I S S

У ? У іу х а ч а р с к ій

•'(

л

л

■>;,

~7?j
'

ОГЛ A B ЛЕНІЕ.
1.
2.
3.
^4.
ç.

5.

Предисловіе.
.........................................................................
Чему учитъ В. Г. Короленко? . . . * .* * \ ’ \
\ \
г
Передъ лицомъ рока.................................
................................
qft
Морисъ Метерлинкъ............................................
....................... j j j
Вопросы морали и М. Метерлинкъ.
. .................................... лка
Русскій Ф аустъ .......................................... ш
.......................

в. Трагизмъ жизни и бѣлая магія. ! .* . . .* .’ .* \ * \ *
7 . О „проблемахъ идеализма«. . . .......................... .
. . .
**
8 . Идеалистъ и позитивисіъ, каиъ нсихологическіе’ типы. !
м етаморф оза одного мыслителя...............................
10. Къ вопросу о познанін
..............................! . . . *
^ 11. Къ вопросу объ и с к у с с т в ѣ ......................
*
12. Къ вопросу объ оцѣнкѣ.
* *

М осква.

Издаміе журнала „П Р й В д я “.
1 Ѳ О 5.

до
214
258

284
34в

360
392

\\\* '

П Р В Д И С Л О В ІВ

Въ первый разъ я познакомился съ такъ называемы*™
Й 9 Пгоду.
Г ТЯ «былъ
„ Г овъ
с и то
т ы ьвремя
н о м веще
н ь очень
« • мололъ Сто/гь
IÖW
юаннщ знакомства не всегда оказываются прочными въ
П
лѣтъ человѣкъ еще далеко не готовь и ш ж о г Г п п р !
.терпѣть самыя неожиданныя измѣненія

Дозволено цензурою. Москва, 31 марта 1905 года.

s= â= S ~ £ E i

ПГосуд*“ рствениая
орд'-на

БИ&.;:v<t..A ÛCSР

ш

г а д

пр™

,

J

m

им, а *4 ЛЕНИНА

S

w

ь
» T

,,S

S
Г

S S

5

™ “ °

k

s

s

олР « ‘ * н н о й

Сочетаясь е с т е с т в е н н о и цѣлымъ м1РОсозерцаніемъ.

Z

2007339879

S
2007339879
п о с т ііш д и н т ш
п ш
н Л м
M C R IA , Т ІІРС К Д Я ,
t j f ö

« с м ю м ^ и .н и и с о « М
a ittO H O IC m * n â f , . c a .
ч З г

S

p

r

Ä

&

' S

S

Z

?

ДУЙ общаго Z ro

ственно примыкали и , лоимъ о е т о т ш Г Х ' 0 б “ вСТе'
точкамъ зрѣнія— таковп Г т ,п
повньшъ маркойстскимъ
настоятельно мною и сп ы ты в а в ш а я ^ ? ™ 1™ 1Пот^ебность’
лаковы же были эти вопросы?

IV

Примыкая къ иеторіи развитія міра и, въ частности,
земного шара, беря человѣка изъ рукъ біологической
науки, неразрывно сплетаясь своими низшими корнями
съ высшими вѣтвями дарвинизма, марксизмъ раскрывалъ
предо мною картину исторіи человѣчѳскихъ обществъ,
указывая въ б^орьбѣ за существованіѳ и за господство
надъ природой основной двигатель и главный смыслъ
I этой исторіи, а въ борьбѣ классовъ— ея механизмъ.
Прошлое, настоящее и будущее чѳловѣчества были въ
моихъ глазахъ залиты потоками свѣта.
Но въ анализѣ, который давала мнѣ наука, я, само
собою разумѣется, всюду встрѣчалъ человѣка, какъ внѣшній объектъ, какъ своего рода передаточный пунктъ.
При достаточной освѣдомленности весь человѣкъ со всѣми
его проявленіями могъ быть выведенъ изъ детерминирующихъ его условій среды. Всѣ его силы и направленія его силъ опредѣлялись условіями, такъ что онъ
I являлся только вполнѣ обусловленной формой передачи
энергіи. Ни на одну минуту не сомнѣваюсь я и теперь,
і ^то^идеаломъ науки должно быть разсмотрѣиіе человѣче» ской жизни, какъ закономѣрнаго энергетическаго процесса.
Однако вмѣстѣ съ картиною силъ, производящихъ человѣка, движущихъ^ имъ и имъ развиваемыхъ, намъ дано
какъ несомнѣнный фактъ также и сознаніе.
Въ этомъ человѣческомъ сознаніи меня, конечно очень,
интересовало явленіе позттш въ самомъ широкомъ
смыслѣ этого слова. Ища такого воззрѣнія на познаніе,
которое, удовлетворяя всѣмъ моимъ запросамъ, свободно
сочеталось-бы съ истинами марксизма, я имѣлъ счастье
познакомиться съ біологической теоріей познанія РихардаАвенаріуса и съ воззрѣніями no этому вопросу Эрнста Маха.
Въ настоящемъ сборникѣ читатели найдутъ двѣ статьи,
спеціально посвященныя выясненію вопроса о познаніи;
кромѣ того я неоднократно касаюсь этого вопроса и въ
другихъ статьяхъ *).
Но если вопросъ о познаніи сильно иптересовалъ
меня, то несравненно въ большей степени привлекалъ
мое вниманіе вопросъ объ оцѣнкѣ.
) Недавно вышла книга, въ которой я излагаю съ своей точки зрѣнія
теорію познанія Авѳнаріуоа и теорію идеала Гольцапфеля: »Критика чистаго
опыта Авенаріуса въ популярномъ изложеніи А. Луыачарсваго*. Изд. Чарушникова и Дороватовскаго.

я

довольно скоро пришѳлъ къ убѣжденію что nfiu

т а біш огн к ею я явлснія, лежащія въ о о ц о й Е » ™
окон эмощи леж ап. та„ ѳ шь основѣ Ä
T
5 E

ч я г т п £ >Л^ Н0С,^ СЯ съ шганомъ написать большую книгѵ
наука объ о^ѣнкахъ“ "^Къ° опШ °*

”Эстѳтика какъ’

• U и общественный о б я в ,™ ™ Г д а Г Л
б ы Г ш м л т Л ^ ^ и Г о й Г Г б " 0™
Ä

T

чить Г

J

б “ Т° т

, —

•

«опт. J S o f S S

} Къ С0ж^ ѣ н ію я но могъ вклю-

в о Т ѣ Т л а Г “ “' Х°Т” в<>

косвенно ставлю вопросъ объ
посильные отвѣты Г с и ѳ і
сать спеціально для сборника с Х . Г
3

Г Й

£ Ж » іЬ Й Й

’
ПрШ° ІШІ
* И Даю на него
к ^ Т “1* " Т '
*

3

™

5

лило собою n n o m » ™ L _ овото™ льство опродѣкомрую отлилась и
о
л
ВЪ
иомкдиіе (для „евя н о р в і ™ К РНаЯ Л , т ш ю с т ь »

иолеша“

«*»• « сайгак,

добрымъ тоалиггіямч т.«
удобной и соотвѣтствующей
сизма,, такъ
и русскихъ
русскихъ пп
западно' евРопейскаго
маркxaiib И
предшоственниковъ
его.

Чарушннковааи \о р о в м о в с ім г о ”^ ,Ів^КИ рѳм иститеокаго ніровозэрѣнія«. Изд.

VI

Въ литературѣ и въ частныхъ бѳсѣдахъ иные дока­
зывали мнѣ, что полемическій тонъ мой чрезмѣрно рѣзокъ.
Я этого по совѣсти но нахожу и предлагаю лицамъ,
которыхъ пугаѳтъ насмѣшка и рѣшитольность выраженій, вовсе не читать второй части этой книги, такъ какъ,
не смотря на то, что господа идеалисты, иа мой взглядъ,
въ значительной степени обезврежены, — я не счелъ
нужнымъ въ какомъ бы то ни было отношеніи смягчать
свой тонъ.
Въ настоящіи сборникъ мною включены лишь тѣ
статьи, которыя по частямъ даютъ до нѣкоторой степени
то цѣлое, что мнѣ невозможно представить читателямъ
въ законченной формѣ. Мои полемическіе и критичѳскіе
этюды, какъ замѣтитъ, надѣюсь, самъ читатель, всѣ
исходятъ изъ тѣхъ-же основаній, всѣ ведутъ къ тѣмъ-же
цѣлямъ.
Всѣ статьи мною тщательно просмотрѣны, исправлены
и мѣстами дополнены. Если я не ошибаюсь жестоко, то
собранный вмѣстѣ и приведенныя въ нѣкоторый поря­
докъ, онѣ произведутъ на читателя нѣсколько иное,
нѣсколько болѣе цѣлыше впѳчатлѣніе, чѣмъ въ разрозненномъ видѣ журнальныхъ статей.
Иарижъ, 25 декабря 1804 года.

Чем^ ^читъ Ç. Р. Короленцо
По поводу 25-лѣтія его литературной дѣятельности.

I.
Всякій художнпкъ учить оцѣнпвать жизнь, оцѣнивать ео
положительно или отрицательно. Даже въ томъ случаѣ, когда
художественное произведете есть результата однихъ «ума холодныхъ наблюденій >, даже тогда въ самомъ выборѣ тіхъ или
иныхъ тйповъ и событій, какъ наиболѣе х а р а к т с р н ы х ъ въ глазахъ художника, сказывается вольное или невольное стремленіо
художника сказать своимъ произведеніемъ: <вотъ она какова—
жизнь! »
Но въ громадномъ болынинствѣ случаевъ и творческою комбинаціей взятыхъ изъ жизни элементовъ и освѣіценіемъ, которое
имъ придано, а иногда даже непосредственными лирическими
отступленіями художнпкъ учитъ пасъ цѣнить жизнь, какъ о т
ее цѣнитъ; и, конечно, это прежде всего относится къ художнику-писателю. Мрачная скорбь Леопарди, холодное презрѣніе
Свифта, добродушно-грустный юыоръ Диккенса, мучительнососредоточенная внимательность п страдальческая нерѣшительность Успенскаго, натуралистическое снокойствіе Бальзака, ура­
вновешенная жизнерадостность Гете и восторженное любованіе
Пушкина,— вотъ образчики той грандіозной скалы жпзнеоцѣнокъ,
какую представляетъ изъ себя человѣческое искусство. Благо­
даря разпогласію этихъ художествен ныхъ оцѣнокъ и вообще
всего хора человѣческихъ оцѣнокъ, въ которомъ проклятія звучатъ рядомъ съ благословеніями, жизнь остается подъ сомнѣніемъ, п вопросъ «стоитъ ли жить?> только потому не пріобрЬтаетъ своей страшной остроты, что животное въ человѣкѣ всегда
кричптъ на этотъ вопросъ: <да, да!>, кричитъ, иногда оскорбляя
тѣмъ разумъ и истинное человѣческое я.

Ясно, однако, что человѣкъ, отвергшій жизнь, отвергается
сю. Что е й лпдивидъ, племя, раса, видъ, жизнь отдѣльной пла­
неты. Все, что не умѣетъ и не хочетъ жить, бросается снова
въ ея тигель для того, чтобы быть переплавленнымъ въ новыя
формы. Человѣкъ д о л ж е н ъ утверждать себя, а для этого утвер­
ждать л жизнь.
J
F
И во всѣ времена въ человѣческомъ сердцѣ жила страстная
потребность опраьдать жизнь въ своихъ глазахъ. Человѣкъ изоP' лъ искусство цѣнить жизнь, искусство такъ смотрѣть на нее
чтобы ея черное стало бѣлымъ л ея холодное— теплымъ и ласковымъ. Это искусство Цѣнить есть главный стержень всѣхъ
релиий и всѣхъ философій п даже всякая паучная система по­
винна стать передъ судоыъ оцѣнивающаго человѣка и дать ему
отвѣтъ на лихорадочный вопросъ: <ну, что же, стоить жпіъ?>
Пока человѣкъ стоитъ па низкой ступени развитія, онъ спра­
шивав» о томъ стоитъ ли жпть ему ли,по, и жизнь предста­
вляется ему улыбающеюся, когда онъ сытъ, п ужасною, когда
онъ терпптъ невзгоды.
Релпгія сама по себѣ ничего въ этомъ не измѣяяетъ: боги
дикаря простые двойники явлепій, они тоже— то злы, то добры
какъ и все въ природѣ, и жизнь остается ареной случайностей!
Людей этого тина, конечно, много п среди пасъ, полуцпвилизовапныхъ представителей XX вѣка: сытая особь склонна къ опти­
мистическому хрюканыо, п если вы обратите ея вниманіе на море
бѣдствій, со всѣхъ сторонъ окружающее ея хлѣвъ, то она хрюкаетъ вамъ въ отвѣтъ: «стало-быть, насъ Богъ любитъ... никто,
какъ Онъ>. Недалеко ушлп отсюда и желудочные пессимисты
которые смотрятъ на жизнь сквозь закончеішыя стеклы, надѣтыя
случаемъ на ихъ носъ. Но подобные типы не характерны для
человечества; вѣдь, оно создаю всликія религіозныя системы,
какъ искусный отвѣтъ наобщій вопросъ— «Каковацѣна жизші>.
И здѣсь мы встрѣтпмся съ двумя различными, хотя часто сли­
вающимися пріемами сдѣлать жизнь сносною и успокоить стра­
дающее сердце человѣка, полное страха и боли. «Да>, гласить
одинъ пріемъ: «да, человѣкъ! міръ лежитъ во злѣ, жить страшно,
жить больно, но этотъ міръ не единственный и не настоящій.
М ъ минуты мечтаиія ты грезплъ о волшебномъ мірѣ красоты и
счастія, пли душа твоя пеизреченными воздыханіями безеознательно тосковала въ тебѣ по немъ, вѣрь: онъ существуетъ, онъ
есть сущность вселенной, ея средоточіе, и ты войдешь въ него
и успокоишься >. Но, быть-моясетъ, человѣкъ, узнавъ объ этомъ
лучшемъ мірѣ, заторопится туда, поспѣшптъ отрясти прахъ міра

сего отъ ногъ своихъ? Тутъ является идея искуиленія, — надо
з а с л у ж и т ь , и общество, творецъ религіознаго утѣшенія, вмѣнптъ
личности въ заслугу, дарующую блаженство успокоенія, обще­
ственно выгодныя добродѣтели. И, такимъ образомъ, жизнь, устами
пророковъ обманываетъ людей, и они лсивутъ въ терпѣніп и надеждѣ, и даже самое ужасное для организма, чѣмъ бьетъ его
-жизнь, даже смерть встрѣчаютъ порой съ улыбкой, какъ желан­
ное. Въ этомъ сказалось великое умѣніе человѣка приспособляться.
Есть другой нріемъ: <Да>,— учатъ эти другіе пророки,— «да,
жизнь темна и ужасна, ио смотри впередъ— тамъ свѣтъ, тепло
п радость... Добро борется со зломъ, и, вѣрь, оно одолѣетъ и
ты раздѣлншь съ нимъ славу побѣды и торжество тріумфа, если
будешь способствовать добру». И человѣкъ живетъ въ яадеждѣ
п ждетъ тысячелѣтняго царства, если пе для себя, то для своихъ
потомковъ. Комбинируя трансцендентный пдеализмъ и хиліастическія обѣтованія релпгія смягчала муки жизни. Это свидѣтельствуетъ о велпкомъ умѣніп человѣка оцѣпивать жизнь такъ,
чтобы не осудить. Не пзумптельпо ли, что самые строгіе судьи
жизни всегдп въ концѣ концовъ выносили ей оправдательный
вердпктъ, хотя и не хотѣли въ этомъ. признаться? Возьмите
учепія Будды и Шопенгауэра— это ли не прокурорскія рѣчп,
псполненныя пегодованія и жара? Но, должно быть, жизнь умѣетъ
каждому очаровательно улыбпуться, и у нея нашлась улыбка,
которая до такой степени смягчпла сердце прокуроровъ, что отъ
этихъ рѣчей у чуткаго человѣка становится отрадно на душѣ:
что за дѣло до долинъ скорби, іэазвѣ ne указаны памъ горящія
ровнымъ свѣтомъ вершины успокоенія и путь къ нимъ не усѣянъ цвѣтами все болѣе чистаго искусства? Развѣ само нскупленіе въ самомъ процессѣ своемъ не обѣщаетъ радостей мпстическаго восторга? Но иллюзіп разсѣпваются.
Духъ науки пробуждается по мѣрѣ того, какъ условія жизни
становятся сноснѣе хоть для части человѣчества: человѣкъ требуетъ д о к а з а т е л ь с т в ъ . РІхъ нѣтъ... Нѣтъ доказательствъ, что
существуетъ трансцендентный міръ, прпдающій верховный смыслъ
эмпирическому бытію; нѣтъ доказательствъ, что міръ, повинуясь
внутреннему закону, подобно рѣкѣ, течетъ въ золотой океанъ
лучезарнаго грядущаго... «Но нѣтъ доказательствъ и противпаго>, говорятъ послѣдователп старины, «не мѣшайте намъ посту­
лировать». Пожалуй, постулируй... а намъ нужны доказательства.
До тѣхъ яоръ, пока мы не убѣдимся, что всѣ надежды — пе
миражи? мы предночитаемъ пребывать въ скептицпзмѣ.
Такъ ли, одпако? Научному скептицизму, холодной жаждѣ

истины, соотвѣтствуетъ, несомнѣнно, особый духъ, духъ муже­
ственный н трагпческій, и паука кажется ужасной всѣмъ тѣмъ,
кто не созрѣлъ до пего.
Уже въ имманентномъ пантепзмѣ Спинозы сквовитъ этотъ
духъ, но пока еще въ пассивной формѣ, онъ отмѣчаетъ собою
лить одну сторону той новой религіозной (пли, можетъ быть,
н р р е л ш і о з н о й ]), новой моральной (или, лучше, а м о р а л ь н о й )
оцѣнки міра, которая зрѣетъ въ нѣдрахъ человѣческаго духа.
Уже Спиноза, а за нимъ Гете и другіе съ презрѣніемъ отвергли
мысль объ оцѣнкѣ внутрепняго смысла природы съ точки зрѣнія
пнтересовъ нашего вида. Въ пантеизмѣ человѣкъ сталъ выше
своего видового эгоизма, какъ раньше онъ постепенно освободился
отъ эгоизма личнаго въ своей общечеловѣческой морали. Жизнь
пе считается съ добромъ и зломъ, пѣтъ для пея цѣли и сред­
ства, нѣтъ пачала и коица, она пе слышитъ молепій и жалобъ,
у пея своя справедливость, не нмѣющая ничего общаго съ пдеаломъ равепства пли съ сострадапіемъ: жизнь, природа — есть
безкопечпость разнородныхъ силъ, стремящихся развернуться и
сталкивающихся между собою въ этомъ стрсмленіи; ничто въ
жпзнп пе гпбнетъ безслѣдпо, по то, что спльнѣс, кладетъ свою
печать на слабое, и вѣчный процессъ течетъ, не пмѣя ни бе­
реговъ, ни конечпаго пункта.
Но неужели подобное божество, лншеппое человѣческаго
сердца, разума, можетъ быть богомъ человѣка? Да, если м о ­
р а л ь н а я оцѣнка постепенно заменяется и н т е л л е к т у а л ь н о й и
эст ет ической.
Передъ лццомъ грапдіозной трагедін космической жизни падаютъ обвпнепія въ несправедливости. Къ кому моягетъ быть
иесправедливъ богъ Папъ-Діонпсъ? Опъ, все онъ же живетъ
въ побѣдптелѣ и ііобѣясденномъ, въ скалѣ, которая па васъ обру­
шилась, и въ каждой клѣткѣ вашихъ нервовъ, трепещущпхъ
болыо, опъ лнкустъ и страдаетъ, мыслить и коснѣетъ, давптъ,
мчится и прозябаетъ въ мплліардахъ мплліардовъ міровъ, тѣлъ,
органпзмовъ, а потому опъ безпрпстрастенъ. Но, что важнѣе
всего, онъ никогда не отступаешь отъ своихъ законовъ. Посте­
пенно передъ пзумленнымъ взоромъ позпающаго человѣка откры­
вается чарующая истина о сущемъ. Весь этотъ безконечный
хаосъ,— онъ позпаваемъ! Онъ связанъ неуклоппымъ единствомъ,
въ немъ царитъ законъ сохраненія п закономѣрнаго взаимообращеиія энергіи, опъ единъ въ своемъ сущсствѣ. Совпадете
монистической тенденціп позпапія съ закопомѣрностыо бытія,
несомпѣппое прпсутствіе объединяіощаго принципа во вселен­

ной — вотъ первая связь между человѣкомъ и природой: при­
рода— воистину безконечная арена для плодотворнаго познаванія
всегда идущаго впередъ и вѣчно незаконченная, она удовле­
творяем жажду разнообразія и жажду единства, общую наукѣ
и эстетпкѣ, и потому вызываетъ тотъ восторгъ, то релпгіозпое
чувство, которыя Спиноза назвалъ ашог dei intellectualis. Но
не менѣе колоссальна и эстетическая цѣнпость природы. Если мы
рѣшпмся нѣсколысо антропоморфизнровать Панъ-Діониса, то опъ
окажется безумнымъ мотомъ, лыощимъ роскошь изъ неисчерпае­
мой сокровищницы, мотомъ, который, однако, во всѣхъ частносгяхъ вѣренъ принципу наименьшей траты, словно для того,
чтобы творить тѣмъ больше формъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ люби­
тель снльныхъ ощущеній: борьба— это его лшзпь; онъ цѣнитъ
только трагическую красоту, которая растетъ среди иобѣдныхъ
клпковъ тріумфаторовъ н предсмертныхъ хрнповъ побѣягдеішыхъ
и, словно алча бездны ощущепій, Діонпсъ рядится въ милліарды
масокъ п лшветъ въ каждомъ элементѣ, каждомъ ппдпвидѣ, каж­
дой группѣ существъ. Можетъ ли ^оцѣнить эту безумно-роскош­
ную лпчность, этого бѣснующагося бога, этого распутнаго генія,
шалуна-страдальца такой человѣкъ, для котораго смиреніе, сдер­
жанность и моральный педантпзмъ или мизерный альтрунзмъ
являются краеугольнымъ камнемъ? Но Гете и Ницше сошлись
въ поклоненіи великому богу Діонпсу. Человѣкъ размаха, жад­
ный къ яшзнп человѣкъ, гордый, воинственный человѣкъ пойметъ Діониса и сможетъ оцѣнить мать-природу во всей ея ослѣпляюіцей красотѣ.
Ile только bellum omnium contra omnes, не только повели­
тельный пнстпнктъ индивидуальнаго самосохрапепія и жажда
мощи положены въ основу природы, насколько мы можемъ на­
блюдать ее,— отдѣльные элементы вступаютъ въ союзъ между
собою, создаютъ какъ бы фрагменты гармоніи, изъ пучпнъ яіизнп
возникаютъ системы и организмы. Если вся природа—предѣльное, богатѣйшее многообразіе, соединенное желѣзнымп единствами
пространства, времени п дѣйствія, то въ пей есть отдѣльныя,
болѣе доступныя, гармонизированный многообразія, гдѣ война
замѣнилась союзомъ. Всякій органпзмъ является образчикомъ
такой гармопіп, такого союза.
Въ своемъ стремленіп къ счастью и удовлетворенно потреб­
ностей въ ихъ макспмумѣ человѣкъ создаетъ идеалы красоты,
добра п пстнпы. Его мысль въ мечтахъ п требовапіяхъ далеко
обгоняетъ действительность и, чувствуя свою лпчную слабость
въ дѣлѣ постройки задуманныхъ столповъ Вавплонскпхъ, чело-

вѣкъ п р о п о в ѣ д у с т ъ свои идеалы и ищетъ братьевъ и союзвпковъ. Когда идеалы созрѣваютъ настолько, что перерастаютъ
рамки семьи, класса, паціональностп, то всѣ идеалисты всего
человечества составляюсь какъ бы одинъ, ещѳ пе организован­
ный религіозный союзъ, стремящійся включить всѣхъ людей въ
своп рамки. Это уже иная релнгія, религія человѣчества,__
релпгія, неоднократно провозглашенная великими умами и серд­
цами новаго времени.
Если ѳ т е т и ч е т й п а п т е и з м ъ соотвѣтствустъ трансцен­
дентному идеализму п полный жизни богъ Діонисъ протпвостоитъ безплотпо-пепостижимому Брамѣ и всѣмъ аналогичнымъ
ему божествамъ, то в ѣ р а ѳ ъ п р о х р с с с ъ соотвѣтствуетъ древнему
хиліазму. Между ними, конечно, большая разница. Хиліастъ.
всегда ждалъ помощи отъ своего трансцендентнаго божества и
не надѣялся па свою силу, зато у него не было и сомнѣній
въ будущемъ; релпгія же человѣчесгва связывается сознательно
пли бсзсознательно съ паптепзмомъ: человѣчество можетъ искать
помощи лишь въ подчиняемыхъ путемъ познанія сплахъ при­
роды, оно можетъ разсчптывать только па свой развертывагощійся гепій, релпгія эта ничего достоверно не обѣщаетъ, по
призываетъ къ объедпненію усплій, и процессъ всечеловѣческаго
творчества есть ея истинный культъ. Ждетъ ли человѣчество
прогресса безъ конца? Превратятся ли оно въ сіяющую умомъ
и красотой голову бога Діониса? Придастъ ли оно еще больше
единства мірз% осмыслпвъ его, какъ чувствующій мозгъ осмысливаетъ бытіе паше го тѣла? Или оно будетъ низвергнуто въ
пучину хаоса? Неизвѣстно! Но человѣчество призывается къ
борьбѣ, И если она окажется неудачной, поблѣднѣютъ ли ея
уже пережитыя радости? Есть, однако, люди, которыхъ не удо­
влетворяет!, такое положеніе вещей. Они сплетаютъ себѣ разныя
химерпческія иллюзіп. Пусть!
Для того, чтобы оцѣішть жпзпь со стороны ея красоты, надо
либо вмѣстѣ съ наукой подняться до -объединяющихъ прпнциповъ, либо, что гораздо плодотворнѣе для чуткаго человѣка,
умѣть почувствовать тѣ гармоніп, какія заключаетъ въ себѣ
жизнь: въ этихъ гармоніяхъ, въ этихъ фрагментахъ красоты,
въ этихъ о б ъ е д и н с н н ы х ъ м н о і о о б р а з і я х ъ неисчерпаемый источ­
ник восторга и отдохповенія. Всякій лапдшафтъ земной съ неоомъ надъ пимъ есть такое единство и имъ можно упиваться.
Въ тишішѣ природы, въ ея торжественномъ велпчіи, въ ея безконечныхъ переливахъ словно читаешь ту улыбку отдыхающаго
Дюниса, блѣдный, блѣцпый лучъ, которой уловилъ Леонардо-

да-Впнчи въ своей луврской картинѣ— <Отдыхающій Вакхъ>
Несомнѣнно ласка природы могуча, и нельзя досыта упиться
ю, несомнѣнно, цѣлительна ея царственная красота, и всѣ
струны человѣческаго сердца находятъ въ ней созвучные тоны.
Уметь не только замѣтить гармоніи природы, (кто же ихъ не
замѣчаетъ?), но истолковать ихъ, умѣть помочь людямъ влю­
биться въ свою прелестную мать, своенравную, у которой слиш­
комъ много дѣтей, чтобы она все время цацкалась съ ними, по
гѴмъ болѣо прекрасную, вотъ задача художника-созерцателя.
ту задачу выполняли многіе. Ее же съ чарующей силой выполнилъ Вл. Г. Короленко.
ГІо міръ микрокосмическій? Но безнсшойпый человѣкъ? ІІо
это «жалчайшее изъ Божьпхъ соаданій»? Сколько злобы, ехид­
ства, мракобѣсія, трусости, хамства, тупости, грязи, тіцеславія'
Да гдѣ же перечислить всѣ гпойиыя язвы этого бѣднаго человѣчества... Но есть въ человѣкѣ па ряду съ другими красотами,
которыхъ въ пемъ пе такъ ужъ м ш , одна чудная красота,
ирасот а поры ва къ л у ч ш е м у .
Она тоже многообразна, она
часто искажена, она дробится на нашихъ главахъ и снова сіивается въ велпкіе псторпческіс потоки: повсюду, гдѣ жива она,
тамъ «живъ Господь и жива душа Его», тамъ сіяетъ красота.
Ибо красота есть сама жизнь, поднятая п просветленная до
максимума жизненности, и если въ природѣ жизнь является намъ
въ своемъ статическомъ величіп, какъ безконечность формъ то
едва ли не большій восторгъ вызиваетъ она тамъ, гдѣ мы’ви­
димъ ея прямолинейный ростъ, гдѣ она, расправивъ крылья, вдругъ
ширится и растетъ. Рядомъ съ красотой гармоніи человѣкъ всегда
боготворплъ, всегда творилъ и красоту порыва, рядомъ съ кра­
сотой всеблаженнаго Бога, фебнческой красотой не забывалъ кра­
соту титаническую, прометеевскую. Классикъ и романтикъ одинаково живы въ душѣ человѣка, хотя тотъ или другой по временамъ побѣждаготъ. Такъ вотъ, чтобы прпмпться съ человѣХьОмъ, умѣть цѣнить его и любоваться имъ, надо умѣть наблюдать,
горячо чувствовать его порывы къ лучшему, откликаться на нихъ
всѣмъ сердцемъ, въ какой бы формѣ они ни являлись.
И если В. г. Короленко, какъ эллипъ, любуется гармоніей
природы п. изображая ее, учптъ любить насъ вселенную и нашъ
прекрасный шаръ земной, и всю жизнь въ ея э л е м е н т а р н о й
п р е л е с т и , то опъ, какъ романтикъ, восторгается, часто съ болью
со слезами на глазахъ, трагической красотой человѣческихъ
порывашй, и тѣмъ самымъ учите любить человѣка, любить жизнь '
въ ея д у х о в н о й к р а с о т ѣ .

П остараем ся ж е теперь съ благодарны м ъ вниманіѳм ъ послу­
ш ать учи теля ж изни и оцѣнить н а н ѣ сколькихъ п рп м ѣ рахъ силу
его благотворнаго учеп ія.
II. Красота хйрмоніи въ произвсдвніяхъ Короленко.
П рирода, за вы четом ъ ц ар ства ж и вотн ы хъ , гарм онична. Ч ѣм ъ
дальш е уходптъ ж ивотное отъ своего корн я, тѣмъ больш е въ
нем ъ способности страданія, тѣм ъ болѣе болѣвненпо чувствуется
в сяк ій вн утрен н ій распадъ, в сяк ій у д ар ъ вн ѣ ш н ей среды. Н и
одинъ элем ентъ природы не ж и ветъ, н е сущ ествуетъ и н аче, к ак ъ
борясь, т.-е. находясь въ заи м одМ ствіи съ другим и элем ентам и,
н е подчиняя и х ъ , или не подчиняясь им ъ, и там ъ , гдѣ нам ъ
чудится покой, п а дѣлѣ стп хійн ы е атлеты схватились и закочеиЬлп но у сту п ая другъ другу. Н о ж и знь-борьба п роходи ть безъ
наслаж деній и , главн ое, безъ страдпній во всей природѣ, гдѣ
о тсу тству ете ж ивая н ервн ая ткань: и зум и тельн ая цѣльность дѣйствія, вѣрность основному х ар а к тер у , ж изнь безъ прош лаго и
будущ аго отличаю тъ сущ ествованіе сгп х ій , м пнераловъ и растеній. п изм ученны й человѣкъ часто съ завистью см отритъ н а
стп хій н ую ж изнь свои хъ элем ентарны хъ братьевъ. Н о , главное
ж изнь э т а разверн улась съ изум птельны м ъ великолѣиіем ъ, въ
видѣ пзум птельнаго единства, величественна™ х о р а тѣ лъ и силъ
вселенной, так ъ что человѣкъ не мож етъ п е при знать эту« м ерт­
вую» природу за нѣчто возвы ш енное и дивное; въ н ей чудится
своя ж изнь, и н ая, чѣм ъ ж изнь н ервной ткан и , но болѣе м огучая
н вели чавая. Ч еловѣку каж ется порой, что о п ъ , да пѣсколько
вы сш и х ъ породъ ж ивотны хъ, словно какіе-то вы родки природы
что со зн ан іе— это к ак ая-то болѣзнь м атеріп, потом у что опъ не
ощ у щ аетъ въ себѣ гармоніи. М погоразличны формы, въ кото­
ры я отливалось преклоненіе и удпвленіе человѣка передъ силами
природы , но общ ей всѣм ъ им ъ чертой является невольны й, болѣе
пли м енѣе возвы ш енны й, аптропом орф изм ъ,— стремление п редста­
вить себѣ природу одухотворенной, видѣть в ъ н ей вы сш ее” сое­
д и н е н а духовности, которая такъ раздроблена и больна в ъ человѣкѣ , и гармоничной мощ и, которая, повидимому, лиш ена д у х о ­
вности въ п роявлеи іяхъ сги хій н ы хъ силъ. | Т ак ъ создается пред­
с т а в л е н а о б огахъ пдеалъ сущ ества гарм оничнаго, к ак ъ природа
и духовпаго, какъ человѣкъ! Стоя предъ лпцом ъ природы и
слуш ая ея великую пѣспю , человѣкъ ж аж детъ гарм оніи личной
и общ ественной ж изни: ем у то чудится, что онъ потерялъ е е ,

что она гдѣ-то позади, то мапитъ его впередъ сладкая надежда на
достижимость идеала общества гармонично-духовныхъ существъ,
человѣкобоговъ. Не всегда, конечно, человѣкъ разсуждаетъ со­
зерцая природу часто онъ только ощущаетъ какую-то великую
радость, какъ бы радость сочувствія великолѣиію космической
жизни и рядомъ жажду забыться, слиться съ концертомъ голосовъ потопить въ нихъ навсегда свое маленькое, но мучитель­
ное, безысходное человѣческое горе.
«Иа равнппѣ какъ будто стало свѣтать. Прежде всого точно
первые удары могучаго оркестра, изъ-за горизонта выбѣжали ни­
сколько свѣтлыхъ лучей. Онп быстро пробѣжали по небу и
И снѣжнаяЯРКШ
И ЗВѢЗДЫ погасли> а лУна закатилась.
И
равнина ЗДЫ'
нотемнѣла.
Т°ГЛа ПаДЪ " еЮ лодиялись тУмацы и стали кругомъ равнины,
какъ почетная стража.
И въ одномъ мѣстѣ, на востокѣ, туманы сталп свѣтлѣе, точно
воины, одѣтые въ золото.
лпсьИдоПіуТОМЪ Туыаны за“

ись, и золотые воины наклонп-

НШЕЪ вышло С0ЛПЦе п стало на ихъ золотистыхъ
хребтахъ п оглянуло равнину.
И равнина вся засіяла певиданнымъ, ослѣпительнымъ свЬтомъ
И туманы торжественно поднялись огромнымъ хороводоыъ,
разорвались на западЬ п, колеблясь, понеслись кверху.
бы іа

Казал0СЬ’ 410 0І,Ъ п ы т а т ь чудную пѣсню. Это

рС13Ъ

земТя
Ä
Та “ Т ”’ ДаВН° 8накомая пѣсня, которою
е“
” “ *
прпвѣтствуетъ солнце. Но Макяръ никогда
еще не обращалъ на нее должнаго вшшанія п только въ пер­
вый разъ понялъ, какая
это чудная пѣсня
вeѣr bw uo mс cт m
о я nт Zь зI д) ѣ с ь

” аПе
Х°тѢлЪ
и слуш
т ь»
. .

ИДТИ
. . далѣе’ а x û m ™

1утъ налнЧ° толькожеланіе вѣчно созерцать,

Z r Z J 110”01'

вѣчно

слѵ-

~ S

т ,Г м
Т ’КОТОраг° нпкогда не нспыталъ бѣдпый, бѣдй Макаръ, вѣчко подавлепный заботами о вускѣ хлѣба.
С т о а ш н о Г Т ™ ™ “/
пшпні/гіт и
’

^ адаЛСЦЪ П°даРивъ, изъ разсказа <Не
сознательно, воспринимаем красоту
S 3
Ъ ВЪ Я6Й УК0РизнУ> и выносить изъ нея то
S
’ Т0СКУ П0 совеРшенствУ, которая, достигпувъ извѣстнаго
предѣла, превращается въ порывъ къ нему.
иіій <ВГ Р1 Д ШЪ, Э'ГаКг Й’ ЗНаСТе ЛИ’ Лунпый> «»*тш й, нерцаюЩ ... На небІі звѣзды будто шевелятся этакъ и шепчутъ... Да-

— 10 —

леко... Густыя тѣпи отъ деревьевъ, просто черно. Городокъ у
насъ,— знаете сами,—тихій и весь въ зелени. Выйдешь, бы­
вало, вечеркомъ и сядешь на крылечкѣ у себя, У другихъ домовъ, вдоль улицы, кто на скамеечкѣ у воротъ, кто на зава­
лин^, кто просто на травкѣ... Шепчутся гдѣ-то люди о чемъто, деревья тоже шелестятъ, шорохъ этотъ идетъ, живой какъ
будто, а невнятный. А изъ-за черной листвы— стѣны пятнами
этакими свѣтятся, фосфорическими... Н у , и з а д у м а е ш ь с я ... И
начнешь перебирать свою жизнь... что было и что осталось,
куда пришелъ и что еще будетъ дальше? И зачѣмъ все... и
какой, знаете ли, смыслъ твоей жизни въ общей, такъ сказать,
экопоміи природы, въ безконечностп-то этой, гдѣ эти звѣзды
утопаютъ безъ числа, безъ предѣла... горятъ п свѣтятся... и
говорятъ что-то душѣ. Н у , и н о й р а з ъ и т я ж е л о . Со всякимъ,
я думаю, бываетъ: п о к а ж е т с я в д р у г ъ , к а к ъ б у д т о н е т у д а
н а п р а в л я е ш ь с я , к у д а н а д о н о з а к о н у к а к о м у - т о в ы с ш е м у ...
И в с ѣ н е т у д а ... в с я ж и з н ь ... Разумѣется, пепріятное состояnie, и вечеръ отравленъ. И хочешь убѣжать отъ этой у к о р я ю ­
щ е й красоты, отъ этого велпкаго покоя со своимъ смятеніемъ.
А уйти некуда... Войдешь въ кабинетъ, посмотришь при лампѣ
иа эту свою обстановку... учебники... тетрадки съ ученическими
письменными отвѣтамп... И опять вопросъ: есть ли тутъ живоето?.. Гдѣ оно?»
Но что же означаетъ это чувство, будто жизнь пдетъ не
но той дорогѣ, отступила отъ вѣчнаго закона? Значить ли это,
что человѣку нужно назадъ, что нужно «угашать духъ>, сми­
риться, приникпуть къ землѣ?— Г. Буднпковъ полагаетъ, что такъ.
— «Все это, извините меня, гордыня ума. Все человѣку
свой собственный путь нужеиъ...
— Какъ же, говорю, Николай Семеновичъ, иначе? Надо
знать, куда идешь... можетъ быть, не туда, куда слѣдуетъ...
— Вотъ это, говорить, и есть гордость.,.. Есть общій путь...
Стоить, говоритъ, слиться, прикоснуться, такъ сказать, устами
къ общей чашѣ... перестать осуждать основанія жпзпп. Ну, и
такъ далѣе... И знаете ли, такъ это онъ тогда сказалъ какъ-то.
To-есть, во-первыхъ, самое слово хорошее: слиться!.. Очень
соблазнительное слово... И голосъ этотъ сочный, журчащій ка­
кой-то, даже, скажу вамъ, проникновенный... А главное— всему
этому, знаете, концерту-то природы и маленькаго городка, всей
этой непосредственности, что ли, какъ разъ въ тонъ... Говорю
вамъ искренно,— я даже позавидовалъ въ ту минуту этой ду­
шевной цѣльности. Вижу: дѣйствптельно, к р у г о м ъ к а к ъ б у д т о

— 11 —
т иш ина
н и х ъ уж е
щ а ю ...>

и

б лагодат ь,
'э т и х ъ

и

ч е л о в ѣ к ъ „ с л и л с я " съ н е ю ,

т рещ ит

въ

душ ѣ ,

ничего

и

ника-

эт ого р а зъ ѣ д а ю

-

И не одни тупые филистеры, уравновѣшенные и омертвѣлые Будниковы, склонны такъ думать, иной разъ невольно и
съ удивленіемъ почувствуетъ это и такой человѣкъ, какъ самъ
Владиміръ Галактюновичъ Короленко. Возьмите его разсказъ
<Рѣка играетъ». Въ страшномъ утомленіи пришелъ писатель къ
рѣкѣ Ветлугѣ.
«Тяжелыя, нерадостныя впечатлѣнія уносилъ я отъ береговъ
Святого озера, отъ невидимаго, но страстно взыскуемаго нароДомъ града... Точно въ душномъ склепѣ, при тускломъ свѣтѣ
угасающей лампады провелъ я всю эту безеонную ночь, при­
слушиваясь, какъ гдѣ-то за стѣной кто-то читаетъ мѣрнымъ голосомъ заупокойныя молитвы надъ заснувшей на вѣкп народ­
ною мыслью».
И такъ страшно потянуло .его къ гармоніи во что бы то
ни стало и, такъ очаровала его игривая Ветлуга, что онъ почувствовалъ родными себѣ и милыми безпечныхъ Ветлугаевь, этихъ
элемептарныхъ людей съ перевозчикомъ Тюлинымъ во главѣ.
Что природа обласкала утомленнаго автора, обласкала игри­
вой, кокетливой лаской— въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, и каждый
читатель поддастся очарованію мастерского описанія разыграв­
шейся Ветлугп.
»Ветлуга, очевидно, взыграла. Нисколько дней назадъ шли
сильные дожди; теперь изъ лѣсныхъ дебрей выкатился паводокъ,
и вотъ рѣка вздулась, заливая своп веселые зелеиые берега.
Рѣзвыя струп бѣжади, толкались, кружились, свертывались во­
ронками, развивались опять и опять бѣжали дальше, отчего по
всей рѣкѣ вперегопку неслись клочья желтовато-бѣлой пѣны.
По берегамъ зеленый лопухъ, схваченный водою, тянулся изъ
пея, тревожно размахивая непотонувшпмп еще верхушками,
между тѣмъ какъ въ нѣсколькпхъ шагахъ, на большой глубинѣ,
и лопухъ, и мать-мачеха, и вся зеленая братія стояли уже без­
ропотно и тихо... Молодой ивпякъ, съ зелеными нависшими
вѣтвями, вздрагивалъ отъ ударовъ зыби.
На томъ берегу весело кудрявились ракиты, молодой дубялчокъ и ветлы. За ними темныя ели рисовались зубчатой чер­
той; далѣе высились красивые осокори и величавыя сосны. Въ
одномъ мѣстѣ, на вырубкѣ, бѣлѣли клади досокъ, свѣжія бревна
и срубы, а въ нѣсколькихъ сажепяхъ отъ нихъ торчала изъ
воды верхушка затоиувшпхъ перевозныхъ мостковъ... И весі

— 12 —

— 13 —

этотъ мирный пейзажъ на мопхъ глазахъ какъ будто оживалъ,
переполняясь шорохомъ, плескомъ п звономъ буйной рѣкп.
Плескались шаловливыя струи на стрежнѣ, звенѣла зыбь, ударяя
въ борта старой лодки, а шорохъ стоялъ по всей рѣкѣ отъ то
и дѣло лопавшихся пушистым» клочьевъ пѣны, или, какъ ее
называютъ на Ветлугѣ, рѣчного «цвѣту».
И казалось мнѣ, что всо это когда-то я уже видѣлъ, что
все это такое родное, близкое, знакомое».
Природа словно прикрыла полою своего прелестнаго покрова
и дикое убожество Тюлипа и идіотскую наивность Ветлугаевъ,
она научила г. Короленко отнестись къ нимъ, какъ къ «рѣчному цвѣту> и съ изумптельпымъ мастерствомъ обморочить насъ
такъ, что мы съ ласковой усмѣшкой читаемъ о безпросыпномъ
пьяннцѣ Тюлпнѣ, котораго можно избить по мордѣ, а потомъ
поманить водкой, и о глупой артели, которую дурачить при
помощи той же водки живодеръ Ивахпнъ, и о Соловьихинцахъ
съ идютскимп нріемамн грабежа, п о Песоченцахъ, потопувшпхъ
вмѣстѣ со своимъ желѣзомъ, которое они навязали на себя, чтобы
оно не пошло ко дну... Вѣдь, все это мрачно, ужасно. Вѣдь, это
Шнльда пѣмецкпхъ сказокъ, Пошехонье Щедрина; вѣдь, этому
можно улыбаться развѣ сквозь слезы! Но таковы чары разыграв­
шейся природы. <И чего только не дѣлаетъ, гляди-ко-ся, чего
только не дѣлаетъ Ветлуга-те наша... Бѣда, озорная рѣчушка.
Этто учнетъ играть и учнетъ играть, братецъ ты мой>,пкакъ
шаловливая русалочка самого даровптаго писателя поманить
сонно безпечною лѣныо своихъ родимыхъ дѣтокъ мужичковъВетлугаевъ.
Но, разумѣется, это лишь <настроеніе>. Г. Короленко знаетъ
цѣну этой хрупкой гармоніп безсознательности, онъ знаетъ,
что «скорбное познаніе» выше красоты невѣдѣнія, и не жалѣетъ
о томъ, что къ этому невѣдѣнію нѣтъ возврата. Когда ангелъ
въ легендѣ Менехема потерялъ гармонію безсознательности, онъ
тоже молилъ о <возвратѣ >.
«Сдѣлай, Предвѣчный, чтобы я не зналъ, какъ прежде, чтобы
въ душѣ моей опять воцарилась ясность святого невѣдѣнія»,,.
И Ангелъ, рыдая, склонился передъ престоломъ Бога.
Но Богъ отвѣтплъ:
<Не знаешь самъ, о чемъ просишь. Я не сдѣлаю этого, но
сдЬлаю другое: вмѣсто Невѣдѣнія я дамъ тебѣ Скорбное пониманіе. Неужели ты хочешь, чтобы назади осталось все то, что
было, а въ твоемъ сердцѣ царила бы ясная радость?.. Того лп
желаешь, о томъ ли просишь?..»

И, пока Богъ говорилъ, въ глазахъ Ангела исчезла смущен­
ная боль,и засветилось въ нихъ скорбное знаніе, и онъ ужас­
нулся, и упаль предъ предстоломъ Божіимъ, и воскликнулъ:
«Нѣтъ, Всемогуіцій!.. Не хочу ясности невѣдѣнія!.. Оставь
мнѣ навсегда мою скорбь».
И Богъ поднялъ ангела и сказалъ:
«Ты попрежнему будешь моимъ любимцемъ».
А апгелъ сказалъ: «Теперь, Господи, отпусти меня опять на
землю... Я снесу священную кровь праведника дѣтямъ его и
дѣтямъ убійцъ... И пусть, когда они вырастутъ, ясность замѣпится въ ихъ глазахъ скорбью познанія...
И тогда первые будутъ готовы встать на защиту слабыхъ,
по обычаю своего рода, и будутъ исполнять завѣщаніе отцовъ
до тѣхь поръ, пока дѣти гопителей поймутъ всю скорбь, исте­
кающую изъ завѣщанія пасильнпковъ >.
Гаврила пзъ «Не страшнаго» не чета Тюлину, по опъ тоже
примитивно гармониченъ. «Субъектъ замечательный и цѣльный
вполнѣ. Иной разъ, глядя на него, отдыхаешь, бывало, душою.
Всегда доволенъ, добръ, благорасположеніе какое-то ко всѣмъ.
Труженикъ неутомимый и даже, такъ сказать, радостный. И какъто все это красиво, легко, пріятно: какъ будто пграетъ человѣкъ, съ полнымъ удовольствіемъ выполняя жизненное назпаченіе. Иной разъ представляется онъ мнѣ даже, какъ бы сказать...
простымъ собрапіемъ мускуловъ... только созпающихъ свое не­
сложное бытіе. Все слажено хорошо, гармонично, правильно,
все въ дѣйствіп... И при этомъ два добрыхъ чсловѣческпхъ
глаза смотрятъ па весь міръ съ точки зрѣнія своего физическаго
равновѣсія. И порой въ этихъ глазахъ свѣтптся что-то... даже
превосходство какое-то» .
И между тѣмъ какъ быстро рухнула эта безсозпательная гармонія! «Двѣ-то этп черточки, которыя г. Будппковъ провелъ на билетахъ,— по душѣ Гаврплы этого прошли, зпаете, всего глубже и
больнѣе... Ну, п, разумѣется, соскочплъ тоже съ своего центра.
Вся эта симфонія непосредственности и труда внезапно оборва­
лась^ человѣкъ заметался безпорядочно и безъ всякаго смысла».
Такпмъ образомъ, для г. Короленко вполнѣ ясно, что гармопіи, возвращенія на и с т и н н ы й путь, можно ждать т о л ь к о
впереди, что тамъ гдѣ-то, въ будущемъ, человѣкъ завоюетъ равно­
правное мѣсто съ другими элементами природы, мало того, что
духъ человѣческій, теперь страдающій, полный болп, унпженія,
злобы, куппвъ цѣною своихъ страданій внутреннюю согласован­
ность и мпръ, станетъ любимымъ сыномъ природы.

— 14 -

«Смотря на багрянецъ заката п на синее небо, Менехемъ
плакалъ, потому что ясное небо говорило ему о вѣчномъ законѣ
міра, и его сердце жаждало мира на землѣ, отвращаясь отъ
крови и брани. И казалось, оно смягчается отъ ласковаго дыханія
кроткой зари, и въ душу Гамаліота спускается тихое спокойствіе.
вокругъ него, на ступеняхъ дома, возлежали éro ученики и
приверженцы въ одеждахъ отдохновенія. И всѣ молчали, потому
что молчалъ учитель, надъ которымъ пролетѣлъ тихій ангелъ
забвенш... И вздохнувъ полною грудью, Гамаліотъ сказалъ:
и ™
д о л Ж і! ы 6 ы т ь б р а т ь я м и , a Б о м і й м і р ъ х о р о ш ъ .
., "ц сказашя 0 ФлоР'ь Менехемъ восклицаетъ.
< вѣрю, о Адонаи, что на землѣ наступить твое царство»!
Исчезпетъ насиліе, народы сойдутся на праздникъ братства, и
никогда уже не потечетъ кровь человѣка отъ руки человѣка.
огда Ангелъ скорби, радостно взмахнувъ своими крыламп
поднимется къ небу, а н а з е м л ѣ б у д е т ъ р а д о с т ь и м и р ъ > . ’
1акъ учптъ природа миру, такъ папомпнаетъ она сіяніемъ
своей красоты о законѣ гармоніи, нарушенной въ человѣчествѣ.
Но природа у г. Короленко пе всегда мпогозиачптельпо улыается человѣку, иногда она величаво равнодушна къ его страдашяыъ какъ равнодушны исполпнскіе камни па берегахъ Лены
къ судьбѣ гпбпущпхъ <государевыхъ ямщиковъ». Передъ лицомъ
равнодушной природы, негостепріпмной и жестокой, передъ ли­
цомъ грозящей природы у г. Короленко подымается не одно
только лгобованіе ея грозною красотой, онъ не умѣетъ отдѣлаться отъ мысли о судьбахъ человѣка, и эта могучая мрачная
сила окрашивается въ его глазахъ почалыо. О чемъ-то далекомъ
и пеяспомъ грезятъ суровые велпкаии, дѣтп природы, и словно
раздѣляютъ печаль маленькпхъ людей, затерянныхъ въ ихъ каменныхъ пустынныхъ объятіяхъ. ; И понятна печаль человѣка,
созерцающаго лицо природы, когда оно сурово: вѣдь, не погпбъ
ы человѣкъ, не задавило бы его, не «вынесли бы изъ него жизнь
сѣрые камни», если бы люди могли понять урокъ грозящей при­
роды: «Соединяйтесь! Помогайте другъ другу! Ипачс смерть вамъ!»
Суровая природа— мать союза между людьми. У г. Короленко
есть великолепное опнсаніе угрозы природы,— оппсаніе, невольно
разрастающееся до значепія символа.
<Я вгляяулъ кверху. Едва перевалпвъ черезъ цѣпь отлогихъ
холмовъ яа сѣверо-западѣ,— къ намъ ползло тяжелое свинцовое
облако. Оно было громадно п странно своимъ рѣзкпмъ одпночествомъ на холодномъ п ясномъ небѣ. Вверху рѣзко ограничен­
ное, точно спина огромнаго жпвотнаго, внизу оно спустило нѣ-

— 16 —

сколько темныхъ отростковъ, которые тихо, зловѣще шевелились,
опускаясь все ниже, точно чудовище перебирало гигантскими
щупальцами. Но что было всего страннѣе,— облако ползло совсѣмъ низко надъ землей, вздрагивая, какъ будто теряя силы
въ своемъ полетѣ и готовое сразу упасть на слободу всею своею
грузною массой.
Слобожане уже обратили на него вниманіе. Въ юртахъ хло­
пали двери, люди выбѣгали съ любопытствомъ пли тревогой.
Впрочемъ, аборигены смотрѣли на небо довольно спокойно, та­
тары, особенно киргизы, волновались и переговаривались громко
и тревожно. Полусумасшедшій киргизъ, жпвшій невдалекѣ, прицѣлился изъ ружья и выстрѣлилъ...
Облако, все также вздрагивая, какъ будто съ нанряженіемъ
раскинулось уже надъ крайними юртами слободки. Все кругомъ
потемнѣло и потускло. Все притихло, когда надъ нашими голо­
вами, тихо волнуясь и шевеля мглистыми отростками, темносвинцовое, съ опаловыми просвѣтами, проползло туманное чудо­
вище, готовое, казалось, задѣть за крыши притихшей слободки...
Черезъ нѣсколысо минуть оно перенеслось надъ рѣкой. Плотныя
очертанія тучи закрыли оскалины и лѣса горнаго берега... Когда
туча исчезла за гребнемъ, на уступахъ, точно парпсованныя
гиганскою кистью, бѣлѣли густыя полосы снѣга.
Я очнулся точно послѣ страпнаго сна... Надъ слободкой
опять играли послѣдніе лучи скупого осенняго солнца... Люди
еще громко волновались, обсуждая значеніе страннаго явленія».
Эта туча будить то же чувство, что и «грозная звѣзда» въ
«Сказаніи о Флорѣ»: «Люди чувствовали, что также яеуклоппо
пдутъ въ мірѣ великое событіе я великое горе». И эта молча­
ливо грозящая природа впушаетъ подавляюіцпмъ своимъ молчаніемъ, какъ она внушаетъ грохотомъ своихъ бурь: «плотнѣе
другъ къ другу, люди!»
Все въ природѣ живетъ борьбою, и духъ долженъ сумѣть
отстоять себя среди прочихъ элементовъ.
Но, къ сожалѣнію, уроки природы далеко не ясны всѣмъ п
каждому и мпръ не наступить «въ человѣцѣхъ» только отъ
того, что звѣзды шепчутъ о великомъ законѣ жизни, о законѣ
могучаго согласія п безконечнаго стрсмлсяія; не наступить онъ
и оттого, что прпрода порою грозно встряхпваетъ человѣка и
сверкаетъ въ его испуганные глаза своими зловѣіце огненными
очами.
У г. Короленко есть одинъ велпколѣпный эпизодъ, гдѣ люди
и жпвотпыя какъ бы инстинктомъ угадали урокъ природы и

— 16 —

передъ ея гнѣвпымъ лицомъ забыли свои раздоры. Въ разсказѣ
«Морозь» описывается, какъ двѣ козули, мать и дочь, переби­
раются на глазахъ кучки людей черезъ Лену, полную разбиваю­
щихся льдинъ.
«Огромная льдина, плывшая впереди той, на которой стояли
козы, стала'какъ будто замедлять ходъ и потомъ начала разво­
рачиваться, останавливая движеніе заднихъ. Отъ этого вокругъ
животныхъ поднялся вновь цѣлый адъ раврушенія п плеска.
Льдины становились вертикально, лѣзли другъ на друга и лома­
лись съ громкимъ, какъ выстрѣлы, трескомъ.
Совсѣмъ уже близко отъ берега, въ десяткѣ саженей отъ
цѣлой кучки людей, козы все также были поглощены только
столкновеніемъ льдинъ и своими прыжками. Когда льдина, на
которой онѣ стояли, тихо кружась, подошла къ роковому мѣсту,—
у насъ даже захватило дыханіе... Мгновеніе... Сухой трескъ,
хаосъ об.юмковъ, которые вдругъ поднялись кверху и поползли
на обледенѣлые края мыса — и два черныя тѣла легко, какъ
брошенный камень, метнулись на берегъ, поверхъ этого хаоса.
Опѣ былп уже на берегу. Но на другой сторонѣ косы была
темная полоса воды, а проходъ загораживала кучка людей.
Однако, умное животное не задумалось ни на минуту. Я замѣтилъ взглядъ ея круглыхъ глазъ, глядѣвшихъ съ какимъ-то
страннымъ довѣріемъ, и затЬмъ она понеслась сама и напра­
вила младшую прямо къ намъ. Станочная собака, большой и
мохнатый Полканъ, сконфуженпо посторопилась, когда старшая
коза, загораживая младшую, пробѣжала мимо нея, почти коснув­
шись бокомъ ея мохнатой шерсти. Собака только поджала хвостъ
п задумчиво отбѣжала въ сторону, какъ будто озадаченная собственнымъ великодушіемъ и опасаясь, что мы истолкуемъ его въ
певыгодномъ для нея смыслѣ. Но мы одобряли ея сдержанность
и только радостно смотрѣли кверху, гдѣ два стройныхъ гѣла
мелькали на-лсту, распластываясь надъ верхушками скалъ>...
«Морозъ имѣетъ свойство пробуждать добрыя чувства», замѣчаетъ г. Короленко. И въ отвѣтъ на это слышптъ тотъ страш­
ный разсказъ, который свидѣтельствуетъ, что опасность, гнетъ,
горе соединяютъ людей до пзвѣстной границы, а дальше уже
поровятъ размозжить общественную ткань...
Не одному миру учитъ природа у г. Короленко. Миръ не
можетъ быть купленъ иначе, какъ борьбой, — таковъ смыслъ
прелестнаго «Сказанія о Флорѣ», и разъ это такъ, то и боевыя
чувства пмѣютъ огромную цѣнность. Еще бы! — представители
хищнпческаго начала вооружены съ ногъ до головы, и если

представители стремленія къ гармоніи будутъ мирными овцами,
прощай свобода, достоинство человѣка! Мораль, диктуемая природой, далека отъ м о р а л и р а б о в ъ , какъ небо отъ земли. И
когда элементы природы вдругъ раскрываютъ динамически свою
колоссальную силу, опи бросаютъ еще одинъ упрекъ человѣку,
упрекъ въ трусости, въ осторожности, въ жаждѣ жизни во что
бы то ни стало, въ лѣни! Они будятъ элементарное въ самомъ
чоловѣкѣ,—глубоко заложенную, разнымъ хламомъ заваленную,
но жизненную жажду шири и мощи.
За крѣпкими стѣнами сидитъ инсургентъ Діацъ.
«Годы прошли въ летаргіи. Діацъ успокоилса и сталъ забы­
вать даже свои сны. Подаренная врагами жизнь протекала незамѣтно, тупая и однообразная. Даже на дальній берегъ онъ смотрѣлъ уже съ тунымъ равнодушіемъ и давно уже пересталъ
долбить рѣшетку.. . Къ чему?. .
Но въ этотъ день съ утра море начинало опять раздражать
его. Нѣсколько валовъ уже перекатилось черезъ волнолоыъ,
отдѣляющій бухту, и слѣва было слышно, какъ камни лѣзутъ
со дна на откосы берега... Къ вечеру въ четыреугольникъ окна
то и дѣло мелькали сверкающія брызги пЬны. Прибой заводилъ
свою глубокую пѣсню, берегъ отвѣчалъ глубокими стонами и
гуломъ.
Діадъ только повелъ плечами и рѣшилъ лечь пораньше.
Пусть море говоритъ, что хочетъ: пусть, какъ хочетъ, выби­
рается изъ безпорядочной груды валовъ и эта запоздалая лодка,
которую онъ замѣтилъ въ окно. Рабья лодка съ рабьяго берега...
Ему нѣтъ дѣла ни до нея, ни до голосовъ моря.
Но вотъ что-то сознательно грозное пролетѣло надъ островомъ и затихаетъ и замираетъ вдали. . .
Діацъ сразу сталъ на ноги. Ему казалось, что онъ спалъ
лишь нѣсколько секундъ, и онъ взглянулъ въ окно, ожидая еще
увидѣть вдали бѣлый парусокъ лодки. Но въ окнѣ было черно,
море бѣсновалось въ полной тьмѣ, и были слышны смѣшанные
крики убѣгавшаго шквала.
Хотя такія бури бывали не часто, но все же онъ хорошо
зналъ и этотъ грохотъ, и свистъ, и шипѣнье, п подземное дрожаніе каменнаго берега. Но теперь, когда этотъ разнузданный
гулъ сталъ убывать, подъ нимъ послышался еще какой-то новый
звукъ, что-то тихое, ласковое и незнакомое. . .
Онъ кинулся къ окну и, опять ухватившись руками за рвшетку, заглянулъ въ темноту. Море было безформенно и дико,
д&льній берегъ весь былъ поглощенъ тяжелою мглой. Только
2

18 —

на нѣсколько мгновеній между нимъ и тучей продвинулся кра­
сный затуманенный мѣсяцъ.
Далекіе, яеувѣренные отблески безпорядочно заколебались на
гребняхъ бѣшеныхъ валовъ п погасли. Остался только шумъ,
могучій, дико-сознательный, суетливый и радостно зовущій». ..
И Діацъ бѣжалъ.
«Впереди были хаосъибуря. Кипучій восторгъ переполнилъ
ого застывшую душу. Онъ крѣпче сжалъ руль, натянулъ парусъ
и громко крикнулъ... Это былъ крикъ неудержимой радости,
безгранпчнаго восторга, сознавшей себя и пробудившейся жизни..
Сзади раздался заглушенный ружейный выстрѣлъ, потомъ гулъ
пушечнаго выстрѣла понесся вдоль, разметанный и разорванный
уроганомъ.
Съ боку набѣгалъ шквалъ, подхватывая лодку... Она подни­
малась, казалось, цѣлую вѣчность... Хозе-Марія-Мигуэль-Діацъ
съ сжатыми бровями твердымъ взглядомъ глядѣлъ только впередъ,
и тотъ же восторгъ переполнялъ его грудь... Онъ зналъ, что
онъ свободенъ, что нпкто въ цѣломъ мірѣ теперь не сравняется
съ пимъ, потому что всѣ хотятъ жизни... А онъ... Онъ хо­
четъ только свободы.>
Такъ естественно вырастаетъ навсгрѣчу прпзывамъ природы
гордый порывъ изъ глубины человѣческаго духа.
Человѣкъ далеко ушелъ отъ первобытной гармоніп; его мпссія,
диктуемая его организмомъ и условіями существованія,— обрѣстп
ту же гармонію на почвѣ духовности, на почвѣ сознанія. Мы
не пайдемъ у Короленко абриса такого человѣкобога, да и гдѣ
же они вокругъ насъ?— Самое прекрасное, что мы в и д и м ъ среди
людей, есть только порывъ къ этой гармоніи, порывъ то неясный
и пассивный, то активный въ видѣ жажды правды, не умѣющей
еще опредѣлять свои ягеланія, хватающейся за первое рѣшеніе,
то, наконецъ, сознательный порывъ, полный скорбнаго познанія,
непзсякаемой надежды п непобѣдпмаго упорства.
III. Крсісотй порыва въ произведенілхъ Короленко.
Порывъ человѣческой души къ высокому, могучему, прекра­
сному— любимая тема нашего писателя, и далеко пе исчерпывая
всѣхъ варіацій этой темы, встречающихся въ его произведеніяхъ,
мы можемъ тѣмъ не менѣе, построить нѣчго вродѣ градаціи
этихъ порываній.

У п р и м и т и в н а г о человѣка порывъ къ лучшему рѣдко, а,
можетъ быть, и никогда не выражается въ впдѣ боевого настроенія, въ видѣ стремленія бороться со зломъ жизни, въ видѣ
жадныхъ поисковъ за нормами жизни, за идеаломъ, диктуюіцимъ
ту или иную программу.
Примитивный человѣкъ тоже «хочетъ ипогда хорошей прими­
ряющей съ жйзнью правды»; но никакихъ критеріевъ правды
у него нѣтъ, и ему достаточно хорошей примиряющей съ жизнью
с к а з к и . Первобытная религія есть именно сказка, истолковы­
вающая жизнь въ болѣе или менѣе утѣшительномъ смыелѣ. Ди­
карь сразу признаетъ существованіе всего того, что онъ измышляетъ, руководясь чувствомъ удовлетворенія, которое сопровождаетъ его религіозное творчество.
«Я увидѣлъ въ углу, подъ самымъ окномъ, какую-то колѣнопреклонепную фигуру. Тимошка мирно покачивался, стоя на
ксуіѣняхъ передъ какими-то болванчиками, неопредѣленно чер­
невшими въ углу.
— А что это въ углу у него разставлепо?— спросилъ я.
— Идолы это. Ка-акже! Самъ дѣлаетъ. Ужъ у него сколько
разъ отымали, сейчасъ опять смастерптъ.
— Чѣмъ же?
— На выдумки ловокъ, бѣда! Ножъ изъ жести оконной у
него, объ камень выточенъ. >
Смастерилъ жестянымъ ножомъ, поставилъ въ уголъ, и готовъ
богъ, и можно передъ нимъ, покачиваясь, стоять на колѣпяхъ
и молиться. И все же это порывъ къ лучшему, это насильственно
реализованная греза о томъ, что есть въ жизни силы, которыя
внемлютъ Тимошкѣ, интересуются судьбой его, что онъ пе одппъ,
что грозящія стихіи не глухи п не неумолимы.
Самая низкая ступень человѣческаго порыва есть мечта о
лучшемъ мірѣ, о справедливости въ мірѣ, объ успокоеніп,—
мечта, въ которую наивно вѣритъ наивный умъ. Возьмито, напр.,
знаменитаго Макара.
«Работалъ онъ страшно, жилъ бѣдно, терпѣлъ голодъ и
холодъ. Были ли у него какія-нибудь мысли, кромѣ непрестанпыхъ заботъ о лепешкѣ и чаѣ?— Да, были.
Когда онъ бывалъ пьянъ, онъ плакалъ. «Какая наша жизнь,—
говорилъ онъ,— Господи Боже! > Кромѣ того, онъ говорилъ иногда,
что желалъ бы все бросить и уйти на «гору». Тамъ онъ не
будетъ ни пахать, нп сѣять, не будетъ рубить и возить дрова,
не будетъ даже молоть зерно на ручномъ жерновѣ. Онъ будетъ
только спасаться. Какая это гора, гдѣ она,—онъ точно не зналъ,
2*

— 20 —

-

з н а л ъ т о л ь к о , ч т о г о р а э т а е ш ь , во-первыхъ, а во-вторыхъ,
что она гдѣ-то далеко,— такъ далеко, что оттуда его нельзя
будетъ добыть самому тайону исправнику.,. Податей платить,
понятно, онъ также не будетъ»...
Созпапіе убожества своего существовавія и порывъ къ луч­
шему, несомнѣнно, живы въ душѣ бѣднаго Макара. Пьяный онъ
даже собирался на гору, хотя допускалъ, что можетъ не найти
ея, попасть на другую и пропасть. Во снѣ, приснившемся Ма­
кару, конечно, много символизма, и его невозможно толковать,
какъ чисто психологическій этюдъ, по нельзя отрицать, что
жажда справедливости, затаившееся гдѣ-то въ глубинѣ сердца,
негодовапіе на горькую несправедливость с у д ь б ы могли прорваться
у Макара при тѣхъ или пныхъ обстоятельствахъ, а рядомъ съ ними
и смутная надежда на справедливость въ неопределенной дали.
<Вотъ онъ оглядѣлъ всю свою горькую жизнь, Какъ могъ
онъ до сихъ поръ выносить это ужасное бремя? О н ъ н е с ъ е ю
пот ом у, чт о

впереди

по

все ещ е

м а я ч и л а — звѣ здочкой

въ

— н а д е ж д а . Опъ жпвъ,— стало быть, можетъ, долженъ
еще испытать лучшую долю... Теперь онъ стоялъ у конца, и
надежда угасла...
Тогда въ его душѣ стало темно, и въ ней забушевала ярость,
какъ буря въ пустой степи глухою ночыо. Овъ забылъ, гдѣ онъ,
передъ чьпмъ лпцомъ предстоитъ,— забылъ все, кромЬ своего
гнѣва.
Но старый тайонъ сказалъ ему:
— Погоди, барахеанъ! Ты не на землѣ... Здѣсь и для тебя
найдется правда...
Именно, благодаря глухо сознаваемой горечи существованія,
неопредѣлепная вѣра, своеобразный отсвѣтъ хрпстіанства въ
душахъ малокультурныхъ людей,— крестьянъ, напрпмѣръ,— близкихъ къ примитивному человѣку, пріобрѣтаетъ умилительную
значительность; на обѣты релпгіи возлагаются послѣднія упованія; порвись они—и ничего не останется, кромѣ отчаянія, пока
душа человѣческая не создастъ новыя иллюзіи пли не засвѣтнтъ
для себя собственпыхь огней.
Вспомните трогательную сцену изъ разсказа «За иконой».
«Въ сторонѣ, по тропинкѣ, опираясь на палку и сгорбив­
шись, плелась какая-то старуха. Очевидно, каждый шагъ давался
ей очень трудно. Сгорбленная спина качалась, голова, опущен­
ная внизъ, дрожала, ноги передвигались съ трудомъ. Она не
поднимала глазъ и сосредоточенно смотрѣла только подъ ноги,
отмеривая шагъ за шагомъ своего многотруднаго пути.
т ум анѣ

21 —

— Матушка, а матушка!—оклпкнудъ ее Андрей Ивановичъ.
— Что тебѣ, касатикъ?
Въ голосѣ старушки слышалось успліе. Она подняла смор­
щенное лицо съ потускнѣвшпмъ взглядомъ п посмотрѣла па
Андрея Ивановича, продолжая шагать попрежпему.
— Ты какъ же это, а?— недоумѣвалъ мой впечатлительный
спутникъ.— Чай, вѣдь, трудно?
— Трудно, родимый, трудно! Главное дѣло— ноги вотъ,
ноги не ходятъ,— стара.
Слеза выкатилась изъ моргающаго глаза и упала на песокъ
дорожки. Андрей Ивановичъ дѣлалъ какія-то нелѣпыя двпженія,
что у него служило признакомъ внутренняго волнѳиія.
— Нешто этакъ возможно? Вѣдь, тебѣ никакъ не дойти.
— Авось, Матушка Владычица допесетъ. Порадѣть хочется
Матушкѣ... Стара... Помирать скоро,—порадѣть хочется. А что,
далеко ли еще до Каменки, до ночлегу?
— Верстъ еще двѣнадцать.
— Охъ, батюшки, далеко!.. Иди, иди, касатикъ. Не смотри
на меня, старую... Негоже вамъ глядѣть-то... Ноженысп-то у
васъ рѣзвыя, а я, вишь, измучилась... Не замай, проходите,
родимые...
Мы двинулись дальше, и оба долго молчали. Наконецъ,
остановившись, по обыкновенію неожиданно, Андрей Ивановичъ
посмотрѣлъ на меня долгимъ укорпзнепнымъ взглядомъ.
— Неужели это она напрасно?.. Думаете, не зачтется? Не
можетъ быть, враки!..
И хотя я и не думалъ даже возражать, Андрей Ивановичъ
крѣпко ударплъ по стволу ближайшей березы и быстро пошель
впередъ >.
Андрей Ивановичъ— другой типъ, его порывъ совершенно
иного порядка; но недаромъ онъ tjK0pU3HCHH0 посмотрѣлъ на
своего пріятеля Галактіоныча. Неужели это напрасно? Такая
горячая вѣра, такая трогательная готовность «порадѣть» и... но
зачтется? Неужели вся безконечная масса усплій, растраченная
человѣчествомъ за время его существованія па разнаго рода
религіозныя «радѣнія»— даромъ потрачена?
Въ томъ же разсказѣ вы найдете п косвенный отвѣтъ на
этотъ вопросъ.
«Не глядя другъ на друга, не обращая внпманія на толчки,
всѣ богомольцы смогрѣли въ одно мѣсто... Нолупотухшіе глаза,
скорченныя руки, изогпутыя спины, лица, искаженныя отъ боли
и страданій— все это обращалось къ одному центру, туда, гдѣ

— 22 —

— 23

изъ-за стекла и переплета рамы сіяла золотая риза п голова
Богоматери склонялась темнымъ пятномъ къ Младенцу. Изъ глу­
бины кіота икона производила особенное впечатлѣніе.
Солнечные лучи, проникая сквозь стекла, сверкали смягчен­
ными переливами на золотѣ ея вѣнца; отъ движенія толпы икона
слегка колебалась, переливы свѣта вспыхивали и угасали, перебѣгая съ мѣста на мѣсто, и склоненная голова, казалось, шеве­
лилась надъ взволнованной толпой. Тогда потухшіе глаза и иска­
женный лица оживлялись. По всѣмъ этимъ лицамъ проходило
какое-то вѣяніе, сглаживавшее всѣ различные оттѣнкп страдаniff, подводившее ихъ подъ общее выраженіе умиленія. Я смоірѣлъ на эту картину не безъ волненія... Такая волна человѣческаго горя, такая волна человѣческаго упованія и надежды!..
И к а к а л о г р о м н а я м а с с а о д н о р о д н а х о д у іи е в н а г о д в и ж е н ія ,
подхват ы ваю гцаго, ун о ся щ а го , см ы ва ю щ а ю каж дое о т д ѣ льн о с
ст радаш е,
о к е а н ѣ ...

каж дое ли ч н о е

го р е} к а к ъ

Н е здѣ сь л и , д у м а ло с ь

каплю , ут опаю щ ую

м н ѣ 9 не въ

эт ом ъ л и

въ

м огу-

чем ъ п о т о к ѣ о д н о р о д н ы х ъ ч е л о в ѣ ч с с к и х ъ у п о в а н ій , о д н о й вѣ р ы

»
Смысйъ вѣры въ ея непосредственной псцѣляющей сплѣ, п
если бы дупіа человѣка, порываясь къ гармоніп и счастью, не
создавала себѣ въ самыя трудпыя минуты утѣшающпхъ иллюзій__
кто знаетъ, возможна лп была бы самая жизнь человѣка, самое
существовапіе духа въ той высоко развитой, но болѣзненно
незаконченной формѣ, въ какой мы знаемъ его, какъ душу чело­
века?
И, однако, на известной границѣ эта душа перерастаетъ
жажду псцѣлпться путемъ коллективной воли, путемъ сліянія
съ вѣрующимъ стадомъ. Общая правда перестаетъ удовлетворять
именно потому, что утешительная теорія пе принимается уже
за истину только потому, что она утешительна: выдвигаются
другіе крптеріп.
Сначала это вовсе не тѣ разъѣдающія, скептпческія умозрѣнія, которыя пе уступаютъ ни передъ чЬмъ, кромѣ очевид­
ной аксіоматпческой, ясной истины, пли крпстальпо-чистыхъ,
безупречно логичеекпхъ выводовъ изъ такихъ истинъ;"нѣтъ, не
<честность познающаго ума» заставляетъ усомниться въ непоко­
лебимости основъ общей вѣры, а потребность выросшаго чувства.
Ѳедора Силина, пмповирующе-могучаго Убивца, больно изобидѣли начальники; убилъ его Богъ смертью жены и сынишки,
попъ и тотъ послѣднее за похороны отобралъ... И вотъ, онъ
«задумался» и «пошатился въ старой вѣрѣ>. Тоска по повой
и о д и н а к о в ы х ъ н а д е ж д ъ — н с т о ч н г і к ъ э т о й и с ц ѣ л я ю г ц е й с и л ы ? ..

вѣрѣ погнала его изъ родного села, загнала въ тайгу, въ тюрь­
му... Чего же онъ ищетъ? Утѣшительной пллюзіи? Увѣреній въ
существованіе эдема, гдѣ нѣкогда лсцѣлится его скорбь? Нѣтъ!—
онъ ищетъ «праведныхь людей». Его поразила низость жизни
окружающихъ. <Такъ ли бы жить-то надо по Божьему закону?
Всякъ о себѣ думаетъ, была бы мамона сыта! Который грабитель
въ кандалахъ закованъ идетъ, и тотъ не настоящій грабитель. >
Это порывъ новаго типа. Для Убивца не такъ важна уве­
ренность въ возможности обрѣстп покой, какъ тягостна окру­
жающая дпсгармонія, вся неправда юдоли земной, явно ч е л о в ѣ ч е с к а я неправда. Примитивный человѣкъ чувствуетъ себя придавленнымъ внѣшними силами, чувствуетъ себя зависимымъ отъ
непонятныхъ стихійныхъ процессовъ.
— «Мужикъ... онъ кругомъ какъ есть въ Божьей волѣ хо­
дить. Сейчасъ вотъ парить крѣпко, а изъ-за лѣсу вонъ ужъ
туча глядитъ.
— Мужикъ— ужъ онъ соображаетъ, стало быть, къ чему
Господь-Батюшка эту тучу приспособляетъ. Вотъ теперь для
хлѣбовъ она пользительна, и мы должны Бога благодарить. А
иной разъ бываетъ: хлѣба налплись, вдругъ холодомъ пахнетъ,
побѣжитъ-побѣжить градовое облако. Тутъ ужъ надо мужику ко
Владычицѣ прибѣгать, икону мы подымаемъ, молимся: отвороти!
И, стало-быть, ежели можетъ еще грЬхамъ нашпмъ терпеть, то
заступится, пронесетъ мимо. А ежели ужъ невозможно Ей тер­
петь, мы должны бедствовать.»
Подымаясь выше, человекъ все более сознаетъ, что съ вра­
гами, не имЬющимп облика человЬческаго, онъ, пожалуй, и
сладплъ бы, соединяясь дружно и братски съ другими людьми,
по содружества-то этого, братства-то онъ и не впдптъ подлЬ
себя, и з л о м о р а л ь н о е начпнаетъ заслонять Ьъ его глазахъ
с т и х ій н о е зл о .

Нашелъ ли Убивецъ новую веру? «Теперь, конечно, попятіе
маленькое имею», говорить онъ. Повидимому, глубоко запало
въ его умъ поученіе «умной и доброй бабы», которую онъ
спасъ: «Большая заповедь; любовь. А еще сказано: больше той
любви не бываетъ, какъ если кто душу свою готовь отдать за
други своя. Вотъ тутъ и весь законъ. Да и еще нуженъ умъ:
разеудить, значить, где польза, и гдЬ пользы нетъ.»
М о р а л ь н о е христіанство замЬняетъ собой
напщ ралъную
релпгію примитивнаго «мужика».
И Андрей Ивапычъ «за правду помереть готовь во всякое
время» и иіцетъ ее всеми усиліями ума п сердца. Конечно,

— 24 —

настроеніе искатоля правды прорывается въ немъ лишь отъ вре­
мени до времени, но зато принимаетъ характеръ суетливой
активности. Это ничего, что Андрей Иванычъ сильно напомипаетъ Донъ-Кихота: всякій искатель правды, у котораго непосредственнаго чувства больше, чѣмъ свѣдѣній, напоминаетъ Ламанчскаго героя, п за смѣшными приключеніями Андрея Ива­
ныча кроется такое же горячее, любвеобильное и истинно рыцар­
ское сердце, какъ и у рыцаря печальнаго образа.
Андрей Иванычъ не знаетъ точно, гдѣ правда. Онъ больше
чуетъ ее и кипятится во имя ея, не подымаясь, однако, до рѣшптельнаго и безповоротнаго разрыва съ неправдой. Яковъ изъ
разсказа «Въ подслѣдствепномъ отдѣленіп» знаетъ правду и
объявплъ во имя ея открытую войну «міру». <Правда» Якова
по формѣ нелѣпа: растущую тяжесть жизни, всѣ горысіе сюр­
призы капиталистической культуры, обрушивающіеся па деревню,
опъ отожоствплъ съ земскпмъ началомъ, и старый «правъ-закопъ»
съ началомъ государственпымъ. Въ корнѣ Яшкиной правды лежитъ, однако, вѣрное чутье, противопоставляющее нормальный,
справедливый укладъ жизни явной несообразности и мучитель­
ности дѣйствптельнаго уклада. Намъ незачѣмъ вдаваться въ
разборъ того, какъ дошелъ онъ до своего пессимистическаго
міросозерцанія, до увѣрепности, что «отецъ съ сыномъ, обняв­
шись погпбнутъ», что правда п государственная власть вытѣсняются беззаконшікамп-земцамп; важно только то, что безна­
дежность общаго, ужасъ личнаго его полол;енія ни на минуту
не заставляюсь его поколебаться въ своей «правдѣ». Яшка видѣлъ «пользу » въ самомъ фактѣ своего стоянія «за Бога, за
Велпкаго Государя», стало быть поступалъ такъ... для души».
Д а я д у ш и - это, конечно, немного неясно. Въ какомъ смыслѣ
хочетъ Яшка спасти свою душу? Является ли для него стояніе
за правду чѣмъ-то дорогимъ, съ потерею чего онъ потерялъ бы
и уваженіе къ себѣ, нотерялъ бы сознаніе цѣнностп и достоин­
ство самаго своего существованія, или опт» падѣется на реаль­
ную награду за гробомъ? Фактъ тотъ, что онъ прикпдывалъ все
къ нѣкоторымъ, незыблемымъ въ его представленіи, правамъ лпчностп, и браковалъ все, что не подходило подъ эту
мѣрку.
Опъ, песомнѣнно, не послушался бы даже прпказанія «пра­
вильной» государственной власти—покориться: «Гдѣ, поди, ко­
риться. Како коренье... Невозможно мнѣ.» Но, несмотря на эту
изумительную вѣрность открытой Яшкою «правдѣ», опъ терппмъ
къ чужому мпѣнію. Выслушавъ пзложеніе совершенно несрод-

— 25 —

наго ему ученія, онъ говоритъ: «Что же? Это тоже хорошо...
Конечно, всякъ по своему разумѣнію. »
Итакъ, по Яшкиному мнѣнію, всякъ по своему разумѣнію
долженъ строить идеалъ правильной жизни; Яшка чувствуетъ,
что идеалы эти не будутъ слишкомъ далеки другъ отъ друга:
<И по нашему такъ: всѣ отъ Адама!» Единство человѣческихъ
интересовъ, гармоническая жизнь человѣческаго рода, чуетъ
Яшка, останутся навѣки основною чертой всякаго обшественнаго
идеала; но разъ найдя свой <правъ-законъ», человѣкъ никогда,
пи при какихъ обстоятельствахъ не долженъ измѣнять ему, но
долженъ громко протестовать противъ неправды окружающаго;
а что всякій истинный «идеалистъ» не можетъ найти господствующій нынѣ порядокъ согласнымъ «правъ-закопу», это тоже
чувствуетъ Яшка.
«Правда» Яшки формально нелѣпа, но зато онъ стреми­
тельно выпоситъ ее на свѣтъ еще безформенную и страждетъ
за нее. Такъ и камышпнскій мѣщанинъ, путемъ какого-то ложнаго процесса, очевидно, нодъ давленіемъ мучительной безпорядочности окружающаго пришедшій къ выводу, что «ничего
нѣтъ», сей часъ же активно выступилъ со своимъ своеоб])азнымъ
нигилизмомъ. Но другіе темные люди только ипстпнктпвно
чуютъ обидную неправду мсждучеловѣческнхъ отношеній, и ихъ
ігорывъ къ правдѣ сказывается лишь скорбыо, какъ у Елепы,
оскорбленной гаденькими счетами и расчетами г. Будникова.
«Нѣтъ этой ясности сознанія, понпманія точнаго нѣтъ, это
вѣрно. Да и что такое слезы, какая польза? А все-таки, по мо­
ему, въ глубинѣ этихъ ея голубыхъ глазъ, глупыхъ и плачуЩихъ, далеко, чуть замѣтно мерцалъ инстинктъ правильный,
только дремлящій, неосвѣщенпый сознаніемъ, не вполнѣ разбу­
женный. »
«Эти ея глупыя слезы были, можетъ быть, единственными,
настоящпмъ, правильнымъ,—пожалуй, я позволю себѣ сказать,
самымъ умнымъ— во всей этой исторіп. Конечно, она не отда­
вала себѣ отчета, и никто изъ нихъ не понпмалъ, что вотъ
тутъ-то гдѣ-то, можетъ быть не далеко, за темнымъ чувствомъ,
вызвавшимъ эти слезы, скрывается настоящій выходъ, дверка
какая-то потайная, невидная и заколоченная... Только нужно
еще сумѣть открыть ее... А она, глупая, пе умѣетъ»...
Не умѣетъ отворить дверку, изъ которой бы выступила «цѣлая фаланга женскаго героизма», а можетъ быть и цѣлая фа­
ланга умныхъ и нравильныхъ идей. Достоинство человѣка оскорб­
лено, п духъ «пеизрѣченнымп воздыханіями » скорбитъ въ глу-

— 26

— 27 —

бинѣ человѣка. И эта скорбь прекрасна. На десятки печальниковъ жизни, проливающихъ слезы святой грусти о пошлости
людской, найдутся навѣрное единицы, у которыхъ скорбь родить
пониманіе, a пониманіе—протестующій порывъ.
Въ разсказѣ «Маруспна Заимка > читатель знакомится съ
личностью въ высшей степени интересною, съ активнымъ, безпокойнымъ, тоскующимъ по шири Степаномъ. Раньше удаль
Степана находила, вѣроятно, исходъ въ преступленіяхъ, раньше
онъ могъ бы, какъ Абрашка, поразить «глубоко богатой и не­
тронутой увѣренностью... что каковы бы тамъ ни были еще люди
и взгляды, все-таки наиболѣе стоющій человѣкъ тотъ, кто смѣло
носится по самымъ крутымъ стремиинамъ жизни, съ которыхъ
только оступись... попадешь прямо на каторгу».
Но послѣ многихъ испытаній, послѣ крѣпкой любви къ Марусѣ съ ея не менѣе глубокой и нетронутой вѣрой въ «поря­
дочную» жизнь, въ законный укладъ, Степанъ нашелъ иное
прпмѣненіе своей удали: онъ сталъ защищать угнетен ныхъ якутовъ. Но вся эпопея его героической борьбы съ былыми друзьяыитатарами кончилась крахомъ. Наивный Абрашка и его безстыдная жена «больна конфузплъ» Степана, по мнѣнію якутовъ.
«Я слушалъ съ удивленіемъ: все, что тутъ говорилось, была
правда, все это было хорошо извѣстпо и намъ, п Степану, и
всей слободѣ. И я не могъ сообразить, почему эта толпа тор­
жествовала надъ этимъ человѣкомъ, которому стоило только под­
нять голову и сказать нѣсколько словъ. Я такъ и ждалъ, что
Степанъ остановить коня и крнкнетъ:
«Да, я сдѣлалъ все это, и опять сдѣлаю... Собаки!»
Но Степанъ не говорилъ этого. Наоборотъ, его глаза, еще
недавно дерзко искавшіе опасности и кидавшіе вызовъ,— теперь
потупились; онъ густо покраснѣлъ.
Увы! это была полная нравственная побѣда одной стороны
п пораженіе другой. Побѣда увѣреннаго въ себѣ и цѣльнаго,
въ своей простодушной непосредственности злодѣйства надъ не­
уверенной и стыдящейся себя добродѣтелью»...
Порывъ сильнаго человѣка постоять за права обпженныхъ
кончился такъ странно, потому что никто кругомъ Степана, даже
блюстители закона, не были увѣрены, что такъ поступать ра­
зумно п хорошо.
Порывъ къ соціальной правдѣ, рыцарскія стремленія зате­
рялись въ царствѣ холоднаго эгоизма и мѣщанскаго благоразумія, затерялись потому, что они не были подняты до степени
ясной сознательности. Да и то сказать, защищая якутовъ отъ

татаръ, Степанъ шелъ не по тому пути, по которому онъ на­
правился бы, будь онъ вполнѣ просвѣщенъ. Вѣдь, татары вы­
нуждены жить въ мѣстности, гдѣ имъ предстоитъ или грабить
или умереть. Татары пе господа положенія, не источникъ не­
правды.
Чтобы обрисовать порывъ къ лучшему во всей его полнотѣ,
изобразить его высокія ступени, Короленко пришлось есте­
ственно отодвинуть разсказъ въ глубь временъ, почему фигуры
Бенъ-Іегуды и Сократа много потеряли въ типичности, но вы­
играли въ символической многозначительности.
Въ «Сказаніи о Флорѣ> крайне любопытно противопоставленіе м о р а м ю с п о д ъ а м о р а л и р а б о в ъ . Какъ мораль господь,
такъ и мораль рабовъ могутъ выступить въ ослѣпительныхъ одѣ- і
яніяхъ, подкупить цѣлою системой умозрѣній, оправдывающихъ
основные инстинкты, лежащіе въ глубинѣ каждой пзъ нпхъ:
эгоистическій инстинкта воли къ мощи и эгоистическій инстинктъ
сохраненія жизпп во что-бы то ни стало.
Господинъ жаждетъ с^Гавы, побѣдъ, допустпмъ, корысти, но
красота его идеала заключается въ могучемъ стремленіп къ расширенію сферы своей жизни. Господинъ постепенно превра­
щается изъ завоевателя-убійцы, изъ антропофага въ завоевателярабовладѣльца. Внутренняя связь расы или класса господь крѣпнетъ, создается своеобразное братство людей, окружен ныхъ го­
товыми возстать рабами. Достигнувъ апогея власти господинъ,
повинуясь той же жаждѣ мощи, начпнаетъ развивать культуру
и мудро организовывать жизнь поддан ныхъ. Благородное един- é
ство внутри касты и попечптельность хорошего хозяина о раз- I
номъ человѣческомъ скотѣ— вотъ кульмпнаціонный пунктъ, ко­
тораго можетъ достигнуть господинъ. Дальше начинается неми­
нуемый упадокъ.
«Первые кесарп, встрѣчая отпоръ и сопротивленіе народовъ,
еще не забывшпхъ свободу, часто вспоминали о благоразуміи;
мѣрами кротости привлекали они тѣхъ, чьи руки могли еще
мечами защищать вольность; подъ цвѣтами человѣколюбія скры­
вали они цѣпи рабства, чтобы не вызвать въ гордыхъ сынахъ
свободы— желанія смерти въ бою.
И потому, завоевавъ Іудею, они оставили пароду отеческіе
законы и вѣру въ Единаго и собственное правленіе. А втор­
гаться воинамъ въ предѣлы храма запретили подъ страхомъ
смертп.
И вотъ клпкп борьбы за свободу повсюду стихли, пало сопротпвленіе насилію завоевателей, міръ склонился въ изнеможе-

— 28 —

ніи, кой-гдѣ только въ безсиліи потрясая цѣпями. И такъ шли
годы. Римляиѳ привыкали повелѣвать, міръ привыкалъ повино­
ваться. Въ сердцѣ Рима росло высокомѣріе и гордость. Онъ
думалъ: «кто посягнетъ нынѣ на мое владычество?» И отвѣчалъ:
«Никто». А въ остальномъ мірѣ рабство укореняло привычки
страха и низкаго иреклоненія.
PI Римъ въ безмолвіи обіцаго рабства рычаіъ на вселенную,
какъ хищный левъ ночью среди ливійской пустыни. А вселен­
ная, какъ пустыня, со страхомъ внимала рычанію насильника,
помня страданія отцовъ, но забывши ихъ доблесть.»
Въ «Феноменологіп духа» Гегель со свойственною ему про­
ницательностью установплъ законъ, согласно которому г о с п о д и н ъ ,
достигнувшій апогея, лпшпвшій самъ себя своихъ противнпковъ,
начянаетъ предаваться лѣии и замѣняетъ жажду мощи жаждой
все болѣе утонченныхъ, вѣрнѣе все болѣе чувственпыхъ и разрушптельныхъ наслажденій. Воевать не съ кѣмъ, заботиться о
благѣ провпнціп во имя одного только интереса къ будущности
пмперіп могутъ только такіе г о с п о д а , которые случайно обладаютъ геніемъ; остальнымъ открыта широкая дорога къ обожествленію себя путемъ грандіознаго разврата п звѣрпной жесто­
кости: развратъ вмѣсто культуры, казни вмѣсто сраженій. Въ
велпколѣпіп обезумѣвшаго господства остается только «па вершинѣ горы поставить лонге разврата, смѣяться падъ добродѣтелыо и кровыо невпнныхъ поить землю.
Но такіе w c t t o d 11 сохраняютъ господство только либо стра­
хомъ, впушеннымъ прежде, либо купленною за деньги силой
тѣхъ же рабовъ. Въ томъ или другомъ случаѣ паденіе ихъ не­
избежно. Нптцше и другіе апологеты морали госнодъ рпсуютъ
ее неизмѣнно пли въ періодъ варварства, когда ю с п о д и н ъ пред­
ставляетъ изъ себя знаменитую «бѣлокурую бестію>, безстрашную, предпочитающую смерть праздной жизни, пли въ неріодъ
культуры, когда онъ объедпняетъ націю и законодательствуетъ,
но они пе хотятъ впдѣть, несмотря па бсзчисленные урокп истоpin, пемпнуемаго вырожденія господъ.
Врядъ ли можно согласиться съ Гегелемъ, что рабы в с е г д а
продѣлываютъ обратную эволюцію. Гегель безусловно правъ, ко­
нечно, что страхъ смерти главная причина, дѣлающая человѣка
рабомъ, a отсутствіе его—господиномъ. Несомнѣнно бозстрашные племена п люди гибли пли побѣждалн; всякій при всѣхъ
обстоятельствахъ можетъ предпочесть смерть рабству; рабскій
духъ— прежде всего духъ трусости, главное же отличіе госпо­
дина— храбрость. Но рабы дѣлаются въ теченіе поколѣній все

— 29 —

болѣе мужественными, говоритъ Гегель: въ то время, какъ господпнъ изнѣживается на вершииѣ соціальной горы, рабъ за­
каляется у ея подножья. Господинъ, пе чуя опасности, перестаетъ нуждаться въ прочномъ союзѣ со своими, рабъ же все
болѣе созпаетъ необходимость сплотиться; развивается любовь
къ труду, развиваются суровыя добродѣтели людей, прпвыкшихъ
къ лпшеніямъ и терпѣнію, создается «мускулистая рука», спо­
собная потрясти до основанія всю «пирамиду». Этого мало: вся
экономическая жизнь, вся дѣловая адмпппстрація переходятъ
постепенно изъ рукъ лѣнивыхь празднолюбцевъ-господъ въ руки
наиболѣе способныхъ изъ рабовъ. Врядъ ли, однако, такой про­
цессъ совершается сколько-нибудь постоянно: въ рабствѣ есть
нѣчто, глубоко развращающее человѣка, и все вышесказанное
относится скорѣе къ демократіп, къ трудящимся классамъ, чѣмъ
къ рабамъ въ собственномъ смыслѣ слова.
Какъ бы то ни было, но мораль рабовъ заключается совсѣмъ не въ ростѣ зародышей свободолюбія п т. п., а въ украшеніи естественныхъ чергъ малодушнаго раба, въ постепенно ^
крѣпнущей вѣрѣ въ то, что миролюбіе, смиреніе, податливость,
угодлпвость, непритязательность есть наиболѣе благоразумное и
даже наиболѣе благородное, чего можетъ достигнуть человѣкъ.
Слово «благородство» замѣняется обыкновенно словомъ «добро­
детель» .
У священпиковъ п вельможъ, описанныхъ въ «Сказаніп о
Флорѣ» , у этпхъ дважды рабовъ, тѣмъ болѣе послушныхъ, что
они жаждутъ сохранить во чтобы то пи стало но только жизнь,
но и жалкія свои преимущества,— смиреніе является еще только
политическимъ благоразуміемъ.
«Менахемъ могучимъ голосомъ прпзывалъ къ оружію.
Но другіе въ Іерусалпмѣ были противнаго мнѣнія.
«Іакъ какъ,— говорили они,— Флоръ ищетъ войны, то мы,
наоборотъ, должны сохранить кротость и терпѣніе, чтобы не
потерять и того, что еще у насъ осталось.»
Они ходили межъ народа, припадая къ ногамъ даже простыхъ
людей и смиренно обнпмали ихъ колѣна, чтобы склонить къ поступкамъ кроткпмъ и къ терпѣнію.»
У ессеевъ то же рабье смиреніе уже становится высшею муд­
ростью, приближающеюся къ святости:
«Подошли сссеи въ бѣлыхъ одеждахъ п сказали:
с^®шь зло, мудрый Менахемъ, у ч е т е м ъ , к о т о р о е в ъ
г о р д о с т и с в о ей с т р е м и т с я п р о н и к н у т ь в о все, ч т о б ы л о , ч т о
ест ь и

чт о

будет ъ.

Н е д о ѳ о лъ н о -ли

человѣ ку

знат ь

за ко нъ

— 30 —
— 31 -

Моисея и еще— какъ пахать землю?.. Ты спешь зло также
з о в т ъ н а борьб^
и
nrfp, ° СаЖ ЛШ ГЬ ГОрОДЪ> л

г° ^

-

»» ^

то осаждаюшІР
™Р°*ь сопротивляется
то осаждающіе предлагают жизнь кроткимъ, а мятежпыхъ ппе* ” “ Ч™- М» проповѣдуемъ юрод, ^
еи,”
S
"
[І-ѴТЬ
А и м ш , ,„„ро,оіъ смептію И
В

Д

™ да' » “

. . P Ze

"

К0Т°РУЮМенахемъ слушаем со вниборьба— ало. W ry ,°’ " ТРеТЫ0’ ВЪ К°Т0РЫХЪ гов» ь , что
т т І1 ъ т п СНЯаЯЛП

«Воду— говорили они, — пе сушатъ водой, но огнемъ и
огонь пе гасятъ пламенемъ, но водой. Такъ и силу не побѣ
ждаютъ силой, которая есть зло>...
пспхт°п~я1 п еСНЫЙ 0браГ ПКЪ ПСТПНП0 Рабьей мудрости.Но рабья
:
м
даетъ себя знать ец^ѳ слишкомъ противнымъ ирпкусомъ. Менахемъ самъ укрѣпляетъ ессейскую позпцію, поô p ë L r . “ ор“ ‘

■ ""*

“ » * “

”

Не восхшцаетъ ли невольно проповѣдь возвышенной не­
жности, отказывающейся бороться со зломъ, отказывающейся
относиться къ нему иначе, чѣмъ съ тихою скорбью, проповѣдь
голубиной кротости? Не явится ли она бальзамомъ, во время
пролитымъ на жгучія раны человечества? Не заразить ли опа
своимъ тихимъ миромъ мятущихся людей? Не покорить ли оиа
гордыню зла блескомъ своего кроткаго величія и не подвпнетъ ли міръ къ гармоніп путемъ любви скорѣе, чѣмъ можно
подвинуть его, сопротивляясь злу насиліемъ?
И Менахемъ разсказываетъ свою притчу:
«Богъ сжалился надъ землею, сплошь покрытой зломъ и
бѣдствшмп, л сказалъ: «Я пошлю людямъ моего любпмаго
ангела, котораго еще не видѣла земля». И онъ позвалъ къ
себѣ невиннаго ангела, которому имя «Невѣдѣніе зла».
Во взорѣ небожителя была такая глубокая ясность’, такая
радость и кротость невинности, что всякій разъ, когда взоръ
Ьога, слишкомъ долго обращенный на грѣшную землю, омра­
чался,— онъ смотрѣлъ въ лицо своего любимца, въ его синіе
сіяющіе глаза, и самъ прояснялся... Ангелъ предсталъ предъ
Богомъ въ своей бѣлоснѣжиой одеждѣ и поднялъ на него свои
взоры, въ которыхъ искрилось юное невѣдѣніе...
И Богъ сказалъ своему ангелу: «Лети вотъ туда, на землю,
пусть люди увидятъ твою ясность и устыдятся мрачнаго порока.
f

Устыдятся и бросятъ. Твое невѣдѣніе такъ сильно, что н онн
забудутъ о порокѣ. >
Но при первомъ столкновеніи съ настоящею трагедіей звѣринаго озлоблепія съ одной стороны, гѳройскаго сопротпвленія
съ Другой, ангелъ только запуталъ бѣду, усугубилъ ее н,
полный горестнаго недоумѣнія, поникъ надъ пятномъ крови,’
обагрившимъ его одѣяніе.
«И глаза ангела были мутны, потому что въ нихъ не было
уже чистаго невѣдѣнія прежнихъ временъ, но они не засіяли
еще скорбнымъ познаніемъ».
И самъ Адонай не могъ сдѣлать ничего, кроме, какъ заме­
нить невинное невѣдѣніе ангела «скорбнымъ познаніемъ».
«И ангелъ сказалъ: «Теперь, Господи, отпусти меня опять
на землю... Я снесу священную кровь праведника дѣтямъ его
и дѣтямъ убійцъ... И пусть, когда они выростутъ, ясность за­
менится въ ихъ глазахъ скорбью познапія...
И тогда первые будутъ готовы встать иа защиту слабыхъ,
по обычаю своего рода, и будутъ исполнять завещаніе отцовъ
до техъ поръ, пока дети гонителей поймутъ всю скорбь истек­
шую изъ завещанія насильниковъ».
Но что же представляетъ изъ себя та мораль, которую
исповедуетъ самъ Менахемъ?
Ницше какъ-то странно просмотрЬлъ ее. Интересно, какъ
бы онъ отнесся къ ней, если бы ее представили ему во всей
полнотѣ.
Менахемъ гордъ, какъ господинъ; для него лучше смерть, чѣмъ
позорь рабства, онъ готовь сражаться за свободу до послѣдней
капли крови, онъ вѣритъ, что человѣкъ «созданъ для свободы >.
Итакъ, онъ никоимъ образомъ не рабъ. Но онъ любить
человечество горячей и активной любовью, онъ жаждегь мира
на землѣ, и его «правда» похожа на пдеалъ рабовъ,— идеалъ
мирной гармопіи общечеловѣческихъ интересовъ; всЯкій человѣкъ въ глазахъ его достопнъ свободы, п онъ пе мечтастъ о
раздѣленш людей на двѣ расы: онъ не господинъ.
Господа-ушлапе, избивая тѣхъ, кто хотѣлъ побѣдпть по­
корностью, «сторонились, когда, сверкая копьями, идумеи шли
за своимъ вождемъ, а молодые галилеяне смотрѣлп на рпмскихъ воиновъ безстрашными глазами. И когда они проходили
мимо римскихъ шатровъ, старый Авлъ Ватуллъ крикнулъ:
Привѣтъ смѣлымъ! Уваженіе сыну Іегуды!..
Мораль Менахема не мораль господь и не мораль рабовъ
это мораль свободпыхъ людей.

— 32 33 —

\
< С ш

за

п РХ

^ Г ф 7 Р1

Ь

Г

ИТВЯ

БеНЪ-Іег^ , которою заканчивается

ЯШ£0ГДа Н6 8 Я б д а

Д°К0ЛѢ “

>*

Въ своемъ дивномъ разговорѣ съ Зевсомъ онъ говоритьжпппі

КТ0 Аалъ^ МНѣ т0 геніальи°е, что тревожило всю
М°10 Д^ШУ- побУ адя меня неустанно стремиться къ
истлнѣ? Если оно дано тобою, то тебѣ же я несу его въ
даръ, какъ созрѣвшій плодъ моей жизни, какъ пламя отъ за­
роненной тобою искры. Смотри, Кронидъ, я сохранилъ твой
даръ въ лучшемъ углу моего сердца, я взростилъ твое сѣмя
Вотъ онъ, огонь моей души, который горѣлъ въ горькую ми­
нуту, когда я собственною рукой обрѣзывалъ нить моей жизни.
Кто ты, повелѣвающій мнѣ погасить священный огонь, освѣщавппй мою жизнь съ тѣхъ поръ, какъ въ нее проникъ пер­
вый лучь святой мысли? Мои сомпѣнія — порожденіе вѣчнаго
духа, которому имя-истина*!
°
Зевсъ отвѣчаетъ на вызовъ мудреца.
«Къ чему вели твои сомпѣнія, надменный мудрецъ, отри-/ “
с м и р е т е , л у ч ш е е у к р а г и е н іе з е м н ы х ъ д о б р о д ѣ т е м іі?
Гы оставилъ прштиый кровь простодушной вѣры, чтобы всту-

борьбы

безъ защиты слаЙ&йшпхъТ™1 ЛуЧШв спасемся са“и, оставивъ
пеповпннаго въ"^наоилк!"1 ^*4” ' Нв будѳтъ паправленъ противъ
помия поругаоіоАсвоихъ°СЯГПеМЪ Ий СВЯГ0СТЬ 5Явихъ алтарей,
стопы пашп по путиТравды^аТлаБ ЯСЯ0СІЪ’ дабы напРамять
на утѣсненіе.
Р Д ’ а УДары ™ * ъ на защиту, а не

У

в С Т “ о ™ 0,И ВЪМДУ СМер™ -" ° ояш.

Интересно, что Мена*™*
ПрашіГ0 дѣла на землѣ.»
вѣк-ь, воѣ надежды возлагаетъ нГ Адонан^Л релШ’І03ный к о ­
рить, «что законъ правды такъ жо
’ жаждущіѳ вѣ‘
нрироды» въ томъ смыслѣ, ЧТО HDaвлГPeнp0ЖeH'Ь, ™ КЪ 8аК0нъ
ствуетъ,— пе вслѣдствіе усилій
е ш ш у е ш > ^оеторжеяийе люди придумали многочисленные !
;1? Р°Ш'Д'Ы я >
тельнаго положенія, въ котопоо
затруднидѣйствительностп съ ожидапіями M«
СІ'авитъ несоотвѣтствіе
который плачетъ налъ о Г * Г
Мепахемъ со ^оимъ Адопаи,
»P«» ее»
Г Г р й Г «
T
д а р е в а м щ щ » , Міщещи „ о » р и »

худенькій-хѵдой а все

“ Г

р

“ П

СМ“ “ ' ^

' что есть Богъ, «хоть

Въ по&гЬднее врага а4ко1ориГ “ о“ * ™ ® * “Р"т ' " ' ’
пропов’Ьдывдть М о ^ ш я с й Т о г е

11° родъ человѣческій, по сшпят
лѣпномъ разсказѣ «Тѣии» постоянно з а м г ъ н я е ю Т д ш Г
и с п ы т а ш е м ъ и с о з ш н і е м ъ , творить саыГ o ö L t н
Ш рУ
пзъ дерева, камня, изъ обпяла п „тт„(
Р
Невѣдомаго
пѣспи поэта и пзі догадокъ „удрепа
W
этотъ образъ несовершепнымъ и развиваем Г о
Г * ™
удалиться въ пустыню сомнѣній И всГ п Т
’ ,
°ШТЬ
лучшей вѣры, все выше п 'выше И
’
ИШ1ТЬ
земному нскать все ипяпито
'
суждепо лп роду
е .Г 4 Г » е Г „ ” “ Г
™ » н"

Z

лучшему.

’

аго и неудержпмаго порыва къ

Z
™ ПуСТЫНЮ С0МнѢнІЙ- Ты
прост оръ, о ст авленны й ж ивы м и

видѣлъ «'ГО,-этотъ м е р т в ы й
д о г а м и . Тебѣ ли одолѣть его

uL T hT C T ЧвРВЮ’ Ш М Щ ему въ прахѣ свое™ жаР«аго отри’
“ ? ИВИТЬ шръ’ т е б ѣ л и д о с т и г н у т ь н е в ѣ д о м о е
° Z 2 ° ’ К 0 т 0 {)0 М У т ы н е у м ѣ с г и ь м о л и т ь с я ? Ничтожный
мусорщикь, запачканный пылью разрушенныхъ алтарей, — ты
ли тотъ зодчій, которому суждено воздвигать новые храмы?.
а что же надѣешься ты, отринувшій старыхъ боговъ и не
знающШ поваго?.. Вѣчная ночь неисходпыхъ сомнѣній, мертвая пустыня, лишенная живого духа.-таковь вашъ міръ, жаіпстачпвагощіе живую вѣру, прнбѣжище простыхь
сердецъ, вселенную обратившіе въ мертвый хаосъ... Что же
гдѣ ты теперь, ничтожный и дерзкій мудрецъ?., — «Слова твои’
мовъ Ти
,Г " Ты
во имяЪГ
ялтаияхъ?
алтаряхъ/
S

.

Г
С°КраТЪ’ попадаютъ лучше тъоихь гробросилъ въ смущенную душу то, что давно уже и
т “ 0
ЫТ Ъ сердцѣ- Но ппсл'Ьдуемъ вопросъ: не
т іГ ’
ж и з н ь , курятся ѳиміамы па твоихъ
1ы—похититель чужого: не тебѣ, а ему поклоняется

»

’ Н0 не Ег° ЛП Также Ищетъ иеУсыпающее

У °рщикъ, запачканный

пылыо разрушенія. Но

работа мусорщика нужна для будущаго храма. Неужели Ты
отринешь меня, Невѣдомый? Мои тяжкія сомнѣнія, мои жгучія
псканш, мою трудную жизнь, мою вольную смерть— прими ихъ
Тв«і, ««к, OTV1JH сіру«ку брѳннаго іюр. щ тлтаетъ без­
3

— 84

— 35 —

граничный океанъ чистаго эоира. Уступите же съ дороги ту­
манный тѣни, заграждающія свѣтъ зари!»— Громъ загремѣлъ
по короткій, отрывистый, какъ будто эгидъ лыпалъ изъ осла­
бевшей руки громовержца. Голоса бури, колеблясь, ринулись
по уступамъ горъ, прошумѣли въ гЬспппахъ и, удаляясь, зами­
рали въ уіцельяхъ. И па ихъ мѣстѣ слышались иные, невѣдомые чудные звуки.
А вершина горы }-же вся вышла изъ тапнственныхъ облаковъ и сшла, какъ факелъ, надъ синею мглой долпнъ. И хотя
не было па ней ни громовержца Кронпда, ни другихъ олимпійцевъ, т о л ь к о г о р н а я в е р ш и м , с в ѣ т ъ с о л н ц а и в ы с о к о е и е б о ,
но Ктезиппъ, ясно чувствовалъ, что в с я п р и р о д а д о п о с л ѣ д н е й
бы линки

проникнут а

б іе н і е м ъ е д и н о й

т аинст венной

ж изни,

іье-то дыханіе слышалось въ ласкающемъ вѣяніи воздуха, чей-то
голосъ звучалъ чудною гармоніей, чьи-то чуялись невѣдомые
шаги въ торжественномъ шествіи сіяющаго дня. И е щ е ч е л о вѣ къ

ст оялъ

м олчаливом

на

о с в ѣ щ е н н о й в е р іи и н ѣ

вост орт

и

м о іу ч е м ъ

и

п р о с т и ш ь burn

въ

с т р е м л е н і и ».

0 П0СЛ’Ьдній аккордъ, которымъ мы п закопчпмъ обзоръ
гимновъ, воспѣтыхъ нашимъ даровитымъ художпикомъ во имя

красоты человѣческаго порыва.
Хорошей пллюстраціей основной черты міровозрѣнія В . Г. Короленко можетъ служить «Фепоменъ» изъразсказа «Парадоксъ».

Передъ нами обиженный природой калѣка, человѣкъ безъ
рукъ, не могущій пользоваться погамп для ходьбы и замѣнивш пмп рУкуи- 0пъ мачитъ самое жалкое существованіе. И
этотъ«то калѣка, этотъ уродъ, извращенный самой природой,
пишетъ ногою па клочкѣ бумага афорпзмъ для ребшка: «Человѣкъ рожденъ для счастья, какъ птица для полета»!
Велпколѣпный, игирокій символъ! Человѣкъ, человѣческій
организмъ жаждетъ планомѣрнаго развитія, жаждетъ планомѣрнаго, полнаго, могучего, всесторонпяго функціонированія, кото­
рое и есть счастье, но никогда или страшно рѣдко достигаетъ
от

»ш о

своог, —

.„ я г ,

П р„р„. п « Ц в е т ,

сужпвають, пзвращаютъ и калѣчатъ его существо, омрачаютъ и
КН”
Ъ Т ЖИЗНЬ Д° ТаК0Й степенп> 410 вь священную
ГЯѴРІ Чел°
,СТВа’ С03Данп^ ю народомъ, котораго Шопен« S Bw a
Ъ За о п т ш и з м ъ - ^ ™ с Яиъ другой афорпзмъ:
угаснуть» С°ЗДаНЪ ДЛЯ Страданія> какъ ІІСІІРа Для того, чтобы
« ° Не Смотря на все это> искалѣченное старое поколѣніе,
повинуясь непреодолимому органическому стремленію, вповь и

вновь передаетъ свѣжпмъ человѣческнмъ силамъ надежду на
человѣческое счастье, счастье «в ы п р я м л е н н о й ж и з н и » . Созер­
цало всякой гармоніп напомипаотъ о счастьи съ огромной си­
лой. «Красота — это обѣщаніе высшаго счастья» •— говоритъ
Стендаль: вотъ почему отъ сопрпкосновенія съ красотою, съ
законченной и чарующей гармоніей часто становится грустно
на дуніѣ.
Въ активной натурѣ и наслажденіе проблесками гармоніп,
и страданіе передъ лицомъ отвратительной днсгармоніи— одина­
ково вызываютъ порывъ впередъ.
П о р ы в ъ в п е р е д ъ — вотъ естественный результатъ и побе­
доносный отвѣтъ на коренной парадоксъ человѣческаго бытія.
На ряду съ другими поэтами, постигшими и ярко выра­
зившими п «парадоксъ» и отвѣтъ на него, высоко дарови­
тый В. Г. Короленко всегда останется однимъ изъ нашихъ
вождей!

— 37 —

Передъ лицомъ porça.
Къ философіи трагедіи.
Гл. I.
Т рагическая п р о б лем а

и

ел р т и е н ія .

А хъ , лучше бъ сдѣлалъ я совсѣмъ
Безчувственнымъ страдальческое тѣло,
Глух имъ, слѣпымъ: но слышать и не
тг
видѣть
i l мукъ своихъ но чувствовать такъ
„
.
сладко!
Софоклъ. Эдипъ царь і).
Я броситься хочу въ вихрь гибель, .
ныхъ страстей,
лю бовь и ненависть тая въ душѣ

тг

Душа!отнынѣ

.^

моей!

будь всѣмъ горестямъ
открыта!
Гете. Фаустъ *).

Часто приходится слышать и читать настойчивыя утверждешя, что основною идеей античной трагедіп являлась идея рока,
между тѣмъ какъ свободная воля п нравственная отвѣтственность являются внутренними пружинами современной трагедіи
Взглядъ этотъ принадлежишь къ чпелу иоверхностныхъ, общихъ
мѣстъ. Съ формальной стороны трагедія есть какая-нибудь перппетія изъ жизни спльныхъ натуръ, имѣюіцпхъ цѣлыо возбу­
дить въ насъ страхъ и состраданіе и, такимъ образомъ, осво­
бождать насъ отъ этихъ аффектовъ. Если же вникнуть глубже
въ самое нонятіе перипетіп (по Аристотелю, переходъ отъ
счастью къ горю, или наоборотъ), то увидпмъ, что роковые
элементы въ ней остаются въ одинаковой сплѣ для всѣхъ трагедай. Трагедія во всѣ времена была трагедіей рока и иною
Пѳрев. Мережковскаго.
2) ІІереп. Холодковскаго.

не могла быть. Конечно, самая идея рока понималась весьма
различно, и личность человѣческая становилась по отношенію
къ нему въ разную зависимость.
Отъ времени до времени человечество дѣлало отчаянное
усиліе лишить рокъ его характера слѣпоты, ужасной беземысленности, старалось приблизить его къ своему пониманію и
оправдать его, — ему приписывалась высшая, намъ непонятная
справедливость, въ немъ старались видѣть выраженіе воли бо­
говъ, Немезиду или Провидѣніе.
Но часто душу человѣческую пронизывала страшная мысль,
что она осуждена на страданіе безсмысленно и жестоко, потому
что природа вокругъ пуста, безсмысленна и равнодушна; она
разбиваетъ человѣческое сердце съ такимъ же роскошнымъ
легкомысліемъ безеознательной стпхіи, какъ рветъ и клубить
облака порывами вѣтра; нѣтъ для нея нп малаго, ни великаго,
ни нравственнаго, ни святого,— только вширь и вглубь безконечный, непреклонный процессъ.
Эта мысль тяжела для человѣка! Если вина несчастій, ко­
торыя сыплются на его голову, лежитъ не на немъ, значить,
ничего и никогда нельзя исправить въ этомъ ужасающемъ по­
рядке вещей: каменное лицо богини судьбы не дрогнетъ нп
отъ какихъ моленій, его нельзя подкупить никакою святостью,
и, какъ говорить многострадальный Іовъ, «человѣкъ родится
для страданій, какъ пскра, чтобы погаснуть».
Когда эта мысль, это нигилистическое міровоззрѣніе владеть
свою ледяную руку па мозгъ человѣка,— онъ сжимается, и чвловѣкъ восклицаетъ въ отчаяніп: «пе слышать и не впдѣть, п
мукъ своихъ не чувствовать такъ сладко!» Лучшпмъ выходомъ,
кажется, убить себя. «Лучше бы человѣку пе родиться, по изъ
людей тотъ счастлпвѣе, кто раньше умеръ>.
Но неожиданно страшное, сперва смутное, потомъ все ра­
стущее чувство останавливаешь руку нигилиста - самоубійцы.
«Tat twain asi!> — Эго все ты, все ты же! Прпведетъ лп къ
освобожденію отчаянный порывъ изъ цѣпей Сансары? Смотри
на этотъ страшный своимъ богатствомъ живой міръ: какъ онъ
жаждетъ жизнп, какъ алчно бросаетъ онъ мплліардами свои
сѣмена, какую отчаянную борьбу ведетъ все сущее еще въ за­
родыше, чтобы осуществиться, а потомъ чтобы отстоять себя,
а затЬмъ чтобы расширить свою область. Смерть единичпаго
человека не изменить ничего въ этомъ хаосе преступной жи­
знерадостности, которая наперекоръ страданіямъ переливается

— 88 —

черезъ край п льется, льется пѣнистой струей изъ чаши вѣчностп.
Гнилое нѣчто, овѣтъ ничтожный,
Сопориикъ вѣчнаго ничто
Стоитъ, но глядя ни па что
И врсдъ выноситъ всевозможный.
Вушуотъ ли потокъ, пожары, грозы, градъ,
И миро и зомля попрожнему стоятъ.
И жизнь тѳчетъ себѣ широкою рѣвою,
Х отя милльоны жертвъ погублены навѣкъ!
Д а .. . хоть съ ума сойти; все въ мірѣ такъ водотся,
Что въ воздухѣ, въ водѣ, иль на сухомъ пути,
Въ теплѣ и холодѣ зародышъ разовьется 1).

Восточный нигилистъ чувствуетъ свою неразрывную связь
съ этимъ жпвымъ міромъ, чувствуетъ, что жизнь и страданіе
потекутъ своимъ чередомъ, а его смерть такъ же мало изме­
нить дело, какъ если бы онъ отрубилъ себе палецъ. Призна­
вая <волю къ жизни» внутренней сущностью вещей, онъ считаетъ себя плЬпникомъ міра, пока въ немъ самомъ есть хоть
искорка ея. Прекратить эмпирическую, в о т ъ э т у жизнь— зна­
чить сорвать цветокъ, на место котораго сейчасъ же появится
другой, — надо выжечь самый корень, жизнь въ ея глубочайшемъ источнике, а именно жажду жить, которая одна делаетъ
насъ доступными страданію: сделать такъ, чтобы безкопечно
подняться падъ рокомъ; ибо кому же страшенъ рокъ? — этотъ
«князь міра сего» царитъ лишь надъ теми, кто цѣнитъ жизнь:
если воля извратится въ ея глубочайшемъ источнике, станетъ
волею къ смерти, — то блажепное безразлпчіе охватить стра­
дальца мягкпмъ и темиымъ объятіемъ. Тогда-то онъ, спасенный,
всею своею жизнью станетъ велпкпмъ апостоломъ абсолютной
смерти, какъ искупленія.
Такова грандіозная философія буддизма, самой радикальной
религіи бегства отъ рока. По своему трезвому представленію о
міре, по своей решительности, последовательности и глубине она
далеко превзошла всѣ пессимистическія системы человечества.
И громадная масса релпгій, философскихъ системъ, изреченій п мнѳовъ явпо пли тайно тендпруютъ въ эту сторону.
Люди скользятъ подъ дав.теніемъ рока, точно по стенкамъ во­
ронки, а тамъ, у мрачнаго входа въ ничто, сидитъ несравненный
Сидартха съ неподвижной ласковой улыбкой на равнодушномъ
лице. Поредъ холоднымъ каменнымъ лицомъ рока гордо под­
нялось это застывшее улыбающееся лицо человека, побѣдившаго
черезъ самоотреченіе.
*) Фаустъ, ч. 1, пер. Холодковсваго, стр. 63.

39 —

Но это далеко не единственная мудрость, изобретенная
людьми п е р е д ъ л и ц о м ъ р о к а .
Ведь, рядомъ со страданіями въ жизни есть и наслажденія!
Почему же пе обмануть рокъ, почему не посмеяться надъ нимъ,
почему не украсть съ его стола все сласти, а потомъ не спря­
таться на лоне утешительницы смерти? Такъ думалъ и чувствовалъ типичцЬйшій грекъ Анакреонъ. «Жизнь коротка п полна
печали— увенчайся же розами, целуй красавицу-подругу и за­
будься за чашей впна подъ звуки лиры и песни». Вотъ по­
стоянный прппевъ «веселаго» старца. Эта житейская мудрость,
которую такъ ценили греки, въ своемъ развитіи породила и
эллинское чувство меры и вакхическія оргіи.
«Можетъ ли пессимизмъ вытекать изъ полноты жизни?
Можетъ ли чрезмЬрное здоровье быть опаснымъ?»— спраши­
ваете Ницше и отвечаете утвердительно. Мы совершенно со­
глашаемся съ этимъ.
Никто не пронпкъ такъ глубоко въ сокровенную сущность
греческой трагедіи и греческаго пониманія рока, какъ Гегель.
Опираясь на Гегеля, можно дать ему такое пстолкованіе: средяій человЬкъ, если и подлежите страданіямъ, то во всякомъ
случаЬ можете въ значительной степени избегнуть ихъ, если
только будетъ всю жизнь держаться рамокъ, отведенныхъ ему
судьбой. Боги благославляютъ умереннаго, того, кто безропотно
подчиняется древнимъ обычаямъ, какъ разъ навсегда выработаннымъ уловкамъ прожить, такъ сказать, н е з а м ѣ ч е и н ы м ъ ро­
комъ. Но гордый человЬкъ, высоко подъемлющій свою голову,
всегда и неминуемо гибнете. Дело въ томъ, что античный
гордый человекъ непосредственъ и импульспвенъ: полнота жизни
въ немъ, вся здоровая энергія его могучей натуры выливаются
сразу паруягу по всякому поводу: онъ реагируетъ быстро, онъ
есть по преимуществу активный, а не размышляющій человекъ,
но это-то именно и б ед а его: вселенная, включая въ нее п
человеческое общество, безконечно сложна, велпкій поступокь,
совершенный безъ оглядки, всякій взрывъ прямолинейной д е я ­
тельности приводить въ двпженіе огромную систему отношеній
и силъ, которыя упущены активнымъ человекомъ пзъ виду,
шіслѣдствіи его поступка растутъ, какъ градовая туча, и сокрушаютъ его. Въ этомъ-то и вина Эдипа пли Антигоны. Эдипъ
невпновенъ въ своихъ поступкахъ (Софоклъ выразительно ука­
зываетъ на это въ последней части трагедіп); онъ совершилъ
ихъ безъ своего ведома, но человЬкъ, не могущій снести

40 —
-

S Ä L Ä T T L T f „Г Г

•

z

s

v

всѳ, во что захочешь повѣрить, - 1 такой

смтъсшъ поступать ? »
своей А н т и З
гона, когда хочетъ

5 ^

» . * ; .«„*j r

S

i e

î c

г

растущую государственную жизнь

Е іі~
з = £
rS
E |g S
s s s
5

срГ

^

овоЛ Г .Г ™

РШЦ' Й В°

г

^

“ "

упустила изъ виду

ж
=

итымъ предписаніями неумолимаго

г-

'

-S
S = £ .= S = =
s æ
s s

ф и ш 4 ы м^ : т " р л І Г " т
лѵша ГЬ™

г

р»

? ж
“ ~ В

закона Не беші на

t *

ѵ
какъ же ты
Г ’ ЧеЛОвѢкъ>> гов°Ритъ опъ
Щ
ПраВа Аптп'

,Т и
‘
« W
.

r

w

Тл»°ДС" Ъ

t ""'

■

« * “ ” „и. пега сущность

’ обожествить его, прославить его— этого требовала

страсти" м о Х а Т ю т о “

™ Г с “ ? ^ Т ™ ’ “С‘ в д а "“

Ä E T £ Z r ï :™

» . . . 0 оберегающпыа „ !

[p. „ 47

Ä

»

“

" S

“™ - '

41 —

богоборца, воипствующаго вождя людей, духъ наступательной,
чисто-человѣческой культуры, внушаетъ эллину втайнѣ глубокую
симиатію, но онъ спѣшитъ превратить тирана Зевса, не дающаго развериуться роду человѣческому, въ справедливаго царя,
спѣшитъ облобызать неумолимую руку, указывающую ему мѣсто
такъ далеко отъ порога счастлпваго Олимпа. Надо быть умѣреннымъ, чтобы можно было жить, потихоньку наслаждаться и...
умереть. Мысль о смерти сильно угнетала эллиновъ. Этому
народу хотѣлось жить: онъ любплъ свое синее небо, синее
море, серебро горныхъ вершппъ, игру крови въ своемъ сердцѣ,
иіру мыслей въ головѣ... Онъ могъ считать смерть за благо
лишь въ минуту остраго страданья, могъ быть къ ней равнодушнымъ только въ геройскомъ сраясеніи. Но смерть неизбежна.
Эллинъ послѣдовательно старался лишить ее всего страшнаго,
опъ старался доказать себѣ, что ни жизнь, ни смерть не имѣютъ никакого высшаго смысла, что къ тому и другому слѣдуетъ
относиться легкомысленно, преслѣдуя одну цѣль — испытать до
могилы какъ мояшо больше наслажденій.
И вотъ, передъ вамп роскошный к и р е н а и к ъ , безпрпнцнпный
льстецъ и изящный прожигатель жизни: «лови, лови сладкое
мгновеніе, пе думая о завтрашпемъ днѣ: сегодня принадлежишь
тебѣ песомпѣнно, по кто поручится тебѣ за завтра?» Вотъ пе­
редъ нами э п и к у р е с ц ъ , съ тихою улыбкой поясняющій, что богамъ нѣтъ дѣла до людей, п они пе станутъ мѣшать намъ на­
слаждаться, «только будь умѣренъ, если не хочешь, чтобы са­
мое наслажденіе превратилось въ страданіе, не слишкомъ крѣпко
цѣлуй эти розовыя щеки, — иначе губы твои наполнятся безвкуснымъ пепломъ, не приникай надолго къ чашѣ вина,— иначе
она обратится въ ядъ для тебя, но спокойно и умѣренно поль­
зуйся жизнью.» Эпикурепзмъ есть кпренская философія, разба­
вленная водою: греки лили и лили воду въ свое вино, они такъ
любили его и такъ боялись его.
Вотъ передъ нами ц и н и к ъ въ лохмотьяхъ, насмѣшлпво гля­
дишь онъ вокругъ и пожимаешь плечами: «За чѣмъ вы гони­
тесь люди: животныя счастлпвѣе васъ! Вѣдь, вы же все отдали
за право^ дышать,— будьте же послѣдовательны, доведите до .
minimum а ваши потребности: судьбѣ трудно будетъ огорчить васъ. >

------------------

„Умѣрѳнъ будь! лишь будь умѣрѳнъ!
Вотъ пѣсня вѣчпал у насъ.
Она вою жизнь намъ олухъ терзаѳтъ;
ko назойливо намъ въ уши напѣваетъ
ихрипшимъ голосомъ, смѣняясь, каждый часъ“ *).

*) Гѳтс. Фаустъ. Поров. Холодковскаго.

Г осуд р с т в е н к а л
о р д на І2а і <на

П№Ш.<І

8

GSP

— 42 —

Мы сходиыъ ступенью ниже, и передъ нами с т о и т : хо­
лодно и равнодушно его лицо, ничто его не радуеіъ и не пе­
чалить: <закали свою душу, человѣкъ,— помни, жизнь подобна
быстро проходящему сну, пребудь гордъ! не увлекайся при­
манками жизни, чтобы съ такимъ же горделивымъ равнодушіемъ
снести и ея удары. А для этого будь всегда готовъ къ смерти!»
Какія странныя формы принимаетъ премудрость умѣренности.
«Бойся причинить зло въ жизни», слышимъ мы голосъ:
<яшзнь сама есть зло... пройдп чистымъ свой путь, пронеси
осторожно твою душу: здѣсь — она бѣдная плѣнпица, полная
скорби; въ награду за отреченіе и чистоту ты получишь бла­
женный отдыхъ за вѣчнымъ порогомъ.» Это ученіе о р ф и к о в ъ
и п е о п и ѳ а г о р ій ц е в ъ .
Ближе п ближе къ тѣмъ воротамъ, у которыхъ встрѣчаетъ
насъ улыбка несравненнаго Сакіа Му ни.
Потому что въ глубинѣ фплософіп умѣрепности, будь она
безцвѣтнофплпстерской пли эллпнски-художественной, уже ко­
ренится жажда покоя, уже начинается декадапсъ.
Отъ р а з у м н с і г о гедонизма до крайняго аскетизма— все это
царство отреченія... Сначала человѣкъ отвергаѳтъ свое опаспое
право первородства за чечевичную похлебку наслаждепія, а
потомъ все еще опаспое наслажденіе— за покой, все болѣе хо­
лодный п черпый.
Но стоитъ ли? Стоитъ ли передъ лицомъ смерти такъ осто­
рожно обходпть страданія? Нѣтъ ли другого выхода, другого
пути отъ мудрости Анакреоновъ и Арнстипповъ? Не лучше ли
забыться на минуту, быть безумно дерзкпмъ, а тамъ будь, что
будетъ? Не лучше лп напиться чпстаго вина, наплясаться до
экстаза, чтобы все смѣшалось вокругъ въ головокруженіп жгучаго, болѣзненнаго восторга? Къ этому зоветъ странный варварскій богъ, увѣнчанный виноградомъ п съ тпрсомъ въ рукахъ.
И вотъ, вся скрытая сила чувственности выливается въ дикую,
отчаянную оргію.
Психологія Діонпсіевскаго начала, такъ же какъ и мѣры,
начала Аполлоновскаго, дана Ницше въ его первомъ произве­
дены, но читатель безъ труда замѣтптъ, что мы прпдаемъ фактамъ совершенно другое освѣщеніе, мы не пмѣемъ рѣшптельно
пичего общаго съ тогдашнею метафизикою Ницше. Эта мета­
физика сама была буддпзмомъ въ Шопенгауэровской обработкѣ.
Въ этотъ періодъ своего развптія Ницше еще не видѣлъ, какъ
близка въ сущности релпгія мѣры къ религіи— Нирванны, поглощеніе же индивидуальности опьяпепіемъ, экстазомъ Ницше счп-

— 43 —

талъ въ то время за пѣчто положительное и искупляюіцее. Но,
конечно, это не такъ. Въ корнѣ культа Діониса лежитъ все то же
отчаяніе въ жизни. Выйти за ея границы путемъ остраго маніакальнаго припадка, это только pendant къ приниженно ея до полусна
неоплатоническаго созерцагельпаго экстаза. Апполонъ, Нпрвапна,
Діонисъ, все пространство отъ Аристотеля, съ его золотою се­
рединой, до безумной менады, отъ Гомера, съ его цѣпкою лю­
бовью къ жизни, до жизнеотрпцателя Платона— все это царство
самоотречепія передъ лицомъ рока, мѣняются только маски.
Нѣтъ никакого сомпѣнія, что трагическое чувство росло по
мѣрѣ роста самосознанія, по мѣрѣ выдѣленія индивидуума изъ
его среды. Трагпзмъ жизни сознавался въ старыя времена лишь
глухо, личность брала готовою всю житейскую мудрость, вопросовъ о томъ, какъ жить, какова цѣль жизни,— она но ставила.
Надо удивляться бездонной глубинѣ древняго миѳа, выводящаго
страданія человѣка изъ позпапія добра и зла.
Опираясь на крѣпкое общественное тѣло, почти не созна­
вал себя какъ особь, человѣкъ былъ защпщенъ отъ ужасовъ
рока п, въ силу крайней неразвитости своей личности, границъ
никакпхъ не переступалъ и сознательно не старался себѣ ихъ
ставить, оправдывать пли украшать. Цѣлп общины были его цѣлями, жизнь ея— его жизнью. Это была чудная почва для раз­
в и т истинной человѣчпости, но эволюція человѣческаго духа
должна пройти мучптельныя стадіп моральной обособленности
индивидуума, пзмельчапія цѣлей, страха передъ смертью п тому
подобнаго.
Именно разложеніе общественной солидарности п духа традиціп, пробужденіо критики въ индпвидуумахъ п всѣ страдапія, связанныя съ колебаніями вѣковыхъ устоевъ и породили та­
кое великое явленіе, какъ аѳпнская трагедія. Нельзя сомнѣваться, что въ борьбѣ съ ученіями софистовъ, съ новой смѣлой
Элладой трагики хотѣли застращать человѣка картинами пемпнуемаго крушенія гордецовъ; но въ цвѣтущую эпоху они до­
бивались совершенно противоположная, какъ свидѣтельствуетъ
самъ Аристотель. Духъ аѳинской трагедіп, какъ борьбы двухъ
началъ— Прометеевской гордыни и стпхійныхъ силъ, — угасъ,
когда с т р а х ъ и с о с т р а д а п і е одержали полную побѣду въ философіп и религіп.
Риму долгое время было чуждо трагическое чувство. Правда,
врядъ лп какой другой народъ съ такимъ суевѣрнымъ страхомъ
боялся сдѣлать оригинальный, новый шагъ въ частной жизнп,
врядъ ли кто окружалъ каждый поступокъ такой массой цере-

и

—

46 —

моніяльнызъ оговорокъ, но зато римлянинъ находплъ просторъ
для себя въ чудовищномъ ростѣ своего города. Это міровое
алчное стремлеше, это желѣзігое собнраніе міра подъ свою вы­
сокую руку надолго исчерпало всѣ вопросы трагпческаго характера. «Для чего жить?» «Чтобы служить государству». Страш­
ный полетъ рпмскаго орла наполнялъ гордостью сердце каждаго
римлянина. Но зато этотъ рпмлянпнъ былъ грубъ, онъ далеко
не сознавалъ величія своей миссіи и жилъ какъ коралловый полппъ, а когда появились велпкіе ипдпвпдууыы, сильные именно
своею индивидуальностью— это было уже спмптомомъ внутренняго разложенія, и трагическое сознаніе овладѣло Римомъ въ
самыхъ своихъ безотрадныхъ, въ самыхъ худшпхъ своихъ формахъ (неоплатоннзмъ и пр.). Нпрванна побѣдпла желѣзную грудь
Рима. Правда, Нпрванна пришла въ впдѣ христіанскаго неба,
въ впдѣ обѣта вѣчпаго блаженства, но самымъ важпымъ въ той
формѣ хрпстіанства, которое такъ привлекало тогдашній міръ —
было послѣдовательное отрицаніе жизни п жпзпеппыхъ ц ѣ л е й .
Жизнь есть 3.10, страсти грѣхъ, мы со всѣхъ сторонъ окру­
жены злыми силами. То, что религія умѣренностп готова была
признать за божество, было приравнено къ богаыъ варварской
разнузданности: Аполлонъ такой же бѣсъ, какъ Вамъ и МоРокъ есть благое Провидѣніе; рокъ — безусловно оправданъ трагическая впна лежитъ на сторонЬ человѣка, и на этой
почвѣ ^создается ^одна пзъ величайшнхъ въ исторіп искусства
трагедш трагедія искупленія. Мы не можемъ, къ сожалѣнію,
па ней останавливаться...
Быть можетъ, никогда въ псторіп человѣчества не было та­
кого стремительная порыва въ сторону, противоположную буддизму, какъ въ эпоху Возрожденія.
Люцпферовское начало, Прометеевъ огонь никогда не угасалъ въ человѣкѣ, этотъ неукротимый, дерзкій духъ Вавплонскпхъ строителей: придавленный рокомъ, опъ едва тлѣлъ, а
послѣ вдругъ вспыхпвалъ съ неудержимой силой, а девизами
его являлись всегда тѣ великія начала, которыя Люцифоръ п
рометей внесли въ жизнь человечества, согласно миоу: 1) кри­
тическое отношеніе къ жизни, познаніе добра п зла, оцѣнка
всЬхъ ценностей, 2) слѣпыя надежды, которыя даюгь возмож­
ности смотрѣть много дальше могилы, 3) огонь, какъ начало
матеріальной культуры,— иными словами — познаніе, пдеальныя
цѣліі, экономически прогрессъ. Но для того, чтобы культура со­
стоящая въ развптш этихъ трехъ вѣчныхъ и велпкпхъ стремленій
была возможна,-прежде всего необходимо жпзнеутвержденіе '

Жизнеутверждающій человѣкъ либо осуждаетъ природу, какъ
скопище безсмысленныхъ силъ, съ которыми онъ готовъ помѣряться, однако, либо благословляетъ ее, какъ источникъ жизни
и арену борьбы ея дѣтей отъ безобразныхъ Бріаріевъ вплоть
до Прометеевъ, смотрящихъ далеко впередъ. Въ своемъ жизнеутвержденіи, принимая вызовъ рока, выходя на борьбу со стихіями, человѣкъ надѣется по преимуществу на свой разумъ.
Прометей— прозорливецъ. Импульсивный человѣкъ, по Гегелю
пе доросъ до того, чтобы считаться со всѣми условіямп окру­
жающей действительности, его страстная гордость была опро­
метчивою: человѣкъ стремится дорасти до пониманія этихъ условій, предугадать послѣдствія своихъ поступковъ, овладеть стихіямп путемъ познанія. Это—доминирующая нота новой исторш. Вмѣстѣ съ тѣмъ и чувство человѣка становится все болѣе
утончениымъ. Слѣпая страсть разбивается на тонкій узоръ пе­
реплетающихся между собой душевныхъ движеній, среди кото­
рыхъ не последнюю роль играютъ нѣжныя чувства, такъ ска­
зать, представители интересовъ окружающихъ въ парламентѣ
человеческаго сердца. Лишенія человѣка являются все болѣе и
результатомъ внутреннихъ колебапій н многочисленныхъ
далеко хватающпхъ соображеній. Инымъ путемъ человѣкъ не
можетъ идти впередъ. Но тутъ-то его подстерегаютъ новыя роковыя невзгоды, п трагическое чувство вступаешь въ новый фа­
зисъ, своеобразная трагическая окраска котораго и дала поводъ
къ черезчуръ рѣзкому протпвопоставленію новой и античной
трагедш.
Передъ лицомъ того же рока человѣкъ вооружается тончай­
шими аналитическими приборами, чуткими, точными, но та ра­
бота, которую человѣкъ вынужденъ произвести передъ каждымъ
круппымъ рѣшеніемъ, парализуешь его активность: два страш­
ные друга-врага вырастаюшь въ душѣ человека, — черезчуръ
тонкій разумъ и черезчуръ нѣжное сердце; они въ корнѣ подрываютъ иногда волю.
Яркій цвѣтъ рѣшѳнья
Блѣднѣетъ передъ мракомъ размышленья,
и смѣлость быстраго порыва гаснетъ,
и мысль но переходитъ въ дѣло.

тгт „ ° ТСЮда свойственяая многимъ велпкимъ представителя*«» нашей эпохи тоска по той непосредственности, которую осудила
эллинская культура.
Человѣку предстоишь вполнѣ овладѣть своимъ разумомъ и
тонкою чувствительностью, привести пхъ въ гармонію съ волей,

— 4G —

47 —

чтобы, вооруженная ими, она могла идти на борьбу со стихіями, все ближе къ единственно вѣрному жизнерадостному и по­
зитивному рѣшенію віжовой задачи.
Мы постараемся изобразить главную сущность современнаго
трагизма какъ можно полнѣе и конкретнѣе, анализируя три
образа новаго трагическаго искусства: Мастера Гейнриха, какъ
страдальца сердца, Гамлета, какъ страдальца разума, п Фауста,
какъ типъ положительный и побѣдоносный.
Потому что не одинъ Будда величаво противостоите камеипому лицу рока, въ пего вперплъ орлиные глаза велпкій муд­
рецъ безпокойнаго запада, великій Вольфгангъ Гете смотрите
на него съ смѣлымъ довѣріемъ п любовью, п каменное лицо,
кажется, готово ему улыбнуться, сфинксъ готовъ сказать: «муд­
рый Эдппъ, ты разгадалъ меня.>

II.

Мастеръ Гейнрихъ.
Хочешь летать, а но свободѳнъ отъ головокруженія.

Гете. Фаустъ.

Многимъ покажется, быть можетъ, страннымъ, что мы разбираемъ, на ряду съ «Гамлетомъ» п «Фаустомъ», «ІІотонувіпій колоколъ» Гауптмана, но мы вовсе пе думаемъ равнять
талантлпваго Гауптмана съ великанами міровой поэзіи, пи даже
его шедевра съ великими трагедіямп Гете п Шекспира; мы
просто признаемъ за драматической сказкой Гауптмана, на ряду
съ огромными поэтическими достоинствами, крупную идею, вы­
раженную достаточно сильно, и интересный для насъ характеръ,
обрисованный достаточно глубоко.
Роде высказалъ мнѣніе, что пдеп, заключающіяся въ этомъ
произведевіп Гауптмана, взяты имъ у Ницше. Нѣтъ сомнѣпія,
что великій мыслитель повліялъ на Гауптмана, но главнымъ
вдохповителемъ его въ этомъ случаѣ, несомнѣнно, является Ибсенъ,
которому Гауптмапъ подражалъ и раньше. «ІІотонувшій коло­
колъ» есть сказачно прекрасный, обобщенный и. опоэтизирован­
ный «Росмерсгольмъ». Насколько сильное впечатлѣніе пропзвелъ
«Росмерсгольмъ» на Гауптмана, видно уже изъ того, что и
«Извозчикъ Геншель» представляете изъ себя варіантъ иа тему
той же драмы. Главнымъ достоинствомъ драмы Гауптмана, по

сравненію съ «Росмерсгольмомъ», является пе только чудный
языкъ и поэтическая обстаповка, но п художественная обобщен­
ность, которую мы не можемъ назвать инымъ терминомъ, какъ
с и м в о л и з м ъ . Натуралистическая драма всегда является эпизодомъ изъ жпзпи, хотя, быть можетъ и очень поучптельнымъ,
трагедія же должна быть м и ѳ о м ъ , въ которомъ отражается цѣлый замкнутый миръ пдой: въ трагедіп все должно быть несра­
вненно сильнѣе, ярче, размахъ шире, потому что тогда только
выступятъ на первый планъ тѣ важныя п многочисленный сто­
роны жизни, о которыхъ идетъ дѣло, только тогда они пе за­
теряются во второстепенномъ, бытоописательномъ, микроскопическп-апалитическомъ. Натуралистическая драма— это первая
степень обобщеній, трагедія—послѣдующая: образы становятся
аострактпѣе, но они многобъемлющп; мы подымаемся въ царство
идей; чистые, художественно цѣльпые п последовательные ха­
рактеры развиваются въ такой средѣ, которая напболѣе благопрійтна для яркаго ихъ выраженія, въ атмосферѣ, созданной для
нихъ геніемъ поэта, а пе слѣпымъ случаемъ; тамъ онп выра­
стают^, кристаллизируются, принимая самыя правпльныя, законченныя л прекрасный формы, тамъ человѣкъ не говорите не­
уклюжею прозою, а настоящимъ своимъ языкомъ— полупѣсней
потому что ритмическая рѣчь и даже мелодія - это настоящій
свободный языкъ человѣка, въ немъ больше истиннаго, такъ
сказать идеальнаго реализма, чѣмъ въ сбивчивой, заплетающейся
подпрыгивающей по ухабамъ п колдобипамъ жпзпеной дороги,
прозаической рѣчп. Прозаическая рѣчь, на нашъ взглядъ, такой
же уродецъ, какъ такъ паз. проза жизни вообще. «Потонувліій
колоколъ» общѣе <Росмерсгольма>, Гейнрпхъ болѣе общій типъ
страдальца чувства, чѣмъ Росмеръ.
Замѣчательно, что всѣ три пзбранныхъ памп поэта выводят*
свонхъ героевъ уже изстрадавшпмися людьми. Гамлетъ-разбит ий
ііпж паЮ человѣкъ до пѳРваго акта трагедіп, онъ скорѣе осво­
бождается въ теченіе ея, чѣмъ гпбнетъ. Фаустъ, какъ и Гамлетъ,
уть пе съ пгрвыхъ словъ заявляетъ о своей готовности уме­
реть. очно такъ же и Гейнрихъ. Овъ что-то творплъ, къ чемустремплся... о чемъ тосковала его душа,— онъ и самъ не зналъ
хорошо, но опъ былъ грубъ съ любящей женою какъ-то противъ
воли, противъ воли же толкнуло его въ горы... Эти горпыя выЫ , съ пхъ дпкимъ п прекраснымъ прнвольемъ, какъ-то слива­
л о ВЪ 6Г0 пР®дставле“іи съ его искусствомъ, съ его художенною грезой о неслыханной еще доселѣ колокольной пЬснѣ.
Иногда его казалось, что новый задуманный пыъ колоколъ во-

— 48 —

плотитъ ему мечту, но онъ неизмѣнно разочаровывался. Онъ
затѣялъ было огласить звономъ своихъ колоколовъ и горы, но
горные духи тяжко ему отомстили н столкнули его вмѣстѣ съ
его жалкимъ нроизведеніемъ въ пропасть.
Въ такомъ видѣ, потерпѣвшимъ крушеніе, разбитымъ видимъ
мы его въ первомъ актѣ, когда онъ просыпается на лонѣ при­
роды. Такъ же начинается и второй Фаустъ. Надъ измученнымъ
человѣкомъ съ чудною пѣсней носятся «великіе маленькіе духи
природы» и проникаютъ въ самую его душу, неся съ собою здо­
ровье, успокоеніе, новыя, бодрыя силы. И та же ласковая, за­
думчивая, таинственная, полная силъ природа обвиваетъ и стра­
дальца Гейнриха: она пойдетъ за нимъ въ его душный домъ,
она исцѣлитъ его, вернетъ ему силы, но потребуете награды
за это.
Отношенія Фауста и Гейнриха къ природѣ весьма характе­
ристичны. Фаустъ любитъ природу, она часто является для него
источнпкомъ отдохновенія, онъ часто стремится проникпуть въ
ея таинственную глубь, въ моменты, когда душа его полна, при­
рода кажется ему родною и близкою, но Фаусте по преимуще­
ству— ч е л о в ѣ к ъ * Отзываясь па красоту природы, онъ, однако, въ
несравненно большей степени интересуется ею, какъ враждебною
силой, которую нужно преодолѣть: она для него загадка, ко­
торую необходимо разгадать, безплодныя волны, у которыхъ
нужно завоевывать жизнь п свободу... Фаустъ ведете людей на
битву съ природой: ея с л ѣ п у ю с т и х і ю о н ъ х о ч е т ъ п о д ч и н и т ь
р а з у м н о м у н а ч а л у . Не то эмоціональпый человѣкъ, Гейнрихъ!
Когда разорвалась передъ ппмъ завѣса, когда опъ постигь при­
роду, онъ сразу сталъ ея бсзусловпымъ поклоннпкомъ, жрецомъ,
проповѣдникомъ! Его задача— не та безконечная задача всей
человѣческой культуры, а другая— п р и в е с т и ч е л о в ѣ к а н а з а д ъ к ъ
п р н р о д ѣ , назадъ отъ его жалкпхъ предразеудковъ, отъ его болѣзнснной, маленькой, мѣщанской жизни, назадъ къ солнцу, къ
радости!
Когда люди гдѣ-нпбудь въ уголкѣ приспособятся кое-какъ къ
природѣ, имъ любо поскорѣе заключить мпръ, и тогда главная
добродѣтель— умѣренность, довольство малнмъ, а потомъ тьмущая
тьма разныхъ другихъ добродѣтелей общежитія полукалѣкъ и
полупдіотовъ. <Терпѣнія, г-жа Марта, терпѣнія п смиренія», вотъ
прпспособленіе, выработанное филпстеромъ, разросшееся до религіп съ одной стороны, до остервенѣлаго консерватизма съ
другой. Для того, чтобы опять закипѣла борьба съ природой,
надо вернуться къ ней, почерпнуть у нея силъ, сталъ требова-

— 49 —

тельнѣе, злѣе, ожпвпть въ себя гордость и все, что относится
къ боевому духу. Вѣдь, природа учптъ не идплліи, какъ увѣряютъ
разные фплпстеры, a вѣчной борьбѣ!
Какою изображена природа у Гауптмана? Она — могуча,
горда, зла и требовательна; таковы голоса ея,— эти духи Вальштраттъ, Никельманъ, Раутенделейнъ; кромѣ того, она равно­
душна въ сознаніи необъятности моря яшзнп, которое она по­
рождаете. Въ рѣчахъ Впттихенъ сквозите не только стпхійпан
мудрость, но и та высшая, нечеловѣческая доброта, которая
одинаково относится къ Гейнрпху п бабочкѣ.
Во всемъ населеніп горъ чувствуется біеніо здоровыхъ сплъ,
хотя подчасъ и злыхъ силъ... но тѣмъ лучше: въ этой злобѣто и есть что-то свѣтлое, настоящее, безконечно далекое отъ
всякой трусости, которую возвеличили жалкіе людишки тамъ,
внизу. Природа, въ лицѣ своихъ непспорченпыхъ дѣтей, не лю>итъ человѣка. Отношеніе горъ къ долппѣ можно охарактери­
зовать словами Гётевскаго сатира, послужнвшаго несомнѣннымъ
прототипомъ для Вальдштратта и, быть можетъ, зародпвшаго
вообще въ умѣ Гауптмана мысль о его мірѣ горныхъ духовъ.
Скачкомъ-нрыжкомъ Сатиръ спѣшятъ,
Онъ на ногахъ козла бѣжитъ,
И раздастся стувъ конытъ...
Онъ, какъ козелъ, съ вершииы горъ
Въ долины устремляотъ взоръ,
Свободой тѣшится своей,
Съ прозрѣньемъ глядя на людей:
Въ долинѣ чадной и сырой
Удобства иіцѳтъ родъ людской,
Воображая, что живетъ:
Лишь я живу среди высотъ! 1)

Да л люди, въ свою очередь, объявили природу жалкой и
грѣховной, вазвеличпвъ надъ нею свой образъ и подобіе.
Мудрая Виттпхенъ говоритъ:
Молчите... знаю ваши рѣчи, знаю!
Всѣ чувства—грѣхъ, земля -могила, гробъ,
А небо голубое—крышка гроба,
И звѣзды —дырки въ небѣ, солнце—
Большая дырка въ пустоту. ІІогпбнетъ
Весь б'Ізлый снѣтъ, коль пастора но будетъ,
И Ьогъ-Господь нашъ—попъ! Эхъ, розогъ, розогъ
Вы заслужили, пустозвоны! Такъ-тоі
И больше ничего...

1) Гёте. Фаустъ, часть П, переводъ мой. Пореводъ
сПотонувшего колокола“ принадлежишь мнѣ.

всѣхъ

цитатъ изъ

4

— 60 —

А пасторъ въ отвѣтъ па это осыпаеть ее уступленными
ругательствами.
Но дѣтямъ природы ненавистны и странны не только эти
довольные, сытые, трудолюбивые цирюльники, школьные учи­
теля, пасторы и пасомые, знаютъ они и про другихъ людей,
про истинно человѣческое чувство вѣчнаго стремленія впередъ,*
про плодотворное недовольство, живущее въ груди избранныхъ.
Удивительно оно имъ, и, присмотрѣвшпсь къ нему, элементарный
духъ презрительно отъ него отворачивается.
И, однако, элементарный духъ на этотъ разъ ошибается,
несмотря на всю свою вѣковую премудрость. Эта черта человѣческаго духа, этотъ типъ людей оказался гораздо могущественнѣе и сложнѣе, чѣмъ онъ полагалъ: недаромъ же красивѣйшая
Эльфа, порывистая, безудержная Раутеяделейнъ, золотоволосая,
смуглая сказка чувствуетъ къ этимъ людямъ такую глубокую
симпатію, такое тоскливое, полное горысихъ предчувствій тяготѣніе. И мудрый Никельманъ квакаетъ на ухо Эльфѣ свою
элементарно-холодную, какъ колодезная вода, ясную п простую
премудрость:
Знай: человѣкь пмѣлъ свое начало
дѣсь среди насъ; но съ нами схожъ онъ мало,
Онъ сынъ земли и вмѣстѣ съ тѣмъ но сынъ,
И слить изъ двухъ различпыхъ лоловинъ;
Отчасти братъ онъ намъ единородный,
Отчасти врагъ, отверженникъ негодный!
Н есчастенъ каждый, кто съ своихъ высотъ
Туда къ ироклятымъ людямъ снизойдотъі
Слабъ корнемъ этотъ родъ, мечтою пьянъ
И самъ себи наносить много ранъ;
Какъ въ погребѣ картофельный ростокъ
В се тянетъ вверхъ, тая въ себѣ порокъ,
Руками слабыми онъ ловить свѣтъ,
О солнцѣ памяти въ немъ больше цѣть.
И вѣторокъ больную вѣтвь ломаѳтъ,
Когда траву онъ нѣжитъ и ласкаетъ.
Брось ихъ! и но стремись въ ряды людей,—
Пойдешь ко дну ты камня тяжелѣй!
Ихъ родъ тебя окутаотъ туманомъ,
Подмѣнитъ смѣхъ слезой, нотомъ обманомъ
Къ старинной книгѣ цѣпыо прикуѳть:—
И солнышко тебя, какъ родъ ихъ, проклянетъ.

S

Кто такая Раутенделейнъ? Достаточно видѣть, какъ это дитя
природы относится къ Гейнриху, чтобы понять ея пазначеніе въ
драмѣ. это и ласка природы, и ласка свободной любви (вѣдь, это
тоже природа), это существо непосредственное, сильное, потомъ
безконечно преданпое п, наконецъ, глубоко несчастное. То, что
человѣкъ втянулъ въ свою трагическую судьбу такое существо,
полное эдоровыхъ силъ и радости жизни, ярко указываетъ намъ,

какой увлекающей прелестью полны прогрессивныя стремленія
человѣка. «Болѣвнь»- квакаетъ Никельманъ, «безуміе.-шипитъ
пасторъ а Раутенделейнъ въ восторпб дѣлуетъ своими слад­
кими губами страдальческую морщпну на высокомъ челѣ генія.
Природа п человЬкъ шли навстречу другъ другу. Прелестная
Фея дала человѣку счастье и наслажденіе, которое вдохновляетъ
человѣка въ восторгѣ провозгласить богомъ то солнце, о которомъ
онъ забылъ, по мнѣнію Никельмана.
Но люди и духи возстали противъ этого союза. Они не
могли бы побѣдпть лучезарную пару, если бы... если бы пмъ не
удалось снять съ Гейнриха голову не большой горой, а соломинкои.

" Г исходъ
М0ТРИМСЯ
Жв КЪ хаРактеРУ Гейнриха, чтобы понять
роковой
егобЛП
жизни.
Это поэтъ, отзывчивый до крайности, перемѣнчивый и нѣжХ

о Г

Х

’. П0Т0МУ ЧТ0 СеРДЧе у

Неі'°

СЛ0ВН0

Когда стпхійныя силы повергли его въ прахъ, онъ разучи­
вается даже хотѣть чего бы то нп было, кромѣ покоя, забвенія'
«скажи, чтобы нпкто, никто не будилъ м ен я,— говорив онъ'
скатГ егГ и
а о л ™ Ы с т т ™ ™ ° ™ > полубредъ начинаетъ ла­
скать его, и онъ отвѣчаетъ на эту ласку такою чудною мольбой
такимъ х^дожнпчеекп-непосредственнымъ порывомъ:
’
Склонилась ты ко мнѣ? Приподними жѳ
1 укаѵп нѣжными меня съ земли.,
и н а жестока, судьба къ ней нриковала
м еня, какъ бы къ кресту. Свободу дай мнѣ
Ты это можешь... И со лба рукою
Ласкающей сними вѣнецъ терновый...
Обвили имъ мой лобъ, но мнѣ но надо,
Н е надо мнѣ вѣнца,—любви мнѣ надо,
Одной любви...
’
т ? « ! і ? орош о*" Такъ чуждо и такъ нѣжно
Шумятъ деровья, темными руками
.загадочно размахиваютъ ели,
Торжественно качая головами...
I f e r t ü î гказкѣ1 Это сказка- Сказкой вѣетъ
Rn™ л у’ бормочетъ, шепчетъ, тихо, стр ан н о..
Вотъ сказка движется,
’
••
і*ь травѣ рождаетъ отзвукъ пѣнья,—ближе
Въ туманной ризѣ поднялась, бѣлѣя,
*
Указиияр2?еТЪ*" Б,ЬлыіІЬ своимъ пальцемъ
мѳня- Г н у л а с ь
Un S
" 11 губъ - и глазъ... Исчезла...
о ты остал ась ... Сказка эт а—ты!
О, сказка, поцѣлуй меня!..

И вотъ онъ снова у себя. Оживаетх. Воте его тоскующая

которую ч , надо у г і™ » , у к р ™ „ .„
4*

Ему лп не горько?! Зачѣмъ его мучить этими обязанно­
стями любви?!
А она, вся блѣдная, съ глазами полными слезъ, стоитъ на
колѣняхъ у его постели и шепчетъ полумертвымигубами:
Н е будь со мной жестоки мъ, хоть сегодня!

Да что же ему дѣлать? Не можетъ онъ жить съ этою че­
резчуръ доброю женщиной.
Жестокостью ты называешь правду.

Какъ это часто бываетъ! Какъ часто правда рѣжетъ, какъ
ножъ. и рѣжетъ живое тѣло близкаго человѣка. И что же
дѣлать? Молчать? Лгать? Близкими людьми должны быть только
такіе, у которыхъ одна правда. Но Гейнрихъ отнюдь не жестокъ: вотъ онъ уже разнѣжплся, у него самого навертываются
слезы па глазахъ, и онъ говоритъ свей невинной, невольной
жертвѣ:
Дай руку мнѣ... Я дѣлалъ много зла
Тебѣ и словомъ и дѣламн. Часто
Любовь твою я оскорблялъ. ІІрости мнѣ,
ІІростн мнѣ, Магда! Право, противъ воли
Я поступал?... Я самъ не знаю, право,
Кто мнѣ нашоптываотъ это, только
Я знаю, что меня толкаетъ кто-то,
Когда такъ поступаю я . . . прости мнѣ!

И она съ порывистою нѣжностью спрашиваетъ:
„Ты знаешь, кто ты для меня?*
— „Не знаю!“

Отвѣчаетъ онъ со страдапіемъ въ голосѣ. Что, въ самомъ
дѣлѣ, онъ для нея? Какъ ему знать? Вѣдь, она для него почти
ничто.
Магда славная, отзывчивая женщина, она умѣетъ оцѣнить
величіе мужа, она хочетъ быть его другомъ, товарищемъ...
Тѣмъ хуже! Лучше бы это была филистерская кумушка... Ту
не жаль бы было, а эта держитъ крѣпко.
Ты пзялъ меня и цодвялъ, человѣкомъ
Меня ты сдѣлалъ. Глупой, бѣдной, робкой
Ж ила я: небо было сѣро, мрачно...
Ты заманилъ меня и вызвалъ, вынесъ
Навстрѣчу радости, и въ тѣ минуты,
Когда своей суровою рукою
Моо лицо ты обращаешь къ свѣту,
Я чувствую твою любовь, быть можетъ,
Гораздо глубже! Мнѣ ль тебя прощать?

Ей хотѣлось бы быть его Раутенделейнъ... Тѣмъ хуже: вѣдь
ему нужны не преданность, не заботливость... Можетъ ли она
дать ему то неописуемое счастье свободной любви, которое по­
дарить ему та! Перефразируя Ибсена, Гейнрихъ могъ бы спро­
сить: «Раввѣ у тебя волосы, словно потокъ золота? развѣ въ
глазахъ у тебя чуется жуткій омутъ и отблески молній? развѣ
ты умѣешь хохотать такъ, что сердце запляшетъ въ груди, и
цѣловать такъ, что оно замретъ отъ сладкой боли?— Оставь же
меня!» «Не горько мнѣ», говорить Гейнрихъ:
Н е горько мнѣ, что колокольный мастеръ,
Которому я но удался,
Меня бросаетъ... За моей работой
Погодный сбросилъ овъ меня могучо
Въ глубь бездны. Это бы.то хорош о.
Д а, Магда, д а .—Повѣрь, моя работа,
И колоколъ, который внизъ упалъ,
Не годѳнъ былъ для горъ,—н е годенъ
Въ высотахъ гордыхъ эх о пробуждать...
Послушай, если стану я здоровымъ,
Какъ говорятъ, и если имъ удастся
Меня заштопать кое-какъ, и буду
Я годенъ для больницы, что ли?.. Слушай:
ВЬдь, это зн а ч и ть, что напитокъ жизни
Горячій мой, который былъ то горекъ,
То сладостенъ, но неизмѣнно крѣпокъ,
Что тоть напитокъ чудный превратится
Въ простое пойло, станетъ жидкимъ, затхлымъ,
Прокисшимъ и холоднымъ. Пусть, кто хочетъ,
Тотъ пьетъ его такимъ, a мнѣ противно
О немъ и думать.

Ей мучительно слушать это, и она задаетъ мужу вопросъ,
который показываетъ въ Гаунтманѣ необыкновенно чуткаго
поэта:
Скажи мнѣ, мужъ, скажи мпѣ, Христа ради,
Какъ ты пришелъ къ такимъ печальнымъ мыслямъ,
Такой, какъ ты, богато одаренный,
И всѣми чтимый и любимый мастеръ
Въ своемъ искусствѣ! Радостно, прилежно
Трудился ты, и сто колоколовъ
Поютъ на сотняхъ башѳігь твою славу
И красоту души твоей широко
Надъ кровллми людскими разливаютъ!
Ты влилъ себя въ пурпурный сонъ заката
И въ золото Господняго утра,
ІЗогачъ, который можетъ дать такъ много.
Ты,—голосъ Божій, ты, что здѣсь находишь
Лишь счастіѳ даюіцаго въ то время,
Какъ мы живемъ, какъ будто подаяньемъ,
Ты смотришь съ отвращеніемъ на трудъ свой?
О, Гейнрихъ, какъ же принуждаешь къ жизни
Меня, къ той жизни, что тебіі несладка?
Кто я? Что жизнь мнѣ, если ты бросаешь
Е е, какъ гройхъ фальшивый!

— 55 —
Для людей маленькихъ и среднихъ непонятна тоска людеі.
крупныхъ: «Какъ же я-то живу?»— тоскливо спрашпваютъ они
тамъ болѣе тоскливо, что въ этомъ вопросѣ скрыты двѣ п е­
чали,— одна о томъ, что другой, близкій, великій чоловѣкъ
страдаетъ такимъ непонятнымъ образомъ, другая— отъ смутнаго
голоса, шепчущаго, какъ жалка п призрачна должна быть ихъ
собственная жизнь, какъ жалка ихъ душа, которая готова удо­
влетвориться своими узенькими рамками, когда другому тѣсны
его богатыя хоромы. Но жажда мощи п творчества не умень­
шается, а растетъ, по мѣрѣ величія духа, растетъ мучительно,
становится иногда губительной не только для близкихъ, но и
для самого великана, пока это велпчіе духа не достигнетъ тѣхъ
лучезарпыхъ высотъ, съ которыхъ жаждущая шири душа воспаряотъ, какъ орелъ, широко, спокойно, вѳлпчаво:
Гейнрихъ продолжаете:
Мнѣ молодымъ быть нужно, чтобы жить,
Изъ гор ныхъ травъ волшебныхъ силъ бы надо
Мнѣ почерпнуть, и вновь расцвѣоть и снова
Дать плодъ. Ахъ, ощутить бы въ сѳрдцѣ силу
И нощь въ рукахъ и въ мускулахъ жолѣзо,
для новаго неслыханнаго дѣла
Безумное веселіѳ побѣды.

Магда готова на все, чтобы вернуть Гейнрпху его бывалую
силу... Почти па все. Она готова страдать для него, готова
умереть... но дальше этого не пойдете ея жертва: она готова
подарить ему свою жизнь, но позволить ему отбросить ее от­
казаться отъ этой жизни, какъ отъ ненужной— никогда!
Мы знаемъ теперь страшнаго врага мастера Гейнриха: это
его блпзкіе, его домашніе... «Враги человѣку домашніе его»
(Матѳ. ] 0, 36). Они поражаюте въ самое чувствительное мѣсто,
они быотъ на состраданіе, они сковываютъ оковами изъ своихъ
нервовъ л артерій,— разорви такія оковы, когда изъ нихъ хле­
щете горячая кровь тѣхъ, кто любите тебя. Любите... Любовь
слабыхъ, отставшпхъ, любовь трусливыхъ, огранпченныхъ— это
проклятіе, страшное проклятіе для человѣка, сердце котораго
нѣжно. И если эти ограниченные люди не совсѣмъ тупы, если
эти слабосильные не лпшепы благородства, если любовь ихъ
сама достигаете степени трагизма, — тѣмъ хуже! Хуже во сто
кратъ! Женщина, проливающая слезы п причитающая, хватаю­
щаяся цѣпкими руками отчаяиія за человѣка, который дѣлаетъ
свое страшное, быть можетъ, послѣднее дѣло,— это воистину
врагъ, искушеніе, путы! «Уведи женщину!»— промолвплъ умирающій Сократе. Но та жепщппа была Ксантиппа! Мудръ

былъ старый аѳинянпнъ: Ксантиппа чудпая жена для героя!
Какое счастье было бы, если бы жепой Гейнриха была Ксан­
типпа.
Почему въ послѣднее время такимъ болѣзненнымъ сталъ
вопросъ о состраданіи? Почему великій «философъ съ молотомъ» громилъ состраданіе, какъ вражескую твердыню9 Почему
Ибсенъ написалъ о немъ такую страшную вещь, какъ «Росмерегольмъ» и звонъ таинственнаго чПотонувшаго колокола»
такою болью отозвался во всѣхъ живыхъ сердцахъ? Мы знаемъ,
что цѣль трагедіи,— «путемъ возбужденія ужаса и состраданія
очистить душу отъ этихъ аффектовъ», но развѣ наше время
такъ сострадательно? Развѣ мы чрезмѣрно жалостливы? Въ самомъ ли дѣлѣ наша культура есть культура состраданія?
Нѣтъ! тысячу разъ нѣтъ! Наша культура есть культура
крови, культура достойной мести за нашествіе гунновъ, куль­
тура воскресенія невольничества, истребленін слабыхъ расъ, п,
прежде всего, культура безеердечной конкуренціп и еще болѣе
бе8сердечной эксплоатаціи.
Извините, читатели, за маленькое отступленіе: мнѣ пред­
ставляется иногда такая картина.— Входитъ къ м-ру Чембер­
лену дочь, или внучка, заплаканная, песчастная. «Папа», го­
воритъ она, задыхаясь: «Я не могу больше! мнѣ страшно,—
мнѣ снится кровь! мпѣ стыдно за тебя, за себя! Что ты дѣлаешь? Ты— палачь, ты— страшилище!» — «Дочь моя!» воскли­
цаете м-ръ Чемберленъ, роняя монокль: «Дочь моя! ты разбила
мое сердце... воды, воды»... и м-ръ Чемберленъ падаете въ
министерское кресло п опускаете голову па минпстерскій порт­
фель со свѣже-фальспфпцированпымп телеграммами... Тутъ дочь
бросается къ отцу: «Папочка, папа! Что съ тобою? мп.тый, до­
рогой.. . Боже! какъ я могла, какъ я могла, какъ я могла быть
такой безжалостной... Прости, прости меня?» И она цѣлуетъ
его руки. Старый джентльмепъ приподнимаете голову: «Ничего,
дитя, ничего, но нельзя быть такой жестокой со старпкомъ
отцомъ» . Скажутъ, что это карикатура, — но я иллюстрирую
ею мою мысль *).
Да, мы сердобольны. Самый укладъ нашей общественной
жизни жестокъ и ужасенъ, но къ этому мы прпвыклп, мы усло­
вились не замѣчать этого, это «business»— дѣло! Если я топлю
конкурента, обсчитываю рабочаго, если я свирѣпствую надъ
представителями низшей расы— я дѣлаю мое дѣло, этого тре•) Статья писалась въ разгаръ Трансваальской войны.

— 67 —

буетъжизш,.. Въ осталыгомъ я сердоболенъ; особенно учасмввъ
М0ИМЪ ДРУЗЬЯМЪ’ къ моей семьѣЛ п с ъ былъ «мичный семьянпнх: я увѣренъ. что онъ
оіей не спалъ, когда его лисеночекъ страдалъ жеіудкомъ п
утромъ во век, нрыть бѣжалъ задушить ц н ^ к а Т е Г нав
^раку, какъ ему подсказывала родительская нѣжность
Ироповѣдь состраданія нисколько не связываетъ дѣттетей
?

ctr;
r
Z
T
л
м
ъ
“
в
ъ
д
о
м
“
0
б
іІ
^'Ь
:
г ; ; « . 4 ’“ “ " ”"“ ™ “ “ —

л

чудный темпераментъ художника, таящій свою смерть въ своей
красотѣ,— все это мы узнаемъ изъ глубокаго и прекраснаго
Діалога Гейнриха съ пасторомъ, изъ котораго я приведу съ
разрѣшепщ читателя, нѣсколысо лучшпхъ мѣстъ.
Когда пасторъ, серьезный л важный, пыхтя, поднялся въ
горы, гдѣ творплъ Гейнрихъ, тотъ принялъ его съ распростер­
тыми объятіямп: ему н въ голову не могло придти, что можно
подняться въ горы съ иными цѣлями, чѣмъ его грандіозныя п
святыя цѣли. Эго крайне характерно для него.

Дѣло въ томъ, читатели, что оковы состраданія нпчѵть не
тяготящш рукп Штуммовъ, Чемберленовъ п р о ч е й 2 5 ? ше
даюгъ шагу ступитъ борцамъ-нопаторамъ. Новаторъ виднтъ’ пе-

Я вижу, вы рукою благородной
Разбили цѣпи и людскую службу
Оставили для Богаі
Хотите, такъ давайте братски рукуі
Я иѣтухомъ и лободомъ клянусн
И лошадиной головою,—радъ я
Вамъ другомъ быть,— и двери широко
іо т о в ъ открыть къ веснѣ моей душевной.

еего,
Т по
Г для
. Г этого
Г
'"™
,еп" нарушить
, , б т о “ 'массу
« * “пнтересовъ
«»"спГа»п”
ему “нужно
поіг
вергеуться страшньшъ опасностаІъ и певзгодамТ а 'і
Z ‘
к о 5 Г НотшодГнеВОМУ; ЭТ°
'Z Z ?
примелькалась, это болѣзпешшя операціи

Z

р

«Вы можете поступать такъ,, отвѣчаетъ пасторъ,— «нерѣдко вы дѣлывалп это л знаете меня достаточно,.

сажутся произвольными: тутъ-то ваши противники за*

Я знаю васъ! Д а если бъ п но зналъ
и если бы подъ маской друга пошлость
иама пришла и щедростью моею
Задумала питаться,—знаю твердо,
Іто золотой мой даръ по поторлотъ
Ц'вны своей и въ сердцѣ сикофанта!

вопятъ о состраданін; если вы не послушаете п/ъ “ они вы.'
нлютъ протпвъ васъ вашпхъ близкихъ п поставятъ ихъ въ
первомъ ряду протпвъ вашпхъ стрѣлъ. Вы будете поражать
краговъ въ голову, а они уязвятъ васъ въ пя£Гвъ Г хи Т е
г Я"
Г
’ ЛОТОЫУ/ ТО> вѣдь’ *a™ жестокій Ницше
Z T p? • ’ г
ПСМЪ бездяа* бездна лк*0пи! Потому что
с—
« ; Г СТ6Ра П0К0ИТСЯ на ^ ЗД аменгЬ звѣриной жетокостп, и жестокость новатора — па жаждѣ подвига во имя
высшей любви къ человѣчеству.

Такнмъ поватороыъ былъ Гейнрихъ, п наша мысль легко
штся нростымъ апалпзомъ его трагической судьбы.
даип',а,ІАі Г ІУТеіГАеЛ<!Й^Ъ возвРа,1',,ла Гейнриху его силы п по­
дарила ему свою любовь, онъ безъ оглядки ушеіъ въ гоны

Черезъ вРай льющаяся, благородная радость жизни.
îw
“аСТР° Г дѣлае'гъ челов’Ька воистину частью природы,
Ьмъ-то стпхійнымъ II прекраснымъ, но такая горячая вѣра въ
въ свое золото очень опрометчива: милый ыастеръ не знаетъ,
е догадывается, какъ узка п грязна душонка сикофанта и
даже просто филистера.
Идейное золото, которое кажется такимъ прочпымъ въ дѵшѣ
благородной, вянетъ тамъ, какъ сорванный цвѣтокъ.
гппиѵ Г 0

о 7 р Т 1 Г п . <беЗУМНаГО

ПОбѢ-

’І ~ ;о с и Г н а

Хочу оіцо разъ обратиться къ лшзнн,
Х очу еще желать, бороться, снова
Надѣяться отвалено и творить.
Творить...

ЭТ^

М^ ЗЫКУ

Рдастной

душ и

п асто р ъ п р о п у ск аете мимо

т я г ,™ »

Ч ерств“ х ъ Уш ей >
‘ но онъ оскорбленъ странной, неслы ^ятвой :
<с к а ж и т е , о д н а к о , м а с т е р ъ , ч т о э т о з а с т р а н ­
клятва?»
«П Ѣ тѴ Х Ъ и
7Г„
р

ная
пая
готпря ™ П Б Т У * ъ и лебедь. >— сДа... да еще и лошади­
ная голова въ придачу! >

Я«*3наю’ какъ пРншло на мысль мнѣ это!

н а в аш сй ц ер к в и ,

свопмъДеЯ“ Г
это за іпанъ
ііить

ѵ

аСЬ И Проясия-тась> п Гейпрнхъ былъ опьяненъ
П°ЛНЫМЪ ЛЮб,ш п
Что
г
ЛЮДИ отнеслпсь къ «го проекту осчастлиа 1аьже какопъ темпераментъ Гейнрпха, этотъ живой

Который тамъ на солнышкѣ сіяетъ,
И голова коня на бѣдномъ домѣ
L-осѣда вашего и лебедь бѣлый,
Который тамъ лотѣлъ и затерялся
Въ небесной синев Ь... то иль иное
Меня на мысль толкнуло, я но знаю...
Д а это все равно...

Это чудное мѣсто. Художнически-непосредственная, дѣтская
душа Гейнриха еще окрылена радостью; онъ беретъ свои обраэы
отовсюду, беретъ ихъ веселою рукою, готовъ и клясться ими,—
вѣдь, въ эти минуты все ему мило на свѣтѣ, всѣ кругомъ— его
братья по матери-солнцу.
То, что растетъ во мнѣ, вполнѣ достойно
И созрѣвать и, наконецъ, созрѣть...
Я не былъ мастеромъ, и но былъ счастливь:
Теперь, дѣйсівительно, счастливый мастеръ я.

Увѣряетъ онъ пастора п съ дѣтскою радостью спѣпштъ повѣдать ему, что его цѣль создать особую «игру колоколовъ».
Черезъ минуту ему уже самому смѣшно, что своему грандіозному плану онъ далъ такое названіе.
Пасторъ недоумѣваетъ: колокола? для кого? кто за нихъ
заплатить? Вѣдь, для него мастеръ— ремесленникъ, который назаказъ для своихъ <Kunden» шьетъ сапоги пли льетъ коло­
кола. Гейнрихъ раздражается чудною, поэтической тирадой.
Кто мнѣ заплатить? Пасторъ, пасторъ!
Или за счастье платятъ? Н агр аж даю т
З а полученіо награды? Дѣло
Moo назваль я »колокольной нѣсней“,
Пусть будотъ такъ! Но ни въ одномъ соборѣ
Н а колокольняхъ нѣтъ такого звона:
Тотъ громъ сравнится силою могучей
Съ гремящею весеннею грозой!
И чистммъ кличсмъ тру^ъ своихъ звенящихъ
Заставить замолчать колокола
Н а всѣхъ цсрквахъ: ликуя, возрѣститъ онъ,
Что по вселенной вновь родится свѣтъ.
Проматерь-Солнце! пусть же наши дѣти,
Питомцы твоей груди материнской,
Тобой рожденные изъ нѣдръ земли
Струями вѣчными дождей растящихъ,
Отнынѣ смѣло посылаютъ къ небу
Ликующіо крики чрезъ прозрачный
Эѳиръ твой. Ты чернѣющую землю
Смягчаешь, одѣваешь въ зелонь,
Зажгло ты пламя жертвоприношенья
Въ груди моейі В се существо мое
Я приношу тебѣ на жертву, солнце!
О, свѣтлый день, когда будящій громъ
Изъ мраморныхъ хоромъ моихъ раздастся,
Изъ яркаго дворца, когда изъ тучи,
Что насъ давила долгою зимою,
Вдругъ зашумитъ роскошный дождь брилльянтовъ,
И милліоны рукъ хватать ихъ будутъ,
И, силой ихъ волшебною горя,
Тѣ камни понесутъ въ свои лачуги,
И шелковыя схватятъ тамъ знамена,
Что ждугъ ихъ, ахъ і ужъ такъ давно, давно!
И, пилигримы Солнца, устремятся
Н а праздникъ свѣта. Пасторъ... этотъ праздникъ...
Вы притчу знаете о блудпомъ сынѣ:

Мать-Солнце праздникъ тотъ устроить дѣтямъ,
Заблудшнмъ сыновьямъ своимъ. Знамена
Изъ шелка надъ толпой зашѳпчутъ,
Идущей въ храмъ... И тутъ-то вдруіь раздастся
Мой громкій чудо-колокольный звонъ!
И сладко такъ, сордочно сладко станетъ
Манить къ себѣ, что груди затропещуть
Отъ боли наслажденья: запоотъ онъ
Забытую, потерянную пЬсню.
Родной нанѣвъ младенческой любви,
Почерпнутый нзъ сказочныхъ колодцевъ,
Что каждый знаетъ, не слыхалъ никто.
Подымется тихонько, нѣжно-робко
Та пѣсня соловьиною печалью
И смѣхомь горлинки, и воть въ сердцахъ
Прорвотся ледъ... и ненависть, и злоба,
И муки, и тоска растаютъ
Горячими, горячими слезами.
И подойдемъ тогда мы всѣ къ Распятью,
Сквозь слезы, радуясь, подымемъ взоры.
Тамъ, наконецъ, освобожденный Солнцемъ,
Спаситель мертвый снова оживетъ,
Ликуя к смѣясь, опъ, вѣчно юный,
Какъ май счастливый, къ людямъ снизойдетъ.

Эффектъ этой страстной, трепещущей радостью рѣчи — совсѣмъ пеожпданный: для пастора все это нелѣпыя ' слова, фразы;
одно онъ чуетъ: это— что-то неслыханное, это не <устои обще­
ства», это нѣчто небывалое и разрушительное для того настроенія покорности, умѣренпостп п аккуратности, которое
выработано вѣкамп, какъ гарантія фплпстерскаго благополучія.
О, человѣкъ, проснись, проснись, ты грезишь,
Ты спишь ужаснымъ сномъ, и пробужденьо
Твое свершится среди вѣчной муки.
Коль слово Божіо теперь васъ не разбудить,
Иавѣки вы погибли, мастеръ Гейнрихъ,
..........................Да, мастеръ Гейнрихъ,
Полетъ вашъ для меня высокъ чрѳзмѣрно,
Простой я чоловѣкъ, я - с ы н ъ земли
И о превыспренныхъ вощахь но знаю;
Одно лишь знаю я, а вы забыли,
Что есть добро, что—зло, ч т о-и сти н а, что -ложь.
Вы церкви избегаете и въ горы
Уходите, по мѣсяцамь по цѣлымь
Но возвращаетесь въ свой домъ, гдѣ дѣти
ІІыоть слезы матери своей несчастной.

Гейнрихъ отвѣчаетъ ему:
Когда бъ я могъ ихъ осушить, о пасторъ,
Какъ радъ я былъ бы! Но но въ силахъ я...
Въ часы тоски я чувствую глубоко:
Сейчасъ смягчить ихь горо невозможно,
Хотя я вось любовь, и обновленъ
Любовью, но чрезмѣрное богатство
Мое випомъ кувшинъ вашъ не наполнить.

-

60 —

Вино мое вамъ будотъ горькимъ ядомъ.
Могу ли я съ моей орлиной лапой
Голубить щечки плачущихъ дѣтей...
п усть Богъ поможотъ имъ!

Передъ человЬкомъ тѣснятся вѣка, онъ вершптъ судьбу бо­
говъ и людей... да поможете маленыспмъ отдѣльнымъ пндпвпДуумамъ когда-то блнзкимъ его сердцу, тотъ Богъ - утѣшитель
въ скорбяхъ, которому онп такъ усердно молятся. Великая
любовь чужда мелкаго состраданія. Всякая великая идея по­
вторяете страшный и святыя слова: «кто не отвержетъ мать п
отца и не пойдете за мною,— недостоинъ меня!»
Но пасторъ вполиѣ убѣжденъ, что идти за Хрпстомъ—
значите, быть добрымъ гражданиномъ и семьянпномъ, почтительнымъ сыномъ, заботливымъ супругоыъ, нѣжнымъ отцомъ,
кромѣ того, повиноваться властямъ свѣтскпмъ п духовнымъ и
всѣмъ установившимся обычаямъ. Христосъ - Спаситель безконечно дорогъ и блпзокъ Гейпрпху, хотя онъ, быть можетъ, п
не попялъ Христа и слишкомъ торопится отождествить его съ
Бальдеромъ, улыбающимся, какъ май: но нѣтъ никакого сомнѣнш, что онъ ближе къ тому духу всеобъемлющей любви и по­
двига который совершенно утеряиъ для пастора и которымъ
такъ богато истинное хрпстіанство. Пасторъ забылъ Евангеліе,
онъ забылъ великш слова: «вотъ братья ыоп, вотъ матерь моя»,
слова, казавпияся, вѣроятно, жестокими назарейскпмъ гражда­
нам^ которые такъ не любили Іпсуса.

Vox populi, vox Dei! Ваш е дѣло
Оекротноо, я з ы ч е с к о е -я внымъ
Для насъ открылось, возбуждая ужасъ
И ненависть въ сордцахъ. И, можетъ быть,
Народъ возставеть, разорвавъ поводья:
Его святынѣ вы грозите,—мощно
Вооружатся на защиту массы,
Разруш ать вашу мастерскую, въ гнѣвѣ
Ьезъ сожал енья забушуютъ.

<Что ж ъ, если больной вы биваете у меня кубокъ съ лѣкапствомъ, я невиноватъ, пусть болѣетъ», о тв е ч а ете Г ейнрихъ.
Но если онъ самимъ собой обмануть
Противъ меня, хотя я виночорпій
Невинный, слѣно заЯушустъ, ослп
ггп^..Грязь и т ь м а к ъ огню ДУШИ м° в й

подымется, кипя, меня обрызжетъ,—
-to я еемь я! Я знаю свои силы!
Но мало колокольныхъ формъ разбилъ я,
И подыму, пожалуй, молотокъ,
ітобъ колоколъ, испечонный народомъ,
Изъ лицемѣрія, изъ злобы, желчи,
И зо всего дурного, вмѣстѣ съ звономъ,

.

Р азб и 'тГ Г п р ^ “ 1" 1’ ВЗМаХ0МЪ си1,лш,ъ

И пасторъ говоритъ ему:
Kn?™aimb° eI Придетъ’ придетъЕтоТтъСдень*
i t o u a среди твоихъ волшебныхъ сказокъ
ііодъ сердце поразить тебя стрѣла:
ш будешь жить наполовину мертвый,
и еб я , и міръ, и Бога, и свой трудъ
1ы проклянешь. Тогда меня ты вспомнишь!

Стою я, маеторъ, здѣсь весь потрясенный
Сердечной черствостью ужасной вашой,

говоритъ пасторъ,
дѣло, о которомъ вы болтали...
Почувствуйте: віідь, это худш ій ужасъ,
Какой когда рождался въ головѣ
Язычника! Пусть лучше всѣ страданья.
Какія Богъ обрушнлъ на Египетъ
Падутъ на христіанство, чѣмъ увижу
Вашъ храмъ оконченнымъ, храмъ Вельзевулу,
Ш алу h Молоху. О, ворнитось,
Придите же въ себя, христіашшомъ
Бы будьте снова! Скоро будетъ поздно.

Конечно, возвраіценіе къ хрпстіанству пастора, цирюльника
и школьнаго учителя невозможно для Гейнриха. Тогда пасторъ
мечетъ громы:
т„
Довольно!
н о знайте же: для вѣдьмы есть костсръ!
Для лжеучителя такой же, нынче,
Гакъ точно, какъ и въ старые года!

К0ЛЪГ КХ 1 ра3вѣ К0ГДа 8азвонптъ мой
КОЛ! , >— <О нъ зазвон ите вам ъ, м астеръ».

въ нятѵбУг ! Г
творчество ! рТ
все впемя’ гтп
стооеніе-т,яжР

иотонувш ій

КОЛО­

П0раЖаТЬ ПХЪ ВЪ голо^ - а
ужалятъ васъ
,ХЪ ТаКЪ ЛЮбБеобплеиъ’ такъ иѣженъ: все его
ДуХ0ВНая жпзнь его ~ продукте настроенія, и
Г ° Г
нѣжное* ^ребряное, хрупкое па-

слишкомъ чз'токъ Т п ш к о м Г М°ЖеТЪ РаЗВѢЯТЬ еГ°- ГеГшрПХЪ
бѵждать с л т і
лпшкоыъ чувствителен!, чтобы не возГ ? ч ^ Г ХЪ 0СГ аГеЛЬИЫХЪ опасеній- Е“ и навстречу
такіи смѣюшіярЬ ДУШ еГ0 возникаютъ такіе ароматные цвѣты,
“ W .". судорожно » :
г

.у,

f Taro Дых ан ія стихіи враждебной.

t п

npirim« CTL

°J

Tb выРабатывалась въ насъ вѣками п тыся-

- Ä
T
Ü
T
- - П 0ПЫТ0МЪ’ П ЖеСТ° К0Ю обЩес™ е ^ о й
Г и іТ ^ ^ Г
ЖреЦ0ВЪ’ П0>'тепіямі[ Д 'ЬДО Въ; она вырасла
ую сплу, вполнѣ пригодную для руководитель­

— 63 —

ства въ косномъ обществѣ, но несносную и ненужную для
человѣка сознательнаго. Совѣсть разрѣшаетъ большинство ужасовъ современной культуры, но она прибавляетъ внутреннія
страданія къ карамъ, которыя общество обрушиваетъ на головы
своихъ преступниковъ. Мать, укравшую хлѣбъ для голодныхъ
дѣтей,— можетъ мучить совѣсть; она никогда не мучить пред­
принимателя, д о д р о с о в ѣ с т п о понижающая плату или выбрасывающаго рабочихъ на улицу въ тяжелое время затишья. Она
по преимуществу хранительница стародавнихъ устоевъ и врагъ
мысли.
Правда, бываетъ и другая совѣсть, та, которая заставила
Лютера сказать: «вдѣсь стою я, такъ я мыслю, иначе я не могу!>
Это хорошее «не могу!» Замѣтьте, эта боевая совѣсть зоветъ,
какъ настойчивый голосъ трубы, но она не станетъ карать васъ
тысячью сожалѣній нелѣпыхъ, странныхъ, инстпнктпвныхъ, сознаніемъ вины, которую вы не признаете за вину.
Эта совѣсть — совѣсть Галилея и Бруно, она сознательна,
она дитя разума, она предписываетъ только такія добродѣтелп,
которыя выдержали критику мысли, которыя добровольно при­
знаны послѣ личной и глубокой переоцѣнки всѣхъ цѣнностей.
Именно, такая совѣсть погнала Гейнриха въ горы, именно она
заставила его «защищать людей противъ нихъ самихъ>, но те­
перь въ немъ поднимется та, другая, инстинктивная, унаслѣдовапная отъ предковъ совѣсть, которую идущему впередъ падо
убить въ себѣ. Когда апостолъ Павелъ учплъ свободѣ отъ закона,
нерѣдко встрѣчались люди, которые испытывали угрызенія,
вслѣдствіе несоблюденія предппсаиій завѣта; а между тѣмъ вся­
кая новая вѣра должна освобождать отъ предписаній старой,
потому что она есть плодъ свободы, она сознательно избрана
нами, а то былъ «законъ», нѣчто внѣшнее, принудительное,
хотя бы ему удалось глубоко врѣзаться въ безсознательную
часть нашей природы и поражать насъ оттуда, снизу, изъ глу­
бины нашихъ инстинктовъ. Сократъ хотѣлъ, не развѣнчивая ни
одного божества, лишь укрѣпить ихъ, переведя ихъ изъ темнаго, подземнаго храма традицій и инстипкта въ свѣтлый храмъ
свободы и разума... Но онъ былъ осужденъ за развращеніе
молодежи. Дѣло просто: боги не особенно понадѣялпсь на себя.
Иному богатырю тяжело приходится отъ голоса совѣсти;
что же 1 ейнриху, душа котораго такъ безгранично чутка. Изъ
сферы безсознательнаго поднимается эготъ глухой голосъ... по
ночамъ, во снѣ слышится онъ и давить грудь Гейнриха. Удачна
мысль объективировать его, вложпвъ его грозныя рѣчи въ уста

чудовища Никельмана, подымающаяся съ тѣнистаго дна своего
глубокаго колодца. Онъ хрипптъ:
Вонъ призраки горбатые всползаютъ,
Какъ тучи чорныя на горы, грозно
И молчаливо, сжавши кулаки,
И вдругъ ломаютъ руки, словно въ горѣ.
Й холодно ему. Зима все ближе]
И проникаетъ до его костей,
Н о неустанно даже въ сновидѣньи
Онъ нродолжаеть трудъ свой.
ОставьІ напрасная борьба: съ тобою
Самъ Богъ вступилъ въ борьбу, нозвалъ онъ
іе о я бороться и отвергъ тебя:
Ты Оказался слабъ!..
Напрасны жертвы: вина виной

Останется. Н е ѳырвалъ ты у Boxa
Способности въ заслуху преступленье,
Въ награду наказанье обращать.

• ................................................

Вонъ облачные великаны строятъ
Неимовѣрныхъ стѣнъ и грозныхъ башвнъ
1 ромаду сѣрую, и медленно на горы
Противъ тебя ихъ дгшжутъ, чтобы трудъ твой
И все, съ собою вмѣстѣ, раздавить!

Подчеркнутый мною слова не нуждаются больше въ комментаріяхъ. Они не только устанавливаютъ болѣзнь Гейнриха,
но показываютъ путь, какимъ д о л ж н о идти. Но что изъ того?
Путь тяжелъ п непосиленъ для большинства.
Если бы толпа, чернь дѣйствовала только открытымъ
боемъ!
Напали на меня собачьей стаей!

восклицаетъ Гейнрихъ,
Я, какъ собакъ, отпугивалъ съ высотъ ихъ!
Гранитныхъ скалъ громады я обрушилъ
Н а нихъ,—кто не убить, бѣжалъ. Дай кубокъ!
ь о й освѣжаетъ грудь и закаляетъ
Ее побѣда. Кровь бѣжитъ проворно
По жиламъ. Пульсъ играетъ бодро.
Ьой утомлеиья не приносить, силы
Растить онъ въ десять разъ и обновляеть
Любовь и ненависть.

Впдпте: результата самый благопріятный. Невольно вспо­
минаешь д-ра Штокмана, котораго борьба съ сплоченным* больпшнствомъ постепенно превратила въ героя. Но семья д-ра
Штокмана послѣдовала за нимъ. «Самый сильный человѣкъ—
это одиношй человѣкъ!» восклицаетъ Ибсеновскій герой, опи­
раясь па руку жены, стоя рядомъ съ Петрой п ея женнхомъ
окруженный своими славными ребятами. Дѣло, однако, не въ

— 64 —

томъ: одіінокіе люди, пожалуй, не слабѣе тѣхъ, кого поддерживаютъ близкіе, у которыхъ та же правда, но этотъ одинокій
долженъ быть силенъ настоящею силой, а не то его подстерегаетъ судьба какого-нибудь Іоганпеса Фокерата. Но хуже всѣхъ
тому, кого любятъ и кто не можетъ не любить, хотя цѣлая
бездна отдѣляетъ эту любовь отъ дѣла его жизни. Нельзя имѣть
друзей въ вражескомъ лагерѣ.
Я —-человѣкъ, дитя, ты понимаешь,

грустно говоритъ Гейнрихъ своей повой подругѣ:
Въ долинѣ, тамъ,—чужой я и родной,
Здѣсь тоже такъ... Дитя, дитя, ты понимаешь?

Бѣдный, бѣдный Гейнрихъ!
Помимо всего этого его утомилъ непомѣрный трудъ творче­
ства: подвигъ самъ по себѣ требуетъ напряженія всѣхъ силъ,
а если червь точитъ корень, слѣдуетъ гибель цвѣтка. A бѣдный Гейнрихъ,
Какъ въ погребѣ картофельный ростокъ,
В се тянстъ вверхъ, тая въ корняхъ порокъ.

Наконецъ, часъ расплаты наступаетъ. Слѣдуетъ потрясаю­
щая сцена появленія дѣтей Гейнриха. Нужно было изобразить
страшную силу, вооружившуюся противъ Гейнриха, победо­
носно поразпвшаго «собачью стаю> своихъ остервенѣлы хъ враговъ,— с и л у ж а л о с т и , м о щ ь ж а л к и х ъ ; и Гауптмапъ выполнилъ
эту задачу гепіально. Эти ребята въ однѣхъ рубашкахъ, блѣдненькіе, худенысіе, которые черезъ силу, поддерживая другъ
друга, несутъ въ горы своему тятѣ тяжелую ношу, подарокъ
мамы: кувшпнъ горькпхъ, холодныхъ слезъ,— это эффектъ поистинѣ поразительный!
Что такое эта пара ребятъ передъ искупленіемъ человѣчества? Мало лп такихъ гибло и гпбнетъ? Но пе Гейнриху пе­
решагнуть черезъ трупики дѣтей... Съ нимъ кончено: совѣсть
взорвала, потонувшій колоколъ грянулъ и загудѣлъ; въ изступленіп отталкиваетъ Гейнрихъ свое златокудрое счастье, счастье
бога, и бѣжитъ въ долины, полный раскаянья.
Тебя я ненавижу, я плюю
Въ лицо тебѣ. ІІазадъ! Тебя ударю,
Проклятая колдунья! Прочь же, прочь,
Нечистый духъ . Проклятье на тебя,
И на меня, па трудъ мой, на весь міръ!
Я здѣсь, я здѣсь! Иду, иду... О , Боже!
О, ІЗоже! Сжалься надо мною!

«Опомнись, Гейнрихъ!» вскрикиваетъ Раутенделейнъ. Потомъ
долгая, долгая наува. Глаза ея потухаютъ, руки опускаются: и
все прошло... прошло. «Vorbei, Vorbei!»
Трагедія кончена.
Объ эпилогѣ нѣсколько словъ въ концѣ этой статьи.

III.
Принцъ Гамлетъ.
Намъ, старикамъ, случается порою
Чрезмѣрнымь разсужденьемъ портить
«
Дѣло,
іь&къ портить его юность безраэсудствомъ.

Шекспиръ—Гамлетъ

<Принцу датскому нѣтъ надобности въ гнетѣ событій для
того, чтобы размышлять и страдать. Недугъ, терзающій его, не
зависптъ отъ обстоятельству среди которыхъ онъ поставленъ;
какова бы ни была его судьба, онъ во всякомъ случаѣ чувствоаалъ бы отвращеніе къ жизни и презрѣніе ко всему земному. >
Нельзя не согласиться съ этимъ мнѣніемъ Мезьера, лучшаго
комментатора Гамлета. Трагедія событій постепенно развивается
передъ нами, но еще раньше завершилась внутренняя трагедія,
сдѣлавшая изъ Гамлета горькаго пессимиста, жизнеотрицателя,
изнывающаго въ жалобахъ то желчныхъ, то слезливыхъ, чело*
вЬка, совершенно пе приспособленнаго къ существованію. «Гам­
летъ принадлежитъ къ тому разряду мрачныхъ умовъ>, продолжаетъ Мезьеръ, «которые схватываютъ только дурное въ
жизни: причина лежитъ въ меланхолическомъ темпераментѣ и
слишкомъ тонкой проницательности.» Дѣйствительпо, чрезмѣрно
утонченный умъ и природная наклонность къ пассивности— коренныя болѣзни Гамлета; одно безъ другого не имѣло бы такихъ
роковыхъ повлѣдствій.
Мезьеръ дѣлаетъ совершенно правильное сопоставленіе Гам­
лета съ героями античной трагедіи: «Орестъ легко перешелъ
ы отъ мысли къ дѣйствію; разъ преступленіе открыто, онъ
тотчасъ же покаралъ бы виновныхъ и, не разсуждая, нанесъ бы
УДаръ Клавдію, а, можетъ быть, и матери своей. Но Гамлетъ
*) Гамлета всюду цитирую по переводу Кронебѳрга.

— 66 —
слиш ком ъ

привы къ

р с із с у ж д а т ь ,

чтобы поступать такъ опро­

метчиво.»
Приблизительно такъ же характеризуют^ Гамлета Гете, Кольриджъ и другіе.
Въ общемъ я примыкаю къ этимъ взглядамъ на Гамлета;
однако, комментаторы, какъ мнѣ кажется, упустили изъ виду
д в о й с т в е н н о с т ь его души. Правда, темперамептъ у него въ
общемъ пассивный, взрывы гнѣва и страсти скоро проходягъ и
уступаютъ мѣсто бездѣятельной вялости, но если бы она не
была въ величайшей степени усилена склонностью къ разсуждепіямъ п обобщеніямъ, то страсть, непосредственный порывъ
побѣждали бы гораздо чаще: подъ верхнимъ слоемъ современ­
наго человѣка въ Гамлетѣ еще не совсѣмъ замерла бурная
страстность античнаго героя, инстинкты борца, которые въ
концѣ концовъ и прорываются, хотя уже слишкомъ поздно.
Эго-то и дѣлаетъ Гамлета трагическою фигурой, а иначе мы
имѣли бы передъ собою только одного изъ безчисленныхъ Гамлетиковъ *).
Мы постараемся охарактеризовать о б ѣ души Гамлета и
прослѣдить борьбу между ними, — тогда только значительность
этого трагическаго образа станетъ намъ вполнѣ ясной.
Нельзя назвать Гамлета типичнымъ меланхоликомъ: въ немъ
очень много чертъ холерическаго темперамента; несомнѣнно
одно— онъ неврастеникъ. Присмотримся ближе къ его физиче­
ской и нервной организаціи.
Гамлетъ не пренебрегаетъ своимъ фпзпческпмъ развитіемъ,
онъ постоянно упражняется въ фехтованіи, характеризуете себя
неоднократно, какъ сильнаго человѣка, который сумѣетъ по­
стоять за себя. Но онъ тученъ, у него одышка. Это должно
было затруднять чисто-физическую дѣятельность. Онъ самъ называетъ свою организацію слабой и меланхолической и считаетъ
себя тяжелымъ на подъемъ. Между тѣмъ мы знаемъ, что Гам*) Извѣетная статья Бѣлинскаго „Мочаловъ пъ роди Гамлета“ могла бы
считаться однимъ изъ лучшихъ объяснѳній этой великой трагѳдіи. но, къ сожалѣнію, ее портить гегельянство автора; оно заставляете его какъ-то пре­
краснодушно но замѣчать отрицатольиыхъ чертъ въ характерахъ Гамлета и
Офеліи и придти въ заключоніѳ къ пассивно примирительному выводу, съ которымъ мы рѣшитслыю несогласны. Бѣлинскій огмѣчаетЪ природную страст­
ность Гамлета, зато ого пассивность онъ считаетъ лишь результатомъ времон наго раздвоенія души, про и сходя щаго „по Гегелю“ и долженствующаго
перейти въ гармонію. Грѣхомъ Гамлета неожиданно является его идеализмъ
и неумѣніе примириться съ отрицательными сторонами дѣйствительности.
Н о трагической виной Гамлета, на нашъ взглядъ, является не то, что
опъ осуждаетъ безобразное въ жизни, а то, что но умѣетъ съ нимъ бо­
роться.

— 67 —

летъ способенъ на необузданные взрывы; откуда же его опытъ
о себѣ, какъ о флегматическомъ человѣкѣ, котораго трудно вы­
вести изъ себя? Очевидно, изъ тѣхъ долгихъ часовъ унынія и
угнетенія, которые слѣдуютъ за его взрывами, изъ тѣхъ часовъ,
когда мысль о смерти служить главной темой его разсужденій,
когда его философія говоритъ ему одно: бѣжать, бѣжать отъ
жизни! Возбужденіе Гамлета всегда коротко: у него такая же
нравственная одышка, какъ и физическая.
Итакъ, физическая и нервная оргаппзація ставила Гамлету
'болынія препятствія на пути какой бы то пи было активности:
іЬмъ легче разросся его разумъ и своимъ чудовищнымъ перевѣсомъ сдѣлалъ Гамлета своеобразпымъ уродомъ.
Прибавьте къ этому, что самое общественное положеніе
его дѣлало излишней борьбу за матѳріальныя средства къ жизни,
•борьбу досадную и низменную, но часто имѣющую громадное
воспитательное значеніе, закаляющую волю. Все это не только
не дѣлаетъ, однако, Гамлета чѣмъ-то нсключптельнымъ, но еще
болѣе сближаетъ его съ большинствомъ интеллигентныхъ людей
новой Европы: несомнѣнно, такой темпераментъ явился въ результатѣ умственнаго напряженія нервовъ въ рядѣ поколѣній.
Во времена Шекспира сѣмена современныхъ неврозовъ были
уже замѣтны, особенно среди аристократовъ.
У Гамлета выдающіяся умственный и артпстпческія дарова­
ны; здѣсь онъ не находитъ себѣ равныхъ. Тихая студенческая
студія въ Геттипгенѣ, лекціи, книги, диспуты— вотъ настоящій
міръ I амлета, къ которому онъ рвется. Не самому принимать
участіе въ жизни, а разсуждать о ней, — вотъ его призваніе.
амлетъ краснорѣчивъ, ядовитъ, наблюдателенъ: его заслуши­
ваются. И привычка разсуждать все углублялась въ немъ и дала
богатые плоды, самыми крупными изъ которыхъ являются:
I ) нерешительность, 2) пессимпзмъ, 3) позерство. Разберемъ
порознь всѣ эти замѣчательныя черты, обыкновенно присущія
каждому Гамлету, отъ датскаго принца до послѣдняго неѵдачника-семинариста.
Гамлетъ до крайности нерѣшптеленъ и сознаетъ это. При­
вычка отзываться головой ца всякое явленіе дѣлаетъ его He­
ir шительнымъ двумя способами: то просто заставляя его пзлпть
горечь данной мпнуты въ слова п мысли, то являясь ему въ впдѣ
разный, софистпческпхъ уловокъ, вынуждагащихъ его отклады­
вать и откладывать рѣшптельиый момептъ. Еще до появленія тѣпп
1 амлетъ уже болѣзнепно несчастенъ: давпо иріобрѣтенный имъ
теоретическій песспмизмъ становится невыиосимымъ, благодаря
5*

68 —

смерти отца, позору матери и собственному ложному положенію
при дворѣ. Конечно, слѣдуетъ страстный монологъ. Растравляя
себѣ душу самымъ ужаснымь изображеніемъ среды и пошлости,
которая его окружаетъ, онъ, разумѣется, распространяете это
на весь міръ.
„О, Боше мой, о Боже милосердный,
Какъ пошло, пусто, плоско и ничтожно
Въ глазахъ моихъ житье на этомъ овѣтѣ!
Презрѣнный міръ, ты—опустелый садъ,
Негодныхъ травъ пустое достоянье“.

Все это констатированіе фактовъ, противъ которыхъ иечѣмъ
бороться. А противъ дяди, котораго Гамлетъ презираете, бороться
было бы возможно. Но таковы Гамлеты: каждое частное зло они
превращаютъ во всеобщее, неизмѣнное и расплываются въ пустыхъ ламентаціяхъ. Активная натура негодяя Яго въ этомъ отношеніи симпатичнѣе; онъ также думаете, что жизнь есть садъ, и
вотъ что говоритъ объ этомъ Кассіо:
<Нѣтъ силъ? Пустяки! Быть такимъ или инымъ—зависите
отъ насъ самнхъ. Наше тѣло— нашъ садъ, а наша воля— садовникъ въ немъ. Захотимъ ли мы посадить тамъ крапиву или
посѣять салатъ, исопъ, тминъ; захотимъ ли украсить этотъ садъ
однимъ родомъ травъ или нѣсколькимп; захотимъ ли запустить
его по бездѣйствію или обработать съ заботливостью — всегда
сила и распорядительная власть для этого лежатъ въ нашей
волѣ. Если бы въ вѣсахъ нашей жизни не было чашечки разсудка для уравновѣшиванія чашечки чувствительности, то кровь
и пошлость нашей натуры довели бы насъ до безумнѣйшихъ
послѣдствій. Но у насъ есть разсудокъ для прохлажденія бѣшеныхъ страстей, животныхъ побужденій, необузданныхъ похотей. >
<Тутъ нѣтъ добра и быть его не можетъ!» заканчиваете
Гамлетъ всю бурю своего гнѣва, «скорби душа: уста должны
молчать!» О, нѣтъ! Языкъ Гамлета говоритъ чрезвычайно много.
Сейчасъ же послѣ этого, завидѣвъ Гораціо, онъ начинаете
отпускать желчныя и язвптельпыя шутки насчетъ всѣхъ окру­
жающихъ. Бываетъ слово-дѣло, слово, за которымъ слѣдуетъ
результатъ, и бываютъ слова, которыя просто разражаютъ душев­
ное напряженіе. Это любимое времяпрепровожденіе Гамлета.
Такимъ образомъ, Гамлетъ ограничивается тѣмъ, что обобщаете
свое горе, констатируете негодность мірозданія и начинаете
подумывать о томъ, чтобы устраниться. Но судьба хотѣла под­
черкнуть его горе, сдѣлать его исключительным^ изъ ряда вонъ
выходящимъ, и принудить его не констатировать факты, а
реагировать на нихъ.

— 69 —

И, Более мой, что за рѣіпительность и отвагу выказываете
Гамлетъ въ нервномъ жару страшнаго впечатлѣнія отъ своего от­
кры т. И какъ быстро проходите это боевое настроеніе! Тѣнь
едва удалилась, Гамлетъ судорожно говоритъ и говоритъ, пла­
чете, клянется. Однако, онъ смутно чувствуетъ, что его сложная
натура, вся масса извѣданнаго, весь огромный умственный багажъ
его не даетъ или не даетъ возможности новому дѣлу безраздѣльно воцариться въ душѣ.
„Мнѣ помнить о тебѣ? Д а, бѣдный духъ,
Пока есть память въ черепѣ моемъ.
Мнѣ помнить? Да, съ страницъ воспомипаиья
Всѣ пошлые разеказы я сотру,
Всѣ нзрѳченья книгъ, всѣ впечатлѣнья,
Мннувшаго слѣды, плоды разеудка
И наблюдопіп юности моей.
Твои слова, родитель мой, одни
Пусть въ книгѣ сердца моего жинуть
Безъ примѣси другихъ, ничтожныхъ сл о в ъ .“

Разеказы, книги, картипы, собственный паблюденія— вотъ
что помнилъ Гамлетъ; изъ всего этого онъ выводить свою пре­
мудрость о тщетѣ земного, о томъ, что жизнь есть унизитель­
ная шутка, и что лучше всего сторониться ея. Долой все это!
И тутъ-то Гамлетъ восклицаете:
„Гдѣ мой бумажникъ? Запишу, что можно
Съ улыбкой вѣчною злодѣемъ быть.
По крайней мѣрѣ, въ Даніи возможно.
(пишетъ)
Здѣсь дядюшка.

Невольно улыбаешься, читая это мѣсто. Эго чисто комическій
эффекте: сначала еще одно язвительное обобщеніе, а потомъ
уже: <помни обо мнѣ ». Вѣдь, и идя на свпданіе съ духомъ въ
бурную ночь, подъ дождемъ и вѣтромъ, Гамлетъ распространялся
на утонченныя психологическія и этпческія темы.
И какой страшный конецъ, вдругъ окончательно унпчтожающій все впечатлѣніе мнимой силы и рѣшптельности Гамлета.
яНи слова болѣ: пала связь временъ!
Зачѣмъ же я связать ее рожденъ?“

Мы должны предположить, что отъ появленія тѣни до встрѣчи
съ актерами проходите порядочно времени. Гамлетъ усиленно
предается обычному своему времяпрепровожденію: наблюдая,
отпуская кругомъ себя язвптельныя шутки, мпстпфицпруя окру­
жающихъ, онъ нп па шагъ не подвпнулъ дѣла впередъ, а уже
внушилъ королю жпвѣйшія опасенія. Колкпхъ остроте, мрачныхъ

— 70 —

взоровъ, оппозиціи— сколько угодно, все это раздражаете про­
тивника п даетъ ему возможность подготовиться,—это вѣчная
бѣда Гамлетовъ.
Во всѣ времена Гамлеты болѣе другихъ людей склонны были
какъ къ самобичеванію, такъ и къ оправданію себя разными
софизмами. Монологъ— «Богъ съ вами, я одинъ теперь >— настоящій шедевръ пспхологическаго анализа. Глубоко взволнованный
искуснымъ изображеніемъ страсти, Гамлетъ жестоко обрушивается
на себя самого.
„А я , презрѣнпый, малодушный рабъ,
Я дѣла чуждъ, въ мечтаніяхъ без плодны хъ
Боюсь за короля промолвить слово,
Н адъ чьимъ вѣнцомъ и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодѣйство“.

Но Гамлетъ— не трусъ, онъ не снесъ бы непосредственной
личной обиды, а тутъ:

И немедленно послѣ этого— самооправданіе. Прислушайтесь,
что говорятъ переламывающіеся, поворачивающіеся и прочіе
интеллигенты. «Постойте! вѣдь, надо же осмотрѣться, нельзя же
съ бухты-барахты! Правда, нѣсколько лѣтъ тому назадъ мы
увлечены были открывшимися перспективами, повѣяло новымъ
духомъ, но:
„Духъ могъ быть сатана; лукавый властенъ
Принять заманчивый, прекрасный образъ.
Я слабъ и предапъ грусти; можетъ статься,
Онъ, сильный надъ скорбящею душой,
В іеч етъ меня на вѣчную погибель.
Мнѣ нужно основаніе потверже.“

Говорятъ, весна, разсвѣтъ, а можетъ быть, и не весна? Пер­
вая ласточка весны не дѣлаетъ... Не заря, быть можетъ, а зар­
ница. Нѣтъ-съ.
„Мнѣ нужно основаніѳ потверже.“ А)

„Глупецъ, глунецъ! К уда какъ я отважѳиъ!
Сынъ милаго, у бита го отца,
На мщеньѳ вызванный и небесами,
И тартаромъ, я расточаю сердце
Въ пустыхъ словахъ, какъ красота за деньги,
Какъ жеищишц весь изливаюсь въ клятвахъ.
Нѣтъ, стыдно, стыдно! Къ дѣлу, голова.“

И Гамлетъ рѣшается снова... провѣрить дѣло!
„Духъ могъ быть сатапа; лукавый властеиъ
Принять заманчивый, прекрасный образъ.
Я слабъ и предапъ грусти; можетъ статься,
Онъ, сильный надъ скорбящою душой,
Влѳчетъ меня на вѣчную погибель.
Мнѣ нужно основаніе потверже.“

Превосходно! ІІоистинѣ геніально. Поглядимъ вокругъ себя:
недавно, говоря о беллетристпческихъ пропзведеніяхъ, на всѣ
лады характеризующпхъ вѣчное бездорожье, повороты, перево­
роты, повѣгрія, переломы нашей интеллигенции одинъ уважаемый
критикъ прямо сказалъ, что интеллигенціп пора признать, чго
она <кляча, напрасно старающаяся быть пегасомъ>. Гёте гово­
рить о Гамлетѣ, что онъ хрупкая вазочка, въ которой не вы­
расти дубу безъ того, чтобы она пе разбилась... Да, а потомъ и
дубъ засохнетъ, если случайно не попадете на настоящую
черноземную почву, подъ открытое небо, на шпрокій цроеторъ.
И не одинъ иптеллигентъ, бія себя въ грудь, сознавался,
вѣроятпо, обливаясь мармеладовскими слезами: «кляча, кляча...
это точно... воистину я кляча, а туда же, пегасомъ хотѣлъ быть!
Гдѣ бочка, гдѣ водовозъ, гдѣ кнутъ для меня, клячи!>

И вотъ, интеллигенте интересуется гораздо болѣе попытками
разныхъ пфификусовъ зажечь гносеологическую головню, дающую
одинъ метафизическій чадъ и угаръ вмѣсто свѣта, чѣмъ великою
драмой, совершающейся вокругъ него въ полутьмѣ, чѣмъ борь­
бою и доносящимися до него призывами па помощь и боевыми
пѣснямп.
Не думайте, однако, что Гамлету дѣйствительпо нужно
потверже основаніе: вотъ оно уже и найдено, но Гамлетъ нахо­
дите возможнымъ уклониться отъ карающаго удара за новыми
софнэмамн: быть можетъ, король Клавдій раскается! «Позвольте,
позвольте», восклицаете отъ времени до времени интеллигент­
ный Гамлетъ: «надо еще оглянуться— да имѣю ли я нравственное
право?» Петръ Безсѣменовъ говорите у Горькаго: «я нп въ
какомъ олучаѣ не сочту себя въ правѣ хватать человѣка за
глотку.» На что Нплъ отвѣчаетъ: «А я схвачу»... И Тетеревъ,
вглянувъ на каждаго поочередп, возглашаете: «хватай». Но
Нилъ ужъ вовсе не Гамлетъ.
Такова теоретизирующая, топчущаяся на одномъ мѣстѣ,
осторожность Гамлета. Онъ слишкомъ прпвыкъ относительно
каждой веревки задумываться: «веревка!., это что такое?»
Дальше побѣда начинаете склоняться на сторону другого
Гамлета, который еще не истреблепъ въ конецъ интеллектомъ.
*) Подъ весною я разумѣль »марксистское“ броженіѳ 90 годовъ. Что ка­
сается нынѣшней „весны“, то я думаю — ой действительно необходимо „осно­
ва ніе потверже“.

— 72 —

Дай Богъ, чтобъ запасъ внутреннихъ силъ имѣлся и у всѣхъ
нашихъ Гамлетовъ, дай Богъ, чтобы они были также способны
на вулканпческія извѳрженія.
Но объ этомъ послѣ.
Теперь мы остановимся еще на знаменитомъ монологѣ «Быть
или не быть>.
Всѣмъ тремъ героямъ, которыхъ мы избрали, доводилось
стоять у порога смерти, и между ихъ предсмертными разсужденіями можно провести любопытную параллель. Для этого доста­
точно будетъ только противопоставить ихъ.
Гамлетъ: «Быть или не быть? Вотъ въ чемъ вопросъ!
Что благороднѣѳ: сносить ли громъ и стрѣлы
Враждующей судьбы, или возстать
Н а море бѣдъ и кончить ихъ борьбою?4

Слышите, онъ говоритъ о борьбѣ. Не надѣйтесь, однако, на
настоящую готовность выступить на активную борьбу съ разнообразнымъ зломъ жизни.
„Окончить жизнь—уснуть.
Не болѣѳ! И знать, что этотъ сонъ
Окончить грусть и тысячи ударонъ—
Удѣлъ живыхъ. Такой конѳцъ достоинъ
Ж еланій жаркихъ. Умереть—уснуть“...

Вотъ что значить борьба, по мнѣнію Гамлета!
„Уснуть?...
Н о если сонъ пидѣнья посѣтятъ?
Что за мечты на смертный сонъ слетять,
Когда стряхнемъ мы суету земную?
Вотъ что дальнѣйшій заграждаетъ путь!
Вотъ отчего бѣда такъ долговѣчна!
Кто снесъ бы бичь и посмѣяньо вѣка,
Безсилье правь, тирановъ притіісненьо,
Обиды гордаго, забытую любовь,
Презрѣнныхъ душъ, презрѣніе ,къ заслугамь,
К огда бы могъ насъ подарить покоемъ
Одинъ ударъ? Кто снесъ бы бремя жизни,
Кто гнулся бы подъ тяжестью трудовъ?
Да, только страхъ чего-то послѣ смерти—
Страна безвѣстная, откуда путникъ
Н е возвращался кь нам ъ,—смущаѳтъ волю,
И мы скорѣй снесемъ земное горе,
Чѣмь убѣжимъ къ безвѣстности за гробомъ.

Такъ вслхъ насъ совѣстъ обращаетъ въ трусовъ,
Такъ блскнетъ въ насъ румянецъ сильной воли,
Коіда начнемъ мы размышлять: слабѣѳть
Живой полетъ отвгшныхъ предпріятій,
И робкій путь склоняетъ прочь отъ цѣли.“

Это цѣлое разсужденіе болѣе похоже на резонерство,
оправдывающее собственную нерѣшительность, чѣмъ па мотивъ
къ ней.

Послушайте, что говоритъ о самоубійствѣ Фаустъ:
„Приветствую тебя, ты, мой сосудъ чудесный 1
Но долженъ ты стоять въ пыли на полвѣ тѣсной:
Въ тебѣ я чту весь умъ, искусство все людей:
Въ тебя снотворный сокъ мы съ радостью вливаемъ
И смерти тонкіи ядъ мы изъ тебя впиваемъ.
Служи мнѣ силою волшебною своей!
Взгляну ли на тебя-см ягч ается страданье;
Возьму ли я тебя—смиряется желанье.
Стремленіе души растетъ, растетъ во мнѣ!
Готовь я въ дальній путь! Вотъ окѳанъ кристальный
Блеститъ у ногь моихъ поверхностью зеркальной,
Н свѣтитъ новый день въ безвѣстной сторонѣ!
Вотъ колесница въ пламени сіянья
Ко мнѣ слетѣла! Предо мной эѳиръ
И новый путь въ пространствахъ мірозданья.
Т уда готовь летѣть я - в ь новый міръ.
О, наслажденье жизнью неземною!
Ты стоишь ли его, ты, жалкіЙ червь земли?
Да, рѣшено: оборотись спиною
К ь земному солнцу, что блеститъ вдали,
И смертныя врата, которыхъ избѣгаеть
Со страхомъ мертвый, смѣло самъ открой
И докажи, пожѳртвовавъ собой,
Что человѣкъ богамъ не уотупаетъ.
Пусть передъ тѣмъ порогомь роковымъ
Фантазія въ испугѣ замираетъ;
Пусть цѣлый адъ съ опіемь своимъ
Вокругъ него сверкаетъ и зія ет ъ —
Мужайся, измѣни удѣлъ унылый свой,
Сойди въ ничтожество отважною стопой“ . *)

Какая страшная сила жизни: только любознательность, только,
отвагу вызываетъ въ немъ «безвѣстная страна». Такой человѣкъ
еще не принадлежите смерти, а такой, какъ Гамлетъ, не мо­
жетъ даже умереть.
У Гауптмана слишкомъ много символики въ заключитель­
ной сценЬ, но чувствуется, какъ чувствительный, нѣжный Гейн­
рихъ въ моменте смерти отдается воспоминаніямъ, грусти... Тутъ
нѣтъ ни тѣнп фаустовской титанической отваги, нѣте и гамлетовскихъ разсужденій: смерть принимается, какъ факте, и Гейн­
рихъ безъ труда соглашается поторопить ее, чтобы на мигъ
воскресить былое счастье...
Vorbei, vorbei!
Вотъ грустный припѣвъ, невыносимо печальное слово, раз­
дающееся въ ушахъ Гейнриха: на одно мгповете вернуть убѣжавшее чувство, и пусть наступаете непзбѣяшая смерть.
Ф аустъ, ч. I, нор. Х ол од ковскаго.

— 74 —

Гейнрихъ говоритъ старухѣ Виттпхенъ, предсказывающей
ему скорый конецъ:
Свален ж е тьь которая такъ дивно
«
Ісѳ знаешь, то, чего исішлъ я въ жизни,
И дя кровавыми стопами, снова
Увижу ль я? Что жъ ты молчишь? Уже ль
Изъ этой ночи темной въ мглу ночную,
Ещ е теинѣйшую, сойти я долженъ
Безъ отблеска утереннаго свѣта?
Уже ль ни разу...

Виттихенъ: Что жъ ты хочешь видѣть?
Гейнрихъ: Ее! Иль ты но знаешь? Что ж е,
Какъ не ее.

Виттихенъ: Одно желанье можетъ
Исполниться: послѣднее желанье.

Гейнрихъ: Оно готово!
Виттихенъ: Ты ее увидишь.

Слѣдуютъ снова воспоминапія о прошломъ и о чудной роли,
которую сыграла прелестная фея въ его жизни.
Безконечно-грустное чувство готовящейся разлуки съ міромъ,
наступающій копецъ жизни, и потомъ блаженство короткаго счастья,
какой-то галлюцинаціп, воскресеніе былого па одинъ мимолетный
мигъ... мягкая грусть, резиньяція, жалость къ себѣ и погибшему
счастью, воспоминанья, воспоминанья безъ конца.
Но возвратимся къ Гамлету.
Нерѣнштельность и пассивность — важнѣйшій плодъ одно­
сторонняя интеллектуальнаго развитія. Другимъ плодомъ является
песси м и зм ъ .

Нужно ли приводить текстуалыгыя доказательства желчному,
черному, то гнѣвному, то безотрадно-мрачному пессимизму Гам­
лета. «Весь свѣтъ— тюрьма, a Даиія— самое худшее отдѣленіе>...
И не потому, чтобы Гамлету было тѣсио въ мірѣ— гдѣ тамъ? Онъ
и не пытается бороться, расширять свою волю и проявлять ее
въ этомъ мірѣ, опъ могъ бы вольготно жить и въ «орѣховой
скорлупѣ>, вотъ только его «дурные сны». Да, міръ, если топкій
умъ, подобный гамлетовскому, будетъ только созерцать его, не
вмѣшпваясь въ него, будучи не актеромъ, а зрптелемъ, дѣйствнтельно покажется злымъ сномъ!
Природа и люди — все гадко вокругъ... Вѣдь, Гамлетъ
рысьими глазами замѣтитъ каждую гадость, проаналпзуетъ и
обобщить ео. А если ему случается встрѣтить что - нпубдь хо­
рошее? Встрѣтить, напримѣръ, Офелію, эту нимфу? Что же!__
онъ заставить себя и на нее патянуть лоскутъ того грязпаго
чернаго крепа, которымъ окутанъ въ его глазахъ міръ: онъ

75 —

обрушить на голову бѣдняжки все злое, что онъ знаетъ о женщйнахъ вообще.
Стоикъ Гораціо ему нравится, но потому, что это второй
Гамлетъ, который тоже «считаетъ жизнь свою не дороже игол­
ки», котораго нужно принуждать жить, до того потерялъ онъ
вкусъ къ существованію въ погонѣ за непоколебимо - чистой
и горделиво-пассивной позиціей. Есть у Гамлета кое-что, что могло
бы бороться съ его пессимиэмомъ, но это относится уже ко
второй душѣ Гамлета, къ спящимъ въ немъ инстинктамъ; объ
этомъ въ своемъ мѣстѣ.
Чтобы выяснить себѣ третью важную черту гамлетства— р е т о р и к у , п о з е р с т в о , склонность мистифицировать, мы позволимъ
себѣ маленькое отступленіе, которое, надѣемся, читатель пе найдетъ излишнимъ.
Въ феноменологіп Гегеля есть любопытная картина мораль­
ная развптія человѣческаго духа. Насъ пнтересуютъ въ данномъ случаѣ только три первыя стадія ея. Мы вовсе не склонны
считать эту градацію необходимо совершающейся въ каждой
душѣ, вовсе не склонны считать ее за безусловный прогрессъ
вообще, но Гегель, какъ это часто бываетъ съ нимъ, выказываетъ здѣсь тѣмъ не менѣе глубокую проницательность и огром­
ное глубокомысліе.
Духъ, начинающій сознавать себя, сперва бросается въ инди­
видуализмъ, рѣзко, задорно противопоставляете онъ себя тем­
ной и нелѣпой традиціи, путамъ общественной морали и т. п.
Опъ хочетъ самъ быть своимъ за^рнодателемъ, онъ хочетъ смотрѣть на все единственно при свѣтѣ своего разума и оцѣпивать
вещи съ точки зрѣпія своего эгоизма. Эгоизмъ же эготъ учить
его, что существуютъ наслажденія, которыхъ надо добиваться
во что бы то пи стало.
<Нѣтъ обязанностей», восклицаете воипствующій юноша:
<я смѣю пользоваться жизнью, какъ я хочу, а хочу я наслажденій! »
Блистательное изображеніе этого настроенія, которое у Ге­
геля, по обыкновенію, обрисовано вѣрно, по тускло, даетъ Гете.
„Вотъ юности прекрасное призванье:
В ссь міръ моей младой души созданье!
Изъ волнъ морскихъ воздвигнулъ солнце я.
II для моня мѣняетъ лпкъ луна,
День вспыхнулъ ярко на моемъ пути,
Навстрѣчу начала земля цвѣсти,
По знаку моему небесный сводъ
Украснль звѣздъ огнистый хороводъ.
Я разобью стѣснительныя грани

— 76 —
Филистерокпхъ, гнилыхъ прѳдначертанІШ
Спободѳнъ я! Мой духъ мнѣ то поотъ!
Свѣтъ собственный впередъ меня ведѳтъ,
И быстро я иду, исполнѳнъ вдохновенья:
Заря передо мной, а сзади мракъ и тлѣньѳ!" *).

Но не напрасно предрекалъ Мефистофель заносчивому юношѣ
множество разочарованій. Ихъ же сулптъ ему л берлппскій муд­
рецъ.
Стихія оказывается сильнѣе индивидуума, и собственная
личность становится въ глазахъ лдущаго жпзненнымъ путемъ
человѣка все меньше и меньше, она страшно съеживается, и
пзъ духа, для котораго единственно только и существуетъ міръ,
становится такого маленькой вещицей, которую молено поло­
жить даже... въ гробъ! А наслажденья?
Добиться ихъ было не такъ-то легко! Магическій жезлъ,
долженствующій изъ самыхъ камней извлечь живую воду, ока­
зался простой палкой, и тѣ пѣсколько мутиыхъ глотковъ, ко­
торые бѣдняку-человѣку дано было сдѣлать среди яшзнеиной пу­
стыни, скорѣе разжигали жажду, чѣмъ утоляли ее.
И вотъ, человѣкъ, по Гегелю, вырастаете и достигаетъ слѣцующей ступени зрѣлости. Онъ попрежнему протестуете про­
тивъ стпхійнаго, неподдающагося ему, неотвѣчающаго запросамъ его сердца міра, онъ противопоставляете ирраціональному
теченію событій законъ своего сердца, человѣческую телеологію:
онъ становится и с п р а в и т е л е м ь м і р а .
Не будемъ входить въ разборъ тѣхъ ложныхъ ухищреній,
къ которымъ прибегаете при&тужникъ духа времени, заслужен­
ный прусскій профессоръ Гегель, чтобы доказать глубокую не­
состоятельность такого взгляда на вещи.
Истинно-активная натура останавливается на этой точкѣ
зрѣнія, открывающей безконечныя перспективы какъ для познанія, такъ и для борьбы, но натуры болѣе пассивныя переходятъ па слѣдующія ступени, вплоть до гегелевскаго вѣнца пре­
мудрости: принять дѣйствптельность за абсолюте и не дѣлать
ни едпнаго шага не въ ногу со времепемъ, Боже сохрани не
перегнать свой вѣкъ, но и на мѣстѣ не топтаться, а медленно
двигаться впередъ.
Ordentlich und Standesgemäss.
ГІриведенныя до спхъ поръ стадіи пригодятся скорѣе при
разборѣ Фауста, Гамлетъ же находится на т р е т ь е й Гегелевской
*) Фаустъ, часть II. Переводъ мой.

77 —

стадіи, на стадіи «добродѣтелп». Конечно, Гамлету не было на­
добности предварительно р е а л ь н о пройти предыдущія стадіи: ни
наслажденія, ни борьба за идеалъ никогда его не манили;
быстро пронпкъ онъ въ тщету всего земного, обобщилъ темпыя
стороны окружающей его жизни и ясно понялъ, какая пропасть
лежите между нимъ, умнымъ, наблюдательнымъ и траурнымъ
прпнцемъ, полнымъ благородной грусти, и грубыми, потными,
льстивыми, жестокими, корыстными участниками всеобщей по­
гони за жалкими выгодами, какою ему представлялась жизнь.
Но, кто констатируете такую пропасть между собой и своимъ
идеаломъ съ одной стороны, и дѣйствительностью съ другой,
во не учите, не защищаете, не поступаете по рецепту Нила,
который хочетъ «вмѣшаться въ самую гущу жизни... мѣсить ее
такъ и этакъ,— тому помѣшать, этому помочь», кто не активенъ
при этомъ, тому остается реторика: стать въ негодующую, либо
насмѣигливую позу и констатировать краснорѣчиво, желчно,
зло... Гамлетъ занимается этимъ взасосъ.
Но этого мало. Другіе люди—зрѣлище для Гамлета и ми­
шень для его остроте, но Гамлетъ— самъ зрѣлище для другихъ
людей. Что скажуте эти другіе люди?
Чѣмъ можете быть такой Гамлетъ въ глазахъ ихъ? Надо
дать почувствовать свое превосходство этимъ рабамъ жизни, и
Гамлетъ охотно позируете. Передъ неболыпимъ числомъ людей,
которыхъ онъ уважаете, онъ принимаете самыя краспвыя позы
велпкаго страдальца и отверженнпка, а всю презираемую имъ
мелюзгу онъ нещадно мистифицируете. Почти всѣ разговоры
Гамлета— сплошная мпстифпкація: онъ дурачится съ королемъ,
съ королевой, съ Полопіемъ, дурачится сейчасъ же послѣ страшнаго порыва страсти при свиданіи съ тѣныо отца, дурачится съ
Офеліей! И ему это такъ легко: онъ ошеломляете всѣхъ, запу­
гиваете, запутываете. «Что это?» енрашиваютъ они себя: «шутка?
глубокая идея? безуміе? намекъ?» А ему только этого и надо.
Мы могли бы привести бездну текстуальныхъ доказательствъ
для подтвержденія нашей характеристики. Гамлетъ-актеръ изображенъ Шекспиромъ съ сплою и глубиною поистинѣ изуми­
тельной. Эти мистификаціп сами по себѣ остроумны и свидѣтельствуютъ объ огромномъ умѣ Гамлета, но за ними чувствуется
ироническая усмѣшка самого Шекспира: «ахъ ты, мастеръ
слова!» говорите намъ британскій великанъ. До самаго конца
не рѣшается Гамлетъ на поступокъ, но когда надо было уко­
рить мать словами, онъ показалъ себя яастоящимъ палачомъ и
поэтомъ гнѣва, онъ дѣйствительно «говоритъ кинжалами», такъ

— 78 —

что сама тѣнь, жаждущая местп, пришла* просить пощады для
матери.
Гамлетъ такъ привыкъ играть роль, что съ наслажденіемъ
надѣваетъ маску беаумнаго. Первыя его слова къ матери заключаютъ въ себѣ торопливое замѣчаніе, что скорбь его по отцѣ
истинная, а не притворная.
Но гдѣ тутъ истина, гдѣ притворство? Этого не зяаетъ самъ
Гамлетъ. Кто встрѣчалъ Гамлетовъ въ действительности (а кто
не встрѣчалъ ихъ), тотъ знаетъ, какую непомѣрную роль въ ихъ
жизни занимаете реторика, красота ихъ почали и мпстифпкація блиашихъ... Да и чѣмъ же наполните свою жпзнь созерца­
тель? Ему думается, что онъ постигъ жизнь и нашелъ, что она
не стоитъ иголки, что люди всѣ— дураки пли мерзавцы, а уме­
реть нельзя рѣшиться:— остается шутить, а шутить Гамлете мо­
жетъ лишь ѣдко п горько, да еще разыгрывать разныя варіаціи
на основную погребальную тему музыки своего сердца. Такъ
обстоптъ дѣло съ первой душой Гамлета.
А теперь перейдемъ къ другой, которая, благодаря обсто­
ятельствам^ всплываете, наконецъ, на поверхность.
При своей дородности Гамлетъ обладаете тѣмъ не менѣе
огромной физической силой и внушительной осанкой. Чернь,
которая, по словамъ короля, «выбираете глазомъ, а не умомъ>,
имъ восхищается. Ведпкій боецъ, Гамлетъ старшій живете въ
сыпѣ, и въ моменте возбужденія Гамлетъ способенъ проявить
колоссальную отвагу и мощь. Если бы этого пе было, повторяемъ, Гамлетъ не былъ бы трагической личностью; онъ погру­
зился бы въ свои страдапін и услаждался бы степаніямп, какъ
дѣлаютъ это тысячи Гамлетиковъ.
Страстная натура вспыхиваете въ немъ многократно, освѣщая ему пѣдра собственной душп его, и заставляете осудить
свою пассивность, по каждый разъ гаснете «подъ гнетомъ разсужденія». Однако, событія бѣгутъ, опасность растетъ и драз­
ните, и къ концу пьесы Гамлетъ-боецъ побѣждаетъ Гамлетамыслителя. ІІрослѣдпмъ важнѣйшій моменте этого процесса,
обрисованнаго Шексппромъ съ такою поражающею проникно­
венностью.
Опустпмъ совершенно ламентаціп и упреки Гамлета, какимъ
бы огнепнымъ паѳосомъ нп были онѣ проникнуты. ПерБымъ доказательствомъ мужества, таящагося въ груди печальпаго принца,
служите его столкновеніе съ тѣныо; во все время этой сцены
мы видимъ настоящая героя.

Когда роковая тѣнь маните его на страшный утѳсъ, склонившійся надъ бездной морскою, Гамлетъ слѣдуетъ за ней.
Гораціо (восклицаетъ)? »Нѣть, не ходите, принцъ!
Гамлетъ: „Чего бояться?
Мвѣ жизнь моя ннчтожнѣѳ булавки!
Моей дуіпѣ что можѳтъ сдѣлать онъ,
Моой душЬ, безсмертной, какъ онъ самъ?
Онъ манитъ вновь—я слѣдую за нимъ!“
Гораціо: „Что, если Насъ онъ къ морю заманить,
Иль на скалы безплодную вершину,
Что тамъ, склонясь, глядится въ океанъ?
Что, если тамъ, принявъ ужасный образъ,
Онъ васъ лишить владычества раасудка?
Подумайте! Одна пустынность мѣста
Сама собой готова привести
К ъ отчаянью, когда посмотришь въ бездну
И слышишь въ ней далекій плескъ волны“.
Гамлетъ: „Онъ все манитъ. И ди,—я за тобойі“
Марцелло: „Вы не должны идти, мой принцъ!“
Гамлетъ: „Прочь руки!“
Гораціо: „Послушайтесь и не ходите, принцъ.“
Гамлетъ: „Нѣтъ, я иду; судьба меня зоветъ!
Въ малѣйшіп нервъ она вдохнула крѣпость
Льва африканскаго. Онь все манитъ—
Пустите, или—я клянусь вамъ небомъ—
Тоть будетъ самъ видѣньемъ, кто посмѣетъ
Держать меня! Впередъ! Я за тобою!“
(Тѣнь и Гамлетъ уходятъ).

Когда тѣнь собирается разсказать ему объ ужасной тайнѣ,
онъ съ такою готовностью восклицаете:
„Скажи скорѣй! На крыльяхъ,
Какъ мысль любви, какъ вдохновенье быстрыхъ.
Я полечу къ ней!“

что сама тѣнь удовлетворена его готовностью.
Дальше, по уходѣ тѣни, слѣдуетъ буря словъ, которою раз­
ряжается буря страсти; еще немного минуте— и передъ нами
уже 1 амлетъ-мпстификаторъ со всѣмъ своимъ ѣдкпмъ остроушемъ. Еще одна минута— и мы слышимъ горькій вопль:
„Ни слова болѣ: пала связь временъ!
оачѣмъ же я связать ее рожденъ?“

Когда актеръ декламнруетъ передъ Гаилетомъ, въ немъ снова
просыпается ппстипктъ бойца, онъ подвигаетъ его хоть нѣсколько впередъ. Здѣсь особенно мастерски отмѣчено, какъ Гам­
летъ самъ искусственно вызываетъ въ себѣ, будитъ въ себѣ
спящіе инстинкты: оиъ называетъ себя трусоыъ, дразнить себя,
рисуетг. себѣ всевозможный оскорбленія. Вѣдь, онъ самъ говоритъ Лаэрту:
«Подальше руки!
Н е пылокъ я , но берегись: во мнѣ
JLCTb кое-что опасное. Прочь руки!“

— 80 —

s

Это-то кое-что опасное онъ и будить въ себѣ. Будятъ его
въ немъ л другіе.
Король готовится защищаться, и медленно, но неуклонно
воснитываетъ бойца въ Гамлетѣ, и «кое-что опасное» начинаетъ
подниматься изъ глубины его души.
.П риказъ готовъ, подписанъ, запечатанъ
И школьнымъ порученъ моимъ друзьямъ.
Я довѣряю имъ, какъ двумъ ехидиамъ.
Они должны дорогу мнѣ очистить,
Герольдами вести меня къ измѣнѣ—
Такъ пусть ведутъ. Забавно будетъ видѣть,
Какъ инженеръ взлетитъ съ своимъ снарядомъ.
Подъ ихъ нодкопъ, когда я не обчелся,
Я подведу другой, аршиномъ глубже,
И онъ взорвѳтъ ихъ до луны. О, какъ отрадно
Столкнуть двѣ силы на одномъ пути!“

Да, тутъ ужъ проснулось въ Гамлетѣ что-то страшное. Его
умъ не теоретизируете теперь, а служите слугою воли, обду­
мываете хитрые планы, строя тонкіе расчеты, а если ужъ хи­
трить, такъ, вѣдь, Гамлетъ перехитрите со своимъ изобрѣтательнымъ мозгомъ любого пролазу Гильденштерна.
И какъ разъ передъ отправленіемъ въ Англію, въ риско­
ванную и заманчивую борьбу, судьба приготовила принцу Гам­
лету страшное и освѣжающее впечатлѣніе— встрѣчу съ Фортинбрасомъ.
Двадцать тысячъ людей, повинуясь волѣ страстнаго, често­
любивая, воинственная полководца, стройнымъ маршемъ проходятъ мимо Гамлета. Зачѣмъ, куда идутъ эти morituri? За­
воевать кусочекъ земли?— З а с л а в о й !
Уже раньше, несмотря на свое пренебрежете къ земной
суетѣ, Гамлетъ, насмѣхаясь надъ Гильденштериомъ, доказывавшимъ ему, что слава «тѣнь сна, тѣнь тѣни!»— сказалъ: «ну,
этакъ выйдете, пожалуй, что нищій есть реальность, а короли
и прославленные герои—тѣнь?»
Разберемся подробнѣе въ чудномъ, полномъ глубины монологѣ Гамлета, которымъ онъ привѣтствуетъ Фортинбраса.
„Какъ все винитъ меня! Малѣйшій случай
Мнѣ говоритъ: проснись, лѣнивый мститель!
Что человѣкъ, когда свое все благо
Онъ полагаетъ въ снѣ?
Онъ—звѣрь и только!
Кто создалъ насъ съ такою силой мысли,
Что въ прошлое и въ будущность глядимъ,
Тотъ вѣрно въ насъ богоподобный разумъ
Нселнлъ не съ тѣмъ, чтобъ онъ безъ всякой пользы
Истлѣлъ въ душѣ. Слѣпое ль то забвенье,
Пли желапіе узнать консцъ
*) Ср. „Каѳедра добродѣтели“ въ »Такъ говорилъ Заратустра“ Ницшо.

Со всей подробностью? О, въ этой лш&ш,
Ланг разложить ее, на часть ума
Т ри части трусости. Н е понимаю,
Зачѣмъ живу, чтобъ только говорить:
.Сверш ай, с в е р ш а й к о г д а во мнѣ для дѣла
И сила есть, и средства, и желанье!“

Тяжело волнуется вся душа Гамлета. Туте уже не актеръ,
пролпвающій притворныя слезы о злоключеніяхъ Гекубы,— тутъ
сама жизнь съ ея полетомъ, съ ея трагической дерзостью про­
ходить вмѣстѣ съ этими грозными полками подъ знаменами
<пѣжпаго принца». Замѣтьте — въ Гамлетѣ просыпается жажда
подвига. Раздумывать? Это мало что прибавляете ко сну и обѣду
и въ этомъ нѣте еще истинно человѣческаго: разумъ данъ, чтобы
перейти къ дѣлу.
„Меня зовутъ великіе примѣры,
Великіе, какъ міръ. Вотъ это войско
И юный вождь, принцъ нѣжный и цвѣтущій:
Его душ а горитъ жѳланьемь славы,
Лицомъ къ лицу онъ встрѣтился съ бѳзвѣстнымъ
Исходомъ битвъ и оболочку д у х а
Онъ предалъ смерти, счастью и мсчтамъ
И зъ-за яичной скорлупы. Вслнкъ
Тотъ истинно , кто безъ великой цпли
Н е впзстаетъ, но бьется ta песчинку ,
,

Когда задіьта честъ.и

Юный принцъ,— честолюбецъ, храбрецъ и рыцарь, — вызы­
ваете глубокое сочувствіе въ Гамлетѣ, и ему дѣлается стыдно
за себя, мыслителя. Самая дерзость, съ которой отважный юноша
рискуете собою, привлекаете его, утомленная собственною пас­
сивностью. Все время у него шевелится мысль: «но подлинно
ли это велпчіе? Вѣдь, цѣль такъ смѣшно ничтожна?»— <Что же
изъ того?» отвѣчаетъ онъ самъ себѣ: «когда дѣло идетъ о
чести, то борьба за скорлупу становится дѣломъ велпкпмъ».
Важно не только то, за что борются люди, но почему и какъ.
Пассивная натура на каждомъ шагу спрашиваете: «постойте,
да стоитъ ли игра свѣчъ?» Но, вѣдь, въ этой игрѣ— жизнь! Въ
борьбѣ растутъ силы, крѣпнетъ сердце, попутно достигается ве­
личайшая изъ цѣлей: росте духовной мощи въ человѣкѣ. Подъ
словами, выписанными намп курсивомъ, могъ бы смѣло подпи­
саться Ницше*).
Хорошо бы было, если бы прпнцы Фортинбрасы всегда могли
вызвать такое благотворное волненіе въ принцахъ Гамлетахъ.
*) „Вы говорите, что хорош ая цѣль оправдываетъ даж е войну, а я
говорю вамъ: хорош ая война оправдываетъ и дурную цѣльа. Заратустра
Ницше.

б

— 82 —

Вѣдь, это вѣчная исторія. Даже въ «Поворотѣ» г. Вересаева
фигурируютъ Гамлеты и Фортинбрасы, правда, противные Гам­
леты и немного истеричные Фортинбрасы. Но Гамлету не нуженъ даже тотъ духъ, который творить великое, когда нѣтъ
великихъ цѣлей, творитъ крупное даже въ то время, которое
«не есть время великихъ задачъ», у него есть великая задача:
страшное преступленіе совершено, и преступники роскошествуютъ, наслаждаясь его плодами, а онъ бездѣйствуетъ! И разумъ
и чувство должны бы вести его къ дѣлу, а онъ чего-то ждетъ,
когда эта армія простыхъ людей спокойно идетъ въ могилу,
словно на постель.
„Нѣтъ, отъ сей поры
Кровь будетъ мысль единая—иль вовсе
В о миѣ не будетъ мысли ни еди н ой .“

Энергія въ Гамлетѣ все пребываетъ, его сужденія становятся
все рѣшительнѣе. Не пропусти онъ слишкомъ много времени,
побѣда была бы за нимъ. Онъ превосходно подводить свою
интригу и чувствуетъ себя все время великолѣпно.
яКакой-то родъ борьбы
Въ моей груди лишалъ меня покоя.
Мнѣ чудилось, что скованъ я тѣснѣе
Убійцы въ кандалахъ. Въ одно мгновенье...
Благословенна будь моя рѣшимость!

Насъ иногда спасаешь безрассудство,
А планъ обдуманный не удается. “

Во всемъ этомъ чувствуется освобожденіе, другой воздухъ,
крѣпкій п свѣжій.
яЕсть божество, ведущ ее насъ къ цѣли,
Какой бы путь не избирали мы*.

И въ другомъ мѣстѣ: «все совершается съ необходимостью.
Быть на готовѣ— вотъ все, что нужно! > Фатуму внѣ насъ про­
тивопоставляется фатальное въ насъ сампхъ, разумъ съ его робкпмъ чувствомъ отвѣтственности за свои рѣшенія уступаетъ
мѣсто «чему-то страшному въ насъ». Это хорошія, веселыя ми­
нуты той цѣльности настроепія и дѣла, по которой такъ тоскуетъ современный человѣкъ,— теперь гамлетъ пережпваетъ такіе
дни онъ начинаетъ говорить языкомъ спльныхъ и полубоговъ,
которымъ чужда разслабляющая жалостливость. Розенкранцъ
Гильденштернъ, два пройдохи и лакея, гибнуть жалкою смертью,

— 83 —
„
»Они искали порученья:
Ихъ смерть мою не потревожить совѣсть.
Н е сами ль смерть накликали они,
Ввязавшись въ дѣло? Плохо, если слабый
Бросается въ средину межъ мечей
Бойцовъ оильнѣйшихъ“.

Да, теперь Гамлетъ «страшный боецъ». Морское лѵтешествіе пошло ему па пользу. Быть можетъ, и среди нашихъ
нерѣшительныхъ Гамлетиковъ найдутся настоящіе Гамлеты которые имѣютъ право крикнуть:

9

•Н е смѣй хватать меня за горло!
Н е вспыльчивъ я и на подъемъ не скоръ.
Н о въ сердцѣ нѣчто страш ное таится.
Чего совѣтую тебѣ беречься!
Прочь руки!!“ *).

Зрѣлище позора ближнихъ п торжества злодѣевъ, моральный
долгъ и необходимость направить «вышедшее изъ колеи время».
1

Г ’гор“ "

Гамлета, „о „в

ство1°Р°ЛЬ КіаВДІЙ ра3дрйжплъ Гашгета своимъ кровавымъ ехидяНѣтъ, ждать нельзя: все скоро совершится!
Что значить человѣческая жизнь?
Сказалъ р а зъ —два! и кончено“.

тЯмнГа: ; ; Г ™ Ъ- ВраГИ С0 ВСѣхЪ сторонъ 0І£РУ®или его сѣгяып, ему не вырваться, но такого льва страшно имѣть и въ

сѣтяхъ ужасной силы, какая можетъ проснуться въ умираю­
щему 1 амлетѣ, король Клавдій не предвидѣлъ.
Отмѣтимъ въ заключеніе нашей характеристики Гамлета еще
одну глубокосимпатичную черту—его заботу о своемъ добромъ
имени въ человѣчествѣ. Мизантропъ н аристократа, Гамлетъ
пююЯмин °АНаК0’ Защитить его память> потому что въ послѣдКакъ ö n J f ЧУВСТиуСТЪ СВ0Ю гл^бок~ѵю связь съ человѣчествомъ.
с ѵ Г л ^ Г Не НаШвЛЪ ЛН0Г° Убѣжища отъ ЭР^ній, кромѣ
знаемъ ' Z
’ Т " " “*’ ТШ
£Ъ еГ° Же ящетъ и Г«метъ. И мы
потому что Z n J y R e r b °ПраВДаНЪ ~ колебанія ег° ему простятся,
и ритора.
ВСе Ж6 ВЪ К0НЦѣ побѣдилъ въ немъ софиста
Трагедш Шекспира изумительно полна и стоойпа по яя.
Гй^слѣпой^ІаэпГ70! ! ^ '''16^ 1ІР"ТІ,В0П0Ставленъ прямолиней­
ный, слѣпой Лаэртъ. Шекспиръ говорить намъ, что опъ вовсе
не зоветъ пасъ назадъ къ человѣку-полузвѣрю: какъ глупо по•> П ер. этого нѣота мой. У Кронвберга аѳ доогаточио выергично.

С*

— 84 —

™
,
немъ нѣтъ нл згл ѵма и Г

Д

Я . . C..« ш ш ш ё і „

Z

. . д4 і« в „ „ „

c

Z

Z ^ Z

воритъ о немъ Фортинбрасъ,

— 85 —

в д т “ ■“ » Р Царя: ВСе П0Т0МУ» -™ въ
м ш

Z

Z

T

8, №

^ k

, ,0 Л ‘ ° " Г ”

«»« S « r r M ^0“ “

” !“ •

поистинѣ, какъ го-

r Ä iZ T i,* ? “

«

г ”ш “ ' поЯ-

Г т ф

т

т

"дгп г “ ш " - "

”* » »” »»

» я разскаж у вамъ иовѣоть
r ï » f Н0естнс т венныхъ убійствъ
И кпчп^»Ча аГ0’ Н0ЧаЯНМЬІХЪ копчинъ
озной, павш ихъ н а главу злодѣевъ*.

■

»

J

L

S

„ f . ” - * 1; . п р т ъ »

мптся «передъ, к а ш
~

z

r

z

-

1

2

*

"

w

r , „ t„

î “ ’ J " P“ " РС'

=£

. » д а ? Ш легеіь « е н н о ^ Л Г р ! » Г т д а і И Г
гибнуть, всѣ равно игпѵшкп r v n f J ъ
У Р J * всѣ Равно
» » „ р .„ г нужно і *
J S S k ^
Г “ ' ” °m ” '
£

а

° гѵ

» т э и» ж

Благодаря за то и за д р у г о е ..

K

Ä

-

Ä

Для счастья дудкою, не издаетъ

г '

’

2 S

лета^,ЫТпоз^^я1Ъ/;ел ^ я ^ ЗМЪ
Фнл°софскій вшодъ пзъ <ГаМПІекспиръ?
л и ц о м ъ р 0 Ш ’ К0Т0РУ10 рекомепдуетъ
к?я1^ Й )алъ удары и даРи судьбы,
Благодаря за то м за другое!“

и
к
* ° нѣтъІ
Н е думай этого, духъ древнихъ римлянъ
Живетъ во мнѣ, не датсній,— въ чашѣ хватить
И м нѣг.

Ничто, рѣліительно ничто ве привлекаешь его къ жизни.
Гамлетъ просить его, зная его міросозерцаніе, остаться ради
него еще въ этой юдоли скорби. Мало похоже на благодарность
судьбѣ! Нѣтъ, позиція Гораціо— позиція отчаяиія.
И что же, повѣримъ мы ПІлегелю, что великая трагедія
движется по ложному кругу? Что все внутреннее развитіе Гаммета напрасно? Что всѣ дѣйствующія лица одинаково несчастны
п жалки? Странно, что никто изъ комментаторовъ, по крайней
мѣрѣ, извѣстныхъ намъ, не видѣлъ того, что яснѣе, чѣмъ Божій
день. Гамлетъ умираетъ. Вдругъ въ залу, полную скорби, крови,
смерти, преступленій— доносятся лпкующіе, радостные звуки:
А! возвращенье Фортинбраса!

™ вд‘ » - » в !

и ,,,,,,« ' f c ^ K

Правда ли? О, нѣтъ! При зрѣлищѣ бѣдъ, обрушившихся
вокругъ него, на просьбу Гамлета жить и оправдать его въ
глазахъ потомства, Гораціо восклицаетъ:

«Нѣжный принцъ», этотъ орленокъ, достпгъ-такп того, чего
хотѣлъ: окруженный ореоломъ славы, возвращается онъ, осѣненный побѣднымп знаменами.
„Я предрекаю: выборъ
Падетъ на молодою Фортинбраса;
Е м у даю и голосъ мой предсмертный.
Ты обо всемъ случившемся ему
Подробно разскажи “ .

Этотъ прпнцъ, когда-то взволновавшій всю душу Гамлета—
естественный его наслѣднпкъ. Фортпнбрасамъ прпнадлежптъ тронъ
и міръ! И Гамлету страстно хочется быть оправданнымъ въ
глазахъ юнаго героя. Фортинбрасъ повелѣваетъ похоронить Гам­
лета, какъ воина,— это высшая почесть въ его глазахъ.
»Возьмите трупы, тамъ они умѣстны,
Н а полѣ битвы, здѣсь они ужасны*.

Ужасна Фортпнбрасу эта атмосфера интригъ и злодѣяній,
вся душная, страшная драма, протекшая въ этомъ дворцѣ и
оставившая послѣ себя груды труповъ; онъ привыкъ впдѣть
лишь трупы враговъ п друзей на полѣ сраженья, гдѣ смерть
не безобразна, не оскорбляетъ взоровъ, гдѣ она умѣстна и по­
нятна и никогда не устрашаетъ бойца.

— 87 —

r

i r

«

.

r

і г

’ 0“ у fo p < fa

г ;

™ T ™ " Z °' ^ * 4
г” Ь ч ™га Сто полковой.», ер™,™™, U o ™ “ Z ? :o Z ô ,? '

г г ““

^

г* ä

™ д, і УХ г а « о № І°.Г »«еРеДМг
* п з,п вР " “ “і"
тельный тппх л
* лета,>і Геніально обрисовавъ отрица-

правд., , . S “ S Z “

' ' " Г ’ “ “ 0"
д’вгоозв
" * ,PC,“ ' nyTl ** « ч ь ™ » , -

Ä
« " ^ S Ä S T
произведенів,— Гете вв с»ое«в .ф .у с г і,

“др?т"’'
” ™“
• “
”“ “ “ в

IV.

Донторъ Фаустъ.
»Не признаю я искунленій,—
м о и духъ достаточно силенъ
Но бѳзъ мучительныхъ стремленій,
іѵакъ духъ другихъ, погрязъ бы он ъ “ *).
Гете. „Фаустъ“ .

отъ ™ Г І гГ т д а непосредственная. Если онъ гибнетъ именно
Z nE T r
с л о ж н о с т и своей души, то сложность эта чисто
тонкость c™nniKOMPfaKTCPa: слишк0мъ б м ьшая впечатлительность,

П о л н Г ’с т о Г о Г и Г - 0
И пепосРеДс’гвенпой любви.
« V
исторія вложила во многихъ пзбоаняытт;
Æ
Ä
ЖМОСт,В0СТЬ’ к,)Т0Ра* была чужда антпчрефлексія кмтякя
^
натура еще гораздо болѣе сложная:
а ж д ы Г і.Г
виѣшпваются въ каждый акта его волп,
слей і І
Вшывасіъ въ не“ь нескончаемый вереницы мы’
чивое а Л х Г Г ™ ™ “ІРУ’ бЛаГОДаря ЭТ0МУ’ глУбокое> W ’
хУД°жнически-порывистое, какъ у Гейнриха.
лодковскаго^чаотью ^ Т о ^ ь п е р ѳ п о д Т ™ Ш'ТИр)ГЮ ,асгью по переводу Х о-

Стремленіе къ познанію, аналитическій умъ со(5лужили человѣчеству огрумною службу, хогя зачастую и парализовали волю:
главное, разумъ не долженъ вырастать несоразмѣрно, онъ дол­
женъ находиться въ подчинеяномъ положеніи. Докторъ Фаустъ
жилъ для познанія. Кто знаетъ, быть можетъ, онъ былъ профессоромъ въ томъ самомъ Геттингенѣ, куда рвался Гамлетъ? Мо­
жетъ быть, иногда Гамлетъ мечталъ объ уединенномъ кабинетѣ,
о мирной лампѣ и сладкомъ трудѣ? Удовлетворился ли бы Гам­
летъ такой судьбою? Сталъ ли бы онъ Вагнеромъ? Врядъ ли! Мы
знаемъ его другую, героическую, порывистую душу,— весьма воз­
можно, что она возстала бы, и если бы она возстала, если бы
она еще во много разъ вырасла передъ тѣмъ, мы имѣли бы
подобіе Фауста. Правда, героической душѣ Гамлета нужно многомного расгп, чтобы пріобрѣстп тѣ тптаническіе размѣры, кото­
рыми отличается бурная душа Фауста.
Трагедія Гёте такъ богата содержаніемъ, это такая неисчер­
паемая сокровищница мудрости, что къ десяткамъ существующихъ комменгаріевъ, навѣрное, прибавятся еще сотни, и каждый
найдетъ въ этомъ чудномъ микрокосмѣ новое, согласно своей
индивидуальности. Но мы боимся увлечься всѣми чудными цвѣтамп Гётевскаго сада, мы ограничимся лишь общими характе­
ристиками Фауста и Мефистофеля и важнѣйшими моментами
духовнаго развптія Фауста, т.-е. тѣмъ, что необходимо для
уясненія положительпаго трагическаго типа.
Кто же такой Фаустъ? Господь въ прологѣ говоритъ: «онъ
мой рабъ», на что Мефистофель отвѣчаетъ:
„Да! только странно мнѣ его служѳньѳ.
Удѣлъ иемной въ немъ будитъ отвращенье,
Даль манитъ съ непонятной силой.
Свое безумье онъ готовъ приэнать:
Онъ въ небѣ хочетъ лучшее свЬтило,
А на эѳмлЬ все счастье испытать.
Вдали, вблизи ничто ему не мило,
Ничто не можетъ боль души его унять. *)

Страстный желанія и вѣчная неудовлетворенность — вотъ
главный черты характера Фауста. Многіо обращаютъ особое
вниманіе на двойственность его стремленій, на то, что его тя~
петъ къ небу, и къ землѣ, на «двѣ души», жпвущія въ немъ.
Фаустъ и самъ подтверждаетъ это.
Фаустъ: „Тебѣ знакомо лишь одно стремленье,
Другое знать - несчастье для лю дей.
___________________ Ахъ, двѣ души живутъ въ больной груди моей,
*) Фаустъ, ч. I, иереводъ мой.

|Г ^ К

Ж

“Г 3Ие*Т -ДУГЬ РаЗДѣМНЬя!

i P i l e Ä

S * " » М‘РѢ’

ід ѣ духи носятся въ эоирѣ*. 1)

начало? S t т о м Г Т ’сгаем л ен іи Т 8аК“
ется Фатовское
человѣка въ метаЛстзичег-кптт.
Ъ “синевУ не(’а" Достоинство
Конечно ніть Т гЛ ГЛ
™ ПОрЫВахъ> въ мистпцизмѣ лп?
неопытный, нСТск “цепный г ^ МП Страницамп
еще этотъ,
рптъ уже:
У
# дѣйс™ л ь п о й жизнью Фаустъ ronol
»Здѣсь, на землѣ, живутъ мои стоем?енг.я
Зд'Ьсь с °лнце свѣтитъ на мои мученья
’

Ë fra sS sÆ * Твкая л„МН, ю63о Т и ° „ о ^ с Г уІан ^ і ВІ

«а д а д а т е ж ,* . ,

s

нплъ ло
тпческій

иірп

*
кипучую стремительность онъ сохра’ Н0 ДВ Д^ШП его давно слплпсь въ одну. Роман-

к а к Г Г ъ Т ы Г :іТ кЭ
0Тй° S S L S S

сл ов а Ф а у с т а о «лнѵтъ

пѵ

трагпзмъ можетъ т о іъ к о
наго младенчества.

Ч Ш ?**

ДѢсТъСК° Ѵ ° ЛѢЗНП ФауСТа’
эм ф азом ъ

повторять

31 нах°Дпть » этомъ истинный
’ КТ°
““
еще пзъ ДУХ0В‘

даній^аЗЫВаеТЪ ФауСТЪ И еще °*пнъ "стошикъ своихъ стра»Тотъ богъ, который живъ въ гртди мооН
5 е“ глубину души моей волн ует”
’
сила“ и. таящимися въ ней,

Такъ тяж ^ВЫХ0Да наРУжУ не Дяруотъ.

И *Ъ і орько " 2Ѣ- 410 жизнь ннѣ не м иш —
ду я , чтобъ скорѣй настала смерти мгла“. 3)

магизмомъ, л Гёте

с ч п т м ^ Ѵ ™ матер1альвый М1РЪ называется

) Пер. Холодковскаго.

J ІТѳр. Холодковскаго.
) Пер. Холодковскаго.

„Ахъ, если бъ магію мнѣ удалить
И заклинапія свои перезабыть,
Передъ природой сталъ бы я , какъ воинъ:
ДаІ жребія человпка такъ достоинъ! 1)

То, что Фаустъ прннимаетъ за страданіе,— неудержное стромленіе все пережить, переиспытать, а потомъ стремленіе творить—
это жажда мощи, воли и жпзнп! Ее не только не нужно отрицать,
а нанротпвъ, развивать въ себѣ! Ошибки и шлаки отпадутъ,
останется чистое стремленіе къ творчеству.
Итакъ, неудовлетворенность Фауста есть не что иное, какъ
жажда все растущей полноты жизни. Если это такъ, то у Фауста
прежде всего должна быть сильная воля. Человѣка слабоволь­
ная чрезмѣрные запросы отъ жизни убыотъ: онъ кончаетъ самоубійствомъ, праздной мечтательностью, желчными критиками,
но Фаустъ есть ч е л о в ѣ к ъ в о л и п о п р е и м у щ е с т в у , активный
человѣкъ; воля къ жизни въ формѣ непосредственной страсти
всегда одолѣваетъ въ немъ всѣ остальныя силы его многосложнаго духа.
.Н аписано: „въ началѣ было Слово“—
И вотъ уже одно преііятствіѳ готово.
Я слово не могу такъ высоко цѣнить:
Д а, въ переводѣ текстъ я долженъ нзмѣнить.
Я напишу, что Разумъ былъ въ началѣ.
Но слишкомъ, кажется, опять я сталъ спѣшить—
И. мысли занеслись и въ заблужденье впали:
Но можетъ разумъ все творить и созидать.
Нѣтъ, силу елѣдуетъ началомъ называть!
Пишу—и вновь беретъ меня сомнѣнье:
Невѣрно мнѣ сказало вдохновенье.
Н о свѣтъ б л е с н у л ъ -и выходъ вижу я:
Въ Д пяніи начало бытія!и 2)

Der That — дѣло, актъ, фактъ — вотъ сущность бытія; по
Фаусту сущность бытія есть в о л я , не въ смыслѣ чего-то скрывающагося за актами, явленіями, а именно въ смыслѣ полнаго
отсутствія за ними чего-нибудь иного, кромѣ самаго явленія. Въ
этомъ Фаустъ сходится не только съ современнымъ волунтаризмомъ, отъ котораго иногда попахпваетъ Шопенгауэровской мета­
физикой, но и съ эмппріокритицизмомъ, для котораго волевые
акты и явленія природы въ концѣ концовъ сводятся къ одному—
къ происходящему, къ имѣющему мѣсто, къ дѣянію, которое
само себя дѣлаетъ. Такова же и натуръ-философія Ницше. Здѣсь
не мѣсто входить въ подробности. Но мы не можемъ отказать
тгппЛ ^ а Устъ’ ч* Н» перевода мой. Этотъ мотивъ разработань въ Фаѵстѣ
л ен ау, см. мое предиеловіе къ русскому переводу этой поэмы, сдѣланномѵ
г. Анютинымъ (изд. журн. „ОбразованІе*).
* А
у
) П ер. Холодковскаго.

— 90 —

себѣ въ удовольствіи сдѣлать выписку изъ комментатора Бойезена. Комментаторъ этотъ, вообще довольно плоскій, отъ вре­
мени до времени подымается до плоскости, такъ сказать, худо­
жественной.
Фаустъ приходить къ версіи: «Въ началѣ была сила!» «Можно
было бы подумать, разсуждаетъ профессоръ Бойезенъ, что Фаустъ
остановится на этой мысли, за невозможностью проникнуть
глубже. Но вдругъ путемъ удивительнаго логическаго скачка
опъ отбрасываетъ результатъ своихъ предыдущихъ размышленій
п смѣло пишетъ: «Въ началѣ было дѣяніе». Само собой разумѣется,
это значить объявить себя умственнымъ банкротомъ. (Ахъ,
кто-то объявилъ себя имъ дѣйствительно!) Дѣяніе, взятое, какъ
начало, какъ причина міра, является гораздо болѣе поверхностнымъ рѣшеніемъ задачи, чѣмъ три предыдущихъ; съ этимъ Гёте
самъ, конечно, согласился бы (каковъ критикъ!) Дѣяніѳ непремѣнно предполагаетъ разумъ п силу, хотя и не нуждается въ
предсуществоваиіи слова».
Еще въ 18-мъ столѣтіи Лпхтенбергеръ рѣзко утверждалъ,
что актъ совершенно не доказываешь существованія субъекта,
что даже cogito не предполагаетъ ни разума, нп «я». Съ тѣхъ
поръ философская мысль шла впередъ, субстанція давно отвер­
гается, и міръ признается чистой актуальностью. Гёте геніально
иредугадалъ это, а господину Бойезену, прославленному ком­
ментатору, ученому конца XIX вѣка, все это непзвѣстно, и онъ
продолжаетъ говорить съ самоувѣренностыо попстипѣ комиче­
ской: «во всякомъ случаѣ психологически эта сцена вполнѣ прав­
дива. Если бъ не восклпцапіе: «Духъ мнѣ помогъ, и вдругъ я
вижу свѣтъ!»— восклпцаніе, предшествующее л е г к о м ы с л е н н о м у
переводу Фауста, то можно бы подумать, что это мѣсто является
лишь выраженіемъ пстерпѣнія со стороны Фауста, выраженіемъ
недовольства своею безпомощностью хоть пемного постичь идею
вѣчности.»
О, глубина психологическаго анализа! Профессоръ одобряетъ
психологическую правдивость Гёте. Фаустъ высказываетъ свою
мысль въ порывѣ досады и, можетъ быть, ломаетъ при этомъ
гусиное перо и дѣлаетъ кляксъ! «Не поддаешься?! Такъ на жъ
тебѣ! Въ началѣ было дѣло! Напишу эту глупость!» Вотъ только
«восклпцаніе!» Если можно подумать, что Фаустъ съ досады горо­
дить чушь, тогда великій Гёте совралъ своимъ восклицаніемъ,
а если сцена психологически правдива, то профессоръ Бойезенъ
объявилъ себя умственнымъ банкротомъ и къ тому же лжетъ,
что онъ понимаешь правдивость сцены.

Богъ съ нимъ, впрочемъ. Гёте много смѣялся надъ своими
комментаторами, а они съ тѣхъ поръ усердно громоздили глу­
пость на глупость,— конечно, есть блестящія исключенія.
Вернемся къ нашей темѣ.
Der That— поступокъ— предшествуетъ всему п въ натурѣ
Фауста. Дальше пдутъ размышленія, иногда раскаяніе,— дальнѣйшій процессъ обрабатываешь фактъ и обогащаетъ душу новымъ
сокровищемъ мудрости, дѣлаетъ волю тоньше и возвышенѣе,
порождая въ пей новый моментъ, но никогда не подкашивая
страстную активность Фауста*
Ненасытпмая жажда жизци (т.-е. оіцущеній п творчества) и
сильная, страстная воля— вотъ основы натуры Фауста; вмѣстѣ
съ этимъ, однако, у него есть п нѣжное сердце Гейнриха п
тонкій умъ Гамлета. Не будь пхъ— Фаустъ превратился бы въ
простого авантюриста или Донъ-Жуана.
Мы будемъ пмѣть много доказательствъ этому при разборѣ
важнѣйшихъ моментовъ драмы. А теперь займемся Мефпстофелемъ, этой другой, отрицательною стороною души человѣка.
Жажда совершенствующейся жизни,
„Стремленье вѣчно къ высшимъ формамь бытія*—

основная черта Фауста. Полное отрицаніе жизни, мрачнѣйшій нигилпзмъ— основа Мефистофеля.
ГЯ части часть, которая была
Вначалѣ все, той тьмы, что свѣтъ произвела,
Надменный свѣтъ, что спорить сталъ съ рожденья
Съ могучей ночью, матерью творенья.
Н о не успѣть ему и не сравняться съ нами:
Что производить онъ, все связано съ тѣлами,
Произошло отъ тѣлъ, прекрасно лишь въ тѣлахъ,
В ъ границахъ тѣсныхъ тѣлъ не можетъ развиваться
И -п р а в о , кажется, не долго дожидаться—
Онъ самъ развалится съ тѣлами въ пухъ и п рахъ “ *)

Это страшно. Было бы еще страшнѣй, еслп бы чортъ не
сознавалъ свое безспліе.
Фаустъ:
Мефистофель:

/Гакъ вотъ твое высокое значенье!
Великое ты былъ не въ силахъ разрушать —
И вотъ по мелочамь ты началъ разрушенье*.
„Что дѣлать! Д а я тутъ немного могъ я взять.
Гнилое Нѣчто, свѣтъ ничтожный,
Сопѳрникъ вѣчнаго Ничто,
Стоитъ не глядя ни на что,
И вродъ выносить всевозможный:
Бушуетъ ли потопъ, пожары, грозы, градъ,

*) Пер. Х олодковскаго.

-

Фаиетг
ѵаустъ.

92 —

И море, и земля попрежнему стоять,
и жизнь тѳчетъ собѣ широкою рѣкою,
л о т я мильоны жертвъ погублены на вѣкъ.
СЪ
с°Ити ~ всѳ въ мірѣ такъ ведется,
Что въ воздухѣ, водѣ и на сухомъ пути,
Н г Л » о » и холодѣ зародиш ь разовьется“.
„ н о знай, что съ силою святою
Ты, бѣсъ, не въ силахъ совладать:
Безсильно-злобною рукою
Напрасно будешь угрожать:
Другое выдумай стремленье,
л а о с а странное творенье“ .

И Мефистофель разрушаетъ по мелочамъ. Онъ— части часть
его спеціальное дѣло— разрушать высокія стремленія людей!
заставлять ихъ махнуть рукою на золотыя дали, заставлять
ловить мгновенія наслажденій и кричать имъ «остановись!»
«По каннибальски любо намъ,
Какъ будто въ лужѣ ста свиньямъ“ .

Мефистофель проповѣдуѳтъ радости жизни и громлтъ безплодную мечтательность.
„Кто занять бр едн я м и ,-н о жалокъ ли несчастный,
Какъ глупый скотъ, что, бѣсомъ оболыценъ.
ь р ед еіъ , въ степи безплодной заключенъ,
невдалеке отъ пажити прекрасной!

Не правда лп странно? Это говорить бѣсъ разрушенія пгорячій’
адептъ великаго «Ничто». Тута и сказывается глубина мысли
ï ете: цвѣтущая жизнь, довольство, животное благоденствіе, этотъ
кажущійся живой ключъ бытія— есть начало конца: творчество
въ немъ уже нзсякло, движеніе впередъ прекратилось— отупѣше
декадансъ, пресшценіе, пдіотизмъ, все это не замедлптъ явиться’
а рядомъ и тѣнь Будды съ его вѣчной грустной улыбкой. Мефи­
стофель знаетъ, какая дорога ведетъ въ вѣчную ночь. Но для
этого ему нужно постоянно тревожить человѣка.
Слабъ человѣкъ: онъ часто засынаеіъ.
Стремясь къ покою, потому
Далъ безпокойнаго я спутника ему.

Дѣло въ томъ, что человѣкъ можетъ успокоиться п на про­
тивоположной крайности: можетъ потонуть въ созерцаніи вѣчныхъ
пстпнъ, сдѣлаться пасспвнымъ идеадистомъ. Чорту не понятно,
что это вода на его мельницу: въ пассивномъ платонизмѣ онъ
все еще впдптъ возвышающее, положительное начало и рѣзко,
зло но, ехидно нападаетъ на него: онъ забрасываетъ грязью всѣ
«снвжныя высоты»», осмѣиваетъ нознаніе, чистоту, экстазъ, эсте­
тическое едпненіе съ природой и одновременно разжигаетъ въ

-

93

человѣкѣ животныя страсти и манитъ ©го къ «пажити прекрас­
ной!» Глупый чортъ! Этого-то и нужно человѣку: настоящій
человѣкъ не станетъ Брандеромъ или Фрошемъ, но, подойдя
ближе къ жизни, сумѣетъ сочетать холодный идеалпзмъ съ
Огнемъ страсти, и горячій мракъ страстей освѣтитъ лучемъ
идеала.
„Частица силы я,
Желавшей вѣчно ала, творившей лишь благое“.

Мефистофель глупый чортъ, несмотря на свой страшный,
адскій умъ.
Желая опутать Фауста своею сѣтью, Мефистофель становится
его слугою; прозаическій, цинично-практическій умъ сталъ
могучимъ орудіемъ въ рукахъ Фауста — организатора жизни
здѣсь, на землѣ.
Теперь намъ остается лишь прослѣдпть важнѣйшіе моменты
развитія Фауста, такъ какъ его характеръ проявляется вполнѣ
только въ развитіп.
Послѣ долгаго періода, посвященнаго познанію, послѣ горькихъ разочарованій, одно чувство охватываетъ Фауста.
О прочь!—Бѣгн, бѣги скорѣй
Туда, на волю!..
Мнѣ хочется борьбы, хочу я съ бурей биться...
Х очу я новой, чудно-яркой жизни.

Таковы стоны его души. И судьба даетъ ему возможность
испытать жизнь. Мефистофель радъ, что жажда жизни проснулась
въ Фаустѣ,— надо разжечь ее посильнѣе: что такое эта жажда
жизни, по мнѣнію Мефистофеля, — п о х о т ь прежде всего!
Но Фаустъ сразу пугаетъ его объемомъ своихъ желаній.
Пойдомъ, потушимъ жарь страстей
Въ восторгахъ чувственныхъ, тѣлесныхъ —
И пусть въ чаду волшебсгвъ чудѳсныхъ
Я потону душой моей.
И время пусть летитъ для насъ стрѣлою,
И жизнь охватить насъ собою;
Веселье-ль, горе-ль даетъ судьба—
Пускай удача и борьба
Промчатся быстрой чередой!
Я человѣкъ—мнѣ чуждъ покой.

Не радостей я жду—ужъ говорилъ тебѣ я:
Я броситься хочу въ вихрь гибельныхъ страстей,
Любовь ц ненависть тая въ душѣ моей.
Д у т а , отиингь будь всіъмъ гореетямъ открыта;
Въ твбѣ, обманутой, любви къ наукѣ нѣтъ.

Вся жизнь людей, вся бездна горя біъдъ,
Все будетъ мной извлдано, прожито.

— 94 Глубоко я хочу фсѣ тайны ихъ познать.
Всю силу радости и хоря испытать.

.Л аш ъ брать по духу и скуп л онъ,
И писрамлонъ лукавый,
Кто вѣчно борется, какъ онъ,
Заслуживаешь славы!“ *)

Душою въ душу ихъ до глубины проникнуть
и съ ними, наконецъ, въ ничтожество поникнуть!“

тЛ* ? ефИТ ФеЛЬ "СПуганъ- Въ этомъ опять сквозите что-то по­
хожее на безпокойный творческій духъ. Онъ старается проповѣдывать Фаусту умѣрѳнность.
Р
»Н о я хочуIм

такъЭп° ЯТ “ Н0Ѳ СЛ0В° ВЪ уСТаХЪ Фауста- Чортъ извивается и
акъ и этакъ. надо сломать эту волю, эго титаническое, жадное
бездонное «хочу», надо напомнил, человѣку, какъ эіо -шсто
дѣлаетъ прямой практическій разумъ, его мѣсто, напомнить, что
онъ т о л ь к о ч е л о в ѣ к ъ .
'
«Ты стоишь то, что ты на самомъ дѣлѣ.
надѣнь нарикъ съ мильонами кудрей.
Стань на ходули, но въ душѣ своей
б*дешь всѳ такимъ, каковъ ты въ сомомъ дѣлѣ*.

Выводъ-надо испытать кое-что, кое-какъ, надо повеселѣе
прошутить свою жизнь, такъ какъ она вѣдь такіе пустяки Не­
ужели Фаустомъ не сможетъ овладѣть погоня за легкими удо-

Но и самъ Мефистофель не надѣется обратить Фауста въ
такую безусловную свою жертву, какъ компанія гулякъ. Гадли­
вость, возбужденная впдомъ этихъ «капнибаловъ» въ Фаустѣ не
очень его пугаетъ. У него есть болѣе сильное средство: любовь'
Любовь — скотская страсть, эгоистическое наслажденіе, часто
связанная съ гибелью другой личности, къ которой относятся
только какъ къ источнику плотскаго удовольствія, но вмѣстѣ
съ тѣмъ въ любви есть что-то родственное чистѣйшеыу созеоцанш красоты, что-то упоительное, бездонное.— Фаусту трудно
удетъ ороться противъ любви. Надо только возвратить ему
молодость съ ея непосредственной страстностью п поманить его
женской красотой. Нѣмецкіе комментаторы становятся втупикъ
чтГза рѣчи!ІІДаіШ0Ю аразвраіцвнностью>) Фауста. Дѣйствительпо,
Мефистофель:
Фауст»:

« îw

J f tr a s a r т “ ‘

И я подсѣлъ и все слыхалъ.
Она на исповѣдь напрасно
Пришла: невинна, хоть прекрасна—

в“ “ " Г 5 у^ Г и ” ™ "
Ш г ѵ о ів человѣка
Т 3ир5.й свой
1ШЪ>да знанья жаръ,
могучій
даръ;
Пусть съ жалкой, призрачной забавой
Іебя освоитъ духъ лукавый,
іо г д а ты мой, безъ дальнихъ словъ!
£му душа дана судьбою.
Нпередъ летящая и чуждая оковъ;
Ьъ своемъ стремленьи пылкою душою
оемныя радости онъ презирать готовъ.
Ж * „Д0ЛЖѲНЪ въ шумный міръ отнынѣ погрузиться;
Его ничтожсствомъ томимъ,
Онъ будетъ рваться, жаждать, биться,
и призракъ пищи передъ нимъ
Н адъ ненасытною главою будетъ виться.
напр асн о онъ покоя будетъ ждать,
и даж е, не успѣй онъ душу мнѣ продать,
оамъ во себѣ онъ долженъ провалиться“.

Д° бЫІЬ
долявнъ постараться.
Е е сейчасъ я повстрѣчалъ.

Фаустъ-

ДРУГЪ’ Надъ нею власти нѣтъ*

Лг/фишофе.,ь:

ЛШ ?

Любой цвѣтокъ спѣша сорвать,
Н а все готовъ онъ посягать
И все святое призпраетъ,
Но не всегда съ побѣдой онъ.
Фаусшг:
О добродѣтельный патронь!
Оставь же правила святыя—
знай—теперь иль никогда!
коль но придешь ты сь ней сю да
Сегодня къ ночи—навсегда
„■■■■М ы о ъ той поры съ тобой чужіѳ.
Мефистофель. Мой другъ, вѣдь, надо жъ разсуждать!
Ты мѣсяцъ долженъ сроку дать,
Фаистѵ
2 ™ \семь
™ ЬК0
случай
устъ.
Вулъ
часовъ
въ могъ
покоѣнайти я.
Н е надо чорта мнѣ въ друзья:

ошпбается 'І0Ртъ! Да, онъ будетъ мучпть Фауста земрадостями, какъ орудіямп пытки, а тотъ вдругъ въ этихъ
мукахъ, въ этомъ вѣчномъ стремленьи прпзнаетъ свое счастье
и хоръ ангеловъ запоетъ глупому чорту:
*) П ер. Х олодковскаго.

И І/чГтмпЛ.

К ° г° бъ УГОДНО МОГЪ СВѲСТН Я.

Мефистофель: 1 ы судишь, какъ французь, слегка,
Н а что прошу не разсордиться.
^ : ому“ лишь взять и насладиться?
У тѣ ха тутъ но велика.

Пе лучше ли поволочиться,
завлечь, заставить потомиться,
*) Ф аустъ, ч. И, пороводъ мой.

— 96 —
Водить ѳе и такъ и сякъ:
Такъ и въ романахъ говорится.

Фаусты
Мой аппетитъ хорошь и такъ.
Мефистофель: Нѣтъ, кромѣ шутокъ: лишь впросакъ
Попасть съ горячностью тутъ можно.
Тутъ надо дѣло осторожно
В ести ,—тутъ силой намъ по взять.
Кь коварству надо прибѣгать.
Фаустъ:
Достань вещицу отъ бепцѣнной,
Сведи въ покой оя священный.
Найди платокъ съ ея груди,
_
Подвязку въ память мнѣ найди!
Мефистофель: Смотри жъ: теперь я докажу,
Какъ вѣрно я тебѣ служу.
Сегодня жъ, часу не теряя,
.
В ъ свѣтлицу къ ной своду тебя я.
Фаусты
Къ ней? ею обладать?
Мефистофель:
Ну, вотъ!
Не сразу же! Она уйдетъ
Къ сосѣдкѣ; ты же безъ хлопотъ
Въ уединены! наслаждайся—
Мечтами счастья упивайся.
Фаусты
Такъ къ ней?
Мефистофель: Нѣтъ, надо подождать.
Фаусты
Такъ не забудь подарокъ ей достать!* і)

Вѣдь, это цинизмъ! Мефистофель, внутренне захлебываясь
отъ радости, останавливает, своего расходившагося ученика
Какъ могъ идеалиста Фаустъ такъ быстро дойти до такого ци­
низма? Нѣмецкіе комментаторы покачиваютъ головами: «Ай ай
ай ” Это выраженіе развратника! доказываетъ почтенный W
іперъ: «Фаустъ сталъ раявратникомъ, а такъ какъ у Гете
объ этомъ ничего не сказано, то надо полагать, что сцена въ
вратъЬ

Д0ЛЖНа СИМВ0ЛПЗПР°вать продолжительный раз-

О, сколько глубокомыслія! Мы же думаемъ просто что
вмѣстѣ съ молодостью Фаустъ получилъ и Всо легкомысліе
юности, не больше. Совсѣмъ не развратнпкъ говоритъ устами
1 ауста: пока любовь извѣстна. ему, какъ плотская страсть — и
1 ретхенъ— только прнгляпувшійся ему «бутончикъ». Онъ ’ впдптъ женщину на улпцѣ, она ему нравится, онъ хочетъ испы­
тать всѣ новыя наслажденія: подайте ее сюда. Но достаточно
Фаусту войти въ комнату Гретхенъ, достаточно вдохнуть въ
сеоя воздухъ этой дѣтской, наивной чистоты, достаточно пред­
ставить себѣ ея дѣтство, ея семейную обстановку, чтобы въ
его сердцѣ, не менѣе нѣжномъ, чѣмъ у Гейнриха, зажглась
глубокая симпатш къ дѣвушкѣ, за часъ передъ тѣмъ чужой
за часъ передъ тѣмъ какой-то игрушкой, которую захотѣлось
сломать.
1) П ер. Х олодковскаго.

Будь Фаустъ— Гейнрихъ, онъ уніелъ бы дѣйствительно и
не вернулся бы больше, но у него страстная, пылкая, активная
натура: мысль о Гретхенъ, плотская, горячая, обжигающая своею
запретной нѣгой, эта мыслъ его преслѣдуетъ.
Эта страсть въ немъ никогда не угасаетъ, развѣ на время,
чтобы вспыхнуть съ новой силой. Но онъ всегда остается, по
мнѣнію Мефистофеля, «сверхчувственно чувственнымъ>, потому
что его глубокая симпатія, участіе, нѣжное любованіе растетъ
вмѣстѣ сь палящей страстью.
А я? Сюда что привело меня?
8Чего
>, обо, какъ глубоко трону тъ я .
хочу? Зачѣмъ такъ грудь страдаетъ?
h

О, Фауотъ, кто теперь тебя узнаетъ?
Какъ будто чары овладѣли мной:
Я швль, чтобъ только насладиться;
Пришелъ—и сѳрдци грезами томится!

Ужели мы—utpa судьбы слѣпой?
Какъ я своихъ бы мыслей устыдился,
К огда бъ ее сѳйчасъ я увидалъ(|

Я за минут у былъ не больше какъ наасалъ,
Теперь же еъ прихъ предъ нею бы склонилсяи *).

Вся наивная, добрая, славная болтовня этого безконечно
мплаго ребенка его восхищаетъ, потому что возбуждаетъ жа­
лость, нѣжность, какъ все хорошее, но слабое, — чистое, но
хрупкое. Любовь Фауста одухотворяется этой симпатіей.
»■Одно словечко, взоръ одинъ лишь твой
Мнѣ занимательнѣй всей мудрости земной!
Зачѣмъ невинность, простота
Н е знаетъ, какъ она оѳзцѣнна и свята“ .

Быстро, словно гроза, пролетаетъ сладкая поэма первой
любви! Сколько поэзіи. Что за дивный мастеръ этотъ Гете!
Надо читать эти строки, пока каждая не вознится въ наше
сердце, какъ голосъ собственныхъ воспоминаній, какъ голосъ
юнаго, свѣжаго прошедшаго, которое переживается только
разъ.
Фаустъ растетъ отъ своей любви. Природа, до тѣхъ поръ
непонятная ему, для него раскрывается, чувство горячей благо­
дарности за жизнь наполняетъ его. Но чѣмъ выше по­
дымается его душа, тѣмъ болѣзненнѣе рааладъ въ ней: вѣдь,
онъ губитъ это существо, вѣдь, корнемъ всему является слѣпая, ненасытно-животная страсть! Не бѣжать ли во время? Ком­
ментаторы полагаютъ, что сцена «Оврагъ въ лѣсу» происхо*) П ер. Холодковскаго.
*) Нерѳв. Холодковскаго.

7

98 —

дптъ до паденія Гретхенъ. Комментаторы ужасно наивны, словно
старыя дѣвы:
„Я наслажденьем» страсть свою тушу
И, насладясь, пылаю снова страстью. “ J)

Это языкъ, повидимому, совершенно непонятный для нѣмецкихъ комментаторовъ.
Эти муки, эти сомнѣнія коробятъ Мефистофеля. Откуда эта
тоска, эти порывы?
«Что, жизнь противна сдѣлалась для васъ?
Къ чему вамъ въ глушь такъ часто забираться?
Я понимаю - сдѣлать это разъ,
Чтобъ бурямъ жизни вновь потомъ отдаться *

И онъ со всею силою своего разрушительнаго сорказма
обрушивается на пдеалистическіе, платойическіе, мечтательные
порывы Фауста, со всею ловкостью своего гибкаго языка драз­
нить чувственность Фауста.
О, змѣя, змѣя!

И чувствуя свое преступленіе, чувствуя пагубность своей •
страсти, Фаустъ разражается тирадой, въ которой сказывается
его огненная воля: активная страсть, жажда жизни побѣждаетъ
все, хотя совѣсть говоритъ громко и разумъ твердить своп
укоризны.
„Въ ея объятьяхъ рай небесный!
Пусть отдохну я на груди прелестной!
Ея страданья чую я лушой.
Вѣглецъ я жалкій, мнѣ чужда отрада,
Пристанище мнѣ чуждо и покой.
Бѣжалъ я по камнямъ, какъ пѣна водопада,
Стремился жадно къ безднѣ роковой,
А въ сторонѣ, межъ тихими полями,
Подъ кровлей хижины, дитя, жила она,
Со всѣми дѣтскимп мечтами
Въ свой тѣсный міръ заключена.
Чего злодѣй искалъ я?
Иль нѳдоволенъ былъ,
Что скалы дерзко рвалъ я
И въ дребезги ихъ билъ?
Еѳ и всю души ея отраду
Я погубилъ и отдалъ въ жертву аду!
Пусть будетъ то, что суждено судьбой;
Бѣоъ помоги: промчи мнѣ вромл страха!
Пусть вмѣстѣ, вмѣстѣ въ бездну праха
Она низвергнется со мной! *)

Трагедія любви растетъ. Маргарита — вся любовь, кромѣ
любви ничто не связываетъ ее съ Фаустомъ, да п во всемъ
1) Фаустъ, ч . J, п е р е в . Х олодковскаго.

свѣтѣ нѣтъ у нея ничего, кромѣ этой любви, а Фаустъ, про­
должая любить ее вспышками, уже стремится въ широкій свѣтъ
жаждетъ новой и новой жизни.
’
.П ок оя нѣтъ,
Душ а склрбитъ!
Ничто его
Но возвратить.
З а нимъ гляжу
Я эдѣсь въ окно,
Его лишь жду
И жду давно“ .*)

Но его нѣтъ такъ часто, такъ подолгу.
Они живутъ въ разныхъ мірахъ; въ этомъ корень трагедіи
всякой любви. Чѣмъ живетъ онъ? У него другія чувства, мысли,
другой Богъ! Это страшно. Въ чудной сцеігі, посвященной релпгіи, наивная Гретхенъ старается перебросить мостъ между
своей вѣрой и Фаустомъ. Но она чувствуетъ, что въ Фаустѣ
слишкомъ много Мефистофеля, невѣрія, критики, и ей страшно
страшно.
’
Маргарита отдаетъ Фаусту всю свою жизнь безравдѣльно
отнявъ ее у своихъ близкихъ, у своего круга, вырвавъ ее изъ
своего міра: Фаустъ втянулъ ее въ водоворотъ своей жизни.
Все, что поближе къ ней, возетало, пробовало бороться. И...
погибло роковымъ образомъ отъ столкновенія съ титаномъ, "я
кровь поибшихъ пала на голову Маргариты. Это прямыя слѣдствія любви, какъ эгоистической страсти, какъ страсти звѣриной. Но именно глубина страданій, порождаемыхъ ею, возвысить
душу Фауста, углубить ее, послужить ступенью ко все высшпмъ формамъ бытія.
Сначала любовь является Фаусту въ впдѣ женской красоты
въ видѣ абстрактной, желанной женщины.
*
„Что вижу я? Чудесное видѣнье
Въ волшебномъ зѳркалѣ мелькаеть все яснѣй!
и , дай, любовь, мнѣ крылья и мгновенье
Снеси меня туда—туда, поближе къ ней!
и , если бъ былъ я не вь пощерѣ тѣсной,
О, если бъ могъ лѳтѣть къ богинѣ той!
Но нѣтъ, она полузакрыта м гл о й ...
О. идеалъ красы святой, чудесной!
Возможна ли подобная краса?
Возможно ли, чтобъ въ красотѣ тѣлесной
ізмѣщалися всѣ неба чу.леса?
Найдется ль чудо на землѣ такое?“ 2)

ІІотомъ въ видѣ конкретной, прелестной Гретхенъ, которую
онъ любплъ и тѣломъ и душою и сжегъ своею страстью, потому
*) Фаустъ, ч. I, переводъ Холодковскаго.
) Переводъ Холодковскаго.

4

— 101 -

что она была только бабочка, а онъ горящій факелъ, и на­
конецъ любовь является ему въ впдѣ образа, полнаго неизъясни­
мой скорби. Любовь слишкомъ странное чувство, у сильныхъ
натуръ оно чревато бѣдствіями, — страшное сужденіе Шопен­
гауэра о любви часто оправдывается жизнью. Мы далеки отъ мысли
считать всякую любовь необходимо трагической, но трагическая
любовь, любовь, граничащая со смертью и отчаяніемъ, слишкомъ
часто занпмаетъ въ жизни сильныхъ душъ огромное мѣсто.

Всего потомъ дорож е въ мірѣ ставшій мнѣ.
душ2вная’ стремится вверхъ,
Ч апа

п т т аусту УДаЛ0СЬ исцѣлиться отъ страшнаго сознанія вины отъ
скорби И жалости при помощи всеисцѣляющей силы в р е і ™
прежде всего, благодаря жаждѣ жизни, которая, какъ могѵчій
потокъ, перенесла его черезъ все страданіе.
^

Фаустъ: „Еще я вижу. . .
Мефист: Что?
Фаустъ: Вдали передо мной

о Е
® 7 чѳ‘3™ я стрѣіы вывыв,
имойте духъ отъ чада прежнихъ дней!

Всталъ образъ дѣвы блѣдной и прелестной.
Она ступаегь медленной стопой,
Какъ будто цѣпыо скованная тѣсной.
Признаться въ ней, когда гляжу,
п сходство съ Гретхенъ нахож у.
Мефист: Оставь ее: бездушна дѣва эта,
Всего лишь—тЬнь, бЬгущал разсвѣта.
Съ ней встрѣча смерть: не счастье, но любовь;
При встрѣчѣ съ ней, вмигъ стынетъ в ъ ’жидахъ к р о в ь іИ человЬкъ, какъ камень, замираетъ.
Миоъ о Медузѣ—кто его не знаетъ?
Фаустъ: Глаза ея недвижно вдаль глядятъ,
Какъ у усопшяго, когда ихъ не закрыла
Рука родная. Это Гретхенъ взглядъ:
Д а, это тѣло, что меня прельстило!
Мефист: Вѣдь, это колдовствоі Обманъ тебя влечетъ:
Красавицу свою въ ней каждый у знаетъ.
Фаустъ: Какою нѣгою, мученіемъ какпмъ
Сіяетъ этотъ взоръ! Разетаться трудно съ нимъ...
Какъ чудно подъ ея головкою прекрасной
На ш еѣ полоса змѣится лентой красной,
Н е шире, чѣмъ бываетъ острый нож ъ!“ *).

По мысли Гете, страшная трагедія, разыгравшаяся надъ Грет­
хенъ, возвысила душу Фауста. Онъ не только не погибъ, но
прошелъ черезъ горнило страданій и сталъ недосягаемо высокъ.
Любовь Гретхенъ навсегда осталась для него чѣмъ-то возвышающимъ, какъ видно изъ символическая эпилога. Среди своей
бурной карьеры Фаустъ часто вспоминаетъ счастливый и го­
рестный сонъ первой любви.
Фаустъ: Торжественно и тихо колыхался,
Къ востоку уилываетъ тупа дивная,
И взоръ слѣдитъ за нею сь изумлѳяіемъ.
Плыветъ она, волнуясь, измѣняя видъ,
И въ дивное видѣнье превращается.
. . . . Это ль чудный образъ тотъ,
Великое, святое благо юности?
Души моей сокровища проснулися,
Вновь предо мной любовь возстала первая
И первый милый взглядъ, но сразу понятый,
1) П ерев. Х олодковскаго.

НвбеСНЫЙ, ЧУДѲСНОѲ ВИДѣНІѲ,

Неся съ собою часть лучшую души моей *).

r r / af НИМЪ АрІ9ль‘ И маленькіе духи, проливъ въ его
Р Ц ц лительный бальзамъ, побуждаютъ его къ жизни.
Н е замедли дерзновеньемъ,
Пусть толпа, болтая ждѳтъ.
Нее доступно, лишь съ умѣньемъ
ьы стро двигайся впередъ3).

И Фаустъ проснулся для новой жизни.
леньггГГ»* Пр0иіеЛЪ онъ весь маскарадъ жизни, убѣдился, что
его Т ѣ л ш

ч Г в Г

ТаЙЯ°й ПРУЖИН0Й) ПОГОНЯ За “

Депіемъ

судно мелоtfпо »
ТЯКЪ называемое> общество гнило, безразобщества ри стш 2 г 7
а в М П В у т а я гибель- Въ картинѣ
ства до ; eS n ï n
ВПДИМЪ“ЫК0ПІЮ ФРанцузскаго общеп а и м е н ѣ / з н а ч и Но ™
Z ™ "' “ “
НаМЪ КаЖетсиобщества Л
* Среди угЬхъ л развлечений жалкаго
Щ ства, отъ котораго Фаустъ готовъ былъ отвернуться опт.
ЧУДН08 глубокое- ^волновавшее его ’душу
и с к у с с т в е н н о й ^ ' 1“ ° блѢдные обРа8Ы кРасоты явились въ
искусственной обстановкѣ сцены, призраки, воскрешенные генік“ пяХУД"
а- И Фа*ста был* нотрясенъ. Ч и с С красота “
^ е н а ,— заполнила его душу. Съ обычной своей страстностью
съ обычнымъ энтузіазмомъ отдается Фаустъ поводу ж е л а ^ ’
Г Г , ПСТ0ЧШШ0ВЪ красоты ьъ ЭлладЬ, окунается въ его вѣчнта
Х кпй
достигаетъ невозможная, лелѣетъ въ своихъ объятія^
З

Г я

Г

в Г

Г0РЯ ЛЮб0ВЬЮ’ - Р ^ Д - - “
какъ благородный * *

Держи ты крѣпчѳ

НаГъКіпт * зцѣннь*й даРЪІ подниметъ
_ _ _ _ _

Ä

?

л о с т ь ю т е б я 0НЪ ВЫСОКО

Въ э Фирѣ н а всю жизнь! а)

Перев. Холодковскаго. Ф. ч II
а) ?•
* \\ ПѲР* мойф. ч. II перев. мой.

-

102 —

Епизодъ съ Еленой, которымъ Гете отмѣтплъ такое важное
явленіе въ жизни человѣка, какъ искусство, художественное
творчество, заслуживаетъ большого внимаоія по своей глубинѣ
и удивительной, божественной красотѣ, которая, правда, дается
читателю не сразу. Но мы не можемъ останавливаться дольше
на этомъ ваяшомъ эппзодѣ. Художественнымъ творчествомъ Фа­
устъ не можетъ удовлетвориться. Чего же ему нужно теперь?'
Ужъ не собирается лп опъ на луну?
Мефист: Такъ чѣмъ жо ты эадался?
Ты что то нынче, право, очень смѣлъ!
Смотри, какъ близко къ небу ты забрался:
Н е на луну ль лотѣть ты захотѣлъ?

Фаусты Довольно мѣста для великихъ діълъ
И на вемлп, зачл.мъ бѣжать отсюда?
Впередъ жо смѣло! Совершу я чудо:
Вновь духъ во мнѣ отвагой закипѣлъ1).

Не угодно лп будетъ Фаусту пожить въ гаумномъ городѣ,
заняться общественной дѣятельностью, интригами, карьерой, при­
носящей почетъ?
Мефист: Столицу ты построишь. Въ ней дома
Тѣсннтся будутъ, узкихъ улицъ тьма
Лѣпиться будетъ, криво, грязно, густо,
Въ срвдинѣ рынокъ: лукъ, чеснокъ, капуста,
Мясныя лавки: въ нихъ лишь загляни,
Ж ужжатъ тамъ мухи жалпыми стадами
Н адъ тухлымъ мясомъ. Словомъ, передъ нами
Н е мало вони, много толкотни.
Въ другой же части города, безспорно,
Дворцовъ настроишь, площади просторно
Раздвинешь, внѣ жо городской черты
Предмѣстья въ ширь и въ даль раскинешь ты.
И наблюдать ты станешь, какъ тѣснятся
Повсюду люди, какъ карсты мчатся,
Какъ озабоченный народъ,
Спѣша, по улицамъ снуетъ,
Когда жъ ты выйдешь прогуляться,
Всѣ, съ кѣмъ придотся повстрѣчаться,
Тебѣ поклонятся...а)

Что такое эта чернь для Фауста? Не все ли ему равно,
больше или меньше живетъ ея на свѣтѣ? Это надо зарубить на
носу гг. комментаторамъ, которые думаютъ, что въ концѣ концовъ Фаустъ становится альтруистомъ и филантропомъ. Не хо­
четъ ли онъ наслаждепій? О, давно нѣтъ. Онъ презираетъ Сарданапаловъ:
*) Ф. ч. II аерсв. Холодковскаго.
2) Ф. ч. II. пер. Холодковскаго.

— 103 —
Мефист: Но угадалъ? Палаты, можетъ быть,
Н а бойкомъ мѣстѣ ты соорудить
Желаешь? Рощи, лѣсъ, поля и нивы
нъ паркъ обратишь обширный и красивый,
Песчаныя дорожки проведешь,
Воѣ кустики искусно подстрижешь,
Устроишь тамъ ручьи и водопады,
Пруды, фонтаны, гроты и каскады,
И павильоны тамъ соорудишь,
Въ которыхъ женъ прѳкрасныхъ поселишь:
Въ ихъ общ ествѣ—небесная отрада!
Сказалъ я „женъ“, но такъ сказать и надо:
Всего милѣй, конечно, на зѳмлѣ
Ж ена, но не въ единственномъ числѣ.
Фаусты Старо и глупо! Ты совсѣмъ завралоя,
Сарданалалъ!..
Но снова я отвагу ощущаю.
Х очу бороться, побѣдить желаю...
о а шагомъ шагъ пойду впередъ смѣлѣй,
Смиряя море. Вотъ моя и дея !1)

Мало похоже на альтруизмъ! Чей голосъ слышится здѣсь,
въ этихъ гордыхъ рѣчахъ индивидуалиста, жаждущаго повелѣвать, полагающаго все свое достоинство въ творческой волѣ?
Прислушайтесь:
Мефист: Итакъ, ты жаждешь славы нынѣ?
Н е даромъ побывалъ у героини!

Фаустъ: Пѣтъ власти! Подчинять себѣ...
Не въ славѣ діьло, а въ борьбіь

Ницше! Да, въ этихъ послѣднпхъ рѣчахъ мы пмѣемъ квпнтъэссенцію Ницше: жажда мощи, власти. Wille sur Macht. А между
тѣмъ самъ Ницше не понялъ конца Фауста. По крайней мѣрѣ,
не понималъ его, когда характерпзовалъ «Гетевскаго человѣка >
такими блестящими, но глубоко несправедливыми словами:
«Фаустъ является высшимъ и самымъ смѣлымъ изображеніемъ человѣка, поскольку надо было изобразить его горячую
жажду жизни, его недовольство и тоску, его борьбу съ демо­
нами сердца. Но посмотрите же, что получится изъ всѣхъ этихъ
скопившихся тучъ,— не молнія, конечно. Можно было ожидать,
что аустъ пройдетъ сквозь всю повсюду угнетенную жпзнь,
какъ унтовщикъ и освободитель, какъ сила, отрицающая во имя
доора, какъ религіозный и демонпческій геній, какъ противо­
положность своего столь недемоннческаго спутника. Но такое
ожпданіе ошибочно, — человѣкъ Гете ненавидитъ все насиль­
ственное, всякій прыжокъ, а стало быть, всякую деятельность (?),
п изъ Фауста выходить не всемірный освободитель, a всемірПорев. Холодковскаго.
а) Ф. ч. И перев. .мой.

— 105 —
ный путешественник*. Ненасытный созерцатель пролетаетъ мимо
всѣхъ исторических* эпохъ, всѣхъ искусствъ, миоологій л паукъ, глуСочайшія желанія возбуждаются п угасаютъ, даже Елена
не можетъ удержать его надолго, а, вѣдь, приближается моментъ
котораго жде-гъ его насмѣшливый спутникъ. Въ какомъ-нпбудь
пушстѣ земли полетъ прекращается, крылья падаютъ, а Мефи­
стофель тутъ какъ тутъ. Когда пѣмецъ перестаетъ быть Фа­
устомъ, онъ подвергается жестокой опасности стать фплистеромъ
и подпасть подъ пласть чорта, — лишь силы небесныя могѵтъ
спасти его отъ этого. Человѣкъ Гете — созерцатель въ возвышенномъ стплѣ, не погибающій на землѣ лишь потому, что пи­
тается всѣмъ велпкпмъ и зпачительнымъ, что только существуетъ
пли когда-либо существовало, п жпветъ отъ страсти до страсти
если же онъ подчиняется гдѣ-нибудь существующему строю дѣяіельпой жизни, то можно сказать съ увѣренностью, что изъ
этого не выйдетъ ничего хорошаго. Гете зналъ, въ чемъ леяштъ слабость п опасность людей его типа, и вложплъ въ уста
Рн° въ «Вильгельмѣ Мейстерѣ» такія слова: «Вы досадуете
вы сердитесь, это прекрасно, по если вы станете пастоящимъ
образомъ злы— это будетъ еще лучше.» Итакъ, надо признать,
что для того, чтобы мы стали лучше, надо, чтобы мы были
«пастоящимъ образомъ злы» ’).
Какой же путѳшественникъ и созерцатель Фаустъ, посудите
сами, читатель! Правда, во всю свою жизнь Фаустъ, главнымъ
образомъ, испытывалъ, но это пспытаніе было глубоко, до тра­
гизма актпвнымъ, подъ конецъ же жизни Фаустъ становится, по
преимуществу, творцомъ. Ницше поразительно искажаетъ конецъ
Фауста и тѣмъ доказываетъ, что и геніп, прптомъ филологи,
могутъ легкомысленно читать велпкія книги.
*
Можетъ быть Фаустъ недостаточно золъ для Ницше, но ужъ
нпкакъ пе альтрупстъ. Творецъ опъ!
Комментаторы чуть не единогласно распространяются объ
альтрупзмѣ Фауста, a нѣкоторые съ неменьшимъ правомъ за­
являю™, что борьба съ моремъ и постройка плотпнъ и каналовъ
есть только символъ, что подъ яимъ нужно разумѣть борьбу съ
революціей, Такъ что Фаустъ на старости лѣтъ сдѣлался но
только святымъ, но въ концѣ концовъ даже и жандармомъ.
Фаустъ творецъ. Скажите, что общаго съ альтруизмомъ у
художника? Вотъ онъ высѣкаетъ изъ мрамора статую богини, онъ
вдохновленъ своей работой,— альтрупстъ ли онъ? Онъ работаегь,
У iVietsche. Schopenhauer als Erzieger. перев. мой.

главнымъ образомъ, радп сознапія своей силы, радп свободы
своего творческаго генія. Развѣ но можетъ работать такъ и
общественный дѣятель? Народъ, общество— для него глыба мра­
мора, изъ котораго творить онъ прекрасное человечество со­
гласно своему идеалу... Альтруистъ ли онъ? Ему нѣтъ дѣла до
вашего счастья, читатель, п ради вашего счастья опъ, можетъ
быть, не пожертвуетъ и ногтемъ— напротпвъ, если вы станете на
его дорогѣ, онъ уничтожить васъ, онъ будетъ, какъ Гейнрихъ
защищать огнемъ н глыбами камня толпу протпвъ нея самой —
она д о л ж н а стать прекрасной, опа матерія, н ее должна отопикнуть творческая идея генія.
Да, но, вѣдь, художнпкъ не прячетъ своего произведенія, ему
дороги тѣ эстетическія наслажденія, которыя онъ доставить
людямъ, онъ творить свое произведете не изъ воска, а изъ
мрамора, творптъ для вѣковъ. Альтруизмъ ли это? Эго жажда
власти надъ душами другихъ, жажда отпечатать свое сердце въ
сердцахъ другихъ, это чудная, свѣтлая борьба за преобладаніе
борьба за жизнь его идеаловъ съ другими, жпзшимп идеалами
ХОчу жить въ вЬкахъ. Я хочу преодолеть, потому что я несу
красоту, полноту жизни, энергію!» Это высшій эгоизмъ, эгоизмъ
ДТ К0 За предѣлы СУХ0Г0 стремленія къ жалкимъ
выводамъ и благамъ жизни. Такой человѣкъ имѣетъ право и
долженъ бить жестокимъ — когда нужно, онъ долженъ быть
эгопстомъ, потому что его побѣда есаъ побѣда высшихъ формъ
жизни, пусть онъ дерзаетъ!
Ахъ, какъ томительно, тоскливо
Ьыть вѣчно, вѣчно справедливым^

оп асенГ Т Г
лпвостн.'

мьтРУпстъ Фаустъ. Огненный старикъ
ЛП еГ° Удержатъ тутъ абстрактныя справедЧего т е м , мой другъ, стѣсняться
К олонизаций заняться!

вятм !Т
Г/ГЪ К0Л0НПЗПруетъ- Жертвами этой колонизаціп станопт_
консервативные, но безобидные Филемонъ п Бавкида съ
отъ Г
?
П Л0МПВ0МЪ подъ старыми липами. Мы далеки
фраз™Г’о , в е м к » Щ"ЩаТЬ МИСТера Чемберлена- НОД- громкими
фразами о великой культурной колонияаціи скрываются аппетиты
разныхъ chartered company. Джош Буль и Джонатанъ, пока что
частую напомпнаютъ скорѣе «стаю вороновъ», чѣмъ колонпзар въ, п даруемыя пми блага далеко не окупаютъ собою при-

— 10« —
носимаго пмп зла. Но Греція прп Александрѣ Македонском*.
выполняли колоссальную культурную задачу. Конечно,
колонизацш должна совершаться съ возможною мягкостью. Этого
хочетъ п Фаустъ; но если она можетъ быть куплена только
цѣною несправедливости, надо рѣшпться и на это: частные про­
махи и даже преступленія теряются въ общемъ потокѣ растущей
жизни, и, въ концѣ концовъ, высшая раса и высшій типъ цпвплпзаціп имѣютъ решительное право вытѣснить низшіе, если они
не хотятъ пли не могутъ подняться до ихъ уровня. Вообще же
жестокости надо пзбѣгать не ивъ альтруизма, а потому что
звѣрство пскажаетъ культуру и будить скверные инстинкты.
Фаустъ неумолимый колонпзаторъ, реформаторъ жизни. Человѣкъ идеи, социальный художникъ п воистину «человѣкъ Гёте»
гораздо ближе къ человѣку Ницше, чѣмъ предполагал* самъ
авгоръ Заратустры. Въ немъ прежде всего чувствуется господинъ:
Лишь слово господина высоко!
Чтобъ дѣло чудное осуществить,
Мои геній сотни рукъ способснъ оживить!

И для себя самого и для другихъ Фаустъ проповѣдутъ
релипю акгпвнаго позитивизма, которую Ницше удивптельнымъ
образомъ просмотрѣлъ.
Я быстро въ мірѣ жизнь свою промчалъ,
о а наслажденья на лету хватался,
Что ускользало—тотчасъ забывалъ,
Что оставалось—тѣмъ я наслаждался.
Я лишь желалъ, желанья исполнялъ
И вновь желалъ. И такъ я пробѣжалъ
Всю жизнь—сперва неукротимо, шумно,
Іѳперь живу обдуманно, разумно.
Достаточно позналъ я этотъ свѣтъ,
А въ міръ другой для насъ дороги нѣтъ.
Слѣпоцъ, кто гордо носится съ мечтами,
Кто иіцотъ равныхъ намъ надъ облаками!
Стань твердо здѣсь—и вкругъ води свой взоръ,
Для мудраго и этотъ міръ—но вздоръ.
Къ чему мечтами въ вѣчности носиться?
Онъ ловитъ то лишь, съ чѣмъ онъ можетъ сжиться.
И такъ весь вѣкъ въ борьбѣ опъ проведетъ!
Шумите, духи! Онъ себѣ пойдетъ
Искать повсюду счастья и мученья,
Н е проведя въ довольствѣ ни мгновенья. *)

Въ спокойное сознаніе своей силы, въ величаво-сознательное
счастье старца Фауста вмѣшлвается, однако, по мнѣнію комментаторовъ, глубокая скорбь. До мнѣнію нѣкоторыхъ «проница*) Ф аустъ, ч . И, п ор. Х олодковскаго.

тельныхъ читателей», въ концѣ Фауста чувствуется глубокая
скорбь Гёте. Скорбь въ финалѣ Фауста, скорбь въ финалѣ Гам­
лета, въ финалѣ «Потонувшаго колокола»,— глазъ, ищущій скорби,
найдетъ ее всюду! Что касается насъ, то финалы эти переполняютъ насъ надеждой и бодрой энергіей.
Разберемся въ мнимомъ пессимизмѣ конца Фауста.
Четыре страшныхъ призрака подходятъ къ велпколѣпному
дворцу Фауста.
1’й. Зовуоь я Порокомъ.
2-й. Зовусь я Грѣхомъ.
3-й. Зовусь я Заботой.

4‘й. Зовусь я Нуждой.
Порот, Грпхъ и Нужда. Здѣсь запорти двери, нельзя намъ войти,
Къ богатому, сестры, намъ нлту путч.
Пророкъ:
Тамъ тѣнью я стану.
Грѣхъ:
И счезну я тамъ.
Нужда:
Вогачъ непривычный не знаетъ меня.
Забота:
Изъ васъ, мои сестры, никто но пройдетъ,
Одна лишь Забота всздіъ проскользнет*.
Порокъ:
Вы, мрачныя сестры, идите за мной.
Грѣхъ:
Вездѣ з а тобою пойду стороной.
Нужда:
Вездѣ за тобою Нужда по пятамъ.
Порокъ. Грѣзъ и Нужда (исчезая):
Проносятся тучи по тверди широкой—
Смотрите, смотрите! Далеко, далеко
Не братъ ли, но Смерть ли виднѣотся т а м ъ .1)

Не страшны Фаусту нп порокъ, ни грѣхъ, нп нужда,— съ
урегулнрованіемъ экономическаго вопроса, съ устраненіемъ бѣдh o c t iï они становятся безеильными. Особенно достойно удивленія,
что Гете счпталъ «грѣхъ» спутннкомъ бѣдностп и полагалъ, что
съ пстпннымъ ростомъ богатства онъ станетъ тѣныо.
ІІосмотрпмъ, сильна ли Забота.
Вотъ что говорить Прометей о своихъ величайшпхъ дарахъ
человѣческому роду:
Прометей спасъ людей отъ гибели.
Хоры
Пром.:
Хорь:
Пром.'.
Хорь:
Пром.:
Хоръ:
Пром.:

Ты что-нибудь но сдѣлалъ ли еще?
Еще я смертнымъ далъ забвенье смерти.
Н о какъ они могли про смерть забыть?

Я поселилъ надежды въ нихъ сліъпыя.
То но былъ ли твой величайшій даръ?
Нѣтъ—я имъ далъ ощо огонь пебѳсный.
Огонь въ рукахъ такихъ созданій жалкихъ!
И многому научить онъ людей. 2)

1) Переводъ Холодковскаго.
) Эсхилъ. Прикованный Прометей. Пер. Мережковскаго.

— 108 —
Оба дара обильно даны Фаусту. Забота ослѣпила его» Что
хочетъ сказать этимъ Гёте? Что Фаустъ сдѣпъ для блявкаго, для
окружающаго, что онъ живетъ надеждами грядущпхъ вѣковъ.
Ночь стала вкругъ меня ѳщо томнѣѳ,
янутри меня все ярче свѣтъ горитъ!

Ему дарована только та слѣпая надежда, которая спасаетъ
отъ страха смерти. Она собственно не слѣпа, а только слишкомъ
дальнозорка. ЧеловЬкъ идетъ къ своему лучезарному с о л н ц у ,
спотыкается и падаетъ въ могилу. Что за дѣло! Въ звонѣ заступовъ, копающихъ эту могилу, ему слышится созидающій трудъ,
та великая техника человѣка, началомъ и эмблемой которой
отдается огонь. Человѣчество выполняете его предначертапія,
приближается къ его надеждамъ, осуществляетъ желанный идеалъ,
продолжаете строить ого вавилонскую башню, и, стоя надъ своей
могилой, Фаустъ учить мудрости, побѣждающей смерть.
Стоить болото, горы затопляя—
И трудъ оно сгубить готово мой,
Я устраню гнилой воды застой ,—
Вотъ мысль моя послѣдняя, святая!
Пусть милліоны здѣсь людей живутъ
И на землѣ моей свободный трудъ
Да процвѣтоть! Н а плодоносномъ полѣ
Стада и люди будутъ обитать
И эти горы густо населять.
Что по моей возникли мощной волѣ.
И будетъ рай среди моихъ полянъ,
А тамъ вдали—безсильный окѳанъ
Пускай шумитъ и бьется о плотины,
Все превратить старался въ руины.

Конечный выводъ мудрости одинъ—
И весь я предам этой мысли чудной:
щЛишь тотъ свободной жизни властелинъ.
Кто дни свои въ боръбѣ проводить трудной ".
Пускай въ борьбѣ всю жизнь свою ведетъ
итя, и крѣпкій мужь, и старецъ хилый,
предо Muoft возстанетъ съ чудной силой
м о я земля, свободный мой народъ!
Іогда скажу я: »Чудное мгновенье,
Прекрасно ты! Продлися же! Постой!“
И не сметутъ столѣтъя, безъ сомнпнъя,
Іо ід а слуьда, оставленнаго мной,
Въ предчувствіи минуты дивной той
Л высини мигъ теперь вкушаю свой 1).

§

Иронія ли это? Въ глазахъ Мефистофеля— да! Вотъ Фаустъ
упалъ бездыханнымъ!

*) Ф аустъ, ч. II, пор. Х олодковскаго.

— 109 —
Мефистофель: Нигдѣ н е могъ онъ счастья отыскать,
Онъ грезилъ лишь, ловилъ свои видѣнья.
Послѣднеѳ хотѣль онъ удержать
Ничтожное, пустіьйшее мгновенье;
Н о в р ем я -ц ар ь : пришелъ послѣдній мигъ,
Ьоровш ійся такъ долго палъ старикъ,
Часы стоять...
лори
С т о я іь - остановились
И пала стрѣлка.
Мафистофелы Кончено, свершилось!
Хорь:
Свершилось и прошло!
Мефистофель: Прошло? Вотъ эвукъ пустой!
гПрошло“ и „не было*4—равны между собой.
Что предстоитъ въ концѣ предвѣчному творенью?
В се сотворенноо пойдетъ къ уничтоженью!
-Прошло!“ Что въ словѣ томъ мы можемъ прочитать?
1о, что оно могло совсѣмъ и но бывать,
Лишь показалось такъ, какь будто что-то бы ло..
Нѣтъ, впчнов Ничто всегда одно мнѣ мило!

Одно изъ сильныхъ орудій, какими «здравый смыслъ» ста­
рается поразить нашу волю къ мощи, нашу жажду подвига, есть
соображеніе о томъ, что изъ Александра Македонскаго вышла
только замазка, что великое и малое обращаются въ ничто. Это
соль Мефистофелевской премудрости, — но мистическій хоръ
громко возражаетъ чудными строфами:
В се преходящ ее
Лишь отраженье,
Вѣчность манящая
Скрыта вь мгновеньи!
Невыразимое
Здѣсь протока етъ,
Страстно любимое
Н асъ возвышаетъ!

Мы настапваемъ на томъ, что нагаъ переводъ передаете точно
духъ этого хора: das Ewig-Weibliches Гёте, вѣчно женственное,
с ь страстно любимый идеалъ, абстракція всякой великой цѣли
вообще, какъ вѣчіго мужественное есть страстная любовь, само
стремленіе Фаустъ. Нѣтъ, то, что протекаете, не уничтожается,
о является новымъ выраженіемъ невыразимаго, новымъ выражешемъ вѣчной сущности вещей, которая сама есть вѣчное стремлете, вѣчно манящая любовь! Гомункулъ нашелъ источипкъ яшДП1Т
У трона красавицы Галатеи и убѣдился, что съ самаго зарожденш ЖИЗНИ' ей присуще было то же стремленіе къ полпотѣ, самоутвержденш, роскошному развитію, къ красотѣ,— потому что
красота это жизнь, бсзобразіе— этодакаженіе жизни, ея бѣдность,
ея вырождеше. Героическое стремленіе не теряется никогда, оно
становится сокровшцемъ человѣчества и зоветъ на борьбу новыхъ
и новыхъ оойцовъ. Мы знаомъ, что торжествующій Фортинбрасъ

добрымъ словомъ помянетъ погибшаго Гамлета, что онъ вмѣстѣ
со всей Даніей, затаивъ дыханіе, прослушаетъ повѣсть Гораціо
о его жизни, о его страданіяхъ, его поздней побѣдѣ, какъ слушаемъ мы эту повѣсть изъ устъ Шекспира. «Ночь долга» и
Гейнрихъ погибъ, не дождавшись солнца, по оно восходить, ужъ
слышенъ Sonnenglockenklang! И солнце взойдетъ не помимо Гейн­
риха, не независимо отъ него. Н а развалпнахъ его мраморной
мечты станетъ строить другой. Героическое не погибнетъ, пока
существуетъ человѣчество. Но можетъ ли всякій быть героемъ?
Можетъ ли всякій быть Фаустомъ? Конечно, нѣтъ!У насъ, среді
нихъ людей, не можетъ быть тптаническаго размаха, мы лишены
радости поволѣвать и вдохновлять тысячи рукъ, но зато, замѣтьте, у Фауста въ продолженіе всего его жизненнаго пути не
было друга. «Геніи и короли одиноки». Мпогіе геніп, и притомъ
индивидуалисты, тосковали въ этомъ одппочествѣ, напр., Байронъ,
Ницше. Если Фаустъ, какъ п Г ёте, словно не ощущаетъ по­
требности въ дружбѣ, то развѣ это уменьшаетъ радость сотруд­
ничества? Великаны борятся въ одиночку,— быть можетъ, имъ
такъ лучше, быть можетъ, одинокіе великаны спльнѣе; крупные
люди борятся группами, перекликаясь другъ съ другомъ въ весе­
лой военной потѣхѣ, а люди маленькіе борятся партіями, арміямп
и въ такомъ видѣ являются страшной силой! Чѣмъ меньше
у человѣка личныхъ силъ и дароианій, тѣмъ больше радости
прппесетъ ему чувство соціалыюе, партійное, классовое. Толпа
ничуть не ниже генія, когда и она борется за культуру, за пол­
ноту жпзнп, за просвѣщеніе. Н о сам ы м ъ сущ ест венны м ъ вы водомъ н зъ наш ей работ ы я в л я е т с я т а м ы с л ь , ч т о передъ л и ­
цо м ъ р о к а есть т о л ь к о о д н а и с т и н н о д о с т о й н а я н о з и ц ія —
борьба съ н и м ъ , ст ремленіе впередъ, прогрессъ, ко т оры й н и гдіь не х о ч е т ъ ост а н о ви т ься, ут вер м д ен іе ж изни съ п р и с у ­
щ и м и ей неудовлет воренност ью и с іп р а д а н ія м и . «Воля ни­
когда пе удовлетворяется въ своей ненасытной жадности», учить
Шоненгаз'эръ, «отвергни же ее, скажи жизни -нѣтъ! погрузись
въ нирвану!» Да, воля ненасытпма, и эта вѣчпая жажда есть
сущность жпзнн, но мы тысячу разъ говоримъ ей: да! пусть
растетъ она н растутъ вмѣстѣ съ ней наши радости и наши
страданія.
Впородъ, найдешь и боль и наслажденье,
Ио но ищи успокоенья!

ДОорисъ ДОетерлинцъ.
Опытъ литературной характеристики.
I.
И ек у см во пмѣегъ своимъ нсточникомъ два соверш енно раз
ны хъ настроенія, два р а з н ы й душ евны хъ состоянТя к Е
душа полна, когда вы чувствуете гпомя/тттіі т™™
*

к .™ солнце

^ Т Г

S

t j s

s
л

i
і

F

ï

r

v

-

ж

напгРш а т ь что-нибудь изъ
" СВ0Ю наДорва™УЮ душ у Щ опеномъ.
погружены въ такую безысходную

Т , Г ШС
m ., „

і

“

Чайковскаго плп
И цѣлые народы Z J Z
т о с к у кажлоо п т -t
достѵнны

Г

« мраморное
—
J 5 УДиие Fбоги поднпмаютъ
чело
населяются сказочно счастливыми суще-

земти тттп
ствчші са,п и

= - I

Г

«W

Соль; J

i ,

w ІШЪ> п-ютскія наслаж депія плп не-

іорывы всв угасли, великое p y SUy.I0) а для

созданія

—

новаго еще нѣтъ матеріала. Tarde народы прибѣгаютъ къ искус­
ству, ищутъ у него угЬшенія л искупленія Они строите S
н ІЖнгТ0РЫХЪ ВСе протлвош)ло:вяо Действительности, все чисто’
Нішно, тихо, ласково, все лелѣетъ больно сердце и даете е»ѵ
піеіъ Это "n1' С03ерцаи1емъ кРасоты, граннчащимъ съ самозабвешемъ Это все ступени къ тому, что не есть ж изн ь,-къ смерти
т ш и 1 ъ ТОчРг°п НСМУ т?У’ К0Т° РЫЙ ЧеловѣЕЪ Разукрашиваете всѣмъ
лучигимъ, что можетъ придумать: вѣдь, въ этой жизни ему такъ
холодно, скучно и страшно.

У

Нѣтъ сомнѣнія, что то или другое направленіе искусства
“
Г ,служить.
СУДЬбЫ Т01’° Класса "ЛН націи- выРааптелемъ которыхъ
оно
ивъ
0бщественная
всегда находится въ одномъ
іыъ слѣдующихъ трехъ положеній: она либо прогрессируете и
борьбон) завоевываете новыя праваутѣхъ или У г и х ъ У ™ ственнымъ° Г РеССПРУеТЪ’ УСТуПаЯ СВОе мѢсго- новымъ обаѴГ
наконеп! Г ’ у1'нетеняая ими безотрадно и безнадежно,
ЛИ, наконецъ, находится уже на воршпнѣ общества и въ состоянш относительной устойчивости.
в а ю т ^ Г Ѵ ш Ѵ Г 100 общественной ФУ"™ растуте и разви­
ваются, если он Ь перерастаю™ отведенный ей рамки то въ
искусствѣ ея будутъ преобладать элементы Sturm und Drans’a
—
'!опнс™Ующаг° романтизма. Сильныя страсти, подвиги’
bT

I Z T ? ЫШ С,)СТаВт
110 мѣрѣ ™
какъ дан­
ный классъ будете находить соотвѣтствующее ему мѣсто въ

« ! Г

І Г

),С™ 0 * " s” “

"™ *

Д » м ы м , Мантеиьп, Каетчоьо, % ш и а .шло своего велпкаго, хотя нѣсколысо ырачеаго, выразителя въ
ростъ гооолской

Г

п

=

Микель;АнДжелло* Въ его пскусствѣ сказался

ДеМОІфаТ1Н’ П самая СЕ°Рбь велпкаго ваятеля
виутреннпмъ расколомъ этой демократии, оче-

п Тиціана Ï Ï v “ “ “ респУбликапскпхъ 4 W i * . У Рафаэля
вЬг-тш л
напрасно станете искать отзвуковъ средневѣковаго мистицизма или сосредоточенной мощи н гордой стремигельностп романтиковъ Возрожденія.
X n R t НОат Най1'и С1£0ЛЫС0 У™Дно. Германія конца
-пі„„ , „
п на,ала прошла го представляете странное арѣлпщс все вновь и вновь воскресающаго Sturm und Drang’a и
скоГ И
сГ - о й 7 СТУПН“ ,еСТВа ЗРѢЛЫХЪ ПЯСателой то къ «лиыпій-

« » л о сь

4 8 -»

Н" “ т К , “"У " » « ' » W . Be* ™

113 —

Въ самой Франціи буржуазія восхищалась <Леонидомъ у
Ѳермоппль», «Клятвой Гораціевъ» и другими картинами Д а ­
вида, хотя холодными, какъ республиканская добродѣтель, подъ
знамепемъ которой буржуазія шла противъ разврата Версальскаго дворца, но полными энергіп и паѳоса. Немного лѣтъ
иозднѣе эта живопись выродилась въ бездушный академизмъ.
Но такъ какъ революція 1 7 8 9 -г о и послѣдующихъ годовъ не
была окончательною, такъ какъ далеко не всѣ были удовлетво­
рены ею, и предстояли революціи 1 8 3 0 и 1 8 4 8 годовъ, то
романтическое искусство буйно протестовало картинами Дела­
круа, поэзіей Гюго п Теофиля Готье.
Основнымъ характеромъ искусства классовъ поднимающихся
служить его стремительность; преобладаем лп въ немъ жизне­
радостность или титаническая скорбь,— это завиептъ отъ обстоятельствъ: съ побѣдами является жизнерадостность, съ пораженіямн— скорбь. Въ поэзіи Шиллера преобладаетъ надежда;
она свѣтптъ сквозь всѣ его юношескія драмы, широко поетъ въ
Впльгельмѣ Теллѣ, гордо держитъ голову въ Донъ-Карлосѣ. Романтизмъ Байрона весь черный, какъ туча, и поэзія его полна
грома a молніи. У Гейне можно найти взрывы радости п періоды тяжелаго разочарованія.
У классовъ угнетенныхъ или такихъ, подъ которыми время,
этотъ «неутомимый кротъ», подрыло почву до того, что она
грозно колеблется,— у такихъ классовъ искусство всегда п р о ­
никнуто меланхолическою мечтательностью. Тѣ слои населенія,
которые возставали противъ Ренессанса со своими пророками*
въ родѣ Саванароллы, создали мрачный возвратъ къ безотрад­
ному искусству сред нихъ вѣковъ, когда только на небѣ до­
пускали свѣтъ и краски; они вырвали кисть изъ граціозныхъ
рукъ Ботичелли и Пьеро-ди-Козимо, заставпвъ ихъ сначала
написать рядъ картинъ, страшпыхъ по выраженію глубокаго
горя.
Французская аристократія легкомысленно продолжала дро­
бить свое, и безъ того мелкое, рококо до самаго «потопа»; за ­
то лослѣ «потопа» она стала пѣть свои печальный лебедпныя
нѣсни устами ПГатобріапа.
Какъ жизнерадостное искусство вѣчно черпаетъ пзъ сокровпщъ античнаго міра, такъ искусство угнетенныхъ настроеній
постоянно обращается къ средппмъ вѣкамъ. Это была самая
мрачная эпоха, когда проклятой землѣ противопоставляли лазурныя и золотыя грезы Фра-Анжелико и его предшественниковъ.
Впрочомъ, у истпнныхъ представителей среднпхъ вѣковъ п на
8

—

114 —

2SbZJZr*”* ' “ “ ■» «
»уКоми» 'т у д а , „ г п » а «роиѣшю«“ '™ *
-

3

«

“ " 1ре* т

,

классъ все ж е можетъ имѣтт

« прочно

быть Дв.ѣ версіи. Этотъ

пр

самосовершенствования, какъ это^ сегл а r f ДМеКІЯ пеРспективы
присутствуете гордое созяаніе L I T
Г “ ” ' когДа У него
ствѣ, когда онъ по ппавѵ и рпг
необходимости въ общесчитаетъ

себя

господпном ъ-

въ

ятпм ?°

П р и ®ш ш і ю

больш инства

классическое искусство Кляггпѵ*
Ъ ^
У него разовьется
конечный „ 1 , , ™
r ^ Z Î Z ™
. r yC' * ' 0 W
«
»»™ .
какое наблюдается у цвѢтѵшрй « ’ . рнаі(! Лш,л*енія впередъ,
тіи была аристократична) Г р е ч с ч ^ г Т ™ ^ ™ fat",BCran доыокра.
» X i „ äp « t , п і к р , о , 1 » Х "
можно многаго достигнуть къ дт/лil

„ Т ѵ ш Т ? І 0 А Ъ 6“ “
Душою, онъ зналъ, что

классическое n c i c Z p ^ . r Z
т н » „ „ о го оо»ерш.нJ
a
T

” “ '“ " “ '"’ " Т " “ “ *
шо Т "

человѣкобогу.

ъ по

направленно къ

нравственный сп л ы ^ п о м а д ^ т о * ‘флстократі)1 пз*нвала слон
восточное „ „ „ о H
„™ ™
“ “ “ “ №
™ в .
искусство падало. Н пзш іе с ю п п
8а. Роскошью, классическое
частую взрывами гроческор пГ аСелеяш ГЛУХ0 волновались, за-

дробленное въ себѣ, вмѣсто великихъ° jr iL S " * * 0“ НЛкуда# ра8'
появился гедонпстическій п т ,
цЬлей героической эпохи
нають » . . « P a r i t é T Z „ r m i "
“™ дѣлаютъ бюсш-портреты н я о й п я * !
ЯУЮ “аготу « » В Д г ,
дей пли, стремясь вознаградить за ѵтпітѵ у скулатУРУ живыхъ любросаются въ колоссальное тпrtn
качества граидіозностью,
страшныя
УМѢ"ЬеШ* П°№
ралнзму, какъ ф я л ософ Г оп усти л аП ѵ
СТР* ЛДеіЪ КЪ патУ
Нроцессъ, конечно, L остановился^ 1 ЗЛ°'ПІ0Й опытпой
скорбь жизни подстерегали Элладу
' ЫПСТІ,Чпзмъ и
нскУс 1 Г в ™ ш Ми во 1 ^
ходили ненадолго м ' ъ н S a ™ Т
ческой аристократіп или подъ Чй

\

ЩШеЯуТ0КЪ класснческаго
Итальянс™ Республики наподъ шшпетромъ купе-

дотьеровъ; п этп вождп, чувствуя сТбГ по“ 6™ ГенІальпыхъ Е0Н'
ренно шли къ своемѵ лн„„
праву господами, увѣ-

•'Иеобразитьь; : г

z:z zzït mѵег°

ілавная задача художника»,— говорите Б ея в ^ н ^ тГ Ѵ еи н п п Г н о

въ понятіе «тѣла» входили и чудныя головы Тинторетто, съ та­
кимъ горделиво интеллигентнымъ выраженіемъ глазъ, съ такими
могучими лбами, и чарующая грація и тонкая улыбка Винчи. Но
искусство это быстро впало въ странн}гю вычурность, когда эта
арпстократія безъ прошлаго убѣдилась, что передъ нею нѣтъ и
будущ его.
Французское придворное дворянство нашло выраженіе своихъ
пдеаловъ въ драмахъ Корнеля, потомъ, придавленное властною
рукою короля, приспособило ихъ къ атмосферѣ тронной залы у
Расина и, наконецъ, совсѣмъ потеряло ихъ въ локанахъ огромныхъ париковъ, въ кружевахъ и лентахъ.
Бываетъ и такъ, что господствующій классъ не имѣетъ пе­
редъ собою ровно никакихъ идеаловъ, тогда его искусству остается
быть натуралистическими Такое искусство укажстъ на мелкіе
недостатки въ общемъ прекрасномъ строѣ, возвеличить что надо,
даетъ свѣдѣнія о жпзпи, какъ она есть, представить господину
ІГрюдому его лортретъ, а также портретъ его жены, домашнихъ,
дома, мебели, собакъ п даже прпелугп. Господствующая нынѣ
буржуазія не пмѣетъ пдеаловъ; ее интересуетъ искусство либо
холодно-академическое, изъ прилпчія, либо вульгарно-циничное,
ради забавы, либо натуралистическое, радп поучепія. Правда, эти
натуралисты иногда выкпдываютъ страпныя шутки: мосье Ирюдомъ говорить: «Я требую, чтобы искусство было зеркаломъ ж изни»,
художникъ предлагаетъ зеркало,— и вдругъ въ немъ отражается
такая рожа, что хоть святыхъ выпоси. А нахалъ-художникъ еще
улыбается: «нечего, молъ, на зеркало пенять»...
Это происходить потому, что самому г. Прюдому некогда занпматься пустяками, художникомъ всегда является интеллигент­
ный пролетарій, который живетъ пскусствомъ, и онъ хотя часто
льстить, но въ душѣ тернѣть не можетъ своего мецената п
смѣетъ, глупецъ, думать, что мазать красками полотно почетнѣе, не­
жели производить ситецъ пли вести торговлю кожами. Это высокомѣріе поддерживается въ немъ женой и дочерьми мосье Ирюдома, которымъ было бы чротовекп скучно безъ художниковъ и
которыя иногда даже приглашаютъ того или другого къ обѣду.
Цастоящій самоуверенный буржуа терпѣть не можетъ мечты,
ИО любить точную бухгалтерію. Искусство въ буржуазномъ обществѣ загнано п извращено. Мистеръ Иодзнапъ цѣнптъ серебря­
ный вещи на вѣсъ: «я заплатилъ за это столько п етолько».
нъ подводить васъ къ картпнѣ п говоритъ: «любуйтесь». Вы
распространяетесь о колорптѣ и о талантливой группировка, а

8*

і-

—

116 —
—

™ L n: r

«

р“ “°

бро“ “" і

« “■»

п о г и й С м б ™ 7 “Т СУ|,* У’“ І"
=
'а
г
г
~
C

»

.И « « « »u вш о
ж

i f , =

і о Л д аА«ѵ*«д,іеи
Р^ , Т и Г не “ 1і UU
Й посредственностей
Г ' И “ д а ' г д“a ”н ^ ѵ п п ѵ118
л
і

“

>—

ш о Т

V

и2 , ш

же трудно примириться съ такого роіа по

Ѵ 0

УЮ П0Л0ШШУ Пр0галаго “ ^ с т р а ш н о

братьевъ, и н т е л л и г е н т п р Т е Т а р ™ “

“ У

искусством* и

г

м і=

г

£

5

~
=

^ Z

г , т

Z

Г

л

І

Г

=

z r r - z „ —

»

; r

^ 7 ^ ~

ВО с Г ш в ъ Т о і Г
Ш Т .™

~

ДЛЯ ,еГ0? Чт0бы
а

д

Г

Й

“

начать
ЦІ"

бг , е“ У

Mr , , ; s

S S
производить сщо

Ю

дорогія зеркала собственною пудовою канделлброй.

В с Г и Г Д | Г в Э-Г ЛаУМ~
Л ™ ихД™ог™ ^ і П е н о м м ъ '
ЭТП g lea test ß r ita '"» « Моргаиовскіе т р е с т , все э т о -

117

—

осуществленіе ч}гдовищныхъ сповъ людей, которые умѣютъ ду­
мать только цифрами.
Чѣмъ меньше данный буржуа истинный буржуа, тѣмъ больше
онъ живетъ: онъ кутптъ, онъ занимается спортомъ, онъ путеіпествуетъ, опъ переносить центръ тяжести съ производства на
потребленіе. Вкусы у него невыработанные, варварскіе, его руководптелемъ становится какой-нибудь шарлатанъ, и онъ начппаетъ юродствовать, соря деньгами. Огромному большинству та­
кихъ буржуа до одури скучно. Ихъ количественная душа гонитъ
пхъ впередъ: вчера выпили три дюжины шампанскаго, а сегодня
надо выпить шесть, вчера пригласили хорпстокъ, а сегодня бу­
дутъ однѣ этуалп... Наслаждаться трудно. Легко наслаждаться
только тѣмъ, кто умѣетъ плодотворно трудиться.
Количественная душа буржуа ведетъ его за предѣлы воз­
любленной умѣренностп и аккуратности, и онъ оставляетъ сво­
имъ дѣтямъ невозможную наслѣдственность.
Вообразите себѣ буржуа-выродка, съ дѣтства окруженнаго
роскошью и развратомъ, съ жалкими нервишками, которые скоро
устаютъ, никакихъ цѣлей жизни онъ не знаетъ, придумать ихъ
не можетъ, наслаждаться жпзпью не только не умѣетъ, но во­
обще всякое здоровое наслажденіе для него скорѣе боль; между
тѣмъ, за ппмъ каппталъ; по щучьему велѣныо въ его руки текутъ милліоны, онъ, этотъ несчастный полупдіотъ— одинъ изъ
могучихъ хозяевъ жизни. Буржуа-выродокъ самъ но выдумалъ бы
декадентства, но когда декадентство было выдумано, онъ востор­
женно оказалъ ему свое покровительство.
Декадентпзмъ есть естественный продуктъ перепроизводства
интеллигентная пролетаріата. Это— искусство яѳудачнпковъ. Въ
болыпіе центры направляются изъ провинціи тысячи сыновей
разоряющихся крестьянъ п ремесленнпковъ; эти тысячи юношей
сплошь и рядомъ не находятъ себѣ ни заработка, нп возмож­
ности получить основательное образованіе; они ютятся по мансардамъ, разжигаемые недоступною роскошью богатыхъ кварталовъ, мечтая о славѣ, замѣняя ея отсутствіе надутымъ самомнѣніемъ, a отсутствіе счастья— алкоголемъ и дешевымъ распутствомъ. Богема во всѣ времена склонна была мечтать и злоб­
ствовать, но никогда не было такого пзобилія богемы, какъ
нынче. Конкурируя между собою, всѣ эти поэты, музыканты,
скульпторы и живописцы тщатся перекричать и переоригинальнпчать одинъ другого,— и какихъ дпкпхъ цвѣтовъ ложнаго искус­
ства не вознпкаетъ на этой нездоровой почвѣ, въ этой нездо­
ровой атмосферѣ!

—

118 —

-

p««™

=

~

=

s

=

свои объятія: быстро н а т а ю

™

t

Ч“

S

S

І Р Ч ’'

S

распростерли

ему

4

S k " ™

' “ "”

' 0” 1' ’ “ *с ч ,о м “

-» » г Р - Ш М . І ,

і

5 Г H o* ~
—

. —

д ‘у и

X

'

“ ” Р“ Ѵ „ " а

“ Г ”« '
—

«

’.

«

"

c . » o t t r r L “, r ; ? Pe T

™

ä

” ”

™

гонъ “;уж
« е г не
” * ставить
г ю’ м охудож
■ " •нпка
и с " ѳ"°
«
» доску
»
'съ л с к ѵ с п т ^
па одну
“е“ Т

э і ™

г ш *с"

его с" " “

, г

; г

еломъ. Эстетика могуче вторгнулась въ повседневную жизнь
обстановку буржуа; правда, во всѣхъ этихъ гп б к п хъ и 7L

и

в Г п с /п ПТ 7 9 УВТ 1ЮЩПХЪ кРаскахъ> ^олѣзненномъ орпаментѣ
то поддѣлкѣ подъ средневѣковое чувствуется много

Г Г Г Г

ч/

Z

тШе zo,m 6“

™

г“

„
•
прпнціш ъ этотъ чрезвычайно благотворенъ въ
отпош еш и чисто худож ественному онъ даетъ х у д о Г ш к ѵ огпом!
З з в а н к ^ Х ѵ л о ж ЧеСГВа ” ВЯушавтъ еМу С03наніе высоты своего
прпзванія. Художннкъ-ыодернпстъ склонеиъ, пож алуй, переоцѣ-

119 —

нивать роль искусства въ жизни человѣчества, но мы думаемъ, ^
что это не бѣда; пусть ху дожни къ выше всего ставитъ искус­
ство, а общественный дѣятель— свою деятельность. ссБѣда, коль
пироги иачпетъ печи сапожпикъ»— это дѣйствительно бѣда.
Высокая оцѣнка роли чистаго искусства въ жизни и полная
,
свобода творчества— вотъ главная положительная сторона мо­
дернизма. Обратной стороной медали служитъ свойственный
почти всѣмъ модернпстамъ взглядъ на искусство, какъ на искупленіе, какъ на бѣгство отъ живой жизни; модернисты украшаютъ жизнь такъ, чтобы она казалась мягче и печальнѣе и
убаюкивала бы насъ; это лучшее, чего доетигаютъ декаденты, и
было бы ужасно, если бы они могли влить свой усыпительный
п сладкій ядъ во все европейское общество, но до этого, къ
счастію, еще очень далеко.
Второе достоииство модернпстовъ (хотя бы и декадентовъ)
к
заключается въ глубокомъ лпрпзмѣ ихъ искусства. Они страшно
цѣнятъ свою личность и своп внутреннія переживанія; правда,
они уходятъ въ детали, пзслѣдуютъ душу подъ мпкроскопомъ и,
что хуже всего, въ поискахъ за оригинальностью, часто лгутъ,
но, тѣмъ не менѣе, ихъ лирпзмъ имѣетъ въ себѣ много привле­
кательна™.
Куда вы ни посмотрите: на ихъ пейзажи, статуэтки, винь­
етки, портреты, такъ же точно какъ на ихъ драмы,— на всемъ
вы замѣтпте отпечатокъ задумчивости, самосозерцанія, самоуглубленія. Конечно, это мало давало бы, если бы среди модернистовъ не было талантовъ; можно, однако, спорить о выгодахъ
и невыгодахъ пхъ направленія, но что въ средѣ пхъ много
первоклассныхъ талантовъ— это фактъ, отрицать который можно
лишь по грубому незнанію или предубѣждепію. Проникновен­
ность ихъ творчества, рядомъ со свободою и высокимъ мнѣніемъ объ искусствѣ и художникѣ,— это лучшія пхъ стороны. Кромѣ того, гоняясь во что бы то ни стало за новизною
формы, «новѣйшіе» действительно внесли въ искусство много
разнообразія, внѣшней тонкости и изысканной красоты.
Въ эстетическомъ отношеніи общественный декадентъ ока­
зался выгоднымъ. Я думаю, это объяснить нетрудно. Какое же
могло быть искусство у мистера Подзнапа?
Онъ чувствовалъ себя слишкомъ здоровымъ для искусства
пскупляющаго, какого требовалъ Шопенгауэръ, слишкомъ удовлетвореннымъ для искусства, обѣщающаго счастье,— искусства,
о которомъ мечталъ Стэндаль, и былъ^ слишкомъ грубъ для
искусства украшающего, для веселаго, вольнаго искусства, ка-

— 120 —

— 121 —

кого хочета Ницше. Ему по плечу было только

покупать ло-

зорь! Пусть смерть, но смерть прекрасная!» Оставпмъ декаден-

^енъ е Г Г r
CTaBHT№>II0CTH- А тѳи(!РІ,е г о э ппгонъ тяжело боенъ. его не радуютъ торговыя телеграммы, онъ равнодушен*

товъ умирать.
Мы же видимъ, какъ растетъ новая общественная волна, мы
чувствуемъ съ біеніемъ сердца, приблпжоніе новой публики,
которая кое-гдѣ уж е начинаетъ выставлять свои эстетпческія
требованія. Эти новыя силы несутъ съ собою такіе обѣты, отъ
которыхъ голова кружится у истиннаго художника, и тѣ худож­
ники, которые видятъ дальше, уже зовутъ и радостно машутъ
повой публикѣ. Совсѣмь иначе почувствуетъ себя тогда интеллигентный пролетарій: громадный просторъ для примѣненія его
силъ вдругъ откроется передъ пимъ, забьетъ струею величайшее
изъ искусствъ— искусство всенародное; художника призовутъ не
для увеселенія богача, страдающаго сплиномъ, а для постройки
п украшепія народныхъ дворцовъ, ратушъ и пантеоновъ; милліоны п милліопы жаждущихъ красоты рукъ протянутся къ
нему, какъ теперь онѣ протянуты за кускомъ хлѣба. ІІовышеніе
Standart of life — это спасеніе нашего общества. И тогда сво­
бода и высокая самооцѣнка, проникновенный лиризмъ, новизна
и богатство формъ новѣйшаго искусства сослужатъ свою службу;
но блѣдные кладбиіценскіе циѣты искупляющаго искусства
исчезнуть передъ чуднымъ разсвѣтомъ того искусства, которое
обѣщаетъ счастье, какъ улыбка любимой женщины, того искусства,
которое даетъ это счастье и будитъ новыя и новыя силы.
Только этотъ теплый вѣтеръ надежды и даетъ возможность
пѣкоторымъ представителя мъ современнаго человѣчества придер­
живаться жизнерадостнаго бодраго тона. Надежды человѣчества
но угасли. Даже тѣ, кто не сознаетъ, откуда вѣетъ теплое дыханіе надежды, поддаются ему и не коченѣютъ окончательно;
иначе все общество было бы охвачено декадентствомъ.
Удивительно интересною фигурой въ современной литературѣ
является въ этомъ отношеніи Морисъ Метерлинкъ. До конца
прошлаго столѣтія онъ былъ типпчнѣйшимъ и едва ли не талантливѣйіпимъ представптелемъ декадентства. Онъ отрицаль ре­
альную жизнь, прпзывалъ къ мистицизму, пѣлъ о тпхой печали
и смергп и убаюкпвалъ уставшихъ людей. Къ этому періоду
относится большинство его драмъ. Но въ 1 8 9 9 году Метерлинкъ
опубликовалъ удивительную книгу: <La sagesse et la destinée,
и съ этихъ поръ онъ быстро сбрасываетъ съ себя покровы ми­
стицизма и лжеидеалпзма и идетъ по направленію къ активному
культу живой жизнп п пстпннаго прогресса.
Метерлинкъ дорогъ еще тѣмъ, что, не ограничиваясь поэтнческимъ творчествомъ, онъ тщательно излагалъ свои теоретиче-

ДПШІДСИДамъ> кричвщая Роскошь дѣлаетъ ему больно реаіь Г „

" н Т в е Т Г , И0ЯЮ “

ml ™

.

вать

"

™

будущаго, онъ человѣкъ заката, декаденте,ПСІСуССТВенности- емУ наД° утончить, идеализнро-

мистической п о Х ™

*°“

Какія'нибуДь перспективы на

т т „ £ Щ6 есгествѳянѣѳ эстетнческій нрогрессъ другого кгасса
~

Г

°

дект

іІТ0ВЪ- Здѣсь ° тцы я дѣды

ми крестьянами, бакалейщиками, либо портными, съ крѣпкпми

t Z Z : : r
убѢаденІЯМИ- Когда крупный капиталъ сталъ
пп п , Г
У ВЫДаВЛПВаТЬ ПЗЪ лпхъ сокп> тихонько, а иногда и
стагь и™’ ирПЩаЯ ВПНТЪ своего пРесса> филистеръ завоннлъ и
сввел пТ „ « й, ВРаГа’ ВЪ неисговоыъ гнѣвѣ обрушился онъ на
собственности ЛЪ
нодателыіыхъ мѣръ для спасепія мелкой
собственности, но въ ужасѣ убѣдплся, что ремесло — „золотое

ш
акя^ -ТЪ °К0ПЧаТеЛІ,а0- п послялъ ш ца въ унпверситетъ
ноте Г Г ’ ВИДЯ едПНСТВенное спасеніе въ образованіи. И
безъ’
витолкнуга на жпзнеппую арену безъ средствъ,
титамп

“

“Равствевцыхъ У ™ * » - съ огромными апш^
бѣшеной конкуренціи. Повезетъ ему — оиъ

/
зетъ

пп’ь™ М° ЖеТ&’ без!калост™
крокодпломъ,"не повеЗап”
ся тоскливою, глубокою печалью, осудить
“

“ ” J "

i Æ

°“

Эстетпческій нрогрессъ, такпмъ образомъ, понятенъ. Но въ
тог^

^аЗЪ важп^ е т ѵ о е . Мы

Z tT r
также ’ “

знаемъ, что существуетъ по-

КРаС0Та’ 410 Г0СКа моаста вылпваться въ чудныя
аіуЖПГЬ ^ о ч н и к о м ъ творчества, но мы знаетъ

можетъ Z я Î T
КраСЛВаЯ б0Лѣ8ПЬ ведета къ смеР™. Быть
Z tT l J
блѢди° оть> атотъ вспыхивающій огневой румянець,
ній - б ы г ь мЛ0,ГНЫ
Ъ
ЭТа ХруПКая гРаі'ія Двпже"
можетъ, все это кажется вамъ пнтереснымъ, гораздо

вякя і Г
™

Л0СНЯЩ(!ЙСЯ Р°жи какого-нибудь упитаннаго здоро-

п , 1 Т1 КРаС0Та ПреХ0ЛЯЩа’ какъ тѣнь* " скоро превраn^0TIII,0II0JI05Kir0CTb: лш<° вытянется, черты обо-

ZZ2ZZ щ

смеп™ Г

T

V

ю

т ' ,м о ш

«

*>’

запск™
губы молчаливо заговорятъ о
46 декадонты Добровольно называютъ себя
умирающими и крпчатъ: еда здравствуете красота вечернпхъ

/

,

—

изложплъ въ кнпгѣ «Le frésor / ° ™ Еаг“ П0Р10Да Метерлинкъ

« * РЯД, драмъ

Кп Га П ЦѢ'

намъ блестящій ппимйпъ т о т

декадента. Онъ даетъ

Рт т „
“ “ І Г Г “ бШ 1 ." ою і* » ” •
и новаго Метерлинка гъ прл/ïn
тивопоставленіе прежняго
нія современнаго искусства и г™0*0 “
° ТТѣняетъ оба те™ство и нсоромантизмъ разѵмѣя°ВітРпТ еНН()Й f M0C0,^ H: Дввадентвыдвигающее новые идеалы, зовущее на
Направлепіе’
щееся выраженіемъ н е д о в о л ь с т в я Т І
г У За ЯИХЪ’ явллю”
не прячется огь н е я T c Z J Z
™ '*1™ ' КТ0 не бѣ“
>
Познакомимся с н к ч а л Г Г Е Г Пвродѣлать по-своему.
съ Меіерлинкомъ-декадентомъ.

И.
обществени^культурнаго8 частью— Т ^ КНЛГа ИсТ0’ никп ея ,a c ™ o
характера. Содержаніемъ ея С1ѴЖ^ Т ектпвн,,-лспхологическаго
геролзмомъ, съ подъемом*
ПрвЖде всего б^ С т съ
L’humble - смиренное ^
СЪ шжориыыъ настроеніемь.
поэтъ. Жизнь становится с-Ь от10/ ™ ^ 1011 возвелпчлть пашъ

иначе? Люди нервные ботйчпЛ

скУчною; да п какъ же

для яркой жизни имъ точртрИЫ6 Н0 Находятъ въ себѣ эпергіи
вседневщину,
ш
молчаливо жить еле ѵ м в іт м і
* ’ Д же пе ДУмать, а
настроепій, которые легкими“ С м Г ^ о ^ т Г Т " 0^
Этого хочетъ усталый человѣкъ Полвпп.
Д

оиредѣленная мысль трудны уста “омѵ чрГ Г ’

Лугаи-

C'I0Ü°- дажѳ

отметаетъ: <выше всего— молчяп!»
у ’ п Декадентъ лхт,
возвеличить т о “ то на п е « Г «
’~ Г0В° РПТЪ 0ИЪ- Но ^ о б ы

нымъ прозябаніеыъ, превыше п о д а г о в ъ ^ Т л и ^ ™ расти™львпасть въ карикатуру нѵашо
„ п РазУм» и не
которымъ нашъ поэтъ обладаете въ

ДарОМ'г'’

П въ этомъ отношеніи типичнымъ декадентомъ СТеПе"И’
»»rr , r s 7

i b

“ : z , г

г

" ” *■

» . WMÜre, остапоипи, „„ »о8можв2 Г ™
нія*—и вы услышите шрпптъ т™
*
начнутъ сниться сны

наяву

»

пГ
ь вашего созна-

У М е т т 3™ 16^ ™ 11 ДУШИ’ Вамъ

123 —

музыка, вмѣшпвается въ его действительность, онъ постоянно
ловитъ чуткимъ ухомъ шорохи въ глубинѣ своего «я», и истолковываетъ ихъ по-своему: они-то п служатъ ему матеріаломъ
для украшенія повседневщины.
Онъ поучаетъ насъ, что повседневщийа полна глубокаго
смысла: дверь отворяется, вы протянули руку, упала капля воды,
горнтъ лампа на столѣ,— все это— символы, все— отверстіе въ
невидимое. Отчего же нѣтъ? Стоитъ нагнать па себя мистиче­
ское настроеніе—и все дѣйствительно покажется загадочнымъ,
страннымъ и значительпымъ.
Книга Метерлинка— это рецепты, какъ иадо жить, чтобы
чувствовать себя значительнымъ, будучи незначительным^ это —
книга для утомленныхъ.
Что можетъ быть спасительнѣе для будпичнаго человѣка,
чѣмъ тпхій, нп къ чему необязывающій мистицизмъ? Какъ
отрадно узнать ему отъ Метерлинка, что «чѳловѣку невозможно
не быть велпкимъ и изумительнымъ>, потому что кромѣ него—
Ивана, который ѣстъ, пьетъ и даже дѣлаетъ гадости, есть еще
другой, незримый Иванъ-душа, который изъ обыденнаго и гадкаго дѣлаетъ вѣчное п прекрасное.
<Ко другую сторону оапіихъ невольныхъ волненій мы ведемъ
чудную жпзнь, неподвижную, въ высшей степени чистую: па
нее постоянно памекаютъ протянутыя рукп, открываюіціеся
глаза, встрѣчающіеся взоры.» ')
Это очень остроумно придумано. Чего нп придумаетъ при­
давленная п усталая душа, жаждущая самооправдапія.
«Надо жить, о вы, проводящіе дни п годы безъ дѣла, безъ
мысли, безъ свѣта, потому что ваша жпзнь, вопреки всему, не­
постижима и божественна.»
Ужъ чего утѣшительнѣе! Но будничный человѣкъ не огра­
ничивается самооправданіемъ: онъ переходитъ подъ предводп*
тельствомъ своего поэта въ наступленіе.
«Нѣтъ ни великой, нп малой жизни. Всѣ подвиги Ре гула и
Леонида не пмѣютъ никакого значенія, если я сравню пхъ съ
однимъ моментомъ скрытаго существованія моей души... Герой
нуждается въ одобреніи обыкновенная человѣка, но обыкновен­
ный человѣкъ не нуждается въ одобреніи героя; онъ спокойно
живетъ, увѣренный въ своихъ внутреннихъ сокровищахъ.»
Кажется, дальше идти некуда. Какова цѣль философіи и
поэзіп Метерлинка-декадента? Онъ хочетъ придать значптель1) Всѣ цитаты приводятся въ моемъ пѳроводѣ.

—

вымп И т о р ж е с т ^ т ы м Г с 1 а м Г т д Г ,ОЖП0С™ ПЛ8Кать красиличтожпой жизни, искупить S L f f \ HMTM‘tM ,m бѣдствіямі[

стыд; Г о

подвига- ° тъ

Уже сказалъ,

Ш,зволитъ вамъ, к ак ъ

соты ваш ей потусторонней жІізни

“

я

НвРУШаЯ вел и ,аво й т -

Лредавала ли Ропа? Лгала лп^'ог"^111'3 МОЖетъ совершить дуШа?
«раданіл и слезы? г Т б ы д а o lT Z T
Пр“ «
™ она
вашего брата? Быть можетъ пт,
№ продавалп врагамъ
послѣ этого еще глубже н % ? рД
« «тала
М О Г У Л Ы ^ Ѵ “ Г р Г Х МеФ
п? ТабадЬТ
*Сми» е
говорить послѣдніе люди и м о р га ю т ъ Т ш ^ * И?обрѣли счастье,
счастье раньш е, чЬмъ пят™ Ü
' •
ди1° людп изобрѣлп
по дѣлать, прозябать, отъ времени
Нпц,гіе: моашо ничего
а Душа будетъ все прекраснее!
времеіІИ продавать братьевъ,
брать в Г н Г з Г Г С Г с а Г ъ 0 Z
играющпмъ жизнью п смертью!

’

•ш,

Достойное М арка Авре-

Сстанете

Ь в

W
Себя’
0 героеыъ,

внаю, что н Ь , Г н р ^ з о І Г Т Г 11 Ы0П Д* ЙСЫя? Я ^
Допь въ ж алкихъ предпріятіяхъ и вн* Я ЛуМШ° ’ ,т о потерялъ
что я, несмотря на это т п Г ™
сможете Доказать ынѣ,
,т о ДУша моя не п о і е ш л і 1 2 "
ГЛуб° К° ’ к а к ь геРой, п
больше, ч ім ъ если бы уговорп іи м е н Г ^ ’ Г° ГДа ПЫ адѣ* и т
врагу.»
у ворили меня спасти жпзнь моему
слабыхъ лю дей,’ поэта*3 избплп
было бы имъ п о -п іеч у
' ПаГ°

Ні1“ ввость поэта ж ал к и хъ ,
пзч('Рѣсти счастье, которое

К * счастью, п оздн 'С он а падпкял1стпЛиТе^ аТУ^ Н0Й дЬ™ н о с т , Р
Трагелія по J *
радикально пзмѣнилась.

подъема человЬческагоБдухГотклю1читГ°бРаЖеЯ‘еЫЪ страсгнаго
ныхъ и трогательныхъ моментовъ жизни™!™’ ВЫС0ЕИХЪ> стРашпятнѣе этого? Но Метевлиниѵ
0 ыожетъ быть поная трагедія лежитъ, по его мнѣнію
“ правптсн- Истиннеіі8мѣнна, она вп’олп'ь'статлчпд’
ТраГеДІЯ*'Ыв о
застывш ему уж асу передъ жизнью п
КЪ постоянному,
1 Л жизнью. Центральной идеей фило-

125 —

софіп трагедіи Метерлинкъ считаетъ, разумѣется, идею рока.
Онъ ставить трагедію чрезвычайно высоко: «только въ трагикахъ,» говоритъ онъ, «можно прослѣдить безчисленныя варіаціи
этой неподвижной силы (рока). И какъ интересно слѣдить за
ними! Вѣдь, самая чистая сущность души даннаго народа сво­
дится, быть ыожетъ, къ пдеѣ, которую онъ составляетъ себѣ объ
этой снлѣ. >
И сила эта, разумѣется, гнетущая, враждебная, но мы не
только не должны бороться съ нею, но, именно, въ гнетѣ ея
найти источникъ возвышеннаго, хотя и печальнаго, счастья.
«Нѣтъ радостнаго жребія, нѣтъ счастливой звѣзды: звѣзда, ко­
торую такъ называютъ, есть звѣзда терпѣнія.» Но зато, вѣдь,
«можно сказать, что достоинство наше измѣряется цѣною наІішхъ безпокойствъ и нашихъ печалей... Они имѣютъ своимъ
источникомъ физическое страданіе, они проходятъ стадію страха
передъ богами и останавливаются теперь передъ новой про­
пастью, измѣрпть глубины которой не могутъ и лучшіе среди
насъ. »
И вотъ, трагедія должна изображать человѣчество, застывшее
въ сладкомъ ужасѣ передъ этою новою пропастью. Но возможна лп
статическая трагедія, трагедія повседневнаго топтанія на одпомъ
мѣстѣ? Метерлинкъ пробуетъ сослаться даже на авторитета
антпчныхъ трагиковъ, но, конечно, терпитъ полное крушеніо:
на что похоже утвержденіе, что въ «Прикованномъ Прометеѣ>
отсутствуетъ всякое дѣйствіе, что Улпссъ и Неоптолемъ явля­
ются къ Фплоктету такъ же просто, какъ человЬкъ нашихъ
дней отправляется посѣтпть больного.
Нѣтъ, пусть декаденты не ищутъ сочувствія у греческихъ
трагиковъ, изображавшихь исключительно эш чит слъны я событія. До какой степени грекъ былъ проникнуть мыслью, что траіедія есть изображение значительныхъ событій, видно изъ того,
что Аристотель именно въ этомъ впдитъ существенную разницу
между трагедіей и комедіей, изображающей жизнь обыденныхъ
людей.
Метерлинкъ призываетъ звѣзды въ небѣ, необъятность все­
ленной, прошлое и будущее, чтобы доказать, что «любой старпкъ, наклоняющій голову у своей лампы, есть явленіе значи­
тельное»; однако, звѣзды сіяютъ надъ трусостью, лестью, кле­
ветой, сіяютъ и надъ самоотверженностью, велпкодушіемъ и
отвагой,— они подчеркивают одинаково то и другое. Величава«
природа дѣлаетъ пошлость еще гаже, и нпкакія звѣзды на свѣтѣ
не заставятъ меня поставить знакъ равенства между праздно-

—

прозябающимъ старпкомъ и полнымъ творчески**
„
Велпчіе л цѣнность челопЬ«.™«™
Р
силъ геРоемъ.
тельности: звѣзды остаются чіЛч
Проявлягатся въ Л'Ья-

к

ѵ

»

w

=

,

-“ р Г

г

»
Г

-

n

i

ï

w

r

s

s

^

*

р Г Г ь с ,.

“

ш „ №

р„

w ™ »»»e S c Z l
стол

JS.

.

i S

- «

S

o

_

z

™

r

j

ванной и богатой’ ™

=

г

Г

—

“

-

и д а ,п '
tZ

T
™

T

•

“ ю т°р)'"

- Æ

м ,и ™ “

o u i n n n t г ,„
p

Ä

» и „ е г ; п ^ г : . е ^ , г г г 1г

спшЛпо устремяются горігія

»

-

“

Ä
—

»

» " Дѣйстповалъ,

г

г

т

МеЖдуусобная вой™ взволно-

і Г

і ^

»

=

Г ^ Г * ’ РаВ“° и0СТЛГаюи(ія всѣ организмы, внсягъ п
надъ ихъ головами: п вотъ они ж яіш о „„„„

і Т

,= “

.^

Г

б» « .Пр ,„ ,и „ „

; г

." Ж
ка™ «“

і Н

Ж

£

Г Г “ ЧІ™

L

I Z

Z

T

1™ ’ бглто

т ! Г п і » Г " т т “ю
и м . заполнить .ітспсгвіе Z
Л красоты въ собственномъ сердцѣ, въ собственной жизни.

'

127 —

Все это прекрасно понялъ впослѣдствіп и самъ Метерлипкъ. Пока мы впдпмъ его твердо стоящимъ на почвѣ этого
утѣшительнаго мистицизма и готовымъ въ цѣломъ рядѣ талантлпвыхъ нроизведеній возвести на пьедесталъ красоты
жалкія чувства вялыхъ, больныхъ и трусливыхъ «послѣднихъ»
__________
людей.
Предметомъ драмъ Метерлинка въ первомъ періодѣ является,
въ сущности, всегда одно и то же: изображеніе жиини предчувствій, неясныхъ тревогъ, невыразимаго и трудно уловимаго
въ человѣческой душѣ, что, по мнѣнію Метерлинка, гораздо
важнѣе внѣпшихъ событій. Его поэтическіе пріемы также въ
болыпинствѣ случаевъ все тѣ же: отрывистый діалогъ, въ ко­
торомъ люди невольно высказываютъ странныя вещи и сами
пугаются того, что неожиданно проглядываетъ сквозь пхъ слова;
масса предзнамонованій, совершающихся въ природѣ, среди всего
этого п благодаря всему этому, растущій гнетъ предчувствія,
напряженнаго и пассивная ожиданія катастрофы и, наконецъ,
сама катастрофа, которая придавливаетъ трагедію. Цѣль Ме­
терлинка, если судить по его книгѣ,— дать «смпреннымъ> ихъ
сокровище, научить пхъ «плакать и улыбаться въ молчаніп са­
мой смиренной доброты».
Присмотримся ближе къ этимъ трагедіямъ.
Онѣ рѣзко раздѣляются на два типа: первый типъ— это статпческія драмы, одноактныя, происходящія съ полнымъ соблюденіемъ всѣхъ трехъ единствъ; дѣйствующія лица здѣсь не важны,
все здѣсь заключается въ постепенномъ нарастаніп безпокойства
п страха, словно тяжелая грозовая туча надвигается на безпомощно тоскующихъ людей. Къ этому типу относятся драмы:
«Незваная гостья», «Слѣпые», «Семь принцессъ> п «Внутри
дома>.
Другія драмы написаны по такому рецепту: «Нельзя лп
приблизить къ намъ то, что угадывается между строкъ въ «Королѣ Лирѣ>, <Макбетѣ> и «Гамлетѣ>, — мистичоскій напѣвъ
безконечностп, грозное молчаніе дуіпъ пли Бога, вѣчность, гре­
мящую на горпзонтѣ, судьбу или рокъ, который чувствуется
внутри, хотя непзвѣстно, по какимъ прпзнакамъ мы угадываемъ
его,— нельзя ли приблизить все это къ намъ какимъ-ппбудь
страпнымъ сочстаніемъ ролей, удаливъ отъ насъ въ то же время
актеровъ?»
«Принцесса Малейнь>, «Пелеасъ и Мелизанда», «Аладпна
п Паломпдъ», наконецъ, «Смерть Тентажпля» — все это нѣчто

128 —
—

вродѣ Шекспировскпхъ драмъ, прплажепныхъ
такому странному рецепту.

соответственно

Разберемся сначала въ декадентскихъ драмахъ перваго
типа,— драыахъ обыденной жизнп, повседневнаго горя малень­
ких* людей. Приномнпмъ еще разъ, что тутъ преследуются двѣ
Цѣлп. 1 ) изобразить полусознательную жизнь неясныхъ движеДуши " 2 ) УтЬшить насъ, давъ такое изображеніе жизнп.
которое побудило бы насъ къ слезамъ и улыбкамъ самой смиренной доброты.
Содержаніе этихъ драмъ Метерлинка пзвѣстно большинству
читателей. Въ «Незваной гостьѣ» мы видимъ семью, которую
судьба на минуту выпустила изъ когтей, давъ ей короткій мигъ
надежды, и которую потомъ сразу раздавила, обрушивъ на нее
то горе, котораго она такъ боялась. Болѣзнь поселилась въ
домѣ, словно чужой человЬкъ. Всѣ безпокойны. Отецъ и дядя
крѣпятся и хотятъ трезво смотрѣть на вещп. Дѣвушкп волну­
ются и трепещу™ . Старый дѣдъ, лишенный зрѣнія, весь вибрируетъ отъ жуткихъ предчувствий и смутныхъ страховъ. Опъ
лишенъ врѣшя, потом у-то ему легче слышать тотъ шепотъ
души, который такъ благоговѣйно чтитъ Метерлпнкх; онъ
легче другихъ узнаетъ, что смерть приближается. Неумолимое
шествіе невидимки-смерти изображено съ громаднымъ искусствомъ.
J
Н у, и что же? Метерлинкъ хочетъ сказать, что такова
жпзнь. Но она вовсе не такова: моменты такого мистическаго
страха, къ счастью, крайне рѣдкп. Ужасно подумать, что мо­
гутъ быть люди, постоянно жнвущіе такимп чувствами. «Лучше
ужъ смерть», какъ говоритъ дядя о слѣпомъ дѣдушкѣ. Какія
чувства вызываете въ насъ Метерлинкъ своею трагедіею? Ж ут­
кое настроеніе. Вызываете ли онъ хоть каплю умиленія? сми­
ренной доброты? Ни капли. Ж утко— вотъ и все.
Въ «Слѣпыхъ» Метерлинкъ поднимается гораздо выше. Онъ
даетъ символъ страшной широты; онъ, очевидно, хочетъ дать
намъ пзображеніе всего человѣчества: мы словно слѣпые въ
этомъ мірѣ, ничто намъ не понятно, мы не знаемъ, откуда мы
Л куда намъ идти, все намъ страшно, мы сидпмъ въ отдаленіи
другъ отъ друга и перекликаемся робкими голосами; нашъ дряхлгій поводырь релпгія— мертва; кто выведете насъ па истин­
ный путь? А кругомъ пустынно и холодно.
Напрасно нѣкоторые критики старались насильственно на­
вязать этой, поистинѣ страшной, меланхолической фантазіп
жизнерадостный конецъ. Среди слѣпыхъ есть дитя, которое па-

129 —

чинаетъ плакать; они надѣются; что оно видите, самая молодая
изъ нихъ слышите чьи-то шаги; шаги все ближе, кто-то оста­
новился посреди нихъ, «дитя плачете еще болѣе безнадежно»,—
вотъ послѣднія слова Метерлинка: очевидно, это шаги «незва­
ной гостьи», шаги смерти.
Что, кромѣ холоднаго отчаянія, можетъ породить такая фантазія? Неужели есть люди, до того забитые, до того обездо­
ленные и смпрившіеся, что они готовы будутъ улыбаться на
нее доброю и кроткою улыбкой? Если бы судьба дѣйствительно
осудила насъ на жизнь Метерлинковскихъ слѣпыхъ, намъ оста­
валось бы только въ отчаяніи протестовать противъ нея и поскорѣе умереть. Красота такихъ разговоровъ, поэтическіе эпи­
зоды съ увядающими асфоделами, полетомъ птицъ надъ голо­
вами слѣпыхъ и ропотомъ отдаленныхъ волнъ морскихъ, милыя
воспоминанія юной красавицы, одѣтой локонами, — все это не
въ состояніи разсѣять гнетущей, мрачной тоскливости общей
картины. Такъ вотъ оно, сокровище смирен ныхъ? Такъ-то утѣшаютъ насъ? A гдѣ жо та громадная, тихая и чудная жизнь
души, на которую намекаюте взоры и жесты? Н а нее въ
драмѣ нѣтъ и намека. Художникъ Метерлинкъ, увлекшись ло­
гичностью своего генія, изобразилъ намъ, какою на дѣлѣ пред­
ставляется жизнь пассивному человѣку, усталому «послѣднему»
человѣку.
А «Семь принцессъ»? Что хочетъ сказать Метерлинк® этимъ
кошмаромъ? Кажется, ничто но соединяете этой больной сказки
съ реалышмъ міромъ. Семь больныхъ дѣвушекъ спять тяжелымъ сномъ. Въ страха и тревогѣ ходятъ вокругъ пхъ родные,
не рѣшаясь разбудить ихъ. И вотъ, одна изъ нихъ уж е умерла.
Эта страшная истина постепенно выясняется передъ обезумѣвшими отъ горя родителями и женихомъ дѣвушки. Вѣроятно,
и остальныхъ ждете вскорѣ такая же судьба. Н о что ска­
жете вы о поэтѣ, который тѣшпте себя и другихъ картинами
болѣзнп и смерти? И въ чемъ здѣсь красота? — Въ томъ, что
дѣвушки красивы,что дѣйствующія лица любятъ другъ друга и въ
рѣчахъ ихъ столько мягкихъ грустныхъ образовъ. Н о, вѣдь,
все это внѣшность, форма: похороны можно сдѣлать красивыми,
но уберите трупы какими угодно цвѣтами,— вы не заставите
насъ предпочесть ихъ цвѣтущей, радостной, горячей жизни. Но
жизнь груба для декадента. Онъ не хочетъ жизни, какъ и она
его пе хочетъ: болѣзнь— его атмосфера, мысль о смерти вѣчно
ворочается въ его больномъ мозгу и порождаете такіе кош­
мары... Они еле живы... И хъ клоните ко сн у... иные снять
Ѳ

—

130 —
—

уже... Кто знаетъ, гдѣ кончается сонъ и начинается смерть?
іиш е... тише... говорите шенотомъ, не будите злосчастный,
<послѣднихъ> людей.
*
И это-то называется трагедіей обыденной жизни? Мы не
склонны симпатизировать обыденной жизнп, но драмы Метер­
линка— положительная клевета на нее.
Внутри дома, подъ лампой, тпхшо жизнью живетъ семья
А на домъ надвигается толпа и несетъ съ собою огромное
горе трупъ молодой самоубійцы. Они еще ничего не знаютъ,
они улыбаются, и страшно и странно смотрѣть на нихъ въ
освѣщонныя окна тѣмъ, кто уже знаетъ про постигшее ихъ
иесчастіе. Надо привыкнуть смотрѣть на себя и другихъ, какъ
на жертвы, надъ головами которыхъ виситъ мечъ рока: только
тогда вы поймете всю значительность жизнп. Кто знаетъ, что
скрываетъ для него будущее? Кто знаетъ, что скрываетъ въ
себѣ душа даже саыаго близкаго человѣка? Кто видптъ въ не­
проглядной тьмѣ, которая окружаотъ насъ со всѣхъ сторопъ? Вотъ
содержаніе, вотъ основный мысли драмы «Внутри дома».
Неужели можно жить съ такими убѣждеиіяып?— вотъ во­
просъ, который почти пугаетъ насъ. Если Метерлинкъ, если де­
каденты вѣрятъ, что жизнь такова, неужелп онп настолько рабы
чтобы толковать еще о ея красотахъ и объ улыбкахъ самой
смиренной доброты? Правда, o l h будто бы утѣшаются какою-то
другою жизнью какого-то нашего двойника души; но отчего же
ее такъ и нѣтъ въ драмахъ Метерлинка. Потому, что искусство
правдиво, что художественный геній не можетъ, не смѣетъ
лгать; жизнь казалась страшною бѣдному Метерлинку, прпдаленному къ землѣ тягостными предчувствіямп— и вотъ опъ прпдумалъ себѣ лѣкарство, наркотику— вѣру въ потусторонній міръно, какъ художникъ, онъ далъ только пзображеніе действитель­
ности, какою она ему казалась; это — могила, кости, тлѣнъ!
к ъ Щ е д р о ни сыпаль онъ въ эту могилу блѣдные цвѣты своей
грустной поэзіп, онъ не заглушнлъ впечатлѣнія ужаса. Хорошо
что жизнь непохожа на этотъ склепъ. Кто живетъ въ такомъ
склепѣ, какъ не мечтать тому о потустороннемъ мірѣ? Но въ
склепѣ живстъ только тотъ, кто не умѣетъ изъ него выйтп, у
кого нѣтъ къ тому энергіи и силы воли. Пусть же они ле­
жать на гробахъ и стараются украшать свой скленъ увядаю­
щими асфоделамп, пусть угЬшаются своими больными снамп
если могутъ.
9
м

С^ мою неудачною пьесой Метерлинка является с Принцесса
іе нь>. ЗдЬсь, какъ п вообще въ декадентскихъ пьесахъ

181 —

второго типа, мы пмѣемъ разнообразное, подчасъ стремительное
дѣйствіе, уложенное по-шекспировски въ маленькія сценки. Но
вся фабула скроена совершенно но-дѣтски. Актеры дѣйствптельно удалены отъ насъ. При ближайшемъ разсмотрѣніи ока­
зывается, что эта загадочная фраза означаетъ полное отсутстіе
характеровъ въ пьесѣ. Эти короли и королевы, принцы и прин­
цессы были бы невыразимо шаблонны п безцвѣтны, если бы у
принцессы Малейнь не было бѣлыхъ рѣсницъ, принцъ Хіальмаръ но бредилъ бы постоянно кладбищемъ, а король не попросилъ бы салату послѣ того, какъ всѣ близкіе умерли тра­
гическою смертью. Зато вѣчность и безконечность дѣйствительно
гремятъ на горизонтѣ; Метерлинкъ довольно просто реалпзпровалъ это: онъ панпзалъ подавляющее количество предзнаменованій. Вся пьеса сплошь состоитъ изъ предзнаменованій: ко­
меты, грозы, совы, воропы, таинственные шорохи, рыдаюіціе
фонтаны, порывы вѣтра.
«Принцесса Малейнь»— первая пьеса Метсрлиика, и въ ней
опъ далеко еще не овладѣлъ своей техникой: его отрывистый
діалогъ съ постояннымъ повтореніемъ одной и той же незна­
чительной фразы, повтореніемъ необходпмымъ, чтобы подчерк­
нуть ее, придать ей иной, таинственный смыслъ,— здѣсь, въ
первой пьесѣ, необыкновенно утомптеленъ п подчасъ даже смѣшонъ. У Метерлинка много вкуса при выборѣ обрааовъ, но въ
«Принцесс* Малейнь» встречаются эпизоды, положительно курьез­
ные, напрпмѣръ: въ момента поэтическаго свиданія Хіальмара
съ Малейнь фонтанъ окатываетъ пхъ холодною водой, а не­
много погодя, принцесса неожиданно заявляетъ: «у меня кровь
изъ носу пошла». Вообще это— очень слабая пьеса, даже обычныхъ моментовъ жуткаго настроепія почти не испытываешь.
Но таланта Метерлинка росъ необыкновенно быстро. Въ
«Пелеасѣ и Мелизандѣ» онъ далъ дпвную поэму любви п рев­
ности. Внѣшняя форма этой драмы прелестна, ея сцены— словно
рядъ благородныхъ старпнныхъ гобеленовъ съ простымъ рпсункомъ, наивною и правдивою группировками, гобеленовъ, выдержанныхъ, въ немного выцвѣтшпхъ, ласковыхъ тонахъ. Лю­
бовь Пелеаса и Мелпзанды гораздо горячѣе п естествепнѣе
диковинной любви Хіальмара и Малейнь; нѣкоторые эпизоды
любви очаровательны по своей граціи, совершенно независимо
и даже вопреки мпстичеекпмъ цѣлямъ автора. Но особенно много
жизни прпдаетъ пьесѣ правдивая, рельефная фигура Голо,
іо л о — живой человѣкъ: его ревность, раскаяпіе, новые взрывы
ревности переданы съ тонкостью большого психолога, и сцена
!М

—

132 —

допроса маленькаго Ияіольда можетъ быть поставлена на ряду
съ лучшими сценами всей драматической литературы.
Иніересенъ также старый, мудрый Аркёль: онъ такъ много
жилъ и думалъ, что близокъ къ всепрощенію; ему жаль и
жертвъ и палачей, ему грустно за всѣхъ и страшно жить; въ
его гуманной старческой мудрости уже проскальзываютъ темы
Марко изъ «Монны Ванны>. Конечно, предчувствій и предзнаменованій очень много и въ этой пьесѣ, то они не такъ
назойливы; акторы, т.-е. дѣйствующія лица, не такъ удалены
отъ насъ, и мы можемъ наслаждаться истинно-человѣческою трагедіей. Только нѣкоторыя черты техники да общій оітѣнокъ
грустной резиньяціи наноминаютъ, что эта милая пьеса напи­
сана декадентомъ.
«Все понять— значить все простить»; геній всегда ведетъ
къ глубокому прощенію, не потому, чтобы онъ указывалъ на фатумъ, протпвъ котораго безсиленъ бороться человѣкъ, а потому*
что онъ чутко открываете коренныя причины всякаго явленія!
Если Метерлинкъ добивается своей драмой прощенія и симпатіи для всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, то не благодаря скрипу
дверей, испуганыымъ голубямъ, потерянному кольцу, а благо­
даря тому лишь, что ему удалось такъ естественно и прав­
диво изобразить п любовь Пелеаса и Мелпзанды и муки рев­
ности Голо. Чувствуется, что ппаче не могло быть. Пусть,
на горизонтѣ не гремите вѣчпость, сотрите съ неба всѣ ужасы
рока — все равно Пелеасъ полюбите Мелизанду, а Голо__
убьетъ ихъ.
Метерлинку словно жаль стало, что онъ нашісалъ такую
человѣческую трагедію. Въ «Аладпнѣ и Паломидѣ» небо и земля
опять полны разными зпаменіямп, мпстическія идеи заполняюсь
всю сцену и заслоняюсь дѣйствующихъ лицъ. Особенно много
декадентски-философскихъ пстинъ высказываете приторно-добродѣтельпая Астолэна: «Неизбежно должны бить законы, болѣе
могучіе, чѣмъ законы нашей души, о которыхъ мы говорпмъ
постоянно». Астолэна призываете эти мпстическіо законы для
объясненія того простого факта, что ея возлюбленный влюб­
ляется въ другую дѣвушку; декаденту всюду мерещится провпдѣніе; событія представляются Астолэнѣ ' по результатомъ дѣйствующихъ силъ, a чѣмъ-то заранѣс готовымъ: событія прячутся
и подстерегаюсь человѣка, ихъ можно накликать яеосторожнымъ
словомъ. Нечего и говорить, что съ прогрессомъ науки мы все
больше убѣждаемся напротпвъ, что явленія развиваются исклю­
чительно В7> результатѣ взаимодѣйствія другихъ предшествую*

—

133

—

щихъ явленій, среди которыхъ занимаютъ важное мѣсто, такъ
называемыя, психпческія явленія. Чѣмъ больше свѣта познанія,
тѣмъ яснѣе причины и результаты, тѣмъ понятнѣе вся ткань
жизни. Греку рокъ представлялся одареннымъ человѣческо-сознательною волей,— намъ онъ представляется безконечно слож­
ного системой грандіозныхъ и мелкихъ теченій въ томъ океанѣ,
на которомъ плаваете лодочка пашей личной жизни. Течѳнія
ничего не думаютъ о лодочкѣ, они не принимаюсь ее во внимапіе, но рулевой долженъ понимать ихъ и считаться съ ними,
чтобы спастись, а не погибнуть.
Все это стало впослѣдствіп вполнѣ яснымъ самому Метер­
линку; но въ своихъ декадентскихъ драмахъ онъ считаете рокъ
за какое-то антропоморфное существо. Сначала онъ какъ-то от­
казывался открыто признать злымъ это существо, эту невиди­
мую королеву, неумолимо вмѣшивающуюся въ нашу жизнь че­
резъ своихъ невпдпмыхъ слугъ. Онъ требовалъ «слезъ и улыбокъ въ молчаніи самой смиренной доброты»; но Метерлинкъ
пе рабъ: періодъ рабски-декадентскаго трагизма началъ прохо­
дить. Въ драмѣ «Смерть Тентажиля» злая королева хочетъ
вырвать изъ рукъ любящихъ дѣвушекъ ихъ маленькаго брата.
Но опѣ рѣшилпсь, наконецъ, протестовать. Игрэна, первая
нстиино-трагпческая фигура у Метерлинка, встаете, наконецъ,
передъ лицомъ невѣдомаго рока съ гордымъ, истинно-человѣческимъ протестомъ.
«Она возьмете его не безъ труда!»
Беланжера. «Но мы однѣ».
Игрэна (насмѣшиво): «Ахъ, правда! Вѣдь, мы однѣ! Есть
только одно средство, оно никогда не измѣняло намъ: будемъ
ждать па колѣняхъ, какъ прежде! Можетъ быть, она сжалится!—
Вѣдь, слезы обезоруживаюсь ее... Надо уступить ей во всемъ,—
можетъ быть, она улыбнется: вѣдь, она обыкновенно щадите
колѣнопреклоненныхъ... Она тамъ, тамъ, въ своей огромной
башпѣ, годы и годы пожираете она насъ одного за другимъ—
п никто не осмѣлится возмутиться... Здѣсь были мужчины—
они трусили и падали ницъ; теперь пришла пора женщинамъ... Мы увпдимъ! Время возстать, наконецъ! Я не знаю, па
чемъ покоится ея мощь, но я не хочу больше жить подъ тѣнью
ея башни!»
Конечно, судьба сильнѣѳ. Безобразная невидимка выкрала
Тентажиля изъ объятій сестеръ. Игрэнѣ ничего не подѣлать:
она стоите передъ желѣзнымп дверями, за которыми гибнете
псе милое ея сердцу; она изранила свои руки, въ отчаяніи раз-

—

Т щ етн ы й Г ™
Г

—

она просила, ум ол я л а-тщ етн о!
человѣка противъ злого антрономорфнаго рока

Нп
б е з с ін ы

134 —

/

0" "

M ereP

™

н ри зн алъ

рокъ

ііы м ъ .

Мы

- Н0 на неумолимое молчаніе цатебѣ вь лицо.- f РЭШ КРИЧИТЪ: аЧудов^ в! » n e !

я плюю

няѵі!? К0НЧаеі'Ъ 2'й Т0МЪ дРамь тотъ п о э т ъ , который обѣщалъ
н Т Г б р ^ * ““
И У“ б~
- нолчаніи самой смп^Слава Богу! Кто суыѣлъ бросить вызовъ антропоморфному
СК0Р° пРистальнѣе присматриваться кI
Ч
Т
0
Р°къ с т Р » ш е н ъ , бwе з к о н е ч н о ^с ті рр иа шш ев нн ъъ ,
и что бъ это м ъ n n J

нему’ иТОт й СТаПеТЪ
НО

«

:т т ’’

н о ... б е з с м ы с л е н ъ ,
сскаго
к а г о рода
вола

надеж да

человѣче-

m .
Въ 1 8 9 6 году Метерлинкъ написалъ «Аглавену я Селпзеттѵ»
драму, носящую на себѣ еще болѣе рѣзкій слѣдъ эволюціи къ
новому фазису, ,ѣмъ «Смерть Тентажиля».
'
Въ образѣ Аглавены Метерлинкъ вывелъ мудрую

и пре-

Р
^ Г ммножество
п о ж е Т в Г лфразъ,
С0ГЛаСП°
У Пр"
У пдеал^изъ° ™
гово­
рить
словноСВОеМ
прямо
выхваченныхъ
«Сокро­
вища смиренпыхъ», она полна стремленія къ тихой к р асой
къ тай намъ и радостямъ молчанія и т. л. Все это пе мѣшаетъ
ей ужасно много разговаривать. Старушка Мели грана считаетъ
ее за большую краснобайку. Мудрость А гл а в еш / прак“
но сказывается рѣшнтельно ни въ чемъ, но зато сіяетъ всѣмп
переливами радуги въ ея безконечпыхъ рѣчахъ
АгІ Г ГеДІ11 заЕ™ ,ается
C e Z e Z .^

въ

нолномъ

посрамлепіп премудрой

Я0 ГОраЗДО б0Лѣѳ актявной *Ушой «аленькой

т а к ъ ^ я к Г п п Г Г ДРаМ^ ЭТа 3аСЛуЖншиа бы подробнаго разбора,
хамп Т
переполнена тончайшими психологическими штри­
хами, но намъ придется ограничиться немногпми словами. ВысоХ ѣ

Г л ол Т а и
;!Іа“ДРа И АГЛНВ0НЬІ> в“ Ьш“° красивая, на
холодна и нерѣшитольна: они не осмѣлпваются ни отка
заться отъ этой любви, н„ принести ей въ жертву C a L Z .

мой ими
* ТШ,ута’ 0НИ МН0Г0 Растабарываютъ о п р и п оев
й ими жертвѣ п все собираются поднять до себя Солизетту
т о Г Т е в н п в 1 Ма‘1еНЬКа“ Г ПЩПШ1’ ПРаВД,'Ваи- ж т У " ^ инстинкР нпвая н самолюбивая вначалѣ, вдругъ легко и свободно

136

—

поднимается на высоту самаго героическаго самопожертвованія
и самой плѣнительной, божественной лжи. И какъ тонко умѣетъ
она лгать, чтобы скрыть свое самоубійство и придать всему
характеръ роковой случайности ради спокойствія любимыхъ ею
людей. Вообще Метерлинку удалось, отнюдь не унижая мудрости
Аглавены, указать въ Селизеттѣ такую тонкость понимапія людей
и чувствъ, передъ которымъ блѣднѣетъ все напыщенное высокоуміе ея ученой и краснорѣчивой соперницы. Селизетта прида­
вить прекраснодушныхъ и полныхъ самомнѣнія героевъ къ самой
землѣ своимъ рѣшительпымъ подвпгомь. Почему?— Потому что
«тысяча намѣреній не стоять одного ж еста», какъ говоритъ М е­
терлинкъ въ одной изъ своихъ философскихъ киигъ.
Селизетта— далеко не идеальный образъ. Самъ Метерлинкъ въ
книгѣ «Мудрость и Судьба> далекъ отъ возвеличенія самопожертвованія; на нашъ взглядъ, отъ апоѳеоза маленькой женщины
вѣетъ чрезмѣрной любовыо къ «емпреннымъ», но своею драмой
Метерлинкъ сразу вырылъ пропасть между собою и риторами,
трактующими о красотѣ, о трагпзмѣ жизни, о всякой мистиче­
ской всячинѣ, и полагающими, что въ этихъ разглагольствованіяхъ и скрыта сущность жизни. Метерлинкъ словно говоритъ
имъ: «смотрите вы, прекраснодушные умственные аристократы,—
каждый изъ малыхъ спхъ, съ живымъ чувствомъ въ сердцѣ,
можетъ пристыдить васъ актомъ истпннаго мужества и истин­
ной любви».
Н о поклонникамъ прежняго, туманно-красиваго и мистически
пахохлпвшагося Метерлинка и невцомекъ! Они п теперь бу­
дутъ восхищаться «непередаваемо прекрасными» діалогамп вялыхъ
фразеровъ, Меліапдра и Аглавены, и пропустятъ мимо ушей
вопль разбитаго гордеца, желавшаго поднять до себя неразвитую
Селизетту: «Я плюю на красоту, ведущую къ несчастью, плюю
па разумъ, который старается быть понаряднѣе, плюю на фразы,
которыми мы обманываемъ въ себѣ животное, плюю на жизнь,
которая не хочетъ знать живой жизни!» Они упустятъ изъ виду,
что Аглавена, эта мудрая Аглавена, всхлішываетъ у ногъ уми­
рающей маленькой Селизетты: «О Боже! Какъ мы бѣдны передъ
тѣмп, кто любить просто!»
Мы далеки отъ возвеличенія Селпзеттъ. Красота и мудрость—
вѣчпыя цѣли, къ которымъ долженъ стремиться каждый, помо­
гать отсталымъ въ этомъ священномъ стремленіи— великое дѣло;
и, конечно, Метерлпнкъ согласился съ этимъ: не красоту и не
мудрость бросилъ онъ подъ ноги Селизетты, а «слова, слова,

—

136 —

—

« р г п а д г ■— “

—
НИ одной драмыДан „° ^ 0 1 ' " М етерлинкъ не выпустилъ въ свѣтъ

Ä

™

"

S

L

T

S

S

' Ж

»»»о.
s s t s
ів9 о о 1898ж го ,у
пчелы, и, наконец* ™ іо г іо
іт ЧКА, а,*> въ 1 » 0 0 — «Жпзнь
оаецъ' въ 1 9 0 2 — «Погребенный храмъ». На пѵг

Л языкъ переведена лишь вторая, наименѣе интересная книг»
Z

' Т

,И Г " П

"‘І т

г=г£5 :

’ “

и »

"

. Z

=

b T

= r “

личности8 М е т е р л Т н Г ПпрЪ„л0бСТОЯТеЛЬСТІ,Ъ " ха^ 1ІК^ Данной
м у д р о с т и ,,-Г !
ѵ
прпдаетъ сначала наибольшее значеніе

страстіемъ — Яр ЫСЛ* Р1'опковъ> мУДР°стп, граничащей съ без.в о а н о я н і т ™

b

T vÏ Ï L

r

;

u

„

Hc

r

, s

<“

»P»™ » и »

r

r

z

s

S „ Г Л Т *
вд гл и
» ™
^ z
т т Р іг и п *
огромное значеніе оііъ сталъ придавать безсо• психикѣ, инстинктивному чутью, а главное сп и іп л і
Z

L

T

,« Г ,2 л
Р

«

■

V

А"С” Т"ЧЯ" « * ■ » п ѣ о н о л іт цнтатъ ,т

4
Ы т ’ “ * ■ • « " » « ? б ы » .С П ?
пзился нашъ поэтъ къ активному позитивизму
*

а

« f r « . . сильные

г

х

т ,ркт

г

х

аш ш П ' т

з

тъ 3

і

'

137 —

далеко не всѣ силы, противоборствующія пхъ планамъ, но они
борятся съ тѣми пзъ нихъ, которыя имъ извѣстны, и часто по­
беждаюсь. Мы необыкновенно укрѣпимъ нашу самоувѣренность,
миръ и счастье, когда паш е невѣжество и апатія нересганутъ
называть фатальнымъ то, что нашаэнергія и разумъ нашли бы,
конечно, естесгвеннымъ и человѣческимъ».— «Но мнѣнію древ­
нихъ мудрсцовъ, неизмѣнные законы могутъ мѣнять имена, но
несправедливость всегда въ одинаковой степени будетъ царить
на землѣ, и имъ (древнимъ мудрецамъ) остается лишь смотрѣть
на нее съ самоотреченіемъ, полнымъ печали. Н о такъ ли смотримъ на это мы? Мы знаемъ, что неизбежной несправедливости
нѣтъ на свѣтѣ; мы ворвались въ область боговъ, судьбы и невѣдомыхъ законовъ: можетъ быть, въ ихъ власти остались болѣзни, бури, молніи и тайныя смерти,— туда мы еіце не про­
никни,— но одно несомнѣнно: бѣдпость не въ ихъ рукахъ. de
они служатъ причиной безнадежнаго труда, нищеты і-олода,
рабства. Всѣ эти бѣдствія оргапизуемъ мы сами, мы ихъ поддерживаемъ и распредѣляемъ; это паши личные бичи, страшные,
но, такъ сказать, интимные, и все рѣже встрѣчаются люди, ко­
торые серьезно вѣрятъ въ то, что тутъ господствуют^ сверхъестественныя силы».
Чѣмъ объяснить этотъ, повидимому, неожиданный поворотъ
въ идеяхъ Метерлинка, этотъ призывъ къ борьбѣ, соціальному
творчеству, эту вражду къ безплодному идеализму? Конечно,
это объясняется средой, въ которой пришлось жить нашему
поэту. Бельгія живетъ бурной и прекрасной общественной
жизнью, нпгдѣ въ Европѣ новыя силы не достигли такой зрѣлостп и не развернулись съ такою полнотой; недаромъ одна изъ
книгъ- Метерлинка посвящена извѣстному дѣятелю крайпей лѣвой,
сенатору Пикару, a нослѣдняя книга— Октаву Мпрбо, большому
радикалу и автору прославленной драмы «Дурные Пастыри» *).
Метерлинкъ самъ точно и ясно опредѣлилъ перемѣну въ
своемъ міросозорцаніп въ слѣдующемъ мѣстѣ «Погребепнаго
храма», которое мы прпводимъ почти цѣликомъ, такъ какъ оно
является вмѣстѣ съ тѣмъ характеристикой декадентскаго періода
его творчества.

«

рсо.ь ,? С ,* Я " іл S T m J r S I * : ." " “" ” К>*>» ««Л»« ™..™ ,мм .
стилъ въ свіітъ нисколько новыхъ п в он зв в и н іИ 1^ . °татья’ МвІ,°РЯИНКЪ в и ц у,
сож ал ѣ н ію , возможность в ы о к т ^ Ѵ К Л р н и Г “ “ * Н° И" І1ЛЪ' къ

а) Въ то время, какъ бельгійскій декадептъ могуче рванулся къ свѣту,
некоторые изъ нашихъ иозитивистопъ стали рядиться въ обноски мисти­
цизма. На западѣ клерикализму объ*Увляютъ открытую войну, а у насъ
эксъ-марксистъ профессоръ Булгаковъ заявляеіъ о своемъ согласіи съ мнѣніемъ Достоевскаго, что „ноложительнымъ тішомъ для Россіи является но
Чичиковъ и не Рахметовъ* (съ высотъ мистицизма это одно н то же),
„а архісрей иа покоѣ“.

—

138 —

—

птп„ж
Г МЪ 5
ЛЬК0 мменькпхь драмъ, въ которыхъ
отражается безпокойство ума, насгроеннаго мистически; безпокойство это, пожалуй, извинительно, но отнюдь не благотворно
такъ что къ нему не слѣдуетъ привыкать. Главной пружиной
моихъ драмъ былъ страхъ передъ неизвѣстнымъ, которое насъ
окружаетъ. Я вѣрнлъ тогда въ неизмѣрпмыя силы, неизбѣжныя
п фатальный, намѣренія которыхъ никто не можетъ ѵгадать но
которыя настроены враждебно, какъ чувствуетъ эго самая душ а
драмы. Силы эти внимательно слѣдятъ ва всѣми нашими дѣй“
1’ ,
вРагп— улглбки, жизни, мира и любви. Можетъ
быть, он в, въ сущности, справедливы, но разгнѣваны, и с п м ведливость пхъ идетъ путями подземнымн п пзвилистымн, такъ
чго кара ихъ (онѣ никогда не награждают^ пм іетъ видъ не­
объяснима™ и произвольнаго акта. Словомъ, это была идея
х р и с т н с к а г о Бога, смѣшанная съ античнымъ фатумомъ, скрыJ J L “ . ЯГ'Пр0П,ЩаемУю ночь природы п отгуда съ удовольствіемъ
одстерегающая насъ, обманывающая насъ, разрушающая наши
планы л людское счастш. Чаще всего это нспзвѣстное прини““
Ф°РМУ смерти. Всѣ поры моихъ малепькпхъ поэмъ быіи
заполнены безконечнымъ, темнымъ, хнтро-актпвыымъ прпсутствіемъ смерти. На проблему бытія я отвѣчалъ загадкой его
унпчтоженія. Притомъ, это была смерть безразличная, неумоли­
мая, слѣпая, ищущая своихъ жертвъ ощупью. Вокругъ нея были
лишь малепькш, трепещущія, простенькія созданьица, мставшіяся
и плакавшія на краю пропасти; всѣ произносимыя слова, всѣ
нроливаемыя слезы прюбрѣталп значеніе только благодаря тому
что падали въ эту обширную и глубокую пропасть. Смотрѣть
r T

Ï

°пбразомъ на “
ь- п°жалуй, неглупо, но, во всякомъ
? СІгаС,,ТСЛЬН0- К о™ >
С'Ь извѣстной точки зрѣнія,

c ï o ï r o fi
НП УЗНаЛН’ СІ£0ЛЬК0 бы побѣдъ нп одержали,
сколько бы уверенности ни иріобрѣлн, мы всегда останемся ма­
ленькими безполезнымп создапіямп, отданными на жертву смерти
л капризовъ нелѣпыхъ нелзмѣрпмыхъ силъ, которыя насъ охва™ '“

С°

СТ° Р0НЪ- Э т о -и ст и н а ! одпа изъ глубокнхъ,
ъ пстннъ, передъ которыми поэт ъ можетъ преклоннться мимоходоыъ, но передъ которыми не смѣетъ останавли­
ваться ч е л о т к ъ живущій въ поэтѣ и имѣющій тысячи задачъ
передъ собою. Есть много великихъ и достойныхъ истпнъ, въ
ьоторыхъ не слѣдуетъ засыпать. Д а, это— истина если
хотите, это одна нзъ обпгарнѣйншхъ и дос^ ѣ р н ѣ й ш и хъ ж ш п ъ ,
чго жизнь наша нпчто, что усилія наши смѣшны, что сущетвоваше наше, какъ и существованіе нашей планеты, не болѣе,

^

139 —

какъ ничтожная случайность въ исторін вселенной; но, вѣдь,
истина и то, что д ля насъ наша планета и жизнь наша суть
напболѣе важные и даже единственно значительные феномены
въ йрторіи міровъ. Какая же изъ этихъ истинъ болѣе вѣрна?
Прежде всего, мы не знаемъ цѣлп природы, не знаемъ, интере­
суюсь Лп ее судьбы нашего рода, слѣдовательно, возможная
безполезность пашей жизни и жизни нашего рода есть истина,
затрогивающая насъ лишь косвеппо и, строго говоря, недока­
зуемая. Наоборотъ, другая истина, та, которая виушаетъ намъ
увѣренность въ важности нашей жпзни, хотя и болѣе узка, но
‘затрогиваетъ насъ действительно, непосредственно и безспорно.
Мы будемъ неправы, если пожертвуемъ ею или подчинимъ ее
чуждой пстинѣ. Въ концѣ-концовъ всѣ истины придуть когданибудь къ молчаливому соглашенію, чтобы выдвинуть на пер­
вый планъ, укрѣппть и поддержать ту изъ нихъ, которая спо­
койно продолжала работать въ то время, какъ другія запутывали
человѣка, ту истину, которая можетъ сдѣлать больше всего
добра и принести больше всего надежды».
Въ 1 9 0 1 г. Метерлинкъ написалъ двѣ драмы, въ которыхъ
сказался его поворотъ въ сторону активности и новаго гуманнаго пониманія задачъ жизни; особенно первая изъ нихъ, «Аріана
и Синяя Борода», является какимъ то крикомъ освобожденія:
она полна ликованін и свѣта, но вмѣстѣ съ тѣмъ отъ нея вѣегъ
печалью человѣка, сознавшаго глубокій разрывъ со своими
прежними единомышленниками, человѣка, разбившаго связи съ
людьми, нѣкогда близкими, и ставшаго для нпхъ совершенно
непонятны мъ.
Дѣйотвующія лица этой драмы носятъ имена героинь прежнихъ
драмъ Метерлинка: Селизетта, Аладина, Мелисанда и др. Всѣ нять
жепъ Синей Бороды робко и пассивно подчиняются царящей
надъ ними и гнетущей ихъ силѣ. Онѣ не могли устоять про­
тивъ искушенія, женское любопытство заставило ихъ нарушить
запретъ Синей Бороды, но зато теперь онЬ тѣмъ болѣе терпѣлпво несутъ свое наказаніе, боязливо смотрятъ на дверь под­
земелья, въ которомъ изпываютъ, потому что— кто знаетъ? мо­
жетъ быть, волны морскія залыотъ ихъ, если онѣ разобыотъ
двери темницы, да и . притомъ «это запрещено». Любопытныя,
слабыя, трусливыя жеищпны эти не умѣли быть прекрасными
ни нравствепно, нп физически и всегда оставались рабы­
нями.
И вотъ, спеціадьно для ихъ освобожденія, чудная красавица,
смѣлая и гордая Аріана вступаетъ во дворецъ Синей Бороды

-

140 —
—

«Прежде всего не повиноваться!» вотъ ея мпиянвая наша обязанность, если законъ грозить
своего смысла». Ей ланп те«**
’ но пе объясняетъ
» » « .» , » ,

"

пасъ

«

-

Ä

z

Ä

Ü

T

*

ио научить!» Т акт r/U

р4, „

і і

.* £ Л

Д

z

s

\

—

z

r

'

“ кро-

Ä

Т°* ЧТ° позволено> ничему

\ г г

M e ,e ,u “ K

) 0 “ '"

4 « c n L T “„ t , r i M ! Z " '“ ’
* * « •» •, «
башню сквозь пробитую увнипам’п б м ш ! ВР.Ывается въ темную
вбршенно блѣлнйрга. пл
•
Реціь. Н о это описаніе со-

ро#

с “

ттйс ,е и "- »

“ г

№ . Отворпвъ запоры ставень и
дящ ее невѣдомо кѵла по
*
найдя
таетъ

камень

и восклицаегь'14? ^

Несчастныя’ Робкі«
толстое окно, выхо-

КрИКами сгРа х а > она хва-

X i* s b s s :
=

7

J

=

?

X

P

знаю

-

!;Г

Д

™

£ = ■

й

Ä

<1

ІТЛ
но м огу

«

j

- L

"*

?

a

'

г

t ü

T

s

г

МОП

: і : і

вѣкн Н е

В* Теръ нли сіяпіе‘

’
^
С а м п обратились ВЪ
СПѴСТИТТ,р я * а ™

r a

г

ые алмазы’ кот°Рые бьютъ

Я покрыта Родесами*

«

i

Г

г

свѣтъ Глѣ НИ ? и і п - т

і д о ВЫ." ИДИТв,

-

-

>му w

аЛ т оыЪ,Г ссмбло
л Г лрѣшившись
™ “ M mпознавать
p 'n m
“ «о» «пм ш яіе
и бороться
изъ

ДГ Ьсласенныхъ «енщ инъ въ пышныя зады дворца

великодушіемъ АЫаны Т

бить п р е к Г с і і

.

“п'по

Г

СіШЯЯ Б° Р°Да’ уже потРясенный

УЧИГЬ эиіхъ “" и х ъ

женщпнъ

«Право, мои ыаленькія сестренки», говоритъ

141

—

она имъ: «я не удивляюсь, что онъ васъ любилъ меньше, чѣмъ бы
слѣдовало, онъ хотѣлъ ста женщпнъ, потому что у него не
было ни одной. А главное, пе бойтесь: намъ нечего бояться,
когда мы действительно прекрасны».
Она но только спасла жертвы Синей Бороды, она безуслов­
ная победительница этого олицетворенія мрачной, грубой силы.
Все вокругъ возстало на защиту ея, потому что она такъ пре­
красна. Взбунтовавшіеся крестьяне отдаютъ въ ея руки связан­
н а я тирана, но она чувствуетъ себя въ силахъ раздавить его,
потрясти его гораздо сильнѣе, чѣмъ пытками или казнью: она
даритъ ему жизнь и заботится о немъ. Такъ борется истинная
сила; доконать врага смертью— это дѣло силы, едва-едва побѣдившей; доконать его великодушнымъ помилованіемъ— это великолѣпная побѣда, побѣда безусловная. И вотъ, тпранъ стоитъ
передъ нею молчаливый и серьезный. Его душа охвачена страстнымъ и могучимъ волненіемъ. Она цѣлуетъ ого: этотъ поцѣлуй
поможетъ благодѣтельному перевороту совершиться еще скорѣе.
ІІотомъ она уходить, уходить снова бороться и творить добро.
Синяя Борода дѣлаетъ порывистое движеяіе, чтобы остановить
ее, но тщетно. Но ни одна изъ освобожденныхъ и просвѣщенныхъ ею женщпнъ не идетъ за нею. «Смотрите, дверь открыта,
голубая даль манитъ! луна и звѣзды освѣщаютъ всѣ дороги,
заря склонилась на лазурномъ сводѣ, чтобы показать намъ цѣлый міръ, наводненный надеждой!»— Но онѣ плачутъ или пожпмаютъ плечами, онѣ не попимаютъ ея, онѣ останутся у ногъ
своего повелителя, потому что онѣ— рабыни. Аріана удаляется
вся въ слезахъ.
Полное заглавіе этой драмы— «Аріана и Синяя Борода, или
напрасное освобожденіе». Все, что относится къ Аріанѣ, къ
лпчности, рѣшпвшейся па борьбу, знающей могущество чело­
веческой смѣлости и власть красоты и великодушія,— полно въ
этой драмѣ свѣта и ликованія; но маленькпхъ героинь прежнихъ
пьесъ Метерлинка и всѣхъ имъ подобныхъ ничѣмъ не спасешь:
пассивно остаются онѣ созерцать строгое лицо того плп иного
суроваго повелителя.
Очень странной, на первый взглядъ, представляется другая
драма Метерлинка— «Сестра Беатриса». Основою ея послужила,
очевидно, какая-то средневѣковая легенда.
Молодая монахиня Беатриса, привратница и церковная служанка, убѣгаетъ изъ монастыря, увлеченная принцемъ Беллпдоромъ. Передъ рѣшнтельнымъ шагомъ, въ жестокой борьбѣ съ
самой собою, она умоляетъ статую Пресвятой Дѣвы, хотя зпа-

—

142 —

комъ, указать ей правду и остановить ее, если она совершаетъ
грѣхъ, — НО статуя остается неподвижной. Между тѣмъ не­
счастную дѣвушку ожидаютъ ужасы ивмѣны, паденія, нищеты
разврата п отчаянія. 2 5 лѣтъ проводптъ она среди всѣхъ мукъ
жальой, нестерпимой жизни. Но въ то утро, когда она у т л а
статуя Мадонны, сойдя со своего пьедестала, надѣла покппѵтѵю
сю рясу л замѣнила ее. Съ тихими ігЬснями принялась луче­
зарная Мадонна за исполненіе обязанностей сестры, ушедшей
пзъ обители для жизни, полной страданій. ІІроснувшіяся мона­
хини и священникъ— въ ужасѣ отъ пропажи статуи, но когда
они видятъ подъ рясой мнимой сестры Беатрисы золотой поясъ
п парчевыя одѣянш статуи, они яростно обвпняютъ ее въ свято­
т а т с т в л ведутъ въ церковь, чтобы бичевать. Но тутъ совер­
шается чудо: всѣ изваянія преклоняются передъ Царицей Н е ­
бесной, слышны хоры аигеловъ, цвѣты дождемъ падаюгь съ
купола. Монахини пстолковызаютъ это, какъ желаніе небесъ
показать, что сестра Беатриса святая. Она остается служанкой
п привратницей, 2 5 лѣтъ смиренно сдужитъ монастырю, поіьзуясь благоговѣйнымъ почетомъ. Въ зимнюю ночь, когда мятель
кружить спѣгъ въ безконечной равнпнѣ, статуя занпмаетъ свое
мѣсто на пьедесталѣ: сестра Беатриса измученная, постарѣвшая,
у жасная, голодная, въ отчаяніи возвращается въ монастырь Она
ждетъ побоевъ, прокіятій, но сестры склоняются надъ умпрающей, считая ее святою, ея страшныя признанія опѣ счптаютъ
бредомъ, онѣ славятъ ео п цѣлуютъ ей рукп. Беатриса умираетъ со словами: <Тамъ, въ жпзнн, я встрѣтила непонятное
олесточеш е судьбы, здѣсь, при смерти, такъ жа непонятную для
меня любовь >.
J
Можпо подумать, что драма эта— воавратъ къ мистицизму.
Конечно, ничуть не бывало. Зрѣлище безконечныхъ бѣдствій и
преступленій жизни привело Метерлинка къ требованію: чтобы ура­
вновесить безконечную несправедливость жизни, требуется безконечная благодать н любовь; только это примирило бы наше воз­
мущенное чувство справедливости. Въ порывѣ горечи Беатриса
говорить сестрамъ: «Да, вы, праведницы, живете здѣсь, вы про­
видите днп въ покаяніи, воображаете, что искупаете.. Нѣтъ'
это я, я л всѣ мои сестры тамъ, за стѣнамп монастыря,' мы, не
имѣющш отдыха, мы совершаемъ великое покаяніе».
Какъ надо отнестись къ грѣшнику и падшему?— Такъ, какъ
по незнашю отнеслись монахпни къ сестрѣ Беатрисѣ: съ вели­
кой любовью, не желающей ничего слышать о грѣхѣ, любящей
во что бы то пи стало. Смягченная, обласканная этой любовью,

—

143

—

несчастная грѣшница говоритъ: «Такъ вы знаете теперь, что
такое несчастная д у т а ? Когда я жила здѣсь, вы не умѣли про­
щать такъ. Я часто говорила себѣ, когда была несчастна, что
если бы Богъ все зналъ, Онъ не каралъ бы... Но вы— счастли­
вицы, вы познали все... Прежде всѣ люди не знали, что такое
горе, прежде они проклинали тѣхъ, кто падалъ... теперь всѣ
прощаютъ, теперь всѣ словно поняли, словно какой-то ангелъ
открылъ всѣмъ истину.»
З а море горя можно заплатить только моремъ любви. 9 9 изъ
1 0 0 невиновны въ своихъ бѣдствіяхъ, пусть жо они получатъ
любовь такъ же незаслуженно, какъ и скорбь. Но монахини
поступаютъ такъ съ Беатрисой только вслѣдствіе чуда, на дѣлѣ
статуи Мадоннъ остаются неподвижными. Н о прпдутъ же когданибудь люди къ познанію той истины, что виновныхъ нѣтъ на
свѣтѣ: «Сестры, будемъ молиться до дня тріумфа!> такими сло­
вами заканчивается мистерія. Да, стремиться всѣми силами души
къ тому дню тріумфа и истинной человѣчности, когда презрѣніе, ожесточеніе, вражда смѣнятся любовью и пониманіемъ,
когда прокуроры, палачи и тюремщики превратятся въ помощпиковъ, воспитателей и совѣтниковъ, когда преступника будутъ
лѣчить п утѣшать, какъ больного. До этого, къ сожалѣнію, еще
далеко.
Кульмпнаціонпымъ пупктомъ въ творчествѣ Метерлинка
является его послѣднее произведете «Монна Ванна» !). Чрез­
вычайно замечательно въ этой превосходной драмѣ, заслужи­
вающей глубокаго вниманія, то, что въ ней нѣтъ нп одного нехорошаго человѣка, мало того, всѣ дѣйствующія лица люди круп­
ные и благородные, и тѣмъ не менѣе разыгрывается страшная
драма, ирпчпняются адскія страданія. Всѣ дѣйствующія лица
благородны, и тѣмъ не менѣе изъ драмы вытекаетъ право па
ложь п обязанность лгать.
Грандіозность и значительность всему конфликту между
Гвидо и Ванной придаетъ то, что тутъ сталкиваются двѣ глу­
боко -нравственныя натуры совершенно разлпчнаго типа. С и л ы
п рош лаго потеряли почти всякую власть надъ душою Монны
Ванны, какъ и надъ душою стараго Марко, но они полновла- *
стно царятъ въ сердцѣ Гвидо.
Гвидо— рыцарь чести и вѣрностп; по мнѣнію Марко, честь
и вѣрность— дѣтскія игрушки, когда дѣло пдетъ о яшзнп п смерти.
Появившіяся съ тѣхъ поръ драматическія производенія Метерлинка
„Жуазель“ и гЧудо св. Антонія“ не затмили гМонны Ванны“, хотя сами по
ссбѣ очень интересны.

— 14Ö —
Что такое честь? Революціояная буржуазія устамп Робесьпвера говорила: «Намъ иѳ надо чести, намъ нужна честность»,
a хрпстіанекая мораль, называя честь суетной и мірскою, требуетъ героическаго смиренія, вѣровать и исповѣдывать вопреки
всѣмъ мукамъ и даже предъ лицомъ смерти.
Но не надо понимать честь въ какомъ-ппбудь узкомъ значенін. Честь есть то, что я чту въ себѣ, что я считаю священнымъ, что важнѣе для меня, чѣмъ самое мое существоваиіе.
Гвидо— рыцарь, въ его понятіе чести входить многое, что бу­
детъ непонятно и чуждо честному буржуа, истинному хрпстіанину или философу-позитивисту. Человѣческая личность стре­
мится защитить свои права, свой вѣсъ передъ другими людьми:
этотъ вѣсъ ея въ глазахъ другихъ п своихъ собственныхъ есть
его честь. Рыцарь долженъ быть опаснымъ врагомъ п надежнымъ покровнтелемъ, онъ не можетъ потерпѣть, чтобы его
оскорбили безнаказанно или посягнули на кого-лпбо пзъ его
близкпхъ: снеси онъ что-нибудь подобное, и опъ торяетъ всякій вѣсъ,
опъ не рыцарь больше; ему необходимо возстановить страшною
местью свою репутацію опасна го врага н мощнаго покровителя.
Рыцарь всегда готовъ на смерть, — въ этомъ его сила: человѣкъ, готовый поставить па карту яшзнь, страшный человѣкъ,
и его не посмЬютъ не уважать. Но п честный буржуа не мо­
жетъ существовать,— торговать, работать, — если поругано его
честное имя, если заподозрили его въ вѣроломствѣ или обмапѣ.
Рыцарь— продуктъ времени кулачной расправы: затроньте его
честь— онъ бросится на васъ со шпагой; буржуа привыкъ опи­
раться на корпоративный сили, на общегражданские устои,—
онъ потянетъ васъ въ судъ; по п онъ будетъ бороться за довѣріе къ себе, за свою репутацію, пока пе обѣлптъ ее или не
умретъ. Наконецъ, хрпстіанинъ пойдетъ на муки, но не пптерпитъ, чтобы его хоть па минуту заподозрили въ отступничестве
отъ Христа.
Действительно ли философъ-гуманпстъ долженъ смотрѣть на
честь, какъ на нѣчто, не стоящее жизни. Мы думаемъ, что въ
данномъ случаѣ инстпнктъ Гвидо блияге къ пстпнѣ, чѣмъ муд­
рость Марко. Гвидо умретъ скорѣе, чѣмъ совершптъ то, что
считаетъ подлостью, по этого рѣшительно нельзя сказать съ
уверенностью о Марко. Несомнѣнно, нѣтъ п пе можетъ быть
человѣка, для котораго не было бы разницы между благороднымъ и подлымъ. Стерпѣть пощечину — подло для рыцаря и
благородно для хрпстіапина, отомстить — наоборотъ. Конечно,
есть вещи, которыя позорны и въ глазахъ Марко, какъ же по­

ступить онъ, если ему придется совершить ихъ ради спасенія
жизни? Онъ далъ слово вернуться въ лагерь враговъ, если ихъ
условія не будутъ приняты пизанцами. Ему тяжело нарушить
данное слово: въ этомъ сказывается, по его словамъ, вліяніе
силъ прошлаго. Но когда Гвидо ищетъ опоры для своего чув­
ства въ этихъ остаткахъ его въ сердцѣ Марко, тотъ сразу от­
решается отъ нихъ и заявляетъ, что готовъ нарушить слово,
чтобы дать Гвидо прнмѣръ побѣды разума надъ традиціонпымъ
чувствомъ. Это — очень опасный путь. Мудрецъ не даетъ безразеудпо своего слова, но, разъ давши его, исполняетъ, потому
что открыто не исполнить даннаго слова — значить разрушить
всякое довѣріе къ себѣ, прослыть лжецомъ н сдѣлать свою
жизнь невыносимою. Честь— дѣтская игрушка, когда дѣло идетъ
о жизни?— Нѣтъ! какую же цѣну можетъ нмѣть жалкая жпзнь,
купленная цѣною потери чести и, слѣдовательно, и уваженія
всѣхъ окружающихъ. Честь можетъ быть разная, мы можемъ
пожимать плечами и даже негодовать по поводу чувства чести
п русскаго офицера, но у всякаго человѣка должно быть святаясвятыхъ, которое онъ не даетъ поругать, на порогѣ котораго
опъ станетъ со словами: «Ты войдешь сюда, только перешагнувъ черезъ мой трупъ».
Но если у Марко чувство чести развито слабо, то у Гвидо
оно черезчуръ узко и самъ онъ человѣкъ узкій и нечуткій.
Онъ всюду подозрѣваетъ личныя цѣли и мотивы, онъ ограни­
ченный индивидуалистъ, всякая общественная мораль, все но­
вое п необычайное въ области нравственности ему совершенно
недоступно. Оттого опъ и долженъ погибнуть прп столкновеніп
съ болѣе развитою этически личностью.
Вѣрность! Супружеская вѣрность, дѣвственная чистота— это
фетиши особенной силы. Вы ничѣмъ не можете такъ оскорбить
честь индивидуалиста, какъ затронувъ ее съ этой стороны. Выдѣлимъ сразу то, что достойно въ этомъ уваженія. Жен­
щина и дѣвушка— существа беззащитныя, ввѣренныя нашей
нѣжности и заботливости, и потому человѣкъ, который пренебрегъ бы, пожалуй, обидой, нанесенной ему лично, стано­
вится звѣремъ при одной мысли, что кто-нибудь осмѣлится
загрязнить эти ввѣренные ему бѣлые цвѣты. Мужъ, отецъ,
братъ естественные защитники жены, дочери и сестры, и они
должны быть защитниками чуткими п скорыми мстителями.
Но это относится ко всемъ оскорбленіямъ равно. Однако,
скажите мужу, что жена его сплетница или лгунья, онъ, ко­
нечно, разсердптся, потребуетъ объясненія, по это будетъ co­
lo

146 —
—

всѣмъ не то какъ если вы скажете, что она невѣрна ему Вы
уязвите его безконечно больно, вы задѣнете его лично и го­
раздо глубже, чѣмъ если бы вы просто оскорбили его жену.
Быть сплетницей или лгуньей низко и безобразно, полюбить
другого мужчину вовсе не позорно, но мужъ будетъ ~
- дать, что вы не могли нанести женѣ его большей обиды чѣмъ
ааподозривъ, будто она можетъ любить кого-нибудь больше чѣмъ

«самолюбія
й
г
“ * * • н " огд\чѣмъ
и когда женщина предпочла
болѣе
уязвлоннымъ,
у другого. Въ немъ говоритъ при этомъ не только гевій
вида, но и вся соціальная традиція, со всѣми ея наслоеніямг
тутъ не только ревность самца, готоваго драться за свое наkZ

T 6’ Sa СМЮ 60РЛ0ГУ- Н° И Н° ‘ 0ДОва™ собственника, ^
котораго отнимаюте вещь, по его мнѣнію, безусловно ему при

- Г Г - " ТУТ7' “ С03И“НІе Т0Г0- что женщина въ своемъ
р , такъ сказать, квалифицируете мужчину, даетъ ему цѣну и
слѣдовательно, страшное колебаніе самооцѣнкп; тутъ и гоюсъ
той прячущейся интимной нѣжности, которкя дЬлаетъ изъ
любви скрытое святилище, самое с о е , самое сердечное го­
лосъ, рыдающій надъ тѣмъ, что кто-то чужой вторгнулся въ
это святилище. Ревность — чувство сложное. Но это чувство
безусловно и безповорогно заслуживаете совершенна™ изгна­
н а изъ сердца человѣка. Никто не можетъ распоряжаться . Г

в *и а г я “
ломудріемъ ради спасенія ближняго но » IH * * ®ертвовать Чѣнымъ случаемъ, когда ими пя™ *, ’
знак>, что единственвозможность защитить иначе cnofi11^ 006 само^бійство> была немированія патріаргальной семьи
Ф Р '
высоко цѣнилъ то, что его
У
д
такой степени
безраздѣльно что паяшпга. „
счастье принадлежите ему
чести: женщина гордится ч т о ^ ь Г * 4
своеобразное чувство
человѣка, хотя, въ сущности r o Z ! С,аСИЯВЫИЪ
одного
диться? Но въ этомъ есть л бпгТю
*7
У ТЪ особенио Г0Рная сторона: женщина отдается въ 7 , ^ ° ^ беа-условно почтентѣмъ выше въ глазахъ кажтгя™
И ° Н“ будетъ стоять
будете требовать въ обмѣпъ а а У^ ЧЛВЫ’
болынаго она
этомъ ея женское достоинство Что м п * в> Т ° Р° е даетъ>— въ
ступной женщины. Мы уважаем* 1 !
Ь ГаЖе о б п <е Д О ея является священной п «птп
и'пнУ>для которой любовь
лите надругайся Z f ’ ” м РМ СК° рѢе уМреТЪ- чѣм* «озво™ »у*Г “ь
какія угодно стпаланія
«

S, X

Z

Г
; ” “ ”Г ” Г
ппяв« ’
"неразумно

“’

I видо плп Ванна?

ноннн въУХ ь ШЦл Женщина я мУжчина должны быть авто­
номны въ дѣлЬ любви, потому что только свободная любовь
есть счастье, потому что чѣмъ же тогда можете распоряжатьсІ
человѣкъ, если онъ не воленъ искать самаго л/чнаго'и СИЛь

п Другія заинтересованпыя

шей степениЫаЖД6ШЙ ™*Ъ’ ^

л » .™ ,
въ бѣшенство,- к о г д а

ИаЙ1'И вГ° Въ наиболі"

Но посмотрите, какъ торопливо спрашиваете Гвпдо, узпавъ
ut

r

m
Прлнциваля: “она его видѣла?.. и когда Монна
высказала ему свое рѣшеніе: «ты его любишь?» Ду­
маете ли вы, что, если бы В»нна видѣла и любила Прпнциваля
имрнпісказалъ бы: «тогда иди, твой путь свободенъ». Нѣтъ,
именно тогда настоящая ревность п проснулась бы въ немъ
неумолимая и бѣшеная. Если онъ не Сбиваете Ванну, то п ^
тому лишь, что видите здѣсь грубое наснліе, съ одной стороны
,.( i W

шпвается на

„ ie _

Нринциваля

CT

w re t> .

и Марко.

Р 1 ѣ і*

Больше

всего

147

« Л

г

Z

Т л

этой жертвѣ, но ему и нт.

лиш Т

ь,

™

Г

» “ ч® .
предпочитать

„ t 0 ,e c “ ’

же пРав,ь тогда,

**“
слышать

“ А ”' —
не хочетъ объ

Призодптъ< ,т о здѣсь есть

z j r *
известны

m n “
ï* « .
его чистой женѣ,

всѣ «торгашп» Пизы По его м п Т ^ ^ ’ д / 0 ° НИХЬ знаютъ уж е
только оскорбиться, а «торгаши» ВаН“а способна
чтобы имъ спасали * т в і а .
только орать и требовать,
зывается ограниченность Гвило °

пзъ

,е с т и - В ъ этомъ ска-

-«го к !1 н ф л Г а Х ? Г с о іТ п ? аННа ^

^умѣли съ трогательнымт; Фо,
жешцины.

Р

ИЗМе,Ь

прекрасное, а «торгаши»

НЫМЬ ТаКТОМЪ ог^ ь

свою жизнь въ руки

п р о с т я т у я р у е т ъ ^ е б Т ^ В іт г 11 П0РУгаяію честь своего мужа, она

бѣспте

бовью л СГ РНПКЪ М°ЖеТЪ Глумиться надъ его поруганной люзагъ всѣхъ
СуПруЖеСКая честь его будете опозорена въ гла-

можно оправдать. Н о гЬлп пт
Такого поступка невоз€ Г 0 И н е совершаете А
Ъ ’ ЧТ°
М ° Ш ,а В а ™ а
вовсе
Р
• С ъ е я Ш очки зр ѣ н ія , оно не наносите
ч .М . В.» цитирую

ПО

переводу Т. Богданов,,,ъ.
10*

140

честй мужу нп малѣйшей царапины. Ему мерещится, что на
него будутъ коситься, тайкомъ нздѣваться надъ нимъ пп п„
видитъ я сЬ е, она знаете, что люди осы плю і “ Ä
5
°£
путь что граждане Пизы будутъ цѣловать камин, по которым“
пройдете нога ея,. что жертва возвеличите ее и ч 'о въ гл ааа^
истиннаго мужчины и человѣка она должна стать еще дороже
и желаннѣе, какъ женщина великихъ душевиыхъ силъ S E S
смерть Гвидо остановила бы ее; о ста л ь іе ея не п у г а ^ Г

все равно исчезнуть безслѣдно, по сравненію съ существоват е м ъ какого-нибудь Гете? Неужели вы сказали бы: лучше пусть
Иродъ убилъ бы младенца Христа, но «ото тысячи В и о л ее^
скихъ младепцовъ остались бы живы?. Когда нѣсколько жизней
взвешиваются на вѣсахъ справедливости, вопросъ рѣшается не
э7 Г а Г £ ; 1 Т огао” ъ ь Н в * ” »
” » ■ » «
і къ < Г ' и« Р„
РК0 Ш ѣетъ ВЪ себѣ
ничтожное, такъ
него не что п Т " ШвТЪ’ ™ « о * ™ умереть за идею. Жизнь для
ныхъ пн нп
КаКЪ Физ10Л0гаческ0 е существованіе отдѣль-

нетеТрр ЧТ° СМ°ЖеТЪ псРенести подвигъ, ужасное въ немъ тя­
нете ее, потому что она героиня, она пщетъ тяже.шхъ заіачъ
п великихъ упоительныхъ наградъ.
А
значитъ проституировать себя? -

Ä

M

T

■ ц » . Она г

Г

M

. , «

Ä

E

„

T

моемъ « r Z K0BI’ Н0 и с т ш ш я ж пзнь не заключается въ
ѴАУ>' не включается она п въ десяткахъ тысячъ моихъ
З т Г ЛГ Ъ; жизнь~ это грандіозное теченіе, необъятный и всер сіу щ ,й потокъ. въ которомъ всѣ мы лишь переходящія вотныважно не то чтобы я лично жилъ, важно, чтобы я с Г с о б с т -

Это значите отдавать

' . ™

S

0, т т в 1 а ъ n „p„ e c " “

і

“

™ ">« ”

—

» M

“

|,ф а ®0гЬ’ гармопш> совершенству жизни въ ея совокупно-

смертью, чѣмъ жизнью.
полетъ велпкаго сердца, жалкіп. н в д о в ^ т о ш й
s

e

s

z

" “

t

-

L

“

ä

Мы говорили уже, что въ морали Марко, несмотя ™
разумность и гуманность, есть одинъ отвратительный эіем еи т е—
Ж
и зн іГ нно,
о " по
Г его
11'' ПРаВДа’
Ъ МарК°
Ые ^ишкомъ
д о рставъ
ы ть
тазнью,
словамъ,СаМ
потому
лишь,
что онъ уже
если бы Ванна должна была искупить городъ не nïmmâ

M ° “Ъ б° ЛЬШеЙ СТеШШИ моек>

Пастоящимъ типомъ человѣка непреклонной

іо я T Ï ™

" »

—

идеи

является

Ï
ЛИШЬ ВСК0ЛЬЗЬ « ™
я
на этомъ
З'бивать и яр чГС° ВаНН0МЪ ТППЬ- ° НЪ будвТЪ лгать> « св ета ть ,
цвѣтала в м и . Г а Г “ “ “ “ ’ пожвРтвУетъ жизнью, лишь бы проламп лVпіп Иг л орспц,я> въ которую онъ вѣритъ всѣми сндля его пѣли ,Ш? ЩП0СТП’ ° НЪ Не лжетъ.' К0ГДа лгать не нужно
ія м о т о й н б е Г т і
КаЗЫВаеТСЯ ПерѲДЪ ПРппЧивалемъ съ такою
прямотой и безстрашіемъ, которыя поражаютъ того
, . J ‘Pr 4nT b чУвстиУетъ героя въ этомъ малепькомъ писарькѣ

S Î dko?

\Г МУДРШ’ а ЧѢН0Ю ЖПаНЛ? Какой совѣтъ Л » бы ей

5 . “

н“ ‘
«
«“ ™ і
шивать. съ одной стороны—
одна жпзнь, ™
а съ» другой—
тридііаті
ысячъ. Если бы онъ отсовѣтовалъ Моннѣ Ваннѣ смертью кѵ
страха“ “ «“^

НГ :
Но

Г

Т

’

ФШЛЪ

б“

ЭТ°

Z

X

5

£

З

Р

*

сг° * - —

■ и

—

p i J ’l h m l С*00" ІГЬ:И0* " ,|а с" '0“ ю б »» Прлнцнваль гово-

ИЗЪ Унизительна™

«холодною смертью, съ ея вѣчпымъ молчаніемъ.

человѣкъ, который

боится

смерти,

непременно

с 2 ™

самое грязное болото жизни; всякій долженъ умѣть сказатьсмерть!» Г п о Т Г П еСЛ" “
6УДСТЪ - - - этого, “
е
Z Z l Ln
ЛП ;КИТЬ ЧУеомъ, съ сознапіемъ, что твой
Р
СМерТЫ0 сгУбилъ 3 0 ,0 0 0 жизней. Но если бы
imгУмашістъ пустилъ въ ходъ ариѳмѳтпку, опъ былъ бы
ІГ пж е
,3"н
Лѣс яе правъ: 3 0 ’0 0 0 жпзней Далеко не всегда
дороже одной; что значите нисколько тысячъ фплистеровъ ни
на что неиужныхъ и которые, проживъ свою І у с ^ ю Т и зи ц

тюбви ПРИ ’мы/™
какъ и я «
’ Т°
предъ лицомъ любви“
поздн7“

МОеМь
возмУЩается самая душа
человѣкъ’ любившій меня такъ сильно,
”

“

b ВЪ СебѢ Смѣлостп

6- СмѢЛ0СТИ У меня бы хватило-

ио было

уже

161 —
няющей Н
' £ю НИД
Z T y “
S T ° ЛЮбВЯ’ На"0Л‘
ждѳтъ, она все еще надѣется К гХ ,
Д“ 0на ШІЧ0Г0 не
то еще продолжаете добиваться Е и и бы "ереС™етъ "ВДІяьЛ,

»рош о, Д

» . я ... А хъ , трудно

доказательствъ ея!»

“ бы е я ? “

" S

КаКЪ

милась бы къ моей надеждѣ день
я *
^ Я СІРС'
посторонись, я иду! Я принудила бы І І ! " “ “
СуДьбѢ;
заставила бы того кого „ ™ <
в помогать мнѣ, я
эти слова.
’ Г° " П0любила> повторять и повторить
Да, эта женщина можетъ наѵчя-п.
смягчается: нарисовавъ кавтинѵ
бить» но ояа сейчасъ же
любви, о которой она когда-то меЧт1гГ КЛЮЧИТеЛЬН0Й’ сказочной
О своей спокойной любвл КЪ Гвиігл
’ 0На спокойно говоритъ
ужасающей страсти п что ей даже’ ™ Г°ВОрптъ> что ей не надо
поступи* Л Р . В Д , м а

™
"

»

- ч

« « Л ет
—

» Н е-

принудить ее силой отдаться eMv?T(frtn ^ енщпну> тчтУ свою,
этого жизнью, тогда бы въ этомъ 5 2 ° - л °НЪ жертйовалъ
но нѣтъ! онъ ’в° №
о в ^
насиловать душу и тЬ™
«тельствами, позволявшими ему
своего п о л о ж З И т а і! L I Z ™
’ “
Яа І0Ту не
великое, давно жданное счастіе. Шв °"Ъ ПрИаЁТС’ вовалъ> какъ
ствовалъ, что п оги бл и xorfi™ Х0ГЁлъ*' г°ворптъ онъ; «я чувза любовь мою къ тебѣ

и дал^Гш

B° 6* Я ненавидѣлъ теб*

бы вошла не ты Я т ш ™ »
В°ЛЮ ЭТ0Й не,,авпсти, еслп
этомъ,.
• Я ПрПХ0Жу въ » ъ
отъ одной мысли объ
Чему ж е такъ радовался Прпнциваль?

ч™

сказывалъ ему великій инстинкте- пвт.

радость под-

сердцѣ оіромную любовь, что встрѣча б ѵ Х * ’ ” ° Н° СИТЪ ВЪ
гпчной, что дѵша тшйтготгг
F
УДвтъ страшной н . тра*

Я

Ж

і Й

Г

І

Г

”' ™

что произойдетъ, но онъ
огъ УгаДать точно,
моменте душа испытываете 1 е з е І я 7 е ° ^ Ъ’
ВЪ тРагическій
Ванна вошла, онъ нонялъ, что сядетъ у ея ног
K°W М° ПЯ,г
нею всю свою власть налъ m>,n «л
’ СЛ0ЖІІТЪ передт.
жетъ ей: <мнѣ бщ о бы
СВ0Ю *УІПУ и «савашу улыбку».
? но купить ложью хоть одну
»

«

*

« .

я

- р " » « « ч .« * » а , б ш 7 т

»

, ' Ж

. Т

Л

З Г

мd

"

й .™

,

”“

Г 'с Г „

а л

чвскпму, a i m

.Г

снрашпмеи,

-

*

—
'*

™ :

самыхъ прекрасныхъ

,а

„

“ ” ™ «и»

Д"

**«*■

Ч**

откликается съ чудною лаской TW »L в
ДуШИ судьба
страстный нрпливъ тппжр™,.,. ’
р Ванна испытываетъ
4 о ш о , и она спасете S
И Pa" - Все СВЯТ0> чисто «
загорается огнями:
ДЖ1анелл°. спасши Пизу. - А Пиза
П ринц. Ванна, Ванна!.. Гляди!..
ные огниі* Они bS T " ° ?" ^
Э™ ТаКОе?“ Ахъ- это радостніе... СгЬны всѣ покрыты ХпмиЧГа 1 прослав,ІТЬ твое благодѣяВсѣ башни блестят-,, „ Л
горите, какъ факелъ...
н .

А ™

“ !-

впдѣла пхъ сегодня днемъ на з;* .
Вижу тамъ>на небѣ» какъ
боръ въ огнѣ, а вотъ и Km.™ f ï
I
^ гаощадь> вотъ соКрики, радостный вогтппг^
" f H™
Слышишь, слышишь?.,
они П^ т ъ Г к ^ ъ въ Г !
Иар0да!" А Е0Л0К0ла!- Они звопяте,
Я счастлива.
частлива S
* вѣн“
Ахъ, какъ
я обязана тому кто спіп .ь
ь Лменя
ОТОМулюбвтъ'
что счастьемъ
этимъ
» хому, кто сильнѣе всѣхъ
П

muoi::z::~z,:9
zth с т \ мезъ pa«
ческая женщина къ Гвидо TeirpL" двѣтопъ “озиращастся геропннть, какпмъ счастьемъ птя
° НЪ Д°ЛЖеНЪ П0НЯТЬ ее- °Ц'Ьрнтъ, что онъ яоймртъ
ГЪ 0НЪ ВЪ лш^* Ванны. Она вѣС тоатппй f
ВСе ^ « » и в е с я силою любви къ ней

«*» « и П й

с ^ е Г Т Т ”

*“

0>ь

Принциваль ее понялъ п
,!.'МЪ для нея’ т^мъ болѣе, чго
Гвидо лишена
ë o Z î „ r для
e бЛИЗ°К
вЙ> Н° гРУбая "а^ Р а
нена n
необходимой
этого Ътонкости.
веннаГпаѳ?сТ?ценѵПобъРЯ1Ь В° г Страшн^ю- полн^'ю необыкноне понимаете e ^ L t
“ ГВИД° °Ъ М° НН0Й Ваннойвесь этотъ свѣтъ І Г ' ВСв ГР°ЗИТЪ РуХНуть вокрУга Ванны,
копшаръ, „ о т о і; что этогь Ï “Т
СеЙ,аСЪ Превра™ІС“
нымъ благородствомъ не пт.
Л
со CDOnM'b узкимъ личпаритъ Монна
гг
С0СТ0ЯНШ летать ™къ высоко, какъ
?
ПНа Ва"Па- И викто не вѣритъ въ ея чуДНуЮ сказку:

:
Ч Цитировано но переводу Л. Гольштейна.

163 —

■ Ш Ч П с і Л 0»” Г п р К * '
грубой физической силы I T
T '
оружіемъ; иногда пплхттпт™ ™

"Р“1« “ . — Тогда н«до
ладающихъ таревѣсомъ
а мнется единственнымъ

свое духовное сокровище, если т о д Г н е Т ъ сП0Кр0В0МЪ, обмана
И угрожаютъ ему. И Монна Пяшт«
силахъ оцѣнить его
артистически, и Чувствуете ' «
лаете съ Гвидо и ѵйігрт-*.

“

Z * T ’ " в" ВД0ХН™
.
этой ложью она все поры-

Z rr
К0ГДа 0НЪ “ступилъ яа ПУТЬ гуманизма л гворчекаго реализма, мы вправѣ ожидать отъ него все болѣе и болѣе
S n
И Прекрасныхъ произведеній, Этоте перебѣжчикъ изъ
лагеря декадентовъ служить яркимъ ноказагелемъ того сколько
живыхъ силъ таить въ себѣ заладь, въ тысячу первый ^
провозглашенный гнилы м ъ гг. Булгаковымъ и Мережковскимъ
ольная часть общества на время овладѣла общимъ вниманІемъ’
ства иоЯпЭІс я Г ВаГаНТН0СТП СВ00Г° ВЫ?Урнаго траурнаго пскусностяѵп
художннковъ, выдвинутая эстетическими потреб­
ностями, проснувшимися у болѣвненныхъ эпигоновъ бурж уа™
п а т а м ѵ ЛвпѲ0СТаНеТСЯ ^
0“ СВ° ИМЪ хилымъ и “ оры м ^ мецеі
свѣжаго вовігѵІТ еСТЬ ВЪ НеЙ истинно талантливаго, ищете
£
жаждетъ солнца и плодородной почвы кото-

то ни было ч е я л К т о * Г Г ’ Не М° ЖеТЪ Замарать « е * бы
нападающій разбойникъ можете**™ Г0ТЪ ПОлучитъ ложь> І£акъ
оте человѣка, ненавидящаго убійство У’ ИТЬ УДЧ*

яоО Т\ Х

» Г

Н° Ж° МЪ Даже

“* Д Г Г Т Л “к“ " 1

"»*•

сложна, страшна п иптл
ь^ ч ш щ п х ся въ жизни. Жизнь
такта, чтобы завоевывав Р^СНа* сколько наД° мысли, сколько
счастью вокругъ себя С ѵ п і Т ™ ” со^ йствовать красотѣ и
средствъ д а Т д ^ ' а ш . і
ішстишітовъ и всего своего

"P" "U6op‘ ”“ш”“ « * « » «
Л н т Г » Се° Ружш всѣхъ своих*

=

умирая; я хочу лгать
ѵбивагь и к т .
грабить ™ “ / Г
^ о т у Л Г Ѵ

Г

ш "
Г
Д

" - т =

. ^

п
’ ЛГаТЬ’ Еакъ лгала Дездемона
Пиладъ, выдающій себя за Ореста

НаРУШаТЬ КЛЯТВУ> какъ
ДЪ’ И ДаЖе СрЫвать

Эпам„нонДъ;
въ суб-

человѣкъ Z
закона ш Ѵ о Г ™ С° ЗДаНЪ ДЛЯ ,еЛовѣка> а ^
присущей мвѣ я знаю ЧГ
?Г ? я,ценнѣйшѳй уверенности,
стунлепій Z J L !
’
,in v lle^lum aggratiandi такихъ преразума, составляетъИТастолщ еТТ^ /) ж л в « о ^ СОЛтТПаГО ВСеоб,цаго

“ “С
-г о

; ™

" '»

я er,

„ j e ï ï Г . ., ^

«oxJZZ npZ l

, Т

,S T

Г Г Г д а ГОф;” Й :

mnxca°HL n ? v
гармопін
армопіи

В ь общественяыхъ силахъ, мощно потянув-

кт. роскошному
„Г
У П°
П СВ0б0ды*
къ общественной
къ
и ЗНаНІЯ
разумному
счастью.

л ю д е /н а з З
В* Метерлинкѣ иоваго боРЧа за реальное счастье
, Д7 на 8емлѣ> мы можемъ спокойно махнуть рукой на наших*
ц и з м ъ ^ ^ к я '™ 6" ^ 11101001’ схват,|Вшихся за метафизику, мпсти-

.Г

Г сдается
іТ
в въ
г а ”архивъ за
p l“негодностью.
*ъ ” *р»“ - “ д а ~

«w S

,

вопросы морали и Я ДОетерлинкъ.

" Х

^

о

адепты его начинаютъ защищать его ™

начина®тъ «бирать,

Дани нрактическаго, моральна™ х а р а к т е Г ^ і і Г
матафизики ищутъ опоавланія

-

- ^

Е

Д

Г

Е

тгп

Е

. S

*’

S

ï ï S

“ * Д° В°"

е точно адепты

T

"

w

Че л о Л ™ “ ™ і 8Т 1 Г Л° Г“ ,е “ °* " Г “ “ » » « c e p j .
номнымн зановѣдями закона « *** предппсанія являются гетеровластью .
’
’ Преподанпы*ш высшею міровою
«

S

'

*

г

м етаф и зи -

ояа па ч е л о в т н о с т ь этихъ ^р™ Г а г і й на ™
внѣшній согласуется съ законом *
„о
’ ЧТ0 зак о н ъ
съ голосомъ долга! Къ вГм ѵ вп ем ^ ““ Т
“Ъ С е р № *
настолько дрессированным*, что и о в е л п і і Т и ы Г
угрозой требовавшій отъ него и зв ѣ с т н а т !'Г
’ подъ
вится частью его сам ого
-inD„
™ самоотреченш, стано-

р яд о м ъ съ его инстинктами ( W

?

° Т

меныцей мѣР'ь

зоваться съ представленіемъ объ Ібсолютномъ б З
не менѣе подчиняете человека кп! "
благѣ,— она тѣмъ
метэмпирической его личности Î И,Н0СТЬ
9« ™ р н ч е с к у ю ,-

ному духу, который toto с о е І о о ™ , е Г о т е п ш т Г Г HpaBCTDeH'

быть ея тг'Ьтитпхсп-

гÄ

« „

«ченъ отъ природы, не можетъ

i r r ; z ~ ^ 010p“y w

Въ такомъ видѣ вы ступаете я«™» ’
и т- подвеличайшаго учителя ея К а т я
т
метафизическая мораль у
-Капта.

Типическою чертой метафизи­

ческой морали является долженствованГе, безусловный, необъяснимый, категорическій императивъ.
Мораль позитивнстовъ, будь они утилитаристы, эволюціонисты, раціоналисты пли послѣдовательные гедонисты, не имѣетъ ничего общаго ни съ сверхнебесной санкціей, ни съ категорическимъ долженствованіемъ. У поэитивнстовъ все должно
объ яснит ь себя, истолковать себя, перевести на языкъ единственныхъ несомнѣнныхъ благъ, тѣхъ, что удовлетворяю™ различнымъ потребностямъ реальныхъ эмпирическихъ людей. Если
мы расширимъ понятіе гедонизма, назовемъ наслажденіемъ все,
что даетъ человѣку удовлетвореніе, включая сюда сознаніе своей
силы, послѣдовательности, независимости, сознаніе широты жизни
и прогрессирующая познаоія,— то мы увидимъ, что основою
всѣхъ нозитнвныхъ моральныхъ системъ является tèovr,— разно­
образная радост ь ж изни.
Что такое «полезное», какъ не то, что ведете такъ или
иначе, непосредственно или косвенно къ радости жиани?
Г. Арнольди (статьи котораго о нравственности недавно
вышли отдѣльнымъ изданіемъ), причисляя себя къ числу мора’шстовъ-рацюналнстовъ, опираете свою мораль на особую пре­
лесть чувства развитія, на жажду развитія въ человѣкѣ, какъ
преобладающую, какъ имѣющую наивысгаую гедоническую цѣнность. Эволюціонпсты внимательно изучаютъ различныя системы
морали и всюду вскрываютъ въ концѣ концовъ земной смыслъ,
земные интересы, необходимость умѣрить неносредственныя
страстп человѣка, удовлетвореяіе которыхъ неизбѣжно отзывается
на болѣе важныхъ благахъ, каковы здоровье человѣческой лич­
ности, сила будущихъ поколѣній, мощь и жизненность разнаго
рода союзовъ людей. Блага же эти въ конечномъ счетѣ всегда
сводились къ повышенно жизнерадостности въ цѣломъ обществѣ
или въ господствующей ея части. Мораль эволюціонпстовъ,
какъ положительное ученіе,— чисто-гедоническая, разумѣется въ
намѣченпомъ выше широкомъ смыслѣ этого слова. Я лично
предпочпталъ бы называть ту систему морали, которая посте­
пенно выдвигается позитивнзмомъ,— эст ет ической моралью,
потому что основной идеей ея является полнот а ж изни, кото­
рая вмѣстѣ съ тѣмъ служите явнымъ или скрытымъ принцппомъ
всѣхъ человѣческихъ оцѣнокъ и совпадаете съ понятіемъ красоты.
Но еще лучше вовсе не называть позитивной практической
философш моралью^ Она есть— ам орализм ъ, такъ какъ глав­
нейшее ея положеніе гласите: «личность не должна подчиняться
никакому закону, который не объясняете себя, но сводить себя

157 —

на какое-нибудь благо, которое находить таковымъ живое, непри­
нужденное чувство данной личности, она не д о л ж н а дѣлать этого
если не хочетъ искалѣчить своей жизни въ угоду призракамъ,
П о л н о е освобож дены ч е л о в ѣ к а — эта альфа позитивной прак­
тической мудрости, омегой которой является п о л н о т а ж и зн и
Мы не думаемъ однако, чтобы практическая м/дроТгь Z а
особенно ея частные совѣты и положенія, м о т быть обще.
обязательными хотя бы наравпѣ съ построеніямп теоретпчеингтР,ПаУКП‘
ЯКаЯ Твнденція доказать общеобязательность
- С = : я. КаК°Й бЫ Г° НП
тенденция
сти ^ А р Х а д п НаПР‘’ КаКЪ обосновываетъ
с т ь

g T * ”
расчете,

“Л 0 6 4 " ” л“н ів : А * * я "
афф екте сознанія возвышенія

Д“ НШ тут " W » *ь « и і я м і ю ,
возм<*жности нраиствециаги »аз
Г - » . » нельзя Г ,

что

тѣт

W

Z

’Г

**“

% £ ,XL IT ‘
р.=

»

л

" „ !;и т
,

расшпренія мысли, умственная развитія подходить

'S Z 'l L

T 0 pa3HJ,° категоРіи> наслажденія, а потому, въ чпслѣ
за сѵніррт
“ редставляеть
« орудіе животной борьбы
a существоваиіе. Онъ увеличиваете наши средства поддержи­
вать наше существованіе, вліять на окружающій насъ міръ а
потому, опять въ ряду другихъ подобныхъ же фактовъ, входить
“ «бишрную категорію полезная, и, съ точки зрЬпк a T e Z l

« r r » .r

m m

т

paw,oe

°pm " m

*

“

рш » Г Т ы

S * ™

„c " 0

к ъ собственпомѵ

7 Ы 0 ™ °*

-îs z r C Ä

™

" "

« " » * « » •

« » .

п рет едяш ю , Й

« .,,

всезнающямъ Существомъ. Но, съ антропологической точки
зрішія, для человѣка— это факте, эго чувство, которое испы­
тываете каждый, когда мысль его уясняется, знаніе расширяется,
ость особенное состояше духа, для котораго, съ точки зрѣнія
субъективной, едва-лп можно найти выраженіе болѣе близкое,
l 2 Z J “ PaSeme ~ в08в“ шеніе сущесгва- Каждый особенный
ш !Г й
'ШЕа0? И особенный психическій рефлексъ, превра­
щ аю щ ая, при некоторой силѣ рефлекса п при удобнихъ об­
стоятельствах^ въ рефлексъ физическій. Аффекте наслажденія

лопѵг»к-я<іі #гг

"**««»» •»

Ü

какъ мы обязаны стремиться

, ” ' ““ Г

людьми возможности раввитія и п ™
лѣній, а это неосноваРт“
:

“

“

*

Г с л Г д Г н іе Г “ СТРаДаШе’ ° ТЪ НеГ° П°Лу,аеМОе’ Ч Н * * » д и х ъ

для нея унизиться, продолжать тотъ же процессъ это для нея—
возвыситься. М етафпзикъ можетъ оспаривать подобную разницу
съ а б » .„ ™ ,а
з р М , a„n m i f a r a i l а. и
ъ

'от«п

Г и .“

пли пе

Г ЯеТЪг С° С™ЯПІе Духа- въ К0Т°Р°МЪ личность соз’навыше, чѣмъ была. Сойти на прежнее положеніе— это

«

ю і" п “ * “ ■ » » ■ » » « « о » . « »

носите0 уТИЛИТаризма> должепъ быть поддержанъ, пока не приХ Г РЯ
СТРадаНШ) ,ѢМЪ наслажДенія, долженъ быть

ете : Т

ш
>
тш япм«™

рефлективный процессъ « о б я з а т е л ь н о с т и » . Таково первое «аб­
солютистское» полож еніе у в а ж а е м а я автора. Второе формулпро
вано слѣдующимъ образомъ:
Р
формулиро-

иДею справедливо­

«Но психологическое значеніе его этимъ не исчерпано
Развптіе представляете не только наслажденіе вообще, и даже
только наслажденіе, подлежащее оцѣикѣ по его пользѣ__

сущ ества

Ьжденію, а эго безнравственно;

въ развптіп Т э т о \ Г т т ° п СТГ НСТВ0 ,еловѣческое заключается

м

Г ™

г ~

Ï " ПрПЗНаемъ з а всѣми
ЛЛИ ВЪ РЯД'Ь П0К°™ M ■*

:

» п о л с » .,т „ - •
“
» « т . е го »
«Уиножалй премудрости c m,л, 2 1 “ '“" “ °™ “ ""Ш пмяіет.
■Чѣм. и е ш т п о Г еГ о ст Г ! î J
Т * ’
ц,шп“ л ег,е достааіасно L J e i f ^ T o "
разж игаете похоти чею вѣка п ѵпрт„ 0
KW y p a лишь
дать!, скаж ете циникъ «Г ор ды й Л“ ’ ИВаетъ спос°бн осіъ стралогоня за пустымп гтгшяпот/*!!
УЖе еСТЬ просто заблуж деніе,
нія достпгъ вершины жизни " с м и п я т ’ П03Навшій Ти<етУ п ознаскаж ете цинпкъ.
С м и р е ш е -в о т е долгъ чел овѣ к а,,

c^tûT.
—

еспаривата Г

z°Trj‘CBI‘ ащю*■“ Г

—

158 —

томъ, гдѣ и какъ растутъ апельсины, но тому, кто не находить
ихъ вкусными, нельзя доказать, ото они прелестны.
Потребность въ развитіи можетъ принять характеръ обяза­
тельности лишь въ тѣхъ предѣлахъ, въ какихъ данная лич­
ность предпочптаетъ удовлетворепіе этой потребности удовлетворенію другихъ, служащихъ ей препятствіемъ. Чаювѣкъ, ре­
ально наслаждающійся чувствомъ развитія, реально страдающій
отъ упадка душевныхъ силъ, можетъ употреблять слово <высокій и низгсій», но никакая тершинологія не превратитъ желатель­
ное въ абсолютно-обязательное, a тѣмъ болѣе въ общеобяза­
тельное. Кто жаждетъ абсолютныхъ основъ морали, долженъ
обратиться къ метафпзпкѣ.
Но если даже мы будемъ пмѣть дѣло только со сторонни­
ками культурнаго развитія, то и здѣсь мы съ г. Арнольди
можемъ встрѣтпть непреодолимую оппозицію. Какъ можетъ г.
Арнольди утверждать, что всѣ люди одинаково способны къ
развитію? Наука отнюдь не можетъ утверждать ничего подобнаго. Напротивъ, умственное и нравственное неравенство людей
есть несомнѣнная эмпирическая истина. Но этого мало. Надо
доказать еще, что служеніе развигію другихъ людей пе противорѣчптъ моему личному развитію. Врядъ ли кто-нибудь искренно
станетъ утверждать, что подобный тезисъ легко доказать: жажда
личнаго развитія и требованія содіальной справедливости нахо­
дятся зачастную въ конфликтѣ,— чему же отдавать предпочтоніс?
зъ иерваго тезиса г. Арнольди никакъ не можетъ слѣдовать,
чтобы я могъ поступиться своимъ наслажденіемъ, полезностью
д л я м ен я и ли ч н ы м ъ возвышеніемъ ради какой-то чуждой мнѣ
личности. Но и это не все. Среди друзей культурнаго развитія
могутъ найтись гипоркультурнпки въ родѣ Ницше, которые скажутъ, что развитіе мѣряется не экстенсивностью, а интенсив­
ностью, что ради того, чтобы одинъ геній шагнулъ хоть не­
много впередъ по пути развитія, можпо заставить 1 0 0 0 посред­
ственностей жить въ болотѣ рабскаго существованія. Гиперкультурники тоже поклоняются развитію, но они выводятъ изъ
этого попятія иную справедливость— строго аристокріітпческую.
Необходимо логически доказать гиперкультурнику, что демо­
к р а т болѣе способствуем даже культурному развитію едпницъ, чѣмъ рабско-господскій строй, но доказать это далеко
не легко.
Конечно, мы прежде всего могли бы возразить аморалпстуаристократу, что господинъ въ сущности такой же рабъ; мы
могли бы сослаться на прекрасный «опытъ» Герберта Спенсера,

гдЬ онъ развиваетъ этотъ тезисъ, исходя изъ ассирійскаго изо-

«

и

г

е

релимъ осажденная города, бивуака среди враговъ но что изъ

н ы я Т іо Т ѣ Г л и " П р е д Г еЛЯ ******** Ä

Ä

:

нмѣемъ л ѣ л Г ^
ЧИСГ° 'ВОеИІІОМЪ °бЩестБѣ,— допустимъ, что мы
ничуть не смѵтпи,
Ъ И ТггШШМЪ стоР°нникомъ Ницше,— мы
твердо знаю Что п " ^
03D0JbTe” ’ ска®етъ онъ намъ: «я

-

с . « « » “ “

“

Т

Г

\ “рТ

ѣдп

Ä

S

” opM” “ "р™1».

s

іижѵтъ гѵ™ ' Г Р

T

?

’ Случаютъ- на которыхъ ѣздятъ и которые

ДомашняхГжиВотных°ъЪн а ^ аРУл
“ 'ГребуѲТе «свобожденія
Пгт глплтѵ
Д^хоборскій ладъ? Вы возмущаетесь?

еще не аш о»тт°"НСИ!І
рованаий».
’

іемвѣчесю» лпигостп? О, вн
ѳщв “ералнегъ, т о ю заиаокн-

»той

онъ и

Г»е ,Г „ Г ™ и “» Г Т СІ 6f
*

:

а

д

г

;

— *161 —

вы забрались! какъ вамъ выбраться изъ нея, если вамъ не за
что ухватиться? Но звѣзды абсолютовъ пшотъ Мнѣ свои лучи
я хватаюсь за эти золотые нити и благополучно выхожу на
сушу. Категорически иыперативъ непреклонныыъ голосомъ вѣщаетъ въ каждомъ человѣкѣ: «Каждая личность есть самоцѣль».
Однако, положеше моралистовъ ничуть не лучше положеиія
аморалистовъ. Неравенство лишь недавно стали защищать амо­
рально, а раньше его защищали исключительно морально — «Ну
^ ~ Т ° ЦІЛЬ' конечно!” скажетъ »моралиста: «уважайте волю
каждой личнести, и той, которая хочетъ служить и повино­
ваться, въ этомъ пе только ея счастье, но п долгъ ея; раввѣ
вы не знаете кто повелѣваетъ рабу служить не только за страхъ
за «овѣ^ ь ? развѣ вы не читали на 8 стр. пропзведешя
Канта «Die Religion innerhalb der Grenzen der blossen Ver­
nunft», фразу: «da das Gebot: gehorche der Obrigkeit doch
uchi moralisch sei» и т. д.? Я привѣтствую вашу моральность.

Z1

„
“ ЬТ ЬК0 ПЗМ
І0М7“ видѣ> вычеркнувъ пзъ нея кое-какія
бовъ»"СУ ЪеКТИВНЫЯ ,ерты’ я могу ее рекомендовать для раНи мораль, ни аморализмъ ничего не могутъ противопоста­
вить разнузданности, которая сознательно машетъ на все рукой
лишь бы упиться мгповеніемъ; пессимизму, который ощущаете
самый процессъ жизни, какъ страдапіе; аристократизму, который
сознательно приносить однѣ личности въ жертву другихъ. Я
сказать — ничего лоіическаго; тутъ надо дѣйствовать'па
у ство, па субъективное въ человѣкѣ, надо запугать его абсоI лютомъ пли увлечь его красотой открывающихся горпзонтовъ.
Аморалпстъ-демократъ сильно разсчитываетъ на послѣднее. Припцппъ полноты жизни подкупаете каждаго здороваго человѣка, а
что касается аристократическаго истолкованія его... Н у кто
правъ— аристократе или демократа, это рѣшптся не словонреніямп. Демократія отнюдь не желаете привить себѣ «рабскую
мораль», напротивъ, она чувствуетъ больше тяготѣпія къ морали
господъ, и такъ какъ положеніе господина много лучше положенія раба, то наврядъ ли кто добровольно откажется отъ своего
права пустить въ ходъ всю пмѣю іцую ся у него силу, чтобы не
быть нпчьпмъ рабомъ. Однако, быть можетъ, равновѣсіе устано­
вится, и все же окажутся затертые и всплывшіе? Можно отмѣтить лишь, что въ то время, какъ во временныхъ господахъ
развплось стремленіе жпть праздно и величаться надъ ближнимъ,
въ демократін, по крайней мѣрѣ въ прогрессивной части ея,
развились шпрокія чувства, порожденный сотруднпчествомъ, ве-

ликія кооперативныя чувства солидарности интересовъ, товари­
щества, сорадованія и свободнаго соревнованія.
Аморалистъ-демократъ можетъ сіящими красками рисовать
свой идеалъ справедливаго общественнаго строя, потому что для
него справедливость есть та гармопія интересовъ, которая даетъ
maximum силъ всечеловѣческой коопераціи, a вмѣстѣ съ тѣмъ
самый широкій фундаментъ для безконечно роскошиаго развптія
разнообразныхъ индивидуальностей; опъ можетъ надѣяться, что
эстетическая прелесть и высокая человѣчность его пдеаловъ
увлечетъ того или другого колеблющагося и симпатически на­
строенная человѣка, но за абсолютъ онъ своего идеала не выДаётъ. Онъ знаетъ лишь, что это его личный идеалъ и идеалъ
его кла сса , а несговорчивымъ противникамъ,— склоннымъ къ
пессимизму мелкпмъ и среднимъ представителямъ гибнущаго
стараго мѣіцанства, а также склоннымъ къ аристократизму крупнымъ буржуа и послѣдышамъ знати— аморалисты-демократы го­
товы представить ясныя доказательства, ничего общаго не
пмѣющія ни съ логикой, ни съ риторикой. Это ужъ разновид­
ности человѣчества, и какой типъ жизнеянѣе— рѣшитъ сама жизнь.
Такова одна изъ возможныхъ точекъ зрѣнія. Та форма по­
зитивной науки о нравственности, къ которой она приводить,
лишь выясняетъ вознпкновеніе и эволюцію отмпрающпхъ формъ
морали; какъ полож ит ельное жеученіе, здѣсь выступаетъ амора­
ли зм ъ на широко-понятой гедонической основѣ. Такой амора­
лизмъ не доктрина, а способъ чувствовать жизнь и реагировать
иа нее,— это типъ того, что пѣмцы называютъ Lebensführung.
Посмотрпмъ же, какое мѣсто занпмаетъ по отношенію кь
этому складу чувствованій и мыслей Морисъ Метерлинкъ, въ
своей переведенной и на русскій языкъ статьѣ «Правосудіе» *).

И.
Метерлинкъ пережилъ довольно радикальную эволюцію за
сравнительно немного лѣтъ. Началъонъ сь какого-то придавленнаго,
запуганнаго міросозерцанія, которому изъ силъ выбивался при­
дать побольше красоты сентиментальной и трагической. Міросозерцапіе это было имъ изложено въ очень поэтической, но
положительно разслабленной и разслабляющей книжкѣ «Le trésor
des humbles».
l ) Напечатано въ журналѣ „Правда“ .

И

— 162 —
— 163 д е н т с т ю пошиба въ саІомъ и,»*““ " На ѲГ0 драыахъ д™аКончилъ онъ превосходной книгой « b T tem ? * “ * ЭТ0Г° Слова'
главой которой является та статья о u o n se v e b » первой
мы сейчасъ займемся. Теперь
К° Торой
главномъ совершенно позитивна М іровѵю гяіі ™ МН0Г0МЪ и Я“®0

“ ,3

S

метафизиками является значите ин ое
«т ощ

1щве в д г а

иопР ^ х ъ морали

осо«ви „

ны мъ позптпвпстомъ И ВЪ то ж е впв!!а
пос^ д о в а т е л ь осноиъ истины теоретической
п
искать абсолю т ны хъ
Рѣчіе. Изъ этого, S h m h o
c lb Z
п№ ° цали цѣнность стрем іе н ій к ъ
;
'ІГ0 ЬІ позитивисты отрипостроеннаго по n o s Z l Z
познанія,
общечеловѣческихъ элементовъ- n ^ ' l T ™ объсктив»ы хъ, т.-е.
КоторЫХ»

„о™

c,M
,;Z

-„ « в о Т

людей, и при помощи напболЬр а,всѣхъ нормальныхъ
точно вполнѣ законно съ точки s v Z T ™ ' ™ Методовъ; гак™
къ выработкѣ , амыхъ раціоиіьны хъ Г ЗИТЛВН0Й С1'ремлеиіе
мудрости индивидуальной и соціалыгой У аШ іъ пРаг™ ческой
и въ другомъ случаѣ позитивиста можетт **"* ° Ъ Т°МЪ’ ТаКЪ
ф актическое сходст во т л е й ппп ,
опираться лишь на
основнымъ допущеніемъ пя
въ пеР в°МЪ случаѣ
пауки, является единство человѣческГг П0К0П1СЯ объект ивност ь
вѣческаго мышленія. Ф а к т Г п о к Г Г
0ЛЫіа П СДПНСТВ0 * « о очень значительно и все возпяг™!
ЪД ЧГ° ШСОе ед,шс™° и
с кой мудрости служатъ допущепія что в с? ™ 0** Жв пРакт иче‘
с частно п что существуетъ
ЛЮДИ стРемятса къ
также типъ индивидуальной и nrt,°° макспыадьяое счастье, а
его обусловливаетъ О дна™ п ' 1П®ствеиной жизни, который
иечно различно у раГ ч НL
л Г Г Г ™ * ™ Д'Ьлѣ
оцѣ нки, а не конст ат ирования T ê*
нросъ здѣсь касается
этомъ отношеніп несравненно L ,,r, ДІШС1’В0 человѣчества въ
скомъ, оно-то п обусловливаетъ развипТ м ^’
ВЪ
'
п сихо ло ги чески м и Если даже 1 »
ду л оіическим ъ п
всѣхъ человѣческпхъ оцѣнокъ тржп.! *Ш Думаемъ’ въ основѣ
близкій къ принципу няимриміго» Jb едшшіі иринципъ, весьма
дологаческій ирішципъ) и лажр
ТРЯ™ СШІЪ (основиой мето­
д е принципъ этотъ претергХ ъ Г 8“'
ОСІІОВОЙ> - ™ все
Р рпЬлъ многоразличный измѣненія п

преломился самымъ причудливымъ образомъ въ различным эпохахъ, народахъ, классахъ и т. п. Гдѣ теперь человѣкъ вообще?
Его нѣтъ! Можетъ быть, и не будетъ никогда. Если даже человѣчество придетъ когда-нибудь къ единому представленію о
счастьѣ, скажемъ какъ о напвысгаей интенсивности и полнотѣ
жизни, то вслѣдъ за прпзнаніемъ этой общей истины сейчасъ
же начнется безконечное разногласіе. Устраненіе этнхъ разногласій съ точки зрѣнія самаго идеала полноты жизни даже не
желательно.
Но съ призваніѳмъ относительности теоретическпхъ истинъ и
еще гораздо большей относительности и субъективности истинъ
моральныхъ, теоретики не желаютъ согласиться и все безпокойно і
шцутъ точки опоры для архимедовская рычага своей мысли. )
То же относится и къ Матерлинку.
Собственно онъ ставить въ своей статьѣ не вопросъ о спра­
ведливости, какъ наиболѣе раціональномъ строѣ личной и обще­
ственной жизни, а вопросъ о правосудіи въ смыслѣ воздаянія
и возмездш. Съ тѣми его разсужденіями, которыя касаются загробиаго и такъ называемая естественная возмездія, мы совер­
шенно согласны, и хотя, казалось бы, опроверженіе этнхъ пред­
ставлен^ уж е не представляется пеобходимымъ, мысли Метер­
линка по этому поводу могутъ лмѣть значеніе п теперь, тѣмъ
оолѣе что формулированы онѣ очень удачно.
Но правосудие тѣмъ не менѣе дѣйствуетъ неуклонно, какъ
думаета Метерлинкъ: это провосудіе отправляется нѣкоторымъ
трибуналомъ въ насъ самихъ, — ыы сами караемъ себя за то
что отсгупаемъ отъ справедливости, потому что «въ сущности
МЫ всѣ лгобпмъ справедливость. Такъ приходить онъ къ вопросу
о справедливости.
J
«Мы любимъ справедливость». Что собственно означаетъ
эта фраза? Что означаетъ въ данномъ случаѣ слово «спра­
ведливость» ?
'
Такъ какъ формула правосудія у Метерлпнка п справедли­
вости у Арнольди совпадаютъ, такъ какъ онѣ обѣ требуютъ
воздаянія і каждому по заслуіамъ* , то допустимъ, что милю бимъ, чтобы каждый человЬкъ получалъ по заслугвыъ, чтобы за
зло онъ карался, за добро вознаграждался и при томъ пропорцюнально.
*
Дѣйствитѳльно ли въ каждомъ изъ насъ живетъ такое чув­
ство справедливости? Повидимому, да. Только въ устахъ стран­
ницы у Островская Махмутъ Турецкій и Махмутъ ІІерспдскій
сами велнчаютъ себя «судьями неправедными», обыкновенно же
11*

— 164 —

E

L

—

“
*

~

3

—

=

E

T

j

возникла изъ чѵпстия

s

=

тт Л^ГТ,ІГ1„

с в Г ^ ^ о 7 Г в Г С б ° Г а: всякій человѣкъ стремигся огстоять

лпчности нани ГРп-т.
*
друглмп личностями; разъ моей
такой же
УЩербъ, я стараюсь нанести нарушителю

s s § f =

s s s =

^

p

?

: ™

b

r ~

=

чѵю 1 , 5
особенности къ спстемѣ впры нашла могѵую поддержку въ явленіяхъ торговаго обмѣна.
могъ Т Г ’’“ Ыедленно ЕЫР°ста.іа

пзъ

грабежа. Купецъ

если

спльнѣйшагоаЛищ никааС^ оьш гй Ъм о г ъ ^ а д ^ ^ ^ б а г ^ ^ ^ и ^ е

™ ? » J " er0
Г
д і, Ï Z

« “

Z

" “ “ “ » ™ « û # йога по

^ "т"°т бШ

чувства hS Î ! ?
Т * ЫеСТИ Л УДометвореяія мстительнаго
оТжепнаго К АПИ0 Ш ° Т“КЪ ШП ™
»озмѣстить убытки
оопжепнаго. Благодаря сознанію этого, а также конечно
родностп пропзводеній разлпчныхъ странъ и о б и т n t
’

0« , ПІр 8И . «
мГ ш Рі : б.: г ; о Т
г
гіглла далека ога о<кьектявностн. Ц-Ьна вы-

Г ,,п т

упа, даваемаго въ обмѣнъ, опредѣдялась не пспхо логически
с о т с н о теоріп предѣльной полезности) „ „ ѳ Х в Е е н “
4e

S ° L T nMÜCTn Т0Вара’ а соотв'Ьтствеяно положенію и фактпнрпхотп юсь Г о ЛПЦа’ СЪ КОТОршіъ лмѣли Д'Ь-то. Слабейшему
г„ Г л
Довольствоваться и малымъ: онъ продаваіъ свор
такъ
Го

ти

"ЛИ ТруДОВОЙ экв™ ™ н тъ
біагъ

за пустяки,

вознш і 0 Яе Ы0ГЪ 7
3аЩПТПТЬ- Идея рав“оцѣн:
возникла такпмъ образомъ естественно, вполнѣ

165

—

уживаясь, однако, съ идеей разноцѣнности личностей. Это въ
особенности замѣтно въ области, такъ сказать, уголовнаго
обмѣна. «Зубъ за зубъ» — эго, конечно, несомнѣнно, но несомнѣнпо лишь для равныхъ. Если какой-нибудь ничтожный рабъ
вышибетъ зубъ вельможи— убить его, каналью! А ежели вель­
можа изувѣчитъ раба— справедливо его лишь слегка наказать,
ибо они неравноцѣнны, и зубъ вельможи стоитъ дорожо зуба
раба. Съ появленіемъ мѣновыхъ знаковъ, какъ общаго эквива­
лента, ничто въ сущности не пзмѣнилось,— ни поиятіе о равно­
ценности, какъ основѣ всѣхъ взаимоотношеній между лично­
стями, нп понятіе о разноцѣппости сампхъ личностей. Обще­
ственная справедливость лишь закрѣпляетъ реальную, столь воніюще несправедливую въ глазахъ всякаго поклонника равен­
ства
дѣйствительность. Общество закрѣпляетъ эту реальную
несправедливую справедливость и притомъ съ такою силой, что
баронъ, вполнѣ увѣренный, что всей душей предапъ справедли­
вости, просто даже пзъ чувства долга ломалъ палку па сппнѣ
виллана, не уснѣвшаго во-время снять передъ нимъ шапку, или
убивалъ браконьера за смерть зайца, а вплланъ признавалъ
совершенно справедливыми всѣ формы унпженія, которыя ему
иредппсывалъ феодальный этикетъ. И такъ сверху до низу.
Несправедливость окаменѣла въ незыблемую справедливость,
священное право. Почему же не любить такую справедливость
ï Ьмъ, кто о гъ нея такъ много выпгрываеіъ? Если ж е па свѣтъ
появилась другая справедливость, положившая въ основу понят іе равенства всѣхъ людей, то это случилось ^благодаря росту
разлпчныхъ слоевъ демократіп, благодаря тѣмъ же соціальноЭіѵоиомііческпмъ причпнамъ, которыя демократизируюсь посте­
пенно весь общественный строй. Справедливость, какъ представленіе о гражданскомъ равенсгвѣ всѣхъ человѣческпхъ су­
щ еству есть демократ ическая справедливост ь. Въ обществѣ,
!Д
отсутствуютъ классы, людей, естественно, будутъ цѣнить,
какъ равнонравныхъ членовъ общества.
Впрочемъ, отождествляя справедливость съ правосудіемъ,
легко придти къ новому аристократизму, такъ какъ личности,
в дь, ^фактически неравноценны, и, унпчтожпвъ сословныя прпвилегіи и неравенство экономическое, мы можемъ вновь воз­
двигнуть такъ называемую арнстократію у м а и т а ла н т о въ , а
она можетъ опять повести къ закрѣпленію неравенства. Но
подлинная демократія понпмаетъ подъ словомъ справедливость
не правосудіе, не «воздаяніе каждому по заслугамъ>, а напболѣе рацюнальный общественный строй, который прпвелъ бы,

-

формулы «каждому по* а а с л у Г м ^ дадеко
аымъ, красивым*, умны мъ-ааслуга, J н есч а сТ « ? A r
нивымъ, злобнымъ-вѣдь это великое и е с ч а т е f o n t

S

L

S

носудіе

. - S

r «

въ б у д у щ е й

SE “

Л*
*'
Л

совершенно**

ПР*'
~

сгупностп; то же относится ко npW 10Л0гпческія пРичпиы преДемократія выработала болѣе вы со к у ю
” ЛуХа*
<отъ каждаго соразмѣвно ргп
мѣрно его иотребностяіі№>
т т с у ,7 т ъ

S

r L

lT

ваѳтся, она пересгаегь
росшую въ ѵслонтъ
bojotL, о,» Г Г т т
вѣческой натуры On.
прпсузде» BCaSy Î
она

переходить

къ

г

РмУлУ спряведливостп:

Са°Собностямъ «

“ "“

гн едом у сораз-

01 «

поппи-Г пеРе*ь завономъ, останавлпнапит ГЬ д’)-'-,ѵю но<іукі демократію, вы“ т“ 'С'Л’е“ ”'<’' ”'ес” внт™ Ч“метаііші " ° коренномъ эгопамѣ челоL
»уд™ вы

*»™гог

^ а б с о л ю т н о м у правосудію

несовершенства ѵеловѣческой “п о р о д а УТВерВДе[ІІЮ К°ропного
« Ji.n o » Ô «o th ob Ï ™ 0O to» w М
п0>,0 * * ,н ,ю « «» с о ц іеудіем ъ „
Т
е В ,е “ Р“ » ™ » « « съ п раво А
о ч е й L 2 ™ . 7 ^eotaaiWbHOCTH, „ а н ъ в н ,„ и Lxa-

даровпгому О ыъгійцу

“

» —

“ ^ Г “ Ъ' ’1І0 Мс™Рл“»«У, высоко-

Г я » X . тГ ск Г "

н

3: ; . -

нечно

3 & = J5

мымъ некритическимъ образомъ бросаетъ въ кучу совершенно
разныя <справедливости > и разныя «совѣсти>.
Надо различать, по моныней мѣрѣ, три вида совѣсти, кото­
рыя мы хотѣли бы назвать традиціонной^ раціональной и

jэстетической.

1 Г С™

Е Е іт г ?

167 —

~

П вѣроломству, допустим*, что это тпіГ-“ тш1п?'м°ЛаРЯ
все же нечего не доказываете- „
Р Р МетеРЛННКІІ

Общпмъ базисомъ венкой совѣсти является выясненный Дарвиномъ пспхическій процессъ: длительные и прочные инстинкты
могутъ быть иногда временно побѣждены буйнымъ натискомъ
страстей; но вслѣдъ за удовлетворсніемъ этихъ непродолжителъныхъ потребностей онѣ ослабѣваютъ, тогда снова раздается го­
лосъ попраннаго иостоянпаго инстинкта, и возникаетъ страданіе
его неудовлетворенности.
Однако, каждый иэъ перечисленныхъ нами трехъ родовъ
совѣсти, протекая психологически почти одинаково, имѣетъ чрез­
вычайно важныя особенности. Различіе ихъ коренится именно
въ различіи того п р о ч н о ю въ дуіиѣ индивидума, что пграетъ
руководящую роль, старается ігобѣдить вспышки страстей и болитъ въ случаѣ пораженія.
Традиционная совѣсть чрезвычайно часто является во образѣ
того внутренняго судья, передъ которымъ такъ благоговѣетъ
Метерлинкъ; однако, ее приходится признать величиной вполнѣ
отрицательной. Традиціонная совѣсть дѣйствуетъ съ силою категорпческаго императива и часто мучительно терзаетъ «отступ­
ника», едгьлавшаю шагъ впередъ. Если она ноясняетъ себя, то
развѣ гнусною ссылкой на то, что «такъ ужъ заведено»,—
«отцы наши такъ жили, но намъ мѣнять» и т. п. Зрѣлище
традиціонной совѣсти, возсѣдающей на судейскомъ креслѣ въ
трибуналѣ души, можетъ вызвать лишь острое негодованіе, и мы
рукоплещемъ, когда дерзкая критика, явившись передъ лицомъ
дряхлаго тирана въ его традиціонномъ парикѣ и мантіи, съ хохотомъ стаскивастъ пугало съ возвышенія и гопптъ его вонъ
самыми непочтительными пинками, такъ что злобная тварь теряетъ свои традиціонныя очки, искажающія всѣ предметы, и
вылетаетъ за дверь.
А между тѣмъ среди людей, которые слюбятъ справедли­
вость», огромное большинство — рабы традиціонной совѣсти,
освящающей вопіющее неравенство п закоренѣлые преступленія
и несущей въ костюмѣ sanctae simplicitatis вязанку дровъ на
костеръ мученика.
Незачѣмъ распространяться намъ о совѣстп раціональиой:
характеръ ея и ея требованія превосходно выяснены апглійскими утилитаристами. Мѣсто традпціи въ ней занпмаетъ раз-

169
J
’ УМЪ ВЪ СМЫСлѣ K lu« h eit> ™ й с к і й умъ. Онъ
никогда не побудить человѣка жертвовать собою для другихъ
и всякія ігретензш чисго-утилитарно объяснить самопожерІвоваш е тщетны, если только мы пе станемъ иа точку з РЯ
у£
—
’

ч? ое Р пЪ' ИНЛИВИАУаЛЬНаі'0) На Р ,КУ «Рѣнія полезности
’ Т аво' ыожѳтъ проявляться въ сферѣ индивиду-

и Т сГ н к“
инстинктовъ,

но

“

ЛИШЬ Г
ИИДѢ иР Р ^ о н а л ь н ! х ь Г д о в ы У ь
эта совѣсть учить цѣнить благо общ ествен

больш агоЖѲРТВОВаТЬ НѢК010РШШ МѲПЬШИМИ бла™и<> Ради этого
Утплнризмъ безусловно приводить къ весьма определенному
понят,ю о справедливости и учить любпть ее: вѣдь^ шраведТит ™ е , ю и Г Г “ ’ 1 , н а ||болыпую общ ую „ 0ЛМу.
разные люди и, въ особенности, разные классы будутъ вклады, Г Г е р е м ь н 0 е содеРжавіо въ эту все ещ е слишкомъ ши^ РМУЛУ> но все * е демократія можетъ, держась утили­
таризма, выставить всѣ требованія, какія она в^ставляo L 7 Z
пее п™у т ь къ
S Tэтимъ
“ М° идваламъ.
ГУТЪ бЫТЬ ° босно“ацы утилитарно, по только
н
Называя совѣсть, на которой покоптся расчета Ь а и іо н а л ,
ной мы отнюдь н е говорішъ, что она носить исключительно и н і о т ~ 7 Т ЛЬНЫй Т Ѵ Ю ° рЪ- Ч т о надо считать болынішъ бл атптял
К0Н
Концовъ рЬиіаетъ чувство, но чувство у т п разѵмомѵ "Р" ВеДеН° “Ъ большее пли «еньш се
разумомъ, чувства его разумно іерархизованы .

согласіе съ его

ВИД0МЪ с0вѣстп является совѣсть. э с т е в а м ‘ Z J Ï Z НадѢеыся болѣе подробно высказаться объ этой
совѣстп лежите ІІСІШ™ СКПХЪ явленій. Въ основѣ эстетической
инст ва.
челов'Ьческое чувство с о б с т в е н н а ю д о с т о перьямп / Т Г “ "" ,еЛ ° ВѢКЪ уКрашаетъ
Z T Z " РаК0ШШаШ1> е * е дпкаРемъ онъ

это ‘ Достоинство»
терпитъ радп него

c L y о н Г , п СіРаШНШ ™
ВраГа; Черезъ всю псторію проно^
ситъ опъ свое странное, на первый взглядъ, честолюбіе
ч е л о ч к а “ ѵ п Г ; •°Н°
^ у л ь т ^ ъ
о б щ ест вен н о ст и
“
І™ уваж еніе 0І:РУжающихъ — важное преимущ ество для

7

~
Т
УВеЛПЧаП еГ0 И съ неохотой уступ аеть
постепенно ««
®°ТИ дажв самаго скРомнаго достоинства. Лишь
начпняпт^ в н т и ш и характеръ чувства собст в ен н ая достоинства
'V д о с т о и н г т п /СТУПаТЬ .
° внУтРет ем Чі и на мѣсто понятія о
тизивованиов Р°ДПКТ°ваннаго традиціей, становится индивидуа­
лизированное и творческое понятіе. Воспитывается утонченная

*

совѣсть, служащая показателемъ того, возвысилась ли, или уни­
зилась личность. Изъ глубины индивидуальности рождается
идеалъ, который раньше определялся національностью, кастой
или корнораціей. Дѣло въ томъ, что каждая черта характера
личности, каждая укоренившаяся страсть жаждетъ гармоніи съ
другими сторонами психики, стремится занять свое ноложоніе
въ общемъ строѣ личности, и въ носящейся передъ индивидуумомъ мечтѣ о совершенстве всѣ онѣ именно гармонизиру­
ются: тѣ, которыя прямо противопожны, такъ сказать, общему
психическому колориту, тамъ, въ идеале, не имѣютъ мѣста,
всѣ другія растутъ, всѣ исихичсскія краски пріобрѣтаютъ кра­
сивую насыщенность, концентрируются и сплетаются въ свое­
образный узоръ, быть можетъ, непонятный для другой личности,
но сіяющій несравненной прелестью для своего творца. И че­
ловЬкъ начинавгъ стремиться къ этому идеалу. Конечно, у различныхъ людей идеалы могутъ быть совершенно различны: одни
считаютъ безусловной чертой высшаго типа— гордую силу, другіе— смиреніе, одни—правдивость, другіе— утонченную хитрость
и т. д. и т. д . Но всюду, гдѣ пробудилась эстетическая совѣсть, отступленіе отъ идеала, созданнаго себѣ человѣкомъ,
вызываетъ мученія этой совѣсти, въ смыслѣ сознанія несоотвѣтствія между поведеяіемъ, признаннымъ за красивое, и дей­
ствительными Въ этомъ смыслѣ, действительно, очень многіе
люди слюбятъ справедливость», т.-е. любятъ поступать сообразно
своему достоинству, самое понятіе о которомъ, созданное данною
личностью, можетъ, однако, казаться отвратительнымъ и позорнымъ въ глазахъ другой личности.
Э ст ет ическая совесть легко достигаетъ того, чего не мо­
жетъ достигнуть совЬсть р а ц іо н а льн а я, не преступая границъ
индивидуальности: она можетъ заставить личность жертвовать
собою ради чистой идеи, независимо отъ обЬтовъ загробнаго
воздаянія; она можетъ заставить человека взойти иа костеръ,
да еще дать ему возможность ликовать при этомъ, торжество­
вать побЬду своего дост оинст ва надъ животнымъ страхомъ
смерти; она даотъ человЬку силу крикнуть судьямъ и палачамъ
по примеру Джордапо Бруно: <Вы боитесь этой казни больше,
чемъ я!> Большая половина истпнно-прекраснаго въ псторіи
человечества— дело эст ет ической совѣ ст и.
Мы предвидимъ два важныя замѣчанія, которыя могутъ намъ
сдЬлать въ отвЬгъ на признаніе эстетической совЬстп, каковая,
впрочемъ, есть ф акт ъ.
Во-первыхъ, некоторые сторонники морали долга, признаю-

—

170

-

Щіе, такъ сказать, индивидуальный характеръ долга, панн
г Ж у к о в ш й (одпнъ изъ сотруднпковъ извѣстнаго ^ н ш с а
«Проблемы идеализма»), могутъ заявить, что то, что мы назы

,

і

= ^ г ; г = „ л г : пг
Еоторую Авеваріусъ

вать ничего новелѣваюіцаго, представленіе о господпнѣ долгЬ
И стронтивыхъ рабахъ чувствахъ „адо изгнать изъZ l i Z l l
s

s

:

:

z

*

y m e ^

-в а т ь

и n l T Z l T " идеаЛЪ' ра3умѢется’ часго принимаете и черты'
и имя долга, но съ этимъ-то именно и надо бороться- н Г о
чтооы люди пришли къ сознаніго идеала, не какъ категотшчекп требую щ аго, а какъ подним аю щ ая свой прекрасный голосъ
на внутреннем* совѣтѣ импульсовъ „ какъ н о б ^ щ а г о Т о Г
р Т м Г - м о 1 Г Г ІЬН° 'УТПЛПТар,,аГО Х арактера>а ^ н ы м ъ обр а зо м ъ -м о щ ь ю непосредственной эстетической эмоціи эмопіи
любовашя п в ост ор ж ен н ая порыва къ красотѣ.
ш ъ Г ! г ,Т ’
разннца «еж д у лдеаломъ и
п “ т бы Нп былъ. п о сл ѣ д т й индивидуализирован^ та,
ростомъ и развитіемъ личности идеалъ естественно"
свободно измѣняется, между тѣмъ какъ долгъ, съ его

долгомъ
что съ
^ко и
хпш кгг

Koc?oe0? SaTejbHOCTB непремѣнно представляетъ изъ себя нѣчто
пш, £ " ! У ° е возраж еніе можетъ быть сдЬлано намъ чистьып ге­
донистами; они могугь упрекнуть
насъ в ъ томъ, что мы вв”
димъ ВЬ практическую фплософію, какъ ея необходимый э л р
СИ7 ' НѢ,Т0 Сверхъ
пасляж деДѣлѣ е с і п и - ? ,™
7
И разУмнаго Р<«=чета. В ъ самомъ
л
’ ?м и идеалъ вполнѣ разложпмъ на раціонаіьнпв п

«

е

элемента,
стой . „ „гор » Г р Г І ? Г с 1 ™
ли все къ рацгональной совѣсти?— Нѣтъ.
Г ™ » » Т ,ГМИ • ‘ Р0'1™ 0’ “ » И И
«

разскавъ Короленк« .М орозь.

Г о с іиЛ и силы,
Т
“у х' о1д' и т, еъ 1 т
І‘ Ъ “
^
н
замерзнуть,
когда въ его сознаніп
просыпается тотъ фактъ, что онъ, закоченѣвшій отъ стужи,

точки Й

Й

Й

р ѳ а л & ОКОМУ ВЪ ° Г- >діробл0'щ »да-’пзма съ

оставплъ безъ помощи замерзающаго прохожаго. Что убило
Игнатовича,— мораль традиціонная? Конечно, нѣтъ;— ссыльный
интеллигенту критическая личность, Игнатовичъ не можетъ
чувствовать на себѣ давленія традиціонной совѣсти, да и ни­
какой обычай, никакая религія не могли требовать отъ него
самокавни— она, съ точки эрѣнія религіозной, является лишь
новымъ преступленіемъ.
Раціональная совѣсть могла бы, конечно, подсказать Игна­
товичу, что, согласно требованіямъ общественности, люди должны
помогать другъ другу въ бѣдѣ, она могла бы сильно укорять
Игнатовича за его равнодушіе къ прохожему, но предписать
ему идти въ метель и жестокій морозъ на явную и, очевидно,
безполезную смерть,— она, конечно, не могла бы.
Идоалпстъ объяснилъ бы данный случай повелительнымъ
голосомъ категорическаго императива, но, вѣдь, это пустоѳ
констатированіе формальнаго характера требованій совѣсти, при
полномъ игнорирован^ ея внутренняго, живого, психологическаго смысла.
На нашъ взглядъ мы пмѣемъ здѣсь великолѣпный примѣръ
дѣйствія эстетической совѣсти. Каждая черта эстетическаго
жизнен наго идеала Игнатовича могла бы быть признана вполнѣ
раціональной и съ точки зрѣнія чисто утилитарной: онъ трсбовалъ цѣльности и последовательности, какъ формальнаго усло­
вия духовной красоты, любовна го отноіиенія ко всему живому,
какъ ея содержанія; все это можетъ признать и утплитаристъгедонистъ: простая ссылка на общественную выгодность такихъ
принцпповъ свела бы все къ разумному расчету. Н о... умереть!
это не можетъ входить въ рамки утилитаризма. Да и мотивы
самоказни Игнатовича носятъ еовсѣмъ особую окраску. Если
самопожертвованіе въ борьбѣ за общество пли идею еще и
могло бы съ натяжкой объясняться утилитарно, если такое самопожертвованіе можетъ быть санкціонировано разумнымъ о д щ сст веннымъ утилитарпзмомъ, то, вѣдь, все это совершенно не
относится къ разсматрпваемому нами факту.
Игнатовича убила мысль, что человѣческсіА совѣсть м о­
жетъ зам ерзнут ь! Въ его представленіи создался величественно­
прекрасный образъ человѣ ка, который духовно царитъ надъ
матеріальнымъ міромъ: этотъ міръ можетъ раздавить его, но
онъ не моясетъ заставить его і]низит ься, сдѣлать уступку,
пойтп па комиромиссъ и разрушить, такимъ образомъ, красоту
своего внутренпяго единства. Когда Игнатовичъ убѣдился, что
холодъ превратилъ его на время въ жестокое, черствое, себя-

—

любивое существо, его поразило не это себялюбіе, пе безнрав­
ст венност ь его поведенія, a побѣда стпхіи надъ человѣческимъ
достоинствомъ, униж еніе человеческой личности. Умеръ онъ не
для того, чтобы понести за иреступленіе должное наказаніе,
какъ это бываетъ съ рабами и полу-рабамп традпціонной сове­
сти, нѣтъ! — ему нужно было яркое доказательство своего
достоинства; ему нуженъ былъ реваншъ надъ стпхіями, иначе
вся его жпзнь превратилась бы въ сплошное чувство стыда.
Мы вовсе не 8ащшцаемъ раскаяніе вообще, но когда оно
является стимуломъ къ деятельности, его невозможно не при­
знать рычагомъ огромной важности въ дЬлЬ самовоспитанія
личности.
Въ сущности, все сводится здесь къ тому, что человЬкъ,
одаренный эстетической совЬстью, ставить выше всехъ наелажденій радостное чувство роста своей внутренней силы.
Возьмите человЬка съ идеаломъ, совершенно иротивоиожнымъ
вашему, но если опъ слЬдуетъ этому идеалу неуклонно и никакіе подкупы со стороны чувствъ и угрозы со стороны враждебныхъ силъ его не колеблютъ,— вы будете уважать его. Съ
другой стороны, ваіпъ едипомышленнпкъ, если онъ часто п а ­
даеш ь, сознавая относительную низость того плп другого по­
ступка, можетъ быть вамъ какъ угодно близокъ, но эстетическаго виечатлЬнія духовной красоты онъ на васъ не иропзведетъ.
Чго же является прраціональнымъ съ точки зренія чистаго
гедонизма въ эстетической совести? На первый взглядъ— огром­
ное нрсобладаніе формальнаго начала (цЬльности) надъ содержаніемъ. Но если мы вдумаемся глубже, то увпдпмъ, что дЬло
идетъ не о форме, не о сухой абстракціи, а о жпвомъ чувстве
достоинства.
Ж и з н ь хочет ъ сознават ь себя сильной. Тамъ, гдЬ она
скорее готова совсЬмъ отрешиться отъ существованія, чЬмъ со­
знавать себя хилой,— имеемъ передъ собою развитую эстети­
ческую совЬсть х). Если же то, въ чемъ опа видитъ свою сущ­
ность, продиктовано ей истинно - раціояальной позитивной и
эллпнски-свободной мудростью, то мы имЬемъ передъ собою
настоящую и полную духовную красоту. Яркой иллюстраціей
нашей мысли можетъ служить следующая тирада Бранда, героя
геніальной философской драмы Генрика Ибсена.
*) Біологичоскоо о^ъясноніо явлонШ эстетической совЬсти читатель найлояюШи‘<М° е кн
»Крот. чист, опыты Р. Авенаріуса въ популярпомъ из-

173 —

«Въ саванъ окутанъ и въ гробь положенъ долженъ быть
при яркомъ свѣтѣ дня каждый богъ вемного рабства, буднич­
ной жизни. Надо покончить съ нимъ. Пора вамъ понять, что
онъ боленъ уж е тысячу дѣгь. Я вовсе не «проповедническая
кляча». Я говорю не какъ служитель церкви: я едва знаю,
христіанинъ ли я; одно только я твердо знаю, что я человѣ къу
и также твердо знаю я, какое зло разъедаетъ эту страну. Ра­
дость не расширяетъ у нея груди, потому что вь такомъ слу­
чае все было бы хорошо. ГГредположимъ, что ты рабъ радости,
по будь имъ отъ вечера до вечера. Не будь однимъ сегодня,
завтра другимъ, черезъ годъ третьимъ. Тёмъ, чемъ ты есть,
будь вполне, всецело, а не частью, враздробь.
«Вакхъ— это слово даетъ ясное представленіе: гуляка —
жалкое его подобіе, Спленъ— красивый образъ, пьяница— его
ка£ікатура. Постранствуй немного по нашей стр&нѣ и разспроси хорошенько каждаго изъ ея обывателей; ты увидишь,
что все они научились быть понемногу всемь; какъ недостатки,
такъ и качества нашего народа не бываютъ велики; опъ— мел­
кая частица какъ въ злЬ, такъ и въ добре, но, что хуже
всего,— каждая часть этой частицы губить всю частицу.
«Мой веселый другъ, ты, ведь, художнпкъ; — покажи мнЬ
Бога, о которомъ ты говоришь. Ты }гже пзображалъ Его раньше,
какъ я слышалъ, и написанная тобою картина очень поправи­
лась добрымъ людямъ. Онъ старпкъ, не правда ли? и седъ? Съ
жидкпми волосами, какъ всегда бываетъ у стариковъ, съ боро­
дой точно пзъ серебряныхъ нитей или ледяныхъ сосулекъ,—
настроенъ Онъ благосклонно, но все же настолько строгъ, что
можетъ папугать детей въ постеляхъ? Если бы ты нарядилъ.
Его въ туфли, то поступилъ бы недурно, но, конечно, следо­
вало бы снабдить Его очками и палочкою. Это вовсе не на­
смешка. Именно такимъ высматриваетъ Онъ, семейный Богъ
пашей стороны, нашего народа.
«Подобно тому, какъ католики изображаютъ Спасителя въ
образе спеленатаго младенца, вы изображаете Господа въ виде
дряхлаго старца, близкаго къ дЬтству. Подобно тому, какъ
у папы отъ престола св. Петра останется скоро только двойной
ключъ, вы все болЬе и более съуживаете царство нашего Гос­
пода Бога, сводя его къ одной церкви. Вы отделяете жизнь
отъ веры и ученія; никто не придаетъ зпаченія бытію; вы стре­
митесь поднять свой духъ, н о не жить п о лн о ю , цѣлъною
жизнью. Для того, чтобы влачить такое жалкое существованіе,
вы нуждаетесь въ БогЬ, который смотрЬлъ бы па все сквозь.

174

—

п а л ь ц ы .-Н о этотъ Богъ не мой. Мой - буря въ то время,
твой TOf KO вѣтеРъ> неумолимъ въ то время, какъ твой
глухъ, вселюбящъ въ то время, какъ твой равподушенъ; и Онъ
ыолодъ, подобно Геркулесу,— а не старикъ, какъ твой».
Іерминологія тутъ кантіанская, но сущность— встепічесвая.
Наполеонъ, какъ натура чрезвычайно сильная, могъ обладать
очень развитой эстетической совѣстью. Всякій поступокъ, свой­
ственный лишь слабости, могъ казаться ему презрѣннымъ, и
прпбѣгая къ оружпо слабыхъ, Нанолеонъ могъ, въ свои лучгаіо
часы, негодовать на себя и задумываться надъ самооцѣнкой
Но отсюда ншсопмъ родомъ не слѣдуетъ, -чтобы онъ <любилъ
справедливость» скажеыъ — утилитарно демократическую или
христіанскую. Отвергая совѣсть традиціонную, аморализмъ не
ожетъ не включить въ число внѣшнихъ орудій совершенствосопЬстЬЖПЗНП Не Т0ЛЬК° разумный Расчета, но и эстетическую
Аморализмъ, иа мой взглядъ, необходимо долженъ освѣтпть
еще одну область психпческихъ явленій, безъ которой врадъ-іп
было бы возможиымъ прекрасное и благородное проведеніе жизнп
внв рамокъ какой бы то ни было санкціи.
Мы можемъ подойти къ этимъ явленіямъ, разсматрпвая тѵ
противоположность, которую устанавлпваетъ Метерлинкъ между
справедливост ью и природой.
Само по себѣ очень хорошо и очеяь п о зи т и вн о , что Меіерлинкъ оставляетъ въ сторонѣ такъ - называемыя .цѣли при­
роды», какъ нѣчто, существованіе чего весьма гипотетично, а
сущность совершенно непознаваема. Въ этомъ отношепіп очень'
поучителенъ прпмѣръ новѢйшаго защитника т е и з м а - Вильяма
Джемса: въ своей книгѣ «Зависимость вѣры отъ воли» онъ
утверждаете, что «высшая воля, повидимому (?), требуетъ, отъ
насъ лишь того, чтобы мы содѣйствовали цѣлямъ природы», а
природа требуетъ, по словамъ того же Джемса, «чтобы мы
оставались вѣриыми себѣ> (??).
Но Метерлинкъ увлекается поверхпостпымъ противопоставлен
шемъ природы и человѣка до того, что ему кажется, будто
природа вложила въ человѣва лишь жажду наслажденій и по, справедливость же имѣетъ корней въ прпродѣ. Эту идею
весьма тяжеловѣсно и обстоятельно развпвалъ во всѣхъ своихъ
этпческпхъ трудахъ «кенигсбергскій іштаецъ», какъ пазывалъ
Нанта Фридрихъ Ницше.
Метерлинкъ авторъ очень милаго ироизведенія <La vie (les
abeilles», гдѣ онъ разсказываеіъ о той безусловно самоотвер-

—

176

женной, сверхъ - индивидуальной моральности, которая царитъ
въ ульѣ. Улей самъ является какъ бы личностью, а пчелы —
какъ бы его органами. Очевидно, однако, что инстинкты пчелъ
не имѣютъ супранатуральнаго происхожденія. Къ категориче­
скому императиву, этому небесному гостю въ земной юдоли, не
сталъ бы здѣсь прибегать и самъ Кантъ; но почему то же са­
мое Метерлинкъ не относить къ человѣку, по крайней мѣрѣ
въ своемъ «Правосудіи»?
Мы 8наемъ, что разница громадна. Притомъ же желать
превращенія индивидуума въ клѣтку «общественнаго организ­
ма«— совсѣмъ не въ духѣ современнаго аморализма. Но все же
вѣдь человѣкъ есть Ссоэѵ тсоХіт<х6ѵ.
Многіѳ философы впдятъ въ словѣ «я> нѣчто священное,
особенное, возвышающее это слово надъ всѣмъ человѣческимъ
лексикономъ. Фейербахъ видитъ самое святое слово въ мѣстопменіи «ты>, такъ какъ лишь въ другой личности, но конкрет­
ной, любимой личности человѣкъ находить своего бога и арену
для развитія всѣхъ духовныхъ силъ. Контъ превознесъ мѣстоименіе <онъ > въ формѣ «L’au tru b . Да позволять мнѣ выра­
зить мнѣпіе, что самое дивное слово въ человѣческомъ языкѣ—
это слово <мы >.
Въ самомъ дѣлѣ, прислушайтесь къ нему, вдумайтесь въ
него, читатель. Группа лицъ объединяется здѣсь въ нѣчто соли­
дарное, цѣлостное, а главное, соединяется воедино съ данной
личностыо, съ единицей. <Я> чувствуетъ ярко и непосред­
ственно радости и гордости этого <мы>, этого большого <я» •
<Мы> рождается пзъ естественной родовой группы и ея сотруд­
ничества и растетъ: оно постепенно обнимаетъ собою племя,
городъ, иацію, наконецъ, все человѣчество; оно живо, ярко —
эмоціонально сопричисляетъ человека къ различнѣйшимъ групнамъ: въ семьѣ, сектѣ, партіи и т. п. Оно въ тысячу разъ увеличиваетъ поверхност ь оіцущ енія, оно даетъ возможность радо­
ваться побѣдамъ, которыя осуществляются лишь черезъ столѣтіе
послѣ смерти «маленькаго я>, жить жизнью давно погибшпхъ
поколЬній, которыя тоже принадлежали къ <мы>, составляли его
часть. Это — индпвпдуализмъ, такъ какъ предѣлы круга <мы>
вмѣщаютъ въ себя <я>, <я> находится внутри круга, оно не
принуждается любить ничего внѣшняго, чуждаго; но это— макропсихичсскій и н д м и д ус іли зм ъ , — гиирокодуш іе, въ отличіе отъ
эгоизма хотя бы <умнаго>, который все же есть м и к р о п си хія —
узкодуіиіе.

—

^

176 —

«Мы> естественно вырастаетъ на почвѣ сотрудничества;
нрослѣдить его происхождоніе и развитіе — нетрудно, въ немъ
нѣтъ ничего тапнетвеннаго, но оно самое отрадное, могучее и
ясное въ томъ мірѣ, который принято называть «духовнымъ»:
вѣдь, благодаря ему, личность побѣждаетъ смерть и собствеиныя свои тѣсныя рамки. И «любовь къ дальнему», и любовь
къ самому ближнему (своему ребенку, любимой женщинѣ, това­
рищу по дѣлу) вмѣщается въ макропсихическій индивидуалпзмъ.
Микропсихикѣ непонятны пути макропсихики, потому что
чувства и цѣли, являющіяся для послѣдней теплыми, родными,
близкими, личными, своими,— находятся совершенно внѣ гори­
зонта эгоистической личности: мотивы непонятныхъ для нея,
иногда героическихъ поступковъ она ищетъ либо въ томъ же
эгопзмѣ, приписывая герою тонкую хитрость и тайное своекорътстіе, или въ безмѣрномъ тщеславіи, или, въ лучшемъ случаѣ,
въ самоотверженности, которую «умный эгопстъ> обыкновенно
считаетъ оригинальнымъ видомъ глуповатости. Между тѣмъ
макропспхпческая личность просто п радостно дѣлаѳтъ свое дѣло,
руководясь лишь самыми личными, самыми чудными эмоціями
непосредственнаго гяѣва, любви, жажды развптія и осуществленія своихъ личныхъ цѣлей пли пдеаловъ. Все дѣло лишь въ
томъ, что ея «я» отождествлено съ какимъ-нпбудь гаирокимъ и
прочнымъ «мы>.
Въ сочетаніп съ эстетической совѣстью плп жаждой цѣльностп и развптія макропсихическое распіпреніе личности объясняетъ собою ісроизмъ, этотъ прекраснѣйшій цвѣтокъ человѣческаго духа, отнюдь пе прибѣгая къ какпмъ бы то ни было
метафизпческимъ или религіознымъ точкамъ опоры. Для эстети­
чески развитой макропспхпки всякая мораль представляется
совершенно излишней.
Мы могли бы отмѣтить много положительныхъ достопнствъ
въ статьѣ Метерлинка, но это читатель сдѣлаетъ, конечно, и
безъ насъ. Несомнѣнно однако, что именно на этой главѣ книги
«Le temple enseveli» лежитъ печать какого-то, нѣсколько мѣщанскаго прекраснодушія, сказавшаяся и въ послѣднихь отдѣлахъ этой главы.
Для Метерлинка вопросъ о соціальномъ злѣ есть, невиди­
мому, вопросъ справедливости въ смыслѣ личной морали. Онъ
все какъ будто спрашиваетъ себя, какъ бы почище «умыть
рукп>. Все это потому, что онъ имѣетъ несчастіе стоять «внѣ
классовъ >, какъ большинство искренпихъ и честныхъ идеологовъ. Чисто позитивную прочпость, остроту и крѣность практп-

177 —

чсская мудрость получаетъ лишь въ рукахъ ёстественныхъ реформаторовъ современнаго общества, его естественныхъ крптпковъ и аитагонистовъ: они не гоняются за абстрактными
санкціями и общеобязательностью, они просто знаютъ и чувствуютъ, что общество устроено скверно, и сознаютъ, въ чемъ
ею радикальные недостатки и каково должно быть лѣкарство.
Вопросъ «что дѣлать?> получаетъ у нихъ вцолнѣ опредѣленпый отвѣтъ, ихъ пе смущаетъ отиошеиіе идеала къ медленному
ходу прогресса передъ которымъ останавливается Метерлинкъ.
Подводя итоги всему вышесказанному, мы можемъ конста­
тировать, что Метерлинкъ напрасно гоняется за прпзракомъ
едияаго для всѣхъ чувства справедливости. Существуетъ лпшь
общность формъ такъ • вазывасмаго морального сознанія, но отнюдь
не общность содержаніи. Въ процессѣ развитія совѣсть человѣчсская постепенно освобождается отъ гнета традицій и приво­
дится въ согласіе съ разумомъ и чувствомъ красоты, или
(что то же) жаждою полноты жизни. Аморализмъ не тождественъ
сь разнузданностью, — онъ опирается на самое благородное и
свободное въ человѣкѣ: на чувство собственнаго достоинства и
с<щіальное_чрство группового и общечеловѣческаго достоинства.
Одиако, аморалистъ отнюдь не думаетъ, чтобы вопросы спра­
ведливости, по содержанію, могли подлежать логическому рѣшеипо или безусловной класспфпкаціи съ точки зрѣнія единаго
эететпческаго сознанія,— нѣтъ, эти вопросы онъ считаетъ раз­
решимыми лишь борьбою разнаго рода тйповъ людей. Даже
міікропспхическій индивидуалиста съ развитою эстетическою
совѣстью можетъ имѣть совершенно другое представлепіе о спра­
ведливости сощальной, чѣмъ, напримѣръ, боевая демократін
оападпой Европы. Идеалъ этой демократіи богата красотою и
высоко раціоналенъ съ точки зрѣнія утилитарной, но свою
силу онъ полагаетъ не въ идейной своей цѣнностп, а въ факти­
ческой силѣ своихъ адеитовъ.
Вопросы практической мудрости, поскольку они касаются
личности, очень значительны, конечно, по и здѣсь автономная
личность создаетъ себѣ идеалъ па свой образецъ. Даже крптерш целостности и полноты жизни могутъ быть оспариваемы.
Апеллировать къ морали тутъ невозможно. Каждый долженъ \
создать свой пдеалъ жизнп и проводить его въ жизнь, убѣж дая/
въ его правильности непосредственной красотою ат р т идеала
и, по возможности, красотою своей личности. Каждый долженъ
уважать право другого на моральную автономность, пли амо­
ральность, что отнюдь не лпшаетъ его права подвергать этотъ
12

178
чужой идеалъ самой безпощадной критикѣ и
адептами.

4

бороться съ его

Мудрецъ— это не человѣвъ, открывающій объективные законы
морали, a изобрѣтатель цѣнностей— художникъ. Моралисты умѣютъ однимъ духомъ выпаливать фразы о несомнѣнномъ существованіи объективныхъ законовъ морали и о терпимости ко
всякому мнѣнію. Аморалисты же привываютъ къ творчеству цѣнностей, ихъ переоцѣнкѣ и къ борьбѣ за свой идеалъ, въ союзѣ
съ единомышленниками.
Метерлинкъ еще далекъ отъ такого взгляда на вещи и продолжаетъ сентиментально вѣрить въ «чувство справедливости»
присущее каждому человѣку.
*

Р ^ с с ц ій

Ф

а у с т ъ

Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ я прочелъ въ газетахъ о
небывалой оваціи, вызванной въ Кіевѣ лекціей господина Булгакова объ Инанѣ Карамазов*. (Лектора чуть ли даже не носили
на рукахъ.) Понятное дѣло, я заинтересовался и былъ счастливь
прочесть эту лекцію, преисполнившую энтузіазмомъ сердца слѵшателей.
J
Лекція произвела на меня глубокое впечатлѣніе. Глубокое
и вполнѣ отрицательное. И я не могу отрѣшиться отъ желанія
высказать нѣсколько мыслей по поводу своеобразяыхъ утвержденій лектора.
I.
Прочитавъ лекцію господина Булгакова, я невольно задалъ
себѣ вопросъ: въ чемъ причина ея необычайнаго успѣха? Каюсь
рѣшптельно ничего сущ ественно новаго я въ лекціи н е нашелъ!
Н о, присмотрѣвшись къ ней поближе, я понялъ, въ чемъ ея очарованіе.

«М ы, р ус ск іе, ничѣмъ почти не обогатили философской лите­
ратуры... но сила н а ш ею народа выразилась въ художествен­
н ы й образахъ, и въ этомъ отношеніп м ы идемъ впереди Евро­
пейской литературы и я в л я е м с я для нея образцомъ»
Если русская публика удивляется, что Ив. Карамазова можпо
противопоставлять Фаусту Гете, то г. Булгаковъ дѣлаетъ это
«сознательно п обдуманно» и считаетъ это сопоставленіе
«вполнѣ законнымъ», потому что онъ уже «привыкъ ц ѣ н и т ь
свое ' нацю н альное достояніе по сравпенію съ Западомъ». Нѣмецкій Фаустъ гносеологиченъ, a русскій— этиченъ; онъ страДаетъ, «измученный совѣстью».— «Признаюсь,— говоритъ г. Булп ! ^ ВЪ’~ Л Л ю 6 ш 11 чѣ ню Ш У чеР т У Р у ц к о й инт еллигенціи,
отличающую ее, на мой взглядъ, отъ Западно-Европейской. О на

—

180 —

придает ъ ореолъ м ученичест ва и нравст венной ч и ст о т ы ,
она исключаете самодовольство и культурную буржуазность, она
одухотворяете. Такъ, иногда лицо тяжело больного кажется красивѣе, интеллигентнѣе, благороднѣѳ здороваго румянаго лица».
«Больная совѣсть, эта уд и в и т ель н а я болѣзнь, опредѣляетъ весь
характеръ русской культуры
М ы , русскіе, томимся постоян­
ной религіозной и метафизической жаждой», даже «безсиліе
паше» имѣетъ своимъ благороднымъ корнѳмъ все ту же удиви­
тельную болѣзнь, которую «любитъ и цѣнитъ» г. Булгаковъ.
Совѣсть иаіпа болитъ, «и пусть болитъ!»— восклпцаетъ г. Бул­
гаковъ,— пусть болитъ, пока мы невластны научить «дите», не
можемъ его накормить, пока оно «бѣдно и почернѣло отъ чер­
ной бѣды>, пока «не обнимаются, не цѣлуются, не поютъ пѣсенъ радостныхъ>.
Итакъ, вотъ въ чѣмъ дѣло. Наконецъ-то, насъ оцѣнплн,
оцѣнили наше достояніе, и оказалось, что мы нарочито добрые,
что насъ слѣдуетъ любить и хвалить за то, чѣмъ мы отли­
чаемся отъ Запада.
II.

ь

Нѣсколько странно, одпако, то, что въ концѣ концовъ совѣсть
должна болѣть лишь до тгъхъ поръ, пока «не поютъ пѣсеиъ
радостпыхъ», т.-е. пока не «рявкнутъ осапну>, по выраженію
чорта; когда же загремптъ всеобщая осанна, —русскій иителлигентъ выздоровѣетъ отъ своей удивительной болѣзни», лицо его
станетъ менѣе красиво, интеллигентно и благородно, но болѣе
здорово п румяно. Не такъ ли? Или какъ понимать это <пока>?
Но такой конецъ лекціи г. Булгакова идетъ совершенно въ разрѣзъ съ ея содержаніемъ. Вѣдь, болѣзнь Ив. Карамазова совсѣмъ \
Другая,— ее пѣснями радостными вылѣчить нельзя! Онъ знаетъ
объ умплптельномъ финалѣ исторіи и все-таки «почтительнѣйше
возвраіцаетъ билетъ». Г. Булгаковъ самъ не замѣтилъ, какъ
подмѣнплъ гражданскимъ мотивомъ міровую скорбь Ивана. «Про­
блема соціалпзма» дѣйствптелыю разрѣшается финаломъ, но
«проблема теодицеи>?.. Л именно, она мучить русскаго Фауста.
ІЗѢра въ прогрессъ, которая выражается въ послѣднихъ словарь
лекціи, можетъ не имѣть ничего общаго съ теодицеей. Великія
слова Гете во второмъ Фаустѣ, которыя цитируетъ г. Булгаковъ,
пе заключаютъ въ себѣ теодицеи и не нуягдаются въ ней. И
*) Ради Бога , хоть пе весь! Ио дѣлайто „бол’ ную совѣсть“ отвѣтствешюй
за все спѳцифически-русскоо!

—

181 -

именно, потому проблемы нѣмецкаго Фауста всѣ до одной глу­
боко реальны, а проблема русскаго Фауста— просто плодъ горестнаго и болѣзненнаго недоразумѣнія.
Но г. Булгаковъ возражаетъ: «не нужно думать, будто этотъ
вопросъ задавался только религіознымъ воззрѣніемъ, онъ остается
и для атеистическаго, съ еще большею силой подчеркивающего
гармонію будущаго, которая покупается, однако, дисгармоніей
настоящаго».
Право, это можно принять за милую шутку. Атеистическая
теодицея! Очень хорошо.
Да, и «атеисты» думаютъ, что гармонія покупается дисгармоніей настоящего, но они вовсе не желаютъ оправдывать такой
порядокъ вещей съ нравственной точки зрѣнія. Если любве­
обильный отецъ высѣчетъ «русскаго мальчика», то въ умѣ этого
мальчика возникнетъ проблема— оправдать отца; но если разбойникъ нападетъ на меня съ крикомъ «1а bourse ou la vie», то
я, «покупая» у него жизнь, отнюдь пе обязуюсь оправдывать
его. Тутъ не можетъ быть никакой этической проблемы. У того !
самаго Ницше, о которомъ такъ рѣшительно судитъ г. Булга­
ковъ, онъ могъ бы найти ясно выраженную мысль, что между
стихійными процессами и нравственностью нѣтъ и не можетъ
быть рѣшительно ничего общаго. Позитивисты отнюдь не счи- \ j
таютъ міропорядокъ цѣлесообразнымъ. «Самъ найди цѣль для
твоего существованія »,— говоритъ Ницше. Человѣчество могло бы
сказать: «скверно намъ, братья, и очень скверно на этомъ шарикѣ, затерянномъ въ безконечномъ пространствѣ, но надо по­
пробовать устроиться возможно лучше: ни на что, кромѣ какъ
на свои силы, мы не можемъ падѣяться». Позитивисты не хотятъ
Sich über Wolken seinesgleichen dichten.

При чемъ же тутъ теодицея?
I.
Булгаковъ сильно перезабылъ основы марксизма: «гармонія соціализма,— говоритъ онъ,— покупается здѣсь (т.-е. по
ученію Маркса) жертвой страданій капитализма. Муки родовъ
неустранимы, слѣдовательно, съ полнымъ правомъ и съ полною
силой можетъ быть поставленъ вопросъ Ивана о цѣнѣ этой будущсй гармоніи» и т. д. Отчего же не «можетъ»? Всякая
мыслящая личность ставитъ для себя вопросъ: «быть или не быть? »
Но теодицея здѣсь ве причемъ. «Муки неустранимы», но развѣ
это оправданіе пхъ, или осужденіе?— это констатнрованіе факта.
Личность— устранима: если настоящее для тебя сплошное горе,
а въ будущемъ ты не видишь достойной цѣли,— устранись; но

— 183 —
этимъ ты осудишь себя, а не природу. Человѣчество же перенесетъ
всѣ муки и «родйтъ» гармонію; нехорошо это, конечно, безъ
мукъ бы лучше, но человѣчество лишь медленно измЬияетъ
основы своего существованія, приспособляясь къ стихіямъ и
приспособляя ихъ къ себѣ. Вотъ и все. Для позитивистовъ не
существуетъ тутъ никакого вопроса, такъ какъ они не допускаютъ грубаго антропоморфизма нравственныхъ цѣлей въ своемъ
представленіи о природѣ. Г. Булгаковъ вскользь обѣщаетъ раз­
решить и устранить эту проблему путемъ метафизическаго и
религіознаго синтеза. Что жъ, разрѣшайте. Это будетъ тысяча
первое рѣшепіе мнимой проблемы мнимыми средствами.
Съ точки зрѣнія позитивиста проблема русскаго Фауста,
проблема теодицеи, есть недоразумѣніе.
Впрочемъ, г. Булгаковъ еще иначе формулируетъ ее, а именпо
въ видѣ трехъ такихъ вопросовъ:
1. «Вопросъ относительно обязательности нравственныхъ
нормъ, повелѣвающихъ жертвовать безличному прогрессу или
благу другихъ людей своимъ личнымъ благомъ и интересами».
Этотъ вопросъ мы принимаемъ, но отчего не формулировать
его проще: «долженъ ли я жить для цѣлей, лежащихъ внѣ круга
моихъ личныхъ интересовъ, или только для чисто личныхъ
цѣлей?»
2. «Вопросъ относительно того, что можно назвать цѣноіі
прогресса, въ которомъ счастье будущаго поколѣнія покупается
насчетъ несчастья настоящпхъ».
Какъ метафизическій вопросъ о нравственной цѣнѣ такого
порядка, опъ просто пзлишеиъ: нравственно ли, что молиія
убиваетъ иногда людей? и т. д.
Реальное же зерно въ немъ все то же: «долженъ ли я жить,
вѣрнѣе, работать для другихъ, стоять ли того они и ихъ счастье?» •
3. «Вопросъ относительно будущаго этого человѣчества, для
котораго приносится столько жертвъ».
И опять, если въ такомъ вопросѣ есть практический, жизнен­
ный смыслъ, то и онъ сводится къ первому: «стоитъ ли грядущее
счастіе жертвъ съ моей стороны?»
Стоитъ лп жить вообще? а если жить, то какъ— для себя,
или для другихъ? Вотъ здоровое зерно Карамазовскаго вопроса,
і въ которомъ нѣтъ ничего общаго съ проблемой теодицеи.
Карамазовъ не думаетъ, чтобы слѣдовало жить для другихъ,
потому что прогрессъ человѣчества вещь сомнительная, да и не
можетъ считаться вознагражденісмъ за муки невпнныхъ страдальцовъ, но онъ думаетъ, что можно жить «для клейкихъ листоч-

ковъ и голубого неба», и что тогда «все позволено», и можно,
махнувъ рукой па золотыя дали, самому постараться быть человѣкобогомъ.
Какъ же отнесутся къ этимъ вопросамъ и этимъ отвѣтамъ
позитивисты?
Во-первыхъ, всякій вопросъ о долгѣ отпадаѳтъ для нихъ
самъ собою. Г. Булгаковъ зачастую употребляетъ выраженіе:
«мораль долга и любви»; про любовь мы пока помолчимъ, такъ
какъ не усматриваема рѣшительно никакой связи между нею
и долгомъ и памятуемъ, что еще ап. Павелъ п р о т и во п о ла іа лъ
эти двѣ морали,— но долгъ для позитивиста есть пустая фикція,
зачастую превращающаяся, однако, въ тяжелую цЬпь. Кандалы
хороши для полузвѣря, но чѣмъ дальше, тѣмъ болѣе тяготить
человѣка.
Человѣкъ ничего не долженъ, ему «все позволено». И ко­
нечно надо стараться быть человѣкобогомъ, потому что всякое
время само себя оправдываетъ
Im Weiterschritten findt er Qual und Glück,

и жизнь, и свободу надо завоевывать ежедневно.
Отсюда ясно рѣшеніе вопросовъ относительно будущаго:
оно вовсе не есть оправданіе настоящаго; нынѣшнее поколѣніе
вовсе не «жертва вечерняя», цѣною которой покупается зав­
трашнее золотое утро, но сознательная и дѣятельная жизнь
человѣчества есть целесообразный процессъ (или становится
имъ), ein W eiterschritten. Человѣкъ не' удовлетворенъ, онъ
страждетъ и творитъ идеалы, онъ идетъ впередъ и, умирая,
передаетъ свои завѣты дѣтямъ и внукамъ, не ради оправданія
міра и не въ силу мученій совѣсти, а потому что въ тяжелой
борьбѣ за существованіе изъ него выработался творецъ и боецъ.
Д а , неясны воспоминанія г-на Булгакова о марксизмѣ, не­
ясны и неточны. Гдѣ онъ видѣдъ тамъ оправданіе настоящаго,
покупку будущаго? Мы видимъ тамъ теорію борьбы классовъ
за преобладаніе и реальное счастье. Мы хотимъ принять участіе въ этой борьбѣ согласно нашимъ симпатіямъ.
Симпатіямъ? Личному интересу, хотите вы сказать? Пози­
тивисты разрушаютъ долгъ, отказываются отъ религіи5 нрав­
ственности, самопожертвованія! Что жо остается для ихъ «все
позволено кромѣ распутства и черстваго эгоизма?» Da ist der
Hund begraben!— Смердяковъ! Но мы не б о им ся Смердякова.
Въ этомъ существенная разница между Достоевскимъ и
Ницше, которой мы еще коснемся.

—

184 —

185 —•
Все дозволено. И упоительно строить Вавилонскую башню'
Личные интересы? Да, это глубоко личный нагаъ интересъ— эта
война со стихіямп и мракобѣсіемъ, война не на жнвотъ а на
смерть <Клейкіе листочки, голубое небо?» но есть еще т вор- чесгто! расширеніе своей личности до границъ возможнаго.
Ьоціальное творчество есть истпиктъ, который на высшихъ
стадіяхъ является сознательнымъ оправданіемъ личной жизни, ея
смысломъ и прелестью,— жажда власти надъ природой, жажда
все расширяющейся жизни. Могучая жизнь не можетъ быть
эгоистичной, она слишкомъ широка для этого, она захватываешь
другихъ, будитъ, зоветъ, она намѣчаетъ огромныя дѣла, потому
что психика человѣка долговѣчнѣе п шире его тѣла. И вотъ:
E r wandle so der Erdengang entlang.

Такъ что К арам азовой вопросъ и въ этой его формѣ, въ
формѣ вопроса личной жизни, не существуетъ, или самъ собою
разрешается въ здоровой, творческой натурѣ,— существуетъ онъ
только для ипохондрпковъ, декадентовъ, которые все равно гиб­
нуть, либо запутавшись въ собственныхъ сѣтяхъ, либо устра­
няемые природой. Такъ думаютъ позитивисты *).
Къ чему тутъ теодицея и вся россійская фаустовщина? По­
беда не оправданіе, даже не цѣль, а результата. Если бы впе­
реди и не было побѣды (и она все еще гадательна), то и тогда
надо бы попытать силы, потому что ничего не подѣлаешь! либо
борись, либо умирай.
Но г. Булгаковъ увѣряетъ, что позитивисты ne мепѣе другихъ заинтересованы въ томъ, чтобы былъ наконецъ отпертъ
таинственный ларчикъ. Предоставьте лучше позитивистамъ сампмъ судить объ этомъ.

III,
Теперь нѣсколько словъ по поводу замѣчаній г-на Булгакова
о Ницше и относительно больной совѣстн, которую такъ «лю­
бить» г. Булгаковъ.
«Я сынъ моего времени,— говоритъ Ницше,— скажемъ де­
кадентъ, но я наконецъ понялъ это и старался бороться противъ
этого. Действительно, ничто не волновало меня такъ, какъ провсякоѴ конДп^типпп» ™ ВЛПР°СЪ этотъ продолжаетъ существовать и для
нія отвѣчать ня пппппл. ХИКИ’ К0Т0Рая нѳ можетъ огрѣшиться отъ стремлеотвЬчать на вопросы, ненужность которыхъ давно доказана.

блема декадентства... Добро и зло— это только манера разрѣшать
эту проблему: если поймешь признаки упадка— поймешь и
мораль, поймешь, что скрывается подъ ея священнѣйшпми име­
нами и формулами цѣнностп: обнищавшая жизнь, жажда конца,
великая усталость. Мораль отрицаетъ жизнь!»
Достоевскій былъ типичнѣйшій декадентъ. Его «осанна»
прошла черезъ горнило сомнѣній, но прошла потому лишь, что
любовь, примиреніе, умиротвореніе, покой и, замѣтьте, п о д ч и нсніе авт орит ет у— это все, чего жаждала его больная, изму­
ченная душа. Достоевскій геніально формулировалъ «атеисти­
ческую критику», но отшатнулся отъ соответственной этики,
не вѣ р уя въ человѣ каі Г. Булгаковъ скажетъ: «я же и говорю,
чіо тутъ дѣло вѣры!» Но мы говоримъ не о вѣрѣ,— религіи, а
о довѣріл къ спламъ и соціальному инстинкту людей. Смердяковъ пспугалъ Достоевскаго. «Нельзя все дозволять,— пугливо
шепчетъ онъ,— «вонъ Смердяковъ слушаетъ! Lampe muss einen
Gott haben *) Смердяковъ muss eine Moral haben». И въ себя
самого не вѣритъ Достоевскій.
Иванъ Карамазовъ можетъ и хочетъ жить, но до 3 0 лѣтъ
и считаетъ свою жажду жизни «неприличнѣйшею». Почему?
Потому что видите ли: «нѣтъ добродѣтели, если нѣтъ безсмертія» Мало того: «эгоизмъ», даже злодѣйство должно быть приз­
нано необходимымъ, самымъ разумнымъ и даже благороднѣйшимъ исходомъ»... т.-е. разъ долгъ перестанетъ тяготѣть падъ
человѣкомъ. Вотъ гдѣ безпросвѣтный эгоизмъ: если «я» есть
нѣчто преходящее, если послѣ смерти нѣтъ ни награды, ни
кары, то остается быть злодѣемъ! Такъ мыслитъ декадентъ о
человѣкѣ. Было бы неприлично доказывать въ XX вѣкѣ, что
возможенъ самый благородный идеалпзмъ помимо вѣры въ
безсмертіе.
Жизнь и исторія даютъ примѣры въ изобиліи. Но Достоевскій впился въ свою «осанну», какъ необходимый наркотикъ
для его надорванной души, и намалевалъ чорта какъ можно
страшнѣе, «дабы не прельститься».. И что же такое романы
велпкаго мученика, какъ не самозащита, не самоочищеніе:—
свои сомнѣнія, хулу свою онъ влагалъ въ уста другимъ и съ
страдальческпмъ сладострастіемъ расппналъ собственную свою
критику,
Г. Булгаковъ конечно знаетъ, что все, что говоритъ Достоевскій о немпнуемомъ «злодѣйствѣ» нерелигіознаго человѣка—
СѵшествпКмт.Г«п«Е!!^ I Гвйнѳ Кантъ> Рѣніившійся возстановить Абсолютное
Ч щество въ критикѣ практическая разума. Лампе былъ слуга Канта.

'

— 186 —
жупелъ, И потому яамъ кажется очень страннымъ отношеніе
г. Булгакова къ великому врагу декадентства, къ великомѵ
защитнику жизни, къ ф р . Ницше.
Бросивъ великому страдальцу истины упрекъ въ «сердечной
пустотѣ», г. Булгаковъ разражается такой тирадой:
Душевная драма Ницше и Ивана Карамазова одна и та
же, теорш аморализма не совмѣщается съ моральными запро­
сами личности. Величіе духа Ницше, на мой взглядъ, выра­
жается именно въ страстности и искренности переживанія этой
драмы, которая окончилась трагически— сумасшествіемъ Ницше.
Д р уго ю п у т и изъ ф илософ ы Н ицш е нѣ т ъ и бы т ь не мож ет ъ».
Іутъ два громадныхъ, чудовищныхъ недоразумѣнія. Скажетъ
I ЛП г. Булгаковъ откуда почерпнулъ онъ свѣдѣнія, что амора­
лизмъ Ницше былъ для него мучителенъ и не совмѣщался съ
запросами его моральной натуры? Г. Булгаковъ не скажетъ
этого. Эта драма существуетъ только въ воображеніи г. Булга­
кова. Пусть г. Булгаковъ прочтѳтъ предисловіе Ницше къ «Ра­
достной наукѣ», тогда онъ увидитъ, что Ницше привѣтствовалъ
свой аморализмъ, какъ освобожденіе, какъ выздоровленіе. «Изъ
этой книги неизсякаемой струей бьетъ благодарность, это сатурналш духа, освободившегося отъ долгаго гнета»— «блеснула
надежда на здоровье, опьянѣніѳ выздоравленіемъ», «это взрывъ
радости (Frohlocken) по поводу воскреснувшей вѣры въ завтрашній л послѣзавтрашній день».
Въ послѣднемъ своемъ сочияеніп «W ille zur Macht» Ниц­
ше готовился изложить свое положительное ученіе, и никогда
онъ не былъ сильнѣе, вдохновен нѣе, радостнѣе!
Его злоба, злоба бойца въ побѣдопосномъ сраженіи.
И великій умъ угасъ. Причиною этому была наслѣдственность, страшное напряженіе ума, потребовавшееся для перео­
ценки всѣхъ цѣнностей, а главное то, что по мнѣнію Ницше
свело въ могилу Клейста и Гельдерлина, да и Лессинга в
Ш и л л е р а ,— филистерская тупость современниковъ. Этотъ колос­
сальный умъ палъ въ борьбѣ, превосходившей даже его силы,
юрячее сердце разбилось— и вотъ г. Булгаковъ присоединяется
ісъ хору тѣхъ, кто говоритъ дѣтямъ: «смотрите,— вотъ примѣръ
для васъ, онъ гордъ былъ, не ужился съ нами» и сошелъ съ
ума, и «не было другого выхода для иего».
Что сказалъ бы г. Булгаковъ, если бы какой-нибудь досужій
ораторъ, взгромоздившись па свѣжую могилу нашего чуднаго
спепскаго, заговорилъ бы: «вотъ результаты морали любви и
долга: запой, сумасшествіе, смерть».

Но могила Ницше не менѣе дорога намъ.
«Нельзя быть счастливымъ, когда все вокругъ страдаетъ
и само причиняетъ себѣ страданіе, нельзя быть нравственнымъ,
когда ходъ человѣческихъ дѣлъ определяется насиліемъ, обманомъ, несправедливостью, нельзя даже быть мудрымъ, пока все
человѣчество не соревнуетъ въ стремленіи къ мудрости и не
вводить личность въ жизнь и науку самымъ мудрымъ образомъ».
«Личность не можетъ жить прекраснѣе, чѣмъ созрѣвая для
смерти, для жертвы собою во имя справедливости и любви».
Кто это говоритъ? Это говоритъ Ницше. Стало быть не­
чужда же ему была мораль любви? Правда, мораль долга была
ему всегда чужда. Если г. Булгаковъ потрудится сравнить пер­
вый произведенія Ницше, хотя бы «Schopenhauer als Erzieher»
съ послѣднимъ «Der Antichrist» (W ille 'z u r Macht), то онъ
убѣдится, что къ концу жизни Ницше пришелъ все къ тому же,
къ идеѣ культуры, — только совершенно отпали отъ пего его
пессимистическія убѣжденія, его буддпзмъ, декадептщпна. Страш­
ная потеря для человечества, что послѣдняя, самая важная книга
Ницше осталась незаконченной, потому что онъ все время
шелъ впередъ, этотъ апостолъ правдивости и смѣлости. Но
конечно, здѣсь не мѣсто для апологіи Ницше. А молодымъ
доцентамъ, жаждущпмъ славы, Ницше далъ прекрасный совѣтъ:
«Давайте, будемъ идеалистами! Если это не самое умное,
то самое практичное, что мы можемъ сдѣлать. Давайте разгу­
ливать по облакамъ, бесѣдовать съ безконечностью, окружать
себя со всѣхъ сторонъ великими символами. Зурзумъ, бумбумъ!—
цревосходный совѣтъ! Пусть нашимъ аргументомъ будетъ высоко
поднятая грудь, нашими заступниками прекрасный чувства!»
Болѣзнь есть болѣзнь, а больная совѣсть— болѣзнь гибель­
ная, сопровождающаяся страшной растратой силъ. Цѣль Ниц­
ше— освободить человѣка отъ этой болѣзни, въ которой онъ
видѣлъ нѣчто унизительное и грязнящее. Но г-ну Булгакову
нравится эта изнурительная болѣзнь. Люди съ ума сходятъ,
Слизки къ самоубійству— ничего! зато лицо одухитвореннѣе!
Да, дитя плачетъ! Но при чемъ тутъ совѣсть? Мы не за­
ставляли плакать дитя! Когда врачъ видитъ больного, онъ лѣчптъ
£азвЬ его мУ?итъ совѣсть оттого, что тотъ вообще забол' лъ. Для облегченія страданія отнюдь не необходимо даже
сострадать. «Состраданіе можетъ въ рѣшитольный моментъ сму­
тить врача, связать его ловкія, богатыя помощью руки», гово­
рить Ницше.

—

188
—

Если кто-нибудь бьетъ беззащ итное сущ ество — mm чй»™
т у » »он совѣстъ? Н о е ш , во „ н і есть / у і с Г о и Z L c Z .
с п .Т ,ы ш

Г

5

' ,Щ П,У' Н °

т ГУ “

* '™

“

«*■

« S -

„ 7 и .
’ К0І0р0е явнымъ « в р м о т не истекаетъ изъ
меня? И бороться съ нимъ я не обязанъ, и любить к о г о іы Т о
мы иел-L ™ Я 0ГНЮДЬ НѲ .обязанъ- Съ иегодоваиіемъ отвергаемъ
мы нелЬпое словосочеташе «любовь и долгъ». Ненависть и лю
бовь— свободны, оиѣ вытскаютъ изъ самаго существа личности
изъ ея чувственной природы, а долгъ есть нѣчто п р и в Г о ™
со стороны, чему человѣкъ подчиняется.
входящее
W ille zur Macht! и это воля не должна быть неппемѣнно
разрушительной и чрезвычайно рѣдко ею бываетъ. Хищники п

™ ро Г и Г

Z

° Z

z к°’
ешош- с , я і
<фЫЦарИ духа,) nPe6W ™

вѣчно. Быть твор-

одѣтѵ ш ѵю Т п?'111“ СВ0Й ЛИЧНЫЙ Щеалъ> видѣть В0кругъ себя
Ц ѣіущую жизнь вызываетъ радостиыя чувства, любовь ласкѵ
благодарность и чувствовать дѣлесообразное и роскошное при’
мѣпеніе своей с ы - а е ™ 0, к г і е ... & „
шиваетъ Ницше: «Чувство растущей мощи».
А оно, конечно, болѣе всего выражается въ творчеств* Это
также счастіе второй части Фауста, которая н е о Х м а ота
первой, потому что обѣ онѣ даютъ отвѣтъ на вопросъ объ иілюГ й сть" Щ ,Т Г ° С ,М ,И '
™
что мы х ™
1 « аД0 ея ШПОрЪ’ ЧГОбы учпть <дагё»> потому
н а ! жизнь
ВЪ Т І П0ДДеР *кУ
б»Рьбѣ, а борьба-1
жизнь... Быть человѣкобогомъ! развѣ это значить быть
злодЬемъ, или банкиромъ, пли добродѣтельнымъ фплистеромъ'

—

—

Ï Ä

ГЛУ60К° УБаЖаемъ даР'ь Достоевскаго, но считаемъ его
клеветникомъ на жизнь. Мы кореннымъ образомъ расходимся

IS S L Z T “*' ”

его

189

вѣріе Фауста къ медицинѣ). Но, впрочемъ, что за дѣло? Вѣдь
«интрижка Фауста съ Маргаритой излишня для трагедіи п могла бы
быть уступлена любому изъ второстепенныхъ персонажей» *).
Сцена въ таверпѣ, очевидно, совершенно нзлишній эпизодь,
сцена у вѣдьмы — простая декорація. Словомъ, кромѣ первой
сцены, все остальное наппсано бѣднымъ Гёте совершенно напрасно. Только теперь открылись у меня глаза. Очевидно, Гамлетъ тоже гносеологическая трагедія: припомните: «Есть много
вещей, другъ Гораціо»... ну, а остальное несущественно. Не
относиться жо въ самомъ дѣлѣ серьозно къ «интрпжкѣ» Гамлета
съ Офеліей?
Но Фаустъ не есть гносеологическая трагедія, a трагедія
всей человѣческой жизни въ совокупности. Правда, Фаустъ тер­
зается тѣмъ, что абсолютное знаніе ему недоступно, онъ проклинаетъ схоластику, но4 онъ проситъ взамѣнъ— жизнп, молодости,
любви! Трагедія гне^гологпческая уже кончилась. Вотъ онъ,
хилый старпкъ, г очарованный, разбитый, котораго
S tatt der lebendigen Natur
Umgiebt im Rauch nnd Moder nur
Das Thiergeripp und Todtenbein,

который проклпнаетъ свою «собачью жизнь» и хочетъ
Von allen Wissensqualu entladon
Im Mondscheins Thau gesund sich baden,

по не пмѣетъ сп.іъ для этого.
И вотъ чудо возвращаетъ ему его силы, л онъ начпнаетъ
новую жизнь, не радп пауки, а радп полнаго самоудовлетвореиія.
И тутъ начинается трагедія «Фаустъ»— Гете.
Г. Булгаковъ превозносить прологъ на небѣ. Действительно
это дивная увертюра къ величайшей трагедіи, но говорится ли
тамъ хоть что-пибудь о позпаніп? А между тѣмъ Гете самъ
опредѣляетъ тамъ смыслъ своей трагедіи

IV.
.тіпП е р ш

часть Фауста есть гносеологическая

г ;::П " осіь г- Булі,аковъ «■"*"»

трагедія

ими другими. Но вся «гнесеологическая трагедія»

г г с,е-ы ф,ги* " ”

Эту

занпмаетъ

Г ™ ™ ™
РГ еДШ’ За исклютен* мъ эпизодической сцены
СЪ ученикомъ (развѣ только г. Булгаковъ отнесетъ сюда недо-

Der Mensch dient au f bosondrc Weise.
Aicht irdisch ist des Thoren Trank und Speise,
I h n treibt die Gälirung in die Ferne ,
E r ist sich seiner Tollheit halbbewusst,
Jom Himmel fordert er die schönsto Sterne,
U n d von der Erde jede schönste Lust
Und alle Nah und alle Ferne
Befriedigt nicht die tiefbewegte Brust.
1) Кстати кому же собственно? Вагнеру? Валентину?

—

190 —

™
Ѣ,ІШШ НеуДОВЛѲТВ°Репность, вѣчный порывъ, въ К О Т О Р О М Ъ
стремлеше къ познанію лишь частность.
яоторомъ
И что же такое Мефистофель въ предполагаемой гносеото
Фауста:

^

Б0ПЛЬ & * * , лли ™

«обѣихъ душ ъ,

„Oh, ftlhrt mich wog’zu neuem bunten Loben“.

mr«Эи> * * *ЖДа ЖИЗНП’ М0ЩИ’ размаха> страсти,— на небѣ луч­
шую звѣзду я на землѣ величайшую радость хочетъ онъ Но
Мефистофель превращаетъ въ тлѣні eïo радости^ заставляем
померкнуть его путеводный звѣзды. За порывомъ страсти за по
летомъ творческаго ума, за горячей иллюзіей человѣческГп
существа идетъ разлагающій, холодный, скептическій, насмѣшивый разумъ, этотъ безпокойный спутникъ. И однакоже и онъ
этотъ мучитель, подливаюшій ядъ въ чашу радости— необходима, ’
онъ толкаетъ человѣка вѣчно впередъ. И
Т детъ
Д
’
Unbefriedigt jeden Augenblick.

Богъ трагедія, г. Булгаковъ!
/Т о, что вы считаете излишней «интрижкой» Фауста съ
Мар^рптой, есть божественное нзображеніе сладкихъ, скоропреД щпхъ пллюзій любви, ея жестокихъ, грубыхъ ѵжасныхъ
разочаровашй. Шопенгауэръ умѣлъ понять это.
’ УЖаСНЫХЪ
Г-пъ Булгаковъ считаетъ за лишнее все, что но вмѣщается
Ф а /с т Г Г Р"
еГ° П° НИМаНІЯ ФауСТаинтрижка“
Фаустъ долженъ познавать, какъ самый ординарный проф ессор
a всѣ остальныя трагическія переживанія можно уступить «лю­
бому второстепенному персонажу».
0
И резюмируя мы скажемъ: «русскій Фаустъ» по значительш же" І Г н к Г * ЦѢНН° СТП СВОеЙ МуТреИНеЙ ^ амы
няѵпи.
’ РУССЕ0Му М°РМИСТУ можно бы было многому
научиться у нѣмедкаго аморалиста; и нам ъ надо много учиться
сХ птГ , ' " Г
П’ стремясь возвеличить <свое», внимательно
слѣдить Ja тѣмъ, не искажаемъ лп мы «чужого».

Трагизмъ жизни и бѣла^ магі^.
ï.

Въ началѣ прошлаго вѣка въ Германіи жилъ талантливый
чсловѣкъ, по фамиліи Гардеибергъ, писавшій свои странныя произведенія подъ псевдонимомъ Novalis. Онъ былъ м а іъ .
Въ то время среди германской интеллигенціи свирѣпствовалъ интересный психозъ, сущность котораго заключалась, по
термпнологіи эмпиріокритицизма, въ колебаніп экзистенціала:
плохо различали, гдѣ кончается дѣйствительность и гдѣ начи­
наются грезы. Германская дѣйствительностъ въ то время была
отвратительна, а жить какъ-нибудь надо было. Бороться съ дей ­
ствительностью для горсти интеллигенціи было невозможо; нѣмецкій Михель сігалъ непробуднымъ сномъ. И вотъ, германская
иптеллпгенція, отданная на жертву безплоднымъ мечтамъ и умство­
вав! амъ въ четырехъ стѣнахъ кабинета,— заболѣла. Послѣ Наполеоновскихъ войнъ, когда умерла вспыхнувшая было надежда,
стало еще иошлѣе и будничнѣе вокругъ, и болѣзнь приняла
острый характеръ.
Міръ старались сдѣлать призракомъ, чтобы имѣть право счи­
тать свои грезы равноправными съ нимъ. Действительность пелѣпа, нравственный идеалъ прекрасенъ. Дѣйствительность ре­
альна,— нравственный идеалъ пока пустое слово? Такъ нѣтъ же!
Фихте пе можетъ допустить этого, героическимъ усиліемъ ума
опъ заставляетъ себя иначе смотрёть на вещи: идеалъ реаль­
нее самой действительности; действительность— сонъ, призракъ,
а идеалъ— скрытая сущность вселенной1)*
*) Гегель утверждалъ, что ученіе Фпхто создано на основанін субъективныхъ потребностей и чувствъ и, главнымъ образомъ, на основані» чувства
неудовлетворенности, недостатка и пустоты, страданія и тоски. Источникомъ
системы япляется „страсгное стремленіе къ свободѣ“. Hecel. Werke. 1. Dillerenz des Ichteschen und Schellingischen Syst. d. Phil.

—

192 -

Став* на такую точку зрѣнія, даже Фихте, несмотря на
всю страстную активность своей натуры, пришелъ къ вѣрѣ въ
абсолютный нравственный міропорядокъ, вѣрѣ, совершенно
дискредитировавшей въ глазахъ германской пнтеллигенціп опытъ
п реальную активность. Идеалпзмъ л романтизмъ быстрыми
шагами шли къ мистическому самоусыпленію: все, что жаждало
ссрдце, объявлялось неосуществпмымъ на землѣ (и подчасъ
такая неосуществимость доказывалась съ болѣзненаой раздрааштельностью), но зато существующимъ въ поту сторон немъ'
мірѣ. И, конечно, этп два результата трудности осуществл.нія
пдеаловъ: пессимизмъ по отношенію къ реальной жизнп п мистичесшй оптпмизмъ,— одинаково успокаиваюсь п примиряют
съ будничною пошлостью п собственнымъ безсиліемъ.
Идеалистпческій романтизмъ былъ самозащитой, наростомъ
своего рода мозолью, которой душа отгораживалась отъ міра’
по эта мозоль, почти необходимая въ эпоху безвременья, пнослѣдствш является препятствіемъ. Когда весна на дворѣ, надо
поскорѣе отбросить запоры, замазку, войлокъ, которыми мы за­
щищались отъ стужи, сидя у камелька и слушая бабушкины
с к а з к и ... Природа просыпается... просыпается п Михель,
и, по слову Энгельса, является наслѣднпкомъ германской
идеалистической философіи. Бабушкины сказки расходятся въ
головахъ людей по полямъ и лѣсамъ и пытаются реализоВИТЬСЯ,

V

Новалисъ былъ самымъ яркимъ представителемъ романтическаго идеализма, самымъ дпковиинымъ изъ оранжереПныхъ зимнихъ цвѣтовъ. Онъ совершенно утерялъ способность отличать
действительность отъ грезъ (по крайней мѣрѣ, онъ съ удовольствіемъ л гордостью утверждалъ это). Богъ, фантазируя, тво­
рить міръ, человѣческая фантазія тоже обладаетъ творческою
способностью, едва ли менѣе реальной. Наши желанія могутъ
реализоваться не только при помощи труда, что трудъ?— проза!
(Нѣмецкій интеллигента зналъ, что т р уд и т ь ся надъ осуществдепіемъ идеала, значить пробивать сгЬну лбомъ.) Нѣтъ, стоить
лишь сильно пожелать, постулировать — и постулируемое окажется налицо.
Міръ, по воззрѣпію Новалиса, какая-то скатерть-самобранка:
чего хочешь, того просишь... правда, врядъ ли сытъ будешь...
о іолодъ Новалиса былъ пе реальный, а духовный. Насы­
титься воображаемымъ бифштекеомъ нельзя, но наслушаться
воображаемыхъ мелодій возможно. А, вѣдь, иителлигептъ былъ
сыіъ. Іогъ же поэтическій Новалисъ аккуратно получалъ ка-

венный окладъ, служа чиновннкомъ по управленію государствен­
ными рудниками. Часто, читая Новалиса, спрашиваешь сеЛя«да полно, болѣзнь лп это, какъ, напр., у Фихте, или онъ
просто сладко морочить и себя, п другихъ?» Магъ! Магъ всегда
нѣчто среднее между фокусникомъ и волшебникомъ, онъ зача­
стую и самъ не знаетъ, фокусничаетъ онъ или творитъ чудеса
собственные фокусы водятъ его за носъ.
’
Когда у насъ потянуло весной, интеллигепція высыпала
праздничной толпою на волю и весело загомонила на весеннія
темы. Но вотъ ударили легкіе морозцы и зябкіе люди побѣжалп
снять къ натопленнымъ печамъ... А дома, среди будничной
обстановки, стало еще екучнѣе... И вотъ, появились маги. Если
весеннее солнце одержитъ побѣду надъ зимою— маги исчезнуть,
морозы будутъ крѣпчать, маги воцарятся1).
Пока что, и они накрыли столъ скатертью-самобранкой И
чего - чего только пи напостулироваіи: тутъ п познаніе до всясаго иознашя, которое могло бы существовать, если бы даже
шра не существовало, тутъ и душа субстанціональная п душа
пальный!НаЯ’ П нравствеяный «ІРОпорядокъ, и даж е Богъ персо-

Пируютъ новые разудалые Буслаевы за своей скатертьюсамобранкой п зовутъ весь православный людъ на почестенъ
пиръ, а каждаго приходящего ошарашиваюгъ по головѣ «пали­
цей вязовой», тяжелой метафизикой, и если онъ не поморщится
л желты кудрп у него не шелохнутся, подносятъ ему чару зе­
лена вина въ полтора ведра и вводятъ въ міръ упоенія, дале
011 скучной дѣйствптелъностп. Тамъ можно летать и
кувыркаться въ эмппреяхъ, а въ действительности и ходптьто небезопасно: еще Щедринъ предупреждаль, что, того л
утастокъРОПЗОЙДеТЬ

“Юриди,іеская

ошибка», и

попадешь

въ

Росмйсше маги, на пашъ вглядъ, не заслуживаюсь того
сожалѣнія, съ какимъ невольно относишься къ мпстпкамъ ро­
мантическая періода въ Германіп... Но мы оставляемъ въ сто­
рон Ь задачу общей пхъ характерпстикп. На этотъ разъ мы
ограничимся лишь разборомъ одного тппичнаго образчика магическихъ разсужденій, а именно: статьи г. Бердяева о трагизмѣ жизни а).
*

13

194

Ц.
П о ого o Z T *

Г в У= Г

Х

К0НСТа™ РуегЪ И с х о д н ы й

1 ,Г

Х

Г

; Г

“ г ™

трагпзмъ ж и зн и .

L

°=

: г

пѣіъ1 н и к І к п І Г ? Т0Же увѢрялъ’ ,г о въ эмпирическом* мірѣ
никаких* средств* противъ болѣзни совѣстп но нр x ,r!L
отказать себѣ въ удовольствін сказать н * 2 £ ? Z Z Z 2
Г
Г
“
" ^ разъ’ и “ДРУГ* заявил*, что совѣсть будетъ
болѣть, лишь пока льются слезы обижепвы хъ. И г Е о п м е и ѵ
уж асно хочется въ одно н то ж е время увѣрить насъ въ безы сход
номъ траглзмѣ жизни и въ своей вѣрѣ въ прогрессъ н ппосо достп человѣчеекаго рода къ безконечному соверш енствова-

р ; г г г * ,z . “г :
нстафпзцческпхъ П
не

Г Г .; Г

можетъ

ъ

ш ш іѣ

согласиться

Г І 5 Ѵ

на

в .э » о « ™ ,. Щ г ь
такую

формулу

“

Б е?

О нъ

чѵв

1 ”p"‘pec“

Г Б ер ія ев г' го “ ?лю буйгесь на «безнлодпыя уснлія любви»
ди п п ш Г ^ ni
Іф асиш м ъ Фризамъ, брюнеткам* и блонясп ы а
’ ЧТ0 n ° JUU тРагическаго отчаянія, и къ тѣм*
ясный взпръ которыхъ сіяетъ надеждой.
’
ность > ^ппшйтт ? Т Ѣ,еСТВа 0ТКрШаегь n eP W иамп безконечческпхъ CTDCM^pni»
ДЯеВЪ’
ТуТЪ тРагязмъ ™ ѣхъ человѣескпхъ стремлеш й находит* себѣ п сх о д ъ » ... П озвоіьтс' А
эмпирическая-то безысходность какъ же? П о і а д е
мортя МЪ
° МЪ для гРяДУЩаго человѣчества будетъ создапіе
моста между царствомъ Божьнмъ на аемлѣ, царствомъ с в о б о ш
и справедливости н царствомъ н ебесн ы м *!. / B oT b S
Т
леко завели насъ надежды г . Бердяева: вы мечтали о царствѣ
свобод* н с п р а в е д л и в о с т и !-б у д е т * вам* оно; о“ ако, не всѣ
moL T в Г . Г
™
БЪ ЭТ0МЪ Чарствѣ,— мы построимъ еще
мостъ въ «царство н еб есн о е» !.. В отъ к ак ъ мы вѣримъ во все-

3) См. „Иванъ Карамазовъ, какъ философскій тшіъ

могущество разума! Какія перспективы! Но неужели красивый
плаіцъ пессимиста, который такъ къ лицу г. Бердяеву, окон­
чательно забытъ имъ ради виссона и пурпура? Нѣтъ! слу­
шайте до конца: «Тѣмъ царствомъ небеснымъ», заканчиваетъ
г . Бердяевъ, «о которомъ всегда будетъ тосковать духъ человѣческій».
Началъ за здравіе, а кончилъ за упокой! Моста-то, зна­
чить, мы и не достроимъ.,, или такой это будетъ мостъ, по
которому ни проѣзду, нп проходу не будетъ. Такъ что же, всетаки веемогущъ разумъ или пѣтъ? Является реальный про­
грессъ <иеходомъ>, или нѣтъ? Нѣтъ, по мнѣнію г. Бердяева;
но нельзя о немъ не поговорить, нельзя не ударить въ старый,
звучный, испытанный колоколъ; но собственно будетъ ли у
насъ мостъ, не будетъ ли его, a разстояніе между землею и
яебомъ, по которому <тоскуетъ чсловѣчество», будетъ вѣчно
одно и то же.
«Трагическая красота страдающихъ и вѣчно недовольпыхъ»,
учить г. Бердяевъ, «есть единственный, достойный человѣка
путь, ведущій къ блаж енст ву правед ны хъ >. Стало быть, придемъ къ блаженству? Ежели придемъ,— давайте вѣрить въ ра­
зумъ, въ .созидающій трудъ, и отпусти мъ съ миромъ метафизическій идеалпзмъ, который намъ понадобился лишь въ силу нашей
ошибочной уверенности въ «эмпирической безысходности>; зай­
мемся лучше исканіемъ эмпприческихъ выходовъ изъ разныхъ
жизненныхъ трагедій. Нѣтъ, г. Бердяевъ этого не позволить.
Это онъ только такъ насчетъ блаженства праведныхъ упомянулъ,
ради красоты слога!
Согласитесь, читатель: указывать перстомъ на золотая дали
грядущаго, исповѣдовать вѣру въ разумъ и реальный прогрессъ
на землѣ, кончающійся среди сіянія блаженства, — вѣдь, это
красиво?
Но глумиться надъ филистерами, воображающими, что трагизмъ жизни есть нѣчто преходящее, носить печаль сверх—
земного горя па челѣ, чутко впдѣть и слышать ужасъ суще­
ство ван ія, мимо котораго ироходятъ слѣпые, — вѣдь, и это
недурно.
А указавши на эмпирическую безысходность, съ паѳосомъ
утверждать, что еппрптуализмъ есть единственный выходъ, что
перспективы вѣчпости и безконечности открываетъ передъ ж аждущимъ Фаустомъ только идеалистическая метафизика г. Бер­
дяева развѣ пе хорошо? И г. Бердяевъ мѣняетъ костюмъ, какъ
мольеровскій Жакъ, и договаривается до такихъ красотъ, передъ
13*

— 196 —
~

бЛ’ЬДНѢеГЪ СаМа <ателстическая Теодицея» г. Булга-

Какъ вамъ нравится, читатель, такое утвержденіе- снипп
туалистнческая метафизика п р и в едет... къ в ы « у и £
'
l Z Z ° / 7 ^ L 7 m °P M
ш о д іа ч іс , Z l y
и печаль / Г, Бердяеву не хочется огорчать человечество емѵ
хочется пообѣщать «окончательный онтимпзмъ“ но изъ боячнп
унизиться при этомъ до пошлаго антитрагизма о н , !
!

о ™ « , способа» В „ Я „ Ь М Г О д „ , ^ ’ “
діло » ,о? , ™ г. Бордяеиъ « „рьсзпо' о

^

T

,

m

S

n

S

и"„Г„ѵ

ірагнзму. Серьезный человѣкъ, когда душа его поіна негою
ваніемъ, тоской и печалью, не можетъ г о в о р и т Г о Г ^ З “
и когда другой говоритъ о немъ, ему стыдно за к п а Л п Г ,Г ’
ио нашъ милый риторъ внолнѣ снособенъ на это. „Смотрите“ ’—
говоритъ онъ:— «негодованіе, тоска, печаль вѣчно будутъ жить
иа землѣ: но возведите очи горѣ и посмотрите на бумаж ны й
зшевъ, которыхъ мы нускаемъ: какъ блестятъ! Какъ трещат“ эіо и есгь мостъ въ царство небесное!“
б ™
Вульгарны“ ъ нрогрессистамъ г. Бердяевъ бываетъ пногта
благосклоненъ. „Люди, интеллигентная душа которыхъ мѵчптгя
высшими запросами“, по собственному нршнанію г Бердяева

ЯГ2

Ä

F f

Ä

~

”- • №
s

.

III.

“

= гВ
tSLZ

- і »

s s îs œ —

r

£

г. Бердяевъ вывелъ изъ присісорбнаго подбора личныхъ зна­
комству такъ какъ въ марксистской литературѣ такъ же мало
можно вычитать о гедонизмѣ въ смыслѣ г. Бердяева и объ
отказѣ отъ стремленія къ вѣчному совершенствованію человѣка,
вѣчному росту его мощи, какъ и объ активности или пассив­
ности въ смыслѣ Михайловскаго.
Правда, и учителя, и ученики этого паиравленія предостав­
ляли утопистамъ рисовать картины будущаго, а риторамъ вос­
клицать и бряцать, а сами строили мостъ въ царство свободы
и справедливости, не картонный, не для виду только, а гранит­
ный, предполагая, что лишь съ построеніемъ моста и вводомъ
человѣчества во владѣніе «царствомъ», окончится скорбный прологъ, и начнется исторія человѣчества.
Г-ну Бердяеву и прочимъ магамъ хочется дискредитировать
«на}гчный позитививмъ» и доказать, что соціальная борьба
чужда поппманія идеальныхъ цѣлей. И вотъ они подходятъ къ
строителямъ дворца и начинаютъ выражать сомнѣнія въ возмож­
ности довести до конца это дѣло *).

*4 р ” й »

Ужасно не везетъ русскимъ интеллнгентнымъ іушамъ п о
части знакомства съ „учениками“ . У покойнаго М иха^овскаго
Р’> так)е знакомые „ученики“ были, что просто ужасъ' О ш и’
пассивные— непротивленіе капиталистическому злу проповѣло’
вали; друпе, активны е,-въ адъютанты къ р ^ ц а ^ ъ первой^
'на1'0 накопленія поступить жаждали, а мужика приговорили
къ сваренію въ фабричномъ котлѣ. Вотъ и г. Бердяеву не по
везло но части знакомству всѣ лично знакомые ему предста­
вители „социальной борьбы“ сплошь гедонисты чюти нпагтп
чески-разсудочные, ничего, кромѣ удовлетворенія п ер в ы е по­
требностей, не желающіе. Предполагаю, ч™ это зС ю чеиТ е

Мы также считаемъ трагизмъ присущпмъ человѣческой жизнп.
Но разсужденія о немъ г. Бердяева насъ совершенно не
удовлетворяютъ.
Съ одной стороны, трагпзмъ жизнп, по г. Бердяеву, есть
нѣчто мучительное, вполпѣ отрицательное, пзъ чего надо искать
выхода, который г. Бердяевъ п думаетъ найти въ спирптуалпзмѣ; съ другой стороны, красота жизни тѣсно связана съ трагпзмомъ, а смерть трагизма была бы смертью красоты. Евро­
пейской культурѣ ставится въ упрекъ, что она нротпворѣчптъ
трагическому духу. Снпрптуализмъ нравится г. Бердяеву, по­
тому что онъ оставляетъ трагизмъ въ цѣлостп и неприкосновен­
ности, разрѣшая его лишь мнимо, одаряя пасъ какпмъ-то оптпмизмомъ, нп мало не затрогпвающпмъ нашей тоски и печали.
Досаднѣе плп забавпѣе всего, смотря по темпераменту, то,
что г. Бердяевъ говорптъ вещи, которыя, при болѣе тонкомъ и
глубокомъ поипманіи трагизма, имѣли бы смыслъ. Вмѣстѣ съ
Ницше мы думаемъ, что трагизмъ жизнп находптъ прпмпреніе
*) См. разсуждонія г. Булгакова о рѳформѣ общсственнаго строя въ его
кііпгѣ: „Каииталязмъ и земледѣліо".

—

196 —

— 199 —
въ

самомъ

себѣ,

СЛУЖ ИТЬ

гамъ

Л

боко-трагпческое отнош еніе къ жизни ^иnJPaDДлШeMЪ, ЧТ° Глу~

даже радостнымъ. Но г Бемяепъ
Жизни совсѣмъ J
I

™
Ь бодРымъ «
ЯІ * еТЪ тРагпте™
въ

Отсюда та масса недомыслія и п о о т л в о п * .ствптельпо трагично,
часъ укажемъ.
противорѣчій, которую мы сей -

г. Ä

T

С с Т Г Л ™ Т р д а Г , ш “““ адмс" ’№

момъ «эмпирически»

г

Крп *

трагизмъ есть красота жизнп

либо

онъ

есть

«окончить съ трагиз-

й » Н<3 согласплся бы> такъ какъ

благл

стремящуюся убить

его,

- *
б" «■»“ .
ослабляетъ трагизмъ жизни, то не у м е н ь ш а в сииРП1'Уа-1измъ
красоты жизни? А если не о с іа б л я р т і ныцаегь лп онъ сумму
н а зы в а е т его «выходом*», г ’ Бердяевъ? т “' 1 КаК0МЪ ж е сыыслѣ
поста
-иердяевъ? Тутъ очевидная нелѣ-

= b = JS L T S sr.
ЗЛО, CO своей ч ел о веч еско й т о ч п г „ ï, •

лишь IPA L ;
с г р ш т г ь „ „ь„ыи вмго

’ к а к ъ добР° ІШІ

Z n L T

ж

т

& Г сл Л "

обходимоста, дѣйствуетъ не только внѣ его но и в іт ѵ т п Г . "
мерцающему свѣту разѵма яѣттгтиг*.
’
^ Ри
тамъ виршитп: »
явжнымъ едва распустившимся цвѣ -

который даже внутри Г с ь

Р

КОТОрЫЙ вездѣ>

Но ослабить эту трагедію, примириться, отгородиться, отка­
заться отъ борьбы и завоеваній было бы ужасно, и позорна та
культура, которая приводить къ праздности, малодушной жаждѣ
покоя и изпѣженному комфорту! Тамъ же, гдѣ больше всего
страданій, жертвъ, усплій — тамъ ликуетъ человѣческій духъ.
Это такъ просто. Война есть зло и сопряжена со страданіемъ,
но разъ она необходима: да здравствуютъ трагическія радости
войны, радость отваги, напряжоніе всѣхъ силъ, радость побѣдъ,
куплеппыхъ несказанно тяжелою цѣною! Такъ понималъ тра­
гпзмъ и Ницше. Г. Бердяевъ слышалъ краемъ уха, что бур­
жуазный процессъ убпваетъ трагическій духъ, но въ чемъ
онъ заключается, этого г. Бердяевъ не въ состояніи былъ понять.
Разсмотримъ теперь тѣ трагизмы, которые выставляеть
г. Бердяевъ, а потомъ противопоставимъ ему наше пониманіе
трагизма.
«Основнымъ трагизмомъ жизни является трагизмъ смерти.
Въ человѣческой душѣ живетъ жажда жизни, жажда безсмертія...
Передъ трагедіей смерти позитивистъ останавливается и чув­
ствуетъ свою безпомощность... Старается взвинтить и иріободрить себя фразами, которыя зачастую являются посягательствомъ
на самую сущность духовной природы человѣка... Позитивисты
чувствуютъ себя неловко передъ лицомъ смерти и самые чуткіе
предпочптаютъ хранить молчаніе>.
Не знаешь, съ чего начать!.. Возстановимъ прежде всего
факты. Или г. Бердяевъ пе знаетъ, не помнить, какъ умѣлп
умирать позитивисты? Неужели ему неизвѣстно, что среди активныхъ позптпвистовъ страхъ смерти считается чувствомъ позорпымъ, а люди, отличающіеся этимъ «трагическимъ» чув­
ствомъ, клеймятся пазваніемъ трусовъ? Развѣ г. Бердяеву непзвѣстно, какъ позитивисты жертвовали своею жизнью и своими
близкими? Мы говоримъ, конечно, о позитивистахъ актпвныхъ.
Но страхъ смерти пе существуетъ для актпвнаго позитивиста,
благодаря высокому развитію соціальнаго чувства. Жить сѣрой,
вялой, безсмысленной жизнью— этого они, действительно, боятся.
Страшно п горько, когда умпраетъ юное и талантливое суще­
ство, которое могло бы такъ много дать для жизни, но въ са­
момъ фактѣ смертности людей нѣть ничего страшнаго п трагичнаго. Кто же не зпаетъ, что въ битвѣ храбрые люди меньше
всего думаютъ о смерти, которая ви»итъ падь ними, но больше
всего о побѣдѣ арміи. Раненый Эпаминондъ освѣдомплгя, вы­
играна лп битва, — и умеръ «покойно. Это такъ понятно для
позитивиста, по, быть можетъ, для «умственнаго аристократа»

съ присущею ому, по словам* г

201

к

соверш енно непонятно п представляетеТ Т ’ ПДряблостью» - э т о
бостыо, «furin francese» к л ! ! „ п
Дажо Ц а р с к о й г р у -

и
р
<
л
№
• “ » « Я 'S
i'T
жизни въ огромномъ

большинства

мірЬ животньтхъ онъ иногтгя im

н
S

ч
ы
ч>»да»»«

б 1

™ Г °
НС° бходп іш й Для
случаевъ. Вігрочемъ, и въ

напрпмѣръ, матерпнскпмъ, ст а д н ы й
ДРУГпм" листпнктами,
альтрупстическпмп ппстинктамн Они „
цо такъ называемыми
ловѣкѣ и отражаются въ его Созпа1
Т ’ К0ИеЧН0’ П в* ч«~
киваются между собою въ р е а Г Г Г іІ
^
Пнстннк™ «талСходъ олредѣляется большямъ пТи 1
’ ™ Т°ТЪ’ Пли ДРІ™Й
ныхъ плп общественныхъ
ра8ви™ * ь « 4разі-уждатощемъ умѣ человѣче ,,-nv-r.
"° ВЪ сознающемъ и
конфликта отражается въ вндѣ абсипгт™ » 1)0:імол:пость такого
Равнымъ образомъ, протпвополож ™ Т
э™ческой проблемы.
^ сохранения п соз^аніеіъ пепзбі^т 2 г Т * У ЛНСТП“
ь самопроблемѣ метафизической. Зпаченіе этихт
Ігрпводпгъ къ
совершенно ничтожно. На дѣлѣ он-Ь « » .f* Ироб,1СМХ Д-Тя жпзни
нымп силами данной лпчпостп п mf* Р Шаются дѣйствптелькъ какому-нибудь теоретическому e o ^ f “ “ Э™МЪ 0ТП0ІП°ніи
нако, нрисутствіе плп отсутствіе ѵгя»
невозможно. Одбѣжностп смерти оп редел яетсявъ “
ю"*ей « м л н о непзактпвностыо, чѣмъ ал ь тр ѵ и Т м оі 1
Р Д° б° ЛЬШей Степенп
личности, для которой жить значить т™ ™ Человѣка- Активной
Въ СОІ^ ь н о м ъ творчествѣ— странно
Пршпмать участіе
отверженномъ альтрупзмѣ такъ т о «
° Д°лгЬ п о са м о ппбудь сталъ ей доказьтплтг '
к тРашго> какъ если бы к тонпщи, когда опа чувствуетъ г о л о л ъ ^ 1™00™ " П0ЛЬЗу ІГРИПЯІ'<я
смерти: такой
ДЛЯ ™ н рѣчп о
мыслями о вещ ахъ долговѣС ы хъ ч п ^
° “ еЙ’ 0ИЪ «^лонъ
ІІЪ созпданіп которыхъ онъ m m n iJ
льныхъ п прекрасныхъ,
Дѣйствующій ж е, по преичѵш е
ГЪ Г0Рячее Участіе. Б е з маленъ. Е щ е А рпстот"тГ ^ п
У МЫСЛЯщШ '« л о в ѣ к ъ -н е н о п жпзнь мстптъ за себя; достаточно п»
С0Стояше- Бездѣятельная
людей п п хъ к у л ь т у р ^ работы ч т Г ' ™ ™ 0 0таеДИІІИ^ с я отъ
мыя неиріятныя мысли, которыя Var v ! “
^МЪ, гдѣ кпиптъ на соляцѣ л ю д с

к

/ ° Л° Ву Полѣзли саа я “ ' ™
МИ

—

Вселенная ужасна по своему несоотвѣтетвію съ нашими
чаяніями: молшо бороться съ нею, и въ борьбѣ она не кажется
страшной; но нельзя безнаказанно долго и неподвижно смотрѣть
въ ея безумныя очи: отъ этого люди лѣзутъ въ петлю или прпдумываютъ метафизическую систему.
Второй жизненный трагизмъ, по г. Бердяеву,— трагизмъ
любви. Тутъ г. Бердяевъ самъ себя побиваетъ въ самомъ существенномъ иунктѣ. Если мы не ошибаемся, самымъ торжественнымъ моментомъ этого трагизма является, но г. Бердяеву,
конфликтъ между «монистической ея тендепціей» и «эмпприческимъ плюрализмомъ». Хорошо. Этотъ конфликтъ изображенъ
въ драмѣ. Метерлинка «Аглавена и Селизетта», гдѣ всѣ три
лица, обѣ героини и Мелеандръ, любятъ доугъ дрѵде* /стто j>/»^ ^
таки не могли бы жить счаолаиво, потому что не 'наст аль 7шг
часъ, когда человѣ ческіл сущ ест ва м о іут ъ соединят ься т а к и м ъ образом ъ».
Быппсавъ курспвомъ эту чЧазу, г . Бердяевъ, къ совершен­
ному нашему изумленно, разразися громозвучнымъ славословіемъ. «Это безсмертиое мѣсто! Н а с т р о е этическое и эстетиче
ское откровеніе, за которое когда-нибдь воздвигнуть Метеолипку памятнпкъ. Это красота будущаго» м -д т . Г. Бердяевъ
если это красота будущаго,— стало быть, въ Оудущемъ есть
эм пирическій вы ходъ изъ трагическаго конфликта? Если люди
станутъ соединяться «такимъ образомъ», т.-е. не будутъ считать
позоромъ и стыдомъ отстуиленіе отъ моногаміи и ііаучатся легко
побеждать въ себѣ ревность,— то, вѣдь, это самый настоящій
эмпирически выходъ изъ конфликта? Опять г-ну Бердяеву хо­
чется рисовать золотыя дали, п опять радп этого онъ сокрушаетъ
свое оиредѣленіе трагизма. Будьте увѣрены, что когда-нибудь
г. Ьердяевъ спохватится л, какъ онъ къ оптимизму подбавплъ
тоскп п печали, какъ сдѣлалъ негоднымъ мостъ въ царствіе
небесное, которое пообѣіцалъ намъ, такъ когда-нибудь онъ разъ­
яснить, чго вожделѣнный «часъ», собственно, никогда не прпдетъ, или какъ-нпбудь тагсъ прпдетъ, что въ результатѣ получится лишь негодованіе п тоска.
Памятника Метерлинку мы стропть пе будемъ. Что за диво?
или г. Ьердяевъ совсѣмъ незнакомъ съ литературой тѣхъ спозптивпстовъ», о которыхъ онъ столько толкуетъ я которые, по
его словамъ безсплыш передъ трагпзмомъ любви? Этическое
откровеше Метерлинка въ этой лптературѣ давно стало общпмъ
мветомъ! Мало лп говорилось о необходимости уничтожить плп
ослабить чувство ревности и дать любви свободу внутреннюю п

—

202 —

— 203
Д

Г

НаЕ0Нецъ’ это

«яровеніѳ было нзвѣстно ещ е... Со-

трагпчесвій^ конфликтами п о ^ Г ^ в д п т ъ ВД° бражается тота же
достойный человѣка. Деянппя
10ЛЬК0 одинъ выходъ,
открыть ей всю правду?
РПТЪ ЛихасУ. убѣждад его
Ивн“
™ мово обРат«шь
Но можвтъ наслажлрні „ НаЮ' лухъ
Съ « 2 ;

-

| і г л і г і “1я г£Г"ДМ!

-

Д л я ЖОНЩИНЫ ЖЪ, ЧТО » n n L , , ? "
В и и а е я б о з ч е с т іе м ъ н е я в и т е ! ! ,
Н и г о р е м ъ д л я м е н я ...

’

.
вм ѣ стѣ с ъ нимъ,

И Лпхасъ отвѣчаетъ:
К а к ъ ч ел о вЬ ч н о м ы сл и сь р » * * ,..»
л гъ евьтлы й р а зу м ъ твой

Интересно, что, собственно, разумѣетъ г Ятітг«™
мистической» J e w deft тюбпп?\Гп.,,
J
Рдяевъ подъ «мо-

Калигулы, комры» і
л о .у ,

дай,

в

д

І

ш

““ “

ш

"

»“ «ошишь,

,в с ’ ”

°* °У » -

жажда встрѣтдгъ жеищпігуипчигь съ нимъ? Или эта
поэты, воплотился бы идеалъ пт Г Г и .” “ 1 П,,0Р » ллои'е
натуры находятъ

обыкновенно

и™

СГИНП0 хУД°жественныя

™чно хороши, итобГлю бпть ’п Г К ЬНЫЯ ЖеИЩИИЫ досгалюбятъ МНОГО разъ въ жизни и
НаТЛШ
полноты разнообразной дѣйствителг І
Яромѣниютъ всей
натуры болѣе глубокія укпашаютт
КаК0Й лдеалъ5
даже недостатки милаго лица станпп 1° П0Друг^ своею любовью:
становится понятной, краснорѣчпвпй и ™ </ 0p°rn’ кал;дая черта
монистическая тенденція частью im
пмой- Есть еіДе одна
моногамной формой нашей семьп ч а г т Г ™ ““
°ФлЧіальноностп, одного пзъ сильпѣйшихъ жиппГ
ВЫТеі:аюЩйя изъ ревсъ тѣмъ П другимъ « n Z Z
^нвотпыхъ ин. типктовъ. Борьба

CM0W и справ««, ”„ Z

,°Г ? Т * V ® *“ * «»№■» ca

монизмъ И плюралпзмъ бѵлѵгт »

«и

менѣе у д а Г г о Т ы ^ Г

диой Любі)п, въ которой
^

0“"" « “ Ч “ - «
о с“ & д а "

')

С о ф о к л ъ - » т р а х и н я н к и м. П е р е в . м о й .

- C oL
* ч > ~

Вообще же всѣ трагедіи л;обви растутъ, словно плѣсень,
или поганые грибы, въ затлыхъ мѣстахъ; онѣ рѣдки и легко
разрѣшаются тамъ, гдѣ кппитъ работа п борьба.
Платонъ и Ницше, два антипода, одинаково привѣтствуютъ
ту любовь, которая заключается во взаимной ігЬжной поддсржкѣ,
въ общемъ страстномъ стрешеніи къ идеалу, т.-е. къ растущей
полнотѣ индивидуальной п общественной жизни.
Отмѣтимъ еще разъ, что г-ну Бердяеву ужасно не везетъ въ
личныхъ знакомствахъ: зналъ онъ мужей, довольныхъ своими
женами, видывалъ и женъ, довольныхъ мужьями, но всѣ они
были «но ту сторону любви», и отъ нихъ такъ и разило мѣщаиствомі!.. Не правда ли, вѣдь этакая неудача! А намъ какъ разъ
тамъ, гдѣ меньше всего мѣщанства, приходилось видѣть такія
гармонпческія сочетанія... Правда, въ большинствѣ случаевъ это
были «грубые борцы», и они никогда не вели такихъ, по мнѣнію г. Бердяева, непередаваемо- (?) прекрасныхъ и необычныхъ
разговоровъ, какъ слѣдующій} « О н ъ . Когда ты мнѣ говоришь,
я слышу впервые голосъ собственной души... О н а . Я тоже,
когда ты говоришь, я слышу собственную душу, и когда я
молчу, я слышу твою душу... Я пе могу уже найти моей души
безъ того, чтобы пе встрѣтпть твою. Я не могу больше искать
твоей души безъ того, чтобы не найти мою. О нъ. Мы заключаемъ въ себѣ одинъ и тотъ же міръ. Богъ ошибся, когда онъ
сдѣлалъ двѣ души изъ нашей души» и т. д. и т. д.
Намъ же казалось, что эти сантиментальные обноски Карамзинской эпохи давно перешли по наслѣдству старымъ дѣвамъ
заштатныхъ городовъ.
ГГереходимъ къ трагизму сознанія.
«Наше стремленіе къ абсолютной пстинѣ глубоко трагично
и эмпирически безысходно», говоритъ г. Бердяевъ.
Не пугайтесь, читатель, и не вѣрьте г. Бердяеву,— онъ
шутитъ: философы-спиритуалисты легко находятъ исходъ; г. Бер­
дяевъ жестоко ополчается противъ всякаго агностицизма,— стало
быть, никакого трагизма для него и ему подобпыхъ не суще­
ствуетъ... Трагедія остается лишь для эмпириковъ и позптпвпстовъ; между тѣмъ, по словамъ самого г. Бердяева, они пе
только пе склонны сознавать трагпзмъ своего положенія, но даже
«чувствуютъ себя хозяпномъ и рекомендуютъ воздерживаться
отъ вопросовъ, могущи хъ парализовать довольство жизнью».
Стало быть, ни спиритуалисты, ни позитивисты никакой трагедіп не ощущаютъ. Остается она лишь для какихъ-то гибридовъ.
Не трудно объяснить, въ чемъ заключается тотъ трагизмъ, ко-

=Äss;
раанообраТ н аго
я с н е н ію
н ея зв ѣ стя аго

— 205 —
." * “

ä

ч еп е™

c Z
° ^ наго

“
н
. » »™P„ ; „ Г д Г i n
“
Ч М и і т
, S
матеріалисты считали -ш „ а
5

S

=

^

S

r

S

S

*
,
ъ

' -

coö-

М<ЗТ° Д а м Ъ ; a > о в е д е н і ю
к ъ п р о ст о м у и h) обт

b »*
Ч П * * Ч ne i,
иышленія. М отжГш т,,

^

Удалось доказать, что м а т ы Г У
ЛРУП Л р ут : съ ясностью
термины, изобретенные наінпмп’ t ' в£шг— все это грамматпческіе
значеш а крайне новерхпостно-обпя*а‘ІеШШМН предкамн Для обоМ а т е р ія нисколько не пт™ ъ ШПШХЪ сиитезов ъ .
в о л я н ПЧу ТЬ не понятнѣе m Z l l П' \ в0А и>
и наоборотъ

21

основныхъ элементовъ— явленій "пли
^ о ш т и ° . и 3, ъ

cmro І

Г° ’ “ дЮ ™е - с о ч е т а н ія

н

В°об,че же ™-

называетъ извѣстнымъ-просто L Z
П быгь- ^ловѣкъ
бУРІ« - Д ^ а „ іе м ъ , Т у да; ъ 1 ? 5,ВЫ4и0е- Д П1^Рь о б і
f
, І 0 ^ м ы знаемъ, что л , , М0ЛШП ~ ~ выстрѣломъ изъ
печно ф лѣе сложны, ч ѣ м ъ ™ “ ^ л ъ
явленія безко?
сведя на языкъ обыденныхъ t in 'r, P™'1Cme обленить все
Денной обстановки и собствепігм
^'Шскпхъ отправленій, обы,, «етафора,,, „ 0 r e p ^ S T S
«та основнГя
которой не можетъ „и одииъ мргТі™ МюллеРа> отдѣлаться отъ
совершенно отказывается о б ъ я с н ш п ^ Г “ Ü совРемен«ая наука
PJ егь вздимозавпспмость явлепій
' ЧГ0',ш03'Дь: она констатиможно точнбе; она с т “ Г ^ . ? 0МЯСЕ 0І,Редѣлі1^ е е Твозстымъ и нагляднымъ, а гіавное т СЛ0ІКІШя явлеш'я къ нробы ™чному нзмѣренію о т г іт я *
Денфя науки. Двпж еніе BOßJe *

“

пмъ> которыя поддавались
,,<!« * » , IWCIl, r m [ .

пзвЬстнимъ, по просто легко ѵ*Г ПрПІ,Шется '«ѣмъ-то болѣе
мулы. Монистическая тендонпк ' Д“Ш
ІЮ
ІДПМСЯ точныя форнеобходимые эвристическіе п п
Т°МЛ'Г,"Гескій методъ сум
Гатеріалъ науки — человѣческій п, 1псглческой метафизикой,
to ничего, кромѣ опыта; цѣль ея— »1
В° ВСемъ его °<*ьемѣ,

Р ВДться средп явленій
/ Ура: ч’- е . побѣда
стихійностыо.
Н о,

* —

«

По

мѣрѣ

начата
‘

ТОГО

are

и вліять ,1 ! “ " ° ®

ѵпт**г

W 4ao °Ріенти-

т’гЬт™ I
’ РезУ-Іьтатъ— Куль4 лесообразпаго творчества надъ
V

Г fT ™
y Ö iX m 0 C t » "“ »»•
Т.-е. сведешя неизвѣстнаго къ

чему-то а б с о л ю т н о - и з в ѣ с т н о м у , о н о переж ивало м у ч и т е л ь ­
н у ю т р а іе д ію . Излѣчился отъ этой болѣзнп лишь тотъ, кто воз­
высился до пониманія кулиурно-историческаго пропсхож денія
коренной ош ибки, лежащ ей въ основаніи идеи объ абсолютномъ
зн а ти .
Представьте себѣ ж реца, всю жизнь гадавшаго по внутренностямъ жпвотпаго: вдругъ его убѣж даю тъ, что всѣ накоплен­
ный имъ знанія
чепуха! П онятно, оиъ за т о ск у ет ъ ... и его
трудно утѣш ить, онъ все будетъ повторять, что невозможно
предугадывать будущ ее. Вы хода для него только два: либо под­
няться до уровня того анатома, которому его изглѣдованія даютъ
возможность заглянуть въ глубь вѣковъ п предугадать дальнѣйіш я изыѣненія органпзмовъ, и для котораго невозможность
предсказывать урож ай по свиной селезепкѣ вовсе не кажется
трагичной, либо слѣпо п несмотря ни н а что вѣрить въ свои
предразеудки!
Сппрптуалпстъ предпочитаетъ вѣрпть «и въ сонъ, и въ
ч о х ъ » , п гадать на бобахъ , и коф ейной гуш ѣ. Впрочемъ, между
старинной магіей п метафизикой есть разница: наука, быть
можетъ, прпдетъ когда-нпбудь къ предугадывание б у д у щ а го ,въ этомъ есть человѣческій смыслъ; но вопросы о вещ ахъ въ
себѣ и умопостпгаемомъ мірѣ такъ ж е похоронены, какъ во­
просы о нравахъ пнкубуса и пстпнной сущ ности эльфовъ. Тѣ
il д р у п о влачатъ лишь призрачное сущ ествованіе въ напболѣе
консерватлвпыхъ черепахъ, недоступны хъ воздѣйствію науки.
Выходцы съ того свѣта бродятъ въ темныхъ и плохо провѣтрпваемыхъ пом ѣ щ еніяхъ.
О трагизмѣ свободы г. Бердяевъ не умѣетъ сказать ничего
другого, кромѣ того, что трагпзмъ этотъ приводить къ тому же
постулату безсм ертія, такъ какъ жажда безпредѣльной свободы
неразрывно связана у г. Бердяева съ желаніемъ сохранить навѣкп свою данную эмпирическую личность. Если бы г. Бердяевъ
не страдалъ въ такой мѣрѣ узкпмъ индивлдуализмомъ, если бы
съ нимъ можно было серьезно говорить въ терминахъ развитая
человечества, то мы попросили бы его опредѣлпть т у граппцу,
г
Двнягеше къ свободѣ натолкнулось бы на неопредолнмыя
эмперпчеекш препятствія... Мы думаемъ, что не только иѣтъ
такпхъ граппць, но само представленіе о свободѣ абсолютной и
пдеальпой есть лишь термпнъ для обозначенія того горпзопта
который разстилается передъ человѣчествомь снова и снова’
вѣчпо манящ ій... Н о только не надо дз^мать, что двпж епіе къ
нему вслѣдствіе этого безцѣльно: человѣкъ становится все сво-

—

206 —

бодпѣе и прекраснѣе п вмѣстѣ съ тѣмъ растутъ его идеалы.
Вспомните Лессинга, который поиски за истиной далеко предпочиталъ готовой истинѣ. То же относится и къ идеальной свободѣ. Но есть еще другая — элементарная, необходимая, какъ
воздухъ, п вотъ борьба за нее поистинѣ трагична: отсутствіе
ея не даетъ развиться тѣмъ спламъ, которыя необходимы для
ея достпженія. Это борьба скованнаго человѣка, задыхающагося
въ подземельѣ. Къ счастью этотъ трагизмъ не имѣетъ ничего
общаго съ эмпирической безысходностью.

IV.
Мы очень далеки отъ того, чтобы изображать жизнь менѣе
трагичной, чѣмъ она есть на дѣлѣ, или чѣмъ ее рисуетъ намъ
г. Бердяевъ. Нѣтъ! напротивъ: намъ кажется, что только человѣкъ, совершенно незнакомый съ истпннымъ трагизмомъ жизни,
можетъ считать нужнымъ строить еще какія-то пугала, притомъ
эстетически - напомаженныя, н потомъ сокрушать ихъ своимъ
метафизическимъ копьемъ.
Спиритуалпстпческія теоріи часто утѣшали больныхъ людей
и больное человѣчество. Вмѣстѣ съ Нпцще мы думаемъ, что
всякая вѣра въ потусторонній міръ есть результатъ такой жажды
угЬшепія. Г, Бердяевъ очень неискусно изобразилъ трагпзмъ
жизни въ видѣ своихъ четырехъ безысходностей, но суть всей
его статьи заключается въ стремлении пролить бальзамъ на
раны страждующаго человечества. Въ самомъ дѣлѣ— разъ спирптуалпзмъ откроетъ намъ, что мы безсмертны, куда дѣнется
страхъ смерти и трагизмъ свободы. Разъ г. Бердяевъ прпдудумаетъ красивую метафизику (если только прпдумаетъ, а не
преподиесетъ намъ окрошку изъ дюжины нѣмцевъ) — кто ста­
нетъ страдать трагпзмомъ познанія? Наконецъ, разъ поэтыдекадепты научать насъ жиденькой и слащавой любви душъ,
куда дѣнется страсть со всѣмп ея трагическими послѣдствіямп?
Что же касается позитивизма1), то онъ пе утѣшаетъ. Онъ
является организуюіцимъ началомъ въ жизненной борьбѣ. Нѣтъ
сомнѣнія, что унизительный, пассивный трагпзмъ уменьшается
*) Объяснішъ рпзъ навсегда, что кличку „позитивисты“ мы принялн
потому, что она презрительно брошона намъ магами; подъ позитиыізмомъ
обобщен^ разумѣомъ СИСТ0МУ положитсльныхъ наукъ и научно-философскихъ

въ результатѣ этой борьбы, цѣль которой— исцѣлить страданія
болѣзней, нужды, рабства, страха, невѣжества, злобы. Но са­
мое уменыпеніе этого «п р о к ллт а го т рагизм а» можетъ быть
куплено лишь ростомъ трагизма активнаго, трагизма напряжен­
ной борьбы, зачастую сверхъ силъ. Пройдутъ вѣка, и все еще
будутъ требоваться героическія усилія, потому что человѣкъ
будетъ становиться все требовательнѣе, тоньше, изысканнѣе, и
самый трагизмъ жизни все возвышеннѣе и прекраснѣе. Доказы­
вать, что жизнь трагична,— смѣшно! Она сама ваботится о томъ,
чтобы мы не забыли этого. Трагизмъ смерти и трагизмъ любви
тѣсно слиты въ одинъ трагпзмъ страшной безпомощности на­
шей передъ лицомъ стихій. Сама по себѣ смерть не страшна;
еще Лукрецій указывалъ на то, что «позитивпзмъ» кончаетъ со
страхомъ смерти— чувствомъ, которое было доведено спиритуализмомъ до мукъ отчаянія, но смерть преждевременная, но страданія... Слышать крики боли любимаго существа, видѣть, какъ
силы его ослабѣваютъ, и стоять туть рядомъ, и ничего не
знать, ничего не быть въ состояніи сдѣлать... Кто пережилъ
нѣчто подобное (а кто же гарантированъ отъ этого?), тотъ
знаетъ, что такое горе въ жизни. Любовь увеличпваетъ, такъ
сказать, поверхность страданія, усиливаеть ужасъ передъ жизнью,
потому что нельзя не бояться за всѣ эти дорогія, хрупкія су­
щества, броніенныя среди страшныхъ нашихъ враговъ, среди
всѣхъ ядовъ, всѣхъ бѣдъ природы... Безконечнымъ псточникомъ
трагедій является то, что среди рѣжущихъ, размалывающпхъ,
терзающихъ, гложущпхъ силъ природы брошены нашъ мозгь и
наши нервы съ ихъ способностью страдать и болѣть такъ раз­
нообразно, невыразимо, невыносимо. Рих. Авенаріусъ разсказываетъ объ одномъ врачѣ, который послѣ смерти ребенка, послѣ
печальнаго конца нечеловѣчоскпхъ усилій спасти дитя, говорилъ
ему: <Послѣ такой утраты медицина становится борьбою, пол­
ной пенавистп; ненавидишь темнаго врага: это какая-то схватка
со зломъ!>
Схватка со зломъ!— Это единственный отвѣтъ на трагпзмъ
страданія.
Познапіе есть едва лп пе самая важная арена этой схватки
и оно, разумеется, охвачено тѣмъ же стремленіемъ замѣнить
пассивный трагизмъ страха и покорности — активнымъ трагиз­
момъ борьбы.
Мы иначе вѣрпмъ въ разумъ, чѣмъ г. Бердяевъ, который
вѣрптъ лишь въ его способность выдумать сппрптуалистическій
пластырь на рапы человѣчества; по пзъ того, что мы пзгоняемъ

209

пзъ познанія поиятіе абсолютной истины огню ль т>
« О б и область ста лиш ена

бит

с и ™ ’™

™

г ,™ " " * ’

н о ет . L b B Hk ” ” .3? Z l ™

S S S = S f i3 .% S
гХ

Ѵ

рТ

кпомГ

РѢШППЪ К0І°РЫХЪ’

= гл= г = 5 ~ = Е - ~ а м п ; » 5 « 5
=
r

t

» с=
»

0

T

0

p

- - i o

Г
„

e

,

»

„

Г

H

"

w

f

s
n

n

f

C

s
T

n

s

î ^
y

Ä

i

M

*

s
y

J

r
m

"

4

r
i

n

J

s
M

,z z ri

“

й »” « « « -

тяжесть этой разнообразной скорби Z 7 чо вы
нести ее и оставаться г™ лл
злооы, быть въ силахъ
счастье съ началомъ новаго лия \ прив*тствовать зарю и свое
ризонтомъ тысячелѣтій впепелп п И™ '

т ъ человѣкомъ съ го-

2 2 :7 X

5

з

E

f ï “m"“ *

щ ихъ о своихъ юнош ескихъ г п е з м ъ Л^ т ° ? Я’ старнковъ> л у м т отняли любимое сущ ество мѵчрипт/
бленны хъ> У которыхъ
идеалъ, героевъ в ъ Т Г ъ
’ П0Гибшихъ ** свой
стоявш ей ранъ и потеюи лпѵчрй
° Не Рѣшишцей, не

нашего организма, когда сфинксы толпятся вокругъ насъ и Т

І Г ^ Т

—

г

^

г

7 "
г

г г ж

Г

й

Х

Я

Г

”

^

s

-

г

г

й

r r i F = “Г ° ”

- » « и в д ш ь .™

И

« о * * ™ » ™ « чувство н а в ы в а е т о ! -

Ч м о о іь ч н о ш ь — чувство т Ьат чсскпг пп
Ь

г

~

~

~

=

Г

о

которому суж дено пастп Т^. Л И
. пРоимУЩеству и
просвѣтленномъ впдѣ ІІного тпя ВСЯ Трагед1Я ,е л <>вѣчества въ

^

Трагпзмъ свободы... но... помолчимъ объ этомъ

«ПМ,

y r im Z T Z “ ' Z f " '

" Ч “ » « « . Л тш лость » .

ä

г ^

г ,“

вагллдѣ иа поле сражен ін. О с т а в ^ / 3
есть своп ш щ ,
право, „„„

г

І7 " L » Г

/ 1“ У" ™ ” ' " «

ю т овы м ъ къ

y“' “
"

-Р -« » » “ Г С

cu m om u

Z

Z

“ н Г Х : г ф и эн теск ^

«СЪ ссооою.
Г о бгГ. аБердяевъ
г ' ,р ” тоже
г " п“одпнъ
п ',е с “ ЛЗъ
™ & “жаждущпхъ
* Z Z лѵтшпя
™ m

sss г

НС обыапетъ н а м г і м , , то , ЩСтао старается

;~

іощ^

s

r

° »

■ »

»

“ ірѢ“ ” б‘" "
Дерзкой душ ой; идти

п р а з д н и к у , быть полнымъ ж авды т о г а и ^ о т е й “ *’ " ° 9Н° 'С®
выхъ людей и б о го м . пп ™ ™
морей и земель, нозы кѣ... П ВЪ мпяутѵ глѵбпчяйшТВаТЬСЯ К0 вс?кой весело й мувдругъ приступъ слезъ и в сей пѵ° наслаждеш я почувствовать
"ш

Т° СКП с,астл и ва™—

сидьлкп з а сам^ ю «стіш -

Г Гонт
надъ нимъ и отправимъ его обратно
Г. Бердяевъ тоже принадлежать лазарету. Посмотшіте кякѵкі"

« грсви, ц о т

” “ еЮ ' “

Р° МЪ “ ТВер*ымъ шагомъ, * £ »

кто не хотѣлъ бы быть такимъ2!
н у Г и С; Г

”

Ч“ “

«ц *, « J L z s r S n : , *
сквозь жпзнь со спокойными тічл п

Н о сслп п .ъ лазарета » «»д ет ь

. ,Ф

“

л Г ш Г ѵ в",

с

S
ctS
І а т с,„ „

T paZ oM b- Г р е Г

*** —

аатпввето, 2 о Х З * р а « а ' г о ” у ° .е т Т .Г І |„
потуги г. Бердвева на к р а с и т : —
1 , 1 .
» » страда передъ ж щ пью „ ф„л„Рсофсв„ ^

№

и “” ъ

А теперь пісволыю сто„ъ . T, J m x t

«
•ï s

a

?

a

*

ï

і

і

й

ц

;

шй

14

—

210 —

V.
Ницше учитъ при разсмотрѣніи всякой философіи, религіи
морали „ли искусства спрашивать, что служить ихъ источни!
комъ. переполненная ли силой и жизнью душа, или духовная
скудость и жажда покоя. Эрнстъ Махъ также отмѣчаетъ рас­
ширь™ «я» и его робкое, испуганное суженіе, какъ въ выс­
шей сгепепи характерный явленія. Большое значеніе придаетъ
, ™

Т

Ъ С0°Т°ЯН1™ Ъ или Д°УМЪ ^ппамъ душевной жизни и Геф-

Іѵиш п б і СВ0
Г
бШЯ извѣстны еще Аристотелю. Иногда
І п ,™
Г ТЪ °
ВвСЬ М1ръ и готова на подоги; это, по терротъ І1И ріІСТОТеля— макРоисихія; в,ь Другое время ей, наобор тъ, кажется, что все вокругъ чуждо, страшно, все грозитъ
, это микропсихш. Макропсихія, доведенная до чрезмѣрнои приводить къ mania grandiose, мнкропсихія— къ меланхоліи.
* Г еДШ ЭДЛИН0БЪ> испанская, французская,* Шекспировская,
пллеровская-все это трагедія макропсихическія. Чрезвычайно
мавпымъ псточішкомъ пхъ является ÜÛptç, чрсзмѣрное
самомігѣше, ведущее къ вызывающей дерзости и грубому само­
властно 1 „бель великаго и самонадѣяннаго с о с т а в и т ь содер*
доброй половины трагедій. Школьное утвержденіе г. Беряев,і,
удто бы у Эсхила н Софокла сущность трагедіи сво­
дится къ столкновение человѣка съ рокомъ, а у Шекспира къ
столкновение страсти съ нравственнымъ закономъ, не выдерживаетъ критики. Прометей, Орестейя, Антигона и мн. др. Z I
гедш древнихъ рисуготъ чисто нравственные конфликты. Съ друтг г Ст0р0™ 1 какой нравственный законъ попрали Ромео и
Д у. ьетта. И хъ гибель явилась результатомъ вины отцовъ п
горестнаго стечепія обстоятельствъ. Въ Макбетѣ рокъ, такъ
Э
самол",шо является на сцену. Вотъ прекрасное онредЬдеше трагедш, данное Аристотелемъ въ его «Поэтпкѣ» : «трагедш есть подражательное изображеніе серьезпыхъ пропсшестній
зако„чепіІое и написанное идеализировашшмъ языкомъ, предпит ем ъ°гп
аффектов"»

ЛИЦахъ’ а ІІ<! Разсказанпое; е л цѣлъю я в ля ет с я
“ С0Стрйдатя о чи ст и т ь д у ш у от ъ э т и х ъ

с т п а ^ 'Г ’ лС<!Р->е:ШОе дѣй(?тпіе> способное возбудить страхъ и сосіраданіе. Аристотель, опредѣляя точнѣе содержаніе трагедіп

тпмгь сшшнъ д а е с т в « ™ „„Ш „ „ ИЪД I то„ IS " ™ " :
f'
« и . с т а м и a могущества къ нвстасіыо п
слаиосіп, илп отъ горя и опасности къ побѣдѣ и благоден-

—

211 —

ствію !). Греки не боялись и второго рода трагедій, какъ это
доказываютъ, напр., чудная ’AXxicriç Эврипида и драмы,касающіяся Ифигеніп. Не боялся ихъ и Шекспиръ. Стоитъ припом­
нить «Мѣра за мѣру> или <Венеціанскаго купца». Но герои­
ческая борьба, исполненная напряженія силъ, страсти и ужаса—
необходимо присуща всѣмъ макропсихическимъ трагедіямъ безъ
псключенія.
Много говорилось объ «очищеніи души» Аристотеля (xdf&aaiç)
и ему давалось много истолкованій. Мы думаемъ, что здѣсь
констатируется несомненный и глубоко значительный психологическій фактъ. Человѣкъ окруженъ опасностями, невзгодами и
страданіямп другихъ людей, такъ что вѣчно нридавленъ ими:
тревоги и опасенія, словно прахомъ, покрываютъ душу: но послѣ
зрѣлпща страшныхъ несчастій, потрясающей катастрофы, на
^
ьо й етш е и жажда жизни: впечатлѣніе такое же, какое производитъ природа послѣ сильной
грозы. 1 ядомъ съ взволновавшею насъ великою борьбою обы­
денная жпзнь
перестаешь казаться
страшною, страдапія
людей перестаютъ такъ болѣзнепно отражаться на насъ мы
больш е ю т овы ст радат ь. Аристотель ясно созпавалъ, что
страхъ и состраданіе — враги людей, что отъ нихъ надо очи­
щаться. Въ этомъ онъ совершенно сходится съ Ницше. Траге­
дш Метерлинка ппкоимъ образомъ не можетъ имѣть такого зна­
чения. Она пассивна. Это трагедія— микропспхпческая. Восторги
г. Бердяева передъ нею имЬютъ большое симптоматическое значеше. Трагедія обыденной жизни... трагедія будничная: это и
есть то отвратительное, противъ чего долженъ бороться человѣкъ; поэзитировать же е е , объявлять неустранимой, впдѣть въ
ней красоту жизнп, значить совершенно не понимать сущности
трагпческаго. По существу говоря, это— не трагедія, a элегія
въ драматической формѣ.
Мы отнюдь пе отрпцаемъ за Метерлинкомъ огромнаго та­
ланта. Декадентская поэзія второй половппы XIX вѣка дала
высоте il прекрасные образцы пессимистическаго искусства мы
готовы наслаждаться п этими кладбищенскими цвѣтамп. Но при­
нимать гг. декадепговъ за учителей жизнп п толкователей столь
лизкаго и родного намъ трапіческаго чувства— нѣтъ! это мы
съ благодарностью отклоняемъ.

Приведу нисколько выпнеокъ пзъ Метерлпнка и пояспепій

къ нему г. Бердяева.

обѣ пѳРипетіи, является тра14

*

L Intérieur: «Они нисколько не опасаются за себя: двери
заперты, окна задѣланы желѣзными прутьями; стѣны стараго
дома они укрѣпили, а въ дубовыя двери вдѣланы засовы. Они
не упустили пзъ виду ничего, что можно предусмотрѣть». Слова
эти, какъ добавляете г. Бердяевъ, полны глубокаго символическаго значенія: «вся м ат еріальная к у л ь т у р а сим во ли зи р ует ся
эт им и ст ѣ нам и, заперт ы м и дверями, за д ѣ ланны м и о к н а м и »
Замѣтьте это, читатель.
*
L ’Intruse: «Всѣ чувствуютъ какое-то странное безпокойство,
прпсутствіе чего-то постороння™ й страганаго. Малѣйшій шумъ
воспринимается особеннымъ образомъ». Пьеса съ изображеніемъ
такого душевнаго состоянія, по мнѣнію г. Бердяева, б лизка
о у м ѣ каждсіго человѣка.
Les Aveugles: «Все, что происходить вокругъ нихъ, всякій
шумъ, малѣйппй шорохъ вызываетъ въ слѣпыхъ страшную тре­
вогу, даже ужасъ. Плескъ волнъ, шумъ вѣтра, полетъ птицъ
падеше лпстьевъ, все это воспринимается какъ что-то непонятное, странное и страшное».
И это, читатель,— изображеніе человѣчества! Бѣдный поэтъ
если только онъ пскрененъ, бѣдные люди его почитатели! Если
опд пайдутъ себѣ утѣшеніе въ спиритуалистической игрушкѣ__
не отнимайте ее у нпхъ. Они не умѣютъ пользоваться мате­
риальной культурой; изъ мечей они дѣлаютъ засовы на двери и
окна; они кутаются и дрожатъ: жизнь представляется пмъ чѣмъто въ родѣ сквозного вѣтра. Бѣдные люди!
Мы не можемъ подробно разбираться даже въ упомпнаемыхъ
г. Бердяевымъ драмахъ Метерлинка, но насъ весьма іштересуетъ
«философш псторш», заключениая, по г. Бердяеву, въ «Слѣпыхъ*.
с)та философш страшно пессимистично-реакціонпа, п въ то же
время лжива п нелѣпа. Припомните Возрожденіе или XYIII
ъ: так-і ли чувствовало себя человѣчество, освободившись
отъ своего поводыря? Что поводырь этотъ завелъ человѣчество
въ дебри лѣса— это вЬрно, но часъ его смерти совпадъ съ часоыъ> Е0Гда слѣпые прозрѣлп и сорвали съ себя повязки, надѣтыя иа пхъ глаза, его же рукою. Для чего понадобилась
ï . Бердяеву эта пьеса, которой и онъ не можетъ нп въ какомъ
случаѣ сочувствовать?
Впдпте ли, въ концѣ пьесы среди ужасовъ лѣса п отчаянія
несчастныхъ слѣпыхъ, начинаете плакать ребенокъ. Положпмъ,
п слѣпыя дѣтп плачутъ. Но покинутые люди хватаются за эту
соломинку: быті, можетъ, ребенокъ видите! Г. Бердяевъ присое­
диняется къ этому предположен™ п добавляете: «спасенія

можно искать только въ искусствѣ и красотѣ, которыя, быть
можетъ, символизируются въ ребенкѣ». Но все же въ этомъ
сказывается несимпатичное г. Бердяеву пессимистическое отношеніе къ разуму. Смѣлѣе, смѣлѣе, г. Бердяевъ! Мы знаемъ, что вы
хотите сказать: слѣпое человѣчество бродитъ среди глухого лѣса,
но уже растетъ зрячій ребенокъ,— этотъ ребенокъ спиритуали­
стическая метафизика, этотъ Wunderkind — самъ г. Бердяевъ:
онъ узрѣлъ, что мы слѣпы, что мы обрѣтаемся въ лѣсу ом пприческпхъ безысходностей» п вотъ расхныкался на тему о трагпзмѣ жизни; но онъ подрастетъ, построить какія-нибудь метафизическія турусы на колесахъ и повезетъ насъ стезями спири­
туализма къ «блаженству праведныхъ во царствіе небесное».
Позптпвистовъ же покинетъ за грѣхи ихъ во тьмѣ кромѣшной, гдѣ будетъ плачъ и скрежетъ зубовный.

При этомъ возможны двѣ точки врѣнія: 1 ) Мы можемъ совер­
ш енно отрѣшнться отъ всякаго разсмотрѣнія субъекта, т . - е .
наш ей наблюдающей личности, мы можемъ констатировать лпшь
последовательность и сущ ествованіе всѣхъ элементовъ сЬеды
стремясь описать ихъ возможно точно и съ наименьшею затра’
той силы, для чего намъ необходим о обобщать, охватывать воз­
можно большее количество явленій возможно меныпимъ числомъ
возможно простыхъ и точяыхъ формулъ.— Это физическая точка
зр зн ія . И зъ настоящаго мы стремимся постичь прошлое и пред­
ставить себѣ ясную картину эволюціи вселенной. Органическая
жизнь, человѣкъ и его позпаніе будутъ здѣсь не болѣе, какъ
фрагментомъ наш его міросозерцанія: намъ придется постараться
описать, какъ возникла органическая жизнь, нервно - мозговая
система и ея функціп. В с е время мы будемъ имѣть дѣло съ
элементами и пхъ комбинаціями, нигдѣ мы не найдемъ никакого
д у х а , такъ какъ мы будемъ разсматривать нервно-м озговую си­
стему лишь какъ утонченно реагирую щ ій аппарате.

О „проблелахъ идеализма“
ï.

одинъ пзъ я о м и Т е н н ы х Г Г о в д й Т * Н фѳсту,>

ллсь
—

недостаточными
ц

Ä

™ .„ е Х

т

й

Г

^

*
Х

не желаютъ

область абсолю тной
Они только Ü
сущ ествуетъ какъ то

—

“ Ѵ ° ЮТ '

оГп«™пі!

тельно ничего ве ^ о й щ Г »

упорно

~
с каі <> творчества они оказа-

т

Ä
Г

W‘ лдеалистов,ь

д Й ° ? ™

Ш

«

Г

“ «.

РІШ >:

ЧТ0 г_да пДеа“™сты

своболн ^
“ “
пп
’

ов»

»

1Ш№ пРш ш Р1,н>гь они
необходимо оущ иго.
такая область свободы

і= г д а = ѵ ? й м «
только, что гг

п.теятгпрттг

V

это означаетъ

С .« ™ ’ о б и а о »
рѣшительно отказываются к а к і Г б ™ ™

,В Д * *“
fantaSla” ’ К°™РУЮ онп

«ш ш ь, ,

“

п е™

.! * ;

м ок . „

Т

£

Е

І . "

Z fZ Z a Z r™

fa “

•* —

» -

" W -C T H H y ,

листы констатирують р а з л а д ? меТ™ f баМЯЮТЪ ииые- Гг- №
мать ничего другого какъ во-пр^ п^ ѵ
Н° “ е М0ГУТЪ ПРИДУ*
несводимость ихъ одной пя
энергически подчеркивать
кую критичность CBoenf м
^
10’ ° Ъ ,еМЪ 0НН аддятъ г^ о Р тичносгь своего мышленія, а, съ другой стороны, обѣщать

- ) Н о, кромѣ физической, есть ещ е другая, вполнѣ научная
точка зрѣнш па міръ. Мы замѣчаемъ, что мірозданіе, т .- е
вся
совокупность явл.-ній, стоите въ непосредственной зависимости
отъ наш его собственнаго организма: если я закрою глаза міръ
видимый и счезаете, и т. д. Прп болѣе близкомъ знакомствѣ съ
этого рода фактами мы убѣждаемся, что каждому элементу міра
т.-е. всѣмъ явленіямъ, протекаюіцимъ въ нашемъ сознаніп, соотвѣтствуютъ нѣкоторыя физіологпческія явленія въ нервномозговой системѣ: разсматривать міръ въ его функдіональной
зависимости отъ воспринимающаго аппарата— дѣло психологіи и
филологической психологіи. Здѣсь передъ нами становится заД ча показать, на основаніи какихъ признаковъ и по какимъ
ннымъ д лаемъ мы разницу меж ду объективно сущпмъ, д ѣ й ™1иі? еЛЬНЫМЪ “ внутрепнимъ МІР0МЪ> т.-е. явленіями, которымъ
соотвѣтствуетъ только фпзіологическая параллель въ нашемъ
мозгу, но которыя никакимъ инымъ непосредственнымъ спосоомъ не связаны съ остальною массой явленій, именуемыхъ
• ми міроздаш емъ. Мы имѣемъ такимъ образомъ два уравненія
съ двумя непзвѣстными: а) данъ міръ физическій, к а к ъ в о з н и а ет ъ и ч т о т а к о е внутренній міръ или сознаніе; b) данъ
іръ ощ ущ еш #, что такое и какъ возникаете въ н а ш е м ъ со з н а т и объективный, независимый отъ насъ міръ, признаваемый
” за так°вой. Для матеріалпста камнемъ
в

преткновенія было

™ ВеШе созная*я » Для спиритуалиста— очевидное сущ ествош е ооъектпвнаго матеріальнаго міра; Äwifl эмпиріокритика за-

—

218

—

трудненіе эго исчезаете: какъ въ физикѣ такъ
мы пмѣемъ дѣло съ т-Ьмп » „
нерваціояиыми

чувствованіями

п,,
п си х о л о п и

пв-йтпГ” 0 ’ нускульными

л пн-

тельнымн п вкусовыми элементами- о и ^ щ е н і я Т и Г Г н и '

строѳиъ какъ
г
•

МІПЪ Arrmtm™;*
“Ѵ^вНММИ. ИЗЪ нпхъ пофизи іескій, такъ и ігситпѵрл^іа тт

% ~ ; ; п:;г о,ырю~ *
,e roKr

‘b ”

„ » V

„ S “ ;*

т а р а » , ми обозначаешь ™

Z ô r a ,j

* —

«

»

Ä

" ”И

отпотей.

’

І Г Г “ Г° ”

" РИ О да“ 1 “ 1

-ä S s 5 H * =
* s ? г г . р:г 1 ь Г ^ и“'" “ »»“ i :
ä r« r
ä

V которое ваиболѣе у д о в л е т ш .р и е і^ Г ъ ^ іГ .П ,™ Даиныхъ 0ПЫІа>

«

; : г

г іГ

г ;Г

^ Г

^ Г

р Г

»

р і„ " г
іГ

Г

L
“

? 1“
^

“

« .р о б Г з а

°“ a “

мв«” ,^ « 2« о “н а зГ«“
АшГ
ы в а е ;ш,,Г
ь )Гистлной
m

" S

связаиы

7

м^ с Г ™

съ

это т>

человѣческой мыслп то

W A »

в ” ть человѣкъ
всякій

» СТ

“"

■

“ ПОШО* “ ) ш м

Я А ° * какая ЛС1'яна проще,

маѵзепоп™™^

дикарей съ л у к а м и

* “ ““

"* ш 8ш ев ' «

точнѣе л цѣлостнѣе* тяѵч«
европеецъ

ä

*

? e' “ L
гдЬ-нибудь
одинъ*

, ружьем,ь п быдъ

что пГ НЯеТЪ Д

прощ е, цѣіьн']Ц возьмете в ер хъ !КТИВН°
Ч Сознательно или бозеознательно.

убятъ

толпой

, — въ процессѣ роста
^

™

* е’

сверхнаучное и недоказуемое построеніе, въ которомъ они фан­
тастически объединять ихъ, разсказавъ какой-нибудь миѳъ о
томъ, какъ безеознашбльнов по глупости и ошибкѣ сдѣлалось
реальностью, a рсізумъ погнался за нимъ и все хочетъ его
искупить (Гартманъ), или о томъ, какъ абсолютъ, заключая въ
себѣ разную пакость въ потенціи, рѣшилъ, наконецъ, объектировать ее, чтобы съ нею окончательно посчитаться (Владим.
Соловьевъ).
Все это оказывается «необходимымъ свѣтомъ» для насъ, бѣдныхь позптивистовъ.
Гг. идеалистамъ ужасно хочется объективной уверенности
въ торжествѣ всѣхъ трехъ истинъ, иначе «леденящій страхъ»
охватываетъ ихъ душу, по признанію г. Булгакова.
А такъ какъ такой увѣренностн эмпирическая наука дать
не можетъ, то и надо ее дискредитировать, заставить ее «по­
сторониться» . И, тѣмъ не менѣе, въ этихъ идеалистахъ есть
нѣчто симпатичное. Они только плохо поняли то міросозерцаніе,
изъ критики котораго исходятъ, но прежде всего они протестуютъ противъ якобы присущаго этому міросозерцанію стремленія конст ат ироват ь ф акт ы ,— и т о ль к о .
Въ самомъ дѣлѣ, коли все совершается необходимо, — ос­
тается, вѣдь, только констатировать! А эго приведетъ къ индиферентизму п умаленію человѣка. Правда, гг. идеалисты не
могутъ утверждать, чтобы, напрнмѣръ, русскіе позитивисты
6 0 -х ъ и /О-хъ годовъ ипдиферентно относились къ окружаю­
щему, но это, очевидно, недоразумѣніе. Для того чтобы проти­
вопоставить себя дѣйствптельности, нуженъ, очевидно, нѣкоторый
пунктъ внѣ ея, на который можно бы было опереться,— нѣкоторую архимедову точку. Такъ что жажда метафизической сво­
боды явилась у большинства идеалпстовъ пзъ стремленія оправ­
дать свою активность, противопоставить дѣйствительности идеалы,
а также пзъ жажды возвеличить и раздуть эти идеалы, придать
имъ нѣкоторую импозантность, ибо дѣйствительность сильно на­
пугала идеалистовъ. Имъ хочется вѣрить, что идеалы на дѣйствптельность могутъ вліять и должное (т.-е. ягелательное для
нихъ идеалпстовъ) будетъ осуществляться въ дѣйствительности,
a дѣйствительность никогда не можетъ и царапины нанести
идеалу. В ѣ рш пь въ это хотятъ они; г. Булгаковъ съ надрывомъ
п со слезами въ голосѣ торжественно умоляетъ свѣрить» въ
необходимое осущсствленіе нравственнаго идеала, хоть этого п
нельзя доказать или именно потому, что это недоказуемо. У
господъ идеалистовъ нѣтъ мужества прямо смотрѣть въ глаза

истинѣ, констатировать что ми иа .
тическн къ прпзванію человѣка L l f T * ™ ОТН0ОТться скепясно впдѣть, что будущее неппт, ь
Нв хва'гаетъ мужества
стижеяія желаннаго можетъ ,ІІГ„^„ЛеПН° ’ л ’Іелов’Ькъ для доНужно -мужество Ницше чтобп тт Р
Я только на свои силы,
трагизма, такъ дурно понятаго “Р°®0згласить P W m активиаго
исѣми ея, скорѣе еев т т гГ Г
Бердяевыми,, и въ борьбѣ со
нож ное дополненіе къ н а ш е м Т С Т я и Т ’
едннственн® возлознанію .
^ дивому, никому не льстящему,

Таково общее впечатлѣніе отъ книги.
обрывкамъ Хш ^ ^ озер ц ан і^ °и л еал °СТаВЛЯТЬ “ ір0С08еРЧані"> или
теоріи познанія п этикѣ. S
п ^ ° ВЪ Чѣлаго трактата но
н съ установленной точки зрѣнііГпячрМЪ ЛИШЬ ° бЩІе ТеЗИСЫ
листической мысли, прпты тм«
Раасмотрпмъ метанія идеаосвѣщенныя беягальскимъ Г Л
лоскуш шп паѳоса и
экстаза.

к а к о г о -т о

статей, въ
насъ.

непрерывнаго

которы х^УП(Г йж м Г е одНаК,1СаГЬСЯ ЛИШЬ пѣсколькпхъ
9 днако> все сущ ественное д л я

m 2 S Z J Z

Ä

Ü

* л к ш

,^ щ

-

;

і -

Х А \ %

™

ризеуждещя

! ер е ‘ Я ’“Ъ “

II.

о лроблемѣ познанія.
“

“«

Ій п ™ в д 1 Г ? Г ” 1 . Г
п о з в а в іе , m i и р я з а а в т т ь Іт ’г
что этотъ онытъ есть яЬчтп n/Г

«Г,

‘™
"

«■ п р т іь ш и н і „

Е„ .

8“ ”Р“ « Р ™ » н г . .
“ ™ Р»го с ір о а т с в
пРѲДрѣшаемъ ни того,

t r s Z T T “0“-

“ “

ваш его дуга, а е ъ думатаъ
®
ЛІ lî" ’' лродувтоиъ
« м ю , -то весь аоТокъ * „ 8Г " ““ Г “ “ " " У " “ ™ У»"Рявленіп мы можемъ ттчбпппФт

явленія на элементы т е

Г

«явленіе» и что въ этомъ

аналпза- Мы разлагаемъ

ДРУга составныя ^асти^ й стоемимад1 т ^ Ы01несиодпмыя ДРУгь на
танія, соверш енно
обобщ еній

оіпѣтпішгпрі.

вошедшихъ въ рѣчь и иГ

°«тнчь

законы пхъ соче-

Ш'ЯКаго

рода

ихъ въ рвчь и въ некритическое

напвныхъ

мышленіе.

— 219 —

’Я очень коротко пзложилъ сущность нашихъ воззрѣній па
познаніе. За подробностями отсылаю къ трудамъ Авенаріуса,
Маха, Оствальда, Вилли, ІІетцольда и др. эмпиріокрптицистовъ.
ІІосмотримъ же, что противопоставляют
листы .

этому гг. идеа­

Въ статьѣ «Чему учить исторія философіи» кн. С. Трубец­
кой рѣшительно протестуетъ противъ устраненія метафизики,
котораго требуетъ последовательный позитивизмъ.
Какъ можно требовать, чтобы все наше знаніе опиралось на
опытъ, когда мы не знаемъ, что такое опыть и каковы его
границы? спрашиваотъ кн. Трубецкой: «не придемъ ли мы при
самомъ началѣ анализа опыта къ вопросу: какъ возможенъ
объектъ опыта — явленіе, или какъ возможна природа? Но эти
вопросы прямо приведутъ насъ къ метафизикѣ», Совершенно
вѣрно, а потому ихъ никогда и не задаетъ себѣ паука и на­
учная философія и даже рѣшительно пе находить въ нихъ ни­
какого смысла.
Кн. Трубецкой утверждаетъ, однако, что отъ нихъ нельзя
уклониться. «Вѣдь, опытъ обусловлевъ дѣятельностыо нашего
сознанія и воздѣйствіемъ не-Я на сознаюшее и чувствующее я » .
Вотъ, то-то и бѣда, что гг. идеалисты навязываютъ метафизическія предпосылки позитивизму, а потомъ его сокрушаютъ: •
опытъ для эмпиріокритизма есть нѣчто непосредственно данное
и цѣлостное, въ которомъ нѣтъ ни «я», ни «не я » , а есть только
рядъ явленій—ощущеаій; мы от рицасмъ понятіе субъекта п
объекта какъ апріорныя. Лишь послгъ аналпза опыта мы устанавлпваемъ понятіе нашего организма и окружающей среды,—
понятія, которыя суть лишь цѣлесообразныя отвлеченія отъ не­
посредственна™ опыта. Поэтому утвержденіе кн. Трубецкого}
что «опытъ предполагаетъ нѣчто независимое Отъ опыта»— есть
чисто метафизическое утвержденіе. Опытъ не есть результатъ
воздѣйствія матеріи на духъ, объекта на субъектъ, а самые
«матерія», «духъ», «объектъ», «субъектъ»— суть отвлеченія,
результатъ анализа опыта. Мы никогда не спрашиваемъ, какъ
возможно, что я ощущаю солнце? Это праздный вопросъ. Мы
перечисляемъ всѣ относящіеся къ солнцу признаки и по ряду
наблюденій устанавливаемъ физическое представленіе о солнцѣ, 9
какъ опредѣленной огромной массѣ раскаленной матеріи, нахо­
дящейся па опредѣленномъ разстояніи; кромѣ того, мы констатируемъ, что прпсутствіе его на небѣ производить вь направленномъ на него глазу, зрптельномъ нервѣ и соотвѣтственныхъ

‘

220 —

—

—

J S L

“

r.T L T

Z

. î ” , ! r r' №

- ™

чго видптъ небольш ой’ ослѣпнтѳльный ° P" f T0Mb высказываетс®>

2 0 0 0 ш агахъ отъ себя. Какъ это в о з м о ^ о Д ™ “
Г ™ ВЪ
вотъ и все, а намъ нѵж ео яия™ г
0 есть ф акте—
возможно?»— наномпнаютъ

намъ

р а зсу ж д ен іе0^

"
га гЯІ> у б Т ц Ко Г ш д а с ^ ° 0а
знакомство съ J
S
S
S

1^

ЭТ°

80
СВ° е совеР” «нное не-

что «явленіе предполагаетъ то, чтоТ вляется Т с ѵ УТ"ерЖДаеТЪ’
рому является, да еше ™
ЯВЛЯ0ТСя и сущ ество, котоЯвленіе есть ф а к т е сложный^
^
7 ° “
между ними».
связи СЪ другими ф’а ктамп,— в о т еХи° вЯс е 1Й“ { ВЪ Ф ункціош иьной
б езъ у х а » , по мнѣнію іш Tnv/fo
а Укъ не сущ ествуетъ
есть явленіа то ж о н о
Н0 так* как* * » само
воснрпннмающаго, и такъ лалѣе Т Г й 7 6 ™ бвЗЪ чего'либ° е™
метафизическая забава въ родѣ того
®ЗК0ие,Н0сти: это просто
сомъ, взявши другъ друга за ноги
К?°УНЫ катятся колесредственно данное; все остальное п ш т Л6Ш0 ѲСТЬ Н’Ь ,Г0 н ец о'
пресловутое «я» за котоппе тя*
ь
дн ое> включая сюда и
между гЬмъ какъ и лип
Ъ ^
Держатся метафизики,
торую совокупность я в л е н ііГ ^

П 0 М т е > связующ ее нѣко-

”~

=

firv ^ T S 5 7 ^ -" = = ü Ä :
напр., сновидѣніе
человѣка поставить

мппалгъ

п е іі’ Т к Т

точны с в и д С ь Г а е Г

«
—
\j

t J

L

м®нно такого рода «опытъ», какъ,

^

с !

чувствъ. заставилъ
В0ПР° СЪ ° Т° МЪ> На~

н Г ™ » Г “вп"
Т
r i : ш „ ”™ „
' И ° 0 ,1

.

ъ **•
” р” ° " г а

“

” сего

'“ й Т ™

P

"I

п" W

01

" O T A te m » " » ™

лцнзма. Мы не призпаемъ реальнаго сущ ествова-

221

—

нія впѣ нашего сознанія и не отрицаемъ его, а спрашиваемъ
себя, при какихъ условіяхъ человѣкь н а з ы в а е ш ь данное явленіе, данный фактъ д ѣ й с т в и т е л ь н ы м ъ , а не к а ж у щ и м с я , что
это значитъ въ его устахъ « д ѣ й с т в и т с л ь н о с т ъ » , и приходимъ
къ выводу, что человѣкъ называетъ дѣйствптельнымъ всякій фактъ,
стоящій въ непосредственной и определенной связи со всѣмъ
цѣлымъ его опыта, входящій въ опредѣленпую систему постоянныхъ, закономѣрно комбинирующихся явленій, которыя онъ на­
зываетъ мірозданіемъ; д ѣ й с т в и т е л ь н а всякая часть опыта вообще,
прочно и опредѣленно связанная со всемъ целымъ, между тѣмъ
какъ сны, галлюцинаціи, явленія такъ называемаго внутренняго
міра связаны отрывочно какъ между собою, такъ и съ общею
массой опыта. Где тутъ метафизика?
Мы имѣемъ дѣло съ фактами и только.
П о к о н ч и в ъ такимъ образомъ съ желаніемъ вытѣснпть мета­

физику изъ теоріи познанія, кп, Трубецкой распространяется
на тему о «каѳолпчности нашего разума, не желающаго огра­
ничиваться данными действительности, но стремящагося «познать сущее въ его всеединстве».
Если эти фразы имѣютъ какой-пибудь смыслъ, то, очевидно,
тотъ, что человеку присуща потребность объединить данныя
опыта въ цѣлостную систему. Ибо, что же иное значитъ «по­
знать сущ ее», какъ не познать данное въ опыте? Или это зна­
читъ познать не только действительное, но п недействительное?
Къ чему? Не знаемъ, да, вѣроятно, и кн. Трубецкой не знаетъ.
I ербартъ, настояіцій
Желая объединить данныя
тпворечій, для устраненія
тезы, система которыхъ и

фплософъ, ставплъ вопросы прямо.
опыта, мы патыкаемся на рядъ прокоторыхъ необходимо создавать гипо­
есть метафизика, говорилъ онъ.

Но такую м е т а ф и з и к у мы готовы были бы признать. Мы
думаемъ только, что надо вводить въ научную фплософію, объ­
единяющую данныя отдѣлыгыхъ паукъ, въ цѣлостную систему,
к а к ъ м о ж н о м е н ь ш е гппотезъ, при чемъ гппотезы эти должны
пользоваться исключительно терминами опыта, черпать пзъ него
свой матеріалъ и въ немъ паходпть свой критерій. Наличность
гипотезъ, пхъ борьбу между собою п постепенную смѣну гипо­
тезами все более простыми, все более отвѣчающимн фактамъ,
мы счптаемъ неизбежною.
Цѣль познанія— противопоставить реальности стройную п по­
нятную картину, дающую возможность охватить эту реальность
съ наименыпнмъ усиліемъ, оріентпроваться въ ней, а, следова-

*

— 223 —
тельно, умѣгь считаться съ нею и господствовать надъ ней. Это
если угодно, можоо назвать «войти въ разумъ пстины».
Мы ни на минуту не отказываемся отъ «универсальной
пстины», Т . - е . отъ м онист инсскаю м іросозерцанія, какъ резуль­
тата стремленій науки и научной философіи; отъ этого отказы­
вается только идеалиста г. Бердяевъ и другіе идеалист ы въ
ѵ о зн а н ш , по мы твердо убѣждены, что строгая методичность
работы является лучшею гарантіей успѣха.
Въ статьѣ кн. Трубецкого мы видимъ симпатичный нрпзывъ
къ изучение исторіи фнлософіи, очеркъ задачъ фплософіп, но всѣ
его возражешя и размышленія на тему о необходпмыхъ матафизпческихъ ингредіентохъ совершенно неубѣдптельиы. Н а у к а и
н а у ч н а я ф илософ ы исходят ъ изъ опы т а, ст роит ь всѣ свои
m o p t u въ т ерм инахъ опы т а и наход ят ъ свой критеЫ й
единст венно въ соіласіи съ данны м и опыт а.
Близко подходптъ къ вопросамъ теоріи позианія п г. Аскольдовъ въ своей интересной статьѣ «Философія и жизнь». Какъ
ни симпатичны многія положепія этой статьи, какъ ни широка
въ ней постановка вопроса о задачахъ истинной философской
системы, но въ вопросахъ теорін познанія, тамъ, гдѣ г. Аскольдовъ соприкасается съ современнымъ эмппріокритпцпзмомъ, онъ
пишетъ такія странныя вещи, что остается только удивляться
развязности гг. идеалистовъ, решившихся хоронить позитпвизмъ
при такомъ отдаленномъ знакомствѣ съ нимъ. «На философскую
арену», пишетъ г. Аскольдовъ, «выступили руководящіе прин­
ципы... смутпые h неопредѣленные и, вмѣстѣ съ тѣмъ, близкіе
къ житейекпмъ пнтересамъ и иотребностямъ. Мы нмѣемъ въ
виду гносеологическія теоріп конца прошлаго вѣка, устанавлпвающш, въ качествѣ основныхъ прішциповъ мышленія, требованія экономіи пли наименьшей траты силъ, а въ концѣ концоиъ полезность. Теорін этн, связанный, главнымъ образомъ, съ
именами Маха, Авенаріуса и Зиммеля, подготовляют почву (!)
къ полному уннчтоженію (!) самой категоріп истины». Невоз­
можно болѣе грубо не попять цѣлаго крупнаго философскаго
течешя.
Итакъ, основнымъ прпнцнномъ мышленія по Авенаріусу и
Маху является требованіе ѳкономіп?
Ничего подобнаго! Махъ и Авенаріусъ конст ат ирую т ъ
факта, что естественною тенденціей познанія является стремленіе представлять себѣ дѣйствительность какъ можно болѣе легко,
просто, цѣлостно;' рѣшать всякую задачу какъ можно скорѣе іі
прямо идя къ цѣли,— вотъ это-то и есть окономія силъ». Что

— 223 —
можетъ служить критеріемъ истины? Единственно только ея
согласіе со всѣми другими признанными истинами, а въ конечномъ счетѣ съ данными опыта. Никакого другого критерія ни­
когда не бывало и быть не можетъ. Для того, чтобы данная
теорія была признана истиной, надо прежде всего, чтобы она
не противорѣчила фактамъ. Почему же, въ противномъ случаѣ,
ея не признаютъ за истину? Да потому, что иначе ею нельзя
было бы руководиться безъ излишней затраты силъ. Но мало
этого: изъ двухъ теорій, согласныхъ съ фактами, каждый выберетъ ту, которая лучше согласуется съ остальными его убѣжденіями; почему?— потому что иначе ежечасно возникающія противорѣчія заставятъ его постоянно тратить лишнія усилія. Но и
это еще не все; допустимъ, что мы имѣемъ двѣ теоріи, одина­
ково выдержпвающія критику фактовъ и одинаково согласующіяся съ нашими убѣжденіями,— какую пзъ нихъ склонны мы
считать болѣе убѣдительной? Конечно, ту, которая легче даетъ
намъ представить факты, которая, какъ мы при этомъ выра­
жаемся, больш е и х ъ у я с н я е ш ь . Это не требование, а от кры­
тие истинной психологической основы того, что мы н а з ы в а е т
стремленіемъ къ пстинѣ. Было бы очень любопытно, если бы
г. Аскольдовъ далъ свое опредѣленіе истины! Ни одинъ фпло<зофъ на свѣтѣ не сможегъ отрицать, что соотвѣтствіе съ фак­
тами, внутренняя стройность п возможно большая легкость
пониманія суть единственные признаки истины.
Но г. Аскольдовъ, хотя и съ оговорками, склопепъ думать,
что результаты геніальнаго анализа понятія истины, произведеннаго эмпиріокритнцистами, могутъ исказить наше познаніе.
«Его вліяніе, несомнѣнно, сказывается», по мнѣнію нашего
автора, «въ оцѣнкѣ философскихъ идей и построеній (еще бы),
въ признаніи илп отрицаніи за ними извѣстпой значимости п
авторитета, вообще въ прпведеніп пхъ въ извѣстнаго рода іерархическую зависимость. Только жизненная сила нравствеішаго
долга давала въ глазахъ Канта ту непоколебимую достовѣрность
идеямъ Бога п нравственнаго міропорядка, кот орой не моіАЛ
оправдат ь за н и м и т еорет ическая м ы сль. Та же жизненная
сила въ видѣ эстетическихъ потребностей привела Ницше къ
упразднение (!) теоретпчеекпхъ дисциплинъ, т.-е. теоріи познанія и метафизики, къ созданію его жизненной эстетической этики.
Наконецъ, жизненные принципы экономіи силъ и полезности
даютъ пхъ проповѣдникамъ полную увѣрепность въ превосходствѣ утилптарныхъ идей научной философіп передъ проблема­
тическими метафизическими идеями, относящимися къ трансце-

^

—

224 —

дентному міру... Но всѣми этими началами нельзя замѣстить
или восполнить такое жо первичное и ни на что но сводимое
сознаніе истины п стремленіо къ достиженію ея; стремленіе это
пстлнѣ» Не М° ЖеТЪ

Ь Удовлетворено чѣмъ-либо постороннимъ

Извините за длинную выписку. Это такъ любопытно, такъ
типично для гг идеалпстовъ, что доставляете прямо эстетиче­
ское удовольствіе.
Что такое истина? Она, видите, — сама по себѣ, у насъ
. есть стремленіе къ н е й ! . . - Н и малѣйшсй попытки поставить
естественный вопросъ: ч т о называете человѣкъ истиной. Отсюда
страшнѣйшая путаница. Между тѣмъ стремленіе къ исіинѣ есть
не что иное, какъ стремленіе познать міръ въ его цѣломъ
т.-е. создать систему понятій, вполнѣ соответствующую вселен­
ной, дающихъ полную возможность оріентпроваться въ ней съ
возможно большею легкостью. Всякая метафизика, даже релпгіознал система, можетъ преслѣдовать т олько одну эт и цѣлъ.
Въ самомъ дѣлѣ, развѣ метафизика не имѣетъ своею задачей
объяснить намъ міръ? Развѣ она задалась бы цѣлью изслѣдовать
міръ трансцендентный, если бы онъ не пмѣлъ никакого отноше­
ния къ действительности? Метафизика признаете существовало
міра сверхчувственнаго, по все же существующая, имѣющаго
для насъ значеше; туте не о чемъ спорить. Что же значите
что идеи Бога и нравственная міропорядка у Канта 'не могли
найти себѣ оправданія передъ теоретической мыслью, но пмѣлп
непоколебимую достоверность предъ судомъ практическая ра­
зума? Это значите, что идеи эти не могли быть поставлены въ
необходимую, отвечающую объектлвнымъ фактамъ, ясную связь
съ данными опыта, что онѣ не вытекали пзъ нихъ, не требо­
вались, какъ естественное дополненіе согласно принципу наи­
меньшей траты силъ, ко всему научному міросозерцанію. Но
если бы идеи этп стояли въ противорѣчіи съ данными, съ оче­
видностью, то разладъ между ними и напболѣе убѣдптельными
истинами вызвалъ бы внутреннее чувство глубокая недоволь­
ства: либо очевидность, либо эти идеи должны бы былп усту­
пить, при чемъ въ первомъ случаѣ мы имѣли бы дѣло съ релипознымъ помѣшательствомъ.
Но на дѣлѣ этого пе было. Допущеніе идеи Бога и нрав­
ственная міропорядка не вызывало дисгармоніп въ міросозерцанш лапта. Между тѣмъ допущепіе это давало возможность
прочно урегулировать значительную часть жизненныхъ отправле­
н а человека и общества, т.-наз. нравственную деятельность ихъ.

—

226 —

ІІравственныя дѣянія и отвѣтственность суть факты, требующіо
своего объясненія. Кантъ могъ объяснить пхъ, т.-е. принять
ихъ въ общую картину міросозерцанія, путемъ послѣдовательнаго детерминизма, но такое объяснепіе вызвало сильнѣйшую
дисгармонію, благодаря столкновенію съ прочно сложившимся
убѣждепіемъ въ необходимости отвѣтственности человѣка.
Слѣдовательно, строя свою метафизику, Кантъ строго слѣдовалъ принципу экономіи силъ, котораго пикто никогда не могъ
и не можетъ пзбѣгнуть, такъ какъ онъ есть основа целесо­
образности мышленія.
Эстетическая потребность привела Ницше къ упраздненію
теоріи познанія? Въ первый разъ слышиыъ! Любопытно, гдѣ п
когда Нпцше отрицадъ теорію познапія? Что Ницше отрицалъ
метафизику это вѣрно, по почему эст ет ическая потребность
привела ІІпцшѳ къ этому? Или г. Аскольдовъ полагаете, что
въ мотафнзпкѣ есть нѣчто, очевидно, антиэстетичное?
Ницше пришелъ къ отрицанію метафизики: онъ призпалъ за
действительность — міръ явлепій, такъ какъ прпзнаніе міра
трансцедентнаго казалось ему совершенно излпшшшъ. Въ этомъ
Ницше видѣлъ результате умственная роста человѣчества. И
Ницше п человѣчесгво, элиминируя метафпзпческія прпмѣсп пзъ
своего міросозероанія, слѣдовалп все тому же экономическому
принципу.
J
Г. Аскольдовъ, нпчтоже сумияся, ставите знакъ равенства
между понятіемъ экономіи силъ и полезностью, но дѣлаетъ онъ
это напрасно. Всѣ далыгЬйшія разсужденія его объ отношеніяхъ
фплософіп къ жлзнп были бы гораздо яспѣе, если бы въ основаніп ихъ былъ положепъ окономическій припцппъ». Если
разуметь подъ полезностью все что ведетъ къ окончательной и
идеальной побѣдѣ разума надъ стихіями, человека падъ приро­
дой, тогда, конечно, всякая истина полезна въ копечномъ счетѣ,
такъ какъ мы должпы знат ь, для того, чтобы правильно дѣиствовать; по еслп подъ полезностью разумѣть частпыя, временныя полезности, то прннцинъ ихъ далеко разойдется съ прпнцппомъ экономіп силъ въ позпаніи. Это одппъ нзъ важныхъ п
лнторесныхъ пупктовъ теоріл познанія.
Мы пе яворпмъ о томъ, что открытіе истины, полезное для
однихъ лицъ, группъ или классовъ, можетъ быть вредно для о
другихъ; гораздо значптельнѣе тотъ случай, когда открытіе *
истины временно вредно для всего человѣчества. Мы думаемъ
вмѣстѣ съ Ницше, что такого рода фактъ вполнѣ возможенъ.
15

—

Ища цблостнаго и яснаго міросозерцанія, теоретпческій умъ
на всякомъ шагу разбиваетъ старыя вѣрованія, замѣняетъ «возвышаюіцій обманъ> — «низкими истинами» въ такое время, когда
гибель «возвышаюіцаго обмана» можетъ повести за собою крушеніе цѣлой культуры. Что пережпваетъ при этомъ человѣкъ,
въ груди котораго борется старое и повое? Это источникъ са­
мыхъ высокихъ трагедій, съ чѣмъ соглашается и г. Аскольдовъ.
Разумъ можетъ познать міръ, т.-е. дать закопченную картин}*
его, ясную, цѣльную и совершенно отвѣчающую действитель­
ности, и вдругъ эта картина оказывается въ страшномъ проти­
вор еч а съ устоями нравственной жизни; напр.: убѣжденіе въ
бытіп Бога стоитъ для даннаго лица въ вопіющемъ противорѣчіи съ данными науки; допустить эту идею значитъ — навѣкъ
допустить внутренній разладъ, который будетъ поглощать массу
лишнпхъ усилій, но и отступиться отъ него значить— привести
въ хаосъ всю свою моральную жизнь и опять-такп нарушить
прпнцппъ «экономіи», который есть прпнципъ пе познанія
только, но всей жизни, Какъ же разрѣшается этотъ конфлпктъ?
Можно диктовать жизни прпматъ чистаго разума; можно навя­
зывать ей прпматъ практпческаго,— фактически вопросъ разре­
шится въ терминахъ экономіи силъ. если только органпзмъ по
погпбпетъ. Еслп требованія т.-наз. «сердца» окажутся значи­
тельнее для сохраненія самой жнзни, то паука будетъ невольно
фальсифицирована (примѣръ: гг. идеалисты); если умъ окажется
сильнее, то сердцу придется выработать новые жизненные прин­
ципы, новую мораль, новую релнгію (примѣръ: Ницше). Итакъ,
^приіщнпъ іжоноцщ^ силъ въ самомъ ншрокомъ смысле. совпадаетъ съ самою жаждой жизни и припципомъ самосохрапенія; въ
узкомъ же смыслѣ, въ пределахъ разума, оиъ можетъ оказаться
прямо противоположнымъ полезности; или, точнее, то, что эко­
номично въ сфере познанія, можетъ требовать колоссальной за­
траты силъ въ сфере жизнп. Такимъ образомъ вопросъ, на кото­
рый г. Аскольдовъ даетъ тотъ шаткій и туманный ответь, что
между требованіями ума и сердца должна быть найдена гармопія, имѣетъ определенное значеніе лишь выраженный въ терминахъ экономическаго принципа. Для того, однако, чтобы уче­
ный былъ истинш тг^орі’аномъ познанія для человѣчества, оиъ
долженъ быть совершенно безстрашенъ и ничего не щадить
ради истины: въ этомъ его «безуміе храбрыхъ», которому и
«ноемъ мы песни», въ этомъ его довѣріе къ человечеству, что
оно сумеетъ выйти побѣдителемъ изъ всякаго испытанія, что
оно смѣетъ смотрѣть въ глаза самой ужасной правде и пай-

227

—

детъ въ концѣ-концовъ оруж іе протпвъ самыхъ страшныхъ
угролъ ея. Ученый не смѣетъ щадить практически разумъ ибо
«та жалостливость можетъ заставить его окружить
миражами, убаюкивать его баснями, когда надъ иимъ с о б н ^ т с я
гроза; наше мужество восклицаете: «fiat veritas p e m t 2 d “ .
конечномъ

РаЦІ° НМЬН0Д ° человечеству
СПХЪ поръ
были только
полезны

с іе т іі

»
Пвавла

r t Z ien ”7 * РаЗЪ 1111,1 К0 W
™ дъ „ХЪ тяжестью но S
красное наслѣдіе накоплялось для «дальнпхъ». Еслп бы эы т .
ш ж і т ТІ1, ? т о Ы ГП0ДЧШІЯЛИ ЭК0Н0МІ,° п °зн аш я экономіи жизни, ихъ
“
то л г Ь І
УПреКПуПі въ фальсификаціи истины, ио въ
томъ то и дЬло, что понявъ чт о т акое стремленіе къ истин*
в с я к Г Г п о с Г Г ЛЬНО ПР0Т,,В0П0СТ™ > экономно п о зн ан ы
в сяк п м ъ непосредственны м ъ п р акти ч ески м ъ треб о ваш ям ъ .
1. идеалисты уж асно заинтересованы тѣмъ, чтобы н айти
И ію сг а о правд и -п с п ш и , справедливости і л р а со ш , а г А с в о л -

Г й М

'1 Г * * " ™

' ™

« .

“ » •«

Z

Z

кой эконом ическаго п ри н ц и п а, п р ош елъ мимо того п у н к т а i m
котораго с т г ь всѣ Ір „ а р к ,,^ л у „
т ж ° ™
h„ Г

истины"3м Г ЪХ , ЫЫ Существованіе
щ ^Г псти ны ^это^^

Ж

1«

субъективную
S
твом ть

абсолютной

^ и д е м ъ 3всеойьемлю-

?

“ "

i

‘“

шші

объективной,

y

іѵ

эпоха, заключая въ
Г

себе

всегда

0’ “
* “ • ”
«истина., можетъ вполнѣ удовле-

Д ругое со зп а н іе о п Т Т * '
Субъекта> н о п ер ен есен н ая въ
тивннмп.
•
Должна оказаться протпворѣчащ ею сѵ бъек -

мится эіи м и п п НЦШМЪ 31010 Н0ВаГ0 сознанія- Человечество стреппРовать нзъ научиаго міросояерцапія такія субъек.

рѳалиотитестаго м7РТс0зѳрцашРя“Ъ поз,ІТ"вноН эстетики“ въ сборникѣ „Очерк»
15*

228

тивпыя примѣси; оно стремится къ истинѣ общ еобязательной и т
постепенно, въ процессѣ роста познанія, такія непоколебимые
истины открпстализовываются. И деаломъ чистпиго познанія мы
считаемъ міросозерцаніе, не заключающее въ себѣ ни для кого
ничего спорнаго, т .-е . во всѣхъ частяхъ самоочевидное. Само
собою разум еется, что постоянно къ нему приближаясь, мы,
вѣроятно, никогда не достпгнемь его въ полномъ объемѣ. ТаI

ково наш е представленіе объ пстинѣ.
Г. Ольденбургъ требуетъ отъ насъ терпимости на томъ основаніп, что къ истине есть много путей. Это соверш енно вѣрно.
Лишь при шпрокомъ взапмодѣйствіи п взаимотреніи возможна
выработка истины. Запрещ ать какой-нибудь самостоятельный
взглядъ на вещи, жечь книги, лишать слова, фальсифицировать
мнѣнія и дискредитировать мысли при помощи разны хъ уловокъ,
значитъ— совершать смертный грѣхъ противъ д у х а . Мы должны
позволить критиковать себя: пусть тяжкій молотъ дробитъ въ
насъ стекло и куетъ булатъ. Г. Ольденбургу нечего насъ учить
простой истинѣ свободы слова, хотя это поучепіе умѣстно вообще
въ наш е время. Мы будемъ покорною наковальней, но пусть не
пеняютъ паши противники, когда и мы превратимся въ молотъ,
когда мы начинаемъ m it dem H am m er zu ph ilosophieren, когда
паши удары не знаютъ пощады: вѣдь, мы вѣримъ, что лишь
стекло разобьется, а булатъ станетъ прочнѣе. Такимъ образомъ
взаимную критику міросозерцаній мы считаемъ столь ж е само
собой разумѣющ еюся, какъ и взаимную терпимость. Рыцари
на туригірахъ были терппмы другъ къ другу въ высшей сте­
пени, они никому благородному не запрещали выходить иа арену,
ио всякаго пробовали, прочно-лп онъ спдптъ на сѣдлѣ, и еслп
протпвникъ вылеталъ изъ сѣдла, ему нечего было жаловаться
на нетерпимость соперника: лучше было не выѣзжать на îipeny.
ЧеловЬкъ, рѣшившійся идти своимъ путемъ къ нстпнѣ, под­
вергается, по мнѣнію г. Ольденбурга, всѣмъ наиастямъ, начи­
ная съ тюрьмы п кончая прснебреяш телыш мъ отнош еніемъ. Это
печально. Однако, зачѣмъ ж е этотъ человѣкъ такъ слабъ и
беззащ птеиъ! К онечно, еслп васъ потащутъ въ тюрьму, то вамъ,
пожалуй ничѣмъ пе защититься, но, право, не стоить плакаться
иа «пренебрежительное отнош епіе»; если вы обладаете истиной
на вашъ взглядъ, то «иди своею дорогой и предоставь людямъ
говорить», лишь бы вамъ ие мѣшали въ вашемъ изсдѣдованіп.
Вѣдь, истина заговоритъ сама; ее нрепебрсжптельпымъ отпоіііеніемъ не убьеш ь. Вообщ е между нетерпимостью цензора и
нетерпимостью сердитаго полемиста есть большая разница, і

—

229

—

понимаю, что можно плакаться на перваго, но кричать о н е­
терпимости противника, который пе можетъ зажать вамъ ротъ,
это— свидетельство слабости. Онъ не согласенъ съ вами, онъ
бранитъ васъ, онъ недобросовестно васъ цптируетъ? Н о, ведь,
этимъ онъ даетъ вамъ оруж іе противъ себя. П очему-то новымъ
л сильнымъ теченіямъ всегда приходилось жаловаться на н е ­
терпимость цензоровъ, а нетерпимость критики вызывала въ нихъ
лишь смѣхъ, ж аж ду борьбы п блестящій взрывъ остроумія.
Напротивъ, отмирающія и слабыя течеиія мысли вечно вопіяли
противъ полемическпхъ выходокъ «свистуновъ».
Г . Ольденбургъ намекаетъ па нетерпимость позитивизма.
Насколько памъ и звестн о, ещ е ни одпнъ позитивистъ не заяшмалъ рта идеалисту. Эта честь выпала целикомъ иа долю
людей религіозиы хъ, ревностно служ ащ ихъ великимъ, вечнымъ,
разъ навсегда установленнымъ пстпнамъ. Противъ католпческаго
л другихъ in d ex ’oBb мы охотно иротестуемъ; что ж е касается,
наир., до пренебрежительпаго отнош енія къ позитивизму г.г.
лдеалистовь, то оно вызываетъ въ насъ лишь веселое располож еп іе духа.
Тотъ ж е г. Ольденбургъ очень часто говоритъ объ отживающемъ свое время позитивизмѣ и его «односторонности», «уз­
кой ограниченности», и т. д. г. Булгаковъ утверж даетъ, что
позитивизмъ <унпжаетъ святое и завѣтное до степепи каприза
л суевѣ рія». Попытка устранить идею должнаго со стороны
позитивпстовъ, по словамъ Бердяева; «наивна и даже комичпа» ;
противники г. Бердяева, за исключеиіемъ Струве, просто «,л и ­
ш е н ы ф и л о с о ф с к а го о б р а з о в а н іл » . Такого рода цветовъ поле­
мики въ книге сколько угодно; что ж е это, какъ не пренебреж и­
тельное отиошеніе?
Пикантный примѣръ нренебрежительнаго отнош енія являетъ
собою г. Кпстяковскій. В ъ примѣчаніи на с т р . 3 0 5 этотъ пдеалпстъ заявляетъ н е более, не м ен ее, какъ то, что Д ж . Ст.
М илль— «поверхностный мыслитель, который не ясно продумывалъ основы своихъ философскихъ построеній». П ри бдижайшемъ разсм отреніп оказывается, что г. Кистяковскій соверш енно
произвольно исказплъ мысль Милля, очевидно не понявъ даж е
приблизительно д у х а его логики.
Дѣло идетъ объ аксіоме «едниообразія природы», излож енной Мнллемъ въ гл. I I I третьей книги Логики. Какъ извѣстио,
большою посылкой силлогизма, каковымъ является, по мнѣнію
Мплля, всякое индуктивное положеиіе, является полож еніе о
^динообразін природы. Если бы природа не была единообразна,

— 230 —

— 231 —

закономѣрна, то мы не могли бы умозаключать отъ извѣстнаго
къ неизвестному.
« Такимъ образомъ, говоритъ г. Кистяковскій, вмѣсго ф орм а л ь н ы х ъ элем ент овъ ^ вносимыхъ нашимъ мышлеиіемъ въ
процессъ познанія, онъ (Милль) кладетъ предвзятое мігЬніе о
томъ, какъ устроена природа сама по себѣ . М еж ду тѣмъ для
того, чтобы такое предвзятое мнѣніе о б л а д а л о б е з у с л о в н о й
д о с т о в е р н о с т ь ю , создающею вполнѣ прочный базпсъ для теоріи познанія, оно должно быть метафизическою истиной. Вмѣсто
того слѣдовательно, чтобы создать вполнѣ эмпирическую теорію
познанія, онъ воздвигаетъ свою теорію на трансцендентномъ
фундаментѣ».
В ся эта тирада есть сплош ное недоразум ѣніе.
Надо думать, что г. Кпстяковскій не сознательно пскаж аетъ Милля, а просто не осплплъ его.
Да, чтобы полож еніе о единообразіи природы обладало бе­
з у с л о в н о й д о с т о в е р н о с т ь ю , оно должно быть метафизическимъ.
Это даже просто тавтологія, т. к. позитивизмъ просто на про­
сто отвергаетъ возможность безусловной достовѣрности, счи таете
самое понятіе это метафизическимъ. Милль вовсе не утвер­
ждаетъ безусловной достовѣрностп своей аксіомы.
«Если мы обратимся къ дѣйствительной ж изнп природы,
говорить Милль (стр. 2 9 5 ) , то найдемъ, что это п р ед полож ен
н іе имѣетъ свои осповаиія. Вселенная, н а с к о л ь к о н а м ъ и з в е ­
с т н о устроена такимъ образомъ и т. д> .
Н а с к о л ь к о н а м ъ и з в ѣ с т н о , т .-е . насколько опытъ подтвер­
ж д а е м наш е гипотетическое предположеніе; аксіома Милля есть
a priori познаиія, ио a priori не абсолютное, а само явившееся
въ результатѣ болѣе первоначальна™, не методическаго обобщенія. Такъ всегда идетъ процессъ реальнаго, не схоластпческаго познанія: нѣкоторые факты наталкпваютъ насъ на предполож еніе извѣстнаго закона, это предположеніе становится
наш ею гипотезой и формальнымь прпнцппомь дальнейш его
позпанія, мы разсматрпваемъ всѣ факты съ опредѣленной точки
зрѣнія, д о п р а ш и в а е м ъ природу съ опредѣленной цѣлыо, а по­
томъ отвергаемъ наш у гипотезу, или прпзнаемъ ее истиной.
«Милль доказываетъ, что всякое индуктивное заключеніе по
самой своей сущ ности необходимо предполагаетъ, что строй
природы единообразеиъ», говоритъ г. Кпстяковскій.
П ослуш аемъ Милля.
«ІІоложеніе, что строй природы однообразенъ, есть основ­
ной законъ, общая аксіома пндукціи. Тѣмъ н е менѣе было бы

б о л ь ш о й о ш и б к о й видѣть въ этомъ шпрокомъ обобщ еніи какое
либо объяснение индуктивиаго п р оц есса... Это, папротпвъ, одна
изъ послѣднихъ иидукцій, или по крайней мѣрѣ одна изъ тѣхъ,
которыя лишь позж е доетигаютъ философской точности».
Итакъ, обобщ еніе само по себѣ отнюдь не необходимо пред­
полагаетъ М иллевскую аксіом у. Если мы сдѣлаемъ обобщение:
явленіе «а> 2 0 разъ вызывало явленіе <b>, а потому мы ожидаемъ тотъ ж е эффектъ въ 2 1 - й разъ, то мы имѣемъ дѣло съ
констатированіемъ психологической увѣренности. ожндаиія, ко­
торыя и являются основами нростѣйш ей индукціи. Если ж е насъ
спросятъ насколько д о с т о в іь р н а наш а пндукція, то мы можемъ
опереться иа наш у аксіому, дающую наш ем у обобщ енно особую
цѣнность, цѣнность эта не абсолютна, но огромна, именно по­
тому, что обобщ еніе, леж ащ ее въ ея основаніи необыкновенно
обш ирно.
Г . Кистяковскій утверж даетъ, что исходная и заключитель­
ная точка индукціп тождественна; но это вовсе н е такъ: полож еніе о единообразіп природы есть обш ирное обобщ еніе, досто­
верность котораго возрастаешь съ каждою новою провѣркой его.
Новѣйшая наука выражаеть то ж е полож еніе въ термииахъ
единства энергіи; тутъ особенно ясно, какъ недостаточное на­
в е д е т е становится формалыіымъ иринцнпомъ далыгейшаго и зслЬдованія, при чемъ каж дое экспериментальное подтвержденіе
служ ить къ приближенію относительной достовѣрностп положенія къ абсолютной.
Психологическая увѣреіш ость, то, что у А венаріуса назы­
вается положительнымъ секуралемъ, возникаетъ задолго до ло­
гической уверенн ости, которая сама по себе никогда пе можетъ
превратиться въ увѣренность абсолютную.
И зъ всего вышесказаннаго ясно, что Милль превосходно
нродумалъ свои философскія основы п строилъ теорію познанія
исключительно на данныхъ эмиирическихъ, такъ какъ у него
общая масса предыдущихъ обобщ еній служ ить осиованіемъ для
каждаго посл едую щ а го и находить въ ней все новыя подтверж денія. Мнимая же непоследовательность Милля происходить
лищь отъ стремленія г. Кистяковскаго во что бы то ни стало
навязать ему «безусловную достоверность».
Полемизируя съ нами и нашими учителями г.г. идеалисты
все время вопіютъ о терпимости.
Мы готовы быть терпимыми къ чему угодно, т.-е. никому не
запрещ аемъ говорить и писать, что ем у вздумается, по мы не
можемъ позволить безъ возраженій лить спиритуалистпческій

—

232 —

дурманъ въ живую воду познанія. Наслаждайтесь вашимъ
питьемъ, пьянЬйте отъ него, но не иодмѣшивайте его въ наши
источники. Научный методъ, духъ активнаго реализма достался
человечеству тяжелою цѣной, и понятно то негодованіе, кото­
рое чувствовалъ Ницше, констатируя его крушеніе въ концѣ
древней псторіи.
«Вся работа античнаго міра оказалась тщетною: я не на­
хожу достаточно словъ для выраженія моего чувства при впдѣ
такого чудовпщнаго факта. А такъ какъ эта работа была только
предварительной работой, только еще фундаментомъ для труда
тыснчелѣтій надъ гранптнымъ самосознаніемъ, то утратился весь
смыслъ суіцествованія античнаго мира... Для чего существовали
греки? зачѣмъ— римляне? Уже имѣлись почти налицо всѣ за­
чатки научной культуры, всѣ научные методы, уж е было уста­
новлено великое, несравненное искусство хорошаго чтенія— это
необходимое условіе традицій культуры, единст ва н а у к и ; естественныя науки въ связи съ математикой п механикой уже
стояли па настоящей дорогѣ; п о н и м а н іе ф акт овъ, эт а вы сш ая
и драгоцѣ ннѣ йгиая изъ способност ей, уже и м ѣ л а свои ш к о лы ,
свои вѣ ковы я т р а д и ц и и Поймите: все существенное, необходпмое для того, чтобы можно было приступить къ работе, было
найдено; повт оряем ъ въ десят ый р а зъ , ч т о методъ есть са­
мое существенное, но и самое т рудное; противъ него-то именно
больше всего и борятся привычкп и лѣнъ. Все съ песказаннымъ
трудомъ— такъ какъ въ насъ все еще живутъ дурные инстинкты—
завоевано вт о р и н н о } такъ какъ свободны й взіля д ъ н а д ш іа
ст вит слъност ь, осторожность, т ерпѣ т е и серьезное от нош еніе въ м а лѣ й ш и хъ вещ ахъ, вся эт а чест ност ь въ дѣ лѣ
п о зн а н іл уже существовала двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ. При­
бавьте къ этому тонкій вкусъ и тонкую тактичность, не какъ
результатъ дрессировки мозга плп «нѣмецкой образованности
при маперахъ сапожника», а какъ плоть, потребность, инстинктъ,
однпмъ словомъ, какъ что-то реальное... И все напрасно! Все
миновало, какъ ночь; осталось одно воспомпнаніе!— Греки! рим­
ляне! Благородство инстинкта, вкусъ? методическое изслѣдованіе, геній оргапизаціп п управленія, віъра, в о л я б уд ущ н о ст и
д ля человѣчества и желаніе со д ей ст во ва т ь ему, великое
одобреніе, проявляющееся для всѣхъ въ лицѣ imperium Romaiium, высокій стиль, ио уже не въ видѣ искусства, а какъ д е й ­
ствительность, истина, сама жизнь... И вся эта работа погибла
не отъ какой-нибудь катастрофы, не отъ германцевъ и имъ подобныхъ тихоходовъ; нѣтъ, ее обезчестпли исподтишка неви-

—

233 —

димые, хитрые, малокровные вампиры! Ее не побѣдилп. а
сосали!..
9

вы­

Іайная жажда мести, мелочная зависть взяли верхъ! Все
жалкое, страдающее, исполненное дурныхъ чувствъ, весь міръ
духовно-отверженныхъ вдругъ очутился властелиномъ!..>
О, мы не хотимъ обзывать гг. идеалпстовъ в а м п и р а м и , прптомъ тѣ духовны й блага, которыя завоеваны теперь вт орично
или къ завоеванію которыхъ мы идемъ, находятся внѣ опасно­
сти. Мы не находимъ опасною реакцію метафизиковъ. Н о тѣмъ
п е менѣе наш а любовь и чест ност ь въ дѣлѣ познанія, наша
преданность ей , наш а ж аж да высокаго стиля, какъ действитель­
ности, жизни, наш а в о л я будущ ности человечества и ж елаиіе
содействовать ей оправдываютъ, быть можетъ, невольную за­
пальчивость, когда видишь сознательное или безсознательное
посягательство на нихъ со стороны «малокровныхъ тихоходовъ ».
Ьыть мож етъ, намъ скажутъ: «что идеалисты отступаютъ отъ
научнаго метода— это ещ е вѣрно, но р а зв е они посягаютъ на
волю и будущ ность человека».
о * ,.В 0^

аѴІ\ ? ЛН иР °гРессивны^

Друзей

идеализма: на

стр.

г* Кистяковскій ппшетъ: «Мы, несомнѣшю, пережпваемъ различный душевныя состоянія, смотря потому, ве>
русмъ ли мы въ безсмертіе души или стремимся къ уничтоже­
ние сощальнаго зла. Внутри насъ эта разппца заключается въ
томъ, что въ первомъ случаѣ мы можетъ уд овлет ворят ься
созерцат ельнымъ от ногиешемъ ко всему окруж аю щ ем у>.
Да, да: мистицизмъ убиваетъ ж аж ду ж изни, в ер а
s e its ослабляетъ жнвз^іо активность.

въ

Jen­

О проблемѣ морали.
III.

Обвипешя, видвигаеыыя идеалистами противъ позитивизма
въ сферѣ этики, двоякаго рода п притомъ довольно мало прпмиримы между собою, по крайней мѣрѣ, на первый взглядъ.
перныхъ, позитивпзмъ въ своемъ строгомъ, безоговоюочномъ детермииязмѣ уничтожаете якобы свободу, опъ ничего не
о ц п н и в и е т ъ , онъ только к о н с т а т и р у е т ъ , холодно и, такъ ска­
зать, машинально подводя итоги. Во-вторыхъ, онъ проникнѵтъ
духомъ гедопистпческаго утилитаризма.— Вотъ тебѣ и па! Вѣдь
быть гедонпстомъ, значитъ оцѣпивать явленія съ самой несо-

— 234 —
мнЬнной точки зрѣнія реальнаго иаслажденія или страдаиія,
причиняемаго этими явленіями?.. Быть утилитаристомъ, значитъ
рѣшительно ко всему подходить съ вопросомъ о большей или
меньшей полезности для человѣчества? Если позитивисты ути­
литаристы, то они не толысо констатирующіе историки, если
же они только историки, то не утилитаристы. Между тѣмъ дей­
ствительно, они и то и другое сразу, научная объективность
сочетается у нихъ съ активнымъ идеализмомъ, только понять
этого ваши идеалисты не въ состояніи.
Ученый позитивистъ наблюдаетъ человѣка. Онъ констатируетъ, что человѣкъ есть своеобразный, очень тонкій организмъ,
въ которомъ выработалась цѣлая масса разиородныхъ реакцій
на воздѣйствія среды. Часть этихъ реакцій давно перешла въ
область автоматическихъ движеній, часть ихъ на пути къ тому
и стала полусознательными привычками, но процессъ выработки
реакцій наиболѣе цѣлесообразныхъ, т.-е. имѣющихъ наибольшіо
шансы на сохраненіе гармоніи между организмомъ и средою,
никогда не прекращается. У однихъ онъ идетъ кое-какъ, у другпхъ строго методически, ио въ томъ и другомъ случаѣ этотъ
процессъ называется процессомъ позпанія. Я думаю, не къ чему
распространяться о томъ, какое огромное біологическое зпаченіе имѣетъ познаніе. Позитивисты никогда не упускали этого
изъ виду.
Всякое явленіе не только констатируется человѣкомъ, но и
является еще въ извѣстной эмоціональной окраскѣ въ зависимо­
сти отъ того, содѣйствуетъ ли оно его жизни или противодей­
ств уем ей. Человѣкъ (какъ и человѣчество) стремится жить;
этимъ стремлеиіемъ определяется его деятельность. В се, что содействуетъ ему, для него желишельно. Категорія жемішсльнию
(и нежелательнаго) есть первоначальная и важнѣйшая категорія. Желательное всеіда означаетъ нечто, удовлетворяющее той
или другой потребностямъ организма. Среда, въ которой всѣ
потребности были бы удовлетворены, можетъ быть названа
идеальною средой, или состояніе силъ человека, при которомъ
данная реальная среда удовлетворяла бы всемъ его запросамъ,
можетъ быть названо идесілънымъ состояніемъ силъ. Изъ этого
ни человѣкъ, ни человечество никогда не могутъ выпутаться.
Критика гедонизма или утилитаризма гг. Бердяева, Франка и
др. упускаетъ изъ виду одно обстоятельство, дѣлающее ихъ
удары ударами картоннаго меча. Въ процессе борьбы, веду­
щейся въ сотрудиичествѣ, у человѣка выработались новыя по­
требности сверхъ чнето-животныхъ истинктовъ: такова потреб­

— 235 —
ность борьбы, творчество, жажда все большей полноты наслажденія, словомъ, актпвныя, ненасы т имыя потребности. Если бы
утилитаризмъ не считался съ ппми, то онъ проповедывалъ бы,
конечно, узко-буржуазное стремленіе къ довольству и могъ бы
одинаково пойти какъ по пути кирѳнапковъ, такъ и по пути
цинпковъ, т.-е., по выражднію Карлейля, увеличивать знамена­
тель (количество благъ) пли уменьшать числитель (количество
потребностей) въ дроби счастья. Н о если утилитаристы будутъ
считаться съ этими новыми активными потребностями, то имъ
ничего не стоитъ спокойно включить Ницшеанскую «любовь къ
дальнему» въ свою систему, и г. Франкъ не можетъ имъ въ
этомъ помѣшать. <Фаустовскія стремленія человечества безконечно выше животныхъ, потому что они обезпечпваютъ безконечный ростъ духовныхъ сплъ чѳловѣчества>,— это вѣрно.
Кто же говоритъ противное? Развитіе ума и характера, совершенствованіе типа человечества, расширяющуюся полноту жизип
мы и считаемъ тѣмъ «благомъ», по отношенію къ которому
должно быть «полезнымь всякое другое благо. Но мы не основываемъ этого нп на какой метафпзпкѣ, а только на фактЬ,
Такого рода инстинкты существуютъ, пхъ удовлетвореніе до­
ставляем глубокое наслажденіе, ради котораго можно пожертво­
вать иаслажденіями жпвотиыми. Н о всѣ лп думаютъ и чувствуютъ
такимъ образомъ? Нбтъ, коиечно, но тппъ стремительный, расшпряющійся, боевой, жаждущій мощи — совершеннѣе, потому
что болѣе развитъ, потому что въ немъ больше жизни. Пол­
нота жизни— вотъ нашъ крптерій, въ которомъ примиряются
правда-истина, правда-справедливость п правда-красота. Savoir
pour prévoir. Знаніе есть страшная сила человечества, которую
оно противопоставляетъ прпродѣ. Чѣмъ знаніе объективнѣе,
чѣмъ меньше въ немъ фантастпческпхъ пустотъ, чемъ точиѣе
его соотвѣтствіе съ действительностью, темъ легче, вооружась
имъ, покорять стпхіи и господствовать падъ ними. Истина есть
наиболѣе целесообразное представленіе о действительности, даю­
щее наибольшую силу, т.-е. полноту жпзнп. И обратно, всякое
представленіе о действительности, дающее полноту жизни, де­
лающее человека воистину господпномъ природы— есть истина,
которая померкнетъ лишь предъ другимъ, еще более могучимъ
духовнымъ оружіемъ. Savoir pour prévoir, prévoir pour agir. Си­
стема истинъ, внутренне согласованныхъ, есть наука. Система
желаній, внутренне согласованныхъ, есть идеалъ. Позитпвизмъ
не можетъ не считаться съ фактомъ существованія идеала. Че­
ловечество стремится но только къ познанію внЬшней среды, но

— 236 —
и къ выясігенію соответственной программы дѣйствій: какъ
должно видопзмѣнпть среду, чтобы всѣ потребности (въ томъ
чпслѣ л вѣчно движущаяся потребность въ ростѣ силъ) удовле­
творялись наиболѣе полно и роскошно? Какъ должно организо­
вать силы человѣчества, чтобы легче придти къ этой цѣли?
Вотъ осповные вопросы позптнвнаго идеализма. Крнтерій для
сравненія пдеаловъ: полнота жизнп! онъ гораздо опредѣленнѣе
пустыхъ формъ идеалистовъ. Г. Бердяевъ тоже приходитъ къ
«полноте жизни», какъ крптерію пдеаловъ, но заявляем, что
понимаем его не біологически, а этически. Мы же считаемъ
жизнь во всемъ ея объемѣ явленіемъ біологпческимъ, и даже
видимъ въ этомъ тавтологію. Справедливымъ общественнымъ
строемъ мы называемъ такой, который, удовлетворяя всѣмъ низшпмъ п высшимъ инстннктамъ человѣка, разовьем въ человѣчествѣ наибольшую сумму силъ, наивысшую жажду мощи и
обезпечптъ вѣковѣчный прогрессъ въ необозримую даль безконечнаго совершенствоваиія и углубленія жизни. К расот ою же
мы называемъ самую полноту жизни. Между действительностью
и идеаломъ, конечно, существуетъ разница: первая — кусокъ
мрамора, изученный во всехъ своихъ свойствахъ, второй— улы­
бающаяся богиня счастья и силы, которую человечество со­
зд а ем і і з ъ этого мрамора; соединяем ихъ борьба, активность,
целесообразная затрата пмѣющихся у человѣчества силъ, художе­
ственное творчество. Мы ни мало не нуждаемся въ метафизике,
чтобы быть практическими идеалистами.
Но какъ же быть съ вопросомъ о свободе? О, Боже мой!
да не все ли мнѣ равно, жажду ли я моего идеала по извеч­
ной необходимости или свободно: все дело въ томъ, чтобы я
чувст вовалъ себя свободнымъ. Du glaubst zu schieben und du
wirst geschoben. Это такъ. Но если я не могу себе предста­
вить, чтобы, предоставленный сѳбѣ, я сталъ «толкать» въ другую
сторону, еслп данное направленіе опредѣляется всемъ мопмъ
организмомъ, мопмъ реальнымъ «я», то что мнѣ за дело до
того, что самыя свойства этого «я» не упали изъ Jenseits, а
закономѣрно выросли на земной поверхности? Вотъ когда меня
«толкаюм» не туда, куда я хочу идти, когда мне ставятъ пре­
грады— тогда я могу протестовать и говорить о несвободѣ. Фатализмъ противоречим свободѣ, онъ предполагаетъ созиапіе вое
насъ находящейся силы, противостоящей намъ; детершшизмъ
нисколько не противоречим свободе, онъ только анализируем
фактъ моей свободы, паходитъ, что свобода эта м о я , т.-е. опре­
делена мопмъ организмомъ, въ свою очередь находящимся въ

— 237 —
цепи явленій. Тотъ же детерминпзмъ учитъ, что нп одинъ акшъ
усилія не можетъ пройти безеледно и что мы, опираясь на
опред еленные законы, всегда можемъ разе читывать на нужный
для насъ результатъ целесообразнаго воздбйствія на среду. Та­
кова въ самыхъ общихъ чертахъ наша точка зрѣнія на твор­
чество п на пдеалъ человѣчества. Помимо этого творчества и
всего, что является пеобходпмымъ условіемъ для него, мы рѣшптедьпо отказываемся видѣть мораль, да и въ предел ахъ, нами
отмежеванныхъ, можно скорее говорить о практической эстетикѣ,
объ эст етикѣ ж изни, т. к. мы стремимся уничтожить корен­
ное понятіе морали— долгъ.
Что же говорятъ объ этомъ идеалисты?
Прежде всего, чѣмъ является у нихъ эта пресловутая идея
долга?
Почти всѣ идеалисты одинъ за другимъ увѣряютъ, что пхъ долгъ
совсемъ не тотъ долгъ, который предписываешь лпчностп, который
подчиняеш ь личность, который стои м выше страстей и желаній.
Нѣтъ! Это есть пе что иное, какъ желательное для лпчностп, это нечто,
вытекающее свободно пзъ игры силъ даннаго пндпвпдуума. «Кан­
товское понятіе долга», говорим г. Жуковскій, «противоречим
автоиомпостп моралп, которая требуетъ, чтобы человекъ добывалъ содержаніе моралп свободно пзъ себя... шгдпвпдуалыіымъ
и свободнымъ моралыіымъ творчествомъ. Только на такой (Кантовскій) долгъ обрушился со всею страстью Ницше. Сражаясь
съ долгомъ, опъ не понялъ, что сражается не съ долгомъ, какъ
таковымъ, а лишь съ долгомъ, пе добытымъ лпчностыо въ про­
цессе моралыіаго творчества».
Это очень епмпатпчно. Действительно, и Ницше п всѣ кри­
тики моралп долга защищали автономность личности, право лич­
ности руководиться въ жизни исключительно своими желаніямп.
Ио для чего же тогда самое слово долгъ? Почему же пе фор­
мулировать задачу именно такъ: человѣкъ въ жизнп руково­
дится своими желаніями, онъ пмѣетъ на это полное законное
право.
Но нѣтъ, гг. идеалисты на это совершенно несогласны.
«Уппчтоженіе категоріп долга», п и ш ем г. Франкъ, «есть отрпцапіе не определенная содержапія морали, а самой формальной
идеи морали».
Ну, и Богъ съ нею, съ формальпою идеей моралп: потому-то,
мы п склоинѣе называть свое ученіе ам орализм ом ъ.
Однако же, им м оралист ь Ницше занимался моралышмъ
изученіемъ людей, говорим г. Фраикъ, а «моральная доктрина

— 238 —
безъ категоріи долга, безъ словъ «ты долженъ», безъ повелительнаго наклоненія есть contradictio in adjecto».
Намъ кажется, что все это основано на глубокомъ недоразумѣніи.
У Ннцше, какъ п у всѣхъ аморалпстовъ, очень часто встре­
чается слово «ты долженъ», но слово это решительно не имѣетъ
моральная характера, потому что оно никогда не безусловно,
за иимъ слѣдуетъ пли можетъ слѣдовать «если».
Что такое цѣлесообразная деятельность? Субъектъ свободно,
т.-е. исходя лишь изъ своего существа, изъ своихъ инстинктов?»*
ставитъ себе некоторую цѣль, эта цель отнюдь не предписы­
вается ему долгомъ, онъ совершенно свободно ставитъ ее, по­
винуясь лишь самому себе, т.-е. своимъ страстямъ, хотеніямъ,
влеченіямъ. Еъ достиженію цели ведутъ разные пути. Возьмемъ
грубый примЬръ. Человѣкъ говоритъ намъ: <я хочу изъ точки
а передвинуться въ точку /;». Мы отвечаемъ ему: «въ такомъ
случае ты долженъ двигаться въ иаправлеиіи къ /;». Если онъ
добавить, что хочетъ придти туда кратчайшимъ путемъ, то должепствованіе опредѣлится еще боліе, мы скажемъ ему тогда:
«ты долженъ двигаться отъ а къ Ь по прямой линіи». Долженствоваиіе здесь строго определенное, такъ какъ возможна
лишь одна прямая линія между двумя точками.
Долженствованіе въ этихъ случаяхъ есть частью логическій
выводъ, напр.: «ты не свободенъ, по хочешь свободы,— ты дол­
женъ освободиться», частью является результатомъ изученія
среды, «ты хочешь перейти рѣку? ты долженъ пуститься вплавь
или искать броду», по если налицо есть мостъ, тогда долясенствованіе изменяется.
Всѣ «ты должепъ» «моралп аморалпстовъ» носятъ именно
такой характеръ. Аморалисты не признаютъ долга, который не
объясняешь себя.
Но къ чему лее мы апеллируемъ каждый разъ? Къ нашему
желанію. Разъ для тебя желательно то-то, то для тебя долж нымь является то-то. Долгъ въ нашемъ пониманіи находитъ
себе моральное оправданіе въ свободномъ желаиіи, а такъ какъ
всякое желаніе есть стремленіе къ удовлетвореиію потребности,
іо лишь въ удовлетвореиіи реалышхъ человѣческпхъ потребно­
стей и вытекающей отсюда деятельности видимъ .мы моральиыя
цѣнностп.
Итакъ, желанія, коиечныя цели вовсе не подлежать долженствованио? Конечно, нѣтъ, но всякая цѣль сама по себе вклю­
чается въ общую совокупность целей. Всякая це.ть есть нѣчто,

— 239
удовлетворяющее какой-либо потребности (и не только въ пище
и питьѣ, а и въ любви къ дальнему, въ грандіозномъ твор­
честве, въ подвпгахъ), но удовлетвореніе одной потребности
можетъ быть для личности важнѣе, чемъ удовлетвореніе другой.
Если они сталкиваются, то мы говорпмъ: «если ты хочешь удо­
влетворить твоей высшей потребности, то ты долженъ воздер­
жаться отъ удовлстворенія такой-то низшей... иначе ты не до­
стигнешь цѣли твоихъ желаній*.
Каждая личность сама устанавливаешь градацію целей. При
этомъ всегда намечаются, какъ два полюса, два высокихъ типа:
люди, стремяіціеся къ гармоничному развитію, не дающіе одиемъ
иотребностямъ заглушать другія, и люди, иризнающіе законнымъ, возвысивъ одне потребности, называемый ими высшими,
бросить къ иогамъ ихъ все другія. Для первыхъ maximum жизни
есть полнота и разносторонность, для вторыхъ это сила и интен­
сивность чувствъ.
Моралистъ, имеюіцій нретепзію предписывать, въ конце
концовъ непремѣнио иридастъ потустороннюю цѣнность удовле­
творенно той или иной потребности. Аморалистъ же, если онъ
станетъ писать трактатъ по практической философіи, прежде
всего установить: къ чему вообще стремится человѣкъ? Ннцше
отвечастъ на этотъ вопросъ— человекъ стремится къ мощи, т,-е,
къ расшнрснію своей лпчностп. В се цели подчиняются этом}'
общему стремленію. И въ самомъ дЬлѣ, что такое целесообраз­
ная деятельность, какъ не стремленіе подчинить себѣ среду?
Мы либо уиотребляемъ эту среду для удовлетворенія потребно­
стей нашего организма, либо налагаемъ на нее печать нашего
творчества, нашей личности. ІІо этого мало. Целесообразна
лишь такая дѣятелыюсть, которая достигаетъ цѣли пе слѣпо, не
случайно, а сознательно; целесообразными средствами мы назы­
ваемъ такія, которыя ведутъ къ цели самыми легкими путями,
безъ излишней затраты силъ; «такимъ образомъ мы устаиавлпвасмъ два незыилемыхъ базиса практической философіи, пли
житейской мудрости: «всякая личность стремится къ росту свопхъ силъ, следуя прннцину наименьшей траты ихъ». Этому не
противоречить то, что иногда челоігЬку иріятно не щадить силъ,
разбрасывать ихъ, щеголять ихъ избыткомь: въ такомъ случаЬ
самая трата силъ есть цель, эта трата, во-иервыхъ, доставляем
иаслажденіе, а, во-вторыхъ, импонируем; принципъ наименьшей
траты сплъ приложенъ здесь въ такомъ смысле.* какая трата
силъ даетъ пап высшее наслажденіе и впечатленіе наибольшая
блеска и расточительной роскоши.

— 240 —
241
Все это можетъ показаться узкимъ утплптаризмомъ. Но на
дѣлѣ это не такъ.
Воля къ мощи и любовь къ дальнему, т , - е . стремление къ
осуществленію своихъ пдеаловъ въ самыхъ шпрокихъ размѣрахъ^
отнюдь не подчиняются нами какпмъ бы то нп было рамкамъ.
Удовлетвореніе ихъ есть наслажденіе, и оно цѣнно само по себе*
Чѣмъ грандіознѣе размахъ, чѣмъ болѣе цѣль граничить съ не­
возможным^ чѣмъ самоотверженнѣе жжетъ личность свои силы
во имя своихъ пдеаловъ, тѣмъ лучше. Мы не проповѣдуемъ
скупости и осмотрительности, мы нроповѣдуемъ полноту жизни*
Но какое право имѣемъ мы предписывать лпчностп волю къ
мощи? волю къ подвигу? любовь къ дальнему? твердость и му­
жество п даже безумную отвагу?
Повторпмъ еще разъ сказанное: личность свободно ставитъ
себѣ цѣли въ известной градаціи, этими цѣлями и пршщпиомъ
целесообразности (экономическимъ ирпнцппомъ) онредѣляется ея
поведеиіе. Но вотъ, аморалисты вдругъ выходятъ пзъ рамокъ
констатпрующаго позитивизма, они не говорятъ: «решительно
всякій человекъ жаждетъ напвысшей мощи», этого оип иѳ мо­
гутъ сказать, это нротиворѣчитъ реальной дѣйствителыюстп,
стремленіе къ мощи на дѣлѣ часто разменивается на мопету до
пошлости мелкую, нетъ! онп говорятъ: человекъ долженъ раз­
вить въ себе напвысшую напряженность воли къ мощи, чтобы
въ заревѣ этой страсти померкли чадные огоньки мелкихъ страстпшекъ. Что оправдываетъ здесь аморалпстовъ?
Мы ул;е говорили, что красотой считаемъ полноту жизни.
Мы утверждаемъ (и разовьемъ этотъ тезисъ въ другомъ мѣстѣ
подробнее), что полнота жизни— коренной ирпігцшіъ всякой кра­
соты, но у однпхъ онъ сознанъ болѣе ясно, у дрзтпхъ менѣе:
аморалистъ опирается на свое чувство красоты, на свой эстетпческій вкусъ, п оспова жизненной философіп ІІицше мол;етъ
звучать такъ: «стремись къ наивысшей мощи, еслп хочешь,
чтобы я находилъ тебя прекраснымъ».
Вотъ тотъ окончательный базисъ, на который опирается
ііморалпстъ-ироповѣдппкъ. ІІередъ нимъ иосптся чудная мечта,
образъ сверхчеловека, въ котораго онъ влюбленъ всѣми силами
души: «Вотъ мой идеалъ», восклнцаетъ онъ: оты долженъ быть
похожпмъ на него, ты долженъ стремиться къ нему, ты долженъ
уметь умереть въ этомъ стремленіп, если ты хочешь, чтобы л
любилъ тебя».
Мы не прпішаемъ моралпстовъ, мы ирпзнаемъ эстетиковъ
жизни, художппковъ жизни, творцовъ пдеаловъ. Ницше творецъ

идеаловъ, онъ яшвописуетъ ихъ и говоритъ: «еслп твои желанія
совнадаютъ съ моиип, ты долженъ дблать то-то и то-то».
Надеюсь, это ясно. Поэтому, рѣшительно избегая слова «мо­
раль», намъ лучше бы прибегать къ выраженіямъ: «философія
жизни» или, лучше еще, «жизненная эстетика. Не къ чувству
долга, не къ моральной сторонѣ, а къ чувству прекраснаго п
стороне эстетической обращаются аморалисты.
Но посмотрпмъ еще, какой видъ принимаетъ долгъ у гг. идеа­
листовъ послѣ того, какъ они, увлеченные Ницше, сделали изъ
него принципъ жизни, свободно устанавливаемый личностью.
Г. Жуковскій цнтпруетъ Гегеля. «Самъ долгъ есть законъ
воли, который человекъ свободно устанавливаем изъ себя са­
мого, и только ради этой обязанности долга и ея выполненія
долженъ опъ производить выборъ, делая добро только соотвѣтственно съ достигнутымъ имъ убѣжденіемъ, что оно есть добро».
И продолжаем: «согласно этому определенію обычное понятіе
моральнаго суживается. Человекъ нравственный или добродѣтельный, т.-е. поступаюіцій согласно общепринятому нравственному
кодексу, еще не можетъ быть названъ моральнымъ, если его
поведенію не предшествуютъ «рефлексія и определенное сознаніе
того, что именно соотвѣтствуетъ долгу», и «поведеніе, выте­
кающее пзъ этого созпанія». Такимъ образомъ, здесь подчерки­
вается, что мораль есть активная дѣятельность. Деятельность эта
пмѣетъ двѣ стороны или, вернѣе, стадіп. Во-первыхъ, это—
деятельность «рефлексіи», результатомъ которой является «сознаніе того, что именно соответствуем долгу». Во-вторыхъ, это
деятельность уже чисто-волевая: ея результатомъ будетъ «пове­
д е т е , вытекающее изъ сознанія долга».
Такимъ образомъ, нетъ долга впѣ моей воли, но разъ я
освятилъ что-нибудь моей волей, назвалъ это должнымъ, то
уже послѣ этого я безпрекословпо повинуюсь моему убѣждепію.
«Дѣло обстоим не такъ», п и ш ем г. Жуковскій, «что у меня
•есть кодексъ известныхъ нравилъ, внушенныхъ мнѣ ранѣе,
запмствованныхъ изъ данной среды или существующпхъ въ формѣ
инстинкта и что задача морали лишь въ томъ, чтобы нодводпть
поступки иодъ данный кодексъ и принимать или отбрасывать
пхъ какъ подходящіе или неподходящіс. Каждый отдельный
человѣкъ можетъ самостоятельно и для себя поставить проблему
моралп, онъ долженъ спросить себя, что хорошо и что дурпо.
Только послѣ этой самостоятельной рефлективной деятельности
наступаем вторая деятельность, волевая, которая будетъ за16

— 242 —
ключаться въ ученіи
убѣжденію».

воли

поступать

— 243 —
согласно

достигнутому
J

Для того, чтобы различать такой «долгъ» отъ голоса своихъ
желаній, мы должны, конечно, чувствовать нѣкоторое протпворѣчіѳ
между этими желаніями и наигпмъ «убѣжденіемъ». Въ самомъ
дѣлѣ, если бы всѣ наши желанія находились въ строгомъ соотвѣтствіп
съ убѣжденіями, то понятіе долга на этой почвѣ не могло бы
возникнуть. Это совершенно ясно высказываетъ и г. Франкъ<Съ точки зрѣнія, которая видитъ нравственную высоту въ
совпадешп моральныхъ побужденій съ субъективными, личными
мотивами, теряетъ свою цѣішость идеалъ «самоотреченія», Са­
моотречение, очевидно, необходимо для того, кому нужно для
лсполнешя моральныхъ предппсаній отрекаться отъ себя отъ
своихъ личныхъ интересовъ и желаній; оно предполагаете’ протпворѣчіе между моральными и личными мотивами. Ницше ука­
зываете другой путь для торжества нравственности: согласова­
н а моральныхъ иобужденій съ индивидуальными потребностями
превращен* первыхъ въ послѣднія; этотъ путь предполагаетъ’
конечно, высшую ступень нравствеинаго развитія и для очень
многихъ совершенно педостижпмъ; но это, именно, п указываетъ
на его большую возвышенность.
«Я хочу, чтобы вы усталп говорить:— «хорошпмъ бываетъ
поступокъ, когда въ немъ есть самоотреченіе».
Ахъ, друзья мои! Пусть ваше я будетъ въ поступкі
какъ мать въ ребенкѣ:— «да будетъ это ваінпмъ словомъ о доб­
родетели» !
Итакъ, отрицаніе моральнаго прпнужденія и проповѣдь
«себялобія», какъ антипода морально несовершенна™ идеала
«самоотречешя», есть для Ницше только требованіе такогонравственнаго перевоспитанія человечества, результатомъ кото­
раго явилось бы гЬспѣйшее сліяніе индивидуальныхъ и моральныхъ, субъективно цѣиныхъ побужденій и отсутствіе чувства
тягостной принудительности моральнаго закона.»
Итакъ, для идеалпстовъ, какъ и для насъ, пдеаломъ является
человѣкъ, у котораго созпаиіе долга совершенно отсутствуетъ
Ьсли онъ формулируете свой идеалъ, то законъ его воли будетъ
похожъ пе на закопъ юрпдпческій, а на законъ прпроды, т.-е.
въ немъ не будетъ и тѣни прпказанія, а лишь константпрованіе
пзвѣстнаго едппообразія въ поступкахъ, т.-е. того, что мы пазываемъ опредѣленностыо характера.
Но такая олредѣлепность характера далеко несвойственна
всѣмъ и каждому. Мало того, пдеалъ лпчнаго новедепія у боль-

шинства людей находится въ явномъ протпворѣчіи съ пхъ «на­
турой». Тутъ-то и выступаетъ пресловутое педагогическое значеніе долга.
СеюднЯ всЬ ваши желанія устремлены на цѣль, которую
вчера вы признали дурною. Ваше вчерашнее сужденіе было вы­
ражено въ безусловной формѣ. Какъ же вамъ быть? Здѣсь могутъ
быть два весьма разлпчныхъ случая. Во-первыхъ, вчерашпее и
сегодняшнее рѣшенія могутъ быть равноцѣ нны м и, при чемъ мы
опять будемъ имѣть двѣ разновидности: а) мое вчерашнее рѣшеніе принят о подъ вліяніемъ м и н ут н а ю импульса, такъ же,
какъ и сегодпяшнее: въ такомъ случаѣ я могу спокойно перемѣнить его,— оно мертво, его реальная сила, т.-е. поддержпвавшіе его психпческіе мотивы, исчезли, опп реальпо замѣнилпсь
новыми; Ъ) мое вчерашнее рѣшеніе выведено изъ цѣ льнаю
м іросозерцанія, но сегодня въ этомъ міросозерцаніп всѣ устоп
расшатались, я пересталъ поклоняться моимъ прежиимъ богамъ:
тогда я какъ бы весь переродился,— и рѣшенія моего нрежпяго
«я» для меня необязательны.— Во-вторыхъ, они (рѣшепія) мо­
гутъ быть разп оц ѣ нн ы : вчерашнее рѣшеніе могло вытекать пзъ
глубокихъ
неискоренимыхъ
пнстинктовъ, сегодпяшнее есть
вспышка страсти; я повинуюсь ея голосу, я удовлетворяю ей,
она угасаетъ, и со дна души вповь слышится неумолкавшій
голосъ постояіиіы хъ иистииктовъ, заглушенный на мгповеніо
ревомъ страсти; тогда я испытываю то, что называется угрызеніемъ совѣсти.
Итакъ, самый поверхностный пснхологпческій аналнзъ явленій внутренней борьбы приводить насъ къ выводу, что въ борьбѣ
мотпвовъ часто побѣждаютъ болѣе интенсивные, хотя и мепѣе
глубокіе п длительные мотивы.
Н е можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что мы подъ
вліяніемъ страсти можемъ измѣнпть сампмъ себѣ. Что такое мое
«я» въ волевомъ смысдѣ, какъ не постоянный законъ мопхъ
дѣйствій; и вотъ, этотъ закопъ отсутствуетъ, я чувствую, что я
падаю, что я выхожу изъ моей колеи. Для того, чтобы остаться
вѣриымъ себѣ въ горячія минуты, когда исішочительныя вліянія
колеблютъ душу, человЬкъ хватается съ отчаяніемъ за пустое
слово «долгъ». «Совѣсть» не пустое слово, это реальпая вели­
чина: считаться съ совѣсгыо значптъ говорить себѣ: «Когда я
удовлетворю моей страсти, я буду страдать, болѣть будетъ
попранный постоянный пнстпнктъ». То же самое выражаетъ
собственно п слово «долгъ», но какъ въ это пояятіе, такъ и
въ слово «совѣсгь» вкладываютъ для усплепія ихъ еще метафи16*

— 244 —
зическое или религіозное содержаніе. «Голосъ долга есть абсо­
лютный законъ, онъ повелѣваетъ», такимъ образомъ, человѣкъ
задрапировавшись, замаскировавшись, хочетъ показаться себѣ
самому господиномъ. Или говорится: «совѣсть есть голосъ Бога
въ глубинѣ сердца». Все это уловкп слабости. Конечно, иногда
ОН'Ь МОГуТЪ б ы ТЬ ПОЛеЗНЫ, НО ВЪ ОГрОМНОМЪ боЛЫІШНСТВѢ СIVчаевъ онѣ вредны.

В ъ чемъ практическая польза ихъ? Онѣ помогаютъ постояннымъ, основнымъ мотпвамъ деятельности парализовать «дурныя»
страсти.
В ъ чемъ пхъ вредъ? Зачастую то, что мы называемъ «дур­
ною страстью», есть начало возрожденія, па чало радостнаго пе­
реворота.
М ы не отрпцаемъ, повторяемъ снова, возможности того, что
субъективный мотпвъ окажется въ противорѣчіи съ общимъ направденіеыъ свободной воли даннаго субъекта, но фактъ такого
разногласш заставляетъ насъ очень насторожиться.
Возьмемъ другого рода факты п подойдемъ къ тому же
явленно съ другой стороны.
« В ъ понятіп творчества, говоритъ г. Жуковскій, указы­
вается существенный элементъ моральной действительности
активность, связанная съ понятіемъ личности, какъ пзвѣстнаго
единства; въ этомъ попятіп заключается также, что эта деятель­
ность всецѣло или частью безсознательпая, и что въ совнаніи
ясно выступаетъ лишь результатъ этой деятельности».
Сопоставьте это съ другимъ утвержденіемъ того же г Жѵковскаго: «каждый отдѣльный человекъ долженъ самостоятельно
для себ я поставить проблему моралп, онъ долженъ спроспть
себя, что хорошо п что дурно».
Что такое безсозиательная деятельность? Во всякомъ случаѣ
она леж ите совершенно внѣ области настоящей воли, такъ какъ
сознательное «я» въ ней отсутствуетъ. Человѣкъ, не поставив­
ш и сеоѣ самостоятельно моральной проблемы, тѣмъ не менѣе
смутно различаете добро и зло, по не можете отдать себе
отчета
почему вотъ это добро, а то зло. Напротивъ, созна­
тельный человЬкъ приводите свои моралыгая сужденія въ систему.
ли мы можемъ требовать отъ личности какого-либо творчества
въ области моралп, то лишь сознательная, такъ какъ безсознаіельное не въ его волѣ и нпкакимъ требованіямъ и опредѣленіямъ пе подлежите.
р
Но все равно, возникаете ли мораль безсознательно, и добро
и зло также независимо отъ воли окраишваютъ явленія, какъ

— 245 цвѣта окраишваютъ предметы, нлп оцѣнка явленій является ре­
зультатомъ методической мысли, старающейся найтп общій приицппъ для такой оцѣнки, въ томъ и другомъ случаѣ мы не гаран­
тированы отъ многообразныхъ вторженій разнаго рода внушеній
въ «творчество» личности. Безсозиательная мораль фактически
слагается изъ ноученій родителей, воспитателей, изъ настроенія
среды, въ которой человѣку приходится жить, мораль же созна­
тельная возникаетъ либо въ видѣ протеста протпвъ первоначаль­
ной, навязанной моралп и отличается опредѣленными чертами
но закону контраста, или вырабатывается подъ вліяніемъ какойнибудь религіозиой, философской или общественной доктрины.
Бъ первомъ случаѣ идеалъ можетъ быть оправданъ дѣтскою довѣрчивостыо, освященъ силою привычки и можетъ тяжелымъ
гнетомь лечь на свободное развитіе личности и затормозить его.
Во второмъ— идеалъ можетъ подкупать своей логической строй­
ностью, можетъ опираться на благоговѣніе къ оиредѣленной
личности и т. д.
Поэтому, когда мы стоимъ иередъ фактомъ мучитсльнаго
разлада между идеаломъ и естественными инстинктами личности,
мы, повторяемъ, должны быть осторожны.
Ницше съ порядочнымъ ирезрѣніемъ говоритъ о людяхъ
убѣжденія. «УбЬжденія это цѣпп». Еще Ннсаревъ дѣлнлъ людей
на такихъ, которые владѣютъ идеей, и такихъ, которыми идеи
владѣютъ.
• Въ случаѣ конфликта между долгомъ и чувствомъ, намъ слѣдуетъ пзслѣдовать вопросъ спокойно н объективно, не пугая себя
призраками, не внося никакого фетишизма. «Конфликтъ между
долгомъ и чувствомъ»— выраженіе, заслуживающее осужденія,
такъ какъ оно затемняетъ смыслъ факта: дѣло идетъ просто о
борьбѣ между различными потребностями человѣка, одновремен­
ное удовлетвореніе которыхъ прпнципіально невозможно. Вопросъ
въ томъ, какія потребности важнѣе. Въ то время, какъ безсознательный, неразумный человѣкъ не принимаем во вниманіе
будущаго и голосъ страсти заглуш аем въ немъ на мгновеніе
все, у разумнаго человѣка вмѣшпваются соображеніи о будущемъ, предусмотрительность, обыкновенно въ формѣ общаго
принципа: <я х о ч у этого, но это д у р ц о >, говоритъ человѣкъ.
Если мы спросимъ его: почему?— онъ отвѣтптъ: «это вредно для
здоровья... это вызовем норицаніе блпжнпхъ... это вызовем
мучепія совѣсти >, т.-е. мучительное нарушеніе требованій какоголибо длптельнаго инстинкта. Могутъ быть, конечно, и другіе
«потому что», но всѣ они нспремѣнно сводятся къ какому-либо

— 247 —

— 246 —
реальному ущербу для личностп. Если же на вопросъ, почему
это дурно, не слѣдуетъ никакого раціопальнаго «потому что»,
то мы имѣемъ дѣло съ фетпшемъ «долга», не съ предусмотрптельностыо, а съ рабствомъ; тогда мы должны «объявить добромъ
паше злое», чтобы жпвые инстинкты нашей личностп не кале­
чились нустымъ словомъ.
Быть можетъ, это узко утилитарпстпческія соображеиія? Ни­
чуть не бывало. Все дѣло въ томъ, какія онравдаиія для сужденія о хорошемъ и дурномъ мы прпзнаемъ раціональными. Такіе
крптеріп, какъ «благородно и низко, сильно н слабо, красиво и
безобразно», мы призиаемъ раціональнымп, такъ какъ они всѣ
сводятся къ понятію полноты Ж П 8П И , шпроты духовнаго развитія
личности. Что значитъ нереоцѣнпвать цѣнностп? Это значитъ
р*чскрывать біологическій смыслъ термпновъ оцѣнкн. Гдѣ гово­
ритъ жажда жизни, тамъ Ницше и аморалисты прпзнаютъ твер­
дый фуидаментъ, гдѣ говоритъ робость передъ жизнью, умѣренность или даже жажда смерти, тамъ аморалисты впдятъ искаженіе основныхъ чертъ органической жизии и констатируютъ
болѣзнь, упадокъ. Всѣ неясныя сужденія должны быть переве­
дены на біологическій языкъ.
Итакъ, мы пмѣемъ полное основаніе протестовать протпвъ
новаго понятія личнаго долга. Личность сегодняшняя не имѣетъ
права оковывать завтрашнюю личность: личность должна всегда
оставаться автономною. Кромѣ того, никакое чувство, никакое
желаніе, никакой задерживающій инстинктъ не доляшы стано­
виться на ходули «долга», но бороться на равныхъ условіяхъ
съ другими, открывая свой раціональный, біологнческій смыслъ.
Конфликтъ разрѣшается каждый разъ въ пользу сплыіѣйшпхъ мотивовъ, но мы хотпмъ быть гарантированы, что чужая
мысль въ формѣ долга не исказитъ живого результата игры
нашихъ духовныхъ силъ. Мы проповѣдуемъ полную свободу.
Мы не признаемъ ничего, кромѣ потребностей, п нп одной изъ
нихъ не придаемъ мпстическаго значенія. Но это отнюдь не
значитъ, чтобы мы не различали между ними высшихъ и низшихъ. О нѣтъ!
«Что хорошо?— Хорошо все, возвышающее въ человѣкѣ чув­
ство мощи, волю мощи, самую его мощь.
Что дурно?— Все, проистекающее отъ слабости.
Что такое счастье? — Чувство того, что мощь растетъ, что
преодолѣно препятствіе.
ІІамъ нужно побольше пе довольства, а силы, не мира воооіце, а борьбы; не добродѣтелн, а ловкости (добродѣтели въ

• чугилѣ

возрожденія,

vertu,

добродѣтели,

свободной отъ

мо­

рали) !).
к
Вотъ нашъ эстетпческій критерій. Мы желали бы освооодить все человѣчество, предоставить каждому право самоопредѣленія, никогда не связывать личность пи прямо, ни косвенно,
но затѣмъ мы оставляемъ за собою право эстетической оцтънки
этнхъ личностей съ точки зрѣнія пхъ благородства, цѣльности,
силы, отваги, красоты, доблести или полноты жизни, что рѣшнтелыіо одно и то же.
Моральный поученія могутъ порождать только раоовъ. эсте­
тическая проповѣдь пдеаловъ жизни порождаем не новыя обя­
занности, а новыя, высшія потребности.
У г. Жуковскаго есть еще два основныхъ положенш морали.
•Сужденіе о добрѣ и злѣ uedoKaeijCMO и вмѣстѣ съ тЬмъ ун и ­
версально.
«Когда я говорю, что этотъ человѣкъ плп этотъ поступокъ
хорошій, то Я имѣю претензію, по крайней мѣрѣ, на
безу­
словность высказываемаго мною; по мнѣнію моему, онъ долженъ бы былъ считаться хорошимъ всѣми, такъ же, какъ
всѣми должно считаться правилыіымъ утвержденіе о вращенш
земли вокругъ солнца. Я увѣренъ, что это истина и что всякій
обязанъ принять ее за таковую».
Съ другой стороны: «убѣждеиъ, но я не знаю, какъ убѣждать другихъ, да я п самъ пе въ силахъ понять метода,
какпмъ я пришелъ къ этому убѣжденію».
Это очень странно.
Нечего и говорить, что въ настоящее время весьма рѣдки
люди, которые, сказавъ: о т о дурной человЬкъ», были оы убѣдены, что всѣ обязаны раздѣлять пхъ мнѣніе. М нѣ ніе есть
вещь субъективная. Мы прпзнаемъ за всякимъ своооду мігЬній и
убѣжденій. Тутъ г. Жуковскій просто ошпбея. Отдѣльныя
сужденія о хорошемъ и дурномъ рѣшительно не общеобязательны:
о нихъ спорятъ п небезуспѣшно. Это случается на каждомъ
шагу, на этомъ основано почти всякое взаимодѣйсгвіе людей.
Какъ я нришелъ къ убѣжденію, что такой-то дрянной человЬкъ,
я велпколѣино знаю п могу убѣдить въ этомъ другихъ, или
самъ прпзпать свое сужденіе ошпбочнымъ. Очевидно, г. Жуковскій хот'Ьлъ говорить объ основныхъ прпнцппахъ морали, о почмѣднихъ ея основаніяхъ.

ï) Ницшо. Воля къ Мощи.

— 248 —
Г. Аскольдовъ довольно остроумно перечпслястъ возможный
теоретико-этическія альтернативы: иррелигіозиый онтпмнзмъ и
нессимизмъ h различный нроявленія релпгіознаго чувства, и про­
должаете: «насколько людп, жнвущіе этими настроеніямп, признаютъ пхъ отвѣчающими высшей нравдѣ, наст олько обязатсльнымъ является для нихъ теоретическое обоснованіе эт ой
правды».
Мы совершенно согласны съ этимъ. Каждое отдельное «мо­
ральное суждеиіе> должно быть обосновано общими принци­
пами морали, опираться на нослѣдній крптерій добра и зла и
находиться въ гармоиіи со всѣмъ міросозерцаніемъ.
Принципомъ иррелигіознаю оптимизма является, ио Асколь­
дову, <сразвит іе и усиленіе жизни»; принципомъ 'ііррелшіознаго пессимизма— «свертываніе и ум ираніе», принципомъ разнаго рода релгпіозныхъ наст роеній — послуш аніе высшей
волѣ.
Вотъ относительно этпхъ-то принциповъ можетъ быть болѣе
вѣрнымъ положеніе г. Жуковскаго объ универсальности и не­
доказуемости морали.
Аморалпстъ опирается на фактъ: усиленіе жизнп для нею
есть добро, счастье, красота. Буддпстъ— на другой фактъ: жизнь
есть для нею страданіе.
Тотъ и другой утверждаютъ, что въ ириродѣ ігЬтъ нравствен­
н а я міронорядка, тепстъ же его пост улируеш ь, если не можетъ
видѣть, віьритъ въ пего даже вопреки очевидности; онъ мучится проблемой теодицеи.
Туте доказательства излишни.
Г. Жуковскій утверждаетъ, что наука не можетъ имѣть ни­
чего общаго съ понятіями: «добро > и «красота». Г. Жуковскій
ошибается. Эмнпріокритпческая паука имѣетъ своимъ матеріаломъ все суіцее, всѣ понятія, она ставитъ воиросъ, при какпхъ
условіяхъ человѣкъ говоритъ: «хорошо» или ^красиво». Аморалистъ утверждаетъ, что нормальный, неискалѣченный человѣкъ говоритъ: «хорошо» или «красиво», когда чувствуетъ въ
себе или видитъ передъ собою растущую мощь, но буддпстъ
возражаете, что какъ разъ этотъ нормальный человѣкъ, есть
ослѣпленный рабъ Сансары, а онъ, больной, по мнѣнію аморалистовъ, есть па дѣлѣ просвѣтленпый.
Во всѣхъ случаяхъ такого рода возможна борьба, но не ло­
гическая, а непосредственная, Аморалисты вѣрятъ въ силу
жизни и борются съ буддистами (какъ релпгіознымп, такъ и
нррелигіозными), безъ злобы, но съ энергіей.

249
«Всѣ слабые и всѣ неудачники должны погибнуть: таково
первое положеніе нашей любви къ людямъ. И мы должны въ
этомъ имъ помочь» 1).
Безъ злобы, говорю я, въ этомъ терпимость аморализма, но
съ энергіей, въ этомъ ироявленіе его жажды универсальная
значенія.
«Посмотрите, друзья мои! Здѣсь, гдѣ пещера тарантуловъ,
высятся развалины древняго храма, посмотрите на нихъ просвѣтленнымъ взглядомъ.
ІІоистинѣ, тотъ, кто нѣкогда здѣсь, при помощи камня воздвпгъ мыслп свои, зналъ о тайнѣ всякой жизни, какъ величайшій мудрецъ.
Борьба и неравенство есть даже въ самой красоте, такъ <ке
какъ война, и власть, и насиліе: этому учите онъ насъ въ самомъ ясиомъ сравненіи.
Какъ божественно преломляются здѣсь въ борьбѣ эти своды
и дуги: какъ вмѣстѣ со свѣтомъ и тѣныо, божественно устремля­
ются они другъ нротивъ друга.
Пусть, столь же уверенные и прекрасные, будемъ мы такъ же
врагами, друзья мои! Божественно устремимся мы другъ нро­
тивъ друга!» а).
И пусть рѣшитъ не логика, а... подооръ!
Вообще говоря, поиятіе о долгѣ у гг. идеалистовъ ношатиулось; они приблизились къ аморальному Ницше. Г. Франку
положительно осталось сдѣлать лишь одинъ шагъ, и онъ ста­
нетъ активнымъ реалпстомъ.
Изложивъ въ превосходной статьѣ идеализмъ Ницше, т.-е.
его культъ могучей жизни въ будущемъ, который долженъ сде­
лать личность героическую и въ настоящемъ, г. Франкъ конста­
тируете глубокій реализм ъ Ницше.
Но этого мало, Ницше со страстною антипатіей относился
какъ къ трансцендентному, такъ и къ трансцендентальному идеа­
лизму, ко всякому Jenseits.
Н е можемъ ие пополнить цитате г. Франка, поскуппвшагося
на реалистическія цитаты, еще парой пхъ:
«Необходимо замѣтить, что мы считаемъ своею противопо­
ложностью теологовъ и все, въ чемъ течете кровь теолога
всю нашу фплософію. Это не шутка, но чтобы понять всю серь­
езность положенія, надо близко видеть беду, надо пережить ее,

*) Ницше, Воля къ мощи.
2) Ницше. Такъ говорилъ Заратустра.

— 250 —

*

надо едва ив погибнуть подъ ея тяжестью. Зараза простирается
дальше, чѣмъ обыкновенно думаютъ; я вездѣ встрѣчалъ иистинктъ
теолога, пнстпнктъ высокомѣрія; вездѣ, гдѣ люди чувствуютъ
себя «идеалист ами», гдѣ питаютъ иритязаніе относиться къ
действительности свысока и враждебно... Для идеалиста, какъ
и для жреца, великія попятія то же, что игральныя карты.
Оиъ играетъ ими съ благодушнымъ презрѣпіемъ къ разуму, къ
чувству, къ чести, къ добру и къ паукѣ. Опъ все это считаетъ
ниже себя, прпзиаетъ все это злою, ведущею къ соблазну силой,
выше которой парптъ «духъ» въ своей чистой самоцЬльностп.
Какъ будто смпреніе, бѣдность, непрочность, святость пе прпчинила жизнп гораздо больше вреда, чѣмъ всевозможные ужасы
или пороки... Чистый «духъ» есть чистое заблуждеиіе»...
«Откуда ликованіе при появленіп Канта, охватившее ученый
нЬмецкій міръ, состоявшій на три четверти изъ дѣтей поповъ п
учителей? Откуда эта существующая еще по сію пору уверен­
ность немцевъ, что съ Кантомъ начался поворотъ къ лучшему?
Нѣмецкій ученый своимъ богословскимъ чутьемъ угадалъ то,
что отныне стало снова возможно; потайная лазейка къ старому
идеалу была открыта. Понятіе «истинный міръ», ионятіе о
нравственности, какъ о сущности міра (эти два злѣйшія заблужденія, какія только можно себе представить), благодаря коварномудрому скептицизму, явились снова, еслп не доказуемыми,
то во всякомъ случаѣ и не опровержимыми. Р а зум ъ и право
ра зум а охватываютъ не такое гиирокое поле... Изъ міра
действительная сделали «видимость», a міръ вполнѣ вымыш­
ленный, міръ сущностей превратили въ реальность»...
«Я оставляю въ сторонѣ двухъ-трехъ скептиковъ, какъ бла­
гопристойный типъ въ исторіи философіи. Всемъ же остальнымъ чужды даже самыя основныя требованія интеллектуальной
правдивости. Всѣ эти великіе мечтатели и чудовища поступаютъ, какъ «женщины» : «прекрасный чувст ва» они счит аютъ
уже аріумент омъ, a убѣжденіе— критеріемъ истины. Въ концѣконцовъ и Кантъ со своею «нѣмецкою» ненавистью, вводя понятіе «практическій разумъ», пытается облечь въ научную
форму эт от ъ видъ развращ енности, это отсутствіе интеллекту­
альной совести» *).
<Много больного народа встрѣчалось всегда среди техъ, кто
предается поэтическпмъ мечтамъ и ищетъ себѣ божества; Яростно

Ницше, Воля къ Мощи.

пена вид Аіпъ они познаю щ аю и т у м ладш ую изъ добродѣтел ей кот орая зовется правдивост ь.
Они смотрятъ всегда назадъ, на темиыя времена; тогда оезуміе и вѣра были, конечно, другими вещами; умопомѣшательство было богоподобіемъ и сомнѣніе— ірѣхомъ ).
Слишкомъ хорошо знаю я этихъ богоподобныхъ: они хо­
теть чтобы въ нихъ вѣрили и чтобъ сомнѣніе было грѣхомъ.
Слишкомъ хорошо знаю я, во что онн сами вѣрятъ больше всего.
ІІоистинѣ, не въ другіе міры и не въ искуплеше: въ тѣло
больше всего вѣрятъ они, и ихъ собственное тѣло служить для
нихъ вещью въ себѣ.
Но оно является для нихъ болѣзненною вещью: и они
■охотно выскочили бы пзъ кожи. Поэтому они Іірислушиваются къ проновѣдникамъ смерти и сами проповѣдуютъ другіе міры.
Лучше прислушивайтесь, братьи мои, къ голосу здороваго
тЬла: это— голосъ болѣе правдивый л болѣе чистый.
Правдивѣе говоритъ и болѣе чисто здоровое тѣло, оно оолѣе совершенно и правдиво: и оно говоритъ о смыслѣ земли>.
Въ заключепіе поелушаемъ еще г. Новгородцева.
<У людей жизни, у ученыхъ, близко стоящихъ къ ней, вы
всегда найдете совершенно точное представленіе о правѣ, какъ
везѵльтатѣ борьбы огдѣльиыхъ человѣческихъ группъ,— право
есть подвижной компромиссъ различныхъ, переплетающихся
между собою пнтересовъ. Живая жизнь, борьба вотъ творецъ
права. Н е такъ воспринимаютъ дѣло кабинетные ученые юри­
сты: для нихъ право либо какая-то разъ навсегда данная ло­
гическая система, либо нѣкоторая закономѣрно развивающаяся,
находящаяся внѣ воли людей, сущность. Иначе и ыть не
жетъ. Общія положснія, основные принципы реальпаго права,
отдѣльныя постановленія создаются жизнью довольно иррацшнально, по крайней мѣрѣ нестройно: дѣломъ юристовъ было
приводить ихъ въ порядокъ, систематизировать, подчинять
частное общему, дѣлать логическіе выводы. Законы создаются
въ борьбѣ классовъ, прежде глухой, такъ сказать, скрытой,
позднѣе обнаруживающей себя въ борьбѣ партій во время изопрательныхъ кампаній и въ парламентахъ. Нп одному агитатору,
ни одному автору билля, реформатору или консерватору не при
детъ въ голову, что человѣкъ не творецъ права, что въ право
не можетъ и не должна быть внесена нормативная точка зрѣнія, не столько точка зрѣнія должшіго, какъ точка зрѣнш л і*) Г. Булгаковъ открыто утверждаетъ это и нынче.

— 253 —
Z

Z

Z

T

^

x n Z

* W , «бра-

не обсуж даотъ, сп р а вед л и въ л и зак о н ъ , а
Г

него°“
ы и Т Г
П оэтом у, р азсм атр и вая

Р Л « .г о

3аК° Н0ВЪ’ ^
всю истопил

Ішкъ 1WJ0„

= r^ t = ,

лпш ь^огласе^0 ^

m o nn

^

«*«*»-

“

не з н а е т ъ и не и н тер есу ется Т н а т Г ° ч ѣ м Г ’
П,,ВИДИЫ0МУ>
темы о н а обсуж даетъ и к а к ъ она « Л Імъ о и а зан и м ается, какін
ш и хъ р а зъ я сн ен ій мы у зн а ем ъ , что и з д ѣ і Г г Ѵ а в н ы Г ДаЛЬНѣЙ'
то к ъ ю ри сп руден ціи у см атр и в ается въ т о £ ъ , Г
“
ш ен ъ к т іт л ч е с к ій
*
’
ъ н е ^ иаглувозобладали практические ин™ ° К1Я
Л0С0(^СК^Я стРемле н ія , что

s

t

~

J

5

і “і

r

Z

' S

£

т ; г г
. S

'

>«» cnpM« S l

ш » ^ р ад Г »“ Г

Г

*

ä

,в° ™

! n,e"y m6m “ « * * I ” ««•

Г

™ “ î 4,,T,W “ " ‘ -• Новгородце-

историки, СОПІОЛОГІІ МП о
тсгвовать мы, ПОЗИТИВИСТЫ,
исторііо.
’
’ С10рпнники м опистическаго взгляда п а
п

»

«

(D “

все п р а в о создается

іййрти*

* НКП 11 ІСР итш ш

рическій п р оц ессъ по Лп»*

вм »

п оп ы тка

критиковать исто-

'° Мѣе “ » » м * м и а , r i » n o m m a к р и п -

или непогоду? Г оворя
находить неудобными

ям р ,'р 0ДЫ- К р и т и к у е т ли мы б у р т
" ,ПІШ08Ы> яв л ен ія природы м ож но

и ѣ т ъ м і с т а ! Х о Т б ы Г J ЗПрія' ™
ческой ш колы потопая
Т
ЗР
тельною оцѣнкой
*

п р а в а : если

и к ри ти кой
И КРИТ,ІК0Й

>

по для КР ™ ‘ и х ъ
л е Р в<>начальной и с то р п -

* И° ВТ ПТЬ С0 в«
пР ав»- О н а п редлагала

~
ф плосо-

фамъ, желавшимъ предначертать будущее, роль простыхъ на­
блюдателей историческаго процесса. Если все въ исторіи осу­
ществляется само собою, и въ надлеямицее время для человѣка
остается только созерцать результаты историческаго развптія и
заносить въ своп лѣтоппси то, что совершается съ иеизбѣжиою
и роковою силой помимо его воли и, можетъ быть, вопреки
его желанію.
Обсуждая теперь воззрѣніе Савиньи, мы легко можемъ видѣть, въ чемъ заключалась его ошибка. Сравнивая образованіе
правовыхъ нормъ и положеній и вообще всякіе историческіе
процессы съ процессами природы, онъ забывалъ, что право
образуется, если и закопомѣрно, то черезъ людей и при пооредствѣ ихъ воли».
Г. Новгородцевъ продолжаетъ:
«Исторія— неспокойно развертывающійся свитокъ событій,
не книга, которую можно читать отъ одного вывода къ дру­
гому. Это прежде всего борьба, какъ выражался въ свое время
Гегель; это— суровая и тяжелая работа духа надъ собою, это—
діалектпческій процессъ, идущій отъ противорѣчія къ противорѣчію. Въ каждую эпоху она представляетъ намъ смѣсь стараго и новаго, отживаюіцаго и парождающагося дурного и хо­
рош ая. Поставленный среди этихъ противорѣчій, среди этой
жизненной борьбы, человЬкъ невольно призывается къ тому,
чтобы отдавать себѣ отчетъ въ совершающемся передъ нимъ про­
цессе, оцѣнпвать разнообразный исторпческія теченія и стано­
виться на ту пли другую сторону; говоря иначе, опъ невольно
призывается къ сознательной оцѣнкѣ существующая и къ
идеалышмъ построепіямъ. Онъ не можетъ отстранить отъ себя
ту мысль, что будущее завпеитъ и отъ его содѣйствія, и чѣмъ
болѣс обезпеченнымъ кажется ему желанный результатъ, тѣмъ
съ большею страстью готовъ онъ вложить въ его осуществленіе
свою мысль и свою волю >.
«Пусть историки говорятъ, что новыя формы явятся неизбѣжнымъ результатомъ неотвратимыхъ причинъ: наша мысль
никогда не оставить того убѣжденія, что въ числѣ этихъ причипъ пмѣетъ значеніе и наша воля>.
Все это совершенно справедливо, за псключеніемъ напрасной
гегельянщпиы: псторія — борьба, но вовсе не «тяжелая работа
духа падъ собой», а борьба человѣческихъ интересоиъ. Чело­
вЬкъ не только призывается къ тому, чтобы отдать себѣ отчетъ
въ совершающемся и стать на ту пли другую сторону,— нѣтъ,
мало того, борясь за свое счастье, а иногда за хлѣбъ насущ­

—

254

—

— 255 —

ный, за ж и зн ь свою, онъ вынужденъ требовать реформъ потомѵ
то гибнетъ п о д ъ гнетомъ невыгодпаго д и него строя ’ Г с т и У
ный историзмъ, настоящая монистическая соціологія не только
никогда не дум али отрицать роль человѣка въ создали права
но придавали е м у роль исключительную. Тѣ или Ц і я Z Z
нія предъявлявішяся къ обществу, довольство имъ, недово^Г
ство, бѣшеная
ненависть къ немѵ
„
Д 0ЛГ)*
формы борьбы диктовались человѣку положеніеыъ

ко™°ВЪ’ ВСѢ

—
„ „ь о б щ е « * . Г. Н о . г о р . і Г Г ^ . Г Г : / ™
упошшитъ О м - ю р е с * . д „ мго
T J * »»О, , „
.рѣшл: о б о - конст«гпро»а,ь, m ш ш „

с,р.,„„»,

ея r

.

t

e

t

“

гатства, р оск ош и , иначе относится къ созланшшѵ т»
безконтрольно праву, чімъ пролетарій, выносящій на св Т хъ
ялечахъ весь г р у з ъ тяготъ и не потѵшилт,*»
своихъ
ни частицы б л а ги х ъ результатовъ государственной*жиз^Т/по*0
лнтики. Ж елаиія людей, точка з р ѣ н і/и а ' Х т в и т е л ь я о т Г
ктуются жизнью, поэтому, группируясь соотвѣтственпо сГоимъ
стремлешямъ, л ю д п группируются въ общемъ и цѣломъ по эко!
помпческимъ классамъ.
даом ъ по эісоИсторики говорятъ, что формы являются результатомъ не
огвратпмыхъ причлнъ, но они вовсе не хлопочутъ о томъ чтобы
мы оставили м ы сль, что въ числѣ этихъ Причинъ пмѣется также
наша воля. Но п о ч е м у наша воля такова, а не иная’ почем^ ша
консерваторъ, либералъ, радикалъ, соціалпстъ? почему вчера вы
жили одиноко, а сегодня вокругъ васъ толпа сторошшковъ?
Намъ очень симпатично, что юристы выходятъ изъ своёй роли
секретарей п ст о р іи , нереппсыпающпхъ набѣло е я законодателі
ные акты, что о н и перестаютъ быть ея бухгалтерами
н Г Т л т Г “ Г “ 11 “ СВ0П ГР° СС6УХИ ^^У ем ы я ж іп ь ю дан­
ныя. критика д ѣ л о великое, во все время существовала актив
наго позитивизма сторонники его не переставали Г п т и к о в т
существующій ст р о й ; творчество пдеаловъ дѣло большое и емѵ
отдали оип свою дань. Исторпческій монизмъ есть доктрина са
мой активной международной партін, пп иа минуту не сіагав
. о » . Гш ,еіш
Г , аго
- „ |фи"дтевакл па .’ н"
возвы

“

Z

Хочется вѣрпть, что г. Новгородцевъ идетъ отъ правыхг
гегеліапцевъ съ п х ъ <разумною действительностью» къ н а с л ^
никамъ гегельянской лѣвой, съ ихъ стремленіемъ осуществить

разумное въ дЬйствптельностп. Съ этой точки зрѣиія намъ
нріятно было читать тякія мѣста, какъ слѣдующія:
«Прошло то время, когда философы предлагали пдеальныя
построенія, въ впдѣ красиваго полета фантазіи, въ видѣ про­
извольной метод, отрѣшенной отъ дѣйствителыіости. Научность,
научный духъ проникаетъ всюду; и естественное право, еслп
оно должно возродиться, какъ живая идея, а не какъ антиквар­
ный продуктъ временъ, давно минувшпхъ, должно не только
опираться на углубленный философскій анализъ, но еще и
войти въ союзъ съ наукой. Оно должно выступить во всеоружіи всѣхъ данныхъ человѣческой мысли, — для того, чтобы
смѣло бороться съ общественнымъ зломъ и очпщать путь нраізственнаго прогресса >.
«Нравственный законъ не можетъ остаться только отвлечен­
ной нормой, онъ долженъ пайтп свое осуществленіе во впѣшнемъ мірѣ. Здѣсь предъ намп раскрывается новая сторопа мо­
ральной проблемы, которая приводить ее въ связь съ міромъ
дѣйствителышхъ отпошеиій; и такъ какъ осуществленіе нрав­
ственная закона при данныхъ условіяхъ завпеитъ пе только
отъ пашей волп п силы ея нравственныхъ стремлеиій, по также
п отъ паличиыхъ средствъ, то здѣсь представлепіе о правствениомъ долженствованіп должно быть восполнено изученіемъ прпчишшхъ соотиошеній».
Но пока г . Новгородцевъ крѣпко держится за свою мораль­
ную метафпзпку.
Неужели нормативное, т.-е. критическое и творческое на­
чало не можетъ быть внесено въ науку безъ метафпзпчеекпхъ
предиосылокъ? Но посмотрите на гпгіепу: она критикуетъ со­
временную антисанитарную, пездоровую жпзиь, она диктуетъ
шпрокія реформы, она рисуетъ свѣтлые идеалы здоровья, силы,
жизперадостности. И въ ней нѣтъ нп тѣни метафизики. Изъ
какихъ осповныхъ положеній пеходптъ она? Все пзъ того же
безусловная для всѣхъ здоровыхъ людей эстетическая идеала
полноты жизпп, maximum’a ощущеній, силы! Но изъ этихъ началъ можетъ, должна пеходпть п нормальная паука о правѣ.
Изъ нпхъ она п пеходптъ! И никакой пдеалпстъ, какъ бы онъ
ни старался, ничего другого придумать пе можетъ, еслп только
не станетъ въ скрытой формѣ проповѣдывать другія начала
умѣреиіюстп, довольства малымъ, золотой середины, этихъ масокъ усталости и жажды смерти.

— 257 —

Идеалистъ и позитивистъ, цацъ
психологичесціе типы.
„Міръ становится ведовѣрчпвымъ, опъ
хочетъ вѣрить только въ то, что онъ
вилитъ“.

Паскаль.

Кантъ требуетъ строгаго различенія двухъ родовъ убѣждеыій— U ebcrredung, т.-е. уговариванья, увлеченія слушателей или
читателей при помощи лп красотъ рѣчи, или путемъ воздѣйствія на пхъ слабости и заигрывапья съ пхъ желаніямп, и
Ueberçeugung — убѣждеиія въ собственномъ смысле, которое
обращается въ простыхъ словахъ къ разуму, страшась хотя
чѣмъ-пибудь подкупить его, затуманить его зеркало хоть тѣныо
чада какихъ-нибудь благовонныхъ куреній, чтобы разумъ, под­
чиняясь лишь своимъ законамъ, слѣдовалъ по пути, который
доказывающій ему открываем, какъ еслп бы онъ самостоя­
тельно открывалъ эти пути. Только второй родъ убѣжденія
пстинспъ ').
Однако, я прошу прощенія у тѣни велпкаго философа и у
всѣхъ почитателей истины среди моихъ благосклонныхъ и
неблагосклонныхъ читателей: настоящая статья будетъ заклю­
чать въ себе нѣкоторую дозу проклятой Кантомъ Ueberredung.
Я приведу тѣ основанія, которыя позволяюсь мнѣ не
только прибегнуть въ воздѣйствію на эстетическое чувство чи­
тателя, но даже даютъ мнЬ смѣлость открыто заявлять объ
этомъ.
Этихъ основаній два. Съ первымъ, быть можетъ, многіе не
согласятся, но со вторымъ, надѣюсь, согласятся всѣ, плп, по
крайней мѣрѣ, большинство. Я придаю значеніе, главнымъ обра­
зомъ, второму, зато первое могу подтвердить хорошпмъ авто*) См. Кантъ, K ritik der U rth e ils k ra ft, S. 91.

ритетомъ. Я охотно слѣдую модѣ, которую старается ввести
г. Булгаковъ, и охотно цитирую <отцовъ> старыхъ и новѣйіпихъ, которые опирались если не на самое непосредственное
откровеніе, то на нѣчто очень сродное, на таинственную
иптуицію.
Мой авторитетъ не кто иной, какъ св. Августипъ, начертавшій слѣдующія строки: «Кто осмелится утверждать, что истина
должна оставаться безоружной передъ лицомъ лжп, и что врагамъ истины позволено будетъ запугивать друзей ея сильными
словами и забавлять пхъ изобрѣтеиіями пріятнаго ума, орто­
доксы же должны писать холоднымъ стилемъ и усыплять своихъ
читателей?»
Я думаю, читатели согласятся, что идеалисты употребляютъ
всѣ усплія, чтобы произносить сильныя слова, а также жонгли­
ровать ю обрѣ т сніям и пріят наго у м а , я даже слышалъ, что
усилія идеалистовъ увлечь своихъ слушателей не всегда оста­
ются тщетными... Впрочемъ, еслп бы я имѣлъ только это основапіе для того, чтобы прибегнуть не къ разуму, а къ эстети­
ческому чувству читателя, я врядъ ли пошедъ бы иа это, такъ
какъ цвѣты идеалистическаго краспорѣчія, несмотря на пхъ одуряющій ароматъ, не въ силахъ противиться свежему вѣтру сво­
бод наго духа пзслѣдованія.
Но, шутки въ сторону, есть более важная причина, почему,
поломпзируя съ метафизиками, мы должны обращаться къ
чувству: дело въ томъ, что метафизика есть вполне дело
чувства.
Когда мстафпзпкъ совершить молодецкій иабегъ на пределы
науки, мы можемъ, улыбаясь, отстранить его оружіемъ логики;
когда онъ похваляется небывалыми победами, мы легко можемъ
разрушить его иллюзію: пи одинъ камень въ здапіи научной
методологіп п самой науки никогда не будетъ сдвппутъ съ места
заклинаніямп метафпзпковъ. Но другое дело, когда мы сами
входимъ въ ихъ область. Кантъ стремился обуздать метафизику: опъ всячески изде­
вался надъ курбетами догматиковъ въ недоступной пустотѣ
абсолюта, онъ презрительно клеймилъ мечтательное фантазерство
учителей, разсказывавшихъ о томъ, что совершенно недоступно
разуму; и темъ не менЬе Каитъ отнюдь не обуздалъ метафи­
зики, и не только потому, что метафизику хоть колъ на голове
теши— опъ все будетъ свои пзмышленія принимать за действи­
тельность, а потому что Кантъ воображалъ, будто н аучн ая
мет афизика возможна.
17

— 258 —

— 259 —

Онъ дѣлалъ важный оговорки: сверхчувственное не можетъ
быть нп предметомъ познанія, ни предметомъ м нѣ нія, нп гипо­
тезой, а исключительно дѣломъ вѣры— mere credibile!
PI тутъ Кантъ анеллпровалъ къ чувству. Онъ считалъ несомнѣшіымъ опытпымъ фактомъ то чувство собственная досто­
инства и стремленія къ благу, которое вложено въ человѣка,
онъ считалъ, что благо вообще не можетъ быть самоцѣлыо, и
является лишь ступенью къ высшему б л а гу, котороо но Канту
заключается въ соединсніп блаженства съ достопнствомъ, въ за слуокенномъ блаженствѣ: при такихъ условіяхъ почти явная
недостижимость этого идеала,— муки, униженія и смерть пра­
ведника и надменное хрюканье торжествующей свиньи является
явнымъ, рЬзкимъ разптельпымъ иротиворѣчіемъ голосу совѣсти
въ человѣкѣ. Не полагали лп люди иногда, что совѣсть создаиа
Богомъ, a міръ дьяволомъ! И Кантъ иаходилъ, что страстное
желаніе разрешить этотъ диссопансъ въ высшее созвучіе
необходимо и законно присуще человЬку. Но относительно
сверхъопытнаго мы ничего не можемъ сказать. Мы но можемъ
сказать нп того, что «по ту сторону» совесть и действи­
тельность примирены въ роскошную гармонію, ни того, что
такого прпмиренія не существуетъ: абсолютная пустота недо­
ступная опыту не оказываетъ сопротивлепія напору нашихъ
желаній, и это желаніе можетъ по произволу населить ее при­
зраками.
Кантъ самъ боялся, что цѣлый сонмъ метафизиковъ вскачь
пустится па своихъ ІІегасахъ и Россипаитахъ въ новооткрытую
пустыню п она населится миріадамн фаитастическихъ существъ,
которыя задвигаются л заговорятъ и начнутъ повелѣвать, пове­
левать, быть можетъ, ерунду, т. к. это, вѣдь, только тѣнп самихъ метафизиковъ п голоса этнхъ туманныхъ существъ— лишь
эхо пскусныхъ чревовЬщателей. Кантъ увѣрялъ себя, что иредметомъ вѣры можетъ быть только простое существованіе Бога
и безсмертія, какъ необходпмыхъ гарантій торжества добра, онъ
завѣрялъ, что въ пустоте потусторонняя мы будемъ предпола­
гать лишь существоваиіе того, безъ чего, ио его мнѣнію, не­
возможно существовать человеку, не продаваясь отчаяпію. Но
напрасно иредостерегалъ старый Кантъ! Метафизики ловкіе
господа! Фихте задалось высосать всю свою систему изъ одного
понятія <я>, а Гегелю изъ голая нонятія «бытія>— дайте
имъ Ьога и безсмертіе, они вамъ нафантазируютъ чего угодно,
и ... логика будетъ безспльна разрушить ихъ иостроенія, если
только они будутъ все время держаться тамъ, въ эмпиреяхъ.

Какъ я могу опровергать человека, который скажетъ, что
вода ручья льется потому, что воду движетъ нимфа? Я могу
увѣрить его, что движеніе воды вполнѣ объясвено чисто меха­
нически; онъ съ тонкой улыбкой скажетъ: «мой милый, то, что
плотскому глазу является въ видѣ феномена— силы тяжести, на
дѣлѣ, какъ ноумены, есть дѣятельность безчислеииыхъ духовъ».
Если иодосиѣвшій кантіапецъ торопливо раскроетъ 3 0 9 стра­
ницу критики силы сужденія, изданія Кербаха, и ирочтетъ
оттуда, что «утверждать, будто во вселенной существуютъ безилотные духи, значитъ фантазировать», то метафизпкъ съ закониымъ негодованіемъ ответить ему, что о бытіи пли иебытіи
такихъ духовъ Канту ничего не могло быть известно, виутреи-.
нее чувство его — метафизика требуетъ отъ него, чтобы оиъ
иредставлялъ себѣ природу ие мертвой, но населенной деятель­
ными духами, потому что ппаче онъ будетъ чувствовать себя
несчастнымъ. <Но, ведь, это ваше желаніе не связано вовсе пи
<зъ какимъ несомнѣнпымъ фактомъ внутренней жизни. Стремленіе къ высшему благу это нѣчто несомненное, a желаніе ве­
рить въ духовъ»...— <Для меня оно также несомненно>, иеребьетъ метафизикъ.
«Откуда почерпнули вы уверенность въ
существованіи свободы? долга? Не прислушиваясь лп къ жизни
вашего духа? Не иосредствомъ ли пнтуиціи? Виноватъ лп я,
если ваша пнтупція бледна и неполна, а моя ярка? Кантъ
считалъ свободу за единственное сверхчувственное, въ то асе
время опытное явленіе,— онъ былъ ограничеиъ и не былъ духовпдцемъ >.
Фактъ остается пезыблемымъ: сверхъопытное иусто, и мы
можемъ постулировать тамъ, что угодно нашему сердцу; Кантъ
умолялъ это сердце быть скромнымъ въ своихъ желаніяхъ, но
я нигде не вижу границъ фантазіп: пустота уступчива, да
и памъ, нозптпвпетамъ, приходится вполнѣ уступить ее метафизикамъ.
Въ этой иустотѣ, въ закопномъ царствѣ метафизических?»
теней оружіе логики безспльно.
Зем ной корень, изъ котораго растетъ то дерево, которое
даетъ тамъ свой плодъ и цвѣты, есть чувст во потребности
сердца, и потому намъ остается только рубить этотъ корень, п
мы надеемся, что когда-нибудь онъ уступить стальному топору
позит ивизма чувст ва.
Итакъ, отъ своего права user et abuser въ царстве пу­
стоты метафизики дѣлаютъ наилучшее уиотребленіе: они отыекпваютъ смыслъ міру, они разрешаютъ его дпссоиапсъ, они
17*

—
—

—

260 —

отнпмаютъ жало у смерти и ада и облегчаютъ жизнь человѣческую. Всякая оптимистическая м ет аф изика есть тео­
дицея.
Разсмотрпмъ ближе эту задачу, которую г. Булгаковъ счи­
таетъ обязательной для всякаго мыслящаго существа.
Существуетъ лп добро л зло внѣ человѣка л вообще животнаго міра— болѣе чѣмъ сомнительно. Эти понятія пмѣютъ
явную и несомнѣпную связь съ болью л наслажденіемъ, прогрессомъ и регрессомъ жизни ; оии являются въ результате
оцѣнкп міра съ точки зрѣнія определенная существа, и какъ
бы мы ни возвышались въ этомъ направленіп*— человеческая
.личность оказывается мѣрой всему: человѣческое достоинство въ
связи съ блаженствомъ высшее благо Канта, и оно же идеалъ
идеалиста *).
Еслп бы солитеръ, жпвущій во внутренностяхъ человека,
сталъ оцѣнивать тотъ міръ, которымъ онъ ограничеиъ, онъ
пашелъ бы его, вероятно, не совсѣмъ удовлетворительным^ и
создай какой-нибудь гепіальный глпстъ свою теодицею, человѣкъ
бы весьма ей не удовлетворился, ибо самоцЬлыо оказалась бы
вѣроятно личность глиста, а отъ человека требовались бы лишь
тѣ качества, которыя необходимы хорошему носителю его ве­
личества— цѣли природы.
Идеалисты часто обвипяютъ насъ въ узости горизонта, но
право же онп такъ недалеко ушлп отъ докоперииковскаго періда, онп иикакъ пе могутъ представить себѣ, что объективно
природа можетъ одинаково относиться къ человѣку и блохѣ
какъ утверждалъ это Тургеневъ.
*
Но мы согласны, что человеку нѣтъ дѣла до цѣлей при­
роды, еслп эти цѣлп пмъ преиебрегаютъ: въ его человѣческпхъ
ілазахъ сущее будетъ оправдано лишь въ томъ случаѣ, если
въ немъ возможно открыть человѵьческій смыслъ.
Несомненно, что опытъ отнюдь не удовлетворяем требоваяіямъ оцѣнивающаго человѣка: опытъ рѣшительно высказывается
за то, что мпкробъ можетъ сдѣлать иесчастнымъ и уничтожить
генія, прекратить въ самомъ разгарЬ его работу, и солнце и
звѣзды очень равнодушно будутъ взирать на эту картину. Въ
мірѣ существуетъ смерть, которой организмъ не хочетъ и бо­
ится, боль, лпшенія, труды, опасности... Многое множество неодушевденныхъ и одушевлепныхъ враговъ окруясаютъ чело' îo v i r ? " , a T T n U L n C0 И

261

НаШЪ .,,до?.лъ' ио» конечно, мы

основано у г Бердяева1иа^вдоразум ѣ ніи!'^

остаемся вѣрны „смыслѵ

ъѣка. Онъ поселенъ па маленькой планетѣ, началъ жить при
чзамыхъ убогихъ обстоятельствахъ въ извѣстный періодъ ея развитія, а въ другой, не менѣе опредѣленпый періодъ окончить
свое существованіе. Такъ говоритъ опытъ.
Если человѣкъ обладаетъ тонкой душой, проникнутой симпатіей, то, взвѣсивъ прошедшее и настоящее, онъ пойметъ, что
бездна страданій сопровождаетъ жизнь иа земле и что его оцѣпивающій разумъ не можетъ принять такой жизни, что она—•
нехороша, что она— зло. Отсюда на первый взглядъ есть только
два выхода; умереть или, принявъ жпзнь такою, какъ она есть,
стремиться исправить ее по мѣрѣ силъ. Ограниченному позити­
висту представляются возможными лишь эти два выхода.
Но метафизикъ находить третій: создать особый міръ сверхъопытныхъ сущностей и цѣлей съ такимъ расчетомъ, чтобы въ
связи съ міромъ опытнымъ все цѣлое получило характеръ добра.
Смерть побѣждается простымъ постулированіемъ безсмертія.
Счастье подлеца исправляется постулированіемъ загробной кары,
а загробное вознагражденіе утпраетъ слезы страдальца правед­
ника. Но для того, чтобы природа оказалась на дѣлѣ чѣмъ то
соотвѣтствующимъ требованіямъ человѣка, нужно, чтобы с я
создателемъ были разумъ и воля, подобные нашимъ. Это по­
стулируется.
в •
Но какъ только это постулируется, такъ Деміургъ стано­
вится также и виновникомъ страданій. <3а что ты сдѣлалъ
меня подлымъ! > кричить ему подлецъ. «Зачѣмъ я былъ уродомъ?> возражаетъ другой несчастный. «Къ чему всѣ эти страданія?» И всѣ хоромъ могутъ воскликнуть за Иваномъ Кара­
мазовыми «Не принимаю твоего міра, не хочу вѣнца и наградъ, райскія кущи противны намъ. Мы не простпмъ тебѣ,
Деміургъ, ни одной слезы невпнныхъ дѣточекъ, плакавшпхъ
на землѣ».
Критику позитивисту можетъ показаться, что еслп онъ въ
мірѣ метафизпч9скихъ тѣней лишенъ острія логическая ана­
лиза, то онъ можетъ съ негодованіемъ доказать мегафизикамъ,
что истинное человѣческое достоинство возмущается пхъ тео­
дицеей, что мы можемъ примириться со зломъ, какъ иродуктомъ
нечеловеческой природы, но если впиовнпкъ его нѣкто подобный
памъ, то, кроме проклятія, онъ ничего нб получить отъ насъ.
Но торжество позитивистовъ было бы непродолжительиымъ.
Нѣтъ, эстетическая, а, слѣдовательно, и этическая (этика на
нашъ взглядъ отдѣлъ эстетики) оцѣнка объекта творчества
метафизиковъ не годится, ибо пзобрѣсти кругъ сверхъопытныхъ

\/

“ ,O Pm
лпм гаТ

"J0OTi" « » «“ Д'ЬПствптмьность, беіуы овн»

f c ï î

*

n sl

ш " -

состояніе, л той. л у ч е и ш т й мот, І,ЬП° вое.Торж0няое Душевное
« я меня Л , п Ы

бы зароды ш ъ Б о г а

т

Ï Ï Î
м іт
In ,

-

*“

?
Bo“
соап а те 1ьп ую

"

П0ТеРИІ

матерію , к ак ъ

пенно развертываются міпы обпачВДУС0ВЪ> нзъ котораго постеформируется духъ
п „ ор™
Уются кристаллы, организмы,
себя на м иллівды ’миЛІі; ш 2 ТЪ
ВЫШ°' ° ЙЪ Р ^ о б п ^
режпваетъ т ы с я Т . Ä
, ' Т ™
™
Существъ 11 пе‘
талъ бы, нѣтт, уяпжешя
“УК\
К0Т0Р0Й ° н* не исішпреступленія, котораго не' гѵш
~ не подчинился, нѣгъ
П гЬни,— свѣтъ все ттппг С0Вершилъ бы5 но въ смѣпѣ свѣта
Добро ’.с о в о в в ы ш І Г С Г Г і “ С" * * ЛТ
“
усилій л страданій лотиими#*™«
1
Ц'Ьною своихъ
на престолѣ славы, п всѣ мы въ 'n™ ™ **ВЫС0™ и В0Чар«ется
саемъ; всѣ мы, теігепь ѵя-р Кг г.
опоминаемся и воскрс11 жизнь божества обогащается нашітію
самих?>
отъ абсолютнаго мрака кт nrfnn
* вГ° сгРанствованіи
тотъ сонъ, который наиіш п ^ С0ШТВтУ свЬ^
Таковъ былъ
Н мнѣ казалось, что научный монп"™ ваШ і1е. гвніи идеализма,
это вода на мою м е л ь ™
"
ЭВОЛЮ* в- все

э г ы - м ы о и т е л н ^ л ѣ Г н Г ш ^ м ! ? а'°’ что геніальные поеще лучезарнѣйшіе, я знаю ’ что яг мысліітелі1) создадутъ сны
доказать, что дѣйствитеиность
е'ГІІ^ ской критпкѣ трудно
ни капли не жалѣю, что не в ѣ р П ъ Т ™
действительности.

ЭГПХЪ
Н° Я
л всеД'Ьло отдаюсь

-Н О

справиться съ

не знала за іісішоченіемъ п а ^
ГеШеМЪ гакпхъ Россія
натяжкой, я уж е
и Т0 съ бо»
того душевнаго строя котош й
НЬТЪ'' а КРИТИК0Й
можетъ утверждать^ с м о Т я н о ^ Л о ^ Т “ “ * “
" “
стоя на твердой ігочвѣ одно»
жизни и мощи,
П е р с и ,.;,; * е ™
« “ Ш,Г ” СВ08
яіцвй статья.
существенной части насто-

203 —

Г. Булгаковъ утверждаетъ, что всякій человѣкъ метафизикъ,
всякій человѣкъ вѣруюіцій, и есть только люди нечестивые и
благочестивые.
Итакъ, мы, нечестивые люди, сами того не подозревая,
оказываемся и метафизикпми, и религіозными людьми. И знаете
почему? Потому что мы вынуждены тоже отвечать на метафизическіе вопросы. Развѣ атеисты не отвѣчаютъ на вопросъ, суще­
ствуетъ лп Богъ?
Г. Булгаковъ, вѣроятно, не слышалъ о иозитншістахъ, ко­
торые отказываются разрѣшать эти вопросы. Вообще я пред­
почитаю отвѣчать па утверждепіе, будто люди иеизбѣжио будутъ
заняты въ иродолженіе всей жизни человечества проклятыми
вопросами отвѣты на которые ио самой своей сущности не
могутъ быть доказаны съ очевидностью, словами истнннаго му­
дреца— Эрнста Маха: «Когда мы отказываемся отвѣтнть на
вопросы, безсмыслепиость которыхъ доказана, то въ этомъ иикоимъ образомъ нельзя видѣть резиньяціп, а единственно ра­
зумное новеденіе изслѣдователя передъ лицомъ всей массы дей­
ствительно подлежащаго изследованію. Ни одинъ физпкъ не
видитъ резипьяціи въ томъ, что не нзобретаетъ регр. mobile,
пи одинъ математикъ въ отказе решить квадратуру круга».
То же относится и къ обще-философскпмъ воиросамъ. Про­
блемы либо разрѣшаютъ, либо объявляюсь ложными. Но отсюда
очевидно, что прежде чемъ спокойно отказаться отъ ответа на
какой либо вопросъ, должно доказать, что опъ безсмысленъ.
Вопросъ можетъ быть безсмысленнымъ въ двухъ отноіпеиіяхъ: во иервыхъ, опъ можетъ быть абсолютно неразрѣшнмъ,
какъ квадратура круга; лицъ, желающихъ послушать доказа­
тельства безсмысленности метафизическихъ вопросовъ въ этомъ
отношепіи и незнакомыхь съ таковыми мыотсыласмъ къ Канту;
во вторыхъ, вопросъ можетъ быть безсмысленъ, если решеніе
его не ведетъ за собою абсолютно никакого результата нп для
нознапія, ни для жизни, ни даже просто въ виде удовольствін
решить его: такъ вопросъ о томъ, сколько гвоздей было въ
тѣхъ сапогахъ, въ которыхъ былъ обутъ Наиолеонъ при Ва­
терлоо, безсмысленъ въ этомъ второмъ смыслѣ. Но что ежелп
какой-нибудь вопросъ, будучи очевидно безсмысленнымъ съ
точки зренія чистаго разума, весьма запитересовываетъ собою
разумъ практическій? Еслп бы такіе вопросы существовали, то
несомнѣнно ни одинъ человекъ не пзбегъ бы глуігейшаго положенія мыслить о иемыслимомъ, изведывать неисповедимое, или
верить безъ всякой уверенности. Но если, читатель, вы захо-

264 —
хите доказать, что вашъ практически разумъ отнюдь не видитъ
въ этого рода вопросахъ больше смысла и цѣняости, чѣмъ
чистый разумъ, то бойтесь г. Булгакова: вы вѣдь коснулись
его вопроса, мышеловка съ шумомъ захлопывается и вы очу­
тились въ миломъ обществѣ выспреннихъ мыслителей, хотя при­
коснулись къ приманкѣ только,-чтобы швырвуть ее подальше
отъ себя. Но Богъ съ пимъ, съ г. Булгаковыми Но что вѣрно
ю иѣрно, вы при этомъ выйдете совершенно за предѣлы логичеекпхъ доказательствъ, вы очутитесь вполнѣ въ грашщахъ практическаго разума, вамъ останется только противопоставить вашъ
психологически типъ-психологпческому \ и п у метафизика и
предоставить судъ эстетическому чувству окружающихъ.
Метафизическое мірооправданіе не необходимо. Есть люди
которые въ немъ не нуждаются. Это прежде всего пессимисты’
К а к и м и ругательствами разразился бы желчный Шопенгаѵеюъ
если бы вы сказали ему, что метафизическая потребность, кото­
рую онъ также находплъ присущей всему человѣчеству— отож­
дествляется съ теодицеей! Для пего матафпзика означала вскрыКорсішо; о зла въ прпродѣ, безсмысленности бытія и провозглашешя обсолютной смерти за идеалъ.
Очень недурно пзображенъ другой тппъ людей не нуждаю­
щихся въ мірооправданш у Ленау въ «ФаусгЬ». Позволю себѣ
привести оттуда одио мѣсто:
Гёріъ. Сродь томной ночи я родился
И въ этомъ мірѣ очутился
Н е знаю самъ какимъ путемъ,
Но худа я но вижу въ томъ!
Іоперь я здѣсь, н а этомъ мѣстѣ,
Доволеиъ и м ъ .. Путемъ борьбы
Стремиться къ милостямъ судьбы?..
г р у ’ это будетъ слишкомъ много чѳетн!
^5
-Ты въ йога вѣришь?
Ié p n '

Гп
к
Т ы бы лъ см ѣлъ
Ьрсдь
бури,
а другому,
право,
Л-бъ отвѣчать но захотѣлъ,
А вышутилъ ѳго-бъ на славу!
Я вѣрю, слово въ томъ даю,
Лишь въ портъ, въ хорошую погодV,
И что дрянному кораблю
Придется погрузиться въ воду!
(ІІьеѵіъ) К акъ самъ я опущусь на дно
ігогда зальетъ мнѣ трюдіъ вино!
свою падРУ1У-) Я вѣрю въ поцѣлуй и въ то.
превращусь, какъ всѣ, въ ничто.
Фаустъ. Не вѣришь въ Бога значить ты?
Гёріъ. Ііидалъ ли я его черты?
Слыхалъ ли голосъ я его?
Коль хочетъ отъ меня чего—
І о пусть какъ мышь онъ не таится,
Jiü мнѣ пусть съ знакомъ обратится.

Фаустъ. Да развѣ знаковъ но далъ онъ
. В ъ горахъ, въ долинахъ, въ страшной бурѣ?
Н е знакъ ли море, нѳбосклонъ,
И звѣзды тамъ, среди лазури?
Гёріъ. Коль хочетъ знакъ мнѣ дать, пусть онъ
Самъ объяснилъ бы намъ сначала,
Что значитъ море, яебосклонъ,
Земля и звѣзды? Я нимало
Но вижу Бога въ нихъ; они
Мнѣ просто звѣзды, небо, горы...
Доступны вещи мнѣ однѣ:
Все прочее—лишь разговоры*...*)

Впрочемъ, широкіе господа идеалисты гораздо рѣшительнѣе
насъ, узкихъ реалпстовъ; они просто пе хотятъ вѣрить, что
гдѣ-нибудь въ уголкѣ нашихъ сердецъ не таится жажда мета­
физики. О, сердцевѣды! Повѣрьте хоть разъ нашпмъ увѣреніямъ:
памъ нѣтъ дѣла до потусторонняго міра, рѣшительно и поло­
жительно— никакого дѣла!
Пессимистами мы заниматься не будемъ; но, утверждая, что
позитивисты поистипѣ существуютъ, мы сравнимъ въ нѣкоторыхъ пупктахъ тѣхъ, кто нуждается въ метафпзпкѣ, съ тѣмп,
кто въ ней не нуждается.
Но кому же неизвѣстно, читатель, что человѣкъ съ мета­
физической жилкой всегда гордо держитъ голову прп встрѣчѣ
съ реалистомъ и, такъ сказать, «тупеемъ не кивнетъ>. Реалистъ— это йѵпвотное, удовлетворяющееся своей животной долей,
которое съ какой-то унизительной радостью доказываешь, что
духъ зависитъ отъ презрѣнной плоти, которое отрицаетъ закон­
ность полетовъ этого духа въ высь, безкопечность его стремленій.
Реалисты — бѣдныя безкрылыя существа, рабы своихъ пяти
чувствъ, люди узколобые и близорукіе.
Ужъ одно слово <идеалпстъ> свпдѣтельствуетъ о могучихъ
стремленіяхъ души, о господствѣ ея надъ жалкой п грубой
действительностью. Если присоединить къ этому, что всѣ про­
тивники идеализма, по словамъ г. Бердяева (того самаго г. Бер­
дяева, который въ разборѣ книги г. Богданова «Опознании до
неузнаваемости перевралъ Авеяаріуса и Оствальда и выказалъ полное незнакомство съ понятіемъ энергіи), «лишены фплософскаго образовапія>, то ионятнымъ стапетъ, что даже столь
терпимые люди, какъ идеалисты, не могутъ безъ ироніп отно­
ситься къ <нечестивцамъ>. Тѣмъ не менѣе, мы безъ особеннаго
отчаянія въ душѣ надѣемся реабилитировать реалпстовъ и дока­
зать, что есть миого спльпѣйшихъ оспованій предполагать, что
*) Пор. А. Анютина.

— 266 —

— 267 —

они представляютъ пзъ себя высшій культурный типъ по сравиенію съ возстановителями средиевѣковой мистики и средневѣковой схоластики.

Но если догматическое невѣріе есть ложное посягательство
разума, то, конечно, и догматическая вѣра, и даже въ большей
степени, такъ какъ первая, отрицая Бога и безсмертіе, оставляетъ открытымъ вопросъ о потустороннемъ, иоуменальномъ,
которое можетъ быть, вѣдь, и чѣмъ-нибудь другимъ, просто недоступнымъ даже чистѣйгаѳй мысли человѣка, вторая же намѣревается опредѣлительпо судить объ этомъ потустороннемъ
только п от ом у, чт о жслаше, голосъ сердца прит иснули
ѵеловѣка къ ст ѣніь».
Но если бы Кантъ самъ и не утверждалъ, что въ впду
отсутствія теоретической увѣреиности въ реальности идей прак­
тическая разума человѣку приличествуетъ болѣе всего сомнѣніе
пли, вѣрнѣе, надежда, то мы утверждали бы это, основываясь
на опытѣ, который даетъ намъ психологія вѣрующихъ: вѣрующіе
все болѣе становятся сомиѣваюіцимися; какъ же иначе: доказательствомъ существованія того, чего онп жаждутъ, является
только сила пхъ жажды. Но подумайте: если человѣкъ считаетъ
міръ и жизнь чѣмъ—то безусловно мрачнымъ и безнадежнымъ,
разъ за небесами не существуетъ иного міра, то какія муки
будетъ онъ переживать каждый разъ, когда сомнѣніе шевелится
въ его груди!
Представьте себѣ, что вы издалека получили телеграмму о
смертельной болѣзни любимаго вами человѣка. Вы ѣдете къ
нему недѣлю, другую, вы страстно жаждете увидѣть его въ
живыхъ, но... телеграмма ие даетъ никакого основанія для этого,
всѣ признаки говорятъ за то, что вашего дорогого друга уже
пе существуетъ, одна только надежда, рыдая, увѣряетъ въ вашемъ сердцѣ, что вы еще обнимете любимое существо; но
каждый разъ, когда сомнѣніе готово загасить ея мерцаюіцій
свѣтъ, сама смерть протягпваетъ холодную руку въ ваше сердце.
У насъ довольно памятнпковъ отчаянныхъ страдапій человѣка релпгіознаго, который сталъ сомнѣваться, и гдѣ лѣкарство отъ
сомнѣнія? И предъ лицомъ ужаса этихъ страданій пробуждеиія
отъ сладкаго сна дѣтской вѣры, мы рѣшнтельно утверждаемъ,
что если возможенъ тииъ позитивиста, который практически
иичѣмъ не отличался бы отъ идеалиста и самочувствіе котораго
было бы не хуже, чѣмъ у вѣрующаго, то этотъ тшіъ былъ бы
прочнѣе, увѣреинѣе, а потому выше и цѣниѣе.
<Но это невозможно!»
Посмотримъ.
Что касается высоты иравственпаго тина праведнпка-метафпзика и ираведнпка-иозитцвиста, то, во-первыхъ, самъ Кантъ,

Кантъ вполпѣ допускаетъ суіцествованіе людей высшаго душевнаго типа, но невѣруюіцихъ. Вотъ что говоритъ онъ объ
нихъ въ § 8 7 своей поучительной и 'въ психологическомъ отношенш любопытной <Критикѣ силы сужденія>. «Мы можемъ
допустить существованіе благороднаго человѣка (въ родѣ Спинозы)
который вполнѣ убѣжденъ, что нѣтъ пи Бога, нп безсмертія’
каково будетъ его сужденіе о впутреннемъ коренномъ законѣ’
которому онъ.практически слѣдуетъ? Онъ не желаетъ для себя'
никакой выгоды отъ такого образа дѣйствій нп въ томъ, пн въ
т о м ъ м ірѣ, онъ хочетъ безкорыстпо служить добру. ГІо его
стремлсше ограничено, природа лишь кое-гдѣ дозволяетъ ему
быть вѣрнымъ себѣ, ио отнюдь не даетъ ему' возможности ожи­
дать полнаго и закономѣрнаго совпаденія между природой и его
цплями, преслѣдовать которые оиъ, однако, вынуждепъ. Обманы,
насиліе п зависть будутъ ходить вокругъ него хороводомъ, какъ
>ы праведенъ ни былъ онъ самъ, и другіе праведники вокругъ
него, несмотря на то, что они вполнѣ заслуживаюсь счастія
>удутъ подпадать всевозможнымъ горестямъ, пока одинъ іппрокій
гробъ не поглотить всѣхъ и не бросптъ въ пропасть матеріалі,наго хаоса тѣхъ, кто почиталъ себя цѣлью природы».
Действительно, Кантъ заводить пасъ въ тупой переулокъ:
либо надо в’Ьрпть, вопреки очевидности, въ торжество правды
и праведниковъ, либо въ мрачпомъ отчаяніп повиноваться за­
кону, который, схвативъ насъ мощной рукой за ншворотъ
разбивавтъ иамъ лобъ о природу, являющуюся чѣмъ-то въ род-Ь
<стѣны> г. Андреева.
Присмотримся къ обопмъ выходамъ пзъ Кантовской дилеммы,
сначала приведемъ еще одну цитату кеяигсбергскаго
старца, съ которымъ несравненно пріятнѣе говорить, чѣмъ съ
шумными, захлебывающимися отъ экстаза отечественными идеа­
л а м и : «Быть невѣрующимъ, — читаю я въ содержательномъ
s Уі той же книги,— значитъ отвергать этп идеи (Бога и безсмертіе), какъ лпшенныя цѣнпости, такъ какъ всякое теорети­
ческое обоснованіе пхъ реальности отсутствуетъ. Это догматично.
іо разумъ не можетъ заставлять насъ преследовать цѣль, ко­
торую мы сами считаемъ за призраі;ъ нашего собственная
мозга; стало-быть, догматическое невѣріе несоединимо съ господ­
ствующей нравственной максимой. Ио вполнѣ соединимо съ нею
псвіьріс въ смысли сомтьш я >.

—

268

—

— 269 —
да, яадѣюсь, и всѣ идеалисты допустятъ, что практически,
т .-е . по размѣрамъ своей талаитливости, эпергіи, трудолюбія,
по высотѣ своихъ непосредствениыхъ цѣлей, они вполиѣ могутъ
быть равны другъ другу: вѣдь, тѣ огранпченія, которыя налагаетъ
природа иа нашу свободу, существуютъ одинаково для тѣхь и
для другихъ, и не одного Спипоз/, но тысячи нрпмѣровъ героевъ духа, не вѣровавшихъ въ награду за гробомъ, могли бы
мы привести. Но мы коснемся еще одного пункта: иѣтъ ника­
кого сомнѣнія, что человѣкъ, иоступаюіцій извѣстнымъ образомъ
только потому, что паходитъ данный постуиокъ прекраснымъ,
выше того, кто не могъ бы поступать такимъ же образомъ, не
вѣрь онъ въ побѣду. Что, собственно, утверждаетъ Кантъ? Онъ
говоритъ, какъ полководецъ, который сказалъ бы своимъ солдатамъ иаканунѣ сраженія такую рѣчь: «Солдаты, каждый изъ
васъ будетъ употреблять всѣ своп усплія, чтобы наносить ловкіе
удары врагу, хотя бы при этомъ занятіп онъ самъ пролпвалъ
кровь п страдалъ отъ жгучихъ ранъ, жары и утомлеиія. Не
правда ли, солдаты, такое занятіе было бы безсмыслснно, если бы
каждая малая цѣль, которую вы будете преслѣдовать, нанося
и отражая удары, не освѣщалась главною цѣлью — побѣдой.
Только побѣда оправдаетъ васъ. Если бы я не могъ гаранти­
ровать вамъ этой побѣды и того, что всѣ вы будете живы и
здоровы и выпьете вмѣстѣ со мною чашу торжества, то, конечно,
глупо было бы вамъ бороться, а лучше съ отчаяніемъ въ сердцѣ
бросить свои мечи>... И когда солдаты иослѣ такой рѣчп громко
спросили бы, что даетъ полководцу право утверждать, что всѣ
они будутъ живы и побѣда будетъ одержана, Каитъ-полководецъ
вынуждепъ былъ бы отвѣтить: «гарантіей служить именно мое
жаркое желаніе и то, что иначе наше дѣло было бы безсмыслен­
нымъ и мрачнымъ.»
Я думаю, что такая рѣчь была бы плохой рѣчью, и солдаты,
которые не могли бы сражаться, не раздѣляя слѣпой вѣры ихъ
вождя, были бы плохими солдатами.
Но представпмъ себѣ другого полководца, который, обра­
щаясь къ своему войску, говорить такъ: «Солдаты, мы со всѣхъ
сторонъ окружены врагами... Повидимому, они сильпѣе насъ...
Впрочемъ, утверждать, будто они непременно одержать иобѣду,
будетъ догматпзмомъ. Дѣло сомнительно. Весьма возможно, что
побѣдимъ мы, но лишь нѣкоторые пзъ насъ увидятъ тріумфъ, (
большинство лягутъ костьми здѣсь, на этомъ полѣ. Вы видите,
я иравдивъ. Но правда — Богъ свободныхъ людей. Итакъ, вы
можете бросить ваши щиты и ждать неиріятеля или пасть на

собственные мечи. Но я думаю, что вы— мужественные люди.
Что за дѣло, побѣдпмъ мы или умремъ. Но вы знаете, что такое
красота битвы, вы зиаете, какъ сладостно чувствовать себя красивымъ, могучимъ, отважнымъ, какъ сладостно презирать смерть,
защищая свое знамя, какъ хорошо помогать другу въ опасности,
опираться иа него въ минуты несчастія! Если въ васъ нѣтъ по­
рыва къ борьбѣ, еслп васъ не веселить видъ этихъ вражескихъ
копій, если сердце не горитъ въ васъ яркимъ пламенемъ, передъ
которымъ смерть ничто, то вы не воины, вамъ нужны сказки,
вамъ нуженъ обманъ, но я не стану васъ морочить. Я говорю
къ любителямъ истины и людямъ мужественнымъ >.
Мнѣ нечего прибавить къ этому. Пусть судятъ, какой пол­
ководецъ и какіе воины выше по своему біологпческому и
психологическому типу.
Тутъ я не могзг не привести иптереснаго мѣста пзъ статьи
г. Аскольдова «Фплософія и жизнь», помѣщеппой въ сборнпкѣ
«Проблемы идеализма».
«Говорятъ, самопожертвованіе тогда именно и цѣино, когда
совершается безъ всякаго расчета на какое - либо загробное
возстановленіе справедливости и правды, а исключительно подъ
вліяніемъ благожелательства п любви къ своимъ блпжппмъ,
которые въ этой эмпирической жизни если не сейчасъ, то со
временем!» воспользуются принесенной имъ жертвой. Такая аргу­
ментами въ большомъ ходу у нашей трезво мыслящей интеллигенціп. Она очень удобна для того, чтобы съ великолѣпнымъ
презрѣніемъ отвергнуть всякія «ненаучныя» идеи потустороиняго
и вмѣстѣ съ тѣмъ остаться приверженцемъ привычной альтруи­
стической морали. Мы, съ своей стороны, думаемъ, что такая
аргументація погрѣшаетъ въ двухъ отпошеніяхъ: во-первыхъ,
въ ней черезчуръ идеализируются тѣ случаи, когда поступки
самоотвержеиья совершаются людьми, живущими исключительно
эмпирическою действительностью. Отдать себя на жертву общему
благу безъ всякпхъ впдовъ на участіе въ общемъ торжествѣ
справедливости пе всегда значить дѣйствовать изъ чнсто-альтрупстпческихъ стремленій. Напротивъ, психическая основа та­
кихъ иоступковъ можетъ быть п чаще всего бываетъ весьма
слояшой. Такія жертвы могутъ имѣть характеръ замаскировапныхъ само}гбійствъ, въ нихъ можетъ участвовать и скрытое
самолюбіе, и чисто-идейный энтузіазмъ, и мпого другихъ пмпульсовъ, не имѣющихъ ничего общаго съ любовью къ ближнему.»
Не знаю, какую пмеппо интеллпгепцію иазываетъ, очевидно,
не безъ ехидства, г. Аскольдовъ «трезво-мыслящей». Если оиъ

— 270 —
говоритъ о нашихъ русскихъ позитивистахъ, то у нихъ, начина»
съ Писарева п Чернышевскаго, <благожелательство и любовь къ
ближнему» не играли особенной роли, и никто изъ нихъ, ка­
жется, пе отрпцалъ, что самолюбіе,— нѳ скрытое, г. Аскольдовъ,__
а открытое, въ связи съ чисто-пдейнымъ энтузіазмомъ, идейное
самолюбіе, широкій, разумный, боевой и творческій эгои змъ
действительно является основой достойпаго человѣческаго иоведенія,
эгоизмъ, не требующій иной награды, кромѣ чувства
самоодобренія, чувства соотвѣтствія нашего поведенія съ нашимъ
пдеаломъ прекрасной, мужественной, правдивой жизни.
ІІо къ чему намъ безнокоить тѣнп неирнзнанныхъ идеали­
стами учителей. Пусть за насъ поучить г. Аскольдова краснорѣчивый г. Ьердяевъ: «Въ сущности противоиоложеніе между
<эгоизмомъ> и «альтруизмомъ» чрезвычайно вульгарно, и въ
философской этпкѣ оно не должно имѣть мѣста>, говоритъ
г. Бердяевъ. «На словѣ «эгоизмъ» лежитъ печать иравственнаго осужденія, на словѣ <альтруизмъ> печать нравственнаго
одобренія. Почему же? По филологическому своему смыслу
<эгоизмъ происходить отъ слова <я>, а <альтрупзмъ> отъ слова
«другой». Еслп мы ирииомнимъ основное для этпкп разлпчіе
между эмшірическимъ «я»> п <я> духовнымъ, между чувствен­
ной и нравственно-разумной природой человѣка, то все недоразумѣніе разсѣется. Наше настоящее «я», то «я>, которое
имѣетъ абсолютную цѣнность, которое мы должны утверждать и
осуществлять, и за нрава котораго мы должны бороться, это—
духовное, идеальное «я», наша нравственно-разумная природа.
Быть эгоистомъ въ этомъ смыслѣ п значитъ быть нравствеігнымъ человѣкомъ, быть личностью».
Все дѣло, значить, въ томъ, каково самолюбіе и каковъ эго­
измъ, и мнѣ кажется, эгоизмъ, связанный съ чпсто-пдейнымъ
энтузіазмомъ, нпкакъ не можетъ быть заподозрѣнъ въ низмен­
ности. Я хотѣлъ бы напомнить г. Аскольдову легенду, которую
Жуанвиль иередаетъ въ біографіп Людовика святого. Одинъ
моиахъ встрѣтилъ по дорогѣ въ Дамаскъ дѣвушку, несущую
въ одпой рукѣ ведро съ горящими угольямп, въ другой съ
водою. «Зачѣмъ тебѣ этп вещи, дочь моя?» сиросилъ монахъ.
И дѣвушка отвѣчала: «хочу поджечь рай и залить огонь
ада, чтобы люди могли дѣлать добро изъ одной любви къ
Богу >.
Мм думаемъ, что можно его дѣлать и нзъ одною чувст во
собственного дост оинст ва, нзъ творческой любви къ жизни
и красот ѣ и другихъ чисто-реалистичсскихъ м от ивовъ.

— 271 —
Я пазываю автономиымъ лишь то новеденіе, которое чер­
пается изъ чувства красоты, какъ оно развито въ лпчностп,
независимо отъ того, что ждетъ меня за мое поведеніе. Досадно,
что ндсалпстамъ, которые должны бы хорошо знать своего Канта,
приходится говорить такіе трюизмы.
Тѣмъ не монѣе, если мы считаемъ совершенно доказапнымъ,
что позптивистъ-ираведникъ, не уступая идеалисту пи въ ш иротѣ практ нческихъ задачъ, ни въ энергіп, превосходить его
прочностью своего нсихическаго фундамента и ’ независимостью
отъ всякихъ иадеждъ на потустороннюю помощь, то мы не мо­
жемъ еще сказать, чтобы задача, которую мы себѣ иамѣтили,
была выполнена.
Читатель согласится, быть можетъ, съ нами, что реалистъ
моясстъ тонко различать благородное, сильное, правдивое и му­
жественное отъ низкаго, мизернаго, узкаго, лживаго, что оиъ
можетъ, повинуясь лишь этому различеиію, жить прекрасной
жпзныо, не заботясь пи о какой наградѣ, кромѣ сознанія кра­
соты ея, можетъ согласиться, что такое иоложеніе 1) прочпѣе,
2) незавпспмѣе, а потому красивѣе,— положенія того, кто вѣрптъ, чтобы пе иридтп въ отчаяніе, но онъ можетъ спросить
насъ— можетъ лп такой герой во что бы то нп стало чувство­
вать себя счастливыми»?
1) Развѣ природа и общество не налагают!» оковъ на его
свободу, не ставятъ узкихъ границъ его героизму?
2) Развѣ ему не грозить смерть задолго до того, какъ идеалъ
его жизни будетъ осуществлсиъ?
3) ІТе грозить ли она всему роду человеческому, еслп по­
лагаться только на данныя опыта?
Правда, всѣ этп ужасы эмпирически грозятъ также и метафизику-идеалпсту, но у него есть утѣшеніе; мы отказываемся
вѣрить въ потусторонній міръ, no развѣ ужасы оттого иерестаютъ быть ужасамп; быть можетъ, наша позпція очень горда, но
она безотрадна. Я утверждаю, что наша позиція не только
горда, ио п полна радости, и постараюсь доказать это.
Что собственно за маппнуляцію производить съ природой
пли со вселенной г-да метафизики, когда онп озаряютъ ее бенгальскпмъ огнемъ теодицеи? Они прпдаютъ ей такое освѣщепіе,
что опа получаетъ чсловѣчсскій смыслъ плп смыслъ въ гла­
захъ оцѣнившощаго человѣка. Другими словами, они путемъ
фантазіи антропоморфизируютъ природу, какъ natura naturans,
придавая ей не только разумъ, но и самыя превосходныя памѣрепія.

— 272 —
Но разъ такой смыслъ приданъ, разъ прпрода осмыслена и
зло оправдано, оно, очевидно, сдѣлалось кажущимся зломъ, и
борьба перестаетъ быть вопросомъ жизни и смерти, вѣдь, жизнь
вѣчпа, а смерть прпзракъ.
Геффдингь говоритъ объ этомъ въ своей философіи религіи:
«Трудъ получаетъ по существу отрицательный характеры онъ
сводится къ тому, чтобы не углубляться въ человѣческія отпошенія, пе отдаваться благамъ и задачамъ человѣческой жизни,
по бодрствовать п молиться и такимъ образомъ быть готовымъ
къ тому моменту, когда исполнится обѣщанное».
Но намъ скажутъ, что такое пзвращеніе труда мыслимо
было лишь въ средніе вѣка, что теперешняя метафизика теперешнихь идеалпстовъ, также какъ метафизика Канта, отшодь неприводитъ къ такимъ результатамъ.
Но на странпцѣ 3 5 5 «Проблемъ идеализма» я съ удовольствіемъ читаю такія слова г. Б. Кистяковскаго: <Мы песомнѣнно пережпваемъ разлпчныя душевныя состоянія, смотря по
тому, вѣруемъ лп мы въ безсмертіе души, или же стре­
мимся къ безусловно нравственной и въ то же время глубоко
счастливой личной жпзпп или хотя бы къ всеобщему равному
счастью всѣхъ безъ псключенія, т.-е. къ уппчтоженію соціальнаго зла. Но внутри насъ эта разнпца заключается лишь въ
томъ, что въ то время, какъ при первомъ пдсалѣ мы можемъ
вполнѣ удовлетворяться созерцательнымъ отношеніемъ ко всему
совершающемуся и прежде всего
къ явленіямъ социаль­
ной жизни, при второмъ чувство долга повелительно тре­
буетъ отъ насъ самаго актпвнаго участія въ жпзпп п ея
дѣлахъ.»
Идеалисты утверждаютъ, что въ насъ настолько сплепъ
голосъ долга, повелѣвающій бороться съ соціальпымъ зломъ, что
увѣренность въ побѣдѣ и помощи потусторонппхъ силъ ие иоколеблетъ насъ. Допустпмъ. Тоже говорить, конечно, и Кантъ,
но, вѣдь, голосъ долга есть уже эмппрпческій фактъ, фактъ,
который мы ощущаемъ на себѣ независимо отъ того, вѣрпмъ ли
въ безсмертіе; онъ ирисущъ всяком у человѣку, такъ что можно
сказать только слѣдующее: если позитпвистъ пзъ чувства долга
борется съ соціальпымъ зломъ, то этотъ долгъ еще обостряется
въ немъ сознаніемъ того, что жертвы соціальнаго зла гиб­
нуть навѣкп въ ничѣмь иеоиравдываемыхь мучепіяхъ, когда
онъ борется со смертью, то сила чувства долга, побуждающая
его къ такой борьбѣ, удесятеряется ужасомъ передъ фактомъ
преждевременной смерти драгоцѣннихъ человѣческпхъ лично*

— 273 —
стей; напротивъ, если то же самое дѣлаетъ идеалистъ-метафизпкъ, то чувство долга у него ослабляется сознаніемъ того,
что гибнущія жертвы, умирающіе праведники будутъ вознагра­
ждены независимо отъ него, что смерть есть вообще лишь
кажущееся зло.
Но если не всѣ позитивисты, то многіе, и въ ихъ числѣ пишущій эти строки, считаютъ слово и понятіе «долгъ» лишь пережпткомъ старины. Долгъ, обязанность— отъ самаго слова вѣетъ
рабствомъ, и это видно уж е изъ того, что Кантъ полагаеть,
будто долгъ повелѣваетъ нѣчто такое, что никогда не будетъ
примирено съ действительностью, диктуетъ безнадежные идеалы.
Мы думаемъ, что человѣкомъ руководить всегда интересъ,
чувст во, и что этотъ интересъ, это чувство съ ростомъ куль­
туры также растетъ, усложняется и возвышается, человѣкъ вырабатываетъ свой идеалъ, прислушиваясь къ голосу своихъ
потребностей, а благодаря росту соціалыіаго чувства этотъ
идеалъ принимаетъ соціальный или культурный характеръ. Человѣкъ-реалистъ пе хочетъ антропоморфизпровать природу, онъ
прпнимаетъ ее такою, какъ она есть, съ точки зрѣнія человѣческой, полной несовершенства, и безмѣрно радуется тому, что
она представляетъ изъ себя такой чудный матеріалъ д а претворенія ея въ идеалъ. Идеальной прпрода явилась бы тогда,
если бы она стала ареной для напболѣе мощной жизпп, наиболѣе мощной человѣческой породы.
Такова цѣль. Не ант ропоморфизпроват ь природу, предпо­
лагая за кулисами ея режиссера, который прпведетъ все къ
доброму концу, а насильно гуманизироват ь ее, подчиняя ее
своему человѣческому гѳнію. Гуманпзація природы происходить
двумя путями, изъ которыхъ первый, пмѣя и самостоятельное
зпаченіе, служить также необходимой опорой второму. Первое__
это познаніе природы, второй— техника въ самомъ пшрокомъ
смыслѣ слова.
Что такое міръ самъ по себѣ? — вопросъ неразрешимый и
внутренне несообразный, какъ доказалъ съ достаточной ясностью
еще Гиль (надѣюсь, его въ узости не обвипятъ). Чѣмъ явился бы
мірь для какого-нибудь существа, ничего общаго съ человѣкомъ
не пмѣющаго,
вопросъ праздный. Фактъ, однако, тотъ, что
органы познанія (включая сюда и умъ) явплпсь въ результате
прпспособлепія организмовь къ средѣ, что они, по всей вѣроятпостп, не охватываютъ даже значительной части явленій, имѣющпхъ мѣсто во вселенной и при томъ же переводятъ этп явленія на свой языкъ, языкъ того пли другого органа, илп разума,
18

— 274

— 275 —

комбинирующего свпдѣтельства всѣхъ органов?, чувствъ П о
мѣрѣ развитія органовъ чувствъ, человѣческій ыіръ ощущеній
или явленій какъ бы развертывался, усложнялся и раскраши­
вался, по мѣрѣ развптія эмоцій онъ пріобрѣталъ все большій
интересъ п смыслъ, по мѣрѣ роста разума онъ все болѣе гар­
монизировался, т.-е. все его безконечное многообразіе все болѣе
подчинялось известному единству. Единство въ многообразіи
это законъ органической жизни; это и біологнческій, и эстетическій, и познавательный принцппъ. Онъ, можетъ быть, обозначепъ также, какъ принципъ наименьшей т рат ы силъ, или
принцппъ m axim um а жизни; въ самомъ дѣлѣ: съ увеличеніемъ
количества нережпваемаго п воспринимаемая мы естественно
пмѣемъ п ростъ жизни, однако, безпорядочное мпогообразіе
быстро переходить границы того количества энергіи, которое
органивмъ можетъ тратить безъ вреда для себя, вызываетъ
страдашя или остается въ значительной мѣрѣ неапперпипированнымъ; чѣмъ органпзованпѣе многообразіа, чѣмъ больше
11ь цемъ единства, тѣмъ большее количество элементовъ мо­
жетъ оно заключать въ себѣ, не превышая воспринимающихъ
силъ организма. Но быть оргапизовапнымъ, закономѣрнымъ—
это и значить, собственно говоря, легко восприниматься.
Въ созданшхъ рукъ своихъ человЬкъ стремится соблюсти
выгодную дпспропорцію между тратой эпергіп, потребной на
восиріятіе я, такъ сказать, массой воспріятія, онъ стремится
дать возможно больше впечатлѣній при возможно меньшей затратѣ силъ; въ своемъ трудѣ онъ стремится достигнуть воз­
можно большего результата на возможно меньшую тпату
нервно-мускульпыхъ силъ или матеріаловъ; наконецъ, въ познанш, гдѣ онъ имѣетъ дѣло съ пепреклоппымъ объектомъ,__
ему нужно изловчиться найтп такія точки зрѣнія, съ которыхъ
міръ казался бы возможно болѣе закономѣрнымъ т - е
всѣ
явленія организовывались бы въ одно цѣлое, ооатывае'мое воз­
можно меньшимъ числомъ формулъ. «Быть великимъ ученымъ»—
говоритъ Ницше,— «значитъ умѣть необыкновенно просто см отрѣть на вещи».
*

Нѣкоторое понятіе о томъ энтузіазмѣ, какой можетъ воз­
будить подобное міропредставленіе, даже находясь еще въ со­
стояли дезпдерата, даетъ читателю слѣдующая тирада Ипполита
Тэна:
«Іерархія неооходимостей дѣлаетъ міръ единымъ, нсдѣлимымъ существомъ; всѣ существа его члены. На вериіинѣ явленій, на предѣлѣ сіяющаго и недосягаемая эоира возглашается
вѣчная аксіома; и неисчерпаемое море отзвуковъ этой зижди­
тельной формулы образуетъ своими безконечными волнами неизмѣримость вселенной. Всякая форма, всякое измѣнеиіе, вся­
кое движеніе— это ея проявленія. Она творитъ все и неограничена ничѣмъ. Матерія и мысль, планета и человѣкъ, солнечный
пятна и трепетъ букашки, жизнь и смерть, горе и радость__
нѣтъ ничего, чтобы ея не выражало; нѣтъ ничего, что выра­
жало бы ее цѣликомъ. Она заполняетъ время и пространство и
вптаетъ за предѣлами времени и пространства. Всякая жизнь
есть одинъ изъ ея моментовъ, всякое бытіе одна изъ ея формъ;
и ряды явленій нисходятъ отъ нея, связанныя божественными
звеньями ея золотой цѣпи. Безразличная, неподвижная, всемо­
гущая, вѣчная, создательница, ни одно названіе не исчерпываетъ ея, и нѣтъ человѣка, который не палъ бы ницъ, прекло­
ненный восторгомъ и ужасомъ, когда она открываетъ свой
ясный, величавый ликъ. Въ этотъ моментъ духъ его раскры­
вается; онъ забываетъ свою бренность и ничтожество; онъ ста­
новится причастенъ безконечностп, которую мыслить и раздѣляетъ ея величіе».
Но скептически настроенный читатель скажетъ, быть мо­
жетъ, что каковъ бы ни былъ энтузіазмъ, въ какой мы, пози­
тивисты, приходи мъ передъ перспективами законченная на­
учно-философская монизма, мы никакъ не можемъ утверждать,
чтобы идеалъ нашъ былъ когда-нибудь достигнуть не только
ближайшими поколѣніями, но даже человѣчествомъ вообще, такъ
какъ даже жизнь человѣчества brevis est, a ars longa, и даже, быть
моуеть, infinita! А въ такомъ случаѣ не похожи ли мы на
<благополучныхъ предвкушателей гармоніи будущаго», кото­
рыхъ описалъ великій сатирикъ? Но я напомню только нѣсколько словъ Лессинга, того самого, который на нредложеніе
Якоби сдѣлать saltomortale изъ области познанія въ область
вѣры, отвѣтплъ, что ему мѣшаетъ его тяжелая голова; вотъ
что писалъ этотъ невавистникъ лѳгкоголовыхъ сальтоморталистовъ въ своей Duplik: «Не истина, которою обладаетъ ктолибо, создаетъ его достоинство, какъ человѣка, а то искреннее

№ ? г ЬСЬ ые ыѣсто вдаваться въ теорію позпанія. Достаточно
сказать, что цѣлыо познанщ является найти такія формулы,
гя Г Ѵ ПР0С
уЮ СИСтемУ законовъ, которая являлась бы
Г 1 ЫГ 0Ч0МЪ К° ВСШУ МИ0Г00бРааію природы: тогда наука
создала бы для насъ міръ, полный огромнаго эстетпческаго до­
стоинства. Это былъ бы міръ безконечпаго п въ то же время
совершенно организованная многообразия.

18*

277 успліе, которое онъ употреблялъ, чтобы достигнуть этой истиныИбо не обладаніе истиной, a добываніе ея распіпряетъ его силы’
а въ этомъ и состоитъ все увеличивающееся совершенство его!
Обладаніе дѣлаетъ снокойнымъ, лѣнивымъ, гордымъ... Если бы
Богъ держалъ въ своей правой рукѣ всю истину, а въ лѣвой
одно только вѣчно живое стреыленіѳ къ нстинѣ, хотя бы съ
придачей, что я постоянно и вѣчно буду ошибаться, и сказалъ
бы мнѣ: выбирай! Я со смпреніемъ взялъ бы лѣвую рукѵ и
сказалъ бы: Огецъ, дай! чистая истина только для тебя» Да
не только сама истина, но и путь къ ней, даже онъ-то именно’
снособенъ вызвать самый яркій и «чисто идейный» энтувіазмъ
который мы, вопреки г-пу Аскольдову, считаемъ несравненно
Оолѣе важнымъ и возвыіпениымъ двигателемъ человечества
чѣмъ мѣщанскій альтруизмъ; но я уступаю мѣсто болѣе красно­
речивому поклоннику истины. Ницше говорилъ въ своей Fröhliс
Wissenschaft: «Нѣтъ! Жизнь не обманула меня. Напротивъ
съ года па годъ я нахожу ее богаче, желаниѣе и тапнствепн , съ ’гого Лы“> когда меня посѣтпла великая освободитель­
ница— мысль, что жизнь должна быть экспериментомъ познающаго, а не обязанностью, не обузой, пе обманомъ!.. А самонознаніе!— пусть для другихъ оно будетъ спокойной постелью
пли дорогой къ постели, пли развлеченіемъ отъ празпостп для
меня оно шрЪ опасностей, и побѣдъ, въ которыхъ пмѣютъ свою
арену и мѣсто для танцевъ героическія чувства. Жпзнь— сред­
ство къ позшшпо, съ этимъ девизомъ можно жить не только
смѣло, но радостно и со смѣхомъ, да и кто же умѣетъ хорошо
“

-

Г

0 СМ

СЯ> Кр0мѢ того> ЕТ0 Умѣетъ бороться п

Намъ незачѣмъ распространяться о томъ, что познаніе пшіроды служить базнсомъ для техники, понимая подъ нею такое
подчинение природы человѣку, чтобы сдѣ.тть ее источпикомъ
радостной жизни и достойной рамкой человѣческаго генія
Но, конечно, прежде всего человѣкъ самъ далекъ отъ того
идеала красоты, который рисуется ему, вѣрнѣе, отъ тѣхъ пдеа­
ловъ, которые онъ себѣ строптъ. Мы думаемъ, что какъ разншласш относительно того тина личной и общественной лшзип,
который нужно признать наилучшимъ, такъ п большинство низменяыхъ п гнустныхъ нороковъ, пятнающпхъ природу чело­
чка
п р о и с х о д и отъ крайне пизкаго типа общественна™
строя, который насъ окружаетъ, происходятъ отъ того, что въ
процессѣ борьбы съ природой человѣчество постоянно разбива­
лось на враждебный и притомъ классовый общества, а потому

борьба съ классовымъ характеромъ современной общественной
культуры есть ближайшая п настоятельная задача той практ и­
ческой біодицси (выраженіе Файгингера), которою человѣчество
постепенно замѣняетъ фантасмогорическую теодицею.
Говорить о методахъ этого исправленія и реорганпзаціи
человѣчества здѣсь излишне. Среди позптивпетовъ существуютъ
на этотъ счетъ практически-существенныя разногласія такъ какъ и
позитивисты принадлежать или присоединяются къ различнымъ
общественпымъ классамъ и группамъ.
«Но что мнѣ ваши блестящія перепективы, еслп я смертенъ?> воскликнеть читатель, подкупленный хитрицами-пдеалистами, которымъ, вѣдь, недорого стоитъ обѣщать безсмертіе.
Смерть есть проблема. Къ рѣшенію ея позитивпзмъ под­
ходить съ двухъ сторонъ. В о-1), онъ реально борется со смертью
путемъ развитія медицины. О гранпцахъ нашихъ надеждъ въ
этой области п о перспективахъ, которыя открываетъ намъ
наука, читатель прочелъ уже, вѣроятно, въ прекрасныхъ «Этюдахъ о природѣ человѣка> знаменптаго Мечникова. Пусть мы
никогда не побѣдимъ смерти окончательно, но, вѣдь, особенно
страшна смерть преждевременная и мучительная; ужасъ передъ
смертью потеряетъ большую половину своей остроты, когда она
будетъ постигать людей, прошедишхъ всѣ стадіп долгой и пло­
дотворной жизнп. Идеалисты же борются со смертью лишь со­
вершенно голословнымъ отрпцаніемъ ея. Бѣда была бы, если бы
идеалисты отличались и теперь рѣшптельностью своихъ предь-овъ. въ старыя времена идеалистъ говорилъ обезумѣвшему
человѣку у постелп больного: «Не надо врача... къ чему? Въ
томъ мірѣ, увѣряю васъ, вашему ребенку, вашей женѣ будетъ
много лучше. Вамъ не хочется разстаться? но жпзнь такіе пу­
стяки— 2 0 , 3 0 лѣтъ это мгновеніе передъ вѣчностыо. Вы скоро
встрѣтптесь за гробомъ и будете блаженствовать безъ конца>.
Долой науку!
Да, если бы идеалисты былп рѣшптелыіы, онп бы говорили,
что смерть есть великое пзбавленіе, лбо, вѣдь, прпрода это
оковы духа! Тогда, пожалуй, съ ними можно бы было бороться,
какъ съ распространителями вреднаго суевѣрія. Но намъ не
зачѣмъ волноваться: практически вѣра идеалистовъ (современныхъ) въ безсмергіе одинъ звукъ, и нп одинъ изъ нихъ, ко­
нечно, не премппетъ умолять науку спасти дорогого ему чело­
века: передъ лицомъ смерти всякій убѣждается, что ея не по­
бедишь софизмами, что оружіе позитивной наукп болѣе дѣйствительно. Но во всякомъ случаѣ, быть можетъ невольно п

278 —

— 279 —

безсознательно, всякая вѣра въ вѣчность жизни и призрачность
смерти имѣетъ антимедицпнскую тепденцію: вѣдь, долгъ бороться
со смертью естественно вырастаем съ ростомъ ужаса передъ
нею, а лишая смерть ея <жа.іа»,вЫ дѣлаете ее почти комическимъ персонажемъ, который, сжелая зла, творить одно благое»
Смерть ВСеГАа останется концомъ жизнп, но эта норемерть заключаетъ въ себѣ для позитивиста тѣмъ меЧТ» °'ІЪ обыкновенно разсуждаетъ такъ, какъ Эрнстъ
Махъ въ своей «Физюлогш ощущеній:» <Я образуютъ элементы
ощущен,я, переживанія и т. д.). Когда я J„py, это б у д е ^
значить, что элементы не являются уже въ своЬгь обычномъ
сочетапш. Этпмъ все сказано. Прекращается не реальное един­
ство, а идеальное, познавательно-экономическое. Я не есть непзм иное, оиредѣленное рѣзко-отгранпченное единство
Всѣ его
апементы ш рі„р№
ya!e и . теченіе « „ „ « ж п Г , н Г и і Г
торшп. лаь ш п ш , п, р м і1 І1 1ш „ е „ „ „
У

всего здѣсь непрерывность. Но непрерывность есть лишь сЬедствс» для подготовки и сохраненія содержанія. Важно именно
держаше, а не Я . Но содержаніе не ограничено даннымъ
н о т Т П Г ;*
"Р0Д0ЛЖаетъ существовать въ другихъ лпчHUTi
;
Смерги’ за псключеніемъ лишь пичтожнія л ан н ,?Л0
Ъ ЛПЧНИХЪ воспоминаній. Элементы созначѣмъ
ІШД,ІШІЛУУНа СМЗаны меж^ собою гораздо тѣснѣе,
n
l ü
Г Т " *
т г т
""» ""Г о “» ", -» « » у « «
полагаегъ, что знаетъ лишь себя, считая себя за недѣіим ое п

ш Т в г п Т ранпченное. слпнств°. Однако, элементы сознанія, пмѣющіе всеобщее значеніе, прорываютъ эти границы п ведутъ пеZ

» Г ь 0' ™ Г " " ш ,ю л П5Ъ • ™ 00™ - " “ “V
, ш ? * 2 .
ную жизнь,
конечно, въ связи съ другими индивидуумами
Попи .

сгье художника,

с?ш г1

, т

изслѣдователя,

ъ

“

“;

пзобрѣтателя и соціальнаго

ü r aZ ax7 позшжно спасти л - час™
р е и г іо ін п м ъ
“

- .‘ I

::

æ

ДЪ ЭТПМЪ ПРПІІСІИ къ УДивительнѣйшимъ
аскетическимъ и фллософскпмъ извращеніямъ,

яр

н Г и е Т ь Г ПМИСТП,еСК0МЪ' таКЪ Л ВЪ оптимистическомъ духѣ.
о нельзя на долгое время отговориться отъ простой истины
К

™

. T

X

T

” "™

““ “ Г

° “ >»

“ ï™

“ »

-,
’
Р00 такъ измѣнчиво уже при жизни KOTO­
IN ^ даже совершенно отсутствуетъ не только во время сна но
время глубокаго размышленія или созерцанія т -о* въ
“ р" « родъ
2 Т Гборьбы
° г “о
т ш ■ т “смерти.
“
второй
сожстрахомъ

»

Р У

Двоякій путь, которымъ позитивпзмъ рѣшаетъ вопросъ о
•смерти, вытекаетъ изъ того, что мудрость человѣческая заклю­
чается 1) въ измѣненіи природы согласно своимъ желаніямъ
всюду, гдѣ это возможно, и 2) въ приспособлен^ своихѣ желаній къ ея законамъ тамъ, гдѣ они незыблемы. Но чтобы
быть прогрессивным^ это приспособлено должно быть вмѣстѣ
съ тѣмъ и повышеніемъ энергіи жизнп, какъ въ данномъ случаѣ.
Еще одно послѣднее возраженіе противъ жизнерадостности
на основѣ позитивизма. Махъ впдитъ утѣшеніе въ томъ, что
лучшая часть Я будетъ жить послѣ смерти въ связи съ дру­
гими индивидуумами. Но, вѣдь, человѣчеству, цо всей вероятно­
сти, суждено быть проглоченнымъ «хаосомъ матеріи>; вся все­
ленная, какъ учитъ насъ выводъ пзъ второго закона теплоты,
погпбнетъ! Мы не будемъ повторять довольно удачной критики
этихъ выводовъ. Достаточно сказать, что существованіе человѣчества не потеряетъ своей цѣнностп, каковъ бы нп былъ его
конецъ. Смущаться столь отдаленными перспективами значитъ
вообще выдавать вялость жизни. Я совѣтую читателямъ про­
честь прекрасную драму Шницлера «Покрывало Беатриче»,
гдѣ изображены страстные люди, которымъ грозитъ смерть на
другой день,— энергія пхъ жизни не ослабѣваетъ отъ этого, но
они научаются цѣнпть мгновеніе. Каждое радостное мгновеніе
оправдываетъ себя. Не конечная цѣль, а процессъ жизни —
заключаетъ въ себѣ смыслъ ея. Впрочемъ, объ этомъ отлично
пишутъ сами идеалисты, напр., г. Волжскій въ своей статьѣ о
Короленко *).
Но я слышу, какъ несчастный чсловѣкъ возражаетъ: «Хо­
рошо вамъ говорить о жизнерадостности: но вотъ я, несчастный,
моя жпзнь чѣмъ оправдывается?»— Еслп вы страдаете тѣломъ
и душою, и не умѣсте или не можете уравновѣсить этп страданія любованіемъ, мышленіемъ, творчествомъ, борьбою, протестомъ— то ваша жизнь не оправдывается пичѣм ъ. Если вамъ
не можетъ помочь врачъ, то обратитесь къ пдеалпстамъ и церкви,
если можете. А если нѣтъ... Природа жестока къ слабымъ,
потому что любптъ силу... А жизнп мучительной, вялой п безполезной не слѣдуетъ влачить, по крайней мѣрѣ, по моему
мнѣиію... А впрочемъ... дЬло вкуса. Такихъ кліентовъ пли паціентовъ мы у пдеалпстовъ отымать не намѣрены.
«Смыслъ псторіп не въ концѣ ея, а въ высшихъ экземллярахъ человѣчества!» говоритъ Ницше. Мы находимъ это
*} Міръ Божій. Сентябрь.

— 281 —
которую Г
себѴ вГ ю ™ I
BC3? Г
і
М
р ~ " и ,
наго н асл аж д ен ія отъ Z Z v o u L Z Ф Р
“
ПРПОСР Т О о п ш енн'аго, „ л и в ъ ф о р ы Г с Г е м л е Г » 7 Т
Д°
»
М ы хотпм ъ, чтобы колпчрртрп
« 0р
л п °Дъ е ма д у х а .
мы работаемъ надъ этпмъ но к Л п й ЖИЗнерад0СІН0стл Росло,
стп есть самоцѣль.
’
ыоментъ жизнерадостно-

Теперь нисколько замѣчаній .т..ск. pro domo sua
со статьейЯ«ТрагшмъЪ жизни™!^ бѣлая^м агк”

m

”

Ä
K. " Г о д ™ ”
Г е г Г Р0Т ’
" Ä
“
мпѣ вопросъ о томъ что Г ,
высы'Ьивающаго тона и задалъ
доръ или нетерпимость?, . ^ ЖИТЪ прп'шн0й того> «молодой засл ѣ д о в^У р ^ц ен “ ™
ЛсшогЧоТОТсютТО’ -НП ^ 7™6, Я 4)0010
котораго оказался эксъ-марксистъ Б д а в Т ’ П° СЛѣд0Вателемъ
о т к л п к Г в ъ Мо ? ад ѵ і Т с ? Г Н1
чѣмъ бой.
скорѣе ѵказы пящ

я

КОТ° Г
Я

н аход ятъ радостны й
есть СК0Р'Ье и гр а,

аю’

нести , чѣмъ н ан о ш у и х ъ ГѴ ш Г “ “ ’ К° Т° Р Ш Я М0ГЪ бы Hn'
щ ія см ѣ хъ , то это в и н а м л
Меия еСТЬ м ѣ стаі возбуж даю -

ллчествуетъ

смѣяться

ттпф*

и о съ „ » в о с о » ; , т » г »

L
*

Ä
£

S S T
Й

5

1) «Образоваіііе“.

іпвостп5 и именно пстинѣ приZ

Г

л и ™

Г

ит

= Г £ —
, х г г е™ ’ х у

Д

2

Г Р“ И 0 ’

в? сеХ

“

**“ •

Когда интеллигенція достпгаетъ значительной высоты право­
вого самосозпанія и вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуетъ себя безсильной
конкретно и реальпо побороть «стііну», она, конечно, объявляетъ
своп идеалы чѣмъ-то независимымъ отъ дѣйствительностн и принпжаетъ ее, эту грубую бестію, хоть въ трактатахъ и лекціяхъ,
если не можетъ бороться съ нею въ живой жизни. При томъ
же требованія этого класса, какъ живущаго умственнымъ трудомъ, являются напболѣе далекамп отъ требованій чисто матеріальныхъ: духовпыя блага (въ особенности разпаго рода «сво­
боды») обезпечиваютъ за иптеллигенціей и большую степеиь
вліянія и болѣе высокій standart of life. Прибавьте къ этому,
что едпнственпымъ орудіемъ борьбы лицъ, занимающихся таісъ
называемыми либеральными профессіями, являются образованіе,
идейное воздѣйствіе и т. п. «духовныя» оружія, и станетъ
ясно, отчего среди этой части пнтеллпгенціп, особенно въ тя­
желый времена серьезныхъ плп врсменныхъ разочарованіяхъ и
отливовъ, существуетъ тяготѣніе къ идеализму. Для этпхъ лю­
дей необходнмъ Лука, который ааставилъ бы пхъ повѣрпть въ
абстрактную сплу идеала, вопреки дѣйствительности. Это лѣкарство отъ жпзнебоязпи. Очень можетъ быть, что не только
больнымъ, слабы мъ, разочарованным^ вообще сознающпмъ, что
действительность ужасна, н не надѣющпмся справиться съ нею
своими силами, — нужны утѣшительныя сказки Луки, но
что они пригодны и для тѣхъ классовъ, которые не вышли еще
пзъ дѣтства, гдѣ волліебный фонарь метафпзпкп можетъ замѣпить своими туманными картпнамп тѣ дикости, въ которыя вѣрлтъ совершенно некультурные люди. Но если Лука, не огра­
ничиваясь своей аудиторіей, нойдетъ дальше и съ точки зрѣнія
своихъ сказокъ начнетъ критиковать недостаточность и грубость
того, что преподается для свободпыхъ людей, Богъ которыхъ
правда, мы должны остановить его и указать ему его мѣето,
напомнить ему, <что скоро сказка сказывается, да не скоро
с ѣло дѣлается>. Вѣдь, п въ ayдиторіяхъ позитивизма есть юные
умы, и еслп бы адепты его молчали на выходки господъ, явив­
шихся въ костюмахъ факельщпковъ, чтобы отнести п о з и т и в п з м ъ
на кладбище, то могли бы смутиться нѣкоторые изъ малыхъ
сихъ. На томъ могпльномъ холмѣ, съ котораго держалъ свою
развязпую рѣчь г. Новгородцевъ, мы хотпмъ водрузить памятникъ съ надписью. «Da ist der Hund begraben>, потому что
погребепъ былъ не здравствующій позитивпзмъ, а собака, подъ
пзобракеніемъ которой г. критики тщетно пишутъ: «се позитивизмъ, а не собака». Г. Гофштеттеръ въ своей «ІІоэзіи вы-

— 283
рожденія» говоритъ между нрочпмъ; «Если самп позитивисты
умѣлп обходиться безъ глубокой критической провѣрки своихъ
догматов*, то все же господство ихъ ученій тяжело о т ­
жалось на болѣе отзывчивыхъ п впечатлительныхъ юношахъ
многіе изъ которыхъ заплатили трагическою кончиною за де­
фекты современной философіи>. Могутъ ли въ самомъ дѣлѣ
идеалисты,, если они искренне вѣрятъ въ то, что «многіе юноши
К0НЧИН0Й Расплачиваются за легкомысліе познтивистовъ >, не протестовать, не опровергать?
Мы же, зпающіе, что такое Фаустовскія муки несчастных*
n « iy C T 0 p 0 H n c lt

ЛСТШЫ, Ш

Г ,5

“

іысячахъ примѣровъ псторическихъ п литературныхъ указать
раданія, переживаемыя усомнившимся, нигдѣ не находящимъ
истины и въ то же время привыкшимъ счптать эти пстины
едииствениымъ онравданіемъ жизни, - мы, знающіе, каку“
прасную затрату силъ порождаетъ погоня за химерами, мы
повѣтріемъ™ ІІ0ЛН06 ° сн0ваніѳ б°Р°тьсц съ идеалистическимъ
Но мы готовы признать дѣйствнтелъно т алант ливы хъ
метафизиковъ поэтами, могущими создать крупный произведена
искусства: метафизики ІІІеллпнга и Фехнера— своеобразиыя п
иніересныя поэмы. Мы ие думаемъ вмѣстѣ съ ІІлатономъ, н атрономъ идеалистовъ, требовать изгнанііі ноэтовъ, мы не мо­
жемъ также согласиться съ Юмомъ, одиимъ пзъ свѣточей пози­
тивизма когда онъ говоритъ: «Если ми приступимъ къ про­
смотру бпблютекъ, какое оиустошеніе должны мы будемъ пропзвестя въ нихъ? Возьмемъ, напримѣръ, въ руки какую-нибудь
еолоіическую и. строго-метафизическую книгу н спросимъ: со­
держись лп она какое-нибудь абстрактное разсужденіе о кош « о п ѣ лл„ чдегЬ? Нѣтъ. Солержптъ о ш
м
«
“
Г
Т
разсужде,ііе 0 фактахъ или существованіп?
и » ™ , аіСЪ , бросгГіТС се въ огонь, ибо въ пей не можетъ быть
ничего, кромѣ софистики и заблуждеиій!»— Мы думаемъ иначе.
сам,ІХЪ крылатыхъ Икаровъ, возлетающпхъ къ солнцу абсо­
люта, мы не боимся, вѣдь, пхъ полеты совершаются въ вооб­
раж ен«, но чтобы никто изъ ихъ молодыхъ слушателей не
овѣрилъ имъ, что страны фантазій действительно существуютъ
ттпГ Пр.инялъ Ст блИ8К0 къ сердцу тѣхъ выводовъ, которые эти
ѵ і I , ? ' 1™ ™ ПЗЪ СВ0ЯХЪ ГР& Ъ - МЫ будемъ п ослѣ каж даго
УД ч н аіо куп лета и х ъ во л ш еб н ы х ъ балладъ гром ко рукоп л ескать

одоорительнымъ смѣхомъ: «браво, браво, поэты!>

Но. если намъ будутъ съ вдохновеннымъ видомъ повторять
своими словами то, что мы уже слышали отъ великановъ мета­
физики, и при этомъ говорить разный вздоръ о наукѣ, псторіи
п практической жизни, то мы скажемъ съ улыбкой:
Здѣоь русскій духъ
Зады твердить и лжѳтъ за двухъ.

Еще нисколько словъ по адресу г. Изгоева. Опъ увѣряетъ,
что ничто не мѣнгаетъ намъ, забывъ раздоры, дѣлать съ идеа­
листами одно общее хорошее дѣло. Вѣрпо. Если г. идеалисты
хотятъ дѣлать хорошее дѣло — никто не помѣшаетъ имъ при­
соединиться къ тѣмъ, кто дѣлалъ его раньше ихъ. Но при
входѣ въ великую мастерскую, въ ту шахту, гдѣ въ борьбѣ съ
иеподатлпвымъ грапитомъ немолчно гремитъ неутомимая кирка
труда, пролагая путь къ золотому солнцу, при входѣ въ эту
мастерскую господамъ идеалистамъ лучше оставить у порога
ихъ икаровы крылья. Здѣсь они не нужны. Бѣдный Макаръ
иедаромъ находплъ, что крылатымъ работникамъ великаго Тайопа должно быть трудно пробираться въ чащѣ тайгп. Тутъ
нужны крѣпкія мышцы, зоркій глазъ, практическій умъ, горя­
чее сердце, правдивость и мужество, а крыльевъ не надо. Но
въ часы отдыха мы, отдаваясь искусству, пе прочь п отъ грёзъ
настоящаго метафизика. Къ его ироизведеніямъ мы будемъ при­
лагать эстетическую мѣрку. За истину онъ и самъ не рѣшится
теперь выдавать свою систему, а, какъ въ гппотезѣ, мы въ ней
не нуждаемся.

ь того времени, когда была написана эта статья, кое-что
пзм пилось. Настала совсѣмъ другая погода, и соотвѣтственно
съ этимъ «идеализмъ» пачипаетъ служить другую службу— это
уже не столько продуктъ жизнебоязии вообще, это не столько
утѣшеніе для маловѣровъ, какъ способъ за раззолоченными шу­
михами метафизики укрѣпить либерально-буржуазную позицію,
совершить возможпо болѣе быстрый переходъ отъ марксизма
къ либерализму. Съ журналомъ «Новый путь> наша метафи­
зика дѣйствителыго вступила па «новый путь>, характеристику
его мы не замедлимъ дать.

Метаморфоза одного мыслителе
I. Кань воскресла метафизика.

Полная сплъ буржуазія выступила къ концу ХУІІІ стотЬтія
подъ зааменемъ позитивной науки. Духовнымъ девизомъ ея
было «просвѣщѳніе ». Всѣ устои общественпой жизни, всѣ вѣровапія подвергались критической переоцѣнкѣ. Все, что хотѣло
жить, должно было отдать отчетъ передъ неумолимымъ разумомъ
доказать ему раціональность своего существовапія. Казалось что
вѣнамп сложившійся внѣшній п внутрепній строй человѣчества
готовъ рухнуть сразу. Взошло солнце разума, п твердыя стѣны
ыощпыя башпп оказались туманомъ п поплыли, колеблясь, къ
лучамъ утра. Но но только разрушительная работа дѣлалась въ
то время людьми науки, — всѣ онп были проникнуты самымъ
горячимъ убѣжденіемъ въ возможности цайти общеобязательную
правду, ращональныя формы для всего человѣческаго. Человѣка
подняли съ колѣнъ, и многое, казавшееся ему прежде великимъ,
оказалось жалкимъ п смѣшнымъ, но онъ не остался стоять
среди развалннъ поверженныхъ пдоловъ, онъ сразу съ какою-то
алчностью бросился начертывать планы будущпхъ работа на
вѣка н вѣка. Для этого онъ, прежде всего, желалъ незыблемыхъ
глыбъ, которыя могли бы служить фундаментомъ. Искалъ онъ
ихъ въ непосредствепномъ чувствѣ возставшаго, горделиваго,
увѣренпаго въ себѣ, сіяющаго юностью человѣка, хотя воображалъ, что черпаетъ ихъ нзъ разума. Но умъ не можетъ дать
OCHOBJ для пдеаловъ, онъ можетъ лишь организовать матеріалъ,
доставляемый ему непосредствсннымъ чувствомъ: это чувство
требовало прежде всего свободы, полной свободы для мысли п
воли Свобода естественно требовалась для всѣхъ, — вѣдь, ее
надо было вырвать у привилегированныхъ, а для этого сплотить
всѣ народныя силы, оттертая господствующими классами отъ

радости жизни п всего, съ чѣмъ связано достоинство человѣка.
Отсюда же требованіе равенст ва. Въ кипучей борьбѣ
глубоко чувствуется радость объединенія сплъ, товарищеской
поддержки; отсюда естественно вознпкъ п идеалъ б р ат ст ва.
Видимый, ощутимый духовный ростъ человѣка, калейдоскопъ
быстро мѣнявшихся картинъ общественной жизни внупіалъ и
вѣру въ проірсссъ и требованіѳ его, чувство развитія, роста
силъ и знанія стало кореннымъ чувствомъ этого словно ново­
рожденная человѣка— раціопалиста. Научный позитивпзмъ, пре­
зрительное отпошепіе къ разнымъ потустороннимъ экскурсіямъ,
вѣра въ жпзнь и познаніе ничуть не противорѣчатъ у Дпдро
и Гельвеція, у Кондорсе п Сенъ-Спмона пламенному идеализму.
На мѣсто прежнихъ божествъ становились столь многообѣщающія новыя: Человѣчество и его руководитель— Разумъ,
Буржуазія разогнала туманъ средневѣковья, всѣ химеры
скрылись по щѳлямъ и скрежетали тамъ зубами, глотая ядовптыя слезы.
Но героическая эпоха буржуазіп миновала. Она добилась
выгоднаго положенія въ обществѣ. Темная масса обездоленныхъ
напирала сзади и понуждала ее итти впередъ, но она, недавно
еще вождь и знаменосецъ, обратилась вдругъ лпцомъ къ тѣмъ,
силою которыхъ сломила протпвниковъ и крикнула: «стой>, п
крикъ этотъ раздался грохотомъ пушекъ п лязгомъ оружія. Недавпіе союзники распались па нѣсколько лагерей. Буржуазія
удержала за собою научный духъ, практическій геній, отсутствіе предразеудковъ, а па долю остальныхъ оставалось жить
пдеаломъ, который когда-то освѣщалъ п согрѣвалъ все; пдеализмъ, превратившійся теперь въ безспльпыя мечты. Иногда при
благопріятныхъ обстоятельствахъ мечтатели подымались па праістиковъ, но тщетно. На ихъ сторонѣ было все, что способно
воодушевить молодыя сердца: золотыя дали, вѣра въ человече­
ство, ио все это лишь прекрасный, святыя слова, прекрасная
святая музыка чувствъ, не болѣе; даже въ связп съ отчаяпіемъ
п ненавпетыо къ буржуазной сплѣ все это могло вызвать лишь
временныя конвульсіп въ общественномъ тѣлѣ, которое сложи­
лось такъ, какъ того хотѣлъ экономпчески-всемогущій классъ.
Но практическая буржуазія продолжала идти подъ знаменемъ
позитивизма. Она по прежпему смѣялась надъ предразеудкамп.
Хотя, конечно, наслѣдіе прошлаго, какъ нп жалко оно было
нрп свѣтѣ разума, могло, по пхъ мнѣнію, быть даже полезнымъ
для женщпнъ, простолюдиновъ и т. п. Сѣдыя химеры станови­
лись менѣе ненавистными, чѣмъ химеры юныя, родпвшіяся вмѣ-

— 286 —
стѣ съ буржуазіей. Эти были полны красоты; немножко стыдно
было отрицать всякое знакомство съ ними, а между тѣмъ онѣ
были опасны, гарцовать на революціонномъ гипногрифѣ было
невозможно,
конь могъ завезти всадника не туда, куда ему
хотѣлось.«,
Буржуазія изо всѣхъ силъ старалась лишить громкіе лозунги
отцовскпхъ битвъ за свободу ихъ содержанія, но оставить ихъ
золотую шумиху, Обратить ихъ въ звякающіе бубенцы и гремѣть ими, какъ погремушкой, передъ младенцемъ-народомъ. Но
буржуазія была вѣрна наукѣ, критика шла своимъ путемъ
найдя новыя сплы въ томъ самомъ нсторическомъ смыслѣ,
который ей противопоставляли защитники старпны. Изслѣдованіе
природы давало колоссальные результаты, особенно дорогіе буржуазш, р езул ьтат практическіе, тайны природы разъяснились
и ея силы одна за другой склонялись подъ ярмо человека. Въ
смыслѣ просвѣщенія блѣдное утро сменялось довольно яркимъ
днемъ. Въ то же время буржуавія складывала и принципы своего
нравственнаго міровоззрѣнія, все болѣе и болѣе сухого: стремлеше къ нажпвѣ, голый расчета, какъ источникъ всякой деятель­
ности, какъ корень всякаго чувства— вотъ трезвый взглядъ на
жизнь. Борьба за существовапіе, какъ она была формулирована
Мальтусомъ, какъ достаточное объяспеніе для впдпмаго обще­
ственна™ зла, наглое «enrichissez vous», какъ отвѣтъ на тиебованіе равноправія н т. д. и т. д. О, результаты девятнадца­
того столѣтш, поскольку мастеромъ и заправилой его была
буржуазш, были илестящн! Я позволю себѣ познакомить чита­
теля съ тѣмп шіечатлѣиіями, какія вынесъ чуткій и глубокій
художнпкъ, покойный скульпторъ Антокольскій изъ обозрѣнія
буржуазнаго XIX вѣка на импозантной выставкѣ, гдѣ буржуазш горделиво распустила свой павлшшй хвоста. Вотъ нисколько
строкъ пзъ его статьи, помѣщенной въ журналѣ «Искусство и
художественная промышленность» за 1 9 0 1 годъ: «Подобной
выставки „е бывало н врядъ ли будетъ: она была въ своемъ
родѣ знамешеыъ времени конца вѣка п декадентствомъ, т.-е.
желаніемъ произвести возможпо спльпѣйшее внечатлѣніе мало
разсчптывая на человѣческіе нервы».
’
«Бывало, войдешь въ машинную галлерею, п духъ захваты­
ваете, словно я среди какого-то желѣзпаго міра: желѣзо жи­
ветъ, стучпта, свпстптъ, двигается,— что это за чудовище! Что
за гиганта! Что за сила! Желѣэо замѣняета человека, паръ —
его дыхаше; желѣзо работаетъ за тысячи людей п въ тысячу
разъ скор е, чішъ онп; желѣзпыя грабли то вытягиваются, то

— 287 —
сокращаются, поворачивая предметъ своею силою, передавая его
какъ бы пзъ рукъ въ руки, пока не выбросятъ его совсѣмъ
оконченпымъ. Желѣзныя машины сѣютъ, жнутъ, мологятъ, пекутъ хлѣбъ il кормятъ тысячныя толпы. Цѣлые ряды катушекъ
двпіаются автоматически, какъ солдаты па смотру, чешутъ
шерсть, прядутъ питки, ткутъ матеріп, готовыя обуть п одѣть
легіоны войскъ. Казалось, какъ нпчтоженъ, слабъ, жалокъ человѣкъ въ сравнепіи съ этпмп жѳлѣзными гигантами: попадись
онъ въ ихъ грабли, они бы его стоптали, сломали, изсушпли
въ порошокъ, раздули его какъ дымъ, а между тѣмъ именно
здѣсь, надъ этпмп гигантами, человѣкъ властвуетъ, какъ надъ
дпсциплпровашшмп рабочими. По его велѣпію, гпгантскій молотъ
однимъ ударомъ превращаетъ желѣзный шаръ въ топкій лпстъ;
по его лее велѣнію, тотъ же молотъ разбиваетъ скорлупу малепькаго орѣшка, такъ что ядро остается нетронутымъ >.
<Въ гпгіенпческомъ отдѣлѣ такой же восторгъ. Вы видите
мутную воду, полную инфузорій, которыхъ предки ваши глотали.
Вы видите старинную больнпцу (съ четырьмя больными въ одной
кровати), куда больпые шлп, какъ въ жпвой гробъ. Вы видите
старинные хирургпческіе инструменты, отъ которыхъ люди уми­
рали, какъ отъ пытки. А рядомъ съ этпмъ вамъ показываютъ,—
и какой прогрессъ былъ сдѣланъ. Та же мутная вода превра­
щается на вашпхъ глазахъ въ чистѣйшую, какъ кристалъ;
гоепптальная чистота, удобство вызываютъ у васъ какое-то благоговѣиіе, полпое благодарности; хирургическіе инструменты
больше не пугаютъ васъ. Вы идете въ другіе отдѣлы, и
восторгъ вашъ не ослабѣваетъ,— напротивъ, ваше любопытство,
ваша любознательность усилпваются все больше и больше, осопенно въ отдѣлѣ образованія. Сколько было сдѣлано для пробуждепія у людей — знапія и сознанія, сколько школъ теперь на
всемъ земномъ шарѣ! Какъ онѣ умножаются, сколько мплліоновъ дѣтей обучается, и какъ онп обучаются, какіе легкіе ме­
тоды преподаванія! Вы ни па минуту пе сомнѣваетесь, что всѣ
эти дѣти, навѣрное, въ высшей степени симпатичны. Вы вѣрите
въ то, что всѣ они выйдутъ порядочными людьми, здоровыми
духомъ и тѣломъ и полезными другъ другу. Да можетъ ли и быть
пначе при наіпемъ сознаніи, при нашемъ совершенств!, а глав­
ное, при такихъ огромпыхъ средствахъ, когда бумагою можно
устлать все пебо, перья превратить въ крылья для людей, а буквамп заслонить солнце п навести тьму>.
«Но довольно, — невозможно все описать, особенно бѣгло.
Надо сперва быть спеціалпстомъ всего, все изучать, разбирать

— 288 —
— 289 —
затѣмъ написать, хомы, томы, и тогда только картина выставки
и восторгъ отъ нея будутъ полные».
«Переходя отъ образованія къ гпгіенѣ, отъ гпгіепы къ
«Красному Кресту», я очутился въ военномъ отдѣлѣ, и дрожь
пробѣжала у меня по всему тЬлу, я остолбенѣлъ... Какой огромный отдѣлъ. Стальные стволы пушекъ и ружей, острыя лезвія
малыя и болышя, смотрѣли на меня отовсюду съ холодным*
йіескомъ, какъ вытянутыя змѣп, готовый обрызгать меня ядомъ...
то это за чудовища? Кто ихъ со зд а й , — неужели Богъ? Для
смѳгтъі Г
Г
, БСЬ 0НИ ШИПѢЛИ °Д“° п то же: «смерть,
смерть!» Спльнѣе оборона, сильнѣе разрушеніе— п та же смерть.
Вотъ она. Смотрите на человѣческую кость съ пулями, врѣзавшпмпся въ нее, выставленную тутъ же. Смотрите на фото­
графа», снятую съ поля битвы, усѣяннаго убитыми и ранеными,
затекшими кровью подъ жгучпмъ небомъ. И за что такая вражда
среди людей? п кто враждуетъ между собою? — неужто тѣ же
питомцы, воспитанные съ такою заботливостью и такпмъ унованіемъ. неужто тѣ же братья инженеры, механики, которыми
вы восторгались въ машинной галлереѣ, создавшіе такіе изу­
мительные вещи для прогресса, для облегчепія жпзнп людей?
неужто онп же создали такія адскія машины для уничтоженія
другъ друг«? Въ одппъ „
„ с день „
„ъ р а ш Т и
аду, радовался человѣческому возрождеиію и оилакнвалъ его
смерть, я пѣлъ ему гпмпъ-аллплуйя п похоронный маршъ...
чеыу мнѣ вашп совершенства, ваши прогрессы,— вы достиг іп
того, что врываетесь въ нѣдра земли, поднимаетесь выше оріа вы
ДОС™™ его полета, вашъ голосъ, ваши двпженія запечатлѣваются
навеки, вашп слова облетаютъ весь міръ быстрѣе молніп, паръ
™
r r °
ПСрСП0С:іТЪ ,іасъ отъ Запада ДО Востока, отъ
иввера до Юга, надъ всѣмъ этимъ вы властелины н въ своей
власти сильны, а все-таки вы ничтожны, потому что вы не въ
силахъ укротить людскую злобу, заставить ихъ другъ друга
любить и жалѣть. На чпстомъ воздух* не лучше: шумъ и гамъ,
б ^ Л “
П г Т ' Ъ’ ПЬЮТЪ Л ПГраіотъ- “ опаютъ браво, а
пап*
главное’ бУбешъ пеистовстауетъ, обыкновенные люди въ
обыкновенных'1, костюмахъ стоять на нодмосткахъ п хрнплымъ
I™ “
красавицъ

КрИ'іаТЪ> пРпглапгая впдѣть диковинку— первыхъ
міра, кричать съ разныхъ сторонъ; тутъ пляшутъ

вчкхчшпьпыя ИПД,ЬЙЦИ’ тамъ ИСШШЧЫ> а 'гам,ь турчанки, пляски
ты
Т Ъ Д° УСТаЛ° СТИ> до ^неможенія, обливаZ Z Z Z
А
П 0ШГЬ плшиутъ- Гдѣ хуже— тамъ больше
народа, толпятся матерп съ дЬтьмп, чтобы видѣть пляску живота
отъ которой старые люди краспѣютъ.
У
’

Находясь среди кабаковъ, кіосковъ, панорамъ, театровъ и
разныхъ Palais, среди шарлатановъ въ шутовскихъ костюмахъ,
а то и просто въ цплиндрахъ, словно истинные джентльмены,
которые расхвалпваютъ дѣвицу въ трико, стоящую тутъ же,
чувствуешь совсѣмъ не то, что въ машинной галлереѣ, въ гигіеническомъ или въ образовательпомъ отдѣлѣ; чувствуешь совсѣмь
другое, чѣмъ даке въ воеиномъ отдѣлѣ, гдѣ умный человѣкъ
превращается въ хпщнаго звѣря. И какая лихорадочная жад­
ность свойственна всѣмъ эксплуататорамъ міра, чтобы приманить
но возможности больше баран^ъ п острпчь пхъ>.
И даже искусство не удовлетворило Антокольскаго: ему было
«больно, стыдно> за художниковъ и даже за самого себя, такъ
бездушно было все, выставленное художниками на продажу на
огромпомъ Парпжскомъ базарѣ.
Но молотъ бьетъ по наковальнѣ и получаетъ отъ нея ударъ,
равный своему удару.
Я сказалъ, что пдеалпзмъ въ формѣ мечтаній остался за
оттертымъ пародомъ и его вождямп. Этотъ пдеалпзмъ иосилъ
тѣмъ не меиѣе строго-позитивный характеръ. Сен-Симопъ, Оуэнъ,
Фурье и сотня менѣе крупиыхъ велпчинъ шли по стопамъ вели­
кихъ руководителей Роволюціп. Странно! теперь упрекаютъ
п о з и т и в а стовъ въ томъ, что онп будто всегда лпшь констатиро­
вали факты, но чужды были критпкѣ дѣйствптельпостп и твор­
честву положптельныхъ пдеаловъ. Это такой вздоръ, что невольно
опрашиваешь, что служитъ ему псточшікомъ:— иевѣжество? партійное ослѣилспіе? недомысліе? Нѣтъ, позитивисты антибуржуаз­
н а я направленія, мояшо сказать, яростно критиковали дѣйствительпость п рисовали такія картины будущаго, такіе возвыіпенпыс и свѣтлые идеалы, передъ которыми тускнѣютъ всѣ
фантасмагоріп идеалистовъ-метафизпковъ.
Но идеалы остаются идеалами, когда попытки осуществить
ихъ наталкиваются на непобѣдгмое сопротивление дѣйствительностп. ІІраво безсплыюе пустое понятіо. Только тогда оно ожпваетъ, когда есть сила, па которую оно можетъ опереться.
Такой силой былъ, конечно, тотъ народъ, который больше всѣхъ
. и непосредственнее всѣхъ страдалъ отъ «культуры», созданной
буржуазіей. Изъ ряда неудачныхъ попытокъ выяснилось, однако,
что силы его, благодаря тысячѣ обстоятедьствъ, недостаточны
для пересоздапія общества. Нужно было прямо и научно поста­
вить вовросъ: растутъ лп этп силы? можно лп надѣяться на то,
что идеалъ всечеловеческой коопераціп, щеалъ свободы, равен­
ства и братства во всей полнотѣ этпхъ понятій действительно
19

станетъ идеаломъ массъ? п будутъ ли эти массы когда-либо
достаточно организованы и могучи, чтобы провести этотъ идеалъ
въ действительность? Это былъ объективный вопросъ. Въ его
посгаповкѣ и рѣшоніи не должно было быть ни <скрупула
этики», какъ если бы дѣло шло объ астрономіи. Вопросъ этотъ
былъ рапрѣшонъ Лассалемъ, Марксомъ п Энгельсомъ.
Духъ «марксизма» былъ рѣзко ант иут опическій и резко
(ін т ш т и чет й . Это дало поводъ его позднѣйшпмъ критикамъ
упрекать его въ односторонности. Такая критика основана на
поверхпостігомъ отношенін къ марксизму, какъ формѣ практ и­
ческою позитивизма. Марксисты являлись п являются ант иит о т ст а м и въ томъ смысле, что раскрашенпыя картинки возмолнаго будущаго онп считаютъ слабымъ орудіемъ въ борьбѣ
Право жить Достойной человѣка жизнью. Можно нафантази­
ровать очень много, по красота фантазій не побуждаете и ни­
когда не побудите господствуйте классы уступить хоть пядь
земли на аренѣ классовой борьбы. Утопіи великихъ мечтатеіейповитивнетовъ не отвергались, не признавались безсмысленными
самп по себе, онѣ делались достояніемъ ноэзін, а интересы
оорьоы и критическаго осуществлснія естественныхъ целей т шеннаго нравъ человека требовали решенія иной задачи: что
іакое общество? каковы внутрепнія пружины его развитія? Б іе стящій аналпзъ общества, какъ формы сотрудничества, какъ
ЛЛЯ бГ бЫ За С™ ес—
е и господства надъ
природой-бы лъ ответомъ; эта организація оказывалась крайне
”
Т ' еЦ
ВЪ СЫЫСЛѢ КаК0Г° бы 10 ни было позитивнаго
Фптерш. она пе давала максимума сплъ человечеству, не была
экономна и расчетлива въ ихъ расходовали, въ ней господство­
вало невыгодное для огромпаго большинства людей распредѣлешя благъ и т. д., но задачу критики обществеинаго строя
выполняли блестяще еще утописты. Теперь была понята корен­
ная причина всехъ этихъ несовершенствъ: Латально возникшій
въ процессе роста цпвилпзаціи классовый характеръ общества.
Вся исторія находила блестящій кліочъ къ объясненію въ м а с ­
совой борьбе. Не отрицалось, что желаиія человеческія и чеZ f l T e 1,ДеаЛЫ ПрОІШОДт исторію, но характ еръ этихъ
im л
• ЛДОа* ІОВ'ь объяснялся пзъ внѣшнихъ у слот Гі: ПО
повой теорщ особенности классоваго ноложенія п исторической
Х ъ
Г Г
г ’ ü0 ,Т0 ВѣрИЛЪ’ чего хогЬлъ» что ненавип іанеты im
СовеРшенно объективно, какъ жители иной
классом!
ШП ПЗСлѢдоіщ'ІЪ Ученые взапмоотношенія
классовъ, составляющпхъ современное общество и сдѣлать но-

«сильный прогнозъ будущаго. Ихъ личныя желанія не смѣли
имѣть голоса въ этой чисто научной операціи. Мало того,
цинизму буржуазіи противопоставлялся такой лее голый цинизмъ.
Этого не побоялись. Бпсмаркъ и Лассаль почти одновременно
указывали на то, что въ современномъ обществѣ рѣшающій
голосъ лринадлелштъ сильпѣйшему. Новые руководители четвертаго сословія согласились со всѣми тѣми положеніями
буржуазіи, которыя она высказала въ пору расцвѣта своей
наглости: да, дѣло рѣшитъ сила! Но та сила, которая нпзвергпетъ кумиръ золотого тельца— растетъ, растетъ спокойно,
дѣловито, вѣря въ себя, растетъ фатально, какъ невольное и
необходимое норожденіе бурліуазіи, и не пожрать буржуазному
Кроносу порожденпаго имъ Зевса, готовящаяся сбросигь его
съ Олимпа!
Говорить о нравственпостп было нелѣпо, надо было гово­
рить о силахъ объективной действительности. Слишкомъ оче­
видно было, что провозглашепіеыъ этическихъ истинъ нельзя
было поколебать воззрѣній господствующих!, классовъ, что онп
всегда могли заказат ь себѣ нужную пдеологію и укрѣнпться
къ ней противъ всякаго нематсріальнаго оружія. Поэтому позиція Маркса была антпэтпческая. «Выдумаете, что мы будемь
заманивать васъ туманными картинами будущаго?» какъ бы говорплъ этотъ могучій чоловѣкъ: «пугать васъ словами? нѣтъ!
Мы надѣемся лишь на силу тѣхъ людей, которые по самому
иоложенію своему не могутъ примириться съ действительностью
и вынуасдены стремиться къ уничтожепію самаго корня неу­
стройства— классовыхъ отношеній вообще».
Значитъ лп это, что у маркспстовъ долженъ былъ отсут­
ствовать идеалъ? что они не были практическими идеалистами?
что они не были насквозь проникнуты сознаніемъ высоты сво­
ихъ цѣлей и готовностью активно бороться за нихъ? Но вѣдь
и слѣпой видитъ, что это вздоръ! Однако, обстоятельства выд­
винули рядъ личностей, которыя рѣшили внести «идеалпзмъ»
въ марксизмъ, лицъ, которыя не будучи въ состояніп отрицать
ирисутствіе идеализма въ марксистской нрактикѣ, находили его
незаконнымъ и метафизическимъ (?). Они не смогли понять,
что паука не хочетъ и не можетъ прислушиваться къ голосу
чувства, поскольку она наука, но что сама она есть лишь орудіе чувства, и что основой жизнп ввегда является пзвѣстный
строй желаній и цѣлей.
Марксъ указалъ па рабочій классъ, какъ на такой, кото­
рому необходимо должны привиться въ самой высокой и чп10е

— 293 —
стой формЬ исконные идеалы демократа.

Разсматриваемые на-

L 7 \ v â n u h’ 9Т0 только массы , которые zu schieben glauben
und weiden geschoben, т.-е. сила которыхъ направлепа самымъ
уположешемъ пхъ въ обществѣ п растетъ благодаря причинаыъ
стпхійпо-общественнаго характера. Разсматриваемыя Г
Г
эти мплліоны человѣческихъ умовъ, жаждущихъ знанія чело"
вѣческихъ сердецъ, жаждущихъ счастія, это проснувшіеся люди
стремящіеся развернуть свои крылья, наслѣд^ки в е і„ ч ^ іш х ъ
мечтателей человѣческаго рода, достаточно сильные ч ^ осу!
ществить п х ъ радостныя и завѣтныя грезы

ОТ' " “ * опираются
““
А .
шнваетъ силы, Т на° которыя
различные идеялм „ ппя
п т т с п т р»д , я „ ш ь „
ï
Р ™
S Z “ ’Z

. . . ч>утш м. ,Съ„ш

„ „ др,го» „ . „ о *

т

Но мыслящая лпчность, особенно такая, какъ Мавксъ по
только познающ ій человѣвъ, но п человѣкъ х о т я щ і П д Л
Г о Г " « ;

W .«

гг „ г *

”1

Т
ЖелаИ1я> какъ приводить опъ ихъ въ систему
,т я і
обосновать свои идеалы, доказать пхъ объект ивна»
равпльность, это ужъ второстепенная задача, по сравнепіго съ
к Г н е м ѵ Т Г < Х Д0СТИЖПМ0СТИ идеала п практичеекпхъ путей
}
Желаегь далеко ие па основаніп логическихъ
соображешй. Но тѣмъ не менѣе совершенно л о ж н о Т т р а д е ^
’ бУд™ “ овитившшъ не далъ ничего для обоснования п Т а
ловъ свободы п развитія; еще большая ложь утвержденіе будто
пхъ можно обосновать только метафизически.
’
-ели Марксъ не задавался цѣлыо найти научный крптевій
для доказательства безусловпаго превосходства птеяіа свобоч
нГмъВп ^ Г м
K00nepnitin наДъ всякимъ ппымъ обществениымъ идеаломъ, то это потому, что онъ зналъ какъ іегко во г
прпмутъ этотъ идеалъ его естественные а д Г т ы Т к а Т н ѳ Г о Г
“

кВ
Ьб жТеЬ интеллигеГ°? °Ву
™ н ы м ъ
лнтеллигенщн, которая стоитъ до пѣкоторой сте
пени на распутьи, Марксъ естественно не душлъ уГечепппП
гораздо болѣе важной задачей
Кпт.ж
увлеченный

. іістовъ, но опираются не на туманпыя предпосылки метафизики
Фаьты антР°"™ отчестхо характера * ) ~ т жажду раз.’
о нраостпопіюоги“? ВП° ВЬ ,Ізда,Ш0ѳ оочпнѳніѳ Арнольди „Современное у ч е и Ь

витія, свободы, мощи и гармоніи, заложенную въ человѣкѣ и
просыпающуюся въ немъ при благопріятпыхъ обстоятельствахъ,
на его эмоціональную природу, происхожденіе которой объяс­
няюсь намъ біологія и эволюціонная психологія, опираются
также на такія науки, какъ гигіеяа и техника. Мы еще вер­
немся къ этому при краткомъ выясиеніп происхождепія эксмарксистекаю или т рансмарксист скаю идеализма господъ Бул­
гаковым и пр. Но теперь намъ нужно выяснить причины, бла­
годаря которымъ воскресла метафизика на западѣ.
Этихъ прпчинъ двѣ. Одна тѣспо связана со всѣмъ вышепзложеннымъ, другая стоитъ иѣсколько особнякомъ.
Чувствуя свою силу буржуазія очень дорожила «трезвостью»,
«практичностью» своихъ взглядовъ на жпзнь, п отождествляла
ихъ съ «научностью». <Никакпхъ иллюзій!» таковъ былъ девизъ типично-буржуазныхъ идеологовъ; основные устои обще­
ства промышленность и торговля; до этики обществу нѣтъ
дѣла, умные люди руководятся коммерческими, научно-коммер­
ческими соображеніямп. Этпка можетъ жаться по угламъ въ
видѣ благотворительности общественной п частной и внутри
семейныхъ отношеній. У коммерціп есть одна этика,— разум­
ный расчетъ, запрещающій плутни, торговая честность отнюдь
ие воспрещающая самой безчеловѣчной эксплоатаціп.
Но тѣ пзъ буржуазныхъ идеологовъ, которые были менѣе
самоувѣренны плп болѣе проницательны, чувствовали, что эта
юлая экономическая точка зрѣнія не можетъ служить доста­
точно прочною крѣпостыо для каппталпстовъ. Они уж е намѣчали п разрабатывали «гармоническую» точку зрѣнія, т.-е.
лицемѣрную, подслащенную политическую экономію.
Но пока идеологи рабочаго класса и мелкой буржуазіп,
больно ущемленной колесницей Джагсрнаута— капитала, громили
его этическими ламентацінмп, истппные, чистокровные и муже­
ственные бурягуа только отмахивались:
«Иллюзіи, бредни!»
говорили онп, пожимая плечами: «Это въ сущности добросер­
дечные люди, всѣ эти мечтатели, ио, конечно, нельзя имъ да­
вать волю... Они совершенно незнакомы съ жизнью... Дѣтп»!
ІІо вотъ времена измѣнплись. Новые классы стали выра­
стать въ песомнѣнио угрожающую силу, и росту пхъ пе иредшдѣлось конца. Крѣпла и ихъ идеологія. Этпческая точка зрѣпія была оставлена въ сторопѣ, п пдеологп новыхъ классовъ
выступили во всеоружіп <безчеловѣчной> науки. Онп проана­
лизировали сущность капитализма, его происхожденіе, его внутреинія протпворѣчія— дали острый прогнозъ относительно его

— 294 —
грядущей судьбы. Въ пхъ трудахъ п призывахъ не было ніг
тѣнп прекраснодушія. Онп охотно слѣдовалп за буржуазіей въ
ея утвержденіяхъ, что вопросы жизни рѣшаются реальными
интересами, реальными силами, а ие возвышенными принци­
пами. Мало того, опп доказывали, что самые возвышенные
принципы выростаютъ пзъ реалышхъ пнтересовъ и служатъ
знаменемъ реальнымъ спламъ. Идеалъ всечеловѣческой кооиераціп былъ представлеиъ какъ естественное знамя всемірнаго пролетаріата, но расчетъ велся пе на красоту этого зпамени, не
на таинственный силы этого ковчега племени, жаждущаго зем­
ли обѣтованной, а ие реальную п растущую силу той арміиг
ряды которой пополняетъ сама логика промышленности и тор­
говли. Капптализмъ оказался переходной стадіей, и для каждой
лпчностп, жаждущей новаго и лучшаго, открылось реальное
поле дѣйствія: толкать падающаго п помогать народиться бу­
дущему.
Тогда іо буржуазія и ея пдеологп все чаще стали хватать­
ся за оружіе этики. «Что за возмутительное ученіе!» говорили
онп: «какое отсутствіе благородства, какая грубость и проза!
что за возвелпчоніе силы и узкаго классоваго эгоизма. У этихъ
людей нѣтъ уважепія къ семейному очагу, пѣтъ нп искры патріотпзма, нѣтъ релпгіи». Буржуазія охотно стряхпвала съ себя
свой революціонный нпгплизмъ п выказывала внѣшнее и лицемѣрпое уваженіе государству, церкви и семьѣ. На это не могли
не откликнуться чисто интеллигентные круги. Кабинетная пнтеллпгенція, лишенная всякой реальной силы, пе можетъ не вѣрпть
въ исключительное значеніе цистой идеи: во первыхъ ея оружія относятся къ чпслу такъ паз. духовныхъ, во вторыхъ блага,
къ которымъ она стремится, сводятся къ свободѣ мысли и уси­
ленно роли пнтеллпгенціи въ обществѣ* она съ трудомъ пред­
ставляетъ себѣ демократію вполпѣ законченною, она вѣчпо стре­
мится къ аристократіп ума п таланта, возводя временное раздѣленіе на просвѣщепные классы и «черпь пепросвѣщепиу» въ
естественный закопъ; вотъ почему она не прочь подать руку
буржуазіп п удовлетворится полумѣрамп и реформами, конечно
«свято вѣруя въ идеалы», по считая пхъ скорѣе умствспнымп
полярнымп звѣздами, нормами мышленія и чувствовапія, чѣмъ
послѣдипмъ звеномъ практической программы. Прп томъ пнтеллпгенція такъ хорошо изучила псторію человѣчества! она такъ
л вЬрепа въ огромности ролп пдей: даже самые проппцателыіые
и объективные мыслители— интеллигенты лишь съ оговорками
могутъ признать ограниченность п вторпчность исторической

— 295 —
роли школы, кабинета, книги, сцены. Даже самые передовые п
прогрессивно настроенные интеллигенты не могутъ не нреуве\
личпвать творческой роли крит т сскп-м ы слящ ей личности. По­
этому люди кабинета и каоедры охотно поддсржалп буржуазію;
пе только подкупленные писаки, но искрсннѣйшіе мыслители
настаивали на узости того нониманія исторіи, которая быстро
и естественно стала фундаментомъ пдеологіи новыхъ классовъ.
Если бы буржуазія только пыталась возстаповпть покачнувшіеся
подъ ея ударами тропы и алтари и бороться съ идеологіей
иародныхъ массъ прп помощи офиціальной науки— было бы
полгоря. Но по мѣрѣ роста силъ промышленной демократіи,
лроницателыгЬйшіе пзъ руководителей буржуазной мысли пошли
на комиромиссъ съ крѣинущнмъ иротивникомъ: они признали
критику капиталистическаго строя въ значительной мѣрѣ пра­
вильною, они признали право трудящихся массъ на организо­
ванную самозащиту, признали даже раціональность идеала все­
общей кооисраціи, они чуть не съ распростертыми объятіями
пошли иавстрѣчу новымъ классамъ, лишь одного требовали
они отъ нихъ,— это— еще большей практ ичност и! «Поймите»,
говорили и говорятъ опп: «намъ не къ чему ссориться! мы
сами презираемъ отсталыхъ заводчиковъ и торгашей, но въ
интересахъ самого капитала идти вамъ иавстрѣчу, капитали->
стпческій строй вынуждепъ самъ себя исправлять понемногу,
въ немъ много дыръ, но оиъ все будетъ накладывать заплаты j
нзъ краснаго сукна новаго строя, и стонтъ вамъ помочь намъ
зашивать дыры стараго плаща, чтобы въ одинъ прекраспый
день увидѣть его совершенно краспымъ.
Ей Богу, это удивительно подкупающая пдиллія! «полегоньку
да помаленьку, миркомъ да ладкомъ», какъ говарпвалъ Іудупіка
Головлевъ, заплату за заплатой, смотришь, аиъ Zukunftstaat
вотъ опъ и есть! И тысяча иаучпыхъ доводовъ убѣждаетъ въ
правильности такого взгляда: прпрода ие дѣлаетъ скачковъ;
соціалышй Zusammenbruch певозможенъ, возможны лпшь по­
верхностный нолптпческія революціи, экономически общество
можетъ лпшь эволюціопировать! и т. ц.
Тотчасъ жо на прпзывъ ирогрессивныхъ Улпссовъ буржуазіи откликнулись такъ называемые «академики», т.-е. интел­
лигентные перебѣжчпкп въ лагерь крайней демократіи. Голоса
лѣваго клироса капитала трогательно слились съ пѣснопѣиіями
ираваго клироса труда, пачппаетъ зрѣть пптересный ублюдокъ,—
демократическая копцентраці>і: капиталист!» и рабочій рука объ
руку пойдутъ павстрѣчу восходящему солнцу, капиталист!»

297 —
самоотверженно рѣшится таять п
бочій же будетъ крѣпнуть и растя Z Z ^ n
двойня ,1 не обнимутся, какъ братья.

вП
Нв

ра*
10,110

ТРУД» л капитала,е^м'^гь°^щиьст]П^ПЗиаТЬ общносгь интересовъ
отнюдь ш А
опаться м»лымъ, идти въ п о гу
il людей на армію и флотъ з я т п т Т С'<<1ЧКОвЪ' Давать Двньгп
съ природой, т.-е.

завоевы ваю щ іе к о то н іи и m m ™

ЩЩ !°Щ1е

но Вѣрить тѣмъ T Z e r o r Z Z ^ 6™

,<оби<іе интересы »

п

((0бЩПХЪ “Р ^ о в ъ , ,

О классовой розни, но с Г р е Г о ч и Г Г " “
’ К01'°рИе К» а ™ п
помощи, фабричнаго законолатеттг.т
сплы въ с,І>ерѣ взаимонадо гоняться за
™ ^
Словомъ- ««
* Ѵ 0 си ни цу, ж у р а т Г м ъ I L

^дѣсь не

общ ествеы яаго р азв п тія

К -J - Ш

’ “ “

мѣсто входить въ

ВЪ р^ ки СКР 0М’

прапРавнУкам,ь...

В а ж п о ггт

^

н еогаР м°л п ческой теоріи

,т о -

"■

желапія ч е л о ^ Ъ
Предметомъ горячаго
горести п раздумья, дитятей нѵжтг ° СК0Рблев™™> "лодомъ его

существу^беннГ“11

свойственной всякому живому
" развптія>
окруженному роскошью ботм„„ѵТ
особенно же пролетарію,
того лромышленнаго Левіафан-і гтЬт^ородовъ, сознающему мощь
теперь эго— предвѣчная л і » ’ ^
, К0Т0Рап >онъ является,—
ческая, это цѣль самой исторіп ^ЩѲ0^ЯЗатеіьная и общечеловѣвыпгрышъ, не прав та і П?і q L f
ВСеГ°
Какой
объективный, сверхчеловѣчесгій / же .ие M a°C0BHtt лдеалъ, а
Вотъ что важно. Всѣ н о т а \ , Р
ВЫ
°бщечеловѣческій.
тельно, кто безеознательно лдѵта “Р°ЛеТарш то-Іько, кто сознаДля него при соучастіи высшей си
в
У "Л°іи у п Раб°таютъ
перстомъ пути къ Ханаану Въ
ДИМ° уі;,азУЮІІ<сй своимъ
лосъ долга, неѵстігтп n i
'
• каисдаго человѣка звучптъ го« > , л
\ Х
Г
Г
Щ1Й: «человѣческая личность свяокружающихъ нашего гепоя 1 ? , ! ! ' ®°0СТ®Й
свипыхъ рилъ,
есть еще метэмшірическая б^пр!™РШ г
п жадпой толпой),
ЧТИТЬ Еъ ™«Домъ человѣкѣ! O' что Г ѵ м .п и т Г ’ К°Т° РУЮ НуЖН°
вещ ь эта жпзнь! съ

чувством-,, г, , , " У

пениой дорогѣ, п о м я т Г Z

ллпая и свящ енная

'°В’ЬшЯ Над0 ндтп по

Къ чемУ ®е нужно все это’ Что п с Т э т / р " 1ВѣзДамядового человека, когла т,т.
со Эго? 1 азв'Ь лдеалъ тру.
определялся самымъ его п о г а і Г ^ *
раЗВИТІЯ> 1,0
«с брался сь воодушевлоніемъ
Г ' *"*
ТрУД0В0Й ,ел о“ѣісъ
иаппсанныя па с т ѣ н а х ъ L
Т ° лаввіе? Р«™* слова,
залы, гдѣ засѣдалъ послѣдній партэй-

тагъ: «Man muss begeistert sein um Grosses zu vollenden))— не
находили всегда отклика въ сердцахъ борцовъ за будущее? Развѣ
осмѣлится сказать кто-нибудь, что пресловутый долгъ самъ но
себѣ подвигнетъ хоть горсть эмпиричсскихъ личностей каппталистовъ сдѣлать мало-мальски серьезныя уступки въ области
конкретпыхъ интересовъ? Дѣло въ томъ, что это пдеалпзмъ,
который начиоаетъ пріобрѣтать почву па западѣ, есть естествен­
ное дополненіе къ новому, ублюдочному типу двпженія. Воодушсвленіе, царившее прежде, было «незаконно», воодушевленіе
«законно» только тогда, когда возбуждается вѣчностямп и безконечностямп, но тогда пролетарій дурачилъ себя, видпте лп,
перспективой скораго торжества своихъ принциповъ, а теперь
оуржуазпая лѣвая и демократическая правая научили его пре­
мудрости сѣренысаго оппортунизма, какпмъ давно жили пнтеллпгентные предвкушателп гармоніп будущаго, теперь сдѣлалось
необходимо подѣлиться съ закоптѣлымъ братомъ блузникомъ всей
тою премудростью, которая помогала интеллигеиту-идеалпсту
мирно существовать въ отвратптельномъ обществѣ. Время острой
борьбы, той борьбы, которая родитъ въ груди энтузіазмъ, мино­
вало, п, чтооы не одурѣть со скуки за штопаньемъ капиталпстическаго строя микроскопическими заплатами, падо разсказывать себѣ сказки о шпрокой рѣкѣ времени, ползущей черепашьпмъ шагомъ къ морю человѣческаго апоѳеоза.
Гаковъ одинъ рядъ явленій, повлекшихъ за собою разно­
родный симиатіп къ разнороднымъ «метафизикамъ».
Га же мельница завертѣлась еще быстрѣе, когда нахлынула
вода еще съ другой стороны.
Практическое н трезвое иаправленіе мысли, восторжество­
вавшее вмѣстѣ съ буржуазіей, требовало реализма отъ науки,
поэтому естествознаніе, разумѣется, развилось особенно роскошно:
оно давало п непосредственные практическіе результаты п было
папболѣе далеко отъ «нллюзій». Но естествозпаніе развилось
въ теч ете XIX вѣка нѣсколысо односторонне: въ отдѣлышхъ
наукахъ были, правда, произведены изумнтельнѣйшіе синтезы
въ родѣ теоріи нроисхожденія видовъ, или теорія едпнетва п сохрапенія энергіп; но совершенно дискредитированная натурфплоеофія была до того въ загонѣ, что большинство ученыхъ съ
улсасомъ относилось къ экскурсіямъ въ чуждыя области науки
для объодиненія всего научнаго зданія и тѣмъ болѣе ревностно
«»давалось наконленію отдѣльныхъ фактовъ. Эмпирическое наиравленіе черезчуръ засушило синтетическую мысль. Къ концу
вѣка, однако, окончательво выяснилась для науки и необходимость

298 —
л возможность научной фялософіп, въ смыслѣ вѣнчающаго
отдѣльныя дисциплины обіцаго купола. Г. Спснсеръ давно уже
формулпровалъ задачи синтетической фплософіи, онъ утвепжлаіъ
что отдѣльныя науки, исходя пзъ частныхъ фактовъ, даю'гг/
каждая въ своей области, возможно болѣе обіціи формулы зако­
новъ отдѣльныхъ областей действительности, но ати самыя воз.
вышеиныя обобщенія, какія только доступны спеціалпстамъ, сами
должны служить какъ бы колоннами для спнтезпрующаго свода
построить который обязанность научиаго философа, обладающего
эруднціей во всѣхъ областяхъ и эрудиціей спеціально-философі кой. Грандіозное здаше, построенное самнмъ Сиенсеромъ, имѣю
въ своемъ фунтамонтѣ агностицизм*, какъ принципъ теоріп
иознапія, вѣчность матерін и силы, какъ оитологическій щ лпцппъ и законъ эволіоцш въ формѣ инхеграцін и днфферешііи
матерпі при разсѣяшп энергіц и инволюціи, т.-е. обратнаго про­
цесса, какъ принцппъ космологическій, проведенный недавно
.умершимъ велнкаігомъ-фнлософомъ черезъ всѣ области науки.
НЬмецкая фплософія въ лицѣ Авенаріуса, a затѣмъ Вундта
пришла къ формулнровкѣ задачъ синтетической научной фплософш, очепь похожей на спенсеровскую.
,
Нѣмцы, однако, никопмъ образомъ пе могли удовлетвориться
совершенно созрЬвшей къ тому времени системой велика,-о
англшекаго мыслителя. Наука о познаніи, какъ необходимое
введете въ систему науки и въ каждую пауку въ частности
должна была быть разработана съ особою тщательностью Но’
самый вопросъ о познаніл могъ быть рѣшенъ лишь на основа: і ; Г
Г
П б № ДаННЫХЪ
какъ ни стаРались противиться
этом у , не могъ не стать частью психологін; однако, сама пспхологія

является въ настоящее время наукой, еще далеко незаконченной
п именно потому, что изучаемый ею явленія, такъ сказать, дву-’
сторонни, т.-е. какъ объектпвныя явленія онп иодлежатъ вѣіѣнію фпзшлогш, какъ субъектпвныя же совершено вышцаютъ изъ
Ціш . ф ш т о - и ш и в е в и ъ „ л е ш # ,
,о і„ „
науками. Но такъ какъ познаиіе само есть актъ пснхпческій л
ï мЬстѣ пстпнная основа иаукъ фпзико-хпмическихъ, то гпоюГ;(и Г Лпроблемъ.
п Г г ТІ,СТСЯ КПКЪ бы Цеі1Трот- пеРесѣченід нѣсколькихъ
рядовъ
Спенсеровская теорія познапія съ этой точки зрѣнія явтялась, можно сказать, несуществующей. Общенаучная философія
могла явиться только послѣ нобѣды надъ самой с т е н н о й Г р ^
ностыо, стоящей па пути монизма: дуализма внѣнгняго и внуіренняго шра. Для синтетической, строго-научной натурфилософ^,

299
смыслѣ космологіп, пмѣется масса данныхъ н, напр., книга
Оствальда «Натурфилософія» ясно показываетъ, что ученый міръ
нуждается здѣсь лишь въ появленіи спнтезпрующаго ума, съ
трудностями же чисто философскаго, сверхнаучнаго характера
мы здѣсь не встрѣчаемся; но въ области фияіологіи ощущеній,
пспхологіп и гносеологіи сталъ явнымъ тотъ фактъ, что точки
арѣпія физиковъ-матеріалистовъ п психологовъ-сппритуалистовъ
одинаково узки и недостаточны; фпзпкъ вдругъ теряетъ почву
подъ ногами, вступая въ область такъ называемыхъ внутреннихъ явленій, и безпомощпо проваливаясь крпчптъ: ccignorabimus»;
сппрптуалистъ же тщетно старается какъ-нибудь приткнуть своп
методы къ совершенно самостоятельной области впѣншпхъ фак­
товъ, столь успѣшно изучаемой при помощи матеріалистпческихъ
предпосылокъ. Словомъ, едва созрѣла мысль о необходимости
синтеза, какъ въ ученомъ мірѣ произошло нѣкоторое замѣшательство; допущенная молчаливо и безъ критики, въ качествѣ
временной основы для науки, матеріалпстическая метафизика,
сразу оказалась негодной, п тутъ-то стали выступать съ новой
важностью, загнанные и забитые философы— pur sang. Каѳедры
философіи продолжали существовать въ Германіп, по никто не
прпзнавалъ за философіей крупнаго значенія, великіе философы
исчезли, появились болѣе плп менѣе талантливые историки фи­
лософш и только. Но когда въ рядахъ ученыхъ началось замѣшательство, и снеціалисты физіологп и фпзикп заговорили объ
отвлеченныхъ вопросах^, философы разомъ ожплп и предло­
жили множество всевозможныхъ выходовъ пзъ затрудпенія. Кантовскій апріоризмъ пгралъ прп этомъ первую роль, далѣе шлп
разнаго рода сппритуалпстпческіе метафизики, обѣщавшіе добросовѣстпѣйшпмъ образомъ включить въ своп эластпчныя объятія
все конкретное содержаніе наукъ, наконецъ, явились защитники
дуализма, плюрализма и даже какого-то моноплюралпзма. Фи­
лософы торопливо и дѣятельио захлопотали надъ тѣмъ разрывомъ, который зіялъ на тѣлѣ науки, надъ дуализмомъ психическаго и фпзическаго, то зашивая разрывъ бѣлымп нптками, то
залѣчпвая его края, чтобъ опп зажили и зарубцовалпсь не соеди­
няясь. Наконецъ, выступили п хитроумные скептнкп: опп наго­
няли побольше тьмы въ вопросы гиосеологіп, еще больше ко­
лебали мнимо поколебавшуюся достовѣрность позпанія, а среди
ночи, гдѣ всѣ кошкп сѣры, старались навязать паукѣ отжпвшія
пдеп. Конечно, среди философовъ находились прогрсссивно-мыслившіе люди, которые сразу вѣрно намѣтплп настоящій путгЛ
къ рѣшепію вопроса, такимъ былъ, напр., Рпх. Авенаріусъ, нобъ

— 300 —
іпедшій навстрѣчу наиболѣе философскимъ умамъ среди физиковъ и фпзіологовъ, самостоятельно нашедшпмъ тотъ же путь
(напрнмЬръ, Махъ, Оствальдъ). Но зато и среди ученыхъ
нашлись люди, съ удовольствіемъ разнуздавшіе въ себѣ «нривпдѣнія», Ибсеиовскпхъ «Gengangers», т .-е . идеи и чувства
свонхъ праотцевъ; они были притиснуты ко дну души, закованныя разумомъ, а теперь расправляли свои онѣмѣвшіе члены н
все громче пѣли замогпльныя иѣснп; они одѣвались и прихора­
шивались, эти кладбищепскія гостьи, прятали своп костяки за
цвѣтамп дѣлапнаго экстаза романтики, за тканями хитросплетенныхъ софизмовъ, и снова грозили наукѣ илатонизмомъ, т .-е .
введеніемъ въ дѣло чистаго познанія постулатовъ разума практическаго, смѣшеніемъ категорій нстиннаго и желательнаго, или.
какъ неоидеалисты любятъ выражаться, долж паіо. Но то, что
является угрозой для науки, служить приманкой для profana
vulgus, на чувства бьютъ г-да идеалисты, подкуиаютъ тѣмъ,
что позволяютъ все желательное счесть за сущее, напболѣе су­
щее, льстя бѣдному сердцу человѣческому...
Мы описали выше, почему въ буржуазныхъ сердцахъ по­
явилась тендепція реабилитировать религію п метафизическую
эіііь^, почему
идеализму склонялась кабинетная пнтеллпгенЦія, почему онъ сталъ нравпться академпкамъ крайней лѣвой...
Прибавьте къ этому отжпвающихъ эппгоновъ буржуазіп, готовыхъ хвататься за все, что угодно, даже фнлософскій пессимпзмъ п Нирвану, чтобы избѣжать непроходимой безпросвѣтной
скучпщи пресыщеннаго жпвотнаго, и станетъ понятно, что это
сіечепіе обстоятельствъ воздвигло огромную мумію усопшей
мегафлзнкп и вызвало въ ней какія-то судороги, гальванизируя
ея нолуразложнвшіеся мускулы. ЗрЬлище— противное для мно­
гихъ, вызывающее энтузіазмъ въ сердцѣ другпхъ. Но интереспѣе всего, что жрецы гальванизированной мумін, по крайней
м рв, некоторые, осмѣлилпсь не только подкапываться подъ
устои позитпвпаго зпапія, no даже объявлять его рухнувшимъ.
і\ели не ошибаюсь, такіе смѣльчакп явплпсь только въ Россіи.
По крайней мѣрѣ, въ послѣдііихъ трудахъ германскпхъ п англійсыіхъ идеалпстовъ хотя п ведется борьба съ позитивизмомъ,
по его существованіе и прочность признается; тамъ идеалисты
отсталваютъ лпшь свое право существовать рядом ъ и зазывать
въ свою лавочку, у насъ же они сразу выступили со смѣлымъ,
но не слишкомъ добросовѣстнымъ отождествлепіемъ копгпзма и
позитивизма вообще и съ переходящимъ границы простой смѣлостп утвержденіемъ, что позитивпзмъ умеръ, несмотря на

ростъ эмпиріокрптицизма въ Германіп, на школу Гюйо, Фулье
во Франціи, на успѣхп Ницше, который никогда не потакалъ
метафпзикѣ, несмотря на то, что п у насъ въ Россіп, изъ 5— 6
иаиболѣе распрострапенныхъ журналовъ, только одинъ «Міръ
Божій> обнаруживаетъ симпатію къ мотафизпкамъ, да и то лишь
къ умѣреннымъ.
И въ особенности игнорируется тотъ фактъ, что идеологи
новаго, юнаго класса являются сплошь сторонниками разныхъ
оттѣнковъ позитивизма.
Но еслп отечественные идеалисты перещеголяли западныхъ
единомышленниковъ «смѣлостью», то въ смыслѣ искусства жопглировать понятіями они далеко отстали.
У насъ же мы видимъ лпшь пережевываніе западпаго идеа­
лизма, насъ угощаютъ жвачкой, вся пикантность которой за­
ключается лпшь въ нѣкоторой дозѣ чисто россійской развязно­
сти, да въ замѣтномъ у нѣкоторыхъ стремленіи къ style russe
въ расположеніи гарнира.
ІІо правдѣ сказать, разбираться въ этихъ ироизведеніяхъ
довольно скучно. Но разъ они существуютъ п, повидимому, пмѣютъ успѣхъ, приходится волей-неволей возражать. Вѣдь, господа
идеалисты «пскажаютъ» пашу точку зрѣнія и въ пхъ исполиеиіи позптивпсты выходитъ такими бознадеяшыми туппцамп, что
судя по этакому портретцу, иной юноша не захочетъ п зна­
комиться съ орпгпналомъ.
А какъ хотѣлось бы, наконецъ, покончить съ критикой идеа­
листической <жвачки» п запяться тѣмп задачами, которыя по­
ставлены на очередь позитивной философіп, хотя бы, напр.,
иересмотромъ позитивной эстетики, какъ пауки объ оцѣнкѣ во­
обще, иересмотромъ практической фплософіи, нримѣняющей къ
практической жизнп данныя позитпвнаго міропонпманія и пози­
тивной мірооцѣнкп.
Интеллигентная, чуткаго къ красотѣ, активпаго позитивиста
ждутъ огромный задачи теоретпческаго, популярпзаторскаго п
соціально-педагогическаго характера, веселыя, чудпыя задачи,
перспективы учиться п учить въ тѣсномъ союзѣ съ естествениымъ паладипомъ растущаго п зрѣюіцаго будущаго.
Пока, однако, мы еще разъ вынуждены разъяснить нашу повицііо на почвѣ критики положепій г. Булгакова, пзложенныхъ
имъ въ кнпгЬ «Отъ марксизма къ идеализму».
И прежде всего, въ дополненіе къ предыдущему, поговоримъ о происхожденіи русской <трансмаркспстской> метафизики.
Руководящей нптыо послу житъ намъ предпсловіе къ названной

— 302 —
кидгѣ, въ которомъ авторъ самъ излагаетъ исторію своей ме­
таморфозы.
Г. Булгаковъ слѣдующимъ образомъ оппсываетъ вознпкно.веніе марксизма въ Россіи.
«Посдѣ томительнаго удушья 80-хъ годовъ маркспзмъ явился
псточникомъ бодрости и дѣятельнаго оптимизма, боевымъ кличемъ молодой Россіп, какъ бы обществепнымъ ея бродпдомъ.
Опъ усвоплъ и съ настойчивой эиергіей пропагандпровалъ опредѣленный, освященный вѣковымъ оиытомъ запада практическій
сігособъ дѣйствій, a вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ ожпвплъ упавшую
было въ русскомъ обществѣ вѣру въ близость національнаго
возрожденія, указывая въ экономической евронеизацін Россіи
верный путь къ этому возрожденію».
Впрочемъ, сейчасъ же сказывается п «интеллигентская»
точка зрѣнія автора. Онъ не можетъ не указать на «одно­
сторонность)) марспзма, на то, что «задача теперешняго мо­
мента... не въ размежеваніи общественныхъ группъ... а въ со­
единен іи».
Для г. Булгакова марксизмъ отнюдь не является доктриной,
обосновывающей программу опрсдѣленнаго класса, который за
«задачами настоящаго момента» вовсе не считаетъ возможнымъ
терять сознаніе своихъ к лассош хъ интересовъ и обособенностп
своихъ ковечныхъ задачъ.
«На ряду съ этимъ дѣйствптельнымъ оптимизмомъ, русскій
марксизмъ былъ совершенно чуждъ слащавыхъ иллюзій», нродолжаетъ г. Булгаковъ, «напротивъ, опъ со всей энергіей выставилъ прпвцппъ соціально-политическаго реализма, трезваго и
паучнаго поннманія русской дѣйствптельности».
Г. Ьулгаковъ правильно отмѣчаетъ важное дѣло сокрушенія
«экономическаго славянофильства», совершеннаго марксизмомъ,
п переходитъ къ оцѣнкѣ борьбы между марксистами и субъ­
ективистами.
Этотъ нунктъ необходимо освѣтить п иамъ.
Субъективисты были несомпѣнпыми детерминистами и призлаиали своеобразную закономѣрность въ развптіп обществъ
такъ же, какъ марксисты. Ихъ субъективизмъ сводился къ пре­
увеличенно той ролп, какую лграетъ въ развптіп человѣчества
критическая м ы сль. Критически развитая личность противо­
полагалась дѣйствительностн, хотя пикто не отрпцалъ, что она
плоть отъ плоти п кость отъ кости своей среды; она противо­
полагалась ей именно въ силу того, что благодаря ряду о бсгоятельствъ освободилась отъ гнета традицій, получила воз-

— 303 —
ложность взглянуть на общество извнѣ и оцѣнить его съ разум­
ной точки зрѣнія.
Каковы же были принципы, опираясь на которые, этп, какъ
<ш вырвавшіяся изъ тисковъ историческаго процесса, личности
и группы могли крит иковат ь соціальную дѣйствительность и
строить соціальный идеалъ? Нужны ли имъ были для этого метафизпческія п тому подобныя «предпосылки»?— Такъ же мало,
какъ ученому гигіенисту, когда оиъ критикуеть сапптарныя
условія, въ которыхъ прозябаетъ большая часть человѣчества,
и рисуетъ пдеалъ вполнѣ здоровой жизненной обстановки. Кри­
тически мыслящая личность исходила изъ потребностей человѣка, изъ «постулата» здороваго развптія тѣла и духа; видя,
что общественный строй калѣчитъ людей, порождаешь болѣзнн
тѣла п души, гнетомъ, невѣжестізомъ, нищетою, голодомъ, рабствомъ, унпженіями, они протестуютъ противъ него п стара­
ются выработать такой планъ общественнаго уклада, который за
всякой личностью обезпечпвалъ бы возможность развптія. Чув­
ствуя себя физически слабыми, критически мыслящія личности
естественно обращаются къ народпымъ массамъ, какъ наиболѣе
запптересованнымъ въ обновленіи и въ то же время какъ ре­
альной п могучей сплѣ>.
Еслп искать непосредственная отвѣта на вопросъ «что дѣлать? » (вопросъ, въ которомъ таится уже и сознаніе глубокаго
несовершенства жизнп и жажда жизни, полной смысла и ра­
дости), то отвѣтъ придется формулировать, по крайней мѣрѣ,
для рѣшптельныхъ людей, такъ, какъ его формулировали субъек­
тивисты: 1) иозпай язвы современнаго общества; 2) выработай
или восприми планъ его реорганпзаціи, ищи могучихъ союзниковъ въ этомъ дѣлѣ, и 4) дѣйствуй.
Но субъективистовъ-ирактпковъ постигло страшное разочарованіе, именно потому, что они упустилп почти совершенно
другую чисто-объективную сторону вопроса.
Народныя массы, въ пхъ иредставленіи, были какпмъ-то
тѣстомъ: во всякое время можно положить туда дрожжей, т.-е.
этихъ самыхъ «критически мысляіцихъ личностей», п броженіе
начнется. И это казалось понятнымъ само-собой: вѣдь, народъ
несчастенъ, a <мыслящіе> ему обѣщаютъ свободу, счастье!
Однако же, несчастный и угнетенный народъ не откликнулся
на пхъ прпзывъ, а сплы ихъ самихъ оказались совершенно
недостаточными для выиолнепія принятой имп па себя задачи.
Практика народничества рухнула, п тсорія его стала пережиткомъ.

Въ течеяіе нѣгсотораго времепп «субъективиста» долженъ
былъ быть иесчаствѣйшпмъ человѣкомъ пли насмѣшлпвымъ
Мефпстофелвыъ.
Действительность, къ голосамъ которой онъ прислушивался
глухо отвечала <нѣтъ» на всѣ его «субъективные» запросы.
Казалось, что историческій процессъ ни въ Европѣ пи въ
Россіи не имѣетъ ничего общаго съ «ирогрессомъ». Время было
страшное. Но постепенно стало выясняться, что исторія идетъ
къ той же ц'Ьлп (гармонизацін силъ человечества и побѣдѣ
разума надъ стлхіямп), но лишь окольнымъ, совершенно необходішымъ, однако, путемъ.
Дѣломъ Маркса, а у носъ «учениковъ» его, было выяснеIIіе этого обстоятельства; они дали аналпзъ внутреннихъ сиіъ
капитализма, двпгающпхъ его къ апогею и къ переходу на
высшую стадію развптія общественная производства. Субъек­
тивисты могли бороться съ объектшіпстамп лишь двумя путями:
либо доказывать, что возможепъ прямой <скачокъ > изъ до-капиталпстическаго въ послѣ-капиталистическій строй, либо ука­
зывать па то, что действительность— вещь измѣнчивая, которая
не желаетъ повиноваться сердцу человека: сегодня она какъбудто что-то обѣщаетъ, а завтра повернется къ вамъ презриТО ЛЫ ІО

спиной.

Субъективисты стараго толка пошли по первому пути. И
потерпѣлп пораженіе.
Трансмарксистскіе идеалисты вступили па второй
Опн
тоже постулируютъ «власть» субъекта надъ действительностью
(ввдь, ея пе можетъ не жаждать пителлпгептная одпнпца), по,
чувствуя, что доказать ее на почвѣ позитивизма невозможно,
онп перенесли эту власть па абсолютъ, разумнаго царя субъек­
тивно пдеалпстпческаго начала въ прлродѣ.
Но тѣ, кто не оторваны отъ дѣйствптельиостп, пе поста­
влены судьбою вюь ея, а составляюсь ея важную составную
часть, отнюдь не нуждаются пп въ старомъ напвномъ субъсктпвпзмѣ нсіроднпковъ, нп въ новомъ, т.-е. скорѣе ремонтировапномъ субъектпвизмѣ маговъ, опп пдутъ впередъ вмѣстѣ съ
ді.нствлтельностыо, являясь какъ бы ея наиболѣе ярко выра­
женною волей.
ІІо что асе собственно случилось? каковы былп копкретпыя
причины того, что марксизмъ, a вмѣстѣ съ нпмъ и позптивпзмъ оказались вдругъ недостаточными въ глазахъ г. Булгакова
п его прпсиыхъ! Что заставило пхъ реабилитировать субъективизмъ, отлпвъ его въ новыя формы?

Вотъ какова «совокупность мотивовъ, которая властно за­
ставила г. Булгакова подвергнуть критическому пересмотру ко­
ронные устои» и пр.
Г. Булгаковъ, а съ нпмъ и другіе <маркспствуюіціе> интел­
лигенты старались защищать доктрину Маркса, но... случился
прекомпческій казусъ.
<Совершенно помимо моей воли и даже вопреки ей, выхо­
дило такъ, что, стараясь оправдать п утвердить свою вѣру, я
непрерывно ее подрывалъ и, послѣ каждой подобной попытки,
чувствовалъ себя неукрѣпившимся въ своемъ маркспзмѣ, а
только еще болѣе пошатнувшимся».
Этого можно было ожидать a priori. За защиту доктрины
оиредѣлепнаго класса брались случайные пѳребѣжчики, которые
на мгновеніе увлеклись общимъ подъемомъ.
«Въ результатѣ полемики съ Штаммлеромъ (и съ Струве о
Штаммлерѣ) пришлось признать стоящимъ внѣ всякаго спора,
что самый идеалъ марксизма дается не наукой, а «жизнью»,
является, стало быть, вмь-научнымъ пли т ’-научнымъ. Этотъ
выводъ для «научнаго» соціализма, гордящагося именно науч­
ностью своего идеала, представляется въ сущности довольно
убійственнымъ, хотя все его значеніе выяснилось для меня только
позднѣе».
Читателю понятно теперь, почему бѣдному г. Булгакову
Штаммлеръ показался убійственнымъ. Онъ не понялъ, что явлелія вообще пе даются наукой, а разрабат ы ваю т ся ею, что,
слѣдовательно, и идеалъ есть нѣчто данное, наука же можетъ
лпшь выяснить его пропсхождеоіе, его жизненность и его про­
грессивность съ точки зрѣнія роста власти человѣка надъ при­
родой и maximum'a жизпп.
Далѣе «убійствепъ» для хилаго марксизма г. Булгакова и
и ему иодобныхъ былъ Риккертъ, «доказавшій» невозможноегь
научнаго прогноза въ соціологіи. Бѣдный г. Булгаковъ пе понимаетъ, что марксизмъ вовсе не выдаетъ своего прогноза за
нѣчто абсолютное, что дѣлать такіе прогнозы есть біологпческая
и соціальная необходимость въ борьбѣ, что это и значитъ «по­
лагаться на внимательное и непредубежденное изученіе «дей­
ствительности ».
Пророчествами наука не занимается, а по мѣрѣ силъ предугадываетъ будущее, и прогнозъ Маркса, на нашъ взглядъ,
остается въ общемъ п цѣломъ непоколебпмымъ. Краснорѣчіемъ
тирадъ о заходящемъ солнцѣ, бросающемъ косвенные лучп на
непроницаемую преграду будущаго, г. Булгакову ие удаемся

— 306 —
— 307
замаскировать своего обскурантизма. Люди будутъ продолжать,
дѣлать прогнозы, пользуясь все болѣѳ научными методами, на
то въ насъ вложенъ огонь П ромет ел-провидца. Впѣ прогноза
всякая наука тернетъ свой смыслъ, ибо она должна освѣщать
путь человечеству, насколько хорошо— это вопросъ, на который
отвѣчаютъ въ каждомъ даниомъ случаѣ лишь факты. Внима­
тельности же и безпристрастію марксисты отнюдь не станугь
учиться у автора «капитализма и земледѣлія».
Игнорирую экономяческія сколебанія» г. Булгакова. Оставляемъ экономиста г. Булгакова въ жертву экономпстовъ марксистскаго направленія.
>ападѣШМЪ ВаИШЫЫЪ мотпвоыъ былъ <кризисъ> марксизма ня
Бернштейнъ «напалъ на тѣ утопическіе элементы марксизма,
которые составляли его поэзію, сообщали гму черты рѳлигіозпаго вѣровапія». Онъ разруишлъ Zusammenbruclistheorie. «Отъ
нея отказались даже прежніе ея сторонники», развязно повѣствуетъ г. Булгаковъ.
«Бернштейніанство есть марксизмъ, обрѣзавшій себѣ духов­
ный крылья, лишенный прежняго религіознаго воодушевленія
и идеалистическаго размаха, сведенный къ проповѣдн малыхъ
дѣлъ соціальной политики. Во мпогихъ изъ своихъ практпческихъ предложеній бернштейніаиство (несмотря на чрезмѣрный
оппортунпзмъ отдѣльныхъ его представителей) правильно форму­
л и р у е т требованія соціальнополитическаго реализма и въ этомъ
смыслѣ представляетъ собою послѣдовательное и исторически
необходимое развитіе марксизма въ политикѣ (особепно цѣнной
намъ представляется его позпція въ аграрномъ вопросѣѴ но въ
то же время нельзя но видѣть, чти оно убиваетъ самую д.ѵшѵ
того же марксизма, какъ общаго міровоззрѣнія. Теперь спраши­
вается, чѣмъ же замѣнпть прежнее міровоззрѣніе и заполнить
образовавшуюся пустоту? Можно лп найти выходъ пзъ «кризиса
марксизма»? Во всякомъ случаѣ, очевидно, что необходимы по­
выл усилш идейнаго творчества, новыя исканія. Къ сожалѣнію
нп самъ Бернштейнъ, нп его партія, невидимому, пока не
пспытываютъ этой платонической потребности, удовлетвореніе
которое ничего пе обѣщаетъ для практической политики. Все
имѣстъ такой впдъ, какъ будто ничего пе измѣнилось, п «крпзисъ въ маркслзмѣ» изъ остраго становится хроническпмъ».
Итакъ, вся бѣда на Западѣ, насколько можно понять г Бул­
гакова, глашатая частя размагнпченныхъ марксистовъ, въ томъ
что Бернштейнъ вынулъ душу марксизма — теорію вссобщаю

кризиса капи т ализм а, и въ то же время ня его сторонники,
ни противники не испытываютъ «платонической потребности»
въ идейномъ творчествѣ, зудъ которой не даетъ покою ^ Бул­
гакову и другимъ россійскимъ критикамъ.
Для того, чтобы доказать, что эти «явленія» западной жизнп
действительно могутъ поколебать русскихъ марксистовъ, надо
1) доказать, что Zusammcnbruchstheorie действительно опровер­
гнута; 2) доказать, что она составляетъ д у м у марксизма; 3) до­
казать, что съ паденіемъ ея въ марксизмѣ, какъ общемъ міровоззрѣніи, образовалась пустота.
Если ни одинъ изъ этихъ тезпсовъ нельзя доказать, то, оче­
видно, все это лишь мнимые поводы къ «пересмотру», мни­
мые мотивы, п что г. Булгаковъ просто неправильно ставитъ
себѣ діагнозъ.
Прежде всего положеніе о томъ, что впредь капитализму
предстоитъ въ мирномъ теченіи покрываться заплатами реформъ,
остается недоказанными Увѣренность въ невозможности Zusammenbruch'a особенно изумительно слышать въ устахъ «соціальнаго агностика» г. Булгакова. Но мы — агностики пока намъ
надо и вмѣстѣ съ тѣмъ очень охочи до тенденціозныхъ и голословныхъ утвержденій.
Ни для кого не тайна, что факты въ родѣ резолюціи послѣдняго
германскаго партейтага, или исключеніи Мильерана изъ француз­
ской соціалпстической партіи говорятъ за то, что противники ре­
формизма отнюдь не сдаются. Да п было бы рано! Бернштейнъ съ
полнѣйшей увѣренностыо утверждалъ, что время крпзпсовъ мино­
вало... и кризнсъ разразился словно въ насмѣшку надъ нпмъ.
Бросимъ взглядъ на положеніе современнаго капитализма.
За г. Булгаковымъ пмѣется одна заслуга: вкупѣ съ ТуганъБарановскпмъ онъ навязалъ Марксу, или привязалъ къ Марксу
никуда негодную теорію рынковъ, которую онъ однако, не сму­
щаясь, и теперь называетъ «наиболѣе ортодоксальной изъ своихъ
работъ», и, представьте читатель! считаетъ ея «идею» въ извѣстномъ смыслѣ правильной: мы не знаемъ въ какомъ «смыслѣ»
считаетъ ее правильной г. Булгаковъ, въ обыденномъ смыслѣ
она нелѣпа.
Г. Булгаковъ утверждалъ, что капиталпзмъ можетъ до безкопечности развивать свой рынокъ, реализуя все растущее коли­
чество своихъ продуктовъ въ новыхъ орудіяхъ производства,
въ новомъ базпсѣ для своего расшпренія.
Поэтому то во внѣшнихъ рынкахъ капиталистическая страна
можетъ не нуждаться, a слѣдовательно никакого внутренняго
20*

— 309 —

— 308 —
противорѣчія въ этомъ смыслѣ капитализмъ въ себѣ не заклю­
чает*.
Фппнъ въ статьѣ «Промышленный капнтализІГъ въ
Россш за послѣдцее десятилѣтіе», напечатанной въ сборникѣ
черьи р еал и ст ческаго . міросозерцанія», указываетъ на то
до какихъ предѣловъ доходило въ то время искреннее
J. Белякова навязять Марксу эту нелѣпицу: г. Булгаковъ пои
велъ цитату изъ III тома капитала М а р к с? « ™ S S ^ S ,
капитализма вслѣдствіе внутренней необходимости, присущей

г.

Z Z Т Т У ^
3“0“
1' вслѣдствіе его Іотребн ' о с Т в і Ѵ с
б а ш е и болѣе расшпрснномъ рынкѣ, расшпреніе его Гиѣшторювли стало его собственнымъ результатомъ»
новскагоЦГ р Таг ЯВИО Г° В0РПТЪ Пр0тШЪ теоріи г- Туганъ-Баракія пзмѢнрвія
E0Ua’ Hü Г' Булгакиі)Ъ Дѣлаетъ въ ней «лег.
<ВнутРенній> онъ опускаетъ, a вмѣсто
все болѣе и болѣе, ставитъ <болѣе или менѣе,
вчнія т ^ ЛГаК0БЪ Защ,1щалъ Г0РЯЧ0 МаРкса- Мы имѣемъ всѣ основанш Радоваться, что съ защитой его онъ, наконецъ, п о к о н т а і
Р самодовлѣющаго капитализма— вздоръ' ІІовыя опѵлін
производства, въ которыя ревизуется прибавочное производство

™ Г Г „ " Г да' “Г " " 1"

, ■У
, еслп въ концѣ-концовъ находится сбытъ для
олны нроизводимыхъ пмп потребителышхъ иродуктовъ

”nonnif

г S

î —

Ж

£ Л 5

содержать цѣлое многочисленное племя иолубоговъ и
будетъ нѣкогда служить пьедесталомъ для такого нТемепи ™
с ™

™

« г Г б іе н ? я °

0КТ

СЯ ТѢССНЪ- НеуЖеЛП “

Не

на с м е р т ь О н П п я Т ’ ^
ПредСТОИТЪ боРьба не на жпзнь, а
ЗаатлантическШ ! о Г г г Г “ “ npoief І0НИ8МЪ > имперіалязмъ.
атпчесвіи ьолоссъ грозптъ п быстро надвигается
п р е к р а і/—

,: » Z

S ,

моря, запрудятъ рынки — озера, и рынки — пруды, и рынки—
лужи, и капитализмъ начнетъ задыхаться. Средніе капиталисты
будутъ подъ видомъ картелей и трестовъ отдаваться подъ высо­
кую руку промышленпыхъ королей; синдикаты капитала быстро
приберу тъ къ рукамъ сред nie классы, постепенно поставивъ
ихъ въ полную зависимость отъ себя; начнутся неслыханные
крахи, безумное жонглированіе миллиардами, пзступленпая рек­
лама, сокрушительная гпгантомахія капнталпстпческихъ громадъ,
въ которыя сольются капиталы передъ издыханіемъ п въ тѣснотѣ.
И среди треска рушащихся предпріятій, среди ужасовъ всевозможныхъ бѣдствій, порождаемыхъ учащающимися кризисами, среди
грома и молній приведенной, наконецъ, въ дѣйствіе адской ма­
шины милитаризма, среди бѣшенства пнтернаціопальной потасовкп... передъ изумленными глазами г. бернштеніанцевъ нач­
нется величественный Götterdämmerung.
Въ набросанной нами «эсхатологіи» нѣтъ ничего утоппческаго. Она имѣетъ, по меньшей мѣрѣ, такое же право
на научную самозащиту, такую же цѣпность, какъ и гипотеза
невозмутимаго и гармонично-журчащаго теченія событій.
Но, допустимъ, что эта эсхатологія и всякая другая теорія
кризиса будетъ опровергнута. Дѣйствптельно ли она составляетъ
<дуніу» марксизма? Покачнется ли отъ этого зданіе? обра­
зуется ли пустота?
Прежде всего, еслп подъ «душой» разумѣть согрѣвающій
приверженца доктрины энтузіазмъ, то, вѣдь, энтузіазмъ у одного
вытекаетъ изъ однихъ условій, у другого изъ другихъ. Для
того, чтобы какой-нибудь одушевленный интеллигентный самоваръ зашипѣлъ п закппѣлъ энтузіазмомъ, нужны спльныя фразы,
картины баррпкадъ на завтрашній день, патентованное наукой
обѣщаніе, что такого-то числа начнутъ летѣть въ ротъ жареные
рябчики и т, д., нужно, чтобы въ его пустую грудь кто-нпбудь
вдвинулъ «угль, пылающій огнемъ».
Поэтому онъ (означенный самоваръ) можетъ кпігЬть minimum,
имѣя внутри себя непререкаемую вѣру въ Zusammenbruch. Но
другіе классы серьезно и дѣловито совершаютъ свою историче­
скую мпссію.
Допустимъ, что они примкнутъ къ г. Булгакову, въ томъ,
что <проблема соціализма, прп всей своей этической ясности п
даже простоте, не укладывается въ рамки законченной п опре­
деленной экономической доктрины, по требуетъ неустаннаго п мно­
гообразная соціальнополптпческаго творчества, опирающаяся на
внимательное и иепредубѣжденное изученіе действительности >.

— 311 —
,^0итГ ТПуМЪ‘ Ра3вѣ Эптуаіазмъ долженъ угаснуть вслѣдствіе
ого? Развѣ ненонятенъ, напр., энтузіазмъ даже полубуржуазнаго Зомбарта, когда онъ рнсуетъ прогрессъ съ згой суженной
тотаи зрѣнія? Шагъ за шагомъ, отъ побѣды къ побѣдѣ, вѣчно
создавая новые методы борьбы, но неуклонно пмѣя передъ ™
если я T m ra м a т ь >подъИв f f ^ а д и ^ TOн ет ^ т е№ a г o ^ Cмш ^pгa, и"

™

=

, г

.“ г

и д е а л п з м ъ * В<В ѣ л ь ВОи Ь Н 0 '

^

"

т

’ Г°

^

зоветъ къ' т о „ ; же с ш о ^ І “

і
м ѣниѳта

во

г
всем ъ

^ о м ъ

Zu8emmenbrUCh’a? Вѣ**>

<Да>, говорятъ сторонники г. Булгакова; «но онъ поилаетъ
М“ “
0ЯЬ, міровоззрѣнію, которое теперь стало шаткнмъ'»
, ПО правдѣ сказать, рѣшительно недоумѣваемъ какимъ об™
і ѵ

Г Г
, ы *дс™ “
»»?«■ z » «
никнугь
«платоническая
потребность»?

. “

І Г

Что такое марксистское міровоззрѣніе? По общемѵ
Ч » с о ае р ц .,ш »

м арксисты

•о і Т ’ т е т ,1 ? и М 0
м

*°

ств а и 2 I n n .
п ™ ш„

Г Т

“І З й c S
„Р
*
b—

,ь

„

1

” Z

“ “Р“ " ™ 1““ ™ «лошаяош»
Ф » Р « соціальной
п р ш в ш д а и л ы ш іъ

ныл тт.

S

н р ,™

" 0,'°

споомѵ

7

лвляютса-

сплъ д а ш іа го общ о-

o6ul""

»

«

а

В‘ССтЪ' ““ ъ *°Р““- » ““»Р«* "Po-

исторш культурныхъ обществъ. Это гіав-

^ РКСПЗЫа> “

об™

ыіровозврѣнія. Какъ же

= E ? r “  iT îÆ r
разруш енн ы м ъ

отого

т г ^ п е п е ^ 101^ ’ № H °

С4птаться пол^ -

путемъ кппчпрп а
9
переходъ долженъ совершиться не
и
9
путемъ лизиса, выражаясь медицински0
• П о п . уходила изъ-подъ моихъ ноL , п и ш е Г г . Б » ъ
когда н е ’бы ТпочвгШП Псевд°-маРксистов,ь

пнтеллигенговъ нп-

лсій Риккортъ, всякій Бернштейнъ бросалъ ихъ навзничъ, что
они вѣчно «колебались» — «приближаясь то къ Рилю, то къ
Ш уппэ», то къ Соловьеву и такъ, надѣемся, безъ конца.
Г. Булгаковъ я прочіе временно-марксиствующіе никогда не
понимали отношенія между наукой и идеаломъ въ марксизмѣ,
и потому не понимали и значенія «прогноза». Они никогда пе
могли стать на точку зрѣнія опредѣленнаго класса, идеалы ко­
тораго продиктованы жизнью, которому наука нужна лпшь, какъ
фонарь, освѣщающій тьму, насколько эт о возможно, который
не нуждается ни въ доказательстве того, что онъ именно по
Божьему велѣнію хочетъ того, чего онъ хочетъ, пи въ кри­
стальной прозрачности будущаго для того, чтобы не впасть въ
малодушіе. Мышленіе г. Булгаковыхъ всегда было телеологи­
ческим^ за ихъ спиной не стояли великіе псторическіе мотивы,
великая руководительница — жизнь, а чуж акъ, конечно, только
тогда пойдетъ за чужое ему дѣло, когда вы ему достаточно его
разукрасите. Трезвый марксизмъ пересталъ вдохновлять г. Бул­
гакова и его прпсяыхъ, и чтобы продолжать кипѣт ь, чтобы не
остыть въ конецъ, онъ сталъ вкладывать въ отверстую грудь новыя
«пылаюіціе огпемъ угли», искусственно подогрѣвать себя словами.
Вотъ въ чемъ заключается суть ихъ «платоническихъ желаиій» : «Тѣ люди, которые ставятъ задачей своей дѣятельности
служепіе общественному прогрессу, стремятся къ осуществлепію
добра въ псторіи (въ какія бы конкретныя формы эта задача
ни облекалась!) Есть ли это добро только ихъ субъективное
представленіе, пожеланіе, которое они безсильны осуществить
въ жизнп и въ псторіп (ибо такая задача безмѣрно превышаетъ
индивпдуальныя !) силы человѣка), пли же оно есть объективное
и мощное начало? Есть ли опо только создапіе человѣческаго
сердца, въ которомъ живетъ и ложь, и всякая неправда, или же
оно есть абсолютное начало бытія, которымъ мы «жпвемъ, и
движемся, и существуемъ»? Та двуединая правда, о которой такъ
задушевно говоритъ г. Михайловскій, правда-истина и правда»
справедливость, есть ли, вмѣстѣ съ тѣмъ, и правда-мощь, все,
побеждающая и превозмогающая? Есть лп добро, есть ли
правда? Есть ли Богъ? Вотъ вопросъ всехъ вопросовъ, въ
отвѣтѣ на который разрешаются всѣ они
Если да, то п
исторія, хотя она создается людьми и требуетъ нашпхъ жертвъ
п усилій, не «никуда не ведетъ
но представляетъ собой
планомерное развитіе, прогрессъ въ подлинномъ смыслѣ слова».

замѣтили потому что’ всякій°“к ЛЛШЬ П0СТСПенн0 замѣтили это,
У’ что ВСЯК1Й Ьаверкъ, всякій Штаымлеръ вся*) А „коллективный“ силы, г . Булгаковъ?

Такъ выражаетъ г. Булгаковъ суть своихъ запросовъ.
вѢдь’ °™ JTnTb на всѣ эти вопросы «да., невозможно,
бы. нп хот,Ьлось. О! г. Булгаковъ, знаетъ это, онъ пи­
шетъ. «Философскш проблемы, составляющія содержаніе такъ
называемыхъ міровыхъ пли проклятыхъ вопросовъ, даны намъ
muck нредметъ вѣчиаго псканія, какъ загадка, которая хотя и
о к о н ч а ш л ьн т ° раэрѣ ш еніл, однако, постоянно
СТ-аВИТСЯ НШПеМУ УМУВ<И І,отъ> « хотя она не допускаетъ рѣшенія», а «каждый долженъ рѣінать!» Г Бѵчгаковъ, вЬдь, это безсмыслпца! Какъ же рѣшать то, что не дону« и г . р ѣ т е ш ? Но, г. Булгакову „ е о б х . д » . ’« ш ш ь " Т ,
иначе, какъ онъ самъ признается, ему «страшно» ; иначе онъ
«стьшетъ». Абсолюты, погоня за ними и мІшмыя ’пхъ откр^.
J

l J

?

ЭТ0 Т0ЛЬК0 В08буждающія средства, лѣкарства отъпмпоте"Ц1гг» необходимый чуж акамъ. Люди жизни

Г ш І
Мы

*
думаемъ,

В0Пр0СЫ’

читателю

Е0Т0рые

достаточно

Р ш іен іе

ясенъ

теперь

àonyнашъ

Это HDOTVET "рП,ІИиЫ появленія ех-марксистовъ-метафизиковъ.
ксиямомТ Z естествешгаг0 отлпва временно увлеченны е мар\!
бЛ>»уазныхъ ннтеллнгентовъ, отливъ, который пронесетъ ихъ отъ марксизма черезъ пдеалпзмъ къ буржуазному
радикализму и, можетъ быть, еще даіыне направо.
™ „ п І Т РЬ Н а м ъ °СТаеТСЯ ЛИШЬ сдѣлать кРа™ій Разборъ той
i -ohpL
Г' Вулгаг; ова’ К0™рая, какъ онъ съ огорченіемъ
—

УеТЪ’

П0

РаТПЛ8

m u n lT h n Z Z ' ЧТ0 Г™ '™ 11™

Ш

Свбя

ДОЛЖНаго

Статьп мы можсмъ

и г н о р и р о в а т ь послѣ всего вышесказаниаго.

вшша,,ія

безнаказанно-

II. Г. Булгаковъ, канъ критикъ позитивизма.
с б о і Г Г Г СТаТЬП Г- БуЛГНКОва* К0Т°Р ЫМИ начинается его.
Сборнньъ не заслужпваютъ вниманія. Новаго въ нихъ ничего
пЬтъ, замѣтепъ лишь своеобразный отпечатокъ: молодой геіер2 * ДЛЯ КО,ТОраГ0 <Контъ былъ всегда несомнѣннѣе Маркса»
пытается умѣстить свое марксистское міросозерцапіе въ рамки
кантовской полусхоластики, утомительно - скучно " г о д и т с я !
надъ разными вопросами, сѣрымъ, якобы, по преимуществу

философскимъ языкомъ излагая болѣе или менѣе общія мѣста
марксизма.
Оживленіе лроникаетъ въ изложеніе Булгакова, лишь начиная
съ его первой еретической статьи, перваго симптома совершив­
шейся метаморфозы: <Иванъ Карамазовъ, какъ фплософскій типъ>.
Въ свое время мы дали краткій отпоръ этому краспорѣчпвому манифесту вернувшагося пзъ Дамаска марксистская Савла.
М и не будемъ поэтому заниматься этою статьей *).
Мы прпступпмъ къ разбору той статьи г. Булгакова, которую
онъ самъ выдвигастъ, какъ центральную, т.-е. «Основныхъ проблемъ теоріп прогресса». На нашъ взглядъ, въ этой статьѣ
буквально яѣтъ живого мѣста. Нп одно изъ утвержденій г. Бул­
гакова не выдерживаетъ прикосновенія критики. Правы ли мы,
пусть судптъ читатель.
Мы пойдемъ за г. Булгаковымъ по пятамъ, мы не оставпмъ
безъ отвѣта нп единаго утвержденія г. Булгакова, безъ обст оятельншо отвѣта, потому что нашу настоящую статью мы хотѣли бы считать окончательной. О, не въ томъ смыслѣ, чтобы
самъ г. Булгаковъ призналъ себя пли почувствовалъ себя разбптымъ, или чтобы отъ него отпали его естественные адепты,
а въ смыслѣ окончательнаго раяграниченія меясду нами. И пер­
вая же тирада г. Булгакова послужитъ намъ для краткаго выяспоиія самой сущности позитивизма, какъ міросозерцанія п
жпзпечувствованія.
Вотъ эта тирада:
„О. Контъ установилъ т.-наз. законъ трехъ состояній (loi des trois états),
согласно которому человѣчѳстпо переходитъ въ своемъ развнтіи отъ теологическаго іюниманія міра къ метафизическому, а отъ м етаф изическаго-къ по­
зитивному или иаучному. Философіл Конта нынѣ уже потеряла кредитъ, но
этотъ мнимый закопъ всо още, повидимому, является основнымъ философ­
скимъ убѣжденіемъ шировихъ круговъ нашего общества. Между тѣмъ онъ
представляетъ собою грубое заблужденіе, потому что ни религіозная потреб­
ность духа и соответствую щ ая ей область идей и чувствъ, ни метафизнческіе
запроси нашего разума и отвѣчающее на нихъ умозрѣніе нисколько не унич­
тожаются, даже ничего не теряютъ отъ пышно развивающейся на ряду съ
ними положительной науки. И религія, и метафизическое мышленіе, и поло­
жительное знаніе отвѣчаютъ основнымъ духовнымъ потребностямъ чѳловѣка,
и ихъ развитіе можетъ вести только къ ихъ взаимному проясненію, отнюдь
не ушічтоженію. Потребности оти являются всеобщими для всѣхъ людей и во
всѣ времена ихъ сущсствованія и составляютъ духовное начало въ человѣкѣ,
въ противоположность животному. Измѣнчивы, такимъ образомъ, только спо­
собы удовлетворена этихъ потребностей, которые и развиваются въ нсторіи,
но но самыя потребности“.

ІІосмотрпмъ, дѣйствптельпо лп пе произошло никакого замѣщенія религіи метафизикой и метафизики наукой, п въ ка•) См. статью „Русскій Фаустъ“ въ этомъ сборникѣ.

— 314 —

\

ісомъ смыслѣ правъ г. Булгаковъ, указывая на жнвучесть релнііозной л метафизической потребности.
Первоначально, какъ пзвѣстно чуть не каждому гнмназнстѵ,
рслигш удовлетворяла, на ряду съ другими запросами чѳловѣка, '
Г
Г
"0ТР8бИ0СТИ ВЪ познаніи окружающаго. Представленіе
о богахъ, духахъ, воляхъ, скрытыхъ за вещами и явленіями, было
носильнымъ объяснешемъ ихъ и давало въ руки человѣку неко­
торый оиредѣленпый методъ воздѣйствія на внѣшній ыіръ: его
событія человѣкъ могъ измѣнпть; какъ онъ думалъ, молитвами
заклпианіями и жертвонрнношеніями. Подобное магическое иредставленіе живо еще и нынѣ въ невѣжесгвенныхъ массахъ и
иногда поддерживается тѣми, кто эксплуатируешь это певѣжество
и нуждается въ иемъ. Но даже серьезные богословы давно уже
отказались отъ иредставленія о возможности измѣнить судьбы
міра или человѣка магическими иріемами, а также отъ объясненія
отдЬльныхъ явлешй непосредствениой волей божествъ. Если
г. Ьулгаковъ станетъ настаивать на законности миѳологическаго
міросозерцашя — эго его дѣло, но что это міросозерцаніе не
можетъ выдержать никакого сравненія съ научнымъ изслѣдоваприроды и техническими пріемамп воздѣйствія на нее—
это ясно каждому.
Въ своемъ стремленіи къ иознанію явленій и законовъ пе­
редовое человѣчество не сразу перешло къ чисто-эмпирическому
°Д У ,
ему предшествовалъ иеріодъ умозрительной науки
остаткомъ которой и до сихъ поръ является фетишистское пред­
ставлена о закопѣ природы, какъ о своеобразному юридичекомъ, такъ сказать, велѣиіи, которому подчиняются япленія
.законъ трехъ стадій совершенно несомнѣнепъ, поскольку
онъ прилагается къ псторіи положительной науки. Врядъ ли
г. Ьулгаковъ рѣшится отрицать это.
Но, вѣдь, стремленіе человѣка къ познанію никогда не можетъ
быть ограничено однимъ пониманіемъ отдѣльныхъ явленій: онъ
стремится постичь все сущее въ его цѣломъ. Наука же не молстъ удовлетаорить ЭТ0Му нсУ™мимому стремленію человѣка.
Д йствительно ли это такъ? Странно— почему бы, казалось?
есть нѳ что иное, какъ міръ опыта, сверхъопытное намъ,
просто, не дано: все, что намъ дано, доступно познанію. И дѣйствительно, современная натуръ-фплософія рисуетъ намъ въ
высшей степени цѣльаое, стройное и грандіозпое нзображеніе

познтяВ
Гй т м у “

ъ «335?! с

в

о

Г

,

" вьшѣшив,,у

— 316 —

міра, передъ которымъ безусловно блѣднѣютъ всѣ системы метафизическія. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что познаніе міра далеко
пе доведено до конца, и, что каждый натуръ философъ, когда
онъ даетъ цѣльную космографическую картину, во многихъ
случаяхъ прибѣгаетъ къ гипотезамъ. Но этп гипотезы стоятъ
въ согласіи съ данными науки, формулированы въ терминахъ
опыта, отнюдь не переходя принципіально за его границы, и
притомъ пе выдаютъ себя ни за что другое, какъ за болѣе пли
менѣе вѣроятныя гипотезы. Что другое, кромѣ вѣроятныхъ гипотезъ, можетъ дать метафизика? Развѣ гипотезы невѣроятныя!
Въ настоящее время нельзя найтп уже ни одного метафизика,
который бы не зналъ, что внѣ эмпирпческихъ данныхъ, которыя
обыкновенно включаются каждой метафизической системой въ
свой организмъ, онѣ цѣликомъ состоятъ изъ гипотезъ.
Стремленіе къ цѣлостному пониманію міра не есть метафи­
зическая потребность, а потребность научно-ф илософ ская, и
метафпзпкѣ нечего дѣлать при построены картины міра, какъ
это съ полнѣйшей убедительностью показалъ въ своей книгѣ
«Метафизика п наука» Алоизъ Риль.
Г. Булгаковъ толкуетъ: «Задача полнаго и законченная
ізнанія въ мірѣ опыта есть вообще неразрешимая и невѣрно
поставленная задача».
Совершенно вѣрно. Но, быть можетъ, она разрѣшима сверхъопытнымъ иутемъ? Не читали лп мы, однако, на X IX стр. предисловія г. Булгакова, что «проклятые вопросы по самому су­
ществу своему прпнадлежатъ къ числу нсразрешимыхъ»?
Итакъ, «окончательное рбшеніе,» омеш познанія, есть во­
обще химера какъ на о і і ы т н о м ъ , такъ и на сверхъоиытномъ
пути. Самъ г. Булгаковъ утверждаетъ, что всякіе метафпзическіе и религіозные «отвѣты» суть лишь «этапы» по пути. . .
къ чему?— къ неразреш и м ом у. Но, вѣдь, сколько ни двигайся
къ решенію неразрѣпіимаго, впередъ двигаться не будешь.
Что касается позитивной науки, то она совсемъ не ставитъ
задачи окончательного познанія; но неспособность науки ска­
зать свое последнее слово г. Булгаковъ лишь ио недоразумѣнію, притомъ, такъ сказать, злостному, считаетъ ея слабостью.
Позитивная наука, во всякомъ случаѣ, можетъ дать то, что
единственно только и можетъ обещать метафизика: всестороннее
міросозерцаніе для данн аю поколенія, живое въ своихъ деталяхъ, но незыблемое въ своихъ методологпчеекпхъ основахъ.
Не было и не можетъ быть эпохи, которая не имѣла бы
своего міровоззрѣпія, и изъ всѣхъ міровоззрѣній, именно, дози-

cZrs: rrsz ; zzri

. » « t a r t e c rp „ » „ j.,„ „ . „ а » & , 4 а „

— 317 —

*' J

“

*

Если въ соврсменномъ наѵчномт
м тпГ
•
бѣлы, то они заполняются гипотезам!.
™ 0СТЬ Пр0‘
дованія. Мы но знаемъ напп
Г,ЯІ, ’ У У щнмп ПУТЬ изслѣ-

%

- S

T

»

Z

S

5) І Ш

« , (Г Г

S

E

S

z

i

*

*

' S

—

“

1

„р ирода доСр, п

X

"ip” - * - *
» р ^ ю

■ ■ • ■ « * 4 ?

“ r j „ S r Z ; ,™

—

™

ставить бол’Ье важные bohdoch и А*
О, датг, г а 4 „ r L S Z Z
m

потому что она
' \ “a Ш т

ш ш н ост ь этого
J S o
чѣмъ-нибудь докаяапп г ш г о .

т И Ш Т ? ' ° 6 а п Р“какъ-нибудь, хоть

бш о

ДО Тѣхъ поръ говорить объ отвѣтГ с Г Х ч н о й ™ д ш и УСмаю>

просто беостыдство. Г. Булгаковъ забываем
ѵРѣнія’
эти запросы метафизика можетъ лишь отпоить 1
^ На
=
я на иолнуЮ беспомощность Г р е Г л н ц о " ^

ской потребностиТпріганаете^что^оле^-неваде^^а МСТа,|[шзнчевоз™

о;:тнвъг теловѣтсскомъ умѢ ь - р о с Г і і : г о ш э,га
пягп Ьулгаковскихъ вопросовъ лип™ *„

s=L« r t & r
Поставимъ сначала первые:
Что такое міръ въ цѣломъ?

'

НЫЙ отвѣтъ н а вопрЫо Г Ъ
о Т м ъТ иГон^^ое
лишь законченная организація опыта.
можетъ дать
гДа мы спрашпваемъ: что такое п?
просимъ подставить вмѣсто понятія п ;
;>вачитъ, что мы
няие, болѣе намъ знакомое. М іЬъ L S ?
КаК°Г Шбудь по*
иръ
аждому человѣку предста-

вляется чѣмъ-то сложнымъ, а потому непонятнымъ; такимъ обра­
зомъ, возникаешь проблема міропозпапія. При этомъ либо допускаемъ, что вполпѣ воаможно придти къ нѣкоторому понятііо,
вполнѣ для насъ знакомому, т.-е. нѣкоторому /;, постановка ко­
тораго уже никоимъ образомъ не возбуждаетъ вопроса: что такое
If)— 11ЛИ Мы не допускаемъ такой возможности, въ каковомъ случаѣ,
очевидно, разрѣшимыхъ вопросовъ вообще быть не можетъ !) .
Итакъ, какъ метафизикъ, такъ и позптпвистъ, разъ онп допускаютъ возможность хотя бы врсменнаго рѣшенія какого-либо
вопроса, — что такое а? должны признать, что есть цѣкоторые
/;, с и т. д., которые представляютъ изъ себя нѣчто знакомое,
познанное. Еслп метафизики говорятъ, что сущность міра —
воля, или, какъ склоненъ, повидимому, думать вмѣстѣ съ В л.
Соловьевымъ нашъ уважаемый авторъ, с любовь Бога», то они,
очевидно, полагаютъ, что воля и л и любовь это нѣчто понятное,
и, что н и к т о не спроситъ ихъ: «А что такое воля? что такое
любовь?» Еслп бы ихъ спросили, то онп вынуждены были бы,
несомнѣнно, сказать (какъ они и говорятъ), что это доступно человѣку изъ пепосредственнаго опыта.
Такимъ образомъ, познаішымъ, даішымъ всегда и во всѣхъ
случаяхъ являются элементы опыта.
Если г. Булгаковъ пли другой кто можетъ что-нибудь воз­
разить протпвъ этого положенія, то пусть сдѣлаетъ это, пусть
укажетъ что-нибудь другое, болѣе понятное, чѣмъ простой элементъ опыта, внутренняя плп внѣшішго— все равно.
Да, все равно! Моя воля плп любовь ничуть не понятігЬе
для меня, чѣмъ красный цвѣтъ или тонъ do. И я столько яге
не въ силахъ постигнуть, какимъ образомъ тоиъ do можетъ быть
«на дѣлѣ» колебаніемъ струны или атомовъ моихъ иервныхъ и
мозговыхъ клѣтокъ, какъ и того, что онъ на дѣлѣ воля и лю­
бовь. Поэтому позптивпзмъ оставляешь въ сторонѣ иелѣпую по­
пытку сводить качественное разнообразие къ реальном у един­
ству *). Мы, конечно, пмѣемъ полное право представлять себѣ
міръ, какъ мехаипзмъ, и всѣ качественныя его проявленія, какъ
функціоналыю зависимые отъ него эпифеномены, п въ этомъ
смыслѣ механическое міровоззрѣніе, безъ сомнѣнія, еще не про­
играло игры растущему энергетическому, но употреблять слова
<въ сущности есть» ислѣпо. Міръ есть міръ! Красный цвѣтъ
есть красный цвѣтъ!
*) Это замѣчаиіе, конечно, остается въ силѣ и для мотафизиковъ.
2)
Но наука, конечно, стремится свости его къ единству принципіальлому—-методологическому.

—

318

— 319 —

„m ? ° ГЛа Яа В0ПР0СЪ> что такое красный цвѣтъ?— мы отвѣтимъ
это есть <представдеяіе, возникающее въ лсихикѣ человека*
Z Ï T

Z

Z

T

Z

T

l i ï

? f \r

№

™

b

красный м ѣ т ъ > ? '_ в и „ n i
° Т СПІЪ васъ’ |m o такоо
метовъ A t « '
покажете ему пѣсколько красныхъ пред-

г

г

.

Г

"

"

8“ " 0

/

5

"

“

р“ £

Міра. На воп^осъГ^тоЛТ ™ е Г°мір^?!—1,а™льно-"Ргани8°ваннаго
ственный отвѣтх- пзобми-рпіп
южетъ быть данъ единроіі его можно было
РТПНИ М'ра> ПРИ
«ото­
ж м у стреми™ u Z Ï
Й Т * СЪ наиби«
ясностью. Къ

=

-

я

й

* •

^

е

-

-

л

з

~

« ™

:

- s

й

г

г

„Въ самомъ дѣлѣ, если я ставлю вопросъ о бытіи Божіемъ или о сущности
вещей (l)ing an sich), или о свободѣ воли и затѣмъ отрицательно отвѣчаю
на эти воиросы, то я вовсе по уничтожаю метафизику; напротивъ, я тѣмъ
самымъ признаю се, признавая законность и необходимость постановки
этнхъ вопросовъ, но умѣіцаюіцихся въ рамки ноложительнаго знанія. Различіо
отвѣтовъ на мѳтафизическіо воиросы раздѣляегь между собою представителей
разныхъ философскихъ школъ, но это но уничтожаетъ того общаго факта,
что всѣ философы суть метафизики по самой природѣ человѣчѳской мысли“ .

S

.ср.», щ л? “ - r;z г^тгг
J

' c

Z

z

x h

z

скаГть“ Г в Эъ Т
r

P

f

g

z

l

c»

"”6w " “ “ »

х Ь с ш ш

абсолютныеРазмѣР«, ™ можно поэтому
r

r

Ä

uc

J) Сборникъ „Очерки рсалистич. міровоззрѣііія“.

.

r

:

r

Этотъ жалкій софизмъ имѣлъ бы еще какой-нибудь смыслъ,
если бы для науки не дана была не только конечная ея точка,
но и исходный ея пунктъ; но пунктъ этотъ дапъ: это — безломощный примитивный человѣкъ, и неужели можпо сказать,
что въ дѣлѣ познанія міра мы но сдѣлали нп шага впередъ!
Ахъ, эти господа метафизики! Они потихоньку высасываютъ
кровь изъ предмета, о которомъ толкуютъ, и потомъ, превративъ его въ блѣдную тѣнь, издѣваются и надъ нпмъ, и надъ
читателями. Прогрессъ знанія не есть «линія», о немъ нельзя
разсуждать математически, — это борьба со всѣми сладостями
побѣды, въ этой борьбѣ важно не приближеніе къ конечной
точкѣ, а процессъ завоеванія разумомъ все ловыхъ областей,
выработки такихъ общихъ методологическихъ рамокъ, въ кото­
рыя легко укладываются новые факты н т. д. Власть человѣка
надъ природой растетъ, какъ растетъ и сознаніе порядка, закономѣрности въ мірѣ; то п другое означаетъ ростъ познанія,
познавательная приспособленія человѣка къ природѣ, залога
творческая прпспособленія природы къ человѣку.
Второй вопросъ г. Булгакова таковъ: «Какова субстанція
міра?> На этотъ вопросъ позитивная наука отвѣчаетъ, что ея
міросозерцаніе не субстанціонально, а актуально, что она по
прнзнаетъ вопроса о субстанціи, а потому считаетъ этотъ второй
вопросъ совершенно тождественнымъ съ первымъ.
Это, конечно, не смутитъ г. Булгакова.
Полюбуйтесь, на какія беззубыя ухищренія пускается нашъ
паладинъ метафизики:

£

И еще рѣшптельнѣе того:
„Атеисты, съ чѣмъ болынимъ пыломъ доказываюсь небытіѳ Бога, тѣмъ
нагляднѣй обнаруживаюсь, какую роль въ ихъ созианіи играѳтъ эта про­
блема, и насколько пъ немъ пр» ^утствуетъ Богъ, хотя бы какъ предметъ
отрицаніл“.

Но мы живо сговоримся съ г. Булгаковыми Метафизиками
называемъ мы тЬхъ, для которыхъ міръ сверхъопытный суще­
ствуетъ, какъ предметъ утвержденія, а позивптистами тѣхъ, для
которыхъ онъ существуетъ, какъ предметъ отрпцанія. Кажется,
разница достаточная. И еслп г. Булгаковъ будетъ все же на­
стаивать па словѣ «существуетъ»— то пусть его.

— 321 —
Два послѣдніе вопроса

наука, въ точномт. run«»*

ность этого?»— спрашиваетъ чувств“

iA

s

: s = v = - r . г г з г

ä

« = ™ ф Г ,‘ Г Г с ^ в Г е

ï- г . /

‘ Какова цѣн-

”

Г

г-

« '“ t a "

безсмысленнымъ ллл осмыслеянымъ? Понять см ы гл ъ ѵ я

ч е д о Х у Т е 8у сдаш Г осІы сл еГ И КаК0Й'нибуль
КОТ0Р°* кажется
такъ что ѵ-ГІ
осмысленнымъ и которое является цѣлыо д
этого 6?«

Н6 ЛЛЯ ’ еі'° СІІРашивать: «а каковъ

с м ы с л Г ^ а ^ Г ^ б ы
S

f

n

S

r

t 60 будеы ъ

« . является б

Т о н и 0/
"

01* ™

aï b”

е

^

““

“

° ™

смыслъ

В° Пр0СЪ 0
'

с

£

І

Г

ЯСѲТЪ служить конечной осмыслпвающею ц ^ ь ю явТенШ

*
*

Ч С Л 0 в ш Т 7 ’Р ЧШ ЭТа ЧѢЛЬ А°ЛЖиа КВЗаться »мысленной именно
же кажется <гр за“лгочать въ свбѣ человѣческій смыслъ. Но что

7

“ ошо "

(™

»X Z L T X

отвѣты, обыкновенно болѣя™ Мета^ ”зшси даютъ различнѣйшіе
такъ, конечною иѣаыо o / ï
Добронравнаго свойства;

«W

Ï ïïï Ä

r r r s , ”“ , z r
ä

s

•к » и

t

J

' J

S

T

м 4te?>

*

н°;
“

л

я г е

•

таковъ откажется отвѣчать, то это онъ уже будетъ виноватъ
въ замалчиваніи и закрываніи глазъ на запросы человѣчества.
Позитивпзмъ подходитъ къ этому вопросу съ совершенно
иной стороны. При какихъ условіяхъ человѣкъ перестаетъ
спрашивать о смысле чего-либо?— А тогда, когда это что-либо
ему, человѣку, пріятно. Это могутъ быть вино, любовь, познаніе п нравственность, ио всѣ вопросы будутъ исчерпаны сло­
вомъ— удовольствіе, наслаженіе и т. п. Для чего пыотъ вино?
любятъ женщинъ? познаютъ? стремятся къ нравственному со­
вершенству?— Для того, чтобы чувствовать удовлетвореніе.
Быть можетъ, это грубый эвдемонизмъ? Я прошу убеди­
тельно гг. метафизиковъ подкопаться подъ него. Я вѣдь не
говорю неиремѣнно о грубыхъ наслажденіяхъ, я говорю объ
удовлет ворены . Развѣ не удовлетвореніе хочетъ дать человѣку
г. Булгаковъ своею метафизикой и релпгіей? Развѣ онъ не
хочетъ оправдать пхъ, доказать ихъ осмысленность ссылкой на
существованіе метафизической потребности? религіозной по­
требности?
Итакъ, безусловно осмысленнымъ является чувство удовлетворенія. Ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не можетъ спрашивать
себя, «какой смыслъ удовлетворенія, удовольствія >, такъ какъ
удовлегвореніе есть нѣчто столь же несомнѣнно осмысленное,
какъ простое качество есть нѣчто несомнѣнно понятное.
Я прошу г. Булгакова пли присныхъ его указать мнѣ какойлибо другой крптерій, стоящій надъ чувствомъ удовлетворенія,
или далее не стоящій подъ нпмъ.
На вопросъ: «Какой смыслъ нравственной деятельности?»
я даю въ совершенномъ согласіи съ духомъ Канта отвѣтъ:
смыслъ ею въ удовлст вореніи, кот орое оно доставляешь
ч ел о век у.
Но такъ какъ г. Булгаковъ любитъ дѣтскіе софизмы, то
займемся здѣсь однимъ изъ нихъ. А какъ же быть съ чув­
ствомъ неудовлетворенности? разве оно безсмыслеино? это
вечное исканіе? вѣчное недовольство? это истинночеловеческое
въ человѣке?
Бываютъ разные люди. Быть-можотъ, нѣкоторымъ изъ нихъ
доставляетъ удовлетвореніе мыслить себя удовлетвореннымъ. Но
активный современный человѣкъ не любитъ покоя, онъ выше
всего цѣнитъ чувство развитія, W ille zur Macht. Вотъ почему
ему доставляетъ высшее удовлетвореніе чувствовать, что всѣ
блага настоящаго не могутъ остановить роста его заиросовъ il
жажды все расширяющейся жизни. Вотъ іі все.
21

— 323 —
кую колоссальную р о л Г в / о ц ѣ н ^ Х ? ' К° Т°Р° е ш’Раетъ та~
предполагаетъ
* V
Неудовлетворенность чувствуетъ ч м п и З
щаетъ потребность, какую бы то ни было Г ™ ° Л 0ЩУ"
утолить ее. Стало быть
’ и не иъ сплахъ
лишь то, что такъ или иначе ѵдовлетп,Г °НЪ М°ЖвГЪ нах°Дить
Оцѣнить что-нибудь — значите
етвоРя° тъ его потребностямъ.
его отношеніи къ потребностямъ с у б ъ 5 а В Г ° ЧТ0'ниб№ въ
жетъ быть цѣннымъ лишь для кпт и ,! ? > '
° лвленіе «0т б у д ь , обладаю щ его п о т р е б н о с т е й
Ж ІфИТОМЪ K0W'
Z

Z

m poc*

• —

-

ностлмъ человѣка. Выіѣзть нчъ г,
отиотепш міра къ потребчелонѣкъ не можетъ.
'
оихъ потребностей нп одинъ
Никакихъ йбсолютпрт.
„_,л
вѣку. Дикарь спрашиваетъ ч Г б Г ѵ о Г т Г ? " д а о Чело'
‘ А это ѣдятъ?> Въ его раю текѵ™
Цѣнность предмета:
ныхъ берегахъ „ Z I Z T
Ѵ'Ъ т въ кисельГрекъ енрашпвалъ: «Способствуем и д а м Ж'ф ение Рибчнки.
душевной и тѣлеснойУ» Въ его
вещь гаРмоніп
мужи наслаждались чарующей гарм оничной^1'16 " HpeKPaCHbie
ной природы. Кантъ сп р а ш н в іѵ '^ К
4 " 0" 11 ЛршшРе«вещь свободѣ человѣка т oui ï ‘ сСпособствуетъ лп данная
всѣхъ потребностей кромѣ ,
“Зависимости его воли отъ
»«ош е i p
j ,ш Г І ^
Г0Р* ' еМ“ Г0 “ "Ч »™ «* С о м р » . . в»ро А
^
„ л г
рить о немъ: но все же пт
ш

ш

ш

,

„„„

, м у ж п т

,: г , г г р е А и ,,'‘ ?> *
’ что ^ Д н о гово»м р“ етг ; ™

г л г г

^ „ иг г : . '

“ »

тіанской моралью. МарксиСТъ еп п “ 4 ’“ ° " Pa6№b съ ихъ капотъ ЛП оцѣниваемое побѣдѣ человѣ кГ Г ™ ° ,Т°"'Ь’ способствул общественными, ПОВЫШСНІтп спи
аДЪ СТЛХ1ЯЫП внѣшнимн
ловѣческаго труда и его п в о іт "Д‘1РН0С,1И> нланомѣрностп чеГ а іГ
Г Г “ " ” ' ' 4 “ еГО ï " “« • “
расширяя кругъ царства пячѵ *
П0І£0Ряетъ ссб'*! стихін, все
Для удовлетворенія все р а ст у ш м Г 6™’ Заставляя МІРЪ служить
завоевателя— человѣка
потребностей своего царя и

Но всегда въ основѣ каждой оцѣпки, каждой вещи лежптъ
способность ея удовлетворять потребности. И оцѣниваемое ка­
жется тѣмъ болѣе цѣннымъ, чѣмъ болѣе удовлетворенія доста­
вляетъ утоленіе той потребности, которой она отвѣчаетъ, и чѣмъ
въ большей мѣрѣ она ее утоляетъ.
Вотъ, съ какой точки зрѣнія нодходптъ позитивная эстетика
или <философія оцѣнивающая» къ вопросу о цѣнностп міра.
Какой же отвѣтъ даетъ она па этотъ вопросъ?
Отвѣтъ этотъ можетъ быть прежде всего двоякъ. Если
жпзнь въ мірѣ удовлетворяете даннаго человѣка, то онъ, есте­
ственно, и не ищетъ никакого другого смысла въ жизни.
«Жизнь для жизнп намъ дана!> или: «Ахъ, какъ прекрасенъ Божій міръ! > — вотъ что скажетъ онъ вамъ съ ясной
улыбкой.
Но такихъ баловней судьбы, оптпмистовъ чистой воды,
очень и очень мало. Непосредственное чувство вовсе пе гово­
рить большинству людей, чтобы міръ былъ прекрасепъ. Въ
немъ, несомнѣнно, есть добро и зло, ибо въ немъ есть и п аслажденіе и страданіе, радость и горе, удовлетворенность и не­
удовлетворенность .
Элементовъ зла въ мірѣ не отрицаешь абсолютно никто пзъ
философовъ. Очевидно, что вопросъ объ оцѣнкѣ міра услож­
няется тѣмъ болѣе, чѣмъ больше и тѣхъ и другихъ элементовъ
констатируются вамп въ мірѣ. Ио даже пзъ самаго мрачнаго
пессимизма, вѣдь, есть выходъ: это увѣренность въ томъ, что
міръ становится лучше.
Убѣдить насъ, что міръ хорошъ, не могутъ никакіе адво­
каты, добровольно беруіціе иа себя задачу теодицеи, но онп
могутъ убѣдить насъ, что онъ улучш ает е Я. На это онп и бьютъ
обыкновенно.
Напболѣе распространенная, еслп не всеобщая, оцѣнка міра
у представителей позитивизма такова: міръ, какъ объектъ для
созсрцанія, скорѣе дуренъ, чѣмъ хорошъ, и это объясняется
тѣмъ, что человѣкъ въ немъ есть лпшь одинъ пзь приспособ­
ляющихся къ нему элементовъ, a цѣлое отнюдь не разечитано
на удовлетворено именно его потребностей; по все заставляешь
насъ думать, что, какъ объектъ для деят ельн ост и , міръ хо­
рошъ, ибо путемъ познанія и творчества мы можемъ приспо­
собиться къ нему и приспособить его къ себѣ.
Поэтому иа мѣсто вопроса о цѣнности міра, который есть
вопросъ довольно праздный, позитивистъ ставитъ вопросъ о
томъ, какими путями можно возвысить цѣнность міра.
21*

— 324 —
Мнѣ кажется
“

что

послѣ

сказаннаго

неважно

останавти-

Л л Г Р0СѢ ° ЧѢН“0СТИ ',еЛОвѢтеской Деятельности и о
Мы видимъ такимъ образомъ,

что позитивизмъ

ѵдовтетво

» г о А™
“у и , ѣ ? ’ « !; “ у” с™вш,и“ « • « * • » но страшится
Пп_ ’ V
у
610 иредггріятш ничемъ не гарантивованъ
Онъ вѣритъ въ свои силы, ОНЪ борется, и если З и
пп‘
>ѣл,даютъ его, онъ героически гибнетъ, почерпая утѣшеніе вт
S

S

s

”Г

L

^

"*рГ н е4, ”

v

’

^
^
r
z
^
s
s
Булгакову,
эти
вопросы
одноішачащп.
Наr нихъ.

ж аж д ут ъ полож ительная отвѣта.

И

представьте,

намъ откровенно признаются

что именно

ш в і т Т нъ ° 7 о Т Ъ Л° ; гаТ0'ПГ ІЪ’ Х0ТЛ едииственнымъ осноутвердительно!
“ "* <вопросъ в<>просовъ>

=

S

это такт

P

«
* 1*

am

=

=

улгавовъ

S
предлагаетъ

S
ему

t
S
зианіе

что

. *П„шп • обосновать10'
Г * в -Ьуліаковъ
п ш о Т Самъ
” * *говоиитъ
’ ™ ' ЮруЮчтоМыгтгппп
хо~
V

I

—

l t

" в д в д п ”

-

o w "1

-“

ï»

НІМТБУГ К0"^ ГОВОрИТЪ’ что «озитивиомъ не можетъ
ооказат ь намь, что добро есть мощь, это его слабость Г к„т
оиъ сгыъмъе, опъ можетъ отвѣтпті im
" *
приказаніемъ вѣЫіть что »nf(M 7
вопросъ вопросовъ

—

* -

ä

-s

= г а л

можетъ дать ни метафизика, ни религія. Религія основывается на
иаличности чувства вѣры, но,вѣдь, въ томъ той дѣло, что «вопросъ
всѣхъ вопросовъ» задавать можетъ лишь тотъ, кто сом невает ся,
a религія, по словамъ самого г. Булгакова, можетъ лишь запре­
т ит ь ем у сом н еват ься, рекомендовать ему побольше вѣры.
«Блаженъ, кто вѣруетъ!» г. Булгаковъ.
Мы видимъ, такимъ образомъ, что какъ въ познаніп отдѣльныхь явленій, такъ и въ иознаніи мірового цѣлаго, такъ, на­
конецъ, и въ его оцѣнкѣ позитивпзмъ рѣзко отличается отъ
религіознаго и метафизическая мышленія п идетъ имъ па смѣну.
Потребность въ цѣлостности познанія и въ оцѣнкѣ міра вовсе
не является метафизической, и релпгіозной потребностью, такъ
такъ потребности этп находятъ свое полное удовлетвореніе (хотя
ие окончательное, какъ и у метафпзиковъ) безъ помощи допущенія потусторонняго міра, сверхъопытнаго бытія, каковое допущеніе и есть признакъ метафизики, какъ показываетъ самое
ея названіе, и религіи въ точиомъ смыслѣ этого слова (какъ
вѣры въ сверхъопытный міръ).
Метафизическая потребность не умерла: это— потребность
малодушныхъ въ безусловной гарантіи цѣнности самого человѣка въ глазахъ міра, или чего-то, что еще выше міра; это —
жажда закрыть глаза на трагическое ноложеніе разумныхъ созданій среди громады вселенной,— трагическое, но вдохновляю­
щее, но зовущее, боевое, увлекательное, даже веселое для на­
туры активной.
Метафизическая потребность держится еще въ невѣжественлыхъ массахъ и въ небольшой цитадели, населенной мало­
душными людьми. Впрочемъ, быть-можеть, я преувеличиваю
число активпыхъ позитивистовъ по сравненію съ жаждущими
нотустороннихъ помощвиковъ и покровителей. Но во всякомъ
случаѣ между одними и другими не можетъ быть міра.
Какъ мы уже сказали, позитивпзмъ оставляетъ вопросъ объ
отдаленно-градущихъ судьбахъ человѣчества подъ сомнѣвіемъ,
но поскольку жизнь въ настоящее время не есть п не можетъ
быть «удовлетворенностью», позитивисты прпзываютъ къ актив­
ности, какъ естественному проявленію неудовлетворенности.
Но г. Булгакову ужасно хочется доказать, что у позити­
визма существуетъ «теорія прогресса* и что эта «теорія» есть,
въ сущности, ви ра пли, но меньшей мѣрѣ, метафизика.
Для того, чтобы убѣдпться, какой это пустой вздоръ, намъ
придется сначала разсмотрѣть, что свалпвастъ въ кучу нашъ
авторъ подъ пменемъ «теоріи прогресса».

— 327 —
Въ «дву к п у «ромотъ г. Булгаковъ три совершенно

ж

а

д

■S Я

-

? й г а : "°рі” m

Г

“ =

~ ^ 5k S £ £ S S ? Ç

чающую на вопшіп, п
и i

.

Z

e

„ р о с ™ 1 Жв
*

™

/льтурнаго прогресса, отвѣ-

r ™

Â

« " *

”° » " ™
- Z

Z

/ 2

Z

Z

7

" ''

-

« вд *

т т т ш

W «JP«

■ » ш ш . щ,.

и

" * » »

u;r= 5 H î r r , ?

влять ИЗЪ себя постоянный н все р а с т /щ Г т а іе Ы о ъ
мѣрнаго наслажленія ит шаш
«агеріалъ

! Г
для без-

должно представлять ’i m себя г р у Г Г н в д в н д м ъ ЧеЛОВѣчество
ростомъ жизни, ростомъ власти и познан я !
” М0ІТ™МЪ
• жденіемъ является, какъ учнтъ нсихолорГ»
НаСЛа'
своей интенсивности положительное ч у в с т в ™ Ч я З ^ ™
сДл ° ;Г е Г к о ПЛ0Д0МЪ МІра’ Ради —

Р -

“ нъ «

міръ A0“

Ä

1“

- -

Таковъ естественный Идеалъ гордаіо^ человЪчестт°^)

»er^ ST

къ «вѣрѣ >.

Р

- y n L ^ Z “^

’

“

“ <*»">

Т0 МЫ аПѲЛЛИРУеМЪ къ «должному, И

Г

Е

какъ опредѣленная сторона Жмз„ м

“ г ’^ Г " 1''
У

-

° м,Ров«^рѣнія,

із й 2 ^ я г а Н а ^ = = ^ -= и ;= £

что міровой процессъ есть именно прогрессъ въ нашемъ смысле,
ни того, что человеку, какъ определенно направленной силіь
среди другихъ силъ міра, непремѣнно удастся направить этотъ
процессъ по желанному пути; мы устанавливаемъ лишь критсрій оцѣнкн процессовъ и путеводный огонь для дѣятельности
человѣка.
Не знаю, пойметъ ли меня г. Булгаковъ, по непредубежден­
ные читатели, навѣрно, меня поняли. Этотъ идеалъ является
сверхнсіучнымъ, какъ сверхнаученъ всякій фактъ: факты даются
не наукой, а действительностью, и идеалъ есть фактъ, который
мы находимъ въ нашемъ внутреннемъ опыте. Дѣло науки осве­
тить намъ его происхожденіе и дать посильный отвѣтъ на во­
просъ о его исполнимости и о путяхъ къ нему.
Быть - можетъ, и даже навѣрное, совремеисмъ найдутся
формулы эволюцій болѣе изящныя и полныя, чемъ Спенсеров­
ская, но пока она наилучшая. Вотъ она въ формулировке са­
мого Спенсера:
1) «Повсюду во вселенной, какъ общемъ, такъ и въ частномъ,
происходить безпрерывное перераспреде.теніе матеріи и движенія.
2) Это перераспределеніе является эволюціей, когда въ немъ
преобладаешь интеграция матеріп и разсѣяніе движенія, но оно
является разложеніемъ, когда въ пемъ преобладаешь поглощеніе
движенія п дезинтеграція матеріи.
3) Эволюція сложна, такъ какъ рядомъ съ первичнымъ измѣненіемъ отъ безевязнаго состоянія къ состоянію связному происходятъ вторичныя измѣненія, вызванпыя несходствомъ въ положеніп разлпчныхъ частей аггрегата.
4) Эти вторичныя измененія совершаютъ превращеніе однородиаго въ разнородное, — превращеніе, которое, подобно пер­
вичному измѣненію, обнаруживается и во вселенной, какъ въ
цѣломъ, такъ и всехъ (пли почти всехъ) ея частяхъ: въ аггрегатахъ звездъ и туманностей; въ солнечной системе; въ земле,
какъ неорганической массе; въ каждомъ организме жпвотномъ
и растителыіомъ (законъ Бэра) въ собраніп организмовъ въ те­
ч е т е геологическая періода, въ духе, въ обществе, во всехъ
продуктахъ общественной деятельности.
5) Процессъ интеграціп какъ въ частномъ, такъ и въ общемъ
проявленіи соединяется съ процессомъ дпфферепціаціп, чтобы
сделать это измененіе не простымъ нереходомъ отъ однород­
ности къ разнородности, по переходомъ отъ неопределенной
однородности къ определенной разнородности; и эта возрастаю­
щая определенность, сопровождающая возрастающую раз пород-

— 328 —
ность, проявляется,

подобно

— 329 —

послѣдней,

какъ

в ъ общ ей с о в о -

купностп вещей, такъ и во всѣхъ ея отдѣленіяхъ и нодраздѣленіяхь, до самыхъ мельчайшихъ.
АР ДВ
ѵоѵ2 Р^Д0МЪ СЪ пеР0РаспРеД'Ьлен1емъ ыатеріи, составляющей
какой-нибудь развнвающійся аггрегатъ, происходить перераспреД
е сохраненнаго движенія его составныхъ частей въ отно­
шение другъ къ другу; оно тоже становится, m an, за шагом*
опредѣленнымъ и болѣе разнородными
’
7) За отсутствіемъ безконечной и абсолютной однородности
это нерераспредѣлеше, одну инъ фазъ котораго составляетъ эво’
лющя, является неизбѣжнымъ.
етъ эво„itt 8і Г аВН0ВѢсІ6 является конечнымъ результатомъ превпащеній, испытываемыхъ развивающимся аггрегатомъ. Эти измѣненія
совершаются до тѣхъ поръ, пока не достигается равновѣсіе
ежду силами, дѣйствію которыхъ подвержены всѣ части аггрега ™’ " сплами> имъ противопоставляемыми этими частями аггре.ата По пути къ окончательному равновѣсію процессъ М“Х
пройти черезъ переходное состояніе уравновѣшенныхъ двпженій
какъ въ планетной систенѣ) и у р а ^ ѣ ш е н п ь Г о х і Г и е Й
,'Г ъ Ъ Г с м е р т ь ^ ъ
Н° С° СТ0ЯНІе Л0К0Я ДЛЯ неоРганическихъ
Гѣлъ и смерть въ органическомъ мірѣ есть необходимый пподѣлъ всѣхъ перемЬнъ, составляющихъ эволюцію.
р ом у3 м н ож и л и 6 I ™ *

ром у,

р ан о

плп

поздйо,

ПР0ЦѲССЪ 0бРа т ы х ъ
п од вергается

всяк ій

пзмѣненій, которазвпваю ш ій™

аггрегатъ. Подверженный вліянію окружающихъ пеѵравповѣ
шенныхъ силъ, каждый аггрегатъ п о с т ! ™ міжетъ бы“ paî '
ѣянъ, благодаря постепенному „ли внезапному ’ в о з р а ^ Е
заключеннаго въ немъ двпженія; и этому разсѣянТю б ы с Г '
претерпеваемому тѣламн, которыя еще недавно жили T i e S «
совершаемому среди неодушѳвленныхъ массъ, подвергнется въ
неопределенно отдаленный Періодъ, каждая п л а н е т ^ Т з » С
Z o T L Z ° m

ВЪ ІГСОПРедѣленпо отдаленный прошедшій

^ е Г р а щ ІТ

РадВИВа’ГЬСя:

обРазомъ закон-

среді^ммы хъ яггп^Ъ ЭВ0ЛЮЦІІ1 и Разл°женія (заверш аю щ ая
среди малыхъ аггрегатовъ въ короткіе періоды, а среди боіь

ТРебУЮЩІЙ ПеРІ0Д0ВЪ) « ь іи м ы х Ѵ ч е л о в і
о б щ ^ к ^ я }> ПаСК0ЛЬК0 МЫ М0Жеыъ
дру ом ь, смотря по м ѣстны м ъ у с л о в ія м ъ » .

^

ъ

“ все.

Таковы факты. Какова лее можетъ быть оцѣнка ихъ, т.-е.
прогрессивна ли эволюцін. Да, эволюція прогрессивна, а инволюцгЯ регрессивна. Единство въ разнообразіи есть основной
эстетическій нрпнципъ; чѳловѣкъ тѣмъ болѣе живетъ, ощущаетъ*
тѣмъ болѣе удовлетворенъ (радостенъ), чѣмъ большее количе­
ство элементовъ окружающаго онъ можетъ объединить, т .-е .
охватить въ законченное единство. Слѣдовательно, міръ, диф­
ференцируясь и интегрируясь въ глазахъ человѣка, становится
все болѣе нрекраснымъ, понятнымъ, а потому и болѣе роднымъ
и цѣннымъ. Дифференціація же и интеграція жизни есть не что
иное, какъ ея усложненіе или обогащеніе, рядомъ съ которымъ
пдетъ все болѣе полная организованность пріобрѣтенныхъ богатствъ. Совпадете закопа эволюціи съ тенденціей человѣка*
какъ разумнаго существа, совершенно естественно: человѣкъ
есть плодъ эволюціи, ея фрагмента, утверждая жизнь, онъ,
очевидно, долженъ утверждать и законъ жизни. Люди же,
отрпцающіе жизнь, по т ом у сам ом у должны считаться оольиыми.
Больной человѣкъ, отрицающій жпзнь, долженъ находить
прогрессивной не эволюцію, a ппволюцію, т.-е. дезинтеграцію міра и обращеніе его кь относительному небытію —
ішрванѣ.
Утверж дающ ій жизнь человѣкъ желалъ бы навѣки удер­
жать законъ эволюціи и предвидѣть впереди вѣчное развитіе; отрицат ели жизни желали бы порвать кругъ сансары*
вѣчное вращеніе авелпкаго года» п навѣки погрузиться въ небытіе.
Строго говоря, наука не можетъ отрицать ни одной изъ
трехъ возможныхъ перспектпвъ вѣчнаго вращенія эволюціонпаго
круга, вѣчнаго прогресса и окончательнаго небытія.
На этотъ вопросъ, конечно, пе могутъ дать отвѣта ни ме­
тафизика, ни религія, т.-е. могутъ дать, но— отвѣтъ, подобный
знаменитому отвѣту остроумнаго аббата на вопросъ Генриха XIV:
«Сколько звѣздъ на небѣ?» Какъ извѣстно, аббатъ назвалъ
какую-то большую цифру, и когда король усомнился въ ея пра­
вильности, аббатъ отвѣтилъ: «Извольте провѣрнть, Ваше Вели­
чество» .
Но подобные отвѣты могутъ казаться заслуживающими этого
имени лишь тѣмъ, кто умѣетъ и хочетъ себя морочить.
Въ виду невозможности отвѣтить на вопросъ о судьбѣ міра
утвердительно, позитивпзмъ выработалъ отвѣтъ на другой вонросъ: какъ лучш е всего вести себя человек у въ ви ду воз-

— 330 —
лож ности всѣхъ
z L

Z

трехъ идеаловъ? Въ самомъ дѣлѣ

i w

на гтп

T
о

Ш М щ

— 331

Z T

V

S

“ И

ï ï

У”С“ " “

Й 4 ™

*

W

^ ссС Г Г

" " * 'м я "

« “

Z

“ У ™ > » « ta b -

““

о ш .

г . “п, : г и: : рг « і т во мерпв‘ - - » - » • ■ £
свое» * 2 Г ™
Г

“

S X

Z em

» " Z

вѣчному предмету

первый Й

=

:

Х

r r v

~

остается брать жизнь

е Н
р Г Ш АаЛЪ Ha“

в 1 Г Н ™ Й

Г ^ Г ш

Г « " ! “™ T

‘ T3
U” ѵЯ
* т а в p o w e ,,i " ' ■ ” » " •
что ти
л раснть жизнь какъ подобаетъ

Г “ ; ,7 ,Г * : “

в Г :Л “
^

м

£

s , -

б™

—

-

т а

т" т

’ - ”

“

“

~

’

У Л !° У

- ^

“ *■ -

П° В° ДУ’ ,т о

м

T

І Х

п

S

НИЧТ0

о Г

ь

Ä

«

непзмѣнно;

н Г ѣ доГ го'

“ e i

S Z
Г
стойло ™n« J ™ HCПОЗаботишься 0 томъ, чтобы вести себя до— О І * страпшымъ лицомъ властительницы-смерти?
ГѴ7ЯИЯ- ï, ’ ДЯДЯ' Не люблю* когда мнѣ мѣпіаютъ,— сказать

ш
УеГ о ^ и ч н Г ч Г ь I t < Й Т “

“

™

’ Т0 С0Ввр-

доволыщ подішкомт, лп
V’
не дУмаю> чтобы вы были
сказали, что 4
былъ і ^
“
ПОдарилп щепотку золы и
остается золой „
необыкновенно мудрый фоліантъ. Зола
■

»Л ю

ВССГДа РаВП°

НУЛЮ’ “

" ВСе’ ™

умомъ " е м о Г ' ^ " - ТЫ ПЯТН0 иа ЧелѢ челов’Ьчества. Съ твоимъ
могъ бы служить грядущему. Знай же, что въ гря-

дущемъ человѣчеству суждено побѣдить и воцариться надъ
природой въ сверкающемъ апооеозѣ. И ты могъ бы способ­
ствовать этой славѣ, однако, вмѣсто того, ты проводишь
жизнь въ обществѣ непотребныхъ женщинъ и отребьевъ черни.
— Такъ человѣчеству суждено побѣдить!? Душевно радъ, въ
такомъ случаѣ они обойдутся и безъ меня. — И гуляка предложплъ прпсутствующимъ играть въ кости.
Мудрецъ же удалился въ негодованіи. Тогда къ нему подоіиелъ молодой жрецъ и сказалъ ему: «Зачѣмъ ты не пугнулъ
гуляку вѣчнымъ паказаніемъ п не поманилъ его вѣчною награ­
дой?». Но мудрецъ замахнулся на него палкой и сказалъ:
<Поди прочь, мудрость не розга и не конфетка для дѣтей!»
Я боюсь ігадоѣсть читателю моей притчей, однако, мнѣ не­
обходимо разсказать и вторую ея часть.
Гуляка былъ очень доволенъ своимъ равговоромъ съ мудрецомъ и отъ души считалъ его побѣдой. Поэтому онъ погаелъ
къ своему брату, человѣку серьезному, который провелъ свою
жизнь въ лабораторіи, гдѣ варилъ свои эликсиры, псцѣлявшіе
отъ многпхъ болѣзней. Придя къ нему, гуляка сказалъ:
— Знаешь лп ты, что въ мірѣ все есть коловращеніе, и
что ничто нс ново подъ луной? Къ чему же сидишь ты тутъ
и стараешься придумать новые элексиры, когда тѣ, кто боленъ
теперь, будутъ, несмотря пи на что, снова и снова больны въ
будуіцихъ возвращеніяхъ?
— Я радъ, что я, по крайней мѣрѣ, снова и ,снова облегчу
ихъ страдайія*
— Я сказалъ это нарочно,— съ хитрой улыбкой молвилъ
гуляка,— міръ долженъ погибнуть, и не все ли равно, вылѣчишь
ли ты Ивана да Марью, или нѣтъ: мы всѣ провалимся въ чер­
ную дыру.
— Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы Иванъ и Марья должны
были страдать хоть на одинъ мигъ дольше,— отвѣтилъ врачъ.
Гуляка нѣсколько смутился. — Но человѣчество...— сказалъ
онъ нѣсколько неувѣренно, — обойдется и безъ тебя, ему су­
ждено побѣдигь...
— О, мой трудъ мнѣ не тягость, a удовольствіе, и я радъ
участвовать въ борьбѣ, все равно— будетъ ли она побѣдоносной
или нѣтъ.
— Но что тсбѣ за дѣло до другихъ!— съ досадой вскрпчалъ кутила,— ѣшь, пей и веселись.
— Мой другъ, — сказалъ врачъ, — это мнѣ скучно. Мпѣ
пріятно создавать повыя цѣнности но мѣрѣ мопхъ силъ.

— 333 —

— 332 —
— Но для чего?
— Развѣ можно спрашивать, для чего человЬкъ дѣлаетъ
то, что доставляетъ ему радость. Ради радости творчества.
— А!— воскликнулъ гуляка,— я поймалъ тебя! между нами
нѣтъ разницы! Я люблю лафитъ, моя подруга предпочнтаетъ
ликеры, а у тебя вкусъ къ творчеству, вѣдь, все сводится къ
одному удовольствію.
— Ты иравъ, братъ. Я не промѣняю своего удѣла на твой,
какъ и ты на мой. Нельзя нпкого убѣдпть доводами разума,
что творчество лучше лафита, но я надѣюсь воспитать моихъ
дѣтей и дѣтей моихъ сосѣдей въ моемъ духѣ, потому что твор­
чество цѣнностей дѣлаетъ жизнь все шире и глубже, все цар­
ственнее и полнѣе, и эта идея приводить меня въ восхищепіе.
Івои же наслажденіи въ лучшемъ случаѣ оставлшотъ тебя тѣмъ,.
что ты есть. Я не знаю, что суждено человѣчеству, но если
оно въ силахъ победить, то, очевидно, на моемъ пути. Я ду­
маю, что насъ будетъ все больше, а васъ все меньше. Мы творимъ и боремся, мы пытливо смотрпмъ въ грядущее, чтобы
правильно направлять корабль жизни. Мы боремся за ближай­
шее счастье, которое несомнѣнно, и такъ шагъ за шагомъ.
Если мы упремся въ стѣну, то лучшіе изъ насъ, вѣроятно, перестанутъ жить, предпочитая смерть суженному размаху твор­
ческой жизнп, a худшіе будутъ «существовать»». Я хотѣлъ бы,
чтобы человечество и отдѣльпые люди побѣждалп и л и умирали,
не уступая нп пяди совершенства и мощи, которую завоевали.
Я думаю, что среди людей тѣ, кто мыслить, какъ я,— прочнЬе
и возьмутъ перевѣсъ падъ вамп, а тогда онп пойдутъ впередъ,
насколько хватить сплъ, быть можетъ, до безконечной власти
надъ міромъ и обожествленія человека, но, во всякомъ случае,
они не унпзятся, и, даже }гмнрая, они будутъ удовлетворены
тѣмъ, что въ жизни были воинственны и горды и ни разу не
унизились. И въ этомъ они увидятъ смыслъ своей жизни и
достаточный смыслъ міра въ пхъ глазахъ.
Гуляка ушелъ отъ брата задумавшись, потому что брать
былъ прекрасенъ, когда говорилъ это. А между тѣмъ къ уче­
ному юркнулъ подслушавшій все молодой жрецъ.— Врачъ,—
сказалъ онъ, сколько силы прпдашь ты себѣ п своимъ, когда уве­
руешь, что есть велнкія и всемогущія существа, которыя помогаютъ тебЬ.— Но врачъ улыбнулся и сказалъ.— Пойди вонъ!
Нашей притчей мы сказали то, что хотЬли, относи­
тельно позитивной оценки міра, и намъ остается лишь доба­
вить кое-что о теоріи прогресса въ третьемъ смысле.

Г. Булгаковъ утверждаетъ, что теорія прогресса имеетъ
Ч5ВОС Jenseits въ представленіи о грядущемъ счастье челове­
чества. Теперь мы можемъ спросить г. Булгакова, какая же
•это теорія прогресса? Еслп абстрактная, то, вЬдь, она отвечаетъ
лишь на вопросъ о томъ, чт о мы готовы были бы назвать
прогрессомъ.
Если теорія міровой эволюціи, то она вовсе не утверждаетъ,
будто счастье человечества есть неизбежный конецъ мірового
лроцесса.
Г. Булгаковъ жнвымъ маиеромъ приравниваешь затѣмъ теорію прогресса и соціологію, a соціологія оказывается у него
ничЬмъ инымъ, какъ научнымъ соціализмомъ.
Неужели соціализмъ, какъ утверждаетъ г. Булгаковъ хотЬлъ
предсказат ь, доказать неизбеж ност ь наступленія соціалистическаго строя, который есть и «идеалъ современнаго человечества»
(нанримЬръ, буржуазіп? крестьянства? кптайцевъ? папуасовъ?).
Но г. Булгакову незачемъ употреблять особыхъ усилій,
чтобы доказать «немногими основными пунктами», «что со­
циальная наука по самой своей познавательной прпродѣ не­
способна къ предсказанію».
«Что значить предсказывать будущее? Это значить точно
(N B .— Курсивь автора) определять наступленіе будущпхъ событій въ определепномъ пункте пространства и временп».
О! г. Булгаковъ! Радп Бога, не ломптесь въ открытия двери!
Ни Марксъ, нп Энгельсъ, ни соціологія, ни любая теорія про­
гресса подобными вещами пе занимаются. Зачемъ же непремен­
но точно? Хорошо, еслп удастся хоть приблизительно, въ
общихъ чертахъ предугадать ходъ будущпхъ событій.
Но это по значить предсказывать! Н у и ладно, Марксъ
себя за пророка и не выдавалъ.
Но тутъ-то г. Булгаковъ становится великолепенъ.
«Всякія иныя предсказанія суть просто общія мЬста, изъ
прилнчія иазываемыя иногда въ общественной наукѣ словомъ
«тенденція развптія».
Еслп бы я не зналъ, что я ирочелъ эти строки въ книгѣ
г. Булгакова, я бы подумалъ, что это пишетъ г. Бердяевъ; до
того глубокой научной безпомощностыо и невежествомь вЬегъ
отъ этой фразы.
Въ разное время г. Булгаковъ «приближался къ Платон},
Виндедьбапду, Рплю> и еще тамъ къ кому-то! О! еслп бы онъ
иногда приближался хоть ненадолго къ Юму, Миллю и естествознанію!

— 336 —
Мы не будемъ настаивать на явной обмолвкѣ г. Булгакова,
будто «тенденціей развитія» называются «общія мѣста». Это
явный вздоръ.
Іенденція развитія есть фактъ, или, вѣрнѣѳ, научно конста­
тированная постепенность въ рядѣ фактовъ, напр.: сжатіе солн­
ца, переходъ отъ однородпаго къ разнородному въ эмбріоннльномъ развнтіи, концентрація капиталовъ въ промышленности.
1 . Булгаковъ смѣшпваетъ тенденцію съ ея формулой, И
иотъ чго говоритъ онъ объ этой формулѣ. «Это напболѣе об­
щая формула, выражающая смыслъ до сихъ поръ протекшаго
раввитія п его резюмнрующая, но лишенная фактическаго с о держаиія», продолжаетъ нашъ гносеологь, «лишь мысленно про­
должаемая отъ настоящаго въ будущее, эта тенденція тотчасъ
же обращается въ общее мѣсто, въ игру ума, лиш енную вся­
кою серьезного зн а ч ен ія >.
Прежде всего я прошу сопоставить подчеркнутыя мною
слова со слѣдующимп строками:
гппиЧппр?гіт»е^ п и іо НИК0ГДа 110 пѳРестанетъ
И И и п п п тЛ гА

^ І

думать о завтра шнѳ.ігъ днѣ и пъ

В В О Д И Т Ь ТО П О ІІИ М а іІІО ДѢ Й СТВИ ТѲ Л ЬН О СТИ ІШ Н Ѣ іШ ІЯ Г О

ï î
* вотороо даетъ соціалыіая наука. Такъ жо точно нинто но
п ит. ,,
бозъ 7 " го- чгобы и л -« ю в а ш и здраваго смысла и научна™
“
' C0CTaD" lb 000,6 чзвѣстнаго сужденія не только о настояніѳмъ, по и
т і п т, м °^п
- лля кот°Раго “ аждыП ипъ насъ работа«“ ! Если
« 1
предсказаиіѳмъ, то дѣлать предсказанія о будущемъ въ этомъ
с.мыслѣ ость право и обязанность каждаго сознательнаго человека.

Но, вѣдь,
Булгаковъ?.

это лишено «всякаго

серьезнаго

значенія»,

г.

Но не въ томъ дѣло. Дѣло въ томъ, что г. Булгаковъ по­
няты не имѣетъ о наукѣ, о научныхъ методахъ. Все естество•шаніе покоится на «наиболее общихъ формулахъ, выражающихъ и резюмпрующихъ смыслъ до сихъ поръ протекшихъ
явленій».
Какъ же пначе, г. Булгаковъ? Всѣ законы механики, фи­
зики, хпміп— все это тоже формулы; когда фпзикъ предсказываетъ, какъ протечетъ сейчасъ опытъ въ его кабппетѣ, онъ
лишь судить по свпдѣтельству прошлаго, лишь «мысленно продолжаетъ отъ настоящаго въ будущее».
На этомъ стоитъ вся техника, вся жизнь человеческая.
Для того же, чтобы предсказанія пауки имѣли т очный ха­
рактеръ, поступаютъ слѣдующимъ образомъ: совершенно отвле­
каются отъ вліяній, которыя являются съ точки зрѣнія изслЬдуемаго побочными, выдѣлАютъ одинъ какой-нибудь ридъ явлепій, заставляютъ его действовать какъ бы въ пустотЬ, если
возможно, то путемъ соответственно обставленнаго научнаго

эксперимента, а если нельзя, то мысленно учитывая результатъ
такихъ побочныхъ вліяиій, производя мысленно ретсонструкцію
явленія, какъ бы вігЬ побочныхъ явлеиій (методъ абстрактноаналитический).
Итакъ, чЬмъ проще явленія, чЬмъ легче разложить ихъ на
уже обследованныя тенденціи, темъ точнее ихъ предсказапіе.
Но путь къ точному предсказанію всегда одинъ: открыть и вы­
делить все тенденціп явленій.
Г. Булгаковъ унотребляетъ всуе имя астрономіи. Можно
заподозрить, что почтенный идеалистъ весьма поверхностно зна­
комь пли даже вовсе незнакомъ съ этой наукой, пначе онъ
зналъ бы, что астропомія на каждомъ шагу прпбЬгаетъ къ ме­
тоду абстрактно-аналитическому: двпженія планетъ она слагаетъ
пзъ прямолинейная определенная двнженія мимо солнца (по
касательной своихъ орбптъ) п определенная двпженія къ цен­
тру солнца, но при этомъ она не получаетъ еще точнаго нредсказанія,— а лишь приблизительное, — это только тсндснціи
движенія планетъ, въ него вмѣшпваются еще разныя стороннія
вліянія, нроизводящія пертурбаціи.
Приведу маленькій нримЬръ изъ области астрономіи, кото­
рую г. Булгаковъ столь победоносно противополагает?» бЬдияжкЬ
соціологіи.
Въ 1 8 2 0 году Біела открылъ комету, иутп которой были
точно изслЬдованы, и періодъ ея возвращенія точно вычпсленъ.
Но въ 1 8 4 6 году, совершенно неожиданно для ученаго міра,
вместо одной кометы, явилось две, разстояніе между которыми
съ каждымъ новымъ ноявленіемъ увеличивалось, а начиная съ
18 5 2 года, комета просто взяла да и перестала появляться.
Вотъ тебЬ и «точное предсказаніе».
Или, напрпмЬръ, астрономы, нисколько не приходя въ отчаяпіе и ничуть не находя, чтобы они занимались пустой иг­
рой ума, констатируютъ, что комета Энке прп каждомъ новомъ
обращеніп достигаетъ ближайшей къ солнцу точки на 2 4 часа
раньше, чЬмъ следовало бы по вычисленію.
И представьте! г. Булгаковъ пе повЬритъ, какъ легкомыс­
ленны эти астрономы! совершенные соціологп! Онп увпдЬли въ
этихъ и подобныхъ фактахъ тенденцію развптія и построили
теорію, согласно которой обращенія всЬхъ свЬтилъ постепенно
замедляются, благодаря чему всѣ кометы и планеты въ коніѵЬконцовъ должны слиться съ массою солнца.
Но, въ довершсніе скандала, непокорная комета Энке, напримЬръ, съ 1 8 6 5 по 1 8 7 1 годъ совсЬмъ не сокрстгила своего пути!

Астрономы пожали плечами и очень спокойно, съ легкомысліемъ, можно сказать, соціологическпмъ, рѣшили, что «совре­
менный гипотезы далеко не нсчерпываютъ всѣхъ силъ, какія
могутъ вліять на двпженіе кометы».
Итакъ, научныя предсказанія всегда относительны, такъ
какъ они всегда суть «мысленный продолженія тенденцій дѣйствптельностн» и, конечно, лишены «фактическая содержанія»,
такъ какъ вѣдь дѣло идетъ о будущемъ, а слово «фактъ» обоз­
начаете собою «совершившееся».
Между естествознаніомъ и соціологіей нѣтъ коренной прппцишальной разницы, а лишь разница въ сложности явленій
подлежащпхъ нзслѣдованію этихъ наукъ. Соціологія есть не что
иное, какъ отдѣлъ естествознапія.
И когда г. Булгаковъ пишетъ, что «Исторически понятія
не увеличивают нашего знанія, а лишь наше понпманіе», то
онъ выдаетъ свое собственное незнаніе и непониманіе сущно­
сти науки, которая, внося закономѣрность въ хаосъ фактовъ
лмѣетъ своею цѣлыо прояснить будущее.
Ьудемъ двигаться дальше вслѣдъ ва нашимъ мистагогомъ
«Доказавъ» несостоятельность науки въ дѣлѣ открытія абсолютовъ, тѣхъ самыхъ, отъ которыхъ эта наука всячески откре­
щивается, нашъ мистагогъ навязываетъ затѣмъ позитпвпстамъ
«религію».
Собственно говоря, ппшущій эти строки, отнюдь не возлаіяи, конечно, отвѣтственности за своп личным мнѣнія на тѵ
сощально-фплософскую школу, къ адептамъ которой онъ съ
юрдостью себя нрнчпсляетъ, долженъ заявить, что ничего не
нмѣлъ бы противъ выраженія «позитивная религія», всѣмн си­
лами протестуя однако противъ «позитивной метафизики» этого
«деревянная ж елеза».
Мы, лично, склонны понимать подъ рем піозны м ъ чувст вомъ
гувство связи между личностью и разными великими средамииаціональностыо, нартіей, человѣчествомъ, космосомъ, чувство
принадлежности къ нѣкоторой высшей пндпвидуалыюстп; а подъ
релшіозвой фіцософіей— взслѣдмаігіе щ „ л с х о щ с в і. і 8, " Г
ЦИ сверхъиндивидуальныхъ чувствованій и ихъ эстетическую
о ц ѣ и у НаЛЬН°

КУІ°

(” °

ВЪ Сущности 0ДШ) и то » )

Но вѣдг, г . Булгаковъ понимаетъ подъ религіей нѣчто соворшен но другое.
T in

J n ° - CMy человѣчеегво надѣляется совершенствомъ, безсмер, абсолютностью?» опрашиваете г. Булгаковъ у тѣхъ но-

337 —

яитивистовъ, — а пхъ думается немало,— которые ничего не
лмѣютъ противъ выражепія «религія человечества».
О, г-нъ Булгаковъ! мы прекрасно знаемъ и скорбно чувствуемъ, какъ несовершенно, какъ жалко человѣчество даже передъ
идеаломъ нынѣшнаго поколѣнія, даже передъ свѣтомъ того об­
раза, который создаютъ въ своемъ воображеніи его друзья,
какъ ближайшую и вполнѣ осуществимую цѣль.
«Абсолютность» человЬчества! Что это за дичь! Какъ мо­
жетъ что-либо конкретное, нѣкоторая част ь вселенной, нѣчто
данное въ опытѣ быть абсолютными Это логическій абсурдъ.
Но мистагогъ мимоходомъ, какъ нѣчто само собою разуме­
ющееся, бросаетъ «лишь прп наличности этихъ свойствъ воз­
можно религіозное отношеніе».
Ну, ладно! значитъ, наше отношеніе, согласно вашей терминологіп, не религіозное.
Вообразите, что кто-нибудь былъ бы, напримѣръ, увѣренъ,
что нравственность п предписапія Талмуда одно и то же, и
называлъ бы всѣхъ мыслящпхъ, чувствующихъ и дѣйствующпхъ
не по Талмуду— безнравственными?— Н у и пусть его!
Но у г. Булгакова есть вѣскія оспованія.
«Видѣть высшую и послѣднюю цель бытія въ этомъ преходящемъ и случайномъ сущес гвованіи для человека невыносимо >.
Ужасно трудно было бы намъ разговаривать съ г . Булга­
ковым^ У него вся психика насквозь проникнута его специ­
фической рслигіозностью, онъ все укладываетъ въ свои рамкп!..
Имеетъ лп бытіе «цЬль», т .-е . мыслить ли опо, или ктото надъ нпмъ въ категоріяхъ цЬли, по-человечески— вопросъ,
притомъ неразрешимый п потому праздный.
Совсемъ другое дело вопросъ о томъ, какова ціьль ж изни,
т . - е . , другими словами, какое р а зум н о е употребление м о­
жешь едкьлать чсловѣкъ изъ ф акт а своего сущ ест вованія?—
на каковой весьма п о зи ти вн ы й л важный вопросъ, въ общемъ,
дается ответь: сделать эту жизнь возможно более полной, силь­
ной или, что то же, красивой. Ведь, мы знаемъ, что при нѣкоторыхъ условіяхъ жизнь является положительной величиной, жить
становится радост но,— ну, значитъ, целью жизнп должна быть
радост ная, возмож но б о л е е р а дост н ая жизнь.
И пн одинъ человекъ, заметьте, не ускользаетъ нп отъ
позитивная вопроса, не отъ позитивная ответа, нами изложеиныхъ. В се люди, въ сущности, спрашиваютъ: «Какъ мнѣ
жить?» и этотъ вопросъ составляетъ разумное зерно высокопарнонаивная вопроса о «высшей цели бытія>.
22

— 338 —
Но почему же человѣку невыносимо видѣть цѣль своей'
жпзпп именно въ своей, индивидуальной жизни?
Прежде всего самое утвержденіе г. Булгакова невѣрно вдвойнѣ Во-первыхъ есть много людей, которые совершенно спо­
койно впдятъ цѣль своей жизни именно въ полнотѣ чисто эголстическихъ пережпваній. И зачастую это превосходные экземнляры породы homo sapiens,
Во-вторыхъ, обратнымъ путемъ, такъ сказать, рикошетомъ
отъ человечества, высшихъ цѣлей, бытія всякій возвращается
къ себѣ: даже, когда человѣкъ дѣлаетъ изъ себя орудіе высшпхъ сплъ, это не болѣе, какъ психическое прпспособленіе для
урегулпрованія, усоверіпенствованія его жизни, даже самопожертвоваше и самоубійство— акты эгопстическіе, въ болѣе um*
рокомъ смыслѣ этого слова.
110/ с л ° « и о . Важно то, что въ человѣкѣ, или, по
меньшей мѣрѣ, во многихъ людяхъ, благодаря чпето біологпчешш/й ° рп'шнамъ’ аа^ожеяа жал;Да жизни, жажда р о ст а , р а звипия. Такому человѣку нужно строить дальше и выше себя
рамки индивидуальности ему тѣсны, и онъ пріобщаетъ себя къ.
высшей едпппцѣ: роду, племени, націп, наконецъ, человѣчеству.
л 9
Конечно, на человѣчествѣ пе останавливаются, переходятъ
п эту границу, говорятъ о космосѣ. Но тутъ всякое содержаніе
либо испаряется, либо становится фалынивымъ.
Придерживаясь эмпирпчеекпхъ данныхъ, мы можемъ сказать
лишь одно: космосъ — это арена столкновенія разлпчныхъ тенденцій, частью безеознательныхъ, частью сознателышхъ, кос­
мосъ такая же иорьба, какъ п общество, и какъ въ томъ, такъ
и въ другомъ случаѣ правильнее всего быть союзппкомъ или
членомъ напболѣе прогрессивной пзъ данныхъ въ опытѣ тенденцій: поэтому можно сказать, что космическая религія (позптлвпстская) совпадаете съ релпгіей человѣчества; соворшенствоваше вида, внутренняя согласованность всечеловѣческаго обще­
ства и его главенство въ окружающемъ мірѣ — остаются глав­
ными, краеугольными камнями «Панидеала». Итакъ, содержаніе
1уТЪ, остается .то же- Расшпреніе релпгіи человѣчества до
предѣловъ религіи космической по вноситъ новаго содержапія.
, " же за восмосомъ стараются вндѣть начало сверх: : Z T ° \ B0 челов'ЬкопоЛ°б т с ’ ï0 содержаніе фальсифици­
руется. Преследуются тѣ же человѣческія цѣлн, но уже не какъ
предва-

Итакъ, человѣкъ активный, полный жизни, живетъ, хочетъ
и можетъ жить цѣлями человѣчества, потому что его жизнь,
благодаря этому, пріобрѣтаетъ громадный размахъ. Примириться
на цѣли меньшей, чѣмъ торжество человѣчества надъ стихіями,
такой человѣкъ не захочетъ, выходить же за рамки человѣческихъ цѣлей, какъ мы старались доказать, для него беземысленно.
Если бы онъ вѣрилъ въ неизбѣяшую осуществимость своего
идеала, онъ былъ бы слѣпо-вѣрующимъ, но ему этого и пе
надо: опъ вмѣстѣ со всѣмъ прогрессивнымъ человѣчествомъ
ставитъ себѣ цѣль и старается осуществить ее по мѣрѣ свопхъ
силъ въ своей индивидуальной области.
Все, что говоритъ г. Булгаковъ о Гюйо и Фихте, лппіній
разъ показываетъ, какая пропасть существуетъ между нами,
двумя тнпамп людей: девпзъ— «pas être lâche» кажется г. Бул­
гакову «печальнымъ рефрэномъ». Л напыіценныя фразы Фихте
вызываютъ въ немъ восторгъ, хотя въ нпхъ сказывается лпшь
желаніе скрыть отъ себя, заговорить смерть красными словами,
потому что, вѣдь, ничто въ мірѣ не доказываетъ мнѣ, чтобы
«моя воля витала даже надъ развалинами вселенной». Я слшикомъ хорошо зваю, какъ гпбнетъ бѣдняжка даже отъ дѣйствія
мпкросконпческпхъ мпкробовъ, поселившихся въ крови и вызвавшихъ падепіе органической жизни. Если бы, говоря свои
фразы, Фихте поскользнулся бы п разбплъ бы не вселенную,—
нѣтъ, а только голову, да п то немного, то его «воля» пе
могла бы даже поднять на погп его тѣло. Не видѣть, что пси­
хическая жпзнь безусловно связана съ жпзныо маленькаго тѣла,
микроскопической части вселенной, можно лишь, зарывая со
страху голову въ песокъ аравійской пустыпп, безплоднаго раз­
глагольствовали.
Нѣтъ, поднять ее, эту голову, глянуть въ лпцо хотя бы и
смерти,— «pas être lâche»! Для кого этп условія пе выполнимы,
тѣ— прочь пзъ рядовъ позитивистовъ, того— въ лазаретъ, къ
пдеалистамъ!
Л нашъ мистагогъ между тѣмъ, навязавъ позитивизму вѣру
въ какую-то «абсолютность человЬчества», заканчпваетъ свою
главу о реллгіи человѣчества такъ:
„Такимъ образомъ, п о з и т и в п з м ъ , стремивіпійся только к ъ положительному
знанію и потому приншшіально отрицавшій и метафизику и религіозную
вѣру, кончаетъ суевѣріемъ. В ѣра въ человечество—эта святая п завѣтная
вѣра — унижается позитивной философіей н а степень простого каприза и
суевѣрія“.

Г. Булгаковъ просто разрушаетъ эту прпппжеппую «вѣру>.
22*

— 340 —
— 341 —
s

все б о л . 1 , « Г

I

Т

X

Т

s

r

*

1 “

шать разглагольствованія о «балансѣ» въ такомъ недвусмысленномъ вопросѣ.

“

ч * ™ » ™б ш«-о

™

хочетъ, чтобы p w m

в р п т и ^ Г ? с і Г У^
Г
‘ РМІ“?- СПР"ШШ“ ”
“ “
віді., 31» лишь «теоретичесвій
г"!™'"'»—
овсілы о (эго „мѣтта» повторены; въ ’т
і Л
Т
Г
налыіаго возраменм принадлежит* т ™
’!’ R„P, “ 5
° “'
мпстагоіу, . « , ч
Владнміру Солов'ьеву)
%ЛГ“ “ )’' “Ри ‘
™в ™

Г

дѣ лени.

р м

Г „ Г “^

м ," и ю

,Ьль ™

неразумный ^
t Â
Î я “ “
стремишься м . , і , „ .неуловимой»!

г і г т

™ ^ “« Г С

— » " *
ртностью’ Ш|Щетой,

~

ä

. Г „ Ъ 'Ч ’“ "’1 “

«блточестлиаго^ораторв?
с..ас"“ “7 ,™ „ ”^ “
возможности улучС

»“ » » » * •

О,
Чифры, ты

м

а ч е л ^ Г Г %
Й * ! і г
невѣжествомъ! Г . Булгаков:, L „ r г

=

• «

«"»рш вя . 0 неуловима л неопре-

‘“
Г

** » »

туловим вм ъ ц*.

#

ю J » “

т о “™
І З Г

невозможности борьбы за
улѣрить, будто „ t a

страдающни родитадщ Т Г 1
? ,а ,т щ а и ’
" «»
па разумные планы of*топ r
*
взілядъ, стыдно отвѣчать
радость жизни глупыми м™ СТрадашя ЛІ0ДСК^Я> Распространить
балансахъ!
Щ п ы м и софизмами о какпхъ-то

«.=і^ГоѴ™7оГГ,,Гш і

людей счастллвѣе нп м

Т

*

б ы б т і

° со°браженія,

ветх о е, г и и о о » W
Т « л Г Г Г Г “ ™
С О Н Н О Й б о л Ь о а , „ „ р у .0 лѣчнть

опАют - »'»«-

онъ-де

пе сдѣіаетъ

,7 й ” ° Т

“

Но г. Булгаковъ такой «оригинальный» мыслитель, что, повторнвъ абстрактное и глубокомысленное «опровержепіе» реакціонныхъ идеологовъ, идетъ еще дальше,
Соціальный эвдэмонизмъ не только безсмысленъ, но безнравствененъ.
„ овв£ 0Ц,адьный эвдэмонизмъ, въ сущности, тотъ жо эпикуреизмъ и осуждается
ESf.« «ЫМЪ «Равствснньшъ сознаніомъ благодаря низменности его основного
принципа. Очастіе есть естественное стремленіе человѣка (хотя оно и не за5 5 “Т? отъ cï ? воли>> но нравственнымъ является лишь то счастіе, которое
и непреднамеренный результатъ нравственной деятельности,
сдужешя добру. Если же поставить заакъ равенства между добромъ и удоf.m
™Ъ’ то н
того “ « * * * * 11 чудовищнаго порока, которое бы не освя? ш ъ принципомъ. Идеаломъ съ этой точки зрѣнія могло бы явиться
ооращеніе человечества въ животное состояніе, какъ сопровождающееся минимальнымъ количествомъ страданій*.
*

О, ужасъ ужасовъ!
Хорошо бы все-таки г. Булгакову поучиться у какого-нибудь
ловкаго престидижитатора, ну, хоть у Джемса. Допустпмъ, что
аш поставили зпакъ равенства между добромъ п удовольствіемъ.
Какой выводъ сдѣлаемъ мы отсюда: получить какъ можно
больше удовольствій? Да притомъ, очевидно, самыхъ лучшпхъ
удовольствій, такъ какъ опп, какъ пзвѣстно, неравноцѣнны въ
чьпхъ угодно глазахъ. Но г. Булгаковъ сразу подмѣняетъ прин­
цппъ жажды maximum’» удовольствій жаждой minimum’a страданій. Pardon, мы сградапій не боимся, мы хотпмъ, хотя бы
цѣной страданій, добиваться роста сплъ, развитія жизнп, которое
на нашъ взглядъ, п есть высшее удовольствіе.
Г. Ьулгаковъ, песомнѣнно, признаетъ іерархію въ царствѣ
ценностей: бываетъ маленькое добро л большое; дѣлая малепььое добро всю жизнь, можно оказаться самымъ жалки мъ человѣкомъ, какъ и стремясь къ маленькому удовольствію; пзъ того,
что мы провели знакъ равенства между удовольствіемъ л доб­
ромъ, отнюдь не слѣдуетъ, чтобы мы объявили равными всѣ
удовольствія. Удовольствіе, которое пренятствуетъ другимъ, болѣе
сложнымъ удовольствіямъ, уже зло, какъ п маленькое добро,
когда оно становится поперекъ дороги большому добру *).
Страхи г, Булгакова, какъ видитъ читатель, весьма неосно­
вательны. Далѣс, г. Булгаковъ поучаетъ о пользѣ розгп... то-бишь,
шій л^ппп1М
рЯты!?С« Л Ъ лобру стремится, конечно,
мы с Х а л и Ргл ! ’ ГаСТЪ страда шй; что сказалъ
п о и м * ™ ! гпптпа і
т,’е- что жажда нзбѣгать
тотъ ие ^рТшитъ“
спящаго 11 с°сущаго лапу

избегать зла, какъ ищубы г. Булгаковъ, если бы
зла можетъ привости, намедвѣдя, ибо „его спитъ,

— 342 —

343

страдаиія. И къ чему бы? Ужъ не для того ли, чтобы позити­
висты не переусердствовали и не уничтожили бы съ корнемъ
источники страдашй?
яирнемъ

°ХГІе

одну” изъ
дру/ ихъ люд° в составляетъ
страдапіо—одну нзъ о о н о Л ы Т Ж Х ^
л» бВИ' а « > "
пъ номъ даже единственную). П о о т о и Г « « * хоі ѣлъ видѣть
сграданій, какъ таковых», и есть р у к о в о д ящ а ян
ЧТ0 УстР„ан()нів
тельности. Но невѣрность отого сѵжлвиія
й н Рапс™енной дѣямы обратим* вш ш авіе н а то, что нѳ в о я к п іл т ™ . . Ч для насъ. » ‘“ ъ только
сочувствія,—не то, которое имѣета к п п и « £ я р д
заслуживаете нашего
наго лица, и не то, которое не к а л ѣ ч и га Т ^ п « раВОТВОННЫЯ стРвмленІя данМы не захотимъ облегчать страданія попгпвти«яТВ6НН° по«вышаотъ человѣка.
ности брать ростовіцич0еюП процонга Г г Т п О^ КОяТп°,РЫ лишился возможчить страданія Фаѵста такъ м » « лЛ »
с°чтемъ бозуыіемъ желаніе облегна В альпургіевулочь Н а н р о т ^ Ï Â Â ^ Î . ВОТОрый увезъ ог°
»»«
сгвій народныхъ, къ борьбѣ съ аишптпН ü n ï ï ï стремиться к ь облегчонію бѣдчто стоить н а пути къ духовному п а з н и к пппМИ’ П0,Ра(50І“ ѳ11Іем'ь,—со всѣмъ
состраданіе само1 стонтъ полъ к о ^ С ™ . S S S S Z 0тсЮда вы™ т с я , что
то, что является добромъ въ нравствшш пи^
г и Равотввниаго начала, и
выше страданій какъ нашихъ, т а в ъ Т ч у ж п х ъ Бопьбя г ^ ° ,цѢшіІЬСЯ
даніонъ теряетъ характеръ основной н п а в с т в я н и Т п Г ,^ оЛОВѣ,0°к,шъ отРа "
иіе подчиненной*.
равственнои цвли, а получаетъ значе-

ЮІЖИ™ ’ оказывается, существуютъ страданія, которымъ мы не
должны сочувствовать, п такія, которыя мы не должны облегчать
Отраданія ростовщика мы, действительно, не желаемъ облегН0 вид"
Ьнигь С0Чіальішй строй, воспитать повыя покогакъ» ч'гобы типъ человѣка, который страдаетъ когда емѵ
не позволяю т эксплуатировать блпжняго. совершенно и с ч і ъ JTO необходимо. Страданія Фауста, пожалуй, не надо облегчатьж ѵ а н г? Г ЬСЯ УСТра“ПГЬ во:іМожность губящаго своп жертвы донълсуанства путемъ облагоражпвающаго воспитанія однихъ п возГ т Г другихъ—
тГ
Н0СТИ
СГ ССТВ0ВаНІЯ Л Чувства собственна™ достоинсіва
необходимо.
Эхъ, г . Булгаковъ!
р тп„С2 Г Іе“ ВСеГДа ЗЛ0’ Н0 ІШОГда является путемъ къ добру
Ьдинственнымъ ли, однако? Докажите это... ну ХОть о т п і
примЬромь. Мы скажемъ г. Б у га к о в у ,
J /р н І д о р ! ! !

что

тел ^ н Г н Г п Т и м я Т ’ И ° НЪ пРодеклампРУеі'ъ: «Эти люди рѣшппонимаютъ значешя скверныхъ дорогъ междѵ тѣмъ

ïполезной
“ L r 6бываетъ».
t L f " TПрямо,
"v“ Кузьма
* ”>тѵПрутковъ!
гппіія
S

«

«

«

Г' Булгаковъ’ по П0В°ДУ прекрасной формулы проS

Л
"

роб',о сгел " “ »“ * - —

' »

“

^

убожествомъ, проистекаюіцимъ уже отъ богатства, а не отъ бѣдности. Эту
двусторонность экономическаго прогресса иногда забываютъ экономисты,
когда, увлекаясь своей спѳціальной точкой зрѣнія, отождествляютъ ее съ
общочеловѣческой н общекультурной“.

Это не требуетъ комментаріевъ. Ясно, что дѣло тутъ совсѣмъ не въ раздѣленіи нравственности и чувственности, а въ
извращеніи самой чувственности, извращеніи пресѣкающемъ дальнѣйшій прогрессъ. Финалъ главы объ эвдеймонизмѣ, посвященный
теоріи <унавоживанія для будущей гармоніи», не заслуживаетъ
разсмотрѣнія. Радостно закладывать фундаментъ великаго зданія,
предоставляя дѣтямъ п внукамъ строить этажъ за этажомъ,—
значитъ, жить и творить, а не быть навозомъ. Только пассив­
ная натура не знаетъ середины между <цѣлью въ себѣ»— безплоднымъ махровымъ цвѣткомъ и навозомъ.
Г. Булгаковъ говоритъ:
„Строить свое счастіо на нссчастіи другихъ, во всякомъ случаѣ, безнрав­
ственно, и воззрѣніе, оправдывающее такой образъ дѣйствій, хотя бы и каса­
тельно будущаго поколѣнія, тоже безнравственно“ .

Онъ не понимаетъ, что на войнѣ всякій строптъ побѣду на
взаимопомощи: бойцы, стоящіе рядомъ, и шеренги, стоящія
другъ за другомъ — на взаимопомощи, а не на несчастіп, — а
если тому или другому отряду выпала на долю жаркая сѣча,
то чѣмъ же безнравственны тѣ, кто пожнетъ плоды мужества и
боевой мощи этого отряда?
Мистагогъ нашъ, несмотря на жалкую слабость своей аргу­
ментами, прешшвно считаетъ, что окончательно втопталъ въ
грязь эвдеймонизмъ, и начпнаетъ слѣдующую главу такими
словами:
„Справедливость требуетъ нризпать, что хотя некоторую окраску эвдеймонизма имѣютъ всѣ версіи теоріи прогросса, но ни въ одной изъ нихъ онъ
не проводится послѣдовательно въ качествѣ исчерпывающаго принципа.
„Нѣтъ спора, что идеалъ всеобіцаго личпаго и общ ественная усовершен­
ствовали является гораздо возвышеннѣѳ предыдущего, но попытка его обоснованія, съ точки зрѣнія позитивизма, ведетъ къ еще большимъ трудпостямъ.
Для того, чтобы говорить объ усовершенствовав!!! какъ о ириблнжопіп или
стремленіи къ нѣкоторому идеалу совершенства, нужно нанередъ имѣть этотъ
идеалъ. И это вдвойнѣ вѣрно, потому что это усоверш енствовало мыслится
какъ безкопсчнос; слѣдовательно, ни одна изъ данныхъ ступеней развитія
этимъ совершенствомъ не обладаѳтъ, поэтому понятіо совершенства но можетъ
быть получено индуктивно, изъ опыта. Этотъ идеалъ, такимъ образомъ, съ одной
стороны, не вмѣщается въ рамки относительно опы та,—другими словами, онъ
абсо.тютенъ; съ другой стороны, этотъ абсолютный идеалъ, развитіе и осуще­
ствлено котораго не вмѣіцается въ опытѣ, очевидно, можетъ быть только
внѣопытнаго или сверхъопытваго происхожіенія. Истоптанпая тропинка опыта
и здѣсь съ необходимостью ириводитъ насъ къ трудному и скалистому пути
умозрѣнія. Позитивпзмъ еще разъ дѣлаетъ сверхсмѣтноо позаимствованіе у
метафизики, что опягь доказываетъ невозможность разрѣшонія самыхъ основлы хъ вопросовъ жизни и духа въ грашщахъ опытиаго знанія*.

— 344 —
Г. Булгаковъ не понимаетъ, что соверш енствована9 т.-е.
развптіе потребностей и силъ человѣчества, и есть условіе
счастья, что оно-то и сопровождается наиболѣе пнтенсивнымъ
чувствомъ наслажденія, дѣлая въ то же время это счастье болѣе прочнымъ,— не понимаетъ, что, съ другой стороны, счастьа
есть лишь понятіе формальное, означающее нѣкоторое душевное
состояніе, которое можетъ сопровождать у разныхъ людей и въ
разное время совершенно различные процессы, но что, согласно
позитивной практической философіи, наивысшая формула счастья
есть счастье развитія, а худшая форма несчастья— чувство уни­
жения, паденія. Вотъ почему г. Булгаковъ п видитъ противорѣчіе между эвдеймонпзмомъ и совершенствованіемъ, какъ дѣлаютъ это всѣ, въ сознаніи которыхъ между достоинствомъ и
счастьемъ человека еще лежптъ пропасть, которые могутъ руко­
водиться требованіямп достоинства лишь, когда кто-то пли что-то
повелѣваетъ имъ это.
Разглагольствованія о метафпзпческомъ характерѣ идеи совершенствованія и доляіенствованія пропстекаютъ именно изъ
этой психической разорванности. Совершенствованіе есть форма
оіологпческаго (и соціальнаго) приспособлен!#, естественное дополненіе самой жизни. Для того, чтобы чувствовать, что я рас­
ширяю свое нозпаніе, усиливаю мои способности, гармонизируюмоп желанія, вовсе не необходимо пмѣть метафпзическій идеалъ
всесовершенства: внутренній ростъ чувствуется непосредственно.
Напротлвъ, божеское совершенство явилось лпшь какъ абстракт­
ная превосходная степень эмпирпческаго совершенства.
Вопреки ннѣнію г. Булгакова, детермпнизмъ не подумаетъ
«почтительно посторониться передъ нравственнымъ хотѣніемъ»,
такъ какъ онъ не прпнадлежитъ къ числу «благочестпвыхъ»
понятій. Но онъ, конечно, совершенно не протпворѣчптъ эмпи­
рической ссвободѣ воли», а, напротивъ, является ея необходимымъ условіемъ, какъ это прекрасно разъяснено было много
разъ (напрпм., Мпллемъ, Геффдингомъ и др.).
Г , Булгаковъ заканчпваетъ критическую часть своей статьп
такими словами:
»Такимъ образомъ, мы пересмотрѣлн всѣ основные проблемы теоріи проПРИШЛ*1 къ Т0МУ общему выводу, что всѣ эти проблемы ировышаютъ
силы п о з и т и в н о й пауки или совсѣмъ не разреш аю тся е ю , или ведутъ е ъ в н ѵ неустранимым» противорѣчіямъ, или же разрѣшаются помощью
T‘' 0, внесеніемъ no*b флагомъ позитивной науки элементовъ, ей
• j 4ІЪДК)ДJwо •

Мы тоже скаасемъ, что пересыотрѣлп всѣ аргументы г. Бул­
гакова и нашли, что намъ никогда не приходилось читать болѣо

легковѣснаго и претенціознаго сочпненія. И все время стоялъ
передъ нами вопросъ: что это?— безсозиательная ли ложь,—
порожденіе клерикальная настроенія, или дѣйствительно глубо­
кое... незнакомство съ позитивной наукой, философіей и позитивнымъ настроеніемъ.
Мы оставляемъ безъ разсмотрѣнія наивно нелѣпое положи­
тельное ученіе г. Булгакова.
Позитивисту вообще легко справляться съ критическими
потугами «благочестивыхъ», но и среди нихъ г. Булгаковъ за­
нимаешь, по логической силѣ, одно изъ послѣднпхъ мѣстъ, зато
онъ много выпгрываетъ въ глазахъ своей аудпторіи той свое­
образной истерической искренностью, которою проникнуты статьи
его сборника. ЧеловЬкъ выворачиваетъ передъ вамп всю душу,
плачетъ, ужасается, молится и ликуетъ. Его статьи— цѣлыГі
спектакль, и это не можетъ не привлекать специфическую
публику, какой немало накопилось среди россійской пнтеллнгенціи.
Наше личное впечатлѣніе таково: рпторическія упражненія
г. Булгакова, съ точки зрѣнія логической,— наивное <лукавство >у
быть-можетъ, искренне принимающее себя за побѣдопосную діалектику; съ точки же зрѣнія эстетической, этотъ надрывъ, эта
слеза въ слогѣ г . Булгакова, это tremolo возбуждаетъ въ насъ
нѣкоторую гадливость. Какой-то теплый клейстеръ, какое-то
католпчески-клерикалыюе актерство, больной подъемъ, гдѣ нервпческій экстазъ неразрывно сочетается съ дѣланностыо и кокетствомъ.

347

Кь вопрос^ о познаніи
Никто не станетъ, конечно, отрицать, что т еоріл познанія
•есть наука, т .-е . результатъ самого познанія. Это приводить
насъ прямо къ величайшей философской трудности. Мы хотимъ
познат ь познаніе п убѣдиться въ томъ, можетъ ли оно вести
насъ къ истинѣ, а между тѣмъ ист ину о познаніи мы желаемъ узнать при помощи того же орудія, которое крити­
куем^ при помощи все тѣхъ же нашихъ познательныхъ снособностей. Не напоминаетъ ли эго знаменитаго Мюнхаузена,
вытаскивавшаго себя изъ болота за собственную свою барон­
скую косу?
«Какъ можемъ мы познать наше познаніе изъ опыта, когда
мы не имѣемъ права вѣрпть въ него, этотъ опытъ, прежде чѣмъ
не изслѣдуемъ цѣнности нашего познанія?» Вотъ вопросъ, побѣдоносно задаваемый реалистамъ пѣкоторыми идеалистами.
«Очевидно,— продолжаютъ они, — намъ нужно совершенно от­
влечься отъ опыта, разсуждать внѣ его, независимо отъ него;
теорія познанія не должна предполагать ничего, ничего не за­
имствовать извнѣ, а словно паукъ ткать свою хитрую паутину
изъ себя самой». Но идеалисты забываютъ, что всякое раціоналпстическое, умозрительное философствованіо, хотя бы имѣющее предметомъ только познаніе, обладаетъ лишь кажущейся
чистотой. На самомъ дѣлѣ, на первыхъ же порахъ, философамъгноссологамъ приходится прибѣгать къ такимъ выраженіямъ,
какъ деят ельност ь, субъектъ, объектъ и т. п., а очень
легко показать, что всѣ эти понятія несомнѣнно выведены изъ
опыта при помощи все той же абстракціп, тѣхъ же категорій
познающаго сознанія, которыя должны явиться въ качествѣ подсудпмыхъ. Подсудимые являются въ то же время судьями п
свпдѣтелями, — какую же цѣпность можетъ имѣть приговоръ?
Если теорія познанія скажетъ намъ, что ничего нельзя познать,
какъ говорилъ ІІротагоръ, или, что мышлсніе тожественно съ

•бытіемъ, какъ училъ ІІІеллингъ, пли, что оно ограничено познаніемъ явленій, какъ думали Кантъ и Контъ, то мы каждый
разъ съ полнымъ правомъ можетъ спросить: «почемъ вы знаете? >
И всѣ поименованные философы вынуждены будутъ сказать,
что ихъ положенія тоже относятся къ области познанія, что
свидѣтельство разума есть единственное основаніе, на которое
они могутъ опереться. Но тогда мы можемъ сказать Протагорjr:
«если ничего нельзя познать, если познаиіе наше ложно, то,
быть можетъ, и положеніе о непознаваемости объекта есть про­
стая ошибка?» Исторія гносеологіи показала, что мы были бы
правы, задавая такой вопросъ. < 0 какомъ тождествѣ между бытіемъ и мышленіемъ можете вы говорить,— спроспмъ мы у Шел­
линга,— когда бытіе пепосредственно отнюдь не дано вамъ? Вы
можете говорить лишь о томъ, что вашему разуму угодно назвать
бытіемъ, выдавать вамъ за таковое, быть можетъ, ложно». Со­
временная гносеологія пошатнула также п ученіе Канта (п иные
философы называютъ ученіе о ноуменахъ не иначе, какъ horrendum pudendum philosophiae).
Познаніе, какъ выяснила намъ новѣйшая гносеологія, есть
нѣчто сложное и темное, это х ; объектъ, опытъ, природа
должны быть также познаны, они проходятъ, такъ сказать, че­
резъ горпило познанія, это тоже неизвѣстная величина, это у .
Ни субъектъ, ни объектъ не являются чѣмъ-то даннымъ, очевиднымъ, что впрочемъ совершенно понятно: вѣдь то п другое—
абстракціп изъ одной неразрывной реальности: развѣ мы непо­
средственно пмѣли когда-нибудь передъ собою субъектъ безъ
объекта пли наоборотъ? На дѣлѣ, непосредственно, намъ дана
только пзвѣстная подвижная реальност ь, пмепно, потокъ ощущеній— явленій, слѣпое мноюобразіе; лпшь всматриваясь въ
него, обрабатывая его, мы нападаемъ на идею субъекта и объ­
екта. Эмпиріокритннеская теорія познанія псходитъ поэтому
изъ непосредственно данной реальности.
Если мы имѣемъ дѣло съ двумя непзвѣстными, то мы ста­
раемся построить два уравненія, затѣмъ, принявъ одно неизвѣстное за данпое, мы опредѣляемъ другое черезъ него и получаемъ одно уравненіе съ однимъ неизвѣстнымъ. Такъ поступаетъ одна опытная наука, находящаяся въ чрезвычайно тѣсномъ родствѣ съ теоріей познанія, а пменно, ф изіологія оіцущ еній.
Когда Гельмгольцъ нзслѣдовалъ зрѣніе, праздный хитрецъ
могъ бы сказать ему: «Вы хотите узнать сущность зрѣнія, его
цѣнность п его обманы? вы хотите судпть глазъ вашъ? п что

— 349 —
же! вы производите наблюдение пои помп...*
если онъ лжетъ вамъ? есіи вгЬ Sr«
4
извращ ен ы , р „ .„ ѣ ш

.

0 же глаза! Н о

и е ю м ш и °Убъекти ви ы „

вультатовъ? Н Ѣ Ы закройте

““

Г ,Г ”
ы » „ “ І Г Г
зрительным путемъ». Mnoraro л

Г
*
д о іЙ Г б ы Г и 7 ™ И ° У т ‘

слуш авш ись этого хитп еп я

Д0СТПІЪ 0Ы 1 ельм гольцъ, п о -

J T S T “ . его
»
СІ°Р°ИЫ

зрѣніе есть д-, искомое, съ друГОй СТ0І ° ™
свѣтовыхъ явлепій есть y . n u n x a « „ 1
«им

п а и ъ д п т ъ p „ e .r t Î

S

,

ис.гшшая природа.

» ы Г п о 7

’ ™

что первоначально памъ ие даны нтг rL>
ВЪ Т0МЪ'
нему нервпомозговымъ аппаратомъ v l Z b ^ ° ТН0СЯІ,'ПМСЯ кь
глаза, намъ дано извѣстнор кптпш/
Ъ независимо отъ
ныхъ ощущеній, связанныхъ
сразу убѣждаемсл, нѣкотооыии nn'L.r
мы въ T om
"тношеніямп. Изъ этого т а п м т
Шгым" зак«нами илп
принялъ « - з р п т е Г ы й
" f Х°ДПга Ге“ мгольцъ: онъ
« алъ его т ъ Т и Г ё і Т і » ^ " " ” “ * 0 , " М : о т
и объекти вн ое ігозианіо: в ъ нем ъ ои* нем ъ совеІ,Іие,ш о то ч н о о

виспмость разлпчныхъ свѣтовыхъ «„-.о, ;нЗСЛ ДОѵ.аЛЪ взаимнозазрите.тьный аппарата со вгрГг о т
шй’ В03Д'Ьйсгвіе ихъ иа
'■»ЛЬДУ болѣе

и Г

L S e

Ѵ1

« Ч » - картину в е Г ^ ™
л и зучить констп ѵ кітіт опт»«,«,
нодъ в.ііян іем ъ свѣ та

и

С™ М 0 ,И 0 *
2

Г

“ Ю -К Д О І: I W

ъ
І Т Г Т
SP" ы х ъ я в л е ш й вн ѣ н а с ъ

т а к и м Т ^ п ѵ т Г ^ ™ Л ЯВленія въ лем ъ

Свбѣ, какая структура глаза я в и л я р г
° ИЪ С М 0гъ в ы я с н и т ь
бы сь наибольшей №хетлпвостГго п nn
* •* . «
реагировать на разпообпазнпя я«
• рави'ІЬП0СГЬІ° разнообразно
»

» „ .р .,

*

УШ-

ошибки, недостаточно точное ш з л п ч і „ »
обусловливаетъ
ному глазу въ частности т а и
свойствеан<> какъ больвлть границы зрѣпія огкиылъ ч ™ ™ 7
щ с ’ сыогъ устаноопредѣленный фрагмента нѣкотораго^ямрр.еагпрувтъ лишь на
эѳпрныхъ (плп электромагнитных^ вотнт Т ’ * ПМеШІ° СЕалн
Давать намъ свѣдѣнія о волнам, -п Г
У'Ш иесцособенъ
« ■ выше опредѣлепныхъ границ ™ Оппр) Г
СВ08Й “
зомъ, X черезъ у , принятый за L ! т
ТаКИМЪ обраЦш зрительнаго ашгапата чепмт
•
РуЕТуру и ФУНЕ*
Гельмгольцъ могъ обратиться къ Г п !!" вРп™ * м г о міра,
ПЗЪ о ткр ы ти х ъ свойствъ гтячя / ЯРУГ0МУ уравн ен ію : исходя
свойствъ гл аза, он ъ м огъ бы кри ти ковать сам ы й

зрительный міръ, указать на его относительность, на обманы
^ірѣнія и т . п., и очищать, такимъ образомъ, нашъ объектив­
ный зрительный міръ отъ его субъѳктивныхъ нримѣсей, при­
ближаясь къ самому точному познанію свѣтовыхъ явленій, познанію, такъ называемому, объективному.
Конечно, объясненіе х черезъ у было бы прогулками отъ
Поптія къ Пилату, если бы они были пустыми понятіями, но
X и у } такъ сказать, затеряны въ другихъ элеменгахъ, онп
имѣютъ реальные коэффиціепты. Не будь дано этихъ коэффиціентовъ, мы были бы безпомощны, коэффидіенты эти не что
иное, какъ явленія непосредственною опы т а. Поэтому, какъ
теорія зрѣнія есть критика зрительнаго опыта, въ результатѣ
которой получаются отчетливый представленія о субъектѣ зрѣнія— зрительномъ аішаратѣ и объектѣ его— свѣтѣ, такъ и не­
сравненно болѣе абстрактная и общая проблема познанія есть
пе что иное, какъ критика опыта вообще, исходящая изъ не­
посредственной дѣйствительности и постепенно приводящая насъ
къ все болѣе ясному представленію о субъектѣ и объектѣ, т.-е.
о познающей личностп и познаваемой ею средѣ.
Всякое паучпое, т.-е. строго методическое позиаваніе должно
быть лишь усовершенствЬваніемъ процесса непосредственнаго
познаванія, познаванія профановъ. Каждый человѣкъ посте­
пенно познаетъ міръ. Забудемъ объ объоктѣ и субъектѣ и
будемъ разсматривать лпшь непосредственно данные намъ
процессы. Процессъ нашей жизни — вотъ что дапо намъ
непосредственно въ неразрывной целостности. Еслп мы прослѣдимъ, какъ пзмѣняется наш ъ міръ, то увпдпмъ, что сперва
мы пмѣемъ о немъ очень смутное и хаотическое представленіе, такъ какъ отъ него не остается ровно нпкакпхъ воспоминаній. Каково было мое первое представленіе о мірѣ? Кто
можетъ вспомнить это? Видя, какъ младенецъ безцѣльно шевелитъ ручками п ножками и поводитъ ничего пе видящими гла­
зами, и зная, что мы несомнѣпно были такими же, мы не уди­
вляемся, что міръ нашъ сталъ проявляться лишь значительно
позднѣе. Мы можемъ судить о первыхъ этапахъ познанія лишь
ио аналогіп, наблюдая виѣшнія проявленія (< Aussagungen>) дѣтей, но минуемъ это. Изъ первоначальная небытія сталп вы­
рисовываться, наконецъ, отдѣльные элементы — ощущенія, принпмавшія все болѣе опредѣ.іенный характеръ и размѣщавшіяся
въ пространствѣ и времени, т.-е. (ітановпвшіясн въ опредѣленное отношопіе съ другими ощущеніями и комплексами ощущепій, между которыми находилось и то, что мы мало-по-малу

— 361 —
научились различать, какъ наше тѣло. Всѣ этп стадіп забыты,,
въ виду своей смутности, п проходятъ быстро, въ виду, конечно,
того, что мы унаслѣдовали опредѣленный организмъ и новые
опыты, такъ сказать, текутъ по приноровленному руслу. Фило­
генетически тотъ же процессъ длился нескончаемо долго. «Д а н ноешь» является сначала въ видѣ хаоса, потомъ она пачинаетъ
организоваться. Она продолжаетъ организоваться уже па нашей
памяти: я помню, какъ пространственно развертывалась «дан­
ность» , какъ она была сначала нѣсколькими комнатами съ зна­
комыми мпѣ предметами, совокупностью нѣсколысихъ домовъ,
деревьевъ п церкви п все это обпималъ спній куполъ, по кото­
рому иногда ползли сѣрыя пятна, съ котораго иногда капала
вода. Затѣмъ я помню, какъ изъ разсказовъ моихъ близкихъ я
убѣдплся, что есть еще много домовъ и деревьевъ, куда бы я
нп пошелъ, есть поля, рѣки и синее море, а за моремъ опять
земля. Одновременно я узналъ, однако, что въ одномъ мѣстѣ
небо очень близко нависаетъ надъ землей, такъ что бабы, сти­
рая, кладутъ на него бѣлье. Я такъ ярко помню мой тогдашпій
міръ! Огромное голубое небо, какъ глубокая тарелка, накрываетъ землю, посрединѣ оно выше, а по краямъ ближе къ
землѣ. Но небо не было границей тогдашней моей даиностп, за
ігебомъ былъ другой міръ, котораго я пе впдалъ, какъ и краевъ
неба, но въ существованіи котораго былъ столько же увѣренъ,
какъ теперь увѣренъ въ существованіи Австраліи! Тамъ жили
Богъ, святые и ангелы. Что касается времени, то п оно ста­
новилось для меня все болѣе опредѣлеинымъ: я зналъ, что день
постоянно смѣняется ночью, а потомъ и то, что существуетъ
годъ съ его четырьмя временами. Всѣ онп выступали яркими
картппамп, я ждалъ ихъ н былъ увѣренъ, что онп не Могутъ
перепутать свою очередь. Среди массы тѣлъ, предметовъ, вещей,
располояіенныхъ подъ небомъ, были собственно вещи, люди и
жпвотныя. Вещи сами не двигались, а люди и жпвотныя двига­
лись произвольно. Еслп я впдѣлъ, что что-нибудь двигалось
самостоятельно, я никакъ не могъ не признать это своеобразно
жпвымъ существомъ. Про животныхъ п людей я зналъ, что имъ
можетъ быть больво и хорошо, какъ мнѣ самому, относительно же
вещей, послѣ нѣкотораго колебанія, выяснилось для меня, что
имъ не бываетъ больно. Когда я увидѣлъ кошку, обыкновенно
подвижную и веселую, совершенно неподвияшой, какъ вещь, я
очень удивился, и узналъ, что животныя и люди умираютъ, т.-е.
становятся неподвижными, какъ вещи, и это потому, что тѣло
есть вещь, а двпжетъ его душа, а когда душа улетаетъ къ

Богу, тѣло остается иеподвижнымъ. Объясненія же насчетъ того,,
что у кошки нѣтъ души,
я долго не могъпонять. Только увпдѣвъ бѣгущій локомотивъ п узнавъ, что у него нѣтъ души, а
паръ, я прпзналъ, что двигателемъ является не одна душа, послѣ
чего въ моей данности появились и другіе двигатели. Вся моя
данность вращалась, такъ сказать, вокругъ моего тѣла или моего
«я>. Около него двигались люди и вещи, или оно двигалось
мимо вещей и людей. Но я зналъ, что если я уйду изъ дому
на улицу, въ домѣ все будетъ попрежнему: онъ не исчезаетъ,
не становится невидимымъ вообще: я увижу его, когда вернусь,
кромѣ того, тамъ мама, папа. Такимъ образомъ данность моя
росла за предѣлы непосредственнаго. Мало-по-малу изъ тысячи
опытовъ выростало представленіе о мірЬ совершенно независимомъ отъ моего тѣла, который я пришімалъ съ полной увѣренностыо. ІІІли года и «данность» моя, мой міръ измѣнялся, небо
исчезло и замѣнплось необозримымъ пространствомъ, наполпеннымъ солнцами, вокругъ которыхъ двигались планеты и плавали
кометы. Земля превратилась въ огромный шаръ, вращающійся
вокругъ огяеннаго шара, несравненно огромнѣйшаго и т. д.
Опыты, т .-е. длинный рядъ явленій, вознпкавшихъ все въ но­
выхъ и новыхъ комбинаціяхъ, давали мнѣ все болѣе точныя и
шпрокія понятія, т.-е. я уже пе считалъ впдпмаго, непосред­
ственнаго даннаго за дѣйствптельпое: я зналъ, что многое намъ
только кажется п зналъ почем у, я легко становился на точку
зрѣнія объективную и съ этой точки зрѣнія мнѣ понятно было,
что, стоя на вращающемся шарѣ и вращаясь вмѣстѣ съ нпмъ,
я долженъ былъ под}гмать, будто онъ неподвпженъ, а движутся
предметы, его окружающіе. Все шло хорошо, какъ вдругъ съ
той же стихійной силой въ даиностп моей произошла новая,
роковая перемѣна.
Я узпалъ, что у меня есть мозгъ, въ который пдутъ нервы
отъ всѣхъ органовъ и членовъ моего тѣла: этп органы раздра­
жаются разнаго рода движеніями, такъ какъ въ реальномъ мірѣ,
какъ меня увѣрялп. все только двпженіе мельчайшпхъ частичекъ, а все остальное каж ется, раздражаемые органы возбуждаютъ черезъ нервы мозгъ, въ разныхъ частяхъ котораго тогда
суетятся малепькіе атомы, его составляющіе,— вотъ и все. Все
остальное каж ет ся. Но почему же, на какомъ основаніи ка­
жется? Этотъ вопросъ гвоздемъ сидѣлъ въ моей головѣ. Дан­
ность моя стала пепопятной и протпворѣчпвой. Я зналъ, папрпмѣръ, что семицвѣтный кругъ, приведенный въ быстрое вра­
щательное двпженіе, каж ется бѣлымъ, но я зналъ объяспенія

— 352

— 353

этого явлешя: бѣлый цвѣтъ на моихъ глазахъ разлагался приз­
мою иа семь яркихъ разноцвѣтныхъ полосъ. Но какъ одно и
то же двпжеше кажется различными ощущеніями, когда всѣ
органы сами тоже только движутся, да и мозгъ только движетсясколько не помножай движеніе на двпженіе, никакъ не полу­
чишь, напримѣръ, краснаго цвѣта! Тутъ не было никакой на­
глядности. Чѣмъ дальше, тѣмъ хуж е шло дѣло. Пока я признавалъ данность за реальность, я вслѣдъ за учеными легко н
свободно дошелъ до представленія о бевконечномъ мірѣ, о происхожденш солнечной системы, геологической эволюціи на землѣ
объ эволюцш оргаипзмовъ іі исторіи человечества: но теперь
данность не была реальностью,— она была кажимостью, на дѣлѣ
она совсѣмъ другая. Хуже всего, что за недоумѣніемъ относи­
тельно возннкновешя ощущепій нзъ одного движенія внѣ меня
и во мнѣ, возішкъ гораздо болѣе глубокій вопросъ: да, вѣдь
пожалуй, и движенія н мельчайшія частпцы— кажимость! Несо­
мненно кажимость, потому что разрывъ между субъектомъ и
объектомъ уже пронзошелъ въ моемъ мірѣ: я ужъ зналъ, что
я военрнннмалъ не небо, солнце, деревья, а лишь процессы въ
монхъ органахъ, нервахъ, мозгу. Но тогда и органы, и нервы
м озгъ— тоже кажимость? Вѣдь, глазъ я ощупываю рукою
руку .и * , и и и и „ г . д.,
вовсе апИ Г0 7 ПЛІ“ ^
Ибо знанія мои есть лпшь танецъ атомовъ въ мозгу... а танецъ
О ш ѵ ш е т - Г к ЛПШЬ 0ТВЛв,енІв отъ аРт 'ельны хъ н осязательны хъ
о щ у щ еш й . В се пом еркло, я ничего н е зн ал ъ, м оя данность п р е ­
врати лась въ сон ъ, я , т а к ъ сказать, ш агу не могъ ступ пть и

самыя простая вещи казались мнѣ вопросами. Выходило такъ
что ничего не сущ ествуетъ.

’

Я пишу не автобіографію, а естественную исторію развптія
T

““ ™

' бер”

“

“

• ПТ.1е‘
С'ПІ0’ оцо> какъ п всякое другое, совершалось
подъ вліяніемъ окружающихъ людей: это вліяніе и дѣлаетъ для
«шей психики возможнымъ иройтп ускоренно ступени филоге­
незиса человѣческаго духа, какъ наше тѣло коротко проходить
нлоіенсзисъ органической жизни во время эмбріональнаго развптія. Большинство философскихъ сочипеній способны въ высшей
степени запутать вышеобрисовашюе состояніе духа.
Конечно, чувственная данность остается та же, но у развитого человѣческаго существа она всегда пополняется массой
Г Г 10“
Іірелстамепій- Кто æe мід-ь™, напрпмѣръ,
что звьзды, эти математическія точки, суть необъятныя солнца?
р,шъ въ э,1'оыъ Доводамъ разума, основаанымъ па косвен-

ныхъ опытахъ. Поэтому разумъ, реагируя въ своихъ заблужденіяхъ на всю нашу данность, можетъ совершенно ее искажать.
Одиако же, есть сила, опираясь на которую, человѣкъ рѣшительно пе можетъ согласиться съ тѣмъ, что міръ есть только
субъективное представлепіе. Существо его связано съ содержаніемъ данности нитями интереса, надежды, любвп, страха, боли
п наслажденія. П ракт ическій моментъ толкаетъ разумъ, не
позволяя ему остановиться на чудовпщномъ солипспзмѣ, который
какъ чортикъ пзъ табакерки выскакиваетъ пзъ матеріалпзма,
какъ только мы надавимъ пружину логики. Практпческій мо­
ментъ выдвнгаетъ тѣ плодотворныя точки зрѣнія, которыми бо­
гата новѣйніая позитивная философія, эмпиріокрит ицизмъ или
критичсскій реализм ъ. «Если все есть только кажимость», воз­
никаешь у насъ мысль «то гдѣ же та реальность, которой мы
можемъ ее противопоставить?» Вѣдь, называть что-нибудь кажу­
щимся имѣетъ смыслъ лишь тогда, когда мы сравииваемъ это
что-нибудь съ другимъ, рсалъпымъ? Мое «я», т.-е. все его содержаніе безразлично, находится въ опытѣ, течешь, пзмѣняется
и чувственные элементы переплетаются въ немъ неразрывно съ
волевыми, эмоціопалыіымп п интеллектуальными,— и все это мпражъ! Прекрасно, по гдѣ лее реальность? Такъ какъ я не на­
хожу въ опытѣ реальностей, то могу смѣло сказать, что един­
ственная реальность, очевидно, и есть эта кажимость, этотъ міръ
фепоменовъ и есть <наиреалънѣйиіее>. Реально все, что мною
ощущается, вѣрнѣе— все, что оіцущается, включая сюда и меня.
Не «cogito ergo sum» должны мы сказать, но «percipiatur ergo
est!» И сны, и призраки, все, что заключается въ данности, все
это есть. все это реально, все данное реально. Прочно установивъ эту первую эмппріокрптлческую предпосылку, мы формулируемъ ее такъ: человѣкъ при всѣхъ свои хъ суж деиілхъ и
пост роеніяхъ вы ходит ь изъ данност и, какъ единственно
реальнаго.
Насъ учили, что міръ есть сонъ, кажимость. Откуда взялпсь
этн слова, этп понятія? Въ человѣческомъ языкѣ понятію «сопъ»,
понятію скажимость» противостоишь понягіе «реальность», «дѣйствптелыіость >; то и другое, очевидно, выведено пзъ опыта. И
въ самомъ дѣлѣ, допустимъ, что жпзпь есть сопъ, однако, въ
этомъ спѣ вполнѣ ясно различается сопъ въ собствснномъ смыслѣ
слова— сновидѣ нія, и действительность. Допустимъ, что все намъ
кажется, одиако, мы прекрасно знаемъ, что отраженіе свѣчп въ
зеркалѣ не есть реальная свѣча, п прекрасно устанавливаемъ
различіе между тѣмъ, что намъ почудилось и чѣмъ-нибудь дѣй23

— 354 —
ствительиымъ. Поэтому мы можемъ поставить такой вопросъ: на
основаніи какихъ признаковъ вы деляем ъ мы изъ данности
вообще тоу чт о мы называемъ <действительностью?»
Оказывается, что дѣйствительныя явлецін отличаются отъ
сповндѣній, воспоминаній, отъ психичсскаго міра въ собствениомъ смыслѣ слова тѣмъ, что всѣ эти явленія находятся въ
связи между собою, всѣ онп соодинены закономѣрными взаимоотношеніями, размѣщены въ единомъ времени п простраиствѣ.
Осталыіыя разлпчія мен be существенны, но тЬмъ не менѣе укажемъ п важнѣйшія изъ нихъ: явлснія дѣйствителыіыя вообще
ярче, чѣмъ явленія чисто-субъективныя, они являются какъ бы
въ другомъ, болѣе опредѣлеішомъ поле, кромѣ того, они по­
являются п суіцествуютъ совершенно независимо отъ нашей
воли. Важно то, что въ яркомъ, незавпенмомъ отъ насъ фнзическомъ мірѣ явленій, совершающихся въ единомъ времени н
въ геометрическомъ пространстве, находятся и другіе люди, ко­
торые почти совершенно схожи съ нами и, какъ все заставляешь
насъ думать, обладаютъ также своимъ нспхическимъ міромъ
чувствованій, хотѣпій, мыслей, образовъ и воспринимаюсь
реальный міръ въ общемъ совершенно также, какъ и мы. Мы
не можемъ входить въ подробности. Но такъ возстанавливается
реальный, физическій міръ.
Но и міръ психическій по-своему реаленъ, всѣ остальные,
нефнзпческіе элементы нашей данности стоятъ въ связи съ фи­
зическими, однако, лишь косвенно. Вмѣстѣ съ тѣмъ зил открываемъ еще, что всѣ рѣшительно явленія, будь то физическія
плп психнческія, находятся въ функціональной зависимости отъ
физіологпческпхъ явленій въ лашемъ тѣлѣ. Нѣтъ и не можетъ
быть для насъ нп одного явленія, которое не сопровождалось
бы измѣненіямп въ нашихъ нервахъ и мозге. Когда мозгъ нашъ
не функціонпрустъ— всѣ явленія для насъ прекращаются; когда
онъ дурно фзгпкціоннрзгетъ— онп искажаются. Однако же, и тутъ
между явленіямп психическими и физическими мы находимъ
рѣзкую разницу: исихическія явленія находятся въ прямой и
безусловной зависимости отъ нервно-мозгового аппарата, физи­
ческая же лишь у словно. Въ самомъ дѣлѣ, если я сталъ дурно
видѣть, я знаю, что на самомъ дѣлѣ свѣтъ не нотускнѣлъ,
такъ какъ dpijiic люди воспринимаюсь его попрежнему, слѣдовательно, физическое явленіе по отношенію къ нимъ, по отношенію ко всѣмъ осталышмъ элементамъ моего міра пе изме­
нилось, измѣпилось лпшь отношеніе къ нему моего глаза въ
виду иеремѣны въ этомъ глазу. Я научаюсь ясно различать слѣ-

— 365 —
дующее положеніе: міръ фпзическій существуетъ внѣ меня, н е­
зависимо отъ меня, я составляю одну его часть, моп же представленія завпеятъ функціонально отъ состоянія моего мозга; такъ
называсмымъ психпческимъ явленіямъ физически соотвѣтствуютъ
лишь явленія въ мозгу, физпческимъ же явленіямъ, какъ явленія въ
моемъ мозгу, такъ и другія многоразличныя явленія отражепія
первыхъ на прочихъ элементахъ міра, па мозгахъ прочихъ лю­
дей и т. д.
Теперь, пріобрѣтя прочное зпаніе относительно реальнаго
міра, міра независимая, міра для всѣхъ людей, я, несмотря
на всѣ сомнѣнія, могу признать его объективными Я дѣлаю
допущеніс, что научное всечеловѣческое представленіе о физпзическомъ мірѣ есть истинное иредставленіе, и съ точки зрѣпія
этого допущенія ставлю вопросъ: какъ возникло въ этомъ
м ір е мое субъективное сознапіе, мой м озгъ, при посредст ве
кот ораго Я познаю міръ? Сперва мы допустпли, что моя дан­
ность, все содержаніе моего я есть нѣчто реальное п безуслов­
ное, и спросили себя, какъ прихожу я изъ него къ понятію
объ объектпвномъ мірѣ?— теперь мы объявили этотъ объектив­
ный міръ извѣстнымъ и опредѣленнымъ и стремимся черезъ
него, въ термпнахъ опыта, уяснпть актъ сознанія.
,Міръ этотъ, какъ мы уже сказали, есть міръ тѣлъ и сплъ, міръ
пространственных!» и временныхъ явленій, связанныхъ посто­
янными отношеніямп. Это міръ познанный, въ отличіе отъ того
хаотическая міра ребенка, пзъ котораго начался процессъ познанія, процессъ объедпненія хаоса, уясненія его, его гармонизаціи. По.таніе есть процессъ гармонизаціи опыта, уяснсніе его элементовъ и ихъ отношеній.
ІГроисхожденіе нашего собственная сознанія теряется для
насъ въ смутныхъ обрывкахъ воспомпнаній. Но, продолжпвъ про­
цессъ роста созианія назадъ къ его началу, подкрѣппвъ эту
реконструкцію прошлаго наблюдсніемъ надъ дѣтьмп, мы впдпмъ,
что оно, очевидно, представляло нзъ себя нѣчто безевязпое,
полное отсутствіе я сн ая различенія и памяти. Внѣишимъ же
образомъ этому вполнѣ соотвѣтствуетъ неразвитость мозга, нервовъ и органовъ чувствъ, которые крѣпнутъ и определяются
лишь постепенно. Нервная система и органы вырабатываются у
каж дая индивидуума пзъ первоначальная неразвитая зародыша.
Біологія учить насъ, что и вся органическая жпзнь также
развилась изъ такого зародыша, что органивмъ фпзпческій есть
результатъ слож ная процесса эволюціи, суіцпость которой за­
ключается въ приспособленіи организма къ срсдѣ. Миогообраз23 *

356 —
нал среда многообразно воздѣйствуетъ на комочекъ пѣпистой
матерш п заставляетъ его дифференцироваться. Комочекъ этотъ
оиладаетъ свойствомъ химически ассимилировать нѣкоторыя тѣла
претворять пхъ въ себѣ, т.-е. питаться, п, достигиувъ извѣстной
величины, распадаться, т .-е . размножаться. Само собою разу­
меется, незачѣмъ рисовать здѣсь картину біологпческой эволюціи
Достаточно сказать, что структура клѣткп усложняется, и усложпешя эти закрепляются, если оии оказываются выгодными для
сохрансшя жизни клѣткп. Клѣткп могутъ оставаться, размно­
жаясь путемъ почковашя, въ связи другъ съ другомъ, и жпзпь
и оргаепзацш каждой можетъ сиеціалпзпроваться такпмъ Образомъ,’
чтобы функщп всѣхъ ихъ вмѣстѣ составляли целесообразное
приспособлена къ воздѣйствіямъ внѣшней среды. Въ то время
какъ пныя клѣтки такой колопіп реагируютъ непосредственно
на раздражеиіе, пныя являются спеціальными регуляторами
Основнымъ свойствомъ организма является память, которая съ
физической стороны л на первыхъ ея ступеняхъ сводится къ
тому, что процессъ, разъ пмѣвшій мѣсто въ организме, можетъ
возникать въ немъ потомъ самостоятельно, прп малѣйпіемъ къ
тому поводе. И вотъ, въ организме возникаютъ клѣтки, приспособлепныя специально къ тому, чтобы разряжать тѣ или
S

П б ? Г ЛШ РѲаКЦ1П’ ВЪ зависішост« оть данныхъ явле06 ЯВЛеНШ вшываета. слѣдовательно, цѣлый
прГ ѵГ РЯДЪ асс°ц,атлвныіъ Реакі<ій> нзъ которыхъ нѣкоторыя
переходить во внѣншее проявлепіе организма, т.-е. видоизмѣняютъ его реакцио на данное явлепіе, a нѣкоторыя остаются
лишь въ предѣлахъ снецш ьныхъ цептральныхъ клѣтокъ. Цен.
гралыіыя клѣткп постоянно впбрируютъ на тысячу ладовъ, отзы­
ваясь на каждое явленіе, въ нихъ явленія встуяаютъ въ связь
между собою, пхъ отражошя, ихъ знаки, въ видѣ зачаточныхъ
реаьці , сущ ествую т здѣсь совмѣстно, фактически пли потенщально, хотя бы явленія одновременно никогда не мучилось
Этому-то ряду явленій субъективно и соотвѣтствуетъ созпаніе.
Мы знаемъ, что по поводу внѣшнпхъ явленій мы можемъ вспор—
- , чувствовать, хотѣть, знаемъ, что образы про. аю , словомъ, всевозможные элементы возникаютъ въ пашей
пспхпкѣ и вліяютъ па нашу деятельность. Все заставляетъ насъ
степени У “
” *
У Ю У ™ люДе й , въ меньшей
м T iî
, №СШИХЪ животныхъ; чѣмъ ниже стоитъ животное
на лѣстнпцѣ органпзмовъ, тѣмъ короче его память, тѣмъ менѣе
пп™п«™,РаЗПТеЛЬП° ’
Ъ ы еньш е ег0 Дѣ й с га ія Д м отъ право
р д одаіагь, аналогичный съ нашпмъ, внутренпій міръ. Мы до-

— 357 —
ходимъ такпмъ образомъ невольно до предположепія примитив­
ной психики, гдѣ раздраженія и реакціи на нихъ въ высшей
степени однообразны п внутренній міръ крайне скудепъ.
Этой градаціи соотвѣтствуетъ п градація физической оргаяпзаціи нервно-мозговой системы. Отсюда мы дѣлаемъ выводъ,
что возниісновеніе и развит іс сознанія тожественно съ в о з никновенгемъ и развит іемъ нервно-мозговой системы, что до
возншшовенія ея имѣло мѣсто лишь нѣчто въ высшей степени
смутное нѣкоторое первоощущеиіе, не обладавшее никакими
опредѣленнымп свойствами, кромѣ самаго обіцаго— ощущаться.
Сознаніе есть функція нервно-мозговой системы, пли система
эта есть физическое выраженіе сознанія. Быть можетъ, мы опять
обрушиваемся въ матеріализмъ? Ничуть не бывало. Еслп я го­
ворю, что колебанія струны п звучаніе ея одно п то же, что
они тожественны, то я вовсе пе хочу сказать этпмъ, что пзъ
свойствъ колебанія можно какпмъ бы то ни было образомъ
умозаключить къ звуку, звукъ также непохояеъ на колебаніе,
какъ мысль на живую нервную клѣтку. Матеріалпстъ говорить:
«колебаніе производить звукъ», но это совершенно невѣряо;
когда мы воспринимаемъ струну глазомъ, мы видимъ, что она
колеблется, воспрпппмаемъ ухомъ— слышимъ, что звучитъ. Колебаніе и звучаніе разнятся постольку, поскольку мы разными
способами воспрпнпмаемъ явлепіе; еслп мы дотронемся до струны,
то получимъ ощущепіе осязательпое, опять совершенно новое,
непохожее на предыдущія. Но такъ какъ всѣ этп ощуіценія
неразрывны между собою, такъ какъ наличность одного пзъ
нихъ предполагаетъ наличность или возможность другихъ, то
мы и прпзнаемъ пхъ разными выражсніямп одного п того же
явленія. Философъ-каптіанецъ скажетъ, пожалуй, что это трп
проявлены чего-то единаго, но непознавсіемаіо, что разсматриваемое явленіе не есть ни колебаніе, нп звукъ, ни осязатель­
ное щекотаніе, a нѣчто невѣдомое, но реачіисты предпочитаютъ
говорить, что оно есть и то, и другое, и третье, смотря по
тому, какъ оно воспринимается, и что полное познаніе этого
явленія (какъ вещи въ себѣ) было бы познаніемъ всѣхъ воздѣйствій, какія оно можетъ оказать на другія явленія и, между
прочпмъ, на всѣ органы всѣхъ существующпхъ п возможпыхъ
органпзмовъ. Бить для себя только и не быть вовсе — совер­
шенно одно и то яге. Быть — значить проявляться, мы сами
юуіцествуемъ для себя лишь проявляясь въ своемъ сознаніи,
какъ нѣкоторая совокупность явленій, сознанія лее безъ всякаго
содержанія не существуетъ. Поэтому, еслп мы говорпмъ, что

вещи непознаваемы вполиѣ, то мы утверждаешь лишь то, что
другимъ существамъ, неиохожпмъ на насъ, онѣ могутъ явиться
совершенно иными и что можетъ быть болѣе всеобъем лю щ ее
познаш е ихъ, чѣмъ человѣческое. Свойства вещей суть ихъ
воздѣйствія на насъ и на др угіе элементы міра;
знать всѣ
свойства вещи
значитъ знать всѣ комбипаціи, въ которыхъ она
можетъ явиться, и всѣ результаты такихъ комбпиацій. Задача эта
безиредѣльна. Никакого другого реальнаго смысла въ положеніи
о непознаваемости вещей не можетъ быть.
Итакъ, функціонпрующ ая по своимъ законамъ нервно-мозговая
система и сознапіе суть явленія тожественныя, рядъ явленій
признается то тѣмъ, то другимъ, въ зависимости отъ того,
воспрпннмаемъ ли мы его непосредственно самимъ мозгомъ или
при посредствѣ внѣш нихъ чувствъ. Чуж ой мысли мы поэтому
никогда не ощущаемъ въ формѣ мысли, а лпшь въ символичсскихъ внѣш нпхъ зн акахъ .
Такъ точно зрѣніе тождественно съ фупкціями зрительнаго
аппарата и, какъ познаніе особенностей этого аппарата помогло
намъ очистить наше представленіе о мірѣ отъ субьективны хъ
примѣсей, такъ точно ирпведетъ къ этому и нознаиіе структуры
и функцій мозга и нервовъ вообще.
Такъ мы узпаеы ъ, что рѣзкая пропасть между разными ви­
дами ощ ущ епій объясняется такъ называемой специфической
эііергіей наш ихъ органовъ чувствъ, и постепенно создаемъ но­
вую картину міра, въ которой двпж епіе, теплота, свѣтъ, элек­
тричество, хпмизмъ и т. д., во всемъ пхъ разнообразіи, ока­
зываются связанными между собою постепенными переходами;
мы узн аем ъ , что представлепіе о тѣлахъ, какъ о чемъ-то с о ­
верш енно отличпомъ отъ п р оц ессов !, есть пѣчно ош ибочное,
что тѣла суть лпшь сравнительно постоянный явлснія,— словомъ,
мы открываемъ новые горизонты для единства и связности міра*
нобѣждая первоначальную разрозненность его п, научившись,
понимать качества, какъ результатъ наш ей органпзаціи, въ свой
чередъ результатъ прнснособленія организма къ средѣ. Мы ви­
димъ, что пропасть между понятіямп качества п количества
определяется лишь устройствомъ наш его организма. Н о, раз­
б и в а я не только обманы чувствъ, въ грубомъ смыслѣ, или
всю т у призму, сквозь которую всѣмъ намъ приходится глядѣть на міръ, и составляя себѣ о немъ болѣе свободное отъ
противорѣчій понятіе, чѣмъ то, которое даетъ намъ непосред­
ственный опытъ, мы подворгаемъ крлтикѣ л основы самагомышленія.

Законы логики объясняются, какъ результатъ структуры
мозга, а вовсе не какъ нѣчто безусловное. Откуда вознпкъ
принцппъ тож дества, какъ не изъ физіологическаго узнаванія?
Мы, не колеблясь, признаемъ его относительными тождества
нѣтъ въ объектпвномъ мірѣ, есть лишь приблизительное сх о д ­
ство. Такъ я;е точно единство мышленія при многообразіи эл е­
ментовъ объясняется единствомъ организма прп многообразіп
органовъ и оказывается весьма относительным^ Ирпчпнная
связь явленій, если понимать подъ этимъ законосообразность
п хъ сочетаній въ прошломъ и настояіцемъ, есть нѣчто песомнѣпное, но принцппъ причинности, какъ закопъ обязательный
и для будущ аго, въ какомъ бы то ни было смыслѣ, есть лпшь
результатъ структуры наш его сознанія, въ которомъ образуется
привычка къ опредѣленнымъ сочетаніямъ явленій: ничто не го­
воритъ съ абсолютной достовѣрностыо за то, что съ этой минуты
въ мірѣ вдругъ не окажется соверіпеннѣйш ій х а о съ , полный
безпорядокъ явленій. Мы не можемъ вдаваться здѣсь въ по­
дробности *).
Относительность наш его міропознанія приводить къ скепти­
цизм у, и намъ снова грозитъ пропасть, такъ какъ, вѣдь, мы
исходили изъ того, что міръ есть данное и несомнѣнное. Н о
въ томъ и дѣло, что каждый разъ, окунаясь въ изслѣдованіе
об ъ ек ти в н а я ф и зи ч еск а я міра, мы отыскиваемъ новыя данныя
для уясненія свойствъ міра п с и х и ч ес к а я , а результаты физіологіи ощ ущ еній и нснхологіп каждый разъ помогаютъ создавать
все болѣе чистое представленіе о мірѣ. Скентпцпзмъ нашъ никогда
не можетъ соверш енно исчезнуть, но онъ безгранично уменьш ается
благодаря тому, что мы, переходя отъ физики къ психологін,
не бѣгаемъ безплодно по лож ному кругу, а выноепмъ попятіе
о мірѣ все болѣе цѣльное, ясн ое, стройное, а главное— такое,
на осиованін котораго можемъ предсказывать явленія п упра­
влять ими.
Дикарь лмѣетъ другое представленіе о мірѣ, чѣмъ мы. П о­
чему мы можемъ знать, что наш е міропонпманіе объективпѣе ди­
к а р ск а я ? Единственно потому, что отдѣльпыя части его находятся
въ большей гармоніи между собою , теорія— въ большей гармопіп
съ фактами. Е динство міра, законообразность явленій— все это,
к он еч н о, не объективно, въ смыслѣ полной независимости отъ
і) Отмѣтимъ лишь, что логика, какъ наука, пост>/лируетъ принципы то­
ждества, ііричшшостн и т. п ., какъ безусловные, такъ какіе, безъ которыхъ
певозможеиъ для всѣхъ полпосильный, научный, объективный опытъ. Она
нострояетъ идеальное сознаиіе.

—

360 —

свойствъ сознапія, но, очевидно, это результатъ правильна™
приспособлена организма къ средѣ, такъ какъ этп принципы
сознанія действительно помогаютъ намъ жить, и новые факты
дѣйствптельно возникаютъ лишь въ этихъ рамкахъ и не противоречатъ имъ. П р а к т и ч е с к ій м о м е н т ъ есть реш ающ ая инстан­
ция. Это съ соверш енной определенностью отметилъ ещ е великій учитель М арксъ. Объективнымъ мы называемъ въ конечномъ счете такое міропредставленіе, которое даетъ намъ воз­
можность мыслить міръ съ наименьшей тратой силы, но такъ
при этомъ, чтобы представленіе наше о мірЬ отнюдь н е при­
водило къ протпворечіямъ на практике, а было бы наиболее
надежнымъ п удоинымъ орудіемъ ея.
Гезюмпруемъ еще разъ. Эмппріокритпцпзмъ исходить пзъ
данности, признавая все содержаніе созпанія, какъ опо есть, за
реальность. ЗагЬмъ ставимъ передъ собою вопросъ о томъ, на
основаніи какпхъ прпзнаковъ прпппоываемъ мы нЬкптор’ымъ
элементамъ данности объективное, незавпспмое отъ насъ бгітіе
выделяемъ п хъ , какъ объективную действительность? Н айдя п у­
темъ тщательной критики крптеріи действительности явленій
мы соверш енно отвлекаемся отъ наш его <я> и стараемся по­
стичь лишь взаимпую связь элементовъ, образуя нзъ нпхъ на
осиованіп опыта цельную п стройную картину міра. Н о въ
этомъ м іре нашъ собственный индпвидъ съ его сознаніемъ
вдругъ является въ новой роли, именно какъ ничтожная часть
бытш, занимающая вполнЬ определенное место во времепи п
пространстве. В се эго мы можемъ мыслить безъ всякаго внутренняго протпворЬчія: въ самомъ дѣдѣ, что мЬшастъ намъ мыслить
возникновеніѳ въ міРе мозга (сознанія), отражаю щ его въ себѣ
часть этого міра и, путемъ прпспособленія организма къ среде
приходящаго къ отраженно все бо л ее и бол ее ценном у п чи­
стому? Что мЬшаетъ намъ мыслпть, что міръ, отражаясь, вызы­
в а е м въ мозгу (плп сознанін) ещ е множество побочныхъ явленій, которыя, такъ сказать, обратно проэцпруются въ міръ и
долгое время принимаются сознаніемъ за ігЬчто объективное^
В се это легко укладывается въ общ ую картину. Н аука, съ точки
зрен ія эмпиріокритицнзма, соверш енствуется вследствіе взанмодЬйствія двухъ одинаково закоппыхъ, одинаково необходимых1!,
точекъ зренія: эгоцентрической, или нсихп логи ческой, согласно
которой реальный міръ является лишь частью содержанія всего
моего <я>, il космологической, или физической, согласно которой
мое <я» со своимъ сознаніемъ являются лишь частью бытія,
Ь рптичесю й реаливмъ видитъ глубокое подтвержденіе правнль-

—

361 —

ности обѣихъ точекъ зрѣнія въ томъ, что космологическое разсмотрѣніе нѳ протпворѣчитъ психологическому, что личность мо­
ж етъ быть частью такого бытія, какимь мы его себѣ представляемъ,
и , будучи ею прп установлениы хъ наукою обстоятельствах^
естественно и должна быть тѣмъ, чѣмъ она себя находптъ п си ­
хологически.
Н о чтобы вполнѣ понять, какой шагъ впередъ представляетъ
критпческій реалпзмъ по сравненію съ другими точками зрѣнія,
равсмотрпмъ, въ какомъ отпош еніи находится онъ къ матеріализму п спиритуализму, какъ догматическимъ ученіям ъ, и иде­
ализму и эмпиризму, какъ ученіямъ гносеологическпмъ.
Всякій фплософъ. какъ и всякій человѣкъ, исходить изъ
той ж е непосредственной данности. М атеріалпстъ не обращ аетъ,
однако, вппманія иа тотъ моментъ, который долженъ предш е­
ствовать изученію дѣйствптельнаго міра, именно на критиче­
ское обоспованіе самого понятія дѣйствителыюсти, на выяснепіо
тѣхъ условій, которыми опредѣляется то, что А венаріусъ называетъ экзпстенціаломъ *) элементовъ наш ей дапностп. Отсюда
шаткость основъ матеріализма. Еслп даж е само представленіе
о дѣйствптельности, какъ о чемъ-то протпвоположномъ субъек­
тивной кажимости, является лпшь выводомъ, то тѣмъ болѣе
такое абстрактное понятіе какъ понятіе матеріп. В ъ сущ ности,
минуя предыдущія пнстанціи, матеріалистъ прямо ставитъ во­
просъ о томъ, ч т о т а к о е о б ъ е к т и в н ы й м ір ъ ? Какъ п крнтпческій реалистъ, онъ исходить пзъ такъ называемыхъ объективныхъ элемептовъ опыта и старается охватить и хъ , мыслпть
пхъ съ наименьшею тратою силъ, и для этого создаетъ гипо­
т езу недѣлимыхъ частпцъ, соединяющ ихся въ молекулы и тѣла,
движ ущ ихся въ пустотѣ. Н а напвпыхъ матеріалистахъ, увѣ ренпы хъ, что атомистическое строеніе міра есть установленный
фактъ, не приходится останавливаться; всѣ серьезные матеріалисты согласны съ тѣмъ, что пока это только гипотеза; но въ
томъ-то п дѣло, что гипотеза эта непригодна. П ока дѣло идетъ
о физическомъ мірѣ, атомистическая теорія еще можетъ удовле­
творить пасъ, но, вступая въ міръ явленій психическихъ, матеріалпстъ останавливается. Копструируя свою матерію, онъ не
прпнялъ во внпманіе фактовъ сознанія, — чему ж ъ дивиться,
что его односторонняя концепція міра оказывается пригодной
лишь въ онредѣленны хъ гранпцахъ. Что пзъ двпженія и толч-

г) Т.-е. окраской реалыіаго бытія, сопровождающей нѣкоторыя явленія и
отсутствующей при другихъ.

—

362 —

ковъ атомовъ не можетъ получиться мысль, воля, чувство — эт а
ясно. М атеріалистъ либо безш абаш по утверждаетъ, что будто
это вполнѣ мыслимо (утверж деніе тщ етное), лпбо торжественно
произносить ig n о г a b im us.
Эмииріокритицпзмъ легко справляется съ этимъ затрудненіемъ,
для него атомы вовсе не составляютъ сущ ности міра, его сущ ­
ность есть я в л с н іл , находяіціяся въ закономѣрномъ взапмодѣйствш. Чѣмъ больше наблюдаемъ мы міръ, шЬмъ яснѣе стано­
вится его единство, т .-е. свянь всѣхъ явленій. Чтобы констатировать
эту свянь, эмпиріокритнцизмъ прибѣгаетъ къ термину э н е р іія .
Энергетика вовсе е е утверж даетъ, ч ю есть какая-то субстанція
э н ер гш , которая превращается во все; она констатпруетъ лишь,
что всѣ явленія, уничтожаясь, порождаю сь другія явленія, причемъ при одииаковыхъ условіяхъ всегда тѣ ж е и въ томъ ж е *
колпчествѣ, что если явленіе а порождаетъ явленіе /;, то b мо­
ж етъ вновь обратиться въ а , сохраняя то ж е количественное
отнош еніе; если ж е количество а будетъ иное, меньш ее, значитъ
рядомъ возникли нѣкоторыя побочны я явленія, количественно
равныя мнимой убыли эиергіи. Этотъ законъ, связую щ ій воедино
весь міръ, удобнѣе в сего формулировать, какъ законъ с о х р а н е ­
ния о н с р и и . Познать міръ, значптъ познать всѣ явленія въ ихъ
необходимой связи. Если извѣстное количество механической
силы порождаешь пзвѣстное количество теплоты и мы знаемъ
законъ, связующій эти явленія, то мы знаемъ все, что требо­
валось знать въ этомъ отнош еніп. Намъ пзлпшнс утверждать,
что теплота есть именно родъ движ енія, такъ какъ подобное
утверж деніе означало бы лишь то, что организмъ, обладающій
однимъ только зрѣніемъ, лпбо вовсе не ощ ущалъ бы теплоты,
либо воспрпш ш алъ бы ее, какъ д в и ж ен іе.
То ж е самое и прп возникновенін работы сознанія. Габота
сознанія
поглощаетъ
хим ическую , тепловую , электрическую
энергію мозга. Еслп намъ удастся доказать, что сущ ествуетъ
опредѣленное количественное отнош еніе между хпмпческой и
духовной, духовной и термической, электрической, м еханиче­
ской и прочими видами энергіи, то созн ан іе войдешь въ общую
картину міра.
l i a это дѣлаютъ обыкновенно слѣдующ ее возраженіе: въ
органпзмѣ пропсходптъ превращеігіе энергіи, но оно все проте­
каешь въ физпческихъ явленіяхъ, мы нигдѣ не видимъ убыли
ея: ко г ça является теплота, мы зн аем ъ , что исчезла другая
какая-нибудь энергія, въ круговоротѣ органической жизни пѣшь
промежутка для духовной энсргіи.

—

363 —

В озраж еніе это очень слабо. Допустимъ, что человѣкъ обла­
даешь однимъ лпшь зрѣніемъ. Я , нормальный чсловѣкъ, подвожу
этого зрительнаго человѣка къ куску ж елѣза и нагрѣваю кусокъ
желѣза ударомъ молота. Если теплота, дѣйствителыю, есть мо­
лекулярное движеніе и у моего зрительнаго чсловѣка един­
ственный даръ его изумителенъ по силѣ, то онъ увидишь танецъ
молекулъ ж елѣ за, молекулъ окружающ аго воздуха, у видитъ,
какъ танецъ этотъ, распространяясь въ необьятныя простран­
ства, постепенно исчезаешь. И ли, быть можетъ, я прп помощи
о стр о у м н а я прибора снова обращ у молекулярное двпжеиіе въ
механическое. К акъ бы то ни было, если я стану говориіь
этому зрительному человѣку о теплотѣ, онъ покачаешь головой,
скажетъ, что онъ энергетпкъ и не донускаетъ возпикновеіші
нзъ ничего,— откуда ж е взяться теплотѣ, когда все время на­
лицо было механическое движ еніе. Точь-въ-точь то ж е пмѣемъ
мы и въ вопросѣ о психической эпергіп. Еслп бы всѣ функціи
мозга мы в и д ѣ л и , получился бы круговоротъ зрительный,
еслп бы с л ы ш а л и — круговоротъ слуховой и т. д ., по что
ж е изъ этого? развѣ отъ этого псчезаетъ возможность того,
чтобы тѣ или пныя, положимъ, зрптельныя явленія имѣли с о всѣмъ другой смыслъ, будучи воспринимаемы инымъ способомъ. Вотъ человѣкъ кричишь съ искалсенпымъ лпцомъ. Что
это такое: звуки для у х а , нѣсколько пятепъ для глаза, но мы,
однако, знаемъ, что ему больно, что онъ страдаетъ, потому
что спмпатія является какъ бы орган омъ число психи ческаго
воспріятія.
Н о весьма вѣроятно, что теплота вовсе ничего общ аго съ
двпженіемъ видпмыхъ частицъ не пмѣетъ и что ее нельзя разсмотрѣть никакими глазами,— тогда зрительный человѣкъ имѣлъбы здѣсь hiatu s, нробѣлъ, онъ сообразплъ бы, конечно, что
пробѣлъ этотъ заполненъ чѣмъ-то и, можетъ быть, позналъ бы
это что-то косвенно, наблюдая, нап р., термометръ. Го же мо­
ж етъ быть и съ психикой. Быть мож етъ, мы когда-нибудь констатируемъ въ пзвѣстномъ мѣстѣ цѣпп явленій въ оргашшгі»
временное исчезновеніс всѣхъ пзвѣстныхъ намъ видовъ энергіи,
потомъ новое п хъ появленіе: это значило бы лпшь то, что пси­
хическая энергія воснрпмается лишь въ одной формѣ и только
однимъ органомъ, т .-е. въ формѣ духовной дѣятельностн
мозгомъ. М ало лп что мы не воснринпмаемъ нашими органами;
цѣлый рядъ л учпстихъ энергій мы зпаем ъ, наприм., лишь кос­
венно. Только тогда энергпческій нрпнцинъ оказался бы непрнмѣнпмымъ къ психикѣ, если бы въ органпзмѣ уничтожалось

—

364 —
—

что-либо совершенно безслѣдно или возникало что-либо совер­
ш енно безпричинно.
Если матеріализмъ является такпмъ образомъ пеудовлетворительной попыткой для научнаго обобщ евія п страдаетъ иногда
наивной вѣрой въ абсолютность свопхъ построеній, то спиритуализмъ является доктриной, еще менѣе удовлетворительной.
Б ъ своей дуалистической формѣ, допускающ ей какъ духъ , такъ
и матерно, онъ натыкается на то ж е приблизительно препятствіе, о какое разбивается матеріалпзмъ: вѣдь, матерія дуалистовъ есть также абстрактная атомистическая матерія, съ другой
стороны
субстанція духовная есть поверхностная абстракція
пзъ данныхъ внутренняго міра. Дуалпстпческій сппрптуалпзмъ
самъ постулпруетъ пропасть между духомъ и матеріей, оп р е.
двляя п хъ , какъ полную противоположность другъ другу; н е ­
мудрено, что ем у приходится считать несомнѣнный фактъ един­
ства ихъ пли, какъ адепты спиритуализма выражаются, в з а и м о о ѣ и с і ш я , за нѣчто соверш енно непостижимое. Для позитивиста
ж е всѣ явленія суть явленія, и никакой прпицппіальной разппды между ними оиъ не допускаетъ.
ЬолЬе послѣдователенъ монпстпческій сииритуалпзмъ. Спи­
рит} ализмъ Берклп очень послѣдователенъ. Суіцествуютъ только
духи , матерія ж е есть какъ бы миражъ, носящійся передъ этпмп
духам и. Миражъ этотъ, однако, какъ мы сразу въ томъ убѣждаемся, говоря словами Полоніи: «не лиіпенъ системы ». Мы
усматрпваемъ въ немъ закономѣрность, не зависимую отъ насъ,
не предугадываемую, а открываемую нами. Кто плп что произ­
водить этотъ спстематпческій и незавпепмый отъ насъ миражъ?
Какая-то духовная причина (такъ какъ ничего, кромѣ духовъ,
не сущ ествуетъ), эта духовная причина есть Богъ. Останавли­
ваясь пока на этомъ, мы можемъ задать себѣ такой вопросъ,
к а к ъ легче нпзнать міръ. предполагая ли, что въ основѣ его
лежитъ психическая законосообразность, разумъ и воля, похож іе
на. паш и, плп пзслѣдуя самые законы явленій и устанавливая
причины, соверш енно отлпчныя отъ наш ей внутренней причин­
ности? ЧЬмъ дальше подвигалось пзслѣдованіе міра явленій,
тѣмъ яснѣе сказывалось, что въ мірѣ вовсе не царятъ законы
разума п нравственности, что, съ точки зрѣиія человѣка, онъ
далеко не цѣлесообразенъ, относительная же цѣлесообразность
прекрасно объяснялась физическимъ взаимопрнспособленіемъ
частей вселенной. Физическое міросозерцаніе объясняло все,
теологическое ставило страшный вопросъ теодицеи. Ш аткость
цѣ.тостнаго спиритуализма заключается въ полной невозможности

365

объяснить явленія природы, исходя пзъ предположенія о духов ­
ной ихъ сущ ности. Д а это и понятно. Что такое законы духа?—
Э то— абстракціп, въ основѣ которыхъ лежитъ внутренній опытъ
высоко орган и зов ан н ая живого сущ ества: спускаясь все ниже
но лѣстницѣ сущ ествъ, мы скоро потеряемъ всѣ аналогіп и,
мысля законы астропоміи, физики, химіи и т . д. аналогичными
нашимъ законамъ, выведеннымъ изъ явлепій совсѣмъ другого
характера, мы, конечно, впадемъ въ массу заблуж деній.
Вотъ почему намъ легче принимать систематическій миражъ
Берклп за самостоятельную природу, а не за угрозы и поучевія
божества. Вторая несообразность, которую чувствовалъ п самъ
Беркли, заключается въ томъ, что другіе д у х и — люди, являются
намъ тѣлами, пилотную входящими въ «миражъ»; приходится
либо признать пхъ призраками наш его воображ енія, лпбо при­
знать за людьми, животными и и хъ міромъ нѣкоторую весьма
основательную иретензію на реальность.
Сппрптуалпзмъ тѣсно граничить съ разными формами идеа­
лизма, но, минуя идеалистическую метафизику, мы очертпмъ
коротко, въ какое отнош еніе становится крптическій реализмъ
къ гносеологическому спору идеалпстовъ-критпцистовъ и чпетыхъ эмнпрпковъ. Н а утверж деніе Локка «nihil e st in iu tellectu ,
quod non an te fuerit in se n su » , Л ейбиицъ отвѣтплъ: «nisi in­
t e l l e c t s ip se » . В ъ этихъ трехъ словахъ весь Кантовскій крптицизмъ въ зародышѣ. В ъ настоящ ее время противъ наивныхъ
эмнпрпковъ можно ещ е выдвинуть и то соображ еніе, что всякое
объективное явленіе не только получаетъ свою форму отъ н а ­
ш его разума, но что субъективное, оформливающее начало
встрѣчаотъ явленіе у самаго порога органа чувства, т .-е. черезъ
этотъ порогъ оно проходить въ соверш енно измѣненномъ впдѣ.
Я сно, что весь нашъ міръ— есть міръ субъективны хъ зиаковъ,
что сущ ность ихъ и законы, которымъ онп подчиняются, суть
законы наш его р а зу м а . Таково полож еніе идеалистовъ. М ожно
лп вслѣдствіе этого вывести природу, міръ изъ понятія <я>,
изъ законовъ духа? К антъ думалъ, что нѣтъ: если бы намъ
удалось вылущить все с у б ъ е к т и в н о е , все, что привносится разумомъ, получилось бы нѣчто безф орм епное, слѣпое, но это
безф орменпое и слѣпое опредѣляетъ собою нашъ міръ, и безъ
пего міръ формъ былъ бы пустотою . Мысль смутная п внутренпе-протпворѣчивая, камень преткновенія для цѣлыхъ поколѣній идеалпстовъ. Первый ж е геніальный ученикъ К анта, Ф ихте,
замѣтплъ нелѣпость доиуіцопія вещи въ себѣ , непредставимой,
необладающ ей свойствами, непостижимой по самому опредѣленію

—

366

своем у: нѣтъ, вылущивъ пзъ наш его міра субъективное, мы
получимъ одно чистое отрицаніе, ничто. А потому природу
можно вывести изъ законовъ «я>.
Лослѣ колоссальной затраты остроумія на умозрительное
иостроеніе міра пришлось убѣдиться, что это невозможно, что
необходимо изслѣдованіе, опытъ, т.-е. что природа заключаетъ
въ себѣ самостоятельное начало, что мы пмѣемъ здѣсь поле
чуждыхъ намъ явленій, не имѣющихъ ничего общаго съ зако­
нами логики пли мнимыми законами морали. Эмпирики ж е,
вѣруя въ объективность показаиій наш ихъ чувствъ, развили все
блестящ ее богатство современной естественной науки. Очевидно
было, что нуть эмнпрпковъ правпльнѣе. Однако вѣрпть въ объ ­
ективность наш ихъ ощ ущ еній, a тѣмъ болѣе представленій и
понятій, было певозможно.
Эмпиріокритицизмъ пеходптъ изъ обѣпхъ своихъ точекъ
зрѣнія. Что такое опытъ п формулирующій разумъ съ точки
зрѣнія п с и х о л о г и ч е с к о й ? Съ этой точки зрѣнія опытъ есть
единственная первооснова знанія: это— в с я д а н н о с т ь , весь п о токъ жпзпп, безъ раздѣленія на физическое, психическое и т. и.
Что такое разумъ? — это о р га н и зу ю щ е е н а ч а л о , разбивающ ее
опытъ на элементы (анализъ), группирую щ ее пхъ по сходству
п разлпчію и улавливающее законный черодованія явленій такъ,
чтобы возможно было заранѣе построить картину ряда явленій,
совггадающпхъ съ действительностью (спнтезъ). Въ чемъ ж е до­
казательство цѣнностп показаній нашихъ чувствъ, цѣнности
иостроепій разума: въ практической власти надъ явлепіямп міра,
базирую щ ей на непзмѣнпой связности всего наш его опыта и
нашей науки. Анализъ п спнтезъ должны производиться съ
наименьшей затратой сплъ. Это положепіе можно формулировать
вполпѣ доказательно: нзъ нѣсколыспхъ методовъ, приводящихъ
къ сознанію , человѣческій разумъ всегда выбираетъ болѣе удоб­
ный. т.-е. болѣе легкій.
Что ж е такое опытъ и разумъ съ точки зрѣнія физической:
продуктъ приспособления органической жизни къ космосу. Донустимъ, что сущ ествуетъ адэкватное познаніе міра, какъ отраж ен іе въ прямомъ и чистомъ зеркалѣ адэкватно дѣйствительнымъ
зрительнымъ образамъ. Мы не пмѣемъ ни малѣйшаго права
утверждать, чтобы паше міровоспріятіе, a тѣмъ болѣе м іропонпманіе обладало такой адекватностью. Среди безчпеленпаго
количества зеркалъ-сознаній въ мірѣ, павѣрнос, сущ ествую тъ
или могутъ существовать, несомнѣнно, совершеннѣйшія; однако
фактъ тотъ, что зеркало-сознаніе пизшаго животнаго тускло,

—

367

—

испачкано, исковеркано. В ъ процессѣ нриспособленія зеркало
(чувственное восиріятіе) проясняется. П усть оно вогнуто или
выпукло, пусть отражающ іяся на немъ фигуры не - похож и на
фигуры, отражающіяся въ прямомъ зеркалѣ бож ественнаго с о знанія, но, вѣдь, и по движенію обезображ енны хъ отраж еній
изогнутаго зеркала можно составить себѣ соверш енно вѣрное
представленіе объ отнош еніяхъ и законахъ явленій. Пятна по­
верхности зеркала долго принимались за объектъ, — теперь мы
сумѣлп научиться выдѣлять и игнорировать и х ъ . Н е спраш и­
вать о томъ, каковы вещи на дѣлѣ (вопросъ праздный), но
пзслѣдовать пхъ въ отнош еніи къ намъ п къ осталы ш мъ элементамъ наш его м іра,— вотъ чего хочетъ наука, и въ то ж е
время тщательно элиминировать пзъ наш его міровосиріятія
субъективныя пятна, какъ прпсущ ія данному индивидуальному
зеркалу-сознанію , такъ и человѣческому вообщ е. П о мѣрѣ соверш енствованія организма создается какъ бы новая система
зеркалъ, гдѣ мы у ж е ие видимъ псстраго индивидуальная ка­
лейдоскопа бѣгущ пхъ явленій, тамъ онп отражаются лишь въ
видѣ голыхъ и отвлеченныхъ формулъ. Н ечего и говорить, что
міръ формулъ, научное міропонпманіе, т .-е. пониманіе міря,
какъ совокупности законовъ, не есть реальное; реально то
бѣгущ ее настоящ ее, которое вѣчпо родится и уничтожается
передъ нашими глазами, міръ п р ех о д я щ а я и в р ем ен н ая ; какой
лее смыслъ пмѣетъ неподвижный абстрактный міръ законовъ,
міръ вѣчныхъ сущностей? Этотъ міръ есть только прпспособлепіе въ борьбѣ за существование, это фикція, построенія разума,
облегчающія намъ процессъ ж изни, опора, за которую мы дер­
жимся, чтобы противостоять теченію временъ, панравлять событія къ паш ему и общ ему благонолучію. Физически опытъ
есть сумма тѣхъ воздѣйствій космоса на оргапизмъ, для в о с пріятія которыхъ у него сущ ествую тъ прпспособлепія, разумъ
ж е, органическое приспособленіе для пр ави льная реагпрованія
па такія воздѣйствія, разум ъ есть организованный запасъ прош ­
лаго опыта, частью такъ сказать крнсталлизовавшійся уж е въ
самую структуру первно-мозговой системы.
И такъ, съ точки зрѣнія психической, познаніс есть процсссъ органпзаціп данности, процессъ превращ еиія ея пзъ смут­
н а я хаоса въ закоиомѣриос и роскош пое мпогообразіе, гдѣ все
свѣтло, знакомо и величаво-правильно. Съ точки зрѣнія физи­
ческой п озпаніе есть процессъ ирпспособлснія организма къ
средѣ, превраіценія о д н о о б р а з н ы е п жалкихъ реакцій въ бо­
гатую, безконечно цѣлесообразпую систему борьбы организма

не только за сущ ествованіе, но и за господство надъ стнхіями
за стастіе наиболѣе полной жпзни.
стнхіями,
В? аТцѢ В033Рѣиі)Г> которыя кладетъ въ основу
c o j.c L * ™ * 1

" 0Л0<“ '

на-

фМ „ .

Къ вопрос^ объ исн^сствѣ.
Мпѣ придется пачать мою статью длинной выпиской:
«За что ж е вы благодарите мепя? З а «чудные зв ук п », за
наслаж деніе, которое я даю вамъ с в о п м п ... «прелестными произведеніямп»? В ъ такомъ случаѣ, господа, вы ошиблись адресомъ. Идпте къ тѣмъ, для кого этп «чудные звукп» составляюсь
цѣль п высшую правду; для меня ж е онп— высшая ложь,
самое ужасное проклятіе искусства , п благодарить меня за
доставленное наслаж деніе,— это злая насмѣшка п обпдное прпзнаиіе моего безсплія. Я вовсе не хотѣлъ доставлять вамъ
наслажденіе,— я хотѣлъ васъ мучить, терзать... Н о нѣтъ,
вы п не скаж ете, что благодарите меня за доставляемое паслаж деніе,— по крайней мѣрѣ большинство пзъ васъ. Вы благода -

punie меня , конечно, за тѣ «чувства добрыя », которыя я
пробудилъ въ васъ силою искусства. Да, спла искусства велика,
но спла его вовсе пе въ способностп пробуждать «добрыя
чувства». Проклятая и развращающая сила искусства со­

стоитъ въ томъ, что оно самымъ ужаснымъ образомъ пере­
рождаешь и уродуетъ всякое 4 ije c m e o , всякое духовное дви­
ж е т е , вызываемое дѣйствптелыюстыо. Художнпкъ замахпвается
на жнзнь бпчами п скорпіонамп, по въ моментъ удара его бпчп
и скорпіоны превращаются въ мягкія гирлянды душ истыхъ лан­
дышей; онъ подпосптъ къ людскпмъ сердцамъ огонь, способный
зажечь п двинуть камень,— a людскія сердца въ отвѣтъ пачпнаютъ тлѣть чуть теплымъ огонькомъ мягкой п бездѣятельной
душ евной напряженности. Подобно буферу вагона, искусство

даетъ человеку возможность легко и пріятно переживать
всѣ самыя тяжелые душевные толчки . И вотъ, за эт о -то б у ­
ферное дѣйствіе* искусства вы въ действительности такъ горячо
и благодарите н асъ ... Господа, будемъ говорпть на чистоту!
К онечно, васъ привлекаешь п захватываетъ въ насъ пе красота.
Что красота? Мы вамъ даемъ возможность переживать чув24

— 370 —
ства, поспльнѣе и попріятнѣе чисто-эстетическпхъ. Вы переж и­
ваете съ нами два самыхъ высшихъ счастія, какія толыса зна­
етъ жпзнь,— счастіе борьбы и счастіе взезахватывающ ей любви
къ человѣку. И такъ деш ево можно отъ насъ получпть это
счастіе,— для этого не нужно ни бороться, ни любить! Притомъ
счастіе это, обработанное нашими руками, такъ гладко, тепло
и комфортабельно. В ъ ягизнп опо гораздо болѣе ш ероховато н
болѣе жгуче.
«Вы благодарите насъ пменно за даваемую вамъ жизнь,
которой нѣтъ въ ваш пхъ собственныхъ душ ахъ, за ту сытость,
которую вы испытываете благодаря намъ. Н о, вѣдь эта сытость—
язва,
н а-см ер ть убивающая душ у, и получать за нее благо­
дарности— самое тяжкое оскорбл ен іе!... Что можете вы еще
пережпть въ жизни? Худож ники,— начиная съ Толстого, Гюго,
Достоевскаго и кончая нами, малыми,— дали вамъ легко и пріятно пережить всѣ самыя тяжелыя душевныя катастрофы . И
вы ими пресытились. Вы устали бороться, не боровшись, вы
устали любить, не любивши. Вы все пережили бездѣятельпымъ
чувствомъ, п что ж е дивиться, что въ суровой жпзнп вы ски­
саетесь быстрѣе, чѣмъ молоко во время грозы?
«В се это жестоко и несправедливо,— скажете вы.— Мы чувствуемъ свѣтлыя искры, зароненпыя въ наш пхъ сердцахъ, п за
эт п -т о искры и благодари мъ >. Н о въ такомъ случаѣ позвольте,
господа! В ъ чемъ ж е проявились эти возженныя искры? Чѣмъ
заслужили вы право благодарить за пнхъ и ... чѣмъ заслужилъ
я право принимать вашп благодарности? Это-то послѣдиее, мо­
ж етъ быть, самое важное пзъ всего; самое важное— то, что

здѣсь мы съ вами тѣсные союзники. Ж изнь вызываешь въ
нась порывъ броситься въ битву, а мы этотъ порывъ претворяемъ въ красивый крикъ и нсссмъ его кь вамъ ... Давно
сказано: «Слово писателя есть его дѣло». М ожетъ быть! Н о
суть-то въ томъ, что дѣло это все-таки остается лишь словомъ,
п въ душ ѣ мы съ вами прекрасно понимаемъ всю чудовищ­
ную неестественность этою дѣла-слова. Понимаемъ и молчпмъ, потому что такъ выгоднѣе и пріятнѣе... Тамъ, внизу, дико
бурлптъ и грохочетъ громадная жпзнь; наши арфы отзываются
на этотъ ірохотъ слабымъ меланхолически'-мъ шономъ и будятъ гармоническій откликъ въ струнахъ вашпхъ душъ; полу­
чается пѣжная прекрасная музыка, и на душѣ становится
тепло и уіпио ... Н о неужели вы не чувствуете, сколько душевнаго разврата въ этой музглкѣ, неужели не чувствуете, что
принимать за нее благодарность стыдно? ІІѢтъ, господа, про­

к т и т е,— я ещ е не совсѣмъ

потерялъ стыдъ, и вашей благодар­

ности я не принимаю».
Такъ кается у г. В ересаева писатель Осокппъ. Н о далеко
не всѣ писатели согласятся съ Осокинымъ. В ъ словахъ его
много н еп р одум ан н ая , п для всякаго с е р ь е зн а я читателя ясно,
что Осокннъ мало задумывался надъ основными вопросами эст е­
тики и болѣе морализпровалъ, чѣмъ размышлялъ.
Есть, конечно, въ словахъ Осокпна доля горькой правды, не
имѣющей, конечно, никакого а б со л ю тн а я значенія, но песомпѣнное частное. В ъ прпмѣпеніп къ нѣкоторымъ соврѳмепиымъ
художнпкамъ, мы утверждаемъ однако, что обвппеніе Осокпна
протпвъ художника вообще соверш енно неосновательно.

I.
П реж де всего: чтй является задачей искусства?
Н а этотъ вопросъ сущ ествуетъ нѣсколько отвѣтовъ, при чемъ
особенно громко и настойчиво раздаю тся три.
J . И скусство должно пробуждать «чувства добрыя>, а при
случаѣ «мучить и терзать»; худож нпкъ «бпчуетъ пороки» и
«зажпгаетъ сердце свяіценнымъ огнемъ лю бвп». Словомъ, онъ —
учитель, дающій въ худож ественной формѣ опредѣленныя идеи,
поученія. Сторонники такого воззрѣнія никогда не приходили
въ отчаяпіе и никогда пе думали, что имъ лучш е всего бро­
сить искусство п заняться чистой публицистикой. Опп вѣрилп
въ «великую силу искусства», они знали, что образная п
страстная рѣчь худож ника живѣе дѣйствуетъ на чувство, чѣмъ
рѣчь нехудож ественная, онп прекрасно поппмалп, что худож е­
ственное п р о и зв ед ет е тѣмъ-то именно отличается отъ н ех у д о ­
ж е с т в е н н а я , что дѣйствуетъ на сердце, т .-е. на чувство, а не
на одпнъ только разумъ. Утверждать, будто искусство обладаетъ способностью «самымъ певѣроятнымъ образомъ переро­
ждать всякое чувство», по мнѣнію защптипковъ тенденціознаго
искусства, можетъ только бездарный худож нпкъ. Кто ж е сердцевѣдецъ, кто изобразитель глубппъ духовной жпзпп, какъ пе
худож нпкъ? Художники этого направленія всегда склонялись къ
реализм у, и велпкіе талапты добились въ этомъ отнош еніи поразптельныхъ результатовъ: действительность воскресала передъ
вами, но, въ го время какъ передъ самою дѣйствптельпостыо
вы могли бы пройти равнодуш но, худож нпкъ останавлпваетъ
.васъ, опъ указываетъ вамъ ее пальцемъ: двери и стѣны рас­

—

372

-

крываются передъ вами, отверзаются головы п груди. Та д ей ­
ствительность, которую мы впдпмъ самостоятельно, не есть са­
мая реальная. Вы можете быть близоруки, но художнпкъ даетъ
вамъ болѣе подлинную дѣйствитѳльность: онъ даетъ вамъ па
время своп орлиныя очп и волшебнымъ ключомъ отмыкаетъ
всѣ замкнутый сокровища. Лжетъ только тотъ худож нпкъ, ко­
торый вовсе не художнпкъ. Н о не всѣ тепденціозны е худож ­
ники реалисты. Н е являются лп извращеніями дѣйствительныхъ
чувствъ п дѣйствптельностн вообщ е тенденціозныя сказки и
фантазіи?
Г . В ересаевъ, т.-е. г. Осокинъ, находишь, что «дѣло-слово
чудовищная неестественность», п говоритъ, что мы «всѣ пони­
маемъ эт о » . П ризнаемся, рѣшителыіо пе понимаемъ! Проповѣдь—
то дѣло, которое являлось самымъ сокрушптельнымь п самымъ
созндающпмъ; слово есть главное орудіе взаимовоздѣйствія лю­
дей, и если бы люди вдругъ онѣмѣли п перестали писать, то
культура рухн ула бы сразу.
Н о Осокинъ говоритъ лпшь о художественномъ словѣ? Итакъ,
ораторъ, проповѣдннкъ, публпцпстъ не пмѣетъ права употреблять
притчи, образа? Это явная нелѣпость. Тенденціозная сказка есть
притча. Гдѣ человѣкъ, который, подумавши, посмѣетъ сказать,
что мпѳы и притчи чудовищно неестественны? Тутъ явное педоразумѣніе. Слово только тогда является чудовищиымъ, когда оно
расходится съ дѣломъ. Быть можетъ, замахивавпіійся скорпіонамп Осокинъ не пмѣлъ мужества говорить смѣлѣе и нести всѣ
нослѣдствія своихъ рѣчей, и самому жить согласно своей про­
поведи? Но тогда виновато не слово п пе искусство!
Защптпикамь тенденціозпаго искусства (къ которымъ, оч е­
видно, принадлежишь Осокинъ) покажется дпкпмъ и то мѣсто
осокпнской тирады, которое обвппяетъ Толстого, Гюго, Достоевскаго въ томъ, что «онп пресытили публику и что, благодаря
ихъ произведеніямъ, люди устали бороться, не боровшись, и устали
любить, не любивши, и вотъ скисаются, какъ молоко въ гр о зу » .
Нѣтъ! Этп малепькіе людпшкп были, очевидно, прокисшими
съ самаго рожденія. Р а зв е не простокваш у вмѣсто душ п надо
пмѣть, чтобы бодрое и могучее слово Толстого утомило васъ п
заставило васъ переживать все бездіъятпсльнымъ чувствомъ?
Осокинъ заблуждается: чѣмъ больше человѣкъ пережилъ, пере­
чу вствовалъ, чѣмъ больше узналъ онъ, тѣмъ крѣпче и сильпѣе
его душа. Когда мы учимся какъ бы то нп было и чему бы
то ни было, мы накопляешь впутреппіе импульсы для деятель­
ности, ибо чувства и мысли суть дѣла въ зачаточпомъ впдѣ.

Х удож нпкъ даетъ намъ жить тысячью сердець, сердецъ иногда
горячихъ и великихъ, онъ расширяешь иашъ кругозоръ и у к р е ­
пляешь тѣмъ самымъ волю. Допустимъ, что худож никовъ не
было бы,— простоквашенный читатель осокинскихъ разсказовъ
самъ иаблюдалъ бы жизнь, наблюдалъ бы до тѣхъ поръ, пока
окончательно не протухъ бы. Пассивная натура изъ всего вы­
несешь вредъ, она способна заслушаться даже боевого марша
и , тихонько сѣвъ подъ липкой, проливать слезы умиленія надъ
его красотою. Н о для натуры активной маршъ есть иризывъ, и
отвѣтъ па него — стремленіе въ б и т в у . Достоевскій хотѣлъ
мучить и терзать, онъ терзалъ и мучилъ гораздо бол ее, чѣмъ
действительность, и заставлялъ мучительно думать: всѣ колеса
взволнованной душ п приходили въ дѣйствіс и со стономъ и
скрежетомъ разламывали каменные о р ех и вѣчныхъ вопросовъ,
п душ и крѣплп, п душ п ломались иногда, но не чувствовали
буф ер наго дѣйствія «ІІреступленія п паказанія».
2.
Сущ ествуетъ п другая точка зрѣнія. Точка зрѣнія искус­
ства для искусства.
Сторонникъ тенденціознаго искусства можетъ пропустить
мимо уш ей презрительное восклпцаніе Осокпна: «Что красота!»
Н о этого восклпцанія никогда не простить ему сторонникъ
искусства для искусства. Для него с чудные звуки» составляютъ
дѣ ль и высшую правду, и мнѣніе Осокпна, что красота есть
«высшая ложь, самое уж асное проклятіе», въ глазахъ поклон­
ника чпетаго искусства покажется мнѣніемъ искалѣченнаго
духовно и физически илота.
У насъ часто пошло понпмаютъ тезисъ «искусство для искус­
ства» (иногда сами сторонники его). Тезисъ этотъ заключаетъ
въ с е б е иногда скрытую метафизику. Такъ, папримѣръ, ІІІеллипгъ склоненъ быль думать, что міръ сущ ествуетъ, какъ фундаментъ для человѣчества; человѣчество, какъ пьедесталъ для
художника; худож нпкъ, какъ факелъ для пламени чпетаго искус­
ства, взлетающаго къ пебесамъ. Фетишъ искусства казался
дѣлью. Это метафизическое хзгдож ествепное ж речество... Богъ
съ нимъ. Н о искусство для искусства можетъ иметь другое, чисто
человѣческое зпачепіе.
Ш иллеръ первый съ ясностью отмѣтплъ огромное нравствен­
ное значеніе игры. Человекъ въ жизни— рабъ своихъ нуж дъ, его
члены, его умъ, его сердце связаны, потому что («предметы
тяжко сталкиваются въ пространствѣ», но эти связанные члены,
ум ъ, сердце жаждутъ свободы, какъ высшаго блаженства, они
хотятъ двигаться въ свободномъ ритме пляски, пзъ груди про-

—

374 —

сптся широкая, мѣрная пѣсня, уш и и глаза жаждутъ правильныхъ сочетаній звуковъ и лииій, воображеніе строитъ міры,*
полные счастія, пли заставляетъ человѣка по своей волѣ проле­
тать пространства и времена и переселятся душою во всѣ роли*
великой трагедіи вселенной. Художникъ — это организаторъ
счастливой, свободной игры; «красота»— это слово, которое сры­
вается съ наш ихъ устъ каждый разъ, какъ наша жажда сво­
боды чувствуетъ себя болѣе удовлетворенной, чѣмъ въ обыден­
ной жизнп, потому что идеалъ — это міръ, въ которомъ мы
были бы соверш енно свободны. Мы знаемъ, какъ вреденъ мо­
жетъ быть эстетическій идеализмъ. Отъ утверждѳнія, что въ
реальномъ мірѣ человѣкъ всегда слабъ, приниженъ, заваленъработой— легко перейти къ закоренѣлому и мрачному песси­
мизму, и въ искусствѣ найти опьянѣніе, гашпшъ. Н ѣтъ, мы
далеки отъ такой мысли. Человѣчество претворяетъ въ идеалъ *
самую реальность: въ этомъ, на нашъ взглядъ, смыслъ его существованія; но пока идеалъ такъ страшно далекъ, сладко на
часъ пожить жпгныо боговъ, сладко вмѣстѣ съ художникомъ
летать на крыльяхъ фантазіи, и полеты эти, конечно, укрѣплиютъ
и очищаютъ душ у, доставляя глубокій отдыхъ и чистое паслаж деніе. Всякое наслажденіе, само по себѣ, есть нѣчто важное и
положительное, и отказываться отъ него можно только въ силу
какпхъ-нпбудь очень ссрьсзныхъ соображеній; но наслажденіе
красотою, любовате , даже по мнѣнію ультра-утилитариста въ
эстетпкѣ графа Толстого, есть священное чувство,— какпмъ ж е
образомъ «чудные звуки» оказались ложыо и проклятіемъ? Осо­
кинъ хочетъ терзать и мучить, a вмѣсто того играешь роль
буфера, обильно смазывая красотою свои орудія пытки. Остается
пожать плечамп. Достоевскій насъ терзалъ и мучилъ, никогда;
не пользуясь красотою неловко и неразумно: чистая красота'
являлась у него, какъ бы для контраста и усугубляла боль,А
красота ж е въ широкомъ смыслѣ слова (о чемъ ниже) присут­
ствовала въ его пропзведеніяхъ въ сплу пхъ богатства идеями,
образами, чувствами, хотя бы и мучительными, въ силу ихъ
насыщенности и размаха ихъ трагизма. Эта трагическая си л а ,/
которую мы называемъ трагпческп-прекраснымъ, такъ ж е мало
можетъ мѣшать терзать, какъ спла разм аха плетп можетъ умень­
шить болѣзненпость удара. Къ чистой красотѣ , нмѣя цѣли
терзать, надо прпбѣгать, повторяемъ это, осторожно. Н о какъ ж е
дѣйствовалъ Осокинъ? Очевидно, чувствуя нехватку въ жгучести
своихъ «скорпіоновъ >, оиъ обвязалъ ихъ лпліями и розами, пе­
ресыпая, должно быть, свои драмы ошісаніямп природы и юмо­

ристическими сценками, введенными <ради живости*. Разеказы
стали болѣе занимательны, но слабое вино, разбавленное теплымь спропомъ, стало совсѣмъ жиденькимъ наппткомъ. Сладость
чистой красоты здѣсь невиновата, вѣдь, подбавплъ ее худож ­
никъ только для того, чтобы замаскировать, что горькая чаша
его не слишкомъ горька!
Н о мы переходимъ къ третьему опредѣленію роли искус­
ства, самому широкому и самому важному. Для насъ чистое
искусство, въ особенности поэзія, есть концентрація жизни.
Для того, чтобы сдѣлать понятной наш у мысль во всемъ
ея объемѣ, мы вынуждены разъяснить самыя основы нашей
эстетики, корни которой мы находимъ ещ е въ X V III столѣтіи
у Гемстергю иза, теорія котораго была одобрена Г ёте; та яге
теорія въ обновленномъ видѣ была ясно намѣчена Р и х . А вен аріусом ъ въ его курсѣ психологіи, который ппш ущ ій эти строки
имѣлъ счастіе слушать въ Ц юрихскомъ универсптетѣ, п разра­
ботана независимо отъ него въ книгѣ Fisiological Aesthetehs
Грантъ-Аллена. Само собою мы можемъ въ этой статьѣ только
намѣтить основные пункты этой эстетики.
Н а всякое восиріятіе, какъ самое простое, такъ и самое
слож ное, какъ чисто чувственное, такъ и глубоко идейное, человѣкъ затрачиваешь извѣстное количество энергіи. Ломапыя линіп, неопредѣленныя очертанія, смѣшанные шумы и скрипы, а,
но всей вѣроятности и непріятные запахи и вкусы, прп разлож ен іп , оказываются неправильными ритмами. Слѣдя за ломанной
линіей, мускулы глаза ежемгновенно толкаются въ р азн и хъ нанравленіяхъ. Всматриваясь въ смутную ф игуру, глазъ то воспри­
нимаешь, то теряетъ ея очертанія, фигура и поле борются между
собою и порояѵдаютъ своеобразное мельканіе или біеніе; чистая
нота и аккорды такъ ж е, какъ нріятные тембры, изображенные
графически, даютъ характерную правильную волнистую лпнію,
шумы, зпгзагъ, стало быть толчки, передаваемые двпженіемъ
в оздуха слуховому аппарату, въ первомъ случаѣ правильно чере­
дуются, во второмъ случаѣ не подчиняются никакому закону.
То ж е мы имѣемъ право предполагать относительно обонннія,
вкуса, осязанія и температурнаго чувства *). Само собою оче­
видно, что органы чувствъ, нервные проводники и восириниаіающіе центры лехче военринпмаютъ ритмы, такъ какъ приспо­
собляются къ нпмъ сразу, п, начавъ работать въ пзвѣстномъ

і) См. объ этомъ, напримѣръ, Тэнъ: „Объ умѣ и ііознаніи“, стр. 120,
121 и 122.

- 376 —
паправленіи, не вынуждены еж есекундно ломать своп функціп.
Рптмъ, однако, есть лпшь частный случай общ аго закона. Прямая лпнія не можетъ доставить столько наслажденія, какъ сво­
бодная, радугообразная дуга. Это объясняется тѣмъ, что напболѣе
легкое п естественное движеніе глазного мускула есть именно
дугообразное. Опредѣленныя двпженія рукъ и ногъ доставляютъ
удовольствіе (въ танцахъ, гпмнастпкѣ и т. д.), другія тяжелы
и неловки. Очевидно, движенія наиболѣе пріятныя, суть тѣ, въ
которыхъ напболѣе прпспособленъ нашъ сведешь и наша муску­
латура.
Всякое воспріятіе, какъ и всякое движ еніе, само по себѣ
обогащ аетъ наш у психику, даетъ чувствовать жпзнь, которая
сама по себѣ есть наслаждеаіе. Н о для него требуется опредѣленный расходъ воспринимающей энергіп, расходъ этотъ самъ
по себѣ
минусъ, а если онъ чрезмѣрно велпкъ, наступаетъ
боль и утомленіе; напротивъ, чѣмъ меньше расходъ придаетъ
свою окраску данному ощ ущ енію пли движенію, тѣмъ чпще
наслажденіе имъ. Если каждое ощ ущ еніе и двпж еніе само по
себѣ есть наслажденіе, то, чѣмъ богаче ощ ущ енія, чѣмъ больше
двпж еній, тѣмъ лучш е, тѣмъ глубж е ощ ущ ается жизнь, тѣмъ
п радостнѣе и счастливѣе органпзмъ, лпшь бы затраты не были
чрезмѣрно велики: въ протпвномъ случаѣ все увеличивающееся
утомленіе и боль пресѣкутъ наслажденіе.
Слишкомъ простой и однообразный рптмъ даетъ мало, и въ
органпзмѣ просыпается глухая потребность разнообразія, чув­
ство, которое мы выражаемъ словомъ «надоѣло». П оэтом у всякій рптмъ движепій или ощ ущ еній тѣмъ пріятнѣе, чѣмъ онъ
разнообразнѣе, оставаясь, однако, закономѣрнымъ. Такъ какъ,
согласно закону психики, повторяющееся ощ ущ еніе ослабѣваетъ,
то даже для поддержанія той ж е степени внпмаиія необходимо
закономѣрное услож неніе ритма.
Таковы

основы

формальной эстетики. Н а

ней

базируешь
музыка (не

орнаментика, гимнастическій танецъ, чистая
выражающая никакого «настроенія» ) п чистая архитектура .

Здоровая жизнь, доведенная до своего m axim um ’a, есть вмѣстѣ
съ тѣмъ m axim um наслажденія. Этотъ идеальный m axim um
былъ бы достигнуть въ томъ случаѣ, если бы всѣ органы ж и ­
вого тѣла, включая въ чпсло ихъ и такъ называемые органы
духовной ж изни, фзгпкціонировали бы съ полною правильностью,
т.-е. согласно требованіямъ своего строенія, такъ какъ такая
правильность позволяетъ достигать цѣлп съ наименьшей затратой
силъ плп, при наличномъ колнчествѣ силъ, превышеніе котораго

вызвало бы боль, выполнить максимальную работу. Здоровымъ,
гармоничнымъ организмомъ мы называемъ такой, общ ій тонусъ
жизни котораго высокъ и который особенно способень на такіе
подъемы жизни, которую мы пазываемъ счастіемъ или великой
радостью жизни. Такъ какъ зрѣлище гармоническаго организма,
граціозны хъ движеній (грація есть видимая легкость выполпенія
движеній), проявлепіе силы физической или духовной заражають
насъ на мгновеніе, симпатически, вызывая въ насъ прилпвъ
ж изни, то изображенія п о д о б н а я рода явленій есть высокоположительпое въ эстетическомъ смыслѣ искусство.
Это вторая ступень эст ет и ч еск а я . Н а этой основѣ базируетъ классическая скульптура до Скопаса, живопись, имѣющая
своимъ принципомъ
Челлиніевское: «изобразить ирекраснаго
муж чину и прекрасную ж епщ п ну», всякая радостная музыка, а
также музыка боевая, любовная и многіе виды поэзіи (нанрим.,
идиллія, ода).
Е сли художнпкъ комбинируешь вышеуказанные эстетическіе
элементы: правилыіыя лпніи, точные контуры, мягкіе переливы
ласкающихъ красокъ, полные, чистые звуки и аккорды, здоровье,
радость, силу, ум ъ , то въ его искусствѣ будетъ выражена чистая

красота . Красиво въ гркомъ смыслгь слова все прекрасное, за­
ключающее въ ссбѣ лишь (или по преимущ еству) эстетически
положительные элементы.
Н о мы знаемъ, что диссонансъ, непріятный самъ по себѣ
мож етъ быть чрезвычайно умѣстенъ въ цѣлой сонатѣ и повы ­
шать ея красоту, что живоппсецъ и скульпторъ зачастую прибѣгаютъ къ ломаной лпніи, неясному свѣту, рѣжуіцимъ сочетаніямъ красокъ, преслѣдуя общую ціьль произведенія, что живописецъ, ваятель и поэтъ изображаютъ страданія, болѣзни, я р е ,
глупость и слабость, и что такого рода произведенія мы тѣмъ
не мснѣе находимъ прекрасными. Здѣсь мы вступаемъ въ третью
область эстетики.
И скусство стремится дать намъ познать жизнь и разобраться
въ ней. Оно тож е вносишь порядокъ въ хаосъ внѣш нихъ явленій: оно подчеркивавтъ характерное, устраняешь случайное п
побочное, руководя наіппмъ умомъ, даетъ ему въ короткій срокъ
проглотить огромное количество образовъ, чувствъ, идей. Оно
даетъ возможность жить концентрированной жизнью. На^ ка
даетъ общія абстрактная формулы, искусство даетъ пережишініЯ.
И стинно познанпымъ является, конечно, только то явленіе, возникновеніе и развптіе котораго мы можемъ предугадать съ полыюю математическою точностью. Н о, кромѣ этого научнаго но-

—
—

379 —

378 —

знанія есть ещ е познаніе жизненное, чувственное: если м и
пережили что-нибудь глубоко, то мы вынесемъ жнтейскій опытъ
т . - е . окрашенное чувствомъ о т н о ш н і е къ того иди другого
рода событшмъ. Такъ какъ жизнь заключаетъ въ себѣ н е одно
красивое, но и уродливое, то искусство, во всемъ его объемѣ
обязано включать въ себя и уродливое. Ему нечего бояться при
этомъ потерять свою эстетическую цѣну; еслп ем у удастся за­
ставить наш у нервную систему жить концентрированной жизнью,
то эстетическія эмоціи возникнуть сами собою.
Почему уродливое, страшное въ ж и з н и непріятно? Страданіе
есть чрезмѣрная растрата энергіи организма. При встрѣчѣ с о
страшнымъ въ жпзнн органпзмъ выполняетъ огромную работу
прпготовлешя къ самозащптѣ пли самой защиты. Б езобразн ое
съ оттѣнкомъ вредиаго п страшпаго вызываетъ отвраіценіе, не­
нависть, негодованіе, уж асъ— аффекты самозащиты, самоудаленія
или стремлешя разрушить. ІІо изображенное въ пскусствѣ, оно
не вызываетъ реально этнхъ двнженій, а лишь — идеально, въ
ослабленной формѣ, въ формѣ мысли, ие переходящ ей въ дѣй-І
ствія. П оэтому трагедія, которая, случись она въ жизни, свела бы у
васъ съ ума, доставляетъ вамъ огромное пасдажденіе въ театрѣ.
/|
Опасно для искусства изображ еніе слабости, болѣзнп ту­
пости, всего жалкаго, безцвѣтнаго, вялаго. Уродливое съ оттѣнкомъ страшнаго вызываетъ въ насъ чрезмѣртшй подъсмъ жпзнн,
искусство ослабляетъ чпсто-двпгателышя его проявлепія и пош іжая ихъ, достпгаетъ уровпя, на которомъ оно доставляетъ.
интенсивное эстетическое паслажденіе. Н о уродлпвос съ оттѣнкомъ презрѣннаго, жалкаго, вызываетъ въ насъ симпатически
понпж еш е жизни. П оэтому искусству надо чрезвычайно осторож но подходить къ такого рода пзображеніямъ. Н е только со­
ч у в ст в ен н о е, но даже равнодушное изображ еніе жалкаго н пре^рѣ ннаго есть художественная ошибка. Рессурсом ъ, къ которому
прноЬгаетъ художнпкъ, чтобы включить и эти явленія, является
большею частью смѣхъ. Н о для наш ей цѣлп этого краткаго
наороска эстетики достаточно.
Итакъ, задача художника— концентрировать жизнь, сгущать
ее, давать намъ пережить возможно больше, не иапрягая, однако,
наш ихъ первовъ, т .-е . на данное количество воспринимающей
зпергш дать гораздо больше ощ ущ еній, чѣмъ даетъ обыденная
жизнь. П оэтому мы далеки отъ того, чтобы требовать отъ х у ­
дожника кзараж енія» пепремѣнно д о б р ы м и ч у в с т в а м и . Мы
склонны думать, что худож н ику лучш е всего предоставить намъ
<моральный суж деш я, хотя мы, конечно, отнюдь не думаемъ, что

тенденція неминуемо губитъ худож ественное п р о и зв е д е т е . Н а
нашъ взглядъ, самое главное въ немъ— чтобы оно з а р а з и л о насъ
ж и зн ью во о б щ е и возбудило любовь п интересъ къ ней въ
самомъ широкомъ смыслѣ. Ещ е дальше мы отъ того, чтобы тре­
бовать отъ худож ника во что бы то нп стало «звуковъ сладкихъ >; пусть онъ даетъ намъ и диссонансы, пусть мучитъ насъ,
но не мукою зубной боли, нудной мукой, а пдеализпрованнымъ,
не потрясающпмъ страданіемъ. Слушая Б етховена, мы подчасъ
пе менѣе сознаемъ, что такое безы сходпое страданіе, чѣмъ при
любомъ зрѣлищѣ дѣйствительностп,— но мы наслаждаемся, потому
что страданія эти, эти вопли и стопы, вздохн и рыданін льются
ритмическимъ потокомъ, проходятъ въ жпвопненыхъ группахъ.
Проклятіе ли э т а красота? Проклятіе ли эта с и л а , вызывающая
иногда спазму рыданія въ горлѣ? Н ѣтъ, конечно. Н о предайся
передъ нами человѣкъ тому страстному отчаянію, которое скво­
зить въ пныхъ сонатахъ Б етховен а, предайся онъ ему такъ ж е
интенсивно,
мы не вынесли бы зрѣлшца. ІІоэзія ж е обладаетъ даромъ изображать действительность во всемъ ея уж асѣ
ц безобразіи: и это потому, что у ж е одни факты страницъ
книги, рамны, голоса читающаго ослабляютъ въ должной степени
эффекть и дѣлаютъ его эстетическпмъ. Такой взглядъ на х у ­
дожника ишрокъ и свободен ъ . Теперь мы за много миль отъ
Осокпна г. В ересаева, мы можемъ прислушаться къ голосу Г ёте:
Мнѣ высшія права природа удѣлила.
Чѣмъ трогастъ сердца восторженный поэтъ?
Скажите, что ему стихіи нокоряотъ?

Н е мощный ли аккордъ, который вылетаотъ
Изъ груди творческой, объемлющей весь свѣтъ?
Вотъ парки блѣдныя движеньемъ раннодушвымъ
Свиваютъ нить свою вѳретеномъ послушнымъ,
И все живущее несется и шумитъ.
И безконечный міръ въ хоасъ нестройимй слитъ.
К т о ж іини выразит ь неясное стремленье?
К т о стройно выразитъ нестройный ж изни ходь?
Х а о с ь разрозненны й къ единст ву приаоветъ
Л сохласитъ въ аккордъ торж ественною пѣньп?

Кто возбуж даетъ въ васъ кпиучій гіылъ страстей?

Кто свѣтлый путь любви цвѣтами усыиаетъ?
И нѣснью сладостно звучащею своей
Кто иіхій блескъ зари вечорней восхваляотъ?
Кто цѣну прндаегъ незпачащимъ листамъ,
Въ прославленный вѣнокъ вплетая листья эти?
Кто стерожетъ Олимиъ н равенъ самъ богамъ?—
3£ощъ человѣчества, живущая въ поэтѣ ! !)

Н еуж ели Осокинъ

не покраснѣлъ бы,

слушая эти вдохно-

венныя слова?
1) Тёте: „ Ф а у с т ъ “, ч ас т ь 1 -я , п е р е в о д ъ Х о л о д к о в ск аго .

—

Н еудачной, бездарной попытки концентрировать жпзнь не
признаемъ и мы; но талантъ, какъ бы ни былъ онъ употребленъ, повидимому, всегда долженъ находить себѣ оправданіе
въ наш ихъ глазахъ.
Такъ лн это?
Современныхъ аморалпстовъ упрекаю тъ то въ отсутствіп
критерія для оцѣнкп человѣческпхъ поступковъ, то, наоборотъ,
въ нелогичности, когда они стремятся къ такой оцѣнкѣ. Какъ
аморализмъ Н ицш е, такъ и современная эстетика сливаются
въ одно цѣлое, и общ ій принцппъ п х ъ — ж и зн ь , п о л н о т а ж и зн и .
Это очень ш ироко, но вѣрно лн, что мы оправдываемъ такпмъ
образомъ всякую жизнь? Что мы должны только констатировать
п не смѣемъ судить? Вопросъ этотъ я счптаю крайне важнымъ.
Читатель позволить мнѣ сдѣлать необходимое отступленіе.
Человѣка, н ач и н аю щ ая изучать псторію религіи, поражаетъ
одна странность: арійская вѣтвь, населившая И ранъ, называетъ
своихъ добрыхъ боговъ словомъ <агур а», злыхъ ж е духовъ
пменуетъ «дэвамп»; наоборотъ, у арійцевъ И ндостана «дэва»
постепенно вытѣсняетъ «агура», а подъ этнмъ названіемъ надо
понимать главнымъ образомъ враждебный, низш ія божества.
В ообщ е, ио невѣдомымъ для насъ прпчинамъ, о которыхъ мы
можемъ, однако, догадываться, обѣ вслпкія вѣтви арійскаго племепп развпвалп своп релпгіозныя воззрѣнія въ странной проти­
воположности другъ другу.
Н о одна коренная противоположность, касающаяся самой
сущ ности міросозерцанія, сдѣлала пзъ религіи Зороастра и религіозны хъ системъ Индостана два полюса, между которыми раз­
мещ аются всѣ релпгіозпыя н моральный идеи человѣчества.
Иранцы представляли себѣ міръ раздѣленнымъ на два лагеря:
лагерь добра и лагерь зла. Это понятно и естественно: въ природѣ однѣ силы помогаютъ людямъ, въ частности иранцамъ,
др угіе— враждебны имъ. Д обро, эт о — земледѣльческій культурный
И ранъ, э т о — здоровье, радость ж изни, трудъ, цвѣтущ іе поля п
сады, это — правда п вѣрпость своему слову, это — чистота,
друж ба, любовь. Персъ любитъ жпзнь, созндающ ій трудъ свой,
и всѣ силы природы, способствую щ ія ему, онъ представляетъ
себѣ въ видѣ огромной іерархіи трудолюбпвыхъ, чнстыхъ сущ ествъ,
помогающ ихъ человѣку устроить рай на землѣ, а надъ всѣмп
царитъ податель свѣта п ж изни— «великій живой богъ> А гураМаада-Ормуздъ. Зло, эт о — дигсій, кочующій туранъ, грабящій
города п села пранцевъ, это болѣзнь и смерть, печали и невзгоды,
слѣпота и разнузданность, песчаныя пустыни, ложь и вѣроломство,

381

это— грязь, вражда и ненависть. Сила зла собрана въ грозную
армію злыхъ людей, злыхъ животныхъ, злыхъ духовъ, а надъ
ними царитъ разрушитель, отрицатель, велпкій лж ецъ и отецъ
тьмы Ангра-М айныо-Арнманъ.
Центромъ всего бытія, по представленію Ирана, является
борьба,— борьба человѣка со стихіями, культуры съ дикостью.
Каковъ конечный пдеалъ И рапа, это онъ выразнлъ въ своей
эсхатологіп, въ книгѣ Бундегеш ъ; здѣсь не мѣсто распростра­
няться о ней. Она любвеобильна. Н е только грѣшные люди,
въ противоположность христіанству, обѣщ ающ ему имъ вѣчную
муку, — получатъ полное прощ еніе и равную долю съ арміей
праведнпковъ-побѣдителей, даж е все злое, сами духи зла полу­
чать полное прощ еніе, н жизнь, полная и радостная, легкая и
блаженная, обнпметъ весь безконечный міръ свопмъ безконечпымъ сіяніемъ. А Ариманъ? Н о, вѣдь, онъ н и ч т о , его бытіе
есть отрпцаніе бытія; онъ исчезнетъ отъ этихъ лучей свѣта и
перестанете быть; а съ нимъ отнадетъ всякое ограниченіе
жизни, все злое, въ каждомъ сущ ествѣ останется то положительное, жнвое, чѣмъ оно, хотя бы п злой духъ , отличалось,
отъ Аримана, этого отрпцательнаго полюса міроздапія.
В ъ другихъ термпиахъ, но именно такъ представляютъ себЬ
п задачи ж изни, и религіозную грезу свою позитивисты всѣхъ
временъ.
Н о Ариманъ, великое ничто, постепенно былъ возведенъ въ
оанъ величайшаго бога п цѣль бытія глубокомысленным^ но
пасспвнымъ Индостапомъ. Сначала онъ появился въ формЬ бра­
мана, амтмана, въ формѣ «нѣчто», лишеннаго всѣхъ предикатовъ: признаки, свойства — это мпраягъ, оболочка, все есть
амтманъ, все есть бытіе, которое на дѣлѣ пеподвшішо, безстрастно.
В ъ призрачной оболочкѣ леж ать цѣли суетпаго счастія съ пхъ
пемннуемымъ разочарованіемъ п вся тяжесть неномѣрныхъ страданій бытія: падо подняться надъ призраками— качествами, понять,
что <я> и <міръ>, все вокругъ— Единое. Тогда-то погрузишься
въ безразлпчіе. Н о такое безиредпкатное нѣчто есть Ничто.
И Б удда смѣло замѣнилъ амтманъ Н прваной. Ариманъ раскрылъ
свои объятія, н востокъ, предводительствуемый мудрецомъ пзъ
дома Сакія, потекъ къ воротамъ вѣчнаго покоя, вѣчиаго Ничто.
Для больной, надорванной жизни погруж еніе въ ничто, по-^
степенное замираніе можетъ быть цѣлыо; смерть можетъ проти­
вополагаться ж изни, какъ нѣчто прекрасное. Эстетика Ш опен­
гауэра есть нѣчто глубоко - парадоксальное: по его мнѣнио,
искусство тЬмъ выше, чѣмъ спдьиѣе отрицаетъ оно жизнь.

—

382 —

Ариманъ рѣдко въ комъ пмѣлъ такого талантливая агента,
какъ въ Артурѣ Ш опенгауэрѣ. И тотъ фактъ, что эстетика
жпзнеотрицанія могла найтп въ искусствѣ свою градацію эсте­
т и ч еск ая соверш енства и своп шедевры, съ ясностью показываетъ намъ, что цѣлая плеяда художниковъ поддавалась эстети­
ческому пессимизму. Присмотримся поближе къ искусству, отри­
цающему жизнь.
У пего всего три основныхъ пріема:
1) И зо б р а ж а т ь земнг}ю ж и зн ь к а к ъ м о ж н о б о лѣ е б е з н а ­
д еж ной, какъ можно чаще повторять, что жизпь есть страданіе,
что человѣкъ жалокъ, что прогрессъ— сказка и т. д. п т. д.
Утверждать это со всею сплою искусства, сообщая все
мрачное п сѣрое, что только есть въ жизнп.
2) Такъ какъ такого рода горькое искусство, отнимающее
всякую надежду и не дающее взамѣнъ ровно ничего, прямо н е­
возможно, то какъ субъективный моментъ, какъ отвѣтъ души
на такую безотрадную картину міра художнпкъ выдвигаетъ:
а) смпреніе, б) сатанпческій протестъ5 в) надежду па потусторонній міръ.
У к р а ш е н іе б е з р а д о с т н о й ж и зн и с а м о й п о себѣ , съ п о л н ы м ъ , о д н а к о , о т р и ц а п іе м ъ в о з м о ж н о с т и е я и с п р а в л е н ія ,
является поэтому вторымъ пріемомъ пессим исти ческая, Арпмановскаго буддійскаго искусства. Какъ украш еніе, принимается лпбо
безплодный, но напыщенный демонпческій иротестъ, блѣдное
чело, проклятія, трагическія позы, гордое разочаровапіе, либо
тѣ «слезы п улыбки самой смиренной доброты », о которыхъ
съ умиленіемъ распространялся М орпсъ М етерлинкъ въ декадентскій періодъ своего творчества. Тутъ сосграданіе признается
за самое сладостпое утѣш еніе, потому что надо искать утѣш енія.
Мы жалки п заброшены: давайте утпрать другъ другу слезы
и перевязывать рапы.
3 ) Н о художники-буддисты прнбѣгаютъ и къ надеж дѣ , хотя
настоящая свѣтлая надежда должна бы быть монополіей борцовъ,
художниковъ радости жизни. Умпраиіе имѣетъ своп степ ен и .
Художнпкъ стремится утверждать, будто умпраиіс съ безплодпою
гордостью на блѣдномъ челѣ есть нѣчто прекрасное, будто бы
прекрасно умираніе, омытое слезами всеобъемлющей жалостп.
Болѣе ж е всего прекраснымъ рпсуетъ буддпстъ покой, все
болѣе п болѣе проблііжающійся къ небытію.
Ио покой недоступенъ па землѣ, и художнпкъ обѣщаетъ
его иа небѣ, въ загробной жизнп п т. д. Онъ распнсываетъ
его самыми пѣжнымп красками. Краски для украш енія смерти

—

383 —

и нирваны художникамъ приходится брать у жизни ж е, но они
■берутъ самыя прозрачныя и томныя краски, самые тихіе и ми­
норные звуки и баюкаютъ насъ, и усыпляютъ.
Худож ники-буддисты , какъ и всѣ худож ники, концентируютъ
жизнь, но они изображаютъ намъ въ концентированномъ видѣ
жизнь потухаю щ ую , мерцаніе угасаю щ ей жизни выдвигаютъ онп
на первый планъ. Что жъ! вѣдь, и это можно сдѣлать худож е­
ственно!
Мы у ж е говорили, что худож нпкъ долженъ быть крайне
•остороженъ при изображ ены п а с с и в н а я , жалкаго, н и зм е н н а я .
Главнымъ рессурсом ъ худож нику въ этомъ случаѣ является
смѣхъ. Ж алкое— предметъ сатиръ и ком едій.
Н о еслп худож нпкъ подойдетъ къ сѣрому, обыденному, что
почти всегда низменно и жалко, какъ бытописатель? если онъ
соверш енно объективно отразить вамъ его въ своемъ волш ебномъ зеркалѣ?— О , повѣрьте, это невозможно! Возьмите вели­
кихъ реалпстовъ-бытоппсателей, наблюдателей сѣрой мѣщанской
массы п ея убогой жизни, возьмите Бальзака, Ф лобера, писа­
телей иаиболѣе, на первый взглядъ, равнодушныхъ и объективяы хъ, и вы сейчасъ ж е услышите, что комедіп жизни аккомпапп руетъ у нихъ то тихій смѣхъ, то негодую щ ій ропотъ, то
стонъ человѣка, о б и ж е н н а я зрѣлищемъ пошлости въ своемъ
человѣческомъ достоинствѣ. Б езъ этого аккомпанемента писательанатомъ и фпзіологъ, какимъ хотѣлп быть названные великаны
реализма, н и к о г д а не прельстплъ бы читателя. Н адо служить
О рмузду плп А риману. Н о, служ а Ариману, вы гораздо легче
пріобрѣтете поклопниковъ среди слабыхъ, пасспвныхъ людей,
среди массы пеудачниковъ, людей размагнпченныхъ, искалѣчеи- '
ныхъ il жалкихъ. О! какъ они б.іая сл овя тъ васъ, еслп вы
одѣнете ихъ хандру, и хъ трусость, і і х ъ вялую, всегда почемуто несчастную , любовь, тіхъ порывы къ рыцарству на часъ, ихъ
впутреннее смятеніе п недоумѣлость,— еслп вы одѣнете все это
чарующими звуками, какъ сдѣлалъ это, иапримѣръ, велпкій Чайковскій въ своихъ романсахъ!
Н Іопэнъ страпенъ п капризенъ, иногда онъ хандрптъ такъ
разслаблеіш о, извращ еппо, пзиѣженно п истернчпо, что вамъ хо­
чется назвать его вреднымъ худож ииком ъ... Н о у него прорывается
иногда такая удаль, такой размахъ дикой натуры, вырвавшейся
лзъ-подъ фрака салон на го виртуоза неврастенін, что вы забы­
ваете все, и самый контрастъ васъ съ нимъ примиряетъ.
Н о романсы Ч ай к ов ск ая , которые проносятся передъ вами, ;
какъ горящія умирающимъ свѣтомъ облака г р у с т н а я сѣверпаго

—

384

заката, всѣ разнообразны и всѣ одинаковы: во всѣхъ тоска,
смерть, дурныя предчувствія, падорванныя страсти. Кто любитъ
исключительно Ч ай к овск ая , тотъ — нездоровый человѣкъ; въ
біологическомъ отнош еніп — дурной человѣкъ. Только д у р н о й
человѣкъ можетъ любить, когда ему разстраиваютъ иервы б е з­
дельно, и чѣмъ пскуснѣе это дѣлаютъ, тѣмъ х у ж е , конечно.
О! мы не сомнѣваемся, что здоровый человѣкъ, до сладкой боли
наслушавшись Ч ай к овск ая въ полутемной комнатѣ, выйдетъ на
чистый воздухъ, вздохнетъ полной грудью и скажетъ: « А жизнь
все-такп хорош а»; но, вѣдь, п сырые подвалы полезны здоро­
вому человѣку, ц онп даіотт, ему ещ е снлыіѣе оцѣнить прелесть
свѣжаго, вольнаго, шпрокаго вѣтра...
Н е надо украшать умпрающпмъ людямъ, декадентамъ, не
надо имъ украшать жпзнь: пусть она будетъ сѣра и моно­
тонна до дна! пусть онъ видитъ, сѣрый, посредственный обы­
ватель, что его вялость п трусость— пошлы и презрѣнны!
Н о пѣтъ, свой песспмпзмъ— плодъ хилаго оргаппзма н жал­
кой воли онъ желаетъ возвести въ міровую фплософію тра­
гизма жизни, своп первпые припадки— въ печать особой культурности, свою хандру — въ загадочную и очаровательную
грусть, и вотъ они организуются, маленъкіе сподвижники А рпмана. В о главѣ ихъ становятся ихъ знаменосцы, пхъ барабан­
щики, ихъ^ гепералы. Художники протягпваютъ имъ черные
ллащп, чтобы задрапировать ихъ тщедушную х у добу, они игра­
ютъ имъ тпхіе напѣвы, иип забавляютъ ихъ игрою усыпляющ пхъ калейдоскоповъ.
,
Н аш е понпманіе пск}гсства не препятствустъ намъ ненавпдЬть искусство жпзнеотрпцаиія. Пусть мысль свободна, но своиодпому отрпцанію жизнп, разукраш енному метафизическими р у ­
мянами, мы протпвопоставішъ свободную насмѣш ку... П усть
красота свящ енна, и о мы хотѣли бы безжалостно сорвать и
самыя краспвыя ризы и показать, что это только саванъ ске­
лета смерти, завѣса падъ черной расщ елиной, надъ входомъ въ
небытіс.
II.
«одѣсь мы съ вамп тѣсные союзники. Ж пзнь вызываетъ въ
насъ порывъ броситься ізъ битву, а мы этотъ порывъ претво­
ряем ь въ красивый крикъ, и этотъ крпкъ несемъ вамъ», кается
Осокинъ. Какъ ж е это песутъ художники красивый крикъ намъ,
читателя мъ? Еслп этотъ красивый крпкъ будетъ крикомъ Нила:

—

385 —

«П рава не даю тъ, ихъ берутъ>, или крикомъ Ш токмана: «Я !
буду провозглашать истину на всѣхъ перекресткахъ! ничего j
дурного пе произойдетъ, если лживое общ ество будетъ разру­
ш ен о » , то мы рѣшительно отказываемся понимать, что, кромѣ
прилива энергіп, можетъ онъ въ насъ вызвать. Н о есть ещ е
другіе красивые крики, напр.: <Его не могутъ побѣдпть темныя силы природы, оно господствуетъ надъ жизнью и смертью—
смѣлое, свободное, безсмертпое я!> крикъ достаточно красивый,
съ которымъ одинъ изъ героевъ Л еонида А ндреева и оканчи­
ваешь самоубійствомъ. Такпмп «криками» можно скрашивать не
только смерть, но п безцпѣтпое умпраніе, которое жалкіе, безцвѣтные люди называютъ своей жизныо.
Крики, протесты, позы, проклятія, философемы и парадоксы,^
все это иной разъ— оруж ія самозащиты п а с си в н а я человѣка, Й
обывателя, достаточно развитаго, чтобы совѣсть мучила его за
пошлую безмысленность его яшзпп, но слишкомъ слабаго, чтобы •
найти себѣ сво ю дорогу въ общ емъ «бездорожьи» и среди безкопечнихъ «поворотовъ» обывательской интеллпгенціп, вырос­
ш ей въ темнотѣ, въ спертомъ воздухѣ и не имѣющей въ себѣ
настоящ ихъ живыхъ соковъ. Да, въ этомъ дѣлѣ украш енія про-^
ц есса размагппчпванія, или пол наго паралича воли миогіе чи­
татели— тѣсиые союзники пныхъ писателей.
Громадная жизнь грохочетъ: «наш и арфы отзываются на
этотъ грохотъ слабыми, м е л а н х о л и ч е с к и м и стонами... и на душ ѣ
становится тепло и ую тно».
Н еуж ели Осокинъ пе чувствуетъ, какъ мало прпмѣнпмо это
къ искусству вообщ е, ко в с я к о м у художнику? Ужелп К рейце-1
рова соната, В оскресеніе похож и на слабый и ме.танхолическій !
стонъ, уж елп отъ нихъ становится тепло и уютно? Это просто 1
вздоръ! ІІо, несомнѣнно, есть искусство, вся тенденція котораго
сводится къ тому, чтобы «премудрому пискарю» было тепло п
ую тно въ его порѣ, искусство, находящ ее всѣ своп рессурсы
въ меланхоліп разнаго тона. Н о меланхолическое искусство мы
допускаемъ только какъ эппзодъ, плп какъ переходное состояніе передъ взрывомъ ак т и в н а я негодованія, меланхолія ж е какъ
центръ искусства, какъ душ а ег о — дѣйствптельно есть «проклятіе»! М еланхолія, какъ постоянное душ евное состояніе, это —
непристойная болѣзнь, свпдѣтельство о полпомъ пстощ еніп орга­
низма. И еслп мелапхоликъ— здоровый человѣкъ въ остальныхъ
отнош еніяхъ, то меланхолія его производить тѣмъ болѣе гад­
кое впечатлѣніе, какъ трусость въ атлетически сложепномъ
мужчппѣ.
25

—

386 —

Благодаря спеціалыіымъ условіямъ наш ей провинціальной
жизни (которая простирается у насъ до самаго сердца наш ихъ
столпцъ)} у насъ расплодились оригинальные типы меланхолпковъ. Попытаюсь изобразить двѣ наиболѣѳ бросающіяся въ глаза,
напболѣе часто встрѣчающіяся разновидности его.
В отъ, напримѣръ, передъ вами болѣе пли менѣе интелли­
гентный, читающій человѣкъ, который сознательно прнчисляетъ
себя къ культурнымъ сливкамъ п констатируетъ съ непоколе­
бимой увѣренностыо, что сливки эти неминуемо осуждены скис­
нуться. В ъ фактѣ своего скисанія сливочный человѣкъ впнитъ
два обстоятельства: грубость и некультурность среды и собствен­
ную утонченность. П онятіе «среда» иногда достпгаетъ философскаго значенія всей вселенной вообщ е, которая безсмысленна
и груба, въ которой неосуществимо никакое истинное счастье,
приспособиться къ которой можетъ «среда» въ узкомъ смыслѣ,
а именно: «свпныя рыла», которыя самодовольно хрюкаютъ во­
кругъ сливочнаго интеллигента. Эта-то среда его п губитъ, о
чемъ пѣлось много разъ, о чемъ будутъ и впредь нѣть на раз­
ные лады. Отчего ж е губнтъ опа его; отчего но опъ подни­
маешь е е , коль скоро онъ тоньш е, ум нѣе, благороднѣе ея?
«Именно тонкость моя, умъ мой, благородство мое меня губятъ
въ этой средЬ ... я такъ ум енъ, что не могу жить свиною
жизнью, но не могу не вндѣть, что я одинъ пе въ сплахъ похсорить это стадо гадарпнскос. Я такъ тонокъ, что все безоб­
разное меня коробнтъ, сливочная душ а моя содрогается судо­
рож но и ежеминутно готова упасть въ обморокъ; до борьбы ли
при такой деликатности чувствъ? Я такъ благородепъ, что мелкія задачи жизни кажутся мнѣ чѣмъ-то непристойнымъ, а
идеалы... пдеалы неосущ ествимы ». И вотъ, сливочный интеллигентъ внѣшнимъ образомъ служить въ какомъ-нпбудь п р и сутствениомъ мѣстѣ, п гр аеі. въ картлшкп и плодить дѣтокъ,
мало чѣмъ отличается отъ любого обывателя, зато наединѣ съ
собой плп въ обществѣ себѣ подобпыхъ «сливочниковъ» опъ
раскрываешь свою душ у: ѣдко издѣвается онъ надъ сосѣдомъ
справа и сосѣдомъ слѣва, громить «ср еду», иной разъ доходить
до слезь отъ сознанія своего безсилія, въ упосніи сѣчетъ себя
за свою слабость (памятуя, однако, что это— слабость сущ ества
воздуш на го, А ріэля передъ Калпбаномъ), съ радостью отдается
въ объятія надрывающей музыкп, чтепію про жнтье-бытье та*
кпхъ лее, какъ он ъ ... В се высокое доступно его душѣ; nccciit
мизмъ Гамлета, грезы мистицизма: онъ чутокъ, онъ прекрасный
страдалецъ... Е м у такъ хочется увѣрпгь себя, что онъ прекрас-

—

387 —

пый страдалецъ. Н еуж ели художнпкъ не поможетъ ему? Н е
изобразить красоты, тоски, ноэзіи его норываній, его
пре­
красной душ и, засаж енной за столъ казенной палаты или по­
гребенной въ уѣздны хъ пучинахъ снѣжной матушки Г оссш .
.Этотъ обыватель— коренной, нутряной Ч ^ х о о е ц ъ .
Я ие знаю , есть лп сейчасъ въ Европѣ талантъ, равный
А н тон у Павловичу Ч ехову, еслп исключить, конечно, JI. Тол­
стого доказавшаго своимъ геніальнымъ «В оскресеніем ъ », что
оиъ все ещ е стоптъ внѣ всякой конкуренціп. М ягкій и не­
поддельный юморъ, рука импрессіонпста, позволяющая двумя
ш трихами карандаша дать жизнь, которой другой не уловить
иъ тщательно выполненной картинѣ, глубина пониманія ч ел о вѣческой душ и, огромный кругозоръ отъ героевъ «Оврага» до
пзящныхъ «Трехъ сестер ъ ». Довольно давно уж е этотъ исклю­
чительный, очаровательный, мплый талантъ посвятилъ себя описанію самой сѣрой, самой тусклой жизни. Съ страшной прав­
дой выступала ж изненная пошлость въ <Т рехъ годахъ », «Бабьеыъ царствѣ», въ удивительной «М оой ж и зн и » . Н о , н ак онец ъ ...
наконецъ, стало какъ-то странно на душ ѣ. А . П . Ч еховъ такъ
объективѳнъ, такъ объектпвенъ! Д о того ясно, что вырваться
некуда, такъ подавляюща, неподвижна среда, въ которой ба­
рахтаются или неподвижно леж ать рабы-люди, что страш но
становится. Хочется сказать: «да помогите хоть немного чита­
телю; смотрите, смотрите, вонъ чеховецъ читаетъ васъ съ
упоеніем ъ и слезами п восклпцаетъ: «Вотъ она среда!.. Н аш а
русская среда! Какъ ж е намъ не погрязнуть!» и онъ погрязаетъ спокойнѣе и комфортабсльнѣе.
Мы съ нетернѣніемъ ждали, когда ж е Ч еховъ разсѣетъ эго ,
иедоразуыѣніе и покажегъ человѣка, который м ож ет ъ прорвать і
тину и вынырнуть изъ омута на свѣжій вовдухъ, когда ж е покажетъ онъ памъ сѣмена новой жизни. Н о вмѣсто того Ч еховъ
иошелъ одно время навстрѣчу Ч еховц у и сталъ помогать ем у
оправдать себя, убѣдить себя въ своей тонкости, благородствѣ и
своей красотѣ, сталъ украшать ем у его меланхолпо своимъ чудпымъ даромъ. Мы не хотимъ доказывать этого массой выписокъ и прпмѣровъ. Достаточно остановиться на пьесахъ Ч ехова,
или даже на типичнѣйшей изъ нихъ на «Трехъ сестр ахъ ».
В сѣ персонаж и <Т рехъ сестер ъ », на нашъ взглядъ, достойны
осмѣянія, и пошлая свояченица героинь мало чѣмъ пошлѣе самихъ пресловутыхъ трехъ сестеръ.
И ной разъ прпдетъ въ голову: «да ие сатира ли это. М о­
ж етъ быть, Ч еховъ хотѣлъ написать т о н к у ю сатиру и вся
25*

—

388

—

ошибка его только въ чрезмѣрной еа тонкости? Н о мы всяоминаемъ грустную красоту <Чайки », «небо все въ брплліантахъ*
изъ финала «Дяди Вани» и впдпмъ съ грустью, что нѣтъі
Ір и сестры, молодыя, краспвыя, образованныя, съ пснсіей
отца генерала, со своимъ домомъ, одна— начальница гнмназіи,
другая— любимая н любящая, третья— во цвѣтѣ юности, стонутъ
и нлачутъ по соверш енно невѣдомой прпчпнѣ. Имъ, видите ли.
хочется въ Москву! Господн Твоя воля, да поѣзжайте въ М о­
скву, кто васъ дерялггъ?
«Какой вы грубый, тупой человѣкъ!— истерически кричитъ
на насъ коренной чеховецъ.— Вѣдь, М осква— это сиыволъ не­
доступной наыъ свѣтлой, широкой ж изни».
Извините, читатель, что я отвѣчу чеховцу, не щадя его сли-ч
вочныхъ нервовъ: «Лжете вы, слышите, вы лжете! Свѣтлая, пре- )
красная жпзнь сущ ествуетъ, но ея условіемъ является борьба! '
Іотоіш ость рисковать, бороться, рѣшимость— вотъ ключъ, котораго у васъ нѣтъ, жалкіе вы людишки. Н е смѣйте клеветать
на жиань!» Тремъ сестрамт, и пхъ свптѣ хочется работать Н о
работа представляется имъ въ видѣ служенія на телеграфѣ, гдѣ
хорош о обезпеченная И рпна отбпваетъ хлѣбъ у бѣдныхъ дѣвуш екь, устаетъ, злится и шпиптъ на публику. Когда Т узен бахъ
хочетъ женпться на И рпнѣ, какой планъ совмѣстной работы п
боры ш рисуетъ онъ? Оиъ хочетъ взять ее на кирпичный за­
водъ. Этотъ жалкій мечтатель, добившись рукп любимой дѣвушкп, счастливый, не сумѣлъ даже защитить себя отъ осла
бреттера: пошелъ п подставилъ ему лобъ. А средняя сестра,
счастіе которой рушптся отъ того, что полкъ ея возлюбленнаго
\ ; л еРевели
другой городъ! Что ж е это за люди? А Ч еховъ
. I противоноставляетъ имъ, какъ положительнымъ тішамъ провпнціалы ш хъ страдальцевъ, другія фигуры: жалкаго добряка-учителя, отвратительной жены брата и т. и. Н о, вѣдь, три сестры
отличаются отъ пихъ только красивыми платьями п лицами!
той ЖИЗН,І> «которая грохочотъ», тысячи голодающихъ,
холодающ ихъ дѣвушекъ и юнош ей, пробиваются къ свѣту бодро
п энергично, иной разъ нужда притиснетъ, свѣтъ померкнетъ,
и вдругъ станетъ страшно, вся душ а взбунтуется противъ бо­
лота, нвъ котораго нпкакъ не выйдешь, — п манитъ къ себѣ
револьверъ или крюкъ на нотолкѣ. Н о смѣлая дѣвушка тряхнетъ головой: « эх ъ , поборюсь, пока сила есть!» п сквозь голодъ
п физическое пзнуреніе проносятъ живую душ у для великаго
Д ' ла. И еслп десять упадутъ, не будемъ плакать, но будемъ
гордиться такими товарищами, какъ и тѣмъ одиннадцатымъ, что.

—

389 —

пробился, И всѣ сплы ум а и сердца положпмъ на то, чтобы
увичтожить ненормальный условія, ихъ сгубпвш ія. Н о намъ не
даютъ изображенія этой трагедіи, изображ енія такого отчаянія,
такой смерти и той злобы, того взрыва эпергіи, которые чув­
ствуеш ь на такихъ могилахъ; отъ насъ хотятъ, чтобы мы
плакали, когда плачутъ эти глупыя три сестры, не умѣвшш
при всѣхъ данныхъ устроить своей жизнп. И чего только
не пущ ено въ ходъ, и красота физическая, и музыка, и де? кламація! Э хъ , право...
А чеховцы льютъ тихія слезы въ
■ <худож ествеиномъ театрѣ» и говорятъ про себя: «это мы, это
: мы такіо красивые, утонченные, и мы такъ гнбнѳмъ, какъ
іцвѣты отъ стуж и!»
Ж естокая смерть преждевременно отняла у Р о ссш великаго
худож ника. ІІередъ смертью онъ словно бы прямо откликнулся
на наш у статью своей «Н евѣ стой », которая въ наш ихъ гла­
захъ имѣетъ въ собѣ нѣчто трогательно-прелестное, какой-то
аккордъ грустн и бодрости, отзвуки пѣсни, которою великій
умирающій художнпкъ безвременья прпвѣтствовалъ новую жизнь.
Н о есть е щ е другой типъ сливочныхъ людей, болѣе непріятный и дурного тона. Сдѣлаю попытку начертить образъ и этого
специфическаго читателя.
Этого типа людей накопилось что-то много, это— Груш ницjeie на новый ладъ, это малеиькіе, сѣренькіе люди, которымъ
пзъ рукъ вонъ ие хочется признать себя за таковыхъ: имъ надо
во что бы то нп стало украсить канитель своей жизнп, но для
этого онп прпбѣгаютъ къ другому способу, чѣмъ чеховцы. Онп
стремятся романтизировать дѣйствителыюсть. П реж де всего они
доводятъ свой песспмпзмъ до самой театральной п кричащей
ненависти къ бытію. Они съ «горькой» улыбкой говорятъ о
жизнп и счастіп и притворяются, будто много пзвѣдали. Про­
теста, байропнческій протестъ привлекаетъ пхъ больше всего;
но времена пзмѣнплпсь п новые Груш ницкіе, конечно, отлича­
ются отъ старыхъ. Напболѣе активные изъ нихъ изображаютъ
«геній и безп утство», принимая безпутство за явное доказа­
т ел ь ст в о 'д ет а л ь н о ст и ; при этомъ имъ отчаянно хочется быть
оригинальными, п прекомпчно впдѣть въ каждомъ губерпскомъ
городѣ такихъ оригипаловъ, какъ канлп воды похож пхъ другъ
на друга. Болѣе пассивные ппчѣмъ внѣшнпмъ образомъ не проявляютъ своей «особенности », по, когда о н и , корректные и
« к а к ъ в с ѣ » , фланируютъ по улпцамъ, они думаютъ: «Вотъ этпмъ
людшнкамъ и въ голову не придетъ, что я, такой ж е, какъ п
всѣ, ношу адъ въ своемъ сердцѣ, что я по ту сторону добра

—

—

390 —

i и зла, что я захочу — пѣтухомъ закрпчу, захочу кого-нпбуль
1 зарѣж у, что мнѣ все п о з в о л е н о ».
^
Слова: геній, сильный человѣкъ, свобода, сверхчеловѣкъг
//Н и ц ш е— любпмыя слова этихъ кроіпечныхъ Геростратовъ. Они
все понимаютъ и могутъ понимать только по-геростратовски.
Представить себѣ гармонпчнаго генія вродѣ Г ёте пли Винчи
онп соверш енно не могутъ: сильпая страсть, какъ п геніальность представляются имъ непремѣнно въ видѣ пскаженія человѣческаго сущ ества, безум іе кажется имъ лучшнмъ доказательствомъ геніальностп и страстности; я встрѣчалъ (думаю, что и
читатель встрѣчалъ) много такихъ честолюбцевъ, которые были
счастливы, когда о нихъ говорили, что опп пспхопаты, которые
дѣятельно старались поддержать такую репутацію . Свобода пепонятна
имъ нп въ какой формѣ, кромѣ преступленія пли подлости. Н пчѣмъ, по ихъ мнѣнію, нельзя доказать внутренней свободы въ
такой мѣрѣ, какъ нпзкпмъ посту пкомъ, совершенны мъ созна­
тельно. Наивные Груш нпцкіо стараго тппа стремились къ внѣшпей красотѣ. Новѣйпііе Груш ницкіе въ безобразны хъ, отвратптельныхъ поступкахъ, лжи и развратѣ видятъ высшую побѣду
лпчностп надъ ходячей моралью. Быть можетъ меня обвпнятъ
въ преувелпченіп, по я утверждаю, что въ самыхъ захолустпы хъ
уг.тахъ Р оссіи сидятъ люди, съ велпкпмъ трепетомъ мечтающіе
о томъ, чтобы выдѣлпться, крикнуть громко, обратить на себя
внпманіе. Онп иа словахъ спрезпраютъ тол пу», но у д и в и т ь
эту толпу хоть на мгновеніе— мечта ихъ. Н ово и неслыхапно
- здѣсь только то, что люди эти м с ч т а ю т ъ о п р е с т у п л е н іи , п
не радп выгоды, а радп доказательства своей цѣнностп, своей
свободы... Больше всего онп стремятся не къ прсступленію
романтическому, геройскому, а къ подлости. «Эхъ, устроить бы
какую-нпбудь топкую ш утку, чтобы ахнули. С каж уть— нодлецъ,
да что мнѣ ваша мораль: я сознательно, не дрогнувъ душ ою,
соверні}г вамъ подлость, потому что я по ту сторону добра п
зл а » . И ... только рѣшимостп не хватаетъ.
Для этпхъ «жаждущ пхъ отличиться», ипшетъ въ Германіп
и ПолыігЬ Пшпбышевскій, во Фраиціп— плеяда декадептовъ, въ
Италіп— А ннупціо п въ Р оссіп пмѣются соотвѣтственные писатели.
В ъ этомъ смыслѣ мы сначала съ нѣкоторою тревогою при­
сматривались къ ромаптпческпмъ порывамъ даже такого писа­
теля, какъ Максимт» Горькій. Элементъ проклинающаго и гоj рестпаго романтизма пмѣлся и у пего. Н о появленіе <Мѣщапъ>
насъ успокоило. Читатель Горькаго, коренной благодарный чи­
татель отмѣтплъ прежде всего жизнерадостность пьесы. Ж н зн е-

391 —

жалостны и Н илъ, и Поля, жизнерадостны Ц вѣтаева, Ш иш кинъ,
L e n a и даже погибш ій Тетеревъ громогласно соглаш ается, чт
* жить интересно и провозглаш аете громовую «анаѳему»
л івм соф іп иромѣ активной, желшощсй «вмѣшаться въ

«»У »

1-ѵшу жизни И ыѣсить ее такъ и этакъ.»

Su cTpp.“?”n« S

”»Гп

w *>

ф о іо т « в « о |- м ( ш и ,

‘' “ к ^ Г т а т м ь І'в р ь п ш > -У ’ « и ™ * »w r o »“ 'T “ “ 1« * -

г

:

:

“

S

—

ä

Нп ТТатиъ еше станетъ па ноги. Пока ж е
он
ѵ
ніемъ защ ищ аетъ инднвидуаливмъ, т .-е. право свободно совер­
ш а в Г р м р у право отстраняться отъ общественныхъ задачъ и
вмѣстѣ съ тѣмъ мораль, которая должна
сягательства людей, которые могутъ и «за
П етръ станетъ хозш ш омъ, переставить

.
р..
едьнѣ е
покомфоргаоельнве,

поновѣе мебель, а Н илъ, который хочетъ п о м о г и
ему въ этомъ п о м о ж ст ъ . Погомъ Петръ
отъ трудовъ перестановки мебели, но Нилъ

и мЬшать,
ч.,.„мъ п о -

ему

2 и ш ш . C . L произоПдегь —
Н и л ъ .— В ъ этомъ домѣ я тоже хозяинъ. Я много л ѣ т ъ р а
богалъ и заработок!, вамъ отдавалъ, здѣсь, вотъ тутъ ( т о -

,Z n

J

»Г. П О Л Т . н т и р о т ш

ва ет ъ

кр уго м ъ

с е б я ) вложено

іт П т р Г (Б е з с ѣ м е н о в ъ , ш л ь к о

Ж 'ст омъ М “ “

мною не мало. Хозяинъ
м олодой) .- К а к ъ

такъ? Х о-

ЗЯтш 1 и ' ( н а т о й н и в о ) . - Да, хозяинъ тотъ, кто трудится, заn0mlZ Z
- Н у , х о р о ш о ... Поглядіш ъ, кто хозяинъ, увидимъ.
П ерефразируя великія слова, мы можемъ сказать: однимъ чита­
играютъ на свнрѣлн н они пляшутъ,
онн плачутъ. Пусть ж е кто-нибудь трубптъ зорю и боевые марши,
есть читатель, который хочетъ этого. Господа писатели,
читатель хочетъ дѣлать большое дѣло,— посвѣтите ему.

телям и

у разны хъ людей оцѣнки даннаго явленія ие совпадаютъ: она
устанавливаете не только р о д ы и ви д ы оцѣнокъ, н о - п пхъ
т и п ы - К ъ этому мы ещ е вернемся.
Біологическал эстетика, устанавливая т д а в -о ц ѣ н о к ъ (узкогедонистнческій, утилитарный, моральный, эстетическій, дипампческій и гармоническій), не можетъ не констатировать, что одинъ
типъ оцѣнокъ ведете практикующего его индивида или группу
индивидовъ къ развптію, другой— къ застою п деградации

Къ вопросу объ оцѣні(ѣ.
2. Нормальная эстетика.
1. Біологическая эстетика.
1
В ъ э ю й книгѣ у ж е неоднократно затрогивался крайне важ■ ный, коренной, рядомъ съ вопросомъ о познаніи, вопросъ— объ
оцѣнкѣ.
В сѣ явленія міра подлежать научному познаванію. Въ пдеалѣ
наука есть систематическая, т.-е. въ высшей степени объеди­
ненная во всемъ своемъ многообразіи картина міра. Такъ какъ
оцѣнка есть я в л е н іс , какъ и все остальное, то и она подлежите
познанію. Іак ъ какъ одѣнка есть явленіе ж и зн и , то она подле­
ж и те изучепію біологіп н именно б іо л о іи ч е с к о й п с и х о л о ііи . I
Еслп мы условимся называть науку объ оцѣнкахъ вообщ е эст е­
т и к о й , то пспхобіологпческое пзслѣдованіе оцѣнки будетъ со- '
держаніемъ б іо .ю ги ч е с к о й э с т е т и к и . Что соверш ается въ человѣческомъ организмѣ плп какимъ оргаиичеекпмъ процессамъ
функціональпо соотвѣтствуютъ психпческія явленія оцѣнкп, высказыванія: «нріятпо», «больно», «хорош о», «дурно», «полезно»,
«вредно», «отвратительно», «прекрасно»
и всякія варіаціи
эгихь высказываній? К акое мгЬсто въ общ ей картинѣ жпзнп
человѣческаго организма занимаете оцѣпка?
Н о безконечную сложность и многоцветную игру этого психическаго явлепія невозможно понять, изучая изолированный
индпвндъ. И зученіе отдѣльной, изолированной личности можетъ
помочь намъ разобраться лишь въ самыхъ простѣйш ихъ, примнтпвнѣйшихъ формахъ оцѣпкп. Только соціально-психологнческое 1
изслѣдованіе даетъ иамъ ключъ къ пониманію всѣхъ и всякихъ !
родовъ оцѣнки.
Біологпческая эстетика, включая сюда и соціально-біологпческую, даетъ не только понимание главнѣйшихъ родовъ оцѣнокъ:
чувственной, утилитарной, м орм ьной и остетятеовой.-но вскрыв
ваетъ также коренныя іфичиньг того, что въ разное время к

Если всякое явленіе, въ томъ числѣ п оцѣнка, подлеж ите
познаванію, то всякое явлепіе, въ томъ числѣ п самое познаніе,
подлеж ите, съ другой стороны, оцѣнкѣ.
ТТоянаніе не включаете _ д.. отнюдь не должно_ включать въ ,
ссбя~оцѣнку. Познающ ій говоритъ: дѣло происходите такъ и
такъ; ^ іцѣнка происходите такъ-то п такъ. Х орош о это или
дур н о— наука ие говоритъ, хорош а или дурна данная оцѣнка •
этого наука сказать не м ож ете. Правда, наука можетъ конста­
тировать, что данная оцѣнка приведете организмъ или видъ къ
гибели, къ страданію, наука можетъ это демонстрировать, она
м ож ете указать послѣдствія, къ которымъ прпведутъ поступки,
вытекающіе пзъ той пли другой оцѣнки; оцѣпивающій могъ пхъ
не предвпдѣть и замѣннть свою первоначальную, поверхностную
оцѣнку болѣе н а у ч н о й , въ смыслѣ большей глубины и шпроты
ея, большей всесторонности. Н о все это ничуть не колеблетъ
того положепія, что наука, какъ таковая, не можетъ вторгаться
въ область оцѣнкн.
Возьмемъ примѣръ. X съ удовольствіемъ пьетъ хорош ее
вино, но докторъ научно доказываетъ ем у, что вино для него
ядъ, который приведете его къ болѣзпи и смерти. Если докторъ
и X
сходятся въ оцѣнкѣ такихъ вещ ей, какъ долголѣтняя
ж изнь и здоровье, то, конечно, болѣе проницательная оцѣнка
вина докторомъ раскроете глаза X , опъ долженъ будете при­
нять во внпмапіс новыя, до сихъ поръ непзвѣстныя ему свойства
вина и пзчѣнить свою оцѣнку. Н о, вѣдь, по сущ еству-то пзмв-^
пилось въ его глазахъ самое вино, а не коренной прпнципъ |
оцѣнки. В ъ самомъ дѣлѣ, развѣ не можетъ случиться, что X
отвѣтитъ доктору: «В се это, батенька мой, такъ, да иа кой
мнѣ, съ позволенія ваш его, чохъ — эта самая долгая жпзиь,
когда жизнь только для меня одна непріятность... Н е боюсь я

ни смерти, ни болѣзни... Напьюсь— и витаю въ эмпиреяхъ, и
всѣ мнѣ милы, и чувствую сладость бытія... А трезвыми гла­
зами смотрѣть на этотъ вашъ глупый и довольно-таки подлый
міропорядокъ
не въ мочь мнѣ, милый докторъ». Вотъ тутъ уж о
никакая наука ничего не подѣлаетъ. О на можетъ лишь конста­
тировать типы оцѣнокъ и п хъ послѣдствія; для того ж е, чтобы
доказать, что даннаго типа оцѣнка въ самомъ корнѣ своемъ
х у ж е другого типа оцѣнки,— ученый долженъ противопоставить
одному критерію другой, но выбпрать между ними — дѣло не
знаніЯ у ( а ~ в к у с а .
Н аука можетъ выдвинуть критерій з д о р о в ь я , но цѣниость
здоровья сама должна быть опредѣлена. Н о ж н о ли сказать, что
здоровье важігЬе жизни, или пѣтъ? Что лучш е — смерть или
сущ ествованіе непзлѣчпмо-болыюго? Что выше— честь, скажемъ,.
вѣрность своему слову пли здоровье? Н аконецъ, что выше—
индивидуальное м о е здоровье, или здоровье моей семьи, или
здоровье человѣческаго вида?
Отвѣчаетъ на это не наука, не ученый учить, к а к ъ ц ѣ н и т ь
жизнь. Н аука свѣтптъ во тьмѣ, п мы ярко видимъ предметы:
но одпнъ при этомъ яркомъ свѣтѣ увидптъ, что жить пе стонтъ,
а другой, что яшть — отрадно, и не потому, чтобы первый п о
замѣтплъ чего-нибудь, что впдитъ другой, а потому, что оцѣннваетъ опъ иначе.
Значптъ
нѣтъ?

ли

это, что

о

вкусахъ

пе

спорятъ? — И да, п

Логически спорить о вкусахъ, вѣрнѣе, объ оцѣпкахъ вы
можете только съ человЬкомъ, который оцѣппваетъ но тому жо
типу, что л вы. Іак ъ , напрпмѣръ, вы встрѣчаете вашего друга,
который утверждаетъ, что искусство пе имѣетъ никакой цѣиы,
такъ какъ оно не усиливаете братства п любви въ обществѣ.
Еслп вы такъ ж е принадлежите, какъ «оцѣнщикъ вещ ей п
явленій», къ моральному типу, вы можете фактически и логи­
чески доказать ему, что, наоборотъ, искусство усиливаете любовь п братство, и опъ можетъ сдаться на ваши доводи. Н о
если вы принадлежите къ другом у типу, напр., къ гедонисти­
ческому, и станете говорить, что всякому порядочному человЬку надобно наплевать па братство и па любовь, а лпшь
утонченно наслаждаться, — то споръ вашъ не будетъ логпчес к іім ъ
споромъ, пбо никакая логика въ м і р ѣ не в ъ состояніп
доказать мнѣ, что варспый черносливъ, котораго я по выношу—
очень вкусенъ, п что м о ж н о наслаждаться среди унпж еній и
ыученій, пелытываемыхъ постоянно милліонамп окружающ ихъ.

Н о я былъ бы безумцеы ъ, если бы хотѣлъ логически доказать
вамъ, что черносливъ невкусенъ, или что наслаждаться среди
современнаго нелѣпаго общ ествепнаго с т р о я — нельзя. Р а зъ вы
м ож ете,— какъ ж е нельзя?
Но
кромѣ логическихъ убѣ ж деній, сущ ествуетъ ещ е пси­
хическое воздѣйствіе. Старый М ефистофель можетъ взять
въ своп когти молодого, горя чаго ю нош у, съ отвращеніемъ го- ,
ворящаго объ эгоизмѣ, готоваго душ у свою отдать за други ,
своя, и повести его па высокую гору и показать ему всѣ цар­
ства міра, п сказать: «все это дамъ тебѣ , если, падшп, покло­
н и ш ь с я мнѣ! > И это предложен іе онъ м ож ете сдѣлать въ тон­
кой формѣ: онъ м ож ете окружить ю нош у лишеншми, пзнурительнымъ трудомъ, каждый день показывая ем у издали веселье,
блескъ, ж енскую любовь: «протяни только рук у — все твое.»
Опъ можетъ устроить такъ, что «други» юноши отплатятъ ему
за его самоотверженность насмѣшкой, что идеалы его все болѣе будутъ удаляться, все чаще представляться только прекраспымъ, строгимъ, но пе реальнымъ видѣніемъ. Аппетиты у д у іъ
разжигаться, моральныя струны сердца лопаться, и юнош а моіж е т ъ сдаться. Такъ часто бы ваете въ борьбѣ между юными
•і интеллигентными пролетаріямп и старымъ М ефистофелемъ—
буржуазнымъ обществомъ.
Съ другой стороны, могучій проповѣдникъ можетъ такъ
прельстить своею личностью, такъ изобразить гордый размахъ
воли борца и счастье битвы за широкіе идеалы, что вдругъ
прп этомъ новомъ эстетпческомъ солнцѣ старыя цѣпности, гедонпстпческін цЬнности покажутся побрякушісамп и мишурой, п
передъ переродившимся человѣкомъ засіяю тъ радужныя дали.
Н о это новое эстетическое солнце не есть солнце научное, и
учитель, т а к ъ переоцѣппваюіцій цѣнность, не есть ученый,
онъ педагогъ, онъ воспитатель, а не учитель въ собственномъ
• смыслѣ слова: не тѣмъ беретъ опъ, что раскрываете новыя
' стороны объектовъ оцѣнки, a тѣмъ, что пзмѣияетъ самого
субъекта, рождая въ немъ новыя потребности.
П оэтому н о р м а т и в н а я э с т е т ік а , т .- е . с и с т е м „ о ц ѣ н о к ъ
возможна лишь въ такомъ дмысд&2 каждый человЬкъ можетъ
привести свои оцѣнки въ систем у, то-есть оцѣиивать последо­
вательно, исходя нзъ основного крптерія. Такъ создаются отдель­
ный эстстпческія школы (пхъ л а з п в а ю т е обыкповепно этпче'

_ сви м .и ). Каждая можетъ довести свою мірооцѣнку до высокой н

систематичности. Н о никогда невозможно доказать,
какая пзъ этихъ школъ. права. Съ точки зрѣнія каждой права

закон чен ной

— 396 —

— 397 —
критерія не можетъ

Всякое чувствую щ ее сущ ество избѣгаетъ боли, стремится
прекратить ее и, паоборотъ, старается испытывать удовольствіе

Н аука, паря надъ всѣми оцѣнками, можетъ, конечно, воз. вѣстпть: всѣ такія-то школы ведутъ къ гибели п вырожденію,
такая-то наиболѣе гпгіенична, наиболѣе способствуетъ здоровому
и гармоничному развптію человѣчества. И для тѣхъ, кто и
безъ того стоитъ на глгіенической, на гуманистической точкѣ
зрѣнія,
голосъ наукн будетъ радостнымъ лодкрѣпленіемъ. Н о
можетъ раздаться строгій голосъ: «Н аука, помни, что ты царишь
надъ оцѣнкамп лишь въ царствѣ познанія, въ царствѣ же
оц нки ты сама подлежишь ея суду, л вотъ я одинъ пзъ мірооцѣнокъ говорю: жпзнь есть зло и чѣмъ скорѣе прекратится
она, тѣмъ л учш е,— умертвите плоть; знаніе есть суета п гор­
ды нядуха,

и длитъ у ж е испытываемое.
Если организмъ не можетъ прекратить того процесса, ко­
торый причиняете ему боль, и если процессъ самъ не прекра­
тится, то либо организмъ поги бнете, лпбо приспособится гакъ,
что, несмотря на наличность тѣхъ условій , страдапіе прекра­
тится. П рп этомъ результатъ можетъ оказаться, какъ прогрес-

«<>удегъ только она, общ еобязательнаго ж е
/сущ ествовать.

И паука безсильна доказать противное. Лишь другое какоелпбо и с к у с с т в о ж и т ь властно попытается сразиться, какойнибудь жизнерадостный воспитатель въ вѣнкѣ пзъ вппограда, об­
нявшись съ подругой, съ пѣснямп на устахъ , вооружившись
лучами солпца, ароматомъ цвѣтовъ, всѣмп прелестями бытія,__
можетъ вторгнуться въ обитель скорбящпхъ аскетовъ и бороться
съ ними, стараясь увлечь ихъ на путь тѣхъ радостей, которыя
они счптаютъ грѣхомъ, въ то время какъ онп будутъ тащить
его іго путп добродѣтели, которую онъ считаетъ мрачпымъ за■блужденіемъ.

3. Что такое оцѣнка? Роды оцѣнки.
Демьяпова у х а доставляла, несомнѣнно, много удовольствія
Фокѣ, одпако, въ концѣ концовъ онъ сбѣжалъ отъ нея. Свѣтъ
солнца крайпе непріятенъ, когда выйдемъ пзъ темной ком­
наты, но черезъ нѣсколько минуть онъ уж е доставляетъ удовольствіе.
Нѣтъ ппчего на свѣтѣ, что было бы хорош о пли дурно
само по себѣ. Внѣ соотнош енія съ какимъ-либо чувствующимъ
организмомъ ппчто не имѣетъ цѣны. Оцѣнпвать что-нибудь
значнтъ устанавливать отнош енія между объектомъ п субъектомъ, съ точки зрѣнія котораго оцѣнпваютъ.
Х о р о ш о то, что в ы ю д н о для субъекта оцѣнкп, что ему
п о м о х а е т ъ . При этомъ, однако, оцѣвпвать можно съ самыхъ
разлпчныхъ точекъ зрѣнія.
Постараемся установить главнѣйшіе роды оцѣнокъ.

сивныыъ, такъ и регрессивпымъ.
Наприыѣръ: я выхожу изъ темной комнаты на солнечный
день— глазамъ больно; я зажмуриваю пхъ плп закрываю рукою;
глаза постепенно п р и в ы к а ю ш ъ къ свѣту и страдаш я прекра­
щаются. Допустите, что я вышелъ такпмъ образомъ изъ тем­
ницы, въ которой провелъ годы. Если бы я оставался въ ней,
я не испыталъ бы страданія отъ свѣта, но мои глаза, приспосо­
бившись къ новымъ условіямъ, П р о гр есси р о ва ли , мой орга­
нпзмъ обогатился новыми способностями. Спартанцы сажали
плѣнныхъ аѳинянъ на солнце, наспльственио поворачивая пхъ
глазами къ нему, связавъ имъ руки и обрѣзавъ вѣки. Сна­
чала аѳпняне переносили ушасныя страдапія, потомъ слѣпли,
боль въ глазахъ прекращалась, но оргаипзмъ р е г р е с с и р о в а л а
То ж е h съ иаслажденіямп. Н ичто не м ож ете доставлять
наслажденіе безпредѣльно. Всякое наслаж деніе черезъ п звѣ стный промежутокъ времени теряете свою остроту и превращ ается
въ свою противоположность. Это относится и къ такъ называемымъ нпзшимъ и къ высшпмъ формамъ наслажденій. Н е только
Демьянова у х а , но и какая-нпбудь симфоиія Б етховена, еслп
ею «потчевать» человѣка безъ перерыва нѣсколько сутокъ, опостылптъ ему до мученія.
!
Страданіемъ сопровож дается

всякій процессъ, нарушаюіцш

/ непосредственно равновѣсіе въ организмѣ.
Н асл аж д ен іем ъ сопровождается всякій процессъ, возстанавливающій непосредственно равновѣсіе въ организмЬ.
При этомъ надо замѣтить, что медленно наступающ ее н а руш еніе и возстановленіе равновѣсія лпшь слабо отмѣчается ;
сознаніемъ. В незап ное наруш еніе равновѣсія всегда испытывается,
какъ боль. В н еза п н о е возстановленіе— какъ удовольствіе.
Н а первый взглядъ кажется, что это полож еніе соверш енно
невѣрно, такъ какъ многія наруш енія равновѣсія сопровождаются
удовольствіемъ; паприм., мнѣ сдѣлалп пріятный сюрпризъ, ска­
жемъ: мой другъ неожиданно пріѣхалъ ко мнѣ. Н есомнѣнио,
когда онъ вдругъ подогаелъ ко мнѣ сзади, въ то время какъ я

398

—

мирно ппсалъ за письменнымъ столомъ, и хлопнулъ меня по
плечу, оиъ наруш ать равновѣсіе моего организма; однако я
чрезвычайно ему обрадовался.
’
ІІримѣровъ такихъ можно найти тысячи, но они ровно ничего
не док азы в аю т. В ъ человѣкѣ всегда сущ ествуетъ бездна глу­
хи х ь потребностей, представляющнхъ изъ себя медленно нако­
пи вшшся ж и з н с р а з н о с т и , т .-е. наруш енія равновѣсія. Отчасти
отдѣльные ііервпо-мозговые центры или органы тѣла недостаточно
уплотняются п въ нихъ накопляется пзлпшняя внергія въ Г
тенціальной формѣ оргапическпхъ запасовъ; отчасти, наоборотъ
въ нѣкоторыхъ установилось неравновѣсіе между усиленной
работой и недостаточнымъ притокомъ питанія. В се, что быстоо
устраняете такія ж изнеразностп, испытывается какъ удовольствіе
Я радъ другу потому, что мнѣ о ыногомъ н а д о переговорить
съ нимъ, потому что онъ всегда умѣетъ успокоить, развлечь
развеселить меня, разреш ить ынЬ мои недоразумѣнія и т. д.’
и т. д.
Первона,,алы ш й Р° ДЪ ° цѣнки П0ЭТ0ЫУ МйЧйкаетъ нзъ того
простого факта, что то или другое внѣш нее явленіе можетъ
ствовать0 е°му.ТВОВаГЬ

* Ш В е в ц т У пР°ЧессУ> ™ бо препят-

Чувство боли и удовольствія — эта первоначальная п важнЬйшая оцѣнка, есть приспособленіе, пріобрѣтенное жпвымъ
ВЪ
рьбѣ За сущ естс0ван‘е Д-ІЯ того, чтобы пзбѣіать вреднаго и стремиться къ полезному для себя плп для впда
Ьсли мы прпмемъ за критерій оцѣнки это непосредственное
у ство, ыы будемъ имѣть такое эстетическое по.ю жсніе: х о р о ш о !

::> Г с і7 а ~ уд—

и- *+*

■*

Щ

п есть первый родъ о ц ѣ н к п - т і т л ь ш ^ і е д о ш н ш і і й . ,
Н о непосредственное чувство удовольствія п неудовольствІя
является далеко небезупречнымъ руководнтелемъ. М ногія удовольствш вредны, a неудовольствія полезны. Что это значите’
Эго .шачитъ, что данный объектъ оцѣнкп (вино, напр.), непо­
средственно ожпвляетъ жизненные процессы п какъ будто разр ш аетъ разнаго рода жпзнераиность, но въ то ж е время оно
порож даете новыя, ещ е худш ія, которыя только проявляются
1 т1 7 „ 0СреДСТВеіШ0’ а П° ЗДнѣе- ЖаагДУЩІй самосохраненія и
организмъ не м ож ете, поэтому, полагаться на гедониіеск зю , сенсуальную оцѣнку, онъ берета другой к р п т ер ій -\
р

вСе’ ъ т0 П0ЛСЗН° 3д0р0вШ и жизни’ д УРН0

н о ».

го

™ 'о 1

^ і і ю н а л ъ н а я^ у т и л и т а р н а я оцѣнка. Этотъ !

399

родъ можетъ сильно варьировать, выдѣлять любопытные в и д ы
оцѣнокъ: скупой, честолюбецъ, хан ж а и т. д ., всѣ они преслѣдую ть всюду свою п о л ь з у , по они цѣнятъ выше всего— кто ка­
п и т а л у кто славу, кто эагробное счастье п т. д. И капптадъ,
и слава, и хорош ія отношенія съ божествомъ,— все это въ пхъ
глазахъ полезно для жизни, укрѣпляетъ и х ъ полож еніе, какъ»
живого организма и члена общ ества, а потому все это— ут и л и -|
таризмъ въ нашемъ вышеуказанномъ смыслѣ слова.
)
Н о человѣкъ есть сущ ество общ ественное. Стремленіе къ
собственном у удовольствію связано часто съ страданіемъ друI гихъ личностей или съ какимъ-либо ущ ербомъ для нихъ. Еслп
такихъ поступковъ избѣгаютъ и оцѣниваютъ ихъ , какъ дурные,
лишь пзъ соображ еній собственной пользы, то мы имѣемъ тутъ
дѣло лишь съ утилитарной оцѣнкой, но еслп чужія чувства и
чуж іе интересы принимаются пндпвидомъ во вниманіе, какъ та­
ковые, въ силу особой потребности, потребности сознавать себя
источнпкомъ радости другихъ, а не источникомъ ихъ горя, —
/ то мы будемъ имѣть передъ собою о й щ е ш ш т у ю и л и мор а л ь ^
\і н у ю оцѣнку явленій. Чѣмъ спльпѣе п ш ире въ пндйвидѣ по­
требность быть источнпкомъ радости для другихъ , тѣмъ выше
цѣнится онъ самъ согласно этому критерію и тѣмъ неуклоннѣе
пользуется онъ имъ при оцѣнкѣ другихъ явленій. Х о р о ш о п ю ^
ч т о п р и н о с и т ь б ла го д р у ш м ъ л ю д я м ъ ; д у р н о т о , ч т о в р м
д и т ъ и м ъ . Если нрегрѣшающій протпвъ утилитарной оцѣпки
можетъ погибнуть л и ч н о , то об щ ест во ^ въ которомъ преобла­
д а е м моральная (въ нашемъ смыслѣ) оцѣнка, является напболѣе
прочпымъ.
р
Кромѣ этихъ родовъ оцѣнкп, сущ ествуетъ ещ е э с т с т и ч е с к ій ,
U j; узкомъ смыслѣ этого слова. Х о р о ш о все, ч т о к р а с и в о ;
I д у р н о все, ч т о н е к р а с и в о . В ъ основѣ этой оцѣики лежитъ
стремленіе къ возможно большему обогащ енію жизнп путемъ
ея гармонизаціи. Для того, чтобы ощутить что-либо, вообще n e -f
р е ж и т ь , с о з н а т ь что-либо нуж на пзвѣстная затрата нервной^
эпергіп. Такъ что, обогащая жизнь чувства, сознанія, мы у в еличиваемъ трату энергіп, утомляемъ мозгъ. В се то, что относи­
тельно мало обогащ аетъ наш у жпзнь, вмѣстѣ съ тѣмъ трудно
воспрпішмаясь, требуя большей затраты энергіп, мы называемъ
безобразны мъ, нелѣпымъ, смутнымъ, некраспвымъ и т. д. В се
то, что даетъ намъ много ощ ущ еній при отноептельно неболь­
шой затратѣ, мы называемъ стройнымъ, яснымъ, красивымъ
и т. д. Человѣкъ (эстет, оцѣнивающій) стремится возможно болѣе ]
жить,— все, что способствуешь этому, т.-е. обогащ аетъ жпзнь или |

{/

мирно ппсалъ за письменнымъ столомъ, и хлопнулъ меня по
плечу, онъ нарупшлъ равновѣсіе моего организма; однако я
чрезвычайно ему обрадовался.
’
Иримѣровъ такихъ можно найти тысячи, но они ровно ничего
не доказы ваю т^ В ъ человѣкѣ всегда сущ ествуетъ бездна глухихъ потребностей, представляющихъ изъ себя медленно накопившіяся жизнсразности, т.-е. наруш енія равновѣсія. Отчасти
отдѣльные нервно-мозговые центры или органы тѣла недостаточно
уплотняются, п въ нпхъ накопляется излишняя энергія въ потенці&тьной формѣ органическнхъ запасовъ; отчасти, наоборотъ
въ нѣкоторыхъ установилось неравновѣсіе между усиленной
работой и недостаточнымъ притокомъ питанія. В се, что быстро
устраняете такія жизнеразностп, испытывается какъ удовольствіе
радъ W V П0ТШУ> что мнѣ о многомъ н а д о переговорить
съ нимъ, потому что онъ всегда умѣета успокоить, развлечь
развеселить меня, разрѣшить мнЬ мои недоразумѣнія и т. д.’
Первоначальный родъ сцѣігки поэтому в т е к а е т е пзъ того
простого факта, что то или другое внѣш нее явленіе м ож ете
либо способствовать моему жизненному процессу, лпбо препят­
ствовать ему.
Чувство боли и удовольствія — эта первоначальная п важ­
нейш ая оцѣнка, есть приспособленіе, пріобрѣтенное жпвымъ
организмомъ въ борьбѣ за сущ ествованіе для того, чтобы пзбѣгать вреднаго и стремиться къ полезному для себя плп для впда.
Если мы прпмемъ за критерій оцѣнкп это непосредственное
чувство, мы будемъ имѣть такое эстетическое положоніе: х о р о ш о I
все ч т о д о с т а в л я е т ъ у д о в о л ь с т в іе , д у р н о все, ч т о д о с т а ­
вляет ъ ст радаш е.
]
Это и есть первый родъ оцѣнкп— с е н щ л ш ы і и гед о н и ч е с к ій . .
Н о непосредственное чувство удовольствія п неудовольствія'
является далеко небезупречнымъ руководптелемъ. М ногія удовольствш вредны, a неудовольствія полезны. Что это значите9
о значите, что данный объектъ оцѣнки (вино, папр.), непо­
средственно ожпвляетъ жизненные процессы п какъ будто раз­
р еш а ет е разнаго рода жизнеразность, но въ то ж е время оно
порождаетъ новыя, еще худш ія, которыя только проявляются
не непосредственно, a позднѣе. Ж аж дущ ій самосохраненія и
развптія организмъ не м ож ете, поэтому, полагаться на гедоническую, сенсуальную оцѣнку, онъ беретъ другой крптерій; \
Д

все' l tm o п о л с з н о зд о р о вью и ж и зн и ; д у р н о все, ч т о ;
вРе° Н0*- Э ю —
ц і о н а л ш а л , ц т ш и т а Ь н а я опѣшш. Этотъ ‘

родъ м ож ете спльпо варьировать, выдѣлять любопытные ви д ы
оцѣиокъ: скупой, честолюбецъ, ханж а и т. д., всѣ они преслѣд у ю т е всюду свою п о л ь з у , но они цѣнятъ выше всего— кто ка­
п и т а л у кто славу, кто загробное счастье и т . д. И капптадъ,
и слава, и хорош ія отнош енія съ божествомъ,— все это въ и хъ
глазахъ полезно для жизни, укрѣпляетъ ихъ полож еніе, какъ*
живого организма и члена общ ества, а потому все это— у т и л и -|
таризмъ въ нашемъ вышеуказанномъ смыслѣ слова.
]
Н о человѣкъ есть сущ ество общ ественное. Сгремленіе къ
«собственному удовольствію связано часто съ страданіемъ друI гихъ личностей или съ какимъ-либо ущ ербом ъ для ни хъ . Еслп
такихъ поступковъ и зб ѣ га ю м и оцѣнпваютъ и хъ , какъ дурные,
лишь пзъ соображ еній собственной пользы, то мы имѣемъ тутъ
дѣло лишь съ утилитарной оцѣнкой, но если чужія чувства п
чуж іе интересы принимаются индпвидомъ во внпманіе, какъ та­
ковые, въ силу особой потребности, потребности сознавать себя
источнпкомъ радости другихъ, а не источнпкомъ пхъ горя, —
/ то мы будемъ имѣть передъ собою о (нцс£йж ину ю и л и м о р а л ь ^ ^
у н у ю оцѣнку явленій. ЧЬмъ спльнѣе п ш ире въ пндивидѣ по­
требность быть источнпкомъ радости для другихъ, тѣмъ выше
цѣнится онъ самъ согласно этому критерію и тѣмъ неуклоннѣе
пользуется онъ имъ при оцѣнкѣ другихъ явленій. Х о р о ш о іп о ь
ч т о п р и н о с и т ь б л а го д р у іи м ъ л ю д я м ъ ; д у р н о т о , ч т о врсл
д и т ъ и м ъ . Еслп прегрѣшающій противъ утилитарной оцѣпки
можетъ погибнуть л и ч н о , то о б щ е с т в о , въ которомъ преобла­
д а е м моральная (въ нашемъ смыслѣ) оцѣнка, является напболѣе
прочнымъ.
Кромѣ этпхъ родовъ оцѣнкп, сущ ествуетъ ещ е эст е т и ч е с к ій ,
узкомъ смыслѣ этого слова. Х о р о ш о все , ч т о к р а с и в о ;
все, ч т о н е к р а с и в о . В ъ основѣ этой оцѣнки лежитъ
стремленіе къ возможно большему обогащ енію ж изнп путемъ
ея гармонизаціи. Для того, чтобы ощутить что-лпбо, вообще пеА
р е ж и т ь , с о з н а т ь что-лпбо нуж на извѣстная затрата нервной!
эпергіп. Такъ что, обогащая жпзнь чувства, сознанія, мы у в е личиваемъ трату энергіи, утомляемъ мозгъ. В с е то, что относи­
тельно мало о б о га щ а ем наш у жизнь, вмѣсгЬ съ тѣмъ трудно
воспрпшімаясь, требуя большей затраты энергіи, мы называемъ
безобразны мъ, нелѣпымъ, смутнымъ, некрасивымъ и т. д. В с е
то, что даетъ намъ много ощ ущ еній прп относительно неболь­
ш ой затратѣ, мы называемъ стройнымъ, яснымъ, красивымъ
и т. д. ЧеловЬкъ (эстет, оцѣнивающій) стремится возможно болѣе ]
.жить,— все, что сп о со б с т в у е м этому, т.-е. о б о га щ а ем жпзнь или *,

400 —
гармонпзируетъ е е ,— для него хорош о, все, что дезорганпруетъ е е
( или требуетъ безплодной затраты силъ,— дурно.
Н е только нейзаж ъ, ваза или музыкальная пьеса подлеямтъ
такой оцѣнкѣ, по п человѣческія личпостп п цѣлыя общ ества.
Личность, представляющая изъ себя наибольшее богатство содержанія при наибольшей организованности е г о — есть прекрас­
ная личность. То ж е относится и къ общ еству.
I
Мы считаемъ необходимымъ здѣсь ж е отмѣтить д ва в и д а
этого рода оцѣнкп, т .-е. оцѣпкп эстетической. М ожно окупать
( богатствомъ содержанія нѣкоторую неорганизованность, и можно
окупать совершепствомъ гармоніп нѣкоторую бѣдность содержанія.
Что лучше: несоверш енная по своей формѣ, а потому отно­
сительно трудно воспринимаемая, но богатая чувствомъ музыка,
пли музыка холодная, но блещущая стройностью п ласкающая
у х о звучностью? Оцѣнка, склоняющаяся на сторону содержатель-1
ностп, есть оцѣнка р о м а н т и ч е с к а я , противоположная— к л а с с и к )/
ч е с к а я . Классическая красота ближе къ идеалу максимальной I
содержательности при соверш енной гармоничности: въ ней нѣтъ
недостатковъ, она даетъ предвкуш еніе, отблескъ бож ествепнаго
всезианія и всеблаженства. Н о она косна. Вотъ почему к л а с с и к ъ есть одновременно л высоко-по четное п ругательное слово.
Великъ класспкъ Фидій, по пусты п холодны современные клас­
сики-академики. Романтизмъ пестритъ недостатками, онъ тяжелъ,
пестръ, крпклпвъ и неудобоваримы это усп л іе, напряженіе,
стремленіе обнять пока ещ е необъятное— по онъ ведетъ впередъ.
В се это прпмѣппмо, какъ увпдптъ сейчасъ читатель, не къ
искусству только, а и къ жизни.

4. Типы о ц ѣ н к и .
Каждый пзъ насъ въ разное время прибѣгаетъ къ разнымъ
родамъ одѣнокъ. В ъ мелочахъ повседневной ж изни всѣ болѣе
пли мепѣе гедописты, такъ какъ вообщ е пщутъ того, что причпняетъ удовольствіе, контролируя, однако, себя соображеніями
раціонально-утилитарнаго характера.
Однако ж е, у того пли другого индивида можетъ рѣзко п р е­
обладать одпнъ пзъ крптеріевъ, одинъ родъ одѣнокъ, въ силу
чего у него создается своя, особая мірооцѣнка. Другими сло­
вами, оцѣнки различаются т. сказ, горизонтально по родамъ, при
чемъ онѣ встрѣчаются въ жпзии каждаго почти индивида въ

болынемъ или меныпемъ числѣ; онѣ различаются вертикально
по типамъ, каждый изъ которыхъ характеризуется преобладаніемъ окраски какого-либо рода оцѣнки.

Гедоническій типъ.
Есть люди, бывали цѣлыя философскія направленія, утв ер ж давш іе, что единственно реальнымъ является данный мигъ, и
что надо добиваться, чтобы опъ былъ возможно болѣе сладостенъ.
Самое яркое, а именно плотское удовольствіе есть наивысшее
благо, все остальное выдумка филистеровъ. Ф илистеръ— расчет­
ливый утилитариста, который боится остраго паслаж денія,
чтобы не испортить здоровья, пе сократить ж изип, не пош ат­
нуть репутаціи или свое общ ественное полож еніе. Филистеръ—
моралпстъ, который жмется къ ближнему, въ которомъ стадное
чувство убило могучіе планы индивидуальной жажды наслажденія. Филистеръ— эстетпкъ, потому что онъ воображаетъ, будто
стоитъ приносить мигъ животнаго блаженства въ ж ертву красотѣ.
Какими сарказмами осыпаетъ гедонистъ (въ нашемъ смыслѣ
слова) всѣхъ остальныхъ. Онъ счптаетъ себя человѣкомъ непо-'
средствепной страсти, онъ гордится пламенностью своей натуры
и роскошнымъ развитіемъ способности виртуозно разнообразить j
наслажденія. ВсгЬ остальные для пего просто люди съ холодной
кровью, прирученныя, погасш ія, менѣе породистыя жпвотныя.
В сѣ эстетическія (этпческія) ученія прпдуманы въ его глазахъ
для того, чтобы оправдать человѣческую трусость: человѣкъ
боится наслажденія, потому что часто — оно огонь, который
ж ж етъ, и онъ объявляетъ его дурнымъ и грѣховнымъ, п вся­
чески украш астъ умѣренное и аккуратное сущ ествованіе. В сѣ
остальные— овцы, часто злые, бодаюіціеся бараны, иногда овечки
еамоотверженііыя, но все это стадо жвачныхъ.
Такая мірооцѣнка вырабатывается обыкновенно у представителей
паразлтныхъ классовъ. Аристократія, живущая на чужой счетъ, п
именно, на готовый каппталъ, который самъ собою доставляетъ доходъ ,— обыкновенно презираетъ всякій трудъ, всякую работу, и
если такой аристократъ не прпдумаетъ себѣ какого-пибудь дурманнаго спорта— онъ сдѣлаетъ спортомъ наслажденіе жизнью.
Съ другой стороны, подобные ж е типы, тппы забубенны хъ гедонистовъ встрѣчаются и на противоположномъ концѣ общ ества,
средп <пролетаріата въ лохмотьяхъ>. Ж изнь праздна и здѣсь
вслѣдствіе постоянной безработицы, къ который человѣкъ прп26

— 402 —

— 403 —

выкаетъ и которою начинаете гордиться; изъ грош а попавшаго
въ руки человѣка изъ этой « золотой > роты, никакого другого
употребленія онъ сдѣлать не можетъ, какъ поставить его ребромъ.
Ему нельзя постоянно быть сытымъ, — онъ стремится почаще
быть пьянымъ. У него нѣтъ трудовыхъ, но обезпеченны хъ будней, въ своей праздности онъ стремится устраивать себѣ поI больше праздниковъ. И вверху и внизу свои Сарданапалы и
j Д онъ-Ж уаны , люди, импанирующіе красивой беззаботностью , съ
которой они машутъ рукою на завтраш ній день. К ъ этому ж е
типу относится и выдѣляемая средними классами артистическая
и полуартистическая ^осама» И замѣчательно, какъ только богэмецъ начинаетъ нріобрѣтать кое-какія средства— онъ, по отзывамъ всѣхъ его товарищ ей, погрязаетъ въ бурж уазности, т.-е.
перестаетъ давать въ долгъ или прокучивать послѣдній грош ъ,
а, напротивъ, старается сдѣлать возможно болѣе прочнымъ зало­
женный уж е фундаментъ своего благоосостоянія.

Трезвый, практичный человѣкъ, утилитаристъ смотрить свы­
сок а на остальныхъ людей. Выш еобрисованный гедонистъ для
него просто «ш антрапа». К огда какой-нибудь шикарный «бари н ъ »
утонченно прожигаетъ жпэнь, утилитаристъ потираетъ руки и
мечтаетъ о томъ днѣ и часѣ, когда он ъ , дѣловой человѣкъ,
нриберетъ къ рукамъ имѣньице бонвивана. М іръ богэмы, a тѣмъ
болѣе «золотой роты» внуш аетъ «трезвому» чувство негодованія, у ж аса и отвращ енія. В с е это— погибш іе люди. Съ злорадствомъ отсылаетъ утилитаристъ-муравей поплясать гедонистиче­
скую стрекозу, если той случится обратиться къ нему за п о ­
мощью. Впрочомъ, въ видахъ гигіеническихъ и съ нѣкоторыми<
предосторожностями муравей покупаетъ тѣла стрекозъ. Мораль/
утилитаристъ уваж аетъ: не тронь ты моего, а я твоего не тро­
н у ... въ предѣлахь, предусмотрѣнныхъ трезвымъ законодателемъ.
Н о что сверхъ того— то отъ лукаваго. Ж ертвовать собою для
др уги хъ , раздавать им ѣніе, подставлять ланиты... н у — это
атандэ-съ! В се это— экзальтаціи, сумасбродства. Мораль и религія должны быть полезны, общ ество должно быть полезно, л
я б у д у имъ п ол езен ъ ... Н о все въ предѣлахъ пользы. Н едурно,
конечно, если кто-либо другой позволить распять себя за полезную
мораль, религію или общ ество, но уж ъ трезвый-то утилитаристъ
этого пе сдѣлаетъ. Онъ вообщ е врагъ всякаго экстаза, всякихъ
увлеченій, всякаго угара, какъ бы онъ ни былъ красивъ на
первый взглядъ. И онъ гордъ, трезвъ! «какъ вы тамъ нп
финтите, а что вы безъ насъ? Мы корни, мы, такъ сказать, ко­
раллы, составляющіе самую суть человѣчесгва, а вы всѣ осталь­
ные изрѣдка полезны е, а большею частью вредные наросты п
болѣзненныя измѣненія основного типа, въ лучш емъ случаѣ —
жемчужная опухоль на общ ественномъ организмѣ».

Типъ утилитарный.
Утилитаристъ (ходячій, настоящій, ж и во й утилитаристъ) лю­
битъ щеголять научностью. Вмѣстѣ съ Гарпагономъ онъ готовъ н а­
писать на стѣнѣ золотыми буквами: «мы ѣдимъ, чтобы жить, а
живемъ, чтобы ѣсть>, что означаетъ для него: «мы наслаждаемся,
чтобы жить, а не живемъ для наслаж деній>.— «Какую цѣль преслѣдовала природа», спрагаиваетъ побѣдоносно утилитаристъ,
« когда она одарила насъ чувствомъ боли и наслаждѳнія?— А ту
цѣль, чтобъ мы пзбѣгали вреднаго и стремились къ полезному!
П оэтому надо всегда пмѣть въ виду всякаго рода K a tz e n ja m m e r ^
а также и то, что горькіе корни при носятъ часто сладкіе плоды».
Сдѣлать жизнь прочной — вотъ цѣль утилитариста. П усть ея
краски будутъ тусклы, лишь бы выиграть въ ея солидной обезпеченности. Зачастую утилитаристъ доходить до прямого аске­
тизма: онъ такъ преданъ построенію фундамента, напр, накоплепію, ради грядущей обезпеченной старости, что большую по­
ловину жизни проводить въ безрадостномъ самоограниченіп.
П ольза часто становится для него кумиромъ, которому онъ при­
носить немалыя жертвъ. Какъ часто теперь случается, что юноша
проходить мимо своего счастья, мимо желанной и любящей ж ен­
щины изъ « благоразумія», чтобы не повредить своей (а иногда
и ея) жизненной карьерѣ, цѣль которой— прочное полож еніе въ
природѣ и обществѣ.

Типъ моральный.
В ъ то время какъ предыдущ іе два типа вполнѣ эксцентричны
моральный типъ оцѣнки всегда имѣеть тенденцію къ универсалдзм у. Это^преж де всего расш иреніе субъекта оцѣнки. Оцѣниваеть моралистъ й съ своей точки зрѣнія, и съ точки зрѣнія
другого.
Ж ивой инстинктивный морализмъ, основанный на непосред­
ственной симпатіи ко всему живому, отдается на служ еиіе
благу всякаго конкретно-встрѣтпвш агося блпжняго. «Что зна­
чить любить ближняго своего? Кто наш ъ ближ ній»?— И Х ри26*

— 404 —
стосъ разсказываетъ
рянпнѣ.

конкретный

фактъ

— 406 —
о

милосердомъ сама-

Н о такой живой, симпатическій морализмъ часто приводить
къ ошибкамъ. В ъ мірѣ альтруизма онъ то ж е, что гедонизмъ
въ мірѣ эгоизма. Для моралиста сладко дѣлать добро всякому
встрѣчному, Н0 9Т0, такъ сказать, диллетаптиимъ альтруизма.
Нельзя ли заглянуть въ самый корень страданій и бороться съ
этимъ кор немъ, отдавшись такимъ образомъ цѣликомъ дѣлу
псцѣлепія основныхъ недуговъ человѣческихъ.
{
Н етрудно убѣдпться, что много горя людского происходить отъ
ïразноголосицы, враясды, неустройства въ самомъ человѣческомъ
обществѣ; поэтому главнымъ дѣломъ моралиста должна быть
I проповѣдь единства между людьми, проповѣдь словомъ и дѣломъ.
Гррячая душ а формулируешь это такъ: «Н адо любить и учить
другихъ широкой и всеобъемлющей любви. Н е надо думать о
себѣ, а лишь объ этой любви, и потому прощать проступки и
недостатки лю дей.,. Л ю б о в ь все м ож етъ». Н о сухая и нѣсколько
черствая душ а не чувствуетъ въ себѣ такого неизсякаемаго ис­
точника любви, а потому она ближе къ понпманію дѣйствительностл, въ которой люди холодные, пустые ііл и даже желчные
\преобладаютъ. Она отвергаетъ мораль любви и выдвигаетъ на
іпервый планъ понятіе д о л га . Этимъ моралпстъ низвергается, въ
сущ ности, почти до уровня утилитариста, такъ какъ всѣ моралисты
разнымъ образомъ
опредѣляя должное, въ концѣ концовъ
вкладываютъ въ него такое поведеніе, при которомъ общ ествен­
ная жпзнь шла бы напболѣе нормальным?» лорндкомъ. Особенно
^лишенъ огня, вдохновенія морализмъ Канта и кантіанцевъ, еле
возвышающійся надъ убоглмъ филистерствомъ. Что отличаетъ,
однако, даже моралиста долга отъ утилитариста— это допущ еніе
такого случая, когда долгъ (замаскированное «общ ее благо»)
новелѣваетъ индивиду погибнуть.
Утилдхарязмъ есть учен іе мещ анства въ сложившейся уж е,
а потому начавшей у ж е разлагаться формѣ, Мѣщанство, когда
оно только ещ е слагается, когда оно съ трудомъ прокладываетъ
себѣ дорогу, идетъ подъ флагомъ идеи долга. Это вполнѣ понятно:
крайній пндивидуалистъ, соверш енно ненуждающ ійся въ сосѣдѣ,
повторяетъ: «моя и зба съ краю — я ничего но зн аю >. Умѣренный
утилитаристъ, нуждающ ійся въ поддержкѣ сосѣда, будетъ п р о в о д
зглашать «разумную солидарность». Н о еслп бы врагъ гр 08 плъ\
всему общ еству, то въ бою солидарность достигаетъ единства:
всѣ сознаютъ, что порознь погибнуть, и духъ исполнеяія гр аж данскаго долга, солдатскаго долга начинаете преобладать.

ç
Мораль любви свойственна по преимущ еству классамъ у гн етеннымъ и соверш енно прекратившимъ всякую борьбу за улучш еніе своего положепія. Обыкновенно тѣ ж е классы сознаютъ,
кромѣ того, мечты о сверхземномъ судѣ и счастьѣ, поэтому мо­
раль любви почти всегда сочетается с ь мистицизмомъ. Взаимо­
помощь этихъ классовъ не имѣетъ наступательнаго характера,
а лишь оборонительный, а потому пхъ симпатія вырождается
почти исключительно въ состраданіе, всякая ж е радость каягется
и м ъ ,. наоборотъ, чѣмъ-то неумѣстнымъ, такъ какъ является
исключеніемъ изъ общ ей скорби.

Эстетическій типъ.
В ъ осяовѣ этого типа мірооцѣнокъ лежптъ любовь къ жизни,
природѣ, стремленіе къ неограниченно растущ ему счастью. Это
чцсто языческая мірооцѣнка, не имѣюіцая ничего общ аго съ
моралью долга, такъ какъ она н и ч е м у н е п о д ч и н я е ш ь человѣка;
I возможно болѣе полное п гармоничное сущ ествованіе — откро1 венный идеалъ эстетиковъ-реалистовъ. М ногое роднить пхъ съ
-, гедонистами и съ людьми морали, но многое и хъ и раздѣляетъ.
I Р а д е т ь ж изни
вотъ то, чему должны служить объекты
оцѣнки, чтобы удостоиться положительной оцѣнки эстетика.
Красота есть только другое выраженіе для обозначенія способ­
ности объекта доставлять радость ягизни. Н о гедонистъ имѣетъI
въ виду лишь моментъ остраго наслажденія, эстетикъ— полноту!
существованія; вотъ почему многое наиболѣе научное въ гла­
за х ъ гедониста — второстепенно въ глазахъ эстетика или даже
отвратительно, если съ тѣмъ или другимъ наслажденіемъ у эсте­
тика ассоціативно связана картина разруш енія или упадка силъ.
ЦЬня все постольку, поскольку оно растить силы и ведетъ
впередъ ко все большему разм аху ж и зди , эстетикъ не можетъ
н е различить развивающія наслаждснія и убивающ ія, и онъ,
естественно, любитъ лишь первыя, такъ какъ въ нихъ онъ цѣнитъ
именно растущ ую жизнь, которую они собою представляютъ
или которой способствую тъ. М ожно сказать, что эстетикъ, это— j
гедонистъ, для котораго высшимъ наслажденіемъ является ощ у- !
щ еніе роста жизни или моментъ ея особой интенсивности.
Съ утилитаристомъ роднить эстетика то, что онъ принимаетъ
во внпманіе будудціе результат», но онъ вовсе не ставить на
первый планъ прочность жизни: онъ способенъ отдать жизнь
за мигъ наслажденія; по для этого нуж но, чтобы въ этотъ мигъ

407 онъ могъ перечувствовать такую безконечную
которая все окупила бы собою .

полноту жизни

Н о что особенно рѣзко отдѣляетъ эстетика отъ эгоцентрическихъ тйповъ «мірооцѣнщиковъ» и сближаетъ его съ типомъ
моральнымъ, это — о б ъ е к т и в н о с т ь его оцѣнки. Соверцающій
эстетикъ у ж е въ самомъ созерцаніи своемъ выходить за предѣлы
своего я : онъ л ю б и т ъ предметъ своего эстетическаго любованія;
онъ оцѣниваетъ его не какъ прекрасное для себя, - не какъ
продуктъ потребленія, а какъ объектъ, самое бытіе котораго
есть радостное явленіе. Всякому объекту своего любованія
эстетикъ-созерцатель говорить: «живи, сущ ествуй вѣчно, расти,
прекрасное, милое! > Эстетическій восторгъ связываетъ оцѣнивающаго съ оцѣнпваемымъ глубокою симпатіей. Н о то н е можетъ быть симпатія сосграданія, т . к. страданіе само по себѣ
некрасиво п зрѣлище его отнюдь неспособно поднять жизнь.
Лишь въ томъ случаѣ эстетикъ сострадаете, если страдаете
/.что-нибудь сильное, даровитое,
могущее быть псточникомъ
счастья,— словомъ, что-нибудь прекрасное, въ каковомъ случаѣ
эстетикъ будетъ стремиться спасти отъ гибели прекрасное, которому угрож аете бѣда. В аж но то, что для эстетика весь міръ
прекраснаго есть какъ бы часть его большого я , сравнительно
исключительной частью котораго является его эмпирическое,
физическое я . П оэтому эстетикъ можетъ, не задумываясь, по­
жертвовать собою, чтобы спасти прекрасное, вѣчное и лю­
бимое.
Это сближаетъ эстетика, даже только созерцателя, съ адеп­
тами морали любви. Н о любовь къ красотѣ, т .-е. къ сѵщ е—
ствамъ, полнымъ радостной, полной и гармоничной жизни, а
также къ вещамъ, способствующимъ такой жизни, или моментамъ такой жизни побуж даете эстетика къ творчеству, къ бор ь б ѣ \
съ безобразнымъ, хаотичнымъ, болѣзненнымъ, узкимъ, слабымъ, .
тупымъ, къ помощи всему, что роскош но развивается, къ созданію предметовъ, которые всю ду будутъ главными, волнуя
психику и поднимая ее выше. Эстетпкъ-творсцъ хочетъ, чтобы
все главное было прекрасно и далѣе становилось все прекраснѣе.
Гакъ какъ безобразіо жизни современныхъ людей, неразвитость,
малодушіе и хъ , уродство физическое и умственное, пош лое
чванство и пошлая приниженность и т. д.. все это— результате
о б щ еств ен н ая построенія, то эстетикъ-творецъ съ высшимъ
размахомъ силъ ставитъ себѣ цѣлыо пересоздать или, ио мень*
ш ей мѣрѣ, способствовать пересозданію общ ественнаго строя на
началахъ, обезпечивающ ихъ наивысшую красоту жизни.

'
'

^

1
\

Э то, повторяю, родните творца-эстетива и съ героическимъ
адептомъ морали любви. Н о тотъ — жалостливъ. Для него всѣ
‘ люди равноцѣнны или даж е наивысшую цѣвность имѣетъ страдающій именно въ силу своего страданія. Эстетикъ безж алостенъ, \
и для него цѣнвы либо люди прекрасные, лпбо борцы за '
прекрасное.
Н адо замѣтить, что эстетики н е могутъ не различаться на
два вида: р о м а н т и к о в ъ } съ и хъ идеаломъ т и т а н а , и к л а с с и ковЪу съ и хъ идеаломъ ч е л о в ѣ к о б о іа .
Дѣло въ томъ, что эстетическое, ж изнерадостно-боевое настроеніе присущ е двумъ порядкамъ людей: 1) п р а в я щ е м у к л а с с у ,
когда онъ полонъ силъ и увЬренъ въ своемъ будущ емъ. Тогда
выдвигаются типы бож ественно широкой психики, гармоничной
и уравновѣш енной. Увѣренная въ собѣ аристократія всегда
создаетъ классическую красоту. Съ точки зрѣнія такихъ аристократовъ духа, законченная и олимпійски-спокойпая красота есть
идеалъ. Н о эстетическая мірооцѣнка присущ а ещ е 2) п о д н и \
м а ю щ е м у с я д е м о к р а т и ч е с к о м у к л а с с у ; его представителям ^'
н е можетъ быть присущ е олимпійское спокойствіе; ихъ идеалъ
счастья далеко впереди, ^то <дальнШ > Н ицш е; въ насгоящемъ ж е
они цѣнятъ всего лишь силу стремленія, натискъ, веселую б о е­
вую и творческую отвагу. Величавый покой достигпутаго или
близкаго апогея— съ одпой стороны, титаническая сила порыва—
съ другой, к р асота статическая .д красота динамическая. Первые
горячо любятъ культуру, которую они создали, и, не задумываясь,
пожертвуютъ собою , чтобы поддержать или защитить е е , вторые
страстно любятъ грядущую культуру и, не задумываясь, жертвуютъ
собою для ея завоеванія. П ри томъ отнюдь не въ силу долга,
*а въ силу самыхъ непосредственны хъ личныхъ импульсовъ.
Впрочемъ, идеалъ прекрасной жизнп имѣется и у другихъ
школъ мірооцѣнкп и также раздѣляется на статическій и дина­
ми ческій, отвѣчая, съ одной стороны, достигнутой у ж е цѣли
соверш енства, съ другой стороны — цѣлостному и могучему
стремленію къ нему.
В аж но въ обонхъ видахъ эстетическаго идеала жизни то,
что при безобразномъ общ ествеиномъ строѣ эстетикъ-класспкъ
всегда окажется несовершеннымъ, далее Г ете подвергся въ виду
этого соверш енно справедливымъ нареканіямъ. К азалось, что онъ
слишкомъ мало чувствуетъ, какой необъятно-огромный и оттал­
кивающе-безобразный рамкой окруж аете его филистерское об ­
щество того времени. Б оец ъ -эстети к ъ , хотя бы несравненно
менынаго калибра, намъ симнатичнѣе, потому что мы съ трудомъ

— 408 —

409-

прощаемъ самодовольство даже полубогамъ, видя, что они дали
все, что могли,— но охотно извнняемъ множество недостатковъ
тому, кто стремится и борется, такъ какъ онъ обѣщ аетъ пвѣтъ
и плодъ лпшь въ будущ емъ, а пока лишь гонитъ стебель.

грязному, часто кровавому. Капиталъ въ своемъ движсніи п р и - і
хватилъ капиталиста, п ндеальнымъ капиталистов^ считается
именно тотъ, который цѣликомъ превратился въ ловкаго и вѣрнаго приказчика своего господина Милліарда. Н ѣтъ ничего '
безотраднѣе этого міра: лихорадочный бѣгъ по живымъ сердцамъ
и трупамъ къ невѣдомой цѣли, вплоть до того, какъ рыцарь
наживы сломитъ себѣ шею и разорится или умретъ, оставляла
свое чудовищное наслѣдство своему успѣвш ему у ж е износиться
сы ну, прожигателю жизни или маніаку. S ic vo s non vobis!—
восклпцаемъ мы, видя этихъ несчастныхъ милліонеровъ, на ми­
н у т у лишь останавливающихся, чтобы насладиться своимъ крупяымъ п освѣщеннымъ заревомъ проклятій могущ ествомъ, и
устремляющ ихся снова въ борьбу. Sic- v o s non vobis! вы орудія,
органы будущ аго, безсознательны е, безумные предтечи царства
братства п гармоніи, создаю щ іе для него гигантскій, необходи­
мый ем у промышленный механизмъ.
Апогеемъ ж пзнеутверж денія является, конечно, эстетическая
мірооцѣнка, которая отрицаетъ жпзнь, какъ она есть, родъ
ж изни, какою она должна стать, какою они х о т я т ъ ее. Здѣсь—
страстная любовь къ ж изнп5 какъ обѣщ апію, какъ будущ ему,
какъ золотому матеріалу. Намъ незачѣмъ повторять здѣсь то,
что мы у ж е сказали объ пдеалахъ человѣкобога (сверхчеловѣка)
и титана. Это два грандіознѣйш ихъ образа, созданныхъ человѣкомъ— Зевсъ и Прометей, Саваооъ п Люциферъ и т. д.
Н о и ж изпеотрицаніе, глубокій, доведенный до конца пессимизмъ, отвергающій всякое бытіе, имѣетъ свой статпческій
идеалъ — нирвану, пли блаженное созерцапіе Бога, другихъ,
и свой динамически!— аскетизмъ, подвижничество.

Оцѣнна жизнеутверждающая и жизнеотрицающая.
Нѳ совсѣмъ совпадаете съ дѣленіемъ па гедонпческій, у т и ­
литарный, моральный и эстетнческій типы мірооцѣнокъ дѣленіе
ихъ на жизнеутверждаю щ іе п жнзнеотрпцаю щ іе. Утверждаете'
жпзнь, какъ таковую, г.-е. оцѣниваетъ какъ нѣчто соверш енно
положительное, лишь классъ, находящійся въ довольствѣ и застоѣ.
К осное и самодовольное мѣщанство можетъ служить тому к т а с сическимъ примѣромъ. Оно не задаете или, вѣрнѣе, не задава­
лось во время своего расцвѣта широкими запросами п съ говдостыо выставляло свою умеренность, преданность своему очагу
“
ПЧОв выражешо “ м у т а л ъ идеалъ, утверждающ ій жизнь,
какъ таковую, въ такпхъ чисто-мѣщанскнхъ произведепіяхъ
какъ «Германъ и Доротея», Г ете, п «Пѣспь о колокол Ь , Ш пллера. Статическій идеалъ философіи умѣренпости п аккуратности
это
окруженный цвѣтущею семьею хозяинъ, правящій своимъ
домомъ-полной чашей, это— зажиточность, миролюбіе, законченный и уравновѣшенвый застой. Н о мѣщапство пм ѣете и свой
динам ически идеалъ, размахъ котораго, разумѣется, крохотный,
это дѣловой парепь, скромный работникъ, нажпвающій себѣ
домъ и семыо трудами рукъ свопхъ, это— мѣщанинъ-подмастерье.
теперь ещ е эти идеалы не отмерли, и встрѣчаются люди,
особенно въ мелко-буржуазной средѣ, которые ставятъ въ п р л мѣръ другимъ скромныхъ тружениковъ. мирно создаю щ пхъ себѣ
олагосостояш е и тпхое семейное счастье.
Н о крупно-каппталпстическая промышленность и размахъ
финансовой жизнп замѣнплъ накопленіе ради довольства наконленіемъ ради накопленія. Статпческій пдеалъ въ вѣчно-текучемъ
вѣчно-торопящемся капиталистпческомъ классѣ куда-то испарился!
Ц
™ Рестала быть осязательной. Н адо бороться ежеминутно
за свой капиталъ, который можетъ въ одинъ мпгъ улетучиться
и;іъ рукъ, и, кромѣ того, всѣмъ хочется быть какъ можно болѣе
югатымп. В ъ идеалъ капиталиста проникаютъ своеобразно-романтпчесшя черты: его идеаломъ часто являются Родсы и Мор­
ганы, люди монашеской жизни, цѣликомъ уш едш іе на служ бу
оезсмысленному накопленію, разорительному для окружающ ихъ,

Мы набросали здѣсь самыя общія черты того, чѣмъ могла бы
быть біологическая эстетика, упустивъ, конечно, цѣлый рядъ
важныхъ главъ. Авторъ считаетъ задачу обработки біологической
эстетики съ истинно-научной — какъ чисто-біологической, такъ
п соціальной точки зрѣнія— крайне заманчивой и благодарной. ;
Авторъ не думаетъ также, чтобы задача эта была чпето-теоретической, т.-е. не имѣла бы отнош енія къ живой жизни. Однако,
повпдпмому, ем у пе суж дено обработать давно задумапный трудъ
этотъ, такъ какъ жизнь властньшъ голосомъ зоветъ теперь къ
другимъ задачамъ. Быть-можетъ, въ болѣе спокойное время болѣе
спокойный умъ найдетъ въ моихъ наброскахъ построенія эстетики

\J

410
кое-какія указанія для
шою удачей.

своего построенія,— и это будетъ боль­

Лицъ, интересую щ ихся поднятыми здѣсь вопросами, отсылаю
къ мопмъ работамъ: «Очеркъ позитивной эстетики» ') и <Новая
система повитивнаго идеализма» а).

Ч Напечатано въ оборникѣ »Очерки реал истл ческаго міропоззрѣнія“ .
Изд. Чарушникова.
а) Напечатано въ приложеніи къ моей кшігѣ „Критика чистаго опыта Авеяаріуса въ популярномъ изложешп*. Изд. Чарушникова.

ИЗДАНІЯ ЖУРНАЛА ПРАВДА:
Мельгуновъ С.—Изъ исторіи отудеическихъ обществъ въ русскихъ уни*
вѳроитѳтахъ. Москва, 1904. 71 отр. Ц. 60 коп.
К ооалснскійу Ж —Японія. Очерки Японской культуры. Причины войны.
Москва, 1904. 46 стр. Ц. 20 коп.
Шницлерь А < -Одинокій путь. Пьѳса въ пяти дѣйствіяхъ. Перев. Э.
Маттерна и А. Воротникова. Москва, 1904. 69 стр. Ц, 60 коп.
ï €ж Си,* * 0ѲСКІЬк с *“- п У*ьчннело. Драм, фантазія въ 3-хъ вартинахъ. Москва,
1905. 65 стр. (болып. формата). Ц. 1 р .
Габріэле д'А пнунціо,—Дочь Іоріо. Пастушеская трагедія въ 3-хъ дѣйствіяхъ. Перев. съ итальянскаго А. П. Воротникова.Москва, 1905.54 стр.
(больш. формата, съ тремя иллюстраціями). Ц . 1 р.
Анатолій Апютинъ,- Крылья. Историческая фантазія. Москва. 1905 г.
12 стр. Ц. б к.
Морись Метерлинкъ.—Чудо Святого Антонія. Пьеса въ 2-хъ дѣйств.
Перев. съ рукописи, съ разрѣгаенія автора, Э. Маттерна и В. Бинштока.
Москва, 1905 г. 48 стр. Цѣна 45 коп.
П. Ярцеп.—У монастыря. Драма въ Зд. Москва, 1905 г. 54 стр. Ц. 60 к.
Куно Фишбръ,—Гамлетъ Шекспира. Перев. съ нѣмецкаго А. Страхова,
предисловіѳ пр.-доц. М. Н. Розанова. Съ портретомъ Куно Фишера.
Москва, 1905 г. 176 + IV стр. Цѣна 1 руб.
Теодоръ Беерь.— Рефѳратъ сочиненія Эрнста Маха „Анализъ ощушеній“.
съ портретомъ Маха. Москва, 1905 г. 64 стр. Цѣна 60 к.
Элленъ Келлеръ,—Исторія жизпи. Съ дополнѳніями изъ писемъ ѳя воспи­
тательницы Миссъ Селливанъ. Съ тремя портретами. Москва, 1905 г. 147 стр.
Цѣна 1 р. 25 к ., въ переплегЬ 1 р. 75 к.
СКЛАДЪ ИЗДАНІЙ: Въ Петербург*: Екатеринин, каналъ, 80, „Книговѣдъ“.
Въ Мосивѣ.’ Неглинная, 4. „Журнальное дѣло“.
_ _ _ _ ___________ Продажа во всѣхъ ннижныхъ магаэинахъ.

ПРИНИМАЕТСЯ ПОДПИСКА НА ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛЪ

искусства, литературы и общественной живни

XX Р

Ä

В

Д

А

СЪ АПРЪЛЯ ДО КОНЦА 1905 ГОДА.
(Изданія годъ второй).
ПЕРВЫЯ ТРИ КНИГИ 1905 г. ВСѢ РАЗОШЛИСЬ.
Условів подписки: 9 мѣсяцевъ—6 руб., 6 м ѣ с .-4 руб., 3 мѣс.—2 рубля.
Въ олижашнихъ книгахъ журнала будутъ напечатаны разеказы: Леонида
и - А- БУни"*-Н ѣлая смерть; Максима Горьиаго—Жестогсіе; А. И.
уприна Женщины; С. С. Юшкевича—Усталость; А. М. Ф едорова—Д вѣ актрисы.
Н овы е подписчики могутъ, при ж ел ан іи , взамѣнъ апрѣльской книги, гдѣ
нѣкоторыя статьи являются продолженіемъ, получить книгу Январь—
А іірѣль. Книга эта приблизительно того ж е объема и содѳржанія, какъ и
апрѣльская, но всѣ статьи въ ной жо и начинаются и заканчиваются.

Подписка принимается:
„п В* МоДквѣ: въ Рѳдав5Іи журнала „Правда“—Кудрино 1,18; на А рбатѣкп. маг. Путиловой; на Тверской-кн. маг. „Трудъ“; на Нсглинной-кп.
маг. „Журнальное дѣло“; на Домниковской—въ школьномъ домѣ Управь*
(библіотека учащихъ). Въ Петербург*: въ конторѣ журнала „Правда"-ЗагоВЪ КНИЖиНоМЪ склад5 яКниговѣдъ“, ЕкатерининскіЙ Каналь.
80, въ кнііжномъ складѣ Соловьевой и Никольской—Троицкая, 3. Въ Кіевѣ:
журнала »Правда“—кн. маг. Просяниченко (Фундуклеевская,
домъ жонской гимназіи) и въ кн. маг. Идзиковскаго (Крепіатикъ, 35). Въ
Харьков*: въ .Харьковской Общественной библіотѳкѣ и въ кн. маг. Іоелеръ
(Московская, 121). Въ Одвссѣ: въ конторѣ журнала „Правда“—кн. маг.
„Образоваше (Ришельевскдя, 12). Въ Томскѣ и Ириутснѣ: въ кн. маг.
Макушина и К . Въ Вильнѣ: въ кн. маг. Сыркина. Въ Баку: въ агѳнтствѣ
„Сотрудникъ (Суидукіанцъ)—Николаевская, и въ кн. маг. Грушецкаго.
п*васт0{П : въ к5* маг* Протопоповой, и во в с іх ъ ннижныхъ иагазинахъ.
иставшіеся въ неболыиомъ числѣ комплекты журнала за 1904 г. про­
даются по 9 рублей; четверть года—2 р. 25 к. (съ пересылкой;.
Редакторъ-издатсль Вал. Кожовниновѵ