Author: Кузнецов В.А.
Tags: археология история памятники архитектуры средние века северная осетия
ISBN: 5-88530-044-5
Year: 1993
Text
Северо-Осетинсхий институт гуманитарных исследований
В. А. Кузнецов
нижниа
АРХЫЗ
В Х-ХII
веках
К ИСТОРИИ
СРЕДНЕВЕКОВЫХ ГОРОДОВ
СЕВЕРНОГО КАВКАЗА
Ставрополь
«Кавказская библиотека»
1993
ББК 63.4 BР37)
К89
РЕЦЕНЗЕНТЫ:
В. Б. Ковалевская — доктор исторических наук, старший научный
сотрудник Института археологии РАН
В. X. Тменов — кандидат исторических наук, зав. отделом
археологии и этнографии Северо-Осетинского института гуманитарных
исследований
ХУДОЖНИК
Г. Г. Говорков
Одним из наиболее крупных и ярких памятников древности
Северного Кавказа является Нижне-Архызское городище X—XII вв. в
ущелье Большого Зеленчука (Карачаево-Черкесия). В книге
доктора исторических наук В. А. Кузнецова впервые и на основе
материалов, полученных в результате длительного изучения этого
памятника автором и предшествующими исследователями, дается
описание и исторический анализ Нижнего Архыза как
формирующегося раннефеодального города и
административно-политического и идеологического центра государственного образования
Алании. Работа снабжена приложениями и богато иллюстрирована.
Рассчитана не только на специалистов, но и на широкого читателя,
интересующегося прошлым Северного Кавказа.
0504000000 Безобъявл.
88530-91 © Северо-Осетинский НИИ
гуманитарных исследований
ISBN 5-88530-044-5 1993
Список сокращений
АО — Археологические открытия
ВВ — Византийский временник
ВДИ — Вестник древней истории
ВИ — Вопросы истории
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения
ЗИАО — Записки Имп. Археологического общества
ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей
ЗРАО — Записки Русского Археологического общества
ИАК — Известия Имп. Археологической комиссии
ИА АН СССР — Институт археологии Академии наук СССР
ИГАИМК — Известия Гос. академии истории материальной культуры
ИКИАИ — Известия Кавказского историко-археологического института
ИКОИРГО — Известия Кавказского отдела Имп. Русского
географического общества
ИОЛИКО — Известия общества любителей изучения Кубанской области
ИРАИМК — Известия Российской академии истории материальной
культуры
И РАО — Известия Русского археологического общества
ИСОНИИ — Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского
института
КБ НИИ — Кабардино-Балкарский научно-исследовательский институт
КС ИИМК — Краткие сообщения Института истории материальной
культуры
КС ИА — Краткие сообщения Института археологии Академии наук
СССР
КЭС — Кавказский этнографический сборник
Л О И А АН СССР — Ленинградское отделение Института археологии
Академии наук СССР
МАДИСО — Материалы по археологии и древней истории Северной
Осетии
МАК — Материалы по археологии Кавказа
МИА СССР — Материалы по археологии СССР
МИСК — Материалы по изучению Ставропольского края
OAK — Отчеты Имп. Археологической комиссии
СА — Советская археология
СГЭ — Сообщения Гос. Эрмитажа
СКНИИ — Северо-Кавказский научно-исследовательский институт
СМАА — Сборник материалов по археологии Адыгеи
СМОМПК — Сборник материалов для описания местностей и племен
Кавказа
ССКГ — Сборник сведений о кавказских горцах
СССК — Сборник сведений о Северном Кавказе
3
СИТ СГПИ — Сборник научных трудов Ставропольского гос.
пединститута
СЭ — Советская этнография
ТКЧНИИ — Труды Карачаево-Черкесского научно-исследовательского
института
УЗ РАН ИОН— Ученые записки Российской ассоциации
научно-исследовательских институтов общественных наук
УЗ СГПИ — Ученые записки Ставропольского госпединститута
ФАК -— Фонды археологической комиссии
BSOAS — Bulletin of the School of Oriental and African Studies
ESA — Eurasia Septentrionalis Antique
NJA — Nouveau Journal Asiatique
От автора
Проблема возникновения и развития городов — одна из
актуальных проблем, стоящих перед советской исторической наукой.
Органически связанные с социально-экономической структурой общества,
города появляются как следствие подъема производительных сил
и углубления общественного разделения труда, вызывавших
соответствующие изменения производственных отношений. Возникнув как
экономические центры, города в свою очередь оказывают все
возрастающее воздействие на развитие производительных сил и
культурный прогресс.
История древних и средневековых городов Северного Кавказа
до сих пор изучена весьма слабо. Все они, за исключением греческих
эмпориев Черноморского побережья, сформировались в I — начале
II тысячелетия н. э., что связано с неоднозначно для разных районов
края начавшимся периодом перехода от первобытнообщинного строя
к феодальному. Наиболее ранние зачатки городской жизни
выявлены в настоящее время в Дагестане, где проходил крупный военно-
торговый путь по Каспийскому побережью. Несомненно, в приморских
районах процесс древней урбанизации стимулировался их выгодным
географическим положением и шел ускоренным темпом по сравнению
с глубинными районами Кавказского перешейка. В последних,
насколько мы можем об этом судить сейчас, города возникают
значительно позже, в конце I — начале II тысячелетий. Это были первые,
древнейшие города на обширной территории между Дагестаном* и
Черноморским побережьем.
Процесс возникновения и развития городов коснулся и Алании,
занимавшей в рассматриваемое время всю центральную часть
Северного Кавказа, включая и верховья Кубани. Как и везде в Восточной
Европе, он находился в тесной связи с генезисом и развитием
феодальных отношений и активно протекавшим процессом классообразо-
вания. Появление городов, по К. Марксу, ознаменовало переходное
время «от племенного строя к государству»1. Эта оценка полностью
приложима к проблеме возникновения городов в Алании и отражает
как историческую сложность, так и научную актуальность проблемы.
Археологическое изучение городов Алании только начинается,
идет накопление материала, и до широких обобщений и
полноценных исторических реконструкций еще далеко. Исследование
осложняется и рядом затруднений методического характера, давно стоящих
перед археологами и историками. Так, не всегда мы можем с
достаточной четкостью отделить древний город от крупного сельского
поселения; наши посылки при этом нередко опираются на личное
субъективное восприятие того или иного городища данным исследователем.
До сих пор мы не имеем четких научных критериев археологического
определения древних и средневековых городов. Так, рассматривая
раннесредневековые города Ближнего Востока, Н. В. Пигулевская
пишет: «Основное и главное отличие города от селения — это его
стены. Город огорожен, он представляет как бы особое замкнутое
пространство, ограниченное городской стеной, валом, рвом...»2 Сразу
же скажем, что мы воспринимаем определение Н. В. Пигулевской
как слишком упрощенное: не всякое пространство, окруженное
стенами или рвами, можно считать городом. В Предкавказье
существуют десятки раннесредневековых городищ, окруженных мощными
рвами, но это не города, равно как не являются городами все раннс-
5
средневековые городища верховьев Кубани, укрепленные каменными
стенами. Согласно более детальным критериям В. М. Массона город
должен иметь свыше 5 тысяч человек населения, монументальную
архитектуру и развитое ремесленное производство3. Однако против
этого возражает В. И. Гуляев, называющий иные пути формирования
городов как центров не только торгово-ремесленных, но и политико-
административных и религиозных4. Сам В. И. Гуляев приводит
следующие критерии города, прослеживаемые на археологическом
материале: появление дворцовых комплексов-мест обитания правителя и
его двора, появление монументальных храмов и святилищ, выделение
дворцово-храмовых сооружений из общей массы жилых построек и
размещение их в центральной части поселения, наличие пышных
царских гробниц, неприкладное искусство, письменность
(эпиграфикаM. Но и эти критерии представляются способными
характеризовать только тот тип городов, которые возникают как
административно-политические и религиозно-культовые центры. Археологическое
выделение городов как торгово-ремесленных центров, очевидно,
требует несколько иного подхода.
Предлагаемая работа посвящена описанию и анализу материалов,
накопленных в результате изучения одного из наиболее
значительных городов Алании — Нижне-Архызского городища в ущелье р.
Большой Зеленчук. Археологическое исследование этого памятника
началось давно: уже в 1802 г. его посетил майор русской армии
Потемкин, внимание которого привлекли стоящие на городище древние
христианские храмы. Записи Потемкина в 1825 г. опубликовал
академик П. Г. Бутков. Найдя в надписи на стене одного из храмов имя
«места, в коем сооружена церковь» — Аспе, П. Г. Бутков сделал
вывод, что здесь находилась столица сираков город Успа, упоминаемая
Тацитом в связи с событиями сиракоаорсской войны I в. н. э.6 Выводы
П. Г. Буткова вызвали возражения другого академика — Ю. Клап-
рота, указавшего, что расстояние от мест, описываемых Тацитом, до
храмов Зеленчука слишком велико и не соответствует источнику7.
Тогда же Ю. Клапрот выдвинул смелую по тем временам, но не
осуществимую идею об организации научной экспедиции по изучению
Зеленчукских храмов8.
В 1867 г. Нижний Архыз посетили члены Русского
Археологического общества братья Нарышкины, отметившие в своей
публикации, что «все пространство усеяно следами многочисленных
зданий разного вида и размеров... в разных местах ясно видно
начертание бывших тут улиц и проулков и развалившихся круглых башен
и укреплений»9. Раскопок на городище Нарышкины не вели.
Вскоре после Нарышкиных в Нижнем Архызе побывал землемер
Н. Петрусевич, писавший: «большое количество каменных оснований
от жилищ... множество могил кругом церквей показывает, что здесь
было большое население, как бы город, для которого необходимо
было построить три церкви»10.
В 1886 г. ущелье Большого Зеленчука посетил художник и
археолог Д. М. Струков, сопровождавший Ставропольского епископа
Владимира в его поездке на место будущего Зеленчукского монастыря.
В изучении Нижне-Архызского городища поездка Д. М. Струкова
оказалась целой вехой: им был собран очень ценный материал,
представленный в виде небольшой рукописи и профессионально
выполненных таблиц и рисунков. Ценность графических материалов
Д. М. Струкова состоит в том, что' почти все им зафиксированное
позже было уничтожено или сильно пострадало11. В рукописи «О
древних церквах при реке Большой Зеленчук на Кавказе, близ Кабарды»
6
Д. М. Струков отмечает остатки древних укреплений на окрестных
горах, в трех местах в горах развалины небольших помещений из
тесаного камня, на территории самого города указывает развалины
построек близ храмов, фундамент обширного круглого здания, на-
. поминающего цирк, на южном конце города стены здания длиной
30 сажен, «находящегося на господствующей возвышенной
местности и бывшего, вероятно, жилищем властителя этого города». Кроме
больших храмов Струков видел еще три храма меньшего размера,
со стенами высотой до 3—4 аршин.
Оценивая обследованный им памятник, Д. М. Струков писал, что
по характеру зданий этот город «совершенно тождественен с древним
Херсонесом», а .жители его были аланы и частично греки. Город,
по мнению Д. М. Струкова, погиб в XIII в. в связи с нашествием
монголов12. Надо отдать должное интуиции автора, на основе
визуального изучения давшего памятнику в целом верную характеристику.
Спутник Струкова епископ Владимир в своих путевых записках также
считал, что здесь был значительный город13. В 1888 г. в
«Московских церковных ведомостях» была опубликована статья «Памятники
древности на Кавказе», где указывалось даже количество древних
домов на Нижне-Архызском городище — 40014.
Вскоре после поездки Струкова и епископа Владимира (в 1889 г.)
в Нижнем Архызе по решению Синода был открыт Александро-
Афонский Зеленчукский мужской монастырь, призванный
распространять христианство среди окрестных кавказских «инородцев».
Строительные работы нанесли огромный ущерб городищу. Значительная
его часть была занята монастырем, широко практиковавшим
употребление для своих нужд древнего строительного материала,
лежавшего кругом в изобилии. Целые кварталы древних построек
оказались уничтоженными. Во время работ монахи часто находили
различные предметы, о чем свидетельствует анонимный автор брошюры
о монастыре15. Среди эти случайных находок нужно выделить
обломок каменного креста с греческой надписью, найденный в феврале
1900 г. «близ 1-й древней церкви» и игуменом Серафимом
направленный в Императорскую Археологическую Комиссию16, а затем
опубликованный академиком В. В. Латышевым17.
В 1895 г. небольшие раскопки на Нижне-Архызском городище
выполнил В. М. Сысоев. Объектом его раскопок стало «курганообраз-
ное возвышение» в 5 саженях к юго-западу от небольшой церкви
близ балки Подорваной, а также несколько погребений в
каменных ящиках около северного и среднего храмов и полуразрушенные
погребения в скалах балки Подорваной. Городище и погребения
В. М. Сысоев связывал с «остатками византийской культуры»
X—XII вв.18 К сказанному добавим небольшие публикации Г. И.
Куликовского (каменные кресты из района северного храмаI9 и Г. Н. Про-
зрителева (случайные находки монаховJ0.
Такова история изучения Нижне-Архызского городища в
дореволюционный период. Как видим, многие авторы считали, что здесь был
город, а Нарышкины и А. Федоровский предполагали даже
существование в Нижнем Архызе византийского монастыря21. Академик
В. Ф. Миллер также считал руины Нижнего Архыза остатками
«древнего христианского города», и первый высказал мысль, что здесь
находился центр Аланской епархии, упоминаемой в византийских
документах22. Мы должны признать заслуги дореволюционных
исследователей, особенно Нарышкиных, Струкова и Сысоева, собравших
ценные материалы, и В. Ф. Миллера, указавшего на крупное
научное значение памятника.
7
В советское время археологическое исследование Нижне-Архыз-
ского городища продолжается. Как видно из сообщений, появившихся
в местной периодической печати, в марте 1937 г. Черкесский научно-
исследовательский институт организовал экспедицию в ущелье
Большого Зеленчука «для поисков древнего города». Было установлено
«точное местонахождение исчезнувшего большого греческого города,
существовавшего более 1000 лет тому назад» и разрушенного
«сильным вулканическим извержением»23. Нет сомнения в том, что речь
идет о Нижне-Архызском городище; к сожалению, более
обстоятельных данных о работе этой экспедиции у нас нет. Нет данных и о
результате посещения городища экспедицией Ставропольского музея
в 1939 г., видимо, ограничившейся лишь беглым осмотром
местности24.
Очень интересные, подчас уникальные материалы были добыты
экспедицией учительского и научно-исследовательского институтов
г. Микоян-Шахар (совр. Карачаевск) под руководством К. М. Пет-
ролевича в 1940 г. В отчете городище и храмы, венчающие его,
описаны поверхностно, но большого внимания заслуживают сведения
о «ясных следах древней золотодобычи» в балке Подорваной25 и
об «обширном древнем железорудном поле» в верховьях той же балки
на водоразделе Зеленчук-Маруха. «На поле, кроме ям рудодобычи,
много остатков ям-печей — не то для рудообжига, не то для плавки
руды». Размеры поля 3 км в длину и 1,5 км в ширину. Начиная от
городища водозраздел покрыт сетью древних дорог, спускающихся
в ущелье р. Маруха. Такая же дорога идет по правому берегу
Большого Зеленчука вниз, к станице Зеленчукской. На окружающих
городище скальных выступах были обнаружены три часовни, а в скалах —
погребения. Наконец, под полом северного храма было вскрыто
захоронение в каменном ящике, давшее богатый инвентарь из 113
золотых или позолоченных украшений, среди которых выделяются серьги
и массивные перстни26. Один из них имел альмандиновую вставку —
печать с именем армянского царя Ашота I (886—891 гг.J7.
Новый этап в изучении Нижне-Архызского городища начался после
окончания Великой Отечественной войны. В 1952 г. его обследовала
экспедиция Пятигорского пединститута под руководством П. Г. Ак-
ритаса; ее продолжением явилась экспедиция того же института в
1953 г., работавшая под руководством В. А. Кузнецова28. Обе
названные экспедиции носили рекогносцировочный характер. Осенью
1953 г. городище посетил и осмотрел разведочный отряд
Таманской экспедиции ИА АН СССР во главе с А. Л. Монгайтом, вскоре
писавшим: «Нужно надеяться, что в ближайшее время будут
подробно изучены интереснейшие городища в долине Б. Зеленчука»29.
Наиболее интенсивные работы на городище развернулись с 1960 г.,
когда в связи с реставрацией северного Зеленчукского храма
начались охранные раскопки, осуществлявшиеся Зеленчукским отрядом
Северо-Кавказской археологической экспедиции ИА АН СССР, а
затем Северо-Осетинского НИИ. Результаты исследований частично
опубликованы30, обнародован и небольшой обзорный очерк, дающий
общее представление о памятнике31.
Данная работа написана на основе полевых исследований и
обработанных отчетов автора, с привлечением материалов, собранных
предшествующими исследователями. По издательским условиям часть
материала нам пришлось опустить или сократить. При больших
масштабах Нижне-Архызского городища и наших скромных средствах
и возможностях раскопки носили ограниченный характер. Одна из
трудностей в изучении городища связана с его археологической спе-
8
цификой.: все сооружения построены из тесаного камня,
образовавшего огромные каменные завалы, недоступные для обычной лопаты
и применения «нормальной» методики археологических раскопок и
установления четкой стратиграфии. Разборка и переброска каменных
завалов постоянно была чрезвычайно трудоемким, но неизбежным
видом работы, поглощавшим основные силы и средства.
Безусловно, многое в облике Нижне-Архызского городища пока
остается неясным и требует раскопок большими площадями и на
более высоком уровне. Сознавая это, я тем не менее решаюсь обобщить
собранные материалы и подвести предварительные итоги. Нижний
Архыз — первый город средневековой Алании, изучаемый
монографически, и данная несовершенная публикация назрела, как назрела
и проблема внутреннего социально-экономического развития Алании,
генезиса феодализма и классового общества в ней, разделения
общественного труда и формирования раннефеодальных городов, в рвах
которых, по образному выражению Ф. Энгельса, «зияет могила
родового строя, а их башни достигают уже цивилизации»32.
В заключение считаю своим долгом отметить, что экспедиции
по изучению Нижне-Архызского городища организовывались и
финансировались Институтом археологии АН СССР, Северо-Осетин-
ским НИИ истории, филологии и экономики, Карачаево-Черкесским
историко-культурным и природным музеем-заповедником и
Пятигорским пединститутом. Автор выражает свою благодарность
названным учреждениям, а также всем сотрудникам и рабочим Зеленчук-
ской археологической экспедиции, своим трудом внесшим главный
вклад в подготовку и осуществление этого исследования.
Библиографические ссылки
1. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3. 1955, с. 49.
2. Пигулевская Н. В. Город Ближнего Востока в раннем
средневековье. ВДИ. 1969, I, с. 66.
3. Массон В. М. Экономика и социальный строй древних обществ
(в свете данных археологии). Л., 1976, с. 144.
4. Гуляев В. И. Рец. на книгу Массона В. М. «Экономика и
социальный строй древних обществ». ВДИ, 1978, 3, с. 180.
5. Там же.
6. Бутков /7. Г. О древнегреческих церквах в верховьях р.
Большого Зеленчука, осмотренных в 1802 г. майором Потемкиным.
«Библиографические листы» П. Кеппена, № 30. Спб., 1925, с. 432—433;
его же: О имени козак. «Вестник Европы», № 23, М., 1822, с. 201.
К выводам Бут ков а присоединилась Е. Г. Пчел и на. См. ее: Греко-
славянские эпиграфические памятники на Северном Кавказе.
Археографический ежегодник АН СССР за 1959 год. М., 1960, с. 299,
прим. 4
7. J. Potocky. Voyage dans les steps d'Astrakhan et du Caucase.
Histoire primitive, t. I, Paris, 1829, с 241—242; Klaproth. Sur les
anciennes eglises chretiennes dans le Caucase au-dela du Kouban.
NJA, V, Paris, 1830, с 375—390.
8. Klaproth. Op. cit., с 390.
9. Отчет гг. Нарышкиных, совершивших путешествие на Кавказ
(Сванетию) с археологической целью в 1867 году, ИРАО, т. VIII.
вып. 4. Спб., 1876, с. 363.
9
10. Петрусевич Н. Извлечение из отчета об осмотре казенных
свободных земель нагорной полосы между реками Тебердой и Лабой.
ССКГ. Вып. IV. Тифлис, 1870, с. 16.
11. Архив ЛО ИА АН СССР, Р-1, дело N° 339.
12. Архив ЛО ИА АН СССР, ФАК, дело № 87/1889, л. 15—17, 55.
13. Из путевых заметок епископа Владимира о Северном Кавказе.
Русский архив, № 4, М., 1904, с. 679—682.
14. Древности, т. XV, вып. I. M., 1894, протоколы, с. 127.
15. Древнехристианские храмы и св. Александро-Афонский Зелен-
чукский монастырь в Зеленчукском ущелье Кавказского хребта,
Кубанской области, Баталпашинского отдела. Изд. пятое. Одесса,
1904, с. 31. Поверхностное описание городища, изложенное в этой
брошюре, повторяет Н. Я. Динник (см. его: Верховья Большого
Зеленчука и хребет А$ишира-Ахуба, Тифлис, 1899, с. 9—11).
16. Архив Л О ИА АН СССР, ФАК, дело № 42/1897.
17. Латышев В. Заметки о кавказских надписях. ИАК, вып. 10.
Спб, 1904, с. 100—1001.
18. Сысоев В. М. Отчет о поездке летом 1895 г. в верховья Б.
Зеленчука, Кубани и Теберды. Археологические известия и заметки,
издаваемые Имп. Московским археологическим обществом, т. IV,
1896, с. 169—170; Сысоев В. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Те-
берду летом 1895 года. МАК, вып. VII, М., 1898, с. 124—125, табл.
19. Там же, с. 142, рис. 33; см. также: Археологические известия
и заметки, издаваемые Имп. Московским археологическим обществом,
т. I, M., 1893, с. 41.
20.' Прозрителев Г. Н. Археологическая находка, Александровско-
Афонский Зеленчукский монастырь. СССК, т. II. Ставрополь, 1908,
с. 1—3.
21. Нарышкины. Указ. соч., с. 363; Федоровский А.
Археологические заметки о Кубанской области. ИАК, вып. 47. Спб., 1913, с. 157.
22. Миллер В. Ф. Древнеосетинский памятник из Кубанской
области. МАК, вып. III. M., 1893, с. 118.
23. Поиски древнего города. Газ. «Северокавказский большевик»
от 21 марта 1937 г.; На развалинах древнего города. Газ. «Молодой
ленинец» от 28 марта 1937 г.
24. Минаева Т. М. Из истории археологических обследований
верховьев реки Кубани. УЗ СГПИ, т. VII, Ставрополь, 1951, с. 228.
25. Архив Л О И А АН СССР, ф. 35, дело № 7/1940.
26. О работе экспедиции см.: Петролевич К. Находки
археологов. Газ. «Красный Карачай» от 5 сентября 1940 г.; Лесняк В. Из
прошлого Карачая. Газ. «Орджоникидзевская правда» от 4 января
1941 г. Лайпанов X. О. Из связей алано-хазарской и яфетической
культур. Труды Киргизского Гос. пед. института им. В. М. Фрунзе,
т. И, вып. 2, Фрунзе, 1948, с. 75—83; его же: К истории
карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957, с. 53—55.
27. Крачковская В. А. Печать Багратида Ашота с арабской
надписью. КС ИИМК, вып. XII, 1946, с. 112—117; Лайпанов X. О.
Печать Ашота Багратида. «Известия» АН Арм. ССР, обществ, науки,
1955, N° 2, с. 97—98 (на армян, языке).
28. Кузнецов В. А. Археологические разведки в Зеленчукском
районе Ставропольского края в 1953 году. МИСК, вып. 6, Ставрополь,
1954, с. 345—351.
29. Монгайт А. Л. Некоторые средневековые археологические
памятники Северо-Западного Кавказа. СА, XXIII, 1955, с. 340, прим. 3.
30. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.). КС ИА, вып. 98, 1964, с. 107—115; его же:
10
Северный Зеленчукский храм X века. С А, 1964, 4, с. 136—150.
31. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
с. 163—-196. После того, как данная рукопись была подготовлена
к печати, автором опубликована итоговая статья о Нижне-Архызском
городище. См.: Кузнецов В. А. Нижне-Архызское городище Х-ХН вв.—
раннефеодальный город Алании (историко-географическая
характеристика и некоторые итоги исследований). В кн.: Новое в археологии
Северного Кавказа. М., Наука, 1986, с. 230—247.
32. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, 1961, с. 164.
Глава 1
ТОПОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ГОРОДИЩА
Нижне-Архызское городище, получившее свое
название от небольшого поселка Нижний Архыз, расположено
в ущелье р. Большой Зеленчук, в 22 км к югу от
станицы Зеленчукской Зеленчукского района Карачаево-
Черкесской Республики. Городище занимает
обширную горную долину (рис. 1), геологически связанную
с северо-юрской структурно-эрозионной депрессией1;
долина вытянута с юго-запада на северо-восток по
правому берегу Большого Зеленчука2 на расстояние более
3 км, ширина долины колеблется в зависимости от
микрорельефа и конфигурации русла реки, в среднем достигая
250—300 м. С северо-запада (по левому берегу реки)
долина закрыта хребтом Мыцешта, с юго-востока
хребтом Ужум. Оба хребта в основном сложены из
нижнеюрских глинистых сланцев и песчаников и покрыты
дубово-буково-ольхово-березовым лесом с примесью
граба* осины и иных лиственных пород на горнолесных
оподзоленных буроземах3. Высота долины над уровнем
моря 1150 м.
Оконтуривающие долину горные хребты прорезаны
глубокими балками с текущими по ним ручьями,
впадающими в Большой Зеленчук. Наиболее значительная
балка на левом берегу — Размытая, на правом — балки
Бандитская, Церковная, Хасана и Подорваная. Самый
крупный ручей, при сильных дождях превращающийся
в бурный поток, протекает по балке Подорваной.
Река Большой Зеленчук — типичная для
северозападного Кавказа горная река с падением 7 м на 1 км
и скоростью течения 13—14 км в час4. Ширина ее в
районе Нижнего Архыза достигает 40 м, ложе каменистое,
вода при устойчивой сухой погоде чистая и прозрачная.
Климат Нижне-Архызской долины мягкий и влажный,
без сильных ветров, ландшафты долины исключительно
живописны.
Городище занимает почти всю долину (рис. 2 и 3),
длина его (считая от автотрассы обсерватории на юге
до северной оборонительной стены) 2,5 км, а общая
площадь равна приблизительно 63 гектарам (в эту
территорию входят и незастроенные участки
сельскохозяйственной округи города, огороженные оборонительными
стенами). Таким образом, по площади памятник очень
12
значителен; с учетом застройки его превосходит ранне-
средневековое городище Рим-гора в 17 км от г.
Кисловодска, занимающее до 115 га.5
Находясь от устья Зеленчукского ущелья на
расстоянии 8 км, городище расположено чрезвычайно
выгодно — оно надежно укрыто в глубине гор, защищено
лесистыми хребтами и труднопроходимой рекой и в то же
время имеет свободный выход сначала в широкую
долину Большого Зеленчука, а затем — в любом
направлении к равнинам Предкавказья. Не менее выгодно
положение городища и по отношению к югу: вверх по
ущелью шла торная тропа, через урочище «Старое
жилище», по реке Речепста и по верховьям Большой Лабы
следовавшая к перевалам Санчаро и Цагеркер с выходом
к Сухуми6. Расстояние от Нижнего Архыза до Сухуми
по Санчарской тропе 169 верст7 (рис. 3, врезка).
Территорию городища можно расчленить на шесть
структурно-топографических частей: 1) первый
земледельческий участок, 2) поселок епархии, 3) второй
земледельческий участок, 4) город, 5) могильник на склонах
хребта Ужум по правому берегу реки, 6) могильник на
склонах хребта Мыцешта по левому берегу реки. Кроме
того, в инфраструктуру Нижне-Архызского городища
необходимо включить и древние дороги, начинающиеся
от городища и хорошо прослеживающиеся до сих пор.
Ниже дается краткое описание каждой части,
позволяющее составить общее представление о памятнике.
Первый земледельческий участок. Занимает
территорию, на северо-востоке ограниченную визуально
прослеживаемым валом (в действительности стеной) на
расстоянии около 600 м к югу от балки Бандитской. На юге
участок достигает поселка епархии и второй
оборонительной стены (рис. 3). Обрабатывался ли участок за
первой (северной) оборонительной стеной, сказать
трудно, у балки Бандитской он переходит в узкую
горловину, от которой начинается несомненно древняя и
хорошо прослеживаемая дорога по правому берегу реки,
выходящая на равнину в пос. Даусуз. Ширина дороги
в среднем 3—4 м, в балках и на крутых склонах она
укреплена каменными,' сухой кладки подпорными
стенами. Дорога и подпорные стены прекрасно сохранились
на участке против с. Нижняя Ермоловка; толщина
подпорной стены здесь достигает 1 м. Монахи
Зеленчукского монастыря пользовались этой дорогой,
возможно ее подправляли, но не строили8.
13
Описываемый участок представляет довольно ровное
поле, орошаемое стекающими с Ужума ручьями;
размеры поля примерно 450X300 м, площадь 13,5 гектара.
Тщательный осмотр поверхности не выявил здесь
никаких признаков древних сооружений (кроме
возможных оград), нет и подъемного археологического
материала. Обследование имеющихся выемок и обнажений
также не дало никаких результатов.
Отсутствие застройки и культурного слоя на этом
благоприятном участке, его выровненная и свободная
от камней поверхность позволяют считать его древним
полем, очищенным от камней и распахивавшимся.
Функционально участок близко напоминает византийские
пахотные поля «хорафии» (вне их значения как
наделов9, о чем мы не имеем никаких сведений
применительно к Нижнему Архызу).
В июле 1979 г. почвенным отрядом Института
географии АН СССР под руководством А. И. Ромашкевич
и при участии автора этих строк выполнены три
разреза почвенного покрова описываемого участка. По
заключению А. И. Ромашкевич, почвы вполне
благоприятны для земледельческого освоения в X в., но они
маломощны и по морфологическим признакам имеют
молодой возраст, в них отмечаются признаки приноса и
переотложения.
Поселок епархии. К югу от первого земледельческого
участка начинается участок довольно плотной застройки,
представляющий комплекс культовых, жилых
сооружений, могильников, стен зданий, назначение которых
пока не выяснено. Участок этот выдвинут примерно на
200 м к северо-востоку от северного храма и начинается
здесь могильником в подошве горы Церковной (рис. 3).
Рядом с могильником находится покрытая молодым
лесом невысокая плоская возвышенность, на которой
до сих пор прослеживаются остатки каменной стены,
окружавшей некогда, по-видимому, всю возвышенность.
Стеной был огорожен христианский могильник,
состоящий из каменных ящиков, и руины небольшой одно-
апсидной церкви, несомненно, функционально
связанной с кладбищем (см. рис. 78).
Нет сомнения в том, что здесь расположено
христианское кладбище, которое было окружено высокой
каменной оградой, а посередине кладбища стояла маленькая
церковь. Еще одна крошечная часовня нами обнаружена
близ кладбища, у подошвы возвышенности, с северо-
западной стороны (см. рис. 77). Она также могла быть
связана с кладбищем.
Далее к югу следует вторая оборонительная стена
городища (см. рис. 56,1), расположенная между
северным и южным руслами Церковной балки. Это —
основной оборонительный рубеж городища. Стена начиналась
от подошвы Церковной горы и пересекала долину на
расстояние 264 м, толщина стены — 2—2,10 м, высота
в наше время доходит до 1,50 м. Против северного храма
в стене имеется въезд шириной 3 м (см. рис. 55). На
южной оконечности стена упирается в небольшую одно-
апсидную церковь.
Описанная стена защищала с наиболее опасной
северной стороны в первую очередь постройки,
сгрудившиеся к югу от стены и под ее защитой на правом
берегу Церковной балки. Назначение данных построек
неизвестно; ниже построек в балке лежит большой и
тяжелый (диаметр 0,62 м) мельничный жернов,
возможно, принадлежавший водяной мельнице (для ручной
мельницы он слишком тяжел). Можно предположить
наличие здесь древней мельницы.
Против этих построек на левом берегу Церковной
балки стоит величественный северный Зеленчукский храм
(см. рис. 57), по нашему мнению, бывший кафедралом
Аланской епархии10. Храм является исторической и
композиционной доминантой рассматриваемого поселка
епархии: нетрудно заметить, что все прочие объекты
тяготеют к храму. Храм окружало обширное
христианское кладбище, состоящее из каменных ящиков и
тянущееся также вниз по берегу Церковной балки. При
раскопках выявлены остатки каменных оград, некогда
окружавших кладбище и его участки (см. рис. 117,2).
Интересно, что городской въезд (в оборонительной
стене) расположен против храма и ориентирован на
него; отсюда допустимо предположение, что дорога
приводила к западному притвору, т. е. к паперти и главному
входу в храм.
Несколько южнее храма заметны следы еще
нескольких построек и крошечной церквушки.
Юго-восточнее северного храма расположена террасо-
образная "возвышенность — часть древнего конуса
выноса балки Церковной, сливающегося с подошвой горы
«Три сосны». Протяженность возвышенности с севера
на юг около 200 м. На плоской и слегка покатой к юго-
западу поверхности прослеживаются остатки каменной
15
ограды, шедшей по краю террасы, нескольких
пристроенных к ограде помещений и небольшой одноапсид-
нрй церкви, стоящей на самом краю возвышенности
(см. рис. 66). В 60 м к югу от северного храма и в 25 м
от упомянутой церкви хорошо прослеживается развал
стен огромного здания, вытянутого с северо-востока на
юго-запад. Это здание, особо отмеченное Д. М. Стру-
ковым и епископом Владимиром. Длина здания более
105 м, в плане оно состоит из 8 больших и 5 малых
помещений (см. рис. 147). Завал сплошной и создается
впечатление, что входные проемы отсутствуют и
помещения изолированы, входы заметны лишь в нескольких
случаях. Интересной и оригинальной особенностью
здания являются шесть контрфорсов, выступающих на
3,5 м по северо-западному фасаду. Противоположная
стена подобными контрфорсами не подкреплена. Не
исключено, что в контрфорсах следует видеть связанные
с субструкцией стены опоры, несшие нависающую крышу
над галереей вдоль фасада. Отдельные компартименты
галереи могли представлять открытые в сторону долины
и реки лоджии. Подлинное устройство и назначение
здания прояснятся только в результате раскопок.
В поселок епархии входят и объекты, сохранившиеся
на вершинах близлежащих гор Церковной и «Три сосны».
На плоской вершине первой из них, образующей
обрывистый скалистый мыс, выдвинутый в долину над
северным храмом, находится каменная сухой кладки стена
(см. рис. 56,2), пересекающая вершину от края до края
на расстояние 104 м. Толщина стены 1 м, высота 1,40 м.
Проема в стене нет. Стена явно была оградой,
отделявшей мыс от прилегающей площади. На расстоянии
54 м к северо-западу от стены обнаружены руины
небольшого двухкамерного сооружения (см. рис. 80),
внутри которого оказалось 25 железных клепаных
крестов (см. рис. 81). Наконец, на самом крае мыса,
над головокружительным обрывом, нами зафиксированы
еле заметные остатки маленькой церквушки.
Недалеко от упомянутой ограды в лесу еще заметны
следы сильно заросшей древней дороги, прослеженной
нами на расстояние до 1 км. Дорога идет к верховьям
Церковной балки и на хребет Ужум; где-то в верховьях
балки она должна соединиться с другой аналогичной
древней дорогой, идущей почти от северного храма вверх
по левой стороне Церковной балки. Ширина обеих дорог
в среднем 3 м, дорога в Церковной балке в месте пере-
16
сечения ее ручьем укреплена подпорной стенкой сухой
кладки. Длина стенки 8 м, высота 2,30 м, на высоте 1 м
от земли в стене имеется четырехугольное отверстие
0,60Х 0,27 м, прослеживаемое вглубь свыше 3 м и
перекрытое мощными плитами. Это дренажное устройство
для стока воды.
Против Церковной горы (на левой стороне балки)
находится такая же обрывистая и лесистая горная
вершина «Три сосны». На выступе скалы,, обращенном к
северу, и примерно на середине высоты горы нами
выявлены следы какого-то четырехугольного в плане
сооружения — возможно, наблюдательной башни. На вершине
горы, в окружении кавказских сосен, стоит хорошо
сохранившаяся каменная одноапсидная церковь (см.
рис. 74).
Таков поселок епархии, топографически четко
отделенный от города и представляющий в системе городища
самостоятельную структурную единицу. Концентрация
на этой ограниченной D00Х 400 м) территории двух
крупных христианских кладбищ, кафедрального собора и
семи небольших одноапсидных капелл позволяет считать
эту часть городища поселком Аланской епархии,
вынесенным за пределы собственно города.
Второй земледельческий участок. От конуса выноса
Церковной балки и построек епархиального поселка в
южном направлении простирается ровная как стол
площадь, на юге ограниченная ручьем и конусом выноса
балки Хасана (см. рис. 1, Е). Длина участка около 750 м,
ширина от подошвы хребта до края террасы от 150 до
200 м, площадь около 15 га. Описываемый участок
очищен от камней и хорошо освещается и прогревается
солнцем — условие, важное для вызревания
сельскохозяйственных культур в горах. Тщательный осмотр не
выявил никаких признаков руин на поверхности. Для
проверки наших предположений в 1962 г. были заложены
три разведочные траншеи, ориентированные по линии
восток — запад и пересекавшие участок в разных его
направлениях. Длина траншей 20 м, ширина 1 м, в
глубину они были доведены до 0,50 м. Никаких следов
культурного слоя или построек не обнаружено, хотя на плане
Нижне-Архызского городища, выполненном Д. М. Стру-
ковым и опубликованном в брошюре о Зеленчукском
монастыре11, вся территория показана застроенной.
Сведения Струкова не подтверждаются, и у нас есть
основания считать, что описываемая площадь не слу-
17
чайно лишена культурных отложений — она также
представляла собой в древности распахиваемое (и поэтому
так снивелированное) поле. Это мог быть второй
сельскохозяйственный участок городища, аналогичный
византийским хорафиям.
В июле 1979 г. он также был исследован почвенным
отрядом Института географии АН СССР под руководством
А. И. Ромашкевич. Выполнено три разреза покрова из
горно-луговых долинных почв со значительной
мощностью гумусовых горизонтов почти без щебня. На
глубине от 18 до 30 см прослеживается горизонт
погребенного гумуса, но морфологических признаков*
земледельческого освоения в древности не наблюдалось. В
настоящее время погребенные гумусовые горизонты оглеены в
результате переувлажнения и имеют грубую структуру.
Однако, в целом поляна в почвенном отношении
является наиболее подходящей для древнего земледелия,
что не противоречит нашим предположениям о
хозяйственном использовании участка.
Существуют некоторые данные относительно
зерновых культур, возделывавшихся в ущелье Б. Зеленчука
в древности. Только в этом районе до нашего времени
произрастала в виде зарослей одичавигая многолетняя
рожь Secale Kuprijanovii Grossh12 — самый древний
из существующих видов ржи. По мнению специалистов,
аланы и черкесы «по всей вероятности возделывали
рожь либо в чистом виде, либо в смеси с пшеницей
(суржа)»13. В северном Зеленчукском храме в составе
«Зеленчукского клада» найдены зерна ячменя14. Все эти
культуры могли практиковаться в хозяйстве Нижнего
Архыза.
Город. Территория города начинается за балкой Ха-
сана — на конусе выноса этой балки заметны камни,
возможно от развалин построек. К юго-западу от конуса
выноса, между ним и средним храмом, возможен
могильник из каменных ящиков. Один из них в 50-х годах
был виден в дороге, ведущей в турбазу. Ниже
могильника расположено довольно ровное, сейчас
заболоченное место, но оно невелико, в основном площадь этой
надпойменной террасы сухая и благоприятная для
земледелия. Допустимо думать, что эта часть террасы в
древности могла быть дренажирована, осушена и
использовалась как еще одно земледельческое угодье (сейчас
оно используется местными жителями под огороды).
Размеры участка примерно 200Х 100 м, т. е. 2 га.
18
Основная же площадь застройки (рис. 4) начинается
от среднего Зеленчукского храма, представляющего
монументальное сооружение, стоящее на
северо-восточной окраине города (см. рис. 59). Судя по
местоположению, это мог быть собор, обслуживавший потребности
христианского населения города. .С юга и севера близ
храма заметны руины каких-то зданий; планировка их
на месте не прослеживается из-за густой растительности.
Нарышкины в своем отчете отмечают здесь следы
небольших помещений, якобы келий15. Поднявшись летом
1962 г. на скалы противоположного берега р. Б.
Зеленчук и находясь на высоте не менеее 100 м, мы отчетливо
видели очертания двух подковообразных в плане зданий,
окружающих храм с юга и севера. Поперечными
стенами здания разделены на 4—5 помещений каждое
(южное здание прослеживалось значительно хуже).
Не исключено, что здания функционально были связаны
с храмом, составляя единый ансамбль, хотя построены
они были явно в другой строительной технике местного
происхождения (из подтесанных плит без применения
раствора). Назначение их пока неясно.
В 110 м северо-западнее среднего храма с той же
скалы были хорошо видны очертания большого и не менее
интересного сооружения, в плане представляющего
правильный круг. На местности это невысокий (до 0,50 м) вал
с выступающими на поверхность камнями. Несомненно,
Д. М. Струков имел в виду это здание, когда писал о
круглоплановом сооружении, напоминающем цирк. Оно
же попало на опубликованный план Д. М. Струкова.
В юго-западном направлении от «цирка» и среднего
храма простираются руины города. Четкую
северовосточную границу города сейчас установить трудно —
именно этот участок, прилегающий к среднему храму,
застроен зданиями бывшего Зеленчукского монастыря.
Задача осложняется и тем, что вокруг среднего храма
располагался большой христианский могильник из
каменных ящиков. Могильник раскопкам не подвергался,
но как отмечалось выше, в 1895 г. В. М. Сысоев около
среднего храма вскрыл два погребения без инвентаря16.
Можно полагать, что территория города начинается
с левого берега ручья, текущего с горы Хасан и ныне
через турбазу южнее упомянутого двухэтажного
корпуса. На левой стороне ручья погребений нет, а на
чертежах Д. М. Струкова весь район вокруг южного храма
показан покрытым руинами (рис. 5) , хотя на плане
19
Е. Н. Фесенко территория сплошной застройки
начинается от южного храма18. Окончательный ответ на этот
вопрос могут дать только раскопки.
В настоящее время единственным уцелевшим древним
зданием этой части города является южный храм (см.
рис. 60) — самый скромный как по размерам, так и по
архитектурным формам. Судя по чертежам Струкова,
юго-восточнее южной апсиды стояла маленькая одно-
апсидная церковь (рис. 5), ныне не существующая и,
видимо, составлявшая единый с южным храмом
ансамбль. И здесь (вокруг южного храма) возможно
наличие древнехристианского могильника; не исключено,
что он разрушен монахами. На остальной территории
современной турбазы никаких следов древних построек
визуально не заметно.
Долина к юго-западу от турбазы была застроена
сплошь с использованием каждого клочка земли и
покрыта множеством задернованных всхолмлений —
остатков разрушенных каменных зданий. Отдельные
усадьбы или кварталы без раскопок проследить трудно;
постройки расположены очень плотно и близко друг к
другу. Ни о каких приусадебных участках говорить
не приходится, прослеживаются только сравнительно
небольшие дворы; таким образом, характер застройки
вполне городской.
Территорию города в длину (с юго-запада на северо-
восток) пересекают три кривые и узкие, до 3 м ширины
улицы. Они достаточно хорошо заметны в микрорельефе.
На юго-западе улицы упираются в балку Подорваную,
на северо-востоке довольно близко подходят к ограде
турбазы и здесь теряются. В августе 1952 г. нами были
сделаны промеры улиц, даны приводимые ниже
условные названия и выполнена глазомерная схема их
размещения, исправленная и уточненная в августе 1979 г.
инструментальной топосъемкой (см. рис. 4). Улица 1
(«Подгорная») недалеко от балки Подорваной
ответвляется от улицы II и через 220 м, образуя петлю,
направляется далее на северо-восток вдоль подошвы
хребта Ужум. В районе турбазы она теряется, но общее
ее направление не вызывает сомнений, так как оно
прослеживается на аэрофотосъемке городища и
подтверждается хорошо сохранившимся участком, начинающимся
около северо-восточного угла ограды турбазы. Здесь
улица превращается в дорогу, идущую мимо
среднего храма к балке Хасана и далее к северному храму,
20
северной оборонительной стене и балке Бандитской.
Наиболее четко выражена средняя улица II
(«Центральная»). Начинаясь от балки Подорваной, она
прослеживается на расстоянии более 500 м и в плане
характеризуется почти прямой конфигурацией. Пересекая
современную дорогу, она спускается вниз к реке и через
огороды направляется к «цирку». Связь этого
сооружения с улицей II очевидна. Улица III («Набережная»)
тянется вдоль обрыва к реке также на протяжении
свыше 500 м, недалеко от турбазы сливаясь с улицей II.
Улицы не имеют никаких признаков благоустройства
в виде вымосток, водостоков и т. п. Не обнаружены они
и в наших раскопках. Следует заметить, что подобные
кривые и узкие, неблагоустроенные улицы обычны и для
раннесредневековых городов Западной Европы19.
Во многих местах хорошо заметны идущие вбок от
улиц переулки, часто образующие тупики. Местами
расширяясь, улицы превращаются в небольшие площади,
иногда совпадающие с пересечением улиц и переулков
(см. рис. 4). Всего в ходе топосъемки 1979 г. насчитано
14 площадей, но это число не является окончательным,
т. к. значительная часть городища заросла настолько
густо, что планировка города здесь не прослеживается.
Интересно, что на 8 площадях отмечены развалы
каких-то небольших построек. Назначение их неизвестно.
Без широких раскопок историческая топография
города во многом остается неясной. Так, не исключено,
что в результате процесса классообразования в городе
наметились признаки социальной дифференциации его
территории. В 1963 г. нами выявлена оборонительная
стена, тянущаяся поперек долины примерно в 400 м к
северо-востоку от Подорваной балки (см. рис. 54,1).
Местоположение стены в середине города указывает на то,
что она защищала не весь город, а лишь ту его часть,
которая находилась между этой стеной и балкой
Подорваной. Северо-западнее и юго-восточнее сохранились
обрывки еще двух поперечных стен, вероятно,
оборонительных. Именно эта часть города была наиболее
укрытой от наиболее возможной опасности с севера, причем
имела .своего рода «запасной выход» по балке
Подорваной вверх на хребет Ужум, где в случае внезапного
нападения можно было найти надежное убежище, а
перевалив через Ужум, спуститься в долину р. Марухи.
Думается, что эта топографически лучшая часть города
была заселена местной социальной верхушкой и пред-
21
ставляла своего рода детинец. Эти предположения
находят определенное подтверждение в наших раскопках,
о чем речь будет ниже.
Территория сплошной застройки города между
турбазой и Подорваной балкой имеет размеры 600X300 м,
т. е. составляет около 17—18 га. Она продолжается к
юго-западу от Подорваной балки, где занимает еще до
7 га. Таким образом, сохранившаяся площадь города,
перспективная для археологических раскопок,
достигает 25 га. Участок города к югу от Подорваной балки,
прилегающей к автотрассе и поселку Специальной
астрофизической обсерватории (САО АН СССР), сильно
пострадал: он в нескольких местах изрыт строителями,
развалы древних зданий нарушены браконьерами,
бравшими тесаный камень и т. д. В этой (южной) части
городища на опубликованном плане Д. М. Струкова20
показана возвышенность с руинами какого-то большого
здания. Сейчас от древних сооружений на этой
возвышенности, представляющей размытый конус выноса
Подорваной балки, не осталось и признаков: в предвоенный
и послевоенный период здесь располагался поселок
прииска Зеленчук, работавшего по добыче золота21.
Прииск основательно разрушил эту часть городища,
культурный слой перекопан: в семи разведочных шурфах,
заложенных нами в 1970 г., наряду с обломками ранне-
средневековой керамики обнаружены современные
строительные и бытовые отходы.
В заключение описания города отметим, что в 1961 г.
на левой стороне балки Подорваной (в 25 км от нее и
близ дороги) нами были выявлены и исследованы руины
одноапсидной церкви (см. рис. 61 и 62), показанной на
схемплане городища В. М. Сысоевым22. Еще одна
маленькая часовня зафиксирована на вершине горы,
выходящей мысом к правому берегу Подорваной балки
(см. рис. 65,5).
Могильник на склонах хребта Ужум. На склонах
хребтов Ужум и Мыцешта, обращенных к городищу,
а также в некоторых балках расположены обширные
и ныне почти полностью разграбленные языческие
могильники (см. рис. 3). В частности, на хребте Ужум
захоронения сосредоточены по южной — юго-западной
экспозиции балки Подорваной, где некогда было
множество пещерных погребений в отвесных выходах
песчаника. Для захоронений использовалась каждая удобная
выемка и даже щель в скалах, с внешней стороны после
совершения погребения закрывавшаяся каменной
кладкой и обмазывавшаяся глиной. Подобные пещерные
(скальные) погребения расположены преимущественно
в труднодоступных местах. Типичные погребения в
скалах балки Подорваной описал В. М. Сысоев23; уже тогда
они грабились монахами. Несколько таких погребений
было найдено и разграблено воспитанниками Нижне-
Архызского детдома № 3 в конце 40 — начале 50-х гг.,
находки разошлись по рукам; аналогичные пещерные
погребения, но в небольшом количестве, были и на
северной — северо-восточной экспозиции хребта Ужум,
рядом с городищем. Одно из последних было вскрыто
нами в 1953 г. (см. ниже); кроме того, на террасообраз-
ных площадках юго-западной экспозиции отрога Ужум-
ского хребта, выходящего в балку Подорваную, есть
несколько разрушенных надземных гробниц, сложенных
насухо из тесаного камня и ограбленных.
Пещерные погребения, аналогичные описанным,
имелись в южной экспозиции Церковной горы близ
северного Зеленчукского храма. Одно из них было вскрыто
туристами летом 1961 г. и опубликовано нами24.
Специфической особенностью погребений в пещерах является
естественная мумификация трупов и хорошая
сохранность деревянных, кожаных и матерчатых предметов.
В подошве Церковной горы расположена группа
полуподземных каменных склепов, в фасадных стенах
имевших четырехугольные лазы.
Некрополи на склонах хребта Мыцешта.
Территория на левом берегу реки не имеет следов застройки
и простирается от бывшего поселка Буковый до
«Длинной поляны» на севере, на расстояние 3,5 км. На
восточной экспозиции хребта Мыцешта расположены
могильники, представляющие языческие некрополи города.
В районе быв. поселка Буковый на прилегающих горах
встречаются - пещерные захоронения хорошей
сохранности; одно из них нами доследовано в 1964 г. Крупный
некрополь, состоящий из каменных ящиков и
полуподземных склепов, обследован нами в 1971 и 1978 гг. на
склонах горы «Пароход» (против бетонного моста,
см. рис. 3). Далее вниз по ущелью на склонах хребта
встречаются каменные ящики, виденные еще В. М.
Сысоевым25 (сейчас они четко видны в двух местах в срезе
дороги) и подземные склепы26. Район распространения
могил по левому берегу реки с перерывами
прослеживается почти до балки Размытой. Таким образом, это
23
территория, отведенная под погребения, ибо для
земледелия и строительства она была непригодна.
К северо-востоку от балки Размытой ущелье
расширяется, образуя небольшую (длиной около 1 км) горную
долину, местным населением именуемую «Длинной
поляной». В южной оконечности поляны еще в конце
50-х годов имелось скопление мегалитических
памятников: менгир с высеченным на нем христианским
крестом27 (рис. 144, 2), прекрасно сохранившееся
песчаниковое изваяние воина, правой рукой держащего у груди
рюмку, левой сжимающего рукоять сабли (рис. 144,3);
высота изваяния 2,20 м, ширина в плечах 0,64 м, у
основания 0,48 м28, два обломка таких же изваяний
валялись неподалеку в траве, головы были отбиты*.
В 30—40 м от статуй воинов, на самом краю речного
обрыва, лежала плоская каменная плита длиной 3,14 м
и 0,53 м шириной, выявленная нами в августе 1953 г.
В верхней части плиты был высечен христианский крест
размером 0,40X0,22 м (см. рис. 143,6).
Скопление описанных памятников в южной
оконечности «Длинной поляны», вероятно, не случайно. Шур-
фовка «Длинной поляны» в 1978 г. показала отсутствие
здесь древних построек и культурного слоя — долина
не была обжита. Нет никаких признаков погребений.
В этой связи можно предположить следующее. На плане
долины Б. Зеленчука, изданном в Одессе Е. Н. Фесенко
(год издания не указан, но скорее всего это конец
XIX — начало XX в.), изображена дорога, идущая по
правому берегу реки через городище. Дорога
соответствует направлению улицы III, затем проходит рядом
с южным и средним храмами, пересекает поселок епархии
чуть севернее северного храма (что абсолютно
достоверно— В. К.) и доходит до северной оборонительной
стены, также указанной на плане. Близ стены дорога
раздваивается: одно ответвление направляется вниз
по правому берегу реки к балке Бандитской, другое
поворачивает на север, спускается в русло реки,
пересекает его и продолжается уже на левом берегу в самом
начале «Длинной поляны». Следует полагать, что здесь
был удобный брод — при отсутствии мостов факт весьма
существенный. Нетрудно заметить, что местоположение
* Есть сведения, что при строительстве автотрассы обломки
изваяний были положены вместе с гравием в основание дороги и
теперь находятся под асфальтом.
24
брода и описанных мегалитических памятников
совпадает очень близко; похоже, что последние приурочены
к переправе. План Фесенко был снят явно до
возникновения Зеленчукского мужского монастыря, т. е. до
1889 г.— монастырь на плане отсутствует. Поэтому не
исключено, что составитель плана (Д. М. Струков?)
зафиксировал древнюю дорогу — наши представления
о ее направлении соответствуют показанному на плане.
Эти соображения повышают достоверность высказанных
предположений.
Плита с крестом на берегу реки и менгир с крестом
в глубине «Длинной поляны» могли быть ориентирами
на пути к броду, а изваяния трех воинов могли быть
поставлены в память о погибших.
Как видно из топографического описания, Нижне-
Архызское городище представляет крупный и редкий
по сохранности и научному значению историко-архео-
логический комплекс, состоящий из различных частей
и объектов, объединенных в одно целое. Следует также
обратить внимание на известную необычность
местоположения городища: оно «открыто» в горной долине, тогда
как другие раннесредневековые городища горной зоны
Кавказа обычно тяготеют к естественно укрепленным
высотам или речным мысовым выступам.
Библиографические ссылки
1. Костин П. А. Ландшафты Лабино-Зеленчукского междуречья.
МИСК, Вып. 12—13. Ставрополь, 1971. С. 177, карта.
2. Тюркское название реки Уллу-Инджик, адыгское Инжыдж.
См.: Коков Д. К. К происхождению названия Инжыдж. «Вестник»
КБ НИИ, вып. 7, Нальчик, 1973, с. 383—385.
3. Костин П. А. Указ. соч., с. 177; Пилюченко Г. Е. Краткий
геологический очерк верховьев рек Кяфара и Б. Зеленчука в Карачае.
Труды по геологии и полезным ископаемым Северного Кавказа, вып. 1,
Ессентуки, 1938, с. 98.
4. Малыхин С. Г. Архыз — жемчужина Кавказа. Черкесск, 1959,
с. 11.
5. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 151; Рунич А. П.,
Михайлов Н. Н. Городище Бургусант или Рим-гора. МИСК, вып. 14,
Ставрополь, 1976, с. 165.
6. Ваганов С. В. Значение охранно-карантинной линии по
границе Кубанской области с Закавказьем, в связи с условиями
животноводства в нагорной полосе. ИОЛИКО, вып. 1, Екатеринодар, 1899,
с. 37; Подозерский К. И. Санчарская через Главный Кавказский
хребет тропа и урочище Псху. ИКОИРГО, т. XVI, JSfe 2, 1903, с. 1—38.
7. Подозерский К. И. Указ. соч., с. 20.
25
8. По сведениям местных старожилов, среди которых особо
следует отметить в качестве информатора И. И. Мирошникова, 1929 г.
рождения. Трасса дороги пройдена нами 20 сентября 1979 г.
9. Каждая А. Я. Византийское сельское поселение. ВВ,
т. II (XXVII), М.—Л., 1949, с. 217.
10. Кузнецов В А. Северный Зеленчукский храм X века. СА, 1964,
4, с. 149.
11. Древнехристианские храмы и св. Александро-Афонский
Зеленчукский монастырь..., с. 5, план.
12. Державин А. И. Краткие итоги и перспективы работы по
созданию и внедрению в производство многолетней культурной ржи.
МИСК, вып. 2—3, Ставрополь, 1950, с. 7.
13. Скрипчинский В. В. Кормовая рожь на Ставрополье. МИСК,
вып. 6, Ставрополь, 1954, с. 78.
14. Петролевич К. М. Находки археологов. Газ. «Красный Кара-
чай», № ИЗ от 5 сентября 1940 г.
15. Отчет гг. Нарышкиных..., с. 363.
16. Сысоев В. М. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года, с. 119.
17. Архив ЛО ИА АН СССР, Р-1, дело № 339, лист 31.
18. План части долины р. Б. Зеленчука, Кубанской области, Ба-
талпашинского уезда, где находятся древние храмы.
Хромолитография Е. Н. Фесенко. Одесса, б. г. План он\Г>.шкован, см.: Кузнецов В. А.
Указ. соч., с. 196, рис. 25.
19. Виппер Р. История Западной Квропы в средние века. М.,
1923, с. 186; Ястребицкая А. Л. Западноевропейский город в средние
века. ВИ, 1978, 4, с. 103.
20. Древнехристианские храмы и св. Александро-Афонский
Зеленчукский монастырь..., с. 5.
21. Чилим И. Тихая обитель. Газ. «Орджоникидзевская правда»,
от 16 мая 1937 г.
22. Сысоев В. М. Указ. соч., с. 117, рис. 16.
23. Сысоев В. М. Указ. соч., с. 120—122, рис. 18.
24. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.) — КС ИА, вып. 96, 1963, с. 91—92, рис. 27.
25. Сысоев В. М. Указ. соч., с. 120.
26. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа.—
МИА СССР № 106, 1962, рис. 17.
27. От редакции. МАК, вып. VII, М., 1898, с. 139, табл. XXI, 4.
28. Кузнецов В. А. В верховьях Большого Зеленчука. М.,
Искусство, 1977, с. 109, рис., сейчас находится в Ставропольском
музее краеведения.
26
Глава II
ЖИЛЫЕ, ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ
И ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ СООРУЖЕНИЯ
Жилые и хозяйственные постройки
Основным видом построек Нижне-Архызского
городища являются жилые и хозяйственные сооружения,
составлявшие замкнутые комплексы — усадьбы.
Наиболее изученной является усадьба, расположенная на
улице «Центральной» в 80 м от балки Подорваной, в той
части городища, которую можно условно назвать
детинцем городища. Переходим к описанию этой усадьбы
(полное ее исследование в силу ряда причин нам
осуществить не удалось).
Усадьба I
Исследована в полевые сезоны 1962, 1964 и 1971 гг.
(рис. 6). Впервые раскопки на территории усадьбы в
1895 г. провел В. М. Сысоев (следы этих раскопок видны
и сейчас, рис. 6). В северо-восточной «стороне» раскопа
оказались остатки стены толщиной 0,90 м «с довольно
правильной кладкой» из тесаных плит-брусков красного
песчаника, длиной до 0,45 м.1 Затронутое В. М.
Сысоевым здание им до конца исследовано не было,
планировка и функциональное назначение неизвестны.
В 1962 г. мы обследовали раскоп В. М. Сысоева и
произвели его зачистку. Было обнаружено большое
количество глиняной обмазки, по плоской поверхности
покрытой слоями известковой побелки. На некоторых
кусках слои побелки чередовались со слоями коричневой
глиняной «шпаровки» — так местные жители называют
предварительную грунтовку жидкой глиной, на которую
по высыхании наносится побелка. С внутренней стороны
некоторых кусков обмазки хорошо сохранились
отпечатки прутьев. Наиболее вероятно предположить, что
обмазанный глиной плетень связан с конструкцией пере-
крытия: плетень клался на поперечные несущие балки
и сверху засыпался утрамбованной глиной или
накрывался черепицей (на возможность последнего варианта
указывают обломки черепицы, обнаруженные В. М.
Сысоевым). В нижнем (предматериковом) слое найдено
27
18 обломков черно-серой керамики, несколько костей
животных и кусочки белого известкового раствора, по
плоской поверхности покрытого слоем розовой цемянки.
Видимо, это отстатки пола, аналогичного полу северного и
среднего храмов, где на основу из раствора был нанесен
слой розово-коричневой цемянки, отглаженной до блеска2.
Данное предположение подтверждается и
стратиграфическим положением кусочков цемянки на значительной
глубине и глубже обмазки рухнувшей крыши.
Наличие таких полов и тщательно промазанного
и выбеленного потолка свидетельствует о высоком
социальном положении владельца усадьбы и его
материальных возможностях, позволявших жить в
центральной части городища и иметь жилище с улучшенным
интерьером.
Здание А. В 3 м севернее раскопа В. М. Сысоева
прослеживалось еще одно возвышение, на поверхность
которого выходили тесаные камни. Возвышенность была
вытянута с юго-запада на северо-восток. Исследована
полностью в 1962 г.
Раскрыто большое здание, состоящее из 5
помещений (рис. 8). Приводим его описание.
Помещение I. При разборке завала на разных
уровнях были обнаружены немногочисленные фрагменты
керамики коричнево-серых тонов, -сделанной на круге
и украшенной сплошным линейным орнаментом и
вертикальными лощеными полосами, спускающимися до
днища. Особо отметим семь обломков
оранжево-коричневого цвета гончарных сосудов, по внешней
поверхности расписанных коричнево-бурой краской (см. рис. 14,
1—2, рис. 15,1). Это — явно не местная, привозная
керамика, попавшая в Нижний Архыз из Абхазии и там
хорошо известная в эпоху раннего средневековья3.
В северо-западной части помещения обнаружен обломок
черепицы, сломанный песчаниковый оселок с отверстием
для подвешивания к поясу (см. рис. 15,2), несколько
глубже — кости животных и несколько кусков
известкового раствора.
Слой завала имел глубину до 1,70 м (здесь и далее
отметки глубины отсчитываются от верхней точки стен
данного помещения), после чего начался слой
коричневой гумусированной земли, насыщенной щебнем,
углем, мелкими кусочками известкового раствора. В этом
же горизонте близ северо-западной стены оказался слой
известкового раствора толщиной 4 см, с щебнем и це-
28
мянкой 'на ровной поверхности (вероятно, остатки пола,
аналогичного полу в раскопе В. М. Сысоева), в юго-
восточной, северо-восточной частях помещения и
особенно в его середине оказалось много больших
железных шлаков. На глубине 1,70 м у южной стены найден
обломок сосуда из прозрачного стекла светло-зеленого
цвета (см. рис. 15,4). Следует полагать, что отметка
1,70 м соответствует уровню земляного пола
помещения, ибо на ней каменный завал кончается. В таком
случае остается не совсем ясным назначение тех
остатков пола с цемянкой, о которой только что
упоминалось; возможно, это остатки более раннего пола,
впоследствии замененного земляным в связи с изменением
функций помещения.
В плане помещение 1 представляет вытянутый
четырехугольник 5,70X3,70 м (рис. 9, 1). Стены сложены
из тесаных камней насухо (без раствора).
Северо-западная стена сохранилась плохо, наиболее хорошо
сохранилась юго-восточная стена, достигавшая в высоту
2,25 м (с цоколем). В южном углу стены располагался
входной проем шириной 0,90—0,92 м, высотой 1,42 м,
над полом помещения поднят на 0,38 м (рис. 9, 1). При
разборке завала с внешней стороны проема, у стыка
стен помещений 1 и 2, на глубине 0,85 м найдена хорошо
отесанная песчаниковая плита с высеченным на ней
вглубь изображением креста с округленными концами
(рис. 9,2). По-видимому, первоначально плита была
в кладке стены у входного проема или венчала вход
выше архитрава. Форма креста копирует широко
распространенные на Северном Кавказе железные клепаные
кресты XI—XIV вв.4
Северо-восточная стена в высоту сохранилась на
1,90 м, юго-западная на 1,84 м. Толщина стен около
0,80 м. Интересно, что несмотря на значительную
высоту стен, в них не было никаких следов оконных
проемов.
Земляной пол после зачистки был разрезан по длине
помещения, разрез доведен до уровня фундамента,
лежавшего на глине с щебнем (рис. 9, 1). Глубина
разреза у юго-восточной стены 0,54 м, у северо-западной
стены 0,41 м. В полученном профиле наблюдался идущий
от юго-восточной стены слой желтой глины толщиной
4 см. Слой глины подстилал культурный слой черно-
коричневого цвета, длина слоя глины 3,45 м. Выше
хорошо прослеживался слой древесного угля толщиной
29
1,5—2 см, тянущийся на ту же длину. Надо полагать,
что слой глины представляет собой глиняную обмазку
пола*, покрытую угольным слоем в результате
производственной деятельности. Отметив, что при разрезании
пола у северо-восточной стены были найдены еще три
обломка абхазской расписной керамики, перейдем к
рассмотрению остатков производства.
При разборке завала у юго-западной стены на
глубине 1,40 м начали выявляться остатки каменного
сооружения, пристроенного к стене почти по ее середине
(рис. 8). После удаления беспорядочно лежавших
камней и тщательной расчистки были выявлены остатки
небольшого железоплавильного горна (рис. 10), что
явилось в полном смысле слова открытием, ибо это —
первая находка подобного рода в средневековых
древностях Северного Кавказа.
После предварительной расчистки обнаружились
плоские камяи, лежащие веерообразно с юго-восточной
стороны горна, между ним и входом в помещение 1
и занимавшие все это пространство длиной 2,50 м. В
ширину завал простирался на 1,55 м, некоторые плиты и
камни перекрывали друг друга. Нижний ярус камней
лежал на земляном полу, никаких производственных
отходов (шлаки, уголь) под ним не оказалось.
Небольшое скопление шлаков отмечено в углу около входа,
но вне завала. Все это наводит на мысль, что
веерообразно лежащие плоские камни в этой части
помещения не могут быть связаны с рухнувшей конструкцией
горна и имеют иное назначение (вымостка?).
Устройство горна представляется в следующем виде.
Почти посередине юго-западной стены и вплотную к ней
на земляном полу была сооружена камера А, высотой
0,31 м, длиной 0,85 м, шириной 0,50 м (см. рис. 102).
Стенки камеры сложены из плоских камней,
положенных один на другой. Сверху она была покрыта
монолитной, но разбитой впоследствии плитой.
Первоначально камера должна была быть пустой. На внешней
поверхности оставшихся неповрежденными плит
покрытия сохранились остатки облицовки из
коричнево-красной и вязкой огнеупорной глины. Камера А с соседними
камерами не сообщалась и назначение ее остается
неясным.
* С упомянутым выше слоем известкового раствора с цемянкой
стратиграфически не увязывается.
30
К \амере А примыкает три ряда камней,
поставленных на торец и образующих еще две камеры Б и В.
Каждый ряд состоит из двух больших тесаных камней
(серый песчаник). Высота первого ряда около 30 см,
размеры камеры Б: 0,34X0,34 м, камеры В: 0,29X0,34 м
(рис. 10,2). Под воздействием высокой температуры
камни прокалены докрасна и стали трескаться и
расслаиваться, а на их внутренних поверхностях имелись
шлаковые накипи. Пол камер Б и В был выложен
плоскими закопченными камнями.
К камням первого ряда примыкают камни второго
ряда. Они не были прокалены и не потрескались так,
как камни первого ряда; эти камни более массивны.
Высота камня в центре 0,31 м, толщина 0,13—0,15 м,
высота правого камня 0,39 м, левого — 0,32 м. Все три
камня имеют четырехугольную конфигурацию, а левый,
толщиной 0,20 м, посередине имел сквозное квадратное
отверстие диаметром 10 см. Поперек грани камня выше
отверстия устроен желобок шириной 6 см и глубиной
2,5 см. Наконец, отметим, что боковые камни
второго ряда поставлены не параллельно центральному,
а под углом и образуют широкий вход в камеры Б и В
(рис. 10). Общая длина горна с юго-запада на северо-
восток 1,15 м.
В процессе расчистки горна нами были изучены при
помощи продольных разрезов производственные
отложения как в камерах Б и В, так и в их устьях.
Прослежена следующая стратиграфия: верхний слой шлаки,
заполнявшие всю площадь камер и даже площадку перед
ними; всего в помещении 1 обнаружено 205 железных,
тяжелых и ноздреватых шлаков (и большая их часть в
горне и перед ним). Несколько шлаков было
исследовано в лаборатории ИА АН СССР О. Ю. Круг; анализы
показали большое содержание магнетита и,
следовательно, высокое качество руды. Установлена также
сыродутная технология выплавки железа5. После удаления
шлаков под ними оказался слой коричнево-красной
вязкой глины, заполнявшей равномерно обе камеры,
толщина слоя 6 см. Судя по всему, мы имеем дело с
огнеупорной глиной и, в таком случае, этот слой может
быть футеровкой. Необходимо подчеркнуть, что у станиц
Красногорской и Зеленчукской имеются залежи
первоклассных огнеупорных глин с температурой плавления
свыше 1700 градусов, намного превосходящей
температуру плавления железа6.
31
Под слоем верхней футеровки шел слой древесного
угля, спаявшегося с шлаком в крепкую массу — шихту.
Мощность этого слоя 12 см. Ниже шихты вновь шел
слой вязкой огнеупорной глины толщиной 3 см (нижняя
футеровка), подстеленный тонким A см) слоем
светлосерого известкового раствора. Судя по слоям футеровки,
горн был заброшен после двух последних плавок и не
очищен от отходов.
Наконец, нужно указать, что вся производственная
площадка была насыщена древесным углем, а в завале
камней вокруг горна встречено 28 кусков прокаленной
глины.
Полагаем, что мы исследовали лишь нижнюю часть
горна. Верхняя колошниковая его часть, возможно
сложенная в виде свода и обмазанная глиной (от этой
обмазки и сохранились 28 фрагментов), разрушена.
Реконструировать колошниковую часть затруднительно,
но можно думать, что она была невысокой, весь горн
в высоту не более 1 м и был рассчитан на небольшие
плавки, способные удовлетворять нужды обитателей
данной усадьбы. Иначе говоря, перед нами обычная ранне-
средневековая домница, состоявшая из двух
конструктивных частей: колошниковой камеры, куда
закладывалась руда и где происходил процесс восстановления
железа, и пода, где собирался стекавший сверху
металл. Возникает вопрос — куда закладывалось топливо?
Нам представляется, чтр для этой цели
предназначались камеры Б и В: кроме того, что в них выявлен слой
шихты, на это указывает сквозное отверстие в левом
камне второго ряда. Видимо, не случайно в этой плите
имеется и желоб. Эту плиту следует считать
фурменным устройством печи, разумеется, достаточно
примитивным. Когда печь была загружена рудой и топливом
и зажжена, устья камер Б и В закрывались плитами,
щели замазывались глиной, а в отверстие вставлялось
сопло и производилось нагнетание воздуха в топочную
камеру. Без нагнетания воздуха плавка была
невозможна. Не исключено, что той же цели служил и желоб.
В таком случае печь имела две фурмы,
расположенные в боку печи на высоте от 15—16 до 32 см. Судя по
этнографическим описаниям, сыродутные печи Верхней
Рачи и в XIX в. имели дутье сбоку*, а высота
расположения фурм над подом в нашем случае также
«нормальна»; в Грузии она обычно колеблется в пределах
от 25 до 35 см.8
32
1*
Направление дутья весьма важно, ибо процесс
восстановления железа интенсивнее всего идет над
соплами и от целесообразности устройства воздуходувной
системы в значительной мере зависит конечный
результат — величина крицы. Направление воздуходувного
отверстия в нашем горне и его местоположение
свидетельствуют о том, что колошниковая часть
действительно находилась выше и разрушена, а то, что
сохранилось, представляет под печи, куда стекало железо и
выходил шлак.
На основании сказанного можно заключить, что
мы имеем дело с горном-домницей надземного типа,
более совершенным, нежели печи ямного типа.
Описанная домница — одна из ранних; на Руси переход к
надземным печам произошел около X в.9, что, вероятно,
близко соответствует условиям Северного Кавказа.
Во всяком случае в районе Нижнего Архыза
археологически зафиксированы и железоплавильные печи
ямного типа, находящиеся на хребте Ужум (правый берег
Б. Зеленчука) и обследованные в 1940 г. К. М. Петро-
левичем. Ямы сопровождались большими кучами
железных шлаков10. К сожалению, специального их
исследования не произведено и мы лишены возможности
подробнее охарактеризовать этот производственный очаг,
топографически явно связанный с Нижне-Архызским
городищем и базировавшийся на Марухо-Зеленчукском
месторождении магнетита11. Но, судя по всему, говорить
об одновременном существовании железоплавильных
печей ямного и надземного типа в районе Нижне-Архыз-
ского городища мы можем.
Размещение горна в закрытом помещении позволяло
вести плавку в любое время года и независимо от
погоды. Для вентиляции помещения и удаления дыма и
газов служила специальная вытяжная система,
устроенная в стенах и представлявшая сквозные щелевидные
отверстия четырехугольной формы. Длина отверстий
от 14—16 до 27 см, при высоте 7—8 см (рис. 11, 1).
Всего отверстий 12, расположены они в двух длинных
и одной короткой стенах помещения (рис. 11,2), на
высоте от 20 до 30 см над полом, на уровне камер домницы.
Следует обратить внимание на то, что из 12 отверстий
8 расположены двумя группами по 4 отверстия в
каждой, причем группы эти помещены в длинных стенах
друг против друга. При разнице температур,
образовавшейся во время работы горна в помещении и вне его,
2—5380
33
создавался довольно сильный воздушный поток. Второй
поток создавался двумя отверстиями в северо-западной
стене и входным проемом в противоположной стене.
Нетрудно заметить, что горн находился в месте
пересечения этих двух потоков воздуха. Одно из этих
отверстий вело в камеру А и не играло вентиляционной
роли, ибо камерой было закрыто.
Производительность печи была невысокой. Якутские
этнографические аналогии дают следующие цифры:
из 1 пуда руды опытный мастер получает около 20
фунтов (примерно 8 кг), неопытный мастер получает
12—15 фунтов железа; в среднем из 1 пуда руды
получается 18—20 фунтов железа в течение двух часов
работы12. По свидетельству Н. Воскобойникова, в начале
XIX в. в Раче на одну сыродутную плавку употреблялось
1 пуд руды и 5,5 пуда угля, выход чистого железа
составлял 6 фунтов, затраты времени до 6 часов13. В
результате экспериментального моделирования
сыродутного процесса в современных условиях из 7 кг руды и
6 кг угля получено лишь 1,4 кг железа, что составляет
всего 20%14. Авторы эксперимента считают, что выход
железа у древних мастеров был больше.
Изученная нами домница для раннесредневекового
Северного Кавказа является первой и пока
единственной; территориально и хронологически ближайшая
плавильня в Чубере (Верхняя Сванетия) относится к
иному, ямному типу, как и железоплавильные печи
средневековой Грузии, описанные И. А. Гзелишвили15.
В этом смысле Нижне-Архызская домница является
находкой уникальной; такой же уникальной
представляется и вентиляционная система помещения 1.
Аналогии ей неизвестны; единственный пример применения
такого же приема известен нам из неопубликованных
раскопок Т. М. Минаевой на городище Адиюх: в
жилище № 7 у очага в стене была сделана щель длиной
20 см — тяга16. Как видим, и здесь отверстие — тяга
приурочены к очагу, что не вызывает сомнений в его
функциональном назначении. К сожалению,
исследованный нами горн не сопровождался находками
глиняных сопел и инструментарием, что было бы весьма
существенно для более полной характеристики
железоделательного производства.
Назначение помещения 1 не вызывает . сомнений:
это была мастерская по выплавке железа,
одновременно, возможно, и кузница, хотя прямых доказательств
34 2-2
последнего нет. Высеченный над входом крест
указывает на то, что производство железа и изделий из него
было табуировано, что находится в связи с древним
культом железа на Кавказе17.
Помещение II. Примыкает к помещению I с юго-
запада (см. рис. 8). При разборке завала на глубине
1,05—1,07 м в северо-западной части помещения
встречались кусочки белого известнякового раствора,
покрытого по плоской поверхности розовой цемянкой.
Трудно утверждать, что и эти остатки связаны с цемя-
ночным покрытием пола. По всей площади помещения
на разных уровнях найдены также немногочисленные
фрагменты керамики, кости животных, куски белого
известкового раствора с большим количеством песка.
Особо отметим три обломка коричневой, полукруглой
в сечении черепицы — калиптеры, аналогичной обломку
из помещения I. Индивидуальные находки в завале:
в верхнем слое оранжевого цвета черепок с
орнаментом, нанесенным бурой краской (см. рис. 15,8),
железный кованый гвоздь с массивной круглой шляпкой и
загнутым концом (рис. 15,6), железный
четырехугольный в сечении стержень длиной 11,5 см (рис. 15,5),
листик бронзы или меди с рваным отверстием у края
(рис. 15,7). Размеры помещения после расчистки:
5,10X1,90 м, толщина стен 0,75—0,76 м, кладка сухая
из тесаного песчаника.
Вдоль юго-восточной стены на глубине 0,58 м
расчищена кладка из больших каменных плит. В длину
кладка была равна ширине помещения (рис. 12, 1).
Ширина кладки в среднем 0,80 м, с северо-западной
ее стороны стояли вертикально пять плит. Сверху
образовавшееся пространство было накрыто небрежно
положенными плоскими плитами. После их удаления и
расчистки открылось погребение (рис. 12,2). Скелет
сохранился очень плохо, череп распался, многие кости
были сдвинуты, пол и возраст не поддавались
определению. Положение вытянутое на спине, ноги вытянуты,
головой скелет был ориентирован на ЮЗЗ, положение
рук неясно. Находок нет. Размеры «гробницы»: ширина
в головах 0,72 м, в ногах 0,40 м, глубина 0,30 м. Пол
был выложен небольшими каменными плитками.
Ввиду отсутствия инвентаря время захоронения
может быть определено весьма приблизительно на
основании его стратиграфического положения на
глубине около 0,90 м. Эта отметка не может соответство-
2*
35
вать уровню древнего пола помещения, ибо в таком
случае вентиляционные отверстия — тяги, прослеженные
в северо-восточной и в северо-западной стенах (см.
рис. 11,2), оказались бы ниже пола, а не выше. Следует
считать, что уровень пола помещения II находился в
зависимости от положения вентиляционных отверстий
и был ниже их, по аналогии с помещением I, на 20—30 см.
Захоронение находится значительно выше и могло быть
совершено тогда, когда помещение было заброшено,
плавильная и вентиляционная система не
функционировали, а помещение II почти наполовину заполнилось
землей. Вряд ли это могло иметь место раньше
XIV—XV вв.
Совершенно очевидно, что погребение не определяет
функционального назначения помещения II. Судя по
наличию вентиляционных отверстий в двух стенах, оно
не могло быть жилым, о чем свидетельствует и малое
количество бытовых остатков в заполнении. На то же
косвенно может указывать и слишком малая ширина
помещения, придающая ему вид вытянутой клети.
Думается, что помещение II скорее всего могло иметь
производственное назначение, каким-то образом
связанное с функциями помещения I (кладовая для сырья).
Помещение III. Примыкает к помещению II с юго-
запада, размеры 4,85X4,20 м (см. рис.. 8). Завал из
земли и тесаных камней от рухнувших участков стен.
В верхнем слое (на глубине до 1 м) найдены: обломок
синего стеклянного, треугольного в сечении браслета
(см. рис. 15,9), обломок стенки стеклянного сосуда с
крупными ячейками на поверхности (см. рис. 16,9),
трубочка, сделанная из просверленного насквозь рога,
длиной 5,5 см (см. рис. 15, 11), вероятно, сток для
детской колыбели типа широко распространенных в быту
северокавказских горцев до недавнего времени18. Два
куска железного четырехугольного в сечении стержня,
кусочек стекла с пузырьками (от стенки сосуда), черно-
глиняный обломок сосуда с округлым налепным
валиком и вертикальными лощеными полосами (сходная
керамика найдена Т. М. Минаевой на городище Ку-
бинаI9, обломок стенки коричневого сосуда с
налепным округлым валиком и косыми лощеными полосами
(рис. 14,14). Кроме того в завале найдено около двух
десятков обломков коричнево-красной черепицы-калип-
теры; из них два обломка на конце имеют выступы-упоры
(рис. 13,3).
36 2-4
На глубине 1,0 м почти по всей площади помещения
открылся слой докрасна обожженной глины, толщиной
0,30—0,35 м. Глина рыхлая и слоистая, внутри слоя не-
прокаленная, легко расчищавшаяся ножом. При
препарировании слоя глины часто встречались кусочки
многослойной (до 15—20 слоев) побелки на глиняном грунте —
«шпаровке», побелка цветная — белая, голубая,
светлосерая, светло-желтая.
В северо-восточной части помещения зафиксирована
масса коричнево-оранжевой глиняной крошки, явно
принадлежавшей к тому же глиняному слою, но
несколько иного цвета вследствие меньшей прокаленности.
Юго-западнее наблюдалось постепенное преобладание
темно-коричневой земли с пятнами угля и включениями
той же крошки. Примерно посередине северо-восточной
стены и вплотную к ней расчищено скопление
небольших плоских камней, лежавших без определенной
системы, но в пределах четырехугольной площадки
размером 1,0X0,70 м. Указанная площадка с камнями была
окружена пластом красной прокаленной глины;
заполнение же площадки — земляное (коричневый гумус,
четко отличающийся от красной глины). Любопытно,
что вокруг описанной площадки выявилось скопление
больших кусков обожженной глины с плоской
поверхностью. Первоначально возникло предположение, что
это — завал глинобитной печи, но от него пришлось
отказаться, так как подобный завал с включением
обломков плоских глиняных блоков был выявлен и на
других участках. Площадку с камнями у
северо-восточной стены мы интерпретируем как очаг, возможно
имевший над собой вытяжную конструкцию (плетеную
трубу.— 5. /С.). Именно поэтому во время обвала крыши
очажная площадка была предохранена от попадания
в нее глиняных обломков, скопившихся вокруг.
Слой глины местами был прокален дочерна. Как было
сказано, обломки плоских глиняных блоков встречались
по всей площади помещения. Ни одного целого блока
не оказалось, но некоторые сохранились почти целиком
и позволяют составить представление о них: длина
блоков 29—31 см, ширина 28 см, толщина — 8—9 см,
форма четырехугольная (рис. 13, 1), края округлены и
заглажены, как и внешние поверхности. Блоки, по-
видимому, имели стандартные размеры и производились
в формах; нами зафиксировано более 50 крупных
обломков, дающих в общем совпадающие размеры. На внут-
37
ренних поверхностях блоков сохранились четкие
отпечатки досок с шероховатой поверхностью. Блоки
плоские, на одном из концов они имеют углубление в 2,5 м,
в разрезе образующее ступеньку (рис. 13,2). Это упор
для сочленения блоков, предохранявший их от
сползания по покатой плоскости. Исходя из этого, можно
уверенно считать, что описанные блоки покрывали скатную
крышу помещения III.
Напомним, что в глиняном слое, представляющем
раздробленные блоки крыши, неоднократно были
найдены кусочки цветной побелки. С внутренней стороны
некоторых из них сохранились не только следы «шпа-
ровки», но и глиняной обмазки с отпечатками прутьев.
Не вызывает сомнений, что эта обмазка с остатками
побелки принадлежит упавшему внутрь помещения
потолку. В целом конструкция перекрытия рисуется в
следующем виде: на систему деревянных балок —
прогонов, опиравшихся на стены помещения, был положен
потолочный плетень, тщательно обмазанный с
внутренней стороны глиной и затем многократно белившийся.
Поверх плетня, возможно, были уложены жерди, а
затем слабо обожженные глиняные блоки с напуском
друг на друга, осуществлявшимся при помощи
упомянутых углублений и не позволявшим затекать воде.
Эти блоки, которые трудно назвать черепицей, видимо,
ей подражают. Судя по всему, крыша была наклонной
(скорее всего в одну сторону, но в таком случае
неясным остается назначение черепицы-калиптеры).
Каменные здания с плоской крышей для горного
Кавказа являются древнейшим типом жилищ, а
описанное выше устройство крыши в принципиально почти
неизменном виде дошло до нашего времени и
зафиксировано этнографами20.
После того, как слой глины был удален, по всей
площади помещения открылся слой черного древесного
угля толщиной 4,5 см. Значение этого слоя установлено
путем особо тщательной расчистки в северо-восточной
части помещения, где под слоем глины удалось
проследить в отдельных местах куски сгоревших досок
шириной 10—12 см и толщиной 4 см. Следовательно, слой
угля связан со сгоревшим дощатым полом. В
отдельных местах, в основном у северо-восточной стены,
наблюдались остатки сгоревшей соломы, вероятно,
лежавшей на полу. Пол покоился на тонком слое желтого
речного песка, не давшем никаких находок.
38
В слое глиняных обломков и на уровне угольной
прослойки обнаружены предметы, связанные с
конструкцией пола и потолка: гвозди двух типов, железные скобы,
костыли, стержни. Все предметы кованые. Гвозди
первого типа небольшие, от 3,5 см до 8,5 см длины,
четырехгранные в сечении и с большими шляпками округлой
формы (рис. 15,18; рис. 16,5). Всего их обнаружено
8 штук, из них 7 гвоздей загнуты одинаково на
расстоянии 6,5 см от шляпки. Это может быть
свидетельством того, что данными гвоздями была пробита доска
или какой-то деревянный элемент конструкции потолка
или пола, имевший толщину 6 см, после чего концы
гвоздей были загнуты. Гвозди лежали довольно кучно
близ южного угла помещения. Аналогичные гвозди
в эпоху раннего средневековья были широко
распространены на огромной территории от Закавказья до
Западной Европы21. Гвоздей второго типа
обнаружено 3 штуки, они имеют длину около 16 см, в сечении
круглые, с маленькими грибовидными шляпками
(рис. 15, 15—17). Ясно, что назначение их иное, и, судя
по длине, они должны были крепить более крупные
элементы конструкции (возможно, скрепляли несущие
балки — матицы с плетневым настилом потолка). Кроме
того, отметим железную четырехгранную в сечении петлю
(рис. 15, 12), железный плоский наконечник стрелы
с круглым черешком (рис. 15, 10), бронзовое височное
колечко с разомкнутыми концами (рис. 16,6),
обнаруженные в юго-западной части помещения около 30
мелких обломков листовой меди, некоторые из них
представляют собой фрагменты прямого, слегка отогнутого
венчика (рис. 16,8, видимо, типа котла), железный нож
с черенком, длина предмета 14,5 см (рис. 16,2), два
мелких обломка стеклянных сосудов (один из них с
ячеистой поверхностью), 4 обломка коричневого горшка
со слегка отогнутым венчиком и лентовидной ручкой.
В юго-западной части помещения на уровне
сгоревшего пола был найден обломок стенки каменного
точеного сосуда с гладкой блестящей поверхностью, по
которой проходит горизонтальный желобок. Размеры
обломка 3,0X2,5 см, толщина стенки 1 см, ширина
желобка 0,04 см. На обеих поверхностях и в изломе камень
имел узор естественного происхождения,
желто-коричнево-зеленоватых тонов на лицевой стороне, бело-серо-
черный на оборотной. Предмет был исследован в Музее
минералогии АН СССР М. Е. Яковлевой при помощи
39
спектрального и рентгеноанализа. Установлено, что
камень — агат, изменивший структуру в результате
воздействия высокой температуры.
Наконец, очень интересной находкой является
обрывок железной витой цепи, найденной около северного
угла помещения и недалеко от места предполагаемого
очага (рис. 16, 1). Сохранились три звена цепи,
фрагмент еще одного звена и нижнее звено с разогнутыми
в стороны концами — крюк для подвешивания котла
(рис. 16, 1). Несомненно, это широко известная в
этнографическом быте северокавказских горцев очажная
цепь, к которой подвешивался котел22. Как было уже
сказано, его остатки также найдены, причем недалеко
от цепи.
Стены помещения III сложены из тесаных плит
песчаника на сером известковом растворе. Это — редкий
для Нижне-Архызского городища случай. Толщина стен:
юго-западной 0,70—0,71 м, северо-западной 0,80 м,
северо-восточной 0,70—0,72 м. Наиболее хорошо
сохранилась юго-восточная стена, достигавшая в высоту
1,57 м, но никаких признаков входного или светового
проема нет. Не обнаружены следы входных проемов
и в других стенах. Вдоль юго-восточной стены шел
цоколь шириной 8—10 см, над полом поднятый на 0,85 м.
На юго-восточной стене отмечено большое пятно
штукатурки из того же известкового раствора.
На основании вышеизложенного можно попытаться
реконструировать интерьер помещения III. Об
устройстве перекрытия мы уже говорили. Вероятно, у
северовосточной стены располагался открытый очаг,
обложенный камнями и снабженный вытяжной
трубой-дымоходом. Вытяжная труба из плетеных веток,
обмазанных глиной, найдена Т. М. Минаевой на Адиюх.
Архаичные горские жилища вплоть до XIX—XX вв. сохраняли
такие нависающие над очагом дымоходы, одновременно
служившие и для освещения помещения23. Последнее
кажется тем более допустимым, что следов световых
проемов в стенах не обнаружено.
Следует признать, что размещение очага у стены
или в углу является более удобным и рациональным,
нежели его размещение в центре. В этом отношении
в помещении III мы видим явный прогресс;
расположение очагов у стен в верхнекубанских аланских
городищах X—XII вв. стало широко распространенным
явлением, на что указывают раскопки Т. М. Минаевой
40
на городищах Адиюх и Гиляч24. Безусловно,
положительным явлением нужно считать дымоход, наличие
которого мы предполагаем; еще одним фактом в пользу
этого может быть цветная побелка потолка и
штукатурка (не исключено, с побелкой) стен интерьера. При
открытом очаге без дымохода и отопления «по-черному»
они были бессмысленны; на самих остатках побелки
никаких признаков закопченности не наблюдалось.
Весьма существенным элементом интерьера
помещения III является дощатый пол, лежавший на
стерильном слое песка. Это — единственный случай не только
для Нижне-Архызского городища, но и для городищ,
изучавшихся Т. М. Минаевой. Он явно выделяет
помещение III из круга ему подобных. Кладка стен на
известковом растворе, следы штукатурки и цветной
побелки, пристенный очаг и дымоход, деревянный пол —
все это свидетельствует о том, что перед нами отнюдь
не рядовое жилище. Крыша рядового жилища вряд ли
могла покрываться специально изготовленными
блоками, а быт рядовых жителей вряд ли мог
характеризоваться наличием в интерьере железной очажной цепи
с медным котлом и сосуда, выточенного из
полудрагоценного камня-агата. Из этнографических материалов
известно, что железные очажные цепи у осетин
ценились высоко (за цепь отдавали корову) и ими обладать
могли не все, у малосостоятельных крестьян цепь
заменяли деревянные подвески25. Агатовый сосуд
(вероятно, привозной) говорит сам за себя. Видимо,
помещение III (рис. 17) было парадным жилым помещением
типа позднейшего осетинского «хадзара». Наличие
железной петли26 (см. рис. 15, 12) свидетельствует о том,
что помещение имело деревянную дверь с запором или
деревянный ларь, также запиравшийся.
Помещение IV. Пристроено к помещению III с юго-
запада и позже всего остального комплекса. Это было
четко видно как по несколько иной кладке стен (более
мелкий и чисто тесаный камень, нежели в
помещениях 1—3), так и по строительному шву в стыке стен.
Размеры помещения 5,60X2,55 (см. рис. 8), кладка
сухая (за исключением стены, общей с помещением III).
Вдоль остальных трех стен шел цоколь, поднятый над
уровнем пола раскопа на 0,55—0,60 м.
Завал внутри помещения состоял из массы камней,
перемешанных с землей и углем. Признаков крыши,
подобной крыше помещения III, не наблюдалось, но
41
следует указать, что в некоторых местах завала
встречались включения желтой глины и куски горелой бересты.
В середине помещения прослежена сгоревшая доска.
Все эти остатки, не так ярко выраженные по сравнению
с помещением III, могут относиться к конструкции
крыши, в частности, желтая глина и земля покрывали
несохранившийся накат из жердей, а прокладка из
бересты предохраняла кровлю от проникновения влаги.
При разборке завала извлечено свыше 400 костей
животных (определение см. приложение 6). Найдено
также 82 фрагмента керамики, сделанной на круге, серо-
черно-коричневого цвета; отметим обломок
черно-лощеной стенки горшка с процарапанной после обжига
буквой Б (см. рис. 14,24), горшки с резко отогнутым
венчиком, линейно-волнистым орнаментом по корпусу
(рис. 14,21—23), черно-лощеный до блеска венчик с
двумя округлыми валиками, стенки крупных сосудов
с глубоким рифлением и лощеными
перекрещивающимися полосами.
Керамика для Нижне-Архызского городища типична.
Кроме того, в завале обнаружено свыше 30 обломков
хорошо обожженной полукруглой черепицы-калиптеры
(см. рис. 14,25). В завале же были обнаружены:
камень, покрытый молочно-белой поливой и кусок темно-
серого известкового раствора с темно-зеленой поливой
(видимо, на городище существовало производство
поливы), 4 обломка цветных стеклянных браслетов, один
из них двуствольный (рис. 16,20), многочисленные
кусочки прозрачного стекла от разбитой тонкостенной
посуды, сломанная темно-синяя стеклянная бусина,
кованый четырехгранный гвоздь (рис. 16, 14), обломки
железных костылей (рис. 16, 15—16), железный
стержень, круглый в сечении и с раскованным в пластину
концом, загнутым в виде кольца (рис. 16,13).
Стены помещения IV имели толщину около 0,70 м,
северо-западная стена — 0,80—0,83 м. После расчистки
их высота составила 1,40—1,57 м. В юго-западной стене
удалось выявить тщательно заложенный тесаным
камнем входной проем шириной 1,0 м (рис. 8).
Стратиграфически проем почти точно соответствует положению
входного проема в помещении I (см. разрез, рис. 8).
На расстоянии около 30 см ниже проема стена имеет
слегка выступающий цоколь, а в 18 см ниже цоколя
расчищена кладка высотой 0,50—0,53 м и длиной 4,50 м
при ширине в разных концах от 90 до 50 см (см. рис. 18, 1).
42
На ней были найдены обломок красноглиняной чере-
пицы-калиптеры с упором и железный предмет с двумя
разведенными в стороны в виде рогов концами и
крючком (рис. 16, 11).
Описанную кладку можно было бы принять за
каменную лежанку — остатки таких лежанок неоднократно
находила в своих раскопках Т. М. Минаева. Но этому
противоречит положение цоколя и входного проема
выше лежанки. Судя по аналогии с помещением I, пол
находился ниже двери на 0,30—0,40 м, т. е. примерно
на уровне цоколя. В таком случае «лежанка» была
расположена ниже земляного пола помещения и не имела
бытового назначения. Скорее всего эта кладка
представляет собой остаток предшествующей постройки,
разрушенной и перекрытой более поздним зданием.
Следует особо отметить интересную деталь.
Поскольку помещение IV было пристроено к помещению III
позже, а ширина помещения IV на 0,60 м больше (рис. 8,
рис. 17,2), северо-западная стена помещения IV
оказалась выведенной параллельно северо-западной стене
помещения III на расстоянии 0,35 м. Благодаря этому
между двумя указанными стенами образовался узкий
проход — «коридор». Сходный узкий «коридор»
обнаружен Т. М. Минаевой на городище Гиляч27.
Использоваться в качестве прохода он не мог. В заполнении
коридора выявлено несколько костей животных и ручка
от стеклянной крышки светло-зеленого цвета.
Аналогичная ручка от крышки происходит из наших раскопок
подземного склепа на левом берегу р. Б. Зеленчук28.
Состав археологического материала и в первую
очередь масса костей животных свидетельствует о
хозяйственных функциях помещения IV.
Помещение V. Продольные стены помещения IV
продолжались в юго-западном направлении, что наводило
на мысль о наличии помещения V. Эти стены были нами
расчищены в длину до 2,20—2,24 м, после чего
выявились две квадратные в плане кладки, сложенные очень
тщательно из хорошо отесанных камней насухо (рис. 8
и 18,2). Размеры «квадрата» А 1,17X1,17 м,
«квадрата» Б 1,18X1,0 м, в высоту сохранились на 1,0—0,85 м,
внизу имеют слегка выступающие цоколи. Расположены
они строго друг против друга на расстоянии, равном
ширине помещения IV.
Обращает на себя внимание разная техника кладки.
Стены помещения IV и описанные «квадраты» сложены
43
одинаково — из хорошо отесанного и подогнанного
материала, с цоколями. Стены между ними сложены
значительно грубее и примитивнее, без цоколя. В
высоту эти стены сохранились на три ряда камней —
0,50 м — вдвое меньше стен помещения IV и
стратиграфически залегают на уровне входа в помещение IV
(см. рис. 8, разрез). Между этими стенами, стенами
помещения IV и «квадратами» нет связи, четко
прослеживались швы. Все это говорит о том, что описываемые
стены между помещением IV и «квадратами» являются
более поздними закладками. То же самое следует
сказать и о поперечной стене, идущей от «квадрата» А
к «квадрату» Б.
При зачистке профилей обеих продольных^ стен под
нижним ярусом кладки прослежен порядок отложений:
слой темно-коричневого гумуса 25 см толщинбл, ниже
слой красноватой обожженной глины 15 см толщиной,
после чего следует слой стерильного щебня. Слёи
обожженной глины залегает на уровне цоколя и может\быть
остатком глинобитного пола перед входом в
помещение IV. Но посередине помещения V было обнаружено
несколько больших плоских плит, лежащих плашмя и
представляющих вымостку пола (см. рис. 8).
Стратиграфически эта вымостка соответствует нижнему ярусу
позднего заклада и поэтому ему одновременна. Видимо,
можно полагать, что мы имели в данном случае остатки
двух полов: ранний пол был глинобитным (или
обмазанным глиной), поздний пол был выложен плитами
и функционировал одновременно с закладом.
Назначение помещения V раскрывается двумя
квадратными кладками, органически связанными с
помещением IV и зданием в целом29. Поскольку они вписаны
в контур здания заподлицо с его продольными стенами,
их можно считать каменными основаниями — базами
деревянных опор, которые поддерживали нависающую
легкую крышу. Судя по всему, это была веранда на
солнечной юго-западной стороне здания; из помещения IV
в веранду вела дверь. Позже веранду заложили и
превратили в дополнительное помещение, тогда же заложив
и вход в помещение IV.
Во время раскопок помещения V в северо-восточном
углу на глубине 1,0 м найдено 37 круглых поделок в виде
колесиков, вырезанных из песчаника. Размеры их разные,
диаметр от 3 до 6 см, края грубо оббиты. Назначение
«колесиков» неясно. В юго-западном углу обнаружена
44
полоса листовой бронзы длиной 10,5 см, с тремя
отверстиями от гвоздей.
Исследованный в 1962 г. комплекс помещений дает
некоторое представление о домостроительстве Нижне-
Архызского городища и. его особенностях.
Существенное значение имеет факт пространственного разрастания
и усложнения комплекса, в котором можно выделить
три последовательных строительных периода: ранний,
средний и поздний, отделенные явно небольшими
хронологическими промежутками и относящиеся к
XI—XII вв.— к основному времени активной жизни на
городище. Разрастание и усложнение комплекса может
быть связано с изменениями в структуре и быте того
небольшого коллектива, который оставил после себя
описываемую усадьбу 1. С точки зрения типологии
бросается в глаза вытянутость здания, когда все его
помещения располагаются по одной оси; это пример так
называемого «длинного дома», дожившего до XX в. у
многих народов Кавказа. Характерно также сочетание в
одном комплексе помещений производственных и жилых,
их нерасчлененность даже в пределах одной усадьбы.
Наконец, нельзя особо не подчеркнуть то
обстоятельство, что не только структура и композиция, но отдельные
конструктивные детали (такие, как устройство
перекрытия, очага и т. д.) и организация интерьера с висящим
на цепи котлом характеризуют здание как вполне
сложившуюся кавказскую горскую саклю, также хорошо
известную по этнографическим материалам XIX—XX вв.
Сходство с этнографическими аналогиями убедительное,
свидетельствующее о глубоких корнях и традициях
горской материальной культуры и о том, что обитатели
городища находились в русле этих традиций.
Здание Б (церковь). Уже в прошлом столетии
некоторые археологи и путешественники, побывавшие на
Нижне-Архызском городище, отмечали руины
разрушенной церкви в средней части городища близ балки
Подорваной. Эта церковь показана на схематичных
планах городища Д. М. Струкова и В. М. Сысоева30,
на изданном в Одессе плане Е. Н. Фесенко (довольно
точном—В. /С.) этот памятник помещен там же31.
Несомненно, о ней же писал епископ Владимир,
побывавший в Нижнем Архызе вместе с Д. М. Струковым;
по его словам, «самая церковь замечательна кладкою
камня насухо, но чрезвычайно старательно», по малым
размерам она может быть домовой церковью32.
45
Здание исследовано нами в 1962 г., основные
сведения об этих раскопках и самом здании уже
опубликованы33. Ниже следуют дополнительные данные, не
попавшие в предшествующие публикации.
Здание церкви было оконтурено, а затем окружено
по периметру траншеей шириной 1 м, в глубину
доведенной до уровня древнего горизонта и выявившей план
здания (рис. 19, 1). В интерьере церковь была
расчищена до отметки земляного пола, фиксированной
нижним ярусом завала. Наиболее значительный участок
вскрыт с западной стороны, где обнаружилось крыльцо
церкви (рис. 20,1).
При разборке завала встречено фрагментов
керамики 44, костей животных 106, керамический шлак,
отдельные древесные угли, железный нож с черенком
(см. рис. 22, 10). Керамика гончарная, красного,
коричневого, черного, серого цветов, преимущественно
обломки кувшинов и горшков (из них отметим стенку с на-
лепным острореберным валиком, стенки рифленых
горшков, стенки с косо перекрещивающимися лощеными
полосами, венчик красноглиняного тарного пифоса
(см. рис. 23, 1—2, 19—20).
Завал внутри здания достигал в глубину 1,60 м, после
чего начинался подстилающий его земляной пол
(культурный слой). На этом горизонте в северо-западной
части помещения найдена лежавшая в несколько слоев
обгоревшая береста. Полагаем, что она может быть
связана с рухнувшим внутрь и истлевшим деревянным
(стропильным и двускатным) перекрытием. На такую
возможность указывает использование многослойных
берестяных прокладок в сочленениях кровли и стен
северного Зеленчукского храма, где береста играла роль
гидроизолирующего материала34.
При разборке завала у северной стены наоса на
глубине 1 м прослежен угольный слой, в котором
встречалось много крупных углей. Толщина слоя 3—3,5 см,
залегал на одном горизонте длинной полосой, создавая
впечатление сгоревших досок. Видимо, они связаны
с обвалившимся полом церкви или ее стропильным
перекрытием; судя по этим наблюдениям, здание
сгорело. Аналогичная картина пожарища установлена
также при раскопках здания А. Не исключено, что
здание А и церковь погибли одновременно.
Кусок сгоревшей доски с отпечатком грубой ткани
типа мешковины был также обнаружен в юго-западном
46
уму наоса на глубине 1,90 м. Здесь же лежали обломок
сломанного каменного молотка с круговым желобчатым
перехватом и шарообразное каменное ядрище, возможно
от пращи. Культурный слой представлял собой обычный
для Нижне-Архызского городища темно-коричневый
сыпучий гумус, почвоведами определяемый как сильно
гумусированная, горно-луговая долинная
антропогенная почва аланского времени, не имеющая аналогов
среди естественных неантропогенных почв Карачаево-
Черкесии35. В нижнем горизонте, соприкасающемся с
суглинистым материком, культурный слой был оглеен за
счет включения в него суглинистых компонентов.
Вскрытие по всей площади наоса (около 23 кв. м) дало
следующий археологический материал: фрагментов
керамики 718, костей животных 1679, шлак железный 1,
шлак керамический 1. Индивидуальные находки:
железный плоский наконечник стрелы (рис. 22,2), разогнутое
звено от железной цепи (рис. 22,3), круглая бронзовая
бляшка, орнаментированная, с 4 отверстиями для
пришивания к одежде (рис. 22,7), два кованых железных
гвоздя разных типов (рис. 22, 1 и 12), 3 неопределимых
обломка железа, железный нож с черенком (рис. 22, 11),
пряслице каменное (рис. 21,4), пряслице сломанное
глиняное бипирамидальной формы, с кружковым
орнаментом (рис. 21,5), бараний альчик, 5 обломков
стеклянных браслетов (из них один голубой, рис. 22, 6; два
зеленых, два желто-коричневых), обломок стеклянного
коричневого перстня, 14 обломков стекла, из которых
3 обломка явно принадлежали бесцветному стеклу,
остальные являются осколками стеклянных сосудов
(рис. 22,9).
Керамика преимущественно гончарная, коричнево-
черных тонов, розовато-красная и серая керамика
встречается значительно реже, фрагменты лепной посуды
единичны (из них отметим интересный и необычный,
возможно импортного происхождения темно-коричневый
обломок стенки с росписью белой краской в виде ра-
диально расходящихся полос (рис. 23,37).
Преобладают обломки горшков с венчиками различного
профиля (рис. 23,3—18), орнамент — сплошной
линейный — рифление (рис. 23, 1—2), волна (рис. 23, 8, 13, 18),
сетка или решетка (рис. 23, 16), лощеные полосы, чаще
перекрещивающиеся (рис. 23, 11). Встречаются обломки
пифосов с широкими плоскими венчиками (рис. 23,
19—24) и их стенки, украшенные горизонтальными на-
47
лепными валиками и лощеными полосами (рис. 23,31).
На одном из обломков днищ сохранилось гончарное
клеймо — крест, вписанный в круг (рис. 23,36). Особо
отметим обломок стенки светло-коричневой раннесредне-
вековой амфоры IX—X вв. с желобчатым корпусом и
обломок черноглиняного горшка, превращенного в
подвесной глиняный котел с двумя сквозными отверстиями,
защищенными извне глиняным ушком36 (рис. 23,35),
поверхность сосуда закопчена. За много лет наших работ
на городище глиняные подвесные котлы встречены
несколько раз.
Керамика нижнего горизонта культурного слоя
ничем не отличается от керамики из вышележащих
горизонтов и завала, составляя единый и, на наш взгляд,
неразделимый в культурном и хронологическом
отношении комплекс. Это та же черно-коричневая
гончарная посуда, представленная горшками с рифлением,
волной, решеткой, косыми насечками на венчике,
пифосами сравнительно небольших размеров с налепными
острореберными валиками и т._ д. (рис. 23, 15—18).
Сказанное подтверждается такими хронологическими
эталонами, как стеклянные браслеты, залегавшими
по всей толще культурного слоя (один фрагмент
треугольного в сечении коричневого браслета найден в пред-
материковом горизонте, а на глубине 1,90 м — обломок
коричневого стеклянного перстня).
Эта категория археологического материала,
практически недолговечная из-за хрупкости стекла,
способна дать наиболее обоснованные и узкие даты,
определяющие дату культурного слоя и зданий Нижне-Архыз-
ского городища. Хронология стеклянных браслетов,
хорошо обоснованная для иных регионов Восточной
Европы или Закавказья, разумеется, не может
механически переноситься на материал Нижне-Архызского
городища. Подчеркивая это и не имея иных
возможностей для хронологических обоснований (керамический
материал невелик и сам нуждается в хронологизации),
мы можем рассмотреть вопрос о времени стеклянных
браслетов Нижнего Архыза на фоне современного
состояния этого вопроса применительно к Восточной
Европе.
Согласно наблюдениям В. В. Кропоткина,
стеклянные браслеты в Причерноморье появляются в IX ¦ в_.,
а с середины X в. получают заметное распространение37.
Насколько эти выводы приложимы к верховьям Ку-
48
бани — сказать трудно. Более определенно и
достоверно можно говорить об XI в., когда на Тамани
возникает собственное производство стеклянных браслетов
и они здесь получают максимум распространения в
XI—XII вв.38 Эти выводы для нас особенно важны, так
как касаются географически наиболее близкого к
верховьям Кубани района и с наибольшей вероятностью
могут быть приложены к Нижнему Архызу. В несколько
более удаленном Саркеле стеклянные браслеты
появляются в хазарском слое IX в. и бытуют до XII в.39
На территории Руси широкое распространение
стеклянных браслетов началось с середины XII в., т. е. примерно
столетием позже, и в золотоордынских городах
продолжалось до XIV в.40 Северокавказские золотоордын-
ские города стеклянных браслетов не дают и о столь
позднем их бытовании на территории Северного
Кавказа мы говорить не можем.
Из всего сказанного выше вытекает, что стеклянные
браслеты Нижне-Архызского городища вряд ли
относятся ко времени раньше середины X в., а основная их
масса должна быть датирована XI—XII вв. Таким
образом, на основании стеклянных браслетов мы склонны
датировать культурный слой городища X—XII вв., что
соответствует дате с 14 (см. приложение 7).
При вскрытии завала внутри притвора и площади
вокруг церкви наблюдалась сходная картина. В
притворе особо отметим обнаруженный в завале на
глубине 1,30 м обломок стенки абхазского глиняного
кувшина оранжевого цвета, с бурой росписью поверхности
(рис. 23, 38L1. Остальная керамика из притвора D0
фрагментов) обычна для нижнеархызского керамического
комплекса. При раскопках вокруг здания найдено:
фрагментов керамики 58, костей животных 97, обломков
кирпича 8, железных шлаков 7, керамических шлаков 2.
Обломки кирпича, к сожалению, бесформенные и не
дающие возможности установить их размеры,
свидетельствуют о том, что несколько кирпичей было
применено при строительстве церкви; поскольку они
концентрировались у южной стены, можно думать, что из
кирпичей было выложено арочное завершение оконного
проема в южной стене. Такое применение кирпича
(в арках) характерно для больших Зеленчукских
храмов2 . В этой связи укажем, что в завале у северной
стены наоса было найдено высеченное из
светло-серого песчаника полукружие (см. рис. 21,2) размером
49
0,65X0,15X0,13 м, явно представлявшее собой
архивольт оконного проема северной стены43. Таким образом,
мы имеем основания считать, что в северной и южной
стенах описываемой церкви имелось по одному окну
с арочным завершением, шириной около 0,60 м (судя
по длине полукружия).
Третье окно с таким же завершением должно было
находиться в апсиде. У северной стены ее на глубине
1,60 м выявлено скопление обломков песчаниковых
плиток толщиной 6—6,5 см, стесанных в виде кирпича
(полные размеры не устанавливались). Торцовые
поверхности этих плиток были покрыты поливой разных
цветов — белой, серой, зеленой. Еще 4 обломка таких же
плиток с зеленой поливой найдены на глубине 1,60 м,
близ южной грани апсиды. Ясно, что покрытые
цветной поливой торцы выходили наружу кладки и некогда
составляли своеобразную полихромную композицию
наподобие изразцов. Думается, что в данном случае
мы имеем дело с третьим видом оформления оконного
проема — красочное оформление окна, выполненное из
глазурованных плиток «под изразец». На том же уровне
с внешней стороны апсиды найдено 5 обломков тонкого
оконного стекла; видимо, окно в апсиде было остеклено.
С внешней стороны апсиды на глубине 1,65 м
найдены кусочки обгоревшей бересты, в слое завала
(глубина 0,65 м) обнаружен интересный предмет из серебра
со следами позолоты. Это подвеска, возможно, медальон
с петлей в верхней части и продетым в нее кольцом для
подвешивания (см. рис. 22,4). С лицевой стороны
медальон орнаментирован элементами плетенки, акан-
фовым трилистником, ниже отверстия (возможно,
предназначавшегося для вставки) — изображением «древа
жизни». К произведениям аланской культуры предмет
не принадлежит и, скорее всего, является импортом
из Византии.
Во время разборки завала у южной стены притвора
на уровне древнего горизонта A,60—1,70 м) найден
обломок мельничного жернова диаметром 0,29 м, с
круглым отверстием в центре (см. рис. 21,3) у
северо-западного угла притвора на глубине 1,20 м оказались
кусочки штукатурки кремового цвета (см. приложение 3).
На одном из них были хорошо заметны следы красной
краски, возможно, указывающие на наличие фресковой
росписи. Здесь же в щели между камнями кладки
сохранился кусок серого известкового раствора. Осталь-
50
ные куски раствора были обнаружены также в кладке
апсиды (и с внешней, и с внутренней стороны);
возможно, что здание строилось с применением раствора
(см. приложение 3).
Археологический материал, найденный при раскопках
вне церкви, идентичен материалу из слоя внутри церкви
и должен быть датирован тем же временем — X—XII вв.
На это, в частности, указывают обломки цветных
стеклянных браслетов. При разборке завала с южной
стороны апсиды в верхнем слое камней был обнаружен
обломок зеленого витого браслета, в сечении круглого
(см. рис. 22,5). Браслет явно был деформирован в
горячем состоянии и представляет производственный брак,
что может свидетельствовать о существовании
собственного стеклоделательного производства в бассейне
верхней Кубани. Другой фрагмент стеклянного браслета
синего цвета и треугольного в сечении найден на глубине
0,65 м у южной стены здания.
В заключение характеристики найденного материала
отметим 5 фрагментов черепицы-калиптеры с упором
в нижней части, толщиной 1,8—2 см. Судя по
незначительному числу обломков, черепица была
малоупотребительна; скорее всего она покрывала конек крыши,
выстланной тонкими сланцевыми плитами.
По окончании вскрытия завала полностью
выявилась конструкция здания Б. Это — церковь, в плане
состоящая из трех частей: полуциркульной выступающей
апсиды с восточной стороны, небольшого притвора
с западной стороны, с крыльцом- с пятью ступенями
и центрального помещения — наоса, под полом имевшего
полукруглую в плане кладку с нишей (см. рис. 18,1,
рис. 20,2). Длина здания 11,70 м. Кладка стен во всех
частях здания идентична: два панциря (внутренний и
внешний) с забутовкой из мелкого щебня. Стены наоса
и апсиды перевязаны, притвор пристроен впритык.
Отсутствие входных проемов при значительной высоте
стен и наличие крыльца у входа свидетельствуют о том,
что здание было полутораэтажным, с глухим и низким
подклетом, а архитектурный образ церкви
характеризуется подчеркнутым вертикализмом ее объемов
(рис. 24). По своим социально-культовым функциям
данная церковь скорее всего была домовой,
обслуживавшей потребности жителей усадьбы I44. Поскольку
памятник опубликован, более подробное его описание
опускаем.
51
Здание В. В 17 м западнее старого раскопа В. М.
Сысоева были хорошо видны руины большого здания,
вытянутого с юго-запада на северо-восток и входившего
в комплекс усадьбы 1 (см. рис. 6). Раскопки этого
здания были начаты в сентябре 1964., но не завершены
из-за наступивших холодов. Окончательно вскрыть
здание В (рис. 25) удалось лишь в 1971 г.
Методика раскопок здания В была обычной для
наших работ на Нижне-Архызском городище: оконту-
ривание здания, разборка завала внутри до отметки
древнего горизонта и расчистка помещений, разборка
завала вокруг здания до отметки древнего горизонта
на расстоянии 1 м от стен, последующее исследование
подстилающего культурного слоя.
Помещение 1. Не останавливаясь на разборке
завала, укажем, что в нем и на полу помещения было
найдено фрагментов керамики 265, костей животных 242.
Основная масса этого материала происходит с пола.
Индивидуальных находок немного: фрагмент зеленого
стеклянного браслета, в сечении треугольного, осколок
стеклянного сосуда с налепным рельефным орнаментом,
осколки стенок трех стеклянных сосудов, кусочек
плоского оконного стекла, обломок железного шила
длиной 3,2 см, стержень восьмигранный, конец круглый,
в средней части помещения обнаружен на полу
железный предмет неясного назначения. У западного угла
помещения в завале найден железный нож с черенком.
Отметим также два обломка черепицы-калиптеры и
фрагмент стенки черноглиняного котла с остатком
сломанного внутреннего ушка для подвешивания,
найденные в завале.
Керамика гончарная коричневого, серого, черного
цветов относится почти целиком к типам, широко
представленным на городище. Детальнее она будет
охарактеризована ниже. Особо отметим два обломка
желобчатых раннесредневековых амфор коричнево-желтого
цвета, скорее всего относящихся к IX—X вв., и три
обломка расписной керамики: обломок красно-коричневой
стенки с двумя концентрическими кругами,
нанесенными коричнево-бурой краской и два обломка, покрытых
по внешней поверхности оранжевым ангобом, по
которому коричнево-бурой краской нанесены параллельные
прямые полосы. Эту керамику мы считаем абхазской.
Раскопанная часть здания представляла вытянутый
прямоугольник длиной 16 м (рис. 25), сохранивший
52
остатки двух строительных периодов, а также следы
перестроек, рисующих длительную и сложную жизнь
этого сооружения. К наиболее ранним остаткам
относится фрагмент древнего здания, вписавшийся внутрь
более позднего помещения; от него сохранились две
разрушенные стены, расположенные под прямым углом
(рис. 25). Максимальная высота их 0,60 м, толщина
стен около 0,70 м, размеры помещения: 9,40X5,20 м.
Техника кладки ранних стен обычна и для Нижнего
Архыза традиционна: внешний и внутренний панцири
из тесанных с лица плит, между ними щебневая
забутовка, связующего раствора нет. На горизонте,
соответствовавшем полу помещения (гл. 0,70—0,73 м),
оказалась вымостка из лежащих плашмя плит, положенных
нерегулярно. Не исключено, что это остатки каменного
пола раннего периода, но служившего и в более поздний
период.
Все остальные стены относятся к позднему
строительному периоду. Следы перестроек связаны с ними.
Судя по строительным швам и стыкам стен, рисуется
следующая картина: более ранней является
юго-западная часть здания с клетью 1 в углу размером 1,50Х 1 м
(рис. 25); продольная ее стена имеет явно выраженное
продолжение на северо-запад и юго-восток. Вплотную
к стене клети 1 и встык с северо-восточной
(поперечной) стеной пристроены несколько более поздние
«длинные» стены основной части помещения, сохранившиеся
в высоту от 0,60 до 0,85 м. В плане они отличаются
достаточно четко: стык северо-западной стены с
поперечной стеной клети выполнен не заподлицо, в результате
чего стены не совпадают, стык северо-восточной
«длинной» стены с более ранней выполнен заподлицо, но
последняя в месте стыка искривлена. О северо-западной
«длинной» стене следует также добавить, что она в плане
неровна, а в средней части деформирована и
расползлась в ширину до 1,50 м. Возведение этой стены было
настолько небрежным, что помещение в разных концах
имеет разную ширину: в юго-западной части 6,20 м,
в северо-восточной 5,20 м (обмер в интерьере). К
описываемой стене была пристроена небольшая клеть 2
размером внутри 1,60X0,70 м и 0,40 м высоты (рис. 25).
Входной проем обнаружен один. Он находился в
северо-восточной стене позднего строительного периода,
имел ширину 0,85 м и вел в соседнее помещение,
которое было исследовано в 1971 г.
53
•Описанное помещение вряд ли было жилым — в нем
нет никаких признаков очага, остатков обычной для
жилья утвари, следов перекрытий, побелки и т. д. Не
могло оно использоваться и для содержания скота, ибо
в таком случае должен быть широкий вход, ведущий
на улицу или во двор. Его нет. Находок в завале
помещения было мало, в основном они происходят из
земляного пола, т. е. из подстилающего культурного слоя.
Поэтому помещение 1 здания В скорее всего следует
считать хозяйственным, типа сарая, с легким
деревянным перекрытием — навесом, не оставившим после себя
никаких следов. В свете этих соображений наше
внимание привлекают клети 1 и 2, которые могли
выполнять функции более поздних больших деревянных ларей,
практиковавшихся в этнографическом быту кавказских
горцев и предназначавшихся для хранения
продуктов45.
Помещение II. Вскрыто в 1971 г.46, как и
помещение III. Раскопки были осложнены большим деревом
с разветвленной корневой системой, что помешало
вскрыть помещение полностью. Размеры помещения:
длина по юго-восточной стене 6,60 м, по северо-западной
6,0 м, ширина 4,45 м (рис. 25). Толщина стен 0,70—0,80 м,
в высоту сохранились (от отметки пола) до 0,58 м
(восточный угол) и 0,91 м (северо-западная стена). Техника
кладки обычна: крупные песчаниковые плиты, тесанные
с лица и составляющие два панциря с щебневой
забутовкой между ними. Связующих растворов нет. Нет и
цоколя фундамента. Помещение имело два входа: в
северо-западной стене вход в соседнее помещение 1 (о нем
см. выше) и в юго-восточной стене выход во двор усадьбы
(рис. 25). Ширина последнего 1,25 м. Никаких следов
очага на раскопанных участках помещения выявить
не удалось.
При разборке завала найдено незначительное
количество обломков керамики обычных для городища типов
и форм, костей животных 18. Керамика гончарная,
коричневого и серого цветов, особо отметим два
совпадающих обломка тарного пифоса серого цвета со
сглаженным налепным валиком на тулове, последний
наложен поверх вертикального рифления, т. е. по
окончании формовки сосуда, с внутренней стороны пифос
также был покрыт вертикальным рифлением; обломок
ручки серого цвета с тремя каннелюрами; два обломка
стенки коричнево-серого кувшина с вертикальными ло-
.54
щеными полосами; обломок черноглиняного горшка
с горизонтальными желобками и косыми линиями между
ними; обломок черноглиняного горшка с
горизонтальным рифлением, поверх которого нанесена крутая
четырехрядная волна; обломок стенки тарного сосуда
большой емкости, охристого цвета, со слабо выраженным
линейным орнаментом.
При зачистке земляного пола помещения найдено
75 фрагментов керамики коричнево-серых цветов. Особо
отметим 6 обломков стенок оранжевого цвета, в изломе
имеющих также оранжевое тесто с примесью мелких
частиц песка; четыре обломка принадлежат одному
сосуду с линейным зонным орнаментом. Тесто весьма
чистое, хорошо отмученное, черепок звонкий, в целом
данные фрагменты не укладываются в рамки местной
технологии производства керамики и выглядят
чужеродными (скорее всего импортом из Абхазии).
Несомненно, к причерноморскому импорту относятся и 5
фрагментов стенок желобчатой амфоры светло-коричнево-
оранжевого цвета.
Из обломков керамики местного происхождения
выделим венчики горшков с рифлением и без него,
венчик пифоса, обломки стенок со слабо выраженными
налепными валиками, обломки черно-серых стенок с
лощением и волной однорядной и многорядной и
фрагмент стенки коричневого цвета с орнаментом, нанесенным
темно-коричневой краской.
Среди находок, обнаруженных при зачистке пола
помещения 2, отметим кусок темно-серого песчаника,
покрытого по плоской стороне зеленой поливой
(аналогичные обломки см. в церкви 1), обломок ножки
стеклянного сосуда, имеющий форму диска; в разрезе диск
сложен из двойного листа стекла с утолщенным валиком
по краю (см. приложение 1). Аналогичные круглые
основания — диски стеклянных сосудов типа рюмки или
бокала иногда встречались нам на Нижне-Архызском
городище и раньше; полагаем, что это остатки
стеклянной посуды византийского или причерноморского
происхождения. «Подобные обломки были раскопаны на
многих городищах нашего юга»47; хотя подъем их
производства приходится на IV—V вв., стеклянные сосуды
на высокой ножке продолжали существовать и в
X—XII вв., на что указывают рюмки, изображенные
на верхнекубанских статуях воинов48. В средней части
помещения на уровне кладки раннего строительного
55
периода обнаружен иризованный обломок синего
стеклянного браслета плоско-овального сечения, с
выступающим посередине валиком. Еще один обломок синего
стеклянного браслета был найден на глубине 0,60 м.
Не имея возможности вскрыть всю площадь, мы
заложили в юго-восточном углу помещения
стратиграфический шурф, имевший цель выявить напластования
до материка. Ширина шурфа 1 м, в глубину доведен
до отметки 2 м. Выявлена следующая стратиграфия:
кладка стены высотой 0,65 м, слой черно-коричневого
антропогенного гумуса 0,30 м, слой мелких камней и
обломков плит 0,45 м, слой черно-коричневого
антропогенного гумуса с включением щебня 0,25 м, желтый
глинистый материк с речной галькой, без
археологического материала (углублен для контроля на 0,35 м).
Культурный слой начинается под кладкой стены
(стоящей на нем) и имеет мощность 1 м.
Помещение III (рис. 25). В завале найдено 18
костей животных и 55 обломков керамики, в основном в
юго-западной части. Из их числа отметим стенки и
венчики тарных пифосов (рис. 26,28—29), стенку
желобчатой амфоры (рис. 26,31) и обломок полукруглой в
сечении черепицы-калиптеры (рис. 26, 30), фрагмент стенки
с остатками зеленой и серой поливы (рис. 26,32),
вероятно, от привозного сосуда.
После расчистки открылось помещение, в плане
представляющее четырехугольник со сторонами
6,40X5,20 м (рис. 27). Кладка стен обычна — два
панциря из подтесанных с лицевой стороны плит, с
щебеночной забутовкой между ними. Связующих растворов
не отмечено. Толщина стен в среднем 0,80—0,90 м,
высота наилучше сохранившейся 0,74 м. В юго-восточной
части стены В выявлены следы входа шириной 1,20 м.
В ходе раскопок на вскрываемой площади
обнаружилось наслоение разновременных стен, перекрывавших
друг друга. Для удобства изложения стен обозначены
на прилагаемом плане литерами А — Ж (рис. 27).
Верхние стены А — Г относятся к наиболее позднему и
наилучше сохранившемуся помещению, которое только что
описано. На глубине 0,60—0,70 м заметно возросло
число находок. Из их числа отметим наиболее интересные
фрагменты керамики: коричнево-бурый обломок стенки
с орнаментом, нанесенным коричнево-красноватой
краской (рис. 28,19), светло-коричневый обломок стенки
с волнистым узором, нанесенным темно-коричневой
56
краской (рис. 28,20), обломок стенки светло-серого
цвета с орнаментом, нанесенным буро-коричневой
краской. В отличие от упоминавшихся выше обломков
абхазской расписной посуды оранжевого цвета данные
фрагменты связывать с абхазским импортом
воздерживаемся, так как фактура их ближе к фактуре местной
керамики. На уровне верхнего пола также найдены:
стенка серо-охристого горшка со сплошным рифлением,
поверх которого нанесена волна (рис. 28,1), стенка
серого кувшина со слабо выраженным рельефным
валиком, сплошным вертикальным рифлением — фоном,
поверх которого нанесены косо перекрещивающиеся
лощеные полосы (рис. 28, 14) и обломок необычного
для Нижнего Архыза коричнево-розового сосуда,
дающего четкий профиль стенки, горла и венчика,
отогнутого не наружу, а внутрь (рис. 28, 10). Видимо, и этот
сосуд привозной. В южном углу помещения оказался
кусочек стенки со следами светло-зеленой поливы, тесто
в изломе розовое, чистое (рис. 28,21). В средней части
помещения найден обломок серого песчаника с зеленой
поливой на плоской поверхности и кусочек донца
стеклянного сосуда.
На глубине около 0,70 м открылось земляное
заполнение помещения мощностью 0,25—0,27 м,
представлявшее слой черной, окрашенной разложившимся углем
земли. В слое встречались кости животных G2 шт.),
обломки керамики, обрывки горелой бересты. Поверх
этого слоя залегал слой желто-розовой
полуобожженной глины толщиной 6—7 см, под черным слоем (точнее,
в его нижнем горизонте) наблюдались комочки
розоватой глины со следами побелки белого и серого цветов;
особенно значительное их скопление было в
северозападной части вокруг лежавшего горлом вверх
разбитого коричневого сосуда (см. рис. 31,1).
Описанные напластования, перекрытые завалом
разрушившихся стен, можно интерпретировать как
рухнувшее внутрь помещения перекрытие. Только таким
образом кажется возможным объяснить
стратиграфическое положение слоев и их компонентов: верхний слой
глины — наружная обмазка крыши, черный слой —
земляная подсыпка крыши, взятая из культурного слоя;
комочки глины с остатками побелки — внутренняя
обмазка потолка. Сходное устройство перекрытия мы уже
встречали в здании А. Рухнувшее перекрытие
раздавило стоявший на полу сосуд.
57
На глубине 0,72 м открылась еще одна кладка стены,
почти точно повторяющей конфигурацию стен А и В
(рис. 27). Толщина кладки Д 0,80 м, в высоту
сохранилась на один ярус @,20 м). Это стена более раннего
здания, видимо, разобранного при строительстве
позднего помещения. Строительный горизонт,
представленный стенами Д-1 и Д-2, именуем средним
строительным горизонтом 1. В ходе расчистки стен последнего
выявилась кладка еще двух стен Е-1 и Е-2 (рис. 27),
образующих в плане угол и подстилающих средний
горизонт 1. Особенно четко стратиграфическая картина
наслоения стен читалась в северо-западном углу, где
развал стены Д-2 лежал поверх стены Е-2.
Строительный горизонт, представленный стенами Е-1 и Е-2,
именуем средним строительным горизонтом II. В разрезе
стены В, Д-1 и Е-1 образуют нечто вроде трех ступеней,
отражающих последовательность трех строительных
периодов: позднего, среднего I и среднего II (см. рис. 27).
Таким образом, большая часть помещения оказалась
занятой остатками стен, расположенных в двух
вертикальных уровнях. С учетом результатов раскопок
Т. М. Минаевой на городищах того же времени Гиляч,
Адиюх и других49, открывших в подобных жилищах
каменные лежанки-нары, допустимо думать, что и здесь
мы имеем дело с аналогичной деталью интерьера, где
для функций лежанок были приспособлены стены более
ранних построек.
На глубине около 1 м расчищен пол помещения,
вымощенный плоскими плитами песчаника (рис. 29,1).
Кроме упоминавшегося выше раздавленного глиняного
сосуда на полу найдены: небольшой фрагмент
стеклянного, треугольного в сечении браслета, три каменных
пряслица (рис. 30,6—8), компактно лежавшие близ
того же сосуда, в средней части помещения разбитый
серо-черный пифос с горизонтально отогнутым плоским
венчиком и налепными валиками на тулове (см.
рис. 32,2—6), венчик тонкостенного светло-зеленого
стеклянного сосуда, стекло с мелкими пузырьками
(рис. 30,17), обломок стенки и донца другого
(бесцветного) стеклянного сосуда (рис. 30, 16), крупные
фрагменты четырех чернолощеных и коричневых гончарных
кувшинчиков небольших размеров с лощеными полосами
на горле и тулове; сосуды поддаются графической
реконструкции (см. рис. 33, 1—4). Есть овальные в сечении
ручки (рис. 33, 8—9), стенки с рифлением (рис. 33, 5—7)
58
и темно-коричневая стенка с четырьмя знаками письма,
нанесенными темной краской и еле заметными
(рис. 33, 10). v
Наиболее достоверным датирующим элементом здесь
вновь является фрагмент стеклянного браслета, дающий
нам отправную точку для датировки пола помещения
III XI—XII вв., скорее всего второй половиной XI—
первой половиной XII в. (эти соображения основаны
на последующей стратиграфии).
Мы интерпретируем плитовый пол, как пол
помещения III, перекрытый обвалившейся в результате пожара
плоской крышей. Явных признаков иного земляного
пола более позднего периода замечено не было, но
следует указать, что кладка стены Г была положена на
пласт прокаленной глины, уходивший под стену.
Происхождение этого пласта неясно, но нельзя полностью
исключать возможность его интерпретации как позднего
глинобитного пола, сохранившегося в профиле этого
участка раскопа. В таком случае отметка позднего
глинобитного пола находится, на 0,28 м выше черного слоя
завала крыши и соответствует нижнему ряду кладки
стены Г. Но это не более, чем предположение,
основанное только на фасировке профиля стены Г.
После фиксации плитовый пол был убран и вдоль
стены Г сделан стратиграфический разрез пола и
культурного слоя. Ширина разреза 1,80 м, длина
соответствует расстоянию между стенами Б и Е-1 (см.
рис. 27,1—2). Под плитами пола оказалась желтая
необожженная глина с отдельными разрозненными
угольками. При зачистке вдоль стены Г выявлено пятно
плотной желтой глины, тянущейся вдоль стены; длина этой
глиняной прослойки 1,80 м, ширина 0,30 м. К юго-западу
от нее начинается плотный угольный слой той же
толщины, что и глина — 0,30 м. Возможно, что это остатки
разрушенного очага.
После удаления слоя глины и углей открылся слой
речного песка с включением гальки толщиной 0,10 м по
всей вскрываемой площади. На глубине 0,40 м (от
отметки плитового пола) открылась еще одна стена,
пересекающая помещение от стены Б до стены Е-1 (см.
рис. 27, 1). Толщина стены 0,80 м. Длинная стена Ж,
залегающая глубже всех (см. рис. 38,2), является
наиболее древней и относится к раннему строительному
периоду. На глубине 1,23 м (от плитового пола) был
достигнут суглинистый с щебнем материк. Установленная
по фасу стены Г мощность культурного слоя/ (без учета
стены) равна 1,20 м. /
Следует отметить; что выявление четырех
разновременных строительных периодов — один из интересных
результатов раскопок помещения III. Такого
напластования стен мы больше не наблюдали нигде; подобные
наблюдения на городище Адиюх сделаны Т. М.
Минаевой50. В технике кладки стен разных периодов заметны
некоторые различия — так, в кладке стены Ж (ранний
период) употреблены более мелкие камни, чем в
последующих, покоилась она на фундаменте из больших
валунов. В противоположность ей стены позднего
периода А — Г не имели фундамента и лежали на мелких
камнях и слое обожженной глины (стена Г). Стены
среднего периода I и позднего возведены в единой
технике сухой кладки (общей для всех стен) из двух
панцирей с щебеночной забутовкой между ними, тогда как
стены среднего периода II и раннего сложены без
панцирей и забутовки, кладка сплошная из подтесанных
с лицевой стороны плит и необработанного речного
булыжника. Определенно создается впечатление, что
стены более поздние возведены с применением более
совершенной техники кладки, характеризующей почти
все раскопанные нами строения X—XII вв.— сухая
кладка в два панциря с забутовкой посередине.
Не останавливаясь подробно на описании и анализе
всей керамики, найденной при вскрытии
стратиграфического разреза, остановимся на индивидуальных
находках, существенных для определения хронологии и
наиболее характерных фрагментах керамики,
намечающих общую картину ее возможностей как
хронологического определения для данного городища.
Непосредственно под вымосткой пола у стены Г были
найдены два обломка желобчатых амфор:
серо-коричневого цвета толстая A,4 см) стенка, в изломе дающая
чистый кремово-розовый черепок и кирпичного цвета
стенка с тремя широкими желобками, в изломе дающая
чистый оранжево-розовый черепок. Амфоры раннесред-
невековые, по заключению А. В. Гадло и С. А. Плетневой
относящиеся к IX—X вв. Характеризуя амфоры IX—X вв.,
А. Л. Якобсон указывает в качестве их отличительных
черт кирпичного цвета черепок и приземистость
пропорций, что вполне соответствует нашим
находкам; амфоры «эти в массе находятся в Херсонесе, где
хорошо датируются монетами второй половины IX и
60 '
X вв. д., вне слоя с этими монетами они совершенно
не встречаются»51. Поскольку в Нижнем Архызе
амфоры привозные, рассматриваемые обломки,
очевидно, следует датировать X в., допуская возможность
их бытования и в начале XI в. (на что, в частности,
может указывать обломок желобчатой амфоры в завале,
см. выше). \
На основании обломков амфор слой, подстилающий
плитовый пол, мы склонны датировать X — началом XI в.
Далее отметим найденный на глубине 0,20 м от отметки
плитового пола обломок коричневого стеклянного перстня
полукруглого сечения и с цветной пастовой вставкой,
близкой по технике изготовления полихромным бусам
из пасты (см. рис. 30,24). Фон вставки белый,
«глазок» в центре голубой, разводы вокруг него красные и
желтые. Известные нам в раннесредневековых
памятниках Северного Кавказа стеклянные перстни
относятся к иному типу — они лишены инкрустации,
распространенной на стеклянных браслетах в Закавказье52.
Может быть, рассматриваемый перстень является
предметом закавказского импорта, где, в частности,
высококачественные стеклянные изделия (в том числе и
перстни) вырабатывались в стеклоделательной
мастерской XIII—IX вв. в Орбети (ГрузияM3. Но это
предположение, подлинная атрибуция нашего перстня не
установлена.
Сказанное о времени формирования нижнего пласта
культурного слоя (под плитовым полом) находит
подтверждение в пластинке от бронзового складного
амулета пятиугольной формы с бортиком-закраиной,
обнаруженной на уровне стен Е-1 и Е-2, т. е. несколько выше
плитового пола. Полные и датированные XI—XII вв.
аналогии этим характерным аланским
амулетам-складням имеются в Змейском и Римгорском катакомбном
могильниках,54 а сходные в Дардонском склеповом
могильнике того же времени у г. Карачаевска55.
В западной части разреза на уровне первого штыка
найден очень тонкий обломок прозрачного стекла, в
восточной части на глубине 0,24 м глиняное черное,
лощеное до блеска пряслице полусферической формы
(рис. 30,5) и три неопределимых обломка железа.
В этом же районе, но на глубине 0,35 м, оказались
железный полый предмет со следами окиси меди внутри
(рис. 30,4) и обломок лезвия ножа (рис. 30,10). При
вскрытии культурного слоя под глиняной прослойкой
61
вдоль стены Г были найдены два обломка стеклянных
браслетов; один из них — круглый в сечении/и
желтый— представлял собой брак (рис. 30,14). Еще один
фрагмент стеклянного браслета был обнаруже/ в кладке
стены Г. /
По всей площади и глубине слоя встречено
большое количество костей животных, преимущественно
крупного и мелкого рогатого скота, много фрагментов
керамики. Особо отметим встреченный на первом штыке
обломок оранжевой стенки с росписью коричнево-бурой
краской (см. рис. 34, 19); это абхазская керамика, выше
упоминавшаяся неоднократно и залегавшая по всем
горизонтам культурного слоя. В южной части разреза
в слое глины (на первом штыке) оказался раздавленный,
но собравшийся сероглиняный пифос, по тулову
украшенный горизонтальным и вертикальным валиками,
с ручками (типа рис. 32). В изломе черепок двухцветный:
коричневые стенки, черная середина, тесто с примесью
песка, внутренняя поверхность заглажена. Более
подробно на описании керамики не останавливаемся, прилагая
таблицы, отражающие стратиграфию керамики по
штыкам (от плитового пола до материка) и ее типы и
орнаментацию (см. рис. 34, 35, 36, 37). Эта керамика будет
рассмотрена обстоятельнее в главе VI.
В заключение отметим, что при исследовании
развала стены Б в северном углу помещения III среди
сползших камней кладки и на уровне плитового пола
обнаружены железные: гвоздь длиной 3,2 см (рис. 30, 3), петля
с загнутыми концами, длина пробоя 11 см (рис. 30, 1)
и железный стержень длиной 5,5 см с крючком на одном
конце и петлей на другом (рис. 30,2). В петлю продет
еще один такой же предмет-петля. Вероятно, это крюк
и звено цепи для подвешивания надочажного котла.
Это тем более возможно, что найден и мелкий обломок
венчика от медного или бронзового сосуда, очевидно
котла (рис. 30, 11).
При расчистке завала стены Б с ее внешней стороны
под сползшими камнями кладки обнаружен мельничный
жернов — бегун из крупнозернистого песчаника, с
несквозным отверстием для ручки на лицевой поверхности
(рис. 31,2). Диаметр жернова 0,37 м, диаметр отверстия
в центре 3 см, толщина в центре 5,5 см, по краю 3 см.
С оборотной стороны жернова высечены три радиально
расходящиеся желобка шириной от 0,8 до 1 см. Жернов
отличается очень тщательной выделкой.
62
Таково исследованное нами здание В, в котором
помещение I следует рассматривать как хозяйственное,
помещения II и III были жилыми.
В 1971 V. нами была оконтурена (без производства
раскопок) Ъграда усадьбы 1 на значительном
протяжении и наеден въезд на территорию усадьбы с
улицы II. Как видно по прилагаемому плану (см. рис. 6),
ограда не hmWt острых углов, а длина усадьбы с ЮЗ
на СВ составляет не менее 50 м (ширину ее, к
сожалению, проследить не удалось). Тогда же поверхностно
оконтурено зданре Г, представлявшее в плане
четырехугольник 3X5 Мч с двумя входными проемами
шириной 1 м. Здание Находится близ раскопа В. М. Сысоева
1895 г., назначение его осталось неясным.
Усадьба II
Исследована нами в 1963 г. в связи с ожидавшимся
строительством асфальтированной дороги через
территорию городища в поселок САО (трасса дороги должна
была проходить вдоль подошвы хребта и совпадала
с улицей Подгорной). Избранная для раскопок усадьба
располагалась на этой улице в 130 м к юго-западу от
построек Нижне-Архызской детской турбазы.
Раскопки были начаты со вскрытия участка древней
улицы, проходящей между каменным всхолмлением
(руины здания) и подошвой хребта. Ширина раскопа
была равна ширине улицы B м), длина вскрытого
участка 8 м. После снятия дернового слоя B0—25 см) на
глубине второго штыка были найдены: неопределимый
по назначению железный предмет клиновидной формы
со следами ударов в верхней части (рис. 39,3), обломки
красно-коричневой и серой гончарной керамики,
несколько костей животных. В северо-эосточном углу
раскопа под дерновым слоем обнаружены плоский
железный наконечник стрелы (рис. 39, 1) и круглый в сечении
железный пробой (рис. 39, 6), в южной части раскопа —
железные шлак и нож (рис. 39, 10). При дальнейшем
углублении раскопа (до 80—90 см в зависимости от
скального основания) в слое буро-серого перегноя и
камней были найдены: в квадрате 1 фрагментов
керамики 19, костей животных 216, железных шлаков 6,
обломков стекла два, гвоздей железных два
(рис. 39,4—5), железное шило (рис. 39,12), железная
пластинка, бронзовое проволочное колечко в полтора
63
оборота, с подвешенным к нему маленьким голечком
(рис. 39,13). В квадрате 2 — фрагментов керамики 3
(рис. 47, 1), костей животных 80, железный шиловидный
предмет, железная «полутрубка» длиной 7 см шис. 39, 11).
В квадрате 3 — фрагментов керамики 10 (вЛг. ч. венчик
крупного пифоса), костей животных 119, железных
шлаков три, круглых каменных «колесиков»/три. В
квадрате 4 — фрагментов керамики 23, костей ^кивотных 311,
железный шлак, железный нож (рис. 39; 9), железный
гвоздь со шляпкой, гвоздь без шляпки,/узкая длинная
железная пластинка, сломанный железный предмет,
напоминающий средневековый ключ (ри^. 39,8) и четыре
круглых каменных «колесика» (рис. 39, 14—15).
Описанный небольшой раскоп улицы города дает
представление о характере культурного слоя и его насыщенности
археологическим материалом, в котором численно
преобладают кости домашних и диких (промысловых)
животных. Всего на 16 кв. м их найдено 726 шт., что
показывает высокую насыщенность слоя бытовыми
органическими отходами (см. приложение 6), несомненно
оказывавшими весьма активное воздействие на
формирование его морфологических особенностей (таких, как
цвет, рыхлая сыпучая консистенция и невозможность
расчленения слоя на стратиграфические горизонты).
После раскопок участка улицы был разобран завал
камней, из которых сложено выходящее на улицу здание.
Завал кончился на глубине 1,48—1,50 м, после чего
начался слой мягкого и рыхлого грунта коричнево-
серого цвета. Это — древний горизонт, соответствующий
времени запустения городища. Вскрыты руины двух
зданий и участок окружающей их общей ограды, что
и позволяет рассматривать здания и ограду как единый
комплекс — усадьбу.
Ограда. В квадрате 4 был открыт округлый угол
стены, к которому почти вплотную примыкал острый угол
другой стены — здания. В дальнейшем оказалось, что
стена с округлым углом является оградой, отделявшей
усадьбу от улицы. Ограда нами прослежена в
северозападном направлении на 8 м. Здесь она делает поворот
под острым углом на юго-запад (рис. 40). В
северовосточном направлении стена идет по прямой* на
расстоянии 14,50 м и достигает угла здания Б (рис. 40).
Толщина стены 60 см, в высоту максимально
сохранилась на 1 м (в южной части, рис. 41, 1), сложена из
битого и подтесанного плоского песчаника без раствора.
64 2*
\
Промежуток между панцирями забутован щебнем.
Ограда возведена не параллельно стенам здания А и,
как было сказано, в южном углу она почти соединилась
с углом здания, тогда как в северо-восточном углу
отходит от стен\здания на 1,40 м.
Нигде на расчищенном участке ограды не
обнаружено следов проемов, ведущих во двор. Основание
ограды располагалось на одном уровне с основанием
здания А (на уровце древнего горизонта). Следовательно,
ограда одновременна зданию. В древности ограда,
несомненно, была значительно выше.
Здание А. В плане представляло вытянутый
четырехугольник (рис. 42), ориентированный с северо-запада
на юго-восток. Длина здания 10,10 м, ширина 6,70 м
(обмер с учетом толщины стен). Толщина стен 60 см,
в высоту лучше сохранились в западной —
юго-западной части A,70 м). Здание сложено в обычной для
городища технике кладки: из плит светло-серого
песчаника насухо, внутренние поверхности, обращенные в
кладку, имеют рваные края, внешние (лицевые)
поверхности ровные. Промежуток между панцирями забутован
щебнем. Следов цоколя не отмечено.
Здание разделено на три помещения общей
площадью около 68 кв. м.
Помещение I. Размеры 5,55X2,60 м (рис. 42, 44, 1),
кладка внутренней поперечной стены связана с кладкой
боковых стен здания. Завал был наполнен камнями от
разрушенных стен и обломками тонких C,0—3,5 см)
плит от покрытия крыши. На глубине 1 м открылся пол
помещения с кладкой из нескольких плоских плит
(рис. 44, 1). С южной стороны вплотную к стене лежала
большая четырехугольная плита, треснувшая на две
части, 1,03X0,52 м. Рядом с ней, но на 10 см глубже,
лежала другая плоская плита 0,65X0,35 м, с
чашеобразным углублением @,33X0,26X0,07 м) в центре
(рис. 44,2).
Можно полагать, что помещение было
хозяйственным (кухня?). Большая плоская плита могла быть
столиком, а камень с углублением служил ступкой для
измельчения, что подтверждается обнаруженным здесь же
курантом-терочником, сделанным из песчаника
(рис. 46,20). О том же свидетельствуют скопление
костей животных слева от «столика» и скопление мелких
угольков вокруг «столика» и ступки (рис. 45). Интересно,
что в 20 см северо-западнее ступки выявлены два уголь-
3—5380 65
ных пятна (от сгоревших жердей?) и четырехугольная
площадка из обожженной глины, размером/40Х40 сц
(рис'. 45). /
На расстоянии 1,55 м от восточной с/ены открыты
остатки стены более ранней постройки (рис/ 44, 1).
Кладка из больших валунов, подтесанных с лидевой стороны,
толщина стены 0,60 м. Отметим также /стоящие
вертикально у северо-западной стены две тонкие
песчаниковые плиты подчетырехугольных очертаний (рис. 44, 1).
Размеры одной из них 1,0X0,70 м./Назначение плит
неясно. У северо-восточной стены и вплЪтную к ней лежал
отесанный камень четырехугольной формы, размерами
0,40X0,30 м. Возможно, что это приступка при входе
в помещение.
Находки в помещении: фрагментов керамики 43
(рис. 47,2—5), костей животных 53, каменных круглых
«колесиков» 3, железных шлаков 3, обломок
прозрачного оконного стекла, сломанное массивное пряслице,
сделанное из черепка (рис. 46,3), просверленный бара-"
ний альчик (рис. 46,2), сломанный костяной предмет
с округлым концом и насечками на лицевой стороне
(рис. 46, 1, найдены около «столика» и ступки), плоский
обломок листового железа (рис. 46, 18).
Помещение II. При разборке завала на глубине 0,75 м
найден обломок внутреннего ушка глиняного подвесного
котла черного цвета. Венчик прямой, слегка отогнутый
наружу, отверстие уцелело одно (рис. 46,19). На том же
уровне были найдены сломанный железный стержень
(пробой?), в сечении круглый (рис. 46, 16) и обломок
стеклянного сосуда с мелким желобком (рис.* 46, 6).
Пол помещения II был земляным, никаких явных
следов хозяйственной деятельности не выявлено. Стена
более древней постройки, пересекавшая помещение 'I,
продолжалась в помещении II, идя в том же
направлении и поворачивая на северо-восток. Угол ее был
частично разрушен и деформирован, при зачистке здесь
был обнаружен обломок разбитого каменного
жернова толщиной 4 см, с округлым отверстием диаметром
2 см.
Далее был полностью вскрыт пол помещения на
глубину 0,40 м (до суглинистого с щебнем материка). В
верхнем слое пола (гл. 1,05 м) найден фрагмент синего
стеклянного, круглого в сечении браслета (рис. 46, 11), что
позволяет датировать время функционирования
помещения XI—XII вв.
66
3—2
Находкр: обломок мельничного жернова с частью
отверстия Диаметром 6 см, 197 фрагментов керамики
(рис. 47, 6—-23), 1074 кости животных, 5 железных
шлаков, два обломка железных гвоздей, кусочек стенки
тонкого стеклянного сосуда с волнистым налепным
валиком по внешней стороне (рис. 46,7); в северном углу
найдена плоская железная пластинка со сломанным
крючком на конце (рис. 46, 15) и маленькое железное
колечко (рис. 46,4). На полу найден обломок
бронзового перстня с гравировкой на шитке, напоминающей
«глаз» (рис. 46, 4).
Помещение III. Расположено в южном углу здания
(рис. 42), размеры 2,10X2,05 м, стены выложены в
перевязь со стенами здания (рис. 42,2), что исключает
возможность более поздней пристройки. Толщина стен
0,50—0,52 м, в высоту сохранились на 5—8 рядов кладки,
до 0,80 м. Кладка сухая, следов проема не было.
На глубине 1,15 м кончился завал камней. При
снятии пола, как и в помещении II на глубину 0,40 м,
обнаружено: 41 фрагмент керамики (рис. 47,24—27), 380
костей животных, обломок железного предмета
неизвестного назначения (рис. 46, 12), маленький железный
крюк — «костыль» (рис. 46, 17), кусочек стенки
стеклянного сосуда мутно-желтого цвета (рис. 46, 10).
Таковы исследованные помещения (рис. 48).
Характерно, что ни в одной из стен, несмотря на их
полутораметровую высоту, не имелось следов входных проемов.
Это наводит на мысль, что они располагались выше,
что подтверждает крыльцо у северо-восточной стены
здания (рис. 49, 2). Крыльцо сложено из больших
тесаных плит и камней с забутовкой внутри, размеры
крыльца 3,10X1,45 м, высота до 0,55 м, с юго-восточной
стороны были хорошо видны две ступени. Ширина нижней
ступени 0,25 м, высота 15—17 см, высота второй ступени
22—23 см. Ясно, что крыльцо сохранилось не на всю
высоту и первоначально было выше и что именно здесь
находился вход в здание.
На основании полученных данных нами выполнена
графическая реконструкция здания А, где пониженная
часть представляет помещение I (кухня), а в
помещение II и III ведет описанное выше крыльцо; крыша нам
представляется плоской односкатной, выложенной
тонкими песчаниковыми плитами, обломки которых
обнаружены в ходе раскопок (рис. 50, 1). В целом дом
напоминает типичные горские сакли.
3* 67
Следует обратить внимание и на то, чт</
помещения II и III представляют в плане правильные квадраты.
Эти факты можно расценивать как свидетельство
предварительной компоновки и разбивки здания и,
следовательно, наличия определенной строительной культуры
и глубоких строительных навыков обитателей городища.
Сказанное подтверждается и многими другими фактами,
связанными со строительством (высококачественная и
весьма рациональная обработка камня, совершенная
техника сухой кладки с применением двух панцирей и
забутовки между ними, изготовление профилированных
архитектурных деталей и т. д.).
Здание Б. На расстоянии 6,50 м к северо-востоку
от здания А находилось еще одно всхолмление,
насыщенное камнем. Здесь был разбит второй раскоп,
раскрывший еще одно здание, условно названное
зданием Б. Оно состояло из двух помещений неодинаковой
ширины, длина здания 10,50 м (рис. 51). При
разборке завала у фасадной стены здания (на улице) на
глубине около 20 см была найдена железная, с двумя
отверстиями скоба от колчана (рис. 52,9).
Помещение I. Окружавшая усадьбу ограда почти
вплотную подходила к юго-восточному углу здания, стык
был закрыт тремя большими, грубо обработанными
камнями (рис. 51). Юго-восточная стена помещения I
выходила на улицу и имела необычно широкий входной
проем A,82 м). Над полом помещения вход был поднят
на 0,22 м, образуя ступень (рис. 52, 1). Ширина ступени
равна толщине стены 0,70 м, кладка из тесаных камней.
Со стороны помещения вдоль ступени была поставлена
монолитная песчаниковая плита длиной 1,0 м, со
стороны улицы устроена вторая ступенька и также
поставлены две тонкие песчаниковые плиты вдоль ступеньки;
размеры большей из них — длина 1,56 м, высота 0,37 м,
толщина 3—4 см (высота соответствует высоте ступени).
Вплотную к вертикально стоящим плитам прилегала
вымостка участка улицы перед входом (рис. 52, 1).
Ширина вымостки от 0,75 м до 1,0 м.
Вдоль фасадной стены здания Б, по обе стороны
входа, лежали 5 плоских камней, предназначенных для
сидения. Подобные камни для сидения, функционально
напоминающие русские и украинские завалинки, можно
видеть и сейчас во многих кавказских селениях.
Размеры помещения 1:5,25X3,35 м, стены в высоту
сохранились от 0,54 м до 0,78 м. Техника кладки иден-
68 *-4
\
тична технике кладки здания А: два панциря из
тесаного с лицевой стороны плоского песчаника с
забутовкой из щебня между ними. Толщина стен 0,65—0,70 м.
На глубине 0,85—0,95 м (под каменным завалом) открыт
пол помещения, выложенный плоскими плитами (рис. 53).
В северо-западном углу помещения открыт второй вход
шириной 0,68 м. Он вел во двор.
Найденный в помещении I археологический
материал очень скромен: на полу в северной части
помещения обломок ручного мельничного жернова с
отверстием для ручки, при расчистке пола обнаружено
фрагментов керамики 29, костей животных 12, железных
шлаков 7, неопределенных кусочков железа два и
каменных «колесиков» два (рис. 52,3), осколок донца
стеклянного сосуда (рис. 52,4). В завале находок
не было.
Незначительное количество находок свидетельствует
о том, что выстланный плитами пол помещения I
очищался от мусора и содержался в относительной чистоте.
Однако вряд ли это помещение было жилым: в нем нет
очага (впрочем, следы очагов не обнаружены и во
многих явно жилых помещениях), вход ведет не в
изолированный двор, а на улицу, ширина входа не
соответствует стандарту (около 1 м) и, возможно, рассчитана
на крупный рогатый скот. Если помещение
рассматривать как хлев, становится понятным отсутствие здесь
подклета, наличие вымощенного пола (который было
легко чистить от навоза) и дополнительного узкого
выхода во двор, необычная ширина входного проема.
Видимо, мы вправе данное помещение считать хозяйственным.
Помещение И. При отработке завала в восточном
углу найден тесаный профилированный камень
толщиной 12 см — какая-то архитектурная деталь. Длина
камня 0,40 м, ширина 0,21 м. В дальнейшем в завале
(преимущественно в нижнем слое) обнаружено:
фрагментов керамики 36, костей животных 29, костей рыбы 16,
кусок обожженной глины, песчаниковый брусок для
заточки (рис. 52,5), оселок песчаниковый с начатым
с обеих сторон встречным сверлением (рис. 52,6).
При зачистке земляного пола найдено: фрагментов
керамики 315, костей животных 526, каменных
«колесиков» 17, железных шлаков 13, керамических шлаков 3,
железных сломанных гвоздей 3, точильных брусков 2,
обломков оселков 3. Особо отметим обнаруженную
в южной части помещения бронзовую булавку с сереб-
69
ряной головкой длиной 11 см (аналогии в Эгейском
катакомбном могильнике XI—XII вв.56, рис. 52/7) и три
обломка цветных стеклянных браслетов — два синих,
один коричневый (рис. 52,8), подтверждающих
датировку помещения в пределах XI—XII вв. На полу, в
западной части помещения, обнаружен железный сошник
от примитивной деревянной сохи (рис. 52,2). В
памятниках средневековой Алании это первая
документированная находка такого рода57.
В дальнейшем земляной пол помещения был вскрыт
в глубину на штык и сделаны следующие находки:
фрагментов керамики 35, костей животных 187, каменных
«колесиков» 4, у южной стены оказался сломанный
мельничный жернов диаметром 28,5 см и 8 см
толщиной, диаметр отверстия 5,5 см. У края жернова имелось
углубление для ручки.
Размеры помещения II: 5,20X4,30 м (внутри). Ни в
одной из стен нет следов входных проемов, хотя стены
в высоту сохранились до 1,05 м. Следует считать, что
и в данном случае полы помещения были деревянными,
поднятыми над землей (подобно зданию А). Видимо,
рассматриваемое помещение было жилым.
В заключение описания помещения II отметим
остаток стены более ранней постройки, выявившейся в
северо-западной его части (рис. 51). Длина стены 1,70 м,
кладка сухая.
Сделанные во время разборки завала наблюдения
позволяют предположительно восстановить устройство
перекрытия. В средней части помещения на глубине
около 0,40 м прослеживался слой желтой глины
толщиной 0,20 м. Его подстилал слой темно-коричневого
гумуса, насыщенный мелкими древесными угольками
(толщина этого весьма рыхлого слоя надежно не
улавливалась). Под гумусным слоем вновь прослеживался
слой желтой глины толщиной около 0,10 м, лежащий
на полу. К северо-западному углу вышеописанные слои
постепенно утончались. В нижнем слое встречалось
много мелких кусочков многократной (слоистой)
известковой побелки. Наиболее вероятно, в связи с этим,
что нижний слой глины представляет собой глиняную
обмазку плетенного из прутьев потолка (хотя следов
или отпечатков прутьев не сохранилось). Гумусный
слой в таком случае можно рассматривать как засыпку
потолка, взятую из культурного слоя, а верхний слой
глины является обмазкой плоской односкатной крыши
70
снаружи. Наконец, для предохранения глиняной крыши
от осадков ее могли выстлать тонкими песчаниковыми
плитами, обломки которых лежали в завале.
Описанное перекрытие по своему устройству
довольно близко напоминает перекрытие здания А
усадьбы I (см. выше). Не исключено, что подобная система
перекрытия на городище была господствующей, хотя
возможно, и не единственной.
В результате получены интересные результаты.
Не вызывает сомнений, что каждая усадьба, как
правило, была окружена высокой каменной оградой с
выходом на одну из улиц. Внутри ограды находился
замкнутый, изолированный от внешнего мира комплекс
жилых, хозяйственных, иногда и культовых построек.
Наблюдение о том, что «цель средневекового дома —
отгородиться от окружающего мира»58, в Нижнем Ар-
хызе получает наглядное подтверждение.
Судя по лучше изученной усадьбе I, некоторые
такие комплексы были весьма сложными и состояли из
множества зданий, клетей и т. п. различных размеров
и конфигураций, хаотически объединенных в одно
целое, при внимательном же рассмотрении представлявших
несомненно хорошо взаимообусловленный и
отрегулированный социально-хозяйственный организм. К
сожалению, ни одну из городских усадьб не удалось
раскрыть полностью; поэтому нарисовать здесь цельную
картину организации усадьбы, вскрыть полностью ее
структуру мы не можем. Композиционным и
функциональным центром усадьбы I нам представляется
длинное здание А и прилегающая к нему церковь,
возможно, бывшие обиталищем и домовой церковью
местной феодальной семьи. Другие постройки этой усадьбы,
по-видимому, занимают по отношению к зданию А
подчиненное положение, размещаясь по периферии усадьбы
(см. рис. 6).
Несмотря на ограниченные масштабы раскопок,
открыты жилые здания, разнящиеся по
композиционному решению и планировке. Так, здание А усадьбы I
представляет собой типичный «длинный» дом с
пространственным размещением помещений по оси, тогда как
здание А усадьбы II приближается к так называемому
«круглому» дому, в плане близкому к квадрату. И тот
и другой типы жилищ известны в кавказской
этнографии, причем, «длинные» дома представляются более
архаичными. Наконец, здание В усадьбы I дает пример
71
многокамерной постройки, разрастающейся не в длину
(как здание А), а вширь от исходной клетки.
Возможно, образец такой клетки являет собой здание Г
той же усадьбы, где мы видим небольшое
однокамерное помещение, еще не окруженное пристройками и
не разросшееся (см. рис. 6).
Какая социальная ячейка могла занимать подобные
усадьбы? Мной уже была высказана и, по возможности,
обоснована мысль о принадлежности нижне-архызских
и других подобных им раннесредневековых аланских
жилищ XI—XII вв. моногамной семье, о чем, в част-,
ности, свидетельствует незначительная площадь
жилищ59. Вместе с тем то обстоятельство, что в пределах
одной усадьбы мы обнаруживаем несколько жилых
помещений, указывает на обитание в них нескольких
моногамных семей, явно объединенных родственными и
хозяйственными узами. Возможно, это семьи разных
поколений, сохраняющие еще прочные родственные связи.
В литературе по археологии Северного Кавказа
наметилась тенденция к выявлению признаков патронимии
на археологическом материале60. Эта тенденция
объясняется стремлением исследователей проникнуть в глубь
социальной организации изучаемых средневековых
обществ. Как известно, понятие патронимии, как
общественного института, связанного с сегментацией
большой семьи и отпочкованием от нее новых семей, было
введено в науку М. О. Косвеном61. Однако в новейших
исследованиях понятие патронимии оспаривается и
подвергается критике62. Не вдаваясь в происходящую
дискуссию и не претендуя на окончательность наших
заключений, выскажем предположение, что нижне-
архызские усадьбы как средоточие нескольких
родственных моногамных семей с общим хозяйством могли
принадлежать так называемым неразделенным семьям.
Неразделенная семья — родители, совместно живущие
с женатыми сыновьями (отцовская) или совместно
живущие женатые братья (братскаяN3. Неразделенные
семьи ведут общее хозяйство и являются институтом
феодального общества, объединяя экономический
потенциал малых семей «в целях экономической
стабильности совместного владения»64. У осетин подобные семьи
зафиксированы этнографией, называются они «анауарст
бинонта» (по 3. Д. Гаглойти).
Ни одна из усадеб Нижнего Архыза не исследована
полностью, соответственно нам пока неизвестна в де-
72
талях их внутренняя структура. Без полных раскопок
нескольких городских усадеб, детального их изучения
и историко-социологического анализа сколько-нибудь
достоверная реконструкция общественных институтов
Нижнего Архыза будет трудно осуществимой. Поэтому
изложенное выше имеет значение рабочей гипотезы.
Судя по всему, население Нижне-Архызского
городища в основной своей массе представляло
совокупность, ассоциацию подобных неразделенных семей.
Но мы не можем сейчас дать уверенный ответ на вопрос
о характере тех социальных связей, которые эту
ассоциацию объединяли и цементировали. Вероятно, это
были связи, присущие территориальной общине.
Не все семьи были равноценны в социальном
отношении. Судя по конкретным результатам наших
раскопок, семья, владевшая усадьбой I в центре города,
принадлежала городскому патрициату. Свидетельств тому
немало: местоположение усадьбы на «центральной»
улице, в наиболее защищенной от внешней опасности
части города, наличие собственной домовой церкви,
особо тщательная отделка жилого помещения III с
применением связующего раствора, штукатурки,
многоразовой цветной побелки, дощатого пола; уникальный
характер точеного сосуда из агата и т. д. Все это —
внешние приметы отнюдь не рядового положения в
обществе, ставшего на путь феодализации и классооб-
разования.
В то же время нельзя не отметить, что феодальная
усадьба I мало чем отличается от вполне рядовой
«средней» усадьбы II. Жизнь и быт в них внешне очень
похожи, хотя имущественное' и общественное положение
хозяев этих усадеб могло быть резко различным.
Необходимо кратко остановиться на вопросе о двух-
этажности некоторых построек. Наличие низких и
темных цокольных этажей — подклетов в некоторых
зданиях можно считать установленным. Чем бы ни
объяснялось их появление: воздействием влажного климата
или стремлением к экономии земли в условиях большой
скученности и тесноты, сам факт такого усложненного
домостроительства вновь свидетельствует о достаточно
высокой строительной культуре и поисках наиболее
рациональных вариантов, удачно учитывающих
социальные и природные факторы. В этнографии Кавказа
такие полутораэтажные каменные дома, зачастую
с каменными лестницами на одном из фасадов, хорошо
73
известны65. Существует ли генетическая преемственность
между ними и раннесредневековыми полутораэтажными
домами Нижнего Архыза — сказать трудно, хотя такая
возможность не исключена. Во всяком случае, мы вновь
находим довольно реальные параллели нашим
материалам в живой этнографической действительности
горного Кавказа, и это весьма важно для дальнейшего
осмысления характера материальной культуры Нижне-
Архызского городища.
Сооружение полутора- или двухэтажных домов с
хозяйственным использованием глухого цокольного этажа
не является в Нижнем Архызе исключением. В
интересующую нас эпоху подобные здания строились и на
других городищах верховий Кубани (напр., Гиляч,
раскопки Т. М. Минаевой66), в Херсонесе ,
Новгороде68, в городах Западной Европы69, Византии и
Средней Азии70. Видимо, мы вправе сказать, что уровень
домостроительства Нижне-Архызского городища вполне
отвечал уровню эпохи.
К сожалению, мы ничего не знаем о таких
существенных деталях нижнеархызских жилищ, как световые
проемы-окна. Были ли они? Горнокавказские сакли,
известные этнографии, зачастую делались без окон и
освещались через входной проем (днем не
закрывавшийся) и дымовое отверстие в потолке. Но подобные
параллели не решают вопроса применительно к
Нижнему Архызу; более того, есть некоторые (правда, очень
ограниченные) данные о возможности существования
оконных проемов. Прежде всего укажем на
неоднократное обнаружение нами на городище мелких обломков
тонкого и плоского оконного стекла, несомненно
древнего. Не исключено* что оконное стекло употреблялось
именно по назначению; остекленные окна в Зеленчук-
ских храмах служат тому примером. То, что обитатели
городища знали применение оконных проемов,
свидетельствуется не только Зеленчукскими храмами, но и
небольшой церковью на вершине горы «Три сосны» —
в ее южной стене имеется четко выраженный оконный
проем шириной 0,60 м. Это здание сложено в духе
местных строительных традиций и его сооружение было
делом рук исключительно местных мастеров, создавших
городище.
Сказанное позволяет предположить, что жилые дома
городища могли иметь узкие оконные проемы, в
отдельных случаях остекленные. Судя по обломкам, оконные
74
стекла имели вид дисков, вставлявшихся в деревянные
рамы; этот прием остекления окон в раннесредневеко-
вую эпоху и позже был широко распространен.
Применялись и прямоугольные стекла (см. приложение 1).
Остекление окон служит еще одним доказательством
высокого уровня домостроительства и знакомства
жителей городища с техническими достижениями своего
времени*.
В заключение описания и краткого анализа
исследованных усадеб вновь подчеркнем значение тех
многочисленных приведенных выше параллелей, которые
уводят нас в живой кавказский этнографический мир,
сохранивший массу средневековых черт вплоть до XX в.
Возможности исторической ретроспективы, сохранение
исконных традиций на протяжении многих веков
выступают в материалах Нижне-Архызского городища
чрезвычайно ярко. Нужно подчеркнуть, что речь не идет
об упрощенно-схематичной экстраполяции позднейших
историко-этнографических явлений в глубь веков, что
нередко еще встречается в научной литературе.
Глубокая традиционность строительного искусства Нижнего
Архыза, связь его с одновременными и более ранними
памятниками аланской культуры верховьев Кубани71
позволяет ставить вопрос не только о синхронном,
но и диахронном разрезе тех историко-культурных
явлений и фактов, из которых складывалась
общекавказская горская культура.
Оборонительные сооружения
Выше мы говорили о том, что Нижне-Архызское
городище с точки зрения оборонительных функций,
очень важных в средневековую эпоху, было
расположено необычно, но выгодно, в глубине лесистого,
закрытого со всех сторон ущелья. Тем не менее оно имело
систему оборонительных сооружений, прежде всего стен.
* В Северном Причерноморье оконное стекло
засвидетельствовано в III—IV вв. раскопками Пантикапея, Херсонеса, Тиритаки
(Сорокина Н. П. Стекло из раскопок Пантикапея 1945—1959 гг.
МИА СССР, № 103, 1962, с. 235). С X в. круглые стеклянные диски
появляются в Византии, несколько позже — на Балканах и Руси
(Щапова Ю. Л. Стекло Киевской Руси, с. 65—70). Наиболее
употребительный диаметр этих дисков — от 16 до 22 см; такие же диски
для остекления окон бытовали и в золотоордынскую эпоху на
территории Восточной Европы (см.: Бусятская Н. Н. Указ. соч., с. 54).
75
Как и городище в целом, они изучены фрагментарно.
Северная оборонительная стена. Судя по плану
Нижне-Архызского городища, опубликованному в
конце XIX —начале XX в. в Одессе Е. Н. Фесенко (см.
рис. 2,Б), эта стена была известна уже тогда72. Следы
стены нами впервые были обнаружены и осмотрены
в 1961 г. И тогда, и в настоящее время это был слабо
выраженный и почти неприметный земляной вал, с кое-
где торчащими из него камнями, местами
прерывавшийся, но в целом прослеживаемый Хорошо. Для ранне-
средневековых городищ верховьев Кубани земляные
валы не характерны73 и уже поэтому можно было
думать, что под валом скрывается разрушенная и
задернованная стена.
Вал находится на расстоянии около 600 м к югу от
балки Бандитская (см. рис. 3) и представляет самый
северный оборонительный рубеж городища,
пересекающий долину от подошвы хребта до реки. Высота
вала не превышала 0,5 м, длина его 295 м, ширина
5—5,20 м, направление с запада на восток. В 1978 г.
вал был разрезан нами на расстоянии 120 м от русла
реки, близ грунтовой дороги и бетонной опоры ЛЭП.
Раскоп был ориентирован с севера на юг — поперек
вала, длина раскопа 8 м, ширина 2 м.
Сразу под слоем дерна стала обнажаться кладка
разрушенной каменной стены. Развал ее залегал почти
по всей длине раскопа, отдельные камни достигали
0,60—0,65 м в длину. Беспорядочно лежащие камни
были удалены, после чего открылась стена толщиной
2,70 м, лежащая на уровне древнего горизонта и
сложенная из разноразмерных камней и обломков рваного
песчаника без раствора и какой-либо выраженной
системы кладки (рис. 54,2). Совершенно очевидно, что
в процессе разрушения стена деформировалась и
несколько «расползлась», первоначальная ее ширина
была меньше, вряд ли превышая 2,50 м. Высота
сохранившейся кладки стены 0,65 м.
Уровень древнего горизонта определялся прослойкой,
переходной от коричневого гумуса к желтой глине и
соответствовал отметке 0,40 м в южной части оаскопа.
Он подтвержден обнаруженными на этой глуоине
небольшим железным шлаком и двумя фрагментами
глиняных сосудов (один из них чернолощеный). Керамика
обычна для Нижнего Архыза и свидетельствует о
функционировании стены во время жизни городища.
76
Следует обратить внимание на грубую, внешне
архаичную технику кладки стены, напоминающую нам
грубую технику кладки стен раннего и среднего
периода II помещения III в здании В усадьбы I. Это
позволяет, с известными оговорками, отнести
рассматриваемую северную оборонительную стену к раннему
периоду строительства на городище, скорее всего
к X — началу XI в. Иных датирующих данных в нашем
распоряжении нет.
В заключение укажем, что восточный конец стены
упирается в скалу, на вершине которой имеется
беспорядочный навал камней. Скала фланкирует северную
оборонительную стену. Думается, что на скале
существовало укрепление типа башни, откуда не только
простреливалась вся стена, но и просматривалась долина
реки до Бандитской балки.
Вторая оборонительная стена. На планах Е. Н. Фе-
сенко и Д. М. Струкова отсутствует, но довольно точно
изображена на плане В. М. Сысоева, где показан даже
проем в стене74. Видимо, об этой стене пишет
анонимный автор брошюры о Зеленчукском монастыре:
«...заметны остатки стены в 3 аршина B,19 м — В. К.)
ширины, идущей с юга на север. Стена эта не доходила
до реки, а под прямым углом поворачивала с востока
на запад, где сохранилась другая часть ее, и притом,
вероятно, угловая..., камни восточной стены очень велики
сравнительно с камнями других стен, равно как
неодинакова и кладка самих стен. Восточная стена построена
из камня так, что наружные ее части выложены из
огромных тесаных глыб, а промежутки между ними
засыпаны мелким камнем. Другие стены целиком из
тесаного камня. Не была ли поэтому эта стена городской
стеной?»75 Данные о конфигурации, толщине стены и
технике кладки приводят к заключению, что речь идет
именно об интересующем нас объекте.
Вторая оборонительная стена обследована нами
в 1964 г. Она расположена на правом берегу ныне
пересохшей и почти затянувшейся Церковной балки, на
расстоянии 45 м к северу от нее и от северного Зеленчук-
ского храма (рис. 55). Степень сохранности стены
различна; лучше всего она прослеживается в западной
части на участке от исследованной в 1964 г. небольшой
одноапсидной церкви, от которой берет начало*,
* Визуально следы стены к югу от церкви не прослеживаются.
77
до въезда, т. е. на расстоянии до 80 м. Далее на восток
она почти полностью разобрана и направление ее
зафиксировано при помощи двух шурфов и зачистки (рис. 55).
Стена направляется к подошве горы Церковной и на
берегу балки теряется; видимо, она упиралась в гору.
Общая протяженность стены 264 м, толщина ее
колеблется от 1,90 м до 2,10 м, высота на участке у дороги
1,50 м. Кладка характеризуется двумя панцирями из
больших глыб рваного камня насухо, с щебеночной
забутовкой между ними (рис. 56,1). Составляющие
панцири камни не отесаны. Безусловно, первоначально
стена была достаточно высокой (вряд ли менее 3 м),
постельные плиты ее основания рассчитаны на большую
нагрузку.
Интересной деталью стены является хорошо
сохранившийся въезд на территорию городища,
расположенный в 17 м восточнее дороги (рис. 55). Ширина въезда
3 м, что примерно соответствует средней ширине
городских улиц и ширине древних дорог, идущих от городища
вниз по правому берегу Большого Зеленчука и вверх
по Церковной балке на хребет Ужум76. Въезд обрамлен
с запада и востока двумя контрфорсами,
пристроенными перпендикулярно к оборонительной стене и
тянущимися в южном направлении на 5 м. Назначение их
без раскопок остается неясным, можно лишь высказать
предположение, что въезд является своего рода
городскими воротами, быть может, перекрытыми —
контрфорсы в таком случае могли бы играть роль несущих
стоек (рис. 50,2). Здесь же должна была находиться
охрана ворот, а среди близрасположенных руин со
временем может обнаружиться и кордегардия.
Городские ворота в оборонительной стене на Адиюх
открыты раскопками Т. М. Минаевой. Ширина их 3 м77,
более подробные данные не опубликованы, но следует
обратить внимание на одинаковую ширину ворот
Нижнего Архыза и Адиюх.
Описанная стена, судя по ее толщине,
местоположению и наличию въезда, была основным оборонительным
рубежом. Северная стена по отношению к данной
выполняла функции своеобразной протейхизмы. Вторая
оборонительная стена защищала как начинающийся
за ней поселок епархии, так и все городище с севера —
наиболее опасного направления, постоянно чреватого
набегами кочевников. В этой связи нельзя не обратить
внимание на некоторое фортификационное несовер-
78
шенство этого главного рубежа обороны —
несовершенство даже для местных условий. По наблюдениям
Т. М. Минаевой, уже в VI—VII вв. на городищах
верховьев Кубани сооружались не только оборонительные
стены, но и башни . Башни зафиксированы на
городищах XI—XI вв. Гиляч79 и Инджур-Гата80 около аула
Кумыш. Это башни либо автономные, отдельно стоящие,
либо фланкирующие стену на ее конце. На городище
Адиюх городская оборонительная стена толщиной 2,50 м,
сложенная на извести, была снабжена пятью
пристенными выступающими башнями, весьма эффективно
усиливавшими возможности стены81. Ничего подобного мы
не видим в Нижнем Архызе — основная
оборонительная стена сложена здесь насухо и не столь прочно,
она не усилена выступающими башнями и не
расчленена на куртины.
Третья оборонительная стена. При топосъемке
территории города (см. рис. 4) в 1979 г. были выявлены
незначительные остатки камней сухой кладки стены,
расположенной между улицами I и II недалеко от
турбазы. В плане стена имеет хорошо выраженный излом
(см. рис. 4). Длина стены около 60 м. Вряд ли это ограда
усадьбы, ибо последние обычно имеют иную
конфигурацию — без изломов и четко выраженной линейности.
Не исключено, что это — следы оборонительной стены,
тем более что общее ее направление поперек долины
как будто свидетельствует о стремлении перекрыть
долину от хребта до реки. В последующем ее могли
разобрать на камень. С учетом всех этих обстоятельств
существование данной (третьей) оборонительной стены
вполне возможно, однако поскольку она не исследована
археологически, мы ограничиваемся приведенной
информацией.
Возможно, что до нас не дошла еще одна
оборонительная стена, разобранная на камень при
строительстве Зеленчукского монастыря в 80-х гг. XIX в. Она
показана на плане Е. Н. Фесенко (см. рис. 2). Судя по
последнему, стена пересекала долину от хребта до
речного обрыва по восточному фасаду южного
Зеленчукского храма. На снимке южного храма, сделанном в
конце XIX в. Е. Д. Фелициным, действительно видна
невысокая и грубо сложенная из рваного камня стена,
идущая от северной апсиды в сторону реки, но нет ее
продолжения от южной апсиды к хребту82. Последнее
противоречит плану Е. Н. Фесенко, но снимок мог быть
79
сделан позже плана, когда часть стены оказалась
уничтоженной. Во всяком случае, существование данной стены,
пока не подтвержденное реалиями, исключать нельзя:
из местоположения ее на плане Е. Н. Фесенко вытекает,
что она могла быть стеной, защищавшей территорию
города, тогда как стена у северного Зеленчукского храма
ограждала поселок епархии.
Четвертая оборонительная стена. Существующая и
в настоящее время оборонительная стена найдена нами
в 1963 г. На старых планах городища она отсутствует.
Стена находится в зоне застройки города и тянется
по прямой от улицы I (т. е. от подошвы хребта) до
улицы III, где она упирается в руины большого здания
с толстыми стенами (см. рис. 4). Длина стены около
190 м, толщина 0,75—0,80 м, в высоту на некоторых
участках сохранилась до 1,10 м. Один из таких участков
между улицами I и II был нами расчищен (рис. 54, 1).
Длина расчищенного участка стены 6 м, в глубину
доведен до основания стены. Толщина стены 0,75—0,80 м,
высота до 1,15 м, кладка из тесаных песчаниковых
брусков насухо (панцири), с щебеночной забутовкой в
середине (рис. 54, 1). На уровне 0,80—0,85 м от верхнего
ряда кладки стена с западной стороны имеет
выступающий на 8—10 см цоколь, покоящийся на больших плитах.
С восточной стороны цоколя нет. В юго-западной части
раскопа обнаружена стена более поздней (нижний ряд
кладки этой стены на 0,25 м выше основания
оборонительной стены) пристройки. Кладка пристройки не была
связана с кладкой оборонительной стены, техника
аналогична технике кладки оборонительной стены, толщина
стены пристройки 0,55 м, высота 0,45—0,50 м.
Оборонительное назначение описанной стены кажется
нам бесспорным, несмотря на незначительную ее
толщину. Более или менее определенное время ее
строительства указать затруднительно, однако следует учесть,
что стена перерезана «Центральной» улицей, которая
просматривается весьма четко. Не вызывает сомнений и то,
что при прокладке улицы кусок стены был разобран:
основание стены заметно в проезжей части улицы до сих пор.
Следовательно, описанная стена является ранней и,
очевидно, может быть хронологически увязана с
постройками раннего строительного периода, уже упоминавшимися
выше и датированными нами X — началом XI в. Это
косвенно подтверждает и стратиграфическое положение
пристройки в 0,25 м выше основания стены.
80
С другой стороны, изложенные выше наблюдения
могут пролить свет на картину исторического роста
и развития города. Хорошо известно, что средневековые
города окружались крепостными стенами. Четвертая
стена, вероятно, была наиболее ранней и ограждала
первоначальную территорию города. В ходе
дальнейшего роста населения границы города пришлось
раздвинуть; жилые кварталы начали расти к северо-востоку
и востоку от стены. В этот период и был сделан проход
в стене для «Центральной» улицы — основной артерии
города. Четвертая стена, оказавшаяся внутри
городской застройки, потеряла свое первоначальное значение,
но город не мог оставаться вне стен. Сооружается новая
линия обороны — остатки ее длиной около 60 м
упоминались выше. Это второй этап в развитии города.
Но вскоре город перешагнул и через эту стену. Третий
этап его роста зафиксирован не дошедшей до нас
оборонительной стеной у южного храма83. В таком случае
она была наиболее поздней. Можно полагать, что и на
этом рост городской территории не прекратился и
застройка продолжалась далее к северо-востоку, почти
достигнув среднего Зеленчукского храма и ручья,
вытекающего с горы Хасан. Граница эта неясна из-за
гибели древних построек, уничтоженных монастырем.
Если сказанное выше верно и подтвердится
дальнейшими исследованиями, мы окажемся в состоянии
восстановить как общую закономерность роста города
вдоль долины (в частности, активно в
северо-восточном направлении), так и отдельные этапы этого роста,
фиксированные разновременными оборонительными
стенами. Будущим исследователям городища нужно
обратить на эти важные вопросы особое внимание.
В заключение укажем, что система обороны Нижне-
Архызского городища вряд ли ограничена стенами. Выше
приводились факты существования автономных боевых
или сторожевых башен на городищах верховьев Кубани.
Судя по всему, такие башни были и в зоне Нижне-
Архызского городища. Уже говорилось о вероятной
башне на скале, фланкировавшей северную
оборонительную стену. На северо-восточном склоне горы «Три
сосны» (около северного храма) и примерно посередине
ее высоты на скальном выступе имеются следы какого-то
разрушенного строения, возможно, также башни. Она
могла быть дозорной и в то же время прикрывала вход
в Церковную балку, по которой вверх шла дорога.
81
Д. М. Струков в своей рукописи «О древних церквах
при реке Большой Зеленчук на Кавказе близ Кабарды»
сообщает об остатках древних укреплений, «вероятно
сторожевых», на окрестных горах84. По рассказам
местных жителей, руины отдельно стоящих на скалах
строений встречаются и по левому, и по правому берегу
реки вплоть до с. Нижняя Ермоловка, где открывается
широкая долина. Мы эти руины не обследовали, но
априорно можно допустить, что и здесь мы имеем дело
с остатками дозорных башен или пунктов, составлявших
единую, продуманную и зрительно связанную систему,
ориентированную в сторону равнины.
Библиографические ссылки
1. Сысоев В. М. Поездка на реки Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года. МАК, вып. VII, Мм 1898, с. 124—125.
2. Кузнецов В. А. Северный Зеленчукский храм X века.— С А,
1964, 4, с. 143—144, рис. 10.
3. Трапш М. М. Труды, т. 4, Сухуми, 1975, с. 137, рис. 51,2,
с. 138, рис. 52,3.
4. Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в
верховьях Кубани.— МИА СССР № 23, 1951, с. 194, рис. 22,8; Трапш М. М.
Указ. соч., с. 141, рис. 55,17; Крупное Е. И. Христианский храм XII в.
на городище Верхний Джулат.— МИА СССР JSfe 114, 1963, с. 56, рис. 6.
5. Кузнецов В. А. Раскопки аланских городов Северного
Кавказа в 1962 г. КСИА, вып. 98, 1964, с. 114.
6. Лоренцев И. Ф. Алюминиевое сырье и огнеупорные глины
Северо-Кавказского края. Природные богатства Северо-Кавказского
края. Пятигорск, 1935, с. 395.
7. Исторический очерк развития горного дела на Кавказе
1801—1901 гг. Под ред. М. А. Шостака. Тифлис, 1901, с. 76.
8. Гзелишвили И. А. Железоплавильное производство в
древней Грузии, Тбилиси, 1964, с. 90.
9. Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948, с. 129.
10. Архив ЛОИА АН СССР, дело JSfe 7/1940, л. 4, фото.
11. Мхитаров Н. /С. Черные металлы Северо-Кавказского края.
Природные богатства Северо-Кавказского края. Пятигорск, 1935,
с. 353, карта на с. 339, пункт 3. Там же есть и залежи железной
охры в 6 км от быв. монастыря, т. е. Нижнего Архыза. См.: Сердю-
ченко Д. П. Полезные ископаемые Северного Кавказа и проблема
их практического использования. Ростов-на-Дону, 1932, с. 44.
12. Гайдук А. А. Производство сыродутного железа в Якутском
округе.— «Журнал Русского металлургического общества», ч. I, Спб,
1911, с. 294.
13. Воскобойников Н. Описание горных промыслов и полезных
минералов в округах: Имеретинском, Мингрельском, Лечхуме и в Суа-
нетах.— Горный журнал, кн. XI, Спб, 1826, с. 54.
14. Колчин Б. А., Круг О. Ю. Физическое моделирование
сыродутного процесса производства железа.— В кн.: Археология и
естественные науки. М., 1965, с. 214.
82
15. Деген-Ковалевский Б. Е. К истории железного производства
Закавказья.— ИГАИМК, вып. 120, 1935, с. 238 и ел.; Гзелишвили И. А.
Указ. соч., с. 98—101.
16. Архив И А АН СССР, Р-1; дело № 2229, альбом, лист 10,
рис. 19.
17. Чурсин Г. Ф. Культ железа у кавказских народов. ИКИАИ,
т. VI, Тифлис, 1927—1928, с. 67—106.
18. Калоев Б. А. Материальная культура и прикладное
искусство осетин. Альбом. М., 1973, табл. 58,1.
19. Минаева Т. М. Городище близ аула Кубина в Черкесии.—
ИСОНИИ, т. XXII, вып. IV. Орджоникидзе, 1960, с. 117, рис. 17.
См. также: Минаева Т. М. К истории алан Верхнего Прикуба*нья
по археологическим данным. Ставрополь, 1971, рис. 11,2 (Такмак-
Кая).
20. Чибиров JI. А. Осетинское народное жилище. Цхинвали,
1970, с. 114—115; Калоев Б. А. Указ. соч., табл. 34—35; Асанов Ю. Н.
Поселения, жилища и хозяйственные постройки балкарцев. Нальчик,
1976, с. 41, рис. 7, 8, 10, IV, II и т. д. Устройство крыши,
аналогичное крыше помещения III, прослежено Т. М. Минаевой в жилище I
городища Гиляч в 1961 г. (Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 2438,
л. 2—3).
21. Трапш М. М. Указ. соч., с. 144, рис. 57; Огненова Л. и Геор-
гиева С. Раскопките на манастира под Вълкашина в Преслав през
1948—1949 г.— Известия на Археологическия институт, XX, София,
1955, с. 391, рис. 19.
22. Гакстаузен А. Закавказский край. Спб., 1857, с. 83, рис.;
Чибиров Л. А. Указ. соч., с. 174—176; Кобычев В. П. Типы жилищ у
народов Северо-Западного Кавказа. КЭС, V, М., 1972, с. 160—161,
рис. 3; его же: Поселения и жилище народов Северного Кавказа
в XIX—XX вв. М., 1982, с. 129, рис. 37,2 и 4; Асанов Ю. Н. Указ. соч.,
с. 56, рис. 17, 21, V.
23. Миллер А. Черкесские постройки.— В кн.: Материалы по
этнографии России, т. II, Спб., 1914, рис. 14, 16; Чибиров Л. А. Указ.
соч., с. 137—138, табл. XVIII; Асанов Ю. Н. Указ. соч., с. 51—52,
рис. 16, 21; Кобычев В. П. Типы жилища у народов
Северо-Западного Кавказа, с. 167; его же: Поселения и жилище народов
Северного Кавказа в XIX—XX вв., с. 128, рис. 37, 2—4.
24. Архив И А АН СССР, Р-1, дело № 946, л. 29, рис. 12; там же,
дело № 718, л. 33, рис. 25; там же, дело № 1201, л. 16, рис. 2; там же,
дело JST» 2229, л. 10, рис. 1*9; там же, дело №> 2438, л. 7, рис. 8.
25. Чибиров JI. А. Указ. соч., с. 133, рис. 38.
26. Аналогичный предмет из Саркела-Белой Вежи. См.:
Сорокин С. С. Железные изделия Саркела-Белой Вежи.— МИА СССР,
№ 75, 1959.
27. Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в
верховьях Кубани, с. 273, рис. 3.
28. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА
СССР JSfe 106. М., 1962, рис. 17, 14.
29. Аналогичные «столбы» или «тумбы» открыты в 1952 г. Т. М.
Минаевой на городище Адиюх (Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 946,
л. 24, рис. 7, жилище I).
ЗЬ. Древнехристианские храмы и Александро-Афонский Зеленчук-
ский монастырь в Зеленчукском ущелий Кавказского хребта,
Кубанской области. Изд. пятое. Одесса, 1904, рис. на с. 5; Сысоев В. М.
Указ. соч., с. 117, рис. 16.
31. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 165, рис. 25.
83
32. Из путевых заметок епископа Владимира о Северном
Кавказе. «Русский архив> за 1904 г., № 4. М., 1904, с. 679.
33. Кузнецов В. А. Раскопки аланских городов Северного
Кавказа в 1962 г., с. 112, рис. 32; его же: Зодчество феодальной Алании.
Орджоникидзе, 1977, с. 102—104.
34. Кузнецов В. А. Северный Зеленчукский храм X века, с. 139;
его же: Зодчество феодальной Алании, с. 34.
35. Определение А. И. Ромашкевич. Кроме того произведено
радиоуглеродное датирование гумуса в разрезе культурного слоя,
давшее дату верхнего горизонта 960 лет, т. е. около середины X в.
См.: Ромашкевич А. И., Чичагова О. А., Черкинский А. Е. Возраст
гумуса горных почв Большого Кавказа (на примере междуречий
Теберда — Баксан — Черек). Почвоведение, 1984, 3, с. 28. Тем самым
подтверждается археологическая дата городища.
36. Кузнецов В. А. Глиняные котлы Северного Кавказа. КС И А,
вып. 98, 1964, с. 35, рис. 15,3 (район г. Кисловодска); Минаева Т. М.
К истории алан верхнего Прикубанья по археологическим данным.
Ставрополь, 1971, рис. 15,1 (Такмак-Кая).
37. Кропоткин В. В. О производстве стекла и стеклянных
изделий в средневековых городах Северного Причерноморья и на Руси.
КС ИИМК, вып. 68, 1957, с. 36.
38. Щапова Ю. Л. Стеклянные изделия средневековой
Тмутаракани.— В кн.: Керамика и стекло древней Тмутаракани. М., 1963,
с. 103.
39. Львова 3. А. Стеклянные браслеты и бусы из Саркела-Белой
Вежи. МИА СССР № 75, с. 323.
40. Бусятская Н. Н. Стеклянные изделия городов Поволжья
(XIII—XIV вв.) — В кн.: Средневековые памятники Поволжья. М.,
1976, с. 45—47.
41. Трапш М. М. Археологические раскопки в Анакопии в
1957—1958 гг. ВВ, т. XIX, 1961, с. 275, рис. 11,7. Автор датирует эту
керамику VII—IX вв., что корректируется нашими находками.
Аналогичная расписная керамика известна в районе Сочи. См.:
Воронов Ю. Н. Древности Сочи и его окрестностей. Краснодар, 1979, с. 102,
рис. 57.
42. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 34.
43. Сходные каменные арки-монолиты, но венчающие входные
проемы, открыты в 1961 г. на городище Гиляч (архив ИА АН СССР,
Р-1, дело Я° 2438, л. 3, рис. 4).
44. Византийский эпический герой*Дигенис Акрит во дворе своего
дома строит храм, посвященный св. Феодору, и хоронит в нем отца
и мать, т. е. использует его и как меморий. См.: Сыркин А. Я.
Сведения «Дигениса А Крита > о византийском быте и памятниках
материальной культуры.—ВВ, т. XXI, 1962, с. 161.
45. Пчелина Е. Г. Дом и усадьба нагорной полосы Юго-Осетии.—
УЗ РАНИОН, т. II. М., 1930, с. 27.
46. В раскопках 1971 г. участвовал доцент ЛГУ А. В. Гадло.
47. Сорокина Н. П. Позднеантичное и р а ннесред невеко вое стекло
с Таманского городища.— В кн.: Керамика и стекло древней
Тмутаракани. М., 1963, с. 143 и след.
48. Минаева Т. М. К истории алан Верхнего Прикубанья, рис. 41.
49. Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в
верховьях Кубани, с. 300; ее же: Городище Адиюх в Черкесии. КС ИИМК,
вып. 60, 1955, с. ИЗ, а также ее отчеты в архиве ИА АН СССР.
50. Минаева Т. М. Городище на балке Адиюх в Черкесии. СЫТ
СГПИ, вып. 9, Ставрополь, 1955, с. 132.
84
51. Якобсон А. Л. Средневековые амфоры Северного Примерно,
морья. СА, XV, 1951, с. 335, рис. 6.
52. Львова 3. А. Стеклянные бусы и браслеты из Саркела-Белой
Вежи, с. 322.
53. Угрелидзе Н. Н. Раннесредневековое стекольное производство
в Орбети (Восточная Грузия). Тезисы доклада на Всесоюзной
археологической сессии в Ленинграде, апрель 1969 г.
54. Кузнецов В. А. К вопросу о позднеаланской культуре
Северного Кавказа. СА, 1959, 2, с. 112, рис. 15,1—2; Рунич А. П. Катакомбы
Рим-горы. СА, 1970, 2, с. 204, рис. 7,18 (несколько иная форма, но
есть и точные аналогии).
55. Кузьминов А. К. Средневековый могильник на горе Дардон
у Карачаевска. ТКЧНИИ, вып. VI, серия историческая, 1970,
с. 406—407, рис. 8,2 (амулеты также несколько иной формы).
56. Кузнецов В. А. Змейский катакомбный могильник (по раскоп- -
кам 1957 г.) МАДИСО, т. I. Орджоникидзе, 1961, с. 118—119,
табл. XII, 9.
57. Его же: Алания в X—XIII вв., с. 56, рис. 2,1.
58. Ястребицкая А. Л. Западная Европа XI—XIII веков. М.,
Искусство, 1978, с. 43.
59. Кузнецов В, А. Алания в X—XIII вв., с. 181, 214.
60. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 181, 210, 214; Афа-"<
насьев Г. Е. Патронимия у алан.— В кн.: Социальные отношения
народов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1978, с. 4—20.
61. Косвен М. О. Семейная община и патронимия. М., 1963.
62. Ольдерогге Д. А. Иерархия родовых структур и типы больше-
семейных домашних общин.— В кн.: Социальная организация
народов Азии и Африки. М., 1975, с. 7; Гаглойти 3. Д. Очерки по
этнографии осетин. Тбилиси, 1974, с. 15—17.
63. Александров В. А. Типология русской крестьянской семьи
в эпоху феодализма.— История СССР, 1981, 3, с. 88.
64. Свердлов М. Б. Семья и община в древней Руси.— История
СССР, 1981, 3, с. 105.
65. Мовчан Г. Я. Социальная характеристика старого аварского
жилища. КЭС, V. М., 1972, с. 122, рис. 1; Тменов В. X., Уарзиати В. С.
Комплекс жилых и хозяйственных сооружений Ногаевых в ущелье
Уарцеком Северо-Осетинской АССР. Сб. трудов института истории,
экономики, языка и литературы, т. XXI. Орджоникидзе, 1976, с. 185,
рис. 2, 3, 8; Аркадий Гольдштейн. Башни в горах. М., 1977, рис. 52, 56.
66. Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 2438, л. 6.
67. Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. МИА СССР
№ 63. М.—Л., 1956, с. 297; его же: Средневековый Крым. М.—Л.,
1964, с. 62; Романчук А. И. Некоторые итоги научной работы
Крымской экспедиции.— В кн.: Античные традиции и византийские реалии.
Свердловск, 1980, с. 77. Согласно наблюдениям последнего автора,
дома в Херсонесе также имели односкатные кровли.
68. Засурцев П. И. Усадьбы и постройки древнего Новгорода.
Автореферат канд. диссертации. М., 1962, с. 6.
69. Ястребицкая А. Л. Указ. соч., с. 447.
70. Эссад Д. Константинополь. М., 1919, с. 178, рис. на с. 176,
177, 180; Медведев И. П. Мистра. Л., 1973, с. 51; Беленицкий А. М.,
Бентович И. Б., Большаков О. Г. Средневековый город Средней Азии.
Л., 1973, с. 32—34, рис. 13, с. 36.
71. Минаева Г. М. Поселение в устье р. Узун-Кол. СА, I960, № 2,
с. 205; ее же: Городище на балке Адиюх в Черкесии, с. 136.
72. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 165, рис. 25.я
85
73. Кузнецов В. А. Аланская культура Центрального Кавказа
и ее локальные варианты в V—XIII веках. С А, 1973, 2, с. 70.
74. Сысоев В. М. Указ. соч., с. 117, рис. 16.
75. Древнехристианские храмы и Александре)-Афонски и Зелен-
чукский монастырь..., с. 7—8.
76. Указанная ширина типична для улиц раннесредневековых
городов и поселений (см. напр.: Минаева Т. М. Городище на балке
Адиюх в Черкесии, с. 130; Плетнева С. А. От кочевий к городам.
М., 1967, с. 49).
77. Минаева Г. М. Указ. соч., с. 130. В «Очерках по археологии
Ставрополья», с. 57 ошибочно указано 5 м.
78. Минаева Т. М. Поселение в устье реки Узун-Кол, с. 207; ее же:
Очерки по археологии Ставрополья, с. 55, рис. 15.
79. Там же, с. 62; Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 2438, л. 3,
рис. 3.
80. Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 3458, табл. XIV.
81. Архив ИА АН СССР, Р-1, дело JSfe 2229, л. 2, рис. 2. В 1971 г.
возможные остатки башни исследованы А. В. Гадло на
средневековом поселении у хут. Ильич в верховьях р. Уруп (см.: Гадло А. В.
К истории поселений предмонгольского времени на территории
Восточного Закубанья.— В кн.: Проблемы археологии и этнографии, вып. I.
Изд. ЛГУ, 1977, с. 68, 71).
82. Сысоев В. М. Указ. соч., табл. XVII, вверху.
83. Тот же процесс происходил во многих феодальных городах
Западной и Восточной Европы. Применительно к Древней Руси см.:
Воронин Н. Н. К итогам и задачам археологического изучения
древнерусского города. КС ИИМК, вып. 41, 1951, с. 10; Монгайт А. Л.
Археологические исследования Старой Рязани. Там же, с. 55; Рыбаков Б. А.
Вщиж — удельный город XII века. Там же, с. 57—58 и т. д.
84. Архив ЛО ИА АН СССР, ФАК, дело № 87/1889, л. 15.
Гл ава III
КУЛЬТОВЫЕ ПАМЯТНИКИ
Формирование феодального города как политико-
административного и религиозного центра предполагает
в качестве одного из условий появление в нем
монументальных храмов и святилищ. Нижне-Архызское
городище в этом отношении может быть образцом.
Памятники христианской архитектуры на городище
представлены как монументальными Зеленчукскими храмами,
так и небольшими одноапсидными церквами и
часовнями. Есть и языческие культовые здания, хотя число их
невелико. Эта картина религиозного синкретизма, также
характерная для средневекового города, дополняется
открытыми на городище тремя арабскими
куфическими надписями XI—XII вв., что позволяет думать о
существовании в Нижнем Архызе небольшой группы
мусульманского населения. Не исключено, что она
имела здесь мечеть и кладбище, но эти объекты пока
не найдены.
Памятники христианского
монументального зодчества
В эту группу входят три Зеленчукских храма —
северный, средний и южный. Поскольку все они
получили некоторое освещение в дореволюционной
литературе1 и сравнительно недавно опубликованы нами2,
ниже дается лишь самая общая и краткая их
характеристика.
Северный храм. Длина здания 25,50 м, ширина с
притворами 19,50 м, высота около 20 м; длина с нартексом
(без западного притвора) 21 м, ширина (без притворов)
10,50 м, т. е. ширина приравнена к половине длины.
В плане (рис. 57,1) храм представляет типичное здание
крестовокупольной композиции с тремя апсидами, шести-
столпное, удлиненное в западной части за счет нартекса
и композиционно осложненное тремя притворами: с
севера, юга и запада. Два ряда квадратных в сечении
пилонов членят наос храма на три нефа, из которых
центральный шире боковых; соответственно
центральная апсида (алтарь) шире и глубже северной (диакон-
87
ник) и южной (жертвенник). В центре алтаря,
несомненно, находился каменный престол, от которого
сохранилась лишь яма, расчищенная нами в 1980 г.
Раскопками 1960 г. (рис. 58) в центральной апсиде был
обнаружен трехступенчатый синтрон, облицованный
коричнево-красной цемянкой. По линии предалтарных
столбов интерьер пересекает двуступенчатая солея,
отделявшая алтарную часть храма от зала и, очевидно,
увенчанная не дошедшей до нас алтарной преградой
(от ее конструкции сохранился камень у основания
южной стены). Вдоль южной и северной стен наоса
были устроены узкие каменные сидения; в северном и
южном притворах восточные стены имели
полуциркульные в плане культовые ниши, что свидетельствует о
функциональном назначении притворов в качестве
самостоятельных приделов. В нартексе нашими раскопками
1960 г. открыты остатки крещальни с составленной из
плит, облицованных цемянкой, купелью. Судя по
наличию выступа-упора в кладке северной стены нартекса
(в 1961 г. рухнувшей) и аналогиям в синхронных храмах
Абхазии (Лыхны, Мокви, Пицунда) нартекс имел хоры
с лестницей. Наконец, отметим пристройку в
юго-западной части храма и без следов входных проемов.
Назначение ее неизвестно.
Объемы храма (рис. 57,2) характеризуются
ритмическим нарастанием к центру композиции — главе,
увенчанной цилиндрическим барабаном с низким
сферическим куполом, некогда, безусловно, завершавшимся
металлическим крестом3. Глава покоится на подпружных
арках из кирпича-плинфы, опирающихся на слегка
выступающие полочки-импосты в верхней части пилястр.
Из плинфы сложены арочные завершения всех дверных
и оконных проемов, в то время как своды храма
возведены из тесаных песчаниковых плит. Дошедшее
до нас древнее покрытие кровли было осуществлено
тонкими плитами, но не исключено, что кровля была
ремонтирована в древности и первоначально была
несколько иной. Стены храма сложены из крупных и
чисто отесанных квадров и плит песчаника на очень
прочном известковом растворе (приложение 3), угловая
кладка выполнена в технике «тычком и ложком»
(традиции римской техники opus incertum).
Не вызывает особых сомнений то, что храм снаружи
был оштукатурен. Оштукатурен был и интерьер, сплошь
покрытый фресковой живописью. В 50-х годах нам уда-
88
лось видеть сохранившиеся довольно значительные
участки штукатурки. интерьера, особенно на северных
простенках центрального нефа и в центральной апсиде.
Просматривались еле заметные контуры фигур,
нанесенные коричневой краской без графьи. В настоящее
время их нет, но фрески северного храма в свое время
зарисовал (в основном в цвете) Д. М. Струков. Часть
рисунков Струкова нами опубликована4, но
искусствоведческому анализу она еще не подвергалась.
Возможен синкретический и разновременный состав фресок
северного храма.
Северный храм — наиболее крупный и
монументальный храм не только Нижнего Архыза, но и всего
Северного Кавказа. Это и ряд иных признаков (наличие
крещальни, синтрона, приделов с культовыми нишами,
имитирующими апсиды, богатых захоронений под
полом и т. д.) позволяет нам считать северный храм
кафедральным собором Аланской епархии, построенным
раньше других Зеленчукских храмов — во второй
четверти X в., при абхазском царе Георгии II (920—955 гг.),
заслужившем благодарность патриарха Николая
Мистика за «ревность» в деле просвещения князя Алании
и его подчиненных5. Эта дата имеет подтверждение
в датированных эпиграфических памятниках и
археологических материалах, обнаруженных вокруг храма.
Относительно генезиса архитектурных форм
северного храма мы остаемся на точке зрения, изложенной
и обоснованной в 1977 г.: данный памятник имеет
видимые связи с восточновизантийским провинциальным
зодчеством Трапезунда6. Специальное
искусствоведческое исследование, выполненное недавно Л. А.
Перфильевой, подтвердило нашу датировку и историко-
генетическую интерпретацию северного храма7.
Средний храм. «Реставрирован» и частично
перестроен монахами в 1896—1897 гг. В плане храм
представляет крестово-купольное бесстолпное здание —
функции двух восточных столбов выполняют
алтарные простенки, прорезанные входами в жертвенник и
диаконник. Подпружные арки с них переброшены на
импосты, вмонтированные в западные стены наоса.
Центральная апсида шире и глубже боковых, западная
часть храма сильно вытянута за счет экзонартекса и
пристроенного к нему с запада (и единственного)
притвора. Как видно из прилагаемого плана (рис. 59,1),
средний храм по композиции заметно отличается от
89
северного и относится к числу крестообразных зданий,
осложненных боковыми апсидами. Как и северный,
средний храм имеет три входа, главным из которых является
западный портал. Длина храма 21,50 м, ширина 13,25 м,
высота до пяты купола 15 м. Цилиндрический
барабан, прорезанный 8 окнами, венчает низкий
сферический купол и освещает (как и в северном храме)
композиционный и световой центр храма — подкупольный
квадрат. Здание покрыто хорошо сохранившимися
каменными цилиндрическими сводами и скатными
кровлями из тесаных плит, в значительной части
обновленными монахами в конце XIX в. До «монашеского
ремонта» алтарная часть была отделена от наоса
одноступенчатой солеёй и имела (в центральной апсиде)
одноступенчатый синтрон8, а в центре алтаря
Нарышкиными были обнаружены остатки каменного престола9.
Как и в северном храме, пол и синтрон были
облицованы цемянкой, о чем свидетельствуют раскопки
Нарышкиных и наш шурф 1965 г. в центральной апсиде.
Ни солеи, ни престола к нашему времени не
сохранилось.
Обращает на себя внимание шов в экстерьере
северной стены, высотой 3,35 м, не прослеживаемый в кладке
фундамента. Справа от шва мы видим угловую кладку
тычком и ложком. В интерьере шов совпадает с
восточной гранью пилястры северной стены. В этой связи нами
высказано предположение о том, что в начале
строительства предполагалось соорудить храм в виде «чистого»
креста, без боковых апсид, но в начале строительства
этот замысел был изменен и добавлены боковые апсиды10.
Летом. 1980 г. по просьбе арх. Г. М. Штендера это
предположение было нами проверено при помощи
разведочной траншеи, заложенной в северном нефе и
ориентированной с востока на запад. Как и ожидалось, на
линии вышеупомянутого шва и восточной грани
пилястры обнаружена кладка стены, идущей от пилястры
к северо-восточному столбу. Аналогичная траншея в
южном нефе следов стены не выявила; следовательно,
кладку в северном нефе можно считать именно
остатками стены, а не ленточным фундаментом. Таким
образом, наше предположение подтверждается —
первоначальный план храма в ходе строительства был
изменен.
Объемно-планировочное решение среднего храма
позволяет считать его памятником промежуточного типа
90
между зданиями «чистого» крестового плана и крестово-
купольными (типа вписанного креста) зданиями. В этом
отношении средний храм представляет большой исто-
рико-архитектурный интерес. Известно, что церкви
«чистого» крестового плана в восточновизантийских
провинциях, на Кавказе (Грузия, Армения) и в Крыму
строились в основном в VI—VII вв. Но у нас нет
никаких оснований относить к столь раннему времени
сооружение среднего храма. Несмотря на разницу в
композиции и в модулях, северный и средний храмы
тесно взаимосвязаны и хронологически не могут быть
далеко оторваны друг от друга. Видимо, они строились
почти одновременно.
Дополнительный свет на этот вопрос могли бы
пролить фрески, покрывавшие интерьер храма и
зарисованные Д. М. Струковым12. Но они совершенно не
изучены и не датированы (в настоящее время закрыты слоем
монашеской штукатурки).
Генезис архитектурных форм среднего храма был
затронут в наших более ранних работах. Мы
по-прежнему придерживаемся мнения о том, что ближайшие
аналогии дают некоторые храмы Западной Грузии
(княжество Тао-Кларджети), находившейся в тесной
связи с Византией и испытывавшей ее влияние, а целый
ряд признаков указывает на малоазийскую ориентацию
строителя среднего храма.
Функциональное назначение среднего храма неясно.
До широких раскопок в зоне храма и, особенно, до
исследования окружающих храм двух кольцевидных
в плане построек этот вопрос остается открытым. Можно
предполагать, что средний храм был собором,
обслуживавшим христианское население города. Следует
также обратить внимание на местоположение храма
на окраине города и в довольно неудобном для
строительства (покатом) месте, которое было искусственно
снивелировано. Все это указывает на то, что храм был
построен тогда, когда город уже существовал; иначе
городской собор стоял бы в центре застройки.
Поскольку ранний этап жизни города мы датируем X в.,
допустимо думать, что рассматриваемый храм мог быть
сооружен в конце X — начале XI в. и вынесен за пределы
городских стен.
Южный храм. В отличие от северного и среднего
храмов расположен на территории города в окружении
жилых кварталов, и, вероятно, был домовой церковью
91
крупной феодальной усадьбы (как церковь в,
усадьбе I). Южный храм — наиболее скромный по размерам
(длина 8,50 м, ширина 7,75 м) и по архитектурным
формам. Храм трехапсидный, крестовокупольный, трех-
нефный, с четырьмя столбами квадратного сечения,
типичными для всех храмов Нижнего Архыза (рис. 60,1).
Характерной особенностью плана является резко
вытянутый в длину (с востока на запад) подкупольный
квадрат A,80X2,70 м). Здание ^основательно перестроено
"в конце XIX в. монахами, покрывшими его снаружи и
внутри слоем штукатурки; окна в северной и южной
стенах были переделаны в двери, а единственный вход
в храм в западной стене перестроен в большой
арочной формы проем, соединявший крытой галереей храм
с трапезной монастыря (в нижнем этаже
двухэтажного здания). С учетом всех этих переделок и
искажений мы можем восстановить первоначальный план
здания (рис. 60,2).
Храм венчает глава, состоящая из невысокого
барабана, прорезанного 4 окнами и в плане
эллипсоидного, и купола (рис. 60,3). Конструкция последнего не
установлена, т. к. купол закрыт железной луковицей
с маленькой деревянной главкой наверху. Глава
опирается на подпружные арки и паруса-пандативы;
северная и южная арки вытянутые, трехцентровые.
Каждый из храмов Нижнего Архыза интересен по-
своему. Рассматриваемый храм привлекает и будет
привлекать внимание исследователей оригинальностью
построения архитектурных форм, в чем были допущены
явные просчеты и несообразности. Они коснулись и
частных деталей. Бросается в глаза прежде всего
асимметричность подкупольного квадрата и как следствие
этого — необычная форма барабана и разная форма
подпружных арок. Южный неф значительно уже
центрального и северного. BL этой связи нами уже была
высказана мысль е том, что строивший храм зодчий
был слабо подготовлен и теоретически и практически
и был местного происхождения мастером13, возможно,
получившим определенные навыки при сооружении
среднего храма в конце X в. Поэтому ранее
намеченную дату южного храма — вторая половина X в.—
мы склонны сдвинуть в первую половину XI в.,
подчеркивая при этом, что сложный вопрос о
хронологическом соотношении всех трех храмов Нижнего Архыза
сейчас не может решаться окончательно.
92
Версия о сооружении южного храма местным
мастером (разумеется, и местными строительными
рабочими) подтверждается техникой кладки, отличающейся
от техники кладки северного и среднего храмов. В
южном храме нет угловой кладки тычком и ложком, кладка
стен близко напоминает чисто местную сухую кладку,
при помощи которой построено почти все городище.
Следует обратить внимание и на оформление арочных
завершений оконных проемов в апсидах и в барабане:
если в северном и среднем храмах это арки из кирпича,
то в южном' они выложены из косо скошенных плит
(апсиды) или из монолитного блока-архивольта
(барабан) м. Косо скошенные плиты, образующие арочное
завершение, обычны в позднесредневековом народном
зодчестве горного Кавказа15, а блоки-архивольты вполне
обычны для средневековых памятников Закавказья
(они применены также в оконных проемах апсид Сен-
тинского храма на р! Теберде и во всех оконных проемах
Шоанинского храма на р. КубаниI6.
Архитектурно-тилологические параллели южному
храму достаточно широки и уже указывались нами, хотя
точных и полных аналогий мы ни на прилегающей
территории Кавказа, ни в Малой Азии и в Крыму назвать
не можем. Построенный местным зодчим под влиянием
восточно-византийских традиций, южный храм входит
в обширный ареал памятников византийской
провинциальной архитектуры, столь ярко и своеобразно
представленной в ущелье Большого Зеленчука.
Культурно-генетические связи монументальных Зе-
ленчукских храмов с малоазийской архитектурой средне-
византийского периода нам представляются достаточно
отчетливыми. Особое внимание в дальнейших
разысканиях должны привлечь слабо еще изученные памятники
района Трапезунда. Л. А. Перфильева, соглашаясь
с этим, прямо пишет о трапезундских греках, строивших
«крупнейшие купольные храмы Алании»17. Следует
отметить, что в рассматриваемый период с Трапезундом
была связана не только западная Алания, но и Крым18,
также а христианской архитектуре испытывавший
сильное восточновизантийское влияние. Несмотря на то, что
христианские кафедры и Алании, и Крыма находились
под юрисдикцией Константинополя, в церковном
строительстве влияние константинопольской школы не
ощущается. Историко-архитектурные импульсы шли в
западную Аланию из восточновизантийских провинций.
93
Однонефные церкви и часовни
Нижне-Архызское городище дает беспрецедентное
для Северного Кавказа скопление не только
монументальных купольных храмов, но и «малых форм», т. е.
небольших и непритязательных, однонефных и одноап-
сидных церквей и часовен-капелл. Наибольшая их
концентрация наблюдается в районе северного храма
и поселка Аланской епархии, где в настоящее время
известно и изучено 7 таких памятников. Тяготение
церквей и часовен к кафедральному собору и духовному
центру Алании закономерно и свидетельствует о
возможном существовании здесь небольшого монастыря-
киновии, подчинявшейся местному митрополиту.
Монастырский характер скопления церквей и часовен вокруг
поселка епархии подтверждается и местоположением
трех церквей на горных вершинах, прилегающих к
городищу (крупнейшие византийские монастыри были
расположены на горах Афоне, Олимпе и Синае),9.
На территории города сейчас известны (кроме южного
храма) три однонефные церкви, которые, как и южный
храм, следует считать домовыми церквями, входившими
в состав богатых усадеб. Аналогичную картину можно
видеть в средневековом Херсонесе. Всего же
памятников «малых форм» на Нижне-Архызском городище
нам известно 11, но это число не является
окончательным — возможны новые открытия. Все церкви ранее
нами описаны и опубликованы20, поэтому
ограничиваемся самыми краткими сведениями.
Церковь 1. Одноапсидная трехчастная (алтарь, наос,
притвор) церковь, входящая в комплекс усадьбы I на
улице «Центральной». Исследована в 1962 г. и описана
выше.
Церковь 2. Расположена на левом берегу ручья Подо-
рваного, в южной части городища. Остатки церкви
вывезены браконьерами как строительный материал,
здание погибло. Исследовано в 1961 г., длина здания
11,30 м, ширина 5,30 м, кладка сухая. В плане церковь
двучастная (не отделенный от алтаря наос и узкий
притвор с запада, рис. 61,1). Оригинальной
особенностью этой церкви являются два контрфорса,
пристроенные к северной и южной стенам в месте их
сочленения с апсидой (рис. 62,2). При раскопках церкви
найдено несколько обломков керамики, фрагменты
железных крестов, железные гвозди, обломок стеклянного
94
браслета (рис. 63,1 —10). Наиболее ценная находка —
обломки двух песчаниковых плит с арабскими
куфическими надписями (рис. 64,1—2), входившими в кладку
южной и северной стен. Одна из надписей содержит
часть общеупотребительной мусульманской формулы
«Нет бога кроме Аллаха, Мухаммед посланник Аллаха»,
вторая имеет хорошо читаемую дату 436 г. хиджры,
что соответствует 1044 г. нашего летосчисления21. Обе
плиты, очевидно, первоначально были мусульманскими
надгробиями. Тот факт, что они (как и третий обломок
надгробия с арабской надписью, случайно найденный
в камнях у нового бетонного моста, рис. 64,3) были
разбиты и вложены в кладку церковной стены, может
свидетельствовать о конфессиональной борьбе между
представителями мусульманства и христианства,
жившими на городище, и о конечной победе христиан. Точно
датированное 1044 г. надгробие позволяет нам время
строительства церкви 2 отнести ко второй половине
XI в., благодаря чему данная церковь может иметь
значение хронологического эталона для относительного
датирования других одноапсидных церквей.
Церковь 3. Известна только по безмасштабному
чертежу Д. М. Струкова22. Судя по нему, эта очень
маленькая одноапсидная часовня была построена близ
южной апсиды южного храма (см. рис. 5). Апсида
имела симметричные выступы — заплечья и была
прорезана двумя окнами, еще по одному окну показано в
северной и южной стенах. Сейчас от церкви не
осталось никаких следов. Других сведений нет.
Церковь 4. Эта церковь и последующие связаны
с. епархией и монастырем. Рассматриваемая церковь
находится на мысовом выступе хребта Ужум над Подо-
рваной балкой на горе Хасан, на высоте 200—250 м над
уровнем долины. Здание сильно разрушено. Продольные
стены без выступов — заплечий переходят в апсиду,
вход в западной стене. Размеры помещения ДОХ 1,50 м,
кратность соотношения бросается в глаза. Техника
кладки стен высотой до 0,80 м обычна для городища — из
подтесанных плит насухо. Слева от входа угол церкви
опирается на подпорную стенку (со стороны обрыва, рис. 65, 5).
Церковь 4 — одна из трех «горних» церквей,
находящихся на отрогах хребта Ужум и, вероятно,
служивших местопребыванием монахов-пустынников.
Церковь 5. Расположена в 35 м южнее северного
храма. Одноапсидная часовня сухой кладки, следов
95
входных проемов не сохранилось, длина 6,0 м, широта
2,70 м. Здание раскопкам не подвергалось и
зафиксировано нами после поверхностной расчистки.
Церковь 6. Находится на древнем конусе выноса
балки Церковной, в 40 м юго-восточнее северного храма.
Информация об этом памятнике публиковалась нами
в 1963 г.23 Здание одноапсидное, трехчастное (алтарь,
наос, притвор, рис. 66,1), длина здания 19,0 м, ширина
5,50 м, толщина стен 0,70 м, западная стена, стоящая
на краю склона, усилена и имеет толщину 1,50—1,60 м.
Кладка стен сухая, из двух панцирей и бутового
заполнения между ними. Полы помещения находились на
разных уровнях, повышаясь с запада на восток
(рис. 66,2). Единственный вход находился в западной
стене притвора (рис. 67,1,Б); снизу по склону к нему
вела выложенная рваными плитами дорожка, а в траве
ниже дорожки в 1961 г. был обнаружен каменный столб
с четырехугольным углублением и пазами (пяточный
камень? — рис. 69,2). Алтарь от наоса отделяла
преграда в виде каменной стенки (рис. 68,1).
В ходе раскопок в алтарной части на глубине 0,75 м
найдены две половинки от бронзовых крестов-энкол-
пионов древнерусского происхождения, конца XII —
первой половины XIII в. (рис. 67,2—3). В земляном
полу наоса оказалось 9 могил, еще одна могила найдена
в притворе. Погребальные сооружения двух видов:
каменные ящики и два склепа. Погребения (см.
рис. 70—73) совершены по христианскому обряду, с
немногочисленным инвентарем, но последний содержит
ряд датируемых предметов. Так, бронзовая копоушка
из погребения 4 (см. рис. 72,4) имеет точные аналогии
в Змейском катакомбном могильнике XI—XII вв.25 То же
можно сказать и относительно обломка металлического
зеркала, наконечников стрел и золоченых бубенчиков
из погребений церкви 6 (рис. 70, 72). В погребении 6
на ногах женского скелета (рис. 71,3—6) оказались
четыре цветных стеклянных браслета — два в сечении
круглые, витые, два — треугольные. Выше мы уже
остановились на вопросе о датировании стеклянных
браслетов; в условиях Северного Кавказа максимум их
распространения (по материалам Тмутаракани) приходится
на XI в. Полагаем, что на основании всех этих данных
строительство церкви 6 можно отнести к XI в., а время
ее функционирования — к XI—XIII вв. Назначение
церкви как мемория какой-то значительной в социаль-
96 з*
ной отношении семьи определяется наличием в ней
мужских, женских и детских захоронений. Как
интересную деталь отметим, что один из склепов оказался
«двухэтажным» (рис. 72,1—2).
Церковь 7. Находится на лесистой вершине горы
«Три сосны», над конусом выноса, где расположена
церковь 6. Исследована в 1961 г., отличается хорошей
сохранностью (но нет перекрытия). В плане здание
одноапсидное, двучастное (наос и алтарь, отделенный
сплошной стенкой-преградой), отличающееся очень
скромными размерами (в интерьере 4,12X2,0 м — с
почти точным кратным соотношением длины и ширины).
Наос квадратный, 2,0X2,0 м, с плитовым полом, апсида
глубиной 2,12 м не имеет угловых выступов — заплечий
и слита с продольными стенами здания (рис. 74,1). Стены
в высоту сохранились до 1,90 м, наилучше
сохранилась западная стена с полным входным проемом,
высотой 1,36 м (рис. 74,2). В южной стене прослежены остатки
двух окон шириной 0,60 м (рис. 74,3, рис. 75,2). Кладка
стен выполнена из подтесанных плит на глиняном
растворе. Единственный предмет, найденный при расчистке
пола — литая бронзовая пуговка с ушком, обычная для
древностей XI—XIII вв. Этим временем мы и датируем
церковь 7, которая была «горней» и предназначалась
скорее всего для пустынников-анахоретов.
Церковь 8. От нее сохранились еле приметные следы,
обнаруженные в 1961 г. на скальном выступе горы
Церковной против северного храма и горы «Три сосны».
Достаточно четко прослеживались основание западной
стены и полукружие апсиды, обращенной на восток
(рис. 65,4). Судя по нескольким камням, алтарь был
отделен каменной преградой, а церковь была двучаст-
ной. Продольные стены не сохранились, но примерно
можно определить площадь помещения: 3,0X2,0 м. Вход
должен был находиться в одной из продольных стен,
так как западная стена стоит на краю глубокого обрыва.
Датирующего материала нет, но суммарно здание
следует отнести ко времени функционирования городища,
скорее всего к XI—XII вв. Это третья «горняя» церковь.
Церковь 9. Исследована в 1964 г., расположена
северо-западнее северного храма на правом берегу балки
Церковной. От северной стены церкви начинается
вторая оборонительная стена с городскими воротами;
почему эта церковь поставлена в связь с
оборонительной стеной—неясно. В плане (рис. 76,1) здание дву-
4—5380 97
частное (наос, притвор 4,0X4,0 м), одноапсидное, алтарь
не отделен от наоса. Длина церкви 13,40 м, ширина
4,0 м, входные проемы (заложенные) оказались в
северной и южной стенах наоса. Стены сухой кладки (два
панциря с забутовкой между ними) сохранились плохо
и были сильно деформированы. К восточной стене апсиды
пристроена четырехугольная кладка 2,0X0,90 м, видимо,
это остатки престола, что не отмечалось в двух других
однонефных церквах Нижнего Архыза.
В ходе раскопок церкви обнаружено семь
профилированных плит, в которых можно видеть
архитектурные детали. Шесть из них, длиной до 0,60 м, имели
полукруглые или закругленные стороны (из кладки апсиды?
рис. 76,4—6); седьмая представляла монолитный
архивольт, завершавший оконный проем в виде арки (рис. 76,3
длина архивольта 0,63 м, размер светового проема
0,32 м). Аналогичная монолитная арка-архивольт
упоминалась нами выше, при описании церкви 1.
Следовательно, мы имеем возможность говорить о двух видах
оконных проемов, применявшихся в нижнеархызских
церквах — широких @,60 м, церковь 7) и узких @,30 м,
церкви 1 и 9). Заметим, что в 1961 г. подобные каменные
арки-архивольты были найдены в развалинах жилого
дома на городище Гиляч Т. М. Минаевой26, что
свидетельствует о применении этой детали и в гражданском
строительстве. Наконец, в завале церкви 9 был найден
интересный песчаниковый «столб», четырехгранный в
сечении, длиной 1,27 м (рис. 76,2), но с отбитым концом.
В верхней части «столб» имеет четырехугольный выступ
высотой 3 см, а на одной из граней круглую лунку
диаметром 4 см. Назначение этой детали нам неясно.
В юго-западном углу наоса открыт
полуразрушенный каменный ящик, не давший никаких находок.
Единственный предмет, найденный в церкви — пластина от
железного клепаного креста (рис. 76,7), обычного для
Нижнего Архыза типа. В притворе (в северо-западном
углу) оказались три черепа и рога благородных
кавказских оленей*.
Церковь 10. Находится на опушке леса примерно
в 250 м северо-восточнее северного храма и близ
расположенного здесь христианского кладбища. Это самая
небольшая из церквей Нижнего Архыза: размеры
помещения в интерьере 3,0X2,80 (рис. 77,1), план одно-
* Определение проф. В. И. Цалкина.
98
частный и столь элементарный, что напоминает
начатую строительством, но не завершенную церковь, от
которой осталась одна апсида, к тому же выложенная
грубо и неумело — в виде почти прямой стены с
округленными углами. Кладка обычная, сухая, в западной
стене прослежен узкий вход. Допуская возможность
продолжения стен в западном направлении, мы
заложили два разведочных шурфа (рис. 77,1), но стен не
оказалось. Никаких находок при расчистке церкви не
обнаружено.
Судя по более чем скромным размерам и
местоположению близ кладбища, эта церквушка могла быть
кладбищенской часовней.
Церковь 11. Открыта в 1956 г. в лесу у подошвы горы
Церковной, близ только что упомянутого христианского
кладбища. В 1960 г. нами была расчищена апсида
церкви, густо заросшей деревьями (что и не позволило
полностью вскрыть этот памятник). Однако план церкви
четко прослеживался благодаря хорошо сохранившимся
стенам обычной сухой кладки; видны даже два входных
проема в западных стенах. Длина церкви 13,0 м,
ширина 4,0 м, в плане двучастная (притвор и наос с не
отделенной от него апсидой, рис. 78,1). Размеры притвора
4,0X4,0 м, размеры наоса 4,80X4,0 м, апсида
глубокая, подковообразная (рис. 78,3). При ее расчистке на
глубине 1,0 м обнаружен прилегающий к южной стене
слой серого известкового раствора 2,5 см толщины,
сверху покрытый слоем красноватой цемянки. Это —
остаток пола, аналогичного полу северного храма.
В 1956 г. в кладоискательской яме в центре притвора
нами был найден фрагмент стенки желобчатой амфоры
светло-коричневого цвета с нанесенным на нее
граффити (рис. 78,2). Амфора явно привозная, скорее всего
из городов Северного Причерноморья или Тамани,
точной датировке не поддается. Судя по другим
обломкам амфор, находимых на городище, она может
относиться ко времени не древнее IX—X вв.
Таковы небольшие однонефные церкви и часовни
Нижне-Архызского городища, известные достоверно.
Кроме того, Д. М. Струков в свое время выполнил
чертежи еще трех однонефных одноапсидных церквей (см.
рис. 65,1—3), без указания их местоположения, но
наверное, принадлежащих Нижне-Архызскому городищу.
В натуре эти памятники нам неизвестны (возможно,
они еще не найдены). Все три здания двучастны и, если
4* 99
исходить из чертежей Струкова, видим интересные
детали (например, расположение входов). Размеры
зданий также неизвестны. С учетом этих памятников мы
имеем в Нижнем Архызе 14 однонефных зальных
церквей, явно бескупольных и имевших, по-видимому,
стропильное двускатное перекрытие, накрытое тонкими
плитами27.
Завершая раздел о христианских культовых
зданиях, мы должны подчеркнуть то важное исторически
обстоятельство, что как монументальные купольные
храмы, так и «малые формы» в своей архитектуре
обнаруживают прямые связи с византийским
провинциальным зодчеством, в эпоху раннего Средневековья
охватившим своим влиянием значительную часть
причерноморской ойкумены. О генетических истоках купольных
храмов Нижнего Архыза мы уже говорили. Что касается
однонефных церквей с выступающей апсидой, то
совершенно аналогичные формы мы можем видеть в Малой
Азии28, Крыму29, Болгарии30 и даже Венгрии (в
частности, последняя публикация Ю. Гадор, XIII в.K! Речь
идет об общности исходных принципов, положенных
в основу архитектурного объемно-пространственного
решения небольших однонефных церквей различного
назначения: приходских, домовых, кладбищенских,
монастырских, мемориальных.
В то же время мы не можем не видеть и местные
черты в архитектуре однонефных капелл. Прежде всего
это чисто местная и традиционная для верховьев
Кубани техника сухой кладки с применением отесанных
с лицевой стороны и не обработанных со стороны
внутренней плит — сплошная или панцирная с забутовкой.
Применение этой кладки свидетельствует о том, что
церкви Нижне-Архызского городища воздвигались
руками местных строителей, но с учетом опыта
византийского строительства или с участием
греко-византийского мастера в некоторых случаях (например, следы
цемяночного пола в церкви 11, украшение апсиды
поливными каменными «изразцами» в церкви 1,
контрфорсы по сторонам апсиды в церкви 232 и т. д.).
Несомненно, признаком византийского влияния является и
применение оконного стекла или стеклянных дисков
для остекления окон церквей.
Интересен вопрос о соотношении рассмотренных
архитектурных памятников Нижнего Архыза с
синхронными христианскими памятниками близлежащей Абха-
100
зии и далее — Грузии. Уже отмечалось не только
типологическое сходство, но и общность модуля северного
храма с рядом храмов Абхазии — в Лыхна'х, Лоо,
Новом Афоне и на р. Бзыбь33. Поставлен вопрос об исто-
рико-генетических связях всех этих памятников и
о возможном участии в их строительстве если не одних
и тех же мастеров, то об их принадлежности к одной
архитектурной школе. Средний и южный храмы в
Абхазии аналогов не имеют и зависимость от христианского
зодчества Абхазии не обнаруживают. Мы уже говорили
выше о том, что композиционные принципы среднего
храма имеют явное тяготение к некоторым храмам Юго-
Западной Грузии, входившей в сферу византийского
влияния. Однако есть и весьма существенное отличие,
не позволяющее ставить средний храм и типологически
близкие храмы Юго-Западной Грузии в прямую связь —
это выступающие наружу апсиды среднего храма (что
нехарактерно для зодчества Грузии и Армении, где
решительно преобладают апсиды, скрытые в толще
восточной стены). Эта деталь указывает на
независимость среднего храма от грузинского зодчества. Южный
храм в Грузии аналогов не имеет; вновь укажем на его
самобытность, хотя и в данном случае
восточно-византийские истоки особых сомнений не вызывают.
Относительно однонефных церквей можно высказать
следующие соображения. От собственно грузинских
«малых форм» они отличаются достаточно отчетливо
как выступающей наружу апсидой, так и техникой
кладки. На территории Абхазии мы наблюдаем
смешение памятников греко-византийского и грузинского
происхождения: здесь представлены как однонефные
капеллы с выступающей апсидой34, так и грузинские
небольшие зальные церкви35. Видимо, это смешение
следует объяснять политическими причинами и,
соответственно, сменой культурных влияний. Нижне-Архыз-
ские однонефные церкви независимо от времени
строительства (и даже тогда, когда Абхазия в первой
половине XI в. была включена в состав Грузинского царства
и прочно вошла в сферу его влияния) обнаруживают
удивительную устойчивость форм, ставших здесь
традиционными, и отсутствие каких-либо признаков
культурного влияния Грузии. Последнее выражено не только
в архитектуре однонефных церквей, но и в отсутствии
грузинской эпиграфики, а также в материальной
культуре Нижне-Архызского городища. Все это подводит
101
нас к выводу о политической и культурной
независимости Нижнего Архыза и от Абхазии, и от Грузии и
автокефалии Аланской епархии.
Языческие святилища
Население Нижне-Архызского городища не было
сплошь христианским несмотря на то, что здесь
находился крупнейший христианский центр Алании.
Значительная часть горожан оставалась язычниками, лишь
поверхностно затронутыми христианством. Это
состояние религиозного синкретизма, вполне закономерное
для раннего периода христианизации, подтверждают
и письменные источники. Так, в X в. Ибн-Русте
сообщает: «Аланский царь — христианин в сердце, но весь
народ его царства — язычники, поклоняющиеся
идолам», что подтверждает другой мусульманский
источник X в.— персидская рукопись «Худуд-ал-Алам»36.
В 1235 г. посетивший Аланию доминиканский монах
Юлиан свидетельствует, что жители Алании
представляют «смесь христиан и язычников»37, т. е. за три
столетия картина религиозного синкретизма не изменилась.
Еще более ярко, и главное, достоверно оценил состояние
христианства в Алании епископ Феодор, прибывший
на службу в Аланскую епархию (т. е. в Нижний Архыз)
в 20-е годы XIII в.: «Аланы христиане только по имени».
Как видно, несмотря на все миссионерские усилия
Константинополя и достигнутые успехи, язычество в
Алании не было подавлено и традиционные родовые
и племенные культы продолжали существовать,
оставаясь основой народной идеологии. Сказанное
полностью приложимо к Нижне-Архызскому городищу,
окруженному чисто языческими могильниками и давшему
ряд интересных памятников языческих культов.
Святилище на горе Церковной. В 1961 г. на плоской
вершине горы Церковной обнаружен комплекс
памятников: на скальном мысу горы следы крошечной церкви 8,
в 90 м восточнее руины небольшой постройки и в 50 м
дальше к востоку — сплошная (без проемов) каменная
стена сухой кладки, длиной 104 м и высотой в среднем
1,40 м, тянущейся поперек горы от обрыва до обрыва
(рис. 79,13; рис. 56,2). Нет сомнения, что стена
ограждала участок горы с двумя названными постройками.
После расчистки остатков церкви 8 нами была расчи-
102
щена и загадочная постройка к востоку от нее. В
процессе разборки плитового завала открылись нижние
ярусы кладки стен любопытного двухкамерного
сооружения длиной 4,70 м, шириной 2,0 м, ориентированной
по линии СЗ — ЮВ (рис. 80,1). Следов проемов нет,
камеры очень тесные, шириной не более 0,80 м, кладка
сухая (рис. 80,2). Судя по развалу, постройка была
невысокой. Пол земляной. В завале и внутри камер
найдено несколько фрагментов обычной для городища
черно-серой керамики (рис. 80,3—5), железный гвоздь
(рис. 81,18) и 25 целых и фрагментированных
железных крестов двух типов: клепанных из двух пластин
(рис. 81,1 —14) и вырезанных целиком из листа железа
(рис. 81,15—17). Клепаные кресты численно
преобладают. Характерной особенностью цельных крестов
являются непременные сквозные отверстия, по которым
можно догадываться о том, что они были прибиты к
деревянной основе. Клепаные кресты, судя по одному
из них (рис. 81,1), соединялись (склепывались)
железными гвоздями со шляпками и при их помощи также
могли крепиться к деревянной основе.
Датировка описанной постройки суммарно X—XII вв.
не вызывает сомнений. На это указывает и найденная
в ней керамика, и железные кресты, широко
распространенные в христианских древностях всего Кавказа
не только в X—XII вв., но и в более ранний период. Таким
образом, функционирование постройки относится ко
времени функционирования поселка Аланской епархии и
городища в целом.
Наиболее затруднителен вопрос о назначении
постройки. Это не жилище, ибо площадь камер слишком
мала, и не мастерская по производству крестов, ибо
в камерах нет никаких признаков производственной
деятельности. В то же время обращает на себя
внимание местоположение постройки на специально
огражденном участке горы, возвышающейся над северным храмом.
Кавказская этнография дает множество примеров
расположения языческих святилищ на горных вершинах39;
в литературе давно отмечено, что «в древности на
высотах воздвигались алтари и капища»40. Нами
высказано предположение, что рассматриваемая постройка
могла быть местным дохристианским святилищем, на
что указывает ее неканоническая ориентация СЗ — ЮВ41.
Возможно, что это языческое капище стояло на горе
Церковной до строительства северного храма. Второй
юз
этап функционирования капища связан с
христианством — в дни каких-то церковных праздников (может
быть, имевших локальный характер) сюда стали
приносить и класть во внутренние камеры простые
железные кресты, совершая при этом неизвестные нам
литургические действия. Если эти предположения верны,
мы имеем еще один пример эволюции горно-кавказских
культовых построек с утратой функций
первоначальных и заменой их вторичными функциями. Особенно
ясно этот процесс трансформации прослеживается в
позднем средневековье, когда запустевшие христианские
храмы постепенно превращаются в языческие
святилища (например, храм Тхаба-Ерды в Ингушетии, храмы
Регаха, Реком и Дзивгис в Северной Осетии42 и т. д.).
Культовую постройку на горе Церковной мы
считаем синкретическим памятником, сочетающим в себе
языческую основу с последующим напластованием
христианского по форме культа креста, вошедшего в
этнографию некоторых кавказских народов (в частности,
адыгов). Факт бытования культа креста у алан
подтверждает в XIII в. Юлиан, засвидетельствовавший,
что они с большим почтением относятся к кресту, с
которым можно безопасно ходить несмотря на распри и
междоусобицы43.
Единственной пока аналогией святилищу горы
Церковной остается каменное, сухой кладки
четырехугольное святилище X—XI вв., раскопанное Т. М. Минаевой
на городище Гиляч. Это святилище однокамерное и
большее по размерам E,20X4,65 м), в центре
помещения лежало большое каменное блюдо диаметром 0,75 м.
Найдено до 200 наконечников стрел и много обломков
стеклянных браслетов, которые Т. М. Минаева считает
жертвенными вещами44. Гилячское святилище
показывает, каким могло быть святилище Церковной горы
на первом, языческом этапе существования.
Чашечные камни. В 1961 — 1962 гг. на территории
города обнаружено два чашечных камня. Один из них
(камень 1) лежал на обочине «Центральной» улицы
(см. рис. 4) рядом с руинами зданий, другой (камень 2)
найден на небольшой, округлых очертаний площади
близ балки Подорваной (рис. 4). В настоящее время
оба чашечных камня увезены браконьерами и погибли.
Камень 1 (рис. 82,1) представлял четырехгранный столб,
вытесанный из серого песчаника, длиной 2,40 м, при
ширине граней от 0,31 до 0,46 м. Углубления — чашки
104
нанесены на две грани: на одной помещено 19, на второй
76 чашек, причем в последнем случае они покрывали
всю грань сверху донизу (рис. 82,1). Последнее может
свидетельствовать о том, что камень лежал плашмя.
Самые большие чашки имели в диаметре 5—6 см при
глубине до 2—2,2 см. На расстоянии 1,0 м от края камня
его опоясывал глубокий желобок шириной 3 см,
переходивший с грани на грань и соединявший пять чашек.
Связь описанного камня с древним кавказским
языческим культом чашечных камней, известным еще с эпохи
бронзы45, не вызывает сомнений. Ритуальное
содержание этого древнего культа окончательно не выяснено
и вызывает различные суждения, но все они гипотетичны.
Наша находка не вносит ничего нового в дискуссию.
Можно лишь указать, что мегалиты с чашками и
сходными желобками известны и в Альпах, где они привлекли
серьезное внимание ученых. По мнению Ганса Лини-
гера, желобок, соединявший 9 чашек на одном из
альпийских камней, символизирует дорогу, соединяющую
9 поселений46. Но и это, конечно, только лишь
предположение.
Чашечный камень 1 приурочен к основной улице
города и лежал на видном месте. Не исключено, что
руины близлежащего здания принадлежат еще одному
языческому святилищу, но оно осталось
неисследованным.
Чашечный камень 2, как говорилось, был найден на
одной из площадей. Эта плоская плита A,50X0,56 м,
толщина 0,20 м), на одном из -концов имевшая на площади
0,37X0,34 м 12 чашек такой же величины, как на камне 1
(рис. 82,2). Остальная поверхность плиты чашек не
имела и, судя по этому, плита была врыта в землю и
стояла на площади в вертикальном положении.
Возможно, площадь с камнем 2 предназначалась для
языческих культовых отправлений одной или нескольких
патронимии, окружавших площадь. Нам уже пришлось
обратить внимание на расположение чашек на камне 2:
оно напоминает конфигурацию звезд созвездия Рыбы,
а отдельная чашка внизу — одну из звезд
близлежащего на карте звездного неба созвездия Овен47. В
научной литературе давно поставлен вопрос об изображении
звездного неба на некоторых чашечных камнях Европы48;
в последние годы «астрономические» камни древности
открыты в Армении49. Но независимо от
доказательности этих отождествлений с картой звездного неба
105
камень 2 бесспорно связан с каким-то неясным (в свете
высказанных предположений — астральным?) древним
и глубоко традиционным языческим культом. Площадь
с чашечным камнем, возможно, служила открытым
языческим капищем.
Найденные нами чашечные камни проливают
некоторый свет на мировоззрение обитателей Нижне-Архыз-
ского городища, причем вновь поражает его чисто
языческий, чуть ли не первобытный характер.
Круглоплановое сооружение («цирк»). Впервые
отмечено Д. М. Струковым как «цирк» и нанесено на его
план и на план Е. Н. Фесенко, изданный в Одессе. Данное
сооружение фигурирует и на плане Нижне-Архызского
городища В. М. Сысоева50. Таким образом, это
загадочное сооружение известно давно. В 1962 г. «цирк»
был промерен нами, предварительно (без раскопок)
установленный диаметр равнялся 70 м. Эта цифра
вошла в публикации51. В 1979 г. стены сооружения,
визуально выглядевшие как расплывшийся земляной вал,
были нами вскрыты в двух диаметрально
противолежащих точках. Как и предполагалось, под валом
оказались остатки разрушенной стены, что позволило
произвести более точные промеры с помощью теодолита
и металлической мерной ленты. Оказалось, что в
интерьере диаметр постройки равен 88,50 м (см. рис. 4, план).
Стена сложена насухо из тесаных песчаниковых плит
(рис. 83,1) 0,54Х 0,44 м, 0,50Х 0,17 м (толщ.), 0,49Х 0,19 м
(толщ.), 0,43X0,16 м (толщ.), составлявших два
панциря. Лучше сохранилась кладка в разрезе 2, ближе
к реке. Судя по ней, промежуток между панцирями был
забутован щебнем, швы кладки перевязаны, наиболее
крупные плиты положены в основание стены. Толщина
стены в обоих разрезах одинакова — 2,10 м. С внешней
стороны стена имела хорошо выраженный цоколь из
больших и толстых (до 0,22 с.) плит (рис. 83,2),
выступающий наружу до 10 см. Древний горизонт,
отмеченный завалом стены, находился на глубине 0,45—0,47 м,
на этом горизонте встречены древесные угольки,
комочки реальгара (мажущие руки, возможно имитация из
обожженной глины) и в южной части раскопа кость
коровы и железный шлак (еще один шлак весом 1,800 г,
был найден на глубине 0,30 м). Стена стоит на желто-
коричневатом материковом суглинке со щебнем, что
стратиграфически соответствует времени ее
строительства, но не разрушения: последнее произошло зна-
106
чительно позже и в профиле раскопа было отмечено
слоем завала на стыке 3 и 4 ярусов кладки стены (всего
же в южном фасе стены сохранилось 5 ярусов кладки).
Культурного слоя в разрезах не выявлено ни с
внутренней, ни с внешней стороны сооружения, речь может
идти только об угольках и комочках реальгара внутри
сооружения и, как говорилось, на уровне древнего
горизонта.
В СЗ части разреза 2 был расчищен развал плоских
плит (вымостка?), поверх которых лежала круглая,
чисто отесанная песчаниковая плита диаметром 0,45 м
и 11 см толщины (рис. 83,2). Это не жернов, ибо
отверстия нет. В 1978 г. два таких же каменных «колеса»
мы зафиксировали у местного жителя И. И. Мирошни-
кова; как видно, подобные каменные диски — не
случайность, но их назначение остается неясным.
Таковы результаты нашего зондажа стены кругло-
планового сооружения, образующего гигантское кольцо.
По формуле 2яг вычислена общая длина «цирка» —
281 м и установлен приблизительный объем
строительного материала, пошедшего на сооружение. Высота
стены определена условно как 4 м, исходя из ее толщины
(кратное соотношение толщины и высоты как 1 к 2),
отсюда общий объем строительного материала равен
2250 кубическим метрам.
Относительно времени строительства и
функционирования «цирка» сейчас могут быть высказаны лишь
самые общие суждения. Нет никаких сомнений в том,
что он органически связан с городищем и должен быть
датирован временем городища — X—XII вв. Более
точная дата (особенно строительства) может быть
определена только после широких раскопок.
Впредь до полного исследования неясным остается
и назначение этой интереснейшей и по-своему
уникальной постройки. Ранее нами на основании
аналогичного каменного «кольца» городища Узун-Кол52 было
высказано (вслед за Т. М. Минаевой) предположение,
что это — огромный загон для скота, где могло
размещаться до 3 тыс. овец53. Теперь — в свете наших
раскопок — такое объяснение наталкивается на ряд
трудностей, что побуждает нас от подобной интерпретации
воздержаться. Вряд ли это загон для скота. Зачем надо
было воздвигать такое огромное сооружение, стоившее
очень больших материальных затрат и трудовых
усилий, для скота? Почему загону для овец нужно было
107
придать форму правильного, заранее разбитого на
местности круга? Зачем такому бесхитростному
хозяйственному сооружению стены толщинрй 2,10 м и на
цоколе? Если здание считать загоном для скота, найти
обоснованный ответ на эти вопросы мы не можем.
Сооружение вряд ли было и жилым: при диаметре
около 90 м его нельзя было перекрыть, а внутри не
обнаружено следов культурного слоя. Маловероятно видеть
в нем и фортификационное сооружение типа крепости-
убежища, ибо в таком случае оно расположено весьма
невыгодно в низине и по условиям рельефа было легко
доступно для обстрела. Эту гипотезу также приходится
отвергнуть.
Наиболее приемлемой сейчас кажется версия о том,
что это было огромное, основное для жителей города и,
возможно, для всей прилегающей округи языческое
святилище. Наподобие северного и среднего храмов
оно было вынесено за черту городских кварталов.
Далеко не случайно в святилище упирается
«Центральная» улица — в дни празднеств по ней в этот языческий
храм могли направляться торжественные процессии.
Также не случайно здание имеет вид правильного круга.
Эта необычная планировка может дать
дополнительные аргументы в пользу наших догадок.
Хорошо известно, что с глубокой древности круг был
символом солнечного диска. С древними солярными
культами связаны кромлехи, на территории Кавказа
обычно находящиеся под курганными насыпями эпохи
бронзы54. Порой они достигают десятков метров в
поперечнике. В то же время на Кавказе кругом
ограничивали неприкосновенное пространство, награждавшееся
магической силой и через которое не могли перейти злые
духи55, т. е. и в этом случае круг имел ясное сакральное
значение. Таким образом, глубокая, уходящая в эпоху
бронзы местная кавказская традиция солярно-культо-
вого значения круга прослеживается четко, и не
исключено, что она продолжала существовать и в раннем
средневековье, воплотившись, в частности, в каменном
«кольце» Узун-Колского городища VI—VII вв. и в
«цирке» Нижне-Архызского городища X—XII вв.
Нельзя игнорировать и иной вариант интерпретации
нижнеархызского сооружения. Известно, что аланы
являются потомками сарматских племен, обладавших
мощным и развитым культом огня и солнца. В
идеологии древних иранцев комплекс «небо — солнце —
108
огонь — свет» занимал центральное место; небо и солнце
считалось источником всех земных благ, силы, власти,
богатства56. Ярко выражен культ огня у савроматов57.
Но особое внимание мы должны обратить на
уникальное сарматское святилище огня, исследованное
К. Ф. Смирновым в урочище «Шиханы» Оренбургской
области. Это кольцеобразный в плане земляной вал
диаметром 20 м, заключавший в центре кольца
чашевидную яму, заполненную остатками длительно
горевшего костра. Автор раскопок верно называет это кругло-
плановое сооружение «храмом огня»58, а мы к этому
добавим, что форма круга позволяет увязать его и с
культом солнца. Сопоставление сарматского святилища огня
(и солнца — В. /С.) в «Шиханах» с нижнеархызским
«цирком» показывает общность их исходных форм и —
несмотря на значительную разницу во времени,
пространстве и конструкции — возможное функциональное
тождество. Эти соображения подтверждаются
существовавшим у северокавказских алан культом солнца и огня,
игравшим ведущую роль в аланском языческом
пантеоне59, и косвенно — множеством колесовидных солнечных
амулетов60 и иных символических изображений солнца
на памятниках материальной культуры (например,
изображения солнц на дольменообразных склепах
могильника р. Кривой в непосредственной близости
к Нижне-Архызскому городищу) . Кстати, напомним
о своеобразном святилище огня и солнца на Юцком
городище близ Пятигорска, описанном Н. М. Егоровым:
связанные с аланским огненным культом глиняные
цилиндрические курильницы стояли вертикально,
образуя круг62. Наконец, нельзя обойти вниманием и более
далекие, но заслуживающие привлечения
типологические и функциональные параллели: овальное в плане
языческое древнерусское капище в Киеве близ
Десятинной церкви (видимо, VIII—IX вв.N3, круглоплановое
святилище X—XI вв. в Перыни близ Новгорода64 и
древнеболгарское городище-святилище X—XI вв. у с. Ти-
гашево Чувашской АССР, предствляющее систему
концентрических рвов и валов с капищем в середине6 .
Наиболее же вероятным (хотя и умозрительным
до полного археологического исследования «цирка»)
предположением является уже высказанная нами версия
о возможной контаминации и взаимопроникновении
местного кавказского и древнеиранского сармато-алан-
ского культов солнца и огня и сложении на этой основе
109
того развитого солнечно-огненного культа алан, который
известен не только по археологическим, но и по
письменным источникам66. Рассматриваемый «цирк», возможно,
является грандиозным материальным воплощением этого
культа, крупнейшим на территории Алании языческим
святилищем, выстроенным под стать крупнейшим
христианским храмам Северного Кавказа.
Есть и иные красноречивые детали, дающие
некоторые дополнительные данные в пользу высказываемых
предположений. Так, в обоих разрезах выявлено много
древесных угольков и комочков реальгара (точнее
имитации реальгара из красной глины) на уровне древнего
горизонта. И уголь, и реальгар связаны с культом огня и,
в частности, были именно в этом качестве
распространены у савроматов и сарматов67. Не исключено, что
отправлявшиеся в святилище языческие культы
требовали применения этих символов огня. В центре
святилища в таком случае можно было бы ожидать
открытия алтаря, но в конце 60-х годов
архитектор-реставратор В. И. Бородин вскрыл этот участок святилища
при помощи бульдозера. Если алтарь (не обязательно
каменный.— В. /С.) был, то сейчас от него не осталось
и следов.
В печати недавно появились публикации,
освещающие результаты раскопок описанного святилища в 1981 г.
археологом Карачаево-Черкесского музея У. Элькано-
вым68, продолжившим наши раскопки. В этих
публикациях выдвинута иная версия о назначении нижне-
архызского «цирка» — это или древняя обсерватория
с квадрантом, или большой солнечный календарь
утилитарного назначения. Указано, что квадрант найден
в восточной части строения. Однако, на имеющемся
у нас аэрофотоснимке Нижне-Архызского городища в
северо-восточной части «цирка» четко видна вытянутая
с юга на север длинная шестиугольная постройка,
далеко выходящая за окружность круга. Складывается
впечатление, что данная постройка может быть более
ранним сооружением, предшествовавшим «цирку» и им
перекрытым (примеры подобных напластований стен
разных периодов приводились в главе II). В таком
случае выявленная У. Элькановым стена может быть
связана с остатками стен более раннего строительного
периода и не иметь никакого отношения к квадранту.
Квадрант, как инструмент для измерения высот
небесных тел, был впервые введен в практику астрономии
по
в XVI в. Тихо Браге69 и составляет четверть круга,
разделенную на градусы в вертикальной плоскости. В
данном случае такой плоскостью могла служить стена
«цирка», но никаких реальных признаков градусной сети
не выявлено и говорить о квадранте X—XII вв. пока
нет достаточных оснований.
Столь же спорной является и попытка видеть в нижне-
архызском сооружении своего рода Стоунхендж. Для
этого нужно установить ось здания и доказать ее
ориентированность на точку восхода Солнца в день летнего
(или зимнего) солнцестояния70, проделав тщательно
обоснованное специальное исследование, примером чего
могут послужить исследования Джеральда Хокинса и
Джона Эдвина Вуда71 по Стоунхенджу. Само собой
разумеется, обязательным условием является полное и
осторожное раскрытие всего «цирка» и особо
тщательная и точная фиксация всех, даже мелких, деталей
сооружения. Но и в случае подтверждения гипотезы об
астрономическом назначении нашего «цирка» это не снимет
вопроса о его культовых языческих функциях, ибо
следует согласиться с Дж. Вудом — «люди позднего
неолита и раннего бронзового века, хотя они и вели
тщательные систематические наблюдения солнца и луны,
делали это из религиозных побуждений, а не ради
изучения небесной механики»72.
В заключение необходимо обратить внимание на еще
один важный аспект. Как говорилось, установленный
нами в 1979 г. диаметр «цирка» равен 88,50 м, что по
заключению доктора архитектуры проф. К. Н.
Афанасьева составляет ровно 300 римских футов (88 500:296=
= 300)*. При наличии тесных связей центра Аланской
епархии с Византией и участии зодчих в
строительстве Зеленчукских храмов использование римско-визан-
тийской меры вполне возможно. Факт применения
римского фута служит еще одним доказательством этих
связей. В то же время он свидетельствует об участии
в сооружении «цирка» византийского архитектора или
мастера, вероятно, руководившего строительными
работами, и о важном общественном назначении этого
объекта73.
Подводя итоги, мы можем с основанием утверждать,
что Нижне-Архызское городище дает исключительную
* Письмо К. Н. Афанасьева к автору этой книги от 12 ноября
1980 г.
111
концентрацию культовых зданий, не наблюдаемую в
других районах Алании, причем зданий наиболее
монументальных. Кажется, мы имеем также достаточно
оснований считать, что Нижне-Архызское городище было
крупнейшим религиозно-идеологическим центром
Алании, следовательно, и ее культурным центром.
Материалы по культовой архитектуре свидетельствуют
о большей интенсивности культурной жизни74 Нижне-
Архызского городища в сравнении с другими
синхронными городищами Алании.
Библиографические ссылки
1. Отчет гг. Нарышкиных» совершивших путешествие на Кавказ
(Сванетию) с археологической целью в 1867 году. ИРАО, т. VIII,
вып. 4, Спб, 1876; Сысоев В. М. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань
и Теберду летом 1895 года. МАК, вып. VII, М., 1898;
Древнехристианские храмы и св. Александро-Афонский Зеленчукский монастырь
в Зеленчукском ущелье Кавказского хребта, Кубанской области,
Баталпашинского отдела. Одесса, 1904.
2. Кузнецов В. А. Северный Зеленчукский храм X века. СА, 1964, 4;
Его же: Средний Зеленчукский храм.— СА, 1968, 3; его же: Южный
Зеленчукский храм.—СА, 1971, 1; его же: Зодчество феодальной
Алании. Орджоникидзе, 1977.
3. Долина Зеленчука («Старое жилище» на Кубани).
Петроград, 1917, фото между с. 4 и 5 (купол увенчан крестом).
4. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, рис. 3, 4.
5. Кулаковский Ю. А. Христианство у алан.— ВВ, т. V, Спб.,
1898, с. 4.
6. Кузнецов В. А. Указ. соч., с. 43—45.
7. Перфильева JI. А. Архитектурные памятники средневековой
Алании: к вопросу о генезисе.— В кн.: Конференция «Культурные
взаимосвязи народов Средней Азии и Кавказа с окружающим миром
в древности и средневековье». Тезисы докладов. М., 1981, с. 123.
С предполагаемой датой строительства северного и среднего храмов
согласны также К. Н. Афанасьев и А. И. Комеч. См.: Афанасьев К. Н.
Типологический и пропорциональный анализ верхнекубанской группы
храмов Северного Кавказа. В кн.: Новые материалы по археологии
Центрального Кавказа. Орджоникидзе, 1986, с. 116; Комеч А. И.
Древнерусское зодчество конца X — начала XII вв. М., Наука, 1987,
с. 71.
8. Архив ЛОИА АН СССР, Р-1, д. 339, л. 18;
Древнехристианские храмы и св. Александро-Афонский Зеленчукский монастырь...,
с. 10.
9. Отчет гг. Нарышкиных, с. 366.
10. Кузнецов В. А. Средний Зеленчукский храм, с. 143, рис. 6,
с. 144; его же: Зодчество феодальной Алании, с. 53.
11. Кузнецов В. А. Средний Зеленчукский храм, с. 144; его же:
Зодчество феодальной Алании, с. 58.
12. Там же, табл. III—IV, рис. 7—8.
112
{З.Кузнецов В. А. Южный Зеленчукский храм.—СА, 1971, К
с. 243; его же: Зодчество феодальной Алании, с. 165.
14. Сысоев В. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года, табл. XVII, 1.
15. Гольдштейн А. Ф. Средневековое зодчество
Чечено-Ингушетии и Северной Осетии. М., 1975, рис. 6; Марковин В. И.
Некоторые особенности средневековой ингушской архитектуры.
«Архитектурное наследство», 23, 1975, с. 122, табл. I—V; его же: Некоторые
особенности осетинской башенной архитектуры.— КЭС, VI, М., 1976,
с. 229—232, рис. 8 и 9.
16. Сысоев В. Указ. соч., табл. XVII, 2; табл. XIX.
17. Перфильева Л. А. Указ. соч., с. 123.
18. Врунов Н. И. Памятник ранневизантийской архитектуры в
Крыму. ВВ, т. XXV, 1928, с. 98; Якобсон А. Л. Средневековый Крым.
М.— Л., 1964, с. 24, 50, 52, 53 и т. д.
19. Скабаланович Н. Византийское государство и церковь в XI
веке. Спб., 1884, с. 428; Петрушевский П. Святые места и святыни mi
Востоке и в России, т. II, Спб, 1896, с. 137—138 (о принадлежности
малых церквей скитам); История Византии, т. 2, М., 1967, с. 171;
Athos. Formes dans in lieu sacre, par Paul M. Milonas. Athenes,
1974.
20. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 102—109,
рис. 19, 1—2; рис. 20.
21. Крачковская В. А. Два фрагмента арабских надписей из
Нижнего Архыза. «Эпиграфика Востока», XVI, 1963, с. 131 — 134;
Лавров Л. И. Эпиграфические памятники Северного Кавказа, ч. I, M.,
1966, с. 60, табл. 8—9.
22. Архив ЛОИА АН СССР, Р-1, дело № 339, л. 31.
23. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани. КС И А, вып. 96, 1963, с. 90.
24. Кузнецов В. А. Энколпионы Северного Кавказа. В кн.:
Славяне и Русь. М., 1968, с. 84, рис. 1, 2—3.
25. Кузнецов В. А. К вопросу о позднеаланской культуре
Северного Кавказа. СА, 1959, 2, с. 111, рис. 14.
26. Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 2438, л. 4, рис. 4.
27. Ср. графические реконструкции: Домбровский О. И.
Средневековые поселения и «Исары» Крымского южнобережья.— В кн.:
Феодальная Таврика. Киев, 1974, с. 36, рис. 21,4 (но автор
реконструирует каменное сводчатое перекрытие); Алексиев Йордан. Средне-
вековна цъерква и некропол при с. Хотница, Великотърновски окръг.
Археология, кн. 4, София, 1980, с. 45, рис. 1,6.
28. Reallexikon zur byzantinischen Kunst, Bd. I, Stuttgart, 1966,
s. 342, ill. 7; Winfield D. and Weinwright J. Some Byzantine churches
from the Pontus. «Anatolian Studies», XII, London. 1962, с 157, ill. 14;
Selina Ballance. The Byzantine churches of Trebizond. «Anatolian
Studies», X, London, 1960, с 151, ill. 5.
29. Айналов Д. В. Развалины храмов.— В кн.: Памятники
христианского Херсонеса, вып. I. М., 1905, с. 135, рис. 99; с. 137, рис. 102;
Домбровский О. И. Указ. соч., с. 27, рис. 17; с. 34, рис. 20, с. 36,
рис. 21,1; Паршина ?. А. Средневековый храм в Ореанде.— В кн.:
Археологические исследования на Украине в 1967 году. Вып. II. Киев,
1968, с. 65—70; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. МИ А
СССР, № 63. М., 1959, с. 165, рис. 71; Веймарн Е. В., Лобода И. И.,
Пиоро И. С, Чореф М. Я. Археологические исследования столицы
княжества Феодоро.— В кн.: Феодальная Таврика. Киев, 1974, с. 127,
Рис. 2 и 3.
113
30. Мавродинов Н. Еднокорабната и кръстовидната църква по
Българските земи до края на XIV в. София, 1931, с. 9, рис. 4; с. 10,
рис. 5; с. 10, рис. 7; с. 12, рис. 9 и т. д.; Василиев Асен. Църкви и мана-
стири из Западна Бъолгария.— В кн.: Разкопки и проучвания, IV,
София, 1949, табл. I—III; Миятев Кръстю. Архитектура в средневе-
ковна България. София, 1965, с. 122, рис. 133—134.
31. Gador J. Ausgrabung in der Erdburg von Abaujvar, Acta
Archaeologica, t. XXXII, fasc. 1—4, Budapest, 1980, с 445, ill. 2.
32. Ср.: Бабенчиков В. П. Итоги исследования средневекового
поселения на холме Тепсень.— В кн.: История и археология
средневекового Крыма. М., 1958, с. 103, рис. 4; Branko Marusic. Jstrien im
fruhmittelalter. Pula. 1964, t. IX, 3.
33. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 43;
Афанасьев К. Н. Указ. соч., с. 106—107, 116.
34. См. напр.: Трапш М. М. Труды, т. 4. Сухуми, 1975, с. 102,
рис. 34; Воронов Ю. Н. Древности Военно-Сухумской дороги. Сухуми,
1977, рис. 11,6; рис. 19,1; Павлинов А. М. Экспедиция на Кавказ
1888 года.—МАК, вып. III. M., 1893, с. 5, рис. 5.
35. Павлинов А. М. Указ. соч., с. 2—3, рис. 1,3; Воронов Ю. Н.
Указ. соч., рис. 3,3; рис. 7,3; рис. 15,1 и 5; рис. 16,3,4,5; рис. 20,3,4,5;
Бгажба О. X., Воронов Ю. Н. Памятники села Герзеул. Сухуми,
1980, рис. 21.
Зб.Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербента в X—XI веках.
М., 1963, с. 221; Hudud al-Alam. Translated and explained by V. Mi-
norsky. London, 1937, с 160.
37. Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв.
о татарах и Восточной Европе. «Исторический архив», т. III, 1940, с. 79.
38. Епископа Феодора «Аланское послание». Пер. Ю. Кулаков-
ского. ЗООИД, т. XXI. Одесса, 1898, с. 26.
39. Чурсин Г. Ф. Осетины. Этнографический очерк.—В кн.:
Материалы по изучению Грузии. Юго-Осетия. Тифлис, 1925, с. 179;
Бардавелидзе В. В. Традиционные общественно-культовые
памятники горной Восточной Грузии, т. I. Тбилиси, 1974. Касаясь данного
вопроса, Б. А. Рыбаков пишет: «горы и холмы были не объектом,
а местом культа, местом сборищ и принесения жертв. Это явление
было общечеловеческим...» Рыбаков Б. А. Язычество древних славян.
М., 1981, с. 285.
40. Павлинов А. М. Указ. соч., с. 55; Токарев С. А. О культе гор
и его месте в истории религии,— СЭ, 1982, 3, с. 107—113.
41. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.).— КС И А, вып. 96, 1963, с. 91.
42. Кузнецов В. А. Актуальные вопросы истории средневекового
зодчества Северного Кавказа.— В кн.: Северный Кавказ в древности
и в средние века. М., 1980, с. 171.
43. Аннинский С. А. Указ. соч., с. 79.
44. Архив ИА АН СССР, Р-1, дело № 3149, л. 2—3, рис. 8;
Минаева Т. М. Раскопки святилища и могильника возле городища Гиляч
в 1965 г. В кн.: Древности эпохи великого переселения народов
V—VIII веков. М., Наука, 1982, с. 222—234. Гилячское святилище
также находится на вершине возвышенности.
45. Территориально ближайшие аналогии см.:
Деген-Ковалевский Б. Е. К истории железного производства Закавказья. ИГАИМК,
вып. 120. М.—Л., 1935, с. 254, рис. 2 6; Очерки по древней истории
Азербайджана. Баку, 1956, с. 16—18, рис. 5—6; Марковин В. И.
Дольмены Западного Кавказа. М., 1978, с. 218—219. Чашечные камни
известны как на юге Европы (Миков В. Скални изображения в Бълга-
114
рии. Известия на Българския Археологически Институт, т. V.
София, 1929, рис. 157, 160, 161) так и на севере (см. напр.: Historiska
Nyneter, 3, 1976, с. 29, рис. 37 и др.— кратко о материалах из южной
Швеции).
46. Liniger Hans. Schalenbrauchtum und Felsgravuren in Zeit
und Raum. Basler Beitrage zum Schalensteinproblem, Heft 4. Basel,
1970, с 10, ill. 5.
47. Кузнецов В. А. В верховьях Большого Зеленчука. М.,
«Искусство, 1977, с. 116—117.
48. Миков В. Указ. соч., с. 305; Liniger Hans. Op. cit., Heft 5,
Basel, 1970, с 10.
49. Mac сон В. М. Астрономические наскальные рисунки Армении.
«Природа>, 1972, 3, с. 108.
50. Сысоев В. М. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года, с. 117, рис. 16.
51. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
с. 169; его же: В верховьях Большого Зеленчука, с. 129.
52. Минаева Т. М. Поселение в устье реки Узун-Кол.— С А, 1960,
2, с. 206, рис. 12.
53. Кузнецов В. Л. Алания в X—XIII вв., с. 169.
54. Маркович В. И. Культура племен Северного Кавказа в эпоху
бронзы (II тыс. до н. э.). МИА СССР № 93, 1960, с. 109—110;
Шамба Г.^К. Эшерские кромлехи. Сухуми, 1974; Техов Б. В. Стырфаз-
ские кромлехи. Цхинвали, 1974; Нечитайло А. Л. Верхнее Прикубанье
в бронзовом веке. Киев, 1978, с. 16, рис. 6, с. 46, рис. 19, с. 50, рис. 22,1,
с. 77, рис. 30,4.
55. Марковин В. И. Дольмены Западного Кавказа, с. 223.
56. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор, I. M.— Л., 1949, с. 72.
57. Смирнов К. Ф. Савроматы. Ранняя история и культура
сарматов. М., 1964, с. 94—100.
58. Смирнов К. Ф. Сарматское святилище огня.— В кн.:
Древности Восточной Европы. М., 1969, с. 210—216, рис. 2. В качестве
более удаленной, но тем не менее интересной аналогии укажем курган-
храм Улуг-Хорун в Туве, бывший храмом солнца и имевший вид
гигантского кольца с 32 «спицами» или «лучами>, относящийся к
скифскому времени (Грач А. Д. Древние кочевники в центре Азии.
М., 1980, с. 62—63, рис. 72—73).
59. Кузнецов В. А. Ал а некий культ солнца и огня.— В кн.: X Круп-
новские чтения по археологии Северного Кавказа (тезисы докладов).
М., 1980, с. 129—130.
60. Афанасьев Г. Е. Дохристианские религиозные воззрения
алан.—СЭ, 1976, I, с. 129—130.
61. Кузнецов В. А. Средневековые дольменообразные склепы
Верхнего Прикубанья.— КС ИА, вып. 85, 1961, с. 108, рис. 41,2.
62. Jegorov N. М. Gefasse von Juck. ESA, V, Helsinki, 1930, с. 49—51.
63. Динцес Л. А. Дохристианские храмы Руси в свете памятников
народного искусства.— СЭ, 1947, 2, с. 74—75, рис. 2.
64. Седов В. В. Древнерусское языческое святилище в Перыни.—
КС И А, вып. 50, 1953, с. 92—103, рис. 44.
65. Федоров-Давыдов Г. А. Болгарское городище-святилище
X—XI вв.— СА, 1960, 4, с. 122—142, рис. 5, 7, 8.
66. Кузнецов В. А. Аланский культ солнца и огня, с. 54.
67. Смирнов К. Ф. Савроматы, с. 95, 96.
68. Эльканов У. Ю. Раскопки древнего «круга» на Нижне-Архыз-
ском городище. В кн.: Вопросы средневековой археологии Северного
Кавказа. Черкесск, 1988, с. 142—150.
115
69. Берри Артур. Краткая история астрономии. М.—Л., 1946,
с. 120.
70. Хокинс Дж. Разгадка тайны Стоунхенджа. М., 1973.
71. Хокинс Дж. Указ. соч.; Вуд Дж. Солнце, луна и древние
камни. М., 1981.
72. Вуд Дж. Указ. соч., с. 227—228.
73. Не исключено, что со временем и по мере накопления данных
на Нижне-Архызском городище будет выявлен модуль, общий для
многих построек. Так, толщина стены «цирка» и второй
оборонительной стены (у северного храма) одинакова — 2,10 м; длина северного
храма равна 21 м; толщина стен построек на городище в среднем
0,70 м, т. е. треть от 2,10 м и т. д.
74. Бессмертный Ю. Л. Изучение раннего средневековья и
современность.— ВИ, 1967, 12, с. 92.
Глава IV
ЯЗЫЧЕСКИЕ МОГИЛЬНИКИ
Рассматривая в предшествующей главе культовые
здания Нижне-Архызского городища, мы указали на
четко выраженную картину религиозного синкретизма
местного населения. Трудно сказать, какая община была
численно преобладающей — христианская или
языческая. Обе они представлены достаточно обширными
могильниками, насчитывающими сотни погребений.
Количественно-статистическое сравнение их невозможно в
связи с тем, что языческие могильники почти полностью
разграблены и установить подлинное число захоронений
в них не удается. Примерное соотношение христиан и
язычников (судя по площади могильников, вместимости
склепов и пр.) равное и трудно одной из сторон отдать
предпочтение. Языческие могильники расположены на
склонах окружающих городище лесистых хребтов
и представлены несколькими типами погребальных
сооружений (склепы подземные, полуподземные и
наземные, каменные ящики, пещерные захоронения).
В настоящее время нам известно три языческих
могильника, разграниченных, территориально: на склонах горы
Церковной, на склонах хребта Ужум и на склонах
хребта Мыцешта.
Могильник на склонах горы Церковной
Это самый небольшой по площади и по количеству
погребений языческий могильник, видимо,
просуществовавший недолгое время. Включал в себя два основных
типа погребальных сооружений — пещерные
захоронения и полуподземные склепы. Пещерные захоронения
располагались по юго-западной экспозиции горы
Церковной.
Пещерное погребение. Единственное известное нам
пещерное погребение на горе Церковной обнаружено
и раскопано туристами Нижне-Архызской детской
турбазы в 1961 г. По словам участников раскопок, вход
в пещеру был закрыт каменной стенкой на глиняном
растворе. Размеры пещеры, точнее ниши в скалах,
2,0X1,80 м. На полу пещеры оказались два
разрозненных и перемешанных скелета, лежащие на слое вы-
117
сохшей травы. Положение и ориентировка не
устанавливались. Находки: серо-коричневый кувшин с носиком
(рис. 84, 1), разбитое зеркало из «высокооловянистой
бронзы» (рис. 84,3), железное тесло с втулкой
(рис. 84,2), обломок серьги с тремя серебряными
шариками на бронзовом стержне (рис. 84,4), шесть бус
из желто-зеленого стекла (рис. 84,5), два обломка
железного ножа (рис. 84,6), два полукруглых
деревянных предмета, неизвестного назначения (рис. 84, 8—9),
круглый в сечении деревянный стержень длиной 14,3 см,
толщиной 0,8 см (древко стрелы? рис. 84,7),
деревянная крышка от шкатулки типа пенала, одна кожаная
ноговица, с внутренней стороны подкладка из ткани,
внутри ноговицы растительные волокна (рис. 84, 10).
Комплекс уже опубликован нами; тогда же была
определена дата захоронения — VIII—IX вв.1 Учитывая
полное отсутствие четко выраженных материалов VIII в.
на Нижне-Архызском городище и могильниках и
присутствие в них отдельных вещей IX в., сейчас мы склонны
дату описанного погребения несколько упозднить и
относить ее к IX—X вв.
Склепы. Небольшой могильник находится в подошве
северной экспозиции горы Церковной (см. рис. 3). Всего
на данной площади нами насчитано 22 разрушенных
могилы, из них 6 каменных ящиков. Остальные —
полуподземные склепы, тыльной стороной впущенные в склон
горы. В альбоме Д. М. Струкова имеется зарисовка
этого могильника «на правом берегу Б. Зеленчука,
у подошвы горы». На рисунке показаны четыре
полуподземных склепа в ряд (что соответствует
действительности), в трех одиночные (см. рис. 137, 18), в
одном парное захоронения, вытянутые на спине, головой
на запад. На некотором расстоянии перед ними
изображены могилы иного типа, похожие на каменные ящики
с монолитными верхними плитами, а также основания
двух четырехугольных и одной круглой построек2. Сейчас
их нет.
В 1979 г. один из полуподземных склепов
(рис. 85, 1—2) исследован нами. Склеп был разрушен,
перекрытие не сохранилось, камера завалена камнями
и землей. В заполнении встречались разрозненные
человеческие кости. Ближе к полу встречены два мелких
обломка керамики и древесные угольки. При расчистке
пола камеры найдены: у юго-западной стены два
железных кольца диаметром 3,5 см; бронзовое кольцо с не-
118
сомкнутыми концами, диаметр 2,5 см; бронзовое височное
кольцо в два витка (рис. 85,3); пастовая буса с
«глазками» (рис. 85,4), стеклянная подвеска с отверстием,
светло-желтого цвета, похожая на зуб (рис. 85,5). Пол
камеры — суглинок, кое-где встречались древесные
угольки. В юго-восточной части камеры на полу лежали
плоские камни; то же наблюдалось в западном углу.
Возможно, это остатки вымостки пола. Вдоль
юго-восточной стены склепа выявилась каменная полка, не
связанная с кладкой стены. Ширина ее 0,24—0,27 м, высота
0,22 м (три ряда кладки). Полка не сплошная, у юго-
восточной стенки имелся разрыв 0,37 м.
Стены склепа сложены насухо из тесаных
песчаниковых плит. Высота юго-восточной стены 1,0 м, в углах
1,35 м; высота юго-западной стены 1,25 м, высота
северовосточной стены 1,42 м, высота северо-западной стены
0,80 м, толщина стен 0,70 м, но юго-западная и юго-
восточная стены имеют двойную кладку, ибо они
впущены в склон и несут наибольшую нагрузку (как видим,
это обстоятельство учитывалось строителями). Кладка
грубая, стены сильно деформированы: юго-восточная
наклонилась внутрь камеры, фасадная — наружу, юго-
западная «вспучилась» и стала неровной. Интересная
и своеобразная деталь — округление углов при
сочленении юго-восточной стены с продольными стенами
склона (рис. 85, 1). До отметки высоты 0,43—0,53 м
от пола углы прямые, после чего начинается переход
к округлению при помощи изменения угла плит и
употребления специально вытесанных плит с округлой
конфигурацией. Практический смысл этого приема
неясен (можно было бы предположить, что это попытка
осуществить переход от квадрата к кругу при помощи
примитивного «тромпа», но остальные углы камеры
прямые).
В фасадной стене склепа сохранились следы
входного отверстия шириной 0,60 м (рис. 86, 1). Склеп был
предназначен для коллективного захоронения — вдоль
полки у юго-восточной стены (рис. 86,2) расчищены
обломки трех черепных крышек, еще один обломок
оказался в северном углу и два маленьких обломка в центре
камеры. По всей камере были разбросаны кости очень
плохой сохранности. Положение погребенных по ним
неопределимо, но судя по обломкам черепов,
захоронения совершались головой на юго-восток, ногами ко
входу.
119
После расчистки участок пола был разрезан.
Выяснилось, что слой суглинка имеет толщину 5—7 см
и подстелен коричнево-черным гумусом с включением
щебня, т. е. суглинок специально принесен для
устройства пола склепа.
Датировка склепа затруднена отсутствием сколько-
нибудь надежно датируемых вещей. Ясно лишь то, что
он полностью вписывается в хронологические рамки
всего Нижне-Архызского комплекса X—XII вв.
Могильник на склонах хребта Ужум
Пещерные погребения
Известны в основном по описанию В. М. Сысоева
и анонимного автора брошюры о Зеленчукском
монастыре. В 1895 г. В. М. Сысоев осмотрел два
разрушенных скальных (пещерных) захоронения в балке Подо-
рваной, находящихся на высоте 8—10 сажен A6—20 м).
На земле здесь лежало несколько человеческих костей
без вещей. Кроме того, было обследовано еще 4
пещерных погребения на значительно большей высоте (до
60—70 сажен — 120—150 м) и крутизне («путь туда
весьма труден»). Все погребения оказались
потревоженными. В первой пещере найдены куски дерева,
человеческие кости в беспорядке (среди них три черепа),
слой бересты, медный бубенчик, бусина, обломки
кувшинчика, обломок синего стеклянного браслета,
древесные угли. Обломок стеклянного браслета указывает
на время X—XII вв. Во второй пещере оказались
маленькая «двойная» стеклянная буса, кости и «полотняные
тряпки», в третьей — только кости. Наиболее сложным
оказалось устройство четвертой пещеры, имевшей
входное отверстие и окно. Камера пещеры была разделена
на две части, погребальной была вторая часть с «при-
полком», устроенным с помощью камней и дубового
бревна. На «приполке» кучей лежали человеческие кости,
некоторые мумифицированные (с остатками кожи).
В глубине пещеры обнаружены кусок дерева и
деревянное стремя (по СысоевуK. Погребения в балке По-
дорваной В. М. Сысоев относил к «византийской
культуре не ранее X в.», с чем можно согласиться (за
исключением византийской атрибуции этой культуры).
120
Автор брошюры о Зеленчукском монастыре сообщает
о большом количестве случайно найденных монахами
древних предметов, в основном из могил древнего
кладбища4. Часть этих вещей, скорее всего происходящих
из могильника на хребте Ужум (непосредственно
прилегающим к зданиям монастыря), помещена в альбоме
Д. М. Струкова (рис. 87—89).
Некоторые сведения о пещерных погребениях в
Нижнем Архызе опубликовал Г. Н. Прозрителев. Согласно
этим сведениям монахи Зеленчукского. монастыря
неоднократно находили «могилы со скелетами, хорошо
сохранившимися, на которых видны остатки одежды...»,
«могилы устраивались обыкновенно в пещерах», из
найденных в них предметов автор выделяет деревянные
и глиняные «чашечки», металлические кольца,
стремена, удила, кинжалы, куски сабель. В одном из
захоронений был обнаружен скелет, «на котором прекрасно
сохранился хитон, сделанный из грубого холста,
имеющий форму обыкновенной длинной сорочки...»5 Видимо,
и здесь речь идет скорее всего об ограблении пещерных
погребений на склоне хребта Ужум, наиболее близком
к монастырю.
Пещерное погребение 1. Нами в 1952 г. найдено
непотревоженное пещерное погребение на северном склоне
хребта Ужум, на высоте 80 м, над уровнем долины и
городища, ближе к устью Подорваной балки. Камера
пещеры обращена почти точно на север (рис. 90, 1).
Длина камеры 4,50 м, ширина 2,43 м, высота 1,42 м.
С восточной стороны пещеры имелась стенка из плит
и камней, кладка сухая, в один ряд, высота стенки 0,82 м
(до свода). Подъем в пещеру был возможен только
с этой стороны по ветвям дерева. На полу пещеры имелся
тонкий (до 10 см) слой сухого пылевидного грунта.
Обнаружены: на скальной полке юго-восточной стены
скопление разрозненных человеческих костей и обломок
стенки темно-серого сосуда; на плоской скальной
платформе остатки трех потревоженных захоронений, от коих
сохранились три черепа у юго-западной стены и кости
одного скелета (очевидно, принадлежавшего здесь же
лежащему черепу, рис. 90, 1). При этом погребении
найдены: большой плоский кусок стенки (? — ZJ. /С)
глиняного сосуда темно-серого цвета, маленькая
железная секира, лезвиями которой служили округлые
расширения на концах (рис. 90,3), подвеска из белой
раковины (рис. 90, 5) и около черепа зеркало из белого
121
сплава (или покрытое полудой — установить не
удалось) со слабо выраженными концентрическими кругами
на лицевой стороне, петелькой и двумя кольцами для
подвешивания (рис. 90, 2). Несколько в стороне отдельно
лежали два черепа без скелетов, около них найдены
обломок керамики и еще одна железная двулезвийная
секира (рис. 90,4). При удалении земли из одного из
черепов выпал литой бронзовый перстень с плоским
щитком, на котором вырезаны какие-то клиновидные
знаки и три горизонтальные полоски (рис. 90,6).
Семантика данных знаков нам неизвестна.
В 1953 г. нами при помощи воспитанников Нижне-
Архызского детдома № 3 найдены и доисследованы еще
два пещерных погребения на правой стороне балки
Подорваной, в крутой гряде серо-желтых песчаниковых
скал, на высоте приблизительно 40 м над уровнем воды.
Подступы к погребальным пещерам очень трудны и
опасны.
Пещерное погребение 2. Представляло собой
скальный навес с плоским скальным полом (рис. 91, 1),
ориентированный с севера на юг (в длину); размерьк длина
3,88 м, ширина 2,66 м, высота 2,09 м.
По словам воспитанника детдома № 3 В. Чернова,
это погребение было ограблено воспитанниками летом
1951 г. Устье навеса было закрыто каменной стеной, не
доходившей до потолка. Стена была свалена под обрыв.
Дать описание захоронений по памяти В. Чернов не смог.
Названные им находки нам удалось собрать у
воспитанников детдома, за исключением «рукояти кинжала».
Это обломки двух стеклянных сосудов (рис. 91, 10—12),
обрывки тонкой шелковой ткани коричневого цвета,
бронзовое пластинчатое колечко с выступающим
язычком (рис. 91,6), бронзовая брошь круглой формы,
украшенная штампованным орнаментом и имевшая некогда
в центре стеклянную вставку (утрачена), поверхность
сохранила следы позолоты (рис. 91,5), круглый листик
золотой фольги, возможно, измятая до неузнаваемости
индикация (рис. 91,7), фрагменты бронзовых
позолоченных украшений (бляшек — 9), покрытых тисненым
орнаментом (рис. 91, 8—9), пряжка железная (рис. 91, 3),
пряжка бронзовая (рис. 91,4), трехгранный железный
наконечник стрелы (рис. 91,2) и низка украшений: бусы
стеклянные (в том числе с прокладкой из серебряной
фольги), две каменные и четыре сердоликовых, одна
полосатая буса из пасты, две раковины каури. При рас-
122
чистке пещеры в тонком пылевидном почвенном слое
найдено 4 фрагмента серо-коричнево-черной керамики:
обломок небольшой шаровидной кружки с ручкой, тесто
грубое, на поверхности вертикальные полосы от
заглаживания (рис. 92, 1), стенка черноглиняного хорошо
вылощенного кувшина с желобками на переходе к горлу
и фестончатым орнаментом на тулове (рис. 92, 2), стенка
и венчик небольшой шаровидной кружки с отпечатком
массивной ручки, протыкавшейся сквозь стенку
(рис. 92,3) и носик-слив, возможно, от кувшина
(рис. 92,4). В почвенном слое встречены отдельные
угольки, а в северной части пещеры — зольное пятно.
Пещерное погребение 3. Находится, примерно, в 50 м
к СЗ от погребения 1. Пещера ориентирована по
линии СЗ — ЮВ, длина ее 2,18 м, ширина 3,0 м, высота
1,67 м. И это погребение было ограблено
воспитанниками детдома № 3. Каменная стенка, закрывавшая
устье пещеры, была ими разрушена и сброшена под
обрыв, большая часть погребения перекопана, все
найденные кости и обломки керамики выброшены, найденные
разноцветные бусы и другие вещи разошлись по
рукам и пропали. Часть погребения детдомовцами
раскопана не была и мы ее доследовали. На поверхности
земляного покрова были подобраны плоская
перламутровая подвеска из раковины и голубая пастовая буса
с «глазками». При расчистке почвенного слоя найдено
17 фрагментов керамики черного, серого и коричневого
цвета, железное тесло (рис. 91, 14), четыре пастовых
бусы с цветными глазками (рис. 91, 15), черноглиня-
ная ручка от сосуда с шипом (рис. 91, 13),
поломанный бронзовый бубенчик, кусочек шлака, несколько
человеческих зубов и обломок нижней челюсти,
древесные угли.
Пещерное погребение 4. Случайно обнаружено в
ноябре 1958 г. местными охотниками М. Г. Кудлаевым
и М. И. Черепковым на правой стороне балки Подо-
рваной, в скалах. Описание погребения и инвентаря
даем по письму археолога Ставропольского
краеведческого музея им. Г. Праве Л. Н. Глушкова.
Погребение парное, женское. Обе женщины были
положены на правый бок с согнутыми ногами, сверху
были покрыты шубами с холщовым верхом, на козьем
меху, в холщовых платьях с вырезом для головы, в
холщовых панталонах и чулках. На груди у лучше
сохранившегося захоронения старой женщины прикреплен
123
лоскут редкотканой материи с пучком из 5 пар низок
стеклянных бус. Часть бус найдена в коробочке из луба,
вместе с деревянным (самшитовым?) двусторонним
гребнем, имевшем частые и редкие зубцы и
заключенном в чехол из черной кожи. На шее обнаружена низка
бус из темно-синего «позолоченного», «посеребренного»
стекла (имеются в виду бусы с фольгой внутри.— В. /С.),
круглые глазчатые бусы из пасты, биконические
глиняные бусы, покрытые поливой зеленого, красного,
желтого, черного, голубого цвета, одна сердоликовая бусина.
«Позолоченные» и «посеребренные» бусы одночастные,
двучастные, трех-четырех-пяти-семичастные. Имелось
несколько бус катушкообразной формы.
У молодой женщины (прибл. возраст определялся
по зубам — В. /С.) также найдена туалетная коробка,
плетенная из ивовых прутьев, с круглой и плоской
деревянной крышкой. В коробке оказались: металлическое
круглое зеркало с ушком в центре, украшенное тремя
концентрическими валиками, вложенное в черный
кожаный футляр и деревянный двусторонний гребень,
также в кожаном футляре. Там же лежали 6 крупных
раковин каури с отверстиями для ремешков, остатки
коих сохранились. У пояса погребенной найден
короткий ремешок с подвешенными (или нанизанными на
него) следующими предметами: три пуговицеобразные
«бляшки», выточенные из створок морских раковин
(остались неопределенными.— В. /С.), две крупные
ластовые бусы, косточка персика с отверстием для ремешка,
сухой плод водяного ореха с отверстием для ремешка
(по определению проф. В. Н. Васильева, Институт
ботаники АН СССР, вида «meotica» — «азовского»),
ложный резец благородного кавказского оленя,
глиняная буса с поливой желтого цвета, круглая «бляшка»,
вырезанная из белого камня (алебастр?), бронзовое
колечко, синяя стеклянная буса, «печатка», вырезанная
из кости, со штампом в виде креста византийского типа
(с короткими поперечными перекладинами на всех
концах). На уровне пояса также найден бронзовый с
позолотой флакончик в виде маленькой фляжки с пробкой-
обоймой на пластинке с двумя отверстиями для двух
бронзовых цепочек, на которых флакончик подвешивался
к платью или поясу.
У захоронений женщин найдены два ножа (по одному
на каждую) в деревянных ножнах, связанных из двух
складных половинок ремешками. Близ молодой женщины
124
оказался кусок железной кольчуги, близ старой найдено
железное тесло, надетое на деревянную рукоять, и
бронзовые: туалетные щипчики, бронзовая уховертка в виде
ложечки, * черный стеклянный перстень. Около обоих
женщин стояли деревянные шкатулки типа пенала с
выдвижной крышкой, выдолбленные из целых кусков
дерева. Внутри одного из пеналов лежал кусок кожи
и веточка (не определена — В. /С.). Боковые стенки
одного из пеналов были украшены зигзагообразным
орнаментом.
Описанное пещерное погребение6 было доследовано
Л. Н. Глушковым в мае 1959 г., материал им вывезен
в г. Ставрополь и хранился на квартире Л. Н. Глушкова,
где пришел в аварийное состояние. В мае 1971 г. этот
материал видел А. П. Рунич, засвидетельствовавший:
«К большому сожалению, она (Находка из балки Подо-
рваной — В. /С.) находится в таком виде, что разобраться
в ней уже невозможно и, видимо, она безвозвратно
погибла для науки»*.
Случайные находки. В 1971 г. житель п. Нижний
Архыз И. И. Мирошников передал нам археологический
материал из случайно найденного им пещерного
погребения в балке Подорваной, также на правой ее стороне.
Детали могильного сооружения и погребального обряда
находчик сообщить не смог, в состав инвентаря входят:
коричневая глиняная кружка с отломанной ручкой и
солярным гончарным клеймом на днище (рис. 93, 1),
цветные стеклянные бусы, из них одна рубчатая
(рис. 93, 2—16), четыре раковины каури (рис. 93, 17—20),
крупная круглая подвеска из слоистого светло-серого
камня (рис. 93,21), верхние половинки двух бронзовых
пуговиц-бубенчиков (рис. 93,22—23), целая бронзовая
пуговица-бубенчик (рис. 93,24), круглая кожаная
пластинка с продетым насквозь ремешком (рис. 93,25),
бронзовая скоба (рис. 93,26), два бронзовых
пластинчатых кольца (рис. 93,27—28), две бронзовые обоймы-
наконечники ремня (рис. 93,29—30), бронзовый (или
медный) наперсток с рабочей площадкой, закрывающей
палец и очень близко напоминающий современные
наперстки (рис. 93, 31), обломок стенки деревянной кружки
(рис. 93,32), резная деревянная крышка от шкатулки-
пенала (рис. 93,33), два железных ножа с черенком
Для рукояти и продольным желобком-долом на камне
* Письмо А. П. Рунича к автору книги от 10 мая 1971 г.
125
(рис. 93,34—35). Отметим, что один из ножей
(рис. 93,35) в месте стыка клинка с черенком имеет
наварную пластинку, выходящую на спинку клинка.
Это конструктивно-технологический прием,
характерный для производства оружия X—XII вв. именно в
бассейне верхней Кубани и известный по могильникам в
Колосовке на р. Фарс, сабле из Нижнего Архыза, Дар-
донскому могильнику у г. Карачаевска7. Возможно, он
указывает на какие-то чисто местные черты в кузнечном
производстве и оружейном деле Верхнего Прикубанья.
Особый интерес представляют два фрагмента
импортных шелковых тканей из того же погребения. Это
обшивка обшлага одежды с изображением медальонов,
внутри коих помещены двойные секиры (рис. 94, 1)
и круглая нашивка на платье с изображением тех же
двойных секир в медальонах (рис. 94,2). Цвет обеих
тканей в настоящее время коричневый, но
первоначально он мог быть красным. По заключению А. А.
Иерусалимской оба фрагмента согдийского происхождения,
представляют разновидность ткани «занданечи» и могут
быть датированы IX в.* Как и другие согдийские и иного
происхождения импортные шелковые ткани Северо-
Западного Кавказа, описанные ткани из балки Подо-
рваной должны быть связаны с деятельностью так
называемого «Великого шелкового пути», проходившего
через перевалы Западной Алании в VII—IX вв. и
связывавшего производственные центры Центральной и
Средней Азии с рынками Трапезунда и
Константинополя. Нижний Архыз по своему местоположению
полностью вписывается в зону действия «Великого
шелкового пути».
В 1978 г. В. А. Смирнов передал нам детский кожаный
сапожок без каблука (см. рис. 91, 16), найденный им
случайно в балке Подорваной и, очевидно,
выброшенный из пещерных погребений. Высота сапожка 18 см,
ширина 9 см, кожа коричнево-черная, мягкая, хорошо
выделанная. Сшит из трех частей крепкой нитью —
голенище из двух частей, головка из одной, сшитой
по подошве. В 1980 г. от И. И. Мирошникова поступила
резная ложка с орнаментом на ручке, состоящим из
трех заштрихованных квадратов (рис. 91, 17). Она также
* Выражаю свою благодарность А. А. Иерусалимской за
консультацию. См. ее: Археологические ткани как датирующий
материал. КС ИА, вып. 158, 1979, с. 114.
126
происходит из разрушенных пещерных погребений
балки Подорваной.
Датирование описанных пещерных погребений
затруднено почти полным отсутствием достаточно узко
определимых вещей. Не останавливаясь на
развернутой аргументации, укажем, что обрывки согдийских
шелков IX в. в одном из пещерных погребений
Подорваной балки свидетельствуют о наличии здесь могил
IX в., хотя не исключено, что дорогие импортные
шелка могли тщательно сохраняться и утилизироваться
долгое время — вплоть до X в. Однако присутствие
отдельных языческих захоронений IX в. в балке
Подорваной (как и на горе Церковной, см. выше) нам
представляется сейчас вероятным. Что же касается
верхнего хронологического рубежа пещерных
погребений, то, судя по стеклянным браслетам, встреченным
В. М. Сысоевым, он должен определяться как XII в.
и тесно увязываться с датой всего нижнеархызского
археолргического комплекса. Эта дата
подтверждается бронзовой пряжкой из пещерного погребения 2 (см.
рис. 91,4), имеющей достаточно близкие аналоги в
материалах Змейского катакомбного могильника XI—
XII вв.8
Специального внимания в хронологическом аспекте
заслуживает находка бронзового наперстка, полностью
закрывающего палец (рис. 93,31). Поскольку данный
комплекс обнаружен случайно и не документирован,
можно заподозрить позднейшее происхождение этого
наперстка. Однако наперсток покрыт плотной патиной
и производит впечатление древнего предмета. Несколько
необычным может показаться то, что в нашем наперстке
палец закрыт, тогда как в раннем средневековье обычно
были известны наперстки открытого типа (см. напр.,
византийские слои Коринфа, раскопки Г. Дэвидсон)9.
Касаясь вопроса о времени появления наперстков
современного типа (закрытых) и ссылаясь на журнал
«Работница», В. Б. Виноградов сделал
категорический вывод о том, что такой наперсток был изобретен в
1648 г. амстердамским мастером Никол я Беншотэном,
а широкое знакомство с подобным наперстком в
Восточной Европе произошло лишь в 60—70-х годах
XVII в. (тогда же и на Северном КавказеI0.
Подобные утверждения — недоразумение, ибо в могильниках
XIV—XVI вв. известны наперстки современного,
закрытого типа11.
127
Склепы
Кроме пещерных погребений на склонах хребта Ужум
в небольшом количестве имелись наземные каменные
склепы. Небольшой могильник, состоящий из 8—10
склепов, осмотрен нами в 1953 г. на скальной площадке,
выступающей из массива хребта в виде мыса при выходе
Подорваной балки в долину (на правой стороне балки).
Высота над уровнем долины около 200 м. Почти все
могилы были разрушены и представляли кучи камней
и лишь одна дала возможность ознакомиться с
конструкцией. Как и могилы на р. Кривой12, склеп сложен
из песчаниковых плит насухо, толщина стен 0,50 м. Сверху
был накрыт толстой плитой.' Боковые стенки затянуты
землей, наружу выходила лишь передняя стена с
разрушенным отверстием-лазом. Размеры камеры: длина
1,65 м, ширина 1,50 м, высота 1,03 м, ориентирована
по линии СВ — ЮЗ. Пол засыпан толстым слоем щебня,
лежащим на слое глины. В щебне найдено лишь
несколько разрозненных человеческих костей — таз,
берцовая кость, позвонки, фаланги. Находок нет.
Характерно, что ориентация склепов разнообразна
и не подчиняется какой-либо закономерности.
Примерно в 150 м выше только что упомянутой
скальной площадки со склепами нами была обследована еще
одна такая же скальная площадка, выступающая в
направлении долины Большого Зеленчука. И на этой
площадке оказались разрушенные склепы в количестве
6—7 и совершенно аналогичные описанным.
Предпринята расчистка одного из склепов. Передняя стена с
лазом была полностью разрушена, сохранились остальные
стёйы, сложенные насухо из плит песчаника, толщина
стен 0,40 м. Размеры камеры: длина 2,05 м, ширина
1,03 м, ориентирована была лазом на СЗЗ. Камеру
заполнял щебень и обломки плит, желтая глина, на
глубине 0,52 м начался скальный материк. Обнаружены:
на глубине 0,32 м у восточной стены железное тесло
8,5 см длины и 4 см ширины; у южной стены на глубине
0,47 м круглая стеклянная буса с серебряной фольгой
внутри, много древесного угля и несколько мелких
человеческих костей. Склеп явно разграблен.
Устойчивой ориентации склепов на площадке не
наблюдалось.
Датировка склепов на хребте Ужум затруднена почти
полным отсутствием инвентаря. Железное втульчатое
128
4*
тесло и «посеребренная» буса имеют многочисленные
аналоги в находках и на городище, и в других
окружающих его могильниках и указывают на их
синхронность в пределах X—XII вв.
Могильник на хребте Мыцешта
Хребет Мыцешта окаймляет левый берег р. Большой
Зеленчук и, будучи сложен из мягких осадочных пород,
как и противолежащий хребет Ужум, имеет немало
пещерок и скальных навесов естественного
происхождения, использованных для устройства погребений. На
склоне Мыцешты, обращенном к реке, есть также погребения
в склепах наземных и подземных, в каменных ящиках.
Переходим к их описанию.
Пещерные погребения
Пещерное погребение 1. Бывший поселок Буковый
находился приблизительно в 1 км южнее пос. Нижний
Архыз, на левом берегу реки (сейчас от него уцелел
только один жилой дом). Летом 1964 г. местный житель,
ученик Л. Серкин, в скалах нашел против поселка
захоронение, которое вместе с двумя другими учениками
раскопал. 4 октября того же года мы обследовали место
находки.
Навес, где находилось погребение, приурочен к
скальной гряде,' сложенной из желто-розового песчаника на
высоте примерно 200 м над уровнем реки, против
построек поселка. Подъем очень крутой. Камера пещеры
была ориентирована осью по линии 3 — В. Длина
камеры 4,60 м, ширина до 3,50 м, высота до потолка
0,70—0,80 м, устье обращено на юг. На полу лежало
много глыб песчаника, отслоившихся от потолка,
земляной покров представлял собой легкую и сухую пыль
с массой высохших листьев. По рассказу Л. Серкина,
вход в пещеру был закрыт стенкой, сложенной из
камней на глиняном растворе. Ученики ее сбросили под
обрыв. В глубине пещеры лежали человеческие кости,
но в перемешанном состоянии, в том числе три черепа.
При костях ученики нашли черно-глиняный лощеный
кувшин с ручкой и носиком-сливом, высота сосуда 15,5 см
(рис. 97,1), обломок железного ножа (рис. 96,6), же-
5—5380 ' 129
/
лезную двулезвийную секиру длиной 14,5 см,
насаженную на кленовую* рукоять длиной 66,5 см (рис. 96, 1),
березовую крышку от шкатулки-пенала с резным
орнаментом, длиной 10,2 см, шириной 5,2 см (рис. 95, 1),
полукруглую дощечку неизвестного назначения, длиной
7,8 см, толщиной 1,8 см (рис. 96,3). Кроме того, была
найдена и сброшена вниз доска, связанная с
погребением. Мы нашли ее. Доска дубовая, отличной
сохранности. На концах вырезаны пазы. Длина доски 1,61 м,
ширина 0,37—0,40 м, толщина 4,6 см, расстояние между
пазами по длине доски 1,25 м, по ширине 0,19—0,20 м,
глубина пазов 0,10—0,11 м (рис. 95,3).
Как сообщил Л. Серкин, в пазы были вставлены
4 деревянных четырехгранных столбика. Мы нашли один
из них, и он точно вошел в паз. В сечении он представлял
квадрат со сторонами 5X4 см, длина 14 см (рис. 95,4).
На этих стойках доска держалась над землей наподобие
скамьи, а под ней лежали человеческие кости. Боковых
стенок это оригинальное могильное сооружение не имело.
В ходе расчистки почвенного слоя нам удалось найти
разрозненные кости нескольких скелетов и две
мумифицированные ступни с высохшей кожей и ногтями. На одну
из ступней была надета обувь из толстой кожи (рис. 98),
близко напоминающая позднейшую, известную
этнографически горскую кавказскую обувь, у осетин
именовавшуюся «арчита»13 (хотя есть некоторые отличия).
Однако, генетическая связь между найденным нами
предметом и позднейшей горской обувью типа «арчита»
кажется нам несомненной. «Арчи» сзади, выше пятки,
имел кожаные шнурки, пришитые к основе и затем
пропускавшиеся вперед — на подъем обуви, где они
завязывались. Каблука не было, обувь была цельно-
кроенной, сшитой по разрезу от носка до конца подъема
(рис. 98, 1) и прошитой в виде ранта в области ступни
(рис. 98, 3). На подошве сохранились две кожаные латки.
Кроме того, найдены плохо сохранившиеся обрывки
тканей белого и коричневого цветов, обломок крышки
от деревянной шкатулки-пенала с двумя врезанными
линиями (длина 15,5 см, ширина 4 см, рис. 96,5),
железный наконечник ножен сабли длиной 8,8 см, шириной
3,5 см (рис. 96,8), в изломе в ножнах виден обломок
клинка (древко стрелы длиной 11,5 см, шириной 0,9 см,
* Определения древесины выполнены в лаборатории И А АН СССР
Г. Н. Лисициной (см. приложение 5).
130
рис. 96,7), полуистлевшая деревянная шкатулка типа
пенала (рис. 96,2), длина 16 см, ширина до 5 см, высота
стенок до 3,2 см. На одной из боковых стенок вырезан
орнамент в виде треугольных многорядных линий.
Материал шкатулки — береза. Найдена и крышка этой
шкатулки (рис. 95,2), длиной 16,4 см, шириной 4,6 см и
0,5 см толщиной, сверху — резной ромбический
орнамент. Две сломанные костяные пластинки, одна из них
на конце имеет штриховой орнамент, вторая по краю
покрыта насечками. Назначение пластинок (рис. 96,9)
неясно. Последний найденный нами предмет —
прекрасной сохранности кружка с петлевидной ручкой, искусно
вырезанная из цельного куска кленового дерева
(рис. 97,2). Кружка, наряду с секирой на рукояти,
принадлежит к числу уникальных предметов.
Описанное погребение во многом аналогично
пещерному погребению на горе Церковной: одинаковы черно-
глиняные кувшины с носиками-сливами, ножи,
загадочные деревянные полукруглые пластинки (см.
рис. 84,8—9), крышки от деревянных пеналов с
идентичным ромбическим узором (рис. 84, 10). На основании
указанных соответствий время пещерного погребения
у пос. Буковый, видимо, можно отнести к IX—X вв.
Пещерное погребение 2. Против бетонного моста
через р. Большой Зеленчук, ведущего к поселку САО,
на левом берегу реки находится скалистая и покрытая
лесом гора «Пароход», получившая свое название из-за
сходства вершины с носовой частью судна. Нижняя,
покатая часть горы покрыта склепами и каменными
ящиками (см. ниже), верхняя скальная содержит ряд
пещерных погребений на большой высоте. Все они в
настоящее время разрушены и ограблены, процесс
уничтожения древних могил на «Пароходе» особенно
активизировался в конце 60 — начале 70-х годов в связи
с развернувшимся строительством поселка обсерватории
и его заселением. Из ограбленных пещерных
захоронений г. «Пароход» нами получен незначительный
археологический материал и сделаны некоторые наблюдения,
позволяющие составить представление о характере
этой части могильника.
В 1980 г. на юго-западном склоне «Парохода» в
отвесном скальном массиве участником экспедиции С. Фи-,
липповым была осмотрена система навесов,
расположенных на разных горизонтах. Длина участка с
навесами 40 м, высота 15 м. По всей длине навесов у под-
5* 131
/
ножья скалы валялись выброшенные из могил
человеческие кости и обрывки домотканых холшовых тканей.
Наиболее уцелевшее погребение было обследовано.
Вход в пещеру имел почти правильную
четырехугольную форму и был закрыт сильно разрушенной каменной
стенкой толщиной 0,65 м, сложенной насухо в 17 рядов
кладки (рис. 99, 1—2). Между углом стенки и скалой
образовался проем шириной 0,75 м, но нет сомнения
в том, что первоначально стенка закрывала все устье
пещерки. Пещерка состояла из двух камер I и II
(рис. 99, 1—2). Общая их длина 3,60 м, ориентация
по линии С — Ю, максимальная ширина по устью 2,40 м,
высота до 1,60 м. Ни костей, ни вещей внутри камер не
обнаружено.
Пещерное погребение 3. В 1978 г. сотрудником
экспедиции археологом В. X. Тменовым было
зафиксировано до 10 разрушенных пещерных погребений в скалах
на восточном склоне горы «Пароход». Осмотреть их все
и выполнить фотосъемку оказалось невозможно,
обследованию подверглись два погребения.
Погребение 3 находилось на высоте примерно 300 м
над уровнем реки и представляло небольшой скальный
навес. Устье навеса (пещерки) закрывала каменная
стена высотой 0,65 м и толщиной 0,40 м, сухой кладки.
В стене имелось четырехугольное входное отверстие-лаз
шириной 0,50 м. Внутреннее устройство могилы — склеп,
встроенный в скальный навес. Камера имела в плане
(рис. 99,3) четырехугольную форму, со скругленными
северо-западным и юго-западным углами (ср. со склепом
в подошве Церковной горы). Длина камеры 1,50 м,
ширина 1,10 м, высота 0,65 м. Продольные стены склепа
сложены из песчаниковых плит на глиняном растворе,
западная насухо. Перекрытие склепа создано скальным
козырьком, выступающим над фасадной (восточной)
стеной (рис. 99,4). Ширина склепа по фасаду 2,53 м,
высота (с учетом перекрытия) 2,15 м. В камере
оказалось только несколько разрозненных костей.
Пещерное погребение 4. Расположено примерно в
200 м к западу от погребения 3 и выше по склону
скального массива. Устьем ориентировано на восток, стена,
закрывавшая вход, не сохранилась. Представляло собой
естественный скальный навес, сужавшийся к западу.
Общая длина (глубина) камеры 7,80 м, длина до
сужения 5,30 м, ширина максимальная 2,60 м, высота до
скального свода 1,0 м, в западной части камеры плоский
132
свод становится покатым, сходя на нет. Ориентировка
камеры по линии В — 3. Скальный пол был покрыт слоем
камней и земли толщиной до 0,30 м. В процессе
расчистки пола обнаружены: у входа железная двулезвий-
ная секира длиной 12 см (рис. 99, 5, б), неподалеку от
секиры бронзовое проволочное кольцо (очевидно,
височное, рис. 99, 5, а), в центре камеры оказалась
стеклянная бороздчатая бусина (рис. 99,5,6). Ближе к
западной стене найдено несколько фрагментов сероглиняной
и коричнево-красной керамики.
Погребение с мумификацией. Из тех же пешерных
погребений горы «Пароход» В. X. Тменовым, рабочими
экспедиции О. Мирошниковым и В. Правковым был
доставлен мумифицированный труп с остатками одежды,
без черепа (последний незадолго до приезда экспедиции
был сброшен со скалы туристами). Мумия исследована
в лабораторных условиях врачом-криминалистом
Т. Ь. Мамукаевым, сделавшим следующее заключение*.
Естественно мумифицированный труп принадлежал
мужчине: лонные кости образуют острый угол, полость
малого таза конической формы, хорошо выражена
шероховатость поверхности прикрепления скелетной
мускулатуры. Реконструируемый рост (по таблице Теллькя)
от 180 до 185 см. Отмечены переломы грудного конца
левой ключицы и второго ребра, в поясничной области
сзади, по вертебрально и паравертебральной проекции
на протяжении 2—5 позвонков в коже ясно видны
входные ворота от 5 до 8 отверстий диаметром от 0,5 до 1,5 см.
Одно из них совпадает с отверстием в теле позвонка,
остальные отверстия проникающие в брюшную полость.
Есть основание предполагать, что травмы нанесены
острым и длинным предметом, круглым в сечении. Края
тел поясничных позвонков имеют разрастания по типу
деформирующего спондилоартроза. Возраст не
установлен ввиду отсутствия черепа.
На мумию было надето верхнее платье (рис. 100, 1)
(из домотканого холста белого цвета, с воротом,
сохранившим у левого плеча петлю для застегивания, двумя
узкими рукавами и треугольной «кокеткой»,
спускающейся на грудь. «Кокетка» нашита сверху на ткань -
основу, поэтому здесь ткань двуслойная. Край «кокетки»
оторочен тесьмой шириной 9 мм (ткань та же), такой я е
тесьмой была оторочена ния няя пола платья. Рукава
* Выражаю искреннюю благодарность Т. Б. Мамукаеву.
133
типа реглана (не вшитые), длина их 0,60—0,65 м, длина
всего платья 1,28 м, ширина 0,55 м, ткань сильно
пострадала и имеет множество отверстий с рваными
краями. В складках одежды обнаружена круглая
перламутровая подвеска (рис. 100,2).
Остальные остатки тканей и одежды с мумией можно
связывать предположительно, ибо они были найдены
отдельно от нее. Это большой @,75Х0>45 м) кусок
холщовой одежды белого цвета (некрашеной) с
вертикальным и горизонтальным швами и подвернутым и
пришитым бортом, к которому прикреплена пуговица из того же
холста в виде шарика (рис. 100,3). Отдельные куски
аналогичной неокрашенной холстины с остатками швов
и белая холщовая сумка длиной 0,38 м, шириной 0,17 м,
зашитая со всех сторон, но разорванная и
опустошенная кладоискателями. Возможно, это была подушка,
подложенная под голову погребенного. Куски грубой
неокрашенной холстины, узкий кожаный ремешок и
днище от несохранившейся деревянной шкатулки типа
пенала. Наконец, отметим обрывок тонкой и неорнамен-
тированной шелковой ткани золотисто-коричневого цвета.
Случайные находки. В 1979 г. местные жители А.
Смирнов и В. Смирнов передали нам свои находки,
сделанные в одном из пещерных погребений горы «Пароход»
во время охоты. Это мужской череп (рис. 101, 1—2),
обрывки холщовых тканей от одежды (рис. 101,3—6),
один из них сохранил вертикальный шов, на конце шва
петля, край прострочен (рис. 101,5), костяная трубочка
с круглыми насечками по одному из краев (рис. 101,9),
красная стеклянная бусина (рис. 101, 10) и небольшая
дощечка, выструганная ножом (рис. .101, 11).
В 1980 г. от Смирновых поступили случайные
находки текстиля из разрушенных* пещерных погребений
на горе «Пароход»: кусок уже знакомой нам шелковой
согдийской ткани «занданечи», IX в., с изображением
двойных секир в медальонах (рис. 102, 1—2), подушечка
из шелковой ткани с ромбическим орнаментом, фон
подушечки светло-желтый, орнамент коричневый, размер
предмета 5X4,5 см, ткань сложена в два слоя
(рис. 102,3), внутри подушечка заполнена волокнистой
травой; обрывок белого домотканого холста (рис. 102, 4).
Наконец, в 1980 г. у местного жителя В. И. Станкевича
нами приобретена уникальная вещь, найденная им в
пещерах на горе «Пароход». Это стенка деревянной
шкатулки размером 22,5X13,5 см, толщина 7 *мм, с двумя
134
сквозными отверстиями на концах — вероятно, для
скрепления при помощи шипов. Поверхность стенки
покрыта росписью, выполненной тремя минеральными
красками — красной, черной и белой. Роспись
представляет собой два соприкасающихся концентрических круга,
нанесенных твердо и уверенно с помощью циркуля
(заметна точка от ножки инструмента). Центральные
кружки серого цвета, затем следует круг не
закрашенный, следующий круг красный и, наконец, последний круг
вновь не закрашен, но усеян черными точками. Поле в
местах соприкосновения кругов заполнено двумя черно-
красными треугольниками (рис. 103). Красочный
орнамент переходит на все боковые грани дощечки, где
наиболее заметны следы белой краски.
Фрагмент подобной расписной шкатулки в Нижнем
Архызе встречен впервые, rfo свидетельству А. А.
Иерусалимской, расписные шкатулки известны в могильнике
VIII—IX вв. Мощевая балка (верховья р. Большая
Лаба), но они пока не опубликованы. В таком случае
мы имеем дело с довольно длительной традицией
применения красок для декорирования некоторых предметов,
в данном случае ритуальных шкатулок, где могли
храниться различные атрибуты языческих культов (у
осетин в деревянных шкатулках-пеналах до XX в.
хранились атрибуты культа «Бинат хицау»I4. Мы пока не
знаем, где и как добывались краски, каким был
инструментарий художников (за исключением циркуля), но
сам факт столь умелого применения красок при всей
ограниченности палитры весьма важен для понимания
путей и особенностей развития аланского искусства,
которое мы до сих пор воспринимали только как
искусство достаточно одностороннее, ограниченное в своих
технических возможностях. С учетом расписных
шкатулок из Мощевой балки наши представления о
становлении красочной живописи (как бы стихийно и
медленно она не зарождалась) у алан должны
существенно измениться. .С. другой стороны, мы не можем не
обратить внимание на тождество декора из
концентрических цветных кругов на стенке шкатулки, описанной
выше, с аналогичным орнаментом на откосах стен
среднего Зеленчукского храма15. Только кругов здесь три.
Принципиальное совпадение налицо, что приводит к
выводу о возможной одновременности того и другого
(X—XI вв.) и о возможном пути воздействия. Вряд ли
расписывавшие Зеленчукские храмы византийские жи-
135
вописцы стали бы украшать расхожие шкатулки для
местного рынка. Скорее наоборот — местные мастера
«красочных дел» могли быть привлечены на помощь
византийцам и помогали им в создании
орнаментального декора храмов. Так могли появиться не только
концентрические круги в среднем храме, но и декор из
острых цветных углов в откосах окон алтаря северного
храма16.
Склепы и каменные ящики
В нижней, юго-восточной части горы «Пароход»,
поросшей густым лесом, находится крупный
могильник, состоящий из склепов и каменных ящиков. Все
склепы разрушены и ограблены, возможно только их
доследование. Установить количество склепов и сделать
хотя бы глазомерную съемку территории могильника
не удалось из-за зарослей и разбросанности склепов
по довольно крутому склону*. Доследовано 14 могил,
из них 10 склепов и 4 каменных ящика. Приводим их
описание.
Погребение 1 (склеп). После расчистки и удаления
беспорядочно лежащих камней открылась
четырехугольная в плане камера, сложенная из полуобработанных
песчаниковых плит насухо. Ориентирована по линии
С — Ю с отклонением к западу, размеры: длина 2,75 м,
ширина 1,60 м (наружный обмер), размеры камеры
2,06X0,75 м (рис. 104, 1). Стены деформированы.
Остатки погребения были частично выброшены, частично
сильно перемещены, черепа и больших костей рук и ног
не оказалось. В средней части камеры уже в верхнем
слое камней стали попадаться обломки двух стеклянных
сосудов — один неорнаментированный (рис. 104, 2—6),
второй на круглом поддоне, покрытый налепами-вали-
ками и шишечками (рис. 104,7—13). Судя по профилю
венчика и стенок, первый, возможно, был стаканом,
второй типа кубка или бокала. Здесь же находились
обломки раздавленного и не собравшегося коричневого
глиняного сосуда с ручкой. В северо-западной части камеры
на глубине 0,55 м обнаружен кусок кольчуги из
замкнутых железных колец (рис. 104, 14); возможно, что это
не полная кольчуга, а кольчужный нагрудник. Несколько
* Нами всего насчитано здесь до 70 могил.
136
южнее лежали граненая лигнитовая буса (рис. 104, 15)
и фрагмент коричневого стеклянного браслета
(рис. 104, 17), у северо-восточной стены бронзовая
поясная пряжка с язычком (рис. 104, 16). На глубине 0,50 м
найден бронзовый проволочный браслет (рис. 104, 18),
в средней части камеры оказался еще один фрагмент
того же стеклянного браслета (рис. 104,17). Рядом
с обломками костей оказалось бронзовое височное
кольцо (рис. 104,19), в юго-восточном углу — обломок
железной пластинки с рваными краями, назначение
его неизвестно. На уровне пола в разных местах камеры
в перемешанном слое земли встречались древесные
угольки.
При разборе завала у фасадной (южной) стены
вне склепа найдены еще два обломка упомянутого
стеклянного браслета, собравшегося почти целиком
(рис. 104, 17).
Погребение 2 (склеп). Расположен примерно в 100 м
выше склепа 1. Сильно разрушен, камера перекопана
кладоискателями. Склеп состоял из двух камер: большой
погребальной и малой, скорее всего игравшей роль
поминальной (рис. 105, 1). Общая длина сооружения 5,10 м,
ширина 3,25 м (по ЮЮВ стене) и 3,35 м (по ССЗ стене),
в высоту стены сохранились до 0,50—0,77 м (шесть
рядов кладки, рис. 106, 1). Стены сложены из
песчаниковых плит (некоторые до 1 м длиной) насухо, кладка
в ширину одной плиты, толщина стеь различна: от
0,30—0,36 м до 0,94 м (фасадная стена поминальной
камеры). Ориентирован склеп по линии ЮЮВ — ССЗ,
входное отверстие, несомненно, находилось в ЮЮВ
стене, но оно не сохранилось.
Погребальная камера. Длина 2,40 м, ширина 2,60 .м,
пол почти сплошь был выложен небольшими плитками
(рис. 105, 1). Погребения перемешаны и частично
выброшены из склепа, остался лишь обломок черепной
крышки у .северо-восточной стены и смещенные мкти
(ребра, большие и малые берцовые кости, обломки г.оь-
тевых и лучевых костей, позвоьки, фаланги) в разных
местах камеры (преимущественно у северо-восточной
^тенки). ha полу отмечены остатки угольной подстилки.
С-УДя по размерам камеры, в ней помещалось несколько
погребениых; Наибольшее число иаходок сосредоточено
У северо-восточной стены. В северном углу камеры
найдено несколько обломков от стоявшего здесь сосуда,
пятио древесного угля и бараньи ребра. Создается впе-
137
чатление, что в этом углу на слой углей был поставлен
горшок с погребальной пищей.
Вдоль стены выявлены разрозненные кости, у стены
железное тесло с втулкой (рис. 105,2), юго-восточнее
тесла — разбитый зеленый (рис. 105,4) и целый синий
стеклянный браслет, в сечении круглый (рис. 105,3).
Обломки третьего стеклянного браслета голубого цвета
оказались у самой стены (рис. 105,5). Между
браслетами на полу лежала железная корродированная
пластинка со слегка закругленными концами и двумя
отверстиями. Длина пластинки 12 см, ширина 5,7 см,
назначение неясно. Почти вплотную к стене лежал узкий
железный нож длиной 10,5 см (рис. 105,6). При
тщательной зачистке пола в северном углу в слое суглинка
найдены две полусферические и очень тонкие бронзовые
бляшки, каждая с двумя отверстиями для пришивания,
диаметр бляшек 6 мм (рис. 105,7). Совершенно
аналогичные бляшки обнаружены нами в Змейском катакомб-
ном могильнике XI—XII вв., где ими украшалась одежда
и деревянные колчаны17. Эта дата подтверждается
стеклянными браслетами.
По окончании расчистки пол был разрезан на
глубину 0,40 м по длине камеры. Находок нет. Вымостка
пола лежала на желтой материковой глине.
Поминальная камера. Размеры внутри: длина 2,25 м,
ширина 1,0 м (рис. 105, 1), стены в перевязь со стенами
склепа, поэтому говорить о более поздней пристройке
нельзя. В высоту уцелели до 0,30 м. По условиям рельефа
пол камеры на 0,30 м ниже пола погребальной камеры.
После расчистки камеры в трех ее углах обнаружены
фрагменты трех раздавленных коричневых глиняных
сосудов: в ЮЗ углу на глубине 0,70 м, в южном углу
на глубине 0,25 м и в СВ углу на глубине 0,50 м. Обломки
единичны и не позволяли реконструировать форму и
размеры. У южной стенки рядом с сосудами
зафиксировано скопление угольков.
Кажется вероятным, что в трех углах камеры стояли
сосуды с ритуальной пищей и питьем. Жертвенные
сосуды в южной части камеры, как и в северном углу
погребальной камеры, были связаны с угольной
подстилкой, на которой они стояли. С другой стороны важно то,
что жертвенные сосуды оказались на разных глубинах.
Это свидетельствует об их неодновременности. Первым
был поставлен сосуд, находившийся глубже всех (в ЮЗ
углу); затем был поставлен сосуд в противоположном
138
углу и последним — сосуд на глубине 0,25 м. Три
жертвенных сосуда, возможно, указывают на то, что в склепе
было захоронено, три человека.
Обычай ставить жертвенные сосуды в специальную
камеру при входе в склеп позволяет считать эту камеру
поминальной. Думается, что она была открытой, с
невысокими стенками. Этот обычай напоминает нам
обычай оставлять жертвенные сосуды с пищей и питьем
в дромосах аланских катакомб.
В заключение отметим, что при расчистке площадки
перед поминальной камерой было найдено несколько
обломков коричневой гончарной керамики, железная
секира длиной 11,5 см и с втулкой, бронзовое
височное колечко из круглой в сечении проволоки и зеленая
стеклянная буса с ребристой поверхностью — предметы,
выброшенные из склепа грабителями.
Погребение 3 (каменный ящик). Расположен между
погребениями 1 и 2. Юго-восточной частью выходил на
поверхность, торцовая плита была отвалена, камера
заполнена землей. В результате расчистки выяснено,
что ящик ограблен начисто, не осталось даже костей.
Конструкция ящика обычна для горного Кавказа,
продольные стенки и пол состоят из монолитных плит, плит
перекрытия первоначально было две, северо-западная
торцовая стенка также состояла из одной плиты
песчаника. Кверху ящик сужен (ширина по полу 0,85 м, по
перекрытию 0,65 м). Размеры камеры: 1,30 м, ширина
0,85 и 0,65 м, высота в начале камеры 0,88 м, в конце
камеры 0,95 м, толщина плит продольных стен 11 и 14 см,
ориентирован ящик по линии ССЗ.— ЮЮВ (рис. 106, 2).
Погребение 4 (склеп). Находился в подошве склона,
до начала раскопок выглядел как куча камней. В ходе
расчистки находок не было. Юго-западная стена
камеры была подперта вертикально стоящей плитой под-
четырехугольных очертаний, длина плиты 1,60 м, ширина
0,86—0,87 м, толщина — 5—6 см. Скорее всего это одна
из покровных плит, прислоненная к стене грабителями.
Склеп был полуподземным (рис. 107, 1—2),
ориентирован по линии ССЗ — ЮЮВ, фасадная стена
обращена на ЮЮВ, следов входного отверстия не
сохранилось. Стены сложены насухо из песчаниковых плит
и заметно деформировались (особенно фасадная стена
и тыльная, прогнувшаяся под давлением земли со скло-
На)- Средняя толщина стен 0,40 м, в высоту лучше со-
хРанилась кладка северного угла @,83 м) и северо-
139
восточная стена @,70 м). Размеры камеры: длина 2,05 м,
ширина 1,45 м, пол был выложен плоскими плитами.
На полу склепа расчищены потревоженные останки
не менее 6 человек (судя по черепам, рис. 107, 1),
лежавшим вытянуто на спине, головами на ССЗ, ноги
вытянуты, положение рук неясно, угольная подстилка
отсутствовала, за исключением кучки угольков близ
юго-западной стены. Кости отличались плохой
сохранностью и рыхлостью, особенно черепа, вследствие чего
не устанавливались пол и возраст. Судя по останкам,
кроме взрослых в склепе находился ребенок — его
позвоночный столб и ребра лежали поверх взрослого
костяка в юго-западной части склепа, но черепа не
оказалось (вероятно, истлел). Таким образом, всего в склепе
находилось 7 человек.
Около черепа IV найдено бронзовое височное кольцо
из круглой в сечении проволоки, около тазовых костей
того же скелета — деформированный обломок
бронзового бубенчика, а у его же стоп — стеклянный
коричневый перстень с бело-голубой вставкой, у ЮЮЗ стены
маленький обломок серо-коричневой керамики со
сплошным линейным орнаментом. Под плитами пола
обнаружены два бронзовых проволочных височных кольца
в полтора оборота. Плитовый пол покоился на желтой
глине.
Погребение 5 (каменный ящик). При расчистке
площадки около фасадной стены предыдущего
погребения была выявлена больших размеров плита,
вплотную прилегающая к стене склепа (рис. 107, 1—2).
Размеры плиты 1,40X1,20X0,90 м. Рядом оказались еще
две плиты, но меньших размеров. Они были удалены,
после чего открылся каменный ящик, составленный из
нескольких плит. Удалить основную плиту покрытия не
удалось из-за большой тяжести (толщина ее достигала
0,60 м), поэтому расчистка камеры велась под плитой.
Заполнение было глинистое, с щебнем. Находок в нем,
за исключением мелких древесных угольков, не
встречено. Размеры камеры: длина 1,85 м, ширина в юго-
западной части 0,50 м, в юго-восточной части 0,72 м,
высота 0,35—0,38 м, ориентирована по линии ЮЗ — СВ
(рис. 107, 1). Торцовые стенки из монолитных плит,
длинные продольно-составные, из 2—3 плит каждая.
Пол был выложен плитами. На нем оказались остатки
двух погребенных, лежавших головами в разные сто:
роны.
140
Костяк 1. Головой был ориентирован на ЮЮЗ, череп
на каменной плите, специально подложенной,
сохранился плохо. От ног уцелели верхние части бедренных
костей. Судя по ним, положение было вытянутым на
спине. Под скелетом отмечено скопление древесных
угольков. Находок нет.
Костяк 2. Сдвинут в ССВ часть камеры, под большую
покровную плиту, череп лежал в северном углу. Кроме
черепной крышки уцелели лишь бедренные кости ног,
лежавшие вплотную к северо-западной стенке. Судя по
черепу, погребенный был ориентирован головой на ССВ,
детали положения не устанавливались. Находок нет.
Стратиграфическое соотношение склепа и каменного
ящика свидетельствует, что погребение 5
хронологически предшествовало погребению 4 в склепе, ибо
фасадная стена склепа уперта в покрытие ящика
(рис. 107,2).
Погребение 6 (склеп). Является одним из лучших
склепов Нижнего Архыза как по сохранности
(позволяющей реконструировать устройство), так и по чистоте
отески каменных плит и блоков и тщательности сухой
кладки (рис. 108, 1). Во всех этих отношениях склеп
можно считать уникальным. Найден нами и обследован
10 сентября 1964 г., вторично в августе 1971 г.
Склеп полуподземный, тыльной стороной впущеь
в склон. В плане (рис. 108, 2) почти правильный квадрат,
размеры камеры 1,97X1,90 м, высота от плитового пола
до конька крыши (по тыльной стене) 1,46 м. Толщина
стен 0,50 м. В хорошо сохранившейся фасадной стене
имеется четырехугольное входное отверстие 0,50X0,43 м,
перекрытое большой плитой-архитравом. Кладка стен
вперевязь, углы стен также перевязаны. Особенно
интересна тыльная стена склепа, сохранившаяся почти
полностью в 15 рядов кладки (рис. 109, 1). ha высоте
1,0 м стена имеет два четко выраженных ската, каждый
длиной по 0,85 м. В верхней части стены явно не хватает
еще одной плиты, завершавшей стену и игравшей роль
опоры. Судя по этой стене, перекрытия склепов были
не только плоскими (такие опубликованы на
фотографиях Е. Д. Фелицина18 и неоднократно наблюдались
нами на могильнике р. КривойI9, но и двускатными,
что заставляет вспомнить переднюю плиту «царского»
Дольменообразного склепа на могильнике р. Кривой20.
Какова была конструкция крыши, сказать трудно.
? частности, неясно — состояла ли оьа из двух моьо-
14!
литных плит, покрывавших скаты впритык (но их длина
должна быть не менее 2 м), или в длину камеры был
положен монолитный коньковый брус, а скаты состояли
из системы плит? Как они крепились, чтоб избежать
оползания? Дать убедительный ответ на эти вопросы
мы не можем.
Склеп ориентирован по линии СЗ — ЮВ. Во время
расчистки фасадной стены в 1971 г. мы обнаружили
перед ней примитивно сложенную из рваных камней
ограду перед входом. Она начинается от углов склепа
(рис. 108,2,6) и имеет размеры 2,90X0,90 м.
Сохранился только нижний ряд кладки. При зачистке внутри
ограды и перед входным отверстием выявлено
скопление древесных угольков. Можно считать, что это остатки
жертвоприношения, а окруженная оградой площадка
представляет собой поминальную камеру склепа, как
это мы уже отмечали при описании склепа 2. Она явно
была пристроена к склепу позже его строительства..
В склепе, бесспорно ограбленном, сделаны
следующие наблюдения и находки. На полу беспорядочно
лежало 10 черепов плохой сохранности, истлевших и
раздавленных, а также масса перемешанных
человеческих костей. Судя по местонахождению большинства
черепов у северо-западной стены, погребенные лежали
головами на СЗ, ногами ко входу. У той же стены
обнаружен целый коричневый горшок с ручкой, двумя
валиками на горле и пролощенными вертикальными
полосами на тулове (рис. 109,3). Высота сосуда 10,5 см.
У юго-западной стены стоял второй горшок с ручкой
(рис. 109,2), на горле слабо выраженный валик, тулово
украшено косо перекрещивающимися лощеными
полосами. Высота сосуда 8 см. У юго-восточной стены
найдены: крупный кусок древесного угля, обломок
железного ножа (рис. 109,5), небольшая янтарная подвеска
ромбовидной формы (рис. 109,6), железный шлак.
В средней части камеры оказались два бронзовых
бубенчика-пуговки с прорезью и двумя отверстиями на
ее концах (рис. 109, 10), большая янтарная подвеска
ромбовидной формы (рис. 109,7), две больших черных
стеклянных бусины (рис. 109,8), желтая стеклянная
бусина (рис. 109,9), мелкие осколки еще одного
разбитого и не собравшегося горшка. На юго-западной
стене склепа лежала Т-образная железная секира с
втулкой (рис. 109,4), длина секиры 9,7 см, длина
лезвия 9,3 см. Как выяснилось, склеп за два года до нашего
142
посещения был перекопан жителем п. Буковый Р. Оль-
киным, который и оставил секиру на стене камеры.
Погребение 7 (склеп). Полуподземный,
северо-западной частью впущен в склон, фасадная юго-восточная
стена открыта. Перекрытие обрушено вместе с верхними
рядами кладки стен. В плане (рис. 110,2) склеп
квадратный, размеры камеры 2,40X2,30 м, толщина стен
0,50 м. В высоту стены сохранились неодинаково:
боковые сильно деформированы и разрушены, высота тыльной
стены достигает 1,45 м, высота фасадная 1,20 м. Кладка
стен выполнена из хорошо отесанных плит и брусков
песчаника насухо, почти везде с перевязкой швов и
углов. Ориентирован склеп по линии СЗ — ЮВ.
Наиболее интересны фасадная и тыльная стены склепа.
Фасадная стена имеет четырехугольный входной
лаз 0,50X0,45 м. Сверху перекрыт монолитной плитой-
архитравом, толщиной 10 см (рис. ПО, 1). Лаз устроен
строго в центре фасадной стены на высоте 0,80 м от
земли. Слева от входа стена сохранилась лучше и
благодаря этому здесь прослежена существенная деталь:
в двух рядах кладки, по горизонтали соответствующих
плите-архитраву, хорошо заметен выступ (рис. 110, 3—4).
Эти два ряда кладки образуют нависающий над
фасадом карниз шириной 4 см, причем он прослеживается
и на боковой юго-западной стене. Видимо, карниз был
с трех сторон (за исключением тыльной стены). Кажется
также вероятным, что первоначально карниз был шире
за счет верхних рядов кладки и соответствовал
переходу от стен к крыше.
Пол склепа земляной, завален обломками плит
рухнувшего перекрытия. Толщина их в среднем 3 см. Склеп
начисто ограблен и никаких находок не дал. Лишь в
северо-восточном углу камеры на глубине около 0,70 м
оказалось несколько древесных углей.
Погребение 8 (склеп). В земле была замечена
глубокая щель между камнями. Производя здесь расчистку,
мы обнаружили склеп, по размерам похожий на
каменный ящик. Склеп был подземным и не имел входного
отверстия; существующее в юго-восточной стене было
пробито грабителями (рис. 111,1). Ориентирован по
линии СЗ — ЮВ. Передняя и боковые стены сложены
насухо из слабо обработанных разноразмерных
камней, тыльная стена состояла из монолитной плиты,
перекрытие из трех массивных плит (размеры ближней к
в*оду 1,30X1*20 м). Пол был выложен плитами.
143
Размеры камеры: длина по северо-западной стене
2,70 м, по юго-восточной 3,0 м, ширина по тыльной стене
0,60 м, высота камеры 0,50 м. В камере найдены
разбросанные и полуистлевшие человеческие кости и
обломки черепа, судя по коим погребен был один человек.
Возле обломков черепа обнаружена бронзовая серьга
в виде незамкнутого кольца, к которому на шарнире
подвешена подвижная колонка с тремя бронзовыми
шариками, отделенными друг от друга подвижными
обоймами (см. рис. 113,2). Аналогичная золотая серьга, но
без шариков, происходит из так называемого «Зелен-
чукского клада» X в.21
Погребение 9 (каменный ящик). Составлен из
монолитных плит. Внутренние размеры 2,35X0,89 м,
высота 0,92 м (рис. 111,2), толщина плит 12—13 см.
Размеры покровной плиты 1,38X0,76 м, по отношению к
боковым стенам выступает на 15—16 см. В передней части
ящика покровной плиты не было, камера была
открыта и заполнена землей. Расчистив камеру, мы
обнаружили в ее начале две лежащие поперек плиты,
образовавшие небольшой порожек. Пол склепа был
выложен плохо подогнанными плоскими плитками.
Ориентирована могила по линии СЗ — ЮВ. В земле,
заполнявшей камеру, были найдены древесные угольки
и черный стеклянный перстень с темно-голубым
выступающим глазком.
В погребениях Северного Кавказа стеклянные перстни
встречаются преимущественно в комплексах \ III—IX вв.22,
но продолжают существовать и в X в. На этом
основании описанное погребение можно датировать IX—X вв.
Погребение 10 (склеп). Полуподземный, перекрытие
(возможно, двускатное) обрушено, боковые и тыльная
стены сохранились плохо и деформированы, боковые
стены нависли над камерой (рис. 112, 1). Кладка сухая
и не столь тщательная, как в погребениях 6 и 7. Лучше
сохранилась фасадная (северо-западная) стена с
четырехугольным лазом размерами 0,44X0,42 м,
расположенным на высоте 0,40 м от уровня древнего горизонта
(рис. 112, 1).
Размеры камеры: длина 2,55 м, ширина 2,10 м,
высота лучше сохранившейся тыльной стены 1,10 м.
Ориентирован склеп по линии СЗ — ЮВ. Толщина стен
0,40—0,45 м (рис. 112,2).
В ходе расчистки в камере обнаружено лишь
несколько полуистлевших человеческих костей, разбросан-
144
ных по всей площади, обломки черепной крышки и
мелкие древесные угольки в северо-западном углу
камеры. Находок нет.
Интересные детали удалось установить при расчистке
фасадной стены. На уровне древнего горизонта против
входного отверстия лежал хорошо отесанный
четырехугольный камень 0,42X0,31 м (рис. 112,3), толщиной
0,21 м. Нет сомнения в том, что он закрывал вход в склеп
и что подобные плиты-заклады существовали во всех
склепах данного типа.
Другая интересная деталь — такая же каменная
ограда перед фасадом склепа, какую мы уже видели
перед склепом 6. Она ограничивает площадку
размером 2,30X1,20 м (рис. 112,2). Ограда сложена насухо
из обработанных камней, в высоту сохранилась от 0,20 м
до 1,0 м (северо-восточная часть). Стены ограды со
стенами склепа не связаны и пристроены впритык явно
позже склепа. Как и в склепе 6, перед входом на полу
площадки (около закладной плиты) выявлено пятно
древесных углей — остатки жертвоприношения.
Рассмотренная ограда ограничивает поминальную камеру
перед входом в склеп.
Погребение 11 (склеп). Сильно разрушен и
представлял первоначально беспорядочную груду камней.
Расчистив остатки передней стены, мы установили, что
сохранилась тыльная (северо-западная) часть камеры,
совершенно пустая. Однако, уцелела часть свода. Судя
по нему, склеп имел двускатное покрытие, возведенное
при помощи техники так называемого «ложного свода»,
т. е. путем постепенного напуска камней друг на друга
(рис. 113,1) и без применения скрепляющего раствора.
Это ценное наблюдение, проливающее некоторый свет
на ход эволюции более поздних горнокавказских скле- _
повых сооружений, где техника ложного свода
применялась в широких масштабах. Отметим здесь же, что
первые признаки появления ложного свода
зафиксированы В. И. Марковиным в дольменах № 1 и 2 в с. Гузе-
Рипль и № 528 в бассейне р. Кизинки23, т. е. в эпоху
бронзы. В рассматриваемом склепе 11 мы встречаемся
с этой древней конструкцией свода, имеющей глубокие
Устные традиции.
Погребение 12 (склеп). На поверхности были
замечены четыре лежащие в ряд монолитные плиты и
глубокие щели между ними. Плиты были расчищены и
оказались покрытием могилы. Размеры первой от входя
плиты 1,80X0,70 м, второй 1,35X0,35 м, четвертой
1,30X0,40 м, толщина первой плиты 0,10 м, остальных
0,30—0,35 м. Под плитами открыта камера подземного
склепа, ориентированного по линии СЗ — ЮВ. Таким
образом здесь мы встречаем иную, плоскую систему
перекрытия, известную в верховьях Кубани и в более раннее
время (Гиляч, Узун-КолJ4 и в X—-XII вв. (Дардонский
могильник у г. КарачаевскаJ5.
После удаления плит открылась камера длиной 3,10 м,
шириной 2,40 м. Стены ее сложены насухо из тесаных
песчаниковых плит и брусков. У тыльной (СЗ) стены
обнаружены обломки черепа и около них — бронзовая
серьга с цельнолитой неподвижной колонкой (рис. 113,3).
Близ фасадной стены найден обломок стенки глиняного
сосуда, снаружи еще один обломок стенки с куском
венчика. Обломки совпадают и относятся к одному сосуду-
горшочку серо-черного цвета, со слабо отогнутым венчи-,
ком и сплошным «сетчатым» орнаментом на корпусе,
образованным горизонтальными и вертикальными
бороздками, нанесенными зубчатым штампом.
Восстанавливаемая высота горшка — 11 см.
Ориентировочная дата погребения определяется
найденной в нем серьгой, имеющей аналогию в хорошо
датированном катакомбном могильнике XI—XII вв. на^
мебельной фабрике № 1 г. Кисловодска26.
Погребение 13 (склеп). До раскопок на поверхности:
земли была видна часть покровной плиты. Передней,
(фасадной) стенки не оказалось, разрушена грабите-,
лями, но ясно, что она выходила на поверхность склона,
и склеп был полуподземным. :
Три сохранившиеся стены (боковые и тыльная) были^
сложены из тесаных песчаниковых плит насухо, угль|
стен перевязаны. Размеры склепа (наружный обмер)!
2,80X2,0 м, размеры камеры 1,80X1,10 м, высота 0,90 м,|
ориентирована по линии СЗ — ЮВ. Толщина стен 0,50 ыЛ
Камеру покрывала монолитная плита 1,90X0,90 м (ле^
жала поперек склепа), толщина 9 см. j
Своеобразная деталь этого склепа — вертикально!
стоящие вокруг него плиты. Две плиты стояли по углаМУ
фасадной стены, две — на почти одинаковом расстоя-rj
нии против боковых стен и несколько таких же TOpJ
чащих плит у тыльной стены. О случайности здеси
вряд ли молено говорить — плиты явно установлен^!
специально. Вполне возможно, что мы имеем дело
остатками плитовой ограды вокруг могилы.
146
При расчистке камеры на расстоянии около 1,0 м
от входа найден целый коричневый глиняный сосуд
со сломанной ручкой и сливом (рис. 114,3). При
расчистке плитового пола найден еще один глиняный сосуд
с отбитой ручкой (рис. 114,4), у входа — обломки
черепа и венчика глиняного сосуда. В средней части камеры
и около тыльной стены обнаружено еще 8 черепов,
лежавших вперемежку с разрозненными костями
скелетов. Как видим, в склепе находилось 9 погребенных.
Кроме того у тыльной стены обнаружены две
помятые бронзовые (медные?) пластинки с отверстиями на
концах (рис. 113,6), два литых бронзовых браслета,
в сечении круглые, диаметром 5X6 см и 5X4,5 см
(рис. 113,8—9). Более крупный браслет имеет
расплющенные концы, украшенные крестообразными насечками.
В левом углу у тыльной стенки камеры обнаружены
еще два глиняных сосуда — серо-коричневые кружки
с ручками. Верхняя часть одной кружки украшена
лощеной «сеткой» (рис. 114,6), вторая кружка, высотой
7,8 см, на поверхности имеет следы заглаживания пучком
травы (рис. 114,5). Керамика изготовлена на легком
ручном круге.
В разных частях камеры оказались: бронзовое кольцо
от серьги с шарниром и шариком в верхней части
(рис. 113,4), обломок тонкой бронзовой пластинки
(рис. 113,7), амулет из листовой бронзы или меди,
покрытый тремя рядами пунсонов (рис. 113,5), железное
тесло с втулкой, длина предмета 5,7 см (рис. 113, 10),
целая Т-образная секира с длинным A6 см) лезвием
и маленькой A,7X1,0 см) втулкой, свидетельствующей
о легкости рукояти (рис. 114, 1). Колющая часть секиры
сильно корродирована и сломана. Длина секиры 143 см.
От второй секиры остались два обломка, позволяющих
ее реконструировать (рис. 114,2). Эта секира иного
типа, с опущенным вниз лезвием (Г-образная); она
могла быть рабочей.
Время функционирования склепа определяется как
XI—XII вв. прежде всего на основании пластинчатого
амулета с пунсонным орнаментом. Подобные амулеты
Различных форм и размеров многократно встречались
в позднеаланских могильниках XI—XII вв.— Змейском,
римгорском, у мебельной фабрики № 1 г.
Кисловодска, Дардонском близ г. Карачаевска27. В комплексах
V*H—IX вв. на Северном Кавказе таких амулетов почти
нет — единственный известный нам случай относится
'* 147
к катакомбам VIII—IX вв. «Песчанка» близ г.
Нальчика28. Указанная датировка вполне соответствует и
времени бытования железных секир в верховьях Кубани,
и керамике, украшенной косой пролощенной
штриховкой, встречающейся в комплексе со стеклянными
браслетами29.
Погребение 14 (склеп). Полу подземный, фасадная
стена полностью разрушена, перекрытие и боковые
стены сильно пострадали и деформированы. Более или
менее удовлетворительно сохранилась только
северозападная часть склепа, впущенная в склон.
Ориентирован склеп по линии СЗ — ЮВ (рис. 115,1), размеры
камеры 2,70Х 1,80 м, высота по тыльной стенке 0,85 м.
Последняя состоит из монолитной плиты, в верхней
части имевшей явные признаки двускатности. Поверх
этой плиты было положено несколько рядов мелких
плиток, на них две большие @,60X0,55 м) и толстые
F—7 см) плиты, повторяющие двускатную
конфигурацию тыльной стены. Видимо, это — остатки
перекрытия.
При расчистке земляного пола в разных местах
камеры (но преимущественно у тыльной стены) найдено
12 черепов плохой сохранности. Остальные кости
беспорядочно разбросаны по камере, но в правом углу
удалось частично проследить позвоночный столб одного
из скелетов. Судя по нему, погребенный лежал
вытянуто на спине, головой на СЗ. Никаких иных данных
о положении скелетов нет.
Северо-западная часть дала довольно значительный
археологический материал. Рядом с черепами
обнаружено два целых глиняных сосуда темно-серого цвета
(рис. 115, 17—18). Один из них, изготовленный на легком
гончарном круге, имеет высоту 8,5 см, диаметр устья
9 см, украшен по корпусу горизонтальными бороздками,
часто пересекающимися (рис. 115,17). Второй горшок
сделан более тщательно, ручка ниже венчика, высота
сосуда 7,6 см, диаметр устья 6,5 см, характерная
особенность— боковой (слева от ручки) слив (рис. 115,18).
Е. П. Алексеева сосуды с боковыми сливами считает
адыгскими30.
Там же найдены: целый темно-зеленый стеклянный
браслет, треугольный в сечении, и обломок черного
стеклянного браслета, также треугольного, два обломка
зеленого стеклянного браслета диаметром 5 см, почти
целый темно-коричневый стеклянный браслет, в сечении
148
также треугольный, диаметром 5,4 см; 6 бусин из
черного стекла, одна из них украшена пастовыми
«глазками» с «ресничками» и разводами (рис. 115,3). Ближе
к середине камеры оказались бронзовые пуговки типа
бубенчика — одна цельнолитая (рис. 115, 14), две
штампованные, с разрезами (рис. 115,13,15), синяя пасто-
вая бусина (рис. 115,2) и стеклянная с серебряной
фольгой в середине (рис. 115,7), три бронзовых
височных кольца, из них два — в полтора оборота
(рис. 115,10—12), кусочек прозрачного стекла от
разбитого сосуда (рис. 115, 16) и бронзовая серьга с
неподвижной колонкой (рис. 115,9). Наконец, у тыльной
стены на полу обнаружен бронзовый пластинчатый
подвесной амулет в виде трезубца (рис. 115,8). Средний
зубец сломан, по краям предмет украшен точечным
пунсоном — непременным для таких вещей подобием
орнамента31.
Время функционирования склепа 14 определяется
XI—XII вв. на основании таких хронологических
эталонов, как цветные стеклянные браслеты. Об этом не раз
говорилось выше. Не менее показателен в отношении
хронологии пластинчатый амулет, о чем также уже было
сказано.
Если говорить о времени языческого могильника на
горе «Пароход» в.целом, то, как мы видим, оно может
быть определено как IX—XII вв., причем материалы
IX в. единичны. Основная масса захоронений относится
к X—XII вв.
Кроме горы «Пароход» языческие погребения
встречаются на склоне хребта Мыцешта и далее к северо-
востоку, и мы склонны объединять их с «Пароходом»
в один могильник, состоящий из нескольких
самостоятельных участков. Прежде всего здесь следует
упомянуть 13 узких каменных ящиков, разрезанных и
ограбленных при прокладке асфальтированной автострады
в 1960-х годах. Эти ящики и сейчас видны в срезе
дороги в подошве горы «Пароход». Еще одна группа
таких же, опустошенных каменных ящиков
прослеживается в срезе той же дороги севернее. Примерно в
250—300 м северо-восточнее горы «Пароход» и ее
склепов и на том же уровне в 1978 г. нами выявлена
небольшая группа совершенно разрушенных склепов,
находящихся на склоне в лесу. Эти склепы нами не изучались.
В 1956 г. автором этих строк доследован
разрушенный при ремонте дороги подземный склеп, типа, скле-
149
пов «Парохода», давший незначительный инвентарь
(рис. 116, 1—24), опубликованный в 1962 г.32 Склеп
находился на левом берегу реки почти против среднего
храма и обломками пяти стеклянных браслетов может
быть датирован XI—XII вв. Он также приурочен к
обширному левобережному могильнику на склонах
хребта Мыцешта.
Наконец, упомянем небольшую серию предметов,
происходящих из разрушенных склепов горы
«Пароход» и собранных местным жителем В. Смирновым
(рис. 116,25—34). Эти вещи (тем более не
документированные) не меняют наших выводов о времени
функционирования языческого могильника на склонах хребта
Мыцешта в X—XII вв., хотя некоторые поясные бляшки
(напр., рис. 116,30—31) могут относиться и к более
раннему времени — VIII—IX вв.
К сожалению, установление более узких датировок
для отдельных погребений и периодизации всего
могильника очень осложнено разграбленностью могил и
перемешанностью инвентаря.
Заканчивая главу о языческих могильниках
Нижнего Архыза, мы должны кратко остановиться на
некоторых наблюдениях и выводах, вытекающих из
рассмотренного материала. Прежде всего необходимо
обратить внимание на местоположение языческих
могильников на преимущественно южных — юго-западных
склонах хребтов, освещаемых и обогреваемых солнцем,
что может быть не случайным, и непосредственно
связанным с существовавшим у алан языческим культом
солнца и огня33. В этнографическом быту осетин и
других горских народов Кавказа засвидетельствован обычай
выбирать места для поселений на солнечных склонах34
(последнее, конечно, не обязательно связывать с
воздействием солнечного культа, но показательно само
тяготение горцев к солнечным местам, что имеет, как
видно, давнюю традицию). Эти солярные представления
местного населения определенным образом
увязываются в единый комплекс с описанным выше
огромным круглоплановым святилищем, которое мы полагаем
возможным оценивать как языческий храм огня и солнца.
Второй необходимый вывод связан с
историко-культурной интерпретацией языческих могильников Нижнего
Архыза. Анализируя выше застройку города (глава II),
мы отмечали глубокую традиционность и чисто
горнокавказский облик жилых, хозяйственных и
оборонило
тельных сооружений, что отразилось и в
предложенных нами графических реконструкциях (см. рис. 24 и
50, 1). Сказанное полностью применимо и к языческим
могильникам. Нет необходимости доказывать глубоко
местный и традиционный характер каменных ящиков,
практиковавшихся в горах Северного Кавказа с эпохи
бронзы (II тыс. до н. э.) . Не менее показательны в этом
отношении и склепы. Склеповые сооружения Нижнего
Архыза полностью вписываются в параметры той
локальной группы раннесредневековых склепов, которые
мы выделили в качестве одного из главных признаков
западного (верхнекубанского) варианта аланской
культуры еще в 1962 г. 6 Таким образом, языческие склепы
Нижнего Архыза не существуют изолированно, они
имеют достаточно значительный ареал и множество
аналогий в пределах этого ареала, которые мы здесь
не приводим. Само собой очевидно, что такое сложное
историческое явление, как верхнекубанские склеповые
сооружения, не появляется внезапно, оно должно иметь
предшествующую историю и эволюцию архитектурных
форм. В качестве исходных прототипов сейчас можно
указать подземные склепы или гробницы (с
индивидуальными захоронениями) в курганном могильнике у
ст. Усть-Джегутинской37, датируемом А. Л. Нечитайло
1800—1400 гг. до н. э.38 Принципиальная общность
конструкции устьджегутинских могил и склеповых
сооружений Нижнего Архыза не вызывает особых сомнений
при наличии общего для тех и других ареала и (судя
по публикации А. Л. Нечитайло) большом сходстве
сухой кладки. Согласно Т. М. Минаевой, грунтовые
каменные гробницы в Прикубанье удерживаются «на
всем протяжении раннего средневековья, начиная с III в.
н. э. вплоть до XII в. н. э.»39 Нам кажется, что после
публикации А. Л. Нечитайло генезис этой формы
местных могильных сооружений может быть удревнен и
иметь своим исходным пунктом упомянутые подкурган-
ные погребения II тыс. до н. э. у Усть-Джегутинской.
Одновременно нельзя не отметить и тот хиатус,
который отделяет устьджегутинекие погребения от ранне-
средневековых III—XII вв. В недавно исследованном
А. В. Найденко Исправненском могильнике VI—V вв.
до н. э. могилы представляли собой каменные ящики40,
а последняя публикация материалов "позднекобанской
культуры в верховьях Кубани фактически не содержит
сведений о могильном сооружении и погребальном
151
обряде (за исключением упоминания грунтовой могилы,
обложенной камнями, у хут. БайбарисL1. Разумеется,
есть и отличия в конструктивных деталях и технике
кладки, но они объясняются хронологической
удаленностью Нижне-Архызских могильников от Усть-Джегу-
тинского. Такие отличия в деталях неизбежны, речь
идет лишь об общем принципиальном сходстве, которое
вряд ли может быть случайным, но которое мы
обсуждаем здесь только в порядке постановки вопроса.
Однако главное — глубокие местные истоки
архитектуры склеповых сооружений Нижнего Архыза — нам
представляется несомненным. Мы должны вновь, но уже
на материале погребальных памятников, повторить
вывод о традиционности и ярко выраженном
горнокавказском оформлении анализируемой культуры Нижне-
Архызского городища.
Теперь обратимся к ретроспективе «вверх», в
северокавказскую этнографическую действительность. И здесь
могут быть сделаны интересные наблюдения. Они
касаются генетических связей склепов Нижнего Архыза
с позднесредневековыми склеповыми сооружениями
Центрального и Северо-Восточного Кавказа. Они уже
отмечены нами: пол у подзем ность большинства склепов
Нижнего Архыза; прямоугольная планировка камер;
плоские и двускатные перекрытия; четырехугольные
входные отверстия в фасадной стене; наконец,
специфика погребального обряда, не позволявшего предавать
труп земле42.
Все эти черты получают дальнейшее развитие в
склеповых сооружениях Кабардино-Балкарии, Северной
Осетии и Чечено-Ингушетии, которые, трансформируясь
в процессе эволюции, в эпоху позднего средневековья
предстают перед нами в ряде усложнившихся
модификаций. В Северной Осетии, например, в пределах одного
могильника и одного хронологического диапазона
одновременно существуют каменные ящики, подземные,
полуподземные и наземные склепы (ДаргавсL3, т. е. мы
наблюдаем картину, которую видим на горе «Пароход».
Склепы с плоским и двускатным перекрытием
дополняются более поздней модификацией — склепами с
четырехскатным перекрытием, представляющими
наиболее репрезентативный вид подобных сооружений. В них
и в двускатных склепах позднего средневековья
наличествуют два-три яруса погребений, что имеет возможные
прототипы в раннесредневековых склепах верховий
152
Кубани (имеем в виду двухэтажный склеп на Индыш-
БашиL4. В нижнеархызском склепе 11 горы «Пароход»
зафиксировано применение «ложного свода», в поздне-
средневековых склепах горного Кавказа
распространенного очень широко45. На фасаде склепа 7 нами
отмечен выступающий над лазом карниз. И эта деталь
для позднесредневековых склепов горного Кавказа
вполне обычна46. Так же обычны заклады входных
отверстий, но в Нижнем Архызе они вытесывались из камня,
а в позднесредневековых склепах были деревянными47.
Обратим внимание и на поминальные камеры перед
фасадными стенами некоторых нижнеархызских
склепов — в позднем средневековье они превратились в
отдельные камеры, несомненно тоже поминальные и
в кладке слитые со стенами склепа, встречающиеся
у многих полуподземных склепов Осетии и
Чечено-Ингушетии48.
Сумма перечисленных совпадений и соответствий
не может быть результатом чистой случайности или
конвергенции. Мы не имеем цели показать здесь
основные пути и особенности развития склеповой
архитектуры горного Кавказа во всех ее взаимосвязях и
взаимоотношении со склепами верховьев Кубани вообще и
Нижнего Архыза в частности. Это самостоятельная и
сложная тема. Наша задача — наметить основные пути
последующего поиска и возможные варианты решений,
в которых склеповым сооружениям верховий Кубани
должно принадлежать соответствующее место.
Несколько слов о пещерных погребениях. Нижне-
Архызские пещерные погребения также не стоят
особняком. Т. М. Минаева, уделившая пещерным
погребениям специальное внимание, выделила их на
территории верхнего Прикубанья в «новый вид погребальных
сооружений» раннего средневековья и дала сводку этих
памятников49. В сводке Т. М. Минаевой фигурирует
и Нижний Архыз50 (Подорваная балка). Вряд ли этот
вид погребальных сооружений правомерно называть
«новым»: пещерные захоронения в верховьях Кубани
были известны еще до революции, но не подвергались
систематическому изучению. На наш взгляд, они не
являются и чем-то принципиально новым и отличным от
широко известных камерных погребений, будь то
земляные катакомбы или каменные склепы, что особенно
наглядно подтверждается очевидным конструктивно-
морфологическим сходством камер земляных катакомб
153
с многими пещерными погребениями, точно
повторяющими в камне конструкцию катакомб51. Захоронения же
в пещерках и скальных навесах, с фасада закрытых
стенками, возможно, представляют побочную линию
развития камерных сооружений в камне, в начале эпохи
позднего средневековья выродившуюся. Языческий облик
пещерных погребений не вызывает сомнения, но таких
их древних истоков и генезиса, как склепов, мы
проследить не можем. Похоже, что погребения бытовали
сравнительно недолгое время и традиция эта
пресеклась к XIII — XIV вв.
Языческие могильники Нижнего Архыза показывают,
что весьма значительная часть населения города
придерживалась традиционных, вековых языческих
религиозных представлений, так и не преодоленных
христианством. Этот вывод ставит вопрос о специфике
социального строя западно-аланского общества, ибо
становится очевидным, что столь выраженное
сохранение язычества в центре аланского христианства было
сопряжено с существованием и активным
функционированием общественных институтов предшествующей
формации.
Библиографические ссылки
1. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.). КС ИА, вып. 96, 1963, с. 91—92, рис. 27.
2. Архив ЛО ИА АН СССР, P-1, дело № 339, л. 4.
3. Сысоев В. М. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года. МАК, вып. VII. М., 1898, с. 120—122.
4. Древнехристианские храмы и Александро-Афонский Зелен-
чукский монастырь, в Зеленчукском ущелий Кавказского хребта,
Кубанской области, Баталпашинского отдела. Одесса, 1904, с. 31—32.
5. Прозрителев Г. Н. Археологическая находка. Алекса ндровско-
Афонский Зеленчукский монастырь. СССК, т. 2. Ставрополь, 1908, с. 2.
6. Краткие сведения о нем см.: Минаева Т. М. К истории' алан
Верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь,
1971, с. 93—94.
7. Дитлер Я. А. Могильники в районе п. Колосовка на реке Фарс.
СМАА, т. II. Майкоп, 1961, табл. XVII, 1,6, табл. XVIII, 1,2,
табл. XIX, 1,3; Кузнецов В. А. К вопросу о производстве стали в
Алании.— В кн.: Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973,
с. 214, рис. 1; Кузьминов А. К. Средневековый могильник на горе
Дардон у Карачаевска. ТКЧНИИ, вып. VI, 1970, с. 399, 405; 413, 417.
8. Кузнецов В. А. Исследования Змейского катакомбного
могильника в 1958 г. МИА СССР *fe 114, 1963, с. 31, рис. 14, 1. См. также:
Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981, рис. 94, 171
(Ковалевская В. Б. помещает эту пряжку в XI в.).
154
9. «Corinth», vol. XII. The minor objects by Gladis R. Davidson.
Princeton, New Jersey, 1952, t. 79, 1285—1298.
10. Виноградов В. Б. О некоторых критериях датировки
позднесредневековых погребальных комплексов Северного Кавказа.
«Известия» СКНЦ ВШ, общ. науки, 1977, 1, с. 66.
11. Милорадович О. В. Кабардинские курганы XIV—XVI вв.
СА, XX, 1954, с. 348, рис. 3, 4; Поволжье в средние века. М., 1970,
с. 164, табл. 111,3 (Царевское городище); Биджиев X. X.
Погребальные памятники Карачая XIV—XVIII вв.— В кн.: Вопросы
средневековой истории народов Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1979, с. 140,
рис. 13, Б, 5 и т. д.
12. Кузнецов В. А. Наземные гробницы на реке Кривой в
Ставропольском крае. КС ИИМК, вып. 76, 1959, с. 83—89.
13. Хетагуров Коста. Быт горных осетин. Сталинири, 1939, с. 12;
Тменов В. X. Город мертвых. Орджоникидзе, 1979, с. 118—119,
рис. 24, 3—4.
14. Пчелина Е. Г. Дом и усадьба нагорной полосы Юго-Осетии.
УЗ РАНИОН, т. II. М., 1930, с. 9—10, 39—40, рис. 58.
15. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании. Орджоникидзе,
1977, табл. IV, 2.
16. Там же, рис. 3, 1 и 3.
17. Кузнецов В. А. Змейский катакомбный могильник (по
раскопкам 1957 г.) МАДИСО, т. I. Орджоникидзе, 1961, с. 90, рис. 17.
18. МАК, вып. IX. М.; 1904, табл. XIII.
19. Кузнецов В. А. Наземные гробницы на реке Кривой в
Ставропольском крае, с. 84, рис. 36. См. также: OAK за 1899 г. Спб, 1902,
с. 55, рис. 102.
20. Кузнецов В. А. Средневековые дольменообразные склепы
Верхнего Прикубанья. КСИА, вып. 85, 1961, с. 109, рис. 42.
21. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
с. 121, рис. 15,4.
22. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА
СССР № 106, 1962, с. 18; Амброз А. К. Проблемы ран
несредневековой хронологии Восточной Европы. СА, 1971, 2, с. 121, рис. 8,44;
СА, 1971, 3, с. 130.
23. Маркович В. И. Дольмены Западного Кавказа. М., 1978,
с. 144.
24. Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в
верховьях Кубани. МИА СССР № 23, 1951, рис. 15, 1; ее же: Поселение
в устье р. Узун-Кол.—СА, 1960, 2, с. 194, рис. 2, 1.
25. Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история
Карачаево-Черкесии. М., 1971, табл. 30.
26. Кузнецов В. А. Указ. соч., рис. 12, 7.
27. Кузнецов В. А. Указ. соч., рис. 5,7—9 (Змейская); рис. 12,
4—5 (мебельная фабрика № 1 г. Кисловодска); Алексеева Е. П.
Указ. соч., табл. 28а, 7 (Адиюх), табл. 33а, 7 (Дардонский
могильник); Рунич А. П. Катакомбные могильники в районе Кисловодска.
СА, 1963, 3, с. 242, рис. 2, 3; его же: Катакомбы Рим-Горы. СА, 1970, 2,
с. 204—205, рис. 7, 16 и 18. Рисунки очень схематичные.
28. OAK за 1898 г. Спб, 1901, с. 126, рис. 6 (найдено 7 экземпляров
в катакомбе 2).
29. Кузнецов В. А. Указ. соч., рис. 17,24.
30. Алексеева Е. Я. Указ. соч., табл. 36, б, 3—4.
31. Точную аналогию из катакомб на мебельной фабрике № 1
г. Кисловодска см.: Кузнецов В. А. Указ. соч., рис. 12,4.
32. Кузнецов В. А. Указ. соч., с. 50, рис. 17.
155
33. Кузнецов В. А. Аланский культ солнца и огня.— В кн.: X Круп-
новские чтения по археологии Северного Кавказа. (Тезисы докладов).
М., 1980, с. 53—54.
34. Робакидзе А. #., Гегечкори Г. Г. Формы жилища и
структура поселения горной Осетии. КЭС, V, I. Тбилиси, 1975, с. 26;
Семенов Л. П. Археологические и этнографические разыскания в
Ингушетии в 1925—1932 годах. Грозный, 1963, с. 49.
35. Крупное Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М.,
1960, с. 178 и след.
36. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа,
с. 43—52, рис. 14. Применявшийся нами ранее термин «гробницы»
следует заменить более точным понятием «склепы» ввиду
коллективности погребений в них, а не в зависимости от наличия или
отсутствия входных отверстий в фасадных стенах, как считает Т. М.
Минаева (см. ее: К истории алан Верхнего Прикубанья по
археологическим данным, с. 59).
37. Нечитайло А. Л. Верхнее Прикубанье в бронзовом веке. Киев,
1978, с. 70 ел., рис. 25, 26, 27, 29.
38. Там же, с. 104.
39. Минаева Т. М. Указ. соч., с. 59.
40. Козенкова В. //., Найденко А. В. Кобанский могильник близ
станицы Исправной (Ставропольский край). СА, 1980, 1, с. 195,
рис. 2, 3, 4.
, 41. Козенкова В. //., Ложкин М. И, Находки из погребений поздне-
кобанской культуры в верховьях Кубани. С А, 1981, 4, с. 201. Возможно,
эта могила по конструкции была близка склепам интересующего
нас типа.
42. Кузнецов В. А. Раскопки в Нижнем Архызе. АО 1971 года,
с. 166.
43. Тненов В. X. Город мертвых, с. 17—33.
44. Сысоев В. М. Археологическая экскурсия по Закубанью.
МАК, вып. IX. М., 1904, рис. 67.
45. Гольд штейн А. Ф. Средневековое зодчество
Чечено-Ингушетии и Северной Осетии. М., 1975, с. 97, рис. 83; Тменов В. X. Указ.
соч., с. 20.
46. См. напр. сооружения Даргавса (Тменов В. X. Указ. соч.,
рис. 3, 4, 9—1 и 2 и др.); Гольд штейн А. Ф. Указ. соч., рис. 86, 94.
47. Тменов В. X. Указ. соч., с. 21; Гольд штейн А. Ф. Указ. соч., с. 99.
48. Тменов В. X. Указ. соч., рис. 7,7 (в виде ниши), рис. 9,1
(в виде камеры); Гольд штейн А. Ф. Указ. соч., с. 106 (автор эти
камеры называет лоджиями); Мужухоев М. Б. Средневековая
материальная культура горной Ингушетии. Грозный, 1977, с. 51.
49. Минаева Т. М. Указ, соч., с. 73.
50. Там же, с. 93—94.
51. Кузнецов В. А. Аланская культура Северного Кавказа и ее
локальные варианты в V—XIII веках. СА, 1973, 2, с. 68.
Глава V
ХРИСТИАНСКИЕ КЛАДБИЩА
j Кроме языческих могильников на территории Нижне-
Крхызского городища известно три христианских
кладбища — у среднего храма, у северного храма и в лесу
близ подошвы горы Церковной. Топография этих клад-
/бищ отлична от топографии языческих могильников:
если последние расположены по склонам гор вокруг
городища, то христианские некрополи занимают участки
долины и явно тяготеют к храмам и поселку аланской
/епархии. Имеется четкое отличие и в могильных
сооружениях. Если языческие могилы можно разделить на
несколько типов (каменные ящики, подземные склепы,
полуподземные склепы, наземные склепы), христианские
захоронения устойчиво совершались только в каменных
ящиках, мало чем отличающихся друг от друга.
Единообразен и погребальный обряд — вытянуто на спине,
головой на запад, преимущественно индивидуально
(коллективные захоронения редки) и почти без вещей.
Полностью отсутствует керамика, оружие, стеклянная
посуда, амулеты, хорошо представленные в языческих
могилах.
Далее мы излагаем небольшой материал из
могильников у среднего храма и горы Церковной. Наиболее
широко исследовано кладбище у северного храма, где
нами вскрыто более 130 могил. Дать описание всех их
здесь нет возможности, и мы ограничиваемся выборкой
как наиболее интересных погребений с инвентарем,
так и «рядовых» могил. Они достаточны, чтобы составить
представление об объекте в целом.
Кладбище у среднего храма
Погребения в каменных ящиках близ Зеленчукского
храма известны давно. В 1895 г. две христианские
могилы «около второй церкви» вскрыл В. М. Сысоев. Они
находились несколько юго-восточнее южной апсиды,
где и были обнаружены две большие песчаниковые
покровные плиты длиной до 1,50 м. Под первой плитой
найден небольшой каменный ящик, ориентированный
по линии СВ — ЮЗ. В ящике найдены три «большие
ножные кости одного скелета, на своем месте, в том по-
157
ложении, как если бы весь труп был положен на спин^»\
а также слабые следы угля.
Под второй плитой толщиной 0,25 м на глубине до
0,70 м Сысоев нашел в разных местах два черепа и кости
от трех скелетов, лежавшие в беспорядке и без камен|
ного ящика, в земле с булыжниками'.
Отдельные каменные ящики и сейчас выходят на
поверхность земли, обозначая площадь кладбища. Два
ящика хорошо видны у здания спального
двухэтажного корпуса, с его юго-западной стороны на правом
берегу ручья, текущего мимо среднего храма. Это
южная граница кладбища, за ручьем погребений нет.
Северная граница отмечена ящиком, долгое время
заметным в полотне дороги, идущей от турбазы к
северному храму. Далее к СВ признаков могил нет.
Расстояние между этими крайними точками составляет
220 м, что мы и принимаем за протяженность кладбища
с ЮЗ на СВ.
Каменный ящик I. Обнаружен в 1980 г. в
позднейшей монастырской пристройке к южному фасаду
среднего храма, во время эксперимента по применению
метода биолокации для выявления древних захоронений
(экстрасенс В. Л. ФайнбергJ. Место погребения было
указано экстрасенсом.
На глубине 0,55 м в слое темно-коричневого гумуса
была обнаружена лежащая плашмя песчаниковая плита
0,70X0,65 м. Под нею открылся ряд таких же плит с
размерами 1,0X0,76 м, 0,74X0,36 м, 0,63X0,30 м,
0,62X0,40 м и образующих вымостку, ориентированную
по линии В — 3 на расстоянии 0,40 м от южной стены
храма. Общая длина вымостки 2,18 м, некоторые плиты
лежали в два слоя. Под плитами открылся ящик,
полностью заполненный землей, в которой встречались
угольки, маленький железный шлак, комочек красной
глины, очевидно, имитирующий реальгар. Длина ящика
1,97 м, ширина в головах 0,60 м, в ногах 0,48 м, глубина
камеры 0,33 м. Продольные стенки состояли из двух плит
каждая, торцевые из одной. На дне ящика были
расчищены два костяка, лежавшие головами на запад и
погребенные разновременно. Более раннее погребение
было сдвинуто к северной стене ящика, кости ног
смещены в северо-восточный угол и лежали в
анатомическом беспорядке. Поздний скелет лежал вытянуто
на спине, ноги вытянуты, руки согнуты в локтях и
положены кистями на грудную клетку. Между колен
158
второго костяка оказался обломок круглой костяной
|с отверстием в центре пуговицы, в земле около черепов
найдена сломанная 8-гранная сердоликовая бусина.
Датировка описанного погребения неясна из-за
крайней скудости и невыразительности найденных в нем
[предметов, но можно полагать, что она не выходит за
пределы XI—XII вв., т. е. времени наиболее активной
жизни на городище. Погребение было совершено на
значительной (около 0,80 м) глубине и очень близко
к стене храма, следовательно, это одно из ранних
погребений на кладбище (ибо подобные кладбища обычно
разрастаются от церкви к периферии). Наличие
повторного захоронения свидетельствует о том, что ящики в
некоторых случаях, подобно языческим склепам,
использовались неоднократно для погребения лиц, находящихся
в родстве, а на поверхности чем-то обозначались.
Остальные захоронения на этом христианском
кладбище пока остаются не изученными.
Кладбище у северного храма
Также было известно еще до революции. В 1895 г.
В. М. Сысоев отметил в обрыве берега балки Бешеной
(старое название Церковной.— В. /С.) каменные гробы3.
Анонимный автор брошюры о Зеленчукском мужском
монастыре свидетельствует, что «в русле потока лежат
плиты гробов, в стенках берегов видны остатки гробниц,
в которых еще лежат кости. Гробницы составлены в
виде ящиков из трех тесаных, но не соединенных между
собою никаким цементом плит..., гробы во многих
местах лежат один над другим и представляют таким
образом ярусы, от двух до четырех гробов в каждом...,
безошибочно можно определить, что зеленчукское
кладбище несомненно христианское»4. В. М. Сысоев в своей
публикации приводит схему стратиграфии могильника
и описание одного вскрытого им погребения. Ящик
состоял из четырех плит, без плитового пола,
ориентирован по линии В — 3, скелет лежал вытянуто на спине,
головой на запад, лицом вверх, руки были сложены
на животе, кости плохой сохранности. На расстоянии
от головы до колен встречался в небольшом количестве
уголь. В земляном заполнении были найдены ручка
и обломок глиняного сосуда и зуб лошади, попавшие
159
с засыпкой. Погребения этого типа в каменных ящиках!
В. М. Сысоев относил к X—XI вв.5
Христианское кладбище вокруг северного храма было
известно и Д. М. Струкову, оно показано на одном иа
его планов (рис. 117, 1). |
Археологические раскопки на кладбище начались
в 1960 г. и проводились зеленчукским отрядом СКАЭ
под руководством автора этих строк, в связи с
начавшейся реставрацией северного храма. Всего вокруг
храма и в его интерьере вскрыто 131 погребение (из них
в интерьере 6 могил), все в каменных ящиках,
ориентированных по линии В — 3. Топографическое
размещение могил показано на прилагаемом плане (рис. 118).
Как видим, наиболее насыщен погребениями восточный
участок кладбища у алтарной части храма, где могилы
располагались в три яруса. Далее к востоку прослежены
два яруса погребений (наиболее продвинут на восток
каменный ящик 96, впущенный в делювиальный слой)
и, наконец, восточная периферия кладбища представлена
только ящиками верхнего яруса, вероятно, самыми
поздними. Создается впечатление, что могилы «ползут»
от апсид храма вверх по склону конуса выноса
Церковной балки. Всего на восточном участке кладбища нами
исследовано 87 каменных ящиков. Второй насыщенный
могилами участок (северный) находится между
западной стеной северного притвора и северной стеной нар-
текса A4 могил, также три яруса). У западного фасада
открыто еще 14 могил (два яруса, ящик 40); наконец,
южный участок кладбища представлен 7 ящиками, из
которых 6 раскопаны А. В. Найденко, любезно
передавшим нам все необходимые сведения. Здесь прослежен
один ярус могил.
По ярусам могилы распределяются следующим
образом: к III (нижнему) ярусу относятся 3 каменных
ящика C5, 82, 85), ко II (среднему) ярусу относится
24 каменных ящика C2, 34, 40, 43, 45, 49, 71, 81, 82,
83, 84, 96, 104, 107, 108, 109, ПО, 111, 112, 113, 116,
117, 118, 119), остальные каменные ящики в
количестве 104 стратиграфически относятся к I (верхнему)
ярусу.
Нельзя не отметить остатки стен, известных еще
Струкову (рис. 117,2) и открытых в ходе раскопок.
Их местоположение показано на плане (рис. 118).
Обрывок стены, сложенной из рваного камня насухо
(рис. 132, 1), открыт на восточном участке кладбища.
160
5*
В высоту сохранилась на 5—6 рядов кладки (до 0,50 м)
толщина стены 0,35 м, в длину прослеживалась на 4 м,
после чего терялась. Стена перекрывала ящики 96 и 99
и, следовательно, была довольно поздней.
Целое нагромождение стен открыто нами и А. В. Най-
денко на южном участке кладбища (рис. 118). Все они
сложены из рваного или подтесанного камня насухо,
толщина в среднем 0,50 м, высота лучше
сохранившейся стены А до 0,80 м. Нетрудно заметить, что
комбинации стен образуют изолированные площадки,
содержащие погребения (только одна из них осталась
без могил). Можно допускать, что огороженные стенами
площадки представляют не что иное, как родовые участки
общегородского христианского кладбища. То, что
кладбище было «приходским», подтверждает присутствие
захоронений детей. Видимо, в этой структуре
кладбища отразилась общественная структура города; выше
мы говорили и о характере городских усадеб и о ярко
выраженных институтах родового строя,
документированных языческими могильниками. Подобное
«зеркальное отражение» структуры селения в структуре
кладбища хорошо известно в кавказской этнографии
(«организация кладбища повторяет в миниатюре планировку
самого селения» — писал о Сванетии Б. Е. Деген-Ко-
валевскийN.
Переходим к описанию погребений. Римская цифра,
взятая в скобки, указывает ярус могильника.
Каменный ящик 1 (I). Верхняя плита была
разрушена, западная стенка отсутствовала. Длина ящика
1,65 м, ширина в головах 0,55 м, в ногах 0,47 м, высота
0,46—0,48 м, северная стенка состояла из трех плит,
южная из одной, толщина плит 2,5 см. Сверху ящик
был накрыт одной массивной плитой. В земляном
заполнении камеры встречались древесные угольки. На дне
ящика обнаружены остатки двух истлевших скелетов
(рис. 120, 1). От первого погребенного сохранились
череп, кости рук, ребра, отдельные позвонки, таз и
бедренные кости ног. Голени и ступни отсутствовали. Скелет
лежал вытянуто на спине, головой на запад, ноги
вытянуты, положение рук неясно (фаланги оказались
в области грудной клетки). У правого плеча найдена
маленькая синяя бусина.
Второй скелет сохранился плохо. Остатки истлевшего
черепа лежали вплотную к черепу первого погребенного.
От скелета сохранились только мелкие истлевшие кости
6—5380 161
рук, детали в положении неясны. Ориентирован
головой на запад. Находок нет.
Каменный ящик 2 (I). Боковые стенки состояли из
четырех плит, поперечные — из одной плиты каждая.
Длина ящика 1,90 м. В заполнении камеры встречены
угольки, несколько коричнево-черных обломков
керамики, 2 обломка стекла и кусочек мела. На полу
расчищены остатки скелета, лежащего головой на запад,
вытянуто на спине, ноги вытянуты, положение рук
неясно (рис. 120,2). В области грудной клетки найдены
семигранная сердоликовая бусина и кусочек железа,
в области таза пастовая подвеска трапециевидной
формы, 2 бронзовых бубенчика и бронзовая пуговица со
сломанным ушком. У колена левой ноги обнаружен
железный четырехгранный наконечник стрелы со сломанным
черенком, возможно, им было нанесено ранение в ногу.
Между голенями ног оказался бронзовый пластинчатый
предмет с двумя отверстиями. У правого бедра найдены
три фрагмента железного кольца или полукольца
неясного назначения.
После полной расчистки оказалось, что под череп
была подложена плоская плитка.
Каменный ящик 5 (I). Длина 1,85 м, ширина в
западной части 0,66 м, в восточной 0,58 м. В земляном
заполнении обнаружено 8 обломков коричнево-красной
гончарной керамики, не связанные с захоронением
отдельные угольки. На дне ящика расчищены два плохо
сохранившиеся скелета (рис. 122, 1).
Женский скелет лежал вытянуто на спине головой
на запад, ноги вытянуты, правая рука положена на таз.
У правого плеча найдены два серебряных височных
кольца с ушками для подвешивания (рис. 123,7—8).
На тазовых костях обнаружено железное кольцо
(рис. 123,5), между бедренными костями — круглая
бляшка из свинца, покрытая тонкой серебряной
фольгой, диаметр бляшки 2 см (рис. 123,6), на лицевой
стороне имеется слабое изображение двух
пересекающихся линий в виде креста, на оборотной стороне по
краю бляшки мелкие насечки. У края пробито
отверстие. Внешне предмет напоминает монету и, по-видимому,
является местным подражанием монетам, носившимся
в качестве украшения*. У локтя левой руки лежала
* Консультация по определению .предмета получена у проф.
Г. А. Федорова-Давыдова.
162
6-2
разбитая стеклянная буса желтого цвета, диаметром
2,1 см (рис. 123, 4), возле голени левой ноги — медвежий
клык, видимо, служивший амулетом (рис. 123, 1). Под
черепом обнаружена бронзовая пуговка-бубенчик, а при
очистке черепа в нем оказалась круглая бляха, видимо,
крепившаяся к головному убору (рис. 123,2). Основа
бляхи из свинца, поверх обтянута серебряной фольгой,
на которой тиснением изображен выпуклый кружок,
обрамленный тройным оттиском «шнура». От
обрамления отходит выполненное рельефно тем же «шнуром»
изображение «якоря» с двумя крюками, а по обе
стороны их помещены фигурки сидящих птиц. Птицы
расположены по кругу, поэтому возможно, что их было
больше (четыре), но бляха сильно попорчена и фигурки
птиц на противоположной стороне неразличимы. Край
бляхи также окантован рельефным оттиском «шнура»,
но он сохранился плохо. Аналогии описанной бляхе, как
и монетному подражанию, нам неизвестны.
Второе погребение принадлежало подростку. Головой
ориентирован на запад, положение тела было
неопределимо из-за перемешанности костей, сдвинутых в кучу
(рис. 122,1). В костях обнаружены: серебряная
пуговица-бубенчик с ушком и кусочком ткани (рис. 123, 11).
Поперек бубенчика проходит поясок скани*. Рядом
найдена вторая такая же пуговица и бронзовое
проволочное кольцо (рис. 123,9—10), бесформенные
обрывки кожи, сохранившей следы позолоты. Кожаные
головные уборы-шлемы и кожаные аппликации,
покрытые позолотой и украшавшие одежду — возможный
византийский импорт — найдены нами в богатых
погребениях XI—XII вв. катакомбного могильника станицы
Змейской (СО АССРO.
Каменный ящик 6 (I). Длина 1,80 м, ширина в
головах 0,55 м, в ногах 0,60 м. Боковые стенки сложены из
6 плит, верхняя покровная была разбита. В земляном
заполнении встречено три обломка гончарной керамики,
черешок стрелы, кусочки красной глины (возможно,
битого кирпича), имитирующие реальгар.
На полу ящика вытянуто на спине лежал скелет,
головой ориентированный на запад. Ноги вытянуты,
* Подобные бубенчики с поперечной полоской скани известны
в комплексах XIII—XIV вв. См.: Милорадович О. В. Христианский
могильник на городище Верхний Джулат. МИА СССР, № 114, 1963,
рис. 8,6—7. Возможно, что тем самым намечается дата каменного
ящика 5.
6*
163
положение рук не устанавливалось. На груди и в ногах
обнаружены три куска мела, повсеместно встречались
угольки. Под нижней челюстью найдена бронзовая
круглая бляха с тисненым орнаментом, представляющим
четырехлепестковую розетку (рис. 124, 1); интересно, что
листик бронзы с этим изображением имел берестяную
подкладку. На правой стороне груди лежал сильно
корродированный железный предмет с заостренным концом,
напоминающий гвоздь со шляпкой (рис. 124,6), у
правого бедра — раздавленный бронзовый
бубенчик-пуговица с остатками ткани, у левого бедра круглая
стеклянная буса светло-желтого цвета (рис. 124,3). Под
затылочной костью черепа найдена еще одна
стеклянная буса, плоская, каплевидной формы, прозрачная
(рис. 124,4), кусочек от сломанного металлического
зеркала (рис. 124,5), обломок железного граненого
наконечника стрелы (рис. 124,2).
Каменный ящик 12 (I). Длина 1,82 м, ширина в
головах 0,61 м, в ногах 0,42 м, толщина плит от 3 до 8 см.
На полу расчищены останки двух скелетов,
ориентированных головами на запад (рис. 124,7). Первый, лучше
сохранившийся, лежал вытянуто на спине с вытянутыми
ногами. Положение рук неясно. От второго сохранился
только череп, лежавший рядом с черепом первого
костяка. Остальные кости этого скелета оказались
сдвинутыми в кучу в юго-восточный угол (следовательно,
это более раннее захоронение).
К первому (позднему) захоронению относятся:
корродированная железная пряжка (рис. 124, 8), лежавшая
на тазовых костях; два железных кольца диаметром
2,7 см по обе стороны бедренных костей; бусы —
сердоликовая шаровидная и боченочиая пастовая, серо-белого
цвета (рис. 124,10—11), височное кольцо из серебряной
проволоки с петелькой на конце (рис. 124,9) в области
шеи и черепа. Около черепа второго (позднего) скелета
обнаружено круглое металлическое зеркало из
светло-серого (высокооловянистого или покрытого полудой)
сплава, с ушком и рельефным валиком на тыльной стороне
(рис. 124, 12). Диаметр зеркала 5,7X6 см. У бортика
имеется выступ с изломом — очевидно, здесь была петля,
впоследствии сломанная. В куче костей второго скелета
оказался также кабаний клык — орудие домашнего
швейного производства (для разглаживания швов),
постоянно встречавшееся в женских погребениях Змей-
ского катакомбного могильника XI—XII вв.
164
6—4
\
/ В заполнении и земляном полу наблюдались мелкие
(угольки. Отметим также, что первый скелет, лежал на
трех плоских камнях, один из которых был подложен
под голову.
Каменный ящик 16 (I). Длина 2,0 м, ширина 1,20 м,
глубина 0,68 м, в плане имел правильную
четырехугольную форму, сделан из четырех тщательно обработанных
тонких плит, хорошо подогнанных друг к другу.
Покровной плиты не было, пол выложен плитами.
В земляном заполнении найдено 9 обломков
керамики, железный шлак и комочки древесного угля. На
глубине 0,58 м открыто женское погребение, лежащее вдоль
северной стенки (рис. 125, 1). Скелет плохой
сохранности, череп раздавлен. По обломкам плечевой кости и
костям одной ноги судить о положении костяка
невозможно. Можно считать лишь, что он лежал головой
на запад, вытянуто на спине. С южной стороны вдоль
скелета были поставлены на торец две толстые плиты,
как бы образовавшие отдельную камеру для данного
погребения. В ногах скелета имелось большое пятно
угля. При погребении найдены: у щиколоток ног три
небольших серебряных колечка с ребристой внешней
поверхностью, вероятно, от обуви (рис. 123,20—22);
обломок такого же четвертого колечка (рис. 123,23);
три обломка серебряного пластинчатого браслета с
сохранившейся частью замка в виде отверстия. По
наружной стороне браслет был украшен круглыми
медальонами, в которые, очевидно, вставлялись цветные камни
или стекла, а на замковом конце браслета в медальон
вписано рельефное изображение хищной птицы с острым
клювом, когтистыми лапами и расправленными крыльями
(рис. 123,14). Поле браслета между медальонами
покрыто рельефными точками. Браслет, явно, был дорогим
и принадлежал к предметам роскоши, тем самым (как
и конструкция ящика) свидетельствуя о высоком
социальном положении погребенной женщины.
Серебряный браслет из ящика 16 не относится к
предметам местного происхождения. Он привозной, но
полных аналогий ему мы назвать не можем. Скорее
всего он принадлежит к числу довольно редких
византийских импортов: сходные серебряные пластинчатые
браслеты, но богаче декорированные, с аналогичными
медальонами, содержащими фигуры всадника, птиц,
грифонов известны в прикладном искусстве Византии
XII—XIII вв.8 Нет особых сомнений в том, что изобра-
105
i
жения парящей хищной птицы (орла?) украшали оба^
конца браслета из каменного ящика 16. «В изображе-1
ниях парных птиц — образов благополучия и счастья;
в семье —- видели апотропеи, отвращающие всякое
зло» — пишет о парных изображениях птиц в
византийском искусстве В. П. Даркевич9. Такова семантика
изображения птиц на рассматриваемом браслете. В плане
иконографическом наши фигуры птиц имеют неполные,
но близкие аналогии в произведениях византийского
прикладного искусства, датируемых XII в.10 Несколько
иное иконографически изображение хищной птицы с
расправленными крыльями находится на навершии рукояти
сабли из Колосовского могильника № 1 в Адыгее.11
Этот материал, поднимающий ряд еще не решенных
важных вопросов, датируется XI—XII вв.
Суммируя все сказанное, мы склонны браслет из
ящика 16 считать предметом византийского
происхождения и датировать его и погребение XII в.
Кроме рассмотренного браслета при костяке найдены
две круглые сердоликовые бусы (рис. 123, 16—17),
в области грудной клетки две серебряные подвески-
лунницы с ушком вверху (рис. 123, 18—19). Лунницы
стилистически выполнены в той же манере, что и
серебряные колечки от обуви (рис. 123,20—22); не
исключено, что браслет, лунницы и колечки составляют единый
гарнитур украшений.
Череп погребенной лежал на трех плоских камнях.
После расчистки под ним найдена еще одна
сердоликовая бусина и височное кольцо из бронзовой
проволоки, свернутой в полтора оборота. Под скелетом
оказался слой угля толщиной до 5 см.
В юго-западном углу ящика выявлено пятно угля
до 5—6 см толщины. При его расчистке найдены обломки
тонкостенного стеклянного сосуда (бутылки) — донце
диаметром 5,5 см, узкое горло высотой 4 см, (рис. 123,
12—13); кусочки стенок. Стекло светло-зеленого цвета,
иризовано. Здесь же лежала бронзовая позолоченная
трубочка (рис. 123, 15), очевидно, ручка туалетной
кисточки, обломки бронзового бубенчика, истлевшие
кусочки золоченой кожи.
Каменный ящик 20 (I). Длина 1,95 м, ширина в
головах 0,55 м, в ногах 0,45 м, глубина ящика 0,50 м.
Сложен из больших плит, покровная плита состояла
из нескольких кусков. В земляном заполнении найдено
несколько обломков керамики, несколько мелких же-
166
лезных шлаков, угли. На полу ящика лежал женский
(?) скелет, головой на запад, ноги и руки вытянуты
(рис. 126,2). С левой стороны черепа и у левого бедра
обнаружены куски мела. У шейных позвонков найдены
обломки металлического колечка и две стеклянные бусы
(рис. 126,5—6). У кисти левой руки обнаружен
серебряный перстень с квадратным щитком и гравированным
изображением ромба в рамке (рис. 126,4). С левой
стороны таза лежала бисеринка из темно-красного стекла,
с правой стороны — железное корродированное кольцо
(рис. 126,3). При расчистке земли под черепом найдена
шаровидная сердоликовая буса диаметром 1,6 см
(рис. 126,7).
Перстень с гравированным щитком производит
впечатление довольно позднего предмета, скорее всего
датируемого XIII—XIV вв.* Могила 20 — одна из поздних
на кладбище.
Каменный ящик 21 (I). Длина 1,98 м, ширина в
головах 0,50 м, в ногах 0,35 м. В земляном заполнении
встречались угольки. Боковые стенки ящика были
составлены из трех плит. На полу расчищены останки
женского скелета, лежавшего вытянуто на спине, с
вытянутыми конечностями, головой на запад. В области
грудной клетки лежал неопределенный железный
предмет, сильно корродированный, по обе стороны черепа —
серебряные серьги в виде вопросительного знака с
«виноградной гроздью» на конце (рис. 126,8—9). Ножка
серьги выше «грозди» обмотана тонкой серебряной
проволокой.
Серьги этого типа были широко распространены на
Северном Кавказе в XIII—XV вв.12 Тем самым
определяется время захоронения в ящике 21, явно
относящемся к наиболее позднему пласту могил вокруг
северного храма.
Каменный ящик 25 (I). Длина ящика 2,10 м, ширина
в головах 0,65 м, в ногах 0,60 м, глубина 0,65 м. В
заполнении встречались угольки. В западной части ящика
выявлены 4 черепа и две плоские плитки, подложенные
под черепа (рис. 127, 1). Но остатки четырех скелетов
не зафиксированы — найденные в разных местах камеры
кости (бедренные, тазовые, ребра, челюсть) разбро-
* Сходные перстни с гравировкой на щитках найдены нами и
В. X. Тменовым в пещерном склепе № 15 у с. Дзивгис в 1982 г. Склеп
датируется XIV—XV вв.
167
саны и относятся к двум скелетам. Отсюда можно
думать, что два «лишних» черепа захоронены без
скелетов (подобные случаи в Нижнем Архызе не
единичны). Погребенные были ориентированы головами на
запад.
Около черепов найдены три куска мела, четвертый
обнаружен посередине ящика. По всему полу
встречались комочки реальгара оранжево-красного цвета. Возле
одного из черепов лежали две серьги в виде
вопросительного знака и с гроздью на конце (рис. 128, 3), ножка
выше грозди обмотана тонкой проволокой. Серьги
совершенно идентичны серьгам из ящика 21 (рис. 126,
8—9) и датируют ящик 25 XIII—XV вв. В средней части
ящика и у северной стенки найдены две серебряные
подвески (рис. 128, 1—2) в виде полых шариков,
снаружи покрытых позолотой и двумя орнаментальными
поясками внизу и вверху, орнамент — косая штриховка
(рис. 128,2). Диаметр подвесок 2,2 см, в верхней и
нижней частях имеются круглые отверстия. Снаружи
каждая подвеска имеет 4 ушка для крепления. Аналогии
и подлинное назначение этих предметов нам неизвестны.
Кроме того в средней части ящика была найдена
розовая стеклянная бусина (рис. 128,4).
Каменный ящик 26 (I). Длина 2,0 м, ширина в
головах 0,70 м, в ногах 0,53 м. В заполнении встречались
угольки и реальгар. После расчистки на полу
обнаружены два скелета (рис. 127,2).
Первый (ранний) при повторном захоронении был
сдвинут в кучу к северо-восточной стене, кости лежали
беспорядочной грудой, поверх них череп. Второй
(поздний) скелет лежал вытянуто на спине, головой на
запад, ноги вытянуты, положение рук неясно. У правого
плеча и руки встречены четыре куска мела, пятый
обнаружен у левого плеча. В земляном полу встречались
угольки. Находок нет.
Каменный ящик 32 (II). Расположен у южной апсиды
храма, на глубине 0,96 м ниже окна. Длина ящика 0,70 м,
ширина 0,30 м, глубина 26 м. В заполнении встречались
угольки. Ни костей, ни вещей не обнаружено, видимо,
ящик был детским кенотафом.
Каменный ящик 34 (II). Длина 1,25 м, ширина в
западной части 0,48 м, в восточной 0,32 м. Стены состояли
из 4 монолитных плит. После расчистки обнаружены
обломок черепной крышки и кусок мела. Находок нет.
Судя по размерам, ящик также был детским.
168
Каменный ящик 35 (III). Длина 2,10 м, ширина в
головах 0,65 м, в ногах 0,50. Боковые стены состояли
из 4 плит, пол выложен плитами. Кости трех скелетон
были сдвинуты в кучу к восточной стене ящика, в
анатомическом беспорядке. Под ними оказались три черепа.
При разборке костей обнаружен кусок мела, в
заполнении и на полу встречались угольки. Находок нет.
Каменный ящик (II). Длина 1,40 м, ширина 0,54 м.
Северная стена состояла из трех плит, южная из одной.
В заполнении встречено много угольков и кусочков мела.
На полу лежал детский скелет, вытянутый на спине,
головой на запад, ноги вытянуты, положение рук не
устанавливалось (рис. 128,5). Около плеч погребенного
найдены две керамические бусины с остатками голубой
поливы (рис. 128,7), с правой стороны таза лежала
маленькая бусина из темно-красного стекла (рис. 128, 6).
В области груди, таза и левой бедренной кости
наблюдалось скопление угольков и кусочков мела.
Каменный ящик 49 (II). Длина 1,62 м, ширина 0,50 м,
глубина 0,30 м. Боковые стены составные, пол выложен
плитами. В западной части ящика обнаружены остатки
истлевшего черепа. От скелета сохранились только
обломки костей правой ноги, по которым судить о
положении погребенного было нельзя. В ногах лежал
большой кусок мела, на полу найдены угольки и комочки
реальгара. В заполнявшей ящик земле найден обломок
стеклянного браслета вишневого цвета (рис. 128, 13).
Браслет датирует время засыпки ящика XI—XII вв.
Каменный ящик 56 (I). Был покрыт несколькими
плитами, боковые стенки также составные. Длина ящика
2,05 м, ширина в головах 0,50 м, в ногах 0,25 м,
глубина 0,40 м.
В плотном земляном заполнении, насыщенном
камнями, встречено много угольков, кусочков мела и
реальгара, три осколка стекла (один из них — край круглого
стеклянного диска с утолщением на венчике, возможно,
попавший в засыпку ящика из культурного слоя вокруг
северного храма и свидетельствующий о способе
остекления храма). На полу ящика расчищен плохо
сохранившийся женский скелет, лежащий вытянуто на спине,
головой на запад, с руками, положенными на грудь
(рис. 129, 1).
Погребение сопровождалось инвентарем. Около
черепа найдены два обломка плохо сохранившегося мед-
нога колокольчика с закраиной (рис. 129,2), литое ме-
169
таллическое зеркало диаметром 10 см с ушком в центре
(рис. 129, 11) и остатком шнура в ушке. С левой стороны
черепа были расчищены остатки темных волос,
заплетенных в косу. Рядом с ними прослежена береста. Не
исключено, что коса находилась в берестяном трубчатом чехле.
В косу были вплетены три бронзовые цепочки, на
которых висело украшение — подвеска из позолоченного
серебра (рис. 129,6). Последняя представляет собой
серповидной формы цилиндрик, в сечении круглый,
внутри полый. С двух концов в него была вставлена
бронзовая трубка в виде кольца (рис. 129,6). Подвеска
на косе висела этим кольцом вниз. Цепочки к подвеске
крепились при помощи трех ушек, находившихся в
верхней части подвески. Посередине подвески и по ее краям
напаяны три декоративных пояска двойной скани, а в
четыре овальных гнезда, обрамленных такой же сканью,
вставлены четыре выпуклых стеклышка. В промежутках
между вставками находятся композиции из зерни по три
шарика в каждой.
Описанное ювелирное украшение оригинально, и мы
не можем указать ему полные аналогии. Вместе с тем
обратим внимание на весьма большое морфологическое
и стилистическое сходство описанной нижнеархызской
подвески с позднекочевническими серьгами (или, может
быть, точнее подвесками к косам — В. /С.), корпус
которых также имеет серповидную форму, в конце его
вставлено полое трубчатое кольцо, декор из поясков
скани и вставок на корпусе13. Эти массивные
украшения связывают с культурой половцев XI—XII вв. В
качестве предположения можно высказать мысль о том, что
погребение в ящике56 принадлежало
христианизированной женщине не местного кавказского происхождения, а
связанной со степным кочевым миром (половчанке? —
В. К.)- Предположение не кажется беспочвенным, если
учесть другие элементы тюркской культуры на Нижне-
Архызском городище. Ниже мы остановимся на этом.
У локтя левой руки обнаружена круглая
бронзовая бляшка диаметром 1,9 см, с обоих сторон
сохранившая остатки позолоты и имеющая форму колесика
(рис. 129,13). При ее обработке прослежены нити,
которыми бляшка была пришита к одежде. У локтей
обоих рук найдены две круглые свинцовые бляшки
диаметром 4 см, поверхность покрыта золотой фольгой.
На лицевой стороне по фольге вытиснен центральный
большой кружок, от которого радиально расходятся
170
«лучи», образующие равные секторы; в каждом из них
помещен малый кружок. Края также покрыты зубчатым
тиснением (рис. 129,4). Еще по одной такой же бляхе
найдено у пояса и на груди (всего четыре). Отверстий
в них нет и крепились ли они к одежде и как — неясно.
Нам неизвестны и аналогии.
Возле кисти правой руки найден бронзовый перстень
с овальным щитком, покрытым гравированными
концентрическими черточками в 5 рядов (рис. 129, 12),
у пояса найдена поясная бронзовая бляшка бабочко-
видной формы, с двумя штифтами для крепления на
оборотной стороне и спиралеобразным узором на
лицевой (рис. 129,5). В области грудной клетки
обнаружен обломок металлического зеркала с ушком
(рис. 129,3) и обломок стеклянной ребристой бусины.
Еще 4 бусины оказались, возле шеи и у пояса;
керамическая, покрытая голубой глазурью (рис. 129,7), па-
стовая зеленая, с коричневыми «глазками» (рис. 129,8),
пастовая черная (рис. 129,9) и пастовая синяя с
белыми полосками (рис. 129, 10).
Заметим, что поясная бляшка бабочкообразной
формы не противоречит намеченной дате15.
Каменный ящик 74 (I). Длина 1,0 м, ширина 0,50 м,
глубина 0,30 м, толщина плит 3—5 см. Дно выложено
плитами, в головах была положена дополнительная
плита, возвышающаяся над полом на 3 см. Судя по
размерам ящика, захоронение должно было быть
детским, но скелета не обнаружено (рис. 130, 1).
Каменный ящик 75 (I). Аналогичен предыдущему
(рис. 130, 1), длина ящика 0,95 м, ширина 0,40 м,
глубина 0,30 м. В головах лежал камень, возвышающийся
над полом на 10 см. Скелета и вещей также не
обнаружено.
Судя по всему, мы сталкиваемся с кенотафами, ибо
трудно допустить бесследное разложение детских
костяков. Они не были и выброшены из ящиков, ибо
признаков вскрытия не отмечено. С другой стороны,
заслуживает внимания обычай подкладывать специальную
плоскую плитку под голову погребенного. Выше мы уже
приводили такие факты (напр. ящик 2).
Каменный ящик 78 (I). Длина 1,35 м, ширина в
головах 0,65 м, в ногах 0,45 м, толщина плит 2,5—3 см;
перекрытие и пол были сложены из мелких плит. Никаких
следов скелета не было, возможно, и это погребение
следует считать кенотафом, но в средней части ящика
171
обнаружен темно-коричневый стеклянный браслет
треугольного сечения. Он датирует ящик 78 и
расположенные поблизости и на том же горизонте ящики 74 и 75
XI—XII вв.
Каменный ящик 85 (III). По стратиграфическим
условиям этот ящик один из самых ранних. Находился
на большой глубине — на уровне верхней ступени
цоколя храма, т. е. на уровне древнего горизонта X в.—
в твердом и насыщенном камнями и щебнем грунте
аллювиального происхождения. Конструктивно также
своеобразен — стенки сложены из мелких плиток без раствора,
и только восточную стенку образует вертикально
стоящая плита. В толщину стены камни положены в один
ряд, в высоту на 5—7 рядов кладки. Камни битые,
необработанные.
Размеры камеры: длина 1,95 м, ширина в головах
0,85 м, в ногах 0,45 м, дно — каменистый материк. От
скелета сохранились череп и большие кости рук и ног.
Погребенный лежал головой на запад, вытянуто на
спине, руки положены на живот, длина скелета 1,55 м.
Находок не было, в заполнении встречены угольки,
кусочки мела и реальгар.
Каменный ящик 87 (I). Каменные ящики 86 и 87 —
наиболее восточные «периферийные» могилы кладбища
и наиболее мелкие, залегавшие на глубине всего 0,30 м
от поверхности.
Стратиграфически ящик 87 наиболее близок к
современному горизонту и был расположен на уровне,
приходящемся на середину окон центральной апсиды храма.
Стены сложены не из вертикальных монолитных плит,
лежащих плашмя и ровной (обработанной) стороной
внутрь камеры, рваной наружу (рис. 130,2), т. е.
кладка аналогична кладке стратиграфически раннего
ящика 85. Покровных плит не было. В заполнении ящика
встречены комочки реальгара, угольки. На плитовом
полу расчищены остатки истлевшего скелета — часть
челюсти, зубы, локтевая кость правой руки, обломки
тазовых костей, бедренные кости ног. Судя по ним,
погребенный лежал вытянуто на спине, головой на запад.
В ногах отмечено скопление угольков, найден кусок
железного шлака (попавшего с заполнением). Никаких
находок нет. Длина ящика 2,10 м, ширина в головах
0,56 м, в ногах 0,40 м, глубина 0,30 м.
Каменный ящик 89 (I). Находился на скате конуса
выноса, обращенном к апсидальной части храма. Был
172
накрыт 5 плитами, напущенными друг на друга в виде
понижающихся в сторону ската ступеней (рис. 131, 1).
Продольные стены ящика составлены из трех плит
каждая, поперечные из одной. Длина ящика 1,50 м,
ширина в головах 0,55 м, в ногах 0,30 м, глубина 0,30 м.
В заполнении ящика встречены угольки, кусочки мела
и реальгар. От скелета сохранились череп с отпавшей
челюстью, кости вытянутых вдоль тела рук, кости ног,
обломки таза (рис. 131,2). Погребенный лежал
вытянуто на спине, головой на запад. Находок не было.
Стратиграфически ящики 87 и 89 поздние, относящиеся
скорее всего к XIV7 в.
Каменный ящик 99 (I). Имел покрытие из трех рядов
плоских плит, верхние два ряда представляли
беспорядочный навал, третий (нижний) ряд состоял из 6 плит
почти одинаковой формы и размера, лежавших в ряд
поперек ящика и тщательно подогнанных (рис. 131,3).
В восточном конце покровных плит (т. е. в ногах
погребения) вертикально стояла плита четырехугольных
очертаний размером 0,55X0,34 м — возможно, надгробие.
Надписей или изображений на нем не было. Ширина
перекрытия в западной части 0,95 м, в восточной 0,70 м.
В заполнении встречались угольки, кусочки мела,
реальгар. На плитовом полу расчищен плохо
сохранившийся скелет мужчины, лежащий головой на запад,
вытянуто на спине (рис. 131,4). Положение рук не
устанавливалось. От черепа сохранилась часть крышки и
зубы, кроме того, уцелели кости рук и ног, ребра, остатки
таза. Правая нога лежала на полу, левая была поднята
над скелетом на 0,21—0,22 м и находилась почти под
нижним слоем покровных плит.
В ногах найдено корродированное железное кольцо
(рис. 130,8), около черепной крышки височное кольцо
из серебряной проволоки, четыре небольших бронзовых
бляшки сердцевидной формы от одежды или головного
убора (рис. 130,7). Около челюсти оказалось второе
височное кольцо из серебряной проволоки
(аналогичное первому), на фаланге пальца левой руки было
найдено такое же кольцо из меди, с сомкнутыми концами.
Длина ящика 2,03, ширина в головах 0,48 м, в ногах
0,41 м, глубина 0,35 м.
Ящик 99 заслуживает внимания, ибо он имеет в своем
комплексе хорошо датированные украшения. Это
упомянутые сердцевидные бляшки, нашивавшиеся на одежду.
В состав так называемого Зеленчукского «клада», от-
173
крытого в 1940 г. под полом северного храма, входит
87 таких же бляшек, тисненных из листового золота16.
Зеленчукский «клад» (в действительности богатое
погребение, см. ниже) перстнем-печатью армянского царя
Ашота I датируется X в.17 Это дает нам основание
ящик 99 отнести к X—XI вв.
Каменный ящик 108 (II). Длина 2,10 м, ширина в
головах 0,70 м, в ногах 0,85 м (за счет деформации этой
части ящика). Южная стенка состояла из одной плиты,
северная из трех, восточная поперечная стенка
отсутствовала. В заполнении встречены угольки и реальгар.
На земляном полу расчищен плохо сохранившийся
скелет, лежащий головой на запад, вытянуто на спине,
с руками, положенными на грудь (рис. 132,2). Череп
раздавлен, часть голеней и стоп отсутствовала.
Находок нет.
Каменный ящик 109 (II). Расположен вплотную к
ящику 108 и на одном с ним горизонте (рис. 132,2).
Южная монолитная стенка для обоих ящиков была
общей. Длина ящика 2,25 м, ширина в головах 0,60 м,
в ногах 0,66 м, в средней части камеры 0,55 м. В
заполнении встречены угольки, реальгар. Скелет почти
полностью истлел, уцелевшие кости были разбросаны по
земляному полу (часть черепной крышки и нижняя
челюсть оказались в восточной части камеры). Положение
скелета не устанавливалось. Находок нет.
Каменный ящик 131 (I). Вскрыт в 1980 г. у входа
в западный притвор. Был накрыт монолитной плитой
длиной 2,04 м, шириной 1,05 м, толщиной 9 см. В
заполнении ящика встречались угольки, комочки реальгара
и цемянки, в верхнем слое — фаланга пальца, зуб и
позвонок. В восточной части ящика на глубине 0,35 м
найдены бронзовая серьга в виде вопросительного знака
с полым бронзовым «шариком» на конце и красная
ластовая буса с синими разводами (рис. 133,5—6). Ящик
состоял из двух камер — большой и малой (рис. 133, 1).
Большая камера. Длина 2,0 м, ширина в головах
0,50 м, в ногах 0,30 м, глубина 0,39 м. Продольные стенки
составные, пол земляной. В ящике оказался один плохо
сохранившийся скелет, лежавший головой на запад,
вытянуто на спине, с вытянутыми конечностями. По обеим
сторонам черепа находились еще два черепа, но без
скелетов. В дальнейшем в ходе расчистки основного
захоронения под ним обнаружены лучевые кости рук
одного из «ранних» скелетов. Следует полагать, что в
174
ящике находилось два погребенных, которые
впоследствии были удалены (за исключением случайно
оставшихся костей рук), а на освободившееся место был
положен поздний костяк. От «ранних» погребенных были
оставлены черепа, которые символизировали их
присутствие в могиле.
При зачистке земляного пола под скелетом найдено
маленькое серебряное колечко (рис. 133,7), очевидно,
связанное с одним из ранних захоронений, а в выбросе
при просеивании обнаружена черная пастовая буса
с белой полоской (рис. 133,8).
Судя по серьге в виде вопросительного знака, позднее
погребение можно датировать XIII—XIV вв.
Малая камера. Пристроена к большой с запада,
размеры 0,68X0,47 м, глубина 0,31 м, составлена из четырех
плит, пол земляной. У западной стенки лежала
раздавленная черепная крышка и кусок челюсти, поперек
камеры большие кости рук и ног, обломки ребер (рис. 133, 1).
Инвентаря нет. Не вызывает сомнений, что все эти кости
перезахоронены, возможно, из большой камеры. В таком
случае ящик 131 мог быть использован трижды:
древнейшим является скелет, перенесенный в малую камеру,
более поздними два захоронения, представленные
черепами и костями рук, позднейшим — захоронение
XIII—XIV вв.
Каменные ящики в интерьере храма. Каменный
ящик 42. Обнаружен в ходе раскопок в интерьере храма,
в его южном нефе. Южная стенка ящика вплотную
примыкала к южной стене храма, восточная часть впущена
под верхнюю ступень солеи. Интересно, что над уровнем
цемяночного пола храма ящик возвышался на 0,20 м
и, безусловно, был виден в интерьере храма.
Ориентирован по линии 3 — В, сложен из больших, тщательно
отесанных плит толщиной 5 см, покровная плита также
была монолитной и тщательно обработанной, но в ней
грабителями пробито большое отверстие с рваными
краями (рис. 134, 1). Длина камеры 1,80 м, ширина
0,57 м, глубина 0,61 м. Пол покрыт монолитной плитой.
В земляном заполнении встречено много мелких камней,
угольков и кусочков мела. В западной части камеры
обнаружен обломок черепной крышки, в средней —
обломки тазовых костей и бедренных костей ног.
Находок нет.
Местоположение могилы у алтарной части храма и
диаконника, тщательность отделки плит и кладки гово-
175
рит о принадлежности ящика 42 какому-то весьма
социально значительному лицу. Не исключено, что яшм к
снаружи был облицован слоем цемянки.
Каменный ящик 129. Как уже говорилось, в 1940 г.
в северном храме был обнаружен так называемый «Зе-
ленчукский клад», в действительности представляющий
комплекс предметов из богатого захоронения (рис. 135).
По свидетельству X. О. Лайпанова, раскопки 1940 г.
были произведены в юго-западной части храма18, где
и был найден большой, хорошо сложенный каменный
ящик. С целью проверки этих сведений мы в 1980 г.
провели исследование в юго-западной части наоса храма
и вскрыли здесь (у западного окна южной стены)
небольшой участок земляного пола, не сохранившего це-
мяночного покрытия. Размер раскопа 2,0X1,50 м.
Раскопом был полностью раскрыт большой каменный ящик,
залегавший на глубине 0,25 м ниже отметки цемяноч-
ного пола и вытянутый вдоль южной стены.
Плит покрытия почти не было, сохранилась лишь
часть плиты в западной части ящика. То, что ящик уже
был вскрыт, не вызывало сомнений. После расчистки
открылись продольные стенки ящика, состоящие
каждая из двух частей. Восточная стенка состояла из одной
плиты, западная из отдельных небольших камней на
известковом растворе. Таким образом, в конструкции
могилы применена смешанная кладка. Пол был покрыт
монолитной плитой, расколотой на части. Длина камеры
2,45 м, ширина 0,86 м, глубина 0,7,7 м (рис. 134,2),
толщина плит 5 см. В заполнении встречались камни,
обычных угольков и реальгара не наблюдалось — возможно,
потому, что заполнение не было древним и
первоначальным. На полу обнаружены две берцовые кости и
два ребра, а также кусочек стекла — венчик сосуда
бледно-голубого цвета, попавший в щель в полу.
Интересная деталь ящика—толстый E—6 см) слой серого
известкового раствора, которым были облицованы
снаружи стенки. Видимо, таким же слоем облицовки
была покрыта и покровная плита. Этим
обеспечивалась герметичность камеры.
Нет сомнения в том, что это — тот каменный ящик,
который был вскрыт экспедицией К. М. Петролевича
в 1940 г. Размеры их совпадают. Но в опубликованном
X. О. Лайпановым отчете допущены ошибки: ящик
залегает на глубине не 2,50 м, а 0,25 м (от пола храма)
и в нем, вопреки утверждению X. О. Лайпанова1, на-
176
холился скелет, остатки коего нами обнаружены. Трудно
понять, как исследователи в 1940 г. не заметили
остатков погребения, а погребальный инвентарь представили
как «Зеленчукский клад».
Дата «клада» как X в. (видимо, вторая половина)
нами уже рассмотрена и опубликована20. Отметим,^ что
крупные размеры, тщательность отески плит,
герметизация камеры при помощи облицовки, местоположение
в нефе церкви — все это выделяет ящик 129 из
рассмотренной нами массы погребений и с учетом очень
богатого инвентаря позволяет считать это погребение
принадлежащим представителю (точнее
представительнице) местной феодализирующейся аристократии.
К числу таких могил следует причислить также
ящики 42 и 128 (последний по устройству аналогичен
ящику 129 и находится также в южном нефе, исследован
нами в 1980 г.).
Складывается впечатление, что наиболее
значительные в социальном отношении лица погребались в южном
нефе северного храма. Это, вероятно, был наиболее
аристократический участок кладбища, своего рода
местный христианский пантеон.
Находки вне погребений. В ходе раскопок кладбища
у северного храма вне могил найден ряд предметов.
Культурного слоя как такового у храма нет, и
обнаруженные здесь обломки типичной для городища
керамики с ним не связаны. Из керамических обломков
выделим фрагмент стенки абхазского сосуда с коричнево-
бурой росписью (аналогии см. в керамике городища),
стенки средневековых амфор, также аналогичных
найденным в культурном слое городища и 5 обломков плоской
черепицы — солены (один из них в заполнении
ящика 100). Черепица имела толщину 1,5—2,0 см, судя по
обломку из ящика 100 — слабо выраженные A см)
бортики. Присутствие черепицы в почвенном слое близ
храма ставит интересный не только в научном, но и
в практическом (с точки зрения реставрации)
отношении вопрос о возможности применения черепицы в
первоначальном покрытии храма.
Среди прочих случайных находок обратим внимание
на обломки стеклянных дисков, которые могли иметь
диаметр в пределах около 20 см. Их обнаружено четыре,
все они имеют либо сплошные, либо полые внутри
венчики (край диска загнут, рис. 136, 18). Два диска были
цветные (светло-розовый и светло-зеленый), остальные
177
бесцветные. Кроме того, еще один обломок стеклянного
диска был найден в заполнении ящика 56. Обломки
дисков, как уже отмечалось, могут свидетельствовать
0 способе остекления окон храма — диски должны были
вставляться в деревянные рамы. Такой способ
остекления известен в византийской архитектуре21.
Очень интересен фрагмент костяной резной
пластинки, найденной в 1960 г. у апсидальной части храма на
глубине первого штыка (см. рис. 121, 1). Это часть
обкладки так называемого «розеточного» ларца
византийского происхождения (рис. 121,2), датируемого
специалистами XII в.22 На оборотной стороне пластинки
сохранились три костяных гвоздика для крепления к
деревянной основе. Видимо, некогда ларец входил в число
церковных аксессуаров. В заполнении ящика 59
оказалась медная византийская монета императора
Константина Багрянородного (913—959 гг.), не относящаяся
к погребению и явно попавшая случайно, с засыпкой
(рис. 136, 11).
У апсид храма и почти вплотную к ним на глубине
1 м найдены два клепаных железных креста (рис. 121,
3—4). У западной стены южного притвора обнаружен
еще один такой же крест. В заполнении ящика 90
оказался железный плоский наконечник стрелы
(рис. 130,3). В северо-восточной части восточного
участка кладбища найдена разбитая, но сложившаяся
из двух частей каменная ступка, диаметр устья 0,17 м,
глубина 0,13 м (рис. 136, 1). Против центральной
апсиды в поддерновом слое обнаружен обломок
песчаниковой чаши, диаметром примерно 0,30 м и 0,11 м
высоты, с высоким бортом. Еще один обломок такой же
песчаниковой чаши обнаружен при разборке камней
над ящиком 6, во время раскопок на территории
города подобные чаши нам не попадались, а их
топографическая связь с храмом наводит на мысль о том, что
они могли использоваться для красок при росписи
северного храма.
Некоторые случайные находки по своему характеру
могут быть связаны с разрушенными могилами. К числу
таких находок мы относим бусы халцедоновые,
хрустальные, пастовые, поливные керамические (рис. 136,2—10),
кольца бронзовые и железные (рис. 136, 12, 16),
наконечник стрелы (рис. 136, 17), металлическое зеркало
(рис. 136, 14), обломки двух таких же зеркал,
возможно — кабаний клык с отверстием для подвешивания.
178
Не исключено, что эти предметы погребального
реквизита оказались выброшенными из наиболее ранних
погребений при совершении более поздних. Тем самым
можно объяснить очень небольшое число ранних могил
второй половины X — первой половины XI в.
В 1968 г. при исследовании ящиков 91—93 вне
погребений найден крупный кусок белого известкового
камня — такого, какой часто встречается в могилах.
Мелкие древесные угольки и комочки красной глины
(напоминающие фракции битого кирпича) вне
погребений встречались повсеместно на разных уровнях и по
всей площади раскопа у восточной части храма.
Происхождение их и кусков известкового камня может быть
связано со строительным мусором, образовавшимся
во время сооружения храма (в частности, комочки
красной глины имеют отношение к производству плинфы,
а известковый камень к производству раствора и
штукатурки; по словам архитектора-реставратора В. И.
Бородина, древняя яма для гашения извести была
обнаружена им при земляной работе на левом берегу балки
Церковной в 1959 г.). Однако, древесные угольки
встречаются также в языческих погребениях на склонах гор,
где не может быть и речи о строительном мусоре.
Встречены они и комочки реальгара при зондировании кругло-
планового «цирка» у среднего храма. И здесь вряд ли
можно усматривать строительный мусор, скорее — это
атрибуты языческого культа огня. Поэтому мы должны
допустить возможность и иного происхождения
угольков, комочков реальгара и мела-известняка в слое у
апсидальной части северного храма — культовое.
Не освящалась ли этими языческими символами сама
земля кладбища, принимавшая в себе усопших
прозелитов — вчерашних язычников? В таком случае
упомянутые атрибуты языческого культа приобретают новый
глубокий смысл и имеют непосредственное отношение
к погребальному обряду и традиционному мышлению
местного населения*.
* Наличие реальгара и мела в погребениях нами
рассматривалось как пережиточные черты сарматского погребального ритуала,
а каменные плитки под черепами — как возможный признак
проникновения в Нижний Архыз меото-адыгского погребального обряда
(Кузнецов В. А. Некоторые вопросы этногенеза осетин по данным
средневековой археологии.— В кн.: Происхождение осетинского народа.
Орджоникидзе, 1967, с. 64). Сейчас я не могу настаивать на
правомерности данных предположений.
179
На основании немногочисленного археологического
материала из описанных выше погребений кладбище
у северного храма можно датировать временем со
второй половины X в. по конец XIV в.
Кладбище у горы Церковной
Расположено, примерно, в 200—250 м
северно-восточнее балки Церковной, в лесу у подошвы Церковной горы.
О возможном существовании здесь христианского
кладбища свидетельствовала небольшая одноапсидная
церковь 11 (см. выше), окруженная частично
сохранившейся каменной оградой. В 1964 г. на возвышенности,
где находится церковь, мы заложили разведочную
траншею длиной 10 м и шириной 0,50 м, ориентированную
по линии С — Ю. Траншея перерезала 4 каменных ящика,
залегающих в насыщенном щебнем грунте.
Каменный ящик 1. Сложен из четырех
песчаниковых плит, сверху был накрыт несколькими плитами,
самая большая имела размеры 1,10X0,50 м при толщине
5 см. В желтом суглинистом заполнении встречался
щебень, угольки и кусочки мела (что вновь
подтверждает ритуальный их характер). Ящик был ориентирован
по линии В — 3, размеры: длина 1,30 м, ширина в
головах 0,35 м, в ногах 0,32 м, глубина 0,35 м, пол
земляной. Скелет полностью истлел, в западной части
ящика встречены кусочки сгнивших костей и зубы.
Находок нет.
Каменный ящик 2. Сложен из четырех плит, сверху
был накрыт несколькими плитами. Ориентирован по
линии В — 3, заполнение состояло из суглинка и щебня,
встречались угольки и мел. Длина ящика 1,63 м, ширина
в головах 0,46 м, в ногах 0,43 м, глубина 0,44 м. Пол
покрыт плитой, на которой расчищены остатки сильно
истлевшего скелета, лежавшего головой на запад,
вытянуто на спине-, положение рук было неясно. Череп
разложился, сохранилась лишь часть черепной крышки
и обломок нижней челюсти. Кости рук, грудной клетки
и таза почти не прослеживались, лучше фиксировались
кости ног. Близ черепа найдены два несомкнутых
височных кольца из бронзовой проволоки (рис. 137,8),
бронзовый бубенчик (рис. 137, 10), бронзовый (мед-
^ ный—?) нательный крестик (рис. 137,7) и 9
стеклянных бус, из них три пронизи зеленого и синего цвета
180
и 6 маленьких бусин синего и красного цветов (рис. 137,
12—17).
Каменный ящик 3. По устройству аналогичен
вышеописанным, длина 1,78 м, ширина в головах 0,52 м, в
ногах 0,36 м, глубина 0,40 м. Был накрыт несколькими
плитами, наиболее крупная имела размеры 1,10X0,50 м.
Заполнение—суглинок с щебнем. Ни остатков костяка,
ни вещей в ящике не обнаружено (кенотаф?).
Каменный ящик 4. Длина 2,05 м, ширина в головах
0,62 м, в ногах 0,46 м, глубина 0,60 м. Пол был покрыт
плитой. В восточной части ящика лежала груда
человеческих костей, явно сдвинутая для вторичного
захоронения (которого не оказалось). Западная часть ящика
пустая. При разборке костей в них обнаружены
бронзовое кольцо (рис. 137,9) и литая бронзовая пуговица
с ушком и тремя концентрическими кружками
(рис. 137, 11).
В срезе возвышенности, на которой находятся
вышеописанные могилы, в 1978 г. был замечен край большой
и толстой плиты и вертикальные плиты каменного ящика.
Заложенный здесь небольшой раскоп открыл два
каменных ящика, кроме обычных покровных плит,
накрытых огромной плитой размером 2,0Х 1,70 м, толщиной
0,25—0,26 м. Сдвинуть ее было невозможно. Ящики
находились на расстоянии 1 м друг от друга (рис. 137, 1).
Каменный ящик 5. Почти полностью был накрыт
большой плитой, внутри заполнен землей и щебнем. Состав-
лён из четырех монолитных плит толщиной 3—4 см.
Длина камеры 1,82 м, ширина в средней части 0,65 м,
высота камеры от 0,60 до 0,53 м. Пол выстлан плитами,
в западной части камеры поверх пола лежала пятая
плита, очевидно,- предназначавшаяся для черепа. Плохо
сохранившиеся остатки скелета были перемещены в
восточную часть камеры (черепная крышка, кости рук
и ног). Видимо, ящик был ограблен. Около черепа на
полу найдена -бронзовая золоченая пуговица-бубенчик
(рис. 137,2).
Каменный ящик 6. Сверху был накрыт двумя
плитами; образовавшаяся в их стыке щель была закрыта
небольшой плитой 0,85X0,34 м. Заполнение камеры —
глинисты^ грунт .с большим содержанием щебня. Ящик
сложен из четырех монолитных плит толщиной 3—8 см,
пол выложен плитами. Длина камеры 1,75 м, ширина
0,60 м, глубина 0,50 м. Скелета не обнаружено, лишь
в средней части камеры оказался, обломок трубчатой
181
кости (вероятно, бедренной). Предположению об
ограблении противоречит как сохранившееся перекрытие
ящика, так и характер заполнения: насыщение
древесными угольками и закопченными камнями, на уровне
пола уголь местами (особенно в западной части) лежал
слоем толщиной от 1,5 до 5 см. Остается полагать, что
скелет почти полностью истлел.
В ящике найдены предметы, свидетельствующие
о том, что погребение было женским. На глубине 0,37 м
обнаружен бронзовый литой перстень с круглым в виде
розетки щитком и гравированным знаком на нем
(рис. 137,6) и бронзовое височное кольцо (рис. 137,3).
У восточной стенки на полу — два височных кольца
(рис. 137,4—5), в 0,40 м от западной стенки лежал
еще один бронзовый перстень того же типа, но с
несколько иным изображением на щитке, также
выполненным насечкой.
Кладка стен этого ящика отличается особой чистотой
и тщательностью отески плит.
Время функционирования христианского кладбища
у горы Церковной определяется нами суммарно как
XI—XII вв., о чем свидетельствуют бронзовые
височные кольца и пуговицы-бубенчики, широко
представленные как в вышеописанных языческих могильниках
и христианских кладбищах Нижнего Архыза, так и в
других синхронных памятниках Северного Кавказа.
Для установления более узкой датировки наш материал
еще недостаточен.
Не ясны и те причины, которые побудили
организовать христианское кладбище с церковью на нем и
оградой отдельно от большого кладбища у северного
храма, существует ли .какая-либо связь между ними,
кроме топографической? Перед будущими
исследователями Нижнего Архыза стоит немало подобных
неразрешенных вопросов.
Подведем краткие итоги. Прежде всего вновь
подчеркнем четко выраженное топографическое
местоположение христианских кладбищ: все они сконцентрированы
на территории поселка Аланской епархии и окружают
церкви. За пределами этой территории христианских
кладбищ нет, и данное обстоятельство ясно высвечивает
изолированное положение небольшой христианской
диаспоры в окружающем языческом мире, либо совсем не
затронутом христианством, либо затронутом очень слабо.
Подобная картина, прослеживаемая в таком крупном
182
христианском центре, как Нижний Архыз, разумеется,
не дает оснований говорить о глубоком проникновении
христианской религии в народные массы Алании.
Наиболее полный материал для суждений дает
кладбище у северного храма. Рассматривая его, надо
обратить внимание на синкретический характер
погребального обряда: чисто христианская ориентация головой
на запад, вытянутое трупоположение, почти полное
отсутствие вещей и полное — керамики, применение
каменного гроба сочетаются с такими языческими
чертами, как употребление древесного угля, мела и
реальгара. Эти детали погребального обряда глубоко тради-
ционны, архаичны и своими истоками уходят в недра
язычества. То же можно сказать и о подкладывании
плиток под голову погребенного.
Устанавливаемая хронология христианских кладбищ
в целом соответствует времени появления и
распространения христианства в Алании, известному по
письменным источникам23. Судя по хорошо датируемому
женскому погребению в ящике 129 (§ интерьере северного
храма), наиболее ранние могилы на наилучше изученном
кладбище появились в середине — второй половине X в.,
а в XI в. кладбище уже активно функционировало.
Наряду с могилами XI в. документальным
свидетельством сказанного является каменный крест, стоявший
на кладбище у северного храма (рис. 138,3). Греческая
надпись на кресте гласит: «Лета от сотворения мира
доныне, честного креста, 6521». Как справедливо
отметил В. В. Латышев, в надписи нет никакого намека
на то, что крест представляет собой надгробный
памятник, и по какому случаю он здесь поставлен, сказать
с уверенностью невозможно24. Но поскольку надпись
точно датирована 1013 г., а топографически она
приурочена к кладбищу, мы вправе в этом факте видеть
подтверждение вывода об активном функционировании
кладбища уже в начале XI в.
Второй, но обломанный крест с греческой надписью
(рис. 138, 1—2) найден близ «1-й древней церкви Зе-
ленчукского монастыря», т. е. северного храма в феврале
1900 г. Надпись прочтена В. В. Латышевым: «1С ХС.
Слово. Святой Фома. Господи помоги рабу твоему Мине.
Святой Николай. Святой Георгий» . К сожалению,
надпись не датирована. По свидетельству находчиков —
монахов обломок креста был найден «на древней
могиле», надпись надгробная.
183
Интересно, что кладбище у северного храма
функционировало и после татаро-монгольского нашествия,
в XIII—XIV вв., возможно, и в начале XV в., когда
жизнь в Нижне-Архызском городе замерла. Как мы
видели, к XIII—XIV вв. относится немало погребений, и
это свидетельствует о том, что христианская община
в Нижнем Архызе (видимо, в поселке епархии)
продолжала существовать также в эпоху господства
Золотой Орды. И этот вывод, сделанный на основе
археологического материала, соответствует сведениям
письменных источников: достоверно известно, что Аланская
епархия находилась в сфере внимания
Константинополя до конца 60-х годов XIV в.26, после чего ее
упоминания прекращаются.
Не совсем ясен обычай неоднократного
использования каменных ящиков с передвижкой более ранних
скелетов в угол. Обнаруженные нами груды
перемешанных в таких случаях костей сдвинуты столь грубо
и непочтительно, что при господствовавшем на Кавказе
и у алан культе мертвых такое обращение с усопшими
родственниками кажется. маловероятным. Поэтому
навряд ли подобные могилы неоднократно
использовались членами одной семьи. С другой стороны, и
практика погребения в чужой могиле в условиях господства
традиций родового строя и соответствующей психологии
кажется невероятной. Возможно, эта особенность имеет
какую-то связь с давней традицией коллективных
захоронений в склепах.
Библиографические ссылки
1. Сысоев В. М. Поездка на реки: Зеленчук, Кубань и Теберду
летом 1895 года. МАК, вып. VII. М., 1898, с. 119.
2. В практике археологических исследований на Северном
Кавказе этот опыт применения биолокации осуществлен впервые.
3. Сысоев В, М. Указ. соч., с. 118—119, рис. 17.
4. Древнехристианские храмы и Александро-Афонский Зелен-
чукский монастырь в Зеленчукском ущелий Кавказского хребта,
Кубанской области, Баталпашинского отдела. Одесса, 1904, с. 6—7.
5. Сысоев В. М. Указ. соч., с. 135.
6. Деген-Ковалевский Б. Е. Сванское селение как исторический
источник. СЭ, 1936, 4—5, с. 41.
7. Кузнецов В. А. Змейский катакомбный могильник (по
раскопкам 1957 г.) МАДИСО, т. I. Орджоникидзе, 1961, с. 123, табл. XIV.
8. Даркевин В. П. Светское искусство Византии. М., 1975,
с. 272—273, рис. 386, 387, 388; Банк А. В. Прикладное искусство
Византии IX—XII вв. М., 1978, рис. 50.
184
9. Даркевич В. П. Указ. соч., с. 203.
10. Даркевич В. П. Указ. соч., рис. 23 и 27 (чаша из с. Вильгорт,
XII в.), рис. 60 (чаша из Черникова, XII в.).
11. Дитлер Я. А. Могильники в районе поселка Колосовка на
реке Фарс. СМАА, т. II. Майкоп, 1961, табл. XVII, 3.
12. Милорадович О. В. Указ. соч., с. 103, рис. 8,4—5,10; Круп-
нов Е. И. Средневековая Ингушетия. М., 1971, с. 89, рис. 33,2—4;
архив И А АН СССР, Р-1, № 4651, альбом, рис. 3 (отчет Нечаевой Л. Г.
за 1971 г., склеп XIII—XV вв. у с. Мужичи ЧИ АССР). Встречались
и в верховьях р. Кубани; район Георгиевско-Осетинского (см.:
Потапов в О.О. Деяю peni салт! всько1 культур и з Кубанщини в музе1
Грузи. «Схдопй Свгг>, 1928, М» 3—4, рис. 20).
13. Случайные находки на Кавказе в 1885 и 1886 годах. ЗРАО,
т. III, вып. I, н. с. Спб, 1887, с. 461—462, рис. (Здвиженское на
Маныче); Горбенко А. А., Корен я ко В. А., Максименко В. Е. Поздне-
кочевническое погребение у хутора Нижняя Козинка, СА, 1975, 1,
с. 287, рис. 1, 6.
14. Минаева Т. М. Очерки по археологии Ставрополья.
Ставрополь, 1965, с. 79, рис. 20; Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники
Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966, с. 38—39,
рис. 6, IV—V; Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981, с. 261,
рис. 84, 1 и 6.
15. Имеет аналогию в смешанном комплексе из пещерных
погребений около с. Дзивгис. См.: Уварова П. С. Могильники Северного
Кавказа. МАК, вып. VIII. М., 1900, табл. XXIV, 8.
16. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
рис. 15, 10—12, с. 119.
17. Там же, с. 120.
18. Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и балкарцев.
Черкесск, 1957, с. 53.
19. Лайпанов X. О. Указ. соч., с. 54.
20. Кузнецов В. А. Указ. соч., с. 120.
21. См.: Millet G. L'Ecole grecque dans ('architecture byzantine.
Paris, 1916,. с 193, рис. 96 и др.; диски из городов Поволжья
XIII—XIV вв. см.: Средневековые памятники Поволжья. М., 1976, с. 54.
22. Даркевич В, П. Светское искусство Византии, с. 276; Банк А. В.
Прикладное искусство Византии, рис. 63; Dalton О. М. Byzantine
Art and Archaeology. Oxford, 1911, с. 216, рис. 130, с. 217, рис. 131 и др.
23. Их обзор см.: Кузнецов В. А. Зодчество феодальной
Алании, с. 12—24.
24. Латышев В. Заметки о кавказских надписях. ИАК, вып. 10.
Спб, 1904, с. 100.
25. Там же, с. 100—101, рис.
26. Кузнецов В, А. Указ. соч., с. 23.
185
Глава VI
МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
Раскопки Нижне-Архызского городища и его
могильников, многочисленные случайные находки дали
обширный археологический материал, характеризующий
культуру местного населения X—XII вв. Если
предшествующий период VII—IX вв. и его материальная культура
применительно к верхней Кубани получили широкое
освещение благодаря замечательным находкам из
могильника «Мощевая балка» (верховья Большой Лабы)
и публикациям А. А. Иерусалимской, то заполнение
лакуны по последующему периоду вплоть до татаро-
монгольского нашествия станрвится возможным именно
благодаря исследованию Нижнего Архыза, а также
многолетним работам М. Н. Ложкина в верховьях реки
Уруп. Совмещение результатов всех этих исследований
в недалеком будущем позволит воссоздать
обоснованную картину исторического и культурного развития
этого района в эпоху раннего средневековья. Кратко
остановимся на анализе только основных форм
материальной культуры Нижнего Архыза, в первую очередь
наиболее массового материала — керамики.
Керамика
Нижнеархызская керамика дифференцируется на
керамику из погребальных сооружений и керамику из
культурного слоя. Первая немногочисленна, но
представлена целыми и почти не пострадавшими сосудами,
вторая насчитывает сотни образцов, но они в
большинстве не поддаются реконструкции форм из-за
фрагментарности. Поэтому керамика из погребений и керамика
из слоя в какой-то степени дополняют друг друга.
Керамика погребальных сооружений. Происходит
целиком из языческих могильников. В христианских
кладбищах керамики нет. Единственным исключением
является полуязыческий-полухристианский склеп
(вошедший в полевую документацию как каменный ящик
№ 1, раскопки 1961 г.) под полом церкви 6. В
погребении, совершенном по христианскому обряду, головой
на запад, содержался ряд вещей и в том числе четыре
обломка стенок и овальная в сечении ручка гончарного
186
красноглиняного сосуда со слегка пачкающей
поверхностью и линейно-волнистым орнаментом на корпусе
(см. рис. 70,4—6). Профиль и размеры сосуда
(кувшина?) не устанавливаются, датировка его по
сопутствующему инвентарю — XI—XII вв.
К наиболее архаичным и, возможно, ранним формам
относится фрагмент чернолощеной стенки крупного
сосуда (скорее всего гидрии), с переходом от стенки к
горлу из пещерного погребения 2 в балке Подорваной (см.
рис. 92,2). На шейке четко профилированы пять-шесть
каннелюр, от которых вниз по тулову спускаются
орнаментальные фестоны, нанесенные по сырому тесту и
поэтому слегка рельефные. Каннелированная глубокими
желобками шейка, техника нанесения фестонов при
помощи вдавливания специальной палочкой, глиняная
фактура — все эти признаки тяготеют к аланской
керамике VII—IX вв., хотя полных аналогий указать не
можем. В частности, в аланской керамике нам неизвестно
употребление подобных фестонов. Судя по последнему
исследованию адыгской средневековой керамики Н. Г. Лов-
паче, и там подобная орнаментация керамики
отсутствует1. Является ли поэтому данный сосуд
представителем каких-то эндемичных форм, сказать трудно.
Из того же пещерного погребения 2 балки
Подорваной происходят обломки еще двух сосудов. Оба они
имели приземистое, шаровидное тулово, низкие, слабо
отогнутые венчики и петлевидные ручки — одна из них
«примазана» к стенке (см. рис. 92, 1), вторая, судя по
фрагменту, была проткнута насквозь (рис. 92,3). Эти
сосуды-кружки имеют параллели в адыгской керамике
X в. по Н. Г. Ловпаче (КолосовкаJ.
• Рассмотрим целые сосуды. Функционально они
делятся на кувшины и кружки, некоторые из последних
довольно крупные, но горшками их считать нельзя
(кухонная и тарная посуда в погребальный реквизит не
входила).
.Кувшины. Найдены в трех экземплярах. Из склепа
13 горы «Пароход» происходит светло-коричневый
кувшин со сливом и.ребром на шейке, ручка прикреплена
ниже венчика, тесто с примесью дресвы (см. рис. 114, 3).
Высота сосуда 13,7 см, диаметр горла 6,5 см. В пещерном
погребении на горе Церковной найден черноглиняный
кувшин с вытянутым носиком, ручкой и полосами
лощения на горле и корпусе (рис. 84, 1). Высота сосуда 17 см.
Наконец, в пещерном погребении у п. Буковый был об-
187
наружен еще один такой же черноглиняный лощеный до
блеска кувшин с вытянутым носиком и ручкой, высота
сосуда 15,!> см, диаметр горла 7,7 см (см. рис. 97, 1).
Описанные кувшины вполне обычны для
традиционной аланской керамики из катакомбных могильников
Северного Кавказа. Эти формы широко представлены
в «Мокрой балке» (вт. пол. V — пер. пол. VIII в.K,
Змейской (X—XII вв.L и т. д. Сходныеформы, но с иными
пропорциями и вариациями, встречаются на адыгской
территории в X—XIII вв.5; есть они и в более
удаленной салтово-маяцкой культуре VIII—X вв.6 Круг
типологических аналогий кувшинам-водолеям из погребений
Нижнего Архыза можно расширять, но в этом нет
необходимости. Важно то, что наши кувшины-водолеи с
вытянутым носиком-сливом полностью вписываются в ареал
подобных сосудов, широко представленных в раннесред-
невековых культурах Юго-Восточной Европы вплоть
до XIII в.
Кружки. В языческих погребениях более
многочисленны, нежели кувшины. Предназначались для питья и
содержания жидкостей. На прилагаемых таблицах
представлены 9 экземпляров. Три из них происходят из
склепа 13 горы «Пароход»; коричневая неровного (с
черными пятнами) обжига, ручка отбита, высота 9 см,
диаметр горла 7 см, поверхность имеет слабое лощение
(см. рис. 114,4), коричнево-черная и такого же
неровного обжига, пятнистая, ручка-петля, неорнаментирован-
ная, высота 8,5 см (рис. 114,5), коричнево-черная,
пятнистая, ручка-петля, на шейке орнамент из косо
перекрещивающихся лощеных полос, высота 8 см, диаметр горла
5,5 см (рис. 114,6). Все производят впечатление лепных,
но хорошо заглаженных по поверхности.
В склепе 14 найдены две темно-серые кружки с
ручками, одна из них покрыта бороздками,
образовавшимися при заглаживании сосуда и вращении на ручном
гончарном круге (см. рис. 115, 17—18), высота сосуда
8,8 см, диаметр горла 9,2 см; вторая кружка с пятнистой
поверхностью имеет высоту 8,7 см, диаметр горла 7 см
и боковой (слева от ручки, т. е. «к себе») слив. Подобные
сосуды с боковыми сливами принято считать
адыгскими7, но они спорадически встречаются и в
могильниках Западной Алании*. Возможно, это адыгский
керамический импорт.
* Например, в катакомб ном могильнике Рим-горы X—XII вв.
188
Еще две глиняные кружки были найдены нами в
склепе 6. Это черноглиняный сосуд с ручкой ниже
венчика, высота 8 см, диаметр горла 7,5 см, на горле слабо
выраженный валик, ниже него — косо
перекрещивающиеся пролощеные полосы — «сетка» (рис. 109,2)
и коричневый, пятнистый (за сч$т включения шамота),
высотой 10,5 см, диаметр горла" 8,5 см, украшен двумя
валиками на горле и по корпусу вертикальными
лощеными полосами (см. рис. 109,3). Ручка прикреплена
к венчику.
В комплексе предметов, случайно найденных в балке
Подорваной в 1971 г., имеется коричневая глиняная
кружка без орнамента и с отбитой ручкой, высотой 8,4 см,
с плавно очерченным шаровидным корпусом (см.
рис. 93, 1). Наконец, последняя кружка происходит из
случайных находок в склепе горы «Пароход» (см.
рис. 116,25). Она также шаровидная и невысокая, с
отбитой ручкой и двумя волнистыми линиями на шейке,
цвет коричневый.
Для всех описанных выше кружек характерны
вертикальные и слабо отогнутые, непрофилированные
венчики. В целом же они по своим основным
морфологическим признакам входят в круг верхнекубанской
аланской керамики, представленной аналогичными
формами из городища и могильника Адиюх8, могильника
«Мощевая балка»9, Дардонского могильника у г. Кара-
чаевска10, Римгорского могильника у п. Учкекен11.
Керамика из культурного слоя. Ее
культурно-историческая интерпретация очень осложнена слабой
изученностью керамики аланских городищ верховьев Кубани.
Так, осталась неразобранной и неопубликованной
керамика из раскопок Т. М. Минаевой на городищах Гиляч
и Адиюх, очень ограничены сведения о керамике из
раскопок Хумаринского городища (раскопки А. В. Гадло
и X. X. Биджиева). Это положение связано с общим
отставанием в исследовании раннесредневековой горо-
дищенской керамики на Северном Кавказе, особенно
на Северо-Западном, где адыгская раннесредневековая
керамика (как и синхронные ей городища) только
начинает входить в научный. оборот. Все это лишает нас
возможности достаточно достоверно определить место
нижнеархызской керамики, особенно как
этнокультурного признака, в массе северокавказской
раннесредневековой городищенской керамики. Это тем более трудно
потому, что верховья рек Большой Зеленчук — Кяфар —
189
Уруп представляют собой зону этнических контактов
алан и адыгов и зону смешанной материальной
культуры с взаимопроникновением различных ее элементов.
С другой стороны, наличие в указанном районе удобных
перевалов и перевальных путей, длительное
функционирование «Великого шелкового пути» должны были
способствовать появлению керамического импорта. Все эти
факторы, учитываемые до рассмотрения конкретного
материала и априорно, находят подтверждение и в самом
материале, к которому переходим.
Культурный слой городища насыщен керамикой
неравномерно, .что, очевидно, находится в зависимости
от продолжительности и интенсивности жизни на том
или ином участке. Наиболее богаты керамикой жилые
кварталы собственно города, особенно в районе
«Центральной» улицы и усадьбы 1. С целью количественного
и качественного анализа керамики в ходе раскопок 1971 г.
на территории названной усадьбы мы взяли все
фрагменты, включая мелкие. Всего при вскрытии
помещения III (см. выше) на площади 34 кв. м найдено 467
обломков керамики, происходящей из завала, с пола и
слоя глубже пола, предшествовавшего строительству
здания. Таким образом, стратиграфически в керамике
представлены все периоды жизни городища, начиная
с раннего. Приводим статистические данные о керамике
из помещения III здания В усадьбы 1 (раскопки 1971 .).
Завал, 55 фрагментов:
а) горшки — 25 фр.
б) кувшины и кружки — 14 фр.
в) пифосы — 5 фр.
г) амфоры — 2 фр.
д) поливная посуда — 1 фр.
е) неопределенные обломки — 8 фр.
Вся керамика гончарная, по цвету преобладает
коричнево-розовая — 28 фр., коричнево-желтая — 17 фр.,
наименее представлена серо-черная керамика — 8 фр.—
15%. Профили и орнаментация показаны на рис. 26.
Особо отметим обломок полукруглой черепицы-калип-
теры коричнево-красного цвета (см. рис. 30,26).
Уровень плитового пола, 68 фрагментов
а) горшки — 9 фр.
б) кувшины и кружки — 45 фр.
в) пифосы — 4 фр.
190
г) неопределенные обломки — 7 фр.
д) обломки привозной посуды — 3 фр.
Вся керамика гончарная, процент черноглиняной
возрастает до 27 фр. (около 30%). Профили и
орнаментация представлены на рис. 28, 32 и 33. Крупные
обломки кувшинчиков и кружек позволяют воссоздать
их формы, сближающиеся с формами кружек из
языческих погребений (см. выше). Особо отметим уникальный
обломок стенки со знаками рунического (? — В. К.)
письма, нанесенными темной краской (рис. 33, 10) и три
фрагмента, по-видимому, привозной посуды, из них два
расписаны темно-коричневой краской (см. рис. 28,
19—20), один частично покрыт серой глазурью (см.
рис. 28,21). Несколько необычен по профилировке
фрагмент сосуда, показанный на рис. 28, 10.. Происхождение
и назначение его неясно.
Слой под Платовым, полом, 1 штык, 234 фрагмента:
а) горшки ¦*- 31 фр.
б) кувшины и кружки— 131 фр.
в) пифосы — 59 фр.
г) глиняные котлы — б фр.
д) неопределенные обломки — 6 фр.
е) обломки привозной посуды — 1 фр.
Следует учесть, что из числа указанных фрагментов
кувшинов 16 обломков принадлежат крупному
коричнево-красному кувшину с горизонтальным рельефным
валиком и слабо выраженным рифлением на корпусе,
11 обломков относятся к другому крупному кувшину-
гидрии с горизонтальным налепным валиком, а из 56
обломков пифосов почти полностью собирается один сосуд
с лощеной поверхностью, украшенной горизонтальными
и вертикальными налепными валиками (см. рис. 32,
2—6). В качестве аналогии приводим целый пифос из
городища Адиюх (раскопки Т. М. Минаевой, рис. 32, 1),
а судя по излому горизонтального валика, он был
типологически близок пифосу с валиками из Ангелинского
селища Краснодарского края, XI—XII вв.12 Количество
черноглиняной керамики удерживается на том же уровне
C2% — 75 фрагментов).
Упомянем также обломок расписного абхазского
сосуда оранжевого цвета с росписью коричнево-бурой
краской (см. рис. 34, 19) и два ушка от подвесных
глиняных котлов: одно ушко было внутренним, но отвали-
191
лось, и для подвешивания на месте ушка были
просверлены два отверстия (рис. 34,21), второе ушко было
наружным типа «раковины» (рис. 34,22). Оба типа ушек
известны в северокавказских памятниках13 вплоть до
XII в. (судя по новейшим данным).
Слой под плитовым полом, 2 штык, 51 фрагмент:
а) горшки — 7 фр.
б) кувшины и кружки — 42 фр.
в) неопределенные обломки — 2 фр.
Черноглиняные и коричнево-охристые сосуды на этом
горизонте количественно составляют примерно
равноценные группы по 50% каждая. Как видно, решительно
доминируют кувшины, тогда как пифосы отсутствуют
(что следует объяснять, очевидно, недостаточностью
выборки). Следует также учесть, что в группу б мы
включаем не только собственно кувшины и кружки,
но и крупные сосуды-гидрии, ближе всего стоящие к
кувшинам.
Кроме того, на данйом горизонте был встречен
обломок плоской черепицы коричневого цвета, толщиной
I см.
Профили и. орнаментация показаны на рис. 36.
Слой под плитовым полом, 3 штык, 21 фрагмент:
а) горшки — 20 фр.
б) кувшины — 1 фр.
Черноглиняные обломки горшков преобладают —
20 шт., единственный коричневый фрагмент относится
к. кувшину с остатками ручки и глубокими бороздками.
Профили и орнаментация показаны на рис. 37.
Слой под плитовым полом, 4 штык, 17 фрагментов:
а) горшки — 8 фр.
б) кувшины и кружки — 8 фр.
в) амфоры — 1 фр.
Соотношение серо-черных горшков и коричнево-
красных и охристых кувшинов равное. Профили и
орнаментация показаны на рис. 37,2—15. Обломок
привозной амфоры имеет розовый цвет и глубокое, желобчатое
рифление, необычен по глиняной фактуре.
Слой под плитовым полом, 5 штык, 21 фрагмент:
а) горшки — 11 фр.
б) кувшины и кружки — 8 фр.
192 6*
в) амфоры — 1 фр.
г) неопределенные обломки — 2 фр.
Обломок привозной амфоры светло-коричневого
цвета, желобчатой, сильно окатан и на изломах
патинирован, толщина стенки 1 см (см. рис. 37,25). Отметим
также обломок, не поддающийся определению и
напоминающий плоский носик-слив длиной 4 см (рис. 37, 26),
но вряд ли являющийся сливом.
Черноглиняная керамика составляет несколько
более 50% — 12 фрагментов. Профили и орнаментация
показаны на рис. 37, 16—26.
Таково стратиграфическое распределение керамики
по пластам. Как видим, ее максимум приходится на
слой, залегающий непосредственно под плитовым полом
B34 из 467 фрагментов —- 50%). Очевидно, этот
горизонт соответствует периоду наиболее интенсивной жизни
на городище, который следует датировать XI в. В XII в.
интенсивность жизни сокращается A23 фрагмента из
завала и с уровня пола — 27%), а керамика из 2—5
пластов ниже плитового пола документирует период начала
и становления жизни на городище в X — начале XI в.
A10 фрагментов — 23%). Такова — судя по керамике —
динамика формирования культурного слоя в
центральной части городища.
Приведенный материал показывает единство
керамического комплекса и устойчивость его основных форм
во времени — ассортимент посуды один и тот же и в
нижних пластах, и в завале. Это — кухонные горшки,
столовые кувшины, кувшины-гидрии крупных размеров,
разнообразные кружки с ручками, крупные тарные
пифосы. Нет никаких сомнений в том, что эта керамика,
численно преобладающая (98%), представляет
продукцию местного производства. Импортная посуда
(амфоры, поливные и расписные сосуды) составляют
лишь 2%.
То же самое в целом можно отметить и для
орнаментации — одни исходные принципы наблюдаются и
в нижних горизонтах, и в верхнем. Это рифление, линейно-
зонный, волнистый, волна (всегда двурядная), волна
по рифлению, сетчатый, желобчатый орнамент на
горшках; лощеные полосы в различных вариациях (чаще
всего вертикальные и перекрещивающиеся) на
кувшинах, в сочетании с налепными валиками на гидриях;
комбинации горизонтальных и вертикальных валиков
7-5380 ' 193
на пифосах — такова весьма устойчивая традиция
орнаментации местной керамики.
Мы уже отмечали типологическую близость нижне-
архызских кувшинов аналогичным сосудам аланской,
адыгской и салтово-маяцкой культур. То же самое
можно сказать и о нижнеархызских пифосах14. Нижне-
архызские кувшины-водолеи и пифосы с
острореберными валиками мы рассматриваем как составную часть
того раннесредневекового керамического комплекса
VIII—XII вв., который сложился и существовал на
обширных пространствах Юго-Восточной Европы (включая
и Крым), занятых салтово-маяцкой и родственными ей
культурами племен, переходивших от кочевого или
полукочевого хозяйства к оседлому земледелию. Таким
образом, эти формы местной керамики являются ареальными.
Коснемся кухонной керамики, представленной
горшками. В условиях Нижнего Архыза они также не
эндемичны и имеют близкие параллели в керамике с
адыгской территории15 и черты сходства в салтово-маяцкой
культуре 6. В верховьях Кубани подобные горшки
известны по раскопкам Т. М. Минаевой на городищах
Адиюх и Гиляч, имеющих слои X—XII вв., а также на
Хумаринском городище17. Рифленые горшки профилей,
подобных нашим (см. рис. 26, 28, 34—37), представляют
такое же широко распространенное в это время
явление, как и кувшины и пифосы. И эта форма местной
посуды является ареальной, свидетельствующей о
культурно-генетической связи населения Нижнего Архыза
с более ранними и синхронными культурами
европейского юго-востока.
Вместе с тем нельзя не указать и на своеобразие
нижнеархызской местной керамики. Прежде всего оно
выражается в ее ассортименте: совершенно нет мисок,
очень распространенных в аланских городищах Пяти-
горья, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии и Чечено-
Ингушетии, а также в раннесредневековых памятниках
Северо-Западного Кавказа18. Нет и непременных для
аланских городищ восточного варианта характерных
глиняных курильниц с отверстием в дне. Существует
отличие и в орнаментации: округлые налепные валики,
широкие желобки, сетчатый и штриховой орнаменты
не встречаются или почти не встречаются на аланской
городищенской керамике Центрального Предкавказья19.
В Нижнем Архызе за все время наших исследований
не встречены обломки узкогорлых, вытянутых кувши-
194
7-2
нов типа найденных на Хумаринском городище25 и
морфологически сходных с салтово-маяцкими
маслобойками21. Ни в культурном слое Нижнего Архыза, ни в его
могильниках не найдено ни одного обломка глиняных
шарообразных сосудов с длинным носиком-трубкой,
которые мы считаем столовыми молочниками и которые
нередки в памятниках близлежащих Урупа и Лабы
(например, в «Мощевой балке»J2. Разумеется, все это
не случайность. В этих фактах отразилась локальная
историко-культурная специфика Нижнего Архыза даже
в сравнении с самыми недалекими территориально
памятниками Урупа. и Лабы. Лишь полное отсутствие
глиняных мисок и чаш можно объяснить тем, что они
вырезались из дерева и поэтому не дошли до нас (см.
их в «Мощевой балкеJ3.
На отличиях между аланской керамикой городищ
Центрального Предкавказья и керамикой синхронных
городищ верхней Кубани останавливаться не будем,
т. к. этот вопрос нами рассматривался в специальной
статье24. При всех чертах сходства, далеко не
формального, разница между ними совершенно очевидна.
В заключение нашего беглого анализа керамики
местного производства изложим несколько наблюдений,
касающихся ее диахронного развития и эволюции во
времени. Основных наблюдений два: 1) постепенное
убывание чёрноглиняной лощеной и нелощеной
керамики и вытеснение ее коричневой, коричнево-красной,
красноглиняной и охристо-желтой, палевой (процентное
соотношение дано выше); 2) создается впечатление,
что в ранних горизонтах под плитовым полом,
относящихся к X—XI вв., выработанного рифления еще нет
и оно лишь намечается как мелкое «полурифление»
или заглаживание штампом, тогда как развитое
рифление появляется к концу XI — началу XII в.
К сожалению, наш материал еще недостаточен для
более основательных выводов и, в частности, для
выяснения количественного соотношения разных видов
керамики. Так, сейчас представляется вероятным
преобладание кувшинов и кружек, но это наблюдение имеет
предварительный характер и нуждается в проверке.
Особо отметим весьма немногочисленные (около
10 экземпляров на всей территории городища) обломки
подвесных глиняных котлов, имевших округлые днища
и прямые вертикальные венчики с прикрепленными
к ним ушками — внутренними и наружными. Страти-
195
7*
графия свидетельствует об их появлении в культурном
слое в XI вв.; для местной керамики глиняные котлы не
характерны, хотя их глиняная фактура близка к
фактуре остального керамического комплекса, и это говорит
о производстве котлов в том же ареале и на основе
той же технологии. Видимо, правильно будет считать,
что мы имеем здесь дело с проникновением отдельных
котлов в Нижний Архыз извне, из сравнительно
недалеко расположенного в пределах Северного Кавказа
основного района их бытования. Таким районом
бытования глиняных котлов в нашем регионе является
довольно обширный район распространения салтово-
маяцкой керамики VIII—X вв., в общих чертах
обследованный и очерченный усилиями А. В. Гадло25.
Подвесные глиняные котлы, как известно, входят в
ассортимент салтово-маяцкой посуды в ее болгарском варианте
и на Юго-Востоке Европы многими исследователями
связываются с древнеболгарским этносом26. Мы это
положение разделяем, хотя и считаем, что от болгар
глиняные котлы могли распространяться к их соседям,
в том числе и аланам27; именно таким путем они были
затем занесены восточно-европейскими кочевниками в
бассейн Дуная (Румыния, Болгария, Чехословакия,
ВенгрияJ8. Что же касается ареала глиняных котлов
на Северном Кавказе — он еще четко не установлен,
но,, по имеющимся данным, в него входит правобережье
Кубани, начиная от ее верховьев и далее вниз по течению
до средней Кубани (ст. Старокорсунская), где котлы
встречаются и на левобережье 9. Много глиняных котлов
на селищах в районе г. Кисловодска, Хасаута,
встречены они и на территории Кабардино-Балкарии, западнее
г. Нальчик. Таким образом, указанная А. В. Гадло южная
граница салтово-маяцкой керамики в районе горы
Бештау30 вскоре может быть уточнена. Можно думать,
что нижнеархызские глиняные котлы попали в ущелье
Б. Зеленчука откуда-то с правобережья Кубани.
Явно привозными являются амфоры, в небольшом
количестве попадавшие в культурный слой городища.
Все они желобчатые; обломок одной из амфор,
найденный нами в 1956 г. в интерьере одной из одноапсидных
церквей, имел процарапанное по поверхности граффити
(см. рис. 78,2), что свидетельствует о ее
причерноморском происхождении31. Очевидно, поступление амфор
следует связывать с деятельностью причерноморских
гончарных мастерских, изготовлявших массу стандарт-
196 7-4
ной продукции на экспорт (среди них прежде всего
нужно иметь в виду Тмутаракань). Второй группой
бесспорно привозной керамики является оранжевая
или красноватая ангобированная керамика с росписью
коричнево-бурой краской (см. рис. 14, 1,2, И и т. д.).
Фрагменты ее встречены почти всюду на городище и
в горизонтах XI—XII вв. Мы эту керамику, четко
отличающуюся от местной даже по тесту, считаем импортом
из соседней Абхазии, где подобная расписная посуда
известна в раннем средневековье32. Наконец, два
фрагмента керамики с поливой из помещения 3 (раскопки
1971 г.) могут быть по происхождению византийскими,
но утверждать это трудно из-за фрагментарности
обломков.
Изложенная выше характеристика керамики из
помещения III здания В подтверждается керамикой из других
раскопов здания А (см. рис. 14, 15 1,3,8), здания Б
(церкви, раскопки 1962 г., рис. 22, 23), из здания А
усадьбы II (раскопки 1963 г., рис. 47), из святилища
на горе Церковной (раскопки 1961 г., рис. 80,3—5)-,
из одноапсидной церкви 2 (раскопки 1961 г., рис. 63,
7—10). Это те же кухонные горшки с рифлением,
волной, сеткой, кувшины и кружки с лощением, пифосы
с массивными отогнутыми венчиками и валиками,
единичные обломки глиняных котлов, фрагменты
абхазской расписной посуды и желобчатых амфор. Особо
обратим внимание на стенку расписного сосуда с темно-
коричневым фоном, по которому нанесен белой краской
орнамент (см. рис. 23, 37) — этот сосуд необычен; и на
два также необычных обломка стенок с процарапанными
вглубь знаками — знак, повторяющий букву Б из
помещения IV здания А усадьбы I (раскопки 1962 г.,
рис. 14, 24) и сердцевидный знак на обломке из
помещения II здания А усадьбы II (раскопки 1963 г., рис. 47, 8).
Аналогии нам неизвестны. Наконец, отметим редкое
для Нижнего Архыза колесовидное гончарное клеймо
на днище кувшина из раскопок церкви в усадьбе I
(см. рис. 23, 36).
Как было сказано, рассмотренная выше керамика
достаточно хорошо датируется X—XII вв., определяя тем
самым время существования Нижне-Архызского
городища. Керамики золотоордынского периода XIII—XIV вв.
на территории города нет. Но она встречена нами на
территории поселка епархии. Несколько фрагментов
стенок красного цвета с линейно-зонным орнаментом
J 97
встречены при раскопках христианского кладбища у
апсидальной части северного храма в 1960 г. Еще ранее
мной были найдены два обломка глазурованной
керамики золотоордынского времени в завале постройки
на конусе выноса у подошвы горы «Три сосны». Наконец,
небольшой раскоп, заложенный В. П. Даркевичем
в 1962 г. на том же конусе выноса (рис. 139), дал массу
железных шлаков, остатки разрушенной домницы и
типичную красноглиняную гончарную керамику
золотоордынского периода вместе с обломком стенки
чугунного котла (см. рис. 140,9). Этот материал
свидетельствует о том, что поселок Аланской епархии продолжал
существовать и в XIII—XIV вв., когда жизнь в
собственно городе заглохла.
Заканчивая рассмотрение керамики, вновь отметим
предварительный характер наших выводов и
наблюдений. Но, несмотря на все оговорки, эти выводы и
наблюдения имеют существенное значение для понимания и
материальной культуры, и самой истории Нижне-Архыз-
ского городища.
Орудия производства
Эта категория материальной культуры
немногочисленна и связана главным образом с земледелием. Прежде
всего назовем найденные в 1963 г. при раскопках
здания Б усадьбы II железный сошник со сломанной
рукоятью, при помощи которой сошник крепился к
деревянному полозу сохи (рис. 52, 2). Длина предмета 19,5 см,
ширина 6 см. Историк земледелия А. В. Кирьянов
определил его как «палешник» («палец» для крепления к
полозуK3, но мы предпочитаем именовать это орудие
сошником. Обычно сошники имели втулки; орудия с
«пальцем» довольно редки34. Найденный нами сошник —
находка, сама по себе для Алании редкая —
подтверждает тезис о важной роли земледелия в экономике Нижне-
Архызского городища и документально свидетельствует
о применении деревянной сохи с полозом и, вероятно,
с грядилем35.
К числу более многочисленных сельскохозяйственных,
орудий, связанных с переработкой зерна, относятся
каменные мельничные жернова (см. рис. 21,3; рис. 31, 2;
рис. 67,7—8). Их средний диаметр находится в пре-
198
делах от 0,30 до 0,50 см, как и везде жернова были
двучастными — постав (нижний) и бегун (верхний).
Бегуны с краю имеют отверстие для рукояти. Всего
найдено 13 жерновов, один из них обнаружен на дне
Церковной балки близ северного храма и сейчас засыпан.
Он отличается особо крупными размерами: диаметр
жернова 0,65 м, диаметр отверстия в центре 0,11 м, толщина
жернова 0,13* м. При таких габаритах и тяжести этот
жернов не мог быть ручным и, возможно, употреблялся
в водяной мельнице, стоявшей на берегу ручья.
Еще одним орудием для переработки зерна были
каменные ступки, в раннем средневековье
распространенные не менее жерновов. При раскопках городища
ступка встречена только раз — в Помещении I здания А
усадьбы II (раскопки 1963 г., рис. 44,2), высечена в
большой плоской песчаниковой плите и имеет вытянуто-
овальную форму; размеры: 0,33X0,26 см. Рядом со
ступкой в помещении находился четырехугольный каменный
стол длиной 1,03 м, а близ него на полу обнаружен
песчаниковый терочник с плоской рабочей частью, длина
23,7 см, ширина 10,5 см (см. рис. 46,20).
Остальные ступки обнаружены при раскопках
кладбища у северного храма в 1968—1969 гг. Их три. Одна из
ступок имеет размеры 0,26X0,24 м, диаметр устья 0,17 м,
глубина 0,13 м (см. рис. 136, 1), вторая ступка имела
размеры 13,5Х Ю см, диаметр устья 8 см, размеры третьей
ступки по устью 0,20X0,20 м, глубина 0,25 м. Кроме них
там же (у апсидальной части храма) найдены две
каменные чаши с высокими прямыми бортиками и
округлым днищем. Обе они представлены обломками, диаметр
одной чаши приблизительно 0,30 м, высота чаши 11 см,
толщина стенок 5 см; диаметр второй чаши по обломку
не устанавливался, высота сосуда 8 см, толщина
стенок 1 см.
Упомянутые чаши могут быть и не связанными с
обработкой зерна. Мы уже говорили, что на территории
города такие чаши не встречались. Возможно, что они
имели совершенно иное производственное
назначение — в них могли изготавливать краски в ходе
росписи северного храма и именно поэтому обломки
чаш найдены около него. Но это только
предположение — сходные, хотя и отличающиеся по профилю и
более тонкой работы каменные чаши найдены Г. Р.
Дэвидсон при раскопках византийского Коринфа-
XI—XII вв , где они отношения к живописи не имеют.
\ 199
Других орудий, относящихся к земледелию, мы пока
не имеем, хотя в перспективе дальнейших раскопок
они должны быть. Так, следует ожидать обнаружения
серпов и кос.
Некоторые находки связаны с сыродутным
процессом производства железа. В главе II мы рассмотрели
печь-домницу, раскрытую в помещении I здания А
усадьбы I. К сожалению, инструментария не сохранилось.
В том же 1962 г. на конусе выноса Церковной балки
под руководством В. П. Даркевича был заложен раскоп
Площадью около 80 кв. м, выявивший две каменные
стены толщиной от 0,50 до 0,70 м (см. рис. 139) и
многочисленные отходы железоделательного производства:
шлаков 218 шт., обломок плиты с приварившимся к ней
шлаком, разрубленная железная ррица, хорошо
отесанная песчаниковая плита с биконическим сквозным
отверстием (фурма? — В. /(., рис. 140,15). Производство
железа на городище сомнений не вызывает и
подтверждается многочисленными находками тяжелых железных
шлаков, особенно обильно у подошвы горы «Три сосны».
О том же свидетельствуют и железные предметы,
находимые на городище повсюду и характеризующие
продукцию железоделательного (кузнечного) ремесла. Среди
них есть и орудия производства.
Наиболее многочисленны железные тесла, вероятно,
игравшие роль универсальных орудий для обработки
камня и дерева. На прилагаемых таблицах показаны
6 тесел (см. рис. 63, 12, рис. 84, 2 и др.). Все они имеют
втулки, лезвийные части двух типов: 1) шире втулки
(рис. 63, 12; рис. 91, 14), 2) одинаковой ширины с
втулкой (рис. 84,2). Судя по некоторым хорошо
сохранившимся находкам из пещерных погребений, тесла
надевались на коленчатую деревянную рукоять37.
Четыре железных орудия мы считаем пробоями,
возможно, использовавшимися при обработке металлов.
Это сравнительно небольшие стержни с острыми
концами, два в сечении круглых, два четырехгранных
(см. рис. 15,5; рис. 39,6; рис. 46,16). Один предмет
с острым четырехгранным концом и черенком для ручки
может быть шилом (рис. 39, 12), другой, сломанный,
внутри полый — долотцом (рис. 140,7). Есть несколько
железных стержней (рис. 140,6) неопределенного
назначения, такие же железные пластины (рис. 140,8;
рис. 46, 12), железная лопаточка с загнутым на конце
черенком (рис. 46, 15); железная полутрубка (рис. 39, 11),
200
три крупных обломка железных предметов — плоская
стенка (? — рис. 46,18), слегка изогнутая пластина
с заостренным рабочим концом (рис. 39, 3) и округлый
в сечении предмет, напоминающий сломанную втулку
более крупного предмета (рис. 39,2). Назначение их
неясно.
На городище найдено много железных ножей с
черенками, они, как правило, небольшие (см. рис. 15, 14;
рис. 16,2,3,12 и др.) и употреблявшиеся не только
для бытовых нужд, но и, вероятно, для обработки
дерева, кости, кожи. Для заточки ножей использовались
каменные оселки (рис. 15,2; рис. 52,6). Судя по
отверстиям, они вместе с ножами подвешивались к поясу.
К числу, орудий можно отнести и многократно
находимые на городище пряслица — каменные и глиняные.
Они подразделяются на плоские (см. рис. 21,4) и
конические (рис. 30,5—8). Пряслице из церкви 1
(усадьба 1) биконическое глиняное, с процарапанными на
поверхности знаками в виде кружков с точками в
середине и вертикальными черточками, разделяющими эти
кружочки (рис. 21, 5). В помещении III здания В той же
усадьбы найдены 4 песчаниковых пряслица конической
формы, из них три лежали компактно на полу рядом
с раздавленным кувшином (рис. 30,5—8). Продукция
местного ткацкого, производства в виде холщовых тканей
встречена в пещерных захоронениях, особенно на горе
«Пароход» (рис. 100; рис. 101,3—7).
Оружие
Находки оружия также немногочисленны, но
достаточно показательны. Из предметов наступательного
вооружения прежде всего назовем пока единственную
саблю, найденную на городище случайно (рис. 141,3).
Длина сабли 72,8 м, ширина клинка в верхней части
2,8 см, в нижней 2,5 см, толщина клинка в верхней части
0,5 см. Сабля однолезвийная, клинок изогнут слабо,
черенок имеет отверстие для крепления рукояти,
перекрестье прямое, с характерной накладкой на клинок
со стороны лезвия. Сабля и результат ее
металлографического исследования, выполненного в лаборатории
ИА АН СССР Г. А. Вознесенской, опубликованы нами
и на этом подробно не останавливаемся38 (см.
приложение 4). Подчеркнем, что сабля относится к числу
201
типичных раннесредневековых сабель Юго-Восточной
Европы, но несколько отличается от так называемых
«хазарских» сабель VIII—IX вв. как формой перекрестья,
так и накладкой на клинок, кажется, представляющей
локальную особенность восточно-кубанских сабель39.
Сходные накладки на клинке ниже перекрестья
практиковались также на некоторых саблях Южной Сибири
XII—-XIII вв.40, но мы на этом основании не можем делать
далеко идущие выводы о столь отдаленных
территориальных влияниях или этнических перемещениях.
Нижнеархызская сабля указывает на существование
в населении городища конных воинов-дружинников,
о чем мы знаем по другим аланским памятникам41.
Вторым видом наступательного вооружения являются
лук и стрелы. Луки не найдены, за все годы раскопок
обнаружены лишь две костяные обкладки луков (см.
рис. 46,1, рис. 116,27), еще одна костяная пластинка
(рис. 96,9), возможно, также относится к конструкции
лука, но утверждать это мы не можем. Представление
о бытовавшем в рассматриваемое время аланском луке
мы можем составить на основании лука уникальной
сохранности из могильника «Мощевая балка» —
последний длиной 1,40 м, сделан из кизилового дерева, снабжен
костяными накладками и подвязками из сухожилий,
снаружи был оклеен берестой42. Нет сомнения в том,
что такой конструкции лук употреблялся и в X—XII вв.
Значительно лучше в нашем материале представлены
стрелы. В пещерных захоронениях Церковной горы и
у пос. Буковый обнаружены обломки древков стрел
(см. рис. 96, 7; рис. 84, 7), представляющие собой круглые
в сечении стержни. Наконечники стрел подразделяются
на трехгранные (рис. 91,2) и плоские (рис. 39,1;
рис. 72,1; рис. 87,5—6). Среди плоских преобладает
ромбическая форма, черешок обычно имеет «порожек».
На существование колчанов дает указание железная
колчанная скоба* (рис. 52,9). Интересен наконечник
стрелы (?), найденный на городище случайно и имеющий
длинный, тупой черешок (рис. 141,5); больше такие
наконечники нам не попадались.
Наконечники копий в наших материалах
отсутствуют, но в рисунках Д. М. Струкова один наконечник
копья есть (рис. 87,4). Видимо, он был ромбического
* Аналогичные скобы найдены нами в Змейском катакомбном
могильнике XI—XII вв.
202
сечения и имел не втулку, а стержень, насаживавшийся
на древко и затем обжимавшийся железной обоймой
для жесткости. Сходный (но не идентичный) наконечник
копья происходит из могильника Колосовка № 1
XI—XII вв. на р. Фарс43.
Многочисленны небольшие и легкие боевые секиры,
при помощи втулки надевавшиеся на деревянную рукоять.
В пещерном погребении у б. пос. Буковый обнаружена
секира на целой рукояти, длина рукояти 66,5 см,
материал— клен (см. приложение 5, рис. 96,1). Секиры
неоднотипны: а) двулезвийные одноплоскостные (см.
рис. 96, 1; рис. 90, 3 и 4; рис. 99, 5в; рис. 79, 6; рис. 87, 2);
б) двулезвийные двуплоскостные, лезвия поставлены
перпендикулярно друг к другу в двух разных плоскостях
(рис. 114,2); в) однолезвийные с обушком (рис. 87,3);
г) Т-образные, напоминающие алебарду, с колющим
концом (рис. 87, 1; рис. 109,4; рис. 114, 1). Секиры типа
г) более тяжелы и массивны, их популярность
подтверждается изображениями на стенах «царского» дольмено-
образного склепа на р. Кривой44. Секиры типа а) имеют
аналогии в «Мощевой балке»45, секиры типа б) в
катакомбах Рим-горы и Змейской46. В целом этот вид
оружия в аланских памятниках распространен широко и
представляет собой оружие пешего воина (на это
указывают и изображения на плитах «царского» склепа).
Касаясь подобных топоров-секир, С. А. Плетнева пишет:
«Наибольшей популярностью они пользовались у
северокавказских аланов и у жителей лесостепного По-
донья»47.
Защитное вооружение представлено только
обрывками кольчуги. Один из них найден в 1978 г. в
разрушенном склепе на горе «Пароход» (рис. 104, 14),
второй происходит из коллекции, составленной в конце
XIX в. из случайных находок монахов Зеленчукского
монастыря и зарисованной Д. М. Струковым (рис. 87, 10).
На основании обрывков трудно сказать,
принадлежали ли они целой кольчуге или были кольчужным
нагрудником или насердечником, защищавшим только
наиболее поражаемые участки тела. На Руси кольчуги
были «собственностью военнодружинной верхушки»48.
Видимо, так же было и в Алании.
К предметам снаряжения воина-всадника следует
отнести конскую сбрую. Находки этих предметов в
Нижнем Архызе очень редки: седла не встречены, а
единственное стремя нам известно по рисунку Д. М. Стру-
203
кова (рис. 87, 11). Это обычное для той эпохи
прямоугольно-овальное стремя с характерной верхней частью
«геральдической» формы с отверстием для ремня.
Сходные формы оформления верхней части стремян бытуют
уже в VIII—IX вв. (ВознесенкаL9 и позже.
По тем же рисункам Д. М. Струкова мы знаем удила"
(рис. 87, 13), ременную сбрую (рис. 87, 14) и возможный
конский начельник из металлической пластины
(рис. 87, 12). Наконец, из числа случайных находок
последних лет в склепах горы «Пароход» отметим
четыре литых бронзовых бляшки разных типов от воинских
поясных наборов (рис. 116,30—33). Такими поясами,,
как известно, у алан снабжали умерших мужчин-воинов,
а количество бляшек и наконечников ремней
символизировало заслуги и общественное положение воина50.
Тот факт, что остатки поясных наборов в могилах
Нижнего Архыза встречаются очень редко (могильники
в основном разграблены) возможно свидетельствует
в пользу вывода о немногочисленности дружинников в
городах51. Видимо, наиболее многочисленную часть
местного войска составляло пешее ополчение.
Украшения и амулеты
Наиболее массовый материал среди украшений —
стеклянные браслеты и бусы. Стеклянные браслеты
встречаются постоянно и в могильниках, и в
культурном слое, позволяя их синхронизировать и датировать
XI—XII вв. Браслеты цветные: синие, голубые, черные,
темно-коричневые, зеленые, желто-золотистые. По форме
сечения они делятся на круглые (см. рис. 22,5; 46, 11)
и треугольные (рис. 15,9; рис. 16,17—19 и др.).
Изредка встречаются браслеты двуствольные (рис. 16, 20)
и витые (рис. 71,2). Согласно исследованию Ю. Л.
Щаповой* (см. приложение 1), изучившей 8 стеклянных
браслетов, все они византийского производства и,
таким образом, являются импортом, указывающим (в
совокупности с другим стеклом) на длительные и прочные
связи Нижнего Архыза с Византией — вывод, полностью
соответствующий историческим сведениям и некоторым
другим археологическим данным.
* Выражаю глубокую благодарность Ю. Л. Щаповой за
выполненное исследование нижнеархызского стекла.
204
Изредка встречаются обломки маленьких детских
браслетов, ничем кроме размеров не отличающихся
от взрослых (см. рис. 30, 13—15). В культурном слое
помещения III (раскопки 1971 г.) и в погребении 9 на
горе «Пароход» найдены обломки черного и
коричневого стеклянных перстней (рис. 30, 24) с цветными
ластовыми вставками-глазками.
Результаты химико-технологического исследования
стекла из наших раскопок в Нижнем Архызе даны в
приложении 1 и на этом материале мы больше не
останавливаемся. Отметим только наличие довольно
значительного количества стеклянной посуды на городище,
судя по анализам также привозной.
Бусы, найденные на городище, по материалу делятся
на стеклянные и каменные. Всего найдено 171
стеклянных (включая и стеклянную пасту, см. рис. 72,6—12;
рис. 84, 5) и 30 бус из других материалов, из них 22
каменных. Среди последних господствуют сердоликовые
A8 шт.) двух типов — плоские семигранные (рис. 128, 8)
и круглые (рис. 124, 10). Есть бусы из лигнита A шт.),
горного хрусталя A шт.), янтаря B. шт.). Интересны
и своеобразны керамические бусы, покрытые
бирюзовой поливой G шт., рис. 128,7). Одна четырехчастная
буса из каменного ящика 1 под полом церкви б была
отлита из бронзы (рис. 70,8). Безусловно, число бус
в языческих могильниках было значительно большим,
но они не дошли до нас.
В погребениях языческих могильников и
христианских кладбищ найдены целые и сломанные
металлические зеркала, литые, с центральной или боковой петлей-
ушком и геометрическим орнаментом (см. рис. 70,7;
рис. 84,3; рис. 88,5—7; рис. 90,2). Это
концентрические круги (рис. 84,3), концентрические, круги в
сочетании со звездчатым орнаментом (рис. 70,7), три
экземпляра зеркал украшены крестообразно
перекрещивающимися рельефными валиками с ушком в точке их
пересечения (рис. 124,12; рис. 129,11; рис. 136,14).
Аналогичный орнамент встречается на зеркалах из
Змейского катакомбного могильника XI—XII вв.52.
Женские серьги можно четко разделить на ранние
(домонгольского времени) и поздние (золотоордынского
времени). Все ранние серьги бронзовые и состоят из
кольца, в верхней части которого иногда имеется шарик
(рис. 113,2 и 4), а к нижней части прикреплена
свисающая вниз неподвижная или подвижная колонка.
205
Оформление последней различно: колонка с
украшающими ее наплывами и шариками отлита монолитно
(рис. 113,3; рис. 115,9; рис. 133,5) или представляет
собой бронзовый стержень с нанизанными на него
полыми бронзовыми шариками. Колонки второго типа
всегда подвижны и крепятся к кольцу при помощи
шарнира (рис. 113,2 и 4; рис. 135, 14). В верховьях Кубани
рассматриваемого времени такие серьги довольно часты53;
видимо, генетически они близки к серьгам с
аналогичными подвижными колонками и напускными
шариками салтово-маяцкой культуры54. Любопытно, что в
Нижнем Архызе пока не обнаружены массивные
крестообразные серьги55, кажется, представляющие собой
узколокальный верхнекубанский вариант этих аланских
украшений (за пределами верхней Кубани и Рим-горы они
не встречаются). Последнее может указывать на
местное производство подобных серег.
Поздние серьги изготавливались как из бронзы,
так и из серебра. Все они приурочены к христианскому
кладбищу у северного храма. Это хорошо, известные
в литературе серьги в виде вопросительного знака и
с «виноградной» гроздью на конце стержня,
имитированной литыми шариками (см. рис. 128,3; рис. 126,8
и 9). Стержень выше грозди обмотан тонкой
проволокой. Серьги данного типа считаются занесенными на
Северный Кавказ кочевниками домонгольского
времени56, но широкое распространение получают в
XIV—XV вв. и встречаются повсеместно на огромной
территории57. Наши серьги датируются также XIV—XV вв.
и указывают на функционирование христианского
кладбища у северного храма (и поселка епархии) вплоть
до XV в., что согласуется с письменными источниками
об Аланской епархии.
Также к двум разным типам, отличающимся и
хронологически, мы относим височные кольца Нижнего
Архыза. Ранние височные кольца X—XII вв. сделаны
из бронзовой проволоки и имеют сомкнутые или
заходящие друг за друга концы (иногда в полтора оборота,
см. рис. 116,20; рис. 123,9). Поздние височные кольца,
как и серьги, чаще сделаны из серебра и снабжены
петелькой, загнутой наружу (рис. 123,8; рис. 124,9;
рис. 130,9). Они также датируются XIV—XV вв.,
встречаясь на большой территории .
Из остальных украшений Нижне-Архызского
городища назовем бронзовые браслеты D экз.), из которых
206
два найдены на горе «Пароход» в склепе 13 (см.
рис. 113,8—9). Один из браслетов имеет «змеиные
головки» с насечкой. Еще два браслета найдены случайно:
в осыпи реки (рис. 141,6) и в траве у бетонного моста
через Б. Зеленчук (рис. 141,7). Последний имеет конец
в виде «змеиной головки» и насечку на корпусе, разогнут
и обломан. Не исключено, что он относится к более
раннему времени, чем городище. Как видим, бронзовые
браслеты — редкая находка, что, вероятно, объясняется
вытеснением металлических браслетов более дешевыми
стеклянными.
Перстни преобладают бронзовые литые, с
последующей гравировкой на щитке. Один перстень (обломок)
найден в культурном слое здания А усадьбы II (рис. 46, 4),
пять перстней происходят из языческих и христианских
захоронений. Наиболее загадочен перстень из
пещерного погребения на хребте Ужум: на его щитке
выгравирована комбинация клинообразных знаков разной
величины, подчеркнутых двумя горизонтальными
черточками (рис. 90,6). Семантика их неясна. Лишь один
перстень имеет вставку из стекла оранжевого цвета;
материал этого перстня (серебро) также несколько
необычен. Возможно, что это предмет поздний,
XIV—XV вв.
Несколько слов об отдельных украшениях,
относящихся к индивидуальным находкам. В пещерном
погребении балки Подорваной было найдено бронзовое
со следами позолоты украшение — овальной формы
бляха (? — неясно) штампованная, украшенная по
лицевой поверхности орнаментом и вставкой
(стеклянной?), которая утрачена (рис. 91,5). Аналогии и
происхождение предмета нам неизвестны. В культурном слое
церкви 1 (усадьба I) найден серебряный медальон с
овальным отверстием в центре и колечком; вычурно
орнаментирован (рис. 22,4). Аналогии и происхождение
также неизвестны. В каменном ящике 99 кладбища
северного храма обнаружены 4 бронзовых
штампованных бляшки сердцевидной формы (рис. 130,7), видимо,
нашивавшихся на одежду или головной убор. Точные
аналогии им есть в так называемом «Зеленчукском
кладе» X в.59, но золотые. Наконец, укажем два предмета
туалета, имеющие полные аналогии в Змейских
катакомбах. Это бронзовая булавка с серебряной головкой
(рис. 52, 7) и бронзовая копоушка с изображением
креста на ручке (рис. 72,5). Это вещи XI—XII вв.60
207
Нам осталось назвать несколько индивидуальных
украшений, видимо, относящихся к позднему периоду
функционирования христианского кладбища у северного
храма. Это уже описанное выше украшение женской
косы из погребения 56, подвешенное на трех бронзовых
цепочках (рис. 129,6), четыре круглых свинцовых
бляшки с покрытием из золотой фольги, из того же
погребения (рис. 129,4), бронзовая штампованная бляха
с подкладкой из бересты и узором в виде «подсолнуха»
на лицевой стороне (рис. 124,1) из погребения 6,
круглая штампованная бляха из позолоченного серебра
из погребения 5 (рис. 123, 2) и бочковидные подвесные
украшения из золоченого серебра из погребения 25
(рис. 128, 1—2). Все перечисленные украшения
параллелей пока не имеют, происхождение их неясно.
Особо необходимо рассмотреть амулеты, ибо они,
являясь предметом локального культа, могут быть
надежным этническим индикатором. В погребении 5 у
северного храма был найден медвежий "клык (рис. 123, 1),
в пещерном погребении на хребте Ужум подвеска из
раковины — возможно, амулет (рис. 90,5), в состав
комплекса, обнаруженного случайно в балке Подорва-
ной, входит большая круглая подвеска или бляха из
белого слоящегося камня (рис. 93,21). И этот предмет
мог играть роль амулета. Но наиболее выразительны
три бронзовых пластинчатых амулета: трезубец с пун-
сонным орнаментом из склепа 14 горы «Пароход»
(рис. 115, 8), лопатообразной формы с пунсоном по краям
и в середине из склепа 11 (там же, рис. 113,5) и
пятиугольная пластина от амулета-складня, обнаруженная
в помещении III здания В усадьбы I в культурном слое.
Судя по находкам в станице Змейской, амулеты
данного типа состояли из двух совпадающих пластинок,
между которыми могло находиться какое-то,
обладающее «магическими» свойствами вещество; носились они
на груди вместе с другими украшениями и предметами
туалета. Распространены только на территории Алании.
Наиболее ранний амулет, но кожаный и с фигуркой
человека, происходит из могильника VII—IX вв. Камунта
в Дигории . Он имеет пятиугольные очертания,
аналогичные нашему амулету из культурного слоя. Важно,
что в осетинских склепах подобные кожаные предметы
встречаются еще в XVII—XVIII вв.62, что может быть
весомым аргументом в пользу генетических связей
этнографической осетинской культуры с археологической
208
аланской*. В более поздний период XI—XII вв.
подобные пятиугольные амулеты, но массивные и литые,
встречены нами в Змейском могильнике63. Амулеты-трезубцы
известны в катакомбах Рим-гора64 и Дардонском
могильнике65 также XI—XII вв. Не исключено, что амулеты
разных форм имели различное назначение и посвящение.
Но главное, что здесь необходимо подчеркнуть —
значение этих языческих предметов в качестве этнического
определителя. Их аланское происхождение не вызывает
особых сомнений66, причем наибольшее распространение
пластинчатые амулеты имели в X—XII вв.
Некоторые бытовые предметы
Среди них прежде всего назовем два уникальных
и интересных для исторической этнографии предмета.
Это двузубый железный крюк для вытаскивания мяса
из котла, с витой ручкой и петлей на конце (см.
рис. 141, 1). Длина предмета 50,5 см, длина зубцов 8,5 см,
толщина ручки 1,2 см. Найден на городище случайно
в 1968 г. Подобные крюки известны в этнографическом
быту многих северокавказских народов вплоть до XX в;,
в том числе и у осетин под названием «фыдишан»6'.
Автору этих строк не раз доводилось наблюдать
«фыдишан» в быту современных горных осетин (ее. Джи-
мара, Какадур и др.).
Второй предмет, также обнаруженный случайно —
медная или бронзовая ручка от медного котла, с петлей
в верхней части, тремя массивными заклепками и кусками
стенок (рис. 141,2). Украшена крупными насечками.
Длина предмета 34 см, ширина в верхней части (в месте
крепления заклепок) 10 см, ширина в нижней части
ручки 4 см. Медные клепаные котлы для варки мяса,
пива до недавнего времени .практиковались у
северокавказских горцев, причем со сходными по форме
ручками68.
* В честь бога меча и оружия Сафы осетины на третий день
великого поста заставляли кузнеца раскаливать мелкие прутики железа,
которые затем вместе с лоскутком сукна или шелка, куском ваты
и воробьиным пометом зашивали в «треугольник», носившийся
детьми на шее. «Этот кусочек железа и лоскутки сукна и материи
в треугольнике служили для детей осетин амулетом, дававшим
здоровье и охранявшим от злых духов» (ССКГ, вып. IX, отд. II, с. 41,
прим. 6).
209
Описанные предметы, несмотря на
недокументированное происхождение, несомненно связаны с
городищем и характеризуют его материальную культуру.
Но особенно важно то, что они имеют зримые связи
с живым этнографическим бытом современных горцев
Кавказа, связи явно генетические. „При рассмотрении
жилищ (см. главу II) мы уже подчеркивали их
традиционно кавказский характер. То же самое мы можем
сказать и о двух вышеупомянутых предметах.
Не менее ярко генетическая связь материальной
культуры Нижнего Архыза с позднейшей горнокавказской
культурой прослеживается по такому характерному
предмету быта, как надочажная цепь с котлом.
Последняя является непременным атрибутом горской сакли.
Обрывки железной надочажной цепи с крюком для котла
обнаружены в 1962 г. в помещении III здания А (см.
рис. 16, 1). Там же оказались три бронзовых или мед-
ных пластинки, скрепленных таким же гвоздиком
(рис. 16,7) и около 30 обломков венчика сосуда из
листовой меди (рис. 16, 8). Думаем, что это остатки медного
клепаного котла, висевшего на цепи. В помещении III
здания В (раскопки 1971 г.) также были найдены
обрывок железной цепи с крюком (рис. 30,2), вероятно,
надочажной, и фрагмент стенки и венчика медного или
бронзового сосуда (рис. 30,11). Это также мог быть
подвесной котел. Возможные сомнения в бытовании
котлов рассеиваются рельефным изображением котла
на цепи на одной из стен «царского» склепа XI—XII вв.
на р. Кривой69.
Еще одним предметом, обычным для
этнографического быта осетин, являются резные деревянные
шкатулки утилитарного назначения (в отдельных случаях
и культового), обычно имевшие крышки с
геометрическим орнаментом. Найдены в пещерных погребениях
(рис. 84,10; рис. 95,1—2; рис. 97,4). В осетинском
обиходе шкатулки употреблялись для хранения мелких
предметов, в том числе относящихся к культу
домового «Бинат-хцау». В. X. Тменовым и нами сходные
или иных форм деревянные шкатулки найдены в склепах
Даргавса и Дзивгиса. Шкатулки, прекрасно
вырезанный сосуд — кленовая кружка с ручкой из пещерного
погребения у пос. Буковый (рис. 97,2), обломок еще
одной деревянной кружки из балки Подорваной
(рис. 93,32) свидетельствуют об искусной обработке
дерева местным населением и о хорошем знании их тех-
210
нологических свойств разных видов древесины. Весьма
возможно, что большой популярностью пользовалась
резная и точеная на станке деревянная посуда, по
понятным причинам почти не дошедшая до нас.
Специального упоминания заслуживают
многочисленные круглые «колесики» диаметром 4—5 см (см.
рис. 39, 14 и 15), обнаруженные в культурном слое. Они
специально вытесывались из песчаника и имеют следы
обработки в виде сколов по краям. Выше мы уже
говорили, что назначение «колесиков» неясно. В качестве
предположения можно допустить, что они употреблялись
в какой-то неизвестной нам игре, как бита.
Одежда и обувь
Остатки одежды и обуви немногочисленны. Они
представлены уникальной находкой из пещерного
погребения в балке Подорваной, описанной в письме
Л. Н. Глушкова к автору этих строк (см. главу IV), но
погибшей для научного изучения и поэтому
учитываемой как второстепенный материал, а также находками
из пещерных погребений горы* «Пароход» и горы
Церковной.
В 1978 г. из пещерного погребения горы «Пароход»
извлечены остатки мужской нижней одежды, сильно
поврежденные (см. рис. 100). Материал — белый
некрашеный домотканый холст. Сохранились два узких
рукава, типа реглан, часть нижней полы, вырез ворота,
что позволяет „.достаточно хорошо представить себе
•покрой этой одежды: она не имела разреза впереди и
бортов с пугов~ицами и надевалась через голову, для
чего был сделан широкий проем без воротника,
застегивавшийся при помощи матерчатой петли и такой же
пуговицы (в виде матерчатого шарика) на
противоположной стороне ворота. Видимо, для усиления этой части
одежды на нее была нашита «кокетка» из той же ткани,
представляющая спускающийся на грудь треугольник,
обозначенный плотной холщовой тесьмой (рис. 100, 1).
Размеры одежды даны выше в описании погребения.
В складках одежды оказалась круглая подвеска-амулет
из перламутровой раковины (рис. 100,2). Пуговицей она
быть не может.
Аланская одежда данного типа не была известил
Т. Д. Равдоникас, опубликовавшей специальную статью7".
211
А. А. Иерусалимская на основании более полных
материалов из могильника VII—.IX вв. «Мощевая балка»
выделяет «рубахи», напоминающие коптские туники71.
Судя по фотографии, «туника» из Мощевой балки также
не имеет разреза и бортов и конструкцией ворота близка
к описываемой нижнеархызской; в частности, идентично
местоположение и устройство петельчатых застежек.
Не исключено, что аланские «туники» были
заимствованы от византийцев; в самой Византии туники с
рукавами (также узкими) употреблялись до позднего
средневековья72.
В том же погребении найдены остатки другой одежды,
которую считаем верхней. Она сшита также из белого
домотканого холста и была достаточно широка и
просторна (рис. 100,3). Покрой полностью не
восстанавливается, в частности, нет рукавов и ворота, что весьма
существенно. Но эта одежда заметно отличается от
предыдущей тем, что она была с вертикальным разрезом
(сохранился один борт), а подол был пришивным. К краю
борта пришит матерчатый шарик-пуговица, вдевавшаяся
в петлю на противоположной стороне. Такая система
скрепления бортов обычна для ближневосточной
одежды73. Нам представляется, что (судя, по пришивному
подолу) это скорее всего был кафтан, надевавшийся
поверх рубашки. Если это так, мы имеем в данном
погребении полный комплект мужской одежды за
исключением штанов и головного убора.
Нередко в качестве застежек служили бронзовые
пуговицы-бубенчики с ушком, заменявшие матерчатые
шарики. Именно такое назначение бубенчиков
общеизвестно. В каменном ящике 5 христианского кладбища
у северного храма был обнаружен серебряный бубенчик
с остатком ткани у ушка (см. рис. 123,11). На горе
«Пароход» в 1979 г. найден обрывок холщовой ткани
с матерчатой петлей для вдевания бубенчика-пуговицы
(рис. 101,5).
Представление об обуви дают три находки в
пещерных погребениях. Первая из них сделана в 1961 г. на горе
Церковной и опубликована нами74. Верхняя часть
предмета полностью не сохранилась, но сейчас кажется
несомненным, что это был невысокий сапог с голенищем
и без каблуков: нижняя часть голенища уцелела. Эти
предположения подтверждаются маленьким детским
сапожком из мягкой, хорошо выделанной кожи,
найденным случайно И. И. Мирошниковым в разрушенных
212
пещерных погребениях балки Подорваной (см.
рис. 91, 16). Сапожок очень крепко и искусно сшит из
трех частей, имеет невысокое голенище и не имеет
каблука. Нос острый. Существование у алан кожаных сапог
подтверждается находками их в скальных катакомбах
Хасаута75 и Рим-горы76.
В пещерном погребении у п. Буковый был найден
экземпляр обуви иного типа — без голенища (рис. 98).
Кожа грубая, сыромятная. Подошва из цельного куска
без шва, шов проходит по подъему, каблука нет.
Сохранился обрывок узкого ремешка, которым обувь
привязывалась к ноге от пятки на подъем. Нос острый.
Подошва протиралась и в месте повреждения латалась, но
и латка на пятке протерлась насквозь (рис. 98,2). Этот
вид обуви мы именуем башмаком. Возможно, что
сапоги были преимущественно мужской обувью,
башмаки — женской. Но это только предположение.
Головные уборы не сохранились и о них судить мы
не можем.
В известном могильнике «Мощевая балка» часто
встречалась одежда, украшенная нашивками из дорогого
привозного (чаще всего согдийского) шелка. Яркие
пятна разноцветных шелков оживляли монотонную
поверхность домотканых одежд и служили ему
декором. В Нижнем Архызе также практиковалась эта
мода, но нашивки найдены отдельно от одежды. Так,
в рисунках Д. М. Струкова изображен прямоугольный
кусок согдийской ткани «занданечи» с изображением
округлых медальонов и двулезвийных секир (рис. 89, 1).
Это явно часть обшивки рукава или подола платья.
В 1971 г. к нам поступили две аналогичные нашивки
из согдийского шелка, происходящие из пещер балки
Подорваной: фрагмент прямоугольной формы, медальоны
с изображением двулезвийных секир — часть обшивки
рукава или подола (рис. 94, 1) и круглая нашивка из
такой же ткани, украшавшая, очевидно, грудь (рис. 94, 2).
Наконец, в 1980 г. от В. А. Смирнова получен большой
кусок согдийского шелка с изображением тех же
двулезвийных секир в медальонах и в промежутках между
медальонами (рис. 102, 1 и 2). Судя по размерам, это
может быть обрывок одежды, целиком сшитой из
согдийского шелка. Время всех этих фрагментов
согдийского шелка — IX в.*, но на платье в качестве деко-
* Пользуюсь личной консультацией А. А. Иерусалимской.
213
ративных нашивок они могли употребляться и в X—XI вв.
Несомненно, что холщовые и полотняные ткани, из
которых шились одежды жителей Нижне-Архызского
городища, производились на месте в пределах Северо-
Западного Кавказа. Как засвидетельствовал Масуди
(X в.) кашаки, т. е. адыги, «одеваются в белое» —
очевидно, имеется в виду некрашеный холст — а «в их стране
производятся различные ткани из льна, того сорта,
который именуется тала (?), золото и который более тонок
и носок, чем сорт дабики..., он вывозится в соседние
страны ислама. Такие же ткани вывозятся и смежными
народами...»78, среди которых были и аланы верховьев
Кубани. Среди потребителей северокавказских тканей
была и Византия, где знали о том, что полотно в
Империю привозят «из-за Черного моря». А. П. Каждан
считал, что это был Херсонес79, но в свете сообщения
Масуди мы скорее должны усматривать Северо-Западный
Кавказ в качестве поставщика полотняных и холщовых
тканей.
В заключение отметим, что судя по погибшей
находке из пещерных погребений Подорваной балки и ее
описанию Л. Н. Глушковым, в состав одежды жителей
Нижнего Архыза входили также шубы с холщовым
верхом и на козьем меху, холщовые панталоны и чулки
у женщин. Данные Л. Н. Глушкова подтверждаются
материалами А. Н. Дьячкова-Тарасова, обнаружившего
в 1927 г. пещерное погребение в ущелье р. Амгаты
(очевидно, оно связано с близлежащим Амгатинским
городищем на левом берегу р. Теберды — В. /С.). В этой
пещере найдена «замечательно хорошо сохранившаяся
одежда из волокон конопли — рубахи, штаны,
замшевая обувь с длинным носком, остатки шуб, сукна...»80
Но, к сожалению, и эта редкостная находка предметов
аланской одежды и обуви осталась неизученной и
неопубликованной и погибла для науки. Шансы же на
обнаружение новых подобных комплексов в наше время
очень невелики.
Предметы христианского культа
Нижне-Архызское городище было крупнейшим
религиозным центром Западной Алании и средоточием
христианских памятников. Не удивительно, что здесь
обнаружено немало предметов, непосредственно связанных
214
с христианским культом. Без них характеристика
материальной культуры была бы неполной. Наиболее
монументальны каменные кресты и плиты с надписями и
изображениями крестов. Кратко рассмотрим их.
1) В 1802 г. майором Потемкиным был открыт
каменный крест с греческой надписью и датой 1013 г.,
стоявший на христианском кладбище у северного храма.
Текст надписи прочитан и опубликован В. В.
Латышевым81, к чему отсылаем (см. рис. 138,3).
2) В 1900 г. на том же кладбище монахи Зеленчук-
ского монастыря нашли сломанную плиту — надгробие
с греческой надписью (рис. 138, 1 и 2). Текст
прочитан и опубликован В. В. Латышевым82 (см. также
главу V).
3) В брошюре о Зеленчукском монастыре помещен
снимок небольшой каменной плиты (часть надгробия?)
с крестом и греческими буквами X и М — начальные
буквы монограмм ХС (Христос) и MP (Матерь). Видимо,
найден монахами на одном из христианских кладбищ
(рис. 138,4).
4) При неизвестных обстоятельствах (скорее всего
монахами при строительстве монастыря) на городище
была найдена плита огромных размеров (по масштабу
ее длина превышала 3 м). Разбита на две части.
Зарисована в 1886 г. Д. М. Струковым (рис. 142). На
лицевой поверхности плиты высечен необычный сложный
крест с шестью поперечными рукавами, основанием
водруженный на Голгофу в виде двух окружностей.
Ниже Голгофы и по ее сторонам помещены какие-то
неясные знаки. Необычность креста состоит в том, что
он имеет 14 концов и мы не находим этому объяснения.
Количество концов креста не могло быть случайным
и нередко вызывало в церкви острые дискуссии; так
русские старообрядцы четырехконечный крест отвергали
как ересь и признавали единственно правильным
восьмиконечный крест83.
Зарисованная Д. М. Струковым плита с необычным
крестом нуждается в дополнительном исследовании.
5) Против городища на левом берегу реки, в южном
конце «Длинной поляны» нами в 1953 г. обнаружена
отесанная песчаниковая плита. В верхней части плиты
высечен четырехконечный крест с расширяющимися
концами (рис. 143,6). В настоящее время памятник
утрачен. Выше (см. главу I) нами высказано
предположение о том, что эта плита была путевым ориенти-
215
ром, указывавшим место брода и переправы с левого
берега реки на правый.
6) Видимо, тем же целям служил и менгир с
четырехконечным крестом, стоящий и сейчас в южной части
«Длинной поляны»84 (рис. 144, 2). Высота менгира 2,30 м,
ширина в средней части 0,40 м, толщина плиты до 0,27 м.
Крест четырехконечный, размеры его 17X17 см. Связь
менгира с Нижне-Архызским городищем не вызывает
сомнений.
7) Изображение креста, очевидно, не только
символизировало принадлежность к христианству, но и
одновременно служило оберегом. По этим причинам плита
с высеченным на ней четырехконечным крестом
размером 13,5X12 см (см. рис. 9,2) была вставлена в кладку
стены у входа в железоплавильню (помещение I,
раскопки усадьбы I в 1962 г.). Как известно, работа
кузнеца и все, что с нею связано, у народов Кавказа было
окутано различными суевериями и табуированием85.
В ходе наших раскопок на городище найдено много
простых железных крестов, преимущественно склепанных
из двух пластинок с расширенными округлыми концами.
Наибольшая их концентрация наблюдалась в святилище
на вершине горы Церковной — 25 шт. (см. главу III).
Несколько таких же клепаных крестов обнаружено в
интерьере северного храма и вне его в христианском
кладбище (см. рис. 145,2 и рис. 121,3 и 4). Фрагменты
четырех клепаных крестов найдены случайно в балке
Церковной (рис. 79, 1—5); встречались они и при
раскопках одноапсидных церквей. Клепаные железные
кресты, составленные из двух пластинок, были в
культовом обиходе у всех народов Кавказа, подвергшихся
христианизации в рассматриваемую эпоху86. Нижне-
архызские кресты от них, по существу, ничем не
отличаются.
Три креста из святилища горы Церковной вырезаны
из цельных железных пластин и не являются
клепаными. Отличны они и по форме: на концах не имеют
округлых расширений, а один из крестов похож на
мальтийский (см. рис. 81, 16). И клепаные, и монолитные
кресты, безусловно, к чему-то крепились. На это
указывают сквозные отверстия с гвоздем (рис. 81, 1), а у
некоторых экземпляров — заостренные нижние концы типа
втока (рис. 81,8). Видимо, кресты прибивались или
втыкались в деревянную основу. С какой целью — об этом
рассказывает венгерский монах-доминиканец Юлиан,
216
побывавший в Алании перед монгольским нашествием:
«Крест в таком здесь уважении, что бедные, как туземцы,
так равно и пришельцы, которые не в состоянии иметь
с собою много людей, если поместят какой-нибудь крест
на конце шеста с хоругвею, и подняв его, несут, во
всякое время могут идти безопасно»87. Речь идет о периоде
феодальной раздробленности и кровавых
междоусобиц, раздиравших Аланию. Как видим, христианский
крест, прибитый к шесту в виде хоругви, выполнял
полуязыческую функцию оберега. Интересно, что
почитание креста до XIX в. сохранялось у абхазов88 и
адыгов89.
Вместе с тем отметим, что железные и бронзовые
пластинчатые и клепаные кресты весьма сходных форм
(в частности, с округло-расширенными концами)
бытовали и на территории Византийской империи. В
частности, они найдены при раскопках византийского
Коринфа XI—XII вв. Г. Дэвидсон90. Их функции могли
быть чисто литургическими.
От описанных крестов, возможно, связанных с
подобием хоругви, функционально отличаются кресты
нательные — небольших размеров и с петлей для
подвешивания, отлитые обычно из бронзы. Это прежде всего
два складня-энколпиона конца XII — первой половины
XIII вв. древнерусского происхождения (см. рис. 67, 1
и 2), один из них киевский. Найдены в апсиде церкви 6
в 1961 г.91 Один из крестов имеет сломанный верхний
конец и следы черни в медальонах с фрагментами
евангелистов (рис. 67,1). Рассматривая энколпионы из
станицы Махошевской и г. Карачаевска,
опубликованные нами, М. Д. Полубояринова пишет, что они нами
напрасно не связаны с пребыванием здесь русских
пленников после татаро-монгольского нашествия92. Нижне-
архызские энколпионы найдены в сходных
ландшафтных условиях (особенно из г. Карачаевска) и с таким же
успехом могут быть приписаны русским пленникам
Золотой Орды. Но мы вынуждены вновь заметить, что
в распоряжении науки пока нет сколько-нибудь
серьезных данных ни о пребывании татар в XIII—XIV вв.
в районе Карачаевска — Нижнего Архыза, ни о
пребывании там русских пленников татар. Нам кажется, что
несколько разрозненных находок энколпионов,
несмотря на их древнерусское происхождение, не могут быть
достаточным основанием для столь далеко идущих
выводов, тем более что эти энколпионы рассматрива-
217
ются вне конкретной историко-археологической
ситуации.
Бронзовый литой крест-тельник с неясным рельефным
изображением Распятия (?—см. рис. 137,7) и ушком
обнаружен в 1964 г. в каменном ящике 2
христианского кладбища у горы Церковной. Еще один литой
бронзовый тельник без изображений (рис. 141,4) найден
случайно на огороде юго-западнее северного храма
в 1954 г. Формы этих скромных крестиков с
«процветшими» концами весьма популярны в XI—XII вв.,
аналогии им можно указать, например, в христианских
древностях Херсонеса93.
Наконец, третий вид крестов представлен
единственной в своем роде находкой — большим B4,3X13,7 см)
бронзовым крестом, найденным нами в 1960 г. в нар-
тексе северного храма (рис. 146, 1). Крест имеет
«процветшие» концы со сквозными отверстиями, на
лицевой стороне вырезана греческая надпись: «Обновлен
честной крест боголюбивейшим монахом Фомой
пресвитером. Года от Адама 6575, индикт 5», что в переводе
на наше летоисчисление соответствует 1067 г.94 Как
справедливо замечает Е. Ч. Скржинская, пресвитер
Фома принадлежал к клиру епископии Алании .
Полагаем, что крест провинциально-византийской работы,
в византийских древностях ему есть аналогии96.
Нижний конец креста имеет излом, который
свидетельствует о наличии здесь стержня или рукояти.
Поскольку крест в надписи назван «честным», можно
считать его выносным, выставлявшимся в дни больших
праздников и служб и имевшим ниже стержня
основание. Недавно А. В. Банк опубликовала сходный
бронзовый крест, но покрытый серебряным листом с
изображениями из музея Женевы (Швейцария)97. Наш крест
в свое время мог быть одним из главных литургических
атрибутов северного храма — кафедрала Аланской
епархии. Затем по каким-то причинам он был сломан. Тогда
в четырех концах креста пробоем были сделаны
сквозные круглые отверстия (по их краям сохранились
заусеницы металла), был сделан текст об «обновлении» креста
и четырьмя железными гвоздями с круглыми шляпками
(следы ржавчины от них сохранились) он был прибит
к стене нартекса над крещальней, получив тем самым
вторую жизнь.
Точно датированный «честной» крест служит
подтверждением строительства северного храма не позже
218
начала XI в.— скорее всего в X в. Кроме того, он дает
нам ценные указания на то, что в клире Аланской епархии
были монахи и что они были грекоязычны.
Из прочих предметов церковной утвари назовем
две Небольшие византийские иконки из раскопок
Нарышкины^: одна имеет вид круглого с восемью выступами
медальона из золоченого серебра, с изображением
св. Матвея (рис. 146,3), вторая четырехугольная
костяная, с изображением св. Иоанна Богослова (рис. 146,4).
Последняя имела костяные гвоздики, коими она к чему-то
крепилась. Кроме того, в рисунках Д. М. Струкова есть
изображение серебряной византийской ложки для
евхаристии98 (рис. 89,9) и еще трех крестов, из них два
нательных — серебряный и золотой (рис. ' 89, 6—8).
В ходе наших раскопок нартекса северного храма были
найдены железные крюки для подвешивания (рис. 145, 1;
рис. 146,2), железный витой стержень с узкой длинной
лопаточкой на конце длиной 13 см (рис. 145,3), на
противоположном конце было железное кольцо, отпавшее
в процессе реставрации; круглая железная лопаточка
для размешивания мирра, с витой ручкой, длина
предмета 36 см (рис. 145,6). Там же, на полу нартекса,
обнаружена круглая глиняная крышка с ручкой-выступом
посередине (рис. 145,5). Глина коричнево-розового
цвета и по фактуре теста отличается от фактуры
местной керамики": Наконец, отметим, что Ю. Л. Щаповой
выделены обломки стеклянной бутылки из каменного
ящика 16 (кладбище у северного храма) как
относящейся к церковной утвари (бутылка могла
предназначаться для возлияний мирра, вина или воды во время
служб, см. приложение 1). Возможно, что в ящике 16
был погребен один из византийских
священнослужителей, несомненно присутствовавших в клире Аланской
епархии, особенно в начальный период ее
существования. Свидетельством этого, кроме бутылки, является
золоченый пластинчатый браслет, скорее всего
византийского производства (рис. 123,14), и набор серебряных
украшений, необычных для местной культуры (лунницы
и кольца, рис. 123, 18—22).
Даже беглое рассмотрение материальной культуры
Нижнего Архыза показывает ее неоднородность.
Представляется, что сейчас в ней могут быть выделены два
пласта, различных по генезису и
культурно-историческим традициям: более представительный пласт
местной культуры, входящий в качестве органической состав-
219
ной части в синхронную ареальную культуру верховий
Кубани, и менее представительный, но достаточно
выразительный пласт христианской культуры
греко-византийского происхождения, не имеющий местных коаней.
Указанные пласты материальной культуры отражают
реальную этнополитическую ситуацию X—XII вв. в
Нижнем Архызе (шире —в верховьях Кубани) и ее
демографические особенности. Подробнее на этом мы
остановимся в следующей главе.
Библиографические ссылки
1. Лов паче Н. Г. Художественная керамика средневековой
Адыгеи. Автореферат канд. дис, Тбилиси, 1982, табл. 6—14.
2. Ловпаче Н. Г. Указ. соч., табл. 14, 33.
3. Рунич А. П. Ал а не кий могильник в Мокрой Балке у города
Кисловодска. МАДИСО, т. III. Орджоникидзе, 1975, рис. 2а и 26;
Афанасьев Г. Е. Керамика Мокрой Балки.— В кн.: Средневековые
древности евразийских степей. М., 1980, рис. 2 и 3 (принципиальные
прототипы, отличающиеся несколько иными формами корпуса).
4. Кузнецов В. А. Змейский катакомбный могильник (по
раскопкам 1957 г.). МАДИСО, т. I. Орджоникидзе, 1961, табл. 1.1, с. 105.
5. Ловпаче Н. Г. Указ. соч., табл. 11,2—5.
6. Шрамко Б. А. Керамжа салт1 вськоТ культури. Труди кггорич-
ного факультету Харшвського ордена Трудового Червоного Прапора
Державного ушверситету т. О. М. Горького, т. 7, 1959, рис. VII, 1—3;
Плетнева С. А. От кочевий к городам. М., 1967, рис. 28.
7. Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история
Карачаево-Черкесии. М., 1971, с. 99, табл. 366; Ловпаче Н. Г. Указ. соч.,
с. 8, табл. 14, 35, 36 и т. д.; Онайко Н. А. Средневековые сосуды из
Раевского городища. Сб. статей в честь А. В. Арциховского. М.,
1962, с. 196, рис. 1.
8. Минаева Т. М. Городище на балке Адиюх в Черкесии. СНТ
СГПИ, вып. 9. Ставрополь, 1955, рис. 6.
9. Jeroussalimskaja A. A. Nouvelles Excavations des sepulgres
des VII—IX siecles au Caucase Septentrional et le probleme de data-
tion de quelques groupes de soieries anciennes. Доклад на конгрессе
JJK— NKF в Стокгольме, июнь 1980 (отд. оттиск).
10. Кузьминов А. К. Средневековый могильник на горе Дардон
у Карачаевска.— В кн.: Из истории Карачаево-Черкесии. Труды
КЧНИИ, вып. VI. Ставрополь, 1970, с. 402, рис. 4.
11. Рунич А. П. Катакомбы Рим-горы. СА, 1970, 2, с. 203, рис. 6,
7, 8, 13, 14.
12. Отчет Н. В. Анфимова об обследовании средневекового
поселения на Ангелинском ерике (ст. Ивановская). Архив ЛО ИА АН
СССР, ф. 2, арх. № 140, 1937, фото 1.
13. Кузнецов В. А. Глиняные котлы Северного Кавказа. КСИА,
вып. 99, 1964, с. 34—39, рис. 15.
14. Кузнецов В. А. Раскопки Змейского поселения VIII—X веков.
МАДИСО, т. II. Орджоникидзе, 1969, с. 93, рис. 7; Ловпаче Н. Г.
Указ. соч., табл. 14, 53, 59; Плетнева С. А. Указ. соч., с. 121.
220
15. Архив ЛО ИА, дело JVfe 80/1898, л. 29 фото (раскопки Я. Г. Се- - ч
менцова у ст. Псебайской в 1898 г.); Ловпаче Н. Г. Указ. соч.,
.табл. 14, 31 (Колосовка); Аутлев П. У. Новые раннесредневековые
^памятники бассейна р. Лабы. СМАА, т. III, Майкоп, 1972, рис. 8.
\ 16. Шрамко Б, А. Указ. соч., рис. III—V; Плетнева С. А. Указ.
Аоч., рис. 25,7—10; рис. 26; Гадло А. В. Раскопки раннесредневе-
нрвого селища у деревни Героевки в 1964 г. СА, 1969, 1, с. 163,
рис. 3, а и б.
\ 17. Архив И А АН СССР, Р-1, дело № 292, табл. XIV, 4;
Минаева Т. М. Археологические памятники на р. Гиляч в верховьях
Кубани. МИА СССР № 23, 1951, с. 291, рис. 18; Биджиев X. X.,
Гадло А. В. Раскопки Хумаринского городища в 1974 г. в кн.:
Археология и этнография Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1979, с. 50, рис. 13.
18. Анфимов Н. В. Зихские памятники Черноморского побережья
Кавказа.— В кн.: Северный Кавказ в древности и в средние века.
М., I980, рис. 1,8, рис. 6,3, рис. 8,3; его же отчет об обследовании
средневекового поселения на Ангелинском ерике (ст. Ивановская).
Архив ЛО ИА АН СССР, ф. 2, арх. № 140, 1937, л. 5.
19. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. МИА
СССР № 106, 1962, с. 114.
20. Биджиев X. X., Гадло А. В. Указ. соч., с. 49, рис. 12, 1—4.
21. Плетнева С. А. Указ. соч., рис. 30,6; ее же: Средневековая
керамика Таманского городища.— В кн.: Керамика и стекло древней
Тмутаракани. М„ 1963, рис. 27, 1.
22. Алексеева Е. П. Указ. соч., табл. 24, 10 и находки М. Н.
Ложкина в погребениях района хут. Ильич.
23. Иерусалимская А. А. Аланский мир на «шелковом пути».—
В кн.: Культура Востока. Древность и раннее средневековье. Сб.
статей. "Л., 1978, рис. 7.
24. Кузнецов В. А. Аланская культура Центрального Кавказа
и ее локальные варианты в V—XIII веках. СА, 1973, 2, с. 67, 71—72.
25. Гадло А. В. Памятники салтово-маяцкой (протобол га рекой)
культуры в Центральном Предкавказье. Археология, кн. I. София,
1977, с. 66; его же: Памятники салтово-маяцкой культуры в
Центральном Предкавказье.— В кн.: Пятые Крупновские чтения по
археологии Кавказа. Махачкала, 1975, с. 74—78.
26. Мерперт Н. #. К вопросу о древнейших болгарских племенах.
Казань, 1957, с. 32; Ляпушкин И. И. Памятники салтово-маяцкой
культуры в бассейне р. Дона. МИА СССР, № 62, 1958, с. 146—147;
Плетнева С. А. От кочевий к городам, с. 109—110.
27. Кузнецов В. А. Аданы и тюрки в верховьях Кубани.— В кн.:
Археолого-этнографический сборник, вып. 1. Нальчик, 1974, с. 90.
28. Дончева-Петкова Л. Средневековни глинени съдове с вътрешни
уши. Археология, кн. 4, София, 1971, с. 32—37; Fodor Jstvan. Der
Ursprung der in Ungarn gefundenen Tonkessel. Acta Archaeologica,
29 C—4), Budapest, 1977, с 323—349.
29. Тарабанов В. А. Ранние болгары на Средней Кубани.—
XI «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Тезисы
докладов. Новороссийск, 1981, с. 66.
30. Гадло А. В. Памятники салтово-маяцкой культуры в
Центральном Предкавказье, с. 75.
31. Плетнева С. А. Средневековая керамика Таманского
городища, с. 52.
32. Транш М. М. Труды, т. 4, Сухуми, 1975, с. 137, рис. 51,2;
с. 138, рис. 52,3. Абхазская атрибуция этой керамики подтверждена
Ю. Н. Вороновым.
221
33. Кузнецов В. А. Раскопки Нижне-Архызского городища. КС ИА,
вып. 120, 1969, с. 75, рис. 30.
34. Гончаров В. К. Райковецкое городище. Киев, 1950, табл. V, 6
и 7; Выжарова Ж. Н. О происхождении болгарских пахотных орудий.
М., 1956, с. 12, рис. 6.
35. Образец подобной сохи 2-й пол. I тыс. н. э. найден на Украине
(см.: Березовець Д. Т. Плуг з Токар1вського торфовища. Археолопж
т. VII. Ки1в, 1952, с. 175, рис. 1). /
36. Corinth, vol. XII, с. 124, ill. 19. /
37. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 19/1,
с. 143, 346, рис. 22, 7; Алексеева Е. П. Указ. соч., табл. 24, 26 («Моще-
вая балка»). /
38. Кузнецов В. А. К вопросу о производстве стали в Алании.—
В кн.: Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973, с. 214—215,
рис. 1—2. /
39. Там же, с. 215. - (
40. Кызласов И. JI. Курганы средневековых хакасов XIII—XIV вв.
(Аскизская культура в монгольское время). СА, 1978, 1, с. 126,
рис. 1, 33, 57 (конец X—XII вв.); его же: Аскизские курганы на горе
Самхвал (Хакасия).— В кн.: Средневековые древности Евразийских
степей. М., 1980, с. 143, рис. 7.
41. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 222.
42. Милованов ?., Иерусалимская А. Лук из Мощевой балки.
СГЭ, XI, 1976, с. 40—43.
43. Дитлер Я. А. Могильники в районе поселка Колосовка на
реке Фарс. СМАА, т. II. Майкоп, 1961, табл. XVI, 9.
44. Кузнецов В. А. Средневековые дольменообразные склепы
верхнего Прикубанья. КС ИА, вып. 85, 1961, с. 108—109, рис. 41, 1;
42, 2; 43, 5.
45. Алексеева Е. Я. Указ, соч., табл. 24, 6.
46. Рунич А. Я. Катакомбы Рим-горы. СА, 1970, 2, с. 204, рис. 7, 11
и 28; Кузнецов В. А. Исследования Змейского могильника в 1958 г.
МИА СССР Ня 114, 1963, с. 28, рис. 12, 1—3.
47. Плетнева С. А. Указ. соч., с. 158.
48. Гончаров В. К. Указ. соч., с. 96.
49. Гринченко В, А. Пам'ятка VIII ст. коло с. Вознесенки на
Запор1жжк Археолопя, т. III. Ки1в, 1950, табл. 1, 2.
50. Плетнева С. А. Указ. соч., с. 161, 164.
51. Там же, с. 170.
52. Кузнецов В. А. Указ. соч., табл. IV, 5.
53. Алексеева Е. П. Указ. соч., табл. 24,3; табл. 25,4;
Иерусалимская А. А. Аланский мир на «шелковом пути», рис. 6.
54. Покровский А. М. Верхне-Салтовский могильник. Труды
XII АС в Харькове, т. I. M., 1905, табл. XXI, 24, 25; Мерперт Н. Я.
Верхнее Салтово. Канд. дисс, архив ИА АН СССР, ф. 2, дело № 884,
табл. 43; Плетнева С. А. Указ. соч., рис. 36.
55. Минаева Г. М. Городище на балке Адиюх в Черкесии, рис. 6, 1;
ее же: К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим
данным. Ставрополь, 1971, рис. 39, 1—3; Кузьминов А. К. Указ. соч.,
рис. 7,3 и 9; рис. 8, 1.
56. Ковалевская В. Б. Северный Кавказ в X—XIII вв.— В кн.:
Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981, с. 227.
57. Уварова Я. С. Могильники Северного Кавказа. МАК, вып. VIII.
М., 1900, табл. XLVIII, 4; Марковин В. И. Пещеры — родовые
усыпальницы в Шатоевской котловине. КС ИА, вып. 86, 1961, с. 105,
рис. 44, 6—7; Федоров-Давыдов Г. А. Монгольское завоевание и Зо-
222
лотая Орда.— В кн.: Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981,
и:. 231.
\ 58. Сизов В. Восточное побережье Черного моря. МАК, вып. II.
М., 1889, с. 84—85, табл. XIII, 16, 17,20; табл. XIV, 14 (с монетами
танов Узбека и Джанибека); Милорадович О. В. Христианский
могильник на городище Верхний Джулат. МИА СССР № 114, 1963,
рйс. 5, 16; рис. 8, 12.
\ 59. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 120, рис. 15, 10—12.
I 60. Кузнецов В. А. Исследования Змейского могильника, с. 21,
риб. 9,8; его же: Змейский катакомбный могильник (по раскопкам
1997 г.) табл. XII, 9; его же: Алания в X—XIII вв., рис. 14,14—15.
161. Уварова П. С. Указ. соч., с. 316, рис. 248—249.
р2. Тменов В, X. «Город мертвых». Орджоникидзе, 1979, с. 118,
рис./24, 2. '
&3. Кузнецов В. А. Змейский катакомбный могильник (по
раскопкам 1957 г.), табл. XII, 5, 7.
6fo. Рунич А. П. Катакомбы Рим-горы, с. 204, рис. 7, 16.
65. Алексеева Е. П. Указ. соч., табл. 33а, 7; Кузьм и нов А. К.
Указ. соч., с. 406—407, рис. 7, 8 и 13, рис. 8, 2.
66. Ковалевская В. Б. Изображение коня и всадника на
средневековых амулетах Северного Кавказа.— В кн.: Вопросы древней и
средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978, с. 118.
67. Калоев Б. А. Осетины. Историко-зтнографическое
исследование. М., 1971, с. 167, рис. Б и В; его же: Материальная культура
и прикладное искусство осетин. Альбом. М., 1973, табл. 47, 5 и 6.
68. Пожидаев В. П. Горцы Северного Кавказа. М.— Л., 1926.
с. 52, рис. 20; Калоев Б. А. Осетины, с. 169, рис.; его же:
Материальная культура и прикладное искусство осетин, табл. 50; Крупное Е. И.
Средневековая Ингушетия. М., 1971, с. 187, рис. 51,3; Карачаевцы.
Историко-этнографический очерк. Черкесск, 1978, с. 92, рис.
69. Кузнецов В. А. Средневековые долменообразные склепы
Верхнего Прикубанья, с. 108, рис. 41, 1.
70. Равдоникас Т. Д. О некоторых типах аланской одежды X—XII вв.
КЭС, V. М., 1972, с. 198—208.
71. Иерусалимская А. А, Аланский мир на «шелковом пути»,
с. 159, рис. 11.
72. Вейс Г. Внешний быт народов с древнейших до наших
времен, т. II, часть 1. М., 1875, с. 53—56.
73. Max Tilke. Orientalische Kostume in Schnitt und Farbe. Berlin,
1923, с 16, t. 38.
74. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.), с. 92, рис. 27, 16.
75. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., рис. 23.
76. Рунич А. П. Катакомбы Рим-горы, с. 204, рис. 7, 22.
77. Иерусалимская А. А. Указ. соч., с. 159.
78. Минор с кий В. Ф. История Ширвана и Дербента X—XI вв.
М., 1963, с. 206.
79. Каждая А. П. Деревня и город в Византии IX—X вв. Очерки
по истории византийского феодализма. М., 1960, с. 225.
80. Дьячков-Тарасов А. Н. Археологические разведки в Карачае
в 1927 г. Бюллетень СКНИИ, № 2—4. Ростов-Дон, 1927, с. 83.
81. Латышев В. Заметки о кавказских надписях. ИАК, вып. 10.
Спб, 1904, с. 100.
82. Там же, с. 101.
83. Барсов Н. Крест Иисуса Христа и его изображения.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, 32, с. 657—658.
223
84. От редакции. МАК, вып. VII. М., 1898, с. 139, табл. XXI, 4/
85. Чурсин Г. Ф. Культ железа у кавказских народов. ИКИАИ(
т. VI, Тифлис, 1927, с. 92—105; его же: Материалы по этнографии
Абхазии. Сухуми, 1957, с. 67—76. " /
86. Миллер А. Разведки на Черноморском побережье Кавказа
в 1907 г. ИАК, вып. 33. Спб, 1909, с. 79, рис. 8; Минаева Т. М,
Археологические памятники на р. Гиляч в верховьях Кубани. МИА CGCP
№ 23, 1951, с. 293, рис. 22,8; Е. И. Крупное. Христианский храм
XII в. на городище Верхний Джулат. МИА СССР № 114, 1963, сj 56,
рис. 6; то же на городище Нижний Джулат, см. альбом М2к отчету
Ионе Г. И. о раскопках 1962 г., табл. 63, 3 (сектор археологии КБ НИИ)
и в материалах Ложкина М. Н. с Ильичевского городища
Краснодарского края (сообщено Ложкиным М. Н.). /
87. Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв.
о татарах и Восточной Европе. Исторический архив, т. III. Mj— Л.,
1940, с. 79. /
88. Религиозные верования абхазцев. ССКГ, вып. V. Тифлис,
1871, с. 21—22; Чурсин Г. Ф. Указ. соч., с. 52.
89. Народы Кавказа, т. I. M., 1960, с. 95, рис.
90. Corinth, vol. XII, табл. 90, 1505, 1507.
91. Кузнецов В. А. Энколпионы Северного Кавказа.— В кн.:
Славяне и Русь. М., 1968, с. 84, рис. 1,2 и 3.
92. Полубояринова М. Д. Русские люди в Золотой Орде. М.,
1978, с. 128.
93. Косцюшко-Валюжинич К. Отчет о раскопках в Херсонесе
в 1901 году. ИАК, вып. 4. Спб, 1902, с. 101, рис. 47; Белов Г. Д., Стрже-
лецкий С. Ф. и Якобсон А. Л. Квартал XVIII. МИА СССР № 34,
1953, с. 210, рис. 58.
94. Скржинская Е. Ч. Греческая надпись из средневековой
Алании. ВВ, т. XXI, 1962, с. 118—126.
95. Там же, с. 126.
96. Schlumberger G. L'Epopee Byzantine, part II, Paris, 1900, с. 69.
97. Bank A., Bouvier В., Djuric J., Bouras L. Etudes sur les croix
byzantines du Musee d'Art et d'Histoire de Ceneve. «Ceneve», t. XXVIII,
1980, с 98—99, ill. .
98. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., рис. 30, 9; Тиханова М. А.
Базилика. МИА СССР № 34, 1953, с. 356, рис. 21, ж.
99. Белов Г. Д. Западная оборонительная стена и некрополь
возле нее (раскопки 1948 г.). МИА СССР № 34, с. 251, рис. 20, в'
(аналогичная крышка IX—X вв.).
224
7*
Глава VII
ФЕОДАЛЬНЫЙ ГОРОД
И КУЛЬТУРНО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЦЕНТР
ЗАПАДНОЙ АЛАНИИ
На территории исторической Алании сейчас известны
и археологически обследованы десятки раннесредневе-
ковы» городищ. Некоторые, в том числе и в бассейне
верхней Кубани, подвергались стационарному
исследованию (Адиюх, Гиляч и др.). Но ни одно из них
применительно к X—XII вв.— и мы это можем утверждать
вполне уверенно — по своим масштабам, сложности
исторической топографии и инфраструктуры, средоточию
крупнейших в регионе культовых памятников не
выдерживает сравнения с Нижним Архызом. И хотя
концентрация в нем населения не представляет чего-то
исключительного (судя по занимаемой территории и
плотности застройки) и мы знаем в Алании целый ряд
не менее значительных по населенности городищ (напр.
Рим-гора), правомерность отнесения Нижне-Архызского
городища к числу раннефеодальных городов вполне
основательна.
Численность населения при определении городского
характера средневекового поселения играет важную роль,
ибо согласно К. Марксу «город уже представляет собой
факт концентрации населения»1. Относительно
Нижнего Архыза реальность этого факта не вызывает
никаких сомнений, о чем говорит как большая площадь
застройки — до 25 га, так и большая плотность этой
застройки с применением полутораэтажных или
двухэтажных жилых зданий, а также
обнаруживающиеся при раскопках следы разновременных
перепланировок города. Со временем станет возможной
реконструкция численности обитателей одной усадьбы и,
соответственно, всего города в целом, хотя вряд ли
население города было стабильным в разные периоды. Мной
была предпринята попытка сопоставить численность
жителей крымского Херсонеса (реконструированная
А. Л. Якобсоном2) с Нижним Архызом3, но следует
признать, что эти памятники неравнозначны и их
сопоставление вряд ли может дать нам достаточно надежные
результаты.
225
Выделение городских функций /
В подобных населенных пунктах происходил очень
важный и прогрессивный процесс распада и ликвидации
старых родовых общественных связей и замена их
связями территориальными, ибо в черте формирующегося
города жили представители разных родов. Выше ((см.
главу II) мы попытались обосновать это положение
конкретным анализом жилых усадеб города. Подббная
прогрессивная специфика социальных связей
представляется важной чертой именно городского поселения
раннефеодальной эпохи, в чем мы солидарны с Ю. «П.
Бессмертным4.
Одним из признаков города является его
интенсивная культурная жизнь, отличающая город от деревни.
И этот признак в Нижнем Архызе налицо, о чем говорит
сам факт наибольшей на всем Северном Кавказе
концентрации храмов, причем наиболее монументальных.
К храмам приурочено местопребывание Аланской
епархии, на обосновании чего мы вновь не останавливаемся5.
Картина существования в Нижнем Архызе религиозно-
идеологического епископского центра дополняется
большими христианскими кладбищами и предполагаемым
нами небольшим общежительным монастырем-киновией
с наличием при нем и скита с отшельниками, жившими
на окрестных горах (что подтверждается малыми одно-
апсидными церквамиN. Совершенно особая культурная
жизнь Нижне-Архызского городища документируется
также наличием произведений церковного искусства
(иконы, образки, фресковые росписи), грекоязычных
эпиграфических -памятников, переписки с
Константинополем (письмо епископа Феодора XIII в.) и очень
важным в историко-культурном плане фактом создания
собственной аланской письменности на основе греческой
графики (Зеленчукская надпись X в., найденная
недалеко от Нижне-Архызского городища). Видимо, часть
обитателей городища умела читать и писать по-гречески
и была знакома с византийской юриспруденцией7. Скорее
всего это были представители византийского духовенства,
служившие в Аланской епархии, а также некоторые
представители местной аланской феодальной
аристократии, имевшие возможность общения с византийской
культурой.
В условиях средневековья и средневековой
спиритуалистической системы мышления и мировоззрения куль-
226
тура облекается в церковные формы и понятия
культурного и культового центра совмещаются. Так было
и в\ Нижнем Архызе: он был и культурным, и культовым
центром Западной Алании одновременно. Такая
характеристика приложима только к городу и, в свою очередь,
культурная и культовая функции, совмещаясь,
усиливали'значение и развитие города. Рассматривая процесс
развития древнерусских городов, Д. А. Авдусин отмечает,
что «значение протогородов увеличивалось, если они
были и религиозными центрами..., строительство
каменных церквей в Киеве, Новгороде ознаменовало и
укрепило их ведущую роль в своем регионе»8. Эти положения
полностью относимы к Нижнему Архызу: сооружение
в нем крупнейших в Алании трех купольных храмов
означало весьма высокий статус Нижне-Архызского
городища как культового и культурного центра.
Известно и то, что культовый и культурный центр,
средоточие феодалов церкви, нередко является и
политическим центром региона или страны и выполняет
функции административные, будучи также средоточием
феодалов светских. Яркие примеры дают те же Киев и
Новгород. Административные функции намечаются уже в
«протогородах» (по терминологий Д. А. Авдусина) или
в городах-эмбрионах типа крупнейшего в низовьях Дона
Елизаветовского городища IV—III вв. до н. э.9
Археологическим отражением наличия феодальной верхушки
служат феодальные усадьбы и богатые погребения,
выделяющиеся своим инвентарем (последнее, впрочем,
не является обязательной закономерностью, могут быть
исключения). И то, и другое наличествует в Нижнем
Архызе: выше мы пришли к выводу, что усадьба I
с ее домовой церковью принадлежала феодальной семье,
а богатейшее погребение под полом северного храма
(т. н. «Зеленчукский клад») может связываться только
с феодальным (в данных конкретных исторических
условиях) классом. Феодал концентрировал вокруг своего
двора нужных ему людей: челядь, торговцев,
ремесленников10, что мы и видим на примере усадьбы I, в
состав которой входит железоплавильная мастерская.
Указанная же концентрация, в свою очередь, ведет к
нарастанию экономической функции города, как
ремесленно-торгового центра. Как видим, городские функции
тесно взаимосвязаны и глубоко проникают друг в друга.
В нашем распоряжении есть и другие, хотя и
косвенные, требующие прочтения факты, подтверждающие
227
тезис об административной роли Нижне-Архызского
городища. Кратко остановимся на них. /
В середине — второй половине XI в. царем Алании
был Дургулель, в «Картлис Цховреба» названный
^великим» . Этот эпитет имеет под собой реальные ofcHo-
вания: Дургулель действительно предстает перед ^ами
как выдающийся военно-политический деятель Алании,
имевший широкие династические связи с Византией
и Грузией12. В частности, сестра Дургулеля Боре-
на была замужем за царем Грузии Багратом IV
A027—1072 гг.), ведшим борьбу с эмиром Ганджи Пад-
лоном. Дургулель помог своему зятю, дав ему
48-тысячное войско. Падлон был разбит, Ганджа пала. После
победы над своим врагом Баграт IV устроил
двенадцатидневный пир в Карталании и пригласил на него
Дургулеля. Дургулель в сопровождении «всех князей Овсетии»
(Алании) через Абхазию прибыл в Кутаис, а оттуда в
Карталинию .
На эти факты в свое время обратил внимание
В. И. Абаев, высказавший справедливую мысль о том,
что Дургулель мог попасть в Кутаис по указанному
маршруту только из верховьев Кубани, где находился
«центр тогдашней Осетии»14. Нужно полагать, что где-то
здесь и была резиденция Дургулеля. Нижне-Архызское
городище может быть одним из претендентов на
отождествление с этой резиденцией —
административно-политическим центром Алании. Напомним, в частности, что
наиболее активная жизнь на городище приходится на
XI в.— время деятельности Дургулеля.
Приведенные построения, сами по себе имеющие
умозрительный характер (хотя и вытекающий из исто-
рико-археологической ситуации), находят некоторое
подтверждение при соответствующем комментировании
археологических фактов. Административно-политические
центры обычно сопровождаются богатыми некрополями»
оставленными местной социальной верхушкой. Так было,
например, в столице древней Грузии Мцхета
(погребения питиахшей), древнем Киеве, в упоминавшемся Ели-
заветовском городище на Дону15 и т. д. В
археологическом комплексе Нижне-Архызского городища нет
подобного некрополя (единственное исключение «Зелен-
чукский клад»),, но он существует недалеко от Нижнего
Архыза и исторически, несомненно, тесно с Нижним
Архызом связан. Это богатый и исключительно
своеобразный могильник на вершине горы «Шпиль», входящей
228
в систему хребта Мыцешта, примерно в 2,5 км от ныне
покинутого с. Верхняя Ермоловка и на водоразделе
между реками Кяфар и Кривая.
Упомянутый могильник включает в себя до 150
наземных гробниц, почти полностью разрушенных, и 11
уникальных дольменообразных склепов. И те, и другие
рассматривались в специальных публикациях16. Наше
внимание сейчас привлекают монументальные дольмено-
образные склепы, датированные нами на основании
покрывающих их стены изображений XI—XII вв.17
Не касаясь здесь спорного вопроса о генезисе
архитектурных форм и времени сооружения этих дольменов18,
укажем, что их функционирование (первичное или
вторичное) в XI—XIII вв. не вызывает сомнений. На
территории могильника дольмены занимают особый участок,
где нет наземных «рядовых» склепов. Возможно, что
они были отделены оградой. В настоящее время все
дольмены разрушены и разграблены, судить об их
содержимом мы не можем, но их исключительно высокий
социальный статус обнаруживает себя как в особо
импозантной конструкции и монументальности, так и в их
декоративно-художественном оформлении, подлинная
семантика коего еще не раскрыта. В этом плане дольмено-
образные склепы (или дольмены) могильника на р.
Кривой представляют совершенно особое и неповторимое
на Северном Кавказе явление. Эта исключительность,
наряду с другими, более частными деталями,
заставляет нас считать данные склепы могилами наиболее
верхушечной части аланского феодального класса,
возможно членов правившей в XI—XII вв. династии. Это —
своего рода царские «пирамиды» алан.
Особо выделяется дольменообразный склеп № 1,
давно названный нами царским мавзолеем19. Он
наиболее монументален (длина 3,05 м, ширина 2,70 м) и
снаружи сплошь покрыт рельефными сюжетными
изображениями, в которых нетрудно видеть сцены войны, охоты,
пиршества, танцы, культовые действия и т. д., очевидно,
отражающие деяния покойного царя. Присутствуют
и явно мифические образы и сюжеты. Интерпретация
изображений памятника требует специального
комплексного исследования. Что же касается осмысления
склепа № 1 в социальном аспекте, то он действительно мог
принадлежать только выдающемуся вождю и герою,
одному из аланских царей. Таким царем XI в., деяния
которого нам известны по письменным источникам, был
229
Дургулель Великий. Я склонен думать, что царский
мавзолей г. «Шпиль» мог принадлежать Дургулелю,
умершему, по-видимому, в последней четверти XI в.
Близ описанного могильника — на той же горе, но
через седловину — расположено крупное городище,
одновременное Нижне-Архызскому. Оно состояло из
двух частей — верхней на горе «Шпиль» и нижней на
правом берегу р. Кяфар (у подошвы г. «Шпиль»). Сейчас
нижняя часть городища уничтожена. Верхняя часть
была укреплена мощной крепостной стеной с въездом,
в значительной степени еще сохранила историческую
планировку, руины каменных жилищ, аналогичных
нижнеархызским, хорошо вытесанную в скале лестницу
и небольшую одноапсидную церковь. Это укрепленная
цитадель, почти недоступная из-за скальных обрывов
со стороны рек Кривая и Кяфар; видимо, она и была
резиденцией аланской царской династии, захороненной
в дольменообразных склепах.
Почему аланские владетели предпочитали жить и
хоронить своих умерших на вершине «Шпиля», а не на
Нижне-Архызском городище, где находилась резиденция
духовной власти и жизнь била ключом? Наиболее
допустимо предположить, что небольшое городище на горе
«Шпиль» было естественно и искусственно укрепленным
феодальным замком, более безопасным, нежели лежавшее
внизу, в горной долине и на большой дороге Нижне-
Архызское городище. Этот замок-крепость и- резиденция
Дургулеля и его царствующей династии был скрыт в
глубине лесистого горного хребта. В то же время он
имел хороший выход в предгорья по долине р. Кяфар
(через соврем, пос. Лесокяфар и станицу Сторожевую),
а с Нижне-Архызским городищем был связан двумя
горными тропами: одна из них выводила на Генеровскую
поляну (примерно в 7 км выше Нижнего Архыза),
вторая, пересекая Кривую балку через покинутую Верхнюю
Ермоловку, выходила в район с. Нижняя Ермоловка,
где соединялась с магистральной дорогой Зеленчукского
ущелья. Расстояние от Нижнего Архыза до городища
«Шпиль» по прямой около 8 км, по горной тропе через
Генеровскую поляну около 14 км20, по тропе через
Нижнюю Ермоловку (где существовало небольшое поселение
на левом берегу реки и могильник из каменных ящиков)
до 12 км. Очевидно, более употребительным и обычным
был путь через Нижнюю Ермоловку, причем по условиям
рельефа он был более легким (нами этот маршрут
230
пройден неоднократно). Таким образом, горная
резиденция находилась очень близко к Нижне-Архызскому
городищу и могла иметь с ним постоянную связь, алан-
ские владетели, очевидно, постоянно бывали в Нижнем
Архызе и активно участвовали в его жизни ^и в жизни
епархии.
В данной связи уместно напомнить свидетельство
Масуди (X в.) о том, что «Столица Алана называется
Магас, что означает «Муха». Помимо этого города царь
владеет замками и местами отдохновения и (время от
времени) переезжает туда на жительство21. В свете всего
вышесказанного в городище «Шпиль» можно
усматривать один из таких замков царей Алании, который,
очевидно, служил их постоянной и хорошо защищенной
резиденцией, напоминающей фемные столицы-крепости
Византии и бурги Западной Европы22.
Увязывание Нижне-Архызского городища с
городищем «Шпиль» в единый историко-археологический
комплекс и выявление их возможных взаимосвязей
позволяет наметить административную функцию
Нижнего Архыза, как политического центра Алании. Царские
гробницы в непосредственной близости от культурно-
культового центра не могут не приниматься во внимание,
они свидетельствуют о концентрации политической
власти и зарождающихся государственных институтов
именно в этом историко-географическом микрорайоне.
В центре его находился Нижний Архыз.
Одной из основных функций средневекового города
была функция экономическая, базировавшаяся на
развитии городского, отделившегося от земледелия, ремесла
и на торговле. Факт отделения ремесла от земледелия
в Алании установлен на основании анализа большого
археологического материала, и хотя наметить какие-то
узкие хронологические рамки для этого перманентного
процесса трудно, все же можно считать, что к X в. он
уже был достаточно глубок и зрим23. Есть основания
полагать, что экономические предпосылки
формирования городов в Алании в это время уже были. Но
применительно к интересующему нас Нижне-Архызскому
городищу конкретных и прямых доказательств
существования таких предпосылок пока нет, утверждать, что
в Нижнем Архызе % уже функционировали ремесленные
мастерские, работавшие на рынок, мы не можем, ибо
они не найдены. Прилегающие к городу
земледельческие пахотные участки и иные сельскохозяйственные
231
угодья указывают на полуаграрный характер экономики
развивающегося города, причем, разумеется, далеко
не ясен удельный вес сельскохозяйственного
производства в экономической структуре Нижнего Архыза. Все
эти вопросы стоят перед будущими исследователями.
Более зримо вырисовывается торговая функция
города. Выше мы уже не раз упоминали различные импор-
ты, обнаруженные в Нижнем Архызе при раскопках —
от абхазской керамики до произведений византийского
прикладного искусства и русских энколпионов. Пути их
, проникновения в ущелье Б. Зеленчука различны и не
все они могли быть объектами торговли. Но такой
массовый материал, как абхазская расписная посуда,
причерноморские амфоры с их содержимым (вино?),
стеклянные браслеты и посуда византийского производства
(см. приложение 1) представляются нам как
материальные следы именно торговых связей, осуществлявшихся
греческими и аланскими купцами. «С разделением
производства на две крупные основные отрасли, земледелие
и ремесло, возникает производство непосредственно
для обмена — товарное производство, а вместе с ним
и торговля, причем не только внутри племени и на его
границах, но уже и с заморскими странами»,—
отмечает Ф. Энгельс24. Поступление подобных «заморских»
изделий в Нижний Архыз налицо, а о существовании
аланских купцов и их реальном социальном значении
свидетельствуют письменные источники (правда,
несколько более поздние, XIII—XIV вв.— аланский епископ
Феодор, мусульманские авторы Ибн-Абддеззахыр и
Рукнеддин БейбарсJ5. Оценивая деятельность аланских
купцов, Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский писали, что
«в XI—XII и даже в XIII в., т. е. уже при татарах, алан-
ские купцы занимают важное место в торговле, которая
в то время интенсивно шла как по волжскому пути из
Болгар в Среднюю Азию, Кавказ, Иран и Дальний
Восток, так и через степи в Крым, а оттуда на Трапезунд
в Малую Азию, на Константинополь, а также велась
с русскими княжествами»26. Вряд ли Нижний Архыз
как развивающийся городской центр Западной Алании,
стоявший близ трассы «Великого шелкового пути», мог
выпасть из поля деятельности аланских купцов.
Говоря о торгово-экономической функции, мы не
можем не указать еще раз на местоположение Нижне-
Архызского городища на скрещении путей
международного и местного значения. Основная транзитная
232
магистраль, по которой осуществлялись сношения с
внешним миром, шла по ущелью Большого Зеленчука
вверх, к перевалам Санчаро и Цагеркер, откуда, минуя
урочище Псху, выходила в долину р. Бзыби, по которой
могла иметь выход к черноморскому побережью в районе
Питиунта (совр. Пицунда). Ответвление этого пути через
перевал Ачавчар могло выходить в долину р. Гумисты
и затем в район Севастополиса (СухумиJ . Как
видим, оба направления этого пути завершались в
черноморских эмпориях Византии, бывших, как и Нижний
Архыз, растущими феодальными городами и
экономическими и культурными центрами. Дальнейший путь
«из алан в греки», очевидно, шел морем в Трапезунд
и Константинополь. В частности, находки в Нижнем
Архызе византийских изделий из резной кости (см.
рис. 121, 1) свидетельствуют о поступлении продукции
из эргастериев Константинополя28.
Функционирование указанного пути как основной
магистрали археологически подтверждается остатками
древней дороги в районе Нижнего Архыза и рядом
монументальных каменных плит с высеченными на них
крестами. Эти плиты, не связанные ни с погребениями,
ни с поселениями, скорее всего могли быть
придорожными ориентирами, отмечавшими какие-то отрезки пути,
места остановок, поставленными в память о каких-то
событиях и т. д. Несколько подобных плит стояло в
округе станицы Зеленчукской (см. рис. 143, 1—5); по
сообщению А. Федоровского, три каменные плиты стояли
примерно в 5 верстах к югу от станицы Зеленчукской,
причем две четырехгранные — на курганах29 (что
соответствует району совр. аула Даусуз при входе в Зелен-
чукское ущелье). В самом ущелье Б. Зеленчука
подобные мегалитические памятники имеются в с. Нижняя
Ермоловка (большой менгир близ Ермоловского
лесничества, рис. 144, 1), на «Длинной поляне» (менгир с
крестом и плита с крестом, см. выше), в районе бывшего
пос. Богословка (плита с крестом, рис. 143,7), три
плиты с крестами в районе пос. Архыз (две из них близ
«Церковной» поляны), две плиты с крестами и
неясными надписями с р. Псыш30.
Все они могли быть приурочены к трассе дороги
X—XII вв. и указывать направление к Нижне-Архыз-
скому городу. Возможность сказанного подтверждается
старыми наблюдениями А. Фирковича, который около
Хумаринского городища видел две каменные плиты
233
с изображением якоря и византийского креста без
надписи, стоящие по обеим сторонам дороги друг против
друга. Две плиты с крестами, по заключению А. Фир-'
ковича, указывали путь в Хумаринскую церковь31 (Шоа-
нинский храм). Характерно, что в соседних ущельях
Кяфара, Урупа, Аксаута, Теберды подобного скопления
плит с крестами нет.
Подведем краткие итоги. С большей или меньшей
степенью достоверности, зависящей от уровня наших
знаний о памятнике, мы можем говорить о факте
концентрации населения в Нижнем Архызе, о выделении
таких городских функций, как формирование новой
системы социальных связей, интенсивная культурная
жизнь, возникновение функции культового центра,
административно-политическая функция,
торгово-экономические связи, подкрепляемые - местоположением на
важном пути «из алан в греки». Наименее заметна в
настоящее время функция Нижнего Архыза как
экономического центра и центра средоточия ремесленного
производства, отделившегося от земледелия и
ориентированного на рынок. Выделение этой важной функции
требует более солидной источниковой базы.
Этнический состав населения
Это наиболее сложный вопрос при исторической
интерпретации Нижне-Архызского городища. Известно,
что города, в том числе и феодальные, зачастую имели
полиэтническое население, что объясняется спецификой
городских функций. Характеризуя раннесредневековые
ближневосточные города, Н. В. Пигулевская писала:
«Центры на больших путях обнаруживают различие
языков, обычаев, религий в течение веков. Пестрота
в этих случаях поражает...»32 Поскольку Нижний Архыз
находился на таком большом пути, мы вправе уже
априорно предполагать этническую неоднородность его
населения. Совокупность всех имеющихся в нашем
распоряжении письменных источников и археологических
данных, несмотря на их неполноту и информативную
ограниченность, все же дает возможность поставить
(пока в самом общем виде) вопрос об этническом
составе населения Нижнего Архыза.
Аланы. Основной и наиболее многочисленный пласт
населения Нижнего Архыза, следует полагать, был мест-
234
ного, кавказско-аланского происхождения. О его
принадлежности к кавказскому этнокультурному миру
говорит яркий горнокавказский облик материальной
культуры, имеющей прямые параллели в этнографии
народов Северного Кавказа вплоть до XX в. Этих
аспектов мы касались выше и не будем к ним возвращаться.
Напомним только, что глубокая и устойчивая
традиционность местной культуры весьма наглядно
подчеркивается разительным сходством полуподземных склепов
Нижнего Архыза (особенно на горе «Пароход») с
открытыми А. Л. Нечитайло подкурганными склепами
II тыс. до н. э. близ станицы Усть-Джегутинской
Карачаево-Черкесской АО, где мы видим тождество и в
объемно-пространственном решении, и в принципах
техники сухой кладки33 (к сожалению, публикация усть-
джегутинских склепов, как архитектурных сооружений,
недостаточно документирована графически). Конечно,
ретроспектива эволюции этих могильных сооружений
верховьев Кубани со II тыс. до н. э. и до средневековья
нуждается в особом исследовании, чему здесь не место.
Но традиционность подобных склепов в местных
условиях теперь более, чем когда-либо ранее, кажется явной.
Она служит важным доказательством традиционности
основного пласта культуры Нижнего Архыза в целом.
Известно, что аланы сарматского* (сармато-масса-
гетского) происхождения были первоначально степными
номадами, говорившими на древнеиранском языке.
На первый взгляд кавказский традиционизм в
материальной культуре Нижнего Архыза противоречит его
аланской атрибуции — сармато-аланская
археологическая культура обладает иным комплексом признаков.
Но при этом нельзя забывать о том, что речь идет о
X—XII вв.— времени, когда процессы этнокультурной
инфильтрации и интеграции между кавказским
субстратом и аланским суперстратом зашли настолько
далеко, что в верховьях Кубани сложилось население
смешанное и по происхождению разнокомпонентное.
К этому времени полностью возобладали кавказские
традиции и в материальной культуре, и в погребальном
обряде34, что мы и видим на примере Нижнего Архыза.
Однако в рассматриваемый период за бассейном
верхней Кубани сохраняется название Алания, прочно
засвидетельствованное письменными источниками. Нет
никакого сомнения в том, что оно связано с этнонимом
«аланы» и что этот этноним не случайно оказался при-
235
креплен к верховьям Кубани — с VI в. аланы
составляли здесь, по-видимому, доминирующий пласт
населения. При наличии аборигенно-субстратных
этнических элементов и иных этнических групп аланский пласт,
очевидно, численно преобладал и был политически
господствующим, что и обусловило название страны.
Некоторые современные карачаевские историки и
филологи пытаются обосновать концепцию, согласно
которой аланы были тюркоязычными предками
карачаевцев (следовательно, они не имеют отношения ни
к древнеиранскому населению евразийских степей,
ни к этногенезу и истории осетин). Но эта ложнопатрио-
тическая концепция идет вразрез фактам35. Вновь
необходимо подчеркнуть, что аланы верховьев Кубани —
это ираноязычные аланы, что доказывается данными
ономастики, топонимики, исторического языкознания,
наконец, известной Зеленчукской надписью X в. на
осетинском языке36. Более того, есть основания считать,
что аланский этнос верховьев Кубани говорил на ди-
горском диалекте осетинского языка37. В частности,
прямое указание на этот счет дает новый список
«Армянской географии» VII в.: в районе верхней Кубани он
локализует племя аш-тигор (ас-дигор по В. Ф. Ми-
норскомуK9.
Любопытнейшие сведения об аланах нынешней
Карачаево-Черкесии донес до нас немецкий путешественник
Карл Кох, побывавший на Кавказе в 1836—1838 гг.:
«В вышеуказанных границах Малой Абхазии высоко
в горах живет племя, называемое всеми соседними
народами аланами; нет никакого сомнения, что это
племя является остатками древнего народа аланов. Как
мы дальше покажем, осетины являются потомками этого
когда-то могущественного народа...
Из новых писателей упоминает об этих аланах только
Дюбуа. Карта Тифлисского Генерального штаба и атлас
Западной России помещают их страну у истоков Кар-
денека и Малого Инджика, но вероятно, она
захватывает также и верховья Шона и тянется до Джумантау.
В прошлом столетии о них упоминали также граф
Потоцкий и Рейнеггс, причем первый утверждал, что они
состояли приблизительно из 1000 человек, говорили на
своем собственном языке и носили шапки. Генеральная
карта Грузии и Армении, которую переработал де Лиль,
помещает этих алан на притоке Кубани; о. Ламберти
также помещает их в этом месте»40.
236
Названная К. Кохом топонимика отождествляется
без труда: Карденек — речка Кардоник — возможна
этимология Карм-дон (осет. «теплая река»), впадающая
в р. Аксаут; Малый Инджик — река Малый Зеленчук
(тюрк.. «Кичик Зилинджик»41), речка Шона существует
и сейчас под этим названием («Шоана», здесь же храм
X в.). Неясно для нас название Джумантау — на
доступных картах его нет, но локализация страны алан
в том районе верховий Кубани, который включает в
себя и верховья Большого Зеленчука, не вызывает
особых сомнений. Надо полагать, что сохранение этнонима
алан именно здесь до XIX в. не случайно и отражает
историческую традицию, уходящую в средневековье.
Среди аргументов в пользу доминации аланского слоя
в Нижнем Архызе нельзя игнорировать и
местонахождение здесь центра Аланской. епархии. Естественно, что
резиденция аланских епископов должна была
находиться в гуще аланского населения, в X в. подвергшегося
христианизации, о чем мы хорошо знаем из источников.
Длительное обитание ираноязычного аланского
населения в верховьях Кубани, причем населения,
имеющего генетические связи с осетинами,
засвидетельствовано в осетинском нартском эпосе. Этому вопросу
посвящена специальная глава нашей монографии о
нартском эпосе осетин42.
Существуют и некоторые археологические
доказательства, хотя они и единичны и скрыты под толщей
общекавказской культуры, снивелировавшей
специфические аланские черты. Прежде всего назовем
бронзовые пластинчатые амулеты-складни, обнаруженные
как в языческих могилах, так и в культурном слое.
Находки этих амулетов ценны в плане этнических
определений потому, что они связаны с каким-то локальным,
по-видимому, племенным культом и могут быть
достаточно надежным этническим показателем. Выше уже
были указаны аналогии нижнеархызским пластинчатым
амулетам из аланских катакомбных могильников
X—-XII вв. у Кисловодска, Рим-горы, Змейской. Нам
представляется, что пластинчатые амулеты,
свойственные только аланской культуре X—XII вв.,
подтверждают аланскую атрибуцию, по крайней мере, языческих
могильников Нижнего Архыза.
Итак, с учетом всей этнокультурной ситуации,
сложившейся в верховьях Кубани и Зеленчуков в раннем
средневековье, мы полагаем, что основной пласт насе-
237
ления Нижне-Архызского городища был аланским.
Аланам принадлежали жилые кварталы города и
окружающие город языческие могильники. К сожалению,
мы до сих пор не имеем антропологического материала
из языческих могильников Нижнего Архыза, несмотря
на предпринятые раскопки. Краниологическое
исследование языческих аланских черепов могло бы дать
дополнительный материал для суждений.
Византийские греки. Наличие византийско-греческого
этнического пласта в Западной Алании свидетельствуется
концентрацией на этой территории большого количества
каменных крестов и плит с греческими христианскими
надписями X—XII вв.43 Показательно, что нет ни одной
грузинской надписи — полностью господствует влияние
византийской культуры, а за десятками грекоязычных
надписей (нами их по литературным данным
насчитано не менее 50) мы вправе видеть их создателей и
живых, конкретных людей — греков. Судя по
картографированию грекоязычных надписей, византийцы жили
и имели возможность передвигаться не только по всей
Западной Алании, но проникали и далеко на восток.
На первых порах это были группы миссионеров,
насаждавшие христианство, а также сопутствовавшие им
мастера-зодчие, строившие храмы, живописцы,
музыканты, ремесленники. Вслед за церковью должны были
потянуться византийские купцы, давно знавшие дорогу
в Аланию, возможно — отдельные военные отряды и
гарнизоны. Они и составляли византийский пласт
населения, который вряд ли был стабильным и
многочисленным, но был. Трудно сказать, имел ли этот греко-
византийский анклав характер распыленного,
диффузного проникновения в аланский этнический массив или
византийцы селились компактно, образуя небольшие
колонии. Последнее могло иметь место в более или менее
крупных центрах, таких как Нижний Архыз.
Существование греко-византийской группы населения
в Нижнем Архызе представляется бесспорным. Прежде
всего это был церковный клир. Единственный
известный нам епископ аланского происхождения, но
получивший византийское образование — Феодор, автор
«Аланского послания», изданного в «Патрологии» Миня,
а затем в русском переводе Ю. А. Кулаковского44, Все
остальные иерархи аланской церкви, судя по всему,
были византийцами, начиная от первых проповедников
начала X в. Петра и Евфимия и кончая аланским митро-
238
политом, трапезундским греком по происхождению,
Симеоном в середине XIV в. 5 Греки занимали не только
высшие церковные посты, но и более скромные
должности: так в середине XI в. пресвитером Аланской епархии
служил «боголюбивейший» монах Фома, оставивший
об этом греческую надпись на бронзовом кресте. Следует
полагать, что византийцы составляли большую часть
аланских клириков в течение всей деятельности
Аланской епархии. Более того, есть некоторые данные о том,
что этот византийский аланский клир был представлен
в основном черным духовенством: монахами были
первые вероучители Петр и Евфимий, монахом был
пресвитер Фома, монахом назван митрополит Алании XI в.
Евстратий (по Лорану). В свою очередь это, кажется,
может свидетельствовать о продолжающемся и в XI в.
миссионерском характере деятельности Аланской
епархии. На это, в частности, указывает продолжающаяся
непопулярность христианской религии среди местного
аланского населения, что убедительно демонстрируют
языческие могильники. Судя по ним, христианство
привилось среди незначительной части алан, вероятно,
преимущественно среди господствующей феодальной
верхушки, и скорее всего она и могла поставлять
местные кадры в аланскую церковь. Вряд ли они были
многочисленны.
Можно думать, что часть христианского кладбища
у северного храма — кафедрала Аланской епархии —
принадлежала этим византийским клирикам. Имеем
в виду погребения, в инвентаре которых нет языческих
вещей — металлических зеркал, украшений, амулетов,
бус и т. п. Пожалуй, наиболее выразительным из этих
погребений является каменный ящик 16 с инвентарем
не местного происхождения: золоченый пластинчатый
браслет и стеклянная бутылка относятся к числу
византийских импортов. О наличии греко-византийских
погребений свидетельствуют также грекоязычные
надгробия, найденные у северного храма и опубликованные
В. В. Латышевым46.
Мной уже было обращено внимание на то знание
византийского правопорядка, с которым клирики
Алании попытались в 1021 г. через императора Василия II
утвердить свои права на монастырь св. Епифания в Ке-
расунте и добились в этом временного успеха. Вновь
подчеркну, что эти факты свидетельствуют о том, что
аланский клир в первой половине XI в. состоял целиком
239
или почти целиком из греков47. Поскольку центр Алан-
ской епархии находился в Нижнем Архызе, здесь должно
было быть и средоточие этих аланских клириков
византийского происхождения.
Кроме духовных лиц византийцами могли быть
зодчие, строившие северный и средний храмы,
расписывавшие их интерьеры живописцы, строительные мастера,
наладившие производство тесаных квадров, плинфы,
черепицы, гашение извести и приготовление растворов
(ранее аланам неизвестных), а также обеспечившие
производство строительных работ, требовавших
применения определенной строительной техники (лесов,
лебедок, воротов, отвесов и т. д.) и математических расчетов.
Сооружение Зеленчукских храмов подразумевает
знание весьма высокой строительной культуры, не
обусловленной внутренним развитием самих алан и поэтому
им незнакомой. Эта строительная культура была
занесена в Аланию в готовом виде, но благодаря давним
и традиционным навыкам в местной обработке камня,
она нашла здесь для себя благоприятную почву.
В связи с вопросом о вероятной греко-византийской
колонии особо должны быть отмечены руины огромного
(более 100 м длины) здания, вытянутого в виде
анфилады больших помещений вдоль подошвы горы «Три
сосны» на конусе выноса. Некоторые помещения (пом. I,
VI, рис. 147) настолько велики, что не могли быть
перекрыты без применения стоечно-балочной системы опор.
В планировочном отношении это загадочное и еще не
исследованное сооружение напоминает фаланстер.
Характерная его деталь — выступающие по западному фасаду
контрфорсы, что несколько напоминает одно из
монастырских зданий VII—IX вв. в Бинбиркилиссе (Малая
Азия), дающее такую же фаланстерную систему
вытянуто-четырехугольных помещений. Не явлйются ли
руины нашего здания остатками епископской
резиденции?
Наконец, нельзя не обратить внимание на
результаты химико-технологического исследования нижнеар-
хызского стекла, выполненного Ю. Л. Щаповой
(приложение 1). По заключению Ю. Л. Щаповой,
прямоугольные оконные стекла, стеклянная посуда
церковного и светского назначения, стеклянные браслеты
происходят из византийских мастерских. Масса осевших
в Нижнем Архызе византийских изделий (особенно
браслетов) предполагает наличие на них спроса и, соот-
240
ветственно, надлежащего вкуса и моды на подобные
вещи. Распространителями такой «византийской моды»
в местных условиях, с большой территориальной
удаленностью от Византии, могли быть только сами
византийцы.
Тюркские элементы. Третьим слоем населения Нижне-
Архызского городища нам представляется тюркский
этнический элемент, следы которого обнаруживаются в
археологическом материале. Прежде всего это три изваяния
воинов в остроконечных шлемах, с саблями на боку и
с рюмкой, прижатой рукой к груди (см. рис. 144,3—4).
Все три воина стояли в южном конце «Длинной поляны»
и топографически, несомненно, имеют связь с
городищем. В аланской культуре Северного Кавказа
подобные изваяния не имеют предшествующей традиции48
и они не могут быть местными. В научной литературе в
свое время прошла дискуссия об этнической
интерпретации интересующих нас статуй Предкавказья. Любор
Нидерле считал их тюрко-татарскими каменными
бабами; с этим солидаризировался X. О. Лайпанов,
посчитавший верхнекубанские статуи воинов также
половецкими каменными бабами49. Противоположную
позицию заняли Н. И. Веселовский и А. А. Миллер, не
считавшие эти статуи каменными бабами. Н. И. Веселовский
писал даже, что «тип этих статуй совсем иной, чем у
каменных баб, какой народ воздвигал эти христианские
памятники, мы точно еще не знаем, но во всяком
случае не тюрки»5р. Частично с этими выводами
согласилась Т. М. Минаева, высказавшая о статуях из ущелья
Б. Зеленчука следующее суждение: «Зеленчукская статуя
не может быть причислена ... к разряду широко
известных на Северном Кавказе половецких каменных баб»51,
но в то же время, вслед за нами, признавшая их
тюркское, степное происхождение: «Зеленчукскую статую
мы можем принимать как новое свидетельство
пребывания кочевников тюрок в предгорной области При-
кубанья»52.
Поскольку данный вопрос уже рассматривался нами,
Т. М. Минаевой и Е. П. Алексеевой53, не будем далее
на нем останавливаться и подчеркнем, что хорошо
выраженные черты сходства зеленчукских и других
верхнекубанских изваяний описанного типа с древнетюрк-
скими статуями Центральной Азии54 не вызывают
сомнений. Кем они могли быть занесены в ущелье Б.
Зеленчука и когда?
241
Для исторических реконструкций исходным моментом
является датировка, от ее правильности и
обоснованности зависит интерпретация. О времени
верхнекубанских изваяний воинов высказаны две точки зрения:
Т. М. Минаева склонна датировать их VIII—IX вв.55,
В. А. Кузнецов X—XII вв. на основании изображения
сабли, на Северном Кавказе имеющей аналогии в
деталях в X—XII вв. (напр. Змейский могильник в
Северной Осетии и Колосовский могильник в Адыгее) .
Любую из этих датировок трудно признать достаточно
аргументированной и убедительной. На некоторых
изваяниях высечены христианские кресты, ^помещавшиеся
обычно на головном уборе и на плечах57. Кресты
могли бы указать на время статуй не раньше X в., но у нас
нет уверенности в том, что они не выбиты на давно
существовавших и более ранних изваяниях в знак победы
христианства над язычеством. Все это побуждает нас
считать вопрос о дате зеленчукских изваяний открытым.
Открытым остается, в связи со сказанным, и не менее
сложный вопрос о том этносе, который мог быть
создателем верхнекубанских статуй воинов. Ясно одно —
этот этнос был тюркско-степного происхождения и в эпоху
существования Нижне-Архызского городища он уя е
был представлен в его населении.
Есть еще несколько археологических фактов,
возможно, связанных с тюркскими этническими элементами
Нижнего Архыза. Прежде всего это погребение 56 на
христианском кладбище у северного храма, давшее
массивную серповидную подвеску позднекочевнического
половецкого типа (см. выше, глава V ). На основании
этого предмета мы уже интерпретировали
погребение 56, относящееся к XI—XII вв., как могилу женшины-
половчанки, подвергшейся христианизации. Если в
дальнейшем количество подобных погребений со
степными элементами приумнон нтся, будет решен и вопрос
о времени появления христианских крестов на статуя.\
воинов — в таком случае эти статуи могли быть
поставлены также в XI—XII вв. и изображать вож;ц:*
тюркской группы, проникшей в Прикубанье и вслед за
аланской феодальной аристократией принявшей
христианскую религию.
В керамике из культурного слоя мы у>* е выделили
оюио обломки около 10. глиняных подвесных котлов
с внутренними ушками (см. рис. 23,25; рис. 34,21—22),
he типичных для аланской керамики » ^'Патиграфичо-
242
ски относящихся к XI—XII вв. В главе VI дана краткая
интерпретация этих котлов, как (на территории
Северного Кавказа и Юго-Восточной Европы) формы посуды,
присущей подвижному, кочевому быту и рассчитанной
на использование над открытым очагом5*. В
этнокультурном плане эти поздние котлы вполне могли
употребляться печенегами и половцами — в XI—XIII вв. (до
нашествия монголов) они господствовали в степях
Предкавказья09.
Наконец, с тюркским влиянием можно связать
выявляющиеся на городище рунические надписи или
отдельные знаки. Один такой знак нами обнаружен и
опубликован в 1963 г.60; он был вырезан на обломке
керамики. В 1971 г. на уровне плитового пола помещения 1\
в усадьбе I найден обломок стенки коричневого сосуда
с нанесенными темной краской четырьмя знаками,
напоминающими рунические (см. рис. 33, 10). Наконец,
упомянем опубликованный С. Я. Ьайчоровым в местной
газете на карачаевском языке интересный
эпиграфический памятник, обнаруженный случайно И. И. Ми-
рошниковым около северного храма. Согласно С. Я. Ьай-
чорову надпись тюркская руническая, в переводе на
русский язык гласящая: «Как Элтез аш, так и Амаш
Сабык — сыновьями я не насладился. Спите, герои»01.
К сожалению, надпись не опубликована в научной
литературе и пока не апробирована тюркологами, поэтому
было бы преждевременно делать далеко идущие выводы.
Но на фоне приведенных выше фактов она не выглядит
неожиданной. Если правомерность дешифровки С. Я. Ьай-
чорова подтвердится и будет определена дата надписи,
мы получим очень важное свидетельство наличия в
Нижнем Архызе тюркоязычных этнических элементов.
Как видим, выявленные сейчас следы тюрок
незначительны и имеют «пунктирный» характер. Но в целом
в верхнем Прикубанье число тюркских памятников
постепенно увеличивается, и это дает возможность ставить
вопрос о последовательном включении неодновременных
и, вероятно, различных по происхождению и
культурным традициям групп тюрок в аланский этнически;;
массив Западной Алании6-. Судя по всему, это были две-
тюркские «волны»: болгаро-хазарская '• III—IX вв.
(наиболее ярко представленная на Хумаринском'городии.о)
и половецкая XI—XII вв. Тем самым давьо
высказанный нами тезис о смешанности и этноязыковой пестро i-
населения Западной Алании получает иовое подтво} / -
дение. При наличии основного аланского массива
внутри его намечаются группы греко-византийского и
тюркского степного населения. Инвазия тех и других
в Нижний Архыз должна рассматриваться не
изолированно, а на фоне тех сложных этнических процессов
и взаимодействий, которые протекали в верхнем При-
кубанье в целом в рассматриваемую эпоху.
Мы попытались, по возможности, охарактеризовать
этнический состав населения Нижне-Архызского
городища-и пришли к заключению о том, что основной пласт
составляли ираноязычные аланы, с включением в это
население нестабильной по численности группы
византийцев и тюрко-половецких этнических элементов,
удельный вес которых пока неуловим. Тем самым мы
выявляем еще одну черту, типичную для города
(особенно стоящего на большом пути) — этническую
неоднородность и смешанность населения. Она обозначена
и в .том религиозном синкретизме, который в Нижнем
Архызе бьет в глаза. К сожалению, остается неясным —
кому могли принадлежать арабоязычные
мусульманские надписи XI в. из Нижнего Архыза (см. рис. 64).
Мо#но также допускать присутствие на Нижне-
Архызском городище незначительной группы мигрантов
из соседней Абхазии. Но это чисто логическое
умозаключение, .не подтвержденное конкретным материалом
^источниками. Мы знаем лишь о тесных и давних связях
алан с Абхазией64 и на фоне этих связей можем строить
гипотезу об эпизодическом пребывании абхазов
(например, строительных мастеров) в Алании вообще и
^л- Нижнем Архызе "в частности. Массовая миграция
абхазского этноса на север Кавказа началась, очевидно,
несколько позже в связи с передвижением абазин.
Нижний Архыз и история Алании
После предпринятого выше анализа и обобщения
историко-археологических материалов становится
очевидным, что Нижне-Архызское городище обоснованно
может считаться как раннефеодальным городом, так
и культурно-политическим центром Западной Алании.
Время функционирования Нижне-Архызского городища
вырисовывается также достаточно четко как X—XII вв.
Конечно, в истории столь большого и сложного
комплекса, как Нижний Архыз, еще много неясного и спор-
244
ного. В частности, такими недостаточно ясными
вопросами представляются вопросы о времени и причинах
возникновения и затухания жизни на городище. Кратко
коснемся их.
Выше мы уже отмечали те немногочисленные
материалы, которые сигнализируют о возможном зарождении
жизни на территории городища в IX в. Чисто
гипотетически можно предположить, что в IX в. здесь
существовал небольшой аланский поселок, занимавший часть
удобной горной котловины. Не исключено, что около
поселка функционировало языческое святилище.
В ходе христианизации алан и в связи с
организацией Аланской кафедры в начале X в. возникла
необходимость создания резиденции аланских митрополитов
и сооружения большого кафедрального собора. Таким
местом был избран Нижний Архыз — благоприятная
в естественно-климатическом отношении и хорошо
укрытая в глубине гор долина, лежавшая на большом пути
«из алан в греки» и сравнительно недалеко от
черноморских портов Абхазии, что было важно с точки
зрения связей с Византией. Здесь и началось строительство
северного и среднего храмов с прилегающими к ним
зданиями, быстро возник поселок епархии, а близ
среднего храма начал расти и развиваться город. Крупное
храмовое строительство, приток византийских
миссионеров, оживление экономической и культурной жизни,
выгодное местоположение дали тот импульс, который
и послужил исходной точкой развития Нижне-Архыз-'
ского города. Таким, в общих чертах, нам
представляется процесс возникновения изучаемого памятника.
Нетрудно заметить, что хронологически он совпадает
с временем возникновения древнерусских городов65 и
с периодом роста городов в Византии66. Процесс
средневековой урбанизации, захватившей большую часть
Европы и Малой Азии, очевидно, в той или иной
степени коснулся и Северного Кавказа, что предполагает
необходимый уровень внутреннего
социально-экономического развития. Этот уровень Аланией в X в. был
достигнут6'.
Еще предположительней мы можем реконструировать
ход прекращения городской жизни в Нижнем Архызе.
В одной из предварительных публикаций я высказался
за то, что «в первой половине XIII в. город еще
существовал» и попытался увязать затухание жизни в городе
с монгольским нашествием68. Сейчас, после более глу-
245
бокой проработки материала, я не могу настаивать на
сохранении этих выводов полностью в силе. В обширном
археологическом материале городища пока нет ничего,
что можно было бы уверенно продатировать первой
половиной XIII в. (речь идет о собственно городе).
В то же время датирование городища X—XII вв.
обосновывается убедительно и не вызывает сомнений. Поэтому
нет необходимости искусственно подтягивать время
прекращения жизни в Нижнем Архызе к
татаро-монгольскому нашествию и прибегать к помощи этой своего рода
«палочки-выручалочки», ставшей для многих из нас
привычным стереотипом. Кроме того, в наших раскопках
не прослеживается картина нашествия и завоевания
города — нет следов больших пожарищ, погибших
жителей и других археологических ориентиров,
указывающих на внезапную гибель (подобно древнерусским
Киеву, Райковецкому городищу, Рязани и др.).
Единственное сгоревшее прмещение III в усадьбе I (раскопки
1962 г.) положения не меняет, ибо пожар здания мог
возникнуть из-за работы железоплавильного горна в
помещении I.
Существует еще одна попытка объяснить причину
запустения Нижне-Архызского города. Гляциолог Г. К.
Тушинский, исходя из разработанной А. В. Шнитниковым
периодизации ритмов увлажненности и динамики
оледенений и снежности, пишет о Нижне-Архызском
городище: «Обследовав развалины селения, мы пришли к
выводу, что оно было разрушено снежными лавинами»69.
Указано и время данного повышения увлажнения и
увеличения снежности зим — XIII—XIV вв.75 Не оспаривая
ни в коей мере ни теорию А. В. Шнитникова, развитую
Г. К. Тушинским, ни его отдельные наблюдения и
выводы, относящиеся к горному Кавказу, позволим себе
усомниться в правомерности распространения этих
выводов на Нижний Архыз. Город в Нижнем Архызе не
мог быть разрушен снежными лавинами хотя бы потому,
что здесь нет необходимых для этого орографических
условий (отсутствие кулуаров для схода лавин,
невысокие и сильно облесенные горы и т. д.). Подобное
объяснение нам представляется неубедительным.
Подлинные причины запустения города нам
неизвестны. Возможно, что они так или иначе связаны с
изменением этнополитической ситуации в Алании XII в.
и продолжающимися продвижением и расселением
степного тюркоязычного населения — половцев в верховьях
246
Кубани, что постепенно могло привести к изменениям
в демографии и соотношении сил. В массе своей
половцы не были христианами и военно-политическими
союзниками Византии, с их возможным усилением роль
Аланской епархии и Нижне-Архызского городища как
проводников византийского влияния могйа быть
утрачена, ранее важный путь «из алан в греки» мог
потерять свое значение и захиреть. Но основное значение,
очевидно, имели внутренние социально-экономические
причины, в первую очередь начавшийся к концу XII в.
процесс децентрализации и феодальной раздробленности,
отразившийся в письменных источниках . На фоне всех
этих фактов, имевших комплексный характер, и следует
рассматривать вопрос о причинах и времени запустения
города в Нижнем Архызе. Упадок городской жизни в
Нижнем Архызе ко времени монгольского нашествия
свидетельствует о слабости урбанизации Алании, о
невысоком уровне развития ее городов, не выдержавших
изменившейся социально-экономической конъюнктуры.
Конечно, упадок и захирение города не были
результатом какого-то кратковременного акта и могли
растянуться на длительное время, захватив и часть XIII в.
Намек на это, правда, очень глухой, содержится в «Алан-
ском послании» епископа Феодора, написанном (по
Ю. А. Кулаковскому) в 20-х годах XIII в. «Послание»
писалось «в глуши кавказских гор», т. е. в резиденции
аланских епископов в Нижнем Архызе. Ни в тексте, ни
в контексте «Послания» нет никаких указаний на то,
что Феодор находится в местах обезлюдевших.
Напротив, он неоднократно жалуется на свою аланскую паству:
«аланы христиане только по имени» и даже упоминает
аланский народ72.
Кстати, «Послание» епископа Феодора чрезвычайно
ярко рисует картину упадка и регресса христианства
в Алании и ослабление ее церковной организации, что
необходимо рассматривать в совокупности с общим со-'
стоянием Алании в конце XII — начале XIII в.,
приведшим к гибели и Нижне-Архызское городище.
Резюмируя вышесказанное, мы склонны сделать
наиболее вероятный вывод о том, что упадок и постепенное
запустение Нижне-Архызского городища следует
ставить в тесную причинную связь с общим кризисом и
исторически обусловленным упадком Алании в кон-,
це XII — начале XIII вв., вызванным целым комплексом
внутренних и внешних факторов.
247
Сказанное не распространяется на поселок Аланской
епархии. Исходя из актов Константинопольской
патриархии, мы знаем, что Аланская епархия
просуществовала до второй половины XIV в. Последнее ее
упоминание в актах относится к 1366 г.73 Видимо, жизнь в
поселке епархии прекратилась в конце XIV в.—
значительно позже города. Это подтверждается
археологическими материалами, прежде всего христианским
кладбищем у северного храма, дающим пласт погребений
XIV в. В развалинах на конусе выноса балки
Церковной нами неоднократно были обнаружены обломки
типичной керамики XIII—XIV вв.— с поливой и другими
технологическими особенностями этого времени.
Керамика XIII—XIV вв. выявлена в 1962 г. в раскопе В. П. Дар-
кевича на конусе выноса (см. рис. 140, 10—13). Как
видим, Аланская кафедра и христианская община в
Нижнем Архызе существовали до конца XIV в.— до
падения господства Золотой Орды. Здесь следует
согласиться с Г. К. Тушинским, обратившим внимание на
то, что северный храм был частично поврежден селевым
потоком и что некоторые могилы алан либо перекрыты,
либо устроены в конусе выноса, возникшем не позднее
XIII в.74 Думается, что конус выноса Церковной балки
существовал уже в X в., когда велось строительство
северного храма, но активная аккумуляция выносов
из балки продолжалась в течение всего времени
функционирования кладбища. В результате этрй
аккумуляции апсидальная часть северного храма была затянута
делювиальными отложениями до уровня окон, а в этих
отложениях вплоть до XV в. совершали погребения.
Нижне-Архызское городище должно было играть
видную роль в истории Алании X—XII вв. Выше мы
уже говорили о том, что оно было не только
раннефеодальным городом, но и культурно-политическим,
религиозным и, вероятно, экономическим центром.
Предпринятая выше попытка локализовать в районе Нижнего
Архыза резиденцию аланского царя XI в. Дургулеля
Великого наталкивает нас на еще одно допустимое
предположение: духовная и светская резиденция в Нижнем
Архызе и на городище Шпиль могли быть также центром
аланского царского домена, территория которого
соответствовала территории Аланской епархии75. Светская
и духовная власть всегда выступают рука об руку, и
совпадение границ их владений вполне вероятно.
Нам осталось коснуться вопроса о названии рассмат-
248
риваемого «стольного города» Алании. В доступных нам
византийских источниках нет никаких указаний на этот
счет. Кажется просто невероятным, что город, известный
в Византии и в Абхазии, сыгравший немалую роль в
истории Алании, не оказался зафиксированным в документах.
Обращаясь к восточным источникам, находим
упоминание столицы алан у Масуди: «Столица Алана
называется Магас, что означает «муха» (перевод В. Ф. Минор-
скогоO6.
Нельзя не обратить внимание на это странное
название. Сам В. Ф. Минорский тут же приводит
разночтения: «благочестие» и «кротость»77. В старом переводе
Н. А. Караулова также имеем «благочестие»78.
Данный сюжет рассматривался А. П. Новосельцевым,
писавшим: «Само название этого города не ясно. В
тексте издания сочинения ал-Масуди «Мурудж аз-захаб»
стоит «Ма'ас» или «Магас». В. Ф. Минорский, приняв
второе написание, попытался объяснить его как
персидское «муха» (по-персидски муха — «магас»).
Любопытно, что сам ал-Масуди пытался, по-видимому, дать
перевод этого слова. Сохранившиеся рукописные
варианты дают это слово арабского перевода либо как «ал-
дийанат», что можно перевести не только как
«благочестие», но и как «вероисповедание», «вера», либо как
«ал-дамасат» — «мягкость», «кротость» (возможны,
впрочем, и другие рукописные варианты). В. Ф.
Минорский предложил читать это слово как «ал-дзуба-
бат» — «муха», что в общем весьма сомнительно прежде
всего потому, что невозможно объяснить, почему
город в Центральном Кавказе носит столь странное,
да еще персидское название. По-видимому, вопрос
остается открытым».
Здесь же А. П. Новосельцев предлагает свои
варианты этимологии: от венгерского «магаш» —
«высокий» и от скифо-аланского «маз(а)» — «большой»,
«высокий»79.
Вряд ли венгерский вариант А. П. Новосельцева
приемлем, ибо остается неясным — почему аланская
столица носит венгерское название? Такое название
выглядит не менее странным, чем персидское.
Гораздо более обоснованным и убедительным нам
представляется второй, скифо-аланский вариант* ибо
естественно думать, что аланская столица должна была
иметь аланское имя.
Аланское «маз», что означает «большой», семанти-
249
чески полностью соответствует реальности, ибо Нижний
Архыз по средневековым понятиям был действительно
большим городом. Он был «большим» и в переносном
смысле, т. е. «старшим» среди зарождающихся аланских
городов.
Кажется допустимым предположение, что аланское
название города «маз» у арабов фонетически легко
могло трансформироваться в «маас», но, конечно, это
предположение требует специального филологического
обоснования, на что не претендует автор.
Где находится столица Алании «Маас» (принимаем
эту транскрипцию)? Вопрос имеет свою довольно
длительную историю. Первым локализовать Маас пытался
К. Доссон, помещавший этот город у местечка Мохачла
на реке Мишгик — притоке р. Черек в нынешней
Кабардино-Балкарии80. В современной топонимике КБАССР
ни Мохачла, ни Мишгик неизвестны, а догадка К. Дос-
сона держится исключительно на фонетическом
созвучии, да и то отдаленном. По мнению Н. А. Караулова,
«судя по расстояниям от этого города до Сарира и от
этого города до Баб-Аллан (Дариал) можно
предполагать, что он находился на «чеченской плоскости в
нынешней Терской области», однако здесь же Караулов
пишет, что западнее Владикавказа около с. Кадгарон
имеются «следы городища и старые кладбища», явно
намекая, что это и есть Маас81. К сходному выводу
пришел и В. Ф. Минорский: «археологам следует подумать:
не следует ли Магас искать в пределах
чечено-ингушской территории, граничащей с Аланским царством»82.
Однако в другой своей работе В. Ф. Минорский
помещает столицу алан Магас «по соседству с
Владикавказом (ныне Орджоникидзе)»83.
Текст Масуди не дает четких ориентиров
местоположения Мааса, и это неизбежно отражается на его поисках,
делая любые версии гипотетичными. В свое время я
разделил точку зрения Н. А. Караулова и В. Ф. Ми-
норского о местонахождении города Маас-Магас в
плоскостной части Чечено-Ингушетии, отождествляя его с
городищем Алхан-кала (такого отождествления
придерживается и В. Б: Виноградов)84. При этом решающую
роль для нас сыграло то, что в тексте Масуди
упоминание царства Алана и его столицы следует сразу за
описанием Сарира, а между царем Алана и царем
Сарира существуют брачные связи. Однако следует
признать, возможно и иное понимание источника.
Описание „стран и народов Кавказа у Масуди действительно
250
веется с востока на запад и в этом смысле рассказ
об Алании сразу после Сарира и до страны кашаков
(адщгов) географически точен. Но отсюда совершенно
не следует, что упомянутая точность должна
распространяться и на местоположение Мааса: ведь после
сообщения о династических связях царей Алании и
Сарира, т. е. сюжетов восточной Алании, Масуди
обращается к рассказу о принятии христианства аланами
и изгнании в 932 г. «епископов и священников, которых
византийский император раньше им прислал»85, т. е. к
сюжетам западной Алании. Вслед за чем вновь следует
«восточный сюжет» об «Аланском замке» на р. Терек.
Как видим, четкой географической последовательности
внутри повествования Масуди о стране алан нет. Поэтому
нет достаточных оснований для локализации Мааса
на плоскости Чечено-Ингушетии.
Что касается династической связи с царем Сарира,
то убедительность этих соображений еще
проблематичнее. Аланский царь мог поддерживать эти связи^
находясь в любой точке страны. Имея резиденцию
(возможно и домен) в верховьях Кубани, аланские цари
поддерживали династические связи с Грузией и
Византией, что не ближе Сарира. Почему же мы не можем
считать, возможными эти связи с царем Сарира?
Интересующий нас вопрос затронули В. И. Марковин
и X. Д. Ошаев. Они также сомневаются в
правомерности помещения города Маас в Чечено-Ингушетии и
справедливо обращают внимание на пассаж Масуди о
христианизации Алании при Аббасидах: «после
320—932 года они (цари Алании — В. К.) отреклись от
христианства и прогнали епископов и священников,
которых византийский император (Роман Лакапин —
В. К.) раньше им прислал»86. В. И. Марковин и X. Д.
Ошаев пишут далее: «... если жители Магаса были связаны
с Византией в своих церковных делах, то значит, они
входили в Аланскую епархию, основы которой начали
закладываться византийскими патриархами с самого
начала X в.», а искать Магас (Маас) предлагают «где-то
западнее, за пределами современной
Чечено-Ингушетии»87.
Итак, царь Алании, по Масуди, имел столицу Маас,
при Аббасидах принял христианство, но в 932 г. отрекся
от христианства и прогнал византийских
священнослужителей и миссионеров. Поскольку с византийской
церковью была тесно связана именно Аланская епархия,
25!
местоположение которой нами обосновано в верховьях
Кубани88, а Нижний Архыз был ее центром, можно
Считать, что Маас — это Нижний Архыз. В. И. Марковин
и X. Д. Ошаев вплотную подошли к этому важному
выводу, но не сделали его (хотя и упомянули НиЬкне-
Архызское городище с комплексом древних храмов89).
Теперь этот вариант локализации столицы Алании
города Маас представляется нам более оптимальным и
обоснованным, чем Алхан-Кала в Чечено-Ингушетии.
В пользу сказанного может свидетельствовать еще
один пассаж Масуди, относящийся к его скупому
рассказу о Маасе: «Помимо этого города царь владеет
замками и местами отдохновения и (время от времени)
переезжает туда на жительство»90. Как уже говорилось
выше, таким замком и резиденцией царей Алании в
X—XI вв. было городище Шпиль в междуречье Кяфара
и Кривой.
После того, как была подготовлена эта рукопись,
вышла посмертная книга Л. И. Лаврова «Этнография
Кавказа». В одном из ее очерков Л. И. Лавров,
побывавший в 1971 г. в Нижнем Архызе, пишет: «Очевидно,
здесь, а не у Алхан-Юрта (в Чечне), как думают
некоторые, находилась столица средневековой Алании г. Ма-
гас, о котором в X в. сообщал Масуди и который в 1238 г.
разрушили монголы». Среди доводов Л. И. Лаврова
наиболее весомыми являются «скопление больших и
малых христианских храмов X—XII вв. с епископским
местом, сооруженным в одном из этих храмов» и
признание Нижнего Архыза центром Аланской епархии,
что совпадало «с политическим центром Аланского
государства»91.
Еще раз подчеркнем, что текст Масуди не дает
достаточно ясных ориентиров местоположения Мааса, но
содержащаяся в контексте информация позволяет
решение этого вопроса поставить в связь с византийским
христианством в Алании, что с наибольшей долей
вероятия приводит наши поиски в Нижний Архыз.
В XIX в. руины Нижне-Архызского городища были
известны под названием Маджар-Оунне, что по Ю. Клап-
роту, означает «кирпичные» (точнее каменные—В. К.)
дома»92. Разумеется, это не название древнего города:
оно состоит из арабского «мазар» — святое место,
гробницы святых93 и черкесского «уне» — дом94. Название
вполне символическое. Еще символичнее и адекватнее
другое название, переданное нам Ш. Б. Ногмовым —
252
«эдлигхнеяунне», т. е. дома эллинов, греческие дома .
В Авете приводящихся выше фактов длительных связей
с Византией, существования епархии с греческим
клиром] греческим языком и письменностью,
византийского монастыря-киновии подобное отождествление Ниж-
не-Аохызского городища в памяти народа с греками и
их пребыванием и деятельностью для нас полно
историческою смысла и вновь (на фольклорной основе)
подтверждает все то, что было рассмотрено в настоящей
работе.
Нижне-Архызское городище — один из узловых
объектов, сфокусировавших в себе ряд крупных проблем.
Некоторые из них мы попытались по возможности
осмыслить и наметить пути решения, некоторые только
затронуты (например, социальная стратификация и классовое
расслоение горожан, экономические функции и т. д.)
в силу ограниченности существующих материалов.
Автор сознает, что в данной монографии много
«возможно», «вероятно» и «можно думать», но наше
скромное исследование является лишь первым подходом к
сложному и большому памятнику. Основная полевая
и исследовательская работа впереди. Но уже сейчас
ясно, что Нижне-Архызское городище по праву займет
место среди основных археологических источников
по истории феодальной Алании.
Библиографические ссылки
1. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 3, 1955, с. 50.
2. Якобсон А. Л. О численности населения средневекового
Херсонеса. ВВ, т. XIX, 1961, с. 154—165.
3. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
с. 194 (там же неточно указана площадь застройки).
4. Бессмертный Ю. Л. Изучение раннего средневековья и
современность. ВИ, 1967, 12, с. 85.
5. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании.
Орджоникидзе, 1977, с. 118—120.
6. Петрушевский П. Святые места и святыни на Востоке и в
России, т. II, Спб, 1896, с. 137.
7. Кузнецов В. А, Указ. соч., с. 16.
8. Авдусин Д. А. Происхождение древнерусских городов. ВИ,
9. Б ратине кий И. Б., Марченко К К. Елизаветовское городище
на Дону — поселение городского типа. СА, 1980, 1.
10. Авдусин Д. Л. Указ. соч., с. 29.
П. Летопись Картли. Перев. Г. В.Цулая. Тбилиси, 1982, с. 76.
12. Кузнецов В. А. Алания в X—ХЦ вв., с. 29.
13. Летопись Картли, с. 76.
253
14. Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор, I, М.— Л., L049,
i\ 310. /
15. Б ратине кий И. В., Марченко К. К. Указ. соч., с. 212, 2147
16. Кузнецов В. А. Наземные гробницы на реке Кривой в
Ставропольском крае. КСИИМК, вып. 76, 1956, с. 83—89; его же:
Средневековые дольменообразные склепы Верхнего Прикубанья. КС/ ИА,
вып. 85, 1961, с. 106—117. /
17. Там же, с. 112. |
18. Марковин В. И. Дольмены Северо-Западного Кавказа. М.,
1976, с. 150—155. /
19. Кузнецов В. А. В верховьях Большого Зеленчука. M.J
Искусство, 1977, с. 95; Охонько Н. А. Изображения на стенах гробницы
с реки Кривой (Прикубанье). СА, 1983, 2, с. 78—90. /
20. Эта тропа и расстояния определены по карте
Военно-Сухумской дороги, сост. Свищев В. Н., Симонов П. В. и Гюбиев А. Н. изд.
Северокавказского Краевого Совета ОПТЭ, 1933 г.
21. Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков.
М., 1963, с. 204.
22. Курбатов Г. Л. и Лебедева Г. Е. Город и государство в
Византии в эпоху перехода от античности к феодализму.— В кн.: Город
и государство в древних общинах. Изд. ЛГУ, 1982, с. 59.
23. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 241.
24. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, 1961, с. 163.
25. Епископа Феодора «Аланское послание». Перев. Ю. Кулаков-
ского. ЗООИД, т. XXI. Одесса, 1898, с. 22; Тигенгаузен В. Сборник
материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. I. Спб, 1884,
с. 55, 112.
26. Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее
падение. М.— Л., 1950, с. 21.
27. Подозерский К. И. Санчарная через Главный Кавказский
хребет тропа и урочище Псху. ИКОИРГО, т. XVI, № 2, 1903, с. 1—38,
карта.
28. Даркевич В. П. Светское искусство Византии. М., Искусство,
1975, с. 296.
29. Федоровский А. Археологические заметки о Кубанской
области. ИАК, вып. 47, Спб., 1913, с. 155.
30. Кузнецов В. А. Новые данные о Зеленчукской надписи X века.
ИСОНИИ, т. XXVII, языкознание. Орджоникидзе, 1968, с. 197—199,
рис. 4—6.
31. Фиркович А. Археологические разведки на Кавказе. ЗИАО,
т. IX, вып. 2. Спб, 1857, с. 386.
32. Пигулевская Н. В. Город Ближнего Востока в раннем
средневековье. ВДИ, 1969, 1, с. 68.
33. Нечитайло А. Л. Верхнее Прикубанье в бронзовом веке. Киев,
1978, рис. 25; рис. 25,18; рис. 27; рис. 29. Есть даже склепы
(гробницы по Нечитайло) со скругленными углами (рис. 29,3 и 4), как в
Нижнем Архызе (склеп в подошве горы Церковной).
34. Более детально об этих процессах см.: Абрамова М. П.
Исследование Нижне-Джулатского могильника в 1967 г. КС ИА, вып. 124,
1970, с. 93—94; ее же: К вопросу об аланской культуре Северного
Кавказа. СА, 1978, 1; Кузнецов В. А. Аланская культура
Центрального Кавказа и ее локальные варианты в V—XIII веках. СА, 1973, 2,
с. 73. Антропология полностью разделяет эти взгляды. См.:
Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа. М., 1974, с. 198.
35. Кузнецов В. А. Аланы и тюрки в верховьях Кубани.— В кн.:
Археолого-этнографический сборник, вып. I. Нальчик, 1974, с. 76—94.
254
86. Наряду с версией об алано-осетинском языке надписи с\-
шестЬуют версии о ее кабардинском, балкарском и вайнахском
происхождении; один и тот же текст, таким образом, дешифруется с
позиций^ языков, относящихся к разным языковым семьям. Однако, как
показал Л. Згу ста, основа текста Зеленчукской надписи является
алано-осетинской. См.: Zgusta Ladislav. The old Ossetic inscription
from the river Zelencuk. Veroffenttlichungen der iranischen Kommission
herausgegeben von Mayrhofer nr. 21, Wien, 1987, с 59—61.
37. \баев В. И. Осетинский язык и фольклор, с. 46, 249, 301—302.
38. Из нового списка географии, приписываемой Моисею Хорен-
скому. Пкрев. К. Патканова. ЖМНП, с. CCXXVI. Спб, 1883, с. 30.
39. Hudud al-Alam. Translated and explained by V. Minorsky.
London. 1937, с 445.
40. Koch Karl. Reise durch Russland nach dem kaukasischen
Jsthmus Щ den Jahren 1836, 1837 und 1838 von Karl Koch. Stuttgart
und Tubingen, 1842—1843, с 318.
41. Klaproth J. Voyage au mont Caucase et en Georgie, t. I, Paris,
1823, с. 19ф
42. Кузнецов В. А. Нартский эпос и некоторые вопросы истории
осетинского народа. Орджоникидзе, 1980, с. 82—95.
43. Помяловский И. Сборник греческих и латинских надписей
Кавказа. Спб, 1881; Фиркович Авр. Указ. соч.; От редакции. МАК.
вып. VII. М., 1898, с. 137—142, табл. XXI—XXIII. Карта греческих
эпиграфических памятников Северного Кавказа, но неполная,
опубликована Л. И. Лавровым (см. его: Эпиграфические памятники
Северного Кавказа, ч. I. M., 1966, с. 17).
• 44. Епископа Феодора «Аланское послание>, с. 11—27.
45. Древние акты Константинопольского патриархата,
относящиеся к Новороссийскому краю. ЗООИД, т. VI. Одесса, 1867, с. 449—455.
46. Латышев В. Заметки о кавказских надписях. ИАК, вып. К).
Спб, 1904.
47. Кпзнеыов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 16.
48. Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа, с. 74.
49. Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956, с. 399, рис. 137, (>;
Лайпанов X. О. К истории карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957,
с. 49.
50. Веселовский Н. Мнимые каменные бабы. Отд. оттиск. Спб,
1905, с. 26; Миллер А. А. Новый источник по изучению связей Скифии
с Кавказом. ИРАИМК, т. IV. Л., 1925, с. 99.
51. Минаева Т. М. К истории алан Верхнего Прикубанья, с. 215.
52. Там же, с. 216 (ср. Кузнецов В. А. Указ. соч., с. 75).
53. Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история
Карачаево-Черкесии. М., 1971, с. 170.
54. Евтюхова Л. А. Каменные изваяния Южной Сибири и
Монголии. МИА СССР JSfe 24, 1952, с. 72—120; Шер Я. А. Каменные
изваяния Семиречья. М,— Л., 1966; Арсланова Ф. X., Чариков А. А.
Каменные изваяния Верхнего Прииртышья. СА, 1974, 3, с. 220—234 и др.
55. Минаева Т. М. Указ. соч., с. 217.
56. Кузнецов В. А: Указ. соч., с. 74.
57. От редакции. МАК, вып. VII. М., 1898, табл. XXIII, рис. 5 и 6;
Прозрителев Г. Н. Древние христианские памятники на Северном
Кавказе. СССК, т. I. Ставрополь, 1906, с. 8—9.
58. Плетнева С. А. Кочевники средневековья. М., 1982, с. 54—55.
59. Ковалевская В. Б. Археологические следы пребывания
древних болгар на Северном Кавказе.— В кн.: Плиска-Преслав, 2. Софии.
1981, с. 51; Минаева Т. М. Очерки по археологии Ставрополья. Стаи
2Гм
рополь, 1965, с. 75-—85; ее же: К вопросу о половцах на Ставрополье
но археологическим данным. МИСК, вып. II. Ставрополь, 11964,
с. 167—196. J
60. Кузнецов В. А. Надписи Хумаринского городища. СА, 1963, 1,
с. 305, рис. 4, 13. /
61. Байчораланы Сослан. Тёбен Архызда храмны эпитафия
эсгертмеси. Газ. «Ленинни байрагъы» № 46 E614) от 13/апреля
1974 г. /
62. Кузнецов В. А. Аланы и тюрки в верховьях Кубани, с/90—91.
63. Кузнецов В. А. Надписи Хумаринского городища, с. 3D5.
64. Инал-Ипа Ш. Д. К абхазо-осетинеким этнокультурным
связям.— В кн.: Происхождение осетинского народа. Орди/оникидзе,
1967, с. 215—225. I
65. Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956,/с. 9—30;
Воронин Н. Н. К итогам и задачам археологического изучения
древнерусского города. КСИИМК, вып. 41, 1951, с. 10—11; Авдусин Д. А.
Указ. соч., с. 33. /
66. Каждан А. Я. Византийские города в VII—XI вщ. СА, XXI,
1954, с. 187; Каждан А. П., Удальцова 3. В. Некоторые 'нерешенные
проблемы социально-экономической истории Византии. ВИ, 1958, 10,
с. 91; Каждан А. П. Деревня и город в Византии IX—X вв. М., 1960,
гл. 4—6; Литаврин Г. Г. Византийское общество и государство в
X-XI вв. М., 1977, с. 111-112 и др.
67. Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 148.
68. Там же, с. 190.
69. Тушинский Г. К Ледники, снежники, лавины. М., 1963, с. 273.
70. Там же, с. 276, 279, 284.
71. Кузнецов В. А. Указ. соч., с. 33—34.
72. Епископа Феодора «Аланское посланием с. 25.
73. Древние акты Константинопольского патриархата, с. 472.
74. Тушинский Г. К. Указ. соч., с. 273.
75. См.: Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 117.
76. Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков.
М., 1963, с. 204.
77. Там же, прим. 74.
78. Сведения арабских географов IX и X веков о Кавказе,
Армении и Азербайджане. Перев. Н. А. Караулова. СМОМПК, вып. XXXVIII.
Тифлис, 1908, с. 53.
79. Новосельцев А. Я. К истории аланских городов. МАДИСО,
т. II, Орджоникидзе, 1969, с. 133—134.
80. D'Ohsson С. Des peuples du Caucase. Paris, 1828, с. 23.
81. Сведения арабских географов..., с. 73, прим. 101.
82. Minorsky V. The Alan capital Magas and the Mongol campaigns.
BSOAS, t. XIV, n. 2, 1952, с 235.
83. Минорский В. Ф. История Ширвана и Дербенда, с. 145. Но у
г. Орджоникидзе нет большого ала некого городища со слоем X—XII вв.
84. Виноградов В. Слава древнего города.— Грозненский рабочий,
1966, 27 апр.; его же: Через хребты веков. Грозный, 1970, с. 68 ел.;
его же: Историко-культурное толкование Алхан-Калинского
городища.— В кн.: Археология и краеведение — вузу и школе. Грозный,
1981, с. 36; Кузнецов В. А. Алания в X—XIII вв., с. 154.
85. Минорский В. Ф. Указ. соч., с. 204.
86. Минорский В, Ф. Там же.
87. Маркович В. И., Ошаев X. Д. О местоположении ясского
города Дедяков (по следам археологических исследований). СА, 1978,
1, с. 94.
256
\88. Кузнецов В. А. Зодчество феодальной Алании, с. 115—120.
«9. Маркович В. И., Ошаев X. Д. Указ. соч., с. 95.
щ Минорский В. Ф. Там же.
§1. Лавров Л. И. Этнография Кавказа. Л., 1982, с. 195.
92. Kalproth J. Voyage au mont Caucase, с 196; Dubois de Mont-
pereuV Frederic. Voyage autor du Caucase chez les Tcherchesses et
les A&khases, vol. I, Paris, 1839, с 322.
9л Будагов Л. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий,
т. П. Опб., 1871, с. 260.
94.) Русско-кабардинско-черкесский словарь. Сост. Карданов Б. М.,
Бичоев\А. Т. М., 1955, с. 181.
95.\Ногмов Ш. Б. История адыгейского народа. Нальчик, 1958,
с. 73.
Заключение
Существуют памятники, достойные внимания многих
поколений исследователей: развалины Трои на западном
побережье Малой Азии, Помпеи в Италии, Хараппа и
Мохенджо-даро в Индии, Ольвия, Херсонес и Новгород
в нашей стране. Посвятив изучению Нижнего Аихыза
20 лет, я могу с полной убежденностью сказать^ этот
памятник достоин не меньшего внимания и усилий, а
его подлинное значение для раскрытия раннефердаль-
ной истории Северного Кавказа полностью нами еще не
осознано. [
Нижне-Архызское городище — северокавказские и
аланские Помпеи, сфокусировавшие в себе ряд
/крупномасштабных и частных научных проблем и вбпросов.
Этот выдающийся историко-археологический ансамбль
нуждается в' комплексном и систематическом
исследовании не отдельными лицами, как бы они ни были высоко
профессиональными, а научным коллективом. К сожалению,
возможность создания такого коллектива в ближайшем
будущем не просматривается. Более того,
просуществовавший в Нижнем Архызе в течение двух лет филиал
Карачаево-Черкесского областного музея в 1987 г.
оказался ликвидированным по причинам, далеким от
интересов дела и науки.
Чему учит наш двадцатилетний опыт исследования
Нижне-Архызского городища в плане археологическом?
К 1980 г. я пришел к твердому убеждению, что Нижне-
Архызское городище с его прекрасно сохранившейся
исторической топографией и инфраструктурой, с его
каменным и достаточно капитальным
домостроительством, с его исключительно выгодным местоположением
на трассе союзного и международного туризма
(имеющего блестящие перспективы в будущем) и близ
крупной астрофизической обсерватории АН СССР,
обеспечивающей все необходимые коммуникации, может быть
путем систематических раскопок превращено в
интереснейший историко-археологический музей под открытым
небом. В этом смысле у Нижнего Архыза большое
будущее.
В то же время я убедился, что на этом памятнике
в интересах его будущего должна применяться особая
методика археологических раскопок. Практика
раскрытия участков городища с оставлением построек без их
консервации и охраны чревата тяжкими последствиями.
258 «» -'
Сложенные из хорошо отесанного камня постройки
незамедлительно разбираются и вывозятся
браконьерами на продажу; в лучшем случае они быстро зарастают
молодыми деревьями, корневая система которых
деформирует и разрушает кладку. В таких условиях каждый
расксАп подобен открытой, кровоточащей ране.
Су^ь особой методики, которая здесь имеется в виду,
предполагает непрерывный производственный процесс,
состоящий из трех обязательных, взаимосвязанных
элементов: 1) археологические раскопки широкими
площадями с вывозкой отработанного балласта; 2)
немедленная консервация вскрытых руин реставраторами;
3) последующая эффективно действующая охрана,
исключающая браконьерство и обеспечивающая
накопление экспозиционного материала для
музея-заповедника. Все это требует специальной организации.
Есть еще один археологический и организационный
аспект. Упомянутый музей-заповедник не может быть
ограничен Нижним Архызом. В него в качестве
необходимого исторического компонента должно быть
включено также городище на горе Шпиль при слиянии
Кяфара и Кривой и его некрополь с уникальными доль-
меновидными склепами-мавзолеями. Нижне-Архызское
и Кяфарское городища составляют единый
взаимосвязанный комплекс X—XII вв., и их нельзя разрывать.
Соответственно, необходимо принять меры к
сохранению памятников в междуречье Кяфара и Кривой.
Какие главные выводы на основе нашего
двадцатилетнего опыта можно сделать в плане историческом?
Генезис феодальных отношений в северокавказской
Алании, судя по результатам исследования Нижне-
Архызского городища, шел в целом теми же
универсальными путями, как и в других регионах ойкумены.
Раннефеодальная социальная элита Алании формировалась
на базе старой доплеменной аристократии, выделившей
ряд наиболее могущественных фамилий (родов, кланов),
одна из коих обособилась в наследственно правящую
династию. Нижне-Архызское городище с X в. стало
административным и культурно-идеологическим центром
Алании, весьма вероятно центром домениальных
владений аланской правящей династии и — соответственно
этому статусу — центром Аланской епархии.
Резиденцией царской власти осталось Кяфарское городище
с его уникальным некрополем. Последнее близко
напоминает нам западноевропейские замки — «бурги» или
9* 259
византийские фемные столицы-крепости, откуда
осуществлялось управление. I
Можно ли считать Нижне-Архызское
городище/достаточно крупным городом, соответствующим положению
столичного центра? В настоящее время попытки
Определить численность населения Нижнего Архыза
представляются нам малоперспективными и, в отсутствие
научно обоснованных критериев, достаточно
субъективными. Тем не менее, исходя из средней численности
населения византийских городов той же эпохи — от 2
до 5 тыс. человек — мы полагаем, что численность
населения Нижнего Архыза с учетом поселка епархии
может быть вписана в указанные цифры.
Нижне-Архызское городище (и это надо подчеркнуть особо) при всей
его масштабности не было самым большим городищем
Алании по территории и населению. Были городища и
более крупные и многолюдные. Особое положение
Нижнего Архыза как столицы обеспечивалось не
исключительностью его территории или количества жителей,
а исключительностью его социальных функций.
Последние налицо, и э*го главное.
Изучение исторической топографии городища
показывает, что со строительством северного храма-кафед-
рала Аланской епархии — епархиальный центр
обособился от собственно города с его городским средним
храмом, что может указывать на замыкание аланской
церковной организации, ее автаркию относительно
светской власти. Сходные явления наблюдаются и в
Византии, влияние которой в Нижнем Архызе весьма
ощутимо. Более того, мы вправе считать, что
Нижне-Архызское городище было в X—XII вв. форпостом
византийского влияния на Северном Кавказе. Характерно, что
это влияние устойчиво сохранялось и тогда, когда в XI в.
соседняя Абхазия потеряла политическую
самостоятельность и вошла в состав Грузинского царства. Не
потому ли в 20-х годах XIII в. назначенный епископом
Алании Феодор добирался до нее не кратчайшим путем
через Абхазию, а кружным через Крым и Тамань?
В то же время анализ существующих материалов
(особенно могильников) свидетельствует, что основной
контингент местного населения в массе своей и, несмотря
на усилия христианских миссионеров, оставался глубоко
языческим. В этом неоспоримом факте отразилось
переплетение элементов и институтов старой и
нарождающейся новой формации, обычное для периода, переход-
260
hoVo от одной формации к другой. Совершенно
очевидно, что архаичные общественные институты в алан-
скоу обществе X—XII вв. были еще очень сильны и
живучи, что прямо подтверждается свидетельством
епископа Феодора: «Аланы христиане только по имени». Видимо,
в недрах этих фактов и наблюдений кроется объяснение
феномена довольно быстрого регресса аланского
феодализма после татаро-монгольского нашествия XIII в. и
столь же быстрого оживления и регенерации архаичных
институтов.
При рассмотрении материальной культуры Нижнего
Архыза бросается в глаза ее традиционный
горнокавказский характер. Ряд элементов имеет аналогии в
позднейших этнографических культурах северокавказских
народов. Все это, очевидно, свидетельствует о том, что
процесс этнокультурной интеграции и ассимиляции
древнеиранского и кавказского аборигенного населения
в верховьях Кубани к X—XII вв. был настолько давним
и активным, что в этом районе сформировался
своеобразный, смешанный генетически массив населения,
говорившего на древнеиранском языке (близком дигорскому
диалекту осетинского) и обладавшего культурой с ярко
выраженным кавказским обликом. Некоторые
отрывочные факты и наблюдения позволяют ставить вопрос
о том, что с XII в. в районе Нижнего Архыза появляются
признаки воздействия степной культуры
тюрок-половцев. Возможно проникновение и половецкой этнической
группы, что может быть связано с установлением в XII в.
военно-союзнических отношений между половцами и
аланами. Ослабление Алании и усиление половецкого
племенного объединения к концу XII — началу XIII в.
могло иметь решающее значение для судьбы Нижнего
Архыза: не исключено, что он был оставлен аланами
под давлением половецкой инвазии, начавшейся в верх-
ховьях Кубани и Зеленчука до нашествия монголов.
Ясно, что проверка и подтверждение этих
предположений могут иметь определенное значение для истории
тюркоязычных современных карачаевцев и балкарцев.
Нижне-Архызское городище X—XII вв. предстает
перед нами как один из ценнейших археологических
памятников Северного Кавказа. Одновременно это
и кладовая научной исторической информации, к
которой в этом труде сделан лишь первый подход. Напомню
старые, но не утратившие значения слова Б. Е. Деген-
Ковалевского: «Все эти первоклассные по историческому
261
значению памятники аланского Карачая уже свыше </га
лет привлекали внимание археологов, но лишь свбей
исключительной концентрацией христианских древностей,
которые использовались тенденциозно для
идеологического обоснования завоеваний, русификации,
христианизации Кавказа. Как богатейший источник изучения
конкретной истории края, а тем более социальной
структуры и международных отношений Алании эти
памятники до сих пор не использовались вовсе»*.
Насколько мне удалось сделать Нижне-Архызское
городище таким источником — судить читателю.
* Деген-Ковалевский Б. Е. Аланы в системе хазарского обт*дй-
нения.-В кн.: История СССР с Древнейших^времен до образованная
древнерусского государства (макет), ч, Щ—IV, М.т-Л., №*>• '
262
Приложение I
Ю. Л. Щапова
СТЕКЛЯННЫЕ ИЗДЕЛИЯ С ГОРОДИЩА НИЖНИЙ АРХЫЗ
(РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА И КОММЕНТАРИЙ)
Стекло на Северном Кавказе встречается постоянно,
несмотря на смены населения, археологических
культур и разные исторические эпохи.
Находки из стекла привлекают к себе внимание
исследователей, видящих в них необходимый и надежный
источник для характеристики торговых и культурных
связей населения региона. В изделиях из стекла
заложена несравненно большая информация: они
красноречиво свидетельствуют об организации производства и
о.его сырьевой базе, и о так называемых
производственных традициях в стеклоделии, и об уровне развития
экономики и культуры исследуемого региона.
Информация такого характера извлекается путем комбинации
методов исследования, традиционно-археологических,
естественно-научных и технических, среди которых
диагностические химико-технологические и
теоретико-вероятностные методы занимают одно из главных мест1.
Предметом нашего исследования стали стеклянные
изделия, найденные на городище Нижний Архыз. На
месте городища располагался крупный политический,
культурный, торговый и религиозный центр
средневековой Алании. Коллекция нижнеархызских стекол
составлена из сосудов и оконного стекла, найденных во время
раскопок на площади городища, в церкви и погребениях,
расположенных вокруг нее. Самый общий обзор стекла
с Нижне-Архызского городища содержится в
предварительных публикациях, по материалам из раскопок 1960 г.
была подготовлена дипломная работа2.
В течение последних лет существенно изменилась
методика исследования древнего стекла, особенно его
химического состава и техники изготовления3.
Существенно изменилось число находок, проведены
дополнительные анализы, находки из стекла поставлены в связь
с топографией и стратиграфией памятника, а сам
памятник вписан в сложную систему исторических
процессов и событий, в которые он оказался вовлеченным.
Повторное обращение к стеклу с городища Нижний
263
Архыз представляется в этой связи оправданным и
целесообразным.
Основные задачи, которые решаются в каждом
случае, это датирование находок и определение их
происхождения. Датирование всего комплекса находок и
отдельных предметов произведено автором раскопок
достаточно надежно4. Что касается происхождения изделий,
то путем сопоставления археологических и
неархеологических данных в ряде случаев можно получить
однозначные ответы на вопрос о месте (а нередко и
времени) изготовления исследуемого образца.
Вслед за решением основных проблем возникает
серия задач иного характера: небезынтересны пути и
объемы поступления продукции разного происхождения,
характер и направление связей, роль и место изделий из
стекла разного происхождения в материальной культуре и
в системе ценностей рассматриваемого времени и места.
Химия и технология — существенное подспорье в
решении этих задач. Информация, которую содержит в
себе химический состав и техника изготовления,
обретает свое значение в историческом аспекте
исследования, поскольку исключаются невозможные направления
поисков формальных аналогий, а ценность и значение
самих аналогий увеличивается.
В этой связи наиболее экономный и плодотворный
путь исследования представляется следующим: вслед за
общей формально-типологической (морфологической)
характеристикой находок производится отбор образцов
для химико-технологического анализа, продолжением
которого служит обработка химико-технологических
данных и сопоставление результатов, полученных таким
путем, с результатами морфологического исследования
с целью отыскания наиболее, вероятного времени и места
изготовления стеклянных изделий.
Следующий этап исследования может составить
использование полученных наблюдений и фактов для
решения исторических вопросов, относящихся к
конкретному изучаемому региону и к истории стекла, понимаемой
в широком смысле.
Наибольшую сложность и наибольший интерес
представляют собою стеклянные сосуды. Все они найдены
на городище во фрагментах, с рассмотрения с
морфологической точки зрения начнем.их изучение. ^Лвмпии1хл
На Нижнем Архызе найдены обломки дисковадных
изделий. Они различаются цветом - синие, светлые
264
Рис. 1.
265
10
-I
¦t
72
11
f
13
15
16
s\ .1
,-o
19
Рис. 2
5И VI ^
Рис. 3
Рис. 4.
268
Рис. 5.
пурпурные, фиолетовые, светлые слабые оливковые,
зеленые и голубые — толщиной стенок и конструкцией
края. Одни обломки имеют отогнутый наружу (вниз)
край (табл. 2, 1,6), другие — отогнутый внутрь (вверх) —
(табл. 2, 4, 5, 7), сложнопрофилированный или
расширяющийся, без дополнительной профилировки (табл. 2, 2,
3,8,10,12,13). Край служит своеобразным «ребром
жесткости». Сохранившиеся фрагменты более всего
соответствуют описанию оконных стекол, изготовленных
«лунным» способом: малый диаметр дисков, 20—22 см,
разная толщина, 3—6 мм, вытянутые пузыри,
расположенные концентрическими кругами, легкие, также
концентрические царапины, утолщение в центре или
посторонний налеп5. (Налеп представляет собою след
применения понтии, инструмента в виде стержня из металла.
Инструмент необходим для работы с горячим
стеклянным изделием, которое нужно дополнительно
разогревать в стекловаренной печи.)
Два синих обломка по результатам анализа
(ан. 303:4,5) оказались идентичными по составу и
совместились по линии излома (табл. 1,4). 'Оба фрагмента
269
к
••«ДО1
• ««'
*
«а
^
со
3>
были ориентированы в пространстве так, чтобы след
понтии оказался снаружи и внизу, в естественном для
него положении. В итоге дисковидное изделие обрело
профиль: средняя часть изделия толщиною 4—6'мм и
диаметром 5 см вместо ожидаемого продолжения в виде
плоскости, необходимой и естественно для оконного
270
стекла имела подъем и возвышение. Аналогичный
профиль имел обломок пурпурного цвета (табл. 1,6).
Средняя часть его диаметром 5 см и толщиною 6 мм,
плосковыпуклая в вертикальном сечении и с остатком понтии
в центре — по описанию и размерам более всего
соответствовала донцу сосуда6.
Части диска, расположенные близко к краю и
имеющие «ребро жесткости», были плоскими, их ширина
достигала 4 см (табл. 2,4,6,7—9). Один фрагмент имел
сложный профиль (рис. 4, 1). С помощью анализа еще
два фрагмента, не имеющие однако точек
соприкосновения, были признаны принадлежащими одному
предмету. Оба фрагмента, объединенные графической
реконструкцией, принадлежали изделию сложного
профиля. По совокупности признаков восстанавливалось
изделие в виде неглубокой, слабопрофилированной
тарелки, а не плоского диска.
Состав стекла, с помощью которого была
восстановлена форма изделия, помог наметить район поиска
аналогий. Все дисковидные изделия, состав которых был
изучен (ан. 302:2—4,7,9,11 — 13,15; 303:4,5,15,16),
изготовлены из стекла, относящиеся к классу натриево-
кальциево-кремнеземных, подклассу золистых из
тройной шихты. В качестве обесцвечивания для получения
бесцветного стекла использована окись марганца, с ее
л е помощью получены фиолетовые и пурпурные стекла,
синие — с помощью окиси кобальта. В средние века
синий и пурпурный цвет такого тона и интенсивности
был свойствен многим изделиям византийского проис-
хои дения, в особенности сосудам, украшениям и
мозаике, цветное оконное стекло византийского происхои
дения неизвестно. Более того, византийские оконные
стекла имели прямоугольную форму и изготавливались
путем выдувания большого цилиндра, который затем
расправлялся в плоский лист, так называемый цилиндр-
процесс, на российских стекольных заводах в
дореволюционное время такой способ назывался «халявным».
В Византии «лунный» способ для изготовления окониых
стекол не применялся, и это мои ет слу* ить косвенным
признаком и косвенным доказательством того, что
дисковидные изделия, обломки которых дошли до нас, окон
нымн стеклами ие были.
Обломки стеклянных дисков диаметром 13—19 см,
специально неокрашенные и окрашенные в синий цвет,,
найдены в Коринфе, где они датированы XI—XIII вв.'
271
Находки синих и неокрашенных дисков диаметром
20—44 см в Самарре отнесены к этому же времени8.
Г. Дэвидсон и К. Ламм сочли, что найденные фрагменты
принадлежат оконным стеклам, которые вставлялись в
рамы с круглыми вырезами диаметром 20-22 см. Для
части находок Самарры этот аргумент может быть
достаточным, не исключено, что диски вставлялись в
найденные в Самарре рамы. Но для всех находок дисков в
Коринфе и для значительной части самаррских, меньших
и больших оконного стандарта, аргумент К. Ламма не
представляется доказательным.
Среди раннеср.едневековой посуды известно немало
блюд и тарелок, формы и размеры которых можно
сопоставить с нижнеархызскими. Одно блюдо из
неокрашенного стекла со следами росписи на дне было найдено
в кургане № 26 у ст. Белореченской: оно имело вогнутое
дно, горизонтальный бортик шириною 3,5 см, край с
«ребром жесткости», отогнутым наружу (вниз), общий
диаметр блюда 28 см10 Два блюда найдены в Средней
Азии, в Хульбуке: одно, диаметром 24 см, высотою всего
2 см, диаметр дна 13 см, имело горизонтальный бортик
шириною 4 см и отогнутый вниз край; другое —
диаметром 25,5 см, имело дно диаметром 18 см и
горизонтальный бортик шириною 2,8 см.11 Аналогичное нижне-
архызскому по форме, но меньшее по размерам
(диаметр 10,5, ширина бортика 1 см) блюдо найдено в Киеве.
И. А. Хойновский полагал, что это блюдо было
привезено из Херсонеса в великокняжескую эпоху и
служило тогда «для покрывания чаши с дарами». По
аналогии с серебряными блюдами, служившими для этой
цели, он и свою находку назвал дискосом12. Насколько
справедливо называть нижнеархызские стеклянные
тарелки также дискосами, сказать трудно, тем более
что реальная функция их нам неизвестна, и из
археологического контекста ее нельзя восстановить.
Нейтральное наименование — тарелка — будет правильнее и
уместнее.
Кроме тарелок, найдены сосуды иных форм, среди них
два обломка: горлышко и донце принадлежали одному
сосуду — бутылке с высоким горлом (табл. 1,1—3).
Донце плоско-выпуклое диаметром 6 см, на дне след
прикрепления понтии (диаметр 1 см), толщина донца
4 мм в средней части, толщина стенок сосуда 1,5 мм,
форма тулова — скорее всего сферическая, горло
коническое с расширением в нижней части, высота горла
272
более 5 см, диаметр устья 2,5 см, нижний диаметр 1,6 см,
диаметр расширения 2,6 см. Расширение на горлышке —
характерный признак некоторых форм, хорошо
известных археологически: один подобный сосуд куплен
Н. И. Веселовским в ст. Махошевской (Северный
Кавказ), три найдены на Коринфской агоре и датированы
Г. Дэвидсон XI—XII вв.13, венецианские находки
подобных форм относятся к XIII—XIV вв., из венецианских
документов XIII—XVII вв. известно и их название —
angastare14. Подобную форму горла имеют бутылки,
найденные в Хульбуке, в Двине, Новогрудке и т. д.15
Расширение на горлышке присуще сосудам,
предназначенным для разлива жидкостей с осадком. Бутылка из
Нижнего Архыза изготовлена из золистого стекла
тройной шихты, специально не обесцвеченного (ан. 303:18).
Найдена бутылка в каменном ящике № 16, в одном из
самых богатых погребений. Погребение датировано
XI—XII вв. Похожая бутылка найдена также в
погребении и также в каменном ящике в Панике (Югославия).
Погребение не содержало вещей с надежной датой,
топографически же оно связано с церковью, архитектурный
облик которой характерен для XI—XII вв. Тем не менее
погребение датировано очень широко, XII—XIV вв.,
не исключено и начало XVII в.16 Бутылка изготовлена
из золистого стекла тройной шихты, обесцвеченного
окисью марганца17, близко по составу к стеклу бутылки
из Нижнего Архыза.
М. Венцель обратил внимание, что бутылки, горло
которых имеет расширение (а нередко и тулово с
ребрами), бывают малыми, до 12 см высотою, и большими.
В малых хранили чернила, большие же предназначались
для возлияний мирра, вина или воды во время
церковных церемоний. Бутылка, найденная в Нижнем Архызе,
принадлежит к числу больших.
Ножка рюмки (табл. 2, 19) найдена на уровне пола
в нартексе северного храма. Высота ножки 4 см,
диаметр 1,3 см, нижний 0,8 см, внутри — конусовидный
воздушный пузырь. Рюмка, как и бутылка и блюда,
изготовлена из золистого стекла тройной шихты,
специально не обесцвеченного (ан. 303:2). Рюмки на ножках
сходной формы известны в Причерноморье и в
Средиземноморье 8. И по своей форме и по составу рюмка
принадлежит к тому же кругу изделий, что и блюда и
бутылка, к кругу изделий византийских мастерских,
выпускавших ординарную посуду.
Все сосуды, найденные в непосредственной
близости от церкви, внутри нее и в погребении № 16, имели,
скорее всего, специальное назначение: тарелки,
вероятно, служили для покрытия чаш с дарами, бутылка —
для разливания мирра или вина, а рюмка — для
причастия.
Необходимый предмет церковного ритуала —
лампадки или лампы. Характерных деталей этих сосудов
не найдено. Однако не исключено, что обломки стенок
сосудов без декора могли принадлежать лампам
(табл. 3,1—6,9,10,15,17,18). Возможная лампа (табл. 3,
17) изготовлена из золистого стекла тройной шихты,
обесцвеченного окисью марганца (ан. 303:14). Состав
других обломков не исследовался.
Стенки сосудов с декором (табл. 3,11 — 14) могли
принадлежать и лампам и обычным столовым сосудам.
Г. Гроуфорт, Д. Харден, а затем и Е. Ольчак
убедительно показали, что стеклянные лампы, известные в
IV—VII вв., имели разные формы и назначение. Это
были светильники и подсвечники, употреблявшиеся по
отдельности и в виде люстр. Большое количество ламп
найдено при раскопках византийской церкви в
Иерусалиме. Лампы V—VIII вв. повторяют формы кубков,
иногда снабжены ножками, а чаще — различного вида
ручками, с помощью которых они подвешивались.
Отсутствие ручек не мешало: расширяющееся тулово или
слегка отогнутый венчик надежно закрепляли сосуд
в паникадиле или хоросе19.
Кроме сосудов, в непосредственной близости от
церкви, внутри нее и в заполнении погребений (каменный
ящик № 4) найдены осколки плоского стекла. Одни из
них (табл. 3,16,19,20,25,27) толщиною 1 — 1,5 мм имеют
ровную гладкую блестящую поверхность, стекло светлое
зеленоватое, насыщено мелкими пузырями
эллиптической формы или сферическими, располагающимися
параллельно друг другу. Исходные листы плоского стекла
изготовлены путем свободного выдувания, известного
в литературе под названием цилиндр-процесс20. Эту
технику, изобретенную в римское время, византийцы
непосредственно унаследовали от римлян. Состав двух
обломков исследован (табл. 3,16 и 19, ан. 303:3, 303:16) —
это золистое стекло из тройной шихты, обесцвеченное
окисью марганца. Оконное стекло (тонкое и гладкое),
как и все сосуды, рассмотренные выше, изготовлены
в византийских мастерских.
274
На Нижнем Архызе, вокруг церкви, всегда вне
погребений, найдено и иное оконное стекло: толстое, местами
до 5 мм, светлое зеленое или светлое желтое с
небольшим количеством мелких эллиптических пузырей,
расположенных концентрически. На поверхности —
рельефный декор: прямоугольники, овалы, расположенные
концентрически (табл. 3,21—24,26). Оконное стекло
такого типа производилось путем выдувания в форму.
Ближайшие морфологические параллели можно
встретить в Грузии. Находки круглого оконного стекла с
рельефным декором связаны с архитектурными
памятниками XII—XIV вв.: Алаверди, Гегути, Гударехи,
Дманиси, Жинвали, Кинцвиси, Надарбазеви, Рустави,
Тбилиси, Тимотес-Убани21. Круглые стекла вставлялись
в специальные рамы из алебастра или ганжи (находки
рам известны значительно шире, чем находки стекла).
И те и другие связаны с культовыми и гражданскими
постройками, среди последних — царские дворцы и дома
аристократии. Нижнеархызская находка изготовлена
из золотистого стекла тройной шихты (ан. 303:6,
табл. 3,23), обесцвеченного окисью марганца. Изучен
состав и грузинских стекол22. Это также золистое стекло
тройной шихты, обесцвеченное окисью марганца, четыре
стекла (ан. №№ 4—6, 15) сварены на соде.
Результаты количественного анализа грузинских
находок можно представить в виде корреляционной
таблицы (рис. 6). На этой таблице размещены
византийские стекла разного времени, золистые и содовые.
Сравнение византийских и грузинских стекол облегчает их
принадлежность к одному классу, натриево-кальциево-
кремнеземных, подклассу содовых или золистых.
Византийские и грузинские стекла изготовлены с
применением одинаковых рецептурных норм (соотношение
легкоплавких фракций, которое отражается в
местоположении стекла по горизонтали, вдоль абсциссы).
Грузинские стекла существенно отличает устойчиво высокое
содержание окиси алюминия, более 3%, даже в тех
случаях, когда употреблена сода, а не зола. Второе
существенное отличие — более высокое содержание
щелочных земель (его отражает местоположение стекла
по вертикали, вдоль ординаты). В силу этих двух
особенностей весь массив грузинских стекол среднефео-
дального времени расположен на корреляционной
таблице вне пределов византийских стекол.
Раннефеодальные и позднеантичные грузинские оконные стекла и по
275
форме — тонкие прямоугольные листы и по составу
соответствуют византийским (изготовлены из содового
стекла тройной шихты).
Нижнеархызские находки византийских оконных
стекол иные по своему составу, золистые из тройной
шихты, чем византийские, найденные в Грузии (Пицунда,
Нокалакеви, Вардцихе и КулевиJ3. Несходство
составов нужно поставить в связь с хронологическими
различиями: грузинские находки относятся к IV—VIII вв.,
нижнеархызские — к XI в.24
Разновременные находки оконных стекол
различаются и по происхождению: в XI в. они византийские,
в XII в.— закавказские, изготовленные в мастерских
среднефеодальной Грузии.
Кроме сосудов и оконного стекла, изучен состав
стеклянных украшений, вернее 8 стеклянных браслетов.
4 браслета (ан.: 468:18,20,22 и 23) изготовлены из
содового стекла с низким содержанием щелочных^ земель.
Состав такого стекла весьма примечателен: "он был
создан в Риме на рубеже н. э. и служит отличительным
признаком изделий, изготовленных мастерами,
следовавшими столично-римским производственным
традициям. Первоначально, в римское и ранневизантийское
время, это стекло отличало изделия самого высокого
класса, в средние века из него делали игральные шашки
и украшения, браслеты в том числе. В Нижнем Архызе
найдены браслеты треугольные в сечении (ширина 1 см)
желтого цвета (склеп № 3) и темно-оливкового, почти
черного (тот же склеп № 3, помещение IV, пл. III,
надземная гробница на р. Кривая). Еще один треугольный
в сечении браслет темно-зеленого цвета изготовлен из
обычного содового стекла тройной шихты (ан. 468:26).
Два темно-зеленых браслета той же формы (склеп № 3)
изготовлены из золистого стекла тройной шихты (ан.
468:24,25).
Все браслеты, состав которых изучен, происходят
из византийских мастерских.
Стеклянные изделия, результаты анализа которых
комментированы, для Нижнего Архыза являются
привозными. Круглые оконные стекла с рельефным декором
вгорячую, датируемые по аналогиям XII—XIII вв.—
закавказские, происходят из мастерских Грузии.
Прямоугольные оконные стекла, посуда церковного и светского
назначения, относящаяся по аналогиям к XI в., и
браслеты происходят из византийских мастерских. И оконное
276
стекло, и ритуальная церковная утварь первоначально
были привезены в Нижний Архыз в небольшом
количестве, которое по мере надобности пополнялось.
Место стекла в. материальной культуре и системе
ценностей в средневековой Алании можно установить,
если исследовать стекло в полном комплексе
материальных и письменных источников.
Библиографические ссылки
1. Щапова Ю. Л. Очерки истории древнего стеклоделия. М.,
изд-во МГУ, 1983.
2. Кузнецов В. А. Нижне-Архызское городище X—XII вв.—
раннефеодальный город Алании (историко-географическая
характеристика и некоторые итоги исследований).—В кн.: Новое в
археологии Северного Кавказа. М., Наука, 1986; Кабалевская М. Д*
Византийское стекло на Нижне-Архызском городище Северного Кавказа.
Дипломная работа. 1972. Хранится на кафедре археологии МГУ.
3. Львова 3. А. Технологическая классификация изделий из
стекла. АС ГЭ, 20. Л., Искусство, 1979; она же: Признаки
изготовления изделий из стекла. АС ГЭ, 21. Л., Искусство, 1980; Щапова Ю. Л.
О химическом составе древнего стекла. С А, 1977, № 3.
4. Кузнецов В. А. Указ. соч.
5. Давидович Е. А. Цветное оконное стекло XV в. из
Самарканда. Труды САГУ, вып. ХНХ, 1953.
6. Щапова Ю. Л. Стекло Киевской Руси, М., изд-во МГУ, 1972,
с. 65.72.
7. Davidson G. R. A medieval glass-factory at Corinth. AJA,
vol. 44, No 3, 1940, fig. 23, 73—76; eadem. The minor objects. Corinth,
vol. XII, New Jersey, 1952, p. 143, fig. 1061 — 1066.
8. Lamm K. Das Glas von Samarra. Berlin, 1928, S. 125—128,
Abb. 73—75.
9. Lamm K. Das Glas von Samarra..., Abb. 72.
10. Веселовский И. Я. Раскопки курганов у ст. Белореченской.
OAK за 1896 г. Спб., 1898, с. 31, рис. 173.
11. Гулямова Э. Стекло с городища Хульбук. Известия ООН АН
Тадж. ССР, 1961, вып. 1 B4), рис. 3.
12. X о иное с кий И. А. Раскопки великокняжеского двора в Киеве,
произведенные весной 1892 г. Киев, 1893, табл. 1,32.
13. Davidson G. R. A medieval glass-factory..., p. 321, fig. 11, 22.
14. Gasparetto Т. La verrerie venitienne et ses relations avec le
Levant Balkanique au moyen age.— Средньовековно стакло на Балкану
(V—XV век). Београд, 1975, р. 147—148. Т. 111,8,9; VI, 20.
15. Джанполадян Р. М. Средневековое стекло Двина IX—XIII вв.
Археологические памятники Армении, 7. Средневековые памятники,
вып. III. Ереван, 1974, с. 66-69, 86, 122, табл. XV, 10, XIX.
16. Wenzel M. Analysis of same glass from Hercegovina.—
Средньовековно стакло..., р. 205.
17. Brill R. Analysis of hercegovinian glass.— Средньовековно
стакло..., р. 216, II, 14.
277
18. Сорокина Н. Я. Позднеантичное и раннесреДн
с Таманского городища.— Керамика и стекло древней^г0^ стекло
М., изд-во АН СССР, 1969, с. 145, рис. 5. *мУт*Ракани.
19. Growfoot G. M. and Harden D. В. Early byzantine and i
glass lamps. Journal of Egyptian Archaeology, XVII, 1931 (LondonV
p. 196; Olczak J. Lampy szklane.— Novae — sektor zachodni 1974
cz. I (UAM), Poznan, 1978, s. 140, przyp. 50.
20. Harden D. B. New Light on Roman and early Medieval
Window-Glass. Glastechnische Berichte, 1959 (K), H. VIII, S. 8—16; Pilr-
ling R. Die romischen und byzantinischen Glasfunde von Apamea
in Syrien.— Annates du 7 Congres de PAIHV. Liege, 1978.
21. Чхатарашвили M. Н. Оконное стекло, найденное в Грузии.
Археологические памятники феодальной Грузии. III. Тбилиси: Мец-
ниереба, 1978, с. 95, табл. VIII—IX.
22. Палиашвили С. Н„ Гегенава А. Г., Чхатарашвили М. //.
Исследование химического состава оконного стекла, найденного в
Грузии. Археологические памятники феодальной Грузии. III, с. 97—110,
табл. 8.
23. Папу шив или С. //., Гегенава А. Г., Чхатарашвили М. Н.
Исследование..., табл. 5, 6.
24. Щапова Ю. JI. Очерки истории древнего стеклоделия.
Приложение 2
В. Я. Алексеев
Результаты' исследований палеоантропологического
материала из могильника
у северного Зеленчукского храма
Обнаруженный при реставрации северного
Зеленчукского храма могильник был подвергнут
археологическому исследованию В. А. Кузнецовым1. Могильник дал
ряд форм погребального инвентаря, которые позволяют
датировать погребения у храма более поздним временем,
чем сам храм, и отнести их к X—XIV вв. н. э. Но так как
могилы в некоторых частях могильника располагались
в три яруса и могилы первого яруса были сильно
повреждены и даже разрушены при последующих
захоронениях, то можно предполагать, что более ранний па-
леоантропологический материал из погребений X—XII вв.
либо не дошел до нас, либо составляет ничтожное
меньшинство. Поэтому серию в целом есть основания
датировать XIII—XIV вв. Северный Зеленчукский храм,
при котором расположен могильник, находится сейчас
у поселка Нижний Архыз Зеленчукского района
Карачаево-Черкесской автономной области. Поэтому в
дальнейшем могильник именуем могильником у северного
храма.
Небольшая палеоантропологическая серия из
упомянутого могильника состоит из восьми мужских и шести
женских черепов. К сожалению, несмотря на
тщательную фиксацию в процессе раскопок, черепа в целом
плохой сохранности, в большинстве без костей
лицевого скелета, что значительно затрудняет расово-диаг-
ностическую характеристику. Практически лицевой
скелет хорошо сохранился лишь у трех черепов — в одном
мужском и двух женских. Все черепа, как
дефективные, так и хорошо сохранившиеся, принадлежали
взрослым особям, что облегчает исследование, так как признаки
расы у взрослых индивидуумов выражены значительно
четче, чем у детей. Индивидуальные измерения и
средние по основным признакам были опубликованы в сводке
по краниологии Кавказа2, но без каких-либо
комментариев и с одной типографской опечаткой, пропущенной
279
по недосмотру автором: женский череп, помещенный
в таблицах индивидуальных данных последним,
происходит не из погр. 25, а из погр. 35.
Прежде всего следует задать вопрос о гомогенности
группы, оставившей могильник, иными словами, о
принадлежности исследуемой серии целиком к
европеоидной расе или о наличии в ее составе монголоидной
примеси. Вопрос этот не является праздным, как это
может показаться на первый взгляд, так как
относящиеся приблизительно к этому же времени черепа из
погребений у Моздока, раскопанных Б. Б.
Пиотровским3, характеризуются монголоидными признаками.
Правда, погребения эти, как демонстрирует
археологический инвентарь, были оставлены кочевниками. Черепа из
могильника у северного храма противоположны по
своему строению черепам из погребений у Моздока. Они
отличаются резко профилированным лицевым скелетом,
выступающими носовыми костями, длинной мозговой
коробкой. Последняя особенность, не являясь решающей
в разграничении представителей европеоидной и
монголоидной рас, тем не менее в данном случае имеет
значение, так как монголоиды, проникавшие в эпоху
средневековья на Северный Кавказ, отличались круглой
формой головы и принадлежали к так называемому
центрально-азиатскому антропологическому типу. Что же касается
монголоидных гуннов, которые отличались длинноголо-
востью, то ощутимого влияния на антропологический тип
местного населения они, по-видимому, не оказывали —
во всяком случае оно не чувствуется, если рассматривать
имеющиеся палеоантропологические материалы, правда,
весьма фрагментарные. Возвращаясь к характеристике
нижнеархызской серии, можно отметить, следовательно,
ее в целом несомненно европеоидный облик.
Утверждение этого факта мало помогает, однако,
в определении генезиса населения, оставившего
могильник, так как принадлежность к европеоидной расе была
характерна для всех этнических групп, населявших
Северный Кавказ в эпоху средневековья. Необходим
более детальный анализ и сопоставление с уже
известными материалами по палеоантропологии Северного
Кавказа, относящимися к началу II тысячелетия н. э. и
предшествующему времени. Эти материалы все еше не
очень многочисленны, и их увеличение является
насущной задачей, но уже и сейчас они дают возможность
объективного анализа.
280
В принципе в эпоху средневековья, если не считать
черепов из погребений у Моздока, оставленных явно
пришлым населением, Северный Кавказ был зоной
распространения двух антропологических вариантов:
массивного, относительно широколицего, с тенденцией
к круглоголовости, и грацильного, узколицего,
длинноголового. На западе группируются в основном
могильники, давшие палеоантропологические серии с
характерными черепами второго варианта. Говорю — в
основном, так как на западе же, в долине Кубани
расположен могильник «Мощевая балка», из которого получена
массивная и сравнительно широколицая серия4. Но он
стоит особняком. Остальные могильники Прикубанья —
Теберда, Адиюх, раскопанные Т. М. Минаевой , Кунач-
кир (старые раскопки А. А. Атманских*) — дали па-
леоантропологический материал, отчетливо диагносци-
руемый и позволяющий без всяких сомнений включать
средневековое население Прикубанья в состав
узколицых грацильных европеоидов. То же самое можно
повторить и по отношению к населению более раннего
периода — приблизительно середины и второй половины
I тысячелетия н. э. Этим временем датируются
могильники Узун-Кол, Байтал-Чапкан, также раскопанные
Т. М. Минаевой6, и пещерные погребения в Гамовском
ущелье, раскопанные Н. В. Анфимовым**.
Могильники, из которых происходят черепа заметно
более массивного и широколицего типа, отличающегося
к тому же еще тенденцией к круглоголовости,
располагаются в пределах современной Северной Осетии.
Это — могильники у станицы Змейской7, Верхнего Джу-
лата8, Харха9. К сожалению, более ранний материал
с территории Северной Осетии, который позволил бы
проследить формирование этой комбинации признаков,
* Археологический материал не опубликован и хранится в Музее
антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде. Сведениями
о нем, позволившими включить могильник в эту группу, я обязан
Л. Г. Нечаевой, за что глубоко ей благодарен.
** Археологический материал не опубликован. Палеоантрополо-
гический материал хранился в краеведческом музее при средней
школе хутора Ильич, где и был мною изучен при содействии
директора школы М. Н. Ложкина. Пользуюсь случаем принести М. Н.
Ложкину искреннюю признательность. Публикацию всех перечисленных
материалов см.: Алексеев В. П. Краниологические типы
средневекового населения Северного Кавказа.— Тр. Московского о-ва
испытателей природы, т. XIV. Современная антропология. М., изд-во
АН СССР, 1964; его же: Происхождение народов Кавказа.
281
пока полностью отсутствует. Наконец, на востоке —
в Чечено-Ингушетии и Дагестане — средневековые
могильники опять дают узколицый и грацильный
европеоидный тип, который, если судить по результатам
исследования современного населения, имеет разное
происхождение по сравнению с прикубанским, но который
трудно отграничить от прикубанского только на
основании краниологических данных10.
Черепа из рассматриваемого могильника отличаются
узким лицом и длинной черепной коробкой, то есть теми
признаками, которые в первую очередь характерны для
палеоантропологических серий из Прикубанья, Чечено-
Ингушетии и Дагестана. Географический критерий
позволяет сближать их раньше всего с синхронными
черепами из Прикубанья. Этот же тип, как мы
убедились, выражен и в более ранних сериях из Прикубанья.
Но в могильниках Узун-Кол и Байтал-Чапкан он
сопровождается отчетливо выраженной циркулярной
деформацией головы (в Узун-Коле — сильнее, в Байтал-
Чапкане — слабее). По-видимому, это обстоятельство —
достаточно веское свидетельство этнического
своеобразия этих могильников. В могильнике у северного храма
незаметно следов какой-либо деформации. Нет ее и
на черепах из синхронных ему могильников за
исключением могильника Куначкир. Не встречена деформация
на черепах из языческого аланского могильника,
раскопанного на городище Нижний Архыз В. А. Кузнецовым
в 1971 г.п Серия из этого могильника обнаруживает
тот же комплекс антропологических особенностей, что и
рассматриваемые нами черепа из могильника у храма12.
Таким образом, распространение циркулярной
деформации в сочетании с результатами проделанных выше
сопоставлений дает возможность сделать несколько
конкретных этногенетических рекомендаций. При
рассмотрении генезиса населения, оставившего могильник
у северного храма, нельзя не учитывать:
а) его антропологической близости с синхронным
населением Прикубанья, свидетельствующей о
генетическом родстве;
б) его антропологической близости с населением
Прикубанья предшествующего периода (во всяком
случае не позже середины I тысячелетия н. э.),
свидетельствующей о том, что это родство образовалось не в
позднесредневековое время, а восходит к более ранней
эпохе;
282
в) его этнографических отличий от населения,
оставившего могильники Узун-Кол и Байтал-Чапкан, почему
последнее должно быть либо исключено из указанной
в предыдущих тезисах общности, либо поставлено в ее
пределах на особое место.
Библиографические ссылки
1. Кузнецов В. А. Археологические исследования в верховьях
Кубани A960—1961 гг.).—КСИА, вып. 96. Могильник
раскапывался и в 1962 г. См.: Кузнецов В. А. Раскопки аланских городов
Северного Кавказа в 1962 г.— КСИА, вып. 98, 1964. Палеоантропо-
логический материал из раскопок в 1962 г. передан на кафедру
нормальной анатомии медицинского института в Орджоникидзе и до сих
пор остается неизученным.
2. Алексеев В. П. Происхождение народов Кавказа.
Краниологическое исследование. М., Наука, 1974.
3. Пиотровский Б. Б. Станция Моздок.— В кн.:
Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг. М.—Л.: изд. АН СССР,
1941.
4. Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР.— Тр. Ин-та
этнографии АН СССР (нов. серия), т. IV. М.—Л., изд. АН СССР, 1948,
с. 272—278.
5. Минаева Т. М. Археологические памятники Черкесии.— Тр.
Черкесского и.-и. ин-та, вып. II. Черкесск, 1954; Кузнецов В. А. Аланские
племена Северного Кавказа.— МИА, № 106, М., изд. АН СССР, 1962.
Публикации памятников см.: Минаева Т. М. Могильник в устье реки
Теберды.— МИСК, вып. 7. Ставрополь, 1955; ее же: Городище Адиюх
в Черкесии.—КСИА, вып. 60, 1955; ее же: Городище на балке Адиюх
в Черкесии.— Сб. научных трудов Ставропольского педин-та, вып. 9.
Ставрополь, 1955.
6. Минаева Т. М. Могильник Байтал-Чапкан.— МИСК, вып. 2—3.
Ставрополь, 1950; ее же: Могильник Байтал-Чапкан в Черкесии.—
СА, т. XXVI. М., изд. АН СССР, 1956.
7. Куссаева С. С. Некоторые итоги археологических раскопок
катакомбного могильника в станице Змейской.— ИСОНИИ, т. XVII.
Орджоникидзе, 1956; Кузнецов В. А. Змейский катакомбный
могильник по раскопкам 1957 г.— В кн.: МАДИСО, т. I. Орджоникидзе,
1961; его же: Исследования Змейского катакомбного могильника
в 1958 г.— В кн.: Средневековые памятники Северной Осетии. М.,
изд. АН СССР, 1963.
8. Милорадович О. В. Христианский могильник на городище
Верхний Джулат.— В кн.: Средневековые памятники Северной Осетии.
М., изд. АН СССР, 1963; Материал из раскопок 1962 г. передан на
кафедру нормальной анатомии медицинского ин-та в г. Орджоникидзе
и пока не исследован. Описание остальных палеоантропологических
материалов из могильников Змейского и Верхний Джулат см.:
Алексеев В. П., Беслекоева К. X. Краниологическая характеристика
средневекового населения Осетии.— В кн.: Средневековые памятники
Северной Осетии. М., изд. АН СССР, 1963.
9. См.: Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа,
с. 100. Палеоантропологическую характеристику см.: Дебец Г. Ф.
Палеоантропология СССР, с. 273—275.
283
10. С территории Чечено-Ингушетии известен могильник этого
времени, давший палеоантропологический материал.— Дуба-М)рт,
с территории Дагестана — много могильников. Публикация и анблиз
палеоантропологических данных см.: Дебец Г. Ф.
Палеоантропология СССР, с. 273—276; Бунак В. В. Черепа из склепов горного Кавказа
в сравнительно-анатомическом освещении.— Сб. Музея антропологии
и этнографии АН СССР, т. XIV. М.— Л., изд. АН СССР, 1953;
Миклашевская Н. Н. Антропологический состав населения Дагестана в
алано-хазарское время.— Вопросы антропологии, вып. 5, 1960; Гаджи-
ев А. Г. Данные по палеоантропологии Дагестана.— Уч. записки
Ин-та истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР,
т. X. Махачкала, 1962; Кондукторова Т. С. Антропологическая
характеристика черепов из Верхнего Чир-Юртовского могильника в
Дагестане.— Вопросы антропологии, вып. 25, 1967; Алексеев В. П.
Происхождение народов Кавказа.
11. Кузнецов В. А. Раскопки в Нижнем Архызе.— АО 1971 года.
М., Наука, 1972; его же: Алания в X—XIII вв. Орджоникидзе, 1971,
с. 183—184.
12. Алексеев В. П. К палеоантропологии Кабардино-Балкарии
эпохи позднего средневековья.— Археология и вопросы древней
истории Кабардино-Балкарии, вып. I. Нальчик, 1980.
Приложение 3
Исследование строительных растворов памятников
архитектуры в Нижнем Архызе.
Выполнено в лаборатории сектора методики реставрации
памятников архитектуры НИИ теории и истории
архитектуры и строительной техники
Академии строительства и архитектуры СССР в 1961 г.
Исследованы образцы строительных растворов из
церкви 1 («Центральная» улица Нижне-Архызского
городища) и северного Зеленчукского храма. Образцы
растворов были отобраны и доставлены сотрудником
Института археологии АН СССР т. Кузнецовым В. А.
Всего исследовано четыре образца.
Образец № 1 (лабораторный № 136) — отобран из
кладки церкви 1 в Нижнем Архызе.
Образец № 2 (лабораторный № 137) — штукатурный
слой взят из подстилающего слоя
(уровень фундамента) церкви 1.
Образец № 3 (лабораторный № 138) — отобран из
кладки стены центральной апсиды северного
Зеленчукского храма.
Образец № 4 (лабораторный № 139) — штукатурный
слой северного Зеленчукского храма.
Образец раствора № 1 —лабораторный № 136
Согласно данным образец взят из кладки церкви 1
в Нижнем Архызе.
Внешний вид: кусочки серого цвета; имеются
вкрапления зерен песка размером до 3—4 мм. Прочность
большая.
Химический анализ
Реакция с фенолфталеином показала, что свободный
гидрат окиси кальция отсутствует, следовательно, известь
карбонизировалась полностью.
При действии раствора фенолфталеина на порошок
строительного раствора, смоченного дистиллированной
водой, появляется розовое окрашивание, что
свидетельствует о наличии гидросиликатов алюминия и кальция.
285
/
Валовый химический анализ показал следующи
результаты:
Нерастворимый в 5% соляной
кислоте, остаток 19,95 %
Кремнезем 1,14%
Глинозем 1,50%
Окись кальция 32,20%
Окись магния 1,64%
Серный ангидрид следы
Потери при прокаливании 32,21%
Итого 99,64
Из анализа видно, что известь применена
маломагнезиальная жирная.
Известково-магнезиальный модуль -С5^=-35Г2П"=24.
МО ,1,64
Нерастворимый в 5% соляной кислоте остаток
всей навески (включая крупные частицы) составляет
33,44%.
Обнаруживаются следы органических добавок.
Наполнитель раствора — песок неоднородного
состава с различными размерами зерен. Часть
наполнителя состоит из молотого (перетертого) песка; имеются
также крупные зерна серого цвета. Общий цвет
наполнителя — серый.
Образец раствора № 2 — лабораторный № 137
Согласно данным образец штукатурного слоя отобран
из церкви 1 в Нижнем Архызе.
Внешний вид: кусочки кремового цвета, включений нет.
Химический анализ
Свободного гидрата окиси кальция в растворе нет,
следовательно, известь карбонизировалась полностью.
Гидросиликаты в растворе не обнаружены.
При нагревании раствора над пламенем раствор
становится темным и обугливается с выделением
запаха, следовательно, в нем имеются органические
добавки.
При исследовании этих добавок выяснилось, что
в раствор было добавлено белковое вещество в виде
крови (реакция на кровь с перекисью водорода и бен-
зидином).
286
Валовый анализ:
Нерастворимый в 5% соляной
кислоте остаток
Кремнезем
Глинозем
Окись кальция
Окись магния
Серный ангидрид
Потери при прокаливании
Итого
2,66%
1,68%
1,10%
47,35%
2,56%
следы
45,66%
101-01
Из анализа видно, что известь применена
маломагнезиальная жирная. В нерастворимый остаток входит
примесь песка и часть органической добавки.
Волокнистой добавки (пакля или др.) в растворе нет.
Образец раствора № 3 —лабораторный № 138
Согласно данным раствор № 3 взят из кладки стены
центральной апсиды Зеленчукского храма.
Внешний вид: кусочки темно-серого цвета, имеются
вкрапления крупных зерен песка; раствор с трудом
растворяется в 5% соляной кислоте. Прочность раствора
большая.
Химический анализ
Качественная химическая реакция показала, что
свободный гидрат окиси кальция отсутствует. Имеются
гидросиликаты кальция и алюминия.
Органические добавки не обнаружены. Валовый
анализ дал следующие результаты:
Нерастворимый в 5% соляной
кислоте остаток
Кремнезем
Глинозем
Окись кальция
Окись магния
Серный ангидрид
Потери при прокаливании
39,81%
6,01%
4,42%
24,12%
1,24%
следы
23,79%
, Итого 99,45
Нерастворимый остаток всей навески (включая круп-
. ные зерна) 76,71%.
287
Из анализа видно, что в растворе известь
применена маломагнезиальная, гидравлическая (кремнеземА-
+глинозем= 10,54%). f
Наполнителем раствора является неоднородный пеаок
(сходен с наполнителем в растворе № 1). Наполнитель
состоит из молотого (перетертого) песка, имеются
также крупные зерна серого цвета. Цвет наполнители —
серый. )
Примерный состав на 1 в. ч. извести 4 в. ч.
наполнителя. {
На основании анализа можно заключить, что известь,
примененная для постройки памятника Зеленчукского
храма, резко отличается от извести, примененной для
постройки церкви 1 в Нижнем Архызе, но наполнитель
этих растворов сходен и относится к суглинку.
Состав наполнителя:
Кремнезем 70,34%
Глинозем 24,0%
Окись кальция 6,10%
Окись магния следы
Серный ангидрид следы
Итого 100,74%
В глиноземе много содержится окиси алюминия и
мало окиси железа.
Образец раствора № 4 — лабораторный № 139
Согласно данным образец представляет собою
штукатурный слой, взятый из Зеленчукского храма.
Внешний вид: кусочки кремового цвета, имеются
отпечатки наполнителя (резаная солома или трубчатые
стебли травы). Раствор очень прочный.
Химический состав
В штукатурном растворе известь карбонизировалась
полностью. Обнаружены гидросиликаты алюминия и
кальция. Штукатурный раствор хорошо растворяется
в 5% соляной кислоте.
При нагревании раствор дымит и имеет запах.
В нерастворимом остатке имеются части стеблей и
волокна. Имеются белковые вещества (реакция с -нат-
роза-нафтолом). Реакция на присутствие крови
показала следы ее.
288
9»
Валовый химический анализ
Нерастворимый в 5% соляной
кислоте остаток 2,78%
Кремнезем 1,58%
Глинозем 1,82%
Окись кальция 47,59%
Серный ангидрид следы
Потери при прокаливании 44,22%
Итого 100,37%
Из анализа видно, что известь можно отнести к
маломагнезиальной, жирной.
Раствор применен без наполнителя, присутствие
2,78% песка можно рассматривать как примесь в
извести.
Известь в растворе № 2 и № 4 сходна, но состав
растворов различен.
Руководитель лаборатории Зворыкин
Ст. инженер Стрельникова
Москва, 1961 г.
289
Приложение 4
Результаты металлографического анализа
ал а некой сабли из Нижне-Архызского городи ща^
Выполнен в лаборатории Института археологии АН СССР
в 1966 г. Г. А. Вознесенской
На анализ взято два образца: с обоюдоострой части
клинка — полный поперечный разрез, и неполный по-"
перечный разрез, почти до самой спинки, на середине
клинка.
В результате исследования удалось установить, что
клинок был откован из сыродутного железа. Готовое
изделие было подвергнуто цементации
(науглероживанию). Цементировалось только лезвие сабли, остальная
часть ее была изолирована от науглероживания
(вероятно, обмазывалась глиной). У обоюдоострой части
клинка цементировались оба лезвия. В результате
цементации лезвие сабли получилось из высокоуглеродистой
стали. Последующей операцией была термическая
обработка: сабля закалена в холодной воде. Стальное
лезвие получило структуру мелкоигольчатого мартенсита,
обеспечивавшую наивысшую твердость стали.
Микротвердость мартенсита на обоюдоострой части клинка —
1100 кг/мм2.
Сама операция цементации довольно сложна для
такого большого изделия, не менее сложна и его
термообработка. Тем не менее, все операции проведены
безукоризненно. Качество металла отличное: шлаковых
включений очень мало, структура мелкозернистая.
Технология, которую мы наблюдаем на этой сабле,
очень целесообразна. Она дает клинку наивысшую
твердость, следовательно, и остроту лезвия в сочетании с
мягкой и пластичной сердцевиной клинка, что
обеспечивало сабле необходимую гибкость.
Ноябрь 1966 г.
290
10-2
Приложение 5
Результаты определения породы древесины
из пещерного погребения близ быв. пос. Буково
Г Нижний Архыз). Доставлено В. А. Кузнецовым. 1964 г.
Определение выполнено в лаборатории
Института археологии АН СССР Г. Н. Лисицыной.
1. Рукоять секиры — клен
2. Сосуд-кружка — клен
3. Обломки шкатулки-пенала — береза
Октябрь 1964 г.
Результаты определения породы древесины
из пещерных погребений на горе «Пароход»
(Нижний Архыз). Доставлено В. А. Кузнецовым
в 1978—1979 гг. Определение выполнено
в Северо-Осетинском госуниверситете А. И. Семеновым
1. Стенка расписной шкатулки — тополь
2. «Замок» от.крышки пенала — тополь
3. Крышка пенала резная — ольха
4. Сосуд (чашечка), фрагмент — клен
Ноябрь 1979 г.
291
Приложение в
Результаты определения костных остатков
животных из раскопок Нижне-Архызского горофщ
В. А. Кузнецовым, 1962 г.
(жилая усадьба на улице «Центральной»)
1. Крупный рогатый скот — 414/15
2. Мелкий рогатый скот
3. Свинья
4. Лошадь
5. Благородный олень
6. Сайгак
7. Кабан
— 239/24
— 12/2
— 64/3
— 6/2
- 1/1
— 19/4
Проф. В. И. Цалкин. 1962 г.
Результаты определения костных остатков
животных из раскопок Нижне-Архызского
городища В. А. Кузнецовым, 1963 г.
(жилая усадьба на улице «Подгорной»)
1. Крупный рогатый скот
2. Мелкий рогатый скот
3. Свинья
4. Лошадь
5. Осел
6. Собака
7. Благородный олень
8. Косуля
9. Сайгак
10. Медведь
— 735/27
— 171/12
— 5/2
— 121/6
— 4/2
— 5/2
— 10/2
- 1/1
- 1/1
-5/1
Проф. В. И. Цалкин. 1963 г.
292
ю-
Приложение 7
Результаты определения абсолютного возраста
культурного слоя Нижне-Архызского городища
методом радиоуглеродного анализа и химического
исследования культурного слоя. Выполнено
в лаборатории абсолютного возраста
Института географии АН СССР, 1981 г.
Сведения получены от кандидата сельскохозяйственных
наук А. И. Ромашкевич (ИГ АН СССР)
Разрез 67. Дата верхнего (культурного) слоя по
С,4=900 лет, дата подстилающего слоя—1700 лет.
Верхний слой, по-видимому, смешанного происхождения.
Получены в небольшом количестве и химические
данные (рН и поглощенный водород). Они показывают,
что для городища, по-видимому, было характерно
поступление с разного рода отбросами больших количеств
кальция, за счет которых толщи городища (главным
образом верхние части) приобрели, менее кислую реакцию
при практическом отсутствии поглощенного водорода.
Данные следующие:
разреза
Горизонт
рН
водн. I солев.
Н* по
Гедрой-
цу в
мг/экв
№
разреза
Горизонт
рН
водн. I солев.
Н* по
|Гедрой-
цу в
мг/экв
67
Ь/
5—15
25—35
70—80
120—130
6,1
6,0
6,4
6,6
5,2
5,1
5,4
5,6
1,46
0,91
0,39
0,31
0,61
0-8
8-18
20-30
33—43
48—58
69—79
84—94
5,2
5,4
5,4
5,6
5,7
6,0
6,2
3,8
3,8
3,7
3,9
4,1
4,2
4,4
4,27
3,97
4,41
2,28
0,97
0,87
0,81
293
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Рис. I
Рис.2
Рис.3
3
ft,
|ЦццЦЦц1шшиЦ^^ guiuiuautoi,„Lnll^riutiUh,.,aiinn„„
0
л
<
I
i
8
I
•
I I I 1 1
*'Ш&ШгМ
it i it
2
Рис.9
ИГ
Рис. 10
• ИАЯГМЛиНК М*Д.
¦ нотокм
Рис.11
Рис.13
'/
Puc. 14
ШЖ
!<>>5ь^ьмм^к!Ч^Е
¦ -***•- _ «в * -J5
Рис.17
v.'tW^:..:AwT-'.;^
Рис. 18
u^
Рис. 19
Рис. 20
I
3
я
К
ч
<5
О
О.
e
2
Рис. 22
15
ГС \^V Ц
2Г 22 23 21 'л %
26
Рис. 23
I
У.Ч Л PbOm F A Fb M.
ffdt ДСРГвО
0 1 2 3 i
Рыс. 25
6 _____ '*____ j
I ^T 8"o 13 1H Г»
10
11 Шшв
I ,. "» % 20-"
ОС .^-
)
" 22
/ /
23
11
25 ,,
2Ц 26 27
вымоетка пола.
7-нТ: стена раинtго
•ilvl: СТРОИТ. ПЕРИОДА
гп КЛАДКА СРЕДНЕГО
Y I ПЕРИОДА
К Л АД* А СРЕДНЕГО
I ПЕРИОДА
СТЕНЫ ПОЗДН&ГО
СТРОИТ. П1РИОДА
х-стеклянный браслет , ¦-кусочки
ГЛИНЫ С ПОБЕЛКОЙ , А - КАМЕНЬ С ПОЛИ-
аой /игРАгш,/, v *v - дрееесный уголь,
^'-СПЛОШНОЙ СЛОЙ ОбОЖЖ. ГЛИНЫ.
Рис. 27
Рис. 28
2
Рис. 29
/се1:/
Рис. 30
Яис. 5/
Рис. 32
Рис. 34
ч, Л, ^ч 3
1=
^
[g^r IIP
и
to I
/ /
' i 7
- т'Ж
ю
\\
in
a is 1 ш
а
12
н
//
13
)
11
11
17
* 1 м
и \\
Itfi
19 fl . 20
jir III
21
22 I IP7,
j0Z? ш ^*^^—
0 2 Ь 6
I L.
25
26
Рис. 35
%^2 fc|l,lil!||
h
I
11
10
14
Ш)
" 12 , /;
>' '7
\ т.
15 ^
Э
18
= // 20
19
21
'/
22
0 2 1 в
i i 1 1
23 и
2Ц И
\ \
25 W
Рис. 36
Рис. 37
Рис.38
Рис. 39
\
4
о
а
UJ
с
о
а.
1=1
I
и)
С
a,
¦>С\"";
Iiiii
о
»i*»g % no A-6
in Д > t» IQb-Г
-XT
мат но i-D
^-
nnt» no ft-Г
l l I l I
Рас. 4 J
«о
Рис. 46
Рис. 47
- Г-Сг& ,**>
2
Рис.48
&#*:,
'чш'Ы
. ^ г ^л, -»*%•'/
ч. ,•%%**$
Рис. -/9
-?1?}Ш Л
'i
p*c.,su
2
I
Рис. 52
ком
Рис. 34
ft*
Рис. 56
*^^%,'Ц
ШЖЗТ1**- ¦
if» *»*"'_:
2
Рис.57
r.OH.
2
Рис.58
А?ол
2
Рис. 59
013
t « 9м
Рис. 60
^Щ ЩЬ- zjsf
*Л*Г tir^Sfi
mmL& ш мКТ. ^"JS™
Кям^ щ
112Ук!
tomtit % ' З'-ffl
Шг*&
щ • Щ
Див4* -- '>» ^]
^•^:^дк* $
ГУЫВВр' .^Л^тЯсУ*уУ%~ нЕК
'R^Sr3**^
|РЧ#и^
чЧрг
*wy
Рис. 63
Рис. 64 •
о г ц
tibdd
О 40 60 120 см
lilt
О кО 80 120 см
ПОДПОРНАЯ СТЕМКА
Рис. 65
О ко *Q
i i i ¦ '
Рис. 66
Рис. 67
mm
•3**A Vi
< * >!Й\Г
Рис. 68
Put. 69
№»-С
•Sj|№^v^*^^|Hflu
'лйч^
'-.^w-m&'b
/дяУ^
if-—"-w.
> -
^L
V~yf
|^2
Рис. 70
Рис.71
©©•eft
4ft 44 ЧГ
u 11
I I
Рис. 72
о
Рис. 73
Рис. 74
^и(рр-а. . ЭЙ?
¦
j^^^^^^ftT"
&? t
¦ -'-^^tg"
1ИБРШИ^И
', ,. - f "'? 4'-,-J'-
' ':•'.
"j-Л L
'¦¦¦. .••"¦
л
УТдИЕ- --,
¦
St,
—-| V^~
-..4. -fv ¦.. - ;';'
~,"~ _ .
^Шй
^^ЯНю^^^нЬГ4^ ^'jinMI
Шик,' ¦ ¦*# '""'¦ '¦ 2
™. . .
¦^ ' ?* •»*** f
fmifnz- *'
*• ^U^-
" ' ' «t'ft*
Рис. 75
с —
аБОРОнитЕпьняя
СТЕНА
О 40 ВО 120160 200см.
'
Рис. 76
it,: •' -— .^ - -
10 20 30
i i
0
L.
3
6
-J
Рис. 76 (продолжение)
о
ШУРФ 1
шурф а
Рис.77
О 2 Ц
i i i
Рис. 78
73
Рис. 79
ULT** 1
. ЛгнЯйЙЁЫ^-^-ъШ*??-
'
Щ- {f* ШГ?Щ^ Ь/ф*:, ;¦,№№!&&
Г| * "Я
."?§ • * Jp
5 -¦ ''Л ' i * ' '= wL*m
2
Рис. 82
> i ¦'¦¦¦'
«#*«Mfe
... ^гщ/тМль
ragJ^arfe^Sg
Ш^~2
— --^—<a->
«?^ _ j)h. • « J
Рис. 84
// СУГЛИНОК
Рис. 85
*-. - ¦
HL '""ТИР ¦•"' 4JH-J"-"'
fe.V- ^
РйЛ*5' ^rASf
z
Рис. 86
Рис. 87
Рис. 88
Рис, 89
О 30 60
i 1 1 1-0&А0МКИ КЕРАМИКИ, 1-СЕКИРЫ, 3-3?«САЛ0. V-ПОДВЕСКА
ПГГ>7\ СКАЛЬНЫЙ МАССМв'
Рис. 90
Рис.91
Рис. 07
О 2
(D Щ @
'8 9
10
п
19 20 pi 1S
f6
27 2в
30
35
31
Рис. 93
¦LJL
0 1 2 Зсм
titi
Рис. 95
и
««с*
|iimiiii|iiii|ii'iiiiiiiiiii|iiiiiiiii|iiiiiiiii|iiii
iiiiiiiiiiiiiiii|ii|i|iiiiinii|i
Рис. 97 (продолжение)
ВХОД В К AM. Я
СКАЛА
Рис. 99
VtonSOJAU
I
Рис. 101
•*"
Рис. /02
Рис. 103
Рис. 104
Рис. 105
2
РисШ
r^V ~Л
о// О
I—я—
??У"
/О о'/^^Л,
ЛОУОУ^/Г
Рис. 707
?XdV3=^
•
* *
/ .
С А
2
?
Е-
*.; APE». ЛИ»
УГЛИ I iH ,
¦ I > '
1 ¦
:
i ¦
i
' Hi
0 НО 80 120
3
Рис. 108
Рис.109
/
(
с
О 40 » Я*
Рис. 110
Рис. Ill
а\У ПАЙТА- f
2* 5АКЛАА, L
V ЛРЕВ. УГАИ
О 40 вО 120
I I
Рис. 772
Рис. 113
Рис. 114
\
/ (J) r*co«*A»w
1 0 15 30 us
i I i i
5 б 7
v f ^^-1 Q ® • ^ © o-®'
Рис. 116
Рис. 117
* /,-^On
9*i\
"Зйч.
? ПОГРЕбЕНИЯ/I
/верхнего/ яруса
f "J ПОГРЕБЕНИЯ 1
LJ /СРЕДНЕГО/ ЯРУСА
Г: ПОГРЕБЕНИЯ ffi
:.: /нижнего/ яруса
СТЕНЫ
Рис. 118
2
Рис. 119
.. Дит миг п
i
2
Рис. 120
о 1 ч. г
Рис. 121
Т--0*.
г
Рис. 122
?N>0*f
8
9 10 11
Рис. 123
Рис. 124
2
Рис. 12S
Рис. 126
I
¦
aw-'..***
1
?
-1*1
Рис. 129
Рис. 130
*1«
I
!
I
eO
_
Рмс. 132
о
ф
т
5
liiliUiiQ
м. О
13
I
в'2
* 18
»6
Ш ф
Ф ф Ф % т
ф т ш Ф ш
Рис. 135
Рис. 136
1Г
j
"i
18
БЕЗ МАСШ.
15 16 17
Рис. 137
Ч
О
А
с п
Е
Hi
П А
Т Р
О С
Г t ^
Рис. 138
СКАЭ-62
П Л A U -СХЕМА
КЛААОК
UA>XH3
мскоп 1
Рис. 139
Рис. 140
u
w
N
N
H
и
•N
N
A
0 12
- 0 2 4
$ i i i
Рис. 141
г 1 *рш.
Рис. 142
/1 *
•a* -j
3
Рис. 744
Рис. 145
0 12
1 I I
Рис. 146
g-
\
>J/
Рис. 147
3
ПОДПИСИ К ИЛЛЮСТРАЦИЯМ
Рис. 1. Нижне-Архызское городище .вид с горы «Три сосны»/Л —
район пещерных погребений на горе «Пароход», Б —
местоположение склепов на горе «Пароход»; В — территория города; Г
—/средний Зеленчукскии храм; Е — территория сельскохозяйственного
участка между средним и северным храмами; Д — местонахождение
каменного «кольца». Фото 1962 г.
Рис. 2. Нижне-Архызское городище: А — район городища'с
обозначением основных дорог (по карте Военно-Сухумской дороги, Ка-
?ачай—Абхазия. Изд. Северокавказского краевого совета ОПТЭ
933 г.), местоположения Нижне-Архызского, Нижне-Ермоловского
городищ и городища Шпиль на р. Кривой, примерной зоной
альпийских пастбищ, обслуживавших Нижне-Архызское городище, и
районом добычи и плавки железа в верховьях балки подорваной;
Б — план Нижне-Архызского городища до сооружения монастыря,
80-е годы XIX в. По хромолитографии Е. Н. Фесенко, Одесса
Рис. 3. Нижне-Архызское городище: географическое
местоположение (врезка) и ситуационный план
Рис. 4. План территории города, топосъемка 1979 г.: / — средний
храм; 2 — южный храм; 3 — каменное «кольцо» («цирк»). Автор
съемки — инженер-геодезист С. А. Пирогов, местная система
координат
Рис. 5. План участка, занятого Зеленчукским мужским
монастырем (древние постройки не заштрихованы, за исключением южного
Зеленчукского храма, здания монастыря залиты тушью). Альбом
Д. М. Струкова, лист 31
Рис. б. Ситуационный план исследованного участка усадьбы на
улице Центральной, раскопки 1962, 1964 и 197 Г гг. (залиты тушью
раскопанные постройки и зачищенные участки ограды): А —
производственно-жилой комплекс: Б — церковь; В — комплекс жилых и
хозяйственных помещений; Г — здание, зачищенное в 1971 г.
Рис. 7. Общий вид объектов, вскрытых в 1962 г.: А —
производственно-жилой комплекс, Б — церковь
Рис. 8. Производственно-жилой комплекс (здание А, раскопки
1962 г.), план и продольный разрез: 1 — плавильная печь и шлаки;
2 — плита с крестом; 3 — вентиляционные отверстия; 4 — ранняя
кладка; 5 — каменные базы — «тумбы»
Рис. 9. Производственно-жилой комплекс (здание А): У —
помещение I; 2 — плита с крестом, найденная у входа в помещение I
Рис. 10. Помещение I, остатки железоплавильной лечи
Рис. 11. Помещение I: / — северо-западная стена с цоколем и
вентиляционными отверстиями; 2 — схема расположения
вентиляционных отверстий и направления воздушных потоков
Рис. 12. Помещение II: / — общий вид после раскопок; 2 —
погребение у юго-восточной стены
Рис. 13. Помещение III, находки: / — глиняные блоки
перекрытия; 2 — один из глиняных блоков; 3 — обломок полукруглой
черепицы — калиптеры
Рис. 14. Здание А, керамика: /—2 — помещение I, завал: 3—13 —
помещение I, слой; 14—20 — помещение III; 21—25 —
помещение IV
Рис. 15. Здание А, находки: 1—4 — помещение I; 5—8 —
помещение И; 9—18 — помещение III. 1 — обломок расписной абхазской
керамики; 2 обломок песчаникового оселка; 3 — обломок расписной
абхазской керамики; 4 — обломок стеклянного сосуда; 5 —
железный стержень; б — железный гвоздь; 7 — бронзовая пластинка;
8 — обломок расписной абхазской керамики; 9 — обломок
стеклянного браслета; 10 — железный наконечник стрелы; 11 — роговая
трубка; 12—13 — железный пробой; 14 — железный нож; 15—18 —
железные гвозди
450
\
кис. 16. Здание А, находки: 1—10 — из помещения III, //—20 — из
помещения IV. 1 — обрывок железной надочажной цепи с крюком;
2—3\— железные ножи; 4 — обломок костяного предмета с ручкой;
5 — железный гвоздь; 6 — бронзовое височное кольцо: 7 — три
бронзовых листика, скрепленных бронзовым гвоздиком; 8 — венчик
сосуда из листовой бронзы (меди?); 9 — обломки стеклянного сосуда;
ТО — стенка и венчик стеклянного сосуда; 11 — железный крюк;
12 — железный нож; 13 — железный предмет; 14 — железный гвоздь;
15—16 — железные костыли; 17—20 — стеклянные браслеты
Рис. 17. Помещение III: 1 — общий вид на юго-восток после
расчистки; 2 — вид на северо-восток, слева «коридор»
Рис. 18. Здание А: / — помещение IV после расчистки: Л — стена
раннего строительного периода; 2 — остатки помещения V (айва-
на): А — база несущего деревянного столба; Б — поздние заклады
Рис. 19. Церковь 1: / — план; 2 — продольный разрез. Раскопки
1962 г.
Рис. 20. Церковь 1:1 — крыльцо у западной стены; 2 —.стена с
нишей в интерьере наоса. Раскопки 1962 г.
Рис. 21. Церковь 1: / — апсида в ходе расчистки; 2 — каменный
архивольт; 3 — обломок жернова, южная стена притвора; 4 —
каменное пряслице; 5 — глиняное пряслице, подстилающий
культурный слой
Рис. 22. Церковь 1, находки: / — железный гвоздь, культурный
слой; 2 — железный наконечник стрелы, культурный слой; 3 —
железная витая петля, культурный слой; 4 — серебряный медальон со
следами позолоты, завал южной стены; 5 — стеклянный витой
браслет зеленого цвета, завал апсиды: 6 — стеклянный браслет
голубого цвета, культурный слой; 7 — бронзовая литая бляшка,
культурный слой; 8 — железный предмет неизвестного назначения,
культурный слой; 9 — стенка стеклянного сосуда с налепным
орнаментом, культурный слой; 10 — железный нож, завал в наосе;
И — железный нож, культурный слой; 12 — железный гвоздь,
выброс у северной стены; 13—21 — обломки гончарной керамики из
апсиды; 22—25 — обломки гончарной керамики из завала наоса
Рис. 23. Керамика из раскопок церкви 1: 1—2, 19—20, 27 — из
слоя завала, остальные — из подстилающего культурного слоя
A5—18 — нижний горизонт). 1—18 — кувшины и горшки; 19—24 —
пифосы; 25 — подвесной котел с наружным ушком; 26—35 —
кувшины и горшки; 36 — днище с гончарным клеймом; 37 — обломок
расписного сосуда, фон темно-коричневый, орнамент белой
краской; 38 — обломок расписного сосуда, фон оранжевый, орнамент
коричнево-бурой краской
Рис. 24. Богатая усадьба на улице Центральной. Графическая
реконструкция автора по материалам раскопок 1962 и Г971 гг.
Рис. 25. Здание В, раскопки 1964 и 1971 гг.: 1 — план; 2 —
продольный разрез по А—Б
Рис. 26. Помещение III, керамика из завала: 1—14 — обломки
горшков; 15—27 — обломки кувшинов; 28—29 — обломки пифосов;
Зи — обломок полукруглой черепицы-калиптеры; 31 — стенка
желобчатой амфоры X—XI вв.; 32 — стенка византийского (?)
поливного сосуда. Орнамент: 8, 11, 23 — лощение; 19 — коричневая
краска по темно-серому фону; 21 — мелкий желобок; 29 — мелкие
вдавлины на венчике, лощеные полосы на шейке; 32 — полива
зеленая и серая
Рис. 27. Здание В, помещение III: / — схема разновременных
кладок и разрез пола помещения; 2 — разрез по А—Б; 3 —
местоположение основных находок; 4 — профиль отложений в
северо-восточной стенке зондажа, помещение III; J — профиль отложений в
северо-восточной стенке разреза в помещении IV
(стратиграфические схемы)
Рис. 28. Помещение III, керамика с уровня плитового пола: У—8 —
обломки горшков; 9—18 — обломки кувшинов A8 — возможно,
стенка крупной гидрии); 19—20 обломки кувшинов с росписью;
21 — обломок поливного сосуда. Орнамент: 1, 2, 5, 6 — рифление и
451
волна; 5 — волна и мелкие желобки; 7 — лощеные полосы; 12—М—
лощение; 17 — косые линии; 18 — заглаживание и волна; 19—20 —
коричневая краска; 21 — серая глазурь (штриховка) /
Рис. 29. Здание В, помещение III: 1 — плитовая вымостка пола
после расчистки; 2 — участок земляного пола с включением
древесных углей после удаления плит }
Рис. 30. Находки из помещения III: 1 — петля железная; 21—
обрывок железной цепи с остатками крюка; 3 — железный кованый
гвоздь; 4 — железный наконечник ножен сабли; 5—8 — пряслица
песчаниковые; 9 — фрагмент железной пластины: 10 — обломок
железного ножа; 11 — венчик бронзового (медного?) сосуда; 12 —
обломок бронзового височного кольца; 13 — обломок темно-синего
стеклянного кольца; 14 — обломок светло-желтого стеклянного
кольца; 15 — обломок фиолетового стеклянного кольца; 16—23 —
обломки стеклянной посуды бесцветной; 24 — обломок
темно-коричневого стеклянного перстня с цветным пастовым глазком
Рис. 31. Здание В, помещение III: 1 — обломки глиняного
сосуда около северного угла помещения; 2 — мельничный жернов у
стены Б
Рис. 32. Помещение III, пифос из слоя под плитовым полом,
первый штык; 1 — целый сосуд-пифос из городища Адиюх (по Т. М.
Минаевой); 2 — ручка; 3—4 — стенки с налепными валиками; 5—б —
днище с гончарным клеймом
Рис. 33. Помещение III, керамика с уровня плитового пола: 1 —4 —
обломки чернолощеных и коричневых кувшинчиков; 5—б — стенки
рифленых горшков; 7 — обломки чернолощеного горшка; 8—9 —
ручки; 10 — коричнево-серый обломок стенки со следами знаков
письма (нанесены краской)
Рис. 34. Помещение III, керамика из слоя под плитовым полом,
первый штык: 1—11 — стенки кувшинов; 12—14 — ручки; 15—17 —
днища; 18 — венчик пифоса; 19 — обломок расписанного
абхазского сосуда; 20 — обломок ножки глиняной вазы (?); 21 — стенка и
венчик подвесного глиняного котла с отпавшим внутренним ушком;
22 —• наружное налепное ушко от глиняного котла. Орнамент: 1 —
слабо выраженные валики; 2 — горизонтальные желобки, волна,
рифление, лощение; 3—5 рифление и лощение; б — зонное
рифление: 7 — валик в сочетании с рифлением; 8 — валик с защипами,
глубокое заглаживание (бороздки); 9 — валик фигурный, лощение;
10 — валики горизонтальный и вертикальный, штриховка,
лощение; 11 — валик, сетка из косых бороздок, штриховка; 13 — вдавли-
ны на верхней части ручки; 14 — выступ на верхней части ручки;
19 — коричневая краска по оранжевому фону; 20 — штриховка и
насечки по краю; 21 — желобок, волна и штриховка
Рис. 35. Помещение III, керамика из слоя под плитовым полом,
первый штык: 1—15 — горшки; 16—26 — кувшины. Орнамент: 2 —
валик, рифление и лощеные полосы; 3—4 — волна в сочетании с
желобками; 5 и 13 — сетка; б — желобки; 7, 11 и 12 — мелкое
рифление: 8—10 — косая штриховка; 14 — донце; 15 — венчик с
ручкой; 16—17 — валики на горле; 18 и 21 — косое лощение в
сочетании с рифлением; 19 — вертикальные и горизонтальные лощеные
полосы; 20 — вертикальное лощение в сочетании с рифлением; 22 —
волна, желобок, рифление и лощение; 23 — рифление в виде сетки;
24 — желобки в сочетании с рифлением; 2d — рифление в
сочетании с волной; 26 — рифление, лощение, желобки
Рис. 36. Помещение III, керамика из слоя под плитовым полом,
второй штык (/—22) и третий штык B3—25): 1—16 — обломки
кувшинов; 17—22 — обломки горшков. Орнамент: 5 — желобки;
6 — мелкое рифление; 7 — мелкое рифление и волна; 8 — бороздки
вертикальные; 9 — бороздки горизонтальные в сочетании с косой
штриховкой; 10 — заглаживание по рифлению; 11 — заглаживание;
12 — лощение; 13—14 — лощение и желобок; 15 — ручка; 16 — донце
с остатком клейма; 17 — бороздки; 18 — бороздки и волна, 19 —
заглаживание и волна; 20 — заглаживание; 21—22 — мелкое
рифление; 24 — заглаживание зубчатым штампом
452
Рис. 37. Помещение III, керамика из слоя под плитовым полом,
третий штык A)> четвертый штык B—75), пятый штык G6—26); 2—77
и 23 — обломки кувшинов: 12—15 — обломки горшков; 21 —
стенка пифоса; 22 — кружка; 25 — стенка желобчатой амфоры: 26 — слив
от глиняного предмета неясного назначения. Орнамент: / —
рифление и волна; 3 — желобок; 4—5 — лощение; 6 — косое заглаживание
по рифлению; 7 — налепной валик; 9 — мелкое рифление: 11 —
желобки: 12 — мелкое рифление; 13 — рифление и волна; 16 — волна;
17—18 — мелкое рифление; 19 — заглаживание; 20 — сетка; 21 —
налепной валик; 23 — лощение и косая штриховка; 24 — желобки .
Рис. 38. Здание В, помещение III: 1 — расчистка пола и стен: 2 —
сочленение ранней стены Ж с поздней северо-западной стеной
Рис. 39. Здание А, раскопки улицы: 7 — наконечник стрелы; 2—3 —
предметы неизвестного назначения; 4—5 — гвозди; 6 — стержень-
пробой; 7 — обломок крюка; 8 — «лопаточка» с отверстием на конце;
9—10 — ножи; 77 — трубчатый предмет; 72 — проколка; 13 — височное
кольцо; 14—75 — «колесики»; 7—12 — железо; 13 — бронза; 14—15 —
песчаник
Рис. 40. Ситуационный план исследованной усадьбы на улице
Подгорной. Раскопки 1963 г.
Рис. 41. Здание А: 7 — вскрытый участок стены здания А
(справа) и ограды (слева); 2 — перевязка стен помещении II и III
Рис. 42. Здание А и участок ограды и улицы Подгорной,
вскрытые раскопками 1963 г. План
Рис. 43. Раскопки усадьбы на улице Подгорной в 1963 г.: 7 —
разрезы здания А, 2 — разрезы здания Б
Рис. 44. Здание А: 7 — помещение I, крестиком отмечено
местонахождение ступы, рядом — каменный столик, двумя крестиками
отмечена стена раннего строительного периода; 2 — ступа у юго-
восточной стены
Рис. 45. Здание А, раскопки 1963 г., помещение I. План
юго-западной части
Рис. 46. Здание А, раскопки 1963 г., находки: 7 — обкладка лука;
2 — альчик; j — прясло; 4 — обломок перстня; 5—10 — обломки
посуды; 77 — обломок браслета; 72—13 — пластинчатые предметы
неизвестного назначения; 14 — гвоздь; 75 — «лопаточка»; 76 — стержень;
17 — крюк; 18 — обломок пластины; 19 — ушко подвесного котла;
20 — терочник. 7—2 — кость; 3 и 19 — глина; 4 — бронза; 5—77 —
стекло; 12—18 — железо; 20 — песчаник
Рис. 47. Керамика из здания А, раскопки 1963 г.: 7 — улица,
квадрат 2, 2—5 — помещение I; 6—23 — помещение И; 24—27 —
помещение III
Рис. 48. Здание А: 7 — общий вид после раскопок (с востока на
запад); 2 — помещения II и III, крестиком отмечена стена раннего
строительного периода
Рис. 49. Здание А: 7 — помещение II, стена раннего
строительного периода (отмечена крестиком); 2 — остатки крыльца
Рис. 50. Жилые и оборонительные сооружения Нижне-Архызско-
го городища: 7 — жилой дом А усадьбы на улице Подгорной,
раскопки 1963 г.; 2 — оборонительная стена поселка епархии и
городские ворота, раскопки 1961 г. Графическая реконструкция
автора
Рис. 51. Здание Б, план. Раскопки 1963 г.
Рис. 52. Здание Б, раскопки 1963 г.: 7 — большой входной проем,
вид с улицы; 2 — железный сошник; 3 — каменное «колесико»;
4 — донце стеклянного сосуда; 5 — точильный камень (песчаник);
6 — оселок (песчаник); 7 — бронзовая булавка с серебряной
головкой; 8 — обломки цветных стеклянных браслетов; 9 — железная
скоба от колчана. Все находки из завала и пола здания; 9 — завал
со стороны улицы
Рис. 53. Здание Б, раскопки 1963 г.: 7 — вид с северо-востока (со
стороны улицы); 2 — вид с востока
Рис. 54. Оборонительные стены: 7 — стена на территории города
(четвертая); 2 —стена у балки Бандитской (раскопки 1979 г.)
453
Рис. 55. План-схема второй оборонительной стены
Рис. 56. Оборонительные стены: / — у северного храма (вторая);
2 — на вершине горы Церковной {фото 1961 г.) I
Рис. 57. Северный Зеленчукский храм: / — план; 2 — южный
фасад {фото 1960 г.)
Рис. 58. Северный Зеленчукский храм: / — разбивка раскопа у
апсидальной части; 2 — раскопки на том же участке A96СГ г.)
Рис. 59. Средний Зеленчукский храм: Г— план (без поздних
пристроек); 2 — вид с юго-востока {снимок 1961 г.)
Рис. 60. Южный Зеленчукский храм: / — план (современное
состояние); 2 — первоначальный план {графическая реконструкция
автора); 3 — вид с юго-востока
Рис. 61. Церковь 2: / — план; 2 — продольный и поперечный
разрезы. Раскопки 1961 г.
Рис. 62. Церковь 2, детали: / — кладка апсиды; 2 — южный
контрфорс
Рис. 63. Церковь 2, находки: 1—3 — обломки железных крестов;
4—5 — железные гвозди; о — обломок коричневого стеклянного
браслета: 7—10 — обломки коричнево-черной гончарной керамики из
завала; И — коричневая кружка; 12 — железное тесло A1—12 —
случайные находки)
Рис. 64. Памятники арабской мусульманской эпиграфики
(надгробия?): / — надпись 1044 г.; 2 — надпись XI—ХП вв. (обе из
кладки стен церкви 2); 3 — надпись XI—XII вв. {случайная
находка у бетонного моста, левый берег р. Большой Зеленчук, 1964 г.)
Рис. 65. Церкви и часовни Нижнего Архыза: /—3 — одноапсид-
ные церкви по Д. М. Струкову (альбом, лист 42); точное
местонахождение неизвестно; 4 — остатки часовни на вершине горы
Церковной; 5 — остатки часовни на вершине горы Хасан; правый
берег балки Подорваной (обмер 1969 г.)
Рис. 66. Церковь 6: / — план; 2 — продольный разрез
Рис. 67. Церковь 6, находки: /—2 — древнерусские кресты энкол-
пионы из апсиды; 3 — бронзовая пуговица-бубенчик; 4 — фрагмент
стенки стекляного сосуда; 5 — песчаниковое пряслице; о —
железный гвоздь; 7 — жернов-бегун из наоса; 7 — жернов-постав из
траншеи в дворике церкви
Рис. 68. Церковь 6: / — апсида в ходе расчистки; 2 — притвор
(А) и наос (Б), вид на юго-восток; раскопки 1961 г.
Рис. 69. Церковь 6: У — западная часть здания (А и Б остатки
входов); 2 — камень с фигурным вырезом, найденный у подошвы
конуса выноса; 1961 г.
Рис. 70. Церковь 6. каменный ящик 1: / — план, 2 — вид после
расчистки; 3—6 — обломки гончарного красноглиняного сосуда;
7 — обломок металлического зеркала (высокооловянистая бронза);
8 — предметы украшения (две бронзовые бляшки, три стеклянных,
янтарная и бронзовая четырехчастная бусины)
Рис. 71. Церковь 6, погребения: 1 — детские каменные ящики 2 и
3; 2 — часть каменного ящика 6 со стеклянными браслетами; 3 —
план каменного ящика 5
Рис. 72. Церковь 6, каменный ящик 4, находки:/ -— наконечник
стрелы; 2 — обломок железной секиры; 3 — пуговица-бубенчик: 4 -—
височные колечки (все бронза); 5 — копоушка бронзовая; 6—10 — бусы
пастовые инкрустированные; 11 — бусы халцедоновые; 12 — бусы
стеклянные прозрачные; 13 — общий вид склепа и каменного ящика
в нем
Рис. 73. Церковь 6, погребения: 1 — каменный ящик 7; 2 — плито-
вое покрытие ящика 8; 3 — каменный ящик 8 после расчистки;
раскопки 1961 г.
Рис. 74. Церковь 7: 1 — план: 2 — западный фасад; 3 — вид с
юго-востока {фото 1961 г.)
Рис. 75. Церковь 7: / — апсида; 2 — южная стена с двумя
оконными проемами. На переднем плане остатки алтарной «преграды»
{фото 1961 г.)
454
Рис. 76. Церковь 9:1 — план, 2 — столб, песчаник; 3—6 —
строительные детали; 7 — пластинка от клепаного креста, железо. Раскоп-
ки1964г.
Рис. 77. Церковь 10: / — план; 2 — вид после расчистки {фото
1961 г.)
Рис. 78. Церковь 11:7 — план; 2 — обломок стенки амфоры с гра-
фитти; 3 — апсида после расчистки (фото 1961 г.)
Рис. 79. Находки из балки Церковной: /—5 — железные
клепаные кресты и их обломки; 6 — железная секира; 7 — медное
височное кольцо; 8—12 — обломки керамики A2 — фрагмент сосуда
неясного назначения, по розово-оранжевому фону расписан бурой
краской — штриховка); 13 — схемплан горы церковной и
находящихся на ней объектов (/ — руины часовни; 2 — руины святилища;
3 — стена; 4 — следы древней дороги)
Рис. 80. Святилище на Церковной горе: / — план; 2 — камера 1
после расчистки; 3—5 — фрагменты керамики из святилища. Рас-
копки 1961 г.
Рис. 81. Святилище на Церковной горе: 1—17 — железные
кресты и их фрагменты; 18 — железный гвоздь
Рис. 82. Чашечные камни: 1 — на улице Центральной; 2 — близ
балки Подорваной
Рис. 83. Круглоплановое сооружение на надпойменной террасе
Большого Зеленчука: / — разрез I, вид на СЗ; 2 — разрез И,
северный фас стены с выступающим цоколем. На переднем плане
круглая плоская плита
Рис. 84. Гора Церковная, пещерное погребение: 1 — глиняный
кувшин: 2 — железное тесло; 3 — зеркало из высокооловянистой
бронзы; 4 — обломок бронзовой серьги; 5 — бусы стеклянные; 6 — лезвие
ножа; 7 — обломок древка стрелы; 8—9 — предмет неизвестного
назначения; 10 — крышка деревянного пенала
Рис. 85. Могильник у подошвы горы Церковной, полу подземный
склеп: / — план, 2 — разрез по А—Б; 3 — бронзовое височное
кольцо; 4 — ластовая буса; 5 — стеклянная подвеска. Раскопки 1979 г.
Рис. 86. Могильник у подошвы горы Церковной, полуподземный
склеп: / — общий вид с ЮВ; 2 — юго-восточная часть камеры после
расчистки и кладка стен, скругление углов и переход к ложному
своду (вверху одним крестиком указан вход, внизу двумя
крестиками указана полка). Раскопки 1979 г.
Рис. 87. Предметы, найденные во время строительства Зеленчук-
ского монастыря и хранившиеся у настоятеля монастыря игумена
Серафима: 1—3 — железные секиры; 4 — наконечник копья; 5—6 —
наконечники стрел: 7—9 — ножи; 10 — кольчуга; И — стремя;
12 — обломки серебряного конского начельника; 13 — железные
удила: 14 — ремни сбруи. По архивным материалам Д. М. Стру-
кова (без-масштаба)
Рис. 88. Предметы, найденные во время строительства Зеленчук-
ского монастыря и хранившиеся у настоятеля монастыря игумена
Серафима: /—2 — пряжки; 3—4 — щитки от пряжек; 5—7 —
зеркала; 8—9 — пластинки неясного назначения; Iff— обойма; // —
бляха (?); 12 — кольца (назначение неясно); 13 — цепь; 14 — украшение;
15 — бляшка на ремне; 16 — пуговица-бубенчик (все — серебро,
5—7 — серебристый сплав); 17 — дутое стекло с внутренней
прокладкой из золотой фольги; 18—19 — бронзовые браслеты; 20 —
костяная трубочка; 21—25 — бусы стеклянные; 26 — бусы янтарные;
27 — подвеска янтарная; 28 — буса ластовая. По архивным
материалам Д. М. Струкова (без масштаба)
Рис. 89. Предметы, найденные во время строительства Зеленчук-
ского монастыря и хранившиеся у настоятеля монастыря игумена
Серафима: 1 — ткань шелковая коричневая; 2 — браслет
стеклянный зеленый; 3 — браслет стеклянный черный; 4 — браслет
стеклянный зеленый; 5 — серебряный предмет неизвестного
назначения; 6—7 — кресты серебряные; 8 — крест золотой; 9 —
серебряная ложка для евхаристии. По архивным материалам Д. М.
Струкова (без масштаба)
455
Рис. 90. Пещерное погребение на склоне хребта Ужум: 1 — план;
2 — зеркало из высокооловянистой бронзы, с петлей и двумя
кольцами; 5—-4 — железные секиры; 5 — подвеска из раковины; б —
бронзовый перстень с гравировкой на щитке. Раскопки 1952 г.
Рис. 91. Пещерные погребения в балке Подорваной: 1—12 —
доследованное погребение. 1953 г.; 13—15 — находки из ограбленного
погребения 3, 1953 г.; 10—17 — случайные находки И. И. Мирошни-
кова, 1979 г. / — бусы стеклянные посеребренные и позолоченные,
цветные пастовые, сердоликовые, раковина «каури»; 2 —
наконечник железной стрелы; 3 — рамка железной пряжки; 4 — бронзовая
пряжка; 5 — бронзовое украшение (брошь?) со следами позолоты; 6
— бронзовое колечко; 7 — золотая пластинка (индикация?); 8—9 —
обломки бронзовых штампованных бляшек; 10—12 — обломки
стеклянного сосуда; 13 — ручка глиняного сосуда; 14 — железное
тесло; 15 — бусы стеклянные: бронзовая пуговка-бубенчик; 16 —
детский кожаный сапожок; 17 — деревянная ложка
Рис. 92. Пещерные погребения балки Подорваной: /—4 —
обломки серо-коричневой и черноглиняной керамики из погребения 2,
1953 г.
Рис. 93. Инвентарь из пещерного погребения в балке
Подорваной, случайная находка 1971 г.: / — коричневая глиняная кружка;
2—5 — светло-желтые стеклянные бусы; 6 — темно-синие
стеклянные бусы с припаявшимся желтым стеклом; 7 — желтая стеклянная
рубчатая буса; 8—10 — стеклянные светло-зеленые бусы^ 11 —
стеклянная бесцветная буса; 12 — обломок синей стеклянной бусы;
13 — спаявшиеся стеклянные многочастные бусы; 14 — спаявшиеся
стеклянные светло-желтые бусы; 15 — спаявшиеся красная, синяя и
желтая бусы; 16 — спаявшиеся синяя и светло-зеленая бусы: 17—
20 — раковины-каури; 21 — круглая каменная подвеска
(фрагмент); 22—23 — верхние части бронзовых бубенчиков-пуговиц (?);
24 — бронзовая пуговица; 25 — кусочек кожи с продетым через нее
кожаным ремешком; 26 — бронзовая скоба; 27—28 — бронзовые
пластинчатые кольца; 29—30 — медные обоймы-наконечники
ремня; 31 — бронзовый наперсток; 32 — профиль деревянной крухСки;
33 — резная деревянная крышка от шкатулки-пенала; 34—35 —
железные (стальные) ножи с односторонним желобком-долом. Дар
И. И. Мирошникова
Рис. 94. Фрагменты согдийской шелковой ткани IX в., найденные
в пещерном погребении в 1971 г., случайная находка: 1 — обшивка
обшлага одежды; 2 — круглая нашивка с двойными секирами. Дар
И. И. Мирошникова.
Рис. 95. Пещерное погребение у быв. пос. Буковый: /—2 —
крышки деревянных шкатулок; 3 — погребальная доска; 4 —
деревянная стоика для доски
Рис. 96. Пещерное погребение у быв. пос. Буковый: 1 — железная
секира на деревянной рукояти; 2 — деревянный пенал с резным
орнаментом на стенке; 3 — полукруглый предмет неизвестного
назначения; 4 — обломок костяной обкладки лука; 5 — обломок крышки
от деревянного пенала; 6 — железный нож; 7 — обломок древка
стрелы; 8 — железный наконечник ножен сабли; 9 — обломок
костяной пластинки
Рис. 97. Пещерное погребение у быв. пос. Буковый: / — черно-
глиняный лощеный кувшин; 2 — кленовая резная кружка
Рис. 98. Пещерное погребение у быв. пос. Буковый. Кожаная
сыромятная обувь: 7 — вид сверху; 2 — вид снизу; 3 — вид сбоку
Рис. 99. Пещерные захоронения в верхней части горы «Пароход»:
1—2 — план и разрез по А—Б двухкамерной погребальной пещеры
2, обследованной в 1980 г. (чертеж С. Филиппова); 3—4 — план и
разрез по А—Б склепа, встроенного в скальную нишу (пещерное
погребение 3, чертеж В. X. Тменова); 5 — находки из пещерного
погребения 4: а — медное височное кольцо; б — стеклянная
бороздчатая бусина; в — железная секира
Рис. 100. Одежда из пещерного погребения на горе «Пароход»: /
и 3 — белый домотканый холст; 2 — перламутровая подвеска.
Случайные находки 1978 г.
456
Рис. 101. Находки из разрушенного пещерного погребения на
горе «Пароход»: 1—2 — череп; 3—8 — обрывки холщовых тканей; 9 —
костяная трубка; 10 — красная стеклянная бусина; 11 — дощечка.
Около 1/3 нат. величины
Рис. 102. Пещетэные погребения на г*оре «Пароход», случайные
находки: /—2 — общий вид и фрагмент согдийской шелковой ткани
IX в.; 3 — подушечка из шелковой ткани, заполненная волокнистой
травой; 4 — обрывок белого домотканого холста. Дар В. А.
Смирнова, 1980 г.
Рис. 103. Пещерные погребения на горе «Пароход». Расписанная
красками стенка деревянной шкатулки, нат. величина. Находка
И. И. Станкевича, 1979 г.
^Рис. 104. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 1:7 —
общий вид после расчистки; 2—6 — обломки стеклянного неорна-
ментированного сосуда; 7—13 — обломки стеклянного
орнаментированного (рельефные валики и налепы) сосуда; 14 — обрывок
железной кольчуги; 75 — черная лигнитовая буса; 16 — бронзовая
поясная пряжка: 17 —• коричневый стеклянный браслет; 18 —
бронзовый браслет; 19 — бронзовое височное кольцо
Рис. 105. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 2: / —
план склепа (А — погребальная камера, Б — поминальная камера);
2 — железное тесло; 3—-5 — цветные стеклянные браслеты; б —
железное тесло; 7 — серебряные полусферические бляшки от
головного убора
Рис. 106. Могильник на горе «Пароход»: / — могила (склеп) 2:
А — погребальная камера; Б — поминальная камера; 2 — могила
(каменный ящик) 3
Рис. 107. Могильник на горе «Пароход»: 1 — план; 2 — разрез по
А—Б могил 4 (склеп) и 5 (каменный ящик)
Рис. 108. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 6: / —
общий вид с ЮВ на СЗ: 2 — план (А — погребальная камера; Б —
поминальная камера); 2 — железное тесло; 3—5 — цветные
стеклянные браслеты; о — железное тесло; 7 — серебряные
полусферические бляшки от головного убора
Рис. 109. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 6: У —
кладка северо-западной стены; 2—3 — черноглиняный и
коричневый сосуды; 4 — железная секира; 5 — обломок ножа; 6—7 —
янтарные подвески; 8 — буса из черного стекла B шт.); 9 — буса из
светло-желтого стекла; 10 — бронзовые штампованные пуговицы-
бубенчики
Рис. ПО. Могильник на горе «Пароход»,.могила (склеп): / —
общий вид с ЮВ на СЗ; 2 — план; 3 — разрез фасадной стены; 4 —
деталь фасадной стены (выступающий карниз)
Рис. 111. Могильник на горе «Пароход», могилы (каменные ящики)
8и9
Рис. 112. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 10: / —
фасадная стена, входной лаз и закладная плита (отмечена
крестиком): 2 — план {А — погребальная камера, Б — поминальная
камера); 3 — закладная плита
Рис. 113. Могильник на горе «Пароход»: 1 — ложный свод склепа
11; 2 — бронзовая серьга из склепа 8; 3 — бронзовая серьга из
склепа 12; 4—10 — инвентарь из склепа 13 D — часть бронзовой серьги;
5 — бронзовый пластинчатый амулет с пунсонным орнаментом; б—7 —
бронзовые пластинчатые обкладки; 8—9 — бронзовые браслеты;
10 — железное тесло)
Рис. 114. Могильник на горе «Пароходу, находки из склепа 13:
1—2 — железные секиры; 3 — коричневый кувшин с носиком; 4 —
коричневая кружка; 5 — коричнево-серая кружка; б — коричнево-
серая кружка с лощеным орнаментом на тулове
Рис. 115. Могильник на горе «Пароход», могила (склеп) 14: / —
план; 2 — буса синяя пастовая; 3 — черная пастовая буса с белыми
разводами и цветными «глазками»; 4—б — черные пастовые бусы;
7 — стеклянная посеребренная буса; 8 — бронзовый пластинчатый
457
амулет-трезубец с пунсонным орнаментом; 9— бронзовая серьга;
10—12 — бронзовые височные кольца; 13 — бронзовая литая
пуговица; 14 — бронзовые литые пуговицы G экз.); 15 — бронзовая
штампованная пуговица-бубенчик с разрезом F экз.); 16 —
обломок стекла; 17—18 — темно-серые глиняные сосуды
Рис. 116. Случайные находки из погребений: 1—24 — из
подземного склепа на левом берегу р. Большой Зеленчук, находка 1956 г.;
25—34 — из разрушенных полуподземных склепов на горе
«Пароход», находки В. А. Смирнова. 1 — железное тесло; 2 — лезвие
ножа; 3 — обломок железного кольца; 4—9 — обломки стеклянных
браслетов; 10—14 — обломки стеклянной посуды; 15—19 —
стеклянные бусы; 20 — бронзовое височное кольцо: 21 — бронзовая
пуговка; 22 — альчик; 23 — костяная пуговица; 24 — обломок стенки
кувшина с лощеными полосами; 25 — коричневый глиняный сосуд;
26 — железное тесло* 27 — обломок костяной обкладки лука; 28—
бронзовая пряжка: 29 — бронзовый перстень; 30—33 — бронзовые
поясные бляшки; 34 — обломок железного ножа
Рис. 117. Могильник у северного храма: / — местоположение
могильника (крестики) вокруг храма и руины древних построек по
чертежу Д. М. Струкова (альбом, лист в); 2 — стены на могильнике,
по рис. Д. М. Струкова (альбом, лист 15)
Рис. 118. Могильник у северного храма, план (погребения 120—
125 — раскопки А. В. Йайденко, погребение 126 — раскопки ар-
хит. В. И. Бородина)
Рис. 119. Могильник у северного храма: / — каменные ящики 2—5
после расчистки; 2 — каменные ящики 6—8 после расчистки
(раскопки 1960 г.)
Рис. 120. Могильник у северного храма: 1 — каменный ящик 1; 2 —
каменный ящик 2
Рис. 121. Могильник у северного храма, находки вне погребений:
/ — обломок стенки костяной шкатулки; 2 — целая шкатулка,
Византия, X—XI вв. (по О. Дальтону); 3—4 — железные кресты. Ап-
сидальная часть храма
Рис. 122. Могильник у северного храма: 1 — каменный ящик 5; 2 —
каменный ящик 21
Рис. 123. Могильник у северного храма, каменный ящик 16*
находки: / — медвежий клык; 2—3 — обломки серебряной
позолоченной бляхи; 4 — светло-желтая стеклянная оуса; 5 — железное
кольцо (от обуви?); б — свинцовая подвеска с отверстием; 7—8 —
серебряные височные кольца: 9 — бронзовое височное кольцо; 10—
If— серебряные пуговицы-бубенчики (все из каменного ящика 5);
12—13 — ооломок горла и днища стеклянной бутылки; 14 —
обломки бронзового золоченого пластинчатого браслета; 15 — бронзовая
ручка от туалетной кисточки; 16—17 — сердоликовые бусины; 18—
19 — серебряные лунницы; 20—23 — серебряные колечки; 24 —
бронзовое височное кольцо
Рис. 124. Могильник у северного храма: / — бронзовая тисненая
бляха на берестяной основе; 2 — железный наконечник стрелы; 3—
4 — стеклянные бусы; 5 — обломок зеркала из высокооловянистой
бронзы; о — железный гвоздь; 7 — каменный ящик 12; 8 — кольцо
от железной пряжки; 9 — серебряное височное кольцо* 10 —
сердоликовая буса; // — ластовая буса серо-белого цвета; 12 — зеркало
из высокооловянистой бронзы A—б — каменный ящик 6, 8—12 —
каменный ящик 12)
Рис. 125. Могильник у северного храма: / — каменный ящик 16;
2 — раскоп у южной апсиды: А — стена ограды; Б — каменный
ящик 114; В — каменный ящик 44
Рис. 126. Могильник у северного храма: 1 — каменный ящик 17;
2 — каменный ящик 20; 3 — обломок железного кольца; 4 —
серебряный перстень; 5—б — бусы стеклянные красные; 7 — буса
сердоликовая (каменный ящик 20); 8—9 — серебряные серьги из
каменного ящика 21; 10 — обломок железного кольца; 11 —
фрагмент янтарной привески (крестика?); 12 — обломок железного
стержня (гвоздь? — все из каменного ящика 24); 13 — бронзовая
пуговица-бубенчик из каменного ящика 23
458
Рис. 127. Могильник у северного храма: 1 — каменный ящик 25;
2 — каменный ящик 26
Рис. 128. Могильник у северного храма: /—2 — серебряные
золоченые подвески; 3 — две серебряные серьги; 4 — розовая
стеклянная буса (каменный ящик 2d); 5 — каменный ящик 40; 6 —
темно-красная стеклянная буса; 7 — две керамические бусы с
остатками голубой глазури (каменный ящик 40); 8 — семигранная
сердоликовая буса из каменного ящика 45; 9 — серебряная
пуговица-бубенчик; 10 — янтарная буса; 11—12 — стеклянные бусы
светло-желтого и серого цветов (каменный ящик 46); 13 — обломок
стеклянного браслета вишневого цвета из каменного ящика 49;
14 — кольцо железное из каменного ящика 52; 15—17 — железные
скобы из каменного ящика 47
Рис. 129. Могильник у северного храма: / — каменный ящик 56;
2 — обломки колокольчика из листовой меди; 3 —• обломок
металлического зеркала; 4 — фрагменты четырех свинцовых бляшек,
покрытых золоченой фольгой с орнаментом; 5 — бронзовая пряжка; б —
подвеска от головного убора серебряная, золоченая, на бронзовых
цепочках; 7 — буса керамическая, покрытая голубой глазурью; 8 —
буса пастовая зеленая, с коричневыми глазками; 9 — буса пастовая
черная; 10 — буса пастовая синяя, с белыми полосками; 11 —
металлическое зеркало; 12 — перстень бронзовый; 13 -— бронзовое
пластинчатое кольцо (каменный ящик 56)
Рис. 130. Могильник у северного храма: 1 — детские каменные
ящики 74 и 75; 2 — каменный ящик 8/; 3 — наконечник стрелы из
заполнения каменного ящика 90; 4 — обломок костяной пластинки
из каменного ящика 93; 5 — обломок венчика стеклянного сосуда
светло-зеленого цвета из каменного ящика 95; б — бронзовое
кольцо из каменного ящика 97; 7 — четыре бронзовых штампованных
бляшки; 8 — железное кольцо (каменный ящик 99); 9 — серебряное
височное кольцо, каменный ящик 103
Рис. 131. Могильник у северного храма: 1 — плитовое покрытие
каменного ящика 89; 2 — тот же ящик после расчистки; 3 — плитовое
покрытие каменного ящика 99; 4 — тот же ящик после расчистки
Рис. 132. Могильник у северного храма: 1 — остатки стенки
(ограды) против южной апсиды; 2 — каменные ящики 108 и 109
Рис. 133. Могильник у северного храма, каменный ящик 131 у
входа в западный притвор: 1 — план; 2— поперечный разрез по А—Б;
3 — поперечный разрез по В—Г; 4 — продольный разрез по Д—Е;
5 — бронзовая серьга; б — красная пастовая буса с синими
полосками; 7 — серебряное височное кольцо; 8 — черная пастовая бусина
(из выброса). Раскопки 1980 г.
Рис. 134. Каменные ящики в интерьере северного храма: 1 —
каменный ящик 42 (раскопки I960 г.); 2 — каменный ящик 129
(раскопки К. М. Петролевича, X. О. Лайпанова в 1940 г., повторные
раскопки В. А. Кузнецова в 1980 г.)
Рис. 135. Северный Зеленчукский храм, инвентарь богатого
погребения 129 в южном нефе: 1 — золотые серьги B экз.); 2—4 —
золотые перстни; 5—7 — пуговицы позолоченные, орнамент нанесен
синей и красной эмалью; 8—9 — пуговицы-бубенчики
позолоченные; 10 — цепочки с бубенчиками из золота, //—12 — серебряные
кольца; 13 — золотые нашивные бляшки; 14 — вставка перстня
(хрусталь?); 15—17 — вставки перстней из альмандина; 18 —
вставка перстня из альмандина, с именем Ашота 1; 19 — вставки из
ляпис-лазури. Раскопки К. М. Петролевича, 1940 г.
Рис. 136. Могильник у северного храма, находки вне
погребений:/ — ступка каменная; 2 — буса халцедоновая; 3 — буса из
горного хрусталя; 4 — буса синяя пастовая, с белыми полосками* 5—7 —
бусы сердоликовые; 8 — многогранная сердоликовая буса; 9 — буса
керамическая, покрытая голубой глазурью; 10 — буса пастовая,
коричневая; 11 — медная византийская монета Константина VII
Багрянородного (заполнение ящика 59); 12 — бронзовое кольцо; 13 —
бронзовый бубенчик из выкида ящика 58; 14— металлическое зер-
459
кало; 15 — фрагмент стеклянного сосуда с налепиым орнаментом;
16 — железное кольцо; 17 — наконечник стрелы; 18 — фрагмент
стеклянного диска (апсидальная часть храма); 19—20 — обломки
оконного стекла
Рис. 137. Кладбище у подошвы горы Церковной: 1 — каменные
ящики 5 и 6, раскопки 1978 г.; 2 — бронзовая штампованная
пуговица-бубенчик (каменный ящик 5); 3 — бронзовое височное кольцо;
4 — бронзовое кольцо; 5 — серебряное кольцо; 6 — бронзовый
литой перстень (каменный ящик 6); 7 — бронзовый литой
крест-тельник; 8 — бронзовое височное кольцо; 10 — бронзовая литая
пуговица из каменного ящика 2, раскопки 1964 г.; 9 — бронзовое
кольцо из каменного ящика 4; 77 — бронзовая литая пуговица
(каменный ящик 4); 12—17 — цветные стеклянные бусы (каменный
ящик 3)ираскопки 1964 г.; 18 — могилы у подошвы горы Церковной
по рис. Д. М. Струкова (альбом, лист 4)
Рис. 138. Памятники греческого письма: 1—2 -— лицевая и
оборотная сторона надгробия, найденного в 1900 г. на кладоище у
северного храма; 3 — крест с датой 1013 г., стоявший на том же
кладбище (оба памятника даются по публикации В. В. Латышева);
4 — обломок плиты с крестом и греческими буквами из Нижнего
Архыза (по фото в брошюре «древнехристианские храмы и
Александре-Афоне кий Зеленчукский монастырь»,.. Одесса,
1904)* 5 — надпись на стене одного из Зеленчукских храмов (по
77. Г. Буткову и И. И. Помяловскому); 6 — знаки, высеченные на
одном из камней фундамента северной стены западного притвора
северного храма (зарисовка В. А. Кузнецова, 1975 г.)
Рис. 139. Раскоп на конусе выноса близ северного храма, 1962 г.
План
Рис. 140. Раскоп на конусе выноса близ северного храма,
находки: 7 — песчаниковый оселок: 2 — песчаниковое пряслице; 3—4 —
бронзовые височные кольца» 5 — железная пластинка с отверстием;
6—7 — железные гвозди; 8 — обломок железной пластины; 9 —
фрагмент чугунного котла; 10—14 — обломки гончарной керамики;
75 — плита с отверстием
Рис. 141. Случайные находки: 1 — железный витой крюк для
мяса; 2 — медная ручка от пивного (?) котла с остатками стенок и
заклепками (дац И. И. Мирошникова); 3 — сабля (железо, сталь);
4 — бронзовый крест-тельник; 5 — железный наконечник стрелы;
6 — бронзовый браслет (дар И. И. Мирошникова); 7 — обломок
бронзового браслета (найден в 1971 г. близ бетонного моста)
Рис. 142. Плита с изображением сложного креста и знаками,
найденная на Нижне-Архызском городище. Рис. Д. А/. Струкова
(альбом, лист 43)
Рис. 143. Придорожные каменные плиты с крестами: / — в 13
верстах от станицы Зеленчукской; 2 — близ берега р. Малый
Зеленчук, в 25 верстах от станицы Баталпашинской; 3 — там же; 4 — и 18
верстах от станицы Зеленчукской, на берегу р. Большой Зеленчук;
5 — в 16 верстах от станицы Зеленчукской, на берегу р. Большой
Зеленчук (рис. Д. М. Струкова, альбом, лист 53)\ б — в южной
части «Длинной поляны», левый берег р. Большой Зеленчук; 7 — в
районе быв. пос. Богословка, правый берег р. Большой Зеленчук
Рис. 144. Придорожные менгиры и памятники воинам: 1 —
менгир на территории с. Нижняя Ермоловка; 2 — менгир с крестом на
«Длинной поляне»: 3 — изваяние воина на «Длинной поляне»
(фото 1953 г.); 4 — обломок изваяния воина на «Длинной поляне»
(фото 1953 г.)
Рис. 145. Находки в интерьере северного храма: 7 — железный
крюк с кольцом из нартекса; 2 — железный крест из северной
апсиды; 3 — железный витой стержень с лопаткой на конце; 5 — красно-
глиняная крышка с ручкой; 6 — обломок стеклянного сосуда
зеленого цвета из западного притвора. Раскопки 1960 г.
Рис. 146. Находки в интерьере северного храма: 7 — бронзовый
крест с греческой надписью 1067 г.; 2 — железный крюк из
нартекса (раскопки 1960 г.); 3 — медальон из позолоченного серебра с
460
изображением св. Матвея; 4 — резной костяной образок с
изображением Иоанна Богослова (центральная апсида, раскопки
Нарышкина, 1867 г.)
Рис. 147. Ситуационный план построек около северного храма (у
подошвы горы «Три сосны»): А — руины большого
здания-фаланстера; Б — церковь 6. Обмеры студентов-практикантов МАРХИ,
Рис. 148. Ситуационный план построек вокруг северного храма:
А — северный храм; Б — церковь 6; в — дворик церкви 6; Г —
руины маленькой часовни; Д — основание «башни»; К— въездна
территорию поселка епархии («городские ворота»). Обмеры
студентов-практикантов МАРХИ, 1968 г.
ПОДПИСИ К РИСУНКАМ ПРИЛОЖЕНИЯ № 1
Рис. 1. Обломки стеклянных предметов: /—2 — каменный ящик 16 у
северного храма; 3 — графическая реконструкция бутылки из
каменного ящика 16; 4 — кладбище у северного храма, квадрат 8,
1969 г.; 5—6 — там же, квадрат 4,1960 г.: 7 — там же, квадрат 10,
1960 г.
Рис. 2. Венчики: 1.17 — кладбище у северного храма, вне
погребений; 2, 3, 7. 9. 10, 13 — там же, квадраты 7 и 8; 4---6 — там же,
квадрат 3; 11,12 — там же, квадрат 12; 8 — там же, каменный ящик
14; Г5 — там же, каменный ящик 9: 18 — там же, каменный ящик
95; 19 — северный храм, нартекс, i960 г.; 14,16 — здание Б,
помещение II, 1963 г.
Рис. 3. Стенки и оконное стекло: 1—б — усадьба на Центральной
улице* помещение IV, 1971 г.; 7.8.21 — кладбище у северного
храма, вне погребений, 1968 г.; 16, 22, 23 — там же, квадраты 7—8,
1960 г.; 18—24 — там же, квадраты 11—12, 1960 г.; 26 — там же,
выброс; 25, 27 — там же, квадрат 4; 20 — там же, квадрат 14; 17 —
там же, квадрат 17,1960 г.; 19 — там же, каменный ящик 4: 9—15 —
усадьба на улице Подгорной, здание Б, помещение II, 1963 г.
Рис. 4. Фрагменты стеклянных дисков
Рис. 5. Фрагменты стеклянных блюд
Рис. 6. Корреляционная таблица грузинских, византийских и
ближневосточных стекол
СОДЕРЖАНИЕ
От автора 5
Глава I. Топографическое описание городища 12
Глава II. Жилые, хозяйственные и оборонительные
сооружения 27
Глава III. Культовые памятники 87
Глава IV. Языческие могильники 117
Глава V. Христианские кладбища 157
Глава VI. Материальная культура 186
Глава VII. Феодальный город и культурно-политический
центр Алании 225
Заключение 258
Приложение 1. Ю. Л. Щапова. Стеклянные изделия с
городища Нижний Архыз (результаты анализа и
комментарий) 263
Приложение 2. В. П. Алексеев. Результаты
исследований палеоантропологического материала из
могильника у северного Зеленчукского храма 279
Приложение 3. Исследование строительных растворов
памятников архитектуры в Нижнем Архызе 285
Приложение 4. Результаты металлографического
анализа аланской сабли из Нижне-Архызского городища . 290
Приложение 5. Результаты определения породы
древесины из пещерных погребений 291
Приложение б. Результаты определения костных
остатков животных из раскопок Нижне-Архызского
городища 292
Приложение 7. Результаты определения абсолютного
возраста культурного слоя Нижне-Архызского
городища 293
Иллюстр а ц ии 295
Подписи к иллюстрациям 450
Подписи к рисункам приложения № 1 461
Научное издание
Владимир Александрович Кузнецов
Нижний Архыз в X—XII веках
Редактор С. Г. Луценко
Худож. редактор Д. Л. Коштоян
Техн. редактор Н. А. Тимохина
Корректор Т. А. Марьевская
Сдано в набор 2.10.90. Подписано в печать 2.10.93.
Формат 84x108 1/32. Гарнитура Литературная. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 24,36. Уч.-изд. л. 27,3. Тираж 1000 экз. Заказ 1557.
Издательство «Кавказская библиотека». 355045, г. Ставрополь,
ул. Суворова, 1. По заказу Северо-Осетинского института
гуманитарных исследований.
Фотоформы и диапозитивы изготовлены в ордена Трудового
Красного Знамени типографии издательства Куйбышевского
. обкома КПСС.
Отпечатано в типографии изд-ва «Кавказская здравница».
Кузнецов В. А.
К89 Нижний Архыз в X—XII веках: К истории
средневековых городов Северного Кавказа. —
Ставрополь: Кавказская библиотека, 1993. — 464 с.
ISBN 5-88530-044-5
Впервые дается описание и исторический анализ Нижнего
Архыза как формирующегося раннефеодального города и
административно-политического и идеологического центра
государственного образования Алании. Работа снабжена приложениями
и большим количеством иллюстраций.
Издание рассчитано на специалистов, а также краеведов и
всех, интересующихся прошлым Северного Кавказа.
К 05д845°зй°10 Бсз объявл- ББК *3.4<2Р37)