Словарь
основных
исторических
понятий
ИЗБРАННЫЕ СТАТЬИ
ТОМ
1
Новое
Литературное
Обозрение
: 2 0 14 =

УДК 93(038)
ББК 63я21
С48
Редакторы проекта STUDIA EUROPAEA
Д. Сдвижное, И. Ширле
(Германский исторический институт в Москве)
С48 Словарь основных исторических понятий: Избранные статьи в 2-х т.
Т. 1 / Пер. с немецкого К. Левинсон; сост. Ю. Зарецкий, К. Левинсон,
И. Ширле; научн. ред. перевода Ю. Арнаутова. — М.: Новое литературное
обозрение, 2014. — 736 с. (Серия STUDIA EUROPAEA)
ISBN 978-5-4448-0204-5 (т. 1)
ISBN 978-5-4448-0206-9
Вышедшее в 1972—1997 годах фундаментальное восьмитомное издание Основные
исторические понятия. Исторический словарь общественно-политического языка в Гер-
мании сегодня общепризнанно считается классическим трудом, положившим начало
новому направлению в историографии — истории понятий. В настоящем двухтомнике
представлен перевод «введения» и девяти статей Словаря: «бюргер, гражданин, бюргер-
ство / буржуазия», «история», «общество, гражданское», «общество, общность», «публич-
ность / гласность / публичная сфера / общественность», «современный, современность»,
«политика», «революция», «народ, нация, национализм, масса». Сборник продолжает
совместный проект Studia europaea Германского исторического института в Москве
и издательского дома «Новое литературное обозрение».
УДК 93(038)
ББК 63я21
Brunner О., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche
Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache
in Deutschland. Stuttgart, 1972—1997. Bd. 1—8.
© Klett-Cotta — J. G. Cotta sehe Buchhandlung Nachfolger GmbH,
Stuttgart, 1972—1992.
Перевод статей печатается с согласия издательства «Klett-
Cotta», Штутгарт.
© К. Левинсон, пер. с немецкого, 2014
© ООО «Новое литературное обозрение». 2014

Юрий Зарецкий,
Кирилл Левинсон,
Ингрид Ширле
Предисловие
Это издание — итог работы над проектом Германского историче-
ского института в Москве, осуществлявшегося при поддержке фонда
«Фольксваген» в рамках программы «Deutsch plus — наука многоязыч-
на / Knowledge is multilingual». Цель его состояла в подготовке пере-
вода на русский язык избранных статей из выдающего труда немец-
ких ученых Основные исторические понятия. Исторический словарь
общественно-политического языка в Германии1, который обеспечил
мировое признание его редакторам и авторам и в настоящее время
считается классическим. На протяжении уже нескольких десяти-
летий Словарь служит стимулом, отправной точкой и неоценимым
подспорьем для исследований по истории понятий и исторической
семантике в мировой науке. Сегодня без него невозможно предста-
вить не только историю понятий как одно из быстро развивающихся
направлений современной историографии, но и те перемены, кото-
рые в наши дни происходят в истории и в социально-гуманитарном
знании в целом.
1 Brunner О., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe: Histo-
risches Lexikon zur politisch sozialen Sprache in Deutschland. Stuttgart, 1972-1997.
Bd. 1-8.

Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
Основные исторические понятия
( « Grundbegriffe » )
Ингрид Ширле
Концепция исследования. Замысел «Исторического словаря об-
щественно-политического языка» принадлежал одному из крупней-
ших историков XX века, профессору Билефельдского университета
Райнхарту Козеллеку (1923-2006). По-видимому, он сложился к се-
редине 1960-х годов— во всяком случае, в 1967 году Козеллеком уже
были сформулированы около десятка вопросов, которыми следовало
руководствоваться при отборе статей для включения в будущий Сло-
варь2. Позднее концепцию задуманного исследования он подробно
разъяснил во введении к вышедшему в 1972 году первому тому Основ-
ных исторических понятий3 и продолжал развивать ее в последующие
годы4. Эта концепция строилась на трех главных предпосылках: 1) по-
нятия являются индикаторами и движущими силами происходящих
в обществе исторических процессов; 2) в европейской истории суще-
ствует рубеж, «переломное время» (примерно между 1750 и 1850 го-
дами), когда сформировались те социально-политические термины,
которыми мы сегодня пользуемся; 3) этот терминологический аппарат,
рожденный новыми социально-историческими реалиями, обладает
специфическими особенностями.
Конечная цель работы виделась Козеллеку в том, чтобы проде-
монстрировать сложные семантические связи понятий, использу-
емых социальными историками, и особенно — изменения их смыс-
лов во времени5. Эти изменения предлагалось подробно проследить
примерно с 1700 года до 1970-х годов6, однако в некоторых случаях
2 См.: Tribe К. Translators Introduction // Futures Past. Cambridge, 1985. P. XII.
3 См. статью Введение в настоящем сборнике.
4 Ср. переводы введения к словарю и других произведений Р. Козеллека на ан-
глийский язык: Introduction and Prefaces to the Geschichtliche Grundbegriffe // Contri-
butions to the History of Concepts. 2011. Vol. 6. P. 1-37; Dipper Ch. Die «Geschichtlichen
Grundbegriffe». Von der Begriffsgeschichte zur Theorie historischer Zeiten // Historische
Zeitschrift. 2000. Bd. 270. S. 281-305.
5 См. подробнее: Миллер А. И., Сдвижков Д. А., Ширле И. Предисловие // «По-
нятия о России»: к исторической семантике имперского периода / Ред. А. И. Мил-
лер, Д. А. Сдвижков, И. Ширле. М., 2012. Т. 1. С. 5-46.
6 В итоге, впрочем, вышло так, что лишь немногие статьи выходят за рубеж
ХГХ-ХХ веков— например, статья Народ, нация, анализирующая использование
понятий и во времена национал-социализма, и в ФРГ и ГДР— вплоть до 1990-х
годов.

Преди
допускалось, что анализ следует начинать с античной (или средне-
вековой) «предыстории». Результатом многолетнего исследования
стала публикация восьми томов общим объемом около 9000 страниц,
которые включали 122 статьи и подробный указатель. В масштабном
проекте, осуществлявшемся по поручению основанной Вернером
Конце гейдельбергской «Рабочей группы по современной социальной
истории», участвовало более ста ученых, которые не только тщатель-
но проанализировали основные социально-политические понятия
немецкоязычного ареала, но и создали высокий стандарт их исто-
риографического и лексикографического описания. Еще до выхода
в свет последнего тома Словаря многим стало очевидно, что его по-
явление— это знаковое событие в историографии XX века. Вось-
митомник был опубликован под именами трех редакторов: Отто
Брюнера, Райнхарта Козеллека и Вернера Конце. Однако, безусловно,
эту работу нужно в первую очередь рассматривать как magnum opus
одного человека — и именно так ее чаще всего и называют: «Словарь
исторических понятий» Козеллека.
Статьи Словаря расположены в алфавитном порядке. С точки зре-
ния хронологии его концепция сосредоточена на так называемом «вре-
мени водораздела», или «переломном», «пороговом времени», которое
в немецкоязычном ареале (а по мнению некоторых исследователей,
и в европейском в целом) приходится на период с 1750 по 1850 год.
Именно в это время под влиянием идей Просвещения и Великой фран-
цузской революции начинают происходить ускоренные изменения
в значениях понятий7, и именно в это время создается современная
общественно-политическая лексика. «Время водораздела» выступает
в Словаре как своего рода «двуликий Янус»: одно лицо этого Януса
обращено в прошлое, и смыслы понятий, относящиеся к этому про-
шлому, нам не ясны без специальных комментариев; второе его лицо
обращено в будущее, к нам, и потому их смыслы нами вполне отчет-
ливо осознаются. Важно добавить, что основанный на этой концепции
анализ материала не ограничивается только немецкоязычным ареалом:
7 О других «эпохах водораздела» в европейской истории см.: LeonhardJ. Grund-
begriffe und Sattelzeiten— Languages and Discourses. Europäische und anglo-ameri-
kanische Deutungen des Verhältnisses von Sprache und Geschichte // Habermas R.,
Mallinckrodt R. (Hrsg.) Interkultureller Transfer und nationaler Eigensinn: Europäische
und anglo-amerikanische Positionen der Kulturwissenschaft. Göttingen, 2004. S. 71-86;
о проблеме .«эпохи водораздела» см. также: Копосов H. E. История понятий вчера
и сегодня // Исторические понятия и политические идеи в России XVI-XX века:
Сб. научных работ. СПб., 2006. С. 9-32.

Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
в некоторых случаях помимо немецких в словаре рассматриваются
также понятия и взаимодействия между ними из других языковых
ареалов Нового времени (преимущественно английского и француз-
ского), а также древнегреческого и латинского. Тем самым исследова-
ние выходит за конкретные языковые и национальные рамки, изобра-
жая динамику функционирования основных исторических понятий
в общеевропейском пространстве. К основным же Козеллек относит
«понятия, имевшие важнейшее значение в ходе того исторического
процесса, который составляет предмет исследования историков»8. Дру-
гими словами, это те понятия, без которых не может обойтись ни одно
общество9.
При отборе статей для Словаря составители отталкивались от се-
годняшнего языка, а не от языка источников того или иного периода.
В основу этого отбора легли четыре характеристики, определившие
соответственно четыре категории понятий: 1) базовые, связанные
с универсальными структурами и событийными комплексами (на-
пример, «народ», «нация»); 2) ключевые, необходимые для описания
политической и социальной организации (например, «гражданин»);
3) упорядочивающие и классифицирующие (например, «сословие»);
4) важнейшие понятия политических движений и слова-лозунги (на-
пример, «коммунизм»).
Источниковая база большинства статей Словаря состоит из дву-
язычных и толковых словарей, энциклопедий, законодательных актов,
разного рода репрезентативных текстов из релевантных для полити-
ки областей (философии, экономики, конституционного права и тео-
логии), а также— в меньшей степени— из статей в периодических
изданиях, памфлетов и эго-документов10. Можно заметить, что эти
8 См. в настоящем сборнике: Козеллек Р. Введение. С. 23.
9 Бедекер X. Э. Размышления о методе истории понятий // История понятий,
история дискурса, история метафор / Ред. X. Э. Бедекер. М., 2010. С. 44. (Пер. с нем.:
Bödeker К Е. (Hrsg.) Begriffsgeschichte, Diskursgeschichte, Metapherngeschiente. Göt-
tingen, 2002).
10 Koselleck R. Richtlinien für das Lexikon politisch-sozialer Begriffe der Neuzeit //
Archiv für Begriffsgeschichte. 1967. Bd. 11. S. 81-99, здесь S. 81-82. Изначально пла-
нировалось дополнить этот список текстами, относящимися к повседневности,
однако это удалось сделать лишь в нескольких статьях, причем позднее сделанное
дополнение подверглось резкой критике. Об этом см.: Бедекер X. Э. Размышления.
С. 39-40. С учетом этой критики разработана концепция справочника по основ-
ным социально-историческим понятиям: Reichardt R., Schmidt Е., Lüsebrink H.-J.
(Hrsg.) Handbuch politisch-sozialer Grundbegriffe in Frankreich, 1680-1820. München,
1985-2000. 20 Bde.

Предисловие
статьи сильно отличаются как по объему, так и по исследовательским
подходам: участники проекта далеко не всегда последовательно ру-
ководствовались идеями его разработчика. Однако главные, такие
как «общество», «история», «демократия», «современность», «револю-
ция», «народ», «нация», «политика», «гражданин» (некоторые из них
написаны самим Козеллеком), в полной мере выразили суть начального
замысла, обозначив «прорыв» в новую область социально-гуманитар-
ного знания. Помимо этого, Словарь оказался ценнейшим справочным
пособием для немецких гуманитариев — историков, политологов, язы-
коведов и его появление стимулировало установление диалога между
лингвистами и историками, результатом которого стало рождение но-
вых междисциплинарных направлений исследований.
Основные понятия как индикаторы и движущие силы истори-
ческих процессов. В статьях словаря понятия выступают не только
как объекты семантического анализа, но и как индикаторы «само- и ми-
ропонимания прошедших эпох, как они выражали себя в употребле-
нии понятий»11. При этом сами понятия предстают, с одной стороны,
как слова с закрепленными значениями, а с другой — как абстрактные
концепты, в которых аккумулируются многочисленные значения того
или иного слова и связанные с ними представления12. Рассматриваемые
как элементы широкого семантического — и, шире, языкового — поля,
они всегда многозначны и потому выступают как комплексы, объеди-
няющие в себе разные смыслы. Именно к этим комплексам, согласно
концепции словаря, обращаются люди, используя те или иные слова-
понятия в коммуникативных актах13. «История понятий,— отмечал
в этой связи Р. Козеллек, — выступает посредником между историей
языка и фактической историей. Она задается, с одной стороны, вопро-
сом о том, какой опыт и какие фактические обстоятельства облекаются
в то или иное понятие, а с другой — как этот опыт или эти обстоятель-
ства понимаются людьми»14.
Трансформация понятий рассматривается в словаре исторически
(«в продольном сечении») и в контекстах тех реалий, которые они
призваны отражать. Такая перспектива была избрана для того, чтобы
через описание изменений содержания понятий отразить и объяснить
изменения восприятия реальности (особенно социально-политиче-
11 Бедекер Х.Э. Размышления. С. 56.
12 См. в настоящем сборнике: Козеллек Р. Введение. С. 23.
13 Бедекер X. Э. Размышления. С. 43.
14 Koselleck R. Begriffsgeschichten. Studien zur Semantik und Pragmatik der politi-
schen und sozialen Sprache. Frankfurt a.M., 2006. S. 67.

10 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
ской). Образование и трансформация понятий, будучи одновремен-
но индикатором и фактором исторического развития, имеет, таким
образом, два аспекта. Во-первых, они указывают на социальные фе-
номены и их изменения, являясь их индикаторами. Во-вторых, они
сами, будучи важнейшими элементами познания, являются факторами
изменения общественного сознания15. Совмещение диахронного под-
хода, прослеживающего трансформацию смыслов с течением времени
и устанавливающего соответствия между значениями слов и меня-
ющимися контекстами, и синхронного позволяет создать «многослой-
ную» историю понятий и их употребления.
Характерные признаки понятий Нового времени. Важно доба-
вить, что в статьях словаря не только была разработана и реализова-
на методология изучения возникновения и трансформации наибо-
лее распространенных понятий современной социальной истории,
но и была нарисована картина становления европейской модерности.
Как подчеркивал в этой связи Козеллек, главная задача проекта «со-
стоит в том, чтобы рассмотреть процесс исчезновения старого мира
и возникновение современного через призму истории его осмысления
в категориях определенных понятий»16. Он исходил из того, что любое
понятие обладает временной внутренней структурой: «В зависимости
от того, какой объем прежнего опыта аккумулировался в понятии,
и в зависимости от того, сколько новых ожиданий в него вложено,
оно имеет четко различимые темпоральные валентности»17. Поня-
тия, таким образом, могут как накапливать в себе много смысловых
пластов, так и предвосхищать будущую действительность. В этой
связи Козеллеком было сделано важное наблюдение: «В Новое вре-
мя, — писал он, — разница между опытом и ожиданием становится
все больше, точнее— что Новое время можно осознать как новое
только после того, как ожидания все больше и больше удаляются
от всякого прежнего опыта». Чтобы подчеркнуть эту особенность
15 В своих позднейших работах Козеллек говорит об «упорядочивающей силе»
понятий и видит задачу их исторического анализа в том, чтобы вскрыть семанти-
ческую структуру, иерархизирующую понятийные поля, выявляя понятия высше-
го и низшего уровней, а также ряды антонимов — Koselleck R. Begriffsgeschichten.
S. 531-532; Копосов H. E. История понятий. С. 9-32; Козеллек Р. Социальная история
и история понятий // Исторические понятия и политические идеи в России. XV-
XX века: Сб. научных работ. СПб., 2010. С. 33-53.
16 См. в настоящем сборнике: Козеллек Р. Введение. С. 23.
17 Koselleck R. Begriffsgeschichte // Jordan St. (Hrsg.) Lexikon Geschichtswissen-
schaft. Hundert Grundbegriffe, Stuttgart, 2002. S. 40-44, здесь S. 42.

Предисловие 11
мыслительной перспективы людей изучаемой эпохи, Козеллек ввел
понятия «пространство опыта» и «горизонт ожидания»18.
Определяя основные направления трансформаций смыслов после
наступления «времени водораздела», он назвал четыре: демократи-
зацию, темпорализацию, идеологизацию и политизацию19. Демокра-
тизация в данном случае означает, что понятия, сначала известные
только образованным людям, получили распространение и в других
социальных слоях. Этот процесс был непосредственно связан с раз-
витием журнального и книжного рынка и повышением грамотности
населения. В результате, например, «честь» или «достоинство» уже
стало невозможно однозначно связать с каким-то одним сослови-
ем. Темпорализация понимается Козеллеком как привязывание ка-
тегориальных смыслов ко времени. Это означает, с одной стороны,
что элементы прежних смыслов в какой-то момент могут снова ак-
туализироваться, с другой— что они могут нагружаться моментами
ожидания, направленными в будущее (например, понятия с суффиксом
«-изм» — патриотизм, коммунизм и т. п., которые во время их созда-
ния еще не несли в себе груза опыта). Кроме того, помимо этих по-
нятий, «создающих опыт», в Новое время появляются такие, которые
артикулируют историческое время: «развитие», «прогресс», «история».
Идеологизируемостъ связывается с возрастанием степени абстрактно-
сти понятий: их связь с означаемым становится труднее установить,
пропадает их определенность. Вместо сословных «свобод» (или «воль-
ностей») возникает одна «свобода». Употреблявшиеся сначала во мно-
жественном числе существительные превращаются в собирательные
слова единственного числа: например, многочисленные конкретные
«истории» превращаются в одну «историю», вместо отдельных «успе-
хов» в конкретных делах возникает «прогресс». Политизация означа-
ет, что понятия применяются по-разному в зависимости от интересов
говорящих, вплоть до полной противоположности. Они используются
в зависимости от интересов в политической, экономической или соци-
альной борьбе за власть и распределение благ, все большее число людей
становится их пользователями и адресатами, возникают слова-лозунги.
Дальнейшее развитие истории понятий как направления иссле-
дований. Не вызывает сомнений, что и сегодня, спустя сорок лет после
18 Koselleck R. «Erfahrungsraum» und «Erwartungshorizont» — zwei historische Ka-
tegorien // Idem. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt
a.M., 1979. S. 359.
19 См.: Миллер А. И., Сдвижков Д. А., Ширле И. Предисловие. С. 12-13.

12 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
выхода первого тома Словаря, этот труд остается отправной точкой
и важнейшим ориентиром в работе ученых во всем мире20. Его продол-
жением и развитием стал двадцатитомный Справочник по основным
общественно-политическим понятиям во Франции 1680-1820 годов,
в котором реализован проект анализа социально-исторической се-
мантики с включением повседневных текстов и серийных источников21.
Опубликованы также многотомные издания, анализирующие базовые
понятия в эстетике и философии: Основные эстетические понятия.
Исторический словарь по философии22. В настоящее время в Берлинском
центре исследований литературы и культуры готовится к изданию Ис-
торический словарь междисциплинарных понятий23.
Новый поворот в изучении истории понятий связан с при-
стальным вниманием к интернациональному характеру процессов
их формирования и развития. Вышли сравнительные исследования
семантики слова «гражданин», его эволюции в Германии, Франции
и Англии, переплетения этих процессов и их взаимному влиянию, т. е.
перевода и переноса содержания понятий из одного языка в другой24.
В настоящее время обсуждается идея создания европейского слова-
ря основных социально-политических понятий25, разрабатываются
транснациональные перспективы изучения исторической семантики26.
Еще одна захватывающая исследовательская перспектива — создание
20 Нынешнее состояние исследований по истории понятий отражено в Con-
tributions to the History of Concepts. Vol. 7. No. 2. Winter 2012; Kollmeier K. Begriffs-
geschichte und Historische Semantik, Version: 2.0 // http://docupedia.de/zg/Begriffs-
geschichte_und_Historische_Semantik_Version_2.0_Kathrin_Kollmeier [последнее
посещение 24.6.2013].
2lReichardt R., Schmidt E., Lüsebrink H.-J. (Hrsg.) Handbuch politisch-sozialer
Grundbegriffe in Frankreich.
22BarckK., FontiusM., Schlenstedt D. u.a. (Hrsg.) Ästhetische Grundbegriffe. Histori-
sches Wörterbuch in 7 Bänden. Stuttgart, 2000-2005; Ritter J., Gründer K. (Hrsg.) Histori-
sches Wörterbuch der Philosophie. 13 Bde. Basel, Darmstadt, 1971-2007.
23 Historisches Wörterbuch interdisziplinärer Begriffe am Zentrum für Literatur-
und Kulturforschung Berlin // http://www.begriffsgeschichte.de/doku.php [последнее
посещение 24.6.2013].
24 Koselleck R., Spree U., Steinmetz W. Drei bürgerliche Welten? Zur vergleichenden
Semantik der bürgerlichen Gesellschaft in Deutschland, England und Frankreich // Puh-
le H.-J. (Hrsg.) Bürger in der Gesellschaft der Neuzeit. Wirtschaft-Politik-Kultur. Göttin-
gen, 1991. S. 14-58.
25 Höheher L. The Theory and Method of German «Begriffsgeschichte» and its impacts
on the construction of an European political lexicon // History of Concepts Newsletter.
No. 6. Spring 2003. P. 3-7.
26'Kollmeier K. Begriffsgeschichte und Historische Semantik. S. 8-9.

Предисловие 13
истории основных понятий XX века: сегодня вокруг его концепции
ведутся оживленные научные дискуссии27.
Ингрид Ширле
Слово переводчика
Как бы ни были благоприятны условия для работы над переводом
статей Словаря, в содержательной ее части все равно пришлось сталки-
ваться лицом к лицу с проблемами, которые не решишь ни прекрасной
ее организацией, ни щедрым финансированием, ни помощью коллег.
Я скажу о тех из них, которые наиболее очевидны и безнадежны —
и одновременно принципиальны для этого переводческого проекта.
Поскольку я выступаю в данном случае переводчиком, то есть прак-
тическим исполнителем, надеюсь, мне простится изрядная доля мето-
дологической и теоретической наивности.
Итак, мы отобрали введение и девять статей, которые посвящены
понятиям «бюргер/гражданин/бюргерство/буржуазия», «история», «гра-
жданское общество», «общность и общество», «общественность/публич-
ная сфера», «новейшее время/современность/модерность», «политика»,
«революция», «народ/нация/масса». Уже сейчас, когда я перечисляю эти
понятия, давая для каждого несколько слов через косую черту, становит-
ся понятно, о чем пойдет речь: о множественности и уникальности зна-
чений, об их переводимости и непереводимости. Статьи в многотомнике
Geschichtliche Grundbegriffe рассказывают о том, как менялось значение
слов в немецком, а также в латинском, французском и некоторых других
европейских языках. Моя задача как переводчика состояла в том, чтобы
передать изменение этих значений средствами русского языка.
Едва ли стоит подробно останавливаться на том, что процессы эво-
люции понятий и вообще семантики слов в каждом языке идут своими
27 Ср.: Kollmeier К., Hoffmann St-L Debatte: Zeitgeschichte der Begriffe? Perspekti-
ven einer Historischen Semantik des 20. Jahrhunderts // http://www.zeithistorische-for-
schungen.de/16126041-Kollmeier-Hoffmann-l-2010 [последнее посещение 24.6.2013];
Nolte P. Vom Fortschreiben und Umschreiben der Begriffe. Kommentar zu Christian Geu-
len // http://www.zeithistorische-forschungen.de/16126041-Nolte-l-2010 [последнее
посещение 24.6.2013]; Wobbe Th. Für eine Historische Semantik des 19. und 20. Jahr-
hunderts. Kommentar zu Christian Geulen // http://www.zeithistorischeforschungen.
de/16126041-Wobbe-l-2010 [последнее посещение 24.6.2013]; Roundtable Discussion:
Geschichtliche Grundbegriffe Reloaded? Writing the Conceptual History of the Twentieth
Century // Contributions to the History of Concepts. 2012. Vol. 7. P. 78-128.

14 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
путями и своими темпами. Достаточно сказать о результате: часто бывает
трудно подыскать перевод для слова, так сказать, в статике (примером
может служить слово Öffentlichkeit: нет одного русского слова, покрыва-
ющего все его значения или даже хотя бы только нынешние). А подыс-
кивать один или несколько переводов, когда мы имеем дело с динамикой
значений понятия, — задача, как выяснилось, очень трудная, поскольку
семантические поля слов в русском и немецком не совпадают ни в син-
хронии, ни в диахронии, и очень часто русское слово несет с собой мно-
жество таких коннотаций, которые оказываются совершенно не к месту.
Отсечь же их можно было бы только с помощью очень обширного аппа-
рата примечаний, который мы не можем добавлять в статьи из-за необ-
ходимости сохранения авторских прав, а также по причине того, что это
потребовало бы самостоятельного большого исследования — анализа се-
мантики основных русских исторических понятий (в принципе было бы,
наверное, хорошо каждую статью сопроводить хотя бы краткой статьей
об эволюции соответствующих понятий в русском языке).
В общем, это не сравнительно-историко-лингвистическое исследова-
ние, сопоставляющее динамику изменения понятий в латинском, фран-
цузском, немецком и русском языках, но сделанные, так сказать, в ра-
бочем порядке выводы по возможным итогам подобного исследования.
Где-то лингвисты, терминоведы, лексикологи смогут упрекнуть нас в том,
что мы изобретаем велосипед или, наоборот, пытаемся изобрести вечный
двигатель. С сожалением признаем недостаток междисциплинарности
в нашей работе и в оправдание можем сослаться лишь на то, что и немец-
кие статьи написаны историками без участия лингвистов — мы просто
придерживаемся дисциплинарной принадлежности нашего оригинала.
Но все же наше положение отлично от положения авторов статей
именно в силу того обстоятельства, что наш проект носит сугубо пере-
водческий, а не исследовательский характер. И получается парадоксаль-
ная ситуация: перевод исследования часто удваивает количество тер-
минологических проблем, которые нужно было бы решить или хотя бы
рассмотреть, чтобы текст получился осмысленным и полезным для чи-
тателя. Порой мне кажется, что в каком-то смысле полный и адекват-
ный перевод такого текста вообще невозможен. Приведу несколько
примеров: когда немецкоязычный автор рассматривает историю поня-
тия Bürger и пишет, что в те или иные периоды оно было синонимом
греческого яоАт/с., лат. civis и фр. bourgeois и citoyen, то простой пере-
вод всех частей фразы на русский приведет к тавтологии: вроде «слово
«гражданин» значило в немецком то же, что «гражданин» в греческом,
«гражданин» в латыни и «гражданин» и «гражданин»во французском».

Предисловие 15
Очевидно, что подобный перевод обедняет авторскую мысль и сильно
снижает полезность книги. Мы оставляем слова на греческом, латин-
ском, французском языках без перевода, как и в оригинале, но это по-
рождает свою проблему, о которой я скажу чуть позже.
Или другой пример: что делать, когда автор проводит различие
между прилагательными geschichtlich и historisch: подобная пара отсут-
ствует в других языках, в том числе и в русском. Переводить «истори-
ческий» и «исторический»? Переводчик то и дело оказывается перед
необходимостью либо изобретать неологизмы, либо оставлять часть
текста непереведенным, оставляя в нем немецкие слова и даже слово-
сочетания. Оба пути представляются проблематичными.
Первый путь — изобретение неологизмов и близкие к нему вари-
анты — такие, как «притягивание» синонимов и назначение им фикси-
рованной привязки к тому или иному переводимому слову, например:
«мещанин», «горожанин», «обыватель», «гражданин». Такой путь ча-
сто используется, но в гуманитарной сфере представляется неудачным
в силу своей искусственности, ибо он не соответствует (полностью
или хотя бы в значительной мере) употреблению слов в реальном язы-
ке, обрекая тем самым переведенный текст на изолированное суще-
ствование. Он ведет к тому, что большое число неологизмов или слов
с искусственно закрепленными за ними значениями имеет мало шансов
на быстрое и глубокое осмысление читательской аудиторией, а также
затрудняет установление смысловых связей переводного текста с про-
чей научной литературой на языке перевода.
Второй путь — оставление труднопереводимых слов непереведен-
ными— вызывает мало возражений, например, в Германии, где чи-
татели литературы по истории понятий — это в большинстве своем
выпускники гимназий, изучавшие два древних плюс два-три новых
иностранных языка. Поскольку в нашей стране такой языковой под-
готовки не имеют даже выпускники большинства вузов, для основной
массы российских читателей польза этого пути будет невелика: они
будут видеть в непереведенных словах нечто вроде иероглифов и за-
поминать их чисто зрительно28.
В итоге, поскольку ничего более удачного пока не было изобретено,
работа по переводу Geschichtliche Grundbegriffe велась путем сочетания
28 Не будучи в состоянии, например, понять разницу между смыслами Bürger/
Burger и другими парами, состоящими из слов, которые невозможно по-разному
перевести на русский (и которые к тому же многие даже не могут правильно про-
изнести вслух).

16 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
этих двух путей. Мы признаём, что это решение, которое фактически
применяю я как переводчик и с минимальными модификациями сохра-
няет редактор перевода, доктор исторических наук Юлия Евгеньевна
Арнаутова, отражает прежде всего наш с ней образовательный бэкгра-
унд: мы действуем так не потому, что это оптимально для читательского
восприятия, а потому, что мы получили хорошую языковую подготовку
на истфаке МГУ и много читаем и переводим иноязычной, прежде всего
германской научной литературы. Поэтому, ради нашего удобства, схо-
жий бэкграунд мы представляем и у нашего потенциального читателя.
Похоже, что в результате получился такой междусобойчик объемом
в тысячу страниц, рассчитанный на полное и адекватное восприятие
читательской аудиторией всего в тысячу-другую человек.
Но оправданны ли в таком случае большие затраты денег, времени
и труда на подготовку этого издания? Я считаю, что да. Оснований так
говорить у меня два. Их я выражу формулировками, заимствованными
у Марка Блока: во-первых, «нет лучшей похвалы для писателя, чем при-
знание, что он умеет говорить одинаково с учеными и со школьниками.
Однако такая высокая простота — привилегия немногих избранных»29.
Мы скромно признаём, что мы к этим немногим избранным не при-
надлежим, поэтому наш проект — элитарный. Во-вторых, «если даже
считать, что история (в нашем случае — история понятий в переводе
с немецкого. — К. Л.) ни на что иное не пригодна, следовало бы все же
сказать в ее защиту, что она увлекательна»30. Мне лично весьма увлека-
тельно было узнать о том, что, например, словосочетание «гражданское
общество» в разные эпохи означало прямо противоположные вещи
или что словом «история» кто-то называл прошлое, а кто-то — будущее,
кто-то — только правду, а кто-то — вымыслы. История понятий полна
приключений, и мы надеемся, что девять таких приключенческих ис-
торий станут увлекательным чтением для тех, кто не побоится обилия
непереведенных или странно переведенных слов. И удвоенные за счет
перевода проблемы, возможно, вдохновят кого-то из российских чи-
тателей на размышления о том, какие трансформации и приключения
пережили на своем веку те или иные понятия русского языка, кото-
рыми историки пользуются, веря в постоянство их значений. Если это
произойдет, значит, вся наша затея окажется не напрасной.
Кирилл Левинсон
29 Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1973. С. 7.
30 Там же. С. 8.

Предисловие 17
«Основные исторические понятия»
российской историографии
В заключение несколько соображений о связи этого издания с се-
годняшней историографической ситуацией в России, прежде всего
с изучением истории понятий, но не только. Инициаторы проекта
считали крайне необходимым ввести в русскоязычный научный обо-
рот вошедшие в Словарь образцовые исследования немецких коллег,
которые, с одной стороны, акцентируют внимание на истории понятий,
с другой — содержат тщательный, глубоко фундированный и методоло-
гически выверенный исторический анализ тех из них, которые сегодня
широко используются в социально-гуманитарных науках.
История понятий в России сегодня— это новое и быстро разви-
вающееся направление историографии. Одной из первых публикаций,
представлявших российскому читателю эту область исследований, ста-
ла статья Н.Е. Колосова 1998 года «Основные исторические понятия
и термины базового уровня: к семантике социальных категорий». В по-
следующие годы значимыми событиями в ее углубленном осмыслении
и освоении стал выход сборников Понятие государства на четырех
языках и Исторические понятия и политические идеи в России XVI-
XX веков, переводов работ немецких авторов Res publica: История
понятия и, наконец, недавно изданного двухтомного труда Понятия
о России, подготовленного международным коллективом исследовате-
лей в рамках совместного проекта Studia Europaea Германского исто-
рического института в Москве и издательства «Новое литературное
обозрение»31. В последнее время истории понятий было также посвяще-
но несколько крупных международных научных форумов в Европей-
ском университете в Санкт-Петербурге, Российском государственном
гуманитарном университете, Институте всеобщей истории РАН, Гер-
манском историческом институте в Москве. Не вызывает сомнений,
что настоящая публикация переводов избранных статей выдающегося
труда, ставшего главной отправной точкой в изучении истории поня-
тий, окажет существенное влияние на ее развитие в России. Но дело
не только в этом. Нам казалось, что статьи Словаря, ставшего знако-
31Копосов Н.Е. Основные исторические понятия и термины базового уров-
ня: к семантике социальных категорий // Журнал социологии и социальной ан-
тропологии. 1998. Т. 1. Вып. 4. С. 31-39; Исторические понятия и политические
идеи в России XVI-XX века. СПб., 2006. № 5; Res Publica: История понятия / Ред.
О. В. Хархордин. СПб., 2009; «Понятия о России»: К исторической семантике им-
перского периода / Ред. А. И. Миллер, Д. А. Сдвижков, И. Ширле.

18 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
вым событием в мировом социально-гуманитарном знании, предло-
жившего убедительную картину становления европейской модерности
и доказавшего эффективность примененной в нем новой методологии,
будут востребованы в современной России — социальными историка-
ми, историками философии, языка, культуры.
Важность настоящего издания виделась, однако, не только в со-
держащихся в его статьях теоретических новациях, но и, так сказать,
в их «практическом использовании». Задумывая этот переводческий
проект, его инициаторы считали, что он жизненно необходим и для рос-
сийских историков-практиков, чьи повседневные занятия не связаны
ни с теорией исторического знания, ни с исторической семантикой,
ни даже с социальной историей.
Во-первых, нам казалось важным, что Словарь показывает измен-
чивость семантики хорошо известных понятий, таких как «общество»,
«народ», «гражданин», «революция» и других. Прежде всего потому,
что безусловное доминирование в нашей историографии на протяже-
нии десятилетий марксистско-позитивистских подходов молчаливо
признавало, что слова, которыми пользуются историки для описания
реалий прошлого, накрепко и навсегда к этими реалиями привязаны.
И такого рода связь между «словами» и «вещами» продолжает сего-
дня восприниматься многими историками как самоочевидная и по-
тому не требующая семантической рефлексии. В лучшем случае ее
потребность возникает при изменении политической ситуации, когда
появляется необходимость осмыслить применимость того или иного
«общеизвестного» понятия в отношении того или иного «общеизвест-
ного» события прошлого. Вспомним хотя бы недавние споры о том,
как называть произошедшее в Петрограде в октябре 1917 года: «рево-
люцией» или «переворотом»?
Во-вторых, публикация статей Словаря представлялась нам важ-
ной в связи с явным дисбалансом, наблюдаемым в потоке переводов
исторической литературы на русский язык в последние десятилетия.
В силу целого ряда обстоятельств подавляющее их большинство при-
надлежит французским авторам школы «Анналов» (речь идет в первую
очередь о работах, предлагающих новые исторические сюжеты и новые
исследовательские перспективы). Многие важные немецкие, британ-
ские и американские исследования, а также иные историографические
направления в этом потоке оказались вытесненными на далекую пери-
ферию или даже вовсе забытыми. В итоге в сознании целого поколения
российских историков сложились искаженные и упрощенные представ-
ления о характере развития исторического знания в XX веке. Очень

Предисловие 19
хотелось бы осторожно надеяться, что появление Основных истори-
ческих понятий на русском языке сможет хотя бы немного повлиять
на изменение этой ситуации, тем самым способствуя более полноцен-
ной интеграции российской историографии в современную мировую.
Правда, не обошлось и без разного рода сомнений. Прежде всего,
относительно запоздалости перевода. Было очевидно, что исследова-
ние, начатое на рубеже 1960/70-х годов, едва ли можно отнести к «по-
следнему слову» в истории понятий: за сорок лет это направление,
как отметила выше Ингрид Ширле, обогатилось и новыми конкрет-
ными работами, и новыми теоретико-методологическими подходами.
Потом, у Козеллека речь идет об истории понятий в немецкоязычном
ареале (напомню, что полное название восьмитомника: Основные ис-
торические понятия. Исторический словарь социально-политического
языка в Германии). В какой мере Словарь, основанный на иностранных
реалиях релевантен российской ситуации? Наконец, это трудности пе-
ревода, о которых выше говорил Кирилл Левинсон: в словаре часто
речь идет о специфических немецких терминах, существующих только
в немецком языке, тесно связанных с немецкими реалиями, а потому
труднопереложимых на другие (русский тут, конечно, не является ис-
ключением). Можно ли их благополучно преодолеть?
В конечном счете все же взяла верх убежденность в том, что этот
проект важен и, главное, нужен. Помимо сказанного еще и потому,
что Словарь, безусловно, является существенной составной частью
тех значительных перемен, которые произошли в социально-гума-
нитарном знании в последние десятилетия прошлого века. Нетрудно
заметить, что многие теоретические подходы, реализованные в его
статьях, непосредственно перекликаются с новациями Мишеля Фуко,
Ролана Барта, Жака Деррида, в значительной мере эти перемены ини-
циировавших. Своим «немецким» путем Козеллек пришел к выводам,
схожим с теми, которые обосновывали его французские коллеги: к при-
знанию Просвещения рубежом, обозначающим начало модерности,
значимости лингвистики и семантики для историка, важнейшей роли
читателя в создании смыслов текста. В некоторых случаях параллели
кажутся просто удивительными. Например, связь концепции Словаря,
сформулированной Козеллеком (см. выше), с проектом критической
«истории настоящего» Фуко и использованием французским филосо-
фом (историком?) «генеалогического метода»32.
32 «Я отталкиваюсь от проблемы, которая выражена в принятых сегодня тер-
минах, и пытаюсь составить ее генеалогию. Генеалогия означает, что я начинаю

20 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
Но, наверное, самое важное — это то, что Словарь оказал огром-
ное влияние на мировую историографию. Хейден Уайт в предисловии
к одному из сборников работ Козеллека на английском языке называ-
ет его «одним из самых значительных теоретиков истории и историо-
графии последних пятидесяти лет»33, особо подчеркивая важнейшую
роль, которую сыграли его идеи для начала диалога между историками
и лингвистами.
И еще несколько соображений в заключение. В одной из своих
последних публичных лекций Поль Рикер обозначил изменения, про-
изошедшие в историческом знании во второй половине XX века ем-
кой формулой: «Историю событий сменила история интерпретаций»34.
Трудно сказать точно, что имел в виду философ, но одно в связи с этим
высказыванием представляется достаточно очевидным: сам предмет
исторического знания теперь все чаще стал рассматриваться истори-
ками по-иному. Он перестал видеться им исключительно как непо-
движная действительность, сотканная из незыблемых исторических
фактов. Теперь этот предмет стал выступать как концептуализация
мира людьми прошлого и как изменения этой концептуализации
во времени и пространстве. По-видимому, один из самых наглядных
примеров произошедшего сдвига— «история ментальности» «школы
«Анналов»». Однако смысл словосочетания «история интерпретаций»,
скорее всего, значительно шире, и он вбирает в себя и другие историо-
графические направления, в том числе близкие к истории понятий.
В последние десятилетия прошлого века для историков стало как ни-
когда раньше очевидно, что большинство представлений и понятий,
которыми оперируют гуманитарные науки, сложилось в эпистемоло-
гической ситуации Нового времени. И именно потому внимание неко-
торых из них сконцентрировалось на выяснении того, каким образом
возникают, живут и умирают эти представления и понятия. Такого
рода историзация, считают эти историки, позволяет как по-новому
взглянуть на прошлое, так и более критично подойти к самому про-
цессу производства исторического знания.
Если вернуться к труду Козеллека, то станет очевидным, что мно-
гие идеи и методологические подходы Основных исторических понятий
свое рассмотрение с вопроса, поставленного в настоящем» — Foucault M. Politics,
Philosophy, Culture. London, 1988. P. 262.
33 White H. Foreword // Koselleck R. The Practice of Conceptual History: Timing
History, Spacing Concepts / Trans, by T. Presner et al. Stanford (Calif.), 2002. P. IX.
34 Лекция «История, память, забывание» в Центрально-Европейском универ-
ситете (Будапешт) 8 марта 2003 года.

Предисловие 21
удивительно близки такого рода «истории интерпретаций». Станет так-
же очевидной актуальность этих идей и подходов для сегодняшней рос-
сийской историографической ситуации. В частности, для признания
историками того, что необходимой составляющей критического созна-
ния является понимание наличия разрыва между событиями прошлого
и языком, которым они описываются; для уяснения того, что всякое
историческое повествование — это языковая ре/конструкция, а не само
прошлое просто «переведенное» на современный язык; что современ-
ные представления об историческом развитии и историческом знании
родились из новых представлений, возникших в эпоху Просвещения;
что историография — это также и эволюция языка историков; что ис-
торическое знание точно так же меняется, как и все объекты прошлого,
которые оно исследует; наконец, что наши представления о прошлом
всегда условны и открыты пересмотру.
Инициаторы издания этого двухтомника, конечно, не ожидают,
что он произведет немедленный тектонический сдвиг в российской
исторической науке. Появление еще одной книги, даже самой рево-
люционной по своему теоретическому содержанию, вряд ли способно
радикально повлиять на сложный процесс производства исторического
знания, глубоко укорененный в социальной действительности. Однако
есть надежда, что этот перевод — вместе с десятками других— способен
привлечь внимание российских историков к непростым теоретическим
вопросам исторической науки и тем самым хотя бы в небольшой сте-
пени способствовать ее желанному обновлению у нас в стране.
Юрий Зарецкий
* * *
Эта работа не могла быть завершена без мощной и разнообразной
помощи со стороны сотрудников и стажеров Германского историче-
ского института в Москве, а также его руководства: бывшего дирек-
тора проф. д-ра Бернда Бонвеча, с самого начала поддержавшего идею
проекта и нынешнего директора проф. д-ра Николауса Катцера, неиз-
менно оказывавшего поддержку в ходе его осуществления. Она не со-
стоялась бы и без заинтересованного участия вдумчивого редактора
немецкого перевода Юлии Арнаутовой (Институт всеобщей истории
РАН). Мы признательны также тем, кто участвовал в научно-справоч-
ной работе: Елене Казбековой, Людмиле Орловой-Гимон, Владимиру
Рыбакову (Институт всеобщей истории РАН), Моник Манжос (Уни-

22 Юрий Зарецкий, Кирилл Левинсон, Ингрид Ширле
верситет им. Генриха Гейне, Дюссельдорф), Владимиру Селиверстову
(НИУ Высшая школа экономики), Наталье Сироткиной (Московский
государственный университет им. М. В. Ломоносова). Благодаря их уси-
лиям научный аппарат и комментарии авторов статей в русском из-
дании сохранены с максимально возможной полнотой и точностью.

Эрнст: О чем я имею понятие,
то я могу выразить словами.
Фальк: Не всегда; и, во всяком случае,
часто бывает так, что другие посредством
этих слов получают не совсем то понятие,
которое имел в виду я.
Г.Э.Лессинг
(Эрнст и Фальк: Разговоры для масонов)1
Райнхарт Козеллек
Введение {Einleitung)
Koselleck R. Einleitung /I Brunner О., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.)
Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen
Sprache in Deutschland. Bd. 1. Stuttgart, 1972. S. XIII-XXVII.
В общественно-политическом языке есть множество фундамен-
тальных понятий, ключевых слов или слов-лозунгов. Некоторые из них
внезапно появляются и быстро исчезают, но много есть и таких ос-
новных понятий, которые, возникнув в Античности, просуществовали
до нашего времени и — пусть в измененном значении — поныне струк-
турируют наш социально-политический лексикон. Добавились новые
понятия, старые изменились или отмерли. Разнообразие исторического
опыта прошедших или текущих эпох всегда отражалось в понятиях
различных языков и в их переводах. Ввиду этого при составлении
данного словаря был произведен сознательный отбор таких понятий.
1. Цель словаря
Словарь посвящен исследованию и описанию примерно 130 основ-
ных исторических понятий.
1.1. Под основными историческими понятиями (geschichtliche
Grundbegriffe) мы понимаем не термины исторических наук, которые
описываются в специальных справочниках и пособиях по методоло-
1 Lessing G.E. Ernst und Falk: Gespräche für Freimaurer [1777-1780] Erstes Ge-
spräch // Idem. Werke / Hrsg.H. Göpfert. München, 1979. Bd. 8.— Примеч. пер.

24 Райнхарт Козеллек
гии, а понятия, имевшие важнейшее значение в ходе того историче-
ского процесса, который составляет предмет исследования историков.
При этом история как наука вынуждена пользоваться теми словами
и в тех значениях, которые свойственны каждой конкретной изучаемой
ею области. При изучении той или иной эпохи никакое историческое
исследование не может обойтись без обсуждения ее языка и самоис-
толкования. В определенном смысле можно сказать, что весь язык
источников изучаемого периода представляет собой одну большую
метафору той истории, которую хочет познать историк.
Поэтому наш словарь ограничивается такими важнейшими поня-
тиями, использование которых способствует осмыслению структур
и важнейших связей событий. Для этой цели в нем объединены:
— основные понятия, относящиеся к государственному строю;
— ключевые слова, относящиеся к политическому, экономическому
и общественному устройству;
— самоназвания соответствующих наук;
— центральные понятия политических движений и их лозунги;
— наименования доминирующих профессиональных групп и термины
социальной стратификации;
— понятия, претендующие на теоретическую роль, в том числе от-
носящиеся к различным идеологиям, структурирующие и интерпре-
тирующие пространство человеческой деятельности и сферу труда.
Речь, таким образом, идет об элементах, из которых должна сло-
житься область исследований, изучающая социальный и политический
язык, в особенности его терминологию, одновременно в качестве фак-
торов и индикаторов исторического процесса. Определенная произ-
вольность выбора объясняется уже самой природой языка, многослой-
ностью и разнообразием его выразительных возможностей. По этой же
причине постановка вопроса сужалась и уточнялась в пределах этих
грубо очерченных рамок.
1.2. Принципиальная исследовательская задача состоит в том,
чтобы рассмотреть процесс исчезновения старого мира и возникнове-
ние современного через призму истории его осмысления в категориях
определенных понятий. Эта общая тема влечет за собой ограничения,
которые, как мы можем надеяться, будут способствовать методической
ясности и содержательности словаря.
В словаре рассматривается и детально исследуется в основном пе-
риод примерно с 1700 года до порога нашей современности. Основное
внимание уделено понятийному аппарату Нового времени, который
охватывает не только «современные» значения слов. Делаются попытки

Введение (Einleitung) 25
выявить пересечения и сдвиги «современных» и «старых» значений
слов. Для этого предпринимаются экскурсы в Античность, в Средне-
вековье, в эпоху Возрождения, Реформации и гуманизма, если история
того или иного слова уходит туда корнями.
Далее, предметом изучения стали исключительно понятия, бы-
товавшие в немецкоязычном ареале, пусть и смыкающиеся с обще-
европейской традицией. Наконец, здесь анализируются только такие
понятия, которые охватывают процесс трансформации общества в ходе
политической и промышленной революции или как-то затронуты этим
процессом: возникают, исчезают или меняются под его воздействием.
Таким образом, словарь связан с современностью в том отноше-
нии, что его темой является описание современного мира посредством
языка, его концептуализация и осознание с помощью тех понятий,
которые являются не только понятиями прошлого, но также и нашими.
Не ставилась цель показать происхождение всего политического и со-
циального лексикона нашей современности. Не планировалось и со-
здание обоснованной лингвистически политической семантики, хотя
наш словарь представляет собой полезную подготовительную работу
для этой задачи (к решению которой еще практически никто не при-
ступал). Фактически в словаре делается следующее: судьбы возник-
ших до Французской революции основных понятий прослеживаются
на протяжении периода революционных событий и изменений вплоть
до языка нашего времени (например, «гражданское общество», «госу-
дарство», аристотелевские понятия, касающиеся общественного строя);
описываются неологизмы, которые соответствуют этому развитию
(например, «цезаризм», «коммунизм», «антисемитизм», «фашизм»),
а также исследуются истории значений таких слов, которые еще только
находятся на пути к статусу современных понятий (например, «класс»,
«потребность», «прогресс» или «история»).
1.3. Работа по созданию словаря опиралась в качестве эвристиче-
ской презумпции на предположение, что с середины XVIII века клас-
сические топосы в корне изменили свое значение, что старые слова
получили новое смысловое наполнение, которое по мере приближе-
ния к нашей современности уже становится настолько понятно нам,
что не требует перевода. Эта эвристическая презумпция вводит, так
сказать, «временной водораздел», границу, на которой слова, какими
они были по происхождению, превращаются в такие слова, какими они
явлены нам сегодня. Соответственно, у понятий оказывается два лица,
как у Януса: лицом, обращенным в прошлое, они выражают социаль-
ные и политические реалии, которые уже не понятны нам без научно-

26 Райнхарт Козеллек
го комментария, а лицом, обращенным вперед, к нам, они выражают
значения, которые в принципе можно разъяснять, но которые кажутся
нам ясными и без этого. После этого временного рубежа понятия ста-
новятся для нас понятными.
Эта презумпция себя оправдала — за несколькими характерными
исключениями. Если мы рассмотрим историю проанализированных
здесь социально-политических понятий, то увидим, что они отража-
ют длительную и глубокую, иногда внезапно ускорявшуюся эволюцию
опыта. Смысловое наполнение старых понятий адаптировалось к из-
меняющимся условиям современного мира. Сами слова — например,
«демократия», «революция», «республика» или «история» — не измени-
лись, но отчетливо наблюдался процесс трансформации смысла, в ходе
которого их значения были «переведены» на язык, понятный человеку
Нового и Новейшего времени. Иногда возникали почти совершенно
новые слова, такие как «класс» или «социализм», — старые выражения,
которые только в изменившихся экономических условиях, при плано-
вом хозяйстве, приобрели статус важнейших понятий социалистиче-
ской системы. Здесь переход к неологизмам становится расплывчатым;
и наоборот, существуют сохранившиеся от прошлых эпох слова, кото-
рые постепенно и неприметно утрачивают свое политическое и обще-
ственное значение, — например, «сословие» или «дворянство».
Эта эвристическая презумпция ведет, таким образом, к формули-
ровке главных задач словаря: они определяются историческим вопросом
о том, как и сколько времени существовали понятия под влиянием усло-
вий, сопровождавших их возникновение, и как изменилось (постепенно
или резко) их смысловое наполнение под влиянием революционных
процессов. В совокупности все эти истории понятий свидетельствуют
о новых реалиях, об изменявшемся отношении к природе и к истории,
к миру и ко времени, короче говоря— о начале «Нового времени».
Аналогичный процесс изменения значений слов в области об-
щественно-политической терминологии наблюдается, естественно,
для любого перехода от одной эпохи к другой. Пока еще невозможно
однозначно ответить на вопрос, ускорился ли этот процесс с середины
XVIII века. Есть много признаков, говорящих в пользу такого предпо-
ложения. Если это так, то «Новое время» должно было восприниматься
как «новое» еще и потому, что отличалось ускоренным изменением опы-
та. Внезапно наступающие, длящиеся и, наконец, останавливающиеся
изменения делают подвижным тот горизонт опыта, с которым связана
(будь то в качестве реакции на него или в качестве силы, провоцирую-
щей его изменение) вся терминология, особенно ее наиболее важные

Введение (Einleitung) 27
понятия. Прежде всего бросается в глаза— и это факт, установленный
прежними исследованиями (В. Штаммлер2) и подтвержденный нашим
словарем,— что начиная примерно с 1770 года появляется множество
новых слов и новых значений слов: это — свидетельства нового осмыс-
ления мира, и они приводят в движение весь язык. Старые выражения
обогащаются содержанием, которое не только принадлежит к ранней
фазе немецкой классики и немецкого идеализма, но одновременно ви-
доизменяет терминологический аппарат государства и общества, равно
как и сами эти слова.
Поэтому будет нелишним обозначить несколько критериев, на ос-
новании которых можно структурировать длительный процесс, продол-
жающийся с тех пор. Эти критерии не могли быть упомянуты во всех
статьях словаря, тем более что они отчасти являют собой их результат.
1.3.1. В процессе распада сословного мира область применения
многих понятий расширяется, происходит своего рода «демократи-
зация» (в одном из современных смыслов этого слова). Благодаря
изобретению книгопечатания религиозные, социальные и полити-
ческие споры, ведшиеся посредством памфлетов, начиная с эпохи
Реформации охватывали уже все сословия. Но лишь в эпоху Просве-
щения начинает расширять сферу своего бытования политический
язык— в течение какого-то времени только французский, а потом
и немецкий. Семантические поля, прежде бывшие специфическими
для каждого сословия, расширяются. Если до середины XVIII века по-
литическая терминология была монопольным достоянием верхушки
аристократии, юристов и ученых, то потом круг причастных к ее ис-
пользованию скачкообразно расширяется, начинает включать в себя
и просто образованных людей. Этому процессу соответствует быстрый
рост числа журналов и переход от интенсивного многократного пе-
речитывания одних и тех же книг к экстенсивному читательскому
поведению, которое предполагает постоянное потребление новинок
(Р. Энгельзинг3). И наконец, примерно со времени перед мартовской
революцией 1848 года в Германии расширяется публичная сфера, слу-
жащая резонатором событий и высказываний; все больше предста-
вителей низших слоев населения осознанно вступает в сферу функ-
ционирования политического языка. Увеличиваются круги людей,
2 Stammler W. Politische Schlagworte in der Zeit der Aufklärung // Idem. Kleine
Schriften zur Sprachgeschichte. Berlin, 1954. S. 48-100.
3 Engelsing R. Der Bürger als Leser. Lesergeschichte in Deutschland 1500 bis 1800.
Stuttgart, 1974.

28 Райнхарт Козеллек
публично говорящих, людей пишущих, а также людей, для которых
говорят и пишут, хотя размеры и социальная структура их, конечно,
не одинаковы. Через трещины в границах между социальными слоями
многие понятия проникают, зачастую в качестве лозунгов, в другие
общественные круги. При этом понятия могут изменять свой смысл:
например, свобода прессы (Preßfreiheit) консерваторами толкова-
лась как «дерзость» прессы (Preßfrechheit), а неграмотные крестьяне
в 1848 году еще понимали ее как освобождение от «пресса», т.е. гнета
и обременении. Но наибольший эффект имели не эти перетолкования:
при одинаковом (для разных слоев) смысловом наполнении менялась
в первую очередь социальная значимость понятия.
С другой стороны, по мере того как сословная иерархия утрачивала
свои смыслы, связанные с ними значения слов тоже утрачивали прак-
тическую применимость. Например, слова «честь» или «достоинство»
стало уже невозможно однозначно связать с каким-то сословием; они
начинают применяться к отдельным индивидам или распространяться
на «нацию», «народ» в целом. Содержание самого понятия «сословие»
распадается на экономические, общественные или профессиональные
элементы, которые прежде были объединены в соответствующем полити-
ческом понятии, обозначавшем то или иное сословие. На арену выходят
новые общие понятия, в том числе и облеченные в одежды старых слов.
Например, понятие Bürger, обозначавшее прежде сословную принадлеж-
ность и достоинство («бюргер» — в отличие от аристократов, духовен-
ства, крестьян и неполноправных жителей города), превращается в по-
нятие «гражданин», потенциально объединяющее всех и исключающее
либо поглощающее все прочие обозначения сословной принадлежности.
1.3.2. Второй критерий нового опыта, облеченного в понятия, — это
темпорализация его категориальных смысловых наполнений, связы-
вание их со временем. Традиционные топосы нагружаются чувствами,
они приобретают оттенок ожидания, который не был присущ им ранее.
Аристотелевская триада форм господства, ориентированная на повто-
ряемость одного и того же конечного и исчерпывающего набора вари-
антов, оказывается подорванной и устаревшей. Слово «республика»,
некогда бывшее собирательным понятием для всех форм государствен-
ного устройства, становится понятием партийным, однако в таком
своем качестве претендует на то, чтобы обозначать единственно леги-
тимное государственное устройство. Из родового понятия, существо-
вавшего в теоретической систематике, это слово превратилось в исто-
рическое понятие, описывающее цель и заключающее в себе ожидание.
При нем вскоре образуется понятие «республиканство», описывающее

Введение (Einleitung) 29
движение и предназначенное для интеграции. Вскоре на место «рес-
публики» начинает (в немецкоязычном ареале с переменным успехом)
заступать «демократия», тоже претендующая на статус единственной
легитимной формы государственного устройства. Это, в свою очередь,
приводит к тому, что теоретически антонимами «демократии» являют-
ся уже не «аристократия» или «монархия»: «демократия» вынуждена
демонстрировать изменчивые качества, в зависимости от того, как она
связывается с либерализмом, цезаризмом, социализмом и так далее.
Возникают многочисленные «-измы», одновременно отражающие
и движущие определенный процесс, который с разной скоростью про-
текает в различных слоях общества; впрочем, описать его во всей его
полноте они никогда не смогли бы. Историко-философские линии про-
низывают весь лексикон эпохи. Так, например, понятие «эмансипация»
отделяется от своего естественного, обусловленного отношениями по-
колений ритма; его изначальное юридическое значение — «достижение
индивидом совершеннолетия и выход из-под опеки» — расширяется
и включает в себя отмену сословных привилегий; потом, наконец, оно
становится всеобщим понятием, открытым для наполнения разным со-
держанием, описывающим будущее, обещающим устранить не только
сословное господство личного характера, но и «господство вообще».
Само «господство», в той мере, в какой административные органы
берут на себя его прежде личное осуществление, приобретает труд-
ноопределимое метафорическое значение, которое продолжает подпи-
тываться от старого противопоставления господина и слуги.
С другой стороны, дефинируются слова, которые включают в само
понятие государственного строя «коэффициент изменения» гряду-
щих трансформаций; первым это происходит со словом constitution
(Э. де Ваттель4). «Демократия» — именно в силу ее неосуществимо-
сти — стала для Фридриха Шлегеля легитимирующим обозначением
всякого будущего государственного строя. Или, например, выражение
«рост потребностей» примерно с 1780 года становится темпоральной
составной частью понятия «потребностей», которое до тех пор мыс-
лилось как статичное.
Наконец, появляются выражения, которые сами выражают исто-
рическое время. Рефлексивно понимаемое «развитие», бесконечный
«прогресс», «история вообще» (которая в одно и то же время является
собственным субъектом и объектом), «революция» (которая покидает
орбиту своего прежнего смысла и становится общим понятием движе-
4 Vattel E. de. Le droit des gens ou principes de la loi naturelle. Francfort, 1758.

30 Райнхарт Козеллек
ния с меняющимися целями) — все эти новые понятия характеризуются
обозначениями времени, связывающими процессуальные смысловое
содержание и опыт.
1.3.3. Следующий критерий, структурирующий пространство начи-
нающегося Нового времени,— это появляющаяся возможность идео-
логизации многих выражений. Опыт Нового времени характеризуется
утратой «очевидных» классификаций социальных фактов и их обозна-
чений. Поэтому возрастает степень абстрактности многих понятий,
которые уже не могут поспеть за изменением событий или эволюцией
социальных структур — или могут сделать это лишь путем нарастания
абстрактности. С тех пор все многочисленнее становятся собирательные
понятия, стоящие в единственном числе, но обозначающие множества:
на место конкретных «историй» приходит «история вообще»; на ме-
сто отдельных успехов и достижений в конкретных областях приходит
«прогресс как таковой»; на место свобод как сословных привилегий
приходит одна общая для всех «свобода», которую с тех пор всегда при-
ходится определять все новыми и новыми эпитетами («социальная»,
«экономическая», «христианская» в старом и в новом значении, «поли-
тическая» и так далее), чтобы получить конкретный смысл.
Такие новообразованные собирательные понятия, очень общие
и многозначные, прекрасно подходят для формул-пустышек или фор-
мул с неясным содержанием, которые могут применяться по-разному,
даже в противоположных смыслах, в зависимости от классовой при-
надлежности и интересов говорящих. С тех пор существует возмож-
ность идеологизировать многие понятия экономически, теологически,
политически, историко-философски или как-нибудь еще, в зависимости
от происхождения и позиций участников коммуникации. Эти процессы,
поддающиеся фиксации средствами истории понятий, свидетельствуют
о структурной перемене: люди все больше отдаляются от обозримых
жизненных сред, обладавших относительной долговечностью, и одно-
временно повышенная степень абстрактности понятий — пусть и за счет
их идеологизируемости — задает новые горизонты возможного опыта.
Оптимальность государственного строя, например, измеряется сравне-
нием с этапами Французской революции, которые можно осмыслить
только исторически. Историзация и идеологизация дополняют друг дру-
га и превращают многие понятия в формулы, которые представители
разных партий наполняют разным содержанием, считая его очевидным.
1.3.4. Тот факт, что употребление слов в тех или иных значениях
всегда зависит от социальной позиции говорящего, сам по себе давно
известен историкам. Но в изучаемый период таких зависимостей ста-

Введение (Einleitung) 31
новится все больше, поскольку происходит плюрализация общества.
Тем самым увеличивается вероятность и необходимость политизации.
Все больше становится людей, к которым обращаются, которых привле-
кают к участию в чем-то или мобилизуют для чего-то. Расширился ли
пропагандистский вокабулярий слов-ругательств и слов-приманок —
вопрос открытый, но радиус действия и сила воздействия этого вокабу-
лярия, несомненно, увеличились. Приобретают все большую значимость
полемические пары противопоставляемых друг другу понятий. Пару
«аристократ»/«демократ» — неологизмы конца XVIII века — еще можно
было отнести к определенным сословиям и ограничивать по сословно-
му признаку. Но вот «революционер» и «реакционер» — уже понятия,
открытые для всеобщего пользования, взаимозаменимые обозначения
себя и врага, которые всегда можно или даже нужно репродуцировать.
Процесс промышленных и социальных трансформаций, определявший
жизнь в Европе в течение долгого времени, вызвал на политическом
уровне появление неологизмов и тактик управления языком, к каковым
относится, в частности, производство слов-лозунгов. Однако не толь-
ко лозунги, но и понятия, претендующие на теоретическую функцию,
создаются или используются с практическими намерениями. Обра-
щались ли к адресату бюрократической корреспонденции как к пред-
ставителю дворянского «сословия» или как к «собственнику» и члену
имущего класса (чему придавали большое значение, например, прусские
реформаторы), последствия употребления того и другого слова в поли-
тическом и экономическом смысле были равновелики.
Дипломатические, бюрократические и пропагандистские обороты
окрашивали друг друга. Все это можно mutatis mutandis сказать о любой
эпохе. Новое же заключается в том, что проекты будущего, представлен-
ные в философии истории, и понятия, относящиеся к ним, включены
теперь в политическое планирование и в управляющий им язык. Отно-
шение понятия к понимаемому переворачивается, смещается в пользу
языковых средств, которые призваны опережать свое время, выглядеть
инструментами созидания будущего. Таким образом возникают поня-
тия, которые обозначают вещи, находящиеся далеко за пределами эм-
пирически осуществимого, но от этого не теряют своего политического
или социального значения, а, наоборот, его усиливают. Вопрос о том,
в какой мере при этом происходит «секуляризация» теологических
компонентов значений, рассматривается в соответствующих статьях.
1.3.5. Все упомянутые критерии— демократизация, темпорали-
зация, идеологизируемость и политизация — связаны между собой.
Нисколько не претендуя на полноту, этот набор сохраняет эвристи-

32 Райнхарт Козеллек
ческий характер: он позволяет отграничивать то употребление терми-
нологии, которое типично для Нового и Новейшего времени, от того,
которое связано с ситуацией до Французской революции. Из нашей
эвристической презумпции ни в коем случае не следует, что история
каждого понятия должна непременно ее подтверждать. Наоборот,
имеются многочисленные константы, которые возникают до рубежа,
проходящего около 1770 года, и сохраняются после него. Чтобы увидеть
сходство и различие между выражениями, употреблявшимися до и по-
сле 1770 года, потребуется обращение к прошлому, у которого, в свою
очередь, есть собственная история. Она может быть различной от слова
к слову и потому прослеживается на разную хронологическую глубину.
Начало Нового времени в его понятийном оформлении можно про-
следить и понять только в том случае, если рассматривать в том числе
и более ранние смысловые наполнения исследуемых слов, и ситуации,
когда возникала необходимость в образовании новых понятий. Опи-
санию этого общего процесса служит исторический анализ основных
исторических понятий, который предлагается вниманию читателей
нашего словаря. Позитивистская «инвентаризация» существующих
понятий и критерий их сегодняшней актуальности не являлись само-
целью составителей, хотя и им находится место в статьях.
1.4. Исходя из сказанного выше, получившийся результат можно
описать трояко.
1.4.1. Во-первых, словарь выполняет информативную функцию. Фи-
лологические словари — например, словарь братьев Гримм или Трюб-
нера, — как известно, часто оставляют нас в неведении относительно
политического или социального семантического поля слова. Для семан-
тических полей важнейших понятий, разбираемых в нашем словаре,
приведено много новых примеров употребления, часто впервые об-
наруженных, а также описаны процессы перевода с латыни, француз-
ского или английского языков. Благодаря множеству цитат и ссылок
на литературу словарь может служить справочным изданием. В этом
отношении история понятий выступает в словаре как вспомогательная
дисциплина для общественных наук и языкознания.
1.4.2. Во-вторых, помимо чистого описания значений слов, здесь —
в соответствии с нашей эвристической презумпцией— разбирается
процесс возникновения современного мира. В этом заключается специ-
фически историческая научная новизна словаря, и этим он отличается
от философских или филологических изданий похожего типа. История
понятий выходит за пределы накопления и/или систематизации приме-
ров употребления слов в исторических источниках: она через интерпре-

Введение (Einleitung) 33
тацию подводит нас к отражающемуся в понятиях опыту и расшифро-
вывает, насколько возможно, заключенные в понятиях теоретические
притязания. Она напрямую ставит вопрос о том, какая эпохальная
смена очевидных смыслов нашла свое языковое выражение в понятиях.
1.4.3. Тем самым — и это в-третьих— обеспечивается возможность
семантологинеского контроля над нашим современным словоупотреб-
лением: можно отслеживать и перепроверять невольные или, наобо-
рот, самовольные переносы современных смыслов на слова прошедших
эпох. В словаре демонстрируются исторические, исходные значения
расхожих выражений и слов-лозунгов сегодняшнего дня. Дефиниции
понятий больше не должны оставаться неисторичными и абстракт-
ными в тех случаях, когда они до сих пор являлись таковыми в силу
неосведомленности об историческом происхождении того или иного
слова; теперь они могут включать в себя всю полноту (или всю бед-
ность) значения понятий, восходящую к их истокам. Эффект отчуж-
дения, достигаемый за счет знакомства с опытом прошлого, может
способствовать преодолению притупленности нашего сегодняшнего
понимания и помочь прийти от прояснения исторических аспектов
к выяснению политических вопросов.
2. Метод
Исследования по истории понятий и семантология в Германии
и других странах в последние десятилетия освоили ряд новых проблем
и методов. При работе над словарем были восприняты импульсы, ис-
ходящие от языкознания и от истории философских терминов, однако
в основу работы был положен усовершенствованный исторический ме-
тод, призванный сделать историю понятий полезной для исторических
и социальных наук. В этом отношении история понятий не претендует
на то, чтобы быть совершенно самостоятельной дисциплиной среди
прочих исторических наук. Ее метод вытекает из цели проекта: он исто-
рико-понятийный, то есть не нацелен на создание истории слов, истории
предметов или истории событий, истории идей, проблемной истории,
хотя и предполагает опору на их помощь. Прежде всего, этот метод —
2.1. историко-критический. Предварительное знание историче-
ских условий или событий ставит вопросы, приводящие нас к словам,
которые надлежит исследовать в качестве понятий. История слов слу-
жит как бы входной дверью, поскольку всякое исследование прохо-
дит через слово, которое обозначает некое общественно-политически

34 Райнхарт Козеллек
важное обстоятельство или заключает в себе соответствующие мысли,
опыт или теоремы. Анализ текста позволяет определить смысловое
наполнение слов. Но, хотя значение присуще слову, оно в такой же
мере определяется и контекстом разговора, вытекает из той ситуации,
к которой относится. В словаре исследуется употребление слов. Анализ
конкретных ситуаций, из которых исторически выводятся отсылающие
к ним социальные и политические значения слов, издавна является
составной частью историко-критического метода.
Далее, в исследованиях ставится вопрос: сиг Ъопо— в чьих инте-
ресах? Когда говорящий использует определенное понятие, включает
он себя в некий круг или исключает? Кто адресат? Таким образом,
конкретную привязку получает вопрос о противоположном понятии.
Полемическое содержание не всегда, даже более того— редко мож-
но установить путем анализа слова без контекста. Примером может
служить слово Bürger: в 1700 году оно означало бюргера как полно-
правного гражданина города, в 1800 году— гражданина государства,
а в 1900 году— буржуа (то есть не пролетария). Но из самого этого
слова не следует ни сословная, ни политическая, ни социальная его
привязка. И наоборот, существуют понятия, которым независимо
от политических условий удается как бы сохранять нейтралитет. Та-
ковых особенно много в понятийном мире старого сословного режима,
распад которого мы как раз и исследуем.
Поэтому ставится вопрос и о социальной области применения по-
нятия: какая терминология является специфической для тех или иных
социальных слоев? Для каких сословий, классов, обществ, церквей,
сект и так далее типичны какие понятия? Определения «крестьянина»
давали почти исключительно представители высших сословий, а вот
со словами «фермер» или «сельскохозяйственный производитель» дело
обстоит уже совершенно иначе: это самоназвания, с помощью которых
их носители стремятся занять новую социальную позицию. Так изу-
чается обязующая, созидающая или подрывная сила слов и понятий.
При анализе таких феноменов история понятий вплотную сближается
с социальной историей.
Выяснять значения слов, их социальное или политическое содер-
жание, а также стоящие за ними интенции можно с помощью тра-
диционной историко-филологической методологии, только с особой
постановкой вопроса. Слова прочитываются в их социальном и по-
литическом контексте, имевшем место в прошлом; затем интерпре-
тируется взаимоотношение слова и предмета или факта и, наконец,
формулируется историко-понятийный вывод.

Введение (Einleitung) 35
2.2. Но в этом процессе всегда заключен и обратный перевод
существовавшего в прошлом смыслового содержания слов на язык,
доступный нашему сегодняшнему пониманию. Всякий анализ слова
или понятия ведет от установления былых значений к фиксации этих
значений для нас. Этот процесс в истории понятий подвергается ме-
тодичной рефлексии. Но только благодаря диахронному принципу
сумма конкретных анализов отдельных понятий превращается из ис-
торической инвентаризации в историю понятий. Когда в ходе второго
этапа исследования понятия извлекаются из своего контекста и их зна-
чения прослеживаются сквозь череду времен, а затем связываются
в единый ряд, соответствующие историко-терминологические этапы
анализа складываются в историю этого понятия. Только на этом уровне
историко-филологический метод переходит в новое качество и пре-
вращается в историко-понятийный. Только так, например, в поле на-
шего внимания могут попасть срок социальной жизни того или иного
значения слова и соответствующие ему структуры. Если слово долго
просуществовало, это само по себе еще не является достаточным при-
знаком того, что предмет или обстоятельство, на которое это слово
указывает, оставались неизменными. Только глубокая диахронная
классификация значений понятия вскрывает долгосрочные структур-
ные изменения. Так, например, медленное и неприметное изменение
значения от societas avilis к «гражданскому обществу», которое в конце
концов стало сознательно определяться как общество, отдельное от го-
сударства, представляет собой социально-исторически релевантное
знание, которое может быть добыто лишь на уровне рефлексии, обес-
печиваемом историей понятий.
Конечно, ответ на вопрос о временных слоях и социальных струк-
турах можно дать не только диахронно. Только лежащее в основе вся-
кой истории понятий требование — нащупать и их исторические изме-
нения, и одновременно моменты неизменности — позволяет направить
внимание на несоответствие между перечисляемыми хронологически
значениями слова и претензией исторического понятия на систем-
ность. Только тогда могут стать заметны расхождения, которые воз-
никают между старыми значениями слова, связанными с исчезающими
реалиями, и новыми его смысловыми наполнениями. Тогда можно бу-
дет обратить внимание на сохраняющиеся значения, которым больше
не соответствует никакая действительность, или увидеть действитель-
ность, значение которой остается неосознанным. Как, например, слово
из религиозного понятия превращается в социальное? (Это касается,
например, одного из многих слоев значений слова Bund— «завет»,

36 Райнхарт Козеллек
«союз».) Или как юридические титулы превращаются в политические
понятия, чтобы в конце концов попасть в язык науки и в язык про-
паганды? (Это касается, например, слова Legitimität). Все это можно
увидеть только при диахронном анализе. Но в силу многослойности
значений строгая диахрония оказывается недостаточной.
История понятий выявляет одновременность неодновременного,
заключенную в понятии. Историческая глубина, которая не идентич-
на хронологической последовательности, обретает свойство системы
или структуры. Таким образом, в истории понятий диахрония и син-
хрония переплетаются.
2.3. Использованный здесь метод отличается от методов современного
языкознания, особенно структуралистской лингвистики, преобладанием
интереса к историчности изучаемых понятий. Хотя наше исследование
и готовит пути для будущего сближения между этими дисциплинами,
все же сейчас центр тяжести его лежит в области социальной истории
структур. Мы изучаем соотношение «слова» и «вещи», то есть понятие
в его общественно-политической, а не в лингвистической функции.
Но при этом, конечно, используются лингвистические подходы.
Семасиологический аспект, то есть учет всех значений термина,
суживается до тех секторов, которые относятся к социальному и по-
литическому устройству и его изменению. Иными словами, ни в одной
из статей словаря не покрывается все семантическое поле слова. Не-
существенные с точки зрения нашей постановки вопроса вторичные
или параллельные значения оставлены за рамками рассмотрения.
Избегали мы и другой крайности— попытки искать все значе-
ния всех известных или вновь выявляемых терминов для изучаемых
реалий или проблем. Ономасиологический аспект, то есть инвента-
ризация всех наименований для заданного предмета, присутствует
лишь постольку, поскольку соседствующие наименования и синони-
мы демонстрируют историческое разнообразие или поскольку вновь
возникающие и утверждающиеся наименования служат показателями
социальных и политических изменений. Семасиологический подход
получает в нашей работе приоритет, обусловленный техникой исследо-
вания, так как мы подходим к понятиям со стороны слов, выступающих
их носителями. Однако зачастую на первый план выходит ономасиоло-
гический подход, потому что мы ищем в языке свидетельства эволюции
исторических структур, то есть внеязыковые реалии.
Стремиться к статистической полноте нам не позволяли финансо-
вые возможности и количество сотрудников проекта. Впрочем, в неко-
торых случаях производились подсчеты встречаемости слов в источ-

Введение (Einleitung) 37
никах, призванные подкрепить наши исторические интерпретации.
Таким образом, чтобы выявить понятия, описывающие политические
и социальные реалии и их изменение, в словаре регистрируются и раз-
ные слои значения одного и того же слова, и процессы наименования
той или иной реалии различными словами.
2.4. Различие между словом и понятием проводится в словаре
прагматически. Это значит, что мы отказываемся от использования
лингвистического треугольника «слово (наименование) — значение
(понятие) — предмет» в его различных вариантах. С другой стороны,
с позиций исторической эмпирики можно утверждать, что большин-
ство слов общественно-политической терминологии по своим дефи-
нициям отличаются от таких слов, которые мы называем здесь «поня-
тиями»— основными историческими понятиями. Переход от одних
к другим может быть и плавным, так как и слова, и понятия всегда мно-
гозначны, это их историческое качество, но они многозначны по-раз-
ному. Значение слова всегда указывает на означаемое, будь то мысль
или вещь. При этом, хотя значение присуще слову, оно подпитывается
также из мысленно намеченного содержания, из устного или письмен-
ного контекста, из общественной ситуации. Слово может становиться
однозначным, так как оно многозначно. Понятие же, напротив, должно
оставаться многозначным, чтобы оно могло быть понятием. Понятие
привязано к слову, но вместе с тем оно больше чем слово. Слово — в на-
шем методе— становится понятием, если в него целиком вмещается
вся полнота общественно-политического контекста значений, в кото-
ром — и для которого — употребляется это слово.
Вот, например, что вмещается в слово «государство» {Staat), превра-
щая его в историческое понятие: господство, территория, гражданство,
законодательство, юрисдикция, администрация, налог, армия... — и это
только то, что наиболее хорошо известно. Все разнообразные реалии
с их собственной терминологией схватываются словом «государство»
и приводятся к одному понятию. Таким образом, понятия — это концен-
траты множества смысловых наполнений. Значения слова и означаемое
могут мыслиться отдельно друг от друга. В понятии значение и озна-
чаемое совпадают постольку, поскольку разнообразие исторической
действительности вмещается в многозначность слова таким образом,
что она обретает смысл— понимается— только в этом одном слове.
Слово содержит возможности значения, понятие объединяет в себе
изобилие значений. Таким образом, понятие может быть ясным, но оно
должно быть многозначным. Оно связывает разнообразие историче-
ского опыта и сумму теоретических и практических предметных связей

38 Райнхарт Козеллек
в единство, которое только в этом понятии существует как таковое
и является действительно познаваемым. С некоторым преувеличением
это можно сформулировать так: значения слова могут точно опреде-
ляться дефинициями, а понятия могут только интерпретироваться.
На примере понятия «государство» (Staat) можно пояснить и ис-
пользование нами слова «терминология». «Право» (Recht) — это по-
нятие, а «судопроизводство» (Rechtsprechung)— это термин, связан-
ный с определенной областью. Наш словарь, строго говоря, посвящен
не любым словам, а социальной и политической терминологии. Термин
объединяет в себе признаки заданного предмета или ситуации, его
значение может определяться по-разному— в соответствии со специ-
фикой предмета или специальности, к которой он относится. А с по-
нятием мы имеем дело только в том случае, если значения отдельных
терминов, описывающие некий общий предмет или ситуацию, поми-
мо своей чисто описательной функции объединяются и осмысляются
в своей совокупности.
В истории понятия не только одно значение слова смещается
и накладывается на другое, но весь вмещенный в это слово комплекс
значений изменяется по своему составу и связям. В истории понятий
всегда заключен процесс, в котором участвуют многие компоненты.
«Все понятия, в которых семиотически резюмируется целый процесс,
ускользают от дефиниции. Дефиниции подлежит только то, что не име-
ет истории» (Ф. Ницше).
2.5. Исходное теоретическое условие применяемого здесь исто-
рического метода образует тезис о том, что история конденсируется
в определенных понятиях и вообще становится историей по мере того
и в том виде, как ее понимают. Поэтому наш проект не просто занимает
среднее положение между историей слов, к которой этот метод плохо
приложим, и историей вещей, которая не являлась целью проекта. В на-
шем проекте история интерпретируется через ее понятия, а понятия
понимаются исторически: история понятий имеет своим предметом
соединение понятия и истории.
Под соединением мы, разумеется, не имеем в виду достижения
их тождества, это было бы слишком плоско. Наивный по своей природе
порочный крут — «слово — это то, что отражает дело, а дело — это то,
что отражает слово» — здесь разрывается. Между тем и другим суще-
ствует напряжение, которое иногда исчезает, иногда снова возникает,
а иногда представляется неразрешимым. Изменение значений слов
и изменение предметов, смена ситуаций и необходимость обновления
названий соотносятся друг с другом всегда по-разному. Их отношения

Введение (Einleitung) 39
представляют собой в целом исторические явления, и в точке пересе-
чения линий этих исторических процессов всякий раз и располагает-
ся соответствующее понятие. Вспомним хотя бы институциональную
историю «секуляризации» и соответствующую ей, однако уводящую
далеко от нее историю этого же выражения.
Поэтому наш метод как бы качается, подобно маятнику, между
семасиологическими и ономасиологическими вопросами, а также
между вопросами предметной истории и истории интеллектуальной
(«истории духа»): все они необходимы, чтобы ухватить историческое
содержание того или иного понятия. Подходящего понятия может даже
не быть, или мы можем искать его ощупью, а может оно и существо-
вать с давних пор и казаться удобным, но уже не верным; появляются
новые слова, возникает все больше составных слов с дефисом посере-
дине, призванных выразить новый опыт и новые надежды (например,
«социал-демократия», Social-Demokratie). Непригодность тех или иных
понятий для тех или иных событий или состояний становится заметна
в языке, как это можно видеть на примере громоздкого понятийного
аппарата, используемого при рассмотрении политического строя Свя-
щенной Римской империи германской нации в раннее Новое время.
Словам недостает точности, слова бледнеют или нагружаются новым
смыслом: все это открывает определенный горизонт ожиданий приме-
нительно к языковым новообразованиям; и наконец, около 1800 года,
когда империя уже разваливается, эти ожидания сбываются, возникает
новое понятие, такое как «союзное государство» (Bundesstaat).
Наш метод, таким образом, не служит вычленению фактов из пред-
заданных (в языковом отношении) источников. Не ограничивается он
и рациональными мнениями людей прошлого. Он избегает интеллек-
туальной истории как истории идей или как истории отражения мате-
риальных процессов. Вместо этого он ведет нас к опыту, заключенному
в изучаемых понятиях, и к теории, заложенной в них, то есть вскры-
вает те поддающиеся теоретизации посылки, на изучение которых он
направлен. На практике существует множество действий или моделей
поведения, которые появляются раньше, чем названия для них в языке.
Есть и такие, которые становятся историческими феноменами лишь
благодаря тому, что зафиксированы языковыми средствами. В обоих
случаях такая фиксация нацелена на процессы, протекающие вне гра-
ниц языка, но поддающиеся адекватному пониманию только в том слу-
чае, если мы начнем обращать внимание на эволюцию самих понятий.
Именно на это и нацелена наша история понятий. Она демонстрирует
структурную эволюцию истории — и поэтому является помощницей

40 Райнхарт Козеллек
общественным наукам; но делает она это только применительно к миру
понятий — и поэтому основывается на собственной теории. В разных
статьях нашего сборника отдается предпочтение то одному, то другому
из этих двух аспектов, и разрабатываются они в них по-разному.
3. Источники
Не во всех статьях сборника реализуются все названные выше
методологические принципы. Точно так же не все виды источников
используются в каждой из них. Естественно, выбор источников опре-
деляется тем, какому слову посвящена статья. Они могут быть взяты
из любой жизненной области и из любой науки, главное — что они
стали важными для политической и социальной терминологии. Для ос-
новных исторических понятий теологические или юридические, эко-
номические или естественно-научные тексты могут иметь большее
значение, нежели историографические.
Формально наши источники можно поделить на три группы.
3.1. Во все статьи включен материал, взятый из произведений
репрезентативных авторов. Это уровень «классиков» — философов,
экономистов, специалистов по теории государства и права, авторов
учебников, поэтов и теологов. Зачастую имеются полные собрания
сочинений, по которым их можно цитировать.
3.2. Разброс источников велик— он соответствует размеру и раз-
бросу семантических полей, подлежащих изучению. Часто используют-
ся повседневные тексты — газеты, журналы, памфлеты, акты сословных
собраний и парламентов, документы административной и политиче-
ской практики, наконец — письма и дневники, не говоря уже о, по-ви-
димому, случайных находках в исследовательской литературе.
3.3. В-третьих, при написании каждой статьи был проработан
хотя бы минимум больших словарей, справочников, энциклопедий
разных эпох— в том числе и для того, чтобы установить отсутствие
в них того или иного слова. На этом уровне отразились знания и са-
мопонимание поколений — сначала мира ученых, потом мира образо-
ванных и, наконец, широкой общественности, составлявшей читатель-
скую аудиторию публицистики. При изучении процесса формирования
понятия и его судьбы всегда полезно обращать внимание на разницу
между этими тремя уровнями или группами источников.
3.4. Часто приводятся пространные цитаты, чтобы дать свободу
той интерпретации, которая отличает нашу историю понятий от про-

Введение (Einleitung) 41
стого собрания примеров. Цитаты из немецких источников до 1700 года
даются в орфографии оригинала, после этого рубежа — в современной,
тем более что не все источники были нам доступны в оригинале. Только
в тех случаях, когда своеобразное написание позволяет сделать выводы,
касающиеся истории слова как понятия (например, превращение Social-
Demokratie в Sozialdemokratie или Race в Rasse), это написание последо-
вательно сохранено в том виде, в котором встречается в источниках.
4. Структура и изложение материала
4.1. Словарь выстроен в алфавитном порядке. Структурирование
его по систематическому принципу, группировку понятиц по областям
(например, «политика», «экономика» и так далее) или по параметрам,
связанным с фактором времени (например, «Традиционные поня-
тия», «Понятия, полностью изменившиеся», «Неологизмы»), при на-
шей постановке проблемы осуществить невозможно: всякая подобная
попытка структурирования означала бы априорную интерпретацию,
впоследствии подлежащую пересмотру.
Рядоположение таких понятий, как, например, «тирания», «деспо-
тия», «диктатура», «цезаризм», «фашизм», возможно, было бы позна-
вательно. Однако это означало бы такую систематизацию истории, ко-
торую применительно к истории понятий предполагать не приходится.
Или понятия, которые сегодня пришлось бы отнести к разным обла-
стям, — например, «государство» и «буржуазное общество» или «госу-
дарство» и «сословие» — могли раньше в каких-то случаях обозначать
одно и то же. Традиционная составляющая понятий никогда не подда-
ется настолько точному определению, чтобы их можно было сравнивать
по этому признаку и считать, что давность существования неизменных
значений способна служить «общим знаменателем» для объединения
понятий в группу. На таком основании можно было бы выделить в груп-
пу только абсолютные неологизмы. Таким образом, попытки структури-
рования вели бы к насилию над историей по меньшей мере некоторых
понятий. Только нейтральный алфавит дает шанс действовать здесь
максимально гибко и адекватно историческому процессу.
4.2. Внутри статьи зачастую необходимо совместно описывать
не одно слово, а группу заглавных слов. Выяснить место и значение
того или иного понятия в социальном пространстве или его при-
надлежность к тому или иному политическому лагерю невозможно,
не привлекая синонимичные и антонимичные понятия, не выстраивая

42 Райнхарт Козеллек
иерархию общих и частных понятий, не регистрируя пересечение зна-
чений двух выражений. Исследовать пересечения, наложения или ис-
ключения значений можно только в том случае, если в одной и той же
статье фигурируют группы слов— например, слова «Объединение»
(Einung)y «Лига и союз» {Liga und Union) в статье «Союз» (Bund, Bündnis).
Разные слова, смысловое содержание которых почти полностью
одинаково, — например, слова Historie и Geschichte в XIX столетии —
можно анализировать только совместно. Иногда слова, принадлежавшие
изначально различным понятийным полям, сходятся и превращаются
в параллельные понятия, употребляемые наравне друг с другом, — на-
пример, «Революция» и «Гражданская война»: порой они взаимозаме-
няемы, но точно так же могут становиться и антонимами, и это требует
их анализа как пары. Иногда одно слово может разрастись в несколько
разных понятий. Например, утверждение в немецком языке слова Staat
со значением «государство» способствовало тому, что такое его значе-
ние, как «состояние», «сословие», изначально обозначавшееся тем же
словом (status, état), отпало. А потом, к концу XVIII века, «государство»
стало одним из центральных понятий, и Staat и Stand («сословие») порой
даже могли противопоставляться друг другу. Поэтому слово Stand фигу-
рирует в нашем словаре и в статье «Государство», и в статье «Сословие
и класс». Согласно нашей гипотезе о водоразделе между эпохами, эти
статьи должны образовывать единый комплекс.
Какое понятие можно считать основным? Это зависит в конечном
счете от того, как мы оцениваем всю совокупность языка, однако даже
всю совокупность одной только социально-политической терминоло-
гии объять столь же невозможно, как невозможно восстановить все
прошлое в его тотальности. Таким образом, чтобы определить, что яв-
ляется основным понятием, а что — нет, нужно сначала выяснить
то, что вообще-то должно было стать предпосылкой исследования.
В принципе это проблема всякой интерпретации. Желаемое, но недо-
стижимое знание всей совокупности языка учитывается, по крайней
мере эвристически, когда описание того или иного понятия не ограни-
чивается одним заглавным словом. Иное не отвечало бы не только его
понятийному качеству, но и его функции основного понятия. Поэтому
наш словарь содержит ряд базовых статей, в которых совместно рассма-
триваются понятия, исторически взаимообуславливающие друг друга.
4.3. Сообразно этому колеблется и длина статей. В зависимости
от количества материала она, за некоторыми исключениями, состав-
ляет от 20 до 60 страниц. Это означало для некоторых авторов необ-
ходимость такого ограничения объема текста, которое никак не было

Введение (Einleitung) 43
сопоставимо с объемом проделанной ими подготовительной работы
и с количеством собранного ими материала. Поскольку и здесь ис-
черпывающая полнота тоже недостижима, приоритет был отдан ме-
тодическому ограничению; оно имеет уже хотя бы тот положительный
результат, что мы можем ожидать от авторов публикации нескольких
монографий, в которых они изложат то, что не вписывалось в рамки
статей нашего словаря.
4.4. Принципиальная структура статьи словаря предусматривает ее
членение на три части: во вступительной части описывается история
слова и понятия в период до начала раннего Нового времени; в ос-
новной части речь идет о его развитии в Новое время, а в последней
говорится о том, как это понятие употребляется в наши дни. Пропор-
ции между этими тремя частями и их внутреннее членение зависят,
разумеется, от особенностей разбираемого понятия.
Во вступительной части статей обсуждается Античность (напри-
мер, является ли понятие аристотелевским или классически-римским),
церковная традиция, гуманизм, история слов французского или немец-
кого языка. Предметно-исторические экскурсы при этом появляются
сами собой. При этом мы постоянно следим за тем, чтобы не возникало
иллюзии, будто прошлое представляло собой некий альтернативный
нашему мир. Зачастую обнаруживается, что содержания понятий,
существовавших в «доисторические» времена, сохраняются и в XIX,
и в XX веках. В таком случае они образуют фундамент или заставляют
нас задаться вопросами о структуре, позволяющими с тем большей
отчетливостью увидеть новый, современный опыт, описываемый в ос-
новной части статьи.
В основной части, согласно нашей методике, сочетаются анализ
синхронных «срезов» и диахронных «глубинных замеров». Именно
такие взаимодополняющие подходы дают возможность лучше уви-
деть историю понятия, которая никогда не сводится к фиксирован-
ному исходному значению. Изложение же материала руководствуется
хронологической последовательностью: длительность, эволюцию и но-
визну можно только хронологически постичь и тем самым исторически
интерпретировать. История понятий, строго говоря,— это история
существования понятий во времени.
В силу этого обстоятельства историко-критические притязания на-
шей истории понятий могут реализоваться и применительно к нашему
времени, о котором идет речь в заключительной части статей. Специ-
ально изучать современное употребление понятий, быстро меняющееся
и характеризующееся использованием универсальных неологизмов,

44 Райнхарт Козеллек
было невозможно: это потребовало бы непомерного увеличения объ-
ема статей и изменения метода. Для создания политической семанто-
логии современности наш словарь может служить разве что подгото-
вительной ступенью работы.
4.5. В качестве авторов мы смогли привлечь ученых, которые
наилучшим образом могут исторически описать то или иное поня-
тие с позиций своей собственной специальности. Поэтому уклон в ее
сторону был неизбежен; в нескольких случаях он компенсирован до-
полнительными разделами, написанными другими исследователями.
Также продемонстрировало свою плодотворность совместное написа-
ние статьи двумя авторами, когда такая возможность представлялась.
Некоторые статьи нам показалось целесообразным поделить между
несколькими авторами по хронологическому принципу. Наряду с исто-
риками в работе над словарем принимали участие юристы, экономисты,
филологи, философы, теологи, социологи. Во всех статьях соблюдены
некоторые единые методические принципы и вытекающий из них план.
Если в остальном они отличаются друг от друга, то это, разумеется,
не в последнюю очередь вызвано различным чувством ответственности
у авторов и тем, что у каждого из них имеются свои вопросы в области
истории понятий. Как невозможно окончательно зафиксировать ис-
торическое понятие, так не может быть окончательной и его история.

Хорст Понтеру
Райнхарт Козеллек,
Кристиан Майер,
Одило Энгельс
История (Geschichte, Historie)
Engels О., Günther H.y Koselleck R.} Meier Ch. Geschichte, Historie II
Brunner O., Conze W., Koselleck R. (Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Histo-
risches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in Deutschland. Stuttgart, 1975.
Bd. 2. S. 593-717.
I. Введение. П. Античность. ILL Терминология. И.2. Понятие historia
и «исторические» представления. III. Истолкование понятия истории
в Средневековье. III. 1. О значении слов historia и res gesta. III.2. Исто-
риография, ее классификация и горизонт ее опыта (Erfahrungshorizont).
Ш.2.а. «Жанры». Ш.2.6. Средневековые принципы структурирования
историографического текста. Ш.2.в. Способы получения опыта и спо-
собность его оформления в рассказ. Ш.2.г. Учение об изложении ма-
териала. Ш.З. Место и функция истории (Historie) в системе знания.
IV. Историческое мышление в раннее Новое время. IV. 1. Предпосылки.
IV.2. Данте и гуманизм. IV.3. XVI век. IV.3.a. Макиавелли и Гвиччарди-
ни. IV.3.6. Понимание истории в германских землях периода Рефор-
мации. IV.3.B. Историческая интерпретация права и теория истории.
IV.4. Вызов со стороны новой науки. IV.4.a. Проблематизация исто-
рии (Historie). IV.4.6. Попытки обоснования и квантификация време-
ни. IV.4.B. Понятие «истина». IV.4.r. На пути к современному понятию
история (Geschichte). IV.5. Об изменении топосов Historia и Geschichte.

46 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
IV.5.a. От «историй» (Historien) к «истории» (Geschichte). IV.5.6. Magistra
vitae, дидактическая пригодность истории и ее польза. IV.5.B. Lux
veritatiSy истина и отношения между изображением и изображаемым
(Abbildungsverhältnis). IV.5.r. Vita memoriae, воспоминание непрошед-
шего. V. Образование современного понятия истории (Geschichte).
V.l. Историко-терминологическое введение. V.l.a. Возникновение соби-
рательного единственного числа. V.I.6. Слияние «истории» как былого
(Geschichte) и «истории» как знания о былом (Historie). V.2. «История»
(die Geschichte) как философия истории. V.2.a. Эстетическая рефлексия.
V.2.6. От морализации истории (Geschichte) к превращению ее в су-
дебный процесс. V.2.B. От рационального формулирования гипотез
к разумности истории. V.2.r. Результаты историко-философского пе-
реворота в период Великой Французской революции. V.3. Превраще-
ние слова «история» (Geschichte) в основное понятие. V.3.a. От historia
naturalis к «естественной истории». V.3.6. От historia sacra к «истории
спасения». V.3.B. От historia universalis ко «всемирной истории». VI. «Ис-
тория» (Geschichte) как одно из основополагающих понятий Новейшего
времени. VI. 1. Социальные и политические функции понятия «исто-
рия». VI.2. Историческая относительность и темпоральность. VI.3. Уве-
личивающийся разрыв между опытом и ожиданием. VI.4. «История»
(Geschichte) между идеологией и ее критикой. VII. Заключение
I. Введение*
Кажется, из самого слова «история» (Geschichte) видно, что перед
нами основное историческое понятие. Однако у этого слова есть своя
собственная история, в ходе которой оно лишь в конце XVIII столе-
тия стало одним из центральных политических и социальных поня-
тий. Охватывая разом прошлое и будущее, слово история (Geschichte)
стало регулятивным понятием для всякого опыта— приобретенного
или того, который еще только предстоит приобрести. С тех пор это
выражение выходит далеко за пределы значений «рассказ» или «ис-
торическая наука».
С другой стороны, «история» (Historie) как известие, повествование
и наука уже давно присутствует в европейской культуре. Рассказы-
вание историй вообще есть присущий человеку способ совместного
* За многочисленные замечания, помощь и редактуру я хотел бы поблагода-
рить моих студентов X. Гюнтера, Й. Фиша, Р. Райхардта и Р. Штумпфа.

История (Geschichte, Historie) 47
времяпрепровождения. Более того, без историй не может быть воспо-
минания, не может быть совместности, не может быть самоопределе-
ния социальных групп или групп политического действия, способных
объединяться только на основе общего воспоминания. Такие «истории»
[Geschichten)— конечно, не основные понятия, они— лишь рассказы
о том, что составляло суть некоей истории, — будь то история битвы,
судебной тяжбы, путешествия, чуда, цареубийства или любви. В них
всегда рассказывается, о ком и о чем идет речь. И слово, которым
называются такие истории о ком-то или о чем-то, не являет собой ос-
новного понятия, самое большее — это то, что в конце рассказа может
быть сведено к резюме, выводу, единому понятию.
Представление, что в истории главное — «сама история», а не исто-
рия о чем-то или о ком-то, сформировалось в Новое время, незадолго
до Великой Французской революции. Только после этого старое, давно
употреблявшееся слово сделалось одним из центральных понятий об-
щественно-политического языка.
В это понятие «истории самой по себе» {Geschichte an und für sich)
вошли составными элементами многочисленные старые значения,
экскурсы в которые представлены в нижеследующей статье: история
(Geschichte) как событие и рассказ о нем, как чья-то судьба и как по-
весть о ней, как Провидение и его знак, все знания об истории (Historie)
как собрании примеров благочестивой и праведной, разумной или даже
мудрой жизни. Современное понятие истории включило в себя многие
из старых смысловых областей.
То, что вся ткань социально-политических отношений на земле
во всех ее временных измерениях понимается как «история», есть фено-
мен недавний. Там, где раньше ссылались на право или наказание, силу,
власть, Провидение или случай, Бога или судьбу, с конца XVIII века
стали ссылаться на историю.
Добавились новые значения, для которых прежде не было воз-
можности найти общий языковой знаменатель: история (Geschichte)
как процесс, как прогресс, как развитие или как необходимость. Сло-
во история (Geschichte) стало всеохватным понятием, обозначающим
процесс.
Наряду с этим открывается и другое новое пространство значения:
«история» (Geschichte) как поле действия и как действие, как свобода.
Историю теперь можно планировать, производить, делать. «История»
(Geschichte) становится также понятием, обозначающим действие. Оба
варианта— объективная и субъективная сторона, которые логически
исключают друг друга,— придают понятию двусмысленность, кото-

48 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
рая с тех пор ему присуща. Именно отсюда вытекают его применение
в качестве лозунга, его частое использование в идеологии и в критике
идеологии.
Образование нового понятия указывает на некий рубеж в опыте
(Erfahrungsschwelle), который был перейден в эпоху Великой Француз-
ской революции, породившей новые ожидания. Этот термин свидетель-
ствует о постижении (Erfassung) того, что воспринимается как время
новое— в силу своей уникальности и непохожести на все, что бывало
прежде. Начало Нового времени — это, конечно, длительный процесс,
лишь в конце которого человечество осознает процессуальный харак-
тер этого Нового времени: это и есть открытие «истории вообще» —
как результат Просвещения.
Раньше существовало множество историй, которые в принципе
могли быть похожи друг на друга или даже повторяли друг друга; ис-
тории с определенными действующими или подвергающимися дей-
ствию субъектами, или, в рассказе,— с поддающимися определению
объектами. С XVIII века существует «история как таковая», которая,
как казалось, стала своим собственным субъектом и объектом, она —
система, а не агрегат, как тогда говорили.
В пространственном отношении ей соответствует единая всемир-
ная история. Во временном — уникальность прогресса, который только
с появлением «истории» (Geschichte) получил свое понятийное оформ-
ление. В XIX веке эти понятия снова разошлись.
Одним из структурных признаков этой новой истории (Geschichte)
является то, что она понятийно оформила одновременность неодно-
временного — или неодновременность одновременного. В этом также
ее родство с прогрессом. Это утверждение имеет не только тот само-
очевидный смысл, что всякое повествование переносит прошлое в со-
временность и таким образом снимает те хронологические различия,
о которых говорит история; здесь важнее другое: действительность
современной истории складывается из множества процессов, которые
по календарю— одновременны, но с точки зрения своего происхо-
ждения, цели и фаз развития— не одновременны. Отсюда возника-
ют напряжения, замедленные и ускоренные изображения, искажения
и унификации, которые изучает наша всемирная история.
Одновременность неодновременного проявляется уже в античной
истории (Historié), когда эллины, глядя на варваров, обнаруживали
у них паттерны поведения, свойственные тем культурным ступеням,
которые сами они уже оставили позади. Временное напряжение уси-
лилось в христианском интеллектуальном пространстве эсхатологи-

История (Geschichte, Historie) 49
ческого ожидания. В нем содержится надежда на будущее, причем
то обещание спасения, которое дает это будущее, оказывает опреде-
ляющее воздействие и на современность, тогда как язычник, по мнению
христиан, привязан к дохристианскому прошлому.
С тех пор как было установлено, что наша Земля имеет форму шара,
одновременность неодновременного начала превращаться в общий
опыт всех народов, живущих на этом глобусе. С тех пор история ста-
новится в подлинном смысле слова делом времени. Время же делается
многослойным, оно переживается теперь не только как нечто данное
от природы, но и как способ реализации и результат человеческой
деятельности, человеческой культуры и, прежде всего, человеческой
техники. Только с тех пор, когда различия человеческого опыта ста-
ли рассматриваться как вопрос ускорения или замедления, а главным
содержанием социально-политического действия стало выравнива-
ние этих различий теми или иными способами, и только с тех пор,
как с этим стало связываться ожидание некоего поддающегося пла-
нированию будущего, — только с этого времени существует понятие
истории. «История» {Geschichte) как понятие, служащее целям леги-
тимации, выходит далеко за пределы его научного применения. Это
понятие свело весь опыт и все надежды Нового и Новейшего времени
в одно слово, которое после этого стало пригодным для использования
в качестве слова-оружия и слова-лозунга в нашем общественно-поли-
тическом языке.
Райнхарт Козеллек
И. Античность
ILL Терминология
Слово ioTopin встречается в источниках с V века до н.э., впер-
вые— у «отца истории» Геродота1. У него оно обозначает как знание,
так и изыскание, исследование и результат исследования. Поэтому
в наши дни это слово часто применяют в качестве термина для обозна-
чения разнообразных географических и этнографических изысканий,
'Herodot. Prooemium; 7, 96, 1; 2, 99, 1; 2, 118, 1; 2, 119, 3; 2, 44, 5. Предполо-
жительно справка под фрагментом из Гераклита (No. 129) является некорректной.
«Отцом истории» Геродота назвал Цицерон: Cicero. Leg. I, 5.

50 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
осуществлявшихся ионийцами {jonische Historie). В узком смысле оно
обозначает изыскания путем опроса свидетелей2. Решающее значение
для дальнейшей истории понятия [отоpin имел тот факт, что Геродот
использовал его в качестве общего названия для различных видов
собственных изысканий в первой строке проэмия к своей «Истории»:
«Геродот из Галикарнасса собрал и записал эти сведения (в подлинни-
ке — loTopirjç àîtôôeÇiç — изложение сведений, полученных путем рас-
спросов)». Вероятно, такой способ получения знания казался Геродоту
самым важным, тем более что существовал очень большой комплекс
фактов о прошлом, которые можно было узнать лишь от свидетелей3.
Слово 1отор1Г| ничего не говорило о предмете упомянутых изыс-
каний, о содержании Геродотова труда. В то время оно было вообще
нейтрально по отношению к содержанию и могло означать все, что под-
дается эмпирическому изучению (а может быть, и более того). Почти па-
радоксально, что слово «история» в своем изначальном специфическом
значении не могло применяться к изучению большей части истории:
ведь методически изучать прошлое так, как это считал возможным
делать Геродот, можно только на глубину двух-трех поколений4.
Геродот поступил вполне последовательно, назвав свой общий,
не привязанный к содержанию метод в первых строках сочинения,
почти в заголовке. Ведь единство данного труда состояло только
в том, что он представлял собой отчет одного автора о проделанных
им изысканиях5. В тематическом отношении он охватывал множество
различных предметов, которые мы сегодня отнесли бы к истории,
географии и этнографии. А та особая конфигурация тем, которая ин-
тересовала Геродота, и по сей день не имеет — да, наверное, и не мо-
жет иметь — терминологического обозначения6. По его собственным
2 Ср.: Snell В. Die Ausdrücke für den Begriff des Wissens in der vorplatonischen
Philosophie. Berlin, 1924. S. 59. В качестве дополнительной литературы см.: Kittel G.
(Hrsg.) Theologisches Wörterbuch zum Neuen Testament. Stuttgart, 1967. Bd. 3. S. 394 ff.,
под заглавием ioTopéco.
3 Также возможным вариантом могла бы быть Oecupia (ср.: Herodot. 1,29,1; 1,30,
1-2). В таком случае сейчас история звалась бы теорией, а разговор о недостаточ-
ности теории свелся бы к дефициту истории.
4 Ср.: Shimron В. Прптос tcüv гщеи; ïôuev // Eranos. 1973. Vol. 71. P. 45 ff.
5 Здесь и далее ср.: Meier Ch. Die Entstehung der Historie // Koselleck R., Stem-
pel W-D. (Hrsg.) Geschichte— Ereignis und Erzählung. München, 1973. S. 251 ff.
6 В любом случае нельзя с позиций сегодняшнего дня рассматривать этот кон-
гломерат тем как историю, понятую действительно в полной мере, считает Герман
Штрасбургер. См.: Strasburger H. Die Wesensbestimmung der Geschichte durch die an-
tike Geschichtsschreibung. Wiesbaden, 1966.

История (Geschichte, Historie) 51
словам, ему важно сохранить «то, что совершено людьми (m yevà\ieva
èÇ <xv6pcb7Tü)v), и великие и удивления достойные деяния (ёруа) элли-
нов и варваров», а также «выяснить, по какой причине и по чьей вине
(ôi f]v aitinv) они воевали друг с другом»7. Под «еруа» понимаются
не только политические и военные свершения, но и, например, про-
изведения архитектуры; под «та Y£vô|i£va è£; àvopcoTtcov» — вероятно,
и институционализированные практики, такие как нравы и порядки,
образ жизни.
Вопрос о причинах Греко-персидской войны (и — следует доба-
вить— победы греков) обозначает то, что мы на современном языке
называем историческим интересом. Ответить на этот вопрос мож-
но было различными способами. Способ Геродота— историческое
объяснение путем реконструкции большого событийного комплекса
с участием множества субъектов, состоявшего из множества разных
действий, событий, процессов, переплетавшихся друг с другом, при-
чем на протяжении жизни примерно трех поколений. Этот метод был
нов, и с его появлением у греков появилась «история» (Historie). На-
сколько сам Геродот осознавал, что своим способом ответа на постав-
ленный вопрос конституирует особую предметную область, сказать
невозможно. Во всяком случае, у него не было собственного термина
для обозначения этой области — или, выражаясь иначе, для обозначе-
ния той особой формы исторической взаимосвязи между действиями,
событиями и процессами на протяжении жизни нескольких поколе-
ний, которую (связь) он воспринимал. Не было у него и специального
слова— или даже потребности в таком слове— для его особенного
способа задавать вопросы, объяснять и описывать.
Свое сочинениие Геродот назвал Хоуос8: это слово значило при-
близительно «изложение в прозе», но он использовал его и для того,
чтобы указать на красную нить, соединявшую все описываемые собы-
тия, то есть на «историческую» взаимосвязь, которая не названа прямо
и не является специфической.
7 Herodot. Prooemium.
8 Ibid. 1, 5, 3; 1, 95, 1; 2, 3, 2; 2, 123; 4, 30, 1; 6, 19, 2, 3; 7, 152, 3; 7, 171; 7, 239, 1.
Ср.: Thukydides. 1, 97, 2. Соответствует «Хоуоттоюс» {Herodot. 5, 125), в отличие
от «етго- и (lOuaoTtoiôç» и от «Лоуоурскрос» {Thukydides. 1, 21, 1). Фукидид говорит
о «Сиуурасрг)» (1, 97, 2; ср.: 1, 1, 1. Далее о понятии «ÇiryYPa(P£ûç» Для историков
см.: Xenophon. Hellenika. 7, 2, 1; Polybios. 1, 2, 1 и др.). Позднее историки определя-
ли свои работы как сочинения— например, лрсгуцсгша {Polybios. 1, 1, 4; 4, 20, 5);
или owrafo (Ibid. 1,4, 2; 8, 2 [4], 5. 11).

52 Хорст Понтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Фукидид сделал следующий шаг: он четко и однозначно вычленил по-
литические и военные события из более широкого спектра человеческого
опыта, описываемого Геродотом, и эта сфера рассматривается им уже
гораздо глубже и адекватнее предмету. Но и у Фукидида незаметно осо-
знания особости такой предметной области, как «история», или тем бо-
лее убежденности, будто его способ «историописания» (как мы понимаем
его деятельность) — самый правильный или что история на самом деле
есть именно политическая история9. Во всяком случае, во вступлении
к своему труду Фукидид говорит только о том, что описывает «войну
афинян и пелопоннесцев». Слова ioTopia y него нет.
В качестве общих терминов для предметов «исторического» ин-
тереса нам встречаются только обозначения каких-то единичных ве-
щей —- например, причастие от Yiyv£oröai в значении «происшествие»,
«событие» или слово epyov, обозначающее у Геродота одновременно
«поступок», «действие» и «деяние», а у Фукидида еще и «событие»10,
или лрауцсх, которое охватывает широкий спектр значений— «дея-
ние», «действие», «план», «образ действий», «задача», «происшествие»,
«дело», «событие», «комплекс событий», «ход дела» — и может пере-
водиться как «история» (например, о сложных поисках и обнаруже-
нии какой-то могилы). У Полибия часто встречается в похожем зна-
чении слово npctÇiç. Таким образом, различные слова, обозначающие
«поступок» и «действие», одновременно стали терминами, обознача-
ющими событийные комплексы, и это, как представляется, показывает,
как прочно в сознании греческих историков деятельность была вклю-
чена в событийные взаимосвязи, в процессы со множеством субъектов.
Последнее в свою очередь происходило оттого, что опыт политической
деятельности в полисных гражданских обществах был очень широко
9 Следовательно, это не является буквоедством, ибо, прежде чем высказывать
свое мнение о том, как правильно следует писать историю, необходимо, по мень-
шей мере, знать о том, что есть еще и написание «истории». Фукидид хотя и хочет
создать нечто лучшее, чем его предшественники (в особенности, Геродот), но выхо-
дит так, что он лишь излагает полученные им достаточные знания о человеческих,
а в особенности военно-политических действиях и происшествиях (Sich-Ereignen).
И он хорошо с этим справлялся. «История» для него была лишь историей политики
и войн, а Пелопоннесская война — «значительным историческим событием» (Stras-
burger H. Die Wesensbestimmung der Geschichte durch die antike Geschichtsschreibung.
S. 23), и таким образом Фукидид подменяет первое из сформулированных нами по-
нятий истории. Фукидид называет войну величайшим общественным движением
или потрясением (KÎvrj6tç— Ibid. 1,1,2).
10 Ср.: Immerwahr H. R. Ergon: History as a Monument in Herodotus and Thucydides
// American Journal of Philology. 1960. Vol. 81. P. 261 ff.

История (Geschichte, Historie) 53
распространен и интерес к ней включал в себя интерес к ее условиям11.
События минувших времен часто называли «та жхХша»; «та MrjSiKà»
означало войну с персами, «та Керкиршка» — события при Керкире12,
и так далее.
Специальное название для историографии мы впервые встречаем
в Поэтике Аристотеля13. В icnropia главное— передать то, что случи-
лось («та Y£vô|aeva Xéyeiv»). Имеется в виду «не единство действия»,
а «единство времени» («ôr|Xu)aiç évôç xpövou») — «единое время и все
в нем приключившееся с одним или со многими, хотя бы меж собою
это было [связано] лишь случайно». События движутся не к одной
и той же цели (ëv réXoç). Предметом истории (Historie) являются, со-
гласно Аристотелю, военно-политические событийные процессы. Тер-
мин для обозначения этого жанра он (или кто-то до него), очевидно,
позаимствовал из первой строки труда Геродота14, при этом ошибочно
приняв iaTopin за обозначение «исторического содержания», точнее —
за эстетический генос, который определен содержанием «военно-по-
литических событийных процессов в определенный период времени».
11 Противоположную точку зрения на почти безграничные способности еги-
петского правителя к действию и подчинению см.: Hornung Е. Geschichte als Fest.
Darmstadt, 1906. S. 14-15.
12 Подтверждения этому легко найти в соответствующих словарях. Дополне-
ние может все же указывать на причастие от cujißaivü) (ср.: Aristoteles. Metaph. 982 b
22; Polybios. 3, 4,13: «то TtapàôoÇov tcüv aujißaivovtcov»). В особенности же интерес-
ными представляются замечания в стиле «та [...] яро aÙTcov или та ext лаЛштера»
{Thukydides. 1, 1,3). Прилагательные же среднего рода множественного числа, об-
разованные от названий городов и народов, используются в том числе и для того,
чтобы описывать «истории» этих городов и народов (ср. ниже). Так, Геродот мог
использовать выражения вроде «AißuKol Xôyoi» (2, 161, 3). Также, основываясь
на информации из древних источников, мы можем сказать, что уже, вероятно,
в V веке до н.э. появился термин «археология» (Platon. Hippias Maior. 285 d).
13 Aristoteles. Poet. 1451 a 36; 1459 a 17 (цит. по: Аристотель. Поэтика // Он же.
Соч: В 4 т. Т. 4. М., 1983. С. 655, 673.— Примеч. пер.). См. также: Aristoteles. Rhet.
1360 а 36.
14 В данном случае Аристотель в особенности имел в виду Геродота (Aristote-
les. Poet. 1451 b 2; 1459 а 25). Кроме того, книгам того времени, у которых отсут-
ствовало заглавие (Jacoby F. Atthis. Oxford, 1949. P. 82), было свойственно приво-
дить цитаты с использованием вступительных слов или вступительного слова
(ср.: Nachmanson Е. Der griechische Buchtitel. Göteborg, 1941. S. 46, 49-50). Как раз
это, по-видимому, и случилось с ioropin Геродота (как позднее об этом написал
Дионисий Галикарнасский [Dionysos Halikarnassos. Pomp. 3]). Сходным образом
и airyypacpeix; в связи с начальной строкой у Фукидида должен был быть преоб-
разован в угоду терминологии современных историков (Scholia in Dionysii Thracis
Artem Grammaticam / Hrsg. A. Hilgard. Leipzig, 1901. S. 11, Zeile 4; S. 166, Zeile 13;
168, Zeile 4).

54 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
У Аристотеля также впервые встречается прилагательное loTopiKÔç
15. Таким образом, похоже, что лишь задним числом, применительно
к широко распространенному жанру литературного произведения, сло-
во ioTopia получило специфически «исторический» смысл — в связи
с потребностью в классификации. Наряду с этим продолжал существо-
вать и прежний, более общий смысл этого слова— «знание», «наука»,
«исследование», — как, например, в словосочетании пер\ сртЗаесос iaxopia
(Платон, Аристотель) или в латинских выражениях naturalis historia
или naturae historiarum libri Плиния16.
Следующий шаг— приобретение словом iaxopia значения «исто-
рия, события прошлого». Такое употребление мы впервые встречаем
у Полибия17, и там этот перенос значения имеет особый смысл. Со-
гласно Полибию, события и процессы, творившиеся в этом мире («ai
tfjç oiKovévnç TTpàÇeiç») до 200 года до н.э., были одиночными, изолиро-
ванными друг от друга, а после этого рубежа история («urropia») стала
как бы телом («Gu)|iaTO£iôr|a»)18, то есть единым целым, поскольку она
связывала между собой действия и события, происходившие в раз-
ных частях света, и направляла их все на одну и ту же цель («ëv [...]
xéXoç»)19. Все это вместе представляло собой некий единый комплекс
действия («ëv ëpyov»), единое действо («ëv беаца»), с началом, середи-
ной и концом20. Таким образом, опираясь непосредственно на Аристо-
теля и используя эстетические категории, событиям эпохи римских
завоеваний вменяли единство, в истории усматривали осуществление
признаков литературного (точнее, поэтического) единства; в качестве
автора выступала Тюхе— богиня случая (см. ниже). А для объектной
области (в которой существовали только ftpàÇeiç, yevôfieva и тому по-
добное) имени не было. Так, Полибий называл выявленные им еди-
15 Aristoteles. Poet. 1451 b 1. Об употреблении в широком смысле терминов «ис-
следователь» и «эксперт» см.: Aristoteles. Rhet. 1359 b 32.
16 Platon. Phaidon. a 7; Aristoteles. Organ. 298 b 2; латинские выражения см.: The-
saurus Linguae Latinae. Bd. 6, Teil 3. Leipzig, 1938-1942. P. 2833-2834.
17Polybios. 1, 3, 4. А также: 6, 58, 1; 8, 2 (4), 11; 12, 25 a, 3. Ср.: Dionysos Halikarn-
assos. 1,2, 1. Естественно, то же самое можно выразить и во множественном числе
(с использованием Ttpâ£;£iç) — Ibid. 39, 8, 6. Ср.: 1, 4, 1.
lsPolybios. I, 3, 3-4. Ср. 1, 4, 7 об образе тела (кстати, это же может служить
для определения тела в литературе, ср.: Platon. Phaidros. 264 с; Aristoteles. Poet. 1459
а 20; Diodor. 20,1, 5; Cicero. Ad fam. 5, 12. 4; Lukian. Hist, conscr. 23, 55).
19Polybios. 1,3,4; 1,4,1-2. Ср.: 3,32,7; 4,28,3-4; 5,105,4-5,9 (и в других местах).
20 Ibid. 3, 1, 4-5. Ср. 1, 1, 6; 1, 4, 5, где не упоминается épyov и сгуаптуца; также
здесь можно, вероятно, усмотреть намек на драму (в литературном плане) — ср.:
Aristoteles. Poet. 1451 b 37.

История (Geschichte, Historie) 55
ничные события его эпохи {Geschichte) термином, применявшимся
для обозначения литературного единства, — «история» {Historie). Здесь,
вне зависимости от того, осознавал ли это Полибий на теоретическом
уровне или нет, проявилось свойство истории конституироваться лишь
в литературном контексте. Логическим следствием же было то, что ис-
тория {Geschichte), конституируемая литературным единством {Historie)
в пространстве литературного произведения, в тот момент, когда она
представала уникальной (что, впрочем, продолжалось лишь короткое
время!), была тоже названа latopla.
У Полибия, правда, почти не было последователей. Но слово ioTopia
и точно соответствующее ему латинское historia вобрали в себя зна-
чение «история» {Geschichte), кроме всего прочего, благодаря тому,
что это слово стало собирательным понятием для обозначения всего
того, что содержалось в исторической литературе, то есть оно означало
всю совокупность рассказанного о событиях прошлого и в этом смыс-
ле— всю совокупность этих событий. Мы встречаем выражения вроде
«уроки, черпаемые из истории» или «история полна подобными при-
мерами», или «как доказывает [...] история»21. Случаи, когда имеется
в виду история {Geschichte) и совсем не имеется в виду ее литератур-
ное оформление {Historie), очень редки. Например, Цицерон однажды
сказал, что «historia Romana [...] obscura» (потому что не сохранилось
имя некоего человека). Августин со своих теологических позиций раз-
личал narratio historica и historia ipsa22. Как правило же различия между
историей как рассказом {Historie) и историей как былым {Geschichte)
не проводилось. Одно без другого было практически немыслимо, ис-
тория-былое содержалась в истории-рассказе, функцию которого осо-
бенно четко сформулировал Цицерон: «свидетельница времен, свет
истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины»23. Сле-
21 «plena exemplorum est historia»; «docet [...] historia». — Polybios. 1, 1, 2; Cicero.
Divin. 1, 50; Augustinus. De civ. Dei. 5,12,13. Ср.: Dionysos Halikarnassos. 1, 3,1; Cicero.
Divin. 1, 38; Idem. De orat. 1, 165; 2, 265; Properez. 3, 4, 10; 3, 22, 20; Plinius. Ep. 7, 9, 8;
Pronto. P. 106,4— подробнее.
22 Cicero. Rep. 33; Augustinus. De doctrina Christiana. 2, 28 (44) // Corpus Christia-
norum (далее: CC). Ser.Lat. Bd. 32. Turnhout, 1962. P. 63 (ср.: Idem. De civitate Dei. 10,
32, 3, где слово historia будет использоваться примерно таким образом, каким мы
сегодня можем говорить о нем в контексте «Книги истории», «в которой мы рас-
сказываем о прошлом»). Ср.: Cicero. Fin. 5, 5; и, возможно, также см.: Idem. Brutus.
44; Gellius. 3, 3, 8.
23 «testis temporum, lux veritatis, vita memoriae, magistra vitae, nuntia vetustatis». —
Cicero. De orat. 2, 36 (цит. по: Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М.,
1972. С. 137. — Примеч. пер.). Ср.: Plinius. Ер. 9,27,1: «quanta potestas, quanta dignitas,

56 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
дует обратить внимание на то, что это слово очень часто встречается
в единственном числе и не имеет при себе определения, выраженного
существительным в родительном падеже или прилагательным24 (а исто-
риографическое произведение, наоборот, часто называется существи-
тельным во множественном числе— «истории», historiae).
Таким образом, слово historia было понятием, но в первичном зна-
чении оно обозначало форму, рамку и уже только во вторичном — весь
комплекс действий, событий, процессов, который был в нее заключен.
В содержательном плане это понятие распространялось скорее на сум-
му событий, а не на взаимосвязь между ними, которая устанавливалась
в форме историй (Historie (n)). Оно не означало динамического движе-
ния, большого потока — такого, в котором можно было бы определить
свое место и предполагать его единство, искать его смысл. И в целом,
и в большинстве конкретных случаев преобладало литературное значе-
ние. Если не считать некоторых исключений, у слова historia и не могло
существовать отдельного собственного значения «былое» (Geschichte).
Былое не могло существовать иначе как в качестве содержания опре-
деленной формы— истории-рассказа (Historie).
Что касается объекта или объектов, о которых повествовала
historia, то это могло быть и все человечество. Греки говорили о xoivf]
ioTOpux, Августин — о historia gentium (в которой было много предзнаме-
нований)25. В большинстве случаев «xoivfj iatopia» обозначает рассказ
об истории (Geschichte) нескольких народов26.
Жанр historia охватывал самые разные произведения, включая ге-
неалогии и локальные хроники. Четких границ он не имел27. В названиях
это слово конкурировало со многими другими, прежде всего с такими
как 'EXXnvixà, KopivOiaxà и тому подобными. Римская история Дио-
quanta maiestas, quantum denique numen sit historiae». — (Перевод: «каким могуще-
ством, каким достоинством, каким величием, какой, наконец, божественностью
обладает история», цит. по: Письма Плиния Младшего. 2-е изд. Кн. IX. М., 1982.
Письмо 27. С. 216. — Примеч. пер.).
24 Ср. латинские выражения в: Thesaurus Linguae Latinae. Bd. 6, Teil 3. Sp. 2835-
2836.
25 Dionysos Halikarnassos. 1, 2, 1; Augustinus. De civ. Dei. 6, 5 (7); 21, 8. Ср. 10, 16.
Флор пишет во введении к своим Эпитомам римской истории (I. 2), что Рим на-
столько распространил свою власть, «что те, кто прочтут о его делах, познакомятся
не с одним народом, а с деяниями всего рода человеческого».
26 Dionysos Halikarnassos. Pomp. 3 (Koival ttpâÇeiç); Diodor. 4,1, 3; 5,1,4; 11, 37, 6.
27Polybios. 9, 1, 2 ff.; Jacoby F. Über die Entwicklung der griechischen Historiogra-
phie und den Plan einer neuen Sammlung der griechischen Historikerfragmente // Klio.
Bd. 9. 1909. S. 88, Fußnote 4; S. 96, Fußnote 1.

История (Geschichte, Historie) 57
на Кассия упоминается то как «Рсоцшнсх», то как «Рсоцшкг] icrcopia»28.
Но хотя этот жанр, с одной стороны, включал в себя в принципе много
географических и этнографических материалов — особенно при описа-
нии отдельных городов и стран, — с другой стороны, при изложении
собственно исторической части совершенно отчетливо просматрива-
лась концентрация внимания на событийной истории. То есть этот
термин не применялся в сочетаниях вроде «история философии», «ис-
тория изобретений» и тому подобных29. В целом его область применения
ограничивалась политическими и военными деяниями, TtpàÇeiç.
Нельзя не заметить, что римляне чувствовали потребность отгра-
ничить historia от annales, хотя критерии отличия у разных авторов
были очень разные30.
Несомненно, historia была связана с высокими требованиями
и притязаниями в том, что касалось литературного мастерства: у Ци-
церона она — «труд [... ] наиболее подходящий для оратора», у Квинти-
лиана— «некоторым образом свободная песнь»31. «Истории» отличали
от безыскусных «записок» (bno\ivr\\iaxa, commentarii)32. Когда, напри-
мер, Цицерон и Лукиан размышляли об истории (historia), то их раз-
мышления, главным образом, были о том, как ее следует писать. В част-
ности, выдвигалось требование писать правду— но речь шла скорее
о соблюдении этого требования, а не о том, как эту правду узнать33.
28 Schwartz Е. Cassius Dio // Realenzyklopädie für protestantische Theologie und
Kirche. Leipzig, 1897. Bd. 3. S. 1685.
29 Такие достижения в области техники, которые сыграли важную роль в поли-
тической истории (Geschichte), конечно, также могут быть упомянуты в истории-
рассказе— ср.: Polybios. 9, 2, 5; 10,47,12.
30 Gellius. 5,18; Servius. ad Aen. 373: Geizer M. Der Anfang römischer Geschichtsschrei-
bung // Strasburger H., Meier Ch. (Hrsg.) Kleine Schriften. Wiesbaden, 1964. Bd. 3. S. 93.
31 «opus [...] Oratorium maxime».— Cicero. Leg. 1, 5 (цит. по: Цицерон. Диалоги.
M., 1966. С. 90.— Примеч. пер.); ср.: PetzoldK~E. Cicero und Historie // Chiron. 1972.
Bd. 2. S. 253 ff.; «carmen quodammodo solutum».— Quintilian. 10, 1, 31; ср.: Strasbur-
ger H. Die Wesensbestimmung der Geschichte durch die antike Geschichtsschreibung.
S. 27; Keuch K. Historia. Geschichte des Wortes und seiner Bedeutungen in der Antike
und in den romanischen Sprachen. Phil. Diss. Münster, 1934. S. 16 ff.
32 Лучше всего это иллюстрирует одно исключение, подтверждающее правило:
Cicero. Brutus. 262. Ср.: Lukian. Hist, conscr. 16. С другой стороны, Полибий мог свои
рассказы также назвать гтоцугцшта (Polybios. 1, 35, 6).
33 Например, см.: Cicero. De orat. 2, 15. 62; Quintilian. 10, 1, 102; Lukian. Hist,
conscr. 39: «единственная задача историка— рассказать о том, как это было» (cbç
етсрахбп ebtetv); также см.: Ibid. 50-51; Wehrli F. Die Geschichtsschreibung im Lich-
te der antiken Theorie // Eumusia. Festschrift für E. Howald. Erlenbach; Zürich, 1947.
S. 54 ff.

58 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
11.2, Понятие historia и «исторические» представления
Невозможно задним числом приписывать Античности некое
понятие об истории, которое было бы сопоставимо с современным.
Но можно утверждать, что уже в то время существовали определен-
ные соответствия тому, что сегодня называется «представлениями
об истории» и входит в наше понятие истории. Однако к антично-
му представлению о historia эти взгляды относились в лучшем случае
лишь постольку, поскольку они помогали структурировать и в целом
понимать определенный материал, некое содержание, заключенное
в той форме, обозначением которой в первую очередь и является сло-
во historia. Нам нужно исходить из того, что именно в Античности
понимали под словом historia.
Содержание, которое заключено в словесной форме historia и ко-
торое это слово только и могло подразумевать, сосредоточивалось
прежде всего в области событийной политической и военной ис-
тории. С одной стороны, рассказ велся о примечательных деяниях,
событиях, судьбах, из которых можно было извлечь уроки для соб-
ственных политических действий и для правильного восприятия дей-
ствий других34; в Риме рассказы, представлявшие такого рода инте-
рес, называли exempla35— именно их имели в виду, когда говорили,
что история (historia) — «наставница жизни»; они же придавали этому
жанру эстетическую привлекательность36. С другой стороны, интерес
был направлен на реконструкцию и историческое понимание более
длительных процессов (литературной формой для них были моногра-
фии или historiae perpetuae37). Впрочем, происходило это— не всегда,
как сейчас будет показано, но в основном — лишь за счет выстраива-
ния рядов событий. Это означает, что в подобных историях городов,
народов, царств или в общей истории нескольких народов целое было
в принципе не более чем суммой своих частей. Авторы находили (на-
сколько сознательно — вопрос отдельный) некую зону человеческой
деятельности, осуществлявшейся в совершенно определенных услови-
ях и с совершенно определенными результатами, и делали ее предме-
том изучения и описания. Такое восприятие истории и такой способ
34Polybios. 1,1,2.
35 Gelzer M. Der Anfang römischer Geschichtsschreibung. S. 95-96, 285. Ср.: Ibid.
1963. Bd. 2. S. 365; Bd. 3. S. 234. Anm. 48.272.
36 «historia magistra vitae». — Cicero. De orat. 2, 36; ср.: Strasburger H. Die Wesens-
bestimmung der Geschichte durch die antike Geschichtsschreibung. S. 27.
37 Ocero. Ad fam. 5, 12,2.

История (Geschichte, Historie) 59
историописания вполне соответствовали античной разновидности
истории, причем с самого начала. Ведь если в V веке до н.э. проснулся
небывалый прежде интерес к событийной истории38, то произошло
это не просто в силу подъема культуры на более высокую ступень
и более широкого распространения научного интереса или поздне-
го влияния гомеровского эпоса39: прежде всего это было следствием
особенностей греческой жизни. В широких кругах граждан, которые
ответственно и заинтересованно участвовали в политической жизни
полисов (частично уже демократических), возникло особое отношение
к политическим и военным событиям. Политика обрела— в силу но-
вого, необычайно сильного акцента на политической принадлежности
человека — совершенно новое место и значение; политическая жизнь
стала интенсивнее, открылись небывалые возможности для того, что-
бы действовать, планировать, изменять. Политический порядок вдруг
предстал как что-то, что можно творить своими руками. Вследствие
этого появилась новая потребность ориентироваться в политике, воз-
никла и широко распространилась политическая грамотность и по-
литическая критика. Политика теперь уже не могла больше рассма-
триваться как серия великих деяний, а изменения — как проявление
глубинных смысловых связей (например, роковой последовательности
вроде «прегрешение— искупление» или «взлет— падение»). Занятия
политикой тоже не могли больше оставаться беспроблемной рути-
ной. Политика могла и должна была теперь становиться предметом
суждения извне (но при этом суждения компетентного), и не только
ближайшие, но и более далекие взаимосвязи «могли получать только
историческое объяснение»40. И так случайность военно-политических
событий внезапно смогла стать принципом создания реконструкций,
охватывающих несколько поколений. Событийно-историческая после-
довательность стала материалом, пригодным для литературного описа-
ния. Общественность — широкие круги свободных и равных граждан
греческих полисов — составила аудиторию, для которой стали публи-
коваться крупные исторические сочинения.
38 Ср.: Meier Ch. Die Entstehung der Historie.
39 На этом особенно настаивает, например, Штрасбургер (см.: Strasburger H. Die
Wesensbestimmung der Geschichte durch die antike Geschichtsschreibung; Idem. Homer
und die Geschichtsschreibung. Heidelberg, 1972).
40 См.: Lübbe H. Was heißt: «Das kann man nur historisch erklären?» // Koselleck R.,
Stempel W.-D. (Hrsg.). Geschichte— Ereignis und Erzählung. S. 542 ff.; Meier Ch. Die
Entstehung der Historie. S. 265 ff, 268 ff, 295 ff

60 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
В последующие столетия закреплению за понятием истории
(Historie) значения рассказа о событиях способствовали образцы, за-
данные эпосом и Фукидидом: именно на них ориентировались пра-
вила жанра. Этот жанр, однако, нельзя считать простым следствием
институционализации определенных интересов и ожиданий историков
и их читателей. Ведь событийная история оставалась — даже тогда,
когда граждане стали менее активно принимать в ней участие, — с од-
ной стороны, основной сферой, в которой люди находили интересные
судьбы и важные фигуры для идентификации. Общественная и поли-
тическая стороны жизни у полноправных граждан были теснейшим
образом связаны друг с другом; связи и идентичности, конкурировав-
шие с политическими, серьезной роли не играли41. С другой сторо-
ны, событийная история оставалась единственной сферой, в которой
происходили важные, интересные, ощутимые перемены. Дело в том,
что в интеллектуальном, техническом, экономическом, социальном от-
ношениях условия жизни в Античности относительно мало менялись
по сравнению с ранним периодом, который предопределил последу-
ющие42, но сам был беден историческими свидетельствами. В историо-
графии учитывали некоторые процессуально возникшие перемены,
но в большинстве случаев лишь как готовые результаты, и рассказыва-
ли о них лишь «к слову», наряду с рассказом о событиях. Историческая
динамика в целом была настолько слабой, что не могла преодолеть того
порога, за которым она была бы в состоянии навязать себя традицион-
ной истории-рассказу (Historie) как часть истории-былого (Geschichte).
Вне того, что происходило на военной и политической арене, почти
не было глубоких изменений, которые могли бы превратить значитель-
ные массы людей (независимо от политических различий) в носителей
некой «истории» (Geschichte) или ее тему.
Таким образом, тот факт, что античная историография настолько
неисторично воспринимала мир, был в первую очередь обусловлен не-
достатком истории (Geschichte). Нужно хотя бы в общих чертах пред-
41 Понятие «связь» будет разъяснено далее. См. также: Weber M. Wirtschaft und
Gesellschaft. Köln; Berlin, 1964. S. 1026 ff.; Finley M.I. The Ancient Economy. London,
1973.
42 Они странным образом располагаются в нейтральной зоне между появив-
шимися учениями о происхождении культуры и теми временами, которые пред-
ставлены большим количеством исторических свидетельств: речь идет о периоде
с X по VI век до н.э., от которого осталось относительно мало памятников грече-
ской культуры. Позднее грекам собственная самобытность стала столь очевидна,
что они особенно не интересовались ее происхождением.

История (Geschichte, Historie) 61
ставлять себе «промежуточное положение» Античности. В то время
уже не рассматривали — в духе древневосточных представлений — по-
литику и природу в единстве; не пытались прочно привязать полити-
ческий порядок к определенной эпохе. Скорее наоборот, мир полиса
и политики стали постепенно вычленять из окружающей его природы43.
Время теперь уже было не временем тех или иных политических обра-
зований, которые считали себя всем миром, и еще не было временем че-
ловечества, понимаемого как прогрессирующее независимо от полити-
ческих границ. Таким образом, то, что в Новое время интегрировалось
в различные части единого понятия истории и что заставляло видеть
в истории {Geschichte) прежде всего гигантский, всеохватный процесс
изменений, в Античности было разделено. Между возникшей историей
событий {Ereignishistorie) и большими умозрительными историческими
построениями вроде учения Гесиода о возрастах мира или платонов-
ских мировых циклов44 не было никаких связующих звеньев, они суще-
ствовали параллельно, не соприкасаясь. Не было и никакой внешней,
высшей точки зрения или общественной альтернативы, которые поз-
волили бы соединиться умозрительным историческим построениям
и ожиданиям, событиям и истории {Historié). Во всяком случае, в эпоху
языческой Античности ни одна общественная группа не была в со-
стоянии исторически осмыслить и легитимировать свое социальное
возвышение, определить свое и чужое место в истории (и проводить
сравнения между различными крупными процессами). Лишь в V веке
до н. э. у Фукидида мы обнаруживаем своего рода историческую ло-
кализацию применительно к процессу развития и соотношения сил
и величин в греческой истории45. Но — как и все движение принципи-
ального обновления, частью которой она являлась46, — эта локализация
осталась исключением и не имела последствий. Такое отсутствие ис-
торического сознания, ощущения опосредованности временем47 было
43 Meier Ch. Entstehung des Begriffs «Demokratie». Frankfurt a.M., 1970. S. 19 ff.
44 Ср. отрывок: Gaiser K. Geschichte und Ontotogie // Idem. Piatons ungeschrie-
bene Lehre. 2. Aufl. Stuttgart, 1968. В особенности любопытно: Platon. Nom. 677 с. d
(рассмотрение прогресса в качестве доказательства необходимости учитывать то,
что в на протяжении огромного периода разного рода катастрофы нанесли значи-
тельный вред культуре).
45Thukydides. 1,2 ff.
46 См.: Koselleck R., Meier Ch. Fortschritt // Brunner О., Conze W., Koselleck R.
(Hrsg.) Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Spra-
che in Deutschland. Stuttgart, 1975. Bd. 2. S. 355 ff. (в данный сборник статья Прогресс
не вошла— Примеч. пер.)
47 Хотя было обнаружено много различных культурных связей, например,

62 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
тесно связано, помимо всего прочего, с определенной формой социаль-
ной одновременности и возможности, «конкретности» и пониженной
способностью формировать и воспринимать идеологию.
Границы античного восприятия истории сказались и на общих
концепциях исторических процессов и взаимосвязей, существовавших
в то время. Например, предположения Геродота относительно взаимо-
связанности поступков человека и его участи касались только взлетов
и падений конкретных индивидов, династий или царств48. Утвержде-
ние, будто в Риме за неудачей всегда следовали успехи, связывало между
собой лишь небольшое число конкретных событий49. То есть в этих
и им подобных концепциях рассматриваются или предполагаются
лишь немного более крупные комплексы взаимосвязанных событий
по сравнению с традиционным рассказом. В одном случае делается по-
пытка понять политику, а в другом — осмыслить своеобразные взаимо-
связи и судьбы великих политических деятелей. О постижении истории
тут едва ли можно говорить, самое большее — о понимании задним
числом ее событийного хода в малом и в великом.
Греческая история (Geschichte) с самого начала, в соответствии
с политической структурой общества, могла пониматься только
как история со множеством действующих субъектов. В ней не было
какой-то единицы, какого-то одного субъекта, долговременная эволю-
ция которого могла бы пониматься как «история» (Geschichte). Рамка,
в которой проходили все исторические движения, оставалась более
или менее одной и той же50. В этой рамке одни царства сменяли другие,
ситуации и события происходили и повторялись51. Время не было
между музыкой, моралью и государственным устройством (Schachermeyr F. Da-
mon // Stiehl R., Stier H.E. (Hrsg.) Beiträge zur Alten Geschichte und deren Nachle-
ben. Festschrift für F. Altheim. Berlin, 1969. Bd. 1. S. 192 ff.), между государственным
устройством и риторикой (Tacitus. Dialogus de oratoribus), между экономикой, тех-
никой и военным делом (Thukydides. 1, 2 ff), между демографией и государствен-
ным устройством (Aristoteles. Pol. 1286 b 8 ff), между всеобщим процветанием
и упадком науки (Plinius. Nat. hist. 14, praef.), все же эти констатации оставались
странным образом разрозненными и редкими и уж тем более не были сведены
вместе таким образом, чтобы можно было на их основе выдвинуть гипотезу о ка-
ких-то всеобъемлющих изменениях.
48 Meier Ch. Entstehung des Begriffs «Demokratie». S. 277 ff (и другие источники).
49 Ammianus Marcellinus. 31, 5, 10-16; VittinghoffE Zum geschichtlichen Selbstver-
ständnis der Spätantike // Historische Zeitschrift. 1964. Bd. 198. S. 549-550, 560; Fuhr-
mann M. Die Romidee der Spätantike // Historische Zeitschrift. 1968. Bd. 207. S. 551. Ср.:
Ibid. S. 536, Anm. 22; S. 553-554 (O crescere posse malis Рутилия Намациана).
50 Ср. по поводу Геродота: Meier Ch. Die Entstehung der Historie. S. 286 ff
51 Ср.: Aurelius Victor. Liber de Caesaribus 35,13.

История (Geschichte, Historie) 63
привязано к каким-то единичным объектам, и потому невозможно
было считать его циклическим (иначе обстояло дело в крупных умо-
зрительных построениях философов, абстрагированных от конкрет-
ных вещей и охватывавших века). Позднее в Риме ситуация была
иная, но все же римляне не могли представить себе свою историю
в виде круговорота52.
Представление об истории как о множестве параллельно и по-
следовательно совершающихся процессов было свойственно, в част-
ности, Полибию. Единство истории, которое он наблюдал, он объяс-
нял существованием единого плана (oixovojiia)53, однако этот план,
в свою очередь, принадлежал Тюхе54. Связь происходящего во всем
мире была самым большим среди тех сюрпризов, которые эта богиня
случайности вновь и вновь преподносит людям55. Исходные позиции
были абсолютно случайными56, никакого глубинного смысла в «драме»
не усматривалось. Исторической связи с прежними царствами не уста-
навливалось — проводилось лишь статичное сравнение с ними57. Буду-
щее было открыто, ничто ни говорило о том, что всесторонней связи
между поступками и событиями суждено быть долговечной58. Таким
образом, независимо от того, считал ли Полибий Тюхе скорее случай-
ностью или же действием божественных сил59, это единство одного
фрагмента истории не говорит о каком бы то ни было единстве истории
{Geschichte) в целом.
52 VittinghoffE Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 541, 572 ff.
В целом см.: Momigliano A. Time in Ancient Historiography // History and Theory.
Vol. 5, Suppl. 6. 1966. P. 1 ff.
53 Polybios. 1, 4, 3; 3, 32, 9; 8, 2 (4), 2; 9, 44, 2.
54 Ibid. 1, 4, 1 ff. Ср.: 1, 1, 5; 3, 1, 10; 6, 2, 3; 8, 2 (4), 3-4.
55 KaivoTtoietaGai (Ibid. 1, 4, 5; 4, 2, 4; 9, 2,4).
56 Также ср.: Momigliano A. Time in Ancient Historiography. P. 18-19.
57Polybios. 1,2.
58 Более того, Полибий уже предвидит новые изменения в римском праве (Ро-
lybios. 6, 9, 12 ff.). Ср. 3, 4, 7 (где в то время считалось, что римское правление уже
стало историей), так и 3, 4, 12-5, 6: после завоевания снова было создано тарахп
KCii Klvnaiç (3, 4, 13), а это означает, что об изменениях уже было известно. Этот
момент чрезвычайно непросто интерпретировать— ср.: Walbank EW. A Historical
Commentary on Polybios. Oxford, 1957. Vol. 1. P. 302 ff.,— так как этот период хро-
нологически следует после «установленного окончания» единой истории (Polybios.
3, 1, 4-5. Ср. 1, 4, 3: cruvT£Ä.£ia). Нет никаких оснований утверждать, что Полибий
ожидал наступления череды империй.
59 На этот счет ср.: Fritz К. von. The Theory of the Mixed Constitution in Antiquity.
New York, 1954. P. 388 ff; Ziegler K. Polybios // Realenzyklopädie für protestantische
Theologie und Kirche. 1952. Bd. 21/2. S. 1532 ff.

64 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Существование такого рода единства предполагал продолжатель
его труда, стоик Посидоний. Ему приписывают — вероятно, справед-
ливо — такое высказывание: историк должен стремиться к тому,
...чтобы всех людей (navrsq ävGpcimoi) в их родстве и их простран-
ственной и временной разделенности привести к одному и тому же
порядку изображения (auvraÇiç) и тем самым как бы стать органом
божественного Провидения. Ибо как оно объединяет порядок светил
на небесах и человеческие характеры в совместную аналогию, вечно
водит по кругу, давая каждому предназначенное ему судьбой, — так же
и те люди, которые записывают общие события мира (ai xoiva! Tfjç
oixoufiévrjç TtpàÇeiç), равно как и одного-единственного города, превра-
щают свое описание в единый отчет и становятся центром управления
событиями60.
У нас нет достаточного корпуса произведений Посидония, чтобы
увидеть, в какой мере он сделал это положение программой своей исто-
риографии и как его реализовывал в каждом случае. «Симпатия» между
космосом и историей говорит в пользу того, что история не стремится
к какой-то конечной цели. Ее единый порядок должен был бы скорее
означать, что правилом является смена одного круговорота другим.
В таком случае перед нами был бы в принципе такой же взгляд на ис-
торический мир, как у Геродота. Это согласовывалось бы с тем обстоя-
тельством, что в то время происходило объединение всего известного
мира под властью Рима и параллельно нарастал кризис республики61.
Поэтому вполне вероятно, что для Посидония существовала не ис-
тория, а истории— в рамках и в качестве части философски посту-
лируемого всеобщего порядка. В таком случае мы бы предположили,
что здесь налицо больше порядка и больше Провидения, но меньше
взаимосвязи между событиями, чем у Полибия.
Иначе обстояло дело в Риме. Тамошняя историография с самого
начала была сосредоточена на истории с единым действующим субъ-
ектом. Она была призвана объяснить успехи Рима, легитимировать
его экспансию и притязания (и для этого воспроизводить примеры от-
™Diodor. 1, 1, 3. Ср.: Reinhardt К. Poseidonios. München, 1921. S. 32-33; Idem.
Kosmos und Sympathie. München, 1926. S. 184. Перевод основывается на: PohlenzR.,
PohlenzM. Die Stoa. 4. Aufl. Göttingen, 1970. S. 213 f.
61 Ср.: Strasburger H. Poseidonios on Problems of the Roman Empire // Journal of
Roman Studies. 1965. Vol. 55. P. 40 ff.

История (Geschichte, Historie) 65
цов)62. Историю использовали прежде всего как арсенал. Она заключала
в себе заявление обожествленного Ромула, провозгласившего: «Угодно
богам, чтобы мой Рим стал главой всего мира»63; она заключала в себе
также историческое обоснование римского государственного устрой-
ства64 и — не в последнюю очередь — бесчисленные примеры (exempla)
доблести (virtus) римских полководцев и солдат и их превосходства
над врагами, а также мудрости римских государственных мужей65. Ход
истории с его длинным рядом успехов и постепенным завоеванием
мира одновременно заключал в себе подтверждение правильности этих
религиозных, моральных и военно-политических постулатов. В этом
отношении римская история в целом тоже была ориентирована на со-
бытия, только со специфическими интересами, и, кроме того, она из-
влекала из этих событий и их последовательности особый смысл.
В особенности после успехов и в связи со сформировавшейся на их ос-
нове уверенностью римлян в успехе66 заставлял задуматься тот факт,
что государство в эпоху поздней республики все больше расширялось
территориально, а внутри него царили кризис и упадок нравов, а также
что от республиканского государственного устройства, пользовавшегося
величайшим уважением римлян, произошел переход к империи.
С точки зрения представлений римлян об «истории» (Geschichte)
прежде всего интересен один из ответов, найденных в этой ситуации:
сравнение с возрастами человека. Со времен поздней республики из-
вестны схемы, делившие римскую историю на фазы, соответствовав-
шие фазам человеческой жизни67. Эти схемы не только обеспечивали
62 Gelzer M. Der Anfang römischer Geschichtsschreibung // Kleine Schriften. Bd. 3.
S. 51 ff., 95 ff, 258; Timpe D. Fabius Pictor und die Anfange der römischen Geschichts-
schreibung // Temporini H. von. (Hrsg.) Aufstieg und Niedergang der römischen Welt.
Berlin; New York, 1972. Bd. 1/2. S. 928 ff.
63 «caelestes ita velle, ut mea Roma caput orbis terrarum sit». — Livius. 1,16, 7 (цит.
по: Ливии. История Рима от основания города. М., 1989. Т. 1. С. 25. — Примеч. пер.).
Ср. 1, 55, 5-6; 5, 54, 7.
64 Cicero. Rep. Iff
65 Ср.: Livius. 9,17-19; особенно 9; DrexlerH. Die moralische Geschichtsauffassung
der Römer // Gymnasium. 1954. Bd. 61. S. 168 ff, и в особенности S. 172 ff; Pöschl V. Die
römische Auffassung der Geschichte // Gymnasium. 1956. Bd. 63. S. 190 ff. См. также:
Buchheit V. Christliche Romideologie im Laurentius-Hymnus des Prudentius // Wirth P.
(Hrsg.) Polychronion. Festschrift für F. Dölger. Heidelberg, 1966. S. 128 ff.
66 Ср.: Livius. 1,16,7.
67 Haussier R. Vom Ursprung und Wandel des Lebensaltervergleichs // Hermes. Bd. 92.
1964. S. 313 ff; VittinghoffF. Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 557;
Truyol y Serra A. The Idea of Man and World History from Seneca to Orosius and Saint
Isidore of Seville // Cahiers d'histoire mondiale. 1960. Vol. 6. P. 698 ff

66 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
возможность структурирования материала, но и позволяли авторам
определить, в какой фазе римской истории они сами жили. А такая
потребность в этой истории, которая рассматривавлась в отдельно-
сти от всех прочих как всеобщая и была полна перемен и поворотов,
очевидно, существовала. Кроме того, сравнение с возрастами человека
позволяло дать более высокую оценку собственному времени — време-
ни конца и завершения римской истории, которое сравнивали со ста-
ростью, подчеркивая преимущества этого возраста. О смерти Рима,
впрочем, речь не шла — по крайней мере, в языческие времена68.
Подозревая, что их собственная эпоха уступает в величии пред-
шествующей, некоторые авторы нашли другой ответ: в своей истори-
ческой картине они релятивировали преимущества того времени, бо-
лее дифференцированно взвешивая все его «за» и «против»: «...быть
может, всему существующему свойственно некое круговое движение,
и как возвращаются те же времена года, так обстоит и с нравами; не все
было лучше у наших предшественников, кое-что похвальное и заслужи-
вающее подражания потомков принес и наш век», — сказано у Тацита69.
После царивших в период поздней республики и Гражданской вой-
ны страхов и ожидания всеобщей погибели — Лукреций даже предпо-
лагал, что нивы перестанут плодоносить70, — про Августа говорили,
что он вернул «золотой век». Вергилий вложил в уста Юпитеру обе-
щание «вечной власти», то есть без пространственного и временного
ограничения. Наказ «народами править державно [...] налагать условия
мира» был явно рассчитан на господство, длящееся вечно71.
Уже раньше, в начале II века до н.э., римлянами была заимствована
еще одна концепция истории — учение о четырех царствах, которое на-
шло свою самую знаменитую формулировку в Книге пророка Даниила,
68 У Ливия, у которого отсутствовало это сравнение, это обстоятельство упо-
минается один раз: надо заметить, что сила общества, которое должно быть бес-
смертным, не стареет (Livius. 6, 23, 7).
69 «nisi forte rebus cunctis inest quidam velut orbis, ut quemadmodum temporum
vices, ita morum vertantur; nee omnia apud priores meliora, sed nostra quoque aetas
multa laudis et artium imitanda posteris tulit». — Tacitus. Ann. 3, 55, 5; ср.: Tacitus. Di-
alogus de oratoribus (цит. по: Тацит К. Соч.: В 2 т. Т. 1: Анналы. Малые произве-
дения / Пер. А. С. Бобовича; Ред. перевода Я.М. Боровский и М.Е. Сергеенко. М.,
1993. С. 248— Примеч. пер.).
70 Lukretius. 2, 1173-1174.
71 «regere imperio populous [...] pacique imponere morem».— Vergil. Aeneas. 1,
279; 6, 851-852 (цит. по: Вергилий. Энеида. Сервий. Комментарии к «Энеиде». М.,
2001. С. 12, 125.— Примеч. пер.); по поводу aurea aetas см.: Vergil. Aeneas. 6, 791 ff.
Ср.: Livius. 4, 4, 4; 6, 23, 7.

История (Geschichte, Historie) 67
но на самом деле было, очевидно, разработано в Персии в период гре-
ческого владычества с опорой на схему трех царств, использовавшуюся
греком Ктесием Книдским в IV веке для написания истории ассирий-
цев, мидян и персов. В своей изначальной — персидской и еврейской —
разновидности это учение (тогда носившее оппозиционный характер)
предсказывало гибель четвертого и последнего царства72. Теперь уже
невозможно установить, как и в какой мере этот грядущий конец был
исключен из схемы римлянами и насколько отождествление четверто-
го царства с Римской империей сочеталось с той идеей, что с концом
Рима придет к концу и вся «история», или в какой мере функция этого
учения заключалась в том, чтобы лишь придать какую-то внешнюю
структуру мировой истории.
Но — по крайней мере в императорском Риме— имели место
по-разному выражавшиеся ожидания конца истории вместе с кон-
цом Римского государства. Эта мысль, во-первых, несомненно была
связана с распространенным во II веке до н.э. осознанием того факта,
что под благотворным влиянием pax Romana во многих областях были
достигнуты никогда прежде не виданные успехи73. Во-вторых, она со-
четалась с разнообразными представлениями о вечности Рима и его
владычества. Эти представления превратились в застывшую идеоло-
гию, которой римляне твердо придерживались даже тогда, когда уже
повсюду стали видны симптомы обветшания и упадка империи74.
Особенно активно к этой идее обращались в полемике с христиана-
ми. На территории Римской империи, охватывавшей весь (хотя на са-
мом деле лишь весь средиземноморский) мир, представление об исто-
рии, очевидно, было так прочно связано с Римом, что представить себе
какую-либо неримскую или послеримскую историю людям было уже
трудно. Это убеждение, кстати, было характерно и для самих христиан:
72 О Ктесии см.: Diodor. 2,1-34. Ср.: Lesky A. Geschichte der griechischen Literatur.
3. Aufl. Bern; München, 1971. S. 697 ff.; Swain J. W. The Theory of the Four Monarchies //
Classical Piniol. 1940. Vol. 35. P. 1 ff.; Koch К Spätisraelitisches Geschichtsdenken am
Beispiel des Buches Daniel // Historische Zeitschrift. 1961. Bd. 193. S. 1; Lorenz K. Un-
tersuchungen zum Geschichtswerk des Polybios. Stuttgart, 1931. S. 15; VittinghoffF. Zum
geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 551 ff (в особенности о подготовке
учения Орозием и Августином). О Помпее Троге см.: Seel О. Eine römische Weltge-
schichte. Nürnberg, 1972.
73 См.: Koselleck R, Meier Ch. Fortschritt. S. 361.
7AMommsen Т.Е. St. Augustine and the Christian Idea of Progress // Journal of
the History of Ideas. 1951. Vol. 12. P. 347; VittinghoffF. Zum geschichtlichen Selbstver-
ständnis der Spätantike. S. 547; Fuhrmann M. Die Romidee der Spätantike. S. 529 ff.
Ср. примеч. 71.

68 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
«Если Рим погибнет, что может спастись?» — вопрошал Иероним75. Ко-
нечность истории была одним из аргументов, который обращали про-
тив язычников христиане. В сравнении истории с жизнью человека они
видели, помимо всего остального, признание грядущего конца Римской
империи76. Однако эсхатологический момент с течением времени отошел
на второй план — во всяком случае, он оставлял пространство для соб-
ственной интерпретации истории в рамках христианской апологетики.
Эта интерпретация проявилась прежде всего в христианской хро-
нографии, которая заключала в себе своего рода философию истории77.
В этой философии нашла свое выражение модель провиденциальной
истории, которая брала начало с сотворения мира, пронизывала всю вет-
хозаветную историю и через Рождество Христово вливалась в историю
Римской империи. Эта модель синхронизировала библейскую историю
с языческой. Благодаря этому стало возможным определение собствен-
ного конкретного места в истории, направляемой единым Богом.
В качестве нового жанра возникла церковная история, в которой
христиане рассматривались как отдельный народ. Особую роль в ис-
тории (Geschichte) этого народа играли преследования и догматические
споры— они были перенесены и в историю-рассказ (Historie), хотя
историография церкви осталась отдельным жанром78.
Земную историю некоторые апологеты понимали как единую
и осмысленную, поскольку ее направлял Всевышний. Особое Бо-
жественное провидение усматривали в том, что рождение Христа
совпало с консолидацией Римской империи при Августе. Объеди-
нение мира под его владычеством представлялось запланированной
свыше предпосылкой для миссии христианства79. Вместе с тем мир
и благополучие империи объяснялись Божьим промыслом. Именно
то обстоятельство, что дела у Римской империи со времен Августа
шли сравнительно хорошо, рассматривали как признак того, что Гос-
подь благоволит Риму и что ситуация будет и дальше улучшаться
благодаря распространению христианства и молитвам верующих.
75 «Si Roma périt, quid salvum est?» — Hieronymus. Ер. 123,16, 4.
76 Vittinghoff F. Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 538, 550
ff., 560 ff.
77 Momigliano A. Pagan and Christian Historiography in the 4th Century // Idem.
(Ed.) The Conflict between Paganism and Christianity. Oxford, 1963. P. 83 ff.; ср.: Vitting-
hoff R Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 535 ff.
78 Momigliano A. Pagan and Christian Historiography. P. 88 ff.
79 См.: Koselleck R.} Meier Ch. Fortschritt. Anm. 53.

История (Geschichtet Historie) 69
Возникла своего рода вера в прогресс80. Ориген и Евсевий относили
к Риму мессианские пророчества81, и иногда он представал воплоще-
нием Царства Божьего на земле82. С конца II века мы обнаруживаем
учение о четырех царствах у христиан в изрядно модифицированном
по сравнению с Книгой пророка Даниила варианте: Рим образует
в нем четвертое царство, конечную фазу направляемой свыше исто-
рии, imxiypv из Второго послания апостола Павла к фессалоникий-
цам83. Это царство, как предполагали, должно было просуществовать
до прихода Антихриста. Поэтому многие христиане наряду с язычни-
ками почитали Рим84, хотя и не могли всерьез поверить в то, что он
вечен. В результате обращения империи в христианство при Констан-
тине ожидания, возлагавшиеся на это царство, усилились, вера в его
провиденциальное предназначение получила, по всей видимости,
еще большее распространение. Последовавшие затем поражения Рима
поставили вопрос: не вызваны ли они гневом оставленных в небреже-
нии языческих богов? В связи с этим снова актуализировался вопрос
о том, направляется ли земная история Божественным промыслом.
Орозий сумел интегрировать в Божий план спасения даже победо-
носное наступление германцев и их завоевания85.
Однако эти и другие свидетельства не должны заставить нас забыть
о том, что размышление об истории {Geschichte) — это «странствование
по чужбине», говоря словами Тертуллиана, — занимало в сознании то-
гдашних христиан лишь очень ограниченное место86.
80 См.: Ibid. Anm. 54-55; Orosius. Historia adversus paganos. 1, 14 ff.; Cochra-
ne C.N. Christianity and Classical Culture. Oxford, 1940. P. 243 ff. (о возникшем
в то время ощущении всеобъемлющих изменений в истории).
slMommsen Т.Е. St. Augustine and the Christian Idea of Progress. P. 361 ff.
82 Sträub J. Christliche Geschichtsapologetik in der Krisis des römischen Reiches //
Historia. 1950. Bd. 1. S. 61-62.
*3Mommsen Т.Е. St. Augustine and the Christian Idea of Progress. P. 348-349; Vit-
tinghoffF. Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike. S. 554-555.
84 Ibid. S. 562; Buchheit V. Christliche Romideologie.
85 Sträub J. Christliche Geschichtsapologetik. S. 75.
86 Tertullian. Apologeticum. 19, 7. Ср.: Funkenstein A. Heilsplan und natürliche Ent-
wicklung. Formen der Gegenwartsbestimmung in Geschichtsdenken des hohen Mittelal-
ters. München, 1965. S. 30. У Ипполита есть один пример, ср.: Peterson E. Mißtrauen
gegen ein Imperium, das eine Ökumenizität in Anspruch nimmt, die nur der Kirche zu-
kommt // Theologische Traktate. München, 1951. S. 85-86. Ср. его толкование того,
что Римская империя рухнет через «десять демократий», которое повторяет сон
Навуходоносора о десяти пальцах стопы у статуи (Mazzabino S. Das Ende der antiken
Welt / Übersetzt von F. Jaffe. München, 1961. S. 38).

70 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
В общем и целом христианские представления об истории не да-
леко уходили от языческих. В значительной мере происходила адап-
тация, христианизация последних. Были, однако, и новые элементы.
Новой была вера в то, что история конечна. Это— вместе с эсхато-
логическими ожиданиями — меняло место человека в истории. Но-
вой была также вера Евсевия, Орозия и некоторых других авторов
в «прогресс», в то, что положение дел на земле в целом улучшается;
эти идеи в константиновское время находили, вероятно, довольно
широкий резонанс, однако реальность была настолько очевидно
противоположна им, что уже ко времени Августина, а то и раньше
их популярность, по всей видимости, пошла на убыль. И наконец,
новым было понимание истории как промысла Божьего. Впрочем,
в период поздней Античности оно привело главным образом лишь
к тому, что получил новое обоснование языческий взгляд, соглас-
но которому Римская империя представляла собой цель истории
(по крайней мере в той ее части, которая разыгрывается на земле).
И только в долгосрочной перспективе из этого представления вы-
росла новая возможность предположить существование в истории
определенного смысла.
Кристиан Майер
III. Истолкование понятия истории в Средневековье
III. 1. О значении слов historia и res gesta
Средневековье унаследовало понятие historia от Античности
с тем — известным уже Цицерону— трояким смысловым наполнени-
ем, которое зафиксировал Исидор Севильский (ок. 560-633) в своих
Этимологиях87.
Осуществленное древними разграничение смыслов этого поня-
тия Исидор мог позаимствовать из трудов двух римских граммати-
ков: из Nodes Atticae Геллия и из комментария к Вергилию Сервия.
Согласно их представлениям, historia— это запись только того,
что автор пережил лично, то есть надежное знание, обладающее
наивысшей степенью истинности. Этот мотив истинности, характе-
ризующий понятие истории, затем прослеживается еще и в класси-
S7Isidorde Sevilla. Etymologiae / Ed. W. M. Lindsay. Oxford, 1911. Vol. 1. P. 41-44.

История (Geschichte, Historie) 71
ческом Средневековье: «История — это то, что увидено, то, что со-
вершено. То, что по-гречески называется historia, по-латыни будет
visio, поэтому историографом называется тот, кто записывает уви-
денные вещи»88.
Впрочем, Исидор — в соответствии с существовавшей в его время
традицией образования — отверг подобное ограничение historia дела-
ми недавнего прошлого: он включил в ее состав и анналы. Поэтому
история у него означала (а) способ познания всего, что относилось
к минувшему: «История есть повествование о событиях, при помощи
которого становится известным то, что было сделано в прошлом»89.
При этом частично терялся акцент, сделанный Семпронием Азел-
лионом на различии между анналами {annales) — перечислением чи-
сто внешних событий, не пережитых автором лично, — и историей
{historia) как материалом, который основан на личном опыте и кото-
рый автор поэтому может изложить с объяснением внутренних дви-
жущих сил событий. Но потерянным этот акцент оказался в Средневе-
ковье именно лишь частично — потому что подробность в изложении
осталась характерным признаком истории, причем кроме описания
событий к рассказу стали присоединять еще и поучительную мораль,
в которой эти события получают оценку90.
Проблема претензии личного опыта на высшую истинность, таким
образом, стала распространяться на все более далекие от настоящего
былые времена. Место личного свидетельства очевидца стали занимать
88 «Historia est res visa, res gesta; historia enim grece latine visio dicitur, unde his-
toriographus rei visae scriptor dicitur». — Conrad de Hirsau. Dialogus super auctores /
Ed.R. B.C. Huygens. Berchem; Brüssel, 1955. P. 17; ср. также: Otto von Freising. Gesta
Friderici imperatoris 2, 41 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum schola-
rum. 3. Aufl. Hannover; Leipzig, 1912. Bd. 46. P. 150; Guillelmus archiepiscopus Tyrensis.
Historia rerum in partibus transmarinis gestarum, Prologus // Recueil des Historiens
des Croisades. Historiens Occidentaux. Paris, 1864. T. 1; Vincent de Beauvais. Speculum
doctrinale. 3, 127.
89«historia est narratio rei gestae [...], per quam ea, quae in praeterito facta sunt,
dinoscuntur».— Isidor de Sevilla. Etymologiae. 1, 41, 1 (цит. по: Исидор Севилъский.
Этимологии, или Начала в XX книгах. Книги I—III: семь свободных искусств. СПб.,
2006. С. 64. — Примеч. пер.).
90 Otto von Freising. Chronik 2. Prolog // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in
usum scholarum. 2. Aufl. Bd. 45. 1912. S. 68: «Nemo autem a nobis sententias aut mora-
litates expectet».— {Перевод: «Никто не ожидает от нас суждений или морали»).—
Ср.: Ibid. 6, 23. S. 286.

72 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
устное предание91 либо запись, сделанная предками92. Познание стало
пользоваться уже познанным. Поэтому (6) второй смысл понятия «ис-
тория» — надежное знание о прошлом — стали переносить и на свиде-
тельства, возникшие не как следствие участия в событиях, а как след-
ствие познания событий, осуществленного в минувшие времена93.
Поскольку источники претендовали на правдивость — или, иными
словами, только в силу такой претензии они и использовались как источ-
ники, — третьим элементом смыслового наполнения понятия «история»
стал (в) сам предмет познания: «Истории — это истинные дела, которые
произошли»94. Иными словами, historia— это или надежное познание
исторических событий, или свидетельство из прошлого, или отдельное
событие, имевшее место в прошлом (либо совокупность таких событий).
Нельзя сказать, что в раннее Средневековье была полностью утрачена
потребность в надежном знании о прошлом. Скорее, эта потребность была
поглощена привлекательностью вообще всех вещей, достойных знания.
На первом плане стояло событие, а не вопрос о надежном знании о со-
бытиях. Только так можно объяснить взаимозаменяемость слов historia
и gesta (последнее раньше было формой множественного числа средне-
го рода, а потом превратилось в единственное число женского рода).
91 Bede s Ecclesiastical History of the English People / Ed. B. Colgrave, R. A. B. Mynors.
Oxford, 1969. P. 6 (предисловие): «vera lex historiae est, simpliciter ea quae fama vul-
gante collegimus ad instructionem posteritatis litteris mandare studuimus». — (Перевод:
«в соответствии с истинным законом истории, я просто записал те из собранных
сведений, которые счел полезными для поучения потомства» (цит. по: Беда Досто-
почтенный. Церковная история народа англов. СПб., 2001. С. 4.— Примеч. пер.).
92 William of Malmesbury. Gesta regum Anglorum. 5, 445 / Ed. W. Stubbs. London,
[1889] (reprint: 1964). P. 518: «Ego enim veram legem secutus historiae nihil unquam
posui nisi quod a fidelibus relatoribus vel scriptoribus addidici». — (Перевод: «Я же, сле-
дуя верному закону, историями считаю только то, что узнал от достойных веры
рассказчиков или писателей».)
93Cicero. Inv. I, 27: «historia est gesta res ab aetatis nostrae memoria remota».—
(Перевод: «история занимается деяниями, находящимися за пределами нашего вре-
мени»).
94 «historiae sunt res verae quae factae sunt». — Isidor de Sevilla. Etymologiae. 1, 44, 5
(цит. по: Исидор Севилъский. Этимологии. С. 65.— Примеч. пер.). См. также: Ranulf
Higden. Polychronicon. 2, 18 / Ed.Ch. Ballington. London, 1869. Vol. 2. P. 362 ff. Cp.
также: Keuck K. Historia. Geschichte des Wortes und seiner Bedeutungen in der Anti-
ke. P. 6 ff.; Boehm L. Der wissenschaftstheoretische Ort der historia im frühen Mittelal-
ter. Die Geschichte auf dem Wege zur «Geschichtswissenschaft» // Bauer C, Boehm L.,
Müller M. (Hrsg.) Speculum Historiale. Geschichte im Spiegel von Geschichtsschrei-
bung und Geschichtsdeutung. Festschrift für J. Spörl. Freiburg; München, 1965. S. 672 ff.
Ср. другую работу, с обширными примечаниями, но написанную не так ясно: Lac-
roix В. L'historien au Moyen Âge. Montréal; Paris, 1971. P. 16 ff.

История (Geschichte, Historie) 73
Поскольку цель заключалась в том, чтобы рассказывать о чем-то,
представляющем общий интерес, собственно исторический аспект
предмета познания в этих условиях мог оказаться отодвинутым в сто-
рону. Это можно продемонстрировать на трех примерах. Начиная
с IX века слово historia могло означать историческое событие, изобра-
женное на картине, либо саму эту картину. Отсюда начиная с XIII века
возникли глаголы historiare, historien storiare, означавшие «изготавли-
вать рассказ в картинах» или вообще «изукрашивать». В понимании
Амалария из Меца (умер ок. 850) слово historia относилось к сообще-
нию, взятому из Библии, а также к респонсориям, которые состав-
лялись для пения после чтения соответствующих мест библейского
текста. Но в XII веке, судя по всему, словом historia называли уже все
богослужение, независимо от того, в какой день оно совершалось95.
Исидор Севильский объяснял: «Гистрионы в своих представлениях
показывали истории»96. Из позднейших глоссариев невозможно по-
нять, что именно было предметом таких сценических изображений;
только к XII—XIII векам выкристаллизовалось значение «религиозное
действо», а когда от этого действа отпочковался жанр живых картин,
название historia закрепилось и за ними97.
Подобно жанрам разветвлялось и значение слова. Сначала поня-
тие historia могло применяться и к самому событию, и к сообщению
о событии, теперь же оно стало распространяться и на деятельность
по сообщению о событиях. И если учесть, что с XII века французское
слово geste {chanson de geste) в отдельных случаях переходило на сюжет
песни {geste = семья, народ и так далее), то нужно включить в этот
процесс разветвления также и отождествление истории с какой-нибудь
важной составляющей описываемого события.
Не случайно, конечно, с этого же времени — с конца XII века — все
настоятельнее стал звучать вопрос о правдивости сообщений. Понятия
historia, fabula, vita, chronique, conte, roman могли использоваться как си-
нонимы в значении просто повествования. Однако уже в XIII веке слово
geste в значении увлекательного рассказа было оттеснено на периферию.
Претензию на истинность утверждений стали признавать теперь только
95 Кеиск К. Historia. Geschichte des Wortes und seiner Bedeutungen in der Antike.
S. 47 ff., 80 ff.; Lehmann R Mittelalterliche Büchertitel // Idem. Erforschung des Mittelal-
ters. Bd. 5. Stuttgart, 1962. S. 65 ff.
96 « [histriones] autem saltando etiam historias et res gestas demonstrabant». — Isidor
de Sevilla. Etymologiae. 18,48.
97Keuck K. Historia. Geschichte des Wortes und seiner Bedeutungen in der Antike.
S. 66 ff., 87 ff.

74 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
за теми рассказами, которые обозначались понятием estoire, или histoire, —
впрочем, не сразу: этот процесс завершился только в XVI веке. Возврат
к позднеантичному ограничению значения слова historia был, таким
образом, инициативой историографии в узком смысле.
1112. Историография, ее классификация
и горизонт ее опыта (Erfahrungshorizont)
Ш.2.а. «Жанры»
Наше представление о жанрах историографической литературы
Средневековья, как кажется, почти невозможно поколебать: мы знаем,
что существовали «хроника», «анналы», «житие», «деяния», «история
народа» и «исторические литературные сочинения». На сегодняшний
день все эти обозначения жанров прочно укоренились в исторической
науке в качестве понятий98.
Хроника— текст, написанный одним автором, чье имя обычно из-
вестно, и предназначенный для широкого крута читателей. В хронике
автор стремился объединить обширный исторический материал —
по возможности от истоков до современности,— причем сделать это
со вполне определенной идеей. Внутри такой общей рамки могли быть
различные варианты: Евсевий Кесарийский (ок. 365-339) и Иероним
(ок. 347-419/420) разрабатывали в своих всемирных хрониках жанр series
temporum («ряд времен»), в котором первейшей задачей автора являлось
приведение всех сообщений во временную последовательность. Орозий
(ум. после 418) положил начало жанру mare historiarum («море историй»)
отличающемуся максимальным обилием материала, что, как полагают,
должно было служить целям чисто развлекательным. Третий, созданный
Исидором Севильским, жанр imago mundi («образ мира») предполагал
понимание истории как лишь одной из частей действительности; осо-
бенно ярко это выражено в делении произведения на три части: speculum
historiale, speculum naturale и speculum doctrinale (описание истории, при-
роды и вероучения), как у Винсента из Бове (1184/1194— ок. 1264)".
98 Ср. обзор в форме компендиума Г. Грундмана: Grundmann H. Geschichts-
schreibung im Mittelalter // Stammler W. (Hrsg.) Deutsche Philologie im Aufriss. 2. Aufl.
Berlin, 1962. Bd. 3. S. 2221 ff. В переработанном виде эта работа была издана отдель-
ной книгой: Göttingen, 1965.
99 Цит. по: Brinken A. D. von den. Die lateinische Weltchronistik // Randa A. (Hrsg.)
Mensch und Weltgeschichte. Zur Geschichte der Universalgeschichtsschreibung. Salz-

История (Geschichte, Historie) 75
Если же поле зрения автора было сужено, то возникали хроники
не всемирные, а более узкие по своему предмету— как у Кассиодора
(ок. 485 — после 580), создавшего историю народа готов (origogentis), —
или хроники городов, орденов и так далее.
В некоторых отношениях прямую противоположность им пред-
ставляют собой анналы. Их писали обычно несколько авторов, чьи
имена неизвестны; они не рассчитаны на широкое распространение,
уже сама их схематически разбитая по годам композиция нацелена
на фиксацию только современных новостей— или во всяком случае
не на прослеживание давних истоков событий — и не предусматривает
наличия единой идеи, пронизывающей весь материал.
В античной теории биография не относилась к историописанию,
но тем не менее со времен Плутарха и Светония она— в форме сбор-
ников биографий правителей — стала вторгаться в описательные модели
историографии. Недостаток теоретической базы и практически не оспа-
ривавшийся принцип автора жития святого Мартина Сульпиция Се-
вера (ок. 363 — ок. 420), согласно которому описывать можно только
жизнь святого человека, ибо лишь его пример направляет взор читателя
к вещам потусторонним100, — эти факторы не позволили продолжиться
в Средневековье прямолинейному развитию имевшихся зачатков био-
графического жанра. Жизнеописаний правителей в Средние века удиви-
тельно мало101. Что же касается обширной агиографической литературы,
то в ее основе лежало, как правило, не намерение рассказать историю
личности как ее действий и [душевных] движений (такие рассказы были
этой эпохе неведомы), а стремление продемонстрировать во всех деяниях
святого то призвание к святости, которое было у него с самого начала.
bürg; München, 1969. S. 57; ср.: Brinken A.D. von den. Studien zur lateinischen Welt-
chronistik bis in das Zeitalter Ottos von Freising. Düsseldorf, 1957.
mSulpicius Severus. Vita Sancti Martini. 1,1. Также ср. исчерпывающий коммен-
тарий Жака Фонтеня в его двуязычном издании: Sulpice Sévère. Vie de Saint Martin.
Paris, 1967. T. 1 (особенно Р. 72 ff.).
101 Ср.: Beumann H. Die Historiographie als Quelle für die Ideengeschichte des König-
tums // Historische Zeitschrift. 1955. Bd. 180. S. 456 ff. Репринт см.: Idem. Ideengeschicht-
liche Studien zu Einhard und anderen Geschichtsschreibern des früheren Mittelalters. 2.
Aufl. Darmstadt, 1969. S. 47 ff. По его мнению, именно биографии правителей, писав-
шиеся под влиянием Деяний саксов Видукинда Корвейского, позволяют проследить
обычно латентно присутствующий мирской взгляд на историю. Остается, правда,
выяснить, почему биографии правителей писались лишь тогда, когда намечались
крупные перемены в структурах власти, и не объясняется ли этот, порой сознательно
«обмирщенный», взгляд авторов тем, что они приспосабливались к мировоззрению
знати, которое было христианизировано еще только в очень небольшой степени.

76 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Однако существовали серии кратких биографий. Их название gesta,
происходящее от res gestae, свидетельствует о намерении фиксировать
события. Однако те «деяния», которые отражены в сочинениях подоб-
ного рода, ограничиваются деятельностью должностных лиц, смена
которых свидетельствует о преемственности учреждения на протяже-
нии нескольких поколений. При этом на первом плане могут стоять
два момента: либо за счет постоянно повторяющегося, как в каталоге,
перечисления определенных признаков должностной деятельности,
зачастую дополненного цитатами из правовых документов102, выделя-
ется статический аспект в жизни учреждения, регламентированного
нормированного юридическими нормами; либо же за счет описания
множества разнообразных событий подчеркивается, сколь активны
и могущественны были упоминаемые должностные лица и насколько
их деятельность являлась воплощением значимости того учреждения,
которое они возглавляли или представляли. В обоих случаях рассказ
может становиться все более и более подробным по мере приближе-
ния к тому времени, когда жил автор, а в конце вообще превратиться
в обстоятельную биографию.
С народной поэзией (записи которой сохранялись лишь в редких
случаях, а время действия исторических песен в восприятии и испол-
нителей, и слушателей терялось во тьме веков) у латиноязычных ис-
торических произведений не было ничего общего, кроме рифмы. Они
возникли из потребности в расширении списка текстов для чтения
в школе, были посвящены, как правило, одному герою или конкрет-
ному событию и имели тенденцию к панегирическим гиперболам,
что делало удобным использование этих произведений и в пропаган-
дистских целях.
Отличительные признаки этих жанров принадлежат различным
уровням и феноменологически они были выявлены учеными только
в XIX веке. Что такое «хроника», можно понять по интенции историо-
графа-хрониста и по предмету описания; «житие» определяется только
личностью главного героя; главный признак «анналов» и «деяний» —
их принцип построения по годам или последовательности правлений.
Впрочем, все эти признаки относятся только к типологии, выведенной
post festum, а в историографической действительности встречаются
многочисленные переходные типы. Если говорить, например, о поня-
102 Здесь можно было бы упомянуть поздние части Liber Pontificalis— ср.: En-
gels О. Kardinal Boso als Geschichtsschreiber // Schwaiger G. (Hrsg.) Papst und Konzil.
Festschrift für H. Tüchle. München, 1975— или Историю Компостелы.

История (Geschichte, Historie) 77
тии анналов, то невозможно не заметить, что Семпроний Азеллион
определяет его по совсем иным критериям, нежели нынешние иссле-
дователи. Поэтому нам не обойтись без того, чтобы прислушаться
к собственным мнениям историографов Средневековья.
Ш.2.6. Средневековые принципы структурирования
историографического текста
Существовавшее прежде разделение на historia как сообщение лишь
о событиях современности и annales как описание событий далекого
прошлого было, как уже сказано выше, отвергнуто Исидором Севиль-
ским. Однако он не мог полностью отказаться от понятия «анналы»,
потому что «жанр истории» {genus historiae) предполагал тройствен-
ное членение текста в соответствии с временными отрезками— днем,
месяцем и годом,— которым соответствовали ephemerida, kalendaria
и annales1^. Но этот основанный на формалистическом принципе
структурирования текста критерий, признававшийся Исидором, явно
не был основным. Поэтому, вслед за Исидором, раннесредневековые
авторы многочисленных произведений, имевших характер анналов,
обычно не использовали в заглавиях жанровое обозначение annales.
Когда Исидор говорит, что Саллюстий написал «историю» {historia),
а произведения Тита Ливия, Евсевия Кесарийского и Иеронима состо-
ят из «истории» и «анналов», то эти определения— не более чем дань
традиции. В другом месте104 он говорит, что «хроника», написанная
Евсевием, в латинском переводе Иеронима называется temporum series.
Таким образом, соединение в одном произведении «истории» и «анна-
лов» было новшеством, для определения которого не годился критерий
хронологической близости к автору, и его вытеснило понятие «хроника».
Общепринятое в наши дни различение «хронистики» и «анналистики»
по структурно-композиционным признакам тогда не осуществлялось105,
mIsidor de Sevilla. Etymologiae. 1,44. Ср.: Fontaine J. Isidore de Seville et la culture
classique dans l'Espagne wisigothique. Paris, 1959. T. 1. P. 180 ff.
mIsidor de Sevilla. Etymologiae. 5,28.
105 Б. Лакруа {Lacroix B. L'historien au Moyen Âge. P. 34 fF.) вместо этого пытает-
ся, ссылаясь на данные примеры, представить «историю», «анналы» и «хроники»
как три главные жанра Средневековья, однако затем он попадает в явно затрудни-
тельное положение, пытаясь провести различие между «хроникой» и «анналами».

78 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
и поэтому господствовавшую до конца XI века анналистику мы с полным
основанием можем назвать типичной для хроники формой изложения106.
Однако в другом аспекте, который Исидор оставил без внимания,
различие между historia и annales сохранилось. Цицерон107 и Квинти-
лиан108 характеризовали анналы как непритязательную форму изло-
жения, поскольку в ней преобладало последовательное перечисление
дат и имен. Кассиодор имплицитно отождествлял хронику с анналами,
определяя ее как «картины историй и кратчайшие упоминания о вре-
менах»109. Эту разницу между анналами и историей понимали даже
авторы высокого Средневековья. Например, Гервазий Кентерберий-
ский (XIII век) писал:
Хронист ведь подсчитывает годы от воплощения Господа и вхо-
дящие в года месяцы и календы, а также кратко сообщает о деяниях
королей и князей, которые пришлись на это время, поминает события,
знамения или чудеса. Многие, однако же, при написании хроник или ан-
налов преступают границы, ибо обожают расширять хранилища свои
и увеличивать воскрилия одежд своих. Ведь, желая составить хронику,
подходят к делу по обычаю историков и то, что должны бы были сказать
о манере письма кратко и самоуничижительно, пытаются утяжелить
Поскольку таких авторов, по словам Гервазия, было очень много,
надо полагать, что перед нами уже проявление распада жанровых кри-
териев, при котором сжатый или пространный способ изложения мате-
риала объявлялся подлинным критерием различия между «хроникой»/
«анналами» и «историей». Оттон Фрайзингский (ок. 1112-1158) в своей
106 См., например: Poole R. L. Chronicles and Annals. A Brief Outline of their Origin
and Growth. Oxford, 1926.
107 Cicero. De orat. 2, 12.
mQuintilian. 10,2,7.
109 «imagines historiarum brevissimaeque commemorationes temporum». — Cassio-
dori Senatoris Institutiones. 1, 17, 2 / Ed. R. A. B. Mynors. Oxford, 1963. P. 56.
110«Cronicus autem annos incarnationis Domini annorumque menses computat et
kalendas, actus etiam regum et principum quae in ipsis eveniunt brevitur edocet, eventus
eniam, portenta vel miracula commémorât. Sunt autem plurimi, qui cronicas vel annales
scribentes limites suos excedunt, nam philacteria sua dilatare et fimbrias magnificare de-
lectant. Dum enim cronicam compilare cupiunt, historici more incedunt et, quod breviter
sermoneque humili de modo scribendi dicere debuerant, verbis ampullosis aggravare co-
nantur». — Gervase of Canterbury. Chronica major. Prologus // Gervase of Canterbury.
The Historical works / Ed. W. Stubbs. London, [1879] (reprint: 1965). Vol. 1. P. 87 ff.

История (Geschichte, Historie) 79
Всемирной хронике вынужден был сильнее ограничивать себя, нежели
в Деяниях императора Фридриха, в том, что касается объема материала
(уже хотя бы потому, что рассматриваемый период был гораздо длин-
нее), тогда как особых различий в стиле между этими произведениями
не наблюдается. И если, несмотря на это, Всемирная хроника изначаль-
но называлась Historiay а Деяния императора Фридриха— Cronica111,
то это, очевидно, было связано с той же разницей в продолжительности
рассматривавшегося Оттоном периода. Широта масштаба, таким обра-
зом, осталась признаком historia, однако переместилась с внутренних
критериев на внешние признаки — и это касается не только Оттона.
Упомянутый Исидором Севильским троякий genus historiae был
известен и высокому Средневековью. Робер де Ториньи (он же Робер
де Мон-Сен-Мишель, конец XII века) в прологе к своей хронике сказал
о Сигеберте из Жамблу, на чей труд опирался: «О нормандских герцогах
он говорит мало или вообще ничего. Но сделал он это не по небре-
жению, а потому, что этим троим недостает историй»112. Описывать
историю нормандских герцогов в то время было принято в порядке
их правлений. Античная теория структуры и композиции еще не рас-
пространялась на то, что мы сегодня обыкновенно называем словом
gesta, поэтому Робер прощает Сигеберту это упущение.
Этот пример на фоне вышеизложенных наблюдений показывает,
во-первых, что теория, существовавшая в Античности, не была адап-
тирована к произошедшим переменам; наоборот, вплоть до середины
XIII века старались — явно безуспешно — приспосабливать историо-
графическую действительность к отжившим нормам. Исидор Севиль-
ский уже использовал понятие annales для определения структурного
и жанрового элементов без более точного обозначения, а у Робера
де Ториньи три структурно-композиционных элемента, основанные
на мерах времени, — день, месяц и год — в совокупности обозначаются
словом historiae. Строгое различие между принципами построения тек-
ста и жанровыми принципами проводилось на практике, но не в вы-
боре слов. Это обстоятельство может служить дополнительным объ-
яснением того факта, что современная историческая наука попыталась
определять жанровые различия — по крайней мере частично — через
структурно-композиционные.
111 Ф.-Й. Шмале в своем введении в: Schmale R-J. (Hrsg.) Bischof Otto von Freising
und Rahewin. Die Taten Friedrichs. Darmstadt, 1965. S. 75 ff.
112 «de ducibus Normannorum nihil aut parum dicit. Nam tarnen hoc fecit negli-
genter, sed quia carebat his tribus historiis». — Robert de Torigni. Chronica. Prologus /
Ed.L. Delisle. Rouen, 1872. T. 1. P. 94.

80 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Ш.2.В. Способы получения опыта и способность
его оформления в рассказ
Прежде чем сделать поспешный вывод о том, что момент конти-
нуитета преобладал в течение всего времени от Античности до высо-
кого Средневековья, следует рассмотреть такой аспект средневековой
историографии, как богатство ее форм и важнейшие источники этого
богатства. В языческом историописании поздней Античности господ-
ствовало не циклическое, а линейное мышление113, поэтому введение
христианской идеи конца и цели истории не означало полного разрыва
с прежней традицией114. Чего еще не могла обеспечить всемирная хрони-
ка Евсевия/Иеронима, нацеленная на создание упорядоченного каркаса
данных, то удалось Орозию, ученику Августина115. Если в поздней Ан-
тичности начало поддающейся описанию истории видели в правлении
ассирийского царя Нина, основателя Ниневии, то Орозий в своих семи
книгах Истории против язычников впервые начал изложение с библей-
ской истории о сотворении мира. В то же время Орозию еще не удалось
отказаться от представления о том, что римская мировая империя об-
ладает высшей ценностью и потому неповторима или что направление
хода истории необратимо. Он просто поставил знак равенства между рад:
Augusta и pax Christiana, отождествляя империю и религию, поскольку
распространение спасительной веры, согласно плану Божественного про-
видения, могло происходить только силами четвертого великого царства.
И только у Исидора Севильского Римская империя съежилась
до масштабов одного царства среди многих и уступила церкви роль
того единственного начала, которое охватывает все народы116. В соот-
ветствии с такой системой представлений Исидор вместо последова-
тельности четырех мировых царств использовал созданный уже Авгу-
113 Ср.: VittinghoffF. Zum geschichtlichen Selbstverständnis der Spätantike.
114 Momigliano A. Ueta del trapasso fra storiografia antica e storiografia médiévale
(320-550) // La storiografia altomedievale. Spoleto, 1970. T. 1. P. 89 ff.
115 Schöndorf K.A. Die Geschichtstheologie des Orosius. Phil. Diss. München, 1952;
Lacroix В. Orose et ses idées. Montréal; Paris, 1965; Marrou H. I. Saint Augustin. Orose et
l'Augustinisme historique // La storiografia altomedievale. T. 1. P. 59 ff.
116 Romero J.L San Isidoro de Sevilla. Su pensamiento histörico-politico y sus rela-
ciones con la historia visigoda // Cuadernos de historia de Espana. 1947. Vol. 8. P. 51 ff.

История (Geschichte, Historie) 81
стином принцип деления истории по aetates, понимая их как возраста
мира, соответствующие взрослению человечества как тела117.
Еще в поздней Античности возникли списки понтификатов рим-
ских пап по аналогии с римскими fasti consulares. После добавления био-
графических сведений эти перечни пап разрослись в Liberpontificalis118.
С точки зрения истории историографических форм этот прототип gesfa
имел общие корни с античными анналами, а по своему предмету яв-
лялся продолжением античных жизнеописаний императоров; однако
в силу единообразия данных, включавшихся в такую форму историче-
ских текстов, он понимался как институциональная история. Так сфор-
мировались все широко использовавшиеся впоследствии структурно-
композиционные принципы— последовательность четырех царств,
смена возрастов мира, годовые записи анналов и перечни правлений
светских или церковных властителей. Но в Средние века их развитие
не продолжилось линейно и беспроблемно.
Беда Достопочтенный (672/673-735)119, знавший хроники Иеронима
и Исидора, пользовался делением истории по возрастам мира. Однако
в континентальной Европе получила распространение не эта хроно-
логия, а его расчеты дат Пасхи, произведенные вперед до 1063 года.
Господствовавший в каролингской историографии жанр анналов вырос
из практических нужд: для определения дат праздника Пасхи исполь-
зовались таблицы, на полях которых можно было фиксировать важные
события текущего года. Этот обычай в конце концов обрел самостоя-
тельность, и записи стали делать уже отдельно и регулярно, в чем боль-
шим подспорьем оказалась усовершенствованная хронология Беды.
Можно ли на этом основании утверждать, что через Беду каролингские
анналы связаны с Евсевием Кесарийским и Иеронимом? На самом деле
эта связь носила вторичный характер, потому что, невзирая на свое
внешнее сходство с античными предшественниками, средневековые
анналы произрастали из другого корня. И не исключено, что и Павел
117 Такое понимание в большей степени проявляется в Этимологиях Исидора
Севильского, нежели в его хронике, как показано в работе: Borst A. Das Bild der Ge-
schichte in der Enzyklopädie Isidors von Sevilla // Deutsches Archiv. 1966. Bd. 22. S. 21 ff.
nsBertolini O. II «Liber Pontificalis» // La storiografia altomedievale. T. 1. P. 387 ff.;
Melville G. «...De gestis sive statutis romanorum pontificum...». Rechtssätze in Papstge-
schichtswerken // Archivum Historiae Pontificiae. 1971. Vol. 9. P. 377 ff.
119 Прежде всего см.: Levison W. Bede as Historian // Thompson A. H. (Ed.) Bede,
His Life, Times and Writings. Essays in Commemoration of the Twelfth Centenary of
His Death. Oxford, 1935. P. Ill ff. В расширенном варианте то же см.: Levison W. Aus
rheinischer und fränkischer Frühzeit. Ausgewählte Aufsätze. Düsseldorf, 1948. S. 347 ff.

g2 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Диакон (720/724-799?), построивший свои Деяния мецских епископов
по периодам служения епископов, в качестве образца использовал пе-
речень правлений лангобардских королей из эдикта Ротари — то есть
опять же не позднеантичный текст120.
Как бы там ни было, из существовавшего в поздней Античности
набора форм в раннем Средневековье использовались только две: за-
писи по годам и перечни правлений. Всемирно-исторический охват
при этом был невозможен. Хроника Павла Орозия послужила образцом
как для Истории римлян Павла Диакона, так и для всемирной хроники
Фрекульфа из Лизьё (ок. 825-852/864?). Но все же этим двум авторам
не удалось создать ничего, кроме простого хронологического перечис-
ления отдельных эпизодов, и заканчиваются их произведения рассказом
о Юстиниане и Григории Великом, то есть об окончательном крушении
Западной Римской империи. В этой неспособности довести изложение
всемирной истории до своего времени отражается зависимость авторов
от представлений их социального окружения, которое уже не ощущало
себя римлянами. В хронике Регинона Прюмского (ок. 840-915) присут-
ствует уже такой взгляд на историю, который воспринимает возникно-
вение германских королевств как важнейший перелом121.
Но, помимо этого, ни Павел Диакон, ни Фрекульф уже не способны
были перенять у авторов, на труды которых они опирались, их схему
деления истории или же скомпоновать свой материал по другой схеме,
соответствующей жанру всемирной истории. И, как доказывает Жизнь
Карла Великого Эйнхарда (ок. 770-840), причиной тому было вовсе
не исчезновение знаний об античной традиции122. Не может не бро-
ситься в глаза то, что тип близкого к реалистичному жизнеописания
святого, принесенный на континент англо-саксонскими миссионерами,
смог закрепиться наряду с типом жития, восходящим к постулатам
l20Sestan Е. La storiografia dell'Italia langobarda: Paolo Diacono // La storiografia
altomedievale. T. 1. P. 357 ff. В то же время Liber Pontificalis и Historia ecclesiastica gentis
anglorum Беды были опеределенно также известны Павлу Диакону, поэтому вопрос
остается открытым.
121 Löwe H. Regino von Prüm und das historische Weltbild der Karolingerzeit //
Rheinische Vierteljahresblätter. 1952. Bd. 17. S. 151 ff. (особенно S. 173 ff.). Перепеча-
тано в: Lammers W. (Hrsg.) Geschichtsdenken und Geschichtsbild im Mittelalter. Darm-
stadt, 1965. S. 91 ff. (особенно S. 125 ff).
122 Hellmann S. Einhards literarische Stellung // Historische Vierteljahresschrift.
1932. Bd. 27. S. 40 ff. Перепечатано в: Beumann H. (Hrsg.) Ausgewählte Abhandlungen
zur Historiographie des Mittelalters. Darmstadt, 1961. S. 159 ff; Idem. Topos und Gedan-
kengefüge bei Einhard // Archiv für Kulturgeschichte. 1951. Bd. 33. S. 337 ff.

История (Geschichte, Historie) 83
Сульпиция Севера и унифицированным для литургических целей123.
И только в высоком Средневековье в Европе (за исключением Австрии)
снова исчез чистый тип анналов, не смешанный с элементами дру-
гих структурно-композиционных форм. Поэтому есть все основания
видеть в каролингской историографии некое новое явление, не полу-
чившее, впрочем, дальнейшего развития. В поздней Античности жи-
тия и анналы не могли обеспечить ни реалистичного жизнеописания,
ни изложения истории, выходящего за пределы простого перечисления
фактов, а теперь как раз эти жанры казались наиболее подходящи-
ми для таких задач. Здесь явно сказалось влияние формы, возникшей
из своих собственных корней и разработанной изначально для ведения
записей, относящихся к современности.
К написанию композиционно целостных и завершенных всемир-
ных хроник стали вновь постепенно возвращаться только в конце
XI века. Связано это было не только с чтением античных авторов,
но и в значительной мере с изменением авторского интеллектуального
кругозора за счет появления нового опыта. В ходе борьбы за инвести-
туру представление о двух высших властях возродилось в виде учения
о «двух мечах» — тем самым был переброшен новый мостик в позднюю
Античность124. Правда, за единой империей, существовавшей с Антич-
ности до современности, не признавали, особенно на Западе, роли
центра мировой истории и легитимного второго ее полюса— в про-
тивовес sacerdotium, — однако и Запад нашел в лице папства некую
общую для всех точку отсчета, полное и высшее завершение иерархии
церкви125.
123 См. литературу: Grundmann Я. Geschichtsschreibung im Mittelalter. S. 2252,
к §6.
124 Фрутольф Михельсбергский впервые назвал империю немцев наследницей
мировой империи римлян. При этом он ориентировался прежде всего на хрони-
ку Иеронима, но схема изложения (год за годом), характерная для построения
анналов, у него в местах важнейших «швов» уже не соблюдена. См.: Schmale R-J.,
Schmale-Ott I. Einleitung // Frutolfs und Ekkehards Chroniken und die anonyme Kai-
serchronik. Darmstadt, 1972. S. 8 ff. Вместе с Лампертом Гердсфельдским Фрутольф
относится к переходному периоду, когда от композиционного принципа, характер-
ного для анналов, стремились отказаться в пользу композиции, подчеркивавшей
взаимосвязь событий, происходивших в разные годы.
125 Гуго из Флёри в первую очередь написал Historia ecclesiastica. Иоанн Солс-
берийский сначала отождествлял историю церкви с историей пап. Ср.: Zimmer-
mann H. Ecdesia als Objekt der Historiographie. Studien zur Kirchengeschichtsschrei-
bung im Mittelalter und in der frühen Neuzeit. Wien, 1960; Jedin H. Handbuch der
Kirchengeschichte. Freiburg, 1963. Bd. 1. S. 28 f.

84 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Одновременно в поле зрения историографов оказались новые сю-
жеты, которые сообщили историописанию XII века новый импульс126
и направили внимание авторов на новые темы, такие как Крестовые
походы, аристократические династии, территориальные государства
или города127.
Набор известных принципов построения материала от этого не рас-
ширился: по-прежнему использовались перечни правлений и погодные
записи, однако теперь стало наблюдаться все большее их смешение;
за счет мостика, переброшенного к Античности, снова обрела популяр-
ность модель последовательности мировых царств. В итоге возобладал
тот принцип, который был характерен для жанра «деяний». В позднем
Средневековье использовавшиеся доминиканцами мартинианы (по об-
разцу хрониста Мартина из Троппау) сохраняли деление отражающего
всемирную историю материала посредством синхронно сопоставленных
перечней правлений императоров и пап, а продолженные францискан-
цами Flores temporum, напротив, ограничивались только понтификатами.
Ш.2.Г. Учение об изложении материала
В XII веке возросла жажда исторического знания и под ее влиянием
снова оживилась теоретическая дискуссия. Нет нужды объяснять, по-
чему позднеантичная теория фигурировала в ней с самого начала. Эта
дискуссия концентрировалась прежде всего на вопросе о том, как в каж-
дом отдельном случае следует обрабатывать исторические сведения.
Как составная часть риторики historia была также и рассказом (narratio)
о событиях прошлого128. Историограф (historiographus) исполнял свои
обязанности — officium narrationis, в результате чего возникало повест-
вовательное произведение— opus narrationis129. И в VII, и в XII веке
historia как повествование, обладающее наиболее высокой степенью
126 SpörlJ. Wandel des Welt- und Geschichtsbildes im 12. Jahrhundert? Zur Kennzeich-
nung der hochmittelalterlichen Historiographie // Rüdinger C. (Hrsg.) Unser Geschichts-
bild. München, 1955. Bd. 1. S. 99 ff. В переработанном виде см. в: Lammers W. Ge-
schichtsdenken. S. 278 ff.
127 Ср.: Patze H. Adel und Stifterchronik. Frühformen territorialer Geschichtsschrei-
bung im hochmittelalterlichen Reich // Blätter für deutsche Landesgeschichte. 1964.
Bd. 100. S. 8 ff; 1965. Bd. 101. S. 67 ff
128Isidor de Sevilla. Etymologiae. 1, 41; Vincent de Beauvais. Speculum doctrinale.
P. 3,127.
129 Lacroix B. L'historien au Moyen Âge. P. 15-16.

История (Geschichte, Historie) 85
правдивости, отличалась и от fabula («и не правда, и не правдоподоб-
но»), и от argumentum («не правда, но правдоподобно»), и от художе-
ственной литературы130. Однако — и этот аспект, похоже, превратился
в гнетущую проблему— «деяния [...] времен почти бесконечны»131, так
что отбор материала для включения в narratio, был неизбежен132. Заслу-
живающими упоминания считались только «великие и достопамятные
события»133. У Гуго Сен-Викторского (ум. ок. 1141) это еще весьма схе-
матично названные три фактора: главное лицо события, место события
и время события134. А в XIV веке называли уже семь/amosa actionum
genera для действующих лиц соответствующей сословной принадлежно-
сти135. Перечисления подобного рода136 возникали в попытке справить-
U0Isidor de Sevilla. Etymologiae. 1, 44; ср.: John of Salisbury. Policraticus. 2, 19; Ra-
nulf Higden. Polychronicon. 2,18.
131 «gesta [...] temporum infinita pene sunt». — Hugo ofSt Victor. De tribus maximis
circumstantiis gestorum / Ed. W. M. Green // Speculum. 1943. Vol. 18. P. 491.
132 Оттон Фрайзингский в сопроводительном письме Райнальду фон Дасселю
по случаю пересылки своих Деяний императора Фридриха Г. «Scitis enim, quod
omnis doctrina in duobus consista, in fuga et electione, [...] ipsa est, quae secundum
suam disciplinam docet eligere ea, quae conveniunt proposito, et fugere, quae impedi-
unt propositum. [...] Sic et chronographorum, facultas habet, quae purgando fugiat,
quae instruendo eligat; fugit enim mendacia, eligit veritatem». — (Перевод: «Ведь Вы
знаете, что любое исследование состоит из двух [частей]: избегания и отбора [...]
учит отбирать те, что соответствуют замыслу, и избегать тех, что препятствуют
его осуществлению [...] Так и [ремесло] историографов имеет множество [вещей],
которых путем удаления избегает, и которые путем выстраивания отбирает; ибо
избегает оно выдумок, отбирает истину». — MGH. Scriptores rerum Germanicarum
in usum scholarum. Bd. 45. S. 4-5.) Ср. также: William of Malmesbury. Gesta regum
Anglorum. 5, 445.
133 Cicero. De orat. 2, 63.
134 Ср. примеч. 132.
135 Ranulf Higden. Polychronicon. 1,4: «.. .nota quod septem leguntur personae, quo-
rum gesta crebrius in historiis memorantur, videlicet principis in regno, militis in bel-
lo, iudicis in foro, praesulis in clero, polici in populo, oeconomici in domo, monastici
in templo». — (Перевод: «Заметь, что мы читаем о семи типажах, чьи деяния часто
поминаются в историях, то есть о правителе у кормила власти, о воине в битве,
судье на форуме, предводителе духовенства, народном вожде, хозяине дома, мо-
нахе во храме».) Этому соответствуют «septem famosa actionum genera, quae sunt
constructiones urbium, devictiones hostium, sanctiones iurium, correctiones criminum,
compositio rei popularis, dispositio rei familiaris, adquisitio meriti salutaris, et in his ju-
giter relucent praemiationes proborum et punitiones perversorum». — (Перевод: «семь
известных типов действий, таких как возведение городов, поражение врагов, за-
конное наказание, исправление грехов, установление общественного порядка, на-
ведение порядка в семье, приобретение духовных заслуги, во всех них в совокуп-
ности отражаются поощрение праведников и наказание злодеев».)
136 Ср. сведения, собранные в работе: Lacroix В. L'historien au Moyen Âge. P. 16 ff.

86 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
ся с расширившимся диапазоном подлежавшего обработке материала
и систематизировать инструментарий историографа.
Можно было бы подумать, что описания без стилистических при-
тязаний достаточно, чтобы в неискаженном виде донести до читателя
сведения о прошлом. Однако история как часть риторики чувствовала
себя обязанной соответствовать virtus bene scribendi, и, следовательно,
историограф должен был стремиться с помощью красноречия добиться
расположения читателя по отношению к излагаемому материалу. По-
этому о его содержании он охотно возвещал в форме тропов описания:
уже метафора в заглавии книги содержала намек на то, что обычно
разъяснялось во вступительной части, — exordium137. Проблема отбора
материала учитывалась и тут. Все, что прежде было рассеяно, нуж-
но было сплести в венок138 и представить как новое целое139, то есть
выбрать из неупорядоченной массы сведений отдельные элементы
и за счет такого сокращения добиться рационально оформленной кар-
тины. Обозначать именно такой процесс метафорически было отнюдь
не ново, но не случайно именно на рубеже XI-XII веков это впервые
отразилось в названии {liber floridus) сборника эксцерптов Ламберта
Сент-Омерского140. Растущее число подобных новых заглавий отнюдь
не означает, что увеличилось число историографических жанров: в нем
137 Brinkmann И. Der Prolog im Mittelalter als literarische Erscheinung. Bau und
Aussage // Wirkendes Wort. 1964. Bd. 14. S. 1 ff. Специально по теме см.: Simon G. Un-
tersuchung zur Topik der Widmungsbriefe mittelalterlicher Geschichtsschreiber bis
zum Ende des 12. Jahrhunderts // Archiv für Diplomatik. 1958. Bd. 4. S. 52 ff.; 1959/60.
Bd. 5/6. S. 73 ff.
138 Король Аталарих в своем письме в 535 году римскому сенату по поводу Ис-
тории готов Кассиодора пишет о самом Кассиодоре: «Originem Gothicam historiam
fecit esse Romanam, colligens quasi in unam coronam germen floridum, quod per libro-
rum campos passim fuerat ante dispersum». — {Перевод: «Начало истории готов отнес
к римской истории, как бы сплетя в один венок цветы сведений, рассеянные до-
толе по полям разных книг».) — Variae. 9,25, 5 // MGH. Auetores antiquissimi. 1894.
Bd. 12. S. 292).
139 Isidor de Sevilla. Etymologiae. 1,41,2: «Series autem dicta per translationem a sertis
florum invicem comprehensorum».— {Перевод: «Цепь же [лет и событий] названа
[так] по аналогии с гирляндами связанных цветов», цит. по: Исидор Севилъский.
Этимологии. С. 64.— Примеч. пер.). Ср. также: Adam Bremensis. Gesta Hammabur-
gensis ecclesiae pontificum. Prolog // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum
scholarum. 3. Aufl. 1917. Bd. 2. S. 3: «fateor tibi, quibus pratis defloravi hoc sertum».—
{Перевод: «Признаюсь тебе, с каких лугов нарвал я эту гирлянду».
140 Melville G. Zur «Flores-Metaphorik»in der mittelalterlichen Geschichtsschrei-
bung. Ausdruck eines Formungsprinzips // Historisches Jahrbuch. 1970. Bd. 90. S. 65 ff.
(обобщение ср. на S. 11 ff).

История (Geschichte, Historie) 87
отражается возросшая рефлексия авторов по поводу собственного,
исторического труда141.
Отсюда можно снова перебросить мостик к истории слов. XII век
стал поворотным сразу в нескольких отношениях. В расширившее-
ся поле зрения историографов вновь стало активнее вовлекаться от-
даленное прошлое; тем самым была преодолена господствовавшая
с VIII-IX веков близость изложения к современности, а размытая
с тех же пор граница между res gestae и historia стала вновь обретать
четкость. Акцент переместился с события в общем смысле на сооб-
щение о событиях, безусловно претендующее на правдивость. За та-
ким сообщением и закрепилось название historia: то, что не могло
претендовать на полную правдивость, стало называться иначе и об-
особляться в отдельный жанр. Поскольку при этом авторы стреми-
лись к преемственности по отношению к позднеантичной дискуссии,
повышенное внимание уделялось переработке доступного материала.
Вновь возобладало мнение, что автор должен облекать свой рассказ
в искусную, привлекательную для читателя форму. Однако в том,
что касалось структурирования материала и деления на историогра-
фические жанры, континуитет не состоялся. Под влиянием возрастав-
шего разнообразия сюжетов, подлежавших описанию, вновь и вновь
предпринимались попытки дифференциации и систематизации ма-
териала, но авторы были явно не в состоянии осознать как нечто
новое и включить хотя бы в принципе в круг обсуждаемых тем те
структурные принципы, которые еще были неведомы поздней Ан-
тичности или еще не были ею осмыслены.
Надо признать, что позднесредневековая историография еще слиш-
ком мало изучена для того, чтобы можно было что-то утверждать здесь
с уверенностью. Можно говорить лишь о впечатлении: впечатление
таково, что возобновившаяся было в период высокого Средневековья
интенсивная рефлексия в области историописания замерла на полпути,
потому что не могла в достаточной степени освободиться от авторитета
античного образца.
141 Заголовки книг звучали, к примеру, следующим образом: Margarita Decreti
(Мартин из Троппау), Mores historiarum (Роджер из Вендовера), Eulogium historia-
гит (аноним из Мальмсбери), Gemma ecclesiastica (Гиральд Камбрийский), Compi-
latio de gestis (XV век) и так далее (приводятся по: Melville G «Flores-Metaphorik».
S. 65 ff, 73).

88 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
IIL3. Место и функция истории (Historie)
в системе знания
В античном тривиуме historia как вспомогательная дисциплина была
связана в равной мере и с грамматикой, и с риторикой142. Грамматика
была methodice наукой о том, как правильно писать и говорить, historiée —
еще и о том, как комментировать прочитанные произведения. Историче-
ский аспект в данном случае относился только к работе с литературной
традицией в самом широком смысле этого слова, но не к определенному
способу познания. Поскольку литературный материал брался из прошло-
го, Августин имел основания назвать грамматика (grammaticus) «custos
historiae»143. Риторика же стремилась достичь высот искусства речи,
bene dicendU чтобы повысить ее убедительность. Среди species narrationis
история {historia) как достоверный рассказ о прошедших событиях от-
личалась от аргумента и от басни. Но поскольку конечной целью речи
оставалось достижение эффекта, все species narrationis разрешалось ис-
пользовать по мере необходимости. При таких предпосылках знание
о прошлом не могло быть ничем, кроме собрания полезных примеров;
история {Historie) как vitae magistra была служанкой общих норм жизни.
Метод и функция античного образования не изменились в резуль-
тате христианизации, но у образования появилась новая конечная цель,
и это не могло остаться без последствий для historia. Если Августин был
убежден, что чувственные и духовные силы человека позволяют ему до-
стичь вечной истины, то история {Historie) должна была получить новый
статус, новое место в системе знания. Среди doctrinae язычников Авгу-
стин выделял два вида institutiones144: первые — такие, которые рождаются
из человеческой практики, и потому без них можно обойтись, хотя они
и полезны; вторые — такие, которые заданы человеку Творцом и потому
незаменимы. В такой системе отсчета исторические события вызываются
человеческими деяниями, но происходят в предзаданном порядке «вре-
мен, [...] создателем и управителем которых является Бог». Historia же
принадлежит обоим видам, и это придает ей двойное значение в восхож-
дении человеческого познания к вечной истине. Она представляет собой
необратимую и неотменимую, а значит— предзаданную цепь фактов
и поэтому является для учащегося человека auctoritas и первой необхо-
142 Среди прочих см.: Boehm L. Der wissenschaftstheoretische Ort der historia.
S. 675 ff. (с дополнительной литературой: Ibid. S. 692-693).
143 Augustinus. De musica. 2,1.
144«ordo temporum [...] quorum est conditor et administrator Deus».— Augustinus.
De doctrina Christiana. 2,19 (29). 28 (44) // CC. Ser. Lat. Turnhout, 1962. Bd. 32. P. 53-54,63.

История (Geschichte, Historie) 89
димои ступенью на пути к спасению души; взятые из истории примеры
служат душе первой пищей, которую на более высокой ступени сменит
ratio. Источником этой auctoritas является providentiel Deu создавшая эти
примеры. Таким образом, historia во всей своей полноте не только могла
использоваться для наставления ко спасению души, но и обретала транс-
цендентную референтную точку. Течение и завершение всех событийных
цепочек отныне уже не было привязано к какой-то цели в этом мире
(вследствие чего люди раньше считали необходимым придерживаться
веры в то, что Римская империя является завершением мировой истории):
вся история человечества — в том числе и та, что протекала за границами
великой империи, — оказалась сведена воедино, и рамка этого единства
не зависела от постоянства факторов, имманентных этому миру145.
С тех пор historia стала (помимо всего прочего)146 «священной
историей», историей спасения, и непременной составной частью тео-
логической мысли. В нее последовательно встраивались все факты,
содержащиеся в Божьем плане спасения; поэтому библейскому тек-
сту понадобилась надежная хронология— это видно прежде всего
у Беды Достопочтенного. И с тех пор библейская и всеобщая истории
(Geschichte) могли сосуществовать в одной плоскости; особенно ак-
туальным такое представление стало с начала XII века: при условии,
что вся история рассматривается как промысел Божий, направлен-
ный на спасение людей, можно интерпретировать Священное Писание
как такую же историческую книгу, что и любая другая. Встречающиеся
в послебиблейские времена повторения библейских комбинаций чи-
сел или аналогичные последовательности событий делали возможным
для intelligentia spiritualis истолкование смысла подлинной совокупной
действительности. Как творение нисходило от божественного через ду-
ховное к материальному, так и человеческий глаз, считал Гуго Сен-Вик-
торский, должен от материального через постижение символических
взаимосвязей восходить к лицезрению отображения божественного147.
145 Ср.: Koselleck R. Geschichte, Geschichten und formale Zeitstrukturen // Kosel-
leck R„ Stempel W.-D. (Hrsg.) Geschichte — Ereignis und Erzählung. S. 211, 217 ff.
146 Помимо всего прочего патристике было знакомо учение о многозначности
писания, которое позволило по крайней мере провести определенное различение
светского и духовного в интерпретации одних и тех же событий.
147 О месте, которое занимает в теории науки Гуго Сен-Викторский, разра-
ботавший историко-символистский подход, но сам не написавший ни одного
исторического сочинения подобного рода, см.: Schneider W.A. Geschichte und Ge-
schichtsphilosophie bei Hugo von St. Victor. Phil. Diss. Münster, 1933; EhlersJ. Hugo von
St. Viktor. Studien zum Geschichtsdenken und zur Geschichtsschreibung des 12. Jahr-
hunderts. Wiesbaden, 1973.

90 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
В этой системе исторического символизма148— это была преимуще-
ственно германская разновидность ранней схоластики— не суще-
ствовало библейской и профанной истории, не существовало есте-
ственной и сверхъестественной реальности, но существовали только
такая способность к познанию, которая свойственна христианину,
и такая, которая свойственна нехристианину. Здесь еще более отчет-
ливо, чем в поздней патристике, проявляется отсутствие у истории
(Geschichte) самостоятельности. Цепочка событий, рассматриваемая
изолированно, обладала невысокой степенью истинности, и только
в качестве составной части совокупной— посюсторонней и потусто-
ронней— действительности она раскрывала полное свое значение.
Как и в Античности, исторические примеры в Средневековье призваны
были побуждать людей к добру и отвращать от зла, а изложение пре-
дыстории существующего положения дел было призвано либо оправ-
дывать его, либо помогать его исправлять; все это в принципе не пред-
ставляло собой ничего нового. Но конечная цель познания сместилась
радикально, поскольку в исторических событиях стали усматривать
деяния Бога. Благодаря этому даже изменчивость исторических процес-
сов, казалось, позволяла проникнуть к неизменному бытию149. В такой
гносеологической ситуации все происходящее на земле могло рассма-
триваться как некое единство. Так, с опорой на идеи Августина, были
созданы первые предпосылки для универсальной, всеобщей истории,
хотя сама она как таковая в то время еще не могла быть написана150.
Когда эти воззрения в XII веке достигли своей кульминации в тру-
дах, отличающихся редкостной выразительной силой151, уже стали вид-
ны и симптомы их упадка152. Именно здесь следует видеть первую,
подготовительную фазу генезиса того понимания истории, которое ха-
рактерно для Нового времени. В ходе рецепции Аристотеля схоластика,
исходившая из того, что порядок познания и порядок бытия должны
соответствовать друг другу, сделала фундаментом своей познаватель-
148Bauer С. Die mittelalterlichen Grundlagen des historischen Denkens // Hoch-
land. 1962/63. Bd. 55. S. 24 ff.; Funkenstein A. Heilsplan und natürliche Entwicklung;
Bernards M. Geschichtsperiodisches Denken in der Theologie des 12. Jahrhunderts //
Kölner Domblatt. 1967. Bd. 26/27. S. 115 ff.
149 Ср.: John of Salisbury. Historia pontificalis. Prolog; Otto von Freising. Chronik. 2,
43. S. 119.
150 Ср. соответствующие аргументы в: Borst A. von. Weltgeschichten im Mittelal-
ter? // Koselleck R., Stempel W.-D. (Hrsg.) Geschichte — Ereignis und Erzählung. S. 452 ff.
151 Ср.: Spörl J. Grundformen hochmittelalterlicher Geschichtsanschauung. Studien
zum Weltbild der Geschichtsschreiber des 12. Jahrhunderts. München, 1935. S. 39 ff.
152 Ср.: Boehm L Der wissenschaftstheoretische Ort der historia. S. 667 ff.

История (Geschichte, Historie) 91
ной деятельности ratio, a не auctoritas. Изменчивые факты не могут
служить надежными ступенями для восхождения к вечным истинам.
Это вело к тому, что даже чисто внешне оба искусства тривиума —
грамматика и риторика— оказались в небрежении. Занятия же исто-
рией не стали в связи с этим излишними, но ее связь с целью познания
для клириков стала менее самоочевидной, ее функция в системе зна-
ния была как бы секуляризована. Поскольку historia перестала быть
служанкой sapientia, ее цель познания была приближена, перемещена
на тот рубеж, где все вещи подвержены изменению, в силу чего она
оказалась готова к религиозной индифферентности. Дополнительный
импульс истории дали дальнейшее обогащение и дифференциация
в XIII-XIV веках областей знания, которые уже с трудом поддавались
вписыванию в некий ordo. Место истории {historia) в системе знания
оставалось пока непроясненным — эта теоретическая проблематич-
ность была оборотной стороной возраставшего количества и разно-
образия книг и их новых, эмпирических тем.
Одило Энгельс
IV. Историческое мышление в раннее Новое время
IV. 1. Предпосылки
Невозможно понять историческое мышление раннего Нового
времени до тех пор, пока в отношении его действует вынесенный
историзмом вердикт, будто оно представляло собой лишь предвари-
тельное, неполноценное или даже ошибочное видение мира прошлого.
Тот факт, что историзм оказался неспособен понять представление
другой эпохи об истории, хотя оно было высказано в страстной по-
лемике с движущими силами своего времени и прекрасно документи-
ровано в источниках, как раз и явился одним из проявлений кризиса
историзма. Историзм же не смог эти проявления прочесть, перевести
на язык своих собственных исторических представлений и использо-
вать как аутентичный познавательный инструментарий исторического
исследования. В трудах Дильтея, Трёльча, Кроче, Коллингвуда и Май-
неке раннее Новое время рассматривалось как предыстория (причем
очень убогая) исторического мышления, хотя существовало и несколь-
ко основательных исследований об этой эпохе, в основном свободных
от подобного истористского предрассудка. Количество монографий

92 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
об историках и теоретиках истории, а также об антикварных штудиях
филологов и юристов XVI столетия все увеличивается, но по-преж-
нему не хватает таких исследований, в которых проявилась бы спо-
собность авторов интерпретировать историческое мышление и труд
историка в контексте политической и социальной истории, как ее
функцию и проекцию, а уж тем более — принять теоретический вы-
зов и в описании времени, когда это мышление возникло, отразить
наше время, его познающее, — или, иными словами, в этом конкретном
предмете истории отразить «форму истории вообще»153.
Бесспорно, здесь невозможно ставить себе задачу написать исто-
рию исторического мышления, но столь же бесспорно и то, что взгляд
с точки зрения истории исторического мышления необходим для по-
нимания исторической семантики, для написания истории понятия
Geschichte или historia, которое отличается от других понятий тем,
что является в высшей степени общим. Оно обозначает все действия
и все факты, которые когда-либо были или еще могут быть сообще-
ны и описаны, причем даже не только те, что относятся к обществу,
но и те, что относятся к природе, с которой история (Geschichte) только
в позднее время стала терминологически строго делить весь видимый
мир. Это предельно общее значение обычно не позволяет употреблять
данное понятие оперативно и аргументативно; вместо этого оно сти-
мулирует дискуссии об истории вообще, а в их рамках— дискуссии
об отдельных предметах и категориях. Именно поэтому дефиниции
и классификации, приводимые в словарях и энциклопедиях, сохра-
няют вплоть до начала Новейшего времени свои сформировавшиеся
в Античности и Средневековье элементы с таким небольшим количе-
ством вариантов, что их содержание зачастую носит слишком общий
характер, и потому здесь мы используем не эти дефиниции и класси-
фикации, а иные источники.
В то же время, при всех трансформациях понятия и его употреб-
ления в период до XVIII века, некоторые предпосылки оказываются
сравнительно долговечными, хотя разногласия по их поводу то и дело
возникают. Речь идет прежде всего о письменности и той авторитетно-
сти, которую она, как кажется, сообщает передаваемой информации.
Существует традиционное представление о наличии у Священного
153 «die Form der Geschichte überhaupt». — Humboldt W. von. Über die Aufgabe des
Geschichtschreibers (1821) // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Königlich Preußische
Akademie der Wissenschaften. Berlin; Leipzig, 1905. Bd. 4. S. 41. Ср.: Benjamin W. Lite-
raturgeschichte und Literaturwissenschaft // Die literarische Welt. 1931.17. April.

История (Geschichte, Historie) 93
Писания нескольких смыслов, из которых sensus historiens, или litteralis,
указывает именно на эту буквальную данность письменного преда-
ния, которая открыта для многочисленных духовных толкований
или фигурально может осуществиться в чем-то столь же реальном,
историческом (geschichtlich)154. При этом нередко — зачастую без обсу-
ждения и даже еще в XVIII веке — авторитетность и предполагаемая
внутренняя непротиворечивость переносятся со священных текстов
на вообще все произведения Античности, воспринимаемые как еди-
ный корпус. При этом такое предположение могло стать мотивацией
самой суровой критики. Античная историография считалась неуста-
ревающей и навсегда непревзойденной; из знакомства с ней возникло
мнение, что историописание— это, по сути, описание событий того
времени, которое застал сам автор. Историческая же наука видела
свою задачу в комментировании существующих произведений, в си-
стематических антикварных изысканиях (отсюда, например, возникли
юридическая теория институций и нумизматика) и в описании времен,
о которых еще отсутствовала связная информация155. Исторические
обзоры, писавшиеся для наставления и развлечения, не настолько ре-
презентативны для работы историка, как это может показаться, если
судить по их количеству.
Следствием последнего обстоятельства явилось то, что серьезные
антикварные изыскания в раннее Новое время, и собственно исто-
риописание, существовали на удивление независимо друг от друга,
а методическая литература, пытавшаяся установить связь между ними,
стала отдельным жанром — полуриторикой- полутеорией, которая, не-
сомненно, оказывала влияние на историческое мышление, но ее воз-
действие едва ли можно назвать определяющим в тех исторических
произведениях, которые оставили след.
То, что было новым и иным по сравнению с Античностью, — и это
осознавалось современниками — заключалось не столько в описании
и выстраивании причинно-следственной цепи событий, которые изо-
бражались теперь происходящими в гораздо более разнообразном
мире, между дифференцированно вырисованными индивидами,
сколько в том, что благодаря временной дистанции оказалось воз-
можным перспективное видение прошлого и Античности, которую
154Lubac H. de. Exégèse médiévale. Paris, 1959. T. 1. Passim; Auerbach E. Figura //
Konrad G. (Hrsg.) Gesammelte Aufsätze zur romanischen Philologie. Bern, 1967. S. 55 ff.
155 Ср.: Momigliano A. Ancient History and the Antiquarian // Journal of the War-
burg Institute. 1950. Vol. 13. P. 285 ff.

94 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
авторы, полагая, будто ее реконструируют, на самом деле создава-
ли — как некий замкнутый в себе мир, с которым можно соотнести
свой собственный. Видеть эту Античность в ее временном течении,
примерять ее примеры, опыт, учреждения к своему времени или про-
тивопоставлять их ему и таким образом планировать, каким оно
должно стать, — вот что в первую очередь определяет историческое
мышление Нового времени.
IV.2. Данте и гуманизм
Данте, о котором Вико скажет, что он «не пел ничего иного кроме
историй»156, образует кульминационный пункт не только фигурально-
го толкования всего хода истории (согласно которому место развала
и раздора, царивших в современности, должна была занять христиан-
ская империя, соответствующая прежней римской), но и небывалого
прежде живого и наглядного изображения исторических индивидов
и их действий, увековечивавших в фиктивном вечном суде, основанном
на системе теологических, политических и очень личных ценностей,
то есть вне времени, свою быстротечную страсть без раскаяния, свою
тоску без утомления. Перспектива, в которой Данте прослеживает
историю,— от начала мира— встречается и у его современников, та-
ких как его учитель Брунетто Латини, который в своей энциклопедии
Ы livres dou trésor обещает, «что будет вести речь о начале времен
и о древности старинных историй, и о сотворении мира, и о природе
всех вещей»157. Фигуральная интерпретация во второй раз уже не могла
принять убедительный облик, проект историчного видения мира в силу
осознания политической ответственности долгое время оставался уни-
кальным, и только к началу XVI века, совсем на других основаниях,
стало возможным нечто отдаленно сравнимое.
Если рассматривать историческое мышление по схеме «развития» —
а Данте, бесспорно, аккумулировал образованность предшествовавшей
эпохи и наращивал ее, — то пришлось бы констатировать обрыв этого
развития158 как раз в той точке, где исследователи обычно помещают
156 «ehe pure non canto altro ehe istorie». — Vico G. La scienza nuova. 3,1,1 (1744) /
Ed. F. Nicolini. Bari, 1928. Vol. 2. P. 6.
157 «k'ele traite dou comencement du siècle, et de l'ancieneté des vielles istores et de
lestablissement dou monde et de la nature de toutes coses en some». — Latini B. Li livres
dou trésor. 1, 1, 1 / Ed.E. J. Carmody. Berkeley; Los Angeles, 1948. P. 17.
158 Ср.: Auerbach E. Literatursprache und Publikum in der lateinischen Spätantike

История (Geschichte, Historie) 95
его начало. Петрарка и гуманисты сами способствовали утверждению
такого взгляда на вещи: они прервали континуитет или были не в со-
стоянии рассматривать послеантичный мир параллельно с античным
и в качестве равноценного ему— так, как это мог делать Данте. Они же
сделали то, что было дальше всего от античного мышления: создали
из фактического прошлого некий идеал, который отделили темными
промежуточными — «средними» — веками от своей собственной эпохи,
когда это прошлое якобы возобновлялось159. В этом, «партийном» и по-
лемическом смысле, возможно, и зашла впервые речь о «всей истории»:
«Ибо что есть вся история, если не похвала Риму?»160 Единичные притя-
зания на универсализм — «это уединение побудило меня собрать вместе
славных мужей из всех стран и веков»161 — были скорее риторическими
преувеличениями, поскольку эти произведения, в данном случае такие
как De viris illustribus, представляли собой отдельные биографии времен
библейской и классической древности, которые задним числом были
ограничены Древним Римом. Определяющее воздействие на все Новое
время и на сознание современной эпохи (Moderne) оказал Петрарка,
который, открыв внутреннее историческое пространство, объявил
о возможности бегства в прошлое из нелюбимого настоящего, которое,
впрочем, его не отпускало и объединяло тоску по прекрасному про-
шлому с зыбким ощущением морального превосходства собственной
эпохи (тогда это еще мотивировалось тем, что современность, в отличие
от древности, была христианской). Если от средневекового хрониста
высокопоставленный заказчик неизменно требовал универсальности
и преемственности истории, то здесь таковые были отменены или стали
неявными; время амбициозно-универсалистских политических планов
прошло, и они теперь, в XIV веке, были столь же бесплодны, как и от-
носящаяся к тому же столетию и не имеющая аналогий в западноислам-
ском мире единственная попытка применить социологические понятия
к истории в удивительном произведении Ибн Хальдуна162. Этот переход
und im Mittelalter. Bern, 1958. S. 242; Becker M. В. Dante and His Literary Contempora-
ries as Political Men // Speculum. 1966. Vol. 4L P. 665 ff.
l59Mommsen Т.Е. Petrarch's Conception of the 'Dark Ages' // Speculum. 1942.
Vol. 17. P. 226 ff.
160 «Quid est enim aliud omnis historia quam Romana laus?» — Petrarca. Apologia.
Opera omnia. Basel, 1554. P. 1187.
161 «ex omnibus terris ас seculis illustres viros in unum contrahendi ilia mihi solitudo
dedit animum». — Idem. Familiäres. 7, 3 // Ibid. P. 767.
162 Ihn Khaldün. The Muqaddimah. An Introduction to History / Engl. transi.
F. Rosenthal. 3 vol. London, 1958. Ср.: Encyclopedia of Islam. New ed. London, 1965.
Vol. 3. P. 825 ff.

96 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
от универсальности к дробности имел, впрочем, одно далекоидущее
следствие: он положил начало историко-филологическим наукам.
История (Historie), безоговорочно причислявшаяся к риторике,
теперь ограничивалась единичными сюжетами и излагалась в форме
исторических анекдотов; соответственно изменился и характер исто-
рического факта-примера. Покуда весь ход истории (Geschichte) от со-
творения мира до Страшного суда рассматривался как несомненно
исполненный смысла, единичные злые деяния могли находить оправ-
дание в некой общей системе — такой, например, как противополож-
ные иерархии ценностей двух civitates y Августина. С распадом же
универсальной картины истории не только отдельные исторические
фигуры и деяния стали примерами для этических максим, но и вся-
кий факт стал принципиально пригоден для морализаторского ис-
толкования. И хотя более значительная политическая историогра-
фия почти не пользовалась этими exempla, в формировавшейся тогда
в школах и университетах системе наук история (Historie) вплоть
до XVIII века оказалась в подчинении у моральной философии,
и пользу ее видели в том, что она поставляла exempta риторике, слу-
жившей для обоснования решений,— такие «примеры», которые,
в отличие от поэзии, обладали достоинством достоверных фактов.
Когда смысл каждого конкретного события стал заключаться
в том, что оно являлось примером некой общей максимы, аристо-
телевское различение исторической (простой) правды и поэтиче-
ской (более философской) правдоподобности163 стало неприменимо,
а давний спор между поэзией и историей (Historie) оказался лишен
понятийной почвы. Однако конфликт возникал вновь всякий раз,
когда поэзия бралась за изображение действительных событий
и вторгалась на территорию истории (Historie) или же когда исто-
рия (Historie) за счет искусности формы своих произведений делала
иррелевантными поэтические произведения и, давая истолкование
событиям, поднималась до общезначимости. Проблема, таким об-
разом, была иллюзорной и к тому же неразрешимой по причине
взаимозаменяемости понятий. Однако по ее поводу вновь и вновь
разгорались дискуссии, связанные с тем, способны ли поэзия или ис-
тория (Historie) в самом деле выразить одни и те же существенные
интересы или только утверждают это; при этом произведения обо-
их жанров вынуждены были проходить испытание на соответствие
притязаниям, заявленным теорией.
163 Aristoteles. Poet. 1451 b.

История (Geschichte, Historie) 97
Противоречие это очевидно уже у Лоренцо Баллы. Будучи
блестящим филологом, он развил в себе способность различать
исторические связи в литературной традиции и доказывать их су-
ществование, опираясь на свою эрудицию. Хотя сам он в качестве
историографа малоубедителен, его усилия были направлены на то,
чтобы повысить роль истории (historia). Первым историком Балла
считал Моисея; следовательно, утверждал он, история старше поэ-
зии, она не менее универсальна, чем поэзия, столь часто изображаю-
щая лишь нечто единичное, и превосходит гражданской мудростью
даже саму философию164. Более реалистично описывал достоинства
истории Полициано, хваливший вновь обретенную историческими
штудиями точность («счастливую верность возрожденной исто-
рии» — Felix historiae fides renatae165), — и этим понятием fides historica
гуманисты от Лоренцо Баллы до Гийома Бюде обозначали свою ме-
тодологическую цель. Эта точность касалась изучения Античности,
которое заключалось в собрании miscellanea, в переводах древних
историков, а у Бюде впервые обрело конкретное единство в форме
реконструкции всей античной монетной системы: «Издание не под-
падает ни под одну определенную рубрику дисциплин или искусств,
но относится к толкованию античности вообще и открыто почти
любой категории наиболее достойных авторов на любом из двух
языков»166. Отразившаяся в латинских и греческих письменных па-
мятниках классическая древность стала доступной благодаря соби-
рательской и публикаторской деятельности гуманистов и преврати-
лась в предмет познания, который претендовал на право изучаться
как единое целое. Так от библейской и ненадежной азиатской истории
(Geschichte) с одной стороны и от постантичной эпохи с другой было
отделено некое когерентное образование, которое само, в своей це-
лостности, стало пространством верификации. В этом пространстве,
в отличие от сакрального текста, отдельный пассаж или слово имеет
значимость и авторитет лишь постольку, поскольку не противоречит
целому, то есть всему корпусу письменной традиции.
164 Valla L. Historia Ferdinandi régis Aragoniae. Prooemium // Idem. Opera omnia.
Torino, 1962. X 2. P. 6.
l65Poliziano A. Opera omnia. Basel, 1553. P. 621. Ср. слова Л. Баллы к Ф. Биондо:
Valla L Opera omnia. T. 2. P. 119; Budé G. De Asse (1514) // Idem. Opera omnia. Basel,
1557. T. 2. P. 66.
166 «Non in unum genus illam quidem editam aut disciplinarum, aut artium: sed in
Universum pertinentem ad antiquitatis interpretationem, et per omne prope genus aucto-
rum probiorum utraque lingua patentem». — Budé G. De Asse. Praefatio. T. 2. P. 1.

98 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Мы проследили судьбу понятия истории (Geschichte) у гуманистов
до начала XVI века, когда его неоспоримость была подвергнута сомне-
нию и к тому же стали заявлять о себе несколько совершенно иных
представлений. Страстное конструирование иной эпохи, которую гума-
нисты противопоставляли своему собственному времени, отличало гу-
манизм от других периодов существования исторического мышления,
и оно же объясняет методологические достижения гуманистов, такие
как осознание временной дистанции и вообще хронологических со-
отношений — трудноопределимое в конкретных случаях чутье на ана-
хронизмы, — а также различение первичных и вторичных источников.
Сказанное одновременно объясняет и тот факт, что сами гуманисты
не создавали и не могли создавать крупных общих работ по истории
Древней Греции и Древнего Рима: они, скорее, устанавливали отноше-
ния с Античностью, ощупью пытаясь определять идентичности и связи
в жанре риторической биографии и в жанре городской истории (кото-
рую писали гуманисты-бюргеры).
IV.3. XVI век
IV.3.a. Макиавелли и Гвиччардини
Долгое время ни один автор не демонстрировал политического
сознания, сравнимого с таковым у Данте. Только после того, как Фло-
рентийская республика уже перестала существовать, в ее гуманисти-
ческой среде возникли два высших проявления исторического мыш-
ления (порожденные, впрочем, не просто политическим сознанием,
но еще и осознанием краха политических надежд), лишенные всякой
трансцендентальности, более трезвые и обмирщенные в сравнении
с Данте. При этом направленность познания у них противоположная.
У Макиавелли аргументация еще вполне в стиле гуманистов, он опери-
рует понятием подражания образцам, содержащимся в исторических
произведениях (Istorie), подражания древним. Такое подражание воз-
можно, считал он, поскольку основные свойства человеческой натуры
и остальные предпосылки деятельности человека неизменны. При этом
Макиавелли отдавал себе отчет в том, что на протяжении всего несколь-
ких поколений произошли глубокие изменения, например, в военной
технике. Именно чувство исторического (historischer Sinn) у Макиавелли
нашло проявление, во-первых, в том, что он конструировал типичные
формы протекания исторических (geschichtlich) событий в функцио-
нальной зависимости от определенных исходных ситуаций и с учетом

История (Geschichte, Historie) 99
корректирующих факторов, а во-вторых, в том, что на основе этого
анализа он, основываясь на частичной сравнимости условий в античном
мире и в окружавшей его современности, предлагал те или иные дей-
ствия, успех которых, в свою очередь, зависел от определенных и тоже
исторически обусловленных {geschichtlich) обстоятельств. При этом,
однако, предполагалось, что, знакомясь с историей некой образцовой
эпохи, можно приобрести опыт и перенести его на современность,
то есть, иными словами, существует путь, ведущий от того, что важно
в истории, к тому, что необходимо в актуальной политике.
Франческо Гвиччардини пошел другим путем — от разочарования
по поводу возможности осмысленной политики к анализу причин-
но-следственных механизмов и далее к бесстрастному изображению
необъяснимой в каждом конкретном случае instabilità167 человеческих
дел. Упадок маленьких итальянских государств и вторжение посто-
ронних сил, которое нельзя было обосновать даже ссылками на такую
фикцию, как Священная Римская империя, вдохновили Гвиччарди-
ни прежде всего на то, чтобы, отказавшись от масштаба государства
и партии, заняться подробным описанием политической деятельно-
сти, оказывающей влияние на некую более крупную географическую
единицу. В германских землях подобное еще и в начале XVIII века
невозможно было себе представить. Гвиччардини, как и Макиавелли,
не дает определения понятию «история» (Geschichte); он вообще почти
не использует его нигде в своей книге, кроме заглавия — его интере-
суют только вещи, cose.
IV.3.6. Понимание истории в германских землях
периода Реформации
В то время как Филипп де Коммин, описывая собственный опыт,
создавал свои мемуары — первые мемуары «современного типа», ка-
кими бы «средневековыми» нам ни казались его исторические кате-
гории и критерии моральных суждений, — а Марк Антоний Сабел-
лик по официальному заказу Венеции писал всемирную историю,
в которой смог отказаться от эсхатологической перспективы и при-
держиваться сугубо мирского взгляда,— в Германии ситуация была
совершенно другой, хотя все эти сочинения там в XVI веке читали
и частично даже переводили.
7 Guicciardini F. Storia d'Italia / Ed. С. Panigada. Bari, 1929. Vol. 1. P. 1.

100 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
В германских землях также пробудился интерес к истории, на-
шедший свое выражение в популярных хрониках и в более честолю-
бивых попытках создания национальной историографии (Б. Ренан,
Я. Вимпфелинг). Авторитетный характер приобрела Chronica Карио-
на, написанная под влиянием Меланхтона, который впоследствии ее
переработал. Она долго использовалась в качестве учебника; знание,
существовавшее в его эпоху, Карион упорядочил по схемам трех
«веков» и четырех «царств». Карион стремился изложить историю
церкви, а в Меланхтоновой версии даже содержалось обоснование
протестантской догматики. По сравнению, например, с Оттоном
Фрайзингским прогресса в осознании исторической (geschichtlich)
проблематики в этом произведении не наблюдается. Кроме того, в от-
личие от итальянской историографии того же времени, бросается
в глаза, что германские авторы начинали писать все менее уверенно
и конкретно по мере того, как повествование приближалось к со-
временной им эпохе. В этих книгах содержатся моральные exempla,
а их универсальный хронологический охват служил, по мысли Ме-
ланхтона, «лучшему пониманию библейских пророчеств»168. Проро-
чества, Конец Света, а также ожидаемое в соответствии с Евангелием
от Матфея (Мф. 24) ускорение последнего времени как объединяю-
щее их воззрение являлись определяющими и для взгляда Мартина
Лютера на историю. Этот взгляд актуализировался за счет живого
осознания того, что со временем все меняется и каждый исторический
момент уникален. «Слово Божье и благодать — как ливень, который
проходит и не возвращается туда, где он однажды прошел [...] И вам,
немцам, не следует думать, будто вы всегда будете им обладать, ибо не-
благодарность и презрение не позволят ему остаться»169. Такая модель
translatio использовалась только применительно к религии и, может
быть, еще к судьбам церкви, а течение событий в мире считалось
не поддающимся какому-либо рациональному толкованию, но лишь
обнаруживающим удивительные дела Господа: «Так что можно, пожа-
168 «Ut libri prophetici melius intelligantur, omnium temporum historia complecten-
da est». — Melanchthon Ph. Chronicon Carionis // Corpus Reformatorum (далее: CR).
Halle, 1844. Bd. 12. S. 714.
169 «Gottis wort und gnade ist ein farender platz regen, der nicht wider kompt, wo
er eyn mal gewesen ist [...] Und yhr deutschen dürfft nicht dencken, dass yhr ewig ha-
ben werdet, Denn der undanck mit Verachtung wird yhn nicht lassen bleyben». — Lu-
ther M. An die Ratherren aller Städte deutsches Lands, daß sie christliche Schulen auf-
richten und halten sollen (1524) // Idem. Werke. Kritische Gesamtausgabe. Weimar, 1899.
Bd. 15. S. 32.

История (Geschichte, Historie) 101
луй, сказать, что движение мира и особенно его священных существ —
это Божий маскарад, за которым Он скрывается и так причудливо
правит и шумит в мире»170. В этом мире, считал Лютер, действуют
свои законы, которые правильно сформулировали еще языческие
философы. А кроме того, в этом мире благочестивые люди делают
вид, «как будто бы Бога нет и им приходится самим себя спасать
и самим собою править»171. Учение реформаторов было привязано
к фактам библейской истории, и это вызвало критику «сектантов»:
«У лютеран — исторический Христос, / которого они познают по бук-
ве / по его историям / учению / чудесам и деяниям / не как он ныне
живет и действует / Точно так же, как у них историческая рассудочная
вера / и историческое оправдание»172. Серьезные последствия име-
ло воскрешение идеи Августина о двух градах: тот из них, который
существует вне времени — civitas Dei, — тем не менее всегда может
являть себя в изменчивом, историческом {geschichtlich) civitas terrena.
При этом есть соблазн в череде злодеяний, глупостей и страданий
этого града, которые могут обрести смысл только при особом тол-
ковании, переворачивающем земные ценности, оправдать отдельное
событие, объясняя его высоким положением человека в иерархии
власти или партийной принадлежностью. Помимо этого в истории
стремились найти образцовую эпоху в качестве эталона для обновле-
ния (каким для гуманистов была Античность). Таким образцом стала
эпоха изначальной, еще не коррумпированной церкви первых веков
христианства: то, что было внешними условиями ее существования,
следствием угнетения и отсутствия силы, теперь было объявлено
нормой, а всякое изменение осуждалось по моральным критериям
как индивидуальная вина.
Еще более трудным делом было отождествление двух августинов-
ских царств с внутренним и внешним миром. Попытки построения
таких конструкций предпринимались многократно, но до конца этот
170 «Das man wol mag sagen, der wellt laufft und sonderlich seyner heyligen wesen
sey Gottes mummerey, darunter er sich verbirgt und ynn der wellt so wunderlich regirt
und rhumort». — Luther M. Der 127. Psalm ausgelegt an die Christen zu Riga in Liefland
(1524)//Ibid. S. 373.
171 «alls were keyn Gott da und müsten sich selbs erretten und selbs regiren». Ibid.
172 «Die Lutherischen haben einen historischen Christum / quem secundum literam
cognoscunt, den sie nach dem Buchstaben erkennen / nach seinen geschichten / lehre /
mirackeln und thatten / nicht wie er heut lebendig ist und wirckt / Wie sie auch einen
historischen vernunfft Glauben / vnnd historische Justification haben».— Schwenck-
feldt C. Der 93. Sendbrief. 1550 // Epistolar. [o.O.], 1566. Bd. 1. S. 812.

102 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
вопрос так никогда и не был разрешен. Лютеранская тенденция к без-
оговорочному подчинению внешнего светским властям дополнительно
усиливала склонность людей к тому, чтобы в случаях неудач или об-
манутых ожиданий уходить во внутренний мир, к чистоте совести
и помыслов, не заботясь о том, будет ли кто-то отвечать за внешний,
историко-политический мир.
Следствием этого — прежде всего в Германии — стало то, что вплоть
до середины XVIII столетия приоритет отдавали церковной истории,
начиная с составления Магдебургских центурий (1559-1574)— кол-
лективной работы, отличавшейся удивительной организованностью,
широким, политически заостренным интересом и систематическим
подходом к использованию источников, — и противопоставлявшихся
ей католических проектов, до конфессионально нейтральной церков-
ной истории Мосхайма, немецкий перевод которой сделался в свое
время самым распространенным учебником истории. Но тот же фак-
тор определял и самостоятельную роль «духовного двойного мира»
(«der geystlichen doppel Welt»)173 и его «распрей», которые, казалось,
невозможно было интегрировать в некую всеобщую историю, и зна-
чение «Историй еретиков», в которых угнетенными конструировалась
своя, альтернативная история (с наибольшим успехом — у Себастьяна
Франка и Готфрида Арнольда). Апокалиптические видения и попыт-
ки локализовать ожидаемый конец света в ближайшем будущем тоже
находили мощное выражение, особенно в трудах Иоганна Альберхта
Бенгеля и Генриха Юнга-Штиллинга.
Негативные последствия и для имперской анналистики, и для по-
литической историографии, привязанной если не к конфессиональ-
ным, то к династическим интересам, имел тот факт, что Меланхтон
ввел в программу протестантских университетов в качестве обяза-
тельного «итальянский» вариант (mos italiens) догматического толко-
вания римского права. Созданное во Франции Г. Бюде и в середине
XVI века получившее развитие преимущественно там же историческое
правоведение — mos gallicus, давшее важнейший импульс историче-
ским исследованиям и историческому мышлению, не могло получить
в германских землях такого распространения. Прошло 150 лет, преж-
де чем важнейшие труды, отражающие это направление, привлекли
там к себе внимание и были переизданы. Такова же была судьба идей
Макиавелли и Бодена в сфере государственного права: за некоторы-
ми исключениями вроде Конринга, который сравнительно рано ввел
173Franck S. Chronica. Zeitbuch und Geschichtbibell. 3. Teü. [o.O.], 1536. S. IIV.

История (Geschichte, Historie) 103
их в свой лекционный курс, они не были восприняты немецкими спе-
циалистами по государственному праву.
IV.3.B. Историческая интерпретация права и теория истории
Историческая интерпретация римского права породила, как и фло-
рентийский гуманизм, точные знания и разработанный исследова-
тельский инструментарий, которые в моменты кризиса обеспечивали
возможность широкой историко-политической дискуссии. Обостре-
ние религиозных разногласий и начавшаяся в 1559 году после смерти
Генриха II борьба за права Генеральных штатов, дворянства и регент-
ши привели к тому, что потребовались исторически обоснованные
аргументы и принципы. Они содержались в обширной гугенотской
полемической литературе174, равно как и в появившихся тогда в ог-
ромном множестве исторических и теоретических трудах. При этом,
начиная с римского права как отправной точки, в итоге авторы порой
могли решительно отвергать пандекты (как, например, Отман в сво-
ем Анти-Трибониане) или обращаться к реконструкции права более
раннего (прежде всего республиканского) периода римской истории
или же к отечественной правовой традиции и ее установлениям. Хотя
концепции были универсальны, а изучение права и общества осуще-
ствлялось на основе «сравнительного» подхода, конечным практиче-
ским результатом, как правило, становились книги по национальной
истории. Впрочем, более широкая общая концепция истории имела
определенные преимущества, которыми очень и очень часто не могли
похвастаться позднейшие произведения, не выходившие за рамки на-
циональной истории или же сугубо экстенсивно заполнявшие рамки
жанра всеобщей истории.
Ограничимся рассмотрением двух трудов, которые изменили по-
нятие «история» (Geschichte). Франсуа Бодуэн, основываясь на сво-
их историко-правоведческих штудиях и опыте в области политики
и конфессиональной дипломатии, разработал план всеохватной исто-
рии {historia universa) как познания всего мира в пространстве, вре-
мени и человеческих делах («me agere de historia intégra»)175, которая
174 Caprariis V. de. Propaganda e pensiero politico in Francia duranto le guerre di reli-
gione. Napoli, 1959. Vol. 1: 1559-1572 [вышел только один том]. Passim.
175 Baudouin F. De institutione historiae universae et eius cum iurisprudentia coni-
unctione. Paris, 1561. P. 22.

104 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
в сочетании с правоведением, дающим критерии правильного образа
действий, привела бы в результате к верной практике. Намекая на то,
что Макиавелли попытался сделать с Титом Ливием, Бодуэн предска-
зывал большие выгоды для политики от сравнительного рассмотрения
всей истории. Он набросал впечатляющий план изучения знания о том,
что есть и что должно быть; ради целого он примирил между собой
историю античную и библейскую, священную и мирскую; он присту-
пил к исследованию «варварских» Средних веков, в которых коренятся
современные (modern) институты; он включил в сферу рассмотрения
устные традиции, Восток и Новый Свет; он отделил историю (Geschichte)
природы от истории людей, в которой высшим критерием для суждения
о человеческой деятельности поставил ее правомерность. Бодуэновский
проект истории, не менее «современный» (modern), чем у Дж. Вико,
удивительно напоминает читателю XX века труды Гегеля и Дройзена,
однако его нельзя считать предшественником позднейшей историо-
графии: он формулировал с большей определенностью, он смотрел
дальше тех рубежей, выход на которые считали неотложной задачей
науки представители ответственной историко-политической мысли его
времени. Типичной для Франции до Варфоломеевской ночи (1572) была
не разочарованность Гвиччардини, а отчаянная надежда Макиавелли
на рациональное выстраивание политики с опорой на основательно
расширенный фундамент исторических и географических познаний176.
Ключ к использованию этих новых познаний дал несколько лет
спустя Жан Боден в своем Методе легкого познания истории177 — про-
изведении, которое не было задумано ни как введение, ни как набросок
исторического синтеза и вообще содержало в себе не столько теорию
истории, сколько метод анализа исторических процессов и сравнения
систем публичного права и институтов— метод, несравненно более
отточенный, чем те, что использовались прежде. У Монтескье — будь
то в Методе или в Шести книгах о государстве, где он на исторической
почве возводит здание своей теории политики, — пожалуй, затруд-
нительно обнаружить элементы методологии, которые Боден не разо-
брал бы в деталях.
Труд Бодуэна и Метод Бодена вскоре были переизданы в одном
сборнике вместе с одним античным и дюжиной современных тракта-
176 Ср.: Atkinson G. Les nouveaux horizons de la renaissance française. Paris, 1935.
Passim; Moreau-Reibel J. Jean Bodin et le droit public comparé. Paris, 1933. Passim.
177 Bodin /. Methodus ad facilem historiarum cognitionem. Paris, 1566. Passim. (Рус.
пер.: Боден Ж. Метод легкого познания истории / Пер.М. С. Бобковой. М., 2000. —
Примеч. пер.)

Ист op и я (G es с h ich te, His to rie) 105
тов по методологии истории178. Сборник этот служит показателем воз-
росшего интереса к исторической дисциплине, которую делили между
собой поэты, риторы, теологи, юристы и философы и развитие кото-
рой в XVI столетии позволяет констатировать отчетливую траекторию
от наставлений по написанию исторических произведений и традици-
онных похвал в адрес historia к ее научному обоснованию и к теории
познания, ориентированной на практическую деятельность. Трудно
оценить влияние риторики, поскольку история (Historie) и на том,
и на другом этапе была весьма и весьма риторичной, с той только
разницей, что в первом случае она представляла собой мало к чему
обязывающий учебный предмет в рамках конвенциональной системы
риторических упражнений, а во втором — была риторичной ради того,
чтобы ответственно предлагать мотивировку для принятия решений
по важнейшим государственным делам или научать тому, как распо-
знать угрожающее состояние государства.
Почти одновременно с Бодуэном первую попытку изучить предмет
с точки зрения вопроса о том, что есть история (Geschichte) — «ehe cosa,
о quäle sia Г historia», предпринял Франческо Патрици в своих десяти
диалогах179. В других трактатах, как и раньше, история отождествлялась
с историографией и, вместо того чтобы прояснять это понятие, авторы
привлекали вспомогательные дисциплины — хронологию, географию
и генеалогию. Патрици как философ был решительным последователем
Платона и оказал некоторое влияние на развитие новой физики в том
отношении, что совершил первый «коперниканский переворот», обра-
тившись от вещей к сознанию и определив «историю» как «воспомина-
ние о человеческих делах»: «la historia è memoria délie cose humane»180.
Это потребовало временной локализации, а отсюда, как и из ранних
циклических схем хода истории, вытекало, что она не ограничивается
вещами минувшими и нынешними, но включает в себя также память,
предвосхищающую будущее181. В соответствии с этим историческое
(historisch) познание осуществляется только тогда, когда претворяет-
ся в историческое (geschichtlich) действие, целью которого являются
mWolit J. (Hrsg.) Artis historicae penus. 2. Aufl. Basel, 1579. См. также: Rey-
nolds В. Shifting Currents in Historical Criticism // Journal of the History of Ideas. 1953.
Vol. 14. P. 471 ff.
179Patrizi R Delia historia dieci dialoghi. Venezia, 1560 (переизд. в: Kessler E. Theo-
retiker humanistischer Geschichtsschreibung. München, 1971. S. Г).
180 Ibid. S. 18V.
181 Ibid. S. 15 ff., 41 ff.

106 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
бытие, непрерывность, а также— в соединении частного познания
с чем-то общим — счастье людей.
Критерии истины обсуждались в русле раннего пирронизма, кото-
рый был предвосхищен уже поколением раньше, в радикальном скеп-
тицизме Агриппы Неттесгеймского182. У него эти критерии сгруппирова-
ны вокруг проблематики публичной сферы (Öffentlichkeit) — не столько
от недостатка методической критики источников, сколько в силу лич-
ного опыта знакомства с политикой, которая в конце XVI века в целом
все меньше зависела от публичного обсуждения и согласования, а так-
же публичной легитимации. Желания правды недостаточно, считал
Агриппа, когда причины действий затуманиваются как arcana, — разве
что правитель сам пишет историю (Geschichte).
Теория истории (Geschichte) достигла в те годы таких высот,
которые в дальнейшем, несмотря на некоторую дифференциацию,
она не могла удержать. Бросается в глаза и то, что книг по исто-
рии такого же ранга— или сравнимых с произведениями великих
флорентийцев — не обнаруживается. Окидывая взором (по необхо-
димости беглым) XVI столетие, мы убеждаемся, что понятие об ис-
тории (der Begriff von Geschichte) уже сформировалось и сделалось
достаточно «четким», чтобы сопротивляться односторонним дефи-
нициям, которые, словно призраки, бродят по научной литературе.
Так же как Монтень искал общее в непосредственности самосозна-
ния («rhomme en general, de qui je cherche la cognoissance»)183, так
и Ля Поплиньер, подвергнув критике всю предшествующую исто-
риографию, стремился набросать план полной всеобщей истории,
которая бы целиком охватывала общество и его нравы: «История
будет всеобщей, когда автор вложит в нее всю субстанцию государ-
ства»184. И хотя к концу века по указанным причинам распростра-
нились пессимизм стоического толка и упаднические настроения,
вместе с тем можно наблюдать скорее взаимодополняющие, нежели
взаимопротиворечащие представления о прогрессе и разнообразии
природы, с одной стороны, и циклическом течении, равномерно-
182 Nettesheim H. С. A. von. De incertitudine et vanitate scientiarum atque atrium.
Declamatio. 1530 // Idem. Opera omnia. Lyon, [o.J.] (переизд.: Hildesheim, 1970). T. 2.
P. 22 ff.
183 Montaigne M. de. Essais. 2, 10 (1580) // Idem. Œuvres compl. / Ed. A. Thibaudet,
M.Rat. Paris, 1962. P. 396.
184 «l'Histoire sera Generale, quand 1 autheur luy aura donné la substance entière et ac-
complie des Etats». — Lancelot-Voisin de La Popelinière H. L'idée de l'histoire accomplie //
L'histoire des histoires. Paris, 1599. P. 85.

История (Geschichte, Historie) 107
сти и упадке — с другой; они обрели актуальность, сохранившуюся
еще и в XVIII веке и даже позже185. Значительное расширение места
действия, перспективное сокращение и свободу игры с историческим
миром демонстрирует Шекспир, хотя ученых и смущает, что в его
Античности троянец Гектор цитирует Аристотеля186.
IV.4. Вызов со стороны новой науки
IV.4.a. Проблематизация истории {Historié)
Коренное изменение физической картины мира в XVII веке и свя-
занное с ним изменение понятий «материя», «движение», «время»,
«бесконечность», окончательно закрепившееся к середине XVIII века,
а также попытки темпорализации и динамизации взгляда на мир
в целом — все это скорее мешало, чем помогало развитию понятия
«история» в ту эпоху. По сравнению с Бодуэном, Боденом и Патрици
теоретики истории, историографы и авторы энциклопедических ста-
тей того времени демонстрировали скорее усеченное понятие исто-
рии: его значение было урезано до точного изложения или описания
фактов, без всяких рассуждений. Такое употребление этого понятия
характерно прежде всего для французского языка: противоположны-
ми понятиями с отрицательными значениями к словам histoire, historien
являлись и по сей день являются слова fabek roman. Типичным при-
мером того, что historia ценилась ниже, чем продуктивная scientia,
являются слова Декарта:
Под историей я понимаю все, что уже открыто и находится в кни-
гах, под наукой— умение решать все вопросы, а именно открывать
благодаря собственному усердию все, что может быть открыто в этой
науке человеческим разумом. И если человек обладает этой способно-
стью, то он не проявляет чрезмерного любопытства к чужим мыслям,
и можно сказать, что он оригинален187.
185 Ср.: WeisingerH. Ideas of History during the Renaissance // Journal of the History
of Ideas. 1945. Vol. 6. P. 415 ff.
186 Shakespeare W. Troilus and Cressida. 2,2,166.
187 «Per Historiam intelligo illud omne quod jam inventum est, atque in libris contine-
tur. Per Scientiam vero, peritiam quaestiones omnes resolvendi, atque adeo inveniendi
propria industria illud omne quod ab humano ingenio in ea scientia potest inveniri; quam
qui habet, non sane multum aliéna desiderat, atque adeo valde proprie сштаркпс appel-

108 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Правда, Декарт этими словами затушевывал то, скольким он сам
был обязан философской традиции, но его понятие scientia впослед-
ствии подвигло Дж. Вико на то, чтобы вместо теории истории напи-
сать Scienza nuova, где он описывает положение истории после мето-
дологически необходимого, хотя и непоследовательного и не совсем
правдоподобного разрыва с авторитетом предания. «Новая философия
все подвергает сомнению»188, и ее не останавливает достоинство ис-
тории, которая служит еще материалом для научного использования,
а в остальном— «кладовкой».
Это была эпоха крупномасштабных исторических исследований189,
однако их результатом было не то, что позже стали называть «исто-
рией» {Geschichte), а более или менее систематическое и полное собра-
ние государственных и частных древностей, остатков и источников,
которые обрабатывались в точном соответствии с нормами филоло-
гии и антикварного дела. Предпринимались попытки заполнить все
графы экстенсивной historia universalis, в то время как, насколько нам
известно, были полностью утрачены и практика, и идея интенсивной
historia universa, или historia intégra. Обильная литература, посвященная
исторической верификации и достоверности, даже методологически
стала несамостоятельной — она шла в кильватере юриспруденции с ее
проблематикой установления истины и не вырабатывала собственных
принципов исторического познания.
Историография не исправила этого впечатления. Античная исто-
рия, которую до конца XVII века не писали как таковую, а только ком-
ментировали, равно как и выработанная в рамках ранних националь-
ных историографии теория институтов, к этому времени перестала
вызывать серьезный интерес, поскольку теоретики государственного
права и политики теперь конструировали свои теории исходя из есте-
ственного права вместо того, чтобы выводить их из истории. Новая
история — история религиозных войн — была представлена взаимно
противоречившими, опровергавшими друг друга трудами, которые
обычно писались по источникам, недоступным широкой обществен-
ности; их конфессиональная ангажированность представлялась на-
учно малоценной, а в литературном отношении они не отличались
latur».— Р. Декарт— К. Хогеланду (8.2.1640) // Œuvres de Descartes / Ed.Ch. Adam,
P. Tannery. Paris, 1913. Vol. 13. P. 2-3 (цит. по: Декарт Р. Соч.: В 2 т. M., 1989. T. 1.
С. 606. — Примеч. пер.).
188 Donne J. An Anatomie of the Worlde, First Anniversary (1611) // Idem. Poems
with Elegies on the Authors Death / Ed. J. Marriot. London, 1633. P. 241.
189 Momigliano A. Ancient History and the Antiquarian.

История (Geschichte, Historie) 109
таким блеском, как мемуары Реца, герцога Сен-Симона и др. Средние
века — medium aevum> как со времен Ю. Липсия стали называть хри-
стианскую эпоху начиная с Августина190, — с их чудесами, легендар-
ными житиями святых и поддельными грамотами (доказательство
подложности которых стало когда-то началом научной филологии,
а теперь усиливало всеобщий скепсис) — не были теперь застрахо-
ваны от насмешек даже со стороны ученых-монахов. Иезуиты почти
полностью исключили историю из учебных программ, централизо-
ванно утвержденных ими для своих коллежей по всей Европе. А про-
тестантские «универсальные истории» были представлены в основ-
ном трудами Кариона и Меланхтона, уже слегка анахронистичными,
что не способствовало их авторитетности.
История представляла собой расколотую колонну— как на эмбле-
матических изображениях, как в барочной трагедии, где она, вместо
античной мифологии, служила теперь источником материала: руина,
призывающая к размышлению сцена неудержимого упадка и гибели;
каждый исторический пример был пригоден для морального рассмо-
трения и демонстрации загробного блаженства страждущих191.
История {Geschichte)^ к которой невозможно было относиться
как к науке в новом смысле этого слова, вынуждена была превра-
титься в нестабильную пограничную провинцию «республики уче-
ных». В условиях, когда политика вершилась не публично, история все
больше и больше оттеснялась либо на позиции служанки властителей,
либо в приватную сферу, где она в виде historia literaria — собирания
ученых познаний — стала самой излюбленной дисциплиной. Отно-
шения светской истории со священной в методологическом отно-
шении выяснить было очень трудно, а то и опасно, и это наносило
урон облику историка как честного ученого. К тому же Декартова
«мораль для временного пользования» положила конец (по крайней
мере, на какое-то время) существованию риторики как дисципли-
ны: от нее осталась лишь декламация. В такой ситуации несообразно
большую роль стало играть Рассуждение о всеобщей истории Боссюэ,
поскольку место, которое историки того времени не заполнили иссле-
дованиями, он, не обладая ни достаточными познаниями в истории,
ни способностью к историческому суждению, заполнил блестящей
190Wegele EX. von. Geschichte der deutschen Historiographie. München, 1885.
S. 482 ff.; Voss J. Das Mittelalter im historischen Denken Frankreichs. München, 1972.
Passim.
191 Benjamin W. Ursprung des deutschen Trauerspiels. Frankfurt a.M., 1963. S. 197 ff.

ПО Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
проповедью, в которой наивно-телеологически представил Антич-
ность как среду, в которой вершилась библейская история.
IV.4.6. Попытки обоснования и квантификация времени
Попытки научного обоснования истории (Geschichte) вели
и к ограничению самого понятия истории. Так, например, Кеккерман
хотел осуществить в отношении истории (Historie) то, что не удалось,
по его мнению, Бодену в Методе, а именно — методичный (что в его
понимании значило — логический) подход192. У него история (Historie)
представлена во всех своих традиционных разделах по строго би-
нарному принципу. Определяется она как «объяснение и запись ве-
щей единичных или индивидуальных»193, причем познание заведомо
и неизбежно неполное («notitia imperfecta»), ибо число фактов беско-
нечно, а природа их неопределенна («vagae et indefinitae»)194. Путем
логической индукции, считал Кеккерман, из отдельных фактов можно
вывести общие положения или подтвердить их — особенно в области
этики, — но уже в экономической науке и политике эти положения
будут носить более частный характер195. В этом определении понятия
«история» угадываются некоторые из важнейших тенденций после-
дующих эпох.
В целом претензии исторического познания на философскую ис-
тину были урезаны до претензии на частичную правильность фактов,
а сфера ее использования с уровня политических изменений низведена
до уровня поучений, касающихся приватных дел. Таким образом, ис-
тория (Historie) поначалу едва воспользовалась той свободой, которую
обеспечила ей деполитизация. Именно в таком свободном простран-
стве развивалась новая наука, и именно ей суждено было выработать
такие понятия и методы, которые обладали значимостью и действен-
ностью для разных дисциплин, в силу чего история (Historie) и смогла
поставить их себе на службу. Так, сведение материала к единичным фак-
там делает возможным их квантификацию и суммирование в рамках
отрезка времени, на протяжении которого можно говорить о едином
опыте. Благодаря этому Бэкон сумел ниспровергнуть дотоле непрере-
192 Keckermann В. De natura et proprietatibus historiae commentaries. Hannover,
1610. S. 5.
193 «explicatio et notitia rerum singularium, sive individuorum». — Ibid. S. 8.
194Ibid.S.23ff.
195 Ibid. S.49,13.

История (Geschichte, Historie) 111
каемый авторитет Античности: он определил ее как молодость, начало
некоего процесса во времени, который с тех пор продолжается и лишь
постепенно раскрывает искомую истину196. На протяжении всей эпохи
Возрождения и особенно у Вива существовало более четкое по срав-
нению с Античностью осознание накапливающегося опыта: «Каждый
день открывает что-то старое, неслыханное, неизвестное, подобно ми-
ровому совершенствованию»197. Но только Бэкон построил двойную
временную перспективу Античности, которая «по отношению к нам
древна и более велика, а по отношению к самому миру нова и менее
велика»198. Бэкон, который распространил исследовательское поле ис-
тории {Historié) и на то, что еще предстоит сделать и открыть, создал
понятие historia experimentalisy которым описывал будущее конкретнее,
чем пророчества и прогнозы, его предвосхищавшие199.
Схожее представление об опыте, суммирующемся с течением вре-
мени, и о принципиальном самозарождении («generatio aequivoca») ле-
жит и в основе позиции «новых» «в споре древних и новых» («Querelle
des anciens et des modernes»). Однако эстетическая парадигма, которой
стали придерживаться обе стороны в этом споре, хотя и была со времен
Ришелье возведена в ранг официальной доктрины, все же вела к значи-
тельным трудностям, потому что если, покуда французские классики
создавали великие творения, похвала современности в ущерб древно-
сти представляла собой дело вкуса, то с начала XVIII века эта позиция
сделалась неубедительной уже даже применительно к прошлому самой
Франции. Вследствие этого механические искусства и науки были ис-
ключены из системы artes200 и причислены к активно развивавшимся
тогда естественным наукам и математике, а «изящные искусства» были
196 Bacon F. Novum organon. 1. Aphorismus 84 // The Works of Francis Bacon. Vol. 1.
London, 1858. P. 190-191; ср.: Leyden W. von. Antiquity and Authority // Journal of the
History of Ideas. 1958. Vol. 19. P. 473 ff.; Saxl P. Veritas Filia Temporis // Paton J., Saxl F.
(Ed.) Philosophy and History. Essays presented to Ernst Cassirer. Oxford, 1936. P. 197 ff.
197 «quotidie enim aliquid prodit veteribus inauditum, incognitum, tamquam profi-
ciente mundo». — Vives J. L. De prima philosophia. Liber 1. Opera omnia. Valencia, 1782
(переизд.: London, 1964). T. 3. P. 214. Ср.: Baron H. The Querelle of Ancients and Mo-
derns // Journal of the History of Ideas. 1959. Vol. 20. P. 13-14.
198 «respectu nostri antiqua et major, respectu mundi ipsius novo, et minor fuit». —
Bacon P. Novum organon. P. 190 (цит. по: Бэкон Ф. Соч.: В 2 т. M., 1978. С. 46.—
Примеч. пер.).
199 Idem. Parasceve ad historiani naturalem et experientalem (1620) // The Works of
Francis Bacon. Vol. 1. P. 391 ff.
200 Kristeller P. O. The Modem System of the Arts // Idem. Renaissance Thought. New
York, 1965. Vol. 2. P. 163 ff.

Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
помещены в некое безвременное пространство, что ускорило их исто-
ризацию, но тормозило историософскую рефлексию.
IV.4.B. Понятие «истина»
В то же время стали по-другому использоваться понятия «исти-
на» и «правдоподобие». Если в аристотелевской традиции истинность
чего-то частного (исторически частного) противостояла правдопо-
добию всеобщего (поэтически всеобщего), то теперь это отношение
изменилось. Обсуждавшаяся в логических или юридических тер-
минах историческая достоверность натыкалась на обозначенные
Кеккерманом границы, которым Томазий дал новое определение:
«О вещах отсутствующих мы никогда не можем постичь бесспорные
истины посредством ясного и четкого познания, но все, что мы о них
утверждаем, либо всего лишь правдоподобно, либо весьма темно
и путано»201. И далее: «То, что человек определенно и четко понимает
о сути прошлого, есть не что иное, как воспоминание о таких вещах,
которые он когда-то прежде уже понял как современные [...] А по-
тому и в рассуждении правдоподобных вещей прошлое и будущее
тоже должны выстраиваться в соответствии с настоящим»202. Истори-
ческое познание, согласно этому взгляду, не достигает даже простой
правды— фактической точности, которая прежде в определениях
истории заявлялась хотя бы как цель,— но ограничивается одной
только правдоподобностью, определяемой как неполная точность203,
в то время как литература (Dichtung) в неоплатонической традиции
притязает на некую собственную истину204, которая, являясь исти-
201 «Von abwesenden Dingen können wir niemahlen unstreitige Warheiten vermit-
tels einer klaren und deutlichen Erkäntnüß begreiffen / sondern alles / was wir davon
bejahen / ist entweder nur wahrscheinlich oder doch sehr dunckel und confus». — Tho-
masius Ch. Einleitung zu der Vernunft-Lehre. 11, § 6. Halle, 1691. S. 243.
202 «was der Mensch von dem Wesen des Vergangenen gewiß und deutlich verstehet /
das ist nicht anders als eine Erinnerung solcher Dinge / die er zuvor als gegenwärtig all-
bereit begriffen [...] Und muß also auch in Erwegung der wahrscheinlichen Dinge das
Vergangene und Zukünfftige nach dem Gegenwärtigen gerichtet werden».— Ibid. 11.
§ 20. 23. S. 247.
203 Ср.: Bernouilli J. Ars conjectandi. 4, 1. Basel, 1713: «Probabilitas est gradus certi-
tudinis et ab hac differt ut pars a toto». — (Перевод: «Правдоподобность есть степень
точности и отличается от нее, как часть от целого».)
204 Например: Macrobius. Somnium Scipionis. 1,2,7: «способ с помощью вымысла
рассказывать правду». — (Перевод: «modus per figmentum vera referenda».)

История (Geschichte, Historie) 113
ной философской, относится ко всеобщему. Так, Дидро в Похвале
Ричардсону подчеркивал, что «самое правдивое историческое сочи-
нение полно лжи, а твой роман полон истины. История живопи-
сует отдельные личности; а ты живописуешь человеческий род»205.
Притязания литературы на истину обретали в XVIII веке все более
прочную почву, а судьба таких же притязаний истории зависела те-
перь от того, поддавалась ли последняя постижению и истолкованию
как нечто целостное.
Локк утверждал, что к истории следует применять тот же прин-
цип, что существовал в английской судебной практике: убедительность
доказательства тем ниже, чем больше шагов требуется для его получе-
ния206. На этом основании был построен курьезный расчет, согласно ко-
торому достоверность исторического факта убывает пропорционально
квадрату времени, так что, в частности, достоверность христианского
откровения свелась к нулю207. Убедительное опровержение этого рас-
чета было представлено только Юмом208.
IV.4.r. На пути к современному понятию «история» {Geschichte)
Как и в случае с революцией XVII века в физике, для того, что-
бы проторить дорогу современному понятию истории {Begriff von
Geschichte), потребовались прорыв в бесконечность и построение такой
модели, которой не может соответствовать человеческий опыт209. Исхо-
дя из того, что человек «создан только для бесконечности» и его память
обеспечивает каждому индивиду и всем людям вместе «непрестанный
прогресс», Паскаль из всех людей, живших во все времена, вывел од-
ного единого homme universel— такого, «все время существующего
205 «que l'histoire la plus vraie est pleine de mensonges, et que ton roman est plein de
vérités. L'histoire peint quelques individus; tu peins l'espèce humaine». — Diderot D. Élo-
ge de Richardson (1761) // Œuvres compl. de Diderot. Paris, 1875. T. 5. P. 221 (цит. по:
Дидро Д. Похвальное слово Ричардсону // Он же. Эстетика и литературная критика.
М., 1980. С. 307-308.— Примеч. пер.).
206 Locke }. An Essay Concerning Human Understanding. 4. § 10-11 // The Works of
John Locke. London, 1823. Vol. 3. P. 108-109.
207 Craig J. Theologiae christianae principia mathematica. London, 1699. Passim (ча-
стично переизд. в: History and Theory. 1969. Vol. 3. Suppl. 4. P. 26).
208 Hume D. A Treatise of Human Nature. 1, 3,13 // Idem. The Philosophical Works /
Ed.Th. H. Green, Th. Hodge. 2nd ed. London, 1886. Vol. 1. P. 441-442.
209 Ср.: KoyréA. Études d'histoire de la philosophie. Paris, 1961. P. 239.

114 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
и непрестанно обучающегося»210. Лейбниц, знавший эту рукопись Пас-
каля, после многократных попыток создал философский инструмента-
рий, позволявший видеть мир как динамический, прогрессирующий
единый процесс211. Лейбницу не суждено было перенести эту свою идею
на понятие «история» (Geschichte) или тем более претворить ее в прак-
тику в своих исторических сочинениях (если не считать отдельных гар-
монизирующих интерпретаций). Его работа как историка в основном
ограничивалась тем, что он применял к немецким источникам методы,
разработанные Мабильоном и мавристами.
Спиноза также пользовался естественной историей (historia
naturalis) — для того чтобы подчинить разуму интерпретацию Библии:
«Ибо как метод истолкования природы состоит главным образом в том,
что мы излагаем собственно историю природы, из которой, как из
известных данных, мы выводим определения естественных вещей, так
равно и для истолкования Писания»212. Эту цель преследовал и Бейль,
неустанно поправлявший ошибочные воззрения и свергавший дутые
авторитеты, однако так и не увидевший в истории в целом ничего
иного, кроме «изображения несчастий человека» (le portrait de la misère
de l'homme)213.
Вико своим понятием о бесконечности и своей концепцией иде-
ального течения времени продемонстрировал общую природу всех
народов, представив ее вечной идеальной историей («una storia ideal
eterna»), в соответствии с которой протекают и истории отдельных
народов («le storii di tutte le nazioni»). Эпистемологическим скачком
вперед явилось осознание того обстоятельства, что «il mondo civile» —
то, что впоследствии станут называть «историческим {geschichtlich) ми-
ром», — в противоположность природе, создан людьми, а значит, ими
и должен быть познан, поскольку принципы для этого могут и должны
быть найдены в структурах нашего человеческого разума. Сформули-
210 Pascal В. Fragment de préface pour le traité du vide // Idem. Vol. 1. uvres compl. /
Éd. F. Strowski. Paris, 1923. T. 1. P. 403 (цит. по: Паскаль Б. Предисловие к трактату
о пустоте // Вопросы философии. 1994. №6. С. 121. — Примеч. пер.).
211 Ср.: Lovejoy А. О. The Great Chain of Being. 1936. Cambridge (Mass.), 1966.
P. 242 ff.
212 «Nam sicuti methodus interpretandi naturam in hoc potissimum consistit, in con-
cinnanda scilicet historia naturae, ex qua, utpote ex certis datis, rerum naturalium defini-
tiones concludimus: sie etiam ad Scripturam interpretendam necesse est». — Spinoza B.
de. Tractatus theologico-politicus. 7 // Spinoza opera / Hrsg. С Gebhardt. Heidelberg,
[o.J.]. T. 3. S. 98 (цит. по: Спиноза Б. де. Избранные произведения. М., 1957. С. 106. —
Примеч. пер.).
213Bayle P. Dictionnaire historique et critique. 5me éd. Amsterdam, 1740. T. 3. P. 548 b.

История (Geschichte, Historie) 115
ровав это, Вико совершил свой «коперниканский переворот», обра-
щение от вещей к сознанию. В истории {Geschichte) человек понимает
себя и, рассказывая ее себе, сам себе ее создает по своим собственным
законам214. Поскольку Вико интересовало всеобщее, закономерности,
он смог с неведомой прежде интенсивностью интерпретировать уда-
ленные эпохи, начальные времена, сведения о которых сохранились
лишь в поэтической традиции, распознавать истинность поэтических
мыслей, «universali fantastici», и одновременно превратить историю
{Historie) в философскую науку.
Труды Вико стояли особняком и не произвели в свое время почти
никакого эффекта, однако тот же самый исторический релятивизм,
только примененный в качестве перспективы, при которой все пред-
меты выглядят маленькими и безобидными, был характерен и для по-
пытки Фонтенеля «создать историю самой истории»215. Одинаковый
взгляд, натренированный на histoire naturelle, чтобы распознавать массу
индивидуальных отличий и обстоятельств, связывал Бюффона с Мон-
тескье и Дидро и отличал его метод «point de vue de l'histoire» от строго
дедуктивных или жестко классифицирующих методов216. Дидро мог
понимать самосознание и идентичность как некую историю {histoire),
порожденную памятью {mémoire), которая «Память обо всех этих по-
следовательных впечатлениях и составляет для каждого животного
историю его жизни и его 'я'»217. Перенос истории извне человеческого
сознания внутрь его, а также — у Руссо — взлом границ внутреннего
исторического {historisch) пространства, где исторически {geschichtlich)
испорченная и одновременно ставшая осознанной природа человека
должна примириться с самой собой в историческом {geschichtlich)
мире, — все это создавало трудности, которые невозможно было раз-
решить имевшимися тогда средствами. Авторы, получившие благодаря
histoire naturelle расширение пространства и точность знания, могли,
пожалуй, в отдельных областях, таких как искусство и наука, видеть
«развитие», а значит— осмысленную историю {Geschichte), но не мог-
ли понять историю {Geschichte) в целостной взаимосвязи с современ-
ным понятием о времени. Вольтер сделал предметом исторического
214 Vico G. Scienza nuova. 1,4; 1, 3. Vol. 1. (см. примеч. 156). P. 128,117, 91.
215 «faire l'histoire de l'histoire même». — Fontenelle B. le Bovier de. Sur l'histoire //
Fontenelle B. le Bovier de. Œuvres compl. Genève, 1968. T. 2: [1818].P. 424 ff.
216 Dieckmann H. Cinq leçons sur Diderot. Genève, 1959. P. 49.
217 Diderot D. Rêve de d'Alembert (1769) // Œuvres compl. de Diderot. T. 2. P. 113
(цит. по: Дидро Д. Сон Д'Аламбера // Он же. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 413-414. — Примеч.
пер.).

Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
(historisch) исследования то, что он обозначил собирательным понятием
Vhistoire de lesprit humain. Проводя параллель с космологией, где прежде
порядок Вселенной только предугадывался, а теперь его законы были
познаны, он говорил о той истории, которую надо писать, как о не до-
стигнутой еще цели: «Итак, написать нужно было историю мнения:
таким образом хаос событий, фракций, революций и преступлений
стал достоин того, чтобы быть явленным взору мудрых»218.
В Германии собирательное существительное «история» (Geschichte)
появляется сначала в теологическом контексте оправдания зла219, одна-
ко потом остается вплоть до позднего Канта объектом, находящимся
во власти телеологического суждения, базирующегося на ньютоновском
понятии времени как абсолютного и гомогенного. Вторжение иного
опыта переживания времени вместе с опытом политического действия,
изменяющего мир, сделало возможным и необходимым, во многом под-
готовило и в отдельных случаях концептуально почти предвосхитило
употребление слова «история» (Geschichte) в некоем новом смысле.
IV.5. Об изменении топосов Historia и Geschichte
Трактаты об «историческом (historisch) искусстве» и предисловия
к трудам по истории доносят до нас, начиная с Античности, определенные
формулы, предназначенные для того, чтобы в как можно более общем,
но притом как можно более доходчивом виде описать сущность и задачу
историографии. Сначала долгое время — до самой эпохи историзма —
существовала не подвергавшаяся сомнению презумпция, что историей
занимаются не ради нее самой, а ради какой-то цели. От истории хотели
получать некую пользу, и эту пользу, как казалось, можно было найти
в том, что она позволяет узнать чужой опыт и воспользоваться им. Са-
мую большую трудность усматривали в изучении и изложении истины,
а сверхзадачу, цель, стоящую выше названной пользы, усматривали в том
воспоминании, которое становится возможным благодаря историо-
графии. Эволюцию понятия «история» (Geschichte) можно проследить
218 «C'est donc l'histoire de l'opinion qu'il fallut écrire: et par là ce chaos d'événement,
de factions, de révolutions, et de crimes, devenait digne d'être présenté aux regards des sa-
ges». -Voltaire [ArouetF. M.]. Remarques de l'essai sur les moeurs (1763) // Idem. Œuvres
compl. Nouv. éd. Paris, 1879. T. 24. P. 547.
219 См.: Haller A. von. Über den Ursprung des Übels (1734). В четвертом издании
(1748) произошло изменение с множественного числа на единственное: «О Wahr-
heit! sage selbst du Zeugin der Geschichte!» (Idem. Gedichte. 5. Aufl. Zürich, 1750. S. 88).

Ист op ия (G es с h ich te, His to rie) 117
по употреблению и интерпретации топосов. Мы здесь ограничимся тем,
что кратко обрисуем эту эволюцию и темы дидактической пригодности
(Lehrbarkeit)y истины и воспоминания.
IV.5.a. От «историй» (Historien) к «истории» (Geschichte)
Никакая другая фраза не цитируется в исторической (historisch)
литературе так часто, как хвалебное слово Цицерона о пользе исто-
рии (Historie) для ритора: «Сама история — свидетельница времен, свет
истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины? Чей
голос, кроме голоса оратора, способен ее обессмертить?»220 На немецком
языке конца XVI века первая (наиболее часто цитируемая) половина
этой фразы выглядит так: «Historien sind ein zeugniß der zeiten / ein
Hecht der warheit / das leben des gedächtniß / eine anzeigung des alten
wäsens / und Lehrmeisterin und unterweiserin des menschlichen lebens»221.
Использование множественного числа— «Historien» — свидетельствует
о правильном понимании текста, а также о том представлении об исто-
рии (Geschichte), которое преобладало в раннее Новое время: считалось,
что пользу приносят сообщения об отдельных событиях. Как мы видели,
очень рано сформулированное в теории единство истории (Geschichte)
и рассказа о ней наблюдается в исторической науке в Германии лишь
начиная с 50-х годов XVIII века. Так, например, Пюттер в 1752 году сооб-
щал: «Более всего я старался сперва привести историю в некое удобное
для академических лекций связное единство, и я не знаю, могу ли я так
сказать — в своего рода систему»222. То, что здесь описано как достиже-
ние авторского метода или даже одной только дидактики, несколькими
годами позже Гаттерер приписывал уже самому предмету: «Итак, су-
ществует, собственно говоря, только одна история, история народов,
и она есть истинная и подлинная всеобщая история; это труд, который
220 «Historia vero testis temporum, lux veritatis, vita memoriae, magistra vitae, nuntia
vetustatis, qua voce alia nisi oratoris immortalitati commendatur?» — Cicero. De orat.
2, 36 (цит. по: Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 137.—
Примеч. пер.). Ср. 2, 51.
221 Vorherger G. (Übersetz.). Francisci Guicciardini Gründtliche und wahrhafftige be-
schreibung aller fürnemen historienn. Basel, 1574. Dedikation. S. 2V.
222 «Ich habe mich am meisten bemühet, zuerst die Geschichte auf eine zu akade-
mischen Vorlesungen schickliche Art in einen gewissen Zusammenhang, ich weiß nicht,
ob ich es sagen darf, in eine Art von System zu bringen». — Pütter J. S. Grundriß der
Staatsveränderungen des Teutschen Reichs. Vorrede zur 1. Aufl. 1752; 2. Aufl. Göttingen,
1755. S. V.

Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
еще не написан». Он мог сказать: «История, которая должна быть вся
единой и внутренне связной» — и высказать пожелание: «Высшей сте-
пенью прагматизма в истории было бы представление всеобщей взаи-
мосвязи вещей в мире (Nexus rerum universalis). Ибо ни одно событие
в мире не является, так сказать, изолированным»223.
IV.5.6. Magistra vitae> дидактическая пригодность
истории и ее польза
Только теперь «история» (die Geschichte) могла учить, доказывать
или требовать, и наиболее часто цитируемый фрагмент цицероновского
топоса— historia magistra vitae, который стал символом многовековой
дискуссии по поводу возможности или невозможности передачи исто-
рического опыта и использования его в качестве образца и сама расши-
фровка которого может быть предметом историко-теоретической интер-
претации224, — теперь перефразировался так: «История — надежнейшая
наставница морали»225. Таким образом, было определено, что научиться
у истории можно морали, но это была лишь одна из важных тенденций,
не отражающая всего спектра толкований. В 30-х годах XVIII века Шмаус
в полемике против использования истории (die Historie) для духоподъ-
емных целей называл ее «школой для слуг государства»226, а еще почти
за столетие до него была найдена такая удачная формулировка: «И не мо-
жет Политическая Жизнь существовать без Историй»227.
223 «Es gibt also, eigentlich zu reden, eine Historie, die Völkergeschichte, und diese
ist die wahre und eigentliche Universalhistorie; ein Werk, das noch nicht geschrieben
ist»; «Die Geschichte, die ganz Zusammenhang sein soll»; «Der höchste Grad des Prag-
matischen in der Geschichte wäre die Vorstellung des allgemeinen Zusammenhanges
der Dinge in der Welt (Nexus rerum universalis). Denn keine Begebenheit in der Welt
ist, sozusagen, insularisch».— Gatterer J. Ch. Vom historischen Plan und der darauf sich
gründenden Zusammenfügung der Erzählungen // Idem. (Hrsg.) Allgemeine Historische
Bibliothek. 1767. Bd. 1. S. 25, 26, 28, 85.
224 Koselleck R. Historia Magistra Vitae // Braun H., Riedel M. (Hrsg.) Natur und
Geschichte. Festschrift für K. Löwith. Stuttgart, 1967. S. 196 ff.
225«Die Geschichte ist die zuverlässigste Lehrmeisterin der Moral»,— Ade-
lung J. Ch. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuchs der hoch-
deutschen Mundart. Leipzig, 1775. Bd. 2. Sp. 601.
226 И. Шмаус в своем отзыве об основании Гёттингенского университета цити-
рует: Selle G. von. Die Georg-August-Universität zu Göttingen, 1737-1837. Göttingen,
1937. S. 21-22.
227 «Und kan das Politische Leben ohne Historien nicht bestehen». — Garzoni T. Pi-
azza universale. Frankfurt, 1641. R 408.

История (Geschichte, Historie) 119
Наличие разных переводов указывает на то, что изменилось
не только понятие истории (Geschichte), но также представление о жиз-
ни и о том, чему можно и стоит учить. У самого Цицерона эпитет «на-
ставница жизни» применяется не только к истории, в другом контексте
он относится у него к философии228. Благодаря ему история (Historie)
получила место в составе риторики, а риторика для большинства госу-
дарств Античности и для республик эпохи Возрождения представляла
собой один из наиболее высоко ценимых капиталов наряду с полко-
водческим искусством и экономикой: все они, равно как и этика, были
подчинены учению о государстве229. Благодаря массе заключенных в ней
поучительных примеров история (Historie) составляла— не столько
в историографии, сколько в преподавании— самую живую эмпири-
ческую часть моральной философии, дополнявшую догматическую
часть. Сенека сформулировал это в виде краткого и часто цитируе-
мого афоризма: «Долог путь через поучения, короток и действенен —
через примеры»230. Этот дидактический принцип, однако, не следовало
абсолютизировать: тот же Сенека предостерегал против бездумного
использования примеров: «В числе причин наших несчастий не малую
роль играет то, что мы живем по примеру других людей и образуем
свою жизнь не согласно разуму, но согласно общепринятым обыча-
ям»231. Против слепого упования на примеры в научной работе выступал
Роджер Бэкон, ссылавшийся все еще — или уже снова — на эту фразу
Сенеки232. Но, возможно, первым, кто в Новое время оспаривал ценность
исторических примеров вообще, был сэр Филип Сидни:
Историк, не владеющий понятиями, не стремится понять то,
что должно быть, и потому скован тем, что есть, он не стремится понять
общую причину явлений и потому скован частной правдой каждого
из них. Из его примеров не сделаешь единственно возможный вывод,
и потому его учение еще менее плодотворно233.
228 Cicero. Tusc. 2, 16; ср. 2, 49; 5, 5.
129 Aristoteles. Eth. Nie. 1094 b.
230 «longum iter est per praeeepta, brève et efficax per exempla». — Seneca. Ep. 6, 5.
231 «Inter causas malorum nostrorum est, quod vivimus ad exempla; nec ratione
componimur, sed consuetudine adducimur». — Ibid. 123, 6.
232 Bacon R. Opus tertium. Chapt. 22 / Ed. J. S. Brewer. London, 1859. P. 72.
233 «the Historian wanting the precept, is so tyed, not to what shoulde bee, but to
what is, to the particular truth of Illings, and not to the general reason of things, ihat hys
example draweth no necessary consequence, and therefore a lesse fruiteful doctrine». —
Sidney P. An Apologie for Poetrie [1595]. Amsterdam; New York, 1971. P. D. Зг(цит. по:
Сидни Ф. Астрофил и Стелла. Защита поэзии. М., 1982. С. 13. — Примеч. пер.).

120 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
К концу XVI века теоретики истории разработали критерии, выхо-
дившие за пределы той пользы, о которой говорил Цицерон. Но в це-
лом польза по-прежнему сводилась к тому, что на основании прошлого
можно делать выводы о будущем и что знание прошлого можно будет
применить в похожих случаях. За историком признавалось право вы-
носить суждение по поводу своего предмета, и Патрици, например,
считал, что, в отличие от истории возникновения государств и сохра-
нения власти, упадок их следует описывать лишь кратко, а то и вовсе
обходить молчанием, потому что из такого описания невозможно из-
влечь никакого урока на благо государства («all'altrui félicita civile»)234.
В этом отношении интерес в эпоху Монтескье и Гиббона решительно
сместился. Уже полигисторы XVII века не желали претворять историче-
ское познание в действие, подобно Бодуэну, Патрици и Бодену, а видели
цель истории (Historie) в том, чтобы знать (ut sciantur) о событиях235.
Таким образом постепенно был подготовлен сдвиг в представле-
нии о том, что в истории (Geschichte) может и должно быть предметом
преподавания. Как показал опыт Великой Французской революции,
руководств к действию получить от нее уже было нельзя. «А чему учат
опыт и история, так это тому, что народы и правительства никогда
ничему из истории не учились», — констатировал Гегель. «Образова-
тельная составляющая истории [заключается в] работе духа, в позна-
нии того [...] что он собой представляет: этот процесс помощи духу
в его движении к самому себе, своему понятию — и есть история»236.
Континуитет в историческом самоознании духа есть история (Historie)
как «понятая история» (begriffne Geschichte)237. «Благодаря этому и фра-
за Historia vitae magistra приобретает более высокий и вместе с тем бо-
лее скромный смысл. Мы хотим на основе опыта стать не столько
умными (для следующего раза), сколько мудрыми (навсегда)»238. Так
234Patrizi F. Delia historia dieci dialoghi. P. 34V.
235 В данном случае характерной является работа: Voss G. Ars historica (1623). 2.
Aufl. Leiden, 1653. P. 15.
236 «Was die Erfahrung aber und die Geschichte lehren, ist dies, daß Völker und Regie-
rungen niemals etwas aus der Geschichte gelernt haben»; «Das Bildende der Geschichte
[liegt nun in der] Arbeit des Geistes, der Erkenntnis dessen [...], was er ist: Dieser Prozeß,
dem Geiste zu seinem Selbst, zu seinem Begriffe zu verhelfen, ist die Geschichte». — He-
gel G. W. R Die Vernunft in der Geschichte / Hrsg. J. Hoffmeister. 5. Aufl. Hamburg, 1955.
S. 19,183,72; ср.: Droysen J. G. Historik / Hrsg. R. Hübner. 4. Aufl. Darmstadt, 1980. S. 353 ff.
237Hegel G.W.F. Phänomenologie des Geistes // Idem. Sämtliche Werke / Hrsg.
H. Glockner. 4. Aufl. Stuttgart, 1964. Bd. 2. S. 620.
238 «Damit erhält auch der Satz Historia vitae magistra einen höheren und zugleich
bescheideneren Sinn. Wir wollen durch Erfahrung nicht sowohl klug (für ein ander-

История (Geschichte, Historie) 121
пытался смягчить противоречие Якоб Бурхардт, но все же политиче-
ская экономия и социология стремились путем анализа исторических
событий предопределять структурные изменения и научно обосновы-
вать возможные действия, вытекающие из них. И, пожалуй, ни один
из более или менее значительных историков XIX века не устоял пе-
ред искушением лично принять участие в политической деятельности
хотя бы в течение какого-то времени, тем самым воздавая дань этому
топосу в его устаревшем смысле.
IV.5.B. Lux veritatiSy истина и отношения между изображением
и изображаемым (Abbildungsverhältnis)
Вообще, в Новое и Новейшее время историк обращается пре-
имущественно к современникам, тогда как античный историк тру-
дился прежде всего ради потомков и их пользы или их познания239.
В связи с этим изменились и притязания истории на объективность.
Цицерон вопрошал: разве не естественно для историка «ни под каким
видом не допускать лжи; затем— ни в коем случае не бояться»240.
Вопрос этот слишком формален для того, чтобы его вторая часть
могла избегнуть обоснованной критики241. Но требование истинности
заставило Лукиана сформулировать идеал такого беспристрастного
историка, который не может быть отнесен ни к какому обществен-
ному лагерю или группе: он — «чужак, его домом являются только
книги, а не какой-либо город; он служит только собственному за-
кону, а не какому-либо господину; он не взвешивает мнений того
или другого, но устанавливает факты»242. Для этого представлялась
подходящей метафора зеркала, и она стала постоянным топосом, пре-
mal) als weise (für immer) werden». — Burckhardt J. Weltgeschichtliche Betrachtungen /
Hrsg. J. Oeri. 2. Aufl. Berlin; Stuttgart, 1910. S. 9.
239 Momigliano A. Tradition and the Classical Historian // History and Theory.
Vol. 11. 1972. P. 297 ff., 291.
240 «ne quid falsi dicere audeat? deinde ne quid veri non audeat?» — Cicero. De orat.
2,62.
241 Voltaire [ArouetRM.] Historiographie // Idem. Œuvres compl. 1879. T. 19. P. 372.
242 «als Fremdling nur in Büchern und in keiner Stadt zu Hause, nur eigenem Gesetz
und keinem Herrn verpflichtet, erwägt er nicht die Meinungen von diesem oder jenem,
sondern stellt Tatsachen fest».— Lukian. Hist, conscr. 41, 1: «Итак, да будет мой ис-
торик таков: бесстрашен, неподкупен, независим, друг свободного слова и исти-
ны» (цит. по: Лукиан. Как следует писать историю // Он же. Избранное. М., 1996.
С. 425. — Примеч. пер.).

222 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
вратившись в теории познания в образ живого зеркала243, в качестве
которого представляли сначала Бога— «живое зеркало вечности,
которое есть форма форм»244, а вскоре и человека в его отношении
к миру: «Напротив него ты должен помещать и вопринимать Чело-
века, дабы был он отражением универсалий»245. Отсюда в области
магических представлений возник образ «творящего зеркала», кото-
рое Фауст требовал у Мефистофеля246, и Фридрих Майнеке полагал,
что именно этим образом ему следует охарактеризовать историзм
как заклинание прошлого, осуществляемое ради него самого247. Надо,
однако, различать полярные позиции в отношении проблемы инди-
видуальности историка, вмешивающейся по необходимости в этот
процесс. Ранке верил в объективность некой «неизвестной мировой
истории» (Weltgeschichte), которую еще только предстояло открыть248,
и вера его была настолько сильна, что он лишь с большой неохо-
той признавал справедливость мысли, которую, осознавая «движе-
ние времени», первым высказал, вероятно, Гёте: «Мировую историю
нужно время от времени переписывать»249. Ранке же мечтал о том,
чтобы стремиться к «со-чувствованию, со-знанию вселенной» в «чи-
стом видении (Anschauung)»250: «Мне бы хотелось как бы погасить
самого себя, чтобы засияли только вещи, только могучие силы»251.
В противоположность ему, Якоб Буркхардт, понимавший «слепоту
243Lukian. Hist, conscr. 51, 1.
244 «speculum aeternitatis vivum, quod est forma formarum».— Nicolaus Cusanus.
De visione Dei // Idem. Opera. Paris, 1514. T. 1. P. 107r.
245 «Et in quocunque loco cuncta mundi statueris entia: in eius opposite abs te col-
locandus et recipiendus est Homo, ut sit universorum speculum», — Bovillus C. Liber de
sapiente. Paris; Amiens, 1510 (reprint: CassirerE. Individuum und Kosmos in der Renais-
sance. 3. Aufl. Darmstadt, 1969. S. 353); ср. miroir vivant в работе: Leibniz G. W. Nou-
veaux essais sur l'entendement humain. 2, 21, § 72 // Idem. Philosophische Schriften /
Hrsg. С. J. Gerhardt Berlin, 1882. Bd. 5. S. 196.
246 Goethe J. W. von. Faust I. Paralipomenon. Zeile 247 // Idem. Goethes Werke /
Hrsg. im Auftrage der Großherzogin Sophie von Sachsen. Weimar, 1887. Bd. 14. S. 291.
247 Meinecke F. Schaffender Spiegel. Stuttgart, 1948. S. 7.
248 Ranke L. von. Brief an Heinrich Ritter (22.3.1828) // Idem. Sämmtliche Werke. 2.
u. 3. Aufl. Leipzig, 1890. Bd. 53/54. S. 195.
249 «Daß die Weltgeschichte von Zeit zu Zeit umgeschrieben werden müsse». — Goe-
the J. W. von. Geschichte der Farbenlehre. 4. Abt. 16. Jahrhundert. Baco von Verulam
(1810) // Idem. Die Schriften zur Naturwissenschaft. Weimar, 1957. Bd. 6/1. S. 149.
250 Ranke L. von. Tagebuchblätter // Idem. Sämmtliche Werke. 1890. Bd. 53/54.
S. 569-570.
251 «Ich wünschte, mein Selbst gleichsam auszulöschen und nur die Dinge, die mäch-
tigen Kräfte erscheinen zu lassen».— Ranke L. von. Englische Geschichte // Ibid. 1870.
Bd. 15. S. 103.

История (Geschichte, Historie) 123
нашего желания» относительно будущего, говорил: «Будь мы в со-
стоянии полностью отречься от нашей индивидуальности и взирать
на историю грядущего с таким же спокойствием и беспокойством,
с каким мы наблюдаем природные зрелища [...] мы могли бы, веро-
ятно, когда-то стать сознательными участниками величайшей главы
в истории духа». А перед лицом слишком современных пертурбаций
мы, уже без страха и без надежды, были бы почти принуждены значе-
нием предмета к тому, чтобы желать уже одного только «познания»252.
Больше субъективности заложено в сравнении истории с рисун-
ком или живописным полотном, картиной. В эстетических дискусси-
ях XVIII века любили объяснять своеобразие литературы с помощью
примера живописи, даже после того, как Лессинг постулировал не-
сравнимость, введя в своем Лаокооне (1766) темпоральные категории
последовательности {Sukzession) и одновременности. Рамлер в пере-
воде Батто исходил из того, что Курций Руфус, равно как и Лебрен,
«рисовали» битвы Александра: «Этот— произвольно выбранными
знаками, то есть красками и мазками кисти; тот— природными
и подражающими знаками, то есть словами. Если они точно при-
держивались истины, то они оба— историописатели». И о «всеобщей
картине рода человеческого» можно было говорить пока еще только
очень туманно»253. Бодмер писал, что исторические события, в отли-
чие от вымышленных, имеют то преимущество, «что они правиль-
но нарисованы с натуры и меньше обманывают»254. Сама традиция
употребления слова подсказывает нам, что характер рисуют, созда-
вая портрет исторической личности. По мнению Сент-Эвремона,
римские историки лучше владели этим искусством по сравнению
252 «Könnten wir völlig auf unsere Individualität verzichten und die Geschichte der
kommenden Zeit etwa mit ebensoviel Ruhe und Unruhe betrachten wie [...] das Schau-
spiel der Natur [..], so würden wir vielleicht eins der größten Kapitel aus der Geschich-
te des Geistes bewußt miterleben». — BurCkhardt J. Weltgeschichtliche Betrachtungen.
S. 273-274 (цит. по: Буркхардт Я. Размышления о всемирной истории. М., 2004.
С. 229).
253 «Dieser mit willkürlichen und angenommenen Zeichen, nämlich mit Farben und
Pinselzügen; jener mit natürlichen und nachahmenden Zeichen, nämlich mit Worten.
Sind sie der Wahrheit genau gefolgt, so sind sie beide Historienschreiber»; «allgemeinen
Gemälde des menschlichen Geschlechtes gesprochen werden». — Ramler K. W. Einlei-
tung in die Schönen Wissenschaften. Nach dem Franz. des Herrn Batteux. 4. Aufl. Leipzig,
1774. Bd. 4. S. 263-264, 276.
254 «daß sie richtig nach der Natur gezeichnet sein und weniger betriegen». — Bod-
mer J. J. Historische Erzählungen, die Denkungsart und Sitten der Alten zu entdecken
(1769) // Idem. Schriften / Hrsg. F. Ernst. Frauenfeld; Zürich, 1938. S. 73.

124 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
с позднейшими потому, что в Древнем Риме те, кто писал историю,
сами же принимали в ней участие, а римская карьерная лестница
могла вести через религию, полководческое искусство и политику
ко всеобъемлющему знанию человека. Отсюда — «большая тонкость
различения» в картине у Саллюстия или Тацита: «Это определенная
разница, из-за чего каждый порок и каждая добродетель маркиру-
ется конкретным впечатлением, которое берется из воображения,
где оно находится»255. Кардинал де Рец прибегнул к развернутому
сравнению истории с живописью: из слабо освещенной передней,
в которой находится набросок к прелюдии гражданской войны, он
просил читателя пожаловать в галерею, где можно видеть портре-
ты в натуральную величину256. Гундлинг же сформулировал более
общее представление, согласно которому «история — это кабинет,
в котором можно видеть все, что происходит; все revolutiones, eventus
rerum можно увидеть там»257. Это указание на пространственные ме-
тафоры, которые получили распространение и в естествознании, где
ученый занимался изучением «системой самой природы» («système de
la nature elle-même») в хорошо обставленном «кабинете естественной
истории» («cabinet d'histoire naturelle»)258.
С графическим изображением связан и образ «нагой, непри-
крашенной истины»259, к которой должен стремиться историк. Ря-
дом с этим образом стоит распространенное с античных времен
представление о том, что истина раскрывается лишь постепенно,
временем (Хроносом): «Истина— дочь времени»260. Оптические
и пространственные метафоры дали повод Яну Амосу Коменско-
му создать карикатуру на историков, которые как бы с помощью
255 «C'est une certaine différence, dont chaque vice où chaque vertu est marquée
par l'impression particulière quelle prend dans les esprits ou elle se trouve». — Saint-
Évremond Ch. de. Discours sur les historiens François // Œuvres de Monsieur de Saint-
Évremond. Amsterdam, 1726. T. 3. P. 219, 223.
256 Cardinal de Retz. Mémoires / Éd. M. Allem et É. Thomas. Paris, 1956. P. 152.
257 «Die Historie ist ein Kabinett, darinnen man alles sehen kann, was passieret; alle
revolutiones, eventus rerum kann man da sehen». — Gundling N. H. Ausführlicher und
mit illustren Exempeln aus der Historie und Staaten Notiz erläuterter Discours über Jo.
Franc. Buddei Philosophiae Practicae. Part III: Die Politic. Frankfurt; Leipzig, 1733. Pro-
legomena. S. 4.
25*Bomare V. de. Dictionnaire raisonné universel d'histoire naturelle. T. 5. [en Suis-
se], 1780. P. 414; cp. P. 430.
259BodmerJ.J. Historische Erzählungen. S. 73.
260 «Veritas filia temporis». Ср. примеч. 197 и: Panofsky E. Studies in Iconology
(1939). Chapt. 3: «Father Time». New York, 1972. P. 69 ff.

История (Geschichte, Historie) 125
«изогнутых и свернутых витками подзорных труб [...] [смотрят]
через плечо назад», и при этом каждый из них видит другую картину
благодаря искривленной перспективе подзорной трубы261. В пози-
тивном варианте, который встречается нам у Хладениуса, согласно
традиции Лейбницевой монадологии, история может быть видна
только через определенные «точки видения» (Sehepuncte), a пред-
ставление ее возможно только в виде «изображений, уменьшенных
перспективой»262.
Как бы ни было наглядно это сравнение, оно все же противоре-
чит механизму работы человеческой памяти, а также, в особенности,
механизму действия исторических (historisch) примеров, которые
могут воздействовать на человека гораздо сильнее, чем ставшие уже
привычными примеры из собственной эпохи263. Пространственно-оп-
тические метафоры были вытеснены механистическими и динамиче-
скими, из которых мы здесь упомянем только «машинерию событий»
(«Triebwerk der Begebenheiten») у Гаттерера264.
IV.5.r. Vita memoriae, воспоминание непрошедшего
Если оптические метафоры связаны с корректной этимологией
греческого слова ioropia, которое происходит от oISa, lôjiev («я знаю»,
родственно латинскому video), то динамические метафоры связаны
с иронически окрашенной этимологией Платона265. Переход от одного
способа представления к другому Безольд объяснял так:
У воспоминаний собственная жизнь, поскольку то, что случилось
как в прежние времена, так и недавно, обычно легко стирается из па-
мяти. Поэтому память вытягивает из Истории все здравое в качестве
лекарства от своей немощности и непостоянства: и будто возрождает-
ся заново, созерцая в ней, как в некоем огромнейшем театре и в бле-
стяще начищенном зеркале, деяния прошлых эпох. Поэтому говорят,
261Comenius J.A. Das Labyrinth der Welt und das Paradies des Herzens (1631) /
Übersetzt aus dem Tschechischen v. Z. Bandnik. Jena, 1908. S. 107.
262 Chladenius J.M. Einleitung zur richtigen Auslegung vernünftiger Reden und
Schriften. Leipzig, 1742 (reprint: Düsseldorf, 1969). § 309, 353.
263 Cardinal de Retz. Mémoires. P. 161.
264 Gatterer J. Ch. Vom historischen Plan. S. 68.
265 Frisk H. Griechisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1960. Bd. 1. S. 740;
1970. Bd. 2. S. 357; Piaton. Krat. 437 b.

126 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
что Платон производил Историю от ало той [атаабси xrjv тт|с |ivr)(inç
pumv, ибо она останавливает на месте извечный поток памяти, измен-
чивой и ненадежной266.
В этом удержании и закреплении воспоминания уже заключался
смысл намерения Фукидида — обеспечить, помимо пользы и наслажде-
ния, еще и «владение навсегда» («^тгща те éç aleîk»)267. Эпистемология
Нового времени имеет тенденцию отделять себя от теории отражения
(Abbildtheorie) и рассматривать познанное как конструкт, как некое из-
делие, созданное познающим духом (Geist). В области исторического
познания эта мысль принадлежит сначала Дж. Вико, а затем прежде
всего Гегелю и Гумбольдту. Дройзен со страстью прилагал усилия
к тому, чтобы она утвердилась в исторических исследованиях. «Не об-
раз былого,— писал он,— а то из прошлого, что [...] еще не прошло»,
являет собой предмет изучения, который должен быть обретен в про-
цессе понимания. А установленный «факт» является «по отношению
к тем обстоятельствам, в которые он входит, их противоположностью,
их критикой и их судом»268.
Хорст Гюнтер
V. Образование современного понятия истории (Geschichte)
V.l. Историко-терминологическое введение
Когда сегодня заходит речь об «истории» (Geschichte), то это вы-
ражение имеет тот объем содержания и то смысловое наполнение,
которое оно приобрело только в последней трети XVIII века. «Исто-
рия» (die Geschichte)— понятие Нового времени, которое, несмотря
266 «Est vita memoriae, quia, quae priscis novisque seculis acciderunt, facile e memo-
ria excidere soient. Proinde memoria salutare quasi remedium suae infirmitatis et incon-
stantiae ex Historia haurit: et veluti reviviscit, cum in ilia, tanquam in amplissimo aliquo
theatro et speculo tersissimo nitidissimoque, praeteritorum temporum acta contempla-
tur. Unde Historiam што too 'iGidaBai irjv xfjç |ivr|UT|ç pi3aiv Platonem dérivasse ajunt,
quod memoriam labilem ас vacillantem, ceu perennem fluvium, sistat». — Besold Ch.
Thesarus practicus / Hrsg. Ch. L. Diether. Nürnberg, 1697. S. 394.
267Thukydides. 1,22.
268 «Tatsache [ist] im Verhältnis zu den Zuständen, in die sie hineintritt, deren Ge-
gensatz, deren Kritik und Gericht». — Droysen J. G. Historik. S. 316, 20-21, 166.

История (Geschichte, Historie) 127
на сохранение старых значений этого слова, представляет собой почти
неологизм. С историко-терминологической точки зрения это понятие
возникает после того, как два длительных процесса наконец сошлись
вместе и тем самым открыли выход в некое новое пространство опыта,
которое до того еще невозможно было сформулировать. Один из этих
процессов — образование собирательного единственного числа имени
существительного, которое объединило в одном общем понятии сумму
отдельных историй. Другой процесс — это слияние истории (Geschichte)
как былых событий (и связей между ними) и истории (Historie) как из-
учения этих событий и рассказа о них, как исторической науки.
V.l.a. Возникновение собирательного единственного числа
Существительное женского рода— в древневерхненемецком giscihU
в средневерхненемецком geschiht (а также seiht и schiht) — образовано
от древневерхненемецкого глагола scehan (от которого произошел и глагол
geschehen — происходить, случаться). Оно означало в древневерхненемец-
ком «событие», «случай», «ход событий», а в средневерхненемецком также
«то, что причитается чему-л.», «свойство», «способ» и более общее «су-
щество», «вещь». Позже, в ранненововерхненемецком, оно стало значить
«происшествие», «дело», а также «то, что кем-то совершается», «деяние»,
«дело, работа» и, кроме того, «стечение событий», «случай, случайность»
и «рок, судьба». Наконец, в ранненововерхненемецком это слово приобре-
ло значение, синонимичное historié: «рассказ о случившемся». Со време-
нем это слово все больше относилось к тому, что делают и претерпевают
люди. Оно могло заменять в качестве синонима такие слова, как pragmata,
res gestae, gestdy facta, accidens, casus, eventus, fortuna и им подобные. Око-
ло 1300 года появилась и форма среднего рода, daz geschickte, которая
получила распространение и даже у Лютера является преобладающей —
со значениями «происшествие», «разделение», «порядок»269.
Форма die Geschichte (наряду с die Geschieht и с XV века die
Geschichten) была на протяжении значительной части XVIII века фор-
мой множественного числа, обозначавшей совокупность отдельных
историй (Geschichten). «Истории,— читаем у Яблонского (1748)270,—
269 Grimm ]., Grimm W. Deutsches Wörterbuch. Leipzig, 1897. Bd. 4/1, 2. S. 3857 ff.:
ср.: Benecke G., Müller W., Zarncke F. Mittelhochdeutsches Wörterbuch. Leipzig, 1866.
Bd. 2/2. S. 115 ff.
270 «Die geschichte sind ein Spiegel der tugend und laster, darinnen man durch frem-
de erfahrung lernen kann, was zu hin oder zu lassen sei; sie sind ein denkmal der bösen

128 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
представляют собой зеркало добродетели и пороков, в котором можно
на чужом опыте научиться, что делать, а чего не делать; они — памят-
ник как злых, так и похвальных деяний». А Баумгартен в 1744 году
определял это понятие еще в старой традиции271: «Истории, без всяко-
го сомнения, есть самая поучительная и полезная, равно как и самая
приятная часть учености». Даже Гердер еще иногда употреблял слово
die Geschichte как форму множественного числа272.
Грамматически эта старая форма множественного числа— die
Geschichte—мота быть истолкована и как единственное число женско-
го рода. Терминологически же в переносе этого слова из множественно-
го числа в единственное виден сознательный акт. Подготовлен он был
только во второй половине XVIII века во множестве трудов по теории
истории. С тех пор это слово и стало рассматриваться как существи-
тельное в форме собирательного единственного числа, обозначающее
сумму отдельных историй как «совокупность всего, произошедшего
в мире» (Гримм)273.
В 1775 году Аделунг зарегистрировал оба варианта словоупотреб-
ления как равноправные: «История (die Geschichte), plur. et nom. sing.
[...] То, что случилось, свершившееся дело, а также в более широком
смысле— всякое изменение, как активное, так и пассивное, которое
происходит с вещью». В «более узком» и «обычном» значении это слово
подразумевает «различные, связанные между собой изменения, кото-
рые, будучи вместе взятыми, образуют определенное целое [...] Именно
в этом смысле оно часто используется collective и без множественного
числа применительно к нескольким случившимся происшествиям од-
ного рода»274.
sowohl als der löblichen taten». — Jablonski J. Th. Allgemeines Lexikon der Künste und
Wissenschaften. 2. Aufl. Königsberg; Leipzig, 1748. Bd. 1. S. 386.
271 «Die Geschichte sind ohne allen Zweifel der lehrreichste und nützlichste, als der
ergötzlichste Teil der Gelehrsamkeit». — Baumgarten S. J. Uebersetzung der Algemeinen
Welthistorie die in Engeland durch eine Gesellschaft von Gelehrten ausgefertiget worden.
Halle, 1744. Bd. 1. S. 59. Vorrede. Ср.: Geiger P.E. Das Wort «Geschichte» und seine Zu-
sammensetzungen. Phil. Diss. Freiburg. 1908. S. 16.
272 Herder J.G. Über die neuere deutsche Literatur (1767/68) // Idem. Sämmtliche
Werke / Hrsg.B. Suphan. Berlin, 1877. Bd. 1. S. 262.
273Ср.: Geiger P.E. Das Wort «Geschichte». S. 9; Grimm }., Grimm W. Deutsches
Wörterbuch. Bd. 4/1, 2. S. 3863-3864; ср.: Hennig J. Die Geschichte des Wortes «Ge-
schichte»// Deutsche Vierteljahresschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschich-
te. 1938. Bd. 16. S. 511 ff.
274 «Die Geschichte plur et пот. sing. [...] Was geschehen ist, eine geschehene Sache,
sowohl in weiterer Bedeutung, eine jede, sowohl tätige als leidentliche Veränderung, wel-
che einen Dinge widerfährt. In engerer und gewöhnlicherer Bedeutung zielt das Wort auf

История (Geschichte, Historie) 129
Нащупав новое существительное в форме собирательного един-
ственного числа, Аделунг определил уже и его функцию: оно соединяло
ряд происшествий во взаимосвязанное целое. Слово Geschichte приоб-
рело значение, поднимающееся над отдельными фактами, и это зна-
чение любили подчеркивать в истории {Historie) эпохи Просвещения.
Так, например, Карл Фридрих Флегель в 1765 году написал Историю
человеческого разума, в которой исследовал «причины, каковые его
развивают и делают совершенным»275. Говоря сегодняшним языком,
это был антропологический или социально-исторический проект, при-
званный объяснить возникновение человека рационального. Тот факт,
что подобные крупномасштабные процессы и их анализ назывались
«историей» {Geschichte), поначалу вызывал неприязненное удивление.
Еще в 1778 году один рецензент критически замечал: «Модное слово
история (Geschichte) есть абсолютно неверное употребление языка,
потому что в работе [Флегеля] рассказы встречаются разве что в при-
мерах»276. Царившее прежде значение слова «история», связанное с по-
вествованием или с приведением примеров, с рассказыванием историй,
теперь стало сходить на нет. Новое слово «история» {Geschichte) обна-
руживало более высокий уровень абстракции, оно могло обозначать
некие элементы, касающиеся всего исторического процесса.
«История» {die Geschichte) обладала большей сложностью, чем та,
какую допускали прежде отдельные «истории». Понятие, заложенное
в этом «модном слове», было призвано ухватить именно эту многослож-
ность как некую подлинную действительность. Тем самым был открыт
выход в целый новый универсум человеческого опыта — в мир истории.
Верным признаком этого являются такие эпитеты, как «история как та-
ковая», «история сама по себе», «сама история» или «история вообще».
Раньше было невозможно помыслить этот термин без субъекта: могла
быть только «история о Карле Великом» или «История Франции» и так
далее. Как писал Хладениус, «происшествия, а стало быть и история,
verschiedene miteinander verbundene Veränderungen, welche zusammengenommen ein
gewisses Ganzes ausmachen [...] In eben diesem Verstände stehet es oft collective und
ohne Plural, von mehreren geschehenen Begebenheiten einer Art». — Adelung]. Ch. Ver-
such eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuchs der hochdeutschen
Mundart. Bd. 2. Sp. 600-601.
275Flöget C.F. Geschichte des menschlichen Verstandes. Breslau, 1765. Vorrede.
276 «Das Modewort Geschichte ist ein förmlicher Mißbrauch der Sprache, weil in
dem Werke [von Flögel] höchstens nur in den Beispielen Erzählungen vorkommen». —
Рец. на третье издание (1776) труда, названного в примеч. 276: Allgemeine deutsche
Bibliothek. 1778. Bd. 34. S. 473.

130 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
представляют собой изменения». Но изменения «предполагают суще-
ствование субъекта— некоего долговечного существа либо субстан-
ции»277. Или же — если история понималась как рассказ — должен был
быть соответствующий объект. Это положение вещей изменилось,
как только историки эпохи Просвещения попытались помыслить «саму
историю». «Историю саму по себе и как таковую» можно было пред-
ставить себе и без субъекта, к которому она привязана. По сравнению
с фактичностью лиц и событий «сама история» была метапонятием.
Впрочем, сначала такие выражения означали просто сферу со-
бытийного. Так, Гундлинг в 1734 году писал: «История сама по себе,
quatenus res gestas complecitur, не обостряет способности суждения»:
для этого нужна историческая логика278. Более немецкое слово исполь-
зовал Хаузен: «История сама по себе и как таковая есть ряд происше-
ствий, у нее нет никаких общих принципов, и потому ее нельзя рассма-
тривать как науку»279. Но таким рациональным противопоставлением
чисто событийной сферы и ее научной обработки дело не ограничи-
лось. Притязания истории (Geschichte) на то, чтобы считаться подлин-
ной истиной, возрастали, как только она становилась чем-то большим,
нежели сумма всех фактов, которые прежде авторы просто перечисля-
ли. В таком простом перечислении фактов постоянно обвиняли своих
предшественников те, кто писал историю в эпоху Просвещения.
«Ряд событий называется историей» — такое определение сформу-
лировал в 1752 году Хладениус280. Но «слово ряд здесь означает [...]
не просто множество или массу, но указывает также на соединение
этих [происшествий] между собой, на их взаимосвязь». Когда была
замечена эта взаимосвязь, — а ее чаще всего, исходя из прагматических
277 «Die Begebenheiten, und mithin auch die Geschichte sind Veränderungen. [Die-
se aber] setzen ein Subjekt, ein dauerhaftes Wesen oder Substanz voraus». — Chladeni-
us J. M. Allgemeine Geschichtswissenschaft, worinnen der Grund zu einer neuen Einsicht
in allen Arten der Gelahrtheit geleget wird. Leipzig, 1752. S. 11.
278 «Die Historie an sich selbst, quatenus res gestas eomplectitur, schärffet das Judi-
cium nicht». — Gundling К К Academischer Discours über des Freyherrn Samuel von
Pufendorffs Einleitung zu der Historie der vornehmsten Reiche und Staaten. Frankfurt,
1737. S. 2.
279 «Die Geschichte an und vor sich selbst ist eine Reihe von Begebenheiten, sie hat
keine allgemeine Grundsätze und ist demnach als keine Wissenschaft zu betrachten». —
Hausen С R. Rede von der Theorie der Geschichte // Idem. Vermischte Schriften. Halle,
1766. S. 131.
280 «Eine Reihe von Begebenheiten wird eine Geschichte genannt»; «das Wort Reihe
bedeutet allhier [...] nicht bloß eine Vielheit oder Menge; sondern zeigt auch die Verbin-
dung derselben untereinander, und ihren Zusammenhang an». — Chladenius J. M. Allge-
meine Geschichtswissenschaft. S. 7.

История (Geschichte, Historie) 131
соображений, толковали как переплетение причин и следствий, — она
сразу стала рассматриваться как более высокий уровень, нежели уро-
вень просто событий и происшествий. Это была «большая история,
которая прокладывает себе путь через множество более мелких»,—
писал в 1781 году Планк281.
Для истории понятий важнейшее значение имеет во всем этом
то, что взаимосвязь действий не только интерпретировалась как ра-
циональный конструкт (об этом пойдет речь в следующем разделе),—
но что она признавалась в качестве отдельной сферы, в своей мно-
госложности играющей ведущую роль во всем человеческом опыте.
Если описывать это в языковых понятиях, то сама история стала своим
собственным субъектом.
В 1767 году Изелин задавался вопросом, не лучше ли было бы ему
свою «Историю человечества» назвать «О духе истории». Ему казалось,
что такое заглавие «неплохо подошло бы для более ясного выраже-
ния цели и содержания сочинения»282. А Томас Абт метафорически
говорил о «величии истории», которое нельзя оскорблять никаким
толкованием. Кроме того, он считал, что «история {die Geschichte) все-
гда катится от начала дальше и дальше, не останавливаясь» и что ей,
как телу, свойственны упорядоченные природой причины и следствия,
и, соответственно, своя «скорость»283. Теперь Хаузен мог по аналогии
с формулой «мир — театр» говорить также о «театре истории», который
оказывает свое воздействие на сердца людей284. А четыре года спустя
(1774) Гердер в обстоятельствах «столь очевидного кризиса человече-
ского духа» решил «искать сок и ядро всей истории»285.
После того как было обнаружено, что история самостоятельна,
что она действует сама по себе, она стала структурировать и истори-
ческие повествования: «а членение [материала] подсказывает нам сама
281 «die große Geschichte, [die sich] durch so viel kleinere durehschlingt».—
Planck G.J. Geschichte der Entstehung, der Veränderungen und der Bildung unseres pro-
testantischen Lehrbegriffs. Leipzig, 1781. Bd. 1. S. IV.
282Iselin I. Tagebuch (1.3.1767) (цит. по: Im Hof U. Isaak Iselin und die deutsche
Spätaufklärung. Bern; München, 1967. S. 90).
283 Abbt Jh. Briefe, die neueste Litteratur betreffend. Teil 12. Berlin, 1762. S. 259.196.
Brief; Idem. Vom Vortrag der Geschichte // Idem. Vermischte Werke. Frankfurt; Leipzig,
1783. Bd. 6. S. 124 ff.
284 Hausen C.R. Von dem Einfluß der Geschichte auf das menschliche Herz. Halle,
1770. S. 8.
285 Herder J. G. Auch eine Philosophie der Geschichte zur Bildung der Menschheit
(1774) // Idem. Sämmtliche Werke / Hrsg.B. Suphan. 1891. Bd. 5. S. 589.

132 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
история»286. Больше того, она теперь позволяла историку охлаждать
в правителях «страсть к героям», особенно «когда история сама пре-
вращает историографов в философов»287.
Эта история с заключенной в ней подлинной и сложной реальностью
шаг за шагом стала наращивать и собственные притязания на истину.
«Сама история,— писал Вегелин в 1783 году,— если рассматривать ее
в общем, дает нам наилучшее наставление относительно условий жизни
всех разумных, нравственных и общественных существ». На ней основы-
вались естественное право и право народов. «Отсюда возникает понятие
о нравственном мире, или о взаимосвязи всех мыслящих и действующих
существ. Это общее понятие есть не что иное, как выражение истории
вообще»288. Так, в специальном понятии было сформулировано то об-
стоятельство, что историческое просвещение основывалось на «истории
вообще», то есть на такой, которая сама ни из чего не выводилась.
История превратилась в высшую инстанцию. Она стала рукой че-
ловеческой судьбы и общественного прогресса. В этом смысле Адам
Вайсхаупт писал свою «Историю совершенствования человеческого
рода», намеренно абстрагируясь от отдельных событий. «Это была ис-
тория без дат и имен», — с гордостью констатировал он; это была «ис-
тория возникновения и развития наших страстей и влечений», которая
отныне должна была быть поставлена под рациональный контроль:
«Теперь пусть выйдут на сцену артисты и сыграют сами». Но «сама
история» (Geschichte selbst), как и прежде, позаботится о том, чтобы
в итоге все устроилось наилучшим образом, ибо «история до сих пор
всегда преодолевала даже самые упорные заблуждения»289.
286 «die Einteilung aber gibt uns die Geschichte selbst an die Hand». — Mosheim J. L.
von. Geschichte der Kirchenverbesserung im sechzehnten Jahrhundert / Hrsg. J. A. Ch.
von Einem. Leipzig, 1773. S. 4.
287 «besonders wenn die Geschichte selbst die Geschichtsschreiber zu Philosophen
bildet». — [Vogt N.] Anzeige, wie wir die Geschichte behandelten, benutzten und darstel-
len werden. Mainz, 1783. S. 19.
288 «Die Geschichte selbst, wenn man sie allgemein betrachtet, gibt uns die beste An-
leitung von den Verhältnissen aller verständigen, sittlichen und gesellschaftlichen We-
sen»; «Hieraus entstehet der Begriff von der sittlichen Welt, oder von dem Zusammen-
hange aller denkenden und wirksamen Wesen. Dieser allgemeine Begriff ist nichts als der
Ausdruck der Geschichte überhaupt». — Wegelin J. Briefe über den Werth der Geschichte.
Berlin, 1783. S. 24.
289 «Dies war eine Geschichte ohne Jahrzahl und Name»; «die Geschichte von der
Entstehung und Entwicklung unserer Leidenschaften und Triebe»; «Nun sollen die
Schauspieler auftreten und selbst spielen»; «die Geschichte hat noch allezeit selbst die
hartnäckigsten Irrtümer besiegt». — Weishaupt A. Geschichte der Vervollkommnung des
menschlichen Geschlechts. Frankfurt; Leipzig, 1788. Bd. 1. S. 228.

История (Geschichte, Historie) 133
Напрашивается мысль, что за этими новыми понятиями, которые
представляют историю исполнительницей своей собственной воли,
стояло скрытое или трансформированное представление о Божьем про-
видении, и эта мысль верна, если говорить об истории как об «истории
действия» {Wirkungsgeschichte). Имея в виду именно историю как Бо-
жественное откровение, Августин, например, констатировал, что, хотя
исторические произведения и рассказывают о человеческих установле-
ниях, сама история (ipsa historia) таким человеческим установлением
не является. Ведь то, что однажды произошло и что уже не отменить,
должно занять свое место в порядке времен (in or dine temporum habenda
sunt), а этот порядок установлен и управляется Богом290.
Без сомнения, историчность Иисуса как эмпирического источника
откровения сильно способствовала тому, что понятие «история» при-
обрело эмфатическое притязание на истину. «Ибо причастие и исто-
рия, или слова, которые говорят о причастии, — это две разные вещи»
(Лютер)291. Хаман уже употреблял собирательное единственное число,
определяя «историю, природу и откровение» как три источника прозре-
ний разума, или, даже более того, противопоставлял историю случив-
шемуся: «Без авторитета [пропадает] истина истории вместе с самим
случившимся»292. Утверждению современного словоупотребления спо-
собствовали прежде всего Гердер и швабские пиетисты. Фактичность
истории была освящена инкарнацией Христа293. «Пришло, наконец,
время,— писал Виценман,— начать рассматривать историю Иисуса
Христа не просто как сборник высказываний, нужный для догматики,
а как высокую историю человечества. [...] Я предпочел бы подтверж-
дать философию историей, нежели историю— философией». Один
единственный новый факт, писал он, может опрокинуть целые систе-
мы. «История есть исток, из которого нужно черпать всё»294.
290 Augustinus. De doctrina Christiana. 2, 28 (44) // CC. Ser.Lat. Bd. 32. S. 63.
291 «Denn das sacrament odder geschieht und die wort / so man vom sacrament redet
sind zweyerley». — Luther M. Vom Abendmahl Christi. Bekenntnis (1528) // Idem. Wer-
ke. Kritische Gesamtausgabe. Weimar, 1909. Bd. 26. S. 410.
292 «Ohne Autorität [verschwindet] die Wahrheit der Geschichte mit dem Gesche-
henen selbst». — Hamann J. G. Briefe eines Vaters (um 1755) // Idem. Sämtliche Werke /
Hrsg. J. Nadler. Bd. 4. Wien, 1952. S. 217; Idem. Golgatha und Scheblemini (1784) // Ibid.
Bd. 3. S. 304; ср. также. Ibid. Bd. 1. S. 9, 53, 303; Bd. 2. S. 64, 176, 386 (полемика с про-
ницательным Хладениусом); Bd. 3. S. 311, 382.
293 О новом понятии факта см.: Staats R. Der theologiegeschichtliche Hintergrund
des Begriffes «Tatsache»// Zeitschrift für Theologie und Kirche. 1973. Bd. 70. S. 316 ff.
294 «Die Zeit ist endlich gekommen, daß man anfängt, die Geschichte Jesu nicht bloß
als Spruchbuch für die Dogmatik, sondern als hohe Geschichte der Menschheit zu be-

134 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Отличительной особенностью нового понятия «история вообще»
был отказ от отсылки к Богу. С этим, в свою очередь, было связано
обнаружение особого времени, свойственного лишь истории. Оно охва-
тывает, как подчеркивал Хладениус, в отличие от расхожего смысла,
вкладываемого в это слово, все три темпоральные протяженности:
Будущее относится к истории [...] Ибо, невзирая на то, что по-
знание будущего по сравнению с познанием минувшего очень скудно
и кратко, мы все же многое можем понять о будущем, и не только через
откровение, но также и в астрономии, и в гражданских делах [а так-
же во «врачебном искусстве»]. И поэтому в разумной теории истории
это понятие должно быть очерчено так широко, чтобы оно включало
в себя будущее295.
И, в противоположность христианскому эсхатологическому ожи-
данию, эта история у Хладениуса обретает принципиально безгранич-
ную протяженность: «Ибо история как таковая и сама по себе конца
не имеет»296.
Позже Кант открыто полемизировал против «мессианской веры
в историю», против веры в возможность толковать ход событий в соот-
ветствии с неким ordo temporum и ограничивать его, как это сделал, на-
пример, Бенгель в своем толковании Апокалипсиса Иоанна: «Как будто
не хронология должна определяться историей, а, наоборот, история —
хронологией»297. Этим высказыванием Кант подчеркнул, что история
есть нечто большее, нежели хронологическое суммирование отдельных
дат, которые следуют друг за другом в натуральном времени. Обнару-
жение подлинно исторического {geschichtlich) времени в понятии «исто-
рия» {Geschichte) произошло синхронно с осознанием «Нового» време-
handeln [...]. Lieber wollte ich die Philosophie aus der Geschichte, als die Geschichte aus
der Philosophie bestätigen»; «Geschichte ist die Quelle, aus der alles geschöpft werden
muß». — Wizenmann Th. Die Geschichte Jesu nach dem Matthäus als Selbstbeweis ihrer
Zuverlässigkeit betrachtet / Hrsg. J. F. Kleuker. Leipzig, 1789. S. 67, 55.
295 «Zukünftige Dinge gehören zum Geschichten [... ] Denn ohngeacht die Erkennt-
nis des Zukünftigen gegen die Erkenntnis des Vergangenen sehr enge und kurz gefasset
ist; so haben wir doch mancherlei Einsicht ins Zukünftige, nicht allein durch die Offen-
barung, sondern auch in der Astronomie und in bürgerlichen Geschäften»; «Und daher
muß in der Vernunftlehre der Geschichte dieser Begriff allerdings so weitläufig gefasset
werden, daß er das Zukünftige unter sich begreifet».— Chladenius J.M. Geschichtswis-
senschaft. S. 15.
296 «Denn die Geschichte an und vor sich hat kein Ende». — Ibid. S. 147.
297 «als ob sich nicht die Chronologie nach der Geschichte, sondern umgekehrt die
Geschichte nach der Chronologie richten müßte». — Kant I. Der Streit der Fakultäten
(1798) // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. Königlich-Preußische Akademie der Wis-
senschaften. Berlin; Leipzig, 1907. Bd. 7. S. 62; Idem. Anthropologie (1798) // Ibid. S. 195.

История (Geschichte, Historie) 135
ни. С тех пор историки вынуждены рассматривать комплексы событий
и связей между ними, которые уже не привязаны ни к естественной
смене поколений правителей, ни к обращению светил, ни к христиан-
ской фигуральной символике чисел. История {Geschichte) создала себе
хронологию.
«Системы событий»— так выразился еще в 1767 году Гаттерер,
описав тем самым феномен, для которого еще не утвердилось новое
понятие «история»: «Системы событий имеют свой собственный ход
времени, однако этот ход не сообразуется с гражданскими единицами
времени»298.
Благодаря подобным размышлениям об историческом времени
у понятия «история» образовалось то многосложное реальное наполне-
ние, которое и обеспечило «самой истории» притязание на истину. Если
Аристотель «разжаловал» историю, говоря, что она просто складыва-
ет друг с другом хронологические факты, то теперь от этого мнения
отказались299. Так через образование понятия был открыт выход в це-
лое новое эпистемологическое пространство, оказавшее определяющее
воздействие на последующие эпохи. Опишем вкратце три его признака.
«История» как слово в собирательном единственном числе
{Geschichte) подразумевала наличие множества частных историй. С этих
пор все эти частные истории пребывали в сложных взаимоотношениях
друг с другом, образуя единство, которое обладало особым, только ему
одному свойственным, самостоятельным действием. «Над историями
стоит история»— так обобщенно описал в 1858 году Дройзен этот
новый эпистемологический универсум истории300.
Этот универсум обладал своим имманентным притязанием на ис-
тину. Утратил свою силу античный топос, согласно которому писать
истории может только тот, кто сам их видел или в них участвовал.
Теперь история {Geschichte) превратилась в пространство жизненного
опыта вообще и, в свою очередь, в источник исторических {historisch)
суждений: «Об истории, — утверждал Гёте, — может судить только тот,
кто испытал ее на себе»301.
298 «Systeme von Begebenheiten haben zwar ihren eigenen Zeitlauf, allein dieser rich-
tet sich nicht nach der bürgerlichen Abteilung der Zeit». — Gatterer J. Ch. Vom histori-
schen Plan. S. 81.
299 Aristoteles. Poet. 1451 b.
300 «Über den Geschichten ist die Geschichte». — Droysen }. G. Historik. S. 354.
301 «Über Geschichte kann niemand urteilen, als wer an sich selber Geschich-
te erlebt».— Goethe J.W. von. Maximen und Reflexionen. No. 217 // Idem. Werke /
Hrsg.E. Trunz. Hamburg, 1953. Bd. 12. S. 395.

136 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
История стала последней инстанцией сама для себя, и наконец, что-
бы обозначить это ее замыкание саму на себя, было сформулировано
выражение «история вообще» (Geschichte überhaupt) и все прочие соот-
ветствующие формулы. Закладывавшийся при этом в них смысл скоро
стал передаваться и просто употреблением слова «история» (Geschichte).
Эта история как субъект самой себя превратилась в самостоятельное
деятельное начало, так что Гегель впоследствии мог говорить о «работе
мировой истории»302.
Затем последовали десятилетия, когда происходили упрощения
и сингуляризации понятий: вольности превратились в одну «сво-
боду» с определенным артиклем (die Freiheit), революции— в одну
«революцию» с определенным артиклем (die Revolution), и «история»
с определенным артиклем (die Geschichte) подчинила себе отдельные
истории в качестве составных частей. Она стала понятием, которое
в историко-политическом лексиконе немцев имеет, пожалуй, больше
всего оснований претендовать на такое же место, какое в языке фран-
цузов занимает «революция». Новое понятие «история» (Geschichte)
сформировалось еще до 1789 года, а революционные события превра-
тили затем то неожиданно уникальное, что было в этой новой истории,
в некий словно бы аксиоматический «опыт истории».
V.I.6. Слияние «истории» как былого (Geschichte) и «истории»
как знания о былом (Historie)
То новое понятие «история» (Geschichte), о расширении смысла
которого до сих пор шла речь, описывало не только некую действи-
тельность, но в равной мере также и рефлексию по поводу реальности.
После 1780 года Гердер дважды в одной фразе употреблял это новое
слово в собирательном единственном числе, относя его то к одному,
то к другому уровню: «Факт есть основание всего божественного в ре-
лигии, а он может быть представлен только в истории, более того: он
должен сам постоянно становиться живой историей. Таким образом,
история есть основание Библии»303. Здесь становится очевидным то,
302Hegel G.W.F. Die Vernunft in der Geschichte. S. 182.
303 «Tatsache ist der Grund alles Göttlichen der Religion, und diese kann nur in Ge-
schichte dargestellt, ja sie muß selbst fortgehend lebendige Geschichte werden. Geschich-
te ist also der Grund der Bibel». — Herder J. G. Briefe, das Studium der Theologie betref-
fend (1780/85) // Idem. Sämmtliche Werke / Hrsg.B. Suphan. 1879. Bd. 10. S. 257-258.
Также см.: Staats R. «Tatsache». S. 327.

Ист op ия (G es с h ich te, His to rie) 137
что в приведенных выше примерах уже содержалось в виде намека:
выход в такое новое пространство опыта, как «история» {Geschichte),
произошел только потому, что рефлексия по поводу истории объеди-
нилась с ней в одном понятии. С точки зрения истории терминологии
это проявляется в том, что в последней трети XVIII века смысловое на-
полнение слова Historie целиком поглощается словом Geschichte, а само
оно вытесняется из словоупотребления.
Изначально у слов Geschieht (e) и Historie, которое представляет
собой заимствованное в XIII веке латинское historia304, были разные
значения: первое подразумевало события, происшествия, второе —
рассказ о них. Так, например, уже у Конрада фон Мегенберга (сере-
дина XIV века) «...истории— это записи событий в разных странах
и в разные времена»305. А Буркарт Вальдис в 1542 году писал в одном
из своих стихотворений: «Когда происходили такие истории, какие
можно видеть в исторических сочинениях»306. «Объективная» сфера
событий и действий и «субъективная» сфера знания, рассказа или —
позже— науки о них вплоть до середины XVIII века описывались раз-
ными терминами. Так, в предисловии к одному географическому энци-
клопедическому словарю 1705 года читаем: «Historie oder Wissenschaft
der Geschichten» («История или наука о событиях [прошлого]»)307.
Разумеется, это противопоставление редко соблюдалось так строго,
как в дефинициях. Одно слово «окрашивало» своим значением другое,
однако в неравной степени.
Частичное наложение двух семантических полей отмечали уже
словари XV века, в которых слово historia переводилось как «собы-
тие, дело, которое произошло, происшествие, написанная речь о делах,
как они происходили» и как historié (history)308. И geschehen ding («слу-
чившееся дело»), и historié служили переводами для понятия historia,
которое определялось и как resfaeta, и как «ein geschieht — erzelung einer
geschehenen sach» («история— рассказ о случившемся»), означая и то
304Rupp H., Köhler О. Historia— Geschichte // Saeculum. 1951. Bd. 2. S. 632.
305 «sam die historien sagent, daz sind die geschrift von den geschichten in den landen
und in den Zeiten». — Konrad von Megenberg. Buch der Natur (ca. 1350) / Hrsg. F. Pfeiffer.
Stuttgart, 1861 (reprint: Hildesheim, 1971). S. 358.
306 «Wan solch geschichte sein geschehen, / Wie in historien ist zusehen». — Wal-
dis B. Streitgedicht (1542) / Hrsg. F. Koldewey. Halle, 1883. S. 33.
307 Цит. по: Geiger P.E. «Geschichte». S. 15 (в простом множественном числе, хотя
также употребляется в новой множественной форме— «истории»).
308 «eyn geschehen, eyn ding dz gesehen ist, geschieht, ein gescriben red der getad as
es gescach». — Diefenbach L. Glossarium Latino-Germanicum mediae et infimae aetatis.
Frankfurt a.M., 1857. R 279.

138 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
и другое одновременно309. Это распространение значения слова Historie
на сами события или на их течение сохранялось на уровне словарей
постоянно310. А в исторической литературе, под влиянием латинского
309 Vocabularius incipiens Teutonicum ante Latinum. Nürnberg, 1482. Р. 47Г, 62r;
Vocabularius gemma gemmarum. Straßburg, 1508. P. 58V; Dasypodius P. Dictionarium
Latino-Germanicum, lat.-dt. Teil 1. Straßburg, 1536 (reprint: Hildesheim, 1974. P. 93r).
310 [Примеры того, как в словарях значение слова «история» объяснялось через
синонимизацию со словами, обозначающими в том или ином языке «то, что про-
изошло», или «то, что сделано».— Примеч. пер.]: Vocabularius incipiens Teutonicum
ante Latinum. P. 47r: «Geschehen ding, historia. unde historiographus. ein Schreiber der
geschieht»; Ibid. P. 62r: «Historie, historia. vulgäre geschehen ding»; Vocabularius gem-
ma gemmarum. P. 58V: «Historia est res facta: ein geschehen ding oder history. Histori-
ographus est scriptor historiarum: ein historien schryber»; Dasypodius P. Dictionarium
Latino-Germanicum. P. 93r: «Historia, Ein geschicht/erzelung einer geschehenen sach.
Historicus, et Historiographus, ein geschichtschreiber». Ср.: Ibid. P. 3r: «Acta, Hand-
lungen/geschichten»; Ibid. P. 67r: «Factum, Ein geschieht oder that»; Ibid. dt.-lat. Teil.
P. 332V: «Geschehen. Fieri, ordenlich Geschieht/da alle umbstend gemeldet werden.
Historia Geschichtbuch auff jârliche leuff/oder ein jarbûch. Annales». Ср.: Ibid. P. 437r:
«Thaat/geschieht. Factum»; Schöpper J. Synonyma. Das ist/Mancherley gattungen Deut-
scher worter/so im Grund einerley bedeutung haben (1550) / Hrsg. K. Schulte-Kemming-
hausen. Dortmund, 1927. P. 29: «Facinus: That / geschieht / handel»; MaalerJ. Die Teutsch
Sprach. Alle Wörter, namen unarten zu reden in Hochteutscher Sprach... und mit gutem
Latein. Zürich, 1561. S. 195 b.; FrisiusJ. Dictionarium Latinogermanicum. Zürich, 1574.
P. 630: «Historia. Ein history / Ein geschieht / Ein ordenliche erzellung und erklärung
waarhafter / grundtlicher unn geschächner dingen»; Henisch G. Teutsche Sprach und
Weißheit. Thesaurus linguae et sapientiae Germanicae. Augsburg, 1616. Vol. 1. P. 1530,
1534: «Geschehen / sich zu tragen / begeben / begegnen / fieri, evenire, cadere, ineide-
re, aeeidere, contingere, venire, evenire usu, geri, confore. Der. (ivativum) Geschieht / es
geschieht / evenit, accidit. Geschieht / eventus, acta, actum, gestum, historia. Geschehen
ding / gesta, res actae, res gestae. Geschieht / es geschieht / accidit, contingit. Siehe gesche-
hen. Geschieht / (die) historia. Geschieht / eines thun und lassen / actus hujus actus. Der.
(ivativum) Geschieht / that / acta, gesta historia [...] Geschichten und Handlungen / acta»;
DhuezN. Dictionnaire françois-allemand.-latin, Leyden, 1642. P. 149: «Geschieht / That /
Acte, Gesta, Facta. Histori / Histoire, Historia. Historie, Ein Geschieht / und Geschicht-
buch / Historia»; Dictionnaire françois-allemand et allemand françois qu'accompagne le
latin. Basel, 1675. P. 617: «histoire, narré, eine Erzehlung / Geschieht / Historia, narratio,
enarratio. Histoire digérée, par suitte d'années, Ein Geschichtbuch nach Ordnung der
Zeit eingerichtet / Gestarum rerum annales, historier, descrire, Beschreiben / in einer
Geschieht verfassen / Describere»; Stieler С Der teutschen Sprache Stammbaum und
Fortwachs. Nürnberg, 1691. S. 1746: «Geschieht / die / factum, historia, actum, res gestae,
Geschieht erzehlen / historiam narrare, commemorare. Geschichte schreiben / scribere
res gestas, monumenta factorum componere»; Pomey F.-A. Le Grand Dictionnaire Royal.
5me éd. Köln; Frankfurt, 1715. T. 1. P. 485: «Histoire, haec historia, haec narratio, eine
Geschieht / Geschichts-Erzählung»; Ibid. T. 2. P 144: «Historia, histoire, rapport des cho-
ses véritables, eine Historie, eine wahrhaftige Erzählung geschehener Dinge»; Ibid. T. 3.
P. 129: «Geschieht / Tat / acte, histoire, gesta, facta»; Steinbach C.E. Vollständiges Deut-
sches Wörter-Buch. Breslau, 1734 (reprint: Hildesheim, 1973. Bd. 2). S. 395: «Geschieh-

Ист op ия (Gesch ich te, Hist о rie) 139
языка ученых авторов, закрепилось определение, восходящее к Цице-
рону: Хедерих в 1711 году писал, что «история есть правдивый рассказ
о происшедших вещах»311. Крайне редко использовалось оно в выраже-
ниях, касающихся самих событий, как однажды у Лейбница: «.. .ни один
курфюрст и князь не делает в публичной сфере больше и не принимает,
таким образом, большего участия во всеобщей истории этой эпохи,
чем курфюрст Бранденбурга»312.
В то время как слово Historie оставалось сравнительно невоспри-
имчивым к «окрашиванию» со стороны слова Geschichte, в обратном
направлении — с Historie на Geschichte — перенос значений происходил
гораздо быстрее и гораздо основательнее. Уже Лютер использовал сло-
во Geschieht (е) в обоих смыслах— и «происшествие», и «рассказ» —
причем однажды даже в пределах одной фразы: «Истории же царя Да-
вида— и первые, и последние— записаны среди историй Самуила»313.
Йозуа Малер в 1561 году зафиксировал такое значение слова Geschichte:
«добросовестный рассказ и разъяснение подлинных, основательных
и происшедших вещей», а наряду с этим — «Geschichten und handlungen:
Acta»314. Поэтому в заглавиях книг XVII века часто использовались оба
слова сразу: «Historie und/oder Geschichte von.. ,»315: этим должна была,
очевидно, выражаться различимость, но в равной мере уже и слит-
ность событий и рассказа. В конце концов оба семантических поля
объединило в себе слово Geschichte. Знаменитое заглавие книги Иоганна
te (die) factum, res gesta, historia»; Frisch J. L. Teutsch-lateinisches Wörterbuch. Berlin,
1741. Bd. 2. S. 176: «Schicht, Geschichte, ist veraltet, und Geschichte von geschehen, ge-
blieben [...] factum, historia, s. Historie»; Ibid. S. 168: «Schehen, Geschehen, fieri, eveni-
re, aeeidere»; Ibid. Bd. 1. S. 456: «Historie, vom lat. historia, Geschicht-Beschreibung oder
Erzählung dessen, was bei etwas nötig ist [...] Eine Historie von etwas schreiben, historiae
aliquid mandare eines Dings Historie schreiben, historiam scribere, res gestas scribere».
311 «Die Historie ist eine wahrhafte Erzählung geschehener Dinge».— Hede-
rich B. Anleitung zu den fürnehmsten historischen Wissenschaften. 2. Aufl. Wittenberg,
1711. S. 186.
312 «daß kein Chur- und Fürst mehr bei dem publico thut, und also mehr an der Uni-
versal Histori dieser Zeil theil nimmt als Chur-Brandenburg». — Leibniz G. W. Werke /
Hrsg. A. Klopp. 1. Reihe. Hannover, 1877. Bd. 10. S. 33.
313 «Die geschieht aber des koniges David beyde die ersten und letzten sihe die sind
geschrieben unter den geschichten Samuel».— Luther M. 1. Chron. 30, 29 [Zerbster
Handschrift. 1523; по современной нумерации: 29, 29] // Idem. Die deutsche Bibel.
Weimar, 1906. Bd. 1. S. 281-282.
314 «ein ordentliche Erzellung und erklärung waarhafter, grundtlicher und geschäch-
ner dingen». — Maaler J. Die Teutsch Sprach. Alle Wörter, namen unarten zu reden in
Hochteutscher Sprach... und mit gutem Latein. Zürich, 1561. S. 195 b.
315 Ср.: Geiger P.E. «Geschichte». S. 14.

140 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Иоахима Винкельмана Geschichte der Kunst des Altertums (История искус-
ства древности) 1764 года настолько привело оба значения к общему
знаменателю316, что по этому слову уже невозможно понять, сделан ли
акцент на описываемом предмете или на описании. Во второй полови-
не XVIII века слово Geschichte все больше и больше вытесняет Historie
из заглавий книг исторического содержания317. Заголовки, содержа-
щие слово Historie, так же немногочисленны, как заголовки со словом
Geschichten во множественном числе318.
Винкельман счел нужным разъяснить смысл понятия Geschichte,
воспринимавшегося тогда как новое, при этом особенно подчеркивая,
что руководило им стремление к систематизации: «История искусства
древности, которую я задумал написать, не есть просто рассказ о хро-
нологической его последовательности и изменениях. Я понимаю слово
'история' в более обширном значении, принятом в греческом языке,
и намерен представить здесь опыт научной системы»319.
Тем самым Винкельман назвал второй источник, из которого пи-
талось значение понятия «история» в Новое время. Представить себе
такую «историю» (Geschichte), которая бы являла собой нечто большее,
чем хронологически выстроенный рассказ об изменениях, — это был
шаг вперед в области теории. Этот шаг означал, что историческая дей-
ствительность помещалась в некую «научную систему», без которой
невозможно было познать такую, уже не просто событийную, историю.
Только в рефлексии по поводу отдельных историй проявлялась История.
Помощь в этом процессе оказало слово Historie в том значении,
в каком оно постоянно имелось в виду и определялось во многочислен-
ных наставлениях по искусству и методологии историописания начиная
с эпохи гуманизма: это слово в смысле «учение» или «научная дисци-
316 Winckelmann J.J. Geschichte der Kunst des Altertums // Idem. Sämtliche Werke /
Hrsg.J. Eiselein. Donaueschingen, 1825. Bd. 3.
317 Ср.: Heinsius W. Allgemeines Bücher-Lexikon oder vollständiges Alphabetisches
Verzeichniß der von 1700 bis zum Ende 1810 erschienenen Bücher. 2. Aufl. Leipzig, 1812.
Bd. 2. S. 82 ff., 391-392.
318 Kayser C. G. Index locupletissimus librorum. Vollständiges Bücher-Lexicon, ent-
haltend alle von 1750 bis zu Ende des Jahres 1832 in Deutschland und in den angrenzen-
den Ländern gedruckten Bücher. Leipzig, 1834. Bd. 2. S. 355 ff., 368; 1835. Bd. 3. S. 155.
319 «Die Geschichte der Kunst des Altertums, welche ich zu schreiben unternommen
habe, ist keine bloße Erzählung der Zeitfolge und der Veränderungen in derselben, son-
dern ich nehme das Wort Geschichte in der weiteren Bedeutung, welche dasselbe in der
griechischen Sprache hat, und meine Absicht ist, einen Versuch eines Lehrgebäudes zu
liefern». — Winckelmann J.J. Geschichte der Kunst des Altertums. S. 9. Vorrede (цит. по:
Винкедъман И. И. История искусства древности. Л., 1933. С. 3.— Примеч. пер.).

История (Geschichte, Historie) 141
плина» с самого начала допускало использование без объекта и годи-
лось для обозначения рефлексии. Со времен Цицерона совокупность
знаний об отдельных историях называлась собирательным термином
historia: «Historia magistra vitae»320. Из бесчисленного количества обо-
ротов с этим словом, подчеркивающих его значение теории, учения,
приведем лишь один пример, который важен потому, что встречается
он в очень влиятельном тексте. Филипп Меланхтон писал: «Полагаю,
что ни одна другая часть словесности не приносит учащимся больше
удовольствия и больше пользы, чем история»321. Пуфендорф, вероятно,
был первым (в 1682 году), кто назвал наукой не лишенное критического
взгляда знание историй, подлежащих преподаванию: «История — при-
ятнейшая и полезнейшая наука»322.
Это значение— судя по всему, без сопротивления— перешло
на слово Geschichte. Когда в 1715 году Помей переводил цицероновское
высказывание об истории как «свидетельнице времени, свете истины,
наставнице жизни и рассказчице обо всем, что произошло до нас», он
еще был вынужден перевести латинское слово historia как Geschichts-
Beschreibung (буквально «описание истории»)323. А в 1748 году пере-
водчик произведения Роллена уже мог использовать для этого слово
Geschichte: «История по праву есть свидетельница времени»324.
С тех пор стало трудно разделять историю «действительную»
и «рефлексивную» (то есть историю как плод рефлексии). Фридрих
Великий пришел в замешательство, когда библиотекарь И. Э. Бистер
сказал ему, что «он преимущественно занимался историей (Geschichte)».
Король спросил его, «значит ли это то же самое, что Historie, потому
что немецкое слово было ему незнакомо», — пояснил докладывавший.
Скорее всего, слово было королю известно, но не в том смысле ре-
флексии, которое оно приобрело в своей новой собирательной форме
320 Ср.: Koselleck R. Historia Magistra Vitae. S. 196 ff.
321 «Porro non alia pars literarum plus aut voluptatis aut utilitatis adfert studiosis,
quam historia».— Melanchthon Ph. Brief an Christoph Stalberg (1526) // CR. 1834.
Bd. 1. S. 837.
322 «Die Historie [sey] die anmutigste und nützlichste Wissenschaft».— Pufen-
dorfS. Einleitung zu der Historie der Vornehmsten Reiche und Staaten. Frankfurt, 1682.
S. lr. Vorrede.
323 «Die Geschichts-Beschreibung ist ein Zeuge der Zeit, ein Licht der Wahrheit, eine
Lehrmeisterin des Lebens, und eine Erzählerin aller Dinge, so vor uns geschehen». — Po-
mey F.A. Le Grand Dictionnaire Royal. 5me éd. Köln; Frankfurt, 1715. T. 1. R 485.
324«Die Geschichte ist mit Recht die Zeugin der Zeit».— Rollin Ch. Historie alter
Zeiten und Völcker. Dresden; Leipzig, 1748. Bd. 12. S. 221.

142 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
единственного числа325. А в 1777 году уже писали как нечто само собой
разумеющееся, что, например, Изелин собирался «изучать историю (die
Geschichte)» и стать «преподавателем истории»326.
В конце концов в 1775 году Аделунг зафиксировал победу слова
Geschichte. В своем словаре он перечислил три равноправных его зна-
чения, которые оно с тех пор уже не утрачивало: «1. То, что произо-
шло, происшедшее [...] 2. Рассказ о такой истории или о случившихся
происшествиях; Historie [...] 3. Знание о случившихся происшествиях,
Geschichtskunde, без множественного числа. История — самая надежная
наставница морали» — такой пример приводится для пояснения по-
следнего пункта. В краткой словарной статье Die Historie мы встречаем
все те же дефиниции, и Аделунг добавляет: «Во всех этих значениях
теперь, — по крайней мере, в приличном письменном обиходе, — более
употребительно немецкое Geschichte»327.
Это положение дел (зафиксированное Аделунгом в словаре, не-
сомненно, с целью закрепить его и в реальном словоупотреблении)
можно было бы истолковать как чисто ономасиологический факт:
сфера значений одного слова— Historie— перешла к другому сло-
ву— Geschichte. Однако из истории лексики мы знаем, что подобные
конвергенции были возможны и даже нередки еще со времен позднего
Средневековья. И не так важно, что слово Historie теперь можно было
употреблять совершенно в том же смысле, что и Geschichte^ как вопре-
ки дифференциациям ученых свидетельствует Deutsche Encyclopädie
(Немецкая энциклопедия)328. Важнее всего то, что в последней тре-
325 Böttiger К. А. Erinnerungen an das literarische Berlin im August 1796 // Ebert E A.
(Hrsg.) Überlieferungen zur Geschichte, Literatur und Kunst der Vor- und Mitwelt. Dres-
den, 1827. Bd. 2/1. S. 42.
326Iselin I. (Hrsg.) Ephemeriden der Menschheit oder Bibliothek der Sittenlehre. 11.
Stück. Basel, 1777. S. 122-123.
327«1. Was geschehen ist, eine geschehene Sache [...] 2. Die Erzählung solcher Ge-
schichte oder geschehenen Begebenheiten; die Historie [... ] 3. Die Kenntnis der geschehe-
nen Begebenheiten die Geschichtkunde; ohne Plural. Die Geschichte ist die zuverlässigste
Lehrmeisterin der Moral»; «In allen diesen Bedeutungen ist nunmehr, wenigstens in der
anständigen Schreibart, dafür das deutsche Geschichte gangbarer». — Adelung J. Ch. Ver-
such eines vollständigen grammatisch-kritischen Wörterbuchs der hochdeutschen
Mundart. Bd. 2. 1775. Sp. 600-601, 1210-1211.
32SKösterH.M. Geschichte // Deutsche Enzyklopädie. 1787. Bd. 12. S. 67; Idem. His-
torie, Philosophie der Historie // Ibid. 1790. Bd. 15. S. 649. Ср. этимологический экс-
курс: Hertzberg G. Geschichte // Ersch J. S., Gruber J. G. Allgemeine Encyclopaedic der
Wissenschaften. 1. Sect. Leipzig, 1856. Bd. 62. S. 343, Anm. 2. Автор ссылается на рабо-
ту: Wachsmuth W. Entwurf einer Theorie der Geschichte. Halle, 1820. S. 2 ff., и различе-
ния, сделанные в этом экскурсе, еще всплывут у нас в дальнейшем.

История (Geschichte, Historie) 143
ти XVIII века был перейден некий рубеж. Три уровня— события,
сообщения о них и наука об этих событиях и сообщениях— были
объединены в одном общем понятии Geschichte. Если проанализи-
ровать словоупотребление той эпохи в целом, то можно констати-
ровать слияние нового понятия «история вообще», относившего-
ся к действительности, с рефлексией, которая стала обеспечивать
средства для постижения этой действительности. Несколько утри-
руя можно сказать, что слово Geschichte было своего рода трансцен-
дентальной категорией, которая обозначала условие возможности
историй {Geschichten).
Когда Гегель сказал, что «история объединяет в нашем языке и объ-
ективную, и субъективную стороны и означает как historiam rerum
gestarurriy так и сами res gestas», он рассматривал такое положение дел
не как «внешнюю случайность». Те «собственно исторические деяния
и происшествия», которые уже не относились к доисторической об-
ласти природных событий, возникали, считал Гегель, только одновре-
менно с их переработкой в процессе рассказывания истории329. Одно
означает другое и наоборот. Или, как выразился позже Дройзен, при-
вязавший способ бытования истории к ее осознанию, «знание о ней
есть она сама»330.
Тем самым было достигнуто полное совпадение обоих новых
понятий— того, которое описывало действительность, и того, кото-
рое описывало рефлексию. В области теории науки это совмещение
привело ко многочисленным неточностям и неясностям. Поэтому
Нибур331, а за ним многие другие пытались снова дифференцировать
лексику. Тщетность их усилий говорит нам о том, что слово Geschichte
и как социальное, и как политическое понятие выполняло — в большей
или меньшей степени — другую функцию: оно сделалось всеохватным,
наднаучным понятием, которое заставляет включить современный
опыт самодействующей истории в рефлексию людей, которые ее вершат
или претерпевают на себе.
329 «Geschichte vereinigt in unserer Sprache die objektive sowohl und subjektive Seite
und bedeutet ebensowohl die historiam rerum gestarum als die res gestas selbst».— He-
gel G. W. F. Die Vernunft in der Geschichte. S. 164.
330«Das Wissen von ihr ist sie selbst».— Droysen J.G. Historik. S. 331. См. также:
Ibid. S. 325, 357.
331 Ср. примеч. 362.

144 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
V.2. «История» (die Geschichte) как философия истории
О том, насколько новая реальность «истории вообще» обязана именно
рефлексии своим концептуальным оформлением, можно судить по парал-
лельному процессу, происходившему с неологизмом «философия исто-
рии» (Geschichtsphilosophie). Вычленение «истории вообще» как отдельного
пространства интеллектуального опыта совпало с возникновением фи-
лософии истории. Как писал в 1790 году Кестер в Немецкой энциклопе-
дии332, тот, кто использует новое выражение «философия истории», дол-
жен «запомнить, что это не есть настоящая и отдельная наука, как легко
можно было бы подумать при первом взгляде на это выражение. Потому
что это— если освещается целиком раздел истории (Historie) или цели-
ком историческая наука,— есть не что иное, как история (Historie) сама
по себе». Уже прагматическое историописание, которое делает выводы
как из собственного, так и из чужого опыта, заслуживает этого назва-
ния, равно как и «историческая критика», которая учит отличать правду
от правдоподобия. Поэтому так можно назвать и «логику истории или тео-
рию истории», — писал Кестер. С помощью зафиксированной таким об-
разом терминологии он резюмировал новое положение дел.
Это было достижение философии Просвещения, благодаря кото-
рому история (Historie) как наука отделилась от примыкавших к ней
с двух сторон риторики и моральной философии и высвободилась
из-под господства теологии и юриспруденции.
Было отнюдь не очевидно, что история (Historie), которая дотоле
повествовала о единичном, особенном и случайном, может иметь свою
«философию». Если историко-филологические методы и вспомогатель-
ные исторические дисциплины обрели самостоятельность уже в эпоху
гуманизма, история (Historie) как таковая сделалась отдельной наукой
только тогда, когда она обрела— в лице «истории (Geschichte) вооб-
ще» — новое пространство опыта. С этих пор она смогла заняться и вы-
явлением своей специфической «предметной области». Появление фи-
лософии истории отражает этот процесс. Он включал в себя три фазы:
эстетическую рефлексию, морализацию историй и формулировку ги-
потез — операцию, которая призвана была преодолеть теологическое
истолкование истории путем обращения к истории «естественной».
332 «nur merken, daß dieses keine eigentliche und besondere Wissenschaft sei, wie
man bei dem ersten Anblick dieses Ausdrucks leicht glauben möchte. Denn es ist, wofern
ein ganzer Teil der Historie oder eine ganze historische Wissenschaft so abgehandelt wird,
weiter nichts als Historie an sich selbst». — Köster H. M. G. Historie. S. 666.

История (Geschichte, Historie) 145
V.2.a. Эстетическая рефлексия
Прежде чем возникла философия истории, были установлены
новые отношения между историкой и поэтикой. Вообще отношения
между ними были еще античной темой, которая со времен гуманистов
обсуждалась снова и снова. Схематически можно изобразить разные
варианты соотношения между историей (Historie) и поэтическим твор-
чеством в виде двух крайних положений с бесступенчатым переходом
между ними333.
Одна крайность — когда содержание правды в истории (Historie)
считается более высоким, нежели в литературе: кто занимается res
factae, тот должен показывать истинное положение вещей, в то время
как res fictae предрасполагают к тому, чтобы врать. Историки, при-
держивавшиеся этой позиции, любили распространенную со времен
Лукиана метафору зеркала: они определяли свою миссию как отраже-
ние «голой правды». История (Historie), писал в 1714 году Фенелон,
обладает «такой благородной и величественной наготой» («nudité si
noble et si majestueuse»), что не нуждается ни в каких поэтических укра-
шениях334. «Говорить голую правду, то есть рассказывать без всяких
прикрас о событиях, которые происходили» — такова задача историков
в формулировке Готшеда335.
Против гносеологической беззаботности, которую обличают
подобные формулы, выступали сторонники другой крайней пози-
ции, ссылавшиеся на Аристотеля336. Последний считал, что исто-
рия (Historie) стоит ниже литературы, потому что зависит только
от хода времен, в течение которых происходит много разных вещей,
без всякого порядка. Она рассказывает, «что произошло», в то вре-
мя как литература рассказывает, «что могло бы произойти», то есть
333 Heitmann К. Das Verhältnis von Dichtung und Geschichtsschreibung in älterer
Theorie // Archiv für Kulturgeschichte. 1970. Bd. 52. S. 244 ff.
334 Fénelon F. de. Lettre à M. Dacier sur les occupations de l'Académie // Idem. Œuvres
compl. Paris, 1850. T. 6. P. 639.
335 «Die nackte Wahrheit zu sagen, das ist die Begebenheiten, die sich zugetragen
haben, ohne alle Schminke zu erzählen». — Gottsched J. Ch. Versuch einer Critischen
Dichtkunst. 3. Aufl. Leipzig, 1742. S. 354; ср.: Winterling F. Das Bild der Geschichte in
Drama und Dramentheorie Gottscheds und Bodmers. Phil. Diss. Frankfurt a.M., 1955
(машинопись). S. 15. В целом см.: Reichardt R. Historik und Poetik in der deutschen
und französischen Aufklärung. Staatsarbeit. Heidelberg, 1966. По поводу метафоры го-
лой правды в ее исторических трансформациях см.: Blumenberg H. Paradigmen einer
Metaphorologie // Archiv für Begriffsgeschichte. 1960. Bd. 6. S. 47 ff.
336 Aristoteles. Poet. 1451 b; 1459 a.

146 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
нацелена на возможное и на общее, что и делает ее «более фило-
софской» и «более значительной», чем история (Historie). Как сказал
Лессинг, аристотелианец XVIII века, «случайные исторические ис-
тины никогда не смогут стать доказательством необходимых истин
разума»337, следовательно, «внутреннее правдоподобие» литературы
обладает большей силой, нежели зачастую сомнительная историче-
ская правда338. В отличие от историка «сочинитель — [...] повелитель
истории; и он может выстраивать события так близко друг к другу,
как пожелает»339, — писал Лессинг, используя здесь более современ-
ные выражения. Ввиду того, что он разделял критическое мнение
Аристотеля об историческом познании, не приходится удивляться,
что он в своем Воспитании рода человеческого вообще отказался
от использования слова Geschichte. Это показывает, как медленно
завоевывал позиции новый, исполненный философского значения
термин «история» (Geschichte).
Тот факт, что история (Geschichte) смогла обзавестись собственной
философией, объяснялся отнюдь не победой одного из двух вкратце
очерченных выше лагерей. Ни поборники «голой правды», считавшие,
что нужно дать дорогу «самой истории» (Geschichte selbst), ни сторон-
ники первенства литературы, которые строили свое повествование
по правилам имманентной возможности, не добились превосходства.
Вместо этого произошло слияние обоих лагерей, в ходе которого ис-
тория (Historie) приобщилась к преимуществам более общей правды
поэтического вымысла, ее внутренней убедительности, — и наоборот,
литература все больше реагировала на претензии со стороны истори-
ческой действительности. Конечный результат данного слияния заявил
о себе в виде философии истории.
Уже Воден— в отличие от Бэкона— высоко ценил историю
(Historie). Без ее священных законов (sacrae historiae leges), считал он,
никому в жизни не обойтись, и даже философия оказывается бессильна
без исторических dicta, facta, consilia: благодаря им можно подготовить-
337 «Zufällige Geschichtswahrheiten können der Beweis von notwendigen Vemunfts-
wahrheiten nie werden».— Lessing G.E. Über den Beweis des Geistes und der Kraft
(1777) // Idem. Sämtliche Schriften / Hrsg.K. Lachmann. Stuttgart; Leipzig; Berlin, 1897.
Bd. 13. S. 5.
338 Lessing G. E. Abhandlungen über die Fabel (1757) // Ibid. 1891. Bd. 7. S. 446.
339«der Dichter [...] Herr über die Geschichte; und er kann die Begebenheiten so
nahe zusammenrücken als er will». — Idem. Briefe, die neueste Literatur betreffend. Nr.
63 // Ibid. 1892. Bd. 8. S. 168.

История (Geschichte, Historie) 147
ся к будущему340. Именно царство правдоподобия, согласно Бодену,
отличает человеческую историю {Historié) — в противоположность ма-
тематической или религиозной истине,— и из ее неопределенностей
и неразберихи обретают свои озарения philosophistorici341.
В этом примирении с неопределенностью и неразберихой была своя
польза, раскрывшаяся со временем: в последовавшем споре с картези-
анцами и пирронистами, критиковавшими неуверенность и ненадеж-
ность того, что утверждала история, была обнаружена та зона «истины
фактов» (vérités de faits), противоположность которых была мыслима
(благодаря Лейбницу), однако их фактичность (Tatsächlichkeit) могла
быть научно установлена как та или иная степень правдоподобия342.
Победу над пирронизмом Цедлер в 1735 году констатировал сло-
вами: «Хотя совершенной уверенности в истории (Historie) достичь
и невозможно, все же при этом достигается правдоподобие, которое
тоже есть разновидность правды». Тот, кто захочет оценить историче-
ское произведение (eine Historie), должен задаться вопросом относи-
тельно «самой истории (Geschichte selber): насколько таковая возможна
или невозможна»343. Таким образом, история в рамках аристотелевской
иерархической системы заняла место рядом с литературным творче-
ством. Вопросы задавались не только о действительности, но прежде
всего — об условиях ее возможности. Однако это же самое было и обя-
занностью литературы. Таким образом, вместе с литературой исто-
рия оказалась поставлена перед лицом одних и тех же рациональных
требований, а потому и их польза могла быть определена как общая:
«Главная цель истории, равно как и поэзии, должна состоять в том,
чтобы посредством примеров учить благоразумию и добродетели и,
далее, изображать порок в таком виде, чтобы это возбуждало отвра-
щение и позволяло или помогало избежать его»344.
340Bodin J. Methodus ad facilem cognitionem historiarum (1572) // Idem. Œuvres
philosophiques / Éd. P. Mesnard. Paris, 1951. P. 112 a.
341 Ibid. P. 114-115, 138 b. На тему истории понятия возможности см.: Blumen-
berg H. Paradigmen. S. 88 ff.
342 Leibniz G. W. Monadologie. § 33 // Idem. Philosophische Schriften / Hrsg. G. J.
Gerhardt. Berlin, 1885. Bd. 6. S. 612; Idem. Theodizee. § 36 ff. // Ibid. S. 123 ff.; Idem.
Discours de métaphysique // Ibid. 1880. Bd. 4. S. 427 ff.
M3ZedlerJ.H. Historie // Idem. Großes vollständiges Universallexicon aller Wissen-
schaften und Künste. Halle; Leipzig, 1735. Bd. 13. Sp. 283.
344 «Le but principal de l'Histoire, aussi bien que de la poésie, doit être enseigner la
prudence et la vertu par des exemples, et puis de montrer le vice d'une manière qui en
donne de l'aversion, et qui porte ou serve à l'éviter». — Leibniz G. W. Theodizee. § 148 //
Idem. Philosophische Schriften. Bd. 6. S. 198 (цит. по: Лейбниц Г. В. Опыты теодицеи

148 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
В литературе требованию верности историческим фактам оказался
подчинен новый жанр буржуазного романа. Как вода в двух сообща-
ющихся сосудах, история (Historie) и роман установились на одном
уровне. Достоверность и убедительность романа возрастали в той
степени, в какой он приближался к «правдивой истории (Historie)».
Для этого процесса, которому явно соответствовало ориентированное
на действительность читательское ожидание, показательна та очень
быстрая эволюция, которую проделали в первой половине XVIII века
названия литературных произведений345. Чтобы удовлетворять пред-
вкушение реалистичности, французские романы стали часто называть
Histoire или Mémoires. Попытка Шарля Сореля сохранить прежнюю
границу между романом и историей (Historie) не увенчалась успехом:
«Не следует убеждать себя в том, что какой бы то ни было роман может
сравняться с настоящей историей, ни соглашаться с тем, что история
в какой-либо степени похожа на роман»346.
Благодаря переплетению поэтики и историки возникло новое, бо-
лее сложное понятие «история» (Geschichtsbegriff), которое привязывало
высшую истину философии и литературного творчества к историче-
ской фактичности. Так, Дидро использовал аристотелевские катего-
рии «правдивое», «правдоподобное» и «возможное», чтобы провести
сравнение между histoire и poésie: «Поэтическое искусство далеко бы
шагнуло вперед, будь написан трактат об исторической достоверно-
сти»347. А его Похвала Ричардсону (1762) показывает, как под рукой
Дидро понятие «история» (Geschichte) высвобождается из своих ари-
стотелевских оков. История (Historie) зачастую полна лжи и описывает
лишь фрагменты или ограниченные во времени события, — говорится
в Похвале, еще вполне в духе традиции, — иное дело роман Ричардсона:
о благости Божией, свободе человека и начале зла // Он же. Соч.: В 4 т. М., 1989. Т. 4.
С. 231. — Примеч. пер.).
345Jones P.S. A List from French Prose Fiction from 1700 to 1750. Phil. Diss. Colum-
bia University. New York, 1939. Также см.: Furet F. (Éd.) Livre et société dans la France
du XVIIIe siècle. Paris; Le Haye, 1970.
346 «II ne faut pas se persuader que quelque roman que ce soit puisse jamais valoir
une vraie histoire, ni que l'on doive approuver que l'histoire tienne en quelque sorte du
roman». — Sorel Ch. De la connaissance de bons livres ou Examen de plusieurs autheurs
(1671) (цит. по: Dulong G. L'abbé de Saint-Real. Etude sur les rapports de l'histoire et du
roman au 17e siècle. Paris, 1921. T. 1. P. 69).
347 «L'art poétique serait donc bien avancé, si le traité de la certitude historique était
fait». — Diderot D. De la poésie dramatique (1958) // Idem. Œuvres compl. / Ed. J. Assezat.
Paris, 1875. T. 7. P. 335, cp. p. 327-328 (цит. по: Дидро Д. О драматической поэзии //
Он же. Эстетика и литературная критика. М., 1980. С. 246.— Примеч. пер.).

История (Geschichte, Historie) 149
он повествует об обществе и о его нравах, его правда охватывает все
пространства и все времена человеческого рода, «нередко история —
плохой роман, а роман — в том виде, как он возникает из твоих рук,
хорошая история!»348
Нечто подобное происходило в Германии. Иоганн Вильгельм фон
Штубенберг в 1664 году придумал для романа обозначение «истори-
ческое сочинение» (Geschicht-Gedicht), чтобы подчеркнуть его связь
с действительностью. Он писал, что Ж. и М. де Скюдери в своем ро-
мане Клелия излагают «сплошь подлинные и подтвержденные истории
сами по себе, к которым они, однако, присочиняют такие возможные,
правдоподобные умозрительные случаи, которые дают им повод и ос-
нование уместным образом преподносить свои поучения о морали
и добродетели». Биркен в своей Поэтике еще использовал выражение
Gedicht-GeschichU чтобы отличать эпос от романа349. С тех пор «границы
литературного и правдоподобного вымысла» представляются «грани-
цами исторически мыслимого мира»350. А примерно с 1700 года слово
Geschichte вытесняет слово Roman и тем более слово Historie из заго-
ловков немецких романов351.
Таким образом, задолго до того, как авторы исторических про-
изведений стали называть их Geschichte вместо Historie, авторы худо-
жественной литературы уже начали пользоваться в названиях этим
гораздо более сильным словом, обещающим повышенную степень реа-
листичности. В 1741 году Бодмер высказывался за то, чтобы романисты
привязывали рассказываемые сюжеты к каким-то известным событиям
или фактам: «Тем самым сочинение возвышается и роман постепенно
обретает то достоинство истории, которое состоит в высшей и крайней
степени правдоподобия; поскольку столь восславляемая историческая
348 «jbserai dire que souvent l'histoire est un mauvais roman; et que le roman comme
tu Vas fait, est une bonne histoire». — Diderot D. Éloge de Richardson. P. 221; ср.: Р. 215,
218 (цит. по: Дидро Д. Похвальное слово Ричардсону. С. 308.— Примеч. пер.).
349 «lauter wahre beglaubte Geschichten vor und an sich selbst / denen sie aber solche
mögliche / wahrscheinige / vernunftmässige Zufalle beydichten / die ihnen Anlaß und
Fug geben / ihre Sitten- und Tugendlehren [...] schicklich anzutragen». — Scudéry M. de,
Scudéry G. de. Clelia: Eine Römische Geschichte / Deutsch v. J.W. F. von Stubenberg.
Nürnberg, 1664. Bd. 1. (цит. Биркена в: Vosskamp W. Romantheorie in Deutschland.
Von Martin Opitz bis Friedrich von Blanckenburg. Stuttgart, 1973. S. 11-12, где также
содержится еще более подробный анализ).
350 Vosskamp W. Romantheorie. S. 13.
351 Singer H. Der deutsche Roman zwischen Barock und Rokoko. Köln; Graz, 1963.
S. 182 ff.

150 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
истина есть не что иное, как правдоподобие, которое доказывается
согласующимися друг с другом и объединенными свидетельствами»352.
В то время как от художественной литературы требовали исто-
рической реальности, история (Historie), наоборот, подпала под обра-
щавшееся к литературе требование создавать произведения, в которых
события наделены смыслом. От нее стали требовать более искусно-
го изложения, она была обязана не просто рассказывать о событиях
в хронологической последовательности, но и выяснять тайные мотивы
и выявлять внутреннюю закономерность случайных событий. Таким
образом, между этими двумя жанрами происходил своего рода дву-
сторонний осмос, за счет которого была открыта такая историческая
действительность, которая доступна только в рефлексии. В 1714 году
Фенелон сформулировал в своем докладе в Академии программу:
Главное совершенство истории состоит в порядке и размеренно-
сти. Чтобы достичь этого совершенного порядка, историк должен знать
и владеть всей историей, которой он занимается; он должен видеть ее
всю как бы единым взором [...] Он должен показать ее в целостности
и вывести, так сказать, из единого источника все главные события,
которые из него проистекают.
Так, считал Фенелон, читатель получит пользу и удовольствие од-
новременно353.
Только благодаря субъективному, зависящему от позиции историка
толкованию описываемого начало раскрываться то единство истории
(Geschichte), которое затем все больше и больше стали находить в самой
исторической действительности. Этому притязанию на единство спо-
собствовала христианская теологическая перспектива всеобщей исто-
рии. Боссюэ настаивал на том, что все истории (Geschichten) связаны
352 «Dadurch erhebet sich das Gedichte und der Roman nach und nach bis zu der
Würde der Historie welche in dem höchsten und äußersten Grade der Wahrscheinlich-
keit bestehet; maßen die so gerühmte historische Wahrheit nichts anders ist, als Wahr-
scheinlichkeit, die durch zusammenstimmende und vereinigte Zeugnisse bewiesen
wird».— Bodmer J.J. Critische Betrachtungen über die Poetischen Gemähide der Dich-
ter. Mit einer Vorrede von J. J. Breitinger. Zürich, 1741. S. 548 (цит. по: Vosskamp W. Ro-
mantheorie. S. 156).
353 «La principale perfection d'une histoire consiste dans l'ordre et dans l'arrangement.
Pour parvenir à ce bel ordre, l'historien doit embrasser et posséder toute son histoire; il
doit la voir tout entière comme d'une seule vue [...]. Il faut en montrer l'unité, et tirer,
pour ainsi dire, d'une seule source tous les principaux événemens qui en dependent». —
Fénelon F. de. Lettre à M. Dacier sur les occupations de l'Académie. P. 639.

История (Geschichte, Historie) 151
между собой, так что можно постичь «как одним взглядом, все течение
времен». И далее: «То прямая наука истории в том состоит, чтоб при-
мечать во всяком времени сии тайныя расположения, которыя пред-
уготовяли великия перемены, и важныя обстоятельства, от которых
они приключались»354.
Лейбниц использовал уже многократно обсуждавшуюся выше
метафору романа, чтобы описывать внутреннее единство, которое
должно быть свойственно наилучшей из возможных историй чело-
веческого рода: «Роман о человеческой жизни, который составляет
всемирную историю человеческого рода, пребывал в готовом виде
в божественном уме вместе с бесконечным числом других повество-
ваний». Однако, подчеркивал он при этом, Господь решил осуществить
только действительно имевшую место последовательность событий
(«cette suite d'evenemens»), потому что она оптимально вписывается
во все остальное355.
Впрочем, Гаттерер показал, насколько эта теологическая уверен-
ность в Божественном провидении отступала на задний план, чтобы
уступить место научному обеспечению единства истории: в 1767 году
он писал «об историческом плане» и «основывающейся на нем взаи-
мосвязанности повествований». Гаттерер сознательно вступил в поэто-
логическую дискуссию, чтобы обосновать необходимость достижения
единства как задачу истории (Historie)) стоящей перед лицом «хаоса»
неподатливого источникового материала. История {Historié), стоявшая
прежде в тени литературы, «теперь у нас обнаруживает перед собою
дорогу, открытую для нее писателями». Все дело в плане, писал Гатте-
рер, и в категориях, с помощью которых познается и излагается исто-
рия (Geschichte). «Самый естественный» способ— это «когда события
группируются по системе [...] События, которым нет места в системе
[...] для историографа сейчас, так сказать, не являются событиями».
354 «comme d'un coup d'œil, tout Tordre des temps»; «La vraie science de l'histoire
est de remarquer dans chaque temps ces secrètes dispositions qui ont préparé les grands
changements, et les conjonctures importantes qui les ont fait arriver». — BossuetJ. B. Dis-
cours sur l'histoire universelle (1681) / Éd. J. Truchet. Paris, 1966. P. 40,354 (цит. по: Все-
общая история для наследника Французской короны, соч. учителем его, Еписко-
пом Иаковом Бенигном Боссюетом / с франц. пер. капитаном Василием Наумовым.
М., 1774. С. 3, 362.— Примеч. пер.).
355 «Ce Roman de la vie humaine, que fait l'histoire universelle du genre humain,
s'est trouvé tout inventé dans l'entendement divin avec une infinité d'autres». — Leib-
niz G. W. Theodizee. § 149 // Idem. Philosophische Schriften. Bd. 6. S. 198 (цит. с исправ-
лениями по: Лейбниц Г. В. Опыты теодицеи о благости Божией, свободе человека
и начале зла // Он же. Соч.: В 4 т. М., 1989. Т. 4. С. 232. — Примеч. пер.).

152 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Только благодаря его, историографа, систематизирующей презумпции
(Vorgriff) вскрываются прагматические взаимосвязи. Если историк —
«философ (а он просто не может не быть таковым, если он хочет быть
прагматичным), то он сформулирует для себя общие принципы того,
как обычно происходят события». Он размышляет об условиях воз-
можной истории (Geschichte), и тем самым исторический план привя-
зывается к самой истории (Geschichte). Переход происходит плавно:
историк обосновывает, сравнивает, обращает внимание на характер
и мотивы «и дерзает из этого выводить систему событий, их механизм
и движущие пружины». Все это либо подтверждается источниками изу-
чаемого времени, «либо оправдывается всем связным целым истории
(Geschichte)». Теоретическая презумпция— nexus rerum universalis —
подтверждается, таким образом, самой историей (Geschichte). «Ибо
ни одно событие в мире не является, так сказать, изолированным. Одно
от другого повсеместно зависит, одно повсеместно вызывает другое,
одно повсеместно порождается другим, все порождается, вызывает
и снова порождает»356.
Таким образом, призыв к прагматическому историописанию,
учитывающему эффект и пользу, производимые историей (Historie),
требовал выявления внутренней системы также и в прагматической
взаимосвязи событий. Характерно, что о первой в Германии Филосо-
фии истории было сказано — вероятно, самим Гаттерером, — что она
«не содержит ничего нового»357. Дело в том, что Кестер, ее автор, по-
нимал под «философией истории» (Geschichte и/или Historie) правила
изложения и изучения; он применял это понятие также и к «систе-
ме всеобщей истории», которую можно было «называть и онтологи-
ей или учением об основах истории (Geschichte) и которой, пожалуй,
нельзя отказать в звании философии истории»358.
Кестер всего лишь свел интенции Хладениуса, Изелина, Гаттерера
или Шлёцера к одному общему понятию, которого сами они еще не ис-
пользовали.
План автора и внутреннее единство, которое обнаруживает сама
история (Geschichte), постепенно стали совпадать, при этом словно бы
стимулируя друг друга. В этом смысле Юстус Мёзер в 1768 году пред-
356 «Denn keine Begebenheit in der Welt ist, sozusagen, insularisch. Alles hängt an-
einander, veranlaßt einander, zeugt einander, wird veranlaßt, wird gezeugt und veranlaßt
und zeugt wieder». — Gatterer J. Ch. Vom historischen Plan. S. 21,16, 82 ff.
357 Gatterer J. Ch. [Rez.: Köster H.M.G. Über die Philosophie der Historie. Gießen,
1775] // Historisches Journal. 1776. Bd. 6. S. 165.
358Köster H.M.G. Über die Philosophie der Historie. Gießen, 1775. S. 54, 50, 73 ff.

Ист op ия (G es с h ich te, His to rie) 153
ложил придать истории германской империи после 1495 года «ход
и мощь эпопеи». Его «план» заключался в том, чтобы «возвести» ис-
торию (Geschichte) в «единство»; этому плану соответствовала «такая
полная история империи, которая может состоять исключительно
в естественной истории объединения [империи]»359.
Важнейший в философском отношении прорыв совершил Кант,
который вопрос об отношении истории (Geschichte) к адекватному ее
изложению свел к моральной задаче, выполнение которой в равной
мере обязательно и для историка, и для истории (Geschichte). Своей
«идеей мировой истории, имеющей некоторым образом априорную
путеводную нить» Кант не хотел сделать излишней эмпирическую ра-
боту историков. Но он облегчил дискуссию об адекватном изложении,
поскольку привязал историческую действительность к трансценден-
тальным условиям ее познания. Он был согласен с Юмом, цитируя его
слова о том, что «единственным началом истинной всеобщей истории»
(Geschichte) является первая страница Фукидида.
С другой стороны, Кант был против метафоры, будто историю
(Geschichte) можно телеологически сконструировать, как роман. Те-
леологический способ обеспечения единства представляет собой
не столько эстетическую, сколько моральную задачу. «Историю
человеческого рода в целом можно рассматривать как выполнение
тайного плана природы», если только в практике нашим «собствен-
ным разумным устройством» способствовать тому, чтобы ско-
рее наступило заданное будущее. Отсюда возникают последствия
для изложения. Если — как требовал Шлёцер — перевести «лишен-
ное плана скопление человеческих действий» в «систему истории
(Geschichte)»у то возрастают шансы на осуществление этой системы.
В этом заключена историософская подоплека всякой истории. «По-
пытка философов разработать всемирную историю согласно плану
природы, направленному на совершенное гражданское объединение
человеческого рода, должна рассматриваться как возможная и даже
как содействующая этой цели природы». Так философский проект,
конституирующий историю (Geschichte), воздействует на реальную
историю (Geschichte). Планирования со стороны человека требует
359 «eine vollständige Reichshistorie, die einzig und allein in der Naturgeschichte
einer Vereinigimg des Reiches bestehn kann». — Moser J. Osnabrückische Geschichte
(1768) // Idem. Sämtliche Werke. Historisch-kritische Ausgabe / Akademie der Wissen-
schaften zu Göttingen. Oldenburg; Berlin, 1964. Bd. 12/1. S. 34; Idem. Vorschlag zu einem
neuen Plan der deutschen Reichsgeschichte // Idem. Patriotische Phantasien // Ibid. 1954.
Bd. 7. S. 132-133.

154 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
не только эстетический план: в морально-практической интенции
оно сходится со скрытым планом природы360.
До какой степени трансцендентальный поворот соединил задачи,
касающиеся изложения, со внутренней взаимосвязью событий в еди-
ную историю (Geschichte), можно судить по пояснительным рассужде-
ниям Нибура 1829 года, которыми он сопроводил свое объявление
о предстоящих лекциях об Истории века Революции. Он, правда, соби-
рался говорить не «об одной только революции», но взял ее в качестве
отправной точки, так как она была «центральным событием последних
четырех десятилетий; она придает всему [этому времени] эпическое
единство». Разумеется, подчеркивал Нибур, сама революция есть лишь
«продукт эпохи», о которой он, собственно, и собирался рассказывать.
«Но у нас нет слова для этой эпохи в целом, и за неимением такового
назовем ее веком Революции»361.
Революция как бы сама собой обеспечила повествовательное, эпиче-
ское единство истории (Geschichte), однако за ней стоит эпоха, время вооб-
ще — подлинная тема новейшей истории (moderne Geschichte), для которой
слово «революция» стало первым ее понятием, насыщенным опытом.
Старый спор между историкой и поэтикой разрешил в конце
концов Гумбольдт, который, полемизируя с Шиллером, предпринял
в 1821 году попытку вывести из самой «истории вообще» принципы
ее изложения. «За счет одного только отделения того, что действи-
тельно происходило, даже невозможно получить цельный каркас
события. За счет этого можно получить только необходимую основу
истории (Geschichte), материал для нее, но не саму историю». Чтобы
добраться до самой истории, необходимо, с одной стороны, «кри-
тическое прояснение случившегося», то есть историко-филологиче-
ское исследование, а с другой стороны, — продуктивная фантазия,
которая роднит историографа с писателем. Только эти два условия
360 «Ein philosophischer Versuch, die allgemeine Weltgeschichte nach einem Plane
der Natur, der auf die vollkommene bürgerliche Vereinigung in der Menschengattung
abziele, zu bearbeiten, muß als möglich und selbst für diese Naturabsicht beförderlich
angesehen werden». — Kant I. Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher
Absicht (1784). 8 und 9 Satz // Idem. Gesammelte Schriften. Berlin; Leipzig, 1912. Bd. 8.
S. 30, 29, Anm. 27, 29 (цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гра-
жданском плане // Он же. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 22,21,18,19. — Примеч. пер.).
О метафоре романа см. также в работе: Kant I. Mutmaßlicher Anfang der Menschen-
geschichte (1786) // Idem. Gesammelte Schriften. Bd. 8. S. 109.
361 «Es fehlt uns allerdings ein Wort für die Zeit im allgemeinen, und bei diesem Man-
gel mögen wir sie das Zeilalter der Revolution nennen».— Niebuhr B. G. Geschichte des
Zeitalters der Revolution. Hamburg, 1845. Bd. 1. S. 41.

История (Geschichte, Historie) 155
позволят выработать понятие «действительности», которая, «невзи-
рая на свою кажущуюся случайность, тем не менее связана внутрен-
ней необходимостью». Такое познание обеспечивает материалу со-
бытий ту сквозную форму, которая структурирует его как историю
{Geschichte). «Историограф, который заслуживает такого названия,
должен изображать каждое событие как часть целого или, что то же
самое, в каждом событии изображать форму истории вообще». До сих
пор Гумбольдт, как кажется, еще следует правилам поэтики, которая
определяет формальные критерии предметного изложения. Одна-
ко, опираясь на Канта и Гердера, он делает важнейший шаг дальше:
невидимую на первый взгляд взаимосвязь всех событий он объяс-
няет закулисными «действующими и творящими силами», которые
формируют историю {Geschichte) — дают ей ту форму, которую она
имеет. Поэтому, продолжал Гумбольдт, важно не только «привнести
форму», которая упорядочит «лабиринт переплетенных событий ми-
ровой истории», но и «извлечь эту форму из них самих». В этом нет
противоречия, ибо история {Geschichte) как совокупность действий
и история как познание имеют общую основу, «так как все, что дей-
ствует в мировой истории, движется и внутри человека»362.
Трансцендентальное определение истории как категории, относя-
щейся одновременно и к реальности, и к рефлексии, оказывается здесь
результатом длительного процесса взаимодействия между поэтикой
и историкой, в ходе которого эстетика в конце концов была поглощена
философией истории.
После этого Шаллер в 1838 году мог лаконично констатировать
в Hallische Jahrbücher: «В своем завершенном виде история как изложе-
ние случившегося есть с необходимостью также философия истории»363.
362 «Mit der nackten Absonderung des wirklich Geschehenen ist aber noch kaum
das Gerippe der Begebenheit gewonnen. Was man durch sie erhält, ist die notwendige
Grundlage der Geschichte, der Stoff zu derselben, aber nicht die Geschichte selbst»;
«Der Geschichtschreiber, der dieses Namens würdig ist, muß jede Begebenheit als Teil
eines Ganzen, oder, was dasselbe ist, an jeder die Form der Geschichte überhaupt dar-
stellen»; «da alles, was in der Weltgeschichte wirksam ist, sich auch in dem Innern des
Menschen bewegt».— Humboldt W. von. Über die Aufgabe des Geschichtschreibers.
S. 36,40-41,47.
363 «Die Geschichte als die Darstellung des Geschehenen ist in ihrer Vollendung
notwendig zugleich Philosophie der Geschichte». — Schaller J. Rezension von Hegels
Vorlesungen über die Geschichte der Philosophie // Hallische Jahrbücher. 1838. Bd. 1.
No. 81. S. 641.

156 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
V.2.6. От морализации истории (Geschichte)
к превращению ее в судебный процесс
Задача, поставленная перед историей (Historie) в плане поэтики, по-
требовала изложения нечто осмысленно-связного. Эта связность на ос-
новании историософской рефлексии была сочтена функцией «истории
вообще» и, следовательно, демонстрироваться должна была на ней же.
Старая моральная задача истории (Historie) — своими суждениями
не только поучать, но и исправлять — претерпела схожую эволюцию.
Если сначала подчинение реальной истории (Geschichte) моральным
нормам было делом историка как представителя интересов философии
(philosophischer Sachwalter)у то к концу XVIII века бремя доказательства
моральности было переложено на саму историю.
Между историками шли оживленные дебаты о том, должны ли
они включать свое суждение в рассказ или же лучше дать истории
(Geschichte) говорить самой за себя. Так, например, Хаузен писал,
что историографу, «обученному по правилам Лукиана», надлежит
«скрываться» в повествовании364. Еще в 1748 году Мосхайм сказал,
что «история (Geschichte) обладает собственным красноречием», по-
этому историку следует «рисовать, однако рисовать он должен без кра-
сок»365, ибо «в истории (Geschichte)», как добавил Мёзер в 1768 году,
должны, «как на картине, говорить лишь дела», а «впечатление, взгляд
и суждение» должны «оставаться за каждым зрителем»366. Одним из из-
любленных риторических требований, со времен Лукиана предъяв-
лявшихся к историку— особенно ради того, чтобы его произведение
могло воздействовать на читателя примерами, — было требование дать
правде истории говорить самой за себя.
С другой стороны, благодаря Просвещению необычайно укрепился
лагерь тех, кто требовал от историка подчеркнутой приверженности
правде, особенно в том, что касается морали, заключенной в поучи-
тельных историях. Мнение древних о том, что поведением людей
управляют страх и надежда в отношении суда потомков, было усвоено
364 Hausen C.R. Freye Beurtheilung über die Wahl, über die Verbindung, und Ein-
kleidung der historischen Begebenheiten, und Vergleichung der neuen Geschichtschrei-
ber mit den römischen // Idem. Vermischte Schriften. Halle, 1766. S. 10.
365Mosheim J.L. von. Versuch einer unpartheiischen und gründlichen Ketzerge-
schichte. 2. Aufl. Göttingen, 1748. S. 42-43.
366 Moser. J. Osnabrückische Geschichte. Vorrede // Idem. Sämtliche Werke. Bd. 12/1.
S.33.

История (Geschichte, Historie) 157
еще гуманистами, например Боденом367. Формула Виперано, согласно
которой историк должен быть «хорошим судьей и неразвращенным
блюстителем нравственности» («bonus judex et incorruptus censor»)368,
приобрела еще больший успех, когда в XVIII веке суд потомков — вме-
сто Страшного суда — был возведен в ранг самого справедливого. Исто-
рик «словно бы стоит над могилами и вызывает мертвых»; не обращая
внимания на титулы и свиты, он разглядывает их «то равнодушным,
то судящим взором»369. Таким образом даже те властители, от которых
правду всегда скрывали, благодаря истории (Historie) могли научиться
заранее выносить суждение о самих себе. От истории (Historie) ис-
ходила морализирующая сила, история образовывала, говоря сло-
вами Даламбера, «суд неподкупный и ужасный» («tribunal intègre et
terrible»)370. Властители отнюдь не безнаказанны, отмечал переводчик
Бэкона: «история» (Historie) есть «их уголовное законодательство»371.
И в этом заключалась ее «философски» понимаемая роль.
История ставит на действительно прекрасных поступках печать
бессмертия, а на пороках— клеймо, которое не способны вывести века.
Поэтому, если изучать историю правильным способом, она являет со-
бой философию, которая производит тем большее впечатление на нас,
чем больше она говорит с нами посредством живых примеров372.
Поучающая с помощью примеров история (Historie) еще в XVII веке
была определена как философия: «Если история есть не что иное,
как философия, пользующаяся примерами», — писал Морхоф373. А ис-
367Bodin J. Methodus ad facilem cognitionem historiarum (1572). P. 112 b f.
368 Viperano G.A. De scribenda historia liber. Antwerpen, 1569; Kessler E. Theoreti-
ker humanistischer Geschichtsschreibung. S. 65.
369 Abbt 7h. Briefe, die neueste Litteratur betreffend. Teil 10. 1761. S. 211. 161. Brief.
370 d'Alembert J.-B. Discours préliminaire de l'Encyclopédie (1751) / Hrsg.E. Köhler.
Hamburg, 1955. S. 62.
371 Такова формулировка шведского графа Тессина; цит. по: Bacon F. Über die
Würde und den Fortgang der Wissenschaften / Dtsch. Üb. J. H. Pfingsten. Pest, 1783 (re-
print: Darmstadt, 1966). S. 196 (примеч.).
372 «Die Geschichte drückt wirklich schönen Handlungen das Siegel der Unsterblich-
keit auf und bedeckt die Laster mit einem Brandmal, den Jahrhunderte nicht auszulö-
schen vermögen. Wenn man also die Geschichte auf eine gute Art studieret, so ist es eine
Philosophie, die einen desto größeren Eindruck auf uns macht, je mehr sie mit uns durch
lebendige Beispiele redet». — Halle J. S. Kleine Encyclopädie oder Lehrbuch aller Elemen-
tarkenntnisse. Berlin; Leipzig, 1779. Bd. 1. S. 521.
373 «Cum ergo Historia nihil aliud sit, quam Philosophia exemplis utens». — Mor-
hofD. G. Polyhistor literarius, philosophicus et practicus / Hrsg. J. Moller. 2. Aufl. Lübeck,
1714. T. 1. R 218; ср.: Bolingbroke S.J. H.y Viscount. Letters on the Study and Use of Histo-
ry (1735). London, 1870. P. 5.

158 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
пользованный Болингброком образ истории (Historie) как «философии,
учащей посредством примеров», заимствовался у него бессчетное коли-
чество раз. Тем самым морализирующий историк приобрел статус су-
дьи-философа. «Историческая справедливость есть способность делать
верные выводы из исторической правды, возникающей из фактов»374.
Рубеж, имевший судьбоносное значение для Нового и Новейшего
времени, был перейден, когда традиционный судейский статус истории
(Historie) с помощью концепции собирательного единственного числа
был перенесен на «историю вообще» (Geschichte überhaupt). Переход-
ную формулу использовал Робеспьер, который в 1792 году восклик-
нул, обращаясь к потомкам: «Нарождающееся потомство! Тебе расти
и приближать дни процветания и счастья!»375 Приговор, выносивший-
ся в историческом произведении (historisch), превратился в ожидание
свершения правосудия в самой истории (geschichtlich). Теперь не только
каждая отдельная история (Geschichte) имела роль поучительного при-
мера, а уже вся история (Geschichte) в целом была превращена в суд,
поскольку ее исполнению была вменена правоустанавливающая и пра-
воохранительная функция. Когда Гердер выпускал свои Идеи к фило-
софии истории человечества, он исходил из того, что как в природе,
так и в истории «действуют законы природы — они относятся к самой
сущности вещей». Одно из таких правил гласило: «Извращение доброго
само покарает себя, а беспорядок сам станет со временем порядком, по-
тому что разумность возрастает, и усердие разума не ведает»376. Мораль
истории была секуляризирована, то есть история была превращена
в судебный процесс. В 1784 году быстро приобрело популярность из-
речение Шиллера: «Всемирная история и есть всемирный суд»377. Отказ
374 «Historische Gerechtigkeit ist die Fertigkeit, aus der aus Tatsachen entstehenden
historischen Wahrheit gültige Schlüsse zu machen».— [Anonym]. Über historische Ge-
rechtigkeit und Wahrheit, Eudaemonia oder deutsches Volksglück. [o.O.], 1795. S. 307.
375 «Postérité naissante, c'est à toi de croître et d'amener les jours de la prospérité et
du bonheur». — Robespierre M. de. Suite du discours de Maximilien Robespierre sur la
guerre prononcé a la société des amis de la constitution le 11 janvier 1792 // Idem. Œuvres
compl. / Éd. M. Bouloiseau, G. Lefebvre, A. Soboul. Paris, 1953. T. 8. P. 115.
376 «Der Mißbrauch wird sich selbst strafen und die Unordnung eben durch den uner-
müdeten Eifer einer immer wachsenden Vernunft mit der Zeit Ordnung werden». — Her-
der]. G. Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit (1784/87) // Idem. Sämmt-
liche Werke / Hrsg. B. Suphan. Berlin, 1900. Bd. 14. S. 244,249 (цит. по: Гердер И. Г. Идеи
к философии истории человечества. М., 1977. С. 452, 455. — Примеч. пер.).
377 «Die Weltgeschichte ist das Weltgericht»; «Was man von der Minute ausgeschla-
gen, / Gibt keine Ewigkeit zurück». — Schiller F. von. Resignation // Idem. Sämtliche Wer-
ke. Säkular-Ausgabe / Hrsg. E. von der Hellen. Stuttgart; Berlin, [o.J.] Bd. 1. S. 199.

История (Geschichte, Historie) 159
от идеи воздаяния по справедливости в загробном мире привел к тому,
что справедливость была перенесена в этот мир. История hic et пипс
приобрела характер неотвратимости: «Той доли минуты, от которой
ты отказался, тебе никакая вечность не возместит».
В 1822 году Гумбольдт мог констатировать, что право обеспечивает
себе бытие и значимость «в неумолимом ходе событий, вечно судящих
и наказывающих себя»378. Тем самым он дал теоретическую формули-
ровку тому, что сделалось общей историософской легитимацией по-
литической деятельности, когда, например, кто-нибудь апеллировал
к «праву мировой истории», числя его на своей стороне379, или когда
Эрнст Мориц Арндт восклицал: «Те, кто хотят вести государство в об-
ратную сторону, — дураки или мальчишки. Так рассудила долгая исто-
рия, и этот суд вынес одно из тех немногих указаний прошлого, кото-
рыми нам следует воспользоваться»380. А в 1820 году Пёлиц подтвердил,
что история с 1789 года представила «плодотворное» доказательство
того, что «наполненные веским содержанием слова» Шиллера верны381.
История (Geschichte), воспринимаемая как суд, не могла освободить
историка от совершения его личного, субъективного суда. Поэтому
Гегель с чистой совестью защищался против обвинений в том, что он
«имел наглость вести себя как всемирный судья», когда разрабатывал
историю (Geschichte) как судебный процесс. События всеобщей миро-
вой истории представляли, в понимании Гегеля, «диалектику отдельных
народных духов — всемирный суд»382. В этом переходе от вынесения
историками морального приговора к судебному процессу всемирной
истории философский взгляд Просвещения на историю закрепился
и превратился в философию истории Нового времени.
Когда позже «историческая школа» выступала против такого толко-
вания, она уже не смогла разорвать однажды найденную координатную
378 Humboldt W. von. Über die Aufgabe des Geschichtschreibers. S. 55.
379 Цит. по: Rothfels H. Theodor von Schön, Friedrich Wilhelm IV. und die Revoluti-
on von 1848. Halle, 1937. S. 193.
380 «Die den Staat rückwärts führen wollen, sind Narren oder Buben. So hat die lange
Geschichte gerichtet, und dieses Gericht gibt eine von den wenigen Lehren der Vergan-
genheit, die wir gebrauchen sollten». — Arndt E.A. Der Bauernstand— politisch betrach-
tet. Berlin, 1810. S. 113.
381 Pölitz K.H.L. Die Weltgeschichte für gebildete Leser und Studierende. 3. Aufl.
Leipzig, 1820. Bd. 4. S. 1.
382 Hegel G. W.F. Enzyklopädie der philosophischen Wissenschaften im Grundrisse. 3.
Aufl. (1830) / Hrsg.E. Nicolin, O. Pöggeler. Hamburg, 1959. S. 24, 426 (Предисловие
и § 548) (цит. по: Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 3: Философия
духа. М., 1977. С. 365.— Примеч. пер.).

160 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
сетку опыта. С тех пор этот топос сопровождает историю Нового вре-
мени, его применяют то критически, то идеологически, потому что он
отражает уникальность и направленность постоянно обновляющегося
и опережающего себя современного опыта. В 1841 году Вильгельм Шульц
писал в Брокгаузе современности383: «За односторонними действиями
по пятам следовала кара всемирной истории как всемирного суда: для ре-
ставрации опрометчивый прыжок обратно в прошлое стал 'прыжком
смерти' точно так же, как для революции им стал прыжок в будущее».
Но и как простая фраза, безо всякого гегельянского смысла, эта
метафора суда основывается на представлении о том, что история вер-
шит справедливость. Поэтому— назовем лишь один из бесчисленных
примеров— в 1924 году Гитлер, защищаясь от обвинения в государ-
ственной измене, мог сказать: «Пускай вы тысячу раз признаете нас
виновными, богиня вечного суда истории с улыбкой разорвет заявле-
ние прокурора и приговор суда, ибо она нас оправдает»384.
V.2.B. От рационального формулирования гипотез
к разумности истории
Призыв поэтики к написанию исторических сочинений по пла-
ну привел к появлению внутреннего единства, «системы» истории
(Geschichte). Требование наличия морали в каждой истории (Geschichte)
привело к тому, что исторический процесс стал считаться справедливым.
Обе эти реакции были для современников результатом философской
рефлексии по поводу истории (Historie). Само выражение la philosophie de
Vhistoire было введено Вольтером, который в 1765 году под именем аббата
Базена опубликовал сочинение с таким названием385, которое сразу же
выдержало несколько изданий и переизданий. Три года спустя вышел
383 «Dem einseitigen Treiben folgte die Strafe der Weltgeschichte als des Weltgerichts
auf dem Fuße nach, indem für die Restauration der ungemessene Rücksprung in die Ver-
gangenheit ebensowohl zum Salto mortale wurde, als es für die Revolution der Sprung in
die Zukunft geworden war». — Schulz W. Zeitgeist // [Brockhaus] Conversations-Lexikon
der Gegenwart. Leipzig, 1841. Bd. 4/2. S. 462.
384 «Mögen Sie uns tausendmal schuldig sprechen, die Göttin des ewigen Gerichtes
der Geschichte wird lächelnd den Antrag des Staatsanwaltes und das Urteil des Gerichtes
zerreißen; denn sie spricht uns frei». — Hitler A. Schlußwort vor der Urteilsverkündigung
(24.3.1924) // Der Hitler-Prozeß vor dem Volksgericht in München. Teil 2. München,
1924. S. 91.
3S5Abbé Bazin [Voltaire]. La philosophie de l'histoire (Amsterdam, 1765) / Éd.
J. H. Brumfitt. Genève, 1963.

История (Geschichte, Historie) 161
немецкий перевод Иоганна Якоба Хардера Die Philosophie der Geschichte?*6.
Вызов, заложенный в этом новом понятии, немецкий издатель сформу-
лировал одной фразой: он не помнит, «чтобы находил в какой-либо книге
столько возражений против исторической веры Священного Писания,
собранных вместе, сколько в Философии истории»387. В примечаниях,
которые оказались длиннее, чем сам текст Вольтера, Хардер попытал-
ся опровергнуть его нападки на Библию, на историю сотворения мира
и на историческую веру в Провидение. Понятие «философия истории»
на самом деле сначала являлось полемическим: оно было критически
направлено против веры в Писание, а метафизически — против Боже-
ственного провидения, которое, согласно теологической интерпретации,
обеспечивало внутреннюю взаимосвязь историй (Geschichten). Вольтер
следовал за Симоном, Спинозой и Бейлем, пирронистами и рационали-
стами, поддержав вызов, брошенный ими теологии.
История (Historie) восприняла это и как вызов в свой адрес. Ведь
если отпадал Божественный план, то она оказывалась перед необходимо-
стью объяснять взаимосвязи (если вообще они сохранялись) факторами,
которые вытекали из самой истории (Geschichte). «Философия история
основана на изменениях и последовательном порядке самих фактов», —
так сформулировал это Вегелин, когда в 1770-1776 годах он представлял
в Берлинскую академию свою Philosophie de l'histoire388. Главное теперь
было в том, чтобы суметь философски рационально истолковать мно-
гообразие и последовательность исторических фактов, устраняя из ис-
тории случайность и чудеса с помощью научных объяснений. Чтобы
справиться с этой задачей, история (Historie) все больше опиралась на ги-
потезы, которые позволяли заполнять пробелы в фактическом знании,
делая на основе известного умозаключения о неизвестном. Речь шла
о том, чтобы, как писал, пользуясь бэконовской метафорой, Вегелин, вос-
становить и восполнить «полустершуюся картину» или «изуродованую
статую по нескольким оригинальным чертам». Поэтому теоретическая
предпосылка исторических «разысканий» заключалась в том, чтобы уви-
деть различие «между возможным и истинным историческим знанием
386 Die Philosophie der Geschichte des verstorbenen Herrn Abtes Bazin / Üb. J. J. Har-
der. Leipzig, 1768.
387 «in irgendeinem Buche so viele Einwürfe gegen den historischen Glauben der
heiligen Schrift beisammen gefunden zu haben als in der Philosophie der Geschichte». —
Ibid. Vorbericht.
388 «La philosophie de l'histoire est fondée sur les modifications et Tordre successif
des faits mêmes». — Wegelin J. Sur la philosophie de l'histoire // Nouveaux memoirs de
l'Académie royale. Jg. 1770. Berlin, 1772. P. 362.

162 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
(Geschichtkunde)»389. Таким образом, и здесь история (Historie), в соответ-
ствии с аристотелевской иерархией, встала рядом с философией.
Руссо в своем Рассуждении о происхождении и основаниях неравен-
ства между людьми дал набросок такой histoire hypothétique, в которой
«догадки» превращаются в доводы, «если они суть наиболее вероятные
из тех, которые можно вывести из природы вещей». Задача истории
(Historie), согласно Руссо, заключается в том, чтобы связывать факты,
а «дело философии, если фактов не хватает, установить сходные фак-
ты, которые могут связать первые между собою»390. На основании этой
связи философии с историей в XVIII веке была историзирована теория
естественного права. Авторы убедились в том, что природа истории
позволяет выяснять взаимосвязи между явлениями без необходимости
апеллировать к надысторическим причинам или целям. В этом смысле
можно говорить о том, что, когда Изелин в 1764 году— за год до выхода
сочинения Вольтера— опубликовал свои Философские предположения
об истории человечества391, возникло антропологическое обоснование
истории. И если Изелин попытался истолковать человеческую историю,
последовательно исходя из внутренних мотиваций, то, как он открыто
признавал, «революции человечества, которые мы отобразили в этой
книге, следует рассматривать скорее как философские гипотезы, нежели
как исторические истины»392.
Хотя Божественное провидение или природный план оставались
фоновыми фигурами, продолжавшими действовать, стали возможны —
благодаря тому, что авторы теперь осмеливались выдвигать гипоте-
зы,— философские проекты некой новой истории (Geschichte). Шот-
ландские историки и моральные философы, описавшие возникновение
современного мира в работах по всеобщей истории, насыщенных соци-
389 wegeiin j Briefe über den Werth der Geschichte. S. 4. См. также: Bacon F. The
Advancement of Learning. 2, 2.1 ff. // The Works of Francis Bacon. London, 1963. Vol. 1.
P. 329 ff.
390 «c'est à la philosophie à son défaut, de determiner les faits semblables qui peuvent
les lier». — Rousseau J.-J. Discours sur l'origine et les fondemens de l'inégalité parmi les
hommes // Idem. Œuvres compl. / Éd. B. Gagnebin, M. Raymond. Paris, 1964. T. 3. P. 127,
162-163 (цит. по: Руссо Ж.-Ж. Трактаты. M., 1969. С. 71-72. — Примеч. пер.).
mIselin I. Philosophische Muthmaßungen. Ueber die Geschichte der Menschheit.
Frankfurt; Leipzig, 1764 (2-е изд.: Iselin I. Ueber die Geschichte der Menschheit. Zürich,
1768. 2 Bde.)
392 «Die Revolutionen der Menschheit, welche wir in diesem Buche abgeschildert ha-
ben sind indessen mehr wie philosophische Hypothesen als wie historische Wahrheiten
anzusehen». — Iselin I. Ueber die Geschichte der Menschheit. Bd. 1. S. 201.

История (Geschichte, Historie) 163
ально-историческим материалом и ориентированных на практическое
использование, сформулировали эту посылку так393:
При изучении истории человечества, а также при изучении явлений
материального мира, когда мы не можем проследить процесс, при ко-
тором событие было произведено, часто важно иметь возможность по-
казать, как оно могло быть порождено естественными причинами [...]
Этому виду философского исследования, которое не имеет подходящего
названия в нашем языке, я возьму на себя смелость дать название Тео-
ретической или Предположительной истории — это выражение, кото-
рое почти совпадает по смыслу с выражением «Естественная история»,
как его использует г-н Юм, и с тем, что некоторые французские авторы
называют Histoire Raisonnée394.
Точно так же и в Германии это «вечное пережевывание теории исто-
рии», поставленное однажды в упрек Гаттереру395, означало обсуждение
тех рациональных конструктивных принципов, которые необходимы
были для познания исторического (geschichtlich) мира. Фридрих Шлегель
около 1800 года так резюмировал позиции, достигнутые теоретическое
рефлексией в науке: «Раз все время так протестуют против гипотез, пусть
попытаются заниматься историей без гипотез. Невозможно сказать,
что нечто существует, не говоря, что это такое. Помышляя факты, мы уже
связываем их с понятиями, и ведь не безразлично, с какими понятиями
мы их свяжем». Тот, кто отказывается от рефлексии по поводу понятий-
ного аппарата, считал Шлегель, предается произвольному выбору, льстит
себе мыслью, что у него получилась «чистая, солидная эмпирика полно-
393 Medick H. Naturzustand und Naturgeschichte der bürgerlichen Gesellschaft. Göt-
tingen, 1973. S. 137, 190, 203, 306 ff. Об истории слова history см.: Ibid. S. 154-155,
Anm. 55; S. 200, Anm. 84.
394 «In examining the history of mankind, as well as in examining the phenomena
of the material world, when we cannot trace the process by which an event has been
produced, it is often of importance to be able to show how it may have been produced by
natural causes [...] To this species of philosophical investigation, which has no appropria-
ted name in our language, I shall take the liberty of giving the title of Theoretical or Con-
jectural History, an expression which coincides pretty nearly in its meaning whith that
of Natural History, as employed by Mr. Hume, and with what some French writers have
called Histoire Raisonnée». — Stewart D. Account of the Life and Writings of Adam Smith
(1793) // Collected Works of D. Stewart / Ed. W. Hamilton. Edinburgh, 1858. Vol. 10. P. 34.
395 [Anonym]. Schreiben aus D [...] an einen Freund in London über den gegenwärti-
gen Zustand der historischen Litteratur in Teutschland // Der Teutsche Merkur. 1773. Bd. 2.
S. 253 (благодарю Ю. Фосса за предоставленную ссылку).

164 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
стью a posteriori», a на самом деле — сам того не зная, — обнаруживает
«в высшей степени однобокий, в высшей степени догматичный и транс-
цендентный взгляд a priori»: так воспринял Шлегель кантову критику396.
При построении гипотез внутридисциплинарные научно-теоретические
притязания сочетались с трансцендентально-философской рефлекси-
ей. Так, «первый вопрос» молодого Шеллинга «к философии истории»
выглядел следующим образом: «Если все, что существует, для каждого
человека установлено (gesetzt) только через его сознание, то как вообще
мыслима история, если и все прошедшее тоже для каждого человека
может быть установлено только через его сознание?»397
Из философии сознания в немецком идеализме стали возникать
философии истории, которые вбирали в себя описанные выше дости-
жения эпохи Просвещения и согласовывали их между собой. Эсте-
тическое смысловое единство исторического повествования, равно
как и мораль, извлеченная из истории или вмененная ей, и наконец
разумная конструкция возможной истории— все эти факторы были
сведены воедино в такой философии истории, которая в конце концов
постулировала разумность «самой истории» (Geschichte selber) и стала
обнаруживать эту разумность в ней. То, что Кант еще формулировал
в качестве морального постулата и лишь гипотетически намечал, те-
перь осмыслялось как эмансипация права, или духа, или разума и его
идей в ходе исторического процесса. Как писал тот же Шеллинг, «исто-
рия в целом есть продолжающееся, постепенно обнаруживающее себя
откровение Абсолюта»398. «В понятии истории, — считал он, — заключе-
но понятие бесконечного прогресса», который направлен на то, чтобы
«способствовать росту прогресса человечества в деле создания всеоб-
396 «Da man immer so sehr gegen die Hypothesen redet, so sollte man doch einmal
versuchen, die Geschichte ohne Hypothese anzufangen. Man kann nicht sagen, daß etwas
ist, ohne zu sagen, was es ist. Indem man sie denkt, bezieht man Fakta schon auf Begriffe,
und es ist doch nicht einerlei aufweiche». — Schlegel F. Athenäums-Fragment. Nr. 226 //
Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe / Hrsg.E. Behler. 1. Abt. München; Wien; Pader-
born, 1967. Bd. 2. S. 201-202.
397 «wie eine Geschichte überhaupt denkbar sei, da, wenn alles was ist, für jeden nur
durch sein Bewußtsein gesetzt ist, auch die ganze vergangene Geschichte für jeden nur
durch sein Bewußtsein gesetzt sein kann». — SchellingR W. J. System des transzendenta-
len Idealismus. 4,3 (1800) // Idem. Werke. Nach der Originalausgabe in neuer Ordnung /
Hrsg.M. Schröter. München, 1965. Bd. 2. S. 590. Также см.: Molitor F.]. Ideen zu einer
künftigen Dynamik der Geschichte. Frankfurt, 1805.
398 «Die Geschichte als Ganzes ist eine fortgehende, allmählich sich enthüllende Of-
fenbarung des Absoluten». — Schelling F.W. J. System des transzendentalen Idealismus.
S. 603 (цит. по: Шеллинг Ф.В.Й. Система трансцендентального идеализма // Он же.
Соч.: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 465. — Примеч. пер.).

История (Geschichte, Historie) 165
щего правосознания (Rechtsauffassung)». Поэтому Шеллинг в 1800 году
довольствовался тем выводом, что «единственным подлинным объек-
том исторического повествования может быть постепенное форми-
рование всемирного гражданского устройства, ибо именно оно и есть
единственное основание истории. Любая история, которая не является
всемирной, может быть только прагматической»399.
После того как философия систематизировала историю (Geschichte),
эта история смогла оказывать обратное воздействие на философию и по-
нимать ее исторически (geschichtlich). Фихте писал в 1794 году, что «фило-
софия [есть] систематическая история человеческого духа в его всеобщих
способах действия»400. Поэтому можно, «во всяком случае, установить
путь человеческого рода при помощи основ разума, предположив опыт
вообще, до всякого определенного опыта». Философы показывают, ка-
кие ступени культуры нужно пройти обществу, а историки обращают
свои вопросы к опыту: какая ступень была реально достигнута на некий
определенный момент времени. А задача философская и историческая
одновременно заключается в том, чтобы установить, какие средства
для удовлетворения потребностей будут существовать впоследствии401.
С точки зрения Гегеля, слияние философии и истории уже полно-
стью состоялось. Самораскрытие духа, писал он, происходит как в исто-
рии, так и в философии, и это можно наблюдать также в историографии.
Как в системном, так и в диахронном плане Гегель членил историопи-
сание на три вида: начальное, отрефлектированное и философское402.
399 «daß das einzig wahre Objekt der Historie nur das allmähliche Entstehen der
weltbürgerlichen Verfassung sein kann, denn eben diese ist der einzige Grund einer Ge-
schichte; [alle] andere Geschichte [bleibe rein] pragmatisch». — Schelling F. W.J. System
des transzendentalen Idealismus. S. 591-592 (цит. по: Шеллинг Ф.В.Й. Система транс-
цендентального идеализма. С. 455. — Примеч. пер.).
400«die Philosophie [...] die systematische Geschichte des menschlichen Geistes
in seinen allgemeinen Handlungsweisen»; «man allerdings aus Vernunftgründen, unter
Voraussetzung einer Erfahrung überhaupt, vor aller bestimmten Erfahrung vorher, den
Gang des Menschengeschlechts berechnen». — Fichte J. G. Über den Unterschied des
Geistes und des Buchstabens in der Philosophie // Idem. Gesamtausgabe der Bayerischen
Akademie der Wissenschaften / Hrsg. R. Lauth, H. Jacob. Stuttgart, 1974. Bd. 2/3. S. 334.
401 Fichte J. G. Einige Vorlesungen über die Bestimmung des Gelehrten (1794) // Ibid.
1966. Bd. 1/3. S. 53 (цит. по: Фихте KF.O назначении ученого // Он же. Соч.: В 2 т.
СПб., 1993. Т. 2. С. 45.—Примеч. пер.).
402 «die Philosophie der Geschichte nichts anderes als die denkende Betrachtung
derselben war. [Enscheidend war] der einfache Gedanke der Vernunft, [daß es] auch in
der Weltgeschichte vernünftig zugegangen ist. Diese Überzeugung und Einsicht ist eine
Voraussetzung in Ansehung der Geschichte als solcher überhaupt».— Hegel G.W.F. Die
Vernunft in der Geschichte. S. 4.

166 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
При этом он еще не отличался от своих предшественников, поскольку
для него «философия истории» была «не что иное, как мыслящее рас-
смотрение таковой». Главное значение Гегель придавал «той простой
мысли разума», что «и в мировой истории все происходило разумно. Это
убеждение и понимание являются предпосылкой для истории как та-
ковой вообще»403. Таким образом, «история» (die Geschichte) как со-
бирательное понятие для всех частных историй предстала не только
результатом разумной рефлексии, но и сама являла собой способ прояв-
ления Духа, который раскрывается и в работе мировой истории. «Этот
процесс помощи Духу в движении к самому себе, к своему понятию —
и есть история»404. В плане содержания этот процесс представляет собой
прогресс в развитии свободы, которая осуществляется в человечестве.
Конечно, Дух, который экстериоризуется в свои исторические формы
проявления, остается в конечном счете равен самому себе. Его нара-
стающая конкретность во времени не теряется в бесконечности буду-
щего или прошлого, а представляет собой исполненное время.
Поэтому Гегель понимал историю (die Geschichte) еще и как «историю
(eine Geschichte), которая вместе с тем не является таковой; ибо мысли,
принципы, идеи, которые перед нами, суть нечто современное [...] ис-
торическое, то есть прошлое как таковое уже не существует, оно мертво.
Абстрактная историческая тенденция к тому, чтобы заниматься безжиз-
ненными предметами, в новейшее время очень распространилась», — до-
бавляет автор. «Если же эпоха со всем обращается исторически (historisch),
то есть все время занимается только тем миром, которого больше нет,
то есть ходит по домам мертвых, — тогда дух расстается со своей соб-
ственной жизнью, которая состоит в помышлении самого себя»405. Гегель,
мысливший уникальность каждой ситуации вместе с определением вся-
кой истории (Geschichte) как истории разума, предвосхитил критику того
историзма, который уже не мог понять этого напряженного отношения
между былым и настоящим и эмигрировал в утраченное время прошлого.
403Hegel G.W.E Die Vernunft in der Geschichte. S. 25, 28.
404 «Dieser Prozeß, dem Geiste zu seinem Selbst, zu seinem Begriffe zu verhelfen, ist
die Geschichte». — Ibid. S. 72; ср.: Idem. Einleitung in die Geschichte der Philosophie /
Hrsg. J. Hoffmeister. 3. gekürzte Aufl. / Hrsg. F. Nicolin. Hamburg, 1966. S. 111.
405 «eine Geschichte, die zugleich keine ist; denn die Gedanken, Prinzipien, Ideen,
die wir vor uns haben, sind etwas Gegenwärtiges [...] Historisches, d. h. Vergangenes als
solches, ist nicht mehr, ist tot. Die abstrakte historische Tendenz, sich mit leblosen Ge-
genständen zu beschäftigen, hat in neueren Zeiten sehr um sich gegriffen. Wenn aber ein
Zeitalter alles historisch behandelt, sich also immer nur mit der Welt beschäftigt, die nicht
mehr ist, sich also in Totenhäusern herumtreibt, dann gibt der Geist sein eigenes Leben,
welches im Denken seiner selbst besteht, auf». — Ibid. Einleitung. S. 133-134.

Ист op ия (G es с h ich te, His to rie) 167
С другой стороны, философия истории немецкого идеализма, ос-
новываясь на своих просвещенческих исходных посылках, построи-
ла долговечный каркас, из которого историческая школа, невзирая
на свою критику конструктивности философии истории, уже не смогла
выбраться. Трансцендентализм сделал слово «история» (Geschichte) по-
нятием, относящимся к своего рода мирской религии — вере в разум,
в сознание, продолжавшей навязывать истории как откровению духа
прежние структуры теодицеи; «ибо вся история есть евангелие, — пи-
сал Новалис406, — все божественное имеет историю»407. «Пусть меряют
и взвешивают другие, — призывал Дройзен, — а наше дело — теоди-
цея»408. Эта история (Geschichte) с избытком породила обоснования
для всего, что уже довелось и что еще только предстояло пережить
человечеству. Методологические оговорки исторической школы не мог-
ли помешать тому, что любое действие в истории (Geschichte) с тех пор
могло пониматься как действие для истории (Geschichte) — для такой
истории, которая всякому поступку придавала цель и всякому страда-
нию — смысл. Нация как носитель мирового духа; политика как реали-
зация идей, тенденций, сил или власти; цель исполнения права, прису-
щая всякому событию; гегелевская «хитрость разума»; осуществление
человеческой свободы, или равенства, или гуманности в ходе собы-
тий — все топосы социально-политического языка в конце XVIII века
стремились привести содержание «истории вообще» к своим понятиям.
В 1830 году Карл Генрих Хермес ретроспективно констатировал,
что только теперь появляется наука истории (Geschichte), подобная
настоящей естественной науке. То «понятие истории», которое приме-
нялось прежде, беспомощно и тавтологично, считал он:
История есть изложение примечательных событий — это, очевид-
но, означает не что иное, как история есть история [...] Только бла-
годаря новейшим достижениям в науке о духе мы глубже проникли
в значение истории; только благодаря Фихте, Шеллингу, Гегелю мы
узнали то, что прежде было лишь смутным предположением весьма
406 «denn die ganze Geschichte ist Evangelium».— Novalis [Hardenberg F. von.].
Fragmente und Studien, 1799-1800. Nr. 214 // Idem. Schriften / Hrsg.P. Kluckhohn,
R. Samuel. Stuttgart; Darmstadt, 1968. Bd. 3. S. 586.
407 «alles Göttliche hat eine Geschichte».— Idem. Die Lehrlinge zu Sais // Ibid.
1960. Bd. l.S. 99.
408 «Laß jene messen und wägen, unseres Geschäftes ist die Theodizee». — Droy-
sen J.G. Brief an Wilhelm Arendt (30.9.1854) // Idem. Briefwechsel / Hrsg.R. Hübner.
Stuttgart; Berlin, 1929. Bd. 2. S. 283.

168 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
немногих умов: история есть развитие духа в человечестве, и мы теперь
призваны, осознав это, из сырого материала, который нам до сих пор
подавали под названием истории, возвести научное здание Истории409.
V.2.r. Результаты историко-философского переворота
в период Великой Французской революции
В своих историософских построениях философы-идеалисты стре-
мились обосновать единство истории (Geschichte) на всей ее временной
протяженности и единство принципа ее движения. «Продолжающиеся,
ширящиеся эволюции— основа истории» (Новалис)410. «Что не про-
грессирует, то не является объектом истории» (Шеллинг)411. Исход-
ные и конечные позиции мировой истории спекулятивно включались
в рассмотрение, однако всегда ради того, чтобы поставить диагноз со-
временности. Только после этого понятие «история» (Geschichte) ока-
залось в состоянии заполнить пространство, прежде принадлежавшее
церковной религии (научная методология тут была ни при чем). Только
после этого оно оказалось пригодно для того, чтобы перерабатывать
опыт революции. Назовем три критерия, которые сыграли главную
роль в открытии нового периода, приведшего в области историософ-
ской рефлексии к новому понятию «история».
Во-первых, идеалистической философией истории была введена
аксиома уникальности, на которой основаны как концепция «прогрес-
409 «Die Geschichte ist die Darstellung merkwürdiger Begebenheiten, heißt offenbar
nichts anderes, als die Geschichte ist die Geschichte [...] Erst durch die neuesten Fort-
schritte in der Wissenschaft des Geistes sind wir tiefer in die Bedeutung der Geschichte
eingedrungen; erst durch Fichte, Schelling, Hegel haben wir erfahren, was früher nur die
Ahnung der seltensten Geister war, daß Geschichte die Entwickelung des Geistes in der
Menschheit ist, und an uns ist es jetzt, nach dieser Einsicht, aus dem rohen Materiale, das
uns bisher unter dem Namen der Geschichte dargeboten wurde, das wissenschaftliche
Gebäude der Geschichte aufzuführen». — Hermes K. H. Blicke aus der Zeit in die Zeit.
Randbemerkungen zu der Tagesgeschichte der letzten fünfundzwanzig Jahre. Braun-
schweig, 1845. Bd. 1. S. 11. Здесь речь идет о Мюнхенской лекции, прочитанной ле-
том 1830 года и посвященной Французской революции.
410 «Fortschreitende, immer mehr sich vergrößernde Evolutionen sind der Stoff der
Geschichte». — Novalis [Hardenberg F. von.]. Die Christenheit oder Europa. 1799 // Idem.
Schriften. Bd. 3. S. 510 (цит. по: Новалис. Христианство и Европа // Он же. Генрих
фон Офтердинген. М., 2003. С. 136. — Примеч. пер.).
411 «Was nicht progressiv ist, ist kein Objekt der Geschichte». — Schelling F. W. J. Aus
der «Allgemeinen Übersicht der neuesten philosophischen Literatur» // Idem. Werke.
Nach der Originalausgabe in neuer Ordnung. 1958. Bd. 1. S. 394.

История (Geschichte, Historie) 169
са», так и историческая школа. Сумма частных историй была возведена
в ранг единства истории — самой истории {Geschichte selbst), которая
совершенно уникальна. Эта концепция, возникшая в попытке осилить
опыт Великой Французской революции, привела прежде всего к тому,
что оказался релятивирован прагматический каузальный анализ, за-
воевание Просвещения. Шлёцер еще писал — аддитивно и подчеркивая
скорее количественный аспект,— что понятие «история» {Geschichte)
«в его более благородном значении [...] [включает] в себя сопутству-
ющее понятие о полноте и ненарушенной взаимосвязанности». Эта ис-
тория, продолжал он, становится философией за счет того, что «всегда
привязывает следствия к причинам»412. Но если история {Geschichte)
всегда уникальна, то есть если в ней всегда происходит либо больше,
либо меньше того, что заложено в заданных исходных условиях, тогда
никакой причинно-следственный анализ не может быть адекватен уни-
кальности изучаемой ситуации. Говоря словами Кройцера, «дух ищет
единства, которое выше, чем сама причинно-следственная связь [...]
Только такое единство и может называться историческим [...] либо
единством идеи»413.
Гердер, Гегель и Гумбольдт, каждый по-своему, отказались от праг-
матического подхода, предполагающего изыскание причин и следствий,
как от слишком поверхностного. Свобода, считали они, теряется в не-
обходимости. Отказавшись от механистически понимаемой причинно-
следственной связи, которая основана на действии факторов, равных
по своей природе, они обнаружили историческое {geschichtlich) вре-
мя, которое присутствует во всех факторах и дает основания считать
их исторически неравными: не бывает безразлично, говорил Гердер,
...когда именно что-то происходит, произошло или будет происходить.
На самом деле каждая изменчивая вещь заключает в себе меру своего
времени; она продолжает существовать даже тогда, когда никакой дру-
гой меры нет; никакие две вещи не имеют одинаковой меры времени
[...] Таким образом (это можно сказать прямо и смело), во вселенной
в каждый момент времени существует неисчислимое множество времен.
mSchlözer A.L. Fortsetzung der allgemeinen Welthistorie. Halle, 1771. Bd. 31.
S. 256; Idem. WeltGeschichte nach ihren HauptTheilen im Auszug und Zusammenhange.
3. Aufl. Göttingen, 1785. Bd. 1. S. 8.
413 «Der Geist sucht eine Einheit, die höher liegt als der Kausalnexus selbst [...] Diese
Einheit allein kann eine historische heißen [...] oder die Einheit, einer Idee».— Creu-
zer G. F. Die historische Kunst der Griechen in ihrer Entstehung und Fortbildung. Leipzig,
1803.S.230,Anm.37.

170 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Тем самым Гердер сформулировал фундаментальный опыт Новей-
шего времени, заключающий в себя и «прогресс», и «историю»414, сведя
его в такую формулу, которая его почти ужаснула: одновременность
неодновременного — или неодновременность одновременного. В силу
этого Гердер смог возразить Канту, определявшему время как чистую
форму внутреннего созерцания, и утверждать, что время есть «конечно,
понятие, относящиеся к опыту»415. Или, в афористической формули-
ровке Новалиса, «время — самый надежный историк»416.
Гердер также ввел в рассмотрение истории понятие «сила», которое
в своей темпоральной направленности тоже заключало в себе способ-
ность к индивидуации, к исторической уникальности. Вместо меха-
нистических «пружин» — таких, как психологические константы, —
в качестве причин стали фигурировать динамические «силы»417. Этот
подход Гумбольдт использовал в своей критике еще одной концепции,
унаследованной от Просвещения: представления о наличии у истории
(Geschichte) некой цели. «Так называемая философская история» —
писал он, имея в виду, в частности, труды Шиллера418,— добавляет
к истории чуждый ей придаток [...] определенную цель». Между тем
«наше внимание будет направлено не на конечные причины, а на при-
чины, движущие историю; мы не будем перечислять предшествующие
события, из которых возникли события последующие; в нашу задачу
входит выявить сами силы, которым обязаны своим происхождением
414 «Eigentlich, hat jedes veränderliche Ding das Maß seiner Zeit in sich; dies besteht,
wenn auch kein anderes da, wäre; keine zwei Dinge haben dasselbe Maß der Zeit [...] Es
gibt also (man kann es eigentlich und kühn sagen) im Universum zu einer Zeit unzählbar
viele Zeiten». — См.: Koselleck R., Meier Ch. Fortschritt. S. 351-423.
415 Herder J. G. Verstand und Erfahrung. Eine Metakritik zur Kritik der reinen Ver-
nunft. 1. Teü (1799) // Idem. Sämmtliche Werke. 1881. Bd. 21. S. 59.
416 «die Zeit ist der sicherste Historiker».— Novalis [Hardenberg F. von]. Das Allge-
meine Brouillon (1798/99). No. 256 // Idem. Schriften. Bd. 3. S. 286.
417 Ср. вступление Г.-Г. Гадамера к работе: Herder }. G. Auch eine Philosophie der
Geschichte zur Bildung der Menschheit. Frankfurt a.M., 1967. S. 146 ff., особенно S. 163 ff.
418 Ср.: Schiller F. Was heißt und zu welchem Ende studiert man Universalgeschichte?
// Idem. Sämtliche Werke. Säkular-Ausgabe. [o.J.] Bd. 13. S. 20-21: «Der philosophische
Geist [...] bringt einen vernünftigen Zweck in den Gang der Welt und ein teleologisches
Prinzip in die Weltgeschichte».— (Перевод: «Философствующий дух [...] вносит ра-
зумную цель в ход мира и телеологический принцип во всеобщую историю»).—
Цит. по: Что такое всеобщая история и для чего его изучают / Перевод учителя Ис-
тории Воронежской духовной семинарии Александра Раменскаго. Воронеж, 1869.
С. 28. — Примеч. пер.) Подтвердилось ли некое утверждение или было опровергну-
то — сказать нельзя, хотя желание ускорить будущее мешает человеку приблизить

История (Geschichte, Historie) 171
те и другие». Там, где нужно добраться до «действующих и творящих
сил», причинно-следственный анализ— который сам по себе допустим
и необходим— уже недостаточен. Силы же коренятся в конечном
счете в «идеях», которые их «порождают», задают их направленность
и тем самым «господствуют в [...] мировой истории». Но их невозмож-
но «выводить из сопутствующих им»419.
Таким образом «история» {Geschichte) как трансцендентальное поня-
тие, описывающее рефлексию, превратилось в отрефлексированное поня-
тие об истории. Говоря словами Новалиса, «история создает саму себя»420.
Несопоставимость, уникальность конкретных исторических {geschichtlich)
ситуаций, осознанные в результате Великой Французской революции,
привели к возникновению творчески продуктивной истории {Geschichte).
Во-вторых, и вследствие сказанного выше, изменился прогно-
стический потенциал прежних исторических сочинений {Historien).
Их традиционная задача— быть наставницами жизни — утратила ак-
туальность, поскольку теперь невозможно было найти две аналогичные
ситуации, чтобы из одной делать выводы относительно должного по-
ведения в другой. Шлёцер, который в своем каузальном анализе каж-
дое событие «освобождал от всего случайного», еще последовательно
исходил из того, «что ничего нового на свете уже не происходит»421.
На этой неизменности факторов основывались возможность учиться
чему-то у истории и предсказуемость политических действий422.
Кант из той же самой посылки — постоянства «действий и проти-
водействий» — сделал прямо противоположный вывод: «все останется,
как было раньше» и поэтому предсказать ничего невозможно423. Такая
позиция вела к «бездеятельности», а все историософские усилия Канта
были направлены на то, чтобы обосновать предсказание, которое гласи -
419 «Nicht den Endursachen, sondern den bewegenden soll nachgespürt; es sollen
nicht vorangehende Begebenheiten, aus welchen nachfolgende entstanden sind, aufge-
zählt; die Kräfte selbst sollen nachgewiesen werden, welchen beide ihren Ursprung ver-
danken.».— Humboldt W. von. Betrachtungen über die bewegenden Ursachen in der
Weltgeschichte (1818) // Idem. Gesammelte Schriften. 1904. Bd. 3. S. 360; Idem. Über
die Aufgabe des Geschichtschreibers. S. 46-47, 51-52 (цит. по: Гумбольдт В. Размыш-
ления о движущих причинах мировой истории. О задаче историка // Он же. Язык
и философия культуры. М., 1985. С. 287, 293, 300, 302, 303. — Примеч. пер.).
420 «Die Geschichte erzeugt sich selbst». — Novalis [Hardenberg F. von]. Fragmente
und Studien. Nr. 541. S. 648.
ulSchlözerA.L. von. WeltGeschichte. 3. Aufl. Bd. 1. S. 9.
422 Ср.: Koselleck R. Historia Magistra Vitae. (с последующими замечаниями).
423 Kant I. Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht. S. 25
(цит. по: Кант И. Идея всеобщей истории. С. 17-18.— Примеч. пер.).

172 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
ло, что «человеческий род» в будущем изменится — станет лучше. Если
вся история уникальна, считал он, то таковым должно быть и будущее.
Так философия истории привела к новому наполнению будущего.
Прагматический прогноз возможного будущего уступил место долго-
срочному ожиданию нового будущего, и этим ожиданием должно было
определяться поведение людей. Такое новое определение посюсторон-
него грядущего оказывало обратное влияние и на слово «история»: оно
тоже превратилось в понятие, относящееся к действию. Часто цитиру-
емое высказывание Канта, что человек может предсказывать те собы-
тия, которые он сам совершает, еще заключало в себе долю иронии. Эта
ирония была направлена против Старого порядка, который, по мнению
философа, своей человеконенавистнической политикой сам порождал те
последствия, которых опасался. Кант был осторожнее в своем определе-
нии потенциала истории как пространства морально детерминируемой
деятельности. На свой вопрос «Как же a priori возможна история?» он
давал лишь непрямой ответ, поскольку люди далеко не всегда делают
то, что они должны делать. Однако в моральном отклике, вызванном
событиями Французской революции, Кант усмотрел «исторический знак
(signum rememorativum, demonstrativum, prognostikon)», указывавший
на общую тенденцию движения человечества по пути прогресса. После
этого ему представлялось несомненным, что «научение за счет много-
кратного опыта» подводит человека к тому, чтобы в соответствии с при-
родным планом установить политический строй, основанный на свободе
и праве424. Если, обращаясь к теологам, Кант восклицал: «Это суеве-
рие — полагать, будто вера в историю есть обязанность и она необходи-
ма для блаженства»,— то будущее истории {Geschichte) в практическом
отношении он считал вполне совместимым с планированием425: «Как ви-
дим, философия тоже может иметь свой хилиазм»426.
Так историософское осмысление Великой Французской рево-
люции привело к новому представлению о статусе опыта и ожи-
дания. Различие между всеми прежними историями {Geschichten)
и историей будущего было переосмыслено как разворачивающийся
во времени процесс, в который человек должен деятельно вмеши-
424 «Wie ist aber eine Geschichte a priori möglich?» — Idem. Der Streit der Fakultä-
ten. 2. Abschn. // Idem. Gesammelte Schriften. Bd. 7. S. 81-82, 79-80, 84, 88.
425 Ibid. 1. Abschn. Bd. 7. S. 65.
426 «Man sieht: die Philosophie könne auch ihren Chiliasmus haben». — Kant I. Idee
zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht. 8. Satz // Idem. Gesammelte
Schriften. Bd. 8. S. 27; cp. Idem. Der Streit der Fakultäten. 2. Abschn. // Idem. Gesammelte
Schriften. Bd. 7. S. 81.

История (Geschichte, Historie) 173
ваться. Тем самым философия истории основательно пересмотрела
значимость прежней истории {Historié). С тех пор как время обрело
исторически-динамическое качество, уже нельзя было применять
к сегодняшнему дню старые правила, которые копились и обеспе-
чивались примерами вплоть до конца XVIII века, как если бы имел
место природный круговорот времен. «Французская революция была
для мира явлением, которое, казалось, с насмешкой отвергало всю
историческую мудрость, и каждый день из него развивались новые
феномены, относительно которых все меньше и меньше можно было
понять, обращая вопросы к истории», — писал Вольтман в 1799 году,
чтобы этому противодействовать427.
В-третьих, изменилось — не могло не измениться — место и зна-
чение прошлого в понятии «история». История {Geschichte), пре-
вращенная в (судебный) процесс, разворачивающийся однократно
во времени, больше не могла изучаться как свод примеров, «а зна-
чит, дидактическая цель стала несовместимой с историей как наукой
{Historie)»^— писал Кройцер и продолжал: каждое новое поколение
прогрессирующего человечества должно по-новому смотреть на исто-
рию {Geschichte) и по-новому объяснять ее428. Работа по осмыслению
прошлого превратилась в образовательный процесс, прогрессирую-
щий вместе с самой историей {Geschichte) и оказывающий, со сво-
ей стороны, влияние на жизнь. При этом сначала место прежних
историй {Geschichten) заняла революция— в той роли, которую ей
придала философия истории. Как сказал Гёрре, «каждая современ-
ность должна делать ставку на саму себя, потому что она лучше всех
знает, что для нее хорошо [...] История мало чему может вас научить.
Но если вы хотите пойти в ее школу, тогда возьмите себе в учитель-
ницы революцию; течение многих медлительных столетий в ней уско-
рилось в круговорот годов»429.
427 «Die französische Revolution war für die Welt eine Erscheinung, welche aller his-
torischen Weisheit Hohn zu sprechen schien, und täglich entwickelten sich aus ihr neue
Phänomene, über welche man die Geschichte immer weniger zu befragen verstand». —
Geschichte und Politik. Eine Zeitschrift / Hrsg. K. L. Woltmann 1800. Bd. 1. S. 3.
428 Creuzer F. Die historische Kunst der Griechen in ihrer Entstehung und Fortbil-
dung. S. 232-233.
429 «Jede Gegenwart muß auf sich selber setzen, weil sie am besten weiß, was ihr
frommt und dient [...] Die Geschichte kann euch wenig lehren. Wollt ihr aber bei ihr
zur Schule gehen, dann nehmt die Revolution zur Lehrerin; vieler trägen Jahrhunderte
Gang hat in ihr zum Kreislauf von Jahren sich beschleunigt». — Görres J. Teutschland und
die Revolution (1819) // Idem. Gesammelte Schriften / Hrsg. W. Schellberg. Köln, 1929.
Bd. 13. S. 81.

174 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
Это ускорение, на которое тогда все время обращали внимание,
являет собой безошибочный признак имманентно присущих истории
сил, которые обусловливают свое собственное историческое время,
из-за чего период Нового времени отличается от прошлого. Что-
бы в равной мере адекватно учитывать уникальность всей истории
(Geschichte) и различие прошлого и будущего, необходимо было познать
историю (Geschichte) в целом — действительность, ее течение и направ-
ленность из прошлого в будущее. На решение этой задачи были теперь
направлены усилия философов истории.
В связи с этой задачей старая история (Historie) утратила свою праг-
матическую полезность, заключавшуюся в том, что она накапливала
и приспосабливала знания о прошлом для практического использования
в настоящем. Как сказал Гегель, «образовательная составляющая исто-
рии — это не то же самое, что соображения, основанные на ней. Ни один
случай не похож вполне на другой [...] Но опыт и история учат, что народы
и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали
согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее»430. Из этого
гегелевского диагноза можно было теоретически вывести место, подобаю-
щее новой исторической науке: ею как наукой о прошлом теперь можно
было заниматься только ради нее самой, если не считать тех случаев, когда
она за счет исторического образования опосредованно вторгается в жизнь.
Именно этот вывод и сделал из подобного диагноза Гумбольдт.
История (Geschichte) в том ее понимании, какое установилось в Новое
время, «сродни действующей жизни»: она больше не служит «отдель-
ными примерами того, как следует поступать и чего следует избе-
гать, — примерами, которые часто сбивают с толку и редко дают по-
лезные наставления. Ее подлинная и неизмеримая польза заключается
в том, чтобы оживлять и очищать в людях ум для освоения действи-
тельности более посредством формы, в которую облечены события,
нежели посредством них самих»431. В переводе на сегодняшний язык:
430 «Das Bildende der Geschichte ist etwas anderes als die daraus hergenommenen
Reflexionen. Kein Fall ist dem andern ganz ähnlich [...] Was die Erfahrung aber und
die Geschichte lehren, ist dies, daß Völker und Regierungen niemals etwas aus der Ge-
schichte gelernt und nach Lehren, die aus derselben zu ziehen gewesen wären, gehandelt
haben». — Hegel G. W.E Die Vernunft in der Geschichte. S. 19.
431 «durch einzelne Beispiele des zu Befolgenden oder Verhütenden, die oft irrefüh-
ren und selten belehren. Ihr wahrer und unermeßlicher Nutzen ist es, mehr durch die
Form, die an den Begebenheiten hängt, als durch sie selbst den Sinn für die Behandlung
der «Wirklichkeit zu beleben und zu läutern». — Humboldt W. von. Über die Aufgabe des
Geschichtschreibers. S. 40.

История (Geschichte, Historie) 175
существуют формальные структуры, которые не меняются с ходом
событий, — они задают условия, в которых возможны те или иные
истории, и их познание скорее можно применить на практике, нежели
знание самих событий.
Так философия истории через переопределение статуса прошлого
и будущего, через то историческое {geschichtlich) качество, которое об-
ретало в ней время, открыла выход в новое, сегодняшнее пространство
опыта. Из этого пространства с тех пор питалась вся историческая
школа. Уникальность самопорождающихся сил и идей, тенденций
и эпох, народов и государств не могла быть сведена на нет никакой
критикой источников. Правда, чем более успешно, как им казалось,
представители историко-критического метода выводили из источни-
кового материала твердые факты, тем сильнее становилась критика
в адрес историософской умозрительности, хотя историческая школа
и продолжала основываться на ее теоретических посылках.
Все это дало Фердинанду Кристиану Бауру право сказать
в 1845 году: «С помощью этой так называемой критики источников
достигается лишь очень немногое, пока не пришло понимание того,
что история вообще есть критика». В истории {Geschichte), считал он,
между прошлым и будущем устанавливается связь, однако лишь в той
мере, в какой субъект критически осознает эту связь. Тогда «внешний
исторический процесс» оказывается «духовным {geistig) процессом»,
в ходе которого человек приходит к познанию своей сущности. Ибо
для того, чтобы знать, что он собой представляет, ему нужно знать,
«как он этим стал». Объективность истории {Geschichte) и ее субъек-
тивное осмысление {Verarbeitung) необходимо связать друг с другом,
и это— то, для чего нужна критика. «В критике история сама собой
превращается в философию истории»432.
V.3. Превращение слова «история» (Geschichte)
в основное понятие
Нарративная история {Geschichte), рассказ— одна из древнейших
форм человеческого общения, и она остается таковой по сей день.
432 «Mit dieser sogenannten Quellenkritik ist noch sehr wenig ausgerichtet, solange
man nicht zu Einsicht gekommen ist, daß die Geschichte überhäuft Kritik ist»; «In der
Kritik wird die Geschichte von selbst zur Philosophie der Geschichte». — Baur R G Kriti-
sche Beiträge zur Kirchengeschichte der ersten Jahrhunderte, mit besonderer Rücksicht auf
die Werke von Neander und Gieseler // Theologisches Jahrbuch. 1845. Bd. 4. S. 207-208.

176 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
В этом смысле можно было бы назвать «историю» во все времена
одним из основных понятий, связанных с обществом, в особенно-
сти с социабельностью. Если в XVIII веке «история» (die Geschichte),
терминологическое и теоретическое наполнение которой мы до сих
пор описывали, оформилось в основное понятие социально-полити-
ческого языка, то произошло это благодаря тому, что данное понятие
превратилось в регулятивный принцип всякого опыта и возможного
ожидания. Это же означало и перемену роли и значения «истории»
(Historie) как пропедевтической науки — об этом будет идти речь ниже.
«История» (die Geschichte) последовательно охватила все сферы жизни,
став при этом одной из основных наук.
Существующие со времен гуманистов ученые «генеалогические
древа», структурирующие все области истории (historia) и сводящие
их — с вариациями— в некую систему, составлялись всегда с опо-
рой на одни и те же классификационные схемы: во-первых, история
(historia) делилась хронологически— например, на четыре царства
или (со времен Целлариуса) на древнюю, среднюю и новую историю433;
во-вторых, в ней выделялись предметные области— чаще всего ис-
тория священная, гражданская и естественная (historia divina, civilis,
naturalis), хотя со времен Бэкона такое деление все больше подвер-
галось сомнению; в-третьих, история (historia) как история всеобщая
или специальная (historia universalisa historia specialis) определялась
по формальным критериям; в-четвертых, она рассматривалась как ис-
кусство повествовательное или описательное по способу изложения.
Очевидно, что любое переопределение какой-то одной из этих схем
не могло не сказаться на остальных, поскольку все подразделы были
соотнесены друг с другом систематически.
Превращение истории в понятие, служащее обоснованием для все-
го, можно продемонстрировать на примере трех процессов: один
из них— это выделение historia naturalis из исторического космоса,
повлекшее за собой, однако, историзацию «естественной истории».
Второй процесс — вливание historia sacra во всеобщую историю. Тре-
тий— концептуализация всемирной истории (Weltgeschichte) как ве-
дущей науки, которая трансформирует старую «всеобщую историю»
( Universalhistorie).
433 См. статьи Время, Эпоха. (Статьи не были опубликованы в Geschichtliche
Grundbegriffe. — Примеч. пер.)

История (Geschichte, Historie) 177
V.3.a. От historia naturalis к «естественной истории»
Исторические познания еще в XVIII веке считались необходимой
эмпирической предпосылкой всех наук, вследствие чего Кеккерман мог
сказать, что должно существовать столько историй (Historien), сколько
существует наук434. Как всеобщее знание об опыте, история (Historie)
рассказывала о единичном, особенном, в то время как науки и филосо-
фия были нацелены на всеобщее. Известно, писал Йонзиус, что «фун-
дамент всякой науки образуют история, наблюдения, примеры, опыт,
из которых, хотя они единичны, наука выводит свои универсальные
положения»435 или, в более сильной формулировке Иоганна Маттиаса
Геснера 1774 года, «история есть как бы большой город, из которого
выходят родом все прочие дисциплины»436.
В этом пространстве опыта еще само собой разумелось, что знание
о природе является составной частью истории (Historie) точно так же,
как и знание о людях и их действиях. Поэтому Иоганн Георг Бюш (ос-
новываясь на схеме, заданной Раймарусом) начал в 1775 году выпуск
своей Энциклопедии наук с первой книги под названием Об истории
(Historie) вообще и о естественной истории (Naturgeschichte) в частно-
сти [...] Историей (Historie oder Geschichte) называем мы все известия
о том, что либо действительно есть, либо действительно было437. Эта
история (Historie) как знание о действительности представляла собой
науку эмпирическую, которая применительно к современности опира-
лась на собственный опыт, а применительно к прошлому— на чужой.
Из этого двойственного темпорального аспекта— который, с другой
стороны, предполагает единство природы и мира людей — вытекал
и двойственный характер изложения: история как описывает, так и по-
вествует. Юст Липсий даже противопоставил описывающую historia
434 Menke-Glückert Е. Die Geschichtsschreibung der Reformation und Gegenrefor-
mation. Osterwiek, 1912. S. 131.
435 «fundamentum omnis scientiae esse historiam, observationes, exempla, experien-
tiam, e quibus tanquam singularibus, scientia universales suas propositiones format». —
Jonsius J. De scriptoribus historiae philosophicae. 2. Aufl. / Hrsg. J. C. Dorn. Jena, 1716
(reprint: Düsseldorf, 1968). S. 2.
436 «Historia est quasi civitas magna, ex qua progrediuntur omnes aliae discipli-
nae».— GesnerJ.M. Isagoge in eruditionem universalem. Leipzig, 1774. T. 1. S. 331.
437«Von der Historie überhaupt und besonders von der Naturgeschichte [...] His-
torie oder Geschichte nennen wir alle Nachrichten, von dem, was entweder wirklich ist,
oder wirklich gewesen ist». — Busch J. G. Encyclopädie der historischen, philosophischen
und mathematischen Wissenschaften. Hamburg, 1775. Bd. 1. S. 12.

178 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
naturalis повествующей historia narrativa, a последнюю, в свою очередь,
распространял на historia divina и humana438.
Вплоть до времен Карла Линнея прежде всего «естественная ис-
тория» (historia naturalisa то есть естествознание), описывавшая со-
стояния природы, занималась наблюдением и классификацией почв,
растительного и животного мира и небесных тел. И даже после того
как выражение «естественная история» (Natur-Geschichte) вытеснило
латинское historia naturalis — как, например, у Цедлера в 1740 году439, —
оно по-прежнему было нацелено на события, происходящие в природе,
без «исторической» их интерпретации. Постепенно намечавшаяся ис-
торизация (говоря нынешним языком) природы, то есть ее помещение
во временную перспективу, с тем чтобы она сама обрела некую «исто-
рию» (eine Geschichte), происходила не под вывеской historia naturalis:
это выражение было закреплено за описанием неизменных данностей.
Бэкон, деливший историю только на historia naturalis и historia civilis,
еще рассматривал природу как нечто неисторичное. Но он изобра-
жал ее как нечто подвластное изменению под воздействием человече-
ского искусства, поэтому в historia naturalis он включал также historia
artium440, поясняя это словом experimental441. Однако изучение при-
чин, предпосылок изменчивости природы он уже относил не к historia
naturalis, а к теоретическим наукам, к физике: «Во всех этих случаях
естественная история исследует само явление и рассказывает о нем,
физика же интересуется прежде всего причинами явлений»442.
438 Цит. по: Menke-Gliickert E. Die Geschichtsschreibung der Reformation und Ge-
genreformation. S. 34. Господин Галли обратил мое внимание на то обстоятельство,
что главным образом католическими учеными были Бойрер и Глезер, которые
на всем протяжении теологических споров о творце и творении также делили ис-
торию на historia naturalis (историю природы и человека) и historia divina (Боже-
ственную историю).
439ZedlerJ. H. Natur-Geschichte // Idem. Großes vollständiges Universallexicon aller
Wissenschaften und Künste. 1740. Bd. 23. Sp. 1063.
440 Bacon F. De dignitate et augmentis scientiarum. 2, 2 // The Works of Francis Ba-
con. 1864. Vol. 1. P. 496. Фингстен в своем переводе использовал слово «механизм»,
употребляемое «в том смысле, который используется в слове 'история искусства'
или [...] лучше 'технология'»; Bacon F. Über die Würde und den Fortgang der Wissen-
schaften / Üb. J. H. Pfingsten. Pest, 1783 (reprint: Darmstadt, 1966).
441 Bacon F Novum Organum. 1, 111 // The Works of Francis Bacon. 1864. Vol. 1.
P. 209.
^«Etenim in hisce omnibus Historia Naturalis factum ipsum perscrutator et re-
fert, at Physica itidem causas».— Idem. De augmentis. 3, 4 // Ibid. P. 551 (цит. по: Бэ-
кон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Он же. Соч.: В 2 т. М., 1971. Т. 1.
С. 221.— Примеч. пер.).

История (Geschichte, Historie) 179
Наряду с пространственным расширением горизонта в результате
колонизации других континентов и открытия новых частей света и но-
вых народов, а также наряду с появлением — в результате прогресса
в познании природы — открытого будущего расширилось также и про-
шлое. Его временная протяженность уже в XVII веке вышла за пре-
делы библейской хронологии творения443. Например, Лейбниц своей
Протогеей, задуманной как введение к его истории гвельфов, вышел
в праисторию природы. Но свой диахронный проект он не называл
historia naturalis: «Я начинаю с самых давних древностей этих земель,
может быть, еще до того, как они были заселены людьми, и потому
они выходят за пределы всякой истории, однако могут быть выведены
из тех признаков, что оставила нам природа»444. В принципе имеется
в виду «теория о детском возрасте нашей Земли», как писал Лейбниц,
которая, возможно, даст начало новой науке — «естественной геогра-
фии» (Natur-Geographie). Это не была история (Historie), поскольку
о причинах явлений были высказаны лишь гипотезы445. По тем же со-
ображениям Кант в 1755 году использовал двойное заглавие — «Всеоб-
щая естественная история и теория неба», — только так он мог назвать
свое построенное на гипотезах эссе, в котором природа была превра-
щена в разворачивающийся во времени процесс— последовательное
свершение Творения446: «Прошли, быть может, миллионы лет и веков,
прежде чем та сфера сформировавшейся природы, в которой мы пре-
бываем, достигла присущего ей теперь совершенства; и пройдет, быть
может, столько же времени, пока природа сделает следующий столь же
большой шаг вперед в хаосе».
Подчинение природы течению времени— то есть утверждение,
что у нее имеется конечное прошлое и открытое бесконечное будущее, —
подготавливало ее историческую (geschichtlich) интерпретацию; проис-
ходило же оно в рамках теории, а не в рамках historia naturalis. И это
соответствует описываемой нами истории этого понятия в XVIII веке.
443 Klempt A. Die Säkularisierung der universalhistorischen Auffassung. Zum Wan-
del des Geschichtsdenkens im 16. und 17. Jahrhundert. Göttingen, 1960. S. 81 ff.
444 «Ich fange an von den höchsten Antiquitäten dieser Lande, sie vielleicht von Men-
sehen bewohnt worden, und so alle Historien übersteigen aber aus den Merkmalen ge-
nommen werden, so uns die Natur hinterlassen». — Leibniz G. W. Geschichtliche Aufsätze
/ Hrsg.G. H. Pertz. Hannover, 1847. Bd. 4. S. 240.
445 Idem. Protogaea / Üb. W. von Engelhardt // Leibniz G.W. Werke / Hrsg. W E. Peu-
ckert. Stuttgart, 1949. Bd. 1. S. 19; ср.: Ibid. S. 171.
446 Kant I. Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels (1755) // Idem.
Gesammelte Schriften. 1902. Bd. 1. S. 312 (цит. по: Кант И. Всеобщая естественная
история и теория неба // Он же. Соч. М., 1963. Т. 1. С. 208. — Примеч. пер.).

180 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Поэтому неудивительно, что традиционное естествознание постепенно
стало вытесняться из космоса исторических наук. Природу и историю
(Geschichte) разделили. Вольтер в Энциклопедии говорил о «естествен-
ной истории, неправильно называемой «историей», [...] которая есть
важнейшая часть физики»447. Аделунг в 1775 году описал это разделе-
ние: «Далеко не в собственном смысле используется оно [то есть слово
Geschichte] в выражении 'естественная история* где обозначает перечис-
ление и описание тел, принадлежащих к царству природы»448.
Кестер еще отмечает, что история (Historie) включает в себя наряду
с рассказом о событиях «также описание неизменных вещей», однако
«просто так называемая история (Historie)», уточняет он, занимается
только людьми и событиями, касающимися их449. И наконец, у Кампе
разделение окончательно завершено:
Описание природы [...] то есть вещей в природе, особенно на Зем-
ле, их облика и их свойств. Если же рассказывается об их возникно-
вении, о том, как они существуют, как изменяются в течение своего
существования, о времени их существования [...] и так далее, то это —
естественная история, которую следует отличать от такого простого
описания450.
Таким образом, одновременно с отделением старой описательной
historia naturalis становится виден и другой, связанный с этим про-
цесс: слово Naturgeschichte за истекшие полвека окончательно приоб-
рело новое значение. Сама природа стала мыслиться как нечто дина-
мичное, а потому способное иметь историю в нынешнем смысле. Как
447«l'histoire naturelle, improprement dite histoire [...] qui est une parte essentielle
de la physique».— Voltaire [Arouet RM.]. Histoire // Encyclopédie ou Dictionnaire rai-
sonné des sciences, des arts et des métiers. Genève, 1765. T. 8. P. 220-221.
448 «In sehr uneigentliclichem Verstande wird es in dem Worte Naturgeschichte ge-
braucht, das Verzeichnis und die Beschreibung der zu dem Naturreiche gehörigen Körper
zu bezeichnen». — Adelung J. Ch. Versuch eines vollständigen grammatisch-kritischen
Wörterbuchs der hochdeutschen Mundart. 1775. Bd. 2. Sp. 601.
449 Deutsche Encyclopädie oder Allgemeines Real-Wörterbuch der Künste und Wis-
senschaften. Frankfurt, 1797. Bd. 15. S. 649-650.
450 «Die Naturbeschreibung [...], d.h. der Dinge in der Natur besonders auf Erden,
ihrer Gestalt und ihren Eigenschaften nach.Wird ihre Entstehung, die Art und Weise ih-
rer Fortdauer, die Veränderungen derselben während ihrer Dauer, die Zeit ihrer Dauer
[...] etc. erzählt, so ist dies Natur-Geschichte, welche von jener bloßen Beschreibung zu
unterscheiden ist». — Campe J. H. Wörterbuch der deutschen Sprache. Braunschweig,
1809. Bd. 3.S.461.

История (Geschichte, Historie) 181
писал в 1764 году Бюффон в своей Histoire naturelle, природа— не вещь
и не бытие, она есть «живая сила [...] в одно и то же время причина
и следствие, модус и субстанция, замысел и работа». Природа, про-
должал он, есть «вечно живая работа» («un ouvrage perpétuellement
vivant») и одновременно «непрестанно трудящийся работник»451. Эта
презумпция позволила ему поделить природу на исторические эпохи.
А кроме того, благодаря ей была найдена дефиниция, очень близкая
к той, что стала формироваться в Германии после Гердера: «Вся чело-
веческая история есть чистая естественная история человеческих сил,
действий и влечений, [упорядоченных] по месту и времени»452. Гердер
уже перешел рубеж: природа была историзирована и теперь могла так-
же служить структурным признаком человеческой истории.
Первым открыто призывал к такому переходу от прежней historia
naturalis к темпорализованной естественной истории опять же Кант:
«Нужно, несмотря на всю, и притом вполне обоснованную, вражду
к дерзким мнениям, решиться создать такую историю природы, кото-
рая представляла бы собой отдельную науку и была бы способна по-
степенно перейти от простых мнений к знаниям»453. В 1788 году Кант
попытался укрепить «естественную историю» для того, чтобы стало
возможно научное исследование, призванное вывести «взаимосвязь»
современных «свойств природных вещей с их причинами в более древ-
нее время» из «сил природы» в соответствии с «законами действия».
Эта наука, писал он, должна усвоить границы своих принципов разум-
ности и насытить свою теорию гипотезами— в отличие от описания
природы, которое может выработать законченную систему. При этом
Кант полностью отдавал себе отчет в тех терминологических трудностях,
451 «une puissance vive [...] c'est en même temps la cause et l'effet, le mode et la subs-
tance, le dessein et l'ouvrage». — Buffon G.-L. L. de. Histoire naturelle de l'homme et des
animaux // Œuvres philosophiques de Buffon / Éd. J. Piveteau. Paris, 1954. P. 31.
452 «Die ganze Menschengeschichte ist eine reine Naturgeschichte menschlicher
Kräfte, Handlungen und Triebe nach Ort und Zeit». — Herder]. G. Ideen zur Philosophie
der Geschichte der Menschheit // Idem. Sämmtliche Werke. Bd. 14. S. 145.
453 «Man muß, so sehr man auch und zwar mit Recht der Frechheit der Meinungen
feind ist, eine Geschichte der Natur wagen, welche eine abgesonderte Wissenschaft ist, die
wohl nach und nach von Meinungen zu Einsichten fortrücken könnte».— Kant I. Von
den verschiedenen Rassen der Menschen (1775) // Idem. Gesammelte Schriften. 1905.
Bd. 2. S. 443 (цит. по: Кант И. О различных человеческих расах // Он же. Собр. соч.
М., 1964. Т. 2. С. 461. — Примеч. пер.). Создатели геологии в Германии уже пользова-
лись новым понятием истории: Lehmann J. G. Versuch einer Geschichte von Plötz-Ge-
bürgen. Berlin, 1756; Füchsel G. C. Entwurf zu der ältesten Erd- und Menschengeschichte,
nebst einem Versuch, den Ursprung der Sprache zu finden. Frankfurt; Leipzig, 1773.

182 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
которые возникнут в ходе предпринятой им историзации «естествен-
ной истории», поскольку и слово Geschichte, и слово Historie в равной
мере использовались в значении как рассказа, так и описания. Чтобы
подчеркнуть важнейший, временной аспект новой науки, он предложил
альтернативные названия, такие как «физиогония» или — в Критике
способности суждения — «археология природы»454. «Однако трудность
различения в языке не может устранить различия в вещах»455. Таким
образом, был открыт путь эволюционным теориям XIX века456, в которых
истории (Geschichte) суждено было стать ведущим разделом наук о при-
роде. По выражению Бидермана (1862), естественная история, в отличие
от естествознания, начинается «только тогда, когда появляется взаи-
мосвязанность, постоянство, связь частного с целым». Она есть «про-
цесс становления во времени [...] причем все царство зримой природы,
от камня до человека, предстает связным, постепенно развивающимся
целым, результатом постепенного процесса становления и вершения»457.
V.3.6. От historia sacra к «истории спасения»
«Сама история как бы подразделяется на три вида — человеческую,
естественную и Божественную», — писал Боден: человеческая история
трактует о правдоподобном, естественная— о необходимости, боже-
454 Kant I. Über den Gebrauch teleologischer Prinzipien in der Philosophie (1788) //
Idem. Gesammelte Schriften. Bd. 8. S. 161-162, 163. Anm. 1 (цит. по: Кант И. О при-
менении телеологических принципов в философии // Он же. Соч. М., 1966. Т. 5.
С. 70. — Примеч. пер.); Kant I. Kritik der Urteilskraft (1790). 2. Teil, Anh. § 82 // Idem.
Gesammelte Schriften. Bd. 5. S. 428, Anm.
455 «Doch die Sprachschwierigkeit im Unterscheiden kann den Unterschied der Sa-
chen nicht aufheben». — Kant I. Über den Gebrauch teleologischer Prinzipien in der
Philosophie. S. 163 (цит. по: Кант И. О применении телеологических принципов
в философии. С. 71.— Примеч. пер.).
456 См.: Wieland W. Entwicklung // Brunner О., Conze W, Koselleck R. (Hrsg.)
Geschichtliche Grundbegriffe. Historisches Lexikon zur politisch-sozialen Sprache in
Deutschland. Stuttgart, 1975. Bd. 2. S. 351-423.
457 «erst da, wo Zusammenhang, Stetigkeit, Verbindung des einzelnen zu einem Gan-
zen sich zeigt»; «Sie ist ein Proceß des Werdens in der Zeit [...], wobei das gesamte Reich
der sichtbaren Wesen, vom Stein bis zum Menschen, als ein zusammenhängendes, stufen-
weise entwickeltes Ganzes, als das Resultat eines allmählichen Processes des Werdens und
Geschehens erscheint». — Biedermann F. К Geschichte // Rotteck C. von, Welcker C. Th.
(Hrsg.) Staats-Lexicon oder Encyclopädie der Staatswissenschaften. 3. Aufl. Leipzig, 1862.
Bd. 6. S. 428.

История (Geschichte, Historie) 183
ственная — об истине религии458. Таким образом, Боден, выстраивая
эту последовательность в соответствии с тремя порядками права, ви-
дел в ней шкалу нарастающей определенности. Но в своем Методе он
писал только о historia humana> то есть продолжал традицию мирской
историографии, заложенную на исходе Средневековья гуманистами.
Священная история (Geschichte) с тех пор рассматривалась либо отдель-
но от политической истории (Historie), либо во все большей степени ин-
терпретировалась как история церквей и религиозных учений, то есть
как история (Geschichte) мирская459. Благодаря этому и теологическое
толкование всего происходящего в мире быстро теряло свои позиции.
Показателем этой эволюции может служить прежде всего исклю-
чение historia divina из космоса исторического знания. Первопроход-
цем в этом деле был, по всей видимости, Фрейгиус, выпустивший
в 1580 году свою Historiae synopsis. Он знал только historia mundi majoris
как историю природы в целом и historia mundi minoris как историю
человеческих деяний, включая, в частности, «мнения о религии или фи-
лософии» («opiniones circa religionem aut philosophiam»)460. Бэкон тоже
сводил историю (Historie) лишь к двум областям — historia naturalis
и historia avilis, подразделяя вторую натри жанра: «во-первых, священ-
ную, или церковную, историю, затем собственно гражданскую исто-
рию и, наконец, историю наук и искусств»461. Так гражданская история
{bürgerliche Historie) впервые стала понятием более высокого порядка
по отношению к священной, или церковной, истории (Geschichte).
Лейбниц, который тоже делил историю на две категории, уже вклю-
чал в Histoire humaine множество разнообразных областей знания: уни-
версальную историю и географию, историю древностей, филологию
и историю литературы, изучение обычаев и законов и наконец, «Ис-
торию религий, и прежде всего истинной религии откровения, вместе
с церковной историей»462. Так в силу того, что накопленный по всему
458 «Historiae, id £St, verae narrationis tria sunt genera: humanum, naturale, divi-
num».— Bodin J. Methodus ad facilem cognitionem historiarum. P. 114 b (цит. по: Бо-
ден Ж. Метод легкого познания истории. С. 20. — Примеч. пер.).
459 Klempt A. Die Säkularisierung der universalhistorischen Auffassung. S. 42 ff.
460 Ibid. S. 44.
461 «primo, Sacram, sive Ecclesiasticam; deinde earn quae generis nomen retinet, Ci-
vilem; postremo, Literarum et Artium». — Bacon F. De augmentis. 2, 4 // The Works of
Francis Bacon. Vol. 1. P. 502 (цит. по: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук //
Он же. Соч.: В 2 т. М., 1971. Т. 1. С. 166. — Примеч. пер.).
462 «Histoire des Religions, et surtout celle de la veritable Religion révélée, avec l'His-
toire Ecclésiastique».— Leibniz G.W. Mémoire pour des personnes éclairées et de bon-
ne intention (1694?) // Idem. Werke / Hrsg. О. Klopp. 1. Reihe. Hannover, 1877. Bd. 10.

184 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
миру опыт говорил о существовании множества религий и христиан-
ских церквей, у Лейбница historia sacra превратилась в historia religionum
как одну из множества человеческих историй.
Вольтер в Энциклопедии по традиции упомянул (как еще многие
в то время) histoire sacrée, иронически добавив: «Я не буду касаться это-
го почтенного предмета»463. И когда наконец Круг в 1796 году еще раз
сводил все науки в систему, то в рамках «Истории мира людей или че-
ловеческого рода — каковая по преимуществу и называется историей»
фигурировала, на одной из нижних ступеней, в частности, также и ре-
лигия Иисуса из Назарета: она была им помещена в историю культуры
после ремесел, искусств, нравов, учености и литературы в разделе ис-
тории религиозной культуры после естественной религии и «истории
фанатизма», в качестве одной из нескольких религий откровения464.
Включение священной истории в историю всемирную было под-
готовлено в рамках протестантской историографии церкви, посколь-
ку та — прежде всего в Гёттингенской школе XVIII века — из historia
ecclesiastica сделала историю (Geschichte) церковных объединений
и их учений. «В истории церкви, несомненно, удобнее всего исходить
из того, чтобы в каждый из ее различных периодов направить внима-
ние в первую очередь на своеобразные и характерные черты формы
общественных связей, а потом следить за ходом всех событий только
в их отношении к ней»465. Трансцендентный опыт был исключен в пользу
таких исторических (historisch) фактов, которые могли рассматриваться
в свете прогрессивно развивающейся морали или толковаться психоло-
гически. Первое имманентно историческое (geschichtlich) переживание
времени — опыт прогресса — в соответствии с этим историзировало
и считавшиеся неизменяемыми доктрины. Землер надеялся убедить
S. 13; ср.: Conze W. Leibniz als Historiker. Berlin, 1951. S. 36 ff. (с последующими за-
мечаниями).
463 «Je ne toucherai à cette matière respectable». — Voltaire [Arouet F. M.]. Histoire //
Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers. T. 8. P. 221.
464 «Geschichte der Menschenwelt oder des menschlichen Geschlechts— vorzugs-
weise Geschichte genannt». — Krug W. T. Versuch einer systematischen Enzyklopädie der
Wissenschaften. Leipzig, 1796. Bd. 1. S. 49 ff, 79.
465 «In der Geschichte der Kirche ist es gewiß das konvenienteste, davon auszuge-
hen, sich in jeder ihrer verschiedenen Perioden das Eigentümliche und Charakteristi-
sche der gesellschaftlichen Verbindungsform [...] zum ersten Augenmerk zu machen,
und den Gang aller Ereignisse [...] nur in ihrer Beziehung auf diese zu verfolgen».—
Planck G.J. Einleitung in die theologischen Wissenschaften. Leipzig, 1795. Bd. 2. S. 223;
ср.: Völker K. Die Kirchengeschichtsschreibung der Aufklärung. Tübingen, 1921. S. 22
(там же см. последующие замечания).

Ист op ия (G es с h ich te, His to rie) 185
своих читателей в том, «что никогда не существовало раз и навсегда
установленного неизменяемого представления о содержании христи-
анского учения и религии»466. Вторжение новой «истории» (Geschichte)
в считавшиеся прежде вечными истины обосновывалось и вместе
с тем компенсировалось новой, охватывавшей в том числе и религию,
уверенностью, «что развитие духовного мира, по Божьему установле-
нию, имеет свои периоды и фазы точно так же, как знание и открытие
мира физического»467. С тех пор как история {Geschichte) обрела свой-
ство изменяться с течением времени, появилась возможность толковать
и священную историю как естественную— «исторически» (geschichtlich).
Конечно, теологическая составляющая присутствовала среди тех
сил, которые способствовали формированию этого нового, всепрони-
кающего понятия «история». Именно historia sacra как история, не огра-
ничивающая сферу своего действия библейским откровением — а так ее
преподавали, например, в лагере «федеральной теологии», — привнес-
ла в тогдашнее понятие «история» христианские моменты. Постоянно
воспроизводимая в условиях эсхатологического ожидания схема «обе-
щание-исполнение» с самого начала обладала способностью придавать
течению времен историческое качество в смысле уникальности и даже
движения по нарастающей. Превращение эсхатологического будущего
в прогрессивный процесс тоже получало импульсы из религиозного
ожидания. «Исполнение [Завета] не обязательно должно быть намечено
преимущественно на первые столетия и уж тем более не на грядущие
времена: оно должно быть более или менее равномерно распределено
по всей череде времен Нового Завета таким образом, чтобы в объ-
яснение целиком включалась истинная система всей истории иудеев
и язычников, христиан и турок»468. С точки зрения Бенгеля вся исто-
466 «daß es nie eine ein für allemal abgemessene unveränderliche Vorstellung des
Inhalts der christlichen Lehre und Religion gegeben habe». — Semler J. S. Versuch eines
fruchtbaren Auszugs aus der Kirchengeschichte. Halle, 1774. Bd. 2. Vorrede (цит. по: Mein-
hold P. Geschichte der kirchlichen Historiographie. Freiburg; München, 1967. Bd. 2. S. 46).
467 «daß die Entwicklung der moralischen Welt, nach Gottes Ordnung, ebenso ihre
Perioden und Stufen habe als die Kenntnis und Entdeckung der physischen». — Sem-
ler J.S. Lebensbeschreibung von ihm selbst verfaßt. Halle, 1782. Bd. 2. S. 157 (цит. по:
Meinhold P Geschichte. Bd. 2. S. 64).
468 «Die Erfüllung muß weder meistens in ersten Jahrhunderten, noch gar in den
noch künftigen Zeiten gesetzet, sondern mit einer nicht gar ungleichen Teilung auf die
ganze Reihe der Zeiten des neuen Testaments dergestalt gelegt werden, daß das ganze
wahre System aller Historie bei Juden und Heiden, Christen und Türken durch und durch
in die Erklärung einfließt». — Bengel J. Erklärte Offenbarung Johannis oder vielmehr Jesu
Christi. 2. Aufl. (1747) / Hrsg. W. Hoffmann. Stuttgart, 1834. S. 75.

Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
рия (Geschichte) была историей поступательно, в нарастающей степе-
ни обнаруживающего себя откровения, причем бремя доказательства
толкований лежало у него уже не на самом Завете, а переместилось
в послебиблейскую историю. Никто, писал Бенгель, не может объяс-
нить откровение «без того, чтобы охватить и церковные, и всемир-
ные истории»469: в них обнаруживает себя систематическое единство
«истории» (Historie). Интерпретатору нужно только «исчерпывающе
охватить всю полноту мировой и церковной истории, но при этом смо-
треть не столько на части, сколько на целое в том, что касается главных
дел, главных времен и главных мест, например Рима и Иерусалима»470.
История (Geschichte) шаг за шагом раскрывала Апокалипсис
Иоанна: это оказалось своего рода феноменологией духа, последова-
тельно исправлявшей все прошлые ошибочные толкования и тем са-
мым подбиравшейся к будущему, истинному смыслу, который будет
тождествен концу той истории (Geschichte), что была до сих пор.
Этингер, ученик Бенгеля, сформулировал это так: «У каждого столетия
по Рождестве Христовом — своя мера истинного, хотя и не полного
познания. [Но Бог посылает] время от времени такие инструменты,
с помощью которых по мере растущего познания в каждом столетии
совершаются все более крупные открытия»471.
Невозможно переоценить вклад, внесенный рядом теологов пие-
тистского направления — Арнольдом, Бенгелем, Хаманом, Этингером,
Виценманом, Хессом — в формирование немецкого понятия об исто-
рии как об откровении, в целом осмысленном и прогрессирующем.
Царство Божие само стало историческим (geschichtlich) процессом.
Конвергенция с «мирским» понятием прогресса истории происходила
путем взаимного вдохновения. Как писал, например, Томас Виценман,
выводивший «план» Бога из «исторического (historisch) развития», че-
ловек «пребывает в вечном движении, и каждый повтор есть шаг впе-
ред к совершенству целого [...] С его историей движется вперед его
469 «wenn er die Kirchen- und Weltgeschichten nicht dazu nimmt». — Ibid. S. 137.
470 «die wirkliche Summe der Welt- und Kirchengeschichte erschöpfen und in sich
fassen, dabei aber nicht sowohl auf die Teile, als auf das Ganze, in Hauptsachen, Hauptzei-
ten und Hauptorten, zum Exempel, Rom und Jerusalem, sehen». — Ibid. S. 654.
471 «Es hat ein jedes Jahrhundert nach Christo sein eigenes Maß der wahren, obwohl
nicht völligen Erkenntnis. [Aber Gott sende] von Zeit zu Zeit solche Werkzeuge, die
nach dem Maß der wachsenden Erkenntnis in jedem Jahrhundert eine mehrere Eröff-
nung tun». — Oetinger F. C. Predigten über die Sonn-, Fest- und Feiertäglichen Episteln /
Hrsg. K.C.E. Ehmann. Reutlingen, 1852. S. 11; Idem. Evangelienpredigten. Reutlingen,
1853. Bd. 2. S. 110.

История (Geschichte, Historie) 187
познание, и как политически, так и теологически верно то, что истин-
ное, подлинное познание может стать более трансцендентным лишь
в той степени, в какой станет таковой история»472.
Свидетельство Божественной истины после Виценмана окон-
чательно переместилось из области «учений» в область «фактов»,
из Библии— в историю {Geschichte): «В наших священных писаниях я,
по моему убеждению, должен направить особое внимание на историю.
Именно она отличает эти писания от всех религиозных книг и превра-
щает их в Божественное откровение»473. Тем самым был открыт путь
к тому, чтобы, идя вслед за идеалистическими философами истории,
превратить в процесс и таким образом ликвидировать также и хри-
стианскую эсхатологию. Рихард Роте, например, описывает «течение
исторического {geschichtlich) процесса» так, что христианская церковь
все больше и больше растворяется и вплавляется в христианское госу-
дарство будущего. Страшный Суд — кризис — как бы распространяется
на «историческое {geschichtlich) развитие», так что «вся христианская
история вообще есть один большой непрерывный кризис нашего рода»,
который с течением времени делает церковь нравственной и тем самым
выделяет ее474.
Под влиянием Ранке и Шеллинга Иоганн Кристиан фон Гофман
употребил в 1841 году прежде редко использовавшееся выражение
«история спасения» {Heilsgeschichte). Это не был перевод затертого
латинского historia sacra: это было выражение, которое, в качестве
христианского понятия, призвано было адекватно отразить всеохват-
472 «[Der Mensch] ist in ewiger Bewegung, und jeder Rückfall ist ein Schritt weiter
zur Vollkommenheit des Ganzen [...] Mit seiner Geschichte rückt seine Erkenntnis fort,
und es ist politisch wie theologisch wahr, daß die wahre eigentliche Erkenntnis nur in
dem Grade transzendenter werden kann, in welchem es die Geschichte wird».— Wizen-
mann T. Der Freund Friedrich Heinrich Jacobis / Hrsg. A. Freiherr von der Goltz. Gotha,
1859. Bd. 1. S. 147. О плане и развитии см.: Idem. Göttliche Entwickelung des Satans
durch das Menschengeschlecht. Dessau, 1792. S. 2, 18, 28, 57; Idem. Die Geschichte Jesu
nach dem Matthäus als Selbstbeweis ihrer Zuverlässigkeit betrachtet / Hrsg. J. F. Kleuker.
S. 8, 46 ff. Ср.: Benz E. Verheißung und Erfüllung. Über die theologischen Grundlagen
des deutschen Geschichtsbewußtseins // Zeitschrift für Kirchengeschichte. 1935. Bd. 54.
S. 484 ff.
473 «Das, worauf ich in unsern heiligen Schriften ein besonderes Augenmerk richten zu
müssen glaube, ist die Geschichte. Sie ist es, die diese Schriften vor allen Religionsbüchern
auszeichnet, und sie zur göttlichen Offenbarung macht». — Wizenmann T. Göttliche Ent-
wickelung des Satans durch das Menschengeschlecht. S. 1-2.
474 «daß die ganze, christliche Geschichte überhaupt eine große kontinuierliche Kri-
sis unsers Geschlechts ist».— Rothe R. Die Anfänge der Christlichen Kirche und ihrer
Verfassung. Wittenberg, 1837. Bd. 1. S. 59.

288 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
ные притязания истории (Geschichte), получившей историософское
обоснование475.
Эдгар Бауэр тогда, в критическое десятилетие перед революцией
1848 года, выступил с такой полемической формулировкой: «Благодаря
религии история превращается в сказку, благодаря истории религия
превращается в миф, в истории сегодняшняя истина опровергает вче-
рашнюю — лишь для того, чтобы самой быть опрокинутою завтрашней,
[но] в религии должна быть только одна-единственная истина»476. При-
нудительный выбор между историей и религией форсировал историза-
цию. Под его воздействием и был создан термин Heilsgeschichte. Посте-
пенная и незаметная трансформация, происходившая еще с XVIII века,
привела к результату, который ретроспективно можно сформулировать
так: если отличительной особенностью понятия historia sacra было ука-
зание на вечное спасение, то в понятии «история спасения» ведущую
роль стала играть история. Из нее выводился путь к спасению.
Во всяком случае, иудеохристианское наследие сохранилось,
и об одновременности неодновременного в новом понятии истории
свидетельствовало то, что прежнее эсхатологическое ожидание теперь
воздействовало и на него, но главное— могло по-прежнему с ним со-
четаться. Неудивительно поэтому, что Мозес Хесс, тоже вслед за не-
мецкими идеалистами, мог в 1837 году написать Священную историю
(die Heilige Geschichte) человечества, в которой по иоахимитской схеме
третий и последний период — «последнее раскрытие человечества, про-
цесс которого еще не завершился»477 — начался с Великой Французской
революцией. Ожидание спасения осталось во фрагментарном виде ин-
герентно присуще понятию истории и встречалось в самых разных
лагерях, от лояльного государству протестантизма до социализма.
После того как старая historia sacra была переделана в Heilsgeschichte,
христианское самопонимание стало неудержимо историфицировать-
ся (отчасти благодаря историко-критическому методу), так что с тех
475 Hofmann J. С. К. von. Weissagung und Erfüllung im alten und neuen Testamente.
Nördlingen, 1841/44. 2 Bde; ср.: Weth G. Die Heilsgeschichte. München, 1931. S. 81 ff.
476 «Durch die Religion wird die Geschichte eine Fabel, durch die Geschichte wird die
Religion ein Mythus, in der Geschichte widerlegt die Wahrheit von heute diejenige von
gestern, um von der morgigen von neuem über den Haufen geworfen zu werden, in der
Religion soll es nur eine einzige Wahrheit geben». — Bibliothek der Deutschen Aufklärer /
Hrsg. M. von Geismar [E. Bauer]. Leipzig, 1847 Bd. 2, H. 5. (reprint: Darmstadt, 1963).
S. 127.
477 Hess M. Die Heilige Geschichte der Menschheit. Von einem Jünger Spinozas //
Idem. Philosophische und sozialistische Schriften, 1837-1850 / Hrsg. A. Cornu, W. Mön-
ke. Berlin, 1961. S. 33.

История (Geschichte, Historie) 189
пор оно колеблется между двумя крайностями: либо христианство
объявляется совершенно несовместимым с историей {Geschichte) —
как, например, у Офербека, который отмечает «нынешнее стремление
подчинить христианство истории» и делает из этого вывод: «Будучи
пересажено на почву исторического рассмотрения, христианство без-
надежно попало во власть понятия конечности или [...] упадка»478; либо
история должна в целом по-прежнему быть ориентирована на Бога, так
что различие между христианской и не христианской историей стира-
ется. Говоря словами Карла Барта, «любая история религии и история
церкви происходит полностью в этом мире. А так называемая 'история
спасения' есть лишь постоянный кризис всякой истории, а не история
в истории или наряду с ней»479. Прогрессивная составляющая этого
понятия поблекла, однако процессуальный момент, происходивший
от экзистенциального присутствия вечного суда, сохранился благода-
ря наследию федеральной [то есть посвященной проблематике союза
между Богом и Его народом.— Примеч. пер.] теологии.
V.3.B. От historia universalis ко «всемирной истории»
Включение природы и historia sacra во всеобщий исторический
(geschichtlich) процесс привело к тому, что понятие истории обрело
статус одного из основных понятий человеческого опыта и ожидания.
А выражение «всемирная история» (Weltgeschichte) особенно хорошо
подходило для того, чтобы точнее описать результат этой эволюции.
С точки зрения исторической ономасиологии переход от номина-
ции Universalhistorie к Weltgeschichte происходил плавно и без большого
усилия. Оба термина в XVIII веке вполне могли использоваться аль-
тернативно.
Выражение uuerltgeskihten— применительно к Божественному
провидению— придумал еще Ноткер Немецкий (ум. в 1022), одна-
478 «Auf den Boden der geschichtlichen Betrachtung versetzt, ist das Christentum
rettungslos dem Begriff der Endlichheit oder [...] der Dekadenz verfallen».— Over-
beck F. Christentum und Kultur. Gedanken und Anmerkungen zur modernen Theologie /
Hrsg.C. A. Bernoulli. Basel, 1919 (reprint: Darmstadt, 1963). S. 7-8.
479 «Alle Religions- und Kirchengeschichte spielt sich ganz und gar in der Welt ab.
Die sog. 'Heilsgeschichte' ist aber nur die fortlaufende Krisis aller Geschichte, nicht eine
Geschichte in oder neben der Geschichte». — Barth K. Der Römerbrief. 10. Aufl. der Neu-
bearbeitung 1922. Zürich, 1967. S. 32.

190 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
ко в то время это слово не получило распространения480. Выражение
historia universalis встречается впервые лишь много позже: в 1304 году
появилось сочинение под таким заглавием, которое вскоре получило
более верное название Compendium historiarum481. Истории (Historien)
этого мира, в которых авторы стремились свести воедино всю сово-
купность отдельных историй (Einzelgeschichten) с претензией на все-
ленский охват, начали появляться только тогда, когда, как выразился
Арно Борет, разрушилась та картина мира христиан, в которой они
были Народом Божьим. Как только началась колонизация заокеанских
земель и распалось единство церкви, стали во множестве создаваться
труды со словами historia universalis в заголовке, которые были призва-
ны зафиксировать и объединить новый, гетерогенный опыт. При этом
в XVII веке вновь появилось и утраченное было слово Weltgeschichte,
которое, возможно, было создано по образцу Всемирной истории сэра
Уолтера Рэли482. У Штилера упоминается «Weltgeschichte / historia mundi
sive universalis»483, а начиная с XVIII века часто встречаются смешанные
формы, такие как Universalgeschichte или Welthistorie.
Распространение выражения «всемирная история» (каковы бы
ни были вариации этого термина) позволяет нам отметить глубинный
понятийный сдвиг. Первым сигнализировавшим о нем событием стал
перевод названия труда Вольтера Essai sur l'histoire générale как «Опыт
всеобщей мировой истории» (1762). Сочинение было написано с целью
дискредитировать идею Провидения484.
Форма множественного числа— например, merkwürdigste
Weltgeschichten — получила права гражданства в немецком языке уже
давно, в конце XVII века485, но обозначала она «мирские истории»,
и поэтому Хладениус в 1752 году имел основания констатировать:
«Обычные истории мира ведь касаются только деяний людей, Откро-
480Notkers des Deutschen Werke / Hrsg. E.H. Sehrt, T. Starck. Halle, 1952. S. 33.
481 См.: Borst A. Weltgeschichten im Mittelalter? S. 452 ff.
482 Raleigh W. The History of the World. London, 1614.
483 Stieler С von. Der teutschen Sprache Stammbaum und Fortwachs oder teutscher
Sprachschatz. Nürnberg, 1691. Sp. 1747.
484 Voltaire [Arouet F. M.]. Essai sur l'histoire générale et sur les moeurs et l'esprit des
nations depuis Charlemagne jusqu'à nos jours. 7 vols. Genève, 1756. В Германии (в Дрез-
дене) в \760-1762 годах эта книга вышла под названием: Allgemeine Weltgeschichte,
worinnen zugleich die Sitten und das Eigene der Völkerschaften von Carl dem Großen bis
auf die Zeiten Ludwigs XIV. beschrieben werden.
485 Gatterer J. Ch. Handbuch der Universalhistorie nach ihrem gesamten Umfange.
Bd. 1: Nebst einer vorläufigen Einleitung von der Historie überhaupt und der Universal-
historie insonderheit. 2. Aufl. Göttingen, 1765. S. 127-128.

История (Geschichte, Historie) 191
вение же — великих деяний Бога»486. Именно эта антитетически отгра-
ниченная зона значений, связанных с миром людей, сделала новое вы-
ражение более сильным, чем традиционное Universalhistorie.
Мирская тематика все расширялась и требовала для себя адекват-
ного понятия. В 1773 году в журнале Der Teutsche Merkur отмечалось
как «странное» то обстоятельство, что «в последние два-три года» по-
явилось так много всеобщих историй (Universalhistorien)4*7. Один из авто-
ров — Шлёцер — в том же году констатировал, что «понятие всемирной
истории (Weltgeschichte)» еще не определено, оно туманно, поэтому необ-
ходимо разработать «некий план, некую теорию, некий идеал этой науки»,
чтобы она обрела тот фундаментальный ранг, который ей подобает488.
Десять с лишним лет спустя, в 1785 году, Шлёцер мог сказать,
оглядываясь назад: «Всеобщая история когда-то представляла собой
ничто иное как 'мешанину из некоторого количества исторических дан-
ных'», служившую теологам и филологам «вспомогательной наукой».
Иначе обстояло дело со всемирной историей (Weltgeschichte), которая
теперь заняла место в навании труда Шлёцера. Он предпочитал писать
WeltGeschichte — чтобы подчеркнуть, что понятие это составное: «Изу-
чать всемирную историю— значит мыслить важнейшие изменения
Земли и человеческого рода во взаимосвязи, чтобы, исходя из причин,
познать нынешнее состояние обоих»489.
Тем самым Шлёцер указал на два отличительных признака новой
всемирной истории (Weltgeschichte)', в пространственном отношении она
охватывала весь земной шар, а во временном — весь род человеческий,
с тем чтобы познать их отношения между собой и объяснить их приме-
нительно к современности. Подхватывая идеи Гаттерера и Гердера, Шлё-
цер сделал и следующий шаг (подготавливая дорогу Канту)490: он кри-
486 «Die gemeinen Weltgeschichte gehen doch nur mit Taten der Menschen um, die
Offenbarung aber mit den großen Taten Gottes».— Chladenius J.M. Allgemeine Ge-
schichtswissenschaft, worinnen der Grund zu einer neuen Einsicht in allen Arten der
Gelahrtheit geleget wird. Vorrede. O.S.
487[Anonym.] Schreiben aus D [...] an einen Freund in London. S. 262.
488 SchlözerA. L. Vorstellung seiner Universal-Historie. Göttingen; Gotha, 1773. Bd. 2.
Vorbericht, [o.S.]
489 «Universalhistorie war weiland nichts als ein "Gemengsei von einigen historischen
Datis"»; «WeltGeschichte studieren, heißt, die HauptVerändrungen der Erde und des
MenschenGeschlechts im Zusammenhang denken, um den heutigen Zustand von beiden
aus Gründen zu erkennen». — Idem. WeltGeschichte nach ihren HauptTheilen im Auszug
und Zusammenhange. Bd. 1. S. 1, 71.
490 Gatterer J. Ch. Vom historischen Plan und der darauf sich gründenden Zusam-
menfügung der Erzählungen. S. 25, 28-29; Herder J. G. A. L. Schlözers Vorstellung seiner

192 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
тиковал прежнюю всеобщую историю ( Universalhistorie) как всего лишь
«соединение» (Aggregat) «всех частных историй (SpecialGeschichten)»,
которое должно было освободить место для новой «системы всемирной
истории». Эта система, с ее более высоким уровнем абстракции, пре-
тендовала также на более адекватное отражение реальности. Она вы-
являла малые и большие причины явлений, благодая чему, как считал
Шлёцер, сама всемирная история стала «философией». Прежде всего,
в новой системе обращалось внимание на то, чтобы четко отличать
«реальную взаимосвязанность» событий от их «взаимосвязанности
по времени»: ни одна из этих связей не сводима к другой, хотя они
взаимно обусловливают друг друга. Отсюда, отмечал далее Шлёцер,
возникают трудности в изложении материала, на которые указывал
еще Гаттерер. Преодолеть же эти трудности означало бы— познать
глобальную взаимозависимость всех историй Нового времени. «Хро-
нологическое» и «синхронистическое» рассмотрение (то есть, говоря
нынешним языком, диахрония и синхрония) должны дополнять друг
друга, чтобы всемирная история членилась по имманентным крите-
риям. Тогда больше не нужны будут четыре царства из Божественно-
го пророчества: новые эпохи будут определяться той ролью, которую
играли во всемирной истории «главные» и «второстепенные» народы.
Как указывал уже Гаттерер491, значение будут иметь только «револю-
ции, а не частная история королей и правителей», более того: «даже
не все их имена» будут в ней фигурировать. «Фактически это история
крупных событий, революций, независимо от того, касались ли они
самих людей и народов или их отношения к религии, государства, наук,
искусств и ремесел, и независимо от того, произошли ли они в более
давние или более новые времена»492.
Таким образом было очерчено новое поле значений. История от-
казалась от трансцендентности и впервые заговорила о человечестве
как о предполагаемом субъекте своей собственной истории в этом
мире. Еще в 1759 году Зульцер беспомощно писал: «Всеобщая история,
Universal-Historie (1772) // Idem. Sämmtliche Werke. 1891. Bd. 5. S. 436 ff.; Kant L Idee
zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht. 9. Satz. S. 29.
491 Gatterer J. Ch. Vom historischen Plan und der darauf sich gründenden Zusam-
menfügung der Erzählungen. S. 66-67.
492 «Eigentlich ist sie die Historie der größeren Begebenheiten, der Revolutionen: sie
mögen nun die Menschen und Völker selbst oder ihr Verhältnis gegen die Religion, den
Staat, die Wissenschaften, die Künste und Gewerbe betreffen: sie mögen sich in älteren
oder neuern Zeiten zugetragen haben». — Gatterer J. Ch. Einleitung in die synchronisti-
sche Universalhistorie. Göttingen, 1771. S. 1-2.

История (Geschichte, Historie) 193
Historia Universalis всех времен и народов может лишь очень коротко
рассказывать об отдельных событиях. Она, таким образом, не может
иметь всей той полезности, каковой обладает подробная история»493.
Три десятилетия спустя, в 1790 году, Кестер в Немецкой энциклопедии
резюмировал состоявшиеся за это время дебаты и подвел их итог494:
соотношение всеобщей и специальной историй {Historien) не являет-
ся абсолютным, оно зависит от определения их предметных областей
и потому «неоднозначно [...] Но есть еще и другая, так называемая
Universalhistorie, которую называют также allgemeine Weltgeschichte».
Она трактует обо всем роде человеческом в целом и о «земле» как поле
его деятельности. Она показывает, «почему человеческий род стал тем,
чем он фактически является или являлся в тот или иной период».
В последней трети XVIII века сформировался определенный кон-
сенсус по поводу того, что эта всемирная история (Weltgeschichte) —
одна из главных наук, но она пока не написана, или, как сказал Кант,
она еще не нашла своего Кеплера или Ньютона495.
Однако — и это свидетельствует о новом опыте, который как раз
и стал доступен благодаря «всемирной истории», — те же авторы од-
новременно констатировали, что написание такой всемирной исто-
рии стало возможным только теперь: в этом-то наличии большего
и качественно нового опыта и состояло их подлинное превосходство
над древними496. Изменение политического устройства и распростра-
нение Европы по всему земному шару делало «мировые дела» все более
«переплетенными», так что писать истории отдельных государств те-
перь уже стало невозможно, ибо повсюду главную роль играла их фак-
тическая взаимосвязанность497. Порой казалось, что «постепенно вся
493 «Die allgemeine Historie, Historia Universalis, aller Zeiten und Völker kann nicht
anders als sehr kurz über einzelne Begebenheiten sein. Sie kann also den ganzen Nutzen
einer ausführlichen Historie nicht haben». — Sulzer J. G. Kurzer Begriff aller Wissenschaf-
ten und andern Theile der Gelehrsamkeit. 2. Aufl. Frankfurt; Leipzig, 1759. S. 35.
494 «Es gibt aber noch eine andere Universalhistorie, schlechtweg so genannt, welche
man auch die allgemeine Weltgeschichte nennt»; warum das menschliche Geschlecht das
geworden ist, was es wirklich ist, oder in einem jedem Zeitraum war». — Köster H. M. His-
torie, Philosophie der Historie // Deutsche Enzyklopädie. 1790. Bd. 15. S. 651, 654.
495 Kant I. Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbürgerlicher Absicht. 9. Satz.
S. 18.
496 Gatterer J. C. Vom historischen Plan und der darauf sich gründenden Zusammen-
fügung der Erzählungen. S. 16 ff.
497 Busch J. C. Encyclopädie der historischen, philosophischen und mathematischen
Wissenschaften. Bd. 1. S. 123; ср.: Ibid. S. 133, 165. См. также: Halle J.S. Kleine Ency-
clopädie oder Lehrbuch aller Elementarkenntnisse. Berlin; Leipzig, 1779. Bd. 1. S. 537.

194 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
всемирная история как будто растворяется» в европейской торговле498.
А в 1783 году один диссертант в Майнце начал свою работу столь же
пафосной, сколь и неграмотно составленной фразой:
Род человеческий подошел к точке, где стены, которые прежде
отделяли одну часть света от другой и один народ от другого, были
снесены известными революциями и отдельные человеческие подраз-
деления вытекли в одно большое целое, которое оживляется духом.
Такова и история — мир есть один народ; такова и всеобщая мировая
история — и так именно она и должна рассматриваться: как полезная
и влияющая на мир.
История (Geschichte), продолжал автор, постепенно просвещает
народы, подготавливая их ко всеобщему мировому гражданству, она
расширяется и превращается во всемирную историю (Weltgeschichte).
«Это есть истина, которая имеет свое основание в истории»499.
Отсылающее к самому себе понятие истории (Geschichte), сформи-
ровавшееся в Новое время, стремилось найти себе эмпирическую базу
во «всемирной истории» (Weltgeschichte). Здесь располагалось поле дея-
тельности того гипотетического субъекта человеческого рода, который
только в своей открытой временной протяженности мог быть помыслен
как единство. Поэтому параллельно со всемирно-историческими про-
ектами возникли многочисленные пособия по истории человечества,
вдохновлявшиеся антропологическим подходом500. Восполнение того,
чего не хватало в этой истории в тот момент, ожидалось в будущем.
«Подлинный идеал такой истории, которая есть нечто большее, чем со-
единение всех частных и специальных историй, был намечен только
498 «in welchen sich allmählich die ganze Weltgeschichte aufzulösen scheint». — Fors-
ter G. Die Nordwestküste von Amerika und der dortige Pelzhandel (1791) // Idem. Werke.
Sämtliche Schriften. Tagebücher, Briefe / Hrsg. Deutsche Akademie der Wissenschaften
zu Berlin. Berlin, [o.J.] Bd. 2. S. 258.
499 «Das Menschengeschlecht ist auf einen Punkt gekommen, wo durch bekannte Re-
volutionen die Mauern, die sonst Weltteil von Weltteil, Volk von Volk trennten, niederge-
rissen wurden, und die einzelnen Menschenabteilungen in ein großes Ganze ausgeflossen
sind, das durch einen Geist belebet wird — so auch die Geschichte — die Welt ist ein Volk,
so auch eine allgemeine Weltgeschichte — und so muß sie auch auf die Welt nützlich und
einfließend behandelt werden»; «Dies ist eine Wahrheit, die selbst in der Geschichte ih-
ren Grund hat». — Vogt N. Anzeige, wie wir die Geschichte behandelten, benutzten und
darstellen werden. S. 3 ff.
500 Ср.: Carus RA. Ideen zur Geschichte der Menschheit // Idem. Nachgelassene
Werke. Leipzig, 1809 Bd. 6 (с большим обзором литературы на S. 10 ff.).

История (Geschichte, Historie) 195
в недавнее время»,— писал Круг (имея в виду Канта), определивший
историю человечества как «историю человеческой культуры»501.
Знаменитый вопрос, сформулированный Шиллером в его первой
лекции в Йенском университете (1789), — «Что такое всеобщая история
{Universalgeschichte) и зачем ее изучают?»— объединил в себе в крат-
ком и великолепном изложении все те аргументы, которые сделали
всемирную историю {Weltgeschichte) главной наукой опыта и ожида-
ния. Как концепция «прогресса» дала возможность Новому времени
осознать себя именно в качестве нового времени, так концепция «все-
мирной истории» дала ему уверенность в собственной пространствен-
но-временной тотальности. Поэтому данное выражение — в качестве
необходимого условия всякого возможного опыта и определения его
границ — сделалось еще и структурным признаком возможных исто-
рий: «Все истории понятны только благодаря всемирной истории, через
нее и в ней»502. Или, как это еще более последовательно сформулиро-
вано у Новалиса, «каждая история должна быть всемирной историей,
и только в соотнесении со всей историей возможно историческое из-
учение конкретного материала»503.
Новое понятие стало претендовать на тотальность, причем эта пре-
тензия, обосновывавшаяся самой собой, исключала конкурирующие
объяснительные модели. Поэтому в 1805 году Фридрих Шлегель мог
начать свои Лекции по всеобщей истории (Universalgeschichte) такой фра-
зой: «Поскольку вообще всякая наука является генетической, то отсюда
следует, что история должна быть самой универсальной, самой всеоб-
щей и самой высшей из всех наук». Пока речь идет только об истории
людей, она называется «просто историей»504. Именно «всемирная исто-
501 «Das wahre Ideal einer solchen Geschichte aber, die nichts weniger als ein Aggre-
gat aller Partikular- und Spezialgeschichten ist, ist erst in neuern Zeiten entworfen wor-
den»; «Geschichte der menschlichen Kultur». — Krug W. T. Versuch einer systematischen
Enzyklopädie der Wissenschaften. 1796. Bd. 1. S. 66-67.
502 «Alle Geschichten sind nur verständlich durch die Weltgeschichte und in der
Weltgeschichte». — Luden H. Über den Vortrag der Universalgeschichte. Kleine Aufsätze.
Göttingen, 1807. Bd. 1. S. 281; о Шиллере см. примеч. 418. Ср.: Kessel E. Rankes Idee der
Universalhistorie // Historische Zeitschrift. 1954. Bd. 178. S. 269 ff.
503 «Jede Geschichte muß Weltgeschichte sein, und nur in Beziehung auf die ganze
Geschichte ist historische Behandlung eines einzelnen Stoffs möglich». — Novalis [Har-
denberg F. von]. Fragmente und Studien. No. 77. S. 566.
504 «Da überhaupt alle Wissenschaft genetisch ist, so folgt, daß die Geschichte die uni-
versellste, allgemeinste und höchste aller Wissenschaften sein müsse». — Schlegel R Vor-
lesungen über Universalgeschichte (1805/06) // Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe. 2.
Abt. Bd. 14. 1960. S. 3.

196 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
рия» (Weltgeschichte) в эпоху Великой Французской революции придала
понятию истории его ведущую роль, которую оно с тех пор уже больше
не теряло. В 1845 году Маркс и Энгельс замечали в Немецкой идеологии:
«Мы знаем только одну-единственную науку, науку истории», которую
можно поделить на историю природы и историю людей. «Однако обе
эти стороны неразрывно связаны: до тех пор, пока существуют люди,
история природы и история людей взаимно обусловливают друг дру-
га»505. «История» (Geschichte) могла быть помышлена только как есте-
ственная и как человеческая, то есть как всемирная, так что данное
значение сохранялось внутри этого понятия.
Всеохватные сочинения по мировой истории— после великой
общей концепции (истории.— Примеч. пер.) Ранке— теряли в силе,
отчасти потому, что историко-критический метод повышал свои при-
тязания и тем самым способствовал специализации, а отчасти потому,
что никакую историю невозможно было довести до завершения, и это
давало толчок возражениям против глобальных исторических проек-
тов506. Во всяком случае, они— неотрефлексированно— оставались,
как правило, «всемирной историей Европы», как метко выразился
в 1948 году Ханс Фрайер507. Только в XX веке она начала превращаться
во «всемирную историю как таковую». Горизонт ожиданий, который
был очерчен при формулировке этого понятия в XVIII веке, изменился,
но еще не был преодолен.
С точки зрения оставленного следа единственной успешной по-
пыткой вырвать всемирную историю из ее процессуальной, постоян-
но обновляющейся уникальности была работа Освальда Шпенглера,
в которой он выводил грядущую гибель западной культуры из подчи-
ненной природному круговороту «морфологии всемирной истории,
мира как истории»508. В какой мере его плюралистические культурные
круги в структурной аналогии повлияли на последующую всемирную
историю, сказать пока невозможно.
505 «wjj. kennen nur eine einzige Wissenschaft, die Wissenschaft der Geschichte»;
«Beide Seiten sind indes nicht zu trennen; solange Menschen existieren, bedingen sich Ge-
schichte der Natur und Geschichte der Menschen gegenseitig». — Marx K., Engels F. Die
deutsche Ideologie // Idem. Werke (далее: MEW). Berlin, 1962. Bd. 3. S. 18, Anm. (цит.
по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М., 1955. Т. 3. С. 16, примеч. — Примеч. пер.).
506 Ср.: Troeltsch E. Der Historismus und seine Probleme. Tübingen, 1922 (reprint:
Aalen, 1961). S. 652, 706. См. также: Dilthey W. Einleitung in die Geisteswissenschaften
(1922) // Idem. Gesammelte Schriften. Leipzig; Berlin, 1922. Bd. 1. S. 93 ff.
507 Freyer H. Weltgeschichte Europas. Wiesbaden, 1948. 2 Bde.
508 Spengler O. Der Untergang des Abendlandes. Umrisse einer Morphologie der
Weltgeschichte. 52. Aufl. München, 1923. S. 6.

История (Geschichte, Historie) 197
VI. «История» (Geschichte,) как одно из основополагающих
понятий Новейшего времени
Когда Фридрих Шлегель в 1795 году писал, что «ход и направлен-
ность современной культуры определяются господствующими поня-
тиями», эта констатация уже основывалась на понятии истории, ха-
рактерном для Нового и Новейшего времени509. Шлегель пользовался
целым рядом актуальных определений движения, которые все охваты-
вались понятием «история». Поэтому к «истории» {Geschichte) в особой
степени относилось то, что он утверждал применительно к господство-
вавшим в то время понятиям: «Их влияние бесконечно важно и даже
решающе». История смогла стать главным понятием {Leitbegriff) Нового
и Новейшего времени потому, что в эпоху Просвещения, под влияни-
ем Французской революции, были сделаны все вышеописанные шаги,
сформировавшие это понятие.
VI. 1. Социальные и политические функции понятия «история»
Формирование современного понятия «история» {Geschichtsbe-
griff) — такого, которое описывает рефлексию, а не события, — про-
исходило как в ходе научных дискуссий, так и в повседневном соци-
ально-политическом языковом обиходе. Соединялись эти два уровня
языка между собой миром так называемой «буржуазии образования»
{Bildungsbürgertum), ее книгами и журналами, число которых в послед-
ней трети XVIII века резко возросло и к которым потом, особенно
в XIX веке, добавились многочисленные ассоциации и учреждения.
Возникновение самостоятельной исторической науки связано именно
с этой социальной группой, которая обрела свою идентичность вме-
сте с формированием своего исторического самосознания. Поэтому
генезис современного понятия «история» совпадает с его социальной
и политической функцией — хотя, конечно, ею не исчерпывается. Гат-
терер гордился тем, что был профессором истории и при этом не был
вынужден служить какому-нибудь правителю в качестве придворного
историографа. Однако вопросы теории науки, которыми он задавался,
509 «Den Gang und die Richtung der modernen Bildung bestimmen herrschende Be-
griffe». — Schlegel F. Über das Studium der griechischen Poesie (1797) // Idem. Kritische
Schriften / Hrsg.W. Rasch. München, 1964. S. 156 (цит. по: Шлегель Ф. Об изучении
греческой поэзии. М., 2007. С. 122-123. — Примеч. пер.).

198 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
представляют непреходящий интерес независимо от того, как он сам
себя оценивал. Именно притязания понятия «история» на научность
увеличивали его социальную и политическую интегрирующую силу.
Историческая наука, достигшая своего зенита в Германии
в XIX веке, вобрала в себя результаты двух предшествующих фаз:
первую фазу образовывали кропотливая деятельность коллекционеров
и формирование вспомогательных исторических дисциплин, начатое
еще гуманистами, вторую — теоретическая и критическая рефлексия,
ставшая реакцией авторов эпохи Просвещения на деятельность пред-
шественников. В немецкой историографии после Нибура произошел
плодотворный синтез этих двух фаз.
При этом история (Historie) обретала собственное научное про-
странство в той мере, в какой освобождалась от роли служанки по от-
ношению к теологическому и юридическому факультетам. Результат
этой увеличившейся ее автономности стал заметен уже в последней
трети XVIII века, когда было сформулировано новое понятие «исто-
рия» (Geschichtsbegriff)510у демонстрировавшее обретенную самостоя-
тельность исторической науки (historische Wissenschaft). В то же вре-
мя понятие «история» (Geschichte) приобрело новое место и значение
в конструкции политического языка. Становясь центральным поня-
тием истолкования мира, оно окрашивало специфическим образом
и самосознание того социального слоя, который в рассматриваемые
десятилетия превращался из «ученых» в массовую «буржуазию обра-
зования». Уже Аббт требовал, чтобы прагматическая полезность ис-
ториографии стала благом, открытым для всех сословий, а Кристиан
Кестнер в 1765 году в Геттингене задавал многозначительный вопрос:
«Распространяется ли польза новой истории и на частных лиц?» Само
собой разумеется, «историограф должен нам показывать всего чело-
века, а не только в том редком и особенном положении, когда он по-
велевает народами или завоевывает страны»511.
510 Ср.: Schieder Th. (Hrsg.) Hundert Jahre Historische Zeitschrift, 1859-1959. Beiträ-
ge zur Geschichte der Historiographie in den deutschsprachigen Ländern // Historische
Zeitschrift. 1959. Bd. 189; Vosskamp W. Untersuchungen zur Zeit- und Geschichtsauffas-
sung im 17. Jahrhundert bei Gryphius und Lohenstein. Bonn, 1967; Hammerstein N. Jus
und Historie. Ein Beitrag zur Geschichte des historischen Denkens an deutschen Univer-
sitäten im späten 17. und im 18. Jahrhundert. Göttingen, 1972.
511 «Ob sich der Nutzen der neueren Geschichte auch auf Privatpersonen erstrecke?»;
«der Geschichtsschreiber soll uns den ganzen Menschen schildern, nicht nur in der sel-
tenen und besonderen Stellung, da er Völker beherrscht oder da er Länder erobert». —
Kestner С Untersuchung der Frage: Ob sich der Nutzen der neuern Geschichte auch auf
Privatpersonen erstrecke? // Allgemeine Historische Bibliothek. 1767. Bd. 4. S. 214 ff.

История (Geschichte, Historie) 199
«Великое предназначение», которое имела история {die Geschichte)
по убеждению Шлёцера, заключалось в том, чтобы служить «просве-
щению и счастью гражданского общества {bürgerliche Gesellschaft)»512.
Отсюда вытекали последствия, касавшиеся организации и предмет-
ных областей: «Все историописательство, — писал Шлёцер, — следует
рассматривать как «одну большую фабрику с бесконечным числом
цехов», на которой сбор материала, его исследование и изложение
представляют собой разные задачи513. В том, что касается содержа-
ния, к традиционным историям церквей и государств в XVIII веке
добавились история литературы (о необходимости которой шла
речь со времен Бэкона), история искусства и история техники,
история торговли, история наук, история культуры и наконец —
охватывающая их все «история народов». Как писал Гаттерер, «су-
ществует, собственно говоря, только одна история— история на-
родов»514. Новое гражданское общество создавало портрет самого
себя как народа, нации, и потому Круг, сведший все исторические
поддисциплины в один космос, считал, что «вредно» разделять ис-
тории государства и народа, «потому что в силу теснейшей взаимо-
связи [между ними] историю одного совершенно невозможно понять
без истории другого»515.
Итак, понятие «история» {Geschichte) стало обозначать рефлек-
сию, которая призвана была, предоставляя объяснения, обоснования
или легитимации, соединять будущее с прошлым. Эту задачу можно
было решать различными способами. Нации, классы, партии, секты
или другие заинтересованные группы могли и даже должны были ссы-
латься на историю, покуда указание на происхождение собственной
позиции обеспечивало ей правооснование в области политической
или социальной деятельности. Великий спор между Тибо и Савиньи
в 1814 году по поводу возможности единого всеобщего законода-
тельства, или яростные дебаты 1861 года между Зибелем и Фиккером
512 Вступление Шлёцера к: МаЫу А. Von der Art die Geschichte zu schreiben /
Üb. F. R. Salzmann. Straßburg, 1784. S. 7.
513 «Die ganze Geschichtschreiberei [müsse als] eine große unendlich zusammenge-
setzte Fabrike [betrachtet werden]».— Ibid. S. 13.
514 «Es gibt also, eigentlich zu reden, nur eine Historie, die Völkergeschichte». — Gat-
terer J. Ch. Vom historischen Plan und der darauf sich gründenden Zusammenfügung der
Erzählungen. S. 25.
515 «die Geschichte des einen ohne die Geschichte des andern gar nicht verstanden
werden kann».— Krug W.T. Versuch einer systematischen Enzyklopädie der Wissen-
schaften. Bd. l.S. 81.

200 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
о внешнеполитическом смысле прежней (и заключенной в ней совре-
менной) политики империи в отношении Италии — все это свидетель-
ствовало о всеобщей очевидности, присущей историческим обоснова-
ниям, независимо от того, была ли их цель преимущественно связана
с инновацией или же со стабилизацией516.
Савиньи с позиций исторической школы права подчеркивал
первостепенное значение происхождения: «Господство прошлого
над настоящим сумеет проявиться даже там, где настоящее пред-
намеренно противопоставляет себя прошлому»517. Фиккер большее
внимание уделял однородности исторических (geschichtlich) суждений,
то есть опасности партийной односторонности: тяжелее всего, писал
он, будет добиться единогласия исследователей «в тех случаях, где оно
было бы важнее всего, а именно — там, где речь идет об исторических
воззрениях, которые более тесно связаны с практическими вопросами
современности»518. Оба соображения — высказанные здесь представи-
телями консервативного лагеря — подкрепляют крылатое выражение
XIX века: «с помощью истории можно доказать все что угодно»519. По-
этому решающее значение имело то, что вообще существовала и ис-
пользовалась общая платформа исторических (geschichtlich), то есть
спорных доказательств, к которым прибегали, чтобы обосновать свою
юридическую, политическую или социальную идентичность. Луден
в 1810 году высказывал пожелание, «чтобы мы, немцы, здесь слышали
историю немцев», и он гарантировал это себе и своим слушателям,
«чтобы встать на такую точку зрения, с которой мы должны рассма-
тривать эту историю, и привести себя в такое состояние ума, в кото-
ром мы только и можем ее достойно рассматривать»520. Таким образом,
516 Ср.: Stern J. (Hrsg.) Thibaut und Savigny. Ein programmatischer Rechtsstreit auf
Grund ihrer Schriften. Darmstadt, 1914 (reprint: Darmstadt, 1959); Schneider E. (Hrsg.)
Universalstaat oder Nationalstaat. Macht und Ende des ersten deutschen Reiches. Die
Streitschriften von Heinrich von Sybel und Julius Ficker zur deutschen Kaiserpolitik des
Mittelalter. 2. Aufl. Innsbruck, 1943.
517 «Die Herrschaft der Vergangenheit über die Gegenwart wird sich auch da äu-
ßern können, wo sich die Gegenwart absichtlich der Vergangenheit entgegensetzt».—
Stern J. Thibaut und Savigny. S. 137.
518 «Am schwersten [werde sich] eine Übereinstimmung [der Forscher] immer da
herstellen, wo sie am wichtigsten wäre, nämlich da, wo es sich um geschichtliche Auf-
fassungen handelt, welche zu praktischen Fragen der Gegenwart in näherer Beziehung
stehen».— Schneider F. (Hrsg.) Universalstaat oder Nationalstaat. S. 31.
519 Wander C.R W. Deutsches Sprichwörter Lexikon. Bd. 1. Leipzig, 1887. S. 1593.
520 «daß wir als Deutsche die Geschichte der Deutschen hier hörten»; «um uns auf
den Standpunkt zu stellen, von welchem aus wir diese Geschichte zu betrachten haben,
und in die Gemütsverfassung zu setzen, mit welcher wir sie nur würdig betrachten kön-

История (Geschichte, Historie) 201
«история» {Geschichte) отнюдь не была знанием, ограничивающимся
прошлым и воспоминанием о нем: она сохраняла свою политиче-
скую актуальность и обращенный к современникам социальный вы-
зов — качества, обретенные ею к концу эпохи Просвещения. Поэтому
Якоб Буркхардт в 1846 году обосновывал свое знаменитое бегство
«на прекрасный ленивый юг» тем, что этот юг представлял собой
«отмершую часть истории»521. То есть поездка в Италию была для него
не бегством в историю, а наоборот — бегством из истории, поскольку
Буркхардт уехал от острого политического кризиса. И наоборот, Зи-
бель в 1889 году в такой же системе аргументации открыто ссылался
на свои «прусские и национал-либеральные убеждения». Он выражал
надежду, что написанная им история создания Германской империи
в качестве «более подробного и наглядного изображения болезни
и кризиса» сможет «послужить укреплению обретенного здоровья
и согласия»522. Более ярко и беззастенчиво формулировал аналогич-
ные собственные намерения Трейчке: «Я стремился из мешанины со-
бытий выделить важные моменты, чтобы мощно выступили вперед
те люди и учреждения, те идеи и перемены судеб, которые создали
нашу новую народность»523. И далее: «Еще более отчетливо, чем его
предшественник, этот том показывает, что политическую историю
Германского союза можно рассматривать только с прусской точки зре-
ния, ибо лишь тот, кто сам стоит твердо, способен судить о движении
и переменах»524. После 1871 года спор между Трейчке и Шмоллером
показал, насколько принятые ранее решения в области методологии
и теории науки могли приобретать — и выполнять — политическую
или социальную функцию. Трейчке, следуя за Аристотелем, выдви-
nen». — Luden H. Einige Worte über das Studium der vaterländischen Geschichte. Jena,
1810 (reprint: Darmstadt, [o.J.]). S. 11.
521 Burckhardt J. Brief an Hermann Schauenburg (28.2.1846) // Idem. Briefe /
Hrsg.M. Burckhardt. Basel, 1952. S. 208.
522 Sybel H. von. Die Begründung des deutschen Reiches durch Wilhelm I. München;
Leipzig, 1889. Bd. 1. S. XIII-XIV.
523 «Mein Bestreben war, aus dem Gewirr der Ereignisse die wesentlichen Gesichts-
punkte herauszuheben, die Männer und die Institutionen, die Ideen und die Schick-
salswechsel, unser neues Volkstum geschaffen haben, kräftig hervortreten zu lassen». —
Treitschke H. von. Deutsche Geschichte im 19. Jahrhundert (1879). Leipzig, 1927. Bd. 1.
S. VIII.
524 «Noch deutlicher als sein Vorgänger zeigt der vorliegende Band, daß die politische
Geschichte des Deutschen Bundes nur vom preußischen Standpunkt aus betrachtet wer-
den kann; denn nur wer selber fest steht, vermag den Wandel der Dinge zu beurteilen». —
Ibid. (1885). 1927. Bd. 3.S. VIII.

202 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
гал аргументы, призванные стабилизировать государственную власть
и тем самым бороться с социал-демократией, которую Шмоллер стре-
мился переманить на свою сторону с помощью социально-эволюцио-
нистских и реформаторских исторических построений.
Непосредственно политическое применение «истории» (die
Geschichte) с обращением к широкой слушательской и читательской
аудитории было возможно исключительно потому, что история
понималась не только как наука о прошлом, но в первую очередь
как пространство опыта и инструмент рефлексии по поводу любого
планируемого социального или политического действия. Историче-
ская наука «имеет дело отнюдь не только с посмертной маской бы-
лых эпох [...] Их история, понимающая и понимаемая, есть для них
сознание самих себя, понимание их самих. Итак, наша наука требует
себе места и дела во всем, что пребывает в становлении; то, что вокруг
нас и с нами происходит, — что это, если не современность истории,
история современности?» — писал Дройзен525. Шопенгауэр сфорлу-
лировал эту же мысль проще: «Только история дает народу полное
сознание самого себя»526.
Это относилось к национальному самосознанию буржуазии,
но тот же эффект Маркс и Энгельс пытались получить с помощью
исторической рефлексии и для классового сознания рабочих, кото-
рое еще только предстояло сформировать. Так, в 1850 году Энгельс
писал в работе Крестьянская война в Германии: «Те классы и части
классов, которые всюду предавали революцию в 1848 и 1849 годах,
мы встречаем — правда, на более низкой ступени развития — в ка-
честве предателей уже в 1525 году»527. Маркс насмехался над теми,
525 «Mitnichten [habe es die Geschichtswissenschaft] nur mit der Totenmaske der
Vergangenheiten zu tun [...] Verstehend und verstanden ist ihnen ihre Geschichte ein
Bewußtsein über sich, ein Verständnis ihrer selbst. So fordert sich unsere Wissenschaft
ihre Stelle und ihre Pflicht in dem je Werdenden; was um uns her und mit uns geschieht,
was ist es anders als die Gegenwart der Geschichte, die Geschichte der Gegenwart». —
Droysen }. G. Geschichte der preußischen Politik. Berlin, 1855. Bd. 1. S. III.
526 «Erst durch die Geschichte wird ein Volk sich seiner selbst vollständig bewußt». —
Schopenhauer A. Die Welt als Wille und Vorstellung (1819) // Idem. Sämtliche Werke /
Hrsg. A. Hübscher. München, 1911. Bd. 2. S. 507 (цит. по: Шопенгауэр А. Мир как воля
и представление. М., 1993. Т. 2. С. 465.— Примеч. пер.).
527 «Die Klassen und Klassenfraktionen, die 1848 und 49 überall verraten haben,
werden wir schon 1525, wenn auch auf einer niedrigeren Entwicklungsstufe, als Verräter
vorfinden».— Engels F. Der deutsche Bauernkrieg // MEW. 1960. S. Bd. 7. 329 (цит. по:
Энгельс Ф. Крестьянская война в Германии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. М.,
1956. Т. 7. С. 345.— Примеч. пер.).

История (Geschichte, Historie) 203
кто прибегал ко «всемирно-историческим заклинаниям мертвых»,
чтобы рядиться в стилизованные одежды великих политических
эпох прошлого:
Социальная революция XIX века может черпать свою поэзию толь-
ко из будущего, а не из прошлого [...] Прежние революции нуждались
в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, что-
бы обмануть себя насчет своего собственного содержания. Революция
XIX века должна предоставить мертвецам хоронить своих мертвых,
чтобы уяснить себе собственное содержание528.
Но и сам Маркс писал острые статьи, подобные Восемнадцатому
брюмера Луи Бонапарта, где анализировал события недавнего прошло-
го с тем, чтобы преподать пролетариату уроки, извлеченные из краха
революций прошлого, и приучить его к «духу нового языка».
В зависимости от страны и лагеря то или иное прошлое служи-
ло— и служит— целям политического и социального самоопределе-
ния и прогностическим выводам из него. Однако это преломляемое
на множество ладов видение одной и той же истории вовсе не является
выражением безудержного субъективизма или такого историзма, о ко-
тором Теодор Лессинг писал в 1921 году, что он заключает в себе «сума-
сшедшее предположение [...] будто мысленное представление некоего
процесса есть сам этот процесс»529. Нет, познание относительности ис-
торических (historisch) суждений в науке и политике — одно из тех до-
стижений познания, которые сыграли конститутивную роль для нового
понятия истории. Познание неотделимо от ситуации, в которой оно
происходит: это основанная на опыте формула, которая в XVIII веке
способствовала открытию мира истории. Этот эмпирический принцип
никак не затрагивал притязаний на истинность истории как науки.
528 «Die soziale Revolution des neunzehnten Jahrhunderts kann ihre Poesie nicht aus
der Vergangenheit schöpfen, sondern nur aus der Zukunft [...] Die früheren Revolutio-
nen bedurften der weltgeschichtlichen Rückerinnerungen, um sich über ihren eigenen
Inhalt zu betäuben. Die Revolution des neunzehnten Jahrhunderts muß die Toten ihre
Toten begraben lassen, um bei ihrem eigenen Inhalt anzukommen». — Marx K. Der acht-
zehnte Brumaire des Louis Bonaparte (1852) // MEW. 1960. Bd. 8. S. 115, 117 (цит. по:
Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М.,
1957. Т. 8. С. 120,122.— Примеч. пер.).
529«die tollhäuslerische Annahme [...], daß das Denken eines Prozesses der Prozeß
selber sei». -Lessing Th. Geschichte als Sinngebung des Sinnlosen. München, 1921. S. 21.

204 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
VI.2. Историческая относительность
и темпоралъностъ
Ян Амос Коменский в 1623 году писал, что историки как бы смо-
трят через подзорные трубы, которые загибаются, подобно валторнам,
и обращены объективами назад: историки пытаются извлечь из про-
шлого уроки для настоящего и будущего, но нельзя не подивиться тому,
как искривляются перспективы, так что все предстает в ином свете.
Из-за этого «совершенно невозможно полагаться на то [...] что некое
положение дел и в действительности таково, каким оно представляет-
ся наблюдателю». Каждый доверяет лишь своим собственным очкам,
а отсюда возникают споры и перебранки530.
Перенос естественно-научной теории перспективы на историю
(Historie) стал казаться более очевидным делом в век религиозных кон-
фликтов и конфессиональной полемики — в тех случаях, когда авторы
были готовы признать, что догматические точки зрения, которые они
отстаивали, относительны. Но отсюда еще не следовало, что и новая —
рациональная и надконфессиональная — точка зрения тоже может
быть релятивирована. Античный топос, согласно которому историк
должен быть apolis, то есть не иметь отечества, чтобы служить истине
и только сообщать о том, «что происходило»531, во все века был скорее
постулатом научной этики. Его признавали и Бейль, и Вольтер, равно
как и Виланд или Ранке: «Все взаимосвязано: критическое изучение
подлинных источников, беспристрастный взгляд, объективное изло-
жение; целью является наглядное представление полной правды», даже
если до конца ее достичь не удается532.
Исторически самоустранение от партийной точки зрения было на-
правлено всегда против различных конкретных партий. Эпистемологи-
чески же за постулатом надпартийности, которая требовалась для того,
чтобы представить былую действительность хотя бы приблизительно
во всей полноте правды, стоял своего рода наивный реализм. В мето-
530 «nicht darauf verlassen, [...] daß eine Sache sich auch wirklich so verhalte, wie sie
dem Beobachter erscheine». — Comenius J. A. Das Labyrinth der Welt und das Paradies
des Herzens 11, 15 (1623) / Üb. Z. Baudnik / Hrsg.P. Kohout. Luzern; Frankfurt a.M.,
1970. S. 105-106.
531Lukian. Hist, conscr. 41,148.
532 «Alles hängt zusammen: kritisches Studium der echten Quellen, unparteiische
Auffassung, objektive Darstellung; — das Ziel ist.die Vergegenwärtigung der vollen Wahr-
heit». — Ranke L von. Einleitung zu den Analekten der englischen Geschichte // Idem.
Sämmtliche Werke. 3. Aufl. Leipzig, 1879. Bd. 21. S. 114.

История (Geschichte, Historie) 205
дологическом отношении это было старое и необходимое условие —
на определенном этапе работы задаться целью встать над партиями, —
но не оно сыграло конститутивную роль в создании исторического
мира. Современную историю формирует— как в научном, так и в до-
научном, в политическом и в социальном поле— скорее ее привязка
(Rückbezogenheit) к собственным эпистемологическим предпосылкам.
Цедлер еще ориентировался на реалистский идеал познания, ко-
гда пессимистически писал, что «быть совершенным историографом
было бы очень трудно, почти невозможно. Тот, кто пожелал бы та-
ковым стать, не должен был бы принадлежать — если бы такое было
возможно — ни к какому ордену, ни к какой партии, ни к какому оте-
честву и ни к какой религии»533. Доказательство того, что именно это
и невозможно, стало заслугой Хладениуса.
Хладениус.исходил из того, что история (Geschichte) и представле-
ние о ней традиционно совпадали. Однако для того, чтобы возможны
были истолкования истории и суждения о ней, необходимо строгое
разделение: «История— одна, а представление о ней различно и мно-
гообразно»534. История сама по себе (eine Geschichte an sich), считал он,
мыслима только без противоречий, но любое сообщение о ней не сво-
бодно от перспективного преломления: «То, что происходит в мире,
разные люди видят по-разному»535. И просто решающе важное значение
имеет то, кем выносится суждение о событиях: «заинтересованным ли-
цом» или «посторонним», «своим» или «врагом», «ученым» или «неуче-
ным», «дворовым», «бюргером» или «крестьянином», «предводителем»
или же «верным подданным». Это осознание различности жизненных
миров привело Хладениуса к двум выводам. Первым был вывод о не-
преодолимой относительности всякого опыта, всякого «суждения, ос-
нованного на воззрениях». Могут существовать два противоречащих
одно другому сообщения, которые оба претендуют на правдивость, ибо
533 «es wäre sehr schwer, ja fast unmöglich, ein vollkommener Geschichtschreiber zu
sein. Wer ein solcher sein wollte, müßte, wenn es angehen könnte, weder einen Orden,
noch eine Partei, noch eine Landsmannschaft, noch eine Religion haben».— Фамиан
Страда (1572-1649), цит. по: ZedlerJ.H. Historie // Idem. Großes vollständiges Univer-
sallexicon aller Wissenschaften und Künste. 1735. Bd. 13. Sp. 286.
534 «Die Geschichte ist einerlei, die Vorstellung aber davon ist verschieden und man-
nigfaltig». — Chladenius J. M. Einleitung zur richtigen Auslegung vernünftiger Reden und
Schriften. S. 195.
535 «Das, was in der Welt geschiehet, wird von verschiedenen Leuten auch auf ver-
schiedene Art angesehen».— Ibid. S. 185. См. также: Chladenius J.M. Allgemeine Ge-
schichtswissenschaft, worinnen der Grund zu einer neuen Einsicht in allen Arten der
Gelahrtheit geleget wird. S. 151.

206 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
«есть одна причина, в силу которой мы познаем вещи так, а не иначе;
причина эта — та точка зрения, с которой мы смотрим на эти вещи [... ]
Из понятия точки зрения следует, что люди, которые смотрят на одни
и те же вещи с различных точек зрения, обязательно будут иметь и раз-
личные представления об этих вещах [...]; quot capita, tot sensus»536.
Второй вывод Хладениуса, сделанный им из анализа позиций
свидетелей истории, — о перспективе как особенности всего совре-
менного ему и позднейшего исследования и изложения истории. Ра-
зумеется, нужно опрашивать на равных основаниях свидетелей про-
тивоположных сторон и искать следы, чтобы познать саму историю
(die Geschichte selbst), писал он — и в этом смысле он тоже поклонялся
умереннореалистскому гносеологическому идеалу, — но взаимосвязи
между событиями прошлого уже невозможно восстановить in Mo ни-
каким описанием. Особенно такой историк, который хочет поведать
«осмысленную историю», не обойдется без того, чтобы представлять ее
«в [перспективно] уменьшенных картинах»537. Он должен отбирать ма-
териал, сокращать его и пользоваться общими понятиями. Но на этом
пути он неизбежно столкнется с новыми двусмысленностями, которые
потребуют новой интерпретации. Ведь «историограф, когда изобража-
ет уменьшенные картины, всегда преследует какую-то свою цель»,—
а читатель должен об этом догадаться, если хочет составить собствен-
ное суждение о той истории, которая излагается538.
На пути от пережитого к полученной научными средствами истории
последняя все время помещается в смыслосодержащие и смыслозада-
ющие перспективы, которые, в свою очередь, указывают друг на дру-
га. Со времен Хладениуса историки стали лучше защищены от кри-
тики в том, что касалось легитимности их взгляда на правдоподобие
как на собственную— историческую (historisch)— форму правды. И —
раз уж им не обойтись без своей точки зрения — они перестали боять-
ся открыто и сознательно занимать «позицию». И для Аббта уже было
очевидно, «что история одного и того же народа в Азии звучит иначе,
536 «einen Grund, warum wir die Sache so, und nicht anders erkennen: und dieses ist
der Sehe-Punckt von derselben Sache [...] Aus dem Begriff des Sehe-Puncts folget, daß
Personen, die eine Sache aus verschiedenen Sehe-Puncten ansehen, auch verschiedene
Vorstellungen von der Sache haben müssen [...]; quot capita, tot sensus». — Idem. Einlei-
tung zur richtigen Auslegung vernünftiger Reden und Schriften. S. 188-189.
537 Ibid. S. 221: слово «история» употребляется здесь еще и во множественном
числе!
538 «ein Geschieht-Schreiber, wenn er verjüngte Bilder schreibt, [hat] allemal sein
Absehen auf etwas».— Ibid. S. 237.

История (Geschichte, Historie) 207
чем в Европе»539. Гаттерер же написал Лекцию о позиции и точке зрения
историографа, в которой проводится сравнение Тита Ливия с неким во-
ображаемым «немецким Ливием»540. Шлёцер, Вегелин, Землер или Кестер
тоже пользовались выражением «точка зрения» или «позиция», как Хесс,
который в 1774 году избрал себе такую точку зрения, которая дала ему
возможность выбрать «способ представления», «который я счел наибо-
лее уместным как в отношении прошлого, так и в отношении будуще-
го»541. Так точка зрения Хладениуса превратилась в общее место.
«...Сильно заблуждаются [те], которые требовали, чтобы исто-
риограф притворялся человеком без религии, без отчизны, без семьи;
они не подумали о том, что требуют невозможных вещей». Историк,
как и участник событий, не может не привносить свою точку зрения,
зависящую от его происхождения, сословной принадлежности, ин-
тересов и позиции, так что всякая история (Geschichte) post eventum
всегда претерпевает трансформации542. А Хладениус пошел еще на шаг
дальше: он отделил неизбежную особенность личной перспективы
от «пристрастного рассказа», который «вопреки знанию и совести»,
«намеренно искажает или затушевывает» события. «'Беспристрастный
рассказ', таким образом, не может означать, что о некоем предмете
рассказывается безо всяких точек зрения, ибо это невозможно; а 'при-
страстно рассказывать' тоже не может означать, что что-то или некая
история рассказывается с какой-то своей точки зрения, иначе все рас-
сказы были бы пристрастными».
539 «daß die Geschichte von einerlei Volk in Asien anders lautet als in Europa». —
Abbt Th. Geschichte des menschlichen Geschlechts, soweit selbige in Europa bekannt
worden, vom Anfange der Welt bis auf unsere Zeiten. Aus dem großen Werke der allge-
meinen Welthistorie ausgezogen. Halle, 1766. Bd. 1. S. 219.
540 Gatterer J. Ch. Abhandlung vom Standort und Gesichtspunkt des Geschichtschrei-
bers oder der teutsche Livius // Idem. Allgemeine Historische Bibliothek. 1768. Bd. 5.
S.3ff.
541 «eine Vorstellungsart, die ich für die schicklichste sowohl in Rücksicht aufs Ver-
gangne als mit Hinsicht aufs Künftige hielt». — Hess J.J. Von dem Reiche Gottes. Ein Ver-
such über den Plan der göttlichen Anstalten und Offenbarungen. Zürich, 1774. Bd. 1.
S. XXIV.
542 «.. .irren sehr, die verlangt haben, daß ein Geschichlschreiber sich 'wie ein Mensch
ohne Religion, ohne Vaterland, ohne Familie anstellen soll; und haben nicht bedacht, daß
sie unmögliche Dinge fordern»; «Eine unparteiische Erzählung kann also auch nicht so
viel heißen, als eine Sache ohne alle Sehepunkte erzählen, denn das ist einmal nicht mög-
lich: und parteiisch erzählen, kann also auch nicht so viel heißen, als eine Sache und Ge-
schichte nach seinem Sehepunkte erzählen, denn sonst würden alle Erzählungen partei-
isch sein». — Chladenius J. M. Allgemeine Geschichtswissenschaft, worinnen der Grund
zu einer neuen Einsicht in allen Arten der Gelahrtheit geleget wird. S. 166,151.

208 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Установив, что обусловленность суждений личной перспективой
и пристрастность — это не одно и то же, Хладениус задал теоретическую
рамку, которая сохраняет свое значение по сей день. Ведь и претензия
на понимание, и требование учитывать мнение и интересы не только
собственные, но и другого, в том числе и противника, и учение, кото-
рое со времен Гердера признает за каждой эпохой, каждым народом
и каждым индивидуумом свое право,— все это можно реализовать
на практике только в том случае, если критерии суждений и изложения
несводимы к простой партийности.
Хладениус стал первым, кто дал набросок герменевтики исто-
рического (geschichtlich) мира; впрочем, в другом отношении он сам
еще не переступил его порога: его критика познания и эпистемологи-
ческая метафорика носили еще по преимуществу пространственный
характер. Произошедшая однажды история как таковая рассматрива-
лась им в качестве предметной области, которая не подвержена более
никаким сдвигам и на которую люди могут лишь под разными углами
смотреть. О том, что и ход времени может ex post изменять качества
истории, Хладениус еще не задумывался.
Однако под влиянием идей Хладениуса временная составляющая
зависимости взгляда от точки зрения (Perspektivik) быстро стала об-
суждаемой темой. Уже у Гаттерера имелись сомнения: «Правда исто-
рии остается в основном одной и той же — по крайней мере, я здесь
исхожу из этого, хотя мне известно, что и это не всегда можно пола-
гать как данность»543. А Бюш в 1775 году констатировал: «Меж тем,
вновь происходящие события могут сделать важной для нас историю,
которая нас до этого мало или вовсе не интересовала», — при этом
он ссылался на историю Индостана, которая лишь за двадцать лет
до этого англичанами была введена во всеобщую взаимосвязь событий
( Wirkungszusammenhang)544.
Следующий вывод— о том, что сама история (die Geschichte
selbst) только и конституируется взаимосвязью своих событий, —
сделал в 1784 году Шлёцер, и у него он еще имел характер попут-
ного замечания: «Некий факт может на данный момент казаться
543 «Die Wahrheit der Geschichte bleibt im wesentlichen dieselbe: wenigstens setze
ich dieses hier [...] voraus, ob ich wohl weiß, daß man auch dieses nicht allemal vor-
aussetzen darf». — Gatterer J. Ch. Abhandlung vom Standort und Gesichtspunkt des Ge-
schichtschreibers oder der teutsche Livius. S. 7.
544 «Indessen können neu entstehende Vorfälle uns eine Geschichte wichtig machen,
welche uns vorhin wenig oder gar nicht interessierte». — Busch J. G. Encyclopädie der
historischen, philosophischen und mathematischen Wissenschaften. Bd. 1. S. 118.

История (Geschichte, Historie) 209
крайне незначительным, а через какое-то время сделаться крайне
важным — либо для самой истории, либо по крайней мере для кри-
тики»545. Таким образом, во всемирной истории, рассматриваемой
как единая, роль и значение обстоятельств прошлого могут меняться
задним числом.
Наконец, растущая временная дистанция, отделяющая совре-
менность от прошлого, стала рассматриваться не только как фактор,
обусловливающий его изменение. Был сделан еще один вывод: с уве-
личением этой дистанции возрастают и возможности познания. Это
означало, что непосредственный свидетель событий лишался своего
прежнего привилегированного (но уже релятивированного Хладе-
ниусом) статуса главного исторического источника: прошлое больше
не удерживалось в памяти с помощью устной или письменной тради-
ции, теперь оно реконструировалось посредством критических мето-
дологических операций. «Всякое крупное событие для современников,
на которых оно оказывает непосредственное воздействие, всегда оку-
тано туманом, который развеивается лишь очень постепенно, зачастую
в течение жизни нескольких поколений». И только после того как прой-
дет достаточное количество времени, прошлое — благодаря «историче-
ской {historisch) критике», которая способна учитывать и притязания
партийного духа, способствующие выявлению истины, — предстанет
«в совершенно ином облике»546.
С осмыслением истории как процесса, происходящего во вре-
мени, повысилось также методологическое значение темпоральной
перспективы. И в данном случае, как у Лессинга, возможность ин-
терпретировать исторические (geschichtlich) изменения как прогресс
была обеспечена «экономикой спасения», выступавшей как «экономи-
ка времени». Никогда не бывает неизменной истории (Historie)* писал
Землер в 1788 году. Усредненная сумма данных, содержания и обра-
ботки оказывается всякий раз неодинаковой. «Эта неодинаковость
545 «Ein Faktum kann, für jetzo, äußerst unbedeutend scheinen, und über lang oder
über kurz, für die Geschichte selbst, oder doch für die Kritik, entscheidend wichtig wer-
den». — Вступление Шлёцера к: Mably A. Von der Art die Geschichte zu schreiben.
S. 15, Anm.
546 «Jede große Begebenheit ist immer für die Zeitgenossen, auf welche sie unmit-
telbar wirkt, in einen Nebel verhüllt, der sich nur nach und nach, oft kaum nach einigen
Menschenaltern wegzieht». — Planck G. J. Geschichte der Entstehung, der Veränderungen
und der Bildung unseres protestantischen Lehrbegriffs. Bd. 1. S. VII; Idem. Einleitung in
die theologischen Wissenschaften. 1795. Bd. 2. S. 243.

210 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Май ер, Одило Энгельс
просто неизбежна [...] она есть следствие высочайшего промысла
Божьего в мире людей»547.
Неравенство, изменение и чередование всех обстоятельств «все
время продолжаются ради дальнейшего, все время другого, мораль-
ного воспитания людей. На эту предшествующую историю (Geschichte)
всех [...] историков», считал Землер, обращали слишком мало внима-
ния те, кто читал их тексты. Отсюда можно было бы вывести ступени
роста того познания, которое позволит тем, кто придет в мир позже,
разоблачить партийные интересы прежних поколений и их историков.
Именно такое намерение и преследовал Землер в отношении первых
трех веков христианства. Кто утверждает, будто церковная система
в своей истории оставалась неизменной, писал он, тот способствует
увековечению предрассудков, служит интересам властвующей иерар-
хии и препятствует моральному самораскрытию христианской рели-
гии— «а большего прегрешения против всей исторической правды
[...] и быть не может»548.
С тех пор как исторически (historisch) относительная правда была
помещена во временную перспективу своего исторического (geschichtlich)
развития, она превратилась в нечто высшее — в истину. Предпосылкой
для этого ее перехода на позицию высшего порядка стало изменение
перспективы и (вследствие этого, как у Землера) фактическое изменение
сути прошлого в соотношении с настоящим и будущим. «В том, что все-
мирную историю время от времени нужно переписывать, не осталось
в наши дни, пожалуй, никаких сомнений, — чуть позже писал Гёте. —
Такая необходимость проистекает, однако, вовсе не из того, что впо-
следствии обнаруживается много событий, а из того, что появляются
новые взгляды, и из того, что движущееся вперед время приводит нас
к таким точкам зрения, с которых мы можем по-новому увидеть и оце-
нить прошлое»549. С тех пор и история вообще (die Geschichte überhaupt)
приобрела подлинно временное качество. Гёте сформулировал и выра-
547«Dieser Unterschied ist geradehin unvermeidlich [...] Er ist eine Folge der er-
habensten Haushaltung Gottes in der Menschenwelt». — Semler J. S. Neue Versuche die
Kirchenhistorie der ersten Jahrhunderte mehr aufzuklären. Leipzig, 1787. S. 1 ff.
548 Ibid. S. 101-102.
549 «Daß die Weltgeschichte von Zeil zu Zeit umgeschrieben werden müsse, darüber
ist in unseren Tagen wohl kein Zweifel übrig geblieben»; «Eine solche Notwendigkeit ent-
steht aber nicht etwa daher, weil viel Geschehenes nachentdeckt worden, sondern weil
neue Ansichten gegeben werden, weil der Genosse einer fortschreitenden Zeit auf Stand-
punkte geführt wird, von welchen sich das Vergangene auf eine neue Weise überschauen
und beurteilen läßt». — Goethe J. W. von. Materialien zur Geschichte der Farbenlehre //
Idem. Werke / Hrsg. E. Trunz. Hamburg, 1960. Bd. 14. S. 93.

История (Geschichte, Historie) 211
зил тот исторический {geschichtlich) опыт, который постепенно накопил-
ся со времен Хладениуса, а именно — что зависимость от точки зрения
является конститутивным фактором для исторического (geschichtlich)
опыта и для исторического (historisch) познания. Темпорализация этой
перспективно преломленной истории потребовала рефлексии и по по-
воду собственной точки зрения историка, поскольку таковая меняет-
ся в ходе исторического (geschichtlich) процесса. Этот опыт укрепился
в ходе событий Французской революции: они особенно недвусмысленно
заставляли каждого определиться, на чьей он стороне.
Поэтому Фридрих Шлегель призывал к открытой рефлексии по
поводу собственной позиции. Он требовал, чтобы историк «откро-
венно» высказывал «свои взгляды и суждения, без которых никакую
историю — по крайней мере, никакое историческое изложение — пи-
сать невозможно», а также свои правовые и религиозные принципы.
«Партийность не должно ставить ему в вину, пусть мы даже и при-
держиваемся иного мнения, нежели он», — добавлял Шлегель, вполне
поддерживая Хладениуса550. Покуда партийные позиции прошлого
сохраняются в настоящем, «неизбежным и необходимым» будет даже
«двоякий подход» к истории (Geschichte). И конечно, тот, кто надеется
«найти историческую правду у одних лишь так называемых беспри-
страстных или нейтральных авторов», предается самообману, считал
он551. Поэтому оставался открытым вопрос о том, какая «партия пра-
вильная», на чью точку зрения надо становиться. Обязательный выбор
политической позиции стал составной частью процесса вынесения су-
ждения. Шлегель считал, что ответ даст философия истории: он надеял-
ся подняться на «великую точку зрения истории (Geschichte)», которая
позволит увидеть в долгосрочной перспективе направленность посто-
янно идущих изменений. Или, как он позже несколько мягче сфор-
мулировал это в Сигнатуре эпохи, нельзя «лишь признавать правоту
за партией как за партией [...] Хотя мы и должны поддерживать партию
всего доброго и божеского [...] мы, однако, никогда не должны сами
выступать в качестве партии [или, тем более] создавать партию»552.
550 «seine Ansichten und Urteile, ohne welche keine Geschichte, wenigstens kei-
ne darstellende zu schreiben möglich ist».— Schlegel F. Über die neuere Geschichte
(1810/11) // Kritische Friedrich-Schlegel-Ausgabe. 1. Abt. 1966. Bd. 7. S. 129.
551 «historische Wahrheit einzig und allein bei den sogenannten unparteiischen oder
neutralen Schriftstellern zu finden [hoffe]».— Schlegel F. Über Fox und dessen histori-
schen Nachlaß (1810) // Ibid. S. 115-116.
552«nur [...] nicht die Partei als Partei gelten lassen [...] Wir sollen zwar Partei
nehmen für das Gute und Göttliche, [...] niemals aber sollen wir Partei sein [oder gar]

212 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
Возникла апория: с одной стороны — история притязает на прав-
ду, с другой стороны — правда исторически (geschichtlich) обусловлена.
Здесь Шлегель, можно сказать, обыгрывает позицию Гегеля: тот, пред-
ставляя свою философскую всемирную историю, собирался, с одной
стороны, учитывать «совокупность всех точек зрения»553, а с другой —
требовал безоговорочно становиться на сторону партии разума и пра-
ва, ибо только она смеет утверждать о себе, что познает истинную
историю и «выступает партией существенного554 [...] Старая мудрость
гласит, что действовать нужно исторически». Требование непартийно-
сти, считал он, имеет смысл лишь до тех пор, покуда с его помощью
защищают от односторонних суждений то, что обнаружено в ходе ис-
следования. Но расширять его до такой степени, чтобы оно заставляло
историка выступать в роли «зрителя», который без цели рассказывает
все подряд, значило бы лишить смысла саму непартийность: «Без суж-
дения история представляет меньше интереса».
Говоря о выступлении на стороне партии разума — что по опреде-
лению исключает возможность какой бы то ни было иной партии, —
Гегель все еще пользовался применительно к истории (Geschichte)
лексиконом Великой Французской революции. С тех пор существует
дилемма, с которой сталкиваются все авторы исторических (historisch)
сочинений: с одной стороны, от них требуют уклоняться от того, чтобы
вставать на сторону каких-либо партий, а с другой стороны, именно
это и является непременной заповедью исторического (geschichtlich)
познания. Гервинус, пропагандист либеральной политики, выступал
за традиционное правило: быть «непредвзятым и непартийным»: «По-
хоже, такова доля историка— примирять противоречия». Нельзя, что-
бы такие вещи, как вера, власти предержащие или отчизна затмевали
его здравый смысл, «и тем не менее он должен быть членом партии
судьбы, естественным поборником прогресса»,— считал Гервинус:
не выступать за дело свободы нельзя555.
machen».— Idem. Über die neuere Geschichte. S. 129; Idem. Die Signatur des Zeitalters
(1820/23) // Ibid. S. 519-520.
553Hegel G.W.F. Die Vernunft in der Geschichte. S. 32.
554 «sie ergreift Partei für das Wesentliche»; «Es wird altklug gesagt, daß man his-
torisch verfahren müsse»; «Ohne Urteil verliert die Geschichte an Interesse». — Idem.
Einleitung in die Geschichte der Philosophie. S. 283; ср.: Ibid. S. 134-135; Idem. Enzyklo-
pädie der philosophischen Wissenschaften. S. 427 ff., § 549.
555 «unbefangen und unparteilich zu sein. Widersprüche zu versöhnen scheint das
Los des Historikers zu sein»; «und doch muß er ein Parteimann des Schicksals, ein natür-
licher Verfechter des Fortschritts sein».— Gervinus G. G. Grundzüge der Historik. Leip-
zig, 1837. S. 92 ff

История (Geschichte, Historie) 213
Против того, чтобы отождествлять необходимость собственной
точки зрения с приверженностью той или иной политической плат-
форме, выступал Ранке. Сам он предпочитал противоположную край-
ность— кажущуюся выключенность исторической {historisch) науки
из времени: в некрологе, посвященном Гервинусу, он писал, что тот
.. .часто высказывает мысль, будто наука должна вмешиваться в жизнь.
Это очень верно, но для того, чтобы действовать, она прежде всего
должна быть наукой; ибо невозможно взять свою точку зрения в жизни
и перенести ее на науку: тогда жизнь будет воздействовать на науку,
а не наука на жизнь [...] Мы только тогда можем оказывать подлинное
воздействие на современность, когда мы сначала отвлекаемся от нее
и восходим к свободной объективной науке556.
Ранке стремился, в конечном счете, избежать исторической
{geschichtlich) обусловленности своих исторических {historisch) сужде-
ний, решительно отвергая всякий «взгляд», который «рассматривает
все былое с точки зрения сегодняшнего дня, тем более что тот непре-
рывно меняется». Для Ранке историческая {geschichtlich) обусловлен-
ность исторического {historisch) познания всегда оставалась поводом
для критики такового.
Не только для тех позиций, которые были заняты сторонами в этом
споре, но также— и, может быть, даже еще больше— для амбивалент-
ности «самой истории» показательно то, что все аргументы, которые
против нее могут быть выдвинуты, поставляются ею же самой. Это
терминологическая особенность «главных понятий» {Leitbegriff), кото-
рые могли получать различное наполнение в зависимости от позиции
и партийной принадлежности тех, кто ими пользовался.
Временная перспектива, как показал Лоренц Штайн, была привя-
зана к постоянно меняющемуся, но в конечном счете ускоряющемуся
556 «Gervinus wiederholt häufig die Ansicht, daß die Wissenschaft in das Leben ein-
greifen müsse. Sehr wahr, aber um zu wirken, muß sie vor allen Dingen Wissenschaft
sein; denn unmöglich kann man seinen Standpunkt in dem Leben nehmen und diesen
auf die Wissenschaft übertragen: dann wirkt das Leben auf die Wissenschaft, nicht die
Wissenschaft auf das Leben [... ] Wir können nur dann eine wahre Wirkung auf die Ge-
genwart ausüben, wenn wir von derselben zunächst absehen, und uns zu der freien ob-
jektiven Wissenschaft erheben»; «Ansicht [strikt ablehnt], die alles Gewesene unter dem
Standpunkt des heutigen Tages ansieht, zumal, da sich dieser unaufhörlich verändert». —
Ranke L von. Georg Gottfried Gervinus, Gedächtnisrede (27.9.1871) // Historische Zeit-
schrift. 1872. Bd. 27. S. 142-143.

214 Хорст Гюнтер, Райнхарт Козеллек, Кристиан Майер, Одило Энгельс
движению истории и, собственно, им и была вызвана. В течение по-
следних пятидесяти лет, писал Штайн в 1843 году, жизнь ускоряется.
Впечатление такое, словно историография уже едва поспевает
за истори