сиял и пах чистотой. Находиться в этой прохладе было чрез¬
вычайно приятно.
— Конечно, Бампер. — Он отошел от прилавка и вернулся с пинтой
холодной пахты. Те, кто работал здесь давно, никогда не принесли бы
пинту, и вот я стоял и умирал от похмельной жажды. Чтобы ничего
не говорить, я просто оборвал уголок, опрокинул пакет в рот и, чтобы
паренек понял свою ошибку, выпил в три глотка.
— По-моему, мне надо было бы принести тебе кварту, — сказал он
после того, как я поставил картонку и облизал губы.
Я улыбнулся и пожал плечами, а он прошел в глубину зала и
вернулся с квартой.
— Спасибо, корешок, — поблагодарил я. — Меня сегодня что-то
замучила жажда.
Я надорвал пакет и дал пахте медленно и элегантно перелиться
мне в глотку. Вот тут я и стал глотать, но не так, как прежде, а с
расстановкой. Я прикончил кварту и снова почувствовал себя в форме.
Все пришло в норму. Я готов к подвигам.
— Кварту с собой? — спросил он. — Может, йогурта или творога?
— Нет, спасибо. — Я всегда считал, что полицейский не должен
вести себя как свинья, не то что кое-кто из моих напарников. — Надо
вернуться обратно на- патрулирование. Бывает, что по пятницам утрен¬
ние часы оказываются довольно напряженными.
Мне действительно следовало поговорить с ним подольше. Я знал,
что должен, но вот настроения не было. Этот парень обслуживал меня
впервые, поэтому я сказал то, что говорят все полицейские, когда на
девяносто процентов уверены в ответе.
— Сколько с меня?
— Не стоит. — Он покачал головой. — Ждем тебя в любое время,
Бампер.
515

Подъезжая к главным воротам, я закурил свежую сигару, которая
не должна была вызвать неприятных последствий для пищеварения.
Мой желудок был открыт настолько, что я мог съесть консервную банку
и не почувствовать этого.
Вдруг я осознал, что заехал в молочную в последний раз. «Черт
побери, — подумал я, — все, что бы я сегодня ни делал, все делается
в последний раз». И тут у меня вдруг появилась надежда, что сейчас
последует вызов на какое-нибудь ограбление или даже на разбор се¬
мейного скандала, хоть я и терпеть не мог этим заниматься. Я был бы
даже не против выписать дорожный штраф.
Вообще-то служба после двадцати лет контракта имеет свои плюсы.
Пенсия уже у тебя в кармане, как и собственная закладная на недви¬
жимость, за которую ты заплатил двадцатью годами службы. И что бы
ты ни сделал, где бы ни прокололся, сорок процентов пенсии после ухода
со службы тебе гарантированы. Даже если тебя уволят из-за какого-ни¬
будь подонка, которого ты спихнул с пожарной лестницы, или арестуют
за вранье в суде с целью засадить мерзавца туда, где ему самое место,
трахнешь ли прямо по черепушке сучонку из колледжа, которая пыта¬
ется срывать твой значок и таскает на демонстрацию магнитофон, — в
общем, что бы ты ни делал, им все равно придется выплачивать пенсию.
Если надо, они будут пересылать эти чеки в тюрьму Сан-Квентин, и
никто твою пенсию не заберет. Подобное превращало полицейскую служ¬
бу в относительно веселое занятие, немного подбадривало и добавляло
агрессивности. Было бы неплохо поработать в полиции, когда знаешь о
том, что владеешь собственной закладной.
В гомоне голосов по рации я услышал один — принадлежал де¬
вушке с самым красивым и сексуальным тембром, какой мне когда-либо
приходилось слышать. Сегодня она работала на частоте тринадцать, в
своей особой манере вела переговоры с патрулями, не просто выходила
на позывной и отвечала обычными рублеными фразами и бесстрастны¬
ми «принято». Голос ее взлетал и падал, тембр менялся, она звала и
манила. Даже вызов из-за дорожной аварии, который полицейские осо¬
бенно не любят — слишком много мороки, — когда он шел от нее, не
казался таким противным. Она, должно быть, симпатизировала кому-то
в дивизионе Четыре-Эль-Девять, потому что голос ее прозвучал нежно
и чуть хрипловато — у меня аж мурашки пробежали, — когда она
сказала врастяжку:
— Четыре-Эль-Девять, при-и-и-е-ммм.
«Вот как-нужно вызывать на связь», — подумал я. Особой цели на
маршруте у меня не было. Так, разглядывал людей, знакомых и незна¬
комых, пытался не думать о том, что мне уже не придется здесь
работать, размышлял, чем я займусь потом: соединюсь с Кэсси и начну
новую карьеру, нормальную цивилизованную жизнь. Смешно, что я на¬
зываю такую жизнь цивилизованной. Потому-то я и хочу отправиться
умирать куда-нибудь в Северную Африку.
516

Я никогда не думал о своем будущем. Знал: если вдруг меня не
грохнут, протяну до тридцати лет полицейского стажа, а потом отстегну
значок, потому что не смогу выполнять свою работу после шестидесяти.
Я, ей-богу, рассчитываю прожить так долго. Я прикинул, что если буду
жрать поменьше, сокращу количество бутылок и сигар, то, пожалуй,
смогу продержаться на улицах до шестидесяти и к тому времени узнаю
все, что стоит знать. Узнаю все тайны, которые хотел выведать, а потоке
прыгну в самолет, и отправлюсь в Долину царей, и буду смотреть с
розового гранитного утеса, увижу, где начались все цивилизации, и,
может быть, если я простою там достаточно долго, не напьюсь и не
свалюсь с пирамиды, если не переедет насмерть сбежавший верблюд и
не наделает во мне дырок ненавидевший американцев араб, если я
протяну там достаточно долго, возможно, главное: стоит ли вся циви¬
лизация хотя бы ломаный грош.
Тут я подумал, что сказал бы Круз, напейся я настолько, что смог
бы рассказать ему об этом. Он сказал бы: «’Мало, предался любви и
проваливай отсюда. Вот получишь свой ответ. Тебе не понадобятся ни
сфинкс, ни розовый гранитный утес».
— Привет, Бампер! — закричал кто-то. Я отвернулся от слепящего
утреннего солнца и разглядел Перси, который открывал свой ломбард.
— Привет, Перси! — крикнул я в ответ и притормозил, чтобы по¬
махать ему рукой. Он был редкой птицей — честный хозяин ломбарда,
который гнал из него наркоманов и ворье, если подозревал, что с за¬
логом что-то нечисто. К тому же он всегда требовал документы от
посетителя, когда тот приносил вещь в залог. Честный владелец лом¬
барда правда редкая птица.
Я вспомнил, как однажды Перси дал мне свой штрафной талон,
чтобы я отменил штраф. Первый штрафной талон в его жизни. Он
заработал его за неправильный переход улицы. Машины он не имел,
терпеть не мог автомобили, а на работу добирался каждый день на
автобусе. Отменить штраф было не в моих силах, но разочаровать
Перси я не мог и поэтому забрал талон и уплатил за него сам.
Отменить штраф в нашем городе теперь практически невозможно.
Нужно знать судью или городского прокурора. Друг о друге, естест¬
венно, могут позаботиться адвокаты, но полицейский тут помочь не в
силах. В общем, я уплатил штраф, а Перси решил, что я его отме¬
нил. Разочарование его не постигло. Он подумал, что я чертовски
важная шишка.
Мимо меня по направлению к югу проехала еще одна патрульная
машина. За рулем сидел кудрявый парень по фамилии Нельсон. Он
помахал мне рукой, я кивнул в ответ. Он чуть не въехал в корму
притормозившей на красный свет машины, потому что засмотрелся на
симпатичную бабеночку в штанах в обтяжку, которая входила в свою
контору. «Типичный молодой полицейский, — подумал я. — Все время
думает о бабьих прелестях, а не о работе. Все они кобели — Нельсон
517

так любит об этом трепаться». Но, по-моему, сегодня они куда больше
любят трепаться о пропорках, чем трахаться по-настоящему. Это одна
из самых серьезных проблем. В свое время я перепробовал этого добра
куда больше, чем подобало парню с такой страшной рожей, как у меня,
клянусь, я никому никогда не рассказывал про то, как трахаю ту или
иную даму. В дни моей молодости парень не считался мужчиной, если
трепался про это. «Но твои деньки кончаются сегодня», — прозвучало
в мозгу напоминание, и я свернул в направлении к югу на Грэнд-стрит.
Тут я услышал, как машина из Центрального принимает информа¬
цию об ограблении в одном из крупнейших отелей в нижней части
города, и понял, что наш гостиничный грабитель отличился снова. По¬
хоже, я отдал бы что угодно, чтобы поймать его сегодня. Это было бы
достойным завершением карьеры, как у Теда Уильямса. Последний
удар. Стоящее дела Я покатался вокруг еще минут двадцать, а потом
отправился к отелю и встал рядом с патрульной машиной, которая
приняла вызов. Я сидел в своем автомобиле, курил сигару и ждал, пока
минут через пятнадцать не появился Кларенс Эвана Этот длинный
шланг прослужил в полиции пятнадцать лет. Мы с ним играли в
бейсбол до того, как у меня отказали ноги.
У нас было немало отличных игр. Особенно хорошо играть, когда
в ночной смене. Добираешься до академии после работы где-то в час,
проводишь там три быстрых жестких игры — ив парилку. Вот только
Эвансу парилка не слишком нравилась — больно он тощий. Мы всегда
брали с собой пол-ящика пива и выпивали его после душа. Он был
одним из первых негров-полицейских, с которым я работал в паре, когда
лос-анджелесская полиция несколько лет назад пополнилась черными
полисменами. Он оказался отличным полицейским, ему нравилось ра¬
ботать со мной, хоть он и знал, что я предпочитаю действовать в
одиночку. В ночной смене иногда поддерживает мысль, что кто-то рядом
с тобой держит наготове дробовик или просто идет бок о бок. Так я и
работал с ним и сотнями других парней, хотя предпочитал одиночный
патруль или машины с кодом «О», на которых ездишь без напарника.
♦О» значит одиночка. Но я работал и с ним, потому что никогда не
мог разочаровать тех, кто так сильно хотел быть со мной в паре. К
тому же и в бейсбол было играть удобнее.
Тут я увидел, как Кларенс вышел из отеля с журналом для про¬
токолов в руках. Он улыбнулся мне, легкой походкой подошел к моей
машине, открыл дверцу и залез внутрь.
—	Что случилось, Бампер?
—	Просто любопытство разобрало, не тот ли гостиничный вор объ¬
явился снова, Кларена
—	Взял три комнаты на шестом и две на пятом.
—	Люди спали?
—	В четырех номерах. Еще из одного сидели в баре.
— Значит, он появился до двух часов ночи.
518

— Верно.
— Ну и парень. — Я проглотил противокислотную таблетку. —
Обычно работает в дневное время, но иногда ранним вечером. Теперь
грабит ночью. И не важно, постояльцы в номере или отсутствуют. Ни¬
когда не слышал о таком трахнутом грабителе, как этот.
— Может, так оно и есть, — заметил Эванс. — Ненормальный. Он
не пытался на одном из дел изувечить ребенка?
— Игрушечного медведя. Он выпотрошил ножом здоровенного игру¬
шечного медведя. Его укрыли одеялами, и он очень походил на спящего
ребенка.
— Этот гад — ненормальный.
— Ясно, поэтому о нем,ничего не знают прочие гостиничные во¬
ры. — Я закурил сигару и задумался. — Я никогда не думал, что он
профессионал, — просто везучий любитель.
— Везучий псих, — поправил Эванс. — Ты говорил со всеми сту¬
качами?
Он был в курсе моих методов работы, знал, что у меня есть ин¬
форманты, но, как и все остальные, не догадывался ни об их количе¬
стве, ни о том, что самым лучшим я плачу.
— Говорил практически со всеми, кого знаю. Перемолвился тут с
одним гостиничным вором, и он сказал, что к нему подходили уже три
детектива. Он бы обязательно информировал нас, если бы был в курсе,
потому что из-за этого парня совершенно невозможно работать в гос¬
тиницах. Он бы хотел увидеть, как мы его возьмем.
— Ладно, Бампер. Если кому и удастся взять этого парня, то только
тебе. Готов поспорить. — Эванс надел фуражку и вылез из машины.
— Полицию можно обмануть, но арест все равно неизбежен. —
Я подмигнул и завел мотор. Похоже, денек начинался жаркий.
Тут я получил вызов на Першинг-сквер, сообщение о телесном по¬
вреждении. Скорее всего какой-нибудь пенсионер упал со своей под¬
ставки, когда выступал с речью, и пытался вычислить, как бы ему
доказать, что в тротуаре имелась трещина, и предъявить иск городу.
Несколько минут я не реагировал на вызов, пока его не передали
другому подразделению. Терпеть не могу подобную ерунду. Я, конечно,
знаю, что нужно самому заниматься получаемыми вызовами, но, черт
возьми, у меня оставался только сегодняшний день, и все. Я подумал
об Оливере Хорне и удивился, почему мне это имя не пришло на
память раньше. Так что у меня не было времени на полученный вызов,
я оставил его другим, а сам отправился в парикмахерскую на Четвертой
улице.
Оливер сидел на стуле у парикмахерской. Неизменная метла лежа¬
ла у него на коленях, он тихо дремал под солнечными лучами.
Вряд ли кто-нибудь согласится умереть, а потом ожить, если бы
предстояло заполучить взамен внешность этого человека. Он походил
на тюленя с обрубленной ластой. Операцию ему делал лет сорок назад
519

самый отвратительный в мире хирург, так что кожа так и осталась
свисать куском с бесформенной культи. На голове росли ярко-рыжие
волосы, и такого же цвета шерсть покрывала большое белое пузо. Много
лет назад он бросил даже подтягивать штаны, обычно они мотались у
него где-то на бедрах, так что на вас смотрели расходившиеся на брюхе
пуговицы. Шнурки на ботинках никогда не завязывались и давно по¬
рвались от того, что на них все время наступали, — очень трудно
завязывать шнурки одной рукой. В довершение всего на подбородке
росла здоровенная шишка. Но Оливер был на удивление умен. Он
убирал парикмахерскую и еще несколько заведений поблизости, вклю¬
чая и бар «У Раймонда», где болталось немало уголовников. Распола¬
гался бар довольно близко от больших гостиниц и вполне подходил для
того, чтобы потрошить богатых туристов. Оливер никогда ничего не
упускал и дал мне немало отличной информации за эти годы.
— Проснулся, Оливер? — спросил я.
Он приоткрыл один глаз.
— Бампер! Как живешь?
— Нормально, Оливер. Жаркий сегодня будет денек.
— Ага. Я уже весь вспотел. Пойдем-ка внутрь.
— Времени нет. Слушай, мне просто интересно, не слыхал ли ты
что-нибудь о парне, который последние пару месяцев орудует во всех
больших отелях в нижней части города?
— Нет, ничего.
— Ясно. Но этот парень не обычный гостиничный вор. Я имею в
виду, не тех, кого ты все время видишь «У Раймонда», но, возможно,
ты его там видел раз или два. Черт возьми, даже псих время от времени
пропускает стаканчик, а эта забегаловка весьма удобна, если собира¬
ешься взять десяток номеров через улицу.
— Он псих?
-Да.
— А как он выглядит?
— Не знаю.
— Как же я его там найду, Бампер?
— Не знаю, Оливер. У меня только подозрения. Думаю, что он во¬
ровал и прежде. Хочу сказать, что он в курсе, как отжать дверь. И я
уже сказал, немножко тронутый. Думаю, в ближайшее время он кого-
нибудь прирежет. Носит бритву. Длинную бритву, потому что проши¬
вает ею матрас насквозь.
— Зачем ему прошивать бритвой матрас?
— Он пытался зарезать игрушечного медведя.
— Ты пьяный, что ли, Бампер?
Я улыбнулся и тут же спросил себя, какого черта тут делаю. Я
ничего не знаю об этом воре, чтобы дать чуток информации стукачу.
Я хватаюсь за любую соломинку, чтобы уйти со службы с высоко
поднятой головой. Очень патетично и тошнотворно. Мне стало стыдно.
520

— Вот пять долларов, — сказал я Оливеру. — Купи себе бифштекс.
— Бог мой, Бампер. Я же ничего не сделал.
— Этот парень носит с собой нож с длинным лезвием, он псих и
последнее время бомбит отели в любой час дня и ночи. Он просто
может завернуть в бар выпить или в комнату для отдыха, когда ты
там убираешь. Вдруг он захочет посмотреть, что там у него в карманах,
в том числе и ворованное. А может, он просто будет сидеть в баре и
вытащит из кармана только что украденную в номере безделушку. А
может, один из этих шустрых гостиничных воров, которые болтаются
«У Раймонда», что-то узнает или скажет, а ты ведь всегда поблизости.
— Конечно, Бампер, я тебе сразу позвоню. Немедленно, Бампер. А
если у тебя появятся какие-то новые наводки, ты меня обязательно
известишь, ладно, Бампер?
— Конечно, Оливер, выберу для тебя самую лучшую из всех.
— Эй, отлично сказано! — Оливер оглушительно захохотал. У него
совсем нс осталось спереди зубов, а совсем недавно сверху еще торчал
единственный зуб.
— Увидимся, Оливер.
— Бампер, погоди-ка минутку. Ты мне давненько не рассказывал
смешных полицейских историй. Как насчет новенькой?
— По-моему, ты все их знаешь.
— Ну, Бампер, ладно тебе.
— Дай подумать. Я рассказывал о сем идее яти пятилетней нимфоман¬
ке, которую я арестовал на Мэйн-стрит однажды ночью?
— Ага, ага, — пророкотал он. — Расскажи еще раз. Это отличная
история.
— Честно, Оливер, надо идти. А рассказывал я тебе, как заловил
парочку на заднем сиденье машины в Елисейском парке?
— Нет, расскажи, Бампер.
— Ну, я посветил фонариком и увидел этих двоих, лежащих на
сиденье, мужик как раз совал свою колбасу подружке. Мой молодой
напарник и спрашивает: «Чего вы тут делаете?», ну мужик и отвечает,
как отвечают девяносто процентов прихваченных на этом деле: «Ничего,
полисмен».
— Ага, ага. — Оливер затряс лохматой головой.
— Так что я сказал этому парню: «Что ж, если ты там ничего не
делаешь, вылезай и подержи мой фонарик, а я погляжу, что тут можно
сделать».
— О-ох, вот так анекдот! — простонал Оливер. — О-ох, Бампер!
Он смеялся от души и даже не заметил, что я собрался уходить.
Я ушел, а он все держался за огромный живот и хохотал под солнеч¬
ными лучами.
Надо было сказать Оливеру, пусть он звонит в следственное управ¬
ление, а не мне, потому что завтра меня уже там не будет. Но я бы
просто нс вынес очередной речи на тему, следует или не следует мне
521

уходить в отставку. Если Оливер когда-нибудь позвонит, ему скажут,
что я ушел, и информация так или иначе попадет к детективам. «Так
какая, к черту, разница», — подумал я, вклиниваясь в поток транспорта
и вдыхая выхлопные газы. Было бы действительно неплохо поймать
этого грабителя в последний день. Ей-богу!
Я поглядел на часы и решил, что Кэсси уже должна появиться в
школе, поэтому поехал к городскому колледжу и поставил машину
перед входом. Интересно, почему у меня нет чувства вины из-за Лейлы?
Наверное, потому, что моей вины здесь в действительности нет. По
крайней мере, мне так кажется.
Кэсси сидела в кабинете одна. Я вошел, прикрыл дверь, бросил на
стул фуражку и в очередной раз пережил все то же чувство изумле¬
ния, которые испытывал уже тысячи раз, — поразительно, как хорошо
умещается женщина в мягких и нежных мужских руках.
— Думала про тебя всю ночь, — сказала она после десятка моих
поцелуев. — Совершенно жуткий вечер. Пара зануд.
— Ты думала обо мне всю ночь, правда?
— Честное слово. — Она поцеловала меня еще раз. — У меня по-
прежнему ощущение, что должно случиться что-то ужасное.
•;— Каждый, кто вот-вот вступит в бой, испытывает подобное.
— Так моя семейная жизнь превратится в бой?
— Если это так, то ты победишь, детка. Я сдамся.
— Подожди, я доберусь до тебя сегодня ночью, — прошептала
она. — Уж я заставлю тебя сдаться.
— Твое зеленое платье бесподобно.
—• Но ты все равно предпочитаешь более яркие цвета?
— Конечно.
— После свадьбы я буду носить только красный и оранжевый, еще
желтый-
— Ты готова к серьезному разговору?
— Конечно, а в чем дело?
— Круз устроил мне вчера разборку — по твоему поводу.
— Неужели?
— Он считает, что ты моя самая большая удача в жизни.
— Продолжай. —.Она улыбалась.
-Ну-
— Что?
— Черт возьми, я не могу. Не при свете дня и не трезвым...
— О чем вы говорили, дурачок?
— О тебе, нет, скорее, обо мне. О том, что мне необходимо и чего
я так боюсь. Мы дружим двадцать лет, и только теперь я выяснил, что
мой друг — чертов интеллигент.
— Что тебе нужно? Чего ты боишься? Не могу поверить, что ты
когда-нибудь чего-нибудь боялся.
— Он знает меня лучше, чем ты.
522

—	Это неприятно. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал тебя лучше
меня. Расскажи, о чем вы говорили.
—	Сейчас у меня нет времени. — Я почувствовал скопление газов
в желудке и соврал: — Я еду по вызову. Заехал буквально на секунду.
Все расскажу вечером. Приеду к тебе на квартиру в семь тридцать.
Ужинаем в ресторане, ладно?
—	Ладно.
—	Потом заляжем у тебя на диване с бутылочкой вина.
—	Звучит просто замечательно. — Она улыбнулась своей ясной,
чувственной, очень женской улыбкой, и я сразу ее поцеловал.
—	До вечера, — прошептал я.
—	До вечера. — Она задохнулась, и я понял, что обнял ее слишком
сильно.
Она стояла в дверях и неотрывно смотрела, как я спускаюсь по
лестнице.
Я уселся в машину и проглотил по паре таблеток каждого вида,
потом выгреб горсть пилюль из отделения для перчаток и рассовал по
карманам брюк на всякий случай.
Возвращаясь на знакомые улицы своего участка, я спрашивал себя,
почему я не смог поговорить с Кэсси так, как хотел. Если собираешься
на ком-то жениться, то должен уметь разговаривать с женщиной обо
всем, что касается тебя. Она имеет на это право.
Я притормозил у телефонной будки и позвонил Крузу в уча¬
сток. Ответил лейтенант Холлиард, и через пару секунд я услы¬
шал мягкий голос Круза: «Сержант Сеговиа?» Ответ звучал как
вопрос.
— Привет, сержант Сеговиа, это будущий бывший полисмен Морган.
Что еще ты там вытворяешь, кроме того, что катаешь карандаш и
шелестишь бумагой?
— А ты чем занимаешься помимо того, что не отвечаешь на вызовы
по рации?
— Да вот катаюсь по этому жуткому участку и размышляю, как
здорово, что нет необходимости больше этим заниматься. Ты решил,
куда я веду тебя на обед?
— Меня не нужно никуда вести.
— Послушай, черт бы тебя подрал, мы идем в какое-нибудь при¬
личное место. Если ты его не назовешь, то назову я.
— Ладно. Веди меня к Сеймуру.
— На моем участке? Избавь, Бога ради. Послушай, давай-ка просто
встретимся около этого бара в одиннадцать тридцать. Выпей чашечку
кофе, но ничего не ешь, потому что мы отправляемся в один ресторан¬
чик в Беверли-Хиллз, который я знаю.
— Это довольно далеко от твоего участка.
— Я заберу тебя у Сеймура.
— Ладно, ’mano, ahi te huacho.
523

Я хмыкнул и повесил трубку. Эта фраза из мексиканского сленга
означала «приглядывать за кем-то». Именно этим, если подумать, Круз
и занимался все это время. Люди в большинстве своем говорят «уви¬
димся», потому что они именно видятся, но Круз — он всегда пригля¬
дывал за мной. А так приятно знать, что за тобой приглядывают такие
опытные, хотя и печальные глаза.
Глава 16
Я вернулся в машину и снова двинулся по Мэйн-стрит мимо сто¬
янки, рядом со служебным входом в «Розовый дракон». Кататься в этой
жестянке становилось все более утомительно, я притормозил, чтобы
поглядеть на группку пареньков на стоянке.
Их было трое, и они что-то замышляли. Я притормозил и сдал назад,
пока здание не прикрыло меня, потом вылез и дошел до угла, снял
фуражку и огляделся вокруг.
Тощий наркоман в синей рубашке с длинными рукавами разго¬
варивал со вторым в рубахе коричневого цвета. С ними был третий,
в майке, он стоял в нескольких шагах от первых двух. Вдруг
«синий» кивнул «коричневому», тот передал малышу в майке что-то,
и они заспешили в разные стороны. Малыш шел в моем направле¬
нии. Он все оборачивался ч назад, видно, высматривал полицейских и
двигался прямо в руки служителя Фемиды. Я не очень люблю
возню с арестами за наркотики, но тут все было уж слишком
просто. Я отступил в проем гостиничного входа и, когда паренек
проходил мимо, щурясь на солнце, наклонился вперед, схватил его
за руку и втащил под козырек. Обычный мальчишка, только чер¬
товски перепуганный. Я уткнул его лицо в стену и ухватил за
задний карман джинсов.
— Что там у тебя, паренек? «Бензики»1 или «краснухи»?1 2 А может,
ты предпочитаешь «кисляшки»?3
— А ну пусти! — закричал он.
Я вытащил у него из кармана упаковки бензедрина. Шесть упаковок
по пять таблеток в каждой, перетянутые резинкой. Время, когда в упа¬
ковке было десять таблеток, ушло вместе с новым витком инфляции.
— Сколько же они содрали с тебя, сынок? — поинтересовался я,
крепко держа его за руку. Вблизи он не выглядел таким уж малень¬
ким — довольно тощий, с давно не стриженной копной каштановых
волос и очень молодой, слишком молодой, чтобы разыскивать «колеса»
с самого утра.
1	Бензедрин (сленг).
2	Секонал (сленг).
3	ЛСД (сленг).
524

— Я заплатил семь долларов. Но я больше нс буду так делать, если
вы меня отпустите. Отпустите меня, пожалуйста.
— Заложи-ка, сынок, руки за спину, — сказал я и отстегнул с
пояса наручники.
— Что вы делаете? Пожалуйста, не надевайте на меня это. Я вам
ничего не сделаю.
— Я не боюсь, что ты мне что-то сделаешь, — засмеялся я и на¬
конец выплюнул замусоленный окурок сигары. — Просто мои костыли
не настолько хороши, чтобы я скакал за тобой по этим улицам.
Я разомкнул браслеты, сложил ему кисти за спиной и аккуратнень¬
ко застегнул наручники.
— Так сколько ты заплатил за таблетки?
— Семь долларов. Я больше не стану так делать, если вы меня
отпустите, я клянусь. — Он переминался с ноги на ногу. Нервный и
испуганный, и в конце концов наступил мне на правый носок и стер
весь глянец.
— Осторожнее, черт возьми.
— Ой, простите. Отпустите меня, пожалуйста. Я не хотел наступать
вам на ногу.
— Эти ублюдки содрали с тебя слишком много за таблетки, —
сказал я ему, когда мы шли к моей машине.
— Знаю, вы мне не поверите, но я покупал их в первый раз. Я не
знал, сколько они стоят.
— Конечно.
— Слушайте, я понимаю, вы мне не верите. Вы, полицейские, ни¬
кому никогда не верите.
— Похоже, ты все знаешь про полицейских?
— Меня и прежде арестовывали. Я знаю полицейских. Вы все оди¬
наковые.
— Готов поспорить, ты страшно опасный преступник с криминаль¬
ным списком страниц на десять. За что тебя арестовывали?
— Побеги из дома. Два. И нечего надо мной смеяться.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— Давай в машину, — скомандовал я и открыл дверь, — и не
наваливайся на наручники, они только крепче зажмут кисти.
— Можете не беспокоиться, не выпрыгну, — сказал он, когда я
пристегнул его ремнем безопасности.
—	Я и не беспокоюсь, сынок.
—	У меня фамилия есть. Тилден. — Он выставил вперед квадрат¬
ную челюсть.
—	Ля Морган.
—	Я Том.
—	А я Бампер.
—	Куда вы меня везете?
525

—	В инспекцию по несовершеннолетним наркоманам.
— Чего еще ожидать, — сказал он с отвращением. — Разве может
полицейский вести себя по-человечески?
—	Тебе не следует ждать, чтобы любой человек вел себя по-чело¬
вечески. Ты только будешь разочарован.
Я повернул ключ и услышал пощелкивание севшего аккумулятора.
Севшего намертво без всякого предупреждения.
—	Отдохни, сынок. — Я вылез из машины.
—	Куда мне деваться? — закричал он.
Я поднял капот и поглядел, не оторваны ли провода. Время от
времени подобное случается, особенно если оставляешь патрульную ма¬
шину там, где за ней невозможно приглядеть. Но тут все вроде выгля¬
дело нормально. Может, что-нибудь с генератором? Футах в пятидесяти
вниз по тротуару стояла телефонная будка, я неторопливо двинулся
туда, а через плечо поглядывал на маленького пленника. Я позвонил
и потребовал, чтобы мне послали механика с зарядником. Мне сказали,
что механик будет минут через двадцать. Тут я подумал, не позвонить
ли сержанту, коль зарядник у них в машине, но решил этого не делать.
Какого черта устраивать сегодня гонку? Что и кому доказывать? Себе?
Я почувствовал, что несколько проголодался — прямо через дорогу
находилась небольшая закусочная и оттуда доносился запах ветчины
и окорока. Он шел из расположенного прямо над плитой и выведенного
на улицу вентиляционного отверстия. Чем больше я нюхал, тем голод¬
нее становился и, поглядев на часы, решился. Какого черта? Я вернулся
и отстегнул паренька.
—	Что случилось? Куда мы идем?
—	Через улицу.
—	Зачем? Мы что, поедем в участок на автобусе?
—	Нет, надо дождаться механика. Мы пойдем через улицу, вон туда,
и я перекушу.
— Вы не можете вести меня туда в таком виде, — возразил паре¬
нек, когда я повел его через улицу, его розовые от природы щеки
приобрели ярко-красный оттенок. — Снимите наручники.
— Ни за что. Я никогда не смогу поймать жеребенка навроде тебя.
— Клянусь, я не убегу.
— Знаю, что не убежишь, если руки связаны, а я держу тебя за
цепочку.
—	Я умру, если вы приведете меня туда, как собаку на поводке,
на глазах у людей.
— Там нет никого, кого ты знаешь, сынок. И любой, кто там есть,
возможно, тоже побывал в браслетах. Нечего смущаться.
— Я мог бы подать на вас в суд за это.
— Неужели? — Я открыл дверь и впихнул его внутрь.
У прилавка стояло всего трое посетителей — два уголовника и
алкаш, который пил кофе. Они мельком взглянули на меня, никто и
526

не заметил, что мальчишка в наручниках. Я показал стол в конце
зала.
—	Официанток еще нет, Бампер, — сказал Ти-Боун, владелец кафе,
огромный француз в белом поварском колпаке, футболке и белых шта¬
нах. Я никогда не видел его в другом наряде.
—	Нам нужен столик, Ти-Боун. — Я показал на наручники.
—	Ладно. Что будете?
— Я не очень голоден. Пару яиц всмятку, немножко ветчины, не¬
сколько кусочков тоста. Ну и ржаных хлебцев. Стакан томатного сока.
Ну и то, что паренек пджелает.
— Что будешь есть, малыш? — Ти-Боун положил на прилавок гро¬
мадные, поросшие шерстью руки и улыбнулся золотым и серебряным
зубами. Я впервые задумался, где он ухитрился раздобыть серебряную
коронку. Странно, что я никогда не думал об этом прежде. Ти-Боун не
был особо разговорчив. Он открывал рот только по необходимости, кор¬
мил людей и предпочитал молчать.
— Как я могу есть, если у меня скованы руки, словно у какого-
нибудь преступника? — Глаза паренька стремительно наполнились
слезами, и он стал очень похож на маленького мальчика.
— Я собираюсь их расстегнуть. Ну, чего же ты тянешь, черт бы
тебя побрал? Ти-Боун не может ждать весь день.
— Не знаю, чего я хочу.
— Принеси ему яичницу из пары яиц, ветчины и стакан молока.
Будешь ржаные хлебцы, сынок?
— Пожалуй.
— Принеси ему еще апельсинового сока и порцию тостов. Двойную.
И джема.
Ти-Боун кивнул и выловил из кастрюли у плиты четыре яйца. Он
держал все четыре в одной руке и второй не помогал. Паренек смотрел
во все глаза.
— А есть у него талант, верно, сынок?
— Ага. Вы сказали, что снимете эти штуки.
—	Встань и повернись спиной, — скомандовал я.
Когда он поднялся, я расстегнул один из браслетов и пристегнул
его к хромированной ножке стола, так что он мог сидеть с одной
свободной рукой.
—	Это, по-вашему, называется снять? Теперь я похож на обезьяну,
сидящую на цепи у шарманщика.
•— Где это ты видел шарманщика? Здесь уже лет десять нет ни
одного шарманщика. *
— В старом телефильме. Именно так я и выгляжу.
— Ладно, ладно, хватит плакаться. Ты жалуешься больше любого
другого мальчишки из всех, кого я знаю. Радоваться надо, что получишь
завтрак. Готов поспорить, ты дома сегодня утром ни крошки не прогло¬
тил.
527

—	Я даже дома сегодня утром не был.
—	А где же ты провел ночь?
Он отбросил назад правой довольно грязной рукой прядь упавших
на глаза волос.
—	Часть ночи я провел в ночном кинотеатре, спал там, пока какой-
то мужик не положил мне на колено свою грязную лапу, и я вылетел
оттуда, как пробка. Потом подремал чуток в вестибюле гостиницы на
стуле, это неподалеку отсюда.
— Ты убежал из дома?
— Нет, просто вчера не было настроения спать дома. Сестры нет, а
мне не хотелось сидеть там в одиночку.
— Ты живешь с сестрой?
— Ага.
— А где родители?
— Нету.
— Сколько лет твоей сестре?
— Двадцать два.
— Только ты и она, так?
— Не-а. Постоянно кто-нибудь крутится поблизости. Сейчас один
кобель по кличке Жердь. У Синюхи всегда кто-то есть.
— Это твою сестру так зовут? Синюха?
— Она в баре танцевала когда-то. Полуголая. И проходила под этим
прозвищем. Теперь у нее слишком задница растолстела, так что она
подает выпивку в «Китайском садике». Знаете эту забегаловку?
— Знаю, знаю.
— Вообще-то она говорит, что вернется на сцену, как только сбросит
тридцать фунтов. Но это же смешно, у нее зад с каждым днем все толще.
Она любит, когда ее зовут Синюхой, так что даже я начал ее так звать.
У нее волосы, выкрашенные в черный цвет. Так что отливают синевой.
— Ей надо бы хоть раз в неделю стирать твою одежду. Эта рубаха
напоминает тряпку для ног.
— Это потому, что помогал соседу ремонтировать машину. У меня
не было времени переодеться. — Похоже, он обиделся на мое замеча¬
ние. — Я ношу одежду почище, чем у многих. И глажу и стираю ее,
между прочим, сам.
— Это лучше всего. — Я нагнулся и расстегнул левый браслет.
— Вы их снимаете?
— Ага. Сходи в туалет, умой лицо и руки. И вымой шею.
— Вы уверены, что я не сбегу через окно?
— В этом сортире нет окна. И причеши свои вихры, чтобы они не
падали на лицо и все могли увидеть, как ты выглядишь.
— Расчески нет.
— На мою. — Я протянул ему расческу.
Пока паренек отсутствовал, Ти-Боун принес мне стаканы с соком,
кофе и молоко. Запах ветчины плыл по всему кафе. Я пожалел, что
528

не заказал себе двойную порцию ветчины, хоть и знал, что Ти-Боун
все равно навалит мне гору мяса.
Я потягивал кофе, когда паренек вернулся. Он выглядел гораздо
лучше, хотя на шее по-прежнему оставался слой грязи. Волосы были
приглажены назад, лицо и руки по локоть казались чистыми. Он не
казался слишком симпатичным из-за несколько грубоватого лица, но
сразу же становились заметны чистые, полные жизни глаза. Когда он
говорил, то смотрел прямо на собеседника. Это мне и понравилось.
— Вот твой апельсиновый сок, — сказал я.
—	Ваша расческа.
—	Оставь ее себе. Не понимаю, зачем ношу ее с собой. Ничего не
могу поделать с этой проволокой на голове. Если полысею, буду просто
счастлив.
—	Ага. Если полысеете, и впрямь хуже не будет. — Он вниматель¬
но посмотрел на мои волосы.
— Пей свой апельсиновый сок, сынок.
Мы оба пили сок. Тут Ти-Боун сказал: «Вот, Бампер» — и поставил
на прилавок поднос с едой. Я и приподняться не успел, как паренек
вскочил, подхватил поднос и разложил все на столе так, словно он в
точности знал, как это нужно делать.
—	Ого, ты даже знаешь, с какой стороны класть вилку и нож, —
заметил я.
—	Конечно. Я ведь работал помощником официанта. За свою жизнь
переделал уйму всякой работы.
—	Сколько, говоришь, тебе годиков?
—	Четырнадцать. Ну, почти четырнадцать. Исполнится в октябре.
Тут он остановился и принялся уплетать пищу с такой скоростью,
что сразу же подтвердил все мои догадки насчет его сытости. Я под¬
ложил ему на тарелку половину своей яичницы, а когда понял, что
этим он не наестся, добавил кусок тоста. Первоклассный едок. Эта
черта мне в нем точно понравилась.
Когда он прикончил последний кусок тоста, я подошел к двери и
выглянул на улицу. Механик заменял мой аккумулятор. Он увидел
меня и сделал знак, что все в порядке. Я махнул в ответ и вернулся,
чтобы допить кофе.
—	Наелся? — спросил я.
— Ага, спасибо.
— Уверен, что не хочешь еще кусок ветчины и пару ломтей хлеба?
— Мне не так часто достается такой шикарный завтрак, — ухмыль¬
нулся он.
Когда мы выходили, я попытался заплатить Ти-Боуну.
— С тебя? Ни в коем случае, Бампер.
— Ну тогда хоть за пацана возьми. — Я попробовал заставить его
взять несколько долларов.
—	Нет, Бампер. Ничего платить не надо.
529

—	Спасибо, Ти-Боун. Увидимся.
Он поднял свою поросшую черным волосом лапу и расплылся в
золотисто-серебряной улыбке. Мне так хотелось спросить его про сереб¬
ряную коронку. Ведь это была последняя возможность.
— Вы собираетесь мне снова надевать браслеты? — поинтересовал¬
ся паренек, пока я закуривал сигару, похлопывая себя по животу и
вдыхая утренний смог.
— Обещаешь, что не убежишь?
— Клянусь. Не могу выносить эти чертовы штуки на руках. Чув¬
ствуешь себя таким беспомощным, как младенец.
— Ладно. Давай-ка в машину.
Мы трусцой побежали по улице, чтобы успеть к машине до при¬
ближения потока транспорта.
— И сколько же раз ты искал в нижнем городе наркотики? —
поинтересовался я, прежде чем завести машину.
— Я ни разу не был здесь один, клянусь. Я даже не езжу на попутках.
Только на автобусе. Я и обратно собирался ехать на автобусе до Эхо-парка.
Не хотелось налететь на полицейских с таблетками в кармане.
— Давно ты глотаешь ♦колеса»?
— Месяца три. Но я их пробовал только пару раз. Знакомый паре¬
нек мне сказал, что можно приехать сюда и любой их мне продаст.
Не знаю, зачем я это сделал.
— А сколько тюбиков клея вынюхиваешь за день?
— Не, я не нюхач. Ребята от этого с ума сходят. И краску я
никогда не нюхал.
Тут я начал всерьез приглядываться к пареньку. Обычно мой мозг
фиксирует только самое необходимое из примет арестованных, а сейчас
я пристально всматривался в него и пытался разобраться, где он врет.
Вот это тоже никогда не объяснишь судье, я всегда готов поставить
свою интуицию против детектора лжи. Впрочем, последнее время, по¬
хоже, я слишком часто ошибался.
— Я собираюсь зарегистрировать твое задержание и передать тебя
на руки сестре. Ты как, не против?
— Вы не собираетесь отправлять меня в суд по делам несовершен¬
нолетних?
— Нет. Хочешь туда?
— Господи, нет конечно. Я хочу быть на свободе. Я так испугался,
что вы отправите меня за решетку. Спасибо, большое спасибо. Я хочу
быть на свободе. Просто не вынесу того, чтобы оказаться в доме, где
каждый будет говорить, что тебе делать.	j
— Если я еще раз увижу, как ты покупаешь <колеса» в этом районе,
будь уверен, суда тебе не миновать
Паренек глубоко вздохнул.
—	Больше вы меня не увидите, клянусь. Если только не окажетесь
поблизости от Эхо-парка.
530

—	Я, между прочим, живу недалеко оттуда.
—	У меня клиенты на Северном озере и вокруг Эхо-парка. А где
вы живете?
—	Неподалеку от дорожного ресторана. «У Бобби», знаешь, где это?
Там все время пацаны болтаются.
—	Конечно. Я работаю с одним стариком, у которого есть пикап и
инструменты. Почему бы вам не дать нам убрать ваш двор? Мы уберем
и спереди и сзади, мы сгребаем листья, мусор, подстригаем деревья и
кусты, выдергиваем сорняки. И все это за восемь долларов.
—	Неплохо. А сколько получаешь ты сам?
—	Четыре. Я делаю всю работу. Старик просто дремлет где-нибудь
в теньке, пока я работаю. Но он мне нужен, потому что у него грузовик
и все остальное.
Паренек настолько увлек меня рассказом, что я не сразу сообразил,
что мы так и сидим в машине, затем засунул в рот сигару и повернул
ключ зажигания. Мотор взревел, и мы поехали. Но я никак не мог
перестать размышлять о мальчике.
— А как ты развлекаешься? Играешь в мяч?
— Нет, я люблю плавать. Я плаваю лучше всех в классе, но в
команде не выступаю.
— Почему?
— Слишком занят с девчонками. Поглядите. — Мальчишка выта¬
щил из кармана бумажник и показал мне фотографии, на которые я
бросил беглый взгляд, пока сворачивал на Пико, три блестящих мор¬
дашки, показавшиеся мне совершенно одинаковыми.
— Довольно милые. — Я протянул фотографии обратно.
— Очень милые. — Паренек подмигнул.
— У тебя неплохая спортивная форма. Почему бы тебе не попро¬
бовать поиграть в бейсбол? Когда-то я им занимался.
— Я люблю те виды спорта, где можно выступать в одиночку.
— У тебя нет друзей?
— Нет, только подружки.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, но в этом мире одному жить
невозможно. Несколько друзей просто необходима
— Мне никто не нужен.
— В каком ты классе?
— В восьмом. Чертовски хочется поскорее уйти из младших классов.
У нас совершенно мерзкая школа.
— А как ты собираешься ее закончить, если столько пропускаешь?
— Я сачкую не так уж часто, а потом, хотите верьте, хотите нет,
я неплохо учусь. В прошлую ночь мне просто стало совсем паршиво.
Так бывает, когда все время один. Появляется желание пойти просве¬
житься. Я прикинул, где больше толпы людей? В нижнем городе, верно?
Вот я, и отправился в нижний город. А утром я почувствовал себя еще
паршивее от того, что спал в этой занюханной киношке. Вот я и про¬
531

шелся по округе, увидел этих двух парней и спросил, где я могу найти
«бензики», они мне их тут же и продали. Я очень хотел забалдеть, но
Господом Богом клянусь, что глотал «колеса» раза два до этого, не
больше. Один паршивый раз глотнул с пацанами в школе «краснень¬
ких» и «радужных», и все. По правде сказать, нс больно я это люблю,
полисмен. Лучше уж пива.
— Я и сам люблю пиво, а ты можешь звать меня Бампер.
— Слушай, Бампер, я ведь вполне серьезно говорил о том, что мы
уберем тебе двор. Я чертовски здорово работаю. Старик никуда не
годится, но я обычно запихиваю его в угол, а сам делаю дело. Ты не
пожалеешь, если наймешь нас.
— Вообще-то у меня нет своего двора. Я живу в многоквартирном
доме, но время от времени помогаю управляющему, а он всегда ждет,
пока наш двор не превратится черт его знает во что. Почти весь заса¬
жен плющом, ледяником и можжевельником, вид довольно паршивый.
Так что для травяных лужков места особо не остается, так, чуть-чуть
перед самым домом.
— Ты бы видел, как я дергаю сорняки, Бампер. Ледяник оживет и
зазеленеет в пять минут. И я знаю, что делать с можжевельником. Его
нужно только немножко подстричь, придать ему форму. Я смогу сделать
его с виду мягким и аккуратным. Как насчет того, чтобы выставить нам
счет? Я думаю, мы могли бы сделать скидку на пару долларов?
— Возможно.
— Конечно. Когда мы приедем в участок, я запишу тебе имя ста¬
рика и номер его телефона. Просто позвонишь ему и скажешь, когда
нам прийти. В ближайшее время я собираюсь обзавестись визитками.
Производит чертовски сильное впечатление, когда кладешь перед чело¬
веком визитку. Думаю, мы удвоим с помощью этих визиток число своих
клиентов, ну, еще немножко рекламы.
— Не удивлюсь.
— Мы приехали? — Паренек поглядел на здание участка из ста¬
рого красно-коричневого кирпича, позади которого я припарковался.
— Точно. Страшно, а?
— Аж мурашки по телу.
— Нам наверх.
Я провел его в здание, мы поднялись и нашли в кабинете одного
из сотрудников отдела по борьбе с наркотиками среди несовершенно¬
летних.
— Привет, Бампер, — сказал он.
— Тут такое дело, дружище. — Я никак не мог вспомнить его
имя. — Прихватил пацана с несколькими «бензиками». Ничего серьез¬
ного. Я зарегистрирую его и приложу протокол о задержании.
— Нужно мне с ним переговорить?
— Нет, совсем пустяковая покупка. Он говорит, в первый раз. Я сам
займусь. На какой день записать ему явку в суд?
532

—	Давай на вторник. Мы сильно перегружены.
—	Ладно. — Я кивнул еще одному сотруднику в штатском, только
что вошедшему в кабинет, и прекратил на этом разговор, велел парень¬
ку подождать и отправился в сортир. Потом подошел к автомату с
газировкой и взял себе и парню по стакану кока-колы. Когда я вер¬
нулся, мальчишка как-то странно посмотрел на меня.
—	Вот тебе кола. — Мы прошли в соседний пустой кабинет, я
достал регистрационную форму, бланк протокола о задержании и при¬
готовился писать. Паренек по-прежнему как-то странно смотрел на
меня.
— Что случилось? — спросил я.
— Ничего.
— А чего скалишься?
— Я скалюсь? Я просто подумал о том, что сказали эти два поли¬
смена, когда ты пошел в сортир.
— Что же они сказали?
— О том, что ты очень крутой полисмен.
—	А-а, — протянул я. На паре «бензиков» пришлось поставить свои
инициалы, чтобы опознать их, если дело дойдет до суда. Правда, я был
уверен, что этого не случится. Я собирался потребовать, чтобы следо¬
ватель рассмотрел его дело без последствий. Они поступают именно
так, если несовершеннолетний задержан впервые, и не посылают его в
тюрьму.
—	Вам с сестрой придется прийти сюда во вторник и переговорить
со следователем.
— Зачем?
— Чтобы он решил, надо ли твое дело за-РО-ить или отправить в
суд.
—	Что это значит — за-РО-ить? Расстрелять и отправить?
—	Неплохо. — Я расхохотался. Он оказался довольно толковым па¬
реньком. Я даже им загордился немного. — За-РО-ить означает рас¬
смотреть и оставить без последствий. Они, как правило, любой первый
арест рассматривают и оставляют без последствий, а не отправляют в
суд по делам несовершеннолетних.
—	Я же говорил, что меня уже дважды задерживали, ^го не первый
привод.
—	Не волнуйся. Они не станут посылать тебя в суд.
—	Откуда ты знаешь?
—	Они сделают то, о чем я их попрошу.
—	Эти из отдела «малолеток» сказали, что ты и впрямь крутой
полисмен. Неудивительно, что ты меня так быстро прихватил.
—	Ты мне не конкурент. — Я сунул таблетки в пакет для веще¬
ственных доказательств и запечатал его.
—	Думаю, нет. Не забудь мне напомнить, чтобы я записал фамилию
старика и его телефон. Ты с кем живешь? С женой и детьми?
533

— Один.
— Ну да?
— Ну да.
— Я мог бы назначить специальные расценки за уборку вашего
двора. Ты ведь знаешь, полицейский и все такое.
— Спасибо, но тебе следует назвать полную стоимость работы, сы¬
нок.
— Ты говорил, что играл в бейсбол, Бампер.
— Да, верно. — Я на секунду остановился, паренек казался что-то
уж слишком возбужденным и чересчур говорливым.
— Ты любишь «Доджеров»?
— Конечно.
— Я всегда хотел побольше узнать про бейсбол. Мори Уиллс ведь
у «Доджеров»?
— Верно.
— Я бы хотел как-нибудь пойти посмотреть их игру и взглянуть
на Мори Уиллса.
— Ты смотрел команды высшей лиги?
— Никогда. Знаешь что? Тут живет один мужик чуть пониже. Ста¬
рый такой пердун, он потолще тебя будет, да и постарше. Он водит
сына на школьный двор каждую субботу и воскресенье и весь день
бьет битой по летящим мячам. Они играют там каждую неделю в
течение всего бейсбольного сезона.
— Ну?
— Ага. И знаешь, что самое интересное?
— Что?
— Это очень полезно толстяку. Пацан просто делает ему одолжение,
когда играет с ним в мяч.
— Позвоню-ка я твоей сестре, — сказал я и неожиданно почувст¬
вовал газы и жжение в желудке. К тому же меня несколько покачивало
от жары, а в голове возникали странные мысли. Они стучали прямо по
мозгам, и я предпочел прогнать их немедля. Мальчик назвал номер, и
я набрал его.
— Никто не отвечает, сынок. — Я повесил трубку.
— Боже, тебе придется отвезти меня в суд для несовершеннолетних,
если ты ее не найдешь?
— Да.
— А ты не можешь просто подбросить меня на квартиру?
— Не могу.
— Черт. Позвони в «Игровой зал Руби» на Норманди-стрит. Эта
штука открывается, довольно рано, и Жердь любит там болтаться время
от времени. Черт, только не суд!
Я позвонил туда и попросил пригласить к телефону Сару Тил¬
ден — так, по его словам, звали сестру.
— Синюха, — сказал мальчик. — Спроси Синюху.
534

—	Хочу переговорить с Синюхой, — сказал я, и бармен сразу по¬
нял, о ком идет речь.
—	Алло, кто это? — В трубке прозвучал не слишком отчетливо
произносящий слова молодой голос.
—	Это полисмен Морган из лос-анджелесской полиции, мисс Тил¬
ден. Я арестовал вашего брата в нижнем городе за хранение опасных
наркотиков. У него было несколько таблеток. Я хочу, чтобы вы подъ¬
ехали на Джорджия-стрит, дом тринадцать-тридцать, и забрали его. Эго
к югу от бульвара Пико и на запад от Фигероа-стрит.
После того как я закончил, последовала минутная пауза, потом она
сказала:
•— Ну и ладно. Скажите этому сучонку, чтобы он нашел себе ад¬
воката. И все.
Я дал ей еще немного поворчать, а затем добавил:
—	Послушайте, мисс Тилден, вы должны забрать его и вернуться
сюда утром во вторник, чтобы переговорить со следователем. Может,
они вам что-нибудь посоветуют.
—	А что произойдет, если я его не заберу?
—	Мне придется доставить его в суд по делам несовершеннолетних.
Не думаю, что вам это понравится. Вряд ли и ему будет польза от
этого.
—	Послушайте, полисмен. Я хочу сделать то, что нужно. Ну может,
вы в состоянии мне помочь. Я молодая женщина, слишком молодая,
чтобы тащить на себе такой груз, ребенка его возраста. Я не могу
воспитывать ребенка,, мне трудно. У меня паршивая работа. Никто не
должен думать, что я стану воспитывать младшего брата. Мне даже
чертова пособия не дали, когда я попросила. Как вам такой финт? А
если бы я была негритянкой, они без слов бы выплатили все пособия,
какие ни попроси. Слушайте, может, лучше отвезти вам его в этот суд
для несовершеннолетних? Может, для него это будет лучше? Вы же
понимаете, что я думаю только о нем. А может, вы могли бы поместить
его в один из приютов. Не таких, как для преступников, а туда, где
кто-нибудь, у кого есть время, приглядывал бы за тем, чтобы он ходил
в школу.
— Леди, я только полицейский, который его арестовал, моя задача
заключается в том, чтобы мальчик был доставлен домой. Все это дерьмо
вы обсудите со следователем по малолеткам во вторник утром, а я хочу,
чтобы вы приехали сюда через пятнадцать минут и отвезли его домой.
Вам ясно?
— Ладно, ладно, ясна Ничего, если я пришлю друга нашей семьи?
— Кто он?
— Это дядя Томми. Его зовут Джек Поли. Он привезет Томми
домой.
— Думаю, можна
Я повесил трубку, паренек посмотрел на меня и криво улыбнулся:
535

—	Как тебе Синюха?
—	Замечательная женщина.
Я заполнял графы протокола задержания и очень жалел, что звонил
ей в присутствии мальчика, но кто мог ожидать подобной сцены.
—	Я ей не нужен, да?
— Она посылает за тобой дядю.
— У меня нет никакого дяди.
— Некто Джек Поли.
— А, старина Джейк. Ну-ну. Это тот еще дядя!
— Кто он? Один из ее дружков?
— Она жила с ним, пока мы нс переехали к Жерди. По-моему,
она собирается к нему обратно. Бог мой, Жердь отрежет ему все, что
можно.
— Вы часто переезжаете. Верно?
— Часто? Да я побывал уже в семи школах. Семи! Думаю, что все
это тебе не в новинку. Ты, наверное, слышишь такие истории каждый
день. Верно?
Я попытался дописать протокол, и он какое-то время мне не мешал,
а потом сказал:
— Да, я бы пошел на игру «Доджеров», если бы у меня оказался
спутник, который хоть чуть-чуть разбирается в бейсболе.
Теперь, в дополнение к коликам и несварению, у меня разболелась
голова. Я сидел с заполненной арестной формой и смотрел на него,
мысли мои снова обрушились на мой несчастный мозг, и стало ясно,
что боги против людей, потому что вот он сидел здесь, этот паренек.
В мой последний день. Через два дня после того, как Кэсси впервые
упомянула о том, что вызвало у меня сотню желудочных колик. Я
очень разволновался, так что мне даже пришлось встать и подойти к
окну.
«Вот оно, — подумал я. — Вот то, что я отгонял от себя все время».
Я старательно боролся с желанием позвонить Кэсси и рассказать ей о
пареньке, а потом перезвонить его сестре и сообщить, что не надо
беспокоиться и присылать старину Джейка. Тут я почувствовал, что
чуть не падаю в обморок от головной боли. Я поглядел на значок и
невольно дотронулся до него. Мой потный палец оставил след на бронзе,
утром еще отливавшей золотом. След от пальца расцвел ярко-оранже¬
вым цветком у меня перед глазами, и я подумал, что меняю свой
золотой с серебром значок на крохотный оловянный значок отставника,
который можно показывать старичью в барах как доказательство того,
кем ты был. Значок, который никогда не удастся отполировать так,
чтобы он сиял, как зеркало.
Тут воображение, охватившее меня, постепенно утихло и сменилось
чувством страха, который чуть было не сожрал мою душу без остатка,
но я взял себя в руки. Это уже чересчур. Чересчур-чересчур. Даже
присутствие Кэсси требовало, чтобы я относился к жизни совсем по-
536

другому — ответственно. Но Кэсси была мне нужна. Об этом говорила
Сокорро, потом лифтер в комнате с покойником, о том же бормотали
старые пьянчуги в баре у Гарри. Она была мне необходима. Возможно.
Но брать на себя ответственность еще за кого-то? Такой крест мне
совершенно ни к чему. Нет! Я прошел в соседнюю комнату к сотруд¬
нику отдела по несовершеннолетним.
— Слушай, корешок, — сказал я. — В соседней комнате сидит па¬
цан. Он ждет дядю. Я сообщил об аресте его сестре и велел ей прийти
с ним на слушание. Мне тут нужно парня встретить, я опаздываю. Не
приглядишь за ним, а бумаги я допишу попозже?
— Конечно, пригляжу, Бампер, — сказал он, и я удивился своему
спокойствию.
— Ладно, сынок, увидимся. — Я подошел к тому месту, где сидел
мальчик. — Посиди подожди.
— Куда ты, Бампер?
— Должен проверить улицы. — Я попытался улыбнуться. — Пора
ударить по преступности.
— Да? Вот номер телефона. Я записал его на листочке бумаги. Не
забудь нас вызвать.
— Знаешь, я вот о чем подумал. Мой хозяин — страшная дешевка.
Не думаю, что он раскошелится на восемь долларов. Вам в любом
случае лучше за эту работу не браться. Он скорее всего не заплатит
или задержит с оплатой Бог знает насколько.
— Да ладно. Оставь адрес мне, мы сделаем все по специальным
расценкам. Помни, я могу сбросить пару долларов.
— Не стоит. Ну, увидимся.
— А как насчет бейсбола, Бампер? Я куплю нам пару мест в
ложах.
— Не надо. Я больше не смотрю «Доджеров».
— Подожди. — Он вскочил со стула. — Мы уберем двор за четыре
доллара, Бампер. Представляешь? Четыре доллара! А работы там на три
часа. Ты не можешь отказаться от такого предложения.
— Извини, сынок. — Я попятился назад к двери, как толстый краб
на переваливающихся клешнях.
— Зачем ты тогда говорил об этом? Зачем сказал «может быть»?
«Ничем не могу тебе помочь, малыш, — подумал я. — У меня нет
того, что тебе нужно».
— Черт бы тебя побрал! — закричал он дрогнувшим голосом. — Ты
обычный легавый. Легавый, и больше никто!
Я сел в машину с таким ощущением, словно кто-то с размаху
ударил меня ногой в живот, и снова поехал в нижний город. Потом
посмотрел на часы и застонал. Когда же кончится этот чертов
день?
На углу бульвара Пико и Фигероа-стрит я увидел слепого, который
собирался сесть в автобус. Какой-то доброхот схватил его под локоть
537

и попытался подвести к двери, но тут слепой что-то сказал своему
помощнику и вошел сам.
— Так-то, Слепыш, — прошептал я. — Надо все делать самому,
или тебя затопчут. Боги, эти одинокие ублюдки, сильны, и тебе тоже
нужно быть сильным.
Глава 17
В одиннадцать пятнадцать я притормозил у забегаловки Сеймура,
чтобы встретиться с Крузом. Его машина стояла тут же, я заглянул в
окно, но у стойки Круза не было. Интересно, куда он подевался? Я
посмотрел вниз по улице и увидел, что там стоят три патрульные
машины, два автомобиля отдела расследований и «скорая помощь».
■- Из-за мальчишки я не слышал, как пришло сообщение, поэтому
пошел к месту происшествия и пробился через толпу зевак, которая
начала скапливаться на тротуаре у аптеки. Как и всех остальных, меня
разбирало любопытство.
— Что случилось, Кларенс? — спросил я Эванса, стоявшего у две¬
рей.
— Ты не слышал, Бампер? — Эванс весь вспотел и выглядел не¬
важно, его светло-коричневое лицо нервно дергалось, он смотрел куда
угодно, только не на меня.
— Не слышал что?
— Вооруженное ограбление. Полицейский вошел внутрь и был за¬
стрелен, — пояснил горбун — чистильщик обуви в матросской шапоч¬
ке и по-идиотски мне улыбнулся.
Сердце кольнуло, к горлу подступила тошнота. Так бывает у любого
полицейского, когда он узнает о гибели сослуживца.
— Кто? — спросил я и забеспокоился, вдруг там оказался наш
молодой книголюб Уилсон.
— Сержант, — сказал горбун.
Я посмотрел на забегаловку Сеймура, кровь ударила мне в голову.
— Пусти, Кларена
— Погоди, Бампер. Никому входить нельзя, ты все равно ничего не
сделаешь.
Я отпихнул его с дороги и толкнул вращающиеся алюминиевые
двери, но они оказались закрыты на засов.
— Бампер, пожалуйста, — попросил Эванс, но я вырвался и ударил
ногой в центральную часть обеих дверей. Щеколда вылетела из алю¬
миниевого паза.
Двери с треском распахнулись, я вошел вовнутрь и кинулся в
дальний конец зала большой аптеки. Казалось, что он растянулся на
милю. Я бежал вслепую, сшибал по дороге со стендов десятки бал¬
лончиков с лаком для волос, пока пробивался мимо витрин к тому
538

месту, где мелькали вспышки фотоаппаратов и стоял десяток детек¬
тивов.
Единственным человеком в форме был лейтенант Хиллиард, и по¬
хоже, мне понадобилось пятнадцать минут, чтобы пробежать восемьде¬
сят футов до прилавка с лекарствами, у которого лежал Круз Сеговиа.
—	Какого черта». — начал краснорожий детектив. Я с трудом мог
различить его сквозь туман, вставший перед глазами. Я опустился на
колени рядом с Крузом. Он был похож на мальчика, лежал на спине,
раскинув руки, фуражка и пистолет валялись поблизости, лужица
вспенившейся крови из сквозной раны на голове походила на багряный
нимб. Одно отливающее красным пулевое отверстие было слева от носа,
второе — в груди. Вокруг них выступили на синей форме пятна крови
цвета красного вина. Открытые глаза смотрели на меня. Они еще не
потемнели и не затуманились, только чуть косили. Я никогда прежде
не видел в них такой серьезности и печали. Я опустился на колени
прямо в кровь и прошептал:
—	’Мало! ’Мало! ’Мало! О, Круз!
— Бампер, убирайся к черту! — Лысый детектив схватил меня за
руку. Я видел знакомое лицо, но никак не мог узнать его.
— Оставь его, Личер. У нас достаточно снимков, — сказал второй,
постарше. Он разговаривал с лейтенантом Хиллиардом. Его я тоже
должен был знать. Как странно. Я не помнил. их имен, никого не
узнавал, кроме моего лейтенанта в синей форме.
Круз смотрел на меня с такой серьезностью, что я просто не мог
этого вынести. Я протянул руку, чтобы достать у него из кармана
кожаный мешочек с четками.
— Ты ничего не должен брать, — сказал мне на ухо лейтенант
Хиллиард и положил руку на мое плечо. — Это может делать только
коронер, Бампер.
— Его четки, — пробормотал я. — Он выиграл их, потому что был
единственным, кто умел говорить по-английски. Я не хочу, чтобы они
знали, что он носил четки, как монашка.
— Ладно, Бампер, ладна — Лейтенант Хиллиард похлопал меня по
плечу и достал мешочек. Тут я увидел коробку дешевых сигар, рассы¬
панных у него под рукой. Рядом на полу лежала десятидолларовая
купюра.
— Дай мне эту простыню, — сказал я молодому, очень бледному
санитару, который курил рядом с носилками.
Он поглядел на меня, потом на детективов.
—	Дай мне эту чертову простыню! — повторил я. Он протянул
свернутую простыню, я накрыл его ею, но прежде закрыл ему глаза,
чтобы он не смотрел на меня своим печальным взором.
— Ahi te huacho, — прошептал я. — Буду за тобой присматривать,
’шапо.
Потом я встал и двинулся к двери, судорожно ловя ртом воздух.
539

— Бампер, — окликнул меня лейтенант Хиллиард и подбежал ко
мне, припадая на больную правую ногу и держась за бедро.
Я остановился перед дверью.
— Ты не сообщишь о случившемся его жене?
— Он пришел сюда, чтобы купить мне прощальный подарок, —
сказал я и почувствовал, что задыхаюсь.
— Ты был его лучшим другом. Ты должен ей сказать.
— Он хотел купить мне коробку сигар. — Я схватил его за кост¬
лявое плечо. — Черт бы его побрал! Я никогда не курил такие дешевые
сигары. Черт бы его побрал!
— Ладно, Бампер. Поезжай в участок. Сегодня больше не работай.
Мы позаботимся об извещении. А ты сам будь поаккуратнее.
Я кивнул и торопливо вышел, посмотрел на Кларенса Эванса, но
так и не понял, что он мне сказал, сел в машину и поехал по
Мэйн-стрит, рванул воротник, чтобы было легче дышать. Я думал о
Крузе, который лежит, хрупкий, обнаженный, совершенно беззащит¬
ный, в морге, о том, как они будут его резать, засовывать в него
всякие хреновины, чтобы измерить температуру печени, вставлять ме¬
таллический стержень в дырку на лице, чтобы узнать угол полета
пули. Я был чертовски рад, что закрыл ему глаза и он не увидит
всего этого.
— Ты видишь, Круз. — Я ехал по Четвертой улице и совершенно
не представлял, куда направляюсь. — Видишь? Ты почти меня убедил,
но ты был не прав. Прав оказался я.
— Ты не должен бояться любви, ’mano, — ответил Круз, и я нада¬
вил на педаль, когда услышал его голос, и чуть не проскочил на
красный свет. Кто-то нажал на сигнал и заорал на меня.
— С одной стороны, ты в безопасности, Бампер, — продолжал Круз
свои\( мягким голосом. — Но с другой, самой важной, — ты в опасно¬
сти. Твоя душа в опасности, если ты не любишь.
Я поехал, когда зажегся зеленый, но видел я с трудом.
— Ты верил в это, когда убили Эстебана? Верил?
— Да, я знал, что это Божья истина, — сказал он, глаза его зако¬
сили, и на этот раз я проскочил на красный, услышал, как завизжали
тормоза, и повернул направо против всякого движения на Мэйн-стрит.
Все сигналили, но я проехал целый квартал и только потом снова
свернул налево в общий поток.
— Не смотри на меня своими чертовыми глазами! — закричал я,
сердце забилось, как крыло птицы. — Ты не прав, глупый коротышка.
Посмотри на Сокорро. На своих детей. Неужели ты не видишь, что не
прав? Черт бы побрал твои глаза!
Тут я свернул в одну из аллей к западу от Бродвея и вылез из
машины, потому что вообще ничего не видел. Вылез и стал блевать.
Меня рвало беспрерывно. Кто-то в доставочном грузовике притормозил
и спросил что-то, но я махнул рукой и блевал, блевал, блевал.
540

Потом я вернулся к машине, шок постепенно проходил. Я доехал
до автомата и позвонил Кэсси. Она еще не ушла из кабинета. Я стоял
в будке и загибался от колик в желудке. Я не слишком хорошо помню,
что именно говорил ей, за исключением того, что Круз мертв и я не
поеду вместе с ней. Ни сейчас, ни потом. На другом конце было много
слез, всяких бессмысленных разговоров, наконец я произнес:
— Да, да, Кэсси. Ты поезжай. Да, может, позднее я буду чувствовать
себя по-другому. Да. Да. Да. Поезжай. Может, я приеду в Сан-Франци¬
ско. Может быть.
Я снова вел машину и чувствовал, что мне придется поехать сего¬
дня вечером к Сокорро и помочь ей. Я хотел похоронить Круза как
можно быстрее и надеялся, что и она хочет того же. И тут, сначала
потихоньку, а потом совершенно определенно я почувствовал, как ог¬
ромная тяжесть сползает с моих плеч. Думать, что это такое, не было
никакого смысла. Я вдруг почувствовал себя легко и свободно, словно
впервые выхожу в свой патруль.
— Не осталось ничего, кроме puta. Но она не pula, ’mano, нет! —
сказал я, обманывая нас обоих в последний раз. — Ты не можешь
отличить шлюхи от пленительной женщины. Я удержу ее как можно
дольше, Круз. А когда я уже не смогу ее удерживать, она уйдет к
кому-нибудь другому, к тому, кто в состоянии это сделать. Нельзя
судить ее за это. Так уж устроен мир.
Круз ничего не ответил на эту ложь, и я не увидел его глаз. Он
ушел. Теперь он был как Херки. Конец.
Я начал думать о кочующих племенах: индейцы, цыгане, армяне,
бедуины на том утесе, куда я никогда не попаду. Теперь я знал, что
бедуин увидел в долине только песок.
Пока я думал об этом, машина свернула налево и оказалась перед
пастью «Розового дракона». Я проехал мимо «Дракона» и поехал в
участок, но чем дольше я ехал, тем сильнее закипал во мне гнев. Он
смешивался с той свободой, которую ощущал, и вот я почувствовал себя
самым могучим и отважным человеком на земле, настоящим macho, как
сказал бы Круз. «Наступил день, когда Дракон должен умереть, —
подумал я. — Я могу заставить Марвина сразиться со мной. Другие
ему помогут, но никто не сможет противостоять мне, и я наконец
сокрушу Дракона».
Я взглянул на значок и заметил, что из-за смога он выглядит
ужасно, потускнел и запачкался такс, куда попала капля крови Круза.
Я остановился перед магазинчиком Ролло и вошел внутрь.
— Отполируй-ка по-быстрому, Ролло. Я спешу.
— Знаешь, на этом значке нет ни пятнышка, — вздохнул Ролло.
— Просто натри этот чертов значок.
Он посмотрел мутными глазами на меня, потом на мои брюки,
мокрые от крови на коленях, и молча склонился над кругом.
— Пожалуйста, Бампер, — сказал он, закончив.
541

Я взял значок за заколку и торопливо вышел на улицу.
— Осторожнее, Бампер, — крикнул он. — Пожалуйста, будь осто¬
рожнее!
В витрине я увидел на сияющем от солнца пластике свое переко¬
шенное отражение. Я смотрел на него и не мог не рассмеяться над
уродливо толстым полицейским, который садился в машину и держал
перед собой четырехдюймовый сверкающий значок. Темно-синяя форма
намокла от пота, толстый полицейский открыл раскаленную белую
дверь и протиснул свой огромный живот под руль.
Он устроился в сиденье-седле и сунул под соседнее дубинку, на¬
целив ее вперед.
Потом он приколол значок к груди и рванул машину на запад.
Солнце отразилось на поверхности капота и ослепило его на мгновение,
но он опустил козырек и поехал к «Розовому дракону».
— Сейчас я убью дракона и выпью его кровь, — сказал смешной
полисмен в синей форме. — Вперед! В парадный вход. Вниз, через пасть
Дракона!
Я громко расхохотался. Этот клоун был способен лишь на позу. Он
выглядел до отвращения театрально и ничего не мог с этим поделать.
Он ни в ком не нуждался. Меня просто тошнило от него. Ему нужна
была только слава.

СОДЕРЖАНИЕ
НОВЫЕ ЦЕНТУРИОНЫ
Роман
Перевод с английского Л. Черчесова
5
РЫЦАРЬ В СИНЕМ
Роман
Перевод с английского О. Осовского
327

Литературно-художественное издание
Джозеф Уэмбо
РЫЦАРЬ В СИНЕМ
Детективные романы
Редактор Н. К. Попова
Художественный редактор А. И. Моисеев
Технический редактор Л. И. Витушкима
Корректор Н. Г. Усольцева
ЛР № 070243 от 21.11.91 г. ■
Подписано к печати 29.04.94. Формат 60*84Vk. Бумага
книжно-журнальная офсетная. Гарнитура «Тайме». Печать офсет¬
ная. Уел. печ. л. 31,62- Уч.-изд. л. 39,8. Тираж 50 000 экэ.
Заказ № 3120
Торгово-издательское объединение «Цснтрполиграф*-
127018, Москва, Октябрьская ул., 18
Оригинал-макет (диапозитивы) подготовлен ТОО «Макет».
141700, МО, г. Долгопрудный-1, а/я 31. Телефон 408-71-63
ГИПП «Нижлолнграф»
603006, Нижний Новгород, Варварская ул., 32