Художник Д. Арьчимболъдо. «Библиотекарь». XVI в.
Борис
Заболотских
КНИЖНЫЕ
РАРИТЕТЫ
Собиратели
и хранители
Москва
ББК 84Р7-4
3 12
ISBN 5-7735-0098-1
© Б. Заболотских, текст
© В. Белкин, оформление
© ИЦ «Классика»
5
О книге и авторе
Во всех крупнейших библиотеках мира, насчитывающих многие
миллионы «единиц хранения», есть коллекции рукописных манус-
криптов, инкунабул, редких книг и документов — предмет их гордос-
ти, объект изучения и забот о сохранности. Есть такие бесценные со-
брания и в главных государственных книгохранилищах России —
Санкт-Петербургской национальной (знаменитой «публичке»), Рос-
сийской Государственной (тоже знаменитой «ленинке») библиоте-
ках. И хотя эти библиотеки сравнительно молоды (книгопечатанию в
Европе более пяти веков, а нашим главным книгохранилищам нет
еще и двухсот), собрания раритетов в них — исключительной ценно-
сти. Порой несколькими поколениями любителей и ценителей книг,
рукописей, исторических документов, гравюр составлялись многие
частные библиотеки, которые, часто безвозмездно, передавались Оте-
честву.
Легендарными стали книжные собрания Ярослава Мудрого и
Ивана Грозного. Памятна история гибели библиотеки графа
А.И. Мусина-Пушкина, погибшей в огне московского пожара во вре-
мя Отечественной войны 1812 г. Это была невосполнимая потеря.
Ведь наряду с тысячами уникальных изданий и документов в пепел
обратился единственный список «Слова о полку Игореве»!.. Но в
России было немало библиотек, в которых, словно в тихих гаванях,
спасались выжившие древние книги. Они сберегались в монастыр-
ских «книжницах», в раскольничьих скитах. Люди разных сословий
сохранили для России десятки, сотни, тысячи редчайших книг, руко-
писей, документов. Библиофилы порой вкладывали целые состояния
в формирование своих книгохранилищ, сооружали для них камен-
ные хоромины, способные противостоять пожару, настилали там ду-
бовые полы — против грызунов. Антиквары и букинисты угадывали
среди старья бесценные издания и передавали их в надежные руки
собирателей. Просвещенные аристократы наряду с произведениями
искусства привозили из-за границы и книги. Жизнь, судьбы таких
людей, явивших собой высокие образцы бескорыстного служения на-
роду, его истории, культуре, науке, — неотъемлемая часть Истории
книги в России. Однако мало что было известно об этих хранителях
книжных богатств, подлинных ревнителях просвещения в России.
Отрывочные сведения о них разбросаны по архивам, периодическим
изданиям прошлого.
Этот пробел во многом удачно закрывает замечательный труд Бо-
риса Заболотских «Книжные раритеты. Собиратели и хранители».
Написанный в жанре документальной повести и очерков, автор вво-
дит читателя в мир российских книголюбов, каким он был в течение
минувших веков. Мы узнаем о жизни и деятельности выдающегося
просветителя и собирателя конца XVIII — начала XIX в., председате-
6 <ЛО
ля Общества истории и древностей российских П.П. Бекетова; об
уникальной коллекции памятников письменности М.П. Погодина
(только древних манускриптов и старопечатных книг в ней было бо-
лее двух тысяч; все они в 1852 г. поступили в Петербургскую публич-
ную библиотеку); об одной из лучших коллекций гравюры в Европе,
собранной Д. А. Ровинским. Интересен очерк о московском антиква-
ре Т.Ф. Большакове, малограмотном мещанине, ставшем тонким и
точным ценителем, крупнейшим коллекционером древних изданий.
После его смерти большая часть собрания поступила в виде дара в
Румянцевский музей.
Служение (в самом широком смысле) книге часто захватывает
человека любой профессии. Борис Заболотских не профессиональ-
ный историк книги, не палеограф, не археограф, а искусствовед, за-
кончил Государственный институт театрального искусства. Ему при-
надлежит ряд монографий и повестей об отечественных композито-
рах и исполнителях, десятки музыкальных радиопьес. Но он и автор
романов и повестей об отечественных флотоводцах, в частности об
Иване Федоровиче Крузенштерне. Рядом с книгами о моряках по-
весть «Знаменщик и трубач» — о выдающемся художнике-баталисте
Митрофане Борисовиче Грекове, монография «Русская гравюра».
Возможно, и такая многогранность интересов приводила Б. Забо-
лотских к судьбам российских книголюбов и их библиотек.
Автор удачно сочетает увлекательность повествования и строгую
научность. Исследователи могут опираться на книгу Б. Заболотских
как на достойный доверия источник.
Основное место в этой книге занимает историческое повествова-
ние о Константине Федоровиче Калайдовиче. Его недолгая жизнь
была полностью посвящена отысканию, описанию, спасению редкос-
тей отечественной письменности. Работа Калайдовича внешне ничем
не примечательна: тишина кабинета или монашеской кельи, груда
книг на столе... Но повесть о нем читается с неослабевающим интере-
сом, потому что писатель сумел передать внутреннее напряжение
труда этого ученого — следопыта прошлого.
Б. Заболотских годы отдал архивному поиску материалов для
«Книжных раритетов...», чтобы поведать всем нам о выдающихся
русских собирателях и хранителях редких книг. В результате получи-
лось произведение, само содержание которого раритетно — редкост-
но, уникально. Добавим — это книга, сделанная научно достоверно и
литературно добротно. Традиция книжного подвижничества продол-
жается.
Н. Скатов,
член-корреспондент
Российской Академии наук

9 <^D
1.	СОРЕВНОВАТЕЛЬ ПРОСВЕЩЕНИЯ
В 1810 году попечителем Московского университета стал
Павел Иванович Голенищев-Кутузов. Свое вступление в
должность он ознаменовал тем, что распорядился закрыть
действовавшее при университете Общество истории и древно-
стей российских.
— Общество не выполнило своей функции, — выговаривал
он строго ректору Чеботареву. — За семь лет подготовлены к
печати всего двадцать восемь листов Несторовой летописи.
Ну разве это не стыд!
Чеботарев оправдывал бездеятельность Общества боль-
шой занятостью по службе его членов — в основном профессо-
ров университета.
Никаких оправданий Голенищев-Кутузов не принял — и
Общество было распущено.
Решили создать новое Общество, призванное объединить в
своих рядах людей, желающих и могущих принести пользу
отечественной науке. Председателем обновленного Общества
истории и древностей российских предполагалось избрать из-
вестного собирателя Платона Петровича Бекетова.
Начали с разработки нового устава Общества.
Обо всем этом кандидат словесных наук Константин Фе-
дорович Калайдович узнал от издателя популярного москов-
ского журнала «Вестник Европы» Михаила Трофимовича Ка-
ченовского, когда принес в редакцию заказанную ему статью.
Пока Калайдович осмысливал услышанное, Каченовский
обратился к принесенному материалу. Уже самый зачин ста-
тьи ему очень понравился: «В России много отечественных
древностей. Кажется, теперь весьма тщательно собирают их.
Но умножающееся число охотников, а особливо до наших
древних рукописей, возвышает оных цену и делает то, что не-
10 <^D
которые продают рукопись втрое и вчетверо дороже против
настоящей цены. Богатые охотники до славяно-русских древ-
ностей, ничего не жалея, собирают сии драгоценные остатки —
памятники народного просвещения в любезном нашем отече-
стве. В Москве давно уже торгует старинными русскими пись-
менными и печатными книгами, также древними иконами по-
чтенный старик Игнатий Ферапонтович...»1
Небольшая статья Калайдовича о московском антикварии
Игнатии Ферапонтовиче Ферапонтове, торговавшем на Крас-
ной площади, неподалеку от Спасского моста, переброшенно-
го через ров, заинтересовала читателей. Ничего подобного еще
не появлялось на страницах «Вестника Европы». Что же каса-
ется записных библиофилов, ревнителей старины, то они чи-
тали и перечитывали статью, обнаруживая в ней все новые и
новые глубины: «Почтенные любители наших древностей,
граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин и граф Федор Андре-
евич Толстой, много весьма важных вещей через него получи-
ли. Профессор Московского университета Федор Григорьевич
Баузе, приводящий теперь к концу свое собрание славяно-рос-
сийских рукописей и монет, которое едва ли не есть единст-
венное в своем роде, довольно приумножил его купленными
от Игнатия Ферапонтовича рукописными и печатными книга-
ми. Самая древнейшая книга из всех хранящихся у профессо-
ра Баузе и едва ли не из всех собраний есть Пролог (сокращен-
ное описание житий святых), писанный уставным письмом в
лист на пергаменте в 1229 (6737) году в Великом Новгороде.
Также весьма редкая, первая в Москве в 1564 году повелением
царя Иоанна Васильевича напечатанная книга Апостол купле-
на у Игнатия Ферапонтовича вместе с другими, писанными на
пергаменте и на бумаге, также и печатными XVI и XVII столе-
° 2
тии» .
Со всех сторон Калайдович слышал лестные отзывы о сво-
ей статье. Но особо его порадовали слова Николая Михайло-
вича Карамзина, сказанные при случайной встрече:
— Давно пора вступиться за наши древние книги. В одном
краю они гниют в углах монастырских, в другом — невежество
жжет их или употребляет на обертку... При таком небрежении,
чего ожидать доброго? Какой отчет мы дадим потомкам?.. К
сожалению, у нас до сих пор нет полного собрания древностей.
Один собиратель имеет одно, другой — другое. Самое же
страшное то, что все это рассеяно в руках частных, а стало
быть — неверных!
и
К. Ф. Калайдович
Историограф тяжко вздохнул.
— Оттого-то, — поспешил откликнуться Калайдович, — я и
надумал написать об Игнатии Ферапонтовиче. Ведь он пер-
вым позаботился о древних памятниках нашей письменности.
И осторожно осведомился, не напутал ли он чего, объявляя
древнейшим отечественным манускриптом Пролог 1229 года.
— Один из наших соотечественников, — отвечал Карам-
зин, — некто Дубровский, проведший двадцать шесть лет вне
QiV 12
России, имел случай достать невероятные драгоценности —
древлянские рукописи, писанные, как говорят, руническими
буквами, и другие древние книги, относящиеся ко временам
святых Ольги и Владимира. Но о них ничего конкретного по-
ка еще не обнародовано...
Сделав паузу, историограф продолжал:
— В 1803 году моравский дворянин Ганкенштейн прислал
в Синод описание церковной славянской книги будто бы
VIII века. Но его доказательства признаны недостаточными.
Князь Щербатов уверял, что он имел сборник, писанный в
1046 году. Но я сомневаюсь, чтобы это было так. В каталоге
древних рукописей, виденном мной в библиотеке Московской
духовной типографии, означено немало манускриптов XII, XI
и даже X века. Но, как думают, самые древние письменные па-
мятники из находящихся в архиве Коллегии иностранных
дел, — это три новгородские грамоты, писанные на пергаменте
в начале правления Ярослава III, в 1264 году.
— В 1806 году, — заметил Калайдович, — в журнале «Ли-
цей» было сообщено об одном поднесенном государю стат-
ским советником Дружининым славянском Евангелии, писан-
ном на пергаменте в 1066 году.
— Древность этой книги, — показал свою осведомленность
Карамзин, — строится на употреблении буквы «н» вместо «и»,
связного «ie» как мягкого «е» и «ъ» иногда вместо «е». Одна-
ко такое же правописание мы находим в новгородских софий-
ских рукописях, относящихся к концу XIII и началу XIV ве-
ков!..
...Тем временем 21 января 1811 года новый устав Общест-
ва истории и древностей российских был высочайше утверж-
ден.
Вечером 13 марта все члены Общества, в том числе и Ка-
рамзин, собрались в актовом зале университета. Устав огласил
Бекетов.
Калайдович, еще не имевший никаких заслуг перед отече-
ственной исторической наукой, страстно мечтал вступить в
Общество. Хотя бы даже соревнователем. 43-й параграф уста-
ва, который он тщательно проштудировал, гласил: «Соревно-
ватели Общества суть те, которые сообщать будут какие-либо
важные сведения, открытия, рассуждения, до предметов уп-
ражнения Общества касающиеся; получить имя соревновате-
лей имеют они право: 1) буде сообщенные ими бумаги всем
Обществом признаны важными и полезными; 2) буде изъявят,
Cfe? 13 <40
что и впредь трудам Общества споспешествовать будут; 3) бу-
де обяжутся, хотя ежегодно, сообщать что-либо для сведения
Общества»3.
Соревнователи, говорилось далее в уставе, не имеют права
присутствовать на заседаниях Общества, если они специально
не приглашены.
Весь остаток марта Калайдович провел в хождениях между
книжной лавочкой Ферапонтова и университетской типогра-
фией, помещавшейся в здании благородного пансиона на
Тверской. В уставе Общества Калайдович выделил фразу, го-
ворившую, что соревнователем может стать всякий, сообщив-
ший Обществу «какие-либо важные сведения». Он надеялся,
что «сведением» может стать новая обширная статья об антик-
варии Ферапонтове и его книгах. Параллельно с работой над
статьей, получившей название «Известие о древностях славя-
но-русских и об Игнатии Ферапонтовиче Ферапонтове, пер-
вом собирателе оных», он вел переговоры с содержателем уни-
верситетской типографии, с тем чтобы отпечатать ее в виде
брошюрки как можно скорее.
Усилия увенчались успехом. В начале апреля 1811 года
«Известие о древностях славяно-русских и об Игнатии Фера-
понтовиче Ферапонтове» было отпечатано. Приложив к бро-
шюрке пояснительное письмо, Калайдович отправил пакет на
имя председателя Общества истории и древностей россий-
ских.
С письмом и брошюркой члены Общества ознакомились
на своем втором заседании, проходившем 12 апреля 1811 года.
Труд Калайдовича вызвал общее одобрение. О многих упомя-
нутых манускриптах и старопечатных книгах большинство
присутствовавших услышало впервые: «Печатные древности,
хранящиеся у профессора Баузе, не менее рукописных важны
и любопытны. Первое место занимают две книги, переведен-
ные на славянский язык Франциском Скориною и напечатан-
ные в начале XVI века. Это Книга Иова и Канонник. Ученый,
доктор медицины, родом из Полоцка, Ф. Скорина перевел
всю Библию на русский, но только не с 70 толковников, а
большею частию с Вульгаты Бл. Иеронима. Ни в одном собра-
нии наших древностей нет полного перевода: в архиве Колле-
гии иностранных дел хранится большая часть Ветхого Завета.
Граф Ф.А.Толстой имеет некоторые места Библии, которых
недостает в Архиве; а у профессора Баузе есть три книги, пе-
реведенные Скориною: Иов, печатанный 1517 года в Праге,
С^> 14
И ЗВЪС TIE
О ДРЕВНОСТЯХ!
СЛАВЯНО-рускихь
и о б Ъ
БГНАТХЪ ©ЕРАПОНТОВИЧ’Ь
©ЕРАПОНТОВЪ,
первомЪ собирашедЬ оныхЪ.
-----
МОСКВА, 1811.
Вь Университетской Типогтлфш.
Титульный лист первой книги К. Ф. Калайдовича
15
пред Варшавою; Канонник, думать надобно, в Вильне около
1525 года, и книга «Деяния и послания апостольские», напе-
чатанная 1525 года в Вильне. Первыми двумя он одолжен Иг-
натию Ферапонтовичу»4.
Услышанное воспринималось как откровение. Автора ста-
тьи единодушно рекомендовали принять в число соревновате-
лей.
На том же заседании обсуждалась кандидатура Игнатия
Ферапонтовича Ферапонтова, подарившего Обществу пять-
сот рублей и пятнадцать древних книг, в том числе Библию,
отпечатанную Иваном Федоровым в Остроге в 1581 году;
Евангелие, вышедшее из типографии Мамоничей в Вильно в
1600 году; Апостол, изданный в Москве в 1606 году при Лже-
дмитрии.
Представляя последнюю книгу, Ферапонтов писал: «Неко-
торые думают, что в Смутное время и в междуцарствие совсем
ничего не было печатано в типографии Московской, даже сов-
сем оная пресеклась. Но несправедливость такого мнения оп-
ровергается сим памятником от времен Григория Отрепье-
ва»5.
Только непосвященный, а таких, по счастью, в Обществе
истории и древностей российских не имелось, затруднился бы
оценить дар Ферапонтова. Так что его единодушно приняли в
число благотворителей Общества.
2.	УЧЕНИК БАУЗЕ
На исходе лета 1811 года в Москву прибыл помощник биб-
лиотекаря Императорской публичной библиотеки в Петер-
бурге Василий Степанович Сопиков. Целью поездки было оз-
накомление с книжными собраниями московских коллекцио-
неров-любителей, по слухам, весьма преуспевших в
отыскании ценнейших памятников древней российской пись-
менности. Особые надежды им возлагались на рекомендатель-
ное письмо к графу Алексею Кирилловичу Разумовскому, вла-
дельцу обширного книгохранилища.
И хотя Разумовский находился в Москве, гостя из Петер-
бурга встретил не он, а хранитель графской библиотеки про-
фессор Московского университета Иван Андреевич Гейм.
— Собрание Алексея Кирилловича, — с гордостью предста-
вил Гейм вверенное его попечению книжное собрание, — поис-
тине уникально. Оно включает немало творений самых знаме-
16 <40
нитых типографщиков Европы: из Майнца, Страсбурга, Кёль-
на. В общей сложности у графа имеется 335 инкунабул!
— Меня интересуют только те книги, что напечатаны на
древнем и новых славянских языках, — пояснил гость из Пе-
тербурга.
Гейм выжидательно примолк.
— Занимаясь около двадцати лет книжной торговлей, —
продолжал Василий Степанович, — и желая несколько спо-
собствовать ученым нашим литераторам к сочинению полной
и совершенной отечественной «Библиографии», приступил я
к составлению подробной росписи книг, как подлинно россий-
ских, так и переведенных с других языков, напечатанных у нас
от заведения типографий до нынешнего времени.
При всей своей немалой выдержке Гейм издал возглас
изумления:
— О-о! Это будет эпохальный труд!
— Какой там, — смущенно отмахнулся Сопиков. — Должен
признаться, что моя роспись славяно-русских старопечатных
книг очень неполная, поскольку в наших библиотеках их нахо-
дится весьма малое число!
— Понимаю и сочувствую: но ведь русская культура еще
так молода.
— Молода? С чего вы взяли? — раздражился Сопиков. —
Она древняя. Мнение, будто она молода, проистекает оттого,
что в нашем отечестве многие редкие и драгоценные остатки
древней российской словесности зачастую лежат без достой-
ного употребления, снедаемые молью и пылью, обложенные
позлащенным переплетом в великолепном шкафу богатого
библиомана, в темном углу у завистливого библиофила!..
Обиженный резким тоном, Гейм прекратил беседу, грозив-
шую перерасти в словесную перепалку, и принялся демонст-
рировать пылкому визитеру графскую библиотеку, ее «рус-
скую» часть.
Чего только не было в отомкнутых шкафах: старинные ле-
чебники, летописцы, книги духовного содержания. Под конец
осмотра Сопиков наткнулся на небольшую книжицу в кожа-
ном переплете. Неисправность слога, дурной оттиск, сплош-
ной набор строк выдавали ее древность.
— Что за книга?
Гейм заглянул в рукописный каталог библиотеки.
— Шестоднев, 1512 года.
От волнения у Сопикова перехватило дыхание. Книга от-
Cfcj 17
носилась к наидревнейшим из отпечатанных на славянском
языке. В скором времени она заняла шестую позицию в его
«Опыте российской библиографии». Воодушевленный этим
успехом, он с еще большим старанием стал просматривать
книги. Но первый успех оказался и последним. Ничего редко-
го более не нашлось. Старинные книги встречались, но они
уже были им описаны.
Проникшись участием к бескорыстному труженику науки,
Гейм порекомендовал Сопикову осмотреть другие московские
книгохранилища.
— Лучшие из них у графа Алексея Ивановича Мусина-
Пушкина, Платона Петровича Бекетова, графа Федора Андре-
евича Толстого. Самое же обильное на книжные диковинки —
у профессора Московского университета Федора Григорьеви-
ча Баузе. У него хранится древнейшая из российских книг —
Пролог XIII века!
Не чуя под собой ног, Сопиков кинулся из Немецкой сло-
боды, где находилась городская усадьба Разумовского, в са-
мый центр Москвы — к профессору Баузе.
Раскрыв книгу, любезно предоставленную хозяином дома,
он сразу же понял, что Гейм ввел его в заблуждение — книга бы-
ла не печатной, а рукописной: в большой лист, писана доволь-
но чистыми и почти квадратными буквами. Текст шел двумя
столбцами. По числу месяцев книга разделялась на двенадцать
глав. Перед каждой главой красовались картинки, представ-
лявшие христианских святых. Месяцы были названы славян-
скими именами: (октябрь — листопад, ноябрь — грудень и т. д.).
В конце главы «Август» имелось послесловие, из которого яв-
ствовало, что Пролог написан в Новгороде в 6737 году, что по
новому летосчислению соответствовало 1229 году!
— У россиян, — заметил Баузе, — равно как и у других на-
родов, прежде изобретения типографии книги были письмен-
ные. До начала XIII века они писались на пергамине, а с сего
столетия — на бумаге. Письмо разделялось на три рода: устав-
ное, полууставное и скорописное. Древнейшие книги на сла-
вянском языке писаны ровным, чистым уставным письмом.
Позднее оно стало портиться, нерадение, лень и невежество
мало-помалу начали внедряться в труд переписчиков!
Хотя Сопикова интересовали только старопечатные книги,
он попросил показать другие древние рукописи.
Особо его поразили четыре манускрипта: еще один Пролог,
также писанный на пергамине в XIII веке; книга Степенная,
2 1777
18 чбО
Франциск Скорина (до 1490 — ок. 1541) —
белорусский издатель и просветитель
содержащая сведения по российской истории, — рукопись, пи-
санная скорописью с удивительным искусством в 1551 году;
весьма любопытный и пространный Лечебник, переведенный
с польского в 1588 году; математическая книга, начертанная
неизвестными письменами.
19
фдо Фш «сдое бъфи (hAMMNMi *»
Иллюстрация из Библии, выпущенной Ф. Скориной
в Праге на славянском языке
— Сему трактату, — горделиво заметил Баузе, — не менее
двухсот лет. Эти столбики цифр — не что иное, как прообраз
логарифмов. Хотя известно, что логарифмы были изобретены
только в 1618 году шотландцем фон Неппером.
— А какие у вас есть отечественные старопечатные книги?
Печатные древности, сохранявшиеся у профессора Баузе,
были не менее важны и любопытны, нежели рукописные. Пер-
вое место принадлежало трем изданиям знаменитого славян-
ского типографщика Франциска Скорины — Книга Иова, Ка-
нонник, Апостол.
— Ни в одном собрании наших древностей, — показывая
их, заметил Баузе, — нет полного комплекта Библии Скорины.
У меня только одна из библейских книг — Книга Иова. В биб-
лиотеке архива Коллегии иностранных дел есть почти все
книги Ветхого Завета, у графа Федора Андреевича Толстого
2*
20 <dD
имеются остальные книги, что отсутствуют в архивской биб-
лиотеке... Что касается моих изданий Франциска Скорины, то
первыми двумя редкостями меня оделил Игнатий Ферапон-
тов, а третья досталась от Петра Петровича Курбатова.
Сопиков насторожился.
— Ферапонтов? Это тот, что торгует на Спасском мосту?
— Он самый. У него же я приобрел и острожскую Библию,
отпечатанную Иваном Федоровым... Однако самая большая
моя редкость из печатных книг — Евангелие...
Показанная книга выходного листа не имела. Но по всем
признакам она была наистарее всех, что видел до сей поры Со-
пиков. Поэтому он поставил Евангелие, бывшее у Баузе, в на-
чало списка старопечатных славянских книг, отдав ему пер-
венство и перед богемской Библией, условно отнесенной к
1489 году, и перед краковскими изданиями Псалтири и Часо-
слова 1491 года. Их, правда, никто из здравствующих библио-
графов не видел, но верилось, что они существуют.
Проводить Сопикова на Спасский мост, к Ферапонтову,
вызвался молодой собиратель Константин Калайдович, помо-
гавший Баузе составлять каталог его рукописной коллекции,
которую намеревалось приобрести Общество истории и древ-
ностей российских.
— Почтенный старик, — характеризовал он спасского
книжника. — Игнатий Ферапонтович с невероятной ревнос-
тью собирает, где только возможно, древние книги — и руко-
писные, и печатные. Нередко платит за них большие деньги.
Он, несомненно, заслуживает общей благодарности. Без его
старания, может быть, несколько сот важных памятников оте-
чественной письменности совершенно бы пропали от нераде-
ния. Я нередко бываю у него. Кстати, совсем недавно я приоб-
рел у Игнатия Ферапонтовича «Псалтирь, или Песни духов-
ные». Судя по всему, книга отпечатана Франциском
Скориною в 1525 году!
Сопиков даже приостановился от изумления: о подобном
издании Скорины он ничего не слыхивал. Желание взглянуть
на удивительную книгу было столь велико, что Сопиков, не
заходя к Ферапонтову на Спасский мост, отправился к Калай-
довичу.
Вечером он занес в особую тетрадь запись, целиком пере-
шедшую в его монументальный труд «Опыт российской биб-
лиографии»: «Псалтирь, или Песни духовные», отпечатан
Франциском Скориною. Чрезвычайно редкий и единствен-
21
ный экземпляр сего издания, находящийся в библиотеке кан-
дидата Московского университета К. Ф. Калайдовича, выход-
ного листа не имеет. Очень вероятно, что книга сия напечата-
на в Вильне, около 1525 года; ибо оттиск и буквы совершенно
сходны с Апостолом и Канонником, изданными Скориною.
Экземпляр сей случайно куплен в Москве, апреля 1811 года в
лавке у торгующего старыми книгами, за 4 рубли. До сего вре-
мени неизвестно было в России о сем издании...»6
3.	ОППОНЕНТ КНЯЗЯ ЩЕРБАТОВА
На очередное заседание Общества истории и древностей
российских, проходившее 2 мая 1811 года, Калайдович явил-
ся, имея при себе пять старинных русских монет, которые на-
меревался внести в качестве дара в минц-кабинет Общества.
Монеты были все редкостные, почти неизвестные коллекцио-
нерам. Одна была выбита еще при татарах; другая — в «госпо-
дине Великом Новгороде» во времена его вольности; третья и
четвертая, с надписью «Царь и великий князь Дмитрий Ива-
нович всея Руси» (то есть Лжедмитрий) — в начале XVII века,
в так называемое Смутное время; пятая — в средневековой
Москве.
Пока диковинки ходили по рукам, вызывая оживленный
обмен мнениями, Калайдович вручил председателю Общества
Платону Петровичу Бекетову несколько исписанных листков,
сшитых тетрадкой. На первом значилось: «Замечания на ста-
тью князя Щербатова об одной российской монете».
Сидевший рядом попечитель Московского университета
Павел Иванович Голенищев-Кутузов, ревностно посещавший
все заседания, заинтересованно потянулся к тетрадке.
— О какой монете идет речь?
— О той, — отвечал Калайдович, — что хранится в Петер-
бурге в Кунсткамере под номером девять. Князь Щербатов да-
тировал ее концом XIII века. Я считаю, что монета много мо-
ложе и относится всего лишь к концу XV!
Голенищев-Кутузов недоверчиво поднял бровь: представ-
лялось маловероятным, чтобы маститый историк мог оши-
биться на двести лет.
— Какими вы располагаете доказательствами? — Тут же,
не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: — Вы сами-то ви-
дели ее?
— Да. Два экземпляра. Монета серебряная. На одной ее
22 <XD
стороне — сидящий на стуле голый человек, с посохом в пра-
вой руке и кошелью с деньгами — в левой, на другой — над-
пись. Щербатов читал ее как «Росто... жена безумна... че», я чи-
таю — «Жана Безуна съ чело»!
— Вот как! — неопределенно хмыкнул Голенищев-Куту-
зов. — Принесите-ка мне эту монету!
Калайдович растерялся.
— Боюсь, я не смогу выполнить вашу просьбу. Монета наи-
редчайшая. Науке известны всего три ее экземпляра: один в
Кунсткамере в Петербурге, два других — собственность про-
фессора Баузе. Но он даже на секунду не выпустит их из свое-
го минц-кабинета — настолько он ими дорожит.
— Как же быть? — спросил Голенищев-Кутузов.
— В моем «Замечании», — нашелся Калайдович, — содер-
жится рисунок с одной из монет, хранящихся у профессора
Баузе.
Выполненный пером рисунок с большой точностью пере-
давал аверс и реверс монеты. На аверсе ее, действительно, был
изображен голый человек на стуле, на реверсе просматрива-
лась надпись: «Жана Безуна съ чело».
— Что означает? — осведомился Голенищев-Кутузов.
— Жан Безун — денежный мастер. В Россию он прибыл
при великом князе Иване Васильевиче. Здесь принял «гречес-
кий закон». По поручению князя ездил послом в Рим за царе-
вной Софией Палеолог. В отечественной истории он более из-
вестен под именем Ивана Фрязина...
— А-а! — понимающе протянул Голенищев-Кутузов.
— Объяснение рисунку, как мне кажется, может быть такое.
В XV веке на Руси каждый денежный мастер имел право чека-
нить на монетах всякие изображения, какие его душе угодны...
— Однако голый человек — не совсем подходящая фигура
для денег?
— Верно. Но данная монета, судя по всему, не находилась в
обращении, а являлась как бы памятным знаком. Смысл же
изображения таков: сам творю деньги, но гол как сокол; наг
пришел в мир — наг и уйду!
Началось заседание — и разговор поневоле прервался.
По окончании заседания Голенищев-Кутузов остановил ба-
рона Фитингофа, обладателя одного из лучших в Москве
минц-кабинетов, и попросил достать для прочтения «Рассуж-
дения» князя Щербатова.
Барон с готовностью выполнил просьбу.
23 <XD
На следующий день Голенищев-Кутузов держал в руках
щербатовский трактат «Опыт о древних российских монетах»,
опубликованный в «Академических известиях» в 1780—
1781 годах. Несколько страниц он посвятил монете с надпи-
сью «Ростовка жена безумная».
«Князь Федор Ростиславович Смоленский, — объяснял он
странную надпись, — разделясь с братьями, получил весьма
малый надел. Но вскоре душевные его дарования и само стече-
ние обстоятельств возвели его на престол Ярославского кня-
жения путем женитьбы на осиротевшей княжне. Оставив же-
ну, князь уезжает в Орду. Здесь он полюбился ханше, которая
предложила ему руку своей дочери. Будучи «довольно добро-
детелен», князь сохранил верность супруге. Возвратясь через
три года домой, он узнает, что жена его умерла, родив ему сы-
на. Но злая теща «вооруженной рукой» не пускает князя в
Ярославль, и ему приходится, «не хотя против тещи воевать»,
возвратиться в Орду, где он и женится. В память его приклю-
чений отчеканены монеты, на которых теща изображена сидя-
щей на стуле с мечом в руке, и притом — «в ругательство» —
нагою. Другую сторону чеканили татарские мастера, и над-
пись получилась у них неважно: «Росто... жена безумна... че»7.
— Любопытно, — обмолвился Голенищев-Кутузов и спро-
сил у Фитингофа, верно ли, что у профессора Баузе хороший
минц-кабинет.
— Лучший в Москве, — подтвердил тот. — Даже замеча-
тельное нумизматическое собрание графа Мусина-Пушкина в
чем-то уступает ему. Недаром же в свое время его хотел приоб-
рести императорский Эрмитаж. Но по каким-то причинам
сделка не состоялась.
— Ну как можно сравнивать минц-кабинет Мусина-Пуш-
кина с каким-либо другим! — удивился Голенищев-Кутузов. —
Одно только «съребро Ярославле», находящееся у него, пере-
тянет целые сонмы других нумизматических редкостей. Столь
древней отечественной монеты ни у кого нет!
— Не скажите, — с загадочной улыбкой возразил Фитин-
гоф. — У профессора Баузе имеется еще более древняя рус-
ская монета — «сребреник Владимира»!
— «Сребреник Владимира»? О такой монете я ничего не
слышал! Отведите-ка меня к профессору Баузе.
— Поздно спохватились. «Сребреник Владимира» от Фе-
дора Григорьевича Баузе уже перекочевал ко мне!..
История с монетой, хранящейся в петербургской Кунстка-
24 <dD
мере, убедила Голенищева-Кутузова в глубоких познаниях и
научной пытливости Калайдовича. 19 сентября 1811 года в де-
вятнадцатилетнем возрасте его избрали членом Общества ис-
тории и древностей российских. Ничего подобного не случа-
лось ни раньше, ни позднее.
4.	«РУССКИЕ ДОСТОПАМЯТНОСТИ»
Еще в 1806 году внимание всех любителей отечественных
древностей привлек исследовательский труд Александра Ни-
колаевича Оленина — «Письмо к графу Алексею Ивановичу
Мусину-Пушкину о камне Тмутороканском, найденном на ос-
трове Тамане, в 1792 году». Книга была издана роскошно: на
отличной белой бумаге, с гравюрами.
Российских нумизматов особенно заинтересовал один ри-
сунок, помещенный внизу двадцать восьмой страницы и яв-
лявший собой изображение лицевой и обратной сторон древ-
нерусской монеты, принадлежавшей Мусину-Пушкину. На
обороте ее явственно просматривалась надпись «Съребро
Ярославле».
В подписи к рисунку говорилось: «С одной стороны моне-
ты представлен святой Георгий с венцом на главе, плечи его
покрыты хламидою, из-под которой видна часть брони; на ле-
вой руке у него щит, в правой — копье. В поле по обеим сторо-
нам поставлены следующие буквы: «ОГЕ УПО», что надобно
читать по примеру греческих надписей над иконами того вре-
мени: «О АГЮЕ ГЕОРГЮЕ» — «святой Георгий». С другой
стороны имеется следующая круговая надпись: «+ЯРОСЛАВ-
ЛЕ СЪРЕБРО». Посреди той надписи представлен знак, по-
добный трезубцу, или обращенные вверх хоругви. Но то или
другое, я не осмеливаюсь определить; равным образом, как и
значение трех литер «М» (мыслете), «А» (аз) и «Н» (иже), по-
ставленных в верху и по бокам монеты»8.
В последующем многие отечественные нумизматы занима-
лись дешифровкой загадочных «литер». Изрядно поломал го-
лову над «съребром Ярославле» и Карамзин.
Поначалу он предположил, что это числительные буквы:
М — 40, А — 1, Н — 8. В совокупности они составляли число
4018, которое, однако, не имело никакого смысла. Поэтому его
мысли направились по иному руслу. Он решил: а что, если эти
буквы не славянские, а греческие. В таком случае последняя
буква не «Н», а — «N» (наш). Тогда греческая надпись могла
Cfcj 25 <ХО
читаться, как «МЕГАЛОУ APXONTOS АРГУНОМ», то есть
«Великого архонта монета». Греки именовали русских князей
архонтами.
«Греческую» версию историографа решительно отверг
Платон Петрович Бекетов. В противовес он предложил свою.
Обращаясь к участникам заседания Общества истории и древ-
ностей российских, он пылко говорил:
— Три буквы на обороте «съребра Ярославле», как началь-
ные, не позволяют вложить в них какой-нибудь смысл, а вот
как числительные имеют нагрузку.
— Не вы ли сами отвергли мою версию? — вскипел Карам-
зин.
— Да, отверг. Потому что вы начинали рассматривать над-
пись с боковой «М», а нужно — с вершинной «А». В таком слу-
чае получается... 1048 год. Ведь «А» — это и 1000!.. Словом,
при моем способе прочтения «литер» получается, что монета
чеканена при Ярославе Мудром, а именно в 1048 году! Я даже
имею предположение, почему конкретно в этом году у нас на-
чалась чеканка монет...
Все участники заседания, словно по мановению волшебно-
го жезла, замерли на своих местах, боясь пропустить хотя бы
слово.
— В истории под сим годом, — продолжал Бекетов, — зна-
чится только одно достопамятное происшествие: брачный со-
юз великой княжны Анны Ярославны с Генрихом Первым, ко-
ролем французским. Это событие дает повод к довольно веро-
ятной догадке о причине чеканки монеты. Великий князь
Киевский, ожидая к себе послов французских, хотел кроме да-
ров богатых приготовить для знатных гостей и такие подарки,
которые подносились при дворе византийских императоров.
Он приказал отчеканить некоторое количество серебряных
монет для раздачи их сватам из Франции...
По залу заседания пронесся одобрительный шумок: версия
представлялась весьма правдоподобной.
— Мое открытие, — повернулся Бекетов в сторону Карам-
зина, — устраняет все возражения, выдвигаемые против «съре-
бра Ярославле» как против ходячей монеты. Оно — не деньги!
И потому «съребро» не было упомянуто Нестером в летописи.
Редкость монет объясняется тем, что большая их часть была
вывезена французским посольством к себе на родину. В Рос-
сии их осталось небольшое число: лишь те, что великий князь
пожаловал приближенным особам.
Qfcj 26 <XD
С этими словами Бекетов опустился в кресло.
Участники заседания обернулись к Мусину-Пушкину,
ожидая его реакции.
— Аргументы убедительные, — произнес тот негромко, — за
исключением одного. При вершинной литере «А» нет знака,
заставляющего видеть в ней числительную букву, равную ты-
сяче!
Бекетова ничуть не смутило это замечание.
— Верно, нет, — согласился он. — Знак, очевидно, был, но
стерся. Впрочем, суть дела от этого не меняется. На печати од-
ного Византийского патриарха год «АХ10» также не имеет ты-
сячного знака. Стало быть, такие опущения допускались и не
мешали принимать буквы за числа.
Еще более серьезное возражение последовало со стороны
Карамзина.
— Поначалу так же, как и Платон Петрович, — сказал он, —
я думал, что буквы на реверсе «съребра Ярославле» числи-
тельные. Но потом засомневался. Не верю в это и сейчас.
Трудно допустить, чтобы «А», «М», «Н» означали 1048 год.
Ведь в ту пору летосчисление в России велось не от Рождест-
ва Христова, а от сотворения мира.
И снова Бекетов, к удивлению многих, не стушевался, хотя
вступил в поединок с наисильнейшим противником.
— Против замечания уважаемого Николая Михайловича
трудно что-либо возразить, — начал он, как бы собираясь с
мыслями. — Летосчисление, действительно, велось от сотворе-
ния мира. Однако при сношениях с иностранными державами
встречаются в официальных бумагах исключения. Так, в дого-
воре смоленского князя Мстислава Давидовича, заключенном
с Ригой, означен 1228 год, а не 6736-й! Поэтому на «съребре
Ярославле», приготовленном в дар иностранным послам, год
означен от Рождества Христова.
Никто не верил, что можно будет объяснить необъяснимое,
поэтому за свою речь Бекетов был вознагражден одобритель-
ными возгласами.
Чувствуя себя триумфатором, Бекетов объявил, что готов
выплатить десять тысяч рублей всякому, кто доставит ему
«съребро Ярославле».
Об этом заявлении Бекетова долго потом говорили в
Москве. Уж слишком высокой представлялась назначенная
цена за небольшую серебряную монету. Тогда многие антиква-
рии бросились на розыски «съребра». Но поскольку в корот-
27 <XD
кий срок других экземпляров монеты не удалось обнаружить,
то страсти как-то сами собой улеглись.
К так и не решенной проблеме российских нумизматов за-
ставил вернуться Калайдович. Неоднократно разглядывая в
книге Оленина снимок с «съребра Ярославле», он пришел к
выводу, что и Бекетов, и Карамзин в равной степени ошибают-
ся при оценке «литер» на обороте монеты. Выдвинутая им ги-
потеза была совершенно неожиданной.
Испытывая непреодолимую потребность поделиться сде-
ланным открытием, Калайдович устремился к своему универ-
ситетскому наставнику профессору Баузе.
Старый профессор хворал. Но перед ним на столе, как все-
гда, лежали развернутые книги. Увидев Калайдовича, он издал
радостное восклицание.
— Вот молодец, что пришел! Взгляни-ка! — и кивнул на
старинный манускрипт.
Калайдович по почерку узнал знаменитый Пролог 1229 го-
да. Манускрипт был раскрыт на послесловии, ниже которого
находилась надпись, сделанная на «корельском языке», как го-
ворил антикварий Ферапонтов:
МЛЦЪ ШЪ1А томлцюъ
имен съ1шви нугипу
ромълтую КЛТ0Х6 и
ниледь тоигяшви тё
пицу ЛИЮ ЯРИПЪ.
Не понимая, куда смотреть — то ли на послесловие, то ли
на «корельскую тарабарщину», — Калайдович глянул на Ба-
узе.
— Сия надпись — крепкий орешек, — подзадоривал его Ба-
узе. — Я столько лет бился, да так и не раскусил. А вот теперь
понял, в чем дело. Читается она так:
РЯДЪ БЪЮ КОРАБЛЬ,
П6Р6ПЛЪ1ВШИ пучину
морьскую, ТЯК0Ж6 и
писець кончивши
книгу сию, аминь.
Калайдович восхищенно глянул на Баузе.
— Профессор, как вам это удалось?
28 <XD
— Удалось. Принцип тарабарщины довольно прост. Глас-
ные в словах остаются на своих местах, а согласные подменя-
ются другими в соответствии с «ключом»: так, вместо «б» пи-
шется «щ», вместо «в» — «ш», вместо «г» — «ч».
Калайдович с огорчением признался, что, пожалуй, никог-
да бы не проник в этот секрет.
Баузе усмехнулся.
— Я бы тоже, если б не случай.
И снял с полки манускрипт XVII века под названием «Ал-
фавит». В нем содержался «ключ» к тайнописи. Первые три
строки «ключа» были написаны тарабарским языком, а три
последние — обычным:
1.	тпичл нона зецомя ишшюшя
2.	демтши нмесэцммхешя чодноцпя
з.	гко ш 8лк8хпе хесевонослтой
4.	книга пом Федора Иванова
з. церкви прбовражешя господня
6. что в устюжне жеаезополской
— Мое открытие, хоть маленькое, но весомое! — похвастал-
ся Баузе.
И вот тогда-то в ответ Калайдович сообщил о своей до-
гадке.
— В буквах «М», «А», «Н» на обороте «съребра Ярослав-
ле», — сказал он, — Бекетов видит числительные буквы, озна-
чающие 1048 год, Карамзин — начальные буквы фразы «вели-
кого архонта монета». А вот я уверен, что на обороте монеты
некогда была еще одна, четвертая буква, там, где теперь глубо-
кая щербина. Я даже догадываюсь, какая... «И». Вся же над-
пись из четырех букв означает «аминь»!
Баузе признал предположение справедливым. Но тут же
посоветовал не спешить с его обнародованием.
— Ученые мужи порой бывают очень обидчивы. Единст-
венно, что ты можешь себе позволить, так это крайне осторож-
но высказать возможность существования на цельном экземп-
ляре «съребра Ярославле» четвертой литеры, а вот какой... ни
слова!
— Я так и поступлю, профессор! — заверил Калайдович. —
Однако не вы ли сами учили меня быть смелым в науке!
— Смелость ученого — прозорливость! — отпарировал Ба-
узе.
29 <^D
От своего университетского наставника Калайдович на-
правился к своему давнему приятелю Матрунину, горя жела-
нием поскорее сообщить ему ошеломляющую весть, что «ко-
рельский язык» наконец-то дешифрован.
Матрунин порадовался этому известию.
— О научном открытии Баузе, — посоветовал он, — надо бы
возвестить на всю Россию.
Калайдович обрадованно подхватил.
— Несомненно. Сейчас при Обществе истории и древнос-
тей российских затевается сборник. В нем я помещу описание
Пролога с надписью на «корельском языке» и ее дешифров-
кой.
Председатель Общества Бекетов поддержал идею. А вот
Карамзин неожиданно отнесся к ней с прохладцей.
— Конечно, открытие Баузе очень любопытно, — сказал
он, — но куда полезнее начать журнал с публикации произве-
дений наших древних писателей, о которых мы имеем пока
весьма смутное представление. В Патриаршей ризнице хра-
нится Кормчая XIII века, в которой наряду с уставами вселен-
ских и поместных соборов содержатся оригинальные творе-
ния наших первых писателей — «Послание Иоанна митропо-
лита русского», современника Нестора, «Правило Кирилла
митрополита русского», «Устав новгородского князя Свято-
слава». В этом же манускрипте находится и наиболее полный
из известных мне списков «Правды Русской». Хотя до сей по-
ры этот важный юридический документ издавался уже шесть
раз. Но, я думаю, не грех издать и в седьмой!
Со своей стороны Бекетов предложил включить в сборник
произведение XI века — Послание архиепископа Луки к бра-
тии.
— Этот Лука был епископом в Новгороде с 1036 по
1056 год, три года провел в заточении.
Научный комментарий к Посланию Луки вызвался сде-
лать профессор Роман Федорович Тимковский.
— Только нужно делать не мешкая, — напомнил Калайдо-
вич, — Послание Луки открывает сборник как наиболее древ-
нее изо всех сочинений. Платон Петрович датирует его XI ве-
ком.
— Вот как, — протянул Тимковский. — По ясности и чисто-
те слога я бы его отнес к XII веку. Автор Послания — епископ
Лука Ростовский.
От себя Тимковский посоветовал взять в сборник малоиз-
Cfcj 30 <XD
вестный фрагмент Степенной книги, повествующей об исто-
рии России.
— В предисловии к Степенной книге, — продолжал он, —
издатель ее Герард Миллер говорит, что не мог отыскать в спи-
сках окончания этого сочинения, поэтому печатает его в со-
кращенном виде. Но в манускрипт, подаренной Московскому
университету Павлом Григорьевичем Демидовым, вложена
выписка окончания Степенной книги.
Список сочинений, предполагаемых для включения в
сборник «Русские достопамятности», быстро рос. Все члены
Общества истории и древностей российских предлагали свою
помощь. Калайдович в те дни посетил немало частных библи-
отек и осмотрел множество древних рукописных книг. Но ото-
брал для опубликования лишь один фрагмент из Хронографа,
принадлежавшего А. В. Карцеву, — о хлебной мере, действо-
вавшей в голодном 1601 году.
10 ноября 1811 года на шестом заседании Общества Калай-
дович огласил список, включавший шестнадцать различных
статей для будущего сборника «Русские достопамятности».
Первые листы сборника были отпечатаны в начале
1812 года. Но целиком сборник «Русские достопамятности»
вышел по ряду причин только в 1815 году. На титульном лис-
те не было указано имени Калайдовича — составителя и редак-
тора. Почему? Об этом будет рассказано особо.
5.	С ПОМОЩЬЮ КАРАМЗИНА
Получилось так, что невольным инициатором создания при
Московском университете Общества истории и древностей
российских выступил немецкий историк, в прошлом член Пе-
тербургской Академии наук, Август Людвиг Шлёцер. В1802 го-
ду он выпустил в Гёттингене двухтомный труд под названием
«Русские летописи, на коренном славянском языке, сравнены,
переведены и объяснены Августом Людвигом Шлёцером».
В России «Русские летописи» произвели чрезвычайный
эффект. Знающие немецкий язык читали и перечитывали кни-
гу. Не знающие в нетерпеливом ожидании выхода из печати
перевода жадно внимали пересказу содержания важного для
изучения отечественной истории сочинения.
Экземпляр шлёцеровских «Русских летописей» не без уча-
стия государственного канцлера графа Николая Петровича
Румянцева, большого любителя истории, был представлен
31 <40
Александру I. Тогда же в Гёттинген был отправлен император-
ский рескрипт с драгоценным перстнем. Несколько позднее
Шлёцер стал кавалером ордена святого Владимира IV степени
и дворянином Российской империи. Ему присвоили герб, на
котором изображен монах с развернутой перед ним на крас-
ном поле серебряной книгой с надписью: «Нестор». Под щи-
том шла надпись: «Лета вечная помянухъ».
Со своей стороны Шлёцер, желая показать, что он не на-
прасно удостоен высокой награды, обратился к русскому пра-
вительству с предложением «соучаствовать с российскими
учеными в критическом издании древних русских летописей».
Александр I поддержал начинание и велел организовать для
выполнения идеи Шлёцера Общество при Московском уни-
верситете.
Весной 1804 года при Московском университете было об-
разовано Общество истории и древностей российских, деви-
зом которого стали слова, начертанные на гербе Шлёцера:
«Лета вечная помянухъ».
Своей главной задачей новообразованное Общество ви-
дело издание Несторовой летописи по Лаврентьевскому
списку.
Между тем Карамзин, в 1803 году назначенный официаль-
ным историографом России, продолжал упорно трудиться над
первым томом «Истории государства Российского». Ему уда-
лось успешно решить много сложных вопросов, касающихся
начала бытия русского народа. Но один из главных вопросов
не поддавался разрешению. И тогда Карамзин решил обра-
титься за помощью к научной общественности.
3 июня 1805 года в «Московских ведомостях» появилось
объявление:
«Нестор, летописец, говорит, что славяне, населявшие Рос-
сию, пришли с берегов Дуная из Болгарии и земли Угорской,
будучи вытеснены оттуда волохами.
Предлагается решить:
1)	Когда по всем вероятностям могло случиться сие пере-
селение?
2)	И кого Нестор называет волохами — римлян ли, ланго-
бардов, болгар или действительных волохов?»9
За лучшее и основательнейшее решение этой задачи Мос-
ковский университет определил премию в размере 250 рублей.
От себя Карамзин пообещал еще 150 рублей. Конечный срок
подачи ответных сочинений — 1 июня 1806 года.
Qb> 32
Август Шлёцер (1735—1809)
Всего было подано четыре сочинения.
Автор первого, написанного на латинском языке, полагал,
что Нестор разумел под волохами римлян, поскольку прозва-
ние итальянцев — влахи.
Автор второго сочинения — на немецком языке — считал,
что под волохами подразумеваются лангобарды.
В третьем сочинении — также на немецком языке — гово-
рилось, что волохи — это болгары и что переворот, произве-
Cfcj 33 <*D
денный в середине VII века Кубратом, дал повод к переселе-
нию славян с Дуная.
Автор четвертого сочинения — на французском языке —
ограничился рассмотрением одного из свидетельств Аммиана
Марцеллина и на основании его решил, что волохи — это рим-
ляне.
Победителем признали автора третьего сочинения, отме-
ченного глубоким знанием истории, ясностью изложения, точ-
ными ссылками на документы.
10 декабря 1808 года на торжественном собрании в Мос-
ковском университете вскрыли пакет, хранивший имя автора
сочинения-победителя. Им оказался профессор университета
Христиан Шлёцер, сын знаменитого историка. Но заслужен-
ную награду он не получил, так как по условиям конкурса чле-
ны Общества истории и древностей российских исключались
из числа соискателей.
В 1809 году Христиан Шлёцер отпечатал свой труд, на-
званный им «О происхождении славян вообще и в особеннос-
ти славян русских».
В том же году в Геттингене скончался Август Людвиг Шлё-
цер. Едва окончились занятия в Московском университете,
Шлёцер-сын поспешил на родину.
Опустелый родительский дом вызывал элегические наст-
роения. Печально перебирая отцовские бумаги, Христиан нео-
жиданно наткнулся на две древние новгородские грамоты,
представлявшие огромную историческую ценность.
Чтобы навсегда сохранить их для науки, он поручил весь-
ма искусному граверу вырезать на меди их тексты. Тогда же с
гравировальных досок сняли несколько оттисков.
По возвращении в Москву Христиан Шлёцер подарил по
оттиску каждой из грамот управляющему Архивом Коллегии
иностранных дел Алексею Федоровичу Малиновскому. Пред-
ставляли они собой небольшие полоски плотной бумаги, вы-
тянутые в ширину, с крупно начертанными буквами.
— Вот эта грамота, — сказал Шлёцер, показывая одну из
них Малиновскому, — наиболее древняя.
Текст грамоты был таков:
«От Великого Князя Андрея. От посадника Семена. От ты-
сяцкого Машка, от всего Новагорода. Се приеха Иван Белый
из Любка, Адам с Гоцкого берега, Инцяолцят из Риги, от своей
братии, от своих купцов латинского языка. И дахом им три пу-
ти горнии по своей волости; а четвертый в речках. Гости ехати
3 1777
34 $40
бес пакости, на Божии руце и на княжи и на всего Новагорода.
Оже будет не чист путь в речках, князь велит своим мужем
проводити сии гость, а весть им подати».
Ознакомившись с грамотой, Малиновский стал подробно
расспрашивать о том, что представляет собой подлинник.
— Пергамент. Писана грамота весьма чистым и четким ус-
тавом. Ни года, ни места не обозначено. Снизу привешены три
свинцовые печати, подобные тем, что бывают при папских
буллах, только несколько грубее.
— По всем признакам грамота весьма древняя, — понимаю-
ще отозвался Малиновский.
— Очень древняя. А вот к какому именно веку относится,
сказать затруднительно. Время ее написания придется опреде-
лять путем сложных умозаключений. Главнейшая зацепка —
имя князя Андрея, упомянутое в ней.
Несколько дней подряд Малиновский провел в изучении
летописей. При этом выяснилось, что первый новгородский
князь по имени Андрей — Андрей Юрьевич — правил в сере-
дине XII века.
Услышав об этом, Христиан Шлёцер просиял:
— Если моя грамота принадлежит к сему времени, то я бес-
конечно счастлив, поскольку это означает, что я нашел древ-
нейшую изо всех известных русских грамот. Ведь, насколько
мне известно, наистарейшая из имеющихся в Архиве грамот
датируется 1265 годом!
Пропустив замечание собеседника мимо ушей, словно речь
шла о чем-то несущественном, Малиновский продолжал:
— Второй князь Андрей — это Андрей Ярославич, княжив-
ший в Новгороде с 1249 по 1252 год. Впрочем, я сомневаюсь,
что грамота относится к его правлению. И вот почему. В «ар-
хивной» грамоте 1265 года упоминается про Немецкий Двор,
находившийся в ту пору в Новгороде. А здесь, — он кивнул на
«пергамент Шлёцера», — о нем нет даже малейшего намека.
Следовательно, грамота написана позднее, при Андрее Алек-
сандровиче, в 1294—1304 годах. Подобное предположение я
могу подтвердить и тем, что в грамоте упоминается посадник
Семен. Имя же посадника Семена Климковича встречается в
Новгородской летописи 1303 года. Это лишний довод в поль-
зу того, что грамота эта — начала XIV века.
Но и такой вывод вполне удовлетворял Христиана Шлёце-
ра: шутка ли, его грамоты всего лишь на четыре десятка лет
моложе тех, что признаны наидревнейшими!
35
А. Ф. Малиновский
Известие о двух древних новгородских грамотах, принад-
лежащих ему, и толкование их текста Христиан Шлёцер поме-
стил в декабрьских книжках «Вестника Европы».
Калайдович внимательно ознакомился с сообщением
Шлёцера и поспешил к Карамзину, чтобы узнать его мнение.
— Я весьма обрадован открытием этих драгоценностей, —
отвечал на расспросы Калайдовича историограф. — С оттиска-
ми грамот, поднесенных Шлёцером Архиву, я ознакомился у
Малиновского. Грамоты подлинные. Особенно интересна пер-
вая. При чтении ясно видно ее назначение. Это — пропуск,
данный трем иностранцам на проезд по новгородской земле.
Но кто они таковы и зачем приезжали в Новгород — объяс-
нить трудно. Ни в самой грамоте, ни в летописях об этом ни-
чего не говорится.
3*
36
— Шлёцер считает, что иноземцы привезли текст предва-
рительного договора, который предполагалось заключить
между ганзейскими торговыми городами и Великим Новгоро-
дом в лице князя Борхрама. Договор этот хранится в архиве
города Любека...
— В существовании договора я не сомневаюсь. И Дрейер, и
Сарторий, упоминавшие о нем в своих трудах, — серьезные
ученые. Меня смущает другое. Шлёцер видит в Борхраме кня-
зя Бориса Андреевича — сына упомянутого в грамоте Андрея,
который точно в сие время княжил в Новгороде. Но я сомне-
ваюсь в правильности толкования Шлёцера.
— Почему? — встрепенулся Калайдович.
— Уж очень несходны имена Борхрам и Борис. Я думаю,
что за Бохрамом скрывается искаженное имя Варфоломей.
Сопоставление показалось Калайдовичу несколько натя-
нутым, искусственным.
— Неужто не улавливается связь? — удивился Карамзин. —
Всякому известно, что в просторечии Варфоломеев зовут Ва-
хромеями. Так, вероятно, говорили и новгородцы. Да и теперь
малороссы вместо Ерофей, Ефрем, Парфений говорят — Еро-
ха, Охрем, Пархом... А от Вахромея до Бахромея и Борхрама
совсем близко. В Новгородской летописи 1331 года упомина-
ется посадник Варфоломей Юрьевич. Скорее всего, о нем идет
речь в грамоте, сохраняющейся в любекском архиве.
— Стало быть, шлёцеровская грамота никакого отношения
не имеет к «договору, заключенному с Борхрамом»?
— Никакого. Его грамота дана иноземным гостям, то есть
купцам. А купцы навряд ли могли вести дипломатические пе-
реговоры.
Доводы Карамзина Калайдович положил в основу своей
статьи «Замечания на. объяснения двух грамот Новгород-
ских», появившейся в февральском номере «Вестника Евро-
пы».
Одним из первых с этой довольно едкой статьей ознако-
мился Христиан Шлёцер. А ознакомившись, бросился к Каче-
новскому.
— Во-первых, — запальчиво начал Шлёцер, — предположе-
ние, что имена Борхрам и Борис схожи, за которое на меня так
накинулись, принадлежит не мне, а другим ученым, в числе
которых находится и мой покойный родитель. Причин, поче-
му они думали так, я не могу привести... Признаюсь, меня
сильно увлекла мысль связать найденную мною грамоту с лю-
37
бекской. Ведь имя Борхрама не имеет сходства ни с каким дру-
гим именем князей, кроме как с именем Борис. Хотя, впрочем,
и оно неблизкое... Главное же, эта статья имеет такой возмути-
тельный тон! Я искренне начинаю жалеть, что открыл миру
эти две древние грамоты и взялся за их истолкование... И кто
бы меня поучал! Этому Калайдовичу, как я выяснил, нет еще и
двадцати лет!
— Со всеми положениями этой статьи согласен Карам-
зин, — спокойно заметил Каченовский. — Он-то и надоумил
Калайдовича, что Борхрам — это Варфоломей.
Христиан Шлёцер сразу успокоился: авторитет Карамзина
довлел над всеми.
6.	НАУКА НЕ ЛЮБИТ ТОРОПЛИВОСТИ
В конце марта 1812 года в Общество истории и древнос-
тей российских от харьковского профессора Гавриила Успен-
ского поступила небольшая бандероль, содержавшая прост-
ранное письмо и мелкую монету, вложенную в картонную ко-
робочку.
Монета была литая, из красной меди. С одной стороны на
ней был изображен крест и при нем две точки-бусинки, с дру-
гой — буква «В».
В сопроводительном письме говорилось: «Я думаю, что
монета сделана во время великого князя Владимира Свято-
славича. Догадку свою основываю на следующем: сей госу-
дарь первый, как известно, утвердил в России христианство,
для ознаменования чего изображен здесь крест, на особом
подножии утвержденный. Крест сей вместе с поставленными
по обеим сторонам его точками знаменует, может быть, три
главнейшие богословские добродетели: Веру, Надежду и Лю-
бовь, то есть веру означает крест, а две точки — другие две до-
бродетели. (Их наипаче старались внушать новообращенным
христианам.) На обороте монеты буква «В» знаменует имя
его: Владимир, или Василий, как он наречен был во святом
крещении»10.
Разные суждения высказывались в Обществе по поводу
присланной монеты. Кое-кто склонялся к мысли, что она дей-
ствительно выбита при Владимире. Калайдович, присутство-
вавший при этих спорах, не мог отделаться от мысли, что он
уже где-то видел подобную монету.
Профессор Баузе, с которым он поделился своими сомне-
38
ниями, без долгих разговоров достал с полки книгу. То было
сочинение Льва Савельевича Вакселя «Изображения русских
памятников древности, найденных на берегах Черного моря»,
изданное в Петербурге в 1801 году.
— Открой-ка тринадцатую таблицу, — сказал он, передавая
книгу Калайдовичу.
И верно, на указанной таблице находилась мнимая Влади-
мирова монета и еще четыре весьма сходные с ней: также с
крестом и буквой «В».
— Монета, присланная из Харькова, — едко бросил Бау-
зе, — которую все вы в Обществе готовы были признать древ-
нерусской, на самом деле... генуэзская!
Как Калайдович подосадовал тогда, что не обременил себя
научным поиском, а сразу бросился советоваться, отчего и по-
пал впросак.
Это раздражение, водившее его рукой, когда он писал ста-
тью для «Вестника Европы» о старинной монете, найденной в
Харькове, ясно проглядывало в каждой строке: «Хотите ли
знать, как доказывается то, что монета эта сделана при Влади-
мире Великом? «Первое: что на ней изображен крест, на осо-
бом подножии утвержденный, а Владимир, как известно, ут-
вердил в России христианскую веру». Благодаря столь важно-
му открытию мы будем помнить, что все монеты с
изображением утвержденных крестов относятся к государям,
утвердившим христианскую веру. Второе: «крест и точки, по
обеим сторонам его стоящие, знаменуют, может быть, три
главнейшие добродетели: Веру, Надежду и Любовь». У меня
есть монета, на которой изображенные семь точек, вероятно,
означают семь смертных грехов. На гривенниках Петра I пред-
ставлено их десять. Должно думать, что под сим скрываются
десять заповедей, данных Моисею. И третье: «на обороте мо-
неты буква «В» знаменует Владимир, или Василий, как князь
наречен был в святом крещении». Последнее открытие столь
важно, что надлежало бы попытать, не гораздо ли древнее сия
монета и не должно ли ее относить к вавилонскому идолу Ва-
алу, которого имя также начинается с буквы «В»?
Дозволим себе сказать, что, нашедши такую редкость, нуж-
но бы хорошенько рассмотреть ее, а потом уже дать о ней суд
свой просвещенным читателям»11.
Эта отповедь появилась в десятом, майском номере журна-
ла. Бедный профессор... Он, пожалуй, как и Христиан Шлё-
цер, не раз пожалел, что из тьмы забвения извлек этот древний
39
памятник культуры и вознамерился на благо людям истолко-
вать свою находку
Что поделаешь, Калайдович был молод. А молодость часто
бывает беспощадна. И к себе, и к другим.
7.	ВОПРОС ПЕТРА КАЛАЙДОВИЧА
Параллельно с Обществом истории и древностей россий-
ских при Московском университете действовало Общество
любителей российской словесности, возникшее 6 июля
1811 года.
В тот день в актовом зале университета собрались лица,
пожелавшие стать членами вновь организуемого Общества
любителей российской словесности. В основном это были
университетские профессора: Алексей Федорович Мерзля-
ков, Михаил Трофимович Каченовский, Роман Федорович
Тимковский, Антон Антонович Прокопович-Антонский.
Между ними в креслах восседали большой любитель изящ-
ной словесности Дмитрий Иванович Вельяшев-Волынцев и
популярный московский баснописец Василий Львович Пуш-
кин. Всего же на учредительное собрание пришел двадцать
один человек.
Попечитель университета Павел Иванович Голенищев-Ку-
тузов огласил высочайше утвержденный устав Общества, за-
тем предложил избрать председателя. Все единодушно указа-
ли на директора Благородного пансиона при университете
Антона Антоновича Прокоповича-Актонского, автора образ-
цового по языку и содержанию трактата «О воспитании», со-
трудника различных журналов.
Прокопович-Антонский поблагодарил за оказанную ему
честь.
— Свое вступление на этот высокий пост я хочу ознамено-
вать важным начинанием. На мой взгляд, в зале заседаний не-
пременно должна быть кафедра, с которой будут читаться раз-
ные доклады и сообщения.
За кафедру краснодеревщик затребовал семьдесят рублей,
которые тут же получил.
Первое заседание Общества любителей российской сло-
весности прошло сразу же после окончания летних каникул в
университете — 29 сентября 1811 года. На нем Прокопович-
Антонский произнес подобающую случаю речь: «О преимуще-
ствах и недостатках российского языка».
40
Затем статский советник Александр Петрович Курбатов
вручил свой дар Обществу — рукопись Сатир Антиоха Канте-
мира с собственноручными замечаниями автора в тексте. Изъ-
явив признательность почтенному посетителю, председатель
передал манускрипт Мерзлякову, чтобы тот сличил текст ру-
кописи с печатными Сатирами и доложил свои выводы на сле-
дующем заседании.
На втором заседании, проходившем 28 октября 1811 года,
Мерзляков сообщил:
— По поручению Общества любителей российской словес-
ности я внимательно изучил рукопись под названием «Стихо-
творные сочинения князя Антиоха Кантемира». Не зная, были
ли другие издания сего знаменитого сатирика, я сравнивал ру-
копись с тем изданием, которое вышло при Академии наук в
1762 году, и заметил пьесы, которых нет в печатном издании.
Что же касается поправок, сделанных автором, то, чтобы их
разобрать, требуется большее время, нежели имел я. Если
угодно будет Обществу, то я примусь за эту работу.
Председатель попросил его довести начатое исследование
до конца.
Поднялся секретарь Михаил Трофимович Каченовский и
огласил список книг, принесенных в дар Обществу.
— От статского советника Курбатова — «Поучительные
слова Иоасафа, Троицкого архимандрита», числом четыре; от
действительного члена Вельяшева-Волынцева трудов его
«Словарь математических наук» в пяти томах; от воспитанни-
ков университетского Благородного пансиона — изданные
ими книги: журнал «Утренняя заря», шесть частей, альманах
«Распускающийся цветок»; от действительного члена Победо-
носцева — «Минерва», «Журнал российской и иностранной
словесности» в шести частях; от кандидата Петра Калайдови-
ча — «Славянская Библия», от кандидата Константина Калай-
довича — «Собрание речей, читанных при торжественных слу-
чаях в Московском университете по списку с 1755 по
1799 год».
На третьем заседании — 14 ноября 1811 года — Константин
Калайдович и его брат Петр удостоились чести быть приняты-
ми в Общество в ранге сотрудников. Устав Общества так опре-
делял их статус: «В сотрудники представляются действитель-
ными и почетными членами в Москве и в других городах жи-
вущие любители словесности, которые по молодым летам
своим или по роду жизни не могли еще приобресть особливой
41 <ЛО
опытности в словесных науках, но которые представят сочи-
ненные ими стихи или прозаические статьи, соответствующие
намерениям Общества, и изъявят желание трудиться вместе с
членами»12.
От заседания к заседанию росло число членов и сотрудни-
ков Общества любителей российской словесности. Умножа-
лись их сочинения, появлявшиеся в Трудах — журнале, изда-
вавшемся Обществом. Чтобы пробудить творческий огонь в
душах студентов университета и воспитанников Благородно-
го пансиона, некто, пожелавший остаться неизвестным, под-
нес Обществу двести рублей, на которые надлежало изгото-
вить две дорогие золотые медали для награждения за лучшие
прозаические и стихотворные сочинения.
В январские дни 1812 года, обходя книжные лавки в поис-
ках чего-нибудь интересного, Петр Калайдович наткнулся на
«Ироическую песнь о походе Игоря на половцев», изданную в
1800 году, — перевод «Слова о полку Игореве». По поводу
этой книги между братьями разгорелся нешуточный спор:
Петр, восхищаясь поэтическими достоинствами древней по-
эмы, видел в ней драгоценный памятник отечественной сло-
весности. Константин, отдавая должное таланту автора, дока-
зывал, что поэма — подложная.
— Я не могу уверить себя, что она принадлежит XII веку.
Откуда при тогдашнем варварстве и невежестве у автора такие
высокие мысли, возвышенные чувства! Как разительно она от-
личается своими красноречивыми выражениями от простых и
неукрашенных наших летописей!
— Если мы соглашаемся, — возражал ему Петр, — что по-
эзия у всех народов предшествовала учености и философии,
то почему же нам не верить, взявши в пример Гомера, что ге-
ний, подобно северному сиянию, является во мраке ночи? В
«Ироической песни» все представляет нам быстрое парение
гения — яркое, живое изображение картин природы и битв,
смело очерченные фигуры людей, необычные, образные срав-
нения. Главное, это — поэтическая простота, свойственная на-
родным песням и высокой поэзии. Словом, я не вижу повода
ни для каких сомнений! — заключил он твердо.
Константин, обычно пылко отстаивавший свою правоту, на
сей раз проявил выдержку.
— Справедливо говорят, — заметил он, — что слепая уве-
ренность — мать заблуждений и что лишь сомнение приводит
нас к открытию истины.
Оь? 42
— Вот как! Тогда объясни, какую услугу нам оказали уче-
ные, которые утверждают, что «Илиада» — не Гомерово творе-
ние, а являет собой собрание народных песен-рапсодий, кото-
рые певали в домах греческих вельмож слепые нищие?.. Мол-
чишь?.. Замечено, что важные и случайные открытия рождают
сомнение и недоверие. Песни Оссиана и теперь еще приписы-
ваются Макферсону. Но, невзирая на все толки ученых, Гомер
и Оссиан пребудут бессмертными. Шлёцер, знаменитый кри-
тик русской истории, уже признал свое предубежденное отно-
шение к «Ироической песни», которое основывалось только
на том, что он подозревал подлог... А ты почему думаешь, что
поэма подложна?
— По ее слову. Язык поэмы и не библейский, и не гречес-
кий, и не народный.
— Действительно, — согласился Петр, — если сравнивать
стилистику «Слова о полку Игореве» с библейскими писани-
ями, то найдем величайшую разницу. Нет в нем и речей, со-
ставленных по образцу греческого языка. Но вот насчет того,
что это не народный язык, — я решительно возражаю. Ты по-
мнишь, как начинается поэма: «Не лепо ли мы бяшешь, бра-
тие, начати старыми словесы трудных повестей». Спрашива-
ется, что означает выражение «старые словесы»? Уж не тот ли
древний славянский язык, который существовал в России до
перевода книг Святого Писания?
— Маловероятно, чтобы в XII веке, когда уже двести лет на
Руси господствовало христианство, народ мог говорить таким
архаичным языком.
— А я допускаю такое. Язык всегда следует ровными шага-
ми за гражданским образованием народа. Его изменение зави-
сит не от времени, а от стечения разных политических обстоя-
тельств, от успехов разума и просвещения. Камчадалы и те-
перь говорят точно таким же языком, каким говорили их
предки двести лет назад. Я не хочу этим сказать, что простона-
родный язык совершенно не меняется. Просто он менее под-
вержен изменениям, нежели язык городских жителей, более
образованных.
— В каком селении ты услышишь теперь разговор, близкий
по слогу «Ироической песни»? — усмехнулся Константин. —
Впрочем, главное мое возражение состоит в другом. Простона-
родный язык столь же ограничен по своим образным возмож-
ностям, сколь ограничены и познания черни. Он не может вы-
ражать тех высоких мыслей, которыми изобилует «Слово о
Оал 43
полку Игореве», не может заключать того богатства, того ве-
ликолепия, которое всюду блистает в поэме!..
— Так каким же все-таки языком написано «Слово»?
На одиннадцатом заседании Общества, проходившем
4 мая 1812 года, Петр Калайдович обратился за разрешением
своих сомнений, касающихся языка поэмы «Слово о полку
Игореве», к высокоученым членам, собравшимся в актовом за-
ле университета.
В заключение его письменного запроса говорилось: «Нако-
нец, и на то должно обратить внимание, что она писана, может
быть, на каком-нибудь областном наречии древнего языка сла-
вянского. Хотя с первого взгляда сочинитель «Песни» и пред-
ставляется нам жителем Новгорода-Северского, но желатель-
но, по соображении исторических обстоятельств, действитель-
но узнать, где она получила свое существование. Все сие, мне
кажется, достойным точнейшего исследования, которое или
разрушит наши сомнения о «Песни Ироической», или спра-
ведливо уверит нас в ее подложности»13.
Председатель нашел проблему важной и предложил «ре-
шение ее предоставить особам, участвующим в упражнениях
Общества».
8.	МОСКОВСКАЯ ВОЕННАЯ СИЛА
12 июня 1812 года французы перешли Неман. Война, кото-
рую ожидали, началась.
Под натиском многочисленного неприятеля русская армия
отступала в глубь страны. После кровопролитного сражения
пал Смоленск. Грозовые тучи надвигались на Москву, где На-
полеон намеревался продиктовать свои условия побежденной
России.
В середине июля Александр I, покинув действующую ар-
мию, появился в Москве.
Константин Калайдович присутствовал на встрече импера-
тора с москвичами в Яузском дворце. Молебное пение за спа-
сение Престола и Отечества, коленопреклонение тысяч лю-
дей, великодушные пожертвования дворянства и купечества
на защиту России, слезы Александра I — все это воспламени-
ло Калайдовича до сладостной готовности умереть за Царя и
Отечество. Захваченный общим патриотическим порывом, он
записывается подпоручиком в московское ополчение, имено-
вавшееся Московской военной силой.
Оь? 44 ЦО
Первым, кого он известил о своем шаге, был Карамзин. Ис-
ториограф жил тогда в Остафьеве, имении князя Вяземского,
что в тридцати верстах от Москвы.
Целый день они провели вместе. Прощаясь с Калайдови-
чем, Карамзин заплакал и сказал:
— Если бы я имел взрослого сына и он бы поступил так, как
ты, то я бы ничего не мог пожелать ему лучшего в это грозное
время...
2 августа 1812 года Калайдович прибыл в Коломну, где рас-
полагался 5-й пеший казачий полк, к которому был приписан.
Здесь он получил в команду 2-ю сотню 1-го батальона. В сере-
дине августа полк выступил в поход. Путь лежал на Подольск,
от него повернули к Верее, а там форсированным маршем по-
спешили к Можайску, со стороны которого доносился пушеч-
ный гром. На рассвете 26 августа подошли к Бородину.
Картина Бородинского сражения настолько потрясла Ка-
лайдовича, что и через год не изгладилась из его памяти. В сво-
ем письме родным он с волнением восклицает: «Я не в силах
описать вам этот ужасный день, кровь вся хладеет от одного
воспоминания: поражаемые тысячи, смешанные крики, стоны
раненых и умирающих, свист ядер и пуль при тысячной канона-
де орудий, потрясавшей самые небеса, составляли такой ад, что
французы поистине назвали день сей днем суда Господня...»14
Русская армия отступила.
Последующие события, менявшиеся с калейдоскопической
быстротой, так запечатлелись в сознании Калайдовича: «Не-
сколько раз становились мы в крепкую позицию, и несколько
раз обстоятельства принуждали нас ретироваться. За десять
верст до столицы решились дать сражение: одержать победу
или лечь всем у стен московских. На рассвете отправлено было
молебствие с коленопреклонением в нашем полку. Должно бы-
ло посмотреть на сие зрелище, никто не мог от слез удержать-
ся... Нашему корпусу должно было идти вперед в подкрепление
авангарда. Не успели мы отойти версты, как отдан был приказ
немедленно всей армии ретироваться чрез Москву, с известием,
что неприятель устремился на Рязанскую дорогу. Я выпросил-
ся ехать вперед. При въезде в заставу страшное уныние овладе-
ло мною... Улицы были пусты, кое-где виднелись люди... Страш-
ная туча висела и волновалась над городом, предвещая близкую
погибель. В это же время я ехал в задумчивости по Калужской
дороге; вдруг раздался крик: «Французы, французы!» Я опро-
метью поскакал в Коломенскую заставу, в которую пошла наша
Оь? 45
армия. Десница Вышняго спасла меня! Одна минута — и я бы
погиб! С четверть перехода отошедши, мы остановились. Вся
Москва была в виду. Начинало уже смеркаться; черная туча лег-
ла над городом. Вдруг из сумрака над самым Кремлем взвилась
ракета, залп пушечный сопровождал ее, и несчастная Москва во
многих местах воспылала. Сердце у нас замерло, и кровь в жи-
лах охладела, fl в жизнь мою не чувствовал такого исступления.
Минута сия скоро прошла, но мы, подобно несчастным изра-
ильтянам, горько плакали, видя разрушение своего Иерусали-
ма: черный дым, взвиваясь клубами к облакам, помрачил небо...
В продолжение двух плачевнейших недель, когда отчаяние, со-
единясь с поношением, голод с безмерною усталостию грызли
наше сердце, солнце не смело показать лучей своих, отвращая
взор свой от нас, несчастных... Мы делали переходы ужасные.
Пробуждаясь в два часа ночи с грохотом барабана, мы бежали,
сами не зная куда, делая в день от 40 до 60 верст... Ах, чего стои-
ли мне слякоть, дожди и морозы! Два раза силы меня совершен-
но оставляли, два раза я был близок к смерти, но Промысл Вы-
шний явно хранил меня... Мы взяли путь на Калужскую дорогу
и несколько раз приготовлялись дать сражение, но по новой
французской тактике неприятель никогда не шел на батареи, а
пробирался стороною лесами. Под селением Чириковом завя-
залось небольшое дело. Нам должно было защищать переправу
при одной речке; два дни лежали мы в кустах, а на третий вышла
перестрелка. Признаюсь, что трудно смотреть с вольным духом,
когда пули вырывают ряды, и ожидать себе подобной участи...
За сто верст от Москвы, на берегу реки Нары, близ села Тарути-
на, остановились мы в крепкой позиции, и можно сказать, что,
стоя три недели, совершенно поправились. Надежда блистала
на лице каждого... К Ярославецкому делу мы пришли ночью. Го-
род был зажжен, и с обеих сторон была сильная канонада. На
другой день нас едва не отрезали. Тут мы надолго расстались с
нашим обозом, все оборвались и терпели такую нужду, что лег-
че было достать кусок золота за бесценок, нежели кусок хлеба.
Преследуя стремительно бегущего без памяти неприятеля, мы
были свидетелями ужаснейших явлений... И ноября, поздно
вечером, мы прибыли в Оршу: одна сторона была выжжена, за-
днепровская еще дымилась. Улицы и переулки были завалены
трупами и лошадьми... Я принимал на себя все должности: ез-
дил курьером в Вильно, Витебск и Минск, управлял гошпита-
лем, был депутатом по следственным делам, исправлял долж-
ность плац-адъютанта. В сие время горестная Орша представ-
Оал 46
ляла плачевное зрелище: в два месяца лишились мы более
600 лучших воинов и 6 офицеров...»15
И июня 1813 года полк, в котором служил Калайдович,
выступил из Орши на восток. Двигались по Смоленской доро-
ге, встречая повсюду страшное опустошение. Через месяц пу-
ти достигли Москвы.
Все достояние Калайдовича, вернувшегося из победонос-
ного похода, составляли военный мундир да рубашка. Сам он
шутливо говорил:
— Моя награда — общий на голубой ленте знак и утешение,
что я сделал доброе дело, в котором я никогда не буду раскаи-
ваться.
9.	ИВАН ФЕДОРОВ, ПЕРВЫЙ МОСКОВСКИЙ
ТИПОГРАФЩИК
Москва встретила Константина Калайдовича пепелищами.
Сгорел и родительский дом, бывший у Тверских ворот в Пала-
шах. Сгорел, по свидетельству очевидцев, на четвертый день
по вступлении неприятеля в город. Огонь пожара был столь
силен, что предметы старины из камня и металла в его коллек-
ции спеклись в единую плотную массу.
Многие ополченцы, вернувшиеся в ту пору в Москву, ока-
зались в бедственном положении. Эта чаша, по счастью, мино-
вала Калайдовича. Его принял с распростертыми объятиями
давнишний знакомый, преемник Карамзина на посту издателя
журнала «Вестник Европы» Михаил Трофимович Каченов-
ский, живший у Пимена в Ротниках. Он предоставил ему
«стол и покойную квартиру».
В первую ночь оба не спали, все никак не могли нагово-
риться.
— Без крайнего сожаления не могу вспоминать о претер-
пенной мною потере, — в который раз говорил Калайдович. —
Вся моя библиотека — редкий памятник отечественной исто-
рии — злодеями превращена в пепел. Вместе с книгами погиб-
ла и совсем приготовленная к изданию «История книгопеча-
тания в России», вместе с образцами всех шрифтов древних
славянских типографий.
Каченовский его успокоил.
— В огне московского пожара, помимо твоей библиотеки,
погибло по крайней мере еще двенадцать!
При этом известии Калайдович еще более разволновался,
Оь? 47
стал расспрашивать, какие именно погибли книгохранилища.
Спросил и о древлехранилище Мусина-Пушкина.
— Оно разделило общую судьбу, — последовал тяжкий
вздох.
— Ах какая утрата! Ах какая утрата!
— Утрата огромная, — согласился Каченовский. — Невос-
полнимая. Правда, я слышал, будто часть книг и рукописей из
графской библиотеки в усадьбе близ Ярославля уцелела.
— Но ведь это — капля в море! — -застонал Калайдович. —
Главное, утратилось «Слово о полку Игореве»!
При встрече с Карамзиным, временно обосновавшимся на
Большой Дмитровке, в ддме Селивановского, он посетовал
прежде всего на гибель «графских книг». Спросил, замирая от
волнения:
— Неужто ничего не уцелело?
— Если уцелело, то совсем немного. Лично у меня имеется
несколько манускриптов из древлехранилища Мусина-Пуш-
кина: собрание «Двинских грамот», судная грамота новгород-
цев и «Договор Новгорода с королем польским Сигизмундом».
— Это и радостно и печально, — откликнулся Калайдо-
вич. — Я все время думаю о том, что если бы граф передал
свою библиотеку в архив Коллегии иностранных дел, как он
того хотел, то она бы уцелела.
Разговор перешел на личные проблемы.
Калайдович рассказал, что университетское начальство
встретило его приветливо; памятуя его прежние заслуги, пред-
ложило место преподавателя в Благородном пансионе. Более
того, ему назначили магистерское жалованье с условием сдачи
в ближайшее время экзамена на соискание степени магистра.
— Теперь я днюю и ночую, обложенный учебниками. Ах
как приятно и утешительно после военных бурь наслаждаться
спокойствием в кругу друзей и муз! Случаем, Николай Ми-
хайлович, не пришлось ли вам видеть недавно вышедшее из
печати сочинение петербургского библиографа Сопикова
«Опыт российской библиографии»? Чрезвычайно полезная
книга. Важность и достоинство ее оценят не только собирате-
ли отечественных древностей, но и все литераторы, давно чув-
ствующие нехватку подобного издания. Немцы, англичане,
французы, итальянцы, словом, все просвещенные народы дав-
но уже собрали воедино все памятники своего книгопечатания
и создали научные труды о своих первых типографщиках. Од-
ни лишь мы медлили. И вот теперь этот пробел ликвидирован!
48
1ТО4ЛЛ . л> лцм.
ним
tfiMA'l fin к^а-ж , 3*ah*i4/14,1 ‘J*
9Sfin% бтГМ'&тйыи
r'&fiA П^0КЯ(1Ж/МНаП«<4ЖКр
стыгж . осл*£ <а#7л<ч гмаш< m*i
ШСТМШК ДВД1алЛОЛА4ТК, НА^П«
кг£л1*жсн,£сж1н achW , ПР*Ц^
СТЫЛА . Н31Н<фШГШАМ«(1ТаЛ(^Ч 1СД^А
ГАНДШСГ» . ЙЛЛ1А9П^^9ЛА%АЛП^А^НШ
СЛАЛИ АПНлХшАКН A^t'fAl ВША М^МКК ОН
лили его , аки'^жс с<тс нам ^алнк
arf^i? «У<|1ил1Я AfHA/vt а^лммнммгсг^
залпмвтымъ • J^ATtДАТАHMHfA
ШСГАШЦАНАШВПКГАиА^А • tlft , А ТО
sj А
«А
A4<? . НЮЛЧуДМНМ	T<A Ш<»
MHft . <аНД^ТГЛАОМН<<ТА£ПИЛ|1Лк«<ЛЙ
ЖвH 9 А9КЛПа4сЧ'А9АА111Н <НА<ГО.
Первый лист Апостола, выпущенного в 1564 г.
Иваном Федоровым (ок. 1510—1583)
Последующие дни Калайдович провел за изучением пер-
вой части «Опыта российской библиографии», посвященной
старопечатным славяно-русским книгам. А потом отправился
в Китай-город, где в заново отстроенной лавке торговал Фера-
понтов. Тот встретил его как самого желанного гостя. После
взаимных приветствий и расспросов Калайдович ошеломил
антиквария вопросом:
Gb> 49
— Игнатий Ферапонтович, ты помнишь текст надписи, что
была на ныне сломанных воротах Синодальной типографии?
— А как же, — не сразу ответил Ферапонтов. — Вот она:
«Божиею милостию и повелением благоверного и христолю-
бивого великого государя царя и великого князя Михаила Фе-
доровича всея Руссии самодержца и сына его государева бла-
говерного и христолюбивого царевича и великого князя Алек-
сея Михайловича всея Руссии сделаны бысть сии палаты и
ворота на Дворе книг печатного тиснения в лето 1645 месяца
июния в 30 день».
— Мне кажется, что эта надпись подала повод думать, буд-
то Типографский дом отстроен только в середине XVII века?
Однако по старинным документам видно, что типография су-
ществовала на этом месте еще до царя Михаила Федоровича.
Ты что на это скажешь?
4 1777
Gb> 50 чвО
— Все это так. Но из великобританского герба на воротах
некоторые историки усматривают, что здесь был двор англий-
ских посланников. В доказательство приводят и доныне уце-
левшую роспись комнат, где, по преданию, они живали.
Помолчав, полюбопытствовал:
— Для чего, Константин Федорович, понадобились тебе
эти сведения?
— У меня имеются данные, что на этом месте некогда нахо-
дился Печатный Двор царя Иоанна Васильевича. Первыми
типографщиками на нем были дьякон собора Николы Гостун-
ского Иван Федоров и Петр Мстиславец. Время и место их
рождения неизвестны, равно как и то, где и как образовали
они свои способности. Учились ли прежде типографскому ис-
кусству или же освоили его только по царскому повелению?
Неясно также, где отлиты буквы, употребленные ими к печа-
танию? Вот вопросы, на которые приятно бы услышать удов-
летворительные ответы...
— Биография Ивана Федорова, — вздохнул старый антик-
варий, — к сожалению, кратка. Известия о нем содержатся
только в предисловиях и послесловиях отпечатанных им книг.
Он снял с полки Апостол, увидевший свет в Москве в
1564 году.
— Вот первенец Ивана Федорова. Книга эта, драгоценная
для любителей древней отечественной письменности, редко
где находится целая.
Калайдович когда-то имел Апостола, но все равно залюбо-
вался книгой. Отпечатана она была чистыми, немного продол-
говатыми буквами, на плотной голландской бумаге, с фигур-
ными заставками и заголовками, выполненными яркой кино-
варью. При титульном листе имелась гравюра, изображавшая
евангелиста Луку.
— После Апостола, — продолжал Ферапонтов, — Иван Фе-
доров отпечатал в Москве Евангелие, но уже другим шриф-
том, гораздо более крупным, в малый лист, с означением по
нижним углам правых страниц их счета. Но этого издания мне
видеть не случалось.
— А львовские издания Ивана Федорова видел?
— Не только видел. Сейчас тебе сюрприз будет.
Из маленькой комнатки-кладовки он вынес книгу, которая
во многом была схожа с московским Апостолом: также на гол-
ландской бумаге, тоже в малый лист, с тем же счетом листов и
количеством строк на страницах. К титульному листу была
Ob, 51 <40
приложена гравюра, также изображавшая евангелиста Луку,
но несколько отличная от московского издания Апостола. В
конце книги на обороте последнего листа красовался герб го-
рода Львова с подписью: «Иоанн Федорович друкарь Моск-
витин».
Калайдович возликовал. Ведь Сопиков в своем «Опыте
российской библиографии» поместил только часть этого по-
слесловия, как видно, не имея в руках полного Апостола
1573 года.
— Так оно и есть, — подтвердил Ферапонтов, извлекая пер-
вую часть сопиковского «Опыта». — Вот здесь прямо сказано:
«В экземпляре, с коего это списано, к сожалению, недостает
целого листа; полного же я нигде найти не мог».
— Выходит, даже в публичной библиотеке нет сохранного
экземпляра львовского издания Апостола! А здесь такой!
Не поленившись, Калайдович переписал послесловие, в
котором Иван Федоров изложил все свои злоключения и го-
нения, пережитые им в Москве и на Волыни. Лишь для гетма-
на литовского Ходкевича нашлись у него добрые слова.
— В каком году Иван Федоров гостил у Ходкевича?
Ферапонтов долго молчал.
— Трудно сказать. Должно быть, по изгнании из Москвы.
Есть предположение, что у Ходкевича Иван Федоров работал
по профессии. Но книг той его печатни мне не доводилось ви-
деть. Правда, у меня имеется одно, так сказать, сомнительное
Евангелие. Но со всей определенностью я не берусь утверж-
дать, что оно отпечатано Иваном Федоровым.
Разрешить загадку этого Евангелия Калайдовичу удалось
много позднее.
10.	МАНУСКРИПТ № 108
Весь сентябрь1813 года Калайдович провел в Патриаршей
ризнице, как в прошлом именовалась Синодальная библио-
тека.
Каждое утро, подходя к старинному зданию, окруженно-
му затейливыми соборами, он неизменно вопрошал себя:
«Что принесет сегодняшний день? Какие чудеса он мне от-
кроет в книгах?» Ученый был весь охвачен трепетным ожида-
нием.
И наконец то, чего так страстно желал Калайдович, свер-
4*
О&л 52 <40
шилось. Это знаменательное для отечественной палеографии
событие произошло 13 сентября 1813 года.
Внешне все выглядело довольно обычно. Сердито погре-
мев связкой ключей, ризничий отпер один из шкафов и вру-
чил Калайдовичу очень большую и тяжелую книгу. Перга-
ментные листы были толстые и хорошо выделанные, высота
листов — более восьми вершков (35 см), ширина — более шес-
ти (26 см).
Уже при первом взгляде на первый лист манускрипта, с
красивой, но сильно поблекшей от времени заставкой, с двумя
столбцами расположенных под ней букв, Калайдович понял,
что возраст книги весьма почтенный. Подобным почерком,
именуемым уставом, начертаны наиболее древние памятники
отечественной письменности. К тому же слова не отбивались
друг от друга, а шли сплошной линией.
Начальные строки, выполненные киноварью, так и броса-
лись в глаза.
ПРОЛО
ТВ0Р6
ИОЛГБПРО
експрхоллБ
лгйижеге
жнл^кни
ГЁСЪ
НЪИСЭА
звутеръмь
БЛГАРЬСКО
СТЬИПРЪЛО
ГЫСНМ:-
На современном языке это читалось так: «Пролог сотворен
Иоанном пресвитером, экзархом Болгарским, иже есть и пере-
ложи книгу сия».
При изучении манускрипта внимание Калайдовича сразу
же привлекла надпись на нижнем поле первой страницы: «ле-
та ЗР^в сию книгу...». Она продолжалась и далее, вплоть до
двадцать пятой страницы: «... положил в дом Святого Живо-
носного Воскресения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса
Христа, Нового Иерусалима, смиренный Никон, Божиею ми-
лостью патриарх. А кто восхощет ю усвоити, якоже Ахарь сын
Хармиев, или утаит, якоже Анания и Сапфира, да отымет от
него Господь Бог святую Свою милость, и затворит двери свя-
тых щедрот Своих, и да приидет на него неблагословение и
клятва и казнь Божия душевная и телесная в нынешнем веце
и в будущем вечная мука. А кто сие писание каким злым умы-
шлением испишет от книги сея, да испишет его имя Господ Бог
от книги животныя». Подпись: патриарх Никон.
53
Дата на первой странице манускрипта, проставленная ру-
кой патриарха, — 1661 год. Именно тогда старинная рукопись
прибыла в Воскресенский монастырь, построенный Никоном
неподалеку от Москвы. Новоиерусалимским он назывался по-
тому, что являл собой точную копию святых мест в Палестине.
Что касается самого монастырского собора, то он был слепком
знаменитого храма в Иерусалиме. Отныне верующим, желав-
шим поклониться святым местам, не требовалось отправлять-
ся в далекое путешествие.
Новоиерусалимский монастырь славился своей библиоте-
кой. В период с 1654 по 1662 год сюда поступило из греческих
монастырей на Афонской горе около полутысячи древних ма-
нускриптов: творения античных писателей (Гомера, Гесиода,
Эсхила, Плутарха и других), византийские хроники, гречес-
кие грамматики. Вероятно, тогда же прибыл Пролог, позднее
при описи означенный как манускрипт № 108, целость и со-
хранность которого патриарх Никон поспешил оградить
страшным заклятием.
На титульном листе манускрипта, привлекшего внимание
Калайдовича, просматривалась выцветшая надпись от руки:
«Videtur secule 13». Переводилась она так: «Приблизительно
13 столетие».
Возникал вопрос: кто оставил эту помету?
В минувшем веке в Синодальной библиотеке работали с
рукописями лишь два библиографа: профессор эллино-грече-
ской школы Афанасий Скиада и профессор Московского уни-
верситета Христиан Фридрих Маттеи. Последний занимался
описанием исключительно греческих манускриптов. Так что
оставалась только одна кандидатура. Но догадка нуждалась в
научном подтверждении.
По требованию Калайдовича хранитель принес роспись
манускриптов, составленную в царствование Петра I Афана-
сием Скиадой.
Работу свою Скиада производил спешно: ожидался при-
езд герцога Голштинского Карла Фридриха, посватавшегося
к дочери Петра. Перед заморским женихом хотели похвас-
таться не только мощью страны, но и ее духовными богатст-
вами. И вот тут вспомнили про книги, сохранявшиеся в Па-
триаршей ризнице. Для описи их призвали Афанасия Ски-
аду.
Плодом его напряженного труда явилась довольно объеми-
стая рукопись, на первом листе которой значилось:
54 <40
два каталога
РуКОПИСАШГЫХЪ КНИГИ ГРбЧбСКИХЪ ВЪ СИНОДЛЛНОЙ Б1ВЛЮТ6КЕ въ
МОСКВЕ, ОБРЕТАЮЩИХСЯ, КОТОРЪ!в ВЪ ЛЕТО 1722 ВЪ МЕСЯЦЕ МАРТ6
НФАИАШвМЪ ОК1АДОЮ ПР6ЖД6 БЪЖШИМЪ ОТЪ КАВАЛ6Р1И
ОБбРЪ-ауДГГОРОМЪ НЫНЕ Ж6 ЭлЛИНОГРвЧвСШЯ ШКОЛЫ ПРОФвССОРОМЪ
РАЗСМОТР6НЫ И РАЗОБРАНЫ: ОТ НИХЖ6 П6РВЫИ СОДвРЖИТЪ 50. Кодшовъ
ИЛИ КНИГИ В КОТОРЫХ И ВР6МЯ, ВЪ КОТОРОМЪ 0НЫ6 БЫЛИ СПИСОВАНЫ,
ЯВИЛОСЬ ОЗНАЧ6НО. Другим ОБбМЛбТЪ ВЪ С6ВЕ 304. Книги, И ТбМЪ ВЕКЪ,
ВЪ КОТОРОМЪ СПИСОВАНЪ!, ПО МН6НИЮ помянутого ОК1АДЪ1, есть
HA3HAM6HOBANE. ПРИ СбМЪ ПРИЛАГА6ТСЯ ВМЕСТО ПРИСТ6Ж6Н1Я ТР6Т1И
Каталоге 93. Книге рукописАнныхъ, въ sieaiotgkE Типографы
МОСКОВСКОЙ С0Д6РЖАЦ1ИХСЯ, И ОНЫв КАТАЛОГИ ДвДЖОВАНЪ!
ВСбПРбСВЕТЛЕЙШбМу И ДбРЖАВНЕЙШбМу ИмПбРАТОРу И 0АМ0Д6РЖЦУ
Всероссийскому Государю ВсемилостивЕйшему
В 1723 году труд Скиады, с параллельным текстом на ла-
тинском и русском языках, отпечатали. Тираж издания был
крохотный — всего пятьдесят экземпляров.
Афанасий Скиада успел составить и предварительную
опись славянских манускриптов, сохранявшихся в Синодаль-
ной библиотеке. Но ее так и не отпечатали. Изучая опись, Ка-
лайдович обратил внимание на такую характерную деталь —
датировка рукописей в ней и латинские пометы на титульных
листах манускриптов были сделаны одной и той же рукой.
Стало ясно: надпись «Приблизительно 13 столетие» на ти-
тульном листе Пролога оставлена Скиадой.
Как известно, Прологами в духовной литературе называ-
ются краткие жизнеописания святых. Калайдович был в пол-
ной уверенности, что перед ним Пролог — сочинение Иоанна,
экзарха Болгарского. Но дальнейшее исследование текста по-
казало, что он имеет дело с сочинением другого жанра и что
это не оригинальное творение, а славянский перевод знамени-
того сочинения греческого богослова VIII столетия Иоанна
Дамаскина «Точное изложение православной веры», которое
порой называют «Богословией».
Не трудно представить себе радость Калайдовича, когда он
сделал это открытие: шутка ли, обнаружился славянский пе-
ревод «Богословии» XIII века!
Решив одну проблему, Калайдович обратился к другой — к
личности переводчика. Кто он, этот Иоанн пресвитер, экзарх
Болгарский? «Пресвитер» — по-гречески «священник», «эк-
зарх» — «архиепископ», управляющий церквами отдельной
О&л 55 <^D
области, в данном случае Болгарии. В поисках ответа на воз-
никший вопрос Калайдович обратился к труду византийского
писателя XV века Георгия Кодина, содержавшему сведения о
болгарской иерархии. Однако в нем отсутствовало упомина-
ние об Иоанне, экзархе Болгарском.
Ничего не дало и обращение к другим переводам «Богосло-
вии» на славянский язык. Ни Епифаний Славинецкий, пере-
ведший «Богословию» в 1665 году и издавший ее под названи-
ем «Небеса», ни архиепископ Амвросий, выпустивший свой
перевод в 1774 году, даже не упоминали про Иоанна, экзарха
Болгарского.
Что оставалось делать?
Калайдович вновь обратился к «Богословии», переведен-
ной Иоанном, экзархом Болгарским, в надежде наткнуться на
какие-то факты из жизни переводчика, ранее ускользнувшие
от его внимания. На этот раз он преуспел в своем поиске.
Уже в самом начале предисловия, как бы заранее испраши-
вая извинения у читателей за допущенные огрехи в работе,
Иоанн, экзарх Болгарский, жаловался на трудности перевода:
многие греческие слова мужского рода, сетовал он, на славян-
ском языке, напротив, женского, и наоборот. Далее он указы-
вал, что язык его перевода «словенский», а на втором листе
предисловия содержалось многозначительное признание: мол,
этот язык ему «свой». Вывод однозначен: переводчик — не
грек, а славянин.
Путем логических умозаключений Калайдовичу удалось
установить и время жизни Иоанна, экзарха Болгарского. В
предисловии, в частности, говорилось, что знаменитый про-
светитель Мефодий перевел на славянский язык все
шестьдесят уставных книг. Сообщая об этом, Иоанн, экзарх
Болгарский, признавался, что и сам помышлял о таком подви-
ге, но когда узнал, что его опередили, то побоялся вступить в
соперничество с Мефодием и спустя несколько лет занялся
переводом «Богословии» Дамаскина. Поскольку Мефодий
умер на исходе IX века, то справедливо было предположить,
что жизненный путь Иоанна, экзарха Болгарского, охватывал
конец IX — начало X века, то есть он являлся младшим совре-
менником знаменитых славянских миссионеров-проповедни-
ков братьев Кирилла и Мефодия.
Скиада, как мы помним, датировал манускрипт № 108 с пе-
реводом «Богословии», сделанным Иоанном, экзархом Бол-
гарским, XIII веком. Калайдович, по тщательном изучении
56 <40
книги, пришел к выводу, что она много древнее. В пользу тако-
го предположения прежде всего говорили почерк, каким был
написан манускрипт, и правописание.
Нашлось и еще одно красноречивое свидетельство его пра-
воты. На обороте последнего листа сохранилась приписка,
сделанная переписчиком уже от себя. Она представляла собой
шестнадцать строк, расположенных столбцом, как обыкновен-
но пишутся стихотворения. Текст сильно пострадал от време-
ни, но отдельные слова все же можно было разобрать. В конеч-
ном итоге Калайдович установил, что текст — это поэтическое
славословие автору «Богословии» Иоанну Дамаскину.
Теперь оставалось только разобрать бледные, едва види-
мые буквы последней строки, содержавшей, по всему, имя пе-
реписчика. Рассматривая на свет так и эдак потускневшие сло-
ва, Калайдович утвердился в мысли, что имя переписчика ма-
нускрипта... Иоанн!
В тот миг он почувствовал себя самым счастливым челове-
ком на земле. Мало того что ему удалось разыскать неведомый
науке славянский перевод знаменитого сочинения Дамаскина,
так еще сам манускрипт оказался памятником письменности
IX века. Ученый мир доселе даже не подозревал о существова-
нии столь древней славянской рукописи!
Словом, открытие было ошеломляющее. Настолько оше-
ломляющее, что Калайдович решил пока о нем не объявлять.
Не объявлять до той поры, пока не обнаружит дополнитель-
ных подтверждений своей правоты.
11.	ЧЕРВЬ СОМНЕНИЯ
Посещения Синодальной библиотеки имели и еще одно
последствие.
Как-то под вечер, утомленный разбором манускриптов, на-
писанных тяжелым древнеславянским языком, Калайдович
обратился к небольшой по формату книжице, значившейся в
библиотечном каталоге под номером 19. То был рукописный
Апостол, датированный 1307 годом. Книга — древняя, писан-
ная на пергамине, в два столбца.
Апостол есть Апостол. Текст его традиционен. Поэтому Ка-
лайдович сразу обратился к послесловию. Составитель его Зо-
сима, игумен Пантелеймонова монастыря, очевидно, новго-
родского, сообщая о вкладе книги в монастырскую библиоте-
ку, горестно сетовал на гибельную для учености распрю
57 <40
князей Михаила и Юрия: «При сихъ князехъ... сеяшется и рос-
тяше оусобицами, гыняше жизнь наша в князехъ которы и ве-
цы скоротишася человекомъ».
Строй фраз, их лексика показались удивительно знакомы-
ми. Калайдович задумался: где он уже встречал подобное? И
вспомнил — в «Слове о полку Игоревен!
Память не подвела.
На шестнадцатой странице «Слова», в издании 1801 года,
имелась почти такая же фраза, правда, несколько трансформи-
рованная современным переводом с древнерусского языка:
«Тогда при Олзъ Гориславичи сеяшешся и растяшеть усобица-
ми, погибашеть жизнь даждъ — Божа внука, в княжихъ крамо-
лахъ веци человеком скратишась».
Не оставалось сомнения, что игумен Зосима знал «Слово о
полку Игореве».
О своей находке Калайдович незамедлительно сообщил
Карамзину.
— В Волынской летописи, — провел тот аналогию, — также
встречается много слов, одинаковых с «Игоревой песнью».
Это служит немаловажным доказательством ее древности.
Но «червь сомнения» продолжал точить душу.
30 октября 1813 года, желая разрешить возникшие вопро-
сы относительно подлинности «Слова о полку Игореве», Ка-
лайдович отправил письмо графу Алексею Ивановичу Муси-
ну-Пушкину, которому принадлежала честь обнаружения
древнего списка «Слова». Однако затронуть сразу интересо-
вавший его вопрос все же не решился — уж слишком велика
была разница в их социальном положении да и в возрасте.
Поэтому свое первое письмо вельможному собирателю (и кол-
леге по Обществу истории и древностей российских) Калай-
дович начал сообщением о подготовленной им к изданию био-
графии графа. Лишь в заключение повел речь об отечествен-
ных достопамятностях, обнаруженных Мусиным-Пушкиным:
«Я надеюсь, что Вы простите мое любопытство и позволите
сделать еще несколько вопросов. Сохранились ли «съребро
Ярославле» и «полтина князя Володимира»? И ежели они
уцелели, то нельзя ли удостоить меня подробным описанием
второй монеты, с приложением веса и рисунка, ибо первая мне
известна»16.
Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, тяготившийся
одиночеством в своей ярославской усадьбе, с готовностью от-
ветил на поставленные вопросы. Более того, предложил и в бу-
QbJ 58 <40
дущем обращаться к нему за разрешением сложных проблем,
относящихся к отечественной истории.
Калайдович воспользовался предоставленным правом и
отправил новое письмо: «Давши право делать вопросы, я наде-
юсь, что Ваше сиятельство не оскорбитесь еще одним: я желал
бы знать о всех подробностях несравненной «Песни Игоре-
вой», то есть на чем, как и когда она написана? Где найдена?
Кто был участником в издании? Сколько экземпляров напеча-
тано? Также и о первых ее переводах, о коих я слышал от
А.Ф. Малиновского?»17
Нам неизвестно ответное письмо Мусина-Пушкина. Но о
содержании его нетрудно догадаться, читая очередное послание
настойчивого библиографа: «Я сам знаю, сколь язык неблагона-
меренный может огорчить каждого из нас; но что значат сии
притупленные невежеством и клеветой стрелы? Кто верит сло-
вам завистников, дерзающих говорить вместе, что «Песнь Иго-
рева» подделана?.. Кто мог с такими глубокими познаниями в
истории и языке не сделать анахронизмов, живши в 18 веке, и
кто опять отказался бы от чести сочинения такого памятника,
которому удивляются отличные знатоки в сем роде, не видя на-
стоящей ему основы? Желая успокоить легковерных, утвер-
дить благомыслящих и притупить жало неблагонамеренных, я
хотел бы иметь подробнейшее известие о «Песни Игоревой»»18.
Поскольку в своем письме Мусин-Пушкин обошел молча-
нием все, что касалось «Слова о полку Игореве» (то ли особые
приметы манускрипта изгладились из его памяти, то ли в свое
время он просто не обратил на это внимания), Калайдович от-
важился задать вопрос иначе: кто, кроме Н. Н. Бантыш-Камен-
ского, Н. М. Карамзина и А. Ф. Малиновского, видел подлин-
ник «Слова о полку Игореве», чтобы опросить их, составить
словесный «портрет» погибшего памятника и положить сей
документ на хранение в Московский архив Коллегии иност-
ранных дел. Настоятельно подчеркивая, что руководствуется
исключительно патриотическими намерениями, Калайдович
заключал: «Я уверен, что время, от коего зависит скрывать и
открывать, явит нам неоспоримое доказательство ее достовер-
ности».
Письмо ушло 13 декабря 1813 года. Прошел почти месяц, а
ответа все не было.
Потеряв всякую надежду на благополучное разрешение
своего начинания, Калайдович 3 января 1814 года отправил
графу новый запрос (сильно сомневаясь в получении ответа):
59 <40
«Последнего письма моего Ваше сиятельство получить еще не
изволили, в котором я просил наименовать особ, видевших
подлинник «Песни Игоревой», для утверждения сей драго-
ценности. Сей важный памятник писан, как уверял меня
А.Ф. Малиновский, полууставом, переходящим в скоро-
пись»19.
Как впоследствии казнил себя Калайдович за свою навяз-
чивость и торопливость, заметно подпортившие его отноше-
ния с престарелым графом-библиофилом! Через несколько
дней пришло письмо с Ярославщины, датированное 31 декаб-
ря 1813 года. Эта дата поразила Калайдовича не меньше, чем
содержание письма. Выходит, граф составлял свой отчет в но-
вогоднюю ночь, когда все люди, откинув заботы и огорчения
уходящего года, бездумно веселились у освещенных огнями
новогодних елок.
Письмо было длинное и осторожное в формулировках.
Мусин-Пушкин словно бы недоумевал, для чего понадоби-
лись его московскому корреспонденту эти малозначащие по-
дробности и детали.
На вопрос: «На чем, как и когда писана рукопись «Слова о
полку Игореве»?» — он отвечал: «Писана на лощеной бумаге,
в конце летописи, довольно чистым письмом. По почерку
письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу
XIV или к началу XV века».
«Где найдена?»
«...До обращения Спасо-Ярославского монастыря в Архи-
ерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с про-
свещением и любитель словесности; по уничтожении штата,
остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В
последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю
комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе ко-
их в одной под № 323, под названием «Хронограф», в конце
найдено «Слово о полку Игореве»».
«О прежних переводах и кто был участником в издании?»
«...Во время службы моей в С.-Петербурге несколько лет
занимался я разбором и переложением оныя «Песни» на ны-
нешний язык, которая в подлиннике хотя довольно ясным
характером была написана, но разобрать ее было весьма труд-
но; потому что не было ни правописания, ни строчных зна-
ков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось
неизвестных и вышедших из употребления; прежде всего,
должно было ее разделить на периоды и потом добираться до
60 <40
смысла, что крайне затрудняло; но я, не быв переложением
моим доволен, выдать оную в печать не решился, опасаясь
паче всего, чтобы не сделать ошибки, подобной кн. Щербато-
ву, который, разбирая грамоту новгородцев к Ярославу, напе-
чатал в оной между прочего (что, надеюсь, вам известно):
«почто от’ял еси поле, заячь и Миловцы?». По переезде же
моем в Москву, увидел я у А. Ф. Малиновского, к удивлению
моему, перевод мой в очень неисправной переписке и, по убе-
дительному совету его и друга моего Н.Н. Бантыш-Камен-
ского, решился обще с ними сверить предложение с подлин-
ником и, исправя с общего совета, что следовало, отдать в пе-
чать»20.
12.	СЕМЬ ЗАГАДОЧНЫХ СЛОВ
Осенью 1813 года Калайдович жил в Замоскворечье, на
Пятницкой улице, где снимал комнату в доме Матвеева, на-
против величественного собора святого Климента. Отсюда он
каждый день отправлялся в университетский Благородный
пансион, где преподавал географию. Нагрузка была невели-
ка — всего два-три часа. И все же он тяготился занятиями, счи-
тая, что впустую теряет время. Его старания поступить в архив
Коллегии иностранных дел по-прежнему ни к чему не приво-
дили, хотя управляющий архивом Николай Николаевич Бан-
тыш-Каменский был не против. Но окончательное решение
оставалось за управляющим делами Министерства иностран-
ных дел в Петербурге.
Чтобы воздействовать на управляющего, медлившего с за-
числением Калайдовича в штат, Бантыш-Каменский в конце
1813 года обратился за содействием к всесильному государст-
венному канцлеру графу Румянцеву.
«При печатании трактатов, — писал он, имея в виду «Со-
брание государственных грамот и договоров», — требуется че-
ловек, знающий крепко литературу и российскую историю, то
рекомендую на сие место находящегося в университете и дав-
но желающего быть при Архиве г. кандидата Калайдовича. Он
уже известен по многим историческим и критическим отрыв-
кам в истории. Он нашел и в 1-й нашей части вкравшиеся
ошибки. Примечания его на Киприанову Степенную книгу на-
печатаны в последней сего месяца книжке «Вестника Евро-
пы». Вы можете сию книгу взять у Вестмана и увидите из его
начертаний оборотистость ума его»21.
Ofc? 61 цо
H.H. Бантыш-Каменский (1737—1814)
Свое письмо государственному канцлеру Бантыш-Камен-
ский из-за телесной слабости — он сильно простудился — про-
диктовал секретарю. Но все же счел необходимым прочесть
написанное и внес некоторые правки, касавшиеся, правда, не
смысла изложенного, а лишь орфографии.
. В начале января 1814 года в Москву приехал брат государ-
ственного канцлера Сергей Петрович Румянцев.
62 tfO
Такой благоприятный момент никак нельзя было упустить.
Желая через него напомнить о себе канцлеру, Константин Фе-
дорович Калайдович отправился на Покровку, где в роскош-
ном особняке своего отца, знаменитого фельдмаршала Румян-
цева-Задунайского, остановился Сергей Петрович. При себе
он имел рекомендательное письмо от помощника управляю-
щего архивом Алексея Федоровича Малиновского, в котором,
в частности, говорилось: «Не распространяясь о достоинствах
г-на Калайдовича, довольно привести сказанное Преосвящен-
ным Евгением: ежели он в такие лета столько знает, что же бу-
дет в наши?»22
Граф Сергей Петрович Румянцев встретил Калайдовича
очень приветливо. Он еще более расположился к нему, когда
у них завязалась интересная беседа о «Слове о полку Иго-
реве».
Если Калайдович подложность «Слова» доказывал чисто
лексически, то Румянцев исходил из исторических несообраз-
ностей, встречающихся в тексте поэмы. Поля экземпляра
«Ироической песни» пестрили его критическими замечания-
ми. Так, против слова «жемчуг» имелся едкий комментарий:
«В словенских книгах жемчугом называется бисер маргарит.
Нигде не приведено речей древних с сим словом». Против ти-
тула «салтани» на полях замечено: «Махмуд Малек или царь
Гасневидов приветствован был титулом султана Калафом,
простым правителем, Сегестана. Этот титул, до того времени
неизвестный, вошел в употребление у магометанских госуда-
рей: он понравился Махмуду, который первый его принял; до
него государи носили титул малеков». Особенно злорадной
была запись против строк, содержащих упоминание об образе
Пирогощей, знаменитой киевской иконе: «Игорь родился в
1151 г.; образ был перенесен в 1160 г.; как же он после сего по-
хода мог найти его в Киеве?»
При встрече с Калайдовичем граф Сергей Петрович Ру-
мянцев выдвинул два новых аргумента в пользу своей версии
о подложности «Слова о полку Игореве»:
— Название народа «венедицы» и местоимение «который»
неприличны тому времени!
— О первом слове, — отвечал Калайдович, — должно спра-
виться. Что же касается местоимения «который», то в древних
сочинениях встречаются слова, совершенно похожие на но-
вые. Например, слово «бадог» находим у Нестора в древней-
шем Лаврентьевском списке.
Cfc, 63 <^D
Давно уже граф не имел такого серьезного оппонента. Сло-
вом, Калайдович его обворожил. Он пообещал замолвить о
нем словечко перед государственным канцлером.
По возвращении с Покровки Калайдович записал в днев-
нике: «Граф Сергей Петрович Румянцев среднего роста, лет
шестидесяти, но очень бодр, имеет приятную улыбку. Был я у
графа с 9-го часу по 12-й. Он принял меня с отличным распо-
ложением, чего я не ожидал от столь знатного барина. Но я
не столько удивлялся этому, сколько особенным его сведени-
ям в истории русской. Он показывал мне «Кёнигсбергского
Нестора», исписанного собственными примечаниями, между
которыми я заметил, что северяне и древляне названы от рек
Северы (кажется) и Дравы, протекающей где-то в Славо-
нии»23.
Визит графу Калайдович нанес 14 января 1814 года, а че-
рез три дня Бантыш-Каменский получил письмо от государ-
ственного канцлера: «Давно уже желал я для службы приоб-
ресть г-на кандидата Калайдовича. За напоминание об нем я
Вам весьма благодарен и прошу Вас теперь доставить ко мне
токмо его прошение и дать мне знать, на каком основании он
желает вступить в службу, дабы я по тому мог сделать надле-
жащее распоряжение»24.
Но все же Калайдович посчитал, что ходатайство за него со
стороны графа Сергея Петровича Румянцева не помешает, и
20 января вновь побывал на Покровке. Граф дал твердое обе-
щание, что окажет молодому ученому всяческую поддержку.
Обрадованный Калайдович поспешил на Разгуляй к Бантыш-
Каменскому. Управляющего архивом он застал заснувшим
вечным сном.
23 января 1814 года в церкви архива Коллегии иностран-
ных дел состоялось отпевание тела покойного. В два часа ночи
немногочисленная процессия двинулась к Донскому монасты-
рю. Впереди на руках возвышался гроб. На рассвете достигли
монастыря. Отслужили обедню, затем опустили тело усопше-
го в могилу неподалеку от могилы его родного дяди, архиепи-
скопа Амвросия, растерзанного толпой в 1771 году в дни чум-
ного бунта в Москве.
Свою признательность покойному Калайдович выразил
тем, что поместил в «Московских ведомостях» некролог: «Се-
го января 20-го дня, в 7 часов пополудни Россия лишилась од-
ного из верных сынов своих, управляющего архивом Колле-
гии иностранных дел, действительного статского советника и
64
различных орденов кавалера, Николая Николаевича Банты-
ша-Каменского. Мучительная болезнь, шесть недель продол-
жавшаяся, прекратила почтенную по заслугам и летам жизнь
его. Чувствуя приближение кончины, он приобщился Святых
Таин и, слабым голосом произнеся: «Готов», движением руки
подозвал детей своих, которых благословляя, уснул спокойно
сном вечным, на 77-м году жизни, оставя в горести семейство
свое и подчиненных, оплакивающих в нем ревностного на-
чальника... Что сказать, старец именитый, о заслугах твоих,
Церкви, людям, Отечеству оказанных? О твоей беспрерывной
до гроба деятельности и ревности к просвещению? Дела твои
о сем вещают. Твоя память — память праведного с похвала-
ми»25.
24 февраля 1814 года граф Сергей Петрович Румянцев вер-
нулся в Москву из Малороссии и вновь имел беседу с Калай-
довичем о «Слове о полку Игореве».
— Если образ Богоматери, — выдвинул он новый антиаргу-
мент, — перевезенный Пирогощею, в 1160 году был перенесен
из Киева во Владимир, как сказано в примечании издателей
«Ироической песни», то как Игорь Святославич, возвратив-
шийся в 1185 году из половецкого плена, мог молиться в Кие-
ве Богородице Пирогощей?
Калайдович растерянно молчал. На следующий день он пе-
редал этот разговор Карамзину. Николай Михайлович, как
мог, успокаивал молодого ученого:
— Все сомнения произошли оттого, что граф смешивает
две иконы: Пирогощиной и писанной евангелистом Лукою.
Перенесение ее из Киева во Владимир действительно произо-
шло в 1160 году.
Сергея Петровича Румянцева довод не убедил.
— Икона, выдаваемая за живопись евангелиста Луки, писа-
на масляными красками, а между тем это искусство появилось
много позже в Италии.
Скепсис графа несколько поколебала найденная Калайдо-
вичем «Песнь о победе великого князя Димитрия Донского
над Мамаем». Древний манускрипт он вскоре обнаружил в
одной из антикварных лавок на Моховой. В «Песни о победе
великого князя Димитрия Донского над Мамаем» улавлива-
лись заимствования из «Слова», особенно в образах, в стили-
стике.
Отбывая в Петербург, граф одобрительно похлопал Калай-
довича по плечу.
65 <^D
— Когда я увижу брата, то непременно сообщу ему, что на-
шелся человек, который, пожалуй, способен разыскать другой
древний список «Слова о полку Игореве»!
— Благодарю за столь лестное обо мне мнение. Однако я не
обольщаюсь. Даже «тень» подобного сочинения разыскать не
так-то просто.
Карамзину же потом сказал:
— Скептицизм графа заходит очень далеко. Он не верит и в
Нестора, почитая летописи монастырскими записками, а са-
мого Нестора — фабрикацией Петра Могилы!
Иного мнения придерживался профессор Московского
университета Роман Федорович Тимковский, которому Ка-
лайдович передал обнаруженный им список «Песни о победе
великого князя Димитрия Донского над Мамаем». Манус-
крипт датировался серединой XVII века.
«Песнь» сия, — ликующе записывал Калайдович в дневни-
ке, — подобна «Игоревой». Она исполнена сильными выраже-
ниями и красотою слога и во многих местах столь сходна с
первою, что нет сомнения, что сочинитель оной имел «Песнь
Игореву» образцом своим. Начинается она воззванием к неиз-
вестному лицу, может быть, к сочинителю «Песни Игоревой»:
«Поведай, Уран». В ней вместо курчан описываются суздаль-
цы; вместо Ярославны представлена жена князя Димитрия си-
дящею в своем златоверхом тереме над Москвою-рекою, при-
горюнившись и сетуя о разлуке с любезным ей Димитрием.
Встречаются выражения: «и трубы трубят звонко с поволо-
кою» и многие слова: «харалужный», «стязи», «чалицы», «ли-
сицы», как и в «Песни Игоревой». В сей же книге помещена с
арабского переведенная сказка: «Синагрип, царь Адоров, Ина-
ливския страны», как и в «Песни Игоревой»26.
Тимковский тщательно изучил полученный от Калайдови-
ча манускрипт. Сравнивал его текст с «Песнью Игоревой», в
которой для него оставались непонятными только семь слов:
зегзица, ортьма, папорози, стрикусы, тлековица, харалужный,
шереширы. Через посредничество Калайдовича Тимковский
обратился за разъяснением смысла древних слов к митропо-
литу Евгению, ксендзу Мореловскому, проживавшему в Ор-
ше, и к младшему библиотекарю Петербургской публичной
библиотеки Сопикову.
От Сопикова вскоре пришел ответ: «Вы желаете от меня
узнать значение семи слов, в «Игоревой песни» находящиеся;
вам, думаю, известно, что я в сем против вас и тысячной доли
66
не разумею, то и странно от большой и чистой реки ходить за
водою к мутному кладезю. «Игоревой песни» графа Мусина-
Пушкина я не покупал, хотя он с прочими книгами для
издания и отдавал мне, но я отказался от сего предложе-
ния»27.
Далее Сопиков, хотя он и сравнивал себя с «мутным коло-
дезем», тем не менее решительно отверг предположение Ка-
лайдовича о том, что Боян в «Слове» и неведомый песнопевец
Уран в «Сказании о Мамаевом побоище», обнаруженном Ка-
лайдовичем в Москве, — один и тот же исторический персо-
наж. Истолкование начальных слов «Сказания»: «Поведай,
Уран!» — как обращения к певцу древности Бояну им реши-
тельно отвергалось.
Составляя свой ответ, деликатный Сопиков, привыкший
ко всему подходить с сугубо научной строгостью, страдальче-
ски морщась, писал: «Натяжки даже неумышленные много на-
делали бед нашей ученой братии людям: многие враки и бред-
ни исступленные сочли оракулами. От того вековые успехи
просвещения в ничто обратились. Человек достоин того, чтоб
говорили ему ясно и с доказательствами, то есть логически; и
тогда пылинка, нами обитаемая, явится тем, чем она должна
быть, неисчетным следствием благ»28.
На совет-просьбу Калайдовича обратиться за разъяснени-
ем смысла семи слов к Мусину-Пушкину или Румянцеву, под-
наторевшим в отечественной истории, Сопиков не без раздра-
жения отвечал: «О семи словах и о сей находке я предложу во-
прос искуснейшим нашим волхвам в древностях и вас
уведомлю о мнении их. Графы едва ли что-нибудь в сем разу-
29
меют».
Верный слову, Сопиков принялся советоваться со всеми
самыми видными петербургскими палеографами. Итог ока-
зался неутешительным — истолковать заковыристые слова
никто не мог. Что касается «Сказания о Мамаевом побоище»,
то здесь и вовсе вышел конфуз. Выяснилось, что обнаружен-
ный в Москве манускрипт не такая уж редкость. Два списка
«Сказания», содержащих некоторые разночтения в тексте,
уже давно находились в Петербурге. Третий еще при Екатери-
не II поступил из Москвы от... Малиновского. Вот тебе и от-
крытие!
Обо всем этом прямодушный Сопиков поспешил сооб-
щить своему нетерпеливому корреспонденту, ничуть не забо-
тясь о последствиях, зная лишь, что правда превыше всего.
Сал 67 veD
13.	СТРАТЕГИЧЕСКИЙ МАНЕВР
Увлеченный рассказами Константина Федоровича Калай-
довича о книжных редкостях Синодальной библиотеки, при-
ятель его, Александр Абрамович Волков, припомнил, что в ро-
дительской усадьбе имеется немало древних манускриптов.
— Что за книги? — стал выспрашивать Калайдович.
Однако Волков так и не смог припомнить ни одного назва-
ния. Чрезвычайно смущенный, он пообещал вытребовать кни-
ги в Москву.
В январе 1814 года староста, прибывший с отчетом к моло-
дому барину, привез несколько рукописных фолиантов.
Калайдович поначалу с прохладцей принял их. Его умона-
строение резко переменилось, когда выяснилось, что все это
манускрипты XIII—XIV веков. Объявив, что забирает книги
на просмотр, помчался домой, чтобы в спокойной обстановке
определить их истинную ценность.
Всю ночь он просидел над «волковскими» книгами.
На следующее утро, имея при себе два манускрипта, отпра-
вился к Карамзину.
Историограф с любопытством осмотрел книги. Первая бы-
ла писана древнешведским языком в XIII—XIV веках, такой
же возраст имела и отечественная рукопись.
На вопрос, откуда они у него, Калайдович рассказал о сво-
ем приятеле.
— Этим книгам, — заметил Карамзин, — грешно находить-
ся у человека, который не знает им цены. Их место — в «архив-
ной» библиотеке!
Через неделю Калайдович вновь появился у Карамзина.
На этот раз он имел при себе два древних требника, переведен-
ных с греческого. Особый интерес вызывал требник, некогда
принадлежавший митрополиту Феогносту. С волнением исто-
риограф разглядывал собственноручную надпись Феогноста
на страницах требника — это было обширное послание, полное
укоризн тем, кто вел дело к расколу Православной Церкви.
Под конец воскликнул:
— Воистину из-за этого послания историческая ценность
требника возрастает во много раз!
— На мой взгляд, — осторожно заметил Калайдович, —
«письмо» Феогноста поддельное.
Карамзин даже несколько растерялся от такого замечания.
68 tfO
— С чего вы взяли?
— Во-первых, это — скоропись. А Феогност, скорее всего,
написал бы свое послание уставом. Во-вторых, уж слишком
свежи чернила. Графика послания много ярче, нежели текст
самой книги. А ведь они явились на свет приблизительно в од-
но и то же время. В-третьих, стилистика послания более под-
ходит к XVI веку.
Видя, что Карамзин не возражает, добавил:
— На мой взгляд, этот требник, помимо своего почтенно-
го возраста — как-никак XIV век, — замечателен более тем,
что в послесловии год его написания дан как от сотворения
мира, так и от Рождества Христова. Другая существенная де-
таль: здесь князь Иван Данилович впервые поименован Ка-
литою!
За обедом разговор вращался вокруг событий московской
жизни. Карамзин сообщил, что приехал брат государственно-
го канцлера и предложил Калайдовичу вечером заглянуть на
Покровку.
— Непременно покажите ему «волковские» манускрип-
ты, — наставлял он. — Они весьма любопытны. Старошвед-
ская рукопись — это сборник древних законов, а российская —
содержит ответ епископа Симеона полоцкому князю Констан-
тину.
И принялся расспрашивать о других манускриптах, имею-
щихся у Волкова. В середине разговора обрадованно восклик-
нул:
— Вот вам прекрасный повод напомнить о себе государст-
венному канцлеру. Уговорите своего приятеля поднести при-
надлежащие ему манускрипты архиву, а Малиновский пусть
сообщит об этом щедром даре в Петербург, в Коллегию иност-
ранных дел.
Калайдович целую неделю затратил на составление по-
дробного описания «волковских» манускриптов с объяснени-
ем их чрезвычайной ценности, затем убедил Волкова с ними
расстаться, ссылаясь на то, что от этого дара зависит его благо-
получие.
28 февраля 1814 года Калайдович явился к Малиновскому,
нагруженный стопой книг.
— Что за манускрипты? — спросил управляющий архивом.
— Книги древние. Но прежде ознакомьтесь с моим пись-
мом.
— Читай, — распорядился Малиновский.
Cfc, 69 <^D
— Мне не совсем сподручно, — стушевался Калайдович.
— Читай, читай!
Калайдович откашлялся и принялся читать: «Ваше пре-
восходительство, милостивый государь! С удовольствием спе-
шу известить Вас, что один из друзей моих, Александр Абра-
мович Волков, известный некоторыми литературными произ-
ведениями, по его ко мне приязни, отдавши в полное
распоряжение присланные мне из библиотеки покойного ро-
дителя его одиннадцать древних рукописей, из коих некото-
рые достойны особенного внимания, согласился, по совету мо-
ему, присоединить оные к библиотеке Московского Государст-
венной Коллегии иностранных дел архива. Препровождая при
сем самые рукописи и обстоятельный к оным каталог, покор-
нейше прошу Ваше превосходительство, к чести подарившего,
довести о сем пожертвовании Государственную Коллегию
иностранных дел»30.
Малиновский озабоченно молчал. Наконец неуверенно
произнес:
— Манускрипты действительно достойны того, чтобы ради
них беспокоить Коллегию?
— Два из них — XIII века!
— Вот как! — изумился Малиновский. — Тогда и сомнений
не может быть! Сейчас же напишу в Коллегию и одновремен-
но дам знать графу Румянцеву!
Письмо в Петербург ушло в тот же день, а 3 марта поступи-
ла деловая бумага от обер-секретаря Коллегии: «Его сиятель-
ство граф Николай Петрович, по представлению еще покойно-
го Николая Николаевича Бантыш-Каменского, согласиться
изволил на определение к архиву кандидата Калайдовича, для
употребления его по части печатания трактатов. Согласен ли
он будет на определение ему жалованья по чину, то есть по
600 р. на год; в рассуждении же квартиры граф желает узнать
от Вас, можно ли его в том удовлетворить?»31
Вечером того же дня Калайдович явился к Волкову с изве-
стием о письме.
— Выходит, книги все же помогли! — порадовался при-
ятель.
— Помогли, — поблагодарил друга Калайдович, хотя в ду-
ше посетовал на слишком малый оклад. Но главного все же
удалось добиться — его зачислили в архив, этот «бастион», до-
ступный лишь отпрыскам знаменитых семей. Еще недавно об
этом он не смел и мечтать.
70 tfO
14.	НЕПРИЯТНАЯ ИСТОРИЯ
И января 1815 года в кабинете московского обер-полиц-
мейстера, генерал-майора Петра Алексеевича Ивашкина по-
явился посланец владимирского губернатора. Взяв под козы-
рек, вручил обер-полицмейстеру осургученный пакет.
Ивашкин вскрыл пакет. В нем оказались две подорожные и
открытый лист, выписанные на Константина Федоровича Ка-
лайдовича, и письмо за подписью владимирского губернатора,
в котором говорилось:
«Милостивый государь мой, Петр Алексеевич!
Здешней губернии в городе Коврове взят тамошнею поли-
цию в неблагопристойном поступке и представлен ко мне под-
поручик Константин Калайдович, именующийся членом Об-
щества истории и древностей российских, учрежденного в
Москве, с оказавшимся у него за подписью и печатью г. предсе-
дателя упомянутого Общества открытым листом, подающим,
однако же, сомнение в действительности его, поелику примече-
но, что он писан, подписан и скреплен одной рукою, и кажется,
весь самим им Калайдовичем составлен; что наипаче заставила
думать сделанная рукою его приписка в подорожной, данной
ему от господина главнокомандующего в Москве на проезд от-
туда до Владимира, также самовольная его поправка во взятой
им подорожной у меня, в которой он написал: вместо почто-
вых — курьерских лошадей и к сей подорожной приложил свою
печать, которая от него равномерно отобрана. Не входя здесь в
особое изыскание сего обстоятельства, произошедшего с таким
чиновником, который не подлежит здешнему воеводству, — я
писал о всем том к г. председателю учрежденного в Москве «Об-
щества истории и древностей российских», и препроводив к не-
му оказавшиеся у Калайдовича бумаги и печать его, предоста-
вил всякое по сему действие на усмотрение того г. председателя.
Между тем, дабы удалить его, Калайдовича, от подобных по-
ступков и дабы он, будучи здесь на свободе и в нетрезвом поло-
жении, не мог причинить какого-либо вреда, я дал ему билет за
моей подписью и печатью, по которому должен он был немед-
ленно отправиться отсюда в Москву и явиться к своему началь-
ству; вместо того он уехал в Суздаль, и оттуда уже ко мне пред-
ставлен. Посему, видя в нем человека совершенно беспокойно-
го, нетрезвого и дерзкого, я вынужденным нашелся отправить
его за присмотром чрез градские и земские полиции в Москву к
42
вашему превосходительству с сим моим отношением...»
Cfe, 71 <40
Вложив все бумаги в пакет, обер-полицмейстер вызвал
адъютанта князя Шихматова. Передавая ему пакет, велел до-
ставить находящегося в приемной Калайдовича к председате-
лю Общества истории и древностей российских Платону Пет-
ровичу Бекетову.
Бекетов, однако, не принял ни пакетов, ни арестованного.
— Константин Калайдович, — сказал он, — действительно
является членом Общества. Но Общество — организация до-
бровольная. В самом же деле Калайдович служит при Мос-
ковском университете, так что его следует препроводить к
попечителю университета Павлу Ивановичу Голенищеву-Ку-
тузову.
Дорога от Симонова монастыря, поблизости от которого
жил Бекетов, до университета заняла около часа.
В начале первого Калайдович предстал перед Голенище-
вым-Кутузовым.
Ознакомившись с сопроводительными бумагами, Павел
Иванович нахмурился.
— Дело плохо. Даже не представляю, как мы выпутаемся из
этой неприятной истории.
Выход нашел отец Калайдовича. Чтобы избежать судебно-
го разбирательства, он поместил непутевого сына в дом умали-
шенных на окраине Москвы, на берегу сонной речушки Яузы.
Место это называлось — «Матросская тишина». Через пол го-
да Калайдович отправился на «долечивание» в монастырь, не-
подалеку от подмосковного города Дмитрова.
15.	«ДРЕВНИЕ РОССИЙСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ»
16 июля 1816 года, ровно через год после начала своего мо-
настырского заточения, Калайдович вновь появился в Моск-
ве. Остригши длинные волосы, отпущенные в монастырском
заточении, он бросился по знакомым, разузнавая последние
новости. И сильно огорчился, узнав, что в его отсутствие на
должность главного смотрителя Комиссии печатания государ-
ственных договоров и грамот назначен Павел Строев, который
был на четыре года моложе его и мало чем успел проявить се-
бя на поприще библиографии.
Кипя обидой, Калайдович отправился к управляющему ар-
хивом Коллегии иностранных дел Алексею Федоровичу Ма-
линовскому.
Малиновский дал Калайдовичу ясно понять, что «влади-
Оал 72 veD
мирская история» сильно навредила ему в общественном мне-
нии, особенно в глазах государственного канцлера, так что о
принятии его в штат архива не может быть и речи. Единствен-
но, на что он может сейчас рассчитывать, так это на место сто-
роннего, то есть приходящего, контркорректора.
В заключение посоветовал:
— Постарайтесь каким-то образом вернуть себе расположе-
ние канцлера.
И вот тут на Калайдовича нашло счастливое наитие. Он
вспомнил про Демидовский манускрипт. Так между собой со-
трудники архива именовали рукописный сборник древних
былин и песен, некогда принадлежавший заводчику-миллио-
неру Прокофию Акинфиевичу Демидову. После смерти Деми-
дова манускрипт перешел к Хозикову, а от него — к Ключаре-
ву, московскому директору почт, который решил ознакомить
публику с наиболее интересными из былин. Редактором и из-
дателем сборника «Древних русских стихотворений», увидев-
шего свет в 1804 году, выступил Андрей Федорович Якубович.
Впоследствии он перебрался в Калугу. Вместе с ним туда от-
был и Демидовский манускрипт.
— Вчера из Калуги, — начал Калайдович, — получен список
древних стихотворений, содержащихся в известном вам Деми-
довском манускрипте. Их более семидесяти. Доселе же напе-
чатано всего двадцать шесть — этих драгоценных памятников
отечественной словесности. Я думаю, что государственного
канцлера увлечет идея издания полного текста Демидовского
манускрипта, к тому же в научной редакции!.. Научную редак-
цию нового сборника «Древних русских стихотворений» мог
бы выполнить я...
Малиновский согласился с предложением Калайдовича.
В тот же день Константин Федорович отправил в Калугу
письмо, в котором владельцу Демидовского манускрипта
предлагалось поднести его канцлеру в виде дара. При этом со-
держался намек, что канцлер весьма щедр.
Радость Калайдовича была безграничной, когда вскоре из
Калуги пришла бандероль с Демидовским манускриптом и
личным письмом Якубовича, в котором он просил государст-
венного канцлера принять от него этот скромный дар на поль-
зу российской науки.
Ознакомившись с письмом, Калайдович обратился к ману-
скрипту — огромной книге, с желтым в черную крапинку пере-
плетом. Откинул крышку — и ахнул от изумления: под загла-
Оал 73 veD
вием начального стихотворения «Соловей Будимерович» по-
мещались две строки нот.
Боясь поверить в свою удачу, Калайдович принялся лихо-
радочно листать Демидовский манускрипт. Оказалось, что
нотные записи сопровождают каждое стихотворение. Откры-
тие представлялось чрезвычайно важным, поскольку возника-
ла возможность воскресить древние напевы в их подлинности.
Малиновский, в служебном кабинете которого Демидов-
ский манускрипт был немедля помещен в сейф, сообщил госу-
дарственному канцлеру о сделанном открытии и объяснил
всю важность выписанных нот для игры на скрипке и пения.
В заключение он предлагал свои услуги для скорейшего обна-
родования этого драгоценного памятника отечественной
культуры.
Вскоре из Петербурга пришел ответ: Румянцев благодарил
владельца Демидовского манускрипта за щедрый дар и в свою
очередь одарил его тысячью рублей. Деньги надлежало взять у
его московского поверенного в делах Яниша.
В конце августа 1816 года, имея при себе означенную сум-
му, Калайдович выехал в Калугу. Отправился он не только за
тем, чтобы вручить Якубовичу подарок канцлера, но и чтобы
ознакомиться со свидетельствами прошлого, какими тот рас-
полагал. Ведь в предисловии к сборнику «Древние русские
стихотворения», изданному Якубовичем в 1804 году, говори-
лось: «Не делаю здесь исторических замечаний, к которым
временам отнести должно сочинения сии; но ежели оные охот-
но приняты будут, то при втором издании прибавлены быть
могут нужные замечания».
Желал Калайдович знать и имя составителя Демидовского
манускрипта. Он охотно допускал, что им мог быть Прокофий
Акинфиевич Демидов, от которого древнюю рукопись унасле-
довал Ключарев, а затем Якубович.
Однако Якубович решительно отверг это предположение
как несостоятельное.
— Моя точка зрения зиждется вот на чем, — объяснил он. —
Ранее манускрипт имел титульный лист, с начертанием имени
некоего Кирши Данилова. Оно же встречается и в тексте трид-
цати шести стихотворений. Он-то и собрал воедино все эти
вирши.
— Кирша Данилов? Кто таков?
— Трудно сказать. Скорее всего — казак, поскольку он с
особым восторгом воспевает подвиги сего храброго войска.
74 ^40
— Откуда он родом?
— Думается, из Киева. Это видно по стихотворению «Чю-
рилья игуменья». Что касается времени рождения Кирши Да-
нилова, то, очевидно, это конец семнадцатого века. Ни по язы-
ку, ни по содержанию стихотворений не видно их большей
древности. Даже в былинах встречается немало современных
слов, например, упоминание про якутского соболя. Якутск,
как известно, город молодой, основан в 1632 году. И еще одно
доказательство, даже более весомое, — стихотворение «Светел
радошен царь Алексей Петрович». В нем Кирша Данилов го-
ворит о Петре Великом как о своем современнике.
— Из вашего первого письма явствует, что в сборнике семь-
десят одно стихотворение, а в полученном нами манускрипте
их меньше? — задал вопрос дотошный Калайдович.
Якубович признался, что некоторое время назад давал Де-
мидовский манускрипт на ознакомление калужскому проку-
рору Александру Петровичу Степанову, серьезно интересую-
щемуся отечественной этнографией. Последние листы оста-
лись у него, так что манускрипт перед отправкой к
государственному канцлеру пришлось переплетать без них.
Прокурор при личной встрече подтвердил, что, действи-
тельно, четыре листа рукописи, с 98-го по 101-й, остались у не-
го. Где именно они находятся, он не мог сказать со всей опре-
деленностью, но пообещал их разыскать.
Свое обещание прокурор сдержал лишь наполовину. Через
некоторое время он вручил Калайдовичу три листа. А вот са-
мый последний так и не нашелся.
По возвращении Калайдовича из Калуги управляющий ар-
хивом вновь напомнил канцлеру о своем предположении, до-
бавив, что издание будет осуществлено по специальной копии,
чтобы по случайности не повредить драгоценную рукопись в
типографии.
В ответном письме канцлера говорилось: «Намерение Ва-
шего превосходительства приступить к изданию в свет «Древ-
них русских стихотворений» немало меня порадовало. Упо-
требленные на переписку оных 50 рублей благоволите полу-
чить от Александра Ивановича Яниша. Что ж касается до
прочих потребных для сего издания издержек, то, охотнейше
оные приемля, желал бы, впрочем, предварительно знать, в
каком формате предлагаете издавать оные — в 4-ю или в 8-ю
долю листа? Сколько потребно будет для сего издания бума-
ги, почем возьмут с листа в типографии за набор и отпечата-
75
ние и что стоить будет вырезание к каждой песне нотной до-
щечки? О всем этом, учинив надлежащую справку, не по-
ставьте себе в излишний труд, милостивый государь мой, до-
ставить мне смету или примерное исчисление всех потребных
для сего издания издержек. Употребить г. Калайдовича для
корректуры и исправности сего издания согласен: почему не
воспользоваться усердным его в пользу онаго расположени-
ем»33.
В тот же день, когда в Москву поступило это письмо, при-
шло и другое — из Калуги, от прокурора Степанова, при нем
находился последний, 101-й по счету лист Демидовского ма-
нускрипта — ветхий, оборванный понизу. Но все равно ра-
дость была огромная.
Теперь с чистой совестью можно было приступать к изда-
нию «Древних русских стихотворений» в их полном виде, с
нотами.
Якубович при издании «Древних русских стихотворений»
в 1804 году довольно произвольно обращался с текстом: для
большего благозвучия одни стихотворные строки увеличивал,
другие — убавлял.
Калайдович взял за правило строго следовать первоисточ-
нику. Правке подвергались лишь слова с искаженной орфогра-
фией. И если они были написаны слитно, то разделялись.
Редактируя таким образом Демидовский манускрипт, Ка-
лайдович и не предполагал, что скоро столкнется с непреодо-
лимыми трудностями. Причиной этих затруднений стали,
правда, не грамматические несообразности текста, а содержа-
ние стихотворений. Такие скабрезные вирши никакая бы цен-
зура не пропустила.
— Кирша Данилов, — делился Калайдович своими сомне-
ниями с Малиновским, — писал более для людей необразован-
ных — потому у него много фарсов. Пел не для бессмертия, а
для удовольствия своих слишком веселых слушателей, поэто-
му он пренебрегал умеренностью и правилами благопристой-
ности.
— И много ли таких песен?
— Семь. «Сергей хорош», «Агафонушка», «Во зеленом са-
дочке», «Ох горюна! Ох горю хмелина!», «Теща, ты теща моя»,
«Свинья хрю, поросята хрю», «Стать почитать, стать сказы-
вать». В них Кирша Данилов пустился по тому пути, на кото-
ром впоследствии прославился Барков. Хороший поэт, он, к
сожалению, во зло употребил свой талант.
O&r 76 <^D
Малиновский пробежал глазами одну из скабрезных песен
и осуждающе покачал головой.
— Действительно, певец наш, пресыщенный дарами Бахуса
и мечтаниями о сладострастных вакханках, совершенно поте-
рял уважение к стыдливости!
Подле каждой из охальных песен он написал на полях ма-
нускрипта: «Не надо!»
Параллельно с Калайдовичем редактированием нотных за-
писей из Демидовского манускрипта занимался бывший учи-
тель музыки Благородного пансиона при Московском универ-
ситете Даниил Иванович Шпревич. Напевы он находил очень
мелодичными.
— Мера пения в наших древних сказах, — отметил он, —
всегда соответствует содержанию. О приключении богатырей
поется allegro vivace, былины «Мастрюк Темрюкович» и
«Гость Терентьище» — moderate, «Гришка-расстрига» —
andante.
Канцлер, внимательно следивший за ходом работы, время
от времени давал наставления: «Что касается до нот, находя-
щихся у каждой песни помянутых «Стихотворений», то за
лучшее нахожу помещать их, сообразно с подлинником, в на-
чале каждой песни. Хотя напечатание оных в таком порядке и
стоить будет лишних некоторых издержек, но зато немалым
послужит украшением сему изданию, равно и читатели избав-
лены будут от лишнего труда приискивать оные в конце кни-
ги» (письмо от 22 декабря 1816 года)34.
«Приемля в уважение как изъявленную в расчете г. типо-
графщика трудность в приготовлении нотных литер, так и по-
требное для того время, а именно пятимесячный срок, предла-
гаю, не удобнее ли будет напечатать оные ноты посредством
граверного искусства, то есть, оставив в начале каждой песни
место, прикладывать оные после, вырезанные на медных до-
щечках» (январь 1817 года)35.
В марте 1817 года по распоряжению канцлера типограф-
щику Семену Аникеевичу Селивановскому, заведение которо-
го находилось на Большой Дмитровке, были сполна выплаче-
ны все деньги, необходимые для печатания Демидовского ма-
нускрипта. Книгу решили назвать «Древние российские
стихотворения». На титульном листе ее предполагалось вы-
гравировать герб Румянцева.
Спустя полгода канцлер получил первые отпечатанные ли-
сты «Древних российских стихотворений».
Оал 77 veD
Летом 1818 года весь текст был готов. Оставалось только
написать предисловие. Эту ответственную работу канцлер по-
ручил выполнить Калайдовичу. «Древние, или, лучше сказать,
старинные, российские стихотворения, — начиналось предис-
ловие, — вторично теперь издаваемые, принадлежат к числу
любопытных произведений нашей словесности. Присоедине-
ние к ним доселе еще неизвестных 35 стихотворений, прило-
жение нот и верность издания дают им совершенное превос-
ходство над первым тиснением. За открытие и сохранение сих
старых памятников русской словесности мы обязаны покой-
ному г. действительному статскому советнику Прокофию
Акинфиевичу Демидову, для коего они, пред сим лет за 70, бы-
ли списаны...»36
Предисловие получилось обширным и интересным.
Прежде чем поместить его в книге, с текстом ознакомился
государственный канцлер. И в целом одобрил, хотя у него и
имелись некоторые замечания, как это видно из письма, от-
правленного им 12 декабря 1818 года Малиновскому: «Все ис-
торическое исследование, помещенное в предисловии «Древ-
них стихотворений», конечно, делает честь г. Калайдовичу. Но
жалею, что на заглавном листе читается: «с присовокуплением
35 пиес». Сие последнее слово не русское, и нетрудно, кажет-
ся, было обойтись делать у чужого языка такой нищенский за-
ем. Продолжая откровенность свою, также признаться дол-
жен, что не думаю, чтобы суждение о пиитическом достоинст-
ве сего древнего сочинения сделано безошибочно; а притом
никак похвалить нельзя сего неблагородного изречения: «у не-
го много фарсов». Но я точно прошу вас, милостивый государь
мой, таковых моих замечаний г. Калайдовичу не сообщать. Я
много его трудом доволен»37.
В январе 1819 года Румянцев получил все тридцать специ-
ально отпечатанных для него на лучшей веленевой бумаге эк-
земпляров «Древних российских стихотворений».
«Кто у меня сие издание видел, — горделиво сообщал граф
Малиновскому, — кажется, им прельщаются...»38
Общий тираж книги был шестьсот экземпляров.
Впрочем, мы несколько забежали вперед, а потому вновь
вернемся в 1816 год, когда Калайдовичу практически все при-
ходилось начинать с нуля. Даже Общество истории и древно-
стей российских, для которого он столько сделал, отвернулось
от него. Более того, вывело Калайдовича из числа своих чле-
нов.
78 <dD
16.	НА КРУГИ СВОЯ
Осенью 1816 года граф Н.П. Румянцев поручил архиманд-
риту Симонова монастыря в Москве Герасиму составить по-
дробный отчет о книгохранилище вверенной ему обители, а
заодно осмотреть библиотеки других московских монастырей,
в первую очередь Новоспасского и Данилова.
Испытывая недостаток свободного времени, а главное, не
чувствуя себя достаточно подготовленным в области палео-
графии, архимандрит, по рекомендации знающих людей, по-
спешил передоверить задание Калайдовичу, как раз вернувше-
муся из Калуги.
Очутившись вновь в родной стихии, Калайдович со всей
тщательностью обследовал «книжницы» Симонова, Ново-
спасского и Данилова монастырей. Но особо ценных книг не
обнаружил. О чем и поставил в известность архимандрита.
— Как же быть? — растерялся тот. — Такой ответ огорчит
государственного канцлера.
Калайдович, желавший установить непосредственный
контакт с канцлером, вызвался самолично составить ему от-
вет. Архимандрит с готовностью принял предложение.
— Только не медли, — предостерег он.
10 декабря 1816 года Калайдович составил письмо канцле-
ру, в котором обрисовал скудость книгохранилищ обследован-
ных им монастырей. «Несмотря на сие, — заверял он, — обсто-
ятельные росписи рукописям сим в непродолжительное время
будут Вашему сиятельству доставлены. При сем случае весьма
важным нахожу для нашей древней словесности и истории
иметь описание рукописей Московской Синодальной библио-
теки. Сие описание откроет новый свет в древней нашей лите-
ратуре, покажет беспрерывный ряд памятников славянских с
самого IX века (это есть найденный мною перевод Иоанна, эк-
зарха Болгарского, книги Иоанна Дамаскина «Небеса») до
XVIII. Греческие рукописи описаны уже Афанасием Скиадою
и профессором Маттеем: неужели нашим отечественным па-
мятникам суждено скрываться так долго в прахе?»39
Сообщение Калайдовича о манускрипте IX века, храня-
щемся в Синодальной библиотеке, живо заинтересовало госу-
дарственного канцлера. Правда, он усомнился в столь глубо-
кой древности рукописи. И попросил своего московского
корреспондента, то есть Калайдовича, выслать копию предис-
ловия, чтобы провести собственную экспертизу.
79 ЧДО
Граф Н.П. Румянцев (1754—1826)
Экспертом выступил молодой петербургский палеограф
Александр Христофорович Востоков. Он заявил, что манус-
крипт с именем Иоанна, экзарха Болгарского, является спис-
ком XI или даже XII века, сделанным каким-то русским пере-
писчиком, поскольку в тексте встречаются особенности пра-
вописания, характерные для указанного времени: так, вместо
Оал 80
«юдинъ» написано «одинъ», вместо «видению» — «виденье», вмес-
то «вфждю» — «вожю», вместо «норкдл» — «не^жл»; в одном мес-
те удержана древняя форма слова «имо^цю^фцм^^’ в другом да-
но ее позднейшее изменение — «имо^феомо^», исключены и
юсы, их русский переписчик заменил ониками (e»f).
Калайдович не во всем согласился с выводами Востокова,
который в своей экспертизе опирался на сравнительный ана-
лиз текста перевода «Небес» Дамаскина, осуществленный
Иоанном, экзархом Болгарским, со старейшим отечествен-
ным манускриптом — Остромировым Евангелием 1056 года.
Возможно, заключение было бы другим, если бы Востоков
имел под рукой более древний памятник российской пись-
менности.
Отстаивая эту точку зрения, Калайдович 6 июня 1817 года
отправил в Общество любителей российской словесности
письмо, в котором утверждал, что древнейшее сочинение на
славянском языке — перевод трактата «Небеса» Дамаскина,
сделанный Иоанном, экзархом Болгарским, в IX веке.
17.	СУДЕБНИК ИВАНА ГРОЗНОГО
Над Толкучим рынком, расплеснувшимся подле Влади-
мирской башни Китай-города, стоял сплошной крик. Торгов-
цы громко зазывали покупателей, покупатели столь же громко
приценивались.
Пробившись сквозь толпу на площади, где велся оживлен-
ный торг старой поношенной одеждой, Калайдович очутился
перед книжным развалом. На дощатых лотках, составлявших
поистине бесконечный торговый помост, грудами высились
книги, связки журналов и газет. В этих пыльных залежах ры-
лись собиратели разных возрастов.
— Есть ли древние книги? — осведомился Калайдович у
старика-книжника, занимавшего крайний лоток.
Тот молча вытащил из мешка, валявшегося у его ног на
земле, пухлый томик. Книжка сильно пострадала от времени:
переплет покоробился, края листов обтрепались. По мелкой
скорописи Калайдович определил, что манускрипт относился
к XVI—XVII векам. Почерк отдельных страниц разнился. Это
обстоятельство порадовало — в сборниках наряду со статьями
духовного содержания нередко встречались сочинения исто-
рического, литературного и юридического характера.
— Сколько хочешь за книгу? — глянул на букиниста.
O&r 81 <^D
Цена оказалась божеской — и Калайдович сделался вла-
дельцем сборника.
Всего сборник включал сто восемнадцать статей. Первым
номером шел Летописец, охватывающий период российской
истории с 1562 по 1621 год; за ним — Указ о трапезе, иже на
Тихвине в лавре, 1590 года; далее — разнохарактерные записи
практического свойства: о делании красок, приготовлении ле-
карств. Уже ближе к середине книги Калайдович наткнулся на
статью, выполненную «кудрявой» скорописью — очень мел-
кой и четкой. Далеко не сразу он понял, что перед ним Судеб-
ник царя и великого князя Иоанна Васильевича, датирующий-
ся 1550 годом, в списке начала XVII века.
Со своей находкой Калайдович поспешил ознакомить
друзей-библиографов и не без удовольствия констатировал,
что никто из них и в глаза не видывал манускриптов с закона-
ми Ивана Грозного. И что совсем представлялось удивитель-
ным — Судебника не оказалось даже у самых крупных мос-
ковских коллекционеров-любителей. За консультацией Ка-
лайдовичу вновь пришлось обратиться к председателю
Общества истории и древностей российских Платону Петро-
вичу Бекетову.
Осмотрев сборник с Судебником, Бекетов, принимавший
гостя в библиотечной комнате, открыл один из шкафов и из-
влек небольшой томик. То была точная перепечатка Судебни-
ка Ивана Грозного, сделанная в 1768 году в Петербурге по спи-
ску, хранившемуся в Академии наук.
Сличение печатного и рукописного Судебников показало,
что обнаруженный Калайдовичем список много древнее «ака-
демического».
— В Петербурге у кого-нибудь еще имеются рукописные
списки Судебника Ивана Грозного? — спросил он у Беке-
това.
— Трудно сказать. Лично я не знаю.
— Как вы полагаете, другие издания были?
— Были. Одно отпечатано в Москве в 1768 году Миллером
по собственноручному списку Татищева.
— Какого времени манускрипт, с которого снята копия?
— Он еще моложе «академического»... Третье издание вы-
шло в 1774 году. Но оно никому не известно.
— Неизвестно?
Бекетов снял с полки тонкую книжицу. На титуле ее было
напечатано:
82 <^D
СВОДНЫЙ СУДЕБНИК,
учиненный по указу Его Величества
государя царя и великого князя
Иоанна Васильевича всея России
Самодержца, в лето от Сотворения
мира ЗНИ.
Первым тиснением,
Москва. 1774.
— Говорите, издание никому не известно? — удивился Ка-
лайдович. — А книжка — вот она!
— Только вот эта книжка и есть, — отвечал Бекетов. — Дру-
гих экземпляров никто не видывал. В чем дело, сказать затруд-
нительно... Что же касается списка, с которого сделана перепе-
чатка, то я сомневаюсь в его глубокой древности.
Сделавшись счастливым обладателем наистарейшего спи-
ска Судебника Ивана Грозного, Калайдович долгое время не
знал, как ему распорядиться этой редкостью. Лишь в 1819 го-
ду он подарил драгоценный манускрипт — Судебник был вы-
делен из рукописного сборника и особо переплетен — библио-
теке Московского архива Коллегии иностранных дел. К этому
его подтолкнули конкретные обстоятельства, о которых речь
впереди.
18.	ТРЕТИЙ ПОДЛИННИК РОССИЙСКОЙ
СЛОВЕСНОСТИ XI ВЕКА
В 1817 году государственный канцлер граф Румянцев сна-
рядил на свой счет археографическую экспедицию «для при-
ведения в известность и описания всех рукописных памятни-
ков, еще не успевших исчезнуть, в окрестные московские мо-
настыри». Главное руководство экспедицией было поручено
Малиновскому, а непосредственное исполнение возложено на
молодых ученых-библиографов Павла Строева и Константина
Калайдовича.
9 июня 1817 года ученые отбыли из Москвы.
Конечным пунктом маршрута являлся Иосифо-Волоко-
ламский монастырь. Путь неблизкий, поэтому решили ехать и
ночью. На рассвете достигли Новоиерусалима.
Калайдович предложил сделать здесь остановку и осмот-
реть монастырскую библиотеку.
— Я думаю, нам не следует задерживаться, — возразил
83 <^D
Строев. — Новый Иерусалим, знаменитый по славе своего ос-
нователя и великолепному собору, не обещает никаких откры-
тий касательно древних книг — все они, собранные патриар-
хом Никоном, давным-давно перекочевали в Синодальную и
Типографскую библиотеки.
И все же Калайдович настоял на своем.
Монастырская библиотека, подтверждая правоту Строева,
оказалась весьма скромной. Впрочем, при разборке манус-
криптов нашлось несколько экземпляров, достойных внима-
ния.
Пока Строев составлял их краткую опись, Калайдович
продолжал осмотр библиотечных полок. Неожиданно среди
пыльных связок бумаг он обнаружил массивный фолиант.
Древний манускрипт был написан на весьма тонком и белом
пергамине, в два столбца, прекрасным уставным письмом, ук-
рашен миниатюрами. Одна из них изображала семейство ве-
ликого князя Киевского Святослава: его самого, жену и пяте-
рых детей.
На первом листе манускрипта было означено:
сборъ отъ многъ оць тлковлннА о нерлзумнъшхъ
словесьхъ в еуянгелии и въ аплъ и въ инъхъ книгахъ.
ВКРАТЦЕ сложено НЯ ПАМЯТЬ И НА ГОТОВЪ ОТЪВЪТЪ.
При детальном рассмотрении книги оба библиографа при-
шли к выводу, что перед ними богословский сборник — рус-
ский перевод с болгарского текста, осуществленный в 1073 го-
ду для великого князя Киевского Святослава Ярославича, а
болгарский перевод был сделан с греческой рукописи еще в
X веке для князя Симеона.
Сообщая о находке Изборника Святослава государствен-
ному канцлеру, Калайдович писал: «Письмо сие начинаю в
полном удовольствии извещением Вашего сиятельства об от-
крытии нового драгоценного памятника древней нашей сло-
весности, который есть плод патриотических Ваших попече-
ний, ибо без сего, может быть, еще долго таился бы он в куче
книг неважных и покрытых пылью в углу монастырском, из
коего один счастливый случай извлек его и сделал извест-
ным»40.
Малиновский с восторгом встретил известие о нахожде-
нии уникального памятника отечественной письменности.
— Обнаружение Изборника Святослава — эпохальное со-
бытие! — не уставал повторять он. — Шутка ли, обнаружен
третий наш манускрипт XI века!
л*
Gb> 84
Первыми были — Остромирово Евангелие 1056 года и
Сборник князя Щербатова.
Присутствовавший при этом разговоре председатель Об-
щества истории и древностей российских Бекетов высказался
за немедленное издание Изборника.
— Но пусть, — наставлял он Малиновского, — архиепископ
Августин востребует манускрипт из монастыря.
Издание древних памятников письменности — дело доро-
гостоящее. Малиновский и Бекетов пришли к выводу, что ку-
да успешнее с этой задачей справится государственный канц-
лер, имеющий огромный годовой доход от своих многочислен-
ных поместий. И управляющий архивом обратился к
Румянцеву с просьбой об издании Изборника. К письму он
приложил копию с миниатюры: Святослав с семейством.
Этот рисунок Румянцев долго разглядывал один, а потом в
компании с Карамзиным, директором публичной библиотеки
Олениным и художником Ермолаевым.
— Мне кажется, — наконец возгласил он торжественно, —
сей Изборник заслуживает чести быть изданным. Книга, как и
сам манускрипт, должна иметь формат в большой лист. Со
всех миниатюр снять копии. В некоторых экземплярах, если
не во всех, гравюры раскрасить и вызолотить по примеру под-
линника.
— Такое издание будет очень дорогим, — опасливо заметил
Оленин.
— Нельзя ли уточнить, в какую сумму оно обойдется? —
повернулся к нему канцлер.
Оленин пообещал составить смету.
— Мне совестно, милостивый государь, обременять вас по-
добным заданием, — ласково улыбнулся Румянцев.— Но вы не
одного меня одолжите своим трудом. А ведь трудиться на бла-
го общества есть свойство самых благороднейших душ и, сле-
довательно, вашей!
Вскоре канцлер прибыл в Москву и вместе с Калайдови-
чем отправился в Новый Иерусалим.
— У меня больше влияния в Европе, чем в своем отечест-
ве, — вздыхал Румянцев, обиженный тем, что монастырское
начальство отказалось «выпустить» драгоценную рукопись в
Москву и ему приходится ехать в Тмутаракань.
Обозрение грандиозного Новоиерусалимского собора в ка-
кой-то степени примирило канцлера с монастырским началь-
ством. Из собора он направился в библиотечные палаты, что-
85 <^D
бы взглянуть на древний манускрипт. Но на паперти неожи-
данно почувствовал дурноту. Спасибо, что рядом оказался Ка-
лайдович, успевший подхватить канцлера под руку.
Несколько оправившись от приступа слабости, Румянцев
двинулся в монастырскую библиотеку, где ознакомился с дра-
гоценной реликвией отечественной письменности.
По возвращении в Москву государственный канцлер изве-
стил управляющего архивом Коллегии иностранных дел о
своем желании как можно скорее с ним встретиться. Мали-
новский не заставил себя долго ждать. Николай Петрович по-
делился впечатлениями от знакомства с Изборником Свято-
слава, а в заключение встречи граф объявил, что хотел бы
иметь в своем распоряжении точную копию манускрипта.
— Все будет выполнено, — с готовностью заверил управля-
ющий.
19.	ПЕРВАЯ СЛАВЯНСКАЯ ГРАММАТИКА
Но вернемся в июнь 1817 года, к началу археографической
экспедиции.
Новоиерусалимский монастырь Калайдович и Строев по-
кидали чрезвычайно возбужденные своей удачей. Первый воз-
вращался в Москву, чтобы обо всем лично доложить Малинов-
скому, а второй отправлялся дальше, мечтая о новых открыти-
ях. Однако в Саввино-Сторожевском монастыре его ожидало
сильное разочарование: настоятель обители вместе с ключами
от монастырской библиотеки отбыл в Москву, и никто не знал,
когда он вернется. Не желая терять времени, Строев, несмотря
на все гостеприимство монахов, вновь пустился в дорогу.
12 июня 1817 года он прибыл в Иосифо-Волоколамский
монастырь. Настоятель его, взволнованный тем, что рекомен-
дателем молодого библиографа был государственный канц-
лер, сам вызвался показать книгохранилище.
Монастырская библиотека занимала несколько сводчатых
палат. Книг имелось немало. Вооружившись описью, настоя-
тель оглашал одно за другим книжные названия. Строев сни-
мал с полок названные книги, просматривал, заинтересовав-
шие откладывал в сторону, чтобы на досуге обследовать их со
всей тщательностью.
— Номер восемьдесят два! — выкликнул настоятель. —
«Книга святого Иоанна Дамаскина, письмо Данила митропо-
лита».
Сал 86
Строев снял с полки довольно пухлый том. Откинул верх-
нюю крышку. Открылся белый лист с красивой вязью гречес-
ких букв.
— Что за сочинение? — обернулся он к настоятелю за разъ-
яснением, поскольку сам не особо хорошо читал по-гречески.
— «Философия» Иоанна Дамаскина.
— А при чем здесь Данила митрополит? И вообще, что это
за духовное лицо?
— Наш всероссийский митрополит. В начале 1539 года был
свергнут с митрополии боярским указом и сослан в Иосифов
монастырь, где и скончался 2 февраля того же года, оставя по-
сле себя несколько нравоучительных посланий.
«Стало быть, наряду с «Философией», здесь и отечествен-
ные сочинения, хотя и на греческом языке, — подумал Строев,
скорее машинально перевернул титульный лист и ахнул от
удивления: на следующем листе уже по-славянски было на-
чертано: «Иоанна пресвитера, экзарха Болгарского, предисло-
вие к книге «Философия» святого Иоанна Дамаскина». Несо-
мненно, текст предисловия был написан рукой Данилы митро-
полита.
Упоминание имени Иоанна, экзарха Болгарского, насторо-
жило Строева. Он объявил настоятелю, что должен снять ко-
пию с книги.
Копированием наиболее ценных манускриптов занимался
особый человек, присланный из Москвы. Сам же Строев со-
ставлял каталог монастырской библиотеки для государствен-
ного канцлера, желавшего знать, сколь велики книжные богат-
ства подмосковных обителей.
Когда Калайдович ознакомился с копией манускрипта
№ 82, то порадовался обнаружению еще одного труда Иоанна,
экзарха Болгарского. И совсем пришел в восторг, обнаружив
следом за первой статьей другую, озаглавленную «Книга свя-
того Иоанна Дамаскина философская, о осмих частях слова,
перевод же ее Иоанна пресвитера, экзарха Болгарского, от эл-
линского языка в словенский».
Перевод знаменитой Грамматики Дамаскина, известной
под названием «О осми частях слова», сделанный Иоанном,
экзархом Болгарским, к сожалению, занимал всего четыре ли-
ста, а далее текст обрывался. Но и сохранившийся отрывок да-
вал представление об этой работе Иоанна, экзарха Болгарско-
го. Он не слепо скопировал Грамматику Дамаскина, а приспо-
собил ее к особенностям славянского языка. Удивительно
Gb> 87
было и другое: предложенные им названия восьми частей речи
оказались весьма живучими, лишь термин «речь» позднее за-
менился термином «глагол», а вместо термина «различие» по-
явилось «междометие».
Доселе считалось, что наиболее древняя славянская грам-
матика восходит к XVI веку — Лаврентия Зизания. Она уви-
дела свет в Вильно в 1596 году.
Находка Калайдовича существенно расширила представ-
ления о развитии просвещения в славянском мире — первую
славянскую Грамматику следовало датировать X веком!
20.	МЕСЯЦ ИЗОК
Еще в 1803 году Карамзин, назначенный официальным ис-
ториографом, получил доступ во все книгохранилища России,
в том числе в Синодальную библиотеку, помещавшуюся в
Кремле.
Здесь его внимание сразу же привлекла одна из наистарей-
ших отечественных рукописных книг — Евангелие 1144 года.
Среди разнообразных сведений о Киевской Руси в Евангелии
содержались славянские названия всех двенадцати месяцев
года: январь — просинец, февраль — сечень, март — сухий, ап-
рель — березозол, май — травный, июнь — изок, сентябрь —
рюен...
Этимология некоторых названий легко определялась: ме-
сяц просинец (январь), очень холодный, ясный, назван так по
обилию ясных дней, от «синеты неба»; месяц березозол (ап-
рель) — от золы березовой (в этом месяце сжигались березо-
вые рощи, на месте которых засевались поля); рюен — значит
слезливый, мокрый. Но вот что означает «изок»?
Более десяти лет Карамзин бился над разгадкой этимоло-
гии этого слова. В первом издании «Истории государства Рос-
сийского», увидевшем свет в 1816 году, он писал: «Июнь —
изок (или высок, в отношении к высоте солнца)». Как извест-
но, в июне месяце солнце стоит почти в зените. Умозаключе-
ние строилось на сходстве звучания: изок — высок.
Карамзин был непререкаемым авторитетом в отечествен-
ной истории и вообще во всех областях, имеющих отношение
к российским древностям. Ведь почти два десятилетия он вне-
дрялся в эту научную сферу. Многое ему удалось познать. О
многом он имел вполне верное представление. А вот со словом
«изок», названием месяца июня, ошибся.
СЧм 88 <^D
Приехавший в Петербург весной 1817 года поэт Василий
Андреевич Жуковский при встрече с историографом попенял
ему в надуманном объяснении славянского названия июня.
— А по-вашему, что это за «птица» — изок? — шутливо от-
парировал Карамзин.
Жуковский изумленно воззрился на него.
— Так, стало быть, вам уже все известно?
И сообщил, что Калайдович в одной древней рукописи
встретил упоминание про птицу «изок».
Карамзин разволновался.
— Выходит, изок — это птица? В какой рукописи это сказа-
но?
Но ни на один из поставленных вопросов Жуковский не
смог ему дать ответа.
Донельзя взбудораженный, историограф срочно отправил
письмо управляющему Московским архивом Коллегии иност-
ранных дел Малиновскому: «Калайдович называл В. А. Жу-
ковскому одно место в какой-то старой Синодальной рукопи-
си, где упоминается о птицах изоках: сделайте милость, попро-
сите от меня Калайдовича, чтобы он выписал это место и чрез
Вас сообщил мне, как можно скорее, с объяснением, что это за
рукопись»41.
Очень скоро Николай Михайлович Карамзин получил
письмо, в котором Калайдович следующим образом истолко-
вал название месяца июня — изок: «Сие имя дано ему, вероят-
но, от певчей птицы, которая, может быть, появляется в июне:
доказательство отыскано мною в Шестодневе Василия Вели-
кого, книге, переведенной, думаю, Иоанном, экзархом Болгар-
ским, в конце IX или в начале X века: она поднесена князю
болгарскому Симеону и списана в сербском монастыре Преоб-
ражения на Афонской горе в 1263 году, при сербском короле
Стефане Уроше. Сочинитель предисловия, описывая красоты
весны и лета, говорит о соловьях, соях, иволгах, желнах, лас-
точках, скворцах, изоках...»42
Объяснение Калайдовича историограф счел настолько
ценным, что во втором издании «Истории государства Рос-
сийского» (1818) вынес его в особое примечание.
Теперь оставалось выяснить, что это за птица изок?
И вновь разгадку отыскал Калайдович. Редкая научная
пытливость не позволяла ему успокаиваться до тех пор, пока
он не получал ответа на занимавшие его вопросы. Правда, про-
изошло это спустя три года после начала розысков, причем
Gb> 89 <^D
было пересмотрено множество книг. Лишь тогда он смог напи-
сать Карамзину в Петербург:
«Экзарх Болгарский в своем предисловии Шестоднева ста-
вит изока в числе птиц, но в переводе сих бесед Василия Вели-
кого (стр. 240) говорит: «Не точью бо изоци въ дожде се раж-
даютъ», и называет их тетисом.
Следственно, изок не птица, а кузнечик или кобылка,
cicada. Так и переводит сие место Епифаний Славинецкий:
не бо точ1ю сверщы въ надожденшхъ выходятъ. Сверщъ, как
изъясняется в киевском Лексиконе славянороссийском,
1627 года, есть коникъ, скачокъ, сверщокъ. В другом месте
Шестоднева по Епифаниему переводу: кш образъ песнопе-
ния сверща? В подлиннике опять имя «тетис». Не удиви-
тельно, что экзарх Болгарский включил своего изока в ста-
тью птиц, следуя Василию Великому, который относил лета-
ющих насекомых к роду пернатых. И в «Премудрости
Иисуса Сираха» (гл. II, ст. 3) сказано: мала есть в пернатыхъ
пчела. Древние думали, что кузнечики издают голос или по-
ют: известно, что сии насекомые производят звук частым
движением своих крыльев, являясь во множестве после
сильных дождей, в красные дни и более в июне месяце, на-
званном их именем, то есть изоком»43.
Так удалось поправить ошибку, допущенную Карамзиным.
3 марта 1821 года историограф отправил в Москву Мали-
новскому письмо, в конверт была вложена записка для Калай-
довича: «Очень, очень благодарю Вас, милостивый государь
мой, Константин Федорович, за Ваше любопытное письмо о
славянине изоке; хотя и с сожалением, но должен разжаловать
его из птиц в сверчки. В конце IX тома напечатано несколько
строк из Вашего письма. Продолжайте открывать, объяснять,
продолжайте и быть благосклонны к Вашему покорнейшему
Н. Карамзину»44.
21.	ПОСЛАНИЕ НЕИЗВЕСТНОГО
22 июня 1818 года Петр Федорович Калайдович явился на
очередное, тридцать седьмое по счету, заседание Общества лю-
бителей российской словесности. Младший брат его Констан-
тин уже давно их не посещал, так как еще два года назад было
«определено считать сотрудника К. Калайдовича совсем вы-
бывшим из Общества». Такова была цена конфликта с влади-
мирским губернатором.
90
Заседание началось с печального известия. Председатель
объявил о смерти хранителя библиотеки Общества, отставно-
го полковника от артиллерии Дмитрия Ивановича Вельяше-
ва-Волынцева.
— Покойный, — продолжал он, — оставил Обществу все
свое книжное собрание в количестве четыреста пятьдесят то-
мов, четыре книжных шкафа красного дерева и свой портрет.
Михаил Трофимович Каченовский попросил членов Об-
щества посодействовать тому, чтобы поскорее перевезти кол-
лекцию, поскольку дом Вельяшева-Волынцева уже предназ-
начен к продаже.
Потом было зачитано письмо от петербургского библио-
графа Александра Христофоровича Востокова, недавно при-
нятого в действительные члены Общества любителей россий-
ской словесности.
«Спешу воспользоваться несколькими свободными мину-
тами, чтоб принести чувствительнейшую мою благодар-
ность... за честь, которую оказало мне сие Общество, избрав
меня в свои члены. Дорого ценю лестное сие отличие иметь
место в сонме людей, знаменитых талантами своими и заслу-
гами отечественной словесности, пользоваться их советами и
участвовать в их трудах! Отличие сие обязывает меня к но-
вым усилиям, да окажу себя достойным имени сочлена ваше-
го трудами, которые бы заслужили ваше одобрение. Но на
сей раз не могу представить Обществу ничего, кроме обеща-
ния, что буду по силам моим исполнять изъясненные в уста-
ве вашем обязанности нового моего звания. Долгом почитаю
при сем дать отчет Обществу в моих упражнениях. Кроме за-
нятий по должности, ныне более нежели когда-либо отымаю-
щих мое время, главный труд, несколько лет уже меня за-
нимавший, есть «Славенская Лексикография» и «Граммати-
ка»45.
Затем настало время огласить послание, поступившее на
имя председателя Общества. Слово взял Петр Калайдович.
— Опыт решения вопроса, предложенного в Обществе лю-
бителей российской словесности, основанном при Импера-
торском Московском университете, о том: на каком языке пи-
сана «Песнь о полку Игоря» — на древнем ли славянском,
существовавшем в России до перевода книг Священного Пи-
сания, или на каком-нибудь областном наречии?
Вопрос был, безусловно, очень интересным, но далеко не
все собравшиеся знали о том, что впервые он был поставлен на
Gt? 91 <40
одиннадцатом заседании Общества в мае 1812 года самим Пе-
тром Калайдовичем.
Напомнив об этом, выступающий продолжал:
—Вопрос сей вместе с сомнениями о достоверности «Иго-
ревой песни» предстал при первом появлении сего творения.
Язык, исполненный силы, красоты, почерпнутые из ужасов
природы, по-видимому, несовместные с полуобразованным ве-
ком, к коему оное относили; все сие оставляло критиков, в
числе их знаменитого Шлёцера, в недоумении — почитать ли
«Песнь Игореву» действительно древним памятником или но-
вейшим подлогом. Неизвестность древности почерка оной и
самый подлинник, вскоре по издании погибший, еще более
умножили сомнение. Оставалось единственное средство — об-
ратить тщательное внимание на язык оной, исследовать остат-
ки древней письменности и по соображениям извлечь доказа-
тельства...46
С глубоким вниманием члены Общества любителей рос-
сийской словесности внимали рассуждениям автора посла-
ния, взявшегося за изучение природы лексики «Слова о полку
Игореве». Он утверждал, что древняя поэма написана не на
языке Святого Писания, а более на языке летописей, грамот и
других исторических памятников. И доказывал это на приме-
ре сличения отдельных фраз «Слова» с синодальным Еванге-
лием 1144 года, Волынской летописью, синодальной Кормчей
1282 года, Апостолом 1307 года.
Этих книг большинство присутствовавших никогда не дер-
жали в руках. Поэтому у многих возникла мысль, что автором
послания мог быть Карамзин. Ведь только он изучал все эти
древние манускрипты.
Однако, когда с кафедры прозвучало: «Еще замечу, что в
найденной историографом Н. М. Карамзиным Волынской ле-
тописи много встречается слов, сходных с «Игоревою Пес-
нью»47, — стало ясно, что к посланию историограф не имеет
никакого отношения. Послышались недоуменные вопросы:
«Да кто же автор?»
Не обращая внимания на возникший шум, Петр Калайдо-
вич продолжал:
—Вот малейшая часть исследований, одолженная бытием
своим обстоятельствам и счастливому случаю, заключающая в
себе опыт решения вопроса: на каком языке писана «Песнь о
полку Игоря»? Счастливым почту себя, если немногие спра-
ведливые замечания дадут повод искуснейшим филологам к
92 <dD
новому объяснению. А несравненною будет мне наградою —
благосклонное внимание отличных в просвещении мужей, пы-
лающих рвением к трудам и соединившихся для пользы сло-
весности и блага Отечества48.
Едва выступавший умолк, как тотчас же посыпались во-
просы:
— Чья подпись? Чье послание? Кто написал?
— Неизвестный.
Конечно, Петр Калайдович мог дать точный ответ, по-
скольку был свидетелем того, как младший брат Константин
трудился над этим документом. Но не стал раскрывать тайны.
По мнению братьев, он должен был вернуть Константина Ка-
лайдовича в лоно Общества любителей российской словесно-
сти.
А что касается поднятой научной проблемы, то она до сих
пор остается предметом споров и дискуссий в литературных
кругах.
22.	СОБЫТИЯ ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ
Всю середину сентября 1818 года Константин Калайдович
посвятил осмыслению собранных материалов об Иоанне, эк-
зархе Болгарском. Все яснее он понимал, что имеет дело с вы-
дающимся деятелем славянской культуры IX—X веков. Не по-
колебало его уверенности высказанное предположение о том,
что список «Богословии» — не современный экзарху Болгар-
скому манускрипт, а, скорее всего, позднейшая копия.
Свои соображения по данному вопросу библиограф выска-
зал государственному канцлеру в письме от 20 сентября
1818 года.
В ответном послании от 6 октября 1818 года Румянцев со-
общал: «Дополнения Ваши к замечаниям на предисловие эк-
зарха Иоанна очень любопытны; не пора ли бы приступить к
изданию и возвратить публике таковые его творения в древ-
ней рукописи, отысканной Вами, и об них ученые заключе-
ния? Я пишу об этом к Алексею Федоровичу Малиновскому,
прося его, переговори с Вами, начертать план такового сочине-
ния и мне предложить»49.
Калайдович верил и не верил, что его давние мечтания мо-
гут стать реальностью. Понимал он и то, что ныне решается
судьба не только Иоанна, экзарха Болгарского, но и его собст-
венная. Сумеет он толково объяснить все так, как ему пред-
Сал 93
ставляется, — и научный мир повернется к этой проблеме, не
сможет — и все усилия пойдут прахом. Немало волновало Ка-
лайдовича и другое обстоятельство: каждый лист будущей мо-
нографии государственный канцлер вызвался просматривать
самолично во избежание самых мелких огрехов.
В 1818 году вышли из печати первые тома второго, допол-
ненного издания «Истории государства Российского» Карам-
зина. Первое издание имело такой успех у читающей публики,
что весь тираж «Истории» разошелся в двадцать пять дней. Ни-
чего подобного в отечественной книготорговле ранее не случа-
лось. Второе издание существенно отличалось от первого, осо-
бенно увеличились научные комментарии, помещавшиеся в
конце томов. В первом томе (примечание 261) упоминалось
имя Калайдовича: «Я обязан г. Калайдовичу следующим любо-
пытным известием: «В Московской Синодальной библиотеке
(№ 66) хранится в подлиннике книга «Небеса», переведенная с
греческого языка на славянский Иоанном, экзархом Болгар-
ским, в исходе IX или в начале X века. Он пишет, что азбука сла-
вянская изобретена и Евангелие преложено Константином или
Кириллом; что Мефодий перевел все уставные книги, числом
шестьдесят; что монах Дуке убедил его (экзарха) перевести
книгу «Небеса», сочиненную Иоанном Дамаскином. Ежели сия
славянская рукопись действительно писана в исходе IX или в
начале X века, то она есть древнейшая из всех известных»50.
В ту пору ученых-славистов серьезно занимал вопрос: ка-
ков личный вклад в развитие славянской письменности каждо-
го из просветителей — Кирилла и Мефодия? И вдруг Констан-
тин Калайдович, молодой и мало кому известный палеограф,
существенно прояснил этот вопрос: перевод шестидесяти ус-
тавных книг Мефодием представлялся настоящим научным
подвигом! Первым подверг сомнению этот факт Болховити-
нов, крупнейший специалист в области палеографии. Не убеж-
дала его и ссылка на Иоанна, экзарха Болгарского. Это имя в
ученых кругах России никому ничего не говорило.
— Шестьдесят уставных книг Мефодий просто физически
не мог перевести! — убеждал Болховитинов государственного
канцлера, который все более склонялся принять гипотезу Ка-
лайдовича, но в то же время авторитет Болховитинова в глазах
канцлера был огромен, поэтому он не знал, чью сторону следу-
ет принять. Все решил случай.
Однажды, в феврале 1819 года, московский антикварий
Шульгин, торговавший на Моховой, подле университета, вы-
Gfc? 94
ставил на продажу старинный манускрипт — Пролог. Прослы-
шав об этой редкости, первым поспешил на Моховую Калай-
дович. К большому огорчению, Константин Федорович уви-
дел, что книга сильно пострадала от времени: отсутствовали
десятка полтора начальных страниц и послесловие. И все же
он приценился:
— Сколько стоит?
— Пятьсот рублей, — назначил ошеломляющую цену ан-
тикварий. — Книга древняя, писана на Афонской горе.
Просматривая последний из уцелевших листов манус-
крипта, Калайдович неожиданно наткнулся на запись, недву-
смысленно подтверждавшую правоту Иоанна, экзарха Болгар-
ского. В ней говорилось, что Мефодий, брат Кирилла-филосо-
фа, перевел с греческого на славянский язык в Моравской
земле все шестьдесят книг Ветхого и Нового Завета. Таким об-
разом, сомнения Болховитинова были рассеяны.
Государственный канцлер, как бы заглаживая свою вину
перед Калайдовичем, приобрел дорогостоящий манускрипт.
23.	ШЕСТОДНЕВ
Афанасий Скиада, разбирая славянские манускрипты Си-
нодальной библиотеки, очень торопился. Калайдович лишний
раз в этом убедился, когда ему в руки попал Шестоднев. На
титуле книги имелась помета: «videtur seculi 10».
Однако при обращении к тексту Калайдович испытал
сильное сомнение. Упоминание о князе Владимире, перенесе-
нии мощей Бориса и Глеба свидетельствовало, что книга напи-
сана никак не ранее XI века. Конечно, и такая датировка вну-
шала почтение. Но возникло новое сомнение: правописание и
начертание букв относились к более позднему времени, а
именно к XIV веку. К тому же в послесловии имелось упоми-
нание, что Шестоднев в 1355 году некая Феодосия передала
Пантелеймонову Краснодворскому монастырю в Пскове.
«Вот тогда-то книга и была написана!» — вынес свое заключе-
ние Калайдович.
На другом экземпляре Шестоднева, хранившемся в Сино-
дальной библиотеке под № 345, Скиада безапелляционно за-
печатлел: «videtur seculi 15».
На сей раз профессор эллино-греческой школы впал в дру-
гую крайность: занизил возраст манускрипта почти на два сто-
летия. В послесловии, до которого он, очевидно, просто-на-
95
адяит? ЛКпйгшвшз#
iWttfe
кшй«Ш1<Б<$Пйт»пдуиопп»^11
V ьлснллм.ГбллА'^кШБОп^идм
. HC^lOMNAiilAm |&ЛШЙЛ*Л«^Ж«М-
Ф tTATtjvtcbHMtO jj^miciuMgxiKo
, Ал^йптхжвц^^Кммшетцй
v Лма м» I*	«’axHHKi H
., Т«ЛБ«ТВ0уЙП “jWUlMTBA^Kim
В’5ЛЛ0ЛО7’*’^:-4- ^НЛЙЬГСЙ-КСГКО
Заглавный лист Шестоднева (1263)
просто не добрался, четко просматривалась дата, обозначав-
шая зФОд, то есть 1263 год.
Стараясь проникнуть в причину столь грубого промаха
опытного библиографа, Калайдович обратился к предисло-
вию — и ахнул от радостного изумления, встретив знакомое
имя... Иоанн, экзарх Болгарский.
96 <dD
Из предисловия явствовало, что, составляя свое описание
сотворения мира в шесть дней, Иоанн, экзарх Болгарский ши-
роко пользовался трудами Василия Великого, Иоанна Злато-
уста, Севериана Гевальского, знаменитого философа антично-
го мира Аристотеля и других выдающихся мыслителей про-
шлого.
Должно быть, оттого Иоанн, экзарх Болгарский, посчитал
свою долю в создании книги весьма скромной. По его образно-
му выражению, он всего лишь покрыл великолепные стены
храма кровлей из хвороста и соломы. Такое умаление своих
собственных заслуг — явление не исключительное: истинные
таланты не любят восхвалять себя.
Так Калайдовичу удалось обнаружить еще один труд Ио-
анна, экзарха Болгарского.
24.	ОШИБКА КАРАМЗИНА
Осмыслением событий российской истории конца XV —
начала XVI века Карамзин занимался в 1814 году.
Об этом, в частности, свидетельствует дневниковая запись
Калайдовича, датированная 3 ноября 1814 года: «Карамзин го-
ворил мне о Законах князя Иоанна Васильевича, весьма для
него драгоценных, которых нигде не может он найти полного
списка. Их составлял в княжение сего государя некто Гусев»51.
Помочь историографу в его розысках и трудах никто не
мог, так как о Законах великого князя Иоанна Васильевича III
(1440—1505) имелось весьма смутное представление. Счита-
лось, что почти целиком они вошли в Судебник Ивана Грозно-
го. Изначальный же их текст совершенно утратился.
Длительному периоду правления Ивана III, охватывающе-
му почти всю вторую половину XV века, Карамзин посвятил
VI том «Истории государства Российского». При Иване III
Московское государство сбросило постыдное иго татарских
ханов. Описываемые им события взволновали историографа.
Импонировала ему и личность Иоанна Васильевича III, чело-
века большого ума и сильного духом. Не случайно ему удалось
подчинить себе буйную боярскую вольницу.
С глубоким удовлетворением перечитывал Карамзин стра-
ницы своей «Истории», обращенные ко времени правления
Ивана III: «В 1498 году Иоанн велел дьяку Владимиру Гусеву
собрать все наши древние судные грамоты, рассмотрел, испра-
вил и выдал собственное Уложение, коего важные статьи пере-
о&л 97 VD
ведены на латинский язык Сигизмундом Герберштейном и на-
ходятся в описании Максимилианова посольства к великому
князю Василию. Читая сей перевод, видим, что известный Су-
дебник царя Иоанна Васильевича основан на Уложении деда
его: те же законы и слова»52.
В то самое время, когда Карамзин правил VI том «Истории
государства Российского», полученный в листах из типогра-
фии, молодой московский библиограф Павел Строев, совер-
шавший археографическое путешествие по Подмосковью,
прибыл в Иосифо-Волоколамский монастырь. И вот тут, об-
следуя монастырскую библиотеку, он обнаружил старинный
манускрипт, начинавшийся словами: «Лета 7006, септемврия,
уложилъ к. в. Иванъ Васильевичъ всея Руси с детми своими и
съ бояры о судехъ, какъ судити Бояромъ и Окольничимъ...».
Прервав чтение, восторженно воскликнул, не веря своим
глазам:
— Да это же законы великого князя Ивана Васильевича, о
которых все толкуют понаслышке, по Судебнику царя Ивана
Грозного, и которых никто и не видел. А они вот — лежат себе
преспокойненько!
В официальной бумаге, полученной Строевым от государ-
ственного канцлера, говорилось, что он имеет право изымать
из монастырских книгохранилищ наиболее важные для науки
манускрипты исторического содержания. Настоятель не осме-
лился перечить всесильному вельможе. Поэтому, покончив с
описью монастырской библиотеки, Строев, отправляясь в
Москву, взял с собой драгоценную рукопись.
Управляющий Московским архивом Коллегии иностран-
ных дел Алексей Федорович Малиновский незамедлительно
отправил Законы великого князя Ивана Васильевича в Петер-
бург, государственному канцлеру. Румянцев в свою очередь
ознакомил с бесценной реликвией Карамзина.
Тогда-то в примечаниях к VI тому «Истории государства
Российского», который готовился к выходу из печати, появил-
ся следующий комментарий: «Текст VI тома был уже отпеча-
тан, когда я получил современный, но, кажется, неполный,
список Судебника великого князя Иоанна от нашего знамени-
того, просвещенного любителя древностей, государственного
канцлера графа Н.П. Румянцева. Сказанное мною в «Исто-
рии» остается истиною; то есть, что законы Иоанна III служат
основанием законов Иоанна IV. Сей вновь найденный Судеб-
ник будет скоро издан»53.
7 1777
98 <ЛО
Подготовка к изданию найденного манускрипта и само пе-
чатание потребовали немало времени. Лишь в конце 1819 года
в книжных лавках Москвы и Петербурга появилась новинка:
ЗАКОНЫ
ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА
И
СУДЕБНИК
ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ
ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА
С ДОПОЛНИТЕЛЬНЫМИ УКАЗАМИ,
ИЗДАННЫЕ
КОНСТАНТИНОМ КАЛАЙДОВИЧЕМ
И ПАВЛОМ СТРОЕВЫМ.
Во вступительной статье, прочитанной Карамзиным с
большим вниманием, содержалась одна фраза, неприятно по-
разившая его: «Почтенный историограф несправедливо отно-
сит сие Уложение к 1498 году; оно написано в сентябре 7006,
следовательно, 1497»54.
Имелось и дополнение справочного характера, раскрывав-
шее судьбу составителя Законов великого князя Иоанна Васи-
льевича, подготовленное, очевидно, Калайдовичем: «В одном
кратком современном Летописце, содержащем в себе некото-
рые происшествия конца XV века и начала XVI, до 1534 года,
и принадлежавшем одному из издателей (ныне в библиотеке
графа Ф. А. Толстого, под № 32), между прочими событиями
записано: «Лета 35, князь великий придумалъ и уложилъ по
Судебнику судити. Тоя же зимы, после Рождества Христова,
поималъ князь великий Володимера Гусева съ товарищи». Сей
знаменитый юрист своего времени был казнен за мнимую из-
мену свою Иоанну»55.
Во втором издании «Истории государства Российского»
Карамзин учел замечание Калайдовича. Теперь примечание к
Законам великого князя Иоанна Васильевича выглядело так:
«Сей Судебник был нам известен только по некоторым стать-
ям его, переведенным на латинский язык Герберштейном... Но
в 1817 году, старанием нашего знаменитого, просвещенного
любителя древностей, государственного канцлера, графа Ни-
колая Петровича Румянцева, нашелся современный список
Иоанновых законов. Вот начало: «Лета 7006, м. Септ, (в
1497 г.) уложил к. в. Иван Васильевич всея Руси...»»56
Gt? 99
25.	РОССИЙСКИЙ ВИТИЯ XII ВЕКА
В марте 1818 года Калайдович получил приглашение за-
няться описанием знаменитой библиотеки графа Федора Анд-
реевича Толстого. Эту ответственную работу он должен был
выполнить вместе с Павлом Строевым.
Библиотека Толстого помещалась в старинном особняке на
углу Большой Дмитровки и Кузнецкого моста. В трагические
дни 1812 года огонь московского пожара пощадил библиотеку.
Не тронули ее и французы. Они забрали только книги на
французском языке.
По традиции того времени библиотека Толстого была
энциклопедической, то есть включала сочинения по всем от-
раслям знания, но у графа имелось пристрастие — старопись-
менные и старопечатные отечественные книги. В розыске их
Толстой весьма преуспел. Только древних манускриптов, да-
тированных XI — началом XVIII столетия, у него собралось
свыше тысячи!
— При составлении каталога библиотеки, — пояснили биб-
лиографы графу Толстому, — мы приняли к руководству сис-
тему знаменитых Монфока и Маттея. Все манускрипты под-
разделяются по формату на четыре отделения: в лист, в чет-
вертку, осьмую и двенадцатую доли. Всякое другое
систематизирование совершенно невозможно. Внутри этих
отделений книги, конечно, лучше всего поместить бы в алфа-
витном порядке, но это невозможно из-за так называемых
Цветников, или Сборников. Статьи в них зачастую помещены
без всякого порядка: за духовными следуют исторические, за
литературными — медицинские, нравственные, дипломатиче-
ские. Хорошо было бы приложить к каталогу Указатель собст-
венных имен, географических названий, ученых предметов и
так далее.
— В каталоге будет о книге сказано: «Рукопись на перга-
мине, писана полууставом, по-видимому, в XIII веке, на
184 листах». Ниже пойдут заголовки статей... В Указателе же,
помещенном в конце каталога, будут показаны имена авторов
этих статей. Ну, например, — Калайдович снял с полки пер-
вый попавшийся том, — «Кюрил недостойный мних», — про-
чел он начальную строку первой статьи, выписанную кинова-
рью. — Тут же будут показаны: номер отделения и порядко-
вый номер манускрипта. Так что нужное сочинение отыщется
мгновенно.
100 <^D
ГЗ»АФЪ

Граф Ф.А. Толстой
101 <^О
Толстой принял предложенную систему каталогизации —
и работа закипела.
Первоначально описывались манускрипты большого фор-
мата — в лист. Их было около трехсот. Наиболее древний от-
носился к XI веку. На обороте 145-го листа о сем имелась со-
ответствующая запись:
По БЛАГОСЛОВЕННО Пр€0СВЯЦ1€ННДГ0 МИТрОПОЛИТА ГбОрПЯ НЪ1€ВСКАГ0
и всел PotpciH написася святое бор Ангел! е тетрон при ю^мине 6еодос1и
Печерском" въ лЕто §ФП...
После числительной буквы «П», очевидно, имелась еще ка-
кая-то буква, которая впоследствии утратилась. Трактовать
дату следовало как 6580 год, то есть 1072. Однако Калайдович
и Строев заподозрили, что запись поддельная. Она разнилась
от текста Евангелия как цветом чернил, так и почерком. Кро-
ме того, в слове «Печерском» буква «ъ» была представлена в
виде (''), что практиковалось лишь в позднейшие времена. Еще
одна сомнительная деталь — замена буквы «и» знаком «I».
— На наш взгляд, — заявили библиографы графу Толсто-
му, — Евангелие следует датировать не XI, а XIII веком.
— Я покупал его как манускрипт XI века! — огорчился Тол-
стой.
Из уважения к графскому достоинству датировать манус-
крипт не стали. Но в сноске библиографы все же высказали
свои сомнения относительно возраста книги.
Описание библиотеки продолжалось.
В один из дней очередь дошла до того самого сборника, ко-
торый открывало творение «Кюрила недостойного мниха». И
вот тут выяснилось, что его перу принадлежит еще восемь со-
чинений. Слог их отличался большой выразительностью:
«Ныне солнце красуяся к высоте восходит и радуюся землю
огревает: взыде бо нам от гроба праведное Солнце Христос, и
вся верующая Ему спасает...»
О личности автора сочинений из текста ничего не удалось
узнать, поэтому в Указателе записали: «Кюрил недостойный
мних», отделение первое, манускрипт номер 8».
Через некоторое время открылось еще несколько творений
того же «Кюрила»: в сборнике XVI века, получившем поряд-
ковый номер 106, и в другом, тоже XVI века, — за номером 256.
Раскрыть личность таинственного «Кюрила» помог слу-
чай. Как-то, просматривая «Историю государства Российско-
102 400
го», отпечатанную в 1818 году вторым изданием, Калайдович
напал в примечаниях к III тому на запись, глубоко взволно-
вавшую его: «В числе противников Леоновых находился и св.
Кирилл, епископ Туровский, муж знаменитый ученостию по
тогдашнему времени, который имел переписку с Андреем Бо-
голюбским (см. Пролог, апреля 28). Мне известно одно из его
творений, «Кюрила Епископа Туровъского сказание о Черно-
ризъчьстемъ чину», найденное мною в харатейной Кормчей
книге (Синодальная библиотека, № 82)»57.
Совпадение имен невольно навело на мысль, что «Кюрил
недостойный мних» и Кирилл Туровский — одно и то же лицо.
Кирилл Туровский жил в XII веке, а манускрипт номер 8 с
его творениями датировался XIII веком. Соседство близкое.
Маловероятно, чтобы в ту пору имелся еще какой-то другой
Кирилл, столь же одаренный литературно.
8 мая 1819 года Калайдович объявил государственному
канцлеру о чудесном обретении в библиотеке графа Толстого
доселе неведомых творений российского витии XII века Ки-
рилла Туровского.
Канцлер с восторгом встретил это известие. В кругу близ-
ких людей он с жаром говорил:
— Воистину наши казенные и частные библиотеки — неис-
черпаемые кладовые сокровищ. Копни чуть поглубже — и от-
кроются алмазы!
Его пыл охладил брат, Сергей Петрович:
— Сомнительно, чтобы Туровский мог блистать отличным
даром слова в XII веке. Тогда не то что Россия, но и вся Евро-
па была погружена во мрак невежества!
— Но факт остается фактом! — рассердился канцлер. — К
тому же найдено не одно творение, а более десятка!
— Ну и что же. Я более чем уверен, что все эти «слова» со-
чинены не самим Кириллом Туровским. Он просто-напросто
перевел их с греческого.
И, подумав, приписал на аспидной доске (после недавнего
апоплексического удара Николай Петрович почти полностью
лишился слуха): «Туровский — значит из Турова. Что это за
город?»
Канцлер немного помолчал.
— Недалеко от Полоцка есть старинный городок Туровль.
Может, он? Нужно будет навести справки у митрополита Ев-
гения.
Николай Петрович Румянцев настолько заинтересовался
103 Ч8П
личностью российского витии XII века, что развернул серьез-
ный научный поиск. В конечном итоге ему удалось приобрести
старинный сборник, содержавший еще одно неведомое творе-
ние Кирилла Туровского — «Слово об исходе души от телеси».
Канцлер решил издать труды Кирилла Туровского, присо-
единив к ним сочинения других российских писателей XII ве-
ка: черноризца Кирика, митрополита Никифора, владимир-
ского епископа Симона, митрополита Иоанна, Даниила Заточ-
ника. Послание последнего к князю Юрию Долгорукому —
уникальный памятник древней словесности — Калайдович об-
наружил в библиотеке графа Толстого.
Летом 1820 года Румянцев отправился, как всегда, в свои об-
ширные поместья под Могилевом. Он решил ехать через Моск-
ву, чтобы ознакомиться с рукописью сборника «Памятники
российской словесности XII века», подготовленной к печати.
— Всего в сборник вошло двадцать одно произведение, —
докладывал ему Калайдович. — Из них пятнадцать Кирилла
Туровского. Что касается правил, принятых при издании «Па-
мятников российской словесности XII века», то я признал за
полезнейшее отпечатать его обыкновенным гражданским
шрифтом без всяких титлов, удерживая в изначальном виде
только славянские цифры, с полным соблюдением всех правил
пунктуации, которые были неведомы нашим древним писцам.
— Может быть, все-таки сохранить внешний вид первоис-
точников? — осведомился канцлер.
Калайдович быстро принялся писать мелком на аспидной
доске.
— Практика показывает, что издание славянских памятни-
ков с сохранением разнообразного и неутвержденного право-
писания служит только задачам палеографии, так как при
этом нередко затмевается красота самого литературного текс-
та. Подобным образом поступали иностранные филологи при
печатании древних классиков. Впрочем, мною удержаны по-
лугласные буквы «ъ» и «ь» в середине слов, поскольку они
имели силу гласных. Собственные имена оставлены неприкос-
новенными. В местах сомнительных означены варианты дру-
гих списков, а для показания древнего почерка манускриптов
к книге будут присовокуплены два образца XIII века: из сино-
дальной Кормчей и рукописи графа Толстого.
Румянцев внимательно осмотрел отгравированные листы,
выполненные киноварью и черной краской. Качество было от-
менное.
104 400
Возвращая листы, удовлетворенно кивнул.
— Пусть будет по-твоему Печатай так, чтобы книга при-
несла наибольшую пользу.
В Минске канцлер по традиции остановился на отдых у
гражданского губернатора Гечевича, человека не только госте-
приимного, но и весьма сведущего в отечественной истории.
Рассказ канцлера о Кирилле Туровском заинтересовал Гече-
вича.
— Я думаю, — сказал он, — что Кирилл Туровский был епи-
скопом не в Туровле, а — в Турове, неподалеку от Пинска. Сей-
час это маленькое местечко, а в свое время был большой город.
По рассказам старожилов, в древнем Турове было сорок церк-
вей... В трех верстах от города, на большой горе в окружении
сосен сохранился храм, неведомо когда воздвигнутый. А непо-
далеку от Турова существует урочище Дворец, где в свое вре-
мя имели пребывание польские вельможи, властители Турова.
— Откуда, по-вашему, произошло название города?
— Если следовать летописцу Нестору, то этот некогда изве-
стный город, а ныне бедное местечко, назван так по имени ва-
ряга Тура, повелевавшего сей областью.
Все эти важные сведения, касающиеся жизни российского
витии XII века, государственный канцлер поспешил сообщить
Калайдовичу.
В декабре следующего года наконец-то завершилось печа-
тание книги. На первом титульном листе ее над фамильным
гербом Румянцева с девизом «Non solum armis» («Не только
оружием») значилось:
ПАМЯТНИКИ
РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
XII ВЕКА.
В типографии С. Селивановского
Москва. 1821.
Оформление второго титульного листа было куда скром-
нее:
ПАМЯТНИКИ
РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
XII ВЕКА,
изданные с объяснением, вариантами
и образцами почерков
К. Калайдовичем.
Сал 105
Несколько экземпляров книги Калайдович поспешил от-
править государственному канцлеру.
В свою очередь Румянцев один из них выслал в Псков ми-
трополиту Евгению (Болховитинову) с письмом: «Желаемое
мною издание красноречивейших сочинений святого Кирил-
ла, епископа Туровского, и некоторых других любопытных
«Памятников российской словесности XII века» ныне довер-
шено, и я при получении самых первых экземпляров с боль-
шим удовольствием здесь один препровождаю Вашему Преос-
вященству. Стыжусь только, что отправляю его в листах, я их
таковые получил, а здесь переплесть некому. Предисловие, по-
мещенное в сей книге, конечно, делает честь искусству и све-
дениям г. Калайдовича»58.
Посылку от канцлера митрополит Евгений получил 13 ян-
варя 1822 года. В послании канцлера его огорчили слова: «Те-
перь Калайдович, по моему поручению, приступит к изданию
извлечения из древнего перевода Дамаскина Болгарским эк-
зархом Иоанном и самого древнего сборника, принадлежаще-
го великому князю Святославу».
— Вот борзописец! — желчно буркнул митрополит, имея в
виду неугомонного Калайдовича.
Полночи он провел за чтением «Памятников российской
словесности XII века», а точнее, за штудированием книги.
Кое-какие положения предисловия он нашел недостаточно
точными. Но явных ошибок, к своему великому изумлению,
не обнаружил.
За последнее время митрополит Евгений резко переменил
свое отношение к Калайдовичу, что легко усмотреть в его от-
ветном послании государственному канцлеру.
«Чувствительнейшую приношу Вашему сиятельству бла-
годарность за письмо от 20 декабря и при оном за любопыт-
ную книгу «Памятников российской словесности XII века». Я
наскоро просмотрел ее и, между прочим, нашел, что Нифонто-
вы ответы хотя и с древнейших списков изданы, но очень не-
исправны и ошибками заметны: а гораздо исправнее написаны
они в некоторых новейших списках Кормчей. В филологичес-
кой критике замечено, что не всегда древнейшие списки луч-
ше новейших, а издатель часто догадками своими еще более
портил, например, по сличению с моим списком я заметил,
стр. 173, издатель выставляет слово «избывати», а надобно
бы — «избивати», то есть разбивать...
На стр. 222 из желания противоречить мне издатель даже
106 480
солгал, что мирское имя архиепископа Иоанна неизвестно.
Ибо в Четьи-Минеи сентября 8-го, в житии Иоанновом ясно
сказано, что при пострижении Иоанн переименован Илиею, а
на конце при пострижении в схиму сказано: «Наречено же ему
бысть в схиме первое имя его Иоанн». В предисловии также
лгал он, из охоты поправлять историографа, например, стр.
XVI о всех русских епископах якобы в один год поставленных,
а на стр. XXXII Кирилловы послания, ясно различенные от
слов праздничных и от других душеполезных сочинений,
смешал произвольною своею догадкой за одно. Ко мне он не-
когда писал, что отыскал 27 сочинений Кирилловых, а ныне
издал только 15 и даже между ними (стр. XXXIII) три догад-
кою только приписал ему. Хвастливость, догадливость и часто
неверность сего любителя наших древностей давно всем изве-
стна. На досуге прочту внимательнее всю книгу и, может быть,
еще что-нибудь замечу»59.
И, не перечитывая письма, сердито вывел дату: 13 января
1822 года.
26.	ДРЕВНЕЙШИЙ СЕРБСКИЙ МАНУСКРИПТ
Летом 1819 года в Москве появился Вук Стефанович Кара-
джич. Будущему знаменитому преобразователю сербского ли-
тературного языка и правописания было тогда тридцать три
года. Среди специалистов в области славянской письменности
он имел известность как создатель сербской грамматики и со-
ставитель нескольких сборников народных песен.
В Москве Караджич, естественно, прежде всего посетил ар-
хив Коллегии иностранных дел. Удовлетворяя научный инте-
рес гостя, управляющий архивом Малиновский показал ему
Изборник Святослава, который привезли из Нового Иеруса-
лима в Москву по просьбе государственного канцлера, чтобы
переписать для него этот редчайший манускрипт.
Узнав, что Изборник датируется 1073 годом, Караджич ис-
пытал настоящее потрясение. Тотчас же стал расспрашивать,
кем найдена столь древняя рукопись, а узнав имя библиогра-
фа, сразу же из архива поспешил на Мясницкую, где в доме
купца Свешникова, напротив церкви святого архидиакона
Евпла, жил в ту пору Калайдович.
Выслушав взволнованную речь неожиданного гостя, Ка-
лайдович посетовал на нехватку времени для продолжитель-
ной беседы, поскольку был занят спешной работой, и указал
107 480
на стол, загроможденный исписанными бумагами и старинны-
ми фолиантами.
Караджич наугад взял одну из книг. Пергамент отличался
плотностью, чернила - удивительной свежестью. Казалось,
буквы только-только вышли из-под руки переписчика.
— И какой же это век, вы предполагаете?
— Тринадцатый.
Караджич обескураженно примолк.
Заметив его растерянность, Калайдович усмехнулся.
— Кстати, манускрипт сербский.
— Не может быть! Столь древних сербских рукописей нет!
В ответ Калайдович просто прочел вслух первую попавшу-
юся на глаза страницу, выделяя слова с неоспоримо сербским
звучанием: «тревою», «зеленующесе», «славеще». А потом об-
ратился к послесловию, где говорилось, что манускрипт напи-
сан в сербском Хиландарском монастыре на Афонской горе в
1263 году Феодором Грамматиком.
Караджич поинтересовался названием книги.
— Шестоднев, сочинение Иоанна, экзарха Болгарского.
Вернувшись в Вену, Караджич в газете «Сербские новины»
(«Сербские новости») поместил сообщение о древнейшем
сербском манускрипте. Правда, он объявил, что видел Шес-
тоднев 1263 года в Московской Синодальной библиотеке. Та-
кая неточность задела Калайдовича, который считал себя от-
крывателем этого старейшего списка замечательного труда
Иоанна, экзарха Болгарского, переведенного на сербский
язык.
27.	ПЕРВЫЙ СЛАВЯНСКИЙ ТИПОГРАФЩИК
Летом 1819 года государственный канцлер граф Николай
Петрович Румянцев прибыл в Москву.
На Покровку, в дворцовое здание с пышным декором, по-
тянулись сановники, спешившие засвидетельствовать свое по-
чтение.
Посетил канцлера и редактор популярного журнала «Вест-
ник Европы» Михаил Тимофеевич Каченовский. Он стал сви-
детелем беседы графа со своим секретарем о снятии копии с
первой славянской печатной книги.
— Что это за книга? — тут же вступил в разговор Каченов-
ский.
— Октоих 1491 года! — ответил секретарь. — Книга недав-
108
^ОКМНЛПА^СИАКПНГД^СЛНКО^ЫрАД^Су
к|лков^прнд«рж4й1а(лшагокоролАполаиго
ЖМОДНр • ИД1К01ГМ!|ДКЬ1|Д'кЦ1АИМ!1ОК|ДКввВ
Скыдошкапполтодь, фЪоль >~1Ц|гёц11|ьпе
^(ЦКОГОрОДОу’лфрЛНКЬ . ИО(0!ПЛШ4ЛвЕ0ЖНф
плр ОЛШШЦЩ’Й СЬТЬ«Д<ВАТЬД(СА и д л!то*
Герб Кракова и послесловие к Часослову Швайполыпа Феоля (1491)
но обнаружена в Бреславле. Находка особенно ценна тем, что
позволяет со всей определенностью установить имя первого
славянского типографщика!
— И каково же это имя?
— Швайпольт Феоль!
— Позвольте! — воскликнул Каченовский. — Я располагаю
несколько иными сведениями. Первый славянский типограф-
щик — Иван Глаговский. Об этом ясно сказано у Сопикова в
«Опыте российской библиографии».
— Сопиков, — возразил Румянцев, — в своем утверждении
полагался на высказывания Симона Старовольского, человека
ученого и трудолюбивого, написавшего очень много книг. Но
в своих трудах он не всегда точен. Я подчеркиваю, первый сла-
вянский типографщик — Швайпольт Феоль! И тому в под-
тверждение вот вам книга, недавно полученная из Польши, —
109
«Historya drukaru Krakowskich» («История краковских типо-
графий»). Она была отпечатана в Кракове в 1815 году. Авто-
ром указан Георг Самуил Бандтке.
— А он кто таков? — начертал на аспидной доске Каченов-
ский.
— Профессор библиографии и библиотекарь Краковско-
го университета. На основе обнаруженных им документов он
неопровержимо доказывает, что Швайпольт Феоль был ти-
пографщиком, а не наборщиком или фактором, то есть рас-
порядителем в чужой типографии. В обнаруженном им Ок-
тоихе 1491 года сказано, что докончана бысть сия книга у ве-
ликом граде у Кракове при державе великого короля
польского Казимира, и докончана бысть мещанином краков-
ским Швайполтом Феоль.
Разговор необычайно взбудоражил Каченовского: шутка
ли, обнаружена древнейшая печатная книга на славянском
языке, стал известен первый типографщик, трудившийся в
славянских землях.
Об этих важных открытиях в славяно-русской библиогра-
фии он сообщил в четырнадцатом номере «Вестника Европы»
за 1819 год, в статье под названием «О Святополке Феоле,
краковском типографщике, первом издателе книг церковно-
славянских».
Оповещая российских читателей о ценной находке в Бре-
славле Октоиха 1491 года — первенца славяно-русского типо-
графского искусства, — Каченовский высказал сожаление по
поводу утраты двух других книг, выпущенных первым сла-
вянским типографщиком: Часослова и Псалтири 1491 года.
Каково же было изумление Каченовского, когда Калай-
дович заявил ему, что все издания славянского первопечат-
ника Феоля — ему хорошо известны и все они находятся в
России.
— Неужто это так? Вы видели их собственными глаза-
ми? — ахнул редактор «Вестника Европы».
— Еще до Бандтке было известно о трудах первого славян-
ского типографщика, — отвечал Калайдович. — В «Пращице»
Нижегородский архиепископ Питирим, говоря о трегубой ал-
лилуии, приводит в свидетельство краковскую Псалтирь
1491 года. Значит, он держал ее в руках!.. Иеромонах Неофит
в своей книге «Обличения неправды раскольнические», отпе-
чатанной в Москве в 1745 году, в доказательство пения всех
часов совокупно в неделю Святой Пасхи, ссылается на Краков-
110
ский Часослов 1491 года... Что касается Октоиха, то его имел
митрополит Евгений, о чем ясно видно из сочиненного им
«Словаря исторического о бывших в России писателях духов-
ного чина».
Каченовский пришел в себя от минутного оцепенения.
— Все это предположения, а какова реальность?
— Реален пока что Часослов, — вздохнул Калайдович. —
Но зато мне известны три его экземпляра!
— Три?! — не удержался от возгласа изумленный Каченов-
ский. — И где же они?
— Здесь, в Москве. Причем все - в библиотеке действи-
тельного камергера графа Федора Андреевича Толстого, изо-
билующей славянскими манускриптами и печатными книга-
ми XVI—XVII столетий. До недавнего времени у него име-
лось только два Часослова 1491 года. Один из них, правда,
неполный, с позднейшею припискою нескольких листов в на-
чале и в конце. Этот экземпляр замечателен тем, что он в свое
время принадлежал патриарху Никону... В прошлом году
граф Толстой приобрел еще один Часослов, на сей раз пол-
ный.
— У кого?
— У одного старообрядца, за весьма значительную сумму. В
этом экземпляре показаны время и место издания.
— Ты самолично держал этот Часослов в руках?
— А как же! Он напечатан в четверку, на белой бумаге, без
счета листов. Всего их 379. Заглавные и прописные буквы вы-
полнены киноварью. Печать сплошная, но кое-где встречают-
ся точки и запятые. Из надстрочных знаков употреблены тит-
лы. Шрифт, выбранный для печатания Часослова, снят с руко-
писей того времени. Поэтому при первом взгляде книга
кажется рукописной. Только при дальнейшем рассмотрении
понимаешь, что она печатная. На последнем, 379-м листе вы-
гравирован герб города Кракова, с тремя монограммами,
смысл которых мне неизвестен. В послесловии сказано: «До-
кончана бысть сия книга у великом граде у Кракове при дер-
жаве великого короля польского Казимира и докончана бысть
мещанином краковским Швайполтом Феоль, из немец, немец-
кого роду Франк, и скончашася по Божием нарождением ди-
сеть девятьдесят и *д лето»; «д» с титлом означает единицу. То
есть Часослов напечатан в 1491 году!
Как-то верилось и не верилось, что такие редкости могут
быть под боком.
111 чвО
— А где же третий экземпляр?
— Тоже в Москве, у Алексея Саввича Шульгина, торгую-
щего древними книгами в меняльной лавке против универси-
тета.
Лавка Шульгина была хорошо известна редактору «Вест-
ника Европы», он не раз заглядывал в нее, чтобы полюбовать-
ся выставленными здесь диковинками: огромными персид-
скими коврами, старинным оружием, хитроумными часами с
боем немецкой работы. Вещи стоили очень дорого, поэтому их
не столько покупали, сколько выменивали на такие же редко-
стные предметы искусства, по какой-либо причине перестав-
шие удовлетворять их прежних владельцев. Подобные антик-
варные лавки именовались меняльными. В Москве их было
несколько.
— Где же Шульгин мог раздобыть этот Часослов? — никак
не мог успокоиться Каченовский.
— Должно быть, выменял на другую книгу... Кстати, у него
имелось до недавнего времени другое издание краковской ти-
пографии — Триодь цветная, в большой лист, без начала и кон-
ца. Она известна как нашим библиографам, так и Бандтке!
— Я непременно должен подержать этот манускрипт в ру-
ках! — заявил Каченовский.
— Поздно. Он уже куплен и ныне находится в книгохрани-
лище у радетеля отечественного просвещения графа Румян-
цева.
28.	ТАИНСТВЕННЫЙ ПЕЧАТНИК
В первом томе «Опыта российской библиографии» Сопи-
ков указал на два «адреса» первопечатника Ивана Федорова —
его московскую и львовскую типографии, первенцами кото-
рых были Апостол 1564 года и Апостол 1573 года. События
жизни Ивана Федорова в этот десятилетний промежуток вре-
мени трактовались приблизительно так: вынужденный поки-
нуть Москву вследствие козней переписчиков книг, опасав-
шихся лишиться средств к существованию, Иван Федоров
вместе со своим помощником Петром Мстиславцем удалился
в Литву, где его милостиво приняли король Сигизмунд и гет-
ман Ходкевич. Спустя десять лет он перебрался во Львов и в
новозаведенной типографии отпечатал Апостол 1573 года.
Эту версию поколебала находка, сделанная польским уче-
ным, профессором Бандтке из Бреславля. Он обнаружил
112
п4снкмит<о&л, шшдГдл •
ШАЛЛ ГЙИ * МАКНИС) пр
<ЛАБША9ЮНЖНЫАШКЫ
Вв<^Ж( EMWp • помир
ник? нпокр&нтелк си
ггьлмИ шпини ,
Заставицы и тексты Евангелия (вверху)
и Псалтири (внизу), изданные в Вильно (1575—1576)
Евангелие, отпечатанное в 1569 году в Заблудове никому не
ведомым типографщиком Иваном Федоровичем Москвити-
ным.
В 1822 году с сообщением Бандтке ознакомился К.Ф. Ка-
лайдович. Он сразу же заподозрил, что «таинственный типо-
ИЗ ЦО
Герб литовского князя Г. А. Ходкевича с оборота заглавного листа Евангелия,
отпечатанного под его покровительством И. Федоровым в 1569 г.
графщик» — не кто иной, как Иван Федоров. Справедливость
подобного предположения подтверждалась уже тем, что его
ближайшим помощником указывался все тот же Петр Мсти-
славец.
Однако эта догадка нуждалась в серьезном доказательст-
114 ялО
ве. Поэтому Калайдович запросил у профессора Бандтке
точную копию заглавного листа и послесловия редкостной
книги.
Получив долгожданную копию, он повел расследование
дальше. В ту пору Калайдович занимался составлением ката-
лога древних рукописей, находившихся в библиотеке графа
Федора Андреевича Толстого. Помимо манускриптов у него
имелись и старопечатные книги. С позволения владельца биб-
лиотеки Калайдович осмотрел издания XVI века и обнаружил
две книги, сходные шрифтом с Евангелием 1569 года. Правда,
при них отсутствовали заглавные листы, а в послесловии
Иван Федорович Москвитин не упоминался. И все же Калай-
дович остался доволен: подтвердилось существование Заблу-
довской типографии.
Несколько позднее удалось установить и историю ее воз-
никновения. Заблудово, где находилась типография, отстоя-
ло в двенадцати верстах от Белостока и принадлежало вели-
кому гетману литовскому Г. А. Ходкевичу. В 1567 году гетман
воздвиг здесь каменный храм, а при нем основал типогра-
фию.
Воодушевленный начальными успехами, Калайдович со-
средоточил свое внимание на розыске книг, отпечатанных в
Заблудовской типографии.
С этой целью библиограф нанес визит Александру Сергее-
вичу Ширяеву, содержателю университетской книжной лавки
на Страстном бульваре.
Выслушав Калайдовича, Ширяев улыбнулся и без долгих
слов выложил на прилавок пухлый том в потемневшем от вре-
мени кожаном переплете, с медными узорчатыми застежками.
Константин Федорович откинул крышку — и не смог сдер-
жать возгласа изумления. Перед ним лежала та самая книга,
которую профессор Бандтке преподносил как редкость из ред-
костей. На ее титуле значилось:
КНИГА,
ЗОВОМАЯ ЕВАНГЕЛИЕ УЧИТЕЛЬНОЕ,
ото всех четырех евангелистов избранна... и выдана
есть во отчизном имении пана Виленского, гетмана
наивысшего Великого княжества Литовского... Григория
Александровича Ходкевича, в месте зовомом Заблудовью...
А начася сия книга друковати... 1568, месяца июля 8
и свершися року 69, месяца марта 16.
115
Все еще не веря в свою удачу, Калайдович стал вниматель-
но всматриваться в текст. Качество работы не оставляло же-
лать лучшего. Книга была тиснута на белой голландской бума-
ге. Глаз радовали красивые чернофигурные заставки. Содер-
жание каждой из глав выделялось особо и помещалось вверху
листа. Заглавные и прописные буквы, исключая только самую
первую, были выполнены киноварью. Единственное, что со-
здавало неудобство при чтении, — сам способ письма. Слова
зачастую не отбивались друг от друга. Из знаков препинания
употреблялись лишь точки да запятые.
Эти же недостатки и достоинства, профессионально отме-
тил Калайдович, были присущи московскому и львовскому
изданиям Апостола Ивана Федорова. Главное же сходство —
шрифт. Калайдович уже более не сомневался, что книгу отпе-
чатал знаменитый московский типографщик.
Повернувшись к Ширяеву, он ликующе воскликнул:
- Чудо!
— А работа-с какова! — спокойно откликнулся тот. —
Шрифт столь красив, что и сегодня не стыдно отлить по нему
буквы!
Вскоре Калайдовичу посчастливилось подержать в руках и
второй экземпляр редкостного заблудовского Евангелия, ко-
торое привез из Нижнего Новгорода, с ярмарки, московский
антикварий Тихон Федорович Большаков.
29.	ОТВЕТСТВЕННАЯ ПОЕЗДКА
6 июня 1822 года крестьянин Спасского уезда Рязанской
губернии Устин Ефимов, расчищая кювет дороги, проходящей
через древнее городище, где, по преданиям, находилась Старая
Рязань, выпахал из земли множество золотых и серебряных
предметов: чаши, женские украшения. Свою находку он отнес
местному священнику, а тот, в свою очередь, передал клад
спасскому исправнику.
Исправник немедленно запротоколировал находку. Вес ве-
щей составил 6 фунтов 95 золотников. А затем, сложив все
найденное в баул, отправился в Рязань к начальству.
Управляющий архивом Малиновский услышал о рязан-
ской находке в первых числах июля. И сразу вызвал к себе Ка-
лайдовича.
— В Старой Рязани, — объявил он, — в каменном своде от-
крыты драгоценности, очевидно, схороненные при разорении
116 <40
ее Батыем. Нужно бы хорошенько обследовать тайник, а вдруг
обнаружатся какие древние манускрипты или грамоты!
В тот же день Калайдович отправился в путь. В Зарайске
он узнал, что в данный момент в городе находится граждан-
ский губернатор Рязани князь Алексей Александрович Лоба-
нов-Ростовский, и поспешил представиться ему.
Губернатор с восхищением рассказал Калайдовичу о най-
денных сокровищах:
— Превосходные вещи! Выполнены с большим искусст-
вом. Особенно кубок-потир с буквенной вязью на шестигран-
ной рукояти. Отличной сканной работой поражают женские
украшения. Все они осыпаны драгоценными камнями: руби-
нами, сапфирами, изумрудами. Один рубин превосходной во-
ды чрезвычайно велик. Стоимость его не взялся определить
ни один ювелир.
— Велик ли склеп, где сделана находка?
— Склеп? — усмехнулся Лобанов-Ростовский. — Да ника-
кого склепа не было и в помине. Клад найден в одном из валов
городища. На место находки выезжали генерал-губернатор и
доктор Гаммель. В сделанном ими раскопе больше ничего су-
щественного не открылось: только какие-то винтообразные
куски стекла.
— Клад у генерал-губернатора?
— Нет. Несколько дней назад с ним выехал в Петербург
адъютант генерал-губернатора Татаринов, чтобы представить
драгоценную находку государю императору.
Поскольку осмотреть клад не было возможности, то Ка-
лайдович не стал задерживаться. Добравшись до Спасска, не-
большого городка с одной деревянной церковью, он предъя-
вил исправнику предписание губернатора, позволяющее ос-
мотр и раскопки на территории городища близ Старой
Рязани. Коляска покатилась дальше. Наконец достигли горо-
дища, вокруг которого тянулись валы, виднелись курганы. На
всей его территории стояла лишь церковь да несколько домов,
где обитали служители.
Призвав на помощь заседателя, Калайдович собрал старо-
жилов. Они-то и рассказали, где были найдены драгоценнос-
ти, а заодно пояснили и происхождение курганов. На их месте
стояли княжеский дворец и древний собор, разрушенные при
взятии города татарами в 1237 году.
Первую раскопку Калайдович решил сделать там, где был
княжеский дворец. Вырыл яму глубиной в аршин, но ничего
117
не обнаружил, кроме обломков белого камня и кирпичей.
Тогда в сопровождении человека, нашедшего клад, — Устина
Ефремова, — и нескольких крестьян направился к месту на-
ходки.
— Весу во всем сокровище, — рассказал Ефремов, — было 7
и 3/4 фунта.
— А в донесении сказано, что только 6 фунтов 95 золотни-
ков! — удивился Калайдович. — Как такое могло случиться?
— Наверное, когда поначалу взвесили найденные вещи, то
их еще не успели освободить от плотно прилипшей к ним зем-
ли. От того и такая разница.
— Говорят, клад был в кожаном мешке?
— Точно не знаю, но какие-то кожаные лоскутки действи-
тельно попадались.
Свою версию о кладе Калайдович так изложил управляю-
щему архивом: «Я, со своей стороны, догадываюсь, не были ли
сии вещи спрятаны порознь, чтобы в случае погибели одних
могли сохраниться другие. Открытие оных на небольшой глу-
бине показывает поспешность вверявшего недрам земли свое
богатство; а может быть, и такое время, когда природа проти-
вится усилиям работы. Взятие Рязани Батыем последовало
зимой, 21 декабря»60.
Считая бесполезным вновь искать в раскопе, уже сделан-
ном генерал-губернатором и Гаммелем, Калайдович решил по-
пытать счастья в некотором отдалении от места находки кла-
да. Но ни в одной из трех ям, вырытых им, не обнаружилось
никаких металлических предметов — встречались лишь об-
ломки белого камня, угли да человеческие кости. Были они
очень хрупкие и крошились под руками. Но на воздухе быст-
ро твердели, превращаясь в нечто подобное известковому мер-
гелю. Он отложил одну кость, чтобы взять с собой в Москву
для памяти. И тут вдруг нашел винтообразный стержень из
стекла, служивший, может быть, украшением или ручкой к со-
суду.
— Не густая добыча, — повернулся к крестьянам, внима-
тельно следившим за его работой.
— С налету трудно что раздобыть, — рассудительно заме-
тил один старик. — Но вообще-то земля полна всякого добра.
В 1792 или в 1793 году здесь была выпахана золотая корона.
До рук начальства она так и не дошла. Была изломана и рас-
продана по частям. Камни из нее достались одному помещику.
— А вон там, на берегу Оки, — показал рукой другой ста-
118 чвО
рик, — найден золотой обруч с каменьями. Куда все это делось,
неизвестно.
Из Старой Рязани Калайдович отправился в Зарайск, к
своему хорошему знакомому купцу Аверину, чтобы ознако-
миться с манускриптами, специально разысканными купцом
для государственного канцлера. И здесь узнал, что не так дав-
но зарайский мещанин Перекислов, торгующий в Старой Ря-
зани, купил там у крестьянина выпаханную золотую вещь, по-
добную звезде, с колечками, украшенную самоцветами и жем-
чугом, истлевшим от времени. За находку Перекислов
заплатил 160 рублей, а потом продал золотую звезду в Москве
за 360.
— Нет, недаром молва гласит о несметных сокровищах, та-
ящихся в земле Старой Рязани! — убежденно проговорил Аве-
рин.
— Золото, конечно, золотом, — откликнулся Калайдо-
вич. — Но меня больше занимают древние рукописи. Если
снять землю с курганов, особенно на месте сбора, то, возмож-
но, найдется еще много достопримечательного.
Всего из поездки, длившейся три недели, Калайдович от-
правил в Москву четыре письма, описывая все примечатель-
ное по части археологии, увиденное им в разных городах и се-
лениях Рязанской губернии: предметы древнего обихода, мо-
гильные надписи, старинные книги. В итоге составилась
внушительная рукопись, которую с позволения управляюще-
го архивом Калайдович сдал в типографию.
В феврале 1823 года в продаже появилась зеленоватая кни-
жица, на обложке которой было напечатано:
ПИСЬМА
ОБ
АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ
ИССЛЕДОВАНИЯХ
В РЯЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ
Москва.
В Университетской типографии.
1823.
Часть экземпляров Калайдович разослал своим знако-
мым. Тираж «Писем» был невелик — всего триста экземпля-
ров, поэтому книга сразу сделалась библиографической ред-
костью.
119
30.	«БУКВАРЬ» БУРЦОВА
В 1823 году в шестом номере журнала «Северный архив»
появилась любопытная заметка библиографического толка —
«Известие о Букваре Василия Бурцова, напечатанном в Моск-
ве в 7187 (1679) году». Автор публикации Д.П. Рунич сооб-
щал о редкостном экземпляре древнего Букваря, сохранив-
шемся у него. Надпись на книжке свидетельствовала о том,
что она была подарена царем Федором Алексеевичем стольни-
ку Ивану Ивановичу Бутурлину. Красота издания и отличная
бумага, на которой отпечатали книжку, заставили Рунича
предположить, что данный экземпляр специально отпечатали
для нужд царского двора, а точнее, для первоначального обу-
чения царевичей Ивана и Петра.
Полное название старинного учебника было таково:
БУКВАРЬ
ЯЗЫКА СЛАВЕНСКА,
сиречь начало учения детям, хотящим учитися
чтению Божественных писаний, с молитвами и со изложе-
нием кратких вопросов о вере.
Сочинение Василия Бурцова. Напечатано в великом граде
Москве в типографии Верхней,
1679 года, в царствование Федора Алексеевича.
Обнаружение средневекового Букваря редакция «Север-
ного архива» расценила как важное открытие и посчитала
своим долгом как можно подробнее описать старинный учеб-
ник.
Начинался Букварь стихотворным предисловием, состав-
ленным самим Бурцовым:
Отроче юный от детства учися,
П исмена знати и разум, потщися:
Не возленися трудов положити,
Имать бо тебе польза многа быти...
За стихами следовала азбука, за ней склады, правила
словосоставления, молитвы, строчные препинания. Далее по-
мещались славянские цифры, которые, как известно, состав-
лялись из букв. В конце содержались речи, коими следовало
обучающимся приветствовать учителей, родителей и вообще
старших.
120 Ч0Э
, Ж*Г1 »мдг» пнмнГа .
1т' Б В Г f ж & 3
- н IK А М Н ♦ п
f'«T «у Фх«л
Ч ш in чь м ь €
» М CJ A W й
Алфавит Азбуки В. Бурцова (1694)
Qb> 121 <40


Э£
НлМО ЛЗЛ	>
Вшпноти i л*лл& г
Зчы£ Ctmt K'utm*t'*F >
onptA 3f*tmH /
1<A KMlj*fc KflflH i
imm лики uio /
Bo Вр'МА Clot	z
Kt^lH попраны	z
Йз НГМ44 A^IM z
ti3A*fr ш жизни z
писмпн	40zir%	зн/тн «
Диди!	Ketbn	tMonyZniH.
КмФсдцдо M34i«iriM ,
<мдц4 кслшма ыд*ки*ы .
ВсАКЪ Д4 НДЗИ^/ltn*! ,
п|иош ciocfzit|i4fm*k . ,
КсХко прснтъ ,
lo n^4ff п^ино<и1т
Йн% itu/л 'ОСГМЙСА «
Mfaftib Km+uMHCA. .
Лист с буквой «А> Букваря К, Истомина
122 <^D
Букварь 1679 года был признан наистарейшим изо всех
российских учебников.
Однако вскоре из Москвы пришло письмо-опровержение
от К. Ф. Калайдовича, утверждавшего, что в библиотеке мос-
ковского собирателя графа Ф. А. Толстого имеется более ран-
ний по времени издания Букварь, а именно... 1637 года! И как
бы в подтверждение тому, что он видел эту книжку собствен-
ными глазами, упомянул про гравюру в тексте, изображавшую
школу: в большом помещении за столом восседает учитель с
четырьмя учениками, перед каждым по книге; здесь же стро-
гий наставник наказывает розгами нерадивого ученика. Кроме
того, Калайдович воспроизвел послесловие учебника: «Нача-
ты быша печатати, в лета 7145 месяца генваря в 29-й день, со-
вершены же быша сия книга азбуки того же 7145 лета, месяца
февраля в 8-й день снисканием и труды многогрешного Васи-
лия Федоровича Бурцова».
Редакция «Северного архива» поспешила поместить пись-
мо с опровержением своей первой публикации, присовокупив
к нему благодарность Калайдовичу за ценное сообщение. Ведь
теперь первый российский учебник «постарел» почти на пол-
века!
31.	КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ СЛАВЯНСКОЙ
ПАЛЕОГРАФИИ
Наконец-то, уверовав в реальность существования Иоанна,
экзарха Болгарского, государственный канцлер объявил Ка-
лайдовичу, что берет на себя все расходы по изданию книги об
этом первом славянском писателе-переводчике.
Канцлер да и Калайдович не любили раньше времени об-
народовать свои планы. Поэтому о подготовке книги к изда-
нию знал весьма ограниченный круг лиц. Среди них были уп-
равляющий Московским Архивом Коллегии иностранных дел
Алексей Федорович Малиновский и палеограф Болховити-
нов, ставший к тому времени митрополитом Киевским Евге-
нием. С обоими канцлер состоял в оживленной переписке.
Если с Малиновским, ответственным за издание моногра-
фии «Иоанн, экзарх Болгарский», обсуждались в основном
технические вопросы, то с Болховитиновым — чисто теорети-
ческие, из области палеографии.
20 декабря 1822 года канцлер писал Болховитинову: «Те-
перь г. Калайдович по моему поручению приступает к изда-
123
нию извлечения древнего перевода Дамаскина Болгарским эк-
зархом Иоанном»61.
16 мая 1823 года им было отправлено новое письмо: «Я
чрезвычайно доволен трудами Калайдовича, который дает по-
нятие о древнем славянском переводе Иоанна, экзарха Бол-
гарского, Мефодия современника. Надобно думать, что через
месяц приступлено будет к изданию сего преважного памят-
ника древней славянской литературы»62.
А вот письмо от 25 января 1824 года: «Получайте от меня
для прочтения первые отпечатанные листы труда г. Калайдо-
вича о «Иоанне, экзархе Болгарском». Я горжусь той степенью
отличия, которую он сим сочинением достигнет. Калайдовича
я застал в загоне и в числе дюжинных трудников, а теперь, су-
дите, в каком он предстанет виде и за границею»63.
В ответном письме Болховитинова от 6 февраля 1824 года
говорится: «Чувствительнейше благодарю и за сообщение
первых листов Калайдовича об Иоанне, экзархе Болгарском;
покорнейше прошу и продолжения. Давно уже упоминают о
сем экзархе. Но теперь только появляется обстоятельное све-
дение о нем. Это важное открытие в славянской словесности
IX века, но пока не увижу окончания всего изыскания Калай-
довича, не смею еще сказать моего мнения»64.
Через пять дней канцлер получил письмо от Малиновско-
го: «Печатание следующих листов «Иоанна экзарха» несколь-
ко приостановилось за отлитием некоторых славянских букв,
из употребления вышедших. Но вскоре вы получите вдруг
пять или шесть отпечатанных листов»65.
В конце августа того же 1824 года Малиновскому достави-
ли из типографии последние отпечатанные листы моногра-
фии Калайдовича, в том числе и титульный. На нем значи-
лось:
ИОАННЪ
ЕКСАРХЪ БОЛГАРСКИЙ.
Исследование,
объясняющее историю словенского языка и литературы
IX и X столетий.
Написано
Константином Калайдовичем.
Москва.
В типографии Семена Селивановского.
1824.
124 <40
10 АННЪ,
ЕКСАРХЪ Б0ЛГАРСК1Й.
ИЗСАЪ Д О ВАШЕ,
ОБЪЯСНЯЮЩЕЕ ИСТОРИЮ СЛОВЕНСНАГО ЯЗЫКА И ЛИТТЕРАТУРЫ
IX И X столъттй.
НАПИСАНО
КОНСТАНТИНОМЪ КАЛАЙДОВИЧЕМ,
Главным» Смотржпавм» Коммжсож жвчл*лж1я Гостдлрстввмиыхъ Грлмотъ ж
Договоров», Мосжовсжжх» Овцвстжъ: Историк ж Дрввмоствй Росыйсжнх»,
Лювжтждвй Росскйсжой Сдоввсжостж, ИМПЕРАТОРСКОГО Испытдтвлкж
Природы ж С. Пжтврвтргсжаро Волвждго Лювжтвавй РосскАсжой Сдоввсжостж
Чдкмолг» ж Кдвллвром».
СБ шестржждцаыыо ержрироромжыжм ждо^рожеи/дли.

МОСКВА.
Въ ТМЮОГР4Ф1М Свиеил Свдмвлновсваго.
I 8 2 4.
Титульный лист книги К.Ф. Калайдовича
125
В тот же день Малиновский, зная, с каким нетерпением
канцлер дожидается окончания печатания книги, выслал в Пе-
тербург заключительные листы «Иоанна, экзарха Болгарско-
го», полученные из типографии. Чуть позднее уже от себя Ка-
лайдович отправил графу спешно переплетенный экземпляр
книги.
Бандероль Румянцев получил 10 сентября 1824 года. Озна-
комившись с ее содержанием, он принялся составлять ответ
Калайдовичу: «Я желал бы, чтобы Вы были свидетелем той ра-
дости, которую почувствовал я, получа первый экземпляр уче-
ного исследования Вашего об экзархе Болгарском, при пись-
ме, коим Вы меня удостоить изволили от 2 сентября. Сей труд,
за который я Вам премного благодарен, сделает Вас извест-
ным везде и всегда, определит Вам отличное место между все-
ми вообще писателями нашего века. С нетерпением буду ожи-
дать других экземпляров «Экзарха», дабы первый из них от-
править к митрополиту Евгению и ученому Добровскому»66.
Библиографы-историки славянских стран с огромным ин-
тересом отнеслись к исследованию Калайдовича. Трудно было
переоценить значение этого события: ведь изданием моногра-
фии «Иоанн, экзарх Болгарский» был положен краеугольный
камень в основание славянской палеографии.
Спустя семьдесят лет Энциклопедический словарь Брок-
гауза и Ефрона дал такую справку: «Иоанн (экзарх Болгар-
ский) — писатель, современник болгарского царя Симеона
(X в.). Известия о его жизни ограничиваются предположения-
ми и сближениями, но достоверные данные памятников сви-
детельствуют, что он был сотрудником царя Симеона в его
просветительской деятельности. Ему принадлежит перевод
«Богословии» Иоанна Дамаскина на славянский язык, а также
Шестоднев, или толкование первых глав книги Бытия. При
составлении этого труда Иоанн пользовался сочинениями Се-
вериана Гевальского, святых Василия Великого и Иоанна Зла-
тоуста, а также Аристотеля, Платона и других. Древнейший из
сохранившихся списков Шестоднева сделан в 1263 году Федо-
ром Грамматиком в монастыре Хиландаре и хранится в Сино-
дальной московской библиотеке. Иоанн перевел еще гречес-
кую грамматику Иоанна Дамаскина (применительно к сла-
вянскому языку), «Диалектику», или «Философию», того же
Дамаскина и несколько «Слов». Как видно из некоторых мест
Шестоднева, Иоанн принадлежал к числу ученейших людей
своего времени; он знал языки славянский, греческий и еврей-
126
ский, имел глубокие познания в книгах Святого Писания и
знал как творения святых отцов, так и философов Древней
Греции»67.
Все эти сведения, как мы знаем, были добыты Калайдови-
чем.
32.	НОВАЯ СЛАВА ВОСТОКОВА
Летом 1824 года Калайдович пережил сильное огорчение,
связанное с изданием Изборника Святослава.
Еще пять лет назад по заданию государственного канцлера
он договорился с типографщиком Селивановским о напечата-
нии книги. Уже были согласованы все условия, но возник во-
прос о том, как издавать рисунки: гравировать ли все или огра-
ничиться двумя-тремя и в каком именно виде печатать их?
Назначенные «кондиции» художником-гравером Скотни-
ковым показались канцлеру чрезмерными — и весь процесс
издания застопорился.
Калайдович в письмах к Румянцеву имел неосторожность
посетовать, что из-за мелочной экономии страдает важное на-
чинание. Канцлера обидел упрек. И хотя в ответных письмах
он ратовал за скорейшее издание Изборника, даже пообещал
прислать свой список для вспомоществования напечатанию
книги, но дело не двигалось с места.
Вскоре Калайдович узнал, что честь издания Изборника
предоставлена молодому петербургскому библиографу Алек-
сандру Христофоровичу Востокову. Канцлер освободил Вос-
токова от канцелярской службы и предложил ему ту сумму,
которую он получал по двум казенным местам, — три тысячи
рублей — с тем чтобы Востоков занялся составлением катало-
га его библиотеки и славяно-русской палеографией, а пока он
будет собирать материал для таких важных трудов, издал бы
Изборник.
Предложение было принято Востоковым. И Калайдовичу
не оставалось ничего другого, как поздравить своего счастли-
вого соперника.
14 июля 1824 года он написал Востокову: «Граф мне сказы-
вал о новом порученном Вам труде, издать описание найденно-
го мною Сборника Святослава. Сердечно радуюсь, что сей по-
двиг принадлежит Вам, почтеннейший Александр Христофо-
рович! Это настоящий подарок для ученого совета! Но я имею
основательные причины заключать, что копия, находящаяся в
127
руках Ваших, не везде согласна с оригиналом, конечно, не в
пропусках, но в буквах и знаках. Мне кажется, должно бы для
большей точности вытребовать Вам рукопись в Петербург»68.
«За издание Святославова Сборника, — отвечал Восто-
ков, — примусь не прежде чем изготовлю, по крайней мере
вчерне, каталог рукописей графских. Благодарю Вас покор-
нейше за сообщенное мне известие о несогласности в некото-
рых местах копии г. Ратшина с подлинною рукописью и не за-
медлю воспользоваться советом Вашим, чтобы вытребовать в
Петербург подлинник на короткое время для сличения онаго с
копиею и буду просить о том Его сиятельство»69.
Востоков не спешил обременять государственного канцле-
ра никакими просьбами. Более того, при всяком визите пока-
зывал, что помнит об Изборнике.
— Составляемый мною каталог рукописей, — докладывал
он Румянцеву, — постепенно подвигается вперед. Параллель-
но я занимаюсь сочинением примечаний к памятникам краин-
ского языка, сохранившимся в Фрейзигенской рукописи, коей
снимки издает Кеппен. По окончании сей работы стану гото-
виться к порученному мне Вашим сиятельством изданию Из-
борника Святославова. Для такого издания послужит мне дра-
гоценным пособием пергаментный список XI века Григория
Богослова публичной библиотеки.
— Каким образом?
— В Изборнике помещены многие места из «Слов» Григо-
рия Богослова и перевод, кажется, один и тот же. Любопытно
будет сличить эти рукописи XI века!
В феврале 1825 года Востоков появился у государственно-
го канцлера, сияя широкой улыбкой.
— Спешу известить Ваше сиятельство об одной моей на-
ходке, которая весьма полезна для издания Изборника
1073 года. Я нашел между рукописями вашей библиотеки од-
ну XV века, под заглавием «Анастасиевы ответы». Просматри-
вая ее, я увидел, к немалой радости моей, что эти самые отве-
ты составляют большую часть Изборника и что в списке
XV века сохранен тот самый древний перевод.
Румянцев, к этому времени почти совсем лишившийся
слуха, попросил изложить все сказанное на аспидной доске.
Востоков выполнил просьбу и продолжал писать мелом: «Я
доискался вслед за сим, что существует и печатное издание
греческого подлинника этого сочинения с латинским перево-
дом. Только самой книги нет ни в публичной библиотеке, ни в
128 <40
библиотеке Вашего сиятельства. Может быть, еще где-нибудь
отыщу ее!..»
— Она очень нужна? — спросил громко канцлер.
— Она мне необходима для сличения древнего славянско-
го перевода при издании Изборника.
— Я попробую разыскать ее где-нибудь в Европе...
— Это было бы прекрасно... Теперь же, за отсутствием гре-
ческого подлинника, я пользуюсь латинским переводом «Ана-
стасиевых ответов».
— Обнаружение «Анастасиевых ответов» в рукописи
XV века, — тем же трубным голосом продолжал канцлер, —
придает изданию Изборника еще большую цену, поскольку
показывает, что еще в глубокой древности в угодность на-
ших великих князей переводились греческие сочинения, ко-
торые, вероятно, на других языках переложены были гораздо
позже.
Вскоре выяснилось, что в Синодальной библиотеке имеет-
ся более ранний список «Анастасиевых ответов», относящий-
ся к X веку. По заданию канцлера Востоков связался с Мали-
новским.
«Государственному канцлеру, — писал он, — угодно было
поручить мне издание Святославова Изборника 1073 года по
списку, сделанному для Его сиятельства г-м Ратшиным. При-
ступив к надлежащим приуготовлениям для такового изда-
ния, я должен был прежде всего приискать греческие подлин-
ники тех статей, кои помещены в Изборнике, чтобы сверить с
оными древний словенский перевод и вывести из такового
сличения настоящий смысл употребленных в сем переводе
слов»70.
В заключение письма Востоков просил снять копию с
«Анастасиевых ответов» из греческой рукописи X века.
Ответственным за выполнение этой просьбы Малинов-
ский назначил Калайдовича. С разрешения Синодальной кон-
торы Константин Федорович получил из Синодальной библи-
отеки древний манускрипт и поручил надежному человеку,
хорошо знавшему греческий язык, сделать копию.
В мае 1825 года готовая копия «Анастасиевых ответов» бы-
ла отправлена в Петербург. К бандероли Калайдович прило-
жил письмо, в котором одобрял решение Востокова снабдить
перепечатку Изборника греческим подлинником и латинским
переводом.
«Мне остается поздравить Вас, почтеннейший Александр
129
Христофорович, — завершалось послание, — с сим новым тру-
дом, который Вашему отличному имени придает новую славу;
а для нас, страстных любителей отечественных древностей,
послужит назидательною беседою, из которой мы многому мо-
жем поучиться»71.
33.	ТУШИНСКИЙ СТАН ЛЖЕДМИТРИЯ II
30 августа 1824 года Калайдович получил письмо из Пе-
тербурга от Карамзина: «В надежде на Ваше доброе ко мне
расположение и любовь к историческим исследованиям, убе-
дительно прошу Вас побывать в селе Тушине, в 12 верстах от
Москвы, и описать место, где стоял второй Лжедмитрий, или
сообщить мне комментарий на следующее польское описание:
«Лагерь самозванца с южной, западной и северной сторо-
ны был окружен двумя реками — Москвою и Тушином. (Так
ли? Есть ли тут река Тушин?) К востоку простирались равни-
ны, укрепленные валом и рвом. (Остались ли следы?) Тут сто-
яли донские казаки, а татары — вдоль Москвы-реки; на другой
стороне лагеря — пехота и конница польская, также вдоль ре-
ки; за рекою — россияне, служившие Самозванцу».
Вы меня одолжите, и чем скорее, тем лучше.
Будьте благополучны и благосклонны к вашему покорней-
шему
Н. Карамзину.
Царское Село.
27 августа 1824.
Пишут, что у Самозванца было около 80000 человек»72.
На следующий день после получения письма Калайдович
отправился в Тушино.
Сразу же за селом, на исходе тринадцатой версты, на поле,
по обеим сторонам дороги, увидел высокие валы. Кое-где они
уже осыпались и были даже распаханы, в других местах раз-
рыты кладоискателями. Частично сохранился и ров, защищав-
ший вал от противника, которого ожидали от села Тушина.
Взойдя на вал, Калайдович увидел вдали еще более высокие
валы. Они замыкали польский лагерь с севера. Тянулся же ла-
герь саженей на 260, то есть более полукилометра.
Сопровождавший Калайдовича тушинский крестьянин
Малышев, указывая на высокий холм, поросший мелким ле-
сом, за рекой Сходней, рассказал, будто оттуда Скопин и уда-
рил по Самозванцу. Видя, что русские переправляются через
9-1777
130 <40
реку, враги побежали к Попову Городищу, переплыв Москву-
реку, помчались по Литвиновой пустоши...
— Предания вероятные, — согласился Калайдович. — От-
куда тебе они известны?
— В селе Спасском живет восьмидесятилетний старик,
очень крепкий и памятливый. Он все это знает по рассказам
своего деда. По его словам, большая дорога, где мы находимся,
и двести лет назад пролегала тут. Между валами находилось
укрепление, другое — в ущелье, именуемом Святыми ворота-
ми...
Указывая на ямы, нарытые вокруг кладоискателями, Ка-
лайдович поинтересовался: находят ли они что-нибудь?
— Прежде находили — серебряные копейки, серьги, перст-
ни. Сказывают, в валу, именуемом Цариковою горою, зарыто
множество кладов. Но они без разрыв-травы в руки не даются.
С высоты вала, расположившись под высокой елью, Калай-
дович снял план местности:
Схема Тушинского стана Дмитрия Самозванца
(по рис. К.Ф. Калайдовича)
131 ЧвО
В ответном письме Карамзину, на его просьбу дать коммен-
тарий на описание польскими историками Тушинского стана,
Калайдович сообщал:
«Теперь несколько слов о польском описании. Лагерь Са-
мозванца с южной, западной и северной стороны был окружен
двумя реками — Москвою и Тушином. Вместо северной должно
быть восточной. Реки Тушины нет. А это, без сомнения, Всход-
ил, которая, может быть, имела прежде помянутое название, о
чем, однако же, никто не знает из жителей селения. К востоку
простирались равнины, укрепленные валом и рвом. Так, Дари-
кова гора, Святые ворота и город (Пиявочник) показывают яс-
ные следы его укрепления. Тут стояли донские казаки, а та-
тары — вдоль Москвы-реки. Не противно местному положе-
нию: татары могли расположиться по левому берегу. На другой
стороне лагеря — пехота и конница польская, также вдоль ре-
ки. Думаю, по правому берегу Москвы-реки, где Литвинова
пустошь. За рекою — россияне, служившие Самозванцу. Этого
я не понимаю. Если изменники поставлены были за Всходнею,
то находились прямо в лице наших, без всякой защиты: ибо
верные россияне, расположившиеся лагерем на Ходынке, как
видно, владели и левым берегом Всходни, имея в своих руках
и самое село Тушино. А ежели изменники стояли за Москвою-
рекою, то рядом с войсками польскими»73.
16 сентября 1824 года Карамзин написал Калайдовичу:
«От всего сердца благодарю Вас за столь обязательное испол-
нение моей просьбы, за описание Тушинского стана».
34.	ПРЕВАЖНАЯ РУКОПИСЬ
Ранним сентябрьским утром 1824 года в окошко домика на
Плющихе постучали.
— Константин Федорович!
Калайдович распахнул створку, увидел бородатую физио-
номию.
— Проезжающий человек продает древний манускрипт!
— Что за книга?
— Лествица уставного письма, на пергамине!
Сна как не бывало! Крикнув жене, чтобы не ждала к обеду,
Калайдович выскочил во двор, где его поджидал «борода».
Рукопись и впрямь оказалась древней и с «секретом». На
первом белом листе значилось: «Тсиратлъ, Лимегь, селкшида
щохелкшепачо, шолжоца, Ирюби Лкенепь Л».
CO 132 чвО
Старообрядец, торговавший рукописью, усмехнулся, видя
недоумение покупателя.
— Надпись сия на тарабарском языке. Понимать же ее на-
до так: «Климаксъ, сиречь, Лествица Божественного Восхода
имеющи степень Л».
Калайдовичу и ранее встречались Лествицы. Они пред-
ставляли собой сборники духовного содержания. Но столь
древнего образца ему не приходилось видеть. Манускрипт
был писан на пергаменте, двумя столбцами, чистым уставным
письмом.
Внимательно просмотрев текст, Калайдович встретил дав-
но вышедшие из употребления слова: васнь, стремъ, хухнание,
поувързение, букву Ж, а в одном месте даже №, начертание
буквы Y. Словом, все говорило о том, что рукопись была ни-
как не старше XII века.
— Сколько просишь? — повернулся он к старообрядцу.
Тот заломил несусветную цену: полтысячи рублей.
— Триста, — назвал свою цену Калайдович, имевший строгое
распоряжение государственного канцлера за рукописи не особо
выдающейся ценности не выплачивать более этой суммы.
— Четыреста! — уступил продавец.
— Триста пятьдесят! — не совсем уверенно назвал оконча-
тельную сумму Калайдович.
Сделка состоялась.
Со смятенным сердцем Калайдович писал Румянцеву в Го-
мель: «Сведав, что у одного из старообрядцев, проезжавших
Москву, находится пергаминная рукопись, я немедля поспешил
исполнить волю Вашего сиятельства в приобретении оной.
Рукопись сия содержит в себе Лествицу Иоанна на 218 ли-
стах, XII века.
Язык рукописи относится также к глубокой древности. Пе-
ревод Лествицы учинен, вероятно, при первом образовании
книжного языка словенского, и самая рукопись, думаю, начер-
тана южным словенином.
Могу поздравить Ваше сиятельство с приобретением руко-
писи XII века, которая займет в знаменитой Вашей библиоте-
ке второе место после Евангелия 1164 года»74.
С посланием Калайдовича государственный канцлер по-
спешил ознакомить митрополита Евгения, главного авторите-
та в области древней отечественной письменности. Копию с
него отправил в Петербург к Востокову, чтобы он извлек поль-
зу для объяснения словенского языка.
133 <*D
35.	БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ ПОДВИГ
Печатание Каталога рукописей графа Федора Андреевича
Толстого продолжалось весь 1822 год. На исходе его, в октяб-
ре месяце, из типографии Селивановского вышел последний,
сорок пятый печатный лист.
Графу, находившемуся в то время за границей, Калайдович
за неделю до этого радостного события писал: «По отпечата-
нии последнего листа будет приступлено к индексу, или указа-
телю, писателей, переводчиков и владельцев книг: без сего по-
собия трудно приняться за послесловие... В сем виде появится
Каталог рукописей в публику, совершенно отдельный от пе-
чатных книг, которые составят особенное издание. К нему
присоединится портрет Вашего сиятельства, который г. Фло-
ров оканчивает, и образец древнейшей рукописи Стихираря
XI века, уже награвированный. К Новому году или к февралю
Каталог рукописей надеемся с Божиею помощью совершенно
кончить. Многие из немецких ученых ждут с нетерпением его
появления, как пишет мне из Вены г. Кеппен. Копитар, библи-
отекарь Венский, и Бандтке, известный «Историею Краков-
ских типографий», просят экземпляров онаго. У нас в отечест-
ве митрополит Киевский Евгений, один из знаменитейших ие-
рархов, которому от имени Вашего пересылаю листы
Каталога, говорит, что он, во многих отношениях, служит ему
помощью при сочинении «Словаря русским писателям»»75.
Но некоторые ученые мужи посчитали Каталог недоста-
точно совершенным. Один из профессоров Московского уни-
верситета заявил составителям:
— Историки недовольны вашей работой. Они требуют, что-
бы вы показали все различия, существующие между хроногра-
фами, имеющимися у графа, и сделали надлежащие выписки
из них!
Калайдович и Строев переглянулись.
— Этого не следует делать. Если мы выполним пожелание
историков, то каталог разрастется до невероятных размеров, —
не принял замечания Калайдович. — Ведь подобные же пре-
тензии нам выскажут и стихотворец, и медик, и математик. Не
случайно славный Линде порицал Сопикова за выписки из
разных сочинений, помещенные им в «Опыте российской биб-
лиографии». В своей работе мы руководствовались известней-
шим Каталогом греческих рукописей профессора Маттея.
В марте 1824 года Калайдович предложил графу Толстому
CO 134 чвО
пополнить Каталог рукописей образцами почерков из манус-
криптов XIII—XVII веков. «Не могу представить Вашему си-
ятельству, — убеждал он, — сколь сие пособие будет драгоцен-
но для занимающихся отечественною палеографиею. Оно же
составит и первое в сем роде издание. Издержки гравирования
и оттиски не превысят 1000 руб.»76.
Граф внял совету.
В начале 1825 года все работы по каталогу были заверше-
ны. Книга получилась весьма объемная: она включала
811 страниц текста и 67 страниц предисловия, составленного
Калайдовичем. На бумажной обложке коричневого цвета, в
красивой рамке, было напечатано:
ОПИСАНИЕ
СЛАВЯНО-РОССИЙСКИХ
РУКОПИСЕЙ
графа Ф. А. Толстова.
Москва.
1825.
Затем шел портрет: граф был изображен на фоне книжной
полки.
Справа от портрета располагался другой титульный лист с
пышным текстом:
ОБСТОЯТЕЛЬНОЕ
ОПИСАНИЕ
славяно-российских
РУКОПИСЕЙ,
хранящихся
в Москве
в библиотеке тайного советника, сенатора,
двора Его Императорского Величества
действительного камергера и кавалера
графа Федора Андреевича Толстова.
Издали
К. Калайдович и П. Строев
с палеографическими таблицами почерков
с XI по XVIII век.
Москва.
В типографии С. Селивановского.
1825.
С несколькими экземплярами Каталога рукописей для
вручения их знатным особам Павел Строев отправился в Пе-
тербург. Вскоре в газете «Северная пчела» он опубликовал от-
крытое письмо.
135 чао
ОБСТОЯТЕЛЬНОЕ
О П И С А Н I Е
СЛАВЯНО-РОССГЙСКИХЪ
РУКОПИСЕЙ,
ХРАНЯЩИХСЯ
въмосквъ
ВЪ БИВЛГОТЕКЪ ТАЙНАГО СОВЕТНИКА, СЕНАТОРА,
ДВОРА ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
ДЪИСТВИТЕЛЬНАГО КАММЕРГЕРА ж КАВАЛЕРА
ГРАФА
вЕДОРА АНДРЕЕВИЧА ТОАСТОВА.
Издали
К. КАЛАЙДОВИЧЬ ж Л. СТРОВВЪ.
Съ ПАЛЕОГРАФИЧЕСКИМИ ТАБЛИЦАМИ ПОЧЕРКОВЪ
съ XI по XVIII въкъ.
МОСКВА.
Въ ТиПОГРАФГИ С. Свливаяовскаго.
18я5.
Титульный лист описания библиотеки графа Ф.А. Толстого
136 <40
«В № 39 Вашей газеты Вы известили публику о появлении
«Обстоятельного описания сл.-рос. рукописей, хранящихся в
библиотеке гр. Ф.А. Толстого», заметив, что ученый совет
ожидает извлечения из сих рукописей, по примеру известных
парижских изданий «Extraits et notices des manuscrits etc.». Я,
как смотритель библиотеки E.c., обязанностию поставляю
уведомить Вас, что издание извлечений действительно начи-
нается по возвращении моем в Москву, и в течение года вый-
дет оных две книжки; в следующие годы оных будет выходить
по три. Также «Обстоятельный каталог старопечатных славя-
но-русских книг», коими библиотека графа Ф.А. изобилует,
заключая в себе памятники всех известных типографий, явит-
ся в публику в январе будущего 1826 года. Ревностный патри-
от еще далее простер свое старание о распространении истори-
ческих сведений: он поручил мне открыть сие хранилище оте-
чественных древностей всем любителям и ученым, и по
требованиям занимающихся нашей историею доставлять им
нужные справки, выписки и извлечения. Прошу вас, милости-
вые господа, напечатать сие письмо в Ваших листках, чтобы
ученая публика, известясь о столь благонамеренном распоря-
жении Его сиятельства, могла, в нужных случаях, пользовать-
ся его библиотекой.
Павел Строев»77.
С удивлением Калайдович обнаружил, что в заметке его
имени нет. Выходит, Строев намеревался выпустить Каталог
старопечатных книг библиотеки Ф.А. Толстого только от сво-
его имени.
Между друзьями произошла ссора. Поссорился Калайдо-
вич и с вероломным графом, в глаза ему говорившим одно, а за
спиной действовавшим совсем по-другому. Все, что он думал
по этому поводу, Калайдович высказал в обширном письме к
графу, которое завершалось следующими словами:
«Не откажите, В. с., мне в последней просьбе: дозвольте от-
пускать книги из Вашей славной библиотеки по-прежнему
под расписки, оставляемые мною в конторе, не относясь к те-
перешнему смотрителю. В пятнадцать лет могли Вы изведать
мою честность; не изменю оной в те лета, когда живо чувст-
вую, как должно поддерживать давнишние связи и ими доро-
жить.
Р. S. Я не получил должных денег за окончание «Каталога
рукописей» и не знаю количества, какое В. с. выдали моему
бывшему товарищу»78.
137 чвО
Что ж, финал этой долголетней истории, по житейским
меркам, вполне закономерный. Герой совершил свой подвиг —
в данном случае библиографический — и мог удалиться.
36.	ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ
Почти год государственный канцлер добивался от Синода
разрешения на допуск Калайдовича в Синодальную библиоте-
ку для составления полного и подробного каталога. И добился
своего. 18 октября 1824 года вышел соответствующий указ.
Получив официальную бумагу из Петербурга, Синодаль-
ный ризничий соборный иеромонах Гавриил поначалу не по-
верил своим глазам.
— Да кто этот Калайдович, чтобы... — возмутился он.
Но указ есть указ. И ризничий известил Калайдовича, что
тот может приступать к работе. Но, правда, не тотчас, а с ново-
го, 1825 года. Такая отсрочка даже порадовала Константина
Федоровича, потому что завершалось печатание объемистого
Каталога рукописей графа Федора Андреевича Толстого и
буквально все время с утра до вечера Калайдович проводил за
корректурой.
Лишь в марте 1825 года он приступил к описанию манус-
криптов Синодальной библиотеки. Особую тетрадь быстро за-
полняли записи.
— К сожалению, — жаловался он Строеву (это происходи-
ло еще до отъезда последнего в Петербург и публикации в
«Северной пчеле» злосчастного «Открытого письма»), — из
сорока шести уже описанных мною рукописей нет особо важ-
ных, хотя и находятся довольно любопытные.
Обратившись к своим записям, принялся их комментиро-
вать:
— Ну вот хотя бы для примера: № 3, манускрипт второй
половины XIV — начала XV века, содержит, между прочим,
отрывок «Соборного деяния», бывшего в присутствии митро-
полита Максима и епископа Сарайского Феогноста в 1301 го-
ду. № 7 — Апостол 1220 года, с толкованием. № 15 — Апостол
XIV века, в приписке встречаются имена псковского князя
Ивана Федоровича и посадника Бориса, не упомянутые в ле-
тописях... № 35 — болгарский список XIV века экзархова
Шестоднева, несправедливо приписанный писцом Василию
Великому. В приписке к рукописи 1411 года встречаются
имена молдавских воевод Мичи и его сына Михаила. № 38 —
138 <40
древнейшая рукопись из хлопчатобумажных, датируется
1345 годом, в ней, между прочим, помещен Летописец Пре-
мудрого Манассии — византийца, описавшего стихами исто-
рию от сотворения мира до царствования Никифора Вотани-
ата. По полям рукописи болгарский писец оставил заметки,
касающиеся истории его отечества. В частности, тут находят-
ся известия о войне Святослава в Болгарии. В этой же руко-
писи помещено сочинение Мефодия Патарского «Слово о
царствии». Из сего «Слова» в наши летописи заимствованы
два известия: одно 1096 года — относительно югров, другое
1224 года касательно татар. Наши предки считали эту кни-
гу пророческой.
— А ты говоришь, будто нет открытий! — удивился Строев.
— Канцлер ждет манускриптов еще более древних, нежели
Остромирово Евангелие.
Действительно, канцлер писал: «Я с душевным порадова-
нием получил от вас сведения, доказывающие, что Вы уже
приступили к некоторому разбору манускриптов Патриаршей
и Синодальной библиотек. Конечно, первая встреча отменно-
го не представляет. Но я в полной надежде пребываю, что со
временем внезапно нападете на такой древний манускрипт,
который станет оспоривать старшинство у Остромирова Еван-
гелия. Рассматривайте, пожалуйста, все с большим тщанием и
осторожностию. Пред Вами путь открыт к достижению имени
знаменитого; не теряйте сей цели из виду!»79
За апрель Калайдович описал еще всего лишь двенадцать
рукописей. Дело в том, что ризничий Гавриил передавал дела
своему преемнику, уходя на покой, и доступ в библиотеку был
прекращен. Временный перерыв в работе затянулся. Летом за-
болел Калайдович и уехал в деревню под Зарайск лечиться.
Лишь осенью возобновились его занятия в Синодальной биб-
лиотеке. Он описал уже более ста манускриптов, когда из Пе-
тербурга пришло известие о кончине государственного канц-
лера. Зная о том, что составление каталога велось исключи-
тельно на средства Румянцева, и не имея представления, кто
далее будет финансировать столь трудоемкое дело, он посчи-
тал возможным прекратить свои исследования.
Перевязав тетрадь, содержавшую описание сто одного ма-
нускрипта Синодальной библиотеки, черной тесемкой, Калай-
дович спрятал ее в дальний ящик письменного стола до луч-
ших времен. Он еще верил, что когда-нибудь завершит эту ра-
боту. Но судьба распорядилась по-своему.
CO 139 чвО
37.	«ОТ НАС ИЗЫДОША, НО НЕ БЕША С НАМИ»
Николай Петрович Румянцев скончался 3 января 1826 года.
Смерть государственного канцлера внешне никак не по-
влияла на научные занятия Востокова. Он по-прежнему каж-
дое утро являлся в дом на Английской набережной и подолгу
работал над составлением каталога рукописей Румянцевской
библиотеки.
1 мая 1827 года Сергей Петрович Румянцев, младший брат
покойного канцлера и его наследник, пригласил Востокова к
себе.
— В силу условия, заключенного между вами и моим усоп-
шим братом, я продолжал платить вам по три тысячи рублей в
год. Означенный срок истек, и я желал бы получить отчет о
проделанной работе.
— Описание манускриптов канцлерской библиотеки вчер-
не готово, — отвечал Востоков. — Не описанными остались
только двадцать шесть рукописей.
— Сколько вам потребуется времени на то, чтобы завер-
шить описание и подготовить каталог к печати?
— Я думаю, полгода.
Видя, что граф недовольно поморщился, поспешил доба-
вить:
— Рукопись объемная, более чем в тысячу листов, — за
меньший срок никак не уложиться!
— Хорошо, выплата денег вам будет продолжена.
— По издании каталога я должен был начать готовить к пе-
чати Изборник Святослава, а также приступить к составлению
славяно-русской палеографии. Совершение сих ученых пред-
приятий зависит теперь от продолжения ко мне щедрот ваше-
го сиятельства и вам как достойному брату мецената нашего
принадлежать будет слава и благодарность ученого света!
— Об этом поговорим после завершения каталога, — закон-
чил разговор граф.
Но никакого разговора не последовало ни тогда, когда ру-
копись каталога была готова, ни после. Воистину о брате по-
койного канцлера лучше всего говорят слова, принадлежащие
одному из апостолов: «От нас изыдоша, но не беша с нами».
Однако было бы неверно утверждать, будто Сергей Петро-
вич Румянцев всегда бывал «глух» к нуждам отечественной
науки и запросам общества. В свое время безденежно он осво-
бодил большую часть своих крепостных, передал государству
140 <dD
свою немалую, в десять тысяч томов, библиотеку. Но у Сергея
Петровича Румянцева имелся один недостаток, который ме-
шал ему, человеку благородных воззрений, стать меценатом
подобно старшему брату, канцлеру, — он был страстным кар-
тежником. В каждый свой приезд в Москву граф собирал у се-
бя таких же заядлых игроков и по нескольку дней безвыходно
проводил с ними время за карточным столом. При этом он
проигрывал баснословные суммы.
38.	-«РУССКИЙ ЗРИТЕЛЬ»
10 апреля 1828 года Калайдович явился в архив в парадном
мундире, при орденских крестах и медалях. Малиновский по-
интересовался, по какому поводу он так принарядился.
— Я собираюсь выступить, — горделиво приосанился Ка-
лайдович, — с торжественным словом в Обществе истории и
древностей российских.
И начал с пафосом:
— Сочлены достопочтенные! Уже протекло семнадцать лет,
как я, не по силам моим и заслугам, единственно по одному
токмо дружелюбному вашему привету к моей пламенной рев-
ности, пользуюсь счастием разделять с вами, в чистоте сердца,
поучительные беседы о славе и доблестях предков, которые за
родину святую давали на раздробление свое тело, и той бога-
той жатве, которая ожидает только ревностных деятелей,
представляя им неистощимые рудники в тлеющих хартиях и
преданиях изустных, а также в недрах земли сокровенные от
наших испытующих взоров. Семнадцать лет, не изменив моей
любви ни к вам, ни к историческим занятиям, уже ли теперь не
приму участия в вашей искренней, детской радости, когда лу-
чезарное солнце Русское своим появлением осветило нашу
Северную столицу, а с нею и всю Россию, смирив на Востоке
величеством славы Бога нашего гордыню Оттоманскую, и ког-
да вы, достойные повествователи бытий протекших, к назида-
нию грядущего юного поколения, ликуете днесь, светло празд-
нуя в кротости духа память преподобного Нестора, летописца
Русского!
Малиновский понял, что имеет удовольствие слышать
речь, приготовленную Калайдовичем к заседанию, назначен-
ному на далекое 27 октября. Но при чем здесь тогда парадный
мундир и кресты?
— До заседания еще много воды утечет, — осторожно на-
141 чвО
помнил он, стараясь вникнуть в смысл этого странного маска-
рада.
Приосанившись, Калайдович продекламировал:
Поток воды, две-три березы,
Да ближних искренние слезы —
Вот монументов красота!
Озадаченный такой реакцией на свои слова, управляющий
архивом молчал. Наконец проговорил неуверенно:
— Я, право, не знаю, что вам сказать.
— Да заимствуем слово от отца истории нашей да его же
словом почтим сей день, в который почил от трудов своих бла-
гословенный инок берегов Днепровских!
Тут Калайдович от избытка чувств залился слезами.
Малиновский догадался, что у Калайдовича, скорее всего,
психическое расстройство и ничего другого не остается де-
лать, как обратиться за помощью к медику. Прибывший врач
подтвердил острое состояние больного и настоял на немедлен-
ном медицинском освидетельствовании Калайдовича. Оно
происходило здесь же, в архиве; присутствовали московский
полицмейстер Ровинский, частный пристав Токарев, Павел
Строев и супруга Калайдовича. Освидетельствование прово-
дил адъюнкт Московского университета Васильев. Он при-
знал Калайдовича душевнобольным.
Огорченный Малиновский недоуменно развел руками.
— Никаких болезненных припадков я за ним не замечал.
На работе выговоров он не получал, в штрафах не бывал, жа-
лобам не подвергался, отпусками не пользовался, все поруче-
ния по должности исправлял с отличною деятельностью и
усердием. Всегда вел себя похвально...
— Однако странности за ним замечались уже с конца про-
шлого года, — вздохнул Строев.
— Надо бы позаботиться о его семье, — проговорил Мали-
новский.
В тот же день он отправил официальную бумагу в Петер-
бург, министру иностранных дел, в ведении которого находил-
ся архив. В ней сообщалось, что титулярный советник Калай-
дович имел несчастие повредиться в рассудке. Испрашивая
для него материальную помощь, Малиновский напоминал о
том, что больной, кроме снисканного им усердною службою
внимания, приобрел в ученом свете известность изданными
им сочинениями.
СУь? 142
русскги ЗРИТЕЛЬ
ЖУРНАЛЪ
СРАВНИТЕЛЬНЫХ* КОСТЮМОВ*.
No
М. Погодиными
Над АВАЖМЫЕ
МОСКВА.
Въ Университетском Типогра
18 18.
ИСТ0Р1И , АРХЕОЛОГИ!, СЛОВЕСНОСТИ
Титульный лист журнала, задуманного К. Ф. Калайдовичем
и выпускавшегося во время его болезни историком и коллекционером
М.П. Погодиным
143
0ГЛАВЛЕП1Е.
ОТДЪЛЕН1Е ИСТОРИЧЕСКОЕ.
Сшр.
Вопрос?» о Mtcmi рождешя Императора Петра
Великого . • . . .......................3
Путешеспше 1осафата Барбаро , посланника
Всисщавскаго, въ Танну (ныи! А.^овъ) въ 1436 г. g
Письмо Псшорю графа Карамзина оТушяпскомъ
cmant второго Лжедкмшпрая и опхв1тъ на оное ад
Надгробный памяшникъ Мареы, будто бы посад»
ни цы Новогородской ......................Зу
Некоторые черты жизни и AtaHui Геиералъ-
Maiopa Давыдова	4а
Взглядъ на коренные языки • ••«..«• 5а
ОТДЪЛЕШЕ ЛИТТЕРАТуРНОЕ.
Сшихошворени.
i8a8 годъ  ...............................  Оу
Цареградская об8дня........................уо
Рамчу.....................................
ПРОЗА.
Дабсшвае первое изътрагедш Гете: Гецъ фонъ
Берлихингенъ . . . ....................уб
Несчаспйе отъ Французской кадрили • • . • |3у
Разный нзвВспия : новой Журналъ во Францш • Цр
Содержаше учащихся къ пародонаселешю въ Ев-
ропеискихъ Государствахъ............  >5о
Объясните рисунковъ........................i5i
Статистическое изгкспис о новейшей литтера*
тура Францш.
Оглавление журнала № 1 и 2 «Русский зритель^
Cfcj 144 <dO
Вскоре пришло распоряжение министра: Калайдовича уво-
лить по болезненным припадкам из архива с выплатой ему до
выздоровления двух третей получаемого им жалованья, а так-
же выдать семье единовременное пособие в тысячу рублей.
Несчастная судьба Калайдовича не оставила равнодушны-
ми ни маститых мужей, ни молодых московских литераторов,
собравшихся в университетской книжной лавке на Страстном
бульваре. Никто не знал, насколько тяжела болезнь, сможет
ли ученый вернуться к творческой работе, и если сможет, то
как скоро?
Перебивая друг друга, говорили о вкладе Константина Фе-
доровича в отечественную науку. Вспоминали об открытиях,
которыми Калайдович обогатил славянскую филологию и ис-
торию словесности. Еще девятнадцатилетним юношей в
1811 году ему посчастливилось разыскать никому не ведомое
издание Франциска Скорины «Псалтирь, или Песни духов-
ные», — отпечатанное в Вильно в 1525 году. Через два года при-
шла новая удача: работая в Синодальной библиотеке, он обна-
ружил сочинение одного из первых славянских писателей —
Иоанна, экзарха Болгарского. Подлинной сенсацией в научном
мире можно считать находку Калайдовичем в 1817 году в архи-
ве Воскресенского Новоиерусалимского монастыря уникаль-
ного памятника древнерусской культуры Изборника Святосла-
ва, в списке XI века. В рукописи содержался прекрасно выпол-
ненный портрет Святослава с супругой и пятью сыновьями.
Датировался он 1073 годом. Никто даже не предполагал, что ис-
тория отечественной книжной иллюстрации ведет свой отсчет с
XI столетия! В 1818 году Калайдович вновь взволновал мужей
науки, обнародовав «Древние российские стихотворения» —
всего более шестидесяти старинных былин и песен. Через три
года неутомимый исследователь выпустил еще один драгоцен-
ный сборник — «Памятники российской словесности XII ве-
ка», — включавший сочинения первых русских писателей: Ки-
рилла Туровского, Даниила Заточника, Кирика Новгородца.
За четверть века напряженной практической и исследова-
тельской деятельности у Калайдовича скопилось множество
разнообразных документов, имевших огромную историчес-
кую ценность. Лишь малая их толика стала достоянием науки,
а остальные находились под спудом, заполняя шкафы в каби-
нете ученого. Для ознакомления общества с накопившимися у
него сокровищами Константин Федорович решил приступить
к изданию собственного журнала под названием «Русский
145 <dO
зритель». К исходу 1827 года Калайдович получил официаль-
ное разрешение на издание этого журнала. И вот тут его под-
стерегла беда: нервы пришли в полное расстройство.
Разговоры в книжной лавке разом стихли, когда на пороге
показался Петр Федорович Калайдович.
— Ну как? — обступили его со всех сторон.
Хмурое выражение лица вошедшего было красноречивее
всяких слов.
— Неужели совсем плох? — послышались встревоженные
голоса. Кто-то тотчас же предложил организовать сбор
средств для семьи больного.
— А по мне, — вмешался в разговор содержатель универси-
тетской книжной лавки Александр Сергеевич Ширяев, — луч-
ше помогать делом. Калайдович немало сил вложил в свой жур-
нал. Поэтому сейчас для него самым целебным лекарством стал
бы вышедший из печати первый номер «Русского зрителя».
Идею Ширяева присутствовавшие горячо поддержали.
Каждый обязался безвозмездно подготовить к изданию один
из номеров журнала.
Сообща придумали и рисунок для титульного листа.
Обрамляли его исконно русские деревья: дуб и береза.
Меж ними на зеленом пригорке поместили в живописном бес-
порядке реликвии отечественной истории: знамя князя По-
жарского, бердыш Изяслава, боевой панцирь царя Алексея
Михайловича. С ними соседствовали литературные памятни-
ки, открытые миру Калайдовичем: Изборник Святослава,
сборник «Древние российские стихотворения», том с надпи-
сью на обложке «Иоанн, экзарх Болгарский».
Первый номер «Русского зрителя», включавший докумен-
ты из архива самого Калайдовича, получился захватывающе
интересным. Вот только некоторые из статей: о месте рожде-
ния Петра Великого; о недавно открытом надгробии Марфы,
посадницы Новгородской; копия с донесения цесарских по-
сланников Августина Мейерберга и Горация Колвуция, посе-
тивших Москву в 1661—1662 годах. Весьма ценными пред-
ставлялись письма Н.М. Карамзина и К.Ф. Калайдовича, ко-
торыми они обменялись по поводу местоположения
тушинского стана Лжедмитрия II.
Сейчас трудно сказать, кто именно подготовил к печати тот
или иной номер «Русского зрителя». Всего в издании журнала
принимали участие десять литераторов-доброхотов: С.Т. Ак-
саков, М.А. Дмитриев, И. В. Киреевский, М.А. Максимович,
10—1777
146 <dO
В. И. Оболенский, Д.П. Ознобишин, М.П. Погодин, С.Е. Раич,
А.Ф. Томашевский, С.П. Шевырев. Каждый из них внес свою
лепту. Пожалуй, наиболее велик вклад историка Михаила Пе-
тровича Погодина. Он выступил редактором-составителем пя-
того-шестого номеров.
В конце шестого номера «Русского зрителя» было помеще-
но краткое обращение к читателям, которое в известной степе-
ни проливает свет на эти необычные события более чем полу-
торастолетней давности.
«Изданием сих двух нумеров оканчивается исполнение
обязанности, мною на себя принятой, — сообщает Погодин. —
Долгом поставляю засвидетельствовать усердную мою благо-
дарность тем литераторам, которые помогли мне в моем труде,
и попросить извинения у читателей в неисправностях, вкрав-
шихся в издание. Настоящий издатель по выздоровлении сво-
ем, надеюсь, вознаградит публику за то удовольствие, которо-
го она лишилась при его преемнике, державшемся чужого пла-
на со своими средствами. Со своей стороны, я почитаю себя
счастливым, что мог сим показать на деле мое уважение к
К. Ф. Калайдовичу, оказавшему столько блистательных и по-
лезных услуг древней нашей истории и филологии. Желаю,
чтобы публика разделила со мною мои чувствования.
1828. Июня 28 дня.	М. Погодин»80.
Как это ни горько, но приходится констатировать, что «Рус-
ский зритель», несмотря на всю значительность своего содер-
жания и энтузиазм многочисленных редакторов, оказался не-
долговечным. К сожалению, Калайдович так и не оправился от
своего недуга. И никто при всем старании не смог его заменить.
39.	ПО СЛЕДАМ ЛЕГЕНД
В 1851 году П. А. Бессонов, которому в то время исполни-
лось двадцать три года, с блеском окончил историко-филоло-
гический факультет Московского университета.
— По своему дарованию, — сказал ему на выпускном акте
один из профессоров, — вы сродни Калайдовичу. Так что наука
вправе ждать от вас великих свершений!
О Калайдовиче в Московском университете ходило много
легенд. В библиотеке находились научные труды, созданные
им. Но о личности самого ученого мало что было известно.
И тогда Бессонов отправился на Плющиху, где в неболь-
Go^ 147 <ЛО
шом деревянном домике жила еще здравствующая супруга
Калайдовича и его сын Николай Константинович.
К сожалению, визит оказался малоудачным. В семье не со-
хранилось документов, проливающих свет на научную дея-
тельность Константина Федоровича.
— После его смерти в 1832 году, — объяснила вдова, — биб-
лиотеку и архивные бумаги приобрел историк Погодин.
— Велик ли был архив?
— Конечно. Покойный супруг состоял в переписке со мно-
гими замечательными людьми: государственным канцлером
графом Румянцевым, управляющим Московским архивом
Коллегии иностранных дел Малиновским, с учеными...
И все же этот день не пропал для Бессонова даром. Он не
многое, но узнал о родословной библиографа, его отце, о пер-
вых годах учения Константина Федоровича... В рабочую тет-
радь молодого исследователя легли начальные строки буду-
щей биографии Калайдовича: «Фамилия Калайдовичей пере-
шла в Россию из пределов южного славянства, в переселение
времен императрицы Елизаветы. Дворянский род их внесен в
родословные книги, в 3-ю часть. В разных официальных бума-
гах от 1777 года и далее, во всем конце прошлого века, в Орлов-
ском наместничестве, в городе Ельце, значится на службе лека-
рем: Федор Дмитриевич Калайдович, из дворян... Здесь, в Ель-
це, в 1792 году у него родился сын Константин Федорович...
Положив первые начала учения в Елецком народном училище
и в Киевской академии, в гимназию Императорского Москов-
ского университета вступил 1799 года, сентября 9, и в оной же
на своем коште обучась разным наукам и языкам, при публич-
ном экзамене произведен студентом, 1807 года, июля 2»81.
Бессонов решил, что успех его дальнейшей работы во мно-
гом зависит от встречи с Погодиным, в чьем распоряжении
были архив и библиотека Калайдовича.
Волнуясь и не зная, к чему приведет эта встреча, шел Бес-
сонов на Девичье поле, где в собственном доме проживал По-
годин. Будучи общительным и доброжелательным человеком,
известный историк радушно встретил посетителя. А когда уз-
нал о цели его визита, то лицо ученого озарила улыбка.
— Мне очень приятно, что вы обратились к личности этого
замечательного человека. Константин Федорович был страст-
ным энтузиастом, настоящим подвижником науки. Он интере-
совался всем, что имело отношение к отечественной словесно-
сти, обладал подлинным даром исследователя, первооткрыва-
Gb> 148 <dO
теля. Да один перечень его трудов, вам, наверное, знакомых,
красноречивее всяких слов.
На вопрос, какие именно бумаги Калайдовича имеются у
него, Погодин ответил:
— Да, пожалуй, все, что остались после покойного. Разве
что какая малость ускользнула от меня... Когда Калайдович
умер, то, желая помочь его вдове, обремененной четырьмя ма-
лолетними детьми, я купил все, что только было можно.
И, предупреждая новый вопрос, уже готовый сорваться с
губ Бессонова, поспешно добавил:
— Вы, конечно, горите желанием немедля приступить к ос-
мотру имеющихся у меня бумаг Калайдовича. Но, к сожале-
нию, они уже не являются моей собственностью, поскольку
все мое собрание приобретено государством и не сегодня-зав-
тра отбудет в Петербург. Сейчас идет упаковка коллекции.
Он отворил дверь в соседнюю комнату. Там стояли откры-
тые сундуки и огромные ящики, наполовину заполненные от-
правляемыми книгами.
— Что же делать? — огорчился Бессонов.
— У вас есть еще несколько дней, попробуйте распорядить-
ся ими с максимальной пользой.
За то недолгое время, что у него оставалось, Бессонов ус-
пел переписать наиболее важные, на его взгляд, документы,
касавшиеся пребывания Калайдовича в университете, его
службы в архиве Коллегии иностранных дел, снял копии с пи-
сем государственного канцлера графа Николая Петровича Ру-
мянцева, петербургских и зарубежных ученых.
Понимая, какая бесценная реликвия находится перед ним,
он с великой тщательностью обратился к послужному списку
Калайдовича. Чтобы не пропустить ничего, по нескольку раз
перечитывал каждое слово, прежде чем занести на бумагу. На-
чинался послужной список с тех дней, когда Калайдович
учился в университете:
«При принятии в университет слушал профессорские лек-
ции: 1) Греческого, Латинского и Французского языков;
2) Всеобщей и Российской истории и хронологии; 3) Красно-
речия и поэзии; 4) Статистики; 5) Умозрительной философии;
6) Политической экономии; 7) Антропологии; 8) Натураль-
ной истории и Сельского домоводства; 9) Технологии и 10) Ге-
ометрии, тригонометрии и алгебры. Участвуя в трудах Импе-
раторского общества испытателей природы, сопутствовал док-
тору оного, Готгельфу Фишеру, для минералогических,
Gq^ 149 <dO
ботанических и зоологических наблюдений в Московской гу-
бернии, 1809 г. За отличное прилежание и успехи удостоен, по
надлежащем испытании, степени кандидата словесных наук и
получил диплом на сие звание, 1810 год, мая 27»82.
В трепет привела Бессонова обнаруженная им собственно-
ручная записка Калайдовича, относящаяся ко времени оконча-
ния им университета, полная юношеского задора: «В 1810 году,
когда я был еще очень молод (мне исполнилось только 17 лет),
пылок и необуздан, подобно коню дикому, который скачет по
горам и по долам, не блюдя живота своего, не щадя головы сво-
ей, — в этом году, для меня достопамятном, я сделал поездку в
Троицкую Сергиеву лавру и в Вифанию. Там в первый раз я ви-
дел славного Платона, того сединами убеленного старца, кото-
рый некогда в юности, благовонною розою благословил одну
красавицу в саду Дворцовом; в летах зрелых, торжествуя побе-
ды Екатерины, вызвал Петра Великого из могилы, провидя ду-
хом, что некогда он восстанет в лице Николая, смирит гордую
Порту и парящие Орлы его водрузят непобедимое оружие —
знамение Креста Господня — на алтаре Софийском, обагрен-
ном кровию Константина и Григория. Я видел того мудрого
Платона, который учил кротости императора Павла, венчал на
царство Александра Благословенного и, в тяжкую годину ис-
кушения и славы России, готов был противопоставить сата-
нинской гордыне Наполеона свое чистое сердце, сокрушенное
и смиренное от долговременного ношения легкого бремени
Господня. С сим-то старцем маститым (о дерзость неслыхан-
ная!) вступил в жаркий спор семнадцатилетний юноша, уни-
верситетский кандидат, об одном примечательном месте лето-
писца Нестора, и если в то время не одержал еще совершенной
победы, по крайней мере, поколебал во мнении Платона»83.
Работа Бессонова с архивом Калайдовича прервалась в но-
ябре 1852 года, когда «погодинское древлехранилище» отбыло
в Петербург.
Огорчение будущего биографа несколько сгладилось, ког-
да он неожиданно получил от сына Калайдовича воспомина-
ния одного из сотоварищей Константина Федоровича по уни-
верситету; три листа убористым почерком: «Дух любознатель-
ности обнаруживался в нем еще в юности. Замечательное по
чему-нибудь ископаемое, растение или насекомое, игра приро-
ды, старинная книга или деньга, надгробный памятник — все
возбуждало в нем любопытство. Он занимался минералогиею,
ходил по берегам Москвы-реки, собирал окаменелости, кото-
150 <dO
рыми изобилует Московская губерния, имел коллекцию мо-
нет, гербариум и, вместе с братом, составил зоологический ка-
бинет под названием «Collectio insectorum Provinciae
Mosquensis». Это был ящик из картона собственной нашей ра-
боты... Занимался также стихотворством и, вместе с братом,
издавал в рукописных брошюрах журнал «Русская муза». Эти
листочки, в числе нескольких экземпляров, мы раздавали
школьным товарищам, как Жуковский, «для немногих». В
1808 году отважились явиться в публику: начали по подписке
издавать «Русский критик», с эпиграфом: «Quod mordet,
sanat». Вышел один только лист из типографии Любия. Еще за
год, 1807, он, с братом же Петром, принимал деятельное учас-
тие в издании альманаха в трех частях — «Весенний цветок»:
редактором был Кузьма Федорович Андреев, университет-
ский наш товарищ. В этом сборнике помещались школьные
произведения студентов. Еще помню: он вел ежедневные за-
писки о домашних и городских событиях. Вот образчик:
«Мая 7. Курица яйцо снесла. Купил монету царя Михаила Фе-
доровича. Была гроза. К обеду пришла бабушка». Это было в
отрочестве; покойный родитель смеялся, читая журнал, одна-
ко же не препятствовал ему продолжать его. К положитель-
ным наукам и изучению иностранных языков он не прилагал
особенного старания, что впоследствии много затрудняло его.
Это он сам чувствовал в археологических исследованиях. Од-
нако с неутомимым терпением, истинно удивительным, же-
лезным, он умел находить, с проницательностью Гейне, справ-
ки в книгах греческих и латинских, приводил самые верные
цитаты, критически рассмотренные. Не столько повинуясь по-
буждению, он, казалось, сам искал предназначенного ему
поприща, наконец нашел его и со славою прошел по нем...»84
В том же 1852 году Бессонов завершил очерк о Калайдови-
че, но в печать не отдал, сочтя его далеко не полным. И в самом
деле, многое ему было неизвестно.
40.	ПОМОЩНИК РУМЯНЦЕВА
7 марта 1869 года Погодин получил письмо за подписью
председателя Археологического общества с предложением вы-
ступить на открытии первого русского археологического съез-
да, назначенного на 16 марта. В своем выступлении Погодин
должен был дать краткий анализ развития археологической
науки в России. Выбор пал на Погодина потому, что он сам не-
Gt? 151 <dO
мало поработал на этом поприще и к тому же был лично зна-
ком со многими видными деятелями археологической науки.
Несмотря на занятость, Погодин принял предложение и
взялся за составление большого доклада о судьбах археологии
в России.
Размышляя над тем, «откуда и когда пошла русская архео-
логия», Погодин пришел к выводу, что «крестным отцом» ее
стал Петр I. По дороге в Голландию в 1721 году он увидал в
Кёнигсбергской библиотеке древнюю Несторову летопись и
велел снять с нее точную копию, которую затем и привез в
Россию. А 16 февраля 1722 года Петр приказал доставить все
пергаментные летописи и хронографы, хранящиеся в монас-
тырях, в Синод, в Москву, для лучшего их сбережения и со-
ставления российской истории.
Немало сделала для развития науки и Екатерина II. При
ней Шлёцер воспроизвел «Русскую Правду». При ней было
издано множество летописей; Н. И. Новиков выпустил двад-
цатитомную «Древнюю Российскую Вивлиофику», содер-
жащую огромное число грамот, сказаний и других историчес-
ких документов; князь Щербатов отпечатал шестнадцатитом-
ную «Русскую историю», а Н.И. Болтин написал на нее
двухтомную критику.
Эпоха Александра I ознаменовалась новыми успехами в
области археологии. Шлёцер обнародовал свой знаменитый
двухтомный труд «Нестор». Карамзин взялся за «Историю го-
сударства Российского». Великие услуги археологической на-
уке оказал государственный канцлер Н.П. Румянцев, возле
которого составилось целое общество ревностных, трудолю-
бивых, талантливых ученых, им найденных, взысканных, обо-
дренных.
Одним из помощников канцлера был Калайдович.
«Константин Федорович Калайдович, — записывал Пого-
дин, — родился археологом. Страсть его к древностям обнару-
жилась еще во время его студенчества, и в первых заседаниях
Общества истории и древностей российских, учрежденного в
Москве, ему, кандидату, поручено было издание особого, кро-
ме Трудов, исторического сборника по представленному им
плану — «Русские достопамятности». Я познакомился с ним
вскоре после окончания моего университетского курса, обра-
тясь к нему с просьбою о совете, можно ли напечатать в «Вест-
нике Европы» замечания на «Исторические таблицы» Филис-
три, тогда вышедшие и получившие какое-то высшее одобре-
О&л 152 <40
ние. «Ничего, — отвечал он, — пускайте смело». Это был пер-
вый мой печатный опыт в 1822 году. После Калайдович хлопо-
тал много о поручении мне перевода «Славянской граммати-
ки» Добровского, хоть и без успеха. В одно из первых посеще-
ний моих я встретил у него Бестужева, издателя «Полярной
звезды», и еще кого-то. Говорили о разыгранном тогда в лоте-
рею богатом имении графа Головина — Воротынец. Один из
присутствующих сказал, что слухи о выигрыше ходят различ-
ные: одни говорят, что выиграл лекарь, другие — дьячок, тре-
тьи — какая-то баба. «Стало быть, — сказал Калайдович, по-
молчав минуту, — выигрыш попал на купоны». «Ах, — подумал
я, — вот она, сообразительная способность историческая! Как
скоро и верно он догадался!» И стал я смотреть на Калайдови-
ча с еще большим почтением, чем прежде...
Он живмя жил в библиотеках, рылся в рукописях с утра до
вечера, посещал беспрестанно всех менял и Серебрянников,
справлялся, записывал, исследовал, читал, работал без устали,
в беспрерывном движении, и открытия следовали у него одно
за другим: слова Кирилла Туровского, Святославов сборник с
драгоценным изображением его семейства, харатейная руко-
пись Иоанна экзарха, которая на первых радостях показалась
было принадлежащею к X столетию... Обо всех открытиях он
сообщал с торжеством государственному канцлеру, представ-
ляя подробные донесения, а тот поддавал пару с первой поч-
той, и таким образом были изданы два тома государственных
грамот, «Законы великого князя Иоанна Васильевича»,
«Древние российские стихотворения», «Памятники XII века»,
предисловие к «Опыту о Новгородских посадниках», «Описа-
ние Рязанских древностей», наконец, исследование об Иоан-
не, экзархе Болгарском, — сочинение, в котором оглашено
множество важнейших и любопытнейших сведений о древней
нашей письменности и как бы открывался новый целый мир...
Все это происходило в продолжение десяти лет, от 1815 го-
да по 1825-й. Непомерные труды и напряжение всех способно-
стей, вместе с огорчениями, которые причиняли ему враги,
обыкновенные, к несчастью, спутники всякого таланта и успе-
ха, завистники, больные чужим здоровьем, поколебали его
крепкую натуру. Присоедините нужду, в которой он беспрес-
танно находился, получая вознаграждение очень скудное. Граф
Румянцев не был щедр. Кто поверит ныне, что за огромный
лист исследования об Иоанне, экзархе Болгарском, со всеми
драгоценными открытиями, и вместе за все труды издания, с
153
многочисленными корректурами, Калайдовичу было назначе-
но только по 25 рублей ассигнациями. Я помню эти корректу-
ры древних свидетельств, испещренные на широких полях бес-
численными поправками: они приводили в ужас всякого
видевшего. Старая болезнь Калайдовича, вследствие неуме-
ренных трудов, возвратилась. В первых припадках он предпри-
нял издание историко-литературного журнала «Зритель» и
среди приготовлений к первой книге совершенно помешался.
Но и в помешательстве любезные образы не оставляли его во-
ображения, и, когда я пришел однажды навестить его, он при
первом взгляде на меня запел громким голосом молебен препо-
добному Нестору и Печерским угодникам. Потом начал он мне
передавать исследование о жизни какого-то святого, составив-
шееся в его воображении. О, как тяжело было видеть этого до-
стойного труженика в таком ужасном положении! А жена с де-
тьми должны были претерпевать всякую нужду! Года через два
он вылечился, но силы его совершенно упали, умственная дея-
тельность ослабла; пылкий, живой, он так притих, что в иной
вечер не услышишь, бывало, от него ни одного слова. И он
вскоре умер, не оставив чем и похоронить себя. Первый ис-
кренно преданный своему делу, горячий русский археолог,
принесший великую пользу палеографии, нумизматике, биб-
лиографии и вообще всем частям истории! Чего бы он ни сде-
лал в другой обстановке, в других обстоятельствах»85.
Погодин оторвался от бумаги, с волнением перевел дух. За
окном занималось утро 8 марта 1869 года.
41.	ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ РУССКОГО
БИБЛИОГРАФА
19 мая 1892 года исполнилось сто лет со дня рождения Кон-
стантина Федоровича Калайдовича. Московские библиогра-
фы решили отметить эту дату публикацией очерка о его жизни
и трудах. Почетную миссию принял на себя Дмитрий Языков.
Свою работу над очерком Языков начал с того, что попы-
тался собрать воедино всю библиографию о К. Ф. Калайдови-
че. Выяснилось, что единственное прижизненное упоминание
о нем в печати относится к 1822 году. Тогда Н.И. Греч в своем
«Опыте краткой истории русской литературы» упомянул о
трех изданиях, осуществленных Калайдовичем.
Первым, кто отдал должное научной деятельности Калай-
довича, был историк М. П. Погодин. Он поместил в москов-
0^7 154 <40
ской газете «Молва» (№ 32) прочувствованную статью о по-
койном ученом-библиографе. Затем о Калайдовиче вспомнил
и «Московский телеграф» (№ LV. С. 192).
В 1852 году с бумагами К.Ф. Калайдовича, хранившимися
у Погодина, ознакомился П. А. Бессонов. На основе их им был
составлен библиографический очерк «Константин Федорович
Калайдович», появившийся на страницах журнала «Русская
беседа» в 1860 году (кн. 2). Еще через год значительно расши-
ренный очерк о Калайдовиче Бессонов поместил в периодиче-
ском издании «Чтения в Обществе истории и древностей рос-
сийских».
Вот и все, что удалось разыскать Языкову.
Зато куда многочисленнее были труды самого Калайдови-
ча, рассеянные по различным изданиям первой четверти
XIX столетия. О многих из них не упоминалось в библиогра-
фических справочниках. В общей сложности, как удалось ус-
тановить, перу Калайдовича принадлежало до семидесяти ста-
тей и несколько монографий.
Свои изыскания Языков представил на суд сотрудников
специализированного журнала «Библиографические запис-
ки», начавшего выходить в Москве с 1892 года. Редколлегия
одобрила материал.
В ходе обсуждения Языков, отдавая должное своему пред-
шественнику, весьма одобрительно отзывался об очерке Бес-
сонова «Материалы для жизнеописания К.Ф. Калайдовича и
особенно для изображения ученой его деятельности».
— А ведь Бессонов допустил ряд ошибок, — заметил вдруг
один из присутствующих. — Неверно указаны место и день
рождения Калайдовича, а также дата его кончины. У Бессоно-
ва, в частности, сказано: «В Ельце, в 1792 году, родился Кон-
стантин Федорович, кажется, в мае месяце». И далее:
«К.Ф. Калайдович скончался 1832 года, апреля 19». Проверяя
эти сведения, я побывал на Ваганьковском кладбище. Никто
из служителей не мог показать мне место его погребения. С
большим трудом я отыскал в северо-западной части кладбища
памятник, выполненный в виде гробницы. На одной стороне
памятника просматривалась смутная надпись. Вот она: «Титу-
лярный советник и кавалер Константин Федорович Калайдо-
вич родился 1792 года, мая 19, в Киеве, скончался 1832 года
апреля 16 дня, в Москве».
Ноябрь 1989 — январь 1990

157 чво
1.	«ДРУГ ПРОСВЕЩЕНИЯ»
Под таким названием в начале XIX века в Москве выходил
журнал литературы, наук и художеств. На эмблеме, украшав-
шей его титульный лист, были изображены символические
предметы: лира, циркуль и кадуцей — жезл Меркурия, обви-
тый двумя змеями. Ниже имелась надпись-девиз: «Приятное с
полезным».
«Друг просвещения», один из первых московских журна-
лов, просуществовал почти три года. Первый номер читатели
развернули в январе 1804 года, а последний — в 1806-м.
Недолговечность журнала объяснялась малым числом под-
писчиков. В Москве всего лишь шестьдесят человек получа-
ли «Друга просвещения». Среди них значились историки
Н.М. Карамзин и Н.Н. Бантыш-Каменский, президент
Российской академии Е.Р. Дашкова, коллежский асессор
Н. П. Хлебников.
Последний оказал отечественной словесности огромную
услугу: он не только выписывал всероссийские журналы и
газеты, но и ревностно сберегал их. Позднее огромная хлеб-
никовская библиотека перешла к Сергею Дмитриевичу Пол-
торацкому, ставшему благодаря ей настоящим библиогра-
фом.
В сентябрьские дни 1860 года, приняв окончательное ре-
шение расстаться с библиотекой, Полторацкий взялся за со-
ставление ее каталога. Со скрупулезной точностью он описы-
вал одну за другой редкости, бывшие у него. Наконец очередь
дошла и до журнала «Друг просвещения». Сняв с полки не-
большие, изящно переплетенные томики, Полторацкий поли-
стал первый. Его внимание привлекло стихотворение, отме-
ченное большой музыкальностью:
GV 158 $40
Где души в единство сливают,
Там голос восторга зовет;
Там скуки обузу слагают,
Где дружба с забавой живет...
В предуведомлении к стихотворению указывалось, что оно
написано непосредственно на балу, на заданную музыку. Вме-
сто подписи стояли три звездочки.
— Кто автор? — заинтересовался Полторацкий.
Раскрыть аноним удалось далеко не сразу. Оказалось, что
стихотворение написал граф Аполлос Аполлосович Мусин-
Пушкин, впоследствии видный ученый-химик.
Вернувшись к титульному листу, Полторацкий занес в ка-
талог: «Друг просвещения» (журнал литературы, наук и худо-
жеств) начался в январе 1804 года, печатался в типографии
Платона Бекетова». И в виде справки добавил извлечение из
исследования «Новый опыт исторического словаря о россий-
ских писателях» митрополита Киевского Евгения (Евфимий
Алексеевич Болховитинов), напечатанного в нескольких но-
мерах «Друга просвещения»:
«Бекетов Платон Петрович, майор в отставке, писал много
отрывочных стихотворений, которые и напечатаны были в
разных журналах; ныне издает в собственной типографии в
Москве «Пантеон российских авторов», то есть изображение
российских писателей в эстампах, с краткими критическими
замечаниями на их сочинения. Примечания сии сочиняет Ни-
колай Михайлович Карамзин, историограф российский, и
книги сей доныне вышло уже четыре отделения. Сверх того в
журнале «Друг просвещения» 1804 года издавал все ученые
статьи в третьей части онаго»86.
Перо Полторацкого замедлило свой бег. Сергей Дмитрие-
вич посчитал, что справку следовало расширить другими све-
дениями о Бекетове, который за десятилетие своей издатель-
ской деятельности выпустил более ста названий книг. А сколь
преуспел в розысках и сбережении портретов знаменитых рос-
сиян! Но обо всем этом как рассказать в краткой каталожной
аннотации?!
Со вздохом Полторацкий зачеркнул написанное. Тогда же
он дал себе обещание, что непременно напишет большой очерк
о Бекетове — этом истинном друге просвещения.
О намерениях Полторацкого красноречиво свидетельству-
ет запись, оставленная им на оборотной стороне крышки пер-
159
П. П. Бекетов (1761—1836)
вого номера журнала «Друг просвещения» за 1804 год. Одна-
ко эта задумка осталась невыполненной.
Попытаемся же сделать то, чего не успел Полторацкий.
О жизни Платона Петровича Бекетова, к сожалению, изве-
стно не так уж много. По одним сведениям, он родился в
1761 году, по другим — в 1776-м. Его родиной был старинный
волжский город Симбирск (ныне Ульяновск). Учился Бекетов
сначала в Казани вместе с двоюродным своим братом
И. И. Дмитриевым (впоследствии видным государственным
160
деятелем и поэтом), а потом — в Москве, в пансионе Шадена,
где его однокашником был Н. М. Карамзин.
По окончании пансиона Бекетов некоторое время служил
в Петербурге. В 1798 году он вышел в отставку в звании пре-
мьер-майора и поселился в Москве на Кузнецком мосту, кото-
рый только-только начинал превращаться в средоточие тор-
говли модными товарами.
Что побудило Бекетова прервать военную службу и поки-
нуть столичный Петербург? На этот счет данных не имеется.
Но можно предположить, что повинной в этом была изящная
словесность.
Став московским жителем, Бекетов возобновил дружеские
отношения с Карамзиным, который в ту пору стал важной
персоной в русской литературе. Не без влияния Карамзина,
живо интересовавшегося отечественной историей, он втянул-
ся в собирание славяно-русских рукописей и книг.
Бекетов оказался столь усердным собирателем, что бук-
вально через год у него составилась внушительная библиоте-
ка, насчитывавшая 2736 книг и 96 древних рукописей. Име-
лись у него также исторические документы и автографы.
Главной же страстью Бекетова была иконография. Он не
«жалел никаких издержек» на приобретение изображений
славных россиян. Неудивительно, что очень скоро у него обра-
зовалась огромная коллекция — несколько сот гравюр и пи-
санных маслом портретов.
К обнародованию накопленных богатств Бекетов пришел
до известной степени случайно.
В один из дней 1801 года ему посчастливилось приобрести
несколько редкостных гравюр и среди них портрет царевны
Софьи. Прослышав об этом, московские собиратели поспеши-
ли на Кузнецкий мост, чтобы взглянуть на эту диковинку.
Рассматривая изображение молодой женщины с крупны-
ми, почти мужскими чертами лица, Карамзин уважительно за-
метил:
— Природа щедро одарила Софью. Она была не только вы-
дающимся государственным деятелем, но и даровитым литера-
тором. Царевна писала трагедии и сама читала их в кругу своих
приближенных. Я знаю в рукописи одну из ее драм. Думаю, Со-
фья могла бы сравняться с лучшими писательницами всех вре-
мен, если бы ее воображением управлял просвещенный вкус!
Присутствующие только удивленно переглядывались. Все
знали Софью исключительно как правительницу, яростно бо-
161 чвО
ровшуюся с Петром за власть. О ее литературном таланте ни-
кто ничего не слышал.
— Воистину наша история полна сюрпризов! — восклик-
нул Бекетов.
— К вящему сожалению, — отозвался Карамзин. — Однако
если о некоторых событиях мы еще имеем какое-то представле-
ние, то облик деятелей прошлого нам зачастую совсем неведом!
Всецело захваченный идеей познакомить современников
со славными предками, Бекетов энергично принялся за дело.
Прежде всего он организовал граверную мастерскую, во главе
которой поставил Алексея Осипова — молодого, но достаточ-
но опытного мастера. Еще в 1794 году на Спасском мосту хо-
рошо расходилась старинная повесть «Суд Шемякин» с его
рисунками. Под началом Осипова находилось несколько под-
мастерьев из крепостных: Федор Алексеев, Николай Соколов,
Маслов, Милов, Розонов, Храмцов, Шишкин.
Задуманное Бекетовым «Собрание портретов знаменитых
россиян» должно было охватить всю русскую историю. Для на-
чала он решил выпустить «Пантеон российских авторов», вклю-
чавший портреты наиболее известных писателей, начиная с ле-
гендарного Бояна, образ которого «нафантазировал» Осипов.
Осипов же сделал и фронтиспис для первого выпуска
«Пантеона». Левая сторона аллегорического пейзажа являла
собой заснеженную равнину, правая — землю, оживленную
солнечными лучами: осыпанные цветами пригорки, опушен-
ные листвою ветви березок.
Бекетова удовлетворила работа художника. Для фронтис-
писа он сам сочинил пояснительную надпись: «Солнце осве-
щает с одной стороны зимнюю сцену, а на другой — быстрым
действием лучей своих извлекает из земли мураву и цветы.
Эмблема Просвещения в нашем отечестве»87.
В конце 1801 года в книжных лавках Москвы появилась но-
винка — нарядно изданный альбом. На его титуле значилось:
Пантеон
российских авторов
Часть первая
Тетрадь I, в которой:
Фронтиспис
Никон Боян Матвеев
Нестор Царевна Софья
Москва, 1801 г.
162
Изъяснгше Фронтисписа
ил и/у (кшлщлгшъ си одной стороны лп.ннюю сцен
f ни ,{/>Н'<*и еыетрькнъ дьнетыела* .готсн <’«/<>//. га //./-
(шмт/. нлг	.utfpti^tt if /jtifimbi:
UlUKaUulMCliill <IK нашему	..-
Фронтиспис «Пантеона российских авторов» (1801) П.П. Бекетова
163
Царевна Софья. Портрет из книги
«Пантеон российских авторов» (1801) ПЛ. Бекетова
Издержки были огромны, а книжка расходилась туго. Бе-
кетов, как мог, успокаивал единомышленников: мол, дело это
новое, публике непривычное; несомненно, последующие вы-
пуски будут расходиться лучше.
Того же мнения придерживался С. Селивановский, содер-
жатель сенатской типографии, в которой была отпечатана пер-
вая тетрадь «Пантеона российских авторов».
Началась подготовка к печати второй тетради «Пантеона»,
также включавшей пять портретов: Симеона Полоцкого, Дми-
н*
164 чбО
трия Ростовского, Феофана Прокоповича, князя Хилкова (ему
приписывалось создание «Ядра Российской истории») и Ан-
тиоха Кантемира. В разгар работы вышло правительственное
постановление, разрешавшее заводить частные книгопечатни.
Селивановский немедленно оставил сенатскую типографию и
занялся обустройством собственной. Чтобы ускорить ход дел и
не зависеть от прихотей содержателей печатных заведений, Бе-
кетов также решил завести свою типографию. Он поместил ее
в глубине усадьбы, в переулке на Рождественке, где позднее на-
ходился анатомический музей Медико-хирургической акаде-
мии. Заведовал ею В. А. Соколов.
В том же 1802 году бекетовская типография отпечатала
третью тетрадь «Пантеона»: портреты историка В.Н. Тати-
щева, духовных писателей Климовского и Ф.И. Буслаева,
поэта В. К. Тредиаковского и проповедника Сильвестра Ку-
лябки.
Если первая тетрадь «Пантеона российских авторов», в си-
лу своей новизны, еще имела какой-то сбыт, то вторая и тре-
тья — легли на полках книжных лавок тяжким грузом. Сказы-
валась и дороговизна издания: альбом на простой бумаге сто-
ил три рубля, на лучшей, веленевой — пять.
Не желая выслушивать нарекания книготорговцев, пускай
во многом и справедливые, Бекетов открыл собственную
книжную лавку — во флигеле, на углу Кузнецкого моста и
Рождественки. Заведование ею взял на себя купец В. В. Губ-
кин.
С иным настроением Бекетов приступил к напечатанию
четвертой тетради «Пантеона», включавшей портреты писате-
ля-путешественника С.П. Крашенинникова, поэта И. С. Бар-
кова, духовных писателей Гедеона и Дмитрия Сеченова, а так-
же М.В. Ломоносова.
Тетрадь вышла в означенный срок, но без портрета Барко-
ва. Имелось только картонное паспарту, на котором он должен
был находиться, да карамзинский комментарий: «Барков
Иван. Переводчик при Императорской академии наук. Когда
родился — неизвестно, умер в 1768 году. Перевел Горациевы
Сатиры и Федровы Басни, но более прославился собственны-
ми замысловатыми и шуточными стихотворениями, которые
хотя и никогда не были напечатаны, но редкому неизвестны.
Он есть русский Скаррон и любил одни карикатуры. Расска-
зывают, что на вопрос Сумарокова: «Кто лучший поэт в Рос-
сии?» — студент Барков имел смелость отвечать ему: «Пер-
165
вый — Ломоносов, а второй — я!» У всякого свой талант: Бар-
ков родился, конечно, с дарованием; но должно заметить, что
сей род остроумия не ведет к той славе, которая бывает целью
и наградой истинного Поэта!»88
Объясняя подписчикам отсутствие портрета, Бекетов при-
ложил к тетради особую вклейку, на которой значилось: «Из-
датель «Пантеона российских авторов», удовлетворяя жела-
нию некоторых особ, имеющих первые три тетради, поспешил
издать и 4-ю тетрадь оного. Портрет г. Баркова еще не готов и
затем здесь не помещается, хотя нотис об нем и находится в
сей тетради, а оный выдан будет при следующей 5-й тетради
безденежно». Далее указывалось, что данная вклейка является
билетом для бесплатного получения портрета.
Как известно, пятая тетрадь «Пантеона российских авто-
ров» так и не вышла в свет. Долгое время в литературоведении
бытовало мнение, будто издание прекратилось из-за своей
убыточности. Но разве Бекетов заранее не знал, что «Панте-
он» не принесет никаких доходов и сознательно не шел на зна-
чительные материальные потери? Так что причина кроется в
другом. Скорее всего, Бекетов оставил издание «Пантеона»
вследствие цензурного запрета: Барков не был тем автором,
которого можно было превозносить.
Казалось бы, «предметный урок» должен был навсегда от-
бить у Бекетова охоту к издательской деятельности. Однако
этого не случилось. Он продолжал помышлять об издании
портретов российских деятелей. В его гравировальной мастер-
ской ни на день не прекращалась работа. Более того, чтобы
еще глубже проникнуть в тайны гравировального искусства,
Бекетов сам обучился ремеслу гравера. Сохранился рисунок,
выполненный им в так называемой карандашной манере: два
певца в модных камзолах и завитых париках поют дуэтом, дер-
жа перед собой нотный лист. На гравюре надпись по-француз-
ски: «Гравировал Платон Бекетов в 1805 году».
Бекетовские мастера подготовили в общей сложности бо-
лее трехсот медных гравировальных досок, из них была ис-
пользована лишь одна четверть. В 1821—1824 годах, то есть
спустя двадцать лет после выхода «Пантеона российских авто-
ров», в продаже появился альбом, как бы служивший его про-
должением, — «Собрание портретов россиян знаменитых».
Издание включало пятьдесят изображений.
«П.П. Бекетов, — откликался на новинку журнал «Мос-
ковский телеграф», — один из известнейших любителей отече-
Q&? 166
ственных древностей, напечатал несколько тетрадей «Портре-
тов россиян знаменитых». Мы не говорим о пользе и любо-
пытности сего исторического собрания (состоящего поныне
из 5 тетрадей, заключающих 50 портретов): оне очевидны. По-
желаем, чтобы почтенный издатель в будущих тетрадях поста-
рался исправить некоторые ошибки в жизнеописаниях, прила-
гаемых к портретам, придал им более исторической важности
и означил, откуда собраны им портреты; это необходимо для
достоверности исторической и тем более придаст цены сочи-
нению. Нам известно, что почтенный издатель собирал порт-
реты с особенной разборчивостью»89.
В 1836 году после смерти Бекетова все медные доски,
306 штук, купили братья Киреевские, вознамерившиеся про-
должить его дело. Они использовали только 82 доски, осталь-
ные так и пропали.
Не особо посчастливилось и уже готовым гравюрам. Пле-
мянник издателя, А. А. Бекетов, продал их, не особо торгуясь,
букинистам, а пробные оттиски свалил на чердаке «бекетов-
ской дачи», что находилась неподалеку от Симонова монасты-
ря. Там они пролежали почти сорок лет, пока редкостные пор-
треты случайно не обнаружили. Тут ими завладел московский
коллекционер И.М. Остроглазов. Он с умом распорядился
гравюрами: часть оставил себе, а остальные пустил на обмен.
Благодаря этой операции Остроглазов существенно обогатил
свое книжное собрание.
Год от года «бекетовские портреты» на антикварном рынке
росли в цене. Правда, кое-кто из собирателей поругивал их за
невысокое качество, особенно в сравнении с лучшими гравю-
рами западных мастеров. Однако уже в 90-е годы они стали
предметом вожделений коллекционеров.
Когда в 1896 году крупнейший собиратель и знаток отече-
ственных гравюр П.А. Ефремов получил в подарок от мос-
ковского гравера С. П. Виноградова несколько гравюр, в том
числе и «бекетовские портреты», то свой восторг по этому
поводу он выразил следующим образом: «Очень и очень бла-
годарю вас, в особенности же за три бекетовских портрета,
которые и были положены к моим бекетовским, с таким же
чувством, с каким известный вам рыцарь клал золото в сун-
дук, «в сундук, еще неполный». Бекетов моя слабость, так же
как и карикатуры 1812 года. Эти два отдела я по возможнос-
ти стараюсь пополнять, но возможность-то представляется
очень редко»90.
167
Иконография, как уже говорилось, была главной страстью
П.П. Бекетова.
Однако немало сил он отдавал и печатанию книг. Начиная
с 1802 года его типография постоянно увеличивала выпуск
книжной продукции. Предпочтение отдавалось произведени-
ям отечественных авторов: И.Ф. Богдановича, Н.И. Гнедича,
В. А. Жуковского, И. И. Дмитриева, Н. М. Карамзина, Д. И. Хво-
стова, А. Н. Радищева.
Не исключено, что побудительным мотивом к напечата-
нию собрания сочинений Радищева послужило приобретение
Бекетовым одного из нескольких сохранившихся экземпля-
ров запрещенного «Путешествия из Петербурга в Москву»,
1790 года. Экземпляр был переплетен в зеленый сафьян, на
корешке золотом вытиснено: «Путешествие в Москву». Позд-
нее из бекетовской библиотеки книжку купил известный мос-
ковский книготорговец А.С. Ширяев. От него она перешла к
А.Д. Черткову. Ныне этот экземпляр находится в Историчес-
кой библиотеке в Москве.
Поскольку в то время опубликовать «Путешествие» не
представлялось возможным из-за действовавшего запрета, Бе-
кетов решил другим путем привлечь внимание общества к
личности гонимого писателя. Он вознамерился издать все не-
запрещенные произведения Радищева.
В 1807 году началось печатание шеститомного «Собрания
оставшихся сочинений покойного Александра Николаевича
Радищева». В пространном предисловии к изданию говори-
лось: «Вот все, что осталось от сочинений человека, известно-
го уже публике; надеемся, издавая их в свет, принести ей удо-
вольствие. Жаль, что многие другие творения, как важные, так
и забавные, пропали. Мы бы почли себе преступлением, имея
оставшиеся г. Радищева бумаги в руках своих, предать их заб-
вению и не издать их в свет»91.
Как бы компенсируя отсутствие в издании «Путешест-
вия», Бекетов включил в пятый том собрания сочинений Ра-
дищева другое его острое произведение — «Житие Федора
Ушакова, с приобщением некоторых его сочинений».
К сожалению, в полном виде «Житие Федора Ушакова» не
удалось напечатать. Цензор Мерзляков обнаружил в нем мно-
жество «противозаконных мест». В чертковской библиотеке
хранился «мерзляковский» экземпляр тома, весь испещрен-
ный цензурными пометками; некоторые абзацы были на-
прочь выкинуты, «неумеренные выражения» смягчены.
Q&j 168
С0БРАН1Е
ОСТАВШИХСЯ СОЧИНЕ1ПЙ
ПОКОЙНАГО
АЛЕКСАНДРЪ НИКОЛАЕВИЧА
РАДИЩЕВА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
МОСКВА,
ВЪ ТИПОГРАФ!И ПЛАТОНА БЕКЕТОВА.
ИжлменгемЪ Издателей. •
1807.
Титульный лист первого тома бекетовского собрания сочинений
А.Н. Радищева
169
БОВА.
ВСТУПЛЕН1Е.
ИзЪ среды тумановЪ сЪрыхЪ
ВременЪ бывшихЪ и протекшихЪ,
ИзЪ среды временЪ волшебныхЪ »
ГдЪ предметы всЬ и лица
ЧародЪйной мглой прикрыты 9
Окружении «амЪ казались
БлескомЪ славы и схяньемЪ;
ГдЪ являются всЪ вещи
Исполинны и Иройски
КакЪ-гао вЪ камерЪ обскурЪ.
Я изЪ сихЪ временЪ желалЪбы
Разсказать сшаринну повЪсшь ,
И представить бы картину
МнЬнтй , нравовЪ, обычаевЪ
ЛЪтЪ шЪхЪ рыцарскихЪ преслав»
ныхЪ »
ГдЪ кулакЪ тяжеловЪсной
Степень былЪ ко громкой славЪ,
Я не рЪдко — — ко престолу;
ГдЪ сЪ вЪнцомЪ всегда лавровымЪ
ВенЪцЪ миртовой сплетался»
ГдЪ сражалися за славу
3
Фрагмент поэмы, опубликованный в «Собрании оставшихся сочинений
А.Н. Радищева* (1807)
170 чйО
Впрочем, и в таком виде «Житие» поражало смелостью суж-
дений. В полном же виде это сочинение Радищева появилось
только спустя полвека, в сборнике «Осьмнадцатый век» (М.,
1869), издававшемся как особое приложение к журналу «Рус-
ский архив».
Бекетовское «Собрание сочинений А.Н. Радищева»
вскоре после выхода стало труднонаходимым. Причин тому
было несколько: возросший интерес к творчеству писателя,
малый тираж издания, пагубные последствия московского
пожара 1812 года. Спустя полвека бекетовский «Радищев»
стал раритетом. Не случайно Г.Н. Геннади поместил это изда-
ние в свой нашумевший каталог-справочник «Русские книж-
ные редкости».
За недолгое время существования типографии Бекетова —
с 1802 по 1812 год — из стен ее вышло множество разнообраз-
ных книг общим тиражом более ста тысяч! Как правило, их от-
личали тщательность исполнения, изящество шрифта, обилие
украшений: виньеток, заставок, концовок.
Чтобы показать, с какой добросовестностью издавал Беке-
тов книги, обратимся к каталогу 1818 года известного москов-
ского книготорговца А. С. Ширяева. Представляя отпечатан-
ное в бекетовской типографии историческое сочинение «Опи-
сание в лицах торжества, происходившего в 1626 году февраля
5-го при бракосочетании государя царя и великого князя Ми-
хаила Федоровича с государыней царицей Евдокиею Лукья-
новной, из рода Стрешневых» (1810), Ширяев писал: «Пред-
лагаемая здесь книга, заимствованная из подлинной старин-
ной рукописи, отличается достоверностью: она поверяема
была в повествовании со многими старинными списками.
Приложенные к ней 65 гравированных изображений обратят
на себя внимание любителей русских достопамятностей. По-
чтенный издатель при начертании рисунков совершенно при-
держивался подлинников, чтобы оставить на них отпечаток
древности. Обстоятельство, описываемое в сей книге, достой-
но примечания и потому, что приводит на память время, в ко-
торое Россия, свергнув с себя иго иноплеменников, явилась в
настоящем своем виде»92.
«Описание» вышло в свет в четырех вариантах: с просты-
ми и раскрашенными рисунками, на обычной и на лучшей, ве-
леневой бумаге. Стоимость книжки в зависимости от этого ко-
лебалась от 15 до 30 рублей.
Особенно охотно Бекетов издавал сочинения своего двою-
171 ЧВП
родного брата И.И. Дмитриева (1760—1837), которого совре-
менники окрестили «русским Лафонтеном».
Наибольшая редкость из книжек Дмитриева, изданных
Бекетовым, — «Путешествие N.N. в Париж и Лондон, писан-
ное за три дня до путешествия». Эта небольшая шуточная по-
эма была написана Дмитриевым в 1803 году по случаю отъез-
да в заграничное турне другого видного московского поэта,
Василия Львовича Пушкина. Бекетов отпечатал поэму в
1808 году. Тираж книжки был всего 50 экземпляров. Некото-
рые так называемые подносные экземпляры были отпечатаны
на великолепной бледно-розовой бумаге, с золотым обрезом.
У коллекционеров прошлого «Путешествие» котировалось
очень высоко.
Лишь единожды Бекетов не потрафил своему родственни-
ку. Уже после смерти издателя среди его бумаг обнаружилась
тетрадь стихотворений Дмитриева. На титульном листе ее
имелась дарственная надпись: «Именинный подарок любезно-
му брату Платону Петровичу Бекетову. Москва. 1807 г. Но-
ябрь 18 дня». В тетради было 22 стихотворения, которые поче-
му-то не удовлетворили Бекетова, хотя среди них были насто-
ящие перлы.
Вот, например, послание «На смерть Ипполита Федорови-
ча Богдановича»:
— О чем ты сетуешь, прелестная Харита?
— Увы! с любимым я певцом разлучена!
Послала смерть Петру; ошибкою она
сразила Ипполита.
Петр Федорович Богданович, которому Харита «послала
смерть», являлся издателем довольно скучного журнала «Ака-
демические Известия». А вот его брат, Ипполит, был знамени-
тым поэтом, автором поэмы «Душенька», которой зачитыва-
лись современники.
Высоко ставя поэтический талант И.Ф. Богдановича, Беке-
тов издал многие его сочинения: «Историческое изображение
России», «Блаженство народов», «Сугубое, блаженство»,
«Примечания о германских нравах». В 1810 году появилось
«Собрание сочинений Ипполита Федоровича Богдановича»,
отпечатанное Бекетовым. Шеститомник стоил 45 рублей.
Изо всех бекетовских изданий Богдановича редчайшей бы-
ла поэма «Душенька» 1811 года. Объяснялось это просто. Пле-
мянник поэта М. А. Дмитриев писал в своих воспоминаниях:
172 чйО
«Маленькое прекрасное издание «Душеньки» на веленевой
бумаге, до выпуска в продажу почти все погибло во время на-
шествия французов; осталось только одиннадцать экземпля-
ров, из которых у меня три» .
В конце XIX века в поле зрения библиографов находились
только три бекетовские «Душеньки» 1811 года: два экземпля-
ра были в Москве — в библиотеке Исторического музея (по-
ступил вместе с собранием А.Д. Черткова) и у И.М. Острогла-
зова, один в Петербурге — у Я.Ф. Березина-Ширяева. В
1902 году и этот экземпляр перекочевал в Москву: книжку ку-
пил известный собиратель Д.В. Ульянинский.
Среди бекетовских изданий абсолютное первенство по сво-
ей редкости держит небольшая книжечка — «Краткое описа-
ние жизни Василия Яковлевича Левашова». Это уникум. «Сие
описание жизни В.Я. Левашова, — сообщает сам Бекетов, —
сочинено мною и напечатано в моей типографии в 1808 году;
оно изготовлено было для помещения в книге под названием:
«Письма и указы разных Государей к В.Я. Левашову», но по-
сле всего этого положено поместить там писанное В. А. Жуков-
ским. Книга сия есть единственная, потому что напечатан
один только экземпляр собственно для меня и ни у кого дру-
гого ее нет. Замарана в несчастном 1812 году»94.
Говоря, что книжка «замарана», Бекетов, как видно, боль-
шой аккуратист, сильно сгущал краски. Если не считать не-
скольких пятен, то сохранность экземпляра просто замеча-
тельная.
Последние годы жизни Бекетов провел почти безвыездно в
Москве, на своей загородной даче близ Симонова монастыря,
занимаясь приведением в порядок своих многочисленных
коллекций.
После смерти Бекетова, последовавшей в январе 1836 года,
все его имущество стало предметом аукционной распродажи.
Очень многие портреты и гравюры перешли к московскому
собирателю П.Ф. Карабанову (потом они стали собственнос-
тью Эрмитажа). Частью портретов завладел историк М. П. По-
годин. Рукописи купил известный библиофил Ф. А. Толстой, а
автографы Петра I — М. Ю. Виельгорский (они погибли при
пожаре в 1837 году). Весь личный архив Бекетова, его бумаги
и переписка сделались собственностью петербургского соби-
рателя гравюр П.Я. Дашкова. Библиотеку почти целиком ку-
пил московский книготорговец А. С. Ширяев. От него книги
разошлись к разным людям.
173 ^вО
На выставке портретов, состоявшейся в Москве в 1868 го-
ду, в одном из залов экспонировался портрет Платона Петро-
вича Бекетова, писанный маслом в 1835 году. На нем изобра-
жен мужчина преклонных лет: он восседает в кресле с книгой
в руках, на голове черная камилавка.
Возле этого портрета посетители выставки невольно за-
медляли шаг, столько значительного было в самой фигуре, за-
печатленной на холсте. Тем, кому было знакомо имя издателя-
просЪетителя, невольно припоминался эпиграф, предпослан-
ный Бекетовым «Пантеону российских авторов»:
Душа писателей в творениях видна;
Но самый образ их бывает нам приятен.
2.	ТИПОГРАФЩИК С БОЛЬШОЙ ДМИТРОВКИ
В 1890 году, объявляя о продаже пятитомного «Опыта рос-
сийской библиографии, или Полного словаря сочинений и пе-
реводов, напечатанных на славянских и российском языках от
начала типографии до 1813 года» В.С. Сопикова, московский
антикварий П.П. Шибанов в каталожной аннотации так объ-
яснял ценность книги: «Знаменитый «Опыт» Сопикова, не-
смотря на свои недостатки, служит до настоящего времени
единственным руководством в библиографических справках.
В обширном предисловии, написанном К. Калайдовичем по
материалам, доставленным митрополитом Евгением, изложе-
на история книгопечатания и развитие этого искусства в Рос-
сии. В настоящее время трудно достать полный экземпляр
«Опыта», в особенности редок том 5-й, изданный Анастасеви-
чем уже после смерти автора» .
Говоря о «полном» экземпляре «Опыта», изощренный в
тонкостях антикварного книжного торга Шибанов имел в виду
не только наличие пяти томов, но и обязательное присутствие
в них всех тех характерных «деталей», которым записные кни-
голюбы придавали большое значение. Особую ценность в гла-
зах собирателей имел так называемый «радищевский лист»
(249—250-е страницы), изъятый из второго тома по цензурным
соображениям. Если обычный комплект стоил 10—15 рублей,
то исчерпывающе полный — 30 рублей. В начале XIX века на
антикварном рынке цена только одного отдельного «радищев-
ского листа» доходила до 25 рублей. Резко удорожало «Опыт»
и наличие «Пономаревского листа» (181—182-е страницы),
изъятого по настоятельным требованиям московского типо-
174 vflD
графщика Пономарева, разобиженного нелестным отзывом
Сопикова о его заведении.
Типография Пономарева знаменита также тем, что из нее
вышли два крупных деятеля отечественного книжного дела:
Евфимий Болховитинов и Семен Селивановский.
Первый, в юности работавший в Пономаревской типогра-
фии корректором, впоследствии сделался видным духовным
писателем, и был посвящен в сан митрополита Киевского.
Второй, подвизавшийся наборщиком, в зрелые годы сам воз-
главил печатню, выпускавшую лучшие в России книги. Из об-
щей массы они выделялись не только художественными до-
стоинствами, но и качеством исполнения.
' Типография Селивановского, в которой в пору расцвета
действовали тринадцать печатных станков и три политипаж-
ных стана, выдала в общей сложности около шестисот книж-
ных названий на русском, греческом, латинском, немецком и
польском языках. Некоторые из книг уже вскоре после выхода
в свет, в силу различных обстоятельств, стали библиографиче-
ской редкостью.
«Парад раритетов», получивших жизнь в типографии Се-
ливановского, открывает роман «Кум Матвей».
В подлиннике он назывался «Кум Матье, или Превратнос-
ти человеческого ума» и принадлежал перу французского аб-
бата Анри-Жозефа Дюлорана. Из печати роман вышел в
1766 году. Как раз тогда же Дюлоран был приговорен к пожиз-
ненному заключению. В какой-то мере заточение ему скраши-
вали известия о всеобщем успехе «Кума Матье». В короткий
срок во Франции и Англии он выдержал множество изданий.
Познакомить русскую публику с модным романом взялся
московский цензор П.А. Пельский. Поскольку объем книги
превышал тысячу страниц, то работа над изданием несколько
затянулась. Воцарение Павла I, известного быстрой сменой
своих настроений и политических симпатий, заставило Поль-
ского остановить работу над книгой на неопределенный срок.
Не желая испытывать судьбу, цензор стал терпеливо дожи-
даться своего часа. И казалось, что он пришел, когда на трон
вступил Александр I, на первых порах выказавший себя либе-
ралом. Пельский посчитал, что дальше медлить нельзя. Из
недр письменного стола была извлечена объемистая рукопись,
пролежавшая там четыре года.
И все же тайные опасения не оставляли Пельского. Преж-
де чем передать свой труд в типографию, он решил еще раз по-
175 чйО
советоваться с друзьями. Обсуждение проходило у него на до-
му. Четверо из присутствовавших высказались за опубликова-
ние романа, четверо — против. Решил голос Селивановского,
не без основания считавшего, что «Кум Матвей» (так перевел
на русский язык имя героя Пельский) принесет известность
его молодому типографическому заведению.
В 1803 году роман «Кум Матвей, или Превратности чело-
веческого ума» стал реальностью. В том же году он появился
во всех книжных лавках Москвы. Как и предполагал Селива-
новский, роман наделал много шума. Даже слишком много.
Слух о новинке достиг высших сфер. Перепуганного Пельско-
го вызвали к московскому генерал-губернатору Салтыкову,
отличавшемуся крутым нравом.
— Книга, переведенная вами, весьма предосудительная, —
строго изрек Салтыков. — Я распорядился ее конфисковать. У
кого из книгопродавцев она будет обнаружена, того ждет арест!
Желая как-то выгородить себя, Пельский заявил, что в ро-
мане нет ничего крамольного, что он издается по всей Европе.
Попробовал даже вкратце пересказать содержание:
— Кум Матвей, герой романа, — это молодой, сильно увле-
кающийся человек. Он умствует, исходя из лучших побужде-
ний, заблуждается, переходит от одной философской системы
к другой. В конечном же итоге навлекает на себя бедствия и
оканчивает дурачеством!..
Запрещение романа, возникшие из-за этого неприятности
по службе неблагоприятно отразились на здоровье Йельского.
Нервное потрясение оказалось настолько сильным, что он в
скором времени скончался. Карамзин, дружески расположен-
ный к незадачливому литератору, откликнулся на это печаль-
ное событие прочувствованным стихотворением.
Даже по меркам той эпохи перевод «Кума Матвея» не от-
личался высокими достоинствами. Очень скоро читатели по-
теряли к роману всякий интерес. Лишь коллекционеры-люби-
тели продолжали борьбу за обладание этой библиографичес-
кой редкостью. В 1881 году на антикварном рынке за роман
просили двадцать пять рублей. Спустя несколько лет эта цена
снизилась до двадцати. В последующем стоимость «Кума Мат-
вея» продолжала падать. На исходе века антикварий с Кузнец-
кого моста В. В. Готье просил за него пятнадцать рублей, буки-
нист с Никольской П. П. Шибанов — десять, а петербургский
книготорговец В. И. Клочков, как бы вынося окончательный
приговор «замшелой редкости», — всего лишь семь!
176
О п ы т ъ
РОССИЙСКОЙ БИБЛЮГРАФ1И,
или
ПОЛНЫЙ СЛОВАРЬ
СОЧИНЕН1Й И ПЕРЕВОДОВ Ь,
НАПЕЧАТАННЫХ* НА СлАВЕНСКОМЬ И Россий-
ском* ДЗЫКАХЪ, ОТ* НАЧАЛА ЗАВЕДЕШЯ ТИПО-
ГРАФ1Й, ДО 1813 ГОДА,
СЪ ПРЕДИСЛОВИИ*, СЛУЖАЩИМ* ВВЕДЕН ГЕМЪ ВЪ С1Ю Науку,
СОВЕРШЕННО НОВУЮ ВЪ РОСШИ, СЪ ИСТ0Р1ЕЮ О НАЧАЛИ Ж
УСПЬХАХЪ КНИГОПЕЧАТАН1Л КАКЪ ВЪ ЕвРОПЬ ВООВЩЕ, ТАКЪ
Я ОСОБЕННО ВЪ РОСШИ, СЪ ПРИМИЧАШАМИ О ДРЕВНИХ*
Ж НОВЫХ* РЬДКИХЪ КНИГАХ* И ИХЪ МЗДАН1ДХ*, И СЪ КРАТ-
КИМИ изъ ОНЫХЪ ВЫПИСКАМИ»
Собранный изъ досшовЪрныхъ мешочников*
ВасилъемЪ Солиховы>мЪч
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
А----------Д.
Бол*е примечай и наблюдай, аежелж читай:
кто чшпаепп» много, шошъ чмпхаепп. худо.
Пц^ааорЪ»
САНКТПЕТЕРБУРГЪ,
аъ Типографш Импжраторскаго Театра,
1814. года.
Первое в России фундаментальное справочное библиографическое издание
177
ХХХШ
ГаВЛИЦА ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ , ПОКАЗЫВАЮЩАЯ ГОРОДА 1 ЗАМКИ, МОНАСТЫРИ * ПРОЧ. Въ КОИХ» ПЕРВОНАЧАЛЬНО ЗАВЕДЕНЫ были ШИПОГРАфШ » С» П0КАЗАН1ЕМЪ САМЫХ! ПЕРВЫХ» СО ЧИН ЕН 1Й, ВЪ НИХЪ МА ПЕЧАТАННЫХ!.		
годы.	Имена городов»	Заглавия сочимеыш начально въ михъ напечатанных!.
145?	МайнцЪч	Псалтирь, въ лист», па Латин.
<461	Бамберг^	Собрате Басен», въ лист», на Н*мец.
1465	?убб1акО»	Лакшанцаевы сочинения, в» 4* на Лат.
‘46?	РимЪ.	Цмцероновы дружеская письма, въ 4» на Лаш.
»4«7	ЕлъфелъяЬ»	Pceabulariumi въ 4* Словарь (краш- К1Й>
»4в3	КелънЪ.	.Г. Augusf- de Re gut a cltricor. въ 4- (Св. Августина о правил* Кли- риков»^ Размышлешя о витш Христов* въ лист», на Лаш.
14«в	АцгсбцргЪ.	
>489	Венеция.	Уицероновы дру женил письма, въ листъ, на Лаш.
>489	Ме/^оланЪв	Miracoli de la glor. V, Maria, n 4» на Итал. (Чудеса преславмыл ДЪвы Марш.
•43®	Ниренберг^	Comestorium vitiorum, въ лясшъ (Потреблеше пороков» на Лат.
»4т®	ПарижЬ.	Письма Гаспарина Бергамскаго, въ 4« на Лат.
i4jo	фолинъо»	Льва Арегавна о войн* Италлям* ской, въ листъ, на Лаш. tiistoria de indulgentia В. Fran- eiecit въ 4* (Hcmopia о процент Бл. Франциска, на Лат.)
‘47®	Гревизб.	
»4?«	Верона»	Ватрахомюмах1я Гомерова, въ листъ, на Италлан.
>47*	СтразбцреЪ»	Gratiani deereiunt, в» листъ, Гра- Ц1ана Декрет», на Лага.
Часть 1ч		В
Страница первой части «Опыта российской библиографии
178 чйО
Треволнения с «Кумом Матвеем» надолго отбили у Сели-
вановского охоту издавать переводные романы «сомнительно-
го свойства». Об этом он сам признался в одном из писем.
Отказавшись от издания «жадно раскупаемых публикой»
романов, предприимчивый типографщик обратился к науч-
ным трудам, приносящим издателям не только сиюминутную
выгоду, но и посмертную славу. Поначалу Селивановский воз-
намерился отпечатать «Юридический словарь», в котором
ощущалась настоятельная потребность. Эта неплохая идея по
неизвестным причинам оказалась нереализованной. Тогда он
решил взяться за многотомный «Энциклопедический сло-
варь».
На сей раз Селивановский выступил не только как типо-
графщик, но и как издатель. К работе над «Словарем» им при-
влекались внушительные научные силы: профессора и наибо-
лее талантливые студенты Московского университета, а также
«архивные юноши», как с легкой руки Пушкина именовались
молодые сотрудники архива Министерства иностранных дел.
К непосредственному осуществлению своего грандиозного
замысла — «Словарь» должен был включать более десятка то-
мов — Селивановский приступил в 1820 году. Очень скоро бы-
ли отпечатаны три начальных тома, вместившие несколько
тысяч статей на первые две буквы русского алфавита. При по-
добном охвате материала объем «Энциклопедического слова-
ря» угрожал превысить тридцать томов. Оценив свои реаль-
ные возможности, типографщик счел за благо заранее отка-
заться от задуманного.
В середине прошлого столетия несколько комплектов
«Словаря» появились на антикварном рынке. У собирателей
нового поколения, не знакомых с историей этого издания, ес-
тественно возник вопрос: чьим иждивением были отпечатаны
эти три тома, не имеющие даже титульного листа, почему не
вышли остальные?
Первый, кто заинтересовался этой проблемой, был видный
библиограф М.Н. Лонгинов, которому по случаю удалось при-
обрести все три начальных тома. Для разрешения ее Лонгинов
обратился к своему хорошему знакомому С.Д. Полторацкому,
владельцу прекрасной библиотеки, в которой имелись самые
редкие отечественные издания.
Посещение Авчурина, обширного имения Полторацкого
неподалеку от Калуги, породило в Лонгинове противоречивые
чувства: в глубине души он считал себя единственным облада-
Сал 179 чйО
телем редкостного «Энциклопедического словаря», но выяс-
нилось, что он имеется и у другого московского собирателя —
С.А. Соболевского. Досаду, правда, смягчило одно немаловаж-
ное обстоятельство: история издания «Словаря» Полторацко-
му была неизвестна, но он живо заинтересовался этим вопро-
сом и пообещал навести соответствующие справки.
Свое слово он сдержал.
Библиографические изыскания оказались весьма сложны-
ми. Успешно завершив их, Полторацкий на внутренней сторо-
не обложки раздобытого им первого тома «Энциклопедичес-
кого словаря» сделал надпись своим бисерным почерком:
«Этот «Словарь» составлен несколькими литераторами и на-
печатан в Москве в 1823—1824 годах в типографии Семена Се-
ливановского, но не кончен и никогда не поступал ни в прода-
жу, ни в обращение — библиографическая редкость. Подарена
мне сыном его, покойным Николаем Семеновичем Селива-
новским. Все три части без заглавных листов и без последних
страниц, потому что все это не было отпечатано»96 (то есть не
тиражировано).
С результатом своих поисков Полторацкий ознакомил
Лонгинова.
— И все же непонятно, почему готовые три тома не посту-
пили в продажу? — раздумчиво обронил тот.
Полторацкий задумался.
— Ответ, скорее всего, должен быть таков. Селивановский
затеял печатание «Энциклопедического словаря» на свой
страх и риск, не испрашивая официального разрешения. Все
дело до поры до времени держалось в секрете в целях коммер-
ческой выгоды. Но, понимая, что с цензурой шутки плохи, Се-
ливановский периодически показывал готовые статьи своим
приятелям-цензорам. На окончательный просмотр он, види-
мо, хотел представить уже полностью готовый «Словарь» и
сразу же пустить его в продажу. В планы типографщика вме-
шались события на Сенатской площади в декабре 1825 года.
Цензура ужесточилась. Селивановский понял, что издание
«Энциклопедического словаря» в такой ситуации является
совершенно фантастической затеей, и своевременно приоста-
новил работу над последующими томами, сочтя за благо поне-
сти материальные потери, нежели лишиться всего состояния...
Тогда же все отпечатанные экземпляры «Словаря» свалили в
сарайчик во дворе типографии, где содержались неходовые
книги...
180 <^D
Библиографы последующих поколений установили, что
сохранилось всего пять-шесть экземпляров «Энциклопедиче-
ского словаря»: у Е.А. Болховитинова (он получил комплект
от самого Селивановского), М.Н. Лонгинова, С.Д. Полторац-
кого, С. А. Соболевского, Н.В. Губерти. У известного москов-
ского собирателя П. В. Щапова имелись только два тома: пер-
вый и третий. Неполным комплектом обладала также Петер-
бургская публичная библиотека.
Причина такой «редковстречаемости» словаря объясняет-
ся следующим. Во второй половине прошлого века новый вла-
делец типографии, Николай Семенович Селивановский, зате-
ял перестройку сарая-кладовушки. Была проведена генераль-
ная чистка-ревизия скопившихся в нем книжных залежей: все
более-менее сохранившиеся книги отправили в магазин
Ф. О. Свешникова на Страстном бульваре, остальные — в
овощные лавки на вес, как фасовочную бумагу. Среди макула-
туры оказался и «Энциклопедический словарь».
В 1825 году С. А. Селивановский издал две небольшие кни-
жечки, которые обессмертили его имя. Речь идет о сборнике
рылеевских стихотворений «Думы» и его же поэме «Война-
ровский». Оба томика были отпечатаны на хорошей бумаге,
текст украшали изящные заставки и виньетки.
Конечно же, главным украшением книги были сами стихи,
очень ясные, звонкие. Правда, цензура сняла некоторые стро-
ки, звучавшие чересчур набатно:
Так мы, свои разрушив цепи,
На глас свободы и вождей,
Ниспровергая все препоны,
Помчались защищать законы,
Среди отеческих полей.
Однако даже в неполном, урезанном виде произведения
Рылеева производили сильное впечатление. Недаром же
Александр Сергеевич Пушкин полушутливо, полувсерьез пи-
сал брату Льву: «С Рылеевым мирюсь, «Войнаровский» полон
жизни».
У жительницы Москвы Т.П. Пассек, вдовы крупного лите-
ратора своего времени, бережно сохранялся редкостный эк-
земпляр «Войнаровского», испещренный пометками, сделан-
ными самим поэтом. В 1840-е годы этот томик похитил при-
глашенный для оценки книг нечистый на руку букинист.
Спустя три десятилетия след пропажи обнаружился в Петер-
Of 181 vflD
бурге. В журнале «Русская старина» в 1871 году появилась за-
метка, в которой говорилось: «В обширной по составу и в изо-
билующей необыкновенно редкими книгами (например, пе-
чатный экземпляр «Путешествия» Радищева) библиотеке
Вас. Матв. Л-го хранится, между прочим, печатный экземпляр
первого издания «Войнаровского» с современными вписками
и поправками стихов»97.
Антикварную стоимость такой книги указать затрудни-
тельно. Ведь даже обычный экземпляр «Войнаровского», от-
печатанный Селивановским, стоил очень дорого. Редактор
«Русской Старины» М.И. Семевский заплатил за редкостную
книжку 200 рублей!
Причина такого «бума» понятна. Прижизненные издания
поэта-декабриста встречались на антикварном рынке чрезвы-
чайно редко, поскольку утаивались как запрещенные. Многие
экземпляры и вовсе были уничтожены их владельцами из-за
боязни навлечь на себя гнев властей. Лишь в 1872 году с про-
изведений К. Ф. Рылеева был снят цензурный запрет.
Почти семь десятилетий на стене небольшой каменной по-
стройки на углу Большой Дмитровки и Столешникова пере-
улка красовалась жестяная вывеска, хорошо знакомая всем
москвичам: «Типография С. Селивановского, существует с
1793 года». Однако далеко не всем была ведома подоплека его
успеха.
Семен Аникеевич Селивановский, как уже говорилось, на-
чал свой путь наборщиком в типографии Пономарева, прихо-
дившегося ему родным дядей. Семнадцати лет он отправился
в Петербург для более основательного постижения словолит-
ного и типографского дела. По возвращении в Москву Сели-
вановский заключил контракт с Завьяловым на аренду его ти-
пографии, находившейся в Зарядье. Когда последовало запре-
щение «вольных» типографий, то Селивановский оказался не
у дел. Помог поэт С. Петров. По его ходатайству Селиванов-
ского определили смотрителем в Черноморскую адмиралтей-
скую типографию в Николаеве. Здесь он прожил пять лет, до
1801 года. Вернувшись в Москву, Селивановский снял сенат-
скую типографию Окорокова в Охотном ряду, а после обнаро-
дования указа, разрешавшего заведение частных книгопеча-
тен, открыл собственную на Большой Дмитровке.
По примеру своего знаменитого предшественника
Н.И. Новикова, Селиванский попробовал заняться и книго-
182
Типографщик С. А. Селивановский
торговлей. Его лавка располагалась на Ильинке, напротив Гос-
тиного двора. В 1807 году при ней была открыта библиотека
для чтения, насчитывавшая около двенадцати тысяч томов. Из
каталога, изданного спустя два года, видно, что в библиотеке
имелось немало редкостных изданий: полный комплект «Рос-
сийского Феатра» (с уничтоженной при Екатерине II
XXXIX частью), сатирический журнал «Трутень», «Сатиры»
Квинта Горация Флакка в переводе И. Баркова. Дальнейшая
судьба библиотеки неизвестна. Скорее всего, она погибла в дни
французского нашествия.
С любопытнейшим эпизодом из жизни С.А. Селиванов-
ского москвичи познакомились уже много лет спустя после
его смерти. В 1858 году в журнале «Библиографические запи-
183 <40
ски», печатавшемся в типографии на Большой Дмитровке, по-
явились воспоминания его сына. Один из эпизодов, сохранен-
ный памятью Селивановского-сына, имеет непосредственное
отношение к истории публикации знаменитого сочинения
А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву»
(СПб., 1790). Если верить его сообщению, то Радищев перво-
начально хотел напечатать «Путешествие» в Москве, для чего
и передал рукопись С. Сел ивановскому. «Пробежав ориги-
нал, — повествует автор воспоминаний, — и поняв всю важ-
ность его содержания, батюшка оставил книгу. Является Ра-
дищев. Ему отвечают, что книги печатать не станут. Тот разго-
рячился, наговорил грубостей, как дворянин века Екатерины
и автор, мастеровому — моему отцу; но тот отказался печатать
и возвратил оригинал. Радищев смягчил тон и, расспросив о
деле типографическом и имея деньги, решился сам завести
типографию, купил все нужное, повез в свою деревню, в Ор-
ловской или Рязанской губернии, и там издал книгу свою, ко-
торую, не отдавая в лавки, как говорят, разбросал по дороге,
чтоб распространить»98.
Свидетельство Селивановского-сына, любопытное по сво-
ей сути, грешит многими неточностями. Это естественно, по-
скольку он рассказывал с чужих слов: многое забыл, многое
неверно истолковал. Но в одном ему можно доверять: не ис-
ключено, что Радищев действительно хотел первоначально
напечатать свою книгу в Москве. По безвыходности. Правда, и
здесь имеется одно серьезное «но». Разговор его с Селиванов-
ским должен был происходить приблизительно в 1788 году.
Тогда С.А. Селивановский не имел еще своей типографии, по-
явившейся у него лишь в 1793 году. «Примирить» эти цифры
можно только так: разговор, скорее всего, происходил в типо-
графии Пономарева, где в отсутствие дяди Селивановский
чувствовал себя хозяином.
«Библиографические записки», в которых впервые появи-
лись воспоминания Селивановского-сына, являлись детищем
его же типографии. Этот один из первых «книжных» журна-
лов (он выходил всего три года: 1858,1859 и 1861) оставил яр-
кий след в истории отечественной библиографии. Книголюбы
ценили его за обилие информации, за высокое качество иллю-
страций. Впоследствии любители гравированных портретов
изымали их из журнальных номеров и хранили особо.
Селивановский-сын, принявший бразды правления в
1835 году, старался по мере сил поддерживать высокую марку
184 <40
фирмы. Книги издавал добротно, зачастую с политипажами,
как именовались гравюры. Для историков столицы большой
интерес представляет отпечатанный им план-альбом «Специ-
альное обозрение Москвы» (составитель Нистрем), содержав-
ший подробную схему Китай-города с цветными рисунками
всех особо примечательных зданий.
Непреходящую ценность являют собой и воспроизведен-
ные им редкостные сатирические журналы последней четвер-
ти XVIII столетия: «Поденщина», «Пустомеля» и «Кошелек».
Перепечатка была осуществлена по комплектам, доставлен-
ным в 1858 году из Авчуринской библиотеки.
В следующем, 1859 году Н.С. Селивановский издал не-
большую книжицу «Несколько слов о г-же Медведевой и об
игре главных артистов Московской драматической сцены».
Неожиданно эта брошюрка оказалась в центре внимания со-
бирателей, сделалась дезидератой, то есть книгой, которой же-
лают пополнить свою библиотеку.
В редкость ее возвел случай. Н. М. Медведевой не понра-
вилось сочинение анонимного автора, в котором на все лады
превозносились и ее талант, и ее внешность. По требованию
разгневанной актрисы брошюрку изъяли из обращения. Ан-
тикварный рынок по-своему отреагировал на эту акцию: це-
на на нее немедленно подскочила до пяти рублей. В 80-е го-
ды «мнимый раритет» продолжал оставаться в чести у соби-
рателей. И вдруг произошло необъяснимое: почти во всех
букинистических лавках Москвы появилась злополучная
книжица.
— В чем дело? — недоумевали коллекционеры-любители.
«Секрет» оказался прост. После разрушения «селиванов-
ского сарайчика» все годные книги, как уже говорилось, пере-
шли к книготорговцу на Страстном бульваре Свешникову. Тот
некоторое время попридержал брошюрку, опасаясь нежела-
тельных эксцессов, а затем пустил в продажу. Первыми сенса-
ционную книжечку расхватали сами же букинисты.
Многие, очень многие книги, увидевшие свет в Москве в
первой половине XIX века, несли на себе эмблему типографии
Селивановского: красиво выполненная монограмма из двух
букв «С» на фоне щита, украшенного гирляндой из цветов.
Последняя книжка с этим знаком вышла в 1869 году. Тогда же
с двухэтажного здания на углу Большой Дмитровки и Сто-
лешникова переулка исчезла жестяная вывеска: «Типография
С. Селивановского, существует с 1793 года».
185
3.	«ЖРЕЦ ИЗ ЮХОТНОГО РЯДА»
Видный московский собиратель П. А. Бессонов, вспоминая
свои частые посещения книжной лавки Тихона Федоровича
Большакова, писал: «Вы спускаетесь под горку к грязному За-
рядью, поворачиваете в узенький Юхотный ряд, где вас обда-
ет запахом всякой кожи, и входите в маленькую лавочку, где в
правой, большей, половине развешано и разбросано множест-
во кожаных товаров, или, скорее, обрезков. Здесь вы встречае-
те беспрестанно приходящего — то сапожника, то солдата, то
простого крестьянина — за покупкою подошвы, голенища и
т. п. Но с левой стороны, у небольшого прилавка, встречаете
вы ученого, в особенности библиографа, старуху-скитницу,
принесшую под мышкой старые книги на продажу, старооб-
рядца-начетчика, приехавшего откуда-нибудь за тысячу верст,
чтобы облюбовать, рассмотреть и купить старопечатное оси-
повское издание. Здесь по стенкам две-три картины, портрет
Погодина, приглашения от ученых обществ содействовать их
трудам. За прилавком в этой левой стороне, и во всей глубине
лавочки, драгоценные древние рукописи и еще драгоценней-
шие старопечатные книги, книги всех древних изданий, от
черниговских и венецианских до краковских, львовских, поча-
евских, древнекиевских, виленских, наконец, московских. По-
среди всего этого высокий, маститый, с пожелтевшею сединою
старик, с необыкновенно умным и строгим лицом, с неспеш-
99
ною, серьезною речью» .
Более сорока лет, по 1863 год, Т.Ф. Большаков вел свой бу-
кинистический торг. За это время через его руки прошли мно-
гие тысячи книг и рукописей. Памятники древней письменно-
сти с великим усердием разыскивались им по всей России. В
этом деле ему энергично способствовали многочисленные
агенты, закупавшие для него книги в старых русских городах
на Севере, в Поволжье, Сибири.
Бесконечно влюбленный в свое дело, Большаков был глу-
боким знатоком древнерусской культуры. Он отлично разби-
рался в церковно-славянской письменности: мог безошибочно
определить по шрифту место и время издания, знал на память
многие древние тексты. Предлагая клиенту тот или иной ма-
нускрипт или книгу, с такой красочностью описывал достоин-
ства редкости, что все невольно подпадали под обаяние его
слов. Нет, не случайно современники нарекли Т.Ф. Большако-
ва «жрецом из Юхотного ряда»!
186 <^D
В бессоновском описании большаковской лавочки неволь-
но обращаешь внимание на одну деталь ее интерьера — на пор-
трет Погодина на стене.
М.П. Погодин (1800—1875), известный историк» профес-
сор Московского университета, был не только постоянным по-
купателем Большакова, но и его близким знакомым. Погодин
настолько доверял палеографическим познаниям последнего,
что когда в 1839 году ему была присуждена Демидовская пре-
мия за исследование о летописце Несторе, то он, не задумыва-
ясь, поручил Большакову, отправлявшемуся по торговым де-
лам в Петербург, не только получить причитающуюся ему пре-
мию, но и купить на эти деньги рукописи Лаптева,
продававшиеся с аукциона. К этому заданию букинист отнес-
ся с большой ответственностью. Он приобрел множество ма-
нускриптов различного содержания. Эта покупка придала
иное направление собирательской деятельности Погодина.
Круг его библиофильских интересов неизмеримо расширился.
От коллекционирования исторических документов он обра-
тился к составлению древлехранилища, то есть такого собра-
ния, где были бы представлены разнообразные памятники
древней русской культуры.
В последующее десятилетие, опять-таки не без помощи
Большакова, Погодин существенно увеличил свое древлехра-
нилище.
Когда общее число предметов — старопечатных книг, руко-
писей, грамот, автографов, лубочных картин, икон, монет —
достигло двадцати тысяч, то Погодин, волнуясь за сохран-
ность своей уникальной коллекции, предложил государству
купить ее. В 1852 году «погодинское древлехранилище» было
приобретено Петербургской публичной библиотекой за
150 тысяч рублей. Самое деятельное участие в разборе древле-
хранилища при его поступлении в публичную библиотеку
принимал Т. Ф. Большаков.
Другим постоянным клиентом «жреца из Юхотного ряда»
был известный московский собиратель А.Д. Чертков (1789—
1858). Чертков собирал книги, относящиеся к истории Рос-
сии, жизни и быту населяющих ее народов, а также сочинения
о нашем Отечестве, принадлежащие перу иностранных писа-
телей и путешественников. За три десятилетия он составил
библиотеку, исключительную по своей ценности — около де-
сяти тысяч томов. Она включала почти все произведения, ка-
сающиеся России.
187
Антикварий Т.Ф. Большаков
О степени участия Большакова в этом научном подвиге
свидетельствуют записи, оставленные собирателем в запис-
ной книжке, а в 1845 году перешедшие в каталог его библио-
теки:
«Общая Минея». Москва. 1609. Куплена у Т.Ф. Большако-
ва за 40 р. асе. Этого издания нет в «Библиографии» Сопико-
188 <^D
ва; но оно находилось в библиотеках гр. Толстого, А. С. Ширя-
ева и неполный экземпляр у И. Н. Царского;
«Беседы Иоанна Златоуста». Киев. 1624. За 25 р. куплен у
Большакова. Еще два экземпляра известны по каталогам Ши-
ряева и Царского;
«Сказание погребальное над телом князя Святополка».
Киев. 1641. Наш экземпляр есть единственный до сих пор из-
вестный. Мы приобрели его от Т. Ф. Большакова;
«Евангелион». Львов. 1644. Наш экземпляр куплен в
1841 году у Т. Ф. Большакова за 35 р. ассигнациями. Этого из-
дания нет в «Библиографии» Сопикова. Известен только один
экземпляр в библиотеке И. Н. Царского;
«Книга Катехизис». Москва. 1649. Куплен у Большакова за
13 р. ассигнациями. Находится также у Царского»100.
Тихон Федорович Большаков и сам был крупнейшим со-
бирателем памятников древней литературы. Он собирал в ос-
новном рукописи как исторического, так и духовного содер-
жания (тяготел к лицевым спискам, то есть украшенным ми-
ниатюрами), нотные сборники, гравюры, изымая их из ветхих
и разбитых старопечатных книг.
В 1851 году с коллекцией русских гравюр Большакова по-
знакомился видный знаток отечественного гравировального
искусства Д. А. Ровинский (1824—1895). В ту пору Ровинский
работал над монографией «История русских школ иконописа-
ния до конца XVII века». Небольшая, но ценная подборка гра-
вюр Большакова его очень заинтересовала. Ровинский букваль-
но умолил собирателя-книжника уступить ему редкостные ил-
люстрации. Большаков проявил поразительную чуткость.
Понимая, что гравюры нужны Ровинскому не из тщеславных
соображений, а для работы, он пошел ученому навстречу.
О художественной значимости гравюр Большакова свиде-
тельствует запись Ровинского, поставившего его небольшую
подборку в один ряд с лучшими отечественными коллекция-
ми: «Собрание мое состоит из следующих собраний: Ахметье-
ва, А. М. Дмитриева (в которую, в свою очередь, вошли собра-
ния Шишкина и Яковлева), Гассинга, П.П. Бекетова и
Т. Ф. Большакова. За границею было куплено мною в 1864 го-
ду целыми коллекциями все, что нашлось налицо у Другулина
в Лейпциге, Солимана и Клемана в Париже, у Никольса и
Кольнаги в Лондоне, у полковника Гастингса в Нюрнберге и у
Цейне в Готе»101.
189

{оддоой^и^ммвго^и^'^гтадошю^^
миуДО mnCwu(nA}^^wptKWUtajf«ui}j^
доррм MoumiU^CMtV*** Л«**(е»^Йи%<?Г"«*Л*л|в**Ч"^^
IpUany^ тмфмяи^ЪщтА Ъ^^ж*и»^€(яц^ршм^«»ч«%?мХж^ж^
£^$ыЗДа^^д^Ш1и^]Х|^
йылкмоимМ1пмшй1Ыоодйм»иш
МШ Qlf^UL^U1M1^110|K*>M^ ^^мжмД>^<л«иго^^и»ийи^
м мм. т$£овм jfJv/itRH яцмшАм lAp* ^р|<иш)мнш1£цШ иррОДрь
JfrvMp исЗинел^м ^«жЙн |«м|(»ш Ь{^йнСфде^^
j^MLAi.j((AciaqwB^m^	<iiii^^»4iMu^i^UaiMt
«ftYWMWBMwnuk .jfp^Mi^omeeuUH w«WMwoBdjf^i^i|«j^si|^
«WiAua
^awu^rtuiiu (мд1*91^однХцммЧ|0^
/AqjtetrwMl <(9Д f*«tM с^^йдуоии(1ЮмХ|<шм^1<«(|м««м1 Аминь
шягнмимшимК •fJUHftwi ап|«ншотни«1д^ем1,4
HNXjpjtffal & и.у^м1^шиея^льмклД^п^А<^Лкл*^ЫиттЛ
|1имня(йим«ии|(|домпт^£ ^нк^вп»ррсн«Ц1МнЛд^1Й(и|С1Ж
мгвло|етнЛ»ши<1^^»«>м^шн^аиЛАйв^ии*^(1)|«цагж>нц^ш
j|0W3iu*wM* oarww ^MSHoJT^HC5tAnwjMCfif«^vwj^XfUiy wrtfl
JjoiuH алдот* мйылситйуст|внтжш<ад|»»|1В»1в
*4£м )<йошаи1ш^а(0кн«^аП4те*1ий«рц*Чй«йм
^ет^вя1^емА|1а^сш(тм^н7шв^ип«га4сА )|т*еддп
Rf^wx	.}Ин«Г11^и*Ц|*иг^5
blX р«^(Т^1НД4,Д,^шимип^мма^»1111^маиклл»1^^п»»*
]^4ПМ|мииид1^оитм («рино jfdppt mwMfo$tiJI(ft9ilifма^п*«Л^
ишмМ№шм'мм
цу<»ий	^qtdginoccewW
Заглавный лист старопечатной книги
^Учение и хитрость ратного строения пехотных людей*
190 <Z0
Небольшой, как и коллекция гравюр, но обильной на «до-
стопримечательности» была библиотека, собранная Тихоном
Федоровичем Большаковым. Выделялись своей редкостью:
Хронограф в списке XVIII века, доведенный до 1699 года;
«Повесть о стрелецком бунте 1682 года» (список XVIII века),
два Судебника времен Иоанна Васильевича Грозного в спис-
ках XVII века, несколько десятков сборников, представляю-
щих огромный интерес для изучения отечественной истории и
литературы.
Имелась у Большакова и редкость из редкостей — первая
печатная отечественная книга по военному делу: «Учение и
хитрость ратного строения пехотных людей», отпечатанная в
1647—1649 годах в Москве. Автором ее был капитан датской
службы Иоганн Якоб Вельгаузен. А вот имя переводчика оста-
лось неизвестным. Ни у кого из российских собирателей не
имелось этого сочинения.
В 1859 году об этой книжной диковинке сообщил москов-
ский журнал «Библиографические записки» и даже воспроиз-
вел заглавный лист книги. В редакционном комментарии к
статье историка И.Е. Забелина о первом военном трактате на
русском языке говорилось: «Пользуемся случаем помянуть
здесь о Т. Ф. Большакове как об одном из самых давних мос-
ковских охотников-библиографов. Более сорока лет он неуто-
мимо и с истинно охотничьею любовию следит за всеми ред-
костями и достопамятностями по этой части и не упускает
случая заполучить в Москву, иной раз из самого отдаленного
угла, какой-либо невиданный и неслыханный памятник ста-
рой печати или достопримечательную рукопись, какой-либо
сборник с неизвестною статьею. Готовый всегда содействовать
своими книжными средствами всяким библиографическим и
археологическим справкам, он постоянно также способство-
вал пополнению почти всех известных библиотек и собраний
v	м	102
нашей старой письменности» .
Как уже говорилось, Т. Ф. Большаков и сам был крупным
коллекционером. Его главной «страстью» были сборники ста-
ринных песнопений, которые он собирал более сорока лет.
Когда коллекцию увидел известный московский библиограф
П. А. Бессонов, то удивился ее редкости. К слову сказать, сам
Большаков прекрасно разбирался в древнем нотном письме
крюками и прекрасно по ним пел. Бессонов неоднократно вы-
ражал желание приобрести ценные рукописи, но Большаков
всякий раз отвечал, что собирание старинных нотных сборни-
191 <40
ков — дело его жизни, что занимается он этим не из коммерче-
ских соображений, а по любви.
Летом 1863 года, будучи уже тяжело больным, Большаков
в последний раз призвал Бессонова. Разложив перед ним свои
драгоценности, сказал:
— Вы собираете духовные песнопения с такой же любовью,
как и я. Многое уже имеете да притом печатаете их для общей
известности. Мне жить недолго. Вот мое собрание, берите, что
вам надобно!
Бессонов отобрал несколько особо драгоценных рукопи-
сей. Тогда же переводом древних напевов с крюков на ноты за-
нялся большой знаток старинной русской музыки Д. В. Разу-
мовский.
Осенью 1863 года Тихона Федоровича Большакова не ста-
ло. Его сын, тоже книжник, Сергей Тихонович Большаков, же-
лая сохранить в потомках память об отце, сберечь собранную
им библиотеку, вознамерился передать все книги и рукописи
Румянцевскому музею. Цену он назначил весьма скромную,
так что, по сути дела, это был дар.
Оценщиками «большаковского собрания» выступили ди-
ректор музея, писатель и искусствовед В. Ф. Одоевский и хра-
нитель отделения рукописей А. Е. Викторов.
Одоевский более всего заинтересовался музыкальными
сборниками, которых оказалось более шестидесяти. Прекрас-
но разбираясь в памятниках древней музыкальной культуры,
Одоевский признал «нотные рукописи» Большакова чрезвы-
чайно редкими и важными.
Столь же высокую оценку дал рукописному собранию
«жреца из Юхотного ряда» и Викторов. Он отобрал для Ру-
мянцевского музея 435 манускриптов. Как говорилось, цена
их была невелика, но и такими деньгами музей не располагал.
Поэтому покупка была осуществлена в два этапа, часть руко-
писей приобрели в 1863 году, остальные — в 1864-м. Сорок ма-
нускриптов Большаков-сын уже от себя подарил музею в виде
благодарности.
В 1890 году в Москве состоялся VIII Археологический
съезд. На выставке, среди прочих экспонатов, были представ-
лены 179 памятников русской старины из собрания Т. Ф. Боль-
шакова: иконы, утварь, старопечатные книги и рукописи.
Особенно большое впечатление на специалистов-палео-
графов произвели две лицевые рукописи: «Житие Николая
Чудотворца», в списке XVI века, украшенное более чем че-
Qb> 192 <40
Изображение царя Давида из Псалтири. 1586
^XPIOIO

тырьмястами изображениями, выполненными красками и зо-
лотом, а также лицевая Псалтирь, писанная полууставом в том
же XVI веке. Широкие поля рукописи украшали изящные ми-
ниатюры, общее число рисунков превышало сотню. Заглавные
буквы неведомый художник выполнил киноварью и золотом.
Cfcj 193
Псалтири и Жития святых, как известно, редко бывают с ми-
ниатюрами, отсюда понятен интерес, проявленный к этим
жемчужинам отечественной книжности.
А теперь краткая справка о Большакове-сыне.
После смерти отца он недолго оставался в Юхотном ряду.
В интересах фирмы он перебрался на Старую площадь, где
группировались книжники, торговавшие памятниками древ-
ней письменности: рукописями и старопечатными книгами.
«Сергей Тихонович Большаков, — писал видный москов-
ский собиратель П. И. Щукин, — принадлежал к самым типич-
ным антикварам, каких я знавал. Ходил он обыкновенно в чер-
ном поношенном сюртуке, который носил, как он сам говорил,
уже 25 лет. Сергея Тихоновича, несмотря на его почтенные го-
ды, часто можно было встретить на улице с тяжелым мешком,
перекинутым через плечо, в котором он нес какие-нибудь ве-
щи. У С.Т. Большакова была привычка говорить в нос, причем
Сергей Тихонович закрывал глаза. При продаже вещей он
имел обыкновение сказать что-нибудь лестное своему покупа-
телю. Например, если И. Е. Забелин торговал у Сергея Тихо-
новича какую-либо вещь, то последний говорил: «Вчера упо-
миналось ваше святое имячко», — на что Иван Егорович шутя
отвечал: «За лесть прибавлю рубль!»103
4.	ПОГОДИНСКОЕ ДРЕВЛЕХРАНИЛИЩЕ
Весной 1818 года на Никольской возле книжной лавки
Глазунова наблюдалось настоящее столпотворение. Люди сер-
дито напирали друг на друга, ссорились между собой. Впро-
чем, подобные эксцессы на Никольской, издавна бывшей тор-
говой улицей, не воспринимались как что-то особенное. Нео-
бычность происходящего состояла в том, что весь этот
ажиотаж был вызван распродажей «Истории государства Рос-
сийского» Карамзина.
Как известно, первое издание «Истории государства Рос-
сийского» вышло в 1816 году. Восьмитомный труд, в котором
впервые рассматривалась жизнь русского народа начиная с
летописных времен произвел огромное впечатление на публи-
ку. Каждый образованный человек почитал долгом иметь в
своем доме сочинение Карамзина. Уже в скором времени «Ис-
торию» было невозможно достать.
В 1818 году труд Карамзина переиздали. В апреле несколь-
ко десятков комплектов «Истории» доставил из Петербурга в
Cfcj 194 $40
Москву приказчик глазуновского магазина. Когда московские
книголюбы узнали об этом, то все устремились на Николь-
скую. Выставленные на продажу книги расхватали в одно
мгновение. И это при том, что стоила «История» очень дорого,
за восемь томов следовало уплатить пятьдесят рублей!
Глазунов, впервые на своем веку видевший подобное, по-
спешил отложить для себя несколько экземпляров модной но-
винки. Через некоторое время один из них он уступил за
75 рублей юному московскому собирателю Н.Д. Иванчину-
Писареву, страстно желавшему иметь «Историю».
Став обладателем этой драгоценности, Иванчин-Писарев на
оборотной стороне крышки первого тома сделал следующую за-
пись: «Когда Ник. Мих. Карамзин в последнем номере «Вестни-
ка Европы», им издаваемом, прощался с публикою или любите-
лями словесности для посвящения часов своих сему важному
занятию, тогда, хотя и было мне от роду только 13 лет, но я, по
слабости моего здоровья, не надеялся дождаться издания его
сочинения; выдохнул из глубины сердца и сказал: «Итак, я не
услышу более сладких звуков прозы Карамзина! Они пленяли
мой слух, мой разум, мое сердце с младенчества моего!.. Теперь
благодарю Бога, что дождался того, в чем отчаивался. Обладаю
сим сокровищем России — моим сокровищем».
«История государства Российского» сыграла решающую
роль в судьбе Михаила Петровича Погодина. Погодин приоб-
рел «Историю», когда ему было шестнадцать лет. Это была
первая книга, купленная им самостоятельно. Однако случи-
лось несчастье: переплетчик, взявшийся облечь ее в нарядную
«одежку», пропил книгу.
Отчаянию Погодина не было предела. Два года он безус-
пешно пытался достать карамзинский труд. Не повезло ему и
в тот памятный апрельский день 1818 года в глазуновской лав-
ке на Никольской. Видя отчаяние юноши, книготорговец сжа-
лился и продал ему «Историю», взяв сверх назначенной цены
двадцать рублей.
Погодин, однако, не прогадал. Карамзинская «История»
круто переменила направление его интересов. От покупки
сентиментальных романов Анны Радклиф, Стефании Жанлис
и Христиана Генриха Шписа он перешел к собиранию памят-
ников отечественной письменности.
Начало активного книгособирательства Погодина отно-
сится к 1828 году, когда он занял кафедру словесности в Мос-
ковском университете. Охваченный «собирательской лихо-
Cfcj 195
радкой», Погодин покупал буквально все. Он очень торопил-
ся, видя, как стремительно уменьшается количество древних
рукописей и книг в свободном обращении.
Губительными оказались для книг события Отечественной
войны 1812 года. Тогда жертвой пламени московского пожара
сделались многие старинные библиотеки, в том числе
А. И. Мусина-Пушкина, в которой хранился уникальный па-
мятник русской литературы — «Слово о полку Игореве».
Немало древних книг пострадало от невежества людей, за-
частую призванных их охранять. Есть свидетельства, как один
монах, живший по соседству с библиотекой Кирилло-Бело-
зерского монастыря, употреблял на растопку старинные руко-
писи. Еще более «отличился» протоиерей Белозерского собо-
ра: он приказал выкопать яму под церковным полом и схоро-
нил в ней все крамольные, на его взгляд, книги. Настоящим
Геростратом выказал себя Юрьевский архимандрит Фотий,
сжегший посреди монастырского двора множество старопе-
чатных изданий.
Отсюда понятна торопливость Погодина, спешившего убе-
речь от гибели и забвения как можно больше произведений
древней литературы, драгоценных для истории России пред-
метов старины.
Человек практического склада ума, Погодин очень скоро
понял и другое: в самой Москве и ее окрестностях трудно рас-
считывать на ценные находки. Поэтому он обратил свой взор
к Русскому Северу. Несколько раз Погодин самолично выез-
жал в Вологду и Архангельск, посещал местные ярмарки, на
которые торговцы свозили с разных сторон всевозможные ста-
ринные вещи и книги. Как правило, он возвращался в Москву,
отягченный многочисленными и интереснейшими покупками.
Секрет своей удачливости Погодин раскрывал так: «Одною из
причин скорого обогащения моего древлехранилища было то,
что я покупал не на выбор, а, как говорится, на выгреб, все без
исключения, почему продавцы и обращались преимуществен-
но ко мне со своими находками»104.
Позднее, занятый историческими изысканиями, Погодин
действовал уже в основном через своих комиссионеров.
В «северной стороне» его усердным помощником был кре-
стьянин Вязниковского уезда Владимирской губернии Васи-
лий Федорович Моржаков. После смерти Моржакова его пре-
емником стал Пахом Степанов.
От последнего Погодин получил много редких, ценных для
196 <40
истории книг, в частности старинную азбуку времен царя
Алексея Михайловича. Она представляла собой длиннющий,
чуть ли «не в версту», список-столбец, чудо каллиграфии и
оформительского искусства. Другая «степановская» азбука
была несколько моложе — петровского времени. Она также
была писана столбцом. Наряду с грамматикой в ней содержа-
лись сведения по арифметике, практические советы, как пи-
сать письма, давался перевод наиболее употребимых в обихо-
де иностранных слов. Короче говоря, это был универсальный
учебник.
Особый интерес представлял полученный от Степанова
Хронограф: прекрасного письма, с обстоятельным предисло-
вием и означением годов. Последнее позволяло, как заявлял
Погодин, перейти к «важным заключениям».
Значительное приращение погодинское древлехранилище
получило в 1844 году. Произошло это следующим образом.
Однажды в разговоре с Оттом, потомком известного акаде-
мика Якова Штелина (1712—1785), Погодин поинтересовался
судьбой его архива. Оказалось, что после Штелина осталось
два сундука, доверху набитых бумагами.
— Однако ничего примечательного в них нет, — заметил
Отт. — Согласно семейным преданиям все наиболее важные
документы Штелин предусмотрительно уничтожил, когда
умер Петр III.
Беседа закончилась тем, что Отт предложил Погодину
взять весь штелинский архив в обмен на подборку современ-
ных романов.
Привезя к себе «штелинские сундуки», Погодин с волне-
нием принялся перебирать их содержимое. Восторгу собира-
теля не было границ, когда он понял, что стал обладателем до-
кументов огромной исторической ценности: государственных
актов и грамот времен Елизаветы и Петра III, в высшей степе-
ни интересных записок Штелина о русском искусстве и рус-
ских художниках XVIII века, множества редкостных гравюр и
лубочных картинок.
Помогавший ему в разборке молодой московский коллек-
ционер Д.А. Ровинский только ахал, рассматривая обнару-
женные раритеты. В состояние восторга его привели гравюры.
Все это были редчайшие первые оттиски, а то и вовсе никому
не известные работы русских мастеров. Особо поразил грави-
рованный портрет Елизаветы. Из надписи на обороте листа
явствовало, что императрица осталась недовольна своим изо-
197
Портрет императрицы Елизаветы Петровны,
все листы которого, кроме одного, уничтожены по ее повелению
бражением, показавшимся ей довольно уродливым. Она пове-
лела разузнать, кто художник. После долгих розысков удалось
установить, что портрет гравировал Конон Тимофеев, тамо-
женный сторож в Москве. У художника-самоучки немедленно
отобрали гравировальную доску и все приготовленные на про-
дажу листы, которые были тут же уничтожены. По словам
Cfcj 198 <^D
Штелина, уцелел только один портрет, обладателем которого
он и являлся.
В конце 40-х годов прошлого века погодинское древлехра-
нилище становится одним из крупнейших частных собраний
Москвы. В нем хранились редчайшие рукописи и книги, древ-
ние иконы, монеты, грамоты, автографы отечественных деяте-
лей, лубочные картинки и гравюры.
Несомненно, главную ценность представляла библиотека.
Среди книг имелось немало уникальных, известных всего в
одном или нескольких экземплярах. Первенство среди рари-
тетов держал «Служебник», отпечатанный на славянском
языке в Венеции в 1519 году (другой сохранившийся экземп-
ляр находился в Петербурге, в публичной библиотеке). Ог-
ромную редкость представлял собой Часослов, увидевший
свет также в Венеции, в 1566 году (еще один экземпляр пребы-
вал в Ватиканской библиотеке).
Уникумом можно было считать Молитвослов, изданный в
Венеции в 1570 году. В России другой подобной книги не име-
лось (второй ее экземпляр сберегался в Ватиканской библио-
теке). Представление о богатствах погодинского древлехрани-
лища дает следующий факт. В 1849 году в Петербурге вышло
из печати библиографическое исследование «Обозрение сла-
вяно-русского книгопечатания». В нем в хронологическом по-
рядке, начиная с «Шестоднева», изданного в Кракове в
1491 году, перечислялись все старопечатные книги на славян-
ском и русском языках с указанием, где они находятся, — как
в государственных, так и в частных книгохранилищах. И поч-
ти в каждой графе этого пространного списка мелькала фами-
лия Погодина.
Не меньшую ценность являли собой и древние рукописи.
Главенствовала среди них знаменитая Толковая Псалтирь
XI века, порой называемая Евгеньевской, поскольку ранее она
принадлежала известному духовному писателю митрополиту
Евгению (Болховитинову). К этой рукописи обращались мно-
гие ученые, в частности видный чешский филолог Шафарик.
Для него была даже снята с нее копия.
Погодин охотно допускал до своих книжных сокровищ
всех желающих. У него на дому студенты-археографы учились
разбирать «почерки» старинного письма.
Из года в год общественность проявляла все больший ин-
терес к погодинскому древлехранилищу. Где бы Погодин ни
появлялся, у него непременно справлялись о новых приобре-
199
тениях. Утомительная обязанность отвечать на многочислен-
ные вопросы навела собирателя на счастливую мысль. Пого-
дин решил оповещать публику о своих покупках предметов
старины через журнал «Москвитянин», издателем которого он
являлся.
Начало было положено в 1849 году. Тогда в пятом номере
«Москвитянина» появилась новая рубрика: «Летопись пого-
динского древлехранилища». «Некоторые охотники до древ-
ностей, — обращался к читающей публике Погодин, — кото-
рых число беспрестанно умножается, часто изъявляли мне
свое желание, чтоб я извещал о своих приобретениях, и я ре-
шился наконец исполнить их желание, хотя вкратце, вместе с
обозрением всего, что попадает в Москву в этом роде, тем бо-
лее что я по тридцатилетним связям своим получаю сведения
самые верные и скорые»105.
Начальная запись «летописи» включала только поступле-
ния трех последних месяцев:
«В ноябре приобретено: Сборник XVI века, отличного
письма, в коем помещено почти полное собрание «слов» мит-
рополита Григория (Цамблака).
Ларчик лубочный, раскрашенный, очень древний.
Несколько медных образов нового дела, то есть лет по 100
и по 150.
В декабре: харатейная Псалтирь толковая, не позднее
14 века, отличнейшая, редчайшая рукопись (харатейных тол-
ковых Псалтирей неизвестно нигде).
Харатейная Постная Триодь 15 века.
Греческая Псалтирь.
Полуустав Петра Могилы, прекрасный экземпляр.
В январе: семь подлинных патентов с собственноручными
подписями генерал-фельдмаршалов: князя Трубецкого, Голи-
цына, Долгорукого, Миниха, Лассия, Гиссена, Геннина и проч.
Подлинный Морской регламент Петра I, моек, издание
1724 г.
Подлинное письмо графа Андрея Артамоновича Матвеева.
Складень фряжского письма, в резном медном футляре»106.
«Летопись погодинского древлехранилища» велась из но-
мера в номер журнала. Читателями «Москвитянина» она вос-
принималась как увлекательный роман с неожиданными по-
воротами сюжета.
«На днях, — сообщалось в девятом номере «Москвитяни-
на» за 1850 год, — получил я транспорт с рукописями из Каза-
200
ни, от старого своего комиссионера, Ивана Никоновича Изер-
гина, вятского уроженца, а именно: Псалтирь, века 16, руко-
пись чистая, уставная»107.
«Моя сокровищница обогатилась многими примечатель-
ными вещами, — продолжает «Летопись» в февральском но-
мере за 1851 год. — Приезжает в Москву француз г. Сегино из
Тулы и дает знать, что у него продаются русские редкости. Я
попросил у одного молодого антиквария взглянуть на них
предварительно и узнал, что есть вещи замечательные. От-
правляюсь к нему и вижу множество: образа, рукописи, старо-
печатные книги, монеты, оружие и прочее. Откуда же доста-
лись все эти вещи французскому ресторатору? Достались за
долг после какого-то чиновника, который во всю свою жизнь
собирал всякие редкости по охоте»108.
В ноябре и декабре 1852 года подписчики «Москвитяни-
на» пребывали в сильном раздражении: вместо четырех кни-
жек журнала они получили одну. Дело в том, что Погодин, не-
сший на своих плечах основной груз редакционных забот, не
смог уделять должного внимания журналу, занятый печатани-
ем своего исследования об «Удельном периоде русской исто-
рии». В это же время он приводил в порядок собственное древ-
лехранилище, которое покупало у него государство. Работа
была огромная: надлежало зарегистрировать, переметить, уло-
жить в ящики до двадцати тысяч предметов старины!
Расстаться со своими коллекциями Погодина побудил
ряд причин: теснота в доме, постепенно превратившемся в
настоящий музей, а также совершенно неподходящие усло-
вия хранения. Было «страшно и непозволительно» держать
все эти ценности в деревянной, не защищенной от огня пост-
ройке. Вот тогда-то Погодин и обратился в дирекцию пуб-
личной библиотеки с предложением приобрести его древле-
хранилище.
Для осмотра коллекций из Петербурга прибыл хранитель
отдела рукописей и старопечатных книг А. Ф. Бычков. Он был
наслышан о богатствах погодинского древлехранилища, но ис-
тинных его размеров не представлял. Потому при ознакомле-
нии испытал сильнейшее потрясение. Наиболее ценной час-
тью собрания была библиотека, включавшая 2019 древних ру-
кописей, в том числе 78 написанных на пергаменте, а также
1296 книг церковной и гражданской печати, из них 538 старо-
печатных и 45 петровского времени. Коллекция гравюр и пор-
третов состояла из 1115 листов. Число грамот и различных ис-
Cfcj 201 <^D
торических документов достигало 1054. Кроме того, имелось
589 автографов.
Покупная стоимость погодинского древлехранилища была
определена в 150 тысяч рублей!
В 1852 году коллекция была перевезена в Петербург. В том
же году в публичную библиотеку поступили еще три неорди-
нарных собрания: московского собирателя П.Ф. Карабанова
(91 рукопись, 193 грамоты, 143 автографа, 160 книг старой и
новой печати), библиотека доктора Ру — 2200 томов, библио-
тека фон Берга — 4400 сочинений по истории и филологии. В
сравнении с ними погодинское древлехранилище выглядело
левиафаном. В годовом «отчете» публичной библиотеки опи-
сание его заняло тридцать пять страниц.
Расставшись с древлехранилищем, Погодин тем не менее
не отошел от собирательства. Он продолжал приобретать
древние книги и рукописи. Интенсивно пополнялась и «под-
ручная» библиотека, необходимая для его научных занятий.
На исходе жизни собирателя-историка численность книг в
ней достигла десяти тысяч томов.
О составе «подручной» библиотеки некоторое представле-
ние дают приношения, которые время от времени Погодин де-
лал различным государственным книгохранилищам. Так, при
открытии в Москве в 1861 году Румянцевского музея он пере-
дал его библиотеке несколько ценных реликвий: «Риторику»
на латинском языке, по которой учился Ломоносов; автогра-
фы Державина, Пушкина, Гоголя. С двумя последними Пого-
дин был дружен. Погодинские воспоминания о них представ-
ляют огромный интерес.
Через пять лет Румянцевский музей получил от Погодина
новый дар: редкостное издание времен Отечественной войны
1812 года — ростопчинскую афишу. Создателем этих патрио-
тических воззваний был московский главнокомандующий
Ф. В. Ростопчин.
Внешний облик М. П. Погодина хорошо передает словесная
зарисовка драматурга А. А. Потехина, посетившего его в середи-
не 50-х годов. «Погодин, — вспоминает он, — в то время жил в
собственном доме на Девичьем поле. Я вошел в его кабинет,
большую комнату, очень просто меблированную, поперек кото-
рой, близко к противоположной от входа стене, стоял письмен-
ный стол, тоже очень простой, заваленный книгами и рукопися-
ми. Из-за этого стола поднялся навстречу ко мне среднего рос-
та человек, в каком-то коричневом не то сюртуке, не то халате,
202 чао
МЛ. Погодин (1800-1875)
прихрамывающий, с большой головой, покрытой вихрястыми,
растрепанными, но не д линными волосами, с широким некра-
сивым, чисто русского склада лицом, хмурый и угрюмый»109.
Потехин, в то время начинающий драматург, искал у Пого-
дина протекции. Зная, чем можно расположить историка, он
прихватил с собой несколько старинных документов, обнару-
женных им в полузаброшенной барской усадьбе в Костром-
ской губернии.
Как только гость, вручивший свой подарок, упомянул про
село Филисово и усадьбу Батыево, Погодин даже вскочил с
места, лицо его оживилось, глаза загорелись.
— Да вы знаете, какой подарок вы сделали мне и науке?! —
вскричал он, поспешно просматривая бумаги. — Я только что
получил, разобрал и сейчас работаю над рукописью, представ-
203 <^D
ляющей собой инструкцию какого-то помещика своим кресть-
янам, по языку принадлежащую к XVIII веку, очень интерес-
ную и характерную, рисующую социальные отношения в то
время. Но рукопись без начала и конца. Я думал и гадал, кому
бы могла принадлежать эта инструкция, и, конечно, никогда
бы не доискался до истины, а вот теперь все ясно. В рукописи
упоминаются и село Филисово, и усадьба Батыево. Несомнен-
но, эта инструкция написана Волынским, видным деятелем
времен Анны Иоанновны!
Научной деятельностью Погодин занимался до последних
дней своей жизни. Он умер в 1875 году.
В следующем году значительная часть его «подручной»
библиотеки поступила в Румянцевский музей, где сохраня-
лась в особых шкафах.
Несколько позднее остатки книг, находившиеся еще у на-
следников, приобрел Никольский антикварий П.П. Шибанов.
От него они перешли к известному красноярскому собирате-
лю Г. В. Юдину.
Погодин был не только собирателем, но и «создателем»
книжных редкостей.
В 1825 году, побуждаемый примером «Полярной звезды»,
произведшей общее движение в литературе, он выступил из-
дателем альманаха «Урания», в котором приняли участие все
видные московские литераторы. Впоследствии «Урания»
очень ценилась отечественными книголюбами.
В 1827 году Погодин затеял журнал «Московский вест-
ник». Первый его номер открывал отрывок из пушкинской
трагедии «Борис Годунов»: «Еще одно, последнее сказанье».
С 1841 года Погодин — издатель журнала «Москвитянин»,
который он редактировал до 1855 года.
При редакции «Москвитянина», располагавшейся на Твер-
ской, напротив дома генерал-губернатора, Погодин открыл
книжную лавку, в которой «старался сосредоточить все луч-
шие русские книги по истории и беллетристике».
А вот другие «погодинские адреса» в Москве.
Детские годы будущего историка прошли на Тверской в
доме И. П. Салтыкова, у которого отец Погодина служил до-
моправителем. Потом он перебрался вместе с семьей на По-
кровку. В зрелые годы, обзаведшись собственным домом, По-
годин сначала жил в Милютинском переулке, а затем — на
Мясницкой, на «стрелке», неподалеку от Фуркасовского пе-
реулка. В 1844 году он обосновался на Девичьем поле, где
G&> 204 <40
приобрел небольшой деревянный дом. Погодин так сжился с
новым местом, что некоторые свои статьи подписывал шут-
ливым псевдонимом — «Посадский человек с Девичьего
поля».
5.	ХРАНИЛИЩЕ СОКРОВИЩ
В 1803 году Николай Михайлович Карамзин высочайшим
указом был назначен официальным историографом России.
Ему поручалось создать всеобъемлющую историю Русского
государства начиная с древнейших времен. Чтобы ученый не
отвлекался мелочными заботами, ему была определена солид-
ная пенсия.
Сознавая огромную важность его миссии, на помощь Ка-
рамзину поспешили все просвещенные люди того времени.
Перед историком распахнулись двери государственных и ча-
стных книгохранилищ. В его распоряжение были предостав-
лены древние летописи и хронографы, старинные хартии и
грамоты, бережно сохранявшиеся в недрах библиотек.
Среди добровольных помощников Карамзина оказался и
Дмитрий Маркович Полторацкий. Коренной москвич, владе-
лец собственного дома в Газетном переулке, он имел прекрас-
ную библиотеку. Однако «первого историка России»
Д. М. Полторацкий хотел увлечь не библиофильскими редкос-
тями. В 1806 году его жена (урожденная Хлебникова) получи-
ла в наследство фамильную библиотеку, обильную не только
на издания XVIII века и петровского времени, но и на древние
рукописи. Даже не будучи глубоким знатоком в области па-
леографии, Дмитрий Маркович прекрасно понимал ценность
древних манускриптов — массивных томов, пергаментные
страницы которых были заполнены «строгими», прямо по-
ставленными буквами уставного письма.
Предложение осмотреть Авчуринскую библиотеку заинте-
ресовало Карамзина, энергично собиравшего все документы,
могущие пролить свет на прошлое Отечества.
Поездку в Авчурино историк предпринял в 1809 году. Пре-
красное поместье, расположенное на живописном берегу Оки
(в двенадцати верстах от Калуги), с образцово поставленным
конезаводом и обработанными по последнему слову агротех-
ники полями (не случайно Д. М. Полторацкий являлся одним
из учредителей Московского общества сельского хозяйства),
произвело на Карамзина сильное впечатление. Но еще больше
205
его поразила библиотека, помещавшаяся отдельно от главного
здания усадьбы, в небольшом двухэтажном флигеле.
При виде множества шкафов, за остекленными дверцами
которых выстроились массивные фолианты, Карамзин потря-
сенно воскликнул:
— Какая великолепная библиотека! Откуда у вас этакое бо-
гатство?
Полторацкий, довольный произведенным эффектом, при-
осанился.
— Основание библиотеки положил в городе Коломне один
из любознательных и страстных библиографов прошлого сто-
летия Петр Кириллович Хлебников. Ревностно и неусыпно
собирал он не только все книги и журналы, издаваемые в Рос-
сии, но даже всевозможные летучие листки: торжественные
оды, эпитафии, шуточные послания, эпиграммы, письма в сти-
хах и прозе, благодарственные стихи, рассуждения, поздрави-
тельные и похвальные речи. После смерти Петра Кириллови-
ча, последовавшей в Петербурге в 1777 году, его дело продол-
жил сын Николай Петрович Хлебников. Тридцать пять лет он
пополнял библиотеку российскими и иностранными книгами,
а также рукописями и старопечатными изданиями XVI и
XVII столетий.
— Можно взглянуть на рукописи? — заволновался Карам-
зин.
— К сожалению, многие из сих драгоценностей поврежде-
ны от времени, — повинился Полторацкий. — Библиотека, за-
веденная первоначально в Коломне, была вскоре перемещена
в Москву, потом — в Петербург, оттуда — обратно в Москву. И
вот теперь привезена сюда, в Авчурино. Естественно, эти пере-
езды сильно сказались на книгах...
Полторацкий преувеличивал: библиотека находилась в
прекрасном состоянии. Карамзин провел в Авчурине несколь-
ко дней, изучая ее богатства.
Впоследствии в предисловии к «Истории государства Рос-
сийского» он написал: «В 1809 году, осматривая древние руко-
писи покойного Петра Кирилловича Хлебникова, нашел я два
сокровища в одной книге: Летопись Киевскую, известную
единственно Татищеву, и Волынскую, прежде никому не изве-
стную. Хлебниковский список должен быть XV или XVI века.
В заглавии хлебниковского списка поставлено имя Нестора. В
других автор назван просто Черноризцем Феодосиева монас-
тыря Печерского»110.
206 <^D
А теперь небольшое отступление.
При разговоре Карамзина с Полторацким присутствовал
шестилетний сын Дмитрия Марковича Сергей. Мальчик уже
тогда проявлял живой интерес к книгам, год от года его лю-
бовь к чтению все возрастала. По достижении зрелого возрас-
та Сергей Дмитриевич Полторацкий подобно деду и дяде сде-
лался настоящим библиофилом — от московского книготор-
говца А. С. Ширяева он выписывал буквально все выходившие
книги. Находясь за границей, С. Д. Полторацкий тоже в основ-
ном интересовался книгами. В Берлине, Париже им приобре-
тались все новинки по библиографии: многотомные энцикло-
педии, всевозможные справочники.
Исподволь Полторацкий сделался серьезным библиогра-
фом. Этому во многом способствовала привычка читать с ка-
рандашом в руках — всякий важный факт немедленно зано-
сился на особую карточку. Число их стремительно увеличива-
лось.
Вскоре С. Д. Полторацкому представился случай блеснуть
своими библиографическими познаниями.
В конце 1827 года в журнале «Московский телеграф», из-
даваемом Николаем Полевым, в нескольких номерах подряд
публиковались статьи под рубрикой «Историческое обозре-
ние». Автор их, скрывавшийся за псевдонимом «Журнальный
сыщик», задался целью выявить все издававшиеся в России в
предшествующие годы газеты и журналы.
Полторацкий заинтересовался публикацией. Проверяя
библиографические данные «Журнального сыщика», он обра-
тился к своей Авчуринской библиотеке, включающей все оте-
чественные периодические издания, и обнаружил немало про-
пусков и неточностей, существенно менявших представление
о сроках выхода некоторых журналов, их периодичности.
Обширное письмо Полторацкого издателю «Московского
телеграфа» представляло собой серьезное библиографическое
исследование. Приведем из него лишь фрагменты:
«Сказано, что Сумароков издавал еженедельник «Трудо-
любивая пчела». Напротив: «Трудолюбивая пчела» издава-
лась ежемесячно... Издавалась она в 1759 году, а вторым изда-
нием была напечатана в 1780 году»111.
«При упоминании о журнале Ф. Эмина «Адская почта»
следует добавить, что это был ежемесячник и что он напечатан
вторым изданием в Петербурге в 1788 году под названием
«Курьер из ада с письмами»112.
207
С.Д. Полторацкий (1803—1884)
«Говорят, что Новиков издавал «Парнасского щепетильни-
ка». Не говорят, а точно он. «Щепетильник» с именем Новико-
ва выходил ежемесячно, книжками, с мая 1770 по январь
1771 года.
Тут же сказано, что «Живописец» издавался в 1770 году и
что до 1793 года вышло его пять изданий. Напротив, издавал-
ся он в 1772 году, и на экземплярах 1773 года в Санкт-
Петербурге поставлено: второе издание. Не знаю, когда было
G&> 208 <40
третье, а только в 1781 году в Москве напечатано было четвер-
тое и в 1793 году в Петербурге — пятое.
Сказано, что в 1779 году Новиков издавал журнал «Утрен-
ний свет». Это ошибка. «Утренний свет» начат в 1777 году и с
сентября сего года ежемесячно продолжался по сентябрь
1780 года»113.
Что касается последнего журнала, то, говоря о нем,
С.Д. Полторацкий мог бы позволить себе сделать небольшое
уточнение: при основании «Утреннего света» Новикову много
способствовал П. К. Хлебников, его дед, пожертвовавший за-
пас бумаги, достаточный на издание двенадцати номеров. В
силу этого розничная стоимость журнальной книжки понача-
лу была сравнительно невелика — три рубля пятьдесят копе-
ек. В следующем году «Утренний свет» подорожал на пятьде-
сят копеек. Хлебников скоропостижно скончался, и бумагу
пришлось приобретать по рыночной цене.
С небольшими изменениями письмо С.Д. Полторацкого
появилось в конце 1828 года в «Московском телеграфе». С
этого времени Полторацкий сделался постоянным сотрудни-
ком журнала. Н.А. Полевой, высоко ставя заслуги Сергея
Дмитриевича, подарил ему полный комплект журнала «Улей»,
издававшегося в 1811—1812 годах в Петербурге видным отече-
ственным библиографом В. Г. Анастасевичем.
С именем Полторацкого связано немало книжных сенса-
ций.
Так, в дни подготовки ответа «Журнальному сыщику»,
просматривая периодические издания второй половины
XVIII столетия, он неожиданно наткнулся в одном из сборни-
ков на редкостный сатирический журнал — «Мешенина като-
носкарроническая», — издававшийся в Петербурге в 1773 году
(журнал оказался вплетенным между двух брошюр). Захва-
ченный «полемикой» с «Журнальным сыщиком», Полторац-
кий не обратил особого внимания на «Мешенину». Однако по-
зднее он понял, какая это редкость: о журнале никто из биб-
лиографов того времени ничего не слышал.
Много лет подряд Полторацкий разыскивал эту редкость в
своей библиотеке, перебирая томик за томиком. Лишь в
1856 году искомое отыскалось. Тогда же он преподнес редкост-
ный журнал Петербургской публичной библиотеке — главно-
му книгохранилищу России.
Об этом подношении в том же 1856 году было сообщено в
«Современнике». К сожалению, журнал — его полное назва-
Cfe? 209 <^D
ние было «Мешенина катоноскарроническая, сочинение пери-
одическое в стихах, выходящее в свет для забавы покровите-
лей наук, знатоков и охотников» — оказался малоинтересным
и ничего не прибавил к истории русской периодики, за исклю-
чением самого факта своего существования.
Тем не менее в последующие десятилетия отечественные
собиратели прилагали немало усилий для разыскания уни-
кальной «Мешенины катоноскарронической». Особенно мно-
го упорства в обнаружении курьезного журнала проявил мос-
ковский антикварий П. П. Шибанов. В своих каталогах он с за-
видным постоянством объявлял о желании приобрести
«Мешенину катоноскарроническую на 1773 год», но его при-
зывы так и не были услышаны. Как показало время, тот эк-
земпляр журнала, что сохранялся в Авчурине и потом пере-
шел в публичную библиотеку, был единственным сохранив-
шимся.
Ничуть не меньшая редкость, чем «Мешенина», два других
сатирических журнала — «Поденщина» и «Пустомеля», пол-
ные комплекты которых были, пожалуй, только у Полторац-
кого.
«Поденщину» издавал Василий Тузов в Петербурге в
1769 году. Каждый день он выпускал по одному номеру. Отсю-
да и название журнала, означающее «ежедневный». Правда,
его можно толковать и по-другому: поденщина — вид кресть-
янских отработок на помещика, считавшихся особо тяжелы-
ми. Нелегким оказалось и бремя издательских забот, взятых
на себя Тузовым. В одиночку выпускать журнал было совсем
непросто. Неудивительно, что первый номер «Поденщины»,
вышедший 1 марта 1769 года, состоял из 22 страниц, а послед-
ний, датированный 4 апреля того же года, — всего из несколь-
ких листков. Общий объем журнального комплекта —
134 страницы.
О «Пустомеле» известно еще меньше. Имя издателя жур-
нала так и осталось неведомым. Комплект «Пустомели» вклю-
чает два номера — за июнь и июль 1770 года.
Полторацкий понимал, какое большое значение для отече-
ственной истории представляют собой оба этих журнала. Ведь
они предшествовали знаменитым новиковским журналам
«Трутень» и «Живописец» и, возможно, как-то способствова-
ли их появлению. Именно поэтому он с готовностью дал со-
гласие на перепечатку этих редкостных изданий, хотя сущест-
вовало опасение, что в типографии их могут попортить.
210 <^D
Инициатором перепечатки «Поденщины» и «Пустомели»
выступил А.Н. Афанасьев, вошедший в историю отечествен-
ной словесности как издатель фундаментального свода «Рус-
ских народных сказок». Он же и взял на себя наблюдение, что-
бы, не дай бог, редкостные журналы не повредили в типогра-
фии Селивановского.
В жизни российских собирателей стало большим событи-
ем появление в продаже скромных книжек, на обложке кото-
рых значилось: «Поденщина» и «Пустомеля». Случилось это в
1858 году. В скором времени оба журнала в афанасьевской пе-
репечатке сделались библиографической редкостью, как и
оригиналы, с которых они были воспроизведены.
В конце пятидесятых годов прошлого столетия, испытывая
значительные материальные затруднения, Полторацкий начал
серьезно подумывать о продаже Авчуринской библиотеки. Его
московские друзья, в первую очередь видные библиографы
С. А. Соболевский и В. Ф. Одоевский, пытались отговорить со-
бирателя от этого опрометчивого шага.
— Авчуринская библиотека, — не уставали повторять
они, — это истинное хранилище сокровищ. Нельзя, чтобы она
пошла по рукам.
— Я сам этого не хочу, — защищался Полторацкий. — Мое
искреннее желание — передать ее целиком какому-нибудь го-
сударственному учреждению!
Но даже при этом условии Авчуринской библиотеке пред-
стояло раствориться среди множества других. Это означало ее
гибель как «документа» эпохи, свидетельства заботы наших
предков о распространении просвещения. Память о библиоте-
ке следовало сохранить.
Почти все лето 1860 года Полторацкий провел в Авчурине,
составляя каталог книжных редкостей, сберегавшихся в его
библиотеке.
А было их великое множество. Назовем только некоторые,
которые в то время особенно будоражили коллекционеров-
любителей, жаждавших их заполучить.
Среди «авчуринских раритетов» одно из первых мест зани-
мал полный комплект «Российского Феатра», в XXXIX томе
которого имелась запрещенная трагедия «Вадим Новгород-
ский» Княжнина (СПб., 1793). Позднейшими изысканиями
было установлено, что уцелело всего три-четыре экземпляра
этого тома.
Еще большей редкостью была поэма «Русский 1791 года».
211 <^D
Отпечатана она была анонимно. Правда, на виньетке, где были
изображены львы и другие дикие животные, которых украща-
ет крылатый гений, имелись «туманные» слова, намекающие
на авторство: «Льво... Никол...». Разгадывая аноним, Полто-
рацкий пришел к выводу, что создателем поэмы выступил Ни-
колай Александрович Львов, увлекавшийся изящной словес-
ностью (он был автором популярного сборника песен, поло-
женных на ноты Прачем) и нередко подписывавший свои
творения — Львов-Никольский. Полушутливая, полусатири-
ческая поэма «Русский 1791 года» осталась вне поля зрения
отечественных библиографов, ее экземпляр сохранился толь-
ко в Авчуринской библиотеке.
Огромную ценность представляло прижизненное изда-
ние торжественной оды Державина «Песнь лирическая Рос-
су на взятие Измаила» (СПб., 1790), отпечатанная малым
тиражом. Авчуринский экземпляр имел к тому же дарствен-
ную надпись поэта, который состоял в дружбе с Н. П. Хлеб-
никовым.
Среди других раритетов назовем: Новый Завет, отпечатан-
ный в Голландии в 1717 году и сохранившийся всего в не-
скольких экземплярах; «Дух жизни» пастора Госнера (книга
была издана в Петербурге в 1824 году, но неожиданно последо-
вало запрещение, и почти весь тираж был уничтожен); «Эн-
циклопедический словарь», издание 1820—1823 годов С. Се-
ливановского, вышли всего три тома «Словаря», которые ни-
когда не появлялись в продаже. Считалось, что сохранилось
только шесть экземпляров этого первого подобного издания
на русском языке.
В Авчурине имелись и всевозможные рукописи. Познако-
мим только с двумя из них. Первая была написана рукой вели-
кого баснописца И. А. Крылова и представляла собой библио-
графический указатель старопечатных книг, расположенных в
алфавитном порядке. Другая — список ранних стихотворений
А. С. Пушкина. Эта рукопись была выполнена неизвестным
лицом, скрывавшимся за инициалами С. О. Д., но стихотворе-
ние «Кинжал» после слов: «О, юный праведник» — и до конца
(всего две строфы) было написано самим поэтом.
В начале 1860-х годов Авчуринская библиотека прекрати-
ла свое существование. Огромное книжное собрание, вклю-
чавшее более пятнадцати тысяч томов, стало предметом куп-
ли-продажи. Почти половина книг ушла в частные руки. Осо-
бо ценные рукописи и коллекционные редкости приобрели
212 <40
известные московские собиратели А. С. Уваров и Р.Г. Чисто-
клетов, а также знаменитая Чертковская библиотека. Некото-
рые раритеты достались расторопному стародубскому антик-
варию Неронову. Остальные книги, в количестве 7250 томов,
поступили в Румянцевский музей.
Эта часть Авчуринской библиотеки была оценена в
6300 рублей, что по тому времени было очень и очень много.
Музей такими средствами не располагал. Но несколько ранее
ему пожертвовал капитал в 25 тысяч рублей известный меце-
нат А. И. Кошелев с условием, что все деньги пойдут исключи-
тельно на пополнение Румянцевской библиотеки, причем по-
купки книг должны согласовываться с жертвователем. Узнав,
что речь идет о знаменитой Авчуринской библиотеке, Коше-
лев, естественно, согласился на ее приобретение.
Так «книги Полторацкого» обрели новое пристанище.
В 1895 году московскому собирателю Д.В. Ульянинскому
посчастливилось приобрести в книжном магазине Готье на
Кузнецком мосту рукописный каталог Авчуринской библио-
теки — тот самый, что составлялся Полторацким, когда он
окончательно решил расстаться с фамильным достоянием.
Всего в каталоге значились 803 книжных названия, около
4,5 тысячи томов.
Эта случайная покупка возбудила интерес к «хранилищу
сокровищ», как современники вполне справедливо именовали
Авчуринскую библиотеку. Библиофилы с удвоенной энергией
кинулись разыскивать книги с экслибрисом Полторацкого.
Не остался в стороне от этих поисков и видный букинист
П.П. Шибанов. Летом 1897 года он отправился в Авчурино в
надежде наткнуться на какие-нибудь реликвии, принадлежав-
шие Полторацкому. Однако ему не повезло — барский дом, вы-
соко поднявшийся над Окой, был пуст.
Уже на обратном пути Шибанов по укоренившейся при-
вычке заглянул в лавочку местного книжника. Внимательным
взором обвел «затылки» книг, пылившихся на полках. Неожи-
данно его внимание привлек томик в кожаном переплете, на
корешке которого ясно выделялись литеры: «S.P.»... Сердце у
него невольно дрогнуло: это были начальные буквы имени и
фамилии владельца Авчуринской бибилиотки — Сергей Пол-
торацкий.
Шибанов немедленно приобрел книгу. Называлась она:
«Приветствия, говоренные Ивану Андреевичу Крылову в день
его рождения и совершившегося пятидесятилетия его литера-
213
турной деятельности, на обеде 2 февраля 1838 года, в зале Бла-
городного собрания».
Внимательно изучая свою покупку, Шибанов понял, каким
образом книга оказалась у Полторацкого — он был в числе
приглашенных на торжество. Об этом красноречиво свиде-
тельствовало меню, приложенное к «Приветствиям» в качест-
ве титульного листа. Оформлено меню было с большим мас-
терством. Наверху нарядного листа красовалась надпись, сде-
ланная славянской вязью: «Обед 2 февраля 1838 года». Ниже
помещался рисунок, где в шутливой форме обыгрывалось сло-
во «Обед». Буква «О» представляла собой овальное окно, за
которым восседал сам баснописец, облокотившийся на спину
льва. На букве «Б» отдыхал пушистый кот. На него из-под ли-
стьев, обрамлявших букву «Е», поглядывала любопытная
мышь. Другие мыши спешили сбежать с буквы «Д». С наме-
ком было составлено и праздничное меню, главным блюдом
являлась знаменитая Демьянова уха.
Необычайно довольный своим приобретением, Шибанов
вернулся в Москву. В первом же каталоге он поместил объяв-
ление о продаже редкостной брошюрки. За «Приветствия, го-
воренные Ивану Андреевичу Крылову» им была назначена це-
на сорок рублей! Растолковывая причину столь высокой стои-
мости, антикварий ссылался на то, что книжка некогда
входила в состав знаменитой Авчуринской библиотеки.
В заключение несколько слов о судьбе С. Д. Полторацкого.
Расставшись со своими книгами, он уехал во Францию и
только изредка посещал Россию. В начале 1884 года в одном
из номеров «Московских ведомостей» появилась краткая за-
метка: «Сергей Дмитриевич Полторацкий скончался в Нёльи,
близ Парижа, 19 (7) сего января, на 81-м году жизни».
6.	ПОСТАВЩИК КНИЖНЫХ РЕДКОСТЕЙ
В 20-х годах XIX столетия один петербургский книголюб
задумал познакомиться с книжными богатствами Москвы. По
приезде в первопрестольную столицу он нанес визит своему
старому знакомому, желая запастись рекомендательными
письмами, которые бы открыли ему доступ в лучшие книго-
хранилища.
— Мое собрание тоже не из последних, — заметил гордели-
во москвич и повел гостя в библиотеку.
В ту пору в богатых домах библиотеки устраивались на
214 Я4О
один манер. Комнаты, где размещались книги, были непре-
менно обращены своими окнами на север, чтобы не проникали
прямые солнечные лучи и, стало быть, не заводилась моль —
губительница дорогих бархатных переплетов. Полы застила-
лись толстыми дубовыми досками, способными противосто-
ять натиску мышей — этих извечных врагов книг. Шкафы
имели вид готических зданий, со стрельчатыми дверцами и ба-
шенками на углах. Интерьер дополняли мраморные бюсты
первопечатников Гутенберга и Фауста, массивные письмен-
ные столы с лампами, бронзовыми чернильницами и каталога-
ми известных библиографов Дебюра, Брюне, Сопикова.
В библиотеке хозяин дома прежде всего подвел гостя к
шкафу, за толстыми стеклами которого виднелись богатые пе-
реплеты. Распахивая створки, предупредил:
— Всего рассмотреть нельзя, поэтому я покажу только луч-
шее.
— Что это? — принимая увесистый фолиант, поинтересо-
вался петербуржец.
— Библия, известная под названием Ксименесовой.
— Помилуй, да ведь ты по-латыни не знаешь?
— Что за беда! Разве это для чтения?
— А для чего же?
— Для редкости. Этот экземпляр стоил мне две тысячи
пятьсот рублей, да и то по случаю. Книга наиредчайшая! Загля-
ни в Дебюра или Брюне — ею начинаются их «Библиографии».
Поставив том на место, извлек другой.
— Это — Библия на немецком языке, издание, современное
Лютеру. Вот — Книга Царств, перевод Франциска Скорины.
Рядом стоит Апостол, отпечатанный при Иване Грозном. Это
первая книга, изданная в Москве... Словом, редкостей много,
всего и не перечесть. Одних только Библий на латинском язы-
ке — шесть, на русском — четыре!
Подобных «хранилищ редкостей» в Москве имелось нема-
ло. Составлять их было далеко не просто. Поэтому себе на по-
мощь собиратели призывали антиквариев-книжников. У каж-
дого был свой излюбленный комиссионер, который на правах
доверенного лица допускался в любое время. В середине про-
шлого века наиболее знаменитым «поставщиком редкостей» в
Москве был Михаил Михайлович Зайцевский (1815—1885).
О Зайцевском до нас дошло немного сведений. Известно,
что он служил в Большом театре. Был не то артистом, не то ка-
пельдинером. Не исключено, что он выполнял несколько
215 чйО
функций сразу: выступал в эпизодических ролях, следил за
гардеробом артистов, помогал оформлять спектакли.
Антикваром Зайцевский стал случайно. Однажды ему по-
ручили подобрать костюмы для какой-то исторической поста-
новки. Он отправился на Сухаревский рынок, где продавались
всевозможные старые вещи: мебель, домашняя утварь, но-
сильное платье. Здесь его внимание привлек лакей, очень де-
шево продававший старинные книги. Зайцевский их купил.
Более того, узнав адрес хозяина, приобрел за бесценок всю фа-
мильную библиотеку.
Эта случайная покупка сделала Зайцевского завзятым
«старьевщиком». Он не только близко сошелся с известными
московскими продавцами предметов старины Г. Г. Волковым,
А.Д. Лухмановым, П.П. Родионовым, но и сам открыл «лавку
древностей», где наряду со старинными книгами и гравюрами
продавались хрусталь, бронза, мебель, гобелены, картины, рез-
ные изделия из кости, оружие различных эпох, монеты.
Но все же предпочтение Зайцевский отдавал книгам. В этом
пристрастии сказывалось влияние первой удачной покупки,
определившей его судьбу. На втором месте по интересу были
гравюры. Особенно разыскивались им русские портреты. Наи-
более редкие листы он откладывал для себя. Это уникальное со-
брание после смерти Зайцевского было распродано в розницу.
В постоянных клиентах у Зайцевского значились самые
видные московские коллекционеры-любители: В. С. Требинов,
А.Д. Чертков, М.Н. Лонгинов, Ф.Ф. Мазурин.
Требинов коллекционировал и книги, и гравюры. Из по-
следних предпочитал изображения отечественных деятелей
прошлого и русские виды. С огромным старанием им приобре-
тались «бекетовские портреты». Как известно, Бекетов обнаро-
довал около ста портретов, хотя отпечатал и хранил у себя мно-
го больше. За гравюры, не поступавшие в продажу, собиратель
платил Зайцевскому огромные деньги, по 30—40 рублей за лист.
Впоследствии требиновская коллекция, включавшая 136 ред-
ких «бекетовских портретов», перешла к А. Д. Ровинскому.
Другой постоянный клиент Зайцевского, А. Д. Чертков, со-
бирал исключительно сочинения, относящиеся к истории и
быту русского народа. Не ограниченный в средствах, он поку-
пал все подряд, лишь бы книги соответствовали генеральному
направлению его собирательства.
Сокровенным желанием Черткова было приобрести не-
большую, в четырнадцать страничек, книжку под названием
216 <^O
«The reporte of a bloude and terrible massacrze in the Citty of
Mosco», отпечатанную в Лондоне в 1607 году Написал ее гол-
ландский негоциант, долго живший в Москве. Это любопыт-
ное сочинение осталось неизвестным библиографам. Единст-
венный экземпляр книги случайно обнаружился в библиотеке
Британского музея. В середине века берлинский издатель
Ашер решил воспроизвести ее в первоначальном виде. При пе-
репечатке использовались бумага XVII века и специально вы-
резанный готический шрифт. Отпечатали всего десять экземп-
ляров. Один из них находился в России: его приобрел в Герма-
нии Анатолий Демидов, переплел в великолепный пергамент
и поднес в дар Петербургской публичной библиотеке.
При всем старании Зайцевскому так и не удалось раздо-
быть эту книгу. Но он достал другую редкость, о которой Черт-
ков не смел даже мечтать. Речь идет о втором издании «Запи-
сок о Московии» Герберштейна, увидевшем свет в Венеции в
1550 году. Значимость этого экземпляра «Герберштейна» по-
казывает аннотация в каталоге Черткова: «Этот итальянский
перевод издан только одним годом после первого латинского
издания. Он столь редок, даже в чужих краях, что оба извест-
ные библиографа, Гебауер и Дени, его никогда не видали. В на-
шем экземпляре недостает карты так же, как и в том, который
описывает Аделунг»114.
Многими редкими книгами удружил Зайцевский другому
крупному московскому собирателю — Лонгинову. Лонгинов в
начальную пору их знакомства усиленно трудился над моно-
графией «Новиков и московские мартинисты». Проблема бы-
ла новая, интересная. Но дело постоянно стопорилось из-за
недостатка материала. С появлением Зайцевского приток
книг и документов, касающихся масонства, значительно умно-
жился. Оправдывая репутацию «поставщика редкостей», он
доставлял такие книги, от одних названий которых Лонгинова
бросало в жар: «Божественная и Истинная метафизика», «Ко-
лыбель Камня Мудрости», «Хризомандер».
Зайцевский особенно порадовал исследователя масонства,
когда принес наиредчайший масонский трактат — «Некото-
рые черты о Внутренней церкви, о едином пути истины и о
различных путях заблуждения и гибели, с присовокуплением
краткого изображения качеств и должностей истинного хрис-
тианства». Книжечка была небольшого формата, в роскошном
переплете из белого атласа, с отпечатанными прямо на облож-
ке символами учения масонов. Автором ее выступил извест-
217 <^О
Картинка русской жизни. Иллюстрация из книги С. Герберштейна
«Записки о Московии» (1600)
ный московский масон И. В. Лопухин. Впоследствии Лонги-
нов выяснил, что Лопухин написал свое сочинение в 1789 го-
ду, после болезни, в публичном саду графа Разумовского в
Москве. Из опасения запрета и гонений книга была переведе-
на на французский язык и под видом заграничного издания
тайно отпечатана в Петербурге в 1798 году. Несколько позднее
она вышла и на русском языке. За границей творение Лопухи-
на пользовалось большим спросом. В начале XIX века книга
выдержала два переиздания, но все равно продолжала оста-
ваться труднонаходимой.
Еще одна сфера розысков Зайцевского — древние манус-
крипты и старопечатные книги. Он поставлял их Мазурину,
собирателю с Мясницкой. За сравнительно короткий срок
Мазурину удалось составить поистине уникальную коллек-
цию памятников древней отечественной письменности, вклю-
чавшую до семисот рукописей и свыше семи тысяч старопе-
чатных книг. Сегодня трудно установить степень участия Зай-
цевского в ее составлении. Но со всей уверенностью можно
сказать, что главную достопримечательность своего собра-
ния — знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву» —
Мазурин получил от него.
218 Я4О
Известно, как раздобыл Зайцевский этот невероятный ра-
ритет.
В конце 70-х годов Никольский книготорговец И. И. Коль-
чугин, сын популярного московского антиквария Ивана Гри-
горьевича Кольчугина, по случаю приобрел довольно обшир-
ное собрание старых книг, среди которых оказалось и «Путе-
шествие».
— Вот книга, которую я еще не видал, — показал он томик
приказчику. — Это — редкость из редкостей. Едва ли кто из на-
ших корифеев-книжников держал ее в руках.
Разглядывая книгу, приказчик удивился:
— Как же эта уцелела?
— Очевидно, это один из тех экземпляров, что были пода-
рены автором своим знакомым.
Книжка была в идеальной сохранности: переплет доброт-
ный, кожаный, все страницы целы, без единого оторванного
угла. К сожалению, редкость у Кольчугина не загостилась. Он
показал «Путешествие» Зайцевскому. Тот выхватил книжку.
Заволновался, затрясся, рассматривая ее, быстро сунул себе в
карман и решительно проговорил:
— Возьми, что хочешь, а книгу я не отдам!
Так и унес ее с собой.
В своем стремлении приобрести понравившуюся книгу
или вещь Зайцевский проявлял завидное упорство. Любил по-
торговаться, всячески стараясь сбить цену. Все московские ан-
тикварии знали его «слабость» и ни копейки не уступали. Зай-
цевский ругался, по десятку раз уходил и возвращался, но в
конечном итоге все же делал покупку.
За эту раздражающую «липучесть» многие книжники недо-
любливали Зайцевского и не прочь были подшутить над ним.
Как-то, вспоминает современник, на воскресном Сухаревском
торгу один собиратель показал ему двухкопеечную монету
Варшавского монетного двора, почитавшуюся очень редкой.
— Где взял? — вцепился в него Зайцевский.
— Разбирал сегодня выручку в трактире и нашел в кассе.
— Продай!
Но продать монету собиратель не мог, так как она принад-
лежала знакомому антикварию-книжнику, который дал ее на
время, чтобы только «разыграть» Зайцевского.
Целый день Зайцевский так и эдак уламывал несговорчи-
вого, желая заполучить редкость. «Атака» повторилась и на
следующий день.
219
— Ладно, — наконец сдался собиратель. Он открыл коше-
лек и вдруг сделал испуганное лицо: — Нет монеты! Ах, какая
досада! Я сегодня проходил мимо Сретенского монастыря и,
должно быть, по ошибке опустил ее в кружку!
— Прощай, мне некогда! — крикнул Зайцевский, устремля-
ясь к выходу
Через час он вернулся чернее тучи.
— Обманщик! — набросился он на собирателя. — Я сейчас
был в монастыре, дал монаху три рубля. Тот вскрыл кружку,
но никакой монеты там не оказалось!
За почти полувековую деятельность на поприще антиквар-
ного торга через руки Зайцевского прошли все наиглавнейшие
отечественные редкости: «Путешествие из Петербурга в
Москву», известная в единичных экземплярах комедия «Дон
Педро Прокодуранте», жадно разыскиваемая коллекционера-
ми азбука «Подарок детям в память 1812 года» с гравирован-
ными карикатурами на французов. Особенно ценился экземп-
ляр, к которому была приложена картина, изображающая про-
филь Наполеона, составленный из тел убитых людей. И еще
многие и многие другие, не менее замечательные раритеты:
русские древние рукописи и первопечатные книги, редкост-
ные издания европейских авторов.
Часть этих книг осела в личной библиотеке Зайцевского,
составлявшейся с большой энергией и с не меньшей таинст-
венностью. Во флигель, где находились книги, не имела права
входить даже его жена. Ключ от флигеля он постоянно носил
при себе.
Неудивительно, что о книжном собрании Зайцевского хо-
дили всевозможные легенды. Достоверно же никто ничего о
его книжных сокровищах не знал, так как свою библиотеку он
никому не показывал. Несомненно одно: книг было много. Об
этом свидетельствует, в частности, краткая заметка в «Путево-
дителе по Москве» на 1870 год: «Как на богатые частные кни-
гохранилища, кроме Чертковской библиотеки, следует ука-
зать на собрание старопечатных книг московского негоцианта
А. И. Хлудова, на собрание книг екатерининского времени
Зайцевского, М. П. Погодина и графа Уварова в селе Поречье,
Можайского уезда, и князя Д.Б. Грузинского в Москве»115.
Что за книги были у Зайцевского, удалось установить
только после его смерти. Нетрудно представить, в какое вол-
нение привела собирателей краткая публикация в сентябрь-
ском номере журнала «Библиограф» за 1885 год:
220 ЧО
«Оставшаяся после смерти известного в Москве собирате-
ля старины М.М. Зайцевского обширная, в продолжение мно-
гих лет собранная с знанием дела библиотека, состоящая из
русских книг, продается в полном составе, и для желающих по
отделам. Кроме большого числа библиографических редкос-
тей, из числа которых многие в настоящее время трудно нахо-
димы, эта замечательная библиотека представляет возможно
полное собрание отлично сохранившихся экземпляров книг
по всем отраслям знаний, и потому приобретение ее каким-ли-
бо высшим учебным заведением или ученым обществом было
бы для них находкой»116.
К сожалению, ни одно ученое общество и ни один универ-
ситет не откликнулись на объявление. Огромная по своему
объему и энциклопедическая по составу библиотека Зайцев-
ского разошлась по рукам. Еще до аукциона были раскуплены
по отдельности библиографические редкости: старопечатные
книги, бесценные петровские издания, книги конца XVIII и
начала XIX веков.
Спустя пять лет весь иностранный отдел библиотеки Зай-
цевского купил книготорговец с Кузнецкого моста Готье. Им
был выпущен специальный каталог на французском языке, со-
державший 739 книжных названий. На обложке этой неболь-
шой, в 36 страниц, книжки, датированной 1890 годом, значи-
лось: «Каталог библиотеки М.М. Зайцевского. Поварская,
Хлебный переулок». Отечественные собиратели, увлекавшие-
ся библиографией, весьма дорожили этим каталогом, отпеча-
танным малым тиражом.
Сохранился портрет Зайцевского: лицо полное, бритое.
Невольно бросается в глаза поразительное сходство с Наполе-
оном. Этим сходством Зайцевский очень гордился и для пол-
нейшей «иллюзии» подобно французскому императору носил
даже сюртук. Этот портрет долгое время сберегался в коллек-
ции А. П. Бахрушина. Ныне он находится в Историческом му-
зее, куда разными путями, переходя от собирателя к собирате-
лю, поступили и некоторые книги из библиотеки Зайцевского.
7.	КНИЖНИЦА ЧЕРТКОВА
В январе 1841 года в журнале «Москвитянин», издавав-
шемся историком М. П. Погодиным, появилась небольшая за-
метка, возбудившая всеобщее любопытство. Называлась она
«Примечательная библиотека в Москве».
221 tfO
— О какой библиотеке идет речь? — заинтригованно во-
прошали читатели, стараясь заранее проникнуть в содержание
заметки.
В ту пору в Москве было немало хороших книжных собра-
ний. Обширные книгохранилища принадлежали С.Д. Полто-
рацкому, П.Я. Чаадаеву, самому М.П. Погодину, прекрасными
коллекциями древних манускриптов и старопечатных книг
владели И.Н. Царский, В.М. Ундольский, А. А. Рахманов.
Автор публикации, выказывая себя мастером сюжетной
интриги, не спешил, однако, раскрывать карты. Более того, он
поставил перед читателями новые проблемы: «Кому принад-
лежит полнейшее собрание книг о России? Какой академии,
какому университету, какому ученому обществу? — вопрошал
он и, не дожидаясь ответа, продолжал удрученно: — Нет пол-
ного нигде: ни в академиях, ни в университетах, ни в общест-
вах (а надо бы!). Полнейшее принадлежит частному человеку,
который, среди обязанностей службы, посвятил двадцать лет
трудов, не жалея издержек на приобретение всего того, что пи-
сано о России, внутри и вне, и собрал наконец в самом деле
библиотеку, в которой редкой книги вы не найдете. Почтен-
ный хозяин, ревнитель и знаток русской истории, издал и ка-
талог для своих знакомых, с которым всякому удобно пользо-
ваться его сокровищами»117.
Упоминание о недавно выпущенном каталоге лишь неко-
торых могло навести на верную мысль. Поэтому, более не ис-
кушая терпения читателей, автор заметки наконец открыл имя
владельца примечательной библиотеки — Александр Дмитри-
евич Чертков.
Итак, приоритет Черткова был установлен. Вроде бы на
этом следовало остановиться. Но автора переполнял полеми-
ческий запал. Свою заметку он завершил ядовитой фразой,
жестоко уязвившей ревнителей отечественного просвещения:
«В Лейпциге напечатана была статья об этой знаменитой биб-
лиотеке, а у нас до сих пор не произнесено еще ни одного
слова».
Московское общество бурно отреагировало на справедли-
вые упреки. Если ранее у пышного особняка александровской
эпохи на Мясницкой экипажи останавливались в основном по
субботам, когда здесь собирались на свое очередное заседание
члены «Общества истории и древностей российских», предсе-
дателем которого являлся Чертков, то теперь чуть ли не каж-
дый день у подъезда всхрапывали кони — и хозяину дома при-
222
А.Д. Чертков (1789-1858)
Q&, 223
ходилось принимать малознакомых или вовсе не знакомых
людей, желавших ознакомиться с самой «примечательной
библиотекой в Москве». При этом ему задавалось множество
разнообразных вопросов, суть которых сводилась к одному:
когда и почему он начал составлять «русскую» библиотеку?
— Библиотеку для изучения отечества во всех отношени-
ях, — не уставал повторять Чертков, — я начал составлять дав-
но. Поначалу это предприятие мне казалось неудобоисполни-
мым, поскольку далеко не просто собрать все, что когда-либо
и на каком бы то ни было языке написано о России. Но теперь,
слава богу, у меня уже более семи тысяч книг!
Лишь немногим близким людям была известна история
создания «книжницы Черткова», как на старинный манер
именовали московские собиратели библиотеку на Мясниц-
кой.
Составлять библиотеку Чертков начал в 1822 году, когда
оставил военную службу. Но тут вспыхнула война с Турцией,
и он снова вступил в армию. С прекращением военных дейст-
вий Чертков окончательно вышел в отставку и, поселившись в
Москве, всецело посвятил себя служению науке. Первона-
чально он увлекся изучением итальянских древностей. Неод-
нократно выезжал на Апеннинский полуостров, где принимал
участие в археологических раскопках, о которых поведал в
книге «Вспоминание о Сицилии» (М., 1836). Затем занялся
естественными науками и составил внушительные коллекции
минералов, растений и бабочек. Последующие увлечения —
нумизматика и собирание памятников русской старины.
Последняя «страсть» оказалась решающей. Для описания
старых книг и предметов быта требовались специальные зна-
ния. Чтобы не одалживаться у знакомых и не рыскать по
Москве в поисках нужных книг, Чертков решил составить на-
учную библиотеку по интересовавшему его предмету. Призвав
наиболее крупных московских букинистов, он велел достав-
лять ему все сочинения, отечественные и заграничные, касаю-
щиеся России.
Со всех концов Москвы на Мясницкую потянулись книго-
ноши. Покупка производилась оптом. В содержание книг не-
когда было углубляться. Единственно, на что хватало време-
ни, — распределять сочинения по отделам: путешествия — к
книгам по географии; старинные лечебники и травники — к
трактатам по медицине; описание народных обычаев и обря-
дов — в этнографию.
Q&, 224
Особо ценные и редкие книги Чертков принимал самолич-
но. Любовно поглаживая драгоценные томики, не уставал
удивляться тому, какие книжные сокровища таятся в москов-
ских домах.
Взять хотя бы «Планисферу», сочинение монаха фра Мау-
ро, отпечатанное в Венеции в 1460 году. Эта книга, содержав-
шая описание географических открытий португальцев в сред-
ние века, была интересна отечественным историкам тем, что
передавала различные сведения о России XV века.
Чудом, воскресшим из пепла, представлялся Каталог сла-
вяно-российским рукописям профессора Баузе, все собрание
которого погибло в огне московского пожара в 1812 году. Цен-
ность этого каталога, включавшего 460 малоизвестных и вовсе
не знакомых науке манускриптов, не поддавалась определе-
нию. Ведь только благодаря ему сохранилась память о навсег-
да утраченных памятниках древней отечественной письмен-
ности.
Не отказал себе Чертков в удовольствии приобрести творе-
ние поэта-метромана Струйского «Епиталама, или Брачная
песня на брак Его императорского величества Александра
Павловича». Книжечка была отпечатана в конце XVIII века в
собственной типографии Струйского, роскошно — на белом
атласе, с большим тщанием. «Епиталаму» он взял из патрио-
тических побуждений, как свидетельство высочайшего искус-
ства отечественных типографщиков.
Количество приобретенных книг быстро увеличивалось.
Очень скоро перед Чертковым встала сложная проблема: где и
как их размещать? Когда Все шкафы в библиотечной комнате
переполнились, были заказаны новые. Затем сделался тесным
просторный зал, отведенный под библиотеку. Книги само-
вольно стали «расползаться» по всему дому.
Поскольку программа книгособирательства была еще да-
лека от завершения, то Чертков продолжал приобретать кни-
ги. Особенно крупное приращение библиотека получила в
1837 году, когда он завладел частью книжных богатств извест-
ного всей Москве издателя-просветителя и коллекционера
П. П. Бекетова.
Среди «бекетовских манускриптов» большую историчес-
кую ценность представляли: «Летописец о великом граде Ус-
тюге», доведенный до 1797 года; «Житие Григория Саввича
Сковороды», описанное его другом М.К. в 1795 году; бого-
словский трактат «Менандра мудрого о разуме». За послед-
225
**
M
S<*
*<№
**
*«
*>
«f
«#♦
*ЙГ
4Й»
л е s I к о н ъ
ОЛШНОГСОООК! И»
й й м е н ъ
Т«гакоБДН1б*
Прког ТгПОЛТЬ ft^WbfA^HCA-
ffKlHOfii'H с6?:^!4оХо|ныдДлг^ы
neie'fCKU кГесскг/.
Cm<rf0ni(?4 4fX4«n;f|:f:KcTtr^n"T’fl^fX*,Cj'"”»
Л£<гдБыд Mf/x^po шСжвдж? Хи«Д*Ц«
Х^юпас](4 • (иднстд * *Г •
©(ГГ^ГГПД 9 Al •
Т^ИНИЛЛ’Ь, в^^жглтьжс и
НЖДНИМПМг МДЛ<НШ4ГШ l«If/0MUN4CEj[«
n 1 м CU CV Ы tail Л(итотймд
Ей*
%
&
i
«»
ш
««•
Титульный лист ^Лексикона славяно-русского^ (Киев, 1653)
нюю рукопись Чертков заплатил на аукционной распродаже
40 рублей.
Много редкостей было и среди «бекетовских книг». На-
пример, «Лексикон славяно-русский», отпечатанный в Киеве
в 1653 году. Он сохранился всего в трех экземплярах. Другая
редкость — «Объявления, ведомости и бюллетени, издававши-
еся в Москве во время свирепствовавшей холеры, с 23 сентяб-
0^ 226 ^0
ря 1830 г. по 6 марта 1831 г.» (237 отдельных листов). Ком-
плект был уникальный, в полном виде его не было нигде. Ко-
нечно же, главным приобретением было радищевское «Путе-
шествие из Петербурга в Москву». Последняя книга обошлась
собирателю в 200 рублей!
Воодушевленный этим успехом, Чертков обратился к со-
ставлению каталога своей библиотеки. Труд предстоял огром-
ный. Требовалось со всей скрупулезностью описать несколько
тысяч книг. Указать не только их название, место и год изда-
ния, но и привести другие, не менее важные данные: количест-
во томов в каждом сочинении и число страниц в каждом томе,
перечислить различные приложения — рисунки, таблицы,
карты.
В 1838 году из типографии на Мясницкую доставили не-
сколько пачек книг с внушительным заголовком:
Всеобщая
Библиотека России,
или
Каталог книг для изучения нашего
отечества во всех отношениях и подробностях.
В самом каталоге и «Первом прибавлении» к нему было
поименовано около семи тысяч книг. Поскольку среди них
имелось немало многотомных сочинений, то общее число то-
мов достигало десяти тысяч.
Через семь лет вышло продолжение каталога — «Второе
прибавление», включавшее почти две тысячи книжных назва-
ний. Как и по получении первого каталога, Чертков часть эк-
земпляров раздал букинистам-комиссионерам, чтобы они не
доставляли ему дублетов.
В последующие годы оба каталога «книжницы Черткова»
были предметом неустанных поисков коллекционеров-люби-
телей. Особенно желанным был каталог 1838 года, отпечатан-
ный в количестве ста экземпляров, не для продажи. Не мень-
шей проблемой являлось и приобретение каталога 1845 года.
На антикварном рынке первый стоил 40 рублей, второй — 30.
В комплекте — 70 рублей.
Пополнять свою библиотеку Чертков продолжал до по-
следних дней своей жизни. Даже будучи тяжело больным, он
привез в 1858 году из зарубежной поездки несколько ящиков
книг на славянских языках. Но разобрать их уже не успел.
Оал 227 <^D
Не без волнения московские собиратели ожидали решения
судьбы знаменитой библиотеки. Зачастую смерть владельца
библиотеки оканчивается трагедией для его книг. Такое могло
повториться и теперь. Худшие опасения вроде подтвержда-
лись. Прошел слух, будто библиотека продана, книги упако-
вываются и собираются их увозить. Общественность забила
тревогу. По счастью, слух не подтвердился. Более того, распро-
странилась успокоительная весть: библиотеку действительно
вывозят в подмосковное имение, но только на время, на пери-
од строительства для нее специального помещения.
В следующем, 1859 году в печати появилось сообщение,
проливавшее свет на будущее «книжницы Черткова»: «Григо-
рий Александрович Чертков, сын покойного археолога
А. Д. Черткова, открывает для публики собранную его отцом
огромную библиотеку и строит для того особое здание при
своем доме на Мясницкой улице. Библиотека эта состоит из
рукописей и печатных изданий по предметам отечественной
истории, археологии и нумизматики»118.
Известие вызвало ликование. Москва, с населением более
чем в полмиллиона человек, давно нуждалась в библиотеке, от-
крытой для всеобщего пользования. Такая уже полвека дейст-
вовала в Петербурге. Публичные библиотеки имелись и в неко-
торых других городах России. А вот в Москве все еще не было.
Строительство специального здания для «книжницы Черт-
кова», на углу Фуркасовского переулка и Мясницкой, продол-
жалось три года. В конструкцию его было внесено много нов-
шеств. Преследовалась двоякая цель: оградить книги от любой
случайности и предоставить читающей публике максимум
удобств.
В ту пору на московских улицах нечасто встречались мно-
гоэтажные дома. Поэтому здание Чертковской библиотеки по-
ражало современников своими размерами. Оно было трех-
этажным. В полуподвальном этаже находились подсобные по-
мещения, на втором — основные читальные залы, на третьем —
залы меньшего размера.
Открытие Чертковской библиотеки состоялось в конце
1862 года. В тот день дубовые двери парадного подъезда, выхо-
дившего на Мясницкую, не закрывались. Множество людей
хотели познакомиться с первой в Москве публичной библио-
текой.
Чертковская библиотека много выигрывала в сравнении с
ранее действовавшими в Москве платными кабинетами для
0^ 228 ^0
чтения, как правило, ютившимися в одной или двух комнат-
ках. Здесь поражало все: и большое количество помещений, и
красота интерьера, и обилие книг.
«Чудеса» начинались уже с порога. Отворив дверь, посети-
тели попадали в просторный вестибюль, где висел большой
портрет Екатерины II работы Ланского. Отсюда массивная чу-
гунная дверь вела в залы второго этажа, а витая лестница,
опять-таки из чугуна, — на третий.
На втором этаже располагались два читальных зала. Глав-
ный, длиной четырнадцать метров и шириной девять, был
двухсветным. Посредине него, поддерживая высокий потолок,
возвышались шесть изящных колонн. По стенам стояли шка-
фы, а возле окон — столы. В этом зале находилась основная
масса книг — около тринадцати тысяч.
Другой зал, выходивший тремя окнами на Фуркасовский
переулок, имел в длину девять метров и в ширину шесть. В
нем сохранялись древние манускрипты, число которых дости-
гало трехсот, и дорогие иллюстрированные издания.
Помещения третьего этажа значительно уступали своими
размерами залам второго этажа. Их было три: вестибюль и два
кабинета. В вестибюле стояли семь небольших шкафов с кни-
гами. Тут же висел портрет А. Д. Черткова кисти Зарянки, под
ним в «горке» красовались этрусские вазы, вывезенные Черт-
ковым из Италии.
Из вестибюля чугунная дверь вела в минералогический ка-
бинет. Здесь были два шкафа со специальными трудами и не-
сколько столов с разложенными на них различными периоди-
ческими изданиями.
Следующий кабинет являлся хранилищем старопечатных
книг. Если шкафы в других помещениях для удобства пользо-
вания не имели стекол и книги можно было брать прямо с по-
лок, то здесь все одиннадцать шкафов имели остекление. В
центре кабинета находился большой овальный стол, удобный
для занятий. Интерьер дополнял бюст А.Д. Черткова работы
Пименова.
Еще до своего открытия к Чертковской библиотеке была
присоединена превосходная библиотека князя А.Н. Голицына,
собранная по плану и указаниям А. Д. Черткова. Она содержа-
ла в основном сочинения по всеобщей истории и богатую под-
борку мемуарной литературы.
И в дальнейшем библиотека росла очень быстро. Если в
1862 году она состояла из 9500 сочинений, то в 1864-м — из
Оал 229 <^D
11 тысяч. Книжные запасы пополнялись за счет как покупок,
так и подношений от частных лиц. Из подношений за 1864 год
следует отметить дар В.Д. Арнольди — рукописную тетрадь
стихотворений Лермонтова. В 1866 году в библиотеку посту-
пило 1960 сочинений. Общее число книг достигло 13412 со-
чинений, или 21349 томов. В этом году в Чертковскую библи-
отеку поступило особенно много манускриптов — 333. Среди
подношений выделялся своей ценностью дар сына известного
московского палеографа А. И. Мусина-Пушкина. Он передал
шестнадцать древних рукописей, в том числе «Статейный
список Петра Потемкина и Семена Румянцева, ездивших в
1678 году в Испанию и Францию», «Сказание о Донском
бое», Хронограф с приплетенной к нему «Русской летопи-
сью», доведенной до 1680 года, «Сказание о начале царства
Казанского».
В 1869 году московские собиратели поднесли библиотеке
новые дары. От графа М. Д. Бутурлина поступил редкий ката-
лог библиотеки А. Строганова, без обозначения места и года
печати; от библиографа Г.Н. Геннади — 110 брошюр библио-
графического характера, ранее отсутствовавших в библиотеке;
от библиографа П.М. Строева — собственноручное письмо
видного деятеля книжной науки К.Ф. Калайдовича, датиро-
ванное 1811 годом.
Слава Чертковской библиотеки быстро росла. Она уверен-
но выдвинулась в первые ряды отечественных книгохрани-
лищ и стала соперничать с публичной библиотекой в Петер-
бурге. Конечно, по своему объему «книжница Черткова» зна-
чительно уступала «первой библиотеке России», но по
богатству книг не только приблизилась к ней, но и кое в чем
даже превосходила. К примеру, среди редкостей библиографи-
ческого толка в то время первенство прочно держал журнал
«Санктпетербургские ученые ведомости», издававшийся Но-
виковым в 1777 году. Считалось, что сохранилось два-три пол-
ных комплекта. Одним из них обладала Чертковская библио-
тека. В публичной библиотеке имелось всего четырнадцать
номеров. Не меньшую редкость являл собой журнал «Москов-
ские ученые ведомости», выходивший в 1805—1807 годах. Его
полного комплекта не имелось нигде, даже в Московском уни-
верситете, при котором издавался журнал. В Петербургской
публичной библиотеке хранились два комплекта, за 1805 и
1806 годы. В Чертковской были эти же комплекты, но не сов-
сем полные.
(Ль> 230
САНКТПЕТЕРБУРГСК1Я
УЧЕНИЯ
ВЕДОМОСТИ,
на 1777 годъ.
No Т.

Печатаны нждпвешемъ Книгопродавца К. В.
Миллера,
въ Типографии Вейтбрехта и Шнора.
асе

Титульный лист первого российского научного журнала
Q&, 231
В середине прошлого века петербургские книжники возве-
ли в ранг величайших библиографических редкостей нови-
ковский журнал «Повествователь древностей российских».
Единственный сохранившийся экземпляр журнала за
1776 год, по их мнению, находился в публичной библиотеке.
Петербуржцы, однако, торжествовали недолго. В декабрьской
книжке «Библиографических записок» за 1861 год появилась
небольшая, но колкая заметка: «Считаем нелишним сообщить
библиографам, что «Повествователь» Новикова находится,
кроме того, в публичной городской библиотеке города Казани
и у г-на Черткова в Москве»119.
Еще одна редкость библиотеки — альбом «Русские портре-
ты из собрания Г.Н. Геннади». Предыстория появления этого
раритета такова.
В начале 60-х годов прошлого столетия Геннади оставил в
Чертковской библиотеке на сохранение свое огромное собра-
ние гравюр, насчитывающее около четырех с половиной тысяч
листов. Вот тогда и возникла идея познакомить публику с наи-
более ценными из ее состава портретами отечественных деяте-
лей.
Для начала, решили выпустить альбом, включавший пять
портретов: Петра Ивановича Потемкина, русского посла в Ис-
пании, Франции и Англии в XVII веке; императора Иоанна
Антоновича; поэта В. А. Жуковского; архиепископа Арсения
(Мацеевича); президента Российской Академии наук княгини
Е. Р. Дашковой (в ссылке).
Все пять портретов относились к числу величайших редко-
стей. Например, гравированное изображение П.И. Потемки-
на, принадлежащее резцу Р. Вайта и сделанное с портрета, на-
писанного в Лондоне в 1682 году учеником Рембрандта
Г. Кнеллером, сохранилось лишь в нескольких экземплярах.
Когда в 1905 году московскому антикварию П.П. Шибанову
удалось раздобыть эту гравюру, то он назначил за нее 200 руб-
лей!
Еще большим раритетом был портрет императора Иоанна
Антоновича. Редкость его объяснялась тем, что при Елизавете
Петровне изображения малолетнего императора истребля-
лись. Эстамп, бывший у Геннади, являлся уникумом. Правда,
в публичной библиотеке в Петербурге имелся другой, но без
панегирической надписи в адрес Иоанна Антоновича, как вид-
но, отрезанной одним из прежних владельцев из боязни ре-
прессий.
Оал 232 ЧО
Неординарным был и гравированный портрет В. А. Жу-
ковского, выполненный художником-гравером В. Вендрами-
ни по оригиналу О. Кипренского, хранившемуся в Поречье —
поместье графа А. С. Уварова. Портрет был сделан в малом
числе оттисков и имелся только у самых крупных коллекци-
онеров.
Альбом «Русские портреты из собрания Г.Н. Геннади, хра-
нящегося в Москве в Чертковской библиотеке», вышел из пе-
чати в 1866 году. Издание было большеформатное, с парал-
лельным текстом на русском и французском языках. Для уде-
шевления издания портреты воспроизвели способом
фотокопии. Но и это не помогло. Издание получилось доро-
гим: три рубля за альбом. Большинству покупателей такая це-
на была не по карману.
Более жизнестойкими оказались другие издания Чертков-
ской библиотеки: каталог, отпечатанный в 1863 году; сборник
«Осьмнадцатый век», содержавший перепечатку ряда произ-
ведений XVIII века (вышло четыре выпуска); журнал «Рус-
ский архив». Последний пользовался огромной популярнос-
тью из-за своего крайне интересного содержания, в основном
исторического характера.
Инициатором всех публикаций о Чертковской библиотеке
был ее заведующий Петр Иванович Бартенев — человек заме-
чательного ума и огромной начитанности, знаток отечествен-
ной истории и прошлого Москвы. При нем «книжница Черт-
кова» играла огромную роль в духовной жизни города.
Для посетителей библиотека была открыта трижды в неде-
лю с десяти часов утра и до трех часов дня. Если в первые го-
ды ежедневно Чертковскую библиотеку посещали не более де-
сятка человек, то в последующем это число значительно воз-
росло. В основном сюда шла учащаяся молодежь.
Полезность Чертковской библиотеки определялась не
только количеством читателей. Не менее важно было ее воз-
действие на сердца и умы людей. Очень многие благодаря
библиотеке пристрастились к серьезному чтению, к изучению
истории родного края. Некоторые и вовсе сделались собира-
телями. Достаточно назвать Н.Ф. Бокачева, автора фундамен-
тального исследования «Опись русских библиотек». По его
собственному признанию, он сделался страстным книголю-
бом «под впечатлением прочитанных в Чертковской библио-
теке книг». С каталогами «книжницы Черткова» Бокачев не
расставался, и переехав в Петербург. Они служили ему путе-
233
водной нитью при составлении собственного книжного собра-
ния, также обращенного к истории России.
Чертковская библиотека просуществовала десять лет. В
январе 1872 года она перешла в собственность города Москвы.
Некоторое время библиотека действовала при Румянцевском
музее, помещаясь на Знаменке, а затем перешла в Историчес-
кий музей.
12 ноября 1908 года в Историческом музее состоялось тор-
жественное заседание, посвященное памяти А.Д. Черткова.
Заведующий книгохранилищем музея доложил собранию, что
«книжница Черткова» продолжает жить и развиваться. Со дня
смерти собирателя она увеличилась втрое, пополняясь исклю-
чительно книгами по «русской» тематике.
8.	ВОЗМУТИТЕЛЬ СПОКОЙСТВИЯ
В один из дней 1867 года извозчичья пролетка въехала на
Собачью площадку, как именовалась тихая арбатская улочка.
Седок постарше указал спутнику на угловое одноэтажное зда-
ние простой архитектуры.
— Это и есть дом Ренкевича. Здесь у меня жил Пушкин!
Спутники вылезли из пролетки. Вошли внутрь дома, обра-
щенного в питейное заведение.
— Ничего-то здесь не изменилось! — изумленно восклик-
нул пожилой. — Вот здесь была моя спальня, там — кабинет,
еще дальше — гостиная. В ней мы сходились с Пушкиным из
своих половин!
Раскроем инкогнито собеседников: младшим их них был
известный библиограф М. Н. Лонгинов, старшим — известный
московский собиратель С. А. Соболевский.
Говоря о своем тесном общении с Пушкиным, Соболев-
ский ничуть не преувеличивал. С Александром Сергеевичем
он свел знакомство через младшего брата поэта, Льва, с кото-
рым вместе учился в Петербурге, в Благородном пансионе при
Педагогическом институте. Позднее это знакомство переросло
в дружбу, чему в немалой степени способствовало длительное
жительство поэта у Соболевского на Собачьей площадке при
его возвращении в Москву из «михайловского заточения», как
именовалась Пушкиным ссылка в родовое имение Михайлов-
ское.
В 1826 году, в дни пребывания «прощенного» поэта в
Москве, Соболевскому исполнилось всего двадцать три года.
234 UP
С. А. Соболевский (1803—1870)
Ofc? 235
В силу родственных связей (он был внебрачным сыном круп-
ного сановника александровской эпохи А.Н. Соймонова) Со-
болевского приняли в привилегированное учреждение — Мос-
ковский архив Министерства иностранных дел. Здесь в те дни
обретались многие молодые люди из древних аристократичес-
ких родов. В романе «Евгений Онегин» Пушкин им дал мет-
кое прозвище, не лишенное иронической окраски, — «архивны
юноши».
Любопытно описание архива, оставленное современником:
«В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кри-
вом переулке, за Покровкой, старинное, каменное здание воз-
вышается на пригорке, коего отлогость, местами усеянная ку-
старником, служит ему двором. Темные подвалы нижнего его
этажа, узкие окна, стены чрезмерной толщины и низкие своды
верхнего жилья показывают, что оно было жилищем одного из
древних бояр, которые во время Петра Великого держались
еще обычаев старины. Для хранения древних хартий, копий с
договоров, ничего нельзя было приискать безопаснее и при-
личнее сего старинного каменного «шкапа», с железными
дверьми, ставнями и кровлею. Все строение было наполнено,
завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных
старых дел: только три комнаты оставлены были для присут-
190
ствующих и канцелярских» .
«Архивных юношей» не обременяли службой. Все свое
свободное время Соболевский посвящал книгособирательст-
ву. И хотя его пребывание в архиве было довольно краткосроч-
ным, но оно наложило определенный отпечаток на личность
юноши, повлияло на его пристрастия: он увлекся коллекцио-
нированием серьезных книг. Библиография, сочинения по
географии — вот книги, которые предпочитал Соболевский.
Главной «странностью» его характера было непреодолимое
желание заявить о себе, чем-то блеснуть: метафорой, редкой
книгой, ошеломляющим библиографическим открытием.
Словом, он всегда стремился произвести сенсацию. И, как
правило, преуспевал в своем намерении. Не случайно в исто-
рию отечественной книжности Соболевский вошел как «воз-
мутитель спокойствия».
Первая «эскапада», связанная с именем Соболевского, да-
тируется 1827 годом. Тогда он выступил издателем пушкин-
ских поэм «Братья разбойники» и «Цыганы». Книжки печата-
лись за его счет в типографии Августа Семена, помещавшейся
в одном из переулков на Рождественке.
Ofc? 236 ялО
Издание «Цыган» было с «изюминкой». Ее раскрывает ре-
цензия, появившаяся в апреле 1827 года в журнале «Москов-
ский телеграф»: «Новая поэма Пушкина, столь давно и нетер-
пеливо ожиданная, наконец издана. Не хотим пользоваться
правом журналиста, не выписываем ничего, потому что не хо-
тим разрушить наслаждение читателей: знать поэму Пушкина
вполне. Для любителей типографических редкостей заметим,
что один экземпляр ее напечатан на пергаменте (он находится
в библиотеке С. А. Соболевского); все остальные — на велене-
вой бумаге»121.
Подобных уникальных изданий у Соболевского было не-
мало. Из отечественных книг первенство по части редкости,
пожалуй, следует отдать «Родословному российскому слова-
рю» М. Спиридова, отпечатанному в Москве в 1793 году.
«Словарь» Спиридова библиографы прошлого единодуш-
но относили к величайшим книжным редкостям. Его не было
даже в Петербургской публичной библиотеке, лучшем книго-
хранилище России. Не видел «Родословного словаря» и зна-
менитый библиограф В. С. Сопиков. Правда, в своем «Опыте
российской библиографии» Сопиков упомянул о нем, но до-
пустил ошибку в обозначении года издания: вместо 1793 ука-
зал 1803 год. Это красноречиво свидетельствует о том, что
«Словаря» он не держал в руках.
Как было установлено позднее, всего сохранилось три эк-
земпляра первой части спиридовского «Словаря». Один из
них сберегался у московского собирателя А. Д. Черткова. В ка-
талоге своей библиотеки, отпечатанном в 1845 году, Чертков
объясняет прекращение работы над «Словарем», ссылаясь на
следующее свидетельство самого Спиридова: «Сей словарь
начали сочинять покойный мой тесть кн. М. М. Щербатов и я,
и продолжал он труд сей до ноября 1790 года. Постигшая
смерть его в сем году, в декабре, не допустила привести к окон-
чанию оного». От себя уже Чертков добавил: «Более этой пер-
м	122
вой части, кажется, не издано» .
Он ошибался. У Соболевского наряду с первой частью
«Словаря» имелась и совсем уже редкая, неизвестная библио-
графам вторая, изданная в 1794 году.
В библиографическом отделе библиотеки Соболевского,
собираемом им с особой тщательностью, многие книги несли
на себе печать исключительности.
В середине XIX века публичная библиотека несколько лет
подряд устраивала аукционные распродажи дублетов, главным
237 veD
образом сочинений иностранных писателей о России. Инициа-
тором этих распродаж выступил директор библиотеки
М.А. Корф, рассчитывавший таким образом получить деньги
для приобретения отсутствующих изданий из отдела «Rossica».
В ходе публичных торгов, собиравших всех видных библиофи-
лов Петербурга, цены на отдельные книги повышались в не-
сколько раз по сравнению с первоначальными. Всего же уда-
лось выручить более десяти тысяч рублей, что было очень и
очень неплохо. У Соболевского имелась целая подборка этих
аукционных каталогов и среди них несколько редких, на фран-
цузском языке. Все они были взяты в один переплет. К катало-
гам он приложил любопытнейшую таблицу, дававшую пред-
ставление о динамике цен при распродаже книг. Параллельно
указывалась стоимость этих же изданий у известных европей-
ских антиквариев. По свидетельству Г. Н. Геннади, таких «срав-
нительных таблиц» отпечатали всего две. Вот какой ценности
библиографический материал сберегался у Соболевского!
Долгое время этот редкостный комплект каталогов из со-
брания С. А. Соболевского находился в личной библиотеке из-
вестного книготорговца с Кузнецкого моста В. В. Готье, приоб-
ретенный им в 1874 году на аукционной распродаже книг мос-
ковского собирателя в Лейпциге. Лишь незадолго до смерти
Готье решил расстаться с этим ценным изданием.
В 1828 году Соболевский на долгое время покинул пределы
России. Он объездил почти всю Европу, знакомясь с культурой
разных народов. Повсюду им покупались книги. Особенно ра-
зыскивались сочинения о путешествиях, причем выбирались
самые редкие и ценные издания. Именно в эти годы было поло-
жено основание его «обширной и отборной библиотеке».
Странствия Соболевского по Европе имели и практичес-
кую сторону — он обстоятельно ознакомился с бумагопря-
дильным производством. По возвращении на родину им была
основана в Петербурге так называемая Самсониевская ману-
фактура. Немалые доходы от производства позволили Собо-
левскому безоглядно отдаться собирательству. Неудивитель-
но, что у него встречались книги, о которых большинство кол-
лекционеров знало только понаслышке.
Гордостью Соболевского была подборка «путешествий» из
семидесяти томов, выпущенная парижской фирмой де Бри в
1590—1634 годах. В полном виде это издание, известное под
названием «Большие и малые путешествия де Бри», встреча-
лось только в государственных книгохранилищах. Из частных
Ofc? 238
лиц им владели кардинал Мазарини да парижские антикварии
Дебюры.
В 1852 году Соболевский перебрался «на покой» в Москву.
Однако покой этот был относительный. Он по-прежнему
энергично собирал книги. Ежегодно десятки и сотни томов
выписывались им по каталогам европейских букинистов. Еще
больше книг приобреталось в Москве, главным образом на
Смоленском рынке, подле которого жил Соболевский, зани-
мая первый этаж небольшого особнячка. На втором этаже жил
другой видный московский собиратель, князь В.Ф. Одоев-
ский. Не оставил Соболевский и привычки будоражить обще-
ство своими «библиографическими эскападами». Эхо одной
из них достигло даже пределов далекой Португалии, вызвав
оживленные прения в парламенте.
В 1858 году португальский библиограф да Сильва затеял
издание монументального биобиблиографического словаря
писателей. Подписался на этот словарь и Соболевский. Он
благополучно получил пять томов и принялся ожидать шес-
той, однако случилась длительная задержка. За разъяснением
ее причин Соболевский обратился к московскому книготор-
говцу, через которого выкупал подписное издание. Не получив
вразумительного ответа, он снесся непосредственно с самим
издателем. Да Сильва сообщил, что издание словаря приоста-
новлено из-за отсутствия необходимых денежных средств.
Ценность «Полного и подробного словаря писателей» бы-
ла настолько очевидной, что Соболевский не счел возможным
промолчать. В своем новом письме в Лиссабон он в весьма
сильных выражениях высказал свое негодование по поводу
странной позиции португальского правительства, отказываю-
щего издателю в поддержке.
Это послание Соболевского, более смахивающее на блестя-
щий памфлет, да Сильва поместил в одном из столичных жур-
налов. Затем его перепечатали многие газеты. Публикация не-
ожиданно вызвала огромный общественный резонанс. В пар-
ламенте состоялось разбирательство этого дела. Кончилось
тем, что португальское правительство приняло решение об
оказании помощи издателю. Более того, государство взяло на
себя финансирование издания словаря.
В скором времени Соболевский получил сразу два тома
«Полного и подробного словаря писателей» — шестой и седь-
мой. В конце каждой книги содержались необычные добавле-
ния: вырезки из португальских газет и журналов — отклики на
239 veo
письмо Соболевского. Так да Сильва выразил ему благодар-
ность за поддержку.
Эту «библиографическую историю» Соболевский поведал
уже на исходе своей жизни, в 1867 году. Тогда на страницах
московского журнала «Русский архив» он поместил заметку
под интригующим заголовком: «О влиянии Смоленского
бульвара на португальский парламент».
В 1872 году из печати вышел небольшой библиографичес-
кий труд Г.Н. Геннади «Русские книжные редкости». В нем
были перечислены 246 наиболее редких отечественных изда-
ний. В комментариях к перечисленным раритетам указыва-
лось, у кого из собирателей они имеются. Среди прочих не-
сколько раз мелькала и фамилия Соболевского. Коллекционе-
ры-любители особое внимание обратили на аннотацию
Геннади к 192-му номеру:
«Юрналы и камер-фурьерские журналы 1695—1774 годов.
С 1853 г. по повелению Николая I печаталась эта летопись
двора в числе 102 экз. Начинаются они походными и путевы-
ми журналами Петра Великого (с 1695 г.) и кончаются
1776 годом. Полные экземпляры находятся в публичной биб-
лиотеке и в Московском музее. У С. А. Соболевского был не
совсем полный сборник их».
Этот комментарий возбудил во многих собирателях дух со-
ревнования. Однако только одному из них удалось превзойти
Соболевского. Этим человеком оказался М.Н. Лонгинов, ко-
торому в 1874 году путем невероятных ухищрений посчастли-
вилось приобрести совершенно полный комплект «Юрналов и
камер-фурьерских журналов».
Еще большей библиографической редкостью, чем само это
издание, был оттиск статьи Соболевского в «Русском архиве»,
посвященной «Юрналам и камер-фурьерским журналам».
Особенно трудно находимыми были оттиски на толстой сло-
новой бумаге. Их редкость объяснил сам Соболевский в дарст-
венной надписи, оставленной на обороте заглавного листа та-
кого оттиска:
«С.Д. Полторацкому.
Библиографическая редкость.
Статья была первоначально напечатана так: 102 экземпля-
ра на отличной бумаге без обозначения, что, дескать, служили
приложением к «Русскому архиву». А 2400 экземпляров — на
обыкновенной бумаге с означением о принадлежности к «Рус-
скому архиву».
240
Один экземпляр был послан на просмотр к А. Ф. Бычкову,
который заметил некоторые погрешности. Вследствие сего эк-
земпляры на отличной бумаге уничтожены (за исключением
пяти, шести) и снова напечатано на такой же бумаге 102 для
поднесения барону Корфу в юбилей.
Из числа оставшихся за уничтожением — сей!
Соболевский»123.
Еще сильнее покой отечественных коллекционеров смутил
Соболевский другой своей редкостью. Зачин этой истории
был таков.
В 1868 году петербургский собиратель Я.Ф. Березин-Ши-
ряев, желавший прослыть просвещенным коллекционером,
выпустил в свет многотомный каталог под названием «Мате-
риалы для библиографии, или Обозрение русских и иностран-
ных книг, находящихся в библиотеке любителя исторических
наук и словесности NN». Тогда же из тщеславных побуждений
он разослал книжки «Материалов» всем крупнейшим собира-
телям Петербурга и Москвы.
Получил «Материалы» и Соболевский.
Внимательно ознакомившись с библиографическим тру-
дом Березина-Ширяева и найдя его вопиющим по своей без-
грамотности, Соболевский разразился убийственно-ирониче-
ской статьей «Новые явления в русской библиографии». Она
была напечатана в «Русском архиве». Оттиск статьи Соболев-
ский отправил в Петербург, причем не простой, а «коллекци-
онный», отпечатанный на розовой бумаге.
В сопроводительном письме говорилось: «Настоящий эк-
земпляр, единственный на цветной бумаге, отпечатан нарочи-
то для Я. Ф. Березина-Ширяева, дабы он мог в своих «Мате-
риалах» употребить еще разик: «принадлежит к библиографи-
ческой редкости», что не имеет и грамматического смысла»124.
«Розовый экземпляр» впоследствии сделался предметом
раздоров отечественных библиографов. На аукционе библио-
теки Березина-Ширяева в 1905 году им завладел московский
букинист П. П. Шибанов. Этот экземпляр позднее продавался
в его в магазине на Никольской по невероятно высокой цене —
за пятьдесят рублей. Однако даже такая «сумасшедшая цена»
не смутила петербургского антиквария В. И. Клочкова, по-
ставлявшего редкости столичным книголюбам. Опытный
книжник не ошибся в своих расчетах. «Розовый экземпляр» у
него выхватил какой-то библиоман, имени которого Клочков
не пожелал назвать по коммерческим соображениям.
241 veo
Именно о таких горе-собирателях Соболевский уничижи-
тельно писал в своей статье «Новые явления в русской библио-
графии»: «Библиоман свозит к себе без всякого разбора все то,
что покажется ему редкостью, воображая себе, что все запре-
щенное, всякий инкунабул, всякий «эльзевир» и «альд», в ка-
ком бы они ни были виде и каково бы ни было содержание —
бесценная находка!.. Бедняжка!!!»125
Сам Соболевский относился к умным собирателям. Эту
категорию книголюбов он характеризовал так: «Библиофил
ценит книги не потому, что их в известный момент нет на рын-
ке — в продаже, не потому, что они недавно запрещены или
встречаются редко в данной местности, а по совокупному до-
стоинству их содержания, красоты издания, сохранности эк-
земпляра и изящности переплета, причем главное условие,
чтобы непременно касались тех ветвей науки или литературы,
для изучения которых библиотека эта собрана, и, колико воз-
можно, чтобы эта книга пополняла эту ветвь»126.
Судьба библиотеки Соболевского сложилась печально. В
последние годы жизни собиратель, довольно сильно прихва-
рывавший, все чаще стал подумывать о передаче накопленных
им сокровищ в какое-нибудь государственное книгохранили-
ще. Выполнить задуманное помешала внезапная смерть. Сер-
гей Александрович Соболевский ушел из жизни 6 октября
1870 года.
Но и после смерти собирателя библиотека его продолжала
«возмущать спокойствие». Аукционная распродажа библиоте-
ки Соболевского, происходившая в Лейпциге в 1873 и 1874 го-
дах, буквально всколыхнула всю книжную Европу. На торги
съехались представители всех крупнейших антикварных
фирм. Борьба за одно только издание «Большие и малые путе-
шествия де Бри» продолжалась целый день.
На Лейпцигском аукционе присутствовал и московский
антикварий В. В. Готье. Ему удалось вернуть в Россию некото-
рые ценные книги. Все они были выставлены на продажу в его
книжном магазине на Кузнецком мосту и заставили немало
поволноваться собирателей.
Но вернемся к началу рассказа, к поездке Соболевского и
Лонгинова на Собачью площадку. Осматривая дом, где он не-
когда принимал Пушкина, Соболевский не без горечи обро-
нил: «Sic transit gloria mundi!» (Так проходит земная слава!)
Да, ничто на земле не вечно. Рассеялась и разошлась по ру-
кам знаменитая библиотека Соболевского, на протяжении
242
многих десятилетий будоражившая современников. И тем не
менее слава «книг Соболевского» не проходит и, видимо, ни-
когда не пройдет!
9.	РАРИТЕТЫ ПОЛУДЕНСКОГО
В начале 1900 года среди московских коллекционеров рас-
пространился слух, будто Шибанов привез из Киева несколь-
ко чрезвычайно ценных книг, ранее входивших в состав биб-
лиотеки видного историка А.М. Лазаревского. Естественно,
все устремились в Петровские линии, где находился шибанов-
ский магазин.
Слух полностью подтвердился. Привезенная подборка
книг по библиографии действительно была хороша. Особое
впечатление на знатоков произвел старинный каталог «Рос-
пись книгам, портретам и ландкартам, которые поныне при
Императорской академии наук в Санкт-Петербурге напечата-
ны и в книжной палате без переплета продаются». Роспись бы-
ла датирована 1756 годом и, стало быть, являлась одной из ста-
рейших.
Не менее поразила и назначенная за нее цена — десять руб-
лей. Собиратели пребывали в растерянности: где было видано,
чтобы тоненькая книжица, сугубо специального содержания,
продавалась так дорого! Даже огромные, роскошно изданные
каталоги библиотеки Ф.А. Толстого, почитавшиеся величай-
шей редкостью, стоили дешевле.
Ничего не отвечая на недоуменные вопросы, Шибанов вы-
ложил на прилавок другую книгу: много толще, в бумажной
обложке. Книга оказалась конволютой, то есть искусственно
составленным сборником. В ней соседствовали разом несколь-
ко каталогов — «Российские печатные книги, находящиеся в
императорской библиотеке», «Российские рукописные кни-
ги», «Российские печатные книги церковные и гражданские,
по алфавиту расположенные». К ним в конце были прибро-
шюрованы еще несколько страниц «латинского» каталога.
Одним словом, вещь редкая, никому не ведомая. Растолко-
вывая ее достоинства, Шибанов прочел целую лекцию:
— Это — опись книг Академии наук. По-другому называ-
ется еще «Камерным каталогом». О чрезвычайной редкости
каталога говорит уже то, что Сопиков его не видел. Первым о
«Камерном каталоге» упомянул Бакмейстер в своем труде
«Опыт о библиотеке и кабинете редкостей Императорской
243 <40
академии наук», изданном в 1779 году. Каталог был отпеча-
тан малым тиражом, к тому же многие экземпляры ушли из
России. Условно время его издания относят к 1742 году. В
свободной продаже «Камерный каталог» полвека назад видел
библиограф Ундольский у петербургского букиниста Калис-
тратова, да и то неполный, на русском языке. Полный эк-
земпляр, на латинском, имеется в Московском архиве Мини-
стерства иностранных дел. В настоящий момент единственно
полным экземпляром на русском языке обладает только пуб-
личная библиотека. Он поступил в 1861 году от Каратаева...
Так что сия книга — величайшая редкость! И цена ей — двес-
ти рублей!
Для большей весомости добавил:
— Экземпляр из библиотеки Полуденского!
Имя Михаила Петровича Полуденского (1829—1868) до из-
вестной степени легендарно. Вместе с выдающимся исследова-
телем славянской мифологии и библиографом А. Н. Афанасье-
вым, составителем монументального свода «Русских народных
сказок», он выступил издателем «Библиографических запи-
сок» — пожалуй, лучшего «книжного» журнала России XIX ве-
ка. Среди собирателей журнал пользовался огромным автори-
тетом. Его годовые комплекты за 1858, 1859 и 1861 годы (три
массивных тома, на прекрасной бумаге, с иллюстрациями)
практически невозможно было достать. По букинистическим
лавкам за ними велась настоящая охота. Обладателей полного
комплекта из трех томов можно было перечесть по пальцам.
При начале «Библиографических записок» читателям бы-
ло обещано знакомить их с редкими и малодоступными книга-
ми. Памятуя об этом, издатели в первом номере журнала пред-
ложили вниманию книголюбов две библиофильские редкости
из библиотеки А. Н. Афанасьева. Одна брошюрка, в четыре ли-
стика на немецком языке, называлась «Краткая реляция о сча-
стливых успехах москвитян против турок и союзников против
французов во Фландрии» (1711), другая, в восемь листков, —
«Речь одного из знатнейших турецких министров султану Ах-
мету III, с целью отклонить его, по весьма важным причинам,
от войны с Москвою» (1711).
В шестом номере «Библиографических записок» за
1858 год блеснул Полуденский. Он предоставил для публика-
ции редкость из редкостей — неизвестное стихотворение Лер-
монтова «А. О. Смирновой» в подлиннике.
В следующем — 1859 году Полуденский ошеломил собира-
244 <^D
телей еще одной редкостью, можно сказать, «главного калиб-
ра». Речь идет о сатирической поэме поэта екатерининского
времени В.П. Петрова (1736—1799) «Приключение Густа-
ва III, короля шведского, 1788 года, июля 6 дня». Эта поэма
была написана в начале русско-шведской войны 1788—
1790 годов в ответ на хвастливое заявление Густава III захва-
тить Петербург, сжечь русский флот, отбросить Россию на-
всегда от берегов Балтики.
Поэма Петрова была отпечатана ограниченным тиражом,
по некоторым сведениям — всего в пятидесяти экземплярах.
Написанная с претензией на остроумие, но довольно тяжело-
весным слогом, она скоро забылась. Одно время даже счита-
лось, что ни единого экземпляра «Густава III» не сохранилось,
за исключением того, что был у Полуденского, да и этот, яв-
лявший собой корректурные листы, содержал только начало
поэмы и часть середины до слов «клади всю Русь под саблю!».
Публикация «Приключения Густава III» в «Библиографи-
ческих записках» сделала свое дело. Начались усиленные ро-
зыски поэмы. Они увенчались некоторым успехом. Петер-
бургскому библиографу А.Ф. Бычкову, впоследствии дирек-
тору публичной библиотеки, удалось обнаружить рукопись
произведения Петрова. По ней в 1867 году была сделана пере-
печатка поэмы. Тираж воспроизведения был невелик — сто эк-
земпляров. Особо ценились экземпляры, отпечатанные на
цветной бумаге. За такую книжечку в начале XX века антиква-
рии запрашивали не менее десяти рублей.
Сенсацию произвело сообщение, что в Москве в начале
1900-х годов обнаружился совершенно полный экземпляр
«Густава III» в издании 1788 года. Он принадлежал Д.П. Лебе-
деву и потом перешел в библиотеку архива Министерства
иностранных дел.
Не меньшую редкость являл собой атлас «Карты реки До-
на», составленный сподвижником Петра I вице-адмиралом
Крюйсом и отпечатанный в начале XVIII века в Амстердаме.
Он включал семнадцать карт, от истока до устья Дона. Карты
были напечатаны на обыкновенной бумаге, форматом в боль-
шой лист. Для прочности каждый лист с оборотной стороны
был подклеен довольно грубой, серой бумагой. Все карты рас-
крашены от руки.
Атлас Крюйса сохранился всего в пяти экземплярах. Три
из них находились в государственных книгохранилищах: в
Петербургской академии наук, библиотеке Русского геогра-
245
фического общества и Кунсткамере, два — у частных лиц:
Д.Д. Благово, владельца прекрасной библиотеки в имении
Горки, Дмитровского уезда, и М.П. Полуденского. Правда, в
свое время атласом владел А. К. Разумовский. Но его библио-
тека в 1827 году была распродана, и след редкости затерялся.
Когда в начале 60-х годов Полуденскому посчастливилось
приобрести атлас «Карты реки Дона», то он не без основания
полагал, что этот экземпляр в свое время входил в состав
книжного собрания Разумовского. Придавая своей находке
большое научное значение, Полуденский поспешил известить
о ней общественность. Сообщение появилось в шестом номере
«Вестника Русского географического общества» за 1856 год.
В начале XIX века в русском обществе народился невидан-
ный интерес к отечественной истории. Людьми разных сосло-
вий стали усердно разыскиваться древние манускрипты и пер-
вопечатные книги, проливающие свет на изначальные годы
Русского государства. Как важный документ о жизни нашего
отечества в отдаленные эпохи воспринимались сочинения
иностранных писателей и путешественников, посетивших
Россию в XVI—XVII веках. Именовались они одним емким
словом — «Rossica».
В отделе «Rossica» библиотеки Полуденского, пожалуй,
наиглавнейшей достопримечательностью было сочинение ан-
глийского поэта Д. Мильтона «Краткая история Московии»
(Лондон, 1682). Даже в Англии книга относилась к числу биб-
лиографических редкостей. В глазах собирателей ценность ее
увеличивал ореол трагичности: «Краткая история Моско-
вии» — последний труд, написанный Мильтоном собственно-
ручно. Вскоре он потерял зрение, и все последующие сочине-
ния им были продиктованы. Мильтон так и не успел подер-
жать отпечатанную книгу в руках, она вышла спустя восемь
лет после его смерти.
Автор «Краткой истории Московии» никогда не был в Рос-
сии. Свое сочинение он составил по различным документам, в
основном — по запискам английских путешественников. Не-
удивительно, что в его высказываниях немало наивного. Вот,
например, как Мильтон представлял себе столицу Российско-
го государства: «Москва, главный город, находится на 55-м
градусе; отстоит от пристани св. Николая (то есть Архангель-
ска) на 1500 миль; с предместьями он больше Лондона; город
выстроен весьма неправильно, дома и церкви большею частию
деревянные, мало каменных, улицы немощеные; в городе
246
крепкая четырехугольная крепость, на горе, в две мили окруж-
ности, с кирпичными стенами, весьма высокими, восемнадца-
ти футов толщиной, с шестнадцатью воротами; в этой крепос-
ти находятся главные рынки, которые зимою помещаются на
льду на реке. Река Москва течет у юго-западной стороны кре-
пости, где девять прекрасных церквей, с золочеными круглы-
ми куполами, и царский дворец, который ни внутренностию,
ни наружностию не может сравниться с нашими королевски-
ми дворцами и скорее походит на наши старинные дома с ма-
127
ленькими окнами и железными решетками» .
Важность «Краткой истории Московии» Мильтона для
специалистов была очевидна. Желая указать местонахожде-
ние книги, Полуденский сделал публикацию об этом раритете
своей библиотеки в «Вестнике Европы» в 1860 году. Почему
не в «Библиографических записках»? В издании журнала воз-
ник годовой перерыв из-за неприятностей по службе у Полу-
денского и Афанасьева в связи с «делом Кельсиева». Оба при-
нуждены были покинуть архив Министерства иностранных
дел. Полуденскому удалось найти место в Дворцовой конторе,
Афанасьев же вовсе остался без работы.
Служебные неурядицы не выбили Полуденского из седла,
не пресекли его собирательскую деятельность. В 1861 году он
раздобыл книжечку, которая привела знатоков истории Моск-
вы в великое смятение. На титульном листе ее вместо заголов-
ка было напечатано:
Дружеское Ученое Общество
с достодолжным высокопочитанием
приглашает сим и просит
именитейших
любителей наук и покровителей учености
удостоить своим присутствием
торжественное его открытие,
имеющее быть в доме его высокородия
Петра Алексеевича Татищева,
ноября 6 дня, 1782 года.
В Москве.
В университетской тип. у Н. Новикова.
Содержание брошюрки из одиннадцати листиков состав-
ляли речи, «говоренные» на открытии «Дружеского Ученого
Общества». Что это за «Общество», невольно возникал во-
СЪ? 247
прос. Имел ли к нему отношение типографщик-просветитель
Н. И. Новиков? А если имел, то какое?
Далеко не сразу, но все же удалось установить, что «Дру-
жеское Ученое Общество» существовало в 80-х годах
XVIII столетия и имело своей целью распространение просве-
щения в России. На свои средства «Общество» содержало в
Москве большую группу студентов. Преподавал им друг и со-
трудник Новикова — профессор Московского университета
Шварц. Выяснили также, что «Дружеское Ученое Общество»
занимало здание в Кривоколенном переулке, что на Мясниц-
кой. Своим фасадом оно выходило на знаменитую «башню
Меншикова», как в просторечии зовется колокольня в Теле-
графном переулке, дошедшая до нашего времени почти в не-
изменном виде.
В 1864 году библиотека Полуденского пополнилась еще
одной редкостью. От видного библиографа и крупнейшего
московского собирателя С. А. Соболевского он получил в по-
дарок небольшую брошюру — библиографический труд само-
го дарителя. Брошюрка называлась «Две редкости из библио-
теки князя Михаила Голицына» (М., 1864). Отпечатана она
была на французском языке. Сделано это было потому, что
речь шла об иноязычных раритетах собрания Голицына: «Ars
moriendi» и «Das Leiden Christi». Редкость брошюрки Собо-
левский объяснил в дарственной надписи: «М.П. Полуденско-
му от издателя С. С. NB. Издано два экземпляра на пергамен-
те и не более 8-ми на бумаге, все для подарков».
Михаил Петрович Полуденский ушел из жизни в 1868 го-
ду. Ему было всего тридцать девять лет, то есть он только-
только достиг того возраста, когда наступает полный расцвет
духовных сил. Неудивительно, что научное наследие его до-
вольно скромно. Главнейшие из библиографических трудов
Полуденского — «Указатель к «Вестнику Европы» (М., 1861),
«Указатель статей по русской истории, географии, статистике,
русскому праву и библиографии в «Московском вестнике»,
«Материалы для истории «Дружеского Ученого Общества»
(М., 1863), «Петр Великий в Париже» (М., 1865) и два десят-
ка научных статей, опубликованных в различных журналах:
«Русская история Мильтона», «Русское посольство при Лю-
довике XIV», «Трехсотлетие московского книгопечатания» и
др. Кстати, у Соболевского имелась их полная подборка в ви-
де вырезок из журналов либо отдельных оттисков. Эти оттис-
ки чрезвычайно редки, поскольку печатались зачастую для
248 tfO
личного употребления Полуденского, о чем свидетельствуют
пометы, оставленные его рукой: «единственный экземпляр»,
«единственный оттиск».
Если о научной деятельности Полуденского мы имеем до-
вольно четкое представление, то о его библиотеке почти ника-
ких сведений не сохранилось. Состав ее можно реконструиро-
вать лишь приблизительно. Как и многие российские библио-
теки того времени, она составлялась на протяжении
десятилетий усилиями представителей нескольких поколе-
ний. Основу библиотеки заложил еще дед Полуденского
А. М. Лунин. Незадолго до смерти Полуденский часть архива
деда поместил в государственные книгохранилища. Некото-
рые бумаги и среди них рукопись деда «Описание Полоцкого
наместничества» передал в дар Чертковской библиотеке, а до-
кументы, относящиеся к крестьянскому восстанию под пред-
водительством Пугачева, — в Румянцевский музей.
Значительную лепту в составление библиотеки внес отец
собирателя, Петр Семенович Полуденский. Он усердно по-
полнял ее периодическими изданиями своего времени. В част-
ности, в доме имелся полный комплект журнала «Вестник Ев-
ропы» за 1802—1830 годы, более ста томов. Он же сберег ред-
костную ростопчинскую афишу от 2 августа 1812 года,
которая позднее была воспроизведена на страницах «Библио-
графических записок». Некоторое представление о личности
П.С. Полуденского дают его воспоминания, помещенные в
1853 году в «Москвитянине» под названием «О старом Мос-
ковском университете». В комментарии к ним издатель жур-
нала М.П. Погодин писал: «Предлагаемые заметки принадле-
жат воспитаннику Московского университета покойному се-
натору Петру Семеновичу Полуденскому, а происхождение их
вот какое. У меня была редкая книга, которую хотелось про-
честь одному из достойных сыновей его. Но я не мог выпус-
тить ее из дома. Я предложил ему приезжать ко мне для ее чте-
ния и всякий раз привозить за то по полулисту об университе-
те, исписанному под диктант Петра Семеновича. Тот
согласился на просьбу своего сына, и я получил в пять раз
пять полулистов»128.
Много сделали для пополнения библиотеки старшие бра-
тья М.П. Полуденского, Сергей и Николай, тоже страстные
книгочеи. В начале 50-х годов ими была приобретена богатая
библиотека для чтения книготорговца П.О. Хрусталева, со-
державшая до десяти тысяч томов.
249 <^D
Что же стало с библиотекой Полуденского, какова ее судь-
ба? В специальной литературе встречаются упоминания о ее
распродаже в 1878 году. Однако дата эта неверна. В одном из
писем Соболевского, датированном августом 1868 года, четко
говорится об аукционе книг, принадлежащих покойному биб-
лиофилу М. П. Полуденскому.
А теперь вновь обратимся к «Камерному каталогу». При-
обрести его у Шибанова за двести рублей долгое время не на-
ходилось охотников. Правда, вокруг да около расхаживал вид-
ный московский собиратель Д. В. Ульянинский. Приценивать-
ся приценивался, но не брал — уж слишком забористой была
цена. Решительности Ульянинскому придала покупка у него
Петербургской публичной библиотекой редких и очень доро-
гих манифестов императора Иоанна Антоновича. На радостях
собиратель сделал сам себе подарок — взял у Шибанова «Ка-
мерный каталог», ставший «крупнейшей достопримечатель-
ностью» его и без того ценного собрания.
10.	ЛЮБИТЕЛЬ ГРАВИРОВАННЫХ КАРТИН
В 1825 году скончался видный московский коллекционер-
любитель А. С. Власов.
Когда многочисленные кредиторы переступили порог его
дома на Никитском бульваре, то ошеломленно замерли при
виде открывшегося великолепия: на стенах в дорогих рамах —
полотна лучших европейских художников, под стеклом свер-
кающих «горок» красовались драгоценные табакерки, в книж-
ных шкафах длинными рядами выстроились первопечатные
книги — творения знаменитых типографщиков прошлого:
Эльзевиров, Альдов, Дидо, Бодони, Баскервиля.
Еще большую ценность представляла собой коллекция
гравюр, включавшая работы величайших мастеров западного
искусства: Рембрандта, Рубенса, Дюрера. Русских гравюр бы-
ло сравнительно немного, но зато среди них имелись исключи-
тельной редкости: например, портрет сподвижника Петра I
дьяка Виниуса, работы Фишера, сохранившийся в единствен-
ном экземпляре.
Распродажа богатейшего собрания Власова, оцененного
более чем в миллион рублей (такой же суммы достигали и
долги), продолжалась несколько лет.
Поначалу особая комиссия, занимавшаяся «власовским
делом», решила обратить имущество в деньги для удовлетво-
250 чвО
рения кредиторов посредством лотереи. Было выпущено
шестьдесят тысяч лотерейных билетов, из них две тысячи вы-
игрышных. Но поскольку билеты были очень дороги — двад-
цать рублей каждый, — то лотерея успеха не имела.
Лотерейную распродажу заменили аукционной. Первый
аукцион состоялся в феврале 1830 года. Для этого случая был
выпущен особый каталог. Особняком в нем значились гравю-
ры, предварительно оцененные в тридцать пять тысяч руб-
лей.
1 февраля 1830 года на Маросейке, в доме купца Сырова,
стоявшего близ Ильинских ворот, собрались все видные мос-
ковские собиратели гравированных картин: А. В. Новосиль-
цев, Н.Д. Иванчин-Писарев, Е.И. Маковский, А. В. Олсуфьев,
П. Ф. Карабанов.
Аукцион начался с распродажи гравюр и протекал очень
бурно. Цены все время набавлялись.
В конечном итоге большая часть власовских гравюр доста-
лась Иванчину-Писареву, не испугавшемуся значительных
расходов. Приобрел он и редкостный портрет Виниуса, взяв
верх над молодым собирателем Карабановым, коллекциони-
ровавшим исключительно отечественные гравюры.
— Теперь у вас такое собрание, которое по красоте и ценно-
сти мало чем уступит лучшим коллекциям в Европе! — позд-
равил Карабанов своего удачливого соперника.
Полыценно улыбнувшись, Иванчин-Писарев повел речь о
высоких художественных достоинствах западных гравюр.
— Не спорю, — отвечал Карабанов, — западные гравюры по
красоте своей могут доставить более высокое эстетическое на-
слаждение. Но ведь цель собирания русских листов совсем
другая: в них важно не художественное достоинство, а то, что
они раскрывают перед нами, так сказать, вчерашний день рус-
ской жизни и в этом отношении для каждого русского пред-
ставляют насущный и кровный интерес!
Этими же идеями воодушевлялся и выдающийся собира-
тель русских гравированных картин Дмитрий Александрович
Ровинский (1824—1895).
Начало собирательства Ровинского относится к 1844 году.
Вернувшись в Москву после окончания высшего учебного за-
ведения в Петербурге, он поселился в родительском доме на
Пречистенке, напротив церкви Успения на Могилицах. Под
жилье ему выделили две небольшие комнатки в мезонине.
Очень скоро главным предметом их убранства стали книги:
251
Д.А. Ровинский (1824—1895)
монографии по искусству, альбомы, иллюстрированные изда-
ния, гравюры.
Особенно Ровинский любил гравюры. Радости и восторгам
его не было конца, когда удавалось купить или выменять ка-
кую-либо редкостную гравюру. Нельзя было доставить ему
ничего более приятного, как указать, где находится хорошая
гравюра или у кого хранится особая их коллекция.
При таком ревностном отношении к делу собрание гравюр
Ровинского очень быстро росло. В 1849 году о нем упомянул
252 <^D
журнал «Москвитянин». Более того, Ровинский был постав-
лен в один ряд с крупнейшими московскими собирателями
гравированных картин того времени: Н.Д. Иванчиным-Писа-
ревым, П.Ф. Карабановым, Е.И. Маковским, А. В. Новосиль-
цевым, С. Н. Мосоловым.
С тремя последними Ровинский настолько сблизился, что
вошел в их художественный кружок, вся атмосфера которого
была пропитана высочайшей любовью к искусству.
Партриархом кружка был почтенный Егор Иванович Ма-
ковский, отец молодых художников Константина и Владими-
ра, впоследствии видных мастеров живописи. Он являлся хра-
нителем «художественных преданий» Москвы. Лично знал
многих живописцев и любителей-коллекционеров прежнего
времени. Е. И. Маковский много рассказывал о минувшем, о
былых аукционах, в том числе и о «власовском», на котором
богатые собиратели, соперничая друг с другом, наперебой на-
бавляли цены за редкостные полотна и гравюры.
Страстным любителем живописи был Александр Влади-
мирович Новосильцев. Разбитый параличом, он находил
единственную отраду в том, что перебирал собранную им пре-
восходную коллекцию офортов, преимущественно Рембранд-
та, причем в отличных оттисках.
Другим членом кружка был Семен Николаевич Мосолов.
Три поколения из мосоловского рода посвятили свою жизнь
искусству. Отец С. Н. Мосолова имел крупное собрание кар-
тин, многие из которых ранее входили в состав знаменитой га-
лереи князя Голицына, распроданной в 1818 году. Сам Мосо-
лов тоже собрал первоклассную коллекцию старинных гра-
вюр, в ней имелось немало редких вещей.
Общение с этими незаурядными людьми сделало Ровин-
ского настоящим коллекционером-подвижником.
Желая углубить свои познания в отечественном графичес-
ком искусстве, Ровинский в 1850 году отправился в Петер-
бург. Он ознакомился с лучшими частными собраниями сто-
лицы. Несколько недель провел в публичной библиотеке, об-
ладавшей великолепной подборкой старинных русских
гравюр.
Последующие годы Ровинский с редкостным упорством
работал над своим первым научным трудом — «История рус-
ских школ иконописания до конца XVII века». Книга вышла
из печати в 1856 году. Интерес публики к этой работе был на-
столько велик, что уже через несколько лет «История русских
253 <^D
школ иконописания» стоила на антикварном рынке 25 рублей
(при номинале в три рубля). Забегая вперед, скажем, что в
1903 году сочинение Ровинского переиздали. Естественно,
стоимость первого издания у антикваров понизилась до
10 рублей. Но все равно книга продолжала оставаться трудно-
находимой.
Параллельно Ровинский работал над другой монографией,
посвященной русским граверам на металле и дереве. Матери-
алом для нее служили гравюры, собранные видными москов-
скими коллекционерами и самим Ровинским. К этому време-
ни размах его собирательской деятельности достиг внуши-
тельных масштабов: им делались приобретения не только в
Москве, но и в Европе. Например, из Германии, от известного
антиквария Мюллера, он получил редкостный портрет царе-
вны Софьи. Мюллер купил его при распродаже собрания Бо-
деля Нинхюйса. С Ровинского он запросил по незнанию
120 флоринов. На самом же деле стоимость гравюры была в
несколько раз выше.
Чтобы показать, какая это редкость, совершим небольшой
исторический экскурс.
В середине прошлого столетия российский собиратель гра-
вированных картин М. Н. Похвиснев, будучи в Берлине, обна-
ружил в лавочке тамошнего антиквария Штаргарта старин-
ную гравюру, изображавшую молодого человека в царском об-
лачении. Подпись на немецком языке, сделанная, как видно,
самим антикварием, гласила: «Один неизвестный русский
царь». За анонимный портрет Похвиснев заплатил полтора та-
лера. Каково же было его ликование, когда по приезде в отече-
ство он выяснил, что приобрел редкость из редкостей — порт-
рет правительницы Софьи.
Следует сказать, что прижизненных изображений Софьи
совсем немного. Наиболее известное из них — сделанное
Л. Тарасевичем. При Петре I, старательно искоренявшем са-
мую память о Софье, почти все гравюры Тарасевича были
уничтожены, осталась только одна, да и та погибла в 1777 го-
ду. Правда, перед этим с нее успел снять копию А. Афанасьев,
а с афанасьевской работы — амстердамский гравер Блотелинг.
Однако и «блотелингские портреты» Софьи — большая
редкость, их сохранилось всего три. Один был у Лобанова-
Ростовского (он обошелся собирателю в тысячу рублей и поз-
же поступил в отдел гравюр публичной библиотеки), другой —
у Похвиснева (когда берлинский антикварий Штаргарт узнал,
Qb? 254 <40
Проповедник из Орингена.
Экслибрис работы Лукаса Кранаха (XVI в.)
что Похвиснев продал портрет Софьи Д. И. Толстому за пять-
сот рублей, то от огорчения заболел и вскоре умер), третий —
у Ровинского.
Но обратимся к собирательской и научной деятельности
Ровинского.
В 1857 году он завершил свой второй исследовательский
труд <0 русском гравировании на металле и на дереве с
1564 г.». Монографию рассмотрело Археологическое общест-
во и нашло ее неудовлетворительной. В следующем году не-
сколько исправленное сочинение Ровинский представил в
Академию наук.
Рецензентом выступил В. В. Стасов. Он дал резко отрица-
тельный отзыв, посчитав, что автор использовал далеко не все
материалы, имевшиеся по данной теме.
Ровинский счел упрек справедливым. В своей книге он ос-
новывался, главным образом, на работах, находившихся в
Москве. Петербургские коллекции отечественных гравюр ему
255
были мало известны. Началась обстоятельная доработка руко-
писи, длившаяся семь лет. Лишь в 1864 году, посчитав свой
труд завершенным, Ровинский вновь направил рукопись в
Академию наук.
Как и в первый раз, рецензентом выступил В. В. Стасов. Но
теперь его отзыв был совсем другим. По рекомендации Стасо-
ва работа Ровинского была выдвинута на соискание Уваров-
ской премии. Члены комиссии по Уваровским премиям под-
держали ходатайство. Большая премия была присуждена
Д. А. Ровинскому. Это означало, что труд его будет напечатан
за счет мецената. В 1870 году на книжных прилавках появил-
ся весьма внушительный по объему том — «Русские граверы и
их произведения».
Эта монография, сама по себе необычайно ценная и инте-
ресная, послужила для Ровинского как бы подходом к его
главным исследовательским трудам: «Материалы для русской
иконографии», «Подробный словарь русских гравированных
портретов», «Подробный словарь русских граверов XVI—
XIX веков».
Медленно и очень непросто рождалась «летопись отечест-
венной истории в лицах» — «Материалы для русской иконогра-
фии». В качестве подхода к разрешению этой сложной задачи
Ровинский в 1882 году выпустил в свет альбом «Достоверные
портреты московских государей Ивана III, Василия Ивановича
и Ивана IV Грозного и посольства их времен». Прекрасно
оформленная книга содержала 47 изображений, которые были
прикреплены к листам коричневого цвета. Подобное изящество
издания воспринималось как неслыханное новшество.
«Достоверные портреты» вобрали в себя лишь малую часть
того иллюстративного материала, что скопился у Ровинского.
Поэтому он решил продолжить издание и выпустить целую
серию альбомов с изображениями русских деятелей, от Смут-
ного времени (начало XVII века) и до эпохи Петра Великого.
Число подготовленных гравированных портретов было огром-
но, на издание нескольких выпусков-частей. Однако в каждой
из частей имелись досадные пробелы, которые задерживали
сдачу рукописи в печать. Возникло опасение, что повторится
«бекетовская история». (Известный московский издатель
П. П. Бекетов, желая выпустить полное «Собрание портретов
россиян», с года на год откладывал его печатание из-за некото-
рой неполноты, а потом, после смерти издателя, почти все на-
ходившиеся у него гравировальные доски пропали.)
256 <^D
Под непрестанным давлением любителей гравированных
картин Д.А. Ровинский в 1884 году приступил к изданию
«Материалов для русской иконографии» в виде отдельных
выпусков. Каждый из выпусков (всего за семилетие их вышло
двенадцать) включал сорок рисунков. В первый вошел редко-
стный портрет царевны Софьи, гравированный Афанасьевым
с оригинала Тарасевича.
Тираж «Материалов» был невелик — 125 экземпляров. От-
сюда очень высокая цена: двадцать рублей за выпуск. Особен-
но ощутимо это было при покупке полного комплекта, когда
приходилось выплачивать сразу 240 рублей. Несмотря на та-
кую высокую стоимость, полные комплекты «Материалов»
исчезли из продажи уже в 90-е годы. Правда, еще некоторое
время они продолжали встречаться у букинистов. А там не
стало их и в антикварной торговле.
Постепенно стала расти и стоимость самого издания. В
1909 году Никольский букинист Шибанов назначил за пол-
ную подборку «Материалов» 750 рублей. Кое-кто из собира-
телей посчитал, что он крепко ошибся с назначением цены и
принужден будет вскоре пойти на попятную. Но книга была
куплена. Тогда скептики стали говорить, что данный случай
не может служить критерием, поскольку проданный Шиба-
новым экземпляр «Материалов» принадлежал П.А. Ефремо-
ву, который от себя добавил в книгу сорок редкостных порт-
ретов.
В октябре 1911 года московский букинист И.М. Фадеев
выпустил свой 35-й каталог, в котором объявил о продаже це-
лой коллекции изданий Ровинского, в том числе и «Материа-
лов для русской иконографии». За последнюю книгу он запро-
сил 1200 рублей!
Коллекционеров охватила паника.
— Да за «Ровинского» никогда столько не платили! — воз-
мущались они.
Миротворцем выступил известный московский собира-
тель Д.В. Ульянинский.
— За распродажей почти всех изданий Ровинского, — вес-
ко заметил он, — цены на них чрезвычайно возросли и возрас-
тут, без сомнения, еще больше, так как интерес и потребность
в них будут существовать всегда, а свободных экземпляров на
антикварном рынке будет появляться все меньше и реже. Но-
вых же изданий ожидать нельзя из-за громадных издержек, на
которые никто, конечно, не рискнет!
257 <^D
Еще большую значимость для истории живописи имеет
другой исследовательский труд Ровинского — «Подробный
словарь русских гравированных портретов», печатавшийся на
протяжении четырех лет, с 1886-го по 1889-й (по одному тому
в год). «Словарь» содержал описание около десяти тысяч пор-
третов, в качестве справочного материала к тексту приложены
700 фототипий с них. Выполнены они были, правда, в малом
формате, но тем не менее отличались большой точностью и
изяществом. Каждое историческое лицо, запечатленное на
гравюрах, имело краткую характеристику.
Уже через пять лет «Подробный словарь русских гравиро-
ванных портретов» сделался непременной дезидератой отече-
ственных собирателей. Видный московский любитель грави-
рованных картин И. М. Остроглазов следующим образом оха-
рактеризовал деятельность ученого-собирателя: «В эту
темную область под названием печатных картинок, портре-
тов, — писал он, — Д. А. Ровинский первый пролил свет: до не-
го все это было, как говорится, «темна вода во облацех». Он
первый разобрал эту громадину, до него совершенно неизвест-
ную, эту подавляющую своим числом массу портретов, карти-
нок: описал их, измерил, разобрал, привел их в должный поря-
док, указал каждого портрета художественное и историческое
значение, определил степень редкости и ценности каждого
гравированного листа, которому прежде не придавалось ника-
кого значения. Словом, из ничего создал стройную систему,
образовал особую область ведения»129.
Научную значимость трудов Ровинского хорошо иллюст-
рирует следующий случай.
В Висбаденском музее в Германии находилась одна редко-
стная средневековая гравюра, имевшая отношение к русской
истории. Она изображала посольство князя Сугорского от ца-
ря Ивана Грозного к германскому императору Максимилиа-
ну II на Регенсбургский сейм в 1576 году. Эту гравюру страст-
но желал заполучить директор публичной библиотеки
М. А. Корф. Однако переговоры с музеем ни к чему не приве-
ли. Тогда на помощь пришел Ровинский. Он предложил в об-
мен на гравюру некоторые из своих сочинений. Дирекция Ви-
сбаденского музея немедленно ответила согласием.
В 1870 году, заняв высокий государственный пост, Д. А. Ро-
винский перебрался в Петербург.
Петербуржцы, на правах столичных жителей несколько
снисходительно относившиеся к москвичам, поначалу про-
258
Русское посольство князя Сугурского к императору
Священной Римской империи Максимилиану II. Фрагмент гравюры (1576)
бовали подшучивать над Ровинским: мол, ему трудновато
будет привыкнуть к динамичному образу жизни северной
столицы.
— А я и здесь себе устрою Москву! — отвечал он.
И устроил.
После нескольких лет скитаний по большим, но неуютным
квартирам Ровинский обосновался на Васильевском острове,
в конце 4-й линии, в скромном домике-особняке, скрытом от
улицы зеленью деревьев. Здесь он прожил до конца своей жиз-
ни, всецело погруженный в изучение поистине огромных кол-
лекций отечественных и западных гравированных картин, в
работу над монографиями. Отдохновением для него было рас-
сматривание офортов Рембрандта, перед искусством которого
Ровинский благоговел. А потом он с новыми силами возвра-
щался к русским гравюрам, доставлявшим ему совсем другую
«нравственную пищу».
В рабочем кабинете Д.А. Ровинского гравюры занимали
259 <^D
три огромных шкафа. В общей сложности их было несколько
десятков тысяч.
С годами Ровинский все чаще стал задумываться о даль-
нейшей судьбе своего собрания. Как распорядиться им? Пе-
чальных примеров имелось предостаточно. Взять хотя бы кол-
лекцию гравюр Г. Н. Геннади, среди которых были настоящие
уникумы. После его смерти все гравюры разлетелись в разные
стороны. А ведь Геннади собирался завещать коллекцию
Москве, да так и не успел. Аналогичная история произошла с
ценным собранием Г. В. Лихачева. Он тоже не успел составить
завещания, и его гравюры рассеялись по белу свету.
Посему Ровинский решил не искушать судьбу. В 1890 году
он завещал коллекцию отечественных гравюр и лубочных кар-
тинок Румянцевскому музею.
В октябре того же 1890 года он принес в дар публичной
библиотеке свое исследование «Полное собрание гравюр Рем-
брандта со всеми разницами в отпечатках. 1000 фототипий без
ретуши». Вместе с рукописью в библиотеку поступили и все
фотографии, сделанные по заказу Ровинского в разных горо-
дах Европы с редчайших рембрандтовских офортов, а также
все эти негативы.
Другой дар поступил в публичную библиотеку уже после
смерти собирателя, последовавшей в 1895 году. Это было ог-
ромное собрание гравированных портретов иностранных дея-
телей. Оно включало сорок тысяч листов!
Как же Ровинскому удалось составить такое поистине фан-
тастическое собрание отечественных и западных гравюр?
Объяснений много. Одно из них состоит в том, что в начале
его собирательской деятельности русские гравированные кар-
тины стоили очень дешево. Лишь под влиянием трудов само-
го Ровинского цена на них стала медленно, но неуклонно по-
вышаться. На аукционах их начали буквально расхватывать.
Появилось много собирателей русских гравюр. Эта перемена
во вкусах не укрылась от европейских антиквариев. На при-
лавках антикварных магазинов в Берлине, Вене, Дрездене,
Лондоне, Париже появились особые папки с надписью
«Rossica». В них находились русские гравюры, по цене мало
чем уступавшие западным.
Расширилась торговля отечественными гравюрами и в
России. В Москве они продавались на Кузнецком мосту у
В. В. Готье. Через его руки прошло обширное собрание гравюр
В. С. Требинова и не менее ценное — петербургского собирате-
17*
260 <^D
ля Н.П. Дурова. Гравюрами торговали антикварии Старой
площади: С.Т. Большаков и П.В. Шибанов. Имелись они и у
мелких книжников на Никольской. Торг гравюрами вел также
букинист, обосновавшийся возле Георгиевского монастыря,
что располагался между Тверской и Большой Дмитровкой.
Еще в 50-е годы прошлого столетия Д. А. Ровинский, тяго-
тевший к уединению, способствующему творческому процес-
су, приобрел в Подмосковье, неподалеку от деревни Давыдов-
ки на реке Сетуни, небольшой участок земли. Тогда же он по-
строил на пустоши, на возвышении, деревянный дом. Здесь, в
окружении необозримых полей и зеленых дубрав, покоится
прах любителя гравированных картин.
11.	КНИЖНЫЙ ПИСАТЕЛЬ
Ранней весной 1873 года на Невском проспекте можно бы-
ло увидеть двух оживленно беседующих мужчин. Многие с
ними почтительно раскланивались. Это и понятно: низенький
и тучный был издатель популярного журнала «Русская стари-
на» Михаил Иванович Семевский, высокий и худой — извест-
ный библиограф и коллекционер Александр Николаевич Не-
устроев.
— В настоящее время, — напористо объяснял Неустроев, —
мой многолетний труд «Хронологическое, историческое и
библиографическое описание русских повременных изданий
и сборников, за время с 1703 по 1802 год» приготовлен к печа-
танию. Однако встретилось препятствие к окончанию работы
из-за неотыскания в известных мне книгохранилищах Петер-
бурга некоторых периодических изданий...
— Каких именно?
— Например, журнала «Городская и деревенская библиоте-
ка», издававшегося в Москве в 1782—1786 годах. Полный его
комплект из собрания Нартова продавался три года назад на
Апраксином дворе, в лавке Червякова, но я припозднился, и
вся подборка уплыла в другие руки...
— Кто издатель «Городской и деревенской библиотеки»?
— Новиков.
Семевский улыбнулся.
— Мне кажется, я могу вам помочь. Многие новиковские
издания имеются у одного собирателя... Впрочем, на всякий
случай составьте список интересующих вас журналов, кото-
рый я помещу у себя...
261
Ровно через месяц после этого разговора в «Русской стари-
не» появилось открытое письмо-обращение Неустроева к оте-
чественным собирателям с просьбой оказать ему всемерное
содействие — доставить на просмотр редкостные журналы
XVIII века или же указать, в чьих библиотеках они находятся.
За содействие обещалось вознаграждение — экземпляр его
«Описания» с дарственной надписью.
Свежий номер «Русской старины» получил и сам Неустро-
ев. Не без удивления он обнаружил в журнальной публикации
под списком разыскиваемых периодических изданий, состояв-
шем из двадцати трех названий, краткое редакционное приме-
чание: «№ 4, 5, 6,8,11,12 и 14, сколько нам известно, находят-
ся в библиотеке М. Н. Лонгинова».
Имя Лонгинова в то время всем было хорошо знакомо. В
крупнейших журналах периодически появлялись его очерки
библиографического характера, посвященные малоизвестным
отечественным книгам. Читались эти очерки с захватываю-
щим интересом, поскольку были написаны эрудированным,
литературно одаренным человеком.
И все же Неустроев далеко не сразу решился на визит к
владельцу редкостных новиковских изданий. Дело в том, что
Лонгинов занимал высокий пост начальника Главного уп-
равления по делам печати, другими словами — Цензурного
комитета. В его руках находились судьбы российской лите-
ратуры.
Однако страхи Неустроева оказались напрасны. Лонгинов
встретил посетителя весьма радушно, поскольку представля-
лась возможность «блеснуть» библиотекой, составлявшей
предмет его тихой гордости.
Широким жестом хозяин дома пригласил гостя в кабинет.
Здесь вдоль стен высились массивные шкафы красного дерева
с бронзовыми украшениями.
— Общее количество книг в моей библиотеке сравнитель-
но невелико, около десяти тысяч томов, — сказал Лонгинов. —
Я собираю только произведения отечественных авторов. Са-
мый большой отдел — полные собрания сочинений в стихах и
прозе. Не забыты даже самые плохие писатели. Образцовые,
начиная от Ломоносова и кончая Гоголем и Аксаковым, пред-
ставлены различными изданиями. Весьма полна коллекция
альманахов и разных сборников... Имеется и довольно полное
собрание русских журналов, в том числе редкостная подборка
сатирических журналов XVIII века. Среди них — едва ли не
262
«Книжный писатель» M.H. Лонгинов
единственный экземпляр «Поденщины» Василия Тузова,
1769 года, полные комплекты «Сионского вестника», «Евро-
пейца», все новиковские издания...
Распахнув дверцы шкафа, извлек увесистый том.
— В своем письме-обращении вы упоминаете про новиков-
ский журнал «Магазин естественной истории, физики, химии
и сведений экономических», выходивший в 1780 году. Вот он!
Неустроев пожелал ознакомиться и с другим редкостным
журналом Новикова — «Утренняя заря».
Лонгинов тонко усмехнулся.
263
— «Утренней зари» никогда не существовало. Новиковым
издавались два других журнала со сходными названиями: «Ут-
ренний свет» и «Вечерняя заря». Оба они выходили в 1781 го-
ду и служили как бы продолжением один другого...
Визит к Лонгинову оказался полезным вдвойне. Неустро-
ев не только ознакомился с ранее неизвестными ему периоди-
ческими журналами Новикова, но и получил весьма ценный
совет: побывать в Румянцевском музее в Москве, куда недав-
но поступило уникальное собрание отечественной периодики
С.Д. Полторацкого.
Естественно, Неустроев немедленно воспользовался этой
рекомендацией. В Пашковом доме, где разместился музей
вместе с библиотекой, он обнаружил все необходимые журна-
лы: масонский «Магазин свободных каменщиков» (1784),
«Детское чтение для сердца и разума» (1785—1789), «Иртыш,
превращающийся в Ипокрену» (Тобольск, 1784—1791).
Очень скоро Неустроевым были сделаны все необходимые
уточнения, и в конце 1874 года рукопись поступила в типогра-
фию. А в начале 1875 года его капитальный труд «Историчес-
кое розыскание о русских повременных изданиях и сборниках
за 1703—1802 гг., в библиографическом и хронологическом
порядке описанных» вышел из печати. Верный своему слову,
благодарный автор подготовил экземпляр книги с дарствен-
ной надписью М. Н. Лонгинову. Но вручить опоздал — Лонги-
нов уже ушел из жизни.
Что же представлял собой человек, книжное собрание ко-
торого включало самые редкие, нигде не находимые отечест-
венные книги и журналы?
«Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона дает
такую справку: «Лонгинов Михаил Николаевич (1823—
1875) — известный библиограф. Отец его был статс-секрета-
рем, заведовавшим учреждениями императрицы Марии
Федоровны. Окончив курс в Санкт-Петербургском универси-
тете, Лонгинов служил при московском военном генерал-гу-
бернаторе, был членом от правительства в тульском губерн-
ском по крестьянским делам присутствии, крапивенским
уездным предводителем дворянства, затем орловским губер-
натором, ас 1871 года — начальником Главного управления
по делам печати. Восьми лет от роду он написал повесть «На-
ездники», которая вышла отдельным изданием в 50 экземпля-
рах (СПб., 1831); несколько стихотворений, писанных в более
зрелом периоде его жизни, были напечатаны в «Современни-
264 <XD
ке» 1850-х годов, под псевдонимом «Скорбный поэт»; ему
принадлежит еще повесть «Широкая натура». В свое время
пользовались известностью его порнографические стихи, рас-
пространенные в списках и изданные в Карлсруэ; это издание
Лонгинов впоследствии скупал и уничтожал. В 1856 и
1857 годах Лонгинов напечал в «Современнике» ряд истори-
ко-литературных и биографических статей и заметок о рус-
ских писателях XVIII—XIX веков под общим заглавием:
«Библиографические заметки»130.
Эти «Библиографические заметки», составившие Лонги-
нову славу «книжного писателя», не утратили своей ценности
до наших дней. Ведь речь в них шла о книгах исключительной
редкости, сохранившихся в единичных экземплярах.
В восьмом номере «Современника» за 1856 год Лонгинов,
например, познакомил читающую публику с «диковинкой»,
неизвестной отечественным библиографам. Эта небольшая
книжечка, отпечатанная в Москве в 1808 году, имела интригу-
ющий заголовок: «Путешествие N.N. в Париж и Лондон, пи-
санное за три дня до путешествия». Кто этот загадочный путе-
шественник? Кто автор шуточного стихотворения? Чтобы от-
ветить на эти вопросы, Лонгинову потребовалось провести
серьезное научное иследование.
Прежде всего он занялся выяснением личности путешест-
венника.
В начале XIX века, как установил Лонгинов, московский
литератор, дядя Александра Сергеевича Пушкина, Василий
Львович Пушкин, создатель сатирической поэмы «Опасный
сосед», совершил турне по Европе. Его «стихотворные впечат-
ления», присылаемые из-за рубежа, регулярно появлялись в
московском журнале «Друг просвещения». Не он ли герой
«Путешествия N.N.»?
Справедливость этой версии подтвердилась. На титуль-
ном листе «Путешествия N.N.» была изображена забавная
сценка: пожилой, уже лысеющий мужчина благоговейно вни-
мает знаменитому трагику Тальма. Не сразу, но все же удалось
расшифровать неизвестного. Им оказался опять-таки
В. Л. Пушкин.
Лонгинов предположил, что автором стихотворения мог
быть И. И. Дмитриев, большой приятель В. Л. Пушкина.
Догадку Лонгинова подтвердил родственник поэта Дмит-
риева, племянник, М.А. Дмитриев. В своих воспоминаниях
«Мелочи из запаса моей памяти» он сообщал: «За несколько
265 <40
дней до отъезда В. Л. Пушкина в чужие края дядя мой, быв-
ший с ним коротко знакомый еще в гвардейской службе, напи-
сал шутливыми стихами его путешествие, которое с согласья
Василия Львовича и с дозволения цензуры было напечатано в
типографии Бекетова под заглавием: «Путешествие N.N. в Па-
риж и Лондон, писанное за три дня до путешествия». К этому
изданию была приложена виньетка, на которой изображен сам
Василий Львович чрезвычайно сходно. Он представлен слу-
шающим Тальму, который дает ему урок в декламации. Эта
книжка у меня есть: она не была в продаже и составляет вели-
чайшую библиографическую редкость»131.
У Лонгинова имелся совершенно исключительный эк-
земпляр «Путешествия N.N. в Париж и Лондон». Он был на-
печатан на бледно-розовой бумаге, с золотым обрезом. По не-
му и была сделана перепечатка стихотворения Дмитриева в
«Современнике».
Долгие годы отечественные библиографы ломали голову
над «дешифровкой» другой редкости: «О греческой антоло-
гии», увидевшей свет в Петербурге в 1820 году.
В изящно составленном предисловии к книжке говори-
лось: «Сию рукопись получили мы из Арзамаса следующим
образом. За несколько лет перед сим жили там два приятеля,
оба любящие страстно литературу. Во время, свободное от хо-
зяйственных занятий, читали они вместе поэтов древних и но-
вых и нередко старались им подражать для собственного на-
слаждения; не для публики, которая их не знала и о коей они
не помышляли. По стечению обстоятельств были они принуж-
дены прекратить дружеские беседы свои: один из них был из-
бран в земские заседатели; другой поступил во внутреннюю
охрану, и бумаги их остались в руках арзамасского трактирщи-
ка, от которого мы оные получили. В том числе находилась
статья, которую мы решились напечатать. Она, конечно, не
может удовлетворить совершенно справедливое требование
знатоков: безделки двух беспечных провинциалов могут ли не
оскорбить невольно утонченный вкус столицы? Впрочем, пе-
редаем мы их на общий суд без дальнейших объяснений; ста-
тья была подписана так: Ст... и А»132.
Кто скрывался за этими лаконичными псевдонимами? Су-
дя по блеску стихотворных переводов, это были даровитые ли-
тераторы. Не принесла разгадки и заметка в журнале «Сын
Отечества» за 1820 год: «Узнав через №11 вашего журнала о
несчастном положении семейства фон Б., препровождаю к вам
266 <XO
при сем 40 экземпляров книжки под заглавием «О греческой
антологии», покорно вас прося пустить оные в продажу в
пользу сего бедного семейства. Всех экземпляров напечатано
было 70, и сие издание не продавалось»133.
От себя редактор «Сына Отечества» добавил: «В самое то
время, когда принесли сии книги, случившиеся в типографии
моей двое неизвестных купили два экземпляра и заплатили за
оные двадцать рублей. Остальные препровождены мною в
книжные лавки Сленина, Плавилыцикова и Сен-Флорана, где
можно получить оные по 5 р.»134.
Лонгинов, давно интересовавшийся деятельностью лите-
ратурного кружка «Арзамас», сумел расшифровать загадоч-
ные псевдонимы: «А» значило «Ахилл», таково было прозви-
ще поэта К.Н. Батюшкова; «Ст.» — «Старушка», так звали
«арзамасцы» С. С. Уварова, впоследствии министра народного
просвещения.
Авторство Батюшкова подтверждается письмом И. И. Дми-
триева, отправленным в 1820 году А. И. Тургеневу: «Искренне
благодарю вас за присылку прекраснейшего перевода из «Ан-
тологии». Это совершенство русской версификации: какая
гибкость, мягкость, нежность и чистота! Словом, Батюшков
владеет языком по произволу. Искренне уважаю талант его»135.
Хочется привести одно из прелестных стихотворений Ба-
тюшкова, помещенных в книжке «О греческой антологии»:
Явор к прохожему.
Смотрите, виноград кругом меня как вьется!
Как любит мой полуистлевший пень!
Я некогда ему давал отрадну тень;
Завял, но виноград со мной не расстается.
Зевеса умоли,
Прохожий, если ты для дружества способен,
Чтоб друг твой моему был некогда подобен
И пепел твой любил, оставшись на земли.
Остается только добавить, что Лонгинов являлся облада-
телем редкостного томика «О греческой антологии».
Библиофильская страсть еще более разгорелась в Лонги-
нове в Москве, куда он перебрался в 1854 году, заняв место чи-
новника по особым поручениям при военном генерал-губерна-
торе. Должность была необременительная. Почти весь день
Лонгинов был предоставлен самому себе. Утренние часы, по
заведенной привычке, он посвящал чтению. Рыться в старых
журналах приятно немногим. Лонгинов был исключением.
267 чйО
Долг библиографа он видел в том, чтобы извлекать из забве-
ния все хорошее, что заключалось в старинных изданиях. Уси-
лия его были вознаграждены. В журнале «Соревнователь про-
свещения и благотворения» за 1819 год он обнаружил неизве-
стное стихотворение Пушкина «На лире скромной,
благородной». В 1856 году Лонгинов воспроизвел его в «Со-
временнике».
Дневные часы Лонгиновым посвящались обходу книжных
лавок. В Москве их было несколько десятков. Лавки, торго-
вавшие иностранными книгами, помещались на Кузнецком
мосту. Отечественные издания в основном продавались на Ни-
кольской, у церкви Владимирской Божией Матери, стоявшей
в самом конце улицы, там, где теперь зеленый сквер. Подер-
жанные книги можно было также приобрести на Ильинской
площади. В воскресные же дни московские книголюбы уст-
ремлялись на Смоленский и Сухаревский рынки, куда выно-
сили книжный товар все антикварии.
В один из воскресных торгов на Смоленской площади
Лонгинову попался двухтомник переводного французского
романа «Заблуждения от любви, или Письма от Фанелии и
Мильфорта». Книжка была отпечатана в 1790 году в вольной
типографии в Тамбове. Переводчиком выступила светская да-
ма, княгиня Голицына. Лонгинова прельстило посвящение,
выдержанное в «старинном штиле»: «Любезный друг! Увидя
друга своего издателем сей книги, не удивляйся тому; ибо вы-
пустить в свет сей слабый мой перевод дерзнулся не с намере-
нием тщеславия или желания угодить тому же самому свету;
но побудительною сего причиною было то, что я уверена,
сколь для тебя лестно бывает, когда я занимаюсь чем-нибудь
полезным и к просвещению ведущим»136.
В какой-то миг Лонгинов решил составить коллекцию
книг, выпущенных вольными типографиями. Он купил не-
сколько редких изданий типографии поэта Струйского, нахо-
дившейся в его имении Рузаевка в Пензенской губернии. И
вот тут ему встретилась небольшая книжечка с туманным за-
головком «Соборное послание святого апостола Иакова, с тол-
кованиями и примечаниями относительно ко внутренней жиз-
ни». Место и год издания не были обозначены. Не без труда
Лонгинову удалось установить, что книжечка вышла из тай-
ной масонской типографии, существовавшей в 80-е годы
XVIII столетия в Москве. Разузнал он, и где располагалась ти-
пография: в переулке на Мясницкой, неподалеку от колоколь-
268 <XD
Издательский знак Н.И. Новикова
ни, называемой «башней Меншикова». Однако оставалось
тайной, кто заведовал этой типографией.
У одного букиниста, что торговал на Смоленском рынке,
Лонгинов приобрел старинный журнал — «Магазин свободно-
каменщический», содержавший в себе речи, говоренные в со-
браниях масонов, письма, разговоры и другие разные краткие
писания стихами и прозою. На титуле указывалось, что жур-
нал выходил в Москве в 1784 году и печатался в типографии
И. Лопухина. «Магазин свободно-каменщический», как уста-
новил Лонгинов, издавался в количестве 600 экземпляров и в
продажу не поступал. Он распространялся среди масонов на
их собраниях. Из-за гонений на масонов третья часть журнала
не была допечатана. Уцелело совсем малое число его экземп-
ляров. Со всей справедливостью Лонгинов причислил журнал
к библиографическим редкостям.
Имя Лопухина стало первой зацепкой. От него ниточка по-
тянулась к типографщику-просветителю Н.И. Новикову, вы-
пустившему в свет немало масонских книг. А там выплыло
еще одно имя — профессора Московского университета
Шварца.
269 <XO
Собранный Лонгиновым материал лег в основу серьезной
исследовательской статьи «Новиков и Шварц». Она появи-
лась в 1857 году в «Современнике». Публикация завершилась
обращением к читателям, содержавшим просьбу высылать ав-
тору все сведения о Новикове по адресу: Москва, Скатертный
переулок, дом Рясовского, № 253.
Увлеченность Лонгинова Новиковым была столь велика,
что он, не ограничиваясь розыском масонских книг, совершил
поездку в подмосковное имение Новикова. «До Тихвинско-
го, — вспоминал впоследствии Лонгинов это путешествие, —
восемнадцать верст (от тракта Москва—Коломна). Версты три
за выселками увидел столб с надписью: «В село Авдотьино».
Оно лежит в Бронницком уезде, на самой его границе, которую
в этом месте составляет река Северка, остающаяся с горы поч-
ти незаметною по причине крутого своего берега и множества
расположенных на нем жилищ. Я приехал к околице Авдотьи-
на мимо задов крестьянских дворов. Повернувши направо че-
рез околицу, я поехал мимо каменных, белых крестьянских до-
мов и, проехав ряд их, напротив которого по левой стороне на-
ходятся огороды и фруктовый сад, поворотил опять налево по
проспекту, ведущему к дому. Правее увидел я большой, камен-
ный скотный двор и наконец, взявши опять налево, мимо ка-
менного большого флигеля, подъехал с северной стороны к
главному подъезду дома, в котором когда-то жил Новиков.
Через залу и гостиную вошел я в комнату с желтыми стена-
ми, в два окна.
— Тут были кабинет и спальня Николая Ивановича, — ска-
зал мне Иван Алексеевич (камердинер, 66 лет). — На этом са-
мом месте, где вы сидите, скончался он на моих руках в
1818 году 31 июля, в 4 часа утра. Тут по стене против окон сто-
ял диван, на котором он почивал, а в головах его бюро с кипа-
ми бумаг и склянками лекарств, которыми он лечил крестьян.
За кабинетом вот эта угловая, зеленая комната была его биб-
лиотекой»137.
Итогом долголетних научных разысканий Лонгинова ста-
ла книга «Новиков и московские мартинисты», отпечатанная
в Москве в 1867 году. Тираж ее был невелик даже для своего
времени — всего восемьдесят экземпляров. Неудивительно,
что книжка очень скоро разошлась и на антикварном рынке
сделалась труднонаходимой. Еще через четверть века лонги-
новское сочинение и вовсе сделалось библиографической ред-
костью. У букинистов оно стоило втрое выше против номина-
С^> 270
МАГАЗИНЪ
СВОБОДНО-КАМЕНЫЦИЧЕСКОЙ,
СОДЕРЖАНИЙ ВЪ СЕВ®:
РЪчи, говоренная вЪ собран1яхЪ9 п£сни>
письма, разговоры и друпя разная
краткая писангя, стихами и
прозою ;
ВЬ 7 шомахЪ, а каждый пгомЪ
вЪ з часптяхЪ состояний*
ТомЪ I. Часть I,
МОСКВА,
ВЬ Типографы И. Лопухина, сЪуказнаго дозволены
П84*
Титульный лист масонского альманаха
271
Русский просветитель и издатель Н.И. Новиков (1744—1818)
ла. Московский антикварий П. П. Шибанов в своем каталоге
№ XXXIV (1890) сделал следующую аннотацию к сочинению
Лонгинова «Новиков и московские мартинисты»: «Это един-
ственное и самое подробное исследование о масонских ложах
в России и о Новикове с его обширной издательской деятель-
ностью и с полным библиографическим перечнем масонских
изданий. Издание давно распродано».
Не менее высоко у книголюбов ценились лонгиновские
очерки, появившиеся в середине 50-х годов в «Современнике»
под общим названием «Библиографические записки». Всего
им было написано 53 очерка. У известного библиографа
Н. В. Губерти имелся их полный комплект, взятый в кожаный
Ofc, 272
переплет. Губерти сам пронумеровал страницы и сделал к
сборнику рукописное оглавление. В 1896 году книжка пере-
шла к московскому собирателю Д. В. Ульянинскому, который
ею очень дорожил.
Общий объем литературной продукции «книжного писате-
ля» весьма внушителен и достигает ста печатных листов.
Трудно найти российский журнал того времени, где бы Лонги-
нов не помещал своих трудов. В 1915 году была предпринята
попытка издать Полное собрание сочинений М. Н. Лонгинова.
Но вышел всего один том.
Это издание возбудило интерес не только к литературному
наследию Лонгинова, но и к его библиотеке. Оказалось, что ог-
ромное собрание книг, принадлежащих «книжному писате-
лю», находится в его имении в сельце Ивановском, что распо-
ложено в Клинском уезде, под Москвой.
Библиотека Лонгинова, насчитывавшая около семнадцати
тысяч томов, размещалась в особой пристройке к дому. Книги
стояли в массивных шкафах красного дерева, с бронзовыми
украшениями. Здесь же на стене был и портрет самого библио-
графа и библиофила.
В 1916 году дочь Лонгинова подарила отцовскую библио-
теку Пушкинскому Дому в Петрограде. Но тогда книги пере-
везти не удалось. Лишь после революции они перекочевали на
берега Невы вместе со шкафами красного дерева. Так что кни-
ги «книжного писателя» теперь в надежном месте.
12.	ШКАФЧИК КРАСНОГО ДЕРЕВА
Летом 1900 года молодой петербургский библиограф
К.Н. Михайлов собирался в Москву, чтобы ознакомиться с
книжными богатствами Румянцевского музея и наиболее ин-
тересными частными книгохранилищами. Неожиданно его
вызвало к себе одно влиятельное лицо. Михайлов получил се-
кретное задание: прозондировать почву относительно приоб-
ретения библиотеки П. А. Ефремова.
Петра Александровича Ефремова знала вся читающая Рос-
сия. Под его редакцией выходили собрания сочинений многих
писателей-классиков: К. Ф. Рылеева, М. Ю. Лермонтова,
В. А. Жуковского, А. С. Пушкина. Во всех крупнейших журна-
лах — «Современнике», «Русском архиве», «Русской стари-
не» — появлялись его библиографические заметки, обращен-
ные к отечественным книжным редкостям. Зачастую эти очер-
273
Собиратель П.А. Ефремов (1830—1907)
ки зижделись на материалах его огромной, поистине уникаль-
ной библиотеки. По некоторым сведениям, в ней содержалось
до тридцати тысяч томов.
В 1893 году Ефремов вышел в отставку с поста директора
Государственного банка в Петербурге и перебрался на «покой»
в Москву, где обосновался на Остоженке в Савеловом переул-
ке в родительском доме. Своих привычек он не изменил —
весь день занимался литературными трудами.
I fi 1 *7*7*7
274 tfO
В 1900 году Ефремову исполнилось семьдесят лет. Возраст,
что ни говори, солидный. И хотя он был еще бодр и крепок, но
все равно следовало подумать о дальнейшей судьбе библиоте-
ки. Среди коллекционеров распространился слух, будто Ефре-
мов не прочь передать ее в надежные руки. Понятно, это вы-
звало у собирателей живой интерес.
Сразу же по прибытии в Москву Михайлов отправился на
Остоженку.
Старый собиратель приветливо встретил гостя, снабжен-
ного рекомендательными письмами. Стал расспрашивать о
Петербурге, где провел почти тридцать пять лет жизни, начи-
ная с 1859 года, о знакомых коллекционерах-любителях.
Вспомнил и про Апраксин двор, главнейший центр букинис-
тической торговли Петербурга, который посещал дважды в
день: по пути в Государственный банк и на обратном, при воз-
вращении домой. Здесь он приобрел большую часть книг, со-
ставивших украшение его собрания.
Далеко не сразу Михайлов затронул интересующий его
предмет.
— И сколько же это таинственное лицо предлагает за биб-
лиотеку? — хитро прищурился Ефремов.
— Двадцать пять тысяч! — последовал ответ.
— Что ж, сумма внушительная.
— Настолько внушительная, — обрадованно подхватил
Михайлов, — что означенная персона просит дозволения вы-
платить всю сумму не сразу, а в продолжение пяти лет, по пя-
ти тысяч в год.
Ефремов дал понять, что в принципе принимает условия,
но оставляет за собой некоторое время все хорошенько обду-
мать, прежде чем дать ответ.
— А пока, — он поднялся из кресла, — поедемте на Суха-
ревку. Сегодня воскресный день, и там будет вся книжная
Москва.
На Сухаревской площади действительно было полно наро-
ду: и покупателей, и продавцов. По традиции книжники рас-
полагались по правую сторону от башни, напротив странно-
приимного дома Шереметева.
Все сухаревские книжники хорошо знали Ефремова. Еще
издали они первыми раскланивались с ним.
— За чем изволили пожаловать, ваше превосходительство
Петр Александрович?
Ефремов, в черном сюртуке и широкополой шляпе, больше
275 <40
для вида опиравшийся на палку, зорко оглядывал вопрошав-
шего.
— Прохаживаюсь.
— Понятно. Покупать-то вам нечего, все у вас небось уже
есть, Петр Александрович?
— Да нельзя сказать, чтоб уже все, — кой-чего еще недо-
стает!
Букинисты в ответ только вежливо улыбались. Кто-кто, а
они были хорошо наслышаны о знаменитой ефремовской биб-
лиотеке. Некоторые из них даже бывали в Савеловом переулке.
Пока Ефремов беседовал с Сухаревскими антиквариями,
гость из Петербурга двинулся вдоль линии лотков с книгами.
У одного из букинистов ему удалось весьма дешево сторговать
десять томов Вольтера и трехтомник «Писем русского путеше-
ственника» Карамзина.
На обратном пути Ефремов поинтересовался сделанными
приобретениями. Раскрыв томик «Писем», он необычайно
разволновался при виде чернильных пометок на полях книги
и в тексте.
— Да вы знаете, что за редкость заполучили?.. Это же кор-
ректурный экземпляр с личными правками Карамзина. Вся
карамзинская библиотека погибла в 1812 году. Так что вам по-
счастливилось приобрести уникум!..
В библиотеке самого Ефремова подобных уникумов было
множество. Воистину, что ни издание, то перл. Недаром о «еф-
ремовских книгах» шла молва.
В 1892 году петербургскому собирателю В. А. Верещагину
посчастливилось приобрести дотоле неизвестное коллекцио-
нерам иллюстрированное издание — «Театральный альбом»,
1842 года. Об этой необычной находке даже появилось сооб-
щение в одном из библиографических журналов. Кое-кто из
столичных библиографов попробовал возбудить у Ефремова
зависть к удачливому книголюбу. «Диверсия» не удалась. В
ответ он извлек «Театральный альбом», да не простой экземп-
ляр, а с двойным комплектом рисунков: один — черно-белый,
другой — выполненный в цвете.
Помимо редкостей, представлявших интерес только для
коллекционеров, у Ефремова имелись издания, являвшие со-
бой огромную историческую и научную ценность. Например,
«Письмо к другу, жительствующему в Тобольске» А.Н. Ради-
щева. Это небольшое сочинение было отпечатано Радищевым
приблизительно в 1789 году в собственной типографии как
276 ЧО
пробный оттиск перед изданием «Путешествия из Петербурга
в Москву». В 1871 году «Письмо» воспроизвел на своих стра-
ницах журнал «Русская старина» по единственному экземпля-
ру из ефремовской библиотеки.
Особо редкие книги, сохранившиеся в единичных экземп-
лярах, находились в старинном шкафчике красного дерева.
В родительском доме в Савеловом переулке шкафчик по-
мещался в большой «зале», в простенке между окон. По обе
стороны от него громоздились открытые стеллажи с книгами,
напротив, на стеллажах во всю стену, стояли роскошные изда-
ния большого формата.
Шкафчик красного дерева стал заполняться раритетами
еще на заре собирательства Ефремова. Почин положил не-
большой томик — XXXIV часть журнала «Телескоп», издавав-
шегося в 1831—1836 годах профессором Московского универ-
ситета Н. И. Надеждиным. За помещенную в этой части ста-
тью П.Я. Чаадаева «Философические письма к г-же ***», в
которой власти усмотрели нападки «на начала, составляющие
основу бытия Русского государства», журнал был закрыт. Ре-
прессиям подверглись редактор «Телескопа» Надеждин — его
сослали в Усть-Сысольск — и сочинитель злокозненной ста-
тьи Чаадаев — он подвергся домашнему аресту и унизительно-
му медицинскому освидетельствованию.
Однако власти предержащие не ограничились этими мера-
ми. Во избежание нежелательного распространения крамоль-
ной статьи полицейские чины совершили обход домов, чтобы
изъять у подписчиков запрещенную XXXIV часть «Телеско-
па». Блюстители порядка проявили такое рвение, что уцелело
всего несколько экземпляров этого номера журнала. Экземп-
ляр, находившийся у Ефремова, представлял двойную цен-
ность. На титуле его имелась надпись, указывавшая на при-
надлежность книжки В. Г. Белинскому. В 1837 году великий
критик жил у Ефремовых и, видимо, при переезде в Петербург
оставил книгу в подарок.
Вскоре возле запрещенной XXXIV части «Телескопа»
встала другая отечественная редкость — «Думы» Рылеева. Эта
небольшая книжечка стихотворений была отпечатана в Моск-
ве в начале 1825 года, за несколько месяцев до событий на Се-
натской площади в Петербурге, активным участником кото-
рых был поэт. Рылеевские «Думы» Ефремов приобрел на Ни-
кольской в лавочке известного московского букиниста
И. Г. Кольчугина.
О» 277 МО
Здесь же он купил гонимые при Екатерине II мистические
масонские издания, в том числе особо почитаемое — «Духов-
ный рыцарь, или Ищущий премудрости».
Невероятную редкость представлял собой роман «Грациан
придворный человек», 1741 года. На антикварном рынке дру-
гие его издания встречались часто, а вот это — почти никогда.
На титульном листе «Грациана» 1741 года были означены име-
на правительницы Анны Леопольдовны и императора Иоанна
Антоновича. По приказу императрицы Елизаветы Петровны,
которой были ненавистны эти имена, «Грациан придворный
человек» в издании 1741 года подвергся уничтожению.
В шкафчике красного дерева сберегались раритеты и по-
следнего времени. Пожалуй, ни у одного из отечественных со-
бирателей не имелось редкостной брошюрки «Обзор социаль-
но-революционного движения в России» (СПб., 1880). Это ис-
следование, предназначенное только для служебного
пользования, вышло всего в пятидесяти экземплярах. Во время
печатания «Обзора» в типографии постоянно дежурил пред-
ставитель охранного отделения; гранки с набором тщательно
запирались, а по мере готовности текста сейчас же рассыпались.
Наиглавнейшей достопримечательностью шкафчика было
радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву» в изда-
нии 1872 года, еще более редкое, чем знаменитое «Путешест-
вие» 1790 года. Тогда от гнева Екатерины II убереглось немно-
гим более пятидесяти экземпляров книги. В последующие го-
ды это малое число значительно сократилось. Гонения на
Радищева при Николае I не только не ослабели, а, наоборот,
усилились. Самое имя автора «Путешествия» сделалось за-
претным. Когда Пушкин захотел поместить в «Современни-
ке» свою статью «Александр Радищев», его сердито одернули.
Неудивительно, что второе издание «Путешествия из Пе-
тербурга в Москву» появилось далеко за пределами России —
в Англии. Книгу отпечатал А. И. Герцен. Как и все герценов-
ские издания, в России оно было объявлено вне закона и за-
прещено к распространению.
С приходом к власти Александра II сын автора «Путешест-
вия» П. А. Радищев возбудил ходатайство о позволении издать
сочинение отца, на что последовал категорический отказ.
И вдруг случилось вроде бы невероятное. В 1867 году пе-
тербургский книготорговец Н. А. Шигин отпечатал запрещен-
ную книгу, которая вскоре появилась в продаже. Собиратели
недоумевали, всполошился и цензурный комитет. Тираж под-
278 veD
вергся аресту. Однако ознакомившись с шигинским вариан-
том «Путешествия», цензура осталась довольной: все «ост-
рые» места из крамольной книги были удалены.
Этот случай показал, что подобным образом можно обез-
вредить самую «страшную книгу». В марте 1868 года последо-
вало объявление о разрешении печатать сочинение Радищева,
правда, на весьма туманном условии: чтобы «новые издания
сего сочинения подлежали общим правилам действующих
узаконений о печати».
Ефремов поспешил воспользоваться сложившейся ситуа-
цией. Он стал готовить к печати двухтомник произведений
А.Н. Радищева. Его благополучно набрали. За корректурой
книги Ефремова и застал М. Н. Лонгинов, большой знаток оте-
чественной литературы.
— И охота вам, Петр Александрович, издавать такую книж-
ку? — несколько брезгливо протянул он. — Крепостного права
теперь нет, и вообще она не имеет никакого отношения к со-
временной жизни.
— Я думаю иначе, — живо возразил Ефремов. — В книге Ра-
дищева есть моменты, не потерявшие своего значения и в на-
ши дни. Боюсь только, как бы цензура не заставила их выбро-
сить!
Через несколько дней стало известно о назначении Лонги-
нова начальником Главного управления по делам печати, как
именовалось цензурное ведомство. Знакомый Ефремова, при-
несший эту весть, с воодушевлением воскликнул:
— Теперь, Петр Александрович, ваше издание непременно
увидит свет!
— Боюсь, что не только свет, но и дым! — многозначитель-
но откликнулся Ефремов.
К сожалению, он оказался провидцем.
В апреле 1872 года ефремовское издание «Путешествия из
Петербурга в Москву» подверглось аресту. Дело дошло до
Комитета Министров, который вынес драконовское постанов-
ление: книгу уничтожить «на картонной фабрике посредством
обращения в массу».
Грозный приказ, однако, не был выполнен до конца. Около
двух десятков экземпляров ефремовского «Радищева» все же
уцелело. Спас их петербургский «холодный букинист» Семен
Андреев, по прозвищу Гумбольдт. Вместе с чиновниками Глав-
ного управления по делам печати он явился в типографию и,
делая вид, будто помогает им в работе, унес пачку книг.
279 <^D
Экземпляр «Радищева» 1872 года, находившийся у
П. А. Ефремова, был особенный. Он содержал почти все печат-
ные материалы о Радищеве, а также некоторые рукописные
документы, относящиеся к истории этого издания. Долгие го-
ды им владел московский собиратель Л. Э. Бухгейм, от которо-
го он перешел к известному коллекционеру нашего времени
Н.П. Смирнову-Сокольскому.
Знаменитый шкафчик красного дерева, естественно, содер-
жал всего лишь малую толику книжных богатств Ефремова.
Его библиотека была настолько внушительна, что не помеща-
лась в обширном особняке в Савеловом переулке. Под кни-
ги— это были главным образом периодические издания —
пришлось занять даже каменный сарайчик во дворе.
Упоминая о редкостях библиотеки Ефремова, нельзя не
сказать про конволюты — сборники, составленные самим со-
бирателем из мелких книг и брошюр. К жизни они были вы-
званы следующим.
Крупнейший знаток отечественной литературы, Ефремов,
как уже говорилось, часто выступал редактором многотомных
собраний сочинений писателей-классиков. Подготавливая их
к печати, он проявлял величайшую требовательность к тексту.
Каждая строка им скрупулезно выверялась по лучшим публи-
кациям прежних лет и авторским рукописям. Привлекался и
дополнительный фактологический материал. Только в ходе ре-
дактирования нескольких собраний сочинений А. С. Пушкина
у Ефремова скопилось столько разнообразных документов:
редчайших прижизненных изданий поэта, малоизвестных ис-
следований и критических разборов его творчества, иллюстра-
ций к различным произведениям, рисунков самого Пушкина,
его портретов, — что они составили двадцать массивных томов.
Подобные сборники документов о В. А. Жуковском состав-
ляли десять томов, об А. С. Грибоедове — пять. Порой ефре-
мовские конволюты достигали чудовищных размеров.
Вот почему за библиотеку Ефремова «влиятельное лицо из
Петербурга» готово было выложить двадцать пять тысяч рублей.
Однако сам Ефремов вовсе не хотел, чтобы его книгами за-
владел какой-нибудь библиофил-нувориш.
Каковы были истинные планы собирателя, показало буду-
щее.
Уходя из жизни, это было уже в Петербурге, куда Ефремов
перебрался в 1901 году, он сделал сенсационное распоряже-
ние — велел пустить все книги в открытую продажу. Так Ефре-
280
мов хотел поддержать оскудевающий антикварный рынок, по-
дарить собирателям новых поколений радость встречи с ред-
костями прошлого.
В 1908 году библиотеку П. А. Ефремова купил невский ан-
тикварий А. Фельтен, выложивший за нее, по некоторым све-
дениям, 150 тысяч рублей. Дальнейшая судьба «ефремовских
книг» складывалась непросто. Обремененный долгами из-за
строительства дома, Фельтен предложил их страстному биб-
лиофилу подрядчику Синицыну.
Это предложение застало Синицына врасплох. Его смуща-
ли и стоимость библиотеки, и наличие в ней множества изда-
ний, которые ему не были нужны. За советом Синицын обра-
тился к известному литейному букинисту В. И. Клочкову.
Клочков, жаждавший заполучить «ефремовские книги»,
прибегнул к хитрости.
— В полном виде библиотека Ефремова вам ни к чему, —
сказал он Синицыну. — Более того, даже вредна: ваше собра-
ние в ней растворится без остатка. Поэтому уступите ее мне. Я,
со своей стороны, передам вам все лучшие издания!
Синицын так и поступил. Однако Клочков не сдержал свое-
го слова. Немало ценных книг он передал другим собирателям,
боясь потерять расположение своих постоянных клиентов.
Некоторая часть «ефремовских книг» тогда же вернулась в
Москву. Никольский букинист П.П. Шибанов, перекупил у
Клочкова более тысячи томов из библиотеки Ефремова. По это-
му случаю он выпустил особый каталог — № 145, 1908 год, —
вызвавший огромный интерес у московских собирателей.
Почти каждая объявленная в каталоге книга содержала
«изюминку»: то редкостное издание, то любопытное замеча-
ние самого собирателя.
Отличился и сам Шибанов, блеснувший искусством со-
ставления каталожных аннотаций. Он буквально воспевал до-
стоинства книг. Вот только некоторые из его завлекательных
комментариев:
«Монферран А. Описание московского большого колоко-
ла. Париж. 1840. На фр. языке. Роскошное издание с посвяще-
нием князю Волконскому на 4 страницах, печатано красками
и золотом, с двенадцатью литографированными рисунками, из
коих девять принадлежат к этому изданию, а три — вложены
П. А. Ефремовым из других изданий; среди последних чрезвы-
чайно редкая литография в красках: «Поднятие царя-колоко-
ла в Москве 23 июня 1836 года»138.
281 ЧО
«Крылов И. а) Басни в 5 частях. СПб., 1815—1816. б) Три
новые басни, читанные в торжественном собрании Имп. пуб-
личной библиотеки. СПб., 1817. Оба издания в современном
кожаном переплете. К первым трем частям приложены: гра-
вированный заглавный лист, фронтиспис, шесть виньет, по
две в каждой, и четыре гравюры. К 4-й части приложен пор-
трет И. Крылова, гравированный Н. Уткиным. На экземпля-
ре сделана пометка рукою П. А. Ефремова: «Редчайшее изда-
ние, не находимое даже в порядочном, а не только в хорошем
139
виде» .
«Ровинский Д. Материалы для русской иконографии: пор-
треты, виды, исторические картинки, костюмы и карикатуры.
12 выпусков; заключают в себе 480 картин и объяснительный
текст. СПб., 1884—1891. Экземпляр с карандашными заметка-
ми П.А. Ефремова, совершенно полный; кроме того, к нему
приложено еще сорок четыре листа портретов и картинок из
собрания П.А. Ефремова»140.
По достоинству книг была и цена. За первое издание Ши-
банов назначил сорок рублей, за второе — семьдесят, за тре-
тье — семьсот пятьдесят!
Эта краткая справка не только показывает уровень цен на
антикварном рынке в начале нынешнего века, но и дает пред-
ставление об истинной ценности «ефремовских книг».
Огромную значимость библиотеки Ефремова для науки
современники прекрасно сознавали и сильно сожалели, что
многие книги из-за «фантазии» собирателя попали в случай-
ные руки. Время подкорректировало решение П.А. Ефремова.
Ныне его книги, совершив долгое путешествие по частным со-
браниям, обрели пристанище в государственных книгохрани-
лищах, где они защищены от всяких случайностей. Здесь им
положено было быть с самого начала.
13.	ВЛАДЫКИ КУЗНЕЦКОГО МОСТА
4 июля 1896 года в «Московских ведомостях» появилось
объявление, взятое в траурную рамку:
«Книжный магазин, бывший В. Готье,
(Ф.И. Тастевен преемник) имеет честь известить,
что, по случаю погребения бывшего владельца
магазина Владимира Владимировича Готье,
магазин 5 июля будет закрыт до 3-х часов»141.
282 <dD
Это краткое сообщение вызвало широкую волну сочувст-
венных откликов. Представительная делегация московских
собирателей-книжников отправилась на Малую Лубянку, где
во французской католической церкви было назначено отпева-
ние. Готье был известен всем книголюбам. На протяжении це-
лого века эта фамилия красовалась на огромной вывеске на са-
мом видном месте фешенебельного Кузнецкого моста.
Первый из Готье — Иван Антонович — появился в России
в 1763 году. Человек сметливый, деловой, с бьющей через край
энергией, он успешно подвизался на коммерческом поприще.
Сначала продавал музыкальные инструменты и специальную
литературу, а потом переключился на строительные подряды.
В частности, на Ильинке он выстроил несколько зданий с тор-
говыми помещениями в нижних этажах и жилыми — в верх-
них.
Под старость фортуна изменила заезжему ловцу счастья.
Готье разорился. Посему его сын, Иван Иванович, принужден
был начинать свою карьеру в скромной должности приказчи-
ка в книжной лавке Франсуа Куртенера, помещавшейся также
на Ильинке. В 1799 году Куртенер перевел свое торговое заве-
дение на Никольскую в дом Шевалдышева, неподалеку от тор-
говых рядов. К этому же времени относится йсенитьба Ивана
Ивановича Готье на старшей дочери Куртенера, шестнадцати-
летней Элизабет.
Через два года Готье повел самостоятельную торговлю, от-
крыв на Тверской, в самом начале улицы, сразу две книжные
лавки — иностранную и российскую. Молодой книготорго-
вец настолько преуспевал, что отважился завести типогра-
фию. К сожалению, компаньоны его — Кряжев и Мей — ока-
зались весьма несведущими людьми в издательском деле. Че-
рез полтора года новоявленные типографщики запутались в
долгах. Чувствуя, что грозит банкротство, сметливый Готье
посчитал за благо поступиться значительной частью своего
достояния, нежели лишиться его всего. Для покрытия нако-
пившихся за ним долговых обязательств он продал россий-
скую лавку, а иностранную поспешил перевести на Большую
Лубянку, считавшуюся центром французской колонии в
Москве.
Еще через год И. И. Готье перебрался на Кузнецкий мост. С
этой улицей оказалась связанной вся последующая деятель-
ность знаменитой династии книжников.
В начале XIX века Кузнецкий мост был совсем не таким,
283 чеО
каким он представляется теперь. В нижней части улицы нахо-
дился реально существовавший мост, переброшенный через
Неглинную, тогда еще не запрятанную в трубу. Мост был ка-
менный, многоарочный. К нему вели высокие подъездные на-
сыпи, по обе стороны которых теснились деревянные и камен-
ные здания.
Поначалу Готье торговал в доме Беккерса, стоявшем почти
на самом берегу Неглинной. В 1806 году он перебрался не-
сколько выше по улице, в дом мадам Гут, торговавшей модны-
ми товарами. В ту пору Готье держал исключительно француз-
ские книги: романы Жанлис, басни Лафонтена, произведения
писателей-классиков Расина, Корнеля, Вольтера. Кстати, спу-
стя три четверти века его внук усердно разыскивал и пере-
правлял все эти книги во Францию, где они почитались релик-
виями и ценились на вес золота.
Почти напротив магазина И. И. Готье, по другую сторону
насыпи, находилась книжная лавка, принадлежавшая П. П. Бе-
кетову, видному типографщику-просветителю. Народу в ней
всегда толпилось много. Как правило, люди уходили, обреме-
ненные покупками. Это навело Готье на мысль возобновить
торговлю российскими книгами.
В 1809 году он стал комиссионером Бекетова. Первым бе-
кетовским изданием, появившимся у Готье, стал шеститомник
«Собрание сочинений и переводов Ипполита Федоровича
Богдановича». Вскоре объем торговли российскими книгами
настолько увеличился, что Готье открыл еще одну лавку, на
сей раз русскую, на Никольской.
Война 1812 года, пожар Москвы, сопровождавшийся гибе-
лью многих книгохранилищ, нанесли Готье ощутимый урон.
На Никольской сгорела его лавка. Но другая, на Кузнецком
мосту, уцелела. Это позволило Готье быстро встать на ноги, бо-
лее того, успешно выдерживать острейшую конкуренцию со
стороны Франсуа Рисса, Августа Семена и Урбена, имевших
крупные торговые заведения на Кузнецком мосту или побли-
зости от него.
В 1832 году И. И. Готье не стало. Некоторое время после
смерти главы фирмы бразды правления держал в своих руках
его старший сын Николай, а затем они перешли к младшему —
Владимиру.
Твердый характер Владимира Ивановича Готье очень ско-
ро почувствовали соседи-книжники. Один за другим они сло-
жили перед ним свое оружие. Сначала это сделал некогда все-
284 <40
сильный Франсуа Рисе, а в 1848 году — Август Семен, пере-
давший ему свою книжную лавку и типографию. Отныне
В. И. Готье сделался владыкой Кузнецкого моста, полновласт-
ным хозяином в торговле иностранными книгами. Объем его
коммерческих оборотов стремительно нарастал. Откликаясь
на запросы читающей публики, он выписывал из-за рубежа
новые и старые произведения европейской литературы, раз-
личные журналы и газеты.
В 1857 году в Россию было ввезено свыше полутора милли-
онов томов иностранных книг. Одним из тех, кто способство-
вал нарастанию этой книжной лавины, был Готье.
Чтобы полнее представить себе диапазон его деятельности,
обратимся к объявлению, помещенному в рекламном отделе
«Путеводителя по Москве» за 1870 год:
В магазине Вл. Ив. Готье,
на Кузнецком мосту, в доме Торлецкого.
Продажа книг французских, английских и немецких.
Библиотека для чтения
французских и английских книг.
Подписка на журналы:
французские, английские, русские и немецкие.
Музыкальный магазин
и абонемент на чтение нот.
В типографии печатаются
книги, журналы, прейскуранты, бланки и проч.142
В середине прошлого века московские книжники в своей
торговой практике редко обращались к каталогам. И без них
книги расходились неплохо. Особенно иноязычные. Ведь поч-
ти в каждом барском доме имелась библиотека, включавшая
сочинения на разных европейских языках.
В 60-е годы Готье пересмотрел свое отношение к каталогам.
В Российской Государственной библиотеке имеется выпущен-
ная им в 1864 году каталожная книжка, в которой перечисле-
ны несколько сот французских изданий и девятнадцать рус-
ских. В книжечке всего тридцать шесть страниц, обложка бе-
лая, бумажная. Выпускались каталоги, надо полагать, в
основном для провинции, с которой магазином Готье поддер-
живалась интенсивная почтовая связь.
Четыре десятилетия простоял В. И. Готье у руля своего тор-
гового корабля. Он ушел из жизни в 1873 году еще сравнитель-
285 <40
Е S Т А Т
LEMPIRE
DE R V S SIE-
GRANDE DVCHE’
DE MOSCOVIE.
Л Г Е С
Cequi s'у efi pafse de pleu memorable
& 7‘ragitjue » pendant le regne de
quatre Empereurs: a ffavoir depute
Гап iS9o. jufques en Гап 1606. en
Septembre.
Par le Capitaine Marc ere t.
ЪЗ»
A PARIS,
Chez IA C QV ES L AN G L O I s, fils,
auMont S. Hilaire, rued’Ecofle,
aux trois Cramillieres.
M. DC. LX1X.
jivec Privilege dn Roy.
Титульный лист книги «Записки капитана Маржерета о состоянии
Российской державы и Великого княжества Московского»
286 <40
но крепким человеком, передав эстафету сыну Владимиру, ко-
торому в ту пору исполнилось тридцать лет.
Случай благоприятствовал Владимиру Владимировичу Го-
тье. Из Лейпцига пришло известие об аукционной распродаже
фирмой Листа и Франке библиотеки видного московского со-
бирателя С. А. Соболевского. Ознакомившись с полученным
каталогом, он незамедлительно выехал в Германию, боясь упу-
стить случай приобрести ценнейшую библиотеку Соболевско-
го, соперничавшую с лучшими книжными собраниями Евро-
пы. Основную часть книг — более двадцати тысяч томов — со-
ставляли произведения иноязычных авторов, меньшую — три
тысячи — российских. Каждая из книг была чем-либо приме-
чательна.
Пожалуй, наибольшую библиографическую ценность
представляло собой первое издание «Записок капитана Мар-
жерета» (Париж, 1607). Автор их — профессиональный сол-
дат-наемник — состоял на русской военной службе в период
Смутного времени. Воспоминания Маржерета — историчес-
кий документ первостепенной важности. «Записками» широ-
ко пользовался Пушкин при работе над трагедией «Борис Го-
дунов». Парижское издание «Записок капитана Маржерета»
1607 года — величайшая редкость. Все сохранившиеся его эк-
земпляры известны наперечет. За редкостную книгу на лейп-
цигском аукционе Готье без колебаний дал наивысшую цену —
девяносто один талер!
Чуть меньше — восемьдесят талеров — Готье заплатил за
другую библиографическую редкость: XXXIX том «Россий-
ского Феатра» (СПб., 1793), содержавший запрещенную при
Екатерине трагедию Княжнина «Вадим Новгородский».
Впоследствии за эту реликвию, высоко чтимую отечественны-
ми собирателями, он запросил 150 рублей (!) и, конечно же,
получил требуемую сумму.
Назовем еще один раритет, возвращенный Готье в Рос-
сию, — «Путешествие в Московию» Мейерберга (1663), содер-
жавшее интересное описание нашего отечества во времена
правления Алексея Михайловича. К книге были приложены
многочисленные рисунки, выполненные художником, нахо-
дившимся в свите Мейерберга.
Рассчитывая на патриотизм российских книголюбов, Готье
по возвращении в Москву назначил за «Путешествие в Мос-
ковию» двадцать семь рублей. Цена очень высокая, если
учесть, что книга была на латинском языке, существенно за-
287 чеО
труднявшем ее понимание. В магазине Готье на Кузнецком
мосту «Мейерберг» пролежал почти двадцать лет. Приобрел
книгу Д. В. Ульянинский, поставивший себе целью собрать все
сочинения, имеющие отношение к истории просвещения в
России.
Удачная коммерческая поездка в Германию убедила Готье
в том, что торговые операции с произведениями российской
печати еще более выгодны, чем с французскими книгами. По-
этому он не особо раздумывал, когда в ноябре 1878 года натк-
нулся на интригующее объявление в одной из московских га-
зет:
Коллекция картин, из нескольких тысяч гравюр и
литографий (виды, портреты и разного содержания),
продаются за ненадобностью. Видеть можно от
11 до 3 часов, в Большом Афанасьевском переулке,
дом Фрич, второй подъезд от Арбата143.
Готье повезло. Наряду с гравюрами продавалась и обшир-
ная библиотека. Так ему удалось завладеть ценной коллекци-
ей московского собирателя В. С. Требинова.
На следующий год Готье приобрел еще более крупное со-
брание книг и гравюр петербургского коллекционера-любите-
ля Н. П. Дурова. Кстати, в этой библиотеке находился другой
экземпляр редкостной XXXIX части «Российского Феатра».
Войдя во вкус, В. В. Готье заломил за книгу вовсе неслыхан-
ную цену — двести пятьдесят рублей. И тем не менее редкость
не залежалась. Ее приобрел П.В. Щапов, составивший пре-
красную подборку сочинений отечественных авторов. Впос-
ледствии «щаповские книги» поступили в библиотеку Мос-
ковского Исторического музея.
Как это ни странно, но Готье считал книжную торговлю как
бы подспорьем, а главным для него был торг музыкальными
инструментами: роялями и пианино как заграничной фабри-
кации, так и российских мастеров. В 70-е годы в газетных объ-
явлениях он так и писал: «В музыкальном и книжном магази-
не Готье-сына».
Отсюда и некоторая экстравагантность при реализации
«книжного товара», попадавшего ему в руки. Когда упакован-
ная в огромные ящики библиотека Дурова прибыла в Москву,
Готье тут же пригласил к себе в магазин всех видных собирате-
лей. Каждый из них получил в свое полное распоряжение по
ящику с позволением выбирать все самое интересное. В ящи-
288
ке, что достался Остроглазову, оказалось радищевское «Путе-
шествие из Петербурга в Москву». Готье, тогда еще недоста-
точно хорошо разбиравшийся в русских изданиях, назначил за
книгу, стоившую в те дни на антикварном рынке очень дорого,
смехотворную цену — всего десять рублей! Эта непроститель-
ная для специалиста промашка получила широкую огласку и
сильно повредила репутации Готье как антиквара.
В начале 80-х годов В. В. Готье очень выгодно приобрел од-
ну за другой несколько крупных библиотек: историка
А. А. Котляревского, шелкового фабриканта П.Я. Рошфора, ан-
тиквария М. М. Зайцевского. Распродавались они уже совсем
по-другому. В каждом случае выпускался каталог. Так, для ино-
странных книг Зайцевского он составил каталог на француз-
ском языке. Русские книги вошли в каталог, не имевший по-
рядкового номера (условно называется восьмым), с нумераци-
ей от 3501 до 4000 (М., 1888). В нем под № 3599 значилась одна
из величайших отечественных книжных редкостей — комедия
«Дон Педро Прокодуранте, или Наказанный бездельник» (М.,
1794). Каталожная цена этого раритета была 40 рублей!
Всего Готье выпустил несколько десятков каталожных
книжек, в которых поименовано более десяти тысяч отечест-
венных изданий. Их полный комплект — изящный томик в на-
рядной «одежке», с рукописным экслибрисом самого В. В. Го-
тье — сберегается в Российской Государственной библиотеке.
Этот томик еще до революции поступил в Румянцевский му-
зей в составе небольшого, но тщательно подобранного книж-
ного собрания «владыки Кузнецкого моста».
Приобретение огромных библиотек — в одной только ду-
ровской насчитывалось более 25 тысяч томов — поставило пе-
ред Готье сложную проблему: как быть с русскими книгами,
буквально заполонившими магазин? Специально для их про-
дажи в 1882 году Готье открыл в Панкратьевском переулке,
близ Сухаревской площади, где по воскресным дням велся
широкий букинистический торг, филиал своего магазина.
Чего греха таить, на свой филиал Готье возлагал немалые
надежды. Однако дело не пошло. Несмотря на обилие товара
(от книг буквально ломились полки), магазин приносил одни
убытки. «В чем дело?» — ломал голову растерянный Готье.
Уже позднее природу этого феномена объяснил П. П. Шиба-
нов. «Антикварное дело — мудреное дело, — писал он. — Для
успешного его ведения недостаточно одного интересного ма-
териала, но должен быть и опытный руководитель, без нали-
Q&? 289
ДО Hl ПЕДРО
П P О К О ДУ РАНТЕ,
или
НАКАЗАННОЙ ВЕЗДАлЬНИКЪ,
к О М Е Д I я,
С0ЧИНЕН1Я
Калдерона. де ла Барка.
Второе И э ла*1е.
С Ъ укдзиаго Дмюлеюя,
МОСКВА,
1794
Титульный лист комедии, написанной Я.П. Чаадаевым
чия которого оно будет нежизненным и обреченным на зами-
рание. Так случилось и с Готье в Панкратьевском переулке.
Наполнив лавку товаром, но не найдя сведущего продавца, он
не мог долго просуществовать и, не имея успеха, должен был
закрыться»144.
Qfcj 290 <40
В 1885 году Готье вновь сосредоточил русские книги в сво-
ем магазине на Кузнецком мосту. Помещений свободных не
было. Поэтому пришлось пожертвовать объемистыми запаса-
ми иностранных иллюстрированных журналов на француз-
ском, английском и немецком языках, накапливавшимися де-
сятилетиями. Распродавались они спешно, по самым низким
ценам.
Когда книги из Панкратьевского были перевезены, Готье
усадил сотрудников за составление общего каталога русских
книг, желая иметь представление о своих книжных богатствах.
Цены на редкие издания обозначал сам Готье, проявляя те-
перь уже глубокое знание антикварных русских книг. Так, за
сборник «Опыты в стихах и прозе» Батюшкова (СПб., 1817),
почти не встречавшийся в продаже, запрашивал три рубля; за
изданный малым тиражом «Реэстр старопечатных славянских
книг, находящихся в библиотеке А. С. Ширяева» (М., 1833) —
пять, за чрезвычайно ценное первое издание «Путешествия к
святым местам» Барского (СПб., 1778) — восемь рублей.
Если теперь Готье и допускал промашки в оценке книг, то
вполне осознанно. Например, он продал очень дешево, всего за
шесть рублей, 11-томный труд Бакмейстера «Русская библио-
тека» (СПб., 1777). В данном случае Готье пошел на поводу у
своих эмоций: он недолюбливал немецкие книги.
Готье не позволял книгам залеживаться на полках и не жа-
лел денег на рекламу. Его объявления появлялись в крупней-
ших журналах Москвы и Петербурга. Рекламировались, есте-
ственно, многотомные дорогостоящие издания. Немало ему
пришлось помучиться, чтобы пристроить «Полное собрание
Российских законов», в 67 томах, с многочисленными черте-
жами, гербами, планами, рисунками. Стоило оно 850 рублей!
В последние годы Готье отказался от издания каталогов,
находя их печатание слишком дорогим. Но тем не менее ката-
логи периодически составлялись. Эти рукописные книжки по-
стоянно находились на прилавке, и каждый желающий мог с
ними ознакомиться. Для внутреннего же потребления велись
два больших сводных каталога. Один из них был подвижный,
на карточках: все книги в нем разделялись по отраслям зна-
ния. Как только поступала какая-нибудь новинка, она тут же
фиксировалась на карточке, а карточка ставилась в определен-
ный отдел-ящик. Какую бы книгу покупатель ни спросил, не-
медленно следовал ответ, есть она или нет. Другой каталог был
«авторский». Все авторы заносились в особую книгу, что очень
291 <dD
облегчало поиски нужного издания. Оба каталога как бы вза-
имно контролировали друг друга.
В 1890 году Готье пошел на некоторую модернизацию
своего дела, учитывая изменившуюся конъюнктуру. Об этом
в конце ноября известила публикация в «Московских ведо-
мостях»:
Книжный магазин Готье
имеет честь уведомить своих почтеннейших покупателей,
что за прекращением музыкальной торговли
им открыто вместо нее специальное отделение
французских и русских антикварных книг,
в котором находится громадный выбор
всякого рода сочинений145.
Готье не только продавал, но и издавал книги. Особый инте-
рес представляют его издания пушкинских произведений: по-
вести «Капитанская дочка» и романа «Евгений Онегин», отпе-
чатанных в 1891 году. Обе книжки предназначались для люби-
телей изящных и иллюстрированных изданий. Оформлялись
они с большой тщательностью, любовью. Рисунки выполнил
академик живописи П. П. Соколов, гравировал их на меди зна-
менитый парижский мастер-гравер А. Ламот. Книги выпусти-
ли малым тиражом, на особо дорогих сортах бумаги: тысячу эк-
земпляров — на веленевой, сто — на японской. Стоили они
очень дорого. Те книжки, что были отпечатаны на веленевой
бумаге, продавались по 8 рублей, на японской — по 25!
В 1895 году здоровье Готье ухудшилось. Однако, превозмо-
гая недуг, он продолжал приходить в магазин. Более того, вы-
ехал даже в Богородский уезд, в Обуховскую слободу, чтобы
ознакомиться с коллекцией гравюр, оставшейся после умер-
шего собирателя-фабриканта В. А. Тюляева. Собрание было
огромное, около десяти тысяч листов. Оно вобрало в себя мно-
гие более мелкие коллекции.
За «тюляевские гравюры», среди которых было немало
редких, даже уникальных, Готье, не раздумывая, выложил две-
надцать тысяч рублей. Он был абсолютно уверен, что с лихвой
вернет затраченное. И не ошибся в своих расчетах. Распрода-
жа коллекции Тюляева собрала на Кузнецкий мост всех вид-
ных московских любителей гравированных картин. Но сам Го-
тье смог присутствовать в магазине лишь в первые дни аукци-
она, а затем слег.
292
Фрагмент к «Капитанской дочке» А.С. Пушкина.
Гравюра по рис. П. Соколова
293
В. В. Готье ушел из жизни 4 июля 1896 года. Несколькими
месяцами ранее, предвидя трагический исход, он передал ма-
газин своему постоянному сотруднику Ф.И. Тастевену. Тасте-
вен, не желая долее искушать судьбу, поспешил избавиться от
русского отдела и все антикварные книги продал П. П. Шиба-
нову. У себя он оставил только иностранные, в основном
французские, книги.
Таков был финал почти вековой деятельности знаменитой
книжной династии Готье — этих признанных владык Кузнец-
кого моста.
14.	СОБИРАТЕЛЬ «ГЕННАДИЕВСКОГО ТОЛКА»
В январе 1818 года московский типографщик Август Се-
мен выпустил любопытную новинку. Отпечатанная им кни-
жечка имела крайне малый тираж и была снабжена двумя ти-
тульными листами. На одном заглавие было означено по-не-
мецки — «Fur Wenige», на другом по-русски — «Для не-
многих». Заказчиком издания выступил известный поэт
В. А. Жуковский. В последующие месяцы вышли еще пять вы-
пусков сборника, содержавшие как оригинальные его произ-
ведения, так и переводы.
В XIX веке сочинения Жуковского издавались множество
раз, причем в разных вариантах — однотомниками, полными
собраниями, с различным количеством томов. Неудивитель-
но, что на таком пышном фоне скромный сборник «Для не-
многих» совсем потерялся. И вдруг, почти более чем через
полвека после издания, в один прекрасный день все круто пе-
ременилось — по книжным магазинам и лавкам бросились
коллекционеры с одним-единственным вопросом:
— Есть ли у вас «Fur Wenige» Жуковского?
Большинство книготорговцев отвечали, что не слыхивали
о такой книжке.
Виновницей ажиотажа стала небольшая брошюрка, на бу-
мажной обложке которой было отпечатано — «Русские книж-
ные редкости». Появилась она в Петербурге в 1872 году. Напи-
сал ее известный библиограф Г.Н. Геннади. Среди 246 поиме-
нованных им редкостей под номером 129 значился сборник
Жуковского «Для немногих», причисленный Геннади к вели-
чайшим книжным раритетам. Полный комплект сборника,
включавший все шесть выпусков, по его словам, имелся только
в Петербургской публичной библиотеке. У самого Геннади со-
294
хранился последний, шестой выпуск, содержавший фрагмент
из драмы Шиллера «Орлеанская дева» в переводе Жуковского.
Словно бы мимоходом оброненное Геннади замечание о
редкости сборника «Для немногих» оказало магическое воз-
действие на собирателей. Многие из них стали одержимы на-
вязчивой идеей — во что бы то ни стало его заполучить. При-
влекали их не сами сочинения Жуковского. Куда более заман-
чивым казалось стать обладателем издания, которого не
имелось ни у кого из собратьев по увлечению. Достичь желае-
мого большинству оказалось не под силу. Уж слишком слож-
ной была поставленная задача. Потому удачливость библио-
графа Ивана Михайловича Остроглазова (1838—1892), сумев-
шего раздобыть четыре выпуска уникального сборника,
представлялась просто фантастической.
На этом «библиофильские подвиги» Остроглазова не за-
кончились. К вящему изумлению московских собирателей, он
сумел в короткий срок заполучить почти все книжные редкос-
ти, поименованные в нашумевшем справочнике Геннади.
— Да как это ему удалось? — завистливо вздыхали книго-
любы. — Не иначе тут какой-то секрет!
Секрет заключался в том, что Остроглазов был фанатично
предан книжному делу.
«Страсть к собиранию произведений ума и искусства» он
унаследовал от своего деда, священника церкви святителя
Николая Чудотворца в Зарядье. Книгособирательством зани-
мался и будучи студентом юридического факультета Москов-
ского университета. Библиотека стремительно увеличива-
лась, поскольку он вел жизнь «отменно воздержанную и
скромную и все свои сбережения тратил исключительно на
книги».
По мере продвижения по служебной лестнице и возраста-
ния доходов Остроглазов все более переключался на собира-
ние отечественных раритетов, то есть тех книг, что в знамени-
том «Опыте российских библиографий» Сопикова имели по-
метки — «редка», «очень редка».
Подлинный переворот в книговоззрениях Остроглазова
произвел справочник Геннади «Русские книжные редкости»,
воспринятый им как откровение. Ознакомившись с ним, он за-
дался целью собрать все упомянутые редкости. С фанатичес-
ким упорством Остроглазов каждый день обходил букинисти-
ческие лавки, не пропускал ни одного воскресного торга на
Сухаревской площади, где встречалось немало антикварных
295
книг. Скоро у него недоставало только одной «геннадиевской
редкости» — знаменитого радищевского «Путешествия из Пе-
тербурга в Москву» в издании 1790 года.
Какая это была редкость, видно из того, что самому Генна-
ди было известно местонахождение только трех экземпляров
книги: в Петербурге — в публичной библиотеке и у Н. П. Дуро-
ва, в Москве — в Чертковской библиотеке. Как выяснилось
позднее, «Путешествие» имелось еще у нескольких лиц, в ча-
стности у московского собирателя П. В. Щапова. Словом, раз-
добыть книгу было очень и очень сложно.
Два года Остроглазов вел напряженнейшие поиски. И все
безрезультатно. И тут ему попал на глаза каталог киевского
книготорговца Е.Я. Федорова. В 1874 году этому антикварию
посчастливилось купить обширную библиотеку бывшего
министра юстиции Д.П. Трощинского, содержавшую много
первостепенных редкостей: потаенные масонские издания,
старинные журналы и альманахи, бесценные прижизненные
издания Пушкина. Будучи просвещенным книжником, Федо-
ров выпустил специальный каталог (первый антикварный ка-
талог в России), включавший 4548 книжных названий.
Просматривая федоровский каталог, неведомо как попав-
ший в Москву, Остроглазов обратил внимание на книгу под
номером 1969: «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву».
СПб., 1790. «Неужто Радищев?» — заволновался он. Не теряя
ни минуты, отправил письмо с просьбой отложить книгу для
него. Пока другие собиратели спохватились, редкостное изда-
ние уже отбыло в Москву.
Начало крупных обменных операций Остроглазова отно-
сится к 1876 году. Тогда ему удалось очень выгодно приобрес-
ти большую партию «бекетовских портретов» — изображений
выдающихся отечественных деятелей, отпечатанных извест-
ным московским издателем-просветителем П.П. Бекетовым.
Прекрасно понимая, какую ценность представляют собой
«бекетовские портреты», Остроглазов купил всю коллекцию,
включавшую около пятидесяти персон. Число гравюр дости-
гало нескольких сот, поскольку отдельные изображения име-
лись в пяти-шести экземплярах. Слух об «остроглазовской по-
купке» облетел Москву. В Бутырки, где в небольшом деревян-
ном домике, с садом при нем, жил Остроглазов, потянулись
собиратели. Условия обмена теперь невозможно установить.
Но, по отзывам современников, тогда он пополнил свое собра-
ние многими замечательными книгами.
Cfcj 296Я4О
He исключено, что среди редкостей, полученных в обмен
на «бекетовские портреты», была юношеская поэма Н.В. Го-
голя «Ганц Кюхельгартен», изданная в 1829 году под псевдо-
нимом В. Алов. Как известно, «Ганц Кюхельгартен» подверг-
ся жестокой критике. В порыве уязвленного самолюбия ав-
тор скупил почти все экземпляры поэмы и сжег. От этого
«аутодафе» уцелело всего несколько книжек, в основном
тех, что ранее были подарены некоторым лицам, мнением
которых он особо дорожил. Среди последних был и
М.П. Погодин, издававший тогда журнал «Московский вест-
ник». На экземпляре, принадлежавшем ему, имелась дарст-
венная надпись: «Михаилу Погодину от издателя». В
1875 году Погодина не стало. Немедля вожделенной для
каждого коллекционера книжкой завладел известный мос-
ковский собиратель Ф.Ф. Мазурин. От него «Ганц Кюхель-
гартен» перешел к другому видному собирателю — шелково-
му фабриканту В. Я. Рошфору. И вот здесь на сцену высту-
пил со своими «бекетовскими портретами» Остроглазое.
Рошфор, страстный любитель гравированных картин, перед
ними не устоял. Так «Ганц Кюхельгартен» сделался собст-
венностью Остроглазова.
В 1882 году Остроглазову предложили занять место пред-
седателя окружного суда в Туле. Переезд с места на место —
дело хлопотное. А тут еще надо перевозить огромную библио-
теку. Чтобы упростить проблему, Остроглазое решил рас-
статься с некоторыми дублетами книг и гравюр. И снова со
всех концов Москвы в Бутырки потянулись собиратели.
Отправился в Бутырки и П.И. Щукин, увлекавшийся кол-
лекционированием памятников старины. От знакомых соби-
рателей Щукин был наслышан о книжных богатствах Осторо-
глазова, но увиденное превзошло все ожидания. О какой бы
редкостной книге он ни спросил, хозяин дома немедленно
снимал ее с полки.
В гу пору наряду с радищевским «Путешествием» наи-
большей отечественной книжной редкостью почиталась
XXXIX часть «Российского Феатра», в ее полном виде, то есть
с трагедией «Вадим Новгородский» Княжнина, изъятой из
сборника по приказу Екатерины II. Среди коллекционеров
упорно держалось мнение, будто сохранились две полные эти
части: один экземпляр — в Эрмитажной библиотеке, другой —
в Румянцевском музее, куда он поступил с книжным собрани-
ем С.Д. Полторацкого.
297
Абсолютно уверенный, что, конечно же, получит отрица-
тельный ответ, Щукин поинтересовался этим раритетом.
— Извольте! — вручил ему Остроглазов требуемое.
Вытесненная на переплете надпись «Российский Феатр», а
чуть ниже другая, «XXXIX часть», повергла Щукина в смяте-
ние.
— Откуда у вас это чудо?
Остроглазов молча откинул верхнюю крышку, так что стал
виден гербовый экслибрис Соболевского, крупнейшего мос-
ковского собирателя-библиографа, ушедшего из жизни в
1870 году.
— Книгу купил Готье на аукционной распродаже книг Со-
болевского в Лейпциге, а я — у него. Обошлась она мне в
150 рублей!
Желая окончательно сразить своего гостя, Остроглазов
стал демонстрировать ему такие диковинки, о которых даже
крупные коллекционеры-любители знали только понаслышке.
Для начала он показал изящно переплетенный томик. И
объяснил редкость книги.
— Это — знаменитый альманах «Полярная звезда», изда-
вавшийся в 1823—1825 годах Рылеевым. Особенно ценится
последняя, третья книжка, за 1825 год, тираж которой сильно
пострадал из-за событий на Сенатской площади. В свое время
стоимость ее доходила до ста рублей!
Поставив книжку на место, извлек другую.
— Вот не меньшая ценность. Сия брошюрка — сочинение
Флетчера «О государстве Русском», в издании 1848 года. Уце-
левшие оттиски можно перечесть по пальцам. Книжечкой ме-
ня одарил «проломный» букинист Астапов, купивший библи-
отеку Бодянского, в составе которой находилось несколько
редкостных оттисков.
На вопрос, какая изо всех имеющихся у него книг самая
редкая, Остроглазов лукаво усмехнулся.
— Во всяком случае, не радищевское «Путешествие» и не
«Российский Феатр», как вы думаете. Первая редкость извест-
на более чем в десятке экземпляров, вторая — в трех-четырех.
Наиглавнейший отечественный раритет — «Санкт-Петербург-
ские ученые ведомости» на 1777 год. Полный комплект жур-
нала имеется только у Неустроева. Даже Публичная библио-
тека владеет неполной подборкой!
Томик журнала, включавший двадцать два номера, оказал-
ся небольшой книжечкой, в двести страниц.
Cfcj 298
— Сколько же он стоит? — заинтересовался Щукин.
— «Санкт-Петербургские ученые ведомости» — бесценная
реликвия. Это наш первый библиографический журнал! — по-
следовал строгий ответ.
Переезд в Тулу в 1882 году сыграл в жизни Остроглазова
положительную роль. Правда, он оказался оторванным от
привычной среды, но зато у него появилось время для приве-
дения в порядок библиотеки и составления каталога.
В процессе работы Остроглазое отступил от первоначаль-
ного замысла — составить полный «реестр» своего собрания, а
ограничился описью наиболее интересных и ценных книг. Та-
ких набралось около четырехсот, то есть почти вдвое больше,
чем в справочнике Геннади.
Обширный библиографический труд был завершен в
1891 году. Словно бы подводя итог своим многолетним книж-
ным исканиям, Остроглазое писал в предисловии к каталогу:
«Составляя свою библиотеку, с 1865 года, я имел случай пере-
смотреть не одну тысячу книг, прочесть не одну сотню антиквар-
ных каталогов, обозреть кроме наших публичных библиотек и
многие частные библиотеки, составленные с любовью и знани-
ем. Думаю, что этим многолетним путем получил я возмож-
ность составить надлежащее понятие о наших книжных редкос-
тях, помимо даже указаний прежних библиографов. Составлен-
ный мною таким образом список редких книг под названием
«Книжные редкости», с разными примечаниями и указаниями,
я думаю, послужит небесполезным пособием для библиофилов
и в особенности для начинающих собирателей книг»146.
В том же 1891 году каталог «Книжные редкости» стал пуб-
ликоваться частями в журнале «Русский архив», а на следую-
щий год вышел отдельной книжкой. Поскольку тираж изда-
ния был микроскопический, всего тридцать экземпляров
(двадцать пять — на простой бумаге, пять — на веленевой), то,
естественно, мало кто их видел. Поэтому среди коллекционе-
ров сложилось мнение, будто каталог существовал только в
журнальном варианте, а к нескольким «извлечениям» из жур-
нала была отпечатана в Туле особая обложка для придания
книжного вида.
На самом деле все обстояло не так. После того как «Книж-
ные редкости» были обнародованы на страницах «Русского
архива», в университетской типографии в Москве отпечатали
тридцать оттисков каталога. После смерти собирателя они
стали собственностью его брата, Василия Остроглазова. Тот
Оал 299
несколько оттисков раздал знакомым, а остальные уступил
магазину «Новое время», где простые экземпляры продава-
лись по 25 рублей, а на веленевой бумаге — по 30.
Как показывает время, частные библиотеки вследствие
разных случайностей нередко подвергаются раздроблению
или, что еще хуже, роковому и бесследному уничтожению. По-
следнее случилось с библиотекой Остроглазова. После его
смерти, последовавшей в сентябре 1892 года, родственники,
имевшие преувеличенное представление о стоимости книг, на-
строились продать коллекцию за сто тысяч рублей. Однако
покупателя за такую цену не нашлось. Лишь спустя два года
наиболее редкие издания купил московский собиратель
Н. В. Рогожин. Остальные книги пошли с аукциона.
Дальнейшая судьба «редкостей Остроглазова» сложилась
счастливо. По завещанию Рогожина все книги в составе его
библиотеки поступили в Исторический музей.
Собирателем «книжных диковинок» был и сын Остро-
глазова — Андрей Иванович. Правда, он увлекался не кол-
лекционированием редкостей «геннадиевского толка», а ра-
ритетов нового времени, в основном книг, не выпущенных
по цензурным соображениям или выпущенных, но с измене-
ниями либо сокращениями. Таких набралось у него около
150! Имелись также брошюры, напечатанные в ограничен-
ном числе экземпляров и не поступившие в продажу, а также
редкостные оттиски «нашумевших» журнальных и газетных
статей.
Обилие «запрещенной» литературы в коллекции Остро-
глазова объяснялось тем, что он служил инспектором книго-
печатания в Цензурном комитете и благодаря своему служеб-
ному положению мог оставлять у себя некоторые книги, за-
держанные цензурой.
Яркого следа в мире коллекционеров А. И. Остроглазое не
оставил. Он умер сравнительно молодым в 1908 году. Тогда же
прекратила существование его библиотека курьезов. Она сде-
лалась добычей московских антиквариев.
15.	«МАЛЕНЬКИЙ СОПИК»
В 1885 году в десятом номере журнала «Библиограф», из-
дававшегося в Петербурге, в отделе объявлений появилась
скромная публикация:
пал зоо
Каталог
редких и замечательных русских книг
— высылается бесплатно —
антикварная книжная торговля
П. В. Шибанова
Москва. Старая площадь.
Ознакомившись с объявлением, опытные коллекционеры,
хорошо знавшие московского книжника Петра Васильевича
Шибанова, два десятка лет торговавшего «памятниками ста-
ропечатной письменности» в небольшой лавочке у Ильинских
ворот, на Старой площади, недоуменно пожимали плечами:
чего это он задумал «скакать» по-новому? Антикварное ката-
ложное дело в России только нарождалось. Одни считали его
преждевременным, другие — и вовсе бесперспективным.
На обороте титульного листа каталога, над перечнем книг,
мелкими буквами было пропечатано: письма адресовать
П. П. Шибанову.
Павел Петрович Шибанов, старший сын антиквария со
Старой площади, был еще очень молод, ему только-только ис-
полнилось двадцать лет. Однако он не был новичком в книж-
ной торговле, поскольку с мальчишества пособлял в лавке.
Постепенно Шибанов-младший пришел к мысли о необходи-
мости реорганизации отцовского дела и для начала приступил
к составлению «Списка редких и замечательных русских
книг». В своей работе он руководствовался трудами маститых
библиографов прошлого В. С. Сопикова и Г. Н. Геннади. Когда
с библиографическим списком отечественных книжных рари-
тетов ознакомились опытные книжники и собиратели, то их
мнение было весьма благоприятно для автора. Молодой Ши-
банов получил лестное прозвище — Маленький Сопик.
Случилось это в 1881 году.
Успех окрылил П. П. Шибанова. С позволения отца, пове-
рившего в серьезность его начинаний, Шибанов-младший
стал приобретать «гражданизмы», как среди антиквариев
Старой площади, торговавших в основном произведениями
древней литературы, именовались книги гражданской печа-
ти. Тогда же тайком от строгого родителя, работая в основ-
ном по ночам, он приступил к составлению первого книго-
продавческого каталога. Его в кредит отпечатал А. А. Карцев,
маленькая типография которого находилась поблизости —
на Покровке.
301
Антикварий П.П. Шибанов (1864—1935)
Название труда — «Каталог редких и замечательных рус-
ских книг» — в полной мере соответствовало содержанию. В
нем были поименованы действительно многие редкие и заме-
чательные книги, причем цена отличалась умеренностью. Так,
радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву»
0^ 302 ^0
1790 года запрашивалось всего сто рублей! Издания Петров-
ской эпохи оценивались от пяти до двадцати рублей.
Перелистывая первый шибановский каталог, и сегодня
удивляешься изобилию раритетов. Чего только в нем не было:
столь привлекательная собирателям прошлого «Пригожая по-
вариха, или Похождения развратной женщины» (СПб., 1770);
знаменитый Брюсов календарь; редкостный журнал «Иртыш,
превращающийся в Ипокрену», издававшийся в 1784—
1790 годах в сибирском городе Тобольске.
Неудивительно, что в шибановскую лавочку заказы хлы-
нули рекой — только успевай выполнять. Признавая полную
победу строптивого отпрыска, глава фирмы будто бы невзна-
чай обронил: «Когда будешь составлять новый каталог?»
Новый каталог, по счету второй (первый не имел нумера-
ции), вышел в следующем, 1886 году. Он был комбинирован-
ным, то есть включал книги гражданской и церковной печа-
ти. Список последних составил Шибанов-старший, оконча-
тельно уверовавший в магическую силу «росписей». Всего он
представил на суд публики девяносто четыре книги. Среди
них немало редкостей: Апостол, отпечатанный Иваном Фе-
доровым в Москве в 1564 году (цена 100 рублей), Служеб-
ник, венецианское издание 1519 года (150 рублей). Две кни-
ги были вовсе не известны библиографам: Часослов (Вильно,
1629) и «Молитвы повседневны» (Вильно, 1623). Каждая из
книг стоила 250 рублей. Еще до выхода каталога из печати
обе книжки приобрела Петербургская публичная библио-
тека.
Среди «гражданизмов» тоже имелось немало ценных изда-
ний: поэма «Душенька» Богдановича (М., 1815); сохранивши-
еся всего в нескольких экземплярах «Первые опыты в прозе и
стихах» Лажечникова (М., 1817); первое издание комедии «Го-
ре от ума» Грибоедова (М., 1833). Стоимость их была даже по
тому времени невелика. Только за «Лажечникова» Шибанов
запросил десять рублей.
В том же 1886 году вышли две шибановские каталожные
книжки — третья и четвертая. В сравнении с предшествующи-
ми они много выигрывали: заглавия книг были выписаны по-
дробно и во многих случаях с соблюдением старинной орфо-
графии; редкие издания имели особую отметку со ссылкой на
различные библиографические труды, указывались и некото-
рые особенности экземпляров.
В специальных журналах эти перемены в каталожной дея-
303 <40
тельности молодого книжника были расценены весьма поло-
жительно.
Воодушевленный этими лестными отзывами, Шибанов
резко увеличил выпуск каталожной продукции. В 1887 году
он подготовил и выпустил девять каталогов (№ 5—13), в
1888-м — десять (№ 14—23). В следующем году предполага-
лось удвоить это количество. Однако выполнить задуманное
не удалось. Шибанов сумел издать лишь девять каталогов
(№24-32).
Увеличение числа выпускаемых каталогов не отразилось на
их качестве. Они поражали и обилием редкостей, и разнообра-
зием библиографических: оценок. Шибанов проявлял поисти-
не незаурядную фантазию в «преподнесении» книг: «большая
редкость», «великолепно сохранившийся экземпляр», «давно
распродано», «издание неизвестно библиографам», «напечата-
на в количестве пятидесяти экземпляров», «не продавалась»,
«отличный необрезанный экземпляр», «печатано не для прода-
жи», «по Сопикову, редка», «роскошное издание».
Шибановские ремарки стали брать на вооружение другие
книжники. В Петербурге выпустили книжку «Библиофил»
(1888), в которой были собраны шибановские термины-ремар-
ки для их быстрейшего внедрения в книгопродавческий оби-
ход.
Кстати, Шибанов первым в России употребил понятие
«антикварная книжная торговля», впоследствии получившее
широчайшее распространение. До него о книге, приобретен-
ной у букинистов Старой площади, говорили: куплено «на
толкучем», «с ларей», «под воротами».
В конце 80-х годов у Павла Шибанова появился помощник
в каталожном деле — его младший брат Лев. Образованный, в
высшей степени любознательный, он с головой ушел в биб-
лиографию. Составление каталогов стало его любимым заня-
тием. На рабочем столе перед ним всегда высились груды ста-
рых и новых журналов, лежали книги по истории литературы,
всевозможные библиографические справочники. Особо много
усилий он прилагал для поиска имен авторов или переводчи-
ков анонимных сочинений, для установления места и года пе-
чати книг, не имевших таких данных.
Несомненно, наивысшим достижением братьев Шибано-
вых на каталожном поприще является знаменитый каталог
№ XXXIV, посвященный русским книжным редкостям. Он
был отпечатан в 1890 году и в общей сложности включал
Q&J 304
612 названий книг. Аннотации в нем отличала обстоятель-
ность, порой даже красочность библиографического описания.
Вот несколько образчиков стиля из этого каталога.
«Геннади Г. Русские книжные редкости. Библиографичес-
кий список русских редких книг. СПб. 872. IV+150+2 стр. Хор.
пер. с сохран. печ. обл. (1 р.) — 15 рублей.
Подносной экз. с собственноручным посвящением автора
А. Викторову, на особом листе. Книга, напечатанная в ограни-
ченном числе экземпляров, давно сделалась редкою, благода-
ря своему крайне интересному в библиографическом отноше-
нии содержанию. Она создала даже особый тип собирателей,
известных под именем «Геннадиевского толка», которые
прежде всего стараются собрать те 246 номеров которые по-
именованы в его библиография, списке»147.
«Геометрия практика. 152+1 стр. с фигурами в тексте.
Обл. — 5 рублей.
Книга без особого заглавн. листа и без года и места печати,
по страницам же ее значится: «Геометрия практика».
Шрифт— петровский. Не об этом ли издании упомянуто в
«Росписи» Смирдина под № 3952, где сказано, что книга напе-
чатана в Спб., 1709 г., хотя такое издание не значится у Пекар-
ского и Бычкова. Что книга петровского времени, в этом поч-
ти нет сомнения, но к такому раннему времени она не относит-
ся: судя по шрифту и слогу, она напечатана в конце
царствования Петра. Редкость»148.
В ноябре 1890 года Павел Петрович Шибанов, возглавив-
ший фирму из-за тяжелой болезни отца, перевел торг на бой-
кое место — в Петровские линии, как стала называться одна из
центральных улиц Москвы, недавно застроенная роскошными
зданиями, составившими единый архитектурный ансамбль.
На новом месте Шибанов-сын заторговал по-новому: ста-
ропечатные книги, являвшие собой вчерашний день антиквар-
ной торговли, были отодвинуты на второй, даже третий план.
На первый вышли современные издания. Появились и ново-
введения. В подражание букинистам парижских набережных
наиболее дешевые и ходовые книги стали сортироваться в осо-
бых ящиках по ценам. В одном содержались рублевые изда-
ния, в другом — стоившие пятьдесят копеек, в третьем — двад-
цать копеек.
Новшество нашло свое отражение в каталоге № 39. Все по-
именованные в нем книги, числом 691, имели оценку в один
рубль.
305
Желая поддержать высокое реноме своего торгового заве-
дения, П.П. Шибанов рискнул в 1892 году на издание собст-
венного журнала, которому намеренно дал название «Библио-
графические записки» (первые «Библиографические записки»
выходили в 1858, 1859, 1861 годах), тем самым подчеркивая
преемственность с первым московским изданием.
Издание журнала — дело дорогостоящее и рискованное.
Несмотря на то что в редколлегию вошли все видные москов-
ские историки, библиографы, коллекционеры, число подпис-
чиков оказалось весьма скромным. Не помогли и объявления
в газете, где указывалось, что пятьдесят экземпляров в расчете
на любителей печатаются особо роскошно: на слоновой бума-
ге, с широкими полями.
Содержание «Библиографических записок» составляли
различные материалы по книжному делу. Здесь же печатались
воспоминания видного московского букиниста А. Астапова, а
также каталоги антикварной торговли П. Шибанова. Помеща-
лись они на последних страницах и в какой-то момент укры-
лись от взора исследователей. Поэтому долгое время счита-
лось, что каталогов № 43—51 в природе не существует.
Шибановский журнал просуществовал всего один год. От-
казавшись от его издания, Павел Петрович возобновил вы-
пуск каталогов отдельными книжками. Был использован на-
копленный опыт: специально для коллекционеров некоторое
количество каталогов печаталось на цветной бумаге: синей,
оранжевой, желтой. Эти так называемые «радужные» экземп-
ляры оказались наиболее долговечными, поскольку тщатель-
но сберегались. Некоторые собиратели даже сшивали их в то-
мики и облекали в нарядный переплет.
Как правило, каталоги Шибанова 90-х годов имели один и
тот же традиционный заголовок: «Каталог русских книг, ста-
рых и новых, замечательных и редких». Иногда они составля-
лись с учетом специализации книг. Например, каталог № 59
был целиком посвящен мемуарной литературе.
Среди шибановских каталогов имелись и свои «редкости».
Еще в 1886 году в журнале «Библиограф» Шибанов поместил
объявление: «Покупаю сочинения, напечатанные вне Москвы
и Петербурга, преимущественно до 1855 года». Объявление
нашло отклик. На основе «иногородних книг» Шибанов до
1895 года выпустил семь каталогов. Последний (№ 63) ока-
зался труднонаходимым. Московский собиратель Д. В. Улья-
нинский, имевший всего лишь начальный печатный лист это-
20—1777
306
го каталога, полагал, что каталог № 63 подвергся цензурному
запрету и печатание его приостановили. Однако у другого
московского собирателя, А. И. Маркушевича, имелся абсо-
лютно целый экземпляр каталога № 63 объемом 5,5 печатного
листа.
Во второй половине 90-х годов Шибанов пошел на затяж-
ной, четырехлетний эксперимент. Начиная с каталога № 72,
отпечатанного в 1896 году, он стал выпускать одну за другой
каталожные книжки с непрерывной нумерацией. Последний
экспериментальный каталог № 93 вышел в 1899 году. Всего же
эта серия включала двадцать два каталога. В них было зафик-
сировано около двенадцати тысяч книжных названий.
Из этого великого множества книг выделим лишь одну,
особенно нашумевшую на антикварном рынке. Это — «Визан-
тийские эмали», описание коллекции А. В. Звенигородского,
изданное необычайно роскошно, с цветными иллюстрациями.
В аннотации к «Византийским эмалям» (каталог № 92,
1899 год) говорилось:
«Издание выполнено с необыкновенной роскошью и изя-
ществом. Рисунки печатались в Спб. в Экспедиции заготовле-
ния государственных бумаг и в хромолитографическом заве-
дении Августа Остерита во Франкфурте-на-Майне. Переплет
исполнен фирмою Гюбель и Денг в Лейпциге. Шелковые рабо-
ты выполнены на фабрике Сапожниковых в Москве. Закладка
по рисунку И. П. Ропета выткана из шелка, серебра и золота.
Русский текст напечатан в Спб. в тип. М. М. Стасюлевича, осо-
бо отлитым для того шрифтом; французский и немецкий — в
тип. Остерита во Франкфурте-на-Майне. Бумага изготовлена
по специальному заказу на фабрике в Страсбурге. Книга отпе-
чатана в 600 нумерованных экз., из которых 200 на русском,
200 на немецком и 200 на французском языке. Портрет
А. В. Звенигородского приложен только к некоторым экземп-
лярам, назначенным «для друзей и приятелей издателя и осо-
бенно чтимых им людей». Издатель в предисловии говорит:
«Ни один экземпляр книги не будет находиться в продаже».
Издание обошлось в 130 тысяч рублей. Экз. № 17 с русским
текстом с портретом Звенигородского работы офортиста Галь-
яра в Париже»149.
За экземпляр этого коллекционного издания была назна-
чена необычайно высокая цена — семьсот рублей!
В 1901 году Шибанов перевел магазин на Никольскую, из-
давна облюбованную книжниками. Здесь его торговые опера-
307 <^D
ции получили еще больший размах — от покупки отдельных
книг он перешел к приобретению целых библиотек.
Особенно урожайным на крупные покупки оказался
1907 год. Тогда одну за другой Шибанов приобрел десять со-
лидных библиотек: известного палеографа Н. М. Постникова
(древние рукописи и старопечатные книги), Д. И. Образцова
(обширное собрание русских, славянских и иностранных книг,
начиная с XV века), М.В. Остроградского, Н.Г. Егорова (сочи-
нения на различных европейских языках), П.А. Бессонова
(исключительная подборка книг по этнографии), писателя
Л. Н. Трефолева (русские издания, большей частью XVIII сто-
летия) и другие.
В начале 1908 года П. П. Шибанов приобрел на аукционе в
Петербурге много книг из огромного, уникального по своему
составу собрания видного библиографа П.А. Ефремова. Изве-
стие об этом взволновало московских коллекционеров. Все с
нетерпением ожидали выхода каталога, посвященного «ефре-
мовским книгам», которые, как все знали, непременно должны
были содержать какую-нибудь «изюминку».
Каталог № 145, носивший заголовок «Новые приобрете-
ния из библиотеки П.А. Ефремова», стал последним для Ши-
банова-младшего. В процессе его подготовки Л.П. Шибанов
сильно простудился и вскоре умер. В каталоге № 145 он в по-
следний раз блеснул библиографической эрудицией и отто-
ченностью стиля.
Так, представляя уникальный сборник басен Крылова,
включавший пятичастное издание 1815 года и однотомник
1807-го, он писал: «К первым трем частям приложены: грави-
рованный заглавный лист, фронтиспис, 6 виньет, по две с каж-
дой, и 4 гравюры, рез. М. Ивановым, С. Галактионовым, Д. Ку-
либиным и А. Петровым. С монограммой Оленина. К 4-й части
приложен портрет И. Крылова, грав. Н. Уткиным. На экз. сде-
лана помета рукою П.А. Ефремова: «Редчайшее издание, нена-
ходимое даже в порядочном, а не только в хорошем виде»150.
Понимая природу каталожных аннотаций, Л. П. Шибанов
придал «рекламный» характер описанию сугубо коллекцион-
ной редкости — книге «Охота в Беловежской Пуще»: «Рос-
кошное издание на бристольской бумаге, с 9 хромолитографи-
ями и литограф, виньетами Зичи. Издание это напечатано
только в небольшом числе экз. и в продажу не поступало. Под-
носной экз. П.А. Ефремову, с его пометкой: «30—31 окт. 1876 с
суб. на воскр.»151.
Q&j 308
Очень умело была объяснена ценность «Материалов для
русской иконографии» Ровинского (СПб., 1884—1891). Две-
надцать выпусков «Материалов», снабженные 480 иллюстра-
циями, на антикварном рынке стоили 700 рублей. Теперь же
их цена была поднята на 50 рублей. И вот почему. «Экземп-
ляр, — говорилось в аннотации, — с карандашными заметками
П.А. Ефремова, совершенно полный; кроме того, к нему при-
ложено еще 44 листа портретов и картинок из собрания
П.А. Ефремова»152.
Еще при жизни младшего брата П.П. Шибанов приобрел
огромную, в пятнадцать тысяч томов, библиотеку директора
Ярославского юридического лицея С. М. Шпилевского. Биб-
лиотека была специальная и включала в основном книги по
истории, этнографии, юриспруденции и библиографии. Это-
му неординарному собранию братья Шибановы посвятили
пять каталогов (№ 140—142, 148, 150), вышедших в свет в
1908—1909 годах. «Гвоздем» библиотеки Шпилевского, несо-
мненно, было знаменитое «Исследование о скопческой ереси»
Надеждина, изданное в Петербурге в 1845 году. Л.П. Шиба-
нов так представлял эту нашумевшую редкость: «С 7 литогр. и
раскрашенными рисунками, изображающими принадлежнос-
ти и обстановку скопческих радений и портреты главных сек-
тантов. В этой любопытной и важной книге, отпечатанной в
числе лишь 25 экз., собраны исторические и современные из-
вестия о скопчестве, преимущественно из документов М-ва
вн. дел. Величайшая редкость. Геннади, № 186. Остроглазое,
№ 102»153.
За «Исследование о скопческой ереси» была назначена
умопомрачительная цена — пятьсот рублей!
В 1909 году П.П. Шибанову удалось завладеть еще одним
крупным книжным собранием — библиотекой М.Н. Каретни-
кова. Она была чрезвычайно интересна, поскольку включала
множество старинных изданий. «Книгам Каретникова» Ши-
банов посвятил особый каталог — № 151.
А потом в течение долгого времени подобных приобрете-
ний не было. Полоса невезения отчасти объяснялась тем, что у
первого антиквария Никольской появились сильные конку-
ренты, проявлявшие завидную активность. Среди них особен-
но выделялся И. М. Фадеев, торговавший на Моховой, напро-
тив университета. По уровню каталожной продукции он шел
вровень с Шибановым, выдавая в год по четыре-пять книжек.
Правда, в общей сложности он выпустил меньше каталогов
309 <40
(всего пятьдесят), но Фадеев и принялся за них на четырнад-
цать лет позднее.
Шибановские каталоги в 10-х годах XX века выходили
под одним и тем же довольно бесцветным названием: «Новые
приобретения». Лишь в 1912 году Шибанов вновь блеснул.
Он выпустил совершенно уникальный каталог (№ 165), обра-
щенный ко времени Отечественной войны 1812 года. Каталог
назывался: «Имп. Александр I, Наполеон и Отечественная
война 1812 года». В нем были поименованы многие редчай-
шие издания того времени: приказы по армиям, манифесты,
всевозможные «летучие листки» — воззвания, торжествен-
ные оды по случаю побед, знаменитые ростопчинские афиши.
Подобрать такую коллекцию, естественно, было далеко не
просто. Поэтому Шибанов хотел передать ее в одни руки: ка-
кому-нибудь государственному книгохранилищу или частно-
му лицу. За подборку в 1275 номеров он запросил десять ты-
сяч рублей.
Свой последний каталог, № 168, Шибанов выпустил в
1916 году. Шла первая мировая война. Покупателей на книги
почти не стало. Оказавшись в тяжелом материальном положе-
нии, он принужден был отдать в продажу даже старопечатные
книги из отцовской библиотеки.
За три десятилетия напряженной каталожной работы Па-
вел Петрович Шибанов вырос из Маленького Сопика в насто-
ящего, большого библиографа, стал признанным знатоком
книжного дела. В общей сложности в его каталогах было по-
именовано более двухсот тысяч книг. Всего же через шибанов-
ский магазин прошло свыше миллиона томов!
16.	ЛЕОНТЬЕВСКИЙ, 3
27 сентября 1909 года в Москве, подле Проломных ворот в
Китайгородской стене, где издавна теснились книжные лавоч-
ки, состоялось открытие памятника первопечатнику Ивану
Федорову. Несмотря на проливной дождь, народу собралось
очень много. На торжественную церемонию пришли самые
видные московские литераторы, ученые, собиратели-книго-
любы. Все они подчеркнуто приветливо раскланивались с не-
высоким, несколько полноватым мужчиной, одетым довольно
скромно, даже бедно.
Этой популярной личностью был антикварий-книжник
СЧь? 310
Просвещеннейший московский букинист конца XIX в. А.М. Старицын
Александр Михайлович Старицын, торговавший в Леонтьев-
ском переулке, д. 3, неподалеку от Никитских ворот.
Антикварием Старицына сделали книги. Будучи сидель-
цем в табачной лавке в Каргополе, он незаметно для самого се-
бя пристрастился к чтению, да не «жестоких» романов, а серь-
езных научных сочинений. Увлечение оказалось настолько
сильным, что Старицын бросил опостылевшую табачную лав-
ку и подался в Москву, где первое время подвизался в качест-
ве «стрелка», как назывались торговцы книгами в разноску.
Очень скоро на молодого книжника, выделявшегося из общей
Оь? 311 <*D
массы «стрелков», обратил внимание владелец букинистичес-
кой лавки на Старой площади П. П. Шибанов. Желая заполу-
чить столь ценного сотрудника, он предложил Старицыну ме-
сто приказчика.
Далеко не сразу Старицын ответил согласием. Более того,
боясь потерять свободу, закабалить себя «рамками магазинно-
го режима», он выставил довольно необычное условие: чтобы
ему было позволено иногда несколько позже выходить на ра-
боту. «Каприз» объяснялся просто: Старицын, бывший страст-
ным рыболовом, любил проводить рассветные часы с удочкой
на берегу какой-нибудь речки или пруда. Такое позволение
ему было с радостью дано.
И тем не менее Старицын ненадолго задержался в шиба-
новском магазине. В 1885 году, тяготясь подчиненным поло-
жением, он ушел от Шибанова и открыл собственное дело в
Леонтьевском переулке.
Центром антикварной торговли Леонтьецский стал в 80-е
годы XIX столетия. В многочисленных «лавках древностей»
вниманию коллекционеров предлагались всевозможные ста-
ринные вещи: картины, посуда, бронза, книги. Верховодили в
торговле П. М. Иванов и Абрамовский. Их довольно простор-
ные, в несколько комнат, магазины буквально ломились от ан-
тиквариата. Правда, приобретать раритеты следовало с боль-
шой осторожностью, поскольку подлинники соседствовали с
искусными подделками. Поговаривали даже, что Иванов со-
держит подпольную мастерскую для фабрикации фальшивых
предметов старины.
Одним из «леонтьевских аборигенов» считался Иван Ни-
колаевич Салтанов, он торговал исключительно книгами.
Свою деятельность Салтанов прекратил в 1913 году и весь ос-
таток товара свалил в сарае своего дома возле Зачатьевского
монастыря. Здесь-то, среди книжного хлама, неожиданно об-
наружилась редкость из редкостей — «Геометрия» 1708 года,
первая из петровских книг, отпечатанных гражданским шриф-
том. «Салтановский экземпляр» был пятым сохранившимся.
Поначалу Старицын находился в тени, будучи неспособ-
ным конкурировать со своими маститыми соседями. Попу-
лярность к нему пришла в 1894 году после покупки библиоте-
ки бывшего московского генерал-губернатора А. А. Закрев-
ского.
Библиотека Закревского, не особо значительная по объе-
му, отличалась обилием редкостей. Это и понятно. Женив-
О^312чвО
шись на дочери графа-библиографа Ф.А. Толстого, он в счет
приданого получил немало редких книг. Кроме того, занимая
высокие государственные посты, Закревский поддерживал
деловые или дружеские отношения со многими выдающими-
ся людьми своего времени, что позволяло ему приобретать
или получать в виде подарков исключительные по своей цен-
ности издания.
Поистине бесценной была сохранившаяся у Закревского
подборка документов периода Отечественной войны 1812 го-
да. В общей сложности она включала сорок один том: реляции
с театра боевых действий, приказы по армиям, воззвания Ку-
тузова и Барклая-де-Толли, беллетристические сочинения в
прозе и стихах того времени, знаменитые ростопчинские афи-
ши. Огромный интерес представлял трактат «Опыт теории
партизанского действия», принадлежащий перу Дениса Давы-
дова — героя-партизана 1812 года. На шмуцтитуле книжки
имелась дарственная надпись: «Любезному и почтеннейшему
другу Арсению Андреевичу Закревскому от сочинителя».
Подносной экземпляр был облачен в сафьяновый переплет,
обрез покрыт золотом.
Невероятную историческую ценность являл собой архив
А. А. Закревского. Будучи генерал-губернатором Москвы, он
вел обширную служебную и приватную переписку. Особый
интерес представляли личные письма графа, содержавшие
множество бытовых деталей. Немало фактологического мате-
риала было заключено и в дневниках Закревского. Дневнико-
вые записи, выполненные мелким, убористым почерком, зани-
мали десятки толстых тетрадей.
По рекомендации А. М. Старицына весь архив Закревского
был отправлен в Петербург, в хранилище государственных до-
кументов.
Осмотр собственно библиотеки (без архива) А. А. Закрев-
ского показал, что она не особо велика. Основную массу книг
составляли сочинения по всеобщей и русской истории —
297 книжных названий, по военному делу — 178. Как правило,
все это были многотомные издания внушительного формата.
Имелось также некоторое количество произведений отечест-
венных и зарубежных писателей и поэтов. Большинство книг
отличала прекрасная сохранность. Часть из них, правда, пост-
радала от чрезмерного «усердия» доморощенного переплетчи-
ка, который вложил их в простые, «казенные» обложки, к то-
му же сильно обрезал поля.
313 440
В ИВА тъ
ЕКАТЕРИНА!
Ты Россию прославляешь!
Наше щастпье умножаешь!
Ура! — Ура! — Ура!
УшЪ какЪ нушка кавалеры,
РаспалоЖимЪ сваи мБры,
Пра МачинЪ ПЪсню слажишь
И ПабЪду падшвердигаь.
*
Князь Релнинъ павелЪваешЬ;
За Дунай переправляет!»,
И Карей учредилЪ,
Генералами паручилЪ.
ОнЪ
Страница сборника ^Солдатская песня на баталью при Мачине» (1791)
314 чвО
Среди книжных редкостей библиофильского толка Стари-
цын опытным взглядом сразу выделил одну — небольшую бро-
шюрку под названием «Солдатские песни на баталию при Ма-
нине». Книжечка, посвященная сражению в кампанию 1791 го-
да, была отпечатана в малом числе в походной типографии
Потемкина и по этой причине осталась неизвестной библио-
графам. Забегая вперед, скажем, что Старицын назначил за
«Солдатские песни» очень высокую цену — 25 рублей. Но даже
такая заведомо завышенная расценка не отпугнула коллекцио-
неров. Книжку купил, а точнее, «схватил» замоскворецкий ло-
вец редкостей К. М. Соловьев, задавшийся целью составить со-
брание из одних раритетов: из конфискованных, сожженных и
запрещенных изданий.
В библиотеке Закревского оказались и каталоги книжного
собрания графа Ф.А. Толстого, в 1830 году приобретенного
Петербургской публичной библиотекой за 150 тысяч рублей.
Пиетет этого книжного собрания, обильного на всевозможные
отечественные редкости (у Ф.А. Толстого имелись уникаль-
ные первопечатные российские книги, многие номера петров-
ских «Ведомостей», ценнейшая подборка иноязычных книг о
России), был настолько высок, что даже спустя полвека соби-
ратели жаждали заполучить его каталог. Этот внушительных
размеров фолиант, отпечатанный в Москве в 1829 году, имел
весьма пышное название: «Обстоятельное описание старопе-
чатных книг славянских и российских, хранящихся в библио-
теке тайного советника, сенатора, двора Его императорского
величества действительного камергера и кавалера графа Фе-
дора Андреевича Толстого». Не многие, даже крупные, кол-
лекционеры имели эту библиографическую редкость, по-
скольку каталог был отпечатан в ограниченном числе экземп-
ляров и не для продажи. Если же каталог когда и появлялся в
букинистических лавках, то стоил очень дорого.
Каково же было удивление Старицына, когда в шкафах, где
сохранялись остатки библиотеки Ф.А. Толстого, обнаружи-
лось около сотни экземпляров «Обстоятельного описания».
Имелись и другие библиографические редкости: комедия
«Дон Педро Прокодуранте», сохранившаяся в нескольких эк-
земплярах; не менее редкий «Биографический словарь питом-
цев Московского университета» (в то время полагали, что уце-
лело всего шесть экземпляров «Словаря»; в последующие го-
ды удалось найти еще четыре); старинная сатирическая
повесть «Суд Шемякин» в издании 1794 года.
315 ЧО
Воодушевленный своим «открытием», Старицын решил
устроить аукционную распродажу библиотеки, даже присту-
пил к составлению специального каталога. Однако он скоро
отказался от этой затеи, требовавшей длительных усидчивых
занятий и серьезной библиографической подготовленности.
Торопили и владельцы библиотеки. В результате книги из
подмосковной усадьбы Ивановское, что находилась неподале-
ку от Подольска, перевезли в Леонтьевский переулок.
Распродажа библиотеки Закревского всколыхнула всю
книжную Москву. В магазин Старицына устремились сотни
коллекционеров. Самые ценные книги, естественно, тут же
расхватали. Разошлись и все тома каталога библиотеки
Ф. А. Толстого. Большую часть их раскупили сами же букини-
сты. Стоимость этой редкости упала вдвое, с десяти до пяти
рублей. Впрочем, вскоре она опять возросла. Отчасти это бы-
ло вызвано тем, что значительное число экземпляров «Обсто-
ятельного описания» перекочевало в Петербург, где оно ни-
когда не стоило дешевле двенадцати рублей.
«Эпопея» с библиотекой А. А. Закревского сделала Стари-
цына весьма популярной личностью в Москве. Поддерживая
свое высокое реноме, леонтьевский букинист взялся за изда-
ние каталогов и публикацию объявлений в «толстых» журна-
лах:
«Книжная торговля А. М. Старицына.
Москва, Леонтьевский пер., д. 3
Охотно приобретает: а) из книг XVIII века на русском язы-
ке: оды, слова, речи, афиши и т.п. мелочи. Журналы преиму-
щественно и немноготомные. Отдельные описания городов
русских, биографии россиян, путешествия по России, книги
по генеалогии, библиографии, а также сочинения оригиналь-
ных российских авторов и книги с гравюрами; всевозможные
гравюры: виды, портреты и т.д., а равно и рисунки, относящи-
еся к русским событиям и лицам; автографы и рукописи; б) из
иностранных книг XV—XVIII веков: книги, касающиеся Рос-
сийского государства (как-то: сочинения иностранных путе-
шественников по России, мемуары, касающиеся до России и
т.п.), а также книги с гравюрами; в) из русских книг XIX сто-
летия: книги исторического содержания, описание городов,
монастырей, книги по генеалогии и библиографии, относящи-
еся к эпохе Отечественной войны, как книги, так и мелкие
произведения печати: афиши, объявления, карикатуры и т.п.
Первые издания русских авторов 1-й половины XIX столетия,
316 чво
а также гравюры и портреты и т. п. мелочи, печатанные и рисо-
ванные, касающиеся России. Из иностранных книг XIX столе-
тия приобретаются книги исторического характера и художе-
ственные издания»154.
Объявления находили отклик. Из прилегающих к Леонть-
евскому переулку городских кварталов в магазин приносили
на комиссию не только книги, но и мелкие брошюрки, различ-
ные «летучие листки» — объявления, афиши (порой очень
ценные). Владельцы им не придавали никакого значения, и ес-
ли бы не публикации Старицына, то, скорее всего, пустили бы
их на макулатуру.
Эти объявления читали и в других городах. Нередко они
порождали деловые предложения.
В апреле 1903 года Старицын получил письмо из неболь-
шого древнего города Ельца, от тамошнего нотариуса В. К. Вар-
ченко:
«Милостивый государь!
Препровождая при сем экземпляр каталога старой библио-
теки, порученной моему распоряжению, позволяю предло-
жить: не благоугодно ли приобрести таковую в целом составе
или частями (но не отдельными книгами). Обращаю особое
внимание на старые исторические книги, географические и
типографические атласы, планы и числящуюся в отделе по ес-
тествознанию горнозаводскую книгу Вильгельма Дегенни-
на»155.
Изучение присланного каталога показало Старицыну, что
елецкая библиотека не только крупная, но и весьма интерес-
ная. Для покупки ее составилась комиссиия из трех москов-
ских букинистов:А. М. Старицына, М.Я. Параделова, торго-
вавшего на Большой Никитской, возле университета, и
А. Н. Ерыкалова. Наделенный большими полномочиями, Ста-
рицын выехал в Елец.
Уже на месте выяснилось, что библиотека состоит в основ-
ном из двух больших отделов: старинных книг XVIII века, не-
когда принадлежавших генерал-цейхмейстеру А. И. Демидову,
и новых книг, приобретенных уже нынешними владельцами
имения. Особенно хороши были издания екатерининского
времени, отлично переплетенные в кожу, с золотом и тиснени-
ем. Имелось немало и столь любимых Старицыным книг ма-
лого формата.
— А где «Горнозаводская книга»? — осведомился он у нота-
риуса Варченко, заменявшего отсутствующих хозяев.
317
Оказалось, что редкостная книга хранилась отдельно в
ящике письменного стола, причем под замком.
Она представляла собой объемистую рукопись, страниц в
шестьсот, и была снабжена многочисленными рисунками и
схемами, выполненными весьма искусно. На титульном листе
рукописи четким писарским почерком с завитушками значи-
лось: «Горная заводская книга Сибирских, Пермских и Кун-
герских казенных медных фабрик, заводов и рудников», сочи-
ненная и изданная в 1734 году генералом Дегенниным.
— Сколько вы просите за нее? — глянул Старицын на сто-
явшего рядом нотариуса.
Варченко несколько замялся.
— Я предварительно навел справки. На антикварном рын-
ке такая рукопись ценится в пятьсот рублей!
— А сколько хотите за всю библиотеку?
— Не меньше четырех тысяч.
Дальнейшие переговоры ни к чему не привели: Варченко
упорно стоял на своем.
Весной следующего, 1904 года контакты с елецким нотари-
усом возобновились. Оказывая ему услугу, Старицын взялся
продать «Горнозаводскую книгу». Рукопись вскоре приобрел
известный московский коллекционер, ценитель отечествен-
ной старины П. И. Щукин. Не раздумывая, он выложил требу-
емую сумму.
Скоро решилась судьба и остальных книг елецкой библио-
теки. Старицын сумел заинтересовать ею видного петербург-
ского антиквария Николая Васильевича Соловьева.
Известив Варченко письмом, они выехали в Елец.
На сей раз купля-продажа состоялась. И все же «демидов-
ские книги» к Старицыну не попали. Заплатив солидное от-
ступное, всю библиотеку забрал себе Соловьев. Несколько по-
зднее петербургский антикварий посвятил ей каталог № 32.
Леонтьевскому же букинисту достались старинные карты
и планы русских городов, выполненные от руки. Он стал обла-
дателем и знаменитого «махаевского плана» Петербурга сере-
дины XVIII века, дополненного двенадцатью видами северной
столицы.
В 90-х годах XIX века дирекция Румянцевского музея, же-
лая освободиться от разбитых книг и никчемных бумаг, заве-
зенных вместе с приобретенными и подаренными книжными
собраниями, распорядилась произвести генеральную чистку
хранилищ. В общей сложности набралось около десятка кулей
Of 318
бросовых бумаг. Все их купил Старицын. Терпеливо разбирая
эту свалку, он наткнулся на разрозненные листы доселе нико-
му не известного каталога С. Д. Полторацкого, владельца зна-
менитой Авчуринской библиотеки. Далеко не сразу ему уда-
лось составить несколько каталожных книжек, по сорок во-
семь страниц в каждой.
Все книжки мгновенно раскупили. Возник вопрос, каким
образом каталог Полторацкого мог оказаться вне поля зрения
сотрудников Румянцевского музея? Ответ, очевидно, должен
быть таков: при поступлении библиотеки Полторацкого в му-
зей листы каталога, еще не сброшюрованные и не сшитые, ис-
пользовались в качестве оберточной бумаги при упаковке
книг, а затем, испачканные и помятые, были выброшены в ма-
кулатуру.
Позднее на антикварном рынке эти самодельные «катало-
ги Старицына» ценились очень высоко. Интерес к ним не упал
и после того, как объявились четыре каталожные книжки биб-
лиотеки Полторацкого идеальной сохранности.
Старицыну московские собиратели обязаны появлением в
их коллекциях еще нескольких экземпляров редкостного ка-
талога, также имевшего отношение к Авчуринской библиоте-
ке. Как известно, в начале 60-х годов это огромное книжное со-
брание, насчитывавшее около пятнадцати тысяч томов, сдела-
лось предметом торга. Большую часть книг приобрел
Румянцевский музей, остальные стали собственностью Черт-
ковской библиотеки и московского собирателя А. С. Уварова.
Кое-какие книги достались букинисту из небольшого городка
Стародуба, что на Черниговщине, В.Е. Неронову.
Неронов оказался разумным книжником. Он прекрасно
понимал, что за редкости оказались у него в руках. Поэтому
прежде всего озаботился выпустить каталог, в котором поиме-
новал все «книги Полторацкого». Уже в скором времени этот
каталог стал пользоваться чрезвычайным спросом на антик-
варном рынке. Его безуспешно пытались заполучить многие
книголюбы. Некоторые даже обращались к самому Неронову,
но неизменно следовал один ответ: все экземпляры давно ра-
зошлись.
Получил отказ и Старицын. Однако он не успокоился и на
свой страх и риск отправился в Стародуб. Личные контакты
оказались весьма действенными. В Москву он возвратился с
десятком дефицитных каталогов. Один из них осел в библио-
теке самого Старицына, увлекавшегося библиографией.
319 ЧО
О том, как дорожил собиратель пособиями по книжному
делу, свидетельствует следующий случай. Весной 1904 года
А. М. Старицын приобрел крупное собрание покойного про-
фессора Московского университета И. И. Давыдова. Среди
прочих книг имелось и сочинение Ф. Поленова «Библиогра-
фическое обозрение русских летописей». (СПб., 1850). Труд
Поленова вышел в свет ограниченным тиражом. Завладев то-
ненькой книжицей, Старицын вознамерился удержать ее у
себя. Когда же на букиниста стали наседать собиратели, то он
потребовал за «Поленова» не меньший раритет — «Список
русских повременных изданий с 1703 по 1899 год», отпеча-
танный в количестве всего ста экземпляров. Обмен
состоялся.
Самые крупные московские коллекционеры с завидной на-
стойчивостью наведывались в букинистический магазин в Ле-
онтьевском переулке. И каждый непременно получал от Ста-
рицына желаемое: один — труднонаходимые в антикварной
продаже «Материалы для истории просвещения в России»
П. Кеппена; другой — необычайно редкий комплект статей
И. М. Остроглазова, служивших важным дополнением к зна-
менитому «Словарю русских гравированных портретов» Ро-
винского; третьи — и вовсе бесценный «Библиографический
словарь питомцев Московского университета».
В историю книжной Москвы А. М. Старицын вошел и как
организатор мероприятия, которому не имелось аналогов в ле-
тописях отечественной книготорговли. Речь идет о торжест-
венном праздновании юбилея старейшего московского буки-
ниста А. А. Астапова, отдавшего пятьдесят лет своей жизни ан-
тикварному торгу.
Торжество это состоялось 28 октября 1912 года в банкет-
ном зале ресторана «Вена» в Охотном ряду. В тот день здесь
собрались многие видные московские книжники: А. А. Абра-
мов, М.М. Березин, В.П. Волнухин, В.П. Воронин, Н.С. Грин-
берг, Н.Н. Зверев, И. И. Иванов, В. В. Каменский, И. С. Козлов,
М.В. Кучумов, Т.П. Лебедев, Ф.И. Миллер, К.З. Никитин,
К.Н. Николаев, И.Я. Папышев, М.А. Поляков, В.А. Псищев,
М.П. Семенов, А.М. и Г. А. Старицыны, И. А. Сударев,
И.М. Фадеев, И.Е. Фатов, И.Н. Хатунцев, Ф.Г. Чеглоков.
Едва в дверях появился принаряженный юбиляр, как ему
была устроена овация. Затем при почтительном молчании
Старицын огласил приветственный адрес. Следом за ним
книжник с Моховой И. М. Фадеев преподнес старейшему бу-
Оь? 320 чво
кинисту Москвы ценный подарок — роскошно изданный аль-
бом «Третьяковская галерея». После этого приглашенные за-
няли места за празднично накрытым столом. Возле каждого
прибора лежало красиво оформленное меню торжественного
обеда, также сочиненное Старицыным:
«Трапеза народа книжного в граде Москва, в остерии «Ве-
ной» именуемой, лета от Рождества Христова 1912-го октямб-
рия в 28 день, — в воспоминание жития и дел долголетних
книжного человека, раба Божия Афанасия, в честь его и славу
и долголетнее здравие творимая.
Толкучка из снедей и питий разных.
Хлёбово, иноземными человеки консоме рекомое.
Рыбина севрюга из реки Российской Волги, на американ-
ский манер разсыропленная.
Жаркое из дичины мелкой, юже в лесах, а не на курантных
листах обитает.
Художество, хлебодарами изобретенное,
кремом рекомое,
а видом врата Проломные показующее. Паки питие,
кофием именуемое».
Жизнь Старицына, готового «ежеминутно подчиняться
всякому благородному движению души», оказалась недолгой.
Его не стало ровно через год после памятного торжества в «Ве-
не». Шел ему тогда всего пятьдесят пятый год.
До нашего времени дошло одно-единственное изображе-
ние Александра Михайловича Старицына. Оно сопровождало
некролог, появившийся в 1913 году в четвертой книжке жур-
нала «Библиографические известия». На фотографии запе-
чатлен круглолицый, несколько лысоватый мужчина с мягки-
ми чертами лица.
Не меньшую ценность представляет и словесная зарисовка
леонтьевского букиниста, оставленная Д.В. Ульянинским,
долгие годы поддерживавшим со Старицыным дружеские от-
ношения. «Сам страстный любитель книги, — характеризует
его Ульянинский, — поэт, созерцатель природы, вечно без гро-
ша, вспоминающий о завтрашнем дне, если только в этот день
надо платить, а денег нет. Тогда начинается у него бегание по
всему городу. Наконец, добыв так или иначе потребную сумму
и замазав ею неотложную долговую дыру, он вновь погружает-
ся в свое беззаботное бытие, витая все время в области иллю-
зий и предположений. То же самое происходит, когда подвер-
тывается и какая-нибудь значительная по сумме покупка. Уда-
321
лось достать деньжонок — заработает; не удалось — печалится
мало»156.
О непростых отношениях, всегда существовавших между
антиквариями и коллекционерами-любителями, свидетельст-
вует следующий случай. В начале 1897 года Ульянинский при-
обрел у Старицына два документа большой исторической цен-
ности: клятвенное обещание императору Иоанну Антоновичу
с подписями обещавшихся и присяжный лист ему же. Подоб-
ных редкостей не имелось нигде: ни в Московском архиве Ми-
нистерства иностранных дел, ни в архиве Министерства юсти-
ции, где сохранялись многие манифесты и указы, обнародо-
ванные от имени Иоанна Антоновича. Отсутствовали они и в
публичной библиотеке в Петербурге, где также сохранялось
немало документов, относящихся к этому времени.
Несколько позднее Ульянинскому удалось приобрести еще
ряд грамот Иоанна Антоновича. Охладев к собирательству
старинных документов, он принял решение расстаться с ними,
тем более что представилась возможность приобрести ценные
библиографические справочники. Вроде бы Ульянинскому
следовало обратиться за помощью к Старицыну. Но он пред-
почел иметь дело с Никольским антикварием П.П. Шибано-
вым, который умел нажить на книжных «диковинках» не ме-
нее 100%.
О редкостных грамотах Иоанна Антоновича Шибанов объ-
явил в своем каталоге № XCI, назначив за них поистине астро-
номическую цену — семьсот рублей. В скором времени их при-
обрела публичная библиотека.
Леонтьевскому антикварию, конечно же, такая коммерчес-
кая операция была не по силам. В историю отечественного бу-
кинистического торга А.М. Старицын вошел как книжник-
бессребреник.
17.	«ЭЛЬЗЕВИРЩИК» С ПРЕЧИСТЕНКИ
В марте 1914 года петербургский «Кружок любителей рус-
ских изящных изданий» устроил выставку, нашумевшую на
всю Россию. «Гвоздем» выставки, посвященной русской и
иностранной иллюстрированной книге, стали эльзевирские
издания с гравюрами, выполненными самыми выдающимися
нидерландскими художниками. Каких только редкостей здесь
не было: «Academic de L’espee», 1628 (книга была известна все-
го в трех экземплярах); «Pastissier frangois», 1655 (другой эк-
21—1777
322 4SD
Издатель и типограф Матиас Эльзевир (1564—1640). Нидерланды
земпляр этой средневековой поваренной книги находился в
публичной библиотеке и покоился в особом футляре работы
парижского переплетчика Нидре на атласе); «Corneille», 1644
(один из десяти известных в мире экземпляров); «Sentences et
Maximes», 1664 г. (пятый сохранившийся экземпляр).
Основателем знаменитой династии типографщиков, блис-
тавших на протяжении целого столетия, был Людовик Эльзе-
вир. Сначала он подвизался в книжной торговле, а в 1592 году
выпустил «Историю Рима». Людовик Эльзевир, умерший в
1617 году, успел отпечатать около ста различных произведе-
ний. Его сыновья Матиас и Бонавентура, Абрахам и Исаак,
жившие и работавшие в Лейдене и Амстердаме, вышли в ряд
самых процветающих. По всей Европе во множестве экземпля-
ров стали расходиться маленькие, изящно оформленные кни-
ги, отпечатанные необычайно четким шрифтом (некоторые по-
323 ЧйО
Типографская марка Эльзевиров
лагают, что литеры были серебряные). Часть этих шрифтов бы-
ла выполнена знаменитым живописцем Ван Дейком.
Первая из книг малого формата, обессмертившая имя Эль-
зевиров, сделавшая его нарицательным, вышла в 1617 году.
Через девять лет, а именно в 1626 году, началось печатание
наиболее знаменитой серии, известной под названием «малых
республик» — небольших трактатов о различных государст-
вах. Эти книги, дававшие довольно полное представление о
многих странах мира, и ныне не утратили своей исторической
ценности. Среди «малых республик» есть книжка, представ-
ляющая для российских читателей живой интерес, — это сбор-
ник статей о России, имеющий название «Russia, seu
Moscovia». Он был отпечатан в 1630 году.
Петербургский собиратель, привезший в Москву весть о
выставке «Кружка любителей русских изящных изданий»,
Ct? 324 <ЛО
буквально захлебывался от восторга, расписывая раритеты,
представленные на ней.
— В эльзевирах, — живописал он, — чарует уже сама внеш-
ность. Взять хотя бы Новый Завет 1659 года или Библию
1663 года. Обложки их украшены ажурными орнаментальны-
ми композициями, на которые сверху как бы накинута тончай-
шая сетка из золотого кружева. Мне еще не доводилось видеть
переплетов подобного изящества и художественного совер-
шенства. Недаром в анналах книжного дела ни одно имя не
пользуется такой славой, как эльзевиров!
Хотя гость из Петербурга прибыл в Москву по служебным
делам, но тем не менее выкроил пару дней для обозрения
книжных магазинов и лавок. Его гидом по рекомендации
«Русского библиографического общества» стал Николай Ни-
колаевич Бируков, почитавшийся крупнейшим знатоком ста-
ропечатных книг: инкунабулов (книг XV века), палеотипов
(книг первой половины XVI века) и эльзевиров.
Экскурсия по «книжным местам» затянулась. Уже под ве-
чер Бируков пригласил заезжего петербуржца к себе домой, на
Пречистенку.
Посещение квартиры Бирукова произвело на петербург-
ского собирателя неизгладимое впечатление. В кабинете хозя-
ина дома, где стояли шкафы с книгами по юриспруденции —
Бируков работал в Московской судебной палате, — он обратил
внимание на один шкаф, наполненный старыми книгами.
Видя, с какой заинтересованностью гость рассматривает
содержимое шкафа, пояснил:
— У меня тридцать шесть инкунабулов и около ста книг,
изданных в первой половине XVI века.
Гордостью коллекции, несомненно, было сочинение Цице-
рона «De finibus bonorum et malorum», напечатанное в Вене-
ции в конце XV века. Издание это принадлежало к числу наи-
более редких первенцев типографического искусства. Экземп-
ляр отличала чудесная сохранность.
Не меныпую ценность представлял Молитвенник, отпеча-
танный парижским типографщиком Филиппом Пигушэ в
1496 году. Книга была целиком напечатана на пергаменте,
каждую страницу окружала гравюрная рамка (на нескольких
листах, например, была изображена пляска смерти). В Молит-
веннике имелось немало гравюр.
Огромный интерес представлял томик, на титульном листе
которого значилось: «Pontificaie Romanum, impessus Rome per
325
Титульный лист «Сочинения Марка Туллия Цицерона» (1642).
Образец эльзевира
0^ 326 ^0
magistrum stephanum Plannck anno MCCCL XXXVII». Книга
была отпечатана прекрасным шрифтом, в двух красках — чер-
ной и красной. Среди текста встречалось немало нотных стра-
ниц. Столь древней нотной печати петербургскому книголюбу
еще не доводилось видеть!
Но еще больший сюрприз его ожидал в библиотечной ком-
нате. Можно сказать, заезжий собиратель испытал настоящее
потрясение, когда увидел не один, а несколько шкафов, запол-
ненных эльзевирами. Не веря своим глазам, он снял с полки
один томик, другой — везде эмблемы знаменитых типограф-
щиков: либо Орел, либо Пустынник, отдыхающий в тени вяза,
либо Минерва, богиня мудрости, с оливковым древом.
— Откуда у вас эти сокровища? — невольно вырвалось у
него.
— Свое собрание, — отвечал Бируков, — я начал составлять
почти двадцать лет назад. Главные покупки были сделаны в пе-
риод с 1897 по 1906 год, причем в основном в пределах России.
— Не может быть!
— Представьте себе. В ту пору подобные приобретения бы-
ли еще возможны. Одна из замечательных находок того време-
ни — прекрасной сохранности экземпляр знаменитого издания
«De imitatione». Я обнаружил книгу в одной частной москов-
ской библиотеке, составлявшейся на протяжении многих деся-
тилетий. Листок, вклеенный в книгу, дает основание предпола-
гать, что она попала в Россию в конце XVII века и была, оче-
видно, привезена кем-то из обитателей Немецкой слободы...
Эльзевиры приобретали также у букинистов в Москве, в Пе-
тербурге, в Риге. Много книг было куплено при распродаже
библиотек московских коллекционеров А. А. Майкова и
В. С. Курлова.
Имена эти хорошо были знакомы в книжном мире, по-
скольку и Майков, и Курлов являлись владельцами неорди-
нарных собраний. Фигурировали они и в «Адресной книге
русских библиофилов», отпечатанной в Москве в 1904 году.
Трагически сложилась судьба Курлова: он заболел психичес-
ким расстройством и попал в больницу. В его отсутствие жена
распродала библиотеку.
— Неужто какие-то из книг вам удалось раздобыть у буки-
нистов? — недоверчиво протянул гость. Даже у европейских
антиквариев эльзевиры встречались крайне редко и стоили
очень дорого.
— Не какие-то, а многие. Например, издания классиков:
327
Титульный лист «Сочинений Плиния Младшего». Утрехт (1675).
Образец эльзевира
328
Вергилия, Горация, Цицерона, Ювенала. В частности, у одно-
го небольшого московского букиниста мне посчастливилось
разыскать четыре тома из десятитомного собрания сочинений
Цицерона, 1642 года издания. Один из них, в прекрасном ста-
ринном переплете, в свое время принадлежал известному мос-
ковскому собирателю Власову, книжные сокровища которого
в 1825 году сделались жертвой аукционной распродажи.
Коллекционер из Петербурга и верил, и не верил услышан-
ному. Уж слишком невероятно все это было. Но, как говорится,
факты — упрямая вещь. На полках, одна подле другой, тесно
стояли изящные книжечки, которые, ему доводилось видеть
только в публичной библиотеке: «Сочинения Плиния»
(1635) — один из шедевров мирового типографского искусства;
лейденское издание трудов Галилея (1638), на родине великий
ученый уже не имел возможности публиковаться; пьесы Корне-
ля (1644), сохранившиеся всего в нескольких экземплярах; од-
но из первых изданий Декарта (1649). Словом, было чем вос-
торгаться!
Визит этот оказался полезным и для Бирукова. Пышные
эпитеты, расточаемые в адрес его собрания, окончательно убе-
дили «эльзевирщика с Пречистенки» в необходимости изда-
ния каталога своей библиотеки.
В том же 1914 году Бируков со всем энтузиазмом принял-
ся за работу. Труд предстоял немалый. Из общего количества
2100 эльзевировских изданий у московского собирателя име-
лось шестьсот (!). Не только для частного, но и для государст-
венного книгохранилища цифра огромная. Чтобы подчерк-
нуть значимость коллекции Бирукова, укажем, что четвертая
часть его книг не была представлена в публичной библиотеке,
обладавшей лучшей подборкой изданий эльзевиров. Отсюда
становится понятно, какая сложная проблема стояла перед со-
бирателем при составлении каталога: ему требовалось провес-
ти углубленный исследовательский поиск.
По этой причине работа над каталогом продвигалась не так
быстро, как того хотелось бы Бирукову. Началась первая ми-
ровая война — и дело вовсе застопорилось. «Кровавое зарево
всемирного пожара, — с горечью констатировал собиратель, —
захватив всех своим огненным вихрем, пресекло не только со-
общения с миром, но и возможность посвящать досуги и сво-
бодные средства пополнению собрания»157.
С началом войны Москва опустела. Отправился на фронт
и Бируков. Год он провел в действующей армии. В Москву
Ofc? 329
Альбрехт Дюрер. «Иоанн, поглощающий книгу» (Книжная гравюра 1496 г.)
с^ззо^о
вернулся лишь осенью 1915 года, и, войдя в дом, он прежде
всего бросился к любимым книгам. Потом обратился к объе-
мистой рукописи будущего каталога. Придирчиво осмотрев
сделанные записи, испытал глубокое удовлетворение: каталог
обещал быть интересным, а главное, полезным. Не мешкая, он
принялся за работу.
В начале 1917 года на прилавках книжных магазинов
Москвы появился изящно оформленный томик со строгим за-
головком:
Описание и каталог книжного собрания, заключающего
наиболее выдающиеся эльзевирские издания.
Эльзевиры
библиотеки Н.Н. Бирукова в Москве.
Москва. 1917.
Московские книголюбы по достоинству оценили новинку.
Тот, кто только понаслышке знал о бируковском собрании
эльзевиров, удивлялся его величине; знатоки отмечали в нем
обилие редкостей. Собравшись вместе, те и другие в один го-
лос восхищались высочайшей культурой библиографического
описания, эрудицией составителя каталога, блестящим сти-
лем вступительной статьи и аннотаций к отдельным изда-
ниям.
Однако широкого общественного резонанса работа Биру-
кова, к сожалению, не получила. Шла война. Она приковала к
себе все внимание людей.
Только этим обстоятельством объясняется, что «Описание
и каталог библиотеки Бирукова» расходился туго. И это при
том, что тираж книги был всего 220 экземпляров. Двадцать из
них в расчете на коллекционеров-любителей были отпечатаны
на ватмане и снабжены фотографией. На снимке был изобра-
жен книжный шкаф с миниатюрными, изящно переплетенны-
ми томиками на полках. Именно такой экземпляр «бируков-
ского каталога», под номером 19, сберегается в Российской Го-
сударственной библиотеке.
Как же сложилась дальнейшая судьба замечательной кол-
лекции?
По счастью, Бируков оказался весьма предусмотритель-
ным человеком. Понимая, что жизнь на исходе, он решил зара-
нее обеспечить сохранность редкостных книг. В октябре
1917 года Бируков передал в Румянцевский музей наиболее
331 <ЛО
древнюю часть своей коллекции: первопечатные книги и па-
леотипы, всего сто тридцать пять книг. Одна из них — сборник
поэм Публия Фауста Андрелини (Париж, 1490) — была уни-
кальной, сохранившейся в единственном экземпляре.
Это был поистине царский дар. Первопечатные книги в та-
ком количестве поступали в Румянцевский музей в последний
раз полвека назад, когда была приобретена выдающаяся по со-
ставу библиотека А. С. Норова. Через некоторое время его соб-
ственностью стала бируковская коллекция эльзевиров.
Некоторый свет на это событие проливает небольшая за-
метка, появившаяся в журнале «Библиографические извес-
тия» летом в 1918 году.
«Летом сего года неожиданно скончался действительный
член «Русского библиографического общества» Николай Ни-
колаевич Бируков. Покойный (юрист по официальной про-
фессии) был выдающимся эльзевиристом и владел лучшей и
обширнейшей (до 700 №) коллекцией эльзевирских изданий,
которыми могли бы гордиться даже оба наши государствен-
ные книгохранилища. Точно предчувствуя свой близкий ко-
нец, Николай Николаевич лишь в прошлом году опубликовал
каталог своей библиотеки, увековечив свое имя не только как
собирателя, но и автора лучшего труда по описанию эльзеви-
ров»158.
18.	ПОЭТ КНИГИ
В начале 1908 года видный коллекционер и библиограф, в
недавнем прошлом один из учредителей «Русского библио-
графического общества» в Москве, Андрей Дмитриевич Торо-
пов, приступил к составлению «Альманаха печати» — специ-
ального справочника по книжному делу.
Инициатором публикации был известный петербургский
книготорговец Николай Гаврилович Мартынов, владелец
большого магазина на Александрийской площади, издатель
целого ряда библиографических трудов.
— «Альманах печати», — подчеркнул он при обсуждении
плана книги, — первое издание подобного рода. Поэтому мы
должны охватить не только Москву и Петербург, но и всю Рос-
сию. Необходимые данные о провинциальных издателях и
книготорговцах вы найдете у Николая Михайловича Лисов-
ского.
0^ 332 v«D
На книжном небосклоне России Лисовский являлся звез-
дой первой величины. О себе он заявил в начале 80-х годов,
выступив редактором журнала «Российская библиография»,
издававшегося на средства известного невского антиквария
Э.К. Гартье. Затем стал издавать собственный журнал «Биб-
лиограф», пользовавшийся большим авторитетом среди кол-
лекционеров и книжников. В журнале часто появлялись ста-
тьи и самого Лисовского по различным библиографическим
вопросам.
Визит к Лисовскому оказался весьма полезным. В свое
распоряжение Торопов получил уникальную картотеку: трис-
та пятьдесят тысяч карточек с разнообразными сведениями по
отечественному книжному делу. Имея под рукой такой бога-
тый фактологический материал, он быстро довел начатое дело
до конца.
Эта картотека произвела на Торопова неизгладимое впе-
чатление. Она поражала не только громадностью, но и своим
идеальным порядком. Карточки помещались в особых ко-
робках, в каждой — своя тема. Пользоваться ими было легко
и удобно. Ничего подобного ему не доводилось видеть в
Москве.
Не оставила Торопова равнодушным и библиотека Лисов-
ского, насчитывавшая свыше двадцати пяти тысяч томов.
Книги занимали двадцать восемь громадных шкафов. Глав-
нейшими отделами были: библиография, история журна-
листики, музыка, театр. Имелись и книжные редкости: полная
подборка «Российского Феатра» с редкостным 39-м томом, со-
державшим запрещенную при Екатерине II трагедию «Вадим
Новгородский» Княжнина; «Театральный альбом» (СПб.,
1842), столь чтимый отечественными собирателями; комплект
журнала «Санкт-Петербургские ученые ведомости» за
1777 год, известный всего в нескольких экземплярах.
Очарованный всем увиденным, Торопов поместил в «Аль-
манахе печати» описание библиотеки Н.М. Лисовского. Вско-
ре «Описание» вышло и отдельной книжкой.
Будучи в Москве, Торопов, горя желанием поделиться уви-
денным, отправился в гости к сотоварищу по «Русскому биб-
лиографическому обществу» Дмитрию Васильевичу Ульянин-
скому.
Ульянинский жил на Пречистенском бульваре в старин-
ном здании александровской эпохи, с пышной колоннадой по
фасаду. Он занимал квартиру в боковом флигеле на втором
333 veD
этаже, куда вела неширокая, крытая тесом, как в боярских те-
ремах, лесенка. Квартира была из нескольких комнат. Самую
большую занимала библиотека. Книги помещались в трех вы-
соких шкафах с кокошниками, напротив располагались оби-
тый кожей диван и большой письменный стол. У дальней сте-
ны стояли секретер с картотекой и этажерка, занятая каталож-
ными книжками.
Хозяина дома Торопов застал за работой. На столе громоз-
дились тетради с записями, раскрытые книги.
— Над чем трудитесь? — поинтересовался он.
— Составляю каталог своей библиотеки, — откликнулся
Ульянинский. — В первой части своего библиографического
труда «Среди книг и их друзей» я сказал, что через год-другой
выпущу его в свет. Но дело затянулось; вместо одного тома по-
лучается три!
— Я и не предполагал, что у вас такая громадная библиоте-
ка! — удивился Торопов.
— Библиотека небольшая, всего семь тысяч томов. Каталог
велик потому, что я даю исчерпывающее описание каждой
книги.
— На манер «Материалов для русской библиографии» Гу-
берти? — провел Торопов параллель со знаменитым библио-
графическим трудом, посвященным отечественным редкос-
тям.
— Нет. Я решительно отказался от пересказа содержания
описываемых книг. Такое изложение увеличило бы объем ка-
талога до нескольких десятков томов и сделало бы его стои-
мость чрезмерной. При библиографическом описании я ру-
ководствуюсь следующим: полностью передаю заглавный
лист, с соблюдением всей его орфографии и знаков препина-
ния; указываю число страниц и формат; если книга напечата-
на на какой-нибудь особенной бумаге, то говорю, на какой
именно; непременно указываю, журнальный оттиск это или
газетная статья; помещаю ссылки на различные библиогра-
фические труды, критические статьи и рецензии; к большин-
ству книг прилагаю примечания, содержащие сведения раз-
личного характера: библиографического, историко-литера-
турного, о редкости издания, его антикварной ценности,
распродаже...
Для пояснения сказанного Ульяновский показал несколь-
ко страниц будущего каталога. Ознакомил с содержанием
каждого из трех томов.
0^ 334 v«D
Первый был посвящен истории просвещения и литерату-
ры в России, второй — библиографии, третий — сношениям
Московской Руси с чужими странами и генеалогии.
Более всего Торопова увлек второй том: как-никак, он сам
был библиографом.
Содержание тома разбивалось на семь глав: «книжные про-
дажные росписи», «каталоги книжных магазинов», «библио-
графические словари, журналы», «библиотековедение», «ти-
пографское дело», «описи русских библиотек и архивов», «ка-
талоги».
Просмотрев одну из глав, Торопов обнаружил, что многие
из поименованных книг ему вовсе не знакомы.
— Что это за «Реестр лендкартам, чертежам и планам Рос-
сийской империи, находящимся в Географическом департа-
менте Академии наук»? — заинтересовался он.
— Редкостный каталог. Отпечатан в 1748 году в Петер-
бурге.
— Можно взглянуть?
Ульянинский извлек из шкафа тоненькую брошюрку.
— Этот «Реестр» я приобрел из библиотеки петербургско-
го собирателя Якова Федуловича Березина-Ширяева.
Библиотека Березина-Ширяева была одним из крупней-
ших частных книгохранилищ России. Она насчитывала около
шестидесяти тысяч томов. После смерти собирателя наслед-
ники вознамерились продать ее целиком, за сто пятьдесят ты-
сяч. Покупателей за означенную цену не нашлось. Поэтому
решили распродать библиотеку по частям: сначала — ценные и
редкие книги, потом — остальные. Узнав об этом, Ульянин-
ский весной 1902 года выехал в Петербург. Из большого коли-
чества редкостных изданий, выставленных на продажу, он ото-
брал пятьдесят пять книг. Среди них были настоящие
раритеты: уникальная «Роспись» 1748 года, «Душенька» Бог-
дановича в московском издании 1811 года (сохранилось менее
десятка экземпляров), сатирическое стихотворение «Чертик
на дрожках», приписываемое Д.И. Фонвизину. «Чертика»
Ульянинский взял с дальним прицелом. Впоследствии он вы-
менял эту любительскую редкость на несколько ценных работ
по библиографии, в том числе суворинское издание «Опыта
российской библиографии» Сопикова, вышедшее в 1904 году
ограниченным тиражом.
Подле суворинской перепечатки «Опыта» в шкафу стояли и
все пять томов «Сопикова», отпечатанные в 1813—1821 годах.
0^ 335 veD
— У меня тоже есть это издание, — обронил Торопов.
— Мой экземпляр особенный, — спокойно заметил Улья-
нинский. — Купил я его в 1894 году на Кузнецком мосту в ма-
газине Готье за 35 рублей. В нем налицо все те особенности и
приложения, которые придают книге особую привлекатель-
ность в глазах любителей!
— Есть даже «радищевский лист»? — невольно вырвалось
у Торопова.
«Радищевским» назывался лист, содержавший сведения о
крамольном «Путешествии из Петербурга в Москву». По рас-
поряжению цензуры этот лист был изъят из четвертого тома
«Опыта российской библиографии». На антикварном рынке
цена на него доходила до двадцати пяти рублей.
Ульянинский улыбнулся.
— А как же! Мне удалось купить «радищевский лист» у бу-
киниста Параделова, торговавшего в начале 900-х годов на
Большой Никитской... Главным же «перлом» моего библио-
графического собрания является так называемый Камерный
каталог.
Камерный каталог, о котором Торопов знал только пона-
слышке, был отпечатан в 1742 году Петербургской академией
наук на двух языках: латинском и русском. Тираж издания
был очень мал. К тому же в скором времени в академии слу-
чился пожар, оказавшийся гибельным для каталога. Библио-
граф В.М. Ундольский предполагал, что сохранилось всего
два его экземпляра. Один из них, на латинском языке, нахо-
дился в Московском архиве Министерства иностранных дел,
другой, на русском (неполный), Ундольский видел у петер-
бургского букиниста Калистратова. Позднее этот экземпляр
поступил в Публичную библиотеку.
— Как вам удалось заполучить этакую редкость? — изу-
мился Торопов.
— Купил на Никольской, у Шибанова.
Дело обстояло так. В начале 1900 года Шибанов приобрел
в Киеве у известного историка М.А. Лазаревского несколько
книг и среди них знаменитый Камерный каталог. Никольский
антикварий назначил за каталог двести рублей. Цена, прямо
скажем, умопомрачительная. И все же Ульянинский решился
на покупку. Для этого он пожертвовал редкостными манифес-
тами императора Иоанна Антоновича.
— Вы, случаем, не знаете, каким образом эта книжка попа-
ла к Лазаревскому? — поинтересовался Торопов.
0^ 336 veo
— Вместе с некоторыми книгами московского библиографа
Полуденского, библиотека которого продавалась в 1878 году.
С Пречистенского бульвара Торопов уходил далеко за пол-
ночь. Расставаясь с гостеприимным хозяином, он вручил ему
подарок — «Описание библиотеки Н.М. Лисовского». На ти-
туле красовалась выразительная надпись: «Глубокоуважаемо-
му Дмитрию Васильевичу Ульянинскому — владельцу еще бо-
лее замечательного собрания скромное приношение состави-
теля. А. Торопов. 5 апреля 1909 г.».
Вот какое сильное, можно сказать, потрясающее, впечатле-
ние производила библиотека Д.В. Ульянинского на современ-
ников. Хотя она была невелика по объему, зато в трех своих
главных отделах — библиография, материалы по истории про-
свещения в России и генеалогии — была исчерпывающе пол-
ной. Чтобы собрать такую библиотеку, требовалась редкост-
ная целеустремленность, высокое понимание возложенной на
себя миссии.
Собирательская мудрость пришла к Ульянинскому далеко
не сразу. В молодости, отдавая дань моде, он усердно коллек-
ционировал «геннадиевские редкости», то есть те книги, что
были поименованы в знаменитом справочнике Геннади «Рус-
ские книжные редкости». «Блуждание в потемках» кончилось
в 1892 году. Знакомство с букинистом П.П. Шибановым, тор-
говавшим тогда в Петровских линиях, открыло молодому кни-
голюбу глаза на природу коллекционерства. Он понял, что
нельзя объять необъятное, а следует с самого начала опреде-
лить рамки своего собирательства.
Ульянинский оказался настоящим собирателем. Наметив
перед собой цель, он шел к ней, не отвлекаясь и не сворачивая
в сторону, проявляя редкостное упорство.
За примером не приходится далеко идти.
В конце прошлого века российские любители-коллекцио-
неры очень высоко ценили очерки под общим названием
«Библиографические отрывки», появившиеся в 1856—
1857 годах в журнале «Отечественные записки». Всего вышло
девять очерков: «Некоторые немецкие сочинения о России в
конце 17 и начале 18 веков», «Издания на иностранных язы-
ках «Наказа» императрицы Екатерины II», «Матвей Мехов-
ский и его сочинение «О двух Сармациях», «Посольство в
Россию графа Карлейля», «Несколько редких и малоизвест-
ных иноязычных сочинений, относящихся до Петра Великого
и его века», «Дополнение к статье о посольстве в Россию гра-
337
Д.В. Улъянинский (1861—1918)
фа Карлейля», «Летучие листики о России, напечатанные за
границей в 16 ст.», «Несколько библиографических замечаний
по поводу сочинения академика Устрялова «История царство-
вания Петра Великого», «Первые иноземные путешественни-
ки по России».
Еще более ценились отдельные оттиски этих журнальных
статей. Они встречались и в виде книжечек в едином ком-
плекте, содержавшем все девять статей.
Первую статью из серии «Библиографических отрыв-
ков» — «Несколько редких и малоизвестных иноязычных со-
чинений, относящихся до Петра Великого и его века» — Уль-
янинский приобрел в 1894 году у московского букиниста
А. М. Старицына. Содержание ее настолько увлекло собира-
теля, что он задался целью подобрать полный комплект ста-
тей.
Вскоре ему посчастливилось приобрести еще одну статью
из этой серии — «Первые иноземные путешественники по
22—1777
Gb> 338 <dD
России». Оттиск имел экслибрис известного историка
А. А. Котляревского.
Затем наступила длительная полоса невезения. За семь
лет Ульянинскому ни разу не встретились у букинистов вож-
деленные «Библиографические отрывки». В 1901 году, про-
сматривая каталог петербургского антиквария Н.В. Соловье-
ва, он неожиданно наткнулся на объявление о продаже пол-
ной подборки статей, причем по крайне дешевой цене — всего
за три рубля. Ульянинский немедленно отправил письмо-за-
прос в Петербург. Но опоздал. Книжку уже купил Шибанов.
Через некоторое время Никольский букинист выставил ее на
продажу, но по очень завышенной цене — за пятнадцать руб-
лей.
Ульянинский не знал, как быть. Ведь три статьи в сборни-
ке представляли собой не оттиски, а вырезки из «Отечествен-
ных записок». На покупку он решился только потому, что два
оттиска, имевшиеся у него, дублировали журнальные вырез-
ки. К тому же сохранялась надежда разыскать и последний,
недостающий оттиск. И действительно, вскоре Ульянинскому
посчастливилось приобрести и его. Так у него составился пол-
ный комплект «Библиографических отрывков», которыми со-
биратель очень дорожил.
Д. В. Ульянинский, служивший в канцелярии Удельного ве-
домства, не располагал средствами, чтобы бездумно сорить
деньгами. Тем не менее он никогда не останавливался перед
крупными расходами, когда речь заходила о приобретении из-
даний, отвечающих главным направлениям его собирательства.
В августе 1896 года в «Московских ведомостях» появилось
объявление о продаже библиографического отдела библиоте-
ки знаменитого собирателя Николая Васильевича Губерти.
книжное собрание Н. В. Губерти составлялось на протяже-
нии полувека. Периодически он сообщал в печати о своих
книжных находках и открытиях. В 1878 году Губерти выпус-
тил первый том своего труда «Материалы для русской биб-
лиографии. Обозрение редких русских книг XVIII столетия,
отпечатанных гражданским шрифтом». В последующие годы
вышли еще два тома, принесшие автору всероссийскую изве-
стность.
В начале 90-х годов сильно недуживший собиратель усту-
пил значительную часть своей коллекции известному москов-
скому библиофилу, суконному фабриканту Н. И. Носову. Тот
Cfe; 339
I. ИСТ0Р1Я ПРОСВЕЩЕНЫ И ЛИТЕРАТУРЫ. ИХЪ ДЕЯ-
ТЕЛИ (Б1ОГРАФШ, ВОСПОМИИАШЯ, ПЕРЕПИСКА, ПАМ-
ФЛЕТЫ, ЛИЧНАЯ БИБЛЮГРАФ1Я).
1. СОЧИНЕНЫ ОБЛИГО ХАРАКТЕРА.
(ПОРЯДОКЪ АЛФАВИТНЫЙ).
1. Бесбдн вЪ Обществ ЛобияелеЛ РмЛжЛ Слмшиая яри Имирь
тпрскомЪ МоаювскомЪ УиивврсияеиЛ, ВшуаЛ nepeitt. Хжпа. Тмя. Грачева
к Я*. 1867, 8*. Шмуцтитул-{-мгл. лвст*4-6 ней. стр. 4-50 сгр.-|-2иен.
стр. 4-84 стр.4-2 ней. стр.4-14 стр.4-2 нвь стр.4-36 стр.
Тоже. ВыяуаЪ второй, ВЪ Универ. Тип, (ВаяюЛ к 1868. 8*.
Шмуцтитул 4-заг* лнсть4-6 вея* стр«4-56 стр. 4-99 стр.4-3 вен.
стр.4*39 стр.
Тоже. ВешусУЬ третей, ВЪ Универ, Ткв. (ВаткоЛ н В9), 1871. 8*.
Шмуцтитул 4* загл. лист* 4“ 4 пен. стр. 4-253 стр.
ВсЪ три выпуска л одном переплетЪ.
Рус. Стар^ 1871 г., обл. 10-й кн. (о 8-м вып.).
Вышло только три этих* выпуска.
Шибанов*, 124 кат., Кг 51—1 р. 50 и.
9. Heptiu русом писательницы КУШ Лка о учосмй русской жвя-
иртгям еЪ развитей наролиой словесности к лревмв-рувской нисы№шост&. (Кри-
теко-историчеапй очеркЪ), П. В. Влалимерова. КвевЪ. Ткв. Имлер. Уж«-
верситста. Св, Влатиира, В. 1. Заваллтипо. 1892.8*, Загл» лист* 4~ 38 стр.
Печ. обл. На оборотЬ загл. листа напечатано: «Оттиск* цгь Университет-
ских* ИзвЪспй за 1892 г.> (40 к.).
Венгеров*. Источники, т. I, стр. 601.
150 виз. (Сикс. им. 1892 г., стр. 125).
Очерк* г. Владвмврова написан* но поводу «Словари рус. писатель-
ниц*. Спб. 1889.» кн. Голицына н труда Е. Лихачевой «Матервалы для
исторш женскаго обрадоваши л Росон (1086—1796) Спб. 1890».
3
Страница I тома «Библиографического описания
библиотеки Д.В. Улъянинского»
22*
340 $40
перевез книги на подмосковную дачу, где они в скором време-
ни сделались жертвой пожара.
Известие о гибели книг стало для Губерти роковым. Бук-
вально через несколько дней он скончался. Случилось это в
1896 году.
Тогда-то наследники и объявили о продаже оставшейся ча-
сти собрания Губерти — библиографического отдела и подбор-
ки масонских книг.
Мистические издания масонов, к тому же стоившие очень
дорого, Ульянинскому не были нужны. Но он пошел на значи-
тельные расходы (наследники запросили 640 рублей), лишь
бы заполучить редкостные книги по библиографии. Особенно
его привлекали «росписи» магазинов петербургского книго-
торговца И.П. Глазунова конца XVIII века (1790, 1794 и
1795 годов) и «Роспись российским книгам» Плавильщикова
(СПб., 1820).
Немало усилий Ульянинский приложил, чтобы стать обла-
дателем каталогов известного московского библиофила графа
Д. П. Бутурлина.
В общей сложности Бутурлин отпечатал пять каталогов.
Три из них посвящены были его московской библиотеке, по-
гибшей в 1812 году, два других — книжному собранию, состав-
ленному Бутурлиным в 20-е годы XIX столетия во Флоренции.
Отечественными коллекционерами особенно ценился
«третий каталог», отпечатанный в 1805—1806 годах. Весь ти-
раж его, за исключением трех экземпляров, погиб в огне пе-
чально знаменитого московского пожара 1812 года. Один из
них находился в общественной библиотеке Дрездена, дру-
гой — у известного историка Ф. В. Аделунга, третий — у мос-
ковского собирателя С. А. Соболевского.
В 70-е годы библиотека Соболевского была продана в
Лейпциге с аукциона. Приблизительно в то же время экземп-
ляр «третьего каталога» из собрания Аделунга попал к видно-
му петербургскому библиографу А. Н. Неустроеву. Некоторое
время об этом каталоге ничего не было слышно, и вдруг он
объявился у одного частного лица в Москве.
Страстно желая заполучить эту редкость, Ульянинский
предложил новому владельцу «третьего каталога» выгодный
обмен. После долгих переговоров была определена обменная
стоимость книг, ее установили в двадцать пять рублей. Имен-
но на эту сумму Ульянинский отобрал из своих дублетов ряд
ценных изданий, а взамен получил «третий каталог».
Gb> 341 v«D
В записной книжке Ульянинского по этому поводу читаем:
«Для подобной библиографической редкости определенную
цену установить очень трудно. Здесь все сводится к личным
взглядам покупателя и продавца. Однако по сравнению с дру-
гими книжными редкостями подобного же сорта, мне думает-
ся, что если бы экземпляр такого каталога попал к сведущему
антикварию, то дешевле 100—150 рублей его вряд ли можно
было бы купить».
После многолетних стараний Ульянинскому удалось разы-
скать четыре бутурлинских каталога. Отсутствовал лишь са-
мый первый, 1794 года.
Не менее напряженным был поиск другой редкости биб-
лиографического толка — «Росписи российским книгам, про-
дающимся в книжных лавках И.П. Глазунова» (СПб., 1802).
Эта «Роспись» была не особо древней, зато заключала в себе
собственноручные пометы Глазунова, относящиеся к его кни-
готорговой деятельности.
О существовании этой книжки Ульянинский узнал в
1902 году из каталога петербургского букиниста В. И. Клочко-
ва. Естественно, он тут же отправил письмо в Петербург. Од-
нако «Роспись» была уже куплена. Лишь через три года глазу-
новский каталог объявился на аукционной распродаже у
П.А.Картавова опять-таки в Петербурге. На сей раз москов-
ский собиратель не опоздал.
«Роспись 1802 года» оправдала ожидания Ульянинского.
Купленный им экземпляр в свое время принадлежал самому
Ивану Петровичу Глазунову, владельцу нескольких книжных
лавок в северной столице и одной — в Москве, на Никольской.
«Роспись», видимо, постоянно находилась под рукой у Глазу-
нова, потому что вся была испещрена его замечаниями. На по-
лях против каждой книги была отмечена «своя» цена, при
многих книгах указано, в чьих еще книжных лавках они про-
даются, по какой цене и какая делается на них скидка. Вся
«Роспись» была переложена синеватой бумагой, на листках
содержались записи о других книгах, не вошедших в нее, име-
лись также отметки, где и по какой цене их можно найти. Кро-
ме того, на внутренней стороне задней крышки переплета был
особый бумажный кармашек, в котором находились четыре
листа с рукописными заметками о новых книгах, о числе име-
ющихся экземпляров их, о покупных и продажных ценах. Сло-
вом, это был бесценный документ эпохи, рисующий состояние
книжной торговли в России на рубеже XVIII и XIX веков.
Gq^ 342 <dD
Дмитрий Васильевич Ульянинский, самый просвещенный
из московских собирателей, относился к категории книголю-
бов-романтиков. Еще в молодые годы он написал серьезный
литературный труд «Среди книг и их друзей», в котором в ув-
лекательной форме поведал о своих книжных находках и от-
крытиях, рассказал историю приобретения наиболее ценных
изданий своей библиотеки.
Книжка Ульянинского, изданная московским антикварием
М.Я. Параделовым, появилась в продаже в 1903 году и очень
скоро сделалась библиографической редкостью. В угоду кол-
лекционерам сочинение Ульянинского было отпечатано в ко-
личестве 325 экземпляров, причем нумерованных. Экземпля-
ры, имевшие номера 1—30, были выпущены большим форма-
том на прекрасной слоновой бумаге и стоили очень дорого —
десять рублей; другие семьдесят экземпляров, тиснутые на
александрийской бумаге, стоили семь рублей; остальные двес-
ти экземпляров вышлй на веленевой бумаге и стоили по три
рубля. Для личного употребления (в качестве подносных)
предназначались двадцать пять книжек, помеченных римски-
ми цифрами.
В 1904 году все тем же Параделовым была отпечатана лю-
бопытная «Адресная книга русских библиофилов», в которой
дана следующая характеристика Ульянинского как собирате-
ля: «Ульянинский Дмитрий Васильевич владеет довольно об-
ширной библиотекой по следующим отделам: русская библи-
ография (1220 званий), история русского просвещения и ли-
тературы и их деятели (50 званий), генеалогия (310 званий),
сношения Московской Руси с чужими странами до начала
XVIII века (40 званий, в числе которых 45 сочинений на ино-
странных языках (Rossica) принадлежат XVI и XVII векам).
Это отделы главные. Второстепенные: материалы историко-
бытовые, русские города и села, русская словесность, иност-
ранная литература. В этих отделах набирается до 380 званий.
Всего же вообще в настоящее время (1904 г.) 2600 званий в
3290 томах. Среди них масса редкостных и драгоценных изда-
ний. Общее описание библиотеки помещено в первой части
вышедшего в 1903 году труда Д.В. «Среди книг и их друзей»,
вторая часть будет посвящена подробному библиографичес-
кому описанию его библиотеки и выйдет в свет не ранее конца
1905 года»159.
Более шести лет потребовалось Ульянинскому для состав-
ления каталога библиотеки. Лишь в 1911 году в библиографи-
343 <dD
ческих журналах появились объявления, извещавшие о ско-
ром выходе из печати первого тома его труда под названием:
«Библиотека Д.В. Ульянинского. Библиографическое описа-
ние». Всего предполагалось выпустить три тома, общей стои-
мостью пятнадцать рублей. Для привлечения подписчиков из
среды любителей-коллекционеров указывалось, что тираж из-
дания весьма ограниченный, всего 325 экземпляров, причем в
открытую продажу поступают только триста.
Некоторые из московских собирателей предсказывали это-
му начинанию полное фиаско.
— Каталог — издание специальное, — говорили они, — ин-
тересное только узкому кругу лиц. А здесь такой тираж и та-
кая цена. Все три тома неизбежно осядут на полках книжных
магазинов. А скорее всего, издание прекратится после первого
же тома!
Однако, когда в 1912 году в книжном магазине М.О. Воль-
фа на Кузнецком мосту в продаже появился первый том «Биб-
лиотеки Д.В. Ульянинского», книга разошлась в несколько
дней. Огромный том, чуть ли не в полтысячи страниц, коллек-
ционеры-любители «проглотили» на едином дыхании. Автор-
ские комментарии к книгам читались как захватывающий ро-
ман.
В 1913 году из печати вышел второй том «Библиотеки
Д.В. Ульянинского». Он был посвящен русской библиогра-
фии. Ульянинский воистину оказался в родной стихии. Это
был какой-то ослепительный фейерверк учености, порази-
тельной эрудиции.
Третий том был отпечатан в 1915 году.
Библиографический труд московского собирателя —
«Библиотека Д. В. Ульянинского» — произвел на современни-
ков ошеломляющее впечатление. Он был единодушно при-
знан лучшим каталогом частного книгохранилища.
Накануне первой мировой войны в московской газете «Ут-
ро России» появился небольшой очерк, посвященный Улья-
нинскому. Автор его, пораженный той трепетной любовью, с
какой собиратель относился к накопленным им книжным со-
кровищам, назвал свой очерк «Поэт книги».
Ульянинский действительно был «поэтом книги». Никто
так вдохновенно не говорил о книгах, никто так не умел про-
никнуть в их судьбу.
Судьба самого Д. В. Ульянинского сложилась трагически.
В 1918 году он, будучи крупным чиновником прежней адми-
Ofc? 344 ЦО
нистрации, оказался не у дел. Более того, ему было предложе-
но покинуть казенную квартиру на Пречистенском бульваре.
Ульянинский безропотно подчинился этому приказу. Все кни-
ги были упакованы в большие ящики, шкафы подготовлены к
перевозке на новое место — в Хлыновский тупик, к племянни-
ку. Однако нервное напряжение этих дней оказалось слишком
велико. Не выдержав его, Ульянинский покончил жизнь само-
убийством — он бросился под маневровый паровоз, курсиро-
вавший на запасных путях Курского вокзала.
В том же 1918 году вся его ценная коллекция поступила в
Румянцевский музей.
Ныне большая часть «книг Ульянинского» находится в
Музее книги при Российской Государственной библиотеке.
КНИЖНАЯ
МОСКВА
Исторические
очерки
347 <dD
ВВЕДЕНИЕ
История Москвы — это частица истории России.
Близким и далеким прошлым Москвы начали интересо-
ваться еще в XIX столетии. Интерес этот возбудил Н. М. Ка-
рамзин, впервые показавший всю обширность, громадность
временной протяженности отечественной истории. Именно
тогда в русском обществе народилось увлечение российскими
достопамятностями, развилось собирательство древних гра-
мот, медалей, монет, гравюр, книг.
Наряду с предметами российской древности не менее дра-
гоценны для нас памятники московской старины. Их притяга-
тельную силу первым выявил историк И.М. Снегирев. Им со-
ставлена «биография» Кремля, описаны наиболее замечатель-
ные здания Москвы, общественные и частные библиотеки.
Из рук Снегирева эстафету приняли исследователи-уче-
ные нового поколения.
Одна из интереснейших книг, созданных о Москве, — «На-
звание московских улиц и переулков, с историческими объяс-
нениями, составленными А. Мартыновым».
В предисловии к этому труду, увидевшему свет в 1881 году,
говорится: «Восстановлять старые названия, доискиваться их
причины и смысла — работа трудная, но в высшей степени ин-
тересная. В них оживает, так сказать, перед нами забытое про-
шедшее. Мы видим постепенный рост города, разнородные со-
ставные части, соединившиеся в нем, характер почвы, на кото-
рой он выстроился, видим следы народных нравов, древних
обычаев, влияние знатных родов выдающихся лиц, — впечат-
ление, оставленное историческими событиями».
Сочинение Мартынова возбудило живой интерес у читаю-
щей публики. Книгу заметила и пресса. Желая вызвать к жиз-
ОЫ 348 <dD
ни другие подобные труды, рецензент «Исторического вестни-
ка» писал, адресуясь к российским литераторам: «Едва ли в
каком-либо цивилизованном государстве можно встретить та-
кое малое знакомство общества с историею, обычаями народа,
как у нас на Руси. Чем выше мы будем подниматься по обще-
ственной лестнице, тем упомянутое незнание своего родного
делается более или менее заметным... Правда, в настоящее вре-
мя начинает пробуждаться некоторое сознание необходимос-
ти более близкого знакомства с своим родным, но во всяком
случае это сознание находится еще в зародыше»160.
Упрек был услышан.
В последующие годы к прошлому Москвы обращались
многие историки и писатели: И.Е. Забелин, В.А. Гиляровский,
П.В. Сытин. Их трудами во многом восстановлена картина
московской жизни минувших эпох.
«Книжная Москва» — всего лишь продолжение этого исто-
рического поиска.
1. В СЕРДЦЕ МОСКВЫ
Книжные сокровища Кремля
В 1834 году в июньском номере «Журнала Министерства
народного просвещения» появилась статья дерптского про-
фессора Фридриха Клоссиуса под названием «Библиотека ве-
ликого князя Василия (III) Иоанновича и царя Иоанна (IV)
Васильевича».
Речь шла о книжных сокровищах, что сберегались в Мос-
ковском Кремле в XVI веке.
Основу кремлевской библиотеки, согласно документаль-
ным свидетельствам, составляли греческие и латинские руко-
писи, привезенные в Россию в 1472 году греческой царевной
Софией Палеолог.
«В русских исторических источниках, — повествовал
дерптский профессор, — нет никаких следов позднейшего су-
ществования этого книгохранилища. Но оные встречаются в
ненапечатанной «Хронике» рижского бургомистра Франца
Ниенштедта (1622 )»161.
Редкостный список этой «Хроники» Клоссиус видел у биб-
лиотекаря Тилемана в Риге. В ней говорилось: «Великий
князь отменно уважал Иоганна Веттермана, как мужа ученого;
Qbj 349 <^D
велел показать ему свою библиотеку, находящуюся в Москве и
полученную от патриарха из Константинополя в давние вре-
мена, когда предки его приняли христианскую веру. Эта биб-
лиотека состояла из еврейских, греческих и латинских книг и
хранилась подле его покоя в двух каменных сводах, как драго-
ценные сокровища.
Наслышавшись много хорошего о сем ученом муже, ве-
ликий князь велел разломать каменные своды с книгами, ко-
торые целые сто лет не открывались, и через своего верхов-
ного канцлера и дьяка Андрея Солкана и Никиту Вызрова-
ту, или Юнику, велел призвать Иоганна Веттермана и других
разумевших по-русски... В присутствии их вынуто было из
сводов несколько книг, которые и отданы Веттерману для
просмотрения. Он нашел между оными некоторых значи-
тельных авторов, на коих ссылаются у нас многие писатели,
но коих творения уже не видны более в наших странах, по-
тому что оные, вероятно, погибли и сгорели в прежние вой-
ны»162.
После исторического экскурса Ф. Клоссиус обратился к
новым свидетельствам, проливающим свет на состав библио-
теки Ивана Грозного, — к пергаментным листам, обнаружен-
ным в 1819 году другим дерптским ученым, профессором Хри-
стофором фон Дабеловом, в бумагах Перновского архива. По
свидетельству Дабелова, на старинных пергаментах мелким и
крайне неразборчивым почерком было означено:
Сколько у Царя рукописей о Востоке?
Таковых всего до 800, которые частию он купил, частию получил
в дар.
Бульшая часть суть греческие; но также много и латинских. Из ла-
тинских видены мною:
Ливиевы Истории, которые я должен был перевести.
Цицеронова книга «de republican и 8 книг «historiarum».
Светониевы Истории о Царях, также мною переведенные...163
Список книг был весьма длинным. В нем значились сочи-
нения самых видных писателей античности. Одно только упо-
минание о том, что в библиотеке Ивана Грозного имелась пол-
ная «История» Тита Ливия, способно было привести в неопи-
суемый восторг. Ведь из этого монументального научного
труда, включавшего, по свидетельству современников, 142 то-
ма, до наших дней дошло только 35 томов.
0^ 350 ^0
Подчеркивая неслыханную ценность библиотеки Ивана
Грозного, Клоссиус писал: «Чрез это собрание могла бы Рос-
сия возобновить для Европы времена князей Медичи, Петрар-
ки и Боккаччио, когда из пыли библиотек были извлечены не-
ведомые сокровища древности»164.
Публикация в «Журнале Министерства народного просве-
щения» возбудила в обществе огромный интерес к либерее
(библиотеке) Ивана Грозного. Ревнители отечественной ста-
рины потребовали незамедлительного ее розыска. Однако на-
шлись и скептики, доказывавшие, что если либерея когда-ли-
бо и существовала, то в последующем непременно утратилась:
либо в Смутное время, либо позднее, в один из пожаров, пери-
одически опустошавших Москву.
Несмотря на известный скепсис части специалистов, поис-
ки загадочной либереи начались.
Первым их повел сам Ф. Клоссиус. Он побывал в Москве и
осмотрел Кремль. Съездил в Александрову слободу, где одно
время находилась резиденция Ивана Грозного. Итоги оказа-
лись неутешительными.
Во второй половине XIX века к разрешению загадки крем-
левской библиотеки приступил Н.С. Щербатов, считавший,
что она должна находиться в одном из неизвестных тайников
Кремля.
Уже в начале поисковых работ посчастливилось натолк-
нуться на старинный подземный ход, не отмеченный на пла-
нах. Исследователей охватила бурная радость. Обретение ли-
береи представлялось делом ближайших дней. Однако ника-
ких тайников-«сводов» с книгами обнаружить не удалось.
Наступило глубокое разочарование. Эта неудача породила
мнение, будто на успех поисков библиотеки Ивана Грозного в
подземной части Кремля вообще трудно рассчитывать, выска-
зывалось предположение, что она погибла от сырости.
С последним выводом не согласился профессор И. Я. Стел-
лецкий. При строительстве подземных тайников в Кремле, до-
казывал он, использовался пористый мячковский камень, спо-
собствующий сухости помещений.
В начальные годы советской власти Стеллецкий провел об-
следование некоторых кремлевских подземелий, в частности
подвалов Арсенальной башни, от которой, как он полагал, идет
главный подземный ход — трехметровой ширины, с плоским
перекрытием — к Тайницкой башне; от него в правую сторону
отходят широкие и длинные ходы: в одном из них сберегается
351 <40
архив Ивана Грозного, в другом, проходившем под царским те-
ремом, — его библиотека. Позднее к своей либерее Иван Гроз-
ный пробил специальный лаз из дворцовых покоев, искусно
скрытый от посторонних глаз.
Обследование Арсенальной башни не принесло ощутимых
результатов. Стесненный во времени, Стеллецкий принужден
был прекратить поиски. Но эта неудача не поколебала его уве-
ренности в возможность обнаружения либереи Ивана Гроз-
ного.
В 1944 году, когда уже явственно ощущалось скорое окон-
чание войны и стало возможным вновь обратиться к науке,
Стеллецкий выступил на страницах журнала «Наука и жизнь»
с призывом возобновить в Кремле поиски книжных сокровищ.
Освежив в памяти читателей события, связанные с либереей
Ивана Грозного, ее появлением в России, историей вековых
розысков, он с оптимизмом заключил: «Теперь мы стоим на
грани решения вопроса. Замечательная библиотека Ивана
Грозного, счастливо уцелевшая от неблагоприятных стихий и
от разрушительной руки человека, должна быть найдена»165.
Призыв Стеллецкого был услышан. Но проникнуть в тай-
ну Кремля тогда так и не удалось.
Пять веков — срок не особо великий для пергаментных ма-
нускриптов. Посему обнаружение либереи — вещь вполне ре-
альная. Хочется верить, что это когда-нибудь произойдет и ис-
следователи подземной части Кремля натолкнутся на тайник
из «сухого» мячковского камня, специально использованного
при создании книгохранилища знаменитым итальянским зод-
чим Аристотелем Фиораванти.
Творческому гению Фиораванти принадлежит также одно
из величественных сооружений Кремля — Успенский собор.
Толстостенный, с узкими окнами-бойницами, он возводился
как крепость, способная отразить вражеское нападение, убе-
речь от гибели людей, материальные ценности, книги, кото-
рых в соборе сберегалось немало.
В середине XIX века видный историк, знаток прошлого
Москвы И.М. Снегирев длительное время посещал Успен-
ский собор, составляя опись его библиотеки, помещавшейся
в двух «храминах, на верхних полатях, в его юго-восточной
части».
По свидетельству Снегирева, библиотека Успенского со-
бора включала несколько сот древних харатейных, то есть на-
писанных на телячьих шкурах, и бумажных манускриптов, а
352 чдО
Успенский собор Кремля
также печатных славяно-русских и латинских книг духовно-
нравственного содержания. К сожалению, Снегирев ограни-
чился созданием краткого списка библиотеки. Объясняя при-
чину этого, он указал, что полное описание библиотеки со-
ставило бы объемистый том, в котором одни только
макариевские «Великие Минеи-Четьи» заняли бы несколько
страниц.
О последней книге следует рассказать особо. Этот знамени-
тый памятник русской письменности был создан в XVI столе-
тии под руководством Московского митрополита Макария. На
0^ 353
составление монументального сочинения, включавшего две-
надцать томов, было затрачено двенадцать лет. «Великие Ми-
неи-Четьи» — своего рода хрестоматия, заключающая в себе
различные сказания и повести, притчи и описания путешест-
вий. Особенно ценны вставки и дополнения русского проис-
хождения, а также переводы греческих авторов, подлинники
которых считаются утраченными.
Главное богатство библиотеки Успенского собора состав-
ляли различные манускрипты. Наиболее древним из них был
сборник духовных песнопений — Триодь постная и цветная.
Эта массивная книга, писанная крупным уставом на пергамен-
те, датировалась XIV веком.
Весьма обширной была коллекция Евангелий. Многие из
рукописей являлись несравненными образцами каллиграфи-
ческого искусства. Особо выделялось Евангелие греческого
письма, поражавшее изяществом работы. По преданию, оно
принадлежало последнему византийскому императору Кон-
стантину Палеологу.
Огромную художественную ценность представляло собой
Евангелие дневное (апракос), в малый лист, писанное на пер-
гаменте уставом. Заглавные буквы в нем, выполненные краси-
вой вязью, были раскрашены золотом и красками. Нарядность
книги увеличивал роскошный переплет. Верхнюю и нижнюю
обложки покрывали золотые доски, украшенные тончайшей
филигранью. Кое-где в драгоценный металл были вправлены
самоцветы и жемчуг.
Подборка старопечатных книг, сохранившаяся в библиоте-
ке Успенского собора, несколько уступала по количеству со-
бранию рукописей, но также была очень ценной. Почти каж-
дая книга была чем-то замечательна: то своей чрезвычайной
редкостью, то имеющимися автографами выдающихся деяте-
лей прошлого, то высоким мастерством оформления.
Особо достопримечательным было Евангелие, отпечатан-
ное в Москве в 1689 году. Эта огромная книга — длиной
1,25 аршина и шириной И вершков (аршин — 71 см, вершок —
4,4 см) — поражала исключительной роскошью оформления.
Напечатана она была на прекрасной александрийской бумаге,
отличным шрифтом. Вместо заставок по верху листов поме-
щались изящные миниатюры, на полях красовались гирлянды
цветов, образуя живописные бордюры. Столь же мастерски
были выполнены гравюры, изображавшие евангелистов Мат-
фея, Марка, Луку и Иоанна.
Of 354 <dD
Царственная роскошь отличала переплет книги. На тонко
выделанной коже, по оранжевому фону были вытиснены кра-
сивые узоры — сказочные травы и цветы. Тиснение дополня-
ли драгоценные камни: рубины, сапфиры. Среди них красо-
вались пять изумрудов редкостной величины. На централь-
ном была вырезана фигура Вседержителя, на остальных —
евангелисты.
Из надписи на книге явствовало, что она — вклад в библи-
отеку Успенского собора. Евангелие подарила Наталья Ки-
рилловна Нарышкина, мать Петра Великого. Что же касается
самой работы, то ее выполняли мастера Оружейной палаты,
выказавшие себя подлинными художниками. На Ивановской
площади в Кремле против северных врат монументального Ус-
пенского собора находилась сравнительно небольшая старин-
ная постройка — Патриаршие палаты. Здесь начиная с
XVII века помещалась Патриаршая библиотека.
Основу книгохранилища, насчитывавшего несколько ты-
сяч славяно-русских и греческих манускриптов и старопечат-
ных книг, составили сочинения, попавшие в Россию еще в глу-
бокой древности, при первых митрополитах и патриархах. Су-
щественное увеличение собрания произошло в 1655 году,
когда иеромонах Арсений Суханов привез из Греции более
500 различных манускриптов. Несколько позднее сюда же по-
местили рукописи, изъятые из разных русских монастырей
для их сбережения.
В 1684 году библиотеку осматривал Петр Великий, быв-
ший страстным ревнителем просвещения. Найдя книгохрани-
лище в большом беспорядке, он сделал патриарху строгое вну-
шение, а ближнему боярину Зотову приказал разобрать со
всей тщательностью рукописные и печатные книги и соста-
вить обстоятельный каталог.
В 1721 году после учреждения Святейшего Синода Патри-
аршая библиотека стала именоваться Синодальной. Этой пе-
ремене сопутствовали события, оставившие яркий след в оте-
чественной библиографии.
Весной 1722 года в Россию пожаловал голштинский герцог
Карл Фридрих, посватавшийся к царевне Анне Петровне. На
заморского жениха хотели произвести впечатление не только
богатством страны, но и высоким уровнем культуры. Последо-
вал приказ спешно привести в порядок Синодальную библио-
теку и составить новую, исчерпывающе полную роспись ее
книг.
0^ 355 ^0
Выполнение ответственного задания возложили на про-
фессора Эллино-греческой школы Афанасия Скиаду.
Скиада проявил себя настоящим библиографом. Напря-
женно трудясь в течение нескольких недель в сумрачных по-
коях Патриарших палат, он составил две рукописные тетради:
в одной заключалась опись 50 манускриптов (с точной дати-
ровкой), в другом были поименованы 304 древние рукописи,
не содержавшие конкретных сведений относительно времени
их создания.
Очевидно, каталоги, составленные Скиадой, произвели на
Петра Великого самое благоприятное впечатление, поскольку
последовал приказ отпечатать их. В ноябре 1723 года монар-
шее повеление было выполнено. На титуле небольшой, в
63 листа, брошюрки латинским шрифтом было пропечатано:
СATALOGIDUO
Codicum manuscriptorum graecorum,
Qui in Bibliotheca Synodali Moscvensi
asservantur, Anno 1722, mense Martio
ab Athanasio Schiada...
inspecti et examinati.
На обороте титульного листа та же надпись была воспроиз-
ведена по-русски:
ДВА КАТАЛОГА
рукописных книг греческих,
в Синодальной библиотеке в Москве
обретающихся. Которые в лето 1722
в месяце марте Афанасием Скиадою...
рассмотрены и разобраны.
Самый текст каталога был напечатан в два столбца: левый
столбец — по-латыни, правый — по-русски.
«Каталог Скиады», как стали именовать опись Синодаль-
ной библиотеки 1722 года, у отечественных собирателей поль-
зовался большим уважением. Ведь это был первый печатный
библиографический труд на русском языке. Однако в частных
библиотеках он почти не встречается, поскольку тираж книги
был невелик: всего 80 экземпляров. Счастливыми обладателя-
ми «Каталога Скиады» являлись только самые крупные соби-
ратели.
0^ 356 ^0
Какие же богатства таились в недрах Синодальной библи-
отеки?
Ответить на этот вопрос можно с большой точностью бла-
годаря трудам нескольких поколений библиографов, оставив-
ших нам ее описи. Так, по каталогу 1823 года в библиотеке
имелось 467 греческих рукописей (242 — древних, на перга-
менте), 956 славянских, 70 грамот и 118 прочих исторических
документов.
Среди греческих рукописей огромную ценность представ-
ляли творения античных писателей: Аристотеля, Аристофана,
Демосфена, Эсхила, Эзопа, Гесиода, Гомера, Плутарха, Пинда-
ра, Софокла, Страбона, Фукидида. Списки отличались глубо-
кой древностью. Невольно напрашивается вопрос: не вошла
ли каким-то образом в Синодальную, бывшую Патриаршую,
библиотеку часть либереи Ивана Грозного?
Наряду с сочинениями великих писателей античности в
Синодальной библиотеке находилось немало произведений
духовной литературы. Наиболее древним из них являлось гре-
ческое харатейное Евангелие, относящееся предположительно
к VIII веку.
VIII веком датировалось и другое Евангелие, написанное
в два столбца на тонком пергаменте, крупными квадратны-
ми буквами. Текст манускрипта украшали разноцветные за-
ставки и золотые прописи. По мнению профессора Маттеи,
рукопись эта была одной из древнейших и наилучших в Ев-
ропе.
Еще большей роскошью отличалось оформление харатей-
ной рукописи XII века, содержавшей все книги Нового Заве-
та, Псалмы Давида и духовные песнопения. Страницы ее ук-
рашали 26 живописных изображений, в том числе четырех
евангелистов: Матфея, Марка, Луки, Иоанна. Миниатюры
были выполнены с большой тщательностью.
Весьма необычный вид имела греческая рукопись XIV ве-
ка — «Литургия Василия Великого». Она была писана на пер-
гаментном свитке, длиною в семь с половиной аршин, навер-
нутом на скалку.
Среди славянских рукописей, бывших в Синодальной биб-
лиотеке, своим «старшинством» выделялось харатейное Еван-
гелие 1144 года. Время написания книги с большой точностью
позволяла определить надпись, оставленная переписчиком на
228-м листе: «в лето 6652 (1144) написана книга сия, начата
1 октября, а кончена 9 ноября».
357 <dD
На том же листе сохранились еще две надписи, но уже по-
зднейшего времени, раскрывающие судьбу книги. Из них яв-
ствовало, что в XVI—XVII веках она находилась в Галиче.
Пребывала книга там вплоть до 1679 года. Затем этот драго-
ценный манускрипт каким-то образом попал к справщику (ре-
дактору) московского Печатного Двора иеромонаху Тимофею.
После его кончины, последовавшей в 1699 году, Евангелие по-
ступило в книгохранилище Печатного Двора, а уже потом, в
1787 году, вместе с другими рукописями Типографской библи-
отеки перешло в Синодальную библиотеку.
Другие наидревнейшие славянские манускрипты Сино-
дальной библиотеки — Шестбднев 1263 года, Псалмы Давида
1296 года, Апостол 1309 года.
Историк И.М. Снегирев, тщательно обследовавший в сере-
дине прошлого века сокровища Синодальной библиотеки, пи-
сал: «Собрание славяно-русских, болгарских и сербских руко-
писей на пергамине, бомбицине и тряпичной бумаге, с XII по
XVIII столетие, заключает в себе много предметов важных,
любопытных и драгоценных по содержанию, древности и ред-
кости своей, так равно по предисловиям, послесловиям и при-
пискам, служащим материалами для истории»166.
Не случайно наш историограф Николай Михайлович Ка-
рамзин столько времени провел в стенах Синодальной библи-
отеки, работая над своей знаменитой «Историей государства
Российского».
О книжных богатствах Кремля в Европе слагались леген-
ды. Англичанин Кларк и француз Бретон, посетившие Моск-
ву накануне Отечественной войны 1812 года, утверждали,
будто видели здесь переводы всех трудов знаменитых антич-
ных авторов: Тита Ливия и Вергилия. Позднее Бретон не без
ликования сообщал, будто указанные сочинения взяты Напо-
леоном в качестве военного трофея и доставлены в Париж.
Это заявление — досужий вымысел. Синодальная библиотека,
где сберегались сочинения великих писателей античности, в
1812 году, при подходе французской армии к древней столице,
была вывезена в Вологду.
* *
*
Новая страница в многовековой «книжной летописи»
Кремля открылась в марте 1918 года, когда столица Советско-
го государства была перенесена из Петрограда в Москву.
Of 358 <dO
По переезде Совет Народных Комиссаров расположился в
Кремле, в старинном здании у Спасских ворот, построенном в
1788 году видным архитектором М.Ф. Казаковым; на третьем
этаже в шести смежных комнатах разместился служебный ап-
парат Совнаркома. Одна из комнат стала кабинетом Председа-
теля Совнаркома — Владимира Ильича Ленина. Рядом с каби-
нетом находилась его квартира, состоявшая из четырех не-
больших комнат.
Примечательная деталь интерьера ленинской квартиры и
служебного кабинета — обилие книг.
Библиотека кремлевского кабинета В. И. Ленина насчиты-
вала около двух тысяч томов. Некоторое количество их по-
мещалось на двух этажерках-вертушках возле письменного
стола. Тут находились различные справочники, словари, в ча-
стности четырехтомный «Толковый словарь живого велико-
русского языка» В. И. Даля. Остальные книги располагались
в шкафах, высившихся вдоль стен кабинета. Большое место
среди них занимали произведения Карла Маркса и Фридри-
ха Энгельса на немецком и русском языках, труды видного
русского мыслителя-революционера Г. В. Плеханова, мону-
ментальные справочные издания: Большая энциклопедия, из-
данная в 1904 году; Энциклопедический словарь Товарище-
ства братьев А. и И. Гранат и К° в 42 томах (со статьей
В. И. Ленина о Карле Марксе в 28-м томе); второе, незавер-
шенное издание Энциклопедического словаря Брокгауза —
Ефрона в 29 томах (СПб., 1911—1916); французский Энцик-
лопедический словарь Ларусса в 8 томах.
Весьма внушительной была подборка военных книг — око-
ло двухсот сочинений. Такое обилие книг по данной тематике
объясняется тем, что Ленину, возглавлявшему оборону страны
в годы гражданской войны, приходилось заниматься вопроса-
ми стратегии и тактики, решать проблемы организации армии.
Среди военных книг, бывших в кремлевском кабинете Влади-
мира Ильича, не случайно находился двухтомник записок зна-
менитого немецкого военачальника Э. Людендорфа «Мои вос-
поминания о войне 1914—1918 годов». Предисловие к русско-
му изданию, вышедшему в 1923 году, написал сам автор.
Часть библиотеки В.И. Ленина — около пяти тысяч то-
мов — размещалась в одной из комнат Совнаркома. Наиболее
обширным в этом собрании был отдел, содержавший книги по
философии, сочинения крупнейших мыслителей мира: Плато-
на, Гельвеция, Меринга, Фейербаха, Спенсера и многих других.
359 <dD
Мало чем уступала этому отделу подборка книг по истории
России, насчитывавшая около 200 сочинений, в том числе ред-
костные, отпечатанные в первые годы советской власти край-
не малым тиражом из-за «бумажного голода»: «Курс русской
истории» (1918), «История сословий в России» В. Ключев-
ского (1918), «Из нашего прошлого» Н. Костомарова (1922).
Чрезвычайно интересны были книги по истории революцион-
ного движения в России. Среди них немало редких изданий:
Петр Алексеев и Варлен — «Две речи» (1918), сборник «Бор-
цы за свободу» (1917), содержавший биографии революцио-
неров, совершивших покушение на Александра II.
Было немало книг по истории русской и мировой литера-
туры, а также истории искусств.
Третья часть кремлевской библиотеки В. И. Ленина насчи-
тывала две тысячи томов, около полутысячи из них — особен-
но ценные — с пометками, оставленными на страницах ленин-
ской рукой. Эти краткие маргиналии в ряде случаев позволя-
ют проследить движение творческой мысли Ленина при
работе над его собственными произведениями. А их в тот пе-
риод создано немало: «Очередные задачи Советской власти»
(март — апрель 1918), «О государстве» (1919), «Детская бо-
лезнь «левизны» в коммунизме» (апрель — май 1920) и другие
важные теоретические работы.
Упомянем еще об одной библиотеке, находившейся в то
время в Кремле. Речь идет о книжном собрании в двадцать ты-
сяч томов, которое принадлежало жене В. И. Ленина Надежде
Константиновне Крупской и его сестре Марии Ильиничне
Ульяновой. Библиотека эта по своему характеру была энцик-
лопедической и включала 85 отделов. Наиболее обширный из
отделов — педагогический. Объяснение тому довольно про-
стое: Н. К. Крупская и М. И. Ульянова много сил отдавали раз-
витию просвещения в Советской стране, образованию молодо-
го поколения.
Над древним Московским Кремлем пролетело немало ве-
ков. И каждый из них вписал в его «книжную летопись» свою
яркую, незабываемую страницу.
Книги на Красной площади
В начале прошлого века на прилавках книжных лавок Пе-
тербурга и Москвы появился небольшой томик, на титульном
листе которого было пропечатано:
360 ЧвО
опыт
Российской библиографии,
или
Полный словарь
сочинений и переводов,
напечатанных на словенском
и российском языках от начала
заведения типографий, до 1813 года,
собранный из достоверных
источников
Василием Сопиковым.
Спб., 1813 г.
Имя автора библиографического труда было хорошо зна-
комо книжникам обеих столиц. Василий Степанович Сопиков
около 30 лет занимался книготорговлей: сначала — на Спас-
ском мосту в Москве, а с 1788 года — в Гостином дворе в Пе-
тербурге.
Допоздна засиживаясь в своей петербургской лавке, заня-
тый составлением книгопродавческих каталогов, Сопиков
пришел к важному решению: создать так называемый гене-
ральный каталог, который бы включал все книги, выпущенные
в свет отечественными типографиями. Эта мысль настолько
увлекла его, что, забросив свои торговые дела, Сопиков цели-
ком переключился на составление «Опыта российской библи-
ографии».
С начальным вариантом своего обширного труда ему уда-
лось познакомить помощника директора Публичной библио-
теки А.Н. Оленина. Тот поддержал начинание. Более того, на-
чал добиваться зачисления Сопикова в штат Публичной биб-
лиотеки, чтобы создать ему условия для работы.
— До сего времени, — докладывал он директору, — Сопиков
занимался торговлею книгами. Но, будучи призван по приро-
де его дарования к познанию наук и словесности, он старался
усовершенствовать себя в отечественном языке и выучился
между тем разуметь и язык французский. В своей работе он
предполагает идти по стопам славнейших иностранных биб-
лиографов, и в первую очередь Дебюра.
— А нужна ли такая книга, принесет ли она пользу? — не-
сколько недоверчиво протянул А. С. Строганов, которого по-
коробило сравнение гостинодворского купца со знаменитым
библиографом Дебюром.
361 <dD
— Несомненно!.. Несомненно и другое — Сопиков справит-
ся с поставленной задачей. Он посвятил десять лет неусыпных
трудов составлению книги, которая не только в России, но и в
чужих краях почтена будет классическою, ибо доселе не име-
ем мы представления о произведениях российского типограф-
ского искусства по нынешнее время.
Сделавшись сотрудником Петербургской публичной биб-
лиотеки, Сопиков очень быстро подготовил к печати первый
том «Опыта российской типографии». Он появился в продаже
в 1813 году. В последующие четыре года вышли еще три тома.
Последний, пятый, увидел свет в 1821 году, уже после смерти
библиографа.
Всего в сопиковском «Опыте» поименовано более тринад-
цати тысяч книг, отпечатанных на русском языке. Многие из
них были настолько редкими, что отсутствовали даже в Пуб-
личной библиотеке. Например, Апостол, отпечатанный Фран-
циском Скориною в Вильно в 1525 году, был известен тогда
всего в двух экземплярах. Оба они находились в Москве:
один — у профессора Московского университета Ф.Г. Баузе,
другой — у П.Я. Чаадаева. Еще большую редкость являла со-
бой «Псалтирь, или Песни духовные». Эту книгу Сопиков ан-
нотировал следующим образом:
«Чрезвычайно редкий и единственный экземпляр сего издания,
находящийся в библиотеке кандидата Московского университета
К.Ф. Калайдовича, выходного листа не имеет. Очень вероятно, что
книга сия напечатана в Вильне, около 1525 года, ибо оттиск и буквы
совершенно сходны с Апостолом и Каноником, изданными Скори-
ною. Экземпляр сей случайно куплен в Москве, апрель 1811 года, в
лавке у торгующего старыми книгами, за 4 рубли. До сего времени не-
известно было в России о сем издании»167.
Есть все основания полагать, что уникальная Псалтирь бы-
ла приобретена у популярного московского букиниста
И. Ф. Ферапонтова, торговавшего древними рукописями и
старопечатными книгами в небольшой лавочке на Спасском
мосту, что был перекинут через ров у Спасской башни.
Сегодня, когда Красная площадь стала местом торжествен-
ных парадов и народных гуляний, трудно представить, что не-
когда на всем ее пространстве кипел городской рынок, где сре-
ди прочего товара продавались и книги.
Книжный торг на Красной площади, пик которого при-
шелся на вторую половину XIX века, зародился еще в глубо-
кой древности, во времена Ивана Грозного. В следующем,
362 ЧДО
Книжная лавка в России, XVIII в.
XVII столетии книжников здесь обитало так много, что они,
потеснив других торговцев, обосновались на самом доходном
месте — на Спасском мосту.
Давно уже не существующий Спасский мост внешне похо-
дил на тот, что ныне нависает над Александровским садом у
Троицкой башни. В 1508 году мост привели в «блестящий и
прочный вид»: выложили белым камнем и обнесли зубчатой ог-
радой. По обе стороны его, по утверждению историка И. П. Са-
харова, теснились лавки-«каморы», в которых велась бойкая
торговля. На рисунках XVII века, сделанных с натуры иност-
ранными путешественниками, видно, что Спасский мост имел
продолжение в виде широкого бревенчатого настила, пересе-
кавшего Красную площадь. В просторечии этот настил имено-
вался «мостом». Вдоль этого «моста» и велась главная торговля
книгами: сначала — с рук, а затем осед лая, то есть лавочная.
Спасские книжники держали ориентир на простой люд.
Всем входящим и въезжающим в Кремль они предлагали само-
363 чво
дельные гравюры, называемые «фряжскими листами», и грубо
сработанные книжки. Особой любовью покупателей XVII века
пользовалась старинная повесть «Суд Шемякин», написанная
виршами и разукрашенная картинками.
В петровское время первенство перешло к Брюсову кален-
дарю. Знаменитым его сделали предсказания погоды и собы-
тий. К советам Брюсова календаря очень прислушивались.
Желание иметь его породило множество перепечаток календа-
ря, причем каждый издатель почитал своим долгом внести в
него что-нибудь от себя.
Более ста лет Брюсов календарь успешно фабриковался
спасскими книжниками, производившими печатание с дере-
вянных досок. «Соблазнительность» книжки, дававшей умст-
венную пищу читателям из народа, показывает уже заголо-
вок:
Любопытный,
загадчивый, угадчивый
и предсказывающий новейший
астрономический
Брюсов календарь,
сочиненный на 200 лет
и расположенный от 1800 года.
К началу нынешнего века Брюсов календарь из тоненькой
книжицы в девять листиков превратился в довольно пухлый
том, объемом более двухсот страниц. Помимо сведений по ас-
трономии и астрологии он содержал немало другой полезной
информации. Особой любовью невзыскательных читателей
пользовалось литературное приложение — загадки с отгадка-
ми. В долгие зимние вечера за их чтением коротали время.
Торговля книгами с рук процветала на Красной площади и
в последней четверти XVIII столетия. Трудно сказать со всей
точностью, сколько обитало тогда здесь книжников-ходебщи-
ков. Но число их, несомненно, было велико. Недаром же столь
часто встречаются старинные книги с надписями, подобными
той, что оставил на обороте верхней крышки небольшой бро-
шюрки под названием «Краткая книжица политических и
гражданских обходительных поступков по правилам Мазари-
новым» (М., 1709) известный собиратель своего впемемк
364
♦ ♦
♦
Основателем «правильной», то есть лавочной, книжной
торговли на Красной площади был Игнатий Ферапонтович
Ферапонтов. Букинистом он сделался по призванию. «Вы-
учившись сам собою грамоте, — свидетельствует завсегдатай
его лавочки на Спасском мосту К. Ф. Калайдович, — Ферапон-
тов получил охоту читать и разбирать старинные церковные
книги, и охота наконец сделалась в нем страстью. Неимение
свободы и небогатое состояние не позволяло ему собирать ру-
кописей: и так он решился еще первый завесть ими торг, и сча-
стливый успех наградил впоследствии все его старания»169.
Начало ферапонтовского торга относится к 1765 году.
Через пять лет на Спасском мосту завел книжную лавку
Тимофей Анисимович Полежаев. Была она невелика по разме-
рам: полторы сажени в ширину и чуть более того в глубину, с
дубовой дверью и железным засовом. Примеру его вскоре по-
следовали Яков Добрынин, Иван Афончиков, Степан Петров.
Торговали они в основном новыми книгами, вроде переводно-
го романа «Купидон и Псиша», журналами «Парнасский ще-
петильник» и «Трутень». Обо всех поступлениях давали знать
читателям через «Московские ведомости». Имели и старые
книги.
В последней четверти XVIII века на первое место среди
спасских книжников выдвинулся Яков Добрынин. В немалой
степени его популярности способствовала деловая дружба с
издателем-просветителем Н.И. Новиковым. Добрынин пер-
вый из московских книготорговцев принял на комиссию его
многотомную «Древнюю российскую Вивлиофику», пред-
ставлявшую собой собрание старинных отечественных сочи-
нений, описаний путешествий российских подданных в дру-
гие страны, а также редких грамот и прочих достопамятнос-
тей.
В 1775 году Москва вступила в новую фазу своего разви-
тия. Был утвержден грандиозный и долгосрочный градостро-
ительный план, должный придать ей еще больший блеск. Чуть
ли не в один день с Красной площади убрали ветхие деревян-
ные строения. Вся мелочная торговля была переведена на
0^ 365 ^0
щадь? Облик ее сохранила гравюра художника конца
XVIII века А. А. Алексеева. Он изобразил площадь от ограды
Казанского собора, у истока Никольской. По левую сторону
видны двухэтажные торговые ряды, уже изрядно обветшалые,
по правую — зубчатая Кремлевская стена и башни. В дальнем
конце возвышается собор Василия Блаженного. Между ним и
Спасской башней протянулось невысокое здание, с «аркада-
ми» по первому этажу. В этой невзрачной постройке и поме-
щались книжные лавки, переведенные сюда после уничтоже-
ния загромождавших Красную площадь дощатых палаток и
навесов. Каждая лавка имела свою «привязку» к местности,
что позволяло их легко находить. Так, зазывая к себе покупа-
телей через газету, Семен Глазунов напоминал, что его следует
искать, «идучи от Спасских ворот на первую лестницу». Лав-
ка Алексея Телепнева располагалась «на хорах», то есть на
втором этаже.
Здесь же, небезуспешно пройдя торговую практику у По-
лежаева (недаром тот выдал за него свою дочь), открыл свою
лавку один из популярнейших московских книжников про-
шлого, Матвей Петрович Глазунов. О себе он заявил публика-
цией в «Московских ведомостях» в 1782 году: «На Спасском
мосту у купца Матвея Глазунова продается вновь напечатан-
ная «Механическая книга» с 51 рис. соч. Штурма», «Путь сча-
стья человеческого» соч. Вольтера»170.
Огромный импульс книжному торгу на Красной площади
придал известный издатель-просветитель Николай Иванович
Новиков (1744—1818), в 1779 году взявший в аренду универ-
ситетскую типографию, помещавшуюся у Воскресенских во-
рот. Быстро приведя ее в порядок и значительно расширив,
Новиков менее чем за три года напечатал в ней больше книг,
нежели их вышло из ее стен за предшествовавшую четверть
века.
Уже в первый год «новиковской эры» типография выпус-
тила сорок пять изданий: «Эмиль и София, или Хорошо вос-
питанные любовники» Ж. Ж. Руссо, «Поваренные записки»,
«Городской и деревенский садовник»... В следующем году вы-
шло еще семьдесят названий. Теперь главный упор был сделан
на учебники. Наряду с ними увидели свет поэма «Потерянный
рай» Д. Мильтона, «Русские сказки», «Нравоучительные рас-
суждения о супружеских должностях». В 1781 году выпущены
еще семьдесят три издания.
366 чбО
Среди продукции университетской типографии той поры
есть издание, долгое время остававшееся загадкой для библио-
графов, — еженедельный сатирический журнал «Рассказчик
забавных басен, служащих к чтению в скучное время, или Ког-
да кому делать нечего». Некоторые из позднейших исследова-
телей полагали, что редактором журнала, выходившего в
Москве в 1781 году, выступил сам Новиков, блестяще про-
явивший себя в 70-е годы на журналистском поприще.
Ясность удалось внести лишь в конце 50-х годов прошлого
столетия. Тогда известному литературоведу Н.С. Тихонравову,
исследователю истории русского театра, при работе в архиве
попал в руки номер малоизвестного «Русского театрального
журнала», издававшегося в Петербурге на немецком языке.
Первый и единственный его номер вышел осенью 1784 года.
Изучая редкостный журнал, Тихонравов обратил внимание на
публикацию под названием «Письмо из Москвы». В «Письме»
сообщалось о последних событиях московской театральной
жизни, в частности, говорилось:
«Медокс купил место сгоревшего дома князя Лобанова (на Пет-
ровке, близ Кузнецкого моста) и на сумму 130 тысяч рублей выстроил
новое здание театра, который открыт был в августе 1780 года «Проло-
гом* автора народной русской оперы «Мельник — колдун, обманщик
и сват». Сочинитель этой оперы Аблесимов. Он был экзекутором при
полиции и умер года полтора тому назад в величайшей бедности. Он
не оставил после себя ничего, кроме старого изломанного стола о трех
ножках, за которым он, поджавши под себя ноги, писал «Рассказчика»
(сатирический еженедельник), «Мельника» и «Пролог». Его нищета
не может служить упреком московскому театру, который довольно до-
казал ему свою признательность различными представлениями в его
пользу «Мельника». Печатание еженедельника точно так же ничего не
стоило ему, так как здесь помогал ему истинный друг русской литера-
туры Новиков, который имеет на откупе университетскую книжную
лавку и типографию. Весь свой достаток Аблесимов употреблял на
воспитание единственной дочери»171.
Называя Н.И. Новикова «истинным другом русской ли-
тературы», автор «Письма из Москвы» ничуть не преувели-
чивал. Новиков помогал буквально всем московским литера-
торам: одних привлекал к переводам зарубежных книг, дру-
гих — к участию в периодических изданиях, третьих
побуждал к созданию собственных произведений. Не забы-
вал Новиков и о читателях. Желая, чтобы книга вошла в каж-
дый дом, он резко удешевил печатную продукцию, стал на
льготных условиях отпускать товар книгопродавцам, порой
367 <40
истори HECKАГО
о российскиХЪ
ПИСАТЕЛЯХЪ.
ИзЪ разныхЪ печатиыхЪ и рукопмс-
ншхЪ книгЪ, сообщен ныхЪ изжЪслий^-
м сложесныхЬ преданш
Со бр *лЪ
Николай НовиковЪ.
*-<-  --------—	--------—i
ВЪ СЛНКТЛЕГЕРВУРГЪ Г77Я ГОДЛ
Одна из книг НМ. Новикова
368
выдавал в кредит многие тысячи экземпляров книжных но-
винок.
В Москве главным комиссионером Новикова был весь-
ма оборотистый и энергичный книжник Никита Никифоро-
вич Кольчугин. Имел он несколько лавок, в которых торго-
вали приказчики-сидельцы. Сам же Кольчугин заправлял
делами в университетской книжной лавке, помещавшейся у
Никольской башни. О немалых заслугах Кольчугина перед
отечественным просвещением свидетельствует старинный
каталог:
РОСПИСЬ
Российским книгам,
продающимся
в
университетской
книжной лавке
у московских купцов
Кольчугина и Переплетчикова,
в доме под № 144,
состоящем у нового каменного
Никольского мосту,
Москва, 1789 г.
Когда в 1792 году Новикова арестовали за печатание и рас-
пространение запрещенных книг, то взяли под стражу и Коль-
чугина. Сохранились протоколы допросов, учиненных ему в
канцелярии московского генерал-губернатора, проливающие
свет на личность этого незаурядного человека, смело признав-
шего себя «правой рукой Новикова». «Прежде, — значится в
одном из протоколов, — он имел торговлю в москательном ря-
ду, а потом тот торг, яко мало прибыльный, перемени, произво-
дил уже торг книгами, получая оные из Санкт-Петербургской
Академии наук и из типографии Новикова за деньги и в кре-
дит, для чего и имел здесь три лавки на Никольской улице. В
одной сам сидел и торг производил до 1790 года, в двух других
лавках — сидельцы. А как посредством сего торга познакомил-
ся он с Новиковым и получил от него разные выгоды, перешел
к нему в дом в приказчики, а в своей лавке оставил сидельца.
Принявши приказчичью должность и взяв в свое ведение
книжные лавки и книжные магазины, принимал от Новикова
книги в продажу из его типографии, что в доме бывшем графа
0^ 369 ^0
Гендрикова, в числе которых и запрещенные книги отданы бы-
ли ему в продажу»172.
Почти с одинаковой жестокостью были они и наказаны:
Новикова приговорили к заточению в крепость, Кольчугина —
к каторжным работам.
* *
*
В конце XVIII века на Красной площади приступили к
ломке и перестройке старых торговых рядов. При этом, оче-
видно, каким-то образом пострадало здание с «аркадами», об-
любованное московскими книжниками. Только так можно
объяснить их массовый «исход» на Никольскую. Впрочем,
окончательное переселение затянулось вплоть до войны
1812 года. Среди тех, кто сохранил верность «отеческим гро-
бам», были Игнатий Ферапонтов, Алексей Телепнев, Семен и
Матвей Глазуновы. Последний, правда, подстраховался и за-
имел еще одну лавку — на Никольской.
И все же неверно было бы полагать, что на рубеже веков
книжная торговля на Красной площади пребывала в состоя-
нии застоя. Напротив. Книготорговцы получили специальные
помещения в двухэтажном каменном здании, поднявшемся
вдоль рва между Спасской и Никольской башнями. Здесь дол-
гое время очаровывал московских коллекционеров разными
диковинками знаменитый «подделыцик древних рукописей»
А. И. Бардин.
Нашествие французов в 1812 году нанесло страшный
удар книжникам, торговавшим на Красной площади. Когда
они вернулись в Москву после отступления неприятеля, то
глазам открылась удручающая картина: торговые ряды об-
ратились в закопченные развалины, Никольская башня на-
половину разрушена взрывом, все прочие строения сгорели
дотла.
Восстановительные работы на Красной площади продол-
жались более пяти лет. Все мелкие каменные постройки были
снесены, ров засыпан, мосты через него разобраны. Площадь,
сделавшуюся необычайно просторной, замостили брусчаткой.
Поднялись из руин и торговые ряды, их фасад стал еще пыш-
нее. Словом, вся местность чудесно переменилась.
В последующие полвека преображенная Красная площадь
служила городу нарядной витриной. Всех гостей прежде всего
04_1'7'7'7
0^ 370 ^0
везли сюда. Ни о какой книжной торговле с рук теперь даже не
могло быть и речи. Книжных лавок осталось всего три: Сили-
на, Белянкина (помещалась в цокольном этаже собора Васи-
лия Блаженного) и Леухина. Лавка последнего была в здании
присутственных мест.
Сергей Ильич Леухин — деятельный, гораздый на всевоз-
можные выдумки книжник, прославился своими завлека-
тельными объявлениями в «Московских ведомостях». Рек-
ламируя ту или иную книгу, Леухин умел сыграть на «сла-
бых струнках» покупателей, задеть их за живое. Вот,
например, как он преподносил многотомное издание «День
семьи»:
«Всеобщая новость! Драгоценная кабинетная настольная книга
для всех! Только что отпечатана и поступила в продажу! Положитель-
но необходимая и полезная во всяком семействе книга под названием
«Восстановитель и источник семейного благополучия».
ДЕНЬ СЕМЬИ.
Наука света и жизни. Друг хозяина и спутник хозяйки (на каж-
дую минуту). Резервуар богатства, здоровья, счастья и удовольст-
вия»173.
С середины 70-х годов прошлого века московские книжни-
ки стали практиковать торговлю на Красной площади в дни
вербного гулянья, как именовались праздничные торжества в
весеннюю пору, накануне Пасхи.
Поначалу вербное гулянье представляло собой катание в
экипажах. Разукрашенные коляски длинной вереницей тяну-
лись по Тверской, въезжали на Красную площадь, пересекали
Кремль и выезжали из Троицких ворот. Посмотреть на эту на-
рядную кавалькаду собиралась вся Москва. На тротуарах
сплошной стеной стояли москвичи, живо обсуждая увиден-
ное.
Со временем вербные гулянья дополнились праздничной
торговлей. Накануне Вербного воскресенья на Красной пло-
щади, ближе к собору Василия Блаженного, словно из-под
земли вырастали бесчисленные балаганы, палатки, навесы, в
которых гуляющим предлагались всевозможные товары: цве-
тастые ткани, игрушки, яркие бумажные цветы, раскрашенные
леденцы и другие сласти.
Торг книгами «на вербу» возник несколько позднее. Зачи-
нателем его выступил Никольский букинист И. А. Чихирин. В
одно из Вербных воскресений он раскинул палатку возле
0^371
Спасской башни и принялся зазывать покупателей. На следу-
ющий год Чихирин повторил удачный опыт. Его начинание
подхватили. Подле чихиринской палатки поднялись другие.
Очень скоро в «вербной торговле» на Красной площади
стали принимать участие многие московские книжники. Каж-
дый занимал место в пять или более саженей. И это при том,
что арендная плата, отчислявшаяся в пользу городской казны,
превышала сто рублей за место.
В 80-е годы самой яркой фигурой среди книжников на
«вербном торге», пожалуй, являлся Павел Васильевич Ши-
шов. Инициативный, оборотистый, он торговал широко и сме-
ло, привлекая к себе цветистым словом и дешевизной товара.
Формула его коммерческой деятельности была проста: быстро
купил — быстро продал. На частой оборачиваемости капитала
и держалось дело Шишова.
Как известно, быстрота сопряжена с промашками. Оши-
бался и Шишов. Как-то, перебирая выставленные им книги,
один собиратель наткнулся на редкое, прижизненное издание
стихотворений Рылеева.
— Сколько стоит? — нарочито безучастным тоном поинте-
ресовался он.
Шишов полистал книжечку. Удрученно вздохнул:
— Это — старье, с ним одна канитель. Теперь и новое-то
полное издание Рылеева стоит целковый, а тут одни только
«Думы»! Ну что с ними поделаешь? Пожалуйте, сударь, за
книжку без торга тридцать копеек.
А тогда на антикварном рынке цена на «Думы» в издании
1825 года достигала десяти рублей!
В последние годы жизни Шишов торговал в небольшой,
темной лавочке на Волхонке. Беспорядок в ней царил невооб-
разимый, книги как попало теснились на полках, пыльными
кучами громоздились на полу. «Но раз в году, — вспоминает
современник, — Шишов делал торжественный смотр своим
книжным катакомбам. Это бывало обыкновенно во время
«вербного торга» на Красной площади. Он снимал огромное
место и вывозил туда все, что накопилось за год»174.
В начале нынешнего века «вербный торг» прочно укоре-
нился в быту москвичей. Книголюбы загодя готовились к это-
му событию. Наиболее опытные отправлялись «на разведку»
еще в пятницу. Этот день именовался «подторжьем». Он яв-
лялся как бы генеральной репетицией. В пятницу на Красной
площади между навесов и палаток густо двигались ЛюбоПЫТ-
ЭД*
372 чвО
ствующие. Все приценивались, но серьезных покупок не дела-
ли, поскольку продавцы безбожно завышали цену Умудрен-
ные опытом собиратели откладывали главные приобретения
на последний день Вербной недели — воскресенье, когда тор-
говцы становились куда сговорчивее.
Не пропускал «вербного торга» на Красной площади и
видный московский антикварий-книжник П.П. Шибанов.
Сам он, правда, не вывозил книжный товар, но неизменно об-
ходил все палатки, осматривая выставленные на продажу
книги. После этих «экскурсий» в шибановских каталогах фи-
гурировали такие редкости, что собиратели потрясенно аха-
ли. Подле редкостного прижизненного издания «Бедной Ли-
зы» Карамзина 1797 года значился еще больший раритет —
московский журнал «Магазин свободно-каменыцический»,
выходивший потаенно в 1784 году, за ним шли драгоценные
петровские издания.
На одном из «вербных торгов» Шибанов приобрел и сов-
сем уже невероятную коллекционную редкость — «Чертика на
дрожках». Эту небольшую книжечку, отпечатанную в Москве
в 1761 году, московские собиратели почитали особенно: автор-
ство ее приписывалось Денису Ивановичу Фонвизину — со-
здателю знаменитых комедий «Бригадир» и «Недоросль». Ге-
роем стихотворного памфлета «Чертик на дрожках» являлся
заезжий француз, один из бесчисленных «ловцов счастья», на-
хлынувших из Франции в Россию. Комический эффект состо-
ял в том, что француз разыскивал местность, известную под
названием «Петушиные ноги», в то время как она называлась
«Курьи ножки» и... находилась в самом центре Москвы — меж-
ду Арбатом и Поварской.
За маленькую брошюрку Шибанов заплатил рубль с не-
большим, а в своем каталоге назначил за «Чертика на дрож-
ках» 25 рублей!
Вот такие приобретения и делали «славу» книжной тор-
говле «на вербу».
Но вообще-то московские букинисты хорошо разбирались
в книжных редкостях и при продаже редко «обижали себя».
Ульянинский вспоминает, как он увидел «на вербу» у одного
знакомого антиквария комплект журнала «Старые годы», ко-
торый пользовался повышенным спросом у коллекционеров,
поскольку содержал интересные статьи по искусству, снаб-
женные многочисленными хорошо выполненными иллюстра-
циями.
373
Вид ул. Ильинки. XIX в.
— Сколько стоит? — приценился он и, узнав, что 270 руб-
лей — на тридцать ниже номинала, — хотел было приобрести
ценную подборку. Но тут выяснилось, что комплект непол-
ный, оттого и назначена такая цена.
После того как в конце прошлого века ликвидировал свое
дело Леухин, книжная лавочная торговля на Красной площа-
ди прекратила свое существование. Правда, «за спиной» у Ва-
силия Блаженного, на Москворецкой улице (упразднена в
30-е годы, в дни реконструкции столицы), вели торг наслед-
ники Шишова.
Рассказ о книгах на Красной площади будет не полон, если
не упомянуть о прекрасной библиотеке Исторического музея,
здание которого, краснокирпичное, с острыми башенками и
гребешками на крышах, покрытое затейливой каменной «вя-
зью», служит украшением площади.
Решение о создании Исторического музея — хранилища
памятников и документов, касающихся прошлого России,
культуры и быта населяющих ее народов, — было принято в
70-е годы минувшего столетия.
374 ялО
Здание музея строилось на средства, поступившие от рос-
сийских ревнителей просвещения. За счет добровольных по-
жертвований формировались его коллекции и библиотека.
Основу библиотеки Исторического музея составила знаме-
нитая «Чертковская книжница», включавшая около 17 тысяч
различных сочинений, относящихся исключительно к жизни
России, ее прошлому и настоящему. Собрание это составля-
лось усилиями археолога и историка Александра Дмитриеви-
ча Черткова (1789—1858) и по обилию редчайших отечествен-
ных изданий не знало себе равных. В 1873 году «Чертковская
книжница» была подарена сыном собирателя городу Москве.
Некоторое время она помещалась во флигеле Румянцевского
музея на Знаменке, а в 1884 году перешла в новоотстроенное
здание Исторического музея.
Значительное приращение библиотека музея получила в
1888 году. Тогда к ней была присоединена огромная, более чем
в 20000 томов, книжная коллекция московского собирателя
Павла Васильевича Щапова. Каких только диковинок тут не
имелось! И знаменитое «Путешествие из Петербурга в Моск-
ву» Радищева, в издании 1790 года, и не менее знаменитый
первопечатный Апостол Ивана Федорова. Была и вовсе не-
слыханная редкость — Триодь, анонимно изданная в Москве
еще до того, как развернул свою деятельность Иван Федоров!
Памятным в анналах Исторического музея остался
1904 год. Тогда одно за другим в состав его библиотеки вошли
два крупных и неординарных книжных собрания: С. И. Шодуа-
ра, насчитывавшее 40 000 томов и весьма богатое старопечат-
ными книгами, а также А. П. Бахрушина — до 30 000 томов, в ос-
новном редких и ценных изданий, в великолепных переплетах.
Подшучивая над «всеядностью» собирателя, стремившего-
ся залучить к себе непременно самые броские издания, один
из современников разразился в адрес библиотеки А.П. Бахру-
шина колким экспромтом:
Чего, чего тут только нет:
И в переплете красном Фет,
И карамзиновская «Лиза»,
И каталоги Мерилиза,
И эльзевировский «Эрот»,
И в переводе Вальтер Скотт...
Спустя пять лет после обретения «бахрушинских книг» со-
трудники Исторического музея вновь пребывали в сильней-
аал 375 <40
шем волнении: принималась пожертвованная по духовному
завещанию огромная коллекция книг другого видного москов-
ского собирателя, В.Н. Рогожина. Рогожинская библиотека
составлялась на протяжении полувека. Еще в первой полови-
не XIX столетия ее начал собирать Рогожин-старший, припи-
санный к купеческому сословию. Им было приобретено более
20 тысяч томов. К ним Рогожин-младший присоединил еще
пять тысяч. Среди них своей редкостью и ценностью выделя-
лись книги, некогда входившие в хранилище раритетов
И. М. Остроглазова.
По своему объему рогожинскому собранию несколько ус-
тупала библиотека историка И.Е. Забелина, поступившая в
начале нынешнего века в Исторический музей. Она насчиты-
вала всего 10 000 томов печатных книг и тысячу древних ману-
скриптов. Однако по своей научной значимости Забелинская
библиотека не имела себе равных. Посему приняли решение —
собрание не распылять. Более того, «книгам Забелина» было
выделено специальное помещение.
Библиотека Исторического музея вобрала в себя десятки
книжных собраний, в том числе немало очень крупных и цен-
ных. Как правило, все они представляли собой дар коллекци-
онеров-любителей. Не будет никакого преувеличения, если
мы скажем, что книгохранилище Исторического музея состав-
лялось усилиями всего народа.
2. ЗА СТЕНОЙ КИТАЙ-ГОРОДА
Торговые ряды и Печатный двор
К восточной части Кремля издревле примыкал обширный
посад, где жили московские ремесленники. В XVI веке его ок-
ружала мощная крепостная стена с четырьмя воротами: Вос-
кресенскими, Никольскими, Ильинскими и Варварскими.
Тогда же весь этот жилой район получил название Китай-го-
род. Вопрос о происхождении названия до сих пор остается
открытым. По наиболее распространенной версии, оно про-
изошло от слова «кита», что значит вязка из тонких жердей, из
которых делались земляные укрепления, предшествовавшие
каменной кладке. Автор считает возможным предложить еще
один вариант этимологии названия Китай-города — от тюрк-
0^ 376 ^0
ского слова «китаб» (книга). Иноплеменникам, приезжавшим
в средние века с Востока, московский посад, где велся широ-
кий торг произведениями труда переписчиков, печатников и
переплетчиков, представлялся настоящим книжным горо-
дом — «Китаб-городом». В последующем название трансфор-
мировалось в Китай-город.
Центром деловой жизни Китай-города являлись торго-
вые ряды. Они представляли собой множество лавок, про-
тянувшихся сплошными линиями на обширной площади
между улицами Никольской и Ильинкой и между Ильин-
кой и Варваркой. Всего насчитывалось семьдесят два торго-
вых ряда, а общее число лавок со временем достигло четы-
рех тысяч.
Книги в Китай-городе в основном продавались в Суров-
ском ряду, названном так потому, что здесь выставлялись на
продажу заграничные, «сурожские» шелковые ткани; в Бе-
лильном, где московские красавицы покупали румяна и бели-
ла; в Шапочном. В конце XVII века появился и специальный
Книжный ряд. В 1563 году по повелению Ивана Грозного в
Китай-городе был поставлен Печатный двор. Тогда же дьякон
Иван Федоров приступил к печатанию знаменитого Апостола,
увидевшего свет в следующем, 1564 году.
Тираж первых отечественных книг был невелик — от не-
скольких сот до тысячи экземпляров. И тем не менее россий-
ские книгопечатники, с начала заведения типографий и до
конца XVII столетия, выдали восемьсот тысяч пахнущих све-
жей типографской краской томов175.
В Москве продукция Печатного двора продавалась глав-
ным образом в двух лавках, помещавшихся в самом здании
типографии. Располагались они по обеим сторонам въезда в
Печатный двор. Лавки были небольшие. В них между при-
лавком и полками с трудом мог поместиться только сам про-
давец, а покупатели в любую погоду теснились на улице, рас-
сматривая и выбирая нужные книги. На ночь лавки закрыва-
лись прочными ставнями, на которые накладывались
железные засовы.
Немало разных книг вышло из стен Печатного двора: ду-
ховных, светских. Многие из них в силу различных обстоя-
тельств сохранились всего в нескольких экземплярах. Одно
время считалось, что наиболее редки — Апостол (1564) и
Псалтирь (1568), отпечатанные Андроником Невежей. Одна-
ко время внесло свои коррективы. Выяснилось, что самым
377
Печатный двор в Москве. XVIII в.
редким изданием московской типографии является совсем
другая книга. О ее существовании стало известно лишь в пер-
вой половине XIX столетия.
В середине марта 1832 года редактор «Московских ведомо-
стей» князь Петр Иванович Шаликов заглянул в университет-
скую книжную лавку. Содержателя ее, Александра Сергеевича
Ширяева, он застал углубленным в изучение какой-то старин-
ной книги.
— Сделали новое приобретение? — осведомился редактор,
зная, что Ширяев страстный книголюб. — Что за книга?
Ширяев отвечал, что издание ценное, поскольку относится
к периоду отечественной истории, крайне бедному памятника-
ми литературы.
— Вот как! — заинтересовался Шаликов и потянулся к
книге, но Ширяев и не думал расставаться со своим приобре-
тением.
— Какой хоть год издания? — раздраженно спросил редак-
тор.
— Книга старая, эпохи Смутного времени.
378 чвО
Как известно, Смутным временем именовался промежуток
в два десятилетия, в конце XVI — начале XVII века, отличав-
шийся напряженной борьбой за российский престол.
Не успел еще Шаликов толком осмыслить услышанное,
как Ширяев загадал ему новую загадку:
— Скажите, вам доводилось когда-нибудь видеть медали
или монеты того времени с надписью: «Царь и великий князь
Владислав Жигисмонтович всея Руси»?
Имелся в виду польский королевич Владислав, краткое
время занимавший российский престол.
— Подобная медаль мне встречалась в минц-кабинете Мос-
ковского университета, — отвечал Шаликов.
— И книги того времени вам попадались?
— Откуда тогда было взяться книгам? Вы не хуже меня
знаете, какая это была пора. Не случайно же ее окрестили
Смутным временем!
— Вот и я так раньше полагал! — даже обрадовался Ширя-
ев этой отповеди и протянул Шаликову книжицу, бывшую у
него в руках.
То была «Месячная служебная Минея», на ноябрь. Томик
имел обычный формат, в лист, с переметой внизу и послесло-
вием весьма необычного содержания:
«Начата бысть печатати книга месяц ноябрь в царствующем и
преславном граде Москве в лето 7117 (1609) месяца августа в 1 день
на происхождение честного и животворящего Креста Господня; в со-
вершение же прииде сия книга, месяца ноябрь, при Благородном госу-
даре царе и великом князе Владиславе Жигисмонтовиче, Московском
и всея Руси, в первое лето царства его в лето 7119 (1611) месяца сен-
тября в 17 день, в память святой мученицы Софии и чад ее Веры, Люб-
ве и Надежи».
Создателем книги, как явствовало из послесловия, высту-
пил известный московский типографщик Иван Андроников
Невежа.
— Выходит, «Минея» отпечатана при Владиславе? — ахнул
Шаликов.
— В том-то и дело! — ответно возликовал Ширяев. — Так
что московский Печатный двор и в пору лихолетья не прекра-
щал своей деятельности, радея о просвещении!
Печатный двор знаменит и тем, что при нем имелось одно
из лучших государственных книгохранилищ — так называе-
мая Типографская библиотека. Помещалась она на втором
379 чвО
этаже основного здания Печатного двора и занимала несколь-
ко палат. Библиотека быстро росла, полнясь рукописными и
печатными книгами, поступавшими в типографию для вос-
произведения. Фонд ее увеличивался и за счет подношений от
царей, патриархов, редакторов-справщиков. Особо следует
выделить три крупных поступления от частных лиц. Первое
датируется 1680 годом. Тогда в библиотеку влилось неболь-
шое, но весьма ценное собрание выдающегося писателя
XVII века Симеона Полоцкого (1629—1680).
Другое связано с именем Сильвестра Медведева (1641—
1691), служившего справщиком Печатного двора. Сильвестр
Медведев был не только крупнейшим собирателем (его биб-
лиотека насчитывала до 500 книг, по тем временам очень и
очень много), но и литератором своего времени. Его перу при-
надлежали многочисленные стихотворения, исторические
«Записки о стрелецком мятеже 1682—1684 годов». В 1689 го-
ду Сильвестр Медведев был арестован как участник заговора
Ф. Шакловитого и спустя два года казнен.
Через два десятилетия после этого печального события, в
один из морозных дней 1709 года, к крыльцу Печатного двора
подкатили розвальни. Дюжие молодцы, сопровождавшие груз,
подхватили массивный сундук, обитый кожей, и без натуги
понесли во внутренние покои. Туда же препроводили три ко-
роба, доверху наполненных книгами. Ценная «посылка» была
немедля оприходована, притом со всей тщательностью — ведь
это была знаменитая библиотека Димитрия Ростовского
(1651—1709), видного духовного писателя, создателя новой
редакции «Четьи-Минеи».
В XVIII столетии Типографская библиотека являлась од-
ним из крупнейших отечественных книгохранилищ. Она
сконцентрировала в себе тысячи старописьменных и старопе-
чатных книг — отечественных и зарубежных. Но сколько их
именно находилось в библиотеке, никто не мог ответить со
всей точностью, поскольку каталог библиотеки, составленный
в 1727 году, затерялся при невыясненных обстоятельствах.
Правда, в начале XIX века удалось разыскать копии каталога.
Но все равно покров загадочности окутывал Типографскую
библиотеку, доступ в которую даже библиографам был затруд-
нен.
И вдруг в 1851 году в адрес Общества истории и древнос-
тей российских, действовавшего при Московском университе-
те, поступило письмо из Казани. В нем сообщалось об обнару-
Ойл 380 <40
жении в фондах книгохранилища университета каталога Ти-
пографской библиотеки.
Для большей убедительности автор письма подробно оха-
рактеризовал каждую из пяти обнаруженных книг.
Поначалу величина каталога несколько смутила. Но потом
выяснилось, что речь идет о трех редакциях одного и того же
библиографического труда, озаглавленного так: «Реестр кни-
гам российским печатным и рукописным, хранившимся в Ти-
пографской библиотеке, в Москве, расположенный по алфа-
виту».
Автор сообщения, некто А. Артемьев, привел со всей точ-
ностью надпись, бывшую в конце третьего варианта каталога:
«Всего в Типографской библиотеке имеется на разных
языках книг 3555.
В том числе:
раритетных	—	66;
латинских	—	1083;
греко-латинских	— 128;
польских	—	261;
еврейских	—15;
немецких	—	17;
греческих	—	244;
словенских	—	1741»176.
В заключение своего письма Артемьев попытался ответить
на вопрос, каким образом в Казань могли попасть каталоги Ти-
пографской библиотеки, да не один, а разом три экземпляра.
«Первые два экземпляра, — писал он, — скрепленные и засвиде-
тельствованные справщиками, были взяты по приказанию или жела-
нию Потемкина из Типографской конторы. Третий был переписан или
составлен собственно для Потемкина, что можно заключить по особой
красоте его. Впоследствии первые два экземпляра каталога так и оста-
лись у Потемкина и наконец попали в Новороссийск, откуда перевезе-
ны в Казанскую гимназию в 1797 году, а в 1807-м — переданы в уни-
верситет»177.
Книжная улица
Одним из крупнейших событий в книжном мире предрево-
люционной России стала распродажа огромной, в 60000 то-
мов, библиотеки петербургского собирателя Я.Ф. Березина-
Ширяева, скончавшегося в 1898 году. Наследники на первых
порах желали реализовать ее целиком. Однако назначенная
цена — 150 тысяч рублей! — отпугнула покупателей. Тогда
381 чвО
наиболее редкие и ценные книги (прижизненные издания
А. С. Пушкина, старинные русские альманахи и журналы) бы-
ли распроданы по отдельности, а остальные пущены с публич-
ных торгов.
Торги происходили в феврале 1905 года в столичном аук-
ционном зале: Мойка, 61. Продавались многие тысячи томов.
Но аукционный каталог включал всего 644 номера. Дело в
том, что под номерами значились не отдельные книги, а целые
пачки.
На этом несколько необычном, можно сказать, курьезном
аукционе присутствовали все крупнейшие книжники своего
времени. Приехал в Петербург и московский антикварий Па-
вел Петрович Шибанов. На аукционе он был заметной фигу-
рой. С собой Шибанов увозил множество книг, и среди них не-
мало редкостей. Привезенные из Петербурга книги были вы-
ставлены на продажу в шибановском магазине, помещавшемся
на Никольской, лишний раз подтвердив ее высокое реноме как
книжной улицы.
Книжной улицей Никольская стала еще в XVI веке, когда
здесь расположился Печатный двор. Значение ее как центра
книжной торговли Москвы еще более возросло в последней
четверти XVIII века, в период деятельности видного типо-
графщика-просветителя Н.И. Новикова. Новиковские изда-
ния продавались восемью московскими книготорговцами.
В XIX в. Никольская, по свидетельству современников, яв-
ляла собой огромный городской рынок. На всем протяжении
улицы, от Красной площади и до Владимирских ворот, в ла-
вочках, будках гнездилась мелочная торговля. На выносных
очагах варилось и жарилось кушанье. Стояли кадки сусленни-
ков и квасников, предлагавших прохожим вкусное питье. Осо-
бенно многолюдно было на Никольском крестце — небольшой
площади в середине улицы. Там с утра до вечера толпились
купцы, слободчане.
Московские книжники чутко уловили, какое преимущество
дает торг на Никольской. Один за другим они начинают переби-
раться сюда, оставляя насиженные места. Первыми переселен-
цами стали Тимофей Полежаев и Матвей Глазунов. Они распо-
ложились в самом начале улицы, подле Казанского собора.
Когда местность вокруг собора была освоена, книжники
приступили к «осаде» Заиконоспасского монастыря. В торго-
вых помещениях-нишах, устроенных в новой монастырской
стене, обосновался сразу добрый десяток книгопродавцев:
382 <40
Владимир Хлебников, Иван Сахаров (у него имелась лавка и
возле Казанского собора), Иван Никитин, Василий Глазунов.
В монастырских воротах повели торг Дрызлов и Матушкин, а
в монастырском флигеле — Акохов и Немов.
Затем наступил черед соседнего Греческого монастыря.
Первым здесь открыл лавку Афанасий Фомин.
Должно быть, привлеченный книжным изобилием, в конце
1799 года на Никольской поселился знаменитый писатель Ни-
колай Михайлович Карамзин. Библиотека его, насчитывав-
шая несколько тысяч томов, включала сочинения на разных
европейских языках. Каталог ее не сохранился, а скорее всего,
он и не был составлен. Однако возможно «реконструировать»
карамзинскую библиотеку. В ней была хорошо представлена
литература Англии (Карамзин первым обратился к творчест-
ву Шекспира и перевел его трагедию «Юлий Цезарь», 1787),
Франции (в 1790 году он посетил Париж и вывез немало
книжных новинок), Германии (его первый литературный
опыт— перевод идиллии Геснера «Деревянная Нога», 1783).
Русская часть библиотеки включала сочинения самого Карам-
зина: повесть «Бедная Лиза», «Письма русского путешествен-
ника» («История государства Российского» тогда еще не была
создана), произведения современников. В частности, у него
имелись все издания поэта И. И. Дмитриева, его большого
друга, и Н.И. Новикова, с которым он тесно общался. Карам-
зин имел немалую подборку древних рукописных сборников,
хронографов и летописцев, пригодившихся ему при работе
над «Историей государства Российского» (в 1878 году сыно-
вья историографа передали манускрипты в Публичную биб-
лиотеку в Петербурге).
Получилось так, что в Москве «История государства Рос-
сийского» впервые появилась в продаже именно на Николь-
ской, в апреле 1818 года. Одним из счастливцев, завладевшим
комплектом из восьми томов, был московский собиратель
Н.Д. Иванчин-Писарев. Об этом памятном событии он оста-
вил запись на внутренней стороне переплета первого тома:
«Сию книгу я купил за 75 рублей у книгопродавца Глазунова
в 1818-м году; и был свидетелем драки, которая произошла в
толпе покупающих, ибо все присланные экземпляры были
расхвачены в 2 часа»178.
Для справки скажем, что комплект из восьми томов офи-
циально стоил пятьдесят пять рублей. Так что Иванчин-Писа-
рев переплатил за «Историю» немало.
383 <40
Торговые ряды по ул. Никольской. XIX в.
В 1825 году на Никольской открыл свое дело один из попу-
лярнейших московских книготорговцев, Иван Григорьевич
Кольчугин, внук Никиты Никифоровича Кольчугина — спо-
движника знаменитого Новикова.
Кольчугинская лавка, во всех отношениях характерная
для своего времени, помещалась в небольшом одноэтажном
домике, притулившемся к Казанскому собору. Вход в нее на-
ходился вровень с землей. Окна отсутствовали. Зато имелись
две двери, постоянно растворенные для света. Оттого-то по-
добные торговые заведения именовались «лавками в два рас-
твора».
Непышной кольчугинская лавка была и внутри. Во всю ее
длину тянулся дощатый прилавок, за которым неотлучно на-
ходился хозяин. Стулья и скамейки не ставились, поэтому
весь день, с раннего утра (лавки отпирались в восемь часов) и
до позднего вечера, Иван Григорьевич и приказчики проводи-
ли на ногах. Пожалуй, главной достопримечательностью коль-
чугинской лавки была огромная груда книг, возвышавшаяся в
простенке между дверьми. К этим книгам никто из приказчи-
384 <40
ков не смел прикасаться. Если и брался какой том, то немедля
возвращался на место, иначе горе — Иван Григорьевич изруга-
ет на чем свет стоит: у каждой книги в этой груде было свое ме-
сто, которое он помнил.
Помимо лавки Кольчугин владел и «палаткой», которая
находилась поблизости, в Ножовой линии, и представляла
собой чердачное помещение, где хранились старые и неходо-
вые издания. Когда нужной покупателю книги не оказыва-
лось на полках, Иван Григорьевич подзывал мальчика-под-
ручного и приказывал взять ключ от палатки и принести та-
кую-то книгу. Мальчик уже знал, что это означает, и пулей
летел в соседнюю лавку. Если книги и там не было, то поис-
ки продолжались по всей Никольской, пока требуемое не на-
ходилось. Уходя домой с покупкой, клиент был твердо убеж-
ден, что кольчугинская «палатка» — неистощимая книжная
кладовая.
Обслуживал покупателей Кольчугин очень весело, бойко
пересыпая свою речь шутками, которые потом долго повторя-
ла вся Москва.
— Иван Григорьевич, — спрашивает гимназист, — нет ли у
вас «Географии» Ободовского?
— Есть-с, — торжественно протягивает ему книгу Кольчу-
гин.
— Да ведь в ней нет конца, — осмотрев учебник, растерян-
но замечает гимназист.
— А он тебе и не понадобится, — под общий смех назида-
тельно бросает Кольчугин, — до конца-то не доучивают!
Другому покупателю не понравилась «Грамматика» Восто-
кова.
— Это слишком старое издание, — говорит он, возвращая
книгу.
— Голубчик, — вкладывает Иван Григорьевич ему в руку
учебник, — да ты прежде старое выучи, а потом явное покупай.
Некоторые специально посещали кольчугинскую лавочку,
чтобы послушать хозяина-острослова.
Лавку Кольчугина знали все москвичи. За день сотни лю-
дей заглядывали сюда. Нередко эти посещения пробуждали
горячую любовь к чтению и собирательству. Одним из «крест-
ников» Кольчугина был известный библиограф, большой зна-
ток русской литературы П.А. Ефремов. На Никольскую он на-
чал ходить еще гимназистом. У Кольчугина Ефремов приоб-
рел многие книжные редкости, ставшие украшением его
385 <40
собрания: сатирические журналы Новикова, запрещенные со-
чинения поэта-декабриста К. Ф. Рылеева.
Любопытную зарисовку библиотеки Ефремова, имевшего
собственный дом в Савеловом переулке на Остоженке, оста-
вил художник-график С.П. Виноградов: «Еще в полутемной
передней стены покрыты полками с книгами, а свободные про-
межутки увешаны гравюрами и лубочными картинами. Из пе-
редней дверь вела в обширную светлую комнату, две стены ко-
торой были также заняты деревянными открытыми книжны-
ми полками; справа от входа были собраны роскошные
издания большого формата; слева же, между окнами, стоял не-
большой, красного дерева, со стеклянными дверцами шкаф,
наполненный книгами исключительной редкости и изъятыми
из обращения. Середину комнаты занимал очень длинный, из
простого дерева стол, покрытый темным коленкором и весь за-
валенный большими папками с гравюрами и литографиями;
на полу под столом также наложены папки меньшего размера.
Свободные от книжных полок стены и простенки окон увеша-
ны гравюрами и фотографиями, преимущественно портрета-
ми русских писателей»179.
Библиотека Ефремова почиталась одной из крупнейших в
России. Сколько в ней было тысяч томов, сказать затрудни-
тельно, потому что владелец не составил каталога своего со-
брания. Представление о величине библиотеки дает следую-
щий факт: при переезде Ефремова из Москвы в Петербург вес
его книг на железной дороге определили в две тысячи пудов!
Наряду с И. Г. Кольчугиным другими крупными Николь-
скими книготорговцами были В. В. Логинов (помимо магазина
он имел собственную типографию, поставлявшую печатную
продукцию «читателям XV класса», как именовалось кресть-
янство), О. Л. Свешников, А. И. Манухин и А. В. Булаковский.
Последние два ставились в пример как верные друзья. Долгое
время они сообща владели тремя лавками. Однако в конце
1850 года между ними произошла размолвка. Обиженный сво-
им компаньоном, Булаковский вышел из дела и снял в аренду
лавку против Иконного ряда. Дальнейшая судьба его сложи-
лась несчастливо: он прогорел, вложив весь капитал в шест-
надцатитомное издание речей Петербургского митрополита
Михаила, которое «не пошло».
Манухин оказался более удачливым. Он тоже увлекался
издательской деятельностью, но выбирал авторов расчетли-
вее. Ему поставляли задешево свою литературную продукцию
386 <40
так называемые Никольские писатели — литераторы третьей
руки.
Все указанные книжники обитали в самом начале Николь-
ской, вблизи Красной площади. Другое, не менее многочис-
ленное «книжное гнездовье» находилось в противоположном
конце улицы, у Проломных ворот.
Проломные ворота в Китайгородской стене пробили в
1820 году, при этом открылся прямой ход на Лубянскую пло-
щадь. Выгоду такой перемены первыми уловили книготоргов-
цы. Они быстро освоили близлежащие здания, так что уже в
середине прошлого века вся оконечность Никольской стала их
«вотчиной».
Чтобы яснее представить себе «географию» этой местнос-
ти в ту эпоху, обратимся к «Специальному обозрению Моск-
вы», составленному Карлом Нистремом в 1846 году. На карте-
схеме видно, что на левой стороне улицы, если идти от Про-
ломных ворот, высилась пышно декорированная, построенная
в так называемом нарышкинском стиле, церковь Владимир-
ской Богоматери. Далее, сразу же за Черкасским переулком,
располагалось Шереметевское подворье. Правда, главного
корпуса усадьбы, снесенного по прихоти владельца, уже не
было, но оставались флигели, отгороженные от проезжей час-
ти чугунной решеткой.
Напротив церкви Владимирской Богоматери, по другую
сторону Никольской, тесно стояли двух- и трехэтажные здания
незамысловатой архитектуры. В трехэтажном, принадлежав-
шем негоцианту Бостанжогло, помещался популярный в Моск-
ве магазин «туалетного мыла и благовонных товаров» Брокара,
бывшего страстным собирателем книг и предметов старины. В
двухэтажном, соседствовавшем с Проломными воротами, обос-
новалось сразу несколько книжных заведений: магазин братьев
Салаевых, небольшие лавки П.А. Ерофеева и С. А. Харитонова.
Салаевскую фирму, существовавшую с 1827 года, знала вся
читающая Россия. Широкую известность ей принесли много-
численные учебники, издававшиеся очень добротно, даже с
рисунками. Авторами учебников выступали видные ученые
своего времени, профессора Московского университета. Сала-
евы щедро оплачивали их труд. В среднем издание учебника
обходилось в двенадцать — пятнадцать тысяч рублей. Но за-
траченные деньги с лихвой возвращались, такова была слава
учебников «от Салаева». Уже с начала июня магазин «Братья
Салаевы» осаждали провинциальные книготорговцы, заку-
387 <40
павшие книги оптом. Торговля шла бойко, только успевай по-
ворачиваться.
Душой фирмы «Братья Салаевы» был Федор Иванович
Салаев, любивший и знавший книжное дело. Его давней меч-
той было издание хорошего учебника по истории русской ли-
тературы.
— Нет еще у нас толковой книги по этому предмету, — час-
тенько вздыхал он.
— Как нет, а Галахова, Полевого? — возражали ему.
— Это все не то. Учебник Галахова слишком серьезен, а По-
левого неведомо для кого написан: не то для учащихся, не то
для публики. Его больше из-за картинок берут... Белинский —
вот бы кто написал настоящую историю литературы!
Свою славу фирма «Братья Салаевы» упрочила выпуском
в свет собрания сочинений И. С. Тургенева. В последующем
оно неоднократно переиздавалось.
Салаевы вели и букинистический торг, но в ограниченных
размерах.
В середине прошлого века старые книги и гравюры прода-
вались в этой части Никольской в основном на ограде Шере-
метевского подворья. Здесь подвизалось более десятка книж-
ников: В. В. Лепехин (позднее перебрался в Петербург),
С. Ф. Хлебников, В. Н. Шайкин, Иван и Алексей Герасимовы,
И.П. Балакирев, И. В. Преснов, Павел и Сергей Шишовы.
Книжный товар они разыскивали по домам обывателей или
же брали на комиссию в лавках, получая определенное возна-
граждение либо обусловленную прибыль.
Видные московские коллекционеры непременно загляды-
вали к букинистам, торговавшим на ограде Шереметевского
подворья, поскольку у них встречались ценные и редкие кни-
ги из старинных фамильных библиотек. Одно время здесь за-
мелькали облаченные в кожу томики с ярлыками-наклейками:
«Ех bibliotheca Archangelina».
Это был экслибрис вельможного собирателя начала
XVIII века, одного из сподвижников Петра Великого — князя
Дмитрия Михайловича Голицына (1665—1737). Голицынская
библиотека являлась крупнейшей из частных библиотек Рос-
сии и насчитывала около трех тысяч томов. Даже книжное со-
брание самого царя было меньше: оно включало приблизитель-
но две тысячи томов. Когда Голицын попал в немилость, его
имущество, в том числе библиотека, находившаяся в подмос-
ковном имении Архангельское, подверглось конфискации. Бы-
25*
388
товало мнение, что «голицынские книги» так и пропали в сы-
рых подвалах Канцелярии конфискации. И вдруг, уже после со-
бытий 1812 года, известному московскому собирателю графу
Ф. А. Толстому удалось приобрести более 200 томов из библио-
теки Д.М. Голицына. Впоследствии покупки «голицынских
книг» участились. Объяснение этого явления, видимо, такое: в
тревожные дни 1812 года подвалы Канцелярии конфискации
оказались открытыми и часть книг «вырвалась» на свободу.
Во второй половине XIX века книжный торг у Пролом-
ных ворот значительно оживился. Причина была самая про-
стая. В 1843 году в Китайгородской стене, неподалеку от
церкви Св. Троицы в Полях, пробили отверстие, так называ-
емую калитку, для удобства пешеходов. Узкий проход от Те-
атрального проезда до Никольской сразу наполнился людь-
ми. Благоприятной ситуацией грех было не воспользоваться:
словно из-под земли, поднялось несколько деревянных лавок,
сдававшихся внаем.
В начале 60-х годов прошлого столетия, согласно офици-
альным данным, приведенным в журнале «Книжник», близ
Троицы в Полях обитали шестеро букинистов: Василий Бай-
ков, Платон Байков, Степан Васильев, Николай Хлебников,
Павел Шишов, Герасим Шебаршин. Фамилия последнего бы-
ла иной — Измайлов. Шебаршин — прозвище. На владимир-
ском диалекте «шебарша» значит «смелый», «дерзкий». Имен-
но эти черты отличали Измайлова в торговых делах.
Самым популярным из «проломных» букинистов был
Платон Львович Байков (1827—1887). Он обитал в небольшой
темной лавочке, бывшей почти рядом с Никольской. Совре-
менники в один голос отмечают две характерные детали бай-
ковского заведения: керосиновую лампу, тускло светившую
под потолком, и пыль, толстым слоем покрывавшую все пред-
меты.
Легкий на ногу, Байков редко появлялся в своей лавке. Он
работал главным образом «по объявлениям». Московские га-
зеты того времени так и пестрят байковскими объявлениями
приблизительно одного и того же содержания:
«Кому желательно продать: старую бронзу, люстры, канделябры,
столовые часы, фарфор, хрусталь, кабинетные вещи, картины, мебель,
книги, газетную бумагу, одежду, матрацы, ковры, перины и разную до-
машнюю принадлежность, просят уведомить по городской почте: Ни-
кольская улица, приход церкви Св. Троицы в Полях, по^Ремесленной
управой,'книжная лавка Платона Львовича Байкова» 1 .
0^ 389 ^0
Получив письмо-приглашение, Байков летел по адресу.
Попадая в дом, он обшаривал его от подвала до чердака, заби-
рая все ненужные в обиходе хозяев вещи, но представляющие
антикварный интерес. Привезя свою добычу в лавку, Байков
ее наскоро разбирал и снова летел по Москве, но уже с предло-
жениями. «Типичный старый книжник, — характеризовал его
П. П. Шибанов, — баловень своих клиентов, которые его люби-
ли за веселый нрав, балагурства и разные чудачества, он имел
доступ к «барам»-собирателям, которых по очереди и наве-
щал, предлагая приобретенное за день»181.
Многие ценные и редкие книги прошли через руки Байко-
ва. Не случайно к нему «на огонек» заглядывали все самые
видные московские собиратели второй половины прошлого
столетия: П.В. Щапов, Ф.Ф. Мазурин, Н.И. Носов.
Все дело Байкова зижделось на его энергии. «Волка ноги
кормят!» — любил он повторять. Быстрота зачастую соседст-
вовала с поспешностью, чреватой досадными промахами. «Од-
нажды, — рассказывает московский собиратель П. И. Щукин
об одной из многих ошибок Байкова, — он продал старинную
рукописную книгу «Сказок» Боккаччо, современную автору,
написанную на пергаменте, с миниатюрами, за восемьсот руб-
лей коллекционеру М. М. Зайцевскому, а тот кому-то ее усту-
пил за несколько тысяч рублей. Байков долго не мог забыть
этой продажи и бранил и проклинал Зайцевского на чем свет
стоит»182.
В середине 70-х годов прошлого столетия на букинистиче-
ском небосклоне Москвы ярко засияла новая звезда. Речь идет
об Афанасии Афанасьевиче Астапове (1840—1918), долгие го-
ды торговавшем возле церкви Св. Троицы в Полях.
Свой путь книжника Астапов начал в «мальчиках» у изве-
стного московского антиквария Н.И. Крашенинникова, рас-
кладывавшего книги на лотках в подворотне дома Голицына
на Кузнецком мосту. В 1865 году он перешел к П.В. Шишову,
имевшему лавку у Проломных ворот, а от него — к П. Л. Бай-
кову. Пройдя «байковские университеты», Астапов в 1871 го-
ду открыл собственное дело. Он обосновался в шишовской
лавке, притулившейся к ограде церкви Св. Троицы в Полях. В
соседнем небольшом помещении имел квартиру, которую по-
степенно наполнили книги, до которых Астапов был великий
охотник.
Первые самостоятельные шаги на любом поприще всегда
тяжелы. Поначалу молодой букинист перебивался мелкими
390 <40
покупками. Первую крупную совершил в 1875 году: извест-
ный Никольский книготорговец-издатель Ф.И. Салаев пере-
водил свой магазин на Мясницкую и часть книжных залежей,
около ста пудов, продал задешево Астапову. А там покупки по-
сыпались как из рога изобилия. После смерти книготорговца
И. Г. Соловьева ему досталось двести пудов книг, а еще боль-
ше — при аукционной распродаже лавки И. И. Кольчугина.
Прославила Астапова покупка огромной, чуть ли не в де-
сять тысяч томов, библиотеки известного ученого-слависта,
профессора Московского университета О.М. Бодянского
(1808—1877). Он вывез тогда с Большой Никитской семь ло-
мовых подвод разнообразных книг и журналов. Что это были
за книги, теперь сказать затруднительно, поскольку каталог
отсутствовал. Торговал Астапов что называется «на спрос»,
назначая цену в зависимости от того, с какой страстью разыс-
кивал издание покупатель. Поэтому Афанасий Афанасьевич и
не любил издавать каталоги, в которых волей-неволей прихо-
дилось проставлять твердые цены. Лишь в 1901 году вышел
первый астаповский каталог, в котором «проломный» буки-
нист указал некоторые из книг, некогда входившие в состав
библиотеки Бодянского.
Для каждого антиквария приобретение крупной библиоте-
ки — знаменательное событие, своего рода памятная веха. На
жизненном пути Астапова много таких вех. В разные годы им
были приобретены ценные многотысячные собрания А. А. Ос-
троумова, И. К. Куприянова, графа М.В. Толстого, библиогра-
фа А.Н. Афанасьева, профессоров П.Д. Юркевича и П.А. Бес-
сонова.
Наполненная книгами лавочка возле Св. Троицы в Полях
сделалась притягательной для собирателей. Среди постоянных
клиентов Астапова значились самые видные люди Москвы: фи-
лософ В.С. Соловьев, историки И.Е. Забелин, Ф.И. Буслаев,
В. О. Ключевский. Бывал и Лев Николаевич Толстой.
К Астапову шли не только за книгами, но и чтобы получить
библиографическую справку, побеседовать на книжную тему.
Постепенно лавочка у Св. Троицы в Полях превратилась в
своеобразный литературный клуб, где велись интересные бе-
седы и жаркие споры о книжном деле. Ее шутя называли
«книжным парламентом». Прения в этом «парламенте» оказа-
лись не бесплодными. Из разговоров выросло полезное «дре-
во» — Московский библиографический кружок, преобразо-
ванный в 1901 году в «Русское библиографическое общество».
391
Любопытную словесную зарисовку лавочки Астапова и
прилегающей местности оставил современник, близко знав-
ший антиквария: «Кто из проходивших Проломными ворота-
ми не помнит этого уголка Москвы? Кто не заметил вдруг вы-
росшую перед ним старинную церковь Св. Троицы в Полях, а
на ее фоне старый, вечно запертый не то домик, не то сарай, в
витрине которого красовались тисненные золотом переплеты
книг и мелькали иностранные их заголовки. Каждому прихо-
дилось проходить и мимо левого сарая-лавки, в открытых две-
рях которого виднелись горкой сложенные переплеты иллюс-
трированных журналов, а в витринах — всевозможные гравю-
ры, фототипии и пр., отнюдь не лубочного пошиба»183.
В начале 70-х годов прошлого столетия Никольская оде-
лась в строительные леса. Взамен невзрачных одно- и двух-
этажных построек стали подыматься высокие дома современ-
ной архитектуры.
Именно тогда в самой середине улицы, подле Синодальной
типографии, встало нарядное здание, в котором разместилась
гостиница с громким названием «Славянский базар». Она бы-
стро вписалась в московскую жизнь. Здесь в 1898 году состоя-
лась историческая встреча К. С. Станиславского с В. И. Неми-
ровичем-Данченко, ознаменовавшая создание Художествен-
ного театра.
Однако в 70-е годы «Славянский базар» еще нуждался в
рекламе. Зазывные объявления в ту пору частенько появля-
лись в газетах, журналах и путеводителях по Москве.
«Славянский базар», — читаем в путеводителе 1873 года, — гости-
ница для приезжающих под управлением г. Мюллер.
68 номеров, от 1р. 50 к. до 10 р. в сутки.
Ванны, экипажи и омнибус.
При гостинице ресторан под управлением Висконти.
12 кабинетов для заказных обедов и ужинов.
В этом же здании помещается «Беседа», которую составляют Рус-
ская палата с прилегающими к ней галереями. В зимний сезон в «Бе-
седе» назначаются ежедневные популярные лекции, или литературно-
музыкальные собрания, или концерты.
В летний сезон славянский оркестр под управлением известного
цитриста г. Бауера играет ежедневно в Русской палате в обеденное
время от 2 до 6 часов пополудни.
С башни, устроенной над «Базаром», открываются прекрасные
виды Москвы и ее окрестностей»184.
Завлекательные объявления и прекрасно поставленное об-
служивание сделали свое дело: «Славянский базар» в корот-
392 <40
кий срок превратился в популярное место отдыха москвичей.
Сюда же один за другим потянулись и книжники, занимая под
свои торговые заведения первый этаж обширного здания. По-
чин положила дочь статского советника Гессе. Вскоре подле ее
книжной лавки появилась другая — Земского. В 1889 году
здесь обосновался А.Д. Преснов, сын видного Никольского
книготорговца, сочтя это место весьма престижным и доход-
ным. Спустя три года в «Славянском базаре» повел торг про-
дукцией своего издательства Иван Дмитриевич Сытин.
Особо притягательным для московских книголюбов «Сла-
вянский базар» сделался в начале нынешнего столетия, когда
здесь открыл свой магазин Павел Петрович Шибанов. Снять
дорогостоящее помещение — еще полдела. Нужно наполнить
его книгами. Поддерживая свою марку главного антиквария
Москвы, он озаботился приобретением ценных и редких изда-
ний. Книги разыскивались повсюду. Порой за ними приходи-
лось отправляться буквально за тридевять земель.
В конце 1904 года в петербургском журнале «Известия
книжных магазинов т-ва М.О. Вольф» появилось краткое объ-
явление:
«Аукцион
рукописей, книг и гравюр библиофила и библиографа Я.Ф. Березина-
Ширяева состоится в С.-Петербурге, Каменноостровский пр., 10—12,
против театра «Аквариум», и начнется И января в И часов утра. Ос-
матривать собрание можно 4, 5, 7, 8 и 10 января от 11 часов утра до 3
часов дня. Библиотека состоит из 21 отдела — на русском и на 30 ино-
странных языках. Все собрание заключает в себе до 60000 книг, около
25000 листов гравюр, литографий и прочее и до 150 рукописей»18 .
Естественно, Шибанов незамедлительно выехал в Петер-
бург.
Аукцион библиотеки Я.Ф. Березина-Ширяева, привлек-
ший к себе внимание всей книжной России, продолжался с ян-
варя по март 1905 года. На распродаже присутствовали все
крупнейшие отечественные антикварии. Это и понятно. Ведь
библиотека Березина-Ширяева составлялась на протяжении
полувека и вобрала в себя многие весьма ценные книжные со-
брания: Ф. В. Каржавина, А. И. Сулакадзева, П. С. Савельева.
Из Петербурга антикварий с Никольской увозил множест-
во увесистых пачек с книгами, в общей сложности более полу-
тора тысяч томов.
Разборка привезенных книг и составление каталога потре-
бовали немало времени. Лишь в середине 1905 года появился
393 veD
шибановский каталог №116, с весьма интригующим для отече-
ственных коллекционеров-любителей заголовком: «Новые
приобретения большей частью из собрания известного биб-
лиофила Я. Ф. Березина-Ширяева».
В каталоге было поименовано немало редких, труднонахо-
димых книг. Особый интерес представляли издания по
«книжным вопросам»: полный комплект журнала «Библио-
графические записки», издававшийся в Москве в 1858—
1861 годах, пятитомный «Опыт российской библиографии»
Сопикова (СПб., 1813—1821), редкостный справочник «Пере-
кличка альманахов», отпечатанный в количестве всего 160 эк-
земпляров. Этот экземпляр был особый: на прекрасной япон-
ской бумаге, с дарственной надписью автора.
За книжечку антикварий назначил десять рублей. Тогда
же «Перекличку альманахов» приобрел Ульянинский. Ког-
да же он узнал, что Шибанов взял с него втрое больше, не-
жели заплатил на аукционе, то с возмущением записал в сво-
ей записной книжке: «Вот книжный аристократ — богатый
антикварий, платящий тысячи за дорогой, хоть и невзрач-
ный магазин и за привольную жизнь, а потому создающий
неслыханные прежде цены на различные книжные диковин-
ки, требующий за продаваемую книжку не менее 100% поль-
зы, но действительно знающий в книге толк и иногда уму-
дряющийся какими-то особыми, ему одному ведомыми пу-
тями добыть такую редкость, от которой любителя в жар
ударит, но жар этот благодаря цене живо сменится холо-
дом»186.
1908 год стал для Шибанова «звездным». Одну за другой
он приобрел десять внушительных по объему и чрезвычайно
интересных по составу библиотек.
Сообщение об этом коммерческом успехе появилось в ши-
бановском каталоге № 138: «За последнее время фирмою при-
обретены: 1. Библиотека известного археолога Н. М. Постни-
кова, заключающая в себе литературу по церковной археоло-
гии, иконописи и русским древностям, а также огромное
собрание снимков с древних икон и церковной утвари.
2.	Библиотека Д.И. Образцова, заключающая в себе об-
ширное собрание русских, славянских и иностранных книг с
XV века до наших дней, а также древних рукописей, портретов
и гравюр. Ряд ценных инкунабул и книг XVI века.
3.	Библиотека М.В. Остроградского. Роскошные француз-
ские иллюстрированные издания позднейшего времени. Ряд
Сал 394 чйО
экземпляров из первых тиражей, печатанных на шелку, перга-
менте, японской, китайской и голландской бумаге.
4.	Библиотека Н.Г. Егорова. Французская иллюстрирован-
ная литература XVIII и XIX столетий. Выдающееся собрание
по достоинству экземпляров и ценности переплетов лучших
парижских мастеров. Ряд исключительных редкостей.
5.	Библиотека А.И.Ш. Текущая литература, русская и ино-
странная. Ряд художественных изданий.
6.	Собрание Д. Н. П. по истории Церкви, русской истории,
археологии и генеалогии.
7.	Библиотека Т. 3. Rossica XVIII века, русская история,
древности.
8.	Библиотека профессора П.А. Бессонова. Исключитель-
ное собрание по русской и славянской народной песне; ряд
старинных сборников песен, чрезвычайно редких. Вместе с
библиотекой приобретено и собрание старинных народных
музыкальных инструментов.
9.	Библиотека Л.Н. Трефолева. Русские книги, большею
частию XVIII столетия. Ряд выдающихся редкостей.
10.	Библиотека Н., состоящая исключительно из театраль-
ных пиес XVIII и XIX столетий, печатных и рукописных»187.
В шибановском каталоге купленные библиотеки поимено-
ваны в порядке их приобретения. Но если сделать критерием
их ценность, то пальму первенства, несомненно, следует от-
дать коллекции московского собирателя Н. Г. Егорова.
Егоров, начавший составлять свою библиотеку в 1880 году,
был страстным поклонником изящных изданий. Всего он со-
брал более пятисот книг: несколько десятков XVIII века, ос-
тальные — XIX, преимущественно французских. Эта неболь-
шая, но тщательно подобранная коллекция даже знатоков по-
ражала своей изысканностью. Чуть ли не каждая книга — перл
типографского и переплетного искусства.
При взгляде на список библиотек, приобретенных Шиба-
новым, невольно обращаешь внимание на то, что имена не-
скольких бывших владельцев скрыты за инициалами. В «тай-
ну» трех криптограмм удалось проникнуть довольно легко:
А. И. Ш. — это московский купец-собиратель Алексей Ивано-
вич Шувалов (1857—1909), Д.Н.П. — тоже москвич, юрист
Дмитрий Николаевич Попов, просто Н. — известный в Моск-
ве суконный фабрикант и страстный библиофил Николай
Иванович Носов (1847—1898). Не сразу, но все же поддалась
дешифровке и последняя монограмма (имена всех трех соби-
395
рателей установлены автором. — Б.З.): Т. 3. — это граф Дмит-
рий Николаевич Толстой-Знаменский (1806—1884), бывший
одно время председателем Общества истории и древностей
российских.
Приобретенные Никольским антикварием книжные собра-
ния в общей сложности насчитывали несколько десятков ты-
сяч томов и стоили невероятно дорого. Ни одному другому
московскому книжнику такое было не по силам. Воистину
Шибанов стал главным антикварием Москвы.
В том же 1908 году он приобрел огромную, в 15000 то-
мов, библиотеку директора Ярославского юридического ли-
цея С.М. Шпилевского. В следующем, 1909-м, завладел еще
одним крупным собранием — библиотекой М.Н. Каретни-
кова.
А потом в течение длительного времени особо броских
приобретений не было. Лишь в 1912 году Шибанов вновь
блеснул. Он выпустил в свет уникальный каталог № 165, по-
священный купленному им редкостному собранию реликвий
времен Отечественной войны 1812 года: приказы по армиям,
манифесты, всевозможные летучие листки-воззвания к наро-
ду, торжественные оды по случаю побед, знаменитые ростоп-
чинские афиши. Подобрать такую коллекцию — дело непро-
стое. Поэтому Шибанов хотел передать ее целиком в какое-
нибудь государственное книгохранилище либо частному
лицу. За подборку, включавшую 1275 наименований, он на-
значил 10000 рублей. Цена высокая, но вполне обоснованная,
если учесть огромную важность этих документов отечествен-
ной истории.
В 1901 году в здании «Славянского базара» открыл мага-
зин Иван Каллиникович Голубев.
Голубев торговал под вывеской «Правоведение» и держал в
основном юридическую литературу. Однако имелись сочине-
ния по другим отраслям знания. Книги выпускал он и сам: по
богословию, юриспруденции, военному делу, счетоводству.
Человек общительный, много повидавший на своем веку,
Голубев быстро сделался заметной фигурой в книжном мире
Москвы. К нему в магазин приходили не только за покупками,
но и послушать его рассказы. А рассказать было что.
Более десятка лет Голубев проработал офеней-книгоно-
шей, распространяя духовную литературу. Нагруженный
книжным товаром, он исколесил буквально весь мир: по не-
скольку раз пересек Западную и Восточную Сибирь, посетил
396 <40
Покалмшег J&'a* BoMHCKHJfA
.	Ci? Бмч/nic
Ы^Латнк-скага/ .Уазика. Уа Славлло
J)(rcchtcxtH \ocTottjjrt
По VjcmjY*
П|»£св^тл1шагш й Е ел шел го? Гдрл
*NXiUETW
ЦрА ТдрА йЯЬлй^аги) Knja
П6ТМ 4л€ХЪ'€К И 44
Вс£А ЁСЛИК1А Й МдЛЫА Н БЪлЫА
pui^ciM СДЛСОДЕржЦА .
УлЙетнипасл g Лмак/^сдм^ g Л&гго ьГеояльирмл
Кгй. CAOja ^цл TljveafA в .л.ДЯ:»
t Ajrtfxtyrjrn JfajfA сищ>е£Га ТесюгГА .
^ппо . 2700 .
Заглавный лист амстердамского издания книги <0 делах воинских^ (1770)
397 veD
Чукотку, Камчатку, Сахалин, побывал у русских переселенцев
в Индии, Китае, Японии, Америке и Канаде.
Из своих книготорговых поездок Голубев вывез множество
разнообразных фотографий, запечатлевших те места, где ему
довелось побывать. В общей сложности набралось более тыся-
чи снимков. В 1895 году книгоноша-путешественник ознако-
мил москвичей со своей коллекцией. Для демонстрации в По-
литехническом музее он отобрал 400 фотографий: виды Ир-
кутска, Читы, Нерчинска, Сретенска, Кяхты, Владивостока,
Якутска, а также экзотических стран и земель — Сингапура,
Цейлона, Синайского полуострова.
Москве такое еще было в диковинку — и публика валом ва-
лила на фотовыставку.
Известный журнал «Будильник», отдавая должное про-
светительской деятельности Ивана Каллиниковича Голубева,
поместил на своей обложке рисунок: над просторами земли
летит пчела, неся в лапках тяжелую сумку с книгами, а ниже
подпись: «Трудолюбивая пчела, носящая просвещение вмес-
то меда по далеким окраинам России, может служить нази-
данием тем пчелам, которые любят собирать мед только для
себя»188.
* *
*
А теперь обратимся к букинистам, что торговали в дальнем
конце Никольской, у Владимирских ворот. Некоторая часть
их обитала в Никольском тупике, занимая полуподвальные
помещения. Было их немало. Крупнейшими считались Жари-
ков, Морозов, Яковлев. Еще больше книжной братии подвиза-
лось на толкучем рынке, что функционировал несколько дней
в неделю близ Владимирских ворот. Торг книгами велся в лав-
ках и с рук. Самой примечательной деталью рынка был знаме-
нитый книжный развал, протянувшийся чуть ли не на сто ме-
тров вдоль внутренней стороны Китайгородской стены. Здесь
на грубосколоченных дощатых лотках высились горы книг,
журналов, газетных подшивок. Собиратели любили рыться в
этих пыльных залежах. Цены на развале держались низкие,
поэтому редко кто уходил отсюда без покупки. Случались и
ценные приобретения.
Как-то среди московских собирателей прошел будоража-
щий слух, будто на развале появился «Герберштейн». Сочине-
ние Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московии», впер-
О» 398 «О
R Е R V М
MOSCOVITICARVM
COMMENTARII SIGISMVN-
DI LIBERI BARONIS IN HERBERSTAIN,
NEYBERC.ЕТ GVETTENHAG:
•R^VSSI^t ETQV£	EIVS &CE-
tropolu efl, tfflofiouia, iretuflima
defiriftio,
CHOROCRAPHIA DENI-
que toci us imperii Mofcici,& vicinorum
quorundam mentio.
DE KELiqiOJ^E QVOQ^VE VA^IA
infirtetfam» tf epunoftrtctimrtUgiontnon
comunimt.
oyis DENIQyE MODVS
excipicndi&tra&andi Orato-
res,difleritur.
iTl^El^ARltA QVOQVE DVO ?N
^Xtofiouiam ,/mt dubunita.
Mhxcnon Iblum nou; aliquocTa lar/cd mulcacti lia nunc demnm ab
jpfo autoreadic&a tunc: qux ficuicum primacditloneconfarc
libeat, ndlc deprehendcc
M. DC.
Титульный лист ^Записок о Московии» С. Герберштейна.
Франкфурт-на-Майне (1600)
399
вые отпечатанное в 1549 году, содержит интереснейшие сведе-
ния о средневековой России. В 1866 году перевод «Записок»
сделал И. Анонимов. На антикварном рынке книга встреча-
лась редко и стоила от пяти до семи рублей. И вдруг «Гербер-
штейн» в издании 1866 года продается почти у каждого буки-
ниста, притом всего по рублю!
— В чем дело? — пребывали в растерянности книголюбы.
Ситуация вскоре прояснилась. Оказывается, при ликвида-
ции магазина Д.И. Преснова в темной кладовке обнаружилось
несколько десятков экземпляров «Записок о Московии», ко-
торые, естественно, тут же разошлись среди книжников толку-
чего рынка.
Безбрежное «книжное море», шумевшее не одно десятиле-
тие у стен Китай-города, просуществовало до 1899 года, когда в
связи со строительством многоэтажных зданий толкучий ры-
нок был упразднен, торговля выведена за Большой Устьин-
ский мост.
Впрочем, упадок книжного торга на Никольской начался
несколько ранее. В 1887 году ушел из жизни «баловень» мос-
ковских коллекционеров П.Л. Байков. Чуть позднее прекра-
тил здесь свой торг П. В. Шишов. А потом пробил час и само-
го А. А. Астапова. Осенью 1908 года он начал подыскивать по-
купателя на свою лавку. При продаже букинист выдвинул
небывалое условие: лавку надлежало купить вместе... с ним,
предоставив ему пожизненное право находиться среди книг.
Это условие принял антикварий с Моховой И.М. Фадеев и
выполнил взятые обязательства. До конца своих дней Астапов
неизменно пребывал в магазине, где для него было приобрете-
но особое кресло, в котором он восседал, не неся по магазину
никаких обязанностей, а только служа, так сказать, почетной
его реликвией.
Скончался Афанасий Афанасьевич Астапов в 1918 году. К
этому времени слава Никольской как книжной улицы оконча-
тельно потускнела.
Однако «под занавес» Никольские книжники успели сде-
лать дорогой подарок отечественным книголюбам. Здесь, в не-
большой типографии у Проломных ворот, в мае 1913 года был
отпечатан первый сборник стихотворений Владимира Мая-
ковского, под названием «Я». Книжица получилась совсем то-
ненькая, поскольку включала всего четыре стихотворения.
Публикация чрезвычайно взволновала поэта. Буквально сияя
от счастья, он шутил в кругу друзей:
Оал 400 <ZO
— Представляете, входите в магазин и требуете: дайте сти-
хи Маяковского, а вам — стихов нет, были да все вышли, уже
распроданы,
Тираж сборника «Я», даже по меркам того времени, был
мизерный — 300 экземпляров. Ныне это издание — огромная
библиографическая редкость.
В середине 20-х годов нашего столетия все ветхие деревян-
ные строения возле Св. Троицы в Полях, где производился
книжный торг, были снесены. Еще большие перемены произо-
шли в 1934 году. Тогда по Генеральному плану реконструкции
Москвы вся местность подверглась решительной переделке.
Прежде всего были снесены большая часть стен и башен Ки-
тай-города. На слом пошла и столь памятная московским кни-
голюбам церковь Св. Троицы в Полях, подле которой почти
целый век ютились лавочки букинистов.
Гнездовье старинных книг
В 1880 году в поисках древних рукописей и старопечатных
книг в Москву прибыл собиратель из Киева, прослышавший,
будто здесь можно сравнительно дешево приобрести редкост-
ные памятники отечественной литературы прошлых времен.
Прямо с вокзала он отправился на Старую площадь, где велся
широкий торг антиквариатом.
В первой же книжной лавке заезжий библиофил испытал
сильнейшее потрясение: на прилавке возлежал раритет из ра-
ритетов — Кормчая 1650 года. Причина редкости книги объяс-
нялась следующим: Кормчую начали печатать в последний год
патриаршества Иоасафа. Издание затянулось. Было готово
сравнительно немного экземпляров, когда патриархом стал
Никон. Он распорядился внести в книгу необходимые поправ-
ки. Поправок набралось так много, что Кормчую решили отпе-
чатать заново. Тогда же большая часть экземпляров в старой
редакции подверглась уничтожению. Те книги, что сохрани-
лись, были известны буквально наперечет.
Скрывая охватившее его волнение, собиратель объявил:
— Я покупаю Кормчую! Сколько стоит?
— Две тысячи рублей! — последовал ответ. Назначенная
цена была неслыханно высокой. Даже за первопечатный Апо-
стол никогда не запрашивали более 300 рублей. А здесь такое!
Только теперь книголюб из провинции понял, что в Москве
знают цену древним книгам и осечки при продаже не дадут.
401
Рассказанная история, напоминаем, случилась в 80-е годы
прошлого века. Это было время расцвета книжной торговли на
Ильинке и примыкавших к ней Старой и Новой площадях.
Зарождение же городского торга в этой местности относит-
ся к 1766 году. Тогда на всем протяжении Китайгородской сте-
ны, от Ильинских до Варварских ворот, по внутреннему ее
проезду, было построено 278 лавок для мелочной торговли,
рассчитанной на беднейшие слои населения.
Несколько позднее у Ильинских ворот возник толкучий
рынок. «Толчея на нем и около него, — вспоминает современ-
ник, — в полном смысле этого слова была невообразимая.
Тут — мир лоскутьев, тряпиц, поношенного белья, ломаных ве-
щей, старых книг, сапогов без подошв, чашек без ручек; нищих,
мошенников, перекупщиков, бродяг»189.
Толкучий рынок у Ильинских ворот был не только местом
продажи старых, ни к чему не годных вещей, но и антиквар-
ным рынком. Здесь с рук продавалось множество произведе-
ний искусства, принесенных из барских домов, в том числе и
книг. Вот почему сюда, как магнитом, притягивало образован-
ных людей. Одним из постоянных посетителей рынка был
ректор Московского университета Федор Григорьевич Баузе.
«В продолжение 30 лет, — сообщает близко знавший его
И. М. Снегирев, — с особенным старанием и с великими из-
держками, Баузе составил собрание древних славяно-русских
рукописей, между которыми находились Псалтирь и Пролог
XIII века, «Лечебник» 1588 года, первые на русском языке
«Логарифмы», коллекция русских монет и медалей, по
мнению знатоков, единственная в своем роде. Мне случалось
видеть почтенного профессора со своим Анненским орденом
на шее на толкучке между букинистами, покупающим и торгу-
ющим старые книги и вещи. С какою детскою радостью и вос-
торгом показывал он мне, перед ним мальчику, купленную им
редкость»190.
Достаточно полное представление о библиотеке профессо-
ра Баузе дает рукописный каталог, составленный собирателем
незадолго до Отечественной войны 1812 года, когда он наме-
ревался передать накопленные сокровища в Общество исто-
рии и древностей российских, действовавшее при Московском
университете.
Желание Баузе, к сожалению, не осуществилось. Вся его
коллекция, включавшая 460 манускриптов (!), погибла в огне
московского пожара.
402 tfO
В первые годы после трагических событий Отечественной
войны 1812 года центр торговли древними книгами и манус-
криптами переместился на другой конец Ильинки — к Гости-
ному двору, поднявшемуся между Хрустальным и Рыбным
переулками еще в конце XVIII века. Книжный товар сюда по-
ставляли главным образом купцы из Киева, Новгорода и Яро-
славля, издревле являвшихся крупными центрами книж-
ности.
Именно здесь у одного из купцов с русского Севера мос-
ковскому книготорговцу Александру Сергеевичу Ширяеву
посчастливилось приобрести редкость первой величины —
Псалтирь Франциска Скорины 1525 года. Под воздействием
этой неслыханной удачи он сделался завзятым собирателем
старопечатных книг. Более того, Ширяев, будучи содержате-
лем университетской книжной лавки, помещавшейся на Стра-
стном бульваре, желая быть поближе к месту торга старинны-
ми книгами, в 1818 году открыл еще одну лавку, на сей раз на
Ильинке — в здании Троицкого подворья, находившегося на-
против Гостиного двора.
Выбор древних рукописей и книг в ширяевской лавке на
Ильинке был необычайно богат. Об этом красноречиво свиде-
тельствует каталог знаменитой Чертковской библиотеки. Ос-
нователь ее А.Д. Чертков, живший поблизости от Ильинки —
на Мясницкой, чуть ли не ежедневно посещал Ширяева. По-
сле этих визитов в его записной книжке, послужившей мате-
риалом для каталожных аннотаций, появлялись поистине
волнующие записи:
«Катехизис. Несвиж. 1562 год. Экземпляр куплен у А.С. Ширяева
за 100 р.асс. Сопиков и П.М. Строев почитают этот катехизис весьма
редким. Кроме нашего известны в. России еще два экземпляра: в биб-
лиотеке гр. Толстого и М. П. Погодина»;
«Апостол. Москва. 1564 год. Экземпляр куплен у А. С. Ширяева за
100 р.асс. Сопиков называет это издание чрезвычайно редким. У гра-
фа Румянцева, И.Н. Царского, А.С. Ширяева, графа Ф.А. Толстого»;
«Евангелие. Вильно. 1575 год. Куплено у А.С. Ширяева за 80 р.асс.
В каталоге Сопикова № 12893, ему известен был только один экземп-
ляр этого Евангелия»191.
Многие московские коллекционеры-любители благодаря
Ширяеву пополнили свои собрания ценными памятниками
отечественной письменности. Прекрасную подборку их имел
и сам Ширяев. В каталоге его библиотеки, отпечатанном в
1833 году, показано свыше двухсот книжных наименований.
403 tfO
Среди книг, имевшихся в «ширяевском книгохранилище», не-
мало уникальных. После смерти собирателя в 1841 году все
книжные богатства поступили в Российскую академию в Пе-
тербурге.
Лавочка Т. Ф. Большакова (1794—1863) находилась на Иль-
инке, в Юхотном ряду, где велась широкая торговля кожаным
товаром. Весьма своеобразной была эта букинистическая лав-
ка. В ней по правую руку от входа помещались голенища, по-
дошвы, а по левую — старинные рукописи и первопечатные
книги, издания черниговской, львовской, киевской, москов-
ской типографий. На стене, над прилавком с разложенными
книгами, красовались дипломы различных ученых обществ и
портрет историка М. П. Погодина, бывшего завсегдатаем лавки.
«В торговле древними рукописями и книгами, — бытописует мос-
ковский старожил в 1860 году, — особенно замечателен знаниями и
любовью к подобного рода литературе Т.Ф. Большаков, принимавший
в свое время участие в разборе погодинского книгохранилища при по-
ступлении его в Публичную библиотеку (в 1852 г.). Он действительно
многосторонне знаком с большей частью старопечатных книг и между
прочим производит довольно значительную торговлю этими книгами
в Юхотном ряду, в так называемом городе. Имея большое знакомство
во многих городах России, особенно славящихся любовью к старым
книгам и всему старому, он с помощью таких агентов собирает все ред-
кое, все могущее заслужить внимание любителей. Его торговля может
почесться самою полною в Москве по этой части» .
Среди болыпаковских клиентов значились многие видные
московские собиратели: библиограф В.М. Ундольский, исто-
рики М.П. Погодин, И.М. Снегирев, Ф.И. Буслаев.
«В то время, — вспоминает Ф.И. Буслаев, говоря о начале 60-х го-
• дов, — я пристрастился к лицевым рукописям, то есть в которых текст
объясняется наглядно в миниатюрах. Тогда любители древнерусской
письменности вовсе не обращали внимания на миниатюры, и лицевые
рукописи были ни по чем. Я покупал их за бесценок на толкучем рын-
ке у Пискарева и в Кожевенном ряду у старика Большакова, который
в своей лавке, при опойковом и подошвенном товаре, торговал и древ-
ними рукописями, а также старопечатными книгами. Им обоим я мно-
го обязан своими сведениями о русской палеографии, особенно в тех-
ническом отношении. По их указаниям я знакомился с разными лице-
выми рукописями, а вместе с тем и покупал их»193.
Т.Ф. Большаков и сам был крупнейшим собирателем. Он
усердно коллекционировал хронографы-летописцы, сборники
старинных повестей, важные для изучения отечественной ис-
тории и словесности, рукописные нотные сборники, а также

404
гравюры, которые изымал из ветхих и неполных книг. Еще
при жизни собирателя его небольшую, но ценную подборку
гравюр приобрел известный исследователь отечественной гра-
фики Д. А. Ровинский.
Судьба болыпаковской коллекции древних рукописей сло-
жилась следующим образом. После смерти собирателя в
1863 году его сын, Сергей Тихонович Большаков, предложил
Румянцевскому музею приобрести всю подборку старинных
манускриптов за весьма скромную плату.
Сотрудники Румянцевского музея, командированные для
осмотра коллекции, были подготовлены к тому, что им пред-
стоит увидеть нечто из ряда вон выходящее, но реальность
превзошла ожидания. Все 210 «болыпаковских рукописей»
были из разряда неординарных. Но даже среди них выделя-
лись две: лицевая Псалтирь и «Житие Николая Чудотворца»,
обе XVI века. Текст первой украшали пышные заставки и фи-
гурные заглавные буквы, выполненные киноварью и золотом,
на широких полях красовались многочисленные миниатюры.
Еще роскошнее было оформление второй рукописи: она со-
держала 400 уникальных рисунков. Количество невероятное!
Эксперты из Румянцевского музея прекрасно понимали,
какую ценность представляет собой большаковская коллек-
ция, и все равно медлили с окончательным ответом: уж слиш-
ком велика была назначенная цена — такими средствами му-
зей просто-напросто не располагал. И тогда Большаков-сын,
желавший поместить отцовские рукописи в надежное место,
сделал от себя дополнительный дар — преподнес музею еще
40 редких манускриптов.
Спустя четверть века некоторые рукописи из болыпаков-
ской коллекции экспонировались в Москве на VIII Археоло-
гическом съезде и произвели фурор.
* *
*
В середине прошлого века главным центром торговли
древними рукописями и книгами в Москве стала Старая пло-
щадь, как именовался узкий проезд по внутренней стороне
Китайгородской стены на отрезке от Ильинских до Варвар-
ских ворот.
Первым здесь обосновался вскоре после окончания Отече-
ственной войны 1812 года Д.В. Пискарев. Быстро выдвинув-
шийся в число крупнейших московских антиквариев, он поч-
405
Улица Варварка в Китай-городе. XIX в.
ти четыре десятилетия успешно вел свои торговые дела, дейст-
вуя умно и расчетливо. Человек замкнутый, немногословный,
Пискарев не любил распространяться о своих успехах и неуда-
чах. Поэтому о его деятельности известно крайне мало.
Д.В. Пискарев умер в 1862 году, оставив после себя огром-
ное количество древних рукописей, книг и других предметов
старины. Одних только памятников отечественной письмен-
ности было около двух тысяч.
Несколько лет «Пискаревское наследство» находилось в
опечатанном каменном сарае. В январе 1868 года по определе-
нию суда все имущество было назначено к распродаже «по
вольным ценам», то есть с аукциона.
Это известие обеспокоило дирекцию Румянцевского музея.
В ходе аукциона многие ценные манускрипты и первопечатные
книги могли попасть в руки малопросвещенных коллекционе-
ров и на долгие годы исчезнуть из поля зрения ученых.
С великим трудом хранителю отделения рукописей Ру-
мянцевского музея А. Е. Викторову удалось добиться разреше-
ния на осмотр и покупку наиболее редких манускриптов еще
до начала публичных торгов. Тогда он отобрал для музея око-
СЧл 406 ЧйО
ло двухсот памятников древней отечественной письменности.
Особый интерес представлял Хронограф 1485 года, написан-
ный в Москве. Позднейшая научная экспертиза показала, что
он представляет собой одну из ранних отечественных перера-
боток византийских хроник.
Другим крупным книжником на Старой площади считался
И. Л. Силин. Его лавка располагалась возле Пискаревской. «За
хорошую книгу или икону, — характеризовал его современ-
ник, — денег не жалеет и продавать не торопится, держит ино-
гда десять лет»194. Силин имел репутацию глубокого знатока
иконописи и старопечатных книг. Как и большинство москов-
ских книжников, он сам был собирателем, владел прекрасной
библиотекой. Впоследствии его семь сыновей продолжили ан-
тикварный торг, но в основном предметами прикладного ис-
кусства.
С именем Силина связана одна любопытная книжная ис-
тория, которая в свое время взволновала любителей древней
письменности.
4 сентября 1879 года, возвращаясь с Нижегородской яр-
марки, житель Ростова Великого Андрей Александрович Ти-
тов ненадолго остановился в Москве, чтобы заглянуть к свое-
му новому знакомому, секретарю Общества истории и древно-
стей российских Елпидифору Васильевичу Барсову.
На вопрос о новостях в книжном мире Барсов предложил
осмотреть древний манускрипт, выставленный на продажу в
лавке Силина.
— Что за манускрипт?
— Вещь редкая, — последовал ответ. — В свое время руко-
пись принадлежала Типографской библиотеке. Потом она пе-
решла к Преосвященному Аарону, взявшему книгу на прочте-
ние. После его смерти наследники поспешили продать манус-
крипт. Переходя из рук в руки, он попал к профессору
Беляеву, от него — к историку Погодину. И вот теперь книга
продается на Старой площади.
Вместе с Барсовым Титов отправился к Силину.
Манускрипт, по счастью, еще не обрел своего нового вла-
дельца. Это и не удивительно, ведь за него запрашивалось
660 рублей.
— Почему такая цена? — невольно вырвалось у Титова.
— Цена по вещи! — спокойно отпарировал Силин. И выло-
жил на прилавок два объемистых тома.
Не без влияния Барсова Титов приобрел манускрипт.
407
А через некоторое время в петербургском журнале «Исто-
рический вестник» появилась любопытная информация:
«Книжная редкость. На днях на московском антикварном рынке
одним любителем отечественных древностей, председателем Ростов-
ской земской управы Титовым, за сравнительно ничтожную сумму
приобретен знаменитый «Греко-славяно-латинский лексикон» Епи-
фания Славинецкого. Епифаний Славинецкий — знаменитый дидас-
кал XVII века, бывший справщик Книгопечатного Двора, едва ли не
больше всего потрудился в своей жизни для распространения и ут-
верждения классицизма среди славяно-русской земли: в его глазах
было несомненно, что никакая нация не может стоять на высоте обще-
человеческого образования, если ее нравственное сознание прямо или
непосредственно не будет связано с жизнью и культурою классическо-
го мира. Рукопись этого лексикона in-folio вся писана рукою самого
Епифания, почти на 2000 листах; каждый лист в два столбца, самого
убористого и мелкого почерка. Один внешний вид рукописи поража-
ет зрителя необъятностью труда и энергии; не говорим уже о широте
образования и филологических знаниях, связанных с этим ученым по-
двигом»195.
Благодаря этой покупке, сделавшей его известным на всю
Россию, А. А. Титов стал страстным коллекционером. В начале
нынешнего века его огромное собрание древних манускрип-
тов — около пяти тысяч экземпляров (крупнейшее из частных
собраний) — поступило в Петербургскую публичную библио-
теку.
Книжная торговля на Старой площади год от года расши-
рялась. Открывались все новые лавки. Всего их насчитыва-
лось около десятка. В конце 60-х годов сюда перевел свой торг
из Юхотного ряда Сергей Тихонович Большаков. Он занял
долгое время пустовавшую Пискаревскую лавку.
Вскоре аборигены-книжники Старой площади получили
солидное подкрепление в лице П.В. Шибанова, до этого три
десятилетия (с 1841 года) торговавшего в Самаре.
Петр Васильевич Шибанов прекрасно разбирался в памят-
никах древней письменности. Он много сделал для разыска-
ния старинных рукописей и книг. В частности, ему принадле-
жала честь обнаружения третьего экземпляра знаменитой
Псалтири Франциска Скорины.
В 1886 году П. В. Шибанов, торговавший хотя и широко, но
по старинке, отважился на смелый эксперимент. Под воздей-
ствием сына, Павла Шибанова, молодого и энергичного книж-
ника, он решил выпустить книгопродавческий каталог. Годом
раньше «шибановская фирма» выступила со своей первой ка-
таложной книжкой, содержавшей, правда, только книги граж-
О&л 408
данской печати. Успех начинания показал, что подобным об-
разом можно торговать и старопечатными книгами.
Каталог № 2, имевший заголовок «Каталог большей час-
тью редких и замечательных книг церковной и гражданской
печати», включал более тысячи книжных наименований. От-
крывали его старопечатные книги, всего 94 номера.
Наиболее древней из книг, предлагавшихся вниманию по-
купателей, был Служебник, отпечатанный в Венеции в
1519 году. Эта редкость была оценена в 150 рублей. Следую-
щим номером шел Апостол, московского издания 1564 года.
Он стоил 50 рублей (экземпляр имел дефекты). «Рекордсме-
нами» по своей цене — 250 рублей — были два издания начала
XVII века: Часослов (Вильно, 1629) и Молитвы повседневны
(Вильно, 1623). В аннотациях к этим книгам подчеркивалось,
что обе они «неизвестны библиографам». В скором времени
эти раритеты стали собственностью Петербургской публич-
ной библиотеки.
Эксперимент с каталогом № 2 так и остался эксперимен-
том. В последующем П. В. Шибанов уже более не испытывал
своих сил на каталожном поприще. Причина крылась не в кон-
серватизме и лености, а в самом характере торга старинными
рукописями и книгами. На антикварном рынке количество их
было невелико, цена необычайно высока. Покупка и продажа
случались крайне редко. А каталожное дело держится на
частой обращаемости товара.
В начале нынешнего века в книжном мире укоренилось
мнение: тот торговец хорош, кто больше выпустил каталогов.
С такой меркой к П. В. Шибанову подходить нельзя. Он ценен
другим — глубоким знанием древней отечественной литерату-
ры. Не случайно его избрали членом-корреспондентом петер-
бургского Общества любителей древней письменности. На за-
седаниях Общества Шибанов нередко демонстрировал свои
книжные находки.
С.Т. Большаков, И.Л. Силин, П.В. Шибанов на Старой
площади считались корифеями. Помимо них здесь подвиза-
лось немало книжников «второй руки», деятельность которых
была не столь масштабна и ярка. Но и они внесли свою лепту
в общее дело.
Старую площадь не зря называли гнездовьем старинных
книг. Здесь было приобретено немало ценных произведений
отечественной книжности. И все же об одной покупке требу-
ется рассказать особо.
409
Один из каталогов П. Шибанова
О&л 410 ЧйО
В середине 90-х годов в книжную лавочку Сергея Тихоно-
вича Большакова, сына знаменитого антиквария, заглянул
уже известный нам Андрей Александрович Титов. Неспешно
осмотрев выставленные на продажу рукописные и старопечат-
ные книги, он отобрал несколько памятников древней литера-
туры и уже собрался уходить, как книготорговец положил пе-
ред ним небольшого формата книжицу, написанную мелким
полууставом.
По лукавому выражению лица букиниста Титов догадался,
что книжечка «с секретом» и не без любопытства принялся ее
листать. Очень скоро собиратель понял, что перед ним каталог
весьма обширной коллекции старопечатных книг.
— Чей же это каталог? — обернулся Титов к Большакову,
не найдя титульного листа.
Книжник, знавший Титова как опытного собирателя, уди-
вился:
— Неужто не узнаете руку Ундольского?
Названное имя было хорошо известно всем отечественным
книжникам. Вукол Михайлович Ундольский (1815—1864) по-
читался крупнейшим палеографом. Он собрал внушительную
коллекцию древних славяно-русских рукописей и книг, насчи-
тывавшую около трех тысяч томов. Однако Титов усомнился,
что перед ним опись библиотеки Ундольского: уж слишком
много в ней значилось древнейших книг, собрание Ундольско-
го было более «молодым» по своему составу.
На это замечание Большаков утвердительно кивнул.
— Верно. Каталог только написан рукой Ундольского. А
являет он собой опись библиотеки петербургского собирателя
Кастерина.
Титов встрепенулся. Выходит, это был оригинал «Каталога
славяно-русских книг церковной печати библиотеки А. И. Ка-
стерина», отпечатанного в Москве в 1848 году крайне малым
тиражом и потому ценившегося на вес золота.
Естественно, Титов немедленно приобрел эту редкость.
Рукописный каталог представлял огромную ценность и
ддя книжной науки. На полях его Кастерин проставил «для
памяти» цены, по которым им покупались редкости. Этот
прейскурант настолько выразителен, что приведем некоторые
записи. Так, против «Арифметики» Магницкого, отпечатан-
ной в Москве в 1703 году, проставлена цифра десять. Против
Апостола, изданного Иваном Федоровым во Львове в 1574 го-
ду,—сто. Против Апостола первопечатного московского — три-
411 ЧО
ста пятьдесят. Против Апостола Франциска Скорины (Виль-
но, 1525) — шестьсот. Против Библии Ф. Скорины (Прага,
1517—1519) — две тысячи двести пятьдесят рублей.
Рукописный каталог с пометами Кастерина отец и сын
Большаковы использовали долгие годы как справочник в
своих торговых операциях. Книжечка оказалась весьма по-
лезной, поскольку цены на старопечатные книги почти не
претерпели изменения и держались на одном, довольно вы-
соком уровне.
Когда коммерческие дела Большакова-сына, с 1863 года
возглавлявшего книжную фирму, несколько пошатнулись, так
как количество древних рукописей и книг в свободном обра-
щении неуклонно сокращалось, то он счел возможным рас-
статься со своим верным «помощником» и продал каталог
А. А. Титову.
Ныне рукописный каталог находится в Санкт-Петербург-
ской публичной библиотеке, куда он поступил в составе кол-
лекции А. А. Титова, насчитывавшей около 4500 манускриптов.
«Гнездовье старинных книг», притулившееся к Китайго-
родской стене, просуществовало до 1899 года.
3. В ЧЕРТЕ БУЛЬВАРНОГО КОЛЬЦА
Книжники с Моховой
Моховая, получившая свое название по некогда бывшему
здесь рынку, где продавался мох, которым конопатили дере-
вянные дома, издавна была связана с книгой. Это и понятно.
Ведь на Моховой находился «храм учености» — Московский
университет, основанный в 1755 году.
Уже на следующий год после его открытия в «Московских
ведомостях» появилось объявление, как бы узаконивающее
связь Моховой с книгой:
«Московского университета библиотека, состоящая из знатного
числа книг на всех почти европейских языках, в удовольствие люби-
телей наук и охотников для чтения книг, отворена была сегодня июля
3 числа и впредь имеет быть отворена каждую среду и субботу с 2 до
5 часов»196.
В том же 1756 году при университете открылась книжная
лавка, в которой продавались «классические авторы на латин-
ском языке», учебники, свежие номера «Московских ведомос-
тей».
412 чйО
Два десятилетия эта книжная лавка была единственной на
Моховой. Потом у нее появились конкуренты в лице пере-
плетчиков, одновременно производивших на дому торг книга-
ми. Один из них, Карл Зандмарк, жил неподалеку, в приходе
церкви св. Георгия.
В последней четверти XVIII века активную книжную тор-
говлю на Моховой развернул Матвей Комаров, автор знаме-
нитого на всю Россию авантюрного романа «Ванька Каин» и
других не менее популярных сочинений этого жанра. Комаров
обитал в конце Моховой, возле Боровицких ворот. О значи-
тельности масштаба его торга свидетельствуют объявления,
регулярно появлявшиеся в «Московских ведомостях». Приве-
дем одно из них, относящееся к 1779 году:
«Любителям чтения российских книг через сие объявляется, что
«История о славном мошеннике Ваньке Каине», хотя прежде сего и
два раза была напечатана, но без всяких обстоятельств: чего ради ны-
не, в доме действительного статского советника Ивана Христиана
Эйхлера, состоящем на Моховой улице, против церкви Михаила Ма-
леина, у служителя Матвея Комарова продается об оном мошеннике
порядочная «История», напечатанная в нынешнем 1779 году под
заглавием «Обстоятельное и верное описание жизни, всех дел и стран-
ных похождений Российского мошенника, вора, разбойника и бывше-
го московского сыщика Ваньки Каина, с предуведомлением о причи-
не сочинения, також с приобщением песен, в которых имя его упоми-
нается»1*1 .
На Моховой осенью 1805 года разыгрался последний акт
разгрома «Типографической компании», организатором и идей-
ным руководителем которой был выдающийся русский просве-
титель Н.И. Новиков. Предыстория этого события такова. В
1792 году по указу из Петербурга компания была упразднена, а
ее глава арестован и отправлен в Шлиссельбургскую крепость.
Владелец книжного магазина «Типографической компании»
Г.М. Походяшин более десяти лет добивался разрешения на
распродажу «новиковских книг». И в конце концов ему было
дозволено реализовать книжные запасы посредством лотереи.
Объявление о лотерее появилось в особом приложении к
«Московским ведомостям»:
«По высочайшему дозволению открыта в Москве книжная лоте-
рея сего 1805 года мая 17 дня и находилась на Лубянке, в доме князя
Николая Алексеевича Голицына, ныне же перемещена на Моховую
улицу, идучи от Охотного ряда к Университету, на левой руке в доме
коллежского асессора Силина, под № 160.
Основание Лотереи.
Книжный магазин, состоящий из разных российских книг, стоя-
щий по продажным ценам 500000 рублей, разделен на 35000 лотов,
413
или выигрышей, в числе коих 5000, или седьмая часть десятирубле-
вых, а шесть частей, или 30000 лотов, свыше десяти рублей. Пустых
же билетов нет ни одного. Самый главный выигрыш доставляет книг
на 10000, а второй — на 4250 рублей»198.
Всего в лотерее разыгрывалось 2612 книжных названий.
Предположительно полмиллиона экземпляров, если исходить
из общей стоимости книг в пятьсот тысяч рублей, при цене од-
ного тома — рубль.
Чем окончилась лотерея? Ответить на этот вопрос затруд-
нительно. О закрытии ее было объявлено 20 января 1806 года,
то есть значительно раньше установленного срока, определен-
ного в один год. Произойти такое могло по двум причинам: ли-
бо лотерейные билеты были полностью распроданы, либо ис-
чезла надежда, что они разойдутся. Скорее всего, случилось
последнее. В пользу подобного заключения говорит то, что
Г. М. Походяшин умер чуть ли не в нищете.
Ныне обо всех этих драматичных событиях напоминает
«Роспись российским книгам, которые разыгрываются Ло-
тереею». Эта небольшая брошюрка, отпечатанная незадолго
до лотерейной распродажи «новиковских книг», в последу-
ющие времена очень высоко ценилась отечественными кни-
голюбами. Лишь у немногих сберегались ее экземпляры. В
антикварной продаже «Роспись» почти никогда не встреча-
лась.
♦ *
♦
События Отечественной войны 1812 года, гибель универ-
ситетского здания в огне московского пожара, ужасное опус-
тошение всей этой части города на какое-то время пресекли
книжную торговлю на Моховой.
Впрочем, раны, нанесенные войной, удалось залечить до-
вольно быстро. Одно за другим напротив восставшего из руин
университета поднялись двух- и трехэтажные здания, образо-
вавшие узкую, но не лишенную привлекательности улицу.
Первыми здесь завели торг антикварии братья Шуховы и
А. С. Шульгин. У последнего были две лавки: одна — против
университета, другая — в доме Гусятникова, стоявшем напро-
тив Экзерцир-Гауза, как в ту пору именовался недавно отстро-
енный Манеж. Подле них вскоре обосновался Д. А. Бардин —
сын крупного московского книжника, прославившегося свои-
ми мастерскими подделками древних рукописей.
Qgb? 414 MSP
На Моховой, по некоторым данным, была приобретена
профессором Московского университета Р.Ф. Тимковским
старинная рукопись, вызвавшая бурные дискуссии в ученых
кругах. В этой небольшой книжице, в 79 листов, между «По-
сланием о допросе к царю королю Максимилиану в лето 7084,
7085 и 7086» и статьею «О взятии Царя-града в лето 6961
(1456)», находилось никому не ведомое сочинение — «Песнь о
победе великого князя Димитрия Донского над Мамаем».
Показывая находку библиографу К. Ф. Калайдовичу, в не-
давнем прошлом своему ученику, Тимковский указал на уди-
вительное сходство «Песни» со «Словом о полку Игореве».
Внимательно ознакомившись с древней рукописью, пове-
ствующей о победе на Куликовом поле в 1380 году, Калайдо-
вич пришел к такому же выводу. «Песнь сия, — записал он в
дневнике, — подобно «Игоревой», исполнена сильными выра-
жениями, красотою слога и во многих местах столь сходна с
первою, что нет сомнения, что сочинитель последней имел
«Песнь Игореву» образцом своим»199.
И в последующие годы Моховая одаривала коллекционе-
ров-любителей книжными диковинками. Некоторые из них
являлись «творениями» самого университета.
В 1836 году в XXXIV части журнала «Телескоп», издавав-
шегося профессором Н. И. Надеждиным, была помещена ста-
тья П.Я. Чаадаева «Философические письма к г-же ***». Вла-
сти нашли ее вызывающе дерзкой. В статье усматривались по-
ругание православия, приверженность автора католицизму,
злостные нападки на правовые начала, составляющие основу
бытия Русского государства. «Телескоп» был закрыт, редактор
журнала Надеждин выслан в Усть-Сысольск (теперь г. Сык-
тывкар). Пострадал и П.Я. Чаадаев. Его подвергли домашнему
аресту и запретили что-либо писать. В продолжение двух ме-
сяцев на Басманную, где жил автор «Писем», являлись доктор
и полицмейстер для освидетельствования его умственных
способностей.
Другая книга, ставшая раритетом, датируется 1848 годом.
Тогда репрессии властей обрушились на Общество истории и
древностей российских, действовавшее при Московском уни-
верситете. Поводом для гонений послужила публикация в пе-
риодическом печатном органе общества — журнале «Чтения в
Обществе истории и древностей российских — сочинения ан-
глийского автораД. Флетчера «О государстве Русском» (Лон-
дон, 1591). По повелению свыше вместо крамольного «Флет-
415 чво
чера», резко отозвавшегося о Московском государстве времен
царя Федора Иоанновича, было помещено «Критико-литера-
турное обозрение путешественников по России» Ф. Аделунга.
Отечественными библиографами, занимавшимися «делом
Флетчера», было установлено, что цензурной расправы из-
бежали всего четыре книжки «Чтений» за 1848 год. Чудом со-
хранившиеся экземпляры имелись у М. П. Погодина, В. М. Ун-
дольского, И.Т. Шелковникова и графа С. Г. Строганова.
Такое мнение упорно держалось в продолжение трех деся-
тилетий, вплоть до кончины секретаря Общества истории и
древностей российских О.М. Бодянского. В его библиотеке,
купленной московским букинистом А. А. Астаповым, обнару-
жились пять или шесть оттисков журнальной статьи из «Чте-
ний» за 1848 год. Очевидно, Бодянский сумел их спрятать при
обыске в университетской типографии.
Астапов немедленно пустил обретенную редкость в про-
дажу, благо цена на нее достигала нескольких десятков руб-
лей. Но, как истый библиофил, один экземпляр приберег для
себя.
В середине прошлого века главным центром притяжения на
Моховой для собирателей был книжный магазин Н.Н. Улити-
на, находившийся в доме университета. Владелец дал ему гром-
кое название «Магазин современной русской литературы».
Представление об услугах, какие оказывались клиентам,
дает объявление, появившееся в «Московских ведомостях»
16 ноября 1850 года:
«Книготорговец Н.Н. Улитин, содержатель как казенного магази-
на, так и другого, состоящего против присутственных мест, в доме
Курманалеевой, предлагает свои услуги любителям чтения в Москве и
иногородним:
1.	выписывать через него, с выгодою для покупающего, все книги,
как прежде изданные, так и ныне издаваемые;
2.	пополнять полковые и частные библиотеки всеми прежними и
новыми книгами, а также и недостающими в целых сочинениях частя-
ми и томами, с уступкою;
3.	в оба свои магазина принимает от издателей сочинения на ко-
миссию;
4.	высылает каталоги книг, купленных с публичного торга у ко-
миссионера императорского Московского университета А.С. Ширяе-
ва, по дешевым ценам;
5.	чтение журналов и газет, собственно в Москве, с отпуском оных
в дома»200.
Старые книги, притом серьезного содержания, продава-
лись на Моховой еще в одном месте — «на решетке» универси-
Ob? 416
тета. Здесь на широком парапете ограды раскладывали свой
товар мелкие букинисты. Известны имена некоторых из них:
Н.И. Крашенинников, И.А. Чихирин, Николай Небесный, Ро-
манчик. Торг их был немудреный, доходы невелики. С боль-
шим трудом они сводили концы с концами. Заслуга этих буки-
нистов состояла в том, что с их легкой руки Моховая в скором
времени стала настоящим «книжным гнездом».
В 90-е годы прошлого столетия только в доме № 26, на-
против университета, обитали пятеро букинистов: С.Н. Чер-
нов, В. А. Трусов, С. В. Кашинцев, М.В. Кучумов, И.М. Фаде-
ев. В соседних домах имели книжные магазины Н. П. Карбас-
ников (самый крупный), А. А. Карцев, А.М. Михайлов. В
1904 году здесь открылся магазин «Товарищества М.О. Воль-
фа и К0» (другой находился на Кузнецком мосту).
Тон в антикварном книжном торге на Моховой задавал
Иван Михайлович Фадеев.
В книжную торговлю Фадеев пришел в 1895 году. Свое де-
ло он повел энергично, с размахом, заставив сразу же загово-
рить о себе. У него случались такие покупки, о которых долго
потом вспоминали собиратели, а библиографы упоминали о
них в своих трудах. Взять хотя бы случай с «Вексельным уста-
вом».
Во второй половине XIX века отечественные знатоки
книжного дела усиленно разыскивали всевозможные матери-
алы, относящиеся к истории просвещения в России: старин-
ные журналы, альманахи, газеты, каталоги-росписи. Россий-
ская библиография быстро набирала силу. Однако подчас до-
пускались досадные ошибки. Так, долгое время считалось, что
первый отечественный каталог — это брошюрка «Книги поли-
тические, которые продаются в Гаге. СПб., 1724, августа
19 дня». В «Отчете» Публичной библиотеки за 1861 год сле-
дом за сообщением о приобретении уникальной росписи (в
старину каталоги именовались росписями) указывалось, что
это «чрезвычайно редкая брошюрка». Вскоре знаток россий-
ской литературы петровского времени П. П. Пекарский объя-
вил, что «брошюрка» — вовсе не роспись, а... политический
памфлет (!). После этого казуса самой древней по возрасту
стала считаться «Роспись книжной лавки Академии наук
1736 года», о которой впервые упомянул Г.Н. Геннади в своем
исследовании «Литература русской библиографии».
И вдруг в один из октябрьских дней 1900 года известный
московский собиратель Д.В. Ульянинский, совершая традици-
417
Улица Моховая и дом Пашкова. XVIII в.
онный обход букинистических магазинов на Моховой и Ни-
китской, заглянул к Фадееву.
— Есть что-нибудь новенькое? — задал привычный вопрос.
Вместо ответа Фадеев вручил ему небольшую книжицу, на
обложке которой значилось: «Вексельный устав императора
Петра II». Заметив недоумение на лице собирателя, пояснил:
— Эта книжечка — конволют. Взгляните-ка в конец!
Конволют — значит сборник, искусственно составленный
из нескольких, не имеющих отношения друг к другу изданий.
Ульянинский заинтересованно полистал «Вексельный устав»,
и, действительно, вдруг открылся титульный лист еще одной
брошюры, сплетенной с первой:
Роспись
оным
КНИГАМ,
которые по ныне
при
императорской
Академии наук
в Санкт-Петербурге
напечатаны
и
в книжной лавке
для продажи находятся
1735.
СЪл 418
Увидев дату — 1735 год, — Ульянинский даже не поверил
своим глазам. Находящаяся у него в руках роспись была годом
старше той, на которую указывал Г.Н. Геннади.
Впоследствии, рассказывая о своих библиофильских на-
ходках и открытиях, Ульянинский не без гордости заметил:
«Приходится признать старшинство за академической роспи-
сью 1735 года, единственно известный пока экземпляр кото-
рой хранится в моей библиотеке. Сужу так потому, что нигде,
ни в книгохранилищах, ни в литературе, не встречается следа
или намека на более старую русскую роспись»201.
В 1913 году Фадеев выставил на продажу невероятный ра-
ритет — аукционный каталог библиотеки графа Д.П. Бутурли-
на, отпечатанный в Париже в 1839—1841 годах. (В ту пору там
происходила распродажа второй, «флорентийской» библиоте-
ки сановного собирателя; первая погибла в московский пожар
1812 года.) За книгу он запрашивал 75 рублей.
— Такая цена совершенно несообразна для аукционного ка-
талога! — пытался образумить букиниста Д.В. Ульянинский,
страстно желавший заполучить диковинку. В его собрании
уже имелись три из пяти бутурлиновских каталогов. Недоста-
вало лишь первого и последнего, который он сейчас держал в
руках.
— Так ведь это же «Бутурлин»! — не сдавался Фадеев, знав-
ший об увлечении Ульянинского библиографией.
— И все равно этот каталог не может быть причислен к ред-
костям, потому что аукционные каталоги печатались значи-
тельными тиражами! — стоял на своем собиратель. Фадеев не-
хотя произнес:
— Ладно, пусть будет пятьдесят рублей! — И, обидно ус-
мехнувшись, добавил: — Из уважения к вам. Вообще-то вся-
кий каталог — вещь любительская. А любителей надо обди-
рать!
Разобиженный замечанием антиквара, Ульянинский не ку-
пил каталог и долго потом не заглядывал в фадеевский мага-
зин. До той поры, пока не достал аукционный каталог библио-
теки Бутурлина у петербургского букиниста С.Н. Котова, к
тому же роскошный экземпляр, отпечатанный на толстой ве-
леневой бумаге.
Заполучив желаемое, он с торжеством занес в свою запис-
ную книжку: «Превосходный экземпляр этого редкого типа,
выпущенного в 30 экземплярах, куплен мною за 40 рублей, и,
таким образом, мне остается теперь только порадоваться, что
419 <^D
книжный фатум отвел меня от простого и притом посредст-
венной сохранности экземпляра сего каталога, продававшего-
ся у Фадеева»202.
В 1898 году Фадеев приступил к изданию собственных ка-
талогов. С этого времени он регулярно, трижды в году, выда-
вал каталожные книжки. Почти каждая из них воспринима-
лась как событие в книжном мире, так много фигурировало в
каталогах редкостных изданий.
Среди фадеевских каталогов есть один, о котором следует
упомянуть особо, — это каталог № 35, отпечатанный в 1911 го-
ду и посвященный книгам по искусству, выпущенным Д. А. Ро-
винским.
Напомним об этом крупнейшем русском искусствоведе и
собирателе.
Почти сорок лет Дмитрий Александрович Ровинский
(1824—1895) посвятил изучению отечественного искусства.
Свое первое исследование — «История русских школ иконо-
писания до конца XVIII века» — он издал в 1856 году, а по-
следнее — «Подробный словарь русских граверов XVI—
XIX веков» — в 1895-м (посмертное издание). Центральным
трудом Ровинского, несомненно, является четырехтомный
«Подробный словарь русских гравированных портретов», от-
печатанный в 1886—1889 годах.
Отдавая должное создателю этого грандиозного научного
исследования, включавшего описание десяти тысяч гравюр,
известный московский собиратель И. М. Остроглазов отмечал:
«Дмитрий Александрович Ровинский — один из самых де-
ятельнейших собирателей и исследователей нашей художест-
венной старины, один из глубоких ее знатоков. Соединение в
одном лице энергического собирателя, коллекционера портре-
тов, гравюр, лубочных изданий и трудолюбивого и даровитого
исследователя — представляет редкое и отрадное явление, и
последствием такого счастливого соединения в одном лице со-
бирателя и исследователя был целый ряд капитальных трудов
по русскому древнему искусству»203.
Сочинения Ровинского всегда были на рынке большой
редкостью. Появление той или иной книги становилось пред-
метом бурных и долгих обсуждений среди коллекционеров.
Когда в 1911 году Фадеев предложил вниманию публики це-
лую подборку из сочинений Д. А. Ровинского, даже у бывалых
собирателей голова пошла кругом от этого «книжного фейер-
верка». Ошеломляла и назначенная цена. За «Подробный ело-
420 <ZD
варь русских гравированных портретов» предлагалось выло-
жить 200 рублей.
— Да это грабеж средь бела дня! — возмущались некото-
рые. — За «Ровинского» никогда не платили таких денег!
В самом деле, при выходе из печати «Подробный словарь»
стоил 40 рублей. Правда, постепенно цена на него стала расти,
но никогда не превышала 100 рублей. И вдруг такое!
Когда страсти несколько улеглись, Ульянинский, приняв-
ший на себя роль третейского судьи, раздумчиво обронил:
— Конечно, назначенная цена огромна. Но со временем она
не будет представляться чрезмерной. Я уверен, что очень ско-
ро она поднимется еще выше. «Словарь» Ровинского всегда
будет одной из непременных дезидерат!
Однако вернемся к фадеевскому каталогу № 35, вызвавше-
му столько волнений среди московских собирателей. Под но-
мером 15 в нем значился еще один фундаментальный труд Ро-
винского — «Материалы для русской иконографии». Он
включал двенадцать выпусков, увидевших свет в период с
1884 по 1891 год. Каждый выпуск содержал сорок рисунков.
Тираж «Материалов для русской иконографии» был крайне
мал — всего 125 экземпляров.
За «Материалы» Фадеев назначил 1200 рублей, то есть в
пять раз выше номинала!
Кто купил это бесценное во всех отношениях издание, не-
известно. Но книга на прилавке не залежалась.
«Цена каждого выпуска, — указывал Ульянинский в
1911 году, — при выходе в свет была объявлена по 20 рублей, а
за все 12 выпусков — 240 р. Я приобрел свой экземпляр осенью
1897 года от Л. А. Волчанецкой со скидкою 10%, т. е. за 216 р.
Это был один из последних полных экземпляров, так как вско-
ре в обыкновенной продаже остались лишь выпуски VII —
XII, а первые разошлись сполна и приобретались только ан-
тикварным путем; немного спустя распроданы были и эти по-
следние 6 выпусков, и в настоящее время полный комплект
всех 12 выпусков встречается чрезвычайно редко, причем уже
сейчас цена его дошла до 800 р. и в будущем подымется, веро-
ятно, еще больше. Однако охотники на него, даже и по столь
высокой цене, всегда будут встречаться, так как благодаря ис-
ключительной точности воспроизведения и красоте всего из-
дания оно представляет собою истинную сокровищницу па-
мятников гравировального искусства, выполненных русскими
мастерами или касающихся России»204.
421 <^D
Деятельность предприимчивого и удачливого букиниста с
Моховой вызывала откровенную зависть собратьев по книж-
ному торгу. Пристально следил за его успехами и антикварий
с Никольской П.П. Шибанов, справедливо считавший Фадее-
ва своим главным конкурентом. В характеристике, данной им
букинисту с Моховой, лестные слова перемежаются с укориз-
нами:
«Без всякого образования и не стремясь, увы, как и подав-
ляющее большинство книжников, приобрести его, с познания-
ми самыми элементарными, руководствуясь одним чутьем и
понаслышке, он покупал очень хорошие книги, платя за них
значительные суммы, и ему почти всегда сходило это счастли-
во. Каталоги его, к сожалению, не отличавшиеся особенной
грамотностью, были очень содержательны по обилию ценных
изданий, к которым Фадеев имел особое благорасположение и
выделял их в специальную группу, носившую в каталоге заго-
ловок «Ценные», в отличие от следующего отдела, которому
давалось скромное наименование «Разные». Всего каталогов,
выпущенных Фадеевым за 1898—1914 годы, было ровно 50.
Число для московских антиквариев почти рекордное»205.
Если левую сторону Моховой занимали книжные магази-
ны и лавки, то правую — книгохранилища.
Старейшим из них являлась библиотека Московского уни-
верситета.
Ровесница университета, основанного в 1755 году, она в на-
чале XIX столетия насчитывала 20 000 томов. К сожалению,
все эти книги погибли в Отечественную войну 1812 года. Сра-
зу же после изгнания неприятеля из Москвы началось экс-
тренное восстановление собрания. Значительное количество
книг поступило из Петербурга — от Академии наук, подарив-
шей около трех тысяч томов, от многочисленных частных лиц,
среди которых значились государственный канцлер Н. П. Ру-
мянцев, знаменитые мореплаватели И.Ф. Крузенштерн и
Ю. Ф. Лисянский.
И все же, несмотря на крупные пожертвования, универси-
тетская библиотека долго не могла оправиться от удара, нане-
сенного ей французским нашествием. Лишь спустя два десяти-
летия ее фонд достиг прежних размеров. Этому в значитель-
ной степени способствовало приобретение крупного, почти в
20 тысяч томов, собрания барона Молля, включавшего в ос-
новном иноязычные издания. Другое существенное пополне-
ние — покупка библиотеки историка и писателя Александра
0^ 422
Ивановича Тургенева (1784—1845), содержавшей наряду с
иностранными книгами около 400 произведений отечествен-
ных авторов. Особую ценность представляла подборка сочине-
ний зарубежных писателей и путешественников о России.
Существенное увеличение книжного фонда университет-
ской библиотеки произошло в 1844 году. Тогда от матери дека-
бриста Н.М. Муравьева (1795—1843) была получена в дар
весьма интересная коллекция книг, насчитывавшая более че-
тырех тысяч названий.
К середине XIX века библиотека Московского университе-
та, возродившаяся как феникс из пепла, имела на своих полках
свыше 100000 томов.
В последующие годы она продолжала увеличиваться, в ос-
новном за счет добровольных приношений. Немалый вклад в
пополнение ее фондов внесли профессора Московского уни-
верситета. Большинство из них, как правило, завещали свои
обширные книжные собрания учебному заведению.
Особенно ценным представляется дар профессора, осново-
положника антропологии в России Д.Н. Анучина (1843—
1923). В его книжной коллекции, насчитывавшей более деся-
ти тысяч томов, находилось, в частности, знаменитое ради-
щевское «Путешествие из Петербурга в Москву». В новом
здании, специально построенном для университетской библи-
отеки в 1905 году, собранию Анучина отвели целую комнату.
В здании Московского университета наряду с его собст-
венной библиотекой помещалась еще и другая, не менее инте-
ресная — Общества истории и древностей российских, суще-
ствовавшая с 1805 года. Особенно замечательной была та биб-
лиотека Общества, что погибла в 1812 году. Впрочем, немало
книжных редкостей имелось и во второй библиотеке, состав-
лявшейся на протяжении XIX столетия исключительно путем
благотворительности. Ее пополнению много способствовали
первый председатель Общества истории и древностей россий-
ских П.П. Бекетов, пожертвовавший несколько сот ценных
изданий, зарайский купец-библиофил К. И. Аверин, москов-
ский антикварий И. Ф. Ферапонтов.
Направляя в 1815 году Обществу в качестве дара крупную
партию книг, Игнатий Ферапонтович Ферапонтов, в частнос-
ти, писал: «Любя искренне свое Отечество, его историю и все
русское, все близкое моему сердцу, я издавна с великим стара-
нием собирал все древности, объясняющие историю отечест-
венную и просвещение народное. Обстоятельства мои не поз-
423
воляли мне всего удержать в руках моих, и важнейшие сокро-
вища перешли к известным любителям нашей древности. Но
при всем том в нынешние времена при умножении охотников
и уменьшении редкостей я ласкаюсь приятнейшею надеждою
по возможности быть полезным вашему истинно патриотиче-
скому Обществу и на самом деле показать любовь к Отечеству
и почтение к вашему собранию. Не имея большого достатка, я
на первый раз по возможности приношу Обществу пятьсот
рублей и 15 древних книг»206.
Дар Ферапонтова был весьма впечатляющ: Псалтирь, отпе-
чатанная Иваном Федоровым в Остроге в 1580 году; Апостол
1606 года — творение московского Печатного двора в пору
Смутного времени; первый отпечатанный на русском языке
трактат по военному искусству «Учение и хитрость ратного
строения пехотных людей», увидевший свет в Москве в
1647 году, и другие не менее примечательные книги.
Хотя библиотеки Московского университета и Общества
истории и древностей российских были далеко не ординарны,
все же главными на Моховой являлись не они, а две другие:
библиотека Московского государственного архива Министер-
ства иностранных дел и книжное собрание Румянцевского му-
зея, занимавшего белокаменный «Пашков дом».
Основу библиотеки Румянцевского музея составила кол-
лекция государственного канцлера Николая Петровича Ру-
мянцева (1754—1826). В год его смерти она включала около
30000 томов, в основном по истории России. В 1861 году
«Румянцевский музеум» перевели из Петербурга в Москву.
Переезд оказался весьма полезным, поскольку в Москве в ту
пору не было публичной библиотеки. Уже в первые годы сво-
его московского житья-бытья книжное собрание Румянцев-
ского музея увеличилось почти вдвое. Сначала была приобре-
тена уникальная по своему составу (в основном издания
XVIII века и отечественная периодика) библиотека С. Д. Пол-
торацкого, в 10 000 томов, а за ней — не менее ценное собрание
старопечатных книг и древних рукописей В. М. Ундольского
(обе куплены на пожертвованные А. И. Кошелевым 25 тысяч
рублей). Последующие важные приобретения — коллекции
старописьменных книг Т.Ф. Большакова и С.С. Ланского.
Тогда же в музей поступил дар Н. А. Глушкова — купленная им
библиотека графа Гурьева.
Среди последующих многочисленных поступлений в Ру-
мянцевский музей укажем только особо примечательные.
424 <dD
В 1869 году в Москве скончался писатель и музыкальный
критик князь В.Ф. Одоевский. Его обширную библиотеку,
включавшую около шести тысяч томов, в том числе множест-
во редчайших музыкальных сочинений, старинных нотных
сборников, сохранившихся зачастую в единичных экземпля-
рах, вдова безвозмездно передала музею. Сюда же поступил и
весь архив Одоевского — более ста томов его переписки с са-
мыми знаменитыми людьми России.
Огромный общественный резонанс вызвало поступление в
1874 году в «Дом Пашкова» библиотеки русского дипломата,
работавшего в Китае, К. С. Скачкова. Ее приобрел за 25 тысяч
рублей и пожертвовал музею иркутский купец А. Л. Родионов.
Это редкое и ценное собрание, составленное рукою знато-
ка, имело в своем составе сочинения, какие отсутствовали в
лучших книгохранилищах мира. Оно включало 1378 произве-
дений на китайском языке и 57 на маньчжурском — в общей
сложности 11697 томов. Особую ценность представляли кни-
ги XV — начала XVI века. В китайском литературоведении эта
пора именуется «золотым веком». Даже в Китае эти издания
почти не встречаются.
Откликаясь на поступление этого бесценного собрания в
Румянцевский музей, одна из московских газет писала: «При-
обретение это становится тем важнее, что в Москве не имеет-
ся никакого другого книгохранилища для изучения крайнего
Востока, в особенности же Небесной империи, страны, еще ма-
ло изученной и неведомой для Европы, но в высшей степени
интересной по своей древней цивилизации и оригинальным
формам жизни. Приобретение этой библиотеки, вероятно, в
недалеком будущем даст возможность русским синологам за-
няться серьезным изучением Китая и перевести на русский
язык хотя сочинения, трактующие о России».
Чрезвычайно щедрым был дар известного петербургского
библиографа А.Н. Неустроева, передавшего библиотеке Ру-
мянцевского музея в общей сложности около 20000 томов.
Книги он дарил частями, в зависимости от обстоятельств. Вот
одно из них.
В начале XIX века в Петербурге жил академик И. М. Мар-
тынов. Он собрал прекрасную библиотеку, но она погибла в
печально знаменитое наводнение 1824 года. Что оставалось
делать? Мартынов приступил к составлению новой. Основ-
ную массу книг составляли латинские издания XVI—
XVII столетий, иностранные сочинения о России, эльзевиры.
Q&j 425 tfO
После смерти собирателя библиотеку приобрела группа буки-
нистов, у которых ее перекупил Неустроев и пожертвовал Ру-
мянцевскому музею. Аналогично он поступил и с купленной
библиотекой историка П.И. Кеппена, насчитывавшей более
двух тысяч томов.
Постепенно библиотека Румянцевского музея, вобрав в се-
бя множество частных книжных коллекций и собраний древ-
них манускриптов, превратилась во второе по своей величине
(после Петербургской публичной библиотеки) государствен-
ное книгохранилище России. Накануне революции здесь сбе-
регалось почти полтора миллиона томов!
♦ *
♦
Библиотека Московского государственного архива Мини-
стерства иностранных дел (с 1876 года помещалась на углу
Моховой и Воздвиженки), пожалуй, была лучшей в России по
части древних рукописей и исторических документов, по-
скольку начала составляться еще в XVIII веке. Ее основу зало-
жила коллекция ценных книг и важных государственных бу-
маг видного политического деятеля своего времени боярина
Артамона Сергеевича Матвеева (1625—1682).
В последующем в библиотеку влились исключительные по
своему богатству и исторической значимости книжные собра-
ния всех директоров Московского архива Министерства ино-
странных дел: Г.Ф. Меллера (1705—1783), Н.Н. Бантыш-Ка-
менского (1737—1814), А.Ф. Малиновского (1762—1840),
М.Ф. Оболенского (1805—1873).
Как ни обширны и ценны были упомянутые собрания, но
их затмила коллекция московского книголюба Ф. Ф. Мазури-
на, поступившая в 1899 году в библиотеку. Это собрание, со-
ставлявшееся с большим знанием дела и огромной любовью,
включало около 700 древних отечественных манускриптов и
свыше семи тысяч драгоценных старопечатных книг, а также
немало изданий XVIII века.
♦ *
♦
Моховая оставалась местом книжного торга вплоть до 30-х
годов нашего столетия. В мае 1931 года здесь открылась
Книжная лавка писателей, как и в прежние времена, притяги-
вавшая на Моховую массу покупателей. У многих москвичей
СЧл 426 <40
в личных библиотеках сохраняются книги с торговым знаком
магазина, выполненным художником В. А. Фаворским: на фо-
не полки с книгами у прилавка теснятся покупатели. Один
уже завладел книгой и уносит ее под мышкой. Над рисунком
надпись: Книжная лавка писателей — и адрес: Москва, Мохо-
вая, 22.
Книжная лавка писателей на Моховой просуществовала до
осени 1932 года, когда улица подверглась реконструкции и все
старые, ветхие здания были снесены.
Волхонка
В один из дней 1893 года после очередного обхода букини-
стических лавок Дмитрий Васильевич Ульянинский вернулся
домой чрезвычайно довольный, можно сказать, даже взбудо-
раженный сделанными покупками. Особенно его радовала
книга, на титульном листе которой было пропечатано краси-
вым шрифтом:
Ectat de L’empire de Russe,
et Grande Duche de Moscovie.
Название переводилось следующим образом — «Описание
Русской империи и Великого княжества Московского». Авто-
ром «Описания» выступил профессиональный военный,
француз Маржерет, в течение шестнадцати лет, с 1590 по
1606 год, находившийся на службе московского царя.
По возвращении на родину в 1607 году Маржерет издал
свои «флибустьерские» записки, прочитанные современника-
ми с величайшим вниманием, поскольку в ту пору во Фран-
ции знали о России совсем немного. Записки Маржерета —
ценнейшее документальное свидетельство о Московском го-
сударстве на рубеже XVI — XVII веков. К ним неоднократно
обращались многие видные историки и писатели. В частности,
их широко использовал А. С. Пушкин при работе над трагеди-
ей «Борис Годунов». Какое издание «Маржерета», 1607 или
1669 года, имел в руках поэт, сказать затруднительно. Скорее
всего, последнее, ибо первое — величайшая редкость. Во всем
мире сохранилось не более десятка экземпляров «Маржерета»
1607 года. Недаром, заполучив книгу, Петербургская публич-
ная библиотека в своем годовом отчете преподносила ее как
драгоценный библиографический перл.
427 чвО
Знакомый собиратель Ульянинского, услышав про его уда-
чу, потрясенно выдохнул:
— Неужто тебе посчастливилось раздобыть «Маржерета»
1607 года?
— Нет. Но я приобрел не меньшую ценность — «Маржере-
та» в издании 1669 года!
Понять восторженное состояние Ульянинского довольно
легко. По каталогам русских антиквариев «Маржерет»
1669 года никогда не проходил, а у заграничных встречался
только однажды — у Гирземана.
— Каким же образом тебе удалось завладеть этой диковин-
кой? — начал допытываться собеседник.
— Купил на Волхонке за... четыре рубля!
Молва об этой покупке мигом распространилась по Моск-
ве. В ближайшие дни антикварии на Волхонке с недоумением
отмечали невиданный наплыв покупателей, которому при
всем старании не могли найти объяснения.
♦ *
♦
А теперь обратимся к истокам антикварного торга на Вол-
хонке, зачинателем которого стал Гаврила Волков.
В Москве Волков появился вскоре после окончания Оте-
чественной войны 1812 года. Обремененный тяжкой покла-
жей, он перешел по Каменному мосту через Москву-реку и
присел отдохнуть на парапете крыльца большого здания, отку-
да открывался величественный вид на Кремль, с его бесчис-
ленными золотыми маковками. Живописная панорама на-
столько потрясла пришлого книжника, что Волков дал себе
слово: если когда-нибудь у него появится такая возможность,
то он непременно обоснуется на этом месте.
И такая возможность ему представилась.
В 1818 году в Москве на Красной площади был открыт па-
мятник Минину и Пожарскому. Стоял он в самом центре пло-
щади и привлекал к себе толпы людей. Да и понятно, ведь это
был первый памятник в Москве. Гаврила Волков, облюбовав-
ший место возле памятника для торга, изо дня в день раскла-
дывал у подножия монумента свой книжный товар: простец-
кие народные издания, лубочные картинки. И надо же было
такому случиться, что карета известного московского богача
князя Н.Б. Юсупова (1750—1831) сломалась как раз возле па-
мятника. Князь вылез из экипажа и, пока чинилась карета,
Cfcj 428 <dD
вступил в разговор с начинающим букинистом. Беседа на-
столько увлекла Юсупова, что он пригласил Волкова к себе в
гости в Большой Харитоньевский переулок, где жил в старин-
ном тереме. В последующем князь проникся искренним ува-
жением к умному, рассудительному букинисту и ссудил его
деньгами, чтобы тот обзавелся собственной лавкой.
Свое торговое заведение Волков открыл в самом людном
месте Москвы — на Лубянской площади, поблизости от кото-
рой четырежды в неделю кипел городской торг. Очень скоро
его книжная лавка стала одной из лучших и наиболее посеща-
емых в древней столице.
Крепко встав на ноги, Волков осуществил свою давниш-
нюю мечту: купил тот самый дом, с приступка которого неког-
да любовался Кремлем.
Волковский магазин на Волхонке, считавшийся самым бо-
гатым антикварным магазином Москвы, наполняли всевоз-
можные редкости: ценные картины и гравюры, изделия из зо-
лота, серебра и бронзы, различные монеты, древние книги.
Главным клиентом антиквария с Волхонки был Юсупов-
младший, владелец прекрасной подмосковной усадьбы «Ар-
хангельское». Усилиями Волкова была приобретена значи-
тельная часть юсуповской библиотеки в Архангельском,
включавшей 16000 томов.
А теперь любопытная история, имеющая самое непосред-
ственное отношение к этому антикварию.
В середине прошлого века Г. Г. Волков приобрел на пуб-
личных торгах все имущество покойного художника Смир-
нова. Среди купленных вещей оказался портрет А. С. Пуш-
кина, написанный знаменитым В. А. Тропининым. Через не-
сколько дней в магазин зашел известный коллекционер
князь М.А. О-ий. Увидев портрет, он поинтересовался:
— Что это за работа?
— Портрет Пушкина, кисти Тропинина.
— Не может быть, — возразил князь. — Подлинник нахо-
дится у Соболевского!
Тогда Волков предложил послать за художником, чтобы
тот сам установил истину. Послали за Тропининым, жившим
поблизости от Волхонки, на Ленивке. Тот сразу узнал свою ра-
боту.
— Портрет этот, — объяснил он, — мне заказал Соболевский.
Он же несколько раз привозил Пушкина позировать. Когда ра-
бота была окончена, то я велел Смирнову, помогавшему мне в
429
мастерской, отправить холст заказчику. Очевидно, он поступил
иначе: Соболевскому послал копию, а подлинник оставил себе.
Объявив, что покупает портрет, князь М.А. О-ий попросил
художника подправить его.
— Нет-нет! — запротестовал Тропинин. — Это будет свято-
татством. Ведь портрет писан с самого Пушкина. Я могу толь-
ко почистить живопись!
На том и порешили.
Клиентура Волхонского антиквария, как показывает этот
случай, была солидная, так что доходы его быстро росли. В 50-х
годах прошлого столетия он приобрел еще два дома на Волхон-
ке, вблизи Колымажного двора, где впоследствии поднялось
здание Музея изящных искусств (ныне Музей изобразитель-
ных искусств им. А. С. Пушкина). А затем, втянувшись в бан-
ковские операции, Волков забросил антикварное дело. Его бан-
кирская контора находилась на Кузнецком мосту, бок о бок с за-
ведениями крупнейших финансистов Европы.
С прекращением волковского торга книжная жизнь на
Волхонке не замерла. В 1863 году здесь открылся магазин
А. С. Ушакова. Помещался он в доме на правой стороне улицы,
если идти от Каменного моста, и стоял несколько ближе угло-
вого (подле Колымажного двора) дома братьев Волковых, на-
следников Гаврилы Волкова.
Разворачивая свое торговое предприятие, Ушаков пресле-
довал не только коммерческие, но и просветительские цели.
Он открыл при магазине библиотеку для чтения. Следующий
этап — заведение кабинета для чтения. В январе 1865 года не
без труда и хлопот в высоких инстанциях Ушаков добился раз-
решения иметь при своем магазине бесплатную народную чи-
тальню — первую подобного рода в Москве.
Зал народной читальни был невелик, всего на несколько
десятков человек. Поэтому когда устраивались литературные
чтения, собиравшие значительную аудиторию, то приходи-
лось арендовать более просторное помещение в каком-нибудь
барском особняке на Пречистенке или Остоженке.
В «ушаковских чтениях» принимали участие самые вид-
ные московские литераторы. Особо желанным гостем был
драматург А. Н. Островский, с непревзойденным мастерством
читавший сцены из своих комедий.
В середине 60-х годов на Волхонке возник еще один центр
притяжения для интеллигентной публики — Голицынский му-
зей, с библиотекой при нем. Музей помещался в роскошном
СЧл 430 <dD
особняке, бывшем неподалеку от Колымажного двора (ближе
к Пречистенским воротам).
Открытие музея состоялось 26 января 1865 года. Отклика-
ясь на это значительное событие в культурной жизни города,
газета «Московские ведомости» писала:
«Князь Сергей Михайлович Голицын по завещанию покойного
своего родителя кн. Михаила Александровича основал в Москве, в на-
следственном доме князей Голицыных, что на Волхонке, Публичный
музей и библиотеку... Музей расположен в великолепных покоях весь-
ма просторно: в залах картинной галереи размещены витрины, с хра-
нящимися в них медалями, резными камнями, фаянсами, терракота-
ми. Тут же находятся статуи, античные бронзы, мебель с художествен-
ными инкрустациями и резьбой и другие драгоценные редкости»20 .
Обратимся к библиотеке, не только весьма обширной (бо-
лее 10 тысяч томов), но и необыкновенно ценной.
Свое книжное собрание Михаил Александрович Голицын
(1804—1860), бывший долгие годы российским посланником
при мадридском дворе, составил в основном за рубежом. В Ис-
пании и Франции он приобрел множество поистине бесцен-
ных книг, творения самых знаменитых типографщиков про-
шлого: Альдов, Эльзевиров. Экземпляры отличала величай-
шая сохранность, а в ряде случаев — роскошь переплетов. В
этом отношении выделялись книги, некогда принадлежавшие
маркизе Помпадур и герцогу Филиппу Орлеанскому.
Ценность библиотеки Голицына многократно увеличилась
после присоединения к ней большей части редкостных по сво-
ему составу книжных собраний московских собирателей
А. С. Власова и А. М. Дмитриева-Мамонова. От первого он, в
частности, получил уникальное, сохранившееся в единствен-
ном экземпляре эльзевировское издание — «Пирожник».
Годицынская библиотека, включавшая только иноязычные
книги, была энциклопедической по своему характеру. Среди
ее двадцати отделов главными считались: история, описания
путешествий, философия, искусство, античная и средневеко-
вая поэзия. Каждый из этих отделов включал по нескольку сот
различных сочинений, зачастую в самых древних и редких из-
даниях. Даже краткое перечисление всех раритетов библиоте-
ки Голицына потребовало бы много времени и места. Поэтому
ограничимся лишь осмотром книжных перлов отдела антич-
ной поэзии.
Украшением отдела являлась подборка сочинений Гомера.
Знатоку она представлялась россыпью золотых самородков:
венецианское издание «Opera omnia» 1524 года; поэмы «Или-
431 tfO
ада» и «Одиссея», отпечатанные Эльзевирами в 1656 году в
виде двух небольших, изящно оформленных книжечек; па-
рижское издание «Илиады» 1828—1831 годов в пяти томах —
блистательное творение типографщика Дидо.
Не меньшую редкость являли собой первопечатные изда-
ния Овидия: римское 1471 года и два венецианских, каждое в
три тома, 1515—1516 и 1502—1533 годов.
Огромную ценность представляли почти не встречавшиеся
в частных собраниях венецианские издания сочинений Фео-
крита (1495), Горация (1509), Катулла, Тибула и Пропорция
(1502).
В отделе итальянской средневековой поэзии знатоки
прежде всего обращали внимание на венецианские издания
Данте (1502) и Петрарки (1521). Впрочем, к числу величай-
ших библиографических редкостей относилось большинство
книг этого отдела.
Не меньшим раритетом, чем инкунабулы и эльзевиры, сбе-
регавшиеся в Голицынской библиотеке, явился ее каталог, от-
печатанный уже после смерти собирателя, когда его сокрови-
ща открыли для всеобщего обозрения и пользования.
Печатание «Каталога библиотеки князя Михаила Голицы-
на» завершилось в 1866 году. Он вышел в двух разновиднос-
тях: в большом формате и малом. Каталогов первого вида от-
печатали 67 экземпляров, второго — 167. Особо поражали рос-
кошью издания каталожные книги большого формата. Их
оттиснули на прекрасной, так называемой атласной, бумаге,
переплеты были сафьяновые, обрезы — позолоченные. Даже
шелковая закладка представляла собой произведение искусст-
ва: нити, из которых она была сплетена, образовывали вырази-
тельный узор. Почти все большеформатные каталоги покину-
ли пределы России: их разослали в качестве дара в крупней-
шие библиотеки Европы.
Около четверти века функционировал Голицынский музей
на Волхонке. Он прекратил свое существование в 1886 году. В
полном составе, вместе с библиотекой, его приобрело государ-
ство за 800 тысяч рублей. Тогда же книги перевезли в Петер-
бург. 2959 томов поступили в публичную библиотеку, а ос-
тальные — в Эрмитаж. Таков конец знаменитой коллекции
первопечатных книг, лучшей из подобных собраний не только
в России, но и в Европе.
Обширный дом Голицыных находился напротив храма
Христа Спасителя — величественного мемориала, воздвигну-
<Л^> 432
Герб Иоганна Прпенберга
того в честь победы русского народа в Отечественной войне
1812 года.
После возведения храма Христа Спасителя Волхонка сде-
лалась весьма многолюдной улицей. В первых этажах зданий
незамедлительно открылись магазины, в том числе и книж-
ные. Правда, к тому времени прекратил свою деятельность
Ушаков. Но опустевшее помещение в 1874 году занял другой
книжник — С.Ф. Рассохин.
Год от года на Волхонке становилось все больше книжных
магазинов и лавок. На рубеже XIX и XX веков здесь торгова-
ли Королев, И. А. Рагунов, Сирин, И.Е. Фатов, П.В. Шишов.
Среди книжников, обитавших на Волхонке, своей опытно-
стью выделялся Павел Васильевич Шишов. Возраст его уже
приближался к семидесяти годам.
«Старика знали, — вспоминает Д.В. Ульянинский, — все
московские и многие провинциальные собиратели. Книгами
он занимался смолоду. Это был типичный книжник прежнего
времени, недолюбливавший новшеств, каталогов, порядка в
грудах своего книжного старья. Когда я с ним познакомился,
Cfe; 433
Типографская марка Альдов
он торговал под воротами в старом доме Греческого монасты-
ря на Никольской. После того как эти подворотные торговли
там уничтожили, он перебрался на Волхонку и основался
здесь в темненькой лавочке без окна, в которую свет проникал
лишь через вход и где зимой, когда дверь, хотя и стеклянную,
приходилось держать закрытой, всегда было темно, и лампа
горела почти целый день. Беспорядок в этой лавочке царил не-
вообразимый, и я сильно сомневаюсь, чтобы сам хозяин знал,
что у него там навалено»208.
Действительно, старому книжнику трудно было тянуться
за более молодыми и поворотливыми коллегами по ремеслу.
Мешала и малая образованность — оттого Шишов и не выпу-
скал каталогов. Единственная новация, которую он воспри-
нял, — помещение в газетах публикаций о покупке и продаже
книг. Его рекламные объявления хоть редко, но все же встре-
чаются в газетах того времени:
«Покупаю библиотеки
и книги русские и иностранные,
художественные издания, церковные,
славянские и ноты.
Адрес: Волхонка, д. Волкова,
книжная торговля П.В. Шишова»209.
Gb> 434 <^D
Однако, невзирая на архаичность приемов своего торга,
Шишов иногда умудрялся «обскакать» своих просвещенных
коллег. Один из последних подвигов старого книжника — при-
обретение в 1900 году библиотеки генерал-лейтенанта
А. П. Толстого. Правда, значительная часть «толстовских»
книг еще ранее ушла в библиотеку «Общества любителей ду-
ховного просвещения». Но и остатки были внушительными.
Именно тогда Ульянинский приобрел у Шишова любопытное
библиографическое пособие — рукописный «Каталог фран-
цузских книг библиотеки Александра Петровича Толстого».
Рукопись была пухлая, почти в 400 страниц.
Павел Васильевич Шишов ушел из жизни в январе
1901 года, сделавшись до известной степени жертвой своей
привязанности к книжному делу. С утра до вечера пребывая в
своей холодной лавке на Волхонке, он подхватил простуду. И
все же, несмотря на сильное недомогание и настойчивые отго-
воры близких, Шишов отправился на воскресный торг на Су-
харевку. Поездка эта оказалась последней: он заболел воспале-
нием легких и через несколько дней скончался.
На отпевании присутствовали около трех десятков книж-
ников. В этот день все букинистические лавки на Волхонке,
Моховой и Арбате были закрыты. На могиле Шишова ста-
рейший московский антикварий А.А. Астапов произнес тро-
гательную речь, а другой книжник, близко знавший покойно-
го букиниста, прочел сочиненные экспромтом стихи.
Прогулка по Никитской
Весной 1914 года в книжном магазине «Товарищества
М.О. Вольфа и К°» на Кузнецком мосту в продаже появилась
экстравагантная новинка. На верхней крышке массивной кни-
ги, подавившей собой все другие на прилавке, было вытиснено:
«Каталог библиотеки Константина Макаровича Соловьева».
— Берите, берите! — навязывали ее книголюбам разбитные
приказчики. — Редкостное издание! Книга вышла в количест-
ве всего пятидесяти экземпляров, причем в продажу поступи-
ло только двадцать пять. А как издана!
Действительно, «Каталог библиотеки К.М. Соловьева»
был отпечатан добротно, на прекрасной, так называемой сло-
новой, бумаге, крупным шрифтом. Коллекционеры-любители
почтительно разглядывали огромную книгу, но брать не торо-
пились: уж слишком забористой была цена — 50 рублей.
435
Когда стало ясно, что «Каталог Соловьева» в Москве не по-
шел, то некоторое количество экземпляров отправили в Пе-
тербург в надежде, что столичные собиратели окажутся более
падкими на «типографические редкости».
Расчет оправдался. «Каталог» расхватали за несколько
дней. Завлекали и бьющая на эффект «внешность» книги, и
обстоятельные аннотации. Всего в каталоге было поименова-
но чуть ли не пять тысяч редких изданий. Среди них значи-
лось даже знаменитое радищевское «Путешествие из Петер-
бурга в Москву» 1790 года.
— Да кто же такой этот Соловьев? — вопрошали друг у дру-
га петербургские собиратели.
Однако никто ничего о нем не слышал. Тогда принялись
наводить справки. В первую очередь, естественно, обратились
к «Адресной книге русских библиофилов», изданной в
1904 году в Москве.
«Адресная книга» не подвела. Выяснилось, что Констан-
тин Макарович Соловьев живет в Москве, на Большой Ор-
дынке, имеет «библиотеку редкостей».
Как правило, одно открытие влечет за собой другое. На
задней крышке «Адресной книги» значилось: «Издание ан-
тикварного книжного отделения при магазине древностей и
редкостей М.Я. Параделова. Москва, Б. Никитская, против
Никитского монастыря (угол Долгоруковского пер.)». Фами-
лия владельца магазина упоминалась и в каталожных аннота-
циях: редкостное издание романа «Грациан придворный чело-
век» 1741 года, К. М. Соловьев приобрел за 200 рублей именно
у М.Я. Параделова.
Кое-кто из петербургских книголюбов «новой волны»,
только начавших приобщаться к собирательству, немедленно
взял на заметку этот адресок, чтоб наладить контакты с мос-
ковским актикварием, поставщиком таких неслыханных ред-
костей. Каково же было их разочарование, когда выяснилось,
что М.Я. Параделов давно прекратил торговлю, что он лик-
видировал дело еще летом 1905 года. Выяснилось и другое:
на месте параделовского магазина появилось новое антиквар-
ное заведение, ничуть не хуже, и вообще Большая Никитская
сделалась одним из центров букинистической торговли в
Москве.
Московские книголюбы по обыкновению начинали свою
прогулку по Никитской от Манежа. Эта традиция имела под
собой вполне материальную основу. Напротив Манежа, на уг-
Эй*
О&л 436 ЧО
лу Большой Никитской и Моховой, находился хорошо извест-
ный всем московским коллекционерам-любителям магазин
букиниста Ивана Михайловича Фадеева.
Из фадеевского магазина библиофилы, отягощенные по-
купками или же в предвкушении их, двигались вверх по Боль-
шой Никитской, держась правой стороны. Сразу же за боко-
вым крылом университетского здания, сохранившимся до на-
ших дней, помещался «Магазин древностей и редкостей
М.Я. Параделова».
Начало торга Михаила Яковлевича Параделова относится
к 1897—1898 годам. Сведений о Параделове сохранилось не-
много. Известно, что он родился в 1868 году. Был страстным
книголюбом. Его личная библиотека, сравнительно неболь-
шая по объему (600 книжных названий), включала немало
ценных и редких сочинений по истории, нумизматике, искус-
ству и библиографии.
Параделовский магазин, занимавший несколько неболь-
ших торговых помещений, очень скоро сделался популярным
в Москве. Впрочем, это не удивительно, ведь собирателям
предоставлялся широкий выбор отечественных «древностей
и редкостей». Здесь можно было купить бронзовые канделя-
бры и вазы; старинный фарфор; оружие минувших эпох: щи-
ты, шлемы, пистолеты; картины на дереве, холсте, меди, пер-
гаменте; миниатюры на слоновой кости, фарфоре, дереве; се-
ребряные чарки, кружки; золотые табакерки с эмалью и
драгоценными камнями; мебель и гобелены.
Наиглавнейшим отделением магазина был книжный, спе-
циализировавшийся на продаже ценных антикварных книг.
Заведующий отделением Н. Н. Зверев много делал для попол-
нения запаса редкими изданиями. В частности, ему удалось
раздобыть невероятно редкий, почти не встречавшийся в со-
браниях коллекционеров-любителей роман «Грациан при-
дворный человек», отпечатанный в 1741 году.
Поддерживая высокую репутацию своего торгового заве-
дения, Параделов в 1901 году приступил к изданию каталогов.
Хватило его всего на два года. Но зато за этот относительно не-
большой срок он выпустил десять каталожных книжек. Изда-
тельская активность завидная, на уровне ведущих антиквар-
ных фирм. Некоторое количество каталожных книжек —
25 экземпляров — предназначалось специально для состоя-
тельных коллекционеров-снобов. Они печатались на цветной
бумаге. Каждый выпуск имел свой особый цвет.
437
Успех каталогов, хотя и доставшийся немалой ценой (дело
это обременительное и дорогостоящее), привил Параделову
вкус к издательской деятельности. Полный воодушевления,
он приступил к печатанию книг по библиографии. Первым
«опытом» стало издание «Руководства к библиографическому
описанию книг» Юрия Битовта, увидевшее свет в 1902 году.
Пособие предназначалось в первую очередь библиотекарям, а
также владельцам платных библиотек для чтения. Полезный
опыт могли почерпнуть и библиофилы.
В начале следующего, 1903 года антикварий с Никитской
отпечатал прекрасно написанный и профессионально зрелый
литературно-библиографический труд Д.В. Ульянинского —
«Среди книг и их друзей». Тираж книги, рассчитанной ис-
ключительно на коллекционеров-любителей, был совсем кро-
хотным — 325 экземпляров. Наиболее дорогостоящими явля-
лись экземпляры, отпечатанные на толстой слоновой бумаге.
Они имели нумерацию от первого и до тридцатого номера.
Каждая такая книжка стоила 10 рублей. Экземпляры на алек-
сандрийской бумаге стоили по 7 рублей, на веленевой — по 3.
Двадцать пять книжек, имевшие не арабскую, а римскую ну-
мерацию, в открытую продажу не поступали, а являлись соб-
ственностью автора и предназначались для подношения зна-
комым и близким. Естественно, они представляли особый ин-
терес и на антикварном рынке стоили много больше
десяти рублей.
Несмотря на высокую цену, сочинение Ульянинского
«Среди книг и их друзей» расходилось хорошо. Уже через год
в параделовском магазине книга имелась в ограниченном ко-
личестве экземпляров.
Воочию убедившись, как высоко котируются библиогра-
фические издания, Параделов сам взялся за перо. Для начала
он решил выступить составителем «Адресной книги русских
библиофилов». На подготовительной стадии работы были ра-
зосланы письменные запросы двум тысячам наиболее видных
книголюбов России. Откликнулись пятьсот. Эти-то данные и
составили содержание «Адресной книги русских библиофи-
лов», увидевшей свет в 1904 году.
Параделовский труд сослужил добрую службу российским
коллекционерам. Он показал, насколько велика армия собира-
телей, позволил им завязать между собой контакты для обме-
на не только дублетами, но и опытом. «Адресная книга» стала
настольной для библиофилов. Каждый из них на свой лад по-
438 ялО
полнял ее, желая иметь под рукой исчерпывающий по своей
полноте справочник.
Доброжелательные отзывы об «Адресной книге» побудили
Параделова к изданию еще одного справочника — «Словаря
псевдонимов русских писателей» начинающего библиографа
И.Ф. Масанова. Тираж издания планировался достаточно
внушительным, более тысячи экземпляров.
Печатание «Словаря псевдонимов» началось осенью
1904 года. Были набраны второй печатный лист и начало тре-
тьего, как неожиданно возникли осложнения.
Приступая к работе над «Словарем», Масанов по приме-
ру Параделова разослал всем российским литераторам пись-
ма-запросы, чтобы они сообщили ему свои псевдонимы. Эта
невинная просьба вызвала резкую отповедь со стороны вид-
ного московского писателя А. В. Амфитеатрова, выступавше-
го в печати под псевдонимом «Абадонна». «Псевдоним писа-
теля, — выговаривал он Масанову, — есть не только его соб-
ственность, посягновение на которую позорно и считается
одним из самых тяжелых литературных преступлений во всех
странах цивилизованного мира, но и собственность специфи-
ческая: орудие самообороны, едва ли не единственное, не-
сколько охраняющее свободу писательской личности от пря-
мого давления общества и государства там, где не существу-
ет свободы печати»210.
Свое «открытое письмо» Амфитеатров поместил в газете
«Русь». Не считаться с мнением видного литератора, на сторо-
ну которого склонялось общественное мнение, Параделов с
Масановым не могли, и печатание «Словаря псевдонимов рус-
ских писателей» было приостановлено.
Несомненно, что понесенный издателем материальный
ущерб был весьма значительным. После этой «осечки» Пара-
делов выпустил еще только одну книгу — «Описание русских
книжных знаков» У. Иваска — и на этом прекратил свою изда-
тельскую деятельность. А там и вовсе ликвидировал дело.
Весь товар антикварного книжного отделения купил
В.Ф. Фрейман, с намерением открыть собственный магазин.
Фрейман имел все основания рассчитывать на коммерческий
успех, поскольку обладал достаточным опытом букинистичес-
кого торга, который накопил в годы работы в книжном магази-
не «Т-ва М.О. Вольф» на Кузнецком мосту. На нескольких ло-
мовых извозчиках он перевез «параделовские книги» к себе на
Солянку, но открыть магазин так и не успел. Треволнения этих
Qb> 439 tfO
дней оказались губительными для Фреймана — он скончался
в начале 1905 года.
Другим крупным книготорговцем-антикварием на Боль-
шой Никитской был Сергей Федорович Кашинцев.
Поначалу Кашинцев служил приказчиком у А. А. Астапова,
видного Никольского букиниста, лавочку которого у Пролом-
ных ворот в Китайгородской стене знала буквально вся Моск-
ва. Быстро возмужав, он стал тяготиться подчиненным поло-
жением в астаповской лавке. В 1897 году Кашинцев сделался
владельцем небольшого магазинчика на Моховой, а вскоре от-
крыл еще один — на Большой Никитской во вновь отстроен-
ном здании театра Потопчиной, где ныне помещается Театр
имени Маяковского.
Торговал Кашинцев умело, проявляя большую деловую
сметку, чутко улавливая запросы времени. Выпускал даже ка-
талоги, что для московских букинистов было делом если и не
новым, то весьма обременительным. Они чурались каталогов
как «черт ладана». В общей сложности Кашинцевым было вы-
пущено 12 каталогов за восемь лет. В целом по своей каталож-
ной продукции он несколько превосходил Параделова, но ус-
тупал ему в интенсивности ее выпуска.
Особенно хорошо дела Кашинцева шли в 1905—1907 годах.
Тогда он нажился на продаже запрещенных сатирических
журналов, бывших в большом ходу. У коллекционеров, напри-
мер, цена первого номера журнала «Пулемет», арестованного
за антиправительственные выпады, доходила до пятидесяти
рублей. В эту пору, по свидетельству А. А. Астапова, ревниво
следившего за успехами своего недавнего приказчика, Кашин-
цев заделался настоящим барином: завел тросточку и белые
перчатки.
Большинство же никитских книжников с большим трудом
сводило концы с концами. Можно сказать, бедствовал даже са-
мый просвещенный из них — Александр Михайлович Стари-
цын.
Торговое заведение Старицына находилось вблизи Никит-
ских ворот, на углу Никитской и Леонтьевского переулка. Он
относился к числу старожилов, поскольку обосновался здесь
еще в 1885 году. Из общей массы никитских, да и вообще мос-
ковских, букинистов А.М. Старицын выделялся серьезным,
вдумчивым отношением к делу — в книге он видел прежде все-
го кладезь премудрости, поэтому старался передать ее в на-
дежные руки.
Ойьл 440 ЧО
Старицын приобретал как целые библиотеки, так и отдель-
ные издания. Не боялся покупать и специальные труды. Ко-
нечно, реализовывать их было непросто, но риск оправдывал-
ся тем, что среди научных книг встречались очень редкие, от-
печатанные малым тиражом. Например, в библиотеке
профессора Московского университета И. И. Давыдова, куп-
ленной им в 1904 году, оказалось множество редких оттисков
журнальных статей по истории русской литературы. В прода-
же они почти не встречались. А если и появлялись у кого из
антиквариев, то стоили очень дорого. Так, за диссертацию
П. Лавровского «О языке северных русских летописей»
(СПб., 1852) — брошюрку в несколько десятков страниц — за-
прашивали десять рублей!
Подобных редкостей в библиотеке Давыдова имелось мно-
жество, причем с дарственными надписями. Особенно же пора-
довало Старицына обнаружение «Библиографического обозре-
ния русских летописей» Д. Поленова (СПб., 1850). Это крайне
редко встречаемое исследование было представлено двумя эк-
земплярами. Один из них Старицын оставил в своей «библио-
графической коллекции», собираемой с большим старанием, а
другой выменял на еще большую редкость — «Список русских
повременных изданий с 1703 по 1899 год». Этот справочник по-
том хорошо послужил ему при составлении каталогов. Всего
Старицын выпустил их восемь, в период с 1900 по 1912 год.
За три десятилетия букинистического торга через руки
Старицына прошло немало интересных и ценных книжных
собраний.
Кончина А.М. Старицына, последовавшая в 1913 году, вы-
звала целую волну сочувственных откликов. «Сам большой
любитель книг, — говорилось в одном из некрологов, — он так
увлекся ими, так искренне радовался каждой новой находке,
что, уступая ее кому-нибудь из собирателей, иногда совершен-
но забывал о собственной пользе. К нему в магазин приходи-
ли не только для покупок, сколько для беседы с ним или для
встречи с другими библиофилами»211.
Букинистический торг продолжал развиваться на Боль-
шой Никитской и после смерти Старицына. «Первой скрип-
кой» по-прежнему являлся И. М. Фадеев. В помещении пара-
деловского магазина не без успеха вел свои дела Н.Н. Зверев.
Чуть дальше по улице располагались торговые заведения
И. А. Рагунова, А. С. Хлатина (левая сторона, напротив Газет-
ного переулка), В. В. Копылова (торговал под фирмой «Буки-
СЧл 441
нист»). У Никитских ворот обитали Поляков и Голованов.
Здесь же находился и книжный магазин «Грамотей», где имел-
ся богатый выбор так называемых «рабочих изданий».
Неподалеку от Никитских ворот, в доме номер 6 по Твер-
скому бульвару, на рубеже XIX—XX веков размещалось изда-
тельство братьев М. и С. Сабашниковых, имевшее репутацию
одного из наиболее культурных.
Свою первую книгу — «Злаки Средней России» П.Ф. Ма-
евского — Сабашниковы выпустили в 1891 году. Михаилу Са-
башникову тогда было двадцать лет, Сергею — восемнадцать.
Столь молодых книгоиздателей Россия до сей поры не знала.
Первая книга оказалась надежным камертоном. Братья Са-
башниковы, из которых один был юристом, а другой биоло-
гом, на всю последующую жизнь сохранили верность серьез-
ным научным трудам. Ими в основном выпускались сочине-
ния, популяризирующие дарвинизм, обращенные к русской
природе, а также различные учебники.
Другое их издательское пристрастие — книги по истории и
литературе.
Как правило, Сабашниковы выпускали не какие-то оди-
ночные произведения, а сразу целые серии. Всего этих серий
было четырнадцать. Наиболее знаменитые из них — «Памят-
ники мировой литературы», «Русские Пропилеи», «Страны,
века и народы», «Пушкинская библиотека», «Ломоносовская
библиотека», «Записи прошлого».
Целью серии «Памятники мировой литературы» было дать
широкому читателю лучшие произведения древней классиче-
ской литературы в лучших переводах. Всего было выпущено
29 томов, в том числе 17 греческих и римских авторов, 5 — по-
этов Востока, остальные — монументальные эпосы разных на-
родов. Каждая из этих книг, например поэма «Жизнь Будды»
древнеиндийского поэта Асвагоша в переводе К. Бальмонта
(1913), воспринималась современниками как событие. Но да-
же на этом общем блистательном фоне выделялось своей важ-
ностью и художественным совершенством трехтомное изда-
ние «Драм» Еврипида в переводе Ин. Анненского.
Не менее значительна серия «Русские Пропилеи» — собра-
ние различных материалов по истории русской общественной
мысли и литературы: письма жены декабриста М.Н. Волкон-
ской из ссылки в Сибири, дневник Н. А. Герцен — жены изве-
стного писателя-революционера, малоизвестные стихотворе-
ния Я.П. Полонского, неизданные стихи Т.Г. Шевченко.
Ойл 442 <^D
К «Русским Пропилеям», выходившим в 1915—1919 годах,
внимательно, даже настороженно присматривалась цензура.
Во втором сборнике (1916) она неожиданно придралась к
дневниковым записям композитора А. Б. Гольденвейзера, со-
державшим воспоминания о встречах и беседах с Л.Н. Тол-
стым. Чиновникам из Цензурного комитета показались «зло-
козненными» рассуждения великого писателя о том, что зем-
ля не должна быть предметом частной собственности, что
помещики грабят и живут за счет мужиков. На этот сборник
был наложен арест. Лишь немногие экземпляры его уцелели
от цензурной расправы.
Подобная же участь постигла книгу «Русская печать и цен-
зура в прошлом и настоящем» В. Розенберга и В. Якушкина.
Вышла она после революции 1905 года, когда под давлением
общественного мнения была провозглашена свобода слова.
Однако уже весной 1906 года поднялась волна цензурных ре-
прессий и книга была запрещена, а почти все ее экземпляры
уничтожены.
В 1909 году, после смерти младшего брата, Михаил Сабаш-
ников остался один во главе издательства. Но знак фирмы ос-
тался прежним: в начертанной крупно букве «С» располага-
лись более мелкие по размеру инициалы «М» и «С». Прежней
осталась и программа издательства — курс держался на вы-
пуск научно-популярных книг и выдающихся произведений
писателей-классиков. Начала выходить «Пушкинская библи-
отека», обращенная к отечественной словесности первой по-
ловины XIX столетия.
В дни Великой Октябрьской социалистической револю-
ции здание, где помещалось издательство Сабашниковых,
сильно пострадало в ходе боев: сгорели контора и книжный
склад, с огромным запасом книг (по некоторым сведениям, до
200000 экземпляров). Через некоторое время издательство
перебралось в другое помещение, находившееся поблизости: в
дом номер 8 по Никитскому бульвару.
Национализация частных книгоиздательств не коснулась
фирмы Сабашниковых. Вспоминая дни, когда решалась судьба
М.В. Сабашникова, нарком просвещения А. В. Луначарский
писал: «Издательство имело высококультурное значение, что
признавалось, между прочим, и самим Владимиром Ильичем.
При обсуждении вопроса о частных издательствах он сказал
мне: «Наиболее культурным из них, вроде Сабашниковых, на-
до помогать, пока не будем в силах их заменить полностью»212.
O8V 443
Издательство М. и С. Сабашниковых продолжало сущест-
вовать вплоть до 1930 года, выпустив за это время еще немало
полезных книг, в том числе серию научных сочинений по акту-
альным проблемам под названием «Ломоносовская библиоте-
ка», серию «Записи прошлого», включавшую сочинения оте-
чественной мемуарной литературы, а также несколько факси-
мильных изданий — фотолитографические копии «Слова о
полку Игореве» (по изданию 1800 года), поэмы «Граф Нулин»
А.С. Пушкина (с издания 1827 года).
Всего почти за четыре десятилетия своего существования
издательство Сабашниковых выпустило около 600 книжных
названий тиражом свыше полутора миллионов экземпляров.
Итог весьма и весьма значительный, если учесть, что все это
были книги очень важные как в научном, так и в художествен-
ном отношении.
«Вдоль по Питерской, по Тверской...»
Начало книжного торга на Тверской относится еще ко вре-
мени Петра Великого, а точнее — к первым годам XVIII столе-
тия. Тогда здесь, в самом начале улицы, у ныне не существую-
щих Воскресенских ворот, в Аптекарском приказе, или Осте-
рии, продавались номера первопечатной русской газеты —
«Ведомости». Номер стоил две копейки. Вроде недорого. Но
газета расходилась туго: люди еще не имели навыка к чтению.
И все же просвещение упорно пробивало себе дорогу. Тираж
«Ведомостей» неуклонно увеличивался. Газета выходила уже
не сотнями, а тысячами экземпляров. Необходимо отметить,
что до 1711 года петровские «Ведомости» печатались исклю-
чительно в Москве.
В Москве была составлена и лучшая их коллекция. При-
надлежала она известному собирателю графу Федору Андрее-
вичу Толстому и в 1830 году поступила в Петербургскую пуб-
личную библиотеку. Спустя три десятилетия с небольшим
другой московский коллекционер-любитель, С.Д. Полторац-
кий, передал уникальную по своей полноте подборку петров-
ских «Ведомостей» в Румянцевский музей.
Воскресенские ворота при входе на Красную площадь, где
некогда продавались «Ведомости», московские книжники жа-
ловали и в последующие времена. Место было бойкое, торго-
вое. С утра до вечера с Красной площади и обратно густо дви-
гался народ. Глядишь, кто-нибудь обязательно купит книгу.
444
Интересную зарисовку книготорговли у Воскресенских
ворот оставил А.Т. Болотов, видный ученый, писатель и мему-
арист. В Москву он приехал в 1762 году и по своей склоннос-
ти к наукам, естественно, прежде всего поинтересовался, где
можно приобрести старые и новые книги.
— Иди, батюшка, к Воскресенским воротам, — направили
его. — Есть там такая лавка, что требуется тебе!
«С превеликой поспешностью побежал я в оную, — заново
переживая восторг тех минут, вспоминал в старости Боло-
тов. — Но сколь радость и удовольствие мое увеличилось еще
больше, когда нашел тут лавку, подобную почти во всем такой,
какую видел я в Пруссии, Кёнигсберге, и в которой продава-
лось великое множество всякого рода немецких и француз-
ских книг в переплете и без переплета. Я спросил каталог, и
как мне его подали, то спешил отыскивать в нем и потом пере-
сматривать все экономические, и как по счастию случилось со
мною тогда довольное еще число оставшихся денег, то наку-
пил я несколько десятков оных, и как вообще экономических,
так в особливости и садовых, и повез их с собою, как бы новое
какое сокровище в деревню»213.
Книжная лавка, которой так восхищался Болотов, действо-
вала при университетской типографии и торговала в основном
ее продукцией.
В 1785 году у Воскресенских ворот открылась еще одна
книжная лавка — заезжего негоцианта Утгофа.
С этой лавкой связана одна литературная загадка. В сере-
дине прошлого века видный отечественный библиограф
С. Д. Полторацкий, просматривая комплект «Московских ве-
домостей» за 1785 год, обнаружил в №55 интригующую пуб-
ликацию: «На Тверской, во французской книжной лавке, про-
дается «Женитьба Фигаро», 5 руб. Она же без картин 125 ко-
пеек. Славная комедия «Женитьба Фигаро» переведена и
скоро издается в свет, о чем сим и объявляется». Полторацкий
насторожился, ведь официально считалось, что шедевр Бо-
марше в русском переводе вышел двумя годами позднее, в
1787 году.
Со всей энергией Полторацкий развернул библиографиче-
ский поиск. Предстояло разрешить немало сложных проблем:
кто автор перевода, почему о «Женитьбе Фигаро» в переводе
1785 года ничего не известно, в какой типографии комедия
была напечатана? К сожалению, ему так и не удалось ответить
ни на один из поставленных вопросов. Признавая свое пора-
445
Охотный ряд. XIX в.
жение, Полторацкий в 1858 году поместил в «Русском вестни-
ке» письмо-обращение к отечественным книголюбам с прось-
бой: в случае обнаружения экземпляра перевода «Женитьбы
Фигаро» в издании 1785 года сделать об этом сообщение в пе-
чати.
Отклика, однако, не последовало. Посему Полторацкий от-
нес публикацию в «Московских ведомостях» к разряду лите-
ратурных загадок. Позднее был обнаружен хорошо сохранив-
шийся экземпляр комедии в издании 1787 года, с предислови-
ем, в котором говорилось, что предпринятая двумя годами
ранее попытка перевода не увенчалась успехом, хотя к работе
были привлечены «природные французы».
Содержало загадку и издание комедии Бомарше 1787 года.
Библиографам долго не удавалось установить, кто ее перевод-
чик, скрывшийся за инициалами А. Л. В конце концов выясни-
лось, что это Александр Лабзин. В его переводе 15 января
1787 года комедия под названием «Фигарова женитьба» была
поставлена в Москве в Петровском театре. Успех постановки
был огромный. Очень понравилась зрителям и песня, испол-
446
няемая в финале всеми участниками спектакля. В Москве да-
же появились в продаже ее ноты. Стоили они очень дорого и к
тому же изобиловали ошибками, внесенными переписчиками.
Поэтому к «Фигаровой женитьбе», отпечатанной Новиковым
уже после премьеры, были приложены ноты полюбившейся
песни. Долгожданную новинку москвичи жадно разыскивали
по книжным лавкам.
И еще одна деталь. Московская премьера «Женитьбы Фи-
гаро» Бомарше на сорок два года опередила петербургскую.
Этот факт красноречиво свидетельствует об отношении влас-
тей к «зловредной» комедии.
Неудовольствие официального Петербурга вызвал и Но-
виков, поспешивший ее издать. Подобных прегрешений за ти-
пографщиком-просветителем накопилось множество. Не уди-
вительно, что, когда истек обговоренный десятилетний срок
аренды университетской типографии, договор с ним не про-
длили. Новиков принужден был открыть собственную книго-
печатню. Тогда же университетская типография, арендован-
ная Светушкиным, перешла от Воскресенских ворот на Твер-
скую, в дом Межевой канцелярии (на этом месте ныне
Центральный телеграф).
Вместе с ней перебралась и книжная лавка. Наряду с кни-
гами здесь продавались и газеты. К моменту поступления све-
жего номера в переулке скапливалось множество людей.
— Куда отправился?— окликал москвич москвича.
— За газетами.
Всякому становилось ясно — во Вражский переулок, на уг-
лу которого с Тверской помещалась университетская книжная
лавка. Популярность этой единственной в Москве «газетной»
лавки была столь велика, что прежнее название переулка быс-
тро забылось и прижилось другое — Газетный.
В начале XIX века на Тверской открылись еще три книж-
ные лавки: Инихова, Переплетчикова и Бюнье.
Лавки Инихова и Переплетчикова находились в самом на-
чале Тверской и располагались одна напротив другой, по обе
стороны улицы. Торговали они российскими книгами, в ос-
новном новонапечатанными. Вниманию покупателей предла-
гались: поэма «Душенька» Богдановича (третье издание),
«Жизнь и военные деяния генералиссимуса, князя Италий-
ского, графа Александра Васильевича Суворова- Рымникско-
го» (перевод с немецкого), «Ироическая песнь о походе на по-
Gb? 447
ловцев удельного князя Новагорода-Северского Игоря Свято-
славовича, писанная старинным русским языком на исходе
XII столетия с переложением на употребляемое ныне наре-
чие» (перевод А.Ф. Малиновского с подлинника, обнаружен-
ного А. И. Мусиным-Пушкиным). Впоследствии «Ироическая
песнь» очень высоко ценилась отечественными собирателями.
Стоимость ее доходила до 25 рублей, что в двадцать раз превы-
шало номинал!
Торговое заведение Доменика Бюнье помещалось наиско-
сок от дома генерал-губернатора. Держал Бюнье в основном
иноязычные книги: модные в Париже романы, исторические
сочинения, театральные пьесы. При получении новинок из-за
рубежа всякий раз выпускал каталоги.
Книги в ту пору были предметом роскоши и стоили очень
дорого. Не всякий мог себе позволить такую покупку. Учиты-
вая интересы «недостаточных» слоев населения, Бюнье от-
крыл при своей лавке библиотеку для чтения. Пользование
книгами стоило три рубля в месяц. Годовые абонементы име-
ли льготный тариф — 25 рублей (вместо 36). Книготорговлей
было трудно прожить, поэтому Бюнье держал у себя и другие
товары: табак, пряности, всевозможную бакалею.
В 1802 году Доменик Бюнье скончался. Лавка перешла к
вдове. Но дело у нее не заладилось, и через год лавку купил Ан-
дре Лемуан. При нем библиотека для чтения включала уже
13 000 томов. Завлекая читателей, Лемуан сообщал в «Москов-
ских ведомостях», что его библиотека разделена на двадцать
два отдела и дает «любимцу муз возможность приятно и полез-
но употребить свои досуги».
Успех или неуспех в книжном деле непредсказуем. Когда
Лемуан увидел, что расходы превышают доходы, то ликвиди-
ровал дело. Случилось это в 1806 году. Новый владелец лавки,
Мориц Аллар, перевел ее с Тверской на Большую Лубянку.
На втором году XIX века на Тверской появился еще один
книжник-француз — Иван Иванович Готье. Он открыл сразу
две лавки. В одной продавались иностранные книги, в дру-
гой — российские. Предприимчивый Готье на паях с Кряже-
вым и Меем завел типографию. Поначалу дела у компаньонов
пошли хорошо, но затем они втянулись в печатание многотом-
ного «Указателя российских законов» Л. Максимовича. «Ука-
затель», несмотря на государственную субсидию, оказался
убыточен. Сметливый Готье первым почувствовал кризисную
ситуацию и поспешил выйти из дела, оставив компаньонам в
448
счет долгов по совместной типографии «российскую лавку» со
всем товаром, а иностранную — перевел на Лубянку.
Как и следовало ожидать, менее «чуткие» Кряжев и Мей
разорились. Типография и лавка были проданы за долги.
Впрочем, роскошно отделанное помещение недолго пустова-
ло. В 1805 году лавку снял Антуан Дандильи.
Дандильи поставил дело на широкую ногу. Располагая зна-
чительными средствами, он выписывал массу книг из Фран-
ции, современных и антикварных. Его клиентами были все
крупнейшие московские собиратели, в том числе граф
Д. П. Бутурлин. От Дандильи он получал немало ценных изда-
ний, творений знаменитых типографщиков прошлого.
А теперь небольшое отступление, касающееся библиотеки
Бутурлина. Как известно, все это собрание, насчитывавшее
около 30000 томов, погибло в 1812 году при нашествии фран-
цузов на Москву. Во всяком случае, так утверждали современ-
ники. Однако позднее возникло мнение, будто часть книг мог-
ла уцелеть. Подтверждение тому — небольшая заметка, по-
явившаяся в 1855 году в журнале «Москвитянин». Ее автором
был известный тульский краевед, знаток русской истории
Н.Ф. Андреев. «Вы говорите, — писал он П.В. Долгорукову, —
что граф Дмитрий Петрович Бутурлин собрал богатую библи-
отеку, к несчастью, сгоревшую в московском пожаре 1812 года.
Позвольте уверить Вас, что часть этой библиотеки переведена
была из Москвы в село Белкино Боровского уезда, принадле-
жавшее графу Д. П. Бутурлину. Во время нашей службы в ар-
тиллерии мы не один раз были в селе Белкине, славном свои-
ми оранжереями (12 верст от Боровска). Помнится, что две об-
ширные комнаты в каменном доме графа с полу до потолка
уставлены были одними только книгами в богатых перепле-
тах. Владелец в то время проживал за границею»214.
Это свидетельство до известной степени объясняет то, ка-
ким образом Бутурлину удалось так быстро составить «фло-
рентийскую библиотеку», обильную на всевозможные редкос-
ти. Не исключено, что основу ее составили книги, привезен-
ные графом из России, возможно, те самые, что находились в
его имении Белкино.
Новый период «книжной истории» Тверской начался в
20-х годах XIX века. Первыми книгопродавцами, обосновав-
шимися здесь после Отечественной войны 1812 года, были
М.И. Маклаков, открывший лавку в самом начале улицы, и
Андрей Иванов, торговавший в Чернышевском переулке, в до-
449 <40
ме поэта П.А. Вяземского. В 1832 году к ним присоединился
Н. Н. Глазунов.
Николай Николаевич Глазунов, в недавнем прошлом при-
казчик университетской книжной лавки, в 1829 году принял
на себя заведование библиотекой для чтения, открытой
А. С. Ширяевым на Страстном бульваре. Спустя три года он
приобрел ширяевскую библиотеку для чтения и перевел ее в
дом Курманалеевой, бывший напротив присутственных мест
(теперь здесь гостиница «Москва»).
Библиотека Н.Н. Глазунова, насчитывавшая более деся-
ти тысяч отечественных книг, резко выделялась из числа дру-
гих платных библиотек для чтения в Москве.
В «Московских ведомостях» в марте 1832 года сообщалось:
«В Москве с Нового года открыта библиотека для чтения, какой
еще не бывало у нас. Содержатель ее, Глазунов (Николай Николае-
вич), заслуживает общую признательность всех ученых, всех литера-
торов, всех любителей чтения.
Библиотека расположена в двух обширных светлых залах; посре-
ди второй комнаты стол с свежими новостями; по стенам мягкие дива-
ны. Садитесь и читайте что вам угодно. Тут все выходящие на Руси
книги, газеты, журналы, альманахи. Хозяин внимательный, учтивый,
скромный (редкость между московскими продавцами), предупрежда-
ет все ваши требования. Одним словом, такой библиотеки, такой рос-
коши, такого порядка еще не видано в Москве. Часть и слава Глазуно-
ву! Остается только желать, чтоб его усердие к общей пользе и любви
к своему делу были вознаграждены участием людей благомысля-
щих»215.
* *
*
Что же представляла собой Тверская в середине XIX века?
Красочную зарисовку ее оставил современник. «Кузнецкий
мост, Никольская, Ильинка, Тверская — какое зрелище пред
очи представляете вы! — восторженно восклицал он, любуясь
открывшейся панорамой. — Домище на домище, дверь на две-
ри, окно на окне. И все это от низу до верху усеяно вывесками,
покрыто ими как обоями. Вывеска цепляется за вывеску, одна
теснит другую: гигантский вызолоченный сапог горделиво вы-
сится над двухаршинным кренделем; окорок ветчины красует-
ся против телескопа; ключ в полпуда весом присоединился
бок о бок с исполинскими ножницами, седлом, сделанным по
мерке Бовы-королевича, и перчаткою, в которую влезет дюжи-
216
на рук» .
450
На Тверской, на самом оживленном ее отрезке — от Вос-
кресенских ворот до Страстного монастыря (Пушкинская
площадь) — функционировали книжные лавки Н.Н. Улитина,
К. А. Полевого (дом Мятлевой), В. В. Логинова (в собственном
доме), Зикеля (в Газетном переулке), журнала «Москвитя-
нин» (против дома генерал-губернатора), С.П. Кораблева...
Каждая из лавок имела свою «физиономию». Логиновское
дело держалось на книжках для народа, им же и выпускаемых.
Зикель торговал преимущественно немецкими книгами. В
лавке «Москвитянина» (журнал издавал историк М.П. Пого-
дин) продавались отечественные издания, в основном серьез-
ного содержания. Кораблев держал духовные книги.
С именем последнего связана одна любопытная публика-
ция, весьма далекая от сферы его основной деятельности. Речь
идет о небольшой книжечке «Собрание сочинений Н. Цыгано-
ва, с прибавлением новейших простонародных песен, собран-
ных С. Кораблевым» (М., 1857).
Ныне имя этого автора мало кому известно. Н. Г. Цыганов
(1791—1831) был актером и певцом, исполнявшим песни соб-
ственного сочинения под аккомпанемент гитары. Первым об-
ратил внимание на его талант знаменитый романист М.М. За-
госкин. Он способствовал переезду Цыганова из провинции в
Москву, где молодой певец быстро вошел в фавор у публики.
Особым успехом пользовалась песня «Красный сарафан», ко-
торую на музыку положил Титов. Сразу же после смерти Цы-
ганова, ставшего жертвой холеры в 1831 году, московский ти-
пографщик С. А. Селивановский выпустил книжечку «Рус-
ские песни Н. Цыганова». Тираж сборника был невелик и
скоро разошелся по рукам. Спустя четверть века, отвечая по-
желаниям отечественных любителей музыки, Кораблев пере-
издал сборник, присовокупив к нему еще двенадцать народ-
ных песен, как видно, знакомых ему с детства.
Приемы книготорговли в Москве в середине прошлого ве-
ка отличались большим своеобразием. Новинки реализовыва-
лись непосредственно через магазин. А вот залежавшиеся из-
дания и старые книги нередко сбывались с помощью разнос-
чиков. Каждая книжная лавка имела постоянный «штат»
таких сотрудников. За известную плату они продавали книги
населению, одновременно скупая ненужные хозяевам книжки
и журналы. Другой торговый прием — обмен новых изданий
на старые, потерявшие свою ценность в глазах владельцев. Ве-
лась также в большом объеме скупка разрозненных номеров
G&p 451 <^D
журналов. В последующем при продаже полных комплектов
книготорговцы значительно поднимали их цену.
Панорама книжного торга на Тверской характеризовалась
частой сменой «вывесок»: угасали старые фирмы, возникали
новые, в поисках выгодных мест торга владельцы книжных ла-
вок оставляли прежние помещения и снимали новые. Особен-
но бурно эти процессы происходили в середине XIX века. Нача-
ло «цепной реакции» положил В. В. Логинов, ушедший из жиз-
ни в расцвете сил. Н.Н. Полевой передал свой магазин
Ратькову. Закрылась книжная лавка журнала «Москвитянин».
Близ Охотного ряда открылся газетно-книжный магазин Жи-
варева. Появились другие новоселы на Тверской: И.Ф. Папков
(угол Чернышевского пер.), Г.Т. Бриллиантов (несуществую-
щий ныне пассаж Постникова). Главнейшие из книжников «но-
вой волны» на Тверской, народившейся в 80-е годы, — М. Е. Ко-
нусов, Д. П. Ефимов. Магазины их располагались на правой,
солнечной стороне улицы, если идти от Красной площади.
Некоторое время на Тверской помещалась редакция попу-
лярного юмористического журнала «Будильник». Сотрудни-
ки его не только выдавали блещущие остроумием журнальные
книжки, но выпускали также весьма интересные для коллек-
ционеров-любителей книги.
Свидетельство тому объявление, появившееся на исходе
1891 года в газете «Московский листок»:
Контракт
«Будильника» с подписчиками на 1892 год.
Мы, заслуженный юмористический журнал «Будильник», и рос-
сийский подписчик, заключаем сей контракт, в нижеследующем:
1)	Я, подписчик, обязуюсь в видах собственных выгод как можно
скорее подписаться на «Будильник»;
2)	Я, «Будильник», обязуюсь выдавать подписчику в течение года
50 номеров журнала разнообразного серьезно-юмористического и ве-
селого содержания, с карикатурами и рисунками в красках;
3)	В каждом номере, уловив «злобу дня», еще злее оную нарисо-
вать и описать;
4)	Следить за политикой и не допускать в оной никаких упуще-
ний;
5)	Не давать спуска провинции. Забраться во все города и горо-
дишки и вывести на свежую воду всех ее сомнительных дельцов;
б)	Я, подписчик, обязуюсь читать все от строки и до строки и да-
же между строк;
7)	Я, «Будильник», за такое примерное поведение обязуюсь дать в
награду подписчику замечательную библиографическую редкость —
один из первых русских юмористических журналов екатерининского
времени «Всякая всячина»21 .
0^ 452 ^0
Свое обещание, к радости отечественных книголюбов, «Бу-
дильник» выполнил.
В XX веке фешенебельная Тверская продолжала оставать-
ся книжной улицей. Почти напротив монументального гене-
рал-губернаторского дома (ныне здание мэрии Москвы) от-
крылся магазин с непривычным для подобных учреждений
названием — «Труд». Владелец его С. Скирмунт специализи-
ровался на продаже книг по рабочему и аграрному вопросам,
по всеобщей истории и по истории революционного движе-
ния. В 1900 году вышел первый каталог фирмы, включавший
несколько сот изданий, ориентированных на передовую часть
общества: «Политические мыслители и моралисты первой
трети XIX века» французского писателя Э. Фаге, «Аграрный
вопрос» К. Каутского, «Жизнь растений» К. Тимирязева.
Магазин «Труд» и сам выступал в роли издателя. Большим
успехом пользовалась выпущенная им в 1901 году «Галерея
русских писателей», включавшая около 270 портретов отече-
ственных литераторов, начиная с Антиоха Кантемира и
завершая Максимом Горьким, с краткими биографическими
очерками. Наиболее видные писатели были представлены не-
сколькими портретами, относящимися к различным периодам
их жизни. Массивный том в 589 страниц был выпущен в двух
вариантах: на обычной и на веленевой бумаге.
Год от года С. Скирмунт наращивал выпуск книг, которые,
как правило, печатались в типографии И. Н. Кушнерева. Так, в
1903 году он предложил вниманию читателей полное собра-
ние сочинений выдающегося норвежского драматурга Генрика
Ибсена в восьми томах. Другая новинка, вызвавшая общест-
венный интерес, — «Извлечение из неизданных сочинений
Л.Н. Толстого», просмотренное самим автором.
В революцию 1905 года книжный магазин «Труд» напол-
нили издания, отвечавшие потребностям времени. В частнос-
ти, огромным спросом пользовался сборник трудов Карла
Маркса, включавший впервые переведенные на русский язык
статьи: «Борьба классов во Франции 1848—1850 годов», «Во-
семнадцатое брюмера Луи Бонапарта», «Революция и контр-
революция в Германии». Приложением к сборнику служила
статья Ф. Энгельса «Введение к «Борьбе классов во Фран-
ции».
После подавления революции 1905 года магазин «Труд»,
выполнявший многие задания большевиков, не единожды ста-
новился жертвой полицейского произвола. Особенно постра-
453 <^O
дал он в 1907 году. Тогда подверглись конфискации книги
многих прогрессивных издательств: «Колокола», «Народной
мысли», «Молодой России», «Сеятеля», «Земли и Воли». Все-
го были изъяты книги и брошюры политического содержания
нескольких сот авторов. В весовом измерении — 250 000 пудов
знатной продукции!
А теперь небольшой штрих к портрету владельца магазина
«Труд» Сергея Скирмунта: в 1901 году он подарил Румянцев-
скому музею изображение писателя-революционера А. И. Гер-
цена.
На Тверской, чуть далее магазина «Труд», в самом начале
Тверского бульвара, находился памятник А. С. Пушкину —
первый монумент поэту в России.
Средства на памятник собирались в течение длительного
времени. Пожертвования стекались в Москву со всех сторон.
Когда сумма оказалась достаточной, то по проекту скульптора
А. М. Опекушина отлили бронзовую фигуру.
Открытие памятника происходило в июле 1880 года. Тор-
жества вылились во всенародный праздник. Многие тысячи
людей собрались тогда на Тверской. Среди восторженных по-
читателей таланта великого поэта находились знаменитые пи-
сатели И. С. Тургенев и Ф.М. Достоевский, специально при-
бывшие на торжества. Вот как описывал события того памят-
ного дня видный общественный деятель А.Ф. Кони:
«В день открытия памятника Москва с утра приняла пра-
здничный вид и у памятника, закутанного пеленой, собрались
многочисленные депутации с венками и хоругвями трех цве-
тов: белого, красного и синего, — для правительственных уч-
реждений, ученых и литературных обществ и редакций. Ко
времени окончания литургии в Страстном монастыре яркие
лучи солнца прорезали облачное небо, и когда из монастыр-
ских ворот показалась официальная процессия, колокольный
звон слился с звуками оркестров, исполнявших коронацион-
ный марш Мендельсона. На эстраду вошел принц Ольден-
бургский со свитком акта о передаче памятника городу. Насту-
пила минута торжественного молчания — пелена, закрывав-
шая памятник, развернулась и упала. Под восторженные
крики «ура» и пение хоров «Славься» Глинки предстала фигу-
ра Пушкина с задумчиво склоненной над толпою головою. Ка-
залось, что в эту минуту великий поэт простил русскому обще-
ству его старую вину перед собою и временное забвение. У
многих на глазах заблистали слезы... Хоругви задвигались, по-
Ob? 454
очередно склоняясь перед памятником, и у подножья его ста-
ла быстро расти гора венков»218.
Неподалеку от памятника до сих пор сохраняется здание —
оно самое красивое на улице, — где нередко бывал А. С. Пуш-
кин. Это старинный барский особняк в классическом стиле. В
конце XVIII века он принадлежал поэту М.М. Хераскову, по-
том — графу Л. К. Разумовскому, а под конец — богачу, вла-
дельцу многих домов на Тверской, И.П. Шаблыкину.
В 1831 году здесь открылся Английский клуб. Среди чле-
нов клуба значились А.С. Пушкин, поэт П.А. Вяземский, фи-
лософ П.Я. Чаадаев, библиограф С. А. Соболевский. Традици-
онным местом встречи друзей была кофейная комната, поме-
щавшаяся в правом крыле. Сойдясь в ней для разговора, они
вели жаркие беседы о судьбах государства, народа и русской
литературы.
Рядом со знаменитой кофейной комнатой находилась биб-
лиотека, богатая старинными изданиями. Первый каталог ее
был составлен Соболевским. Гордостью библиотеки являлся
обширный отдел периодики, составлявшийся на протяжении
многих десятилетий. Особенно хороша была подборка иност-
ранной периодической печати: со дня своего основания Анг-
лийский клуб выписывал почти все крупные зарубежные жур-
налы и газеты.
Известный бытописатель старой Москвы В. А. Гиляров-
ский, бывший завсегдатаем Английского клуба на рубеже
XIX — XX веков, любил уединяться в библиотеке. «Публики
никакой, — вспоминал он. — Сядешь в мягкое кресло. Ни зву-
ка. Только тикают старинные часы. Зеленые абажуры над
красным столом с уложенными в удивительном порядке жур-
налами и газетами, к которым редко прикасаются. Безмолвно
и важно стоят мраморные колонны, поддерживающие распис-
ные своды — творчество художников екатерининских времен.
Поблескивают золотыми надписями кожаные переплеты
сквозь зеркальные стекла стройных шкафов. Сквозь полумрак
рельефно выступают орнаменты — головы каких-то рыца-
рей»219.
В 1921 году в здании бывшего Английского клуба открыл-
ся музей «Старая Москва», а еще через год — Музей Револю-
ции...
В начале нынешнего века по другую сторону Тверской,
почти напротив Английского клуба, поднялось красивое зда-
ние в стиле модерн. Здесь долгое время помещалась контора
455
крупнейшего русского книгоиздателя Ивана Дмитриевича
Сытина. Это имя прекрасно знала вся читающая Россия. Каж-
дая пятая книга, вышедшая в стране, имела на обложке фир-
менный знак — «Товарищество И.Д. Сытина и К°».
Масштабы издательской деятельности Сытина и по ны-
нешним меркам впечатляющи. Ежегодно им выпускались
многие сотни книг огромными тиражами. Взять хотя бы «Все-
общий русский календарь». Эта справочная книга, содержав-
шая массу полезных сведений — от государственного устрой-
ства России до всевозможных данных по разным отраслям на-
уки, — печаталась в количестве шести миллионов экземп-
ляров. Еще больший тираж имел сытинский отрывной кален-
дарь — восемь миллионов экземпляров!
Чем больше тираж издания, тем строже цензура. Сытин
убедился в этом на собственном опыте. Однажды, когда оче-
редной выпуск календаря был уже отпечатан и наполовину ра-
зослан, цензурный департамент потребовал его немедленного
изъятия и конфискации. Причина репрессивных мер — нали-
чие в тексте двух пословиц остро социального звучания и не-
лестной для правительства статистической справки из быта
российского пролетариата: «Американский рабочий, — гово-
рилось в календаре, — ест в день фунт говядины, англий-
ский — % фунта, французский и немецкий — Уг фунта, рус-
ский — два золотника». (Золотник — четыре грамма.)
Над фирмой нависла угроза краха, ведь перепечатать весь
многомиллионный тираж календаря было практически невоз-
можно. С большим трудом издателю удалось уладить это дело.
«Товарищество И.Д. Сытина и К°» издавало множество
разнообразных книг: детскую литературу (главный упор при
этом делался на книги познавательные, издавались они доб-
ротно и стоили чрезвычайно дешево), учебники (только в пе-
риод с 1906 по 1916 год было выпущено 180 различных учеб-
ников, в основном для школы), энциклопедии («Народная эн-
циклопедия научных и прикладных знаний» в 14 томах,
«Детская энциклопедия» в 10 томах, «Военная энциклопедия»
в 18 томах. Напечатание последней обошлось в три миллиона
рублей). Издавал Сытин также собственную газету — «Рус-
ское слово» (тираж ее приближался к миллиону экземпляров,
она являлась крупнейшей московской газетой), журнал «Во-
круг света». Особую известность издателю принесли издания
писателей-классиков, в частности полное собрание сочинений
А. С. Пушкина.
456 чйО
Накануне революции «Товарищество И.Д. Сытина и К°»
располагало двумя крупными типографиями в Москве и од-
ной в Петербурге. Общее количество рабочих в них достигало
пяти тысяч человек. Только в Москве издательство имело пять
книжных складов и магазинов. Всего за время своего сущест-
вования «Товарищество И.Д. Сытина и К°» выпустило
15 000 книжных названий общим тиражом 420 миллионов эк-
земпляров.
Лишь в 1973 году на здании, где жил и работал видный оте-
чественный книгоиздатель Иван Дмитриевич Сытин (1851—
1934), была установлена мемориальная доска, а само оно было
передвинуто на несколько десятков метров.
Книголюбы с Большой Дмитровки
В конце 60-х — начале 70-х годов XIX в. возле старинного
здания на углу Большой Дмитровки и Камергерского переул-
ка нередко можно было видеть человека самого простецкого
обличья: в домотканом зипуне, в грубых сапогах, с картузом на
голове. Завидев его, швейцар в пышной ливрее предупреди-
тельно распахивал дверь. Тут же хозяину дома докладывали,
что пожаловал Назар Иванович.
— Зови! — незамедлительно следовало распоряжение.
Скинув свой видавший виды зипун, гость неспешно шест-
вовал через анфиладу комнат в кабинет.
— Чего новенького? — уже на пороге встречал его нетерпе-
ливый вопрос.
— Извольте взглянуть, — отвечал пришедший и все так же
неспешно извлекал из сумки припасенные книги.
В кабинете надолго воцарялась тишина: оба в благоговей-
ном молчании разглядывали редкостные издания.
Сцены, подобные упомянутой, довольно часто происходи-
ли в старинном здании на Большой Дмитровке. Участники
ее— страстный коллекционер-любитель, купец-миллионер
Алексей Иванович Хлудов и его гость, московский антиква-
рий-книжник Назар Иванович Крашенинников.
Завзятым книголюбом Хлудов сделался волей случая,
унаследовав от своего покойного тестя А. И. Озерского не-
большую, но чрезвычайно ценную коллекцию древних руко-
писей и старопечатных книг. В последующем, не считаясь с
крупными затратами, он приобрел две обширные подборки
книг — собрание южнославянских памятников письменности
457
А.Ф. Гильфердинга и коллекцию российских манускриптов
А. И. Лобкова. Много способствовал пополнению хлудовской
библиотеки Н. И. Крашенинников, умевший одному ему изве-
стными путями добывать редкостные произведения отечест-
венной книжности.
В прошлом веке на Большой Дмитровке обитало немало
собирателей, истинных ревнителей просвещения, знатоков
российских древностей.
Старейшим из них почитался граф Федор Андреевич Тол-
стой (1758—1849). Его дом сохранился доныне на углу Боль-
шой Дмитровки и Кузнецкого моста. По своему фасаду, смот-
ревшему на улицу, дом был двухэтажным, а его боковые фли-
гели имели три и даже четыре этажа. Такую странную
планировку обусловила большая кривизна склона холма, на
котором он поднялся.
Свое собирательство вельможный книголюб начал еще
юношей на исходе XVIII столетия, когда только-только на-
рождался интерес к древним памятникам отечественной куль-
туры. От своего деда, Петра Андреевича Толстого, знаменито-
го дипломата Петровской эпохи, он унаследовал неплохую
библиотеку. Огромную ценность представляли собственно-
ручные записки П.А. Толстого, которые тот вел в дни своего
пребывания в Константинополе в качестве российского посла.
Понятно, что этой рукописью собиратель крайне дорожил и
как исторической, и как семейной реликвией.
И Ф. А. Толстой относился к категории собирателей широ-
кого профиля. Для него были одинаково желанными и древ-
ние рукописи, и старопечатные книги, и газета петровского
времени «Ведомости». Эта всеядность объяснялась тем, что он
видел в книгах прежде всего бесценные документы эпохи.
И все же, при всей ровности своих библиофильских инте-
ресов, Толстой отдавал некоторое предпочтение манускрип-
там. Его библиотека в этом отношении была наилучшей не
только в Москве, но и во всей России. Она превосходила все
остальные частные книгохранилища как своей обширностью
(несколько тысяч книжных названий), так и древностью пись-
менных книг (одна рукопись датировалась даже 1284 годом).
Время, однако, показало, что наибольшую научную цен-
ность имели не самые древние рукописи, а относительно «мо-
лодые» сборники, содержавшие разнообразные исторические
и литературные произведения древнерусских писателей (в по-
зднейших списках): Кирилла Туровского, Кирика Чернориз-
Cfcj 458 ЧО
ца, митрополита Иоанна. В 1821 году их отпечатали отдельной
книгой под названием «Памятники российской словесности
XII века». В предисловии, естественно, было указано, благода-
ря кому сохранились эти бесценные сокровища древней отече-
ственной литературы.
После выхода книги из печати все в Москве шумно загово-
рили о прекрасной библиотеке на Большой Дмитровке. Впро-
чем, мало кто представлял себе истинную ценность книжного
собрания Ф.А. Толстого, поскольку доступ в библиотеку был
весьма ограничен. Помог случай.
В 1825 году петербургский библиограф П.И. Кеппен опуб-
ликовал в своем журнале «Библиографические Листы» состав-
ленную им обширную «Хронологическую роспись первопечат-
ным словенским книгам». Список раритетов включал 302 кни-
ги, отпечатанные в славянских землях с 1491 по 1600 год. Сам
Кеппен считал, что его «Хронологическая роспись» исчерпыва-
юще полна. Однако скоро ему пришлось убедиться в своем за-
блуждении. Из Москвы пришло письмо, в котором говорилось,
что в библиотеке Ф.А. Толстого имеется пять старопечатных
книг, не поименованных в «Росписи», в том числе одна 1491 го-
да! Как должен был реагировать Кеппен на это невероятное со-
общение? Естественно, он незамедлительно выехал в Москву,
чтобы убедиться в достоверности информации.
В том же 1825 году отечественные коллекционеры-любите-
ли наконец-то получили возможность ознакомиться с книго-
хранилищем Ф.А. Толстого. Тогда из печати вышел каталог
рукописной части его собрания, работа над которым продол-
жалась около семи лет. Этот внушительный, почти в тысячу
страниц, фолиант имел пространный заголовок: «Обстоятель-
ное описание славяно-российских рукописей, хранящихся в
Москве в библиотеке тайного советника, сенатора, двора Его
императорского величества действительного камергера и ка-
валера графа Федора Андреевича Толстого». К каталогу в ви-
де фронтисписа был приложен портрет самого собирателя.
Всего в «Обстоятельном описании» фигурировало около
тысячи манускриптов. В ближайшие годы их число увеличи-
лось. Так, в 1825 году к собранию было присоединено 19 руко-
писей, через два года — еще 192. Тогда же явились дополни-
тельные описи.
Параллельно велась подготовка к выпуску каталога старо-
печатных книг. Эту работу принял на себя московский биб-
лиограф П.М. Строев.
Ob? 459
Каталог увидел свет в 1829 году. В предисловии к нему
Строев писал, выражая свои восторги по поводу богатства биб-
лиотеки: «Не многие книгохранилища могут явить такие дра-
гоценности искусства типографии. Первое место, несомненно,
занимают здесь: Часослов и две Триоди, напечатанные в Кра-
кове в 1491 году, и Псалтирь следованная — в Цетинье в
1495 году. Это единственные экземпляры доселе известные.
Также нет нигде столь полного и хорошо сбереженного собра-
ния 22-х книг Святого Писания Ветхого Завета, изданного
доктором Франциском Скориною в Праге в 1517—1519 го-
дах»220.
Подборку библейских книг, изданных Франциском Скори-
ною, Толстой собирал по крупицам на протяжении несколь-
ких десятилетий. Особенно удачным для него оказался
1811 год. Тогда в апреле ему посчастливилось приобрести хо-
рошо сбереженный экземпляр, включающий девять книг Биб-
лии. За эту редкость он заплатил 75 рублей.
6 апреля 1825 года через петербургскую газету «Северная
пчела» Федор Андреевич Толстой обратился ко всем россий-
ским собирателям. Он просил без всякого стеснения обра-
щаться к нему и обещал свободный доступ к накопленным
им книжным богатствам. Всем иногородним любителям
книжности обещалась высылка справок в письменном виде.
Любезным предложением московского книголюба успели
воспользоваться немногие. В апреле 1830 года библиотека на
Большой Дмитровке прекратила свое существование как са-
мостоятельная коллекция. Она перекочевала в Петербург,
став частью знаменитой Публичной библиотеки.
Что заставило собирателя расстаться с книгами? Объясне-
ние довольно прозаическое. 150 тысяч рублей, полученные за
уникальную библиотеку, пошли на покрытие долгов дочери
Ф. А. Толстого, отличавшейся редкостным мотовством. Впро-
чем, и этих средств не хватило. Поэтому в том же 1830 году
был продан и дом на Большой Дмитровке. Его приобрела ди-
рекция Императорских театров. Сначала здесь располагалась
театральная контора, потом — театральное училище. Ныне
книги вернулись на прежнее место: в бывшем доме графа-биб-
лиофила размещается Театральная библиотека.
В прежние времена на Большой Дмитровке книги не толь-
ко собирались, но и продавались. Первая из книжных лавок
появилась здесь в 1820 году. Пионером книжного торга высту-
пил известный московский книгопродавец Иван Иванович Го-
460
^СНЛНЫН РЛСТО^ГДЛ!» Львдндпути t-
Гравюра из «Книги судей* Ветхого Завета
тье, который облюбовал помещение в доме князя Щербатова
почти напротив Дворянского собрания. Тут особенно хорошо
у него пошла новинка — многотомная < История государства
Российского» Карамзина. Кстати, восьмой том историограф
создал на Большой Дмитровке, в доме Селивановского. По
свидетельству современника, его кабинет, с высоким сводча-
тым потолком, переполняли книги: древние летописи и ману-
скрипты времен Ивана Грозного загромождали стол и подо-
конники, ворох их лежал в углу комнаты.
Еще одна книжная лавка открылась на Большой Дмитров-
ке в 1823 году. Находилась она, правда, не на самой улице, а в
Георгиевском переулке и принадлежала Фердинанду Эльцне-
Cfcj 461
py. Но, скорее всего, ее истинным владельцем являлся моло-
дой литератор князь Владимир Федорович Одоевский. В ту
пору вместе с В. К. Кюхельбекером он затеял издавать журнал
«Мнемозина». Для распространения журнала требовался
опытный в книжных делах человек. Выбор пал на Эльцнера. О
большой зависимости книготорговца от издателей «Мнемози-
ны» говорит уже то, что лавка помещалась в доме П. И. Одоев-
ского, родственника князя-литератора.
Журнал «Мнемозина» выходил недолго, всего год с не-
большим. Первая его книжка появилась в апреле 1824 года, а
последняя, четвертая, — в начале 1825-го. Причиной закрытия
журнала было опубликование стихотворения Пушкина «К мо-
рю», начинающегося хорошо известными строками:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
В журнальной публикации тринадцатая строфа стихотво-
рения предстала в урезанном виде: после начальных слов «мир
опустел» следовали одни точки. Объясняя досадную купюру,
искажавшую смысл произведения, издатели сообщали в свое
оправдание: «В сем месте автор поставил три с половиною
строки точек. Издателям сие стихотворение доставлено кн.
П.А. Вяземским в подлиннике и здесь отпечатано точно в том
виде, в каком оно вышло из-под пера самого Пушкина. Неко-
торые списки онаго, ходящие по городу, искажены нелепыми
прибавлениями»221.
Этими «нелепыми прибавлениями» были весьма смелые
строки, с которыми стихотворение гуляло по Москве:
Мир опустел... Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где благо, там уже на страже
Иль просвещенье, иль тиран.
Эти строки и решили судьбу «Мнемозины». На «велико-
светской» Большой Дмитровке, где находились усадьбы выс-
шего дворянства, не могло быть особо много книжных лавок.
Но постепенно картина все же стала меняться. Дом за домом
начал переходить в руки купцов. Об одном из них — А. И. Хлу-
дове — уже упоминалось.
462
Кстати, в середине века Хлудов, желая придать больший
блеск своему книгохранилищу, полностью переделал комнату,
где помещалась библиотека. Полы в ней для предохранения от
пожаров выложили каменными плитами, деревянные ставни
заменили железными, стены и потолки расписали русскими
народными орнаментами, позаимствованными из древних ру-
кописей.
К этому времени хлудовская библиотека сделалась наи-
крупнейшим книгохранилищем Москвы. В ней сберегалось
более тысячи памятников отечественной письменности:
430 древних манускриптов и 624 старопечатные книги. Число
огромное, если учесть, что возраст большинства из них превы-
шал два-три века. Первенство среди рукописей по своей древ-
ности держала славянская Псалтирь в списке XIII—XIV веков.
Несколько далее жил Семен Аникеевич Селивановский,
владелец крупной типографии, находившейся на пересечении
Большой Дмитровки и Столешникова переулка.
Типография Селивановского, в которой в пору ее расцвета
действовали 13 печатных станков и 3 политипажных стана,
выпустила в общей сложности около 600 книжных названий
на русском, греческом, латинском, немецком и итальянском
языках. Некоторые из книг уже в скором времени сделались
библиографичекой редкостью.
В 1825 году С. А. Селивановский издал две небольшие кни-
жечки, которые обессмертили его имя. Речь идет о сборнике
рылеевских стихотворений «Думы» и его же поэме «Война-
ровский». Оба томика были отпечатаны на хорошей бумаге,
прекрасным шрифтом, текст украшали изящные заставки и
виньетки.
Конечно же главным достоинством книг были сами стихи:
очень выразительные, патриотические. Правда, цензура сняла
некоторые строки, звучавшие чересчур «набатно».
Однако даже в таком виде произведения К. Ф. Рылеева ос-
тавляли сильное впечатление. Недаром Пушкин полушутя,
полусерьезно писал брату Льву: «С Рылеевым мирюсь, «Вой-
наровский» полон жизни!»
Типография Селивановского, существовавшая на Большой
Дмитровке более полувека, прекратила свою деятельность в
конце 60-х годов прошлого столетия, передав свои полномо-
чия стремительно набиравшей силы университетской типо-
графии, бывшей поблизости: на углу Большой Дмитровки и
Страстного бульвара.
463
За книгой на Страстной
9 июля 1813 года в «Московских ведомостях» появилась
небольшая публикация, извещавшая об открытии книжной
лавки на Страстном бульваре. Владелец ее, Александр Сергее-
вич Ширяев, писал:
«Принял я на себя обязанности производства продажи книг, при-
надлежащих и издаваемых от императорского Московского универси-
тета; и книжная лавка онаго состоит ныне при распоряжении универ-
ситетского начальства под непосредственным моим ведением. Сия
университетская книжная лавка, кроме учебных книг, снабжена мною
всякого рода как оригинальными российскими умопроизведениями,
так и переводными и вновь вышедшими книгами, касающимися до
нынешнего времени. Извещаю через сие об открытии императорского
Московского университета книжной лавки, состоящей между Боль-
шой Дмитровкой и Петровкой, на валу»222.
В этом объявлении, пожалуй, неясно только одно: о каком
вале идет речь? Или, может быть, это метафора? Нет, вал су-
ществовал на самом деле. Он кольцом охватывал город, пред-
ставляя собой довольно внушительное оборонительное соору-
жение. Правда, город уже выплеснулся за его пределы и про-
должал быстро шириться. В описываемое время вся
территория, примыкавшая к валу, с обеих сторон была густо
застроена и приняла совершенно городской вид. Поэтому, ког-
да встал вопрос о перемещении университетской типографии
и книжной лавки с Тверской из-за тесноты прежнего помеще-
ния, переселение на Страстной бульвар не показалось переез-
дом в глухую Тьмутаракань.
Здесь, на валу, между Большой Дмитровкой и Петровкой,
была присмотрена и сторгована за 40 000 рублей усадьба, с фли-
гелями, службами и двухэтажным каменным домом. Во втором
этаже поместился редактор «Московских ведомостей», а в пер-
вом — университетская книжная лавка. Под типографию отве-
ли флигель. Впрочем, в нем она пребывала недолго. В 1816 году
был приобретен по соседству большой дом, выходивший одной
стороной на Дмитровку. Его-то и заняла типография.
«Невозможно умолчать о сей типографии, — восклицал со-
временник, приведенный в восхищение всем увиденным
здесь. — Вообразите длинную залу, в коей в удивительнейшем
порядке расположены станы типографии, кассы наборщиков,
литеры разных шрифтов для языков: российского, латинского,
немецкого, французского, английского, итальянского, гречес-
464
кого, еврейского, арабского. Скорость, чистота и исправность,
с какою печатаются здесь книги, журналы и прочее, заслужи-
вают внимания. Из сей палаты вы идете в другую. Это слово-
литная: в четырех горнах серебрится свинец и отливают в фор-
мы литеры. И здесь удивительная чистота, хотя бы, казалось,
сего и требовать было невозможно; подивитесь проворству ма-
стеров: оно чрезвычайно. Внутренность двора обширна, кру-
гом службы, по самой середине небольшой, но со вкусом сде-
ланный цветник»223.
А теперь вновь обратимся к книжной лавке Ширяева. По
свидетельству современников, она была лучшая и богатейшая
в Москве. На этот счет мы располагаем и документами — ката-
логами. Каждый год Ширяев выпускал каталожную книжку
объемом до двухсот страниц, в которой были поименованы все
нововышедшие книги и некоторые издания прежних лет, быв-
шие в лавке. Эти каталоги читала вся образованная Россия и
выписывала по ним требуемые книги. Письма-запросы шли на
Страстной бульвар с разных концов страны, и не помнится
случая, чтобы заявки тут же не удовлетворялись. Об уважи-
тельном отношении к ширяевским каталогам свидетельствует
массивный том-кирпич, в котором собраны воедино каталож-
ные книжки А. С. Ширяева за одиннадцать лет. Некогда этот
весьма ценный сборник принадлежал видному московскому
собирателю Вуколу Михайловичу Ундольскому, большому
знатоку древней отечественной литературы. В ширяевских ка-
талогах старопечатные книги и древние рукописи не фигури-
ровали. Сборник Ундольский держал как прекрасный библио-
графический справочник по современной российской словес-
ности.
В ширяевской лавке на Страстном бульваре можно было
найти книгу на любой вкус: современную отечественную, ино-
язычную, старинную. Антикварный книжный отдел особенно
расширился в 1822 году, после того как Ширяев ликвидировал
свою лавку на Ильинке, а весь товар, главным образом старо-
печатные и старописьменные книги, перевез на Страстной
бульвар.
В 1827 году Ширяев поразил московских любителей ста-
рины. В «Московских ведомостях» в декабре он поместил об-
ширный список старопечатных книг, имеющихся у него в про-
даже. Среди них значились такие редкости, как Апостол
1564 года, Апостол, отпечатанный Иваном Федоровым во
Львове в 1574 году, выпущенное им в Заблудове Евангелие в
Ofc? 465
1569 году. За первые две книги запрашивалось по 300 рублей,
за последнюю — 360.
В 1829 году Ширяев открыл при своей книжной лавке
платную библиотеку для чтения, насчитывавшую до десяти
тысяч томов российских книг. О богатстве этой библиотеки
многие узнали благодаря следующему обстоятельству.
В те дни в популярном петербургском журнале «Отечест-
венные записки» частенько появлялись небольшие заметки,
посвященные российским книжным редкостям. Автором их
выступил московский собиратель М. Н. Макаров. Эти заметки
носили настолько интригующий характер, что очень многие
стали изъявлять желание взглянуть на библиотеку Макарова.
Дело приняло такой оборот, что Макаров, ограждая себя от на-
шествия визитеров, принужден был поместить в журнале сле-
дующее объявление:
«Долгом поставляю заметить, что все наши старинные журналы и
другие библиографические редкости, которыми я пользуюсь, принад-
лежат богатой книгами библиотеке коммерции советника А.С. Ширя-
ева. В Москве едва ли есть другая подобная русская библиотека» .
Еще более богатой на редкости была коллекция старопе-
чатных книг, которую Ширяев собирал со всей тщательностью
более четверти века. Всего ему удалось собрать почти триста
памятников древней отечественной и славянской письменно-
сти. Древнейшей из книг являлась Библия, отпечатанная
Франциском Скориною в Праге в 1518 году.
Еще большей редкостью была Псалтирь Ф. Скорины
1525 года. Подобная книга имелась в свое время лишь у Ка-
лайдовича, но она утратилась в 1812 году.
О чрезвычайной научной ценности собрания старопечат-
ных книг Ширяева говорит уже то, что каждая десятая из них
была неизвестна библиографам.
В 1833 году Ширяев издал каталог своей библиотеки под
названием:
Реэстр
старопечатных
славянских книг,
находящихся
в библиотеке А.С. Ширяева.
Тираж издания был совсем крохотный — двести экземпля-
ров. В продажу «Реэстр» не поступил. Поэтому понятен инте-
10—1777
•ещхипфпйгошЦ'
<J?> 99F
Ofc? 467 <40
Переплетная. XVI в.
Qfcj 468 tfO
pec собирателей к этому каталогу, уже при своем рождении
ставшему библиографической редкостью.
Почти тридцать лет Ширяев задавал тон в книжной тор-
говле Москвы. Он ушел из жизни в 1841 году. В некрологе, по-
мещенном в журнале «Москвитянин», говорилось:
«Февраля 15-го, после долговременной тяжкой болезни скончал-
ся старший из здешних книгопродавцев А.С. Ширяев... Деятельность,
трудолюбие, исправность — вот его главные достоинства. От 8 часов
утра до 8 часов вечера он сидел безвыходно в своей лавке и исправлял
свои дела. Последние 20 лет он занимал бесспорно первое место меж-
ду московскими книгопродавцами»22 .
После смерти Ширяева торг возглавил старший приказчик
Иван Васильевич Базунов, которому уже исполнилось шесть-
десят лет. Себе в компаньоны он взял видного московского
книжника Осипа Леонтьевича Свешникова. Шесть лет они
торговали вместе. Дело ладилось. Но к Свешникову подобрал-
ся неизлечимый недуг, сведший его в могилу.
С 1847 года университетскую книжную лавку возглавлял
один Базунов. Прошло еще шесть лет. Получилось так, что
Базунову пришлось уступить звание комиссионера Москов-
ского университета Петру Осиповичу Хрусталеву, а самому
перейти в новое торговое помещение — в дом Загряжского,
стоявший по другую сторону Дмитровки, на углу Страстно-
го бульвара.
Итак, здесь стало уже две книжные лавки.
Еще через два десятилетия число книжных заведений на
Страстном бульваре удвоилось. Появилась лавка Ивана Пет-
ровича Глазунова, в доме Шамардиной, и Мекленбурга, в доме
Шиловского, ближе к Тверской.
К этому времени произошли перемены и в делах двух дру-
гих лавок. Скончался П.О. Хрусталев, и его место занял
Ф. О. Свешников. Не стало и Базунова. В 1865 году его по-
стигло большое несчастье: приказчик, заведовавший книжной
лавкой на Никольской, скрылся, захватив крупную сумму де-
нег. Объявив себя банкротом, Иван Васильевич Базунов по-
кончил жизнь самоубийством. Дела базуновской книжной
лавки на Страстном бульваре принял на себя Иван Григорье-
вич Соловьев.
С именем Соловьева связана книжная история, долгое вре-
мя занимавшая умы отечественных собирателей. В 1869 году
книжнику посчастливилось приобрести прекрасной сохран-
ности экземпляр главной отечественной редкости — «Путеше-
469 tfO
ствие из Петербурга в Москву» Радищева в издании 1790 года.
У кого он купил книгу и при каких обстоятельствах, ничего не
известно. Известно только то, что тогда же Соловьев уступил
ее своему давнему клиенту — некоему М.Н.А. Заполучив
«Путешествие», тот оставил на титуле краткую, но красноре-
чивую запись: «20 ноября 1869 года. За книгу сию заплачено
серебром шестьдесят рублей. В пересчете на ассигнации — это
двести». Именно на этом высоком уровне держалась тогда це-
на «Путешествия» на антикварном рынке.
Два десятилетия спустя библиотеку М.Н.А. приобрел из-
вестный московский библиофил, суконный фабрикант
Н.И. Носов. Его библиотека погибла в огне пожара в 1895 го-
ду. Особо все сожалели по поводу утраты «Путешествия». И
вдруг экземпляр М. Н. А. объявляется у профессора Д. Н. Ану-
чина. «Как? Что?» — стали раздаваться недоуменные голоса.
Конечно, Носов никогда бы не выпустил из рук эту диковин-
ку. Остается предположить, что редкостная книга покинула
собрание М.Н.А. еще до его распродажи. А там, пройдя через
несколько рук, пришла к Анучину.
После смерти И. Г. Соловьева весь книжный товар лавки
приобрел с публичного торга «проломный» букинист А. А. Ас-
тапов.
Инкунабулы на Петровке
В начале минувшего века на центральных улицах Москвы
изредка появлялась запряженная парой вороных, с ливрей-
ным лакеем на запятках щегольская коляска, в которой с от-
сутствующим видом восседал важный барин, в цилиндре, в
широком сюртуке из белого пике и с белыми пуговицами.
Завидев экипаж, москвичи понимающе переглядывались:
— Опять граф отправился за книгами.
Речь шла о Дмитрии Петровиче Бутурлине, самозабвенно
любившем старинные книги, собравшем в своем доме огром-
ную библиотеку.
Интересна и поучительна судьба Бутурлина. Отпрыск
древнего дворянского рода, крестник Екатерины II, он имел
полное основание рассчитывать на самую блистательную ка-
рьеру, но вдруг (к удивлению многих) оставил Петербург и пе-
ребрался на жительство в Москву, где уединился в родовой
усадьбе в Немецкой слободе. Отныне его главным занятием
сделалось собирание и изучение древних книг, составление ка-
талогов и библиографических заметок.
Q&j 470
Предметом своего коллекционирования Бутурлин сделал
иноязычные книги, причем предпочтение отдавалось первопе-
чатным, творениям знаменитых европейских типографщиков:
Альдов, Бодони, Эльзевиров. С особым старанием им разыс-
кивались также сочинения о России, принадлежавшие перу
иностранных ученых и путешественников.
Библиофильские интересы прочно удерживали Бутурлина
в Немецкой слободе. Как правило, его выезд в город был со-
пряжен с известием о новых поступлениях в книжные магази-
ны, прежде всего в магазин Рисса и Сосе, помещавшийся на
Петровке. Коллекционера здесь встречали как самого желан-
ного гостя. Перед ним выкладывали книги огромной ценнос-
ти, занесенные в Россию ветром Великой французской рево-
люции.
Любовно оглаживая старинные переплеты, Бутурлин гово-
рил:
— Великолепные произведения Дидота, Бодони, Ренуара и
прочих великих типографщиков никогда не найдут меня рав-
нодушным к их красотам. — И философски добавлял: — Сму-
там на Юге Север обязан появлением этих чудес. Иначе бы эти
книжные сокровища остались на месте. А сколь многие из них
погибли в пути. А сколькие почитающиеся погибшими еще
объявятся вдали от своего отечества. Все в природе подверже-
но таким переменам. Всякая книга имеет свою судьбу!
После каждого визита на Петровку к Риссу библиотека Бу-
турлина пополнялась ценными изданиями XV—XVI веков.
Английский путешественник Кларк, посетивший дом собира-
теля в Немецкой слободе, рассказывает в своих путевых запи-
сках: «Этот вельможа не только собирает редчайшие издания
классиков, но некоторых писателей, например Вергилия, име-
ет в стольких экземплярах, что они составляют целую особую
библиотеку... У него есть все «Editiones principes». Его собра-
ние колыбельных изданий и печатанных в XV столетии дохо-
дит до 6000 томов... Он достал из Парижа славное сочинение
де Бри, собрание путешествий с прекрасными рисунками»226.
Первый каталог знаменитой библиотеки был отпечатан в
1794 году в Петербурге, другой — через одиннадцать лет — в
Париже. В предисловии к нему Бутурлин говорил: «В моем
каталоге найдутся некоторые издания XV века. Но я гораздо
богаче по этой части: у меня находится более 300 статей, из ко-
их некоторые весьма ценны, например, «Speculum humanae
salvationis», «Biblia pauperum» и пр. Я им сделал особую рос-
0^471
пись, с замечаниями, и надеюсь ее издать. Я также имею неко-
торые рукописи на пергамине. Со временем все это выйдет в
свет»227.
Долгое время считалось, что Бутурлин не сдержал слова и
не выпустил в свет каталога инкунабул своей библиотеки. Но
в середине прошлого столетия в Дрезденской публичной биб-
лиотеке вдруг обнаружился этот каталог. Вскоре стало извест-
но еще об одном экземпляре бутурлинского каталога инкуна-
бул, который сберегался у С. А. Соболевского. Однако наи-
больший интерес представлял третий экземпляр каталога, что
удалось раздобыть Д. В. Ульянинскому. Особую ценность ему
придавали две надписи на форзаце, оставленные прежними
владельцами.
Первая была сделана по-немецки на синеватой бумаге, на-
клеенной на верху листа: «Каталог инкунабул и старинных из-
даний гр. Бутурлина. Все это бесценное собрание сгорело в
1812 году в Москве, а вместе с ним и все издания этого катало-
га, к которому ни заглавного листа, ни предисловия еще не бы-
ло отпечатано. Этот экземпляр получен от самого гр. Бутурли-
на и является, может быть, единственным подносным»228.
Вторая надпись пониже, также на немецком языке, гласи-
ла: «Все изложенное в предыдущих строках о высокой ценно-
сти этой книги написано рукою моего покойного тестя дейст-
вительного статского советника Фридриха фон Аделунга, что
сим и удостоверяю. 14 ноября 1851 года. Академик Петр Кеп-
пен»229.
В этом сохранившемся всего в трех экземплярах каталоге
были показаны 379 редкостных инкунабул. Для частного со-
брания цифра фантастическая!
А теперь обратимся к тому, кто в немалой степени способ-
ствовал обращению библиотеки Бутурлина в книгохранили-
ще, знаменитое на всю Европу.
Франсуа Рисе появился в Москве на исходе XVIII века,
когда Россию захлестнула волна политических эмигрантов из
Франции. Прибыл он вместе со знатной дамой, аристократкой
м-ль de Blaire, у которой состоял в услужении. Когда у той
вскоре иссякли сбережения и она принуждена была поступить
гувернанткой в зажиточный московский дом, Франсуа Рисе
оказался предоставленным самому себе. Некоторое время он
служил приказчиком в книжной лавке Франсуа Куртенера на
Никольской, а затем открыл собственную — на Петровке, сняв
торговое помещение, которое ранее занимал Иоганн Кайзер,
0^ 472 ^0
возвращавшийся на родину, в Германию. Случилось это в
1797 году.
Местонахождение первой на Петровке книжной торговли
можно указать с большой точностью. Владелец лавки, завлекая
публику через газетные публикации, давал ее следующие ори-
ентиры: «...На правой руке от Кузнецкого мосту, вошед во вто-
рые ворота», «между Кузнецким мостом и пустырем, против до-
ма Анненкова, где помещается его типография». Стало быть,
книжное заведение Рисса, имевшего в ту пору своим компаньо-
ном Жозефа Сосе, помещалось в доме на углу Петровки и Куз-
нецкого моста, где в позднейшие времена поднялось красивое
здание «парижской» архитектуры, сохранившееся до наших
дней и соседствующее с Петровским пассажем.
О личности Франсуа Рисса известно немного. Родился он в
Страсбурге, в 1770 году. 24 лет приехал в Россию. Молодой
француз оказался удачливым коммерсантом. Занявшись кни-
готорговлей, очень скоро сделался состоятельным человеком.
Уже в 1799 году его имя значится среди купцов первой гильдии.
Можно предположить, что Рисе отличался легким характе-
ром, был общительным и непосредственным человеком. Исто-
риограф французской колонии в Москве А. И. Ладраг расска-
зывает, как однажды Рисе принимал у себя соплеменников,
среди которых находилась и его бывшая «хозяйка» м-ль de
Blaire. Речь зашла о Франции, о былом величии аристократи-
ческих родов. Обращаясь к гостье, Рисе со свойственной ему
пылкостью воскликнул:
— Вот у вас дом действительно содержался по-княжески. Я
отлично помню, с каким волнением я впервые надел ливрею
лакея с вашим вензелем!
Франсуа Рисе скончался в 1858 году. Ему довелось стать
свидетелем упадка своей фирмы.
Что же касается книжной торговли на Петровке, то она
продолжала развиваться. Несколько далее лавки Рисса, по
другую сторону улицы, на углу Столешникова переулка, в на-
чале XIX века открылась типография А. Решетникова. Владе-
лец ее вел также торг книгами, в основном собственной про-
дукцией.
Многие из «решетниковских» книг впоследствии стали хо-
дить в редкостях. Особенно же повезло одной — «Француз на
дрожках, или Забавное приключение монсье Ленти-Дьяблета».
Легко представить, как потешались москвичи, читая бойкие
вирши про бестолкового француза. Книжечка появилась в
473
1805 году в разгар войны с Наполеоном и имела у публики ог-
ромный успех. Многие экземпляры буквально зачитали до дыр.
События 1812 года: вступление французской армии в
Москву, пожар, сопровождавшийся уничтожением большей
части города, — не могли не коснуться зарождающегося книж-
ного торга на Петровке. Антикварная лавка Рисса и Сосе, оче-
видно, сильно пострадала. На некоторое время владельцы ее
принуждены были перебраться в Кисельный переулок на Лу-
бянке. Лишь в августе 1813 года торг возобновился на преж-
нем месте.
Почти одновременно здесь открыл свое заведение извест-
ный в Москве книготорговец Иоганн Горн, ранее обитавший
на Кузнецком мосту. Однако на новом месте он придерживал-
ся старой ориентации — в основном держал немецкие книги.
По большей части это была привозная продукция. Но имелась
и местная. Среди немецких книг, отпечатанных в России, Горн
особенно пропагандировал «Geschichte der Medizin im Russ-
land» («Историю медицины в России») Рихтера. Вильгельм
Михайлович Рихтер (1767—1822) был профессором Москов-
ского университета. Свой труд он завершил в 1813 году. Од-
ним из первых читателей «Истории» стал Карамзин, давший
ей высокую оценку. «Сия книга, — писал он в «Истории госу-
дарства Российского», — любопытна для всех и в особенности
полезна для врачей. Не говоря о последнем ее достоинстве, за-
метим, что описание жизни древних россиян, картина ужасов
язвы в XIV веке и многие иные статьи сделали бы честь всяко-
240
му автору» .
Спустя три года колония торговцев иноязычными книгами
на Петровке пополнилась еще одним книжником — Иваном
Ивановичем Готье, открывшим свой магазин в доме Анненко-
вой, возможно, в том самом помещении, где ранее располага-
лась типография А. Анненкова.
Из этой типографии вышла одна из наибольших «теат-
ральных» редкостей — «Драмматический словарь, или Пока-
зания по алфавиту всех российских сочинений и переводов, с
означением имен известных сочинителей, переводчиков и сла-
гателей музыки, которые когда были представлены на театрах,
и где, и в которое время напечатаны» (М., 1787). В 1880 году
«Драмматический словарь», содержавший разнообразные све-
дения о театральной жизни России во второй половине
XVIII века, отпечатали в Петербурге вторым изданием, вос-
производившим первое строка в строку.
474
Победа Давида над Голиафом
и Христос, выводящий пророков из чистилища.
Гравюра из *Bib1ia раирегит»
Cfcj 475
Чуть далее по Петровке, в доме Решетникова, в 1818 году
появляется еще один француз-книжник — Був, а в 1820-м —
К. Урбен.
Для завершения панорамы книжного торга на Петровке в
первой половине XIX столетия необходимо упомянуть о
А. Монигетти, появившемся здесь в 1839 году.
Главнейшим из коллекционеров-любителей на Петровке,
как по масштабу своей деятельности, так и по общественной
значимости, являлся всем хорошо известный в Москве отстав-
ной майор Павел Федорович Карабанов (1767—1851). «Ода-
ренный любознательностью, — характеризовал его современ-
ник, — страстно любя отечество, он страстно любил и русскую
историю, усердно ею занимался; составил музей, замечатель-
ный по собранию русских древностей, медалей, монет, гравюр
и рукописей»231.
В 1847 году восьмидесятилетнего собирателя посетил вид-
ный московский бытописатель и знаток старины И. М. Снеги-
рев. Почти весь день он осматривал предметы старины, древ-
ние манускрипты и книги, собранные в двух комнатах
большого дома П. Ф. Карабанова. Тут было от чего разбежать-
ся глазам. Что ни вещь — диковинка. Особо поражали своей
величиной и древностью серебряные братины, чаши и кружки,
некогда принадлежавшие великим князьям московским и ца-
рям. Исключительную ценность имела обширная коллекция
древних русских монет, икон и резных крестов.
Огромной была подборка гравюр, включавшая в основном
портреты царей и отечественных государственных деятелей.
Она насчитывала три тысячи листов. Среди них имелась наи-
редчайшая из российских гравюр, изображавшая императора
Иоанна VI Антоновича, лежащего в колыбели и окруженного
разными аллегорическими фигурами. Редкость ее объясня-
лась тем, что императрица Елизавета Петровна, свергнув с
престола малолетнего Иоанна Антоновича, всячески истреб-
ляла «парсуны»-портреты своего предшественника.
Коллекция древних рукописей и старопечатных книг, при-
надлежавшая П. Ф. Карабанову, по своему объему значитель-
но уступала собранию эстампов. Зато среди манускриптов
имелись сочинения огромной исторической ценности: родо-
словные сборники, древние новгородские грамоты, рукопис-
ная «Русская история» в шести частях, творение неизвестно-
го автора XVIII века, и другие замечательные рукописи: Еван-
гелие, писанное уставом в XIV веке, Кормчая, датированная
Cfcj 476
1451 годом, «Житие митрополита Алексия», полууставная ру-
копись XVII века, украшенная многими рисунками. Огром-
ный исторический интерес представляли два фолианта из до-
машнего архива знаменитого полководца А. В. Суворова. В
первом из них находились бумаги, относившиеся к послед-
ним годам правления Екатерины II, во втором — донесения
Суворова императору Павлу I из Италии в дни войны с На-
полеоном, черновики его писем к разным лицам и копии от-
ветов.
И среди книг у Карабанова имелись редкости. Назовем
только некоторые из них: «Слово Василия Великого о постни-
честве». Острог, 1594 год; «Минея служебная, месяц ноябрь».
Эта книга была отпечатана в Москве в 1610 году в дни кратко-
временного правления Владислава IV Сигизмундовича, по-
ставленного боярами-изменниками на российский престол, и
сохранилась всего в нескольких экземплярах; «География, или
Краткое земного круга описание» (М., 1716). Это было третье
издание «Географии», ускользнувшее из поля зрения отечест-
венных библиографов. Еще большую редкость являл собой
роман «Грациан придворный человек» (СПб., 1741) в перево-
де С. Волчкова. Почти весь тираж книги был истреблен при
Елизавете Петровне, поскольку на титуле романа имелись не-
навистные ей имена Ивана VI Антоновича и правительницы
Анны Леопольдовны.
Перед смертью П. Ф. Карабанов завещал свой музей пред-
метов отечественной старины и библиотеку, включавшую
91 рукопись, 193 грамоты, 143 автографа и 160 старопечатных
книг, государству. Лишь один ящик с бумагами, относящими-
ся к генеалогии российского дворянства, он передал князю
К.П. Долгорукову, давно и серьезно занимавшемуся этим
предметом.
♦ *
♦
В конце 70-х годов прошлого столетия Москва переживала
строительную лихорадку. Без всякой жалости сносились креп-
кие, но невысокие постройки, вырубались обширные сады, ок-
ружавшие городские усадьбы, а на их месте поднимались ка-
менные громады. Облик древнего города менялся со сказоч-
ной быстротой. Особенно разительно переменилась местность
между Петровкой и Неглинным проездом. Здесь буквально за
год-другой вырос массив многоэтажных зданий современной
477
архитектуры. Наиболее эффектным из них был ансамбль, об-
разовавший небольшой по протяженности переулок, поначалу
носивший название Торговые Петровские линии.
Этот архитектурный ансамбль, протянувшийся от Петров-
ки до Неглинного проезда (ныне Неглинная ул.), был отделан
с особой пышностью, даже роскошью. Правую сторону пере-
улка, если идти от Петровки, занимали фешенебельные гости-
ница и ресторан «Россия», левую сторону — различные мага-
зины, образовывавшие сплошную линию. Мостовую покры-
вал асфальт. Подобного великолепия Москва раньше не знала!
Понятно, что Петровские линии сразу же стали самой пре-
стижной торговой улицей Москвы. Вечерами сюда устремля-
лись толпы гуляющих людей.
Первым книжником, обосновавшимся в Петровских лини-
ях, был Бертрам Андреевич Пост. Не убоявшись высокой,
можно сказать чудовищной, арендной платы, он в 1877 году
перевел сюда с Неглинного проезда свой магазин и платную
библиотеку для чтения. Перебираясь на новое место,
Б. А. Пост, конечно, сильно рисковал, хотя его торговая фирма
была хорошо известна в Москве. Основал ее еще в конце
XVIII века Сутгоф, и до 1872 года она помещалась на главной
улице города — Тверской.
В следующем 1878 году в Петровских линиях открылся
книжный магазин «Общества распространения полезных зна-
ний», торговавший в основном учебниками, учебными посо-
биями и письменными принадлежностями.
В 1881 году в Петровских линиях появился А. А. Аниси-
мов, в недавнем прошлом один из первых в Москве уличных
продавцов газет. Для справки скажем, что в России только в
1858 году началась продажа газет отдельными номерами. До
этого их получали исключительно по подписке. Еще через че-
тыре года последовало разрешение о продаже газет на улицах.
Деятельность Анисимова на этом поприще оказалась столь
удачной, что в зрелом возрасте он смог перейти на «оседлый»
торг. Его лавка занимала угловое помещение, рядом со входом
в ресторан «Россия». Первое время Анисимов торговал ис-
ключительно газетами. Потом к ним прибавились книги. А
там бывший «газетчик» стал издателем.
Особый резонанс имела выпущенная им книжка под назва-
нием «Понедельник» — пасквиль на знаменитый роман
Л. Н. Толстого «Воскресение». Она расходилась настолько
бойко, что потребовались дополнительные издания.
478
Воодушевленный неожиданным успехом, Анисимов
принялся издавать одно за другим сочинения весьма сомни-
тельного содержания. Более того, в надежде на быстрое обога-
щение он начал тайком продавать запрещенные к распростра-
нению по разным причинам книги. В конечном итоге аниси-
мовский магазин был опечатан, а сам неразборчивый
книготорговец оказался в тюрьме.
После конфискации имущества Анисимов так больше и не
оправился. Правда, он попробовал вновь открыть магазин, но
торг у него не пошел. В последние годы своей жизни он зани-
мался тем, чем промышлял и в молодости, — продавал газеты
вразнос на бойком месте, на углу Большой Дмитровки и Стра-
стного бульвара.
В середине 80-х годов прошлого столетия в Петровских ли-
ниях стало функционировать еще несколько книготорговых
фирм: книжный склад «Народная библиотека» В. Н. Маракуе-
ва; контора рекламных объявлений Н. Печковской, с книж-
ным магазином; магазин Гроссмана и Кнебеля. Другое изме-
нение — переход библиотеки для чтения, долгие годы принад-
лежавшей Б. А. Посту, к Н.Ф. Лидерту.
В 1890 году в Петровские линии почти одновременно пере-
брались два молодых энергичных книторговца — Ф. А. Богда-
нов и П.П. Шибанов. «Московские ведомости» известили об
этом в ноябре:
«Уведомление Федора Адриановича Богданова.
Имею честь уведомить почтенную публику, что я сложил с себя
заведывание московским книжным магазином «Нового времени»
А. С. Суворина и что я в непродолжительном времени открываю свой
книжный магазин: Петровские линии, № 5»23 .
Более лаконичным было второе объявление:
«Антикварный книжный магазин П. Шибанова переведен на Пет-
ровку, в Петровские линии. Вышел новый (№ XXXVI) каталог рус-
ских книг, напечатанных вне столиц»23 .
Имя Павла Петровича Шибанова было хорошо известно
московским книголюбам. Отец его, Петр Васильевич Шиба-
нов, долгое время торговал старопечатными и старописьмен-
ными книгами на Старой площади, у Ильинских ворот. На пе-
реселение он дал согласие исключительно по причине пре-
клонного возраста и ослабления сил из-за тяжкой болезни.
Qb> 479 <40
Титульный лист «Географии генеральной», изданной в Москве (1718)
480 <^D
На новом месте Шибанов-сын заторговал по-новому: ста-
ропечатные книги отодвинулись на второй и даже третий
план. На первый вышли современные издания, книги не цер-
ковной, а гражданской печати. В подражание букинистам па-
рижских набережных наиболее дешевые и ходовые книги ста-
ли сортироваться в огромных ящиках по ценам. В одном со-
держались рублевые издания, в другом — стоившие пятьдесят
копеек, в третьем — двадцатикопеечные.
Шибановский магазин в Петровских линиях знала вся
книжная Москва. Его популярности в немалой степени
способствовали каталоги и журнал «Библиографические за-
писки». Но главное, чем брал антикварий, — книги. Держал
Шибанов в основном отечественные издания. Исключение де-
лалось сочинениям иностранных писателей и путешественни-
ков о России. Книги отдела «Rossica» занимали особый стел-
лаж. В разные годы на полках здесь стояли многие замеча-
тельные, зачастую неведомые коллекционерам-любителям,
издания: «Описание Украины» Г. Левассера-де-Боплана (Ру-
ан, 1660), «Польская, Лифлянская, Московская, Шведская и
другие истории» Л. Мюллера (Франкфурт-на-Майне, 1585),
«Дневник поездки в Московское государство» И. Корба (Ве-
на, 1700).
В ту пору инкунабулы не столь часто, как в прежние време-
на, «гостили» на Петровке. Но все же встречались и они. Не-
даром почти из года в год из Парижа приезжал известный ан-
тикварий А. Давид, помещавший в московских газетах при-
зывные объявления приблизительно одного и того же
характера:
«Покупает по высокой цене французские книги, издания XVI, XVII и
XVIII столетий, преимущественно иллюстрированные, а также руко-
писи, миниатюры, гравюры, эстампы. Адресовать: А. Давид (из Пари-
жа), Столешников переулок, дом Бучумова в Москве» .
Начало упадка антикварного торга на Петровке связано с
прекращением здесь деятельности П.П. Шибанова, который в
1901 году перевел свой магазин на Никольскую.
Ныне в Петровских линиях, поражающих выдержаннос-
тью стиля архитектурного ансамбля, книжная торговля не ве-
дется. Однако на самой Петровке имеется книжный магазин,
он располагается в здании, на месте которого некогда находи-
лась типография Решетникова. Вот она, зримая связь времен!
481
Кузнецкий мост
В 1879 году в журнале «Российская библиография», изда-
вавшемся видным петербургским книготорговцем Э. К. Гартье,
появилась небольшая заметка:
«После скончавшегося на днях бывшего профессора Института
путей сообщения Николая Павловича Дурова осталось замечательное
книгохранилище. На его собирание он употребил более 25-ти лет, со-
брал такие редкие книги о России, которых не имеет даже Публичная
библиотека. В библиотеке его встречаются замечательные редкости:
например, «Путешествие» Радищева, трагедия Княжнина «Вадим» в
современном издании, сожженном при Екатерине II»235.
Публикация породила множество толков среди книголю-
бов. Всех занимал вопрос, что станет с дуровской библиоте-
кой, по праву считавшейся одной из крупнейших и лучших в
России?
Для справки скажем, что библиотека Н.П. Дурова включа-
ла почти 10000 книжных названий, то есть что-то около
25 000 томов. Составлялась она в 60-е годы прошлого столе-
тия, в особо благоприятных условиях, когда антикварный ры-
нок в связи с отменой крепостного права и разорением дво-
рянских «гнезд» был переполнен книгами и стоили они чрез-
вычайно дешево. Отсюда обилие у Дурова первостатейных
редкостей: драгоценных для истории книг Петровской эпохи
(их насчитывалось около 150, причем все в особых перепле-
тах), не менее ценных новиковских изданий, прекрасной со-
хранности старинных журналов: «Отечественные записки» за
1839—1868 годы, «Сын Отечества» за 1812—1844 годы, «Рус-
ский вестник» за 1808—1824 годы, «Друг просвещения» за
1804—1806 годы. Даже в то время подобрать их полные ком-
плекты было далеко не просто. Подборка книг по отделу
«Rossica», как именовались сочинения о России, принадле-
жавшие перу иноземных писателей и путешественников,
включала уникальные издания Герберштейна, Олеария, Кор-
ба, Мейерберга.
Исключительность библиотеки прекрасно сознавали и на-
следники, назначившие за нее необычно высокую цену —
15 000 рублей. Так дорого книги еще никогда не оценивались.
Когда несколькими годами позднее от продажи крупного и не-
ординарного по своему составу книжного собрания Г. Н. Ген-
нади петербургский антикварий А. Фельтен выручил шесть
482<40
тысяч рублей, то всеми это расценивалось как крупный ком-
мерческий успех.
Не удивительно, что в книжных кругах Петербурга сложи-
лось твердое мнение: за назначенную цену дуровскую библио-
теку не продать. «Прозорливцы», однако, вскоре были посрам-
лены. Пока петербургские антикварии ходили вокруг да около
«дуровских книг» в надежде заставить наследников снизить
цену, явился московский книжник В. В. Готье и завладел цен-
ной коллекцией.
— И откуда у него такие деньжищи? — завистливо вздыха-
ли мелкие книготорговцы, для которых даже пятидесятируб-
левая покупка являлась целым событием.
Впрочем, этот вопрос был чисто риторическим. В Петер-
бурге отлично знали, что Готье владеет прекрасно оборудован-
ным книжным магазином на Кузнецком мосту с библиотекой
для чтения при нем, что он ведет широкий торг иноязычной
литературой, ежегодно выписывая из-за границы десятки ты-
сяч книг, главным образом французских.
Еще лучше фирму Готье знали в Москве. Первый из Го-
тье — Иван Антонович — приехал в Россию в 1763 году. Сна-
чала торговал музыкальными инструментами в Китай-городе,
а затем занялся строительными работами и разорился. Его
сын, Иван Иванович, сначала был приказчиком в книжной
лавке Франсуа Куртенера на Ильинке, а в 1799 году, после же-
нитьбы на дочери Куртенера, открыл собственное дело на Ни-
кольской. Спустя шесть лет, а именно в 1805 году, И. И. Готье
перевел лавку на Кузнецкий мост, почувствовав, какие пер-
спективы открываются здесь перед ним.
Что же касается вообще книжной торговли на Кузнецком
мосту, то зародилась она в последней четверти XVIII столетия.
Одно из первых объявлений книжников с Кузнецкого моста в
«Московских ведомостях» относится к 1779 году:
«У переплетчика Никиты Дмитриева, живущего близ Кузнецкого
мосту, в приходе Воскресения Словущаго, на самом церковном погос-
те, продаются нижеследующие книги в французском переплете: «По-
хождения хромого нищего, Амфросия Гвинета» Шпринта Гарде-
236
ня...»
Сегодня довольно странной представляется нам формули-
ровка, уточняющая местожительство Дмитриева: «у Кузнец-
кого мосту».
Более точно определить местожительство «первого куз-
нецкого книжника» позволяет редкостный сборник очерков,
483
исследований и заметок Н. П. Бочарова под названием «Моск-
ва и москвичи», отпечатанный в 1881 году. К одному из очер-
ков приложен план Кузнецкого моста 1799 года, из которого
явствует, что церковь Воскресения Словущаго находилась на
том самом месте, где ныне разбит сквер подле Центрального
универсального магазина.
Невыразительная «физиономия» этой части города резко
переменилась в последней четверти XVIII столетия, когда
граф И. Л. Воронцов поставил здесь несколько зданий, обра-
щенных фасадом к реке. Метаморфозу претерпела и сама Не-
глинная — ее берега оделись камнем.
Все эти перемены не остались незамеченными — на чудес-
но преобразившийся Кузнецкий мост устремились заезжие
негоцианты. Стали открываться всевозможные лавки: галан-
терейные, ювелирные, кондитерские. Первая книжная лавка
появилась в 1790 году. Ее владельцем был Карл Зандмарк, до
этого много лет занимавшийся переплетными работами на
Моховой. Следом за ним завели торговые заведения Яков Ге,
Франц Рисе, Иоганн Горн.
В 1798 году на Кузнецком мосту, опять-таки по правую его
сторону, обосновался на жительство один из образованнейших
людей своего времени, Платон Петрович Бекетов. Крупный со-
биратель, ревнитель просвещения, он завел у себя типографию,
помещавшуюся во флигеле в глубине усадьбы, а в здании на уг-
лу Кузнецкого моста и Рождественки открыл книжную лавку.
Очень скоро она сделалась настоящим литературным клубом,
где собирались московские библиофилы, чтобы побеседовать о
«высоких материях», ознакомиться с книжными новинками.
Издательская деятельность П.П. Бекетова, начавшаяся в
1801 году, способствовала оживлению книжной торговли на
Кузнецком мосту. В 1805 году напротив бекетовской лавки от-
крыл свое торговое заведение Иван Иванович Готье, прадед
того самого В.В. Готье, что в 1879 году преподал предметный
урок коммерции петербургским антиквариям.
И.И. Готье, ставший родоначальником знаменитой динас-
тии книжников, поначалу держал в основном иноязычные
книги. Особым спросом у москвичей пользовались романы из
светской жизни Жанлис, басни Лафонтена, сочинения «непод-
ражаемого» Коцебу. В те дни Август Коцебу пребывал в апогее
своей славы. Его шумной известности в немалой степени спо-
собствовала ссылка в Сибирь. Павел I, правда, скоро вернул в
Петербург невинно пострадавшего, но плодовитый писатель
484
не упустил случая «разразиться» новым произведением —
«Достопамятный год из жизни Августа Коцебу, или Заточение
его в Сибирь и возвращение его оттуда, описанное им самим».
Первый из Готье-книжников оказался весьма сметливым.
Очень скоро на полках его лавки рядом с французскими изда-
ниями появились и российские, число которых быстро увели-
чивалось. В 1809 году Готье сделался комиссионером Бекето-
ва. Для реализации продукции бекетовской типографии он да-
же открыл еще одну лавку — на Никольской.
Завязавшееся деловое сотрудничество обещало быть весь-
ма перспективным. Однако планы нарушила начавшаяся вой-
на с Наполеоном.
Московский пожар 1812 года, уничтоживший большую
часть города, Кузнецкого моста не затронул. Весь этот район,
представлявший собой французскую колонию в Москве, охра-
нялся отрядом наполеоновской гвардии. Из книжников здесь
больше всех пострадал П.П. Бекетов. Его магазин оказался
разграбленным. Почти все книги пропали. Особо он сокру-
шался из-за гибели только что отпечатанной поэмы «Душень-
ка» Богдановича. От всего немалого тиража уцелело лишь
десять — двенадцать экземпляров, подаренных друзьям и зна-
комым. Впоследствии они очень высоко ценились отечествен-
ными книголюбами.
Если верить «Новейшему и любопытнейшему указателю
Москвы» за 1829 год, то в те дни на Кузнецком мосту функци-
онировали две книжные лавки: Ивана Готье и Августа Семена.
В 1832 году в книготорговле на Кузнецком мосту произош-
ли существенные перемены: скончался И. И. Готье и фирму
возглавил его младший сын, Владимир. Молодой В. И. Готье
проявил завидные деловые качества. В острой, бескомпро-
миссной борьбе он победил всех своих конкурентов. Послед-
ним признал свое поражение Август Семен, передавший ему в
1845 году весь книжный запас и типографию. Отныне Готье
сделался полновластным хозяином Кузнецкого моста. Его ма-
газин расширился, украсился нарядной вывеской, широко
протянувшейся над зеркальными витринами.
Представление о Кузнецком мосте середины прошлого ве-
ка дает словесная зарисовка, оставленная знатоком истории и
быта старой Москвы: «Вот и улица, известная московским
львам и львицам под названием Кузнецкого моста; здесь ста-
рожил едва что-нибудь узнать может. В домах Долгоруких, Го-
лицыных, Собакиных, Всеволожских и других, где вместе с
485
Кузнецкий мост. XIX в.
хозяевами жило русское роскошное гостеприимство, живет
теперь дух коммерческий; магазин подле магазина, портной
подле портнихи. Они наполнили всю улицу модными наряда-
ми, товарами. И вот как сближаются отдаленнейшие века с
нынешними: где по преданию у боярина Кучки ковали железо,
ныне куют червонцы — из чего? из чепчиков и шляпок»237.
«Червонцы ковали» и из книг. Верхушка российского об-
щества увлекалась иноязычной литературой. Из-за рубежа вы-
писывалось множество книг и журналов. Порой в течение года
ввозилось до полутора миллионов томов, в основном француз-
ских изданий. Любители изящной словесности, желая приоб-
рести какую-либо нашумевшую в Европе новинку, прямиком
направлялись к расторопному Готье. Имелись у него и россий-
ские книги, правда, в значительно меньшем масштабе.
Позиции В. И. Готье казались настолько незыблемыми, что
мало кто верил в счастливый исход эксперимента, на который
отважился Александр Ильич Глазунов: в 1854 году он открыл
свой книжный магазин на Кузнецком мосту.
— Не выстоять ему против Готье!
Но Глазунов выстоял. Более того, кое в чем даже превзо-
шел этого законодателя моды.
486
Избалованный коммерческим успехом, В. И. Готье считал
выпуск каталогов дорогостоящим излишеством. Лишь в
1864 году он отпечатал свой первый книжный «прейскурант»,
в котором поименовал несколько сот французских и девятнад-
цать российских изданий.
А. И. Глазунов со своим каталогом припозднился на три го-
да. Зато его «Систематическая роспись книгам, продававшим-
ся в книжном магазине Александра Ильича Глазунова, в Моск-
ве, на Кузнецком мосту, в доме Торлецкого» значительно пре-
восходила по объему каталожную книжку Готье. Она включала
более 10 000 книжных названий! Через два года «Систематиче-
ская роспись» дополнилась внушительным «прибавлением».
В конце 60-х годов в доме Торлецкого, занимавшем весь
квартал по Рождественке, от Кузнецкого моста до Софийки
(Пушечная ул.), открылось еще несколько книжных магазинов:
Павлова, Гемильяна, А.Ф. Черенина, М.М. Черенина, Ипатова.
Наиболее крупным среди них был магазин Анатолия Фе-
доровича Черенина, в недавнем прошлом торговавшего в Тве-
ри. Черенинское заведение располагалось на углу Рождест-
венки и Софийки, в двух шагах от Кузнецкого моста. При ма-
газине имелась платная библиотека для чтения, занимавшая
просторное помещение на втором этаже здания. За пользова-
ние книгами и журналами вносилась небольшая плата. В ию-
не 1865 года после ликвидации «Русского магазина» Ипатова
Черенин перевел библиотеку на первый этаж. В том же году
она пополнилась книгами петербургской библиотеки для чте-
ния В. Е. Генкеля, а затем — библиотеки Кашкадамова, поме-
щавшейся на Мясницкой.
А. Ф. Черенин был просвещенным книжником. Он издавал
даже библиографический журнал под названием «Книжник».
Этот журнал как бы принял эстафету от первого московского
издания подобного рода — «Библиографических записок»,
прекративших свое существование в 1861 году.
К сожалению, «Книжник» оказался весьма недолговеч-
ным. Журнал просуществовал менее двух лет. Ввиду значи-
тельных расходов на печатание Черенин в 1866 году отказался
от его издания. Ныне комплект «Книжника» — несколько де-
сятков тоненьких тетрадей в бумажной обложке — представ-
ляет собой огромную библиографическую редкость. Полная
подборка журнала имелась у С. А. Соболевского, который так
им дорожил, что облек в нарядную обложку. Как известно,
библиотека Соболевского была распродана с аукциона в
Gb> 487 <40
Лейпциге в 1873—1874 годах. В аукционном каталоге русских
книг под номером 356 значился «Книжник». Тогда же журнал
выписал с доставкой на дом один из московских коллекционе-
ров. Сейчас этот экземпляр служит украшением Музея книги.
В начале 70-х годов при черенинской библиотеке для чте-
ния открылась небольшая книжная лавочка, владельцем кото-
рой был его племянник М.М. Черенин. В ту пору резко возрос
интерес к научной литературе. Публика обратилась к трудам
Ч. Дарвина, К. Фохта, Л. Бюхнера и других ученых-естество-
испытателей. С учетом этих запросов и велась торговля. Товар
для лавки — книги и брошюры по различным вопросам науки,
техники и сельского хозяйства — закупались большими пар-
тиями в издательствах. В экстренных случаях приказчик
И. В. Пуминов собирал их по соседним магазинам на Кузнец-
ком мосту и на Никольской. По воскресным дням он отправ-
лялся «на добычу» на знаменитую Сухаревку.
«Когда находилось по спросу много книг, — вспоминает со-
временник, близко знавший Пуминова, — Илья Васильевич
переживал хорошие минуты, потому что видел, что он прино-
сит осязательную пользу другим. Илья Васильевич никогда
бы не сделался богатым, так как он не преследовал строго ком-
мерческой цели. Задача его, как всех истинных тружеников,
состояла в строгом исполнении своих обязанностей и любви к
книгам»238.	х
Российские книги продавались на Кузнецком мосту не
только в магазинах, но и с рук «холодными», то есть бродячи-
ми букинистами, а также в «подворотных» торговлях.
Первая «подворотная» торговля возникла здесь в 1862 го-
ду Основателем ее выступил хорошо известный московским
собирателям букинист Н. И. Крашенинников, торговавший до
сей поры вразноску. Легко представить всеобщее изумление,
когда в «Московских ведомостях» появилась публикация, из-
вещавшая об открытии Крашенинниковым на Кузнецком мос-
ту книжного магазина. Один из его постоянных клиентов,
граф М.В. Толстой, самолично отправился проверить это не-
вероятное сообщение, зная о «недостаточности средств» Кра-
шенинникова. Смотрит, а возле голицынского пассажа дейст-
вительно с важным видом прохаживается букинист.
— Где же твой магазин, Назар? — нетерпеливо высунулся
он из окошка кареты.
— Здесь, ваше сиятельство, — указал Крашенинников на
подворотню, где на лотках были разложены книги. — Мой ма-
488 <40
газин — единственный в Европе, в него можно въехать и на ло-
шадях!
«Подворотная» торговля на Кузнецком мосту с легкой ру-
ки Н. И. Крашенинникова оказалась на редкость живучей. Она
просуществовала чуть ли не до самой революции.
Столь же стойкой оказалась и торговля с рук. Интенсив-
ность ее в разные годы значительно разнилась. Пик же при-
шелся на 1854 год. Почему? «Ларчик» открывался просто. В
1854 году истекал срок действия авторского права знаменитой
комедии Грибоедова «Горя от ума». Благоприятным обстоя-
тельством поспешили воспользоваться книжники. Почти од-
новременно в Москве и Петербурге вышло в свет несколько
изданий «Горя от ума». В спешке книжки отпечатали на пло-
хой бумаге, неказистым шрифтом. Зато появилось их очень
много. На Кузнецком мосту нельзя было сделать и шагу, чтобы
не наткнуться на мальчишку-разносчика, предлагавшего гри-
боедовскую комедию.
В середине 70-х годов прошлого столетия московские кни-
голюбы получили богатую пищу для пересудов. Скончался
А.И. Глазунов, и его магазин перешел к Н.И. Мамонтову. Пе-
ремены произошли и у конкурирующей организации: во главе
фирмы Готье встал тридцатилетний Владимир Владимирович.
Всех живо интересовало, как они покажут себя, смогут ли под-
держать славу предшественников?
Николай Иванович Мамонтов (брат знаменитого строите-
ля железных дорог и мецената Саввы Ивановича Мамонтова)
повел дело солидно. Сразу же выпустил каталог. Желая при-
влечь покупателей, объявил, что принимает на себя обязатель-
ство делать десятипроцентную скидку при высылке книг на
сумму не менее 50 рублей.
Блеснул и В. В. Готье. Из Лейпцига пришло известие об
аукционной распродаже фирмой Листа и Франке знаменитой
библиотеки С. А. Соболевского. Ознакомившись с аукцион-
ным каталогом, Готье, выказывая деловую сметку, незамедли-
тельно выехал в Германию и приобрел ее.
В 1878 году ему представился случай приобрести обшир-
ную библиотеку московского собирателя В. С. Требинова. На
следующий год Готье завладел еще более ценным собранием
петербургского библиофила Н.П. Дурова.
В 80-е годы Готье очень выгодно приобрел одну за другой
несколько крупных библиотек: историка А. А. Котляревского,
шелкового фабриканта П.Я. Рошфора и антиквария
489 <^D
М.М. Зайцевского. В 1895 году, уже будучи тяжело больным,
В. В. Готье передал магазин своему постоянному сотруднику
Ф.И. Тастевену. Тастевен, не желая долее искушать судьбу,
продал все российские книги П.П. Шибанову, оставив у себя
только иностранные.
Главной причиной продажи магазина было то, что на Куз-
нецком мосту почти одновременно открылось несколько мага-
зинов отечественной книги, крупнейшими из которых были
А. С. Суворина и «Товарищества И.Д. Сытина».
Другим притягательным центром на Кузнецком мосту для
московских собирателей являлся книжный магазин
М. О. Вольфа, в котором всегда был богатый выбор россий-
ских книг. Значительную часть книжного товара представляла
собой продукция собственного издательства в Петербурге.
Имелись и антикварные книги.
В 1899 году в дни празднования столетнего юбилея
А. С. Пушкина любителям-коллекционерам был преподнесен
сюрприз: в магазине «Товарищества М.О. Вольфа и К°» по-
явилось в продаже несколько совершенно новых экземпляров
прижизненных изданий поэта — поэма «Граф Нулин» (1827) и
поэма «Полтава» (1829). Их случайно обнаружили в кладовых
при вольфовском магазине в Петербурге. Поскольку цена за
редкости была назначена весьма умеренная (за «Графа Нули-
на» — два рубля, за «Полтаву» — три), то книжки мгновенно
расхватали. Через несколько лет за эти издания пушкинских
поэм запрашивали до десяти рублей.
«Книжная слава» Кузнецкого моста не померкла и в наши
дни. Как и в прошлом веке, книга здесь соседствует с модны-
ми товарами. Ныне на Кузнецком мосту несколько книжных
магазинов, один из которых занимает помещение вольфовско-
го магазина. Это — «Книжная лавка писателей».
Лубянские книжники
В 1887 году в ноябрьском номере лондонского периодиче-
ского издания «The Illustrated London News» появилась не-
большая заметка интригующего содержания:
«Странное известие идет из Москвы. Говорят, что в каком-то зам-
ке, принадлежащем князю, или барону, или графу Лухманову, живше-
му много лет в соседстве древней столицы России, недавно найдены
картоны Рафаэля. Они заключают в себе «Смерть Анания», «Чудес-
ный лов рыбы», «Св. Павла перед Ареопагом» и все другие, находящи-
Ga^ 490 <^D
еся и в Гамптонкортской серии. Говорят еще, что картоны ныне откры-
тые, те самые, что были заказаны для Ватикана Львом X на гобеленов-
скую фабрику, и что они после некоторых превратностей достались в
руки графини Ягужинской, которая и продала их в 1815 году графу
Лухманову»239.
Эта заметка была перепечатана в «Московских ведомос-
тях» и вызвала у читателей множество вопросов: что это за
картоны Рафаэля, каким образом они попали в Москву, кто та-
кой Лухманов, их нынешний владелец?
Вкратце история «картонов Рафаэля» такова. В 1515 году
по приказу папы Льва X Рафаэль написал живописные карто-
ны, по которым на гобеленовой фабрике во Фландрии были
вытканы ковры, изображавшие деяния апостолов. Доставлен-
ные в Рим, они произвели огромное впечатление.
В последующие годы по «картонам Рафаэля» выткали еще
несколько комплектов гобеленов для правителей Испании,
Франции, Германии. Затем след знаменитых картонов зате-
рялся.
Объявились они только в 1630 году. Рубенс, посетивший
шпалерную фабрику в Брюсселе, неожиданно обнаружил в од-
ной из кладовых длинные, в несколько метров, бумажные по-
лосы. На коричневом фоне, сильной и широкой кистью, были
означены части человеческих фигур. В некоторых местах кра-
ски стерлись, в других — выцвели. Пострадала и сама бумага.
Кое-где ее покрывали пятна ржавчины и сырости. По краям
бумажных полос виднелись проколы — следы от иголок. Не
сразу Рубенс признал в этих поврежденных временем лоску-
тах бумаги фрагменты знаменитых «картонов Рафаэля».
Всего Рубенсу удалось обнаружить семь «картонов Рафаэ-
ля». Направляясь в Лондон, художник прихватил работы ве-
ликого мастера. Английский король Карл I, заинтересовав-
шись «находкой века», купил найденные картоны. По ним на
королевской мануфактуре выткали несколько шпалер. При
Вильгельме III картоны, остававшиеся разрезанными на поло-
сы, были соединены и наклеены на холсты. Тогда же они стали
музейным экспонатом. В Гамптон-Корте для них даже выстро-
или специальное здание.
И вдруг в 1887 году в Москве обнаружились еще другие
«картоны Рафаэля», написанные, правда, не на бумаге, а на
холсте. Эта весть взволновала искусствоведов. Стали наво-
диться справки: кто такой Лухманов, каким образом к нему
попали редкостные произведения искусства?
G&? 491 ЧО
Оказалось, что в свое время они действительно принадле-
жали графине Ягужинской. Приобрел их в Стокгольме «пте-
нец гнезда Петрова» граф П.И. Ягужинский в дни мирных пе-
регововов со Швецией, завершившихся заключением в
1721 году Ништадтского мира. Долгое время «картоны Рафаэ-
ля» сохранялись в подмосковном имении Ягужинских Со-
фрино, а в 1813 году были куплены Лухмановым.
Выяснилось и другое. Д. А. Лухманов был вовсе не князем
и не бароном, а — антикварием. Поначалу его лавка помеща-
лась в длинном одноэтажном флигеле «Дома Пашкова» на
Моховой, а потом — на Большой Лубянке. Лубянку он облю-
бовал не случайно — она издавна была связана с книгой.
Первая книжная лавка на Лубянке открылась еще в
1749 году. Она принадлежала Петербургской академии наук и
помещалась в приходе церкви Иоанна Предтечи. Продавались
здесь исключительно издания академической типографии.
В 1802 году на Лубянке обосновался Франсуа Куртенер.
Несмотря на то что Куртенер давно подвизался на книжном
поприще, торговля произведениями типографского искусства
была для него делом второстепенным. Специализировался же
он на продаже элитных семян, которые выписывал в большом
количестве из Франции и Голландии. После переезда на Лу-
бянку торговля семенами пошла у Франсуа Куртенера на-
столько хорошо, что он оказался неспособным совмещать с
нею книжный торг. Трезво взвесив все обстоятельства, он по-
местил в 1803 году в «Московских ведомостях» объявление о
продаже своей книжной лавки:
«Имея в виду оставить торговлю книгами, основанную в Москве бо-
лее 18 лет назад, ищут солидного покупателя, которому предлагают
самые льготные условия и обещают передать ему все коммерческие
связи»240.
Объявление не пришлось давать дважды. Лавку со всем то-
варом купил, а точнее, «схватил» зять Франсуа Куртенера —
И. И. Готье. Решение было продиктовано многими причинами.
Главнейшая — обрести солидную клиентуру: ведь Лубянка
вместе с Кузнецким мостом были центром французской коло-
нии в Москве. На выходцев из Франции и ориентировался
торг.
Вывеска книжной лавки на Большой Лубянке сменилась,
но суть осталась прежней. Продавались здесь в основном ино-
язычные книги, главным образом французские.
В 1805 году из-за границы вернулись сыновья Куртенера,
Qfcj 492 480
изучавшие коммерцию. Приобретенные знания следовало
применить на практике. На семейном совете порешили, что
они займутся книжной торговлей. Весной того же года подле
жестяной вывески Готье появилась еще одна — «Книжная тор-
говля братьев Куртенеровых».
Всячески опекая сыновей, Куртенер-отец настолько втя-
нулся в книжные дела, что забросил семенную лавку, а там и
продал ее. Более того, он вознамерился открыть платную биб-
лиотеку для чтения, с читальным залом на двести человек. Бу-
дущее заведение, обещавшее затмить своими масштабами всех
конкурентов, именовалось весьма пышно: «Музеум, или Ка-
бинет чтения в Москве».
Открылся «Музеум» 20 августа 1806 года. О его деятельно-
сти сведений, к сожалению, сохранилось немного. Известно,
что книжный фонд «Музеума» превышал 20000 томов, а чис-
ло абонентов уже при открытии — 120 человек. Казалось, все
предвещало успех, но сражения под Аустерлицем и Фридлян-
дом в 1805 году, завершившиеся победой Наполеона, ослож-
нили жизнь французской колонии в Москве. Предвидя, что
проблемы будут нарастать, Куртенер поспешил избавиться от
«Музеума». Его примеру последовали сыновья, ликвидиро-
вавшие свое торговое предприятие.
Лавку «братьев Куртенеровых» с «Музеумом» при ней
приобрел Мориц Николаевич Аллар. Вывеска с его именем
появилась на Лубянке в 1807 году.
Аллар оказался дельным книжником. Уже на следующий
год он выпустил каталог своей библиотеки для чтения, поиме-
новав в нем 15 000 книг. Затем он открыл филиал магазина на
Арбатской площади, в помещении театра, находившегося на
углу Знаменки. Война 1812 года перечеркнула все усилия Ал-
лара. Едва армия Наполеона перешла через Неман, как все
мужское население французской колонии было вывезено в
Нижний Новгород.
Французские книжные лавки более уже не открывались на
Лубянке.
К истории же «французской книжной торговли на Лубян-
ке» остается только добавить, что все лавки помещались в до-
ме князя Н. А. Голицына, напротив особняка графа Федора Ва-
сильевича Ростопчина (1763—1826), существующего и поны-
не и являющегося самым нарядным зданием на улице.
Ростопчин оставил по себе и «книжную» память. Генерал-
губернатор Москвы в дни Отечественной войны 1812 года, он
493 ЧВО
много сделал для поддержания бодрости в жителях первопре-
стольной столицы, когда на нее стала накатываться волна
французского нашествия. Свидетельство тому — знаменитые
ростопчинские афиши, распространявшиеся среди москвичей.
Всего перу Ростопчина принадлежит 20 афиш. Полного ком-
плекта их ни у кого не имелось. Даже в лучшем книгохранили-
ще России — Петербургской публичной библиотеке — име-
лось лишь 16 номеров. На антикварном рынке ростопчинские
афиши стоили очень дорого. Так, Шибанов, предлагая в
1890 году коллекционерам-любителям афишу, начинавшуюся
словами: «От Главнокомандующего в Москве. Здесь есть слух
и есть люди, кои ему верят и повторяют, что я запретил выезд
из города», запросил за нее 25 рублей!
Другой литературный труд Ростопчина, сделавшийся биб-
лиографической редкостью, — памфлет «Мысли вслух на
Красном крыльце, с приложением письма Силы Андреевича
Богатырева к одному приятелю в Москве». Эта брошюра в ше-
стнадцать листков была отпечатана в 1807 году в типографии
Бекетова. Живо откликаясь на запросы публики, проявившей
большой интерес к сочинению Ростопчина, московские и пе-
тербургские типографщики несколько раз переиздавали
«Мысли вслух на Красном крыльце», так что общий тираж
книжки достиг семи тысяч экземпляров. Для того времени это
было очень и очень много! Причина такой популярности
«Мыслей вслух» объясняется злободневностью содержания.
Россия и Франция находились в состоянии войны. Под Прей-
сиш-Эйлау доселе непобедимый Наполеон впервые принуж-
ден был отступить. Воодушевленный этой победой, автор
«Мыслей вслух» (книжка вышла анонимно) от имени своего
литературного героя, Силы Андреевича Богатырева, предска-
зал конечную победу русского оружия, а заодно попенял соп-
леменникам за их бездумное увлечение французским языком
и парижскими модами.
Общественный резонанс памфлета «Мысли вслух на Крас-
ном крыльце» был столь велик, что в Петербурге появилась
книжка — отклик «Мысли не вслух у деревянного дворца Пе-
тра Великого, или Послание Силы Сидоровича Правдина к
Силе Андреевичу Богатыреву». В «Собрании сочинений
Ф. В. Ростопчина», изданном А.Ф. Смирдиным в 1853 году,
оба памфлета соседствуют. Однако последний приписан Рос-
топчину по недоразумению. Создатель его — петербуржец
Александр Дмитриев.
494 <40
После отступления французской армии из Москвы в сен-
тябре 1812 года Никольская, Ильинка, Моховая, где некогда
кипел антикварный торг, лежали в руинах. Куда меньше пост-
радали Кузнецкий мост и Большая Лубянка. На последнюю и
перевел свой магазин от «Дома Пашкова» Д. А. Лухманов.
В конце 50-х годов XIX в. к действовавшим здесь антик-
варным и книжным лавкам (среди последних выделялось тор-
говое заведение Дейбнера и Хелиуса, в доме Шиловского)
прибавились еще два книжных магазина: Н. Н. Полевого (про-
тив Кузнецкого моста, в доме Смирнова) и Н. М. Щепкина (в
доме Сисалина).
Николай Михайлович Щепкин (1820—1885), сын знаме-
нитого актера М.С. Щепкина, относился к категории книж-
ников-просветителей. Он отдавал предпочтение серьезным
книгам: сочинениям по социальным вопросам, научным ис-
следованиям, учебникам. Щепкин выступал и как издатель.
В этом качестве дебютировал он в 1851 году альманахом «Ко-
мета», разошедшимся буквально в считанные дни из-за свое-
го чрезвычайно интересного содержания. В нем были поме-
щены произведения видных писателей: рассказ «Разговор на
большой дороге» И. С. Тургенева, драматический этюд
«Неожиданный случай» А.Н. Островского, два отрывка из
«Записок артиста» М.С. Щепкина. В середине 50-х годов сов-
местно с издателем-меценатом К.Т. Солдатенковым Щепкин
выпустил несколько сборников поэтов-демократов: «Стихо-
творения Кольцова», «Стихотворения Огарева», «Стихотво-
рения Полежаева».
В 1858 году при щепкинском магазине стал издаваться
один из лучших «книжных» журналов XIX века — «Библио-
графические записки», под редакцией А.Н. Афанасьева и
М. П. Полуденского. В журнале сотрудничали все видные оте-
чественные библиографы: Г.Н. Геннади, М.Н. Лонгинов,
П.П. Пекарский, С. А. Соболевский. Содержание «Библиогра-
фических записок» i выходивших раз в две недели, было весь-
ма разнообразным: описание книг и рукописей, биографии пи-
сателей, выдержки из их сочинений и писем, сведения о биб-
лиотеках и типографиях.
Начинался журнал триумфально. В первом его номере бы-
ли обнародованы письма Пушкина к младшему брату Льву,
любезно предоставленные редакции С. А. Соболевским, у ко-
торого сберегалась облаченная в зеленый бархат тетрадь с
37 письмами поэта.
495 <40
He меньший интерес у публики вызвала перепечатка от-
дельных фрагментов из запрещенной книги Радищева «Путе-
шествие из Петербурга в Москву». Поводом явился выход из
печати седьмого тома «Собрания сочинений Пушкина», изда-
вавшегося Анненковым, в котором содержались публицисти-
ческие произведения поэта, в том числе статьи «Мысли на до-
роге» об опальной книге. Поскольку цитировать «Путешест-
вие» тогда запрещалось, то Пушкин зачастую указывал в
тексте только слова, с каких должна была начинаться выписка
и какими кончаться. Редакторы «Библиографических запи-
сок» решили развернуть пушкинские ремарки.
Статья «Проза А.С. Пушкина», напечатанная в №5 и №6
«Библиографических записок» за 1859 год, была смелым экс-
периментом. Издатели сильно рисковали. Ведь крепостное
право, против которого направлено «Путешествие», еще суще-
ствовало. Публикация легко могла быть расценена как подрыв
устоев государства.
Чтобы обрисовать гражданский подвиг авторов статьи
«Проза А. С. Пушкина», приведем одну только выдержку. Как
бы полемизируя с великим поэтом, они писали: «Картина, ко-
торая увлекла Пушкина, изображает обычай, исчезнувший в
царствование Александра I. Последние следы его готовы сте-
реться в наше время, с улучшением быта крестьян, и рассказ
Радищева имеет уже теперь значение историческое, а не совре-
менное. Вот окончание этой главы «Путешествия», с некото-
рыми пропусками, не нарушающими, впрочем, полноты кар-
тины, замечательной во всех отношениях: «Наступил день и
час продажи. Покупщики съезжаются. В зале, где она произво-
дится, стоят неподвижно на продажу осужденные. Старик лет
75, опершись на вязовой дубинке, жаждет угадать — кому
судьба его отдаст в руки, кто закроет его глаза. С отцом госпо-
дина своего он был в Крымском походе, при фельдмаршале
Минихе; во французскую баталию он раненого своего госпо-
дина унес на плечах из строю. Возвратясь домой, был дядькою
своего молодого барина. Во младенчестве он спас его от утоп-
ления»241.
«Библиографические записки», составившие эпоху в оте-
чественной «книжной» периодике, выходили три года: в 1858,
1859 и 1861 годах. Соединенные воедино номера журнала,
представлявшие собой три больших тома, необычайно высоко
ценились собирателями. Полный комплект стоил 30 рублей.
Да и по этой цене купить «Библиографические записки» прак-
Q&j 496 <40
тически было невозможно. Те, кто имел журнал, крайне нео-
хотно с ним расставались. Уж очень интересен он был по со-
держанию и к тому же прекрасно оформлен. Какая эта была
редкость, показывает тираж «Библиографических записок»:
он не превышал 300 экземпляров.
В начале 60-х годов прошлого столетия Россия вступила в
новую фазу своего развития. Под давлением народных масс
наконец-то было отменено крепостное право. Однако, полу-
чив личную свободу, крестьяне остались без земли. Чувствуя
себя обманутым, крестьянство бунтовало. В Москве, Петер-
бурге и в других городах революционно настроенными разно-
чинцами создаются тайные общества и кружки, имевшие сво-
ей целью восстановление попранной социальной справедли-
вости. Крупнейшим из тайных обществ было «Земля и Воля»,
во главе которого стояли Н. Г. Чернышевский, братья Николай
и Александр Серно-Соловьевичи. В Петербурге «штаб-квар-
тирой» организации являлся книжный магазин Н.А. Серно-
Соловьевича.
Н. М. Щепкин поддерживал самые тесные деловые контак-
ты с Н.А. Серно-Соловьевичем. От него он регулярно получал
большие партии книг по злободневным социальным пробле-
мам, в том числе по аграрному вопросу.
В 1862 году Н.А. Серно-Соловьевича арестовали. Пять лет
его магазин на Невском проспекте простоял опечатанным, а
затем перешел к А. А. Черкесову, также члену тайного общест-
ва «Земля и Воля». В 1868 году Черкесов открыл в Москве
филиал своего магазина. Он находился на Большой Лубянке,
в доме, где ранее помещался магазин Познера. Заведовал им
Петр Гаврилович Успенский — участник московских револю-
ционных кружков, один из учредителей тайной организации
«Народная расправа», основанной С. Г. Нечаевым.
Магазин Успенского торговал в основном литературой для
студенчества и провинции по пониженным ценам, а также за-
нимался распространением запрещенной литературы при со-
действии надежных людей. Полиции удалось установить, что
сюда поступают из-за границы печатные воззвания и листов-
ки. За подозрительным магазином была установлена слежка, а
затем произведен обыск, в ходе которого были обнаружены
многочисленные листы с оттиском печати общества «Народ-
ная расправа», жестяная коробка с чернильной подушкой и
флакон синей краски, а в печной трубе — свинцовые литеры,
составлявшие фразу: «Русский отдел Всемирного революци-
497
онного союза», и две рукописи с изложением программы
народного восстания, планировавшегося на весну 1870 года.
Некоторое время спустя в небольшой полости в стене, отде-
лявшей книжный магазин от соседнего дома, полиция обнару-
жила печать с изображением топора и надписью: «Комитет
Народной расправы 19 февраля 1870 г.».
Активным деятелем тайного общества «Народная распра-
ва» был московский писатель И. Г. Прыжов, выказавший себя
глубоким и серьезным исследователем жизни народа. Одна из
прыжовских книг — «Житие Ивана Яковлевича, известного
пророка в Москве» (СПб., 1860) — продавалась в магазине Ус-
пенского. Вскоре появилась и другая, имевшая еще большую
социальную заостренность, — «История кабаков в России в
связи с историей русского народа». Отпечатанная в количест-
ве двух тысяч экземпляров (по тому времени немало), книга
имела значительный общественный резонанс. Но вкусить ра-
дость успеха Прыжов не успел. Он был арестован по «делу Не-
чаева», приговорен к двенадцати годам каторжных работ и
вечному поселению в Сибирь.
Еще суровее наказали П. Г. Успенского: его приговорили к
пятнадцати годам каторжных работ.
На исходе XIX века книготорговля с Большой Лубянки
распространилась и на параллельную ей Малую Лубянку.
Книги здесь продавались повсюду: в лавках, на лотках, просто
с рук. В Москве торговцев книгами вразнос называли «стрел-
ками». «Стрелков» насчитывалось несколько сот. Каждый из
них имел свое прозвище, подсказанное характерной приметой
внешности, прежним родом занятия, былым социальным по-
ложением: Сережка Рыжий, Пашка Разбитый Нос (он же
Сладкий Человек), Петька Ваксельник, Мишка Солдат, Бла-
гой Барин и т. д.
И в дождь, и в мороз на улицах Москвы можно было встре-
тить «стрелков», предлагающих прохожим свой книжный то-
вар. Обилие их на обеих Лубянках было обусловлено близос-
тью «книжной» биржи, находившейся на пересечении Малой
Лубянки и Фуркасовского переулка. Здесь, в трактире под на-
званием «Углич» (от слова «угол», угловое здание), собира-
лись бродячие книжники. На своих утренних и вечерних сход-
ках они составляли план совместных действий, обменивались
книгами, сколачивали компании для покупки крупных библи-
отек. Эта неофициальная «книжная» биржа просуществовала
почти до самой революции.
Г -1777
498 <40
Книжники с Мясницкой
Хорошо знакомая москвичам Мясницкая улица издавна
считалась одной из самых бойких городских магистралей.
«Мясницкая, — читаем в путеводителе-справочнике «Москва бе-
локаменная», 1903 года, — носит особый, никакой другой улице не-
свойственный вид. Многоэтажные дома, обилие вывесок с иностран-
ными фамилиями, крупные наиболее известные склады машин и зем-
ледельческих орудий, которые почему-то сконцентрировала в себе
Мясницкая, придают ей своеобразный вид»242.
Мясницкая, однако, являлась не только «машинной», но и
«книжной» улицей.
Здесь еще в эпоху Петра I, в самом начале улицы, в здании
Рязанского архиерейского подворья, жил Стефан Яворский
(1658—1722) — крупнейший собиратель своего времени. Его
библиотека была четвертой по численности после книжных
собраний князя Д. М. Голицына (2765 экз.), Петра I (1621 экз.),
Я. В. Брюса (1579 экз.). Одно время полагали, что книгохрани-
лище Стефана Яворского рассеялось по рукам. И вот совсем
недавно книги с рукописным экслибрисом С. Яворского обна-
ружились в Харькове, в библиотеке местного университета.
С Мясницкой в некотором роде связана и судьба библиоте-
ки сподвижника Петра I, генерал-фельдмаршала Якова Вили-
мовича Брюса (1670—1735). Удалившись от государственной
службы в 1726 году, Брюс зимнее время проводил в Москве, а
летнее — в своем подмосковном имении Глинки, в сорока двух
верстах от города.
Библиотека Я. В. Брюса, находившаяся в Москве и Глин-
ках, насчитывала свыше полутора тысяч томов: в основном это
были сочинения по математике, физике, военному делу, исто-
рии, философии, медицине, различные словари, описания пу-
тешествий. Печатные книги были большей частью на европей-
ских языках, рукописные — на русском.
В конце августа 1735 года после смерти владельца библио-
теки книги перевезли в пустовавший дом князя Юрия Долго-
рукова у Мясницких ворот. Здесь они пролежали около двух
месяцев в ожидании, пока не установится санный путь. В это
же время специально назначенная комиссия произвела опись
книжного собрания.
Сохранился первый каталог частной библиотеки, состав-
ленный московскими чиновниками. На титульном листе тет-
радки в несколько десятков листов выведено крупно:
G&? 499
ВЕДОМОСТЬ,
что по описи в доме покойного
господина генерала-фельдмаршала
и кавалера Якова Вилимовича Брюса
в библиотеке книг немецких разных
диалектов и российских значится.
Всего в «Ведомости» поименованы 735 книжных названий.
Ознакомление с ними показывает необычайную широту науч-
но-практических интересов Брюса. Здесь «Навигация» и «Оп-
тика» на английском языке, «Книга огородная» на немецком,
«Архитектура» Витрувия на французском, «Артиллерия» на
немецком. Из произведений на русском языке следует упомя-
нуть Библию, «Побеждающую крепость, к счастливому позд-
равлению славной победы над Азовом в 1696 году», «Устав
морской», «Строение крепостей» Кугорна и «Историю» Пу-
фендорфа, переведенные на русский язык.
В ноябре 1735 года, как только выпал снег и подморозило,
все книги, а также различные физические приборы и любо-
пытные заморские диковинки, принадлежавшие Я.В. Брюсу,
были погружены на тридцать подвод и отправлены санным
путем в Петербург, в Кунсткамеру Академии наук, которой их
завещал владелец.
Книготорговля на Мясницкой имеет почти такую же дав-
ность, как и книгособирательство. Начало ее относится к
1772 году. Тогда в «Московских ведомостях» появилось объ-
явление:
«У переплетчика Крессе, живущего близ Мясницких ворот, в до-
ме фабриканта Кропина, продается нововышедшая книга на россий-
ском языке, под титулом «Французская философия нынешнего вре-
мени», каждая по 35 копеек, також листочки второго тома еженедель-
ного сочинения, называемого «Живописец», каждую неделю
выдаваться будут»243.
Сатирический журнал «Живописец», как известно, изда-
вался Н.И. Новиковым. На Мясницкой многое напоминало о
Новикове. Здесь находились две его типографии. Одна — в
Армянском переулке, открытая на имя И. В. Лопухина, другая,
потаенная, в которой печатались исключительно масонские
книги «секретного содержания», — в Банковском переулке
(известный и как Кривоколенный).
32*
Лал 500 <40
Известный библиограф прошлого М.Н. Лонгинов, созда-
тель первой научной биографии Н. И. Новикова, так опреде-
лял координаты этой типографии: «Если пойти от Китай-го-
рода по Мясницкой и поворотить с нее в последний переулок
направо, не доходя Мясницких ворот, то есть во второй от
«города» рукав переулка «Кривое колено», то скоро очутишь-
ся на распутье: вправо идет третий рукав переулка «Кривое
колено», параллельный Мясницкой; влево идет, изгибаясь за
самым домом Министерства финансов, небольшой переулок
Банковский, служащий продолжением параллельного Мяс-
ницкого рукава «Кривого колена» и упирающийся в переулок
Архангельский, находящийся близ самой Меншиковой баш-
ни. В этом-то Банковском переулке заметен, по своей старин-
ной архитектуре, второй дом по правой руке, принадлежащий
Сабанееву. Он имеет три этажа и в каждом из них обращено
в Банковский переулок лишь 3 окна, главный же фасад дома
обращен во двор и из окон его прямо видна близлежащая
Меншикова башня»244. В сабанеевском доме, ранее принадле-
жавшем масону И. Г. Шварцу, и находилась тайная книгопе-
чатня.
Из нее и из «лопухинской» типографии вышло немало
книг, высоко ценившихся отечественными библиофилами.
Наиглавнейшая из этих редкостей — «Магазин свободно-ка-
меныцический» (1784). Сей масонский журнал представлял
собой сборник «речей, говоренных в собраниях, письма, раз-
говоры и другие разные писания стихами и прозою». Печа-
тался журнал в количестве 600 экземпляров, в открытую про-
дажу не поступал, а безденежно раздавался масонам на их со-
браниях. В свет вышли только две части «Магазина», третья
осталась недопечатанной. Уцелевшие ее экземпляры — вели-
чайшая библиографическая редкость. Кстати, у Лонгинова
имелись две первые части «Магазина свободно-каменыциче-
ского». В 1861 году он пожертвовал эту редкость Румянцев-
скому музею.
На Мясницкой Н. И. Новиков, арестованный по приказу из
Петербурга, провел несколько томительных недель в застен-
ках страшной Тайной экспедиции, где заправлял скорый на
расправу «заплечных дел мастер» А. С. Шешковский. Тайная
экспедиция помещалась в здании, где ранее было Рязанское
архиерейское подворье.
Неподалеку от узилища Новикова, по другую сторону
Фуркасовского переулка (название произошло от фамилии
Cfcj 501 <Z0
домовладельца-портного Фуркасе), и ныне располагается
особняк изящной архитектуры, известный в анналах книжной
Москвы как «дом Черткова».
Александр Дмитриевич Чертков (1789—1858) был круп-
нейшим московским собирателем. «Ученый барин», как его
называли, он составил обширную и необычайно ценную биб-
лиотеку.
Библиотека А.Д. Черткова была специализированной, по-
этому не могла быть особенно велика. В год смерти владельца
она насчитывала чуть более 10000 томов.
Сын собирателя, Г. А. Чертков, сознавая, какую ценность
представляют книги, доставшиеся ему по наследству, решил
сделать библиотеку общедоступной.
Благодаря стараниям Черткова-сына и постоянным част-
ным подношениям «чертковская книжница» за десятилетие
удвоила свой объем и в 1867 году насчитывала около 22 000 то-
мов.
В 1870 году библиотека перешла в собственность Москвы.
Однако городу оказалось обременительным содержать ее, с
внушительным штатом сотрудников. Поэтому книги решили
поместить в государственное книгохранилище. В 1883 году
«чертковская книжница» вошла в состав библиотеки Истори-
ческого музея.
Несколькими годами ранее Г. А. Чертков, испытывая силь-
ные материальные затруднения, продал родительский дом на
Мясницкой. Тогда же сюда перевел свой магазин с Николь-
ской известный московский книготорговец Ф.И. Салаев.
Вскоре владельцем его стал В. В. Думнов, торговавший под
вывеской «Наследники братьев Салаевых». Дело быстро на-
бирало силу. Сосредоточив на Мясницкой в основном опто-
вый книжный торг, розничный он перевел в Неглинный про-
езд, под бок к популярному Кузнецкому мосту. Произошло это
в 1892 году.
Думнов небезуспешно выступал и на издательском попри-
ще. Одна из выпущенных им книг волею судеб попала даже в
разряд редкостей и жадно разыскивалась охотниками до
книжных «диковинок». Речь идет о сочинении Д. Мартынова
«Русский грамотей», с подзаголовком «Раскрытие тайны язы-
ка человеческого и обличение несостоятельности ученого язы-
кознания». Книжка была запрещена цензурой в 1897 году.
Единственный ее экземпляр (корректурный) находился у
И.М. Остроглазова. Позднее он перешел к замоскворецкому
502
J. К A BJIK0H3
6
A '
ST^ACtrgiuvft
1<({с1А|Т фмаенско
ItycoAdf П*<мгнм
имд : д a
(лдагмекол» м 4 emo к Minn, ft •
*4 : ролога Ж4ЛО1ДКДА •
•ft ДвонЛТ^нлл, *JJx« •
*«(СТе: 0у«Ь 3*р?<В» gftfml»
GKOfO • ССКОЮТ > ftSfAW*
IP»*
1rw«^t
о(гинц4:
•(ГИА I
w»
*«Мк«иГ« t „	..
смиришь iMmii голо^»
^41»4i Д4К&* ГОЛОДНОСГПб»
Пвм, «furitio.
•JahV: Ддсй^, гаддолох тдм •
Сепми голодны, жстн ждрн»
•(фн <ми. ur> СМ» {^ысы«
<(<|1еж7: «слмм^ы» сглмеици*
^отжн, fomt,gong» лит•
|Чф1Ж> «ус« : седмже сГмца >
I есл4жа7цм» Ап» 2чк&1м»
ctVTlX* ,	•
ролоеа жХлодамда»
P*fXrto\ сарма»
фарксл» оацд»
Qrumico •
МКОСМ •
_ Праймы *рд>
ПАГО1Х: фоенх^, Шлрлто-
алл фл^САфРИГриГй,^/^вд^
pirfANNip: шлрлтгх, длсо
ffAFfOaON фл^си • ИАН
шдр/тнлА шлтл»
£сЦ|Н» йл f дм»	«• pfовкн ♦
флрнахо5« 6^4*®» 4ЛС0 XRrlt
рдлТл: , ^дранйцд» «Цл »
рАлсГво: Д&сХ^Яво : Тс» off tfnul
сХ^д, дд^на,
хцылнж > ск А»?: ан» F®S*
рдема $ Х^к4С4 * ***№л » <мааы€а«
pACNKAoaTi: f длс» един пыйдле*
ГACNOCAOta : рикоподгеддчгд »
СХ*н7< * уйпде » ffecлднг •
fSAf5/ Г®** • /«s 15 *
р^лкомТе :	fjinfдаогтд •
р^дкоинкка <	340 синют •
иецмотл» ялвемадю сел f Ханн-
лшуАСЦЛИ1МИ •
ГЦСОАЦнТд •	fffCOAftfla •
рцс£дмж» cqVnA^nV, siyi
рЗДелунным? ftt ачденим •
Сца/пне мне ♦:	ffe ачдемс •
«Лексикон славяно-русский^. Киев (1653)
503 <40
«ловцу редкостей» К. М. Соловьеву, который чрезвычайно до-
рожил этим «уникумом».
Неподалеку от магазина «Наследники братьев Салаевых»,
в Фуркасовском переулке, долгие годы торговал А. А. Карцев,
бывший поначалу типографщиком. В 1885 году в его неболь-
шой типографии на Покровке был отпечатан первый в Моск-
ве антикварный книжный каталог, составителем которого
выступил П.П. Шибанов, замысливший перестройку букини-
стического торга в первопрестольной столице. Так что пере-
ключение Карцева на книжную торговлю никак нельзя при-
знать случайным.
Помимо Думнова и Карцева, на Мясницкой в конце про-
шлого века обитали еще три антиквария: М.Д. Наумов (в са-
мом начале улицы, в доме Духовной консистории), М.Е. Ко-
нусов и М. П. Семенов (у Мясницких ворот).
Место у Мясницких ворот считалось традиционно книж-
ным. Еще в середине XIX века здесь на решетке дома Кусовни-
ковых раскладывали свой немудрящий товар бродячие буки-
нисты. Дом Кусовниковых они облюбовали неспроста. Почти
напротив находился Почтамт, притягивавший людей со всех
концов города. К тому же книжников отсюда не гнали. Кусов-
никовы вели странный образ жизни: днем спали, а ночью
бодрствовали. Оживал дом лишь в сумерках. В полночь распа-
хивались ворота и выкатывался скрипучий рыдван, на кото-
ром престарелая чета совершала прогулку по городу.
Дом Кусовниковых в конце 70-х годов прошлого столетия
пошел на слом. На его месте поднялось двухэтажное здание,
где обосновались Конусов и Семенов.
Наибольшей известностью пользовался Семенов. У него
нередко встречались ценные и редкие книги, особенно по биб-
лиографии. В начале 90-х годов прошлого столетия он привел
в волнение московских коллекционеров, выставив на продажу,
и притом по умеренной цене, несколько десятков экземпляров
редкостного третьего тома журнала «Библиографические за-
писки» за 1861 год. Позднее у него же продавались важные
для истории книжного дела «Проект устава о книгопечата-
нии» (СПб., 1863), почти отсутствовавший в собраниях мос-
ковских книголюбов, и «Роспись российским книгам, которые
разыгрываются Лотереею» (М., 1805 ).
Семенов и сам выпускал каталоги. В 1896 году он выдал
сразу две каталожные книжки, посвященные редким, но уде-
шевленным изданиям. Восемь экземпляров каждого выпуска
504 <^О
в расчете на любителей были отпечатаны на плотной цветной
бумаге.
М. П. Семенов имел неплохую личную библиотеку Состав-
лялась она со знанием дела и для дела. Поэтому включала в ос-
новном сочинения по библиографии, необходимые в повсед-
невной работе каждому антикварию-книжнику. Описи своей
библиотеки Семенов не оставил, но можно полагать, что была
она весьма ценной. На такой вывод наводит следующий слу-
чай. Долгие годы Д. В. Ульянинский разыскивал каталог биб-
лиотеки графа Алексея Кирилловича Разумовского: два тол-
стых тома на французском языке, отпечатанные в 1814 году.
Каталог имел малый тираж и на антикварном рынке почти не
встречался. О своем затруднении он как-то поведал Семенову.
— У меня сберегаются два комплекта каталога Разумовско-
го, — ответил тот, — и оба в прекрасном состоянии.
Достоинства книг букинист ничуть не преувеличивал: оба
комплекта в кожаных переплетах, с золотым обрезом.
Ульянинский с удовольствием приобрел ценное пособие
по библиографии. Тогда же он воочию убедился в богатстве
библиотеки Семенова.
«Портрет» Мясницкой как книжной улицы будет непол-
ным, если не упомянуть о страстном книголюбе Федоре Федо-
ровиче Мазурине (1845—1898), жившем в Златоустовском пе-
реулке. Книгособирательством он увлекся в 70-е годы про-
шлого столетия. Сначала коллекционировал книги по истории
России и наиболее редкие отечественные издания разных
эпох. Потом переключился на древние рукописи.
Современники по-разному оценивали собирательскую де-
ятельность Мазурина. Петербуржцы, например, усматривали
в ней простое накопительство. «Московские собиратели, —
писал один из них в 1901 году, — стремятся обыкновенно лишь
к тому, чтобы удовлетворить свою страсть к приобретению
предметов старины и старинного искусства, вовсе не заботясь
об ознакомлении публики и специалистов с доставшимися им
сокровищами. Когда несколько лет тому назад умер извест-
ный московский богач Ф. Ф. Мазурин, то в оставшихся после
него огромных сундуках оказалось целое собрание рукописей
и старопечатных книг... В этом собрании нашлось немало цен-
ного и любопытного. Между тем при жизни самого Мазурина,
который последние годы провел почти в полном одиночестве,
только близкие ему родственники знали, с какою страстью со-
бирает он свои книжные богатства и какое наслаждение до-
Gfcr 505
ставляет этому в своем роде скупому рыцарю отыскать какую-
нибудь библиографическую редкость, со звоном отпереть
один из своих еще не заполненных сундуков и похоронить ее
там от любознательного глаза»245.
Ничего не скажешь, приговор строгий, но... несправедли-
вый. Только стороннему, совершенно не знавшему его чело-
веку, Мазурин мог представляться «скупым рыцарем». В сво-
ем книгособирательстве он руководствовался вовсе не ско-
пидомством и скрытничеством, а огромной, всепоглощающей
любовью к книгам. Неряшливый, даже неопрятный в личной
жизни, Мазурин предъявлял чрезвычайно строгие требова-
ния к предмету своей страсти. В сундуки им опускались из-
дания исключительной сохранности, зачастую еще не разре-
занные. Книги, бывшие в употреблении, хранились в шка-
фах.
В своем стремлении сберечь редкое издание Мазурин по-
рой доходил до абсурда. По свидетельству П. П. Шибанова, не-
редко бывавшего у него на Мясницкой, Мазурина он часто за-
ставал за чтением библиографического труда Пекарского
«Наука и литература в России при Петре Великом».
— Федор Федорович, — удивлялся антикварий, — ну что
вам стоит разрезать книгу. Ведь вы же к ней постоянно обра-
щаетесь?
— Нет, нет, — испуганно возражал Мазурин, — успеют еще
разрезать и после нас!
О высокой требовательности собирателя к внешнему виду
книг говорит и такой факт: он трижды обменивал радищев-
ское «Путешествие», пока не получил экземпляр идеальной
сохранности.
И еще один красноречивый штрих к портрету. Однажды на
антикварном рынке появилась очень редкая старинная руко-
пись. Владелец драгоценности объявил, что в обмен на нее же-
лает только «Путешествие из Петербурга в Москву». Что бы-
ло делать? Рассудив, что сочинение Радищева он еще, может
быть, достанет, а подобную рукопись не найдет никогда, Мазу-
рин согласился пожертвовать бесценной для всякого отечест-
венного собирателя книгой.
После смерти Ф. Ф. Мазурина его ценное собрание, вклю-
чавшее свыше 7000 редких старопечатных книг и около
700 древних манускриптов, было передано в библиотеку Мос-
ковского государственного архива Министерства иностран-
ных дел. Туда же поступили и бывшие у него исторические до-
Cfcj 506 <^D
кументы огромной важности: письма выдающихся деятелей
прошлого, государственные акты, обширнейшие архивы кня-
зей Голицыных и Куракиных.
В 1885 году у Мясницких ворот открылась одна из первых
в Москве государственных библиотек для чтения, названная
именем И. С. Тургенева. Тургеневская библиотека-читальня
просуществовала почти сто лет, много сделав для развития
просвещения в России. Ныне это здание снесено.
Несколько далее по Мясницкой, не доходя Садового коль-
ца, в новомодном особняке причудливой архитектуры, жил
один из интереснейших людей своего времени Козьма Терен-
тьевич Солдатенков (1818—1901).
«Поборник демократической книги», как уважительно на-
звал его филолог-исследователь А.П. Толстяков, К.Т. Солда-
тенков являлся владельцем крупного издательства и одно-
временно коллекционером-любителем. Его библиотека, со-
ставлявшаяся на протяжении полувека, не блистала
подбором редкостей, хотя в ней имелись первостепенные ра-
ритеты: «История славного вора, разбойника и бывшего мос-
ковского сыщика Ваньки Каина» (СПб., 1795); «Живопи-
сец», еженедельное сатирическое сочинение, издание четвер-
тое, вновь просмотренное. В Москве, в университетской
типографии у Н. Новикова. 1781; «Российский Жилблаз, или
Похождения князя Гаврилы Семеновича Чистякова». Сочи-
нение Василия Нарежного. 3 части. (СПб., 1814). Основу
библиотеки Солдатенкова составляли книги, отпечатанные
им самим.
Первая из них — «Стихотворения А. В. Кольцова» —
вышла в феврале 1856 года. В том же году К.Т. Солдатенков,
действуя в компании с Н.М. Щепкиным и Н.Х. Кетчером,
выпустил еще несколько поэтических сборников, в том чис-
ле «Стихотворения Н.А. Некрасова». Трехтысячный тираж
разошелся, можно сказать, мгновенно. Книга, цена которой
была полтора рубля, через месяц после выхода стоила шесть
рублей. Знаменитый романист Александр Дюма-отец, совер-
шавший в 1858 году путешествие по России, заплатил за по-
пулярный сборник 16 рублей. Еще через несколько лет цена
на книгу на антикварном рынке поднялась до 40 рублей. Ин-
терес публики к стихам Некрасова издатель, конечно, мог
полностью удовлетворить, выпустив новый сборник. Но кни-
га была запрещена к переизданию, запрещены были и пере-
печатки из нее, не позволялось и писать о ней. Воздействие
507
поэтического слова Н.А. Некрасова продолжало быть силь-
ным.
Другая библиографическая редкость, изданная Солдатен-
ковым, — «Народные русские легенды» А.Н. Афанасьева (М.,
1859). Книга вышла тиражом 1200 экземпляров. Антицерков-
ная направленность ее возбудила много толков в обществе.
«Народные русские легенды» разошлись в три недели и более
уже не переиздавались. Понятно, что книга встречалась лишь
в немногих частных собраниях.
Интересна «биография» солдатенковского издания романа
«Отцы и дети» И. С. Тургенева (М., 1862). Это было первое из-
дание знаменитого романа. Произведение имело такой успех у
публики, так много читалось, что обложки на подавляющем
числе экземпляров с именем издателя вскоре истребились.
Поэтому причастность К.Т. Солдатенкова к этому изданию
подвергалась сомнению. Попранная справедливость была вос-
становлена сравнительно недавно, когда обнаружился пол-
ный, то есть с обложкой, экземпляр романа в отделе редких
книг Российской Государственной библиотеки.
К.Т. Солдатенков как издатель — явление до известной
степени исключительное. Еще в молодые годы оказавшись в
среде прогрессивно настроенной интеллигенции, сделавшись
членом кружка профессора Т.Н. Грановского, он стал ярым
поборником демократической книги. Активно содействуя рас-
пространению просвещения, К.Т. Солдатенков издал более ста
различных (в основном многотомных) сочинений по истории
стран, государств и народов. Впрочем, даже среди этого мно-
жества книг выделяется одна — пятнадцатитомная «Всеобщая
история» немецкого историка Георга Вебера. Первые ее один-
надцать томов перевел революционер-демократ Н.Г. Черны-
шевский, находившийся в ту пору в астраханской ссылке. Имя
переводчика было под запретом, поэтому на титуле значился
псевдоним — Андреев.
Следует отметить, что К.Т. Солдатенков принадлежал к
числу издателей-меценатов. Многотомные научные сочине-
ния, издававшиеся им, расходились, как правило, туго, тем не
менее он продолжал их выпускать, сознавая важность подоб-
ного рода книг. Когда склад переполняли нереализованные из-
дания, Солдатенков приглашал букинистов и продавал им
книги на вес: пуд стоил два рубля.
В 1901 году К.Т. Солдатенкова не стало. Согласно заве-
щанию, коллекция картин (258 полотен), 17 скульптур и биб-
508 ЧО
лиотека (около 30 000 томов) поступили в Румянцевский му-
зей. Общая стоимость дара определялась в полмиллиона руб-
лей.
4. ПО САДОВОМУ КОЛЬЦУ
Смоленский рынок
В конце 1859 года московский собиратель-библиограф
Михаил Петрович Полуденский заглянул на Смоленский ры-
нок, где по воскресным дням велась широкая торговля антик-
вариатом. Осматривая книжный товар, бывший на прилавке
перед бородатым букинистом, он обратил внимание на пух-
лый том в покоробленном от сырости переплете. При дальней-
шем осмотре выяснилось, что книга сильно пострадала от вре-
мени: края листов обтрепались, титул и последние страницы
вовсе отсутствовали. «Кто автор, что за сочинение?» — терял-
ся в догадках Полуденский. В поисках ответа он обратился к
предисловию, начинавшемуся весьма завлекательно:
«Тридцать лет уже прошло, как сию книгу, двадцать четыре года
пешеходного путешествия содержащую, по кончине сочинителя ее, с
превеликою жадностию списывают все те, до коих о ней хотя малей-
шее дошло сведение. В Малой России и в окружающих оную губерни-
ях нет ни одного знатного места и дома, где бы не было ее списка. Поч-
ти во всех российских семинариях для епархиальных архиереев по не-
скольку раз ее переписывали, благочестивые же люди из духовных и
мирских состояний за великие деньги доставали оную. Некто, редкий
до собрания российских книг и рукописей охотник, заплатил 60 руб-
лей писцу за переписку оной»24 .
Не раздумывая больше, Полуденский приобрел заинтере-
совавшую его книгу.
Дома, в спокойной обстановке, Полуденский уже более
внимательно ознакомился с предисловием. Из него явствова-
ло, что сочинителем книги выступил русский путешествен-
ник-пешеходец XVIII века Василий Григорьевич Григорович-
Барский (1702-1747).
В многостраничном предисловии не только давался крити-
ческий обзор сочинения, но и сообщались некоторые сведения
из жизни автора. В. Г. Григорович-Барский родился и вырос в
Киеве. Предки его происходили из древнего волынского горо-
да Бара, поэтому в зрелые годы он сделал добавление к своей
фамилии — Барский.
509 <^D
Свое первое пешее путешествие Григорович-Барский
предпринял в 1723 году. Вместе с товарищем он отправился во
Львов, надеясь вылечить больную ногу у тамошних искусных
лекарей. Лечение оказалось настолько успешным, что через
несколько месяцев он почувствовал себя способным совер-
шить пеший переход в Италию.
С небольшой котомкой за плечами и посохом в руке Гри-
горович-Барский отправился в дальний путь. Маршрут про-
легал через Венгрию и Австрию. В Риме неутомимый пеше-
ходец не без сожалений расстался со своим товарищем, убо-
явшимся тягот долгих странствий. Уже в одиночку он
направился в Венецию. Из Венеции морем отбыл на Ближ-
ний Восток.
В последующие два десятилетия Григорович-Барский обо-
шел Египет, Палестину, побывал в Греции, на островах Архи-
пелага, в Турции. В 1746 году он вторично посетил Констан-
тинополь. Отсюда, опять-таки пешком, двинулся домой, че-
рез Румелию, Болгарию, Молдавию. 2 сентября 1747 года,
после долгого, почти четвертьвекового отсутствия, возвратил-
ся в Киев.
Паломничество в ту пору не было такой уж диковинкой.
Немало людей из благочестивых побуждений отправлялись
на поклонение святым местам. Григорович-Барский резко вы-
падал из этой категории странников. Он был не только путе-
шественником-пешеходцем, но прежде всего — ученым-иссле-
дователем. В дни странствий им велся путевой дневник, при-
чем записи снабжались многочисленными зарисовками
достопримечательных мест, архитектурных памятников и ан-
самблей, выразительных ландшафтов.
По возвращении на родину Григорович-Барский принял-
ся за приведение в порядок своих дневников. Более месяца
шла напряженная работа. Наконец была поставлена послед-
няя точка, а еще через несколько дней путешественника-пе-
шеходца не стало. Григорович-Барский скончался 7 октября
1747 года.
Его литературный труд — объемистая пачка листов почти
в тысячу страниц — оказался столь интересным, что объяви-
лось много желающих иметь список «Путешествия» у себя. С
позволения матери покойного было сделано множество ко-
пий, которые разошлись по всей России.
С интереснейшим сочинением вскоре ознакомились в
Москве и Петербурге. Один из ревнителей просвещения, граф
510
Алексей Григорьевич Разумовский, замыслил даже напеча-
тать за свой счет дневник путешественника-пешеходца. Осу-
ществлению этого замысла помешали неблагоприятные об-
стоятельства.
И все же книга была издана. Случилось это в 1778 году.
Инициатором публикации выступил известный петербург-
ский литератор В. Г. Рубан, которому удалось заинтересовать
сочинением всесильного Потемкина-Таврического. Рубан же
и составил предисловие к книге.
Предисловие датировалось 30 сентября 1778 года. Однако
Полуденский понимал, что оно могло быть перенесено безо
всяких изменений и в последующие издания «Путешествия».
Требовалось выяснить, имелись ли таковые. За справкой он
обратился к библиографическим трудам. В знаменитом ката-
логе Сопикова «Опыт российской библиографии» были ука-
заны пять разных изданий сочинения Григоровича-Барского:
1778, 1785, 1788, 1793 и 1800 годы. Какое же из них находи-
лось у него теперь в руках? Ответить на этот вопрос было
крайне затруднительно. Исчерпав свои возможности, Полу-
денский отправился за помощью к известному библиографу
Сергею Александровичу Соболевскому.
Соболевский в ту пору жил на Смоленском бульваре, в не-
большом двухэтажном особнячке, где занимал весь нижний
этаж. Его библиотека, насчитывавшая 25 000 томов, была не
самой крупной в Москве. Но она не знала себе равных по двум
отделам: библиографии и географии. У Соболевского име-
лись, пожалуй, все сочинения по данным вопросам, причем не
в одном, а во всех существующих изданиях.
Почему Соболевского интересовали только эти две облас-
ти знания? Ответ на этот вопрос содержится в небольшой
журнальной заметке того времени: «По смерти матери своей, в
1828 году, Сергей Александрович на многие годы уехал в чу-
жие края. Там он обогащал себя запасом наблюдений, зна-
комств с замечательнейшими людьми века, сведениями по
разнообразным отраслям наук и искусств. Там же положил он
основание своей огромной и обширной библиотеке. Его пере-
писка с европейскими библиографами продолжалась до по-
следнего дня жизни... Путешествия долго были его страстью, и
сочинениями по этому отделу особенно было богато его кни-
гохранилище»247.
Соболевский с вниманием отнесся к библиографическому
запросу Полуденского. Тщательнейшим образом он осмотрел
511
приобретенную книгу. Потом пригласил гостя последовать за
собой.
Квартира, которую занимал Соболевский, была довольно
обширной. В некоторых комнатах царил полумрак, поскольку
ставни были затворены, чтобы в помещение не проникали сол-
нечные лучи, губительные для книг. Во всех комнатах вдоль
стен стояли невысокие шкафы, а посредине — длинные
письменные столы с атласами и ландкартами.
— Какое удобное помещение для библиотеки! — невольно
отметил Полуденский.
— Я долго искал подходящий дом, — откликнулся Собо-
левский. — Тут все сделано по моему вкусу. Даже шкафы рас-
ставлены по-особому. Все они имеют одинаковые замки. Это
очень удобно, так как не требуется времени на подбирание
ключей.
В ходе краткой экскурсии по библиотеке Соболевский по-
знакомил гостя с главными ее достопримечательностями. Гор-
дость собирателя составляли сочинения иностранных путеше-
ственников о России: Герберштейна, Олеария, Мейерберга.
Имелись они в разных, самых редких изданиях.
Под конец осмотра Полуденский попал в небольшую ком-
натку с двумя окнами. Посреди нее стоял высокий штатив с
подвижными полками, за ним — невысокий шкаф, выкрашен-
ный в черный цвет. В нем сохранялись особо редкие книги.
Перво-наперво Соболевский показал инкунабулу — «Гео-
графию» Птолемея, напечатанную на итальянском языке в
стихах в 1478—1480 годах, с 27 географическими картами, на
которых названия местностей были не тисненые, а гравиро-
ванные. Затем достал сочинение английского дипломата и пу-
тешественника Д. Флетчера «О государстве Русском», увидев-
шее свет в Лондоне в 1591 году. В самой Англии уцелело всего
три экземпляра этой редкой книги.
Пожалуй, не меньшее потрясение Полуденский испытал,
когда Соболевский выложил перед ним несколько изданий
«Путешествия» Григоровича-Барского: самое первое, 1778 го-
да, и все остальные, упоминаемые в «Опыте российской биб-
лиографии». А потом еще одно, 1819 года, которое Сопиков не
успел описать в своем «Опыте».
Позволив Полуденскому вдоволь налюбоваться этой уди-
вительной подборкой, Соболевский взял в руки один том. От-
кинул верхнюю крышку. Показался титул, на котором значи-
лось:
512
«Пешеходца Василия Григоровича-Барского-
Плаки-Абова, уроженца Киевского,
монаха антиохийского,
Путешествие к святым местам,
в Европе, Азии и Африке находящимся,
предпринятое в 1723 году и оконченное
в 1747 году, им самим писанное.
Санкт-Петербург.
При Императорской Академии Наук
1778 год».
По сходству текста, совпадавшему строка в строку, слово в
слово, с текстом купленной им книги, Полуденский понял, что
ему посчастливилось приобрести первое, наиболее ценное из-
дание «Путешествия». Своей радостью он поделился с Собо-
левским.
— Вы сильно ошибаетесь, — ответил тот. — В ваши руки по-
пало еще более редкое издание, так называемое Клинцовское.
Оно появилось на свет в 1788 году, в Клинцовском посаде в
вольной типографии Рукавишникова. Продукция этой про-
винциальной книгопечатни сравнительно невелика и посему
необычайно высоко ценится отечественными коллекционера-
ми-любителями.
Уловив сомнение во взгляде Полуденского, пояснил:
— Рукавишников сделал абсолютно точную копию издания
1778 года. Расхождение только в одном: в петербургском изда-
нии «Путешествия» алфавитный указатель городов, сел и дру-
гих «достопамятных мест и вещей», виденных Григоровичем-
Барским, отпечатан в два столбца, а в Клинцовском — в один!..
Главное же доказательство их различия находится в самом
конце книги, на последней, 804-й странице «Путешествия».
С этими словами Соболевский развернул фолиант в ука-
занном месте. Здесь еще раз, но уже более мелкими литерами,
было воспроизведено название книги, а под ним помещено
краткое объявление от издателя:
«Ныне же вышенапечатанная книга «Путешествие» перепечатана
с указного дозволения и засвидетельствованием Северского Нового-
родского наместничества Нижнего Сурожского суда и подписана же
оного суда присутствующими и печатью утверждена; с которой ныне
напечатана в вольной типографии Клинцовского посада второй гиль-
дии купца, Дмитрия Рукавишникова.
1788 года, июня 15 дня».
Нетрудно представить, какие чувства испытал в этот миг
Полуденский: шутка ли, он стал обладателем редкостного,
Gb> 513 <40
уникального можно сказать, экземпляра «Путешествия» Гри-
горовича-Барского.
Дальнейшая судьба этой диковинной книги, волею случая
попавшей к Полуденскому, нам неизвестна. Можно предполо-
жить, что собиратель облек ее в новый, имитированный под
XVIII век переплет, поставил на место ранее отсутствовавший
титульный лист, а в конце — другой, где от руки скопировал
содержание последней страницы «Клинцовского» издания
1788 года, ибо подлинный лист нельзя было достать ни за ка-
кие деньги.
Смоленский рынок, где делались такие удивительные при-
обретения, находился на Садовом кольце, неподалеку от Ар-
бата. Возник он во второй половине XVIII века, а точнее —
в 1772 году на месте сожженных чумных бараков, построен-
ных для своза умерших больных в эпидемию чумы 1770—
1772 годов.
Свое значение важного городского торга Смоленский ры-
нок сохранял в течение века. Даже в 70-е годы прошлого сто-
летия сюда по воскресным дням тянулись собиратели и
книжники. «Смоленский рынок, — вспоминает свои посеще-
ния его А. А. Астапов, — был лучшим местом для букинис-
та, потому что рынок этот прилегает к местности, населен-
ной в то время по преимуществу аристократией, помещика-
ми и другими состоятельными людьми. На Смоленском
навещали книжников люди денежные и знатные. Туда ездил,
между прочим, один господин, всегда в карете цугом, в шля-
пе с перьями... Этот барин покупал всякие книги, без разли-
чия их содержания, лишь бы они были требуемой величи-
ны, именно не более полутора вершков, начиная с эльзеви-
ров и кончая XVIII столетием. Если в книге были гравюры,
то платил по 1 рублю за томик и покупал все, не обращая
внимания на дублеты. Их подавали ему в карету, где и по-
лучали деньги»248.
Очевидно, этот барин был одним из заезжих антиквариев,
которые в последней четверти XIX столетия нахлынули в Рос-
сию в поисках старинных книг; к тому времени в Европе они
почти исчезли из свободного обращения и на антикварном
рынке стоили очень и очень дорого.
Можно сказать, что 70-е годы были порой расцвета книж-
ного торга на Смоленском. В последующие годы число торгу-
ющих здесь книгами стало резко сокращаться. Причина —
усиливающаяся конкуренция Сухаревки.
514
В начале нынешнего века Смоленский рынок превратился
в заурядное торжище, где в основном продавались съестные
припасы да предметы домашнего обихода.
У подножия Сухаревой башни
В начале нынешнего века, будучи в Москве по торговым
делам, петербургский букинист Ф. Г. Шилов заглянул на Су-
харевскую площадь, где у подножия знаменитой башни кипел
воскресный торг. К этому времени слава Сухаревки как по-
ставщика книжных редкостей заметно потускнела. Проходя
мимо палаток с иностранными книгами и журналами на при-
лавках, заезжий букинист небрежным взглядом окидывал этот
бумажный хлам. Неожиданно его внимание привлекла тонкая
брошюрка с грубо отпечатанным титулом: «Роспись книгам,
продающимся...» Шилов понял, что перед ним старинный ка-
талог, какие в прошлом выпускали многие книгопродавцы.
Стараясь не выдать охватившего его волнения, взял в руки
редкостную брошюрку. Под ней открылась другая. Там — тре-
тья, четвертая.
— Сколько стоит? — спросил он у бородатого книжника.
— Бери, батюшка, недорого возьму. С самого утра без почи-
на стою!
Так Шилов стал обладателем целой подборки из пятидеся-
ти уникальных каталогов XVIII—XIX веков. Чтобы показать,
какую редкость ему удалось заполучить, вспомним непростую
«историю борьбы» Д. В. Ульянинского за «Роспись Академи-
ческой книжной лавки», 1736 года.
Следует сказать, что как коллекционер Ульянинский отли-
чался редкой целеустремленностью. Еще в молодые годы,
очертив круг своего собирательства — библиография, генеало-
гия и «россика», — он в продолжение оставшейся жизни не от-
клонялся от него в сторону. Поэтому-то библиотека его, срав-
нительно небольшая по объему (около семи тысяч томов), в
этих трех отделах была исчерпывающей полноты, так что в
данном вопросе могла соперничать с лучшим отечественным
книгохранилищем того времени — Публичной библиотекой в
Петербурге.
По числу названий самым крупным отделом библиотеки
Ульянинского являлся библиографический. Он включал биб-
лиографические справочники по духовной литературе, исто-
рии, словесности, военным и морским наукам, географии, эт-
515 ЧО
нографии, искусству, правоведению. Среди каталогов имелись
редкостные, сохранившиеся, можно сказать, в единственном
экземпляре. Особую гордость собирателя составляли катало-
ги знаменитой библиотеки Д.П. Бутурлина, погибшей в
1812 году.
Долгие годы Ульянинский мечтал приобрести один из наи-
более древних российских каталогов — «Роспись Академичес-
кой книжной лавки», 1736 года. Экземпляр этой росписи
имелся в Публичной библиотеке, а другим владел московский
библиограф Д.П. Лебедев, хранитель отделения рукописей и
старопечатных книг Румянцевского музея. Ульянинский не
раз предлагал ему выгодные обмены. Но Лебедев оставался
непреклонен. После его смерти в 1892 году коллекционер про-
должил переговоры с вдовой. Снова неудача. И вдруг в
1904 году Ульянинский узнал, что лебедевская библиотека
приобретена архивом Министерства иностранных дел, состав-
лявшимся на протяжении века. «Что делать, на что решить-
ся?» — заволновался он. Однако пока купленные книги не
включены в опись хранилища, надежда не потеряна — и Улья-
нинский начал действовать. Он предложил начальству архива
в обмен на интересующую его роспись «Биографический сло-
варь питомцев Московского университета».
«Биографический словарь» был отменной редкостью. Уни-
верситет намеревался издать книгу в 1855 году к своему сто-
летнему юбилею. По разным причинам работа затянулась, и к
назначенному сроку удалось отпечатать всего 240 страниц. До
1863 года наполовину готовые экземпляры «Биографического
словаря» пролежали в университетской типографии, а позд-
нее — при переходе ее в частную аренду — все издание отпра-
вили на фабрику как макулатуру.
И все же несколько экземпляров «Биографического слова-
ря» уцелело. Твердо известно было местопребывание пяти: в
Московском университете, в Румянцевском и Историческом
музеях и в двух частных собраниях: у академика Л.Н. Майко-
ва и Д. В. Ульянинского, который получил свой экземпляр из
знаменитой коллекции Рогожиных.
Этой-то редкостью Ульянинский и решил поступиться,
чтобы получить драгоценную роспись 1736 года. Конечно, он
никогда бы на такое не пошел, если бы незадолго до этого не
приобрел у Никольского букиниста А. А. Астапова доселе ни-
кому не известный шестой экземпляр «Биографического сло-
варя питомцев Московского университета».
Оы 516
Библиотеку архива Министерства иностранных дел заин-
тересовало предложение Ульянинского. На антикварном
книжном рынке «Биографический словарь» считался дико-
винкой и стоил очень дорого — 100 рублей. В соответствии с
этой ценой и производился обмен.
Вот каким необычным и сложным путем Ульянинскому
удалось стать владельцем «Росписи Академической книжной
лавки», 1736 года. Ныне этот редкостный каталог находится в
Российской Государственной библиотеке, куда он поступил
вместе со всем собранием Д. В. Ульянинского.
Теперь понятно, почему в такое волнение пришел
Ф. Г. Шилов, обнаружив на прилавке у Сухаревского торговца-
книжника старинные росписи. Появление в букинистическом
магазине Шилова на Литейном проспекте этих редкостных
библиографических изданий вызвало среди петербургских со-
бирателей настоящий переполох.
Что же представлял собой Сухаревский рынок, а в просто-
речии — Сухаревка, который даже на закате своего существо-
вания преподносил такие подарки-сюрпризы собирателям и
книжникам?
Происхождение самого названия таково. В начале августа
1689 года Софья предприняла новую попытку поднять про-
тив Петра стрельцов. Петр был предупрежден и в ночь на
8 августа бежал из Преображенского в Троице-Сергиев мона-
стырь. Туда же пришли Преображенский и Семеновский пол-
ки, стрелецкий полк Сухарева. Через несколько лет после
этих памятных событий на месте старых Сретенских ворот,
пробитых в Земляном валу, где некогда поблизости кварти-
ровался Сухаревский полк, была поставлена башня ориги-
нальной архитектуры, с высоким шатром и курантами. Пове-
лением Петра ее стали именовать Сухаревой.
С годами Сухарева башня, построенная как оборонитель-
ное сооружение, потеряла свое военное значение. Пришли в
негодность и осыпались валы, тянувшиеся от нее в обе сторо-
ны, обмелели и затянулись илом некогда широкие рвы. К на-
чалу Отечественной войны 1812 года почти вся свободная тер-
ритория вокруг башни оказалась застроенной небольшими де-
ревянными домиками, а о рве напоминали лишь пруды.
Поначалу Сухаревка являла собой обыкновенный рынок-
толкучку. В воскресные дни с раннего утра и до позднего вече-
ра здесь продавались, и притом весьма дешево, всевозможные
вещи, нужные в домашнем хозяйстве.
Нал 517 <40
В антикварный же рынок Сухаревка превратилась в
1861 году, после отмены крепостного права, когда начался об-
щий развал «дворянских гнезд». Бурным потоком на Сухарев-
ку хлынули накопленные в помещичьих усадьбах разнообраз-
ные предметы барского обихода: старинная мебель, гобелены,
статуи, редкие книги. Особенно много продавалось книг. Вла-
дельцы усадеб отдавали их не торгуясь... Бывали случаи, ког-
да сухаревские букинисты покупали за две-три сотни рублей
роскошные фамильные библиотеки, а на следующий день про-
давали их за восемь — десять тысяч!
60-е годы поистине стали «золотым веком» Сухаревки. Вот
когда был заложен фундамент ее славы! Именно в эти годы по-
лучили хождение «завлекательные» легенды о приобретении
здесь за сущие гроши невероятной ценности раритетов, чуть
ли не радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву» в
издании 1790 года. Кстати, эти слухи имели под собой вполне
реальную основу. Так, историку А. Кизеветтеру, ученику Клю-
чевского, действительно посчастливилось приобрести у Суха-
ревских букинистов редкостное «Путешествие».
Ревностно посещал Сухаревку в поисках отечественных
редкостей видный библиограф той поры Николай Васильевич
Губерти (1818—1896). И преуспел. Ему удалось приобрести
здесь более шестисот различных изданий XVIII века.
Впоследствии свои сухаревские находки Губерти вырази-
тельно описал в трехтомном труде «Материалы для русской
библиографии. Хронологическое обозрение редких и замеча-
тельных русских книг XVIII столетия, напечатанных в России
гражданским шрифтом (1725—1800 гг.)». Среди многих цен-
ных приобретений, сделанных Губерти на Сухаревском рынке,
одно было и вовсе из ряда вон выходящее. Имеются в виду
«Записки Андрея Болотова». О своей знаменательной наход-
ке Губерти рассказывал так:
«Несколько лет тому назад (сообщение сделано в 1885 го-
ду) пишущему эти строки удалось отыскать на рынке, между
разным книжным хламом, две рукописные, переплетенные и
довольно объемистые книжки, написанные на довольно плот-
ной синеватой бумаге, которые и были им приобретены за
50 коп. серебр. К великому удовольствию купившего, они ока-
зались собственноручным подлинником Болотова; текст обеих
частей украшен флеронами, довольно искусно рисованными
пером, его работы; и заглавие обеих книжек следующее: «Со-
временник, или Записки для Потомства А. Б.», 1795 г.»249.
С^> 518
Улица Сретенка и Сухарева башня
Обнаруженные Н. В. Губерти «Записки Андрея Болотова»
в 1885—1886 годах печатались в журнале «Библиограф» и бы-
ли восприняты читающей публикой как важнейший документ
литературной жизни России времен Екатерины II.
Несколько ранее Губерти Сухаревку с таким же усердием
посещал молодой московский литератор М. Н. Лонгинов. Осо-
бо упорно он разыскивал пьесу Кальдерона «Дон Педро Про-
кодуранте, или Наказанный Бездельник». Перевод этой коме-
дии, изданной в Москве в 1794 году, у него имелся. Однако
Лонгинов предполагал, что «Дон Педро» в оригинале еще бо-
лее остроумен и блестящ.
О своих безуспешных поисках он однажды поведал
П.Я. Чаадаеву, видному литератору, автору «Философических
писем».
— Эта пьеса, — загадочно улыбаясь, отвечал Чаадаев, — не
перевод с испанского, как вы полагаете, а оригинальное сочи-
нение. Автор «Дон Педро Прокодуранте» — мой отец, Яков
519 <40
Петрович Чаадаев. В комедии он высмеял некоего Прокудина,
экономии директора в Нижнем Новгороде, печально знамени-
того своими злоупотреблениями. Хотя в пьесе фамилия изме-
нена на Прокодуранте, экономии директор сразу же узнал в ге-
рое самого себя и пришел в страшный гнев: скупив все экземп-
ляры язвительной пьесы, он немедля их уничтожил. Так что
теперь «Дон Педро» — большая редкость. Даже в нашей семье
нет ни единого экземпляра комедии!
Осечка с «Доном Педро Прокодуранте» не охладила соби-
рательского пыла Лонгинова. Он продолжал свои хождения
на Сухаревку. Упорство было вознаграждено. Ему удалось ра-
зыскать немало ценных изданий XVIII века, отпечатанных
Новиковым. Очень скоро полка, на которой собирались «но-
виковские книги», стала для них тесной. Со временем, как-то
незаметно для самого себя, Лонгинов настолько втянулся в
изучение эпохи и личности выдающегося издателя-просвети-
теля, что выступил автором научного исследования — «Нови-
ков и московские мартинисты».
И в последующие времена Сухаревка оказывала огромное
влияние на московских книголюбов. Зачастую решающим бы-
ло первое знакомство. Единожды соприкоснувшись с книгой
на Сухаревке, очень многие становились собирателями. Так, в
частности, произошло с Михаилом Михайловичем Зайцев-
ским (1815-1885).
Зайцевский служил в дирекции Большого театра. Однаж-
ды он отправился на Сухаревский рынок, чтобы приобрести
костюмы для намечавшейся оперной постановки. Здесь на
глаза ему попался лакей, очень дешево продававший книги.
Зайцевский приобрел их. Выяснив имя владельца старинных
изданий, он скупил у него и всю библиотеку.
Этот случай сделал Зайцевского страстным коллекционе-
ром. В последующем все воскресные дни он проводил на Су-
харевке. В будни же совершал обход всех букинистических ла-
вок Москвы.
Зайцевский был «всеядным» коллекционером. Он приоб-
ретал все подряд, начиная от старопечатных книг и древних
рукописей и кончая современными изданиями. Им была со-
брана огромная библиотека, помещавшаяся во флигеле его
дома в Хлебном переулке. К своим книжным сокровищам он
не допускал даже жену и дочь. После смерти Зайцевского в
1885 году собранные им книги раскупили московские библи-
офилы. Иностранные издания приобрел Готье. Для их реали-
520 <^D
зации он выпустил специальный каталог на французском
языке.
Как уже говорилось, «золотым веком» Сухаревского рын-
ка были 60-е годы. Однако и в последней четверти XIX века
Сухаревка продолжала оставаться «главнейшим книжным
нервом» Москвы. Продаваемые книги, правда, несколько «по-
молодели», зато их стало больше. Новшеством было появле-
ние разнообразных документов: старинных указов, манифес-
тов, архивных бумаг. Среди последних нередко попадались ав-
тографы известных людей.
Поначалу многие коллекционеры равнодушно проходили
мимо «макулатурщиков», как они именовали букинистов, тор-
говавших «живыми свидетельствами прошлого». Однако
вскоре спрос на архивные документы резко возрос. Тогда же
была предпринята попытка проникнуть в тайну их появления
на Сухаревке.
И вот что выяснилось.
«Дела, присылаемые из разных мест, — делился своими догадками
на этот счет журнал «Морской сборник», — нередко получались без
всяких описей, в кусях, несшитыми и перемешанными. Обыкновенно
такой архивный материал сваливался в разных, ни для чего другого не
удобных помещениях Адмиралтейства, не исключая и чердаков, и там,
кроме порчи от сырости и крыс, иногда расхищался сторожами, про-
дававшими дела в мелочные лавки на вес бумаги. Следы подобного
расхищения открываются и до сих пор в виде интересных дел начала
прошлого столетия, попадающихся у собирателей исторических доку-
ментов и приобретенных ими у букинистов Петербургского толкуче-
го рынка или Сухаревой башни в Москве»250.
В эти же годы необычайно возрос интерес к всевозможным
изданиям с политипажами, то есть с гравюрами. Сухаревский
рынок немедля отреагировал на запросы времени. У букинис-
тов появились не только иллюстрированные издания, но и от-
дельные гравюры, рисунки, портреты, порой таившие немало
загадок.
В первом номере журнала «Библиографические записки»,
издававшегося П.П. Шибановым, был помещен оттиск с двой-
ного портрета, купленного на Сухаревке. Он изображал двух
мужчин в профиль, во фраках, с белыми стоячими воротнич-
ками, модными в начале века.
Коллекционер Алексей Станкевич, сделавший эту инте-
ресную покупку, писал: «Приложенный к настоящему номе-
ру портрет был приобретен мною случайно в Москве, на рын-
ке, у одного букиниста. Ближайшим поводом к его приобре-
Оал 521 <40
тению послужило то обстоятельство, что в одном из изобра-
женных на нем лиц (верхнем) я думал видеть нашего поэта
В. А. Жуковского; другое же лицо я хотя и не мог назвать, но
и оно представлялось мне как будто знакомым. Кроме того,
в моей коллекции портретов русских деятелей еще не име-
лось образчика того способа, каким сделан этот загадочный
портрет, а именно, посредством так называемого «физионот-
раса»»251.
Вторым лицом, изображенным на портрете, по предполо-
жению коллекционера, мог быть поэт П.А. Вяземский. Об
этом свидетельствовала, по его мысли, подпись под рамкой-
овалом: «К Вяземскому» и то, что портрет, как показывала
надпись на французском языке, сделан в Париже.
Много различных предположений по поводу загадочного
портрета было высказано знатоками. В изображенных лицах
видели и А. С. Грибоедова и Ф. В. Булгарина. Ясность внес ис-
торик Л.Н. Майков: это В. А. Жуковский и А. И. Тургенев, —
заключил он авторитетно. И доказал, почему: ни Грибоедов, ни
Булгарин не бывали во Франции, а вот Жуковский и Тургенев
совершили совместное путешествие по Европе и в 1827 году
некоторое время провели в Париже. Там и был сделан их двой-
ной портрет.
В последней четверти XIX века Сухаревский рынок рас-
ширил сферу своего влияния. Книги теперь продавались не
только у подножия Сухаревой башни, но и в ближайших пере-
улках. Настоящим букинистическим «гнездом» стал Панкра-
тьевский переулок.
Свое название Панкратьевский переулок получил по сто-
явшей здесь в XVII веке церкви св. Панкратия. Букинисты за-
нимали всю правую сторону переулка. Их было такое множе-
ство, что избыток лавочек выплескивался на Сретенку.
Крупнейшими букинистами Панкратьевского переулка
почитались Филипп Никитич Никитин и его сын Александр
Филиппович, у каждого из которых было по лавке; старик
Толченов и его сын Михаил, по прозванию Глухой; Петр Пав-
лович Изотов. Лавки у всех были холодные, без окон, с так на-
зываемыми растворами, то есть остекленными, весьма скупо
пропускавшими дневной свет дверьми.
По сравнению с книжной братией Сухаревского рынка —
народом озорным и невежественным — эти букинисты дале-
ко отошли от дедовской привычки покупать книги «на вес»,
а продавать «на глазок», в зависимости от того, насколько
522 <^D
сильно покупатель жаждет приобрести названную им книгу.
Тон в торговле задавали Толченое и Никитин. Они не толь-
ко имели представление о содержании выставленных книг,
но и были знакомы с библиографическими трудами Сопи-
кова, Смирдина, Геннади. При продаже какой-нибудь редко-
сти они гордо ссылались на эти авторитеты и взвинчивали
цену.
О своеобразных приемах торга Толченова хорошо расска-
зывает видный букинист того времени А. А. Астапов: «Инте-
ресно было посмотреть, в каком виде продавал он свой товар.
Например, к месяцеслову присоединит еще какую-нибудь
книжку духовного содержания или номер журнала и перепле-
тет их вместе, а к «Оракулу» присовокупит книжку «Теле-
скоп» или хозяйственную, заботясь главным образом о том,
чтобы его книги были посолиднее, потолще. Ведь и Н.И. Но-
виков, рассуждал Толченое, прилагал к своим «Московским
ведомостям» премии в виде «Экономического магазина» или
«Детского журнала», и это имело влияние на успех его дея-
тельности»252.
По своим деловым задаткам видным панкратьевским буки-
нистам надлежало бы ходить во владельцах роскошных мага-
зинов со сверкающими витринами, какие высились на Кузнец-
ком мосту. Но им вредила пагубная слабость: все они прикла-
дывались к чарке. Только Михаил Толченое чурался вина.
Однако у него имелся другой недостаток — глухота. Общаться
с ним приходилось посредством записок. Свои вопросы поку-
патели писали на аспидной доске, постоянно лежавшей на
прилавке. Ответы букинист давал устно, и они изобличали в
нем острого и желчного сатирика.
Впрочем, все панкратьевские книжники, поднаторевшие в
словесных баталиях с покупателями, были остры на язык и
скоры на ответы. Не отличала их и мягкость нрава. Бывало,
купит полуграмотный мастеровой у того же Толченова кален-
дарь и только дома заметит, что он старый. В воскресенье не-
сет его обратно.
— Возьми свой календарь, — обращается к букинисту. — Он
прошлогодний.
— Мне тоже он ни к чему, — спокойно отзывался Толче-
ное. — Я еще удивлялся, зачем люди покупают старые кален-
дари.
Притяжение Панкратьевского переулка было необычайно
велико. Целый день от лавочки к лавочке двигались толпы по-
523 чвО
купателей, привлеченных обилием книг. Это многолюдие и за-
ставило крупнейшего книготорговца Москвы В. В. Готье,
имевшего великолепный магазин на Кузнецком мосту, от-
крыть в Панкратьевском переулке свой филиал, где торговля
велась исключительно российскими книгами.
И вот здесь Готье, избалованному постоянными успехами,
пришлось пережить жестокое разочарование. В один прекрас-
ный день он вдруг с изумлением обнаружил, что его книжный
магазин в Панкратьевском стал приносить убытки. «В чем де-
ло?» — терялся в догадках встревоженный Готье. Большой
знаток антикварного дела, Никольский букинист П.П. Шиба-
нов так объяснил причину его неудачи: «Антикварное дело —
мудреное дело. Для успешности его ведения недостаточно од-
ного интересного материала, но должен быть и опытный руко-
водитель, без наличия которого оно будет нежизненным и об-
реченным на замирание. Так случилось и с Готье в Панкрать-
евском переулке. Наполнив лавку товаром, но не найдя
сведущего продавца, он не мог долго просуществовать и, не
имея успеха, должен был закрыться»253.
Уж не здесь ли исток сложившегося в конце прошлого века
упорного мнения, будто Сухаревка переживает упадок? Вид-
ный московский собиратель Д. В. Ульянинский об этом не раз
заявлял во всеуслышание.
«Большинство опытных любителей, — писал он ворчли-
во, — сюда не заманишь ни за что, так как им известно очень
хорошо, что найти здесь настоящую любительскую книжку
все равно, что выиграть 200 тысяч!»254
В своем обличительном запале Ульянинский напрочь за-
был, как десятилетием ранее, будучи начинающим собирате-
лем, с брошюркой Геннади «Русские книжные редкости» и с
шибановскими каталогами в руках, служившими ему компа-
сом в книжном море, он обходил торговые ряды и бывал без-
мерно счастлив, когда ему удавалось заполучить за тридцать
копеек какую-нибудь «записную» редкость, оцененную Ши-
бановым в три рубля.
В начале XX века на смену Ульянинскому и другим кол-
лекционерам старшего поколения, книжные интересы кото-
рых неизмеримо выросли, явилась новая волна собирателей.
Как и их предшественники, новые книголюбы жаждали уди-
вительных открытий. Подобно старателям на золотоносных
приисках, они без устали перелопачивали на Сухаревке горы
печатной продукции в нетерпеливом ожидании чуда.
524
— Дяденька, — просительно обращается к могикану-книж-
нику зеленый юнец-собиратель, — нет ли у вас «Духовного
рыцаря»?
— Вроде был, — следует невозмутимый ответ, — как не
быть. Да ты, милок, поищи хорошенько.
И поднимается к небу сухая и едкая пыль. Облако ее стоит
над развалом.
Несмотря на недовольное ворчание коллекционеров-«зу-
бров», Сухаревка продолжала верой и правдой служить оте-
чественной книжности. Рыночный торг книгами особенно
оживился в первое десятилетие XX в. Появилось очень мно-
го мелких букинистов, раскладывавших свой товар прямо на
земле, на досках и рогожах. Они предлагали главным обра-
зом брошюры, стоившие пять, десять и двадцать копеек. Эти
брошюры, как правило, имелись у всех торговцев. В этом «фе-
номене» проглядывало влияние на рыночную стихию так на-
зываемой книжной биржи. Поначалу она помещалась в трак-
тире на Малой Лубянке, а затем переместилась ближе к Су-
харевке, в трактир Романова, бывший на углу Сухаревской
площади и 1-й Мещанской улицы. Сюда доставляли книж-
ный товар мелкие комиссионеры, связанные с типографиями
и складами, а также старьевщики, скупавшие книги по домам.
После братского торга на бирже книги расходились по рукам
Сухаревских букинистов.
В предреволюционные годы на Сухаревке более всего це-
нились иллюстрированные издания, всевозможные альбомы и
монографии по искусству. В широкой продаже встречались
разрозненные тома обширных трудов по живописи и архитек-
туре. Очень много продавалось «классиков» в виде собраний
сочинений, выходивших приложениями к журналам, главным
образом к «Ниве». «Классики» встречались у всех букинис-
тов. Стоили они сравнительно дешево. Дорого ценились лишь
издания Маркса в нарядных переплетах. Например, за марк-
совское издание Гончарова просили более пяти рублей.
На Сухаревке широко торговали научными книгами, ча-
ще всего устаревшими сочинениями, и старыми журналами.
У крупных букинистов журналы продавались только годовы-
ми комплектами, у мелких — в розницу, по пять копеек за но-
мер.
Купля-продажа велась двумя способами. Одни покупате-
ли, разыскивая нужную книгу, пускались в объяснения с
продавцами, другие, поднаторевшие в собирательстве, пред-
525
почитали обходиться собственными силами. Сосредоточен-
но и молча они перебирали томики, выставленные на лот-
ках.
«Опытный покупатель, — делится своими практическими
наблюдениями современник, — найдя нужную или интерес-
ную книгу, не подаст виду, что книга ему нужна или интересна
для него; только таким путем и можно дешево купить книгу.
Торговцы внимательно следят за тем, к какой категории отно-
сится покупатель. Для них выгоднее всего тот покупатель, ко-
торый спрашивает или ищет определенную книгу. Менее ин-
тересны для них покупатели, фланирующие по Сухаревке, по-
купающие книги не потому, что они нужны им, а потому, что
они подвернулись под руку и показались дешевыми. С таких
покупателей торговцы и не запрашивают лишнего»255.
Сухаревский рынок существовал до 1925 года. Затем он
был переведен в «Гефсиманское подворье» — на большой пус-
тырь между Сретенкой и Трубной улицей. А вскоре и вовсе уп-
разднен.
Недолго после этого простояла и сама Сухарева башня... В
1934 году она была снесена.
526 ^0
Краткий словарь имен, архаических
выражений, исторических событий
*Ars moriendi* («Искусство умирать» — лат.). Католический
трактат XV в. Содержит наставления о том, каким должен быть путь
«доброй смерти» для христианина, рассказывает о том, что ждет ду-
шу в момент смерти.
*De imitatione...* («De imitatio Christi», «О подражании Хрис-
ту»— лат.). Краткое пособие по духовному совершенствованию.
Пользовалось огромной популярностью и считалось второй по важ-
ности книгой западного христианства после Библии. Только между
1471—1500 гг. издано 99 раз. Продолжает издаваться поныне. Автор-
ство приписывается Фоме Кемпийскому (1379 или 1380-1471).
Pontificate...* (лат.). Понтификалий — сборник, содержащий
последование папских богослужений.
Августин, архиепископ Московский (1766-1819). Во время
Отечественной войны 1812 г. произносил яркие патриотические про-
поведи, за что его прозвали «Златоуст двенадцатого года». Заметная
фигура в общественной жизни Москвы. Его имя упоминается в «Бы-
лом и думах» А. И. Герцена, в романе Л.Н. Толстого «Война и мир».
Член Московского общества любителей русской словесности.
Аделунг Федор Павлович (1768—1843). В 1809 г. был избран чл.-
корр. Российской Академии наук. Принимал участие в создании Ру-
мянцевского музея. Написал ряд работ о русских древностях и сказа-
ниях иностранцев о древней России.
Альды. Общее название книг, изданных в Венеции, в типографии
Мануциев. Родоначальник династии — Альд Мануций Старший
(1449—1515). В течение XVI в. из типографии вышло около 1000 эле-
гантно изданных книг небольшого формата греческих и латинских
классиков, итальянских поэтов Данте, Петрарки и др.
Амвросий, архиепископ Московский (1708-1771). Был знатоком
древних языков. Перевел с древнееврейского на церковно-славянский
Псалтирь, написал историю Благовещенского собора Московского
Кремля. Во время эпидемии холеры он запретил в профилактических
целях прикладываться к иконам. Толпа, подстрекаемая священника-
ми, напала на Амвросия и растерзала его. Богатую библиотеку архи-
епископа унаследовал его племянник Н. Н. Бантыш-Каменский.
Аммиан Марцеллин (ок. 330-395). Последний римский историк,
военный деятель. Его труд «Книга деяний» состоял из 31 книги, до
нас дошли лишь 18.
Анания и Сапфира. Обратившись в христианство, они продали
свою землю, чтобы внести ее цену в апостольскую общину, но утаили
часть выручки. Обличенные апостолом Петром во лжи Святому Ду-
ху, пали бездыханными.
Анастасиевы ответы. Имеется в виду толкующее библейские
тексты богословское сочинение «Ответы на вопросы», написанное св.
527 чвО
Анастасием (VII в.). На Руси неоднократно полностью или частично
переписывалось.
Андрей Солкан (см. Щелканов Андрей).
Апостол. Одна из богослужебных книг Православной Церкви.
Изданная первопечатником Иваном Федоровым в 1564 г., считается
первой русской печатной книгой.
Арсений, митрополит Ростовский (1697—1772). В миру —
Александр Мацеевич. Выдающийся церковный деятель. Упорно бо-
ролся за духовную и экономическую самостоятельность Русской
Православной Церкви. Резко обличал Екатерину II за способ, каким
она пришла к власти. Был сначала заточен в монастырь, а затем «из-
вергнут» из монашества и приговорен к пожизненному заключению.
Под именем Андрей Враль провел остаток жизни в Ревельской (совр.
Таллин) крепости. Литературное наследие Арсения состоит из более
чем из 200 проповедей, из которых лишь семь были опубликованы в
Москве в 1742—1743 гг.
Архимандрит. Духовный монашеский сан.
Архонт. Обозначение высших должостных лиц в Древней Гре-
ции. Это слово часто встречается в греческом тексте Нового Завета и
переводится как «князь».
Ахаръ сын Хармиев. Правильнее Ахан, сын Хармия, из колена
Иудина. Скрыл в земле различные ценные вещи, награбленные при
взятии Иерихона, за что его самого и все его семейство до смерти за-
били камнями, а трупы сожгли.
Бакмейстер Людвиг-Христиан или Логин Иванович (1730—
1806). Славу родоначальника русской библиографии ему принесли
11 выпусков издававшейся на немецком языке «Русской библиотеки
или сведений о современном состоянии литературы в России». Печа-
тались в Санкт-Петербурге, Лейпциге и Риге в 1772-1787 гг.
Бантыш-Каменский Николай Николаевич (1737—1814). При-
надлежал к молдавскому дворянскому роду, выехавшему в Россию
при Петре I. После окончания Московского университета в 1762 г. был
определен в Московский главный архив Министерства иностранных
дел, работе в котором отдал всю жизнь. Автор ряда трудов по система-
тизации и описанию источников, по истории дипломатических связей
России. Его трудами, в частности, пользовался Н.М. Карамзин.
Барский Василий Григорьевич (1701—1747). Совершил дливше-
еся 24 года пешее паломничество по святым местам стран Средизем-
номорья. Вел обстоятельный дневник, вычерчивал планы и фасады
наиболее примечательных мест. Первое печатное издание дневника
«Пешеходца Василия Григоровича Барского-Плаки-Албова, урожен-
ца киевского, монаха антиохийского, путешествие к святым местам в
Европе, Азии и Африке находящимся, им самим описанное» вышло в
1788 г. в Санкт-Петербурге. Переиздавался шесть раз.
Бартенев Петр Иванович (1829—?). С 1869 г. издатель истори-
ческого журнала «Русский архив». Автор историографических и биб-
лиографических работ.
528
Баскервиль Джон (1706—1775). Английский книгопечатник.
Создатель нового вида шрифта, за которым закрепилось его имя, ти-
пографской краски, впитывающей краску бумаги. Издавал Мильто-
на, Ариосто, Горация, Новый Завет. После его смерти шрифт приоб-
рел драматург Бомарше, использовав для печатания сочинений Воль-
тера в 70 томах. Пресс-формы шрифта обнаружены в 1917 г. В 1953 г.
после модернизации шрифт «баскервиль» вновь введен в типограф-
скую практику.
Батюшков Константин Николаевич (1787—1855). Русский
поэт, друг В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, Н.М. Карамзина. Уча-
ствовал в обществе «Арзамас» вместе с А. С. Пушкиным, который на-
зывал Батюшкова своим учителем. Рано перестал писать из-за того,
что в возрасте 35 лет его поразило душевное расстройство.
Баузе Федор Григорьевич (1752—1812). Профессор Московско-
го университета. Один из первых собирателей памятников русской
культуры, владелец коллекции манускриптов, старопечатных книг,
монет. Коллекция погибла в московском пожаре 1812 г. Состав ее из-
вестен отчасти по «Каталогу славяно-российских рукописей Баузе,
погибших в 1812 г.», опубликованному лишь в 1862 г.
Башня Меншикова. Народное прозвище церкви архангела Гав-
риила, построенной в Москве в 1704 г. по проекту архитектора
И. П. Зарудного. Тридцатиметровый шпиль с фигурой архангела на
нем по высоте превосходил колокольню Ивана Великого в Кремле.
Храм, после переделок, сохранился поныне.
Бердыш. Старинное холодное оружие — топор с лезвием в виде
вытянутого полумесяца, насаженным на длинное древко.
Богданович Ипполит Федорович (1743—1802). Поэт екатери-
нинской эпохи. Самое известное произведение — поэма «Душенька».
Опубликована в 1783 г. и к 1841 г. выдержала 15 изданий.
Бодони Джанбатиста (1740—1813). Итальянский типограф,
создатель шрифта, используемого до сих пор и носящего его имя. В
1808 г. напечатал «Илиаду» Гомера. Издание принесло ему европей-
скую славу, почести, награды, в т.ч. от Наполеона I.
Бомбицин (От средневекового лат. bombycinum). Род гладкой
шелковой ткани. Bombyx — кокон.
Боян (или Баян). Певец княжеской дружины, имя которого упо-
минается в «Слове о полку Игореве».
Брюне Жак (1780—1863). Автор знаменитого пособия по биб-
лиографии «Учебник библиотекаря и книголюба», в трех томах.
Опубликовано в 1810 г. Содержит сведения примерно о 40 000 ред-
ких и ценных книгах.
Брюсов календарь. Гражданский календарь на 1709—1715 гг. На-
зван по имени Я. В. Брюса, сподвижника Петра I, переводчика иност-
ранных книг, руководителя типографии. Я. В. Брюс пользовался ре-
путацией ведуна и чернокнижника.
Булла. Латинское название круглой свинцовой печати, приве-
шенной на нитях к важнейшим государственным актам, позднее так
529 чвО
стал именоваться и сам акт. Это название носили важнейшие указы и
послания пап. Буллы пишутся на латинском языке, на пергаменте и
именуются по начальным их словам.
Буслаев Федор Иванович (1818—1897). Крупный филолог и ис-
кусствовед, академик. Опубликовал ряд памятников древнерусской
литературы, автор монографий по славянской палеографии, истории
русской словесности, русской грамматике.
Бутурлин Дмитрий Петрович (1763—1829), граф. Собрал зна-
менитую библиотеку старопечатных книг, погибшую в пожаре 1812 г.
После 1812 г. был назначен директором Эрмитажа. В 1817 г. по состо-
янию здоровья переехал во Флоренцию, где составил вторую библи-
отеку, после его смерти проданную в Париже с аукциона.
Бычков Афанасий Федорович (1818—?). Хранитель отделения
рукописей и церковно-славянских книг Публичной библиотеки, ака-
демик. Под его редакцией вышли первые шесть томов «Полного со-
брания русских летописей» и др. летописные своды. В течение 18 лет
собирал и издавал «Письма и бумаги императора Петра Великого».
Ваал — вавилонский идол (семитское — господин, владыка). Бог
плодородия и войны у западносемитских народов. Имя этого языче-
ского бога неоднократно упоминается в Библии. Греки и римляне
отождествляли его с Зевсом и Юпитером.
Ван Дейк, Антоний (1599—1641). Знаменитый фламандский
живописец, ученик Рубенса.
Василий Великий (329—378), святой. Архиепископ Кесарии
Каппадокийской. Учился в Афинской платоновской академии, но по
возвращении на родину отказался от светской карьеры, начал вести
жизнь аскета и отшельника. Совершил путешествие по монашеским
центрам Сирии и Египта. Церковь в то время вела борьбу с ариан-
ской ересью. Высокая образованность, аскетизм, нравственные каче-
ства вскоре выдвинули Василия в переднюю линию борьбы за право-
славие. Он показал себя блестящим организатором и полемистом.
Его при жизни чтили, боготворили как друга обездоленных. Бого-
словские сочинения св. Василия Великого стали фундаментом мно-
гих догматов православия. Среди светских читателей особой попу-
лярностью пользовались его Шестоднев и сочинение «О том, как
должно юношам читать эллинских писателей» (с изобретением кни-
гопечатания последнее переиздавалось более 200 раз). Как сказал
один из современных богословов, «в истории Церкви можно найти
людей, подобных Василию, но нет ни одного более великого, чем он».
Ватиканская библиотека (Biblioteca Apostolica Vaticana, Вати-
канская апостолическая библиотека—лат.). В ее основе — часть биб-
лиотеки византийских императоров, спасенной после падения Кон-
стантинополя в 1453 г. К середине XX в. Ватиканская библиотека
включала примерно 65 000 манускриптов, в основном латинских и
греческих, около миллиона печатных книг.
«Вестник Европы*. Журнал, выходивший в Москве с 1802
по 1830 г. Основателем его был знаменитый историк Н.М. Карамзин.
530 чвО
Он сообщил подписчикам, что журнал «будет извлечением из 12 луч-
ших английских, французских и немецких журналов. Литература и
политика составят две главные части его...». Журнал был популярен,
с ним сотрудничали все литературные знаменитости того времени.
Возобновлен в 1866 г. в Санкт-Петербурге под названием «Вестник
Европы, журнал историко-политических наук», но имел он иную
программу, чем журнал Карамзина.
Веттерман Иоганн. Пастор из г. Дерпт (совр. Тарту, Эстония). В
1565 г. сопровождал своих прихожан, которые по повелению Ивана
Грозного были высланы в Россию. Царь дал ему право посещать все
города, куда поселили ссыльных. В разборе царской библиотеки по-
мощь ему оказывали дьяки Андрей Щелканов, Никита Висковатов и
казначей Никита Фуников.
Викторов Алексей Егорович (1827—1883). Археолог и библио-
граф. Работал в Московском главном архиве Министерства иност-
ранных дел, был хранителем отделения рукописей и старославянских
книг Румянцевского музея. Труды по истории русской литературы и
книгоиздательства, библиографии древних рукописей и старопечат-
ных книг.
Висковатый Никита. Дьяк времен Ивана Грозного. Одно время
числился по Разбойному приказу. Его брат Иван занимался книгопе-
чатанием. Братья были казнены после падения Новгорода Великого.
Вифания. Спасо-Вифанский мужской монастырь. Был основан
митрополитом Платоном в 1783 г. неподалеку от Сергиева-Посада.
Назван в честь упомянутого в Новом Завете селения, где состоялось
вознесение Иисуса Христа.
Военный генерал-губернатор. Начальник особо важной губер-
нии, напрямую подчинявшийся императору, одновременно начальст-
вовавший над войсками, расквартированными на территории губер-
нии.
«Война с Турцией*... Видимо, имеется в виду война 1828—
1829 гг.
Войнаровский Андрей. Племянник гетмана Мазепы, украинский
казацкий старшина. После поражения в Полтавской битве ему уда-
лось добраться до Германии. Был выдан русскому правительству и
умер в ссылке в Якутске в 1740 г. Герой поэмы К.Ф. Рылеева «Война-
ровский».
Волынский Артемий Петрович (1689—1740). Государственный
деятель и дипломат. В 1719—1730 гг. — астраханский и казанский гу-
бернатор. В 1738 г. — кабинет-министр императрицы Анны Иоаннов-
ны. Противник бироновщины. Во главе кружка дворян составлял
планы государственного переустройства. По настоянию Бирона был
судим и казнен.
Воскресенский монастырь под Москвой. Новоиерусалимский
монастырь, основанный патриархом Никоном в 1657 г. близ г. Вос-
кресенска, ныне г. Истра Московской обл. При монастыре сформиро-
валась библиотека рукописных и старопечатных книг.
531 чвО
Вульгата (Editio Vulgata). Дословный перевод с лат. — «Издание
для общего пользования». Так была названа полная версия Библии,
переведенная блаженным Иеронимом Стридонским на латинский
язык с греческого и древнееврейского. Этот перевод, над которым бл.
Иероним работал 23 года, был признан Западной Церковью единст-
венным официальным и использовался повсеместно. Впоследствии
текст «Вульгаты» редактировался.
Ганзейские торговые города. «Ганза» — готское слово, означав-
шее «союз», «договор». Ганзейским назывался союз северо-немецких
городов о взаимной защите и помощи в торговле, действовавший с
XIII по XVII в. После распада союза название «ганзейские» осталось
лишь за Любеком, Гамбургом и Бременом.
Генерал -цейхмейстер. Точнее — генерал-фельдцейхмейстер
(нем. Feldzeug — артиллерийское оружие). При Петре I генерал — на-
чальник артиллерии.
Герострат. Житель города Эфеса, который ради того, чтобы
прославиться, поджег знаменитый храм Артемиды.
Глазуновы. Семейное книготорговое предприятие, основанное
серпуховским купцом Матвеем Петровичем Глазуновым. Его дети и
внуки продолжили книгоиздательскую и торговую деятельность.
Книжные магазины Глазуновых были в Москве и Санкт-Петербурге.
Гнедич Николай Иванович (1784—1833). Русский поэт. Чл.-
корр. Петербургской Академии наук, переводчик Шиллера, Вольте-
ра, Шекспира. Двадцать лет отдал переводу на русский язык «Илиа-
ды» Гомера. Перевод ценится и переиздается поныне.
Госснер Иоганн (1773—1858). Католический священник из
Мюнхена, переводчик на немецкий язык Нового Завета. Был пригла-
шен в Россию Библейским обществом. Написал книгу «Дух жизни и
учения Иисуса» в научно-критическом духе. Из-за этого был выслан
из России: его обвинили в безбожии. Деятельность Общества была
прекращена.
«Грациан придворный человек*. Перевод сочинения испанско-
го прозаика Бальтазара Грациана-и-Моралес (1601—1658), описыва-
ющего качества, которыми должен обладать истинно светский чело-
век. Книга была необычайно популярна в Европе XVIII в. Перевод на
русский язык был сделан с французского чиновником Коллегии ино-
странных дел С.С. Волчковым в 1741 г.
«Греческий закон* — т.е. православие. Принять греческий закон
означает перейти в православие.
Григорий Богослов (ок. 330 — ок. 389). Его отец, тоже Григорий,
был епископом Назианза (Каппадокия). Образование получил в
Александрии и Афинах, где подружился со своим земляком Васили-
ем (см. Василий Великий). Вернувшись на родину, стал священни-
ком, помогал отцу в епископском служении и Василию в борьбе с
арианской ересью. После смерти отца исполнял обязанности еписко-
па. В 380 г. занял епископскую кафедру в Константинополе по прось-
бе императора Феодосия. При нем был созван I Константинополь-

532 <40
ский Вселенский Собор. Не выдержав интриг и межпартийной борь-
бы на Соборе, он покинул кафедру. На какое-то время вернулся в На-
зианз, но вскоре покинул его ради отшельнической жизни. Богослов-
ское наследие св. Григория невелико, но первостепенно по значению.
Оно включает сборник проповедей — «Слов». Благодаря трудам св.
Григория был разработан догмат о Святой Троице, являющийся крае-
угольным камнем Христианской Церкви. Кроме того, от него оста-
лись ряд стихотворений и эпистолярное наследие.
Густав III, король Швеции (1746—1792). Объявил в 1788 г. вой-
ну России, завершившуюся в 1790 г. на выгодных для Швеции усло-
виях. Был сторонником просвещенного абсолютизма. Отменил пыт-
ки, укрепил флот, национальную валюту, издал закон о свободе печа-
ти, основал Шведскую королевскую академию наук. В результате
заговора аристократов был смертельно ранен.
Гутенберг Иоганн, Гейнсшляйф цур Ладен цум Гутенберг (?—
1468). Немецкий изобретатель книгопечатания. В середине XV в. в
Майнце напечатал т.наз. 42-строчную Библию, признанную шедев-
ром ранней печати, Псалтирь. Гутенбергу приписывали также ряд
других изданий.
Давыдов Денис Васильевич (1784—1839). Знаменитый партизан
Отечественной войны 1812 г., поэт, историк, теоретик военного ис-
кусства. В 1832 г. вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта. В ис-
торию русской литературы вошел как автор лирических стихотворе-
ний, прозаик. Творчество Д. Давыдова высоко ценил А. С. Пушкин.
Давыдов Иван Иванович (1794—1863). Философ-эклектик и
филолог. Ревностный сторонник просвещения на основе уваровского
лозунга: «Православие, самодержавие, народность». Оставил по себе
недобрую память как оппортунист, мелочный, завистливый и мсти-
тельный человек.
Дашкова Екатерина Романовна (1743—1830), княгиня. До за-
мужества графиня Воронцова. Основательница и первый президент
Российской Академии наук в Санкт-Петербурге. Участница заговора
1762 г., приведшего Екатерину II к власти. Обширные, разносторон-
ние знания, поражавшие современников, получила в результате само-
образования. При Дашковой в Академии наук был учрежден пере-
водческий департамент для того, чтобы общество могло знакомиться
с лучшими произведениями мировой литературы на русском языке.
Учредила ряд периодических изданий, в т.ч. «Собеседник любителей
российского слова», «Новые ежемесячные сочинения», «Новые дея-
ния Петербургской академии наук» (на немецком языке), «Россий-
ский феатр». Начал издаваться «Толковый словарь русского языка»,
в работе над которым Е. Р. Дашкова приняла участие. При Павле I бы-
ла лишена всех должностей и сослана в новгородское имение. Позд-
нее ей было разрешено поселиться в Москве. После нее осталось по-
этическое наследие, интересные мемуары, переиздающиеся поныне.
Двинские грамоты. Вероятно, имеются в виду т. наз. «уставные
грамоты», т.е. государственные акты, устанавливавшие порядок пра-
533 <40
вительственного управления той или иной областью и права населе-
ния. Первая из дошедших до нас грамот была дана Двинской земле в
1398 г. Последующие правительства также давали на Двину свои ва-
рианты этих актов, из которых до нас дошло десять уставных грамот
за период до 1552 г.
Де Бри. Династия немецких книгоиздателей и граверов, основа-
телем которой был Теодор (Дирк ?) де Бри (1528—1598). Уроженец
Льежа. Основал издательское дело во Франкфурте-на-Майне. Позна-
комился с английским географом Ричардом Гаклюйтом и с его помо-
щью собрал материалы для издания серии повествований о путеше-
ствиях в дальние страны. Первые книги серии, озаглавленные «Со-
брание путешествий в Индию восточную и Индию западную»,
вышли в 1590 г. После смерти Теодора де Бри издание знаменитой се-
рии продолжали его сыновья Иоганн-Теодор и Иоганн-Израэль, а за-
тем их преемник Матвей Мериан Старший, который и завершил вы-
пуск серии в 1634 г., полный комплект которой стал одним из вели-
чайших раритетов.
Дебюр. Фамилия видных французских библиографов Гийома-
Франсуа (1731—1782) и Гийома (1734—1800). Г.-Ф. Дебюр — автор
монографий «Типографический музей» и «Научающая библиогра-
фия, или Трактат о знакомстве с книгами редкими и необычайными»,
вышедших в Париже в 1763—1768 гг. Г. Дебюр в сотрудничестве со
своими сыновьями составил каталоги знаменитых французских част-
ных книжных собраний — библиотек герцога Лавальера, герцога
Омальского, барона Гольбаха и др.
Дегеннин Вильгельм Иванович (ум. в 1750). Уроженец Голлан-
дии, сподвижник Петра I, участник войн. Был назначен главным ди-
ректором казенных сибирских заводов на Урале, основал г. Екатерин-
бург.
Дезидерата (от лат. desideratus — «желанный»). На жаргоне кол-
лекционеров предметы, которых недостает в коллекции.
Действительный камергер. Придворный чин IV класса, соот-
ветствует чину генерал-майора. Прибавление «действительный» по-
явилось в XIX в. и подчеркивало несение определенных обязаннос-
тей при дворе.
Демидов Анатолий Николаевич (1812—1870), князь Сан-Дона-
то. Потомок знаменитой династии горнозаводчиков Демидовых.
Жил в основном за границей. Женился на племяннице Наполеона I
Матильде и купил княжество Сан-Донато неподалеку от Флоренции.
Известен благотворительностью.
Демидов Прокофий Акинфиевич (1710—1786). Внук основателя
династии уральских заводчиков. Прославился мотовством, чудачест-
вами и благотворительной деятельностью.
Дидо. Династия французских издателей и изобретателей в обла-
сти книжного дела. Основатель — Франсуа Дидо (1689—1757).
В 1713 г. издал сочинение аббата Прево в 20 томах. Его сыновья
Франсуа-Амбруаз (1730-1804) и Франсуа (1731—1793) помимо из-
534
дательской деятельности занимались совершенствованием шрифтов,
технологии производства типографской бумаги, красок. Из третьего
поколения династии наиболее известны сыновья Франсуа-Амбруа-
за — Пьер Старший, издававший произведения греческих, римских
классиков, и Фирмен (1765—1836) — изобретатель шрифта «дидо»,
заведовавший при Наполеоне I императорской типографией. Четвер-
тое поколение династии прославилось многотомными изданиями
«Сокровища греческой литературы» в 9 томах (1855—1889) и 200-
томной библиотекой переводных и отечественных произведений.
Дмитриев Иван Иванович (1760—1837). Поэт и государствен-
ный деятель, тайный советник, сенатор, министр юстиции в 1810—
1814 гг. Писал оды, песни, басни. Его мемуары «Взгляд на мою
жизнь» были полностью изданы лишь через 30 лет после его смерти.
В молодости был свидетелем казни Пугачева. Его рассказ использо-
вал А. С. Пушкин в «Капитанской дочке».
Дмитриев Михаил Александрович (1796—1866). Поэт, прозаик
и переводчик. Автор мемуаров «Мелочи из запасов моей жизни».
Дмитрий, митрополит Ростовский (1651—1709). В миру — Да-
ниил Туптало. Причислен к лику святых. Св. Дмитрий оставил после
себя значительное литературное наследие: Четьи-Минеи, над которы-
ми работал около 20 лет, «Руно орошенное», сборники проповедей,
исторические сочинения «Синопсис», «Розыск о раскольнической
брынской вере», «Диариум» (сборник кратких биографий киевских
митрополитов), а также несколько духовных драм или мистерий.
Договор Новгорода с королем польским Сигизмундом. Анахро-
низм. Новгород Великий окончательно стал областью Московского
царства в 1480-1489 гг. и соответственно утратил право заключать
международные договоры. Между тем первый польский король с
именем Сигизмунд взошел на престол лишь в 1506 г. Последним ко-
ролем, который мог бы рассматривать Новгород как суверенное госу-
дарство, был отец Сигизмунда I Казимир IV Ягеллон, царствовавший
с 1447 по 1492 г.
«Древняя российская вивлиофика*. Предпринятое Н.И. Нови-
ковым периодическое издание, в котором публиковались письмен-
ные памятники русской истории. Полное название: «Древняя рос-
сийская вивлиофика, или Собрание разных древних сочинений, яко
то: Российский посольства в другие государства, редкие грамоты,
описания свадебных обрядов и других исторических и географичес-
ких достопамятностей, и многие сочинения древних русских стихо-
творцев». Выходило с 1773 по 1775 г. на субсидии, предоставленные
Екатериной II. Оригиналы многих опубликованных документов бы-
ли позднее утрачены. «Вивлиофика» — калька слова «библиотека» в
новогреческой согласовке.
Дружеское ученое общество. Организовано в 1779 г. при Мос-
ковском университете. Один из инициаторов его создания —
Н. И. Новиков. Целью общества было: 1. Делать общественными пра-
вила хорошего воспитания. 2. Издавать полезные книги. 3. Пригла-
535 <40
шать из-за границы способных преподавателей и воспитывать своих.
Общество действовало в основном на пожертвования своих членов,
число которых достигало 50. Его «Типографическая компания» изда-
вала просветительскую, учебную, мистическую литературу. Прекра-
тило свое существование в период гонений на масонов.
«Дух жизни*. Сокращенное название написанной И. Госснером
книги «Der Heist des Lebens und der Lehre Jesu» («Дух жизни и уче-
ния Иисуса»).
«Духовный рыцарь, или Ищущий премудрости*. Сочинение
И. В. Лопухина, содержащее описание ритуалов московской масон-
ской ложи «Блистательная звезда». Издавалось дважды в тайных ма-
сонских типографиях и предназначалось для раздачи внутри масон-
ских лож.
Дюлоран Анри-Жозеф (1719—1797). Французский писатель.
Его роман «Compere Mathieu» современники считали остроумным,
но слишком фривольным и вольнодумным.
Епиталама. В переводе с греческого — «свадебная песнь».
Ефремов Петр Александрович. Крупный отечественный биб-
лиограф XIX в. Собрал замечательную библиотеку и выпустил ряд
работ по библиографии, биографиям русских писателей. Среди них
«Материалы для истории русской литературы» (1867), «Материалы
для истории русской книжной торговли» (1879). Редактировал и
снабжал примечаниями собрания сочинений ряда писателей, в т.ч.
собрание сочинений А.Н. Радищева (1872), уничтоженное цензурой.
Жанлис де, Стефани-Фелисите (1746—1830). Подобно своему
учителю Ж. Ж. Руссо считала, что образование в детском возрасте
должно быть построено на рациональных началах, сказочность и эле-
менты таинственности исключались. В России пользовались попу-
лярностью ее «Рассказы для детей», которые ценились за их серьез-
ный, морализаторский тон.
Забелин Иван Егорович (1820—1908). Историк, археолог, специ-
алист в области быта допетровской эпохи. Автор 10 монографий и
примерно 200 печатных работ.
Иероним Евсевий, блаженный (ок. 347-419 или 420). Родился в
Далмации в г. Стридоне. Отсюда и прозвище — Стридонский. Был се-
кретарем папы Дамасия I, который поручил ему создать полный пере-
вод на латинский язык Библии. Этот перевод признан Католической
Церковью боговдохновенным и стал единственным официальным
текстом. Последние 34 года жизни провел в монастыре близ Вифлие-
ма, «всегда читая, всегда в книгах, не зная покоя ни днем ни ночью».
Инкунабула (букв, колыбель, лат.). Термин, появившийся в се-
редине XVIII в. для обозначения первопечатных книг, изданных с мо-
мента изобретения книгопечатания в Европе до 31 декабря 1500 г.
Первый каталог инкунабул был издан в 1793—1797 гг. в 5 томах в
Нюрнберге под названием «Анналы типографские от изобретения
сего искусства до года 1500». В настоящее время известно около
40 000 инкунабул.
536 <40
Иоанн Антонович (1740—1764). Русский император в 1740—
1741 гг., правнук Ивана V, сын принца Антона Ульриха Брауншвейг-
ского. За младенца правили Э. И. Бирон, затем мать Анна Леополь-
довна. Свергнут гвардией, заключен в тюрьму, был убит при попытке
В.Я. Мировича освободить его. Во время царствования Елизаветы
Петровны и Екатерины II монеты с его именем были изъяты из обра-
щения и перелиты, все деловые бумаги, где упоминалось его имя, от-
бирались у держателей и пересылались в Сенат. Документы, связан-
ные с кратким периодом его царствования, крайне редки и потому
высоко ценятся коллекционерами.
Иоанн Дамаскин (ок. 675—745). Родился в г. Дамаске, откуда
прибавление к имени. Как и отец, занимал высокий пост в админист-
рации халифа. Но в 730 г. постригся в монахи и до конца дней своих
прожил в монастыре св. Саввы, в окрестностях Иерусалима. Круп-
ный богослов. За яркие проповеди прозван Златоструй. Писал сочи-
нения, направленные против иконоборчества. Сочинял Каноны —
церковные богослужебные песнопения. О нем одна из лучших поэм
А. К. Толстого «Иоанн Дамаскин».
Иоанн Златоуст (ок. 347—407). Один из самых известных От-
цов Церкви, выдающийся богослов и проповедник. Получил блестя-
щее для своего времени образование. Рано выдвинулся благодаря
своему красноречию, за что назвали его Златоустом. Ему принадле-
жит много произведений — толкований книг Ветхого и Нового Заве-
та, «бесед» на различные религиозные темы. Был архиепископом
Константинопольским. За свою прямоту и бескомпромиссность оце-
нок «сильных мира сего» подвергался гонениям. Умер по пути в ссыл-
ку. Причислен к лику святых. Его нетленные останки были перенесе-
ны в Константинополь. Православная Церковь до сих пор служит бо-
жественную литургию по составленному им чинопоследованию.
Иоанн, экзарх Болгарский. Жил между 850 и 930 гг. Одно время
глава (экзарх) Болгарской православной церкви. Автор ряда церков-
ных поучений и проповедей. Перевел с греческого несколько произве-
дений св. Иоанна Дамаскина, создал свою версию Шестоднева.
Иоиль, архимандрит Спасо-Ярославского монастыря. В ми-
ру — Иван Быковский (1706—1798). С ним связана история единст-
венного списка «Слова о полку Игореве»: граф А. И. Мусин-Пушкин
сообщил К. Ф. Калайдовичу, что купил рукопись у Иоиля, когда тот
ушел на покой. Ныне полагают, что граф по какой-то причине иска-
зил истину. Сборник «Хронограф в десть», частью которого было
«Слово», числился в описи до 1788 г., когда сменивший Иоиля архи-
епископ Арсений «Хронограф» уничтожил «за ветхостью и согнити-
ем». Скорее всего, именно Арсений передал или продал рукопись
«Слова» графу, с которым был в дружеских отношениях.
Ипокрена. Название источника у восточных отрогов горы Гели-
кон в Беотии (Греция). Согласно греческой мифологии, источник за-
бил от удара копытом крылатого коня Пегаса. Любимое место отды-
ха муз. Считалось, что человек, совершивший паломничество к храму
537
муз, стоявшему рядом с источником, и испивший его воду, получит в
награду поэтический дар.
Ироическая песнь — т.е. героическая.
Кадуцей. Жезл бога Гермеса (в римской мифологии Меркурия).
Имеет вид стержня с крылатым навершием, вокруг которого обви-
лись две змеи, угрожающие друг другу жалами. Используется в сим-
волике — от алхимии до торговли и международных отношений.
Каноник. Сборник молитвенных церковных песнопений, испол-
няемых во время воскресных и праздничных богослужений.
Карлейль Чарльз Говард, граф. Английский дипломат, побы-
вавший в середине XVII в. в Москве. Сохранилось описание пути,
проделанного посольством графа Карлейля, приема в Москве и т.д.,
которое несколько раз издавалось на разных языках.
«Катоно скарр оническая...» В этом названии соединены имена
двух исторических лиц: римлянина Катона, прославившегося оратор-
ским искусством, или другого Катона, 44 раза подававшего в суд за
оскорбления и выигравшего все процессы, и французского сатирика
Скаррона. В этом названии заключена программа журнала: резкость,
строгость, неуклонность и справедливость в сатире.
Клоссиус Вальтер-Фридрих (1796—1838). Профессор права
Тюбингенского университета (Баден-Вюртемберг, Германия). Препо-
давал в Дерптском, ныне Тартуском университете (Эстония). Извес-
тен исследованиями в области римского и византийского права. За-
нимался юридическими источниками свода церковного законода-
тельства «Кормчая книга».
Книга Иова. Одна из книг Ветхого Завета, герой которой — бла-
гочестивый страдалец из страны Уц — стал нарицательным лицом.
Кондиция (от лат. conditio — договор, соглашение). В русской ре-
чи XVIII в. — условие.
Константин Палеолог. Последний из династии Палеологов им-
ператор Византии Константин XI (1403—1453). Погиб во время
штурма Константинополя турецкой армией султана Мехмеда II За-
воевателя в конце мая 1453 г. Его племянница Зоя (Софья) была же-
ной русского царя Ивана III Васильевича.
Кормчая книга. Сборник церковных и светских законов. Обычное
полное ее название в русских рукописях: «Кормчая книга, глаголемая
греческим языком номоканон, словенским же законоправило». По-
явилась на Руси вскоре после принятия христианства. На церковно-
славянский переведена, как полагают, при Ярославе Мудром. Первые
печатные выпуски вышли при патриархе Иосифе в 1650 г. и при Нико-
не (в 1653 г.). Старообрядцы признают только Иосифовскую версию.
Ксименесова Библия — (правильнее Хименесова). Франсиско
Хименес де Сиснерос (1436-1517), кардинал, великий инквизитор
Испании, основатель университета Алькала де Энарес, где коллектив
ученых, работавших под его опекой и покровительством, создал мно-
гоязычную Библию, т.наз. «Полиглотту». Библия была напечатана в
1514—1517 гг. тиражом 600 экз. Для Ветхого Завета она давала древ-
О^ 538 чвО
нееврейскую, греческую и латинскую версии, для Нового Завета —
греческую и латинскую версии.
Кубрат. Этим именем византийские источники называют бол-
гарского князя, отразившего в VII в. нашествие аваров.
Кунсткамера (от нем. Kunstkammer, букв, «зал искусств»). В
XVI—XVII вв. непременная принадлежность княжеских дворов Гер-
мании. В России Кунсткамера была создана Петром I, который во
время заграничных поездок приобрел для нее много диковинок. По-
зднее экспонаты Кунсткамеры были распределены по различным му-
зеям Санкт-Петербурга.
Лаврентий Зизаний (Тустановский). Прозвище Зизаний (букв,
плевел), вероятно, придумал для себя сам, чтобы подчеркнуть свою
смиренность. Протоиерей. Издал в Вильно азбуку и славянскую
грамматику. В 1626 г. предложил Патриарху Московскому Филарету
составленный им «Катехизис» — руководство в вопросах и ответах по
изучению основных догматов и церковных правил правословия. «Ка-
техизис» Зизания был издан единственный раз незначительным ти-
ражом.
Лангобарды (ломбарды). Одно из германских племен, вторгших-
ся в пределы Римской империи в эпоху ее разложения и распада.
Продвигались лангобарды на юг через Моравию, придунайские стра-
ны. В конце V в. приняли христианство арианского толка. В 568 г. за-
хватили Северную Италию. Государство лангобардов просущество-
вало более 200 лет и было завоевано франками во главе с Карлом Ве-
ликим. Память о том времени сохранилась в названии одной из
провинций Северной Италии — Ломбардии.
Лествица. Сочинение, созданное в виде пособия для тех, кто же-
лает вступить в созерцательную жизнь. По словам одного из видных
церковных деятелей, это «лучшая из книг, написанных для иноков».
Автор — св. Иоанн, настоятель Рифского монастыря на Синае. Книга
состоит из 30 глав — «ступеней» к совершенству. Отсюда и ее назва-
ние «Лествица» (лестница). Это сочинение — настольная книга пра-
вославного монашества.
Летописец Премудрого Манассии. Константин Манассис, вто-
ростепенный византийский писатель XII в., автор хроники «Краткая
история», написанной в стихах.
Лицевая Псалтирь. Так называли отдельное издание одной из
книг Ветхого Завета, снабженное иллюстрациями.
Магистр. В России до 1884 г. вторая ученая степень. Для ее полу-
чения надо было защитить диссертацию. Первая степень — кандидат —
присваивалась студентам, с отличием закончившим высшее учебное
заведение, и защиты диссертации не требовала. Степень магистра при-
мерно соответствовала современной степени «кандидат наук».
Мазарини Джулио (1602—1661), кардинал, церковный и госу-
дарственный деятель, первый министр Людовика XIV. Хитрый, ко-
варный, корыстолюбивый царедворец. Герой многих романов, в т.ч.
А. Дюма. Он собрал великолепную библиотеку и коллекцию произ-
539 <40
ведений искусства, основал в Париже Королевскую академию
скульптуры и живописи.
Малек. В переводе с арабского — «царь».
Мартинисты. Так называли себя последователи учения о внут-
реннем совершенствовании, выдвинутого в сочинении маркиза Луи-
Клода де Сен-Мартена (1743—1803) «О заблуждениях и истине. Со-
чинение неизвестного философа». По мнению Сен-Мартина, единст-
венное спасение для человека — путь внутреннего очищения,
совершаемый на основе деятельной и разумной любви к Богу и лю-
дям.
Масонские книги. На жаргоне московских книготорговцев
XIX в. «масонской» называли любую толстую книгу с таинственным,
аллегорическим или сложным для неискушенного восприятия содер-
жанием.
Маттеи Христиан-Фридрих (1744—1811). Филолог, палео-
граф и библиограф. С 1772 г. работал в Московском университете. С
1803 г. и до конца жизни профессор кафедры греческой и римской
словесности. Составил каталоги рукописей, хранившихся в Москов-
ской Синодальной библиотеке и типографии. Издал в Москве грече-
ский текст Нового Завета с параллельным латинским текстом, а так-
же пособия по греческому и латинскому языкам.
Мефодий Патарский, святой. Один из ранних Отцов Церкви.
Погиб во время гонений императора Диоклетиана в 310 или 311 г.
Русские книжники больше всего знали имя Мефодия по приписы-
вавшемуся ему апокрифическому сочинению «Слово от начала и до
кончины», которое называли также «Откровения Мефодия Патар-
ского».
Мефодий. Имеется в виду св. Мефодий, просветитель славян,
как и его брат Кирилл.
Минц-кабинет. От нем. Miinze — монета. Нумизматический ка-
бинет.
«Несторова летопись*. Имеется в виду «Повесть временных
лет», выполненная в Киево-Печерском монастыре преподобным Не-
стором (1056 — ок. 1114) и являющаяся переработкой начального ле-
тописного свода. Оригинальная рукопись не сохранилась. «Повесть
временных лет» дошла до нас в поздних редакциях. Полное научное
издание ее текста было издано академиком А.А. Шахматовым в
1916 г. в Петрограде.
Никита Вызроват (см. Висковатый Никита).
Никифор Вотаниат. Византийский полководец, затем импера-
тор с 1078 по 1081 г. Был свергнут с престола Алексеем Комниным,
после чего постригся в монахи.
«Никон, Божией милостью патриарх* (1605—1681). Шестой
Патриарх Московский и всея Руси. В миру Никита Минов. Родился
в крестьянской семье. Стал патриархом в 1652 г. Энергично провел
церковные реформы, вызвавшие раскол. Вмешивался в государствен-
ное управление под тезисом «священство выше царства», что вызва-
540
ло недовольство и разрыв с царем. Собор 1666—1667 гг. снял с него
сан Патриарха. Никон был сослан на север. При нем были созданы
новые редакции летописных сводов «Воскресенский» и «Никонов-
ский», в монастырях стали формироваться библиотеки. По его указу
за границей было закуплено около 500 манускриптов. Им была уч-
реждена в Москве греко-латинская школа.
* Нифонтовы ответы*. Нифонт — архиепископ Новгорода Ве-
ликого (ум. в 1156). Имеется в виду спор по проблемам богослужеб-
ной и вероисповедальной практики, в котором, с одной стороны, вы-
ступали монахи Кирик, Савва и Илия, а с другой — сам архиепископ.
Новиков Николай Иванович (1744-1818). Крупный обществен-
ный деятель России XVIII в. О нем подробно см. ч. III «Книжная
Москва», глава «Книги на Красной площади».
Общество истории и древностей российских. Полное назва-
ние: «Императорское Московское общество истории и древностей
российских». Учреждено в 1804 г., реформировано в 1811 г.
Общий на голубой ленте знак. Имеется в виду офицерский на-
грудный знак, введенный Петром I.
Октоих (восьмигласник). Сборник богослужебных песнопений.
Песнопения делятся на восемь «гласов», или напевов. Отсюда назва-
ние.
Оссиан. Ирландский воин-певец, живший, по преданию, в III в.
В середине XVIII в. шотландский поэт Д. Макферсон опубликовал
якобы написанные Оссианом две эпические поэмы, которые он на-
шел среди старых манускриптов и перевел на английский язык. По-
эмы вызвали широкий интерес в Европе, в т.ч. в России. Однако под-
делка в конце концов была разоблачена.
Острожская Библия. Первое печатное издание полного текста
Священного Писания на церковно-славянском языке, выполненное в
1581 г. в типографии «Острожской Академии», прославленного учеб-
ного заведения, учрежденного в Остроге Волынском князем Кон-
стантином Острожским.
Остромирово Евангелие. Один из древнейших памятников цер-
ковно-славянской письменности. Написано на пергаменте в 1056—
1057 гг. для новгородского посадника Остромира.
*От нас изыдоша, но не беша с нами* (точнее «...не беша от
нас»). Цитата из 1-го Соборного Послания св. апостола Иоанна Бого-
слова. Русский перевод: «Они вышли от нас, но не были наши». Тема
послания — об опасности перерастания догматических споров в борь-
бу за власть и влияние.
Палеография («описание древностей» — греч.). Раздел археоло-
гии, изучающий историю письма по рукописным памятникам. Время,
место создания рукописи, авторство и т.д. оцениваются путем изуче-
ния типа почерка, шрифта, материала, на котором написана руко-
пись, и материалов, с помощью которых она создавалась. Первой в
Европе самостоятельной научной дисциплиной стала греческая па-
леография.
541 <^D
Петр Могила (1596—1647), архимандрит Киево-Печерской лав-
ры, с 1633 г. — митрополит Киевский. Стойко защищал православие
от посягательств католиков и униатов. Выдающийся просветитель,
он радел о развитии Киевской духовной школы, которая долгое вре-
мя в память о нем именовалась Киевско-Могилянской академией.
Организовал при школе типографию. Оставил ряд сочинений, в т.ч.
«Малый катехизис», перепечатанный в 1649 г. в Москве.
* Писанная евангелистом Лукою.По преданию, евангелист
Лука был иконописцем. Его кисти приписывают ряд знаменитых
икон. На доске стола, за которым проходила Тайная вечеря, он написал
первый образ Богородицы, который впоследствии был вывезен на
Русь, где и почитается до сих пор как образ Божией Матери Влади-
мирской.
Питирим, архиепископ Нижегородский (ок. 1665—1738). Один
из немногих искренних сотрудников Петра I в духовном звании. В
молодости был старообрядцем, затем вернулся в православие. Воз-
главил сперва миссионерскую деятельность, а затем борьбу против
старообрядцев, оказывавших наиболее сильное сопротивление ре-
формам Петра I.
Посадник. Здесь — высшая государственная должность в Новго-
роде Великом и во Пскове в XII—XV вв. Избирался из знати на вече.
Пращица. «Пращица противо вопросов раскольнических». Поле-
мическое сочинение архиепископа Нижегородского Питирима, со-
державшее опровержение 240 старообрядческих указаний о погреш-
ностях в вере Русской Православной Церкви. Написано по указанию
Петра I и напечатано в Санкт-Петербурге в 1721 г.
«Преосвященный Евгений». Митрополит Киевский и Галиц-
кий, в миру Евфимий Болховитинов (1767—1837). Учился в Славя-
но-греко-латинской академии, слушал лекции в Московском уни-
верситете, входил в просветительский кружок, сформировавшийся
вокруг Н.И. Новикова. Под влиянием Н.М. Карамзина, Н.Н. Бан-
тыш-Каменского у него возникает интерес к истории. В течение
10 лет работает в Воронеже преподавателем семинарии, церковно-
служителем. Пишет первые научные труды. В 1800 г. после смерти
жены и детей постригся в монахи. Работал во многих епархиях. С
1822 г. — митрополит Киевский и Галицкий. Опубликовал ряд тру-
дов о древностях России и Малороссии, участвовал в археологичес-
ких раскопках. Евгений был признанным ученым, академиком, чле-
ном едва ли не всех научных обществ России, кавалером многих ор-
денов. Высшие церковные иерархи его недолюбливали за широту
научных интересов, светскость. Часть его изысканий попала под за-
прет цензуры «за несходство с известными в Церкви преданиями». В
1995 г. был переиздан его основной труд «Словарь исторический о
бывших в России писателях духовного чина», над которым он рабо-
тал с 1803 по 1816 г.
«Приезд послов Ивана Грозного к императору Максимилиа-
ну II» . Максимилиан II (1527—1576) — император Священной Рим-
Оал 542 чвО
ской империи. В 1573—1575 гг. Иван Грозный неоднократно обмени-
вался с ним посольствами и посланиями.
^Пролог*. Сборник древнерусской церковной литературы, в ко-
торый входят краткие жития святых, проповеди, нравоучительные
сочинения. В основе его лежат византийские «Микологии» («Меся-
цесловы») — расположенные в календарном порядке краткие жития
святых и толкование праздников. Славянские переводы «Пролога»
появились на Руси вскоре после принятия христианства. Его состав
постоянно пополнялся за счет житий русских святых и других произ-
ведений. Сохранилось примерно 3000 рукописных экземпляров.
Первое печатное издание предпринято в Москве в 1641—1643 гг.
Разумовский Кирилл Андреевич (1728—1823), граф. Младший
брат фаворита императрицы Елизаветы Петровны Алексея Разумов-
ского. Образование получил сначала в «домашнем институте», где
братьям читал лекции, в частности, академик Шлёцер. Позднее учил-
ся в Страсбургском университете. Сенатор с 1786 г. Попечитель Мос-
ковского университета с 1807 г. Министр просвещения в 1810—
1816 гг. При нем в Московском университете была открыта первая в
России кафедра славянской словесности. При его участии был разра-
ботан устав Царскосельского лицея.
Рунические буквы. Руны — знаки системы письменности, кото-
рая использовалась германскими племенами, населявшими север Ев-
ропы, Британские острова, Скандинавию, Исландию. Имели харак-
терную угловатую форму. Надписи читались справа налево. О проис-
хождении и времени появления рун до сих пор ведутся споры.
Севериан Гевальский (? — после 408 г.), епископ, византийский
церковный писатель и проповедник. Вначале сподвижник, а затем оп-
понент и ожесточенный противник Иоанна Златоуста. По наущению
императрицы Евдоксии, которую резко обличал св. Иоанн, в 403 г. Се-
вериан вместе с епископами, недовольными аскетической требова-
тельностью Иоанна, собирает Церковный Собор, который после про-
должавшейся год борьбы св. Иоанна Златоуста изгоняет и отправляет
в ссылку на окраину империи, в Армению. Смерть Иоанна в 407 г. вы-
звала бунт в Константинополе, и Севериану, одному из главных винов-
ников изгнания Иоанна, пришлось навсегда бежать из столицы. Бого-
словские произведения Севериана — «Толкования на послания апос-
тола Павла» и «Гомилии» — толкования на первые шесть книг Ветхого
Завета. Большая часть «Гомилий» сохранилась лишь благодаря тому,
что их авторство вплоть до 1939 г. приписывалось Иоанну Златоусту.
Ряд гомилий дошел в армянской версии. В России Севериан был изве-
стен потому, что Иоанн, экзарх Болгарский, в своем Шестодневе ис-
пользовал 6 его гомилий, толкующих первую главу Книги Бытия.
* Северная пчела*. Газета, начавшая выходить в 1825 г. Ее изда-
телем и редактором бессменно был Фаддей Булгарин, литератор и
доносчик III отделения. Он имел право публиковать в газете прави-
тельственные указы и постановления и потому «Северная пчела»
имела полуофициальный статус.
543 <40
«Семьдесят толковников» — первый по времени перевод на
греческий язык древнееврейского текста Ветхого Завета. По легенде,
Птолемей Филадельф (285—247 гг. до н.э.), создавая знаменитые му-
зей и библиотеку в Александрии, направил, в частности, специальное
посольство в Иерусалим, чтобы получить священные книги иудеев и
перевести их на греческий язык. Первосвященник Елеазар внял
просьбе царя, послал рукописи, а вместе с ними 72 мудреца, которые
и должны были осуществить перевод. Отсюда и название «Септуа-
гинта» — «Перевод семидесяти». Первоначальный текст до нас не до-
шел.
Сигизмунд Герберштейн (1486—1566). Военный и дипломат на
службе императора Священной Римской империи. Дважды, в 1517 и
1526 гг., был в Москве. Объяснялся по-польски, по-чешски и по-рус-
ски. Оставил сочинение Rerum Moskoviticarum Commentarii («Ком-
ментарии к делам Московским»). Это первое достаточно полное со-
общение о Русском государстве, ставшее доступным западному чита-
телю. Неоднократно переводилось и издавалось в России.
«Синод» (греч. собрание). Синод, а позднее Священный синод —
название высшего административного органа управления Русской
Православной Церкви, созданного Петром I в 1721 г. после отмены
патриаршества. Первоначально назывался «Духовный коллегиум»,
состоял из 11 духовных лиц и назначаемого царем представителя —
обер-прокурора. Эта мера Петра I фактически подчинила Церковь
светскому лицу, подотчетному лично царю. Патриаршество было вос-
становлено после февральской революции 1917 г. Ныне Священный
синод — совещательный орган при Патриархе.
Скаррон Поль (1610—1660). Французский поэт и комедиограф.
Один из основоположников жанра бурлеска. В жанре комедии Скар-
рон считается прямым предшественником Мольера.
Скорина Франциск (1490—1551 ?). Латинизированная форма
имени Франтишека Скарины — белорусского богослова, просветите-
ля и первопечатника. Выпустил в Праге Псалтирь и 20 отдельных
книг Библии в переводе на славянский язык, даже с иллюстрациями.
Это издание является первым по времени текстом Библии, изданным
типографским способом на славянском языке.
«Славный Платон». Митрополит Московский, в миру Левшин
(1737—1812). Свободно владел греческим, латинским и французским
языками. Был ректором духовной семинарии в Троице-Сергиевой ла-
вре. В 1763 г. Екатерина II назначает его преподавать Закон Божий
престолонаследнику Павлу Петровичу. Его проповеди имели боль-
шой успех при дворе. Платон становится членом Святейшего синода,
архиепископом. Написал ряд законоучительных произведений, со-
ставленных в форме вопросов-ответов — «Катехизисов», долгое вре-
мя бывших в России единственными доступными учебниками бого-
словия. В последние годы жизни, работая в Москве, много внимания
уделял Синодальной типографии, в которой были изданы древние
летописные своды.
544
«Словарь исторический о бывших в России писателях духов-
ного чина». Фундаментальный труд митрополита Киевского и Га-
лицкого Евгения (Болховитинова), над которым он работал в тече-
ние почти 20 лет. Содержит сведения о 278 авторах. «Словарь...» ми-
трополита Евгения наряду с изданным Н.И. Новиковым «Опытом
исторического словаря о российских писателях» (1772) в течение
многих десятилетий был единственным справочным пособием по ис-
тории русской литературы. Переиздан в 1995 г.
София Палеолог. Племянница последнего византийского импе-
ратора Константина XII (1404—1453). Софья (Зоя) Палеолог в
1472 г. вышла замуж за великого князя Московского Иоанна Василь-
евича III. Софья была умна, энергична, прекрасно образована, знала
все тонкости византийского этикета. Образ великого князя Москов-
ского как государя-самодержца, подотчетного только Богу, начал
складываться во многом под ее влиянием.
«Средневековые теологи — Василий Великий, Иоанн Злато-
уст... * Точнее — поздней античности. Началом средних веков при-
нято считать год падения Римской империи — 476 г.
Статский советник. По табели о рангах, введенной Петром I,
гражданский чин V класса, соответствовавший военному чину брига-
дира, занимавшему промежуточное место между чинами полковника
и генерал-майора.
«Степенная». «Книга степенна царского родословия, иже в Рус-
тей земле в благочестии просиявших богоутвержденных скиптродер-
жателей». Содержит краткие известия о русских князьях и царях.
Названа «степенной» потому, что автор разбил ее хронологию на
17 степеней, или граней. Последняя грань посвящена царствованию
Ивана Грозного. Доведена до конца 7068 г. от сотворения мира (ав-
густ 1560). Митрополит Московский Афанасий, предполагаемый ав-
тор, использовал обширный материал: летописи, жития святых, ска-
зания о чудесах и чудотворных иконах.
Стрешнева Евдокия Лукьяновна, дочь дворянина Лукьяна
Стрешнева. Вышла замуж за царя Михаила. Мать царя Алексея Ми-
хайловича.
Тальма Франсуа-Жозеф (1763—1826). Французский актер и
антрепренер. Требовал реалистичности в актерской игре, а в костю-
мах и декорациях точного соответствия эпохе действия спектакля.
Один из ведущих драматических актеров своего времени.
Тетис (греч. — теттикс). Cicada plebeia — цикада обыкновенная.
Ее упоминал Гомер в «Илиаде», Платон называл цикаду «глашатай
муз». Считалось, что цикады способны петь, даже если их лишить во-
ды и пищи. Изображение цикад чеканилось на мелкой монете, отчего
они звались «теттигий».
Требник (от слав, «треба» — жертва). Богослужебный сборник.
Состоит из двух частей. В первой помещаются последования совер-
шения таинств, таких, например, как крещение. Во вторую входят мо-
литвы «на всякую требу». Требники были в ходу в Византийской им-
545 <40
перии. По преданию, были в числе книг, переведенных на славянский
язык св. Кириллом и Мефодием.
Трегубая аллилуйя. Троекратно повторяемый богослужебный
возглас, завершаемый обычно словами «Слава Тебе, Боже!» (в отли-
чие от «сугубой» или «двугубой», где аллилуйя возглашается дваж-
ды). В течение нескольких веков продолжался спор, какой из вариан-
тов правилен и соответствует Греческой Церкви, а какой является
«латынской ересью». Слово «аллилуйя» в переводе с древнееврей-
ского букв, означает «Хвалите Господа!».
Тредиаковский Василий Кириллович (1703—1769). Ученый,
поэт, переводчик. Имя его из-за усложненности, громоздкости сти-
хов на долгое время стало нарицательным. Доказывал необходи-
мость перевода иностранных текстов не на церковно-славянский, а
на разговорный русский язык. Ревностно опровергал теорию нор-
маннского происхождения русской государственности, нередко до-
ходя до абсурда. Перевел на русский язык десятки томов романов,
исторических сочинений, трудов по словесности. Жил на грани пол-
ной нищеты.
Триодь цветная. Триодь — букв, «трипеснец». Сборник богослу-
жебных песнопений для дней, в которые по церковному чину поло-
жено исполнять неполные каноны, состоящие из трех или четырех
песен. Триодь бывает двух видов: Цветная и Постная. Цветная Три-
одь начинается с последований страстной недели и продолжается до
праздника Св. Троицы, который наступает через 50 дней после Пас-
хи. В Цветную Триодь в основном входят песнопения, сочиненные
византийскими авторами XII—XIV вв., отличающиеся красочным и
возвышенным языком.
Тысяцкий, В Новгороде Великом избирался на вече из бояр. Был
ближайшим помощником посадника.
Тысячный знак, В русской кириллице, в которой цифры обозна-
чались буквами алфавита, перед буквой, обозначающей число тысяч,
ставился специальный «тысячный знак» — титло.
«У Пимена в Ротниках*, Речь идет о месте, где прежде распо-
лагалась Воротниковская слобода (в совр. Москве — район Новосло-
бодской ул.). Воротниками называли стрельцов и пушкарей, несших
охрану городских ворот. Слобода имела свой храм, освященный в
честь св. Пимена Великого.
Уваров Сергей Семенович (1786—1855). Президент Российской
Академии наук с 1818 г., министр народного просвещения (1833—
1849). Реакционный деятель эпохи Николая I. Автор формулы:
«Православие, самодержавие, народность». Закрывал доступ в выс-
шие учебные заведения юношам недворянского происхождения.
Ввел университетский устав, подчинивший эти учебные заведения
полицейскому надзору. Его цензура жестко стесняла печать и литера-
туру. Был одним из гонителей А. С. Пушкина.
Уставное письмо. Древнейший тип славянского письма кирил-
лицей и глаголицей. В уставном письме ширина букв примерно рав-
35-1777
546 <40
на их высоте. Знаки крупные, тщательно выписанные и выровнен-
ные. Виды написания, возникшие на основе уставного письма позд-
нее, называются «полууставом» и «скорописью». Вид, форма букв,
использование надстрочных знаков и знаков препинания и другие ха-
рактерные для той или эпохи детали изучаются в палеографии для
уточнения датировок манускриптов.
«Утренняя заря*. Так называли два журнала, издававшиеся
Н. И. Новиковым: «Утренний рассвет» и «Вечерняя заря». Оба наи-
менования восходят к названию одного из самых популярных среди
русских масонов сочинения немецкого мистика XVI—XVII вв. Якова
Беме «Аврора, или Утренняя заря в восхождении, корень и мать фи-
лософии, астрологии и теологии на верном основании, или же описа-
ние природы, как все было и как состоялось начало: как природа и
стихия стали тварными, так же об обоих качествах, злом и добром».
Издание 1914 г. репринтно воспроизведено в 1990 г.
Ушаков Федор Васильевич, товарищ А.Н. Радищева по учебе в
Лейпцигском университете. На Радищева большое впечатление про-
извели твердость и мужество, с которыми молодой человек встретил
сообщение врачей о том, что в ближайшие дни он умрет. Ушаков
пользовался непререкаемым авторитетом среди студентов-соотечест-
венников. Был убежденным атеистом.
Фауст (точнее — Фуст) Иоганн (1400—1466). Немецкий книго-
печатник. По профессии ювелир. Дважды ссужал И. Гутенбергу день-
ги на изготовление печатного станка, печатание Библии и Псалтиря.
Не дождавшись возврата долга, выиграл судебный процесс, разорил
Гутенберга, который был вынужден отдать ему свое право на изобре-
тение, печатный станок, почти завершенный тираж Библии. Сам со-
здал книгопечатную компанию. Выпустил произведения Цицерона,
книгу, ставшую первым печатным изданием произведений античной
классики.
Феогност, митрополит Киевский и всея Руси (ум. в 1353).
Прибыл из Константинополя. Иван Калита привлек его на свою сто-
рону. Церковная и светская власть в результате сосредоточилась в
Москве, в которой обосновались и князь, и митрополит. При Феогно-
сте было завершено строительство Успенского собора в Кремле.
Флетчер Джайлс (1548—1611). Юрист и дипломат. Был по-
слан с посольством в Россию в 1588 г. По возвращении в Англию в
1591 г. опубликовал сочинение «О Русском государстве», в котором
приводит множество данных о географии России, ее правительстве,
законодательстве, методах ведения войны и т.д. Работая над книгой,
использовал много литературных источников, даже сочинения ви-
зантийских историков. Особое внимание книге Флетчера уделил
Н.М. Карамзин, использовавший ее в X томе «Истории государства
Российского» для характеристики состояния России в конце XVI в.
Фра Мауро (приставка «фра» означает «брат»). Флорентийский
монах и картограф XV в., создавший в 1457—1459 гг. карту мира, на
которой впервые показана Япония.
547 чвО
Фуников Никита. Сын царского дьяка Афанасия Фуника Кур-
цева. Одно время был в милости у Ивана Грозного, входил в оприч-
нину, был казначеем. Казнен вместе с другими опричниками.
Харатейная рукопись (по-греч. и по-лат. — папирус, папирус-
ный свиток). На Руси «харатейными» назывались рукописи, выпол-
ненные на пергаменте.
«Холодный букинист*. «Холодным», или «прохладным», назы-
вали продавца, торгующего книгами в розницу на улице с лотка или
переносного прилавка.
Царикова гора. «Цариком» в эпоху Смутного времени поляки
называли второго самозванца Лжедмитрия.
Цесарские послания. Цесарями, кесарями на Руси называли ав-
стрийских королей из рода Габсбургов, одновременно носивших ти-
тул императоров Священной Римской империи.
Черноризец Кирик. Жил в XII в. Диакон монастыря св. Антония
в Новгороде Великом. В вопросах, заданных епископу Нифонту Ки-
риком, а также некими Саввой и Илией, речь в основном идет о жиз-
ни духовенства, ведении богослужений, отношении с мирянами, нало-
жении епитимий и т.д. Считается автором ряда записей в Новгород-
ской I летописи. Написал сочинение, в котором излагает методы
расчета дней, на которые выпадает Пасха, фундаментальный для того
времени вопрос, так как с датой Пасхи связано начало Великого По-
ста и других праздников.
Четьи-Минеи (минеи — букв, «месячные книги для чтения»).
Это свод произведений церковной литературы древнерусской и пе-
реводной. Содержит жития святых и произведения церковно-учи-
тельского и просветительского характера, расположенные по кален-
дарному принципу в 12 месячных книгах — минеях, своего рода эн-
циклопедия книжных знаний допетровской Руси. Наиболее
известны «Великие Минеи-Четии», составленные при митрополите
Макарии в середине XV в. Подобные сборники создавались и позже.
В предисловии к Чудовской «Минеи-Четии», созданной при Борисе
Годунове, состав сборника описывается так: «...праздничные слова и
пророческие проповеди, и апостольские мучения, и похвалы, и всех
святых жития, и мучения святых мучеников и святых мучениц, и
жития и подвиги преподобных и богоносных отец, и святых препо-
добных жен страдания и подвиги, и с новыми чудотворцы и еще
иные книги»...
Числительные буквы. появления в Европе, в X в., арабских
числовых знаков использовались в основном римская и буквенная
числовые системы. В буквенных системах каждая буква обозначала
не только звук, но и определенное число. Так, в славянской азбуке
буква «а» означала цифру 1, буква «б» — 2 и т.д. Чтобы не спутать,
над буквами, обозначающими число, ставился специальный надст-
рочный знак — «простое титло».
Шафарик Павел Йозеф (1795—1861). Филолог-славист и архео-
лог. Его труды по славянской грамматике и славянским древностям
35*
548 <dO
приобрели европейскую известность. Многие из его монографий ак-
туальны поныне.
Шестоднев. Общее название богословских произведений, тол-
кующих и расширенно комментирующих первую главу библейской
Книги Бытия, рассказывающую о сотворении мира, которое Бог за-
вершил за шесть дней. Отсюда и название произведения. Первое из
известных произведений такого рода создал св. Василий Великий. В
славянской письменности Шестодневы появляются в переводах. Са-
мым известным является Шестоднев Иоанна, экзарха Болгарского.
По традиции, восходящей к св. Василию Великому, в Шестоднев
включались и сведения небиблейского характера, взятые из сочине-
ний античных философов, географов, астрономов, писателей и т.д.
На Руси вплоть до XVII в. Шестодневы были почти единственным
легитимным источником естественно-научных знаний*
Шестьдесят книг Ветхого и Нового Завета. На самом деле со-
стоит из 87 отдельных произведений в синодальном переводе на рус-
ский язык. Цифра 60 получена из того соображения, что часть книг
Ветхого Завета не входит в так называемый «иудейский канон», со-
стоящий из 39 книг, ибо они были созданы после возвращения евре-
ев из Вавилонского пленения и некоторые были написаны не на древ-
нееврейском, а на греческом языке. Такие книги принято называть
«второканоническими». За исключением «второканонических» оста-
лось 66 книг. Но так как 666 — это упомянутое в Апокалипсисе «чис-
ло зверя», предпочитали говорить о шестидесяти книгах Священного
Писания.
Щелканов Андрей Яковлевич. Думный дьяк, глава Посольского
приказа. Один из немногих сохранил доверие Ивана Грозного до са-
мой его смерти. Играл важную роль и в последующие годы. Был бли-
зок к боярам Романовым.
Экзарх (букв. греч. — «правящий вовне»). Экзархат — церковная
область, глава которой, экзарх, обладает правом самостоятельного ре-
шения административных вопросов при сохранении общего главен-
ства со стороны Патриарха и Церковного Собора.
Юник (см. Фуников Никита).
Юхотный ряд. Ряд Гостиного двора в Москве, в котором торго-
вали изделиями из кожи. От слова «юхоть» или «юфть» — выделан-
ная кожа.
Ярославское дело. Сражение под Малоярославцем 12 (24) октя-
бря 1812 г., в результате которого наполеоновской армии пришлось
отступать по Смоленской дороге.
549 <40
Список использованной литературы
1.	Вестник Европы. М., 1811. № 1. С. 57.
2.	Там же. С. 58-59.
3.	Записки и труды Общества истории и древностей российских. М., 1815.
Ч. I. С. XV—XVI.
4.	Калайдович К. Ф. Известие о древностях славяно-русских и об Игнатии
Ферапонтовиче Ферапонтове, первом собирателе оных. М., 1811. С. 8.
5.	Записки и труды Общества истории и древностей российских. М., 1815.
Ч. I. С. LII.
6.	Сопиков В. С. Опыт российской библжлрафии. СПб., 1813. Т. I. № 930.
7.	Щербатов М. М. Опыт о древних русских монетах//Академические из-
вестия. СПб., 1780-1781. С. 43-48.
8.	Оленин А.Н. Письмо к графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину о
камне Тмутараканском, найденном на острове Тамане, в 1792 году. СПб., 1806.
С. 28.
9.	Московские ведомости. М., 1805. 3 июня.
10.	Вестник Европы. М., 1812. № 8. С. 312.
И.Там же. № 10. С. 381.
12.	Труды Общества любителей российской словесности. М., 1812. Ч. 4.
С. 22.
13.	Там же. С. 180-181.
14.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. Без г. и м. С. 27.
15.	Там же. С. 28-30.
16.	Там же. С. 95.
17.	Там же. С. 96.
18.	Там же. С. 97.
19.	Там же. С. 99.
20.	Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни ... графа А. И. Му-
сина-Пу шкина//3аписки и труды Общества истории и древностей россий-
ских. М., 1824. Ч. II. Отдел 2. С. 3—48.
21.	Там же. С 100-101.
22.	Записки важные и мелочные К.Ф. Калайдовича//Летописи русской
литературы и древности. М., 1861. Кн. 3. С. 81.
23.	Там же. С. 81—82.
24.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 143.
25.	Московские ведомости. М., 1814. № 8.28 января.
26.	Записки важные и мелочные К.Ф. Калайдовича. Кн. 3. С. 108-109.
27.	Письма В. С. Сопикова к К.Ф. Калайдовичу//3аписки Императорской
академии наук. СПб., 1883. Т. 45. С. 19.
28.	Там же. С. 20.
29.	Там же. С. 20.
30.	Записки важные и мелочные К. Ф. Калайдовича. Кн. 3. С. 98.
0^ 550 ^0
31.	Там же. С. 100.
32.	Попов С. С. К биографии К.Ф. Калайдовича//Чтения в Обществе исто-
рии и древностей российских. М., 1905. С.76—79.
33.	Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1882. Кн. 1.
С. 30.
34.	Там же. С. 33-34.
35.	Там же. С. 36.
36.	Данилов Кирша. Древние российские стихотворения. М., 1818. С. И.
37.	Там же. С. 98.
38.	Там же. С. 100.
39.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 145.
40.	Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073 года. С предис-
ловием Е.В. Барсова. М., 1884. С. II.
41.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 112.
42.	Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1818. Т. 1.
С. 75-76 (прим. № 159).
43.	КалайдовичК.Ф. Иоанн, экзарх Болгарский. М., 1824. С. 115-116.
44.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 115.
45.	Труды Общества любителей российской словесности. М., 1818. Ч. 12.
С. 71-72.
46.	Там же. Ч. И. С. 3-5.
47.	Там же. С. 28.
48.	Там же. С. 32.
49.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 149.
50.	Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1818. Т. 1. С.
96 (прим. № 261).
51.	Записки важные и мелочные Калайдовича. М., 1861. С. ИЗ.
52.	Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1818. Т. 6.
С. 335.
53.	Там же. С. 454 (прим. № 611).
54.	Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и вели-
кого князя Иоанна Васильевича. М., 1819. С. XIV.
55.	Там же. С. XIV.
56.	Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 6. С. 130 (прим.
№ 609).
57.	Там же. Т. 3. С. 20 (прим. № 29).
58.	Переписка митрополита Киевского Евгения с государственным канц-
лером Н. П. Румянцевым. Воронеж, 1870. Вып. 2. С. 53.
59.	Там же. С. 54.
60.	Калайдович К. Ф. Письма об археологических исследованиях в Рязан-
ской губернии. М., 1823. С. 25.
61.	Переписка митрополита Евгения с государственным канцлером
Н. П. Румянцевым. Воронеж, 1870. Вып. 2. С. 60.
62.	Там же. С. 78.
Ofc, 551 чО
63.	Там же. Вып. 3. С. 97—98.
64.	Там же. С. 99.
65.	Там же. С. 101.
66.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 74.
67.	Энциклопедический словарь Брокгауза—Ефрона. СПб., 1894. Т. 26.
С. 673-674.
68.	Изборник великого князя Святослава Ярославича 1073 года. М., 1884.
С. XI.
69.	Там же. С. XII.
70.	Там же. С. XIII.
71.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 141.
72.	Русский зритель. М., 1828. № 1—2. С. 29-30.
73.	Там же. С. 34-35.
74.	Переписка митрополита Евгения с государственным канцлером
Н.П. Румянцевым. Воронеж, 1870. Вып. 3. С. 115.
75.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 131.
76.	Там же. С. 132.
77.	Северная пчела. СПб., 1825. №41.4 апреля.
78.	Бессонов П.А. Константин Федорович Калайдович. С. 133.
79.	Там же. С. 81.
80.	Русский зритель. М., 1828. № 6. С. 136.
81.	Бессонов ПА. Константин Федорович Калайдович. С. 5-8.
82.	Там же. С. 8-9.
83.	Там же. С. 10-11.
84.	Там же. С. 9-10.
85.	Погодин М.П. Судьбы археологии в России//Журнал Министерства
Народного Просвещения. СПб., 1869. № 9. С. 37-39.
86.	Болховитинов Е.А. Новый опыт исторического словаря о российских
писателях//Друг просвещения. М., 1805. № 6. С. 222.
87.	Пантеон российских авторов. М., 1801. Ч. I. Фронтиспис.
88.	Там же. 1802. Ч. IV. С. 20.
89.	Московский телеграф. М., 1825. № 1. С. 81.
90.	Виноградов С.П. П.А. Ефремов//Памяти Петра Александровича Ефре-
мова. М., 1908. С. 24.
91.	Собрание оставшихся сочинений покойного Александра Николаевича
Радищева. М., 1807. Т. 1. С. 4.
92.	Ширяев А. С. Каталог российских книг. М., 1918. С. 20.
93.	Дмитриев М.А. Из запаса моей памяти. М., 1854. С. 61.
94.	Бекетов П.П. Краткое описание жизни Василия Яковлевича Левашо-
ва. М., 1808. Надпись на особой вклейке.
95.	Шибанов П.П. Каталог № XXXIV. М., 1890. С. 76.
96.	Надпись С.Д. Полторацкого на экземпляре «Энциклопедического сло-
варя», хранящегося в Российской Государственной библиотеке.
Ofc, 552 <40
97.	Русская старина. СПб., 1871. № 9. С. 581.
98.	Селивановский Н.С. Воспоминания//Библиографические записки.
М., 1858. № 20. С. 518.
99.	БессоновП.А. НекрологТ.Ф. Большакова//День. М., 1863. № 52.
100.	Чертков А.Д. Всеобщая библиотека России. М., 1845. С. 360,363,367,
368.
101.	Ровинский А.Д. Подробный словарь русских гравированных портре-
тов. СПб., 1886. Т. 1. С. 175.
102.	Библиографические записки. М., 1859. № 2. С. 36.
103.	Щукин П.И. Воспоминания. М., 1912. Ч. V. С. 30.
104.	Языков Д.Д. М.П. Погодин. М., 1901. С. 18.
105.	Москвитянин. М., 1849. № 5. С. 14.
106.	Там же. С. 15.
107.	Там же. 1850. №9. С. 20.
108.	Там же. 1851. № 3. С. 227-228.
109.	Потехин А. А. Воспоминания о М.П. Погодине. СПб., 1901. С. 4.
110.	Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1816. Т. 1.
С. XXIX.
111.	Полторацкий С.Д. Дополнения и поправки к истории русских газет и
журналов//Московский телеграф. М., 1828. № 22. С. 226.
112.	Там же. С 227.
ИЗ. Там же. С. 229.
114.	Бартенев П.И. Всеобщая библиотека России. М., 1863. С. 270.
115.	Путеводитель по Москве. М., 1870. С. 9.
116.	Библиограф. СПб., 1885. № 9. С. 135.
117.	Москвитянин. М., 1841. № 2. С. 606.
118.	Библиографические записки. М., 1859. № 20. С. 670.
119.	Там же. 1861. № 20. С. 674.
120.	Жихарев С.П. Записки//Русский архив. М., 1891. № 8. С. 160.
121.	Московский телеграф. М., 1827. № 7. С. 235.
122.	Чертков А.Д. Всеобщая библиотека России. М., 1838. С. 201.
123.	Ульянинский Д.В. Библиотека Ульянинского. М., 1913. Т. 2. С. 488.
124.	Там же. С. 489.
125.	Там же. С. 490.
126.	Там же. С 490.
127.	Вестник Европы. М., 1860. Т. 26. С. 535.
128.	Москвитянин. М., 1853. № 23. С. 17.
129.	Остроглазое И.М. Библиографические заметки. М., 1892. С. 3.
130.	Брокгауз и Ефрон. Энциклопедический словарь. СПб., 1896. Т. 34.
С. 946.
131.	Дмитриев М.А. Мелочи из запаса моей памяти. М., 1854. С. 56-57.
132.	О греческой антологии. СПб., 1820. С. 2.
133.	Сын Отечества. СПб., 1820. № 12. С. 273.
Cfcj 553
134.	Там же.
135.	Русский архив. М., 1867. № 7. С. 1122.
136.	Современник. СПб., 1856. Т. 57. № 6. С. 164.
137.	Лонгинов М.Н. Посещение села Авдотьина-Тихвинского, принадле-
жавшего Н.И. Новикову//Русский вестник. СПб., 1858. Т. 18. С. 175.
138.	Шибанов П.П. Каталог № 145. М., 1908. С. 393.
139.	Там же. С. 311.
140.	Там же. С. 616.
141.	Московские ведомости. М., 1896. № 181.
142.	Путеводитель по Москве. М., 1870. С. 6.
143.	Ведомости московской городской полиции. М., 1878. № 254.
144.	Шибанов П.П. Антикварная книжная торговля в России//Книжная
торговля. М.; Л., 1925. С. 242—243.
145.	Московские ведомости. М., 1890. № 328.
146.	Остроглазов И. М. Книжные редкости. М., 1892. С. 1.
147.	Шибанов П.П. Каталог № XXXIV. М., 1890. С. 15.
148.	Там же.
149.	Там же. Каталог № 92. М., 1899. № 5.
150.	Там же. Каталог № 145. М., 1909. № 311.
151.	Там же. № 486.
152.	Там же. № 616.
153.	Там же. Каталог № 140. М., 1908. № 300.
154.	Библиографические известия. М., 1913. № 1. Рекламные объявления.
155.	Ульянинский Д. В. Библиотека Ульянинского. М., 1913. Т. 2. С. 1091.
156.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 44.
157.	Бируков Н.П. Описание и каталог книжного собрания. М., 1913. С. 8.
158.	Библиографические известия. М., 1918. № 3-4. С. 104.
159.	Параделов М.Я. Адресная книга русских библиофилов. М., 1904.
С. 122-123.
160.	Исторический вестник. СПб., 1881. № 8. С. 913. Библиография.
161.	Клоссиус Ф. Библиотека великого князя Василия (III) Иоанновича и
царя Иоанна (IV) Васильевича//Журнал Министерства Народного Просве-
щения. СПб., 1834. № 6. С. 399—400.
162.	Там же. С. 403—404.
163.	Там же. С. 412.
164.	Там же. С. 418.
165.	Стеллецкий И.Я. Судьба библиотеки Ивана Грозного//Наука и
жизнь. М., 1944. № 7. С. 46.
166.	Снегирев И.М. Памятники московской древности. М., 1842—1845.
С. 183.
167.	Сопиков В. С. Опыт российской библиографии. СПб., 1813. Т. 1. С. 183.
168.	Долгова С.Р. Редкие книги и рукописи из библиотеки Ф.В. Каржави-
на//Книга в России до середины XIX века. Л., 1978. С. 275.
554
169.	Калайдович К. Ф. Известие о древностях славяно-русских и об Игна-
тии Ферапонтовиче Ферапонтове, первом собирателе оных. М., 1811. С. 6—7.
170.	Московские ведомости. М., 1782. № 75.
171.	Тихонравов Н. С. Летописи русской литературы и древности. М., 1859.
Т. 1. С. 201-202.
172.	Симони П.К. Московские книгопродавцы Кольчугины в их книготор-
говой деятельности и в бытовой обстановке. Л., 1927. С. 25.
173.	Московская газета. М., 1882. № 75.
174.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 45—46.
175.	Поршнев Г. И. История книжной торговли в России//Книжная тор-
говля. М.; Л., 1925. С. 80.
176.	Артемьев А. Каталоги библиотеки Московской Синодальной типо-
графии//* Временник» Общества истории и древностей российских. М., 1851.
С. 12.
177.	Там же. С. 13.
178.	Книговедение. М., 1895. № 2. С. 41.
179.	Виноградов С.П. П.А. Ефремов как собиратель//Памяти Петра Алек-
сандровича Ефремова. М., 1908. С. 27.
180.	Ведомости московской городской полиции. М., 1878. № 173.
181.	Шибанов П.П. Антикварная книжная торговля в России//Книжная
торговля. М.; Л., 1925. С. 238.
182.	Щукин ПИ. Воспоминания. М., 1912. Ч. IV. С. 26.
183.	Кругликов А. Человек и книга//Голос Москвы. М., 1912. № 243.
184.	Историческое описание Москвы. М., 1873, отдел II. С. 8—9.
185.	Известия книжных магазинов Товарищества М.О. Вольф. СПб., 1904.
№11-12. С. 151.
186.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 43.
187.	Шибанов П.П. Каталог № 138. М., 1908, на обороте обложки.
188.	Будильник. М., 1895. № 17.
189.	Московский телеграф. М., 1832. № 13. С. 277.
190.	Воспоминания И.М. Снегирева//Русский архив. М., 1866. С. 754—
755.
191.	Чертков А. Д. Всеобщая библиотека России. М., 1845. С. 360.
192.	Книжный вестник. М., 1860. № 16. С. 184.
193.	Буслаев Ф.И. Мои воспоминания. М., 1897. С. 324.
194.	Бахрушин А.П. Из записной книжки. М., 1916. С. 21.
195.	Исторический вестник. СПб., 1880. № 5. С. 216. Смесь.
196.	Московские ведомости. М., 1756. № 21.
197.	Там же. М., 1779. № 18.
198.	Там же. М., 1805. № 83.
199.	Записки и труды Общества истории и древностей российских. М.,
1824. Ч.П. С. 39-40.
200.	Московские ведомости. М., 1850. № 137.
201.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 90.
O&p 555
202.	Он же. Библиотека Ульянинского. M., 1913. Т. 2. С. 1137.
203.	Остроглазое И.М. Библиографические заметки. М., 1892. С. 3.
204.	Ульянинский Д.В. Библиотека Ульянинского. М., 1912. Т. 1. С. 357.
205.	Шибанов П.П. Антикварная книжная торговля в России//Книжная
торговля. М.; Л., 1925. С. 241.
206.	Записки и труды Общества истории и древностей российских. М.,
1815. Ч. 1.С. 1-П.
207.	Московские ведомости. М., 1865. № 22.
208.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 45—46.
209.	Русское слово. М., 1900.4 мая.
210.	Ульянинский Д.В. Библиотека Ульянинского. М., 1913. Т. 2. С. 452.
211.	Библиографические известия. М., 1913. № 4. С. 330.
212.	Белов С. В. Книгоиздатели Сабашниковы. М., 1974. С. 126—127.
213.	Болотов А.Т. Записки. СПб., 1871. Т. 2. С. 297—298.
214.	Москвитянин. М., 1855. № 23. С. 240.
215.	Московские ведомости. М., 1832. № 19.
216.	Москвитянин. М., 1850. № 3. Смесь. С. 68.
217.	Московский листок. М., 1891. № 335.
218.	Сивков К. В. Путеводитель по Москве и ее окрестностям. М., 1913.
С. 107-108.
219.	Гиляровский В.А. От Английского клуба к Музею Революции. М.,
1926. С. 37-38.
220.	Обстоятельное описание старопечатных книг славянских и россий-
ских, хранящихся в библиотеке... графа Федора Андреевича Толстого. М.,
1829. С. XIV.
221.	Мнемозина. М., 1825. Ч. IV. С. 104.
222.	Московские ведомости. М., 1813. № 55.
223.	Новый путеводитель по Москве. М., 1833. С. 239—240.
224.	Отечественные записки. СПб., 1839. Т. III. Смесь. С. 22.
225.	Москвитянин. М., 1841. № 3. С. 244.
226.	Геннади ГН. Русские библиофилы. СПб., 1856. С. 2.
227.	Там же. С. 4—5.
228.	Ульянинский Д.В. Библиотека Ульянинского. М., 1913. Т. 2. С. 1045.
229.	Там же. С. 1045.
230.	Карамзин Н.М. История государства Российского. СПб., 1817. Т. 6.
С. 488.
231.	Списки замечательных лиц русских, составленные П.Ф. Карабано-
вым и дополненные князем П. В. Долгоруковым. М., 1860. С. II.
232.	Русские ведомости. М., 1890. № 312.
233.	Там же. № 303.
234.	Ведомости московской городской полиции. М., 1878. № 145.
235.	Российская библиография. СПб., 1879. № 1—2. Хроника. С. 4.
236.	Московские ведомости. М., 1779. № 1.
556<ЛО
237.	Де-Санглен Я. Воспоминания во время прогулки на московских ули-
цах//Москвитянин. М., 1852. № 15. С. 122.
238.	Русский книжник. Воспоминания//Библиографические записки. М.,
1892. № 12. С. 897.
239.	Там же. М., 1888. № 12.
240.	Там же. М., 1803. № 91.
241.	Якушкин Е.И. Проза А.С. Пушкина//Библиографические записки.
М., 1859. № 6. С. 173.
242.	Путеводитель «Москва белокаменная». СПб., 1903. С. 10.
243.	Московские ведомости. М., 1772. № 90.
244.	Лонгинов М.Н. Новиков и московские мартинисты. М., 1867. С. 182—
183.
245.	Белов А. Частные книгохранилища и музеи в Москве//Литературный
вестник. СПб., 1901. Кн. 2. С. 143.
246.	Григорович-Барский В. Г. Путешествие к святым местам. СПб., 1778.
С.З.
247.	Бартенев П.И. Некролог С.А. Соболевского//Русский архив. М.,
1870. № 12. С. 2144.
248.	Астапов А. А. Воспоминания старого букиниста//Ушедшая Москва.
М., 1964. С. 233.
249.	Губерти Н.В. Андрей Тимофеевич Болотов, как критик и рецензент
литературных произведений//Библиограф. СПб., 1885. № 9. С. 34.
250.	Морской сборник. СПб., 1877. № II. Библиография. С. 3.
251.	Станкевич А. И. Два загадочных портрета//Библиографические запи-
ски. М., 1892. № 1. С. 73.
252.	Астапов А. А. Воспоминания старого букиниста//Ушедшая Москва.
М., 1964. С. 242.
253.	Шибанов П.П. Антикварная книжная торговля в России//Книжная
торговля. М.; Л., 1925. С. 242—243.
254.	Ульянинский Д.В. Среди книг и их друзей. М., 1903. С. 46.
255.	Первое П. Сухаревский книжный торг//Библиографические извес-
тия. М., 1915. №3-4. С. 119.
557 <40
ОГЛАВЛЕНИЕ
О книге и авторе. Н, Скатов ...................... 5
Кандидат Каладович. Историческое повествование...	7
1.	Соревнователь просвещения...................... 9
2.	Ученик Баузе.................................. 15
3.	Оппонент князя Щербатова ..................... 21
4.	«Русские достопамятности» .................... 24
5.	С помощью Карамзина........................... 30
6.	Наука не любит торопливости................... 37
7.	Вопрос Петра Калайдовича...................... 39
8.	Московская военная сила ...................... 43
9.	Иван Федоров, первый московский типографщик .... 46
10.	Манускрипт № 108 ............................ 51
И.	Червь сомнения .............................. 56
12.	Семь загадочных слов......................... 60
13.	Стратегический маневр ....................... 67
14.	Неприятная история........................... 70
15.	«Древние российские стихотворения»........... 71
16.	На круги своя ............................... 78
17.	Судебник Ивана Грозного ..................... 80
18.	Третий подлинник российской словесности XI века ... 82
19.	Первая славянская грамматика ................ 85
20.	Месяц изок................................... 87
21.	Послание неизвестного........................ 89
22.	События особой важности...................... 92
23.	Шестоднев.................................... 94
24.	Ошибка Карамзина ............................ 96
25.	Российский вития XII века.................... 99
26.	Древнейший сербский манускрипт...............106
27.	Первый славянский типографщик ...............107
28.	Таинственный печатник........................111
29.	Ответственная поездка........................115
30.	«Букварь» Бурцова ...........................119
31.	Краеугольный камень славянской палеографии...122
32.	Новая слава Востокова........................126
33.	Тушинский стан Лжедмитрия II.................129
34.	Преважная рукопись...........................131
35.	Библиографический подвиг ....................133
36.	Главная цель ................................137
37.	«От нас изыдоша, но не беша с нами» .........139
38.	«Русский зритель»............................140
39.	По следам легенд ............................146
40.	Помощник Румянцева...........................150
41.	Из записной книжки русского библиографа .....153
O^558j^O
Библиофилы, издатели, антикварии, коллекционеры.
Рассказы и очерки.............................. 155
1.	«Друг просвещения» ........................ 157
2.	Типографщик с Большой Дмитровки.............173
3.	«Жрец из Юхотного ряда» ....................185
4.	Погодинское древлехранилище.................193
5.	Хранилище сокровищ..........................204
6.	Поставщик книжных редкостей.................213
7.	Книжница Черткова ..........................220
8.	Возмутитель спокойствия.....................233
9.	Раритеты Полуденского.......................242
10.	Любитель гравированных картин ..............249
И. Книжный писатель ............................260
12.	Шкафчик красного дерева.....................272
13.	Владыки Кузнецкого моста....................281
14.	Собиратель «геннадиевского толка»...........293
15.	«Маленький сопик»...........................299
16.	Леонтьевский, 3 ............................309
17.	«Эльзевирщик» с Пречистенки ................321
18.	Поэт книги..................................331
Книжная Москва. Исторические очерки.............345
Введение........................................347
1.	В сердце Москвы .............................348
Книжные сокровища Кремля.....................348
Книги на Красной площади ....................359
2.	За стеной Китай-города ......................375
Торговые ряды и Печатный Двор ...............375
Книжная улица................................380
Гнездовье старинных книг.....................400
3.	В черте бульварного кольца...................411
Книжники с Моховой...........................411
Волхонка ....................................426
Прогулка по Никитской........................434
«Вдоль по Питерской, по Тверской...».........443
Книголюбы с Большой Дмитровки................456
За книгой на Страстной.......................463
Инкунабулы на Петровке ......................469
Кузнецкий мост ..............................481
Лубянские книжники...........................489
Книжники с Мясницкой ........................498
4.	По Садовому кольцу...........................508
Смоленский рынок ............................508
У подножья Сухаревой башни...................514
Краткий словарь имен, архаических выражений,
исторических событий.........................’526
Литература...................................549
Заболотских Борис
3 12 Книжные раритеты. Собиратели и хранители. — М.:
Издательский Центр «Классика», 1999 — 560 с., илл.
Москва издавна была важным центром книгописания, типографского ис-
кусства и всегда славилась своими книгохранилищами. Судьба книг — это
судьба людей. О многих отечественных собирателях, повествует книга
«Книжные раритеты». Все материалы, собранные здесь, строго документаль-
ны, основаны на фактах и свидетельствах, заимствованных из специальной и
мемуарной литературы, журналов и газет.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Борис Васильевич Заболотских
КНИЖНЫЕ РАРИТЕТЫ
Собиратели и хранители
Редактор С.В. Чумаков
Художник В А. Белкин
Корректоры ЕЛ. Самолетова, Г.В. Шишнина
Компьютерная верстка О.Н. Блажкова, ТА. Ежова
Ответственный за выпуск ИВ. Маркова
ISBN 5-7735-0098-1
Издательский Центр «Классика»,
129348, Москва, Ярославское ш., д. 5
Лицензия ЛР № 071632 от 24.04.1998 г.
Подписано в печать с готовых диапозитивов 10.10.99.
Формат 84 х 108/16. Гарнитура «Петербург».
Бумага офсетная № 1. Усл.печ.л. 29,4. Уч.-изд.л. 30,1.
Тираж 1500. С 21. Заказ № 1777
Отпечатано в полном соответствии
с качеством предоставленных диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат».
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.