/
Author: Иловайский Д.И.
Tags: всеобщая история период феодализма (iv в - 1861 г) история древней руси история руси
ISBN: 5-17-017473-Х
Year: 2003
Text
nw
Собиратели Руси
«Из всех славян русский народ является
наиболее государственным», считает
автор оригинальной исторической концепции
Историческая библиотека
Дмитрий
ИЛОВАИСКИЙ
Собиратели
Руси
Ж
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Астрель
Москва
2003
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)4
И44
Серия основана в 2001 году
Иловайский Д. И.
И44 Собиратели Руси / Д.И. Иловайский. — М.: ООО
«Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ»,
2003. —637, [3] с. — (Историческая библиотека).
ISBN 5-17-017473-Х (ООО «Издательство АСТ»)
ISBN 5-271-05703-8 (ООО «Издательство Астрель»)
Научная концепция известного русского историка и публи-
циста XIX века Дмитрия Ивановича Иловайского (1832—1920) —
российская государственность. Главный персонаж для автора —
Иван III (Великий), великий московский князь, который свел вое-
дино центральные и северные российские области, сверг татарс-
кое иго, назвался государем Всея Руси и провозгласил себя и свое
государство наследником православной Византии (III Рим) — ввел
известный герб с византийским коронованным двуглавым орлом
и Георгием Победоносцем.
Глубокая научная эрудиция историка и хороший литератур-
ный слог делают эту книгу интересной и полезной для всех люби-
телей истории нашей Родины.
УДК 94(47)
ББК 63.3(2)4
Подписано в печать 23.11.2002. Формат 84+108/32
Усл. печ. л. 33,6. Бумага офсетная. Тираж 5000 экз. Заказ № 2493.
Общероссийский классификатор продукции ОК-005-93, том 2;
953005 — литература учебная
Санитарно-эпидемиологическое заключение № 77.99.11.953.П.002870.10.01
от 25.10.2001 г.
ISBN 5-17-017473-Х (ООО «Издательство АСТ»)
ISBN 5-271-05703-8 (ООО «Издательство Астрель»)
© ООО «Издательство Астрель», 2003
I
МОСКВА И ТВЕРЬ.
КАЛИТА И ЕГО СЫНОВЬЯ
Легенды об основании Москвы. — Историческое ее происхождение. —Да-
ниил Александрович — первоначальник собирания Руси. — Юрий Дани-
лович. — Начало Тверского княжения. — Михаил Тверской. — Митропо-
лит Петр. — Хан Узбек. — Соперничество Твери и Москвы из-за Новгоро-
да и великого княжения Владимирского. — Мученическая смерть
Михаила. — Гибель Юрия. — Александр Михайлович и избиение Татар в
Твери. — Иван Калита и судьба Александра. — Политика Калиты и его при-
мысли. — Дружба с Петром митрополитом и водворение митрополии в
Москве. — Постройки Калиты и его духовные грамоты. — Симеон Гор-
дый. — Известие Батуты о Золотой орде. — Москва при Симеоне. — Черная
( морть. — Рязань и Муром. — Тверь. — Начало Нижегородского княже-
ния.— Иван II Красный.— Алексий митрополит.— Московские
тысяцкие. — Причины возвышения Москвы.
Почти в самой середине Восточно-Европейской равни-
ны, в одной из наиболее возвышенных местностей Алаунс-
кого пространства, в отлогой котловине лежит город Моск-
ва, с именем которой неразрывно связано понятие о средо-
точии Великорусского племени и Русской государственности
по преимуществу. Подобно и другим древним средоточиям
государственной жизни, происхождение города Москвы
сделалось достоянием легенды и разных домыслов, которые
нс замедлили изукрасить ее начальную историю. Известно,
что этот город впервые упоминается под 1147 годом, когда
Суздальский князь Юрий Долгорукий принимал здесь и уго-
3
щал Святослава Ольговича Северского, своего союзника в
борьбе с племянником Изяславом II Киевским. В летописях
Москва называется иначе Кучковым. У сына Долгорукого,
Андрея Боголюбского, как мы знаем, были бояре Кучкови-
чи, два брата с своим зятем. Великий князь казнил одного из
братьев; а другой брат и зять составили заговор и убили са-
мого Андрея. Этих имен и обстоятельств было вполне доста-
точно, чтобы потом сложилась известная легенда.
Сущность ее следующая:
Был когда-то богатый и знатный боярин, по имени Сте-
пан Кучко, который владел несколькими «красными» села-
ми на берегах реки Москвы. Раз он прогневал князя Юрия
Долгорукого тем, что не воздал ему надлежащей чести; князь
велел его казнить; а двух сыновей и дочь, красавицу Улиту,
отослать во Владимир к своему сыну Андрею. Этот после-
дний женился потом на Улите, а братьев ее сделал своими
близкими боярами. Между тем села Кучковы князь Юрий
присвоил себе; их красивое местоположение очень понра-
вилось князю, и он построил тут город, который от реки на-
зван Москвою.
Это первоначальное сказание, как обыкновенно быва-
ет, впоследствии подверглось еще разным прибавкам и пе-
ределкам, так что явилось как бы несколько сказаний. По
одному из них, Юрий Долгорукий любил жену своего ты-
сяцкого Кучка и казнил его за намерение перейти на сто-
рону Изяслава Киевского. По другому, более позднему,
сказанию, уже не Юрий Долгорукий казнит Степана Куч-
ка и строит город Москву, а сын Александра Киевского —
Андрей, который мстил боярину и его сыновьям за убий-
ство своего брата Данила Александровича. Наконец, еще
более поздние книжники сочинили сказку о построении
Москвы Князем Данилом, который, посреди болот и лесов,
нашел здесь хижину пустынника Букала, и на месте этой
хижины возник впоследствии великокняжеский двор.
Очевидно, названия московских местностей и урочищ,
каковы Кучково (село), Кучково поле, Букалово и т. п., да-
вали повод к различным домыслам, которые связывались
с именами разных князей, имевших действительное учас-
тие в истории Москвы1.
4
Ничего подобного мы не встретим в старших летописных
сводах. Там Москва если и упоминается впервые под 1147 го-
дом, как место встречи Святослава Ольговича с Юрием Дол-
горуким, то является по смыслу этого известия уже одним
из существовавших городов Суздальского Залесья.
Около средины своего течения (ближе к устью) извилис-
тая река Москва в одном из своих изгибов преграждается не-
большим каменистым порогом. Вода с шумом бежит по этому
। юрогу и только в полую воду покрывает его на значительную
глубину. Этот небольшой порог (ныне подле храма Спасите-
ля, под бывшим Каменным мостом) и послужил первоначаль-
ной причиной к возникновению знаменитого города. Выше
порога река по своему мелководью только сплавная, а ниже
его она судоходна. Известно, что в древней России важней-
шим средством сообщений служили судоходные реки. Глав-
ный путь из Южной Руси в Северо-Восточную или из Черни-
гово-Киевской в Суздальскую шел вверх по Десне, по всей
вероятности, до Брянска, а отсюда небольшим волоком или
сухопутьем — в Оку (может быть, сухопутье шло, собствен-
но, до Козельска, т.е. до нижней Жиздры, левого притока
Оки). Далее Окою суда спускались до устья Москвы, подни-
мались вверх по этой реке и доходили до упомянутого порога.
Здесь путники покидали суда и сухопутьем отправлялись в
стольные города Ростов, Суздаль и Владимир Залесский. В том
же пункте с этим путем перекрещивался другой, который шел
из Юго-Восточной Руси в Северо-Западную, из Муромо-Ря-
занской земли в Новгородскую и Смоленскую, к верхней Вол-
ге и верхнему Днепру. Такое положение, на границе несколь-
ких волоков с одним из важнейших водяных путей, очень рано
сделало Москву узлом перекрещивающихся торных дорог, по
которым ходили и русские князья с своими дружинами, и рус-
ские торговцы с своими товарами.
Найденные в недавнее время остатки языческих клад-
бищ и разные предметы доисторического быта свидетель-
ствуют, что на берегах реки Москвы, около устьев Яузы и
Неглинной, существовали поселения уже в глубокой древ-
ности. Следовательно, при распространении Русского вла-
дычества в Залесском крае посреди Финского народца Мери,
князья не могли не оценить такого выдающегося пункта; а
5
потому естественным является построение городка на Боро-
вицком холме или на возвышенном мысу, при впадении бо-
лотистой речки Неглинной в Москву-реку. Холм сей, как
показывает его название, был прежде покрыт густым бором.
Это построение деревянного Кремля и занятие его отрядом
русских дружинников относятся ко времени никак не по-
зднее первой половины XI века, которая была эпохою утвер-
ждения христианства и русской народности в Залесье.
Мы знаем, что Владимир Мономах еще в молодости сво-
ей несколько раз ездил в Ростовский край и, вероятно, от его
внимания не ускользнула Москва с ее выгодным положени-
ем. Когда же Залесский край стал выделяться из общего со-
става Русских областей, то этот город приобрел еще боль-
шую важность для Суздальских князей: он очутился на по-
граничье Суздаля с владениями Рязанскими, Черниговскими
и Смоленскими. Первый самостоятельный Суздальский
князь Юрий Долгорукий, вероятно, расширил и еще более
укрепил Москву. Поэтому неудивительно, что с его именем
связаны первое летописное о ней известие и затем помяну-
тые легенды о ее основании.
При своем выгодном положении, торговом и промышлен-
ном, естественно, Москва рано сделалась и средоточением
особого удельного княжества; может быть, уже при Юрии
Долгоруком некоторое время здесь сидел один из его сыно-
вей (Ростислав). Потом встречаем удельным Московским
князем одного из сыновей Всеволода III (Владимира), затем
одного из сыновей Юрия II (также Владимира). Во время
Батыева нашествия Москва была первым Суздальским го-
родом, который сделался добычей Татар, так как последние
двигались с юго-востока, со стороны Рязани.
Известно, что при взятии Москвы молодой князь Влади-
мир Юрьевич попал в плен, а главный его воевода (или пес-
тун княжича, или Московский тысяцкий) Филипп Нянька
пал в битве. Летопись говорит, что Татары избили жителей,
сожгли город, церкви, монастыри, села и взяли «много име-
ния». Отсюда мы вправе заключить, что Москва в то время
была уже значительным городом, который, по русскому обы-
чаю, состоял из кремля или внутренней крепости и посада
или внешнего города, расположенного по соседним холмам
6
и также укрепленного валами и стенами; в городе были не
только церкви, но и монастыри; а около посада и по другую
сторону реки Москвы существовали разные села и деревни.
Следующим удельным князем Московским является
младший брат Александра Невского Михаил, по прозванию
«Хоробрит», и настолько сильным, что он захватил великое
княжение Владимирское (у дяди своего Святослава). Впро-
чем, он вскоре пал в битве с Литовцами (1248 г.). Затем мы
видим удельным князем на Москве самого младшего из сы-
новей Александра Невского, Даниила, с которого и начина-
ется непрерывное и довольно быстрое возвышение Москов-
ского княжения над всеми другими. Этот умный, деятель-
ный князь, ребенком оставшийся после своего отца, вырос
и возмужал в печальное для России время посреди таких бур-
ных событий, каковы татарские погромы и междоусобные
брани, поднятые его старшими братьями из-за Владимирс-
кого стола, в которых волей-неволей он должен был прини-
мать участие. Потом, в союзе с другими князьями, он борол-
ся против утвердившегося на великом столе брата Андрея
Городецкого по поводу его попыток к захвату некоторых зе-
мель. Трудное время обыкновенно вырабатывает характе-
ры, замечательные по своей энергии, изворотливости и на-
стойчивости в достижении целей; таковыми явились Дани-
ил Александрович и сын его Иван Калита. При жизни своих
дядей и старших братьев Даниил не мог иметь законных при-
тязаний на великое княжение Владимирское — эту общую
цель всех наиболее сильных князей того времени. Зато всю
свою энергию он употребил на увеличение и округление соб-
ственного Московского удела, в чем имел успех при помощи
оружия и ловкой политики; потому и может быть назван
«первоначальником» собирания Русских земель под главен-
ством Москвы. Он сделал такие два важных примысла к сво-
ему уделу, как Коломна и Переяславль-Залесский.
Еще прежде Суздальские князья стремились отрезать от
Рязанской области ее пограничный город Коломну, который
ио своему положению на левой стороне Оки тянул более к
Суздальской земле. Для Московских князей Коломна полу-
чила еще большую важность: она запирала устье реки Мос-
квы и была, можно сказать, необходима для округления их
7
владений. Даниил воспользовался смутным состоянием Ря-
зани, т.е. ее княжескими усобицами, затеялвойну с великим
Рязанским князем Константином Романовичем, захватил
Коломну, разбил противника под стольным Переяславлем
Рязанским и какою-то хитростью взял в плен самого Кон-
стантина (1301 г.). В то же время главных северно-русских
князей немало волновал вопрос о том, кому перейдет в на-
следство Переяславль-Залесский после смерти его князя,
больного, бездетного Ивана Дмитриевича (внука Невского).
К этому наследству стремились и родные его дяди Андрей с
Даниилом, и двоюродный Михаил Тверской. Но Даниил
Московский сумел привлечь племянника на свою сторону
и, после его смерти (1302 г.), по духовному завещанию, на-
следовал Переяславль с весьма значительною по тому вре-
мени волостью.
Этот замечательный князь, увеличивая свои владения, по
всем признакам, был домовитым хозяином и много заботил-
ся также об устроении своего стольного города. Несмотря
на татарские разорения (особенно при нашествии Дюденя в
1293 г.), Москва, очевидно, успевала оправиться и обстроить-
ся, так что после Даниила она является сравнительно цвету-
щим и весьма крепким городом. Памятником сего князя,
между прочим, служит основанный им за Москвой-рекою
Данилов монастырь (с храмом во имя Даниила Столпника).
Даниил Александрович скончался в 1304 г. (по другому из-
вестию в 1303 г.), еще в поре мужества; ему было с неболь-
шим сорок лет. Перед смертью, по обычаю благочестивых
людей, он постригся и принял схиму. Погребен он был в том
же Даниловом монастыре2.
У Даниила Александровича осталось пять сыновей, меж-
ду которыми, конечно, и была поделена его волость. Стар-
ший из них, Юрий, сидел в Переяславле-Залесском, когда
пришло туда известие о кончине отца. Любопытно, что Пе-
реяславцы при этом известии не пустили Юрия в Москву на
отцовское погребение. Вероятно, жители опасались захвата
со стороны его дядей, Михаила Тверского или Андрея Горо-
децкого. А может быть, в этом случае сказалось желание ста-
рого города, чтобы княжеский стол был утвержден в нем, а
не в Москве, которая считалась сравнительно младшим го-
8
родом. Как бы то ни было, Юрий занял стол Московский; а
11ереяславль передал следующему за ним брату Ивану (Ка-
лите); следовательно, этот город должен был удовольство-
ваться вторым местом. Во всяком случае, ясно, что жители
('го уже сами тянули к Москве и предпочитали ее князей
другим соседним князьям. Так рано сказывается тяготение
к Москве в окрестных русских областях.
Одним из первых деяний Юрия Даниловича, как Мос-
ковского князя, было отнятие Можайского удела от сосед-
ней Смоленской области. Уже в год смерти отца, он с свои-
ми братьями предпринял поход на Можайск и взял его, а
удельного Можайского князя Святослава (Глебовича) плен-
ником привел в Москву. Приобретение Можайской волос-
ти было третьим важным примыслом после Коломны и Пе-
реяславля; оно округляло Московские владения с запада.
Можайск лежит на верховьях Москвы; следовательно, все
течение этой реки находилось теперь в руках Московских
князей. Таким образом Юрий Данилович сделался едва ли
не сильнейшим князем северо-восточной Руси. Но уже в са-
мом начале своего княжёния он заявляет не одну энергию, а
также жестокость своего характера и крайнюю неразбор-
чивость в средствах. Так, он велел убить помянутого выше
Рязанского князя Константина Романовича, захваченного в
плен Даниилом и, вероятно, не соглашавшегося на какой-
нибудь постыдный для себя договор. Почти в то же время
умер дядя Юрия Андрей Городецкий, и честолюбивый пле-
мянник немедленно начал добиваться великого княжения
Владимирского, хотя отец его никогда не сидел на этом кня-
жении. Но тут он встретил соперника себе в Тверском кня-
зе, который приходился ему двоюродным дядей, и имел за
собой все права на старшинство. Тогда-то началась испол-
ненная трагических событий борьба Москвы с Тверью.
Почти в одно время с Московским начало выделяться и
Тверское княжение из состава Суздальских волостей. Хотя
юрод Тверь впервые упоминается в летописи в начале
XIII века (в 1209 г.), однако, нет сомнения, что он существо-
вал гораздо ранее. Такой пункт, как впадение реки Тверцы в
Волгу, лежавший на водном пути из Новгорода в Низовые
9
земли, не мог оставаться без судовой пристани, как только
усилилось движение по этому пути, торговое и военное. По-
строение или, скорее, обновление и лучшее укрепление
Тверского кремля, по всей вероятности, было делом Всево-
лода III, оценившего всю важность этого пункта при частых
столкновениях Суздальцев с Новгородцами: в виду погранич-
ного новгородского пригорода Торжка, лежащего на Твер-
це, необходимо было укрепить ее устье со стороны Суздаля.
Первым удельным князем Тверским является внук Всеволо-
да Ярослав Ярославич, один из младших братьев Александ-
ра Невского. Из предыдущего мы знаем, что он был преем-
ником Невского на великом княжении Владимирском и жил
большею частью не во Владимире, а в своем наследственном
городе Твери. Он старался воспользоваться достоинством
великого князя для увеличения своего удела, между прочим
на счет своих соседей Новгородцев, и, кажется, не без успе-
ха, хотя и встретил с их стороны мужественное сопротивле-
ние. Во всяком случае, Ярослав оставил своим преемникам
довольно сильное и округленное княжество. Оно не было
велико по объему, но заключало в себе значительные по тому
времени торговые верхне-волжские города, каковы, кроме
Твери: Ржев (спорный с соседними Смолянами), Зубцов,
Старица (или Новый Городок), Кснятин; кроме приволжс-
ких, замечательны еще Тверские города: Кашин, Микулин,
Холм и др.
После непродолжительного княжения старшего Яросла-
вова сына Святослава, тверским князем является младший
его сын Михаил, рожденный от второй супруги Ярослава
Ярославича новгородской боярыни Ксении. В начале своего
княжения юный Михаил Ярославич, очевидно, находился
под опекою своей матери Ксении и опытных отцовских бояр.
Возмужав, он является деятельным, предприимчивым кня-
зем. При жизни своего двоюродного брата Андрея Городец-
кого, Михаил действует против его самовластия в союзе с
другим двоюродным братом Даниилом Московским. Но
смерть Андрея влечет за собою коренную перемену во взаи-
моотношениях Твери и Москвы.
Оба князя, Тверской и Московский, отправились в Орду
хлопотать о ярлыке на великое княжение Владимирское. В
10
()рде хан и его вельможи не столько обращали внимание на
старшинство, сколько на дани и подарки. Кто дороже запла-
тил, кто обязался вносить большую дань, тот и получал яр-
лык. На первый раз верх остался за Михаилом Тверским. Но
еще прежде, нежели соперники успели вернуться из Орды,
их наместники и бояре уже открыли междоусобную брань.
11о смерти Андрея Городецкого часть его бояр не захотела
< >ставаться на службе его сына Михаила, князя Суздальско-
11ижегородского, и отъехала в Тверь к Михаилу Ярослави-
ну, предпочитая, конечно, служить более сильному и бога-
тому князю, наследнику великого стола Владимирского.
Знатнейшим из этих отъехавших бояр был какой-то Акинф.
Он явился во главе тверской рати, которая пошла на Пере-
яславль-Залесский: Тверичи думали воспользоваться отсут-
ствием Юрия и отнять у него спорный Переяславль. Кажет-
ся, они имели доброхотов между переяславскими боярами.
11о тут начальствовал брат Юрия, знаменитый впоследствии
Иван Калита. Вовремя предупрежденный об опасности, он
успел призвать помощь из Москвы; укрепил присягою пе-
реяславских бояр; потом выступил навстречу Тверичам и
разбил их наголову. В этой битве погиб и сам боярин Акинф.
Вообще около того времени заметно в некоторых суздаль-
ских городах какое-то столкновение между боярами и чер-
ными людьми. Так, в год смерти великого князя Андрея Алек-
сандровича, в Костроме народ целым вечем поднялся на глав-
ных бояр, причем двое из них умерщвлены чернью. В
следующем году такое же восстание произошло в Нижнем-
11овгороде: там чернь избила нескольких бояр. Вероятно,
причиною мятежа были притеснения и вымогательства кня-
жеских наместников и чиновников, а может быть, бояре за-
теяли какую-нибудь крамолу или измену. Смуты эти случа-
лись в отсутствие князей, которые должны были часто ез-
дить в Орду за ярлыками и по другим делам, и вообще подолгу
гам проживали. По крайней мере, есть известие, что сын и
преемник Андрея Городецкого в его Суздальско-Нижегород-
ском уделе Михаил Андреевич, воротясь из Орды в Нижний-
11овгород, казнил многих вечников, виновных в самовольной
расправе с боярами. Вскоре потом Михаил Андреевич и брат
('го Василий скончались; остались малолетние сыновья пос-
леднего, Александр и Константин. Великий князь Михаил
Ярославин, усердно хлопотавший об увеличении своего на-
следственного княжения, после неудачи с Переяславлем-
Залесским, захотел воспользоваться удобным случаем и сво-
им великокняжеским достоинством. Он вздумал захватить
такой важный пункт, как Нижний-Новгород, и послал туда
войско с своим сыном, юным Дмитрием. Мы видели, что
часть суздальско-нижегородских бояр отъехала в Тверь. Ве-
роятно, и оставшиеся бояре тянули туда же. (Может быть,
помянутый мятеж вечников был в связи с какой-либо боярс-
кою крамолою в этом смысле). Но тут великий князь встре-
тил неожиданное препятствие со стороны духовной власти.
Когда тверское войско достигло Владимира, митрополит
Петр наложил церковный запрет на дальнейший поход. Три
недели простоял здесь Дмитрий Михайлович, пока добился,
чтобы митрополит его «разрешил» (т.е., вероятно, снял от-
лучение от церкви); юный княжич затем вернулся домой,
распустив рать3.
Итак, духовная власть, дотоле стоявшая обыкновенно на
стороне старейших или великих князей, тут поступила на-
оборот. Следовательно, с самого начала соперничества Тве-
ри с Москвою церковный авторитет препятствует усилению
первой, т.е. действует в видах будущей собирательницы
Руси. Разумеется, такое отношение к соперникам со сторо-
ны митрополита Петра не было простою случайностью. Де-
ятельность этого святителя тесно связана с возвышением
Москвы и заслуживает особого внимания истории.
Житие Петра (составленное его младшим современни-
ком Прохором, епископом Ростовским, впоследствии распро-
страненное и украшенное митрополитом Киприаном) не
богато биографическими данными. Мы узнаем только, что
он родился на Волыни, семи лет был отдан в книжное уче-
ние; сначала учился плохо, а потом после одного чудесного
видения во сне стал оказывать необыкновенные успехи.
Двенадцати лет он вступил в монастырь, где с великим сми-
рением прислуживал братии. Тут же он научился иконопис-
ному искусству. Достигши степени дьякона, а потом священ-
ника, Петр удалился в одно пустынное место на берегах реч-
ки Рата, построил там церковь, основал собственную обитель
12
и сделался ее игуменом, причем продолжал заниматься сво-
им любимым искусством, т.е. иконописанием. Подобно тому,
ч то видим и в других житиях знаменитых древнерусских
игуменов, начиная с Феодосия Печерского, слава о подви-
гах Петра распространилась; князья и вельможи начали ока-
зывать ему особый почет. Случилось митрополиту Максиму
во время своего последнего объезда русских областей побы-
вать в той стороне. Игумен Петр с своей братией предста-
вился митрополиту, чтобы взять у него благословение, при-
чем поднес ему икону Богородицы собственного письма.
Вскоре потом митрополит Максим скончался (1305 г.); он
был погребен уже не в Киеве, а во Владимире на Клязьме, в
соборном Успенском храме. Некто игумен Геронтий, веро-
ятно с согласия великого князя Михаила Ярославича, завла-
дел митрополичьей кафедрой и утварью и отправился в Царь-
град для поставления в митрополиты. В то же время Юрий
Львович, князь Галича и Волыни, задумал по смерти Макси-
ма исполнить давнее желание галицких князей, т.е. устро-
ить особую Галицко-Волынскую митрополию. С конечным
упадком Киева и явным стремлением митрополитов осно-
ваться на северо-востоке, в Суздальской земле, естественно
усилилось в Галиче желание иметь для юго-западной Руси
своего отдельного иерарха или, по крайней мере, утвердить
в нем местопребывание всероссийского митрополита. Юрий
убедил ратского игумена Петра отправиться в Царьград с
галицким посольством и с княжею грамотой к патриарху
Афанасию. Судьба устроила так, что Геронтия противные
ветры долго задержали в море, а плаванье Петра было ско-
рое и благополучное, и он успел ранее своего соперника при-
быть в Константинополь. Афанасий и византийский двор
благосклонно приняли просьбу галицкого князя, и Петр был
рукоположен в митрополиты. Но патриарх на этот раз, как и
прежде, неодобрительно отнесся к мысли о разделении
русской митрополии: Петр при поставлении своем получил
обычный титул митрополита «Киевского и всея Руси».
Когда вслед затем прибыл Геронтий, патриарх отказал ему в
посвящении, отобрал у него все священные принадлеж-
ности архипастырского достоинства и передал Петру; в
числе этих священных предметов находилась и та икона
13
Богородицы, которая была написана Петром и поднесена
Максиму (1308 г.).
Новопоставленный митрополит, подобно своему предше-
ственнику, хотя первое время пробыл в Киеве, однако, по-
том утвердил свое пребывание не здесь и не в Галицкой зем-
ле, а в Суздальской во Владимире на Клязьме, т.е. в сосед-
стве с великим князем. Отсюда, из Владимира, он совершал
многотрудные странствования или объезды по русским об-
ластям для устроения церковного порядка, причем старался
водворять вообще внутренний мир и воздерживать беспо-
койных князей от их нескончаемых распрей за волости. Рас-
при эти сопровождались великим разореньем, ибо соперни-
ки обыкновенно искали помощи у Татар и сами приводили
отряды этих хищников в русские области.
В северной Руси, однако, часть духовенства, по-видимо-
му, была недовольна возведением на митрополичий престол
галицкого кандидата. Главным противником ему явился твер-
ской епископ Андрей, сын полоцко-литовского князя Герде-
ня, вероятно, на основании своего знатного происхождения
питавший честолюбивую надежду самому занять митропо-
личью кафедру и теперь снедаемый завистью. К патриарху
византийскому отправлен был какой-то донос на Петра, и
настолько важный, что патриарх прислал ученого клирика
для разбора дела в совокупности с русским духовенством.
По этому делу съехался церковный собор в Переяславле-
Залесском. Когда прочтена была обвинительная грамота и
поднялись на соборе прения и шум, Петр сказал: «братия и
чада о Христе, я не лучше Ионы пророка; если из-за меня
такое великое волнение, то извергните меня, и да утихнет
молва». Дело, однако, кончилось обличением клеветников,
и Андрей, вероятно, раскаялся; по крайней мере Петр про-
стил его и сказал: «мир ти о Христе чадо, не ты сотворил сие,
но изначальный завистник рода человеческого, дьявол». В
какой-то связи с этим собором находилось также обличение
возникшей околотого времени ереси, зачинщиком которой
явился один новгородский протопоп: он учил о погибели зем-
ного рая и хулил монашество, так что, увлеченные им, мно-
гие иноки покинули монастырь и вступили в брак. На собо-
ре Переяславском, кроме Ростовского и Тверского еписко-
14
нов, многих игуменов и священников, присутствовали и не-
которые князья с своими боярами, именно тверские княжи-
»|и Дмитрий и Александр; а главное, тут находился Иван Да-
нилович Калита, сидевший тогда на Переяславском уделе.
11о всем признакам он держал сторону митрополита, тогда
как во главе противников последнего стоял тверской епис-
коп, и, вероятно, не без поддержки своего князя. Нет сомне-
пья, что здесь завязались тесные, дружеские отношения
Петра митрополита с Иваном Калитой, которые впослед-
ствии немало способствовали возвышению Москвы. Когда
же вскоре затем великий князь Михаил Ярославич вздумал
отнять Нижний-Новгород у потомков Андрея Городецкого,
то митрополит Петр, как мы видели, воспрепятствовал даль-
нейшему походу Тверской рати4.
Около того времени восстановилось единство Татарской
Орды, нарушенное в особенности ханом Ногаем, который
долгое время самостоятельно властвовал в степях Черномор-
ских. Поставленный с его же помощью в Золотой или Волж-
ской Орде хан Тохта пошел на него войною. Престарелый
Ногай потерял битву на берегах южного Буга и в бегстве был
смертельно ранен каким-то русским всадником из войск Тох-
ты (1299), после чего Ногаева Орда воссоединилась с Волжс-
кою. Объединение, а следовательно, и усиление Орды, ко-
нечно, отозвалось и новым отягчением татарского ига над
Россией. Тяжесть его почувствовалась еще более при нрвом
хане Узбеке, который был племянник и преемник Тохты
(1313 г.). Этот молодой хан, воспитанный в магометанской
религии, возобновил и укрепил в Золотой Орде мусульман-
ство, упавшее в царствование его дяди, который воротился
к вере своих предков. Умный и энергичный Узбек снова воз-
вел Кипчакское царство на ту же степень могущества и воз-
вратил ему те же пределы, которые оно имело при первых
своих ханах, Батые и Берке.
По установившемуся обычаю, при воцарении нового
хана, к нему на поклон являлись подчиненные владетели и
хлопотали о новых для себя ярлыках или грамотах. В том чис-
ле приехали и русские князья с Михаилом Тверским во гла-
ве. Узбек утвердил за Михаилом великое княжение Влади-
мирское, однако продержал его в Орде более года, прежде
15
чем отпустил в Русь. С Михаилом ездил в Орду и митропо-
лит Петр, также согласно с установившимся обычаем, что-
бы хлопотать о подтверждении тех льгот, которые были даны
русскому духовенству первыми татарскими ханами. Несмот-
ря на свое усердие к мусульманству, Узбек остался верен
Чингис-хановым правилам веротерпимости, и приказал вы-
дать митрополиту новый ярлык. Сим ярлыком запрещалось
баскакам, таможникам, даныцикам и всяким татарским чи-
новникам производить какие-либо поборы с имущества цер-
кви и всего духовенства, а митрополиту вменялось в обязан-
ность только молиться за хана, его семью и его царство5.
Но в то именно время, когда Михаил Тверской считал
обеспеченным за собою великое княжение, он принужден
был вступить в смертельную борьбу с Юрием Московским.
Поводом к ней послужили отношения Новгородские.
Уже со времен Андрея Боголюбского и Всеволода III все
великие князья Владимирские стремились подчинить себе
Новгород и держать его посредством своих наемников. Но,
благодаря взаимному соперничеству и междоусобиям потом-
ков Всеволода, Новгородцы всегда находили себе союзни-
ков в среде самих Суздальских князей и пока успешно от-
стаивали свою самобытность.
Михаил Тверской, получив великое княжение, посадил
своих наместников и в Великом Новгороде. Разные вымога-
тельства и самовластные поступки этих наместников не за-
медлили рассорить Новгородцев с Михаилом. А последний
при первом же столкновении употребил обычные меры: он
захватил соседний пригород Торжок с некоторыми другими
волостями и запер Волжский путь, т.е. прекратил подвоз хле-
ба с Низовых областей. Новгородцы смирились, заплатили
значительную сумму денег (1500 гривен серебра) и возобно-
вили старые договоры, определявшие права и дани велико-
княжеские в их земле. Но поведение наместников и после
того не изменилось; договоры постоянно нарушались. Тогда
Новгородцы также прибегли к обычному средству: против
Тверского князя, который был для них тяжел в особенности
по своему близкому соседству, они призвали его соперника,
князя Московского; для чего воспользовались отсутствием
Михаила, когда он был в Орде Узбековой. Юрий изгнал твер-
16
ских наместников и сам сел на столе Новгородском. Но вско-
ре затем Московский князь должен был также отправиться
в Орду, по требованию Узбека. Он оставил в Новгороде сво-
ими наместниками брата Афанасия и князя Федора Ржевс-
кого. Между тем, воротился из Орды Михаил Ярославич в
сопровождении ханских послов, по обычаю окруженных
большою толпою Татар. Он немедленно пошел на Новгород-
цев, разбил их ополчение под Торжком, захватил в плен Афа-
насия и Федора Ржевского со многими новгородскими боя-
рами, взял с Новгорода окупа 5000 серебряных гривен, при-
нудил его заключить новый выгодный для себя договор и
снова посадил в нем своих наместников (1315 г.).
И на этот раз мир с Тверью продолжался недолго. Уже в
следующем году произошли волнения в Новгороде и силь-
ное движение против тверской партии, причем двое граж-
дан, заподозренные в перевете, были умерщвлены (какой-
то Игнат Веско и Данило Писцов). Тверские наместники
вновь были изгнаны. Михаил с сильною Низовскою ратью
пошел к самому Новгороду. Но граждане приготовились к
энергичному отпору, укрепили город новым острогом; Пско-
вичи, Рушане, Корела, Ижора и Вожане пришли к ним на
помощь. Михаил не решился на битву и отступил. На обрат-
ном пути его рать заблудилась в лесах, озерах и болотах и
сильно терпела от голода; часть коней пала, остальных съе-
ли; даже жевали кожу со щитов и голенища от сапог. Много
воинов погибло в этом походе; оставшиеся в живых едва доб-
рались до дому пешие, побросав оружье.
Юрий Данилович пробыл в Орде почти два года и сумел
войти в милость к хану Узбеку. Будучи вдовым, он женился
на ханской сестре Кончаке, принявшей в крещении имя Ага-
фии, и затем получил ярлык на великокняжеское достоин-
ство. Домогательства его поддерживали послы новгородские,
которые принесли многие жалобы на Михаила, и жалобы
эти, конечно, подкрепляли денежными подачками прибли-
женным хана. Юрий воротился в Русь и тотчас затеял войну
с Тверским князем. Собрав большие силы, он вошел в Твер-
скую землю. В его ополчении находились некоторые Суз-
дальские князья и татарские послы с своим отрядом; в числе
послов первое место занимал Кавгадый, человек близкий к
17
хану. Война шла, по-видимому, не из-за великого стола, от
которого Михаил уже отказался, а из-за того, кому держать
богатый Новгород. Михаил сначала колебался выступить
решительно против Юрия и Кавгадыя, конечно, из опасения
раздражить Узбека. Но когда враги, опустошив правую сто-
рону Волги, готовились перейти и на левую, Тверской князь,
посоветовавшись с боярами и взяв благословение у еписко-
па, пошел на Юрия и встретил его при селе Бортеневе, в со-
рока верстах от Твери. После упорной битвы, Тверичи, оз-
лобленные опустошением своей земли, поразили наголову
Москвичей и Татар; отбили множество пленных, и захвати-
ли многих бояр московских; вместе с последними попала в
тверской плен и супруга Юрия, Кончака-Агафия. В этой бит-
ве отличился особенно Михаил, обладавший высоким рос-
том, крепкими мышцами и храбростью. Хотя доспех его был
весь иссечен, однако на теле не оказалось ни единой раны.
Но сия победа имела для него гибельные последствия.
Напрасно он старался задобрить Кавгадыя: после битвы при-
вел его с татарскою дружиною в Тверь; затем одарил и отпу-
стил с большою честью. Коварный татарин говорил ему
льстивые слова, а в душе своей затаил жажду мести: вероят-
но, по татарским понятиям о чести, он в особенности питал
злобу за отнятие у его Татар многочисленных тверских плен-
ников, которых те считали своею неотъемлемой добычею,
своими рабами.
Посредником между Юрием и Михаилом на этот раз
явился Новгород, куда ушел Московский князь после своего
поражения. Посольство Новгородское с владыкою Давыдом
во главе заключило новую договорную грамоту с Тверским
князем о своих границах, о свободном пропуске хлеба и пр.
Причем условлено было, чтобы оба соперника снова отпра-
вились в Орду и отдали свои споры на решение хана. Миха-
ил обязался освободить из плена жену Юрия и его брата. К
несчастью Тверского князя, Кончака в это время умерла в
Твери, и его враги распустили слух, будто она была отравле-
на. Михаил отправил в Москву своего боярина Марковича,
вероятно, по поводу той же кончины. Юрий, не уважая обы-
чаев, убил посла, а затем поехал в Орду вместе с Кавгадыем.
Последний принялся вооружать Узбека против Михаила,
18
взводил на него разные клеветы, между прочим, обвинял в
утайке даней. Юрия и Кавгадыя поддерживали своими жа-
лобами на Тверского князя и послы новгородские. Между
гем, Михаил прислал в Орду юного сына Константина, а сам
пока медлил своим приездом. И этим обстоятельством вос-
пользовались его враги, указывая на его непокорность хану.
Наконец, в августе 1318 года, Михаил Ярославич выехал
и з Твери, напутствуемый благословениями епископа Варсо-
иофия и слезами своей семьи. Супруга его Анна Дмитриев-
на (дочь Ростовского князя) и сыновья провожали его часть
пути. Во Владимире он встретил ханского посла Ахмыла, ко-
торый сказал ему: «зоветтебя царь, поезжай скорее; если не
поспеешь через месяц, то уже назначена рать на тебя и на
твои города. Кавгадый оболгал тебя перед царем; говоря, что
гы не приедешь в Орду». Слова эти смутили близких князю
людей. Бояре стали советовать ему, чтобы он обождал, пока
минет ханский гнев, и послал бы вместо себя одного из стар-
ших сыновей, Дмитрия или Александра, которые сопровож-
дали отца до Владимира. Но Михаил отверг этот совет, что-
бы не навлечь нового татарского разорения на свою землю.
Он написал рядную грамоту, по которой разделил свои во-
лости между детьми, и отпустил сыновей домой; а сам с не-
сколькими боярами и слугами поехал в Орду, сопровождае-
мый своим духовным отцом, игуменом Александром, двумя
священниками и дьяконом.
6 сентября князь достиг Орды, которая тогда кочевала
около устьевДона. Он, по обычаю, роздал подарки ханским
вельможам и женам; поднес дары самому хану, и сначала
оставался в покое. Но Кавгадый, пользовавшийся особою
милостью Узбека, не переставал действовать, и, спустя пол-
тора месяца, хан велел своим вельможа^ разобрать дело
Михаила Тверского с Юрием Московским. Судьи собрались
в шатре, недалеко от ханской ставки, и позвали Михаила.
Прежде всего ему объявлены были грамоты Суздальских
князей, возводивших на него следующее обвинение: «мно-
гие дани брал в городах наших, а царю их не отдавал». Князь
доказывал несправедливость обвинения и ссылался на за-
писи всего того, что он роздал хану и князьям ордынским.
Через неделю Михаила привели опять на суд, на этот раз
19
уже связанным. К первому обвинению прибавили еще два:
«бился против царского посла и уморил супругу великого
князя Юрия». Напрасно Михаил оправдывался, говоря, что
посла встретил во брани, потом с честью отпустил его; клял-
ся, что неповинен в смерти Агафии. Судьи не слушали его
оправданий, а внимали обвинительным речам Юрия и Кав-
гадыя. Хану донесли, что Михаил повинен смерти. Узбек
согласился на этот приговор, но медлил его исполнением.
Между тем, к Михаилу приставили стражу и стали гнать от
него бояр и слуг. На шею ему надели деревянную колодку,
так что он не мог лечь и проводил бессонные ночи, во вре-
мя которых находил утешение в чтении псалтыря. Так как
и руки его были связаны, то отрок сидел перед ним и пере-
вертывал Листы рукописи. Орда двинулась далее на юг, к
Кавказским горам; впереди ее ехал хан со своим двором и
забавлялся охотой. Однажды Кавгадый велел вывести уз-
ника на торг, и разными способами наругался над ним в
присутствии многочисленной разноплеменной толпы, ко-
торая с любопытством смотрела на такое унижение преж-
де сильного и славного русского князя. Верные слуги пред-
лагали князю спасти себя бегством в горы; говорили ему,
что уже готовы и кони, и проводники. Но Михаил отверг
это предложение, чтобы не подвергнуть избиению своих
бояр, слуг, своего сына и других Тверичей, пребывавших в
Орде. Он мог также опасаться, чтобы раздраженный хан и
весь его род не лишил наследственной волости и не отдал
ее другому князю.
Прошло около четырех недель со времени приговора.
Орда перешла уже реку Терек и расположилась под горо-
дом Тетяковым, близ Железных ворот (Дербента). Отогнав-
ши от князя бояр и большую часть слуг, Татары, по обычной
своей веротерпимости, оставили при нем игумена и священ-
ников и не мешали им совершать божественные службы в
княжем шатре. 22 ноября 1318 года, в среду, Михаил велел
им очень рано отпеть заутреню и часы; потом сам прочел
причастное правило, исповедовал свои грехи духовному отцу
и причастился. Князь, вероятно, был извещен своими доб-
рохотами, что в этот день должна совершиться его казнь. Он
подозвал к себе сына Константина и передал ему свои пос-
20
лгдние распоряжения о разделе вотчины, о своей супруге и
г и )ярах; поручил ему беречь тех, которые были с ним в Орде.
. 1<1тсм он снова стал облегчать свою скорбь чтением псалты-
ря и молитвами.
Во время этих благочестивых занятий в его шатер вбе-
жал отрок, весь бледный, и упавшим голосом объявил:
«Господине княже! Идут уже от Орды Кавгадый и вели-
кий князь Юрий Данилович со множеством народа прямо к
твоей веже».
«Ведаю на что идут, на убиение мое», — сказал со вздо-
хом князь, и отослал поскорее сына Константина к главной
ханше, под ее покровительство.
Кавгадый и Юрий остановились на торгу в некотором
расстоянии от вежи Михаила и сошли с коней, а к нему от-
рядили толпу убийц. Эти последние, в числе которых были и
русские отступники, бросились на его вежу, как дикие зве-
ри, и разогнали всех служивших ему. Князь стоял и молил-
ся; сначала схватили за деревянную колодку, надетую на его
шею, и так сильно ударили об стену шатра, что она проломи-
лась. Князь вскочил на ноги; но его снова повергли на землю
и принялись бить нещадно пятами. Наконец, какой-то из-
верг, по имени Романец, вонзил ему нож в ребра и вырезал
сердце. Убийцы разграбили все, что было в княжем шатре,
сняли с князя и саму одежду; потом воротились на торг и
объявили об исполнении своего дела. Кавгадый и Юрий
подъехали к шатру. «Разве он не дядя тебе; зачем же тело
его так брошено нагое? » — злобно заметил Кавгадый Юрию.
Великий князь велел своим слугам прикрыть мученица, и
один из них набросил на него свою котыгу (верхнюю одеж-
ду). Тело Михаила привязали к доске, положили на телегу и
повезли на Русь, в сопровождении нескольких бояр и слуг
Юрия. Когда они приехали в Маджары, довольно большой и
торговый город на берегах реки Кумы, бывшие там русские
гости, знавшие Михаила, хотели прикрыть его останки до-
рогими тканями и поставить их к церкви. Но жестокосер-
дые Московские бояре не допустили до этого, а поставили
тело за сторожами в каком-то хлеве. То же самое повторили
они и в другом городе, Бездеже. Наконец, тело привезли в
Москву и здесь схоронили.
21
На следующее лето Юрий воротился на Русь, ведя с со-
бою из Орды пленниками Михайлова сына Константина, его
бояр и слуг. Тогда только Тверичи узнали достоверно о судь-
бе своего князя. Супруга его Анна и его старший сын и пре-
емник Дмитрий отправили во Владимир посольство, со вто-
рым его сыном Александром во главе, просить великого кня-
зя, чтобы он отпустил тело Михаила в Тверь. Едва умолили
Юрия отпустить тело, и то уже после заключения мира меж-
ду Москвой и Тверью. Тверские бояре с игуменом и священ-
никами отправились в Москву и привезли оттуда останки сво-
его князя, которые и были погребены в Тверском Спасском
соборе, им самим построенном. Подобно своему соименнику
Михаилу Черниговскому, также замученному в Орде, Миха-
ил Тверской причислен к лику святых. Его вдовая княгиня
Анна Дмитриевна постриглась в инокини; она почти на це-
лые пятьдесят лет пережила своего супруга и скончалась в
Кашине, удельном городе своего меньшего сына Василия6.
Казалось бы, Москва взяла решительный верх над Тве-
рью и последняя должна была навсегда смириться. Но борь-
ба еще далеко не кончилась; изменчивое расположение ор-
дынского властителя вскоре повернуло отношения соперни-
ков в обратную сторону. Юрий Московский взял с Дмитрия
Михайловича Тверского 2000 руб. так называемого «выход-
ного серебра», т.е. назначенного для выхода или дани в Орду,
но эти деньги пока удержал у себя и отправился княжить в
Новгород. Дмитрий поехал в Орду, донес хану о присвоении
Юрием выходного серебра и вообще так его очернил, что
Узбек разгневался на Московского князя, дал ярлык на ве-
ликое княжение Владимирское Дмитрию Михайловичу, по
прозванию «Грозные Очи», и отпустил его на Русь с боль-
шим татарским послом. Когда Юрий отправился в Орду, что-
бы оправдаться перед ханом, Дмитрий, опасаясь новой пе-
ремены, поспешил туда же. Неизвестно, что именно побу-
дило Тверского князя к убийству своего соперника; может
быть, его волновала жажда мести за своего отца и он дал волю
своему пылкому нраву; недаром же он имел прозвание Гроз-
ные Очи. Может быть, он слишком понадеялся на ханскую к
себе милость. Известно только одно: раз при встрече с Юри-
ем Дмитрий собственноручно его убил (1324). Московские
22
бояре отвезли тело своего князя в Москву, где он и был по-
гребен в храме св. Михаила Архангела. Преемник его и брат,
Иван Данилович Калита, занял Московский стол еще при
жизни Юрия, который последние годы проводил преимуще-
ственно в Новгороде. Пережив всех братьев, он теперь со-
единил в своих руках все Московские волости.
Между тем, Узбек сильно разгневался на самоуправство
Тверского князя; однако, долго медлил своим решением.
11аконец, около восьми месяцев спустя, он велел убить са-
мого Дмитрия. Но й после того он дал ярлык на Владимирс-
кое княжение не брату Юрия Ивану Калите, а брату Дмит-
рия Александру Михайловичу. Судя по некоторым извести-
ям, Александр весьма щедро раздавал в Орде подарки и
подкупал ханских любимцев так усердно, что вошел в боль-
шие долги. Но это торжество Твери над Москвой было крат-
ковременное. Следующее неожиданное событие снова пе-
ревернуло их отношения к Орде и друг к другу.
Татарские послы, сопровождаемые более или менее мно-
гочисленными отрядами, часто приезжали на Русь по раз-
ным делам, например, для получения выхода или дани, для
посажения на стол князя, вновь пожалованного ханским яр-
лыком, и пр. Тяжки были для жителей эти посольские при-
езды, так как они сопровождались грабежом и разорением.
Жители обязаны были доставлять корм и все нужное для
посольской свиты и ее коней, причем Татары позволяли себе
возможные обиды и насилия; вообще они смотрели на Рус-
ских, как на своих рабов, и обходились с ними крайне грубо
и презрительно. Несмотря на свою обычную терпеливость,
Русский народ иногда не выносил этих обид; местами про-
исходили бурные вспышки и даже избиения ненавистных
варваров. Мы видели еще при Александре Невском народ-
ные мятежи в северно-русских городах, поднятые против
жестоких откупщиков и сборщиков татарских даней. Такие
мятежи, по-видимому, послужили к перемене самой систе-
мы этих сборов. По крайней мере, в следующую эпоху мы
уже не встречаем в северной Руси бесерменских откупщи-
ков и непосредственные сборы с населения. Вместо того,
сами князья собирают дань с своих владений и отвозят ее в
Орду или вручают ханским послам. Это было уже значитель-
23
ным облегчением для Русских областей. Но, как мы сказали,
обиды и насилия от ордынских баскаков и послов продол-
жали вызывать кровавые столкновения жителей с Татара-
ми в северных городах. Например, подобное столкновение
произошло в 1302 году в Ростове; причем жители собрались
против «злых» Татар и выгнали их из своего города.
В 1327 году к великому князю Александру прибыл с боль-
шою свитою знатный ордынский посол Чолхан, известный
в наших летописях под именем Щелкана и Шевкала, сын того
воеводы Дюденя, который жестоко разорил Северную Русь
при сыновьях Александра Невского. Он занял в Твери ста-
рый княжий двор, устроенный отцом Александра Михаилом,
и держал себя с великой гордостью; а его Татары творили
разные обиды и насилия жителям, что не замедлило произ-
вести в последних озлобление против ненавистных гостей.
В народе стали ходить слухи о намерении Чолхана самому
сесть на Тверском княжении, чему могло подать повод его
пребывание на княжем дворе. К этим слухам присоедини-
лись обычные толки об опасности для православной веры,
которую Татары хотят истребить. Наконец, ничтожный слу-
чай послужил поводом к кровавому событию. Какой-то дья-
кон, прозвищем Дюдко, повел свою молодую, тучную кобы-
лу поить на Волгу. Некоторым Татарам понравилась кобыла,
и они захотели отнять ее. Это случилось утром 15 августа в
праздник Успения, и был торговый или базарный день. Дья-
кон завопил народу: «О, мужи Тверстии, не выдавайте!»
Многие бросились ему на помощь. Татары обнажили свои
сабли и начали рубить противников. Но число последних
возрастало, а к Татарам мало-помалу пристали и все их това-
рищи. Кто-то ударил в набатный колокол; народ собрался,
всем вечем пошел на Татар и начал их избивать. Остаток их
заперся было с Чолханом на княжем дворе, но разъяренная
чернь не пощадила его и зажгла. Все татарское посольство
погибло; избиты были и находившиеся в городе ордынские
купцы. Только татарские табунщики, пасшие коней за горо-
дом в поле, успели сесть на лучших скакунов и бежать в Мос-
кву, а оттуда дали весть в Орду о гибели своих.
Надобно полагать, что Иван Калита немало обрадовался
такому случаю погубить своего соперника. Узбеку, по-види-
24
м< >му, донесли, что народное восстание было поднято самим
нгликим князем Александром Михайловичем, хотя нет точ-
ных указаний на его личное участие в этом событии. Преж-
де । южели Александр мог придумать, каким образом умило-
стивить разгневанного хана, 50000 Татар, предводимые пя-
тью темниками, уже соединились с Московским князем,
к (п орому хан поручил наказать мятежников. Это войско на-
грянуло на Тверскую область и жестоко ее опустошило; Та-
тры набрали в ней огромное количество полону и всякой
добычи. Города, в том числе сама Тверь, были разорены;
жители спасались бегством в леса и дебри, как в Батыево
। ы шествие. Александр Михайлович и не пытался прибегнуть
к обороне. В виду грозного нашествия, он со своим семей-
ством бежал в Новгород, но не был там принят из страха пе-
ред Татарами и удалился во Псков.
После того (в 1328 г.) Иван Калита отправился в Орду, где
получил от хана ярлык навеликое княжение Владимирское.
А Тверское княжение хан отдал брату Александра Михай-
ловича Константину, который вызвал жителей из лесов, вос-
становил разоренные города и вообще успел несколько из-
гладить следы татарского погрома. Между тем, Узбек велел
русским князьям «искать» Александра. Калита и другие кня-
зья собрались в Новгород и отсюда посылали в Псков скло-
нить бывшего Тверского князя к поездке в Орду. Но Пско-
вичи не пустили Александра, обещая умереть за него в слу-
чае нужды. Дело в том, что они были рады видеть у себя на
столе такого знаменитого князя: иметь своих собственных
князей и сделаться независимыми от Новгорода составляло
их давнее желание. Калита с товарищами и Новгородцами
пошел было на Псков войною; но, узнав о решимости и при-
готовлениях Псковичей к обороне, придумал такую меру: по
(ч о просьбе, митрополит Феогност послал проклятие и отлу-
чение от церкви Александру и всему Пскову, если требова-
ние князей не будет исполнено. «Братья и друзья! — сказал
Александр Псковичам, —да не будет на вас проклятие меня
ради!», и уехал в Литву. Князья удовольствовались тем, и
оставили Псковичей в покое. Спустя короткое время, Алек-
сандр воротился в Псков под покровительством Гедимина и
с покойно княжил там еще несколько лет. Однако он скучал
25
о своей вотчине и дедине, о Твери; а главное, его мучила
мысль, что дети его и все потомство будут лишены княже-
ния в Тверской земле; Псков же не мог сделаться наслед-
ственным столом в его роде. Сначала Александр отправил к
Узбеку сына Федора, чтобы расположить хана к милости, а
потом и сам отправился в Орду с повинною, и, конечно, свое
смирение подкрепил великими дарами ханским любимцам.
Узбек простил его и возвратил ему Тверское княжение. Но
такой оборот дела не былпо вкусу Московскому князю: вме-
сто смирного и послушного Константина ему снова пришлось
ведаться с таким гордым и строптивым соседом, каков был
Александр. Их соперничество возобновилось. Некоторые
Тверские бояре также были недовольны возвращением бес-
покойного Александра: предвидя новые смуты, они покину-
ли Тверь и перешли на службу к более сильному князю, т.е.
в Москву.
Калита с своими сыновьями отправился в Орду и усерд-
но старался очернить пред ханом Тверского князя. Его хло-
поты увенчались успехом: Узбек потребовал к себе Алексан-
дра. Этот последний отправил наперед сына Федора, а по-
том поехал и сам. Он уже получил вести от сына и чуял беду;
но так же, как отец его, на этот раз предпочел лучше самому
погибнуть, нежели новым бегством лишить своих детей на-
следственного княжения. Когда, со слезами провожаемый
своей семьей, епископом и духовенством, боярами и граж-
данами, князь сел в ладью, то поднялся сильный ветер; греб-
цы долго не могли справиться, с ним, и ладью все относило
назад. Это обстоятельство было сочтено худым знамением.
В Орде от своих доброхотов Александр узнал, что хан
очень на него гневен и определил ему смертную казнь; уз-
нал потом, что назначен и сам день казни, именно 29 октяб-
ря (1339 г.). В этот день он встал рано и велел бывшим с ним
священникам отслужить заутреню. Потом сел на коня и по-
ехал собирать вести о своей участи; послал за тем же к глав-
ной ханше. Все вести подтвердили, что смертный час бли-
зок. Воротясь в ставку, Александр исповедовался у своего
духовного отца и принял св. дары; то же сделал и сын его
Федор и бывшие с ним бояре; никто не чаял остаться в жи-
вых. Вскоре прибежали княжие отроки и с плачем возвести-
26
ли, что уже идут Черкасы и Татары, посланные на убиение.
Князь сам вышел к ним навстречу. Варвары схватили его,
< < >рвали с него одежды и нагого подвели к сидевшему на коне
и окруженному большою свитой вельможе Товлубию, кото-
1>ый распоряжался казнью. «Убейте», крикнул Товлубий.
Убийцы тотчас пронзили Александра и сына его Федора, и
когда те упали на землю, отрубили им головы. Бояре и слуги
Польшею частью в ужасе разбежались в разные стороны.
11(^которые из них однако остались; взяли тела своих князей
и отвезли их в Тверь, где они и были погребены в Спасском
< оборе. На Тверском столе снова сел смирный, осторожный^
Константин Михайлович. Победа Москвы над Тверью вы-
I )< пилась, между прочим, в том, что Калита велел снять коло-
кол у Тверского Спасского собора и привести его в Москву7.
Иван Данилович, по прозванию Калита (т.е. денежный
мешок или кошель, в переносном смысле — скопидом), с
одной стороны, является перед лицом истории с непригляд-
ными чертами человека жестокого и пронырливого, который
I мболепствовал в Орде, чтобы снискать милость хана, и при-
бегал ко всяким козням, чтобы погубить своего соперника.
(' другой стороны, мы видим умного, заботливого хозяина
гвоей земли, водворившего в ней спокойствие и безопас-
ность от татарских разорений. «Седе на великое княжение
Иван Данилович, — говорят летописцы, — и бысть тишина
Христианом на многа лета, и престаша Татарове воевати
Русскую землю». Таковы обыкновенно бывали и в других
( гранах основатели государственного могущества, собира-
тели какой-либо раздробленной народности, действовавшие
в условиях, в духе своего времени и не всегда затруднявши-
еся в выборе средств для достижения главных целей. Хотя
бы к этим целям такой деятель стремился эгоистично, т.е.
имея в виду прежде всего возвышение собственное и своего
рода, тем не менее, потомство, пользующееся плодами его
политики, обыкновенно вспоминает о нем с уважением и
признательностью. В отношении к первым Московским кня-
п.ям народное уважение и признательность еще увеличива-
ются в виду того, что, начав собирать разрозненные части
Русской земли и полагая основание нашему национальному
единству, они тем самым приготовляли постепенное, верное
27
избавление Руси от варварского ига и ее будущее полное
торжество над темными силами Азии.
Как истый хозяин и скопидом, Иван Данилович Калита
хотя значительно увеличил собственное Московское княже-
ние, но совершил это увеличение не оружием и кровопро-
литием, а денежною куплею. Он «примыслил» от соседних
княжений несколько городов и волостей с большим количе-
ством слобод, которые покупал у обедневших князей, бояр
и монастырей. При нем Московская земля, во-первых, зак-
лючала в себе все течение реки Москвы с городами: Можай-
ском, Звенигородом, Москвою и Коломною; далее, на юго-
запад она простиралась от Коломны вверх по Оке, с город-
ками Каширою и Серпуховом; а на северо-востоке владения
Московские охватывали уже часть Поволжья, заключая в
себе волжские города Углич и Кострому. Они перешли дале-
ко и на северную сторону Волги: Калита купил у обеднев-
ших местных князей (потомков Константина Всеволодови-
ча Ростовского) не только Углич, но также Галич Мерский и
Белоозерск; впрочем, пока оставил их во владении наслед-
ственных князей, довольствуясь полною покорностью пос-
ледних. Для подчинения себе удельных Ростовских князей
он пользовался также семейными связями. Так он выдал двух
своих дочерей за Василия Давидовича Ярославского (внука
Федора Черного) и Константина Васильевича Ростовского.
Последний из них, т.е. Константин Ростовский, находился в
совершенном повиновении у тестя: Московские бояре рас-
поряжались в его стольном городе.' В 1330 году прибыл в Ро-
стов московский наместник Василий Кочева с товарищем
своим Миняем и учинил великие притеснения гражданам,
вымогая от них деньги (вероятно, для татарского выхода).
Старшего ростовского боярина Аверкия они подвергли по-
боям и поруганию, на время повесив его вниз головою. Тог-
да многие местные бояре от такого насилия переехали в дру-
гие земли. Древний славный город Ростов, еще недавно из-
гнавший от себя Татар, подвергся окончательному
унижению. Другой же зять Калиты Василий Ярославич (по-
добно Дмитрию Тверскому, носивший прозвание «Грозные
Очи»), наоборот, не только не хотел подчиниться своему те-
стю, но даже по родовым отношениям считал себя старше
28
Московского князя и вступил против него в союз с его вра-
к )м Александром Михайловичем Тверским. Эти союзы сла-
бейших князей по временам немало сдерживали честолю-
(>ивые стремления и захваты Москвы, заставляя ее действо-
нить осторожно и выжидать случаев к их разъединению.
Не дешево стоили Калите его земельные примыслы. Еще
с юлее того приходилось ему тратить на свои частые поездки
н Орду, на татарские дани, на подарки и подкупы ордынских
царевичей и вельмож. Необходимые на это средства он при-
обретал, конечно, главным образом доходами с собственных
земель и своею бережливостью. Благодаря наставшему в его
время сравнительно большему спокойствию, внутреннему
и внешнему, Московские волости стали скоро оправляться
от прежних разорений; земледелие, торгрвля и промыслы
оживились, а вместе с тем возросли и княжие доходы. (Есть
известие, что Калита строго преследовал в своей земле та-
тей и разбойников). Другим источником сделался сбор та-
тарской дани. Калита, в качестве великого князя Владимир-
ского, по-видимому, добился от хана позволения самому взи-
мать эти дани или выходы с областей Северной Руси и
доставлять их в ханскую казну. Разумеется, от этих сборов
немалая доля оставалась в руках великого князя. А так как
это взимание всегда могло опираться на татарскую помощь,
то и подчинение удельных князей Москве пошло успешнее.
11адобно полагать, что и самые примыслы Калиты или при-
обретение волостей большею частью находились в связи с
несостоятельностью некоторых удельных князей, разорен-
11 ых преимущественно татарскими данями и весьма убыточ-
пыми поездками в Орду. Особенно важным источником ве-
ликокняжеских доходов служил богатый торговый Новгород.
Кроме обычных даней и сборов на князя и его наместников,
Калита, при удобном случае, старался прижать Новгородцев,
чтобы возможно более получать с них на татарские выходы.
В 1332 году он потребовал себе так называемого «серебра
закамского», т.е. даней, которые они взимали с чудских При-
уральских народцев. Новгородцы отказали; Калита пошел на
11 их ратью, захватил их пригороды Торжок и Бежецкий Верх
и начал опустошать соседние Новгородские волости. Но со-
перник его Александр Тверской в то время сидел в Пскове
29
подручником Гедимина Литовского. Новгородцы вошли в
сношение с Александром и Гедимином и призвали к себе
Гедиминова сына Наримонта; Калита переменил тон и по-
мирился с Новгородом. В конце своего княжения он снова
потребовал от Новгородцев большую сумму денег, ссылаясь
на лишние требования выхода со стороны хана. Новгород-
цы опять уперлись. Калита отозвал своих наместников. Вско-
ре он умер, и распря окончилась уже при его сыне.
Относительная большая тишина, безопасность и зажи-
точность, которыми начала пользоваться Московская об-
ласть, сравнительно с другими русскими землями, естествен-
но привлекали сюда переселенцев из этих других земель, и
население заметно стало умножаться. Многие бояре от
удельных князей стали переходить на службу к «великому
князю всея Руси», как стал именовать себя Иван Данилович.
(Просто «великими князьями» назывались тогда почти все
сколько-нибудь значительные владетели областные и даже
удельные.) В Москву приезжали бояре из Твери, Чернигова,
Киева, Волыни и т.д.; даже из Орды выезжали в Москву знат-
ные люди, которые принимали крещение, вступали в Мос-
ковскую службу, получали поместья и жалование. Из них
известен татарский мурза Чет, в крещении Захарий (предок
Бориса Годунова). А из русских приезжих бояр известен
Родион Нестерович, который прибыл из Киева с многочис-
ленным двором, т.е. с большим количеством своих отроков и
слуг. Знатнейшие из этих приезжих бояр иногда станови-
лись выше собственных московских думцев и близких лю-
дей; отсюда уже в те времена начались между ними споры о
местах или так называемое «местничество».
Забота о возвышении своего отчинного города над все-
ми другими и сметливость Калиты особенно выразились в
отношениях его к церковной власти. Оказывая глубокое ува-
жение митрополиту Петру и защищая от соперников, он су-
мел не только сделать его своим другом, но и побудил его
постепенно оставить стольный Владимир и переселиться на
жительство в Москву. Митрополиты русские имели обычай
пребывать всегда вблизи великого князя; следовательно,
Петр охотно покидал Владимир, который в действительнос-
ти уже перестал именоваться великим княжением. Замеча-
30
к’льно, что переселение это совершилось еще в то время,
когда спор за первенство между Москвою и Тверью нахо-
дился в полном разгаре и еще трудно было предвидеть его
решение. Но уже само пребывание митрополита в Москве,
сообщая ей значение церковной столицы, тем самым способ-
ствовало и ее перевесу над соперницей, так как привлекало
на ее сторону сочувствие народное.
Формального или торжественного переселения соб-
ственно не было; а просто во время своих частых объездов
русских областей митрополит все реже и реже возвращался
во Владимир, все долее и долее гостил в Москве. Достигнув
глубокой старости, он начал думать о том, где будут положе-
ны его кости. Предшественник его Максим, первый киевс-
кий митрополит, переселившийся на север, был погребен во
Владимирском Успенском соборе, и этот собор, после Киево-
(Софийского, сделался, так сказать, митрополитальным. Если
11етр желал утвердить митрополию в Москве, то надобно
было позаботиться о сооружении в ней достойного собор-
ного храма, в котором также он мог бы найти себе успокое-
ние. По словам его жития, Петр начал просить Ивана Кали-
гу (тогда еще не получившего ярлык на великое княжение)
воздвигнуть в Москве такой же каменный собор во имя Ус-
пения Богородицы, какой был во Владимире. Позднейший
распространитель жития, митрополит Киприан, при этом
влагает в уста Петру такое пророчество: «если, сыне, послу-
шаешь меня, то сам прославишься паче всех князей, и весь
род твой, и град сей возвеличится над всеми русскими горо-
дами; святители будут обитать в нем и руки его взыдут на
плеща врагов его; также и мои кости будут положены в нем».
Калита поспешил исполнить его желание и заложил камен-
11 ый Успенский храм в Московском Кремле, близ своего дво-
ра, летом 1326 г. Но едва выведено было основание и едва
11етр успел приготовить в стене нишу с каменной гробни-
цею для себя, как он скончался в декабре того же года, и был
погребен в этой гробнице. Таким образом, св. Петр начал
собою ряд московских иерархов-угодников, столь много со-
действовавших прославлению Москвы у Русского народа. На
следующий год Успенский храм был окончен и освящен Ро-
стовским епископом Прохором (автором первоначального
31
краткого жития Петрова). Но этот Успенский собор ни раз-
мерами своими, ни украшениями далеко не мог равняться с
изящным созданием Андрея Боголюбского и Всеволода III.
Московский князь, владевший пока частью Суздальской зем-
ли и бывший смиренным данником Золотой Орды, конечно,
является беднее помянутых своих предков. При том, худо-
жество русское, достигшее замечательного развития в пер-
вой половине XIII века, было задавлено варварским игом и
пока еще не успело возродиться к новой жизни.
Последнее пребывание и погребение в Москве митро-
полита Петра хотя в значительной степени подвинуло в ее
пользу вопрос о перенесении митрополии, однако, оконча-
тельное решение зависело от его преемника. Константино-
польский патриарх на этот раз снова поставил грека, по име-
ни Феогноста. Но когда Феогност прибыл в Киев, а оттуда во
Владимир на Клязьме (1328 г.), спор между Тверью и Моск-
вой уже решился в пользу последней; Александр Михайло-
вич находился в изгнании, а Калита получил ярлык на вели-
кое княжение. Естественно, что новый митрополит скоро
уступил влиянию последнего и переехал на житье в Москву,
в соседство великого князя, к неудовольствию и зависти рус-
ских князей, понимавших значение этого шага. Феогност
сделался таким же преданным пособником Калиты, каким
был Петр. Мы видели, как ловко Московский князь употре-
бил духовное оружие против своего соперника, заставив
Феогноста погрозить отлучением Псковичам, если они не
изгонят от себя Александра Тверского.
Кроме Успенского собора, Калита украсил Московский
Кремль еще несколькими каменными храмами. На Боровиц-
ком холму, на самом великокняжеском дворе была деревян-
ная церковь Спаса Преображения. Калита построил, вместо
деревянной, каменную и устроил при ней монастырь; «мни-
холюбивый» князь перевел сюда часть иноков и архиманд-
рию из отцовского Данилова монастыря, подчинив его Спа-
со-Преображенскому. (Этот последний послужил усыпаль-
ницей древних Московских княгинь). Около того же времени
он построил, вероятно, в честь своего ангела, каменную цер-
ковь Иоанна Лествичника, «что под колоколами», как выра-
жается летопись (на месте позднейшей колокольни Ивана
32
г
Великого). На самом краю Боровицкого холма, над спуском
его к Москве-реке, стояла деревянная церковь Михаила Ар-
хангела (может быть, основанная помянутым Московским
князем Михаилом Хоробритом). В ней покоились останки
Юрия, брата Калиты. Он воздвиг на ее месте каменный храм,
назначив ему служить усыпальницей для себя и своего по-
томства. (Но гроб брата, при разборке деревянного храма
вынесенный в Успенский собор, после не был возвращен на
прежнее место). Все эти каменные храмы были малых раз-
меров и не отличались большим изяществом. Наглядным их
образцом для нас служит помянутый Спасо-Преображенс-
кий храм, отчасти уцелевший в прежнем своем объеме и
более известный в народе под именем «Спаса на Бору». (Оз-
наченные четыре каменные храма, т.е. Успения, Спаса,
Иоанна и Михаила, построенные Калитой, были расписаны
иконными фресками при его сыне Симеоне Гордом). Что
касается до храмов деревянных, то Москва уже обиловала
ими в то время; по крайней мере, летопись по поводу одного
пожара сообщает, что сгорело при этом 18 церквей. Это бед-
ствие, столь часто опустошавшее наши древние города, од-
нажды истребило и сами кремлевские стены. Иван Данило-
вич после выстроил новые стены из дубового леса — следо-
вательно, более крепкие чем прежде, но, все-таки,
деревянные.
Последним событием княжения Калиты был поход про-
тив Смоленского князя Ивана Александровича. Этот князь,
по-видимому вступивший в союз с Гедимином Литовским,
оказался непокорным хану данником, и Узбек послал на
Смоленск татарское войско с воеводою Товлубием, прика-
зав соединиться с ним северо-восточным Русским князьям.
Действительно, князья Рязанский, Суздальский, Ростовский,
Юрьевский и некоторые другие привели свои отряды; но
Калита не пошел сам, а послал Московскую рать с двумя во-
еводами. Соединенное ополчение ограничилось опустоше-
нием окрестностей Смоленска и, не взяв города, воротилось
назад. Калита, очевидно, не так усердствовал в этом случае,
как против своего соперника Александра Тверского. А мо-
жет быть, он не пошел лично в поход по причине тяжкой
болезни. Вслед затем он скончался (31 марта 1341 года), при-
2-Собиратели Руси
33
няв перед смертью пострижение и схиму; его погребли в
созданном им храме Михаила Архангела.
От Ивана Калиты дошло до нас два духовных завеща-
ния, впрочем, по времени относящиеся не к концу, а к на-
чалу его двенадцатилетнего великого княжения. Такие за-
вещания, по-видимому, составлялись им перед каждою по-
ездкою в Орду; ибо эти поездки, кроме долгого пути,
исполненного всяких лишений, представляли опасности и
от изменчивого расположения ханов, так что ни один рус-
ский князь не мог быть уверен в своем благополучном воз-
вращении. В помянутых завещаниях Калита делит свою
землю между тремя сыновьями: Симеоном, Иваном и Анд-
реем. Старшему он отказывал лучшую часть земли с наи-
более значительными городами, Можайском и Коломною,
Ивану — Звенигород и Рузу с волостями, Андрею — Сер-
пухов и Лопасну, также с волостями, и еще некоторые во-
лости супруге своей Елене с меньшими детьми (девочками);
но она скончалась восемью годами прежде него. Кроме во-
лостей и доходов, великий князь делит между ними и свои
одежды, утварь и украшения, как-то: золотые цепи, пояса,
унизанные жемчугом и дорогими каменьями, золотые чаши
и ковши, серебряные блюда и чарки, шубы из дорогих тка-
ней с соболиною подкладкою, с жемчужными наплечника-
ми и с нашитыми металлическими бармами, шапки с золо-
тым верхом, мониста, кольца, ожерелья и проч. Не забыва-
ет завещатель и о церквах, которым приказывает раздать
сто рублей и часть рухляди священникам; причем Влади-
мирскому Успенскому собору отказывает какое-то «блюдо
великое о четыре кольца». Три сельца он отказывает на цер-
ковь в «поминание» о своей душе.
Грамоты бросают свет и на государственные понятия, и
на домашнее хозяйство Московского князя, которого уже
ближайшее потомство стало называть «собирателем Русской
земли». С одной стороны, мы видим как бы все ту же удиви-
тельную систему, все то же дробление земли между сыновь-
ями. Но, всматриваясь ближе, замечаем уже значительную
разницу с прежнею системою. Во-первых, младших сыно-
вей, жену и дочерей великий князь приказывает старшему
сыну, чтобы он был им печальник, т.е. отдает их под его по-
34
2-2
кровительство. Во-вторых, сам раздел земли устроен так, что
младшим братьям трудно выйти из повиновения у старше-
го. Их уделы не представляют особых, сколько-нибудь ок-
ругленных владений; их волости отчасти окружены владе-
ниями старшего брата, отчасти перемешаны с ним. Наконец,
уделы их довольно незначительны в сравнении с его частью.
11ритом они назначены только из собственных, наследствен-
ных волостей. Город Москва хотя и отказан в общее владе-
ние всех трех братьев, но, конечно, государем его был стар-
ший из них, а младшие пользовались каждый своею «тре-
тью», т.е. третьей частью известных доходов. Затем к
старшему должны были перейти вся область Переяславля-
Залесского и все дальние приобретения в Поволжье; ему же
предоставлялось добыть себе от хана ярлык на великое кня-
жение Владимирское. Следовательно, в Московском княже-
стве того времени уже начинается заметный переход к еди-
нодержавию. В том же завещании находим любопытное ука-
зание на отношение бояр к князьям. Калита упоминает об
одном боярине (Бориско Ворков), которому пожаловал село,
купленное в Ростовском уезде, и делает такое распоряжение:
если боярин останется служить кому-либо из сыновей, то
село оставить за ним; а если не останется, то село у него от-
нять. Следовательно, бояре по-прежнему были вольны в сво-
ей службе; но князь жалует им земли только под условием
этой службы8.
После кончины Ивана Калиты сыновья его, а также кня-
зья Тверской, Суздальский, Ярославский и другие владете-
ли Северо-Восточной Руси отправились в Орду. Некоторые
из них стали было хлопотать о ярлыке на великое княжение
Владимирское; но расположение Узбека к покойному Мос-
ковскому князю, подкрепленное богатыми дарами хану и его
любимцам, решило вопрос в пользу старшего сына Калиты —
Симеона, прозванного Гордым; по выражению летописи,
ханом «даны под руце его все князи русские». Воротясь в
Русь, он торжественно сел на великокняжеском столе во
Владимире, т.е. венчался в соборном храме со всеми устано-
вившимися обрядами. Решение вопроса в пользу Симеона
2‘
35
было последнею услугою Узбека Московскому княжему
дому. Осенью или зимою того же 1341 года умер этот хан, с
именем которого связана высшая степень могущества Золо-
той Орды и утверждение в ней ислама. Особенно он был па-
мятен Русским князьям: при нем до десяти князей сложили
свои головы в Орде. Но замечательно, что, будучи усердным
мусульманином, он не изменял обычной веротерпимости
татарских ханов. Кроме льготных ярлыков, которые получи-
ли от него русские митрополиты Петр и Феогност, о том сви-
детельствуют его дружеские сношения с папою Венедиктом
XII: по его просьбе, хан дозволял латинским миссионерам
водворять католичество в некоторых подвластных Татарам
землях Черноморских и Кавказских, например, в стране Ясов
или Алан. Но сам Узбек остался равнодушен ко всем увеща-
ниям папы принять христианскую веру. Византийские им-
ператоры из дома Палеологов, в виду многочисленных вра-
гов, теснивших империю на востоке и на западе, заискивали
расположение татарских ханов и не затруднялись посылать
в их гаремы своих собственных дочерей. Пример тому по-
дал основатель этой династии Михаил Палеолог, который
одну свою дочь, Марию, Дослал хану Гулагу в Персию, а дру-
гую, Евфросинию, — известному хану Ногаю. (Впрочем, та
и другая были побочные дочери). Узбек также имел в числе
своих главных жен дочь императора Андроника III.
Знаменитый арабский путешественник XIV века Ибн-
Батута оставил нам любопытное известие о посещении им
столицы Узбековой и о поездке ханской супруги, помянутой
византийской царевны, к ее отцу в Константинополь (около
1333 г.).
Из Синопа Ибн-Батута приплыл в Корсунь; отсюда на
местной телеге (арбе) проехал в Кафу (Феодосию), которая
причислялась уже к владениям Узбека. Затем он посетил го-
род Крым и отсюда отправился по Черноморским и Донским
степям в столицу Кипчакского царства Сарай. В степях он
видел многочисленные стада всякого скота, особенно овец,
которые паслись без присмотра, охраняемые единственно
строгостью татарских законов против воровства. По этим
законам укравший скотину должен был воротить ее с при-
дачею своих девяти штук такой же стоимости; если он ока-
36
2-4
зывался несостоятельным, то отдавал собственных детей;
если же не имел детей, то его самого предавали смерти.
«После многих дней пути, — говорит Батут, — я прибыл
в Азак (Азов), небольшой город, расположенный на морском
берегу. В нем пребывает эмир, поставленный султаном Мо-
гамед-Узбек-ханом; он оказал нам почет и гостеприимство.
Отсюда мы проехали в Маджар, значительный, красивый
город. Татарские женщины в тех краях пользуются большим
уважением, в особенности вдовы вельмож и ханов. Женщи-
ны эти благочестивы, а также щедры на милостыню и дру-
гие добрые дела. Они ходят без покрывал с совершенно от-
крытыми лицами (очевидно, мусульманский гаремный быт
еще не успел наложить свою печать на Кипчакских татар).
Я отправился в султанский лагерь, который тогда нахо-
дился в области, известной под именем Биш-Таг (Бештау) или
Пятигорье; мы прибыли на место, где султан только что рас-
положился со своим двором. В этот лагерь, называющийся
«урду» (Орда), мы приехали в первый день месяца Рамада-
на. Тут мы увидали подвижный город с его улицами, мечетя-
ми и кухнями, дым от которых поднимался по мере их дви-
жения. Но, когда был дан знак остановиться, все это сдела-
лось неподвижно. Султан Могамед-Узбек очень
могуществен, пользуется обширною властью и есть повели-
тель неверных (т.е. не мусульман). Он принадлежит к семи
великим царям света, каковы суть государи Запада (Фец-
Мароко), Египта и Сирии, обоих Ираков (Персии), Кипчака,
Туркестана, Индии и Китая».
Затем следует описание ханского церемониала, напоми-
нающее известие Плано Карпини о Батые.
У Могамеда-Узбека был обычай каждую пятницу после
молитвы сидеть под так называемым «золотым шатром», ко-
торый очень богато украшен; посреди его ставился возвы-
шенный трон (собственное ложе), обитый серебряными по-
золоченными листами с дорогими каменьями. Хан восседал
на троне; его четыре жены сидели рядом с ним, две по пра-
вую и две по левую сторону. Подле трона стояли его два сына,
также один на правой стороне, другой на левой; впереди тро-
на сидела его дочь. Когда входила какая-либо из этих жен,
Узбек вставал и, взяв ее за руку, отводил на ее место. Они
37
были без всякого покрывала. Потом пришли великие эми-
ры, для которых были приготовлены сидения по левую и по
правую сторону от трона. Перед ханом стояли царевичи, его
племянники и другие родичи. Ближе к двери, но лицом к тро-
ну, помещались сыновья эмиров, а за ними и другие войско-
вые чиновники. Каждый входивший кланялся хану и потом
занимал свое место. После вечерней молитвы главная жена
или ханша возвращалась к себе; за нею следовали остальные,
каждая в сопровождении своих красивых рабынь.
Хан принял арабского путешественника очень благо-
склонно; потом прислал ему в подарок баранов, коня, кожа-
ный сосуд с любимым татарским напитком, т.е. с кумысом.
Ибн Батута особое внимание обратил на тот почет, которым
были окружены ханские жены. Всякая из них имела свое
отдельное помещение, свой особый штат слуг и служанок;
во время пути перед ее кибиткою ехал отряд татарских всад-
ников, а за нею следовали красивые Мамлюки. По обычаю
татарской вежливости, арабский гость, прежде чем удосто-
иться ханского приема, посетил главных ханских жен.
С изволения Узбека, Ибн Батута отсюда отправился на
север в город Булгар, чтобы удовлетворить своему любопыт-
ству, которое особенно было затронуто рассказами прежних
арабских путешественников (например, Ибн Фадлана) о
чрезвычайной краткости ночей в это время года. Действи-
тельно, по словам Батуты, едва он кончал вечернюю молит-
ву по закату солнца, как должен был начинать утреннюю
молитву перед солнечным восходом. В Булгаре он слышал о
какой-то стране мрака, лежащей за совершенной пустыней,
на расстоянии 40 дней пути, куда можно было ездить только
на собаках. В эту страну отправляются обыкновенно торгов-
цы и меняют там свои товары туземцам на дорогие меха.
Речь, конечно, шла о торговле с Самоедами, Остяками и Во-
гулами. Батута сильно желал посетить таинственную страну
мрака, но долгота пути и сопряженные с ним опасности от-
клонили его от этого намерения: Пробыв в Булгаре три дня,
он воротился к хану и последовал за ним в город Астрахань,
лежавший на берегах Ателя (Волги), одной из величайших
рек целого света. Здесь хан проводил самое холодное время,
когда река покрыта льдом. В это время одна из жен Узбека,
38
дочь Византийского императора, выпросила у него позволе-
ние съездить в Константинополь и посетить своего отца. Ба-
тута, тоже желавший посетить Константинополь, добился
разрешения сопровождать на этом пути ханшу или «бай-
лунь» («баялынь» русской летописи). Ее сопровождал пяти-
тысячный военный отряд, кроме многочисленной свиты слуг
и рабынь. На расстоянии десяти дней пути от Сарая они до-
стигли города Укака. А на расстоянии одного дня от этого
места лежали какие-то «горы Русских», народа, «исповеду-
ющего христианство, рыжеволосого и голубоглазого, некра-
сивого (по понятию араба) и вероломного». В тех горах на-
ходились серебряные руды, и потому у Русских была в ходу
какая-то серебряная монета в пять унций весом. (Речь идет,
вероятно, о Тмутраканских Руссах.) Затем путники прибы-
ли в Судак, а потом через Баба-Салтун (Бабадаг) достигли
Византии.
Батута более месяца пробыл в Константинополе и был
отпущен назад царевною, пожелавшей остаться у своего
отца. Он воротился в Астрахань, но уже не застал там Узбе-
ка, который со своим двором переехал в Сарай. По словам
Батуты, это был красивый и обширный город; в нем пребы-
вал ученый имам, которому хан оказывал великое уважение.
Отдав хану отчет в путешествии ханши и получив от него
большие подарки, Батута отправился в телеге, запряженной
верблюдами, в Ховарезм, отстоявший на 40 дней пути от
Сарая. После десятидневного путешествия он достиг татар-
ского города Сарайчика, лежащего на берегах широкой реки
Улусу (Урал); берега эти были соединены мостом. Затем он
достиг города Ховарезма, который тогда принадлежал к Кип-
па кскому царству и управлялся эмиром или наместником
Узбека. Этот город очень понравился ему благочестием жи-
телей, т.е. их ревностью к исламу9.
По смерти Узбека его второй сын Джанибек убил своего
старшего брата (Тинибека) и младшего (Хыдыбека), и, по-
добно отцу, сделался единодержавным властителем Кипчак-
ского царства. Почти все русские Северо-Восточные князья
по установившемуся обычаю отправлялись в Орду на поклон
новому хану, везя много даров как ему самому, так и его лю-
бимцам и женам, чтобы получить новые ярлыки на свои уде-
39
лы. Поехали также Симеон Гордый и митрополит Феогност;
последний хлопотал о подтверждении льготных ханских яр-
лыков русскому духовенству. Джанибек утвердил Симеона
на великом княжении и милостиво его отпустил, а Феогнос-
та задержал. Какие-то русские клеветники донесли хану, что
митрополит пользуется большими доходами, так что стяжал
себе много золота, серебра и всяких богатств. Хан потребо-
вал от него ежегодных даней и за отказ в них велел держать
его в тесноте. Митрополит роздал 600 рублей на подарки
хану, ханшам и ордынским князьям, и едва добился, чтобы
его отпустили на Русь. Однако, он получил новый ярлык от
Джанибека и ханши Тайдулы, которым подтверждались пре-
жние льготы православному духовенству.
После того Симеон Иванович вместе с своими братьями
несколько раз ездил в Орду и сумел до конца удержать за
собою благоволение и покровительство Джанибека. Благо-
даря этому расположению хана, мы в княжении Симеона
почти не встречаем в летописи известий ни о татарских ра-
зорениях в Северной Руси, ни о баскаках или великих ханс-
ких послах, которых посещение иногда равнялось целому
набегу. При таком внешнем затишье Московское княжество
пользовалось и внутренним миром, благодаря ничем нена-
рушенному согласию и дружбе всех трех братьев или ско-
рее полному послушанию, которое младшие братья сохра-
няли в отношении к старшему. Отношения эти Симеон вслед
за своим вокняжением скрепил особым договором, по кото-
рому братья, утвердясь на отцовском разделе, обязались быть
всем «за один», почитать старшего брата «во отцево место»,
иметь с ним общих друзей и недругов. Старший брат, кото-
рого они называют «господин великий князь», в свою оче-
редь, обязался не обижать младших относительно их уделов
и без них не «доканчивать ни с кем». Этот договор был скреп-
лен взаимною клятвою и целованием креста у отцовского
гроба, т.е. в Архангельском храме. Согласию Московских
князей, вероятно, немало способствовало то обстоятельство,
что младшие братья, получив себе части в самом городе Мос-
кве, по-видимому, остались в ней на житье, а не пребывали в
своих удельных городах; таким образом, они находились в
тесном единении, или, точнее сказать, в полной зависимос-
40
ти у великого князя. Симеон, очевидно, хорошо воспользо-
вался умным распоряжением Калиты относительно раздела
столицы на трети.
Когда Москва взяла верх над Тверью, Новгородцы недо-
лго могли радоваться унижению своего ближайшего соседа
и скоро почувствовали на себе тяжелую руку Московских
князей. Вслед за утверждением Симеона на великом столе
Владимирском, в Торжок прибыли московские наместники
и сборщики дани (вероятно, татарской), причем не обошлось
без разных притеснений. Новоторы обратились с жалобою
в Великий Новгород. Тот прислал несколько бояр с воору-
женным отрядом; Московских наместников схватили и зак-
лючили в оковы; а Симеону послали сказать: «ты еще не сел
у нас на княжение, а уже бояре твои насильничают». Но
чернь Новоторская, услыхав о сборах великого князя в по-
ход и тщетно ожидая войска из Новгорода, возмутилась про-
тив бояр и освободила московских пленников. Один из Но-
воторских бояр (Семен Внучек) был убит на вече; другие
успели бежать в Новгород; некоторые боярские дома и ближ-
ние села были разграблены чернью во время этого мятежа.
Между тем великий князь собрал большую низовую рать и
вместе с князьями Суздальским, Ростовским, Ярославским
двинулся к Торжку. Новгородцы, с своей стороны, начали
готовиться к обороне, авто же время отправили к великому
князю владыку и тысяцкого с боярами бить челом о мире.
Симеон согласился заключить мир по старым грамотам, но с
тем, чтобы Новгородцы уплатили Черный бор со всех своих
волостей и, кроме того, тысячу с Торжка. Есть известие, что
великий князь подверг при этом Новгородцев следующему
унижению: он потребовал, чтобы тысяцкий и бывшие с ним
в посольстве бояре явились к нему босые, и на коленях, в
присутствии князей, просили прощения. Такое известие до4
некоторой степени вероятно: недаром же Симеону дано про-
звание Гордого. К тому же он сердился на Новгородцев еще
за грабежи их повольников в некоторых его волостях. После
Торжковского мира Симеон послал в Новгород своего наме-
стника; а спустя несколько лет, по просьбе приезжавшего в
Москву владыки Василия, он сам ездил в Новгород, был там
торжественно посажен на стол и пробыл три недели.
41
Все время Симеонова княжения мы не видим никаких
столкновений его с удельными князьями Суздальской Руси;
очевидно, он умел их держать почти в таком же послушании,
как своих младших братьев. Соседние княжения, Тверь и
Рязань, также присмирели. Только раз встречается в лето-
писях известие о каком-то размирье с Смоленским князем и
о походе Симеона на Смоленск (1351 г.); но тут смоленские
послы встретили его на реке Угре и заключили с ним мир.
Конечно, в связи с Смоленскими отношениями явились к
нему на том же подходе послы Ольгерда Литовского и также
заключили мир. Оба великих князя состояли в двойном свой-
стве. Отец Ольгерда Литовского Гедимин находился в дру-
жеских сношениях с отцом Симеона Иваном Калитой и вы-
дал одну из своих дочерей за Симеона Ивановича. Хотя при
Ольгерде, когда Москва и Литва, каждая объединяя свою
часть Руси, сблизились своими пределами, начинаются уже
некоторые враждебные столкновения; но дело пока не до-
ходит до решительной борьбы. Сам Ольгерд, незадолго до
помянутого Смоленского похода, женился на свояченице
Симеона, тверской княжне Ульяне Александровне.
Симеон Иванович был женат три раза. Первая его суп-
руга Айгуста Гедиминовна, в крещении Анастасия, рано
скончалась; она постриглась в черницы перед смертью и
была погребена в Кремлевском монастыре Спаса Преобра-
жения (1345 г.). В том году Симеон женился на Евпраксии,
дочери Федора Святославича, одного из мелких Смоленских
князей, которого он перезвал к себе, дав ему в управление
Волок Ламский. Но уже в следующем году великий князь
отослал Евпраксию к отцу, приказав выдать ее замуж за дру-
гого, и тот действительно выдал ее за князя Федора Фомин-
ского, также из рода Смоленских. Некоторые источники со-
общают нам следующую странную причину этого развода:
«великую княгиню на свадьбе испортили; ляжет с великим
князем, и она ему кажется мертвец». Хотя тут еще не было
законной причины для развода, однако, Симеон после того
женился в третий раз, именно на тверской княжне Марье,
дочери бывшего соперника Калиты, т.е. казненного в Орде
Александра Михайловича. Митрополит Феогност, конечно,
исполняя волю великого князя, давал разрешение на новые
42
браки его собственный и его бывшей жены. Точно так же,
по желанию великого князя, он разрешил Ольгерду Литовс-
кому и брату его Любарту жениться на двух родственницах
Симеона; Любарту на его племяннице, а Ольгерду, как ска-
зано, на его свояченице.
Несколько значительных пожаров посетили Москву при
Симеоне и, следовательно, давали обильную пищу его стро-
ительной деятельности. Что же касается до украшения
стольного города, то он усердно продолжал начинания отца.
Именно почти все каменные Московские храмы, построен-
ные Калитой, были расписаны внутри фресковой живопи-
сью. Это расписание стоило обыкновенно немало трудов и
издержек, так как по обычаю того времени все внутренние
стены сверху донизу покрывались иконным письмом. Лю-
бопытно при этом известие летописей о том, что Успенский
собор расписывали Греки, иконописцы митрополита Феог-
носта, и окончили его в одно лето (1344 г.); Архангельский
же собор расписывали русские писцы, Захарий, Иосиф и
Николай с своею «дружиною»; но в то лето не успели окон-
чить и половины церкви, ради ее обширности. Затем распи-
саны были Иван Лествичник и монастырский Спас Преоб-
ражения. Этот придворно-княжеский монастырь пользовал-
ся особою щедростью великой княгини Анастасии
Гедиминовны; она же на свою казну наняла «дружину» мас-
теров расписывать церковь Спаса; начальники дружины
были родом Русские, но ученики Греков, по имени: Гойтан,
Семен и Иван, а дружина их состояла уже большею частью
из их учеников. Первый, т.е. Гойтан, судя по имени, едва ли
не был выходец из юго-западной Руси, может быть, приве-
зенный или вызванный оттуда той же литовско-русской
княжною, первой супругой Симеона. Возможно также, что
еще первый Московский митрополит Петр, родом Волынец,
сам искусный в иконном письме, покровительствовал раз-
витию этого искусства в Москве и призыву мастеров из юго-
западной Руси. Великий князь и его младшие братья, по-ви-
димому, сообща участвовали в расходах на украшение Крем-
левских храмов. По крайней мере есть летописное известие,
что в одно время с их расписанием на общее иждивение бра-
тьев были слиты пять колоколов, три большие и два мень-
43
шие (вероятно, для звонницы над церковью Ивана Лествич-
ника); «а лил их мастер Бориско».
В 1352 году страшное бедствие посетило Россию: моро-
вая язва, известная под именем Черной Смерти. Говорят, она
была принесена из Китая и Индии в Сирию на берега Сре-
диземного моря; оттуда на кораблях завезена в Южную Ев-
ропу; обошла Францию, Англию, Германию, Скандинавию,
везде опустошая население; а наконец кораблями же заве-
зена через Балтийское море в Псковскую и Новгородскую
землю. Эта чрезвычайно заразительная болезнь обнаружи-
валась кровохарканием (следовательно, происходило силь-
ное поражение легких и начиналось разложение крови); пос-
ле чего на третий день следовала смерть. Кожа умирающих
сплошь покрывалась темными пятнами, отчего произошло и
само название язвы Черною Смертью. Летопись Русская го-
ворит, что священники не успевали отпевать покойников
отдельно; каждое утро они находили в своих церквах по двад-
цати и тридцати мертвецов; творили над ними общую молит-
ву, и затем в одну могилу опускали по пять и по десять тру-
пов. Заметив прилипчивость язвы, многие, конечно, стали
убегать от умирающих, хотя бы и самых близких людей; но
было довольно и таких, которые, наоборот, показывали свое
мужество и страх Божий и служили больным до конца. Цер-
кви и монастыри в это время обогатились великими вклада-
ми и земельными имуществами; ибо богатые люди, ожидая
смертного часа, спешили отказать свое имение на вечное
поминовение о своей душе. Язва постепенно распространи-
лась почти на всю Россию, именно на земли Смоленскую,
Киевскую, Черниговскую и Суздальскую. Как пример ее
опустошительности, летопись прибавляет, будто в городах
Глухов и Белозерск не осталось ни единого человека; все
перемерли.
Эта Черная Смерть посетила и Москву. В марте 1353 года
скончался митрополит Феогност и погребен в Успенском
соборе (в приделе Поклания вериг апостола Петра, «об еди-
ну стену с митрополитом Петром чудотворцем»). Едва мину-
ли ему «сорочины», т.е. шесть недель, как в полном цвете лет
(36-ти) скончался великий князь Симеон Иванович, успев
перед смертью постричься под именем Сазонта и составить
44
духовное завещание, которое дошло до нас. Все его дети
умерли еще прежде отца. Поэтому свои наследственные и
купленные им волости или собственно доходы с них, а так-
же собственное золото и серебро он отказал своей любимой
третьей супруге Марье Александровне. Братьям своим он
приказывал жить за один и слушать владыку Алексея, равно
и старых бояр, которые служили еще отцу их Ивану Калите.
Вслед за Симеоном скончался его младший брат Андрей и
также погребен в Архангельском храме. Спустя несколько
недель после его смерти, родился сын его Владимир (впос-
ледствии прозванный Храбрым). Главою княжеского семей-
ства и преемником Симеона остался средний брат Иван Ива-
нович; он получил волости старшего брата по кончине его
супруги и, таким образом, соединил в своих руках все Мос-
ковские владения, за исключением части брата Андрея, пе-
решедшей к его сыну Владимиру; но этот сын был еще ре-
бенком и, конечно, находился в полной опеке у своего дяди10.
Если посмотреть на соседние с Москвою важнейшие
княжества того времени, то увидим, что их внутренние сму-
ты и внешние отношения немало способствовали решитель-
ному возвышению над ними и быстрому возрастанию Мос-
ковской силы.
Рязанская область, во-первых, уже по самому географи-
ческому своему положению находилась под более сильным
давлением варварского ига, нежели Московская. Она посто-
янно терпела разорения от татарских грабежей и от баска-
ков. Во-вторых, из состава Рязанских волостей по-прежне-
му продолжал выделяться удел Пронский, переходивший
обыкновенно во владение младшей ветви княжего рода.
Пронские князья стремятся или при случае завладеть стар-
шим, Рязанским столом, или поставить себя в более самосто-
ятельные отношения к старшей ветви. Отсюда нередкие усо-
бицы, которыми не упускали воспользоваться Московские
князья, входя в союз с младшими, т.е. с Пронскою ветвью.
Известно, что уже Даниил Александрович отнял у Рязанцев
Коломну и захватил в плен рязанского князя Константина; а
Георгий Александрович потом велел умертвить пленника и
навсегда утвердил за Москвою Коломну со всеми ее волос-
45
тями. Сын и преемник Константина Василий был убит в Орде
(1308 г.), Рязанский стол перешел к племяннику Константи-
на Ивану Ярославину Пронскому; но и он впоследствии так-
же гибнет в Орде, казненный там по повелению хана Узбе-
ка (1327 г.). Очень вероятно, что оба эти князя погибли не
без участия Московских соседей, т.е. Юрия и Ивана Кали-
ты. При последнем Рязань, по-видимому, подпала даже не-
которой зависимости от Москвы. Сын и преемник Ивана
Ярославина Иван Коротополый затеялвражду с двоюродным
братом своим Александром Михайловичем Пронским; од-
нажды перехватил его на дороге, когда тот отправлялся с
выходом в Орду; ограбил, привел пленников в Переяславль
Рязанский и там велел убить (1340 г.). Очевидно, старшие
князья препятствовали подобным сношениям младших с ха-
ном; и хотели одни знать Орду, т.е. собирать дань и отвозить
ее к хану. Тогда один из сыновей Александра Пронского
выхлопотал себе ярлык на Рязанский стол, и с помощью Та-
тар отнял его у Коротопола, который вскоре где-то погиб.
Таким образом, Рязанское княжение вновь перешло к млад-
шей ветви, и она на этот раз окончательно разделилась на
Рязанскую и Пронскую. Около 1350 года на Рязанском сто-
ле встречается юный внук Александра Михайловича Олег
Иванович, впоследствии знаменитый соперник Дмитрия
Донского и обновитель Рязанской самобытности.
Несмотря на разные смуты и угнетения от Татар, Рязанское
княжество в эпоху Татарского ига успело значительно расши-
рить свои пределы. Во-первых, на юго-востоке эти пределы
перешли реку Воронеж и углубились в опустевшие после раз-
грома Половцев Придонские степи до самого Хопра. По край-
ней мере, это мы видим из спора между епископами Саранс-
ким и Рязанским за границу их епархий. Грамотами митропо-
литов Максима, Петра и Феогноста такой границей была
признана река Хопер с ее притоком Великой Вороной. Точно
так же Татарский погром Чернигово-Северской области, по-
влекший за собой ее упадок и дробление, помог Рязанцам рас-
пространить свои пределы на запад на счет этой области. Но
потом часть этих приобретений, именно северо-западная, была
отнята у Рязанцев Московскими князьями; сюда принадлежа-
ли волости по реке Лопасне, Кашира, Боровск, Верея и пр.
46
Любопытны относящиеся ко времени Симеона Гордого
известия летописи о глухом Муромском крае. После нео-
днократных Татарских разорений город Муром сильно за-
пустел. Обновителем его явился местный князь Юрий
Ярославич. В 1351 г. князь первый поставил в городе свой
двор; примеру его последовали бояре; за ними начали стро-
иться купцы и черные люди. Обновили также церкви, укра-
сили их иконами и снабдили книгами. Но Юрий недолго
пользовался плодами своих трудов. Спустя два года являет-
ся ему соперником какой-то Федор Глебович, вероятно, его
родственник; выгоняет его из Мурома и сам садится на его
место. Неизвестно почему, Муромцы были ему рады, и мно-
гие граждане отправились вместе с ним в Орду хлопотать за
него у хана. Через неделю после его отъезда Юрий воротил-
ся в Муром, собрал остальных граждан и пошел в Орду су-
диться с Федором. Долго судили их Ордынские вельможи и,
наконец, утвердили Муромское княжество за последним.
Юрий был выдан своему сопернику, подвергся тяжкому зак-
лючению и умер в великой нужде.
Муромское и Рязанское княжества, хотя давно уже обо-
собились друг от друга в политическом отношении, — в цер-
ковном продолжали еще составлять одну епархию. Муромо-
рязанские епископы имели свое пребывание то в Рязани, то
в Муроме. Ко времени помянутого Юрия Ярославича отно-
сится окончательное их перемещение в Рязань, если верить
одной местной легенде. Эта легенда повествует, что епископ
Василий, призванный в Муром князем Юрием, был оскорб-
лен Муромским народом, который возмутился против него,
ослепленный наглою клеветой, и хотел даже его умертвить.
Епископ, после горячей молитвы в храме Благовещения, взял
из него икону Богородицы, сошел на берег Оки, простер свою
мантию по воде и, ступив на нее, в виду народной толпы,
быстро поплыл против течения. Василий был принесен в
Рязань, где князь Олег и духовенство с крестами встретили
св. епископа11.
В Твери преемником погибшего в Орде Александра Ми-
хайловича был известный уже нам его брат Константин, по-
стоянный союзник Ивана Калиты и сына его Симеона. Це-
лые семнадцать лет он княжил спокойно, находясь в мире с
47
младшими родичами; но под конец, неизвестно почему, рас-
сорился с своим племянником Всеволодом Александровичем,
удельным князем Холмским, и матерью последнего Анаста-
сией. Отсюда начался ряд смут и неурядиц в Тверском кня-
жении. Дядя и племянник, для решения своей распри, отпра-
вились в Орду к хану Чанибеку. Там Константин Михайло-
вич умер (1345). Всеволод Александрович выхлопотал себе
ярлык на старший Тверской стол, но этим нарушил родовое
право старшинства, которое еще продолжало господствовать
на Руси. Был еще жив один из его дядей, младший из сыно-
вей Михаила Ярославича, Василий Кашинский. Он решил
ехать в Орду за ярлыком; но так как туда нельзя было явить-
ся с пустыми руками, то Василий собрал дани с Тверской
области, в том числе и с Холмских волостей своего племян-
ника. Всеволод уже возвращался из Орды с ханским послом,
когда в городе Бездеже встретил едущего к хану своего дядю.
Племянник напал на Василия и ограбил его, так что после-
дний вернулся ни с чем. В Тверской земле, вследствие этой
распри, произошли сильные смуты и народное волнение;
многие жители начали покидать места и переселяться в дру-
гие княжения. Наконец, тверскому епископу Феодору уда-
лось помирить обе стороны, причем племянник уступил дяде
старший стол. Василий добился также и ханского ярлыка на
Тверское княжение. Распря, однако, вскоре возобновилась
из-за третей: дядя не хотел отдать племянникам треть в са-
мом городе Твери, т.е. третью часть Тверских доходов. (По-
добное разделение на трети мы видели в Москве.) После дол-
гих споров Василий, наконец, уступил и отдал племянникам
их треть (1359).
В этих Тверских смутах любопытно, во-первых, то обсто-
ятельство, что они не сопровождались таким кровопролити-
ем, как в других княжениях: Тверские князья воздержива-
лись от междоусобных войн. Во-вторых, замечательно отно-
шение к ним сильнейших соседей. Великий князь Симеон
Гордый, хотя и женатый на родной сестре Всеволода Алек-
сандровича, в его распре с дядею принял сторону последне-
го, которому, очевидно, и помог утвердиться на Тверском
столе, в особенности своим влиянием в Орде. Впрочем, во
время этой распри Василий Михайлович сам вступил в близ-
48
кио родственные связи с Симеоном, женив на его дочери
одного из своих сыновей. Племянник же нашел себе союз-
ника в другом свояке, именно в Ольгерде Литовском, также
женатом на его родной сестре, у которого не раз искал при-
к >та и помощи, теснимый своим дядею. Окончательное при-
мирение Василия с его племянниками и уступка им Тверс-
кой трети, вероятно, состоялись под угрозою военного вме-
шательства со стороны сильного Литовского князя, который
не преминул воспользоваться обстоятельствами и захватил
себе город Ржев. Таким образом, в эту эпоху обозначилось
дальнейшее положение Твери между двумя соперницами и
собирательницами Руси, т.е. между Литвою и Москвой.
Из числа удельных княжеств, на которые распалась зем-
ля Ростовско-Суздальская, между потомками Всеволода
большое Гнездо, около того же времени (т. е. половины
XIV века) усилилось и начало играть некоторую роль княже-
ство Нижегородское. Оно занимало самый восточный край
Ростовско-Суздальской земли. Основателем этого княжества
С)ыл сын Александра Невского Андрей, который последнее
время своей жизни, как известно, владел великокняжеским
Владимирским столом. Собственный его удел составляла
область Суздальская в тесном смысле, т.е. имевшая своим
(тольным городом древний Суздаль. Но князь жил обыкно-
венно не в Суздале, а в Городце (Радилове) на Волге, отчего
он обыкновенно в истории называется Андреем Городецким.
К его же уделу принадлежал и Нижний Новгород. Мы зна-
ем, что по смерти его сыновей, Михаила и.Василия, остались
малолетние внуки, Александр и Константин Васильевич; в
и к малолетство Тверь пыталась захватить Нижний Новгород,
но встретила противодействие со стороны Москвы. После
того Суздальское княжество, по-видимому, находилось под
непосредственным Московским верховенством. Когда же по
смерти старшего брата своего Александра Суздальского, не
оставившего сыновей, Константин Васильевич Нижегород-
ский наследовал его удел (с изволения ханаУзбека) и соеди-
нил в своих руках все волости деда своего Андрея Городец-
кого, то он явился одним из сильнейших князей Северо-Во-
сточной Руси. Летопись выражается о нем, что он «княжил
честно и грозно, боронил вотчину свою от сильных князей и
49
от Татар». Эти слова означают, что Константин, с одной сто-
роны, умел приобрести расположение хана Чанибека и от-
странять от своей земли Татарские разорения, а с другой —
держал себя довольно самостоятельно по отношению к ве-
ликому князю Симеону Гордому, хотя признавал его стар-
шинство. Мы видели, что он в числе других удельных кня-
зей участвовал в походе Симеона на Торжок, т.е. на Новго-
родцев.
Столицу своего княжества Константин утвердил не в
древнем Суздале, а в Нижнем Новгороде, гораздо более от-
даленном от Москвы и Московского влияния. Этот город
вообще занимал очень важное политическое и стратегичес-
кое положение. Он господствовал над окрестным Мордовс-
ким краем и над узлом широких водных путей, будучи рас-
положен на слиянии Оки с Волгой, на высоких береговых
холмах, известных под именем «Дятловых гор». Местное
Нижегородское предание не преминуло осмыслить это на-
звание легендою о каком-то чародее Дятле, который будто
бы жил тут в одном ущелье и предрек соседней Мордве при-
ход Русских и построение ими крепкого каменного города.
Константин Васильевич немало сделал для укрепления и ук-
рашения своей столицы. Между прочим, он перестроил и
расширил главную святыню его — каменный Спасопреоб-
раженский собор. Он распространил свои владения еще да-
лее на восток в глубь Мордовских земель и закреплял за Ру-
сью этот глухой край новыми русскими городками и посел-
ками, вывбдя поселенцев из своей Суздальской вотчины и
призывая их из других русских земель. Княжение его обни-
мало все правое Поволжье между Юрьевцем и устьем Суры12.
Этот Константин Васильевич Суздальский или Нижего-
родский по смерти Симеона Гордого явился соискателем
брата его Ивана на великий Владимирский престол. Он
вспомнил, что принадлежал к старшей ветви в. потомстве
Александра Невского сравнительно с Московскими князья-
ми, ибо дед его Андрей Городецкий был старший брат Дани-
ила Александровича, деда Симеона и Ивана; притом Андрей
умер великим князем, тогда как Даниил совсем не занимал
Владимирского престола. Князья-соперники отправились
решать свой спор в Орду. Здесь Константина Суздальского
50
поддержало Новгородское посольство, вероятно, помогав-
шее ему и деньгами на раздачу подарков: Новгородцы уже
уводились в той опасности, которая начала угрожать их са-
мостоятельности со стороны Москвы, и искали опоры про-
шв нее в Суздальско-Нижегородском князе; по своей отда-
ленности от Новгорода последний считался ими более безо-
пасным. Но Москвичи превозмогли; хан Чанибек остался
верен своему расположению к потомству Калиты и дал яр-
лык на Владимирский стол Ивану Ивановичу Московскому.
Иван II, прозванием Красный (т.е. Красивый), политичес-
ким искусством и твердостью характера далеко не походил
на отца и старшего брата. Летопись называет его «кротким,
тихим и милостивым». Соседи не замедлили воспользовать-
ся такою переменою на Москве. Рязанцы вслед за смертью
( имеона Гордого, пользуясь отъездом его преемника в Орду,
внезапно напали наЛопасну и отняли у Москвитян эту спор-
ную волость, а наместника лопасненского Михаила Алексан-
дровича взяли в плен и держали его в тесном заключении,
пока не получили за него выкупа. Ни Новгородцы, ни Кон-
стантин Суздальский, несмотря на ханский ярлык, не хоте-
ли признать Ивана великим князем. Суздальский князьтоль-
ко в следующем году, перед смертью, помирился с ним (1354);
тогда и Новгородцы также заключили мир с Иваном. Не толь-
ко князья Тверские, но и Муромские, прежде столь послуш-
иые великому князю Владимирскому, теперь в своих меж-
доусобных распрях, как мы видели, мало обращают внима-
ния на Москву. В особенности усилилась в то время для
Восточной Руси опасность со стороны Литвы. Ольгерд вос-
пользовался обстоятельствами; начал теснить Смоленское
княжество, вмешался в Тверские смуты и, как известно, зах-
ватил значительный приволжский город Ржеву. Еще более
воспользовался он смутами в восточных уделах Чернигово-
Северской земли и завладел Брянской областью.
К опасностям внешним присоединилась еще и церков-
ная распря.
При возведении св. Петра на митрополичий престол мы
видели попытку Галицкого князя основать особую митропо-
лию для юго-западной Руси, по крайней мере, утвердить в
51
своих владениях его местопребывание. Попытка эта в то вре-
мя окончилась неудачей. Но она непременно должна была
повторяться все настойчивей по мере более и более утверж-
дающегося политического разделения Руси на восточную и
западную, с двумя особыми средоточиями. В сороковых го-
дах XIV века, когда в Константинопольской церкви проис-
ходили сильные богословские распри (по вопросу о свете
Фаворском), в Галиче, с дозволения духовного Констатино-
польского собора, открыта была особая митрополичья кафед-
ра, которой подчинены были все епархии Галицкие и Волын-
ские (Владимирская, Холмская, Перемышльская, Луцкая и
Туровская). Это церковное отделение юго-западной Руси
сильно огорчало митрополита Феогноста и великого князя
Симеона Ивановича, и они обратились в Константинополь с
жалобами на то к патриарху. Им помогла перемена в лицах.
В 1347 году на Византийском престоле сел Иоанн Кантаку-
зен; тогда же переменился и патриарх, который был против-
ником своего предшественника. По желанию императора и
патриарха, состоялось новое соборное постановление, кото-
рым отменена особая Галицкая митрополия и все ее епар-
хии снова подчинены Феогносту, митрополиту Киевскому и
всей России. Но он успокоился не надолго. Политическая
рознь обеих половин Руси продолжала действовать в этом
вопросе. Ольгерд Литовский, владея большею частью запад-
но-русских областей и самим Киевом, вскоре возобновил
попытку или отделить их от церковного подчинения митро-
политу, жившему в Москве, или снова утвердить местопре-
бывание его в Киеве. Сначала он выставил соперником Фе-
огносту какого-то инока Феодорита. Этот последний, потер-
пев неудачу в Констатинополе, уехал оттуда в Тернов и здесь
болгарским патриархом был рукоположен в русского мит-
рополита; затем прибыл в Киев и стал требовать себе подчи-
нения от русских епархий. Но тогда Цареградский патриарх
со всем освященным собором осудил его, на основании ка-
нонов, и отрешил; о чем уведомил русских епископов
(1352 г.). Это решение, по-видимому, подействовало; по край-
ней мере, источники потом молчат о Феодорите. Но после-
довавшая вскоре кончина Феогноста подала повод Ольгер-
ду снова выставить своего кандидата на митрополичью ка-
52
•|н‘ЛРУ; что доставило много хлопот и огорчений Феогносто-
ну преемнику, знаменитому Алексею митрополиту.
Москва, как мы знаем, очень рано стала привлекать из
других областей знатных и незнатных переселенцев, нахо-
дивших здесь более спокойствия и безопасности. Особенно
« громились сюда выходцы из Южной Руси, с одной сторо-
ны, угнетаемой Татарами, с другой теснимой Литвою. В кон-
це' XIII века из разоренного Татарами Чернигова выехал в
Москву боярин Федор Бяконт (родоначальник Плещеевых)
и вступил в службу Даниила Александровича. Боярин Федор,
очевидно, пользовался княжеским расположением, так что
н< ^ преемником его старшего сына Елевферия был Иван Да-
нилович Калита, тогда еще юноша (около 1300 года). Отрок
I .левферий обнаружил большую охоту к учению книжному,
«I потом полюбил пост и молитву, сделался молчалив и меч-
тал о поступлении в монастырь; что не мало печалило его
родителей. На двадцатом году Елевферий, наконец, испол-
нил свое желание: вступил в Московский Богоявленский
монастырь и постригся под именем Алексея. Здесь он сдру-
жился с иноком Стефаном (старшим братом знаменитого
впоследствии подвижника Сергия Радонежского). Оба ино-
ка обратили на себя внимание митрополита Феогноста и ве-
ликого князя Симеона Гордого, так что, по желанию после-
днего, Стефан был поставлен Богоявленским игуменом и
затем сделался духовником великокняжеским. Алексея же,
после двадцатилетнего его пребывания в монастыре, Феог-
ност взял к себе и возвел его в сан митрополичьего намест-
ника, т.е. поручил ему ведать церковные суды и управлять
церковными имуществами. Впоследствии, с соизволения
великого князя, престарелый Феогност поставил Алексея
епископом в стольный Владимир и назначил его своим пре-
емником на митрополичью кафедру. Но надобно было обес-
печить это назначение согласием Констатинопольского пат-
риарха. От Симеона и Феогноста отправлено было посоль-
ство в Царьград к императору Иоанну Кантакузену и
патриарху Филофею с просьбой по смерти митрополита ни-
кого другого не назначать его преемником, кроме епископа
Алексея. Когда посольство воротилось в Москву с грамота-
ми от императора и патриарха, которые призывали Алексея
53
в Царьград для постановления, Симеона и Феогноста уже не
было в живых. По изволению нового великого князя Ивана
Ивановича и всего священного собора, Алексей предпринял
далекое и трудное путешествие в Царьград, где пробыл око-
ло года и был поставлен на митрополию Киевскую и всея
Руси. Имея в виду пример Феодорита, предусмотрительный
святитель воспользовался своим долгим пребыванием в
Царьграде и выхлопотал соборную грамоту, по которой рус-
ским митрополитам, вследствие бедственного состояния
Киева, разрешалось жить во Владимире Суздальском; этот
последний признан второю после Киева митрополитальной
кафедрой. Таким образом, только в 1354 году, т.е. спустя бо-
лее пятидесяти лет после перенесения русской церковной
столицы на север, это перенесение получило некоторую сан-
кцию со стороны Царьградского патриарха. Но сребролю-
бие последнего не замедлило нарушить его собственную
санкцию.
Не успел еще Алексей покинуть Царьград, как туда при-
был некто Роман, родственник супруги Ольгерда Юлиании
Тверской; Ольгерд прислал с просьбой поставить его митро-
политом для православных областей, вошедших в состав
Литовского княжества. Напрасно Алексей старался воспре-
пятствовать этому разделению; щедрые литовские подкупы
превозмогли, и тот же цареградский патриарх Филофей по-
ставил Романа на особую Литовскую митрополию. По воз-
вращению обоих митрополитов в Россию, между ними на-
чались постоянные столкновения, ибо Роман не хотел огра-
ничиться назначенными ему пределами, но старался
присвоить своей кафедре Киев и вторгался в пределы Вла-
димирской митрополии, требуя себе от местного духовенства
усвоенных митрополиту поборов. Спустя два года, Алексей
и Роман, для решения своих споров, снова ездили в Констан-
тинополь, где духовный собор подтвердил, чтобы ведению
Романа подлежали только западно-русские епархии. Но и
после того он не оставил своих притязаний на все те облас-
ти, куда простирались завоевания Ольгерда (например,
Брянская), или его политическое влияние (Тверь), или где
духовенство неохотно подчинялось Московскому верховен-
ству (Новгород). Только смерть Романа (1361 г.) прекратила
54
ни распри и на время восстановила церковное единство
1»Н1.1Д110Й Руси с Восточною.
Деятельность Алексея митрополита имела важное поли-
। ичоское значение для того порядка вещей, который тогда
• i< ладывался в северо-восточной России. Как умный, усерд-
ны й русский патриот, он гораздо более своего предшествен-
иика Грека способствовал укреплению и усилению возни-
I* а । и I icro Московского могущества всеми церковными сред-
। гнами, которые находились в его власти. Симеон Гордый
недаром хлопотал о его избрании и в завещании своем при-
141 навал братьям слушать их отца — владыку Алексея. Но-
ны й митрополит действительно сделался не только главным
• < нютником, но и руководителем мягкого характером Ивана
11 на новича в делах политических. Между прочим, важны его
in< луги в поддержании мирных, дружественных отношений
к Орде. Алексей, по установившемуся обычаю, предприни-
мал туда путешествие для оказания почтения хану и для по-
лучения льготного ярлыка русскому духовенству. Житие его
повествует о необыкновенном уважении, которое он умел
внушить к себе при ханском дворе. Когда мать Джанибека
Гайдула сильно заболела глазами, то хан написал великому
князю в таком смысле: «Слышал я, что Бог не отказывает
молитвам главного попа вашего; пусть приедет и помолится
о моей царице». Алексей отправился в Орду и, по словам
‘кития, чудесным образом исцелил Тайдулу. Вскоре потом
добродушный Джанибек был умерщвлен собственным сы-
ном Бердибеком и соумышленниками его, князьями ордын-
скими, во главе которых стоял темник Товлубий (1357 г.) Бер-
дибек захватил престол, причем избил до 12-ти своих брать-
ев. Когда в Москву приехал татарский вельможа Кошак
послом с разными требованиями от этого свирепого и жад-
ного хана, Алексей, по просьбе великого князя, снова отпра-
вился в Орду; умел смягчить Бердибека и (вероятно, не без
содействия той же Тайдулы) получил даже от него новый
ярлык, подтверждавший привилегии Русской церкви и ду-
ховенства. Кроме помянутых путешествий в Царьград и
()рду, деятельный Алексей совершал неоднократные объез-
ды подчиненных епархий; рукополагал новых епископов,
смирял непокорных и вообще усердно заботился о поддер-
55
жании мира и согласия в Русской церкви посреди разных
смут и внешних опасностей того времени13.
При таком мягкосердечном князе, каким был Иван Ива-
нович, легко подчинявшийся влиянию более сильных харак-
теров, весьма естественно увеличивается значение княжес-
ких думцев, т.е. боярства. Хотя основное его право служить
какому угодно князю, или иначе, право отъезда существова-
ло еще в полной силе и постоянно подтверждалось княжес-
кими договорами; но с образованием местных княжеских
династий, т.е. с оседлостью князей, естественно возрастает
и оседлость их бояр, которые все более и более получают
значение земское. Вместе с тем, должно было возрасти зна-
чение тысяцких, из которых каждый в своем округе заведо-
вал и ратными, и земскими делами. А тысяцкий главного го-
рода, т.е. Москвы, конечно, стоял во главе всего боярства и
был ближайшим советником князя. При Симеоне Гордом
Московским тысяцким мы видим знатного боярина Василия
Протасьевича Вельяминова, который происходил от варяж-
ского выходца Шимона и его сына Георгия, бывшего тысяц-
ким в Ростове при Владимире Мономахе. Другой знатный
боярин, Алексей Петрович прозванием Хвост, завел какую-
то крамолу против великого князя; судя по следующим об-
стоятельствам, очень возможно, что он был соперником Ве-
льяминова в притязании на сан тысяцкого и считал себя оби-
женным. Симеон отобрал у него недвижимое имущество и
изгнал из своего княжения, и в договорной грамоте с брать-
ями обязал их не принимать к себе-на службу этого мятеж-
ного боярина; а брата Ивана заставил поклясться, что он не
отдаст обратно боярину полученную часть его имущества.
Очевидно, Симеон Гордый недаром поставил такое условие;
вероятно, он имел в виду какие-либо их личные отношения.
И действительно, сделавшись великим князем, Иван не толь-
ко воротил Алексея Петровича, но и дал ему сан Московско-
го тысяцкого. Это предпочтение, соединенное с гордым ха-
рактером Алексея, очень не понравилось другим большим
боярам, и в особенности многочисленной сильной семье Ве-
льяминовых. Взаимная вражда кончилась тем, что 3-го фев-
раля 1356 года, рано поутру, когда благовестили к заутрене,
на городской площади нашли тело убитого Алексея Петро-
56
нича. Подозрение в убийстве тотчас пало на противных ему
(и)яр. По-видимому, покойный тысяцкий имел многих сто-
I м >1 (ников между Московскими обывателями, так как возник-
ли в народе волнения и даже мятеж. Вследствие чего два
больших боярина, Михаил Александрович и зять его Васи-
лий Васильевич Вельяминов (сын помянутого выше тысяц-
кого Василия Протасьева), с женами и детьми, воспользовав-
шись последним зимним путем, отъехали в Рязань. (Михаил
Александрович мог быть тем самым Лопасненским намест-
11 и ком, который побывал в плену у Рязанцев и, следователь-
но, имел случай близко ознакомиться с их молодым князем
()легом Ивановичем.) Однако, отъезд этих бояр, имевших за
себя значительную боярскую партию, по-видимому, был
очень неприятен Московскому князю, и в следующем году
он снова перезвал их в свою службу. Потом семье Вельями-
новых удалось опять завладеть саном тысяцкого, в лице того
же Василия Васильевича.
Из числа многих Московских бояр того времени, назы-
ваемых источниками, обратим внимание на первого извест-
ного по имени предка династии Романовых, Андрея Кобы-
лу. (По словам позднейшего домысла, он будто бы происхо-
дил от одного знатного выходца из Прусской земли.)
Летописи упоминают об Андрее в 1347 г. по следующему
поводу. Когда Симеон Гордый женился на тверской княжне
Марье Александровне, то за невестою ездили в Тверь бояре
Андрей Кобыла и Алексей Босоволоков.
В 1359 году 13 ноября скончался Иван II Красный, подоб-
но брату Симеону еще в полном цвете лет, оставив после себя
двух малолетних сыновей, Димитрия и Ивана, и племянника
Владимира Андреевича, также малолетнего. По его духовно-
му завещанию повторился почти тот же раздел Московско-
го княжества на три части, который произошел между сы-
новьями Калиты. За племянником утвержден бывший удел
его отца Андрея; Димитрий, как старший, получил Можайск
и Коломну с волостями (т.е. бывший удел Симеона Гордого),
в младший сын Иван — Звенигород и Рузу (т.е. бывший удел
его отца Ивана Красного). В этих уделах рассеяны были во-
лости вдовствующих княгинь: Марьи, жены Симеона Гор-
дого, и Ульяны, вдовы Ивана Калиты. Особые волости Иван II
57
назначил и супруге своей Александре (дочери Димитрия
Брянского). Москва также осталась в общем владении кня-
зей, т.е. доходы с нее разделены на трети. Иван Красный,
подобно отцу и старшему брату, Перечисляет в своем заве-
щании дорогую утварь, как-то иконы с золотыми окладами,
золотые или золотом и жемчугом украшенные цепи, пояса,
шапки, ковши, бармы и пр. Точно так же отпускает на волю
своих чиновных слуг, именно, казначеев, тиунов и посельс-
ких, со всеми их семьями и родственниками.
Иваном Красным закончился начальный ряд Московс-
ких князей-собирателей Руси. Оседлая, хозяйственная дея-
тельность, стремление увеличить свою вотчину и дедину вся-
кого рода примыслами, воздержание от дальних рискован-
ных предприятий — вот их отличительная сторона, на
основании которой можно назвать их князьями-восточни-
ками по преимуществу. Напрасно было бы отыскивать в их
деятельности какие-либо резкие черты нововводитёлей, из-
менявших прежним княжеским обычаям и преданиям. Мы
видим по наружности те же родовые отношения в княжес-
кой семье, т.е. старшему князю наследует его брат (если та-
ковой налицо), и каждый член семьи получает свой удел из
общего ее достояния. Но, с другой стороны, нельзя не заме-
тить, что во взаимных отношениях этих членов совершает-
ся важная перемена сравнительно с прежним временем.
Старший или великий князь пользуется вполне отеческою
властью над своими братьями и племянниками. Видна какая-
то крепость семьи, какое-то согласие и единодушие, кото-
рые в такой степени давно уже не встречались в междукня-
жеских отношениях древней Руси. Конечно, немало способ-
ствовала этому согласию и отсутствию всяких серьезных
распрей та счастливая случайность, что княжеская семья в
течение довольно долгого периода оставалась малочислен-
ной, так что самое большее дробление волостей не превы-
шало трех мужских уделов (начиная с Ивана Калиты до Дмит-
рия Донского включительно). А совместное пребывание чле-
нов семьи в стольной Москве и некоторая чересполосность
их владений уничтожала вредное влияние и этого небольшо-
го дробления на общий ход дела. Затем решительное преоб-
58
ъ1Л<тие старшего или великого князя над младшими обус-
лавливалось теми сравнительно большими средствами, ко-
|<>рые доставляло ему обладание великим княжением Вла-
димирским. Тою же малочисленностью княжеской семьи и
и»’долговечностью ее членов обуславливался преобладаю-
щий порядок наследства от отца к сыну; из этого порядка
11< гречаем только два исключения, когда наследство перехо-
дит к младшим братьям (Ивану I и Ивану II); но при этом слу-
•i.iinio старшие братья не оставили мужского потомства. Сле-
довательно, обстоятельства сложились так, что, когда кня-
жеское семейство размножилось, власть великого князя
у( пола окрепнуть и усилиться; прямой переход наследства
(>т отца к сыну уже приобрел свойство предания, привычки;
в что особенно важно, население успело оценить выгоды та-
ко го перехода и было решительно на его стороне.
Несомненно, что и само географическое положение вли-
яло на усиление и возрастание Москвы, на ее роль собира-
тельницы Руси. Она лежала почти в центре русских облас-
тей, со всех сторон была загорожена ими от внешних вра-
гов; на нее не падали их непосредственные разрушительные
удары. Северская и Рязанская области отделяли ее от Татар-
ской Орды, и на эти украйны налегала главная тяжесть вар-
варского соседства. Однако Москва не настолько была отда-
лена от степных варваров, чтобы одно географическое по-
ложение спасало ее от погромов. Вот тут и сказалось
политическое искусство Московских князей. Тверь лежала
еще дальше от Татар, имела географическое положение не
менее, если не более выгодное, и в начале явилась счастли-
вою соперницею Москвы в соискании великого княжества
Владимирского. И все-таки ее князья не поддержали ни внут-
реннего согласия, ни расположения ханов, и навлекали на
свои области татарские погромы. Между тем, Московские
князья сумели приобрести и упрочить за собою продолжи-
тельное благоволение и даже покровительство со стороны
Золотой Орды; чем ловко пользовались для борьбы со свои-
ми соперниками, для нарушения, так сказать, политическо-
го равновесия в системе русских княжений. Мы видели, что
в прежнее время каждое усилившееся княжество или, соб-
ственно, княжая ветвь обыкновенно вызывала против себя
59
соединенные силы (коалицию) других князей. И в данном
периоде находим некоторые попытки подобных коалиций
против Москвы; но Московские князья ловко умели расстро-
ить такие попытки, причем особенно опирались на ханские
ярлыки и даже на открытую Татарскую помощь.
Ряд Московских князей, предшественников Димитрия
Донского, чужд какого-либо однообразия; они являют нам
далеко не одинаковые характеры и даже довольно разнооб-
разные типы, каковы: весьма подвижный и предприимчивый
Юрий Данилович, спокойный, рассудительный Иван Кали-
та, умный и решительный Симеон Гордый, смирный, нере-
шительный Иван Красный. Но по отношению к Орде все они
действуют почти одинаковым образом, все они с виду равно
покорны и угодливы перед ханами, а в сущности ловко обра-
щают их в орудие своего возвышения и усиления. Но в этом
случае они не были изобретателями какой-либо особой ко-
варной политики. Они только умно и настойчиво следовали
тому образу действия, который был намечен их знаменитым
родоначальником Александром Невским и вызывался тогда
самими обстоятельствами. И другие князья, например, Твер-
ские, пытались следовать той же системе действия, но не с
таким умением и последовательностью.
Успеху Московской политики также немало способство-
вал тот период единовластия, в котором находилась Орда при
Узбеке и Джанибеке, когда ловкая политика Москвы, при-
меняясь к известным характерам и обстоятельствам, имела
достаточно времени, так сказать, наладить свое дело.
Соображая все обстоятельства, нельзя не придти к тому
заключению, что самым сильным двигателем сравнительно
быстрого возвышения Москвы было внешнее давление,
постоянная внешняя опасность от Татар, их варварское-иго.
Русский народ, конечно, не мог примириться с этим игом;
народный инстинкт постоянно искал выхода из такого уни-
зительного, рабского положения, постоянно искал надежно-
го средоточия. 14 едва только семья Даниила Александрови-
ча Московского начала выделяться из среды русских кня-
зей своею умной политикой и хозяйственной деятельностью,
народ как бы увидал луч света в той непроглядной тьме, ко-
торая его окружала. Боярство стало покидать и соседние, и
60
<»гдаленные области, и переходить на более почетную, бо-
лее обеспеченную Московскую службу. Простонародье ос-
тавляло беспокойные места и переселялось в сравнительно
тихие Московские пределы. Некоторое время народное со-
чувствие колебалось еще между Москвою и Тверью в виду
(п важных, симпатичных характеров Михаила Ярославича и
<ч’о сына Александра Михайловича, Но когда ловкие Мос-
ковские политики сумели привлечь на свою сторону самих
Татар, а с их помощью взяли верх над Тверью, народные сим-
патии Восточной Руси с неудержимой силой устремились на
Москву: давно искомое средоточие было найдено, а вместе
< ним найдена возможность воротить утраченную самобыт-
ность, о которой вздыхало столько поколений.
В то же время в Западной половине Руси совершались
освобождение ее от ига и политическое объединение дея-
тельностью Литовских князей. Приближалось время, когда
чти князья, сделавшись могущественными владетелями, по-
теснят и саму Русь Северо-Восточную. Но к тому времени
Московская сила успела достаточно окрепнуть. Следователь-
но, и с этой стороны большой опасности уже не предстояло14.
II
ГЕДИМИН, ОЛЬГЕРД
И СУДЬБА ЮГО-ЗАПАДНОЙ РУСИ
Начало Гедиминовой династии. — Отношения Гедимина к Руси и к Нем-
цам. — Мнимое намерение креститься. —Легенда об основании Вильни. —
Ожесточенная борьба Литвы с Немцами. — Ольгерд и Кейсгут. — Рейзы
Крестоносцев и войны с ними Кейстута. — Отношение Ольгерда к Новго-
роду и Смоленску. — Подчинение Северщины, Брянска, Киева и Подо-
лья. — Волынь и Галич. — Юрий I и Юрий II. — Болеслав Тройденович. —
Вопрос о Галицко-Волынском наследстве. — Захваты Казимира и борьба
его с Любартом Гедиминовичем. — Постепенное обрусение Гедиминов-
ской династии. — Христианские мученики в Вильне. — Православие
Ольгерда.
В южной части Жмуди (теперь Ковенского уезда), на
правом берегу Дубиссы, есть местечко Эйрагола. В XIII веке
тут возвышался небольшой деревянный замок, где жил один
из местных Литовских державцев. Это укрепленное поселе-
ние, по словам предания, и было колыбелью того княжеско-
го рода, которому суждено объединить Литву и Западную
Русь и возвести Литовско-Русское княжество на степень
сильного европейского государства. Но начало и возвыше-
ние Гедиминовой династии окружено густым туманом, по
недостатку исторических свидетельств. Первого значитель-
ного князя этой династии, Лютувера или Лютовора, мы зна-
ем только по имени. Он, по-видимому, соединил под свою
власть часть северной Литвы и Жмуди в то время, когда на
62
11овгородском великом столе (в Черной Руси) сидел Трой-
деп; а по смерти последнего Лютовор, или сын его Вишен,
овладел и самим великим Литовско-Русским княжением.
Уже при жизни отца Витен, кажется, владел Полоцким уде-
лом и, предводительствуя литовско-русскими дружинами,
отличился своею борьбою с западными соседями Литвы, т.е.
11оляками и Крестоносцами. По смерти Лютовора (около
1293 года) Витен удачно продолжал и эту борьбу с напирав-
шими на Литву соседями, и дело объединения литовско-рус-
ских земель. Истинным же основателем нового могущества
почитаетсяГедимин (с 1316года), приходившийсяВитенуили
братом, или сыном15.
В это время великое княжение Литовское во внутреннем
устройстве, очевидно, подпадает решительному влиянию
своих русских областей, т.е. влиянию русской гражданствен-
ности. Оно особенно отразилось на характере военного дела,
беспорядочные древнелитовские ополчения сменились бо-
лее стройными многочисленными полками, которые не ог-
раничиваются прежними набегами и грабежом, а соверша-
ют более или менее продолжительные походы на Поляков и
Крестоносцев; осаждают и берут города, причем действуют
стенобитными машинами и устраивают правильные лагеря.
Великие князья Литовские не полагаются на одну естествен-
ную защиту своей земли, т.е. на болота и озера, а ограждают
свои границы рядом новых замков и вновь укрепленных го-
родов; причем местные жители обязываются выставлять
очередных людей для содержания гарнизонов. Значитель-
ную часть литовских войск составляют чисто русские пол-
ки, которых вооружение и устройство были весьма близки к
западным народам, и во главе этих войск нередко стоят рус-
ские вожди, преимущественно из местных удельных кня-
жеских родов. Самое видное место между такими предво-
дителями занимал Давид, князь и староста Гродненский,
женатый на дочери Гедимина, неоднократный победитель
Ливонских и Тевтонских рыцарей.
Гродно, Новгородок, Слоним и Волковыйск, как извест-
но, принадлежали так наз. Черной Руси, которая составляла
первую русскую область, вошедшую в состав великого кня-
жения Литовского еще в первой половине XIII века. Следу-
63
ющая затем русская область, подчинившаяся Литве при
Миндовге, была земля Полоцкая. Она, впрочем, еще долгое
время составляла особый удел. После Герденя, владевшего
ею независимо от великого княжения при Войшелге и Трой-
дене, здесь мы находим Витена. Апо смерти его, между тем,
как княжение Литовское перешло к Гедимину, Полоцкий
удел достался младшему брату этого последнего, Воину. Ге-
димин значительно увеличил количество русских областей,
вошедших в состав великого княжества Литовского. Неко-
торые удельные князья Юго-Западной Руси, которые были
слишком слабы для независимого существования, в прежнее
время тяготели отчасти к Киеву, отчасти к Владимиру-Волын-
скому или к Полоцку. С упадком или ослаблением этих сре-
доточий они неизбежно должны были подчиниться сильно-
му Литовскому государю. Таковы были князья Минские,
Туровские и Пинские, которых мы видим подручниками Ге-
димина; а потом их уделы были уже просто присоединены к
Литве. Таким присоединениям много помогало стремление
русских областей избавиться от Татарского ига, которому
они предпочитали сравнительно более легкое Литовское гос-
подство. Как искусный политик, Гедимин умел приобрести
расположение этих областей своим умным управлением, а
главное — явным покровительством и даже предпочтением,
которое он оказывал русским людям и вообще русскому на-
чалу в своем государстве. По некоторым признакам можно
предполагать, что и сама Киевская область при Гедимине уже
колебалась между зависимостью Татарскою и Литовскою.
Свое политическое искусство Гедимин особенно прояв-
лял в целом ряде родственных связей, посредством которых
он или подготовил присоединение к Литве новых русских
областей, или приобрел важных союзников. Оставаясь языч-
ником, он как сам имел русских православных жен (Ольгу и
Еву), так и детям своим не только устраивал христианские
браки, но и не препятствовал им принимать крещение. Од-
ного из своих сыновей, Ольгерда, Гедимин женил на Марье
Ярославне, дочери Витебского князя, не имевшего мужско-
го потомства; а потому, по смерти своего тестя, Ольгерд на-
следовал Витебский удел (в 1320 г.). Другого сына, Любарта,
он женил на дочери одного из двух последних Волынских
64
2*
князей, по смерти которых Волынь досталась Любарту
(1325 г.). Далее, одну дочь свою, Августу, он выдал за сына
московского князя Ивана Калиты (т.е. Симеона Ивановича);
другую, Марию, за его соперника, тверского князя Димит-
рия Михайловича; третью, Альдону, — за Казимира, сына
польского короля Владислава Локетка, а четвертую — за
мазовецкого князя Болеслава Тройденовича. Особенно ока-
зались выгодны для Литвы два последние брака: вместо пре-
жних врагов Гедимин имел теперь в Поляках надежных со-
юзников против их общего неприятеля, т.е. против немец-
ких Крестоносцев16. В борьбе с ними соединенные ополчения
Литвы и Польши перешли к более наступательному образу
военных действий и нанесли Тевтонскому Ордену целый ряд
чувствительных потерь: наиболее важное поражение потер-
пел он от Поляков в битве под Пловцами (1331 г.).
В отношении к другому немецкому Ордену, Ливонско-
му, Гедимин воспользовался той междоусобной враждою,
которая кипела между этим Орденом, с одной стороны, и
городом Ригою и Рижским архиепископом — с другой. Еще
предшественник Гедимина, Витен вступил в союз с Ригою и
подавал ей военную помощь против рыцарей. Архиеписко-
пы Рижские постоянно приносили папе жалобы на поведе-
ние рыцарей, которые своею алчностью к добыче, к захвату
и всякого рода несправедливостям побудили Миндовга к от-
речению от христианства; они отвращают Литовцев от кре-
щения, следовательно, поступают вопреки прямому своему
назначению. Орден, со своей стороны, жаловался на архи-
епископа и Рижский магистрат, которые не стыдятся заклю-
чать союзы с Литовцами и тем поддерживают их упорство в
сохранении язычества. В виду таких противоречивых жалоб,
папа то принимал сторону архиепископа, то склонялся в
пользу Ордена. Посреди этих препирательств, вдруг в 1323
году Рижский магистрат сообщает в Авиньон, тогдашнюю
папскую резиденцию, послание Гедимина папе Иоанну XXII:
великий князь Литовский изъявил готовность принять кре-
щение и подтверждал, что действительно интриги и жесто-
кости Ордена до сих пор отвращали Литовцев от христиан-
ства и препятствовали прямым сношениям великого князя с
папою. Кроме этого послания, Рижский магистрат разослал
3-Собиратели Руси
65
еще, от имени Гедимина, три грамоты, две к Орденам Доми-
никанскому и Францисканскому с просьбою прислать в Лит-
ву священников, знающих Литовский язык, и одну — к не-
мецким прибалтийским городам (Любеку, Ростоку и др.) с
предложением пользоваться правом свободной торговли в
землях великого княжества Литовского и прислать коло-
нистов'всех сословий для поселения их на самых льготных
условиях.
Обрадованный папа отправил Крестоносцам предписа-
ние немедленно прекратить военные действия против Лит-
вы, в виду ее предстоящего крещения. Рижский архиепис-
коп, епископы Эзельский, Дерптский и Ревельский поспе-
шили в том же 1323 году заключить с Гедимином мирный
договор, к которому поневоле должен был присоединиться
и Ливонский Орден. В следующем 1324 году прибыли в Ригу
папские делегаты; от имени папы они утвердили договор
Ливонских властей с Гедимином, а затем отправили к нему в
Вильну посольство, чтобы условиться о мерах относительно
главной своей задачи: введения христианства в Литву. Но тут
их ожидало самое неприятное разочарование. В Вильне уже
существовали два католических монастыря, Францисканс-
кий и Доминиканский. В случаях дипломатических сноше-
ний с западными народами, Гедимин пользовался католичес-
кими монахами для перевода своих грамот на латинский
язык. Неизвестно в точности, как это произошло; но в дан-
ном случае исполнявшие роль его секретарей францисканс-
кие монахи, Бертольд и Генрих, неверно передали по-латы-
ни смысл упомянутых Гедиминовых посланий. Вместо упот-
ребленных им почтительных выражений в отношении папы
и вместо обещания полной веротерпимости для христиан и
покровительства христианским миссионерам, секретари
придали этим выражениям такой смысл, будто Гедимин про-
сит папу о принятии его в лоно католической церкви. Кто
был главным виновником мистификации — собственное
усердие секретарей, или внушенное Рижским магистратом,
или, наконец, не совсем искренний образ действий самого
Гедимина —доселе осталось неразъясненным.
В ноябре 1324 года, при торжественном приеме, послы
спросили великого князя: пребывает ли он в своем намере-
66
3-2
нии принять святое крещение. Гедимин потребовал, чтобы
ему повторили содержание его послания к папе.
«Я этого не приказывал писать, — сказал он. — Если же
брат Бертольд написал, то пусть ответственность падет на его
голову. Если когда-либо имел я намерение креститься, то
пусть меня сам дьявол крестит! Я действительно говорил, как
написано в грамоте, что буду почитать папу как отца, но я
сказал это потому, что папа старше меня; всех стариков, и
папу, и Рижского архиепископа, и других, я почитаю как от-
цов; сверстников своих я люблю как братьев, тех же, кто
моложе меня, я готов любить как сыновей. Я говорил дей-
ствительно, что дозволю христианам молиться по обычаю их
веры, Русинам по их обычаю и Полякам по своему; сами же
мы будем молиться Богу по нашему обычаю. Все мы ведь
почитаем Бога».
После такого ответа послы поспешили воротиться в Ригу,
и папские делегаты покинули этот город, потерпев полную
неудачу в своей миссии. Тем не менее, граждане Риги счита-
ли утвержденный папою мирный договор 1323 года вполне
действительным. Но Крестоносцы немедленно возобнови-
ли военные действия, за что Рижский архиепископ отлучил
их от церкви, как не подчиняющихся папскому авторитету.
В Ливонии также возобновилась междоусобная война, в ко-
торой епископы и городские общины опирались на свой союз
с Гедимином. В этой войне Орден истощил свои силы и при-
нужден был заключить невыгодный для себя договор с ар-
хиепископом и городом Ригой (1330 г.)17.
Собиратель Западнорусских земель, Гедимин был совре-
менником Ивана Калиты, собирателя Восточной Руси. Рано
или поздно Литовский и Московский великие князья долж-
ны были встретиться на этом пути собирания. Но при Геди-
минг серьезной встречи еще не могло произойти. Их разде-
ляла еще целая полоса самостоятельных областей, Тверских,
Смоленских и Чернигово-Северских. Притом всякое движе-
ние в эту сторону приводило Литву в столкновение с силь-
ною при Узбеке Золотою Ордою, взимавшей дань с упомя-
нутых областей и явною покровительницею Москвы. А Ге-
димин избегал решительных войн с Татарами, и мы имеем
известия только о двух татарских походах на Литву; причем
з*
67
на одном походе с Татарами, по приказу Узбека, соедини-
лись и восточнорусские князья; но походы эти, кроме грабе-
жей и полону, не имели других важных последствий. В сво-
ей борьбе с Крестоносцами Гедимин, по-видимому, даже
пользовался татарскими наемными отрядами. Эта борьба
более всего поглощала его силы и отвлекала его внимание от
Восточной Руси. Но если не вооруженное столкновение, то
явное соперничество с Москвою обнаружилось уже при Ге-
димине по поводу их отношений к северным вечевым общи-
нам, Новгороду и Пскову, где Литовское влияние выступа-
ло, при случае, противовесом более сильному и более посто-
янному влиянию Московскому.
Заботы Гедимина о населении пустынных земель и вод-
ворении европейской промышленности в Литовской части
своего государства сказались не только приглашением запад-
ных колонистов и дарованием им разных льгот, но также и
основанием новых городов. Кроме нескольких крепких зам-
ков, выстроенных на северной и западной границах Литвы
и Жмуди, Гедимину приписывают построение двух важных
городов в собственной Литве, именно Трок, близ озера Галь-
ве, и Вильны на берегу реки Вилии, правого притока Нема-
на. Оба эти города по очереди были местопребыванием Ге-
димина, пока он не утвердил окончательно столицу велико-
го княжества в Вильне, расположенной в живописной
котловине, которую с востока, юга и запада окружают пес-
чаные холмы, изрезанные глубокими оврагами и отчасти по-
крытые зелеными рощами. Об основании Вильны сложилась
особая поэтическая легенда.
Однажды Гедимин поехал из древней литовской столи-
цы Кернова на охоту на другую (левую) сторону Вилии. Здесь,
посреди глухих пущ, понравилось ему одно место; он зало-
жил город, назвал его Троки и перенес сюда свою столицу.
Но, немного времени спустя, случилось ему охотиться на
берегу Вилии. Тут, на одной горе, возвышающейся при впа-
дении речки Вильны в Вилию, он убил большого тура. На-
ступила ночь; было уже поздно возвращаться в Троки, и ве-
ликий князь расположился с своею свитою на ночлег у по-
дошвы той же Турьей горы на самой луке, образуемой
впадением Вильны, в так называемой долине Свинторога, где
68
3-4
со времени князя этого имени устроено было языческое свя-
тилище и сжигались тела Литовских князей при их погребе-
нии. Ночью Гедимину приснился странный сон: на вершине
Турьей горы стоял железный волк и издавал такой рев, как
будто в нем выло сто волков. Поутру он призвал верховного
жреца и гадателя Лиздейко и просил его истолковать сон.
Сам этот Лиздейко младенцем был найден в орлином гнезде
великим князем Витеном, также во время его охоты, отдан
на воспитание кривитам, и сделался потом верховным жре-
цом или Криве-Кривейтом. Он истолковал сон таким обра-
зом: железный волк означает знаменитый столичный город,
который должен возникнуть на том месте; а сто ревущих
волков предвещают его будущую всемирную славу. Гедимин
поспешил исполнить это толкование и немедленно заложил
тут, на Турьей или Лысой горе, верхний город, а внизу,
в Свитогоровой долине — нижний, и перенес сюда свою
столицу, которую назвал Вильной, по имени текущей
здесь речки.
В этом баснословном предании есть одна частица исто-
рического основания, именно связь новой столицы с древ-
ним языческим святилищем и с жилищем верховного жре-
ца или Криве-Кривейта. Дело в том, что главное Литовское
святилище или так называемое Ромово, существовало ког-
да-то в Пруссии, но, разоренное в начале ХГвека Поляками,
было перенесено вместе с резиденцией Криве-Кривейто в
собственную или Принеманскую Литву, на устье реки Ду-
биссы. С утверждением в Пруссии крестоносцев, это святи-
лище подверглось новым опасностям и должно было пере-
двигаться все далее на восток; некоторое время оно пребы-
вало в Кернове, на Вилии, а окончательно основалось в
упомянутой долине Свинторога при впадении речки Виль-
ны в ту же реку Нерис (по-литовски), которая по-славянски
назвалась Вилия или Велия (т.е. Великая). По всей вероятно-
сти, здесь уже прежде существовало небольшое поселение
с местным святилищем, а теперь тут водворился Криве-Кри-
вейто, и перед идолом Перкуна зажжен был неугасимый
огонь из дубовых ветвей или так называемый «Знич». По
всем признакам, реакция или борьба национальной Литовс-
кой религии против вторгавшегося со всех сторон христи-
69
анства, принудившая Миндовга отступиться от новой рели-
гии и возвратиться к старой, эта реакция продолжалась и при
Гедимине; ее подкрепляла ненависть против Прусских и
Ливонских крестоносцев, вводивших крещение силою меча,
опустошений и захватов земли. Жреческое сословие полу-
чило новую силу и, разумеется, усердно поддерживало эту
реакцию. При таком настроении народа Гедимин, как умный
политик, действовал в том же духе и пользовался этим на-
строением и влиянием жрецов как для успешной защиты
Литовской независимости от западных соседей, так и для
упрочения своей собственной власти. Естественно поэтому,
что он старался всегда жить в ладу с Криве-Кривейто и иметь
его под рукою, а свою столицу нераздельною с главным свя-
тилищем. Со своей стороны, и Криве-Кривейто, конечно,
желал месту главного святилища и своего пребывания при-
дать более блеска и обратить его в средоточие Литвы не толь-
ко религиозное, но и политическое. По другому, более веро-
ятному преданию, даже не сам Гедимин видел помянутый
выше сон о железном чудовище, а этот сон рассказал ему
Лиздейко, чтобы склонить великого князя к перенесению
своей столицы на устье речки Вильны (или Вилейки).
Будучи великим князем Литвы и Жмуди, Гедимин в то
же время носил титул великого князя Русского; русские об-
ласти, по крайней мере, вдвое превосходили объемом земли
собственно Литовские; дружина великого князя состояла в
значительной части из русских людей. Отсюда, естествен-
но, новая столица с самого начала является в значительной
мере городом русским, и уже при Гедимине здесь существо-
вал православный храм св. Николая. Великий князь не толь-
ко не стеснял своих русских подданных в исповедании их
религии, но такую же веротерпимость он показывал и в от-
ношении католических миссионеров и колонистов. Выше мы
видели, что при нем в Вильне существовали два католичес-
ких монастыря, Францисканский и Доминиканский. Одна-
ко, соседство этих монастырей и доступ католических мона-
хов ко двору великого князя, очевидно, были неприятны как
литовским жрецам Ромова, так и православным русским
жителям. Сам отказ Гедимина от намерения креститься,
выраженного в упомянутых выше грамотах, католические
70
послы в своем донесении объяснили народным неудоволь-
ствием. По их словам, Жмудские язычники несколько раз
приходили к великому князю, грозили восстанием, низвер-
жением с престола и истреблением всего его рода, если он
примет веру ненавистных им Немцев; подобные же угрозы
высказывали и русские православные, опасавшиеся поте-
рять свободу своего исповедания. Отсюда понятно то затруд-
нительное положение, какое испытывал Гедимин посреди
грех неприязненных друг другу религий: язычества, право-
славия и католичества. Близко знакомый с христианством,
имея детей, женатых на православных русских княжнах,
Гедимин, конечно, не мог питать большого благоговения пе-
ред огнем Перкуна, священными ужами и другими суевери-
ями Литовского язычества. Родственные связи и большин-
ство подданных влекло его к православию; но в таком случае
усиливалась поднимаемая папой вражда западных соседей
к Литве, т.е. Немцев и Поляков. А приняв католичество, Ге-
димин хотя и получал папскую защиту от Немцев, но, как
мы видели, вооружал против себя Жмудинов и Русских. Та-
ким образом, он до конца жизни оставался язычником.
Между тем кипела ожесточенная борьба Литвы с обоими
Немецкими орденами, Прусским и Ливонским. О степени
этого ожесточения может свидетельствовать следующее
событие.
В те времена еще продолжались путешествия знатных
европейских рыцарей в Пруссию с благочестивой целью
принимать участие в войне или, так сказать, в истреблении
Литовских язычников. В 1336 году прибыло из Германии до
двухсот князей, графов и простых рыцарей. Гохмейстер ус-
троил, ради дорогих гостей, род большой охоты на язычни-
ков. Сильный Тевтонский отряд вторгся в пределы Жмуди и
осадил замок Пиллене, в котором заперлись 4000 Литовцев,
собравшиеся сюда из окрестных сел с их женами, детьми и
наиболее ценным имуществом, под начальством местного
князька или державца Маргера. Напрасно Немцы завалива-
ли рвы землей, разбивали бревенчатые стены своими осад-
ными машинами и делали приступы; Литовцы защищались
отчаянно и отражали эти приступы. Тогда одному рыцарю
пришло в голову зажечь деревянный замок посредством
71
стрел, обмакнутых в горючий состав. Это средство удалось;
замок запылал во многих местах. Когда осажденные увида-
ли, что нет более спасения от Немцев, они предпочли уме-
реть все до единого. Сложили огромный костер и предвари-
тельно сожгли на нем свое имущество; потом начали изби-
вать отцы своих детей, мужья своих жен и бросать в тот же
костер. Затем литовские мужи разделились попарно и один
другому вонзили мечи прямо в грудь. Оставшиеся еще в
живых протягивали свои шеи под топор одной старой жри-
цы; исполнив свое дело, она сама бросилась в пламя. Все это
совершилось под наблюдением Маргера; когда избиение
окончилось, он заколол собственную жену, скрытую им в
подземелье замка, а затем поразил себя. Ворвавшиеся в за-
мок рыцари были поражены представившеюся им картиною
дикого геройства и любви к родине со стороны неукротимых
Литовских язычников.
В той же борьбе со своими злейшими врагами, Прусско-
Тевтонскими рыцарями, погиб и Гедимин после славного
двадцатипятилетнего княжения.
Неподалеку от западных границ Литвы и Жмуди, на пра-
вом берегу Немана, был воздвигнут крепкий литовский замок
Велона для защиты со стороны Тевтонского Ордена. Не мог-
шие взять его силою Немцы, чтобы принудить к сдаче про-
должительною осадою и голодом без большой потери со сво-
ей стороны, построили вблизи два небольших замка. Тогда
Гедимин, в сопровождении нескольких сыновей, явился с вой-
ском для освобождения Велоны и, в свою очередь, осадил не-
мецкие замки. Но гарнизоны их были снабжены нескольки-
ми огнестрельными орудиями, которые только что входили в
употребление в Западной Европе и впервые появились в вой-
ске Тевтонского Ордена. Еще неизвестные Литовцам, эти ог-
нестрельные снаряды казались им громовыми стрелами бога
Перкуна. Здесь-то Гедимин нашел себе смерть, пораженный
пулею из неуклюжего, первобытного ружья. Сыновья отвез-
ли его тело в Вильну, и там оно было сожжено на огромном
костре в так называемой Кривой долине Свинторога, по древ-
нелитовскому обычаю, в парадной одежде и вооружении,
вместе с любимым конем и слугою, с частью неприятельской
добычи и тремя пленными Немцами (1341)18.
72
Известно, что в Литовской земле, как в Русской и
11ольской, существовал обычай деления областей между чле-
нами княжеского семейства. Гедимин еще при жизни раз-
давал сыновьям свои области, в особенности вновь присое-
диненные, на правах удельных князей. После него осталось
семь сыновей: Монвид, Наримунт, Кориат, Ольгерд, Кейстут,
Любарт и Явнут. Они поделили Литовско-Русские земли на
семь уделов, а восьмой, Полоцкий, принадлежал племянни-
ку Гедимина, Любку (сыну Воина). Кроме того, еще суще-
ствовали многие мелкие удельные князья из потомков Вла-
димира Великого. Гедимин погиб так внезапно, что, по-ви-
димому, не успел распорядиться великим княжением, т.е.
1 означить себе преемника, у которого удельные князья дол-
жны были находиться в подчинении. Неизвестно в точнос-
ти, случайно или с соизволения отца, младший из братьев,
Явнут, является князем стольного города Вильны с некото-
рыми большими пригородами. Но, очевидно, он не пользо-
вался правами старшего князя и не мог иметь никакой влас-
ти над братьями. Следствием такого неопределенного отно-
шения Литовских князей между собой, с одной стороны
вновь основанное государство находилось в опасности раз-
ложиться на несколько удобных самостоятельных владений,
а с другой соседям представлялся удобный случай восполь-
зоваться этим разъединением для захвата ближних облас-
тей. И действительно, Польский король не замедлил объя-
вить притязания на Волынь; а на северо-западе постоянная
опасность грозила от двух Немецких Орденов.
К счастью, для Литвы это смутное время продолжалось
не более пяти лет. Конец ему положили соединенными си-
лами два самых видных и даровитых князя из сыновей Геди-
мина; то были Ольгерд и Кейстут, рожденные от одной ма-
тери и связанные взаимною неразрывною дружбой. Удел
Кейстута, имевший столицею Троки, составляли Жмудь и
часть Черной Руси с городами Гродно и Берестье. А Ольгерд
владел частью собственной Литвы с городом Крево и Витеб-
ским уделом, доставшимся ему после смерти тестя. Его удел
увеличился еще целою Полоцкой областью, после того как
его двоюродный братЛюбко Воинович погиб в походе с ним
на помощь Пскову против Немцев (1341 г.). Таким образом,
73
Ольгерд соединил в своих руках большую часть Кривской
Руси. По общему свидетельству современников, он всех сво-
их братьев превосходил умом, политическою дальновиднос-
тью и чрезвычайно деятельным характером. Кроме того, у
него была еще черта, весьма редкая для князей того време-
ни — это великая трезвость, т.е. совершенное воздержание
от всяких хмельных напитков, вина, пива и меда. Хитрость
его выражалась особенно в том, что обыкновенно он нико-
му из приближенных не открывал заранее своих планов, и
когда собирал рать, никто не знал, в какую сторону эта рать
направится. Осторожный, скрытный характер Ольгерда как
нельзя лучше дополнялся характером его друга и брата Кей-
стута, который, напротив, отличался добродушным нравом
и крайнею отвагою, хотя и не был чужд некоторого ковар-
ства. Между тем как Ольгерд, женатый на русской княжне
и долго пребывавший в своем Русском уделе, усвоил себе
русскую народность и даже втайне исповедовал правосла-
вие, Кейстут, наоборот, оставался чистым литовином, навсег-
да сохранил преданность старой языческой религии пред-
ков и был очень популярен среди Литовцев и Жмудинов. По
самому географическому положейию уделов, их внимание
и деятельность были направлены в разные стороны; Ольгер-
да занимали более всего отношения к Восточной Руси, к Нов-
городу и Пскову, а Кейстут стоял на страже Литвы от Тев-
тонских рыцарей. Отсюда, из Пруссии и явился главный тол-
чок к скорейшему восстановлению потрясенного единства
великого Литовско-Русского княжения.
Зимою 1345 года в Литве получены были известия о при-
готовлениях Ордена к большому походу: из Германии, Гол-
ландии, Бургундии, Венгрии и Западнославянских земель
прибыли сильные отряды военных гостей с королями Вен-
герским и Чешским во главе. Необходимо было принять бы-
стрые и решительные меры. Ольгерд и Кейстут условились
в один заранее назначенный день внезапно явиться под Виль-
ною и захватить столицу вместе с Явнутом. Но Ольгерд и тут
показал осторожность: двинувшись из Витебска, он остано-
вился в Крево и там ожидал развязки. А Кейстут, напротив,
в условленный день быстрым переходом из Трок достиг Виль-
ны и ночью на рассвете захватил оба Виленские замка; Яв-
74
пут попался в плен. После того прибыл Ольгерд и был тор-
жественно возведен на великокняжеский престол. Оба бра-
га скрепили свой союз и перемены в распределении уделов
клятвенным договором. Остальные братья волей-неволей
должны были признать переворот 1345 года. Явнут, недоволь-
ный полученным им небольшим уделом (Заславль Литовс-
кий) , убежал в Москву и там крестился; но потом помирился
(* братьями и воротился в свой удел. Совершив этот перево-
рот, Ольгерд и Кейстут успели со своей стороны приготовить
достаточные силы для обороны от внешних неприятелей; а
потом, когда крестоносцы вторглись в Литву, братья внезап-
ным нападением на Ливонию развлекли внимание Немцев.
Последние, к тому же, попали в пустынные топкие места, из
которых они поспешно воротились назад, и весь их грозный
поход окончился полною неудачей.
После того крестоносцы изменили несколько свой образ
действия по отношению к Литве. Вместо больших походов
они предпринимают частые и мелкие вторжения (так назы-
ваемые у летописцев Ордена рейзы), т.е. внезапно врывают-
ся в ту или другую пограничную область; жгут селения и гум-
на, истребляют часть жителей; а остальных утоняют в плен
вместе с захваченными конями, быками и другим скотом,
если только жители не успевали вовремя узнать об опаснос-
ти и укрыться со скотом и имуществом в глухие лесные и
болотистые трущобы. Иногда в один год было по несколько
таких вторжений, так что, в течение великого княжения
Ольгердова (1345—1377 гг.), по летописям Ордена, насчиты-
вается около сотни походов на Литву со стороны Пруссии и
Ливонии. Иногда подобные разбойничьи набеги предприни-
мались даже помимо собственно орденских начальников,
простыми рыцарями с отрядами охотников; причем не об-
ращалось внимание на перемирие, время от времени заклю-
чаемое между Орденом и Литвой. Одновременно с такою
почти непрерывной мелкой войною магистры Тевтонского
Ордена возводят многочисленные крепкие замки вдоль Ли-
говских границ, чтобы обезопасить свои земли от нападений
Литвы и дать опорные пункты для немецких вторжений. В
тех же видах, Орден всеми силами препятствовал Литовцам
укрепить их границу и старался немедленно разрушить все
75
вновь возводимые ими крепости или взять уже прежде су-
ществовавшие. Особенно усилия Немцев обратились на го-
род Ковну, который по своему важному положению при впа-
дении Вилии в Неман служил главною оградою Литвы с за-
пада, потому был сильно укреплен каменными стенами и
имел еще внутренний замок с крепкими каменными башня-
ми. После нескольких неудачных покушений овладеть им,
наконец, магистр Тевтонского Ордена Винрих фон Книпро-
де собрал все свои силы, призвал на помощь Ливонских ры-
царей и многочисленных гостей из Европы и предпринял
правильную осаду со стенобитными машинами. После двух-
месячной осады ему удалось разрушить стены и овладеть
развалинами города вместе с небольшим остатком храброго
гарнизона (1362 г.). Но Литовцы вскоре рядом с этими раз-
валинами выстроили новую Ковну и точно так же обратили
ее в сильную крепость.
В своей борьбе с Немцами Литовцы следовали тому же
образу действий. Они также предпринимали внезапные втор-
жения в пограничные Орденские земли, но не столь мелкими
отрядами, ибо таковые легко могли подвергнуться истребле-
нию посреди многочисленных немецких замков, соединен-
ных друг с другом и с внутреннею страною хорошими доро-
гами. Поэтому Литовские вторжения не были так часты, как
Немецкие; Литовцы точно так же жгли селения и предместья
городов, угоняли скот и уводили в плен жителей. В случае удач-
ного похода, они сжигали в жертву богам часть захваченной
добычи вместе с одним из пленных рыцарей. В течение этого
более чем тридцатилетнего периода летописцы упоминают
только две значительные битвы, в которых Литовские князья
понесли поражение от крестоносцев: на берегах речки Стра-
вы, впадающей в Неман, в 1348 году, и у прусского замка Ру-
давы, в 1370 г. Очевидно, сила и энергия той и другой сторо-
ны приблизительно были равны, и потому решительного пе-
ревеса не оказалось ни на той, ни на другой. Несмотря на все
усилия крестоносцев, им не удалось раздвинуть свои преде-
лы вглубь Литовских земель, и границы остались те же, кото-
рые были намечены в предыдущем столетии. Объединенная
Литва остановила совокупный напор Прусских и Ливонских
Немцев и отстояла свою самобытность.
76
Героем такой долгой, непрерывной борьбы с Немцами
я вился Кейстут Гедиминович, князь пограничных с ними Ли-
говских областей. История этой борьбы украшена его личны-
ми подвигами и даже чудесными приключениями. Так, однаж-
ды Кейстут попал в засаду и был взят в плен. Его с торжеством
привезли в Мариенбург и заключили в замке (1361 г.). Но тут
приставленным к нему слугою оказался крещеный литвин
Альф. В последнем, при виде Литовского героя и в разговорах
с ним, пробудилась любовь к родине, и он помог бегству плен-
ника. Заметив в стене своей камеры какое-то отверстие, Кей-
стут постарался его расширить; повешенный на стене ковер
скрывал это отверстие от глаз посторонних, а куски камня и
штукатурки слуга тщательно выносил вон. Однажды ночью
Альф принес Кейстуту белый рыцарский плащ с нашитым на
нем черным крестом. Они пролезли в отверстие, спустились
со стены, сели на лошадей самого великого командора, и, ни-
кем не остановленные, выехали из замка. Дорогою повстре-
чался им один рыцарь; не узнав Кейстута, он обменялся с ним
обычным между Орденскими братьями приветствием. Затем
Кейстут, бросив коней, пробирался только по ночам, а днем
укрывался в лесных и болотистых местах. Так он достиг Ма-
зовии, где отдохнул у своего зятя, князя Януша, и потом бла-
гополучно воротился на родину. Вскоре затем, Кейстут, во
время одной битвы, снова попал в плен, но ему удалось как-то
немедленно ускользнуть из неприятельского лагеря.
Сам брак Литовского героя с любимейшею его женой
Бирутой предание украшает романтическими обстоятель-
ствами. На песчаном холме морского берега (близ гавани
Полонги) в сосновом бору находилось святилище богини
Прауримы, в котором пылал огонь, постоянно поддержива-
емый девственными жрицами или вайделотками. В числе
этих жриц была дочь одного знатного Жмудина, красавица
Бирута. Услыхав о ней, Кейстут пожелал ее видеть и, однаж-
ды, возвращаясь из похода в Пруссию, заехал в Полонгу.
Плененный красотою и разумом Бируты, он вознамерился
вступить с нею в брак. Но жрица отказала, ссылаясь на свой
обет девства. Тогда Кейстут насильно увез ее к себе в Троки
и женился на ней. В числе детей, рожденных ему Бирутой,
был знаменитый впоследствии Витовт19.
77
Неустанная борьба Кейстута на севере и западе против
крестоносцев хотя и требовала иногда присутствия и помо-
щи со стороны его брата великого князя Ольгерда, но вооб-
ще она оставляла последнему свободные руки для деятель-
ности на востоке и юге, чтобы продолжать дело подчинения
соседних русских земель Литовскому верховенству. Если
при Гедимине на этом поприще Литва еще могла избежать
столкновения с Москвою, то при Ольгерде, идя в том же на-
правлении, она неизбежно должна была встретиться с сво-
ей соперницей по собиранию Руси. Прежде всего повод к
этому соперничеству подавал Новгород Великий, который
еще при Гедимине начал искать союза с Литвой в отпор вла-
столюбивым и корыстолюбивым притязаниям Московских
князей. Симеон Гордый, как мы видели, заставил Новгород-
цев смириться перед Москвою (1345 г.). После того Ольгерд
идет войной на Новгород, под маловажным предлогом, что
посадник (Остафий Дворянинцев) обругал его псом. Поход
этот повлек опустошение некоторых Новгородских волостей
и окончился миром, который, вероятно, снова восстановил в
Новгороде униженную Литовскую партию. Большее влия-
ние Ольгерд оказывал на ближайшую к себе Псковскую об-
ласть, благодаря стремлению Псковитян обособиться от
Новгорода и их нужде в помощи против Ливонских Немцев;
вследствие чего Псковичи нередко принимают к себе князя
или наместника из Литвы. Так Ольгерд дал им в князья свое-
го сына Андрея, удельного князя Полоцкого, крещенного по
православному обряду.
Еще большее влияние возымел Ольгерд на другую сосед-
нюю русскую область, Смоленскую.
Когда-то лежавшее в средине Русских земель и наиме-
нее подверженное внешним опасностям, Смоленское кня-
жество очутилось теперь в самом невыгодном положении
между двумя соперницами по собиранию Руси. Не имея до-
статочно сил отстоять свою самобытность, оно поневоле дол-
жно было выбирать между тою или другою зависимостью,
хотя и пыталось противопоставить их друг другу. Прежде
всего Смоленское княжение испытывало на себе тяжелую
руку Москвы: в княжение Александра Глебовича (племян-
ника Федора Ростиславича Черного) Московский князь
78
Юрий Данилович отнял у Смольнян Можайские уезды. Это
обстоятельство повлекло за собою сближение Смоленских
князей с Литовскими. Гедимин был их союзником, хотя еще
не решительным; а Ольгерд уже явно выступил их защитни-
ком против дальнейших Московских захватов, и, как мы ви-
дели, одними переговорами ему удалось в 1352 г. остановить
поход Симеона Гордого на Смоленск. Но подобные услуги
оказывались, конечно, недаром: они ставили Смоленск в
прямую зависимость от Литвы; чтобы упрочить эту зависи-
мость, Ольгерд захватил смоленский пригород на Волге Рже-
ву, важный по своему положению на границе с владениями
Московскими и Тверскими (1355 г.). Тогда Смоленский ве-
ликий князь Иван Александрович (сын Александра Глебо-
вича) попытался было освободиться от Литовской зависимо-
сти в союзе с Москвою и Тверью. Но Симеона Гордого уже
не было в живых, а преемник его Иван Иванович не отли-
чался решительным характером. Ольгерд отнял у Смольнян
еще некоторые пригороды (Белую, Мстиславль) и заставил
их смириться. Преемник Ивана Александровича, смоленс-
кий князь Святослав Иванович (1359—1386), уже является
подручником великого князя Литовского, так что соединя-
ется с ним в походах на Москву и посылает свои дружины
ему на помощь против крестоносцев. Таким образом, в со-
перничестве между Москвою и Литвой, как мы видим, Нов-
город с самого начала клонится более на сторону Московс-
кой зависимости, а Смоленск — на сторону Литовской. Пос-
леднему обстоятельству немало способствовали
естественное тяготение и промышленные условия, именно
тесные, исконные связи Смоленских Кривичей с Витебски-
ми и Полоцкими и один общий торговый путь с верхнего
Днепра волоком и Западной Двиною к Немецким и Варяжс-
ким городам. А этот путь со всеми Двинскими Кривичами
уже находился во власти Литовско-Полоцких князей.
Если великое княжение Смоленское еще на время отсро-
чит потерю своей самобытности, то земля Чернигово-Север-
ская уже при Ольгерде вошла в состав западной собиратель-
ницы Руси, т.е. Литвы. Известно, что эта земля во время Та-
тарского ига раздробилась на мелкие уделы между
потомками Михаила Всеволодовича; их ожесточенные вза-
79
имные распри за волости и соседство хищных Татарских Орд
совершенно обессилили Чернигово-Северскую землю. Уже
в XIII веке она подвергается Литовским набегам, а Смоленс-
кие князья пытаются захватить в свои руки ее соседние во-
лости. Из среды Чернигово-Северских уделов в то время
наиболее значительным является Брянск, лежавший на гра-
ницах Северянской земли с Вятичами. Доблестный брянс-
кий князь Роман Михайлович был последним достойным
представителем энергичного племени Черниговских Ольго-
вичей. После него Смоленским князьям удалось действитель-
но завладеть Брянским уделом, конечно, с соизволения Зо-
лотой Орды. Затем отрывочные известия русских летописей
указывают нам на частые смуты: новые князья отнимают
Брянск друг у друга; городское вече иногда поднимает мя-
теж. Так, в 1341 году брянские вечники убили своего князя
Глеба Святославича (двоюродный брат Ивана Александро-
вича Смоленского). Лет пятнадцать спустя, летописи упоми-
нают о кончине брянского князя Василия и последовавших
за нею великих смутах от лихих людей («замятия велия и
опустение града»). Этими неурядицами ловко воспользовал-
ся Ольгерд, уже давно стороживший добычу и еще прежде
нападавший на Брянск; на этот раз захват Брянской волос-
ти, вероятно, обошелся ему без особого усилия. Затем ему
уже легко завладеть другими более мелкими уделами Чер-
нигово-Северскими. Важнейшие города он роздал в уделы
сыновьям, а именно: Чернигов и Трубчевск— Дмитрию,
Брянск и Новгород-Северский — Корибуту; а племяннику
Патрикию Наримонтовичу, по-видимому, предоставил Ста-
родуб-Северский. Но города, принадлежавшие собственно
земле Вятичей, оставались пока в руках местных русских
князей, Козельских, Новосильских, Одоевских, Тарусских,
Воротынских, Белевских, Елецких и пр. Эти мелкие князья,
конечно, должны были выбирать между Московской и Ли-
товской зависимостью и находились пока между ними в нео-
пределенном положении; но они очевидно более тянули к
Восточной Руси, т.е. к Москве. Сама Брянская область, по
некоторым признакам, тянула туда же; только благодаря ран-
ней кончине Симеона Гордого и нерешительности его пре-
емника, а также смутам, наступившим в Орде по смерти
80
Джанибека, удалось Ольгерду беспрепятственно завладеть
( еверией и Брянским уделом20.
Открытое столкновение двух соперниц-собирателей
Руси сделалось неизбежно, когда на Московском столе явил-
ся энергичный деятель в лице возмужавшего великого кня-
зя Дмитрия Ивановича. Поводом к такому столкновению
послужила борьба Твери с Москвою; причем Ольгерд, же-
натый во втором браке на тверской княжне Юлиане Алек-
сандровне, явился союзником Тверских князей. Война Оль-
герда с Дмитрием однако не имела решительного характера
и только на время поддержала Тверскую самобытность (об
этих отношениях скажем после).
Вся Северная Русь с самого начала оказывала явное тя-
готение к Москве. Между тем, Русь Южная, угнетаемая не-
посредственно Татарскими Ордами, легко склонялась к Ли-
говскому господству. Почти одновременно с Чернигово-Се-
верской украйною на левой стороне Днепра, Ольгерд
завладел Киево-Подольской украйною на правой его сторо-
не, также отняв ее у Татар. Уже при Гедимине Киевская об-
ласть, по-видимому, находилась в полузависимости от Лит-
вы. Ольгерд в начале своего княжения действовал осторож-
но со стороны Татар, избегал решительных столкновений с
Золотою Ордой и даже предлагал Джанибеку свой союз в
1349 г. Но Симеон Гордый сумел расстроить заключение это-
го направленного против Москвы союза, так что Джанибек
даже выдал ему Литовских послов. После Джанибека, когда
наступил смутный период в Золотой Орде, Ольгерд начал
действовать решительно; он окончательно присоединил к
своим владениям Киевское княжение и отдал Киев в удел
одному из своих сыновей (Владимиру). В то же время он по-
корил земли между Бугом и Днепром. Северная часть этих
земель принадлежала прежде Галицко-Волынским князьям
и называлась Понизовьем, а теперь сделалась известна под
именем Подолья (в тесном смысле). Здесь собирали дани та-
тарские баскаки и темники, властвовавшие в соседних Днеп-
ровско-Бугских степях. В Подолье было много селений и не-
сколько городов (Бакота, Ушица, Каменец и др.), разоренные
укрепления которых Татары не позволяли возобновлять.
Страна эта во время Монгольского ига не подчинялась ни-
81
какому Русскому княжескому роду, а была разделена на мел-
кие волости; во главе их были поставлены атаманы, кото-
рые, между прочим, занимались сбором дани для Татар. И
прежде соседние с Подольем Татарские темники и князья
нередко играли роль особых ханов, благодаря своему отда-
ленному от Сарая положению; а теперь, во время неурядиц
и раздробления Золотой Орды, они были предоставлены соб-
ственным силам. Ольгерд нередко вступал с ними в отдель-
ные союзы и нанимал у них вспомогательные войска для сво-
их походов на Поляков и крестоносцев. Но так как это были
ненадежные союзники, переходившие иногда на сторону его
врагов, то великий князь Литовский воспользовался помя-
нутым смутным временем в Золотой Орде, когда заднепров-
ские улусы не могли ожидать никакой помощи с Волги. Он
начал с ними успешную войну; одержал большую победу на
Синих водах (приток Буга) над тремя Татарскими князьями,
Кутлубеем, Хаджибеем и каким-то, по-видимому, крещеным
Дмитрием (около 1362 г.), а затем очистил от их господства
всю Подолию и соседние южные степи между Днепром и
Днестром. Остатки разбитой Орды удалились отчасти на
нижний Дунай в Добруджу, а отчасти в Крым. Так легко обо-
шлось ему покорение этой обширной страны. Подольскую
область он предоставил в удел своим племянникам, сыновь-
ям Кориата Гедиминовича; первою их заботой была построй-
ка крепких замков и возобновление старых городских ук-
реплений, чтобы обезопасить страну от будущих татарских
нападений. Предосторожность вполце разумная, ибо Золо-
тоордынские ханы нисколько не думали отказываться от сво-
их притязаний на Подолье и заднепровские степи21.
Не так легка для Литовских князей была борьба с Поля-
ками за Галицко-Волынское наследство.
Выше мы видели, что внук знаменитого Даниила Рома-
новича Юрий Львович в начале XIV века, по праву наслед-
ства, соединил в своих руках княжества Галицкое и Волынс-
кое, следовательно, почти всю Юго-Западную Русь. То, что в
Северо-Восточной Руси явилось плодом долгих усилий це-
лого рода князей Московского дома, т.е. собрание разроз-
ненных Русских земель, здесь, на Юго-Западе, совершилось
как бы само собою и не один раз. Можно было надеяться,
82
что дело князя Романа и его сына короля Даниила — созда-
ние сильного Галицко-Волынского государства — наконец
у венчается успехом: одновременно с Владимиром Клязьмен-
< ким и Москвою разовьется другое, чисто русское, средото-
чие в противоположном углу Руси, т.е. во Владимире Волын-
ском или во Львове Галицком. Однако этого не случилось:
пи люди, ни обстоятельства не соответствовали подобной
задаче. Извне Юго-Западная Русь окружена была со всех
(торон враждебными соседями, каковы Угры, Поляки, Лит-
ва и Татары, что при ее открытых, доступных границах пред-
ставляло большую трудность для обороны. Внутри эта Русь
। ie имела хорошо сплоченного и вполне однородного населе-
ния. Главные города ее уже тогда изобиловали разными
иноплеменниками, особенно Немцами и Евреями, захватив-
шими в свои руки значительную часть промышленности и
торговли. После татарских погромов Галицко-Волынские
князья слишком усердно и неразборчиво вызывали в свою
землю колонистов из всех соседних стран. Эти колонисты,
конечно, оставались чужды русскому патриотизму. Что ка-
сается до боярского сословия, то хотя мы не видим в Гали-
ции повторения тех крамол, какие там происходили в пер-
вой половине XIII века, а на Волыни бояре даже отличались
преданностью своим князьям, однако, по всем признакам,
притязания и привычки этого сословия недалеко ушли от
того времени и значительно стесняли княжескую власть.
Благодаря единению братьев Романовичей, Даниила и
Василька, — единению, более или менее продолжавшемуся
при их ближайших потомках, Татарское иго никогда не мог-
ло прочно утвердиться в Юго-Западной Руси; чему способ-
ствовали и сама отдаленность ее от Золотой Орды, а также
потребность Татар в русской помощи против возрастающей
силы Литвы. После Льва Даниловича и Владимира Василь-
ковича Волынь и Галич, по-видимому, ограничивались лег-
кой данью и более номинальной, нежели действительной
зависимостью от Татар. Но вместо сих последних на север-
ных пределах Волынско-Галицкой Руси возникало Литовс-
ко-Русское государство с энергичным и предприимчивым
родом во главе. А на западе трудами Локетка восстановлены
были единство и сила Польши. При таких обстоятельствах
83
Юго-Западная Русь требовала, с своей стороны, целого ряда
даровитых, энергичных князей, подобных Роману и Дании-
лу. Вместо них, наоборот, мы видим во главе ее личности,
ничем не выдающиеся. А потом сам род Даниила внезапно
прекращается и оставляет Юго-Западную Русь, так сказать,
на жертву ее соседям.
Источники не дают нам почти никаких подробностей о
Юрии I, после того как он сделался королем Галиции и кня-
зем Волыни. Знаем только, что в первый же год его правле-
ния Ляхи отняли назад завоеванный его отцом город Люб-
лин. По всему видно, что Юрий отличался миролюбием, и
если имел какие столкновения с соседями, то весьма незна-
чительные, так как достоверные источники о них не упоми-
нают. Знаем еще, что, по примеру своего деда, он держался
в особенности союза с Тевтонским Орденом против великих
князей Литовских. Юрий Львович, как мы видели выше, не
остался равнодушен к тому, что глава Русской церкви поки-
нул Южную Русь и переселился на север. Галицко-Волынс-
кий князь попытался поставить на общерусскую митропо-
лию своего собственного кандидата в лице игумена Петра
или, по крайней мере, получить в его лице особого митропо-
лита для Юго-Западной Руси. Но эта попытка, как известно,
не имела успеха; митрополит Петр не только последовал при-
меру предшественника, т.е. предпочел Северную Русь, но и
поселился в самой Москве. Очевидно, были серьезные при-
чины для такого предпочтения; новый митрополит, хотя и
южанин родом, понял, или точнее, почувствовал, что не на
юге возникал тогда прочный политический порядок, способ-
ный доставить Русской церкви надежное и достойное обес-
печение.
На печатях своих Юрий Львович изображается восседа-
ющим на троне с короною на голове и скипетром в руке, с
латинской надписью вокруг: Domini Georgi regis Russiae; на
оборотной стороне виден всадник со щитом и знаменем, с
надписью: Domini Georgi principis Lodimeriae. Он скончался
в 1316 году, оставив двух сыновей, Андрея и Льва, между
которыми снова разделилась его держава: Галиция и Воло-
димерия (т.е. большая часть Волыни, с городом Владимиром)
досталась старшему Андрею, а Луцкий удел младшему Льву.
84
11еизвестно в точности, с кем из них воевал Гедимин, с от-
цом Юрием I или с названными сейчас его сыновьями. Дело
включается в том, что Литовский князь, по некоторым при-
шакам именно в 1316году, присоединил к своим владениям,
отнятую у Галицко-Волынских князей, Берестейскую об-
ласть с частью бывшей Ятвяжской земли (впоследствии так
называемую Подляхию). Но затем мы видим Андрея и Льва
и мирных и даже дружеских отношениях не только с магис-
тром Прусско-Тевтонского Ордена, но и со своими соседя-
ми, государями Польши и Литвы. Владислав Локетек в пись-
ме своем к папе Иоанну XXII, в 1324 году, с прискорбием
извещает о смерти обоих русских князей-братьев, которые
при жизни своей служили для Польши защитою от татарс-
ких нападений. Родственные связи еще более скрепили эти
дружеские отношения к соседям.
Со смертью Андрея и Льва прекратилось прямое мужс-
кое потомство Даниила Романовича. Ближайшим претенден-
том на их наследие выступил потомок его по женской линии,
именно юный Болеслав Тройденович, сын мазовецкого кня-
зя Тройдена и Марии, дочери Юрия Львовича, следователь-
но, внук этого последнего. Кажется, он уже владел каким-то
соседним русским уделом. Опасаясь смут и раздела земли
между другими претендентами, бояре Червонорусские со-
гласились призвать на Галицко-Волынский престол Болес-
лава, но, как надобно полагать, под условием принять вос-
точный обряд. Действительно, он является в Галиции уже
православным и носит имя своего деда Юрия. Однако, по-
видимому, не вдруг, а постепенно признали его Галицкие и
Волынские города. Так есть известие, что граждане Львова
впустили его с дружиной в город только после того, как он
присягнул соблюдать их старые права и обычаи и не расхи-
щать сокровищ, хранившихся в княжих замках.
От Юрия II дошло до нас несколько грамот, подтвержда-
ющих старые дружественные договоры с Прусскими маги-
страми и сохранившихся на латинском языке. Они подписа-
ны то во Львове, то в стольном Владимире (Lodomiria). В них
Юрий титулует себя «Божией милостью» «прирожденным»
князем или просто России или всея Малыя России. Но по-
видимому, бояре, призвавшие его на стол, заставили его по-
85
ступиться частью княжеской власти в их пользу, и он кня-
жил как бы под опекой высшего боярского совета или думы;
по крайней мере, означенные грамоты писаны от имени кня-
зя и этих вельмож (barones). В числе их на первом месте ви-
дим однажды Феодора епископа Галицкого: потом упомина-
ются: Димитрий Дядько (т.е. пестун князя), Хотько Яроми-
рович и Василько Кудринович, дворские тиуны; Михаил
Елизарович, воевода Бельзский; Бориско Кракула, воевода
Львовский; Грицко Коссакович, воевода Перемышльский;
Федор Отек, воевода Луцкий, Юрий Лысый и Александр
Молдавич. Любопытно, что при Юрии II возобновилась по-
пытка иметь для Юго-Западной Руси особого митрополита,
каковым, с соизволения Константинопольского патриарха и
синода, на время явился названный выше галицкий епископ
Феодор. Но из истории Москвы мы знаем, что потом патри-
арх отменил особую Галицкую митрополию.
Вступив в брак с одной из дочерей Гедимина, возмужав и
утвердясь на Галицком престоле, Юрий II, по всем признакам,
пытался освободить себя от боярской опеки и действовать
самовластно. Польское происхождение и католическое вос-
питание не замедлили сказаться в его измене православию.
По настояниям своего старшего родственника Владислава
Локетка (действовавшего по внушениям римского папы), лег-
комысленный Юрий-Болеслав возвратился в католичество.
Он стал унижать русских вельмож, окружать себя Немцами,
Поляками и’ Чехами, которым раздавал высшие и наиболее
доходные уряды, оказывал пренебрежение к Русской церк-
ви, к народным обычаям и местным законам. Кроме того, он
возбудил против себя негодование высокими поборами и на-
логами, а также своею крайней распущенностью и насилием
над женщинами; причем не давал пощады женам и дочерям
самих бояр. Не такие были Галицкие бояре, чтобы терпеливо
переносить как измену православию, так и подобные оскорб-
ления. В их среде снова закипела крамола и составился заго-
вор на жизнь князя. В виду окружавшей его иноземной дру-
жины, они не посмели напасть на него открыто, а воспользо-
вались одним пиром, на котором поднесли Болеславу
отравленный напиток. Говорят, отрава была так сильна, что
тело несчастного князя разнесло на куски (в марте 1340 г.)22.
86
Тогда-то во всей силе выступил на историческую сцену
нон рос о Галицко-Волынском наследстве.
Тут обнаружилась предусмотрительность Гедимина в
дело родственных союзов. Один из его сыновей, Любарт, был
женат на внучке Юрия I (по одним дочери Андрея, а по дру-
гим Льва Юрьевича) и уже при Юрии II, по-видимому, вла-
дел Луцким уделом. Этот Любарт и выступил теперь ближай-
шим претендентом на упомянутое наследство, по крайней
мере на Волынские земли. Но он встретил себе сильного,
искусного соперника в своем зяте (муже своей сестры)
польском короле Казимире Великом, сыне и преемнике Вла-
дислава Локетка. Был и еще один важный претендент, ко-
роль Угорский. Известно, что Угры предъявляли свои при-
тязания на Галицию еще по пресечении потомства Воло да-
ря Ростиславича, и королевичи их не один раз сидели на
I (1лицком столе (Андрей и Коломан). Но Казимир в этом слу-
чае воспользовался родственными связями с королем угорс-
ким Карлом Робертом, который был женат на его сестре (Ели-
завете). Польский король от своей супруги Анны Гедиминов-
ны не имел детей, и с ним прекращалось мужское потомство
11ястов. С согласия своих вельмож, Казимир признал наслед-
пиком Польской короны своего племянника Людовика, т.е.
сына своей сестры Елизаветы и Карла Роберта. Этим самым
устранялось соперничество Угров в вопросе о Галицком на-
следстве; ибо по смерти Казимира вся Польша, а следователь-
но, и вновь присоединенные к ней земли должны были пе-
рейти к Людовику Венгерскому.
Существовавшее издавна стремление Поляков к захвату
соседних Русских земель в данную эпоху получило особую
силу; с одной стороны, вследствие потери Балтийского помо-
рья, которое было отторгнуто у них Тевтонским Орденом, а с
другой — вследствие отчуждения Силезии, которая также
делалась добычею германизации. Сокращенные в своих пре-
делах, теснимые Прусским Орденом, Поляки естественно
искали вознаграждения и расширения с другой стороны, т.е.
со стороны благодатных земель Галицкой и Волынской Руси,
в дела которой они давно уже привыкли вмешиваться.
Если верить бытописателям, польский захват начался сле-
дующим образом: как только в Кракове была получена весть
87
о смерти Болеслава-Юрия, Казимир, желая предупредить
Литовских князей, немедленно, т.е. раннею весною 1340 года,
выступил в поход с одной придворной конной дружиной и
некоторой частью наскоро собранного войска. Опасаясь за-
держек и рассчитывая на внезапность своего появления, он
обходил лежавшие на его пути крепкие замки и большие го-
рода, а пробирался лесами и окольными дорогами. Действи-
тельно, ему удалось застать врасплох стольный город Галиции
Львов. Сначала он ворвался в предместье св. Юрия и произ-
вел избиение его жителей, пытавшихся обороняться, чем на-
вел страх на самих горожан. Неприготовленные к долгой обо-
роне, не имея для того ни достаточных припасов, ни военных
средств, жители Львова, спустя несколько дней, сдались Ка-
зимиру, на условиях, обеспечивающих им жизнь, имущество
и веру. Король привел граждан к присяге на подданство и зав-
ладел теми княжими сокровищами, которые хранились в двух
городских замках, верхнем и нижнем. На первый раз он не
оставил здесь гарнизона, потому что имел с собою слишком
мало войска. Чтобы оборонять эти два обширные деревянные
замка в случае народного возмущения, требовалась значитель-
ная сила. Поэтому король велел сжечь их стены и, прежде,
нежели народ опомнился от нашествия и от пожара, Казимир
со своей дружиной покинул город, увозя с собой захваченные
сокровища, заключавшие много золота, серебра, в том числе
драгоценные кресты, короны, сосуды, княжие одежды, жем-
чужные украшения и пр. Но Он удалился для того, чтобы тем
же летом воротиться в Галицию уже с большим войском. Тог-
да он занял своими гарнизонами, кроме Львова, и некоторые
другие значительные города, которые или сдались ему добро-
вольно, или покорены силой оружия (Перемышль, Любачев,
Галич, Теребовльи др.). Таким образом, король захватил часть
Галиции и Волыни. Источники упоминают при этом о некото-
рых вероломных действиях со стороны Поляков. Так, будто
бы польские вельможи, заманив Перемышльских бояр на сви-
дание под предлогом переговоров, изменнически напали на
них и перебили, после чего захватили и сам Перемышль.
Казимиру при этом захвате Русских земель помогли бо-
лее всего наступившее в них безначалье, отсутствие какого-
либо общего правительства и быстрота нападения. Но то, что
88
viлось так легко при первом натиске, пришлось отстаивать
• । м )льшими усилиями и кровопролитием. Со стороны Литов-
। к о - Русских князей вначале не видно энергичного сопротив-
л< ’| । ия Польскому захвату; вероятно, тому помешали случив-
шимся вскоре смерть Гедимина и происшедшее в Литве
ратьединение между его сыновьями. Но тут выступили на
< цену некоторые Галицкие бояре и подняли восстание. Не-
। < >блюдение условий, на которых Русские города сдавались
к (>ролю, и его старание разными почестями и льготами при-
влекать Русских людей к переходу в католичество скоро воз-
будили в народе негодование против Поляков. Во главе вос-
< гания стали два знатных боярина: один из мелких удельных
князей, владетель города Острога на Волыни, Данило (пото-
мок удельных Туровских князей и родоначальник князей
()строжских) и помянутый выше пестун Болеслава-Юрия,
Димитрий Дедко, который по смерти этого князя владел Пе-
ремышлем (может быть, полученным от Болеслава Тройде-
повича, которому он помог вокняжиться на Руси). Они при-
звали на помощь Татар; последние все еще не покидали сво-
их притязаний на Галицко-Волынскую землю, как на свою
данницу, и с неудовольствием смотрели на ее захват Поля-
ками. Соединенным силам Русских и Татар удалось вытес-
нить Поляков из некоторых Галицких городов и распрост-
ранить свои нападения вглубь самой Польши. Но когда Та-
тары с награбленною добычей ушли назад, восставшие
русские бояре заключили с Казимиром новый договор, в силу
которого они, по-видимому, признали некоторую зависи-
мость Галицкой земли от Польского короля, под условием
( охранить им собственное управление этой землей. По край-
ней мере, Дмитрий Дедко после того называет себя «князем»
и «наместником земли Русской», выдает от своего имени
грамоты, обеспечивающие разные привилегии Немецким
купцам в городе Львове.
В то же время притязания короля на Галицко-Волынское
наследие вызывали войну его с Литовскими князьями Геди-
миновичами. Первое столкновение с ними окончилось пе-
ремирием, заключенным около 1345 года. По этому переми-
рию за королем признавалось владение только Львовской
землей; тогда как земля Владимирская, уделы Луцкий, Бель-
89
зский, Холмский, Берестейский и даже Кременец остались
в руках Литовских князей. Следовательно, перевес в борьбе
оказался на стороне последних. Но вот в 1348 году Литовс-
кие князья потерпели поражение от крестоносцев на бере-
гах Стравы. Вскоре потом Казимир возобновил войну, и бы-
стрым нашествием во главе сильного войска захватил Вла-
димир, Луцк, Берестье и некоторые другие важнейшие
города Волыни, и предложилЛюбарту довольствоваться Луц-
ким уделом под верховной зависимостью от Польского ко-
роля. Однако, такая удача продолжалась недолго: Литовские
князья соединились и не только изгнали Поляков из Волы-
ни, но и произвели опустошения в коренных Польских об-
ластях. Тогда папа Климент IV назначил Казимиру десятую
часть церковных доходов с Польши для войны с Литовскими
язычниками и велел польским епископам проповедовать
крестовый поход. В то же время Казимир получил помощь
от своего племянника и наследника своей короны, угорско-
го короля Людовика. Но Ольгерд, со своей стороны, заклю-
чил союз с татарскими ханами Подолья. Война с перемен-
ным успехом тянулась еще около пяти лет (до 1356 года), и
обе стороны, по-видимому, остались при прежних владени-
ях. Спустя десять лет (в 1366 году), война за Галицко-Волын-
ское наследство возобновилась в третий раз и была вначале
также удачна для Казимира. Но этот король умер, не докон-
чив спора (в 1370 г.). Пользуясь временем междуцарствия в
Польше, Литовские князья снова успели отвоевать Волынь.
Наконец, уже в 1377 г., т.е. незадолго до своей смерти Оль-
герд заключил мир с польско-угорским королем Людовиком.
По этому миру Волынь, т.е. Владимирский и Луцкий уделы,
а также Берестейская область отошли к Литве, а Галиция, с
присоединением уделов Холмского и Бельзского, осталась
за Польшей. Король Людовик предоставил управление Га-
лицией одному из сцлезских князей, Владиславу Опольско-
му, на правах удельного князя23.
Так, после большого кровопролития и взаимных разоре-
ний, решен был этот долгий спор за Галицко-Волынское на-
следство. Но, в виду последовавшего вскоре соединения Лит-
вы с Польшей, и само это кровопролитие в сущности оказа-
лось бесполезным для той и другой стороны.
90
Тесные отношения Литовской династии к Западнорус -
• him областям не могли не оказывать влияния на саму эту
ди । ыстию: она все более и более русела и крестилась по пра-
|н плавному обряду. Если уже семейство Гедимина состояло
< 1т»1(1сти из православных членов, то семейство Ольгерда по-
чти сплошь было православное. Обе его супруги, первая
княжна витебская Мария и вторая княжна тверская Юлиа-
и ия, воспитывали своих детей в православии и, живя в Виль-
ни, открыто исповедовали свою религию, имели при себе
православных священников и воздвигали здесь храмы. Пре-
дание приписывает Марии построение в Вильне Пятницкой
церкви (где она была потом погребена), а Юлиании соору-
жение каменной соборной церкви св. Николая. Сам Ольгерд,
по некоторым известиям, был также окрещен в своей моло-
дости. По крайней мере, он был уже православным в то вре-
мя, когда находился в браке с витебской княжной и занимал
Витебское княжение. О том Русская летопись свидетельству-
ет по следующему поводу. В 1342 году, по просьбе Пскови-
чей, Ольгерд ходил к ним на помощь против Немцев и, когда
11емцы были прогнаны, Псковичи просили Ольгерда крес-
титься и сесть у них на княжение. Ольгерд отвечал: «Я уже
крещен и есть христианин, а другой раз креститься не хочу».
Вместо себя он предложил юного сына своего Вингольда,
который, действительно, был немедленно окрещен в Пско-
ве под именем Андрея и посажен там князем. Очевидно, без
того всегда осторожный и скрытный, Ольгерд, из политичес-
ких видов, скрывал от народа свою принадлежность к хрис-
тианству; особенно он это делал в Вильне, чтобы не возбу-
дить против себя Литовских язычников, или собственно язы-
ческих жрецов, еще сохранявших свое влияние на народ.
Жрецы с неудовольствием смотрели на появление хрис-
тианских храмов в Нижнем городе, рядом с святилищем
11еркуна, и на великую княгиню, окруженную православным
духовенством, которое не только отправляло богослужение,
по и занималось обращением язычников в христианство.
Между прочим, духовник великой княгини Марии, монах
11естор, успел склонить к принятию крещения двух знатных
Литвинов из свиты великого князя. Это сильно раздражало
жрецов, и они обратились к Ольгерду с требованием нака-
91
зать отступников. Ольгерд, недавно севший на Виленском
столе и еще недостаточно укрепившийся на нем, опасался
народного возмущения. Он уступил требованию жрецов:
Кумец и Нежило, в крещении Иоанн и Антоний, были зак-
лючены в темницу, где оставались целый год. Несмотря на
все угрозы и истязания, они остались верными своей рели-
гии и примером своей твердости обращали к ней других
язычников, за что и были наконец преданы мученической
смерти. Вскоре за ними такой же смерти был предан их
родственник Круглец, принявший крещение под именем
Евстафия. Это мученичество трех православных Литвинов
совершилось в 1347 году. По всей вероятности, торжеству
языческой партии в Вильне в то время способствовала так-
же и кончина великой княгини Марии, умершей в предыду-
щем году.
В 1349 году Ольгерд вновь женился на православной
княжне, Юлиане Тверской, и двор великой княгини вновь
сделался сосредоточением православия в Литовской столи-
це. Один из Немецких рыцарей или послов, посетивших
Вильну при Ольгерде, говорит, что при частых отсутствиях
мужа великая княгиня Ульяна Александровна редко выез-
жала из Виленского замка, вполне посвящая свое время вос-
питанию детей и разным женским работам. При ней нахо-
дилось большое число девиц, которые под ее надзором тка-
ли, вышивали и вместе с ней ходили на церковную службу.
«Были мы в придворной церкви во время обедни, — пишет
Немец, — придворные женщины находились на верхней га-
лерее (на церковных полатях или хорах), завешенной зеле-
ной сеткой, так что можно было видеть только их тени». На
том месте, где были преданы смерти три помянутые выше
мученика, великая княгиня Ульяна заложила храм во имя св.
Троицы, и здесь потом некоторое время покоились тела этих
мучеников, признанных святыми православной церковью.
Ольгерд, подобно Галицким князьям, хлопотал, как мы ви-
дели, получить особого митрополита для Западной России,
чтобы разъединить ее с Москвой в церковном отношении.
Хлопоты эти при нем еще не увенчались успехом. Предание
говорит, что митрополит Алексей во время своих объездов
по русским областям посетил также Вильну и здесь лично
92
• и пятил вновь построенный храм Пресвятой Девы (впослед-
• । пии Пречистенский собор).
За исключением помянутых трех мучеников, сделавших-
< и жертвой собственно Виленских жрецов, не видно, чтобы
православие подвергалось гонению от Литвы, и оно мирно,
постепенно распространялось в княжеской семье и дружи-
не. По рядом с Русским православием уже давно вторгалось
и Литву Римское католичество, со стороны Польши и двух
1кмецких Орденов. Атак как последние распространяли его
мечом и огнем, порабощением и разорением туземцев, то
католичество слыло на Литве под именем «Немецкой веры»
и было ненавистно народу. Возбуждению против католиче-
ства, вероятно, способствовало отчасти и распространивше-
еся на Литву влияние Русской гражданственности с ее не-
расположением к папизму. Однако усилия Римской курии и
католических соседей, особенно Поляков, не оставались бес-
плодны. И великие князья Литовские, давая льготы многим
немецким переселенцам, тем самым способствовали водво-
рению католичества в своих городах, а иногда из политичес-
ких видов прямо ему покровительствовали, и даже в минуты
опасности от Немцев принимали хотя на время католичес-
кую религию (Миндовг) или манили папских агентов обеща-
нием принять ее (Гедимин и Кейстут). В Вильне еще при Ге-
ди мине мы видели существование двух католических мона-
стырей; дальнейшая судьба их неизвестна; но в начале
Ольгердова княжения они, кажется, уже не существовали.
Во вторую половину его княжения католические монахи вод-
ворились здесь вновь, с помощью одного из любимцев вели-
кого князя, по имени Гаштольда.
Этот последний, после завоевания Подолии, был постав-
лен старостой или наместником в Каменце. Влюбленный в
дочь одного польского пана (Бучацкого), он получил ее руку
под условием принятия христианства по католическому об-
ряду, и в крещении назван Петром. Потом Ольгерд поста-
вил его воеводой в городе Вильне. Петр Гаштольд, сделав-
шийся ревностным католиком, призвал в Вильну четырнад-
цать Францисканских монахов и, с дозволения Ольгерда,
заложил для них монастырь Богородицы на своем дворе, на
том месте, где после стоял дворец католических епископов
93
(ныне генерал-губернаторский), около 1365 года. Присут-
ствие этих монахов, занимавшихся, конечно, насаждением
католичества в Литовской столице, одновременно с жесто-
кими войнами против Немцев, возбудило сильное неудоволь-
ствие в языческой толпе. Она воспользовалась однажды от-
сутствием Ольгерда и Гаштольда, отправившихся в поход на
Москву (в 1368 г.), напала на монастырь и сожгла его. Семь
монахов были убиты на месте, а другие семеро привязаны к
деревянным крестам и пущены вниз по Вилии, с словами:
«вы пришли к нам с заката солнечного, — на запад и ступай-
те». По возвращении из похода, по жалобе Гаштольда, вели-
кий князь жестоко наказал граждан Вильны за возмущение
и убийство монахов; говорят, было казнено тогда до пятисот
человек. Очевидно, Ольгерд на этот раз чувствовал себя так
крепко на престоле, что не опасался неудовольствия языч-
ников. После того Гаштольд опять призвал в Вильну Фран-
цисканских монахов; но построил им вновь монастырь Бо-
городицы не на прежнем месте, в центре Нижнего города, а
на окраине его, «на песках», где у него также был двор.
Сам Ольгерд умер не только в православной вере, но и
принял перед смертью схиму, по увещанию своей супруги
Юлиании и ее духовника печорского архимандрита Давида.
Он был погребен в помянутом выше храме Пречистенском,
который, по словам Русской летописи, был им самим пост-
роен. Несмотря на это христианское погребение, если верить
другому известию, Литовские язычники, с своей стороны,
справляли похороны великого князя по своим старым обы-
чаям; причем сожгли на костре много лошадей с разными
дорогими вещами.
Указанная выше записка неизвестного нам Немецкого
крестоносца, посетившего Вильну при Ольгерде во вторую
половину его княжения, так описывает его наружность:
«Князь имеет величавый вид, румяное, продолговатое лицо,
большой нос, глаза голубые и выразительные, брови густые,
светлые, бороду длинную, светло-русую, с проседью, такого
же цвета волосы на голове, спереди уже выпавшие, чело
высокое. Он выше среднего роста, ни толст, ни худощав; го-
ворит звучным и приятным голосом, отлично сидит на коне,
но ходит немного прихрамывая на правую ногу, почему опи-
94
I метел на трость ^или на отрока. По-немецки хорошо пони-
мает и может объясняться, но в беседах с нами всегда имеет
при себе переводчика». По словам той же записки,.когда
С )льгерд не был в походах, которые обыкновенно предпри-
11 и мал в начале каждой весны, то лето проводил в замке Мед-
ники, лежавшем на восток от Вильны24.
Ольгерд, несомненно, в высокой степени обладал теми
качествами, которыми отличаются основатели и распрост-
ранители какой-либо новой политической силы, нового го-
сударства, выступавшего на историческую сцену. Вместе
искусный, осторожный политик и неутомимый ратный
пождь, умный организатор и ловкий дипломат, он является
непосредственным продолжателем Гедимина и, несмотря на
многие препятствия, на необходимость одновременно вес-
ти борьбу с соседями в разных сторонах, успел почти докон-
чить собрание Западной Руси под Литовской династией и
раздвинуть пределы Литовско-Русского государства от Бал-
тийского моря до Черного и от Западного Буга до верхней
Оки.
Ill
ДИМИТРИЙ донской
И НАЧАЛО ОСВОБОЖДЕНИЯ
Смуты в Орде и вокняжение Димитрия Ивановича. — Михаил Александро-
вич Тверской. — Борьба Димитрия с Михаилом Тверским, Ольгердом Ли-
товским и Олегом Рязанским. — Кончина Алексея митрополита. — Сергий
Радонежский и основание Троицкой Лавры. — Митяй, Киприан и другие
соискатели митрополичьего престола. — Союз Северо-Восточных князей. —
Поражение на Пьяне и победа на Воже. — Действия Мамая. — Решимость
Димитрия и благословение его Сергием. — Поход Московского ополчения
к Дону. — Военный совет. — Волынский Боброк и Владимир Храбрый. —
Куликовская битва и ее значение. — Поведение князей Рязанского и Суз-
дальского. — Тохтамышево нашествие и вероломное разорение Москвы. —
Примирение с Олегом Рязанским и поход Новгородский. — Завещание
и кончина Димитрия. — Его бояре.
Почти в одно время с кончиною Ивана II Московского
произошла перемена в Золотой Орде. Свирепый отцеубий-
ца Бердибек, в свою очередь, пал от руки заговорщиков вме-
сте с своим любимцем темником Товлубием (собственно
Тоглубегом). Это убийство было началом «великой замятии»
(по выражению наших летописей), т.е. целого ряда крова-
вых переворотов: ханы, один за другим, вступают на престол
через трупы своих предшественников. В это время могуще-
ство Золотой Орды, конечно, пошатнулось и стало клонить-
ся к упадку. После Бердибека ордынские князья посадили
на престол хана Кулпу, но, спустя шесть месяцев, он уже был
свержен и убит новым ханом Небрусом. Некоторые Русские
96
з*
князья, по своей обязанности являться на поклон каждому
новому хану и за новыми ярлыками, успели прибыть в Орду
при Кулпе и были свидетелями его свержения. Другие при-
с>ыли уже при Неврусе. Этому хану и пришлось решать воп-
рос о том, кому должно достаться великое княжение Влади-
мирское. В Орде съехались князья Тверские, Рязанские, Ро-
стовские, Ярославские, Суздальски^ и пр. Димитрий
Иванович Московский, по своему малолетству, не явился, а
прислал своих бояр просить хана о ярлыке на великое кня-
жение.
Как по смерти Симеона Гордого соперником его брату
Ивану явился суздальский князь Константин, так теперь со-
перником Димитрию Московскому выступил сын Суздаль-
ского князя Димитрий Константинович. После Константи-
на его княжение разделилось между сыновьями: старший
Андрей взял Нижний Новгород, второй Димитрий получил
Суздаль, а третьему Борису достался Городец. Но не стар-
ший брат Андрей Константинович явился соискателем ве-
ликого княжения, а второй — Димитрий. Если верить неко-
торым нашим летописцам, хан, недовольный отсутствием
Димитрия Московского, предложил это княжение Андрею
Константиновичу. Но тот по своему смирному характеру, не
желал ссориться с сильной Москвой, отказался и ограничил-
ся ярлыком на собственное княжение. Тогда честолюбивый
брат его Димитрий Нижегородский начал сильно хлопотать
в свою пользу, раздавая дары ханше и ордынским князьям.
В этом случае ему помогли Новгородцы, уже с опасением
смотревшие на возвышение Москвы. Хан склонился на его
просьбу и дал ему великое княжение. Димитрий Константи-
иович прибыл во Владимир, сопровождаемый ханским по-
слом, и сел на великом столе «не по отчине и не по дедине»,
как выражается летопись. Отсюда он послал своих намест-
ников в Новгород (1360). Но торжество его было непродол-
жительно.
В том же 1360 году на Волжскую или Саранскую Орду
пришел хан Синей или Заяицкой Орды Хидырь-бег; Неврус,
преданный своими мурзами, был побежден и убит. При-
шлось Русским князьям опять ехать в Орду на поклон хану
Хидырю; в числе их на этот раз был и Димитрий Московс-
4-Собиратели Руси
97
кий. Он успел благополучно выбраться в обратный путь; но
другие князья Северо-Восточной Руси были застигнуты в
Орде новым кровавым переворотом: Хидырь-хана сверг с
престола и убил собственный его сын Темирхоза (1361). Про-
шел еще с небольшим месяц, и новый отцеубийца был уже
низвержен. Начальник Донской орды темник Мамай выста-
вил хана Абдула. Но у последнего явилось несколько сопер-
ников; главным из них был брат Хидырь-бега Амурат, кото-
рого признали Сарайские мурзы и Волжская Орда. Русские
князья также склонились на сторону этого последнего. К
нему обратились оба Димитрия, Суздальский и Московский,
за ярлыками на великое княжение Владимирское. Амурат
решил дело в пользу Москвы. Димитрий Иванович собрал
войско, выгнал Димитрия Константиновича из Переяславля
и Владимира и торжественно, т.е. с обычными обрядами, сел
на великом Владимирском столе (1362). Когда же к нему в
Москву приехал посол из Мамаевой Орды от хана Абдула и
также привез ему ярлык на великое княжение, князь при-
нял посла с почетом и одарил. Узнав о том, Амурат сильно
разгневался и послал ярлык Димитрию Константиновичу.
Суздальский князь снова поспешил занять Владимирский
стол. На этот раз он пробыл во Владимире только одну неде-
лю. Явился Димитрий Московский с большим войском и не
только изгнал соперника из Владимира, но последовал за ним
и осадил сам Суздаль. Димитрий Константинович просил
мира и получил его, отказавшись навсегда от своих притяза-
ний на великое княжение (1363). После того и другие князья
Суздальской Руси снова признали верховенство Москвы (в
том числе Константин Ростовский). А мелких удельных кня-
зей, Галицкого Димитрия и Стародубского Ивана, великий
князь за что-то выгнал из их уделов, и те удалились в Ниж-
ний Новгород к Андрею Константиновичу.
В следующем 1364 году с нижней Волги и Каспийского
прибрежья Волжским судовым путем занесена была в Рос-
товско-Суздальский край сильная моровая язва. Она выра-
жалась у одних кровохарканием, у других поражением ка-
ких-либо желез на теле, после чего на другой или на третий
день человек умирал. Язва сначала появилась в Нижнем Нов-
городе, а отсюда проникла в земли Рязанскую, Московскую
98
А-Э
и Тверскую; повторилось почти такое же опустошение, ка-
кое, десять лет назад, причинила Черная смерть. Много кня-
зей умерло во время этого поветрия. В числе их находились
младший брат Димитрия Московского Иван и Нижегородс-
кий князь Андрей. Удел Ивана достался великому князю
Димитрию; а Нижний Новгород сделался предметом распри
между Димитрием Константиновичем Суздальским и млад-
шим его братом Борисом Городецким. Честолюбивый Борис,
женатый на дочери Ольгерда Литовского, успел было захва-
тить Нижний и выхлопотать ярлык из Орды. Но там продол-
жалась быстрая смена ханов, и подобные ярлыки потеряли
свою решающую силу. Димитрий Константинович, тоже
доставший себе ярлык, обратился к бывшему своему сопер-
нику Димитрию Московскому, уже как к великому князю, и
просил его помощи. Великий князь потребовал от Бориса,
чтобы он уступил Нижний старшему брату. Борис упорство-
вал. Димитрий, руководимый митрополитом Алексеем, при-
бегал к оружию духовному: из Троицкого монастыря был
вызван знаменитый игумен Сергий и отправлен звать Бори-
са в Москву для того, чтобы великий князь рассудил его спор
с братом. Но Борис продолжал упорствовать. Тогда игумен
Сергий, имея полномочие от митрополита, затворил церкви
в Нижнем Новгороде и прекратил богослужение. Между тем,
митрополит заранее отчислил Нижний Новгород и Городец
от епархии суздальского владыки Алексея, который по-ви-
димому держал сторону младшего брата. Наконец, Димит-
рий Московский двинул свою рать на помощь Димитрию
Константиновичу. Борис смирился, уступил Нижний брату
и удалился в свой Городец.
В следующем 1366 году союз Московского князя с Суз-
дальским был скреплен браком пятнадцатилетнего Димит-
рия Ивановича с младшею дочерью Димитрия Константи-
новича Евдокией; свадьба была сыграна в январе месяце в
городе Коломне. А старшая ее сестра Мария была выдана за
Николая Васильевича Вельяминова, одного из сыновей Мос-
ковского тысяцкого. Воротясь в Москву, великий князь за-
нялся возобновлением своей столицы.
Около того времени страшный пожар опустошил Моск-
ву. Пожары случались в ней довольно часто; но «Всесвятс-
99
4*
кий» пожар, происшедший летом 1365 года, был самый ужас-
ный. Он назван так потому, что начался около церкви Всех
Святых. Стояла очень сухая, знойная погода; вдруг подня-
лась буря с сильным вихрем и разметала головни по всему
городу; в одном месте гасили, а в десяти загоралось, так что
не успевали ничего спасти из имущества; погибло много
людей. В два часа времени выгорел весь город, т.е. все три
его части: Кремль, Посад и Заречье. При возобновлении
Москвы, Димитрий и его двоюродный брат Владимир Анд-
реевич решили вместо прежних дубовых стен Кремля пост-
роить каменные; для чего в течение зимы заготовлен был
камень, а весной начали ставить стены и башни. Вскоре этим
каменным стенам пришлось сослужить свою службу.
Неустройства в Орде и междоусобия за ханский пре-
стол продолжались. Пользуясь ими, некоторые татарские
вельможи и царевичи начали отделяться от Золотой Орды
и основывать свои владения. Так, мурза Тагай основал осо-
бое татарское владение в Мордовской земле и сделал сво-
ей столицей город Наровчат. Он производил нападения и
грабежи в соседних пределах Рязанских; в 1365 г. с Татара-
ми и Мордвой напал на сам Переяславль Рязанский, взял
его, сжег и разграбил; но на обратном пути потерпел пора-
жение от князя Олега Рязанского и Владимира Пронского.
В стране Камских Болгар утвердился ордынский князь Бу-
лат Темир, который начал грабить соседние пределы Суз-
дальской земли; но (в 1367 г.) потерпел поражение отсоеди-
ненных сил Димитрия Константиновича и брата его Бори-
са на берегах реки Пьяны и бежал в Золотую Орду, где был
умерщвлен по приказу хана Азиса (преемника Амуратова).
На место Булат Темира в стране Болгар утвердился было
новый хан Гасан; но Суздальские князья, в сопровождении
посла Азисова, ходили на Гасана; свергли его и поставили
князем той страны другого татарского царевича (1370). Та-
ким образом, благодаря Ордынским междоусобиям, Рус-
ские начали мало-помалу безнаказанно бить самих Татар,
вмешиваться в их взаимные отношения и подготовлять спо-
собы к свержению ига25.
Но прежде нежели дошла очередь до открытой борьбы с
Ордой, Москве вновь пришлось возобновить упорную борь-
100
4-4
оу со своей старой соперницей Тверью, а отчасти и с другой
соседкой, с Рязанью.
В Тверской земле около того времени выступил замеча-
тельный князь в лице Михаила Александровича, одного из
сыновей казненного в Орде Александра Михайловича. Этот
Михаил Александрович родился в ту пору, когда отец его
проживал изгнанником в Пскове, и его восприемником от
купели был новгородский архиепископ Василий, приезжав-
ший тогда в Псков по своим делам. В детском возрасте Ми-
хаил осиротел; мать отправила на воспитание в Новгород к
крестному отцу, владыке Василию, под руководством кото-
рого мальчик выучился грамоте, полюбил чтение книг и бла-
гочестие. Пребывание в Новгороде, по всей вероятности,
имело и другое влияние на юного княжича: близкое знаком-
ство с бытом и складом бойкой гражданской жизни вольно-
любивого города подействовало на его впечатлительную,
даровитую природу и способствовало развитию его полити-
ческого смысла. Недаром впоследствии он явился достойным
соперником Димитрия Донского и сумел приобрести такую
привязанность своих Тверитян.
Михаил Александрович получил в удел город Микулин
и, пока жив был его старший брат Всеволод Холмский, ко-
нечно, действовал с ним заодно против их дяди Василия Ка-
шинского, владевшего великим столом Тверским. Помяну-
тая выше моровая язва 1364 года произвела большое опусто-
шение и в среде Тверского княжеского дома. Кроме матери
Михаила, вдовой великой княгини Настасьи, от нее умерли
три его родные брата, в том числе Всеволод Холмский, и еще
двоюродный Семен Константинович. Важно то, что этот
Семен Константинович, помимо родного брата Еремея, от-
казал свой Дорогобужский удел двоюродному брату Миха-
илу Александровичу Микулинскому; ему же «приказал» и
свою княгиню (т. е. поручил его попечению). Еремей изъя-
вил притязания на Дорогобужский удел; его сторону принял
и старший в семье дядя Василий, великий князь Тверской
(прежде Кашинский). За решением спора обратились в Мос-
кву к третейскому суду митрополита Алексея. «По митропо-
личью благословению» дело разбирал тверской владыка Ва-
силий и решил его в пользу Михаила. Еремей и дядя Васи-
101
лий обратились в Москву с жалобой на неправильное реше-
ние и просили помощи против усилившегося Микулинского
князя, который имелопору в своем шурине Ольгерде Литов-
ском. Любопытно, что жители самой Твери приняли сторо-
ну Михаила и, по-видимому, хотели посадить его у себя вме-
сто Василия Кашинского. Москва воспользовалась случаем
деятельно вмешаться в дела Тверского княжения, чтобы ре-
шительно подчинить его своему влиянию.
Великий князь юный Димитрий и митрополит Алексей
позвали Михаила Александровича в Москву на третейский
суд с его двоюродным братом Еремеем. Михаил приехал. Но
здесь, когда он не хотел отступать от спорного удела, его схва-
тили и заключили под стражу вместе с его боярами. Хотя,
спустя немного времени, по случаю приезда Ордынских по-
слов, Михаила отпустили из Москвы, но причиненное наси-
лие, очевидно, зажгло в нем сильную к ней вражду. Вскоре
потом, по смерти дяди Василия (1368), Михаил наследовал
великий стол Тверской, и отсюда началась его упорная борь-
ба с Димитрием Московским. Даже соединив в своих руках
большую часть Тверской земли, Михаил не был в состоянии
бороться с Москвой без посторонней помощи. Он обратил-
ся за ней к своему шурину Ольгерду Литовскому. Склонен-
ный сестрой его, а своей супругой Ульяной, тот не отказал
ему, и отсюда произошло первое военное столкновение меж-
ду двумя собирательницами Руси.
Ольгерд, сообща с Михаилом, предпринимал три похода
на Москву. По своему обычаю, он старался действовать бы-
стротой и неожиданностью. В первый свой поход Литовский
великий князь, явясь внезапно в Московских пределах, раз-
бил сторожевой полк на реке Тростне (Рузского уезда), и
затем двинулся на саму Москву. Димитрий затворился в
Кремле и предварительно велел сжечь посад, чтобы в нем не
укрепился неприятель. Незадолго выстроенные каменные
стены Кремля оказали надежную защиту, и Ольгерд, посто-
яв дня три под Москвой, ушел назад, ограничившись грабе-
жом и разорением окрестных сел и монастырей. Это было
первое неприятельское нашествие вглубь Московской зем-
ли со времени вокняжения Ивана Калиты; уже более сорока
лет Москва пользовалась отдыхом от подобных разорений.
102
Московский князь после того отступился было от вмешатель-
• тва в споры между Михаилом и некоторыми Тверскими
удельными князьями; но не надолго. Спустя года два, Димит-
рий напал на Тверское княжество и отплатил ему разорени-
ем некоторых городов. Михаил ушел опять в Литву, и опять
при содействии сестры упросил Ольгерда о помощи. С Ли-
говским князем, как и в первый раз, кроме Тверичей пошла
и Смоленская рать. Опять союзники осадили Москву, но не
могли взять города, а только пожгли посады и опустошили
(жрестности. Услыхав, что двоюродный брат Димитрия Вла-
димир Андреевич стоит в Перемышле и собирает рать, осто-
рожный Ольгерд поспешно заключил перемирие и ушел до-
мой (1370). В следующем году это перемирие было скрепле-
но браком Владимира Андреевича с дочерью Ольгерда
I'леной.
Ободренный успехом, Михаил Тверской отправился в
< >рду Мамаеву и там испросил себе ярлык на великое княже-
ние Владимирское; таким образом он возобновил старые
притязания Твери на старшинство. Но в Москве уже не об-
ращали большого внимания на ханские ярлыки; когда Ми-
хаил с ордынским послом Сарыхожею прибыл к Владимиру,
граждане не впустили его в город, и он со стыдом должен
был удалиться в Тверь. А Сарыхожу Димитрий пригласил в
Москву и дарами склонил его на свою сторону. Затем Ди-
митрий сам отправился в Орду, где не щадил денег, и Ма-
май, довольный его покорностью, снова утвердил за ним ве-
ликое княжение Владимирское. Хотя хлопоты в Орде доро-
го обошлись Димитрию и он вошел в большие долги, однако,
ясно было, что Москва богаче Твери и легче могла покупать
нужные ярлыки. Мало того, Димитрий при этом выкупил
сына Михаила Ивана, который задолжал в Орде 10000 руб-
лей, отстаивая перед ханом старшинство своего отца. Мос-
ковский князь взял с собой Ивана Михайловича в Москву и
держал под стражей, пока отец не заплатил долга. В проис-
шедшей затем новой войне Михаила с Димитрием деятель-
ное участие приняли Новгородцы: они начали теперь опа-
саться вновь возраставшего усиления Тверского князя, ко-
торый хотел посадить в Новгороде своих наместников и
возобновил притязания на некоторые соседние Новгороде-
103
кие земли. На стороне Москвы оказался и удельный князь
Кашинский. Но на помощь Михаилу в третий раз явился
Ольгерд. Они соединились и опять пошли на Москву. На этот
раз им не удалось застать Димитрия врасплох. Молодой Мос-
ковский князь, очевидно, уже приобрел опытность и начал
обнаруживать свои военные способности. Димитрий Ивано-
вич вышел им навстречу и разбил сторожевой литовский
полк. Ольгерд поспешно отступил и остановился за одним
крутым оврагом. Тут несколько дней противники стояли в
виду друг друга; потом снова помирились и разошлись (1372).
Борьба Михаила с Димитрием однако не кончилась. Мос-
ковский князь снова вмешался в Тверские дела по поводу
распри Михаила с его двоюродным племянником князем
Кашинским. Вражду подожгли, кроме того, два московских
перебежчика. В сентябре 1374 года скончался в Москве пос-
ледний тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов; перед
смертью он постригся и погребен в монастыре Богоявления.
Великий князь не назначил ему преемника, конечно, находя
этот древний сан, возбуждавший зависть и интриги бояр,
более не нужным и неудобным для своей столицы. Один из
сыновей покойного, Иван Васильевич, вероятно, обманув-
шийся в своей надежде наследовать дедовский и отцовский
сан, отъехал в Тверь, за ним последовал некто Некомат Су-
рожанин, т.е. один из купцов, торговавших южными товара-
ми, приходившими из Черноморья. Эти переметчики взялись
выхлопотать Михаилу в Орде новый ярлык на великое кня-
жение Владимирское, й Некомат летом 1375 года действи-
тельно привез ярлык от Мамая с обещанием прислать на
помощь татарское войско. В надежде на Татар и Литву, Ми-
хаил опять объявил войну Димитрию и двинул свою рать на
Углич. Понимая опасность, Димитрий стал действовать с за-
мечательной быстротой. Он собрал подручных себе князей,
числом более двадцати, и, не теряя времени на осаду других
городов, прямо пошел на Тверь, которую обложил на обоих
берегах Волги, построив через нее два моста. На помощь ему
приспели и Новгородцы, озлобленные на Тверского князя
за жестокое разорение Торжка в предшествующую войну.
Начались усердные приступы. Но тут Михаил Александро-
вич также обнаружил замечательную энергию: он отбил все
104
приступы и делал удачные вылазки. Преданные ему Твери-
тяне мужественно отстаивали своего князя и собственную
самобытность от своей соперницы Москвы. Целый месяц
Тверь уже находилась в жестокой осаде, а помощь не явля-
лась ни от Орды, ни от Литвы; городу грозил неизбежный
голод. Михаил смирился и ударил челом Димитрию о мире,
который и получил. По заключенной между ними договор-
ной грамоте, Тверской князь признал себя младшим братом
Московского, равным удельному князю Владимиру Андрее-
вичу; обязался давать военную помощь Димитрию и отка-
зался от всяких притязаний на великое княжение Владимир-
ское и Новгород Великий. Кашинский князь по этой грамо-
те признан независимым от Тверского. Последний
отказывался также от союза с Литвой. В случае какого пору-
бежного спора между Тверским и Московским князем, обе
стороны признавали своим третейским судьей великого кня-
зя Олега Ивановича.
Так окончилась достопамятная борьба Михаила Тверс-
кого с Димитрием Московским победою последнего. Тем не
менее, Михаил сумел отстоять целость и самостоятельность
своего княжения; вскоре он снова воротил под свою руку и
Кашинский удел26.
Другим достойным соперником Димитрию Московско-
му явился Олег Рязанский, который своими талантами, энер-
гией и умением привязать к себе население не уступал Ми-
хаилу Тверскому. Он также выступил усердным бойцом за
самобытность своего родового княжества, т.е. за независи-
мость его от сильной Москвы. Но в первые годы княжения
Димитрия мы видим Олега в числе его союзников. Так, в 1379
году, во время второго нашествия Ольгерда на Москву, Ря-
занские и Пронские полки отправлены были ей на помощь;
впрочем, они не пошли далее своих границ и действитель-
ной помощи не оказали. Вслед за тем (а может быть, и вслед-
ствие того) союзники рассорились, и Димитрий Московский
послал на Олега войско под начальством боярина Димитрия
Михайловича Волынского. Олег бодро выступил навстречу.
Рязанцы уже успели позабыть неудачи прежних войн с
Москвитянами; первые двадцать лет Олегова княжения про-
будили в них сознание собственных сил и они заранее обна-
105
ружили уверенность в победе. По словам неприязненного
им северного летописца, «Рязанцы, свирепые и гордые люди,
до того вознеслись умом, что в безумии своем начали гово-
рить друг другу: не берите с собою доспехи и оружия, а
возьмите только ремни и веревки, чем было бы вязать роб-
ких и слабых Москвичей. Последние, напротив, шли со сми-
рением и воздыханием, призывая Бога на помощь. И Господь,
видя их смирение, Москвичей вознес, а гордость Рязанцев
унизил». Решительная битва произошла недалеко от Пере-
яславля-Рязанского, на месте, называвшемся Скорнищево
(1371 г.). «Тщетно махали Рязанцы веревочными и ременны-
ми петлями, — продолжает тот же летописец; — они падали
как снопы и были убиваемы как свиньи». Москвичи одоле-
ли, и Олег Иванович едва убежал с малой дружиной. Ремен-
ные и веревочные петли, о которых здесь упоминается, ве-
роятно, были не что иное, как арканы, употребляемые Ря-
занцами по примеру их степных соседей. Они-то, конечно,
и подали летописцу повод говорить о легкомыслии Рязанцев,
будто бы не хотевших брать с собой оружия и собиравших-
ся прямо вязать Москвитян веревками.
После того Москвичи посадили на Рязанский стол двою-
родного брата Олега Владимира Дмитриевича, удельного
князя Пронского. Очевидно, Москва воспользовалась стары-
ми неладами между Рязанью и Пронском, и Пронский князь
занял Рязанский стол как подручник великого князя Мос-
ковского. Но Олег вскоре изгнал Владимира из Переяслав-
ля-Рязанского и воротил себе старший стол. Внимание Ди-
митрия в то время было занято возобновившейся борьбою с
Михаилом Тверским и Ольгердом Литовским. Притом и
Ордынские отношения близились к развязке. Димитрий
нуждался в союзниках; поэтому он примирился с Олегом, и
даже вошел с ним в дружеские связи. Выше мы видели, что
договорная грамота 1375 года признает великого князя Ря-
занского Олега третейским судьей в спорных делах между
Москвой и Тверью27.
Спустя около двух лет по замирении Москвы с Тверью,
сошел в могилу князь Литовский и Западнорусский Ольгерд
(1377); его смерть повлекла за собой важные перемены и со-
бытия. Великим княжением Литовским завладел средний его
106
сын Ягелло. Обиженный последним, старший сын Андрей,
княживший дотоле в Полоцке, ушел в Псков, жители кото-
рого и посадили его на своем столе; при чем Андрей признал
себя подручником Димитрия Ивановича. Московский князь
спешил воспользоваться наступившими в Литве смутами,
чтобы отнять у нее некоторые волости в Северской земле.
Московское войско, предводимое Владимиром Андреевичем
Серпуховским, Димитрием Михайловичем Волынским и тем
же Андреем Ольгердовичем, завоевало города Трубчевск и
Стародуб (1379); причем другой сын Ольгерда, Димитрий
Трубчевский, не только не оказал сопротивления, но, по при-
меру брата Андрея, со своим семейством и дружиной всту-
пил в службу великого князя Димитрия и получил от него в
наместничество Переяславль-Залесский.
На следующий год после Ольгерда скончался знамени-
тый митрополит и великий подвижник русский Алексей. Его
руководство Московской политикой при великом князе Ива-
не Красном и в малолетство Димитрия Ивановича, его усер-
дная патриотическая деятельность в пользу объединения
Северо-Восточной Руси под верховенством Москвы сообща-
ют ему в Русской истории значение подобное тому, какое
имеет во Французской знаменитый кардинал Ришелье. Во-
первых, он строго наблюдал за сохранением мира и согла-
сия в самом княжеском семействе; так, мы видим несколько
договорных грамот, заключенных при его посредстве меж-
ду Димитрием Ивановичем и двоюродным братом последне-
го Владимиром Андреевичем. Этими грамотами улаживались
возникавшие вопросы о волостях и скреплялись новыми
клятвами дружба и согласие князей; причем Владимир по-
стоянно обязывается повиновением великому князю, кото-
рого имеет себе «в отца место». Во-вторых, при столкнове-
ниях Московского князя с другими русскими князьями Алек-
сей не только решительно принимал сторону первого, но
иногда против его соперников употреблял церковное оружие
и всю силу своей духовной власти. Мы видели, что во время
спора двух братьев Константиновичей он посылал игумена
Сергия в Нижний Новгород с полномочием затворить там
церкви и прекратить богослужение, а из ведения епископа
Суздальского отписал при этом Нижегородскую область за
107
то, что он держал сторону, противную Москве. Мы видели,
как усердие свое к этой последней св. Алексей простер до
того, что допустил взятие под стражу тверского князя Миха-
ила, положившегося на третейский суд митрополита и лич-
но прибывшего в Москву. А когда вслед затем (в 1368 г.) воз-
никла война с Ольгердом и смоленский князь Святослав
явился в ней соратником Литовского князя, вопреки пред-
шествовавшему клятвенному договору своему с Димитрием,
то митрополит предал Святослава церковному отлучению.
Так же поступил он и с некоторыми другими князьями, из-
менившими подобному договору.
Понятно, что противники Москвы, в свою очередь, воз-
ненавидели Алексея, особенно Ольгерд Литовский и Миха-
ил Тверской. Они неоднократно обращаются с жалобами на
него в Константинополь к патриарху. «Доныне не было та-
кого митрополита, каков этот митрополит: благословляет
Москвитян на пролитие крови! — писалОльгерд патриарху
Филофею в 1371 г. — И ни к нам не приходит, ни в Киев не
отправляется. А кто целовал крест ко мне и убежит к нему,
митрополит снимает с него крестное целование. Бывало ли
такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?..
Подобало митрополиту благословлять Москвитян, чтобы нам
помогали, так как мы ратуем за них с Немцами. А мы зовем
митрополита к себе, и он нейдет к нам». В силу такого пове-
дения Алексея, Ольгерд просит патриарха назначить отдель-
ного митрополита для Русских областей, подвластных Лит-
ве, так же и для тех, где сидели шурин его (Михаил Тверс-
кой) и его зятья (Борис Суздальский и Иван Новосильский).
Еще прежде Ольгерда польский король Казимир, завла-
девший Галичем, требовал у того же патриарха назначить
особого митрополита для Малой России, грозя, в противном
случае, обратить подвластную себе Русь в латинство. В виду
такой угрозы, патриарх действительно поставил некоего
епископа Антония особым митрополитом в Галич с подчи-
нением ему епархии Холмской, Туровской, Перемышльской
и Владимиро-Волынской. Этот пример, конечно, поощрял и
Ольгерда в его стремлении получить особого митрополита.
Но Византийские власти, светская и духовная, медлили ис-
полнить его просьбу: хотя писали в Москву о его жалобах,
108
но, очевидно, старались поддержать единство Русской цер-
кви и не желали оскорбить митрополита Алексея и великого
князя Димитрия, от которых приходили в Царьград посоль-
ства с ответными грамотами и богатыми дарами. Наконец (в
1373 г.), патриарх Филофей отправил в Россию своим послом
инока Киприана, родом Серба, чтобы он, разобрав взаимные
жалобы Ольгерда и митрополита Алексея, постарался их
примирить. Но хитрый, честолюбивый Киприан воспользо-
вался этим посольством, чтобы себе самому проложить до-
рогу к Русскому митрополичьему престолу. Он сумел снача-
ла войти в доверие к Алексею и успокоить его разными обе-
щаниями, а потом отправился в Литву и подольстился к
Ольгерду. Киприан воротился в Царьград с грамотами (не-
известно, подлинными или подложными), в которых Литов-
ские князья настоятельно просили поставить его митропо-
литом. Патриарх на этот раз уступил и рукоположил Кипри-
ана в митрополита Киевского и Литовского с правом
распространить свою власть и на Восточную Россию по смер-
ти Алексея. Киприан поселился в Киеве, и тут выжидал кон-
чины Московского святителя. Таким образом, в Русской цер-
кви оказалось тогда три митрополита в одно время.
Святитель Алексей, достигши глубокой старости, в виду
приближавшейся кончины, желал иметь своим преемником
подобного себе русского подвижника и патриота, игумена
Сергия Радонежского. Но пора нам рассказать, хотя вкрат-
це, происхождение и жизнь этого игумена. Если политичес-
кую деятельность митрополита Алексея мы сравнили с Ри-
шелье, то патриотически^ заслуги Сергия Радонежского
дают ему значение русского аббата Сугерия.
Жил в Ростовской области некто боярин Кирилл со сво-
ей супругой Марией. Прежде они были знатны и богаты, а
потом обеднели вследствие татарских разорений и тяжких
даней в Орду, а также неурожаев и других несчастий. Когда
же Ростовская область подверглась притеснениям от воевод,
присланных Иваном Калитой, Кирилл и Мария покинули
прежнее местожительство и переселились в городок Радо-
неж, лежавший в Московской области в уделе младшего сына
Калиты Андрея. Вместе с ними сюда переселились и некото-
рые другие ростовские семьи, привлекаемые разными льго-
109
тами и добрым управлением наместника Терентия Ртища. У
Кирилла и Марии было три сына: Стефан, Варфоломей и
Петр. Средний из них, Варфоломей (будущий игумен Сер-
гий), родился около 1320 года; в детстве своем он не отличал-
ся большими способностями и, когда настало время учиться
грамоте, отставал от своих братьев. Но потом терпением и
трудом (а по словам жития, молитвой одного старца-инока)
развил свой смысл и полюбил чтение священных книг. Вме-
сте с благочестием у него возрастала охота к иноческой жиз-
ни. Братья его женились: Варфоломей же просил родителей
отпустить его в монастырь. Не получая на то согласия, он
только после их кончины исполнил свое заветное желание.
Между тем, старший брат Стефан, овдовев, сделался мона-
хом Хотькова Покровского монастыря. Варфоломей передал
младшему брату Петру все оставшееся после родителей име-
ние, и ушел к брату Стефану в Хотьков монастырь, лежав-
ший неподалеку от Радонежа. В этом монастыре были погре-
бены их родители Кирилл и Мария, перед смертью приняв-
шие иноческий чин.
Варфоломей, жаждавший молитвенного уединения, уп-
росил брата Стефана поискать с ним такое место, где можно
было бы основать пустынножительство. После разных по-
исков в соседних лесах, они нашли удобное место неподале-
ку от Хотькова, верстах в 10 или 12 от Радонежа, на овражи-
стых берегах речки Кончуры, посреди глухого бора. Здесь
они срубили келью и маленькую церковь, которая, с соизво-
ления митрополита Феогноста, и была освящена во имя
Живоначальной Троицы. Это происходило в начале княже-
ния Симеона Гордого. В таком глухом, уединенном месте
братья терпели крайний недостаток в пропитании и прочих
предметах жизни. Старший, Стефан, недолго оставался тут
и отправился в Москву, где и поступил в Богоявленский мо-
настырь, что на Большом посаде (в Китай-городе). Тут он
сдружился с иноком Алексеем, впоследствии знаменитым
митрополитом, вместе с ним приобрел благоволение Феог-
носта и был потом поставлен игуменом Богоявленского мо-
настыря. Великий князь Симеон Иванович сделал Стефана
своим духовником; а примеру великого князя последовали
его ближние бояре Василий Протасьевич Вельяминов с
110
братом Федором и другие. Это придворное значение Сте-
фана, конечно, не осталось без влияния на судьбу основан-
ной им с братом отдаленной Троицкой обители и на буду-
щие дружеские отношения Алексея митрополита с Сергием
Радонежским.
Варфоломей оставался непоколебим в своем лесном
уединении. Он принял иноческое пострижение с именем
Сергия; изнурял свою плоть постом и непрерывными труда-
ми, с терпением переносил все лишения и опасности от хищ-
ных зверей, ибо в том же лесу обитали многие волки и мед-
веди. Одного медведя подвижник даже приручил к себе, раз-
деляя с ним свою скудную пищу; для него он ежедневно
отлагал хлеб на известном пне. Когда был недостаток в пище,
святой сам терпел голод, но кормил медведя, который за то
показывал ему привязанность. Прошло года два или три в
таком уединении. Слух о пустынном подвижнике стал рас-
пространяться. К нему начали приходить иноки и проситься
в сожительство. Волей-неволей он должен быд^огласиться
на их просьбу. Собравшаяся братия построила себе кельи и
начала отправлять ежедневную службу в церкви, но не ли-
тургию, так как не было священника. Наконец, по усилен-
ной просьбе братии, Сергий согласился принять на себя сан
священника и игумена. Для посвящения он отправился в
Переяславль к епископу Афанасию Волынскому, который в
то время управлял церковными делами за отсутствием мит-
рополита Алексея, ездившего в Царьград. Епископ совершил
посвящение Сергия. Как настоятель обители Сергий силь-
но напоминал св. Феодосия Печерского, которого житие, без
сомнения, было ему известно и послужило для него образ-
цом. Он, в свою очередь, также служил братии примером
строго воздержания и неутомимого труда; также исполнял
сам все монастырские работы, т.е. рубил дрова, носил воду,
молол жито, сеял муку, пек просфоры, варил кутью; носил
бедную одежду, покрытую заплатами; также строго наблю-
дал в обители благочестие, для чего ночью обходил кельи, и,
если слышал веселые разговоры и смех, то наутро призывал
к себе провинившихся и увещевал их, но обыкновенно без
гнева и суровости, а тихими, кроткими словами. Хоть Сер-
гий не отвергал никого из приходивших к нему, но всегда
111
медлил пострижением, давая послушнику время испытать
себя и привыкнуть к монастырскому житию.
Между тем, начались приношения и вклады от разных
христолюбцев; некоторые приходящие иноки отдавали в
монастырь свое имущество. Обитель украсилась новым, бо-
лее просторным, храмом и разными постройками. В окрест-
ностях ее стали селиться многие крестьяне и обрабатывали
землю. Из Москвы богомольцами, торговыми и служилыми
людьми проложен был в Троицкую обитель торный путь,
который отсюда направился и далее в старые северные го-
рода, Переяславль и Ростов. Слух о св. подвижнике и его
монастыре достиг Царьграда, и патриарх Филофей прислал
Сергию крест и схиму с грамотой, в которой советовал ему
устроить в своей обители общежитие. Игумен, с благосло-
вения митрополита Алексея, исполнил желание патриарха.
Все монастырское имущество составляло собственность бра-
тии; никто не мог иметь своего отдельного достояния. Учреж-
дены были«?должности келаря, подкеларника, уставщика;
распределены обязанности трапезников, поваров, хлебни-
кор, служителей больным. Кроме того, Сергий устроил при
монастыре странноприимство, где получали пристанище
нищие и убогие богомольцы. В это время, т.е. в княжение
Димитрия Ивановича, св. игумен уже пользовался большим
уважением при великом княжеском дворе и особым распо-
ложением митрополита Алексея. Они совокупно заботились
о распространении и процветании в России монашеского
чина, и Троицкая обитель сделалась тогда митрополией
или рассадником значительного числа севернорусских
монастырей.
Упомянем только важнейшие из них.
Старший брат Сергия, Стефан, оставил свое игуменство
в столичном Богоявленском монастыре и удалился в Троиц-
кую обитель к меньшому брату. Но, кажется, Стефан не от-
личался кротостью и смирением и неохотно подчинялся на-
стоятельству меньшого брата в монастыре, которому осно-
вание они положили вместе. По крайней мере, однажды за
вечерней, стоя на клиросе, Стефан по какому-то поводу спро-
сил канонарха (уставщика): «Кто тебе велел взять эту кни-
гу?» — «Игумен Сергий», отвечалмонах. — «Кто тут игумен?
112
I Io я ли первый сел на это место и церковь воздвиг? » — воз-
разил Стефан и прибавил к тому еще несколько запальчи-
вых слов. Преподобный Сергий в то время священнодейство-
вал в алтаре и слышал эти слова. После вечерни, когда бра-
тия собралась в трапезу на ужин, он, не сказав никому ни
олова, ушел из монастыря. Обходив разные пустыни, Сер-
гий остановился на реке Киржач и там, с помощью своих
почитателей, основал новую обитель во имя Благовещения.
11о потом, уступая просьбам Троицкой братии и убеждени-
ям митрополита Алексея, воротился в свой монастырь, а уп-
равление Киржачским поручил одному из своих учеников.
В числе учеников Сергия находился его родной племян-
ник Феодор, сын того же старшего брата Стефана. Этот Фе-
< )дор с юных лет пристрастился к иноческому житию и, вос-
питанный под руководством дяди, подобно ему, пожелал ос-
новать собственный общежительный монастырь. Сергий не
противился такому желанию и отпустил племянника с не-
сколькими из своей братии. Они выбрали в окрестностях
столицы красивое место на возвышенном берегу реки Мос-
квы, называемое Симоново, с благословения Сергия, пост-
роили здесь церковь во имя Рождества Богородицы, и при
ней учредили монастырь, настоятелем которого сделался
Феодор (около 1370 г.). Потому он приобрел такое уважение,
что, подобно отцу своему, бывшему когда-то духовником
великого князя Симеона, назначен в духовники великому
князю Димитрию Ивановичу. Посланный однажды великим
князем по церковным делам в Царьград, он так понравился
патриарху, что был им возведен в сан архимандрита, а его
монастырь объявлен патриаршей ставропигией (т.е. изъят
из ведения епархиального архиерея). Впоследствии он был
поставлен епископом на Ростовскую кафедру.
Далее, по просьбе князя Владимира Андреевича, св. Сер-
гий ходил в его удельный город Серпухов, в окрестностях
которого и основал (в 1374 г.) Зачатейский монастырь, про-
званный по своему местоположению Высотским. Настояте-
лем его он поставил также одного из своих учеников. Вновь
основанные монастыри Сергий обыкновенно посещал лич-
но, благословлял и наставлял иноков, и все подобные путе-
шествия совершал пешком; по замечанию его жития, он до
ИЗ
глубокой старости никогда не ездил на коне. Сам митропо-
лит Алексей обратился к пособию преподобного, когда уст-
раивал новую обитель в исполнение своего обета. Однаж-
ды, во время плавания з Царьград, святитель испытал на море
страшную бурю. В виду крайней опасности, он дал основать
церковь и монастырь во имя того праздника, в который дос-
тигнет пристани. Корабль пристал к берегу 16 августа, т.е. в
праздник нерукотворенного Спасова образа. По просьбе
святителя, Сергий дал ему достойнейшего из своих учени-
ков Андроника, и этот последний сделан был настоятелем
основанного митрополитом на берегу Яузы монастыря, ко-
торый стал известен под именем Спасо-Андроникова. Но
наибольшими попечениями митрополита Алексея пользовал-
ся другой основанный им общежительный монастырь, Чу-
дов, построенный в самом Кремле близ Успенского собора
(в 1365). Название свое он получил от каменного храма в
честь чуда Михаила Архангела. В число первоначальной его
братии также переведены были некоторые старцы из Тро-
ицкой Лавры. Святитель возвел этот монастырь в достоин-
ство архимандрии и щедро наделил его селами и разными
угодьями28.
Тщетно престарелый святитель предлагал Троицкому
игумну быть ему преемником на Русской митрополии, для
чего хотел предварительно возвести его в сан епископа. Пре-
подобный Сергий решительно отказался от этой великой
чести, главным образом по своему смирению и любви к пус-
тынному житию, а отчасти, вероятно, и потому, что хорошо
знал о желании великого князя возвести на митрополичью
кафедру своего любимца Митяя. Этот Митяй родом был с
Рязанского прибрежья Оки из города Тешилова, сын свя-
щенника, и некоторое время служил священником в городе
Коломне. Тут он имел случай обратить на себя внимание ве-
ликого князя Димитрия. Митяй отличался высоким ростом,
окладистой бородой и вообще сановитой, красивой наруж-
ностью. Будучи наделен от природы прекрасным голосом,
даром слова и обладая начитанностью в Священном писа-
нии, он умел пленить великого князя как приятностью свое-
го церковного служения, так и слаДкой, поучительной бесе-
дой. Димитрий взял его к себе духовником и печатником, т.е.
114
поручил ему хранить и прикладывать к грамотам великок-
няжескую печать. Многие бояре, по обычаю, подражали го-
сударю и также поступили в число духовных детей попа
Митяя. Он все более входил в честь и славу; вместе с тем,
росли его властолюбие и надменность; он стал щеголять до-
рогими светлыми одеждами и многочисленной прислугой.
Когда умер Иван Непеица, архимандрит придворного Спас-
ского монастыря, великий князь велел поставить на его мес-
то своего любимца. Чудовский архимандрит Елисей, про-
званный Чечетка, совершил пострижение Митяя, нарекши
его Михаилом (1476). «Еще до обедни был мирской поп, а
после обедни архимандрит», — говорили современники о
гаком быстром возвышении. Но Спасская архимандрия слу-
жила только ступенью к самому высшему духовному сану,
который назначал ему великий князь. Митрополит Алексей
приближался к своей кончине, и Димитрий неоднократно
просил его благословить в свои преемники архимандрита
Михаила. Алексей ссылался на то, что Митяй еще новичок в
монашестве и что ему прежде нужно искуситься в подвигах
иноческих. То лично, то через брата Владимира Андреевича
или ближних бояр Димитрий повторял свою просьбу о бла-
гословении. Алексей, наконец, согласился преподать Митяю
благословение, сказав при этом: «если будет на то воля Гос-
подня и Пречистой Богородицы, преосвященного патриар-
ха и вселенского собора, то и я благословлю его».
Вскоре потом восьмидесятилетний Святитель отошел в
вечность, и, согласно с его желанием, был погребен не в Ус-
пенском соборе, а в своем любимом Чудовом монастыре.
Митяй немедленно переселился на митрополичий двор и
принял в свое ведение дела церковные. В это время царег-
радский патриарх Макарий, желая угодить сильному русско-
му князю, прислал Митяю грамоты, в которых признавал его
преемником Алексея и звал в Константинополь для рукопо-
ложения. Вследствие того, Митяй счел себя вправе, еще не
будучи поставлен, возлагать на себя белый клобук и митро-
поличью мантию, восседать во время богослужения в алта-
ре на митрополичьем месте, вообще окружить себя всем
блеском этого сана; ему служили и сопровождали его при
выходах многочисленные митрополичьи бояре и отроки. Он
115
чинил церковные суды и собирал в свою казну митрополи-
чьи доходы. С духовенством обходился гордо и строго, а про-
винившихся и непокорных сурово наказывал, причем мно-
гих сажал в темницу и смирял железными веригами. Его гор-
дость и суровость не замедлили возбудить против него
великое неудовольствие в русском духовенстве.
Во главе недовольных стояли епископ Суздальский Дио-
нисий и два известных игумена, преподобный Сергий Тро-
ицкий со своим племянником Феодором Симоновским; они
вошли в сношение с помянутым выше сербом Киприаном,
который проживал в Киеве и управлял церковными делами
Западной Руси. Он с большою свитой отправился в Москву,
чтобы предъявить свои права на митрополичий престол всея
Руси. Великий князь видел в нем не только соперника свое-
му любимцу, но также избранника и сторонника враждеб-
ной Литвы. А потому, едва Киприан явился в Москву, как
его схватили и заключили под стражу; у его свиты отняли
коней и все имущество; а на другой день выпроводили его с
бесчестьем из Москвы. В этом случае Московский князь по-
ступил с Киприаном точно так же, как однажды Ольгерд обо-
шелся с митрополитом Алексеем, когда тот посетил свою
паству в Юго-Западной Руси. Киприан прислал с дороги
скорбное послание к игумену Сергию и Феодору, где опи-
сал причиненное ему оскорбление. Он отправился со свои-
ми жалобами в Византию. Между тем, Митяй вздумал было
избавить себя от путешествия в Царьград, где сторонник его
патриарх Макарий был свержен духовным собором. Он скло-
нил великого князя созвать собор русских епископов, кото-
рый поставил бы его, Митяя, в митрополиты, следуя некото-
рым прежним примерам на Руси (митрополитов Илариона и
Климента). Но против такого поставления, не согласного с
установившимся преданием, восстал Дионисий Суздальс-
кий, который притом не хотел явиться к Митяю с поклоном
и за благословлением, как то сделали другие, собравшиеся в
Москву, епископы. На укор Митяя по сему поводу Диони-
сий отвечал: «Тебе следовало придти ко мне за благослове-
нием; ибо я епископ, а ты поп». По просьбе Митяя, великий
князь велел задержать Дионисия, когда тот собрался было
ехатьв Константинополь. Д ионисий дал слово не ездить туда
116
(к'з воли великого князя, в чем представил поручителем за
себя Сергия Радонежского. Но, получив свободу, нарушил
( лово и из Нижнего Новгорода Волгой поехал в Грецию. Раз-
драженный Митяй обратил свой гнев на преподобного Сер-
гия, грозил разорить его монастырь и разогнать иноков. Он
уже давно питал неудовольствие на Троицкого игумена, счи-
тая его виновником тому, что святитель Алексей не хотел
ьлагословить его, Митяя, своим преемником.
В виду возникших несогласий, Митяй, по желанию ве-
ликого князя, отправился наконец в Царьград на поставле-
ние, в сопровождении большой свиты, в состав которой вхо-
дили три архимандрита, несколько игумнов, протоиереев и
почти весь клир соборной Владимирской церкви. Кроме мит-
рополичьих бояр, при этой свите находился великокняжес-
кий посол, большой московский боярин Василий Кочевин-
Олешинский. Сам великий князь с детьми и боярами прово-
жал своего любимца несколько переходов от столицы. Он не
только снабдил его денежною казною, но еще дал ему не-
сколько чистых грамот за своею печатью (бланки), чтобы, в
случае надобности, он мог в Царьграде занимать деньги под
великокняжескую кабалу (вексель). Митяй отправился че-
рез Рязанскую землю и Донские степи; в последних он был
задержан Татарами Мамаевой Орды, но вскоре с честью от-
пущен самим Мамаем. В генуэзском городе Кафе (Феодосии)
он сел на корабль и поплыл в Константинополь. Но на море
Митяй разболелся и умер в виду самого Царьграда. Его по-
гребли в константинопольском предместье Галате.
Это путешествие разрешилось еще более неожиданным
образом, когда спутники Митяя самовольно вздумали, вмес-
то умершего, выбрать нового митрополита из своей среды.
При этом голоса разделились: одни желали Ивана, архиман-
дрита московского Петровского монастыря, а другие Пиме-
на, архимандрита Переяславского. После многих споров
одержала верх сторона последнего, к которому пристали
великокняжеский посол и бояре. Завладев казной Митяя,
Пимен воспользовался чистыми грамотами за княжескими
печатями и на одной из них написал от имени Димитрия по-
слание к императору Иоанну Палеологу и патриарху Нилу с
просьбой поставить его, Пимена, Русским митрополитом.
117
Когда же встретились препятствия и сомнения со стороны
Цареградского духовного собора, перед которыми хлопотал
о своих правах Киприан, Пимен и его пособники воспользо-
вались другими чистыми грамотами, и на имя великого кня-
зя заняли большие суммы под высокие проценты у итальян-
ских и других купцов. С помощью богатых даров и посулов,
их старания увенчались успехом: в июле 1380 года состоя-
лось соборное постановление, в силу которого Киприан по-
ставлен митрополитом Литвы и Малой России, а Пимен ру-
коположен в митрополита Киева и Великой России. Но ког-
да последний прибыл в Северную Русь и приближался к
Москве, великий князь Димитрий велел его схватить, снять
с него белый клобук и послать на заточение в Чухлому. В
Москве приняли на митрополию Киприана29.
Прежде нежели решился этот спор между Киприаном и
Пименом, в Северо-Восточной Руси совершились великие
политические события: началась освободительная борьба
Москвы с Золотою Ордой.
*
Неурядицы, продолжавшиеся в Орде, и ее раздробление
между несколькими ханами-соперниками служили очевид-
ным поощрением в попытках Русских князей к свержению
ненавистного ига. Мы видим, что северовосточные князья в
это время начинают довольно сильно действовать против
Татар в явном союзе друг с другом. Душою этого, естествен-
ным путем слагавшегося, союза конечно является Москва,
т.е. великий князь Димитрий Иванович и его умные бояре.
К Московскому князю непосредственно примыкают его бли-
жайшие подручники или младшие удельные князья Суздаль-
ской земли, каковы Ростовские, Ярославские, Белозерские
и пр. Затем в тесном союзе с Москвой мы видим старшего
Суздальско-Нижегородского князя и тестя великого Димит-
рия Константиновича с братом Борисом Городецким. Толь-
ко тверской князь Михаил Александрович выделялся из со-
юза Суздальских и Великорусских владетелей, и продолжал
упорствовать в своей вражде с Москвой. Но зато великий
князь умел привлечь в союз против Татар старую соперницу
Москвы с юго-восточной стороны, т.е. Рязань, в лице ее глав-
118
। к >i’o князя Олега Ивановича, не говоря уже о послушных
Москве князьях Муромских и Пронских. Союз с Рязанью
।пил особенно важен, потому что она загораживала собой
Московское княжение от татарских нашествий, а в против-
ном случае открывала Татарам путь в самое сердце Великой
Руси. Наконец, к Москве, как мы знаем, тянули удельные
князья земли Вятичей (потомки св. Михаила Черниговско-
го), каковы Карочевские, Козельские, Новосильские, Тарус-
ские и др., теснимые с одной стороны Литвой, с другой —
разоряемые Татарами. При Димитрии Ивановиче они явля-
к > гея усердными его союзниками. Огражденная от непосред-
ственного соседства с Татарами широким полукругом союз-
ных земель Нижегородской, Муромо-Рязанской и Северс-
кой, Москва могла постепенно и своевременно развивать и
подготовлять свои силы для решительной борьбы с Ордой.
11 з своего средоточия она могла направлять помощь в ту или
другую сторону для отпора кочевым варварам. К сожалению,
помощь эта не всегда поспевала вовремя, чтобы предупре-
дить разрушительный набег степных наездников на союз-
ную область, и это обстоятельство значительно ослабляло
крепость самого союза. Так, в 1373 году, по свидетельству
летописи, Татары из Мамаевой Орды напали на рязанского
князя Олега Ивановича, разорили и пожгли его города и уве-
ли в плен много народу; великий князь Димитрий с братом
Владимиром Андреевичем пришел на помощь слишком по-
здно; он ограничился тем, что стал на берегу Оки и не пус-
тил Татар перейти на северную сторону. Почти в то же вре-
мя видим смелое действие против Татар в Нижнем Новгоро-
де. Граждане подняли мятеж против Мамаевых послов и их
грабительной дружины; причем избили до тысячи Татар, а
остальную их дружину, вместе с главным послом Сарайкой,
заперли под стражу. В следующем 1375 году, когда князь
Димитрий Константинович велел развести пленную татарс-
кую дружину по разным городам, Сарайко убежал на вла-
дычен двор, поджег его и стал там защищаться. Одна татар-
ская стрела при этом едва не попала в епископа Дионисия и
коснулась его мантии. Рассвирепевший народ избил всех
Татар вместе с Сарайкой. И это избиение, подобное Тверс-
кому 1327 года, на первое время осталось безнаказанным для
119
жителей Нижнего. Присланное Мамаем вслед войско
ограничилось опустошением Запьянья, т.е. области за ре-
кой Пьяной или восточного пограничья Нижегородского
княжения.
В это-то время закончилась упорная борьба Димитрия
Московского с Михаилом Тверским. Мирный договор
1375 года развязал руки Димитрию для более решительных
действий на юго-востоке. И уже в следующем году мы ви-
дим зимний поход единенного Московско-Суздальского вой-
ска в Камскую Болгарию на местных татарских владетелей.
Князья, конечно пользовались тем, что эти владетели, как и
некоторые другие, старались отделиться от Золотой Орды и
основать независимое ханство. В этом походе Суздальской
ратью начальствовали сыновья Димитрия Константиновича
Василий и Иван, а Московской — служилый князь Димит-
рий Михайлович Волынский-Боброк. 16 марта, в понедель-
ник, на шестой неделе великого поста соединенная рать под-
ступила к городу Казани (впервые тут упоминающейся), где
основал свою резиденцию болгаро-татарский хан Асан. Ту-
земцы вышли навстречу Русским и начали осыпать их стре-
лами из луков и самострелов; в то же время с городских стен
на них «пускали» какой-то гром, чтобы напугать воинов; а
некоторые выехали на верблюдах, стараясь всполошить их
коней. Но Русь бодро ударила на неприятеля и вогнала их
обратно в город. Затем она принялась опустошать окрест-
ную сторону, забирала пленников, пожгла их суда на Оке,
села и зимовники. Казанский хан Асан и царевич (салтан)
Махметударили челом о мире и получили его, заплатив оку-
пу три тысячи рублей на воевод и войско, да по тысяче руб-
лей великому князю и его тестю Димитрию Константинови-
чу. Кроме того, Русь посадила в Казани своего дорогу с та-
моженными сборщиками. Следовательно, туземные
владетели признали себя в зависимости от Русского велико-
го князя. Ободряемые подобными успехами, Русские князья
и в других областях начинают отважно выступать на борьбу
с Татарами. Так, на Северской украйне в это время отличил-
ся своими воинскими подвигами один из карачевских кня-
зей Федор Андреянович Звенигородский, по словам летопи-
си, богатырь ростом и силой.
120
Неустройства Золотой Орды, жестокий мор и другие со-
седи отвлекли внимание Татар от Руси. Однако, темник Ма-
май, распоряжавшийся в Орде именем послушных ему ха-
нов, замыслил рядом решительных ударов одного за другим
смирить непокорных Русских князей. В то время к нему пе-
решел из Заяицкой или Синей Орды царевич Арапша (Араб-
шах), малый телом, но искусный и свирепый воитель. Ма-
май дал ему войско и послал на Суздальско-Нижегородское
княжество весной 1377 года. Извещенный о том своим тес-
тем, Димитрий Московский сам пришел к нему на помощь с
сильной ратью. Побыв некоторое время в Нижнем и не по-
лучая вестей об Арапше, великий князь воротился в Моск-
ву, оставив своему тестю значительную часть рати. Соеди-
нясь с Суздальским ополчением, эта рать пошла отыскивать
Татар и перешла за реку Пьяну (приток Суры) в Мордовс-
кий край. Главное начальство было вручено сыну Димитрия
Константиновича Ивану. Тут получилась ложная весть, что
Арапша остановился где-то далеко на Волчьих водах и что
он страшится встречи с Русью.
Полагаясь на подобные вести, воеводы предались беспеч-
ности. Стояла жаркая июльская погода. Воины сложили на
телеги свои брони, щиты и шлемы и расхаживали в охабнях и
сарафанах; всадники, расстегнув петли, ездили нараспашку
и даже спускали с плеч кафтаны. Рогатины, сулицы и копья
сложены были в кучи, а иные даже не были еще насажены.
Захватив где-нибудь у жителей пиво и мед, напивались допь-
яна, и в таком виде предавались безмерному хвастовству; каж-
дый хвалился один выйти на сто татаринов; «кто может про-
тив нас стати? » — восклицали ратники. Бояре и воеводы сами
подавали пример распущенности, и, забыв о мерах воинской
предосторожности, потешались охотой на зверей, как будто
находились у себя дома посреди глубокого мира. Очевидно,
несколько успешных действий против Татар до такой степе-
ни ободрили Русских, что они быстро перешли к пренебре-
жению относительно своих поработителей. Наказание за та-
кое легкомыслие не замедлило. Арапша был недалеко и знал.,
что делается в Русском стане. Мстительные Мордовские стар-
шины подвели его скрытыми дорогами. Царевич разделил
свое войско на пять полков, которые 2 августа внезапно, с раз-
121
ных сторон, ударили на Русскую рать. Застигнутая ими рать,
бросившаяся бежать обратно за Пьяну, потонула в этой реке.
Много бояр и воевод погибло в тот день; в числе погибших
был и главный начальник ополчения, молодой князь Иван
Димитриевич, который вслед за другими хотел на коне пере-
плыть реку, но утонул. Арапша после этой победы поспешил
к Нижнему Новгороду. При его приближении князь Димит-
рий Константинович, лишившись своего войска, не думал
более о сопротивлении и ускакал в Суздаль; а часть граждан
бросилась на суда и спаслась Волгой в Городец. Татары вор-
вались в беззащитный Нижний Новгород, захватили остав-
шихся людей, разграбили город, церкви, монастыри, и, зажег-
ши их, ушли с огромным полоном и всякого рода добычей.
Примеру Татар последовала и Мордва; она собралась, внезап-
но ударила на область Нижегородскую и разграбила то, что
осталось от погрома Арапши. Когда Димитрий Константино-
вич успел восстановить некоторый порядок в своем княже-
нии и собрал новую рать, то первым делом Русских князей
была месть коварной Мордве. Суздальская рать, под началь-
ством Бориса Константиновича Городецкого и Семена, одно-
го из сыновей Димитрия Константиновича, соединилась с
московским воеводой Федором Андреевичем Свиблом, и сле-
дующей зимой жестоко повоевала Мордовские волости; при-
чем ограбила и пожгла их села и зимницы, и увела в плен боль-
шое количество женщин и детей. Многие Мордвины, приве-
денные живыми в Нижний, были подвергнуты разным
казням; между прочим их влачили по льду на Волге и травили
псами. (Утонувший в Пьяне княжич Иван был вынут из воды
и погребен в Нижегородском Спасском соборе еще в августе,
т.е. вскоре по уходу Арапши.)
Мамай спешил воспользоваться ударом, нанесенным
главному союзнику Московского князя, и готовил такой же
удар как ему самому, так и другому его союзнику Олегу Ря-
занскому. Уже Арапша после похода в Суздальскую землю,
той же осенью, изгоном (набегом) ходил на Рязанскую зем-
лю и часть ее попленил и пограбил. Захваченный врасплох,
Олег Иванович попался было в плен, но вырвался и убежал,
весь израненный татарскими стрелами. Летом следующего
1378 года Мамай отправил на Рязань и Москву большое вой-
122
ско под начальством мурзы Бегича. Димитрий Иванович по-
нял грозившую опасность и на этот раз не опоздал своею
помощью; он лично приспел со своей ратью на южную сто-
рону Оки и встретил Татар на берегах ее правого притока
Вожи, верстах в 15 от Переяслава-Рязанского. Несколько
дней оба войска стояли друг против друга на разных бере-
гах. 11 августа Татары первые перешли речку и вступили в
бой. Но Димитрий уже изготовил свою рать. Одним ее кры-
лом начальствовал Даниил Пронский, другим — московский
окольничий Тимофей Вельяминов. Сам великий князь уда-
рил на врагов с главным полком. Татары недолго выдержи-
вали бой и побежали обратно за Вожу. При этом много их
было побито и перетонуло в реке. В числе павших находился
сам Бегич и некоторые знатнейшие мурзы, как-то: Хазибей,
Коверга, Карулук, Кастрок. Наступившая ночь помешала
преследованию со стороны Русских. На следующее утро был
1устой туман. Только когда он рассеялся, Димитрий перешел
через реку и погнался за Татарами. Нагнать их было уже
невозможно; но зато Русь собрала большую добычу, потому
что враги в поспешном бегстве побросали свои шатры и те-
леги, наполненные разным добром. (Памятником Вожинс-
кой битвы служат высокие курганы, под которыми погребе-
ны павшие воины.)
Доселе Димитрий сохранял еще даннические отношения
к Орде, хотя платил дани гораздо уменьшенные в сравнении
со своими предшественниками. На Воже была одержана
первая большая победа Руси над своими поработителями.
Это уже было открытое и решительное восстание великого
Московского князя против Золотой Орды. Можно предста-
вить себе ярость Мамая и золотоордынских мурз, когда бег-
лецы принесли им весть о своем поражении. Прежде всего
он спешил выместить свою досаду на Рязанской области.
Собрав остатки разбитой рати, он бросился на Рязань. Не
ожидая такого скорого возвращения Татар после их пора-
жения, Олег Рязанский оказался неготовым к обороне и уда-
лился на левую лесную сторону Оки. Татары пожгли его
стольный Переяславль и некоторые другие города, разори-
ли множество сел и увели большое количество пленников.
Это внезапное нападение должно было послужить предвес-
123
тием более страшной бури, т.е. опустошения самого Москов-
ского княжения. Но, испытав его могущество, Мамай решил
приготовить прежде большие силы, чтобы напомнить Руси
Батыево нашествие. Приготовления его совершались тем
успешнее, что Мамаю удалось восстановить единовластие в
Золотой Орде. Он велел убить молодого хана Могамеда и
самому себе присвоил ханский титул, хотя и не принадле-
жал к царскому роду Джучидов.
Во время описанных событий в Орде проживал помяну-
тый выше московский крамольник, сын тысяцкого Иван Ва-
сильевич Вельяминов. На Воже после поражения Татар Рус-
ские захватили в их стане одного попа с мешком каких-то
трав и зелий. В нем заподозрили лазутчика или злоумышлен-
ника, подосланного Вельяминовым; подвергли его пытке, а
потом сослали на озеро Лаче («идеже бе Данило Заточен-
ник», —прибавляет летопись).
А в следующем 1379 году сам Иван Вельяминов, отважив-
шийся явиться на Руси, с помощью какой-то хитрости был
схвачен в Серпухове и привезен в Москву. Семья Вельями-
новых была тогда еще в силе. Тимофей Васильевич, дядя
Ивана, состоял окольничим и большим боярином; а Николай
Васильевич, брат Ивана, находился в свойстве с великим
князем (имея женой его свояченицу). Однако, не помогли
Ивану ни известная боярская вольность, ни знатная родня:
Димитрий изрек над ним смертный приговор. Утром, 20 ав-
густа, за стенами столицы, на Кучкове поле, в присутствии
многочисленной толпы, Вельяминову мечом отрубили голо-
ву. Эта публичная казнь знатного боярина, судя по словам
летописи, у многих вызывала слезы и вообще произвела на
народ сильное впечатление. Очевидно, молодой Димитрий
Московский, мужественно справляясь с внешними врагами,
и дома у себя держал власть твердой рукой. Сообщник Ива-
на Вельяминова, сурожанин Некомат, спустя несколько лет,
также был казнен в Москве30.
Не успел великий князь Димитрий Иванович со своими
боярами и дружиной отдохнуть от недавних походов против
Татар и Литвы, как летом 1380 года в Москву пришла гроз-
ная весть: Мамай поднялся со всей своей ордой и идет на
Русь. Не довольствуясь тем, что собрал всю свою силу Та-
124
тарскую и Половецкую, старый хан нанял еще в свою служ-
бу отряды Бесермен (закаспийских мусульман), Алан, Чер-
кес и крымских Фрягов (Генуэзцев). Мало того, он заклю-
чил союз с недругом Москвы великим литовским князем
Ягеллом Ольгердовичем, который обещал соединиться с ним,
чтобы вместе разгромить Московскую землю. Вести добав-
ляли, что Мамай исполнился великой ярости против Русских
князей за поражение татарского войска на реке Воже, что
он хочет их совершенно истребить, а вместо них посадить
на Руси своих баскаков; грозит даже искоренить саму пра-
вославную веру и взамен ее ввести свою бусурманскую (т.е.
мусульманскую). В подтверждение этих вестей прискакал
гонец от великого князя рязанского Олега Ивановича. Этот
последний, бывший перед тем временем в единении и при-
язни с Московским князем, извещал, что Мамай уже пере-
шел на правую сторону Дона и прикочевал к устью реки Во-
ронежа или к пределам Рязанской земли.
Опечалился Димитрий Иванович при виде такой черной
тучи, надвигавшейся на Русь, и прежде всего, по обычаю
благочестивых Русских князей, прибег к молитве и покая-
нию. А затем, ободрясь духом и не теряя времени, послал
гонцов во все концы своей земли с повелением, чтобы наме-
стники его и воеводы спешили с ратными людьми в Москву.
Разослал также грамоты к подручным себе и соседним кня-
зьям Русским, убедительно просил их как можно скорее идти
к нему на помощь со своими дружинами; прежде же всего
послал за своим двоюродным братом и другом Владимиром
Андреевичем Серпуховским. Последний не замедлил явить-
ся на этот призыв. Вскоре со всех сторон стали собираться в
Москву ратные люди. Начали прибывать и подручные
князья.
Между тем приехали послы от самого Мамая и потребо-
вали у великого князя того же выхода (дани), который Русь
платила Орде при хане Узбеке, и той же покорности, какая
была при старых ханах. Димитрий собрал своих бояр и под-
ручных князей. На совете присутствовали и духовные лица.
Духовенство говорило, что подобает утолить ярость Мамае-
ву великой данью и дарами, чтобы не пролилась кровь хрис-
тианская и не были разрушены святые храмы от неверных.
125
Эти советы уважены. Великий князь одарил татарское по-
сольство и отпустил его назад; а вместе с тем отправил к хану
со многими дарами и с мирными предложениями собствен-
ного посла Захария Тютчева, которому даны были два тол-
мача, умеющие говорить по-татарски. Плохая однако была
надежда умилостивить дарами злого Татарина, и военные
приготовления деятельно продолжались. По мере того как
увеличивалось собиравшееся в Москву Русское ополчение,
росло в Русских людях воинственное воодушевление, росла
охота помериться силами с Татарской Ордою в открытом
поле и уничтожить вконец ненавистное иго. Недавняя побе-
да на Воже была у всех в свежей памяти. Воспрянула древ-
няя отвага в русском сердце, воскресал дух русской удали и
молодечества, на время придавленный тяжелой судьбой.
Вновь росло сознание Русского народного единства и Рус-
ской силы.
Бодрость духа сказывалась также в обычных пирах и по-
пойках, которыми сопровождались сборы на войну. Великий
князь и его бояре усердно угощали областных князей и вое-
вод, прибывающих со своими дружинами.
Был пир у боярина Николая Васильевича Вельяминова,
который держал Коломенскую тысячу (был Коломенским
воеводой). На пиру в числе других князей присутствовал и
Димитрий Иванович с братом своим Владимиром Андрееви-
чем. Вдруг прискакал гонец от Захария Тютчева с новыми
недобрыми вестями. Тютчев, достигнув Рязанских пределов,
узнал, что Мамай неотложно идет на Московскую землю и
что к нему пристал не только Ягелло Литовский, но и Олег
Рязанский. Последний изменил Димитрию и теперь сносит-
ся грамотами с ханом и с Ягайлом. Олег приглашает Ягайла
поделить между собой Московские волости; он уже уверяет
Мамая, что Димитрий не отважится выйти против Татар и
убежит на север в самые дальние места.
Хан условился с Ягайлом и Олегом сойтись на берегах
Оки на Семенов день, т.е. первого сентября, чтобы отсюда
всем вступить в Московскую землю.
Весть об измене Олега Рязанского наполнила еще боль-
шей скорбью сердце великого князя. Однако, она нисколь-
ко не поколебала его решимости и бодрости. На общем со-
126
вете положили ускорить приготовления к войне, идти на-
встречу Мамаю в самые степи, не дожидаясь его прихода
в Московскую землю, и, если можно, предупредить его со-
единение с Ягайлом и Олегом. Тем князьям и воеводам, ко-
торые не успели еще придти в Москву или которым не по
дороге было заходить в нее, Димитрий послал гонцов с гра-
мотами, чтобы шли прямо к Коломне: этот город назначен
сборным местом всех Русских ополчений. А, между тем,
великий князь снарядил крепкую сторожу, т.е. конный
разведочный отряд, под начальством трех надежных дру-
жинников: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Ва-
силия Тупика. Они должны были ехать в придонскую степь
на Быструю Сосну под самую Орду Мамаеву, чтобы «до-
быть языка», т.е. захватить пленников, от которых можно
было бы в точности узнать о положении дел и намерении
неприятеля.
С нетерпением ожидал князь вестей от этих разведчи-
ков. Не дождавшись их, он снарядил вторую сторожу под
начальством Климента Поленика, Ивана Свяслова и Григо-
рия Судока и приказал им возвращаться как можно скорее.
Дорогой эта вторая сторожа повстречала Василия Тупика,
который отряжен был от первой сторожи наперед с добы-
тым языком или с вестями. Разведчики приехали в Москву и
донесли князю, что Мамай, несомненно, идет на Русь со всей
Ордой, что великие князья Литовский и Рязанский действи-
тельно с ним в союзе, но что хан не спешит: с одной сторо-
ны, он поджидает на помощь Ягайло с Литвой, а с другой —
ждет осени, когда на Руси поля будут убраны и Орда может
воспользоваться готовыми запасами. Молва прибавляла, что,
уже собираясь на Русь, хан разослал по своим улусам такой
наказ: «не пашите землю и не заботьтесь о хлебе; будьте го-
товы на русские хлебы».
Димитрий Иванович повелел областным полкам спешить
под Коломну к 15 августа, т.е. к Успеньеву дню. Но прежде
нежели выступить в дальний поход, благочестивый вождь
поехал взять благословение у святого мужа в обитель Живо-
начальной Троицы. Она в те времена еще не отличалась ни
каменными величественными строениями, ни позлащенны-
ми главами богатых храмов, ни многочисленной братией; но
127
уже была знаменита подвигами своего основателя и игуме-
на Сергия Радонежского. Слава его суровой аскетической
жизни и духовной прозорливости была уже так велика, что
князья и бояре нередко просили его молитв и благословения;
сами епископы и митрополиты (напр. Алексей и Киприан)
обращались к нему за советами и помощью.
В эту достославную обитель 15 августа, в день св. Фрола
и Лавра, приехал Димитрий Иванович Московский, в со-
провождении некоторых князей, бояр и многих своих от-
роков или дворян, дабы, по выражению летописи, «Живо-
начальной Троице помолиться и у игумена Сергия благо-
словиться». Надеялся он, конечно, услышать от святого
мужа и какое-либо пророческое слово. Отстояв обедню в
Троицком храме и приняв игуменское благословение, ве-
ликий князь хотел ехать в обратный путь, ибо время было
дорого. Но Преподобный упросил его остаться еще немно-
го и вместе со своими спутниками разделить скромную
монастырскую трапезу.
После трапезы игумен сказал великому князю:
«Почти дарами и воздай честь нечестивому Мамаю; да
видев твое смирение, Господь Бог вознесет тебя, а его неук-
ротимую ярость и гордость низложит».
«Я уже сие сотворил, отче, — отвечал Димитрий. — Но
он наипаче с великою гордостию возносится».
«Если так, —молвил Преподобный, —то его ждет конеч-
но погубление и запустение; а тебе от Господа Бога и Пре-
чистыя Богородицы и святых его будет помощь, и милость,
и слава».
Из числа монастырской братии выдавались два инока
своим высоким ростом, крепким сложением и мужествен-
ным лицом. Их звали Пересвет и Ослябя; до поступления в
монастырь они слыли богатырями, умели строить полки к
битве и отличались ратными подвигами. Пересвет, в миру
носивший имя Александра, был знатного рода: он происхо-
дил из Брянских бояр.
«Дай мне сих двух воинов от твоего полку чернеченско-
го», — сказал великий князь Сергию.
Преподобный ничего не возразил и велел обоим брать-
ям, не медля, изготовиться к ратному делу. Послушные ино-
128
4*
ки с охотой исполнили повеление игумена и тотчас облек-
лись в оружие, Сергий дал еще каждому из них схиму с
нашитым на нее крестом для того, чтобы возлагать поверх
шлемов.
«Мир вам, братия моя, возлюбленная о Христе, Пересве-
те и Ослябя, постраждите яко доблии воины Христовы; по-
неже пришло ваше время». — И, обратясь к Димитрию, при-
бавил: «Воттебе, княже, мои оружники, атвои извольники».
Отпуская гостей, игумен осенил крестом великого князя
и сто спутников, окропил освященной водою и вновь сказал
пророческим голосом:
«Господь Бог будет тебе помощник и заступник; Он по-
бедит и низложит твоих супостатов и прославит тебя».
Преподобный Сергий, хотя и строгий, отрекшийся от
мира подвижник, был, однако, пламенный русский патриот.
Он горячо любил родину и никому не уступал в ревности к
ее освобождению от постыдного ига. Вещие слова преподоб-
ного наполнили радостью и надеждой сердце великого кня-
зя. Возвратясь в Москву, он не медлил долее своим выступ-
лением.
Если мы вернемся с небольшим за полтораста лет назад
и припомним сборы южнорусских князей в поход против
Татар, тогда еще неведомых врагов, только что появивших-
ся на пределах Руси, то увидим великую разницу. В то время
наши князья, Мстислав Удалой Галицкий, Мстислав Киевс-
кий и другие, гордые своими славными предками и своими
храбрыми дружинами, привыкшие к победам Руси над степ-
ными варварами, отправлялись в степи шумно и весело; со-
перничали друг с другом и спорили о том, кто старше; а не-
которые думали, как бы напасть на врага прежде других, что-
бы не разделять с ними победы и добычи. Гордость и
строптивость их была наказана жестоким поражением на бе-
регах речки Калки. Теперь не то. Наученные горьким опы-
том и смиренные тяжким игом, севернорусские князья, со-
бравшиеся вокруг Димитрия Московского, покорно и еди-
нодушно идут за своим вождем; они понимают, что в их
единении заключается главная сила Русской земли. Сам ве-
ликий князь приготовляется к делу обдуманно и осторожно;
призывает часто на совет князей и бояр, неоднократно по-
S-Собиратели Руси
129
сылает разведывать о силах и намерениях неприятеля; а глав-
ное, предпринимает все не иначе как с молитвой и с благо-
словением церкви.
*
20 августа, ясным утром Московская рать выступала в
поход. Димитрий Иванович с князьями и воеводами сначала
горячо молился в соборном Успенском храме; припадал здесь
ко гробу св. Петра митрополита и просил его о помощи про-
тив врагов. Заступавший митрополита епископ служил на-
путственный молебен; осенил крестом великого князя и его
спутников и окропил их освященной водой. Из Успенского
собора Димитрий перешел в ближний храм архангела Ми-
хаила и там поклонился гробам своего отца и деда. Затем он
простился с супругой и детьми (Василием и Юрием), сел на
своего любимого коня и выехал из Кремля к войску. Оно зап-
рудило все улицы и площади, прилегавшие к Кремлю. От-
борная часть его выстроилась на главной (Красной) площа-
ди тылом к Большому посаду (ныне Китай-город), а лицом к
трем кремлевским воротам, именно: Никольским, Фроловс-
ким (ныне Спасским) и Константино-Еленским (ближние к
Москве-реке). Посланные из Кремля священники и диако-
ны с хоругвями, иноками и освященной водой обходили пло-
щадь, осеняли крестами и кропили ратников.
Полки представляли величественное зрелище. Воины и
кони их имели бодрый вид; доспехи и оружие ярко блистало
на утреннем солнце. Кольчатые железные брони или сталь-
ные калантыри (панцирь из блях), шлемы с остроконечны-
ми верхушками (яловицами), продолговатые щиты, окрашен-
ные в любимый красный цвет, тугие луки и колчаны со стре-
лами, острые копья, частью кривые булатные сабли, частью
прямые мечи — вот в чем состояли доспехи и оружие рус-
ских воинов того времени. Над войском во множестве раз-
вевались знамена на высоких древках или так называемые
«стяги»; а поднятые вверх копья имели подобие целого леса.
Наиболее нарядными, большей частью позолоченными дос-
пехами и также яркими, сверху наброшенными плащами или
приволоками отличались предводители русской рати, т.е.
князья и воеводы. Из среды их особенно выдавался сам Ди-
130
5-2
митрий Иванович как своим великокняжеским облачением,
так и мужественной, сановитой наружностью. Это был вы-
сокий, плотный мужчина, темноволосый, с окладистой бо-
родой и большими, умными глазами. Он находился еще в
полном цвете сил и здоровья; ему было не более тридцати
лет отроду. Рядом с ним выехал из Кремля его любимый дво-
юродный брат Владимир Андреевич, который был еще мо-
ложе Димитрия. Вокруг них ехала свита из собравшихся в
Москву подручных князей, каковы: Белозерские Федор Ро-
манович и Семен Михайлович, Андрей Кемский, Глеб Кар-
гопольский и Кубенский, удельные князья Ростовские, Ярос-
лавские, Устюжские, Андрей и Роман Прозоровские, Лев
Курбский, Андрей Муромский, Юрий Мещерский, Федор
Елецкий и другие.
Все Московское население высыпало на проводы опол-
чения. Женщины голосили, расставаясь со своими мужья-
ми, братьями и родственниками. Великая княгиня Евдокия
Дмитриевна с супругой Владимира Андреевича Еленой Оль-
гердовной и другими княгинями и с боярынями московски-
ми у Кремлевских ворот делали последние проводы отъез-
жающим. В слезах Евдокия не могла и слова вымолвить. Ве-
ликий князь, смотря на нее, сам едва не заплакал; однако
удержался, чтобы не подать пример слабости для воинов, и
только кроткими словами утешал супругу.
Остановясь перед ратью, он сказал громко окружаю-
щим его:
«Братия моя милая, не пощадим живота своего за веру
христианскую, за святые церкви и за землю Русскую!»
«Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя,
Государь великий князь!» — отвечали голоса из толпы.
Затем ударили в бубны, затрубили в трубы, и войско дви-
нулось в поход. Во избежание тесноты, рать разделилась и
пошла на Коломну тремя дорогами: одну ее часть с Владими-
ром Андреевичем великий князь отпустил на Брашево (Брон-
ницы), другую с Белозерскими князьями послал Болванской
дорогой, а третью сам повел на Котел. Евдокия, княгини и
боярыни взошли на высокий великокняжеский терем и, сидя
в «набережных сенях», долго еще сквозь слезы смотрели в
южные окна через Москву-реку и Замоскворечье на удаля-
5*
131
ющееся ополчение, которое бесконечной змеей растянулось
по дорогам. За войском следовал длинный обоз с съестными
запасами и всякой походной рухлядью. Кроме того, воины,
по обычаю русских походов, сложили на телеги более тяже-
лые части своего вооружения, т.е. брони, щиты и т.п. А кня-
зья и бояре имели при себе особые обозы и многочислен-
ных слуг.
Семейство свое и город Москву великий князь на время
отсутствия поручил воеводе Федору Андреевичу Кобылину
(сын упомянутого выше Андрея Кобылы). Он взял с собой в
поход из Москвы десять гостей — сурожан, т.е. русских куп-
цов, ездивших по торговым делам в Кафу, Сурож (Судак) и
другие крымские города, а также посещавших и саму Золо-
тую Орду. Эти бывалые люди хорошо знали южные пути,
пограничные города и селения, степные зимовники и коче-
вья Татар; они могли служить войску как надежными про-
водниками, так и опытными людьми для закупки и отыска-
ния продовольствия и всяких других потребных вещей (род
провиантской артели). Надобно полагать, что эти русские
люди оправдали доверие великого князя и хорошо служили
войску, так как летописи сохранили нам все их имена: Васи-
лий Капица, Сидор Ельферьев, Константин Волков, Козьма
Коверя, Семен Кортонос, Михайло Самарев, Тимофей Ве-
сяков, Димитрий Черный, Дементий Сараев, Иван Ших.
24 августа великий князь достиг города Коломны. Не до-
езжая нескольких верст до города, на речке Сиверке, припое
впадении в Москву-реку, встретили великого князя воево-
ды уже собравшихся здесь полков. В городских воротах Ди-
митрия ожидали коломенский епископ Герасим и священ-
ники с крестами и иконами. На другой день после заутрени
происходил великокняжеский смотр всему войску под Ко-
ломной на широком лугу или так называемом Девичьем поле,
причем собственно Московская дружина с великокняжес-
ким знаменем стояла в каком-то саду Памфилове. При звуке
воинских труб и бубнов Димитрий с Владимиром Храбрым
объезжал ряды войск, и сердце его радовалось, смотря на эту
многочисленную, бодрую рать. Тут он разделил все ополче-
ние на обычные четыре походные полка и каждому назна-
чил предводителей. Главный или великий полк он оставил
132
5-4
под личным своим начальством; в свой полк поместил и уда-
лых князей Белозерских. Кроме собственной Московской
дружины, в этом главном полку находились местные воево-
ды, начальствовавшие следующими дружинами: Коломенс-
кою — тысяцкий Николай Васильевич Вельяминов, Влади-
мирскою — князь Роман Прозоровский, Юрьевскою — бо-
ярин Тимофей Валуевич, Костромскою — Иван Родионович
Квашня, Переяславскою — Андрей Серкизович. Полк пра-
вой руки великий князь поручил двоюродному брату Влади-
миру Андреевичу Серпуховскому и придал ему князей Ярос-
лавских; под Владимиром воеводами были: бояре Данило
Белоус и Константин Кононович, князь Федор Елецкий,
Юрий Мещерский и Андрей Муромский. Левая рука ввере-
на князю Глебу Брянскому, а передовой полк двум князьям,
Димитрию и Владимиру Всеволодовичам (Друцким?).
Надобно полагать, что здесь великий князь окончательно
убедился в измене Олега Рязанского, который до этой мину-
ты хитрил и продолжал дружески сноситься с Димитрием.
Вероятно, это обстоятельство и побудило этого последнего,
вместо того, чтобы перейти Оку под Коломной и вступить во
внутренние пределы Рязанской земли, уклониться несколь-
ко к западу, чтобы их миновать. Может быть, принимая это
направление, он также давал время присоединиться к нему
тем московским отрядам, которые еще не успели собраться.
На следующее утро упомянутого смотра князья и бояре
отстояли обедню в соборном Коломенском храме, благосло-
вились у владыки Герасима и выступили в дальнейший по-
ход левым прибрежьем Оки. Достигнув устьев реки Лопас-
ны, войско остановилось. Тут присоединился к нему воево-
да Тимофей Васильевич Вельяминов; он привел тех ратников,
которые собрались в Москве уже после выступления вели-
кого князя. Димитрий выслушал новые вести о положении
своих неприятелей и повелел войску в этом месте перево-
зиться за Оку. Когда окончилась переправа, он вновь сделал
смотр всему ополчению, и вновь велел его сосчитать. Лето-
писцы наши, очевидно, преувеличивают число русского вой-
ска, говоря, что насчитали более 200 000 ратников. Мы бу-
дем ближе к истине, если по некоторым соображениям пред-
положим, что их было слишком сто тысяч. Во всяком случае
133
летописцы совершенно верно замечают, что такой великой
рати еще никогда не выставляла Русская земля. А, между тем,
эта рать собрана была далеко не со всей Русской земли, но
только во владениях Московского великого князя и подруч-
ных ему мелких удельных князей Северо-Восточной Руси.
Ни один из областных князей того времени не принял
участия в столь славном предприятии, хотя Димитрий всю-
ду посылал гонцов с грамотами. Князья эти или боялись Та-
тар, или завидовали Москве и не желали помогать усилению
своего соперника. Не говоря уже об Олеге Рязанском, вели-
кий князь тверской Михаил Александрович также не при-
шел на помощь Москвитянам. Даже собственный тесть Мос-
ковского князя Димитрий Константинович Нижегородский
не только сам не явился, но и совсем не прислал своих дру-
жин зятю. Не явились также Смоляне и Новгородцы. А Чер-
ниговцы, Киевляне и Волынцы в то время находились под
властью Литовской. Димитрий Иванович однако не смущал-
ся безучастием других областей. Он только жалел, что у него
мало пешей рати, которая при скором походе не могла все-
гда поспевать за конницей. Поэтому он оставил у Лопасны
помянутого воеводу Тимофея Васильевича Вельяминова, что-
бы тот собрал все отставшие или рассыпавшиеся отряды и в
порядке привел бы их в главную рать. По всем признакам,
воевода успешно исполнил это поручение.
От Лопасны войско двинулось прямо к верхнему Дону,
направляясь вдоль западных рязанских пределов или соб-
ственно по древней земле Вятичей. Великий князь строго
наказал, чтобы ратники на походе не обижали жителей, не
грабили и не убивали их. Он, очевидно, избегал всякого по-
вода раздражать против себя Рязанцев, чтобы они не взду-
мали враждебно действовать у него в тылу. И действитель-
но, благодаря разумным распоряжениям вождей, весь этот
переход совершился довольно скоро и благополучно. При-
том и сама погода благоприятствовала походу: хотя осень уже
начиналась, но стояли ясные, теплые дни, и почва была сухая.
Во время этого похода Димитрий Иванович получил еще
помощь. К нему приспели со своими дружинами два Ольгер-
довича, Андрей Полоцкий, княживший тогда во Пскове, и Ди-
митрий Корибут Брянский. ЭТот последний (особый отупомя-
134
। lyroro выше Димитрия Трубчевского) подобно брату Андрею,
। юссорившись с Ягеллом, временно вступил в число подручни-
ков великого князя Московского. Димитрий Иванович обра-
довался приходу двужОльгердовичей в особенности потому, что
они славились своей воинской опытностью, а также могли быть
। юлезными на случай войны с их братом Ягеллом.
Следуя на всем этом походе правилам осторожности и
предусмотрительности, великий князь постоянно собирал
вести о положении, силах и намерениях своих неприятелей.
Между прочим, он отрядил вперед расторопного боярина
Семена Мелика с отборной конницей; в ее числе находились
московские дворяне Кренин, Тынин, Горский, Чириков,
Карп Александрович и другие, известные своим удальством
и смелостью. Им дано поручение ехать под самую татарскую
сторожу, наблюдать за неприятелем и сообщать о нем вер-
ные сведения. Очевидно, разведочная часть (то, что мы на-
зываем рекогносцировкой) — это необходимое условие ус-
пеха на войне — составляла особую заботу главного предво-
дителя Русской рати и его умных советников.
Приблизясь к Дону, Димитрий Иванович остановил пол-
ки и расположился на месте, называвшемся Березой, где и
подождал отставшую пешую рать. Тут явились к нему дво-
ряне Петр Горский и Карп Александрович, присланные боя-
рином Меликом с добытым языком, т.е. с захваченным в плен
татарином, который оказался из свиты самого Мамая. Под
угрозой жестокой пытки начали допрашивать его и узнали
следующее: Мамай стоит уже на Кузьминской гати; подви-
гается вперед медленно, ибо все ожидает Олега Рязанского
и Ягелла Литовского; о близости Димитрия Московского он
пока не ведает, полагаясь на грамоты Олега, который уверял
его, что Московский князь не отважится выйти навстречу.
Однако можно было думать, что дня через три Мамай перей-
дет на левую сторону Дона. В то же время пришли вести и с
другой стороны: Ягелло, выступивший на соединение с Ма-
маем, стоял уже на берегах Упы у Одоева.
Димитрий Иванович начал совещаться с князьями и
воеводами.
«Где давать битву? — спрашивал он. — Дожидаться ли
Татар на этой стороне или перевозиться на ту сторону? »
135
Мнения разделились. Некоторые голоса склонялись к
тому, чтобы не переходить реку и не оставлять у себя в тылу
Литву и Рязанцев; в случае неудачи легче будет отступить и
уйти в свою землю. Но другие были противного мнения, в
том числе и братья Ольгердовичи, которые с особой убеди-
тельностью настаивали на немедленной переправе за Дон.
«Если останемся здесь, — рассуждали они, — то дадим
место малодушию. А если перевеземся на ту сторону Дона,
то крепкий дух будет в воинстве твоем. Зная, что отступить
и бежать некуда, что остается только победить или лечь ко-
стьми, воины будут сражаться мужественно. А что языки
(вести) страшат нас несметной татарской силой, то не в силе
Бог, но в правде». Приводили также Димитрию известные
по летописям примеры его славных предков: так, Ярослав,
переправясь за Днепр, победил окаянного Святополока;
Александр Невский, перейдя реку, поразил Шведов. Напо-
минали и необходимость предупредить соединение Ягайла
с Мамаём.
Великий князь решительно принял мнение Ольгердови-
чей и поощрял более осторожных воевод такими словами:
«Любезные друзья и братья! Ведайте, что я пришел сюда
не затем, чтобы на Олега смотреть или реку Дон стеречь, но
дабы Русскую землю от пленения и разорения избавить или
голову свою за всех положить; честная смерть лучше плохо-
го живота. Лучше было бы мне нейти против безбожных
Татар, нежели, пришед и ничтоже сотворив, воротиться
вспять. Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все от
гибели сохраним, или сложим свои головы за святые церк-
ви, за православную веру и за братью наших христиан».
На решимость Димитрия немало подействовала и полу-
ченная перед тем грамота от игумена Сергия. Посылаемые
от великого князя на Москву гонцы извещали его супругу,
духовенство и оставшихся бояр о походе Русской рати. Пре-
подобный игумен справлялся о ней с горячим участием и
прислал великому князю грамоту, в которой вновь благосло-
вил его на подвиг, побуждал биться с Татарами и обещал по-
беду. «Чтобы еси, господине, таки пошел, — писал он. —
А поможетти Бог и Пречистая Богородица». С грамотой Сер-
гий прислал Димитрию и освященный хлебец или просфору.
136
7 сентября, в пятницу, накануне праздника Рождества
Богородицы, Русское войско придвинулось к самому Дону.
Великий князь велел нарубить деревьев и хворосту в сосед-
них дубравах и наводить мосты для пехоты, а для конницы
искать бродов; что не представляло больших трудностей, так
как Дон в тех местах еще близок к своим верховьям и не отли-
чается ни шириной, ни глубиной своего течения.
Распоряжения эти оказались вполне благоразумны, и
более нельзя было терять ни одной минуты. К великому кня-
зю прискакал со еврей сторожей Семен Мелик и доложил,
что он уже бился с передовыми татарскими наездниками и
что гнались за ним до большой Русской рати; что сам Мамай
уже на Гусином броду; он теперь знает о приходе Димитрия
и спешит к Дону, чтобы загородить Русским переправу до
прибытия Ягайла. О последнем также получилось известие,
что он уже двинулся от Одоева навстречу Мамаю.
К ночи Русская рать успела переправиться за Дон и рас-
положилась на лесистых холмах при впадении в него реки
Непрядвы. За этими холмами лежало широкое десятиверст-
ное поле, называвшееся Куликовым; посреди его протекала
речка Смолка, к верховьям которой с обоих сторон шли от-
логие спуски. За этой-то речкой, на противоположных воз-
вышениях разбила свой стан орда Мамая, который пришел
сюда в то же время, но уж к ночи, и таким образом не успел
помешать русской переправе. На самом возвышенном мес-
те поля, на так называемом Красном холме, поставлен был
шатер самого хана, а около него располагались ставки его
ближних воевод или темников. Окрестности Куликова поля
представляли пересеченную овражистую местность, были
покрыты кустарником и рощами, а отчасти дебрями, т.е. лес-
ными зарослями на влажных местах.
В числе главных воевод у Димитрия Ивановича находил-
ся Димитрий Михайлович Боброк, Волынский боярин. В те
времена Москва, как мы знаем, привлекала к себе большое
количество выходцев из других русских земель. Особенно
приходили многие бояре и дворяне из Северной и Черни-
говской Земли, а также из земли Волынской. Это были люди
большей частью предприимчивые, опытные и усердные. К
137
таким-то выходцам принадлежали один из безудельных кня-
зей Волынских, Димитрий Михайлович, прозванный Боброк.
Он вступил в службу Московского князя и даже породнился
с ним, получив руку его сестры Анны. Боброк уже успел от-
личиться несколькими победами, предводительствуя полка-
ми великого князя Московского в его войнах с соседями.
Вообще он слыл человеком очень искусным в ратном деле,
даже знахарем. Он умел гадать по разным знамениям, и выз-
вался показать великому князю приметы, по которым мож-
но узнать судьбу предстоявшего сражения.
Летописное сказание передает таким образом это гада-
ние. Ночь была теплая и тихая. Великий князь и Димитрий
Боброк сели на коней, выехали на Куликово поле, стали меж-
ду обеих ратей и, обратясь лицом к Татарам, начали прислу-
шиваться. До них доносились великий клич и стук, как будто
происходило шумное торжище илиТород строили и в трубы
звучали. Позади татарского стана слышались завывания вол-
ков; на левой стороне, носясь в воздухе, клектали орлы и гра-
яли вороны; а на правой стороне, над рекой Непрядвой, ви-
лись стаи гусей, лебедей и уток и трепетно плескали крыль-
ями, как бы перед страшной бурей.
«Что слышал еси, господине княже? » — спросил Волынец.
«Слышал, брате, страх и грозу велию», — отвечал Ди-
митрий.
«Обратись, княже, на полки русские».
Димитрий повернул коня. На русской стороне была ти-
шина великая.
«Что, господине, слышишь?» —переспросилБоброк.
«Ничего не слышу, — заметил великий князь, — только
видел я будто зарево, исходящее от многих огней».
«Господине княже, благодари Бога, Пречистую Богоро-
дицу, великого чудотворца Петра и всех святых, — молвил
Боброк, — огни суть доброе знамение. Призывай Господа
Бога на помощь и не оскудевай верою».
«Есть у меня еще примета», — сказал он, сошел с коня и
припал к земле правым ухом. Долго прислушивался, потом
встал и понурил голову.
«Что же, брате, поведай мне, какова примета? » — спро-
сил Димитрий.
138
Воевода не отвечал ни слова и был печален, даже запла-
кал. Слезы эти смутили великого князя, и он усиленно про-
сил рассказать примету. Боброк наконец заговорил:
«Господине княже, скажу тебе единому; ты же никому
не поведай. То две приметы: одна тебе на велию радость, а
другая на велию скорбь. Слышал я землю горько и страшно
плачущую надвое: на одной стороне будто женщина кричит
татарским голосом о чадах своих и бьется, проливая токи
слез; а на другой стороне будто девица плачет и вопит сви-
репым голосом в великой скорби и печали. Много я тех при-
мет испытал и во многих битвах бывал. Уповай на милость
Божию: ты одолеешь поганых Татар; но воинства твоего хри-
стианского падет многое множество».
Димитрий, в свою очередь, прослезился при этих словах
и сказал: «Да будет воля Господня». Он обещал никому не
говорить о знамениях, чтобы не смутить сердца воинов.
Действительно, в эту ночь, если верить сказанию, вол-
ки страшно выли, и было их такое множество, как будто сбе-
жались со всей вселенной. Всю ночь также слышались гра-
яния воронов и клектанье орлов. Хищные звери и птицы
как бы чуяли близкое кровопролитие и запах многочислен-
ных трупов.
Утро 8 сентября было очень туманно: густая мгла меша-
ла видеть движение полков; только на обеих сторонах поля
раздавались звуки воинских труб. Но часу в 9-м туман начал
рассеиваться, и солнце осветило русские полки, строивши-
еся в боевой порядок. Полки эти уже выдвинулись вперед и
заняли такое положение, что правым боком они упирались в
овраги и дебри речки Нижнего Дубика, впадающей в Не-
прядву, а левым в крутоярье Смолки, там, где она делает се-
верный заворот. На правом крыле Димитрий поставил бра-
тьев Ольгердовичей, а князей Белозерских поместил на ле-
вом. Пехота большей частью была выставлена в передовой
полк. Этим полком по-прежнему начальствовали братья Все-
володовичи; к нему же присоединились боярин Николай
Васильевич Вельяминов с Коломенцами и Семен Мелик со
своим сторожевым отрядом. В большом или среднем полку
под самим великим князем воеводствовали Глеб Брянский и
великий московский боярин Тимофей Васильевич Вельями-
139
нов. Кроме того, Димитрий отрядил еще запасный или за-
садный полк (что теперь называется «главный резерв»), ко-
торый поручил брату Владимиру Андреевичу и упомянуто-
му Волынскому боярину Димитрию Михайловичу Боброку.
Этот конный полк стал в засаду за левым крылом в густой
дубраве над рекой Смолкой, так что он был совершенно
скрыт от взоров неприятеля. Выбор этого места обнаружи-
вал весьма проницательный воинский взгляд. Полк был по-
мещен таким образом, что мог легко подкрепить сражаю-
щихся, а кроме того прикрывал обозы и сообщение с моста-
ми, наведенными на Дону, т.е. единственный путь
отступления в случае неудачи.
Устроив полки, великий князь на своем борзом коне объез-
жал ряды воинов и говорил им: «Возлюбленные отцы и бра-
тия, Господа ради и Пречистой Богородицы и своего ради спа-
сения подвизайтеся за православную веру и за братию нашу».
Бодрость и мужество светились на лицах русских ратников;
воинственные клики слышались в ответ на этот призыв.
На челе великого или главного полку стояла собственная
дружина великого князя и развевалось его большое черное
знамя с вышитым на нем ликом Спасителя. Димитрий сошел
с богато убранного коня, снял с себя златотканый плащ или
великокняжую приволоку; возложил ее на любимца своего
боярина Михаила Андреевича Бренка, посадил его на свое-
го коня и велел носить перед ним большое черное знамя. А
сам покрылся сверх брони простым плащом и пересел на
другого коня. Он вынул из-за пазухи крест с заключенной в
нем частицей Животворящего древа, приложился к нему,
вкусил освященную просфору игумена Сергия и, творя мо-
литву, поехал в сторожевом полке, чтобы впереди его соб-
ственноручно ударить на врагов.
Тщетно князья и воеводы удерживали его. «Тебе подо-
бает стоять особо от битвы, — говорили они, — и смотреть
на сражающихся, а потом честить и жаловать оставшихся в
живых и творить память по убиенным. Если же тебя, Госу-
даря, лишимся, то уподобимся стаду овец без пастыря; при-
дут волки и распугают нас».
«Братия моя милая, — отвечал Димитрий, — добрыя
ваши речи и похвалы достойныя. Но если я вам глава, то впе-
140
реди вас хочу и битву начать. Умру или жив буду — вместе
с вами».
Часов в одиннадцать утра с противоположных холмов
двинулась татарская рать, откуда брала свое начало речка
Смолка, т.е. к середине Куликова поля. Страшно было смот-
реть на эти две грозные силы, шедшие друг на друга. Вид их
был неодинаков. Русское воинство отличалось червлеными
щитами и светлыми доспехами, сиявшими на солнце; а та-
тарское от своих темных щитов и серых кафтанов издали
походило на черную тучу. Передний татарский полк в сред-
ней своей части, так же как и русский, состоял из пехоты
(может быть, наемные генуэзские кондотьеры). Она двига-
лась густой колонной, причем задние ряды клали свои копья
на плечи передних; у последних они были короче, а у задних
длиннее. В некотором расстоянии друг от друга рати вдруг
остановились. Тут с татарской стороны выехал воин огром-
ного роста, подобный древнему Голиафу, чтобы по обычаю
тех времен начать битву единоборством и своим примером
поощрить войско. Он был из знатных людей и назывался
Чели-бей (по другим Темир-мурза).
Увидел его инок Пересвет, вместе с Ослябем шедший
также в передовом полку, и сказал воеводам: «Сей человек
себе подобного ищет; я хочу с ним видеться». «Отцы и бра-
тия, — воскликнул он, — простите меня грешного; брате
Ослябе, моли за меня Бога! Преподобный отец игумен Сер-
гий, помоги мне молитвою своею». И затем с копьем в руке
поскакал на врага, имея на шлеме Сергиеву схиму с крес-
том. Завидев его, Татарин понесся ему навстречу. Против-
ники ударили друг на друга с такой силой, что кони их упали
на колени, а сами они мертвыми поверглись на землю.
Тогда обе рати двинулись в битве: Русские, призывая на
помощь Господа и Богородицу, а Татары — Аллаха и Маго-
мета. Димитрий показал пример мужества и воинской отва-
ги. Он переменил несколько коней, сражаясь в передовом
полку; когда же обе передовые рати смешались, отъехал к
великому полку. Но дошел черед до этого последнего, и он
опять принял личное участие в битбе. А противник его хан
Мамай со своими ближними темниками и телохранителями
наблюдал сражение с вершины Красного холма.
141
Скоро место, где сошлись обе рати, сделалось до того тес-
ным, что ратники задыхались в густой свалке. Расступиться
в сторону было некуда; с обоих боков препятствовало тому
свойство местности. Такой страшной битвы никто из Русских
и не помнил. По выражению наших летописей, «копья лома-
лись как солома, стрелы падали дождем, пыль закрывала сол-
нечные лучи, мечи сверкали молниями, а люди падали как
трава под косой, кровь лилась как вода и текла ручьями».
Битва была по преимуществу рукопашная, следовательно
самая кровопролитная. В тесноте воины схватывали против-
ника левой рукой, а правой рубили его или кололи. Многие
умирали под конскими копытами. Но и кони едва могли дви-
гаться от множества трупов, которым в самое короткое вре-
мя покрылось поле битвы. Полки смешались друг с другом: в
одном месте одолевали Татары, в другом Русские. Ржание и
топот коней, клики сражавшихся, треск оружия и стоны ра-
неных производили такой шум, что воеводы передней рати
тщетно пытались водворить порядок; никто их не слышал;
да и сами они большей частью скоро пали геройской
смертью.
Пешая русская рать уже полегла костьми. Пользуясь сво-
им превосходством в числе и смертью многих русских вож-
дей, Татары расстроили наши передние полки и стали теперь
напирать на главную рать, т.е. на полки Московский, Влади-
мирский и Суздальский. Тут некоторые молодые, неопытные
Москвичи подались назад и произвели замешательство, так
что толпа Татар прорвалась к большому знамени, подрубила
у него древко и убила боярина Бренка, приняв его за вели-
кого князя. Но Глеб Брянский, Тимофей Васильевич и дру-
гие воеводы успели восстановить порядок и опять сомкнуть
большой полк. Между тем на правой руке Андрей Ольгердо-
вич одолевал Татар; но он не дерзал гнаться за неприятелем,
чтобы не отдаляться от большого полку, который не подви-
гался вперед. На последний навалило сильное Татарское пол-
чище и пыталось его прорвать, но тщетно; хотя и тут многие
воеводы, старавшиеся служить примером для воинов, уже
были убиты.
Мы видели, что Димитрий и его опытные помощники,
знакомые с татарской тактикой и очевидно хорошо осведом-
142
ленные о местности, поставили полки таким образом, что
Татары не могли их охватить ни с какой стороны. Следова-
тельно, им оставалось только одно: где-либо прорвать рус-
ский строй и тогда уже ударить ему в тыл. Видя неудачу в
центре, они с особой яростью устремились на левое наше
крыло, куда их начальники и направили свои подкрепления.
Здесь некоторое время кипел самый ожесточенный бой.
Наконец, когда начальствовавшие левым полком князья Бе-
лозерские все пали смертью героев, этот полк замешался и
стал все более и более подаваться назад под напором врагов.
Теперь большому полку угрожала опасность быть обойден-
ным с боку и с тыла; все Русское войско таким образом было
бы отрезано от Донского пути, приперто к Непрядве и под-
верглось бы истреблению. Недаром Татары устремили глав-
ные свои усилия на левое наше крыло, а не на правое. Их
воеводы, конечно, знали, в какой стороне находилось самое
чувствительное место Русского войска. Уже раздавались
неистовое гиканье и победные клики Татар. Но тут-то и ска-
залась замечательная предусмотрительность в приготовле-
нии и расположении нашего засадного полка.
Уже давно князь Владимир Андреевич и воевода Димит-
рий Волынец из своей засады с напряженным вниманием
следили за битвой (с помощью нескольких воинов, взобрав-
шихся на деревья). Сердце горело у молодого князя, и он
рвался в бой, особенно когда видел, что Татары в каком-то
месте начинали одолевать Русских. Нетерпение его разде-
ляли и многие другие пылкие юноши. Но опытный воевода
сдерживал их пылкость.
«Какая польза от нашего стояния? Кому мы будем помо-
гать после, когда уже будет поздно? » — наконец стали вор-
чать более нетерпеливые, особенно при известии, что Тата-
ры начали теснить наше левое крыло.
«Подождите еще немного, несносные вы Русские дети, —
бранил их Боброк. — Будет еще вам кем тешиться, пить и
веселиться».
Жестокая битва длилась уже часа два, и действительно
требовалось большое терпение смотреть на нее и оставать-
ся в бездействии, не лететь на помощь своим. Доселе Тата-
рам помогало еще то обстоятельство, что солнечный свет
143
ударял Русским прямо в очи, и ветер дул им в лицо. Но вот
мало-помалу солнце зашло с боку, а ветер вдруг потянул в
другую сторону. В то же время уходившее в беспорядке ле-
вое крыло и гнавшая его татарская рать поравнялись с той
самой дубравой, где стоял засадный полк.
«Теперь и наш час приспел! — воскликнул Волынец Боб-
рок. — Дерзайте братия и други. Во имя Отца и Сына и Свя-
того Духа!»
«Как соколы на журавлиное стадо», так устремилась рус-
ская засадная дружина на Татар, и ударила им в бок и в тыл.
Это неожиданное нападение свежего войска сильно смути-
ло врагов, утомленных долгой битвой и потерявших свой
воинский строй. Они скоро были совершенно разбиты и
рассеяны.
Между тем, Димитрий Ольгердович, предусмотритель-
но помещенный со своим отрядом за большим полком (т.е. в
резерве), поспешил закрыть его бок, открывшийся с отступ-
лением левого крыла, и таким образом главная татарская
сила, продолжавшая напирать на большой русский полк, не
успела его расстроить. Теперь же, когда значительная часть
неприятельского войска была рассеяна и засадная дружина
подоспела на помощь главной рати, последняя двинулась
вперед. Русская стойкость и здесь взяла верх. Татары, горя-
чо нападавшие в начале боя, успели уже утомиться; а пора-
жение их правого крыла и появление свежего русского пол-
ка окончательно лишили их бодрости. Главная их рать дрог-
нула и стала отходить назад. На спуске Красного холма,
подкрепленные последними ханскими силами, Татары око-
ло своих таборов приостановились и вновь вступили в бой.
Но не надолго. Русские неудержимо ломили вперед и охва-
тывали врагов со всех сторон. Все татарское полчище обра-
тилось наконец в дикое бегство. Сам Мамай и его ближние
мурзы на свежих, быстрых конях поскакали в степь, оста-
вив свой стан со множеством всякого добра в добычу побе-
дителям. Русские конные отряды, посланные в погоню за
Татарами, гнали их и били до самой реки Мечи, следователь-
но, на расстоянии приблизительно сорока верст; причем зах-
ватили множество верблюдов, навьюченных разным имуще-
ством, а также целые стада рогатого и мелкого скота; в этих
144
стадах, как известно, заключалось главное богатство коче-
вого Татарского народа.
«Но где же великий князь? Где первоначальник нашей
славы?» — спрашивали друг друга оставшиеся в живых
князья и воеводы.
Особенно беспокоился брат и друг Димитрия, Владимир
Андреевич. Он «стал на костях», т.е. на поле битвы, под боль-
шим черным знаменем, и велел трубить сбор. Когда воин-
ство сошлось около него, Владимир начал расспрашивать, кто
последний видел великого князя. Некоторые говорили, что
видели его сильно раненого и что, вероятно, он лежит где-
нибудь между трупами; кто-то сообщил, что встретил его
крепко оборонявшегося от четырех Татар и уходившего от
них. Князь Стефан Новосильский рассказывал, как видел
Димитрия пешего и от ран его едва идущего с побоища, но
не мог помочь ему, потому что сам в это время отбивался от
грех Татар. Все эти рассказы не объясняли главного: куда
же девался великий князь? Тогда Владимир Андреевич во все
стороны разослал дружинников искать его и обещал боль-
шую награду тому, кто найдет его живым.
Воины рассыпались по Куликову полю и начали прилеж-
но осматривать лежавшие повсюду кучи трупов. Некоторые
увидали на убитом великокняжескую приволоку и думали, что
нашли Димитрия; но это оказался боярин Бренк; другие за
великого князя приняли было Федора Семеновича Белозерс-
кого, который был похож на него; третьи нашли павшего коня
и несколько слуг Димитрия; но самого его не было видно. На-
конец, два Костромича, по имени Федор Сабур и Григорий
Хлопищев, уклонясь несколько на правую сторону поля, в ка-
кой-то дубраве усмотрели великого князя, лежащего под вет-
вями вновь срубленного дерева; они соскочили с коней, подо-
шли к нему и убедились, что он жив. Хлопищев остался при
нем, а Сабуров поскакал с радостной вестью к Владимиру
Андреевичу. Все князья и бояре поспешили на указанное ме-
сто, сошли с коней и поклонились до земли великому князю.
«Брат мой милый, великий княже Димитрий Иванович,
слава господу Богу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его
Матери! Молитвами и помощью угодников божих мы побе-
дили своих супостатов!»
145
«Кто глаголет сия?» — проговорил Димитрий, откры-
вая глаза.
«Это я, брат твой Владимир; возвещаю тебе, что Бог явил
тебе милость, даровав победу над врагами».
Обрадованный Димитрий с трудом встал на ноги, и то при
помощи других. Шлем и латы его были иссечены; когда их
сняли, то не нашли у великого князя никакой смертельной
раны, ибо крепкие доспехи защитили его от острия мечей и
копий. Но тело его было покрыто язвами и ушибами. Имея в
виду значительную тучность Димитрия, мы поймем, до ка-
кой степени он был утружден продолжительной битвой и как
был оглушен ударами, большая часть которых пришлась по
голове, плечам и животу, особенно когда он лишился коня и
пеший отбивался от врагов. Надобно еще удивляться тому,
что он, будучи отрезан от своих, имел довольно силы добрать-
ся до срубленного дерева, прежде нежели упал без чувств
под его ветвями. Отвага Димитрия Ивановича и желание его
лично начать битву с врагами, подобно удалым древнерус-
ским князьям, которые обыкновенно бились на челе своих
дружин, — эта отвага едва не стоила ему жизни и едва не
обратила радость от победы в скорбь и печаль. А если отсут-
ствие великого князя в последние критические минуты боя
не помешало нашей победе, то этим Русь была обязана, во-
первых, тому же Димитрию Ивановичу, который своими
умными мерами и распоряжениями, особенно устройством
засадного полка, приготовил торжество русского оружия. Во-
вторых, победа досталась нам потому, что большая часть рус-
ских воинов, от князей и бояр до простых ратников, свято
исполнила свой долг и не только поддержала древнюю славу
русского имени, но и грядущим поколениям оставила высо-
кий пример доблести и любви к родине.
Наступала уже ночь. Димитрия Ивановича посадили на
коня и отвезли в его шатер. Владимир Андреевич приказал
весело трубить в трубы, чтобы все воинство узнало и возра-
довалось о сохранении великого князя.
Следующий день был воскресный. Димитрий прежде
всего помолился Богу и возблагодарил Его за победу; потом
выехал к воинству, хвалил его подвиги и обещал каждого
наградить по заслугам. Затем с князьями и боярами он начал
146
объезжать Куликово поле и осматривать побоище. Печаль-
но и ужасно было зрелище поля, покрытого кучами трупов и
лужами запекшейся крови. Христиане и Татары лежали,
смешавшись друг с другом, Димитрий без слез не мог смот-
реть на павших своих воинов. Особенно плакал он, когда
наезжал на трупы княжеские и боярские. Князья Белозерс-
кие Федор Романович, сын его Иван и племянник Семен
Михайлович лежали вкупе с некоторыми своими родичами
и многими дружинниками; видно было, как крепко стояли
они друг за друга и как все пали героями. Считая с Белозер-
скими, вообще пало до пятнадцати русских князей и княжат,
в том числе два брата Тарусские и Димитрий Монастырев.
Проливал слезы великий князь над трупами своего лю-
бимца Михаила Андреевича Бренка и большого боярина
Николая Васильевича Вельяминова. В числе убитых находи-
лись также: Семен Мелик, Валуй Окатьевич, Иван и Миха-
ил Акинфовичи, Андрей Серкизов, Андрей Шуба, Иван Алек-
сандрович, Лев Морозов, Тарас Шатнев, Димитрий Минин
и многие другие бояре и дворяне великого князя.
Проезжая мимо тела Пересвета и его противника татар-
ского богатыря, великий князь сказал окружающим:
«Видите, братие, начальника битвы; он победил подобного
себе, от которого многим пришлось бы пить чашу смертную».
Инок Ослябя также был в числе павших.
Смотря на великое множество убитых христиан и еще
большее количество Татар, Димитрий Иванович обратился
к Волынцу Боброку со словами:
«Брате Димитрий, воистину разумлив еси, и не ложна
примета твоя! Подобает тебе всегда быть воеводою».
Великий князь велел воинам отделять по возможности
христианские тела от Татарских и первых предавать земле
священникам с обычными молитвами. Восемь дней оставал-
ся он еще близ места битвы, давая время войску погребсти
своих братий, отдохнуть и придти в порядок. Между прочим,
он приказал сосчитать число оставшейся рати. Сосчитали, и
нашли налицо только сорок тысяч человек; следовательно
гораздо более половины выступившей в поход рати при-
шлось на долю убитых, раненых, пропавших без вести и ма-
лодушных, покинувших свои знамена.
147
Меж тем, Ягайло Литовский 8 сентября только на один
день пути находился от места битвы. Когда же до него дос-
тигла весть о победе Димитрия Ивановича Московского, то
он пошел назад так поспешно, как будто за ним кто-нибудь
гнался, хотя Димитрий и не думал его преследовать. Тут толь-
ко Ягайло догадался, что позволил себя обмануть своему мни-
мому другу Олегу Рязанскому, который сообщал ему невер-
ные сведения о Димитрии Московском. «Никогда Литва не
была учима от Рязани, —говорил Ягайло, —зачем же я ныне
впал в такое безумие? »
Наконец, войско изготовилось к походу. Над великими
братскими могилами православных воинов священники от-
служили панихиду и провозгласили им вечную память. Рус-
ская рать переправилась на левый берег Дона и выступила в
обратный поход. Обоз ее увеличился множеством захвачен-
ных у Татар кибиток, нагруженных одеждами, оружием и
всяким добром; за войском гнали отбитые табуны и стада
коней, верблюдов, буйволов, баранов. Кроме того, Русские
везли на родину многих тяжко раненых воинов в колодах,
которые состояли из распиленного вдоль отрубка с выдолб-
ленной серединой. В числе этих воинов находились иноки
Пересвет и Ослябя. Проходя опять вдоль западных Рязанс-
ких пределов, великий князь вновь запретил войску обижать
и грабить жителей. Но, кажется, на этот раз дело не обошлось
без некоторых враждебных столкновений с Рязанцами со
стороны отдельных московских отрядов. Когда Димитрий,
оставив позади главное войско, с легкой конницей прибыл в
Коломну (21 сентября), то у городских ворот его встретил тот
же епископ Герасим, в сопровождении духовенства с крес-
тами и иконами; проводил в соборную церковь и совершил
литургию с благодарственным молебном. Побыв в Коломне
дня четыре и не успев еще отдохнуть от сильного утомления,
великий князь поспешил в свой стольный город.
Гонцы, отправленные тотчас после Куликовой битвы в
главные города Московского княжения, уже давно извести-
ли жителей о славной победе, и настало народное ликова-
ние. 28 сентября Димитрий с братом Владимиром торже-
ственно вступил в Москву. Его встречали радостная супруга
с детьми, множество народа, духовенство с крестами и со
148
всем освященным собором. Литургия и благодарственный
молебен были совершены в соборном Успенском храме. Та-
кие же молебны пели по всему городу; молились о здравии
великого князя, всех князей и всего христолюбивого воин-
ства. Затем Димитрий раздавал многие милости по церквам
и монастырям, оделял убогих и нищих, а в особенности вдов
и сирот, оставшихся после убиенных воинов. Ратники, со-
бранные из областей и уцелевшие от побоища,' не доходя до
Москвы, уже были распущены по своим домам.
Из Москвы великий князь с боярами вскоре отправился
в монастырь Троицы, чтобы и там возблагодарить Бога и при-
нять благословение у игумена Сергия.
«Отче, твоими святыми молитвами я победил невер-
ных, — говорил Димитрий, — твой послушник инок Пере-
свет убил богатыря татарского. Но Божьим попущением, за
многие грехи наши, избито великое множество воинства
христианского; отслужи, отче, обедню и пой панихиду по
всем избиенным».
После панихиды великий князь щедро одарил монастырь
и братию. Он переночевал у Троицы и на другой день воро-
тился в Москву.
Тела иноков Пересвета и Осляби были погребены под
Москвой в Рождественской церкви Симонова монастыря,
основателем и первым игуменом которого, как известно, был
родной племянник и пострижник Сергия Радонежского,
Федор, в то время духовник великого князя Димитрия. Тог-
да же были основаны многие храмы в честь Рождества Бого-
родицы, так как победа совершилась в день этого праздни-
ка. Кроме того, Русская церковь установила ежегодно праз-
дновать память по убиенным на Куликовом поле в так
называемую субботу Дмитровскую, ибо 8 сентября 1380 года
пришлось в субботу.
Московский народ радовался великой победе и прослав-
лял Димитрия с братом его Владимиром, дав первому про-
звание Донского, а второму Храброго. Русские надеялись, что
Орда повержена во правах и ярмо татарское сброшено на-
всегда. Но этой надежде не было суждено сбыться так скоро.
При известной набожности Димитрия Ивановича Мос-
ковского и горячем участии в его предприятии против Ма-
149
мая со стороны таких пастырей Русской церкви, как Сергий
Радонежский, естественно, сказания о Куликовской победе
тогда же были украшены разными благочестивыми леген-
дами о видениях и чудесах. Вообще это было в обычае древ-
него русского благочестия: знаменитые победы своего ору-
жия приписывать явной небесной помощи. Но ни одна
русская победа не украсилась столькими знамениями и ви-
дениями, как Куликовская.
Чем ближе знакомимся мы с описанным подвигом, тем
более убеждаемся в его величии и в том, что он действитель-
но должен составлять нашу национальную гордость во всех
отношениях. Главный виновник его, великий князь Москов-
ский Димитрий является перед нами и замечательным поли-
тиком, и превосходным стратегом, и, наконец, доблестным
воином. В настоящее время, при нашем могуществе и неиз-
меримой территории, нам нелегко представить себе, каких
трудов и усилий стоило пятьсот лет назад Московскому ве-
ликому князю (которого владения обнимали каких-нибудь
три, четыре настоящих губернии) собрать, вооружить и вы-
вести в поле полтораста тысяч человек! И не только собрать
их, но и сплотить довольно разнообразные части этого опол-
чения в одно целое воинство, воодушевленное одним духом,
одной идеей. Слава Куликовской победы ярко озарила Мос-
ковских собирателей Руси и усилила народное к ним сочув-
ствие, а следовательно, в свою очередь немало способство-
вала делу государственного объединения31.
Мы видели, что союз самых крупных восточнорусских
княжений, с Москвой во главе, оказался непрочен и распал-
ся в тот самый момент, когда он более всего был нужен. Та-
тарские погромы, предшествовавшие Куликовской битве,
сделали свое дело, т.е. разъединили союзников, и Димитрию
пришлось принять решительную борьбу только с силами
собственного княжения и ближайших или мелких своих под-
ручников. Не говоря уже о Новгородцах и Тверичах, кото-
рые не желали помогать усилению Москвы, собственный
тесть Московского князя Димитрий Константинович Суз-
дальский не пришел к нему на помощь: он еще не опомнился
после поражения на Пьяне и погрома, произведенного в его
области царевичем Арапшей. Другой союзник Димитрия
150
11вановича Московского, Олег Рязанский, также не соеди-
нился с ним в решительную минуту и по тем же причинам.
(’евернорусские летописи, умалчивая о поведении Нижего-
родского князя, с особой силой нападали на князя Рязанско-
го и беспощадно очернили его как гнусного изменника. А
между тем поведение Олега если не вполне оправдывается;
го объясняется его трудным положением между Татарской
грозой с одной стороны и усиливающимся Московским кня-
жением — с другой. Подобно Твери, Рязань, как отдельное
(амостоятельное княжение, не могла сочувствовать возрас-
тавшему усилению Москвы, которое явно грозило их само-
стоятельности. В то же время близкое соседство со степью
подвергало Рязанцев неминуемому разорению, в случае хан-
ского гнева. Восемь лет Олег был верным союзником Димит-
рия, и в это время его земля испытала четыре татарских на-
шествия. Собственными силами Рязанцы не могли защитить
себя от подобных нашествий, всегда более или менее нео-
жиданных; а Москвитяне подавали помощь слишком поздно.
Ворьба Москвы с Ордой во всяком случае была невыгодна
для Рязанцев, потому что на их полях происходили кровавые
встречи соперников; сама победа союзника влекла за собой
только новые бедствия, как например Вожинская битва, за
которую поплатилась все та же Рязанская земля; между тем
как жители Московских волостей спокойно предавались сво-
им мирным занятиям, защищенные Окой, которую обыкно-
венно в подобных случаях спешили прикрыть московские
сторожевые отряды.
Устрашенный слухами о великих вооружениях Мамая и
(то союзе с Литвой, Олег, в сущности, хотел остаться нейт-
ральным и по возможности удалить театр войны от внутрен-
них областей своего княжества. Для этого он вступил в сно-
шения с Мамаем и Ягайлом и обещал соединиться с ними
против Димитрия. Переговоры эти производились посред-
ством одного из рязанских бояр, Епифана Караева, доволь-
но скрытно от Москвитян; по наружности рязанский князь
11 родолжал дружить с Димитрием и послал предостеречь его
об опасности. В действительности Олег не только не соеди-
нился с Татарами й Литвой, а напротив, как надо полагать,
ложными вестями о Москвитянах и хитрыми переговорами
151
задержал движение союзников в свою землю. Иначе, с ка-
кой же стати Мамай так долго медлил в Придонских степях,
а Ягайло потерял время у Одоева? Почему они не спешили к
берегам Оки, где по условию должны были соединиться с
Олегом 1 сентября? Следовательно, в данном случае ковар-
ная политика Рязанского князя была направлена исключи-
тельно в интересах его княжения, и эта политика, по-види-
мому, удалась: грозные силы Мамая уничтожены. Рязанская
область спасалась от нашествия трех больших ратей, соб-
ственная дружина осталась цела; а, между тем, могуществен-
ный сосед, несмотря на победу, был настолько ослаблен, что
сделался менее опасным чем прежде.
Как бы то ни было, Димитрий Иванович обнаружил силь-
ное неудовольствие на Олега за его отступление от союза и
двусмысленное поведение в эпоху Куликовской битвы. Од-
нако, на этот раз до войны не дошло; новым договором с
Москвой (1381 г.) Олег уступил ей некоторые пограничные
места и обязался иметь с Димитрием общих врагов и дру-
зей; следовательно, принужден был признавать себя в неко-
торой от него зависимости. Но подобные условия в те вре-
мена редко исполнялись добросовестно32.
Меж тем, в Орде совершались события и перемены,
имевшие важные следствия для Руси.
Несмотря на страшное поражение, Мамай успел собрать
новые силы и, злобствуя на великого князя Московского,
намерен был отомстить ему внезапным набегом на его зем-
лю. Но соперником ему явился хан Заяицкой или Синей
Орды, по имени Тохтамыш. Этот последний в юности, спа-
саясь от преследования своего родственника (Урус-хана),
нашел убежище у властителя Джагатайских Татар, знаме-
нитого Тамерлана, и впоследствии с его помощью сел на пре-
стол Синей Орды! Так же как и ханы Кипчакской или Золо-
той Орды, Тохтамыш происходил из рода Джучидов, имен-
но от старшего Батыева брата. Естественно, он не хотел
признавать Сарайским ханом Мамая, завладевшего престо-
лом не по праву, и воспользовался его поражением на Дону,
чтобы самому сесть в Сарае. Собранные против Дмитрия
силы Мамай должен был обратить на Тохтамыша. Счастье и
тут ему изменило: у Азовского моря на берегах Калки, ког-
152
да-то видевшей первое поражение Русских от Татар, Мамай
был разбит соперником. Царевичи и темники Золотоор-
дынские покинули побежденного хана и передались Тохта-
мышу. Спасаясь от погони, Мамай с немногими людьми
укрылся в таврический город Кафу или Феодосию, к своим
прежним союзникам Генуэзцам; но жители Кафы веролом-
но его убили, чтобы воспользоваться оставшимися у него со-
кровищами.
Восстановив единство и могущество Джучиева улуса,
соединив под своей властью обе Орды, Золотую и Синюю
или Волжскую и Заяицкую, энергичный Тохтамыш есте-
ственно хотел получать дани со всех тех земель, которые
повиновались Батыю и Узбеку, и немедленно известил Рус-
ских князей о своем воцарении в Сарае. Князья с честью
приняли и проводили его послов, а вслед за ними отправили
своих бояр с подарками к хану, его женам и вельможам. Тох-
тамыш, конечно, понял, что великий князь Московский пос-
ле Куликовской победы считает себя как бы независимым
от Татар и намерен ограничиться одними посольскими от-
ношениями и подаркамй. Хан попробовал по прежнему обы-
чаю отправить на Русь большого посла, по имени Акхозю, с
отрядом Татар. Он дошел до Нижнего; но в Москву ехать не
решился; послал туда несколько человек из своей свиты, и
те не осмелились войти в самый город. Очевидно, после Ку-
ликовской битвы Русские, особенно Москвичи, враждебно
и самоуверенно стали относиться к самим Золотоордынским
Татарам; а последние, наоборот, сделались боязливы. Тогда
Тохтамыш задумал нанести внезапный и сильный удар, что-
бы восстановить прежние отношения. Но и сам он, вероят-
но, находился под общим впечатлением Куликова поля и по-
тому употребил все меры, чтобы не дать Димитрию времени
собрать полки, а захватить Русских гостей, особенно в Бол-
гарах, и товары их пограбить; гостей захватили главным об-
разом с той целью, чтобы они не дали знать в Москву о приго-
товлениях хана к походу. Потом Тохтамыш переправил свою
рать на правую сторону Волги и быстро пошел на Русь. В
Нижнем, однако, узнали о походе; тесть Димитрия Донско-
го, Димитрий Константинович, на этот раз так же изменил
зятю и общерусскому делу, как и во время Куликовской бит-
153
вы. Он отправил двух сыновей своих, Василия и Семена, с
изъявлением покорности. Хан шел так скоро, что Суздальс-
кие князья едва нагнали его уже близ Рязанских пределов.
Подобно Димитрию Суздальскому, Олег Рязанский, несмот-
ря на недавний договор с Москвой, думал только о спасении
собственной области от нового разорения; встретил с дара-
ми Тохтамыша, упросил его не воевать Рязанской земли, и,
обведя около ее пределов, указал ему броды на Оке и дал
проводников. А в Москву на этот раз он не послал и вестей о
татарском нашествии.
Однако, у Московского великого князя в ордынских пре-
делах были устроены «доброхоты», как выражается лето-
пись, т.е. между самими Татарами находились люди, полу-
чавшие от князя подарки и за это извещавшие его о том, что
делалось в Орде. От них, а также из Нижнего Новгорода,
Димитрий успел получить вести; он начал собирать войско и
вместе с братом Владимиром уже двинулся было к Коломне
навстречу Татарам, разослав гонцов к подручным князьям,
чтобы спешили к нему на помощь. Но тут сказались послед-
ствия того страшного напряжения, которое Северная Русь
сделала в эпоху Куликовской битвы. После испытанных в ней
огромных потерь, Русь, по выражению летописи, «оскуде-
ла» ратными людьми. Требовался довольно продолжитель-
ный отдых для восстановления сил и для нового возбужде-
ния воинственных инстинктов в народе. Удельные князья,
также истощенные потерями и, может быть, не совсем до-
вольные усилившеюся Московской зависимостью, на этот
раз не обнаружили ревности к борьбе с Татарами. Никто не
спешил на помощь Димитрик).
В среде его собственных воевод по-видимому возникло
разномыслие. Напрасно кто-то из тысяцких предлагал идти
к Оке, стать на переправах и оттуда послать к хану посоль-
ство с дарами и с мольбой укротить свою ярость; если же
просьбы и дары не подействуют, то, отступая, всеми сред-
ствами задерживать Татар на их пути и тем дать время для
сбора рати. Донской герой не принял этого совета и не ре-
шился ждать Татар с теми малыми силами, какие у него были
под рукой. Он отступил к Переяславлю, а оттуда мимо Рос-
това прошел в Кострому; брата Владимира Андреевича от-
154
рядил к Волоку (Дамскому), чтобы там он ожидал помощи от
I [овгородцев и от Тверского князя, к которым отправлены
были гонцы. В Москву Димитрий послал приказ готовиться
к обороне; княгине же своей велел с детьми спешить к себе
в Кострому.
Тохтамыш беспрепятственно перешел Оку; взял и сжег
Серпухов, и затем двинулся прямо на Москву, пленя и разо-
ряя все на своем пути.
В покинутой великим князем столице весть о приближе-
нии Татар произвела большое смятение. По выражению ле-
тописца народ в эту минуту походил на овец без пастыря. С
одной стороны из окрестностей многие жители со своей рух-
лядью спешили укрыться в Москву; с другой — богатые граж-
дане спешили с имуществом и семьями выехать из города,
чтобы бежать в дальние места; но чернь подняла мятеж, и если
отпускала их, то предварительно ограбивши. Мятежники зво-
нили в колокола и собирались на шумные веча; решено было
занять все ворота стражей и не выпускать никого из города.
Бояр перестали слушаться. Высшим лицом в городе оставал-
ся митрополит Киприан, которого в предыдущем году вели-
кий князь призвал в Москву и торжественно принял в митро-
полию. Но он первый потерял голову; думал только о своей
личной безопасности, и решил уехать вместе с великой кня-
гиней Евдокией и ее детьми. Чернь едва согласилась выпус-
тить их из города. В это время в Москву прибыл, вероятно,
назначенный от великого князя воеводой, один из православ-
ных Литовских княжичей, внук Ольгерда, прозванием Остей
(может быть, сын Андрея Ольгердовича Полоцкого). Он при-
нял начальство, восстановил некоторый порядок в городе и
приготовил его к осаде. Выстроенные Димитрием каменные
сгены представляли надежную защиту; жители вооружились,
II том числе сурожане, суконники и другие купцы, и вместе со
множеством граждан и крестьян, сбежавшихся из ближних
городов и волостей, составили значительную рать. Скоро от
(траха и смятений они перешли к противоположной крайно-
сти, т.е. к излишней самоуверенности и пренебрежению не-
приятелем.
23 августа 1381 года передовые татарские отряды появи-
лись под Москвой. Стража с городских ворот, увидав их,
155
затрубила в трубы. Татары остановились за два или за три
перестрела от города. Толпа неприятелей подъехала к сте-
нам и спрашивала о великом князе. Им отвечали, что он от-
сутствует. Татары начали ездить вокруг города, осматривая
его рвы, забрала, ворота, башни. Кругом все было чисто: так
как граждане пожгли все посады и даже загородные мона-
стыри; не оставили ни одного тына или бревна, из опасе-
ния примета к городу. Между тем как добрые люди моли-
лись, постились и причащались в ожидании горькой смер-
ти, буйная часть граждан предавалась пьянству и грабежу
тех домов, хозяева которых бежали из города; особенно
опустошались запасы меда и вина, находимые в их погре-
бах; причем много было пограблено кубков серебряных и
стеклянных. Разгулявшиеся буяны, шатаясь, ходили по го-
роду и хвастались своей будущею победой над врагами;
некоторые влезали на стены, оттуда сквернословили, пле-
вали на Татар и вообще делали против них разные бесстыд-
ные выходки. В ответ на это Татары грозили обнаженными
саблями и знаками показывали, как они будут рубить голо-
вы. Граждане ошиблись, думая, что перед ними вся татарс-
кая рать; на следующее утро пришел сам Тохтамыш с глав-
ными силами, и темные тучи варваров облегли город со всех
сторон. Осажденные первые начали бросать стрелы в не-
приятеля; в ответ на это Татары открыли частую и меткую
стрельбу; стрелы их сыпались как сильный дождь и омра-
чали воздух; многие граждане падали мертвыми на забра-
лах. Были у Татар и такие искусные люди, которые стреля-
ли без промаха с коней на всем скаку, направо и налево,
вперед и назад. Во время этой перестрелки часть варваров
приставила лестницы и полезла на стены. Москвичи обли-
вали их кипящей в котлах водою и отразили приступ. Он
возобновлялся три дня сряду, но безуспешно: башни и заб-
рала были снабжены самострелами и камнеметательными
орудиями, каковы: пороки, тюфяки и даже пушки, тут впер-
вые упоминаемые. Были и в числе Москвичей искусные
стрелки; так некий суконник, по имени Адам, с башни над
Фроловскими воротами поразил из самострела прямо в сер-
дце одного из первых ордынских князей, чем причинил
большую печаль самому хану.
156
Видя, что город нельзя взять открытой силой, и опасаясь
пришествия великокняжеской рати, варвар употребил ко-
варство.
На четвертый день к стенам по опасу (парламентерами)
подъехали знатные татарские вельможи с такими речами:
«Царь вас своих людей и своего улуса хочет жаловать; вы не
виноваты; не на вас он гневается, а на великого князя Ди-
митрия. От вас же он ничего другого не требует, а только то,
чтобы вышли к нему с честью и дарами купно с вашим вое-
водою; царь хочет только видеть ваш город и побывать в нем».
Такое предложение, конечно, было сделано слишком неис-
кусно и подозрительно, чтобы ввести в заблуждение сколь-
ко-нибудь осторожных людей. Но в числе ханских послан-
цев находились два Суздальские князя, помянутые Василий
и Семен Дмитриевич. Застращенные Тохтамышем или сами
поверившие его лживой клятве, они на кресте присягнули,
что хан говорит искренно и что он не сделает никакого зла
гражданам, если те послушаются его. Их присяга показалась
многим Москвичам достаточным основанием для того, что-
бы поверить хану и смириться перед ним. Напрасно князь
Остей и некоторые воеводы пытались убеждать граждан,
чтобы они повременили еще немного, пока Димитрий и Вла-
димир Андреевич соберутся с силами и придут на помощь.
Толпа зашумела и настояла на своем. Отворились Кремлев-
ские ворота, и Остей в сопровождении бояр вынес дары хану;
за ним следовали архимандриты, игумены и священники с
крестами; потом шли черные люди. Тут, по данному знаку,
одни Татары бросились на эту процессию и произвели изби-
ение; другие устремились в отворенные ворота и ворвались
в город; третьи влезли на стены по приставленным лестни-
цам. Начались страшные сцены убийств и грабежа; гражда-
не, застигнутые врасплох, метались во все стороны, и более
не думали о сопротивлении. Избиение прекратилось тогда,
когда руки Татар утомились и сабли их притупились. Мно-
гие искали спасения в каменных церквах; но Татары разби-
вали их двери, и, посекши христиан, расхищали церковную
утварь, или обдирали дорогие украшения с икон и книг. Кро-
ме храмов, варвары разграбили богатства, десятилетиями
накопленные в боярских дворах, и склады товаров в домах
157
сурожан, суконников и других купцов. Насытившись грабе-
жом, убийством и захватив огромный полон, состоявший
преимущественно из здоровых мужчин, молодых женщин и
девиц, варвары зажгли город и тем произвели его оконча-
тельное разорение. «Дотоле, —говорит летописец, —город
Москва был велик и люден; он кипел многолюдством; сла-
вою и честию превзошел все грады Русской земли; в нем оби-
тали князья и святители. А в сие время отошла слава его, и
вся честь в единый час изменилась, когда он был взят и по-
жжен». Это бедствие случилось 26 августа 1381 года. В осо-
бенности невозратима была потеря сгоревшего в соборных
храмах великого множества книг; кроме собственных руко-
писей, в них снесены были на хранение книги из всех окре-
стных монастырей и посадских церквей. Нет сомнения, что
в этом пожаре погибли и многие памятники отечественного
бытописания. Не одна Москва пострадала в это нашествие.
Когда была взята столица, Тохтамыш разослал отряды опус-
тошать волости и другие города Московского княжения. Та-
тары разграбили тогда и пожгли Владимир, Звенигород,
Можайск, Юрьев, Дмитров, Боровск, Рузу и Переяславль-
Залесский. В этом последнем многие граждане спасались
тем, что сели на суда и отплыли на середину озера.
Во время этого разорения один татарский загон, подошед-
ши к Волоку, наткнулся на стоящего там Владимира Андрее-
вича; последний ударил на Татар и поразил их. Беглецы при-
несли о том весть Тохтамышу. Этой небольшой победы было
достаточно, чтобы напугать хана: таково было впечатление
Куликовской битвы. Опасаясь прибытия великокняжеской
рати, боясь потерять добычу и бесчисленный полон, хан стя-
нул свои загоны и стал поспешно уходить. На обратном пути
однако Татары успели взять Коломну, а потом пограбить и
попленить землю Рязанскую. Таким образом и Олег Ивано-
вич был достойно наказан за свое малодушие и близорукую,
эгоистичную политику. По некоторым известиям, и в этом
случае поведение двух Суздальских князей, сопровождавших
хана, было позорное: по своим личным расчетам и неприязни
к Олегу, они не удерживали, а еще натравливали Татар на ра-
зорение Рязанской земли. В награду за то, хан послал в Ниж-
ний к Димитрию Константиновичу своего шурина Шихомата
158
и князя Семена Димитриевича с ярлыком на великое княже-
ние Владимирское; а другого Димитриева сына, Василия, взял
с собой в Орду в качестве заложника.
Когда Димитрий Иванович с братом Владимиром и боя-
рами воротился в столицу, то проливал горькие слезы, смот-
ря на московское пепелище. Везде лежали кучи трупов и сто-
яли обгорелые развалины. Он немедленно принялся созы-
вать из лесов разбежавшихся жителей, возобновлять город
и очищать его от трупов; причем велел давать по рублю за
восемьдесят тел людям, занимавшимся погребением их. Роз-
дано было 300 рублей; следовательно, число погребенных
простиралось до 24 000; да, кроме того, много народу сгоре-
ло во время пожара или потонуло в реке, куда бросались от
страха перед варварами. А если определим число уведенных
в неволю Москвитян хотя бы в двадцать или двадцать пять
тысяч, то город Москва и ее окрестности лишились в это на-
шествие по меньшей мере от 50 до 60 тысяч своего населения.
Конечно, нам легко было бы теперь обвинять Димитрия
в том бедствии, осуждать его за нерешительность и оставле-
ние Москвы на жертву варварам. Но мы не должны забы-
вать о том, каких усилий и сколько времени требовалось тог-
да, чтобы собрать и вооружить ополчение в несколько де-
сятков тысяч человек; особенно после Куликовских потерь.
Нет сомнения, что в народе уверенность в освобождение от
ига сменилась на время горьким разочарованием, когда он
увидал свежие полчища варваров, разорявших его землю, и
это разочарование отразилось в нерешительном образе дей-
ствия самих вождей. Затем, если мы у самого Димитрия не
находим той бодрости, предусмотрительности и воинского
пыла, которые он обнаружил в эпоху Вожи и Куликова поля,
то имеем основание предполагать, что его здоровье и энер-
гия были надломлены чрезмерным напряжением сил в дос-
топамятный день 8 сентября 1380 года. Принимая в расчет
все эти обстоятельства, не можем однако освободить его от
упрека в недостатке распорядительности и заботливости о
своей столице в эпоху Тохтамышева нашествия. Если бы она
была вовремя поручена надежным воеводам и не была так
предоставлена на волю случая и мятежной толпы, то могла
бы продержаться столько времени, сколько было нужно для
159
помощи. Может быть, великий князь слишком понадеялся
на присутствие митрополита Киприана для поддержания
порядка в столице. Этот ученый серб не мог заменить тако-
го патриотичного пастыря, как св. Алексей, и в минуту бед-
ствия думал только о своей личной безопасности. По край-
ней мере известно, что Димитрий гневался на Киприана за
то, что он покинул Москву и удалился именно к старому со-
пернику Московского князя, Михаилу Тверскому, который
отправил к Тохтамышу посла с дарами и с мольбой не вое-
вать Тверского княжения и получил от хана милостивый яр-
лык. Вскоре по возвращении Киприана в столицу, Димитрий
изгнал его из Москвы, и тот снова воротился в Киев. А на
Владимирскую или Восточнорусскую митрополию великий
князь вызвал из заточения опального Пимена.
После Тохтамышева нашествия Московскому князю во-
лею-неволею приходилось снова признавать себя данником
Золотой Орды. С одной стороны, надобно было предупре-
дить дальнейшие нашествия, а с другой — к тому же побуж-
дала измена общерусскому делу и соперничество с Москвой
больших соседних княжений, т.е. Рязанского, Суздальско-
Нижегородского и Тверского. Тотчас после нашествия в
Орду на поклон к Тохтамышу отправились сын Димитрия
Константиновича Семен, брат Борис Городецкий и Михаил
Александрович Тверской с сыном. Тверской князь не замед-
лил воспользоваться бедствием Москвы и возобновил свои
домогательства о ярлыке на великое княжение Владимирс-
кое. Надобно было помешать его домогательствам. Димит-
рий однако сам не поехал, а отправил в Орду своего старше-
го сына Василия (1383 год). Хан остался доволен изъявлени-
ем покорности со стороны сильного Московского князя и
оставил за ним великий Владимирский стол; однако, моло-
дого Василия удержал при себе, требуя за него 8000 руб. оку-
па. Если тесть великого князя Димитрий Константинович
Нижегородский не спешил лично явиться перед ханом, тому
препятствовало его болезненное состояние; в том же
1383 году он скончался. Этот князь омрачил конец своей жиз-
ни изменой собственному зятю и раболепием перед Татара-
ми. Но, судя по местным свидетельствам и преданиям, он
пользовался уважением своих Нижегородцев. Димитрий
160
5*
Константинович памятен еще в Русской истории тем, что при
нем монах одного нижегородского монастыря Лаврентий пе-
реписал летопись или составил летописный свод (так назы-
ваемый Лаврентьевский). Сыновья и брат Димитрия Кон-
стантиновича, бывшие в Орде, немедленно подняли распрю
о Нижегородском столе, как старшем в их семье. Хан решил
спор в пользу дяди, т.е. Бориса Константиновича.
. Первое время после Тохтамышева нашествия было очень
трудно для Московского княжения: пришлось заплатить
большую дань, потому что хан, вероятно, потребовал плате-
жа и за предыдущие годы. На это собирались деньги со вся-
кой деревни по полтине (а деревней назывались тогда не-
большие поселки в несколько дворов); «тогда же и золотом
давали в Орду», прибавляет летописец. А во Владимире, по
его словам, пребывал в то время лютый или хищный ханс-
кий посол, по имени Адаш. Но это тяжелое время продолжа-
лось недолго. Спустя два года, молодому князю Василию
Димитриевичу удалось убежать из Орды в Подолию, откуда
он ушел в землю Волошскую к воеводе Петру, а потом про-
брался в Германию. Во владениях Прусского Ордена он
встретился с Витовтом Литовским. Витовт, по возвращении
на родину, помолвил за него свою дочь Софью и с честью
отпустил его в Москву в сопровождении Польских и Литов-
ских бояр. В этих странствиях Василий провел около двух
лет, пока наконец воротился к отцу. Не видно, чтобы его бег-
ство из Орды навлекло на Москву какое-либо наказание от
хана. Вообще в последние годы своего княжения Димитрий
Иванович снова перестал унижаться перед Татарами и, ка-
жется, ограничивался только легкой данью. Куликовская
победа все-таки оказала свое действие на отношения Руси к
Орде. Атакие внезапные, и потому удачные, набеги на Моск-
ву, какТохтамышев 1381 года, не всегда могли повторяться33.
В эти последние годы удалось Димитрию покончить воз-
никшую из-за Татар вражду с Олегом Рязанским.
В первое время после Тохтамышева нашествия великий
князь, очевидно, был сильно возмущен тем пособничеством,
которое вероломный Олег оказал хану против Москвы, не-
смотря на их недавний договор. Пользуясь силами, собран-
ными против Татар, Димитрий посылал на Рязанскую зем-
6-Собиратели Руси
161
лю свои полки, которые и наделали ей зла более Тохтамыша.
Олег затаил желание мести и три года не обнаруживал ни-
каких признаков вражды, собираясь с силами и дожидаясь
удобного случая. В 1385 году он вдруг появился под Колом-
ной; 25 марта, в день Благовещения, город был взят и раз-
граблен; а коломенский наместник Александр Андреевич
Остей вместе со многими боярами и лучшими людьми отве-
ден в плен. Возникшая отсюда новая война не была удачна
для Москвы, хотя Димитрий послал на Рязань многочислен-
ную рать под начальством Владимира Храброго. В решитель-
ной битве Москвитяне потеряли многих бояр, в том числе
Ольгердова внука Михаила Андреевича, и должны были от-
ступить. Димитрий предложил мир; Олег потребовал слиш-
ком больших уступок. Несколько раз посылал к нему своих
бояр великий князь, но Олег оставался непреклонен.
В сентябре 1386 года Димитрий Иванович вновь посе-
тил Троицкий монастырь и его знаменитого основателя. На-
божный князь велел отслужить молебен, накормил братию,
роздал милостыню, а потом обратился к Сергию с просьбой,
чтобы он принял на себя посольство в Рязани и уговорил
бы Олега к вечному миру. Лучшего посредника невозмож-
но было выбрать. Роль миротворца в те времена княжес-
ких междоусобий была одной из главных заслуг духовен-
ства. И кто же мог сильнее всех подействовать на упрямого
Рязанца своими увещаниями, как не Сергий, о святости ко-
торого уже давно разглашала народная молва? Той же осе-
нью он отправился в путь, сопровождаемый несколькими
старшими боярами великого князя. Прибыв в Переяславль
Рязанский и вступив в княжий терем, по словам летописи,
чудный старец долго беседовал с князем о пользе душев-
ной, о мире и о любви. Его тихие и кроткие речи произвели
такое впечатление на суровое сердце Олега, что он умилил-
ся душой, забыл свою вражду и заключил с Димитрием веч-
ный мир и любовь в род и род. С великой честью и славой
после того воротился в Москву преподобный Сергий. В сле-
дующем году политический союз был скреплен родствен-
ными отношениями: сын Олега Федор женился на Софье,
дочери Донского. Мир 1386 года в действительности оправ-
дал свое название «вечного»; с того времени не было ни
162
6-2
одной войны не только между Олегом и Димитрием, но и
между их потомками.
В то же самое время удалось Московскому князю сми-
рить строптивых Новгородцев.
Причиной ссоры с ними были разбои новгородской воль-
ницы, которая на своих ушкуях ходила по Волге и Каме и
грабила их прибрежные волости, а иногда нападала на зна-
чительные города, как русские, так и болгарские, например,
Ярославль, Кострому, Нижний, Жукотин, Великие Болгары
и проч. Разграбление последних городов, принадлежащих
тогда Татарам, навлекало гнев Золотоордынских ханов. Ди-
митрий не раз грозил Новгородцам и требовал, чтобы они
уняли свою вольницу; но тщетно. Постоянно отвлекаемый
более важными делами с Тверью, Литвой, Рязанью и Тата-
рами, он принужден был долгое время оставлять новгородс-
кие разбои безнаказанными. Между тем, дерзость их возра-
стала: в 1375 году, во время последней войны Димитрия с
Михаилом Тверским, новгородские ушкуйники, в числе 1500
человек, явились под Костромой. Местный воевода Плеще-
ев (как говорят, брат Алексея митрополита) вышел против
них с 5000-й ратью. Одна часть Новгородцев встретила Пле-
щеева, а другая спряталась в лесу, в засаде, и, выждав мину-
ту, ударила в тыл Костромичам. Последние были разбиты;
после того разбойники взяли город и грабили его целую не-
делю. Забрав с собой более ценное имущество и множество
плененных жителей, они поплыли далее; разграбили и со-
жгли Нижний. Потом разбойничали на Каме; в Болгарах про-
дали пленных жен и девиц мусульманам, а сами отправились
вниз по Волге, грабя гостей христианских и бесерменских.
Таким образом, разбойники достигли Астрахани; но здесь
получили себе достойное возмездие: князь Астраханский
захватил их обманом и велел избить всех до единого; награб-
ленная ими добыча вся досталась бесерманам.
Такой погром Костромы и Нижнего сильно разгневал
великого князя; но он все еще не находил удобного времени
наказать Новгородцев. Наконец, к разбоям присоединилась
еще распря Новгорода с Москвой в 1385 году, по поводу так
называемого «черного сбора», т.е. подати, которую собира-
ли бояре великого князя с новгородских волостей. Эта рас-
6*
163
пря ускорила разрыв. В следующем году, помирившись с
Олегом Рязанским, Димитрий Иванович лично отправился
против Новгорода с братом Владимиром Андреевичем и со
всеми подручными князьями. Новгородские послы встрети-
ли его на пути с челобитьем о мире. Димитрий не дал мира и
продолжал поход. Он остановился в 15 верстах от Новгоро-
да. Сюда явился послом сам новгородский владыка Алексей
с той же мольбой о мире и с предложением внести князю
8000 рублей за виновных граждан. Но Димитрий был так
разгневан на Новгород, что владыку отпустил без мира. В
виду близкой опасности, Новгородцы проявили решитель-
ность и энергию: они вооружились, укрепили город новым
острогом, пожгли и все строения вне городского рва и ре-
шили обороняться до последней крайности. Эта решимость,
вероятно, подействовала на великого князя, который не же-
лал довести дело до большого кровопролития, и, когда к нему
явилось третье посольство, состоявшее из одного архиманд-
рита, семи священников и пяти житьих людей, от каждого
конца по человеку, Димитрий смягчился и согласился на мир.
Новгородцы взяли 3000 рублей у св. Софьи с полатей, т.е. из
своей общественной казны, и внесли немедленно великому
князю; остальные 5000 рублей решено было доправить с За-
волочья, так как и Заволочане участвовали в волжских раз-
боях. Великий князь воротился в Москву, послав в Новгород
своих наместников и черноборцев.
Любопытно, что как ни велики были дружба и согласие
Димитрия Ивановича с его двоюродным братом Владимиром
Андреевичем, однако и между ними под конец княжения не
обошлось дело без маленькой ссоры. Виновниками ее, по-
видимому, были бояре младшего брата, чем-то недовольные.
Не знаем, из-за чего собственно возникло неудовольствие;
вероятно, из-за каких-либо сели деревень; известно только,
что в 1388 году великий князь велел взять под стражу неко-
торых бояр Владимира и заточить их по разным городам.
Владимир, со своей стороны, захватил несколько деревень
великого князя. Однако, ссора быстро кончилась, и прими-
рение было скреплено новой договорной грамотой, которая
определяла взаимные отношения братьев. Эта грамота ясно
свидетельствует о постепенном возрастании великокняжес-
164
6-4
кой власти в отношении к младшим родственникам. Димит-
рий здесь уже называет себя «отцом» Владимира; а сын Ди-
митрия Василий именуется «старшим братом» своего дяди.
Владимир обязывается держать «честно и грозно» великое
княжение под Димитрием и его сыном Василием и служить
великому князю «без ослушанья». Димитрий только подтвер-
ждает за Владимиром его наследственный третной удел и
треть московских доходов. Любопытно следующее выраже-
ние грамоты: «А оже ны Бог избавит, ослабонит от Орды, ино
мне два жеребья, а тебе треть». В этих словах ясно видно
сознание Димитрия, что окончательное свержение ига есть
только дело времени, что, может быть, оно очень близко. Тут
же определена приблизительно и сама ордынская дань в пять
тысяч рублей, из которых на долю Владимира приходилось
триста двадцать рублей. В этой грамоте видно вообще стара-
ние великого князя определить и обеспечить присягой под-
чиненные отношения своего двоюродного брата к своему
сыну и преемнику Василию. Димитрий как бы предчувству-
ет собственную близкую кончину34.
От природы своей Димитрий Иванович, по всем данным,
отличался крепким телосложением и цветущим* здоровьем.
Летописцы особенно хвалят его умеренность в образе жиз-
ни, его целомудрие до брака и после брака. Казалось бы, его
ожидала долгая жизнь и глубокая старость. Но судьба реши-
ла наоборот. Мы имеем полное право предположить, что
чрезвычайное напряжение и сильные ушибы, понесенные
им в походе 1380 года и в самой Куликовской битве, надло-
мили его здоровье. Дотоле деятельный и всегда готовый сесть
на коня, чтобы лично встретить неприятеля, после того он
как бы уклоняется от личного участия в войне, и мы видим
его только один раз во главе ополчения, именно в походе
1386 г. на Новгород — в походе, окончившемся без битвы.
Весной 1389 года великий князь опасно занемог. Первой
его заботой было составить новое духовное завещание; ибо
после составления первого (в 1370 годах) некоторые обстоя-
тельства уже изменились и прибавилось число сыновей: те-
перь их было пятеро, да его супруга Евдокия находилась в
последнем периоде беременности. В завещании своем Ди-
митрий разделил города Московского княжения между че-
165
тырьмя сыновьями: Василию дал Коломну, Юрию Звениго-
род, Андрею Можайск, Петру Дмитров (пятому, хилому Ива-
ну, вскоре потом умершему, назначил несколько сел). Свои
две трети города Москвы он разделил таким образом: поло-
вину дал старшему сыну Василию, а другую половину трем
остальным сыновьям. Но главное, чем он обеспечил реши-
тельное преобладание старшего над его братьями, это — пе-
редача ему великого княжения Владимирского: «а се благо-
словляю сына своего князя Василия своею отчиною великим
княжением». Димитрий это княжение называет уже своей
отчиной и не допускает мысли о переходе его в какой-либо
другой княжеский род. Он не только не рассчитывает в этом
отношении на будущие ханские ярлыки, но вновь выражает
надежду на полное избавление от ига; очевидно, сознание,
что Куликовская победа не пропала даром, не покидало ве-
ликого князя и на смертном одре. «А переменит Бог Орду,
дети мои не имут давати выхода, и который сын мой возьмет
дань на своем уделе, то тому и есть», — говорится в духов-
ной по поводу распределения между братьями 1000 рублей
дани, назначавшейся с волостей собственно Московского
княжения. Василий получил также удел Переяславский и
Кострому, которые причислялись к великому княжению
Владимирскому. А «куплю» своего деда Ивана Калиты, го-
рода Галич, Белоозеро и Углече-Поле, Димитрий разделил
между тремя другими сыновьями. Он наделил также свою
супругу многими селами и доходами; поручил сыновьям во
всем слушать свою мать, и особенно подчиняться ее реше-
нию при разделе волостей (в случае смерти кого-либо из бра-
тьев) . Свидетелями при составлении духовной записаны два
игумена, Севастьян и знаменитый Сергий, десять знатней-
ших бояр.
На некоторое время великому князю сделалось легче, и
семья его возрадовалась. Великая княгиня разрешилась сы-
ном (Константином). Но вдруг болезнь приняла острый обо-
рот. Димитрий призвал к своей постели еще слабую супру-
гу, сыновей и бояр своих и простился с ними. Сыновьям он
вновь и настоятельно приказывал иметь любовь между со-
бой и во всем слушаться своей матери. Конечно, зная по опы-
ту, как русские княжеские семьи страдали от распрей и меж-
166
доусобий, он надеялся, что власть матери поддержит мир и
согласие между его детьми. Затем умирающий обратился к
боярам, напомнил их верную службу, как он родился перед
ними, воевал врагов, и землю Русскую держал вместе с ними,
любил их самих и детей их, с ними веселился и скорбел. «Вы
же не нарекостеся у меня бояре, но князи земли моей», —
говорил он, и увещевал их также верно служить его княгине
и сыновьям. 19 мая Димитрий скончался, имея 39 лет от роду,
следовательно еще в полном цвете лет. А на другой день, по
обычаю того времени, его уже погребли в Архангельском
соборе рядом с отцом и дедом. Митрополит Пимен в ту пору
отсутствовал в Москве и пребывал в Царьграде; печальный
обряд совершил гостивший в Москве трапезунтский митро-
полит Феогност с некоторыми русскими епископами и игу-
менами, в том числе преподобным Сергием.
Неизвестный автор «жития и кончины» Димитрия, про-
славляя его качества, упоминает, между прочим, что он «кни-
гам неучен бяше добре, но духовные книги в сердце своем
имяше». Мы знаем, что, оставшись малолетним после отца
посреди трудных обстоятельств, окруженный враждебны-
ми соседями и соперниками, Димитрий не мог посвятить
много времени книжному учению и очень рано выступил на
поприще действий. Его ум и природное дарование развива-
лись под непосредственным влиянием людей и обстоя-
тельств. И то, что он успел совершить в течение своей недо-
лгой жизни, вполне упрочило за ним благодарную память
России до самого отдаленного потомства. Новейшие истори-
ки говорят, что он собственно воспользовался теми силами,
которые его предшественники собирали кропотливо, без
шуму, и что гром его битв затмил скромные деяния первых
собирателей Руси. Это верно, но в то же время и совершен-
но естественно. Было бы грехом с его стороны не воспользо-
ваться этими силами для свержения постыдного ига. Реши-
тельная, открытая борьба за народную независимость и са-
мобытность всегда будет высоко цениться, пока есть на земле
мужество и любовь к родине.
Если спросят, к кому, к каким боярам Димитрий обра-
щался перед своей кончиной, кому он поручал великое кня-
жение и своего юного преемника, то прежде всего укажем
167
на те десять боярских имен, которые записаны в конце его
духовной грамоты. Тут на первом месте мы видим Димитрия
Михайловича Боброка-Волынского, зятя и главного воеводу
великокняжеского, славного походами на Рязань, Казань,
Литву и особенно отличившегося на Куликовом поле. За ним
следует старый окольничий и воевода Тимофей Васильевич,
брат последнего тысяцкого и едва ли не последний извест-
ный нам представитель знатной семьи Вельяминовых, пос-
ле того как старший сын тысяцкого сложил голову на плахе,
а младший, Николай, пал на Куликовом поле. Но еще была
жива их мать вдова тысяцкого Марья; по свидетельству ле-
тописи, она вместе со старшим сыном великого князя Васи-
лием крестила последнего его сына Константина, который
родился за три или четыре дня до отцовской кончины. Далее
идут: Иван Родионович, прозванный Квашня (сын Родиона
Нестеровича, который выехал из Киева в Москву при Кали-
те), Александр Андреевич Остей (внук Ольгерда), старый
боярин Федор Андреевич, прозванный Кошка (сын Андрея
Кобылы и предок Романовых), сын его Иван Федорович,
Федор Андреевич, прозванием Свибл (потомок известного
боярина Акинфа) и проч. Некоторые другие бояре и воево-
ды московские времени Димитрия названы нами выше в
числе героев Куликова поля35.
IV
ЯГАЙЛО И НАЧАЛО
ПОЛЬСКО-ЛИТОВСКОЙ УНИИ
Сыновья Ольгерда. — Старшинство Кейстута. — Интриги Немецкого Ор-
дена. — Вероломство Ягайла и гибель Кейстута. — Выступление на сцену
Витовта. — Вопрос о Польском наследстве. — Ядвига. — Соглашение По-
ляков с Ягайлом. — Австрийский принц Вильгельм. — Переход Ягайла из
православия в католицизм, брак с Ядвигою и вступление на Польский пре-
стол. — Новые интриги Ордена. — Крещение Литвы. — Воссоединение
Галиции с Польшею. — Скиргелло — наместник в Литве. — Вероломный
союз Витовта с Орденом против Ягайла. —Утверждение Витовта на Литов-
ский престол. — Захват Смоленска. — Загадочный дневник Кибурга. —
Кончина Ядвиги.
От своих двух жен Ольгерд имел большое потомство: по
разным источникам, насчитывается двенадцать сыновей и
пять дочерей. Наиболее известные его сыновья от Марии
Витебской: Андрей-Вингольд Полоцкий, Владимир Киевс-
кий, Димитрий-Корибут Брянский и Димитрий Трубчевский;
от Юлиании Тверской: Яков-Ягелло, Симеон-Лутвень, Кори-
гелло, Скиргелло и Свидригелло. В Литовском великом кня-
жении пока в полной силе господствовала та же система, как
и в древней Руси. Но порядок в наследовании великим сто-
лом, очевидно, еще не успел получить определенный вид. Как
после Гедимина, так и теперь после Ольгерда, мы видим воп-
рос о старшинстве спорным. Старшим в целом роде Гедими-
новичей оставался Кейстут; но, уступая желанию своего бра-
га Ольгерда, волю которого он привык уважать в течение
169
столь долгого времени, престарелый литовский герой при-
знал над собою старшинство племянника, т.е. одного из Оль-
гердовичей, и остался по-прежнему удельным князем Трок-
ским. Выбор Ольгерда пал не на самого старшего из своих
сыновей, Андрея Полоцкого, а на старшего сына от второго
брака, на Ягелло или Ягайла. На этот выбор несомненно по-
влияла мать сего последнего Юлиания, которая употребила
все усилия, чтобы доставить великий Виленский стол свое-
му любимцу Ягеллу. Но так же, как и по смерти Гедимина,
согласие в княжеской семье скоро нарушилось.
Не только самое достоинство великого князя служило
предметом соперничества и распрей, но и лицо, захватив-
шее это достоинство в свои руки, обыкновенно старается
обуздать самостоятельные действия удельных князей, умень-
шить их силу и вполне подчинить их своей верховной влас-
ти. Стремление это, конечно, имело государственный харак-
тер, и на его стороне находился естественный, обычный ход
истории. Нигде победа верховной власти и государственно-
го единства над удельным порядком не совершалась без борь-
бы, более или менее упорной, и без кровопролития. Таков
общий смысл событий, последовавших в Литве и Западной
Руси за смертью Ольгерда.
Княжение Ягайла началось междоусобием с его старшим
братом Андреем Полоцким: последний не захотел уступить
своего старшинства младшему брату. Не имея достаточно сил
бороться с Ягеллом, которого поддерживал дядя Кейстут,
Андрей удалился в соседний Псков, где он был князем еще в
своем детстве и где его теперь также приняли на княжение.
Затем он отдался под покровительство великого московско-
го князя Димитрия Ивановича и вместе с его воеводами хо-
дил на Северскую украйну в 1379 году. Москвитяне, как мы
видели выше, воспользовались распрями в семье Ольгерда
и отняли у Литвы некоторые города, в том числе Стародуб и
Трубчевск; причем князь Трубчевский Димитрий Ольгердо-
вич, подобно брату Андрею, сделался московским подруч-
ником и получил удел в Суздальской области. В следующем
1380 году Андрей и другой его брат Димитрий-Корибут Брян-
ский с своими дружинами принимали славное участие в Ку-
ликовской победе; между тем как соперник их великий князь
170
Литовский Ягелло явился союзником Мамая, и бесславно
воротился с похода, услыхав о поражении Татар. Чтобы на-
казать Андрея, Ягелло объявил его лишенным Полоцкого
удела и передал этот удел своему единоутробному брату
Скиргеллу. Когда сей последний прибыл в Полоцк, гражда-
не, издавна имевшие славу строптивых вечников, вместо
того, чтобы посадить его на своем столе, посадили на старую
клячу и с ругательствами выгнали из города. Тогда Ягелло
послал для наказания их русско-литовское войско под на-
чальством того же Скиргелла. Но во время осады пришла
весть о княжении Кейстута на Виленском столе; осаждав-
шее войско покинуло Скиргелла и ушло к Кейстуту.
Хотя Ягайло своим великокняжеским столом более все-
го был обязан великодушию дяди Кейстута и его уважению
к памяти Ольгерда, однако, молодой государь скоро начал
тяготиться отношениями к дяде. Несмотря на свои старые
годы, Кейстут оставался таким же, как и прежде, деятель-
ным, мужественным бойцом за Литовскую независимость
со стороны двух Немецких Орденов и, кроме того, прини-
мал непосредственное участие в управлении всем великим
княжением; д ля чего он часто ездил из своих Трок в стольную
Вильну. Племянник видел, что при жизни дяди, столь люби-
мого Литовским народом, ему приходится играть второсте-
пенную роль. Между боярами Виленскими также нашлись
люди, которые из личных видов постарались возбудить не-
удовольствие или подозрительность Ягайла. Между ними
особенно известен его любимец Войдылло, который, будучи
простого происхождения, достиг высших ступеней при дво-
ре Ольгерда, а теперь породнился с самим великим князем:
он женился на родной сестре Ягайла, Марии, оставшейся
вдовою от первого своего мужа, князя Давида. Кейстуту этот
брак сильно не понравился, и он громко выражал свое не-
удовольствие на родство с холопом. Войдылло, пользуясь
своею близостью к Ягайлу, начал вооружать его против дяди.
В том же духе, по-видимому, стала действовать собственная
мать Ягайла, вдовствующая великая княгиня Юлиания. Та-
кими отношениями между дядею и племянником не замед-
лил воспользоваться сосед и непримиримый враг Литвы,
Тевтонский Орден.
171
Война Литвы с Орденом шла почти непрерывно; между
тем как Кейстут бодро выдерживал тяжесть этой войны,
Ягайло действовал вяло и слабо поддерживал дядю. В 1379 го-
ду удалось заключить между Литвою и Орденом десяти-
летнее перемирие, но довольно странное: оно относилось не
ко всем землям, а только к некоторым пограничным облас-
тям с той и другой стороны. Это перемирие заключил Ягай-
ло сообща с Кейстутом. Вслед затем со стороны Ордена на-
чались коварные внушения Ягайлу против его дяди. Так, ве-
ликий командор (Гельфенштейн) дружески извещал
Юлианию о замыслах Кейстута, который будто бы намерен
отнять у племянника все его владения. Между Ягайлом и
Орденом завязались тайные переговоры; они велись главным
образом чрез помянутого Войдылла. Последствием их сно-
шений был новый и притом таинственный договор Ягайла с
Орденом, договор, который не распространялся на Кейсту-
та и его владения. Чтобы скрепить этот трактат личным сви-
данием великого князя с торжественным орденским посоль-
ством, устроена была в 1380 году их встреча в поле под Дави-
дишками под видом общей охоты, сопровождавшейся
пирами и празднествами. В блестящей свите Ягайла нахо-
дился связанный с ним тесною дружбою молодой Витовт
Кейстутьевич; но заключение договора совершилось при
этом в такой тайне, что он веселился, ничего не подозревая.
Последствия не замедлили выразиться в усиленных нападе-
ниях Ордена на удел Кейстута и в страшных разорениях его
земель, особенно Жмуди. Полное бедствие Ягайла и поща-
да, которую рыцари оказывали его собственным владениям,
возбудили подозрения в душе старого героя. Все его нападе-
ния на рыцарей терпели неудачу,,как будто кто-то их зара-
нее предупреждал о его намерениях. Кейстут осадил замок
Байербург и потребовал помощи от племянника. Ягайло не
пошел сам, а послал брата Корибута с малочисленным отря-
дом. Осада затянулась; орденское войско успело придти на
помощь гарнизону и заставило Кейстута отступить. Теперь,
когда у него явилось сильное неудовольствие на племянни-
ка, Орден поспешил подлить масла в огонь. Один из коман-
доров (фон Либштейн), приходившийся кумом Кейстуту (по-
тому что крестил его дочь Дануту, при выходе ее замуж за
172
Мазовецкого князя), под видом дружбы и свойства уведо-
мил Трокского князя о тайном договоре Ягайла с,.Орденом.
Юный Витовт старался защитить своего друга от такого об-
винения и считал его невероятным. Но Кейстут решил дей-
ствовать. Значительная часть великокняжеского войска тог-
да находилась в отсутствии: она под начальством Скиргелла,
как мы видели, осаждала Полоцк. Кейстут внезапно напал
на Вильну и захватил Ягайла врасплох со всем его двором.
Тут, в великокняжеской канцелярии, между разными бума-
гами, он нашел и самый текст тайного договора с Орденом.
Улика была налицо. Витовт не мог долее оправдывать своего
друга; однако постарался сделать все для смягчения своего
отца. Кейстут поступил великодушно с племянником: спус-
тя немного времени, он освободил его из-под стражи и дал
ему в удел Крево и Витебск, т.е. предоставил ему те же зем-
ли, которыми владел его отец Ольгерд до своего княжения в
Вильне. Великий Виленский стол занял теперь сам Кейстут.
Единственная кровавая расправа, которую он учинил, по-
стигла Войдылла, уличенного в изменнических сношениях с
Орденом: Войдылло был повешен.
Получив свободу и значительный удел в свое распоря-
жение, Ягайло воспользовался ими только для того, чтобы
низвергнуть своего великодушного дядю. Он немедленно
возобновил тайные сношения с Орденом, прося у него по-
мощи против Кейстута, которую Орден охотно обещал. За-
тем, не без соглашения с Ягайлом, брат его Димитрий Кори-
бут, получивший в удел Северскую землю, отказался при-
знать Кейстута великим князем. Поручив Вильно и Троки
сыну Витовту, Кейстут лично отправился под Новгород Се-
верский против Димитрия Корибута и велел Ягайлу спешить
туда же с своим войском. Сей последний действительно вы-
ступил в поход, но не на помощь дяде; он внезапно явился
под Вильною, и, благодаря измене начальника гарнизона
Ганулона, овладел стольным городом. Отсюда он двинулся
па Троки; дорогою с ним соединились Тевтонские рыцари, и
они общими силами взяли Троки, где хранились богатства
Кейстута. Витовт с своею матерью Бирутою убежал в Грод-
но. Извещенный об этом событии, Кейстут снял осаду Нов-
города Северского и также отправился в Гродно, а отсюда в
173
Берестье, расположенное на границе с владениями его зятя
Януша Мазовецкого, к которому он обратился за помощью.
Но Ягайло уже вошел в сношения с Янушем; последний вос-
пользовался затруднительными обстоятельствами тестя, и,
едва тот уехал в родную Жмудь, как напал на его Прибужс-
кие владения и захватил города Дрогичин и Мельник. Пре-
старелый герой однако не терял мужества; собрал новое вой-
ско на Жмуди, и, соединясь с сыном Витовтом, двинулся к
Трокам. Недалеко от этого города встретил его Ягайло с сво-
ими немецкими союзниками, и, не отваживаясь на реши-
тельную битву, прибег к вероломству. Он обратился к Ви-
товту как к своему прежнему другу и просил помирить его с
дядею. Витовт, все еще питавший расположение к двоюрод-
ному брату, склонился на его убеждения и уговорил отца
поехать в лагерь Ягайла на личное с ним свидание. Они удо-
вольствовались тем, что к ним прибыл Скиргелло и именем
Ягайла поклялся в их безопасности. Какой-то злой рок тол-
кал старого героя в пропасть, и он доверчиво шел навстречу
своей гибели. Едва Кейстут и Витовт явились в лагерь Ягай-
ла, как их окружили и сказали им, что здесь, в поле, неудоб-
но вести переговоры и что для этого надобно отправиться в
Вильну. А их войску послали приказ разойтись, объявив, что
князья поехали в столицу для заключения мира. В Вильне на
Кейстута наложили оковы и отослали его в Кревский замок.
На широкой, безлесной и каменистой равнине, при впа-
дении ручья Шляхтянки в речку Кревку, принадлежащую к
системе правых притоков Немана, находятся развалины
древнего Кревского замка с близлежащим бедным жидов-
ским местечком. (Ныне Ошмян. уезда, Вилен, губ.) Стены
замка, построенные из камня и красного кирпича, образуют
неправильный четырехугольник; они имели 20 аршин выши-
ны и 150 шагов протяжения и были окружены широким рвом,
который наполнялся водою из Шляхтянки и Кревки. Ворота
с подъемным мостом вели в замок, среди которого находил-
ся маленький пруд, образовавшийся из бивших здесь клю-
чей. На северном углу возвышалась квадратная башня, раз-
делявшаяся на четыре этажа, в которых были устроены жи-
лые помещения; до сих пор еще видны их готические окна.
Под ними помещался еще подвальный этаж, обложенный
174
большими камнями, с маленьким окошком вверху. В эту тес-
ную и смрадную подземную темницу был брошен престаре-
лый литовский герой. Четверо суток томился он здесь в око-
вах, а на пятую ночь пришли «коморники великого князя
Ягайлы» Прокша, Лисица, Жибентяй, Кучук и некоторые
другие и удавили Кейстута золотым шнурком от его соб-
ственной ферязи. Бывший с ним верный его слуга русин
Григорий Омулич пытался защитить своего господина и был
также умерщвлен. В народе пущен был слух, будто Кейстут
сам лишил себя жизни. Затем тело его привезли в Вильну и
предали торжественному погребению по литовскому язы-
ческому обряду. Возле главного святилища на долине Свин-
тогора вырыли яму в полтора человека глубиною; над нею
с клали огромный костер, на который положили труп Литов-
ского богатыря, одетый в его лучшее платье, и с его воору-
жением; вместе с ним возвели на костер его любимого слугу
и лучшего коня, а также по паре гончих и борзых собак, по-
ложили рысьи и медвежьи когти и охотничий рог. Затем
жрецы совершили обычные жертвоприношения и молитвы,
и зажгли костер (1382 г.).
Любимая супруга Кейстута Бирута по одним известиям
была утоплена его врагами, а по другим она умерла гораздо
позднее. Ее дядя Видимунд был посажен на кол; казням или
жестоким гонениям подверглись и еще некоторые знатные
Жмудины, приходившиеся ей родственниками. Сын ее Ви-
товт, содержавшийся в Вильне, узнав об участи отца, разра-
зился горькими упреками против вероломного Ягайла и впал
в горячку. Великий князь велел больного узника перевести
в тот же Кревский замок, где, по-видимому, готовил ему ту
же участь. Но его спасла преданность и находчивость его
второй супруги Анны, княжны Смоленской. Она выпросила
позволения вместе с двумя служанками навещать мужа. Во
время одного из своих посещений она переодела Витовта в
платье служанки, которая заняла его место. Невысокий рост
и женоподобное лицо молодого Витовта помогли обмануть
стражу. Вышедши из башни, супруги направились в уеди-
ненный угол замка; Витовт перелез стену, за которой ждал
его проводник с конями. Он бежал сначала к мужу своей се-
стры Янушу Мазовецкому: но, не чувствуя себя здесь безо-
175
пасным от козней Ягайла, отправился в столицу Пруссии
Мариенбург к магистру Тевтонского Ордена, Конраду Цоль-
неру, и нашел у него радушный прием.
Немецкий Орден помогал Ягайлу погубить Кейстута; но
теперь, когда эта цель была достигнута, отношения рыцарей
к своему союзнику изменились. Водворение в Литве едино-
державия совсем не было в их интересах. Напротив, посто-
янною их целью было поддерживать в ней смуты и междоу-
собия. Вот почему они охотно взяли под свое покровитель-
ство Витовта, чтобы теперь противопоставить его Ягайлу.
Точно так же они помогли деньгами Янушу Мазовецкому в
войне с Ягайлом, который хотел воротить захваченные Яну-
шем русские города по Бугу. В то же время возникла для юго-
восточных литовско-русских владений новая опасность со
стороны Золотой Орды, обновитель которой хан Тохтамыш
сделал тогда удачное нашествие на Восточную Русь и сжег
Москву. В таких затруднительных обстоятельствах Ягайло
употреблял все усилия отвлечь Орден от помощи Витовту.
Но напрасно он заключал с ним новые договоры и устраивал
свидания на островах реки Дубиссы; причем уступал рыца-
рям западную половину Жмуди, предлагал оборонительный
и наступательный союз на 4 года и обещал в течение этого
срока принять католическую веру со своим народом. Орден
хотел, чтобы Ягайло отдал Витовту его отцовский удел, т.е.
Трокское княжество, и решил добиться оружием этой уступ-
ки. Витовт обязался принять это княжество от рыцарей на
ленных правах, т.е. заранее признавал себя в зависимости
от Ордена. Чтобы скрепить свою дружбу с немцами, он,
по их убеждению, крестился в католическую веру. Ягайло
обещал уступить Ордену часть Жмуди, а Витовт уступал
всю Жмудь.
Военные действия, открытые Витовтом с помощью ры-
царей, сначала были удачны; союзники завоевали Троки и
сожгли Вильну. Но на этот раз Ягайло обнаружил необыч-
ную для него воинскую деятельность. Вместе с своим бра-
том Скиргеллом он вновь отнялТроки (в 1383 г.); а в следую-
щем году они истребили значительный рыцарский отряд,
неосторожно углубившийся в Литву и занявшийся опусто-
шением края. Таким образом война затянулась. С своей сто-
176
роны, Ягайло, убедясь, что в своем бывшем друге он нашел
деятельного и опасного врага, сторону которого приняли
многие Литвины и почти вся Жмудь, решил помириться с
ним, и чрез тайных послов обязался возвратить ему отцовс-
кое княжество, если он отстанет от союза с Орденом. Тяго-
тившийся этим союзом и принятыми на себя обязательства-
ми, особенно уступкою Жмуди, Витовт не долго колебался и
покинул рыцарей. Мало того: еще не объявляя о своей изме-
не союзу, он коварным образом захватил некоторые рыцар-
ские замки и истребил их гарнизоны. Но и тут Ягайло не пре-
минул хотя отчасти обмануть Витовта. Последний получил
русские владения своего отца, т.е. Брест, Дрогичин, Гродно,
Мельник, Каменец и проч., но не Троки, которыми владел
теперь родной брат Ягайло Скиргелло. Витовт однако до вре-
мени скрыл свое неудовольствие, и принялся усердно помо-
гать Ягайлу как в продолжавшейся его войне с Орденом, так
и в открывшихся тогда его видах на Польскую корону36.
В 1370 году скончался король Казимир Великий, после-
дний Пястович на Польском престоле. Еще существовали
мужские представители некоторых линий этого дома, напри-
мер Силезской (Владислав Опольский), Мазовецкой (братья
Януш и Семовит), и даже в старшей Куявской линии, к кото-
рой принадлежали Владислав Локетек и Казимир Великий,
еще не угасло мужское потомство (Владислав Белый). Но то
были родственники более или менее дальние, и Казимир, как
известно, при жизни своей укрепил наследство за женской
линией собственного рода, именно за сыном своей сестры
Елизаветы, королем Венгерским Людовиком. В течение две-
падцатилетнего обладания Польским королевством Людовик
остался совершенно чужд Польскому народу. Тотчас после
коронования он уехал в Венгрию; причем имел предосторож-
ность увезти с собою корону и другие королевские регалии,
из опасения, чтобы Поляки в его отсутствие не короновали
кого-нибудь другого. Управление Польшей он поручил сво-
ей матери Елизавете, следовательно, природной Польке. А
затем все его заботы относительно этой страны ограничива-
лись собиранием королевских доходов и старанием обеспе-
чить ее корону за одной из своих дочерей, так как после него,
подобно Казимиру, не оставалось детей мужского пола. Сна-
177
чала он хлопотал о старшей своей дочери Екатерине. После
многих переговоров, подкупов и разных уступок польской
шляхте ловкая Елизавета склонила Поляков на Кошицком
сейме отменить заключенный (в 1355 г.) с Людовиком дого-
вор, по которому его дочери устранялись от наследства
Польской короны, и признать Екатерину наследницей. Но,
как нарочно, Екатерина в это время умерла. У Людовика ос-
тавались еще две дочери: Мария и Ядвига. Пришлось вновь
начать ту же работу.
Главным помощником правительницы Елизаветы был
Краковский канцлер и архидиакон (впоследствии епископ)
Завиша, сын Краковского воеводы Добеслава. Ему удалось
склонить на сторону короля аристократическое сословие
Малой Польши; но сопротивление оказывала демократичес-
ки настроенная, мелкопоместная великопольская шляхта,
крепче державшаяся старых обычаев и нерасположенная к
женскому правлению. Наконец и это препятствие было слом-
лено, и на новом сейме в Кошицах (1374 г.) Поляки согласи-
лись признать своей будущей королевой одну из дочерей
Людовика, по выбору их отца, матери или бабки. Дорого обо-
шлось Польскому государству это наследование. Уже и преж-
де польская шляхта мало-помалу освободилась от разных
государственных податей и повинностей; а теперь король
согласился избавить ее окончательно от всех податей, оста-
вив только в самом незначительном размере королевскую
или так называемую кролевщизну, иначе Lanowe (по два гро-
ша с каждого лана земли); а военную повинность отныне она
несла обязательно и на свой счет только в случае неприятель-
ского вторжения; во внешних же походах должна была со-
провождать только самого короля, и притом получать вознаг-
раждение. Таким образом, ограничение королевской влас-
ти и шляхетские привилегии, ко вреду Польского
государства, сделали большой шаг вперед в царствование
Людовика.
Так как Поляки не были довольны управлением Елиза-
веты, то она уехала в Венгрию, и на ее место король на-
значил галицкого наместника Владислава, князя Опольс-
кого. Но он принадлежал к линии Силезских Пястов, ко-
торая успела уже онемечиться и была поэтому нелюбима
178
в коренной Польше. Вскоре Владислав был также отозван,
и заменен триумвиратом Добеслава, его сына Завиши и ка-
лишского воеводы Сендзивоя. При сих правителях дела
пошли еще хуже; беспорядки увеличились, вельможи оби-
жали людей бедных и незнатных; правосудия, за отсут-
ствием короля, искать было негде. В это время умирает
король Людовик (1382). Перед смертью он завещал
Польскую корону дочери Марии, обрученной с Бранден-
бургским маркграфом Сигизмундом, сыном императора
Карла IV; а Венгерскую корону отказал младшей дочери
Ядвиге, помолвленной за Вильгельма, герцога Австрийс-
кого. Молодой Сигизмунд явился было в Польшу в каче-
стве наместника и будущего короля; но своим гордым по-
ведением он вооружил против себя многих Поляков, ко-
торые уже не любили его как немца. Он должен был
удалиться. В то же время Венгры не признали распоряже-
ния покойного короля, и, находя двенадцатилетнюю Яд-
вигу слишком молодой, провозгласили своей королевой
Марию. Тогда Поляки, не желавшие составлять провин-
цию Мадьярского королевства, на сейме Вислицком объя-
вили послам королевы-матери (по имени также Елизаве-
ты), что они признают своей королевой ту из ее дочерей,
которая обяжется жить в Польше. Часть Великополян, с
генеральным старостой Домаратом во главе, продолжала
стоять за Сигизмунда и Марию. Мазуры выставили кан-
дидатуру своего князя Семка, т.е. Семовита. Между эти-
ми партиями начались кровавые столкновения; особенно
свирепствовал Домарат, с наемными немецкими отряда-
ми разорявший земли его противников.
Королева-мать Елизавета наконец назначила наследни-
цей своего мужа на Польском престоле младшую дочь Ядви-
гу. Общее желание прекратить наставшее смутное время
было так сильно, что большинство Поляков единодушно при-
знало это назначение (1383). Однако смуты продолжались
почти до конца следующего года, когда Елизавета решилась
наконец расстаться с своей дочерью и отпустила ее в Польшу.
15 октября в Кракове совершилось коронование четырнад-
цатилетней Ядвиги. Но тут возник новый и весьма важный
вопрос: кому быть супругом Польской королевы?
179
Еще в детстве Ядвига сделалась невестою ровесника свое-
го, австрийского принца Вильгельма. Их отцы решили этот
брак, чтобы соединить Венгрию и Австрию в одно могуще-
ственное государство. В 1378 г., когда жених и невеста достиг-
ли семилетнего возраста, над ними совершен был брачный об-
ряд в австрийском городе Гамбурге. Затем их разлучили с тем,
чтобы по прошествии пяти лет соединить уже действительным
браком. В течение этого срока Ядвига воспитывалась в Вене, а
Вильгельм в Вудах, чтобы заранее привыкнуть к местному язы-
ку, обычаям и знатным лицам. Но Людовик Венгерский умер
до истечения срока; а его вдова королева Елизавета, как сла-
вянская (Сербская) принцесса, не расположенная к Австрий-
скому дому и вообще к Немцам, мед лила заключением действи-
тельного брака. Меж тем обстоятельства изменились: Венгер-
скую корону получила старшая дочь Мария, а младшая Ядвига,
как мы видели, избрана на Польский престол. Юная, прекрас-
ная королева, отличавшаяся благочестием, считала себя закон-
ною супругой принца Вильгельма; так как союз с ним был ос-
вящен церковным обрядом, хотя и совершенным в детстве. Но
иначе смотрели на этот брак польские паны. Вильгельм как
Немец, с его отдаленным от них и небольшим государством,
им положительно не нравился, и они желали д ля своей короле-
вы более выгодного брака. По этому поводу возникло несколь-
ко партий, каждая с своим кандидатом. Часть Великопольской
шляхты стояла за Семовита Мазовецкого, как природного Пя-
ста; но вельможи Малой Польши выставили своим претенден-
том Ягайла Литовского, и его сторона оказалась самая сильная
и влиятельная.
С тех пор как Западная Русь объединилась под властью
Гедиминова дома, Русско-Литовское государство сделалось
сильным и опасным соседом для Польши. При всяком столк-
новении предприимчивые Литовские князья производили
вторжения и варварские опустошения в Польских землях.
Столкновения эти особенно ожесточились с той поры, ког-
да возник вопрос о Галицко-Волынском наследстве. Мы ви-
дели, что он повлек за собою ряд упорных войн при Казими-
ре Великом и Людовике Венгерском; в конце концов Гали-
ция осталась за Польскою короною, Волынь за Литвою.
Людовик Венгерский сначала управление Галицией предос-
180
тавил Владиславу Опольскому на правах удельного князя. Но
Владислав не поладил с русскими боярами и духовенством:
будучи ревностным католиком, он хотел продолжать дело
Казимира Великого и всеми средствами пытался распрост-
ранять в Галиции католицизм, склоняя туземцев к перемене
религии разными льготами и оказывая во всем предпочте-
ние католикам, которыми себя окружал. Видя, что Владис-
лав не умел успокоить Червонную Русь, ни защитить ее от
соседних Литовских князей, на сторону которых стало тя-
нуть русское население, Людовик вознаградил Владислава
□польского другими владениями, а Червонную Русь присо-
единил непосредственно к Венгрии и занял галицкие города
угорскими гарнизонами. Разумеется, такое распоряжение
сильно не понравилось Полякам, смотревшим на Червонную
Русь как на собственное приобретение. Их неудовольствие
усилилось еще более по смерти Людовика, когда поставлен-
ные им старосты, считая Червонную Русь чуждою для себя
землею, начали продавать села и даже значительные города
(Кременец, Перемышль, Снятинь и друг.). К довершению
смут, возникших во время вопроса о наследнице Польской
короны, Ягайло, одолевший Януша Мазовецкого и отобрав-
ший обратно захваченные им города, не ограничился Мазо-
вией, а сделал в 1384 году вторжение в Малую Польшу и силь-
но разорил ее; причем доходил до Вислицы, расположенной
в нескольких милях от Кракова.
Естественно поэтому, что Малопольские паны, которых
земли постоянно страдали от литовских разорений, с вели-
ким усердием схватились за мысль о браке своей юной ко-
ролевы с великим князем Литовским. С помощью этого бра-
ка они не только избавлялись от опасности со стороны сосе-
да, но и делали его своим неразрывным союзником:
открывалась полная надежда на соединение обеих стран в
одно могущественное Польско-Литовское государство,
страшное для всех своих соседей, в том числе и для Прус-
ско-Ливонских Немцев, которые теснили и Литву, и Польшу,
стараясь поддерживать их взаимную вражду.
Соединение с Литвою было для Поляков гораздо привле-
кательнее, чем соединение с Венгрией. Они уже испытывали
на деле, что связь с последнею не представляла больших вы-
181
год: она не защитила их от Литвы и Немцев; король оставался
в Венгрии и пренебрегал Польшею; гордые мадьярские вель-
можи и не допустили бы его действовать иначе; одним сло-
вом, Польша в этой связи должна была играть роль второсте-
пенную и даже подчиненную, быть только провинцией Ма-
дьярского королевства. Совсем другого для себя могли
ожидать Поляки от призвания на свой престол полуварварс-
кой, полуязыческой династии, которая неизбежно подчини-
лась бы влиянию Польской гражданственности и открыла бы
Полякам пользование своими обширными и плодородными
владениями в Юго-Западной Руси. Ревностным пособником
Малопольских магнатов при исполнении этого плана явилось
высшее польское духовенство, так как брак с Ядвигой мог быть
предложен Ягайлу только под условием его перехода в като-
личество и с ним крещения всего его народа в ту же веру.
Источники не сохранили нам подробностей о предвари-
тельных сношениях и переговорах между Поляками и вели-
ким князем Литовским. Мы видим только, что предложен-
ный брак с юною, прелестною королевою и польская коро-
на обаятельно подействовали на Ягайла: он согласился на все
условия, которых от него потребовали, т.е.: на перемену соб-
ственной православной религии, крещение своего народа,
соединение Литвы с Польшею в одно государство, и, сверх
того, обязался возвратить Полякам не только всех пленных,
но и отвоевать назад некоторые земли, отнятые у них сосе-
дями. Литовские вельможи, имея во главе князя Скиргелла,
приехали в Краков в качестве сватов от своего государя. Но
Поляки не позаботились заранее расположить Ядвигу к это-
му браку. Против их настойчивых предложений она попы-
талась найти защиту у своей матери. Тогда соединенное
польско-литовское посольство из Кракова отправилось в
Венгрию к Елизавете и привезло ее согласие на брак с Ягай-
лом. После чего созванный в Кракове сейм решил вопрос о
супруге королевы также в пользу великого князя Литовско-
го. Торжественное польское посольство прибыло к нему в
город Крево, и получило от него письменное подтверждение
всех его обещаний. Ягайлу оставалось только приехать в
Краков для исполнения обряда, как вдруг решительность его
соперника едва не испортила все дело.
182
Услыхав о намерении польских панов выдать Ядвигу за
Литовского князя, Вильгельм вздумал помешать этому наме-
рению внезапным прибытием в Краков и соединением с
своею нареченною супругою. Польские вельможи сначала
действительно были озадачены его неожиданным появлени-
ем; однако, с своей стороны, тоже решились во что бы ни
стало воспрепятствовать намерениям принца. Краковский
каштелян запер перед ним ворота королевского замка и
запретил его впускать, так что Вильгельм принужден был с
своею свитою остановиться в предместьи. Но юная короле-
ва, продолжавшая считать его своим законным супругом, в
сопровождении придворных дам стала отправляться на сви-
дания с принцем. Эти свидания устраивались в одном фран-
цисканском монастыре; причем молодые кавалеры и дамы,
составлявшие свиту, услаждали себя музыкою и танцами.
Между статным Вильгельмом и красавицей Ядвигой не за-
медлила возникнуть горячая сердечная привязанность, и они
решили на самом деле исполнить заключенный в детстве
брачный союз. Принц тайком прокрался в королевский за-
мок, и некоторое время скрывался в покоях королевы, сде-
лавшись действительным ее супругом. Когда краковские
вельможи узнали о его поступке, они не обратили внимание
на последнее обстоятельство, а с позором выгнали принца
из замка и отдали приказ страже не выпускать королеву за
его ворота. Ядвига снова отправилась было в предместье на
свидание с мужем; когда же ворота остались перед нею за-
пертыми, она схватила топор и принялась сбивать тяжелые
замки. Но, конечно, руки ее были для этого слишком слабы;
а один из вельмож, именно преданный ей краковский под-
скарбий Димитрий из Горая, успел наконец убедить короле-
ву в том, что ей не оставалось ничего брлее как покориться
своей участи. После того Вильгельм, видя, что дальнейшее
его пребывание в Польше становится опасным, поспешил
уехать; ибо Ягайло с многочисленною свитою уже находил-
ся на пути в Краков.
Окруженная суровыми, непреклонными панами, поки-
нутая собственной матерью, юная королева все еще продол-
жала отказываться от брака с Литовским князем, которого
воображение и доходившие до нее слухи рисовали ей в виде
183
свирепого, зверообразного язычника, умертвившего соб-
ственного дядю. А главное, ее набожность и скромность воз-
мущались мыслью о новом браке после только что совершив-
шегося, действительного супружества. Но духовенство по-
старалось успокоить все ее сомнения на этот счет; действуя
на ее благочестие, оно указывало на великую заслугу обра-
тить в христианство целый языческий народ и, следователь-
но, столько душ спасти от вечной муки. Магнаты, в свою оче-
редь, указывали ей на смутное положение страны и внешние
опасности, из которых представлялся только один выход:
тесное единение с соседним Русско-Литовским государ-
ством. Наконец, утомленная долгою борьбою, Ядвига усту-
пила, и, желая собрать более точные сведения о наружности
и характере своего нового жениха, с этим поручением от-
правила навстречу к нему одного из своих приближенных,
Завишу Олесницкого. Ягайло принял посла очень ласково,
и, зная о тайном поручении, пригласил его с собою в баню,
чтобы показать ему все свои телесные качества. Воротясь в
Краков, Завиша успокоил Ядвигу, описав ей привлекатель-
ными чертами наружность, характер и обхождение Ягайла.
Ягайло считал в это время уже за тридцать лет. Он был
среднего роста, худощав, имел небольшую голову клином,
покрытую редкими волосами, продолговатое лицо с узким
подбородком и маленькие черные глаза с блестящим, беспо-
койным взглядом; брил бороду и носил длинные, тонкие усы.
Бывший в молодости любимцем и баловнем своих родите-
лей, он отличался неровным характером и распущенностью.
Ленивый на всякий другой труд, физический или умствен-
ный, он до страсти любил охоту, которой ежегодно по не-
скольку месяцев без устали предавался в литовских пущах.
Между тем как двоюродный брат его Витовт получил поря-
дочное образование, знал языки немецкий и отчасти латин-
ский, благодаря своему воспитателю, одному пленному тев-
тонскому рыцарю, Ягайло даже не выучился ни читать, ни
писать и, кроме литовского и русского, не знал никаких язы-
ков. Непосредственное влияние женственного воспитания,
кроме развитой чувственности, отражалось во множестве
суеверий и разных примет, которыми был одержим Ягайло,
а также в его непрерывном опасении разных козней и це-
184
лом ряде предосторожностей, которыми он себя окружал.
11остоянно стараясь всех задабривать и привязывать к себе,
он отличался большою расточительностью в раздаче земель
и всяких подарков своим вельможам. Но при всей наруж-
ной мягкости и даже слабости характера, Ягайло нередко
I мздражался до бешенства, а из эгоистических расчетов был
способен на большую и обдуманную жестокость, как это
показала судьба его дяди Кейстута.
Когда обстоятельства настоятельно требовали, он поки-
дал обычную лень, и на время являлся деятельным полити-
ком. Многие и важные его успехи в политических делах ис-
торики объясняют обыкновенно его замечательным счасть-
ем и удачею, которые действовали, так сказать, помимо его
собственных усилий. Это не совсем верно: Ягайло, несом-
ненно, был одарен от природы недюжинным умом, был хи-
тер и дальновиден, и, если бы получил надлежащее воспита-
ние, то, вероятно, явился бы одним из замечательнейших
государственных людей своего времени. Польские магнаты
конечно хорошо осведомились, с кем имели дело; они не
। )i пиблись в своих расчетах на увеличение собственных при-
вилегий и на разные подачки из королевских имуществ, бла-
годаря щедрости будущего короля, обязанного им польскою
короною.
*
В феврале 1386 года Ягайло прибыл в Краков. 15 числа
произошел формальный его переход из православия в като-
личество, и вместо Якова он назвался Владиславом. Заодно с
ним перешли из православия в католицизм некоторые сопро-
вождавшие его братья и родственники, в том числе Кори-
гелло и Витовт. Последний, как мы видели, во время пребы-
вания своего в Пруссии, крестился из язычества в католи-
ческую веру. Потом во время княжения своего в Западной
Руси он принял православие, а теперь из угождения Ягайлу
вновь перешел в католицизм и получил имя Александра. Тог-
да же и многие литовские бояре из свиты великого князя
крестились в католическую веру. 18 февраля совершился
торжественный брак Ягайла с Ядвигою. В тот же день на ра-
достях он выдал грамоту, которою еще более расширялись
185
права и привилегии, дарованные польским панам и шляхте
королем Людовиком на Кошицком сейме 1374 года. А вско-
ре затем, 4 марта, последовало коронование Ягайла польскою
короною. Оно сопровождалось шумным весельем в Крако-
ве: пиры, танцы, рыцарские турниры, певцы и скоморохи
поочередно сменяли друг друга37.
За празднествами последовало торжественное путеше-
ствие новобрачной королевской четы в Великую Польшу д ля
успокоения этой страны, в которой еще продолжались сму-
ты и усобицы, вызванные междуцарствием. В то же время
обещанное Ягайлом соединение Литвы с Польшею подверг-
лось вопросу. Против нового короля составилась целая коа-
лиция; душою ее был Прусско-Тевтонский Орден. Хотя глав-
ною задачей Ордена была борьба с язычниками и распрост-
ранение католичества на востоке, однако рыцари весьма
неприятно отнеслись к событиям в Кракове. Во-первых, пе-
реход Ягайла в католичество и предстоявшее крещение язы-
ческой Литвы, лишая Ордена нравственного повода к даль-
нейшим захватам с этой стороны, естественно, должны были
окончательно уменьшить и без того ослабевшее рвение за-
падных крестоносцев приходить на помощь Ордену. Во-вто-
рых, и еще важнее, соединение Литвы с Польшею совершен-
но изменяло взаимное отношение сил и грозило опасностя-
ми не только владениям, но самому существованию Ордена.
Поэтому рыцари сначала всеми способами старались поме-
шать браку Ягайла с Ядвигою и приняли сторону Вильгель-
ма Австрийского. Когда же это не удалось, они очень охотно
поддержали замыслы известного Андрея Ольгердовича По-
лоцкого.
Еще прежде, в борьбе своей с Ягайлом и Скиргайлом,
Андрей отдался под покровительство Ордена и признал себя
его ленником. Теперь же он хотел воспользоваться неудо-
вольствием русского населения в великом княжестве Литов-
ском на переход Ягайла в католичество, и вздумал отнять у
него русскую часть великого княжества. К союзу Андрея с
Немцами приступил и князь смоленский Святослав Ивано-
вич, желавший воротить некоторые города, отнятые у Смо-
ленских князей Ольгердом, в особенности Мстислав. Меж
тем как он осадил сей город, Андрей и Немцы вторглись в
186
великое княжество с севера. Известия об этих вторжениях
застали Ягайла еще в Кракове. Он немедленно отправил в
Литву некоторых своих братьев, которые находились залож-
никами у Поляков как поручители в исполнении данных
Ягайлом обещаний. В виду серьезных обстоятельств,
польские паны отпустили Литовских князей с условием во-
ротиться по первому требованию. 29 апреля 1386 года боль-
шое литовское войско, имея во главе Скиргелло с братьями
Димитрием Корибутом и Симеоном Лугвенем, приблизились
к Мстиславлю. Святослав Иванович отступил от города и
неподалеку от него на берегах речки Вехры (правый приток
Сожи) принял сражение. Смоляне были разбиты наголову;
сам Святослав пал, пронзенный копьем; оба сына его Юрий
и Глеб попали в плен. Скиргелло по жене оказался в родстве
с Юрием Святославичем; поэтому не только вылечил его от
ран, но и посадил на Смоленском столе; а Глеб некоторое
время оставался в плену. Избавившись таким образом от
одного неприятеля, в следующем году сам Ягайло вместе с
Скиргеллом обратился против Андрея Полоцкого; последний
был также побежден, взят в плен и заключен в один польский
замок (Хенцинский), где просидел несколько лет. В награду
за свою храбрость и верную службу Скиргелло был назна-
чен наместником короля в Литву, и с обычными церемония-
ми венчан на великокняжеский стол в Вильне.
Во время этих событий совершилось крещение литовс-
ких язычников и апостольские труды Владислава-Ягайла.
В начале 1387 года в Вильне был созван сейм. Сюда при-
был король Владислав, в сопровождении королевы Ядвиги и
блестящей свиты из польских магнатов и некоторых высших
духовных лиц; здесь собрались его братья (Скиргелло Трок-
ский, Владимир Киевский, Димитрий Корибут Новгород-
Северский, Витовт Гродненский) и другие удельные Литов-
ские князья со многими литовскими боярами. На этом сей-
ме решено было крестить в католическую веру всех
природных Литовцев обоего пола и всякого звания. Чтобы
облегчить дело крещения, Ягайло поступился частью своей
великокняжеской власти. Доселе многочисленное литовское
боярство находилось в таком подчинении у князя, что оно
не могло без его соизволения ни распорядиться своим иму-
187
ществом, ни даже выдать замуж своих дочерей по собствен-
ному усмотрению. Теперь подобные права даровались всем
тем боярам, которые примут крещение. За ними оставлена
только обязанность строить княжие замки и отправлять во-
енную службу на собственный счет. Таким образом литовс-
кое боярство или военнослужилое сословие отныне в своих
правах и вольностях стало постепенно приравниваться к
польскому дворянству или шляхте. Далее, Виленским горо-
жанам, после принятия католичества, обещано введение у
них немецкого городового устава или так называемого Маг-
дебургского права. А простолюдинов заохочивали к креще-
нию белыми суконными свитами, большой запас которых
Ягайло привез с собою.
Знич или священный огонь, горевший в нижнем Вилен-
ском замке перед идолом Перкуна, был погашен; росшие
крутом священные дубы вырублены и священные ужи пе-
ребиты. Как и везде в подобных случаях, народ был смущен
бессилием своих богов, не оказавших никакой защиты свя-
тилищу, и после того легче склонился на убеждения католи-
ческих проповедников. Воспитанные в великом послушании
и даже благоговении к княжеской власти, виленские Литви-
ны почти без сопротивления последовали примеру своего
государя. А бедных людей, дотоль носивших только грубый
холст или бараньи шкуры, не мало привлекали белые сукон-
ные свиты. Крещение простого народа в Вильне напомина-
ло то, что мы видели когда-то в Киеве. В назначенные дни,
по распоряжению князя, собирались язычники к реке Ви-
лии; их разделяли на группы, мужчины и женщины отдель-
но; священники окропляли святою водою, читали молитвы,
и целым группам давали какое-либо одно христианское имя.
Сам Ягайло принимал усердное участие в деле крещения, и
так как было еще мало священников, владевших Литовским
языком, то он лично являлся им на помощь и объяснял наро-
ду правила новой веры. Окончив крещение виленских Лит-
винов, он предпринял д ля той же цели поездки в другие мес-
та Виленской и Трокской областей. Всего, как говорят, он
окрестил таким образом до 30 000 литовских язычников.
Жмудь пока сохранила еще свою религию. Оставлена пока
неприкосновенною и греческая религия, которую исповедо-
188
пало русское население Вильны и других литовских городов.
I [екоторые литовские бояре и князья, успевшие прежде при-
нять крещение по восточному обряду, остались ему верны, в
том числе Скиргелло, любимый брат и главный сподвижник
Ягайла. Однако со стороны сего последнего, очевидно, были
принудительные меры по отношению к некоторым боярам,
гак как дело не обошлось без мучеников православия. Рус-
ская летопись говорит, что король велел казнить двух из сво-
их литовских вельмож, не хотевших переменить восточное
православие на «латинскую веру».
В том же 1387 году на месте Перкунова святилища в Виль-
но был заложен кафедральный собор во имя св. мученика
Станислава, освященный потом гнезненским архиеписко-
пом Бодзантою. А затем начали воздвигать в Литве и другие
католические храмы. На содержание храмов и духовенства
король отделил многие села и деревни с их доходами и сде-
лал щедрые вклады. Имущества духовного сословия были
освобождены от налогов и повинностей. Главою Литовской
католической церкви или первым Виленским епископом яв-
ляется некто Андрей Басило, родом поляк, бывший сначала
одним из францисканских монахов в Вильне, потом секре-
тарем венгерской королевы Елизаветы и Серетским епис-
копом в Молдавии. Этот Андрей Басило, как полагают, слу-
жил едва ли не самым деятельным посредником между Ягай-
лом и польскими магнатами во время переговоров о браке с
Ядвигою и Польской короне. Подобно ему, большинство пер-
вых священников в новокрещенной Литовской стране было
также из Поляков, и только отчасти они были набраны из
Немцев.
Переход великого князя Литовского в католичество и
вступление его на польский престол решили издавна проис-
ходившую здесь борьбу между западным и восточным обря-
дом не в пользу последнего, и именно в то время, когда Лит-
ва находилась под сильным и непосредственным влиянием
православно-русской гражданственности. Отныне с этим
влиянием входила в столкновение гражданственность лати-
но-польская, вооруженная авторитетом власти, светской и
церковной. Брак Ягайла с Ядвигою получил всемирно-исто-
рическое значение и в том смысле, что он повел к полити-
189
ческому соединению трех соседних народов, т.е. Поляков,
Литовцев и Западноруссов. Польская народность, дотоль
сравнительно небольшая и не игравшая значительной роли
в Европейской истории, соединясь с обширным Русско-Ли-
товским государством, быстро возвысилась на степень мо-
гущественной державы в восточной половине Европы и при-
обрела важное влияние на ее дальнейшие судьбы.
Не вдруг, однако, совершилось государственное объеди-
нение Литвы и Западной Руси с Польшею; оно должно было
пройти еще разные ступени и подвергнуться некоторым ко-
лебаниям.
Одной из первых забот королевской четы было воссое-
динение с Польской короною Галицкой земли, которую Лю-
довик присоединил к Венгрии. В то время, когда в Кракове
происходили сватовство и потом брак Ягайла с Ядвигою, в
Венгрии разыгралась кровавая драма с матерью сей после-
дней. Неудовольствие против королевы-правительницы Ели-
заветы и ее любимца Николая Гара вызвало возмущение,
которое однако было подавлено. Противная ей партия выс-
тавила претендентом на Венгерскую корону родственного
ее мужу Карла Неаполитанского; но он был вероломно зав-
лечен в засаду в самых покоях королевы, брошен в тюрьму и
там умерщвлен. Спустя несколько месяцев, Елизавета сде-
лалась жертвою мщения со стороны приверженцев убитого
Карла. Во время поездки в юго-западные области королев-
ства, она в свою очередь попала в засаду и была захвачена в
плен толпою Кроатов, под начальством Иоанна Хорвата. Ее
любимец умерщвлен немедленно; а королева вместе с своей
дочерью Марией, наследницей Венгерской короны, заклю-
чена в один замок на берегу Адриатического залива. Когда
союзные Венециане хотели освободить королеву и присту-
пили к замку, Хорвата бросил им через стену труп задушен-
ной Елизаветы и угрожал то же сделать с Марией, если не-
приятели не отступят. Прошло еще несколько месяцев, пока
Мадьярам и Венецианам удалось склонить хорватского вель-
можу к освобождению Марии. После десятимесячного пле-
на юная королева наконец соединилась с своим супругом
Сигизмундом, который между тем был возведен на Мадьяр-
ский престол. Именно этим смутным временем, наступив-
190
шим в Венгрии за умерщвлением Елизаветы, Ядвига восполь-
зовалась для возвращения Галиции. Пока ее супруг занимал-
ся крещением Литвинов, она стала во главе военного отряда
и, в сопровождении многих польских магнатов, отправилась
в Червонную Русь. Некоторые города поддались ей без со-
противления. Столица этой Руси, Львов вступил с нею в пе-
реговоры и, получив подтверждение разных городских при-
вилегий, отворил ей ворота. Угорские гарнизоны удалились
в Венгрию. Только начальник замка в Галиче, по имени Бе-
недикт, оказал упорное сопротивление. Но потом, когда из
Литвы король двинул в Галицию значительное войско с Ви-
товтом и другими подручными князьями, Бенедикт наконец
сдал Галич. Воссоединение Червонной Руси с Польскою ко-
роною Ягайло ознаменовал щедрым пожалованием русских
земель многим польским магнатам, каковы особенно: Ясно
Тарновский, Спытек Мелыптынский, Гневош из Далевиц,
Петр Кмита, Добеслав и его сын Креслав Курожвенки, Ди-
митрий Горай и др. Это были именно те магнаты, которые
играли видную роль в предыдущих событиях и оказали ус-
луги Ягайлу. Даже Семовит Мазовецкий, женившийся на
сестре Ягайла Александре, получил в приданое за ней город
Бельз с его округом.
Обстоятельства ясно показывали, что Ягайло не в силах
был немедленно исполнить свое главное обещание Полякам,
т.е. соединить великое княжество Литовское с Польскою
короною. Слишком буквальное исполнение его грозило мя-
тежами и смутами, ибо в Русско-Литовских областях еще
господствовала удельная система, которая могла быть отме-
нена только постепенно. Всякий обиженный брат, дядя или
племянник верховного государя легко мог найти поддержку
и в собственной земле, и у соседей. Наиболее крупными
удельными князьями из потомков Гедимина в то время были:
Федор Любартович, владевший Владимиром Волынским,
Владимир Ольгердович, сидевший в Киеве, Александр На-
римунтович в Пинской области, братья Кориатовичи на По-
долье, Витовт в Берестейской, Гродненской и Луцкой земле,
Димитрий Корибут в Новгород-Северской, МихаилЯвнуто-
вич в Заславском уделе, Вигант в Керновском, Симеон Лут-
191
вень Ольгердович был тогда князем в Великом Новгороде и
т.д. Кроме того на Волыни и в Полесье оставалось еще много
мелких удельных князей из потомков Владимира Великого,
каковы князья Бельзские, Пинские, Слуцкие, Острожские
и др. Общим наместником королевским в Литовско-Русских
областях, как мы видели, сделан был любимый брат Ягелла
Скиргелло, сидевший в Трокском уделе. Но этот Трокский
удел и послужил причиною последующих важных событий.
Витовт имел притязание на него, как на свое отцовское на-
следие, и питал большое неудовольствие за то, что Троки
были отданы Скиргеллу. Это неудовольствие еще увеличи-
лось, когда Скиргелло был возведен в достоинство великого
князя с оставлением за ним Трокского удела. В это именно
время (в 1387) старший сын великого князя Московского
Димитрия Ивановича Василий, бежавший из Орды, посетил
Витовта в Луцке, где и был помолвлен с его дочерью Софьею.
Вскоре потом неприязненные отношения между Витов-
том и Скиргеллом перешли в открытую, упорную борьбу. По
характеру своему соперники составляли резкую противопо-
ложность друг другу. Скиргелло при своей храбрости и от-
ваге был вспыльчив и груб, предан пьянству, и под влиянием
винных паров часто позволял себе буйство и жестокие по-
ступки. Иногда товарищи его пиров и попоек платились за
них ранами и увечьями от пьяного князя. Скиргелло гордил-
ся знанием лекарственных средств, и нередко, протрезвив-
шись, он принимался сам лечить пострадавших от его рук.
Меж тем Витовт уже не был тем доверчивым, беспечным,
неопытным юношей, каким он явился в эпоху борьбы Ягай-
ла с Кейстутом. Школа разных испытаний и превратностей
воспитала его государственный ум и закалила его характер.
Бесстрастный и властолюбивый, расчетливый, энергичный
и неутомимый в достижении своих целей, воздержный в
образе жизни — вот с какими чертами является он в после-
дующей своей деятельности.
Витовт был усердным помощником Ягайла в достижений
Польской короны. Он, конечно, надеялся, что с переселе-
нием последнего в Краков будет вознагражден целым Трок-
ским уделом своего отца, а, может быть, и достоинством ве-
ликого князя Литовского. Ягайло же не только предоставил
192
6*
все это Скиргеллу, но вдобавок обидел Витовта тем, что ото-
брал назад данную ему часть Волыни, т.е. Луцкий удел. Пос-
ле помолвки Софьи Витовтовны с сыном Димитрия Донско-
го, Ягайло и Скиргелло стали относиться еще подозритель-
нее к Витовту, запретили ему сношения с Пруссиею и
Москвою, окружили его шпионами, преследовали его род-
ственников и друзей, брали с него новые обязательства в вер-
ности и т.п. Все это вызвало наконец Витовта на новую борь-
бу. В конце 1389 года он вошел в заговор с некоторыми Ви-
ленскими жителями, недовольными правлением Скиргелла,
и попытался захватить Виленский замок посредством воо-
руженных воинов, которые были скрыты в возах, будто бы
нагруженных съестными припасами. Но эта военная хит-
рость не удалась; заговор был открыт, и виленские сторон-
ники Витовта брошены в темницы. Тогда ему ничего не ос-
тавалось более как бежать к соседям, что он и сделал. Снаб-
див сильными гарнизонами свои важнейшие крепости
(Гродно, Брест, Каменец и пр.), сам Витовт с ближними род-
ственниками и боярами вновь удалился в Пруссию, где зак-
лючил с Орденом союз против Ягайла и Скиргелла. Хотя
Орден не забыл недавней измены Витовта, однако, он был
рад случаю внести новое междоусобие в соседнюю страну и
помешать соединению Литвы с Польшею. Кроме Гродненс-
ко-Берестейского удела на стороне Витовта вскоре оказалась
почти вся Жмудь и часть православного литовско-русского
населения в других областях, недовольная переходом Ягай-
ла в католичество.
Происшедшая затем трехлетняя война была упорна и
кровопролитна. Главный ее интерес сосредоточился на Виль-
не, которая подвергалась двукратной, но безуспешной оса-
де. В первый раз, в 1390 г., ее обложило большое ополчение,
состоявшее из войск Ордена и литовско-русских отрядов
Витовта. Многие заграничные гости участвовали в этом опол-
чении; тут были рыцари немецкие, французские и английс-
кие; в числе последних находился граф Генрих Дерби, впос-
ледствии король Генрих IV. Но оказалось, что Гедимин знал,
где выбрать место для своей столицы: Вильна занимала весь-
ма крепкое и удобное для обороны положение. Нижний или
Кривой замок, куда укрылось население города, удалось
7-Собиратели Руси
193
взять только с помощью измены: многие жители держали
сторону Витовта и во время приступа зажгли город: стены
этого замка были деревянные, и потому пожар быстро рас-
пространился. Множество народа погибло от меча и пламе-
ни; в числе убитых находился и брат Ягайла Коригелло, глав-
ный начальник гарнизона. Но верхний замок, укрепленный
каменными стенами, устоял, несмотря на то, что Немцы име-
ли у себя пушки, которыми громили стены. Надобно заме-
тить, что король вел эту войну собственно силами великого
Литовско-Русского княжества; а Польша не принимала в ней
непосредственного участия. Только гарнизон Верхнего зам-
ка состоял исключительно из Поляков, под начальством ко-
ронного вице-канцлера Климента из Москажова. Во избе-
жание измены, он выслал из замка всех Литовцев и Русских
и затем геройски отбил все приступы. Этой обороне впро-
чем много помогал частыми вылазками Скиргелло, несмот-
ря на тяжелую головную рану, которую он получил во время
попытки остановить движение неприятеля к Вильне. Он за-
нимал третий замок, на ту пору временно выстроенный меж-
ду Верхним и Нижним. Наступил октябрь с его холодами, и
крестоносное войско после пятинедельной безуспешной
осады воротилось в Пруссию.
В это время умер великий магистр Тевтонского Ордена
Конрад Цольнер, и место его заступил Конрад Валленрод,
который решился энергически продолжать дело Витовта в
Литве, и стал собирать силы для второго похода. Между пер-
вым и вторым походом на Вильну- прибыло в Мариенбург
торжественное посольство от молодого великого князя Мос-
ковского Василия Дмитриевича за его невестою. Витовт от-
пустил свою дочь с большою свитою, во главе которой был
поставлен его подручник князь Иван Ольгимунтович Оль-
шанский; невеста отправилась из Данцига морем, а потом
чрез Ливонию достигла пределов Северной Руси. Значение
Витовта после этого союза еще более возросло в глазах
Ордена; ибо Москва, и без того внушавшая опасения сосе-
дям Руси, после Куликовской победы значительно выросла
в их глазах.
Когда в следующем 1391 году вновь собрались иностран-
ные гости из Германии, Франции, Англии и Шотландии, Кон-
194
7-2
рад Валленрод поспешил выступить в поход, так что он не
успел справить в Пруссии обычный пир перед походом, или
так наз. «почетный стол», в честь гостей. Этот романтичес-
кий обычай, сопровождавшийся нередко богатыми подар-
ками гостям, сам по себе производил большое впечатление
на европейское рыцарство, и одно торжественное возвеще-
ние о таком почетном столе привлекало в Пруссию многих
воинов из отдельных стран. На сей раз угощение гостям ус-
троено было уже в Литовской земле под стенами Ковны; по
своей роскоши, дорогим подаркам и вообще по огромным
издержкам этот почетный стол превзошел все бывшее преж-
де. Отсюда огромное ополчение вновь двинулось на Вильну.
Но литовские и польские воеводы приняли теперь опусто-
шительную систему обороны. Они сами жгли Троки, а по-
том выжгли все окрестности Вильны, так что страна пред-
ставляла пустыню, в которой большое неприятельское вой-
ско не находило средств продовольствия. Виленский замок
предварительно был снабжен обильными запасами, и его
польский гарнизон, предводительствуемый Яско Олесниц-
ким, приготовился выдержать продолжительную осаду. По-
этому соединенное ополчение принуждено было опять без
успеха уйти от Вильны; оно разделилось на отряды и заня-
лось покорением менее значительных крепостей. Переход
нескольких городов в руки Витовта, вследствие измены жи-
телей, показал, что сочувствие литовско-русского населения
в этой борьбе не было на стороне Ягайла. А так как Поляки
не хотели оказать ему деятельной помощи, то король решил
наконец помириться с своим сильным соперником и прибег
к переговорам.
Сводный брат мазовецких князей (Януша и Семка) мо-
лодой Генрих, еще в детстве нареченный Плоцким еписко-
пом, прибыл в замок Риттерсвердер, построенный рыцаря-
ми близ Ковны и назначенный для местопребывания Витов-
та Генрих объявил пограничным орденским комтурам, что
он прислан с мирными предложениями, и не возбудил с их
стороны никаких особых подозрений. В действительности
он имел от Ягайла поручение вступить в тайное соглашение
с Витовтом об условиях их примирения. Здесь, живя несколь-
ко недель в Риттерсвердере, юный нареченный епископ влю-
7*
195
бился в сестру Витовта Рингаллу, и, несмотря на свое духов-
ное назначение, вступил с нею в брак. Убеждения влюблен-
ного подействовали на Витовта тем сильнее, что он уже сам
тяготился своею зависимостью от Ордена; ему наскучило
служить орудием в руках Немцев для достижения их эгоис-
тических целей. Витовт решил вторично изменить своим
договорам с Немцами и поступить с ними самым веролом-
ным образом.
Наученные опытом первой измены, рыцари на этот раз
держали заложниками по разным замкам родственников и
бояр Витовта. В начале 1392 года большая часть родственни-
ков была освобождена и отпущена к нему: супруга его Анна
также соединилась с мужем. В руках рыцарей оставались
еще брат его Конрад и два малолетних сына. Но честолюбие
уже настолько овладело Витовтом, что он не затруднился
пожертвовать собственными детьми. В конце июня он вдруг
сбросил с себя личину: внезапно захватил гарнизон Риттер-
свердера и сжег замок; потом также разорил еще несколько
замков, построенных рыцарями на Литовской земле; затем
отправился в Вильну, где был с почестями принят Яско Олес-
ницким. Весть об этой измене привела Орден в ярость; князь
Конрад и оставшиеся в Мариенбурге литовские бояре были
закованы в цепи; а сыновья Витовта вскоре умерли отрав-
ленные. Меж тем, Ягайло и Ядвига лично прибыли в Литву
для примирения, которое и было утверждено договорною
грамотою 4 августа 1392 года. Витовт получил достоинство
великого князя Литовского на правах самостоятельного го-
сударя; он обещает польскому королю только свое содей-
ствие и помощь в случаях нужды. Ягайлу пришлось даже
примирить Витовта со Скиргеллом. Последний получил Ки-
евское княжество с титулом «великого князя Русского»; спу-
стя года три, он скончался в Киеве, и, оставшись до конца
верным православию, погребен в Печерской Лавре. Неко-
торые родные братья Ягайла однако были недовольны таким
возвышением над ними Витовта и происшедшими тогда пе-
ременами в уделах, в особенности Владимир, силою лишен-
ный Киева, Корибут Северский и Свидригайло Витебский.
Последний завладел Витебском по смерти своей и Ягайло-
вой матери Юлианы, которая скончалась в 1392 или 93 году.
196
7-4
Но их попытки к сопротивлению окончились полною неуда-
чею, и дали Витовту возможность сделать важный шаг к
уничтожению удельной системы и объединению Литовско-
Русского государства. Он присоединил к своим владениям
Северский и Витебский уделы. Также неудачно окончилось
новое нашествие прусско-тевтонских рыцарей, которые хо-
тели отомстить Витовту за его измену, и воспользовались его
борьбою с удельными князьями, из которых Свидригайло
Витебский бежал в Пруссию и отдался под покровительство
Ордена. Но орденские войска и осадные орудия вновь ока-
зались не в силах одолеть Виленские твердыни и принужде-
ны были отступить, заключив перемирие с Витовтом (1394).
После того он с неослабною энергией продолжал объедине-
ние западно-русских земель под своею властью и уничтоже-
ние крупных уделов. Так смерть Скиргелла отдала в его руки
Киевское княжество; около того же времени он завладел
частью Волыни (отданною Владимиру Ольгердовичу взамен
Киева) и Подольем, которое отнял у Федора Кориатовича,
самого младшего из братьев, еще оставшегося в живых. Бра-
тья Кориатовичи успели привести в некоторый порядок и
отчасти вновь заселили этот край, запустевший от татарс-
ких разорений38.
Все это были русские земли, приобретенные для Литов-
ского княжеского рода уже предшественниками Витовта.
Сам он умножил их новым и весьма важным приобретени-
ем: ему удалось отнять у потомков Владимира Великого одну
из коренных русских областей, именно Смоленское кня-
жение.
Смоленск уже находился в некоторой зависимости от
Литвы. Мы видели, что на старшем Смоленском столе Скир-
гелло посадил Юрия Святославича. Но Юрий должен был
поделиться землею с своим братом Глебом и другими род-
ственниками. Отсюда возникли споры и междоусобия. Ко-
нечно, не без связи с подобными распрями произошел отъезд
Юрия, который отправился к своему тестю Олегу Рязанско-
му и, вероятно, хлопотал о его помощи против своих роди-
чей. Этими обстоятельствами воспользовался Витовт. В то
время было нашествие Тамерлана. Под предлогом похода на
Татар, на помощь своему зятю великому князю Московско-
197
му, Витовт как бы случайно явился около Смоленска. Глеб
Святославич выехал ему навстречу. Витовт принял его лас-
ково, одарил и отпустил; причем предложил быть третейс-
ким судьею для Смоленских князей в их распрях и обещал
оборонить их от Юрия и Олега Рязанского. Князья повери-
ли его расположению и действительно приехали к нему в
стан с своими боярами. Но тут Витовт сбросил маску: он ве-
лел схватить князей и их свиту, а город, оставшийся без пред-
водителей и никем не обороняемый, был застигнут врасп-
лох и взят. В Смоленске были посажены Витовтовы намест-
ники и оставлен литовский гарнизон (1395).
Но еще оставался на свободе Юрий Святославич. Его
тесть Олег Рязанский вступился за его права, и тем охотнее,
что Литовское господство переступило уже на правый берег
Оки: надобно было подумать о защите собственных границ.
В происшедшей затем войне обе стороны вторглись в преде-
лы соседа и опустошали их; но перевес борьбы явно скло-
нился в пользу Литвы. В этой борьбе сторону Витовта дер-
жал и сам великий князь Московский. В 1396 году он вместе
с митрополитом Киприаном лично приезжал в Смоленск на
свиданье со своим тестем и праздновал с ним Пасху. Он даже
посылал потом отговаривать Олега от похода на Литву и обе-
щал помирить его с Витовтом. А осенью того же года Витовт
с большими силами напал на Рязанскую землю и предал ее
опустошению; причем «литовцы сажали людей улицами и
секли их мечами». По выражению летописца, Витовт «про-
лил Рязанскую кровь как воду». После этих подвигов прямо
из Рязанской земли он заехал к своему Московскому зятю в
Коломну, где пировал с ним несколько дней.
Около того времени известный хан Тохтамыш, побитый
Тамерланом, а потом изгнанный из Золотой Орды своим со-
перником Темир-Кутлуем, нашел убежище с женами, деть-
ми и с большим количеством своих Татар у Витовта. После-
дний водворил его в Лидском замке. Люди, пришедшие с
Тохтамышем, умножили число поселившихся в Литве и За-
падной Руси Татар; последние отчасти состояли из пленни-
ков, взятых в предыдущих войнах, а отчасти сами приходи-
ли сюда вследствие собственных междоусобий. С того вре-
мени татарские колонии встречаются в Вильне и во многих
198
литовско-русских городах и селах. Эти поселенные в Литве
и Руси Татары сохраняли свободу религии и обычаев и были
обязаны только военною службою39.
Витовт был теперь одним из могущественных государей
Европы. Но его стремления к славе и к новым приобретени-
ям, по-видимому, не имели пределов.
К этой эпохе (к 1397 году) относятся любопытные запис-
ки, известные под названием «Дневник графа Конрада Ки-
бурга». Граф Кибург, начальник госпиталей Тевтонского
Ордена, отправленный в Литву с каким-то поручением к ве-
ликому князю, будто бы оставил дневник своего путешествия
и пребывания в Вильне.
Приводим сущность этого загадочного дневника, хотя
некоторые его части, очевидно, дошли до нас не в перво-
начальном своем виде, а с разными прибавками и укра-
шениями.
Немецкое посольство на судах по Неману приплыло в
Ковну, было радушно принято начальником замка, рус-
ским боярином по имени Иваном Федоровичем, и несколь-
ко дней дожидалось здесь, пока отправленный боярином
гонец известил великого князя и пока получились от него
приказания. Укрепления Ковенского замка, построенно-
го из камня, в то время носили следы разрушения от не-
мецких осад и были снабжены пушками. Гарнизон его со-
ставляли несколько тысяч Литовцев и Жмудинов. Но по-
сольству не дозволили близко осмотреть замок и поселили
его в предместье. Из своих окон посол мог наблюдать раз-
битый на другом берегу лагерь конницы, которая состоя-
ла из нескольких отрядов, весьма разнообразно одетых и
вооруженных: тяжелая кавалерия была закована в желе-
зо по образцу польской, а легкая вооружена только «пал-
ками» (конечно, копьями) и сидела на своих тощих конях.
Был еще отряд из пожилых людей с длинными бородами,
в темно-серых верхних плащах, с остроконечными капю-
шонами, которые издали делали их похожими на братьев
миноритов, и только разноцветные нижние кафтаны от-
личали их от францисканцев. Какой-то князь Юрий (ве-
роятно, Пинский или Бельзский) в тот день производил
ученье этой конницы.
199
22 июня посольство, сопровождаемое приставленным к
нему литовским чиновником, по имени Оттокаром Остыко-
вичем, бегло говорившим по-немецки, верхом на конях дос-
тигло стольного города Вильны. У городских ворот встретили
его военные и городские чиновники, с наместником Мониви-
дом во главе. Францисканские монахи прежде всего пригла-
сили Немцев заехать в их монастырь и помолиться в церкви
Девы Марии «на Песках». У ворот Виленского нижнего зам-
ка их приветствовали великокняжеские дворяне с хлебом-
солью и кубком пива на золотом блюде; затем послы вошли
помолиться в кафедральный собор, где духовенство встрети-
ло их с кадилами и св. водою. Их поместили на берегу Вилии в
деревянном, но хорошо укрепленном посольском доме, где
они нашли разные удобства, приятное отдохновение после
дороги, и вообще остались весьма довольны радушием и гос-
теприимством Литовцев. Великого князя пока не было в сто-
лице, и послы имели достаточно времени наблюдать главные
лица и разнообразное население Вильны. В особенности граф
Кибург распространяется в похвалах первому католическо-
му епископу Литвы, Андрею Басило, который принял послов
в своем доме и угостил их обедом. Это был бодрый, высокого
роста, благообразный старец, с приятными манерами, бойко
говоривший по-латыни и по-немецки. Он уверял послов, буд-
то новообращенная Литва отличается особым усердием к хри-
стианству и покорностью папским велениям и находится на
пути к принятию западноевропейской культуры.
В тот же день вечером послы, по приглашению еписко-
па, осматривали кафедральный собор в сопровождении ста-
рого священника, члена капитулы, родом Немца. Здание, как
известно, было воздвигнуто на месте языческого капища,
котооого стены остались нетронутыми, за исключением пе-
редней или алтарной части. По причине чрезвычайной ши-
рины этого здания (во время язычества бывшего открытым
сверху), внутренность его при переделках в храме была раз-
делена тремя рядами массивных столбов, на которых утвер-
ждена двускатная кровля. По углам его возвышались четы-
ре башенки, да еще три на ребре кровли. По бокам храма
устроены отделенные решетками места или каплицы и раз-
ные приделы с особыми алтарями; а главный алтарь стоял
200
гам, где прежде горел неугасаемый огонь Перкуна. Украше-
ния Храма не отличались изяществом; но повсюду блестели
отлитые из дорогих металлов канделябры и разные стоячие
или висячие светильники. Полумрак, господствовавший в
храме, и однообразный напев псалмов навевали меланхоли-
ческое настроение. Вдруг в приделе Иоанна Крестителя по-
казалось яркое освящение от зажженных на алтаре свечей,
и около него столпился народ, дотоле почти незаметный в
огромном здании. Здесь священник начал служить вечерню;
голос его вскоре сменил певческий хор, а последнего потом
заглушила музыка, загремевшая на верхней галерее. Трубы,
гобои, бубны, огромные котлы издавали могучие звуки; они
стихли постепенно и нежно, когда послышалось мужествен-
ное пение «Gloria Patri et Filio». Очевидно, такое богослуже-
ние было рассчитано на то, чтобы производить сильное впе-
чатление на недавних язычников, и действительно, при пер-
вых звуках этого пения, народ падал на землю. А когда запели
«Magnificat», раздался звон колоколов, висящих в передних
окнах собора.
Кибург описывает потом ночное пиршество, устроенное
в честь послов наместником Монивидом в его летнем место-
пребывании, в предместьи Лукишках. Пир сопровождался
музыкой и пением и происходил в просторной комнате, ос-
вященной восковыми свечами, за большим овальным столом.
Кибург обратил внимание на то, что тут не было определен-
ных мест по чинам, а каждый сел, где хотел, и отсюда вывел
заключение, будто бы у Литовцев все равны.
По словам Кибурга, как в самом городе, так и в предмес-
тьях его были прежде рассеяны языческие капища, иногда
каменные, посвященные различным божествам; а теперь на
их местах большею частью воздвигнуты христианские хра-
мы. Между прочим в предместье Антокольском находились
заповедная роща, посвященная всем богам, и деревянное
капище. За этим предместьем начинался большой лес, в ко-
тором разбросаны были зверинцы виленских бояр и их охот-
ничьи дома, окруженные тыном.
Так как день Иоанна Крестителя совпадал с народным
праздником Купала, общим у Русских и Литвинов, то послы
вечером, в сопровождении своего пристава Оттокара, езди-
201
ли за город в соседние рощи и долины, где происходило это
народное празднество. Тут они увидели множество шалашей,
наметов и разведенных огней; стон стоял от говора и песен
толпившегося простонародья; молодежь предавалась пляс-
кам, пожилые люди бражничали. В особой и весьма живо-
писной долине горел огромный костер, вокруг которого хо-
дили или сидели на траве, покрытой коврами, люди высших
сословий, мужчины отдельно от женщин. Некоторые заку-
сывали подле низких столов; другие слушали пение старцев;
слуги светили восковыми факелами. На двух дальних при-
горках поочередно играла музыка, а кругом на холмах пыла-
ли смоляные бочки и смолистые деревья.
Кибург весьма хвалил положение города; он очень хоро-
шо укреплен, и соседние возвышенности, ущелья, овраги и
леса представляли все удобства для обороны от неприятеля;
в лесах легко укрывались жители предместий в случае напа-
дения. Немец подтверждает, что не сон о железном волке
подал Гедимину мысль основать здесь свою столицу, а выго-
ды местоположения и существовавшие здесь поселения с
святилищем Перкуна. Эти поселения он превратил в город;
причем Русинам назначил известную его часть, Немцев и
Поляков также поместил отдельно от Литовцев. Все населе-
ние города простиралось теперь до 25 000 человек, а гарни-
зон его до 6000. В своих замечаниях о двух народностях края,
т.е. Литвинах и Русских, Кибург благосклоннее относится к
первым, а ко вторым показывает нерасположение; тут отра-
зились, конечно, его собственные антипатии к православию
и рассказы епископа Андрея Васило, от которого он, по-ви-
димому, главным образом заимствовал свои этнографичес-
кие сведения. Так, Литовцев он описывает народом высоко-
го роста, темноволосым, честным и весьма способным к во-
енному делу; а Русины, по его словам, менее ростом,
рыжеволосы и вообще несимпатичны. Русские женщины не-
красивы и притом еще портят себя безобразными головны-
ми уборами; а Литвинки и сами красивы, и головы убирают
со вкусом; деревенские же девушки ходят простоволосые,
имея искусно причесанные, хорошие волосы. Но зато Лит-
винки отличаются более свободными нравами, а Русинки со-
держатся в строгости; Литвины ленивы и очень приверже-
202
ны к крепким напиткам, потому менее зажиточны, чем Ру-
сины. При дворах Литовских князей и в их дипломатии упот-
реблялся язык Русский, и письменность в их канцеляриях
была исключительно Русская. Чтению и письму молодые
люди обыкновенно учились в русских монастырских шко-
лах. Многие ученые Русины во времена Татарского ига с во-
сточной стороны Днепра ушли в Литву и принесли сюда свои
познания. Об этом господстве русской письменности и рус-
ской образованности в Литве епископ Андрей сообщил Ки-
бургу с великим сожалением. Вслед за епископом и Кибург
выражает сожаление о том, что, обращая Литовцев в като-
лическую веру, оставляют в покое Русинов, которых вера,
по его словам, «есть не что иное, как ересь и манихейство».
Из этих рассуждений ревностных католиков, уже в конце
XIV века можно было предвидеть будущие гонения на Рус-
скую церковь в Польско-Литовском государстве.
Витовта орденский посол изображает весьма деятельным
и умным государем. Он в короткое время своего единодержа-
вия успел уже восстановить полный порядок, нарушенный
предыдущими смутами и междоусобиями, и пополнить опус-
тевшую великокняжескую казну. Он сам объезжает провин-
ции, надзирает за хозяйством коренных имений, посещает
вассальных князей и таким образом собирает большие дохо-
ды. Когда же не ездит по волостям, то живет или в Новых Тро-
ках, где имеет великолепный каменный замок на острове озе-
ра, или в Старых Троках в деревянном дворце. В Вильне Ви-
товт бывает редким гостем, и тогда поселяется в прекрасном,
но небольшом, деревянном доме на берегу Вилии. За недостат-
ком помещения двор его располагается здесь военным лаге-
рем. Он не любит ни охоты, ни шумных пиров; очень умерен
в пище и питье, в обращении весьма сдержан и даже холоден,
мало смеется, всякое известие хорошее или дурное выслуши-
вает с лицом бесстрастным; но для своего народа очень досту-
пен. Великая княгиня Анна часто сопровождает мужа в его
поездках по краю и вообще имеет на него большое влияние.
Когда Витовт прибыл в Вильну, то он принял орденское
посольство при весьма торжественной обстановке с обыч-
ными придворными церемониями. У входа во дворец оно
нашло богато одетых слуг и толпу комнатных дворян. Двери
203
аудиенц-залы охраняли восемь огромных стражников с боль-
шими усами и бритыми подбородками, с бердышами из се-
ребра и полированной стали, в высоких черных меховых
шапках, обвитых спирально золотыми цепями, которых ки-
сти падали на плечи; на подбородке эти шапки застегивались
золотистой чешуей. Великий князь сидел на троне, т.е. на
богато украшенных креслах; по сторонам его стояли по два
пажа в белых одеждах; далее на стульях помещались его вель-
можи и секретари. Эта публичная аудиенция ограничилась
взаимными поклонами и вручением письма от великого ма-
гистра и спросом о его здоровье. После того начались част-
ные аудиенции, которые происходили в дипломатической
канцелярии, помещавшейся в просторной комнате, обитой
роскошными восточными коврами. Большой стол был так-
же покрыт дорогим ковром; на нем находились вызолочен-
ное распятие, великокняжеская митра, меч и род золотого
скипетра. На передней стене утверждено было изображе-
ние Богородицы, отлитое из золота и серебра; перед ним го-
рела хрустальная лампада, висящая на золотой цепочке. На
голове великого князя была шляпа, походившая на «испанс-
кое сомбреро»(?); одет он был в желтый шелковый камзол,
застегнутый до горла золотыми пуговицами на золотых пет-
лицах, в розовые порты и красные кожаные сапоги с золо-
тыми шпорами. Из-за шитого золотом пояса выглядывала
рукоять кинжала, осыпанная дорогими каменьями; сверх
камзола был накинут короткий кафтан гранатного цвета и
литовского покроя. Витовт недурно говорил по-немецки и
иногда примешивал латинские фразы, так как он был воспи-
тан пленным орденским рыцарем. При своей полноте вели-
кий князь казался не совсем здоровым; впрочем, его лицо
было моложаво, а в его взгляде заключалось что-то весьма
привлекательное — черта, которую он наследовал от своей
матери40.
Хотя Дневник не говорит о цели орденского посольства,
но, вероятно, оно имело задачею поддержать доверие Витов-
та к Ягайлу и привлечь великого князя к союзу с Орденом,
т.е. по возможности воспрепятствовать столь опасному для
Ордена соединению Литвы с Польшею. Обстоятельства
вскоре помогли Немцам в этом деле.
204
Новым поводом к раздору между Витовтом и польскою
королевскою четою послужил вопрос о разделе Подолья.
Хотя Витовт уступил часть этого края Ягеллу и сей последний
сделал там своим наместником краковского воеводу Спыт-
ка из Мелыитина, но Спытек скоро попал в зависимость от
Витовта и был собственно ленником литовским, а не
польским. Вельможи польские были недовольны. Они счи-
тали Подолье принадлежащим Галицко-Волынской Руси,
следовательно, владением Польской короны, так как со вре-
мени Казимира Великого Галиция и часть Волыни были при-
соединены к Польше. Магнаты сумели в этом духе настро-
ить Ядвигу как наследницу Казимира Великого и Людовика
Венгерского, и Ядвига вдруг потребовала от Витовта, чтобы
он, владея Подольем как леном Польской короны, в качестве
ленника платил бы ей известную ежегодную дань.
Подобное требование весьма раздражило Витовта, кото-
рый очень ревниво относился к своему достоинству такого
же независимого литовско-русского государя, каким были
его славные предшественники Гедимин и Ольгерд. Он со-
звал в Вильну русских и литовских бояр и спросил их, счита-
ют ли они себя подданными Польской короны, обязанными
платить ей дань. Разумеется, ответ был отрицательным. В то
же время великий князь Литовский предложил великому
магистру Тевтонскому Конраду Юнгингену съехаться с ним
на обычном месте, т.е. на острове рекиДубиссы. Осенью 1398
года этот отъезд состоялся с великим торжеством и в при-
сутствии блестящей свиты с той и другой стороны. Тут был
заключен отдельный от Польши литовско-прусский союзный
договор, по которому Витовт сделал важные уступки Орде-
ну со стороны Жмуди и, между прочим, согласился на под-
чинение ему Пскова; а Орден обещал с своей стороны по-
мочь Витовту в завоевании Новгорода Великого. На пирах,
которыми сопровождался съезд, литовские и русские боя-
ре, зная горячее желание Витовта, провозглашали тосты за
его здоровье, как «короля» Литвы и Руси.
Известие об этом союзном договоре Литвы с Пруссией
было тяжелым ударом для Ядвиги. Принесенная в жертву
политическим расчетам и не нашедшая семейного счастья в
браке с Ягайлом, она искала утешения в благочестии. При
205
ее надломленном организме над нею тяготил еще упрек в
бесплодии; чтобы упрочить новую династию на Польском
престоле, нужен был наследник, а королевская чета после
двенадцатилетнего брака еще не имела детей. Наконец мель-
кнул луч утешения. Обрадованный Владислав Ягайло при-
гласил самого папу назваться крестным отцом будущего ре-
бенка, и делал приготовления к большим празднествам. Но
в июне 1399 года Ядвига разрешилась от бремени дочерью,
которая прожила только недели три; а вслед за нею сконча-
лась и сама Ядвига. Имея в виду, что с ее смертью ослабля-
ются права ее супруга на Польскую корону, она на смерт-
ном одре завещала ему вступить в брак с Анною, дочерью
графа Цилли и внучкою Казимира Великого; чем вновь ук-
реплялись его права на Польский престол. Ягайло потом
исполнил ее завещание41.
ВАСИЛИЙ МОСКОВСКИЙ
и витовт литовский
Брак Василия с Софьею Витовтовной. — Присоединение Нижнего Новго-
рода и войны с его князьями. — Борьба Тохматыша с Тамерланом. — На-
шествие последнего на Русь и внезапное возвращение. — Поражение Ви-
товта на Ворскле. — Юрий Смоленский и борьба Василия с Витовтом. —
Нашествие Эдигея на Москву. — Борьба Литвы и Польши с Тевтонским
Орденом. — Гринвальдская битва. — Городельская уния. — Крещение
Жмуди. — Отделение Киевской митрополии от Московской. — Новое ра-
зорение Киева Татарами и бегство Свидригайла. — Хлопоты Витовта о ко-
ролевской короне и Збигнев Олесницкий. — Съезд государей в Луцке. —
Неудача и смерть Витовта.
В самом начале княжения юного Василия Димитриевича
у него вышла какая-то размолвка с дядей Владимиром Анд-
реевичем Храбрым. Сей последний покинул Москву и с сво-
ими старшими боярами уехал к себе в Серпухов, а оттуда в
Торжок. Но спустя немного времени, внутренний мир был
восстановлен и скреплен новым договором, по которому дядя
вновь признал себя подручником великого князя, т.е. своего
племянника, а Василий придал к уделу Владимира два горо-
да (Волок и Ржеву, которые потом переменил на Городец,
Углич и др.). Затем великий князь вступил в брак с Софией,
дочерью Витовта Кейстутьевича. Помолвка с нею соверше-
на была уже несколько лет тому назад, во время пребывания
Василия в Западной России. Была ли эта помолвка неприят-
на Димитрию Ивановичу или по какой другой причине, толь-
207
ко брак состоялся уже после его смерти. Бояре великокня-
жеские, ездившие за невестою в столицу Прусского Ордена
Мариенбург, проводили ее Балтийским морем и чрез Новго-
род в Москву. Здесь (в 1390 г.) венчание новобрачной четы
было совершено митрополитом Киприаном, который после
кончины Димитрия и своего соперника Пимена, умершего в
Царьграде, снова воротился на северную митрополию. Род-
ственные связи Московских князей с домом Гедимина Ли-
товского начались еще прежде и доселе не влекли за собою
каких-либо важных последствий. Новый брак сначала тоже
не предвещал ничего особого. Отец Софии находился тогда
в удалении от отечества, будучи обижен от своего двоюрод-
ного брата Ягайла, короля Польско-Литовского. Можно было
только надеяться, что Витовт явится союзником против
враждебного Москве Ягайла, и едва ли кто предполагал, что
не этот государь, а именно Витовт окажется самым опасным
соседом для Москвы, что он широко воспользуется родствен-
ными к ней отношениями в свою пользу и во вред Восточ-
ной Руси.
Если Димитрий Донской успел укрепить за Москвою во-
лости, непосредственно принадлежавшие великому княже-
нию Владимирскому, то сын его Василий сделал еще важный
шаг на пути земельного приобретения и собирания Северо-
Восточной Руси. В следующем 1391 году он поехал в Орду на
поклон к хану Тохтамышу и не только был утвержден им в
достоинстве великого князя, но и начал хлопотать о ярлыке
на княжение Нижегородское и некоторые другие уделы. В
Нижнем Новгороде сидел Борис Константинович, только что
утвержденный здесь самим Тохтамышем. Последний, оче-
видно, колебался и не вдруг согласился на ходатайство Ва-
силия. Но Московский князь приехал в Орду с большим за-
пасом золота и серебра. Он поднес великие дары хану, и, по
выражению летописи, умздил царских советников, чтобы те
просили за него хана. Тохтамыш уступил, и выдал Василию
ярлык на Нижний Новгород и Городец, а также на Муром,
Мещеру и Тарусу. При возвращении в Русь великого князя
сопровождал царский посол с татарским отрядом: он должен
был, так сказать, ввести Василия во владения тем, что ему
было пожаловано в ярлыке. Но ханское пожалование в этом
208
случае имело значение только формального согласия на пе-
ремену владетеля и некоторой помощи сильнейшему против
слабейшего. Русские князья в то время уже не настолько за-
висели от ханов, чтобы по приказу последних покорно усту-
пать свои наследственные уделы соперникам. Привести в
исполнение помянутый ханский ярлык предоставлялось са-
мому Василию. Но он заранее принял возможные меры для
обеспечения успеха: Московский князь уже приготовил в
Нижнем Новгороде сильную боярскую партию в свою пользу
как деньгами, так и обещаниями великих милостей. Будучи
по матери внуком Димитрия Константиновича, Василий в
глазах Нижегородцев мог иметь значение родственного,
близкого им князя. Да и самое обособление этой области от
великого княжения Владимирского еще не успело пустить
глубоких корней в народе и в местном служилом сословии;
еще свежа была память об Александре Невском, родоначаль-
нике князей Московских и Нижегородских. При таком ус-
ловии значительная часть дружинно-боярского сословия
естественно предпочитала служить более богатому и силь-
ному Московскому князю; а население надеялось под его
защитой получить более спокойствия со стороны соседних
Татар, Мордвы и со стороны собственных князей: ибо Ни-
жегородский стол служил тогда предметом распри между
Борисом Константиновичем и его двумя племянниками.
Из Коломны Василий поехал прямо в Москву, а в Ниж-
ний отправил ханского посла с некоторыми своими бояра-
ми. Услыхав о том, Борис Константинович собрал своих бояр
и дружину и со слезами напоминал об их недавней ему при-
сяге. Старший боярин Василий Румянец успокоил князя и
уверял, что все они готовы положить за него головы. А меж-
ду тем этот Румянец уже изменил ему, передался на сторону
Василия и только старался как бы искуснее обмануть Бори-
са. Когда ханский посол с московскими боярами подъехал к
Нижнему, Борис не хотел их впускать в город; но Румянец
выставил их послами, пришедшими подкрепить мир и лю-
бовь, убедил князя положиться на верность своей дружины
и принять посольство. Едва Татары и Москвитяне вступили
в город, как начали звонить в колокола. Граждане стеклись
па вече, и тут послы объявили им, что город переходит во
209
власть великого князя Московского. Напрасно Борис звал к
себе своих бояр и дружину и умолял не выдавать его врагам.
«Господине княже, не надейся на нас; мы уже не твои!» —
сказал ему Румянец. Борис и его немногие доброхоты из бояр
были взяты под стражу и разосланы по московским городам.
Василий приехал в Нижний и посадил здесь своих намест-
ников. Таким образом присоединение целого большого уде-
ла на первое время не стоило Москве ни капли крови; столь
искусно подготовлена была здесь почва. Вместе с Нижним
перешел к Москве и прежний удел Бориса — Городец на
Волге. Во владении Нижегородской княжей ветви еще оста-
вался Суздаль, куда и был отпущен Борис. Спустя два года
он скончался, и погребен, как выражается летопись, «в сво-
ей вотчине» в Суздале. Но племянники его, сыновья Димит-
рия Константиновича Василий Кирдяпа и Семен, с оружи-
ем в руках упорно отстаивали свои наследственные права
на Нижний Новгород. Естественно, они не могли удовлетво-
риться одним Суздальским уделом, который должны были
делить еще с своими двоюродными братьями, сыновьями
Бориса Константиновича.
Василий и Семен по смерти дяди ушли в Орду, чтобы хло-
потать о ярлыках и о помощи у Тохтамыша. Но он сам вско-
ре потерял свое царство: в Золотой Орде возобновились пе-
ремены и смуты. Тогда Суздальские князья стали искать по-
мощи против Москвы у соседних татарских владетелей в
Камской Болгарии. Однажды Семен Дмитриевич напал на
Нижний вместе с каким-то царевичем Ейтяком, у которого
была тысяча Татар. Сидевшие тут Московские воеводы, по-
видимому, имели мало войск; три дня отбивались они от
осаждавших. Эти последние потом заключили мир и утвер-
дили его присягою; но, воспользовавшись этим договором,
вероломно ворвались в город и предали его разграблению.
Семен Дмитриевич, точно так же своею ложною клятвою
вместе с братом помогший прежде Тохтамышу захватить
Москву, оправдывался тем, что не он нарушил присягу, а
Татары. Однако более двух недель он не мог держаться в
Нижнем, и бежал отсюда, как скоро услыхал о походе боль-
шой Московской рати, которую великий князь послал под
начальством брата своего Юрия Дмитриевича и старейших
210
бояр. Эта рать последовала за союзниками Семена в их зем-
лю, и разграбление Нижнего отомстила погромом их соб-
ственных городов, каковы: Великие Болгары, Жукотин, Ка-
зань, Керменчук и другие. Три месяца воевала она Камскую
Болгарию и воротилась с большою добычею (1399 г.) Года два
спустя, Московские воеводы захватили жену и детей Семе-
на Дмитриевича, укрывавшихся в Мордовской земле. Что-
бы выручить свою семью, Семен перестал бегать по татарс-
ким местам, помирился с великим князем и после того уда-
лился в Вятку, где вскоре и умер. «Сей князь, — замечает
летопись, — много претерпел напастей и истомы в Орде и
на Руси, добиваясь своей вотчины; восемь лет сряду он слу-
жил четырем ханам, поднимая рать на великого князя Мос-
ковского; но ничего не успел и всуе трудился». Брат его Кир-
дяпа помирился с великим князем и временно получил от
него Городец, где и умер.
Со смертью этих князей однако не окончилась борьба за
Нижний Новгород: ее продолжали их двоюродные братья,
сыновья Бориса Константиновича, и продолжали с помощью
тех же союзников, т.е. татарских владетелей Камской Бол-
гарии. По временам им удавалось наносить немалый вред
Московскому княжению. Так однажды они вместе с князья-
ми Болгарскими и Жукотинским разбили великокняжеско-
го брата Петра Дмитриевича близ известного приволжского
села Лыскова (1411 г.). Около того же времени наиболее бес-
покойный из этих братьев, Даниил Борисович, послал изго-
ном на Владимир Залесский боярина своего Семена Кара-
мышева и какого-то татарского царевича Талыча; у них было
полтораста Татар и столько же Руси. Владимир тогда был
плохо укреплен, а великокняжий наместник Юрий Щока
находился в отсутствии. И вот в полдень, когда граждане по
обычаю предавались сну, Татары, подкравшись лесом, вне-
запно появились из-за Клязьмы. Сначала они захватили го-
родское стадо, пасущееся в поле; потом разграбили посад, а
затем ворвались внутрь города и бросились на соборный
Успенский храм Богородицы, чтобы захватить его драгоцен-
ности. Успенский ключарь, поп Патрикий, родом Грек, за-
пер двери; взял золотые и серебряные сосуды и прочую до-
рогую утварь, сколько успел собрать, и скрыл все это в верх-
211
них потайных каморах за церковными полатями; затем со-
шел вниз, отнял лестницы и начал со слезами молиться пе-
ред образом Богородицы. Враги выломали двери, ободрали
ризы с икон и ограбили все, что было можно; а попа Патри-
кия начали мучить, допрашивая, где спрятаны остальные
сокровища. Тот молчал. Его ставили на раскаленную сково-
роду, забивали щепы за ногти, сдирали кожу. Наконец про-
резали ему ноги, продели в них веревку и привязали к хвос-
ту коня; но мужественный Патрикий претерпел все муки и
скончался, не открыв потайного хода. Ограбивши все церк-
ви и весь город, враги предали его пламени и ушли с боль-
шим полоном и добычею. Бывшие у них пленниками потом
рассказывали, будто татарские и русские грабители захва-
тили во Владимире столько добычи, что многие одежды и
вещи не могли увезти с собою, они складывали в копны и
сжигали, а золота и серебра взяли так много, что деньги де-
лили между собою мерками.
Итак, бескровное в начале приобретение Нижнего Нов-
города потом обошлось Москве недешево. Вражда и беспо-
койство от Суздальских князей продолжались почти до кон-
ца Васильева княжения. Эти князья удержали за собой пока
Суздаль и, кажется, Городец. Василий, по-видймому, остав-
лял до времени местных князей также в Муроме и Тарусе.
Только Нижний Новгород он считал столь важным пунктом,
что не допускал для него вассальных отношений, а держал
там непосредственно своих наместников. С этими приобре-
тениями пределы Московского княжения раздвинулись на
северо-восток по Волге до впадения в нее с одной стороны
Суры, с другой Ветлути, а на юго-запад по Оке до ее притока
Угры42.
Смуты и междоусобия, происходившие тогда в Золотой
Орде, немало помогли успехам Москвы и Литвы на попри-
ще собирания Руси.
Тохтамыш был последним ханом, успевшим восстановить
единство и могущество Кипчакского царства и сделать его
страшным для своих соседей. После Батыя и Узбека он явля-
ется третьим знаменитейшим властителем Золотой Орды. Но
его собственное высокое мнение о своем могуществе, без
сомнения, внушило ему несчастную для него мысль вступить
212
в борьбу с тем самым Тамерланом, которому он был обязан
своим воцарением на Сарайском престоле. Главною причи-
ною его вражды, вероятно, была династическая ревность.
Как прямой потомок Чингиз-хана, Тохтамыш с неудоволь-
ствием смотрел на главенство Тамерлана (собственно Тимур-
Ленга), который происходил от местных князей Джагатайс-
кой Орды и не имел законного права на верховную власть.
Тимур сам сознавал за собою недостаток этого права и пото-
му держал при себе кого-либо из потомков Чингизовых, ко-
торому предоставлял достоинство верховного хана, конеч-
но, номинальное. Тохтамыш видел в Тимуре второго Мамая
и надеялся, вероятно, точно так же низвергнуть его влады-
чество над Чингизидами. Поводом к столкновению послужи-
ло, по-видимому, отнятие у Кипчакского царства некоторых
Закаспийских областей и, между прочим, важного города
Ургенча, на Аму-Дарье. Тохтамыш открыл неприязненные
действия нападением на пограничные с его царством Джа-
гатайские улусы. Тимур, выступив из своей столицы Самар-
канда, перезимовал в окрестностях Ташкента, куда собра-
лась его огромная рать, и в 1392 году двинулся прямо на се-
вер к реке Тобол. Отсюда он свернул на запад, переправился
через Яиктам, где Тохтамыш его не ожидал, и затем где-то в
Приволжских степях дал великую битву Золотоордынскому
хану, который также успел собрать большие силы: в числе
его войска находились отряды Камских Болгар, Черкес, Алан,
Башкир и даже Русских. Сражение было упорное. Но воен-
ное искусство, введенное у Татар Чингизом и значительно
усовершенствованное Тимуром, а также неизменное счас-
тье последнего одержали вверх. Разбитый Тохтамыш спас-
ся на правую сторону Волги, а его рассеянные орды, пресле-
дуемые неприятелем, устлали степь своими трупами на рас-
стоянии целых 200 верст. Но Тамерлан ограничился только
разграблением Золотой Орды и ушел назад, обремененный
громадною добычею, состоявшею из пленников, скота и вся-
кого имущества. После его удаления Тохтамыш продолжал
властвовать в Кипчакском царстве и скоро оправился от сво-
его поражения.
Прошло три года. Тимур стоял лагерем у подножия Кав-
каза, на берегу Куры, когда узнал, что Тохтамыш готовится
213
к новой против него войне. Тогда он Дербентским проходом
перешел на северную сторону Кавказа и встретился с
Тохтамышем около берегов Терека. Эта вторая их исполин-
ская битва также показала, что Тохтамыш имел не особенно
преувеличенное мнение о своем могуществе и был почти
достойным противником Тимуру. Кипчаки уже расстроили
левое крыло неприятельской армии, потеснили ее центр и
проникли до самого Тимура. Последний едва спасся от смер-
ти или плена. Воины левого крыла бросились на колена, вы-
ставили перед собою щиты и из этой ограды осыпали стре-
лами нападавших Кипчаков. Когда же некоторым Тимуро-
вым воеводам удалось зайти в тыл неприятелю, часть
Кипчакского войска подалась назад. Еще победа далеко не
была решенною; но Тохтамыш не обладал железной энерги-
ей своего противника и, утомясь битвой, отчаявшись в успе-
хе, обратился в бегство с своими приближенными беками и
мурзами. Тогда его войско упало духом и было окончательно
разбито. Тимур торжественно принимал поздравления с по-
бедой от окружавших его ханов и от своих сыновей, кото-
рые при этом, по татарскому обычаю, сыпали ему на голову
горсти драгоценных камней.
На этот раз победитель не оставил в покое своего побеж-
денного противника. Он преследовал его далеко на север и
принялся жестоко разорять Кипчакское царство, посылая
сильные отряды на восток до Волги, на запад до Днепра. Во
время этого похода часть его орды вступила в южные преде-
лы Рязанского княжества; несчастный город Елец со своим
удельным князем Федором и со всем населением сделался
жертвою нашествия. Отсюда Темир Аксак или Железный
Хромец — как называют его наши летописи — двинулся на
север, разоряя селения по обоим берегам Дона.
Известие о новом страшном нашествии привело в ужас
и смятение Северную Россию. Но тут молодой Московский
князь обнаружил бодрость духа и распорядительность. Ва-
силий Димитриевич поспешил собрать северное ополчение
и, поручив Москву своему дяде Владимиру Андреевичу Храб-
рому, сам стал во главе ополчения и расположил его под Ко-
ломною на берегу Оки, готовясь умереть или отразить на-
шествие. В храмах столицы меж тем духовенство и народ
214
усердно молились об отвращении бедствия. По желанию
великого князя, митрополит Киприан послал во Владимир за
иконою Богоматери, принесенною когда-то Андреем Бого-
любским из Киева. Митрополит с духовенством и Владимир
Андреевич с боярами и народом торжественно встретили эту
драгоценную святыню за городскими стенами на так назы-
ваемом Кучковом поле; потом поставили ее в соборном Ус-
пенском храме. Заступничеству Богоматери и было припи-
сано совершившееся в то время отступление Татар. По воз-
вращении в Москву великий князь, в память этого
избавления, построил в честь Богородицы храм на Кучковом
поле и при нем основал монастырь (Сретенский); с тех пор
Русская церковь уставила праздник Сретения 26 августа, т.е.
в день принесения иконы в Москву.
Наступившие осенние холода и непогоды, а также бед-
ность страны, столько раз разоряемой Татарами, конечно,
немало повлияли на решение Железного Хромца оставить
дальнейший поход на север и повернуть на юг к Азовскому
морю. Там он разорил богатый город Азов, складочное мес-
то генуэзских и венецианских товаров; потом разгромил
Черкесов и Алан и направился в Грузию; но, услыхав о мяте-
же Астраханских татар, он посреди зимы, несмотря на глу-
бокие снега, явился перед Астраханью. Тщетно жители уси-
лили свои укрепления вновь сооруженными ледяными сте-
нами: город был взят и разорен. В тот же поход Тамерлан
разграбил и разорил Золотоордынскую столицу Сарай и за-
тем ушел назад в Азию43.
Удар, нанесенный Кипчакскому царству этим Татарским
завоевателем, был столь жесток и силен, что после того оно
уже не могло достаточно оправиться. В Сарае всегда прожи-
вало много русских пленников, торговцев, послов и даже
князей. Они были свидетелями Тимурова погрома, и, конеч-
но, вся Русь скоро о нем узнала. Естественно, явилось убеж-
дение, что наступил конец Татарскому игу. Однако события
вскоре показали, что Орда все еще не так бессильна, как о
ней думали. Первому пришлось испытать на себе эту силу
гордому государю Литвы и Западной Руси.
Тамерлан отдал Золотую Орду одному из сыновей Урус-
Хана, бывшего Тохтамышева соперника. Но по уходе завое-
215
вателя в Сарае возвысился старый хитрый мурза Эдигей,
служивший некоторое время у Тамерлана; он стал играть
роль Мамая, т.е. свергать и возводить ханов и управлять их
именем. Он посадил на престол одного из царевичей ордын-
ских, Тимур Кутлуя. Меж тем Тохтамыш нашел убежище во
владениях Витовта. Этот последний вздумал воспользовать-
ся низвержениям ханом для того, чтобы подчинить своему
влиянию самую Золотую Орду, и с ее помощью расширить
пределы своего государства на счет соседей, особенно со
стороны Северной и Восточной России. Для этих целей на-
добно было прежде всего воротить престол беглецу, и, когда
из Орды прибыло посольство в Литву с требованием о выда-
чеТохтамыша, Витовтотвечал: «идунаКутлуя». Поход,пред-
принятый Литовско-Русским государем против Татар, имел
характер крестового похода. Папа Бонифаций IX особую
буллою к духовенству Польши и Литвы велел проповедовать
такой поход против нечестивых мусульман и давал разреше-
ние от грехов всем участникам его. Витовт собрал большую
рать; с ним соединилось до пятидесяти подручных ему мел-
ких удельных князей Литвы и Юго-Западной Руси. Многие
польские паны с своими дружинами приняли участие в по-
ходе; из их среды особенно выдавался Спытко из Мелыпти-
на, владевший частью Подолья на правах литовского васса-
ла. В состав Витовтовой рати вошел и значительный татарс-
кий отряд, предводимый Тохтамышем. Даже Тевтонские
рыцари пришли к нему на помощь с несколькими стами пан-
цирных всадников. При войске, кроме самострелов, находи-
лись и огнестрельные орудия, т.е. пушки и пищали. Польская
королева Ядвига была еще жива и, томимая тяжелым пред-
чувствием, не одобряла этого предприятия. Но Витовт, над-
менный своим могуществом, не хотел слушать предостере-
жений и в июле 1399 года торжественно выступил в поход.
По всем признакам, гром Куликовской битвы возбуждал его
соревнование, и он надеялся собственною великою победою
затмить славу Димитрия Донского.
Семидесятитысячное христианское войско благополуч-
но перешло за Днепр около Киева и углубилось в степи. Ми-
новав Суду, Хорол, Псел, оно остановилось на берегу Ворск-
лы; на другом берегу ее появилась татарская орда, предво-
216
ди мая ханом Тимур Кутлуем. Этот последний, видя превос-
ходство в силах на стороне противника, вступил с ним в пе-
реговоры, чтобы выиграть время: он поджидал к себе на по-
мощь Эдигея с другою татарскою ордою. «Зачем ты идешь
на меня, когда я не нападал на твой пределы?» —велел спро-
сить Кутлуй. «Господь дал мне владычество над миром; пла-
ти мне дань и будь моим сыном», — гордо отвечал Витовт.
Хан обещал платить дань; только на одно требование он не
«оглашался: чтобы на татарских монетах значились имя и
печать Витовта. По этому поводу Татарин просил три дня
с року на размышление, а между тем осыпал великого князя
подарками и занимал его своими посольствами. Но вот по-
доспел Эдигей с новыми силами. Он попросил Витовта вый-
ти на берег реки для личного свидания. «Храбрый князь, —
сказал он, — если Тимур Кутлуй хочет быть твоим сыном,
так как он моложе тебя, то, в свою очередь, будь ты моим
сыном; я старше тебя; поэтому плати мне дань и вели изоб-
ражать мою печать на литовских монетах». Раздраженный
такою насмешкою, Витовт приказал войску покинуть свой
лагерь, огороженный телегами с железными цепями, затем
перейти реку Ворсклу и начать бой. Благоразумный Спытко
Мелыптинский пытался предостеречь великого князя и со-
ветовал ему заключить мир в виду большого превосходства
Татар (число которых простиралось будто бы до 200 000). Но
его советы возбудили ропот среди легкомысленной молоде-
жи. Особенно горячился один польский пан, по имени Па-
вел Щуковский. «Если тебе жаль расстаться с твоей краси-
вой женой и твоими большими богатствами, — воскликнул
он, — то не смущай по крайней мере тех, которые не стра-
шатся умереть на поле битвы!» «Сегодня же я паду честною
< мертию, а ты трусом убежишь от неприятеля», — будто бы
отвечал на это Спытко.
Сражение возгорелось 12 августа, во вторник, уже по-
едним временем, т.е. далеко за полдень. Поднятая страшная
пыль скрывала движения Татар. Варвары успели окружить
христианских рыцарей, перебили у них коней и заставили
их защищаться пешими. Надежда на пушки оказалась обман-
чива; эти неуклюжие, неповоротливые орудия мало вреди-
ли легкой татарской коннице, которая то рассыпалась, то
217
соединялась в массу, смотря по ходу боя. Однако Витовт ус-
пел было потеснить стоявшего перед ним Эдигея. Но Тимур
Кутлуй зашел в тыл христианскому войску и решил победу.
Первый обратился в бегство Тохтамыш с своими Татарами;
а за ним вскоре последовал и Витовт с своими боярами и бра-
том Сигизмундом. Наступившая ночь покровительствовала
их бегству. Много Литовско-Русских князей и вельмож по-
легло на поле битвы или попало в плен. В числе павших нахо-
дились двое Ольгердовичей, Андрей Полоцкий и Димитрий
Корибут Брянский (столь успешно предводительствовавшие
на Куликовом поле), далее Глеб Святославич Смоленский,
Иван Юрьевич Бельзский и другие. Спытко Мелыптинский
так же остался на месте; а хвастливый пан Щуковский дей-
ствительно спасся бегством. Весь лагерь со всеми запасами
и пушками достался в добычу неприятеля. Очевидно, Витовт,
соревнуя Димитрию Донскому, на этот раз не сравнялся с
ним быстротою действия, умными предосторожностями и
выбором места для битвы. На открытом ровном поле, не ог-
ражденном ни с какой стороны естественною защитою, тя-
желое или малоподвижное христианское войско подверглось
всем невыгодам своего положения в виду обычной татарской
тактики. Татары преследовали бегущих до Киева. Тимур Кут-
луй взял большой окуп с этого города «будто бы 3000 руб., да
еще с Печорского монастыря 30 руб.». Варвары опустошили
Киевскую и Волынскую области до самого Луцка, и затем во-
ротились в свои степи, обремененные огромною добычей и
пленниками. Тимур Кутлуй вскоре после этого похода умер;
Эдигей возвел на престол Кутлуева брата Шадибека. Несколь-
ко лет спустя, Тохтамыш погиб в южной Сибири; по некото-
рым известиям, он пал от руки самого Эдигея44.
Поражение Витовта на Ворскле имело немаловажные
последствия для восточной Европы. Ослабив, хотя и времен-
но, великое княжество Литовское, оно нанесло удар замыс-
лам Витовта на Северную и Восточную Россию и задержало
расширения его пределов с этой стороны. В Москве не без
тайного удовольствия смотрели на ожесточенную борьбу
двух своих главных врагов: Орды и Литвы. Поражение этой
последней немедленно отразилось на судьбе Смоленского
княжения.
218
Смольняне, тяготившиеся литовским владычеством, вош-
ли в сношение с своим прирожденным князем Юрием Свя-
тославичем, жившим в Рязани у своего тестя Олега. В 1400
। ч )ду Юрий со слезами начал просить тестя: « Прислали ко мне
смоленские доброхоты с известием, что многие хотят меня
видеть на моей отчине и дедине; сделай милость, помоги мне
( есть на великом княжении Смоленском». Олег исполнил его
просьбу. В следующем 1401 году Рязанский князь явился под
Смоленском и объявил гражданам, что если они не примут к
себе Юрия, то он не уйдет до тех пор, пока не возьмет города
и не предаст его огню и мечу. В городе произошла распря:
одни стояли за Витовта, другие за Юрия. Последняя сторона
пересилила, и в августе месяце Смольняне отворили ворота.
Юрий дал волю своему жестокому нраву и отпраздновал свое
возвращение убийством наместника и главных сторонников
Витовта. В происшедшей затем войне Литвы с Рязанцами и
Смольнянами Витовт сначала потерпел неудачу. Олег думал,
что настала пора отнять у Литвы некоторые ее захваты в об-
ласти Северян и Вятичей, и отправил своего сына Родослава
для завоевания Брянского княжения. Но счастье опять из-
менило ему и перешло на сторону противника. Витовт по-
слал против Рязанцев войско под начальством искусного
вождя Симеона Лугвеня Ольгердовича, с которым соединил-
ся Александр Патрикиевич, удельный князь Стародубский.
Возле городка Любутска (на Оке) Рязанцы понесли жесто-
кое поражение (1402). Сам Родослав попался в плен и был
заключен в темницу, где томился целые три года, пока не был
выкуплен. Престарелый Олег не перенес этого тяжелого уда-
ра и вслед за тем скончался.
Тогда изменилось и положение Юрия Смоленского.
Хотя весною 1404 года Витовт тщетно осаждал Смоленск
п громил пушками его крепкие стены, но и после своего от-
ступления он обнаруживал твердое намерение овладеть го-
родом. Притом многие бояре и граждане, возмущенные же-
стокостями Юрия, дружили Литовскому государю. Не имея
ьолее никакой помощи извне, Юрий обратился к Московс-
кому великому князю. Он лично прибыл в Москву и умолял
Василия Димитриевича оборонить его от Литвы, обещая
оыть ему верным подручником. Василий хотя и не отказы-
219
вался помочь Юрию, но медлил и, очевидно, колебался под-
нять оружие против своего тестя. Вероятно, влияние энер-
гичной Софии Витовтовны немало участвовало в этом коле-
бании. А между тем Витовт воспользовался отсутствием
Юрия, снова подступил к Смоленску, и бояре сдали ему го-
род летом того же 1404 года. Он также отчасти казнил, отча-
сти изгнал многих своих противников; но, как ловкий поли-
тик, постарался привлечь к себе жителей разными льготами
и отвратить их от Юрия. Весть о взятии Смоленска возбуди-
ла в Москве сильное негодование, которое обрушилось на
Юрия; он поспешил уехать в Новгород, где был принят ра-
душно и получил в управление несколько городов.
Теперь сделалось ясно, что Витовт, оправившись от по-
ражения на Ворскле, возобновил свои притязания на земли
Новгородско-Псковские. Уже в следующем 1405 году он на-
пал на Псковскую область, взял город Коложе, избил и пле-
нил много народу. Новгородцы по обыкновению или не по-
спевали вовремя со своею помощью или совсем отказывали
в ней. Тогда Псковичи обратились с просьбою о защите к
великому князю Московскому, Он наконец понял всю опас-
ность, грозившую от Литвы, решил разорвать мир с своим
тестем и послал свои полки воевать сопредельные литовс-
кие земли. В течение трех лет (1406—1408) война между тес-
тем и зятем возобновлялась ежегодно. Три раза Василий и
Витовт выступали друг на друга с большим войском; но каж-
дый раз они уклонялись от решительной битвы и расходи-
лись, заключив перемирие. Очевидно, на эту нерешитель-
ность влияли и родственные отношения, и обоюдная осто-
рожность в виду сильного противника. Последняя их встреча
произошла в сентябре 1408 года на реке Угре, составляющей
границу их владений. Постояв друг против друга на проти-
воположных берегах этой реки, оба великие князя заклю-
чили мир, по которому каждый остался при том, что имел.
Витовт после того не предпринимал более серьезных попы-
ток ни против Москвы, ни против Новгорода и Пскова; сле-
довательно, этою войною Москва удержала Витовта от даль-
нейших захватов на севере и востоке Руси.
Та же война имела и другие следствия. Многие знатные
Русские и Литвины, по тому или другому поводу недоволь-
220
пые Витовтом, воспользовались его разрывом с Москвою, и
искали-в ней убежища. Особенно много было выходцев из
ближайших южнорусских областей, Черниговской и Север-
ской. В числе их явился (в 1408 г.) родной брат польского ко-
роля, удельный Северский князь Свидригелло Ольгердович,
который не хотел быть подручным Витовта, имея сам притя-
зания занимать великокняжеский Литовский стол. Василий
(>чень обрадовался такому выходцу, и дал Свидригеллу в кор-
мление несколько важнейших городов, а именно Владимир,
Переяславль, Юрьев, Волок Дамский, Ржев и половину Ко-
ломны. Такая щедрость к иноплеменнику возбудила неудо-
вольствие Северноруссов, которое отразилось и в их лето-
писях, и тем более, что Свидригайло во время происшедше-
го затем нашествия Эдигея, вместо ожидаемой от него
храброй обороны, постыдно бежал назад в Литву с своею
многочисленною свитою, ограбив на дороге город Серпухов.
Может быть, он рассчитывал с помощью Василия свергнуть
Витовта или разделить с ним Литовско-Русские земли, и,
обманувшись в этих расчетах, обнаружил теперь свое неудо-
вольствие на Московского князя. Но и в Литве ему не посча-
стливилось: он был схвачен и заключен под стражу в городе
Кременец.
Замечательна судьба последнего Смоленского князя.
Юрий Святославич недолго побыл в Новгороде, и, когда
произошел разрыв Василия с Витовтом, вновь явился в Мос-
кве вместе с бывшим удельным князем Вяземским Семеном.
Великий князь дал им в кормление город Торжок. Тут буй-
ный нрав бывшего Смоленского князя, соединенный с на-
клонностью к разгулу, довел его до гнусного преступления.
Он воспылал страстью к прекрасной Юлиании, супруге сво-
его товарища и подручника князя Семена Вяземского. Встре-
тив решительное сопротивление со стороны добродетельной
Юлиании, хотел употребить насилие, и, когда она стала за-
щищаться ножом, убил ее. В то же время убил и ее супруга.
Как ни грубы еще были нравы того времени и как ни много
позволяли себе князья, однако такое вероломное нарушение
всех правил человеческих и христианских возбудило общее
негодование против Юрия. Изгнанный Василием или сам
поспешивший покинуть Торжок, Юрий ушел в Орду. Но не
221
нашедший нигде приюта, после нескольких месяцев скита-
ния, он, больной и с удрученным духом, укрылся в один из
рязанских монастырей к некоторому игумену Петру, и тут
вскоре окончил свою жизнь45.
Продолжавшиеся смуты и нестроения в Золотой Орде
поощряли великого князя Московского к достижению пол-
ной независимости. Честя небольшими дарами послов татар-
ских, он почти прекратил уплату даней, под предлогом на-
родной бедности, и совсем перестал ездить в Сарай. Он не
был там ни при Темир Кутлуе, ни во все восьмилетнее цар-
ствование Шадибека. А между тем во время своей войны с
Витовтом Московский князь получил от последнего хана вой-
ско на помощь. Уже и Шадибек был свержен, и на место его
Эдигей возвел Кутлуева сына Булат-бея. Василий Дмитрие-
вич не только не ехал на поклон к новому хану, но еще дал
убежище у себя соперникам его, двум сыновьям Тохтамы-
ша, конечно, с явным желанием поддерживать смуты и меж-
доусобия ордынские. Эта более смелая и решительная поли-
тика в отношении к Золотой Орде находилась в связи с пе-
ременою влиятельных лиц при Московском дворе. Старые
бояре, советники и сподвижники Димитрия Донского, боль-
шею частью умерли или утратили свое влияние; Василий
окружил себя более молодыми и менее опытными боярами,
которые выросли при других впечатлениях. Они с детства
были напитаны славою Куликовской победы, стыдились му-
сульманского ига и пренебрегали татарскою силою. Во гла-
ве этой партии молодых бояр стоял любимцем Василия Иван
Федорович, сын Федора Андреевича Кошки.
Золотоордынские ханы, несмотря на упадок Кипчакско-
го царства, отнюдь не думали покинуть своих притязаний на
Русские земли, которые они привыкли считать своим улу-
сом, и тем более, что другие князья Восточной Руси, Тверс-
кие, Рязанские, Суздальские, все-таки продолжали ездить в
Орду и хлопотать там о ярлыках на свои уделы. Эдигей неда-
ром помогал Василию против Витовта; он даже старался раз-
жигать их временную вражду, чтобы ослаблять силы своих
соперников. Когда же они все-таки помирились, Татарин
задумал сокрушительным ударом напомнить Москве ее за-
висимость от Орды. Но Куликовская битва была постоянно
222
в памяти у Русских и Татар. Подобно Тохтамышу, Эдигей
решил действовать внезапным, неожиданным набегом. Зная,
что Москва, наученная опытом Тохтамышева нашествия, в
самой Орде имеет подкупленных доброхотов, которые не-
медленно известят ее о приготовлениях к походу, Эдигей
употребил следующую хитрость. Он воспользовался еще
пеостывшею враждою между Василием и зятем его Витов-
том, и объявил, что собирается воевать Литву. Он послал гон-
ца к Василию Димитриевичу с грамотою, в которой извещал,
что хан Булат со всеми силами идет на Витовта мстить ему за
обиды, причиненные Москве; от Василия грамота требова-
ла только прислать к хану кого-либо из братьев или знатных
бояр с изъявлением почтения. Великий князь отправил не-
коего боярина Юрия, который встретил Эдигея на походе и
тотчас взят был под стражу, так что не мог ни о чем извес-
тить Василия. Это происходило зимою 1408 года. Татары уже
приближались к Москве, когда там узнали наконец, в чем
дело. Собирать земскую рать уже не было времени, и Васи-
лий Дмитриевич поступил так же, как отец его в подобном
случае. Он с супругою и детьми поспешил уехать на север и
укрылся в Кострому; а столицу поручил дяде Владимиру Ан-
дреевичу Храброму и двум своим братьям, Андрею и Петру.
Чтобы затруднить осаду, власти тотчас распорядились жечь
посады, находившиеся вне городских стен. В городе про-
изошло при этом сильное смятение. Многие граждане, бро-
сив заботу об имуществе, думали только о собственном спа-
сении. Из посадов и окрестных сел одна часть жителей рассе-
ялась в бегстве, другая толпилась у городских ворот, ища
убежища в городских стенах. Чернь, по обычаю, воспользо-
валась беспорядком и предалась грабежу.
1 декабря появилась татарская рать. Видя, что хитрость
вполне удалась и что Москвитяне не готовы дать какое-либо
сопротивление в открытом поле, Эдигей распустил отряды во
все стороны жечь и грабить Московские города и волости.
Тогда были взяты и разорены Переяславль, Ростов, Дмитров,
Серпухов, Нижний и Городец. Татары рыскали по Московс-
кой земле как хищные волки и брали в плен тысячами, так
что, по словам русской летописи, иногда один Татарин гнал
перед собою человек сорок пленных, связанных на свору как
223
псов. Захваченное врасплох население было объято паничес-
ким ужасом. В погоню за великим князем Эдигей отрядил
царевича Бегибердея с тридцатитысячным войском. Но оно
не успело догнать Василия и воротилось без успеха. Меж тем
престарелому сподвижнику Донского, Владимиру Храброму,
удалось восстановить порядок в столице и устроить оборону.
Твердые стены, снабженные как новоизобретенными оруди-
ями, т.е. пушками и пищалями, так и старыми самострелами
и камнеметательными машинами или пороками, представля-
ли надежную защиту против степной конницы. Эти стены
оборонялись многочисленными ратниками, ибо их число уве-
личилось сбежавшимся из окрестностей народом. В такую
тяжкую пору многие жители забыли житейские суеты и пре-
дались благочестию. Духовенство, старики и женщины усер-
дно молились в храмах о Божьей помощи.
Сам Эдигей расположился в селе Коломенском и оттуда
руководил осадою. Он послал к князю Ивану Михайловичу
Тверскому приказ спешить к нему с своим ополчением, пуш-
ками и всякими градобитными орудиями. Но Тверской князь
на этот раз не захотел служить варварам против Москвы и
поступил довольно ловко. Он выступил в поход с небольшою
дружиною, шел медленно, дошел до Клина, и отсюда, под
предлогом болезни, воротился назад; таким образом не воз-
будил против себя ни Эдигея, ни великого князя. Зная, что в
столице не было заготовлено съестного припасу на долгое
время и что там неминуемо наступит голод, Эдигей требо-
вал сдачи и объявил, что будет стоять хоть всю зиму. Но судь-
ба отвратила окончательное бедствие. Вдруг из Сарая при-
скакал гонец от хана Булата, который просил Эдигея как
можно скорее спешить в Орду, где он едва не был свергнут
одним из своих соперников. Очевидно, Кипчакское ханство
уже так оскудело силами, что, по уходе Орды на Москву,
некем было защитить Сарай от какого-то мятежного царе-
вича. С другой стороны и великий князь, конечно, не без-
действовал и собирал северную рать на помощь своей сто-
лице. Эдигей нашелся: он потребовал от Москвичей 3000 руб-
лей денежного окупа за свое отступление. В Москве ничего
не знали о его собственных затруднительных обстоятель-
ствах и охотно уплатили требуемую сумму. Тогда Эдигей
224
7*
поспешно ушел из России, обремененный огромным поло-
ном и добычею. Дорого стоило Северо-Восточной Руси это
нашествие: от самого Дона до Белоозера и Галича страна
была разорена. Множество жителей, спасшихся от татар-
ского плена в лесах и дебрях, погибло там от голода и стужи.
После своего нашествия, поощренный удачею, Эдигей
прислал великому князю грамоту с исчислением вин, за кото-
рые тот понес наказание. Вот эти вины: принятие к себе сы-
новей Тохтамыша; насмешки над царскими послами и орден-
скими купцами; отказы лично являться в Орду и даже присы-
лать туда своих родственников или старших бояр. «Прежде, —
пишет Эдигей, — был у тебя добрый к Орде человек боярин
Федор (Кошка); а ныне у тебя любимец и казначей сын его
Иван. И ты бы молодых людей не слушал, а слушал бы старей-
ших бояр и старцев земских, и тогда не разорилась бы твоя
держава от твоей гордости. Когда тебе от кого обида, от кня-
зей Русских или от Литвы, ты к нам шлешь жалобные грамо-
ты, помощи у нас просишь и покою нам не даешь. А про улус
свой писал, что он обнищал и выхода взять нечего. И это все
ты лгал. Слышали мы, что ты сбираешь по рублю с двух сох. И
все то серебро куда деваешь? Если бы все было по-старому и
по правде, то не учинилось бы того зла твоему улусу, и хрис-
тиане твои остались бы целы».
Но и после Эдигеева нашествия Василий Дмитриевич не
спешил признать себя татарским данником, в виду продол-
жавшихся смут в Золотой Орде и частой перемены ханов.
Только когда сам Эдигей был изгнан из Сарая и там воца-
рился сын Тохтамыша Джелалэдин Султан, союзник Витов-
та и покровитель Суздальских князей, враждовавших с Ва-
силием, этот последний решился лично отправиться в Орду
с дарами и покорностью. Во время его там пребывания Дже-
лалэдин был свержен и убит собственным братом Керимбер-
деем (1414 г.), который явился, напротив, врагом Витовта и
другом Василия. (Может быть, он принадлежал к царевичам,
нашедшим убежище у Московского князя.) Таким образом,
даннические отношения Москвы к Золотой Орде опять во-
зобновились; хотя Керимбердей в свою очередь был вскоре
свержен также собственным братом, и смуты ордынские
почти не прекращались46.
8-Собиратели Руси
225
Одним из главных последствий поражения Витовта на
Ворскле было подкрепление связи великого княжества Ли-
товско-Русского с Польским королевством. Ослабленный
этим поражением, Витовт должен был смягчить свой высо-
комерный тон ни от кого не зависимого государя и искать у
своего двоюродного брата Ягайла поддержки против силь-
ных соседей, т.е. Северо-Восточной Руси, Золотой Орды и
двух Немецких Орденов. В январе 1401 года состоялся съезд
двоюродных братьев в Вильне. На этом съезде Литовско-Рус-
ские князья и бояре торжественным актом обязались всеми
силами оказывать всякую помощь Польскому королю и по
смерти Витовта никого не иметь своим великим князем, кро-
ме Владислава-Ягайла. С своей стороны польские чины обя-
зались в случае смерти Владислава никого не избирать на
свой престол без согласия Витовта. Таким формальным ак-
том подтверждена была политическая уния Литвы с
Польшей, обещанная Ягайлом при его короновании, и вели-
кий князь Витовт признавался только его пожизненным на-
местником в Литве и Руси. Но при этом не было более речи о
ежегодной дани, которую требовала с великого князя покой-
ная королева Ядвига. Благодаря этой унии, т.е. поддержке
Поляков, Витовт, как мы видели, скоро оправился от пора-
жения и возобновил наступательное движение на Северную
и Восточную Русь. Но особенно тяжкий удар Польско-Ли-
товская уния нанесла ближайшему своему соседу, беспощад-
ному врагу Славян и Литвы, т.е. Немецкому или Тевтонско-
му Ордену.
Главным поводом к их взаимному столкновению служи-
ла Жмудь, которую Витовт во время борьбы с Ягайлом отдал
своим союзникам, Тевтонским рыцарям, и которая остава-
лась языческою страною и после крещения собственной
Литвы. Немцы начали вводить там христианство, по своему
обычаю, огнем и мечом, для чего предпринимали туда опус-
тошительные походы с двух сторон, из Пруссии и Ливонии.
Несчастные Жмудины платили восстаниями против своих
притеснителей и обращались с просьбою о помощи к свое-
му прирожденному князю, т.е. к Витовту. Этот последний
пока избегал разрыва с Орденом и даже иногда помогал ему
226
8-2
в усмирении Жмуди; но ждал только удобного случая воро-
тить себе эту наследственную-землю. В то же время возник-
ли неудовольствия между Орденом и Ягайлом вследствие
того, что король Венгерский Сигизмуд заложил Ордену часть
своего Бранденбургского маркграфства, именно так назы-
ваемый Неймарк или Новую Мархию, границы которой с
Польшей были очень неопределенны и спорны. Поляки не
могли также простить тевтонам потерю своего Балтийского
поморья. Всегда тлевшая под пеплом искра племенной враж-
ды между Славянами и Немцами готова была вспыхнуть при
помощидуновения ветра.
Пока был жив великий магистр Конрад фон Юнгинген
(1393— 1407), отличавшийся миролюбием, набожностью и
мягкостью характера, он умел устранять всякое решитель-
ное столкновение с соседями. Это миролюбие его наконец
наскучило беспокойной орденской братии и вызвало реак-
цию в другую сторону; по смерти Конрада рыцари преемни-
ком ему выбрали его близкого родственника Ульриха фон
Юнгингена, который был известен совсем противополож-
ным характером, т.е. отличался решительностью и военной
отвагою.
В 1408 году в Литве случился неурожай. Польский король
послал ей из своих Куявских земель 20 судов, нагруженных
хлебом. Когда этому речному каравану пришлось плыть в
пределах Пруссйи, Тевтонские рыцари, рассчитывавшие
продавать свои хлебные запасы в Литву по дорогой цене,
захватили караван под предлогом, что в нем скрыто оружие.
Напрасно Поляки требовали вознаграждения за такой на-
глый захват. Их отношения к Ордену становились более и
более натянутыми. Между тем на Жмуди возобновились
восстания против Немцев, искусно подстрекаемые Витов-
том. В 1409 году с обеих сторон производились большие во-
енные приготовления. Явившиеся посредниками в этих рас-
прях, король Чешский Венцель, задолжавший Немцам зна-
чительную сумму денег, и его брат король Венгерский
Сигизмунд (вскоре Германский император) обнаружили яв-
ное пристрастие в пользу Ордена, и потому успели только
водворить короткое перемирие, которым та и другая сторо-
на воспользовалась для окончания своих приготовлений и со-
8*
227
средоточения больших военных сил. По истечении этого
перемирия, обе неприятельские армии сошлись на пределах
Пруссии и Польши при деревнях Грюнвальде и Таненберге,
где и произошла знаменитая битва 15 июля 1410 года.
В сказаниях летописцев количество соединенного
польско-литовско-русского войска исчисляется свыше по-
лутораста тысяч человек; в том числе у Витовта было до
30 000 легкой татарской конницы, предводимой его союз-
ником султаном Саладином, одним из сыновей Тохтамыша,
а у Ягайла до 20 000 конного войска, набранного в Чехии и
других западно-славянских землях. Число орденской армии
будто бы простиралось до 90 000; из них более 30 000 за-
ключали наемные отряды, набранные преимущественно в
Германии. Но все эти цифры преувеличены и, если умень-
шим их наполовину, то будем ближе к истине. Если превос-
ходство в силах было на стороне Славян и Литвы, то луч-
шее воинское устройство и лучшее вооружение оставались
на стороне Ордена, у которого была также более многочис-
ленная артиллерия. Правое или Витовтово крыло вначале
не выдержало натиска рыцарей и подалось назад; но тут
полк Смоленский остановил стремление Немцев; а тем вре-
менем левое, т.е. польское, крыло потеснило неприятелей.
Битва была очень упорная и кровопролитная и окончилась
совершенным поражением Немцев. До половины их числа
пало на поле вместе с великим магистром и 200 орденски-
ми рыцарями; множество пленников со всем лагерем и во-
енными орудиями достались в добычу победителям. Витовт
принимал личное участие в битве. Общим предводителем
считался Польский король; но он мало распоряжался, а
большую часть времени провел в теплых молитвах, стоя на
холме позади войск, окруженный большою свитою. Таким
образом эту битву выиграл не какой-то полководец; победа
была одержана народным славянским ополчением. Из рус-
ских областей в ней участвовали полки галицко-волынские,
киево-северские, полоцко-витебские, смоленские и проч.
Из них своим мужеством в этот день отличились особенно
Смоляне; но главную честь победы стяжали несомненно
Поляки. Дотоле занимавшая скромное место в ряду евро-
пейских держав, Польша, благодаря тесному единению с
228
8-4
Литвой и Западной Русью, после этой битвы высоко подня-
лась во мнении целой Европы.
Это была одна из тех битв, которыми решалась участь це-
лых государств. И действительно, в первые дни после нее ка-
залось, что все здание с такими трудами созданного Прусско-
Немецкого государства готово рушиться и сделаться добычею
победителя. Король во все стороны разослал требования по-
корности; города и области Пруссии начали сдаваться ему
один за другим; при этом выступили наружу вся ненависть
туземного прусского населения к завоевателям Немцам и
даже нелюбовь самих немецких горожан и сельских дворян к
рыцарям-монахам. Но с другой стороны не замедлила обна-
ружиться неспособность главного предводителя и недостаток
единодушия в славянском лагере. Король слишком долго мед-
лил и величался своими лаврами на месте победы. Вместо того,
чтобы тотчас ударить на самое средоточение Орденского го-
сударства, на его столицу Мариенбург, Ягайло только на де-
сятый день явился под его стенами. Тем временем один из
орденских комтуров, энергичный Генрих фон Плауен, успел
стянуть сюда остатки военной орденской силы, запастись
провиантом и принять все меры, необходимые для упорной
обороны. Осада Мариенбурга затянулась. В польско-литовс-
ком войске открылись болезни. На помощь Ордену шли под-
крепления из Ливонии и Германии; Сигизмунд, новоизбран-
ный Германский император, угрожал королю открытою вой-
ною. Первый покинул осаду Витовт; говорят, на него повлияли
коварные внушения Немцев насчет слишком усилившегося
польского могущества, угрожавшего Витовтовой самостоя-
тельности. Потом ушли Мазовецкие князья, СемовитиЯнуш.
А наконец и сам Ягайло снял осаду. Прусские города между
тем стали переходить в руки Немцев. Война тянулась до сле-
дующего 1411 года, и окончилась миром в Торуне, по которо-
му Орден удержал за собой почти все владения; только Жмудь
отошла к великому княжеству Литовскому, а земля Добрынс-
кая к Польской короне. Следовательно, невелики были мате-
риальные выгоды победителей в сравнении с тем, что могла
им дать победа при Грюнвальде. Зато моральные последствия
победы все-таки были огромные. В этом отношении Грюнваль-
дскую битву можно сравнить с битвой Куликовской47.
229
Более тесное сближение великого княжества Литовско-
го с Польской короной продолжалось и после того, под дав-
лением той же общей опасности, угрожавшей со стороны
Немцев: оправившийся от поражения Орден, в лице своего
нового магистра, помянутого фон Плауена, уже задумывал
воротить свои потери; причем опирался на сочувствие и по-
мощь Германии, где новый император Сигизмунд, хотя и
принадлежал к Чешскому королевскому дому, однако был
усердным поборником германизма и противником славян-
ства. Для Ордена была чувствительна утрата Жмуди; ибо эта
область служила звеном, соединявшим Тевтонских Немцев
с Ливонскими, и в будущем могла повести к их полному сли-
янию. Вошедши в состав Славяно-Литовского государства,
она навсегда разрывала земельную связь между двумя Не-
мецкими Орденами.
Одним из главных проявлений усиления Польши и даль-
нейшего сближения с нею Литвы, была так называемая Уния
Городельская.
В 1413 году в октябре месяце съехались на берегах За-
падного Бута, в русском местечке Городло, с одной стороны
Ягайло и польские вельможи, с другой Витовт и литовские
бояре. На этом сейме составлен был новый торжественный
акт унии Литвы с Польшей. В нем повторялось условие
1401 года относительно общего избрания преемников как Ви-
товту, так и Ягайлу. Далее, на будущее время должны были в
вопросах, касавшихся обеих стран, собираться общие сей-
мы, преимущественно в Люблине или Парчове, по образцу
Городельского. Наконец, для вящего’их объединения Литов-
ское боярство получило не только владельческие права и
привилегии Польской шляхты, но и самые польские гербы.
Для этого знатные литовские роды были распределены или
точнее приобщены к польским родам, имевшим свои знаки
или гербы по образцу западно-европейского рыцарства. Так,
воевода Виленский Монивид приобщен к польскому гербу
Леливы, Трокский Явн — к гербу Задора, каштелян Виленс-
кий Мингайло — к гербу Равич и т.д. Этим приравнением
литовских бояр к польским и распространением духовно-
шляхетских сеймов на Литву сделан дальнейший шаг впе-
ред в смысле влияния польско-шляхетского направления на
230
литовскую государственность, т.е. на ослабление власти ве-
ликого князя Литовского, прежде почти неограниченной.
Главный же шаг вперед Городельская уния сделала в смысле
влияния собственно польско-католического; так как одина-
ковые с польской шляхтой права и привилегии получили ли-
товские бояре только католического исповедания. Они мог-
ли давать в приданое дочерям части из своих земель, но толь-
ко в том случае, если дочери выходили за католиков. В Литве
были установлены высшие должности (уряды) и достоинства
по образцу Польши, например, воеводы и каштеляны; но на
эти уряды должны были избираться только католики.
Таким образом, благодаря католической ревности ли-
товских государей, перешедших из православия, т.е. Ягай-
ла и Витовта, собственно Литовское население великого
княжества окончательно было закреплено Католической
церкви и польскому влиянию. Очевидно, помянутые исклю-
чительные статьи были направлены против Грекорусской
церкви, которой еще держалась часть потомков Гедимина
и их боярства.
Хотя опасный враг Польши и Литвы, Генрих фон Плау-
ен, около того времени был низвержен Орденскими рыца-
рями и лишен магистерского достоинства за свои самовлас-
тные стремления, однако притязания Немцев на Жмудь не
прекращались. Чтобы теснее сплотить ее с великим княже-
ством, Ягайло и Витовт решили докончить начатое Немцами
истребление язычества и вполне водворить там католичес-
кую церковь. С этой целью после Городельского сейма они
отправились в Жмудскую землю и лично принялись крес-
тить язычников. Как прирожденным Литовским князьям,
действовавшим то строгостью, то ласкою и дарами, им уда-
лось легче совершить это дело, чем ненавистным для тузем-
цев жестоким и жадным иноплеменникам. Ягайло сам пе-
реводил молитвы и поучения для народа и нередко сам тол-
ковал ему правила веры на его родном языке. Очевидно, к
миссионерской деятельности он был более склонен, чем к
деятельности военной. Вместе с крещением народа король
и великий князь строили в важнейших жмудских поселени-
ях храмы парафиальные (приходские); кафедральный же
храм возведен был в городе Медниках, который сделан мес-
231
топребыванием особого Жмудского епископа. А высшим
гражданским сановником здесь поставлен был особый
Жмудский староста. Это крещение Жмуди впрочем не обо-
шлось без кровопролития. Спустя несколько лет там про-
изошли мятежи новообращенных, подстрекаемых старыми
языческими кривитами и вайделотами. Мятежники убива-
ли или изгоняли христианских священников, разрушали
церкви. К религиозным причинам мятежа присоединились
и сословные; так как знатные роды, обольщенные шляхетс-
кими привилегиями, держали сторону правительственную
и церковную, то простой народ жег и грабил их дворы и иму-
щества. Мятежи эти Витовт усмирил оружием и многими
казнями48.
По отношению к своим православным или русским об-
ластям, Витовт еще более энергически проводил политику,
начатую его предшественниками, т.е. противодействие их
церковному подчинению Москве. Мы видели, что ни галиц-
ко-волынские короли и их польские преемники, ни великие
князья литовско-русские не мирились с перенесением мит-
рополичьей столицы из Киева в Москву; а потому или стара-
лись возвратить митрополита в Киев, или иметь для своих
областей отдельного митрополита. Отсюда в течение
XIV века не раз повторялось совместное явление двух рус-
ских митрополитов, одного в Москве, другого в Киеве, при
существовании третьего, Галицкого. Мы видели, что Кипри-
ану, сначала митрополиту Литовско-Русскому, удалось пере-
жить своих Московских соперников (Митяя и Пимена) и
снова соединить церковь восточно- и западно-русскую. Хотя
он, подобно своим предшественникам, пребывал также в
Москве, но умел сохранить за собою расположение велико-
го князя Витовта и даже короля Ягайла. Киприан нередко по-
сещал западно-русскую паству, оставался там подолгу, ездил
на свидание с Витовтом и Ягайлом и вообще искусно под-
держивал единство русской митрополии (за исключением
епархий Галицкой и Перемышльской, на которые однако
имел некоторое влияние). Последнее время своей жизни этот
ученый иерарх проводил преимущественно в митрополичь-
ем подмосковном селе Голенищеве, где в тихом уединении
предавался своим любимым книжным занятиям, т.е. пере-
232
водам и сочинениям. Здесь он и скончался, достигнув весь-
ма преклонных лет, 16 сентября 1406 года. До конца верный
своим литературным наклонностям, он перед смертью на-
писал прощальную грамоту к своей пастве, и эта грамота,
согласно его завещанию, была торжественно прочтена на-
роду в Успенском соборе над гробом почившего святителя.
В то время уже открылись враждебные действия между
Василием Димитриевичем и его тестем Витовтом; последний
тем ревностнее стал хлопотать в Константинополе об отдель-
ной Литовско-Русской митрополии и предложил кандидатом
на Киевскую кафедру полоцкого епископа Феодосия. Пат-
риарх отклонил это предложение и назначил преемником
Киприану морейского грека Фотия (в 1408 г.). Этот после-
дний не был столь же искусным дипломатом, как его пред-
шественник. Он только в 1410 г. прибыл в Москву, и тут боль-
шое внимание посвятил устройству собственного митропо-
личьего дома, которого имущества, а именно многие села и
угодья, были отчасти разорены во время Эдигеева наше-
ствия, отчасти захвачены боярами и другими лицами. Рев-
ностными заботами о возвращении расхищенного он нажил
себе недоброжелателей в самой Москве; а во время своих
поездок в Западную Русь он и там многих восстановил про-
тив себя поборами с духовенства и церковных земель. Кро-
ме политических соображений, Витовт неприязненно смот-
рел на то, что митрополичьи доходы, собираемые с Запад-
ной и Литовской Руси, идут на усиление и обогащение ее
соперницы Москвы. Потому он решил воспользоваться не-
удовольствием западно-русского духовенства на Фотия и
учредил у себя отдельную митрополию, т.е. докончил дело,
начатое его предшественниками.
Выбор Витовта пал на Григория Самвлака (собственно
Семивлаха), прибывшего из Болгарии или Молдо-Влахии,
монаха, отличавшегося ученостью и книжностью подобно
Киприану (по некоторым известиям, приходившегося даже
племянником этому последнему). Император и патриарх
Византийские вновь отказались утвердить разделение Рус-
ской митрополии. Этот отказ Византийского двора тем по-
нятнее, что он около того времени вступил в родственные
связи с домом Калиты: именно, сын и соправитель импера-
233
тора Мануила Палеолога, Иоанн, женился на Анне Василь-
евне, дочери великого князя Московского. Не добившись
согласия от Византии, Витовт поступил по примеру древне-
русских великих князей, Ярослава I и Изяслава II, а также
по примеру Сербов и Болгар: он собрал в Новогородке Ли-
товском синод западно-русских епископов (полоцкого, чер-
ниговского, луцкого, владимирского, холмского, туровского,
смоленского), и отчасти ласкою, отчасти угрозами склонил
их соборне поставить Григория на Киевско-Литовскую мит-
рополию, в 1406 году. В своей грамоте к епископам Витовт
жаловался на то, что император и патриарх «на мзде» постав-
ляют русских митрополитов; говорил о церковных неустрой-
ствах и хищениях Фотия, и прибавлял, что, будучи сам иной
веры, он не желает навлекать на себя упреков в небреже-
нии о Киевской церкви. Епископы с своей стороны издали
соборную грамоту, в которой оправдывали отпадение от
Фотия, хотя и подтверждали свое единение с церковью Гре-
ческою. На этот шаг Фотий отвечал пространным окружным
посланием к своей пастве, где, на основании церковных ка-
нонов, решительно протестовал против разделения Русской
церкви и поставления Григория. А в Киев и Псков (который
Литва склоняла на свою сторону) он написал особые посла-
ния, в которых грозил отлучением всякому, кто примет бла-
гословение от «мятежника» Григория. В Киеве эти протес-
ты пока остались без последствия.
По некоторым соображениям можно заключить, что Ви-
товт при избрании Самвлака и отделении митрополии имел
еще заднюю мысль: как католик он желал угодить папе и
положить начало церковной унии западно-русской церкви
с Римскою. В это именно время происходил знаменитый
Константский собор, и Витовт отправил туда Самвлака с не-
которыми русскими епископами и боярами, чтобы они со-
обща с польскими духовными и светскими вельможами при-
няли участие в соборе. Но Григорий Самвлак оказался рев-
ностным поборником восточного православия. По рассказу
летописей, он даже однажды обратился к Витовту с вопро-
сом: «зачем ты, князь, держишься веры Латинской, а не пра-
вославн* >й, Греческой?» Витовт будто бы отвечал: «если ты
хочешь не только меня, но и всех людей моей земли видеть в
234
Греческой вере, то иди в Рим состязаться с папою и его муд-
рецами. Когда ты победишь, то мы примем Греческий закон,
а в противном случае я всех своих подданных обращу к Ла-
тинской вере». И затем послал его на Константский собор.
Хотя бы этот рассказ и не отличался достоверностью, тем не
менее западно-русский митрополит не обнаружил никако-
го стремления к церковной унии с Римом. Вероятно, с одной
стороны вследствие его ревности к православию, а с дру-
гой — неудовольствия православных бояр и духовенства на
разделение Русской церкви, Самвлак вскоре принужден был
покинуть западно-русскую митрополию, именно в 1419 г.
После того Витовт не хлопотал уже о выборе ему преемни-
ка, а помирился с Фотием, и единство русской церкви вос-
становилось, хотя и временно49.
При Самвлаке сама древнерусская митрополия подверг-
лась новому великому бедствию. Известный мурза Эдигей,
вследствие золотоордынских переворотов принужденный
покинуть Сарай, захватил власть над Татарами Крымскими
и Черноморскими и стал здесь во главе особого ханства. В
1416 году он сделал внезапный набег на Южную Русь, пере-
шел Днепр и бросился на Киев. Только Киевский замок, обо-
роняемый польско-литовским гарнизоном, не был взят Та-
тарами; но сам город был ими страшно разорен и разграб-
лен; особенно пострадали от грабежа и пламени храмы и
монастыри, в том числе Печерский. Таким образом, древняя
столица Руси, едва успевшая несколько оправиться от Баты-
ева погрома, теперь вновь покрылась развалинами. Этот на-
бег, предшественник последующих крымских набегов на
Россию, как думают, произошел не без подстрекательств со
стороны Прусских Немцев. Нужно заметить, что послеГрюн-
вальдской битвы враждебные действия их против Польши и
Литвы, с малыми перерывами, не прекращались почти 12 лет,
и окончились только миром на озере Мельно (в 1422 г.). Но
известно, что Витовт покровительствовал недовольным ха-
нам и мурзам в Золотой и Крымской Орде, давал им у себя
убежище и помогал иногда войском, чем поддерживал ор-
дынские смуты; к тому же в Литовско-Русских пределах
жило много Татар, признавших себя подданными великого
князя и нередко сражавшихся под его знаменами против
235
своих соплеменников. Поэтому хитрый старик Эдигей, чув-
ствуя себя и свое потомство непрочным на ханстве спустя
несколько лет после своего набега, прислал Витовту в пода-
рок коней и верблюдов, нагруженных разными драгоценно-
стями, и просил его о мире. «Знаменитый князь, — писал
он, — мы оба дожили до седой старости; отдадим покою ос-
таток нашей жизни; кровь, которую мы проливали в битвах,
уже высохла, бранные слова, которыми мы осыпали друг
друга, развеял ветер; пламень войны очистил наше сердце
от гнева и сам угас от времени». Мир был действительно зак-
лючен; но, кажется, Эдигей признал себя при этом как бы
подручником Витовта (1419).
Княжение Витовта, долго не нарушаемое никаким сопер-
ником, в то время было несколько обеспокоено Свидригай-
лом. Уже около десяти лет сидел он в заключении в волынс-
ком замке Кременец. Комендант замка родом из Пруссии,
Конрад Франкенберг, обходился с узником почтительно и
не препятствовал навещать его разным гостям. Во время про-
исходивших тогда пограничных действий против Татар во-
енные отряды нередко двигались мимо этого города или в
его окрестностях. Сторонник Свидригайла Даниил или Даш-
ко, сын князя Острожского Федора, воспользовался обстоя-
тельствами, чтобы, не возбуждая подозрений, прибыть в эту
сторону во главе значительной дружины и войти в тайные
сношения с заключенным Ольгердовичем. Двое из доверен-
ных лиц Дашка, по имени Димитрий и Илья, в 1418 году, в
великий четверг явились в Кременец под видом людей, по-
терявших все свое имущество в походе против Татар и ли-
шенных средств воротиться на родину. По их просьбе Фран-
кенберг зачислил их в состав своего гарнизона. В ночь на
самое Светлое Воскресенье Дашко Острожский и его со-
умышленник Александр Нос, один из князей Пинских, с сво-
им отрядом тихо подъехали к воротам замка. По заранее ус-
ловленному знаку, Димитрий и Илья отворили ворота и спу-
стили подъемный мост. Заговорщики ворвались в замок,
перебили стражу и освободили узника. Конрад Франкен-
берг, услыхав шум, выбежал с мечом в руках, храбро всту-
пил в бой и пал мертвым. Свидригайло с своими освободите-
лями поскакал в Луцк, где был двор Витовтов, наполненный
236
всякого рода имуществом. Потом он удалился в Молдавию,
а оттуда в Венгрию к королю Сигизмунду. Последний взял-
ся быть посредником для примирения его с братьями. Вла-
дислав-Ягайло, вообще весьма привязанный к своей родне,
не только сам примирился с Свидригайлом (входившим в
союз с Немецкими рыцарями против Литвы и Польши), но и
помог ему войти в соглашение с Витовтом. Вследствие этого
соглашения Свидригайло получил себе в удел Брянск и Нов-
город Северский, где и оставался спокойно до конца Витов-
това княжения. Князья Острожский и Пинский, освободив-
шие его из заточения, ясно показывают, что в областях соб-
ственно русских между удельными князьями были
противники стремлениям Витовта к водворению единодер-
жавия и распространению католичества в Западной Руси50.
К двадцатым годам XV столетия Витовт достиг вершины
своего могущества и своей славы. Его владения раскинулись
от Балтийского моря до Черного и от Западного Буга до Оки;
влияние же его простиралось и далее на Русь Северную и
Восточную. Великий князь Московский в своем завещании
поручал его защите и опеке своего юного сына; а по смерти
Василия Дмитриевича князья Рязанский и Тверской попали
в некоторую зависимость от Витовта. Псков и Новгород в то
же время испытали на себе тяжесть Витовтова оружия, и
деньгами покупали у него мир. Татары Крымские и Черно-
морские оказывали почтение и страх перед его именем.
О последнем свидетельствует бургундский рыцарь Жильбер
де Ланнуа в записках о своем путешествии на восток.
В 1421 году, в качестве посланца английского короля
Генриха V, Ланнуа посетил владения Витовта. Он нашел ве-
ликого князя и его супругу в городе Кременце, окруженны-
ми многочисленною свитою, в которой находились князья и
княгини, бояре и татарские вельможи, а также послы от
Пскова и Великого Новгорода. Витовт щедро одарил гостя,
снабдил его грамотами и проводниками, так как Ланнуа от-
правился далее чрез Валахию, Турцию и Византию в Сирию
и Египет. Войны и смуты, свирепствовавшие тогда на Бал-
канском полуострове, побудили его из Валахии ехать крутом
Черного моря на Кафу, и здесь он имел случай, при столкно-
237
вении с Татарами, убедиться в том уважении, которым
пользовалось между ними имя Витовта.
Но самую важную сторону Витовтовой политики состав-
ляли, конечно, его отношения к Польше. Тесный союз Лит-
вы и Руси с Поляками, скрепленный кровью на Грюнвальдс-
ком поле и подтвержденный Городельскою унией, после того
ничем не нарушался и служил главною их опорою против
внешних неприятелей. Союз этот поддерживался непрерыв-
ною взаимною дружбою двоюродных братьев-государей.
Владислав-Ягайло под старость обнаруживал особую привя-
занность к родной Литве и часто посещал ее, подолгу преда-
ваясь здесь любимому своему занятию, т.е. охоте за дикими
животными. Братья нередко устраивали съезды, на которых
рядом с пирами и удовольствиями происходили обыкновен-
но их совещания о политических вопросах. Как менее силь-
ный характером, Ягайло в этих вопросах готов был подчи-
ниться энергичному, настойчивому Витовту. Этот последний
был бы полным его руководителем, если бы слишком часто
не встречал себе противодействия со стороны королевской
канцелярии и панов радных, т.е. польских вельмож. Во главе
коронной канцелярии стоял Збигнев Олесницкий, епископ
Краковский. Еще будучи молодым человеком, на Грюнваль-
дском поле он находился в свите короля, и тут имел случай
спасти его, когда Немцы с отчаянным натиском прорвались
до самой королевской свиты и едва не убили Ягайла. С тех
пор началось быстрое возвышение Збигнева Олесницкого.
Это был даровитый и деятельный представитель нацио-
нальных польских стремлений там, где дело касалось
Польско-Литовской унии. Как руководитель королевской
дипломатической канцелярии и как видный член вельмож-
ных сеймов, Збигнев постоянно оказывал противодействие
тем начинаниям Витовта, которые не согласовывались с чи-
сто польскими интересами.
Витовт, привыкший, подобно своим предшественникам,
самовластно распоряжаться в собственном государстве, с
неудовольствием смотрел на действия канцелярии и на воз-
раставшее значение шляхетских сеймов, которые, благода-
ря слабому характеру Владислава-Ягайла, все более и более
ограничивали королевскую власть. Лично Витовт тяготился
238
своими вассальными отношениями к Польской короне: хотя
фактически он был самостоятельным государем, но юриди-
чески на основании договоров, например Городельского, не
мог отрицать этих отношений, и тем более, что польские вель-
можи при удобных случаях напоминали ему, будто он толь-
ко наместник их короля. Витовт печалился о будущей судь-
бе своей родной Литвы. Он не предвидел большого добра от
ее унии с таким государством, в котором утверждалось прав-
ление вельмож. Эта уния привлекала его тем менее, что Ли-
товско-Русское княжество очевидно должно было занять в
ней положение не только второстепенное, но и подчинен-
ное. Он понимал, что Поляки смотрели на Литву и Западную
Русь, как на земли ими приобретенные, как на свою добычу.
Таким его настроением ловко воспользовались те соседи, д ля
которых соединение Литвы с Польшей было крайне неже-
лательно; ибо оно давало политический перевес над ними
соединенному государству, а некоторым грозило потерею
самостоятельности, например, Прусским Немцам. Есте-
ственно поэтому, что Тевтонские магистры постоянно ста-
рались расстроить унию. Усердным их союзником в этом
отношении явился император Германский и король Венгер-
ский Сигизмунд. Он имел притом еще особый интерес: от-
влечь Витовта от союза с своими мятежными Чешскими под-
данными, т.е. Гусситами, которые получали поддержку из
Западной Руси и даже предлагали Витовту Чешскую коро-
ну. Великий князь пока отклонил их предложение и послал
на помощь Чехам одного из внуков Ольгерда, Жигмунда
Корибутовича, со значительным отрядом. После того импе-
ратор Сигизмунд деятельно начал поощрять Витовта к тому,
чтобы упрочить за его государством полную политическую
самостоятельность, и, как на главное средство, указал на при-
обретение королевского достоинства. Витовт имел уже око-
ло 80 лет от роду; он не оставлял после себя мужского потом-
ства; так как оба сына от Анны Смоленской погибли, будучи
заложниками у Тевтонских рыцарей, а поздний брак его с
третьей женой, Юлианой княжной Ольшанской, был безде-
тен. Между тем Ягайло, будучи вдовцом, по желанию того
же Витовта, вступил в четвертый брак с русскою княжною
Софьей, юною племянницей Юлианы Ольшанской; причем
239
Софья отреклась от православия в пользу католицизма
(1422). Спустя два года, она родила семидесятишестилетне-
му королю сына Владислава, а потом произвела на свет дру-
гого сына, по имени Казимира. На Брестском сейме 1425 года
шляхта и духовенство признали новорожденного Владисла-
ва наследником короны Ягайла, за что и получили от него
расширение своих льгот.
Несмотря на свою старость и бездетность, Витовт с жа-
ром ухватился за мысль о королевском венце. С этою целью
он устроил в 1429 году съезд государей в волынском городе
Луцке, который служил одним из любимых его местопребы-
ваний. Сюда приехал король Ягайло, в сопровождении блес-
тящей свиты своих вельмож и со многими духовными осо-
бами, во главе которых находились архиепископ Гнезненс-
кий Ястрембец и епископ Краковский Збигнев Олесницкий.
Сюда прибыли молодой Василий Васильевич Московский,
внук Витовта, в сопровождении митрополита Фотия, а так-
же князья Тверской и Рязанский. Тут же находились хан
Перекопской Орды, магистры Тевтонский и Ливонский, пап-
ский легат, византийский посол. Здесь собрались многие
удельные князья Литвы и Западной Руси, подчиненные Ви-
товту. Император Сигизмунд по обыкновению заставил себя
ждать: вместо 6-го он прибыл 22-го января, с своею супру-
гою Варварою, со свитою вельмож угорских, чешских и не-
мецких. Ягайло и Витовт с своими боярами и со множеством
народа выехали за город к нему навстречу; в числе встреча-
ющих были местные епископы Русский, Латинский и Армян-
ский с своим духовенством и хоругвями, а также и еврейс-
кие раввины. Император благоговейно поклонился реликви-
ям, которые держал латинский епископ, а на представителей
других религий не обратил внимания. Затем, при звоне ко-
локолов, при звуке труб и литавр, он въехал в город. Гово-
рят, собралось до 15 000 гостей, которые не могли все разме-
ститься в Луцке, а наполнили также окрестные села и
деревни.
Предметы открытых дипломатических совещаний на
этом съезде были следующие. Во-первых, Сигизмунд пред-
ложил Ягайлу лишить Молдавию самостоятельности и раз-
делить ее между Польшей и Венгрией под тем предлогом,
240
что Молдавский воевода не оказал помощи в войне с Тур-
ками. Но этому предложению воспротивились польские
паны, так как Молдавский воевода признавал себя васса-
лом Польши. Во-вторых, император, как глава христианс-
кого мира, по поводу Гусситских войн обратил внимание
съехавшихся государей и вельмож на церковные распри и
нестроения; он приглашал их содействовать взаимному
примирению и единению обеих церквей, Западной и Вос-
точной, обещая для этой цели собственной властью насто-
ять на созвании нового вселенского собора. По словам
польского хрониста (Длугоша), он позволил себе даже вы-
разить по этому поводу некоторое свободомыслие. Гречес-
кая церковь, по его словам, святостью своих догматов не
уступает Латинской, а православные священники отлича-
ются от католических только бородою и брачными узами;
но первые довольствуются одною женою, тогда как вторые
имеют их десяток и более. Такие речи весьма польстили
Русскому духовенству, присутствовавшему на съезде; но не
понравились Полякам. В-третьих, Сигизмунд приглашал
съехавшихся государей предпринять общую борьбу против
Турок и оказать деятельную помощь утесненной от них
Византийской империи. Но и это предложение Поляки от-
клонили под разными предлогами.
По почину того же Сигизмунда, завязались дружеские
переговоры с Ягайлом о принятии Витовтом королевского
достоинства. Ягайло не противоречил, но и не соглашался
сделать какой-либо шаг к тому без соизволения польских
панов. А когда этот вопрос был передан на их обсуждение,
то возникли оживленные прения, и тут Збигнев Олесницкий
в пламенной речи возражал против такого проекта, как явно
нарушающего все договоры и клятвы, которыми утвержде-
на уния Литвы с Польшей. Возбужденные Олесницким, паны
поступили решительно: чтобы положить предел дальнейшим
разговорам о короновании Витовта, они внезапно уехали из
Луцка; устрашенный их угрозами, Ягайло последовал за
ними, даже не простясь с хозяином. Этот поступок смутил и
расстроил съезд. Сигизмунд также вскоре уехал, условив-
шись с Витовтом о новом съезде, на котором во что бы ни
стало должно было состояться коронование последнего.
241
Разъехались и прочие гости, тоже приглашенные вновь со-
браться в Вильне на торжество Витовтова коронования. Луц-
кий съезд продолжался около семи недель и стоил великому
князю огромных расходов. Каждую неделю на продоволь-
ствие гостей, по словам летописцев, выходило 700 бочек сы-
ченого меду, кроме вин мускатного, мальвазийского и дру-
гих напитков, 700 яловиц, 700 баранов и вепрей, по 60 зуб-
ров, по 100 лосей, кроме разных других мяс и всякой дичи.
Препятствия только раздражили Витовта, и он упорно
стал хлопотать об их устранении; чтобы сломить противодей-
ствие польских сенаторов, великий князь прибег к подкупу,
и ему действительно удалось набрать между ними значитель-
ную партию в пользу своего намерения; только Збигнева
Олесницкого он ничем не мог склонить на свою сторону.
Напрасно папа Мартин V, принявший сторону Поляков, не
только не дал своего согласия на коронование Витовта, но и
увещевал его оставить это намерение. Напрасно Ягайло пред-
лагал сложить с себя собственную корону в пользу Витовта;
последний не поддавался подобным польским хитростям. С
другой стороны и Поляки не хотели слушать уверений, буд-
то его королевское достоинство нисколько не нарушит
Польско-Литовской унии. Упорство Витовта, по всей веро-
ятности, кроме Сигизмунда, немало поддерживалось вель-
можами западно-русскими, которые неодобрительно смот-
рели на унию с католическою Польшей. Существование этой
православной партии, схизматической по понятиям католи-
ков, и сношения Витовта с Гусситами, вероятно, более всего
склонили папу на сторону Поляков в данном вопросе.
В сентябре следующего 1430 года собрался съезд князей
в литовской столице, Вильне, приблизительно в том же со-
ставе и с тем же блеском, как и Луцкий съезд. По особой усер-
дной просьбе Витовта, Ягайло также прибыл на съезд, опять
в сопровождении многих панов и Збигнева Олесницкого.
Подкупленная часть панов не противилась намерению Ви-
товта; но Олесницкий оставался непреклонен. Меж тем, уже
все было готово для совершения коронации; ожидали толь-
ко торжественного императорского посольства, которое дол-
женствовало привезти корону и прочие королевские рега-
лии. Но посольство не являлось. Дело в том, что император
242
отправил наперед в Литву одно доверенное лицо с письмами
и проектом коронационного церемониала; но это лицо попа-
ло в руки Поляков; а из захваченных у него бумаг они узна-
ли весь план действия своих противников. Пользуясь таким
открытием, Поляки расставили вооруженные отряды в над-
лежащих пограничных местах и заслонили императорско-
му посольству дорогу через Великую Польшу. Не будучи в
силах открыть себе путь вооруженною рукою, посольство
остановилось в Бранденбургии и стало ожидать дальнейших
распоряжений. После напрасного и долгого ожидания коро-
нации, Виленский съезд сам собою начал постепенно разъез-
жаться. Тяжкое огорчение от этой неудачи разрушительно
подействовало на здоровье престарелого Витовта. Он забо-
лел каким-то вередом между плечами (карбункул?) и пере-
ехал со своим двором из Вильны в Трокский замок. Спустя
две недели, 27 октября 1430 года, знаменитый Витовт скон-
чался. Он был торжественно погребен в Виленском соборе
св. Станислава. Сильное впечатление, произведенное на со-
временников смертью грозного и могущественного Литовс-
ко-Русского государя, отразилось по обычаю в разных зна-
мениях, которые, по понятиям народа, предвещали эту кон-
чину. Так, по словам летописцев, в тот год в Смоленске явился
голый, бесшерстный волк и много пожрал людей, а Троке -
кое озеро в течение семи дней казалось покрытым кровью51.
После Гедимина и Ольгерда, Витовт был третьим и пос-
ледним в ряду главных объединителей Литвы и Западной
Руси, вознесший Литовско-Русское государство на высшую
степень могущества и величия. Он еще более, чем его пред-
шественники, подвинул вперед собственно внутреннее объе-
динение разных областей этого государства совершенным
ослаблением удельной системы. Удельных князей Литовс-
ких и Русских он держал в строгом подчинении, нередко
перемещал их из одной области в другую; а некоторых Рус-
ских князей и совсем устранял от их уделов и заменял свои-
ми наместниками и воеводами. Но ослабляя княжеский эле-
мент в Западной Руси и теснее сплачивая ее с католическою
Литвой, он тем самым облегчал здесь будущие успехи
Польско-Литовской Унии, против которой боролся в после-
дние годы своей жизни. Сам несколько раз переменив испо-
243
ведение, Витовт естественно отличался веротерпимостью:
будучи католиком, он не притеснял православия в своих Рус-
ских областях и вообще подчинял вопросы церковные сво-
им политическим видам. Стремясь возвести Литовско-Рус-
ское княжество на степень самостоятельного королевства,
он как бы предвидел, какие беды впоследствии произойдут
из подчиненных отношений этого княжества к Польше с ее
католическою нетерпимостью. Но созидание им литовско-
русской государственной самостоятельности не могло быть
прочно при данных условиях. Во-первых, оно требовало це-
лого преемственного ряда государей, действовавших в том
же направлении, а Витовт не оставил по себе прямого пре-
столонаследника, и отсюда должны были возникнуть новые
споры и смуты. Во-вторых, переход коренной Литвы из-под
влияния православно-русской гражданственности к подчи-
нению гражданственности польско-католической неизбеж-
но вел за собою ее разъединение и раздор с Русскою народ-
ностью, т.е. с огромным большинством населения. В-треть-
их, наконец, Литовско-Русское государство в эту эпоху не
имело настоящего, плотного ядра или сосредоточения для
своего политического и национального развития и представ-
ляло какую-то неорганическую смесь разнообразных народ-
ностей и различных классов населения. При существовании
сильных притязательных соседей, такие государства обык-
новенно недолго сохраняют свою самостоятельность.
VI
ВАСИЛИЙ ТЕМНЫЙ
И РУСЬ ВОСТОЧНАЯ
Великокняжеское семейство. — Притязания дяди Юрия. — Его неудачная
тяжба с племянником в Золотой Орде. — Боярин Всеволожский. — Золо-
той пояс. — Междоусобия. — Ослепление Василия Косого. — Кончина Фо-
тия. — Митрополит Исидор и Флорентийская уния. — Хан Улу-Магомет. —
Пленение Василия Московского Татарами и большой выкуп. — Веролом-
ный захват и ослепление его. — Димитрий Шемяка великий князь. — Вос-
становление Василия на престоле. — Судьба Шемяки. —Успехи Московс-
кого единодержавия. — Митрополит Иона и окончательное отделение За-
паднорусской иерархии. — Михаил Тверской и его преемники. — Олег
Рязанский и его преемники. — Основание царства Казанского. — Начало
Касимовского ханства.
При Василии Дмитриевиче постепенно сошли в могилу
следующие члены великокняжеского семейства, оставившие
по себе ту или другую память в истории Москвы. В год вок-
няжения Василия умерла его тетка Марья, нареченная в ино-
кинях Марфа, мать Владимира Андреевича Храброго. Памят-
ником ее доселе остается Рождественская женская обитель,
которую она основала и в которой была погребена (на Поса-
де или в так называемом Белом городе, по летописи «монас-
тырь у Рождества на рве»). Мать великого князя Евдокия
провела последние годы своей жизни ревностной монахи-
ней-подвижницей и также основала свой собственный мо-
настырь, во имя Вознесения, в Кремле. Нареченная в мона-
шестве Евфросиния, она скончалась в 1407 году и погребена
245
в этом Вознесенском монастыре, а не в придворном Спас-
ском, где дотоле погребались московские княгини и княж-
ны. Спустя три года умер и двоюродный дядя Василия Вла-
димир Андреевич Храбрый. Этот верный сподвижник Дон-
ского ознаменовал себя также и верным служением своему
племяннику Василию; чем немало способствовал водворе-
нию на Москве прямого престолонаследия от отца к сыну, а
не к брату или старшему в княжем роде. Он оставил после
себя пять сыновей, между которыми и разделил свой удел; а
супругу Елену Ольгердовну наделил многими селами и уго-
дьями. Все семейство свое он в завещании поручает попече-
нию великого князя. При таком дроблении его удела, есте-
ственно, сыновья Владимира Храброго являются покорны-
ми слугами великого князя.
Но прежде нежели окончательно утвердился порядок
престолонаследия по прямой нисходящей линии, ему при-
шлось еще раз подвергнуться испытанию и вступить в ре-
шительную борьбу с древнеславянскими понятиями о есте-
ственном старшинстве дяди над племянником. Василий
Дмитриевич оставлял после себя только одного сына Васи-
лия; так как другие сыновья умерли ранее отца, то ему не
пришлось делить между ними свои земли, что было благо-
приятным условием для возникающего единодержавия. Но
у Василия I оставались еще четыре брата (Юрий, Андрей,
Петр и Константин). Старший из этих четырех братьев,
Юрий Звенигородский, еще при жизни великого князя не
хотел признать старшинства над собою своего племянника.
(Некоторое время ему следовал и младший брат Константин,
за что подвергался опале.) Поэтому в духовной своей грамо-
те Василий Дмитриевич, отказывая великое княжение сыну,
поручает его попечительству своего тестя Витовта и других
братьев, но не упоминает о Юрии. Василию Васильевичу
было только десять лет, когда скончался его отец. Митропо-
лит Фотий немедленно послал в Звенигород звать Юрия в
Москву, чтобы присутствовал при вокняжении его юного
племянника. Но Юрий, наоборот, решил воспользоваться
малолетством последнего для собственных притязаний на
великое княжение и поспешил уехать в отдаленный город
своего удела, Галич Мерский, чтобы там без помехи собрать
246
силы, и вслед затем начал враждебные действия. Кроме ста-
рого обычного порядка наследования, Юрий в своих притя-
заниях ссылался на духовное завещание своего отца Димит-
рия Донского, где, между прочим, говорится следующее: «а
по грехом отымет Бог сына моего Василия, а кто будет под
тем сын мой, ино тому сыну моему княжь Васильев удел».
Но, конечно, о переходе удела к следующему сыну здесь ска-
зано на случай ранней или бездетной кончины Василия. Ина-
че трудно объяснить себе это место завещания, написанно-
го в то время, когда Василий Дмитриевич еще не вступал в
брак, а остальные сыновья Донского были очень юны.
После нескольких нерешительных военных действий,
мать великого князя Софья и его другие дядья, посоветовав-
шись с митрополитом, боярами и даже с его дедом Витовтом,
отправили митрополита Фотия в Галич уговаривать Юрия к
миру. Узнав о том, Юрий приготовил ему торжественную
встречу; чтобы поразить его великим числом своего народа,
а следовательно и своей рати, он собрал городскую чернь и
крестьян из ближних волостей и выставил их на горе подле
города, а сам встретил его с своими детьми и боярами. Мит-
рополит прежде всего вступил в церковь Преображения,
стоявшую на Посаде или в нижней части города подле озе-
ра, и совершил молебствие. Потом, вышед из церкви, он ска-
зал князю Юрию, указывая на чернь, покрывавшую гору:
«Сыну, никогда я не видел столько народа в овечьей шер-
сти»; чем дал понять, что хитрость князя не удалась и что от
крестьянских серьмяг еще далеко до ратных доспехов. Юрий
не соглашался на мир, а хотел только перемирия. Разгневан-
ный его отказом, митрополит, не благословив князя, уехал
из города. Тогда князь сел на коня, догнал митрополита за
озером в селе Пасынкове и едва умолил его воротиться в го-
род, чтобы благословить как княжеское семейство, так и весь
народ. После того, если верить летописцу, мор немедленно
прекратился; князь с честью отпустил митрополита, а вслед
за ним послал в Москву двух бояр, для заключения мира.
Юрий обязался не искать собственною силою великого кня-
жения и отдать дело на решение Сарайского хана. Но пока
никто не спешил ехать в Орду, и самый спор на время затих.
Уступчивость Юрия на этот раз объясняется не столько гне-
247
вом митрополита, сколько опасением могущественного Ви-
товта, который, вероятно, объявил, что не даст в обиду свое-
го внука.
Между тем, посетившая Россию моровая язва произве-
ла большое опустошение как в Новгородской и Тверской
областях, так и в Московской. Во время этой язвы, продол-
жавшейся более двух лет, умерло несколько членов княжес-
кого семейства, в том числе четыре сына Владимира Андре-
евича Храброго; потом вскоре сошли в могилу два родных
дяди великого князя (Петр и Андрей) и митрополит Фотий.
А главное, в 1430 г. скончался Витовт; место его в Литве и
Западной Руси заступил Свидригайло Ольгердович, свояк и
приятель Юрия Дмитриевича Галицкого. Тогда этот после-
дний возобновил свои притязания на великое княжение.
После разных переговоров и сборов, летом 1430 года, Васи-
лий, помолясь в Успенском соборе и раздав обильную мило-
стыню по всем церквам и монастырям, отправился в Орду.
За ним поехал туда же, на ханское судьбище, и Юрий Дмит-
риевич. Таким образом, ослабевшая зависимость Восточной
Руси от Золотой Орды вновь была подкреплена на этот раз
братоубийственною враждою самих потомков Димитрия
Донского.
Оба соперника приобрели себе пособников в Золотой
Орде. Сторону Василия держал Минбулат, московский до-
рога (собственно дарута, т.е. татарский чиновник, ведавший
сбором дани с Московских областей); он приютил великого
князя в своем улусе. А за Юрия стоял влиятельный мурза
Ширин-Тягиня, который взял его на зиму в свое крымское
кочевье, похваляясь, что непременно доставит ему великое
княжение. В числе бояр, сопровождавших Василия, первое
место занимал опытный, хитрый Иван Дмитриевич Всево-
ложский, служивший еще отцу и деду великого князя. Он
воспользовался отсутствием Юрия и Тягини и похвальбу это-
го последнего сумел представить ордынским вельможам в
таком виде, что если она исполнится, то, стало быть, царь во
всем слушается Тягини и все вельможи находятся у него в
подчинении. Уязвленные подобными ядовитыми речами,
они, в свою очередь, так настроили хана Улу-Махмета, что
он обещал казнить Тягиню, если тот вздумает хоть слово
248
молвить за Юрия. Таким образом, хан уже был предраспо-
ложен в пользу Василия. В его расположении, конечно, не-
малую роль играли и щедро раздававшиеся в Орде московс-
кие подарки.
Весною 1432 года Тягиня воротился с Юрием из Крыма
и, предупрежденный о ханской угрозе, не смел ничего гово-
рить против Василия. Улу-Махмет назначил торжественное
судилище о великом княжении, собрав в своей ставке ордын-
ских вельмож и обе противные стороны. Тут произошли ве-
ликие пререкания: Василий опирался на прямое наследова-
ние после отца и деда; а Юрий ссылался на обычаи, засвиде-
тельствованные Летописцами, и на духовную своего отца
Димитрия Донского.
Тогда выступил боярин Иван Дмитриевич; поклонясь
хану и вельможам его, он сказал приблизительно следующее:
«Государь, вольный царь. Позволь молвить слово мне, холо-
пу великого князя. Мой государь великий князь Василий
ищет стола своего великого княжения, а твоего улуса, по тво-
ему царскому жалованию, и по твоим девтерям (записям) и
ярлыкам; а господин князь Юрий Дмитриевич хочет взять
великое княжение по мертвой грамоте отца своего, а не по
твоей жалованной грамоте вольного царя, по которой госу-
дарь наш князь великий Василий Дмитриевич дал великое
княжение сыну своему Василию; а уже который год он си-
дит на столе своем, по твоему жалованью, о том, господин,
самому тебе ведомо».
Эта льстивая дипломатическая речь боярина, разумеет-
ся, очень понравилась Улу-Махмету, и без того расположен-
ному в пользу Василия. Он присудил великое княжение пле-
мяннику, и даже, по азиатскому обычаю, велел Василию
сесть на коня, а Юрию вести его за повод. Но Василий не
захотел бесчестить своего дядю. Так как в это время возник-
ло междоусобие Улу-Махмета с Кучук-Махметом (Большо-
го с Малым), то, опасаясь измены мурзы Тягини, хан, по его
просьбе, увеличил удел Юрия городом Дмитровым, который
принадлежал умершему незадолго его брату Петру. (Но Ва-
силий вскоре потом и этот город взял себе.) В Москву вмес-
те с Василием прибыл ханский посол Мансур-Улан-Царевич,
и, по выражению летописи, «садил его на великое княже-
249
ние у Пречистыя у Золотых дверей», т.е. присутствовал при
торжественном венчании Василия великим князем. Здесь,
по-видимому, мы имеем первое известие о великокняжес-
ком венчании уже не во Владимирском, а в Московском Ус-
пенском соборе.
Присуждая великое княжение племяннику, хан подтвер-
ждал в Москве порядок прямого престолонаследия, которое
способствовало водворению Московского единодержавия и
самодержавия, а тем самым подготовляло свержение Татар-
ского ига. Следовательно, недальновидные ханы действова-
ли против Татарских интересов вообще. Но им в то время
часто приходилось бороться уже за свою личную власть и
безопасность. Так и теперь, вновь возникшие ордынские
смуты и мятежи дали возможность Юрию снова оружием
отыскивать великое княжение, не обращая внимания на хан-
ский приговор.
Главным подстрекателем Юрия при возобновлении меж-
доусобия явился тот самый боярин Всеволожский, который
так ловко устроил торжество Василия в Орде.
Боярин не бескорыстно усердствовал великому князю:
он желал выдать за юного Василия свою дочь и взять с него
обещание в этом смысле. Такое желание не заключало в себе
ничего особого, потому что в то время князья нередко жени-
лись на боярских дочерях или выдавали собственных доче-
рей за бояр. А Всеволожский сам происходил из рода кня-
жеского (Смоленского), и старшая его дочь уже была заму-
жем за одним из сыновей Владимира Храброго (Андреем).
Но мать великого князя, гордая Софья Витовтовна, воспро-
тивилась обещанному ее сыном браку, и обручила его с княж-
ной Марьей Ярославной, внучкой Владимира Храброго. Иван
Дмитриевич сильно оскорбился; он перешел (или, по выра-
жению того времени, «отъехал») в Галич Мерский, на служ-
бу к Юрию, и стал возбуждать этого последнего к отыска-
нию великого стола. Меж тем как Юрий собирался вновь
выступить против племянника, в Москве произошло столк-
новение, которое ускорило открытие враждебных действий.
Сыновья Галицкого князя, Василий Косой и Димитрий
Шемяка, присутствовали на свадебном пиру у великого кня-
зя (1433). На Василии Косом был золотой пояс, осыпанный
250
дорогими каменьями. Вдруг один из старых московских бояр
признал этот пояс и сообщил его историю Софье Витовтов-
не. Оказалось, что он был получен Димитрием Донским от
князя Суздальского в приданое за дочерью последнего Ев-
докией; но тысяцкий Василий Вельяминов во время свадьбы
Донского подменил этот пояс иным, менее ценным, а насто-
ящий передал сыну своему Николаю, женатому на другой
дочери того же Суздальского князя. Николай Вельяминов
(павший на Куликовом поле) в свою очередь дал тот же пояс
в приданое за дочерью, которая вышла замуж за Ивана Дмит-
риевича Всеволожского. Этот последний потом этот пояс
также дал в приданое за дочерью князя Андрею, сыну Вла-
димира Храброго; по смерти Андрея он обручил его дочь, а
свою внучку, за Василия Косого и передал ему драгоценный
пояс. Софья Витовтовна, узнав все эти обстоятельства, тот-
час велела снять пояс с гостя. Трудно поверить летописи,
чтобы она решилась так жестоко оскорбить его, имея в виду
почти семидесятилетнюю давность подмены пояса, если бы
таковая и действительно произошла. Вероятно, тут приме-
шались какие-либо иные причины вражды, а пояс послужил
только придиркою. Как бы то ни было, Косой и Шемяка тот-
час уехали с пира, пылая мщением к великому князю и его
матери52.
Захваченный почти врасплох нападением Юрия, вели-
кий князь не успел собрать достаточно сил, был разбит и
потом попал в плен. Юрий сел на Московском великом кня-
жении. Но за пленного князя явился ходатаем любимый бо-
ярин и главный советник Юрия Семен Морозов, или под-
купленный стороною Василия, или недовольный возрастав-
шим влиянием Всеволожского. Он уговорил своего князя
отдать племяннику в удел город Коломну. Но едва Василий
прибыл в этот город, как к нему стали собираться московс-
кие бояре и дворяне, отказываясь служить Юрию. Таким
образом сильно выступала наружу преданность служилых
людей прямому престолонаследию, которое обеспечивало им
спокойное пользование землею, имуществом и всеми пра-
вами; тогда как князья, с младших уделов переходившие на
старший, приводили с собою толпу собственных бояр и дво-
рян, которые неизбежно теснили туземных. Этот оборот дела
251
сильно раздражил помянутых Юрьевичей против виновни-
ка его, т.е. против боярина Морозова. Василий Косой и Ди-
митрий Шемяка собственноручно убили отцовского любим-
ца в дворцовых сенях, а затем уехали из Москвы. Тогда и
Юрий, видя себя почти всеми оставленным, уехал в Галич.
Василий воротился в Москву. По новому договору дядя при-
знал над собою старшинство племянника. Есть известие, что
при этом старый боярин Всеволожский жестоко поплатил-
ся за свою измену: он был схвачен и ослеплен по приказу
Василия, а его села отобраны в казну великокняжескую.
Так как Василий Косой и Димитрий Шемяка не присту-
пили к договору и продолжали войну, то Юрий скоро нару-
шил этот договор, вновь соединился с своими сыновьями
против племянника, опять изгнал его из Москвы и вторично
сел на великом княжении (1434). Но вслед затем он умер ско-
ропостижно. Старший сын его Василий Косой хотел было
занять великий стол; но собственные его братья, Димитрий
Шемяка и Димитрий Красный, отказались признать его ве-
ликим князем и добровольно призвали в Москву Василия.
Косой однако не оставил своих притязаний и продолжал
борьбу. В этом междоусобии видную роль играло беспокой-
ное, воинственное население новгородской колонии Вятки,
соседней с Галицким уделом; Галицкие князья пополняли
свои полки наемными дружинами Вятчан, которые, при сво-
их одичавших нравах, немало усиливали жестокий характер
междоусобной войны. После разных опустошительных на-
падений Косого на северные великокняжие волости, Бежец-
кий Верх, Вологду, Устюг и пр., он встретился с великим кня-
зем в Ростовской области (при селе Скоротине). Видя пре-
восходные силы противника, Косой вздумал прибегнуть к
вероломству и заключил с ним перемирие до следующего
утра. Едва Василий, в надежде на перемирие, распустил свои
полки для сбора продовольствия, как Косой двинулся на стан
великого князя. Василий не растерялся: он немедленно по-
слал гонцов во все стороны, а сам схватил военную трубу и
начал трубить. Быстро собрались его полки и одержали ре-
шительную победу. В этой битве отличился перешедший на
московскую службу из Литовско-Русского княжества вое-
вода Иван Баба, потомок князей Друцких. Летопись говорит,
252
что он «изрядил по литовски» свой полк, вооруженный ко-
пьями. Василий Косой был взят в плен и отвезен в Москву
(1436). Вслед затем союзники его Вятчане совершили отча-
янный поступок. Великокняжеский наместник в Ярославле,
князь Брюхатый, стоял с войском под этим городом на бере-
гу Волги, при впадении в нее Которосли. Несколько десят-
ков Вятчан однажды ночью подплыли к стану и на заре про-
крались в самую палатку воеводы, пользуясь утренним ту-
маном; они схватили князя Брюхатого, его жену и бросились
в лодки. Произошла тревога; разбойники, подняв топоры над
головами пленников, остановили преследование и успели
достичь другого берега. Затем похитители взяли 400 рублей
выкупа за князя и княгиню, но удержали их в плену и отвели
в Вятку. За такое вероломство поплатился Василий Косой:
великий князь велел его ослепить53.
Эта жестокость в свою очередь вызвала подобное же воз-
мездие с противной стороны. Но пока московское междоу-
собие затихло на некоторое время, уступив место другим
событиям.
В 1431 году скончался митрополит Фотий. По примеру
своего предшественника Киприана, перед смертью он напи-
сал к русской пастве прощальную грамоту, в которой вспо-
минает о разных превратностях своей жизни и скорбях, пре-
терпенных им, говорит о благоустроенных и умноженных
им церковных имуществах, которые просит великого князя
и великую княгиню соблюсти, и преподает свое благослове-
ние Русским князьям с боярами и со всем народом. Преем-
ником его на митрополии явился Иона. Этот последний был
родом из Северной Руси, именно из Солигалицкого края, и
свое иноческое поприще проходил в московском Симонове
монастыре. Житие его повествует, что митрополит Фотий,
посетив однажды этот монастырь, в пекарне его увидел спав-
шего глубоким сном Иону, который в то время исполнял на-
ложенное на него послушание и трудился над печением хле-
бов. Митрополит не велел будить хлебопека и предсказал
братии будущее его возвышение. Потом сам Фотий возвел
Иону в сан епископа Рязанского и Муромского. В этой епар-
хии еще значительная часть Финского населения коснела в
253
язычестве; Иона ревностно заботился об ее обращении, и
ему удалось окрестить многие селения Мордвы, Муромы и
Мещеры. Великий князь Московский пожелал видеть его на
митрополичьей кафедре по смерти Фотия. Оставалось толь-
ко отправить Иону в Царьград на поставление. Наступившее
затем междоусобие дяди с племянником надолго помешало
этому поставлению. Пользуясь московским междоусобием,
в Литовской Руси выбрали своего митрополита, именно смо-
ленского епископа Герасима, который в Царьграде был по-
ставлен на митрополию Руси Западной и Восточной. Но этот
митрополит вскоре подвергся весьма трагической кончине:
за тайные сношения с своим соперником Сигизмундом князь
Свидригайло схватил Герасима, и велел его сжечь (1435).
Тогда Василий Васильевич, с согласия великого князя Литов-
ского, отправил Иону в Царьград на поставление. Но когда
он прибыл туда, император Иоанн Палеолог и патриарх
Иосиф уже успели возвести на Русскую митрополию некое-
го грека, по имени Исидора.
Император Иоанн VI известен своими деятельными сно-
шениями с Римской курией по вопросу о соединении церк-
вей: со всех сторон теснимый Турками, он искал спасения в
церковной унии, надеясь через посредство папы получить
помощь от Западной Европы. Вопрос этот обсуждался на из-
вестном Базельском соборе, куда Иоанн VI (в 1434 году) при-
слал трех уполномоченных, которые и заключили здесь пред-
варительные условия для соединения Греческой церкви с
Латинскою. Одним из этих уполномоченных и наиболее усер-
дным к делу соединения был Исидор, игумен цареградского
монастыря св. Димитрия. Желая и Русский народ увлечь за
собою в церковную унию с Римом, император и патриарх по-
ставили на Киевскую митрополию именно этого Исидора,
который и прибыл в Москву в сопровождении епископа Ионы
и его свиты. Великий князь был недоволен таким оборотом
дела; но, ничего не зная о цареградских видах, принял нового
митрополита, потому что не хотел производить разрыва с кон-
стантинопольским патриархом и уважал императора Иоанна
как свойственника (женатого на сестре Василия Анне, впро-
чем, тогда уже умершей). К еще большему неудовольствию
Василия Васильевича, не успел Исидор торжественно водво-
254
риться на своей архипастырской кафедре, как начал просить-
ся в Италию на собор латинского и греческого духовенства,
который имел притязание быть восьмым вселенским собором
и который собрался теперь в Ферраре, чтобы окончить дело
соединения церквей (1437 г.). Очень неохотно великий князь
согласился отпустить митрополита на этот собор; причем взял
с него обещание в чистоте сохранить древнее православие.
Исидор отправился с большою свитой, среди которой нахо-
дились епископ суздальский Авраамий, архимандрит Васси-
ан, суздальский иеромонах Симеон (описавший потом это пу-
тешествие) и приближенный к Исидору монах Григорий. В
Твери князь Борис Александрович с великими почестями при-
нимал митрополита и его свиту, к которой присоединил и сво-
их послов, с боярином Фомой Михайловичем во главе. В Нов-
городе и Пскове его принимали также торжественно и в честь
его устраивали пиры. Большой почет оказывали ему и в Ли-
вонских городах, особенно в Юрьеве и Риге. Но тут уже нача-
лись некоторые уклонения в поведении митрополита: когда
навстречу ему из Юрьева вышли со крестами Немцы и Рус-
ские обитатели города, Исидор прежде подошел и приложил-
ся к латинскому кресту, потом к православному, а затем вме-
сте с Немцами отправился в их храм, чем произвел большое
недоумение в своей свите. В Риге посольство пробыло несколь-
ко недель; после чего морем поплыло в Любек, а оттуда через
Германию и Альпы достигло Феррары. Сюда же прибыл ви-
зантийский император Иоанн Палеолог с своим братом Ди-
митрием, константинопольским патриархом Иосифом, с мит-
рополитами, епископами, игумнами и многими вельможами.
В апреле 1438 года открылись торжественные заседания
собора под председательством папы Евгения IV. Несколько
месяцев спустя, вследствие моровой язвы и других не-
удобств, собор переехал из Феррары на ту сторону Аппенин
в город Флоренцию, которая тогда была временной резиден-
цией папы Евгения. Среди греческих членов собора боро-
лись два течения или две партии: одна стремилась к унии с
Римом, в надежде получить помощь против Турок; а другая
не хотела жертвовать церковными интересами ради мирс-
ких целей и признать главенство папы, filiogue, чистилище,
опресноки и т.д. Душой этой последней был Марк, митропо-
255
лит Эфесский. Но во главе первой, более многочисленной,
находились сам император и патриарх; а красноречивым
представителем этой партии на соборных заседаниях явил-
ся ученый никейский митрополит Виссарион; связанный с
ним давнею приязнию, Исидор всецело примкнул к партии,
стоявшей за унию, и немало содействовал ее временному
успеху. В июле 1439 года в флорентийском соборном храме
совершено было торжественное провозглашение унии; при-
чем один из кардиналов прочел латинский текст буллы, зак-
лючавший определение собора, а Виссарион греческий ее
перевод. В числе подписавшихся двадцати митрополитов
находится имя Исидора. Только немногие из Греков, с Мар-
ком Эфесским во главе, отказались подписать эту буллу. Ев-
гений IV назначил Исидора папским легатом для Ливонии,
Западной и Восточной России. С этим титулом Исидор в ок-
тябре покинул Флоренцию, и через Венецию, Венгрию и
Польшу прибыл в Западную Россию. Здесь первым его де-
лом было обнародование акта Флорентийской унии, которое,
по-видимому, не встретило немедленного противодействия,
может быть, по своей неожиданности и естественному не-
доумению. Не то было в Москве.
Латинский крест с распятием и три серебряные палицы,
которые несли перед митрополитом при его же въезде в сто-
лицу, не мало смутили народ. На богослужении в Успенском
соборе он помянул папу прежде вселенских патриархов; а
по окончании службы приказал торжественно с амвона про-
честь грамоту о соединении церквей: в ней говорилось, что
Дух Святой исходит от Отца и Сына, что опресноки могут
также превратиться в Тело Христово как и квасной хлеб, что
усопших ожидает чистилище и пр. Все эти нововведения,
составлявшие, по русским понятиям, главные заблуждения
Латинской ереси, произвели большой соблазн в духовенстве
и народе. Великий князь назвал Исидора не пастырем и учи-
телем, а волком; велел свести его с митрополичьего стола и
заключить в Чудове монастыре; после чего собрал еписко-
пов, чтобы обсудить его преступление (1440 г.) Но Исидор
не стал дожидаться решения своей участи: так как, очевид-
но, его стерегли не особенно строго, то вместе с своим уче-
ником, монахом Григорием, он бежал сначала в Тверь, отку-
256
да пробрался в Литву; а потом отправился в Рим. Василий
Васильевич не послал за ним погони и, по-видимому, был
доволен такою простою развязкой дела.
В самом Константинополе, как известно, Флорентийская
уния встретила такое неудовольствие среди населения, воз-
бужденного преимущественно монахами, что император и
патриарх не решились пока на торжественное провозглаше-
ние этой унии в Софийском соборе. Новопоставленный пат-
риарх Григорий Мамма, ревностный приверженец унии,
принужден был покинуть свою кафедру. Он удалился в Рим,
где и жил на папском иждивении. События подтвердили всю
тщету надежды на обещанный папою Крестовый поход про-
тив Турок. Возбужденный им, польско-угорский король Вла-
дислав Ягайлович отважно двинулся на Балканский полуос-
тров; но при Варне он пал, и христианское войско потерпело
полное поражение от Мурада II (1444). Остаток Византийс-
кой империи после того не мог уже получить никакой серь-
езной помощи от Запада. Меж тем любопытна судьба Иси-
дора. По прибытии в Рим он был принят Евгением IV с рас-
простертыми объятиями и возведен в сан кардинала,
подобно своему другу Виссариону; причем продолжал име-
новать себя русским митрополитом. После Евгения IV Иси-
дор пользовался также расположением его преемника Ни-
колая V, продолжал служить едва ли не главным посредни-
ком между Римскою курией и Византией, получил в свое
ведение епископию Сабинскую в Италии и кафедральный
храм в генуэзской части Константинополя, т.е. в Галате. Во
время турецкой осады Исидор принял деятельное участие в
обороне Царьграда, привел из Италии снаряженный им са-
мим небольшой военный отряд и начальствовал даже частью
приморской стены. При взятии города он однако сумел спа-
стись бегством в Италию (1453 г.) Он жил после того еще
десять лет. По смерти Григория Маммы, папа назначил кар-
динала Исидора ему преемником, т.е. патриархом Констан-
тинопольским, но, конечно, только титулярным.
Теперь уже не было более препятствий для утверждения
в сане нареченного на митрополию епископа Рязанского
Ионы. Великий князь отправил к Царьградскому патриарху
9-Собиратели Руси
257
грамоту с изложением Исидоровых ересей и с просьбою о
разрешении собору русских епископов поставить нового
митрополита. Но пришло известие (по-видимому, от афонс-
ких старцев), что сами император и патриарх приступили к
унии с латинством. Поэтому московское посольство было
возвращено с дороги. Нареченному митрополиту Ионе пос-
ле бегства Исидора пришлось еще целые восемь лет ожидать
своего поставления. А, между тем, все эти церковные заме-
шательства и неимение настоящего архипастыря на Руси
имели значительное влияние на политические события того
времени. Отсутствие высшей церковной власти, обыкновен-
но действовавшей в примирительном духе, немало содей-
ствовало широкому развитию московского междоусобия и
жестокостям, его сопровождавшим54.
Около того времени случилось следующее событие, по-
влекшее за собою возобновление этого междоусобия.
Осенью 1438 года в Русских пределах появился с толпою
Татарин хан Улу-Магомет, изгнанный из Золотой Орды сво-
им соперником Кучук-Магометом. Улу-Магомет захватил
город Белев, лежавший тогда на пограничье Литовских вла-
дений с Московскими и, по-видимому, надеялся воротить
себе престол с помощью Василия, обязанного ему великим
княжением. Но Василий Васильевич, желая избавить свои
земли от грабежей Магометовых Татар или не желая ссо-
риться с его счастливым соперником, обладателем Сарайс-
кого престола, послал на Улу-Магомета своих воевод, с кото-
рыми соединились и его двоюродные братья Юрьевичи, Ди-
митрий Шемяка и Димитрий Красный. Они осадили Татар в
Белеве. Напрасно хан просил мира, обещал стеречь Русскую
землю от других Татар и никогда не требовать с нее дани.
Русские воеводы не согласились ни на какие условия. Но
вместе с ними под Белевым стоял мценский воевода Григо-
рий Протасьевич, по-видимому, присланный великим кня-
зем Литовским на помощь Москвитянам. Этот Протасьевич
изменил своим союзникам, передался на сторону хана, и
помог ему нанести сильное поражение московским полкам.
После того Улу-Магомет удалился на северо-восток и оста-
новился около Нижнего Новгорода. Здесь вокруг него собра-
лось много Татар, и хан стал делать нашествия на русские
258
9-2
области; однажды он несколько дней держал в осаде самую
Москву.
Весною 1445 года к великому князю пришла весть, что
Улу-Магомет послал на него двух своих сыновей, Махмуте-
ка и Ягуна. Василий Васильевич лично выступил для отра-
жения Татар, призвав к себе на помощь некоторых удель-
ных князей; они пришли наскоро с малым числом ратников.
6 июля Русские расположили свои станы на берегу речки
Каменки, возле города Суздаля. В тот же день произошла
тревога; князья облеклись в доспехи, подняли знамена и выш-
ли в поле; но тревога оказалась ложною. Возвратясь в стан,
великий князь весело поужинал в своей палатке с князьями
и боярами и бражничал с ними до глубокой ночи. На следу-
ющее утро в среду, 7 июля, он встал, когда уже взошло солн-
це, и велел служить заутреню. После заутрени Василий хо-
тел опять лечь и соснуть; вдруг пришла весть, что Татары уже
переходят вброд речку Перл. Василий тотчас разослал слуг
по всем станам; а сам облекся в доспехи и, распустив знаме-
на, выступил с князьями в поле. Но всех воинов оказалось у
них только полторы тысячи. Некоторые князья еще не успе-
ли с ним соединиться; какой-то находившийся в его службе
татарский царевич Бердидат, шедший к нему на помощь, на
ту пору заночевал в соседнем городе Юрьеве; а князь
Димитрий Шемяка ни сам не пришел, ни полка своего не
прислал.
Встреча с неприятелем произошла возле Евфимиева мо-
настыря. Татары были многочисленнее Русских; по словам
летописи, число их простиралось до 3500. Русские муже-
ственно ударили на врагов, и после короткой сечи обратили
их в бегство. Но во время преследования наши рассеялись в
беспорядке, а частью принялись грабить павших неприяте-
лей. Этим моментом воспользовались Татары и употребили
свою обычную тактику; внезапно они повернули коней и
дружно напали на Русских со всех сторон. Последние не ус-
тояли и в свою очередь обратились в бегство. Многие бояре
и некоторые князья захвачены в плен; в числе их находился
сам великий князь; он мужественно отбивался от врагов, но
получил многие раны и ушибы; только благодаря крепкому
шлему и панцирю, раны его оказались не опасны. Вообще
9*
259
Василий Васильевич воинскою отвагою напоминал своего
знаменитого деда Димитрия Донского; подобно древним рус-
ским князьям, он любил собственноручно рубиться с непри-
ятелем на челе своей дружины; но, очевидно, ему не доста-
вало той трезвой предусмотрительности и того предводитель-
ского таланта, которыми был одарен его дед. Димитрий
Иванович в тридцать лет выиграл у Татар великую Куликов-
скую битву, а Василий Васильевич в этом возрасте сам по-
пал в руки Татар после незначительной схватки. Впрочем,
та же Куликовская победа, как известно, породила у Русских
излишнюю самоуверенность и даже пренебрежение к Та-
тарам. Татарские царевичи сняли с великого князя кресты-
тельники и отослали в Москву к его жене и матери, а его са-
мого отвели к своему отцу в Нижний Новгород; но прежде
того успели попленить и пограбить области Владимира и
Мурома.
Плач и рыдания поднялись в Москве, когда пришло туда
известие о плене великого князя. Переполох увеличился опа-
сением внезапного нашествия Татар; окрестные жители ис-
кали убежища внутри стен. К довершению смятения страш-
ный пожар опустошил столицу; после чего семейство вели-
кого князя со многими боярами уехало в Ростов. Тогда чернь
стала укреплять ворота и готовить город к осаде, причем била
и грабила зажиточных граждан, которые хотели бежать из
города. Но Татары не явились, и смятение мало-помалу утих-
ло. К тому же, и плен великого князя продолжался недолго.
Из Нижнего Новгорода Улу-Махмет с своею ордою и
пленниками ушел далее на восток, в город курмыш на Суре,
т.е. на самый край Московских владений. Отсюда он послал
мурзу Бегича к Димитрию Шемяке, вероятно, с лестными
предложениями. Шемяка весьма обрадовался несчастию
Василия, и в свою очередь отправил к хану посла с просьбою
не отпускать пленника. Но случилось недоразумение. Не
получая долго ответа от Шемяки, хан счел его своим врагом,
склонился на мольбы великого князя и отпустил его из пле-
на, обязав клятвою заплатить огромный выкуп. Вместе с Ва-
силием, осенью того же 1445 года, приехали в Москву неко-
торые ордынские князья и мурзы с толпою Татар для полу-
чения означенного выкупа; часть их, впрочем; осталась в
260
9-4
России в качестве московских подручников. Надобно заме-
тить, что Василий, пользуясь ордынскими раздорами и со-
перничеством, старался привлекать к себе царевичей и мурз,
принимал их в свою службу и раздавал на их содержание:
целые волости, т.е. передавал им право собирать в свою
пользу доходы с этих волостей. Такие подручные татарские
князья обязывались при первом требовании являться с сво-
ими отрядами на помощь великокняжеским полкам даже и
против собственных соплеменников. Многим Русским лю-
дям, однако, не нравилась такая раздача христианских горо-
дов и сел в управление ненавистных варваров. А когда вели-
кий князь наложил тяжкие подати, чтобы собрать сумму,
нужную для выкупа, то неудовольствие в народе усилилось
и проникло в самую столицу. Этими обстоятельствами по-
спешил воспользоваться Димитрий Шемяка, не переставав-
ший мечтать о великом княжении. Галицкий князь склонил
на свою сторону другого двоюродного Василиева брата, Ива-
на Андреевича Можайского. Последний храбро дрался в
Суздальском бою, был ранен, сбит с коня, но успел пересесть
на другого и ускакать. Он, по-видимому, был недоволен сво-
им малым уделом, и надеялся разделить с Шемякой великок-
няжеские области. Князья эти вошли в тайные сношения с
Московскими недовольными, в числе которых были многие
бояре и гости, и даже монахи. Во главе крамольников стал
боярин Иван Старков.
Шемяка и Можайский съехались в Рузе и отсюда ежед-
невно пересылались с крамольными Москвичами, умышляя
против великого князя. Недолго пришлось им ждать удобно-
го случая для открытого действия. Ничего не подозревая,
Василий выехал на богомолье в Троицкую Лавру с двумя
малолетними сыновьями, Иваном и Юрием, в сопровожде-
нии небольшого числа бояр и слуг. Это было в феврале 1446 г.
Московские заговорщики немедленно дали знать о том обо-
им князьям в Рузу. Князья, не теряя времени, поспешили к
столице и захватили ее ночью врасплох, конечно, с помощью
своих соумышленников, которые отворили им городские
ворота. Мать великого князя Софья и супруга Марья были
взяты в плен; казна великокняжеская разграблена; верные
бояре также схвачены и ограблены; грабежу подверглись и
261
многие зажиточные граждане. В ту же ночь, с 12 на 13 фев-
раля, Шемяка отрядил Ивана Можайского в Троицкую Лав-
ру, чтобы захватить самого Василия. Великий князь слушал
обедню, когда к нему прискакал рязанец Бунко с известием
о приближении врагов. Бунко прежде служил великому кня-
зю, а незадолго до того отъехал от него к Димитрию Шемя-
ке. Василий не поверил ему, заподозрив (нередкий в те вре-
мена) умысел поссорить его с двоюродными братьями, с ко-
торыми недавно заключил клятвенный договор. Он велел
даже прогнать Бунка из монастыря; впрочем, на всякий слу-
чай выслал сторожей на Радонежскую гору. Ратники Ивана
Можайского усмотрели этих сторожей издалека и сообщи-
ли о них своему князю. Он велел изготовить целый обоз из
саней, в которые поместили по два вооруженных человека,
закрыв их рогожами и полостями; а за каждыми санями шел
третий человек, как бы за возом. Беспечная стража пропус-
тила мимо себя передние возы; вдруг обоз остановился; выс-
кочили ратные люди, и, окружив сторожей, всех их забра-
ли. Глубокий снег, лежавший по сторонам проторенной до-
роги, помешал кому-нибудь из них убежать и дать знать в
монастырь. Только когда всадники Можайского скакали с
горы к ближайшему селу Клементьеву, их увидали из мона-
стыря, и там произошло страшное смятение. Великий князь
бросился на конюшню, но тут не было приготовлено ни од-
ного коня; все старцы оторопели и впали в уныние. Есть впро-
чем известие, что Троицкие монахи?по крайней мере, неко-
торые, держали тогда сторону противников Василия. Он по-
спешил назад и думал найти убежище в каменном храме св.
Троицы. Пономарь запер за ним церковные двери, а сам ушел
и где-то спрятался.
По словам летописи, передовые всадники, как «свирепые
волки», ворвались в монастырь и подскакали к Троицкому
храму; начальник их, боярин Никита Константинович, вско-
чил на коне на лестницу к самым церковным дверям; но, сле-
зая с коня, упал и больно ушибся о камень. Потом подъехал
Иван Можайский с главным отрядом и начал спрашивать:
«где великий князь? » Услыхав его голос, Василий сам отпер
ему южные двери, и, взяв в руки икону с гроба св. Сергия,
начал молить его о пощаде своего зрения, обещая постричь-
262
ся в том же Троицком монастыре. (Стало быть, враги уже
прежде грозили ему ослеплением). Он напомнил брату, как
над гробом Святого они вместе целовали крест и эту самую
икону и клялись не мыслить никакого лиха друг на друга.
Князь Иван в смущении отвечал, что никакого лиха он не
замышляет, а что все это делается ради Татар, пришедших
в Москву: видя Василия в беде, они уменьшат его выкуп и
тем облегчат народ. Поставив икону на место, Василий упал
у гроба Сергия, рыдая и обливаясь слезами. Иван вышел из
церкви, сказав боярину Никите: «возьми его». Когда Васи-
лий приподнялся с пола, Никита взял его за плечи со слова-
ми: «пойман еси великим князем Димитрием Юрьевичем».
«Воля Божия да будет!» — смиренно отвечал пленник. Его
посадили в простые сани вместе с одним монахом и отвез-
ли в Москву; бывших с ним бояр схватили, а прочих слуг
ограбили.
Второпях враги забыли о двух маленьких сыновьях Ва-
силия, Иване и Юрии, которые успели спрятаться; а когда
те уехали из монастыря, мальчики с оставшимися при них
людьми убежали к князю Ивану Ряполовскому в его село
Боярково, находившееся под Юрьевым. Взяв обоих княжи-
чей, Ряполовский с братьями, Семеном и Дмитрием, и со все-
ми своими людьми ушел в Муром и заперся в этом городе,
где около него собралась значительная дружина.
14 февраля великого князя привезли в Москву и посади-
ли на Шемякином дворе. Спустя три дня враги ослепили его,
причем выставили ему следующие вины: «Зачем привел та-
тар на Русскую землю и надавал им города и волости в корм-
ление? Татариречь их любишь без меры, а христиан томишь
без милости; злато, серебро и имение раздаешь Татарам.
Зачем ослепил князя Василия Юрьевича? » После того Васи-
лия с его супругою послали на заточение в город Углече Поле,
а мать Софью в Чухлому. Сам Шемяка сел в Москве на вели-
ком княжении. Но ему, так же, как отцу его Юрию, недолго
пришлось сидеть на нем. И его попытка только вновь воо-
чию показала, что прямой порядок престолонаследия уже
пустил глубокие корни в Московской Руси.
Во-первых, не признали Димитрия князья Ряполовские
(потомки князей Северских), запершиеся в Муроме с деть-
263
ми Василия. Не признал его также свояк последнего, т.е. брат
его жены князь Василий Ярославич Серпуховской; он с кня-
зем Семеном Оболенским, в сопровождении своей дружи-
ны, ушел в Западную Россию к Польско-Литовскому коро-
лю Казимиру, который дал ему в удел города Дебрянск, Го-
мий, Стародуб, Мстиславль и некоторые другие. В Москве
Димитрию Шемяке присягнули бояре и дети боярские, но
не все. Федор Басенок, отказавшийся дать присягу, был
заключен в оковы, но успел убежать в Коломну, и там, под-
говорив многих служилых людей, ушел с ними в Западную
Русь к Василию Ярославичу. В самой Москве скоро обнару-
жились ропот и негодование на Шемяку. Может быть, его
галицкие бояре и дворяне своими захватами восстановили
против него московское служилое сословие; может быть,
народ страдал от их неправых судов, вследствие чего сложи-
лось предание о «Шемякине суде». Население не могло быть
довольно и тем, что Шемяка начал дробить Московскую зем-
лю, собранную великими трудами предшествовавших кня-
зей; так, Суздальское княжение он отдал было своему союз-
нику Ивану Можайскому. Как бы то ни было, Шемяка по-
чувствовал свою непрочность и прежде всего постарался
получить в свои руки сыновей Василия. По его просьбе вла-
дыка Рязанский, нареченный митрополит Иона, отправился
в Муром и уговорил Ряполовских отдать ему княжичей, ко-
торых принял в Муромском соборном храме Рождества Бо-
городицы «из пелены у Пречистыя на свою епитрахиль»;
причем именем Димитрия обещал свободу слепому Василию.
Шемяка наградил Иону тем, что велел ему сесть на митропо-
личьем дворе; но Василия не только не освободил, а еще и
детей его вместе с ним заключил в Углич.
Тогда поднялось большое движение по Московской зем-
ле. Некоторые бояре и многие боярские дети стали сговари-
ваться, как бы освободить пленного Василия, Во главе этого
движения стали князья Ряполовские и Иван Стрига Оболен-
ский (потомок Михаила Черниговского). Уговорились с раз-
ных сторон, разными отрядами, в известный день сойтись
всем под Угличем, овладеть городом и освободить пленника.
Часть людей действительно явилась сюда в назначенное вре-
мя; но Ряполовских задержало войско, высланное на них
264
Шемякою. Они побили это войско, а потом вместе со Стри-
гою Оболенским ушли в Литву к Василию Ярославичу, и ста-
ли побуждать его к общему походу на выручку великого кня-
зя. Видя, что московские служилые люди все более и более
покидают его, Шемяка послушался, наконец, увещаний вла-
дыки Ионы, который не переставал сетовать на то, что сде-
лался орудием его обмана, взяв Васильевых детей из Муро-
ма. «Что тебе может сделать слепец? —говорил епископ. —
А дети его еще малы; укрепи его крестным целованием и
нашею братией владыками». Димитрий Шемяка отправил-
ся в Углич с игумнами, боярами, епископами и выпустил из
заточения Василия, прося у него прощения. Слепец показал
при этом великое смирение, сам обвинял себя и говорил, что
пострадал за собственные грехи. Шемяка укрепился с ним
новым клятвенным договором, после чего задал большой пир
в знак примирения, а затем отпустил Василия с семьей на
житье в дальний город Вологду.
Едва Василий Васильевич очутился на свободе, как роли
немедленно переменились, и новые клятвы вновь преданы
забвению. Из Вологды Василий под предлогом богомолья,
отправился в Кириллов Белозерский монастырь. Сюда собра-
лись к нему многие бояре и дети боярские, покинувшие Ди-
митрия Шемяку и Ивана Можайского. Игумен этого монас-
тыря Трифон разрешил Василия от «проклятых» (т.е. клят-
венных) грамот, которые тот дал Шемяке, и грех
клятвопреступления взял на себя. Отсюда Василий уже не
вернулся в Вологду, а отправился в Тверь. Князь Тверской
Борис Александрович вступил с Василием в союз против
Шемяки; причем обручил свою дочь Марью за старшего Ва-
сильева сына Ивана.
Меж тем Василий Ярославич, князья Ряполовские, Обо-
ленские и Федор Басенок забрали всех своих людей и шли из
Литвы в Московскую землю на освобождение Василия, не
зная того, что он уже на свободе. На дороге они получили из-
вестие о случившемся. В одном месте им повстречался татар-
ский отряд; завязалась перестрелка. — «Кто вы такие?» —
спросили Татары. — «Москвичи, — отвечали им, — а идем с
князем Василием Ярославичем искать своего государя вели-
кого князя Василия Васильевича». — «Да мы, — отозвались
265
Татары, — с двумя царевичами Касимом и Ягупом, братьями
Махмутека, также пошли искать великого князя за его к нам
добро и хлеб; слышали мы, что братья учинили над ним злоде-
яние». Тогда оба отряда соединились и вместе двинулись на
помощь к Василию. Димитрий Шемяка и Иван Можайский с
своею ратью стояли у Волока Дамского, заслонив Василию
путь из Твери в Москву. Василий отрядил туда боярина Пле-
щеева с небольшою дружиною; так что боярин незаметно
прошел неприятельскую рать и внезапно явился под Моск-
вою, в самую заутреню на Рождество Христово. Случилось
так, что княгиня Юлиания, вдова одного из сыновей Влади-
мира Храброго, поехала с Посада к заутрене в Успенский со-
бор и для нее отворили Никольские ворота. В эти отворенные
ворота въехал Плещеев с своим отрядом и захватил Кремль.
Наместник Шемяки, галицкий боярин Федор, был на ту пору
у заутрени в Успенском соборе, но ему удалось бежать; наме-
стник Ивана Можайского, прозванием Чешиха, также поска-
кал из города; но истопник великой княгини, прозванием Ра-
топча, схватил его и воротил назад. Бояре и слуги князей Га-
лицкого и Можайского были перевязаны и по обычаю
ограблены; Москвичи вновь приведены к присяге на верность
великому князю Василию, и воеводы его принялись укреплять
столицу на случай осады (1447).
Видя, что с одной стороны с Тверской ратью идет сам
Василий, а из Литвы приближается его свояк Василий Ярос-
лавич, и столица уже взята, Шемяка и князь Можайский
ушли в Каргополь. Отсюда они, по просьбе великого князя,
отпустили из плена его мать Софью, которую отправили в
сопровождении боярина Михаила Сабурова и нескольких
боярских детей. Любопытно, что Сабуров и его товарищи не
воротились к Шемяке, а остались служить великому князю.
Шемяка и Можайский попросили мира, который и полу-
чили. Но беспокойный Галицкий князь не исполнил заклю-
ченных с ним, условий, и, владея в Москве жребием своего
отца, т.е. частью города, пользовался тем, чтобы посредством
своих московских тиунов подговорить граждан против ве-
ликого князя. Получив в свои руки несомненные улики та-
кого вероломства, Василий отдал это дело на рассмотрение
духовных особ. Тогда от лица всего русского духовенства
266
написано было Шемяке укорительное послание, под которым
подписались пять владык: Ростовский, Суздальский, Рязан-
ский (Иона), Коломенский и Пермский. Послание вспоми-
нает грех отца Шемяки Юрия, потом переходит к поступкам
самого Шемяки, сравнивает его с Каином и Святополком;
упрекает его в измене, разбойничьем нападении на велико-
го князя и ослеплении последнего, и оправдывает покрови-
тельство Василия Татарам вероломством самого Галицкого
князя, который не помогал великому князю в его борьбе с
Ордою. В заключение послание убеждало Шемяку испол-
нить мирный договор; в противном случае отлучало его от
церкви и предавало проклятию.
Угрожаемый не одним проклятием, но и полками вели-
кого князя, Шемяка вновь подтвердил присягою мирный
договор. Но вскоре опять изменил ему и возобновил междо-
усобие. Оно длилось еще несколько лет. Наконец рать вели-
кого князя, предводимая одним из князей Оболенских, при-
шла под самый Галич, который Шемяка сильно укрепил и
вооружил пушками; а пешую рать свою он выставил на горе
вне городских стен. После упорной сечи Шемяка был раз-
бит и бежал в Новгород. Галич потом сдался самому Васи-
лию, и граждане присягнули на верность великому князю
(1450). Сражение под Галичем было последнею значитель-
ною битвою княжеских междоусобий на Руси. После того
Шемяка делал еще несколько попыток, ходил на Устюг и
Вологду; но все ограничивалось только бессмысленным ра-
зорением русских областей. Наконец, в Москве сочли нуж-
ным прибегнуть к подкупу приближенных Шемяке лиц, что-
бы отделаться от упрямого и беспокойного врага. Говорят,
что умер он в Новгороде, поевши курицы, отравленной соб-
ственным его поваром (1453). С вестью о его смерти из Нов-
города прискакал в Москву подьячий Василий Беда, за что и
был пожалован в дьяки55.
Так окончилось это продолжительное, почти двадцати-
летнее междоусобие, единственное в потомстве Калиты. Оно
дорого стоило Московскому населению и на время отсрочи-
ло окончательное свержение Татарского ига; оно имело и
свои важные последствия в смысле развивавшегося едино-
державия. Это междоусобие наглядно показало, какие глу-
267
бокие корни пустил прямой порядок престолонаследия от
отца к сыну вместо древних родовых счетов о старшинстве.
Он доставлял стране более спокойствия и избавлял ее от бес-
конечных междукняжеских распрей. Поэтому все сословия
явно стали на его сторону и помогли его победе. Вместе с
победою этого порядка неизбежно усиливались единодер-
жавие и самодержавие великого князя Московского; так что
и самые междоусобия княжеские на будущее время сдела-
лись мало возможны.
При жизни Димитрия Шемяки Василий Темный замет-
но щадил других удельных князей, которые могли бы соеди-
ниться с его соперником. Но когда не стало последнего круп-
ного бойца за отжившие княжеские притязания, Василий
обнаружил неумолимую строгость против всяких крамоль-
ных покушений и без пощады отнимал уделы. Так, его двою-
родный брат Иван Андреевич Можайский, несколько раз
изменявший великому князю и даже пытавшийся вмешать
Казимира Литовского в Московские междоусобия, вскоре
по смерти Шемяки был изгнан из Можайска и удалился в
Литву, а его удел присоединен к великому княжению. Даже
заслуженный подручник и свояк великого князя, Василий
Ярославич Серпуховской, потом за какую-то крамолу был
схвачен и умер в заточении. Сын этого князя (Иван) ушел
туда же, куда бежали сын Шемяки (тоже Иван) и изгнанный
князь Можайский, т.е. во владения великого князя Литовс-
кого. Там изгнанники мечтали о возвращении своих наслед-
ственных областей и составляли бесплодные планы против
Московского государя. Под конец Васильева княжения унич-
тожились почти все Московские уделы, существовавшие в
потомстве Калиты; оставался пока только один Верейский,
которого князь (Михаил Андреевич, родной брат Ивана Мо-
жайского) был всегда верным подручником Василия и не
подавал ни малейшего повода к опале. С какою суровостью
Темный преследовал теперь всякую политическую крамолу
в Московском княжестве, видно из следующего примера.
Незадолго до его смерти открыт был заговор детей боярс-
ких, находившихся прежде в службе Василия Ярославича:
они сговорились нечаянно явиться под Угличем, освободить
содержащегося там в заточении их бывшего князя и бежать
268
с ним за Московские пределы. Василий наказал их очень
строго: их били кнутом, отсекали руки и ноги, отрезали носы,
а некоторым отрубили головы.
Уничтожая уделы в Московском княжестве, Василий ус-
пел подвинуть далее влияние Москвы на соседние княже-
ства, Тверское и Рязанское. Кроме того, он предпринял боль-
шой поход на Новгород и утвердил его зависимость от Мос-
квы. При нем московские воеводы покорили Вятку, это
гнездо беспокойной и хищной вольницы.
В развитии Московского единодержавия и самодержа-
вия самым видным сотрудником Василия Темного явился
митрополит Иона, достойный последователь своих знамени-
тых предшественников XIV века, т.е. св. Петра и Алексея.
Когда Василий Темный утвердился окончательно на ве-
ликокняжеском престоле, он решился возвести Иону на мит-
рополию посредством собора русских епископов, ибо обра-
щаться за этим в Царьград было затруднительно. Бежавший
из Москвы в Рим Исидор, получив здесь достоинство карди-
нала, не только продолжал именовать себя русским митро-
политом, но и был признаваем в этом сане самим Царьгра-
дом, т.е. императором и патриархом. По призыву великого
князя, в Москву собрались епископы Северо-Восточной
Руси — Ростовский, Суздальский, Коломенский и Пермский;
а владыки Новгородский и Тверской прислали грамоты с
изъявлением своего согласия на поставление Ионы. Сове-
щания епископов, архимандритов, игумнов и прочего духо-
венства происходили в Архангельском соборе. Обратились
к правилам апостолов и древних церковных соборов, вспом-
нили примеры Илариона и Климента, и наконец 5 декабря
1448 года, во время торжественной литургии, вбзложили на
Иону митрополичий омофор и дали ему в руки великий мит-
рополичий посох. Так был поставлен в Москве первый чис-
то русский митрополит независимо от Византии. Однако на
Руси понимали всю важность этого шага и всеми способами
старались доказать его законность. Иона написал окружное
послание к своей пастве, еще особое послание в Киев, потом
неоднократные послания в Западную Русь: в своих грамо-
тах он оправдывал свое поставление настоятельными нуж-
269
дами Русской церкви. Старания эти были далеко не лишние:
ибо и в самой Москве встречались видные духовные лица,
которые неодобрительно отнеслись к нарушению исконных
преданий. Так, игумен Пафнутий Боровский не велел в сво-
ей обители называть Иону митрополитом и не хотел испол-
нять его распоряжений. Услыхав о том, Иона пожаловался
великому князю; вызвал Пафнутия к себе, собственноручно
наказал его своим жезлом за непочтительные слова и зак-
лючил в оковы. Только посидев довольно времени в темни-
це, Пафнутий смирился, покаялся и, получив благословение,
был отпущен в свой монастырь.
Когда в Москву пришла весть, что на византийском пре-
столе вместо Иоанна Палеолога, поборника Флорентийской
унии, сел брат его Константин (1449), то великий князь ве-
лел приготовить ему приветственную грамоту, в которой
излагался весь ход дела как Исидора, так и Ионы, и испра-
шивалось последнему благословение великой Цареградской
церкви, относительно которой Русская церковь навсегда со-
храняет единение и повиновение. Но сношения с Констан-
тинополем в те времена сделались очень затруднительны как
по опасностям от Татар и всяких разбойничьих шаек, сви-
репствовавших по дорогам к Черному морю, так и по смутам
в самой Византийской империи, которая находилась, так
сказать, при последнем издыхании. Наконец, пришла весть
о взятии Константинополя Турками и гибели Константина
Палеолога (29 мая 1458 г.). Это печальное для православного
Востока событие способствовало почти полному освобожде-
нию Русской церкви от цареградской зависимости. И преж-
де из Византии нередко приезжали духовные лица в Россию
для сбора пожертвований в пользу бедствующей Греческой
церкви, теснимой Турками, а теперь эти приезды участились.
Нуждаясь постоянно в материальных пособиях со стороны
Москвы, греческие патриархи или молчанием, или прямым
согласием подтверждали то самостоятельное, независимое
положение, в которое стала теперь Московская митрополия.
Если Иона был усердным сторонником Василия Василь-
евича в его борьбе с соперниками, еще нося звание наречен-
ного митрополита, то, возведенный на первосвятительную
кафедру, он воспользовался всею силою своей духовной вла-
270
сти, чтобы поддержать объединительные и самовластные
стремления великого князя Московского. Так, в помянутом
окружном послании к своей пастве, когда еще длилась борь-
ба с Шемякою, он с особою настойчивостью увещевает всех
быть верными, послушными своему «государю» великому
князю; жестоко порицает Шемяку за его клятвопреступле-
ния и за пролитие христианской крови, и грозит церковным
отлучением тем, кто не покорится и не побьет челом своему
государю. Потом он писал послание в Новгород и Вятку, ста-
раясь отвлечь их от союза с Шемякой. Точно так же митро-
полит вооружался на главного союзника Шемяки, т.е. на
Ивана Андреевича Можайского, и, когда тот бежал в Литву,
писал о его преступлениях против своего брата «государя»
великого князя к Смоленскому епископу; этим письмом Иона
давал понять, что надобно всячески отклонять литовские вла-
сти от оказания какой-либо помощи Ивану Можайскому
против Москвы56.
Уже во время Киевского периода русские митрополиты,
верные преданиям Византийской церкви, не пытались стать
в какие-либо независимые отношения к светской власти,
даже во время очевидного упадка этой последней; еще ме-
нее были бы уместны такие попытки в Москве, при ее твер-
дой государственной политике. Напротив, в эпоху Московс-
кого объединения Северо-Восточной Руси высшая духовная
власть естественно сделалась главным его пособником, ибо
вместе с политическим единством упрочивалось и единство
церковное. Куда простиралось влияние великого князя Мос-
ковского, там неоспоримо признавался и духовный автори-
тет Московского митрополита; чем богаче и сильнее стано-
вился Московский государь, тем более возвышался в мораль-
ном и материальном отношениях высший Московский
иерарх. Мы видим, что сами митрополиты из Греков были
усердными сторонниками Москвы в деле объединения Руси;
тем более усердными поборниками этого дела являлись мит-
рополиты из Русских людей, у которых скорбело сердце,
смотря на бедствия Руси, вызываемые ее дроблением, и на
ее угнетение от мусульманских варваров. Петр, Алексей,
Иона были не только замечательные церковные иерархи, но
и великие русские патриоты.
271
Тесные связи митрополичьего престола с престолом ве-
ликокняжеским и с объединительными стремлениями Мос-
квы неизбежно вызывали разлад между московской мит-
рополией и великими князьями Литовскими, как политичес-
кими соперниками Московских, особенно после
окатоличения первых. Отсюда мы видели ряд попыток по-
лучить отдельного митрополита для Западной России. И на-
конец во время Ионы, несмотря на все его старания сохра-
нить церковное единство, совершилось окончательное
иерархическое разделение Русской церкви на две полови-
ны: на Киевскую митрополию был поставлен Григорий, уче-
ник бывшего русского митрополита Исидора (1458). Это со-
бытие сильно огорчило престарелого Иону. Тщетно он пи-
сал послания к западнорусским епископам, а также к
князьям, боярам и всему западнорусскому народу и увеще-
вал их крепко стоять за православие и не принимать к себе
Григория, на которого собор епископов, созданный в Моск-
ве Ионою, произнес отлучение от церкви. Спустя три года
после того, Иона скончался посреди забот и огорчений, при-
чиненных этим разделением. Преемник его, архиепископ Ро-
стовский Феодосий, был, по его примеру, поставлен собором
севернорусских епископов. Таким образом этот новый обы-
чай поставления навсегда утвердился в Москве.
В следующем 1462 году 27 марта за Ионою последовал в
могилу и сам великий князь Василий, не достигши еще и пя-
тидесятилетнего возраста. Его смерть была, по-видимому,
следствием неудачного лечения. Захворавши, он вообразил,
что у него сухотная болезнь; а обычное в то время лечение
этой болезни состояло в том, что прижигали горящим тру-
том разные части тела. Но происшедшие от того раны нача-
ли гнить, и повели за собою смертельный исход болезни ве-
ликого князя.
Вообще во вторую половину своего княжения Василий II
или Темный является уже не тем подвижным, довольно про-
стосердечным и даже несколько легкомысленным юношей,
каким мы его видели прежде. Не столько годы, сколько тя-
желый опыт, постигшие его превратности судьбы и особен-
но насильственная потеря зрения развили в нем значитель-
ную политическую ловкость, соединенную с суровостью и
272
упорством в достижении своих целей. Эти последние каче-
ства являются, впрочем, как бы наследственными в ряду
московских собирателей Руси. Но, верный старым княжес-
ким обычаям раздела, Темный уничтожил уделы в Московс-
кой земле как бы для того единственно, чтобы вновь разде-
лить ее между своими сыновьями, которых осталось после
него пять: Иван, Юрий, Андрей Большой, Борис и Андрей
Меньшой. Очевидно, в его время у Московских князей все
еще не было ясного понятия об их земле как о едином нераз-
дельном государстве. Понятие это вырабатывалось не еди-
ноличными взглядами, а, так сказать, временем, совокупно-
стью всех обстоятельств, одним словом — историей. В духов-
ном же завещании Василия Темного оно выразилось
сравнительно с предшествующими завещаниями дальней-
шим шагом в материальном преобладании старшего сына над
младшими. Иван Васильевич вместе с титулом великого кня-
зя получил и все важнейшие города, а именно: треть Моск-
вы, Владимир, Суздаль, Переяславль, Коломну, Нижний, Га-
лич, Устюг, Кострому и проч. Его братьям назначено по не-
скольку городов и волостей второстепенного значения;
например, Юрию Дмитров, Можайск и Серпухов, Андрею
Большому Углич, Бежецкий Верх и Звенигород, Борису Во-
лок Дамский, Ржев и Руза, Андрею Меньшому Вологда и За-
озерье. Их матери великой княгине Марье Ярославне отка-
заны доходы с Ростова и многие села. Но важно то, что все
уделы братьев, сложенные вместе, далеко не равнялись час-
ти их старшего брата и великого князя. А если возьмем в рас-
чет существовавшую тогда крепость семейного быта, обы-
чай повиноваться старшему брату, как отцу, значительно
укрепившееся великокняжеское самовластие, все более уко-
ренявшуюся в населении привычку смотреть на Москву, как
на свою руководительницу, а на ее князя, как на своего госу-
даря, то убедимся, что раздел, произведенный Темным, не
представлял большой опасности дальнейшему развитию го-
сударственного единства57.
Василий Темный сосредоточил в своих руках почти все
Московские уделы и значительно подвинул вперед дело
объединения Северо-Восточной Руси, окончание которого
досталось на долю его ближайшим преемникам. При его
273
смерти эта Русь заключила в себе, кроме великого княже-
ства Московского, еще четыре самостоятельные земли,
именно: две вечевые общины, Новгород и Псков, и два осо-
бых княжества, Тверское и Рязанское. О вечевых общинах
будем говорить особо, а теперь бросим взгляд на судьбы Тве-
ри и Рязани во времена двух московских Василиев.
Знаменитый противник Димитрия Донского, великий
князь Тверской Михаил Александрович, после примирения
с Дмитрием (в 1375 г.), княжил еще целых 24 года, в течение
которых Тверская земля пользовалась внешним и внутрен-
ним миром. Нам известны только два обстоятельства, кото-
рые слегка нарушили этот мир. После Тохтамышева погро-
ма Михаил вздумал было воспользоваться разорением Мос-
квы и отправился в Орду вновь хлопотать об ярлыке на
великое княжение Владимирское. Но эта попытка не имела
успеха. Димитрий, как известно, отправил туда же своего
старшего сына Василия, и Тохтамыш склонился на сторону
Москвы. Не видно, впрочем, чтобы такая попытка вызвала
какие-либо враждебные действия между Тверью и Москвою.
По смерти Димитрия Донского Михаил жил в мире и друж-
бе как с Василием Дмитриевичем Московским, так и с Ви-
товтом Литовским. Второе обстоятельство, нарушившее спо-
койствие Тверичей, была ссора их великого князя с Тверс-
ким епископом Евфимием Висленем. Неизвестно, из-за чего
она возникла, но можно полагать, что поводом послужили
притязания епископа на расширение церковного суда, т.е.
на умножение- своих доходов. В этом столкновении духов-
ной власти с княжескою Евфимий показал упорный, неус-
тупчивый характер. Князь однако не решил прибегнуть к
насилию, а обратился к высшему церковному авторитету, т.е.
к духовному собору. По его просьбе митрополит Киприан с
несколькими епископами прибыл в Тверь и, собрав здесь
местное духовенство, судил Евфимия по «правилам свв. Апо-
стол и свв. Отец». Евфимий был отставлен от епископства и
послан на житье в Московский Чудов монастырь, а на его
место митрополит поставил в Твери своего протодьякона
Арсения, родом Тверитянина (1390 г.).
По словам летописей, Михаил много занимался внутрен-
ним устройством своей земли и был строг в исполнении пра-
274
восудия, так что в его время будто бы «истребились разбой-
ники, тати, ябедники, корчемники, мытари и злые торговые
тамги, всякое насилование и грабление». Вообще эти отзы-
вы о его внутренней деятельности повторяют почти те же
черты, какими изображалось княжение Ивана Калиты.
Уважение к нему современников и ближайшего потомства
выразилось и в особом летописном сказании о кончине
этого князя.
Летом 1399 года в Тверь воротились Михайловы послы,
два года тому назад отправленные им в Константинополь с
милостынею для храма св. Софии. С ними прибыл и один
архимандрит, которого патриарх прислал с благословением
для князя Михаила, с иконою Страшного суда, мощами свя-
тых, честным миром и с своею грамотою. Князь в это время
сильно хворал. Узнав о приближении послов с цареградски-
ми святынями, он решил немедленно сложить с себя мирс-
кую власть и принять иноческий сан. Когда на следующее
утро по обыкновению в его терем собрались сыновья, слу-
жебные князья, бояре и прочие люди, участвовавшие в его
думе или правительственном совете, он никого к себе не при-
нял, а позвал епископа Арсения. Князь объявил епископу о
своем намерении постричься, но запретил пока о сем гово-
рить, чтобы супруга и дети не вздумали отклонить его от этого
намерения. Однако слух о том скоро распространился по
городу и произвел смущение; но никто не осмеливался что-
либо сказать самому князю, потому что все знали его стро-
гий, пылкий нрав и боялись его. Меж тем епископ, в сопро-
вождении духовенства и народа, торжественно с зажжен-
ными свечами и кадильницами встретил святую икону и
прочие дары патриарха. Сам князь встал с ложа и помолил-
ся иконе на своем дворе у церкви св. Михаила. После молеб-
ствия он устроил пир для духовенства, нищих и убогих; мно-
го роздал им от своего имения; сам подавал им чашу с вином,
и говорил: «простите меня и благословите». По окончании
пира он простился с детьми, боярами и слугами и заповедал
сыновьям слушать старшего брата. Затем отправился с ико-
ною в соборный храм св. Спаса и там поставил ее в алтарь на
правой стороне. Вышед на паперть, князь поклонился стол-
пившемуся у храма народу, простился с ним и объявил, что
275
оставляет ему на свое место старшего сына Ивана. Отсю-
да он уже не вернулся в свой терем, а пошел в находив-
шийся подле соборной церкви монастырь св. Афанасия,
где и был пострижен епископом Арсением и наречен Мат-
феем. Спустя несколько времени князь-инок, чувствуя
приближение кончины, созвал тверских игумнов, роздал
им серебро на сорокоусты и приказал в своем присутствии
записать свое имя в поминанья. Михаил скончался 16 ав-
густа, 66 лет от роду.
Отправляясь в монастырь, он разделил Тверское княже-
ство между сыновьями: второй сын Василий получил Кашин,
третий, Федор, — Микулин, а старший Иван — все осталь-
ные земли с великим Тверским столом. Кроме Кашинского
и Микулинского уделов, в Тверской земле существовали еще
другие, более мелкие уделы, принадлежащие боковым ли-
ниям (Холмский, Дорогобужский и пр.). В этой земле повто-
рялся почти тот же ход истории: старший сын или великий
князь получил столько, что был сильнее всех удельных кня-
зей вместе взятых; он также стремился совершенно подчи-
нить их своей воле и даже просто отнимал у них уделы. Сле-
довательно, в Твери, хотя и не в такой степени как в Москве,
но очевидно существовало то же стремление к водворению
едино- и самодержавия. Но удельные Тверские князья на-
ходят поддержку в Москве, куда удаляются в случае притес-
нений от старшего князя, и Москва нередко берет их сторо-
ну; ибо в ее интересах мешать усилению этого князя. Так,
преемник Михаила Иван Михайлович несколько раз оружи-
ем смирял непослушных ему князей, родного брата Василия
Кашинского и двоюродного Юрия Холмского. Несмотря од-
нако на то, что эти князья находили убежище в Москве и
даже получали помощь от Татар, оба они были изгнаны из
Тверской земли.
Княжение Ивана Михайловича представляет образчик
обычной тверской политики и в другом отношении. Это была
политика постоянного колебания между союзом Московс-
ким и Литовским, между Витовтом и Василием Дмитриеви-
чем; видно также старание по возможности жить в мире и
дружбе с тем и другим сильным соседом, как это свойствен-
но слабейшему владетелю. Однако в этом колебании все-таки
276
история ясно очерчивает московское преобладание, т.е. бо-
лее заметно тяготение к Москве, чем к Литве. Иван Михай-
лович был женат на сестре Витовта и первое время находил-
ся с ним в дружбе. Но по смерти своей супруги, после окон-
чательного захвата Витовтом Смоленска, когда возникла
открытая борьба между Витовтом и Василием, Тверской
князь стал на сторону Московского и помогал ему войском.
Иван Михайлович был покорным данником Золотой Орды,
когда во главе ее стоял Эдигей; однако во время его наше-
ствия на Русь, как известно, Тверской князь не исполнил
ханского требования прислать свои пушки и людей для оса-
ды Москвы и с дороги воротился назад, за что Татары опус-
тошили часть Тверского княжества, именно Клинскую во-
лость. Далее, великие князья Тверские, чтобы иметь в Мос-
кве сторонников и ходатаев, иногда вступают в родственные
связи с влиятельнейшими из московских бояр; так, Михаил
Александрович женил одного из своих сыновей (Федора) на
дочери главного советника Василия Дмитриевича — Федо-
ра Андреевича Кошки; а Иван Михайлович точно также сво-
его младшего сына (Юрия) женил на дочери известного боя-
рина Ивана Дмитриевича Всеволожского. Впрочем, после
примирения Василия Дмитриевича с Витовтом Иван Михай-
лович снова является в союз с последним, и даже посылал
ему свое войско на помощь против Тевтонских рыцарей.
Иван Михайлович Тверской скончался в один год с Ва-
силием Дмитриевичем Московским. После короткого про-
межутка в том же 1425 году на Тверском столе утвердился
его внук Борис Александрович. Его княжение точно так же
представляло колебание Твери между Москвою и Литвой.
Сначала Борис является союзником и даже подручником
Витовту и преемнику последнего Свидригайлу. Во время
наступившего затем междоусобия Василия Васильевича
Московского с дядею и двоюродными братьями Тверской
князь держит себя нейтрально: Василий и соперники его в
случае неудачи находят иногда убежище в Твери. Но когда
Московское княжество явно потянуло на сторону Василия
Темного, то Борис Александрович, как мы видели, принял его
после бегства из Вологды, обручил за его сына Ивана свою
дочь Марию, дал ему свое войско на помощь против Шемя-
277
ки и Ивана Можайского, хотя сам был женат на сестре пос-
леднего, Анастасии. На походе из Твери в Москву Василия
задержала осада Углича; Тверской князь прислал свои пуш-
ки, и город сдался. Утвердясь в Москве, Василий вознагра-
дил Бориса уступкою ему города Ржева, издавна спорного
между Москвою, Тверью и Литвой. Вопреки междукняжес-
кому договору, жители Ржева отказались сдать свой город
Тверскому князю — любопытный пример тех пограничных
волостей, население которых явно тянуло к Москве, пред-
почитая входить в состав наиболее сильного княжества, где
внутренний порядок и внешняя оборона представлялись
более обеспеченными и куда, вероятно, привлекали также
выгоды торговые и промышленные. Борис должен был лич-
но предпринять осаду Ржева и три недели громил его стены
пушками; после чего город сдался. Помянутая выше просьба
Эдигея о присылке пушек из Твери, а также действие их под
Угличем и Ржевом заставляют предположить, что Тверские
князья имели у себя значительную артиллерию уже в те вре-
мена, когда огнестрельные орудия только еще заводились в
европейских государствах.
Борис Александрович после того заключил союзные до-
говоры и с Казимиром Литовским, и с Василием Темным;
договоры эти опять показывают его колебание между Мос-
квою и Литвой, и опять с явным перевесом в пользу первой.
Да иначе не могло и быть: географическим положением, еди-
ноплеменностью и единоверием Тверь была теснее связана
с Москвою. Митрополит Иона называл Тверского князя та-
ким же своим духовным сыном, как и Московского, и посред-
ством подчиненного себе местного духовенства влиял на
политические отношения Тверского княжения. Борис умер
в 1461 году, оставив своим преемником малолетнего сына
Михаила, рожденного от второго брака (с Анастасией)58.
Замечательную аналогию с отношениями Тверского кня-
жества к Москве в XIV и XV вв. представляет история кня-
жества Рязанского. Современник Димитрия Ивановича
Московского и Михаила Александровича Тверского, Олег
Иванович, великий князь Рязанский, также успел соединить
в своих руках почти все части древней Рязанской земли и
держал в повиновении ее удельных князей; не только Прон-
278
ский князь, но и Муромский, находившийся под сильным
давлением Москвы, был подручником Олега. Он также под-
чинил себе на западе соседних князей Елецких и Козельс-
ких (потомков Михаила Черниговского). А на востоке, в об-
ласти Мокши и Цны, он увеличил свои владения, приобретя
куплей или оружием разные земли у Мещеры, Мордвы и
Татар. На обширную строительную деятельность Олега ука-
зывают имена многих городов, которые являются в договор-
ных грамотах с конца XIV века и о которых до того времени
не было слышно. Самое живое воспоминание о нем встре-
чается в древнем Переяславле Рязанском и его окрестнос-
тях (ныне губерн. город Рязань). Этот город, украшенный
постройками храмов, княжеских, епископских и боярских
палат, при нем окончательно сделался столицею княжества
вместо древней или Старой Рязани, разоренной во время
Батыева нашествия. Народное предание указывает здесь на
бывший Олегов терем, возвышавшийся внутри города, или
кремля на крутом берегу окского рукава Трубежа (ныне ка-
менный архиерейский дом). Тут же на княжем дворе воздвиг-
нуты были два придворных храма, Успенский и Архангельс-
кий; из них первый послужил усыпальницею для преемни-
ков Олега. Местопребывание же рязанских епископов
утвердилось не во внутреннем городе или кремле, а на глав-
ном посаде или так наз. «Остроге», который, одною сторо-
ною примыкая к городу, вытянулся по тому же крутому
берегу Трубежа и, подобно городу, был окружен валами и
деревянными стенами. Здесь находился кафедральный
Борисоглебский собор, а подле него двор Рязанского
владыки.
Укрепляя городами границы свой земли на северо-запа-
де, Рязанский великий князь не мог с таким же успехом обе-
зопасить ее юго-восточные пределы, которые терялись в сте-
пях, расстилавшихся по ту и по другую сторону верхнего
Дона, постоянно подверженных татарским опустошениям и
потому представлявших дикие пустынные пространства.
Недостаток естественных границ и укреплений с этой сто-
роны он старался восполнить отрядами сторожевых ратни-
ков, расставленными по разным степным притонам. После
Тохтамышева нашествия Олег, подобно Димитрию Донско-
279
му, снова начал платить выходы в Золотую Орду. Но подчи-
ненные отношения к ее властителям не мешали ему при слу-
чае вступить в бой с татарскими хищниками, производив-
шими частые набеги на Рязанские украйны, и иногда нано-
сить им жестокие поражения.
Любопытную, хотя и отрывочную, картину Рязанского
княжества во времена Олега сообщает нам следующее мес-
то из записок о путешествии митрополита Пимена в Царьг-
рад 1389 года:
«В Светлое Воскресенье мы поехали (из Коломны) к Ря-
зани по реке Оке. У Перевитска приветствовал нас епископ
Рязанский Еремей Гречин; а когда мы приблизились к горо-
ду Переяславлю, то выехали к нам сыновья великого князя
Олега Ивановича Рязанского; потом встретил нас великий
князь с детьми и боярами; а возле города ожидали со креста-
ми (духовенство и народ). Отслужив молебен в соборном
храме, митрополит отправился к великому князю на пир.
Князь и епископ Еремей угощали нас очень часто. Когда же
мы отправились отсюда, сам Олег, его дети и бояре проводи-
ли нас с великой честью и любовью.
Поцеловавшись на прощанье, мы поехали далее, а он воз-
вратился в город, отпустив с нами довольно значительную
дружину и боярина Станислава, которому велел проводить
нас до реки Дона с большим бережением от разбоев.
Из Переяславля Рязанского мы выехали в Фомино вос-
кресенье; за нами везли на колесах три струга и один насад.
В четверг мы достигли реки Дона и спустили на него суда.
На второй день пришли к (урочищу) Кир Михайловым, — так
называется одно место, на котором прежде был город. Здесь
простились с нами епископы, архимандриты, игумны, свя-
щенники, иноки и бояре великого князя Рязанского, и воро-
тились восвояси. Мы же в день святых Мироносиц с митро-
политом Пименом, Михаилом епископом Смоленским, Сер-
гием Спасским архимандритом, с протопопами, дьяконами,
иноками и слугами сели на суда и поплыли вниз по реке Дону.
Путешествие это было печально и уныло; повсюду совер-
шенная пустыня; не видно ни городов, ни сел; там, где преж-
де были красивые и цветущие города, теперь только пусты-
ня и безлюдные места. Нигде не видно человека; только ди-
280
кие животные: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи,
бобры, и птицы: орлы, гуси, лебеди, журавли и пр. во множе-
стве встречаются в этой пустыне.
На второй день речного плавания миновали две реки,
Мечу и Сосну; в третий прошли Острую Луку, в четвертый
Кривой Бор, в шестой достигли устья Воронежа. На следую-
щее утро, в день св. чуд. Николая пришел к нам князь Юрий
Елецкий с своими боярами и большою свитою: Олег Ивано-
вич Рязанский послал к нему вестника; он же исполнил его
приказание, оказал нам великую честь и очень нас обрадо-
вал. Оттуда приплыли к Тихой Сосне; здесь увидали белые
каменные столбы, которые стоят рядом и очень красиво по-
добно небольшим стогам возвышаются над рекою Сосною.
Потом миновали реки Червленый Яр, Битюг и Хопер» и т.д.
Память и уважение, которые до позднейшего времени
сохранялись в рязанском населении относительно Олега
Ивановича, красноречиво говорят о его заслугах своему
краю. Он принадлежит к тем историческим личностям, ко-
торые отражают на себе важнейшие черты известной эпо-
хи или известной народности. В лице этого князя ярко обо-
значились главные стороны рязанского характера: жесткий,
упрямый нрав и беспокойная энергия — качества, которые
у Олега смягчались несомненною гибкостью ума и стремле-
ниями, не лишенными некоторой величавости. Кроме мест-
ного, рязанского характера на Олеге ясно отразились и со-
временные ему великокняжеские стремления к собиранию
волостей. Видя, как два главные центра притягивают к себе
соседние волости, он хочет уничтожить эту силу тяготения в
собственной земле и стремится создать на берегах Оки тре-
тье средоточие, около которого могли бы собраться юго-во-
сточные области. Но последующие события подтвердили
известную истину, что отдельная, хотя бы и сильная личность
не может построить что-либо крепкое, живучее там, где не
достает твердой исторической почвы. Впрочем, нельзя ска-
зать, чтобы дело Олега кончилось вместе с его жизнью и не
оставило заметных следов в истории. Он настолько оживил
и укрепил дух самостоятельности в Рязанском княжестве,
что оно просуществовало после него более столетия и пере-
жило все великие уделы.
281
Мы видели, что деятельное участие Олега в судьбе свое-
го зятя Юрия Святославича Смоленского привело его к оже-
сточенной войне с Витовтом. Рязанское войско, предводи-
мое сыном Олега Родославом, понесло тяжкое поражение
под Любутском, и сам Родослав попался в плен. Престаре-
лый Олег только несколькими днями пережил это пораже-
ние (1402 г.) Еще прежде того князь принял иноческое зва-
ние с именем Ионы, а перед смертью он посхимился. Олег
погребен в Покровском Солотченском монастыре, который
был основан им самим верстах в 15 от стольного города на
левом берегу Оки, при впадении в нее Солотчи, посреди зе-
леных рощ.
После Любутского поражения некоторые Северские
князья, зависимые от Олега, сделались подручниками Витов-
та. Вместе со смертью Олега рушилось и единение Рязанс-
ких уделов. В Муроме водворились наместники великого
князя Московского, а Пронск возобновил свое старое сопер-
ничество с Рязанью. Тогда Рязань, подобно Твери, должна
была примкнуть к тому или другому сильному соседу. И тут
мы видим то же колебание между Москвою и Литвой. Стар-
ший сын и преемник Олега, Феодор, женатый на Софье, до-
чери Димитрия Донского, сначала признал себя подручни-
ком, или, как выражались грамоты, младшим братом своего
шурина Василия Дмитриевича Московского, и только с его
помощью отстоял свой наследственный стол от притязаний
Пронского князя (Ивана Владимировича). Но по смерти Фе-
дора Ольговича (около 1427 года), сын и преемник его Иван
Федорович в малолетство великого князя Московского Ва-
силия И, судя по договорным грамотам, признал себя не толь-
ко подручником, но и слугою Витовта. По смерти этого пос-
леднего, во время наступивших в Литве смут, Рязань осво-
бодилась от Литовской зависимости. В то же время
возникшее в Москве междоусобие Василия II с дядею Юри-
ем и его сыновьями, казалось, давало Рязанскому князю воз-
можность воротить себе независимость и с другой стороны.
Однако этого не случилось. И Рязань и Пронск, в качестве
подручников, примыкают то к Василию, то к Юрию, смотря
по тому, кто владел Москвою. Впрочем, незаметно, чтобы
Рязанцы принимали деятельное участие в этом междоусо-
282
бии. Когда же Василий Темный окончательно утвердился на
Московском столе, то он укрепил Ивана Федоровича новым
договором (1447 г.). Любопытно, что по этому договору Ря-
занский князь признает Василия своим старшим братом,
Ивана Андреевича Можайского равным, а Михаила Андре-
евича Верейского и Василия Ярославича Боровского млад-
шими. Зависимость от Москвы, главным образом, выража-
лась обязательством подавать военную помощь и вообще
относительно соседей действовать по думе с великим кня-
зем Московским.
Подчинение Москве Иван Федорович выразил весьма
наглядно тем, что при смерти своей (1456) он завещал Васи-
лию Темному на соблюдение Рязанское княжество вместе с
восьмилетним сыном Василием, конечно, по малолетству
этого последнего. Великий князь взял мальчика на воспита-
ние к себе в Москву, а в Рязанские города и волости послал
своих наместников.
Хотя некоторое колебание Рязани между Литовскою и
Московскою зависимостью напоминает Тверь, но с тою раз-
ницею, что здесь еще сильнее обнаружилось преобладание
Московского тяготения над Литовским. Кроме общих при-
чин, единоплеменности, единоверия и влияния митрополи-
тов, такому преобладанию способствовали также постоян-
ные столкновения в Северском крае на западных Рязанских
границах, мало определенных и нередко менявшихся; эти
столкновения питали сильные неудовольствия между Ряза-
нью и Литвой. Была и еще одна важная черта отличия меж-
ду Тверью и Рязанью, — это разные отношения к Татарам,
обусловленные неодинаковым географическим положени-
ем того и другого княжества. Между тем как Тверское кня-
жество имело сравнительно небольшой объем, лежало до-
вольно глубоко на север, со всех сторон было окружено рус-
скими областями, и со второй половины XIV века почти не
знало татарских разорений, Рязанская земля на своих об-
ширных юго-восточных пределах была совершенно откры-
та нападениям степных кочевников. Дань, платимая Рязанс-
кими князьями в Орду, не мешала этим кочевникам время
от времени совершать губительные набеги на их землю,
жечь, грабить и выводить из нее толпы пленников. Из цело-
283
го ряда таких нападений, приводимых летописями, остано-
вим внимание на следующем.
В 1444 году пришел на Рязань ордынский царевич Мус-
тафа с татарскою ратью, пограбил волости и села и, остано-
вившись в степи, послал сказать Рязанцам, что они могут
выкупить у него пленников. Те действительно их выкупили.
Вскоре Мустафа опять пришел в Рязань, но уже с миром и с
намерением провести в ней зиму, потому что в степи оста-
ваться было невозможно; осенью она вся погорела пожаром;
зима настала самая жестокая, с глубокими снегами и силь-
ными вьюгами; лошади татарские попадали от бескормицы,
а всадники мерзли от холода. Мустафа, неизвестно почему,
был впущен в Переяславль Рязанский без сопротивления;
Татары его расположились отчасти в городе, отчасти в окре-
стностях. Когда узнали о том в Москве, Василий Темный по-
слал на Мустафу воевод Василия Оболенского и Андрея Фе-
доровича Голтяева с своею дружиною, к которой присоеди-
нился отряд Мордвы на лыжах. Рязанцы выслали царевича
из Переяславля, и он, кое-как укрепившись на берегу Лис-
тани, верстах в десяти от города, приготовился к отчаянной
обороне. Нападение произведено было с двух сторон: с од-
ной — московская пехота, вооруженная ослопами, топора-
ми и рогатинами; с другой — Мордва и Рязанские казаки на
лыжах с копьями, рогатинами и саблями. Сопротивление,
оказанное Татарами, достойно было лучших времен их сла-
вы. Цепенея от холода, лишенные возможности бросать свои
меткие стрелы, они защищались рукопашным боем, резались
крепко и не сдавались в плен; наконец, подавленные числом,
неприятели большею частию были перебиты, и сам Муста-
фа пал в сече со многими мурзами. Это известие летописей
о приходе Мустафы любопытно еще потому, что здесь они
впервые упоминают о «казаках». По всем признакам, то было
легкое войско, которое противополагалось пешей тяжелой
рати. Вероятно, такое войско первоначально образовалось
именно из тех сторожевых поселений (станиц), которые ус-
танавливались в степных местах для обороны пределов и для
наблюдения за Татарами. Во всяком случае, помянутые Ря-
занские казаки принадлежали к так называемому служило-
му сословию. А их имя, конечно, одного происхождения с
284
Татарскими казаками или кайсаками, как называлась в Орде
наиболее бедная часть кочевников59.
Ко времени Василия II относится начало особого царства
Казанского, которое более ста лет было беспокойным сосе-
дом России.
Осенью того же 1445 года, в котором великий князь был
в плену у царя Улу-Махмета, орда этого последнего из Кур-
мыша двинулась далее на восток. В это именно время по не-
которым известиям, Улу-Махмет с одним из своих сыновей,
Юсупом, пал от руки старшего сына Махмутека, который
вслед затем является ханом в Казани. То был старый болгар-
ский городок, расположенный на левой стороне Волги. Он
упоминается в числе городов, взятых войском Василия Дмит-
риевича в поход 1399 г. Теперь им владел какой-то татарс-
кий князь, которого русская летопись называет Либей (Али-
Бек?). Махмутек убил Либея и сам утвердился в Казани.
Вскоре этот свирепый энергический хан успел скопить вок-
руг себя большую орду и завоевать многие окрестные обла-
сти. Казань сделалась средоточием значительного ханства,
которое окончательно отложилось от Золотой Орды и стало
жить особою, самостоятельною жизнью. Пределы его при-
близительно совпадали с пределами древнего Болгарского
царства. Очевидно, сие царство до некоторой степени сохра-
нило свои предания и внутренние связи даже и после Татар-
ского завоевания; а потому, как скоро нашло себе новое сре-
доточие вместо разоренного Булгара, то легко возобновило
свое отдельное политическое существование; чему попытки
мы видели уже в XIV веке, когда начались смуты в Золотой
Орде. Торговый, промышленный дух Волжской Болгарии
снова ожил в Казани; этот город вскоре заново обстроился,
наполнился большим числом жителей, приобрел важное тор-
говое значение и сделался одним из видных центров мусуль-
манской гражданственности.
Но уже с самого своего основания Казанское царство
стало во враждебные отношения к Москве; ибо ханы его
питали старые татарские притязания на дань и безнаказан-
ные грабежи русских пределов. Тогда Василий II усилил си-
стему служебных Москве татарских князей и царевичей,
которых старался противопоставить ханам Казани и Золо-
285
той Орды. Водворению этой системы помогали в особеннос-
ти смуты и междоусобия в самой Орде; так как побежден-
ные или обиженные царевичи и мурзы нередко искали по-
кровительства и убежища у Русских великих князей. Образ-
цом таких служебных или вассальных княжеств явилось
ханство Касимовское.
Выше мы видели, что в 1447 году на помощь Василию в
его борьбе с Шемякой явились два татарские царевича Ка-
сим и Ягуп, братья Махмутека. По всей вероятности они с
своею дружиною ушли из Болгаро-Казанской земли от пре-
следований старшего брата, избегая той же участи, которой
подвергся их отец Улу-Махмет с младшим сыном своим Юсу-
пом. Касим и Ягуп после того не один раз упоминаются в
числе верных подручников и слуг великого князя, как во вре-
мя его войны с Шемякой, так и при нашествии на Русь раз-
ных татарских полчищ. Например, в 1449 г. Татары хана Сеид
Ахмета внезапно напали на Московские пределы; царевич
Касим выступил против них из Звенигорода, разбил их и от-
нялу них полон. Ав 1452, при известии о приближении хищ-
ной толпы Татар с Малбердей-Уланом, Василий, бывший тог-
да в Коломне, отрядил против него Касима с его Татарами и
воеводу Александра Беззубцева с Коломенцами; они догна-
ли и побили Малбердея на реке Битюге.
Когда окончилась борьба с Шемякой, а между тем уси-
лились враждебные отношения со стороны нового Казанс-
кого царства, Василий пожаловал во владения царевичу Ка-
симу разоренный Татарами Мещерский Городок, лежавший
на северо-восточных пределах Рязанской области, на левом
берегу Оки. Возобновленный под именем Нового Низового
Городка (вблизи разоренного), он впоследствии сделался
известен более под именем Касимова. Выбор этого места для
пожалования Татарам объясняется обстоятельствами. Во-
первых, оно находилось в области инородцев-язычников
Мордвы и Мещеры, и этих туземцев легче было подчинить
Татарину и мусульманину, нежели русское и православное
население. А во-вторых, отсюда служебные Татары одина-
ково могли быть обращаемы и против Золотоордынских сво-
их соплеменников. Кроме того Московское правительство в
лице Касимовских ханов имело всегда готовых претенден-
286
тов на престол Казанский или Сарайский, так как эти ханы
принадлежали к семье Чингизидов, и действительно оно не
раз пользовалось ими для того, чтобы водворять свое влия-
ние в Казани. Известия летописей о царевиче Касиме пре-
кращаются около 1470 года. С именем его местное татарс-
кое предание связывает построение каменной мечети и пер-
вого ханского дворца в Касимове. Но ныне существующая
мечеть выстроена заново в XVIII веке; при ней сохранился
только старинный минарет. А от каменного ханского дворца
теперь ничего не осталось. Преемником Касима был сын его
Даньяр. Но затем мы не видим постоянного преемства в од-
ной линии: ханами Касимовскими, по воле Московских го-
сударей, являются иногда татарские царевичи и других ли-
ний. Это вассальное ханство существовало около 200 лет60.
VII
СВИДРИГАЙЛО И КАЗИМИР IV.
НАЧАЛО КРЫМСКОГО ЦАРСТВА
Свидригайло великий князь. — Захват поляками Подолья. — Их неудач-
ная попытка на Волынь. — Личность Свидригайло и его борьба с Сигиз-
мундом Кейстутьевичем. — Кончина Ягайла. — Торжество Сигизмунда и
его убиение. — Выбор Казимира Ягайловича на Литовско-Русский пре-
стол. — Заговор Михаила Сигизмундовича и мятеж Смольнян. — Вступле-
ние Казимира на Польский престол. — Возобновление унии. — Сеймовые
споры Поляков и Литво-Руссов. — Влияние Гаштольда и Збигнева Олес-
ницкого. — Кончина Свидригайла. — Приобретение западной Пруссии. —
Киевское удельное княжество и Олельковичи. — Неудачный заговор кня-
зей и падение удельной системы в Литовской Руси. — Киевская митропо-
лия. — Сыновья Казимира. — Крымская орда при Эдигее. — Итальянские
колонии Кафа и Тана. — Записки Ланнуа и Барбаро. —Династия Гиреев. —
Менгли-Гирей.
Бездетная кончина Витовта влекла за собой важный воп-
рос о его преемнике на великокняжеском престоле Литвы и
Руси и о дальнейшей судьбе Польско-Литовской унии. Прав-
да, еще был жив прежний великий князь, а теперь король
польский Владислав-Ягайло Ольгердович. На основании на-
следственных прав и предшествовавших договоров, он мог
прямо соединить на своей голове короны Польши и Литвы;
но тому помешали его нерешительный характер и сопротив-
ление, которое он по всей вероятности встретил бы со сто-
роны литовско-русских бояр, привыкших в школе Витовта
дорожить самостоятельностью своего государства и опасав-
288
9*
шихся его поглощения Польшей. Кроме польского короля,
оставались еще в живых два внука Гедимина: Болеслав —
Свидригайло, младший брат Ягайла, и Сигизмунд, младший
брат Витовта. Существовали еще племянники Ягайла, вну-
ки Ольгерда, удельные князья Корибутовичи, Лугвеневичи,
Владимировичи и др.; но они были греческой веры, следова-
тельно не жел^ельны Полякам и Литвинам католикам. По
родственному чувству, Ягайло естественно отдал предпоч-
тение своему родному брату Болеславу — Свидригайлу, в то
время удельному князю Новгород-Северска и Брянска, и
возвел его на престол Литвы и Руси. Торжественно, по обы-
чаю предков, Свидригайло был венчан великокняжескою
короной в кафедральном Виленском соборе, в присутствии
съехавшихся со всех сторон литовских и русских князей и
бояр. Но Польский король ошибся, рассчитывая найти в
младшем брате покорного подручника или просто своего
наместника.
Хотя Свидригелло или Свидригайло, под влиянием Ягай-
ла, подобно некоторым своим братьям, и перешел когда-то
из православия в католицизм, но не сделался ревностным
католиком и показывал более сочувствия своим прежним
единоверцам, т.е. Русинам. Быв попеременно удельным кня-
зем в русских землях, Полоцкой и Витебской, на Подолье,
на Волыни и в Северщине, по языку, привычкам и родствен-
ным связям он вполне сроднился с Русскою народностью и
сделался усердным ее сторонником. Вот почему его возвы-
шение на великокняжеский престол в особенности привет-
ствовало русское население, ожидая найти в нем защиту
против вторгавшегося с запада католицизма и полонизма.
Сам Свидригайло не только не считал себя ленником или
присяжником польского короля, но смотрел на великокня-
жескую корону как на свое неотъемлемое наследие. Он, оче-
видно, хотел утвердить самостоятельность и независимость
Литовско-Русского княжества от Польши, блюсти целость
его пределов с этой стороны и даже хлопотать о королевс-
кой короне, одним словом, продолжать политику Витовта.
Польские вельможи были весьма недовольны тем, что
король дозволил брату сесть на Великий престол, не связав
его никакими ленными договорами и клятвами и не выгово-
10-Собиратели Руси
289
рив у него уступки областей, а именно Подолья и Волыни,
которые издавна составляли предмет польских притязаний
и служили причиною многих войн между Польшей и Лит-
вой в XIV веке. Галиция, включенная в состав Польши при
Казимире III, послужила первым и удачным опытом для раз-
дачи бывших княжеских имуществ польским дворянам и
духовным и даже для насильственного переАда многих име-
ний от местных, т.е. русских, владельцев в польские руки.
Из Галиции эта система распространилась на соседнее По-
долье, часть которого Ягайло также присоединил к Польше.
Здесь еще быстрее стали распространяться польское земле-
владение и польская колонизация, благодаря тому, что эта
страна, незадолго отнятая Литовско-Русскими князьями у
Татар, была довольно пустынна и нуждалась как в населе-
нии, так и в укрепленных замках. Поселившиеся тут
польские шляхтичи получили в свое владение богатые зем-
ли с обязанностью выезжать в поле с известным количеством
вооруженных людей. Вместе с водворением польской шлях-
ты здесь основалось и католическое епископство, именно в
городе Каменце. Но в правление Витовта почти все Подолье
снова отошло в состав Литовско-Русского княжества; в го-
родах и замках сидели назначенные им наместники и старо-
сты, с литовско-русскими гарнизонами.
Не надеясь на добровольную уступку Подолья и Волыни
со стороны Свидригайла, Поляки вздумали захватить их ко-
варным и внезапным образом. В главном подольском горо-
де, Каменце, начальствовал знатный литвин Довгерд. Преж-
де нежели известие о смерти Витовта распространилось в
тех краях, местные польские шляхтичи, с братьями Бучац-
кими во главе, явились под Каменецким замком, расположи-
лись табором в поле, и под предлогом каких-то дружеских
совещаний вызвали к себе Довгерда с его дружиной. Тут
Поляки сбросили с себя маску, взяли в плен русско-литовс-
кого старосту и его товарищей и захватили замок. В то же
время им удалось захватить Смотрич, Скалу, Червоноград и
таким образом завладеть большею частью Подолья. Но на
Волыни они потерпели неудачу, при покушении на Луцк и
Владимир: русские воеводы уже знали о смерти Витовта и
успели принять меры предосторожности.
290
10-2
Когда Свидригайло получил известие о вероломном зах-
вате подольских замков, Ягайло еще пребывал в Литве по
кончине Витовта, предаваясь своему любимому занятию, т.е.
охоте на зверя в литовских пущах. Великий князь воспылал
гневом, осыпал короля резкими упреками и объявил его сво-
им пленником до тех пор, пока не получит обратно Подолья.
Вспыльчивости своего младшего брата Ягайло противопос-
тавил мягкое, вкрадчивое обращение и кроткие речи. Одна-
ко тот не уступал. Польская свита, окружавшая короля, пред-
лагала ему отчаянное решение: убить Свидригайла, захва-
тить Виленский замок и защищаться в нем до прибытия
помощи. Но Ягайло отклонил это предложение и заключил с
братом договор, которым возвращал ему подольские замки.
Король отправил на Подол одного из своих дворян, Тарла
Щекаревича, с приказом Бучацкому передать Каменец рус-
скому воеводе князю Михаилу Бабе. Обрадованный Свид-
ригайло наградилТарла целою сотнею гривен; потом богато
одарил короля и его свиту и отпустил в Польшу. Несмотря
на свой шестидесятилетний возраст, великий князь дался в
обман самым простодушным образом. Некоторые из
польских вельмож, находившихся при короле, придумали (и
может быть, не без его ведома) следующую хитрость. Они
написали Бучацкому особое письмо, в котором советовали
не исполнять явного королевского приказа, а Тарла и Бабу
заключить под стражу. Письмо это свернули в трубку и об-
лили воском; сделанную таким образом свечу поручили од-
ному из спутников Тарла передать Бучацкому с словами, что-
бы тот поискал в ней света. Подобные свечи, зажигаемые
перед иконами, тогда нередко посылались в церкви и в до-
машние каплицы; а потому она не возбудила никакого подо-
зрения. Бучацкий сломал свечу, нашел письмо и буквально
исполнил преподанный ему совет. Пылая мщением на веро-
ломство Поляков, Свидригайло поспешил с войском на По-
доль и попытался отнять замки силою; но только не многие
удалось ему отвоевать, а главные, каковы Каменец и Смот-
рич, остались в руках Поляков. С своей стороны польские
паны, собранные королем на сейм в Судомире, постановили
требовать от великого князя уступки не только Подолья, но
и Луцка с южною частью Волыни; потребовали также, что-
ю*
291
бы он прибыл в Польшу и принес торжественную ленную
присягу Польской короне. Свидригайло отказал в этих тре-
бованиях и заключил против Польши союз с орденами Тев-
тонским и Ливонским, а также вошел в сношения с импера-
тором германским Сигизмундом. Противодействуя усиле-
нию Польши, император поощрял названные немецкие
Ордена подать помощь великому князю Литовскому и по-
обещал венчать его тою самою королевской короной, кото-
рая назначалась для Витовта; но сам он был слишком занят
еще продолжавшеюся борьбою с чешскими Гусситами, что-
бы оказать какую-либо действительную поддержку Свидри-
гайлу. От польского короля прибыл в Литву к великому кня-
зю посол с упреками за союз с врагами отечества, т.е. с Нем-
цами; посол прибавил, что Свидригайло не есть еще великий
князь в действительности, пока не признан таковым от
польского сейма. Тот, увлеченный обычною своею вспыль-
чивостью, дал послу пощечину и велел заключить в тюрьму.
После такого нарушения всяких международных обычаев
оставалось решить спор войною.
Собрав большое войско, снабженное огнестрельным сна-
рядом, король в июле 1431 года перешел пограничную реку
Бут и вторгся на Волынь. Поляки отличались в этой междоу-
собной войне большою свирепостью, так что русское насе-
ление края при их приближении бросало свои жилища и с
легким имуществом спасалось в лесные или болотистые деб-
ри и другие недоступные места. Король, жалея родное ему
Литовско-Русское княжество, старался сдерживать разру-
шительное рвение своего войска, и, говорят, даже тайно по-
сылал предупреждать жителей о своем нашествии, чем на-
влек на себя польские упреки в потворстве своему мятеж-
ному брату. Владимир Волынский и некоторые другие города
были сожжены и разграблены. Свидригайло, между тем по-
лучивший помощь от Татар и Волохов, встретил было коро-
левское войско под Луцком; но, видя его превосходные силы,
отступил. Город Луцк он выжег сам, чтобы не оставлять его
в добычу Полякам; а начальником Луцкого замка поставил
русского воеводу, по имени Юршу. Этот Юрша, имевший
также у себя пушки, оборонялся столь мужественно и упор-
но, что все усилия Поляков взять замок остались тщетны.
292
10-4
Впрочем, и тут они обвиняли своего короля в умышленных
ошибках, в явном нежелании действовать быстро и энергич-
но. В лагере польском открылись сильные болезни, конский
падеж и недостаток продовольствия. В то же время Тевтонс-
кий орден, как союзник Свидригайла, объявил войну Польше
и напал на северные области. Тогда Поляки предложили мир;
великий князь согласился и заключил предварительное пе-
ремирие, причем поступил вопреки советам своего союзни-
ка, Тевтонского магистра, и даже без его ведома. По заклю-
ченному затем мирному договору он удержал за собою то,
чем владел до начала войны, т.е. восточную часть Подолии и
всю Волынскую землю, так что ближайшим следствием этой
междоусобной войны было только взаимное опустошение
пограничных областей. Но зато Свидригайло отстоял свою
независимость от Польши. В отношении к ней и к другим
соседям он пошел дальше Витовта, ибо не имел его полити-
ческой ловкости и предусмотрительности: действовал про-
тив Поляков весьма резко и старался войти в слишком тес-
ную дружбу с Немцами.
Польские историки того времени изображают Свидри-
гайла человеком буйного нрава и ограниченного ума, силь-
но преданным пьянству и вообще ни к чему не способным.
Писатели нового времени видят в этом изображении явно
пристрастное, несправедливое отношение и даже черную
клевету на человека, который явился врагом унии с Польшей
и усердным поборником Литовско-Русской самобытности;
в доказательство чего приводят ту особую преданность, ко-
торую постоянно оказывали ему русское боярство и русское
население вообще, несмотря на все превратности его судь-
бы. Но мы не можем вполне разделить этот взгляд, ибо фак-
ты его не подтверждают. Хотя польские историки имели се-
рьезные побуждения чернить характер и деятельность Свид-
ригайла и несколько преувеличили его дурные стороны, тем
не менее в их изображении есть значительная доля правды.
Если он действительно пользовался преданностью Русских
областей, то, конечно, главным образом потому, что остался
верен Русской народности, которую усвоил с детства; окру-
жал себя по преимуществу русскими вельможами, был для
них очень щедр на раздачу земель и подарков и обходился с
293
ними запросто; пил и бражничал с ними подобно древним
русским князьям. Сын тверской княжны, он сам женился на
княжне из того же рода, именно на сестре Тверского вели-
кого князя Бориса, и вообще дружил с князьями Северо-Во-
сточной Руси. Несмотря на свой переход в католицизм, он
не показывал наклонности к его распространению в Запад-
ной России, и не обнаружил никакой неприязни к русскому
духовенству; а польские прелаты прямо упрекали его в яв-
ном сочувствии схизме, как они привыкли называть право-
славную Церковь. Понятно, что Русские области, которые
уже на примере Галиции могли познать, к чему клонится
пресловутая Польско-Литовская уния, с радостью привет-
ствовали вокняжение Свидригайла и готовы были усердно
поддержать его в борьбе за свою политическую самобыт-
ность, за сохранение своей религии и народности и за свои
имущественные права. Лишенная самостоятельных прирож-
денных князей, не имеющая более собственного политичес-
кого средоточия, около которого могла бы сплотиться (подоб-
но тому, как Восточная Русь сплачивалась около Москвы), —
Западная Русь по всем признакам находилась тогда в со-
стоянии сильного брожения и тяжелых предчувствий, не
зная, куда обратиться, к кому примкнуть. Естественно, она с
радостью ухватилась за Свидригайла, как только увидела в
его руках нечто похожее на знамя Русской народности. Но
она обманулась в своих надеждах: этот человек скоро
показал свою полную неспособность бороться с противным
течением.
Если сам Витовт с трудом мог защищаться от ухищрений
польской королевской канцелярии, то борьба с нею была
совсем не под силу для Свидригайла. Королевские канцле-
ры, подканцлеры и секретари состояли из лиц духовных; а
высшее польско-католическое духовенство, получавшее свое
образование большею частью в Краковской Академии и вос-
питанное на латинских классиках, было искусно и опытно в
политике, особенно там, где дело касалось интересов като-
лической церкви. Польская канцелярия приобрела в эту эпо-
ху особую силу и влияние на государственные дела, благо-
даря как слабости и малообразованности короля Владисла-
ва-Ягелла, так и тому обстоятельству, что во главе ее стоял
294
известный Збигнев Олесницкий, епископ Краковский, имев-
ший сан кардинала, человек весьма твердого характера и
высоких дарований.
Когда руководители польской политики увидали неуспех
своей попытки смирить Свидригайла открытою войной, то
они нашли другое средство, чтобы устранить неудобного для
них великого князя. Они выставили ему соперника, которо-
му помогли всеми своими средствами. Этим соперником
явился младший брат Витовта — Сигизмунд Кейстутьевич,
удельный князь Стародуба Северского, дотоле ничем себя
не заявивший и проводивший праздную, ничтожную жизнь.
Поляки вошли с ним в тайные сношения и побудили его объя-
вить свои притязания на великокняжеский престол. В то же
время подкупом, обещанием наград и разными внушения-
ми они постарались склонить на его сторону собственно ли-
товских бояр-католиков, и без того недовольных влиянием
на великого князя со стороны русских православных бояр.
Беспечный и недальновидный Свидригайло находился с сво-
им семейством и двором в Ошмянах, когда вспыхнуло вне-
запное восстание. Осенью 1432 года Сигизмунд явился в
Литву во главе значительного вооруженного отряда и едва
не захватил в плен самого Свидригайла; последний успел
спастись бегством, а супруга его попала в руки неприятелей.
Вильна, Троки и Гродна, с помощью измены, сдались Сигиз-
мунду; вскоре вся собственно Литовская часть великого кня-
жества признала его своим государем. В Виленском кафед-
ральном соборе совершено торжественное его коронование,
причем прочтена была папская булла, разрешавшая Литов-
цев от присяги Свидригайлу. Еще прежде того в Гродне, в
присутствии польских сенаторов и Збигнева Олесницкого,
Сигизмунд присягнул на верность Польской короне, кото-
рой при этом отдавал земли Подольскую, Луцкую и уезд Го-
роденский.
Между тем, Свидригайло, удалившийся в Витебскую об-
ласть, нисколько не думал уступить великокняжеский пре-
стол своему сопернику. За ним оставалась еще большая часть
русских областей. Собравши значительные силы в землях
Белорусских и Северских и получив помощь от своего зятя
великого князя Тверского, он вторгся в Литву; но действо-
295
вал не совсем удачно и принужден был отступить. Более ус-
пеха имели его русские воеводы, действовавшие против по-
ляков на юге, именно какой-то Михаил, потом Александр Нос
и князь Федько Острожский; первый оборонял землю Ки-
евскую, второй Волынскую, а третий Подольскую. Особен-
но отличился своими подвигами Федько, получивший по-
мощь от соседних Волохов и Татар; он не только отразил втор-
жение Поляков в Подолию, но и завладел главною
крепостью, т.е. Каменцом, выманив из нее посредством ис-
кусной тактики Бучацкого, которого разбил и взял в плен.
Во время этой междоусобной войны скончался польский
король Владислав-Ягелло, достигши восьмидесятишестилет-
него возраста. В мае 1434 года он отправился в Галицию, что-
бы принять торжественную ленную присягу от молдавского
господаря Стефана, и дорогою остановился в селении Ме-
дыке, на берегах реки Сана. Сохраняя до глубокой старости
литовскую страсть к охоте и лесной природе, он здесь ве-
чернею порой долго пробыл в роще, чтобы послушать пение
соловья; ночь была холодная; король схватил жестокую про-
студу и умер в местечке Гродеке, немного не доезжая до
Львова. Тело его было отвезено в Краков и погребено в ка-
федральном соборе св. Станислава, а сердце положено в
Францисканском костеле того же Гродека. Так окончил свои
дни этот достопамятный в летописях Восточной Европы го-
сударь. Плодом его долголетнего царствования являются с
одной стороны Польско-Литовская уния, с другой — ослаб-
ление королевской власти в Польше. По своему положению
выборного короля, по беспечному, уклончивому характеру
и по своей расточительности, он был таким именно госуда-
рем, который требовался для польского дворянства и духо-
венства, чтобы они могли приобретать себе все большие и
большие привилегии и расхищать государственные имуще-
ства, В свою очередь столь желанная для Поляков уния с об-
ширными Литовско-Русскими областями сообщала полити-
ческое могущество Польскому государству; а польскому дво-
рянству и духовенству представляла новые средства для
обогащения и для дальнейших успехов католицизма в Вос-
точной Европе. Продолжительность Ягайлова царствования
в Польше (около 50 лет) много послужила в пользу этой унии;
296
в особенности ей помогло то обстоятельство, что король пе-
режил столь сильного поборника Литовско-Русской самосто-
ятельности, каким был Витовт.
Еще при жизни Владислава-Ягайла наследником его ко-
роны польские вельможи избрали его сына?. Немедленно
после его смерти на сейме в Кракове это избрание было под-
тверждено за старшим из двух сыновей покойного короля,
десятилетним Владиславом. Разумеется, коронная рада, с
Збигневом Олесницким во главе, теперь окончательно зах-
ватила в свои руки управление, пользуясь малолетством но-
вого короля. Она еще деятельнее стала поддерживать в Лит-
ве Сигизмунда как войском, так и другими средствами.
Вместо того, чтобы воспользоваться своими русскими
областями, сплотить их теснее и организовать сильное вой-
ско, Свидригайло искал главной опоры во внешних союзах,
рассылал посольства и грамоты к императору Сигизмунду,
к Тевтонским и Ливонским рыцарям, Татарским ханам, вое-
водам Валахии и Молдавии; искал покровительства у папы и
ради его приязни подавал ему надежду на церковную унию,
т.е. на подчинение русского духовенства папскому престо-
лу. Эти сношения с папой и все более и более выступавшая
наружу неспособность Свидригайла, естественно, охлажда-
ли приверженность к нему православного населения, и тем
более, что по своему действительно буйному, необузданно-
му нраву он иногда казнил жестокою смертью тех знатных
сторонников Сигизмунда, которые попадали в его руки. На-
пример, одного из князей Ольшанских он велел в Витебске
зашить в мешок и утопить в Двине; мало того, не пощадил
самого митрополита Герасима, которого по смерти Фотия
посадил на Всероссийскую митрополию. Неизвестно в точ-
ности, за какую вину (полагают, за тайные сношения с Си-
гизмундом), Свидригайло велел схватить Герасима и потом
сжечь его живого; что и было исполнено в том же Витебске.
Казнь не только ужасная, но и до того времени совсем не-
слыханная для подобных высоких сановников.
При таких обстоятельствах перевес в борьбе естествен-
но склонился на сторону Сигизмунда. Решительная битва
произошла в Жмуди на берегах реки Святой, где-то около
Вилькомира. У Свидригайла были полки Смоленские, Витеб-
297
ские, Полоцкие и вспомогательный отряд Ливонских рыца-
рей. Начальство над своим войском он поручил племяннику
Сигизмунду Корибутовичу, который отличался в Гусситских
войнах и даже был избран Гусситами в чешские короли. Вой-
ско Сигизмунда Кейстутьевича хотя было меньше числом,
но лучше устроено; главную его силу составляли Поляки; а
начальство над ними он вручил своему сыну Михаилу. Бит-
ва была упорная и очень кровопролитная. Сторона Сигиз-
мунда победила; разбитые полки Свидригайла рассеялись,
оставив своего храброго, сильно израненного вождя в руках
неприятеля. Множество Русских князей и бояр, а также
большая часть Ливонских рыцарей полегли в этом бою (1435).
Сам Свидригайло спасся бегством и удалился в Киевскую зем-
лю. Области Витебская, Полоцкая и Смоленская вслед затем
приняли Сигизмундовых наместников. Около того же време-
ни Свидригайло лишился самого храброго и даровитого из
своих сторонников мелких удельных князей Юго-Западной
Руси, именно Федора Даниловича Острожского. Говорят, ос-
корбленный самим великим князем и угрожаемый взятием
под стражу, он добровольно поддался польскому королю со
всеми замками и областями Подолья, которые находились под
его начальством; причем получил от него в ленное владение
некоторые из этих замков и земель. Впрочем, очень возмож-
но, что на отпадение Острожского повлияли новые постанов-
ления: во-первых, приказ, отданный Ягайлом во время борь-
бы Свидригайла с Сигизмундом и состоявший в том, чтобы
никто не смел разрушать или опустошать русских церквей, а
также приневоливать Русина к принятию католической веры;
во-вторых, объявленное при венчании Владислава III реше-
ние короля и вельможного совета, по которому Русское дво-
рянство сравнено в своих правах с Польским. Эти обманчи-
вые постановления, рассчитанные на то, чтобы не только удер-
жать в повиновении королю Галицкую Русь, но и привлечь на
свою сторону русское дворянство Подолии и Волыни, очевид-
но, произвели свое действие и приобрели Полякам многих
сторонников в сих землях, недоумевавших, куда примкнуть
посреди трудных и запутанных обстоятельств того времени.
В руках Свидригайла еще оставались часть Подолии, зна-
чительная часть Волыни с городами Луцком и Кременцом и
298
древний Киев, где начальствовал храбрый его воевода Юрша,
который отразил нападение Сигизмунда. Однако, будучи не
в силах более продолжать борьбу за великокняжеский пре-
стол, Свидригайло в 1437 г. отправился в Краков и предло-
жил со всеми своими землями быть ленником Польской ко-
роны, умоляя своего племянника о заступничестве против
Сигизмунда и действуя подкупом среди королевских совет-
ников. Но соперник его также не жалел денег на подкупы и
требовал для себя земли Киевскую, Волынскую и Литовскую
часть Подолии. Когда его сторона в польской раде превоз-
могла, Свидригайло, имевший теперь резиденцию в Луцке,
опасаясь попасть в руки своего злейшего врага, удалился из
Руси и пребывал некоторое время то в Валахии, то в Угрии.
Преувеличенные мнения о его сиротстве и бедности в ту
пору даже породили ложный слух, подхваченный некоторы-
ми историками, будто Свидригайло некоторое время нахо-
дился в службе одного богатого Волоха и пас его овец.
Не только Киев, но и земля Волынская (Володимирия)
отдана Сигизмунду, однако с условием, чтобы после его смер-
ти эта земля перешла во владение Польской короны (1439).
Междоусобная война таким образом окончилась полною
победою Сигизмунда. Но недолго пришлось ему пользовать-
ся ее плодами. Уже в следующем году он сам сделался жерт-
вою тайного заговора.
Вассальные, униженные отношения, в которых новый
государь стал к польскому правительству, возбуждали оди-
наковое неудовольствие как между русскими, так и чисто
литовскими князьями и боярами, поборниками своей поли-
тической самобытности; в особенности потомки Ольгерда
враждовали против Кейстутова сына, несправедливо, по их
мнению, захватившего престол. Это недовольствие еще бо-
лее увеличивала жестокость, с которою великий князь пре-
следовал всех противников, т.е. бывших сторонников Свид-
ригайла. Заключению в тюрьму, лишению имущества и даже
казням подвергались члены самых знатных родов. Мало того,
Сигизмунд делал попытки стеснять феодальные права кня-
зей и бояр в их собственных владениях и оказывал покрови-
тельство земледельческому классу; не доверяя вельможам,
он стал приближать к себе людей незнатного происхожде-
299
ния, раздавая им земские уряды и поместья, отнятые у опаль-
ных князей и бояр. А когда Сигизмунд разослал приказ со-
браться на великий сейм, то был пущен слух, будто этот сейм
есть только западня, приготовляемая для окончательного
истребления князей и бояр. Будучи не в силах открыто свер-
гнуть тирана, окруженного польскою стражею, недовольные
составили тайный заговор. Во главе его стали один из рус-
ских удельных князей Иван Чарторыйский, Довгерд воево-
да Виленский и Лелюш воевода Трокский. К участию в заго-
воре они привлекли одного из собственных слуг тирана, его
подконюшого киевлянина Скобейку. Для исполнения свое-
го замысла заговорщики воспользовались сенною повинно-
стью, т.е. доставкою из волостей запасов сена в княжеские
конюшни.
Сигизмунд имел свое местопребывание в большом Трок-
ском замке. В марте 1440 года в ночь на Вербное воскресе-
нье на двор замка въехало триста саней с сеном; но в них
было спрятано по два или более вооруженных человека, да
при каждом возе находился особый погонщик, всего, следо-
вательно, около тысячи или более. Когда началась заутреня,
сын Сигизмунда Михаил из замка отправился с княжими
дворянами в город, в кафедральную церковь. Тогда скрытая
в возах дружина вышла наружу, заперла ворота замка, и,
предводимая Чарторыйским, вошла в великокняжий терем.
Престарелый Сигизмунд, не выходя из своей ложницы, слу-
шал богослужение, совершавшееся в смежной дворцовой
каплице. При нем был постоянно любимый ручной медведь,
игравший роль верного сторожа; когда он выходил надвор и
потом возвращался к ложнице, то обыкновенно лапою цара-
пал дверь. Заметив, что медведь в ту пору ходил по двору,
князь Чарторыйский и Скобейко, подражая его царапанию,
ввели в заблуждение Сигизмунда, и он отпер дверь. Тотчас
заговорщики ворвались в покой и осыпали великого князя
бранью за его поступки с боярами; затем Скобейко схватил
железные вилы, которыми поправляют дрова в камине, и с
такою силою ударил старика в голову, что кровь и мозги заб-
рызгали стену, на которой долго потом сохранялись их сле-
ды. Любимец и приближенный великого князя, какой-то
Славко, пытавшийся закрыть своего господина от убийц, был
300
выброшен в окно и при падении разбился до смерти. Самое
тело великого князя в санях вывезли на озеро и там остави-
ли его на льду. (После оно было с честью погребено в Вилен-
ском соборе рядом с Витовтом.)
Когда весть о страшном событии распространилась по
городу и произвела смятение между жителями, Михаил Си-
гизмундович с своей дружиной бежал в Малый Трокский
замок, расположенный на острове посреди озера, и там за-
перся. Лелюш занял большой замок именем великого князя
Свидригайла и вывесил на главных воротах его белое знамя;
то же сделал Довгерд в Вильне; но один из двух виленских
замков, именно Верхний, был также захвачен сторонника-
ми Михаила. Меж тем нарочные гонцы уже поскакали в
Молдавию и разыскали там Свидригелла. Он поспешно от-
правился на Волынь и прибыл в Луцк, где радостно был встре-
чен жителями. Множество заключенных Сигизмундом в
разных крепостях Литвы и Руси, теперь выпущенных на сво-
боду, увеличивали общую радость по поводу избавления от
тирана. Только литовские простолюдины не разделяли этой
радости и сожалели о смерти своего покровителя. В следую-
щем XVI веке один из польских историков говорит, будто он
сам слышал жалобную песнь литвинов, в которой они опла-
кивали смерть своего Жигмонта, убитого Русинами.
Вместо того, чтобы спешить в Вильну и Троки и упрочить
за собою вновь выпавший ему великокняжеский престол,
Свидригелло, удрученный преклонным возрастом, медлил в
своем любимом Луцке; а тем временем обстоятельства сно-
ва переменились не в его пользу.
В местечке Олыпанах (ныне Ошмян. уезда) у князя Юрия
Семеновича собрались знатнейшие литовские сановники,
каковы Гаштольд, наместник Смоленский, Кезгайло, намес-
тник Жмудский, Николай Немирович, староста Виленский,
Николай Радивиль, маршал Литовский, и некоторые другие.
Посоветовавшись между собою, они решили отстранить обо-
их соперников, Свидригайла и Михаила, и призвать на Ли-
товский престол младшего Ягайлова сына Казимира, еще
очень юного; литовским вельможам представлялась надеж-
да воспитать его в обычаях страны и пока самим управлять
ею. А главное, этот выбор упрочивал тесный союз с Польшей
301
и в то же время давал Литве, особого от Польши, самостоя-
тельного государя. Польские вельможи с своей стороны по-
лагали, что ближайшее наследственное право на Литовский
престол принадлежало их королю Владиславу III; но случи-
лось так, что этот последний незадолго перед тем соединил
на своей голове с Польской короной и корону Угорскую. Дела
Угорского королевства и начавшиеся войны с Турками от-
влекли его в другую сторону, и он легко согласился передать
Литовско-Русское княжество своему брату. Однако, по на-
стоянию польских панов, Казимир был отправлен в Литву
не как самостоятельный государь, а как наместник польско-
го короля, пользующийся титулом просто князя, т.е. не ве-
ликого. Литовским вельможам это условие крайне не понра-
вилось, и, если верить летописному рассказу, они прибегли
к следующей хитрости. Юный Казимир в сопровождении
некоторых польских сенаторов и многочисленной блестящей
свиты прибыл в Вильну. Литовские вельможи устроили рос-
кошное пиршество и так усердно напоили своих гостей,
польских сенаторов, что те все следующее утро проспали
глубоким сном. А в это утро успело совершиться торжествен-
ное коронование Казимира в Виленском кафедральном со-
боре; его посадили на великокняжеский престол, надели на
него шапку Гедимина, подали ему меч и покрыли великок-
няжескою мантией (3 июля 1440 г.). Поляки были разбуже-
ны громкими кликами, которыми народ приветствовал сво-
его нового государя. Польским сенаторам, получившим по
этому случаю богатые подарки, не оставалось ничего более,
как скрыть свое неудовольствие и также принести поздрав-
ления великому князю.
В трудное время пришлось юному Казимиру начать свое
княжение в Литовско-Русском государстве. Предыдущие
смуты и междоусобия сопровождались разными физически-
ми бедствиями: страшные морозы, повлекшие за собой не-
урожай, сильные разливы рек, моровые поветрия, голод по-
переменно или вместе упоминаются у летописцев. Притом
далеко не все области с самого начала признали Казимира
Великим князем; польский король также не утвердил его в
этом достоинстве; а недовольные оборотом дела Поляки вы-
302
казали готовность поддерживать соперников Казимира, что-
бы раздробить великое княжество и тем легче потом приве-
сти его в полную зависимость от польской короны. Так Бо-
леслав-Свидригайло получил находившуюся в его руках Во-
лынскую землю и часть Подолии в лен от польского короля.
Михаил Сигизмундович соединился с Мазовецкими князь-
ями, отдав им землю Берестейскую; его сторону приняла
Жмудь, которая восстала против Казимира и изгнала своего
старосту Кезгайла с его наместниками. Русский город Смо-
ленск также поднял открытое восстание. Но во главе состо-
явшей при великом князе литовской рады или совета вель-
мож стал умный, опытный Иоанн Гаштольд, пестун или дядь-
ка юного Казимира; он постепенно умиротворил великое
княжество. Гаштольд лично отправился с войском на запад-
ный Буг, где одними переговорами успел склонить Брест и
другие города к возвращению под власть великого князя.
Точно так же он успокоил Жмудинов, которым назначил
другого старосту, по их желанию; а впоследствии, когда там
упрочилась власть великого князя, Кезгайло снова был туда
возвращен. Михаил Сигизмундович приехал в Вильну и по-
мирился с Казимиром, получив от него в удел те самые горо-
да, которыми прежде владел его отец Сигизмунд, т.е. Вельск,
Брянск, Стародуб и некоторые другие. Но это примирение
было неискреннее. Питая зависть и злобу против своего сча-
стливого соперника, Михаил задумал овладеть престолом с
помощью вероломного убийства.
Однажды, когда Казимир, подобно своему отцу скоро
пристрастившийся к охоте, занимался ловами в литовских
пущах, вдруг в соседстве показалось несколько сот незнако-
мых всадников, вооруженных с ног до головы. Едва лесные
сторожа дали знать о том великокняжескому маршалу Анд-
рею Гаштольдовичу, как тот, не медля ни минуты, схватил
юного Казимира и ускакал с ним в Троки. Отец его Ян Гаш-
тольд тотчас выслал в погоню сильный конный отряд, кото-
рый догнал заговорщиков, частью их побил, частью взял в
плен, в том числе их предводителей, пять братьев русских
князей Воложинских. Захваченные в плен были казнены в
Троках. После того Гаштольд лично отправился на Михаила
к городу Брянску; но тот, не дожидаясь его прихода, бежал
303
за московский рубеж. Удел его был вновь присоединен к ве-
ликому княжению. С Свидригайлом дело обошлось еще про-
ще. Он вскоре отрекся от вассальных отношений к своему
племяннику, Польскому королю, и принес присягу на лен-
ную зависимость от другого своего племянника, т. е. велико-
го князя Литовского. Казимир оставил престарелому и без-
детному дяде спокойное пожизненное владение Волынскою
землею. В то же время древний Стольный Киев с его облас-
тью он отдал в удел своему двоюродному брату Александру
Олельку Владимировичу, князю Копыльскому и Слуцкому,
отец которого Владимир Ольгердович долгое время был кня-
зем Киевским.
Не так легко справилась великокняжеская рада с мяте-
жом Смольнян.
Когда Ян Гаштольд, бывший Смоленским наместником,
отправился в Троки на сейм, созывавшийся Сигизмундом,
то в отсутствие свое поручил город Андрею Саковичу. Вслед
за тем пришла весть об убиении Сигизмунда. Сакович тот-
час потребовал от Смольнян присяги в том, что они призна-
ют своим господарем того, кого выберут в Вильне князья и
бояре Литовские, а его, Саковича, будут держать у себя на
воеводстве впредь до нового распоряжения из Вильны. Епис-
коп смоленский Симеон, бояре и местичи дали требуемую
присягу. Но, очевидно, память о старой самобытности и не-
любовь к Литовскому владычеству еще были сильны в наро-
де. В середу на Святой неделе черные люди, преимуществен-
но разные ремесленники, кузнецы, кожемяки, мясники, ко-
тельники и пр., подняли мятеж против воеводы; надев
доспехи, вооружасьлуками, косами, секирами, они зазвони-
ли в колокол у Бориса и Глеба и собрались тут на вече. Анд-
рей Сакович обратился за советом к боярам, которые дер-
жали литовскую сторону. Последние не только посоветова-
ли ему вооружить своих дворян, но и ополчились сами со
своими слугами. На конях с копьями наперевес воеводская
дружина внезапно ударила на черных людей и многих поби-
ла; остальные разбежались. Но это был успех только времен-
ный; в городе поднялся еще больший мятеж, и весь город стал
вооружаться. Тогда Сакович в ту же ночь с своей семьей и с
боярами уехал из города, поручив его маршалку Петрику.
304
Смольняне схватили Петрика и утопили его в Днепре; вое-
водою же своим выбрали князя Андрея Дмитриевича До-
рогобужского. А потом, когда узнали о литовских приготов-
лениях к большому на них походу, призвали на свой стол
одного из внуков Ольгерда, именно князя Мстиславского
Юрия Лугвеневича. Некоторых воротившихся в Смоленск
бояр Юрий велел схватить и заковать, а именья их раздал
своим собственным боярам, и вообще начал княжить само-
стоятельно и независимо. Литовская правительственная
рада отправила сильное войско. Три недели стояло оно под
Смоленском, пожгло посады и монастыри и захватило боль-
шой полон; но города не могло взять и ушло назад. Тогда
было собрано еще более многочисленное войско, с которым
осенью 1442 года выступил сам Казимир. Не видя ни отку-
да помощи, Юрий Лугвеневич покинул и удалился в Вели-
кий Новгород. Смольняне покорились Литовскому госуда-
рю; Юрий потом также примирился с своим двоюродным
братом и вновь получил Мстиславский удел, при посредстве
своего приятеля Гаштольда, у которого прежде крестил де-
тей. Этот Гаштольд по смерти Довгерда назначен Виленс-
ким воеводою.
Едва Казимиру или собственно его дядьке Гаштольду уда-
лось устранить соперников, умиротворить Литовско-Русское
княжество и охранить его самобытность от польских притя-
заний, как возникли новые затруднения и новая опасность с
той же западной стороны, т.е. от Польши. Польско-угорский
король Владислав III, совершенно отвлеченный отношения-
ми угорскими и борьбою с Турками, почти оставил в покое
Литву и Русь. В ноябре 1444 года этот неопытный юноша пал
в битве под Варною. Смерть его разорвала только что завя-
завшуюся унию Польши с Венгрией. Угры выбрали себе осо-
бого короля (Владислава Постума или посмертного Альбрех-
това сына). Поляки также приступили к избранию, и на сей-
ме в Серазде, в апреле 1445 года, выбор вельмож и
духовенства пал на Казимира Ягайловича. Утратив унию с
Венгрией, они тем усерднее заботились теперь об укрепле-
нии своей унии с Литвой. В случае вступления на польский
престол короля из иного, не Ягайлова, дома всякая полити-
ческая связь Польши с Литвой и Русью могла бы прекратить-
305
ся; тогда как выбор Казимира представлял виды не только
на поддержание их связи, но и на полное слияние с Польшей;
следовательно, такой выбор сам собою вытекал из обстоя-
тельств. Но иначе отнеслись к нему литовско-русские вель-
можи. Ярко обнаружившееся стремление польских панов к
подчинению себе великого княжества и к захвату земель и
должностей возбуждало здесь сильное неудовольствие; ли-
товско-русское дворянство теперь стало особенно дорожить
отечественною самобытностью; а православное духовен-
ство, конечно, опасалось католической пропаганды.
Юноша Казимир уже успел привыкнуть к обычаям и язы-
ку как Литвы, так и Руси, и страстно полюбил охоту, для ко-
торой литовско-русские пущи представляли такое приволье.
Притом здесь еще сохранилась почти неограниченная власть
государя; тогда как в Польше она уже была сильно стеснена
привилегиями вельмож и духовенства. Поэтому сначала он
подчинился внушениям литовско-русских бояр и отвечал
Полякам уклончиво, ссылаясь на то, что смерть его брата пока
остается сомнительною, не вполне подтвержденною. Целых
два года длились переговоры между Литвой и Польшей, и
Казимир продолжал уклоняться. Наконец Поляки прибегли
к решительному средству; они выбирают на свой престол
одного из Пястов, именно Мазовецкого князя Болеслава, и
даже делают приготовления к его коронованию. Такое из-
брание грозило Литве, во-первых, войною за землю Берес-
тейскую, на которую Болеслав имел притязания; а во-вторых,
угрожало новым междоусобием с Михаилом Сигизмундови-
чем, притязания которого на Литовский престол Болеслав
несомненно стал бы поддерживать. Эти причины и убежде-
ния матери, вдовствующей королевы Софьи, заставили на-
конец Казимира уступить и согласиться на свое избрание. В
июне 1447 года совершилось торжественное его коронова-
ние в Краковском соборе; на этом торжестве присутствова-
ли члены Ольгердова дома, Свидригайло и Юрий Лугвене-
вич, а также и некоторые западно-русские князья61.
Время, последующее за возведением Казимира на
польский престол, отмечено целым рядом бурных сеймов, на
которых поляки спорили с Литвинами и Русскими о своих
взаимных отношениях. Таковы были сеймы в Петрокове,
306
Люблине, Парчове, Серазде, Корчине и др. Поляки явно
стремились к обращению Литовско-Русских областей в про-
винции Польского королевства, и прежде всего предъявили
свои требования на всю Подолию, Волынь, а также на об-
ласть Западного Буга (Подляхия). Староста Польской части
Подолья Федор Бучацкий успел захватить еще несколько
замков в Литовской части и занять их польскими гарнизона-
ми. Литовско-русские вельможи сильно вознегодовали на
этот своевольный поступок; на сеймах они горячо отстаива-
ли целость своего государства и требовали возвращения тех
подольских и волынских городов, которые были захвачены
Поляками. С той и другой стороны выставлялись историчес-
кие основания для своих притязаний. Литво-Руссы доказы-
вали, что Подольская земля была отнята у Татар Ольгердом
и отдана его племянникам Кориатовичам, которые построи-
ли там новые города или возобновили старые (Смотрич, Ба-
коту, Каменец и др.), храбро обороняя этот благородный край
от Татар, привлекли туда христианское население из сосед-
них стран. А Волынь они считали приобретением Гедимина
и его сына Любарта, следовательно, прямым наследием ве-
ликих князей литовских. Поляки с своей стороны, не совсем
справедливо, ссылались на прежние завоевания этих земель
королями Пястова дома, особенно Казимиром III; затем ссы-
лались на Городельскую унию и другие договоры с Литов-
скими великими князьями, особенно договоры с Сигизмун-
дом, который по смерти своей уступал королю едва не все
Литовско-Русское княжество. А Надбужанскую область они
считали достоянием князей Мазовецких, хотя эта область
еще недавно входила в удел Кейстута.
Поляки упрекали Литво-Руссов в измене клятвам, кото-
рыми была скреплена Городельская уния, и, ссылаясь на то,
что теперь у них один и тот же государь, предлагали им от-
менить самый титул особого великого княжества и заменить
его общим именем Польши. Литовцы отвергали подобные
предложения и с своей стороны высказывали желание, что-
бы из акта Городельской унии были исключены слова о веч-
ном присоединении Литвы к Польше; так как эти слова тог-
да внесены без ведома Литвинов, плохо понимавших латинс-
кий текст означенного акта. Кроме того Литовцы требовали
307
от Поляков возвращения захваченных ими западных частей
Подолии и Волыни.
Незавидно было положение молодого короля между эти-
ми двумя враждебными сторонами, и он часто недоумевал,
что ему делать и как поступать. Вначале, очевидно, он нахо-
дился еще под влиянием своей привязанности к Литве и со-
ветов своего пестуна Гаштольда, так что противился требо-
ваниям Поляков относительно присоединения Волыни и
Подолии; что могло бы повести не только к неудовольствию,
но и к явным мятежам в литовско-русских областях. Но с
другой стороны, он не имел достаточно власти, чтобы укро-
щать назойливые притязания польских панов и духовенства,
которые, кроме присоединения Русских провинций, посто-
янно требовали от него клятвенного подтверждения разных
для себя привилегий, полученных от Ягайла, и дарования
новых, клонившихся к дальнейшему ограничению королев-
ской власти. Между самими членами польских сеймов выс-
тупили тогда две большие и несогласные между собой
партии: Великополяне и Малополяне. Первые были вообще
умереннее, и равнодушнее относились к вопросу о присое-
динению Русских земель, с которыми они не находились в
соседстве. Вторые наоборот отличались запальчивостью и
неумеренностью в своих требованиях. Они явно стремились
к захвату старосте и всяких урядов, а также к захвату позе-
мельных владений в соседних с ними Русских областях. Гла-
вою Малопольской партии являлся все тот же краковский
епископ Збигнев Олесницкий; надменный своим кардиналь-
ским достоинством, он не хотел уступать первое место на
совещаниях и торжествах даже примасу королевства архи-
епископу Гнезненскому, за которого стояли Великополяне.
Первенствующее значение Олесницкого поддерживалось
еще самою королевою-матерью Софьей. Эта королева, по
происхождению русская и православная, теперь находилась
под полным его влиянием, а злые языки утверждали, что она
имела с ним не одно только духовное общение.
Казимир IV нередко должен был выносить гордый тон и
суровые упреки со стороны Краковского епископа и делал
ему уступки. В одном только вопросе он оставался тверд.
Олесницкий, главный виновник возведения на Литовский
308
престол Сигизмунда Кейстутьевича, теперь хлопотал за его
сына Михаила и требовал, чтобы король помирился с ним и
дал бы ему удел в Литовско-Русском княжестве. Но после
известного покушения на его жизнь Казимир не хотел и слы-
шать о Михаиле. Последний некоторое время пребывал в
Московской земле. С помощью Татар он нападал на Северс-
кие области, которые хотел оторвать от Литовского княже-
ства. Великий князь Московский Василий Темный поддер-
живал его притязания. С своей стороны Казимир поддержи-
вал соперников Василия, Ивана Можайского и Димитрия
Шемяку. Потерпев неудачу в своих предприятиях с этой сто-
роны, Михаил искал убежища в Молдавии, потом в Силезии,
потом опять возвратился в Московские владения. Но вслед-
ствие вновь заключенного с Литвой мира Темный отказал
ему в дальнейшей поддержке. Одно, впрочем, не совсем до-
стоверное, сказание сообщает, что Михаил Сигизмундович
умер, отравленный каким-то игуменом; этот последний буд-
то бы дал ему просфору с столь сильным ядом, что князь тут
же упал и испустил дух. Испуганный такою быстрою кончи-
ной, игумен, опасаясь мести от двоюродной сестры Михаи-
ла, великой княгини Софьи Витовтовны, будто бы тотчас
вкусил той же отравы и точно так же умер (1452 г.).
В том же 1452 году скончался в Луцке и бывший великий
князь Литовский, престарелый Свидригайло. Пока он жил и
владел большею частью Волыни как ленник Казимира IV,
споры об этой области еще не имели решительного оборота.
Но вопрос получил вполне жгучий характер, когда прибли-
зилась кончина Свидригайло, и, с одной стороны, Поляки
готовились захватить весь Волынский край, а с другой Лит-
во-Руссы принимали меры, чтобы удержать его за собою.
Всю жизнь гонимый Поляками и питавший к ним почти не-
нависть, окруженный волынскими боярами, Свидригайло на
смертном одре принял меры, чтобы его удел остался за ли-
товским княжеством. Он призвал своего старосту Немира,
князей Чарторыйских, боярина Юршу с другими вельможа-
ми, и заставил их поклясться, что они по его смерти никому
не отдадут Луцкую землю, как только послам великого кня-
зя Литовского. Что и было исполнено, т.е., когда он скончал-
ся, Луцкие и другие важнейшие города его были тотчас за-
309
няты литовско-русскими гарнизонами во имя великого кня-
зя Литовского. Казимир в то время пребывал в Литве. Об-
стоятельство это сильно раздражало малопольских панов.
Они взялись за оружие и объявили поход, чтобы силою от-
нять Луцк. Но, с одной стороны, сопротивление короля, с
другой, отказ Великополян принять участие в войне охлади-
ли рвение Малополян, и они принуждены были ограничить-
ся дерзкими укорами, обращенными к королю на сеймах, и
горячими спорами с литовско-русскими вельможами. Распри
эти одно время дошли до такого ожесточения, что подали
повод летописцу сообщить довольно странное известие.
Польские паны будто бы уговорились между собою восполь-
зоваться сеймом (созванным или в Петрокове, или в Парчо-
ве) и тут изменнически перебить всех съехавшихся литовс-
ко-русских вельмож, чтобы тем легче завладеть их областя-
ми. Но сих последних предупредил один добрый поляк; тогда
они ночью тайно покинули свой стан и уехали в Литву. От-
сюда знатнейшие литовские вельможи, как Гаштольд, Кез-
гайло, Радивиль и некоторые другие, отослали польским фа-
милиям заимствованные у них гербы и стали печатать гра-
моты своими старыми печатями. После того королю стоило
больших усилий мало-помалу успокоить взаимную нена-
висть и несколько помирить обе враждующие стороны62.
На следующем Петроковском сейме 1453 года, где съе-
хались одни Поляки, Казимир, после долгих препирательств,
должен был уступить их требованиям и не только подписал
грамоту, подтверждавшую их права и привилегии, но и про-
изнес присягу никогда не отчуждать от Польской короны
принадлежащие ей земли, в том числе Литву, Русь и Молда-
вию. Такая в общих выражениях составленная клятва в сущ-
ности ничего нового не прибавляла. Важнее то, что король
обязался иметь при своей особе постоянную раду из четы-
рех поляков и удалить от себя неприязненных Польше лит-
винов. Этот Петроковский сейм замечателен еще тем, что
во время препирательств с королем поляки для обсуждения
вопросов разделились на две избы или палаты: сенаторскую
и рыцарскую (верхнюю и нижнюю).
Все подобные споры между Поляками и Литво-Русью
имели самое вредное влияние на важнейшие дела обоих го-
310
сударств. Так, Молдавские господари, угрожаемые Турка-
ми, хотя и признали себя вассалами Польши, но нередко от-
вергали свою зависимость, и, только благодаря смутам и
междоусобиям за престол в самой Молдавии, поляки полу-
чали возможность вмешиваться в ее внутренние дела и под-
держивать тем свое влияние. Особенно гибельны были
русско-польские распри для южных Русских областей, стра-
давших от татарских набегов. Татары не только безнаказан-
но опустошали и брали большой полон в пограничных зем-
лях Киевской и Подольской, но проникали иногда в земли
Галицкую и Волынскую. Летописи указывают на отдельные
подвиги некоторых польских и русских пограничных вое-
вод, которым удавалось иногда собрать небольшую дружи-
ну и где-либо при переправе через реки или в лесных мес-
тах ударить внезапно на возвращавшиеся толпы грабите-
лей и отнять у них хотя часть полоненного народа. Но
вообще в этих войнах Литво-Русины и поляки редко помо-
гали друг другу; так далеко простиралась их взаимная
неприязнь.
В 1455 году скончался краковский епископ Збигнев Олес-
ницкий, муж замечательного ума и характера, ревностный
поборник католицизма и полонизма по отношению к Литов-
ско-Русскому государству; но чрезмерными притязаниями
относительно своего государя (напоминавшими историю
Фомы Бекета и Генриха Плантагенета) он немало способ-
ствовал гибельному для Польши ослаблению королевской
власти. Олесницкий умер в то время, когда Польша вступи-
ла с своим беспокойным соседом, Тевтонско-Прусским Ор-
деном, в новую и еще более решительную войну, чем то было
при Ягайле и Витовте.
В Пруссии уже давно шла глухая борьба немецких го-
родов и светских рыцарей-землевладельцев против притя-
заний Ордена, т.е. рыцарей-монахов, которые хотели дер-
жать в своих руках всю власть над страною, обременяя ее
податями и налогами и стесняя торговлю городов, участво-
вавших в Ганзейском союзе. В конце XIV века некоторые
светские рыцари заключили между собой конфедерацию
или так называемое «Товарищество Ящерицы» (по отличи-
тельному его знаку) с целью отстаивать свои права против
311
Ордена; к этому товариществу присоединились постепен-
но почти все торговые города Пруссии. В возникшем споре
его с Орденскими властями римский папа и германский
император склонялись на сторону Ордена. Тогда прусская
конфедерация обратилась к Казимиру, и в марте 1454 года
ее уполномоченные подписали акт подданства Прусской
земли Польскому королю, выговорив в свою пользу разные
привилегии относительно торговли, податей и управления.
Но добровольное подданство надобно было утвердить ору-
жием. Немецкий Орден, несмотря на свой упадок, сохра-
нял еще настолько силы и энергии, что оказал упорное со-
противление, и даже нанес Казимиру большое поражение
в битве под Хойницами в том же 1454 году. Затем война дли-
лась с переменным счастьем целые 12 лет; пока Немецко-
Прусский Орден, истощив все усилия к сопротивлению,
попросил мира, который и был заключен при посредстве
папского легата в Торуне в октябре 1466 года. По этому миру
к Польше отошли земли Хельминская и Поморская, города
Мариенбург, Гданск и Эльбинг; а восточная часть Пруссии
с своею столицею Кролевцем или Кенигсбергом осталась
за Орденом, но в некоторой вассальной зависимости от
Польского короля. Главная причина, почему война так за-
тянулась и окончилась все-таки далеко неполным покоре-
нием Орденских земель, заключалась в помянутых выше
раздорах между Поляками и Литво-Руссами. Последние
почти устранились от участия в войне, и вся тяжесть ее пала
на Польшу. Таким образом, составляя политическую унию,
имея теперь одного общего государя, две страны^на этот раз
действовали с меньшим единодушием и энергией, нежели
в эпоху Ягайла и Витовта, т.е. в эпоху битвы при Таннен-
берге. Один польский историк (Длугош) уверяет, что в Ли-
товско-Русском княжестве противники существовавшей
там польско-королевской партии завязали даже тайные
сношения с Немецким Орденом.
Во главе польско-королевской партии стоял боярин Мо-
нивид, воевода Трокский; а руководителем литовской оппо-
зиции являлся тот самый Гаштольд, который был прежде
дядькой Казимира и главною опорою его при утверждении
на Литовском престоле. Партия же собственно русская и
312
православная искала своего средоточия в князе Киевском
Симеоне Олельковиче.
Первым удельным Киевским князем из дома Гедимина
был внук его Владимир Ольгердович. В его продолжитель-
ное тридцатилетнее княжение (1362—1392) Киев успел от-
дохнуть, обстроиться и вообще оправиться от своего упадка
и разорения, причиненного Батыевым погромом. Усвоивши
себе православие и русскую народность, Владимир Ольгер-
дович усердно заботился о благосостоянии православной
церкви в своей области и стремился даже восстановить мит-
рополичью кафедру в Киеве; почему он поддерживал мит-
рополита Киприана в то время, когда этот последний не был
принят в Москве Димитрием Донским и проживал на мит-
рополичьем дворе у Киевской Софии. Известно, что Витовт,
утвердясь на великокняжеском Литовском престоле, изгнал
из Киева Владимира Ольгердовича и посадил его в ничтож-
ном Копыльском уделе, а Киевский стол отдал Скиргеллу
Ольгердовичу (1392). Тщетно Владимир ездил в Москву про-
сить помощи великого князя Василия Дмитриевича; после-
дние годы своей жизни он провел в Копыле; но останки его
были погребены в Киевско-Печерской лавре. Скиргелло был
вполне русский по своему воспитанию и привычкам и рев-
ностный поборник православия; но его княжение в Киеве
продолжалось только четыре года. Однажды после пира у
митрополичьего наместника он отправился на охоту за
Днепр, тут заболел и вскоре скончался. Молва приписала его
смерть отраве.
После того Витовт, пользовавшийся всяким случаем по-
дорвать удельную систему в Литве и Западной Руси и водво-
рить в них свое единодержавие, не отдал Киевской области
в удел никому из литовских или русских князей, а держал ее
посредством своих наместников или воевод; первым из них
был его доверенный вельможа Иоанн Ольгимунтович князь
Ольшанский. В начале великого княжения Свидригайлова
Киевским воеводою мы видим его храброго сподвижника
Юршу или Юрия. Изгнанный из Литвы и Северо-Западной
Руси Сигизмундом Кейстутьевичем, Свидригайло с своими
приверженцами нашел убежище в Киеве, и последний вновь
313
сделался средоточием довольно обширного русского удела.
Этот князь, как известно, несмотря на перемену веры, до
конца остался преданным и русской народности, и правосла-
вию, подобно своим старшим братьям Владимиру и Скир-
геллу. Выше было сказано, что когда престол великокняжес-
кий перешел к Казимиру Ягайловичу, а Свидригайло полу-
чил удел Луцко-Волынский, то руководитель юного
Казимира Ян Гаштольд счел нужным сделать уступку рус-
ской княжеско-боярской партии и отдать Киевскую область
на правах вотчинного княжества сыну Владимира Ольгер-
довича Копыльскому князю Александру, прозванием Олель-
ку. Будучи внуком Ольгерда, Александр и по жене своей за-
нимал высокое положение: он был женат на дочери Василия
Дмитриевича Московского Анастасии, которая по матери
была внучкою Витовта. По смерти этого последнего русская
партия даже предлагала выбрать Олелька на Литовской ве-
ликокняжеский престол. Поэтому Сигизмунд Кейстутьевич
схватил его как своего опасного соперника и заключил в тем-
ницу вместе с женой и двумя сыновьями, где он просидел
целых пять лет, т.е. до самой смерти Сигизмунда.
Пятнадцать лет Олелько управлял Киевскою областью в
духе своего отца Владимира. Он скончался в 1455 году, при-
няв перед смертью монашество, и был погребен в той же
Киево-Печерской лавре. Два его сына, Симеон и Михаил,
вздумали было разделить между собою Киевскую область на
правах вотчины и дедины; но Казимир не признал этих прав;
он отвечал им: «дед ваш, князь Владимир, бегал на Москву и
тем пробегал отчину свою Киев». Однако великий князь от-
дал Киев как пожизненный лен старшему, Симеону; а млад-
шему Михаилу предоставил в качестве вотчины Копыль и
Слуцк. Симеон Олелькович также до самой своей смерти (до
1471 г.) оставался Киевским князем. Он былискусный, храб-
рый военачальник и успешно отражал нападения Крымской
орды на Киевские пределы. Верный преданиям своей семьи,
он много заботился о восстановлении и украшении церквей,
разрушенных Татарами. Киев особенно пострадал в 1416
году, когда он был взят Эдигеем и вновь разорен: причем
Киево-Печерская лавра, уже претерпевшая погром Батыев,
теперь была обращена в развалины. Симеон Олелькович
314
восстановил обитель и почти заново выстроил ее знамени-
тый Успенский храм, вновь украсил его иконным расписа-
нием и снабдил церковною утварью. В этой же Киево-Пе-
черской обители он нашел успокоение по смерти, подобно
своему деду и отцу. После него права на Киевское княжение
перешли к его брату Михаилу и сыну Василию.
Но теперь Польско-Литовский король уже настолько чув-
ствовал упроченною свою власть в Западной Руси, что ре-
шил нанести удар русской партии и покончить существова-
ние особого Киевского удела. Казимир не забыл того, что
литовско-русское боярство не один раз требовало от него,
чтобы он или жил постоянно в великом княжестве Литовс-
ком, или назначил сюда особого наместника; при чем прямо
указывал на Киевского князя Симеона Олельковича. Кази-
мир не только отказался вновь отдать Киев кому либо из
Олельковичей, но назначил туда своим воеводою даже не
православного вельможу, а католика, сына Гаштольдова
Мартына. Киевляне попробовали было не пускать этого во-
еводу; но Мартын пришел с литовским войском, взял Киев
приступом и водворился в так называемом «Литовском зам-
ке», который был выстроен между Верхним Киевом и Подо-
лом на особом возвышении (гора Киселевка).
Михаил Олелькович в то время находился в Новгороде
Великом, куда был призван в качестве Казимирова намест-
ника партией Борецких. Узнав о смерти брата Симеона, он
покинул Новгород и отправился в Киев; но нашел его в ру-
ках Мартына Гаштольдовича и принужден был довольство-
ваться своим Копыльским уделом. Однако лишение наслед-
ственного Киевского стола глубоко его оскорбило. Удельные
князья Юго-Западной Руси явно видели, как Казимир IV шел
здесь по стопам Витовта, заменяя этих князей своими наме-
стниками и воеводами, и, конечно, не хотели безропотно
уступать место единодержавному порядку. Составился ка-
кой-то заговор, во главе которого стали тот же Михаил Олель-
кович, его двоюродный брат Федор Иванович Бельский (так-
же внук Владимира Ольгердовича) и один из князей Ольшан-
ских, родственник Казимира по матери последнего. Планы
и намерения заговорщиков остались для нас не вполне
разъясненными. По одним источникам, они хотели захватить
315
Казимира в свои руки, низложить его или даже убить и воз-
вести на Литовский великокняжеский престол Михаила
Олельковича; а по другим известиям, они задумали овладеть
некоторыми восточными областями и вместе с ними перей-
ти под державу великого князя Московского, о чем заранее
вошли в переговоры с сим последним. Федор Бельский вос-
пользовался своею свадьбою с дочерью Александра Чарто-
рыйского и пригласил короля на празднество. Король дей-
ствительно прибыл на свадьбу. Но тут заговор случайно был
открыт, и слуги Бельского под пыткою выдали тайну своих
господ. Бельский узнал о том ночью; он вскочил с постели,
полуодетый бросился на коня, ускакал за московскую гра-
ницу, и вступил в службу Ивана Васильевича. (Молодую
жену его Казимир держал в Литве, и Бельский потом женил-
ся в Москве на другой). Товарищи его Михаил Олелькович и
князь Ольшанский были схвачены и преданы суду, который
приговорил их к смертной казни. Казимир утвердил приго-
вор, и он был приведен в исполнение в августе 1482 года в
Киеве перед воротами Литовского замка. Но, как мы сказа-
ли, суть этого дела пока покрыта какою-то таинственностью.
Видим только, что удельной системе в Литовской Руси нане-
сен тяжелый удар, от которого она уже не оправилась.
Некоторые русские князья продолжают еще владеть сво-
ими вотчинными областями, каковы: Слуцкие, Пинские,
Кобринские, Одоевские, Новосильские, Воротынские, Бе-
левские и пр. Но эти мелкие владетели или «служебные кня-
зья» уже не опасны более для политического единства Ли-
товской Руси; они охотно принимают достоинство великок-
няжеских наместников в больших городах и пользуются
сопряженными с ним доходами. Опасность представляли
только удельные князья, пограничные с великим княжеством
Московским, имея возможность передаваться на его сторо-
ну вместе с своими землями. Поэтому великий князь Литов-
ский старается обеспечить их верность особыми договора-
ми или «присяжными записями». Но подобные договоры
оказались мало действительны, и под конец Казимирова
правления некоторые русские удельные князья все-таки от-
ложились от Литвы и поддались Москве. Только важнейшая
пограничная область, Смоленская, была совершенно лише-
316
11 а своего старого княжего рода и крепко держалась посред-
ством литовских воевод; древний город Смоленск, снабжен-
ный сильным гарнизоном, служил надежным оплотом Ли-
говско-Русского государства с этой стороны63.
Кроме совершенного ослабления удельной системы в
Литовской Руси, в княжение Казимира IV произошло, упо-
мянутое выше, окончательное отделение Западнорусской
церкви от Восточной в отношении митрополии. Видную роль
в этом отделении играл известный митрополит-униат Иси-
дор, пребывавший теперь в Риме в сане кардинала. По же-
ланию папы Калликста III, он уступил своему ученику, другу
и преемнику по игуменству (в монастыре св. Димитрия) Гри-
горию свои права на часть Русской церкви, именно девять
епархий, находившихся во владениях Литвы и Польши (Чер-
ниговскую, Смоленскую, Перемышльскую, Туровскую, Луц-
кую, Владимирскую, Холмскую и Галицкую); а бывший ца-
реградский патриарх Григорий Мамма, подобно Исидору
проживавший в Риме, рукоположил своего соименника в
митрополита «Киевского, Литовского и всей нижней Рос-
сии» (1458 г.). Король Казимир не только не противоречил
папскому решению, но и принял Григория под свое покро-
вительство. Однако неудовольствие православных еписко-
пов и вообще русской партии на это назначение митрополи-
та-униата из Рима было так сильно, что Григорий не осме-
лился показаться в Киеве, проживал более при
великокняжеском дворе и умер в Новогродке Литовском
(1472). Преемником его на Киевской кафедре, спустя года
два, избран был епископ Смоленский Михаил; будучи про-
тивником унии, он испросил утверждения в своем сане от
Константинопольского патриарха и потому беспрепятствен-
но был признан Западнорусскими епархиями. С него соб-
ственно и начинается непрерывный ряд Киевских митропо-
литов, отдельных от Московских. Эти Киевские митрополи-
ты становятся в менее зависимые отношения к светской
власти, нежели митрополиты Московские; чему немало спо-
собствовало различие вероисповедания великих князей
литовских от своих русских подданных. Казимир и его бли-
жайшие преемники целым рядом грамот определяют и под-
тверждают независимость митрополичьего суда и неприкос-
317
новенность церковных имений и почти не вмешиваются в
поместные церковные соборы.
Киев в сию эпоху вновь становится средоточием религи-
озной жизни и просвещения Юго-Западной Руси. Особен-
но важно для последующей истории этой Руси то, что миря-
не, пользуясь более свободными отношениями церкви к свет-
ской власти, принимают деятельное участие в церковных
вопросах, в соборных заседаниях, даже в выборе иерархов.
Их близкое участие в интересах церкви выражается еще
образованием церковных братств, имевших задачею осно-
вание школ и охранение чистоты православного учения. Го-
род Киев, едва оправившийся от разорений Батыева и Эди-
геева, вновь подвергся погрому от крымского хана Менгли-
Гирея, который сжег и страшно опустошил его (1482 г.);
причем знаменитая Киево-Печерская лавра опять была раз-
рушена. Но усердием духовенства и всех Киевлян она вновь
поднимается из развалин; богатые люди отказывают ей иму-
щества и земли; таким образом обитель получила в свое вла-
дение многие земли и угодия, рассеянные в разных облас-
тях Юго-Западной Руси. Знатные люди нередко поступают
в число ее иноков или ищут в ней последнего успокоения.
Так, князь Федор Данилович Острожский, когда-то храбрый
сподвижник Гусситов в их борьбе с Немцами и искусный
полководец Свидригайла в его войне с Ягайлом, под старость
постригся в Киево-Печерском монастыре; впоследствии за-
паднорусская церковь причислила его клику святых. Но сам
Киев не скоро оправился после Менгли-Гиреева погрома;
особенно Верхний или Старый город долго лежал в раз-
валинах64.
Казимир IV был женат на австрийской принцессе Ели-
завете; он имел от нее шесть сыновей и семь дочерей. Сыно-
вья его получили довольно тщательное воспитание: учите-
лями их были итальянский выходец Филипп Бонакорси и
краковский каноник Ян Длугош. Последний известен своим
большим историческим трудом, именно «Польской истори-
ей» , которую он довел почти до 1480 года и в которой заклю-
чается много любопытных данных по истории Литовской
Руси того времени. Старший сын Казимира Владислав по
смерти Георгия Подибрада был призван на престол Чехии, а
318
по кончине Матвея Корвина Венгры также выбрали его сво-
им королем. Пятый из сыновей, по имени тоже Казимир,
отличавшийся особою набожностью, умер в молодых летах,
погребен в Виленском соборе и причтен к лику местных ка-
толических святых. Шестой сын Фридрих получил достоин-
ство епископа Краковского, а потом кардинала и архиепис-
копа Гнезненского. Казимир IV во многом напоминал свое-
го отца Ягайла; он так же не любил войны, был
нерешительного нрава и так же страстно любил охоту. Ле-
том 1492 года он захворал в бытность свою в Литве и поспе-
шил в Польшу; но дорогой скончался в Гродне. В предсмерт-
ном завещании он назначил своим преемником на Польском
престоле второго сына Яна Альбрехта, а на Литовском тре-
тьего сына Александра. И Поляки и Литвины своим избра-
нием подтвердили волю Казимира. Только четвертый его сын
и самый умный из братьев, Сигизмунд, оставался пока не-
пристроенным.
Таким образом еще раз Литовско-Русское великое кня-
жество, согласно своему желанию, получило особого госу-
даря, и Польско-Литовской унии по-видимому вновь угро-
жала серьезная опасность. Но последующие события пока-
зали, что продолжительное царствование Казимира IV,
несмотря на разные препятствия, значительно подвинуло
вперед дело этой унии и подготовило ее окончательное тор-
жество.
К эпохе Казимира IV относится важный по своим послед-
ствиям переворот в южной Татарской степи; именно, воз-
никновение особого царства Крымского, почти одновремен-
ное с началом царства Казанского. По мере упадка и дробле-
ния Золотой Орды все более и более выступали на
историческую сцену и обособлялись те захваченные Тата-
рами области, которые в более древнюю эпоху имели свое
самостоятельное историческое существование. Как на бере-
гах Камы и Средней Волги постепенно возродилось, хотя в
несколько ином виде, древнее Болгарское царство, так в сте-
пях между Доном и Днепром уже вскоре после Татарского
завоевания вновь стала обозначаться преемственность орд
Печенежской, Торской и Половецкой. Уже в XIII веке мы
319
видели здесь отделившуюся орду известного хана Ногая, имя
которого потом надолго сохранилось в названии Ногайских
Татар. С того времени при всяком удобном случае выступа-
ла наружу наклонность Крымской или Азовско-Черноморс-
кой Орды к обособлению от Сарайской или Нижневолжс-
кой. Спустя с небольшим сто лет, история Ногая повтори-
лась в лице Тамерланова сподвижника Эдигея, который
после своего изгнания из Сарая захватил власть над Крымс-
кою ордою. После него эта орда на некоторое время вороти-
лась под верховную власть Сарайского властителя, но потом
получила себе династию в лице Гиреев и окончательно отде-
лилась от Сарайской державы. В свою очередь и Сарайская
или Нижневолжская Орда после окончательного своего
упадка некоторое время продолжала еще существовать в
виде незначительного царства Астраханского, в котором воз-
родилась тень древней Турко-Хазарской державы в тесном
смысле, т.е. той, которая имела своим средоточием Волжс-
кий Итиль. Яицкие улусы, называемые в русских летописях
обыкновенно Синею Ордою, также стремились к обособле-
нию, имея своим средоточием город Сарайчик.
Но прежде нежели перейдем к основанию Крымского
царства, с Гиреями во главе, приведем некоторые любопыт-
ные свидетельства очевидцев конца XIV и первой половины
XV века о Татарских ордах, кочевавших в Придонских сте-
пях, и политическом положении Тавриды в то время.
Во-первых, обратимся к помянутому выше описанию
путешествия Пимена митрополита в Царьград в 1389 году,
и продолжим приведенную выписку о его плавании вниз
по Дону.
«В пятое воскресенье (после Пасхи) миновали устье Мед-
ведицы и реки Белый Яр; а во вторник городище Серклию
(Саркел?) и татарский перевоз (через Дон); тут впервые
увидали мы много Татар. В среду обогнули Великую луку (ко-
лено Дона) и миновали улус Сарыхозин. Отсюда мы были
одержимы великим страхом; так как вошли в землю Татар,
которых по обоим сторонам Дона виднелось множество, по-
добное песку. В четверг проплыли мимо улуса Бекбулатова
и видели огромные татарские стада, состоящие из овец, коз,
волов, верблюдов и коней. В пятницу плыли мимо Червлен-
320
ю*
пых гор. А в шестое воскресенье миновали улус Акбугин, и
гут опять видели множество Татар и всякого их скота. Но
никто из них нас не обидел; только везде спрашивали (отку-
да и куда едем); получив ответ, давали нам молока и отпуска-
ли с миром. Накануне Вознесения мы достигли города Азо-
ва, где живут Фряги и Немцы; а в следующее воскресенье
сели на корабль, вышли из Донского устья в море и стали на
ночь на якорь». Но в эту ночь Фряги, т.е. Генуэзцы, на лод-
ках подошли к кораблю и схватили митрополита Пимена с
его свитою. Дело в том, что Пимен в одно из своих прежних
путешествий в Царьград занимал там у Генуэзцев деньги,
которых не уплатил. Этим объясняется, почему Пимен спе-
шил в море. Но кто-то донес о нем Генуэзцам; они теперь
взяли его и хотели заключить в тюрьму со всеми спутника-
ми. Дело однако кончилось миром; митрополит и его свита
дали Генуэзцам сколько могли денег и упросили отпустить
их на свободу. После того путешественники благополучно
проплыли Азовское или Сурожское море с его устьем (про-
ливом) и вышли на «Великое море» (Черное); потом минова-
ли «Кафинский лимен» (Феодосийскую бухту) и Сурож.
Итак мы видим, что Татары кочевали отдельными орда-
ми или улусами, которые назывались по имени своих началь-
ников, каковы Сарыхоза, Бекбулат и Акбуга; последние
принадлежали, вероятно, к ордынским царевичам, т.е. к мно-
гочисленному потомству Чингизидов. А столкновение рус-
ских путников с Фрягами или Генуэзцами напоминает о том
преобладании, которое эти деятельные, предприимчивые
торговцы получили в восточной или Черноморской торгов-
ле Европы после того, как Палеологи одарили их разными
правами и льготами за помощь, оказанную при уничтоже-
нии Латинской империи и восстановлении Византийской.
Вместе с тем Генуэзцы с успехом старались вытеснить из тех
стран своих соперников Венециан, возобладавших на Чер-
ном море во времена Латинской империи.
Вскоре после восстановления Византийской империи
Генуэзцы основали укрепленное торговое поселение Кафу
на берегу обширной и прекрасной бухты на восточной сто-
роне Тавриды или Газарии (как ее называли Итальянцы), на
месте древней греческой колонии Феодосии. Это поселение,
11-Собиратели Руси
321
управляемое присылавшимися из Генуи консулами, быстро
процвело и сделалось опорным пунктом для распростране-
ния генуэзского владычества на северных берегах Черного
и Азовского морей. В следующем XIV веке, отсюда Генуэз-
цы завладели соседним греческим городом Сугдеею (Сурож
русских летописей) итак называемой Готией, т.е. гористым
южным побережьем полуострова, до отличной Балаклавской
бухты включительно. Но у Кафы был беспокойный сосед,
именно татарский город Солкат, лежавший от нее верстах в
25 далее внутрь страны, известный под именем Крыма. Тут
утвердили свою резиденцию наместники Золотоордынских
властителей, управлявшие кочевьями в Азовско-Черномор-
ских степях и в северной полосе полуострова. Город был ук-
рашен несколькими мечетями и славился своими базарами,
особенно невольничьим рынком. Кроме Татар здесь обита-
ли Евреи и Армяне. Соседство такого богатого торгового го-
рода, как Кафа, представляло некоторые выгоды крымским
ханам, именно для получений европейских изделий и для
обмена их на собственные сырые произведения, особенно
же для сбыта многочисленных пленников, захваченных во
время набегов. Ловкие Генуэзцы пользовались обстоятель-
ствами, то заключая с ханами договоры и покупая себе зем-
ли и разные привилегии, то с оружием в руках отстаивая свои
владения от татарских хищников или вмешиваясь во внут-
ренние их распри и междоусобия. Золотоордынские ханы,
получая от Кафинских Итальянцев постоянные подарки, счи-
тали их в числе своих данников.
На Азовском море нам известны две торговые итальянс-
кие колонии: Тана на левом устье Дона, близ развалин древ-
него Танаиса, и Порт Пизанский, основанный Пизанцами на
месте нынешнего Таганрога. Татары называли Тану Азак,
откуда у Русских она стала известна под именем Азова. В
хождении Пимена замечено, что тут (кроме Татар) жили
Фряги и Немцы, т.е. Генуэзцы и другие Итальянцы, преиму-
щественно Венециане. Последние являются здесь же в
XII веке; они-то собственно и основали Тану. Генуэзцы хотя
и стремились совершенно преградить своим соперникам до-
ступ в Азовское море и даже вели с ними жестокие войны,
но иногда, наоборот, в виду обоюдной опасности от Татар
322
11-2
вступали с ними в союз и оборонялись общими силами. Так,
во время золотоордынского хана Джанибека в Тане генуэ-
зец в ссоре убил татарина. Джанибек изгнал Итальянцев из
этого города, отдав их дома и имущество на разграбление Та-
тарам. Мало того, он осадил самую Кафу и хотел ее разорить.
Тогда Генуэзцы и Венециане (имевшие в Кафе свою часть
города) соединились и не только отстояли город, но и нанес-
ли поражение осаждавшем войску; так что Джанибек при-
нужден был заключить с ними мир. После того итальянские
купцы снова явились в Тане. В 1395 году она была взята и
сожжена Тамерланом, причем пощажены только мусульман-
ские ее жители. Но торговые выгоды этого места были так
велики, что, спустя несколько лет, Тана усилиями Итальян-
цев возникает из пепла и наполняется итальянскими коло-
нистами, между которыми снова возобладали Венециане, и
в городе начальствовал консул, назначаемый республикой
св. Марка.
К первой половине XV века относятся любопытные
записки двух европейцев, именно уже раз помянутого
нами бургундского рыцаря Жильбера де Ланнуа, посетив-
шего Крым, и венецианца Иосафата Барбаро, долго жив-
шего в Тане.
Выше мы видели, что Ланнуа, в 1421 году отправлявший-
ся в Сирию и Египет, по политическим обстоятельствам из
Южной Руси и Валахии, не поехал на Балканский полуост-
ров, а повернул на восток и направился северным побере-
жьем Черного моря на Крым и Кафу. Тут он посетил молдав-
ский город Монкастро (Аккерман), обитаемый Валахами,
Армянами и Генуэзцами. Отсюда часть своих людей и вещей
Ланнуа отправил в Кафу, а сам с остальными поехал степью.
На берегу Днепра он нашел большое татарское селение, при-
надлежавшее к владениям Витовта. Начальник этих Татар
угостил путников осетрами, сваренными на кирпичах из су-
шеного навоза (кизяка), и потом велел своим людям пере-
править посольство на другой берег Днепра на маленьких
челноках, сделанных из одного древесного ствола. Во время
пути по следующей затем Черноморской пустыне однажды
посольство расположилось на ночлег в каком-то лесу; голод-
ные волки напали на пасущихся его коней и угнали их дале-
323
1Г
ко; бывшие при после толмачи и татарские проводники бро-
сились за ними в погоню и воротились только на следующий
день с пойманными лошадьми. Когда Ланнуа вступил в Тав-
рические степи, то он подвергся нападению толпы конных
Татар, устроивших засаду в камышах. К счастью, в этот день
посол и его свита имели на себе шляпы, подаренные Витов-
том, и какие-то значки литовской службы; а Татары эти при-
надлежали к орде Солкатского хана, находившегося в боль-
шой дружбе с Витовтом. Они ограничились тем, что взяли с
посла разные подарки, состоявшие в золоте, серебре, хлебе,
вине и куньих мехах; затем проводили посольство до города
Солката или Крыма окольными путями, чтобы избежать
встречи с другими вооруженными шайками. Дело в том, что
означенный Солкатский хан только что умер, и страна нахо-
дилась в большом смятении по причине междоусобных рас-
прей: хан Золотой Орды хотел поставить здесь своего под-
ручника, а некоторые местные вельможи желали иметь сво-
его особого хана. По той же причине Ланнуа только
мимоездом заглянул в Солкат и поспешил проехать в Кафу.
Этот город он нашел укрепленным со стороны суши трой-
ными стенами и цветущим своею торговлею. Генуэзские
власти приняли путешественника с честью, отвели ему осо-
бую квартиру в городе и прислали в подарок четыре корзин-
ки с конфектами, четыре факела, сто восковых свечей, бо-
чонок мальвазии и хлеба. Посол начал было собирать сведе-
ния, отыскивать проводников и толмачей, чтобы объехать
Черное море и сухим путем достигнуть Иерусалима. Но, убе-
дись в трудности и даже невозможности пробраться туда по
великим пустыням, сквозь разные народы, он решил ехать
морем. В то время в гавани Кафы находились четыре вене-
цианские галеры, прибывшие из Таны и отправлявшиеся в
Средиземное море. Ланнуа воспользовался этими галерами,
они довезли его со свитою до Константинополя.
Современник Ланнуа, баварский путешественник по
Востоку Шильтбергер, также посетивший Кафу, сообщает
следующее о ее разнообразном населении. Во внутреннем
городе жители по преимуществу Итальянцы, кроме них Гре-
ки и Армяне. Во внешнем городе, окруженном второю сте-
ною, кроме Итальянцев, Греков и Армян, обитали еще Та-
324
11-4
тары, имевшие свою мечеть, и Евреи двух толков, т.е. тал-
мудисты и караимы, а потому имевшие две синагоги65.
Хотя Ланнуа не называет по имени Солкатского или
Крымского хана, бывшего приятелем Витовта и умершего
перед приездом рыцаря, но, по всей вероятности, здесь идет
речь об известном Эдигее, который под конец своей жизни
действительно находился в дружеских отношениях с вели-
ким князем Литовско-Русским. Открывшимися между его
сыновьями распрями за власть воспользовался Сарайский
двор, чтобы вновь подчинить себе Крымский улус. В таком
положении является этот улус в известиях Иосафата Барба-
ро, относящихся к тридцатым годам XV столетия.
Барбаро находился в городе Тане или Азове в то время,
когда в Золотой Орде вспыхнуло междоусобие Кучук-Маго-
мета с Улу-Магометом, т.е. Младшего с Старшим. Один из
сыновей Эдигея, по имени Наурус, поссорился с Улу-Маго-
метом и, возмутив часть орды, перешел на сторону его со-
перника Кучук-Магомета. Со своими полчищами они напра-
вились из Каспийских степей к нижнему Дону. Чтобы об-
легчить прокормление людям и многочисленным их стадам,
Кучук и Наурус разделили их отряды, которые двигались на
значительном расстоянии друг от друга. Барбаро говорит, что
еще за месяц до прибытия хана начали появляться около
Таны небольшие кучки молодых Татар, по три и по четыре
человека, верхами, с запасными конями в поводу; некоторые
из них заезжали на час, на два в город. По мере приближе-
ния хана эти кучки увеличивались. Обыкновенно передовые
или разведочные всадники для своего продовольствия име-
ли при себе кожаные мешки с пшеничным тестом, замешан-
ным на меду, и деревянную чашку; по мере надобности они
размешивали это тесто водою и ели. Кроме того, они из сво-
их луков метко стреляли дичь, которая водилась в степи во
множестве, в особенности куропатки и драхвы; а в случае
нужды питались кореньями, травами и всем, что попадалось
под руку. Но теперь стояла зима, и сама река Дон покрыта
была толстым льдом.
Наконец прибыл сам хан и остановился подле Таны в од-
ной старой мечети. Консул или начальник колонии отправил
Барбаро для поднесения хану, его матери и Наурусу даров,
325
которые состояли из шелковых тканей, хлеба, вина, пива
(буза) и других вещей, числом до девяти, по обычаю страны.
Барбаро и его товарищи нашли хана сидящим в мечети на
ковре вместе с Наурусом. Оба они показались ему еще моло-
дыми людьми. Хан благосклонно принял подарки. После
отъезда хана потянулся за ним весь его народ со своими ста-
дами; сначала явились конские табуны в 60, 100, 200 и более
лошадей; за ними стада верблюдов и быков, наконец и мел-
кий скот. Это движение продолжалось ровно шесть дней, и в
течение их все пространство снежной степи, какое только
можно было окинуть глазом, было усеяно, как муравьями, дви-
гавшимися людьми и животными. Ворота Таны оставались
заперты, и купцы итальянские целый день стояли стражею
на городских стенах, так что утомлялись до изнеможения. А
между тем они видели только одно левое крыло шедшей мимо
Орды. Вся она двигалась лавой, что в огромных размерах пред-
ставляло подобие того порядка, в каком Татары производили
охоту на диких животных (т.е. подобие облавы); диаметр про-
странства, занятого этою лавой, простирался более чем на
полтораста миль. Обоз Орды состоял из бесчисленного мно-
жества двухколесных крытых повозок (арбы), обитых соба-
чьими шкурами, войлоком или сукном, смотря по состоянию
хозяев; в них помещались женщины, дети и всякое добро.
Некоторые повозки нагружены были круглыми кибитками
небольшого размера, которые при остановке ставились пря-
мо на землю и тотчас готовы были для жилья.
Во время движения Орды мимо Таны какой-то знатный
татарин, родственник хана, по имени Эдельмуг, заехал в гос-
ти к Барбаро, который угощал его в течение двух дней; тата-
рину особенно понравилось вино, и он пил его без меры. Уез-
жая, гость пригласил хозяина поехать с ним в Орду; Барбаро
принял приглашение. Переезжая через устье Дона, пьяный
татарин не разбирал дороги, и его неподкованная лошадь,
попадая на гладкий лед, непокрытый снегом, беспрестанно
скользила и спотыкалась, за что получала частые удары пле-
тью. Вечером они пристали к одному отряду Татар, располо-
жившемуся на ночлег; а наутро продолжали путь посреди это-
го двигавшегося муравейника. Когда они прибыли к месту, где
стоял хан, то нашли его в шатре, окруженного большою тол-
326
пою народа. Просители и вообще люди, ожидавшие ханского
приема, стояли на коленях без оружия, которое лежало по-
одаль. По знаку хана, проситель вставал, приближался к нему
на расстояние восьми шагов, снова падал на колени и в таком
положении выслушивал его решение или приказание. Там, где
хан останавливался на более или менее продолжительное вре-
мя, Орда тотчас располагала свои ставки в известном поряд-
ке с прямыми широкими улицами и переулками; причем ос-
тавлялись просторные площади, на которых устраивались
базары; делались печи, в которых варили и жарили мясо и
приготовляли разные кушанья из молока, масла и творог; при
Орде всегда находились сукновалы, кузнецы, оружейники и
всякого рода мастеровые (набранные особенно из пленных
невольников). Таким образом, татарский стан представлял вид
открытого города, т.е. неукрепленного стенами. Зимою от
множества скота такой город был нестерпимо грязен, а летом
наполнен ужасною пылью.
Относительно хищности и прожорливости Татар Барба-
ро рассказывает следующее. Когда, по вскрытию рек, т.е.
весною, он поехал посмотреть на свою тоню или рыбный
завод, находившийся верстах в 50 или более от Таны вверх
по Дону, то узнал от рыбаков, что в течение зимы они нало-
вили и насолили множество рыбы и икры; но проходившие
мимо татарские отряды все это забрали и сожрали как све-
жую рыбу, так и тухлую, совсем с головками, а также истре-
били всю соль, заготовленную в большом количестве. При
этом они разломали суда и унесли с собою доски (для почин-
ки своих повозок) и разрушили соляные мельницы, чтобы
добыть из них небольшое количество железных связей. Еще
более пострадал другой итальянский купец, также имевший
свою тоню. Из предосторожности он велел вырыть большую
яму, спустить в нее 30 бочек икры и потом засыпать сверх
землею, сжечь на том месте поболее дров, чтобы надежнее
скрыть яму. Но Татары отыскали и все расхитили. По извес-
тию Барбаро, Татары занимались посевом хлеба; для чего в
марте в назначенное ханом время все желающие отправля-
лись с рабочим скотом, женами и детьми на известное поле,
вспахивали его, засевали пшеницею и просом, и потом воз-
вращались в Орду. После того хан с этою ордою старался
327
кочевать, не удаляясь от засеянного поля. Когда хлеб созре-
вал, все желающие опять отправлялись туда с повозками,
волами и верблюдами, и собирали жатву, которая по причи-
не плодородия почвы иногда бывает чрезвычайно обильна.
Тот же Барбаро с похвалою отзывается о храбрости и неуст-
рашимости кочевников, в пример чего рассказывает, как
однажды пятеро Татар и сорок танских горожан напали и
уничтожили сотенную шайку Черкес, спрятавшихся в сосед-
нем лесу с намерением чинить набег на город. Барбаро сам
участвовал в этом нападении и удивился отчаянной храбро-
сти одного татарского купца.
Барбаро сообщает и самый исход предприятия Кучук-Ма-
гомета и Науруса. Услыхав о приближении их, Улу-Магомет
(по-видимому кочевавший где-то на западной стороне Дона)
не решился выступить навстречу и бежал из Орды со своими
детьми и приверженцами. (Мы уже знаем его дальнейшую
судьбу.) После того Кучук-Магомет сделался повелителем всей
Орды и в июне месяце снова подошел к Дону на своем обрат-
ном пути. Посланные вперед люди заготовили много плотов из
леса, тогда еще в большом количестве росшего по берегам этой
реки. Кроме плотов, заготовлен был фашинник из хвороста и
тростника. Этот фашинник привязывали к плотам и повозкам;
к ним же привязывали по несколько лошадей, которых пуска-
ли вплавь. Таким способом в два дня вся Орда спокойно пере-
плавилась на другой берег. Когда Барбаро, спустя месяц после
этой переправы, поехал водою на рыбную тоню, то он встре-
чал столько плавающих плотов и фашин, что местами река была
ими почти запружена, и еще большее количество их было раз-
бросано по берегам. Во время этой переправы Татар через Дон,
помянутый выше Эдельмуг опять заехал в Тану и прогостил два
дня у Барбаро. Чтобы еще более скрепить дружбу, татарин при-
вел одного из своих сыновей и просил Барбаро считать этого
юношу как бы своим сыном; причем плащ последнего надел на
хозяина и подарил ему восемь русских пленников из своей до-
бычи, захваченной в России.
Из воспоминаний Барбаро о Татарах можно заключить,
что в этот промежуток времени Крымская или Черноморс-
кая орда не имела своего хана, независимого от Золотой
328
Орды. Но вскоре потом она получила такого хана в лице Ази
или Хаджи Гирея.
Темны и сбивчивы известия о происхождении Крымс-
кой династии Гиреев. Есть предание, что Черноморские Та-
тары, угнетаемые междоусобиями по смерти Эдигея, сами
выбрали себе ханом некоего Ази, юношу из потомства Чин-
гизова, в детстве спасенного от смерти и потом воспитанно-
го в Литовских владениях каким-то простолюдином, по име-
ни Гиреем, и что в благодарность к нему Ази весь род его
стали называться Гиреями. По одним, водворение нового
хана произошло во времена Витовта и под его покровитель-
ством, по другим во времена Казимира IV. Но самое это пре-
дание баснословно. Достоверно то, что Ази-Гирей действи-
тельно жил в Литве и был из рода Тохтамыша, который, как
известно, нашел там убежище со многими своими Татара-
ми. Когда после Эдигея усилились татарские набеги на
южно-русские пределы, Казимир IV или его главные совет-
ники решили посадить в Крыму преданного себе хана и про-
тивопоставить его властителям Золотой Орды; причем вос-
пользовались стремлением крымских мурз к образованию
самостоятельного ханства и вошли с ними в соглашение. В
1446 году король отправил Ази-Гирея в Крым в сопровожде-
нии многих Татар и с отрядом своего войска под начальством
маршала Радивила. Крымские мурзы приняли его и посади-
ли у себя ханом. Ази-Гирей, кроме Крымских улусов, соеди-
нил под своею властью также Ногайские улусы, кочевавшие
между Азовским морем и Днепром; вообще он почитается
настоящим основателем Крымского царства.
Это окончательное отделение Крыма и Черноморья от
Золотой Орды сопровождалось жестоким междоусобием,
которое усиливалось еще родовою враждою между потом-
ками Тохтамыша и Темир-Кутлуя; последние властвовали
тогда в Сарае (Кучук-Магомет был внуком Темир-Кутлуя).
Обязанный своим возвышением Казимиру, Ази или Хаджи-
Гирей всю жизнь оставался верным его союзником и не раз
наказывал других Татар за их нападение на Литовско-Рус-
ские земли. Такими хищными набегами в то время в особен-
ности отличался хан Седи-Ахмет, по-видимому властвовав-
ший в степях между Доном и Днепром. В 1451 году послан-
329
ный им царевич Мазовша дошел до самой Москвы и сжег ее
посады. А в следующие годы Седи-Ахметовы Татары сдела-
ли несколько опустошительных набегов в Северию и Подо-
лию. Хаджи-Гирей в свою очередь внезапно напал на Седи-
Ахмета, разбил его и заставил искать спасения в Литовских
владениях (1455); но там он был заключен под стражу и по-
том водворен в городе Ковне, где и умер.
Усиление Крымского юрта почувствовали на себе и ге-
нуэзские колонии. Распространяя свое господство в степях
на севере от Тавриды, Хаджи-Гирей старался завладеть и
юго-восточными побережьями полуострова, и так стеснил
Генуэзцев, что они принуждены были признать себя его дан-
никами. Он и самую столицу своего ханства перенес из Сол-
ката или Крыма в южную часть полуострова, именно в Бах-
чисарай. Гробница его находится в мечети этого города. Он
умер в 1467 году. Власть Крымского царя, подобно другим
татарским ханам, в его собственном юрте была ограничена
родовою аристократией, т.е. начальниками знатнейших фа-
милий, которые имели свои особые владения и распоряжа-
лись ими на правах феодальных. Из таких родов в Крыму
возвысились особенно пять (Ширын, Барын, Кулук, Сулеш
и Мансур), главы которых собственно и распоряжались судь-
бами ханства. В особенности их влияние сказывалось при
выборе ханского преемника; так как многочисленность цар-
ских сыновей и неопределенность престолонаследия в Кры-
му, как и в других ханствах, порождали иногда жестокие
распри и междоусобия. Подобные междоусобия возникли и
по смерти Хаджи-Гирея, оставившего после себя многих
сыновей. Ему сначала наследовал старший сын Нордоулат;
но потом престолом завладел один из младших, энергичный,
предприимчивый Менгли-Гирей. Этот знаменитый хан нео-
днократно испытал на себе превратности судьбы: он несколь-
ко раз достигал престола и был свергаем соперниками и, на-
конец утвердился на нем с помощью Турок.
В 1453 году, как известно, пала окончательно Византийс-
кая империя под ударами Османов. Генуэзцы оказывали ей
деятельную цомощь в этой предсмертной борьбе, и потому дол-
жны были подвергнуться жестокой мести со стороны султана
Магомета II. Первым его делом был разгром Галаты, генуэзс-
330
кого предместья Константинополя. Тогда Генуэзская респуб-
лика, в виду предстоявшего нападения Турок на ее Черномор-
ские колонии и своих расстроенных финансов, поспешила пе-
редать город Кафу со всеми его владениями в ведение Банка
св. Георгия, который обладал достаточными денежными сред-
ствами для военных издержек. Но эта мера не спасла колонии.
В 1475 г. сильный турецкий флот и войско осадили Кафу с моря
и с суши. Внутренние несогласия, измены и неспособность
местных властей помогли Туркам овладеть этим крепким го-
родом. Тут в числе разных приезжих торговцев погибло и по-
граблено много гостей московских (так наз. «сурожан»). Затем
Турки покорили себе и другие итальянские торговые колонии
в Крыму, а также и некоторые мелкие княжества в южной ча-
сти полуострова, например, Мангупское.
В точности неизвестно, какую роль Менгли-Гирей играл
в этих событиях. Мы знаем только, что вскоре потом он при-
знал над собою верховную власть турецкого султана, и в не-
которых приморских городах полуострова водворились ту-
рецкие гарнизоны. Таким образом, только что освободясь от
подчинения Золотоордынским ханам, Крымский юрт попал
в более крепкое подчинение Константинопольских Османов.
Но зато Менгли-Гирей, опираясь на Турок, окончательно ут-
вердился на Бахчисарайском престоле. Он продолжал поли-
тику своего отца по отношению к Золотой Орде, т.е. был ее
злейшим врагом; но не последовал ему в отношениях к
Польско-Литовскому государству. Великий князь Московс-
кий Иоанн III сумел сделать его своим усердным союзником
в борьбе с Волжскими ханами и с Литовскими государями.
Никогда Литовская Русь не испытывала таких страшных опу-
стошений, как при Менгли-Гирее, при котором Крымская
орда и получила тот по преимуществу хищный, разбойни-
чий характер, которому она следовала потом в течение трех
столетий по отношению к своим христианским соседям; в
особенности она истощила население русских областей зах-
ватами огромного количества пленников, которые обраща-
лись в неволю и составляли значительную часть живого то-
вара на турецких базарах.
Со времени Менгли-Гирея изменились пределы Литовс-
кой Руси на Юге, т.е. со стороны Киевщины и Подолья. При
331
Ольгерде эти пределы далеко выдвинулись в татарские сте-
пи, а при Витовте они достигли берегов Черного моря. Он
старался оградить свои южные окраины от Татар построе-
нием новых крепостей и обновлением старых. Так он вновь
укрепил древний Канев, а ниже его по Днепру основал Чер-
касы и Кременчуг; на острове Тавани, т.е. на главном пере-
возе в низовьях Днепра, поставил таможню; при море пост-
роил крепость на месте позднейшего Очакова и устроил га-
вань на Гаджибейской бухте или на месте нынешней Одессы.
При устье Днестра, против Монкастро или Аккермана, он
поставил замок; а выше на Днестре возникла крепость Тя-
гин, названная впоследствии Бендеры. Кроме того, упоми-
наются в соседней степи и другие крепости и замки. Но Ли-
товско-Русское государство потеряло эти южные окраины в
царствование совсем неэнергичного Казимира IV, гораздо
более занятого частыми сеймами и помянутыми выше рас-
прями Литво-Руссов с Поляками, чем обороною своих гра-
ниц. Менгли-Гирей завоевал и уничтожил крепости, осно-
ванные при море и в близкой к нему степи, и распространил
сюда кочевья своей Орды. Вследствие частых татарских на-
бегов и опустошений, вскоре между этими кочевьями и на-
селенною частью Киевской области образовалась широкая
пустынная полоса земли, долго потом служившая поприщем
постоянной войны между русскими колонистами с одной
стороны и татарскими хищниками с другой66.
VIII
ВЕЧЕВЫЕ ОБЩИНЫ
НОВГОРОД И ПСКОВ
Стремление Пскова к самобытности и борьба с Немцами. — Присоедине-
ние Эстонии к Ливонскому Ордену. — Пожары и вражда партий в Новго-
роде. — Его борьба со Шведами. — Король Магнус. — Болотовский дого-
вор и Псков, младший брат Новгорода. — Владыка Василий и неудачная
попытка церковной самостоятельности в Новгороде и Пскове. — Отпаде-
ние Заволочья и возвращение его. — Внутренние новгородские смуты. —
Голод и моровая язва. — Владыка Евфимий II. — Поход Василия Темного и
Яжелбицкий договор. — Зависимые отношения Пскова к Москве. — Цер-
ковные дела в Пскове. — Политический строй Новгорода и правительствен-
ный совет. — Пятины. — Община Псковская и ее устройство. — Заметки
Ланнуа и любопытная икона.
Политическая история Великого Новгорода в XIV и
XV веках представляет постоянное колебание, сначала меж-
ду Тверским и Московским влиянием, а потом между Мос-
ковским и Литовским, пока Москва постепенно не взяла верх
над своими соперниками и не уничтожила Новгородской
самобытности. В то же время Новгородцы продолжали ис-
конную борьбу за прибрежья Финского залива с своими за-
морскими соседями Шведами; а Псковичи должны были по-
прежнему отстаивать русские пределы со стороны Ливонс-
ких Немцев. История этой эпохи усложняется еще
взаимными неладами этих двух вечевых общин или соб-
ственно стремлением Пскова к своему обособлению, к по-
литическому и церковному отделению от Новгорода —
333
стремлением, которое увенчалось успехом относительно
политического, но не церковного.
Мы видели, что в первый период борьбы между Тверью
и Москвою Новгородцы приняли сторону Московского кня-
зя против более близкого соседа, т.е. Михаила Ярославича
Тверского, от которого они терпели разные притеснения. Но
когда усилилась Москва, то она в свою очередь также стала
теснить Новгородскую землю. Начиная с Ивана Калиты, по-
чти все великие князья Московские стараются подчинить
себе Великий Новгород, т.е. держать в нем своих наместни-
ков, стеснять его вольности, собирать с него как можно бо-
лее даней и присваивать себе его волости. Но в это время
Западная Русь собиралась под властью великих князей Ли-
товских, и Новгородцы иногда ищут у этих последних под-
держки против притязаний Москвы. Так, во время ссоры с
Иваном Калитой, они вошли в сношения с Гедимином; при-
звали к себе его сына Наримонта, крещеного по православ-
ному обряду, и дали на содержание ему и его дружине дохо-
ды с городов Ладоги, Орехова, половины Копорья и с Корель-
ской земли, конечно с условием защищать северо-западные
Новогородские пределы от внешних неприятелей, которы-
ми в то время были Шведы (1333). Но по-видимому Наримонт,
не отличавшийся деятельным, предприимчивым характером,
недолго оставался в Новогородской земле.
Обращаясь к Литве за союзом, Нрвогородцы могли
иметь в виду не одну опасность со стороны Москвы. Мо-
жет быть, этим союзом они пытались противодействовать
политике своего пригорода Пскова, который именно в со-
седней Литве искал тогда поддержки для своих давних
стремлений к отделению от Новгорода. Продолжительное
и славное княжение литовского выходца Довмонта в зна-
чительной степени подвинуло вперед дело Псковской са-
мобытности и связи с Литвой. После него некоторое время
княжил в Пскове его сын Давид, который с своею литовс-
кою дружиною также не раз помогал Псковичам оборонять-
ся от нападений Ливонских Немцев. Далее известно, что
Александр Михайлович Тверской во время своего изгнания
был принят Псковичами, и потом они посадили его у себя
на княжение из рук Гедимина. Десятилетнее княжение
334
Александра немало способствовало дальнейшему развитию
Псковской отдельности. Однако Псков все еще признавал
себя новгородским пригородом, иногда принимал к себе
наместников Новогородского князя, посылал свою рать на
помощь Новгороду, и в свою очередь требовал от него по-
мощи против Ливонских Немцев. Но так как эта помощь не
всегда являлась в случае нужды, то поневоле приходилось
обращаться к Литовским князьям.
В 1341 году у Псковичей возобновилась война с Ливонс-
кими рыцарями из-за убийства псковских послов, проезжав-
ших через землю Летголы. Немцы в начале этой войны ус-
пели поставить новый крепкий замок на пограничной псков-
ской земле, на реке Пивже (Нейгаузен).лПсков, на ту пору
не имея у себя особого князя, обратился в Новгород с
просьбою прислать наместника и войско на помощь. По сло-
вам Новогородской летописи, Новогородцы исполнили эту
просьбу; но будто бы Псковичи вернули их с дороги, сказав,
что более в помощи не нуждаются. Псковская летопись, на-
оборот, говорит, что Новгород не дал никакой помощи. Пос-
леднее ближе к истине, потому что Псковичи принуждены
были обратиться к другому своему соседу, Ольгерду Литов-
скому, тогда еще удельному князю Витебскому. Последний
воспользовался случаем вмешаться в дела северо-западной
Руси, чтобы подчинить ее своему влиянию, и действительно
явился вместе с братом Кейстутом и сыном Андреем. Нем-
цы осадили Изборск. Этот передовой оплот Псковской зем-
ли с западной стороны незадолго перед тем, по решению
псковского веча, посадником Селогой был перенесен на
ближнюю, более удобную для обороны, местность, и укреп-
лен каменными, плитяными стенами, которые Немцы теперь
тщетно старались сокрушить своими стенобитными оруди-
ями. Немецкая рать однако оказалась так сильна, что Оль-
герд не решился напасть на нее, и остановился в некотором
расстоянии. Но и Немцы с своей стороны, встретив муже-
ственное сопротивление и опасаясь нападения Литвы, пос-
ле нескольких дней осады сняли ее и отступили в свою зем-
лю. Тогда Ольгерд ушел домой, несмотря на просьбы Пско-
вичей остаться у них на княжении: вместо себя он дал им в
князья сына своего Андрея. Война с немцами продолжалась
335
еще около трех лет; Псковичи выдержали ее только одними
собственными силами и окончили ее с честью. В числе их
предводителей в этих войнах с Немцами отличались литовс-
кий наместник князь Юрий Витовтович и служебный избор-
ский князь Евстафий. Впрочем Пскову немало помогли со-
бытия в самой Ливонской земле.
Около того времени Датское владычество в Эстонии по-
чти прекратилось вследствие смут и споров за престол в соб-
ственной Дании; датско-немецкое вассальное рыцарство Эс-
тонии стало управляться само собой и не признавало над со-
бой почти никакой зависимости. Вместе с тем усилилось
бесправное положение покоренных Эстов, которым некуда
было обратиться для защиты от жестоких притеснений ры-
царей — помещиков. Вообще тяжело было положение тузем-
ного крестьянского населения в орденских владениях, но осо-
бенно невыносимо оно было в Эстонии. Современный немец-
кий летописец (Виганд Марбургский) говорит, что рыцари и
вассалы бесчестили дочерей и жен Эстов и Эзельцев, отни-
мали имущество и «поступали с ними, как с рабами». «Наши
собаки пользуются лучшим обращением, нежели эти
люди», — заметил другой немецкий писатель (Кранц). Выве-
денное из терпения, туземное население наконец возмутилось
и начало в свою очередь разрушать замки и монастыри и пре-
давать мучительной смерти попавших в их руки Датчан и Нем-
цев (1343 г.). Но недаром завоеватели воздвигали в тех краях
крепкие замки; в них спаслись остатки местного рыцарства.
Крестьяне однако двумя большими скопищами осадили глав-
ный город провинции Ревель и местопребывание эзельского
епископа Гапсаль. В то же время они обратились за помощью
к Шведам, предлагая перейти в их подданство. Рыцарство,
вместе с датским наместником Ревеля, с своей стороны, про-
сило о помощи Ливонский Орден. Магистр Бурхард фон Дрей-
левен немедленно с сильным войском явился на выручку Ре-
веля. Мятежники были побиты, и захваченные в плен подвер-
глись изысканным казням. Отсюда Дрейлевен двинулся к
Гапсалю; осаждавшие его разбежались при одном известии о
приближении Немцев. Восстание было усмирено на острове
Эзель и в целой Эстонии с такою жестокостью, что вся стра-
на обратилась почти в пустыню. Положение уцелевшего кре-
336
с’гьянства после того сделалось еще тяжелее, закрепощение
(*го за помещиками было почти полное. Датское владычество
в Эстонии сменилось владычеством Немцев, и этот порядок
был подтвержден тем, что король Вальдемар III отрекся от сво-
их прав на Эстонию в пользу гохмейстера Тевтонского Орде-
на Генриха Дусмера за 19 000 марок серебра (1346); а гохмей-
стер потом переуступил эти права за 20 000 марок магистру и
рыцарству Ливонского Ордена, который фактически уже вла-
дел Эстонской областью.
В то время, когда происходили эти события в соседней
земле, Великий Новгород обуреваем был разными бедстви-
ями и смутами. Часто случались там пожары; но особенно
опустошителен был пожар в июне 1340 года. Он начался с
улицы Розважи в Неревском конце и истребил значитель-
ную часть Софийской стороны; сильный вихрь перебросил
пламя через Волхов на Торговую сторону; причем сгорел
большой Волховский мост; много домов и церквей погорело
и в Славянском конце. Население спешило выносить свое
имущество в поле или на огороды, а также на лодки и учаны;
но огонь перебрасывало так далеко, что не спаслось и это
вынесенное имущество. А чего не пожрало пламя, то было
разграблено злыми людьми, которые, пользуясь смятением,
не только захватывали всякий товар и вещи, но и убивали
тех, кто стерег эти вещи и сопротивлялся грабителям.
Последние не щадили и самих храмов; известно, что бо-
гатые граждане имели тогда обыкновение ставить на сохра-
нение лучшее свое имущество в кладовые при каменных
церквах. Злые люди грабили это имущество вместе с доро-
гою церковною утварью; причем убили несколько церков-
ных сторожей. Едва город начал потом оправляться и вновь
обстраиваться, как летом 1342 года произошел новый боль-
шой пожар. Напуганное население после того некоторое
время боялось оставаться в городе; множество народа жило
в полях или в лодках, а лихие люди опять пользовались смя-
тением и грабили. Только усилиями владыки Василия уда-
лось восстановить спокойствие; он собрал игумнов и священ-
ников, учредил пост, крестные ходы, молебны; мало-помалу
народ воротился в город и снова принялся возобновлять по-
горевшие жилища.
337
Но осенью того же года поднялась сильная смута, выз-
ванная вечным соперничеством богатых семей из-за высо-
кого и прибыльного посадничьего сана.
В октябре умер посадник Варфоломей Юрьевич; его по-
гребли в отцовском гробе, в церкви Сорока Мучеников, что
в Неревском конце; погребение совершал сам владыка Ва-
силий с игумнами и священниками. После него остались сы-
новья Лука и Матвей. Боярская партия дала посадничество
Федору Даниловичу, очевидно, члену другой знатной семьи,
неприязненной Варфоломеевичам. Тогда Лука собрал толпу
повольников из разных оборванцев и беглых холопов, и, без
согласия властей, без владычьего благословления, отправил-
ся в Заволочье, где, вероятно, его семья имела большие по-
земельные владения. Он поставил себе укрепленный горо-
док Орелец на Двине, около впадения в нее Емцы; усилил
свою вольницу соседними Емчанами и начал грабить Двинс-
кие погосты, по-видимому, не разбирая новогородские по-
селения от туземной Чуди. А сын его Оницифор отсюда от-
правился воевать берега Ваги, большого левого притока Дви-
ны. Заволочане, подвергшиеся грабежу и обидам от
повольников, воспользовались разделением их сил и убили
Луку, когда он однажды с 200 человек выехал из Орельца на
грабеж. Едва весть о том дошла до Новгорода, как чернь, при-
верженная к семье Варфоломея, восстала на посадника, об-
виняя его в том, что он тайком послал подговорить Заволо-
чан на убиение Луки. Чернь разграбила дома и подгородные
села, принадлежавшие семье посадника Федора Данилови-
ча; а сам он с братом Андреем успел спастись бегством в кре-
пость Копорье. Сын Луки Оницифор, воротясь в Новгород,
бил челом народному вечу на Федора и Андрея, будто они
действительно подослали людей на убиение его отца. Вла-
дыка послал юрьевского архимандрита Иосифа с некоторы-
ми боярами в Копорье за посадником и его братом. Те при-
ехали в Новгород и клялись, что не думали подсылать убийц.
Народ тотчас разделился на две стороны. Оницифор Луки-
нич и дядя его Матвей Ворфоломеевич собрали своих сто-
ронников на мятежное вече у св. Софии; а Федор и Андрей
Даниловичи созвали большое вече на Ярославлем дворе.
Архиепископ, очевидно, мирволивший семье Варфоломее-
338
ничей, отправился с какими-то требованиями от них на боль-
шое вече. Но мятежники, не дождавшись его возвращения,
ударили на Ярославов двор, однако были побиты; Матвея за-
хватили и посадили в церковь под стражу, а Оницифор успел
убежать. Это было поутру; а по обеде уже весь город воору-
жился: Торговая сторона за Федора, Софийская за Оницифо-
ра. Едва владыке Василию и великокняжескому наместнику
Борису удалось помирить обе стороны и утишить восстание.
Но борьба партий продолжалась; после того мы видим в Нов-
городе частую смену посадников; в их числе встречаем Оста-
фия Дворянинцева, а потом помянутых Матвея Ворфоломее-
вича и Оницифора Лукинича, и снова Федора Даниловича.
Эта борьба Новогородских партий несомненно происхо-
дила в связи с усиливающимся Московским влиянием, кото-
рое имело своих противников и сторонников. Такое влияние,
естественно, возбуждало неудовольствие в великих князьях
Литовских. В 1346 году Симеон Гордый лично приезжал в
Новгород; был здесь торжественно посажен на стол и прожил
три недели на Городище. Но едва он уехал, как Ольгерд, в пре-
дыдущем году захвативший великое Литовское княжение, с
сильным войском вступил в Новогородскую землю, повоевал
берега Шелони и Дуги, взял окуп с Порхова и Опочки и ушел
назад с большой добычей и полоном. Причину своего нападе-
ния он объявил довольно странную: «Лаял меня посадник ваш
Остафий Дворянинцев, назвал меня псом», — велел он ска-
зать Новогородцам. Последние выступили против неприяте-
ля, но с дороги воротились; созвали вече, и на этом вече убили
Остафия Дворянинцева, говоря: «из-за тебя пропали наши
волости!» Новогородские раздоры, очевидно, стали иногда
сопровождаться недостойными, малодушными деяниями67.
В это время, когда в Новгороде пребывали наместники
великого князя Московского, Псков, как мы видели, имел
своим князем Ольгердова сына Андрея и все более и более
обособлялся из общего состава Новогородской земли. Вели-
кий Новгород наконец принужден был открыто признать
Псковскую самостоятельность. Поводом к тому послужили
внешние отношения, именно возобновившееся наступатель-
ное движение Шведов на северо-западные пределы.
339
С небольшими перерывами малая война со Шведами за
обладание Корелою длилась почти всю первую половину
XIV века: Новгородцы ходили иногда Финским заливом или
Ладожским озером разорять шведские поселения в Финлян-
дии и осаждали Выборг, но неудачно; а Шведы в свою оче-
редь делали судовые набеги на новгородские земли и дохо-
дили до самой Ладоги. Чтобы запереть неприятелям доступ
в Ладожское озеро, Новгородцы наконец догадались пост-
роить укрепленный городок на Ореховом острове, на исто-
ке Невы (1323 г.). Несколько раз обе стороны заключали мир,
и постоянно его нарушали; этому нарушению немало спо-
собствовали сами Корелы: в своем стесненном положении
между двумя сильными народами и между двумя исповеда-
ниями, православием и католичеством, они то держались
новгородского владычества и крестились по православному
обряду, то переходили на сторону Шведов и принимали ка-
толичество; поэтому часто терпели разорение от обеих сто-
рон. Таким образом, кроме борьбы за границы эти войны
имели и религиозный характер, в особенности со стороны
Шведов, подстрекаемых папскими буллами к распростране-
нию католической веры.
Король Магнус Эрихсон, соединивший в своих руках
короны Швеции и Норвегии, желая загладить неудоволь-
ствие, возбужденное его расточительностью и распущенным
образом жизни, вдруг обнаружил чрезвычайную ревность к
апостольским подвигам. Он затеял крестовый поход на Нов-
городцев, чтобы их самих обратить в католическую веру, и к
собственному войску присоединил еще много наемных
Немцев.
В 1348 году в Новгород явилось послание от Шведского
короля с следующим неожиданным предложением: «при-
шлите на съезд своих философов, я тоже пришлю своих;
пусть поговорят о вере; если ваша вера окажется лучше, то я
иду в нее, а если наша, то вы идете в нашу веру; а не захотите
быть в единении, буду воевать вас всеми своими силами».
Новгородское вече, посоветовавшись с владыкою, придума-
ло ловкий ответ: «если хочешь узнать, какая вера лучше, наша
или ваша, то пошли в Царьград к патриарху; ибо мы приняли
свою веру от Греков; а с тобой спорить о ней не будем; если
340
же есть какое между нами (соседское) неудовольствие, то
посылаем бояр к тебе на съезд». Тысяцкий Аврам, Кузьма
Гвердиславич и иные бояре приехали в Ореховец; отсюда
Кузьма Твердиславич отправился к королю, который тогда с
своим флотом стоял у Березовых островов, т.е. против Вы-
борга. Но Магнус отослал Кузьму назад уже с решительны-
ми требованиями, чтобы Новгородцы приняли католичество.
Затем он вступил в Неву и занялся осадою Ореховца; а меж-
ду тем посылал отряды, которые принялись силою крестить
новгородскую Ижору в католическую веру. Новгородцы на-
чали собирать свое земское ополчение, а вперед послали
небольшую дружину под начальством помянутого боярина
Оницифора Лукинича; ему удалось побить 500 Немцев из тех,
которые крестили Ижору. Новгородское ополчение с посад-
ником Федором Даниловичем и великокняжими наместни-
ками двинулось в Ладогу; но не шло далее, поджидая помо-
щи от великого князя. Симеон Иванович Гордый обещал эту
помощь и даже пошел было сам с войском; но, отвлекаемый
другими делами, с дороги воротился, поручив войско брату
Ивану; а последний дошел только до Новгорода и здесь оста-
новился. Благодаря этой медленности и нерешительности
как Новгородцев, так и Москвитян, король успел взять Оре-
ховец; причем попали в плен тысяцкий Аврам, Кузьма Твер-
диславич и восемь иных новгородских бояр; завоеванный
город был занят шведским гарнизоном. Брат великого князя
Иван Иванович, известный своим невоинственным харак-
тером, после того ушел с московским войском обратно в
Низовую землю.
Таким образом в самый разгар войны с сильным неприя-
телем Новгородцы были предоставлены одним собственным
средствам. Они старались заручиться по крайней мере по-
мощью Псковичей, с каковою целью около того времени зак-
лючили с ними договор в селе Болотове. По этому договору
Псков признавался младшим братом Великого Новогорода.
Новгородцы отказались от права назначать посадников в
Пскове; владычним наместником на церковном суде в Пско-
ве должен быть природный Пскович; а в Новгород Пскови-
чи не могли быть призываемы к суду как светскому через
подвойских, изветников и биричей, так и церковному через
341
Софьян или владычных людей. После того в новгородском
ополчении мы действительно встречаем псковскую дружи-
ну. Это ополчение из Ладоги двинулось наконец далее и под-
ступило к Ореховцу. Меж тем болезни, недостаток продо-
вольствия, ропот собственных подданных на поборы и воен-
ные тягости, соперничество военачальников шведских с
наемными немецкими, а также неудачи, постигшие флот, —
все это охладило апостольское рвение Магнуса, и он с глав-
ным войском ушел за море. Тем не менее шведский гарни-
зон в Ореховце, состоявший из 800 человек, оборонялся му-
жественно, и осада затянулась. Вдруг Псковичи получили из-
вестие, что Ливонские Немцы нарушили мир и начали
воевать Псковскую землю одновременно в разных местах.
Псковичи, конечно, всполошились и собрались уходить на
защиту собственной земли. Тщетно Новгородцы упраши-
вали их остаться, напоминая о братстве и только что зак-
люченном договоре. Псковская дружина выступила из ла-
геря не тайком, не ночью, а в полдень, при звуке своих во-
инских труб, бубнов и «посвистелей». Шведы со стен
смотрели на это отступление и смеялись. Однако дело кон-
чилось не в их пользу.
Новгородцы на этот раз действовали мужественно и
энергично: они стояли под городом всю осень и зиму, от Успе-
ньева дня до 24 февраля 1349 года. Наконец им удалось свои-
ми приметами зажечь город и потом ворваться в него. Шве-
ды думали спастись в каменную башню; они были частью
изрублены, частью взяты в плен. Война продолжалась еще
некоторое время. Новгородцы вновь подступили к Выборгу
и пожгли его окрестности. Наконец в самой Швеции возник-
ли смуты: недовольные вельможи объявили Магнуса лишен-
ным престола; в Норвегии посадили королем его младшего
сына Гакона, а в Швеции старшего Эриха. В таких обстоя-
тельствах Шведы при посредстве Ливонского Ордена в го-
роде Юрьеве или Дерпте заключили мир с Новгородцами, в
1350 году. По этому миру Корелия была разделена между
Швецией и Новгородом; граница проведена по реке Сестре,
впадающей в Финский залив. С обоих сторон разменялись
пленными. Этот мир Новгорода со Шведами оказался доволь-
но прочен; ибо после того мы только изредка встречаем не-
342
которые мелкие пограничные нападения, не имевшие важ-
11 ых последствий.
Псковская община также одними собственными силами
о тстояла себя от Ливонских Немцев в войне 1348—49 гг. В
этой войне был убит под Изборском храбрый литовский на-
местник Юрий Витовтович. После того Псковичи, обману-
тые вообще надеждою на Литовскую помощь против Нем-
цев, послали в Полоцк к Андрею Ольгердовичу и велели ска-
зать ему, что более не признают его своим князем; так как
он вместо того, чтобы самому сидеть в Пскове, держал в нем
своих наместников. Следствием чего был конечно гнев со
стороны Ольгерда, который велел захватить находившихся
в Литве псковских купцов, отнять у них товар и коней и са-
мих засадить в тюрьмы; но потом, взявши с них выкуп, отпу-
стил. А сын его Андрей с Полочанами напал на соседнюю
псковскую волость Ворнач и повоевал ее (1350). Псковичи
потом отомстили ему набегом на Полоцкую область под на-
чальством своего служилого князя Евстафия Изборского.
В ту эпоху Россию, как известно, посетила великая мо-
ровая язва или так называемая Черная Смерть. С особою
силою она свирепствовала в Пскове, где продолжалась все
лето 1352 года. Все кладбища при церквах так переполнились,
что пришлось рыть могильные ямы вдали от церквей. Мно-
гие мужчины и женщины спешили удалиться в монастыри и
там постричься, чтобы встретить смерть в «ангельском чине».
Плач и отчаяние господствовали в городе. В это печальное
время по просьбе псковских властей явился владыка Васи-
лий, «не в свою чреду», т.е. не в обычное и определенное
время, когда происходил «епископский подъезд», а для того,
чтобы благословить паству и преподать ей духовное утеше-
ние. Он совершил крестный ход вокруг города с некоторы-
ми мощами святых, со всем духовенством и народом. После
того владыка отбыл из Пскова, но дорогою скончался; оче-
видно, он сделался жертвою той же Черной Смерти68.
Это был один из замечательных новгородских владык,
более 29 лет управлявший Новгородской церковью. В
1330 году владыка Моисей удалился в Колмовский монас-
тырь, им самим основанный и расположенный верстах в двух
от Софийской стороны, на берегах Волхова. Тщетно Новго-
343
родцы просили его воротиться на свой престол; Моисей при-
нял схиму и благословил граждан избрать на его место достой-
ного мужа. Целых восемь месяцев В. Новгород оставался без
архипастыря. Наконец, после многих совещаний граждан с
духовенством, излюбили поставить архиепископом Григория
Калеку, священника при церкви Козьмы и Демьяна на Холо-
пьей улице. Его постригли в иноки, назвали Василием и поса-
дили на владычном дворе. А затем он ездил для своего постав-
ления во Владимир, где тогда находился митрополит Феогност.
Василий оправдал свой выбор и явился весьма деятельным
владыкою. Он был усердный строитель и, кроме нескольких
каменных церквей, воздвиг новые каменные стены вокруг
Софийского кремля; в особенности усиливалась его строи-
тельная деятельность после больших пожаров, опустошавших
Новгород. Василий, как и другие лучшие новгородские вла-
дыки, являлся ревностным патриотом в случаях политичес-
кой невзгоды и не раз сам ездил во главе посольства к Ивану
Калите и Симеону Гордому, чтобы утишать их ссоры с Новго-
родцами. Особенно любопытна его двойственная борьба с
одной стороны за церковную самостоятельность Новгорода,
с другой — против таковой же самостоятельности Пскова.
Вместе с своим политическим обособлением от осталь-
ной Руси Новгород всегда стремился и в церковном управ-
лении стать в менее зависимые отношения к Русскому мит-
рополиту. Такое стремление усилилось, когда митрополит
основал свое пребывание в Москве и когда он стал оказы-
вать явную помощь великим князьям Московским на попри-
ще собирания или политического объединения Руси. Новго-
родские владыки старались ограничить свои отношения к
митрополиту одним постановлением в свой сан и пытались
устранить его право высшего духовного суда.
Это право обыкновенно состояло в том, что митрополит
вызывал к себе на суд новгородского владыку, если случа-
лась на него какая жалоба, или посылал доверенных лиц в
Новгород для разбора тяжб, подлежащих церковному суду,
а иногда лично посещал Новгород для того, чтобы творить
там духовный суд, т.е. решать накопившиеся дела. Такие
посещения назывались «подъездом» и долженствовали про-
344
должаться по целому месяцу, почему и право на подъезд но-
сило еще название «месячного суда». Эти подъезды совер-
шались редко и обставлялись возможною торжественнос-
тью. Навстречу митрополиту выходил владыка с духовен-
ством, с крестами и народною толпою к церкви св. Спаса на
Ильине улице. Митрополит, сопровождаемый большою сви-
тою, входил в эту церковь, облачался, и отсюда соединенная
процессия с зажженными светильниками впереди направ-
лялась через Торговище и Волховский мост в соборный храм
св. Софии. Тут митрополит соборне совершал литургию и с
амвона говорил поученье. Местопребыванием митрополита
служило подворье у церкви Иоанна Предтечи на Чудинцеве
улице. Подъезд сопровождался пиршествами, которые уст-
раивали владыка и граждане, а также поднесением даров.
Все это время содержание митрополита и его многочислен-
ных спутников лежало на местном духовенстве и монасты-
рях, которые доставляли съестные припасы и другие потреб-
ные вещи. А так как и все пошлины с церковного суда в это
время шли в митрополичью казну, то понятно, что такие
подъезды были довольно отяготительны для Новгорода, осо-
бенно для его владыки. Путешествия этого последнего во
Владимир или в Москву также сопровождались большими
расходами, преимущественно на подарки митрополиту и
великому князю. Естественно поэтому стремление новгород-
ских владык, по причинам политическим и экономическим,
ограничиться только путешествием туда для постановления
своего в архиепископский сан и присвоить самим себе пра-
во высшего церковного суда в своей епархии. Но они встре-
тили энергическое сопротивление со стороны Москвы. Нов-
город обратился к цареградскому патриарху, и помощью его
авторитета думал поставить свое духовенство в более неза-
висимые отношения к московскому митрополиту. Патриар-
хия хотя благосклонно выслушивала новгородские посоль-
ства и принимала от них дары, но не решилась нарушить
древнее единство Русской церкви. Притом подобным нов-
городским проискам Москва противопоставляла свои вну-
шения в Царьграде.
Все, чего успел добиться владыка Василий, — это полу-
чить некоторые внешние знаки почета; а именно, митропо-
345
лит Феогност дал ему право носить кресчатые ризы, т.е. епис-
копскую фелонь с нашитыми четырьмя крестами. Кроме
того, если верить одному позднейшему сказанию, присво-
енный новгородским архиепископам белый клобук начался
именно с Василия, который получил его от цареградского
патриарха Филофея.
Как Новгород в XIV веке стремится подкрепить свою
политическую самобытность освобождением собственной
церкви от полного подчинения общерусскому митрополиту,
так и Псков в то же самое время, вместе с политическим обо-
соблением от Новгорода, делает попытки к церковной неза-
висимости от Новгородского владыки, т.е. хлопочет иметь
своего особого епископа. Сначала он думал добиться этого
права с помощью великого князя Литовского Гедимина, из
рук которого принял к себе на княжение известного изгнан-
ника Александра Михайловича Тверского. Пользуясь помя-
нутым выше удалением в монастырь архиепископа Моисея
и временным сиротством новгородской кафедры, Псковичи
выбрали себе епископом инока Арсения, и послали на Во-
лынь к владыке Феогносту в 1331 году с просьбою о постав-
лении. Эту просьбу поддержали великий князь Литовский и
некоторые его подручники западнорусские князья. Но она
встретила сильное противодействие со стороны нового вла-
дыки новгородского Василия, который почти одновременно
с Арсением прибыл тогда к Феогносту для своего поставле-
ния. Сам митрополит вообще стоял за сохранение существо-
вавшего порядка в Русской церкви; кроме того, он и не ре-
шился бы сделать такой важный шаг, как учреждение новой
русской епархии, без согласия великого князя Московско-
го. Арсений получил отказ, и псковское посольство вороти-
лось со стыдом. Литовский князь, недовольный этим отка-
зом, хотел выместить свою досаду на новгородском влады-
ке, так что Василий и сопровождавшие его новогородские
бояре с трудом избежали плена, пробираясь из Волыни в
отечество окольным путем через Чернигов и Брянск. Под
Черниговом они попались было в руки погнавшихся за ними
какого-то удельного киевского князя Федора и татарского
баскака с шайкою в 50 человек; но Новогородцы мужествен-
но отразили нападение.
346
После неудачи с Арсением Псковичи на время покори-
лись решению митрополита, и в 1333 году с почестями при-
няли владыку Василия, когда он приехал на свой подъезд. По-
видимому, примирению с ним не мало способствовал кня-
живший тогда в Пскове Александр Михайлович Тверской, у
которого Василий в этот приезд воспринимал от купели но-
ворожденного сына Михаила. (Впоследствии, достигнув от-
роческих лет, будущий знаменитый князь Тверской Миха-
ил Александрович отвезен в Новгород к владыке Василию,
чтобы под его руководством учиться грамоте.) Подъезды
11овогородских архиереев во Псков в эту эпоху стали окру-
жаться такою торжественностью и сопровождались такими
большими расходами, которые напоминают описанные
выше митрополичьи подъезды в Новгород; только они про-
исходили гораздо чаще этих последних. Псковское духовен-
ство с крестами, князь, посадники, бояре и народ встречали
владыку у городских ворот и провожали его на подворье.
Первым делом владыки было «соборование», т.е. соверше-
ние торжественного богослужения в Троицком соборе; при-
чем он «читал синодик» или поминальную книгу. Это чте-
ние сопровождалось пением вечной памяти погребенным
здесь князьям и всем пролившим свою кровь за св. Троицу и
св. Софью; затем следовали провозглашение многолетия
христианам Пскова и Великого Новгорода и проклятие их
врагам (при русских епископиях подобное соборование со-
вершалось обыкновенно в первое Воскресенье великого по-
ста). Владычний подъезд во Пскове продолжался также ме-
сяц; главное его значение состояло в отправлении церков-
ного суда, освящении новых церквей и сборе владычных
пошлин. Местное духовенство в это время должно было дос-
тавлять содержание или «корм» владыке и его многочислен-
ной свите или «Софьянам». Кроме корма натурою, оно дол-
жно было еще вносить ему денежный оброк, известный под
именем «поплешной пошлины», т.е. с каждой священничес-
кой головы или плеши (тогда священники отличались выст-
риженною маковкою или гуменцем). Подъезд также сопро-
вождался дарами, пирами и угощением, которые предлага-
лись от духовенства, городских властей и простых граждан;
последние устраивали пиры в складчину целыми концами.
347
Но не столько эти угощения, сколько разные пошлины были
обременительными для Псковского духовенства и возбуж-
дали с его стороны жалобы. Обременительно было также
право владыки назначать своим наместником в Пскове для
церковного суда кого-либо из Софьян и требовать Пскови-
чей на суд к себе в Новгород.
Когда владыка Василий опять прибыл в Псков в 1337 году,
по удалении оттуда Александра Михайловича Тверского,
Псковичи не только приняли его холодно, но и не дали ему
владычнего суда, и он. уехал, изрекши на них проклятие.
После того их раздор с владыкою и с Новгородом продолжал-
ся целые десять лет и окончился известным Болотовским
договором 1347—48 года. Условия этого договора, как мы
видели, более всего касались ограничения прав владыки. Он
обязался назначать своим наместником кого-либо из мест-
ных жителей, а также не звать более псковское духовенство
на суд в Новгород. Вместе с тем по-видимому были точнее
определены владычные пошлины и порядок подъезда; для
последнего окончательно установлен четырехлетний срок.
Таким образом, Псковичи добились некоторых уступок в
пользу своего церковного самоуправления; но зато Новго-
род сохранил принадлежность Пскова к своей епархии69.
Когда скончался владыка Василий, Новгородцы упроси-
ли престарелого Моисея вновь занять архиепископский пре-
стол. В это время мор или Черная смерть перешла в Новго-
род, а отсюда распространилась далее по Северо-Восточной
Руси. Моисей еще семь лет правил Новгородской церковью,
и, удручаемый телесною немощью, опять ушел в монастырь,
только в другой, на Сковородке, точно так же им самим ос-
нованный. Тогда Новгород прибег к избранию владыки по-
мощью жребия: в Софийском соборе на престол положили
три жребия и потом два взяли; а чей остался, тот считался
избранным Богом и св. Софьею. Таким способом выбор пал
на чернеца и Софийского ключника Алексея, которого тот-
час взяли на владычные сени, т.е. водворили в архиепископ-
ских покоях. Тверской епископ Федор посвятил его сначала
в дьяконы, потом в попы: а в следующем году (1360) он в со-
провождении некоторых бояр ездил во Владимир на Клязь-
ме, где соименный ему митрополит Алексей поставил его
348
архиепископом. Но еще прежде этой поездки владыка Алек-
сей имел случай оказать услугу своей пастве делом умирот-
ворения. Вследствие обычной борьбы партий, сосредото-
ченной около посадничьего сана, в 1359 г. в Новгороде
11 роизошел мятеж. Славянский конец восстал против посад-
ника Андреяна Захарьинича и поступил при этом коварным
образом. Славяне заняли свои места на вече, имея брони
иод платьем («в доспесе подсели бяху»); тут затеяли ссору,
свергли Андреяна и объявили посадником Сильвестра Лен-
гссвича. Произошла свалка; Славяне побили и разогнали
Заречан или мужей Софийской стороны, которые были бе-
зоружны. Вслед за тем поднялась вся последняя сторона,
чтобы отомстить за свою братью; а Славяне разобрали Вол-
ховский мост. Три дня обе партии стояли в оружии друг
против друга. Тогда оба владыки, старый Моисей и наре-
ченный Алексей, с Юрьевским архимандритом и игумна-
ми явились посреди враждующих и начали осенять их кре-
стным знамением. «Дети! — сказал Алексей, — не доспей-
те себе брани, поганым похвалы, а святым церквам и месту
этому пустоты, не соступайтеся на бой». Граждане послу-
шались духовного пастыря и разошлись по домам. Софий-
цы однако успели пограбить ближние села Сильвестра и не-
которых других бояр Славянского конца. Посадником не
оставили ни Андреяна, ни Сильвестра; а выбрали третьего,
Никиту Матвеевича (м. б., двоюродный брат известного
Оницифора Лукинича).
Владыка Алексей около тридцати лет управлял Новгород-
скою церковью; он был истый Новгородец по происхожде-
нию и по характеру, и продолжал стремление своих пред-
шественников к приобретению возможно большей незави-
симости от московского митрополита.
Большую часть княжения Димитрия Иоанновича Донс-
кого Новгородцы жили в мире с ним и с его наместниками.
Сближению Новгорода с Москвою в это время способство-
вали и отношения к Твери, которая вновь усилилась при
Михаиле Александровиче; а последний, действуя в союзе с
Ольгердом Литовским, не только возобновил соперничество
с Москвою из-за великого стола, но и, подобно своему деду
Михаилу Ярославичу, явился жестоким неприятелем Новго-
349
родцев, теснил их пределы и отнимал у них волости, а однаж-
ды взял приступом Торжок и разорил его. Поэтому и Новго-
родцы с своей стороны усердно помогали Димитрию против
Михаила. Насколько они в то время действовали самостоя-
тельно в своих делах, видно из примера литовского князя
Патрикия Наримонтовича. Лишенный удела в собственном
отечестве, этот князь пришел в Новгород, и вече дало ему в
кормление почти те же города, которые некогда держал его
отец Наримонт, именно: Орехов, Корельский и половину
Копорья (1383). Но в следующем году Ореховцы и Корельцы
принесли жалобы на притеснения от князя. Вслед за ними
явился сам Патрикий и поднял за себя Славянский конец.
Целые две недели продолжались шумные веча. Три Софий-
ские конца снова вооружились против славян; а последние
поспешили разобрать Волховский мост. Наконец помири-
лись на том, что Патрикию вместо прежних городов дали
Русу, Ладогу и берег Наровы.
В эпоху Димитрия Донского мы встречаем несколько
больших исходов, совершенных новгородскими повольни-
ками на Волгу; причем они грабили купеческие суда, не раз-
бирая и московских; и даже нападали на московские города
и селения. Такие грабежи хотя и возбуждали неудовольствие
великого князя, однако он долго оставлял их без наказания,
отвлекаемый иными более важными делами. Но к этим не-
удовольствиям присоединились потом и другие.
Известно, что после митрополита Алексея в русской
иерархии наступил довольно смутный период, ознамено-
ванный борьбою нескольких соперников за митрополичий
престол. Одно время в России явились даже три митропо-
лита: Дионисий, Пимен и Киприан. Новогородцы вздумали
воспользоваться этими смутными обстоятельствами, и на
вече 1384 года порешили не давать митрополиту подъезда
или месячного суда в Новгороде, не ездить к нему на рас-
праву по церковным делам и предоставить своему влады-
ке, чтобы он сам вершил все духовные дела на основании
Номоканона; а посаднику и тысяцкому ведать свои суды,
причем для каждой тяжущейся стороны на суде должны
присутствовать по два боярина и по два житьих мужа. В
таком смысле написана была «докончальная грамота», на
350
соблюдение которой вече присягнуло, и к ней привесили
городскую печать.
С этим решением по времени совпала ссора с Москвою
из-за Черного бора, за которым приезжали в Новгород бояре
великого князя; но принуждены были уехать, не окончив сбо-
ра. Известно, что Димитрий Иванович, уладивший к тому вре-
мени все другие свои дела, припомнил Новгороду грабежи его
повольников и в 1386 году предпринял на него большой по-
ход. Известно также, что поход окончился мирным договором,
по которому Новгородцы согласились на Черный бор и обя-
зались заплатить 8000 руб. за грабежи повольников. О помя-
нутой выше вечевой грамоте, относящейся к митрополичье-
му суду, в договоре пока ничего не говорится. Вопрос о нем
поднялся спустя еще пять лет, уже при следующем великом
князе Василии Дмитриевиче. Когда Киприан окончательно
утвердился в Москве и восстановил единство митрополии, то
обратил строгое внимание на новогородские притязания и
зимою 1391 года приехал в Новгород. Владыкою там был
Иоанн, преемник Алексея, который добровольно сложил сан
и удалился в Деревяницкий монастырь (1388). Владыка, духо-
венство и народ встретили митрополита с большими почестя-
ми и устроили д ля него обычные пиры; а он совершил торже-
ственно литургию у св. Софии и у св. Николая на Ярославлем
дворе. Но когда Киприан потребовал, чтобы Новгородцы унич-
тожили докончальную грамоту и дали ему верховный митро-
поличий суд, то получил решительный отказ.
«Мы уже крест целовали стоять как один человек, — от-
вечали Новогородцы, — и, запечатав грамоту, души свои за-
печатали».
«Дайте мне грамоту, — говорил Киприан, — я сам сорву
печать, а крестоцелование с вас снимаю и прощаю».
Граждане упорно стояли на своем. После двухнедельно-
го пребывания митрополит с гневом уехал из Новгорода и
наложил на него отлучение. Новогородцы снарядили посоль-
ство в Царьград к патриарху Антонию с жалобою на это от-
лучение и с просьбою утвердить их решение. Говорят, будто
бы послы грозили патриарху, что в случае отказа с его сто-
роны Новогородцы перейдут в латинство. Но Антоний и со-
званный им по этому случаю собор патриархата хорошо зна-
351
ли положение дела по известиям из Москвы; знали, что по-
добная угроза, идущая от одной только боярской партии, не
заключает в себе ничего серьезного в виду народной пре-
данности православию. А потому Новгородцы получили не-
благоприятный ответ от патриарха, который не снял с них
отлучения и советовал им подчиниться требованиям митро-
полита. Когда таким образом рушился расчет на поддержку
высшей духовной власти, выступила на сцену светская
власть, т.е. великий князь Московский. В 1393 году в Новго-
род явились послы Василия и вместе с Черным бором потре-
бовали выдать грамоту о церковном суде. Сначала Нового-
родцы продолжали упорствовать и открыли было войну с
Москвою. Но когда великокняжеское войско, захватив Тор-
жок, стало опустошать новогородские владения, партия мира
и дружбы с Москвою взяла верх. Вече вновь согласилось на
Черный бор, отослало спорную грамоту митрополиту и зап-
латило ему еще 350 рублей за снятие отлучения и благосло-
вение Новгорода. После такой неудачной попытки к церков-
ной самостоятельности, зависимость Новогородской епар-
хии от митрополита, по-видимому, утвердилась еще более
чем прежде70.
Успешный для Москвы исход церковной распри и обна-
руженная при этом военная слабость Новгорода подстрек-
нули Василия Дмитриевича предпринять на него наступа-
тельное движение и с другой стороны, т.е. захватить часть
его обширных владений на востоке и северо-востоке. Двин-
ская земля или Заволочье издавна возбуждали притязания
великих князей Суздальских и потом Московских. Суздаль-
ская земля со стороны Белаозера клином врезывалась меж-
ду Заволочьем и собственно Новогородскою областью и не-
сколько нарушала их географическую связь друг с другом. В
случаях размирья Новгорода с Суздалем или Москвою по-
чти всегда страдали сношения первого с его Двинскими ко-
лониями; суздальские, а потом московские отряды перехва-
тывали обыкновенно новгородских даньщиков, ходивших в
Заволочье, разоряли и грабили Двинские погосты. Наконец
и сами эти колонии начали тяготиться новгородским влады-
чеством, т.е. собиравшимися с них данями и оброками, суд-
ными пошлинами, притеснениями назначаемых из Новгоро-
352
и*
да посадников и старост. Здесь повторяется то же стремле-
ние как во.Пскове и некоторых других пригородах: часть
разбогатевших местных бояр и купцов стала думать о Двин-
ской самостоятельности, о свержении новгородского влады-
чества. Борьба партий, кипевшая в самом Новгороде, отра-
жалась и в его колониях: недовольные или притесняемые
своими противниками граждане нередко уходили из Новго-
рода в Заволочье и заводили там новые смуты. Московский
князь вздумал воспользоваться этими обстоятельствами и
повторить тот же способ, посредством которого ему только
что удалось овладеть Нижегородским княжением. Подкупа-
ми и обещаниями разных льгот он склонил многих богатых
Заволочан отложиться от Новгорода и поддаться Москве. В
1397 году боярин Андрей Албердов приехал с московским
посольством на Двину и убедил Двинян целовать крест ве-
ликому князю. Главными пособниками Москвитян в этом
деле были местные двинские бояре Иван Никитин и его бра-
тья Анфал, Герасим и Родион; сами новогородские посадни-
ки или воеводы, Иван и Конон, изменили Новгороду и пере-
шли на сторону Москвы. Эти главные изменники захватили
и разделили между собою многие земли, принадлежавшие
Новгороду и его боярам; при этом они грабили и брали окуп
даже с волостей самого владыки. Всей Двинской земле ве-
ликий князь в следующем 1398 году дал новую уставную гра-
моту, которою предоставлена была Двинянам почти беспош-
линная торговля во всех его владениях. Наместником своим
он прислал сюда князя Федора Ростовского. Василий Дмит-
риевич не ограничился одним Заволочьем: в то время мос-
ковская рать захватила и другие сопредельные места, на ко-
торые уже давно имели притязания великие князья Влади-
мирские и Московские, именно: Волок Дамский, Торжок,
Вологду и Бежецкий Верх. По-видимому, в них также суще-
ствовала партия, желавшая отложиться от Новгорода. Толь-
ко после занятия этих пригородов великий князь послал в
Новгород разметные грамоты или объявление войны, ссы-
лаясь на какие-то маловажные столкновения по поводу «об-
щего» или порубежного суда.
Захват стольких мест и отпадение целой Двинской зем-
ли на время вывели Новгородцев из того политического
12-Собиратели Руси
353
усыпления или расслабления, в которое они постепенно ста-
ли погружаться, по мере того как желание покря, забота о
своих торговых и частных делах и мелкие внутренние рас-
при отодвигали на второй план важные вопросы внешней
политики. Сначала Новгород попытался вступить в перего-
воры и отправил в Москву посольство с владыкою Иоанном
во главе, с челобитием и просьбою отложить нелюбье на
Новгород, взять с ним мир и воротить ему назад волости.
Когда же посольство это вернулось без успеха, Новгородцы
воспрянули и проявили сильное воинское воодушевление,
возбуждаемое влиятельным боярством, которому угрожала
потеря огромных поземельных владений за Волоком. Они
целовали на вече крест быть всем «за один брат». Власти,
бояре, дети боярские, житьи люди и «купецкие дети» обра-
тились к архиепископу, со словами: «благослови, господине
отче владыко, поискати пригородов и волостей; или воротим
свою отчизну к святей Софии и к Великому Новгороду, или
головы свои положим за святую Софию и за своего господи-
на за Великий Новгород». Архиепископ Иоанн благословил
воевод и рать новгородскую, которая выступила в поход на
Москвичей и Двинских изменников. Прежде всего они на-
пали на Белозерскую область великого князя; повоевали ее,
сожгли старый Белозерск, а с Нового городка взяли окуп;
потом повоевали Кубенские волости, окрестности Вологды
и осадили Устюг. Во время этой осады их отряды разоряли
Московские земли почти до самого Галича Мерского. Они
взяли столько полону, что суда их на Сухоне не могли под-
нять всех пленных; поэтому часть их отпустили за окуп, а
часть бросили дорогою. От Устюга новгородская рать осаж-
дала город, поставила пороки и начала ими разрушать сте-
ны. Тогда Двиняне стали просить пощады и получили ее;
причем выдали своих предводителей. Московского намест-
ника князя Федора Ростовского и его товарищей Новгород-
цы отпустили, отняв у него только все пошлины, которые он
успел собрать с Двинской земли; прежних своих посадни-
ков, Ивана и Конона, немедленно казнили, а Ивана Никити-
на с его тремя братьями заковали для отсылки на суд в Нов-
город. С московских гостей они взяли 300 рублей окупа, а с
Орелецких Двинян 2000 рублей и 3000 коней; ибо всей нов-
354
12-2
городской рати было налицо 3000 человек. Под Орельцом она
потеряла убитыми всего одного человека; укрепления этого
городка раскопала. Зимою того же 1398 года рать благопо-
лучно воротилась в Новгород. Здесь старшего из братьев
Никитиных Ивана подвергли обычной новгородской казни,
т.е. свергли с Волховского моста; Герасим и Родион вымоли-
ли себе пощаду, обещаясь постричься в монахи; Анфал ус-
пел бежать с дороги.
Великий князь, очевидно, не ожидал встретить такое
энергичное сопротивление со стороны Новгородцев, и,
слишком полагаясь на средства самих Двинян, не отправил
к ним заранее значительной рати. Поэтому Василий вскоре
согласился на мир, возвратил Новгороду все захваченные
города и вывел из них своих наместников. Может быть,
встретились еще и другие неизвестные нам политические
обстоятельства или соображения, которые склонили его к
уступчивости в этом деле.
Мятежи и смуты в Заволочье однако тем не окончились.
Помянутый выше двинский боярин Анфал, спасшийся бег-
ством в Устюг, уже в следующем году вновь поднял мятеж
против Новгорода; с ним соединился и его брат Герасим, убе-
жавший из монастыря. Они грабили и разоряли имения бояр
противной партии, пользуясь поддержкою Устюжан и воен-
ною помощью Москвы. Однако на этот раз сами двинские
бояре, оставшиеся верными Новгороду, вооружили колони-
стов и усмирили мятеж Анфала. Подобный случай повторил-
ся в 1417 году: два ушедшие из Новгорода боярина, Семен
Жадовский и Михаил Разсохин, опять при поддержке вели-
кого князя, собрали вольницу на Вятке и в Устюге, и, опус-
тясь по Двине, принялись грабить, пленить и жечь приреч-
ные волости. Но двинские бояре и на этот раз, собравши зна-
чительную дружину, разбили и рассеяли грабителей. После
мятежной попытки 1398 года связи Новгорода с Заволочь-
ем, по-видимому, сделались крепче; Новгородцы дорожили
этим краем, откуда они получали главный предмет своей тор-
говли — пушного зверя, и конечно позаботились укрепить
его за собою разными льготами, усилением колонизации и
посылкою туда надежных воевод с достаточными дружина-
ми; край сделался настолько силен, что собственными сред-
12*
355
ствами отражал нападавших Шведов и Норвежцев, приплы-
вавших в Двину Белым морем, например в 1419 и 1446 годах.
В том же 1446 году двинские воеводы ходили на восток ус-
мирять Югру, которая время от времени оказывала сопро-
тивление новгородским сборщикам дани. И на этот раз (как
в конце XII века) хитрая Югра мнимою покорностью усыпи-
ла бдительность воевод и разделила их силы; а потом вне-
запно ударила на их острожек, избила до 80 детей боярских
и разорила укрепление. Остатки дружины с трудом вороти-
лись домой. Любопытно, что вслед затем встречаем извес-
тие о путешествии новгородского владыки Евфимия II на
Двину для преподания своего благословения Заволочанам.
О его предшественниках мы не имеем такого известия.
Хотя при Василии Дмитриевиче Новгород держал у себя
наместников Московского князя, однако не затруднялся вре-
мя от времени принимать разных князей-изгнанников и да-
вать им свои пригороды в кормление. Кроме Патрикия На-
римонтовича Литовского, встречаем у них Семена Лугвения
Ольгердовича, потом известного Юрия Святославича, из-
гнанного из Смоленска Витовтом, потом его сына Федора
Юрьевича. Из-за последнего Ягайло и Витовт грозили Нов-
городцам войною в 1412 году; причем упрекали их в том, что
они недавно отказались идти вместе на Немцев (в эпоху
Грюнвальдской битвы). Новгород ответил, что он равно в
мире и с Литвой, и с Немцами. Конечно, он дорожил своею
торговлею с Европой при посредстве Немцев., и не желал
терпеть убытки ради усиления Литвы и Польши. Князь Фе-
дор Юрьевич, услыхав об угрозах Витовта и Ягайла, добро-
вольно уехал из Новгорода, и на этот раз война была откло-
нена. Но по смерти своего зятя Василия Дмитриевича Мос-
ковского Витовт уже явно пытается подчинить Новгород
Литовскому господству. Подобно дяде своему Ольгерду, он
придрался к тому, что его «назвали изменником», с большою
ратью пришел в Новгородскую землю, осадил город Порхов
и начал громить его из пушек, в 1428 году. Порховские вое-
воды Григорий Посохно и Исаак Борецкий явились в стан
Витовта и предложили окуп. Видя крепость города, Витовт
согласился на мир, взяв с Порховцев 5000 рублей, а с Новго-
родцев другие 5000, да еще владыка Евфимий дал ему одну
356
12-4
тысячу за освобождение пленников. Тут ясно сказался на-
чавшийся упадок мужества и энергии со стороны разбога-
тевшей Новгородской республики; вместо дружной, храброй
обороны она начинает просто откупаться от неприятелей
деньгами, чем, конечно, еще более привлекала их жадность.
Только вскоре последовавшая смерть Витовта избавила Нов-
городскую землю от его дальнейших попыток.
Наступившие затем княжеские междоусобия и смуты в
Москве и в Литве на время освободили Новгород от давле-
ния с той и другой стороны, чем продлили его самобытное
существование.
Великий Новгород однако мало воспользовался обстоя-
тельствами для укрепления этой самобытности. Обычные
явления подобных народоправлений, т.е. притеснения бед-
ных людей богатыми и знатными и вражда первых к после-
дним или черни к боярам, время от времени вызывали бур-
ные смятения и глубоко нарушали мирное течение жизни.
Новгородские летописи изображают несколько таких взры-
вов; но по обычаю ничего или очень мало говорят об их по-
водах и последствиях.
В апреле 1418 г. какой-то Степанка, обыватель Торговой
стороны, повстречал на улице чем-то его обидевшего Дани-
ла Ивановича Божина внука, боярина Софийской стороны;
схватил его и закричал: «друзи! пособите мне на сего зло-
дея». Сбежавшиеся люди приняли сторону Степанки и с по-
боями потащили боярина на народное сборище или «людс-
кое сонмище». Тут выскочила из толпы какая-то женщина и
стала осыпать боярина ударами, говоря, что и ее он тоже
обидел. Избитого до полусмерти Данила народная толпа осу-
дила на казнь и сбросила с Волховского моста. Но один ры-
болов, по имени Дичков сын, взял боярина в свой челн и тем
спас его от смерти. Видя это, народ озлобился на рыболова и
разорил его дом. Тем дело могло и кончиться. Но Данило Бо-
жии хотел мстить своему врагу; он как-то успел захватить в
свои руки Степанку и начал его мучить. Узнав о том, просто-
народье Торговой стороны созвало вече; потом, вооружась,
как на войну, и подняв стяг, пошло на Козмодемьянскую ули-
цу, где был дом Божина, и разграбило его; но, не нашед здесь
357
Степанки, принялось грабить другие боярские дома на этой
улице и по соседству. Устрашенные Козьмодемьянцы сами
отыскали Степанку и привели к архиепископу с мольбою
отослать его возмутившейся черни. Владыка Симеон отпра-
вил его с своим боярином и священником. Но это не утеши-
ло мятежа; вероятно, жалобы Степанки еще более подожгли
чернь; она принялась грабить боярские дома на Чудинцевой
улице и наЛюдгоще, и даже Никольский монастырь, разыс-
кивая там боярские имущества; наконец пошла на Прусскую
улицу; но тут встретила вооруженный отпор; после чего по-
бежала на свою сторону и стала созывать еще более народу.
Весь город пришел в движение. С обоих сторон вооружен-
ные толпы собрались к Великому мосту. В это время разра-
зилась сильная гроза; но толпы не расходились и готовились
к рукопашной схватке. Тогда владыка Симеон собрал часть
духовенства, вошел в Софийский алтарь, облекся в архи-
ерейские ризы, велел взять большой крест и образ Богоро-
дицы, и всем собором отправился на Волховский мост, про-
теснившись сквозь толпу. Он остановился посредине моста
и начал благословлять крестом на обе стороны; а на Яросла-
вов двор, т.е. на вече, послал юрьевского архимандрита Вар-
лаама преподать благословение посаднику Василию Есипо-
вичу, тысяцкому Кузьме Терентьевичу и всему народу. Ар-
химандрит вместе с властями уговорил людей Торговой
стороны разойтись по домам; владыка в то же время убедил
разойтись свою сторону..
Вражда меньших людей против больших однако не утих-
ла. Спустя три года, опять видим подобный же мятеж: оби-
татели двух концов, Славянского и Неревского, восстали на
посадника Андрея Ивановича за то, что он отнял землю у
какого-то людина, Климентия Артемьина; разграбили двор
посадника и других бояр; в происшедшей драке пало двад-
цать человек с его стороны и два со стороны мятежников.
Смута кончилась сменою посадника.
В эту эпоху мы читаем уже горькую жалобу новгородс-
кого летописца на недостаток правды в самом Новгороде, на
притеснения бедным, особенно жителям волостей. «Подня-
лись ябедники, стали давать ложную присягу; начались гра-
бежи по селам, волостям и по городу, — говорит он по пово-
358
ду дороговизны хлеба в 1446 году, — и обратились мы в по-
ругание соседям нашим; по волостям нашим происходили
частые поборы и великие наезды; везде слышались крик и
рыдания, вопль и проклятия на наших старейшин и наш град
за то, что не было у нас милости и суда правого».
В связи с этим недостатком правого суда немалую смуту
произвели около того же времени перемены и злоупотреб-
ления в денежной системе.
В 1410 году Новгородцы почему-то решили отменить об-
ращение своих старых серебряных денег или кун, а начали
употреблять в торговле иноземную монету, именно литовс-
кие гроши и немецкие или шведские артуги. Но, спустя де-
вять лет, нашли употребление этой иноземной монеты для
себя неудобным, распродали артуги Немцам и стали вновь
лить собственные серебряные деньги, т.е. как крупную мо-
нету, гривны или рубли, так и разменную или куны. По-ви-
димому, в Новгороде каждый гражданин мог переливать свое
серебро в монету, но не сам лично, а принося его городским
денежникам «ливцам и весцам», которые получали зато пла-
ту, но обязаны были наблюдать при отливке известный вес;
для чего при церкви св. Иоанна на Опоках существовали го-
родские денежные весы. Злоупотребления состояли в том,
что богачи переливали свое серебро в монету не настоящего
веса и за то давали посулы тем властям, которые обязаны
были их поверять. Как бы то ни было, только в обращении
появилось много легковесной монеты, особенно крупной,
которую торговцы стали браковать, т.е. не принимали от по-
купателей. Потерпели от таких злоупотреблений более все-
го бедные люди. В народе начались ропот и волнение по это-
му поводу. В 1447 году посадник Сокира, по-видимому, же-
лая угодить народу или прекратить злоупотребления,
подпоил одного денежного ливца и весца, по имени Федора
Жеребца, привел его на вече и начал допрашивать: «на кого
лил рубли? » Тот оговорил 18 человек. Из них некоторых на-
род немедленно сбросил с Волховского моста, а которые ус-
пели скрыться, у тех разграбил дома и даже их имущество,
хранившееся по церквам («а прежде того по церквам не ис-
кивали», замечает летописец, но едва ли верно). «Неправди-
вые бояре» под угрозой смерти научали Федора оговаривать
359
и еще многих людей. Протрезвись, он объявил, что со своей
братией ливцами лил на всех и на всю землю. Оттого сдела-
лось большое смятение по всему городу. Ябедники и голод-
ная чернь произвели открытый мятеж, и едва кого называл
Федор Жеребец, тотчас его убивали, а имущество его гра-
били и делили между собой, хотя бы оно и хранилось в церк-
ви. Городские власти оказались бессильны против этого мя-
тежа; ясно, что по мере упадка их нравственного авторитета
возрастали своеволие и необузданность народной толпы.
Посадник Сокира, своим неблагоразумным поступком с
Жеребцом сам вызвавший буйство и грабежи черни, с горя
разболелся и умер.
Но эти внутренние мятежи и смуты встречаются не так
часто в новгородских летописях, как разные физические
бедствия, посещавшие Новгород и его области, т.е. пожары,
голодные года, наводнения и моровая язва.
Пожарным бедствием особенно отмечен 1442 год. В мае
этого года пожары возобновлялись три раза: огонь истребил
часть Плотницкого и Славянского концов и загородные по-
стройки до самого Антоньева монастыря. Это бедствие со-
провождалось самоуправством: разоренные жители крича-
ли о поджогах, хватали подозрительных и одних бросали в
огонь, других свергали с моста в Волхов. Но незаметно, что-
бы принимались какие-либо меры предосторожности про-
тив огня; пожары считались таким же наказанием Божьим
за грехи людские, как и другие бедствия, для отвращения
которых надобно было прибегать к молитве и покаянию.
Точно так же не принималось властями никаких мер на слу-
чай голода; хотя Новгородская земля по своему суровому
климату и малоплодородной почве часто подвергалась неуро-
жаям, а подвоз из низовых областей затруднялся иногда меж-
доусобными войнами. Так в XV веке, однажды неурожаи
продолжались целые десять лет сряду (1436—46 гг.). По сло-
вам летописца, хлеб так вздорожал, что две коробьи стоили
полтину или более, да и то негде было купить. От голода люди
падали и умирали по улицам и на торгу, везде были плач и
рыдание. Произошло обычное при таком бедствии явление:
много народу разошлось по чужим землям, в Литву и к Нем-
цам; а иные из-за хлеба отдавали себя и свои семьи в раб-
360
( гво иноземным гостям, даже бесерменам и жидам. Кроме
ранних осенних и поздних весенних морозов, побивавших
< >зимые и яровые, иногда хлеб пропадал от излишней влаги,
т.е. от чрезвычайных дождей и весенних разливов. Сам Нов-
город также нередко страдал от разлития Волхова. Особен-
но велико было наводнение в апреле 1421 года; тогда Вол-
ховская вода не только снесла все мосты, Великий, Нередиц-
кий и Желотугский, но и разрушила до основания многие
хоромы; причем затопила некоторые церкви, так что служ-
ба в это время отправлялась на полатях или хорах. Вода об-
ступила или залила около 20 окрестных монастырей, где ино-
ки только на лодках или по мосткам могли ходить в церковь
на богослужение. «И в прежние годы бывали в Новгороде
большие наводнения, о которых повествуют старые летопис-
цы, но такое едва ли когда случалось», — заметил современ-
ник его и очевидец.
Самым страшным физическим бедствием в те времена
была, конечно, моровая язва. Так назыв. Черная Смерть
1352 года свирепствовала по всей России, но в особенности
опустошила Новгородско-Псковскую землю. В этой земле,
кроме того, существовала какая-то особая местная язва, ко-
торую летописи называют железой. Вот как они описывают
эту болезнь под 1417 годом: «прежде всего человека как буд-
то рогатиной ударит — за лопатку или против сердца, под
груди или промеж плеч; он разболится и начнет гореть в огне
и харкать кровью (следовательно, поражались легкие); по-
том выступит пот, за ним дрожь начнет перебирать все сус-
тавы; а железа (опухоль) бывает в разных местах, у кого на
шее, у кого на стегне, у иного под пазухой, или под скулой,
или под лопаткой, или в паху и в других местах; поболеет че-
ловек, полежит и умрет». В этом году был особенно сильный
мор от железы. Он свирепствовал в Новгороде, Ладоге, Русе,
Порхове, Пскове, Торжке, Дмитрове, Твери, по волостям, по-
гостам и монастырям. Умирало столько, что не успевали каж-
дый день погребать (а в древней России умерших обыкно-
венно погребали в тот же день); в ином дворе осталось один
или двое живых, а иные дворы совсем опустели. Набожные
люди Обыкновенно желали встретить смерть в «ангельском
чину» и спешили постригаться. Против такого страшного
361
бедствия, кроме поста и молитвы, было еще в обычае прибе-
гать к постройке церкви в один день; подобная церковь была,
конечно, очень небольшая и называлась «обыденка». К это-
му средству обратились и теперь. Владыка Симеон со всем
собором игумнов и священников и с крестами обошел вок-
руг всего Новгорода, останавливаясь по разным церквам и
монастырям, поя молебны Богу, Богородице и всем святым
«о престании гнева Божия». Между тем, граждане, кто на
лошадях, кто на руках натаскивали из лесу бревна, и в один
день 29 октября поставили церковь во имя св. мученицы Ана-
стасии. Владыка в тот же день освятил ее и совершил в ней
литургию. В Торжке также поставили тогда обыденку во имя
св. Афанасия71.
Несмотря однако на физические бедствия и внутренние
смуты, которые нередко посещали Великий Новгород, мате-
риальное его благосостояние возрастало. Та значительная
доля гражданской свободы, которой пользовались гражда-
не, поддерживала в них промышленный, предприимчивый
дух; обширные поземельные владения и прибыльная торгов-
ля с иноземцами способствовали накоплению в Новгороде
больших капиталов и массы всякого рода произведений про-
мышленности. Накоплявшиеся здесь богатства в свою оче-
редь выражались дорогими каменными постройками и ук-
рашениями. В древней Руси жилища даже и богатых граж-
дан еще были деревянные, только простором и количеством
теремов, кладовых и служб отличавшиеся от простых людей.
Каменное зодчество обращалось почти исключительно на
храмы, стены детинца или кремля и крепостные башни. И
едва ли какой другой город Руси в эту эпоху мог сравняться с
Великим Новгородом в количестве таких построек. Все эти
постройки совершались с благословения новгородских вла-
дык или их личными хлопотами и иждивением; для чего бо-
гатая Софийская казна и большие доходы с архиепископс-
ких владений давали обильные средства.
Из всех новгородских владык наибольшей строительной
деятельностью отличался преемник Евфимия I Бородатого,
Евфимий II, бывший игуменом монастыря на Лисьей горе,
когда на него пал жребий при выборе нового владыкЬ. Он
управлял Новгородской церковью около тридцати лет
362
(1429 — 1458) и пользовался чрезвычайным уважением наро-
да, благодаря своему уму, книжному образованию, привет-
ливости и щедрости, с которой расточал свою казну на пост-
роение и иконное росписание церквей. Между прочим он
соорудил владычные каменные палаты, вместо прежних де-
ревянных, с каменными службами и поварней; а в саду у себя
устроил каменную башню с боевыми часами. Украсил он
также новой каменной церковью и трапезой Вяжищенскую
пустынь (верстах в 12 от города), где когда-то постригся в
иноки и провел свою юность.
Евфимий II как новгородский патриот имел большое вли-
яние на политические дела; он был очень предан самобыт-
ности Великого Новгорода и также стремился поставить
свою церковь в более независимые отношения к Московс-
кому митрополиту. Обстоятельства в то время благоприят-
ствовали этому стремлению; известно, что Москва, кроме
княжеских междоусобий, подвергалась замешательствам и
в церковной иерархии по смерти митрополита Фотия. Евфи-
мий при жизни Фотия оставался почему-то непосвященным;
а потом принял посвящение в Смоленске из рук Киевского
митрополита Герасима. Последующий затем митрополит
всея Руси, известный грек Исидор, менее всего заботился о
подчинении Новгорода московскому верховенству; чем так-
же пользовался Евфимий, Но потом, когда миновали эти об-
стоятельства и Москва вновь усилилась, Евфимий должен
был смириться перед московским митрополитом Ионою и,
готовясь к смерти, послал просить у него для себя прощаль-
ной грамоты.
Во время двадцатилетнего Московского междоусобья в
Новгороде очевидно усилилась Литовская партия, которая
желала противопоставить Московским притязаниям покро-
вительство и помощь великого князя Литвы и Западной Руси.
Новгород продолжал иногда принимать к себе литовских
князей и давать им волости в кормление. Около 1440 года он
заключило Казимиром Литовским договор, по которому пос-
ледний получил право собирать так наз. Черный бор с ближ-
них к Литве новгородских волостёй и держать своих тиунов
в некоторых пограничных пригородах. По-видимому, в то же
время и соперник великого князя Василия Васильевича Ди-
363
митрий Шемяка нашел радушный прием у Новгородцев. Ва-
силий Васильевич, по выражению летописца, «возверг не-
любье на Великий Новгород и прислал складную грамоту»; а
вслед затем вошел в его владения с сильным войском, в ко-
тором находились Псковичи и Тверитяне, и принялся опус-
тошать волости. Новгородцы не были готовы к обороне и
поспешили отправить посольство с владыкой Евфимием во
главе. Он нашел великого князя у города Демана и заключил
с ним мир, по которому Новгородцы заплатили Василию 8000
рублей и признали его своим князем на прежних условиях.
Когда же в 1446 г. Димитрий Шемяка захватил Москву и ос-
лепил Василия, Новгородцы объявили Шемяку своим кня-
зем; а после его свержения вновь признали Василия. Тем не
менее, когда Шемяка был изгнан из своего удела, Новгород-
цы оказали ему гостеприимство, несмотря на неудовольствие
Москвы. Известно, что только отравой Московский князь
успел освободиться от своего врага и соперника в 1453 г. Тог-
да-то Василий Темный задумал нанести решительный удар
Новгородской самобытности, положить предел его изменам
и союзам с врагами Москвы, а также его постоянным спо-
рам за Черный бор и разным пограничным распрям.
В 1456 году великий князь прислал разметные грамоты в
Великий Новгород; в феврале выступил в поход, и по обы-
чаю прежде всего занял Торжок с его волостью. Передовая
московская рать, под начальством князя Стриги-Оболенско-
го и Федора Басенка, дошла до Русы, захватила ее нечаян-
ным нападением и пограбила здесь много товаров и всякого
имущества. Воеводы отпустили обоз с этой добычей назад к
князю; а с остальной дружиной выступили из Русы. Вдруг
недалеко от этого города нагнало их конное ополчение Нов-
городцев в числе 5000 человек, под начальством князя Васи-
лия Суздальского, одного из тех, которых Москва лишила
уделов. Москвитян было гораздо менее числом. Но московс-
кие воеводы заняли место, огороженное плетнями и глубо-
кими снегами, которые мешали движениям новгородской
конницы; кроме того, они отдали приказ пускать стрелы не
во всадников, покрытых крепкими доспехами, а в коней.
Когда кони новгородские начали метаться, становиться на
дыбы и сбрасывать седоков, не умевших справиться ни с
364 <
конями, ни со своими длинными копьями, то произошло у
пих замешательство, которое скоро обратилось в полное по-
ражение. Многие новгородские бояре, в том числе посадник
Михаил Туча, попали в плен; а князь Василий Суздальский
только с немногими людьми успел бежать с поля битвы. Пос-
ле того Новгородцы отправили гонца во Псков с просьбой о
помощи; Псковичи на этот раз действительно прислали им
свою рать. Но Новгородцы уже упали духом и снарядили
большое посольство, опять с владыкой Евфимием во главе,
чтобы умолять великого князя о мире.
Владыка нашел Василия Темного в Яжелбицах, за полто-
раста верст от Новгорода, и тут усильными просьбами скло-
нил его к миру. Надобно полагать, великий князь убедился,
что окончательное подчинение Новгорода было бы на сей раз
сопряжено еще с большими трудностями и многим крово-
пролитием; а потому отложил это предприятие до более удоб-
ного случая. Однако мир обошелся дорого Великому Новго-
роду: во-первых, он обязался заплатить 8500 рублей; а во-вто-
рых, мирный договор заключал в себе новые, небывалые
доселе условия; важнейшее из них состояло в том, чтобы не
быть вечевым судным грамотам и вече не могло перерешать
суд княжеский; потому в судных делах отменялась печать В.
Новгорода и вместо ее заступала печать великого князя. Кро-
ме того Новгородцы обязались без спору давать Черный бор,
когда великие князья того потребуют. Наконец они отказа-
лись от права давать убежище противникам великого князя.
Хотя по договору все завоеванные места должны быть воз-
вращены, следовательно, древние пределы Новгорода как бы
сохранялись: однако, судя по завещанию Василия Темного,
он успел присоединить к своим владениям спорные погра-
ничные пригороды: Бежецкий Верх, Волок Дамский, Ржеву
и Вологду.
Таким образом, Яжелбицкий договор по точному своему
смыслу оставлял Великому Новгороду только тень прежней
самостоятельности. Понятно, какую злобу возбудил он во
многих Новгородцах, особенно в тех, которые и прежде при-
надлежали к противомосковской партии. Это враждебное
настроение сильно обнаружилось в 1460 году, когда сам Ва-
силий Темный приехал в Новгород с многочисленной сви-
365
той и шесть недель пробыл в обычной княжеской резиден-
ции, т.е. на Городище. С ним были два сына Юрий и Андрей,
а в числе сопровождавших его бояр находился Федор Басе-
нок, особенно неприятный Новгородцам за их поражение
под Русой. Хотя по наружности великому князю были ока-
заны знаки почета, но граждане держали себя настороже и
свое оружие наготове, как бы опасаясь нападения. Есть даже
известие, что между ними составился заговор убить Васи-
лия вместе с его сыновьями и Федором Басенком. Но уважа-
емый всеми владыка Иона, узнав о том, убедил заговорщи-
ков покинуть свое намерение; ибо старший сын Василия,
Иван, оставшийся дома, тогда привел бы на Новгород все
московские и татарские рати72.
Между тем как постепенное подчинение Великого Нов-
города Москве сопровождалось с его стороны долгой и упор-
ной борьбой, младший его брат Псков, напротив, сам пошел
навстречу этому подчинению: он не был настолько силен,
чтобы одними собственными средствами отстаивать свою
самобытность посреди теснивших его соседей. В особенно-
сти постоянная опасность грозила ему с запада от Ливонс-
ких Немцев; с ними никогда не было прочного мира, а зак-
лючались только перемирия, которые часто прерывались
внезапными нападениями. Немцы стремились расширить
свои владения на восток и делали попытки или подчинить
себе Псковскую землю, или отвоевать хотя бы часть ее. Тщет-
ны были просьбы Псковичей о помощи, обращенные к Нов-
городцам. Последние более всего заботились об интересах
своей европейской торговли; а так как Ливонские города
сделались ближайшими посредниками в этой торговле, то
Новгород дорожил миром с Немцами. Да и вообще по свое-
му внутреннему строю он не мог оказывать деятельной во-
енной помощи; а потому обыкновенно отказывал в ней Пско-
вичам, и если иногда посылал ее, то большей частью слиш-
ком поздно. Притом во взаимных отношениях старшего
брата с младшим редко господствовали дружба и согласие.
Несмотря на Болотовский договор, пререкания Псковичей
с Новгородским владыкой, особенно из-за его доходов и по-
шлин, время от времени возобновлялись и даже получали
острый характер; а Новгородцы всегда принимали близко к
366
сердцу интересы своего владыки и естественно старались
удержать Псков хотя бы в церковной от себя зависимости.
Ссоры Пскова с Новгородом («рагозы») доходили иногда до
враждебных действий; так в 1391 и 1394 гг. новгородская рать
ходила даже на сам Псков; а во втором походе пушками гро-
мила псковские стены, но тщетно; ибо Псковичи всегда тща-
тельно укрепляли свои города, и в особенности не жалели
издержек на ограждение самого Пскова прочными камен-
ными стенами и кострами или башнями.
Мы видели, что Псковичи стали было искать поддержки
против Немцев у их постоянных врагов, т.е. у соседних госу-
дарей Литовских, и потому нередко принимали на свой стол
или на свои пригороды князей из Литвы. Но по мере усиле-
ния этой последней, она сама становилась опасной для са-
мобытности Пскова. Особенно эта опасность обнаружилась
во время Витовта. Тогда Псковичи начали обращаться за
помощью к великим князьям Московским, которые казались
менее опасными для Псковской независимости или для
псковских границ, ибо их владения не были соседними. В
конце XIV века, когда Витовт грозил войной Пскову и вывел
оттуда своего племянника Ивана Андреевича, Ольгердова
внука, Псковичи послали просить себе князя из рук Васи-
лия Дмитриевича Московского, которого и получили. Пора-
жение на Ворскле на время отразило грозу со стороны Ви-
товта; но, оправившись, он возобновил свои притязания и
даже враждебные действия. Так в 1406 г. он без объявления
войны напал на Псковскую землю, разорил пригород Коло-
же и осаждал другой пригород, Воронач на реке Сороти.
Опустошая окрестные волости, Литвины одних мертвых де-
тей наметали две ладьи; о чем с ужасом говорит псковский
летописец. Спустя двадцать лет, т.е. по смерти своего зятя
Василия Московского, престарелый Витовт под каким-то
ничтожным предлогом объявил войну Пскову, и с большой,
состоявшей из разных народностей, ратью осадил городок
Опочку. Опочане употребили хитрость: они притаились за
своими стенами, городок казался оставленным жителями и
мост через ров был спущен. Татары, бывшие в войске Ви-
товта, поскакали на мост; но вдруг поддерживающие его ве-
ревки были обрезаны, и неприятели со своими конями по-
367
падали в ров на заранее вбитые там острые колья. Осажден-
ные воспользовались моментом смятения, сделали вылазку
и захватили в плен многих Литвинов, Татар, Ляхов, Чехов и
Волохов. После чего Опочане варварски мстили неприяте-
лям за истязания и убийства, производимые ими по волос-
тям. По словам русской летописи, они отрезали у Татар тай-
ные уды и влагали им в рот; а с Ляхов, Чехов и Волохов сди-
рали кожу. Не взяв Опочки, Витовт двинулся под Воронач.
Но Псковичи, не имея у себя большой рати, как замечено
выше, особое внимание обращали на укрепление своих го-
родов, воздвигая около них высокие валы и толстые (частью
деревянные, частью каменные) стены с башнями. В течение
трех недель Витовт громил укрепления Воронача стенобит-
ными машинами и пушками; но город не сдавался. Вороно-
чане успели дать знать во Псков о своем трудном положе-
нии. Псковичи пришли просить мира. Витовт сначала упор-
ствовал, но потом смягчился: если верить псковскому
сказанию, его устрашила ужасная ночная буря и гроза. Гром
и молния разразились с такой силой, что старый князь схва-
тился за шатерный столб и начал вопить: «Господи помилуй!»
Вероятнее, однако, что к уступчивости его подвергли с од-
ной стороны неудачи некоторых отрядов, посланных разо-
рять Псковскую землю и побитых Псковитянами, а с другой
посольство, присланное его внуком Василием Васильевичем
Московским. Витовт согласился на мир с Псковичами, взяв
с них тысячу рублей, да еще 450 руб. за освобождение
пленных.
Во время этого нашествия Псков тщетно обращался за
помощью к своему старшему брату. Новгород отказал ему.
Но спустя два года, как известно, Витовт напал на новгород-
скую землю, и Новгородцы в свою очередь напрасно проси-
ли о помощи Псковичей. Такой эгоистичной близорукой по-
литикой Севернорусских вечевых общин, конечно, и пользо-
вались их внешние враги. Тем же пользовалась и ловкая
московская политика. Хотя Москва еще не оказывала Пско-
ву военной помощи против его соседей и ограничивалась
пока дипломатическим заступничеством, однако, принимая
к себе князей из рук Москвы, Псковичи постепенно все бо-
лее подпадали ее влиянию. В 1441 году, как мы видели, они
368
послушно исполнили приказ Василия Васильевича, и усерд-
но воевали своих старших братьев Новгородцев заодно с
Москвитянами. Вскоре затем они приняли к себе на княже-
ние присланного Василием князя Александра Чарторыйско-
го, одного из потомков Ольгерда, искавшего убежища в Мос-
квс после вокняжения в Литве Казимира Ягайловича. Чар-
горыйский был посажен на Псковский стол с обычным
торжеством в Троицком соборе, в присутствии московского
посла; причем дал присягу не только Пскову, но и великому
князю Московскому; следовательно, признал себя намест-
ником этого последнего. Этот воинственный князь-намест-
11 ик мужественно сражался с Немцами, обороняя Псковскую
землю; но потом Новгородцы переманили его на свою
службу.
В Пскове между тем образовалась партия, с опасением
смотревшая на возрастающее подчинение Москве. Во вре-
мя междоусобной войны Василия Темного с Шемякой Пско-
вичи попытались изменить свои отношения к Москве и на-
чали принимать к себе князей, не спрашивая ее согласия. А
в 1456 году они по просьбе Новгородцев даже послали им
помощь против Василия Темного; но известно, что эта по-
мощь опоздала и только способствовала заключению Яжел-
бицкого мира. После того они снова призвали на свой стол
Александра Чарторыйского. Но когда Василий, управившись
со всеми своими врагами, в 1460 году лично приехал в Нов-
город, Псковичи, опять угрожаемые Немцами, сами отпра-
вили к нему посольство с просьбой вновь признать своим
наместником князя Чарторыйского. Василий изъявил согла-
сие, только с условием, чтобы Чарторыйский присягнул ему
и его детям. Но гордый Литвин на этот раз не захотел дать
подобную присягу, и, объявив, что он не слуга великому кня-
зю, отказался от Псковского стола. Он распрощался с наро-
дом на вече; причем заметил: «когда Псковичи начнут соко-
лом ворон ловить, тогда вспомяните и меня, Чарторыйско-
го». Напрасно граждане просили его остаться. Князь выехал
из Пскова во главе своей довольно значительной дружины,
в которой было 300 всадников, покрытых железными доспе-
хами. Кроме личных достоинств, Псковичи ценили призы-
ваемых ими князей именно по количеству и качеству их соб-
369
ственной дружины. Вскоре, по челобитью Псковичей, Васи-
лий Темный назначил своим наместником в Пскове князя
Ивана Стригу-Оболенского. А преемник Василия великий
князь Иван Васильевич впервые прислал отряд московской
рати на помощь Пскову против Немцев в 1468 году; после
чего зависимость Пскова от Москвы установилась окон-
чательно.
Теряя политическую самобытность, Псковичи думали по
крайней мере с помощью Москвы достигнуть своей давниш-
ней цели: приобрести церковную независимость от Новго-
рода. При Василии Темном они нашли было поддержку это-
му стремлению со стороны московского митрополита, изве-
стного грека Исидора. Последний однако не решился
учредить во Пскове особую епископию, а вздумал поставить
во главе местного псковского духовенства архимандрита, ко-
торый, помимо новгородского архиепископа, был непосред-
ственно подчинен митрополиту или являлся собственно его
наместником во Пскове. Но с падением Исидора отменено
было нововведение, и псковское духовенство снова подчи-
нено новгородскому владыке. Однако не скоро уладились
вновь их мирные отношения. Особенно усилился разлад во
время архиепископа Ионы, который был преемником Евфи-
мия II. Как новгородский патриот и поборник самобытнос-
ти, Иона был весьма чтим Новгородцами и даже прославлен
ими за святого мужа. Но Псковичи, наоборот, порицали*его
за сребролюбие и мздоимство. Между прочим, он разрешал
священнодействовать вдовым попам без пострижения в мо-
нашество, и выдавал им новые ставленные грамоты, взымая
за них по рублю или полтора. Псковичи решили прямо обра-
титься к великому князю Московскому с просьбой об учреж-
дении у них отдельного епископа, в 1464 г. Иван III сначала
уклончиво ответил, что он подумает о том со «своим отцом
Феодосием митрополитом всея Русии». Но вскоре последо-
вал решительный отказ, единственно на том основании, что
этого никогда прежде не было («не мочно быти во Пскове
владыке, занеже искони не бывал, а не стол во Пскове»).
При первом взгляде на это дело, покажется не совсем
понятным, почему Москва препятствовала основанию осо-
бой Псковской епархии и тем сама поддерживала связи
370
11скова с Новгородом; тогда как, по-видимому, в ее интересе
оыло еще более разъединить, чтобы тем легче подчинить
< обе и тот, и другой. Но, кроме действительного опасения
нарушить церковную старину, к которой Москва относилась
с большим уважением, тут могли участвовать и тонкие по-
литические расчеты. Во-первых, одновременно со стремле-
нием Пскова к церковному обособлению от Новгородского
владыки шло стремление Новгорода к таковому же обособ-
лению от Московского митрополита. Следовательно, проти-
водействуя последнему, Московское правительство счита-
ло неудобным покровительствовать первому; чем могло бы
возбудить еще большее ожесточение против себя в Новго-
роде и побудить его к более решительному сближению с
Литвой (и пожалуй, с Киево-Литовским митрополитом); тог-
да как поддерживая архиепископа в этом деле, оно, наобо-
рот, парализовало его усердие в политической борьбе Нов-
города с Москвой. А во-вторых, частые распри Псковичей с
Новгородским владыкой немало мешали взаимной дружбе
и согласию этих вечевых общин; поэтому Москва не имела
оснований опасаться тесного политического союза между
ними. Вообще она находила более удобным для себя и менее
рискованным оставить церковные отношения в прежнем
виде вперед до полного подчинения себе и Новгорода, и
Пскова. Кроме того, во время ходатайства Псковичей в Мос-
кве об отдельном епископе, Новгородцы со своей стороны
хлопотали в противном смысле; они даже не хотели пропус-
кать через свою землю псковских послов, отправлявшихся в
Москву; а владыка Иона прислал митрополиту грамоту с
жалобой на непокорство своей псковской паствы. Разуме-
ется, эти хлопоты сопровождались и приличными дарами.
Неимение собственного епископа отразилось неустрой-
ствами в среде псковского духовенства и наложило вообще
на Псковскую церковь особую печать сравнительно с дру-
гими русскими областями. Лишенное непосредственного
епископского надзора, здесь духовенство усвоило себе не-
которые мирские привычки и менее строгие нравы. Миря-
не со своей стороны оказывали ему менее уважения и все
более и более стали вмешиваться в церковные дела, особен-
но захватывали в свои руки хозяйственную сторону, т.е. ве-
371
дение церковным имуществом; сам владычний наместник
был не только Псковитин, но и лицо гражданское, а не ду-
ховное. Вече Псковское также стало присваивать себе выс-
шее решение разных церковных вопросов и старалось под-
вергать духовенство повинностям и налогам наравне с дру-
гими сословиями. Рядом с тем в Псковском обществе,
мирском и духовном, развилось большое свободомыслие, чем
где-либо на Руси; что и не замедлило еще в XIV веке сказать-
ся знаменитой ересью Стригольников (о которой после).
Духовенство со своей стороны, чтобы поставить некоторую
преграду вмешательству мирских властей в церковные дела,
пыталось несколько теснее сплотиться, т.е. образовать из
себя лучше организованные общины или союзы, и обрати-
лось к учреждению соборов. Для этого несколько церквей и
монастырей соединялись в одну общину и примыкали к ка-
кому-либо значительному храму, который получал название
соборного. Древнейший такой собор был Троицкий. Вскоре
после Болотовского договора учрежден второй собор при
церкви св. Софии; а потом в течение XV века один за другим
возникли еще четыре собора (Никольский, Спасский, Похва-
лы пресв. Богородицы и Входоиерусалимский); итого шесть
соборов, между которыми и было распределено все духовен-
ство как белое, так и черное. Соборные храмы отличались
от простых тем, что служба в них совершалась повседневно.
Внутренняя организация этих соборных общин была подра-
жанием все тем же мирским общинам, каковы концы, ули-
цы и сотни; они имели своих выборных старост, которые
заведовали их текущими делами, отстаивали их интересы
перед мирскими властями, сносились за них с владычным
наместником, наблюдали за исправным взносом владычных
повинностей и т.д. Таким образом Псковская церковь все
более и более получала демократический характер, и при-
том с оттенком пресвитерьянским.
Когда с одной стороны не удалась последняя попытка
Псковичей добиться своего особого епископа, с помощью
великого князя Московского Ивана III, и снова поднялись
распри с Новгородским владыкой из-за пошлин и поборов,
которыми он облагал духовенство, а с другой продолжались
вмешательства мирских властей и притязания народного
372
веча на подчинение себе церковных дел, — тогда духовен-
ство Псковское сделало еще шаг вперед относительно своей
организации в демократическом духе. Так как соборные об-
щины были разрознены между собой, то оно решило поста-
вить их во взаимную тесную связь выбором из своей среды
двух представителей, которые должны были служить помощ-
никами владычному наместнику, подобно тому как два сте-
пенные посадника считались помощниками великокняжес-
кого наместника. В 1469 году священноиноки и священники
всех пяти соборов (шестой тогда еще не был учрежден) яви-
лись и просили утвердить такое их решение, чтобы им жить
согласно с Номоканоном и чтобы мир в церковные дела не
вступался и не нарушалправилсвв. Апостоли свв. Отец. Вече
изъявило согласие; в этом смысле написана была грамота и
положена в ларь св. Троицы (вечевой архив).
Эта попытка особого церковного устройства в пресви-
терьянском духе однако потерпела полную неудачу. Осе-
нью того же года один из двух священников, выбранных в
церковные просители, по имени Андрей Коза, по каким-то
неудовольствиям бежал в Новгород к владыке и сам же по-
старался вооружить его против нового постановления. Вла-
дыка Иона поспешил в Псков на свой подъезд, был встре-
чен со всеми почестями и после соборования начал требо-
вать, чтобы помянутую вечевую грамоту вынули из ларя и
разодрали. На это требование Псковичи почтительно, но
твердо отвечали отказом. Владыка уехал, и обратился с жа-
лобой в Москву. На следующий год в Псков явились послы
от великого князя и митрополита, которые объявили свою
волю, чтобы все церковное управление по-прежнему оста-
валось за Новгородским владыкой. Вече и духовенство не
решились противиться приказу двух высших властей, вы-
нули из ларя грамоту и разодрали. После чего опять все по-
шло по-старому73.
Итак, в XIV веке севернорусские вечевые общины дос-
тигли полного своего развития; а в XV веке они уже явно ста-
ли клониться к упадку и обнаружили недостаток средств для
борьбы за свою самобытность с собирателями Руси, как с
великими князьями Литовскими, так и в особенности с Мос-
ковскими.
373
Что такое собственно Господин Великий Новгород? В
политическом отношении он сложился так своеобразно, что
нелегко найти для него подобие в других странах. По своему
народоправлению и торгово-промышленному характеру он,
конечно, напоминает и древние греко-римские республики,
и средневековые общины, как Итальянская, так и Северо-
германская. В нем также можно проследить внутреннюю
борьбу двух главных республиканских партий или собствен-
но течений, т.е. аристократии и демократии. Но что наибо-
лее наложило на него печать своеобразности и что подчини-
ло себе все другие интересы, это была его сравнительно ог-
ромная территория. Обширные поземельные владения
составляли главное его богатство; из своих земель он извле-
кал и те естественные произведения, которые служили пред-
метами его заграничного отпуска (меха, кожи, воск, лен, де-
рево и т.д.). Благодаря этим поземельным владениям, выс-
шее новгородское сословие удержало за собой тот же
характер, которым оно отличалось и в других областях Руси,
т.е. оно оставалось по преимуществу сословием крупных зем-
левладельцев, хотя и могло принимать некоторое участие в
торговых оборотах, продавая произведения своих земель или
ссужая людей торгового класса капиталами, конечно, за по-
рядочные проценты. Благодаря большим поземельным вла-
дениям, в которых жили или крестьяне-земледельцы, или
крестьяне-промышленники (звероловы и рыболовы), пла-
тившие с них оброки, новгородское боярство могло окружать
себя толпой домашней челяди и иметь многочисленных кли-
ентов между черными людьми, т.е. в беднейшем населении
В. Новгорода. Оно распоряжалось голосами этих людей как
на большом или народном вече, так и в собраниях по концам
и улицам, и с их помощью проводило здесь свои интересы,
особенно в деле выборов на высшие должности.
Хотя между купеческим классом встречались лица, на-
живавшие большие денежные капиталы и, кроме того, при-
обретавшие крупную поземельную собственность, однако в
XIV и XV веках, очевидно, грани между сословиями и права
происхождения уже настолько определились, что купец, как
бы он ни был богат, по-видимому не получал боярского зва-
374
ния; по крайней мере источники не указывают нам таких
примеров. Да и получить его было не от кого: народное вече
не раздавало боярства, а княжеская власть была для того в
Новгороде слишком слаба. С другой стороны, не все бояре
могли играть видную роль в таком городе; для того требова-
лись прежде всего богатство, а потом уже даровитость и энер-
гия. Поэтому здесь произошло обычное явление, которое
история раскрывает нам в древнем Риме и средневековой
Венеции: мало-помалу влияние на дела и места высших са-
новников сосредоточилось в руках важнейших фамилий.
Так, насколько это видно из летописей, сан тысяцкого и в
особенности посадника постоянно вращался в кругу извест-
ных боярских семей, число которых едва ли превышало два-
три десятка. Следовательно это была уже явная олигархия.
Должности посадника и тысяцкого в свою очередь способ-
ствовали накоплению значительных богатств в руках этой
олигархии. Такие должности были очень доходны: в пользу
их шли многочисленные судебные пошлины; на содержание
их назначены были разные поборы с крестьян некоторых
волостей или погостов; кроме того, эти власти имели возмож-
ность вымогать большие денежные суммы с торговых лю-
дей, в том числе и с иноземцев.
В предыдущей книге мы уже указывали, что только вза-
имное соперничество таких фамилий и частые их раздоры
за посадничество, при неопределенности его срока, давали
возможность остальным сословиям в свою очередь сдержи-
вать дальнейшее усиление боярства, сохранять равновесие
между знатью и простыми гражданами, и даже по временам
предоставляли полный простор бурным проявлениям народ-
ной воли. Поэтому в обычной, так сказать будничной, жиз-
ни Великого Новгорода незаметно, чтобы богатая знать рез-
ко выделялась из народа какими-либо особыми привычка-
ми, особой роскошью и вообще образом жизни. По
летописям, она заявляет о себе преимущественно построй-
кой храмов и основанием фамильных монастырей.
В древних Греческих и Средневековых итальянских рес-
публиках мы нередко видим, что из борьбы демократии с
аристократией возникает тирания, т.е. какой-либо смелый
вождь народной партии захватывает в свои руки верховную
375
власть. Подобного явления не встречается в Великом Новго-
роде во все долгое существование его народоправления. Во-
первых, при всем развитии своей самобытности, Новгород
никогда не был вполне независим и никогда не выходил из
состава Русских земель, управляемых княжеским родом Вла-
димира Великого (и отчасти родом Гедимина) и всегда имел
у себя или князя, или его наместника. Во-вторых, само вза-
имное соперничество знатнейших фамилий, ревниво следив-
ших друг за другом, и легкость, с которой возбуждалась
вражда партий и свергались посадники, не допускали ника-
кой возможности к исключительному возвышению и утвер-
ждению во власти одного какого-либо лица или одной бояр-
ской фамилии. Наконец и полное отсутствие готовой воен-
ной силы, на которую могло бы опереться какое-либо личное
честолюбие, окончательно устраняло всякое проявление ту-
земного монархического начала в подобном народоправле-
нии. Постоянная военная сила в самом Новгороде существо-
вала в виде небольшой дружины при князе или его намест-
нике, дружины, приходившей с ним из другой области; а
туземная земская рать набиралась только на время нужды.
Начальство над этой ратью хотя принадлежало прежде все-
го посаднику и тысяцкому, однако народное вече рано при-
своило себе право назначать воевод по своему усмотрению.
При всем широком развитии вечевого начала в Великом
Новгороде, не должно преувеличиваться значение его народ-
ного веча. Это была высшая правительственная и судебная
инстанция; но она произносила только окончательные реше-
ния; а между тем должно же было существовать какое-либо
учреждение, которое обсуждало, исследовало и выясняло
всякое важное дело прежде, нежели оно поступало на реше-
ние народного собрания. Посадник и тысяцкий были заня-
ты текущими административными заботами и судебными
разбирательствами. Хотя посадник председательствовал в
народном собрании и предлагал вопросы на его рассмотре-
ние, но не мог, конечно, он один заранее обсудить их и под-
готовить решение в том или другом смысле. Во всех наро-
доправлениях обыкновенно встречаем мы постоянное кол-
легиальное учреждение, которое занималось высшими
государственными вопросами и пользовалось большей или
376
меньшей степенью власти, смотря по степени развития са-
мого народоправления. В Спарте оно герузия, в Афинах со-
вет или вуле, в Риме сенат, в Итальянских республиках се-
ньория, в Немецких вольных городах рат и т.д. По некото-
рым признакам имеем право заключить, что Великий
Новгород также не был чужд подобного учреждения или по-
добного совета. Но если и весь его политический строй, й
само народное вече не приобрели определенных, строго вы-
работанных форм, то еще менее выработалась здесь опре-
деленная и постоянная форма высшего правительственного
совета. Поэтому в летописях мы находим более намеки на
его существование, чем ясные, положительные указания.
Скорее, такие указания встречаются в иноземных источни-
ках, именно в грамотах Ганзейских городов, которым неред-
ко приходилось иметь дело с названным учреждением по сво-
им торговым делам и привилегиям. Судя по новгородским
летописям, этот совет или собственное его ядро, кроме со-
стоящих на должности высших сановников, т.е. степенного
посадника, степенного тысяцкого и кончанских старост, со-
ставляли так называемые старые посадники и старые тысяц-
кие, число которых, при известной частой смене сановни-
ков, могло простираться до нескольких десятков человек. А
если взять в расчет указания ганзейских грамот, то в состав
совета, по-видимому, входили главы всех боярских фамилий;
в одном случае число членов совета или думы определено
(скорее преувеличено) в 300 человек. Те же указания назы-
вают их «золотыми поясами»; такие украшенные или шитые
золотом кушаки, вероятно, составляли отличительную вне-
шнюю черту знатного и богатого сословия. Следовательно,
этот совет в сущности был не что иное, как боярская дума,
встречающаяся во всех древних Русских княжениях. Сна-
чала и собиралась она на Городище, т.е. подле князя; а когда
сами князья перестали там жить и посылали туда своих на-
местников, приблизительно с XIV века, то и боярская дума
стала собираться на владычном дворе, который в это время
сделался важнейшим сосредоточением правительственной
деятельности в Вел. Новгороде. Каково бы ни было взаим-
ное соперничество бояр в некоторых отношениях, все-таки
они имели многие общие сословные интересы, которые зас-
377
тавляли их нередко сплачиваться и дружно отстаивать свое
значение и свои привилегии против народной толпы. Поэто-
му боярская дума не только ограничивала власть высших са-
новников, но и оказывала несомненное влияние на народ-
ное вече, и в тех случаях, когда действовала дружно, склоня-
ла его решения согласно со своими видами. Как народное
вече препятствовало развитию самого народного веча; она
не давала утвердиться охлократии или полному господству
толпы, хотя из этой толпы часто выдвигались люди, отличав-
шиеся своим «кричанием на вече», или так называемые «ху-
дые мужики вечники».
Что касается до областного подразделения Новгородской
земли, то в эпоху Татарскую она усвоила себе деление на
«пятины», т.е. на пять частей, каковы: Водская или область
чудского народца Води, простиравшаяся от Новгорода к
Финскому заливу, Ладожскому озеру и далее на север от
последнего; Обонежская, длинной полосой тянувшаяся от
Ильменя через Онежское озеро к самому Белому морю; Бе-
жецкая, занимавшая юго-восточную часть Новгородской
земли; Деревская — между реками Метой и Ловатью; Шелон-
ская — между Ловатью и Лугой. Вне этих пятин лежало За-
волочье или Двинская земля. Деление Новгородской земли
на пятины находилось в связи с известным делением самого
Новгорода на пять концов: каждая пятина в правительствен-
ном отношении была подчинена начальству соответственно-
го ей конца. Пятины в свою очередь подразделялись на во-
лости и погосты74.
Псковская община естественно устроилась по образцу
Великого Новгорода, как бывший его пригород. Но уже ве-
ликая разница в объеме и географическом положении их
земель должна была во многом отразиться на их внешней
истории и внутреннем складе.
Когда Псковская область выделилась из общего состава
Новгородских владений, то обнимала только юго-западную
их окраину. Она представляла довольно узкую полосу вдоль
по течению реки Великой с ее притоками и по восточному
прибрежью озер Псковского и Чудского. В длину эта полоса
простиралась верст на 300, а в ширину только местами дохо-
дила до сотни верст. Меж тем как Новгородские пределы
378
терялись в неизмеримых пустынных пространствах севера
и востока, откуда не угрожала им никакая внешняя опас-
ность. Псковская область, напротив, была со всех сторон
стеснена более или менее неприязненными соседями и не
имела возможности расширять свою территорию ни в какую
сторону. По своему положению будучи предназначена слу-
жить передовым оплотом всей Русской земли против Ливон-
ских Немцев и Литвы, Псковская община по необходимос-
ти должна прилагать особую заботу о сооружении военных
укреплений. Поэтому пригороды ее не были такими же про-
мышленными и торговыми пунктами, как Новгородские
пригороды вообще; это был ряд небольших, но хорошо ук-
репленных городов. Они располагались главным образом по
реке Великой, каковы: Опочка, на верхнем ее течении, от-
стоявшая на 120 верст от главного города; потом вниз по те-
чению Воронач, Остров, Котельно и Володимирец; после-
дний при самом впадении Великой в Псковское озеро. Вбли-
зи Великой по ее притокам стояли Врев и Кошкин городок
по правую сторону, Вышгородок и Велье по левую. В север-
ном углу Псковских владений на прибрежье Чудского озера
лежал Гдов. Все это были города, более или менее построен-
ные самими Псковичами для обороны своей земли. Но в чис-
ле пригородов находился также Изборск, который был древ-
нее самого Пскова. Расположенный на высокой горе, вер-
стах в 30 на юго-запад от Пскова, почти на самой Ливонской
границе, Изборск был укреплен плитяными стенами и мно-
го раз с успехом выдерживал осаду Немцев.
Но главную военную опору Псковской земли составлял
сам город Псков; по своему положению на высоком берегу
Великой, в углу, образуемом впадением в нее Псковы, и в
особенности по своим массивным каменным стенам, он в те
времена представлял едва ли не наилучший укрепленный
город в целой Руси. Вершину помянутого угла занимал Кром
или Детинец, огороженный тремя стенами; из них та, кото-
рая шла от Псковы к Великой, называлась персями или пере-
дней; а на стрелке этого треугольника возвышался Кутный
костер, т.е. угловая башня. Пространство между персями и
параллельной с ней Довмонтовой стеной называлось Охоб-
нем. А вне Крома и Охобня, опять между Пековой и Вели-
379
кой, помещался посад или собственно город Псков (называв-
шийся также Застенье), в свою очередь огороженный ка-
менной стеной с кострами или башнями; впоследствии и
часть города, лежавшая на другой стороне Псковы или так
наз. Запсковье, также обнесена была каменной стеной. По-
добно Новгороду, Псков разделялся на концы. В XV веке,
когда он достиг наибольшего своего объема, в нем считалось
шесть концов: Боловинский, Торговский, Городецкий, Опо-
ченский, Остролавецкий и Богоявленский (Запсковье). Де-
тинец или Кром, с его главной святыней, Троицким собором,
так же как и Новгородский Кремль, составлял особую часть,
т.е. не входил в состав концов. Как в Новгороде княжий двор
или Ярославов находился подле главного Торговища, так и
во Пскове княжеский двор стоял неподалеку от Торга, в Тор-
говском конце. Хотя здесь также был и загородный княжий
двор, соответствовавший новгородскому Городищу, но князь
Псковской обыкновенно жил в самом городе. Городской кня-
жий двор во Пскове, с его большой или судебной избой, не
сделался местом народных вечевых собраний, как Яросла-
вов двор в Новгороде. Псковское вече происходило в Детин-
це, подле Троицкого собора, и созывалось звоном одного из
соборных колоколов; а колокольня соборная помещалась на
помянутых выше персях или на стене, отделявшей верхнюю
часть детинца от нижней или Довмонтовой. На вечевой пло-
щади стоял возвышенный деревянный помост или степень,
на которой во время совещания сидели князь, посадники и
другие правительственные лица и с которых они обращались
со своей речью к народу. На соборных сенях, в одной из вер-
хних церковных камор, помещался вечевой архив или ларь,
т.е. сундук с вечевыми грамотами, хранением которого за-
ведовал особый чиновник или ларник.
При своем небольшом объеме и при отсутствии значи-
тельных, богатых пригородов, Псковская земля получила
более сплоченный (более централизованный) характер, не-
жели земля Новгородская. В первой мы не видим таких мес-
тных стремлений к обособлению, какие встречаем во вто-
рой, вроде Заволочья (и самого Пскова). Пригороды псковс-
кие, построенные самим Псковом как его военные колонии,
пользуются гораздо меньшей самостоятельностью, нежели
380
пригороды В. Новгорода. Как в церковном отношении все
духовенство Псковской земли было поделено между шестью
псковскими соборами, так и в отношении правительствен-
ном вся Псковская область поделена была между шестью
концами города Пскова, причем на каждый конец пришлось
на два пригорода с их волостями; ибо во второй половине
XV века число псковских пригородов простиралось уже до
12. Псковская летопись сообщает, что раздел происходил по
жребию (1468 г.). По всем признакам такое деление находи-
лось в связи с распределением повинностей, и в особеннос-
ти в связи с отбыванием военной повинности. Эта повин-
ность в древней России была двух видов: во-первых, пост-
ройка и поддержание городских укреплений и, во-вторых,
набор и содержание земской рати. Так в самом Пскове го-
родские стены (т.е. их постройка и поправка) были разделе-
ны между концами, а эти большие отделы в свою очередь
подразделены между улицами. Старосты и другие выборные
кончанские власти заведовали в приписанных к ним приго-
родах и волостях как градостроительством, так и вооруже-
нием земской рати, которая собиралась и снаряжалась по
известной разверстке или «разрубу»; почему и называлась
рать «рубленная». Псковская летопись иногда сообщает нам,
что для какого-либо похода Псковичи «порубились с десяти
сох конь, а с сорока рублев конь и человек в доспехе, а бобы-
ли пешие люди». Если поход предпринимался на судах, то по
такой же разверстке или раскладке псковские концы и во-
лости выставляли известное число ладей или насадов. Псков-
ские пригороды получали своих посадников от главного го-
рода, а в некоторых, кроме того, сидели княжие наместни-
ки, ведавшие судом и расправой. Но дела сколь-нибудь
важные пригорожане не смели решать помимо старейшего
города. Так, однажды Опочане сами, не спросясь Псковичей,
казнили смертью одного коневого татя или конокрада; Псков
«опалился» (разгневался) за такое самоуправство и продал
Опочку (наложил пеню), взяв с нее сто рублей в пользу
Псковского князя (в 1477 г.). Не все Псковские волости или
округи имели у себя город, т.е. были приписаны к какому-
либо пригороду, особенно на восточной стороне Псковской
земли на пограничье с Новгородской землей, где не было
381
такой нужды в укрепленных пунктах,- как на юге и западе.
Такие волости, иногда носившие, как и в Новгороде, назва-
ние губ, ведались своими выборными «губскими староста-
ми», которые сносились прямо с главным городом земли.
Что касается до общего характера Псковского народоп-
равства сравнительно с Новгородским, то нельзя не заметить
в первом более спокойного течения дел и более внутреннего
мира в продолжение того периода, о котором идет речь. Хотя
и здесь во главе населения стояло боярское сословие, но ма-
лый объем Псковской земли не давал ему простора для об-
разования класса крупных землевладельцев, и в Пскове мы
не видим того олигархического начала, которое столь замет-
но в В. Новгороде. С другой стороны, не видим и той массы
черни, которая то бурным способом проявляет свою нелю-
бовь к знати, то является послушным орудием в руках бояр-
ских партий. Это отсутствие ожесточенной вражды партий
и сословий сообщало Псковскому вечу более силы и более
устойчивости его решениям; ему справедливо приписыва-
ют более демократический характер, нежели Новгородско-
му вечу — демократический не в смысле простонародного,
а скорее в смысле преобладания среднего сословия, т.е. лю-
дей небогатых и незнатных, но настолько зажиточных, что-
бы самостоятельно и умеренно относиться к вопросам об-
щественным.
Княжеская власть во Пскове получила еще меньшее зна-
чение, чем в Новгороде. Псковский князь еще более имел
характер кормленщика; он брал свои судебные пошлины и
другие назначенные ему доходы, й только в военное время
являлся предводителем; однако нечасто мы встречаем его во
главе земского ополчения в эпоху Псковской самобытнос-
ти. Затем во Пскове мы находим тех же выборных сановни-
ков, что и в Новгороде, только с одним существенным отли-
чием. В последнем существовали две высшие исполнитель-
ные власти: посадник и тысяцкий; во Пскове же тысяцкого
не встречаем; зато после приобретения самостоятельности,
именно с конца XIV века и до самого падения Псковского
народоправства, мы видим здесь двух степенных посадни-
ков. Как были распределены между ними права и обязанно-
сти, на это нет указаний в источниках. Только по аналогии с
382
Новгородом можем предполагать, что один степенный посад-
ник был старший, а другой — его товарищ, и этот другой,
вероятно, соответствовал новгородскому степенному тысяц-
кому. В Новгороде местом посадничьего суда был владычний
двор в Софийском кремле; а тысяцкому принадлежало пред-
седательство в суде торговом, который совершался при цер-
кви св. Иоанна на Опоках; при этой церкви, как известно, с
XII века учреждена была купеческая община или гильдия,
заключавшая в себе самое богатое новгородское купечество.
Имел ли торговый суд во Пскове такое же отношение ко вто-
рому посаднику, мы не знаем. Есть некоторые указания на
то, что псковское купечество имело связь с храмом св. Со-
фии, воздвигнутым в детинце близ Довмонтовой стены.
Впрочем судебная власть высших сановников во Пскове
была еще более чем в Новгороде стеснена вмешательством
народного веча, которое ревниво следило за всеми сторона-
ми общественной жизни. Так в 1458 году Псковичи, недо-
вольные объемом установленной посадником зобницы или
хлебной меры, увеличили ее, и привесили палицу к ее об-
разцу; причем прибили на вече старых посадников, винов-
ных в ненадлежащем размере зобницы. Это один из ред-
ких примеров кулачной расправы, которую позволяло себе
псковское вече и на которую слишком щедры были Нов-
городцы.
Меньшее значение псковских посадников сравнительно
с новгородскими выразилось и в менее продолжительных
сроках их деятельности; так что срок степенного посадниче-
ства редко простирался на два года, и заметно стремление к
их ежегодной смене; хотя это не мешало старому посаднику
впоследствии быть вновь избранным на степень. От такой
частой смены во Пскове еще скорее, чем в Новгороде, умно-
жался класс старых посадников, которые также сохраняли
некоторое влияние на текущие дела, и, кажется, подобно
тому, как в Новгороде, составляли род правительственного
совета или боярской думы, которая предварительно обсуж-
дала дела, долженствовавшие поступить на решение народ-
ного веча. (Благодаря этой многочисленности старых посад-
ников, из их сыновей в Новгороде и Пскове образовался це-
лый класс так называемых «детей посадничьих».) При
383
отбывании повинностей старые посадники, как и прочие
бояре во Пскове, по-видимому не пользовались особыми
льготами и несли общественные тяжести наравне с другими
гражданами. Так в 1471 г., когда по приказу Ивана III Пско-
вичи стали готовиться к походу на Новгород, то они, по сло-
вам летописи, «начата по всем концам рубитися некрепка;
а посадников и бояр великих на вече всем Псковом начата
обрубати доспехи и с коньми», т.е. посадники и все бояре
должны были по разверстке выставить определенное коли-
чество конников, покрытых броней («кованная рать»). От-
носительно военных расходов Псковское вече задействова-
ло так строго, что даже вздумало принуждать к участию в
них само духовенство. Именно, когда Иван велел Псковичам
выступить в поход на Немцев, вече решило «срубить» или
выставить конного воина с каждых десяти сох земли (новго-
родская соха обнимала такой участок, который могли в день
запахать трое человек на трех лошадях); причем начали
класть в разруб священников и дьяконов. Духовенство вос-
противилось этому порубу с церковных земель, ссылаясь на
правила Номоканона и свв. Отец. Вечники схватили двух
старших священников и хотели их наказать кнутом. Между
тем начали справляться в старых вечевых грамотах; для чего
неоднократно сановники и дьяки «лазили на сени» (т.е. хо-
дили в вечевой архив в Троицком соборе). Убедясь в неза-
конности своих требований, вече наконец усовестилось и от-
пустило помянутых священников, которые уже стояли раз-
детые в одних рубахах в ожидании наказания. Впрочем,
такой грубый поступок веча относится к последнему време-
ни Псковской самобытности (1495).
Сословие купеческое во Пскове не было так могуще-
ственно своими капиталами, как в Новгороде; но по всем
признакам оно было многочисленно, достаточно, и своим
влиянием на общественные дела составляло противовес со-
словию боярскому. Далее, рядом с боярами как более или
менее крупными землевладельцами, в Псковской области
встречается сословие мелких помещиков или земцев. Они
получали свои участки от псковского правительства в корм-
лю, т.е. в пользование, за что были обязаны ратной службой;
следовательно, они не были полными собственниками сво-
384
12*
их участков, а только помещиками. По-видимому, это воен-
ное сословие было расселено преимущественно по западно-
му рубежу Псковской земли, где грозила постоянная опас-
ность от Немцев.
Хотя в Псковской истории также встречаются военные
отряды из «охочих людей», в случае нужды набиравшиеся,
по-видимому, из ремесленников и вообще людей безземель-
ных, в помощь земской «рубленой» рати; но они не вполне
соответствуют дружинам новгородских невольников. Эти
дружины собирались и устраивались на началах артельного
товарищества: подобно артелям или ватагам рыболовов и
звероловов, они отправлялись в дальние страны со своими
выборными атаманами, чтобы потом разделить между собой
награбленную добычу или завоеванную землю. В последнем
случае они были проводниками новгородской колонизации
на северо-востоке Европы. Псковские вольные дружины
иногда также предпринимали походы, но не дальние, пре-
имущественно в области соседней Ливонской Чуди, где под-
держивали мелкую войну с Ливонскими Немцами; но они
не имели простора ни для приобретения Пскову новых зе-
мель, ни для псковской колонизации75.
В заключение обзора Новгородско-Псковской истории
в эпоху Татарского ига приведем известие помянутого выше
европейского путешественника на восток, именно фламан-
дского рыцаря Гильберта де Ланнуа. В 1413 году он приехал
в Пруссию, а оттуда отправился в Ливонию с намерением
принять участие в каком-либо походе Немцев на Литву или
Русь. Но в Риге гермейстер Ливонский Фитингоф объявил
ему, что в ту зиму никакого похода не будет; зато дал ему
возможность съездить в Новгород и Псков. Через Венден,
Волмар и Вейсенштейн Ланнуа в декабре прибыл в Нарву (у
Русских Ругодив). Река Нарова служила границей между
Ливонскими и Новгородскими владениями. Зима была очень
холодная с глубокими снегами; а дорога до Новгорода пред-
ставляла пустынную равнину, наполненную лесами, реками
и озерами, и путешественник проехал ее, закутанный в свою
шубу, не видав никакого жилья. Новгород произвел на него
впечатление весьма обширного города; но укрепления его
13-Собиратели Руси
385
были довольно слабы, за исключением нескольких каменных
башен. Ланнуа провел здесь девять дней, посетил епископа,
посадника и тысяцкого. Владыка посылал ему ежедневно
свежие припасы; а посадник и тысяцкий приглашали на обед;
причем кушанья показались ему очень странными и нигде
им дотоле невиданными. Епископ «как бы государь» живет
в замке на реке, где собор св. Софии; тысяцкого и посадни-
ка Ланнуа называет герцогом и бургграфом. Монета новго-
родская, по его словам, состоит в слитках серебра весом око-
ло одиннадцати унций, без штемпеля; золотой монеты не
чеканят, а мелкой служат беличьи мордки. «Женщины рас-
пускают две косы на спине, а мужчины носят одну косу». Но
вообще заметки рыцаря о Новгороде скудны содержанием
и не отличаются наблюдательностью. Причем, он впадает в
преувеличения и даже явные несообразности. Например:
«есть много больших господ, которых называют боярами,
есть и простые граждане, у которых земли до 200 миль в дли-
ну, дивно богатые и сильные». Бояре Великого Новгорода
будто бы могут выставить до 40 000 коней, а пеших без сче-
ту. «Новгородцы по закону своему продают и покупают на
рынке друг у друга жен за один или два слитка серебра, по
уговору кто даст запросную цену». Последнее известие, оче-
видно, ложное и ни с чем несообразное. Или кто либо из
Немцев, торговавших в Новгороде, подшутил над рыцарем,
или он не понял то, что ему рассказывали о продаже холо-
пов, а может быть, и о неестественных случаях, происходив-
ших иногда во время страшного голода, когда по известию
самих русских летописей мужья (конечно, черные люди) зак-
ладывали или продавали жен, отцы детей.
Из Новгорода Ланнуа под видом купца проехал в Псков;
расстояние между ними 30 миль и дорога шла большими ле-
сами. О Пскове он сообщает еще менее, чем о Новгороде;
по-видимому, он даже не был в Псковском кремле, куда, по
его словам, «не пускалась никакая франко-христианская
душа под опасением смертной казни». Очевидно, Пскови-
чи, в виду постоянной опасности от Ливонских Немцев, по-
дозрительно относились к иноземным купцам и не всегда
дозволяли им посещать внутренность своего детинца. «Рус-
ские этого города носят длинные волосы, расстилающиеся
386
13-2
по плечам, а женщины круглую диадему на задней части го-
ловы, подобно как на изображениях святых». Из Новгорода
Ланнуа на санях отправился по реке Великой и озеру Пей-
пус обратно в Ливонию.
Беглую заметку путешественника о том, как Новгород-
цы и Псковичи носили волосы, подтверждает отчасти одна
икона XV века, находящаяся в Новгороде, в часовне Варлаа-
ма Хутынского. Эта, единственная в своем роде, икона раз-
делена на две части: верхняя изображает Деисус, т.е. Спа-
сителя на престоле, а по сторонам его Божью Матерь и Иоан-
на Крестителя; позади Божьей Матери изображены еще
Архангел и Апостол Петр, а позади Иоанна Предтечи Архан-
гел и Апостол Павел. Это и есть собственно икона; в нижней
ее части представлено какое-то семейство, молящееся на эту
икону, и тут мы видим Новгородцев в их одеждах XV века.
Волосы у них не пострижены и кудрями ниспадают на шею.
У стариков большие бороды, или окладистые, или клинооб-
разные. Главную одежду их составляют узкорукавые, не до-
ходящие до колен кафтаны, с петлицами на груди, подпоя-
санные или кушаками, или широкими ремнями с набором и
пряжками. Кафтаны эти разных цветов: темного, коричне-
вого и красного. Узкие порты запущены в красные, вероят-
но, сафьянные, сапоги с высокими голенищами. Поверх каф-
танов накинуты плащи с широкими отложными воротника-
ми, застегнутыми у горла, и узкими длинными рукавами;
плащи эти тоже разного цвета с тесьмою по подолу, иногда с
петлицами, а некоторые воротники украшены вышитыми
разводами. Рядом с шестью фигурами мужчин стоит одна
женская фигура; у нее приятный круглоликий тип; голова
покрыта белым платком или убрусом; обшитые бахромою
концы его свешены на плечи; на ней платье красного цвета с
весьма широкими рукавами, а сверх платья надет коричне-
вый плащ, у которого рукава до того длинны, что доходят до
пола76.
13*
IX
РУССКАЯ ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ
В ТАТАРСКУЮ ЭПОХУ
Главные условия возвышения Москвы. — Развитие великокняжеской вла-
сти и сосредоточение боярского сословия. — Княжеско-боярская дума. —
Бояре путные и введеные. — Начало местничества. — Кормления. — По-
местья. — Дети боярские. — Слуги княжие. — Тяглое население. — Крес-
тьянство. — Право перехода. —Уезд и волость. —Подати и повинности. —
Уставные грамоты: Двинская и Белозерская. — Новогородская судная гра-
мота. — Псковская судная грамота. — Общие черты древнерусского судо-
производства. — Торговые пошлины. — Торговый путь по Дону и Волге. —
Заметки Контарини. — Немецкий двор в Новгороде и торговля с Ганзою. —
Вес и мера. — Монета. — Печати.
Уже до татарского ига, вместе с упадком Киева, история
русской политической жизни стала двоиться на северо-вос-
ток и юго-запад. В эпоху татарскую, когда Киев окончатель-
но потерял свое значение политического средоточия всей
Руси, это раздвоение резко выступило на историческую сце-
ну, и обе половины пошли различными путями в своем даль-
нейшем развитии. Западная Русь гораздо ранее освободи-
лась от варварского ига и объединилась в государственном
отношении; но при этом она не возвратила своей самостоя-
тельности; ибо ее освобождение и объединение совершились
под предводительством иноплеменных князей литовских;
государственным средоточием ее сделалась полурусская,
полулитовская Вильна; а последовавшие затем окатоличение
собственной Литвы и уния с Польшею окончательно обосо-
388
13-4
били Западную Русь от Восточной. Вместе с политическим
обособлением начало выступать наружу заметнее, чем преж-
де, и разделение этнографическое, т.е. более резкое распа-
дение русского племени на две главные ветви или народно-
сти: Великорусскую и Малорусскую.
Между тем, в Восточной Руси происходила долгая и труд-
ная работа над государственным объединением внутри и
восстановлением независимости извне.
В данную эпоху Восточная или собственно Северо-Вос-
точная Русь состояла из трех крупных земель княжеских,
Московско-Суздальской, Тверской и Муромо-Рязанской, и
двух земель общинно-вечевых, Новгородской и Псковской.
(Смоленская область, колебавшаяся некоторое время меж-
ду Восточною и Западною Русью, со времени Витовта прим-
кнула пока к последней.) Над всеми этими землями посте-
пенно возвысилась Москва, принявшая на себя дело госу-
дарственного единства и национальной независимости.
Условия и обстоятельства, благоприятствовавшие возвыше-
нию Москвы, более или менее известны. Это, во-первых, вы-
годное географическое положение ее области, достаточно
удаленное от сильных внешних врагов и удобное в промыш-
ленно-торговом отношении; далее, ловкая политика Москов-
ских князей, сумевшая самих татар обратить в свое орудие;
распадение и неурядицы Золотой Орды со второй половины
XIV века; тесный союз Московских князей с духовной влас-
тию; установившееся в Москве наследование по прямой ли-
нии от отца к сыну; слабость и неустройства других кня-
жеств, а также вечевых общин Северо-Восточной Руси и пр.
Но не должно забывать при сем главного условия: умного,
энергичного Великорусского племени, которое неудержимо
потянуло к Москве, как скоро почувствовало в ней надеж-
ное средоточие для собрания своих сил в борьбе с варварс-
ким внешним игом и внутренними неурядицами. В эту эпо-
ху Великоруссы ясно доказали, что из всех славян они со-
ставляют народ наиболее государственный, наиболее
способный к единству и дисциплине. У всех исторических
народов опасности внешние и давление со стороны инопле-
менных врагов служили самым действительным побуждени-
ем к государственному объединению и т. наз. правитель-
389
ственной централизации. Однако этот исторический закон
довольно слабо отражался на других славянах.
Стародавняя и вполне туземная на Руси, княжеская власть
хотя в общих чертах оставалась та же самая, однако она не-
сомненно усилилась под влиянием новых обстоятельств, глав-
ным образом под влиянием того же иноплеменного давления,
т.е. татарского ига. Данная эпоха представляет постепенный
переход от понятий вотчинных к понятиям государственным.
Такой переход относится собственно к власти великих кня-
зей, стоявших во главе каждой отдельной земли, Московской,
Тверской и Рязанской, и яснее всего отразился на их отноше-
ниях к удельным князьям. В каждом из этих местных княжес-
ких родов мы видим стремление старших князей сокращать в
свою пользу самостоятельность младших или удельных, под-
чинять их себе, сделать из них простых своих подручников.
Удельные князья еще распоряжаются в своих волостях на
правах вотчинников; но они по всякому призыву должны яв-
ляться со своими дружинами на помощь старшему или вели-
кому князю и помимо него не могут вступать в обязательства
или союзы с иноземными государями или с великими князья-
ми других русских земель, что считается изменою и подле-
жит наказанию. До нас дошел целый ряд договорных грамот,
которыми князья стараются определить свои взаимные отно-
шения. В этих грамотах повторяются прежние выражения,
взятые из родового и семейного быта: договоры вменяют
удельным князьям в обязанность иметь великого князя себе
отцом, а его сыновей считать себе братьями, старшими или
младшими, смотря по обстоятельствам. Но под такими семей-
ными выражениями скрываются уже подручные или вассаль-
ные отношения. Значительная часть удельных князей между
тем не могла сохранить и этих вассальных отношений, а пря-
мо перешла в служебные. Многие княжеские ветви, обеднев-
шие и измельчавшие вследствие постоянного дробления сво-
их волостей или обременения долгами, или почему-либо ли-
шившиеся своих отчин, поступают прямо на службу к великим
князьям, получают за нее жалованье и земли, и становятся
таким образом в ряды боярского сословия. Хотя названные
явления происходили и в других великих княжениях, но глав-
ным образом они развились в земле Московской, где власть и
390
значение великого князя неуклонно шло вперед по пути аб-
солютизма или самодержавия.
Кроме уменья Московских князей пользоваться татарс-
кою помощью в борьбе со своими соперниками, варварское
иго способствовало их усилению и другой своей стороной,
т.е. данью или ордынскими «выходами». С тех пор, как тата-
ры перестали непосредственно собирать на Руси дани по-
средством своих баскаков и бесерменских откупщиков и
сборы эти перешли в руки великих князей, естественно, сии
последние пользовались ими, чтобы увеличивать собствен-
ную казну; ибо они не все собранные деньги доставляли в
казну ханскую, и постоянно стремились уменьшать количе-
ство дани, а при удобном случае, во время ордынских смут и
междоусобий, совсем уклонялись от платежа даней. Между
тем с удельных князей они старались взыскивать сполна ча-
сти, приходившиеся на их долю по общей раскладке; при-
чем эти князья нередко оказывались несостоятельными пла-
тельщиками, должали великому князю, закладывали или
продавали ему часть своих волостей. Великие князья Рязан-
ские и Тверские также сами вносили в Орду дани со своих
княжений; не видно однако, чтобы они воспользовались сим
обстоятельством ради своего усиления в той же степени, как
Московские. Не одни денежные выходы разоряли удельных
князей; на их владения падало и ямское бремя, т.е. обязан-
ность давать подводы татарским чиновникам и содержание
проезжавшим татарским послам с их большою хищною сви-
тою; кроме того, дорого обходились им обычные поездки на
поклон в Орду, где они должны были много тратиться на по-
дарки не только хану, но его женам и вельможам, почему
нередко принуждены были входить в долги и занимать день-
ги у своих русских или у ордынско-бесерменских купцов.
Великие князья иногда уплачивали за них долги, разумеет-
ся, приводя их за то в большую от себя зависимость или обя-
зывая отказать себе их волости по духовному завещанию77.
Вместе с развитием великокняжеской власти видоизме-
нялось и положение ближайшего к ней боярского сословия.
По мере того как некоторые ветви княжеского дома приобре-
тали характер прочно утвердившихся местных династий, их
бояре естественно все более и более становились сословием
391
крупных землевладельцев, служебно-поземельной аристок-
ратией, земельными вотчинниками. В награду за свою служ-
бу они получают теперь почти исключительно пожалования
землями и селами. В междукняжеских договорных грамотах
еще по-прежнему встречается условие о вольном переходе
бояр на службу к другому князю или так наз. право отъезда;
но наделе это право отъезда применяется не часто. Хотя по
тем же грамотам отъехавший боярин и удерживал за собою
владение жалованными вотчинами или приобретенными куп-
лею участками в земле прежнего князя (только не в Новго-
родской земле); но этот князь или его чиновники всегда име-
ли возможность делать разные стеснения его владельческих
прав. А села и деревни, данные в «кормление» или в помес-
тье, т.е. пожизненное пользование, просто отнимались у отъе-
хавшего боярина. Следовательно, прямой интерес боярина
заключался в том, чтобы находиться на службе у сильнейше-
го» или великого князя, который мог бы не только жаловать
поместьями, но и защищать его владельческие права, если у
него находились отчины в удельных княжествах; а таковые
случаи происходили нередко при разделе княжения между
сыновьями. Естественно поэтому стремление русского бояр-
ства поступать преимущественно на службу великого князя
Московского. И наоборот, редко встречаем примеры перехо-
да Московских бояр на службу к иным князьям. С другой сто-
роны, сами Московские государи, несмотря на выражения
договорных грамот, неблагосклонно смотрят на отъезды сво-
их бояр к собственным удельным князьям; а на отъезд к дру-
гим великим князьям (Рязанским и Тверским) уже начинают
смотреть как на измену и при случае наказывать отъезчика.
Понятно отсюда, какое важное местб занимало вообще рус-
ское боярство в числе условий, способствовавших возвыше-
нию Москвы над другими княжениями, и как усердно служи-
ло оно этому возвышению. По мере расширения Московских
пределов упрочивалось землевладение и умножались доходы
Московских бояр.
Главное значение боярского сословия на Руси оставалось
все то же, как и в древнейшую эпоху; бояре по-прежнему
служили князю помощниками в деле ратном и хозяйствен-
392
ном, в управлении землею, и были его ближайшими совет-
никами или думцами. С раннего утра собирались они в кня-
жеский дворец для заседания в боярской думе и для испол-
нения разнообразных поручений. Как в XI веке, по извес-
тию Жития Феодосия Печерского, однажды святой муж,
возвращаясь в свой монастырь, на утренней заре встречал
«вельмож, едущих» во дворец великого князя Киевского, так
и в конце XIV века, по словам летописи, ранним утром со-
брались князья и бояре во дворец Тверского князя Михаила
Александровича, «обычного градского ради управления» (но
на сей раз тщетно ожидали больного князя, который перед
смертию решил удалиться в монастырь на пострижение). В
другом месте летописец устами умирающего Димитрия Ива-
новича Московского определяет взаимные близкие отноше-
ния князя со своими боярами. «Бояр же своих любите и честь
им достойную воздавайте против делу коего-либо, без их
думы ничтоже творите» — внушал он своим сыновьям. А
обращаясь к боярам, между прочим говорил: «с вами я цар-
ствовал и Божиею помощью врагов своих низложил; с вами
великое княжение вельми укрепил, мир и тишину княжению
своему сотворил и державу отчины своей соблюл; вами го-
рода держал и великие волости, к вам имел великую любовь
и всех вас чествовал, с вами радовался и скорбел» и пр. Ко-
нечно в этих словах выражаются собственно желательные
или идеальные отношения между князем и его боярами; но
сами эти идеалы и показывают нам, к чему стремились или,
по понятиям эпохи, должны были стремиться обе стороны
для того, чтобы великое княжение успевало в делах внутрен-
них и внешних. И мы видели, как в трудные времена Мос-
ковское боярство действительно служило добрую службу и
своему княжескому роду, и всей земле.
Источники не дают нам возможности определить в точ-
ности состав и занятия княжеско-боярской думы в данную
эпоху. Но судя по некоторым признакам, например, по ко-
личеству боярских имен на княжеских жалованных и духов-
ных грамотах, далеко не все члены боярского сословия уча-
ствовали в княжеской думе, а только представители знатней-
ших родов и бояре особенно чествуемые князем («старейшие
и нарочитые»). Занятия этой думы, по-видимому, обнимали
393
все вопросы как чисто правительственные и хозяйственные,
так и собственно политические (отношения к соседям и иным
землям или политика внешняя.) К участию в Московской
княжеско-боярской думе приглашались иногда митрополит
и другие церковные иерархи. (Напомним для примера учас-
тие духовенства в этой думе перед походом Куликовским.) А
в случаях особенно важных призывались сюда удельные
князья, епископы, наместники и воеводы из разных облас-
тей Московской земли (как это увидим, например, перед
походом на Великий Новгород в 1471 г. Из такого призыва
областных, духовных и гражданских сановников в княжес-
ко-боярскую думу развились впоследствии так наз. земские
соборы).
Боярская дума не могла, конечно, в полном своем соста-
ве заниматься текущими, ежедневными делами по всем от-
раслям княжеского хозяйства, управления и суда. Эти от-
дельные отрасли великий князь обыкновенно поручал или
приказывал кому-либо из бояр; откуда впоследствии разви-
лась система Московских приказов. Но в данную эпоху они
еще не сложились в эту систему и отчасти носили название
путей. В ряду таких хозяйственно-правительственных са-
новников важное место занимал дворский или дворецкий,
который ведал хозяйство княжего двора, дворцовых слуг и
дворцовые села. Затем встречаем в грамотах того времени
ведомства или пути: сокольничий, конюший, ловчий, а не-
сколько позднее стольничий и чашничий, от которых полу-
чились и титулы ведавших ими бояр. Так, конюший ведал
великокняжеских конюхов, коней и луга, на которых они
паслись; сокольничий путь управлял птичьею охотою вели-
кого князя, ловчий псарями и бобровниками; чашник ведал
питейное хозяйство и связанных с ним дворцовых бортни-
ков или пчеловодов, а стольник — дворцовые сады, огоро-
ды, рыбные ловли и т.д. В числе придворных сановников яв-
ляется еще окольничий; но источники не указывают на его
ведомство. От помянутых отраслей княжего хозяйства или
путей управлявшие ими лица получили название бояр пут-
ных, нередко встречающееся в актах и грамотах того време-
ни. Рядом с ним встречается еще название бояр введеных,
значение сих последних не вполне ясно; по-видимому, это
394
название присвоивалось преимущественно городовым и во-
лостным наместникам великого князя и вообще высшему
разряду бояр; но иногда бояре введеные почти не различа-
ются от путных. Те и другие пользовались важною привиле-
гией: по княжеским договорным грамотам всякий служилый
человек обязан был в случае неприятельского нашествия с
своими людьми сесть в осаду в том городе, в уезде которого
находилась его вотчина, хотя бы сам он состоял в то время
на службе другого князя; но от этой повинности освобожда-
лись бояре введеные и путные.
Вместе с объединением Северо-Восточной Руси, как из-
вестно, в Москву из всех русских областей постоянно при-
ливали бояре, переходившие на службу великого князя Мос-
ковского; в среду их вступали разные знатные выходцы из
других земель, особенно из Золотой Орды. Поэтому к концу
данного периода объем боярского сословия в Москве весь-
ма увеличился, причем масса пришельцев оттеснила на вто-
рое место коренных Московских бояр. По мере присоеди-
нения разных уделов, князья удельные также вступали в
московскую службу, и эти служилые князья заняли верхнюю
ступень Московской боярской аристократии. Но те бывшие
удельные князья, которые или отцы которых прежде пере-
хода в Москву успели побывать на службе у других великих
князей (Рязанского, Тверского, Смоленского), уже теряли
часть своих родовых прав и становились ниже некоторых
собственно боярских родов; только переходившие непосред-
ственно из службы великого князя Литовского, по-видимо-
му, не теряли этих прав. Затем из удельных бояр некоторые
знатные роды также успевали поместиться в Москве на вер-
хних ступенях боярской лестницы. Отсюда происходили
неизбежные столкновения между пришельцами и старыми
московскими боярами, которые с неудовольствием видели
себя оттесненными на второстепенные и даже третьестепен-
ные места в военном начальствовании, в областном управ-
лении, в придворных чинах, в боярской думе и т.п., ибо во
всех таких случаях знатность рода играла большую роль.
Таким образом, положено было начало тому явлению, кото-
рое в последующей истории Московского государства изве-
стно под именем «местничества». Эти споры за места или
395
взаимное соперничество боярских фамилий, в свою очередь,
немало способствовали возвышению и усилению власти и
значения Московского государя; ибо знатнейшие роды вели
соперничество о большей или меньшей к нему близости. В
то же время такое соперничество мешало пока внутреннему
сплочению самого боярского сословия, и следовательно, с его
стороны не могло явиться дружного отпора развивающему-
ся Московскому самодержавию. По всем признакам, сослов-
ные грани на Руси уже успели установиться так прочно, что
боярское достоинство вообще было званием родовым или
наследственным, и хотя можно найти примеры пожалования
в это достоинство со стороны княжеской власти, но такие
примеры, по-видимому, были редки78.
За свою службу князю, придворную, думную и ратную,
бояре в этот период стали получать вознаграждение в трех
видах: кормление, вотчины и поместья. Первый вид был свя-
зан с должностями наместников и волостей. Назначая наме-
стников в свои города, князь давал областям правителей и
судей; в то же время он давал своим боярам возможность
кормиться на счет жителей, т.е. воспользоваться как судеб-
ными пошлинами, так и разными поборами натурою, как то:
^иясом, хлебом, овсом, сеном и т.п. Так как бояр было гораз-
до больше, чем наместничеств, то вошло в обычай давать сии
последние не на большое количество времени, например на
три года, чтобы почти все бояре могли покормиться или на-
жить себе разное имущество. С тою же целью в значитель-
ные города иногда назначалось по два наместника. Кроме
должностей наместников и волостелей к разряду кормлений
принадлежали и так назыв. «пути» или помянутые выше раз-
ные отрасли княжеского хозяйства, с причисленными к ним
селами и деревнями; они раздавались в заведование боярам
с правом пользоваться известною частью доходов, которые
собирались с этих сел и деревень в казну княжескую. Глав-
ным же образом в данный период окончательно установил-
ся землевладельческий характер боярства и вообще служи-
лого сословия. Жалованные за службу земли оно обыкно-
венно получало на правах вотчины, т.е. полного и
потомственного владения. Но кроме таких вотчин, князья
начали раздавать боярам и поместья или земельные участ-
396
ки, назначавшиеся во временное пользование. Эта помест-
ная система должна была способствовать еще большему зак-
реплению служилого сословия за Московским княжением;
ибо, если отъехавший к другому князю служилый человек
по междукняжим договорам не лишался вотчины, то помес-
тье, конечно, у него отбиралось. С постепенным расшире-
нием своих владений Московский великий князь все более
получал возможность награждать служилых людей помес-
тьями. Впрочем, поместная система развилась собственно в
последующий период79.
Меж тем как звание боярин осталось неизменно за выс-
шим слоем русского военно-служилого сословия или за стар-
шими княжескими дружинниками, размножившиеся потом-
ки младших дружинников утратили прежние названия от-
роков, детских и гридей. Они называются теперь отчасти
дворянами, а главным образом детьми боярскими. Первое из
этих названий, как мы знаем, появилось еще в эпоху дота-
тарскую, а второе, как надо полагать, вначале действитель-
но означало детей бояр. Обыкновенно сыновья знатных лю-
дей в юности начинали свою службу при особе князя в чис-
ле его придворных слуг и телохранителей. На это имеем
прямое свидетельство летописи. В 1298 году, в Твери случил-
ся пожар; ночью загорелись сени во дворце великого князя
Михаила Ярославича, и от них сгорел весь его двор. Князь
сам почуял огонь и едва успел с княгинею выпрыгнуть в окно;
а между тем в сенях спали княжата и боярчонки, кругом было
много стражи, но никто не заметил пожара вовремя.
С течением времени название «дети боярские» распро-
странилось на все низшее служилое сословие, и тем есте-
ственнее, что в ряды его стали многие обедневшие и размно-
жившиеся потомки боярских фамилий. Это сословие пользо-
валось таким же правом отъезда, как и бояре. Оно исполняло
второстепенные должности при княжем дворе и в земском
управлении; но главною его обязанностию была военная
служба, и притом конная. За эту службу боярские дети вме-
сто жалованья также получали кормления, вотчины и поме-
стья; они составили класс средних и мелких землевладель-
цев. По всем признакам, Московские князья особое внима-
ние обращали на размножение и обеспечение землею этого
397
военнослужилого сословия; а оно в свою очередь явилось
важнейшею опорою возраставшей Московской силы.
К младшему служилому сословию должны быть отнесе-
ны и так наз. «вольные слуги» князя или «люди дворные»,
которые за свою службу также получали кормления и судеб-
ные пошлины в качестве таможенников, приставов, довод-
чиков, праветчиков и т.п.; по выражению того времени, они
бывали «в кормлении и в доводе». По междукняжеским до-
говорам они также пользовались правом отъезда («боярам и
детям боярским и слугам межи нас вольным воля» — обыч-
ное выражение договорных грамот). Кроме того, у князя
были еще слуги полусвободные, находившиеся под ведени-
ем дворских; в грамотах они называются «слуги под дворс-
ким»; они служили в качестве княжих промышленников и
ремесленников, а также в разных низших должностях. Та-
ковы: бортники, садовники, конюхи, псари, ловчие, рыболо-
вы, гончары, бобровники, ямщики, бараши (шатерничие) и
пр. За ними следуют слуги не свободные или княжие холо-
пы. Из среды полусвободных слуг, а равно и холопов назна-
чались люди не только в помянутые низшие должности, но
также в более важные по княжему хозяйству, домоправи-
тельству и письмоводству; таковы: тиуны, посельские, ключ-
ники, старосты, казначеи, дьяки и подьячие80.
Остальная масса населения, т.е. не принадлежавшая к слу-
жилому сословию, может быть названа «земством» или насе-
лением «тяглым». Оно в свою очередь подразделялось на раз-
ные степени. Собственно городской класс состоял конечно из
людей торговых и промышленных. Верхнюю ступень этого
класса занимали наиболее крупные торговцы, известные под
именем гостей, за которыми следовали собственно купцы или
менее крупные торговцы. По некоторым данным купеческий
класс делился на сотни, гостинные и суконные. А остальной
низший слой горожан (мелкие торговцы и ремесленники) стал
известен вообще под именем черных людей. (Сие последнее
название заменило собою прежних «смердов».) Это городское
население обложено было разными пошлинами и повинностя-
ми в пользу князя и его наместников; каждый класс тянул свое
тягло. Но вообще источники недостаточно разъясняют нам
характер и значение городского населения в данную эпоху.
398
К черным людям относилось и все сельское население
древней Руси, которому в эту эпоху усвоивается по преиму-
ществу название «христиан» или крестьян. (В Восточной
Руси кроме того они называются иногда «сироты», в Псков-
ской земле «изорники».) Земли, на которых сидели кресть-
янские общины, разделялись на три главные разряда: чер-
ные, владельческие и монастырские. Черные земли были
собственно княжеские или волостные; сидевшие на них кре-
стьяне подчинены были непосредственно княжим волосте-
лям и тиунам, платили подати в княжую казну по сохам и
отбывали государственные повинности по мирским разру-
бам и разметам, т.е. по разверсткам, постановленным на об-
щинном или мирском сходе и приводившимся в исполнение
выборными старостами. Сидевшие на землях частных вла-
дельцев, бояр, детей боярских и гостей (имевших также пра-
во приобретать села и деревни) платили им оброки и также
отбывали государственные повинности. Размеры оброков
зависели, конечно, от взаимного уговора; наиболее распро-
страненным обычаем было отдавать половину жатвы за
пользование землею; такие крестьяне назывались половни-
ки или исполовники (брать землю исполу); иногда платили
только треть; кроме того, смотря по уговору, отправлялись и
разные работы на землевладельцев. В таких же почти отно-
шениях находились и крестьяне, жившие на землях монас-
тырских или вообще церковных. Наглядное понятие о них
дает уставная грамота митрополита Киприана, данная Кон-
стантиновскому монастырю в 1391 году. Крестьяне этого
монастыря били челом митрополиту Киприану на нового
игумена, который стал требовать с них разные новые пошли-
ны. Митрополит послал спросить прежнего игумена, како-
вы были при нем обязанности крестьян. Тот отвечал следу-
ющее: «большим людям (более зажиточным) из монастырс-
ких сел церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы
ставить, игуменов жеребий весь рольи изгоном (всю игумен-
скую долю пашни барщиной) вспахать, посеять, сжать и свез-
ти, сено косить десятинами и надвор привезти, пез (рыбу в
заколах) бити, и вешний и зимний сады оплетать, с неводом
ходить, пруды прудить, бобров осенью ловить; на Велик день
(Светлое воскресенье) и на Петров приходить к игумену с
399
подарками; к монастырскому празднику приводить ялЪви-
цу; рожь молотить, хлебы печь, солод молоть, пиво варить;
рожь на семена молотить, лен прясть, невода снаряжать; а
если игумен приедет в село на братщину (пир по складчине
в храмовой праздник), то сыпци (участники братчины) дают
игуменовым коням по зобне овса». Митрополит подтвердил
исполнение всех этих повинностей.
В означенную эпоху крестьянское население, хотя и не
имело, по-видимому, личной поземельной собственности, но
сохраняло свою личную свободу, не было еще прикреплено
к земле, на которой жило, и могло по своей воле переходить
на другую землю, т.е. в иную волость или к иному владельцу.
А землевладельцы сами поддерживали такие переходы, ста-
раясь разными льготами переманивать крестьян на свои зем-
ли из других земель. Дробление Руси на удельные княжества
долго способствовало этой свободе перехода, ибо каждое
княжество старалось привлекать население из соседних зе-
мель и ни одно не имело достаточной силы, чтобы прикре-
пить крестьян к своей земле. Но к концу данной эпохи, с раз-
витием государственного порядка и единодержавия, а так-
же с большим развитием сословных граней, заметны явные
попытки властей стеснять и ограничивать свободу кресть-
янских переходов; чем пролагался путь будущему прикреп-
лению к земле. Так в некоторых жалованных грамотах на
пустоши (незаселенные участки) дозволяется перезывать
людей для населения, но только из иных княжений. Главное
же ограничение заключалось в назначении срока для пере-
ходов. В Московской Руси таким сроком по княжеским гра-
мотам установляется Юрьев день осенний, т.е. по окончании
полевых работ, и кто переходил ранее этого дня к другому
владельцу, того приказано было возвращать к прежнему,
чтобы доживал у него до срока. В Псковской земле срок для
переходов назначен еще более поздний, именно Филиппово
заговенье. Наконец, в некоторых случаях Московское пра-
вительство уже прямо лишает крестьян их старого права
перехода. Например, до нас дошли две грамоты, данные Ва-
силием Темным Троицкому Сергиеву монастырю по чело-
битью игумена Вассиана с братьею; первою грамотою вели-
кий князь велел в Углицком уезде воротить в монастырские
400
села крестьян, которые ушли из них в села великокняжес-
кие и боярские; а второю он запретил выпускать на другие
земли крестьян из монастырского села Присек с деревнями,
в Бежецком уезде81.
Рядом с свободным сельским населением по-прежнему
жило население несвободное или холопы. Этот класс в эпо-
ху татарского ига значительно увеличился переходом в него
многих семей из свободного крестьянского сословия. При-
чиною такого перехода были, главным образом, бедность и
притеснения от сильных людей. Неурожаи, падежи скота,
грабительства нередко разоряли крестьянина; он входил в
долги и кончал тем, что со всей семьей закладывался или за-
писывался в холопы к богатому землевладельцу на время или
навсегда; чем надеялся обеспечить себе защиту от притес-
нений тиунов и сборщиков податей, а также разного рода
помощь от своего господина в голодную и трудную пору.
Областное деление этого периода представляло еще ста-
рое дробление на великие и удельные княжества. В админи-
стративном подразделении княжеств начинает тогда высту-
пать уезд. Так назывался округ, приписанный к какому-либо
городу, куда он тянул судом и данью. Название волость так-
же получило более определенный смысл чем прежде: волос-
ти теперь стали обозначать части уезда. Во главе города с
уездом стоял княжий наместник, а волостью заведывал во-
лостель. Но такое деление было весьма неравномерно; не-
которые уезды были незначительны и даже имели своим
административным центром не город, а село; другие наобо-
рот обнимали иногда целые земли или княжества, присое-
диненные к Москве. Притом волостели, по-видимому, не
всегда были подчинены наместникам, и сносились прямо с
князем. Рядом с делением уездов и земель на волости, встре-
чается деление на станы. Различие между ними заключалось
в том, что в центре волости постоянно пребывал волостель; а
станом первоначально назывались город или селение с осо-
бым двором, где останавливались волостели, тиуны и довод-
чики во время своих разъездов по округу. Таково было соб-
ственно административное деление Московской земли. Нов-
городская и Псковская земли, как указано выше, имели еще
свое особое деление на пятины, погосты и губы82.
401
Вместе с успехами объединения Восточной Руси под вла-
стию Московских князей, как мы заметили, усиливалась и
самая эта власть по отношению ко всем слоям населения.
Неизбежным следствием такого усиления было падение
древних народно-вечевых собраний; только Новгород и
Псков хранили пока свое вечевое устройство. В княжеских
землях в первую половину татарского периода встречаем
иногда известия о народных вечах в больших городах; а во
вторую половину такие известия прекращаются. Гнет татар-
ского ига немало способствовал упадку вечевого начала и
возвышению княжеской власти, когда с одной стороны, уг-
рожаемый частыми татарскими разорениями, народ преж-
де всего думал о внешней безопасности, привыкал ожидать
ее только от своих князей и отвыкал от политических сове-
щаний; с другой стороны в случаях неповиновения или мя-
тежа князья, как данники хана, имели возможность смирять
непокорных, опираясь на татарскую помощь. К концу озна-
ченного периода наместники, волостели и другие княжие
забирают в свои руки почти все отрасли суда и управления.
В качестве выборных чиновников в городских и сельских
общинах встречаем только низшие органы власти, каковы
старосты и соцкие. А прежние шумные веча о политических
делах обращаются теперь в скромные мирские сходы (город-
ские, волостные или сельские), имевшие своею задачею,
главным образом, разметы и разрубы, т.е. разверстку пода-
тей и повинностей. Наиболее известные статьи этих пода-
тей и повинностей следующие. Во-первых, разного рода дань
и ям в казну княжескую или сборы с дворов, с произведений
земли и всяких промыслов, натурою и деньгами; далее, корм,
т.е. доставка припасов княжим чиновникам или кормленщи-
кам, их слугам и коням, доставка подвод, постоев и провод-
ников для княжих чиновников и гонцов; «городовое дело»
или обязанность строить крепости, а также дворы для кня-
зя, наместника и волостеля; «мостовщина» или постройка
мостов и гатей; обязанности кормить княжих коней, косить
сено на княжих лугах, устраивать езы или заколы на княжих
рыболовнях, выходить на княжую охоту, на медведя, лося и
других зверей, и т.д. Подати и повинности земледельческо-
го класса обыкновенно раскладывались по количеству зе-
402
мольной единицы, называвшейся обжею; более крупною
единицею обложения является соха, которая равнялась трем
обжам. Подати с разных промыслов приравнивались к той
же единице. Так, равными сохе считались кожевенный чан,
торговая лавка, рыболовный невод и саловаренный прен.
Натуральные повинности, смотря по обстоятельствам, иног-
да перекладываются на денежные. Татарская дань весьма
усилила тяжесть поборов с населения русских княжеств. Но
любопытно, что с ослаблением ига их тяжесть уменьшалась
не в той же степени; ибо князья большею частию сохраняли
взимание этих даней, которые обращали в свое собственное
пользование.
По мере развития княжеской власти, мало-помалу выхо-
дит из употребления древний обычай русских князей почти
ежегодно ездить на полюдье, чтобы самим собирать дани и
творить суд на месте. Хотя князья деятельные и заботливые
возможно чаще старались посещать свои области, дабы лич-
но надзирать за управлением и судом; но вообще эти дела
все более и более поручаются княжим наместникам, волос-
телям, тиунам и пр. Судебные пошлины составляли важную
статью доходов как самого князя, так и его чиновников или
кормленщиков. Но отсюда еще не следует заключать (подоб-
но некоторым исследователям-юристам), чтобы на судопро-
изводство русские князья смотрели только как на доходную
статью и не заботились о самой сути дела, т.е. о доставлении
народу правосудия; о чем свидетельствуют в значительном
количестве дошедшие до нас судебные акты того времени.
По всем признакам, главным руководством для судей на Руси
по-прежнему служил все тот же свод древних обычаев или
законов, который известен под именем Русской Правды.
Этот свод, по мере надобности, постоянно пополнялся и ви-
доизменялся новыми статьями, но имеющими большею час-
тию местное, а не общерусское значение. Такого пересмот-
ра, какому он был подвергаем великими князьями Киевски-
ми, например, Владимиром Мономахом, мы уже не
встречаем в эпоху окончательного раздробления Руси на от-
дельные княжения, а тем более в эпоху ее зависимости от
татарских ханов. Из этой эпохи от Северо-Восточной Руси
403
до нас дошел ряд местных законодательных актов, так назы-
ваемых уставных и судных грамот. Наиболее известными и
важными из них представляются две уставные грамоты Мос-
ковских князей «Двинская» и «Белозерская», и две судные
грамоты вечевых общин, Новгородская и Псковская.
Уставная Двинская грамота была дана великим князем
Василием Дмитриевичем Двинской земле в 1398 году, т.е. в
то время, когда население Заволочья отложилось от Новго-
рода и признало над собою власть Москвы (но, как извест-
но, на сей раз ненадолго). Эта грамота есть не что иное, как
наказ великого князя своим наместникам на Двине, наказ,
касающийся только некоторых сторон суда и наместничьих
доходов. А именно: в случае убийства, если убийца не будет
разыскан, то местная община платит наместникам виру (ди-
кую) в десять рублей; в случае драки, за кровавую рану 30 бе-
лок, а за синяк 15; причем боярину, смотря по его отечеству
(знатности рода), виновный платит бесчестье не только за
побои, но и за словесную брань. Если драка случится на пиру
и помирятся, не выходя с пиру, то наместникам и дворянам
ничего не платят; но если помирятся после, то платят намес-
тникам по куньему меху. Кто у соседа перепашет или пере-
косить поле межу, с того взимается пени по одному барану;
если межа обозначает полевую границу разных сел, то 30 бе-
лок, а за княжую межу (т.е. на княжей земле) по три соро-
ка белок. Если кто найдет у кого свою украденную вещь, а
тот укажет, где приобрел ее, и так повторится до десяти сво-
дов (пока найдут вора), то наместники и дворяне не берут
никакой пени с лица, у которого найдена украденная вещь.
Татя, пойманного с поличным впервые, штрафуют, смотря
по стоимости украденного; во второй раз подвергают взыс-
канию в большей мере, а в третий раз его должно вешать.
Всякого уличенного вора нужно пятнать (клеймить). За са-
мосуд 4 рубля пени; а самосудом называется когда кто пой-
мает татя с поличным и, взяв с него посул, отпустит его, т.е.
не представит на суд. С каждого тяжбного рубля наместни-
кам идет полтина штрафу. Затем следует определение, сколь-
ко судебных пошлин получают дворяне, исполнявшие дол-
жности ПОДВОЙСКИХ и доводчиков или судебных чинов-
ников, за езду и позыв на суд. Так, если нужно призвать кого
404
в самом местопребывании наместников, в городе Орельце,
они получали по белке хоженого (за ходьбу), за езду от Орель-
ца до Матигор и Холмогор две белки, до Княж-острова четы-
ре белки и т.д., смотря по расстоянию и удобству езды. Если
кого нужно заковать в железо, то дворянам полагается че-
тыре белки железного; но если его возьмет кто на поруки, то
в железо не ковать. Если господин нечаянно убьет своего хо-
лопа или рабу, то наместники его не судят. Если позванный
дворянами на суд не явится, то на него наместники выдают
«правую бессудную грамоту» (т.е. решают дело без него). От
привешения своей печати к судной грамоте наместник бе-
рет три белки, а дьяку за письмо две белки. С иногородних
гостей сотский и подвойский получают на Двине по пузу ржи.
Двинские же гости в Устюге платят наместникам по два пуза
соли с ладьи, а с воза по две белки; почти то же платят и в
Вологде; в отчинах великого князя они не платят других по-
шлин, каковы: тамга, мыть, костки, гостиное, явка и пр. Двин-
ским людям еще дается та льгота, что в других областях или
не судят, а в случае какого на них иска, они судятся или пе-
ред великим князем, или на Двине его наместниками. Сле-
довательно, сия уставная грамота есть в то же время жало-
ванная или льготная.
Спустя 90 лет (в 1488 г.), внук Василия Дмитриевича ве-
ликий князь Иван Васильевич дает подобную же уставную
грамоту жителям Белозерской области, т.е. наказ своим на-
местникам на Белоозере.
Эта грамота в точности повторяет некоторые статьи пре-
дыдущей, но излагает их с большими подробностями и вооб-
ще полнее определяет как самое судопроизводство, так раз-
ные поборы и пошлины с населения. А именно: упоминает-
ся о присутствии на суде нескольких выборных обывателей
или так называемых «судных мужей» («а наместникам на-
шим и их тиунам без соцкого и без добрых людей суд не су-
дити»). Упоминается о поле или судебном поединке между
истцом и ответчиком; причем побежденный, кроме иска,
платит пошлины наместнику или его тиуну и доводчикам.
Поличным называется только украденное из клети, запертой
замком («а найдут что на дворе или в пустой хоромине, а не
за замком, ино то не поличное»). Определяется число тиу-
405
нов и доводчиков у белозерских наместников, первых два,
вторых десять; из них в городе полагается два доводчика, а в
станах или в уезде восемь. Каждый доводчик знает только
свой стан или «раздел», а в чужой не ездит. «Где доводчик
ночует, тут ему не обедать, а где обедает, там ему не ноче-
вать», конечно, для того, чтобы не отягощать жителей дос-
тавкою кормов. Во избежание того же отягощения запреща-
ется доводчику ездить с «паробком» и «простой» лошадью,
т.е. иметь при себе слугу и порожнюю лошадь для вымогае-
мых с жителей припасов и вещей. Кормы и поборы, назна-
ченные с жителей в пользу наместников, тиунов и доводчи-
ков, очевидно, были определены; собирать их должны не
сами эти чиновники, а земские старосты или соцкие, и дос-
тавлять в город два раза в год: о Рождестве Христове и о Пет-
рове дне (корм «Рождественский» и «Петровский»), С сель-
ских жителей корм собирался по сохам или по определенно-
му количеству земли со всех крестьян, княжих, боярских,
монастырских и черных. Прежние кормы натурою теперь
большею частью уже переложены на деньги. А именно: на-
местникам с каждой сохи полагается полоть мяса или два
алтына деньгами, десять хлебов или десять денег, бочка овса
или также десять денег, воз сена или два алтына. Это Рожде-
ственский корм; а Петровский определен с сохи по барану
или по восьми денег и по десяти хлебов или десяти денег.
Тиунам полагается корму в половину наместничьего. А до-
водчикам еще меньше; причем, видим следующую оценку:
коврига хлеба равна деньге, часть мяса и сыр также стоили
по деньге, зобня овса две деньги. Кроме того, горожане и ста-
новые (сельские) люди дают кто сколько хочет взоежжего
корму (вновь прибывшим) наместникам. Далее в пользу на-
местников назначены торговые пошлины в городе Белозер-
ске, именно явка с гостей, приходивших водою из земли
Московской, Тверской и Новгородской, по одной деньге с
каждой головы, т.е. с каждого человека, сколько бы ни было
людей в судне; причем в больших судах еще взимается грив-
на с ватамана или начальника. Белозерские наместники дер-
жат своих пошлинников и в Волочке, которые взимают в их
пользу ту же самую пошлину с приезжих купцов, и гость,
заплативший пошлину в Волочке, уже не платил ее в Бело-
406
цфске. Иногородним купцам запрещается торговать по бе-
лозерским монастырям и волостям, т.е. в селах, а также ез-
дить с товаром за Белое озеро: в противном случае взимает-
ся пени два рубля, из них один рубль шел наместникам и один
таможенникам (великокняжим); а товар отбирался на вели-
кого князя. Ездить за озеро и там торговать составляет при-
вилегию посадских людей из Белозерска. Другая льгота ме-
стных жителей состоит в том, что тиуны и наместничьи люди
не могут незваные приходить на пиры и братчины, т.е. на те
пиры и попойки, которые устраивались городскими или сель-
скими общинами на складчину в известные праздники; не-
званого гостя, хотя бы и чиновника, жители могли безпенно
(безнаказанно) выпроводить вон. Великокняжеские бояре и
дети боярские, проезжая по области, не могут требовать от
жителей кормов, подвод, проводников и сторожей; а гонцы
должны для сего предъявлять свои грамоты. Если приедет
великокняжеский пристав звать на суд какого белозерца,
горожанина или сельчанина, то для этого вызова в Москву
назначается только один срок в году, на великое заговение.
На обиды от наместников или волостелей жители могут жа-
ловаться великому князю.
Довольно подробно переданное нами содержание Двин-
ской и Белозерской грамот дает наглядное понятие о фор-
мах суда и управления в древнерусских княжеских облас-
тях. По тому же образцу выдавались князьями и другие
уставные грамоты. Эти обычные формы выработаны, ко-
нечно, всею предыдущею историей дружинно-княжеской
Руси. При отправлении суда в областях, представителями
княжеской власти являются наместники или волостели с
тиунами и разными низшими чиновниками, а представи-
телями местного земства сотские и судные мужи или вы-
борные «добрые люди».
Теперь посмотрим на законодательные памятники и су-
доустройство севернорусских вечевых общин Новгорода и
Пскова.
В этих общинах законодательная власть принадлежала
народному вечу, которое в то же время было и высшею су-
дебною инстанцией. Нередкие казни бояр в Новгороде, свер-
жение их с Волховского Moc’fa, разграбление их дворов и сел
407
в сущности являются актом верховного суда на основаниях
Русской Правды; только место князя в этих случаях заступа-
ло народное вече. Однако, в законодательных актах, относя-
щихся к судопроизводству, мы видим совместные постанов-
ления вечевой и великокняжеской власти. Дошедшая до нас
Новгородская судная грамота 1471 года, как сказано в ее на-
чале, поставлена всем Великим Новгородом на вече на Ярос-
лавле дворе, «доложа господы великих князей всея Руси Ива-
на Васильевича и сына его Ивана Ивановича, по благослов-
лению нареченного на архиепископство священноинока
Феофила». Эта грамота, следовательно, относится уже ко
времени зависимости Новгорода от Москвы и является по-
чти накануне его присоединения к Москве. Тем не менее она
есть верное отражение более или менее старых судебных
обычаев и порядков.
Суд в Новгороде, как показывает и названная грамота,
распадался на три отдела: святительский, посадничий и суд
тысяцкого, первый, т.е. святительский, суд (по примеру ос-
тальной Руси) должен производиться на основании гречес-
кого Номоканона или Кормчей книги и должен быть для всех
равен, «как для бояр, так и для житьих и младших (черных)
людей». Из грамоты видно, что новгородский владыка про-
изводил суд не лично, а чрез своего наместника и ключника,
в пользу которых шла часть судебных пошлин. К суду епис-
копскому, конечно, относились все дела и лица, подчинен-
ные церковной власти. Суду тысяцкого, по некоторым дан-
ным, подлежали преимущественно дела торговые и иски о
холопстве. Суд посадничий, по-видимому, главным образом
обнимал дела уголовные и поземельные иски, в особеннос-
ти связанные с насилием и тому подобными преступления-
ми. А так как уголовные дела везде на Руси подлежали не-
посредственному ведению суда княжеского, и пени с этих
дел шли преимущественно в казну княжескую, то, вероят-
но, отсюда и произошло непременное условие, что посадник
новгородский не мог судить без великокняжеского намест-
ника. Впрочем, сам наместник, кажется, редко присутство-
вал на этом суде, а участвовал в нем чрез своих тиунов.
Важную принадлежность новгородского судоустройства
составлял так называемый доклад или вторая ступень судеб-
408
। •< >го разбирательства (после начатия дела низшею ступенью
< уда), происходившая с участием сословных представителей.
)то г доклад производился в одной из комнат владычних па-
лат; для него назначались от каждого конца по боярину и по
житьему, и еще два пристава, по одному для каждой тяжу-
щейся стороны; всего докладчиков было 12 человек, которые
гак же, как и сами судьи, присягали на судной грамоте в том,
что они будут наблюдать правду и не брать посулов. Следо-
вательно, это род присяжных или то, что в других русских
областях называлось «судные мужи». Но их обязанностью
было не одно только присутствие на суде, а и близкое учас-
тие в разбирательстве дела, которое они подготовляли для
судей, и последние уже на основании их доклада постанов-
ляли решение. Докладчики должны были заседать три раза
в неделю, в понедельник, среду и пятницу, и кто из них не
являлся в заседание, платил довольно высокую пеню, боя-
рин по два рубля, а житий по рублю. Неизвестно, на какой
срок они назначались; судная грамота требует только, что-
бы при каких судьях и докладчиках дело начато, при тех же
оно и кончалось, в противном случае с них взимается пеня.
Вообще же судная Новгородская грамота назначает месяч-
ный срок для всякого суда, т.е. владычнего, посадничего и
тысяцкого; «а дале того дела не волочить». Только тяжбы о
земле позволяется вести до двух месяцев и дается еще два
месяца на разборку межевых доказательств. При подобных
тяжбах дело замедлялось, конечно, большими расстояния-
ми, которые должны были проезжать низшие судебные чи-
новники, т.е. шестники, подвойские, биричи, изветники (и
«софьяне» или владычние слуги), отправлявшиеся собирать
( ведения и вызывать послухов по разным искам на месте.
Для поставки послуха грамота определяет срок по такому
расчету, чтобы на сто верст приходилось три недели; а помя-
нутым судебным чиновникам полагается пошлины за каж-
дые сто верст по четыре гривны. Как истец, так и ответчик,
должны поцеловать крест на этой грамоте, а кто не присяг-
нет, тот и виноват. При сем делается следующее исключе-
ние для вдовы боярина или житьего человека: за нее на суде
присягает ее сын; а если нет такого сына, то она присягает у
себя на дому в присутствии пристава и другой тяжущейся
409
стороны. В исковых делах судьям полагается пошлина на
владычнем суде при выдаче судной грамоты, с каждого руб-
ля по гривне, а при выдаче бессудной грамоты с рубля по три
деньги; на суде посадника и тысяцкого в первом случае по
семи денег, во втором по три. Бессудная грамота выдавалась
истцу в том случае, если ответчик в установленный срок не
являлся на суд. В делах же уголовных от судной грамоты су-
дьям назначено пошлины четыре гривны, а от бессудной две.
Новгородская судная грамота 1471 года имеет по преиму-
ществу уголовный характер. Очевидно, она была вызвана тем
недостатком правосудия и тем самоуправством, на которые
жалуются летописцы Великого Новгорода в эпоху его упад-
ка, когда бедные и слабые не находили управы на богатых и
сильных, и потому с сочувствием обращали свои взоры на
великого князя Московского. Насильственное отнятие зем-
ли у соседа или открытые наезды и грабежи, по-видимому,
сделались частым явлением в Новгородских областях, а ког-
да дело доходило до судебного разбирательства, тут нередко
является так называемая наводка или насильственные по-
ступки на самом суде. Это явление, вероятно, развилось из
древнего обычая, по которому на помощь или на «пособье»
тяжущимся сторонам добровольно приходили в суд их това-
рищи по концу, улице, сотне или ряду и свидетельствовали в
их пользу. Теперь же какой-нибудь богатый, сильный ответ-
чик набирал приятелей или просто подкупленных сорванцов,
которые являлись целою толпою, шумели, кричали, мешали
судебному разбирательству, а иногда .заводили драку и раз-
гоняли самый суд («сбивали судей с суда») или силою не до-
пускали стороны до поля, т.е. до судебного поединка. Новго-
родская судная грамота в особенности вооружается против
таких насилий и назначает самые большие пени как за «на-
езд» или «грабеж» спорной земли, таки за «наводку». В обо-
их этих случаях установлена пеня с боярина по 50 рублей, с
житьего человека по 20, а с молодшего по 10. Грамота однако
не отменяет вполне помянутый древний обычай, а старает-
ся его ограничить, установляя, чтобы для каждой тяжущей-
ся стороны «на пособье» к суду и рассказу (или докладу) мог-
ли приходить «ятцы» (пособники) не более как два человека
от конца, улицы, сотни или ряду.
410
Наиболее полным и развитым актом законодательства в
линкую эпоху является судная грамота Псковская. Она воз-
никла около половины XIV века, когда Псков окончательно
< > । делился от Новгорода и образовал самостоятельную общи-
ну. Первая уставная грамота для Пскова, по-видимому, была
нн писана в то время, когда здесь княжил Александр Михай-
лович Тверской. Второй подобный устав дан псковичам бра-
том Василия Дмитриевича Московского Константином, ко-
торый княжил здесь в начале XV века. Эти два устава, све-
денные вместе и дополненные позднейшими приписками, и
< оставили так называемую Псковскую судную грамоту, ут-
вержденную вечем в 1467 году, т.е. уже в эпоху Московской
зависимости. Сия грамота не только определяет устройство
и порядок суда, но в то же время заключает в себе довольно
подробный свод гражданских законов в отношении прав се-
мейных и имущественных, возникающих как из наследства
и купли, так и из разного рода договоров и обязательств.
Имея в основе своей древнюю Русскую Правду, Псковская
судная грамота представляет дальнейшее ее развитие, сооб-
разное с историческим течением народной жизни. Она дает
। наглядное понятие о той высшей степени гражданственнос-
ти, на которой стояла псковская община сравнительно с дру-
гими современными ей русскими землями.
Суд в Пскове, как и в Новгороде, производился совмест-
но посадником и князем. Местом суда был княжеский двор.
11о князь обыкновенно участвовал в суде чрез своих намест-
ников и тиунов; а посадников также иногда заменяли, осо-
бенно в областях, сотские, волостели и старосты, губские и
пригородские. Как в Новгороде, те же судьи, которые нача-
ли суд, должны его и кончать. Низшие судебные чиновники,
разводившие призыв к суду и приводившие в исполнение
приговоры, те же, что и в Новгороде, т.е. княжие дворяне,
нодвойские и разные приставы, как княжие, так и псковс-
кие, которые постоянно должны действовать совместно. При
разъездах им полагается пошлин или прогонов по одной день-
ге с 10 верст. (Тут сказывается небольшой объем земли срав-
нительно с Новгородской, где прогоны рассчитывались по
с отне верст.) Упоминается также особый суд церковный или
411
владычнего наместника, с точным определением, что ему
подлежат попы, дьяконы, монахи, монахини и просвирни. В
случае тяжбы мирянина с церковным человеком, суд им дол-
жен быть общий, т.е. князь и посадник (или их заместители)
судят вместе с владычним наместником. Грамота запрещает
посторонним лицам приходить в судебню и помогать тяжу-
щимся сторонам, за исключением малолетних, престарелых,
глухих, монахов и женщин, которые могли иметь пособни-
ков. Если же кто силою ворвется в судебню или ударит кого
из «подверников» (сторожей), того должно посадить в
«дыбу» (колодку) и взять с него пени в пользу князя рубль, а
в пользу подверников 10 денег. Следовательно, и во Пскове
мы находим подобие новгородской «наводки», но, очевид-
но, не в таких ужасных размерах.
В тяжбах, за неимением письменных доказательств, до-
пускаются свидетели из «сторонних людей». Особенность
псковского судоустройства составляет послух или очевидец,
свидетельство которого требовалось в делах о грабеже и дра-
ке. Он должен был подтвердить свое показание или прися-
гою или полем (судебным поединком). В последнем случае
послуху не дозволяется выставить за себя наймита, тогда как
противник его, если был поп, монах, или старик, или увеч-
ный человек, то мог на поединок выставить за себя наемно-
го бойца. Поле допускается еще в спорах о земле, о закладе
(при займах), в спорах с сябрами. (Так назывались соседи,
владевшие землей сообща, или члены какой-либо артели.)
Поле дозволялось даже женщине, но только против женщи-
ны. За проступки, следуя древней Русской Правде, назнача-
ются денежные пени, даже затакие, как «разбой» и «наход»
(соответствующий новгородскому «наезду»). Но были и пре-
ступления, которые наказывались смертию; таковы: татьба
коневая и кромская (кража в Крому или псковском Кремле),
поджог и перевет (государственная измена); кража на поса-
де, учиненная в третий раз, также наказывается смертию.
Довольно подробная обработка разного рода займов по
«доскам» и записям, с закладом движимого или недвижимо-
го имущества, с поручительством и без оного, указывает на
значительно развитые денежные и торговые сделки. Грамо-
та не назначает высшего размера процентов или, как она
412
выражается, «гостинца». Вообще в противоположность Рус-
ской Правде, которая узаконила весьма высокие проценты,
11сковская грамота стесняет их разными условиями и тре-
бует, чтобы они были точно обозначены в записи. Она по-
зволяет давать в займы без заклада и без записи не свыше
рубля; а кто будет искать судом долг более рубля только по
одним доскам, т.е. по отметкам, вырезанным на деревянных
дощечках, тому в иске отказывается. Грамота также доволь-
но полно определяет имущественные и денежные отноше-
ния съемщиков или арендаторов земель и угодий к своему
хозяину или, как она выражается, «государю». Эти съемщи-
ки назывались: «изорник», арендатор пахотной земли, «ого-
родник» — огородной и «кочетник», содержатель «исада»,
т.е. рыбной ловли. Как для отказа хозяина арендатору, так и
для отказа последнего хозяину назначен один срок в году, о
Филиппове заговении, следовательно, по совершенном окон-
чании работ. Значительно развитое понятие о собственнос-
ти выразилось особенно в статьях о наследстве. Собствен-
ник мог даже помимо родственников кому угодно отказать
свое имущество в духовном завещании или — как оно здесь
называется— «рукописании». Наиболее действительным
считалось то завещание, копия с которого вносилась в «ларь»
Троицкого собора. Если умерший не оставил духовного за-
вещания, то наследство его переходило к законным наслед-
никам или родственникам (к его «племени»), из которых пер-
вое место занимают нисходящие, а потом восходящие и даже
боковые. Любопытно однако то, что сын, который выделил-
ся из семьи при жизни родителей и не кормил их до их смер-
ти, не участвует в разделе. Дети, не отделенные прежде, по
смерти отца владели имуществом вместе с матерью. Но во-
обще Псковская судная грамота не покровительствует со-
вместному владению имуществом, и при всяком споре меж-
ду братьями предписывает произвести раздел. Относитель-
। ю имущественных прав женщины, эта грамота представляет
значительный шаг вперед сравнительно с Русскою Правдою.
Право дочерей наследовать родителям, если не осталось
сына, это право во Пскове распространено уже на все сво-
бодные классы населения, а не составляет привилегии од-
ного дружинного сословия. Из движимого имущества жен-
413
щина, даже при мужеских наследниках, могла получать не-
которую часть, например, приданое своей умершей род-
ственницы, состоявшее из платьев и разных женских убо-
ров. Наконец, супруги наследуют друг другу, если не всту-
пят в новый брак.
Как приведенные нами, так и все другие дошедшие до
нас законодательные и судебные памятники Руси того вре-
мени показывают, что самое отправление суда еще мало из-
менилось сравнительно с эпохою Русской Правды. Судопро-
изводство по-прежнему остается устное и гласное. На суде
присутствуют «добрые» или «лучшие» мужи, известные так-
же под именем «судных мужей» (род присяжных заседате-
лей). Судебные доказательства, при отсутствии письменных
актов, являются те же, что и прежде, т.е. свидетели и прися-
га. Об испытании раскаленным железом и водою более не
упоминается. Зато почти во всех краях Руси продолжали
употреблять судебные поединки или поле. Законодательство
старается по возможности ограничить и смягчить этот вид
Божьего суда, как то заметно особенно из Псковской грамо-
ты. Для сего точнее определяются случаи, когда дозволяется
поле; допускаются наймиты или наемные бойцы для людей
слабых или неспособных к бою; вообще видно старание урав-
новесить силы противников и притом избегать смертных
случаев. Противники должны иметь на себе доспехи, т.е.
железные латы и шишаки, и сражаться одинаковым оружи-
ем (большею частию ослопами или дубинами). Если кто был
убит на поединке, то его противник получал только доспех
убитого и лишался всякого другого удовлетворения; следо-
вательно, в исках, т.е. в большей части случаев, было прямое
побуждение щадить жизнь своего противника. Далее обыч-
ное наказание осужденного по-прежнему заключается в
платеже пени и разных судебных пошлин (продажа). Толь-
ко в немногих случаях допускается смертная казнь. По про-
изнесении приговора оправданной стороне выдавалась суд-
ная или правая грамота, в которой обыкновенно излагался
весь ход дела и происходившее при его разбирательстве су-
договорение. В княжеских областях того времени можно
различить собственно две судебные инстанции: если дело не
рассматривалось прямо самим князем, то оно после намест-
414
ничьего или тиунского суда могло восходить, как тогда на-
зывалось, на доклад князю, который и решал его окончатель-
но, в качестве верховной власти. О судебных пытках и теле-
сных наказаниях (кнутом) свободных людей на Руси зако-
нодательные памятники еще не упоминают. Однако, по
некоторым данным, несомненно, что те и другие уже упот-
реблялись, по крайней мере к концу этого периода. Вместе с
установлением смертной казни и клеймения воров они сви-
детельствуют, с одной стороны, о продолжавшемся влиянии
византийского законодательства, с другой — о начавшемся
воздействии татарских нравов83.
Сельское хозяйство, т.е. земледелие, скотоводство, ры-
боловство, бортничество и т.п., продолжало существовать на
Руси в XIV и XV вв. почти в том же виде, как и в эпоху преды-
дущую. Но погромы татарские, конечно, принесли ему ог-
ромный ущерб. Многие прежде довольно цветущие южно-
русские области и окраины запустели и обратились в бед-
ные, малонаселенные пространства или в голые степи. Из
мест, подверженных татарским набегам, земледельческое
население отливало в более удаленные северные области, где
ему приходилось в поте лица трудиться над обработкою ма-
лоплодородной почвы или снискивать себе пропитание дру-
гими промыслами. Деятельный, предприимчивый характер
Северо-Восточной Руси или Великорусского племени в ту
эпоху сказался именно в развитии разных промыслов, осо-
бенно торгового. Не только город, но и ни одно значитель-
ное селение было не мыслимо без торгу или торговой пло-
щади. На этой площади, кроме торговли, сосредоточивались
и разные дела, требующие гласности; например, биричи и
другие низшие чиновники здесь «кликали клич», когда нуж-
но было объявить народу какое-либо распоряжение властей,
известить о краже для разыскания украденной вещи и т.п.
Здесь же начало совершаться наказание кнутом, которое
поэтому получило название «торговой казни». Торговая пло-
щадь играла важную роль в народной жизни; вместе с обме-
ном товаров, с куплею и продажею здесь шел и обмен сведе-
ний и мыслей; это был главный источник и распространи-
тель всякого рода слухов, народной молвы вообще.
415
Великим обременением для внутренней торговли служи-
ли взимаемые с товаров разнообразные пошлины и поборы,
число которых в течение данного периода значительно воз-
росло, вследствие постоянного стремления областных князей
увеличивать свои доходы. Одно только перечисление некото-
рых торговых пошлин дает приблизительное понятие об этом
бремени. Таковы: мыт или пошлина на заставах, перевозах,
мостах, взимаемая и с воза, и с ладьи; побережное, пошлина с
приставших к берегу судов; костки — с торговых людей, а не
с товаров; явка — с людей и товаров, прибывших на торг; гос-
тиное — за помещение товара в гостином дворе; тамга, вве-
денная татарами, пошлина при продаже товара; осмничее,
дополнительная к тамге плата также при сбыте товара; помер-
ное — при отмеривании товара, весчее — при взвешивании,
пятно — за наложение тавра на проданную или вымененную
лошадь и пр. Кто объезжал заставу, чтобы не заплатить по-
шлину, или уклонялся от платежа другим способом, с того
взыскивалась еще пеня, называемая промыт или протамо-
жъе. Хотя отдельно взятые эти пошлины были невысоки, но
обременяли торговлю своею многочисленностию, а главное,
придирками и вымогательствами со стороны мытников и та-
моженников. Поэтому лучшие пастыри церкви восставали
иногда против мытов наравне с лихоиманием или ростовщи-
чеством, и летописцы прославляют некоторых князей, напри-
мер, Михаила Александровича Тверского, зато, что при нем
«истребились разбойники, тати, корчемники, мытари и тор-
говые злые тамги».
Некоторою сдержкою против умножений торговых по-
шлин служили и княжеские договоры; причем, князья и вече-
вые общины стараются своим купцам доставить везде свобод-
ный проезд и оградить их от излишних поборов в других кня-
жениях; а потому в договорных грамотах Новгорода с Тверью,
Москвой и Литвой или Москвы с Тверью и Рязанью почти
постоянно встречаем условия: «а мыты нам держати старые
пошлые, а новых мытов нам не замышлять, ни пошлин»; «а
гостю гостити с обеих сторон, путь чист без рубежа».
С разорением Киева и опустошением Южной Руси, тор-
говые центры и пути Восточной Европы несколько измени-
лись. Прекратилось движение больших русских караванов
416
13‘
но Днепру в Черное море и Византию. Зато несколько ожи-
вился путь по Дону и нижней Волге, по которому направи-
лось движение европейско-азиатской торговли. Приазовс-
кая Тана сделалась важным складочным местом этой торгов-
ли. Выше, в описании «хождения митрополита Пимена в
Царьград», мы видели, что путешественники от Переяслав-
ля Рязанского, т.е. от средней Оки, ехали на юг сухопутьем
по Рязанской земле до верхнего Дона, и здесь они снова сели
в лодки (которые везли за ними на колесах). Другое несколь-
ко позднейшее известие (Герберштейна) указывает на город
Данков, где купцы, отправляющиеся из Северной Руси в
Азов, Кафу и Константинополь, нагружают свои суда: «что
обыкновенно делают осенью в дождливое время года, пото-
му что в другое время Танаис в этих местах по мелководию
не может поднимать нагруженных судов». Для мелких су-
дов был еще путь из Оки в Дон по системе их притоков, Про-
ни и Воронежа, с небольшим волоком по Рясскому полю.
Была также сухопутная торговая дорога от средней Оки до
самого Азова или Таны; причем путники (по известию того
же Герберштейна) переправлялись через Дон у старинного
и разоренного города Данкова, и отсюда направлялись не-
много к востоку. Но прямая дорога в Азов и Кафу представ-
ляла большие опасности от степных варваров; поэтому куп-
цы делали иногда объезд на запад по Литовским владениям.
Русские купцы, которые вели эту торговлю с южными стра-
нами, назывались у нас «сурожанами», по имени моря Су-
рожского (Азовского); они вывозили из России дорогие меха,
а привозили полковые и бумажные ткани итальянской и гре-
ческой работы.
С упадком древних торговых городов Камской Болгарии
главною посредницею между русскою и азиатскою торгов-
лею в эту эпоху была Золотая Орда; что влекло за собою зна-
чительное оживление судового Волжского пути. Русские
князья с своими боярами должны были часто ездить в Орду
и подолгу там проживать; они привозили сюда свои дани, а
увозили ханские ярлыки. Вслед за ними отправлялись и рус-
ские купцы с своими товарами для обмена их на произведе-
ния Средней Азии; поэтому русских торговцев всегда мож-
но было встретить как в самом Сарае, так и в других прикас-
14-Собиратели Руси
417
пийских городах Золотой Орды (или собственно древней
Хазарии), каковы Астрахань, Маджары, Бездеж. Кроме су-
дового пути между этим краем и средней Россией существо-
вало также и сухопутное движение торговых караванов, ко-
торые из Персии, Бухарин и Золотой Орды направлялись в
Москву. Постоянная опасность от кочевых хищников при
переезде через степи заставляла русских и татарских куп-
цов не иначе отваживаться на это долгое путешествие, как
присоединяясь к свите какого-нибудь знатного посольства.
Некоторые сведения об этом пути сообщает нам венеци-
анец Амвросий Контарини, который в семидесятых годах
XV века ездил послом от Венецианской республики к пер-
сидскому шаху Узун-Гассану для заключения союза против
Оттоманских турок, в видах спасения от них Кафы и вооб-
ще итальянских колоний в Крыму. Но на обратном пути из
Персии Контарини узнал, что Кафа уже взята турками. Тог-
да он не поехал Черным морем на Крым; а из Грузии напра-
вился в Шемаху и Дербент, откуда Каспийским морем при-
был в Астрахань, намереваясь воротиться в отечество через
Россию и Польшу. В то время из Персии возвращался посол
великого князя Ивана III в сопровождении персидского по-
сла. Контарини присоединился к свите московского посла,
которого он называет Марко Росси. В Астрахани все они дож-
дались случая, когда могли отправиться в Москву вместе с
татарским посольством и купеческим караваном. «Ежегод-
но государь Цитраканский, именуемый Касимом, — пишет
Контарини, — отправляет посла своего к Великому князю не
столько для дел, сколько для получения подарков. Этому по-
слу обыкновенно сопутствует целый караван татарских куп-
цов с Джедскими тканями, шелком и другими товарами, ко-
торые они променивают на меха, седла, мечи и иные необ-
ходимые для них вещи». Караван, с которым путешествовал
венецианец, состоял из 300 человек русских и татар; после-
дние имели при себе более 200 заводных лошадей для про-
кормления своего на пути и для продажи в России. На сей
раз путешествие вдоль берегов нижней Волги было особен-
но опасно по той причине, что Касим-хан находился в войне
с своим дядею, ханом Золотой Орды. Переправясь на пра-
вый берег Волги, пройдя узкое место между этой рекой и
418
14-2
Доном и вступив в широкое степное пространство, караван
уже менее опасался татарских хищников.
С большими лишениями и трудностями путники достиг-
ли Рязанской земли, где могли вздохнуть свободнее. Они
миновали Переяславль Рязанский, Коломну и наконец при-
были в Москву.
Кроме восточных купцов, в этот город, по замечанию Кон-
тарини, зимою съезжается много купцов из Германии и
Польши для покупки мехов. Он говорил о чрезвычайной де-
шевизне в Москве хлеба, мяса, кур, гусей, зайцев, рыбы и дру-
гих съестных припасов. Особенно любопытным показался ему
зимний рынок, который устраивался на льду Москвы-реки,
где между разными сельскими произведениями, привозимы-
ми из окрестной области, бросалось в глаза огромное количе-
ство битых, замороженных свиней и рогатого скота. На том
же льду происходили конские беги и другие увеселения; но в
этих игрищах участники нередко ломают себе шеи (конечно,
речь идет о кулачных боях). Москвитяне, мужчины и женщи-
ны, по замечанию того же путешественника, вообще краси-
вы, но грубы и невежественны. Ему понравился также мест-
ный напиток, приготовляемый из хмеля и меду; жители к нему
очень пристрастны. Об их нравах он говорил: «Утро до полу-
дня проводят они на рынке; а потом отправляются в харчев-
ню есть и пить, так что вечером никакой уже услуги ожидать
от них нельзя». Конечно, подобные фразы отзываются слиш-
ком поверхностным наблюдением и относятся к его случай-
ной прислуге. Вообще же из записок венецианского путеше-
ственника можно заключить, что коренной русский народ
представляется ему даровитым, крепким племенем и что Мос-
ква уже тогда отличалась своим торговым, промышленным
характером. По его же словам, она сбывала татарским наро-
дам седла и оружие собственного изделия. А известия иных
источников о так наз. «суконниках» или Московской сукон-
ной сотне указывают на издавна существовавшую здесь вы-
делку шерстяных тканей.
Другим торговым средоточием Северной Руси оставал-
ся в те времена Великий Новгород.
Важное значение сего последнего в русской внешней
торговле основывалось на его посредничестве между Восточ-
14*
419
ной Европой и Западной, преимущественно на его торговых
связях с знаменитым Ганзейским Союзом. С XIII века, т.е. с
самого своего возникновения, немецкая Ганза имела здесь
одну из главных своих контор. Это было время деятельного
распространения немецкой колонизации на Славяно-Бал-
тийском поморье и замечательного развития немецкой тор-
говли во всех Прибалтийских странах. В самом городе Виз-
би на острове Готланде немецкие колонисты и торговцы при-
обрели положение, преобладающее над туземным или
скандинавским элементом. А потом и в Новгороде Великом
немцы не только распространили и упрочили свой торговый
двор, но и захватили в свои руки соседний двор Готский или
Варяжский: около половины XIV века этот двор ратманы
Визби отдали внаймы Ганзе, и с того времени он постоянно
оставался во владении немцев. Оба двора они соединили
общею оградою; кроме того, купили у новгородцев еще не-
сколько кусков соседней земли и также застроили ее свои-
ми зданиями, где останавливалась часть немецких гостей, не
помещавшихся внутри двора. Высшее управление новгород-
ско-немецким двором сосредоточивалось в Любеке, который
был главою Ганзейского союза; кроме того, сей двор полу-
чил свой особый устав или так наз. скру. По этой скре, не-
мецкие гости не имели права постоянного пребывания в
Новгороде, а разделялись на зимних и летних, кроме того,
на сухопутных и морских (смотря по тому, каким путем при-
были в Новгород). Скра определяет взаимные отношения
хозяев товара, их приказчиков.и прислуги, определяет ко-
личество товара, которое мог привести один купец (не более
как на 1000 марок). Для заведования двором (и храмом св.
Петра) назначался особый старшина или ольдерман. Торгов-
ля двора с русскими обставлена разными ограничениями,
основанными на началах недоверия; например, запрещалось
немцу торговать с русским в кредит, вступать с ним в компа-
нию, брать его товар на комиссию или для доставки в какой-
нибудь немецкий город. Внутри двора гости обязаны были
соблюдать тишину и порядок, и держать по очереди стражу.
Ольдерман двора был облечен такою властию, что мог его
обитателя, совершившего важное преступление, даже нака-
зывать смертию. Против местного населения принимались
420
14-4
все меры предосторожности; так что, окруженный высоким
забором, охраняемый постоянно стражею, а ночью, кроме
того, спущенными с цепи собаками, немецкий двор в Новго-
роде походил на укрепленный лагерь или маленькую крепо-
стцу посреди неприятелей.
В этой торговле новгородцев с ганзейцами немало было
жалоб с той и другой стороны на недобросовестность, пор-
чу и подделку товаров. Например, главный предмет при-
воза составляли сукна, фландрские, английские, немецкие
и польские; особенно в моде были цветные сукна ипские
(собственно ипрские) разных сортов; ганзейцы иногда
привозили не настоящие сорта, а поддельные под них, или
в кусок закладывали сукно другого, худшего, качества и
даже другого цвета, или кусок оказывался слишком коро-
ток. Вина, преимущественно красные, составляли другую
важную статью немецкого привоза; новгородцы жалова-
лись также на случавшиеся подделки вина и разбавку его
водою; жаловались еще, что мешки с привозною солью не
имели иногда узаконенного веса, серебряные слитки внут-
ри заключали фальшивое серебро и пр. С своей стороны
ганзейцы поднимали жалобы на покупаемый ими в Нов-
городе воск, к которому иногда подмешивались сало, смо-
ла, мука, песок и тому подобные вещества, а также на под-
делку мехов и кож под высшие сорта и пр. Иногда с той
или с другой стороны происходили разные обиды, драки,
грабежи и даже убийства, доводившие до открытого раз-
рыва Новгород (и Псков) с Ганзейскими городами, т.е. до
ареста гостей и временного прекращения торговых сно-
шений. Такой перерыв обыкновенно кончался составле-
нием новых договорных грамот и новою обоюдною при-
сягою на их сохранении. В подобных случаях роль мирот-
ворца нередко принимал на себя новгородский владыка;
оба архиепископа Евфимия, I-й и П-й, более других стя-
жали себе между немцами известность их покровителей
и защитников. Нужно заметить, что владыки новгородс-
кие, надзирая за торговыми весами и мерами и сбывая
немцам сырые произведения своих волостей, получали
значительную выгоду от этой торговли, и казна их была
богата немецкими сукнами и золотыми монетами.
421
Кроме Новгорода, в торговле с Ганзою, и преимуществен-
но с ближайшими ее членами, с Ливонскими городами Ри-
гой, Дерптом, Ревелем и пр., деятельное участие принимали
Псков, Смоленск, Витебск и Полоцк. Вообще торговля Се-
веро-Западной России с немцами имела значительные раз-
меры и велась в течение нескольких столетий. Казалось бы,
эта торговля могла служить широким проводником европей-
ской образованности в древнюю Русь и отразиться на мно-
гих сторонах ее жизни. В действительности ее влияние на
наше развитие было довольно слабое. Немецкие купцы хло-
потали только о наживе и старались захватить в свои руки
всю внешнюю торговлю Северо-Западной России с Евро-
пою. Действуя сильным организованным союзом против
разъединенных русских городов, они легко достигали своих
целей. Они недружелюбно относились к поездкам самих
русских купцов за море и старались им препятствовать. Это
обстоятельство было одною из причин, почему Новгород не
развил своего собственного торгового флота.
С своей стороны и новгородцы, чувствуя эгоистичные
стремления немцев, относились к ним недоверчиво; позво-
ляя им вести только оптовую торговлю и устраняя от рознич-
ной, они поддерживали то отчуждение, в котором находи-
лись немецкие гости посреди туземного населения. Наконец,
старание немцев при всяком удобном случае действовать
подкупом на местные власти и боярство Великого Новгоро-
да имело свою долю неблагоприятного влияния на полити-
ческие нравы этойобщины. Культурное же влияние немец-
кое в Новгороде, конечно, отразилось на домашней утвари,
каменных постройках, на торговых приемах, на орудиях веса
и меры, т.е. на монетной системе, и т.п.84
Относительно веса и меры, употребляемых в русской тор-
говле, укажем на следующие единицы. Самою употребитель-
ною единицею веса на Руси издревле был пуд, который зак-
лючал в себе приблизительно сорок гривен. (Гривна впослед-
ствии стала называться немецким словом фунт.) Впрочем, в
торговле по разным областям различались «большой пуд» и
просто пуд, гривна и «гривенка». Высшею единицею веса был
берковец, заключавший в себе десять пудов. Упоминаются еще
422
контарь, приблизительно два с половиною пуда, безмен, в
Западной России составлявший около 10 фунтов, и капь —
приблизительно четыре пуда, например, «капь воску».
Наиболее употребительною единицею меры в данную
эпоху была зобня или зобница; она составляла «осьмину» или
осьмуючасть «бочки» (иначе «кади» или «окова»). Атакназ.
четверть составляла четвертую часть бочки, следователь-
но, равнялась двум зобницам; другим названием четверти по-
видимому былакоробья. Ползобницы называлась «кадка», а
полкадки «четвертка» (т.е. четвертая часть зобницы). Для
сыпучих тел упоминается еще в Северной России пузо, на-
пример пузо ржи, соли и т.п.
Хотя меха по-прежнему продолжали служить средством
для купли и заработной платы, однако развитие русской тор-
говли вело за собою и развитие монетной системы. В этот
период крупною единицею звонкой монеты выступает се-
ребряный рубль. Как и самое название его показывает, он
произошел из серебряного слитка или из прежней гривны,
разрубленной пополам; следовательно, первоначально он
составлял полгривны и представлял кусок серебра весом
приблизительно в 24 золотника. Впрочем, вес его разнооб-
разился по времени и различным областям. В свою очередь,
рубль, рассеченный вдоль, давал две полтины. Мелкая или
разменная серебряная монета получила татарское название
деньга; а потом слово «деньги» сделалось общим названием
для врех монет. Другое, заимствованное у татар название,
было алтын, которое означало впрочем не столько монету,
сколько известный денежный счет; он собственно равнялся
трем деньгам. Обыкновенно сто серебряных денег должно
было по ценности составлять один рубль. Но по недобросо-
вестности серебреников (приготовлявших монету) или по
другим обстоятельствам, она делалась иногда очень легко-
весною; так что в Москве в XV веке на рубль приходилось
200 и более денежек. Вот почему «новогородки» (т.е. новго-
родские серебряные деньги) в конце этого периода стоили
вдвое более «московок». Медная разменная монета называ-
лась вообще пуло.
Каждое самостоятельное княжение било свою размен-
ную монету, серебряную и медную. В значительном количе-
423
стве дошедшие до нас деньги этого времени обыкновенно
представляют маленькие, тонкие, неправильные кружки и
овалы с грубо оттиснутыми надписями и весьма различны-
ми изображениями. Деньги московские, наиболее распрос-
траненные, имеем начиная с великого князя Ивана II Ива-
новича. На них оттиснуты изображения вооруженных лю-
дей пеших и конных, драконов, грифонов, животных, птиц
и пр. На этих московских монетах находим надписи с обо-
значением имени великого князя, иногда с прибавлением
«всея Руси», иногда еще слова «деньга московская» (или
«пуло московское»). Кроме того, на многих серебряных день-
гах встречаются еще изображение татарской тамги и арабс-
кая надпись с именем золотоордынского хана; такие надпи-
си делались, вероятно, по требованию ханов в знак данни-
ческих отношений. Они попадаются особенно часто во время
Тохтамыша на монетах Димитрия Ивановича и Василия
Дмитриевича, но потом эти арабско-татарские надписи по-
степенно исчезают. Деньги и пулы князей Рязанских и Твер-
ских, подобно Московским, также имеют различные изоб-
ражения и надписи с именами князей.
Что касается до Новгорода Великого и Пскова, то от них
за время самобытности дошло до нас немало серебряных
слитков или рублей, но довольно незначительное количество
денег и пул. Дело в том, что в эти города, благодаря постоян-
ной внешней торговле, в большом количестве приливала
монета иностранная, как серебряная, так и золотая, каковы
шведские артиги, любские шилинги, немецкие серебряные
марки, золотые корабленики (английские, с изображением
корабля) и золотые уторские. При посещении Новгорода
Иваном III в 1475 году владыка и бояре подносили ему в по-
дарок по сотне и по нескольку сот золотых кораблеников; из
чего видно, в каком количестве накоплялись они в сундуках
новгородских богачей.
Различные изображения на русских деньгах и пулах, на-
добно полагать, суть не что иное как печати; в древней Руси
не только князья имели каждый особое* изображение на сво-
ей печати, но также бояре, лица духовные илица незнатные.
Эти печати в большом количестве дошли до нас, привешен-
ные к грамотам и актам того времени, иногда металличес-
424
кие (серебряные и особенно свинцовые), но большею час-
тию восковые. Князья, подобно епископам, иногда для печа-
ти употребляли изображение святого их имени, а иногда
помянутые выше различные фигуры людей и животных.
Между прочим, во время Василия Темного на московских
монетах и печатях чаще стало появляться изображение всад-
ника, поражающего копьем змия. Этот всадник с копьем
почитается за Георгия Победоносца и вместе с тем за герб
великого княжения Московского. Тогда как всадник с под-
нятым мечом по преимуществу усвоивается гербу великого
княжения Литовского. Гербом Новгорода и Пскова, судя по
монетам и печатям при грамотах, служило изображение бе-
гущего в поле барса85.
X
ЦЕРКОВЬ И КНИЖНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ
В ТУ ЖЕ ЭПОХУ
Русские иерархи. — Кормчая книга. — Ханские ярлыки. — Церковное зем-
левладение. — Размножение монастырей. — Замечательнейшие из них. —
Кирилл Белозерский. — Быт и характер монастырей. — Сказания о Щи-
ловой и Колодкой обители. — Стефан Пермский. — Легенда о земном
рае. — Ересь Стригольников и борьба с нею. — Сугубая аллилуия. — Суе-
верия и грубость нравов. — Упадок просвещения и малограмотность свя-
щенников. — Выдающиеся церковные писатели. — Киприан и влияние
югославянское. — Жития Святых. — Епифаний и Пахомий Серб. — Умиль-
ные повести и Поведание о Мамаевом побоище. — Новгородские леген-
ды. — Записки русских путешественников. — Литература переводная. —
Рукописные сборники. — Апокрифы. — Заговоры и гадания. — Летопи-
си. — Их государственное значение. — Миньятюры. — Иконопись. —
Андрей Рублев. — Храмовое зодчество. — Саккос митроп. Фотия.
Из всех сторон древней русской гражданственности в
тяжкую эпоху татарского ига наибольшую твердость и ус-
тойчивость оказала Православная церковь, верно хранившая
главные уставы и предания прежних времен. Число русских
епархий умножилось (до восемнадцати) как вследствие не-
которых разделений, так и вследствие распространения са-
мого христианства; являются новые епархии: Холмская, Луц-
кая, Тверская, Коломенская, Саранская, Пермская и неко-
торые другие. Постепенное политическое распадение Руси
на Северо-Восточную или Московскую и Юго-Западную или
Литовскую, как известно, сопровождалось со стороны пос-
426
ледней рядом попыток к разделению русской митрополии
также на две отдельные кафедры, и эти попытки наконец
увенчались успехом. Относительно самих митрополитов со-
вершается важная перемена: с переселением их из Киева во
Владимир и Москву, вместо греков или южных славян, чаще
и чаще восходят на митрополичью кафедру иерархи из при-
родных русских. На епархиальных или епископских кафед-
рах греки встречаются уже довольно редко. Такая перемена
немало способствовала тому, что православие все более и
более входило в плоть и кровь русского народа и получало
характер церкви вполне национальной. А в конце этого пе-
риода, с падением Византии и водворением на ее месте Ту-
рецкой державы, устраняются прежние подчиненные отно-
шения Русской иерархии к Цареградскому патриархату;
прекратились поездки туда митрополитов для своего постав-
ления; наша иерархия приобретает почти полную внешнюю
независимость, сохраняя однако неразрывные каноничес-
кие связи с церквами Греческого Востока. Вообще эта вне-
шняя независимость пришла в то время, когда Русская цер-
ковь уже настолько прониклась уставами и преданиями Гре-
ческого православия, что никакие политические перевороты
и бури не могли поколебать ее основ.
Вместе с внешнею независимостию нашей иерархии од-
нако усиливаются в эту эпоху ее подчиненные отношения к
власти государственной или великокняжеской, и только ар-
хиереи, отличавшиеся особыми дарованиями и твердым ха-
рактером, умели отстаивать достоинство своего сана от из-
лишних притязаний со стороны князей или говорить резкую
правду прямо им в лицо.
По сему поводу приведем рассказ о некоем епископе
Симеоне, относящийся впрочем к первому периоду татарс-
кого ига.
Однажды полоцкий князь Константин, прозванием Без-
рукий, у себя на пиру, желая укорить своего тиуна, при всех
спросил епископа: «владыко, где быть тиуну на том свете? »
«Там же, где и князю», — отвечал епископ Симеон. Князь с
неудовольствием возразил: «тиун судит неправо, берет мзду,
продает и мучит людей, делает всякое лихо, а я что делаю? »
«Если князь добр и богобоязнен, жалеет людей и любит прав-
427
ду, — сказал епископ, — то он избирает тиуном или волос-
телем так же мужа доброго и богобоязненного, исполненно-
го страха Божия, разумного, правдивого, творящего суд и все
по закону Божию; тогда и князь будет в раю, и тиун в раю.
Если же князь не имеет страха Божия, христиан не жалеет,
сирот не милует, о вдовицах не заботится, то он поставляет
тиуном или волостелем человека злого, Бога небоящегося,
закона Божия неведующего и суда неразумеющего: только
бы князю доходы промышлял, а людей бы не щадил; точно
бешеному человеку дать меч и пустить на людей, так и во-
лость давать такому человеку на людскую пагубу; тогда и
князь будет в аду, и тиун с ним там же».
Во внутренних своих делах Русская церковь пользовалась
установленным издревле самоуправлением и имела свой
особый суд на основании греческого Номоканона или Кор-
мчей книги. Конечно, не все относящиеся к церковному суду
уставы византийских императоров могли быть применяемы
на русской почве. Поэтому, преимущественно с XIV века,
появляются у нас, под именем «Мерила праведного», цер-
ковно-юридические сборники, имевшие практическое зна-
чение; в них вместе с русскими уставами помещались неко-
торые извлечения из правил Отцов церкви и Византийских
законов. В русских списках Кормчей книги обыкновенно
встречается статья из греческого гражданского законода-
тельства, известная под именем «Закона судного людям» или
«Судебника царя Константина». Но статья эта несправедли-
во приписывалась Константину Великому; она есть извле-
чение («эклога» или «прохирон») из постановлений более
поздних императоров, преимущественно Василия Македо-
нянина и его сына Льва Философа. Такие извлечения из
гражданских законов Византийской империи представляют
несомненную важность: они ясно указывают, что византий-
ское право не только руководило русским церковным судом,
но посредством церкви влияло также на наше гражданское
судопроизводство и юридические понятия вообще.
Привилегированное положение русского духовенства
постоянно подтверждалось не только русскими князьями, но
и самими поработителями Руси, золотоордынскими ханами.
Так, до нас дошло семь ханских ярлыков или льготных гра-
428
мот, данных русским митрополитам от Кирилла II до св. Алек-
сея включительно. В сущности эти ярлыки подтверждают все
те права и льготы, которыми духовенство издавна пользова-
лось, т.е. право самоуправления, своего собственного суда и
свободы от разных податей, повинностей и пошлин. Хотя
наши иерархи выхлопатывали в Орде эти ярлыки с помощию
денежных подарков и хотя, в смутные времена или при та-
тарских нашествиях, духовенство и его имущество подвер-
гались насилию и разорению от варваров наравне с прочи-
ми жителями; но важно было то, что татарские ханы, не ут-
ратившие своей веротерпимости даже после принятия
мусульманства, признавали за русским духовенством его
высшее назначение и требовали его молитв за себя и за свое
«племя».
Как древнерусские области делились на уезды и волос-
ти, так и епархии в свою очередь делились на десятины, и
начальник их или «десятильники» помогали епископам в де-
лах церковного управления и суда. В каждой десятине нахо-
дился особый десятильный двор для их жительства, для про-
изводства судных дел и для приезда епископов. Вообще вне-
шняя обстановка церковной иерархии на Руси во многом
устроилась по образцу светской. У епископов есть свои боя-
ре и дети боярские, свои дворецкие, стольники и чашники,
свои волостели, посольские и тиуны; со своих судов они взи-
мают такие же пошлины, со своих населенных земель такие
же оброки и повинности. Эта светская обстановка главным
образом обусловилась тем, что духовенство древней Руси в
имущественном отношении сделалось сословием вполне
землевладельческим, благодаря постоянным и щедрым по-
жертвованиям земель и всяких угодий на помин души как
от богатых людей вообще, так в особенности от князей и
княгинь. Те особые льготы, которые при пожаловании земель
боярам и вообще частным лицам давались в виде исключе-
ний, для духовенства мало-помалу сделались почти общим
правилом. Так, крестьяне, которых перезоветна свои земли
духовенство от других владельцев, освобождались от всяких
податей на несколько лет; гражданские волостели, даньщи-
ки и другие княжие люди не имели права въезжать со свои-
ми требованиями в околицу владычних или монастырских
429
сел; эти села обыкновенно избавлялись от всех княжих по-
боров и повинностей, за исключением ордынского выхода,
подводной повинности и «городского дела», т.е. постройки
и поддержки городских укреплений. Наконец, духовенство
получало право суда в своих населенных землях, только за
исключением самых важных преступлений, каковы душе-
губство, разбой и татьба с поличным; но в некоторых случа-
ях давалось право судить и эти преступления. Вообще от
древней Руси до нас дошло огромное количество относящих-
ся к духовенству всякого рода грамот, жалованных, несуди-
мых, вкладных, тарханных и т.п.
Что наиболее характеризует эпоху татарского ига, осо-
бенно вторую ее половину, по отношению к Русской церк-
ви — это замечательное распространение монастырской
жизни в Северо-Восточной России. Татарские погромы на-
несли сокрушительные удары развитию материального бла-
госостояния в народе, а вместе с тем и развитию мирской
или светской образованности. Усилились стремления к ас-
кетизму и к подвигам благочестия. С одной стороны, энер-
гичные характеры и пытливые умы, ища уединения и пол-
ной свободы своим религиозным наклонностям, уходили в
глухие, лесные места (пустыни), и там полагали начало но-
вым обителям; с другой, люди, испытавшие какие-либо не-
счастия, гонимые судьбою, искали тихого приюта за монас-
тырскими стенами. Почитание и прославление некоторых
монахов-подвижников, в свою очередь, возбуждали сорев-
нование, и многих направляли на тот же путь. Князья, кня-
гини, вообще знатные и богатые люди нередко соревновали
друг другу в основании новых обителей или награждении их
селами и разными угодьями; что в особенности способство-
вало распространению и обеспечению монастырского быта
в древней России.
В Московских областях развитию пустынножительства
более всех содействовал преподобный Сергий Радонежский
как личною своею деятельностью, так и посредством своих
учеников и последователей. Выше мы указали несколько
монастырей, устроенных или им самим, или его учениками.
Укажем и еще некоторые. В конце XIV века близ Звенигоро-
430
да на горе Стороже учеником Сергия Саввою основан мо-
настырь Сторожевский, по желанию и при помощи удель-
ного князя Звенигородского Юрия Дмитриевича (одного из
сыновей Донского), который наделил обитель селами и уго-
дьями. Современник и последователь Сергия, Димитрий
Прилуцкий основал близ города Вологды при луке или коле-
не реки Вологды монастырь, названный Спасо-Прилуцким.
Ученик Сергия Авраамий Галицкий или Чухломский осно-
вал несколько монастырей в области северного Галича; из
них Успенский на берегу Галицкого озера и Покровский на
берегу озера Чухломского в одном чудском городке, язычес-
ких жителей которого он при сем обратил в христианство.
Другой ученик Сергия Иаков в той же Галицкой области близ
селения Железный Борок учредил монастырь Предтеченс-
кий Железноборский, наделенный землями и угодьями от
великого князя Василия Дмитриевича. В Белозерском краю
возникли монастыри Ферапонтов и Кириллов, основанные
постриженниками московской Симоновой обители, Фера-
понтом и Кириллом.
Кирилл Белозерский, после Сергия Радонежского, зани-
мает самое видное место в ряду подвижников того времени.
Он назывался в миру Козьма, был родственник извест-
ной боярской семьи Вельяминовых и в юности жил некото-
рое время у окольничего, Тимофея Васильевича Вельямино-
ва. Он ушел в Симоновскую обитель, здесь постригся и стал
отличаться своим смирением и послушничеством; сначала
трудился в монастырской хлебопекарне, потом в поварне.
Преподобный Сергий, посещавший своего племянника, Си-
моновского архимандрита Феодора, любил беседовать с Ки-
риллом, в котором провидел будущего славного подвижни-
ка. Когда Феодор был поставлен епископом в Ростов, на его
место братия выбрала Кирилла архимандритом (1390). Но
близость столицы, посещения князей и вельмож были не по
душе Кириллу, искавшему уединения и безмолвия. Он по-
кинул Симоново, и вместе с своим другом Ферапонтом уда-
лился в Белозерскую область. Они отыскали одно пустын-
ное место на берегу Сиверского озера, и выкопали себе зем-
лянку. Вскоре Ферапонт ушел на другое место, лежавшее
верст за 15, между озерами, где основал свой монастырь.
431
Меж тем, некоторые иноки Симонова монастыря, узнав,
куда удалился Кирилл, пришли к нему; стали приходить и
многие из окрестной страны с просьбою о пострижении.
Тогда Кирилл построил храм в честь Успения Богоматери и
положил начало новой обители. Он дал своим инокам весь-
ма строгий общежительный устав, и сам служил постоянным
примером его точного исполнения. Житие его говорит, что
во время продолжительных богослужений, он никогда не
только не садился, но и к стене церковной не прислонялся, и
ноги его были «подобно столпам». За общею монастырскою
трапезою наблюдалось совершенное молчание, и слышался
голос только одного чтеца. После умеренной трапезы бра-
тия также молча расходилась по келиям, избегая всяких бе-
сед; посещать друг друга дозволялось только в крайней нуж-
де. В келье у себя никто не мог держать ни особых вещей, ни
припасов; даже пить воду ходили в трапезу. Кирилл к тому
времени был человек образованный; он много занимался
чтением книг и списыванием их, сочинял монастырские пра-
вила, писал наставительные послания.
Слава о подвигах Кирилла была так велика, что князья и
бояре обращались к нему за советами и просили его молитв,
наделяя его обитель дарами и вкладами. Преподобный бла-
годарил за приношения; но при этом твердым и даже стро-
гим тоном самих князей наставлял в правилах добродетели.
Так в одном своем послании к великому князю Василию
Дмитриевичу он поучает его смирению и справедливости.
«Как на кораблях, —пишет Кирилл, —если ошибется наем-
ный гребец, от того небольшой вред плавателям; если сам
кормчий ошибется, то целому кораблю грозит гибелью. Так
и с князьями: когда кто из бояр согрешает, то не всем людям
творит напасть, а только себе; если же сам князь грешит, то
причиняет вред всем ему подвластным». При сем преподоб-
ный увещевает Великого князя помириться с князьями Суз-
дальскими и оказать им справедливость, чтобы прекратить
кровопролитие. В другом послании, обращенном к брату ве-
ликого князя Андрею Дмитриевичу Можайскому, в уделе
которого находился и самый Кириллов Белозерский монас-
тырь, преподобный распространяется особенно о праведном
суде. «Ты властелин в своей отчине и поставлен от Бога уни-
432
мать людей от лихого обычая. Суд бы, господине, творили
праведно как пред Богом; поклепов и подметов бы не было;
судьи бы посулов неимали, и были бы довольны своими уро-
ками». «Чтобы корчмы в твоей отчине не было: от нее вели-
кая пагуба душам; христиане пропиваются, а души их гиб-
нут. Также, господине, и мытов бы у тебя не было; понеже
то куны неправедные; а где перевоз, там пусть взимают за
труд. Также разбоя и татьбы в твоей бы отчине не было; а не
уймутся от своего злого дела, и ты вели их наказывать». В
третьем послании, к другому брату великого князя, Юрию
Дмитриевичу Звенигородскому, Кирилл утешает князя по
случаю болезни его супруги и обещает молиться за нее. «А
что господине, князь Юрий, писал мне грешному, что издав-
на жаждешь видеться со мною, то ради Бога не делай сего и
не приезжай к нам». Преподобный боится в таком случае
искушения и лишней молвы в людях; он грозит уйти из мо-
настыря, если князь вздумает приехать. Кирилл управлял
своим монастырем в течением тридцати лет, и скончался,
достигнув девяностолетнего возраста (в 1427 г.).
Из других замечательных монастырей Северной Руси,
возникших в ту же эпоху, упомянем следующие:
Около Костромы в первой половине XIV века основалась
обитель Ипатьевская, строителем которой был ордынский
выходец мурза Четь, принявший крещение. В то же время в
окрестностях Нижнего Новгорода явился монастырь Печер-
ский, основанный Дионисием, впоследствии архиепископов
Суздальским. Из этого монастыря в XIV веке вышли иноки:
Евфимий, устроитель Спас-Евфимиевского монастыря в Суз-
дале, и преподобный Макарий Унженский. Макарий снача-
ла устроил монастырь на правом берегу Волги в Юрьевском
уезде. Но, тяготясь почетом и похвалами себе от окрестных
жителей, он ушел далее на восток, и поселился на левом бе-
регу Волги, на так называемых Желтых водах, в стране Че-
ремисов, и здесь основал монастырь Желтоводский. Сей
последний и возникшие около него селения сделались рас-
садниками христианства и русской гражданственности по-
среди языческих инородцев. Но Желтоводская обитель ра-
зорена была вконец татарами Улу-Махмета во время их на-
бега (в 1439 г.), и долгое время потом находилась в
433
запустении. А преподобный Макарий, отпущенный из татар-
ского плена, ушел на Унжу, и здесь в глухом лесном краю
основал другой монастырь, Унженский. В Твери знаменит
Отроч монастырь, возникший в XIII веке. С его основанием
связалась следующая романтическая легенда. Один из отро-
ков или дружинников Тверского князя Ярослава Ярослави-
на, по имени Григорий, помолвил за себя Ксению, дочь сель-
ского церковнослужителя. Жених и невеста в брачных одеж-
дах готовились уже идти в храм для венчания, когда в село
приехал князь Ярослав. Увидя Ксению, князь так пленился
ею, что вместо отрока сам повел ее к венцу. Опечаленный
Григорий удалился от мира, сделался иноком, и в окрестнос-
тях Твери построил монастырь Успенский, который будто
бы по его прежнему званию и получил свое наименование
«Отроча». (Известно однако, что вторая супруга Ярослава,
Ксения, была дочерью новгородского боярина.)
Особенно распространением монастырского строитель-
ства в эту эпоху, как и в предыдущую, отличалась земля Нов-
городская, где архиепископы, бояре и вообще богатые люди
соревновали друг другу в основании новых обителей. Из по-
явившихся в окрестностях самого Новгорода назовем: Дере-
вяницкий — Воскресенский, Болотов — Успенский и Сково-
родский — Михайловский, основанные архиепископом Мо-
исеем в XIV веке. В числе окрестных монастырей был и
Покровский Щилов, лежавший на правом берегу Волхова,
против знаменитой Юрьевой обители, основанный в начале
XIV века монахом Олонием (Леонтием), по прозванию Щи-
лом. Этот монастырь, сам по себе ничем не замечательный,
известен, собственно, по следующей легенде, связанной с его
основанием. Был в Великом Новгороде посадник Щил, кото-
рый сильно разбогател тем, что отдавал свои деньги в рост. В
старости он задумал построить церковь и при ней монастырь;
для чего взял благословение у новгородского владыки. Ког-
да храм был уже готов и Щил просил архиепископа совер-
шить освящение, владыка, в виду недоброй молвы о нем,
спросил, на какие деньги он построил церковь. Щил сознал-
ся, что на собранные лихвою или ростовщичеством. Такое
занятие считалось в древней Руси великим грехом и пресле-
довалось духовными пастырями. Хотя Щил брал очень уме-
434
ренные проценты, владыка тем не менее отказался освятить
церковь. Так как в стене ее, по обычаю того времени, была
заранее приготовлена ниша с каменным гробом для основа-
теля, то архиепископ посоветовал Щилу исповедаться, одеть-
ся в саван и лечь в этот гроб, а затем велел соборне отпеть
над ним погребальные молитвы. Едва это было исполнено,
как Щилумер, гроб его закрылся и провалился в землю; а на
месте его явилась пропасть. Тогда по приказу владыки, на
стене над этой пропастью красками изображен был Щил в
аду; после чего неосвященная церковь заперта и запечата-
на. Но у Щила остался сын, наследник его богатств; он обра-
тился к святителю за советом, как избавить отца из адских
мук. Владыка приказал ему нанять священников сорока цер-
квей, чтобы в течение сорока дней они совершали панихи-
ду, в то же время поститься, молиться и раздавать щедрую
милостыню. По истечении этих сорока дней он послал свое-
го архидиакона распечатать церковь и посмотреть. Оказа-
лось, что в настенном писании голова Щила была уже вне
ада, а в пропасти показался край его гроба. Архиепископ ве-
лел сыну повторить такие же сорокоусты во второй и потом
в третий раз, и только тогда все настенное изображение
Щила очутилось вне ада, а гроб его явился на своем месте.
После того владыка освятил церковь.
В 20 верстах от Новгорода на берегу реки Веряжи воз-
ник монастырь Троицкий, известный более под именем
Клопского, потому что здесь в первой половине XV века под-
визался преподобный и вместе юродивый Михаил Клопский,
которого житие называет родственником Московского кня-
жего дома. На Ладожском озере, на острове Валааме, в XIV
веке стала процветать обитель Валаамская. Самым же зна-
менитым монастырем из основанных в эту эпоху в Новго-
родской земле является потом Соловецкий. В 1429 году инок
Герман и постриженник Кирилло-Белозерской обители Сав-
ватий поселились на одном из пустынных Соловецких ост-
ровов, посреди угрюмой бесприютной природы Белого моря.
Главным же устроителем Соловецкого монастыря был инок
Зосима, уроженец Прионежского селения Толвуя. Он собрал
братию, построил деревянный храм во имя Спаса Преобра-
жения с приделом св. Николая и обнес его оградою; после
435
чего устроил монастырь, по благословению архиепископа
Ионы. Потом, вместе с Германом (Савватий меж тем скон-
чался), он выхлопотал монастырю у новгородских властей
грамоту на владение всею группою Соловецких островов.
Преподобный Зосима долгое время был игумном этой оби-
тели и много потрудился для ее процветания.
Всех монастырей, основанных в эпоху татарского ига,
насчитывается до 180. Разумеется объем и значение их были
весьма неодинаковы. Между тем как знаменитые и богатые
монастыри имели иногда по нескольку сот иноков, были и
такие обители, в которых жило только по три, по пяти мона-
хов. Отношения их к церковным властям были также доволь-
но разнообразны. Некоторые большие монастыри были по-
чти изъяты из ведения епархиальных архиереев; князья в
основанных ими монастырях распоряжались сами, и назна-
чали игумнов; были монастыри, принадлежавшие митропо-
литам и непосредственно от них зависевшие. Многие малые
обители были приписаны к большим и находились у них в
подчинении. Наконец встречались монастыри общие, т.е.
мужские и женские вместе, подобно тому, как это было в
Греции; но против таких монастырей восставали архипас-
тыри. Так митрополит Фотий в послании к новгородцам
(1410 г.) говорит: «а в котором монастыре чернецы, тут бы
черницы не были, а жили бы они в опришном монастыре».
По внутреннему своему быту монастыри делились на обще-
жительные и необщежительные. К первым принадлежали
почти все большие обители, а ко вторым преимущественно
мелкие и особенно в Новгородской области. В последних
каждый заботился о себе, своей келье, пище и одежде, и каж-
дый в своей келье жил более или менее самостоятельно.
Рядом со светлыми сторонами в монашеской жизни того
времени были и некоторые темные. Многие русские подвиж-
ники, в особенности основатели новых обителей, прослави-
лись своею строгою аскетическою жизнию; своим чрезвы-
чайным постничеством и умерщвлением плоти; одним из
главных орудий этого умерщвления считались железные
вериги, носимые под одеждою прямо на теле, и доселе в не-
которых монастырях сохраняются вериги таких подвижни-
ков. Но потом, когда монастырь расширялся и богател от
436
щедрых вкладов, преемники святых основателей нередко
отступали от их строгих примеров и правил, и тогда в обите-
ли водворялись разные беспорядки, недостаток благочиния,
пьянство и другие нарушения монашеских обетов. Многие
иноки притом имели обычай самовольно, без благословения
игумена переходить из обители в обитель; отчего развива-
лось между ними бродяжничество. Митрополит Киприан в
своем послании (к игумну Афанасию) восстает против этого
обычая, запрещает принимать таковых монахов и даже счи-
тает их недостойными св. причастия. В том же послании
Киприан неодобрительно относится к обычаю князей дарить
монастырям села и притом с правом суда над ними. «Дер-
жать инокам села и людей, — писал он, — не предано св.
Отцами: как можно отрекшемуся однажды от мира вновь
связывать себя мирскими делами? » «Когда чернецы начнут
властвовать над селами, творить суд над мужчинами и жен-
щинами, часто к ним ходить и о них хлопотать, тогда чем же
они будут различаться от мирян? Чернецам входить в обще-
ние с женщинами и вести с ними беседы — опасно». Тем не
менее обычай, вместо денежного содержания, наделять мо-
настыри населенными землями продолжался и распростра-
нялся; тут конечно влияли более всего недостаток денежных
доходов у самих князей и обилие земель, которые поэтому и
стали служить главным обеспечением для существования и
процветания монастырей.
Кроме множества жалованных грамот монастырям на
земли и села, до нас дошло значительное количество судных
грамот, в которых излагаются тяжбы монахов и вообще ду-
ховенства с соседними землевладельцами или с крестьянс-
кими общинами, по поводу поземельных участков и разных
угодий. Любопытно, что исход таких тяжб почти всегда яв-
ляется в пользу монастырей и церквей. Отсюда понятна чер-
та, которую иногда встречаем в житии наших подвижни-
ков, — это недружелюбное отношение местного населения
ко вновь возникающему монастырю. Так, когда Димитрий
Прилуцкий поселился в Вологодском крае близ селения Ав-
нежского и построил там церковь, то соседние крестьяне
принудили его удалиться: они боялись, что их с землею при-
пишут к будущему монастырю. Отсюда Димитрий ушел бли-
437
же к городу Вологде. Макарий Унженский в начале своего
подвижничества поселился было на реке Лухе (приток Клязь-
мы) вместе с преподобным Тихоном Луховским; но окрест-
ные поселяне прогнали их отсюда вследствие той же самой
боязни.
Происхождение некоторых монастырей связано еще с
легендами о явленных и чудотворных иконах. В этом отно-
шении имеем любопытный по своим подробностям летопис-
ный рассказ о начале Колоцкого монастыря (в 1413 г.).
В уделе помянутого выше Можайского князя Андрея
Дмитриевича, в селении Колоче жил простой крестьянин
Лука. Однажды он в глухом месте нашел стоящую на дереве
складную икону; в средине ее был образ Богородицы с Пред-
вечным Младенцем на руках, а по бокам Николай чудотво-
рец и Илья пророк. Он взял икону и принес в свой дом. Вслед
затем началась молва об исцелениях; со всех сторон стали
приносить к иконе болящих и недужных. Лука вошел в ве-
ликую честь и славу. Он отправился с иконою в город Мо-
жайск. Князь Андрей Дмитриевич с боярами и все гражда-
не вышли к ней навстречу. Отсюда Лука направился в са-
мую Москву. Там икону встретили митрополит со крестами
и всем освященным собором, а также князья, княгини, боя-
ре и множество народа. Потом Лука с иконою ходил из горо-
да в город; все его честили как некоего апостола или проро-
ка и щедро оделяли всякими дарами; так что он собрал мно-
гое богатство. Воротясь на родину, Лука построил особую
церковь для иконы, а для себя воздвиг светлые и большие
хоромы, наполненные разною дорогою утварью. Он стал
жить наподобие князя, окружил себя многочисленными слу-
гами и отроками; трапеза его обиловала тучными брашнами
и благовонными питиями; плясуны и песельники стали уве-
селять его; он начал забавляться также охотою, выезжая с
ястребами, соколами и кречетами, держал большую псарню
и ручных медведей. Его гордость и наглость возросли до того,
что он запрещал в окрестностях охотиться кому-либо друго-
му; даже княжих сокольников и ловчих приказывал бить и
отнимать у них соколов и медведей. Князь Андрей Дмитрие-
вич терпеливо переносил такие оскорбления. Но один из его
ловчих придумал следующее. Он взял наиболее лютого мед-
438
ведя и повел мимо Лукина двора. Увидав его, Лука сам вы-
шел из хором и велел вести медведя к себе на двор. Ловчий
повиновался, но выпустил на свободу зверя, прежде нежели
хозяин успел отойти. Зверь тотчас бросился на Луку, и пос-
леднего вырвали из его лап едва дышащего. Тут приехал сам
князь Андрей и стал укорять Луку за его поведение, кото-
рым он оскорбил прославившую его чудотворную икону, за
что и получил достойное наказание. Лука раскаялся и про-
сил обратить его имение на что-либо доброе. Тогда князь
употребил его на построение обители в честь той же Колоц-
кой Богородичной иконы. Лука окончил жизнь иноком в этой
обители.
*
Немалое количество православных монастырей, возник-
ших в глубине севера и востока России, имело важное коло-
низационное значение, т.е. послужило делу обрусения этих
окраин и водворению семян христианской гражданственно-
сти на дикой языческой почве. Иноки вносили жизнь в глу-
хие пустыни, расчищали лесные дебри и заводили в них сель-
ское хозяйство. Многие льготы, в особенности освобожде-
ние на несколько лет от всяких повинностей и податей
привлекали на монастырские земли русских крестьян из дру-
гих областей; около монастыря возникали промышленные
слободы, земледельческие села и деревни. Инородческое на-
селение неизбежно подвергалось влиянию этих колоний, ос-
воивалось с русскою религией и перенимало русские обы-
чаи. Из монастырской среды выходили проповедники хрис-
тианства, распространявшие его посреди языческих
народцев, преимущественно Финского племени.
Из таких русских миссионеров наибольшее значение
получил св. Стефан Пермский.
Он был сын соборного причетника в Великом Устюге; а
этот город считался пригородом Великого Ростова. Мальчик
рано научился грамоте, любил читать книги Ветхого и Ново-
го завета, и был уже канонархом в соборной церкви. Стре-
мясь к иночеству и книжному просвещению, Стефан, про-
званием Храп, ушел в Ростов, который издавна служил сре-
доточием духовного просвещения в Северо-Восточной Руси.
Здесь близ княжеского терема и епископского двора поме-
439
щался монастырь Григория Богослова, называемый «Зат-
вор», имевший «книги многи», т.е. большую по тому време-
ни духовную библиотеку. В этом-то монастыре Стефан Храп
постригся и ревностно предался книжным занятиям. Тут
укрепилось в нем желание идти в соседнюю с его родиной
землю Пермскую, чтобы проповедовать евангелие язычес-
ким Зырянам. Он стал усердно готовиться к сему подвигу;
кроме языка греческого изучили зырянский, с которым мог
познакомиться, уже на своей родине. Затем он составил Зы-
рянскую или Пермскую азбуку, пользуясь для того отчасти
буквами греко-славянскими, а отчасти и теми начертания-
ми, которые были в употреблении у Зырян для разных заме-
ток. По изобретении этой азбуки, он принялся переводить
на зырянский язык необходимые богослужебные книги.
Чувствуя себя достаточно приготовленным, Стефан прежде
отправился в Москву за митрополичьим благословением.
Митрополит в то время (после кончины Алексея) еще не был
поставлен: заместитель его епископ Коломенский Герасим
благословил Стефана, снабдил его антиминсами и другими
священными предметами.
Стефан избрал местом своей проповеди ближайший к его
родине Зырянский край, именно берега Вычегды. Край этот
в прежнее время платил дани Новгороду, а теперь перехо-
дил уже в Московскую зависимость. Местопребывание свое
Стефан утвердил в главном и притом довольно торговом се-
лении Усть-Выми, т.е. при впадении Выми (с правой сторо-
ны) в Вычегду. Проповедь его здесь была успешна, и он вско-
ре для новообращенной паствы построил церковь во имя
Благовещения. Эта церковь своею красотою немало привле-
кала туземцев, которые невольно предпочитали ее язычес-
ким кумирам с их безобразными идолами. А богослужение,
чтение священных книг и пение псалмов на понятном им
народном языке еще более располагали их в пользу новой
веры. Стефан со своими учениками обходил леса и распу-
тия и ревностно истреблял попадавшихся ему многочислен-
ных идолов. Кроме многих мелких кумиров, в сей стране
встречались и некоторые большие деревянные истуканы, к
которым на поклонение приходили язычники издалека и
приносили им в дар шкуры соболей, куниц, горностаев, боб-
440
ров, медведей, лисиц и белок; все это развешивали они на
самого идола или вокруг него. Стефан обыкновенно ударял
идола сначала обухом в лоб и повергал на землю, а потом
раскалывал его топором на малые поленья, и бросал в за-
жженный костер; туда же бросал и все найденные при нем
шкуры. Пермяне с удивлением смотрели на проповедника,
который не соблазнялся дорогими мехами и не брал их себе,
а сожигал в огне.
Распространение крещения однако сильно замедлялось
противодействием языческих волхвов или шаманов, которые
возбуждали народ против Стефана, и не раз покушались его
убить. Главный из них, престарелый Пам, в особенности ра-
товал за старых богов, и смущал народ такими словами: «не
слушайте этого пришельца-москвитянина. Может ли быть
для нас что-нибудь доброе из Москвы? Разве не оттуда при-
шли на нас тяжкие дани, насильства, тиуны, доводчики и
приставники? » По рассказу Стефанова жития, однажды он
и Пам согласились было испытать достоинство их религий
посредством огня и воды, т.е. пройти вместе сначала сквозь
пылающий костер, а потом спуститься в одну прорубь реки
Вычегды и выйти в другую. Но когда огонь был разведен,
волхв отказался от испытания и тем посрамил себя перед
народом. После того он с наиболее ревностными язычника-
ми удалился за Уральский хребет на реку Обь, и дело обра-
щения зырян пошло успешнее. Хотя большинство зырян
оставалось еще в язычестве, однако новокрещенная паства
настолько умножилась, что Стефан просил поставить для нее
особого епископа. Митрополит Пимен одобрил его просьбу
и, с согласия великого княЗй Димитрия, поставил первым
епископом Пермским самого Стефана (1383 г.). Кафедру
свою он утвердил там же, т.е. в Усть-Выме при церкви Благо-
вещения, при которой устроил и монастырь. Кроме посто-
янных трудов по переводу и переписке священных книг,
Стефан много заботился и о других нуждах своей паствы.
Он ездил в Москву просить великого князя о разных льготах
для народа, облегчения его даней и повинностей; путеше-
ствовал в Новгород с мольбою, чтобы его вольница не впада-
ла на Пермскую землю и не разоряла ее; в неурожайные годы
привозил на ладьях хлеб из русских областей и раздавал его
441
неимущим. Приехав однажды в Москву по делам церков-
ным, Стефан здесь заболел и скончался (1396) после осьм-
надцатилетних своих апостольских трудов. Его погребли в
придворном Спасо-Преображенском монастыре (у Спаса
на Бору).
Из преемников св. Стефана особенно известен епископ
Питирим, продолжавший его апостольские труды. Не огра-
ничивая свою деятельность зырянами, он распространял
христианскую проповедь и между их соседями, дикими во-
гулами. Злобившийся за то рдин из Вогульских князей, по
имени Асыка, заключил союз с одичавшими полухристиан-
скими обитателями Вятки и вместе с ними сделал набег на
Пермскую землю. Он скрытно приблизился на плотах к Усть-
Выму в тот день, когда епископ с духовенством и жителями
совершал крестный ход в одно загородное место для молеб-
ствия. Тут при внезапном нападении дикарей безоружные
жители искали спасения в бегстве, а святитель был схвачен
и предан мученической смерти (1455 г.)86.
Эпоха татарского ига — эпоха очевидного упадка просве-
щения — ознаменовала себя в истории Русской церкви по-
явлением некоторых ересей, возбудивших немалое волне-
ние. Если в XII веке иерархия придавала важность вопросу о
том, можно ли есть мясо в Господские праздники по средам
и пятницам, то в XIV веке эта иерархия должна была всту-
пить в жаркую борьбу уже с учениями гораздо важнейши-
ми и также выходившими из среды самого духовенства. Уче-
ния эти явились в том русском крае, в котором особый поли-
тический строй неизбежно должен был способствовать
большему свободомыслию, нежй\и в других частях Руси, т.е.
в земле Новгородско-Псковской. Выше, при описании дея-
тельности митрополита Петра, мы видели, что на церковном
Переяславском соборе (1311 года) осуждена была ересь ка-
кого-то новгородского протопопа, который отрицал монаше-
ство и между прочим считал земной рай погибшим и кото-
рый нашел сочувствие себе даже у епископа тверского Анд-
рея. Впрочем, это сочувствие, вероятно, относилось
собственно к его учению о рае, а не к отрицанию монахов.
Ибо толки о мысленном и земном рае продолжались и после
того, и возбуждали споры именно в тверском духовенстве.
442
По поводу этих споров новгородский архиепископ Василий
(спустя лет двадцать пять или тридцать после Переяславско-
го собора) написал послание к тверскому владыке Феодору.
В своем послании он хотя не отрицает мысленного (духов-
ного) рая, но также разными ссылками на Священное писа-
ние и Отцов церкви старается доказать, что Адамов земной
или саженный (насаженный) рай не погиб. Этот рай суще-
ствует на востоке, тогда как адские муки приготовлены на
западе. В подтверждение своих слов, Василий ссылается на
рассказ новгородца Моислава и сына его Якова, которые
будто бы однажды во время своего плавания по морю подхо-
дили к месту земного рая. Буря принесла два их судна к вы-
сокой горе, на которой лазоревою краскою и необыкновен-
ной величины написан Деисус; солнца там не было, а свет
сиял неописанный, за горою слышалось ликование. Море-
ходы послали одного товарища ближе посмотреть на чудо;
но тот, взобравшись на гору, всплеснул руками, засмеялся и
побежал далее. То же сделал и другой. Третьего привязали
веревкою за ногу, и, когда он хотел убежать, сдернули его
назад, но он оказался мертвым.
Это послание ясно показывает нам, как легко народные
суеверия и легенды примешивались тогда к учению и преда-
ниям церковным. Ибо Василий был один из замечательней-
ших новгородских владык, слывший у современников чело-
веком книжным и начитанным и сам много странствовавший
на греческом востоке. Впрочем, в средневековой Европе во-
обще была довольно распространена легенда о земном рае,
сохранявшемся где-то на восточной оконечности земли.
Ересь о монашестве, поднятая помянутым выше новго-
родским протопопом, очевидно, не заглохла в Новгородско-
Псковском краю. После приведенного послания Василия
прошло еще лет тридцать, и вдруг она обнаружилась с но-
вою силою, направленная уже против всего священства и
церковной иерархии вообще. Эта новая смута известна в
истории под именем ереси Стригольников. Первоначально
она появилась во Пскове, где ее успеху много способствова-
ли неустройства местной церкви, лишенной непосредствен-
ного архиерейского надзора и управления. Известно, что
Псковичи тщетно домогались отделиться от Новгородской
443
епархии и получить для себя особого епископа. Меж тем от-
ношения псковского духовенства к новгородскому владыке
с течением времени приобрели едва ли не главным образом
характер финансовый, т.е. вращались по преимуществу око-
ло судебных и подъездных пошлин, платы за ставление и
других владычных поборов с духовенства. При развившем-
ся во Пскове вмешательстве мирян в церковные дела и час-
то встречавшейся непорядочной жизни самого духовенства,
естественно, противуцерковное движение нашло здесь удоб-
ную для себя почву.
Уже в Греческой церкви, т.е. в ее Номоканоне или Корм-
чей книге, обсуждалось посвящение в церковный сан за
деньги. Мы видели, что на Владимирском соборе русских
иерархов в 1274 году запрещалось епископам брать мзду за
ставление и рукополагать во священники лица недостойные.
Тем не менее зло симонии продолжалось в широких разме-
рах; чему подавала пример сама Византия; там взимали боль-
шие суммы при поставлении русских митрополитов; митро-
политы требовали приношений от епископов; а эти в свою
очередь обременяли поборами и пошлинами низшее духо-
венство. Ближайшим поводом для ереси Стригольников
послужила именно мзда за поставление священников. Но
еретики не остановились на одном этом пункте; а, с свой-
ственными русскому уму беспощадной критикой и перехо-
дом в крайности, стали на том же основании отвергать не
только священников, но и высшую иерархию, как тоже по-
ставленную на мзде и следовательно недостойную. Вместе с
тем они начали отрицать исполнение церковных треб, в осо-
бенности тех, за которые взималась плата, например, служ-
бу над усопшими и поминовение; а отсюда перешли к отри-
цанию таинств крещения, покаяния и причащения. Вместо
покаяния перед священником еретики советовали припадать
к земле и ей исповедовать свои грехи; в чем уже явно сказы-
вается примесь к их учению старых языческих суеверий. В
своих религиозных умствованиях они, наподобие саддуке-
ев, дошли до отрицания будущей жизни. Таким образом в
их учении отразилась примесь разных греко-восточных сект,
в том числе, вероятно, и болгарского богумильства.
Отцом этой ереси считается дьякон Карп, отлученный от
444
службы «художеством стригольник» (занимавшийся, как
думают, стрижкою сукна, а может быть, и стрижкою волос);
отчего и самая ересь получила свое название. Но начальная
ее история нам неизвестна. Летописи упоминают только, что
в 1375 году в Новгороде главные ересиархи Карп, дьякон
Никита и третий неизвестный по имени (конечно осужден-
ные владыкою), по приговору народного веча, были казне-
ны свержением с Волховского моста. В Евангелии написа-
но: «если кто соблазнит единого от малых сих, лучше ему да
обвесится камень жерновой на вые его и ввержен будет в
море» — говорили при сем новгородцы.
Однако после этой казни ересь не прекратилась и по-ви-
димому продолжала распространяться. Тогда в борьбе с нею
приняли участие не только митрополит и другие русские
иерархи, но и сама Цареградская патриархия. Спустя шесть
лет, в Новгород и Псков приехал суздальский архиепископ
Дионисий, известный соискатель митрополичьего престола,
с увещательными грамотами от патриарха Нила к местной
пастве и с поручением принять меры против ереси. Диони-
сий попытался при этом точнее определить отношения
псковского духовенства к новгородскому владыке и водво-
рить более порядка в быте псковского монашества; так он
дал общежительный устав Псковскому Снетогорскому мо-
настырю. Несмотря на успешные действия Дионисия, ересь
продолжалась. Многие изгнанные из Пскова стригольники
рассеялись по другим местам и там проповедовали свое уче-
ние. Из всех пастырских посланий, направленных против
стригольников, наиболее красноречивое и энергичное есть
то, которое считается произведением св. Стефана, еписко-
па Пермского, иногда по делам своей паствы посещавшего
Великий Новгород. Такая ересь, которая затрагивала все ду-
ховенство и нападала на все здание церкви, естественно,
вызвала против себя самое энергичное противодействие со
стороны целого русского клира, а вместе с ним и светской
власти. Иерархи увещевали мирян не сообщаться с ерети-
ками ни в пище, ни в питье, и убеждали гражданские власти
Новгорода и Пскова деятельно отыскивать стригольников и
казнить телесно или заточением, но не смертию. В таком
смысле написаны два послания к псковичам митрополита
445
Фотия. Последнее его послание относится к 1427 году; сле-
довательно, со времени казни Карпа борьба с ересью про-
должалась уже более 50 лет. Псковичи послушались совета
князей и епископов, схватили всех известных стригольни-
ков и заточили их в темницы. После того об этой ереси не
слышно, хотя окончательно она все-таки не была искорене-
на. Стригольничество укрылось в Новгородскую область.
Упадку его впрочем помогли и собственные несогласия ере-
тиков, которые разделились на разные толки. А самая сла-
бая сторона их учения заключалась в том, что имела чисто
отрицательный характер: отвергая всю церковную иерар-
хию, стригольники ничего не давали взамен ее.
Около того же времени и в той же Псковской области
является один богослужебный, обрядовый обычай, возбудив-
ший некоторые пререкания среди местного духовенства,
именно сугубая или двойная аллилуия вместо трегубой или
троекратной. Митрополит Фотий в одном из своих посланий
псковичам указал держаться троекратной. Но впоследствии
вопрос о ней обострился, когда за сугубую аллилуию стал
преподобный игумен Евфросин. Он былпостриженник Сне-
тогорского монастыря (на Снятой горе в окрестностях Пско-
ва), и основал свою собственную обитель на речке Толве,
верстах в 20 от Пскова. Против Евфросина вооружились не-
которые псковские книжники и назвали его еретиком; он
пытался защищать себя ссылкою на данное ему лично раз-
решение от Цареградского патриарха, и между прочим об-
ращался с жалобой на своих хулителей к новгородскому вла-
дыке Евфимию. Но последний не был склонен к богословс-
ким спорам и дал уклончивый ответ. Защитники троекратной
аллилуи взяли верх, говоря, что Евфросин сугубой аллилуй-
ей умаляет славу Божию. Они так настроили Псковичей, что
те вместо прежнего уважения стали недружелюбно отно-
ситься к преподобному и его инокам, и, проезжая мимо его
монастыря, не снимали шапок, говоря: «здесь живет еретик;
не следует кланяться его церкви, ибо он двоит аллилуию»87.
Борьба церкви с учениями или ересями, подобными
Стригольничей, была временная. Гораздо труднейшею и
постоянною представлялась борьба со множеством старых
народных суеверий и предрассудков и со многими обычая-
446
ми, сохранявшимися от времен язычества. Здесь на первом
месте является упорная вера в волшебство или колдовство,
в разного рода чары и ворожбу. Это суеверие иногда имело
весьма печальные последствия для лиц, заподозренных в
колдовстве; приписывая им разные бедствия, народ жесто-
ко с ними расправлялся. Еще во второй половине XIII века
Владимирский епископ Серапион в своих поучениях восста-
вал против сожигания мнимых волшебников. Но в первой
половине XV века (под 1411 г.) Псковская летопись сообща-
ет, что во Пскове во время моровой язвы сожгли двенадцать
ведьм или, как она выражается, «вещих женок». Около того
же времени митрополит Фотий пишет новгородцам поучи-
тельное послание, в котором увещевает их не обращаться к
ворожеям («лихим бабам»), не принимать от них заклина-
ний и наговоренного питья («зелия»), воздерживаться от
пьянства и сквернословия («что лают отцовым и матерным
именем»); кроме того, убеждает не вступать в четвертые бра-
ки и не жить с женщиной без церковного благословения;
запрещает священникам венчать девушек ранее двенадца-
ти лет, хоронить убитого на «поле», т.е. на судебном поедин-
ке, а убийцу приказывает отлучать от церкви на 18 лет. Та-
кое резкое отрицание «поля» со стороны греко-русской
иерархии яснее всего указывает на его древнее, языческое
происхождение. Борьба с этим обычаем пока была мало-
успешна.
Еще менее успеха имели поучения, направленные про-
тив народных празднеств и игрищ, также наследованных от
язычества. На них восставал, как мы знаем, во второй поло-
вине XIII века собор Владимирский, запрещавший хоронить
убитых на игрище. Но игрища, сопровождавшиеся кулачным
и дрекольным боем, слишком тесно были связаны с привыч-
ками и воинственными наклонностями русского племени, и
нисколько не поддавались подобным запрещениям. Люди
высших сословий, сами бояре не чуждались этой забавы. Так,
под 1390 годом летопись сообщает, что зимой на третий день
Рождества Христова Осей, «кормиличич» (вероятно, сын
пестуна) великого князя (Василия Дмитриевича), «бысть по-
колот на Коломне в игрушке». Судя по выражению летопис-
ца, в этом случае речь идет, может быть, не о простом кулач-
447
ном или дрекольном бое, а о копье или мече. (По крайней
мере из войны Даниила Романовича Галицкого с его сопер-
ником Ростиславом Михайловичем мы уже знаем, что воен-
ные игры не были чужды русским витязям.) Обычай забав-
ляться дрекольным или палочным боем существовал преиму-
щественно у новгородцев. Кроме того, у них было еще в
обычае бить бочки во время празднеств, сопровождавших-
ся разными играми, плясками и пьянством. По убеждению
духовенства, новгородцы однажды (в 1357 г.) поцеловали
друг другу крест на том, «чтобы им играние бесовское не
любити и бочек не бити». Но едва ли они долго сохраняли
эту клятву относительно бесовского играния. По крайней
мере об их соседях и младших братьях псковичах мы имеем
позднейшее обличительное послание, которое восстает про-
тив необузданных игрищ. В особенности такими игрищами
сопровождалось Рождество Ивана Предтечи, когда соверша-
лось старое языческое празднество так наз. Ивана Купалы.
Накануне этого весеннего праздника мужчины и женщины
ходят по лугам, болотам и дубравам, отыскивая коренья и
травы, которым приписывали волшебную силу. А в самую
ночь перед праздником народ предавался не только шумно-
му пению и пляскам под звуки бубн, сопелей и гудков, но и
крайнему беспутству58.
Если в Новгороде и Пскове, не испытавших непосред-
ственного влияния татарского ига, мы находим значитель-
ную грубость нравов и господство суеверий, то понятно, как
сильны были эти черты в Средней и Юго-Восточной России
и как должен был испортиться и огрубеть здесь народный
характер, под гнетом постоянных разорений и частого не-
посредственного общения с варварами. Одним из ближай-
ших следствий этого гнета и этого общения является удале-
ние женщины из мужского общества, ее затворничество в
тереме. Такой обычай был усвоен собственно высшими клас-
сами, а не простым бедным людом, где женщина служила
рабочею силою и где молодые люди обоего пола продолжа-
ли сходиться на игрища, столь осуждаемые церковными пас-
тырями. Не утрачивая вполне таких основных черт своего
славянского характера, каковы добродушие и веселость, рус-
ский народ в это тяжелое время всякого гнета и насилия не-
448
14*
вольно усвоил себе некоторые внешние оттенки другого
рода, каковы: скрытность, подозрительность и подчас рабо-
лепие. Последняя черта развилась в непосредственной свя-
зи с огрубением нравов, которое особенно наглядно выра-
жалось в жестоком обращении высшего с низшим, старше-
го с младшим, сильного с слабым.
Вредное влияние татарского ига, наряду с огрубением
нравов, неизбежно выразилось упадком образованности
вообще и книжного просвещения в особенности. Мы виде-
ли а эпоху дотатарскую многие начатки школьного дела на
Руси и относительно немалое развитие грамотности. После-
дняя не ограничивалась духовным классом, но проникала и
в другие слои общества. Татарское иго нанесло сильный удар
этим начаткам. Мы уже почти не встречаем церковно-город-
ских публичных школ. Обучение грамоте сохраняет преиму-
щественно частный характер; иногда, впрочем, количество
мальчиков, учащихся у какого-либо церковнослужителя,
было настолько велико, что получало вид школы. Существо-
вали, по-видимому, еще школы и при некоторых монасты-
рях и епископиях. Вообще книжное просвещение в эту эпо-
ху получило почти исключительно церковный характер, т.е.
сосредоточилось только в среде духовенства. Как мало рас-
пространена была теперь грамотность в светском классе,
наглядно показывают примеры бояр и князей, из которых
немногие владели искусством чтения и письма. Так из цело-
го ряда великих князей Московских, знаменитых своею
практическою, государственною деятельностию, сколько
известно, ни один не отличался книжною начитанностию.
Упадок книжного образования ближе всего отразился и
на том самом сословии, которое было тогда главным и почти
единственным представителем этого образования, т.е. на
духовенстве, и именно на священниках. Сословие это еще
не успело вполне выделиться из народной среды и замкнуть-
ся в особую наследственную касту. Хотя по естественному
порядку вещей сыновья священно- и церковнослужителей
нередко наследовали занятие своих отцов; тем не менее в сан
священника и дьякона мог быть поставлен всякий грамот-
ный человек, излюбленный прихожанами и сколько-нибудь
15-Собиратели Руси
449
научившийся церковным книгам у так называемого «масте-
ра». По этому поводу в конце XV века новгородский архи-
епископ Геннадий, хлопотавший о заведении училищ, в сво-
ем послании к митрополиту такими чертами изображал не-
вежество ищущих иерейского сана. «Приведут ко мне
мужика; я велю ему дать Апостол читать, а он и ступить не
умеет; велю ему дать Псалтырь, а он по нем едва бредет. Я
его отреку (откажу в поставлении); а они (прихожане) гово-
рят: «земля, господине, такова, не можем добыть, кто был бы
горазд грамоте», и бьют мне челом: «пожалуй, господине,
вели учить». Я прикажу учить эктеньи, и он к слову пристать
не может; ты говоришь ему то, а он иное говорит; велю учить
азбуку, а он, поучився немного, просится прочью». Далее из
слов Геннадия видно, что мастера, не научив как следует аз-
буке и чтению, прямо переходили к церковным службам.
«Мужик невежа учит робят, да речь им испортит, сперва
научит вечерне, а за то мастеру надобно принести кашу да
гривну денег, за заутреню тоже или свыше того, а за часы
особо, и эти поминки опрочь могорца, что рядил от него (т.е.
кроме условленной платы); а от мастера отойдет и он ничего
не умеет, только бредет по книге, а церковного постатия ни-
чего не знает». Не забудем, что книгопечатание еще не было
известно на Руси; книги были рукописные, следовательно,
более трудные для чтения, и трудность эта увеличивалась
распространенным тогда обычаем сокращенного или подти-
тельного способа письма, на которое указывает и Геннадий
в означенном послании.
Понятно, что священники по своей малограмотности не
могли оказывать значительного просветительного влияния
на свою паству и многие из них не отличались от нее обыча-
ями и суевериями. Митрополит Киприан, перечисляя лож-
ные или отреченные книги, указывает на сельские рукопис-
ные сборники, которые «невежи-попы и дьяконы» наполня-
ли разными баснями и суеверными рассказами. О самих
епископах русских того времени митрополит Исидор на со-
боре Флорентийском отзывался папе Евгению, что они
«люди не книжные».
Однако и при столь печальном состоянии образованнос-
ти все-таки на Руси сохранились некоторые средоточия ду-
450
15-2
ховного просвещения, и данная эпоха оставила нам доволь-
но большое количество словесных произведений, как пере-
водных, так и оригинальных. Словесность эта имеет, конеч-
но, церковный характер, а во главе писателей стоят знаме-
нитейшие иерархи и подвижники Русской церкви. Таковы:
митрополиты Петр, Алексей, Киприан, Фотий, Иона, Самв-
лак Киевский; епископы Дионисий Суздальский и Стефан
Пермский, игумен Кирилл Белозерский и некоторые другие.
Дошедшие до нас их произведения имеют вообще характер
поучений и наставительных посланий, написанных по тому
или другому поводу. Содержанием этих поучений большею
частию служат наставления и объяснения духовенству от-
носительно уставов и обрядов церковных, опровержение
разных заблуждений, а также нравственные советы князь-
ям и боярам. Так от Петра митрополита сохранились два ок-
ружных послания к духовенству, в которых он убеждает
строго соблюдать воздержание и трезвость во время поста,
учить свою паству, чтобы не уклонялась от посещения бо-
жественной службы и причащения св. даров, наблюдать в
церкви благочиние, совершать крещение через погружение,
а не обливание; запрещает духовным лицам заниматься тор-
говлею и ростовщичеством, и т.п. В таком же духе написано
дошедшее до нас поучение Алексея митрополита, обращен-
ное ко всем сословиям; здесь, между прочим, князьям и боя-
рам делается наставление о правосудии, а народу о покор-
ности властям, как гражданским, так и духовным. Что каса-
ется довольно многочисленных посланий Киприана, Фотия,
Ионы, то о них было упомянуто нами прежде. В особен-
ности заслуживает внимания литературная деятельность
Киприана.
В XIV веке, как известно, Балканские славяне, т.е. сербы
и болгаре, подверглись жестокому политическому перево-
роту. Едва Сербское государство при Душане Сильном дос-
тигло высшей степени своего могущества и процветания, как
вслед затем потерпело разгром на Коссовом поле, и потеря-
ло свою самобытность почти в то время, когда Русь, наобо-
рот, на Куликовом поле открыла зарю своего освобождения.
Болгаре так же, как и сербы, подпали варварскому турецко-
му игу. Византия, теснимая теми же турками, близилась к
15*
451
окончательному падению. Уже тогда, т.е. в XIV веке, под вли-
янием печальных политических обстоятельств началось пе-
реселение ученых и художников из Византийской империи
в другие страны Европы, преимущественно в Италию, где
они мало-помалу открыли так назыв. «Эпоху Возрождения
наук и искусств». Часть этого движения направилась в еди-
новерную грекам Россию, где оно в некоторой степени так-
же способствовало постепенному возрождению образо-
ванности, подавленной монгольским игом. Но в начале сего
движения главное участие принадлежало не столько соб-
ственным грекам, сколько единоплеменным Балканским сла-
вянам, у которых под непосредственным влиянием Визан-
тии (а у сербов и Италии) письменность, художества и вооб-
ще образованность достигли в первой половине XIV века
значительной степени процветания, но только для того, что-
бы подвергнуться глубокому упадку после уничтожения по-
литической самобытности. Немало владевших книжным об-
разованием духовных лиц из Сербии, Болгарии и Византии
нашло убежище в России, принося с собою свои познания
вместе с греко-славянскими рукописями. Такие ученые
люди, как славянин Киприан и грек Фотий, занимая высо-
кий сан русского митрополита, конечно, покровительство-
вали означенному движению и помогали начинавшемуся на
Руси возрождению образованности при участии Балканских
славян и греков. Греко-славянское влияние на нашу церков-
ную письменность преимущественно исходило из славянс-
ких монастырей Афонской горы. Там некоторое время пре-
бывал и оттуда вывез в Россию большое количество сербс-
ких рукописей Киприан, который был собственно
осербившийся болгарин. Он отличался преданностию книж-
ному делу и оставил после себя много переводов и собствен-
ных сочинений. Под его руководством и влиянием развилась
даже целая литературная школа в Восточной Руси; а в За-
падной на том же поприще действовал вызванный им в Рос-
сию его родственник Григорий Самвлак, бывший после него,
хотя и короткое время, митрополитом Киевским и написав-
ший значительное число наставительных слов и поучений.
Самвлак также подвизался в Афонских монастырях, изучая
там произведения греческой словесности и занимаясь сла-
452
15-4
вянскою письменностию. Одно время он был игумном в сер-
бском Дечанском монастыре. Его слова или поучения отли-
чаются ораторскими достоинствами. Влияние Киприана и
Самвлака на нашу книжную словесность отразилось более
всего витиеватым, украшенным слогом ее последующих про-
изведений. Это влияние подкреплено было еще трудами сер-
ба Пахомия, автора некоторых житий русских святых.
Жития святых составляли наиболее любимое чтение на-
ших предков, и этот отдел является самым распространен-
ным в древнерусской литературе, а потому заслуживает осо-
бого внимания.
По примеру Киево-Печерского Патерика или Сборни-
ка Житий, которому начало положено было знаменитым
Нестором, обычай прославления святых местночтимых по-
степенно распространился и на другие края русские. В пе-
риод дробления Руси на уделы, каждая область, жившая са-
мостоятельной политической жизнию, имевшая свое осо-
бое гражданское управление, естественно стремилась
также иметь и свои собственные святыни (прославленные
храмы, чудотворные иконы, мощи); старалась прославлять
тех святых мужей, которые в ней подвизались и которые
почитались ее заступниками и покровителями (патронами).
Отсюда к концу удельно-вечевого периода, кроме немно-
гочисленных общерусских святых (Владимира, Ольги, Бо-
риса и Глеба, Феодосия Печерского и некоторых других),
мы видим довольно большое число областных, местночти-
мых угодников, для прославления которых сочиняются по-
хвалы и жития. Впоследствии автор одного из таких житий
(св. Прокопия Устюжского) простодушно заметил, что
«каждая страна или град блажит и славит, и похваляет сво-
их чудотворцев». «Великий Новгород блажит архиеписко-
пов Иоанна и Евфимия, Никиту и Иону, преп. Варлаама,
Савву и Михаила Клопского. Псков же град блажит благо-
верных князей Всеволода и Довмонта. Московское же цар-
ство блажит и славит преосвященных митрополитов Пет-
ра, Алексея, Иону... Ростов же блажит и славит епископов
Леонтия и Исаию, и Авраамия... Смоленский же град и
Ярославль блажит и славит великого князя Феодора и чад
его Давида и Константина». И т.д. С течением времени по-
453
хвалы и жития этих местночтимых святых составили целые
областные отделы русской агиографии.
Из таких областных циклов в Северной России извест-
ны жития Ростовские, Муромские, Новгородские и Смолен-
ские, а с XIV века Московские, Тверские и Суздальско-Ни-
жегородские. Но эти жития, хотя заключали в себе немало
чудесного и легендарного, и успели выработать некоторые
общие приемы и общие выражения, однако их рассказ был
прост, незатейлив, краток и довольно близко передавал раз-
ные обстоятельства времени и жизни святого, местные чер-
ты быта и природы. В таком виде существовало и житие пер-
вого Московского митрополита Петра, написанного его млад-
шим современником, Ростовским епископом Прохором.
Киприан, очевидно, не хотел удовольствоваться этим сухим,
безыскусственным произведением, а предпринял собствен-
ный труд, чтобы возможно более прославить своего знаме-
нитого предшественника и описать его подвиги соответ-
ственным его значению высоким литературным стилем. Он
прибавил разные подробности, которых не было у Прохора,
и опустил то, что находил не подобающим своей главной
цели, т.е. прославлению святого. Свой рассказ он начинает
риторическим предисловием, вставляет в него многие рас-
суждения и заканчивает красноречивою похвалою святому.
Прославляя Петра митрополита и возвышая его значение,
Киприан вместе с тем и возвеличивал Москву с ее княжес-
ким родом над всеми другими частями России, стараясь та-
ким образом оправдать и упрочить перенесение сюда обще-
русской митрополии. Этот украшенный риторическими при-
емами труд Киприана сделался образцом, которому
старались подражать последующие писатели, трудившиеся
на поприще севернорусской агиографии.
К Московской литературной школе, во главе которой стал
Киприан, примкнула и письменность собственно Троицко-
Сергиевская. Верная преданиям своего основателя, весьма
любившего книжное дело, знаменитая Лавра скоро сдела-
лась новым и важным средоточием Севернорусского духов-
ного просвещения, собирая отовсюду многие книги в свою
библиотеку и поощряя своих иноков к литературным заня-
тиям. Еще Киприан не сошел в могилу, когда из среды тро-
454
ицких монахов и даже непосредственных учеников Сергия
выступил биограф сего последнего, Епифаний. Этот дарови-
тый русский монах воспользовался всеми средствами того
времени для своего книжного образования. Судя по некото-
рым его выражениям о самом себе, он много путешествовал,
побывал в Царьграде, на Афоне и в Иерусалиме. Некоторое
время он жил в Ростовском монастыре Григория Богослова.
А мы знаем, что этот монастырь, устроенный при Ростовс-
кой епископии и названный «Затвором», имел по тому вре-
мени богатые собрания греческих и славянских рукописей
и служил важным средоточием книжной образованности в
Северной Руси. Епифаний пребывал здесь в одно время с
Стефаном, после просветителем Пермским, сдружился с
ним, вместе занимался изучением духовной словесности и
вскоре после его смерти написал его житие. Итак, литера-
турная известность Епифания основана главным образом на
двух его агиобиографических трудах: на жизнеописании
Стефана Пермского и Сергия Радонежского. Труды эти, от-
носящиеся к началу XV века, обнаруживают, во-первых,
большую начитанность в авторе, а во-вторых, значительный
литературный талант. На их витиеватом, красноречивом язы-
ке, испещренном многими искусственными оборотами и
выражениями, ясно отразилось влияние греческой и югосла-
вянской письменности. Уважение, которым пользовались
сочинения Епифания в древней Руси, выразилось в данном
ему прозвании «Премудрого». Кроме Сергиева жития, он
написал еще «Похвальное слово» этому святому. Но его жиз-
неописание Сергия более известно не в первоначальном сво-
ем виде, а в той переделке и сокращении, которым оно под-
верглось под пером Пахомия Серба.
Этот ученый инок Афонской горы, искусный в книжном
деле, в княжение Василия Темного прибыл в Москву; здесь
главным образом занялся составлением житий святых и пи-
сал им каноны, по поручению высших властей. Так, кроме
названной биографии Сергия, по желанию митрополита
Ионы и всего освященного собора, Пахомий описал житие,
подвиги и чудеса московского митрополита Алексея; а по
кончине Ионы и открытии его мощей написал канон этому
святителю. По поручению великого князя Василия, он ездил
455
в Кириллов монастырь собирать сведения о святом основа-
теле его и написал житие Кирилла Белозерского. Между
прочим, архиепископ новгородский Иона вызвал Пахомия в
Новгород, и там по поручению владыки он отчасти переде-
лал и украсил, отчасти вновь написал жития и каноны для
некоторых новгородских святых, каковы Варлаам Хутынс-
кий, архиепископы Моисей и Евфимий, преподобный Сав-
ва Вишерский и пр.; за что владыка одарил его «многим се-
ребром, кунами и соболями». Вообще это был писатель, хотя
не столь талантливый как Епифаний, но очень плодовитый,
которого произведения много читались в древней Руси и слу-
жили образцами для последующих русских агиобиографов.
Он главным образом установил те однообразные приемы и
выражения для жизнеописания и прославления святых му-
жей, тот несколько холодный, риторический стиль, которым
следовали потом наши составители житий. Такая печать од-
нообразия и обилие общих мест сделались главною причи-
ною, почему эти жития как исторический источник много
уступают более простым и безыскусственным произведени-
ям русской агиографии в эпоху, предшествовавшую Кипри-
ану и Пахомию, а также и тем произведениям XV века, на
которых еще не отразилось влияние этих писателей. Для
примера, укажем на новгородское житие преподобного
Михаила Клопского; сохранившиеся до нашего времени от-
рывки этого жития в первоначальном их виде представляют
некоторые любопытные исторические черты сравнительно
с позднейшею его переделкою и искусственною обработкою,
где эти черты изгладились и где вместо них являются раз-
ные прибавки, очевидно, уже под московским влиянием. Так
Михаил здесь называется родственником Московских кня-
зей и, по поводу рождения Ивана III, пророчествует о близо-
сти падения Великого Новгорода.
К богатому отделу русских житий, украшенных легенда-
ми о чудесах и благочестивыми размышлениями, примыка-
ет оригинальная и довольно обильная литература историчес-
ких сказаний или так наз. «умильных повестей» о русских
князьях, замечательных лицах и знаменитых событиях, —
также сохраняющая свои областные или местные оттенки,
Владимирские, Ростовские, Новгородские, Псковские, Смо-
456
ленские, Рязанские, Тверские, Ярославские, Московские.
Таковы сказания: новгородское — об Александре Невском
или собственно о победе над шведами, псковское — о князе
Довмонте, рязанское — о нашествии Батыя и Евпатии Ко-
ловрате, тверское — о убиении в Орде Михаила Тверского,
ростовское — о Петре царевиче Ордынском, ярославское —
о князе Федоре Черном, муромское — о князе Петре и суп-
руге его Февронии, московские — о начале Москвы, о разо-
рении ее Тохтамышем, о нашествии Тамерлана и принесе-
нии Владимирской иконы, о житии и кончине Димитрия
Донского и пр. В цикле московских повестей самое видное
место занимает риторическое «Сказание» или «Поведание»
о Мамаевом побоище. Сочинителем этого сказания считал-
ся какой-то рязанец Софоний, который написал его вскоре
после самой битвы в похвалу князьям Димитрию Донскому
и Владимиру Храброму. Сочинитель явно подражал извест-
ному Слову о Полку Игореве, так что заимствовал из него
целые обороты и выражения. Хотя он далеко уступал автору
этого Слова в поэтическом таланте и, будучи, вероятно, ли-
цом духовным, усвоил себе витиеватый книжный стиль сво-
его времени; тем не менее произведение его не лишено не-
которых поэтических картин.
К сожалению, это произведение не дошло до нас в пер-
воначальном своем виде. Составляя одно из любимейших
чтений в древней Руси, оно подвергалось разным вставкам
и переделкам, вызывало подражания и заимствования; так
что получилось несколько сказаний (собственно, разных
редакций или вариантов), и теперь трудно отделить то, что
принадлежало первоначальному сочинителю. Во всяком слу-
чае, если сравним это Сказание о Мамаевом побоище с Сло-
вом о полку Игореве, то ясно увидим, насколько русское ли-
тературное и поэтическое творчество татарской эпохи сто-
ит ниже эпохи дотатарской; следовательно, варварское иго
и в этой области неизбежно наложило свою тяжелую печать
и отодвинуло назад более разностороннее и более свобод-
ное развитие образованности и народного гения.
К отделу повестей и сказаний относятся и многие облас-
тные легенды, проникнутые элементом чудесного. Эти ле-
генды обыкновенно связаны или с основанием какого-либо
457
храма, или с прославлением какой-либо местной святыни.
Подобными сказаниями особенно богата новгородская пись-
менность. Таковы, например, легенды: о посаднике Добры-
не и построении Варяжской божницы, о путешествии архи-
епископа Иоанна в Иерусалим в одну ночь, о посаднике
Щиле, о победе новгородцев над суздальцами или о чуде от
иконы Богородицы, о чудесном принесении белого святи-
тельского клобука из Рима в Новгород, о видении пономаря
Тарасия и т.д. Последняя легенда, т.е. видение Тарасия, при-
надлежит к циклу легенд об одном из самых уважаемых в
Новгороде святых, о Варлааме Хутынском. Содержание ее
следующее: однажды ночью в Спасском храме Хутынского
монастыря пономарь его Тарасий увидал все свечи зажжен-
ными и преподобного Варлаама, исходящего из своей гроб-
ницы. Преподобный возвещает Тарасию близкую гибель
Великого Новгорода и посылает его на церковный верх. В
первый раз Тарасий увидал озеро Ильмень высоко подняв-
шимся над городом и готовым его поглотить. Варлаам усерд-
но молится и посылает пономаря вторично наверх. Тот ви-
дит множество ангелов, огненными стрелами поражающих
новгородских мужей и жен. Святой опять молится и посы-
лает Тарасия в третий раз; тот видит над городом огненную
тучу. Варлаам объясняет, что молитвами Пресвятой Богоро-
дицы и всех святых Господь помилует Новгород от страшно-
го потопа, грозившего потопить весь город за его беззако-
ния и неправды; но пошлет на него сначала трехлетнюю мо-
ровую язву, а потом сильный пожар, который истребит
Торговую сторону. Что и сбылось согласно с словами Пре-
подобного.
К области исторических произведений в древней Руси
следует отнести и некоторые записки русских людей об их
путешествиях или хождениях в чужие страны. При большом
количестве русских паломников, ходивших на поклонение
святыням в Царьград, на Афон и в Иерусалим, естественно,
некоторые из них, наиболее книжные, потом в назидание
другим описывали виденное и слышанное, по примеру из-
вестного «хождения» Даниила игумена в начале XII века. В
половине XIV в. описал свое путешествие в Царьград новго-
родский инок Стефан. Здесь с особенным удивлением он
458
говорит о великолепии Цареградской Софии и распростра-
няется о конной статуе Юстиниана Великого. Любопытно его
известие о том, что Цареградский Студийский монастырь по-
прежнему служит приютом для русских паломников и
книжников. Стефан встретил там двух своих земляков нов-
городцев, которые занимались списыванием книг. От конца
того же столетия имеем «хождение» митрополита Пимена в
Царьград, написанное одним из его спутников, именно смо-
ленским иеродиаконом Игнатием. Отрывки из этого путе-
шествия, относящиеся к странам Рязанским и Полонским,
мы привели выше. Затем он также описывает Цареградские
святыни, а после того вкратце говорит о посещении Иеруса-
лима, куда ездил уже один. В его писание вставлены два лю-
бопытные рассказа о совершившихся в то время событиях:
первый о турецком султане Амурате и его смерти (на Кассо-
вом поле), второй о венчании на царство византийского им-
ператора Мануила.
От XV века имеем путешествие иеродиакона Троицкой
Лавры Зосимы, посетившего Царьград, Афон и Иерусалим,
и записи суздальского иеромонаха Симеона, одного из спут-
ников митрополита Исидора на Флорентийский собор. Эти
любопытные записки проникнуты постоянным удивлением
автора к виденным им немецким и итальянским городам, к
их прекрасным каменным зданиям, фонтанам, статуям, ча-
созвонам с хитрым механизмом и другим чертам западноев-
ропейской гражданственности, в то время уже далеко ушед-
шей вперед сравнительно с нашею Русью. Тому же Симео-
ну, по-видимому, принадлежит и любопытная «повесть» об
осьмом или Флорентийском соборе. А главному спутнику
Исидора суздальскому епископу Авраамию приписывают
рассказ о виденном им в одном Флорентийском монастыре
представлении божественной мистерии («Благовещение
Пресвятой Богородицы». Самое же дальнее и самое необыч-
ное путешествие совершено было в этом веке тверским куп-
। щм Афанасием Никитиным. Увлекаемый торговою предпри-
имчивостью и жаждою видеть новые страны, он Волгою и
Каспийским морем отправился в Персию, а оттуда морем же
пробрался в Индию, где пробыл три года. После многих при-
ключений и опасностей он вернулся на Русь в 1472 году. Свое
459
путешествие и виденные им разные диковинки Никитин
описал под именем «Хождения за три моря». В этом описа-
нии везде сказывается горячая преданность автора право-
славию и родине. Никитин постоянно скорбит о том, что по-
среди басурман не мог строго соблюдать православные по-
сты и праздники; а из всех стран мира самая прекрасная, по
его мнению, это Русская земля.
По всей вероятности, кем-либо из русских паломников,
посещавших святые места на Греческом востоке и наблю-
давших совершавшиеся там события, написана довольно
пространная повесть «о создании Царьграда и взятии его
турками», возбуждавшая, очевидно, большой интерес у на-
ших предков. Несомненно исторические подробности здесь,
по обычаю того времени, перемешаны с некоторыми леген-
дарными чертами. Но любопытно, во-первых, то, что автор
по части правосудия и крепости нравов отдает предпочте-
ние туркам перед греками; чем и объясняет падение царства
сих последних. А, во-вторых, уже в те времена, как видно из
той же повести, сложилось предсказание, что русский на-
род некогда низвергнет Турецкую державу и водворится в
Седмихолмном городе.
Но все произведения собственно русской словесности
составляли только часть того, что находилось в обращении
или что списывалось и читалось нашими предками. У них
была довольно обширная литература переводная или соб-
ственно Византийская, преимущественно духовного содер-
жания, т.е. заключающая в себе книги Священного писания
и толкования на них, творения Отцов церкви, книги бого-
служебные, жития святых, церковные поучения и пр., а так-
же и содержания светского, с заимствованиями из литера-
туры Персидской, Арабской и даже Индийской. Переводы
этих книг отчасти переходили к нам от южных славян, но
многие были исполнены прямо русскими или для России. Вся
сия книжная словесность того времени дошла до нас по пре-
имуществу в виде многочисленных рукописных сборников.
Составление подобных сборников, очевидно, соответствова-
ло вкусам и потребностям времени; ибо они представляли
разнообразный материал для чтения. По господствующему
460
содержанию некоторые сборники, как и прежде, носили
особые заглавия; например: «палея», если заключали в себе
преимущественно сказания ветхозаветные; «хронограф»,
если представляли собрание рассказов из Всеобщей исто-
рии, иногда с примесью русской; «пролог» и «патерик» —
сборники житий; далее «златоструй», «измарагд», «златая
цепь», а также «каноники», «трефолои» (сборники канони-
ческие и богослужебные) и пр. Но большая часть дошедших
до нас рукописных сборников не имела никаких заглавий и
названий и заключала в себе статьи самого разнообразного
содержания. Тут рядом с житием святого, или с нравствен-
ным поучением, или с сочинением против латин и т.п. встре-
чаются: сказки о Соломоне, о Троянской войне, об Акире
Премудром, повесть о Варлааме и Иоасафе царевиче, Алек-
сандрия (сказания об Александре Македонском), фантасти-
ческое сказание об Индийском царстве, Стефанит и Ихни-
лат (заимствованное из Индии собрание басен из нравоу-
чительных притчей), сказание «о Мутьянском воеводе
Дракуле» (жившем в первой половине XV века и отличав-
шемся своею жестокостию) и пр. Посреди переводных ста-
тей здесь нередко видим и чисто русские произведения.
Впрочем, произведения литературы переводной и югосла-
вянской очень часто при переписывании подвергались со-
кращениям или дополнениям, и вообще переделывались со-
гласно с понятиями и вкусом русских книжников, и таким
образом получали русскую редакцию.
В составе этой переводной и югославянской литературы
видное место занимали книги «отреченные» или «апокри-
фические», т.е. разные легенды о событиях и лицах Священ-
ной и Церковной истории, признаваемые церковью ложны-
ми. Высшая иерархия обыкновенно вооружалась против та-
ких произведений, запрещала их чтение и составляла
индексы, т.е. перечни отреченных или ложных книг. Так,
митрополит Киприан в своем Молитвеннике поместил це-
лую статью «о книгах запрещенных». В числе их упомина-
ются: сказания об Адаме, Энохе, патриархах, о лествице
Иаковле, о Китоврасе или Асмодее (из цикла легенд о Соло-
моне), о крестном древе Спасителя, хождение Богородицы
по мукам и пр. Содержание последней легенды заключает-
461
ся в том, что Богородица в сопровождении архангела Миха-
ила входит в ад, чтобы видеть муки грешников: на одном ме-
сте томятся во тьме неверные или язычники, на другом греш-
ники мучаются в волнах огненной реки, на третьем в огнен-
ном облаке, на четвертом в кипящей смоле (иудеи), на пятом
в огненном озере. Богородица молит Бога Отца избавить
грешников от мучений, но тщетно. Она созывает пророков
и апостолов, наконец приглашает все силы небесные, чтобы
молились с нею, павши ниц перед престолом Господа. Тогда
Бог послал своего Единородного Сына, и Сын Божий дал
мучающимся в аду покой от мучений с Великого четверга до
святой Пятидесятницы.
Подобные апокрифические легенды были весьма распро-
странены в средние века во всем христианском мире. Пер-
воначально они не возбуждали последствия, так как имели
вообще благочестивый, поучительный характер. Но потом
ими стали пользоваться разные еретические секты. Так, в
России они распространялись преимущественно из Болга-
рии, где получили примесь Богумильской ереси. А у нас под-
вергались еще новым переделкам и примеси разных народ-
ных суеверий. Но напрасно церковная иерархия вооружа-
лась против этих произведений. Они удовлетворяли
незатейливому вкусу наших предков и потребности в чудес-
ных и вместе благочестивых рассказах; а потому количество
подобных книг постепенно умножалось, и они часто встре-
чаются в сборниках той эпохи, особенно в так называемых
палеях. Сами пастыри церкви не.были иногда чужды тем ве-
рованиям, которые распространялись отреченными книга-
ми; пример чему мы видели у архиепископа новгородского
Василия в его послании о сохранившемся земном рае. Не-
которые ложные сказания из палеи проникли и в наши
летописи.
К отделу той же отреченной литературы надобно отнес-
ти ложные молитвы, употреблявшиеся при заговорах про-
тив болезней и разных бедствий, и суеверные гадательные
записи. Заговорные молитвы обращались обыкновенно к
какому-либо святому; например: от зубной боли к священ-
номученику Антонию, от оспы к мучен. Конону, от пожаров
к св. епископу Никите, лихорадки к св. Сисинию и т.д. По-
462
добные молитвы очевидно проникнуты языческими суеве-
риями и обыкновенно связаны были с каким-либо апокри-
фическим сказанием или мифом. Так, заговоры против ли-
хорадок или трясавиц излагаются в виде целой поэмы, где
сии последние, в количестве то семи, то двенадцати, называ-
ются дочерями Ирода, но в сущности являются какими-то
демоническими существами. На вопросы св. Сисиния эти
трясавицы отвечают, что они назначены мучить род челове-
ческий, и каждая имеет свое особое имя: одна называется
Трясея, другая Огнея, третья Ледея, четвертая Гнетея и т.д.
По молитве Сисиния Господь посылает ему на помощь свя-
тых Сихайла и Аноса и четырех Евангелистов, которые и
начали жестоко бить трясавиц железными дубцами. Заговор
против лихорадок поэтому и состоит в заклинании их име-
нами Сисиния, Сихайла, Аноса и Евангелистов удалиться от
раба Божия (имя рек), угрожая в противном случае призвать
на окаянных трясавиц помянутых святых с их железным
дубьем. Суеверные гадательные книги назывались вообще
«волховники», «колядники» (от латин, calendae, откуда ка-
лендарь), «рафли» и т.п. Некоторые носили особые имена;
таковы: «Громовник», в которое объясняются предзнамено-
вания по громовым ударам; «Воронграй» заключает приме-
ты и гадания по крику воронов; «Сонник» — по сновидени-
ям и т.п. К этим гаданиям нередко примешиваются имена из
Ветхого и Нового завета, а также имена языческих богов и
разные мифические поверья89.
Весьма видное место в Русской книжной словесности
данной эпохи занимает отдел летописный или собственно
исторический. Иначе не могло и быть уже в силу общих при-
чин: исторический народ всегда более или менее дорожит
своим прошедшим и заботится о передаче своих деяний по-
томкам. Притом летописное дело, как мы видели выше, рано
приобрело на Руси значение почти государственное (полу-
официальное): оно развилось под покровительством княжес-
ким, при непосредственном участии церковных властей. Так
как это дело не было плодом личного творчества, а велось
преемственно и, по всем признакам, поручалось людям из-
бранным, для того подходящим, преимущественно монахам,
поэтому наши летописи и отличаются таким безличным ха-
463
рактером: они почти не сообщают нам имен своих состави-
телей. Только изредка и случайно летописец или списатель
успевал где-нибудь вставить свое имя. Составители наших
летописей не пользовались разными находящимися у них под
руками источниками, как-то историческими сказаниями и
повестями, житиями святых, хронографами, правитель-
ственными грамотами, синодиками или церковными поми-
нальниками, рассказами очевидцев и современников, народ-
ными преданиями и слухами, и т.п.
Сообразно с дроблением Руси на отдельные области, ле-
тописные своды, как известно, еще в дотатарскую эпоху раз-
делялись по нескольким средоточиям, сохраняя однако в ос-
нове своей труд начального Киевского летописца (Сильвес-
тра Выдубецкого). Только в самом Киеве, со времени Батыева
погрома, с потерею политической самобытности прекрати-
лось, по-видимому, летописное дело. Непосредственным
продолжением Киевского свода является летопись Галицко-
Волынская, составленная по всем признакам в конце
XIII века при дворе Мстислава Львовича. Эта летопись по-
священа деяниям Даниила Романовича Галицкого и его бли-
жайших преемников; она написана живым, образным, мес-
тами даже поэтическим языком, и обилует любопытными
подробностями и описаниями. В ней сказывается еще та
сравнительно высокая степень развития, которой достигла
русская книжная словесность в эпоху предтатарскую. Эта
Южная или Галицко-Волынская летопись, вместе с предпос-
ланным ей Киевским сводом, сохранилась в так называемом
Ипатьевском списке XV века (принадлежавшем Ипатьевс-
кому монастырю). Весьма заметное различие с ней представ-
ляет Северный или Суздальский свод (по Лаврентьевскому
списку), прекращающийся почти на том же времени, имен-
но на начале XIV века, но составленный несколько позднее
и уже на другой почве. Этот свод, как и предыдущий, заклю-
чает в себе начальную Киевскую летопись Сильвестра Вы-
дубецкого, после которой идут известия преимущественно
о суздальских князьях. Вторая или собственно Суздальская
часть свода, очевидно, составлена по местным записям, Рос-
товским, Владимирским, Переяславским и Тверским. Рас-
сказ ее сух, при своем многословии дает мало подробностей,
464
и обилует благочестивыми размышлениями и сравнениями.
В конце свода находится любопытная приписка, из которой
мы узнаем, что книга была написана в 1377 году монахом Лав-
рентием по поручению великого князя Димитрия Констан-
тиновича Нижегородского (тесть Димитрия Донского) и по
благословению Суздальского епископа Д ионисия (известно-
го соискателя митрополичьего престола). «Радуется купец
прикуп сотворив, — говорится в той же приписке, — и кор-
мчий в отишье пристав, и странник в отечество свое пришед;
тако же радуется и книжный списатель, дошед конца кни-
гам, такое же и аз худый, недостойный и многогрешный раб
Божий Лаврентий мних». «И ныне, господа отци и братья,
оже ся где буду описал, или переписал, или недописал, чтите
исправливая Бога деля, а не клените; занеже книги ветша-
ны, а ум молод, не дошел». Следовательно, монах Лаврентий
сам называет себя только списателем, т.е. переписчиком, а
не сочинителем летописи. Но его слова о том, что перед ним
были книги (собственно, рукописи) уже старые, ветхие и что
он мог наделать погрешностей, указывают, пожалуй, не на
одну буквальную переписку, а вместе на выборку и сводку
известий. Вообще большое разнообразие дошедших до нас
списков, хотя бы относящихся к одному и тому же летопис-
ному своду, ясно свидетельствует, насколько списатели вно-
сили в свое дело личного уменья или усмотренья.
Что касается до событий Северо-Восточной Руси XIV и
XV веков, они несомненно вносились в летописи Ростовс-
кие, Тверские, Московские и некоторые другие. Но эти мес-
тные летописи в своем первоначальном виде не сохранились;
они дошли до нас в позднейших летописных сводах, принад-
лежавших уже времени Московского единодержавия и со-
ставленных под влиянием и надзором Московского прави-
тельства (Софийский, Воскресенский, Никоновский, Сте-
пенная Книга и др.). Сюда, наряду с подобными записками о
событиях, вносились многие из тех исторических сказаний
и умильных повестей, о которых мы говорили выше (об Алек-
сандре Невском, Михаиле Тверском, Димитрии Донском и
пр.), вносились жития святых, выписки из хронографов, за-
писки путешественников, судебные уставы, послания, заве-
щания и т.п. Таким образом эти своды можно назвать соб-
465
ственно летописными сборниками. Нелегко теперь выделить
из них то, что принадлежало непосредственно тем безымен-
ным летописцам, которые вели погодные записки по пору-
чению князей или епископов. На государственный характер
этих записок указывает, например, следующая заметка од-
ного московского летописца под 1409 годом (сохранившаяся
в Никоновском своде). Описав бедственное нашествие на
Москву Эдигеевой рати, он как бы в оправдание себя ссыла-
ется на образец «начального летословца Киевского», когда
«первые наши властодержцы без гнева повелевающе вся
добрая и недобрая прилунившаяся написовати; яко же при
Володимире Мономахе онаго великого Сильвестра Выдо-
быжского неукрашая пишущего да аще хощеши прочти тамо
прилежно». В конце XIII века, как мы видели, Мстислав Льво-
вич Волынский в наказание Берестьянам за их крамолу ве-
лел известие о ней внести в Волынскую летопись. В XV веке,
во время спора Юрия Дмитриевича с племянником Васили-
ем в Орде первый старался подкрепить свои притязания
ссылкою на летописи. А сын Василия Иван III, как увидим,
доказывал новгородцам их неправды, также ссылаясь на ле-
тописи. Следовательно, летописи не только служили чтени-
ем для людей любознательных, но имели и прямое приложе-
ние в делах политических или правительственных. При со-
ставлении сводов нередко к событию, записанному под
известным годом, прибавлялись известия или рассказы, сло-
жившиеся об этом событии гораздо позднее, и только иног-
да случайная заметка дает нам понятие о такой вставке.
Например, в позднейших, т.е. Московских, сводах под
1415 годом при известии о рождении Василию Дмитриевичу
сына Василия рассказывается следующее. Роды были труд-
ные: Софья Витовтовна долго мучилась и казалась близкою
к смерти. В то время за Москвой-рекой в монастыре Иоанна
Предтечи «под бором» жил некий святой старец. Великий
князь посылает к нему, чтобы помолился о его княгине. Ста-
рец отвечал посланному: «поди и скажи Великому князю,
чтобы помолился Господу Богу, Пречистой Его Матери и
великому мученику Логину Сотнику, понеже он дан от Бога
помощником всему роду вашему; а о княгине своей не скор-
би, здрава будет и в сей вечер родит сына, наследника тебе»;
466
еже и бысть. В час этого рождения к духовнику Великого
князя, сидевшему в своей келье в Спасском (придворном)
монастыре, кто-то постучался в дверь и сказал: «иди, нареки
имя великому князю Василий». Духовник вышел из келий,
но у дверей никого не было; однако он пошел во дворец, и
дорогою повстречал посланного, который шел звать его за
тем, чтобы наречь имя новорожденному сыну великого кня-
зя. Духовник нарек его Василием, и потом тщетно разыски-
вал того, кто стучался к нему в дверь. Этот рассказ в летопи-
сях приводится без всяких пояснений о том, из какого ис-
точника он заимствован. Но в одном своде (Воскресенском)
сохранилась в конце рассказа такая заметка: «мне же о сем
Стефан дьяк сказа, а о прежнем проречении старца Демен-
тий печатник, а сему поведа великая княгиня Мария». Эта
великая княгиня, конечно, есть не кто иная, как Мария Ярос-
лавна, супруга Василия Темного, пережившая его многими
годами. Отсюда мы заключаем, что легенда, связанная с рож-
дением Василия Васильевича, вставлена в летопись не ранее
последней четверти XV века, и принадлежит к тем благочес-
тивым сказаниям, которые имели целью прославление рода
великих князей Московских.
Местный или областной характер летописей неизбежно
выражался как в явном пристрастии к своим князьям или
иерархам, так и в неприязненном тоне по отношению к дру-
гим областям, с которыми случались столкновения. Суздаль-
ско-Московские летописцы, например, иногда недружелюб-
но относятся к рязанцам и новгородцам; а новгородские к
тверичам и москвичам. Такие взаимные отношения летопис-
цев необходимо поэтому брать в расчет при оценке их изве-
стий. Новгородские летописи в эту эпоху, как и прежде, со-
ставляли особую группу; они велись, конечно, под надзором
владычним, в духе новгородской самобытности и следили
преимущественно за событиями своей земли. С XIV века,
когда Псков приобрел политическую самостоятельность,
появляются особые летописи Псковские.
В Западной и Литовской Руси в XIV и XV веке продолжа-
ли вестись летописи на русском языке; они повествуют, соб-
ственно, о деяниях князей Литовских и преимущественно о
роде Гедимина. Известия этих летописей находим в несколь-
467
ких позднейших летописных сводах и у некоторых польских
хронистов, например, у известного Длугоша, писавшего во
второй половине XV века90.
Относительно самого вещества, на котором писали в
древней Руси, в XIV веке происходит важная перемена: вме-
сто прежних харатейных или пергаменных, встречаем ру-
кописи, писанные на бумаге хлопчатой и тряпичной. А в кон-
це этого столетия в Северо-Восточной Руси, судя по летопи-
сям, вместо марта новый год начинается с сентября; но
летосчисление по-прежнему ведется от сотворения мира.
Что касается до самого письма, то в рукописях XIV и XV ве-
ков преобладает так называемый полуустав.
Многие рукописи данной эпохи, также, как предыдущей,
обильно украшены миниатюрами, т.е. рисунками заглавных
букв и заставок. В обозрении предыдущего периода мы за-
метили, что древние русские живописцы в этой отрасли ис-
кусства (в орнаменте) проявили немало самобытного худо-
жественного творчества, на основе византийских и югосла-
вянских образцов. Любопытно, что дальнейшие успехи
миниатюрной живописи продолжались у нас и в эпоху та-
тарского ига: прихотливое сочетание человеческих фигур и
разных звериных чудовищ, грифонов и драконов, перепле-
тенных ремнями и змеиными хвостами, изображенных яр-
кими и вместе нежными красками — это ласкающее глаз
узорочье достигает замечательной степени своеобразного
развития именно в рукописях XIV века. Впрочем, подобные
рукописи большею частию относятся к письменности нов-
городской, следовательно, к тому краю, который менее дру-
гих испытывал на себе непосредственный гнет от варваров.
В рукописных орнаментах XV века заметен уже явный упа-
док этого самобытно развившегося русского стиля (так на-
зыв. «тератологического», т.е. звериного); следовательно,
общий упадок просвещения и более свободного развития и
тут оказал свое действие. В этих орнаментах вновь является
близкое подражание рукописям византийским и болгаро-
сербским, преимущественно исполненным в Афонских мо-
настырях; что соответствует, указанному выше, усиливше-
муся с конца XIV века византийско-славянскому влиянию
468
на нашу письменность вообще. На место затейливых звери-
ных и человеческих фигур в рукописных орнаментах теперь
преобладают вплетающиеся друг в друга кружки и решет-
чатые сплетения из ремней.
В отделе иконописания Русское искусство этой эпохи
продолжало строго держаться византийских образцов, и учи-
телями нашими по-прежнему являлись греки, о чем ясно сви-
детельствуют летописи. В наибольшей чистоте греческая или
корсунская иконопись процветала в Новгороде. Так, в пер-
вой половине XIV века здесь упоминается о работах икон-
ников под руководством Гречина Исаии, а во второй Гречина
Феофана. Несколько более самостоятельности проявляет в
эту эпоху Московская иконопись; она начала развиваться со
времени Петра митрополита, уроженца Юго-Западной Руси,
который сам владел иконописным художеством. Любопыт-
но, что его преемник грек Феогност поручил расписывать
соборный Успенский храм своим греческим мастерам; а в
это же время великий князь Симеон Гордый отдал росписа-
ние Архангельского собора «дружине» русских иконников.
Точно так же и росписание придворного (монастырского)
храма Спасо-Преображенского великая княгиня Анастасия
Гедиминовна поручила дружине русских иконников, во гла-
ве которой стояли мастера Гойтан, Иван и Семен; о них ле-
топись прямо заметила, что они были родом русские, но учи-
лись у греков. Затем точно так же встречаем в Московско-
Суздальском краю имена иконных мастеров то греков, то
русских. Из среды последних особенно выдвигается Андрей
Рублев, в первой половине XV века. Его имя главным обра-
зом связано с Троицко-Сергиевой Лаврою; следуя заветам
своего основателя, эта Лавра наряду с литературною деятель-
ностию заявляет себя и собственною иконописною школою.
Уже племянник Сергия Феодор, впоследствии архимандрит
Симонова монастыря и архиепископ Ростовский, живя в
обители своего дяди, научился иконописному искусству. Из
той же Троицкой школы по-видимому вышел и Андрей Руб-
лев, хотя потом он был монахом одного из монастырей, ос-
нованных по благословению того же св. Сергия, именно под-
московного Спасо-Андроникова, где и скончался около
1427 года. Он участвовал в росписании Троицкого собора
469
Сергиевой Лавры, и главным его памятником здесь служит
местная икона Св. Троицы. Далее по летописям известно, что
он в 1405 году вместе с иноком Прохором и Феофаном Гре-
чиным росписывал в Москве придворный Благовещенский
собор, построенный Василием Дмитриевичем; а спустя два
или три года, по поручению того же великого князя, вместе
с иконным мастером Данилом, поновлял иконное письмо в
Владимирском Успенском соборе. Иконы Рублевского пись-
ма отличаются строгим рисунком и несколько дымчатою
раскраскою (от преобладания вохры). С этой эпохи иконо-
писное искусство в Москве настолько упрочилось и разви-
лось, что после Рублева встречаем только чисто русские име-
на мастеров.
Что касается до храмового зодчества, то мы не можем
указать в Московской Руси ни одного действительно заме-
чательного памятника татарской эпохи. Здесь господствовал
вообще тот же Владимиро-Суздальский стиль, который раз-
вился в предыдущую эпоху, но уже без его изящества и без
тех роскошных оборонных украшений, которыми мы досе-
ле любуемся на соборах Дмитриевском во Владимире и Ге-
оргиевском в Юрьеве. Наиболее сохранившимся в первона-
чальном своем виде храмом данной эпохи является Успенс-
кий собор в Звенигороде. Также, как и Суздальские церкви,
он сложен из тесаного белого камня и по тому же архитек-
турному плану; на половине своей высоты он снаружи так-
же украшен поясом; но этот пояс состоит только из несколь-
ких узорчатых полосок, высеченных на камне. В том же сти-
ле имеем: собор в Савином монастыре, расположенном в
окрестностях Звенигорода, троицкий собор в Сергиевской
Лавре, церковь на Старом Симонове (т.е. у Симонова мона-
стыря под Москвою); а также церковь Риз-Положения и при-
дворный Благовещенский собор в Московском Кремле. Эти
храмы, отчасти переделанные, отчасти вновь построенные,
относятся собственно к концу XV века и даже к началу XVI;
но они сохранили Суздальский стиль.
Хотя новгородский край и не подвергался такому разгро-
му, как Суздальский, однако и там храмовое зодчество этой
эпохи не представляет ничего выдающегося по своей худо-
жественности. А внешние или оборонные украшения к нему
470
совсем не привились. Из многих новгородских построек та-
тарской эпохи, сохранившихся до нашего времени только с
некоторыми переделками, заслуживают внимания в самом
Новгороде: церковь Покровская, подле Софийского собора;
колокольня этого собора с пятью пролетами, воздвигнутая
владыкою Евфимием, и им же построенная часть архиерей-
ского дома; церкви Феодора Стратилата и Иоанна Предтечи
на Опоках; а в окрестностях Новгорода: Благовещенский
храм на Городище, вновь построенный по поручению Си-
меона Гордого, церковь Николы на Липне, Успения на Бо-
лотове и пр.
Относительно внутреннего устройства храмов на Руси,
в ту же эпоху, именно с XIV века, совершается одна важная
перемена: прежние низкие алтарные преграды, покрытые
фресковою иконописью, стали заменяться высоким деревян-
ным иконостасом, разделяющимся на ярусы или «тябла».
Этот переход с особою наглядностию представляется при
ближайшем знакомстве с древними новгородскими храмами.
Нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что
Великий Новгород и Псков в данную эпоху, при своем наро-
доправлении, при своих богатствах и постоянных непосред-
ственных сношениях с Западною Европою, не только не до-
стигли высокой степени развития в области искусств и ре-
месел, но уже в XV веке еще до падения своей самобытности
начали уступать Москве на этом поприще. Например, вла-
дыка Евфимий II известен любовью к постройкам и между
прочим устроил в своем саду каменную башню с боевыми
часами; но это было, по-видимому, только подражание Мос-
кве. Здесь ранее того, именно в 1405 году, великий князь Ва-
силий Дмитриевич, воздвигнув придворный Благовещенс-
кий собор, поставил подле него боевые часы, по словам ле-
тописи, «чудны вельми и с луною»; «устроил их мастер-монах
Лазарь Сербин, и стоили они более полутораста рублев» —
по тому времени цена очень значительная. Особенно в том
же отношении любопытно следующее известие Псковской
летописи. В 1420 году псковичи наняли какого-то Федора с
его дружиною обить кровлю Троицкого собора новыми свин-
цовыми досками за 44 рубля; но ни во Пскове, ни в Новгоро-
де не нашлось такого мастера, который бы умел отливать эти
471
доски. Послали к немцам в Юрьев; те не дали мастера. Тогда
из Москвы от митрополита Фотия приехал мастер; он научил
Федора лить доски, и уехал назад. Очевидно Москва, рядом
с политическим объединением Руси, старалась также при-
влекать на свою службу хороших мастеров и ремесленни-
ков, как русских, так и югославянских. Между прочим, здесь
процветало искусство приготовлять украшения для икон из
дорогих металлов и камней, жемчугу и финифти. Еще в
XIV веке славились в Москве изделия некоего Паромши, зо-
лотых дел мастера. В духовных грамотах Московских вели-
ких князей (с Ивана И) не однажды упоминаются золотые
иконные оклады и кресты работы этого мастера.
С именем митрополита Фотия связан один любопытный
памятник: его саккос, который хранится в Московской Пат-
риаршей ризнице, посреди других древних святительских
облачений91.
XI
ТОРЖЕСТВО ОБЪЕДИНЕНИЯ
И НЕЗАВИСИМОСТИ ПРИ ИВАНЕ III
Ранняя опытность Ивана III Великого. — Партия Борецких в Новгороде и союз
с Казимиром. — Знамения. — Приготовления к войне и поход московской
рати. — Шелонская битва. — Коростынский договор. — Палеологи. — Сва-
товство и брак Ивана с Софьей. — Смуты в Новгороде и поездка туда Велико-
го князя. — Вопрос о наименовании его государем. — Второй поход на Нов-
город. — Осада. — Переговоры об условиях сдачи. — Конец вечу и присяга
। id подданство. — Неудачное восстание. — Невольное переселение новгород-
цев. —Союз Казимира с Ахматом. —Москвитяне и татары на берегах Угры. —
11ерешительность Ивана III. —Народный ропот и послание архиепископа Вас-
сиана. — Конец игу. — Его следы. — Присоединение Твери и части Рязанс-
кой земли. — Ссора Ивана с двумя братьями. — Покорение Вятки и Перми. —
Отношения псковские и казанские.
Сын и преемник Василия Темного Тимофей-Иван родил-
ся в 1440 году (22 января). Позднейшее сказание украсило
его рождение пророчеством известного юродивого Михаи-
ла Клопского в Новгороде: Михаил будто бы начал звонить в
колокола и сошедшемуся народу, в том числе владыке Евфи-
мию II, объявил, что у великого князя Василия родился сын,
который страшен будет всем окрестным странам и разру-
шит вольность Новогородскую.
Будущий великий собиратель Руси провел свое детство
под тяжелыми впечатлениями московских междоусобий,
воздвигнутых Димитрием Шемякой на Василия Васильеви-
ча, сопровождавшихся пленением и ослеплением сего по-
473
следнего. Утвердясь окончательно на Московском пре-
столе, Темный поспешил упрочить престолонаследие за
своим старшим сыном, сделав его своим соправителем с
титулом великого князя. По всем признакам, Иоанн еще в
отроческих летах принимал деятельное участие в прави-
тельственных делах и был усердным помощником своему
слепому отцу.
Между прочим, он неоднократно совершал походы про-
тив татар, сначала под руководством опытных воевод; а в
1459 году, начальствуя большой ратью, он на берегах Оки
отбил нашествие Сеид-Ахметовой орды. Эта победа счита-
лась современниками настолько важной, что в память ее мит-
рополит Иона соорудил у соборного Успенского храма на
южной стороне придел во имя Похвалы Богородицы.
Таким образом, наследуя после своего отца великое кня-
жение, двадцатидвухлетний Иоанн обладал уже значитель-
ной гражданской и воинской опытностью. Его замечатель-
ный государственный ум и необычайная сила воли немед-
ленно дали себя знать во всех важных делах, внешних и
внутренних. Политика Ивана III строго следовала по пути,
намеченному предыдущей историей; он неуклонно двигал
далее или приводил к концу важнейшие начинания своих
предшественников. Поэтому государственная история Рос-
сии в его время по-прежнему сосредоточивается на трех
главных сторонах, каковы: собирание Северо-Восточной
Руси под верховенством Москвы, борьба с Татарами и отно-
шения к Литве.
Относительно собирания Руси самым важным деянием
Ивана Васильевича было присоединение Великого Новгоро-
да со всеми его обширными владениями.
Мы видели, что новгородское народоправление ко вто-
рой половине XV века, по всем признакам, находилось уже
в периоде упадка, так что в 1456 году поход Василия Темного
ясно указал на близкий конец Новогородской самобытнос-
ти. Жалобы на недостаток правого суда и обиды от богатых
бедным, вражда простого народа к боярству, партии, разди-
равшие вече, заметная вялость правительственных лиц, яв-
ное ослабление воинского духа, вытесняемого духом торга-
шества, — все эти внутренние причины немало способство-
474
вали наступившему падению самобытности; не должно од-
нако забывать, что важнейшая его причина заключалась в
усилении Москвы, которое достигло той степени, когда борь-
ба с нею одними собственными средствами сделалась невоз-
можной для Новгорода. Поэтому, ввиду все более надвигаю-
щейся тучи, естественно здесь явилась многочисленная
партия, которая вздумала искать союза и поддержки у глав-
। юго соперника Москвы, т.е. у великого князя Литовско-Рус-
ского Казимира IV; а так как он в то же время был королем
11ольским, то новогородские его сторонники надеялись най-
ти в нем могущественного союзника и покровителя. Но ко-
роль был католик, и это обстоятельство отвращало от Литов-
ского союза сердца многих Новогородцев, а особенно духов-
ных лиц, в том числе архиепископа Ионы, который
пользовался народным уважением. Поэтому только после
кончины сего владыки (в 1470 г.) Литовская партия высту-
пила открыто и начала действовать решительно.
Ничто так не свидетельствует о внутреннем упадке Ве-
ликого Новгорода, как полный недостаток мужей, которые
бы выдвинулись в эту эпоху своими талантами и гражданс-
кими доблестями. Весьма любопытно для нас явление, что в
самое критическое время его истории на переднем плане
является женщина, которая своей энергией и усердием к
делу новогородской самобытности затмевает всех современ-
ных ей новогородцев. То была Марфа, богатая вдова посад-
ника Исаака Борецкого, мать двух сыновей, Димитрия и
Федора, из которых старший также одно время занимал дол-
жность посадника. Хотя знатные женщины вообще, а в осо-
бенности богатые вдовы, пользовались в Новгороде большим
почетом и влиянием, чем где-либо в остальной Руси, однако,
повторяю, нельзя не обратить должного внимания на то, что
в эту знаменательную эпоху здесь во главе патриотической
партии является именно женщина. Большой боярский двор
Борецких находился в Неревском конце на Волховском по-
бережье; здесь часто собирались сторонники Литовского
союза, чтобы бражничать и обсуждать средства для борьбы
с Москвою. Под влиянием этой партии, вслед за кончиною
архиепископа Ионы, из Литовской Руси был призван прав-
нук Ольгерда Михаил Олелькович, брат киевского князя
475
Симеона Олельковича, со своею дружиною. В то же время
Литовская партия выставила своего кандидата на архиепис-
копский стол, именно монаха Пимена, бывшего владычным
ключником. Заведуя Софийской казною, он еще при жизни
Ионы похищал деньги и передавал их Марфе для подкупов
на вече. Ее единомышленники, желая разрыва с Москвою,
хотели, чтобы преемник Ионы принял поставление не от
московского митрополита Филиппа, а от киевского Григория,
который был учеником известного приверженца унии Иси-
дора. Пимен заранее соглашался на это желание. Однако
Литовской партии не удалось провести его помимо обычно-
го избрания; она успела только поместить его в число трех
кандидатов. Но на Софийском престоле остался жребий не
его, а инока Феофила, владычного протодьякона. Когда под-
нялся спор о том, куда ехать на поставление, к Московскому
или Литовскому митрополиту, духовенство и сторонники
Москвы одержали верх, и к великому князю отправили по-
сла просить «опасной» (охранной) грамоты для приезда на-
реченного владыки на поставление в Москву. Партия Борец-
ких на этот раз потерпела поражение.
Меж тем еще прежде начались разные неудовольствия
и пререкания новогородского веча и властей как с великок-
няжескими наместниками, пребывавшими на Городище, так
и с самим Великим князем. Новогородцы явно стали нару-
шать условия Яжелбицкого договора. Иван уже замыслил
поход для смирения строптивых вечников, и послал во Псков
объявить, чтобы там готовились идти на Новгород, если сей
последний не будет «бить челом и не исправится». Однако
он благосклонно принял новогородского посла и дал опас-
ную грамоту на проезд в Москву для нареченного владыки
со свитою. Но когда этот посол воротился в Новгород, здесь
обстоятельства успели уже совсем перемениться.
Партия Борецких усердно принялась возбуждать чернь
с помощью подкупов, вина и разных убеждений. Особенно
помогла ей пришедшая из Пскова весть о том, что Великий
князь уже готовится к походу и поднимает псковичей на нов-
городцев. Начались шумные народные сборища и бурные
веча. «Худые мужики вечники» звонили в колокола и крича-
ли: «Не хотим великого князя Московского! Хотим за коро-
476
ля!» Московская сторона, состоявшая большей частью из
людей степенных и зажиточных, в свою очередь говорила,
что нельзя им, православным людям, отдаться за короля ла-
тинянина. От криков дело стало доходить до драк; легкомыс-
ленная боярская молодежь и буйная пьяная чернь бросали
каменьями в своих противников и успели так их застращать,
что многие степенные люди боялись показаться на вече. Та-
ким образом, увлеченное партией Борецких, вече решило
признать своим князем короля Казимира и отправило к нему
посольство, во главе которого поставлены были два старых
посадника, Димитрий Борецкий и Афанасий Астафьевич.
Это посольство заключило с королем договорную грамоту
почти на тех же условиях, на которых были основаны дого-
воры с великими князьями Московскими. Только прибавле-
на была статья относительно неприкосновенности право-
славной веры: королевский наместник на Городище должен
быть веры греческой, а не латинской; при нем по обычаю
состояли бы тиун, дворецкий и дружина, но последняя не
более как из 50 человек.
Получив известие об этом договоре, Иван III поступил
со свойственными ему расчетом и осмотрительностью.
Прежде нежели предпринять поход, он не однажды от-
правлял к новогородцам послов с грамотами, в которых го-
ворил, что они всегда были за родом Владимира Св. и ни-
когда за великими князьями литовскими, призывал их к
исправлению и обещал их жаловать. В то же время и мит-
рополит Филипп писал в Новгород послания: он увещевал
новогородцев не изменять православию и не отступать к
латинскому государю; указывал на пример Византии, ко-
торая стояла до тех пор, пока сохраняла благочестие, и как
заключила унию с Латиною, так и впала в руки поганых
турок. Митрополит обращался также к нареченному вла-
дыке Феофилу, к духовенству, к боярам и купцам и убеж-
дал их стоять за православие и удерживать народ от злых
начинаний. Таким образом Московское правительство,
гражданское и духовное, искусно затрагивало чувстви-
тельную струну в русском народе и в самом начале давало
союзу Новгорода с Литвою вид измены православию и
отступления в латинство92.
477
Увещания эти подействовали на значительную часть но-
вогородцев; но партия Борецких заглушила их голоса на ве-
чах криками: «Мы не отчина Московского князя. Мы воль-
ные люди! Хотим за короля!» Московские послы возвраща-
лись без успеха.
Война сделалась неизбежна.
Великие бедствия, по народным преданиям, обыкновен-
но сопровождаются или предваряются разными знамения-
ми и чудесными явлениями. Падение Новгорода, если верить
новогородским летописцам, также имело свои предзнамено-
вания. Например, великая буря сломала крест на Св. Софии;
в притворе того же храма на гробах двух архиепископов,
Симеона и Мартирия, показалась кровь; у Св. Спаса в Ху-
тынском монастыре, колокола, называемые Корсунскими,
звонили сами собою; а в одном женском монастыре (св. Ев-
фимии) от иконы Богородицы из очей не раз истекали слезы
и пр. Кроме того, в житии Зосимы Соловецкого рассказыва-
ется следующее предание. Преподобный отшельник прибыл
в Новгород хлопотать об отдаче острова во владение его мо-
настырю, и действительно получил от веча грамоту на это
владение. Тут однажды он был в числе гостей, приглашен-
ных Марфою Борецкою. Во время пира, сидя за столом, ста-
рец вдруг ужаснулся и сделался печален, но ничего не ска-
зал. После он открыл другому соловецкому старцу, что в чис-
ле бояр, сидевших за столом, он увидал некоторых без голов.
Впоследствии этим боярам действительно были отрублены
головы по приказу великого князя.
Не торопясь, обдуманно, рассчитывая каждый шаг, при-
ступил Иоанн Васильевич к решительным действиям против
Новгорода. Сначала он совещался с матерью своей Марией,
митрополитом Филиппом и ближними боярами; они дали ему
совет, возложив упование на Бога, идти на новогородцев за
их отступление и неисправление. После этой как бы малой
или предварительной думы, Великий князь созвал великую
думу, на которую съехались его братья, епископы, подруч-
ные и служебные князья, бояре, воеводы и дворяне. Тут он
объявил о непокорстве и измене Новгорода, и спрашивал:
идти ли на них немедленно? Ибо начиналось летнее время, а
известно, что земля новогородская обилует реками, озера-
478
ми, болотами и топями; прежние великие князья летом в нее
не хаживали, а кто ходил, много людей терял. После долгих
рассуждений, великая дума пришла к тому же решению, как
и малая: возложить упование на Господа и Богородицу, идти
немедля и наказать изменников. Тут, как и при всяком удоб-
ном случае, явно сказались старое соперничество Суздальс-
кого края с Новогородским и полное сочувствие московско-
го населения к собиранию Руси под своим верховенством. К
этому сочувствию еще присоединилось негодование на но-
вогородцев, выставленных как бы отступающими от право-
славия. Опираясь на это общественное сочувствие и даже
одушевление, Иван III повсюду разослал приказ вооружать-
ся и выступать в поход. В Новгород отправлены были «раз-
метные грамоты»; в то же время Московский князь потре-
бовал вспомогательных войск от своего шурина Михаила
Борисовича Тверского и псковичей.
Иван III распределил поход следующим образом. Бояри-
на Бориса Слепца отправил в Вятку, чтобы с вятчанами идти
на Двинскую землю; к нему должен был присоединиться
устюжский воевода Василий Образец с устюжанами. Соб-
ственно в Новогородскую область он послал две передовые
рати: одна под главным начальством князя Даниила Холмс-
кого должна была идти к Русе, и потом, соединясь с пскови-
чами, напасть на Новгород с запада; другая под начальством
князя Ивана Оболенского-Стриги пошла на Волочок и на
Мету, чтобы ударить с востока. Меж тем Великий князь ве-
лел служить молебны и раздавать милостыни церквам, мо-
настырям и нищим. Сам он усердно молился в Успенском
соборе перед Владимирской иконою Богородицы и над гро-
бами митрополитов: Петра, Феогноста, Киприана, Фотия,
Ионы, а также в Чудовом монастыре у гробницы Алексея
митрополита, потом в Архангельском соборе над гробами
предков своих, начиная с Ивана Калиты. Наконец, взяв бла-
гословение у Филиппа митрополита, он торжественно выс-
тупил из Москвы 20 июня с главной ратью. Иван III не забыл
взять с собой дьяка Степана Бородатого, который был весь-
ма начитан в русских летописях и потому мог припомнить
новогородцам все их прежние измены великим князьям.
Столицу он поручил сыну своему Иоанну Молодому и брату
479
Андрею Меньшому. Прочие его братья, Юрий, Андрей Боль-
шой и Борис, со своими дружинами участвовали в походе; а
в Торжке присоединилась к нему тверская рать. Вступив в
землю новгородскую, войска великокняжеские принялись
ее жестоко опустошать, т.е. жечь, пленить и грабить; особым
усердием к опустошению отличались, конечно, служилые
татарские отряды; в их числе были и касимовцы со своим
царевичем Даньяром. Великий князь однако запретил тата-
рам брать в плен христианское население.
Сама природа как бы благоприятствовала этому губи-
тельному походу; лето случилось необычайно сухое и зной-
ное, так что многие болота и топи пересохли, и войска со сво-
ими обозами беспрепятственно двигались по таким местам,
которые в другое время были почти непроходимы.
Что же выставил Великий Новгород против этих ратей,
надвигавшихся на него с разных сторон?
Надежда на литовскую помощь уже с самого начала ока-
залась обманутой. Отвлекаемый другими делами, вялый и
нерешительный Казимир не принимал никакого участия в
войне Новгорода с Москвою. Мало того, как раз перед нача-
лом войны князь Михаил Олелькович, получив известие о
кончине брата Симеона, со своею западнорусской дружи-
ной покинул Новгород и поспешил в Киев, надеясь наследо-
вать там брату; причем дорогой шел как неприятель, в Русе
насильно собрал оброки, а по селам грабил до самого рубе-
жа. В Новгороде оставался еще служилый князь Василий
Шуйский Гребенка, потомок суздальских князей, лишенных
удела, и потому неприязненный Москве. Новогородцы от-
правили его наДвину, чтобы оборонять Заволочье. Посоль-
ство во Пскове с приглашением соединиться против Моск-
вы не имело успеха. Псковичи наоборот склонились на тре-
бование великого князя и начали «рубить» (собирать) войско
на новогородцев. Предоставленные одним собственным си-
лам, новогородцы первое время не теряли бодрости и успе-
ли вооружить довольно многочисленную рать. От вожаков
воинственной новогородской партии, по-видимому, не укры-
лась стратегическая ошибка Ивана III. Его полки хотя были
многочисленны, но разделены на разные отряды, которые
шли разными дорогами и, занимаясь грабежом беззащитных
480
15*
сел, вероятно, не соблюдали воинских предосторожностей.
Новогородское ополчение могло бить их по частям, если бы
действовало быстро и дружно. И действительно, это ополче-
ние прежде всего пошло на отряд Даниила Холмского, кото-
рый, взяв и предав пламени город Русу, медленно двигался
далее по направлению к Шелони, поджидая вспомогатель-
ное войско псковичей. Новогородцы рассчитывали внезап-
но ударить на Холмского и уничтожить его отряд прежде,
нежели он успеет соединиться с псковичами, а потом обра-
титься на сих последних. Меж тем как новогородская кон-
ница обходила западный берег Ильменя, часть пехоты выса-
дилась на его южном берегу около селения Коростыно. Но
московская стража, поставленная на берегу озера, вовремя
заметила неприятелей и дала знать Холмскому. Тот успел
собрать свою рать и сам ударил на новогородскую пехоту;
она сражалась довольно мужественно, но была разбита по-
тому, что находившийся поблизости конный полк не поспе-
шил к ней на помощь. Этот полк, выставленный архиепис-
копом Феофилом, отозвался тем, что владыка послал его про-
тив псковичей, а не против великого князя. Новый владыка
вообще обнаружил нерешительность и склонялся более на
сторону Москвы.
Ожесточение москвитян против новогородцев сказалось
в том, что победители многим пленным отрезали носы, уши,
губы и в таком виде отпускали их домой; а снятые с пленных
доспехи бросали в воду или в огонь, не желая пользоваться
оружием изменников. Вслед затем победители узнали, что
другая часть пешей новгородской рати на судах вошла в устье
Полы и поднялась до Русы. Москвитяне быстро воротились к
этому городу и разбили высадившихся здесь неприятелей.
Вероятно, новогородский план состоял в том, чтобы ударить
на отряд Холмского с разных сторон: одна часть пехоты от
Коростына в бок, другая часть от Русы в тыл, а конное ополче-
ние от Шелони в лицо. Но оплошность и неумелость нового-
родских предводителей доставили Холмскому и товарищу его
Федору Давидовичу случай их самих разбить по частям, так
как они вступали в дело без всякой взаимной связи.
Итак, новгородская пехота была разбита и рассеяна. Но
оставалось еще целым конное ополчение, простиравшееся,
16-Собиратели Руси
481
если верить московским известиям, до 40 000 человек; тог-
да как отряд Холмского и Федора Давидовича заключал в
себе не более десяти тысяч. Московские воеводы осадили
было ближайший к Русе город Деман, не желая оставлять
его у себя в тылу. Но Великий князь, извещенный о побе-
дах, велел им идти к Шелони на соединение с псковичами;
а под Деман послал князя Михаила Андреевича Верейско-
го. Холмский с товарищем двинулся к Шелони, и тут встре-
тил новгородскую конницу, шедшую по другому берегу
реки и, по-видимому, имевшую теперь намерение обру-
шиться на псковичей, которые после медленных сборов,
наконец, вступили в землю Новгородскую и также приня-
лись ее опустошать. Москвичи пошли по своему берегу в
том же направлении. Видя большое превосходство в числе
на своей стороне, новгородцы ободрились и даже начали
по старому обыкновению похваляться и перебраниваться
с противниками через реку. Вид этой бодрой, хорошо воо-
руженной и многочисленной рати сначала несколько сму-
щал москвичей. Но их воеводы сумели вновь одушевить
своих людей, творя приличные случаю молитвы и напоми-
ная им об изменах новгородцев и их намерении отступить
от православия. Относительно качества обеих ратей все
превосходство было на стороне москвитян: их полки, зака-
ленные в походах и битвах, были предводительствуемы
опытными, искусными воеводами. Новогородское ополче-
ние, наоборот, преимущественно состояло из разных ре-
месленников, каковы плотники, гончары, кожевники и т.п.,
которые большей частью были набраны силой или угроза-
ми разграбить их дома, а самих побросать в Волхов; если
они и были опытны, то разве только в своем любимом ку-
лачном или дрекольном бою, а не в уменье владеть конем и
оружием. Притом в их среде не было единодушия: большие
люди посылали вперед меньших; а меньшие ждали приме-
ра от больших; из предводителей никто не выдался своим
талантом и энергией.
Наконец московские воеводы, дошедшие до устья речки
Дряни, впадающей в Шелон, остановили свой полк.
«Господие и братия наши! лучше нам положить здесь го-
ловы за государя нашего великого князя, нежели воротить-
482
16-2
ся со срамом», — сказали воеводы, и с высокого берега пер-
вые погнали своих коней в воду.
За ними бросилось все войско, переплыло и переброди-
ло реку, и, поднявшись на другой берег, ударило на против-
ников с кликом: Москва! Новогородцы кликнули: Святая
Софья и великий Новгород! — и бодро вступили в битву.
Сначала москвичам пришлось плохо; противники теснили их
своим числом. Тогда московские воеводы повторили такти-
ку Федора Басенка и Стриги-Оболенского, т.е. велели бить
преимущественно по неприятельским коням стрелами и су-
лицами. Новгородские кони стали метаться и становиться на
дыбы, многие неумелые всадники падали наземь. Наконец
удар татарского отряда, зашедшего новгородцам в тыл, ре-
шил победу в пользу Москвы. Большое число новгородцев
пало или взято в плен; остальные в диком бегстве рассеялись
по соседним лесам, и только небольшая часть проскакала в
Новгород. В плен попали многие бояре и старые посадники,
в том числе Василий Казимир и Димитрий Борецкий, а так-
же значительное количество житьих людей. Говорят, будто
в новогородском обозе московские воеводы нашли и дого-
ворную грамоту с Казимиром IV, которую отправили к Ве-
ликому князю вместе с известием о победе. Шелонский бой
совершился 14 июля 1471 года, спустя неделю после Корос-
тынского.
Иван со своими братьями и главной ратью стоял в Яжел-
бицах, когда к нему прискакал гонец Замятия с вестью о боль-
шой победе. Московский стан наполнился радостью и весе-
льем. Великий князь дал обет построить в Москве храм во
имя апостола Акилы, в праздник которого происходила Ше-
лонская битва. Из Яжелбиц он двинулся в Русу. Тут предста-
ли перед ним новгородские пленники. Великий князь обо-
шелся с ними сурово. Некоторым вожакам Литовской партии
он велел отрубить головы, именно Димитрию Борецкому,
Василию Селезневу, Еремею Сухощеку и Киприану Арбу-
зьеву; затем несколько знатных людей, в том числе Василия
Казимира и Матвея Селезнева, велел отвезти в Коломну и
там держать в оковах; многих других послал в московские
тюрьмы, а мелких людей отпустил в Новгород. Из Русы Иван
двинулся к устью Шелони, и остановился лагерем около Ко-
16*
483
ростына. Меж тем Холмский повоевал западные новогород-
ские волости до самого немецкого рубежа, т.е. до Наровы.
Теперь московские рати с разных сторон приблизились
к Новгороду. Здесь господствовало великое смятение, и раз-
давались вопли вдов и сирот, оставшихся после погибших на
Шелони. Партия Борецких однако пыталась ободрить народ
и возбудить его к отчаянной защите. На городских стенах и
башнях день и ночь сменялась стража; готовясь к осаде, на-
чали жечь загородные дома и монастыри. Послали гонца к
Казимиру IV с просьбою о немедленной помощи. Но этот
гонец скоро воротился: Ливонский магистр не пустил его
через свою землю. К довершению бедствий в Заволочье дела
новогородские шли также плохо: московские воеводы Борис
Слепец и Василий Образец на Двине разбили новогородс-
кую рать; предводитель последней князь Василий Шуйский,
тяжело раненный, едва спасся в Холмогоры. После того жи-
телей Двинской земли москвичи привели к присяге на вер-
ность великому князю. В самом Новгороде открылась изме-
на. Какой-то Упадыш в одну ночь заколотил несколько пу-
шек, долженствовавших защищать стены. Упадыша казнили.
Так как в городе собралось еще много людей из окрестных
селений, то при великой тесноте открылись болезни, а с пре-
кращением подвозов угрожал близкий голод. Тогда партия
мира и союза с Москвою взяла верх, и теперь свободно уко-
ряла своих противников в том, что они послушались баб и
накликали тяжкие беды на Великий Новгород. Вече решило
отправить к Великому князю с челобитьем посольство из
пяти старых посадников и пяти жйтьих людей, с каждого
конца по одному. Во главе их поставили владыку Феофила.
Посольство переплыло Ильмень и явилось в московском
стане у Коростына. Не вдруг оно было допущено к Великому
князю; а сначала умоляло о ходатайстве братьев его и ближ-
них бояр, поднося им щедрые дары. По их печалованию Ве-
ликий князь, наконец, смягчился и велел послам предстать
пред свои очи. Смиренно вошли они в шатер Великого кня-
зя; тут владыко слезно молил его отпустить новогородцам их
вины и прекратить пленение их волостей. Иван III, милости-
во выслушав владыку, согласился немедля остановить кро-
вопролитие и разорение Новгородской земли. Переговоры
484
16-4
с посольством об условиях мира он поручил вести своим бо-
ярам. Несколько дней тянулись эти переговоры. Наконец 9 и
11 августа 1471 года подписаны были договорные грамоты,
которые по буквальному своему смыслу восстановляли ста-
рину и пошлину и почти повторяли статьи Яжелбицкого мира
при Василии Темном. В них прибавлено только обязатель-
ство новогородцев «ни которою хитростию» не отдаваться
за Литовского короля и посвящать владыку непременно в
Москве у гроба Петра митрополита. Великий князь возвра-
щал Новгороду завоеванные города и волости; со своей сто-
роны Новгород обязался уплатить окуп или копейное (кон-
трибуцию) 15 500 рублей, «деньгами в отчет», а «серебром в
отвес» в четыре срока. Отпустив посольство, Иван отправил
в Новгород воеводу Федора Давидовича, чтобы привести к
присяге жителей на соблюдение мирного договора. По со-
вершении присяги он двинулся в обратный поход.
Таким образом Иван III на первый раз пощадил побежден-
ных новгородцев и не лишил их вполне самобытности, или
древнего народоправления. С обычной своею осторожностью
он теперь не хотел доводить их до отчаяния и отложил окон-
чательный удар до другого случая. Нетрудно было предвидеть,
что таковые случаи не замедлят, и Московский князь имел
полную возможность выбирать удобный момент. Как была
приятна или популярна в Москве победа над Новгородом —
показали торжественные встречи, устроенные победителю.
Ликующая народная толпа вышла к нему за несколько верст
из города; затем встретил его митрополит с духовенством, с
крестами и хоругвями. А сын его Иван Молодой с боярами и
лучшими людьми ожидал его на последнем ночлеге. В то вре-
мя как москвичи ликовали, над бедными новгородцами про-
должал тяготеть какой-то злой рок. После жестокого плене-
ния и разорения их земли случилось еще новое бедствие.
В числе иногородних и сельских жителей, искавших убежи-
ща в Новгороде от неприятельского нашествия, было очень
много семей, бежавших из сожженной Русы. По окончании
войны они сели на лодки и поплыли озером к своему родному
пепелищу. Вдруг на Ильмене поднялась страшная бура с вих-
рем, разметала лодки и потопила большую часть народа; го-
ворят, тогда погибло до 7000 человек. В самом Новгороде за-
485
тем произошло несколько пожаров, которые свирепствовали
с особой силой и произвели страшные опустошения.
В следующем 1472 году Феофил приехал в Москву, был
здесь поставлен во архиепископа и упросил Великого князя
отпустить пленных новогородских бояр93.
В том же году или в начале следующего совершилось в
Москве важное по своим последствиям событие: брак Вели-
кого князя с Софьею Палеолог.
Первая супруга Иоанна, Мария Борисовна Тверская,
скончалась еще в молодости (в 1467 году), причем прошла
темная молва об отравлении ее одной приближенной жен-
щиной. Спустя около двух лет после того началось сватов-
ство Великого князя за греческую царевну.
После завоевания Константинополя турками младшие
братья последнего византийского императора, деспоты Ди-
митрий и Фома, еще некоторое время держались в Морее, но,
вместо взаимной поддержки, они истощали остаток своих сил
в междоусобной борьбе, и потому владения их скоро сдела-
лись добычей турецких завоевателей (1460 г.). Димитрий по-
корился султану Магомету, отдал ему в жены свою дочь и жил
потом его милостями. А деспот Фома, оставив свою семью на
острове Корфу, удалился в Рим, мечтая найти здесь не только
убежище, но и помощь для обратного завоевания своих быв-
ших владений. Папский престол в то время занимал извест-
ный гуманист Пий II (Эней Сильвий Пикколомини). Он ра-
душно принял Палеолога, остававшегося верным Флорентий-
ской унии, и определил ему значительную пенсию. Фома со
своей стороны принес Риму в дар драгоценную святыню,
именно главу св. Андрея, увезенную им из Патраса, которую
Римское духовенство встретило с великим торжеством и по-
ложило в базилике св. Петра. К этой святыне деспот потом
прибавил еще другую: руку св. Иоанна Крестителя. Фома
Палеолог производил на римлян симпатичное впечатление
величавой, красивой наружностью и оттенком печали на сво-
ем челе. Его окружал небольшой греческий двор, во главе ко-
торого стоял вельможа Траханиот. Известные кардиналы из
Греков, Исидор и Виссарион, своим участием облегчали ему
горечь изгнания и чужбины. Пий II усердно проповедовал
486
крестовый поход против турок и даже хотел лично принять в
нем участие; но он вскоре умер (1464). А в следующем году скон-
чался и Фома Палеолог, в то самое время, когда он с нетерпе-
нием ожидал к себе свою семью, которая по его приказу оста-
вила Корфу и высадилась в Анконе. Он был женат на Екатери-
не, дочери одного из Морейских владетелей, от которой имел
двух сыновей и двух дочерей. Екатерина скончалась во время
пребывания на Корфу. Старшая дочь Елена, бывшая в супру-
жестве за сербским господарем Лазарем II, овдовев, ушла в
монастырь. Оставались два сына, Андрей и Мануил, и младшая
дочь Зоя. Они поселились в Риме под покровительством папы
(Павла II) и на его иждивении. Здесь по завещанию отца, их
опекуном и покровителем, сделался кардинал Виссарион, ко-
торый, по смерти своего друга Исидора, назначен был таким
же титулярным патриархом Константинопольским. Он поза-
ботился дать юным принцам и принцессе тщательное воспи-
тание; причем старался внушить им привязанность не только к
церковной унии, но и к самой Латинской церкви.
Принцесса Зоя еще не вышла из отроческих лет, когда
покровители ее папы и Виссарион уже начали отыскивать
ей достойного жениха. По этому поводу попеременно велись
переговоры с некоторыми владетельными итальянскими и
неитальянскими фамилиями (Гонзага, Карачьола, Лузиньян
Кипрский); но переговоры эти оканчивались без успеха, от-
части по неимению приданого у невесты, отчасти вследствие
интриг (со стороны Венецианской республики, имевшей
виды на остров Кипр). Между тем внимание Виссариона ос-
тановилось на женихе гораздо более могущественном: на
великом князе Московском. Нетрудно было расположить
папу Павла II в пользу брака Иоанна с Зоей: известно, что
Римская курия при всяком удобном случае возобновляла
попытки подчинить Русь своему духовному господству. Того,
что не удалось митрополиту Исидору; т.е. соединения Рус-
ской церкви с Латинскою, папа надеялся достигнуть посред-
ством будущей супруги великого князя, воспитанной в иде-
ях унии и латинства. Этим браком полагали достигнуть и
другой цели: возникавшее могущество Москвы начинало
обращать на себя внимание при Европейских дворах, и она
казалась весьма желательной союзницей в новых крестовых
487
походах, замышляемых против турок. Иоанн со своей сто-
роны был польщен предложением ему невесты из такой зна-
менитой царственной фамилии, с которой притом он уже
состоял в дальнем родстве: так как его тетка Анна Васильев-
на была супругой старшего брата Фомы, императора Иоан-
на Палеолога.
Сношения Москвы с Римом по этому вопросу возникли
при посредстве с одной стороны выезжих в Италию греков, с
другой итальянцев, перешедших в Московскую службу (ве-
роятно, не прямо из Италии, а из Крыма, угнетаемого татара-
ми и турками). Главная роль в этих сношениях досталась на
долю Джан Батиста Вольпе, родом из города Виченцы, зани-
мавшего на московской службе должность «денежника», т.е.
монетного мастера и известного здесь под именем Ивана
Фрязина (Фрягами назывались у нас по преимуществу италь-
янцы). В ответ на римское предложение, Иван Фрязин, ко-
нечно с соизволения великого князя, отрядил в Рим одного
итальянца и одного грека, которые и вступили в переговоры о
невесте с кардиналом Виссарионом (1468). В Москву они во-
ротились уже в сопровождении посланцев сего последнего и
некоторых родственников Ивана Фрязина. Прежде нежели
сделать решительный шаг, великий князь по обычаю совето-
вался с боярами, со своей матерью Марией и митрополитом
Филиппом, и получил их одобрение на сватовство. Затем сам
Иван Фрязин двукратно отправляется в Рим послом от вели-
кого князя. В первый раз он ездил, чтобы посмотреть невесту
и привезти ее портрет. Зоя или, как ее стали называть, Софья
Палеолог, судя по отзывам современников, была красивой
наружности, среднего или небольшого роста; белизна кожи,
большие глаза, брови дугой, круглые плечи и полная фигура
отличали ее от смуглых, худощавых итальянских красавиц —
обстоятельство, отмеченное некоторыми известиями и при-
шедшееся, конечно, по вкусу великому князю Московскому.
Царевне в это время было за 20 лет. Во второй раз Иван Фря-
зин поехал в Рим в январе 1472 года, во главе целого посоль-
ства, чтобы совершить там обручальный обряд и привезти
невесту в Москву. В Болонье он встретился с главным ру-
ководителем всего этого дела, т.е. с Виссарионом, который
отправлялся во Францию папским послом к королю
488
Людовику XL Виссарион радостно приветствовал Московское
посольство; но самому ему не пришлось более участвовать в
этом деле: он умер в том же году во время своего возвраще-
ния из Франции.
На папском престоле восседал тогда преемник Павла II,
Сикст IV. Он милостиво принял московское посольство, ко-
торое поднесло ему подарки, состоявшие главным образом из
собольих мехов, и, если верить итальянским свидетель-
ствам, — изъявило от имени великого князя чувства глубокой
преданности (едва ли не покорности) римскому первосвящен-
нику. Папа и Священная коллегия (кардиналов) со своей сто-
роны держали с послами такой тон, как будто вся Русская цер-
ковь, т.е. и Киевская, и Московская митрополия, приступила
к Флорентийской унии. Сикст IV, подобно своим предше-
ственникам, носился с проповедью крестового похода против
турок, и с этой целью в то время заключал лигу с Неаполем и
Венецией. В конце мая в базилике Св. Петра благословил зна-
мена, назначавшиеся для крестоносцев, а, спустя дня три, в
той же базилике происходило торжественное обручение ца-
ревны Софьи с заместителем великого князя Московского,
т.е. с Иваном Фрязиным, в присутствии многочисленной рим-
ской знати и греческой свиты царевны. Но когда надлежало
обменяться кольцами, Джан Батиста Вольпе или Иван Фря-
зин должен был признаться, что он не привез кольца для не-
весты, так как подобного обычая будто бы не существовало в
Москве. Такое объяснение показалось маловероятным, и в
Римской курии невольно возникли некоторые сомнения в
искренности посла и в его полномочиях; по крайней мере на
другой день папа сам высказал это членам своей консистории.
Тем не менее он отпустил в Москву царевну Софью с ее сви-
той, в сопровождении своего легата, некоего католического
епископа Антония (Бонумбре), которому, по-видимому, пору-
чено было ни более ни менее как утверждение Флорентийс-
кой унии в России, конечно, с помощью той же царевны Со-
фьи. На путевые издержки была выдана значительная сумма
(6000 дукатов) из папской казны.
Царевна отправилась из Рима с большой свитой, состо-
явшей из итальянцев и греков; среди последних находились
Юрий Трахониот, уже вступивший в московскую службу и
489
принимавший деятельное участие в переговорах о браке, и
Димитрий Ралли, ехавший главным представителем от двух
братьев Софьи, из которых старший, Андрей, принял после
отца титул деспота Морейского. Поезд направился сухим
путем через Италию и Германию: в попутных городах, ита-
льянских и немецких, царевне оказаны были торжествен-
ные встречи и приемы (например, в Сиене, Болонье, Вичен-
це, Нюренберге). В сентябре она достигла Любека; здесь села
на корабль; одиннадцать дней плыла по Балтийскому морю
и пристала в Колывани или Ревеле. Отсюда 1 октября при-
скакал во Псков гонец, который с тем же известием поехал
далее в Новгород и в Москву. Псковичи немедленно начали
сытить мед и собирать корм для свиты царевны. Посадники
псковские и выбранные от каждого конца отправились к ней
навстречу сначала в Изборск, а когда узнали, что из Ливо-
нии она приедет озером, то в насадах поплыли к устью Эм-
баха. «Здесь они вышли на берег и приветствовали великок-
няжескую невесту, налив вина и меду в кубки и позолочен-
ные рога; потом посадили ее со свитой в свои насады и
привезли в Псков, где учинена была торжественная встре-
ча; священники с крестами, власти и большая толпа народа
проводили ее сначала в Троицкий собор. Почти неделя, про-
житая Софьей в Пскове, прошла в пирах и угощениях. При
отъезде псковичи поднесли ей в дар 50 рублей деньгами, а
Ивану Фрязину 10 рублей; затем с такими же почестями про-
водили ее до Новгородского рубежа. Софья была так восхи-
щена приемом псковичей, что обещала всегда в случае нуж-
ды ходатайствовать за них перед великим князем. В Новго-
роде владыка Феофил, посадники и бояре в свою очередь
приняли и проводили ее с честью и с дарами. Только в нача-
ле зимы, 12 ноября, добралась она до Москвы, где также
приготовлена была ей торжественная встреча, всякие по-
чести и пиры.
Но тут возникло следующее недоразумение.
В свите царевны, как известно, находился папский легат
Антоний, одетый в красный кафтан с красным капюшоном
на голове и в таких же перчатках, которых никогда не сни-
мал; перед ним на высоком древке носили литое распятие. В
православных церквах он не крестился и не подходил при-
490
кладываться к иконам, как это делали Софья и ее греческая
свита. Такое поведение тотчас возбудило в народе толки и
соблазн; вспомнили Исидора и его отступление к латинству.
Слухи о том достигли до Москвы, и, когда приближался к ней
поезд царевны, в совете великого князя шли оживленные
прения по вопросу, как поступить с легатом. Он послал спро-
сить митрополита Филиппа. Сей последний ответил, что если
легат со своим крестом въедет в город в одни ворота, то он,
митрополит, выедет в другие, и что, если кто оказывает по-
чести чужой вере, тем самым унижает свою собственную.
Иван Васильевич послал боярина, который отобрал у легата
крест и спрятал его в сани. Антоний уступил после некото-
рого сопротивления. Более сопротивлялся тому Иван Фря-
зин, который в Москве принял православие, но скрыл это
обстоятельство в Риме, где выдавал себя за католика и удос-
тоился разных почестей; он хлопотал, чтобы и папскому по-
слу была оказана в Москве, возможно, большая честь.
Торжественное бракосочетание исполнено в самый
день приезда в том деревянном храме, который был времен-
но поставлен во вновь начатом Успенском соборе. Обряд
венчания совершал коломенский протопоп Осия, в присут-
ствии братьев великого князя, бояр и приезжих с царевной
греков.
Иван Фрязин, несмотря на свои услуги, вскоре подверг-
ся опале. В прежнюю свою посылку в Италию, он привез с
собою венецианского посла Тревизана, отправленного к та-
тарам, чтобы возбуждать их против турок, причем в Москве
скрыл его звание и выдал его за простого купца. Но теперь
обман его открылся. Иван III велел Фрязина заключить в око-
вы и заточить в Коломну, жену и детей его взять, имущество
разграбить. А Тревизана едва не велел казнить; только легат
Антоний и бывшие с ним итальянцы упросили помиловать
его и снестись с Венецианским правительством. Дело кон-
чилось тем, что великий князь отпустил Тревизана в Орду.
Но надобно было чем-нибудь решить с посольством самого
Антония, имевшего своей задачей присоединение москви-
тян к Флорентийской унии. Для виду устроили прение о вере
между ним и митрополитом. При сем Филипп взял себе на
помощь одного книжника или начетчика, по имени Никиту.
491
По словам наших летописей, сей последний будто бы так
искусно повел спор, что легат замолчал, сославшись на то,
что с ним нет нужных для прения книг. Как бы то ни было,
но он должен был скоро убедиться в обманутых надеждах
на привлечение Москвы к унии, одни намеки на которую уже
возбуждали неудовольствие среди населения. Расчеты Рим-
ской курии на Софью Палеолог не оправдались. По-видимо-
му, царевна-сирота увезла из Италии не одну только призна-
тельность за папские благодеяния, но и много горьких вос-
поминаний о претерпенных ею вероисповедных внушениях
и принуждениях, а также о разных унижениях по поводу
недостаточного содержания и неоднократного сватовства,
расстроенного за неимением приданого. Уже во время дол-
гого пути в Москву она имела возможность на свободе обду-
мать свое новое положение и уяснить себе истинное отно-
шение двух церквей, может быть, не без участия таких све-
дущих и дальновидных греков, каким был, например, ее
спутник Юрий Траханиот. Да и сам Иван Фрязин, зная кру-
той нрав великого князя, мог раскрыть ей глаза на всю без-
надежность вопроса об унии. Как бы то ни было, в Москве
Софья не только отказалась от унии, в которой была воспи-
тана, но и явилась усердной сторонницей восточного право-
славия. Папский легат прожил в Москве одиннадцать недель;
после чего великий князь отпустил его с честью; вместе с ним
отправились в Италию и греки, приезжавшие с царевной
послами от ее братьев. Иван препроводил папе и своим шу-
рьям богатые дары94.
Брак Ивана с Софьей Палеолог имел разнообразные и
важные последствия для Московского государства. Но о них
скажем после, а теперь вновь обратимся к Новгороду Ве-
ликому.
Неудачная война с Иваном III и Коростынский мир пове-
ли за собой еще горшие внутренние смуты и еще более оже-
сточенную вражду партий в Новгороде, как это обыкновен-
но бывает при упадке и разложении какого-либо обществен-
ного строя. Народоправление, процветавшее в течение
нескольких столетий, теперь очевидно отживало свой век.
Каково бы ни было неравенство сил в борьбе новгородцев с
492
Москвою за свою самобытность, во всяком случае только
надорванный и расшатанный организм мог оказать такое
слабое сопротивление, какое оказал тогда Новгород Великий.
Новогородские бояре, воротившиеся из московского пле-
на, снова подкрепили партию Борецких, которая свою нена-
висть к Москве стала изливать на сторонниках последней.
Борьба не ограничилась шумными вечами; начались откры-
тые нападения и грабежи целых улиц. Однажды несколько
бояр, с самим степенным посадником Васильем Ананьиным
во главе, собрали толпу черни, напали на две улицы, Славко-
ву и Никитину, избили живших там своих противников и
ограбили их. В другой раз староста Федоровской улицы Пан-
фил, с несколькими боярами и с подобной же толпой черни,
напал на дом бояр Аполинарьиных, побил их людей и раз-
грабил часть их имущества. Когда такие деяния совершают
сами власти, обязанные охранять внутренний мир и обще-
ственный порядок, то ясно, что в Новгороде началась уже
анархия. Избитые, ограбленные сторонники Москвы не мог-
ли найти здесь суда и управы против своих обидчиков. Тогда
они обратились к великому князю, как к высшей судебной
инстанции. Иван Васильевич не замедлил воспользоваться
таким удобным случаем. Осенью 1475 года он с большой во-
оруженной свитой отправился в путь, послав наперед гонца
с известием, что едет навестить свою отчину Великий Нов-
город. Едва он вступил в новогородские пределы, как его на-
чали встречать разные люди с жалобами на притеснения
властей. Затем выезжали навстречу бояре и житьи люди с
подарками; сам владыка, князь Василий Шуйский, степен-
ный посадник и тысяцкий, старосты и другие власти с знат-
нейшими боярами также встречали его на дороге и подно-
сили дары. 21 ноября великий князь прибыл на Городище и
отслушал здесь обедню в храме Благовещения, а 23 торже-
ственно вступил в Новгород, молился в Софийском соборе и
обедал у владыки; после чего воротился к себе на Городище.
Пришедшая с ним военная сила расположилась по соседним
монастырям.
Неожиданный приезд великого князя смутил Литовскую
партию; она притихла и старалась не отстать от своих про-
тивников в угощении и поднесении даров московскому гос-
493
тю. Один раз Иван Васильевич пировал у князя Василия
Шуйского; у владыки пировал три раза; кроме того, был на
пирах: у старого посадника Василия Казимира, у Захария
Григорьева, у степенного тысяцкого Василия Есипова, у знат-
ных бояр Якова Коробова, Луки Федорова, старого посадни-
ка Феофилакта, Якова Федорова, у братьев Аполинарьиных,
у степенного посадника Фомы, у боярыни Настасьи, вдовы
Ивана Григорьева, и у сына ее Юрия, живших на Городище,
и т.д. Каждый такой пир сопровождался поднесением даров
и поминков высокому гостю. Эти дары состояли из следую-
щих предметов: бочки заморских вин, красного и белого,
бочки меду, несколько поставов ипского сукна, несколько
десятков и даже сотен кораблеников или золотых инозем-
ных монет, рыбьи зубы (моржовые клыки), кречеты, сорока
соболей, дорогие кони, золотые ковши, наполненные жем-
чугом, окованные серебром рога, серебряные мисы и проч.
Очевидно, новогородское боярство и купечество при сем
случае друг перед другом соперничало широким русским
хлебосольством и своей богатой казной. Только Марфа Бо-
рецкая, по-видимому, не смирилась перед великим князем,
не предложила ему угощения и даров. Те старые посадники
и тысяцкие, купцы и житьи люди, которые не успели устро-
ить своих пиров, просто приходили к великому князю с че-
лобитьем и дарами. В дополнение к ним степенные посад-
ник и тысяцкий ударили ему челом и поднесли от всего Ве-
ликого Новгорода 1000 рублей. Иоанн также устроил у себя
на Городище пир, на который были приглашены владыка,
князь Шуйский, посадники, тысяцкие, житьи люди и мно-
гие купцы; тут хозяин пил с гостями до позднего вечера, по
замечанию летописца. Со своей стороны он отдаривал бояр,
купцов и житьих людей дорогими портами (платьем), кам-
ками, кубками, серебряными ковшами, сороками соболей,
конями и пр.
Но пиры не отвлекли великого князя от главной цели его
поездки. Он продолжал принимать новгородских жалобни-
ков, которые приходили к нему на Городище искать управы
на разные неправды. По наиболее важным делам, именно
упомянутым выше нападениям на две улицы и на бояр Апо-
линарьиных, Иоанн велел взять за приставы, т.е. под стра-
494
жу, главных насильников: посадника Василия Ананьина,
бояр Богдана Осипова, Федора Борецкого, прозванного
«Дурнем», и Ивана Лошинского, Согласно с Новгородской
судной грамотой, он потребовал, чтобы, кроме великокня-
жих приставов, вече назначило и своих новогородских при-
ставов к ответчикам. А товарищей этих насильников, бояр
Селезневых, Афанасьевых, Никифорова, Тучина, Квашни-
на, Тютрюма, Бабкина и других, великий князь отдал на по-
руки архиепископу, который поручился за них в 1500 руб-
лях. Рассмотрев дело, он истцов отправил, а насильников
осудил. Затем по челобитью владыки, бояр, отданных на по-
руки, освободил от княжей казни, а велел взыскать с них
полторы тысячи рублей в пользу истцов и еще княжую пеню.
Но главных четырех насильников, несмотря ни на какие че-
лобитья, отправил скованными под стражей в Москву, куда
и сам воротился 8 февраля, после девятинедельного пребы-
вания в Новгороде. Кроме этих четырех бояр, он велел схва-
тить еще Ивана Афонасова с сыном Олферием за то, что они
«мыслили отдать Великий Новгород за короля (Казимира
IV)», как сказано в летописи; из Москвы осужденных новго-
родских бояр разослали по тюрьмам в Коломну и в Муром.
Таким образом, Иоанн ловко воспользовался случаем, что-
бы захватить в свои руки главных вожаков Литовской партии
и в то же время явить новгородцам пример своего великок-
няжеского суда, который, не взирая на знатность и богат-
ство обидчиков, строго их наказал и дал на них управу оби-
женным. Следствия такой политики не замедлили обнару-
житься. Новогородцы, не надеясь на собственных судей,
стали ездить в Москву со своими исками на богатых и силь-
ных обидчиков; а великий князь начал давать им приставов
и требовать ответчиков для суда уже в свою столицу, чего
никогда прежде не бывало. В числе истцов и ответчиков
встречаем в Москве знатных новгородцев, например, старо-
го посадника Захария Овина и боярина Василия Никифоро-
ва. Последний даже принес какую-то присягу великому кня-
зю, хотя выше мы видели его в числе вожаков Литовской
партии. Очевидно, многие члены этой партии считали ее дело
уже навсегда проигранным и стали переходить на против-
ную сторону.
495
Московская партия, имея в своей главе владыку Феофи-
ла, настолько усилилась в Новгороде, что решилась на сле-
дующий смелый шаг. Зимой 1477 года к Ивану Васильевичу
прибыли с челобитьем по какому-то делу от архиепископа и
всего Новгорода Подвойский Назар и вечевой дьяк Захария.
Отправляя свое челобитье, они называли великого князя «го-
сударем», а не «господином», как было прежде. Тогда Иван
со своей стороны отправил послами в Новгород двух бояр,
Федора Давидовича и Ивана Борисовича, с дьяком Васили-
ем Далматовым и велел спросить: «какого государства хотят
новгородцы? »
Московские послы, окруженные большой свитой, оста-
новились по обычаю на Городище. Прибыв на вече, они объя-
вили народу причину своего посольства, и спрашивали, со-
гласны ли новгородцы, назвав великого князя своим госуда-
рем, отдать ему Ярославле дворище, посадить его тиунов по
всем улицам и не вступаться в его суды?
Народ был ошеломлен такими вопросами. Множество
голосов закричало, что все это ложь, что вече не называло
Иоанна государем и с таким словом к нему грамоту не посы-
лало. Литовская партия поспешила воспользоваться удобным
моментом и возможно более разжечь народное негодование
против вероломства Москвы и ее сторонников. Поднялся
мятеж. Вспомнили о тех боярах, которые ездили судиться к
великому князю; схватили Захария Овина и Василия Ники-
форова, привели на вече и начали допрашивать. Первый,
чтобы выгородить себя, оговорил второго.
«Переветник! — закричали Никифорову, — ты был у
великого князя и целовал ему на нас крест».
«Я целовал крест служить ему правдою и добра хотеть,
но не на государя своего Великий Новгород, ни на вас свою
братию и господу».
Его без пощады изрубили топорами. Не спасся и Заха-
рий Овин. Его также убили потом вместе с братом Кузьмой
на владычнем дворе. Некоторые другие бояре, страшась той
же участи, бежали к великому князю; их имущество и дво-
ры подверглись разграблению. Разнузданная чернь преда-
валась разным неистовствам; снова послышались клики: «за
короля хотим»! Однако, никто не осмелился тронуть москов-
496
ских послов, и когда волнение поуспокоилось, их отправили
обратно к великим князьям (Иоанну и его сыну) с таким от-
ветом: «Вам своим господинам челом бьем, а государями вас
не зовем, суд вашим наместникам на Городище по старине,
а тиунам вашим у нас не быть, и дворища Ярославля вам не
даем; на чем мы целовали крест в Коростыне, на том докон-
чаньи хотим с вами жить. А кто без нашего ведома чинили
(называя государем), тех казни как знаешь; мы тоже будем
казнить кого поймаем».
Таким образом, дело о названии великого князя «госуда-
рем» осталось не разъясненным. Летописцы говорят о нем
глухо, и не отвечают на вопрос: была ли действительно со-
ставлена вечевая грамота в таком смысле или это выраже-
ние было употреблено помимо веча архиепископом и неко-
торыми боярами. Последнее вероятнее. Но Иван Василье-
вич не счел нужным доискиваться истины: ему важен был
удобный предлог. Он начал слезно жаловаться митрополиту
Геронтию, матери своей, братьям и боярам на то, что новго-
родцы отпираются от своих слов, выставляют его лжецом,
убивают и грабят верных людей. Обсудив дело с помощью
думы, созванной из высшего духовенства и бояр, великий
князь решил новый поход на Новгород; после чего разослал
гонцов собирать земские дружины; послал также за помо-
щью в Тверь и Псков. Начались молебны во всех главных
храмах столицы, особенно у гробов святителей и в Троице-
Сергиевой лавре; щедрые милостыни разосланы по церквам
и монастырям. В конце сентября 1478 года Иван Васильевич
послал в Новгород одного подьячего со складной грамотой,
т.е. с объявлением войны; а 9 декабря выступил в поход, на-
правясь на Волок Дамский, удел брата своего Бориса; потом,
пройдя Тверскими владениями, через десять дней он при-
был в Торжок, где уже сидел московский наместник Васи-
лий Китай, и где уже дожидались два новгородских опасчи-
ка, староста Калитин и житий Марков, приехавшие за опа-
сом или пропускной грамотой для великого посольства,
посредством которого Новгород желал вступить в перегово-
ры с Иваном Васильевичем. Здесь же под Торжком собра-
лись некоторые вспомогательные отряды, в том числе и твер-
ская дружина. Тут великий князь распределил дальнейший
497
поход своим войскам. Сам он пошел на Вышний Волочок и
вдоль реки Меты; по правой и по левой стороне от себя ве-
лел идти другим полкам, которые разделялись на многие от-
ряды и двигались разными дорогами. Как только вступили
московские полки в Новгородскую землю, так начали жес-
токо разорять ее, т.е. жечь, пленить, грабить. По мере дви-
жения вперед к великому князю приезжали из Новгорода
разные бояре, купцы и житьи люди, которые били челом о
принятии их в его службу. Они сознавали безнадежность
дальнейшей борьбы с Москвой, и заранее переходили на
сторону победителя.
Приблизясь к Ильменю, великий князь распределил от-
ряды на четыре обычные в то время полка: в передовом пол-
ку велел быть брату своему Андрею Меньшому, воеводе
Федору Давидовичу, князьям Данилу Холмскому и Ивану
Стриге-Оболенскому; в правой руке брату своему Андрею
Большому и тверскому воеводе князю Михаилу Микулинс-
кому; в левой руке брату своему Борису и удельному князю
Верейскому; а у себя в большом полку оставил воевод Ивана
Юрьевича Патрикеева, Василия Образца, князя Семена Ря-
половского, царевича Даньяра с Касимовскими татарами и
других. Затем часть войск он немедленно отправил под са-
мый Новгород, чтобы захватить Городище и окрестные мо-
настыри прежде, нежели новогородцы успеют их сжечь; как
это обыкновенно делалось в случае большой осады, чтобы
монастыри не служили пристанищем неприятелю. Передо-
вые полки удачно исполнили эту задачу. Затем стали подхо-
дить другие войска, которые постепенно обложили Новго-
род со всех сторон. В первый поход Ивану Васильевичу по-
могло необыкновенно сухое лето; а теперь поход был зимний,
и войска свободно проходили, благодаря замерзшим рекам
и болотам. Так сам великий князь со своим полком прошел
через Ильмень озеро по льду, и 27 ноября остановился у Вол-
ховского истока на Паозерье против Юрьева монастыря, в
трех верстах от города, в селе боярина Лошинского. Воево-
ды его расположились по окрестным селам и монастырям,
каковы: Юрьевский, Аркажий, Благовещенский, Пантелей-
монов, Никола на Мостищах, Деревяницкий, Кириллов, Спас
на Болотове и пр. 30 ноября великий князь приказал воево-
498
дам отпустить половину людей д ля собрания всяких съест-
ных запасов в соседних волостях; а через десять дней все они
должны были воротиться и быть на своих местах. Неоднок-
ратно великий князь посылал торопить псковичей, чтоб они
спешили к Новгороду с пушками, пищалями и самострела-
ми. Псковичи сначала отговаривались большим пожаром,
который в то время опустошил их город; однако, понуждае-
мые московскими гонцами, 5 декабря они наконец прибыли
и получили приказ расположиться в монастырях Троицком,
Клопском, на Веряжи и в селе боярыни Авдотьи Аполинарь-
иной. Не полагаясь на морозы, Иван велел сопровождавше-
му его итальянскому мастеру Аристотелю Фиоравенти по-
строить мост через Волхов, чтобы обеспечить сообщение
между своими войсками.
Что мог сделать Великий Новгород против этой грозной,
со всех сторон облегавшей его силы? В первую войну с Ива-
ном он еще успел собрать значительное войско и вывести
его в поле; а теперь мы не видим даже никакой попытки сра-
зиться с неприятелем в открытом бою. Вся энергия граждан
сосредоточилась на обороне своих валов и стен. Вначале они
ревностно принялись усиливать свои укрепления и даже
выстроили новую деревянную стену через Волхов против
Аристотелева моста. Если бы великий князь немедленно на-
чал делать приступы, то, вероятно, встретил бы жаркое со-
противление и потерял бы много людей. Но, согласно со сво-
им характером, он, наоборот, не спешил нападением и рас-
считывал, сколько времени город может выдерживать свое
тяжелое осадное положение. Недаром он постарался во вре-
мя первой войны и после нее захватить самых деятельных и
наиболее способных вожаков противной ему партии. Теперь
в Великом Новгороде окончательно не выдвинулась ни одна
сколько-нибудь крупная личность между военными началь-
никами. Да и трудно было кому-нибудь выдвинуться посре-
ди той анархии, которая господствовала тогда в осажденном
городе. А такое учреждение, как временная диктатура, мо-
гущая спасать республики в минуты опасности, было неиз-
вестно в севернорусских народоправлениях и совсем не было
в их нравах. Внешняя помощь ниоткуда не приходила, и на-
дежда на польско-литовского короля Казимира IV вновь ока-
499
залась напрасной. Для растерявшихся новогородских влас-
тей и купечества оставался один путь непосредственных
переговоров с победителем; была только возможность сна-
чала торговаться об условиях сдачи, а потом уж просто мо-
лить о пощаде.
И действительно, повествование летописцев о втором
походе великого князя на Новгород главным образом сосре-
доточивается на этой стороне события.
При первых известиях о военных сборах Ивана Василь-
евича, новгородцы послали просить у него опаса или разре-
шения приехать своему владыке с боярами для переговоров.
Но Иван уже решил покончить с Новгородом. Он велел за-
держать опасчика в Торжке; после того послали из Новгоро-
да другого опасчика, наконец третьего, который встретил
великого князя уже в Новгородской земле. Только 8 ноября
он отпустил первых опасчиков с дозволением прибыть тор-
жественному новгородскому посольству. 23 ноября, когда
Московский князь стоял в селе Сытине, в 30 верстах от Нов-
города, явилось к нему это посольство с архиепископом Фе-
офилом во главе. Оно состояло из десяти членов: пять ста-
рых посадников (Яков Короб, Феофилакт Захарьин, Лука и
Яков Федоровы, Лука Исаков Аполинарьин) и пять человек
от житьих людей, вероятно, по одному от каждого конца (Кле-
ментьев, Медведников, Арбузьев, Кильской и купец Царе-
вищев). Владыка бил челом Ивану Васильевичу, называя его
государем и великим князем всея Руси, от игумнов и священ-
ников всех семи соборов Великого Новгорода; он молил сми-
ловаться над своей отчиной, унять свой меч и огонь, ходив-
шие по земле новгородской, и, кроме того, отпустить в Нов-
город тех бояр, которые были сведены в Москву в прежний
приезд великого князя. За владыкой били челом о том же
самом остальные послы, от имени степенного посадника
Фомы Андреевича и степенного тысяцкого Василия Макси-
мова, а также от всех старых посадников и тысяцких, бояр и
купцов, житьих и черных людей. Просьба о возвращении
нескольких отосланных в Москву бояр мало соответствова-
ла обстоятельствам, когда дело шло уже о существовании
самой Новгородской общины. Лука Федоров прибавил
просьбу, чтобы государь велел поговорить с ними своим бо-
500
ярам. Великий князь ничего не ответил и позвал послов к себе
на обед? А на следующий день назначил на говорку с ними
князя Ивана Юрьевича Патрикеева и двух братьев-бояр Ва-
силия и Ивана Борисовичей.
Согласно с дипломатическими обычаями того времени,
новгородские послы разделили между собой статьи перего-
воров: Яков Короб просил вообще, чтобы великий князь «по-
жаловал свою отчину Великий Новгород вольных мужей, не-
любье отдал, а меч унял». Феофилакт Захарьин ходатайство-
вал об освобождении задержанных бояр. Лука Федоров
предложил, чтобы государь ездил в Новгород не более одно-
го раза в четыре года, брал в каждый приезд по 1000 рублей,
и чего его наместник с посадником не могут управить, он бы
сам решал в этот свой приезд, а к себе в Москву новгород-
цев к суду бы не вызывал. (Очевидно, новгородцы желали
устроить великокняжеский суд наподобие митрополичьих
подъездов в Новгороде или владычних во Пскове.) Брат Луки
Яков Федоров говорил, чтобы великокняжеские наместни-
ки не вмешивались в суды владыки и посадника. А послы от
житьих людей просили, чтобы «мукобряне» великого князя
(Городищенские его служилые люди) судились не на Горо-
дище, а в городе. В заключение Яков Короб просил, чтобы
государь указал своей отчине Великому Новгороду, как и в
чем ему челом бить.
Бояре все сказанное доложили великому князю; а на сле-
дующий день по его указу держали ответ послам, точно так
же разделивши его между собой. Князь Иван Юрьевич сде-
лал общее вступление. Затем продолжал Василий Борисович,
который распространился об известной посылке в Москву
подвойского Назара и дьяка вечного Захара, или о том, как
новгородцы заперлись в названии великого князя государем,
чем положили на него ложь и нанесли ему оскорбление. Иван
Борисович высказал удивление великого князя тому, что вла-
дыка и послы ходатайствуют о задержанных боярах, на гра-
бежи и насилия которых сами прежде жаловались. В заклю-
чение Иван Юрьевич прибавил: «захочет своим государям
великим князьям отчина их Великий Новгород бити челом,
и он знает как им бить челом». С таким ответом посольство
было отпущено. 4 и 5 декабря владыка с тем же самым по-
501
сольством снова являлся к великому князю уже в его стоян-
ку на Паозерье. Для ответов великий князь к трем помяну-
тым боярам присоединил еще двух: Федора Давидовича и
князя Ивана Стригу-Оболенского. Послы принесли повин-
ную от новгородцев в том, что они отпирались от слов Наза-
ра Подвойского и Захара дьяка.
На это последовал ответ.
«Если винитесь и спрашиваете, какому нашему государ-
ству быть в нашей отчине Великом Новгороде, то мы хотим
в нем такого же государства, какое у нас на Москве».
В следующий раз, 7 декабря, владыка приехал с тем же
посольством, увеличенным еще пятью представителями от
черных людей по одному от каждого конца (от Неревско-
го — Аврам Ладожанин, Гончарского — Кривой, Славенс-
кого — Захар Брех, Загородского — Харитон, Плотничья —
Федор Лытка). Говорили опять посадники, разделив между
собою статьи. Просили, чтобы великокняжий наместник
судил вместе с посадником; предлагали ежегодной дани с
сохи по полугривны новгородской и чтобы великий князь
держал новгородские пригороды своими наместниками; но
били челом, чтобы он не выводил людей из Новгородской
земли, не вступался бы в боярские вотчины, не звал бы нов-
городцев на суд в Москву и не требовал бы их на службу в
Низовскую землю.
Великий князь через бояр грозно ответил:
«Я сказал, что хочу такого же государства в Новгороде
Великом, как на Москве в Низовскрй земле; а вы теперь ука-
зываете, как мне поступать, то какое же это государство? »
Послы смиренно просили яснее «явить» им государеву
волю, ибо они не знают, как великие князья держат Низовс-
кую землю. Нет никакого вероятия, чтобы новгородские бо-
яре действительно не знали московского самодержавия; они;
конечно, понимали, к чему идет дело; но страшились после-
днего слова и прикидывались непонимающими. Наконец это
слово было произнесено.
Через бояр великий князь отвечал:
«Наше государство таково: вечу и посадникам в Новго-
роде не быть; все государство нам держать, а волостям и се-
лам быть как у нас в Низовской земле».
502
Этот громовый ответ несколько смягчен был обещанием
не делать вывода из новгородской земли, не вступаться в
боярские отчины и суду оставаться по старине.
Целую неделю новгородцы думали над словами велико-
го князя и спорили на шумных цечах. Наконец партия лю-
дей умеренных и сторонников Москвы взяла верх; отправи-
ли то же посольство сказать, что вече и посадника отлагают;
только повторяли свое челобитье о вотчинах, выводе, судеб-
ных позвах в Москву и низовской службе. Ясно, что новго-
родское боярство, жертвуя народоправлением, хлопотало
теперь единственно о своих сословных интересах. Великий
князь дал согласие на эти условия. Но когда посольство по-
просило его присягнуть на них, он резко отказал. Послы били
челом, чтобы присягнули его бояре; но также получили от-
каз. Они просили, чтобы присягнул будущий его наместник.
И в этом отказано. Мало того, Иван Васильевич при сем за-
держал послов в стане на целые две недели. Очевидно, он
хотел еще потомить новгородцев и довести их до совершен-
ной покорности и полного смирения; ибо он знал, что между
ними еще велика была партия ему противная, которая про-
должала кричать на вечах, что надобно биться против Моск-
вы до последнего человека.
Между тем в осажденном городе уже истощались запа-
сы; наступал голод, а так как в нем искали убежища многие
жители окрестных волостей, то от великой тесноты уже на-
чалась моровая язва. Тогда как в московском стане было до-
вольство; не ограничиваясь сбором всевозможных запасов
из ближайших областей, великий князь велел псковским
купцам пригнать в свой стан большие обозы с пшеничной
мукой, калачами, рыбой и с другими товарами и открыть
здесь вольную торговлю.
Смятения и споры отчаянных противников Москвы с ее
сторонниками не утихали; однако последние уже решитель-
но преобладали и находили дальнейшее сопротивление не-
возможным. При таких обстоятельствах главный воевода
новгородский кормленый князь Василий Васильевич Шуй-
ский торжественно на вече, 28 декабря, сложил с себя при-
сягу Новгороду; а спустя два дня, беспрепятственно выехал
в Московский стан и вступил в службу великого князя. 29-го
503
Иван позвал новгородских послов к себе, лично подтвердил
помянутые условия и отпустил их в город. Но едва владыка и
послы вышли от него, как их нагнали бояре и объявили, что
государь требует еще волостей и сел, «понеже великим кня-
зьям нельзя без того держать свое государство на отчине
своей Великом Новгороде». По поводу этого требования по-
слы еще несколько раз ездили в Новгород и возвращались в
Московский стан. Новгородцы предлагали то пограничные
с Литвой Великие Луки и Ржеву Пустую с волостями, то де-
сять волостей владычних и монастырских; но великий князь
не принимал их предложения. Когда же его попросили са-
мому назначить, то он потребовал половину всех волостей
владычних и монастырских и все волости Торжковские, кому
бы они ни принадлежали, т.е. владыке, монастырям, боярам
или другим новгородцам. Вече согласилось и на это; только
просило отобрать половину земель у шести главных монас-
тырей (Юрьевского, Благовещенского, Аркажа, Антоньева,
Никольского в Неревском конце, Михайловского на Сково-
родке), а иные монастыри не трогать, ибо они бедны и мало
имеют земель. Великий князь соизволил на эту просьбу, а
когда по его приказу составили подробный список требуе-
мых волостей, то он оказал милость владыке и не взял у него
половины земель, а отобрал из них десять лучших волостей.
Когда решен был вопрос о волостях, владыка с послами
бил челом Ивану Васильевичу смиловаться над городом и
облегчить осаду, в которой гибло много людей. Но великий
князь не спешил исполнением этого челобитья и велел еще
своим боярам говорить с посольством о ежегодной дани, ко-
торую оно предложило со всех волостей новгородских по
полугривне или по семи денег с сохи. Московские бояре
спросили, как велика новгородская соха и получили в ответ:
«три обжи составляют соху; а обжа, когда один человек орет
на одной лошади, кто орет на трех лошадях и сам третей, то
выходит соха». Великий князь потребовал было по полутрив-
не с обжи; однако потом смиловался и положил по полугрив-
не с сохи «со всех волостей новгородских, также наДвине и
в Заволочье, со всех, кто пашет землю, равно с ключников,
старост и одерноватых». При сем по челобитью владыки он
согласился не посылать собственных писцов и даныциков,
504
от которых была бы тягота крестьянам, а положиться на веру
и совесть новгородцев, которые сами соберут дань и отда-
дут, кому будет приказано.
По окончании всех этих переговоров Иван Васильевич
велел очистить для себя Ярославов двор и составить целоваль-
ную или присяжную запись для новгородцев. На ней подпи-
сался владыка и приложил свою печать, вместе с печатями от
всех пяти концов. По этой записи приносили присягу велико-
му князю те новгородские бояре, житьи и купцы, которые
приезжали с челобитьем в стан на Паозерье. А 15 января пя-
теро московских бояр, ведших переговоры, отправлены в го-
род, чтобы по той же целовальной грамоте привести к прися-
ге весь Новгород. С сего дня вече уже перестало существо-
вать; поэтому высшие классы, т.е. бояре, житьи и купцы,
присягали на владычнем дворе; а по концам были посланы от
великого князя его дети боярские, которые приводили к при-
сяге черных людей. Потребовали также присяги от людей
боярских и от вдовых боярынь, так как в Новгороде они
пользовались значительными правами и распоряжались иму-
ществом своих детей. Затем новгородские бояре, дети боярс-
кие и житьи били еще челом великому князю о принятии их в
свою службу; на что, конечно, получили его соизволение, с
обязательством доносить о всяком добре и лихе, замышляе-
мом кем-либо из новгородцев на великого князя. Только 18
января Иван Васильевич разрешил скопившимся в городе
крестьянам разойтись по своим волостям и селам, и только
29-го в четверг на масляной неделе он с братьями и боярами
приехал в Новгород, чтобы отслушать обедню у св. Софьи; но
опять воротился к себе на Паозерье; так как город заражен
был моровою язвой. Еще около трех недель он оставался здесь,
занимаясь устройством новгородских дел.
На Ярославовом дворе вместо веча теперь помещены
были два великокняжеских наместника, князь Иван Стри-
га-Оболенский с братом Ярославом; на Софийскую сторону
великий князь также назначил двух бояр (Василия Китая и
Ивана Зиновьева). Эти четыре наместника должны были
теперь ведать управление и суд вместо прежних посадников
и тысяцких. Затем, не стесняясь только что данным помило-
ваньем покорившимся новгородцам, великий князь велел
505
схватить еще несколько вожаков противной ему партии из
числа бояр и житьих людей и отправить их в московское за-
точенье, а именья их отписать на себя. В числе схваченных
находилась и знаменитая Марфа Борецкая с ее внуком Ва-
силием, сыном Федора Дурня, который умер в заключении
в городе Муроме, приняв монашеское пострижение. Влады-
ка Феофил богатыми «поминками» старался задобрить са-
модержавного теперь государя новгородской земли и не-
сколько раз подносил ему золотые цепи, чары, ковши, сереб-
ряные кружки, кубки, миски, целые сотни кораблеников и
прочие дорогие вещи. Наконец, 17 февраля Иван Василье-
вич выехал в обратный путь и 5 марта в четверг на пятой не-
деле великого поста прибыл в Москву. Еще прежде прислал
он боярина Слыха к матери, сыну и митрополиту с извести-
ем, «что отчину свою Великий Новгород привел в свою волю
и учинился на нем государем как и на Москве». Вслед за ве-
ликим князем привезли из Новгорода и вечевой колокол,
повесили его на Кремлевской площади на колокольню, и стал
он звонить «на равне» с прочими колоколами.
Печальную картину представлял Великий Новгород и вся
его область после этого похода. Повсюду остались глубокие
следы разорения и опустошения. Народу погибло гораздо
более чем в первый поход; ибо тогда было теплое время и
сельские жители укрывались в лесах; а теперь при зимних
снегах и морозах укрыться было некуда, и множество лю-
дей погибло от меча, болезней, голода и холода.
Несмотря на такое истощение сил, вольнолюбивые нов-
городцы не могли скоро помириться с потерей самобытнос-
ти и с тяжким для них московским владычеством. Уже в сле-
дующем 1479 году доброхоты донесли великому князю, что
Новгород тайно сносится с Казимиром Литовским, который
готовится к войне с Москвой и поднимает на него хана Золо-
той Орды; около того же времени возникло неудовольствие
между Иоанном и его братьями, так что время показалось
очень удобное для новгородского восстания. Иоанн оценил
важность минуты, и на этот раз, вопреки своей обычной мед-
лительности и осторожности, 26 октября поспешил в Новго-
род только с одной тысячью военных людей, поручив сыну
собирать большую рать и идти за собой. Несмотря на постав-
506
ленные по пути заставы, долженствовавшие не пропускать
в Новгород известий о походе великого князя, граждане уз-
нали о нем; они немедленно подняли знамя восстания и при-
нялись укреплять город; причем вновь избрали степенных
посадника и тысяцкого, и возобновили свое вечевое устрой-
ство. Услыхав о том, великий князь остановился в Бронни-
цах, и две недели ждал, пока подошла московская рать. Тог-
да он вновь осадил Новгород. На этот раз осада продолжа-
лась недолго: внутри города пошли опять раздоры партий и
постоянные измены; многие граждане уходили в стан к ве-
ликому князю. Меж тем московские пушки, направляемые
Аристотелем, громили стены; а внешняя помощь ниоткуда
не являлась. Новгородцы опять попытались было вступить в
переговоры через своего архиепископа и послали просить
опасной грамоты. Но Иоанн отвечал: «я сам опас для невин-
ных и государь вам; отворите ворота; когда войду в город, то
невинных ничем не оскорблю». Отворили ворота. Архиепис-
коп с духовенством и с крестами, выборные власти, бояре и
весь народ вышли навстречу великому князю, пали ниц и
просили прощения. Он взял благословение у владыки; ска-
зал, что невинным приносит мир, и отправился помолиться
у св. Софии. Затем остановился в доме нового посадника
Ефима Медведева, и началась суровая расправа.
Легкомысленно начав восстание, новгородцы не сообра-
зили того, что в случае неудачи они лишаются и тех немно-
гих льготных условий, на которых сдались Иоанну несколь-
ко месяцев тому назад. И действительно, великий князь пос-
ле усмиренного восстания обошелся с ними уже как
самодержавный государь со своими мятежными подданны-
ми. Во-первых, он велел схватить главных крамольников и
подвергнуть их пытке. На этой пытке они оговорили архи-
епископа как участника мятежа. Тогда Феофил был взят под
стражу и отослан в Москву, где заключен в Чудов монастырь;
а великие владычные сокровища, состоявшие в золоте, се-
ребре и драгоценных камнях, отобраны в казну государеву.
На место Феофила был прислан потом из Москвы Сергий,
посвященный в новгородского архиепископа из монахов
Троицкой Лавры. Во-вторых, более сотни важнейших мятеж-
ников казнены; их имения также отобраны на государя.
507
В-третьих, он теперь уже не считал обязательным для себя
обещание не выводить новгородцев в Низовскую землю и
широко воспользовался этим выводом, чтобы предупредить
возможность будущих восстаний и окончательно сломить
старую новгородскую гордыню. Так в том же году до тысячи
семейств купеческих и детей боярских он разослал из Нов-
города по Низовым городам, где раздал им поместья; до 7000
семейств черных людей также разместил по московским го-
родам и посадам. На место же выселенных людей прислал
из своих городов детей боярских и купцов. Затем в последу-
ющие годы подобные выводы и переселения возобновлялись
несколько раз. Повод к ним подавали некоторые волнения,
происходившие от притеснений московских наместников,
причем сами новгородцы доносили на своих сограждан. В
1484 году по такому поводу были схвачены многие бояре,
боярыни и житьи люди, и частью разосланы по городам, ча-
стью заключены в московские тюрьмы; а их села и имуще-
ства отобраны на государя. В это время была взята и та бога-
тая боярыня-вдова Настасья, у которой когда-то Иоанн пи-
ровал на Городище. Еще прежде того были схвачены
известные из предыдущих событий бояре и старые посад-
ники Василий Казимир с братом своих Яковом Коробом и
Лука Федоров. В 1488 году опять множество житьих людей
переселено в Московскую землю по жалобе наместника
(Якова Захаровича), будто новгородцы хотели его убить, и
многие по этому обвинению были казнены. Дома и земли вы-
селенцев раздавались переведенным на их место московс-
ким служилым и торговым людям. От таких перемещений
изменился самый состав новгородского землевладельческо-
го и торгового классов. Попав в среду низовского населения,
выселенные новгородские семьи, не долго сохраняли там
свои привычки и свой дух и скоро слились с коренными жи-
телями; а многочисленные московские колонисты в Новго-
роде и его областях принесли сюда свои понятия и обычаи:
они способствовали здесь забвению старых новгородских
порядков, служили важной опорой властям для водворения
московского самодержавия и помогли постепенному внут-
реннему объединению Новгородской земли с Московской.
Все эти обоюдные переселения жителей, конечно, сопровож-
508
дались разорением их хозяйств и вообще огромными эконо-
мическими потерями. Дорого обошлось древней Руси это
объединение Новгорода с Москвой95.
Так прекратились самобытность и народоправление Ве-
ликого Новгорода, продолжавшееся на глазах истории бо-
лее четырех веков с половиной (считая со времени Ярослава
I). Подобно республикам древнего мира и средневековым
западноевропейским, сие народоправление прошло все сту-
пени развития, и, пережив эпоху своего процветания, дос-
тигло периода упадка и разложения. В этом периоде особен-
но выступило наружу несоответствие его вечевого устрой-
ства с огромной территорией и с ее внешней обороной.
Неизмеримые пространства его земли, удаленные на север
и восток, представлялись почти недоступными великим кня-
зьям Южной Руси; отношения изменились с развитием со-
седней Новгороду Суздальско-Московской государственно-
сти. Теперь, когда древняя Русь почти собралась около двух
средоточий, Москвы и Литвы, Новгороду пришлось выби-
рать между ними; ибо он был слишком слаб для того, чтобы
сохранить свое отдельное существование между такими
сильными соседями. Он попытался было противопоставить
Москве государя Литовского, наследника южнорусских кня-
зей, но безуспешно. При разнородности и малой сплоченно-
сти своих земель, только такие личности, как Ольгерд и Ви-
товт, могли вести удачную борьбу с возникавшей Московс-
кой государственностью, опиравшейся на большую часть
могучего Великорусского племени. Казимиру IVтакая борь-
ба была не под силу, несмотря на то. что он стоял во главе не
только Литвы и Западной Руси, но и Польши. Предоставлен-
ные собственным средствам, новгородцы могли только до-
рого продать свою политическую самобытность; но тут, как
мы видели, обнаружился у них полный упадок военных доб-
лестей и гражданского чувства вместе с отсутствием едино-
душия и правительственной безурядицей. Его вечевое
устройство так и не выработало строго определенных, устой-
чивых форм. Притом же, как бы ни был различен полити-
ческий строй Новгорода и Москвы, все же эти две части Ве-
ликорусского племени имели так много общего, что неудер-
жимо тянули друг к другу.
509
Объясняя причины сравнительно легкой победы, кото-
рая в сем случае досталась Москве, и становясь на сторону
ее великой объединительной задачи, история однако не мо-
жет отказать в своем сочувствии многим сторонам новгород-
ской самобытной старины, а также тем страданиям и вели-
ким жертвам, с которыми сопряжено было выполнение этой
задачи.
Не решаясь выступить открытой войной против Москвы
на помощь Новгороду, Казимир IV старался возбудить про-
тив нее хана Золотой Орды Ахмата, который был сыном изве-
стного Кучук Магомета. Старания польско-литовского коро-
ля не остались бесплодными в обоих случаях новгородско-
московского столкновения; но оба раза хан приходил слишком
поздно, т.е. когда Иоанн успевал покончить с новгородцами,
и эти нашествия повели только к уничтожению остававшей-
ся дотоле тени татарского ига. Уже при Василии Темном пре-
кратились поездки великого князя Московского в Золотую
Орду, служившие главным выражением его зависимости.
Иван III, заняв престол, ни разу не посетил Орды. Однако дан-
нические отношения, по-видимому, продолжались, хотя и в
незначительной степени. Великий князь все еще собирал ус-
тановленные взносы на ордынские выходы; но посылал в
Орду, очевидно, небольшую часть прежних выходов, в виде
скорее подарков, чем дани, и делал это не постоянно, а тогда,
когда по обстоятельствам нужно было отклонить татар от боль-
ших вторжений. Так во время первого новгородского похода,
несмотря на посольство от Казимира IV, Ахмат медлил и со-
брался на Московскую Русь только летом 1472 года. Иоанн
двинул к берегам Оки многочисленные войска, и хан ушел
назад; татары однако имели время разорить и сжечь Алексин,
причем погибла большая часть его жителей. После того ви-
дим взаимный обмен посольствами между ханом и великим
князем; вероятно, последний успел на время помириться с
Ахматом и задобрить его поминками.
Если верить некоторым известиям, то на решимость Ива-
на III уничтожить самую тень татарской зависимости, т.е.
платеж дани, более всего повлияла его супруга Софья. Гор-
дую византийскую царевну оскорбляли эти даннические
510
отношения к варварам — магометанам, и она постоянно вну-
шала мужу намерение с ними покончить. Особенно оскорб-
ляли ее унизительные обряды, с которыми старые великие
князья встречали ханского посла. Иностранные писатели
говорят, будто бы великий князь должен был при этом стоя
приветствовать татарина, сидевшего на лошади, подавать
ему кубок с кумысом, кланяться басме или ханскому изоб-
ражению и на коленях слушать чтение его грамоты. Если и
существовали когда такие обряды, то, конечно, во времена
самого жестокого татарского гнета, а не во второй половине
XV века. В Московском кремле было татарское подворье, где
останавливались послы и постоянно жили татары, надзирав-
шие за всем происходившим в Москве. Софья, с помощью
богатых подарков, упросила ханшу отдать ей этот дом, под
предлогом, что она имела какое-то видение и дала обет пост-
роить на том месте храм; а татарам обещала отвести другой
дом. Таким образом, татарское подворье было сломано, на
его месте выстроен потом храм Николы Гостунского; но
другого дома татары не получили. По ее же внушению Иоанн,
чтобы избежать помянутых унизительных обрядов, обыкно-
венно сказывался больным, когда приходили ханские послы.
А, наконец, когда прибыло посольство с угрозами за то, что
Иоанн сам не едет в Орду и дани не присылает, то он будто
бы взял из рук посла басму и бросил ее на землю, грамоту
ханскую разорвал и плюнул на нее; все посольство велел из-
бить, а оставил только одного, которого отправил назад с по-
добающим ответом. Но характер и вообще образ действий
великого князя, насколько они известны, мало соответству-
ют подобным рассказам. Кроме внушений Софьи, на реши-
мость Иоанна прекратить даннические отношения к Золо-
той Орде, по всем признакам, повлияло и общественное мне-
ние московского населения: ненависть к татарскому ярму,
сознание его унизительности и презрение к варварам-му-
сульманам, которых православные люди называли «пога-
нью», все более и более выступали наружу по мере внешних
успехов и политического усиления Московского государства.
Иван Васильевич не только не опережал в этом случае об-
щественные стремления, а напротив должен был почти бо-
роться с нетерпением значительной части своего народа.
511
Когда совершалось покорение Новгорода, Казимир IV,
опять не оказавший ему прямой помощи, снова принялся
подстрекать Ахмата, обещая соединиться с ним и идти вмес-
те на Москву. Но союзники вновь пропустили удобное вре-
мя. Новгородское восстание и ссора Иоанна с братьями еще
раз представили благоприятный момент для нападения на
Москву. Но, по-видимому, Московская политика и богатые
подарки, раздаваемые в Орде нашими посланцами, настоль-
ко замедлили сборы хана в поход, что Иоанн успел уладить
внутренние затруднения и двинуть многочисленные рати
навстречу Татарам. Мало того, он воспользовался родовой
враждой крымского Менгли Гирея к Золотоордынским
ханам и заключил с ним тесный союз против Ахмата
и Казимира.
В июле 1480 года Иван Васильевич лично отправился в
Коломну к войску, между тем как сын его Иван Молодой с
другим войском стоял под Серпуховым, а брат Андрей Мень-
шой в Тарусе. Видя, что главные переправы на Оке защище-
ны Московскими полками, хан направился к западу, и через
литовские владения приблизился к реке Угре, составлявшей
границу Московской земли. Великий князь вовремя узнал
об этом движении; по его приказу сын и брат успели придти
к Угре прежде татар и также занять здесь главные броды и
переправы. Татары в течение нескольких дней возобновля-
ли попытки перейти реку; Москвитяне стрелами и пищаля-
ми отбивали их от берега.
Меж тем великий князь .из Коломны поехал в Москву,
которая готовилась к осаде на случай вторжения татар. Во
главе населения оставались здесь мать великого князя, не
задолго перед тем постригшаяся в инокини под именем Мар-
фы, двоюродный дядя Михаил Андреевич Верейский, мит-
рополит Геронтий, духовный отец Иоанна Вассиан, архи-
епископ Ростовский и наместник великокняжий Иван Юрь-
евич Патрикеев; а супругу Софью он заранее отправил со
своей казной и многочисленной свитой на Белоозеро, дав-
ши приказ везти ее далее к морю-океану, если Москва будет
взята Татарами. Народ был недоволен этим бегством Софьи
и тем более, что ее вооруженная свита, где проходила, там
разоряла жителей пуще татар, если верить летописцу. Когда
512
16*
Иван подъехал к столице, жители посадов перебирались в
город, обрекая их на сожжение, как это обыкновенно дела-
лось в случае осады. Увидав великого князя, покинувшего
войско, народ начал громко роптать; а некоторые кричали
ему в глаза: «когда, государь, ты княжишь над нами в мир-
ное, тихое время, тогда много нас в безлепице продаешь (т.е.
за малые проступки взыскиваешь тяжкие пени); а ныне, раз-
гневив царя отказом в дани, выдаешь нас ему и Татарам». В
городе встретили его митрополит и архиепископ Вассиан.
Последний сурово обошелся со своим государем и духовным
сыном, и смело обличал его в робости и боязни смерти, на-
зывая «бегуном». Вообще в эту критическую пору народное
негодование против великого князя за недостаток воинско-
го мужества выразилось с такой силой, что он не отважился
остаться в своих Кремлевских палатах, а поселился в подго-
родном Красном сельце. Летопись главную вину его робос-
ти относит внушениям двух советников, бояр Ощеры и Ма-
мона, которые более помышляли о спасении своих великих
богатств, своих жен и детей, нежели об отечестве. Они при-
водили ему примеры прадеда его Димитрия Донского, кото-
рый бежал перед Тохтамышем в Кострому, и отца Василия
Темного, отважившегося на битву с Татарами под Суздалем
и попавшего в плен. Опасаясь за сына, великий князь посы-
лал ему грамоты с приказом приехать в Москву; но Иван
Молодой напротив горел желанием сразиться с врагами, и
предпочел лучше подвергнуться отцовской опале, чем бро-
сить войско. Руководителем молодого князя был тогда опыт-
ный воевода Даниил Холмский; Иван Васильевич велел ему
силой схватить сына и привезти в Москву; Даниил не решил-
ся буквально исполнить такой приказ, а только посоветовал
Ивану Молодому уехать; но получил в ответ: «лучше мне
здесь умереть, нежели уехать к отцу».
Великий князь уступил напору общественного мнения и
увещаниям высшего духовенства; после двухнедельного пре-
бывания в Красном сельце, он уехал к войску; но вместо бе-
регов Угры остановился в некотором отдалении от нее, в селе
Кременце. Отсюда он послал к Ахмату некоего Товаркова с
челобитьем и с дарами, смиренно прося: «отступить прочь и
улусу своего не воевать». Хан сначала потребовал, чтобы
17-Собиратели Руси
513
великий князь по обычаю отцов сам приехал к нему; по-
том приказывал ему прислать сына или брата; наконец со-
глашался на присылку только боярина Никифора Басен-
кова, который бывал прежде в Орде, возил туда подарки и
пользовался там приязнью. Однако великий князь не по-
слал и Басенкова. Узнав о его переговорах с ханом, пыл-
кий Вассиан Ростовский прислал Ивану обширное увеща-
тельное послание. Архиепископ красноречиво убеждал его
крепко стать на брань противу «окаянному оному, мыслен-
ному волку поганому и бесерменину Ахмату»; напоминал
ему примеры мужества древних русских князей и главным
образом его прародителя Димитрия, бившегося на Дону
впереди, не щадя своего живота «ради избавления хрис-
тианского»; приводил примеры библейские. Но великий
князь оставался глух к этим увещаниям; по-прежнему бо-
лее слушал советы богатых и тучных сребролюбцев (Още-
ры и Мамона), нежели храбрых воевод, и уклонялся от
решительной битвы, не выказывая никакой охоты на сей
раз подражать Димитрию Донскому. Вероятно, он рассчи-
тывал, что выжидательное положение в конце концов рас-
строит неприятеля; а может быть, ждал вестей о том, что
сделает его союзник Менгли-Гирей.
Ахмат со своей стороны также не обнаруживал большой
отваги в виду многочисленных и хорошо вооруженных Мос-
ковских полков и не спешил решительным нападением. Он
похвалялся, что ждет, когда замерзнут реки; тогда ему откры-
ты будут все пути на Москву. Но в действительности он под-
жидал на соединение к себе Казимира Литовского, как не-
когда Мамай ждал на Дону Казимирова отца Ягайла. Однако
и на сей раз тщетно было ожидание, хотя и по другой причи-
не. Менгли-Гирей в это самое время напал на Киево-Волын-
скую Русь, и тем отвлек силы Казимира на юг. Была уже глу-
бокая осень, наступили морозы. 29 октября река Угра стала;
пути через нее были открыты. Рать Иоанна в это время уси-
лилась еще прибытием его братьев Андрея Большого и Бо-
риса с их полками; братья, бывшие дотоле с ним в ссоре, по-
мирились стараниями их матери, старицы Марфы. Однако
великий князь дал приказ войску от берегов Угры идти к нему
в Кременец; не довольствуясь этим отступлением, он двинул
514
17-2
рать еще далее к Боровску, обещая сразиться с Татарами на
полях Боровских. Но и хан Ахмат со своей стороны не думал
воспользоваться ни свободными путями, ни отступлением.
Может быть, его смущали с одной стороны примирение Ива-
на с братьями, а с другой — обманутая надежда на Казими-
ра и вести о предприятиях его врага Менгли-Гирея. Между
тем, плохо одетые Татары стали сильно терпеть от лютых
морозов и метелей. Постояв до 11 ноября, хан, наконец, по-
кинул берега Угры и ушел назад. Таким образом, обе непри-
ятельские рати, после долгого стояния друг против друга,
разошлись без битвы. Хотя и недовольное поведением вели-
кого князя, Московское население однако торжественно
приветствовало его возвращение, понимая, что вопрос о Та-
тарском иге теперь решен навсегда. Последующие затем
события как бы оправдали излишнюю осторожность Иоан-
на, обратив ее в предусмотрительность. Ибо Золотая Орда,
успевшая еще раз выставить большие силы, сама победа над
которыми на берегах Угры стоила бы нам очень дорого, эта
Орда вскоре была уничтожена самими Татарами, без всяких
жертв с русской стороны.
Возвращаясь в степи, Ахмат, в отместку Казимиру за его
бездеятельность, пограбил Литовские владения, и, обреме-
ненный большой добычей, остановился для зимовки на ус-
тьях Донца. Но литовская добыча возбудила жадность в хане
Шибанской орды Иваке; последний соединился с несколь-
кими Ногайскими мурзами, внезапно напал на Ахмата и убил
его. Сам же Иваке прислал к Ивану посла с этим известием;
за что получил от него дары. Последний удар Золотой Орде
нанес союзник Иоанна Менгли-Гирей, смертельную враж-
ду с которым продолжали сыновья Ахмата. Крымский хан
однажды напал на Сарайскую Орду и окончательно ее разо-
рил. Золотоордынский хан Шиг-Ахмет, один из Ахматовых
сыновей, искал убежища у Ногаев, потом у Турецкого сул-
тана, наконец, отправился к прежнему своему союзнику
польскому королю; но последний заключил его под стражу,
чтобы пугать им своего беспокойного соседа Менгли-Гирея.
Ближайшим наследником Золотой Орды или Сарайской
Орды сделалось царство Астраханское, дотоле одно из мел-
ких вассальных ханств Батыева юрта96.
515
17*
Около двух столетий с половиной тяготело над Россией
варварское иго и не могло не оставить глубоких следов в нра-
вах, государственном складе и вообще в гражданственнос-
ти русской земли, особенно в ее восточной или московской
половине. Своим давлением оно немало способствовало ее
объединению, ибо заставляло народ сознательно и бессоз-
нательно тянуть к одному средоточию и сплачиваться около
него ради восстановления своей полной самобытности и не-
зависимости; как это обыкновенно бывает у народов исто-
рических, одаренных чувством самосохранения и наклонно-
стью к государственной жизни. Но восстановляя свое поли-
тическое могущество, Русский народ во время долгой и
тяжкой борьбы невольно усвоил себе многие варварские
черты от своих бывших завоевателей. То не были испанские
мавры, оставившие в наследие своим бывшим христианским
подданным довольно высоко развитую арабскую культуру;
это были азиатские кочевники, во всей неприкосновеннос-
ти сохранившие свое полудикое состояние. Жестокие пыт-
ки и кнут, затворничество женщин, грубое отношение выс-
ших к низшим, рабское низших — к высшим и тому подоб-
ные черты, усилившиеся у нас с того времени, суть
несомненные черты татарского влияния. Многие следы это-
го влияния остались в народном языке и в некоторых госу-
дарственных учреждениях.
Из великих уделов Северо-Восточной Руси оставались
еще два самостоятельных княжения, Тверское и Рязанское:
оба они уже находились в более или менее тесной зависимо-
сти от Москвы, и наступало время окончательного слияния.
Первый черед выпал на долю Твери.
Со своим шурином, юным великим князем Тверским
Михаилом Борисовичем, Иван III долгое время жил в мире и
дружбе. Между ними заключались новые договорные гра-
моты, которые подтверждали как бы прежние отношения,
основанные на началах братства, и прежнюю самобытность
Тверского княжения; причем оба они обязывались взаимной
помощью против Татар, Литвы, Немцев и других внешних
врагов. Но в действительности эту помощь пришлось оказы-
вать только Москве; так по требованию Иоанна, Тверские
516
17-4
полки участвовали и в двух его новгородских походах, и в
ополчении, стоявшем на берегах Угры. В самом Тверском
княжении наступила внутренняя тишина; удельные князья
уже не заводят споров за старшинство или за волости со сво-
им великим князем, ибо он находился под покровительством
могущественной Москвы. Но зато эти удельные князья со-
знают близкий конец Тверской самостоятельности, и забла-
говременно ищут себе убежища и милостей у московского
государя. Одним из первых выехал к нему на службу князь
Холмский Даниил Дмитриевич, знаменитый Московский
воевода, победитель Новгородцев на берегах Шелони. За
удельными князьями стали переходить на московскую служ-
бу тверские бояре, пользуясь своим старым правом отъезда;
за боярами потянули и дети боярские, военное или служи-
лое сословие по преимуществу. Летописец объясняет это
движение очень просто: между тверскими и московскими
служилыми людьми на границах часто возникали порубеж-
ные споры и причинялись взаимные обиды; причем, если
обижены бывали Тверичи, то они не могли добиться ника-
кой управы на Москвичей, а если жаловались Москвичи, то
их великий князь посылает к Тверскому с угрозами и с тре-
бованием всякого удовлетворения. Очевидно, сильные сосе-
ди теснят слабых, и последние сами стараются примкнуть к
сильнейшей стороне. А порубежные столкновения сделались
еще чаще, когда Новгородская земля была присоединена к
Москве, и Тверское княжество теперь со всех сторон было
охвачено Московскими владениями; только на западе оно
еще граничило с Литовско-Русским государством. Ближай-
шие сношения Москвы с Новгородом производились через
Тверскую землю: следовательно, уже само географическое
положение делало почти невозможным ее дальнейшее само-
стоятельное существование.
Михаил Борисович Тверской меж тем возмужал, и, созна-
вая свое стесненное положение, попытался было, по приме-
ру предшественников, противопоставить Москве союз с Лит-
вой; он заключил с Казимиром IV договор на условиях взаим-
ной помощи. Около того же времени он лишился своей первой
супруги, дочери киевского князя Семена Олельковича, и на-
чал сватать за себя внучку Казимира. Но в Москве зорко сле-
517
дили за соседями. Иван III немедленно объявил войну и дви-
нул рать, которая начала разорять Тверскую землю. Казимир,
по обыкновению, не оказал никакой помощи. Михаил попро-
сил мира, и получил его, но уже на условиях младшего брата и
подручника (1483 г.). Переход тверских бояр в московскую
службу усилился. Михаил Борисович попытался снова войти
в тайные сношения с Казимиром. Но его гонец с грамотами
был перехвачен. Тогда Иван Васильевич счел возможным на-
нести последний удар. Он сам выступил в поход: при его вой-
ске находился известный Аристотель, управлявший пушка-
ми и пищалями. 8 сентября 1485 года Москвичи стали подТве-
рью; 10-го зажгли посады, а 11-го тверские князья и бояре
приехали в стан московского государя и били челом о приня-
тии в его службу. Михаил Борисович, видя вокруг себя изме-
ну и опасаясь плена, в ту же ночь с небольшой дружиной бе-
жал в Литву. На следующий день город отворил ворота, и
жители принесли присягу на верность великому князю Мос-
ковскому. Тверские бояре и дети боярские получили от него
грамоты на свои вотчины. Мать Михаила Борисовича была
отправлена в заточение в Переяславль-Залесский за то, что
пыталась припрятать сыновнюю казну, т.е. золото, серебро и
дорогие камни, и тайком отправить все это в Литву к сыну.
Сам Михаил провел остаток жизни в Литве, получив от коро-
ля несколько сел на свое содержание. Спустя несколько лет,
Иван III велел расписать Тверскую землю по-московски в сохи,
для чего послал своих писцов в города: Тверь, Старицу, Зуб-
цов, Опоки, Клин, Холм, Новый Городок и Кашин97.
Так тихо, почти без кровопролития, совершилось присо-
единение Тверской земли к Московскому государству. Да
при умной политике Иоанна едва ли и могло быть иначе. Во-
енно-служилое сословие, как мы видели, само тянуло к Мос-
кве; а масса населения, по своим преданиям, религии, народ-
ности и по своему политическому быту не отличаясь от ко-
ренного Московского населения, не имела никаких
серьезных поводов стоять за свою самобытность. Слияние с
Москвою представляло так мало затруднений, что Иван III,
по-видимому, ограничился только незначительным выводом
или взаимным перемещением тверских землевладельцев в
Москву, а московских в Тверь.
518
Тверская самобытность не успела пустить таких корней
и развить такие областные отличия, какие мы встречаем в
другом большом русском княжении, т.е. в Рязанской земле,
самостоятельное существование которой насчитывало более
четырех столетий своей древности. Поэтому понятна посте-
пенность и осторожность, с какими Иван III действовал по
отношению к этой земле.
Мы видели, что в 1456 году малолетний рязанский князь
Василий Иванович был взят Василием Темным на воспита-
ние в Москву, а в рязанские города посланы московские на-
местники. Казалось бы, рязанская самобытность могла лег-
ко быть уничтожена в это время. Однако Иван III вскоре пос-
ле своего вокняжения отпустил Василия Ивановича в его
наследственный удел и затем женил его на своей сестре
Анне. Этим поступком он избавлял себя от возможных мя-
тежей и разных движений со стороны рязанского населе-
ния, все еще дорожившего своей самобытностью и предан-
ного своему княжескому роду; Татарское иго еще не было
уничтожено, и хан Золотой Орды легко мог бы подать руку
всякому рязанскому движению. Вместо того, ИванШвлице
своего шурина Василия Ивановича приобрел себе верного
подручника, оставив ему внешнюю тень самостоятельнос-
ти. Преданность последнего еще увеличилась, когда с согла-
сия московского государя он присоединил к Рязани и древ-
ний Пронский удел, а князья Пронские вступили в московс-
кую службу. Впрочем, это единство рязанской земли вскоре
нарушилось. Василий Иванович скончался в 1483 году, раз-
делив свои земли между двумя сыновьями, Иваном и Федо-
ром; младший получил себе некоторые области по Оке, имен-
но: Перевитск и Старую Рязань, т.е. древнее ядро Рязанс-
кой земли. Оба они княжили под опекой своей матери Анны,
которая поддерживала неуклонное согласие с Москвой, ока-
зывала полное послушание своему брату Ивану III и подолгу
гостила у него на Москве. Вообще Рязанские князья после-
днего периода их самобытности отличаются миролюбивым
характером, явной недолговечностью и малосемейностью.
Старший брат Иван Васильевич умер с небольшим 30 лет от
роду (в 1500 году), оставив маленького сына Ивана. Спустя
три года, умер и младший брат Федор; будучи бездетным, он
519
отказал свой удел не малолетнему племяннику, а своему дяде
по матери, т.е. самому великому князю Московскому. Таким
образом, уже в конце своего царствования Иван III мирно и
беспрепятственно присоединил к Москве приблизительно
третью часть Рязанской земли, предоставляя своему сыну
покончить с ее остальной частью98.
Кроме таких крупных приобретений, как Новгород,
Тверь и часть рязанской земли, Иван III далеко подвинул дело
государственного единства и многими другими воссоедине-
ниями и промыслами. Так он окончательно соединил с Мос-
квой княжества Ярославское (в 1463 г.) и Ростовское (1474 г.)
с помощью денежных сделок. Двоюродный дядя Ивана, пре-
старелый князь Верейский Михаил Андреевич перед смер-
тью (1485) вынужден был завещать Ивану свой удел помимо
собственного сына, который убежал в Литву.
Любопытны отношения великого князя к его родным
братьям. Старший из них Юрий умер бездетным (1472), и
великий князь взял себе его удел, т.е. Дмитров, Можайск и
Серпухов. Около десяти лет спустя, умер также бездетным
другой брат Андрей Меньшой, отказав свой удел (Вологду и
Тарусу) Ивану III, которому он задолжал до 30 000 рублей
ордынских даней. Но два остальные брата, не столь покор-
ные великому князю, причинили ему немало беспокойств:
это были Борис Волоцкой и особенно Андрей Большой Уг-
лицкий. Напрасно Иван старался связать братьев договор-
ными грамотами, которые точно определяли их подчинен-
ные к нему отношения; причем они обязывались признать
старшинство и своего племянника Ивана Молодого. Эти бра-
тья считали себя обделенными, не получив части ни в уделе
умершего Юрия, ни в волостях Великого Новгорода. Откры-
тая неприязнь вспыхнула по следующему поводу. Князь
Иван Оболенский-Лыко, назначенный Московским намес-
тником в Великие Луки, отличался грабительством; по жа-
лобе населения Иван III нарядил над ним суд и велел ему воз-
вратить жителям награбленное (в 1479 г.). Тогда Оболенский-
Лыко отъехал от него на службу к его брату Борису
Волоцкому. Но отъезд от великого князя к удельному не был
уже так свободен, как, наоборот, от удельного к великому.
Не обращая внимания на древнее право отъезда, Иван по-
520
требовал у брата выдачи отъехавшего; однако получил от-
каз. У Оболенского было село в Боровской волости, и, когда
он приехал в это село, боровский наместник Образец, по тай-
ному приказу великого князя, схватил Лыка и в оковах от-
вез в Москву.
Услыхав о таком насилии, Борис Волоцкой и Андрей Уг-
лицкий соединились вместе и решили оружием защищать
свои права. Около них собралось около 20 000 ратной силы,
и они двинулись в Новгородскую землю, где тогда также
готовился мятеж. Великий князь прибег к переговорам, для
которых употребил архиепископа Вассиана Ростовского.
Братья переменили направление и двинулись к литовским
границам, а потом вошли в Псковскую землю. Между тем
произошло нашествие хана Ахмата. Иоанн употреблял все
усилия потушить междоусобную войну в самом начале и
обещал братьям исполнить их требования. Наконец мать их,
инокиня Марфа, митрополит Геронтий и архиепископ Вас-
сиан успели помирить братьев, и они явились на берега
Угры на помощь великому князю против Татар. Когда ми-
новала опасность, Иоанн весьма скупо наградил братьев
землями; причем постарался обязать их новыми договора-
ми и клятвами.
В 1484 году скончалась супруга Василия Темного стари-
ца Марфа, которая из всех своих сыновей особенно люби-
ла Андрея Большого и всегда была его защитницей перед
великим князем. Однажды до Андрея дошел слух, что вели-
кий князь намерен его схватить. Андрей сам сообщил о том
Ивану Васильевичу; последний клятвенно отверг такое на-
мерение и велел наказать кнутом того боярского сына (Та-
тищева), который в шутку пустил ложный слух (1488). Од-
нако, спустя года три, слух оправдался. Андрей ослушался
старшего брата и при одном походе Московской рати не
прислал своего полка на помощь; когда после того он при-
ехал в Москву в гости к великому князю, то был взят под
стражу и потом умер в заключении (1494). Сыновья его так-
же подверглись заточению, а удел взят великим князем. На
просьбы митрополита об освобождении Андрея Иван отве-
чал, что ему жаль брата, но что освободить его не может во
избежание будущих смут. Очевидно, своим характером и
521
своими притязаниями Андрей Большой более других бра-
тьев казался опасен для внутреннего спокойствия в Мос-
ковском государстве. Борис Волоцкой мирно владел своим
уделом до смерти (1497)".
Далее, при Иване III совершилось окончательное присо-
единение к Москве земель Вятской и Пермской, т.е. обшир-
ного бассейна рек Камы, Вятки и Вычегды. Вятчане уже при
Василии Темном приведены были в зависимость от велико-
го князя московского; но буйная вятская вольница продол-
жала время от времени делать судовые грабительские набе-
ги не только на татарские земли, но и на соседние московс-
кие владения, особенно на волость Устюжскую. Между
прочим, в 1471 году вятские ушкуйники спустились по Волге
до самого Сарая и жестоко его разграбили, пользуясь отсут-
ствием золотоордынского хана Ахмата. С соседними казан-
скими татарами вятчане то воевали, то мирились, не справ-
ляясь с волей великого князя, которому иногда отказывали в
поставке вспомогательной рати. По желанию Ивана III, мит-
рополит Терентий писал увещательные грамоты вятчанам,
убеждая их оставить грабительства христианских городов и
селений, возвратить захваченный полон и смириться перед
великим князем; причем грозил затворить у них храмы и
прекратить богослужение. Но эти увещания не действовали
на людей, отличавшихся особой загрубелостью своих нра-
вов и пренебрежением церковных правил; от московских же
воевод, приходивших их усмирять, они не один раз отделы-
вались помощью подкупа. Иван III решил наконец прибег-
нуть к самой сильной мере. В 1489 году он послал на Вятку
рать в 64 000 человек под начальством надежных воевод, кня-
зя Даниила Щени и Григория Морозова. 16 августа они яви-
лись под Хлыновым. Вятчане попробовали опять прибегнуть
к поминкам и к изъявлению мнимой покорности. Воеводы
подарки приняли, а на изъявление покорности отвечали тре-
бованием выдать главных крамольников и отворить город.
Вятчане выпросили два дня сроку на размышление; но по
истечении их отвечали отказом. Тогда воеводы начали гото-
виться к приступу; каждому ратнику велено было принести,
сколько может, смолы и бересты, а каждым 50 человекам
изготовить по две сажени плетня, чтобы приставить его к
522
городским стенам и зажечь. Ввиду грозившей гибели граж-
дане наконец сдались, и выдали трех своих коноводов, Ани-
кеева, Лазарева и Богадайщикова. Вслед за Хлыновым на
верность московскому государю присягнули и другие горо-
да вятской земли: Котельнич, Орлов, Слободской и Шеста-
ков. Иоанн трех помянутых коноводов велел бить кнутом и
повесить; а с вятчанами поступил так же, как с новгородца-
ми: значительная часть их была выведена в московские го-
рода; торговые люди поселены преимущественно в Дмитров.
Захваченные при этом в плен и привезенные в Москву со-
юзники вятчан, некоторые вотякские или арские князьки,
были отпущены Иваном обратно на родину; а поселившиеся
на Вятке татары также присягнули на московское поддан-
ство, и за ними оставлены их земли на поместном праве.
Так называемая Малая Пермь или Зыряне Вычегодские
окончательно вошли в состав Московского государства вмес-
те с покорением земли новгородской. Великая Пермь или
Зыряне верхней Камы, имея своего туземного князя, счита-
лись московскими данниками; но, по-видимому, не всегда при-
знавали эту зависимость. В 1472 году Иван III послал воеводу
князя Федора Пестрого для покорения пермской земли. Он
разбил Пермяков, взял их города, в том числе Чердынь на
Каме, Искор на Колве; привел всю землю в московское под-
данство; а ее князя Михаила пленником отправил в Москву с
частью добычи, состоявшей преимущественно из соболей.
Впрочем Иоанн на первое время оставил в Перми туземных
князей, и только в конце своего царствования водворил там
своего наместника. Покорение пермской земли повело за со-
бою походы на ее восточных соседей, Югру и Вогулов, кото-
рых князьки делали набеги на эту землю. А такие походы рас-
пространили московское владычество до самого Уральского
хребта или Каменного пояса и даже заставили перейти на
другую его сторону. В этом отношении особенно замечателен
поход 1499 года. По приказу великого князя Устюжане, Дви-
няне и Вятчане в числе 5000 человек выступили на Самоедов,
Югру и Вогулов под начальством трех воевод: князя Симеона
Курбского, Петра Ушатого и Заболоцкого-Бражника. Достиг-
нув реки Печоры, они заложили на ее берегу крепость. От-
сюда на лыжах двинулись к Уральским горам; перешли их с
523
великим трудом и, спустись в равнину Обдорскую, побрали
многие укрепленные городки югорские и вогульские с их
жителями и князьками, которых заставляли присягать на вер-
ность Московскому государю100.
Присоединив вечевые общины Новгородскую и Вятс-
кую, Иван III оказал пощаду младшему брату Великого Нов-
города, Пскову, и пока оставил за ним его вечевое устрой-
ство. Но за все время его княжения псковские отношения к
Москве представляют постепенный и неуклонный переход
от прежней самобытности к полному подчинению. Отноше-
ния эти главным образом вращались около назначения кня-
зя-наместника. Уже Василий Темный начал стеснять псков-
ский обычай выбирать себе князя целым вечем и прямо на-
значил сюда одного из своих служебных князей, Владимира
Андреевича. Псковичи думали воспользоваться кончиной
Темного и восстали на князя Владимира; причем столкнули
его с вечевой степени и с бесчестьем выпроводили из Пско-
ва. Владимир поехал жаловаться на них в Москву; но вслед
за ним прибыло псковское посольство и било челом новому
государю, чтобы он держал Псков по старине и не нарушал
его вольностей. Иван III показал сначала гнев; однако смяг-
чился и дал Псковичам такого князя, какого они сами проси-
ли. Но московские князья-наместники обыкновенно пользо-
вались богатой Псковской землей для своей наживы и утес-
няли население поборами и судебными продажами (пенями);
поэтому редко уживались в мире с псковским вечем. Пско-
вичи часто жалуются великому князю и просят дать другого
князя. Иван III, смотря по обстоятельствам, иногда удовлет-
ворял этим жалобам, особенно во время своей борьбы с Нов-
городом, против которого Псковичи должны были посылать
вспомогательные войска; а иногда упорно отказывал им в
перемене наместника. После первой Новгородской войны.
Псковичи просили у Ивана III себе князем Ивана Василье-
вича Стригу-Оболенского; но великий князь отвечал, что
Стрига ему самому нужен, и прислал брата его Ярослава Ва-
сильевича (1472 г.). Сей последний оказался человеком жад-
ным и буйным. Он потребовал от веча увеличения судебных
пошлин и пеней как для себя, так и для своих наместников
524
по пригородам. Вече обратилось с жалобами в Москву; но
великий князь принял сторону своего наместника, и Пско-
вичи принуждены были заплатить князю Ярославу 130 руб-
лей за те недоимки, на которые он изъявлял притязания.
Тщетно добивались они смены этого князя, пока не произош-
ло открытого столкновения.
Раз (в 1476 г.) какой-то псковитин ехал с возом капусты
через торговую площадь мимо княжего двора; один из кня-
жих шестников (слуг или дружинников) взял с воза кочан
капусты и дал его княжему барану. Отсюда началась брань
горожан с шестниками; от брани скоро дело дошло до драки.
Шестники пошли на горожан с ножами и стрелами; а безо-
ружный народ оборонялся камнями и палками. Сам Ярос-
лав, бывший тогда во хмелю, вышел в панцире и стал стре-
лять в толпу. Но весть о драке разнеслась по городу, и народ
начал сбегаться уже с оружием в руках. Только пользуясь
наступившими сумерками, посадники, бояре и житьи люди
успели прекратить драку и увести Ярослава на сени. Всю
ночь Псковичи держали стражу ‘вокруг княжего двора, по-
тому что шестники грозили зажечь город и во время пожара
бить горожан. Наутро собралось вече и решило отказать
Ярославу в княжении. Но Ярослав, не обращая на то внима-
ния, продолжал оставаться во Пскове и ожидал, чем решит
великий князь. А последний, несмотря на все жалобы и че-
лобитья Псковичей, еще целые полгода оставлял у них наме-
стником Ярослава и только в феврале 1477 года, в виду но-
вой войны с Новогородцами, приказал ему выехать со всем
своим двором в Москву и на его место назначил князя Васи-
лия Васильевича Шуйского. Последний оказался не лучше
своего предшественника, и также отличался пьянством и
грабительствами. А спустя пять лет, мы снова встречаем во
Пскове Ярослава Васильевича Оболенского. Вторичное его
наместничество ознаменовалось в особенности волнениями
по вопросу о смердах.
Псковские смерды или свободное сельское население
жило на землях, принадлежавших не частным владельцам, а
самому господину Пскову, и за пользование своими участ-
ками обложено было данями в пользу псковского князя и
господина Пскова, а также разными натуральными повин-
525
ностями, например, работами по городским укреплениям и
т.п. Московская политика, очевидно, пользуясь стесненным
положением смердов, старалась расположить их в свою
пользу. Наместник великого князя начал хлопотать о том,
чтобы освободить смердов от даней государю Пскову и со-
хранить только дани псковскому князю. Но так как невоз-
можно было провести это намерение с помощью самого веча,
то наместник прибег к грубому обману. При содействии не-
которых московских сторонников из бояр и с помощью под-
купленного ларника Есифа, ведавшего вечевой архив, хра-
нившийся в Троицком соборе, Ярослав Васильевич тайком
вынул из ларя грамоту, определявшую положение смердов,
и подменил ее новой; о чем под рукой сообщено было и са-
мим смердам. Последние вдруг отказались от исполнения
некоторых повинностей и даней; когда же их хотели уличить
на основании смердьей грамоты, то вместо нее в архиве ока-
залась совершенно другая, подложная. Тогда во Пскове про-
изошло сильное волнение. Народ с веча бросился грабить
дома некоторых старых посадников, заподозренных в со-
ставлении подложных грамот. Одного из них, по имени Гав-
рила, казнили на вече; трое других, Степан Максимович,
Леонтий Тимофеевич и Василий Коростовой, успели бежать
в Москву; их заочно приговорили к смертной казни, и этот
приговор скрепили так наз. «мертвою грамотой», а именье
их опечатали. Осужденный на казнь, ларник Есиф также
успел убежать. Вожаки непокорных смердов были наказа-
ны и брошены в тюрьму. Самому же главному виновнику
подлога, т.е. князю Ярославу, Псковичи не осмелились при-
чинить никакой обиды. Вече отправило посольство в Моск-
ву с объяснениями дела и с просьбой не гневаться на Пско-
вичей за учиненную расправу. Но великий князь изъявил
неудовольствие на их самоуправство, и потребовал немед-
ленного освобождения смердов, отпечатания имущества
посадников и уничтожения мертвой грамоты. По этому по-
воду во Пскове обнаружилась рознь между богатыми и бед-
ными гражданами: бояре и житьи люди склонялись к по-
корности, имея в виду недавний пример Новгорода и спа-
сая свой вечевой быт; а меньшие люди, не желавшие
отказаться от даней и повинностей смердов в пользу горо-
526
да, не соглашались исполнить московское требование, и
настаивали на новых челобитных посольствах в Москву.
Целые два года (1483—1485) тянулось это дело; Псков от-
правил к великому князю пять посольств, стоивших до ты-
сячи рублей, и все-таки должен был уступить его требова-
ниям: заключенные смерды выпущены на свободу, мерт-
вая грамота уничтожена, и три опальные посадника
спокойно воротились на родину.
Вскоре потом дело это опять возобновилось. Один свя-
щенник нашел у Наровских смердов (в области реки Наро-
вы) уцелевший список со старой смердьей грамоты и начал
читать ее вслух; но какой-то смерд вырвал у него грамоту из
рук; смерда схватили и засадили в тюрьму. Псковичи были
настолько наивны, что немедленно снарядили новое посоль-
ство в Москву с известием об отысканной старой грамоте и
с жалобами на князя Ярослава и его пригородских намест-
ников. Но тут оказалось, что в Москве менее всего заботи-
лись о подлинности подобных грамот.
Великий князь дал посольству гневный ответ.
«Давно ли я простил вам вашу вину; а вы опять пристае-
те со смердами!»
Относительно жалоб на Ярослава Иван III сказал, что для
разбора их пришлет во Псков своих бояр. Разбор этот, по-
видимому, не привел ни к чему: Ярослав Васильевич остался
наместником во Пскове, где умер в 1497 году и погребен в
Троицком соборе.
Благодаря своей покорности, Псковичи действительно
успели все время Ивана III сохранить свой вечевой быт. Весь-
ма возможно также, что великая княгиня Софья Фоминиш-
на исполнила когда-то данное ею обещание и была верной
ходатайницей за Псковичей перед своим супругом101.
Даннические отношения к Золотой Орде кончились. Но
две главные ее ветви, Казань и в особенности Крым, долго
еще не давали покоя Московскому государству и заставляли
его тратить много сил на борьбу с ними. Крымская Орда пока
ограничивала свои разорительные набеги Юго-Западной и
Литовской Русью, благодаря дружественным отношениям
Ивана III к Менгли-Гирею и их общей борьбе с Золотоордын-
скими ханами. Относительно Казани Иван III держался энер-
527
гической политики, мстя Казанцам за их набеги и опусто-
шения и стараясь поставить их в вассальные отношения к
Москве; для чего пользовался внутренними казанскими сму-
тами, в особенности спорами разных царевичей за престол.
Отсюда видим целый ряд русских походов в ту сторону. Мос-
ковские походы были преимущественно судовые и напоми-
нали прежние походы великих князей Владимирских на Кам-
ских Болгар. Обыкновенно отряды из разных областей спус-
кались по Волге и ее притокам к Нижнему Новгороду, и от
этого сборного пункта уже соединенной ратью двигались на
Казань. А конница по-прежнему ходила берегом — сквозь
земли Мордвы и Черемисов. Вообще эти далекие походы
были сопряжены с большими трудностями и потерями.
В Казани царствовал сын Махмутека Ибрагим. Недо-
вольные им казанские вельможи вступили в тайные сноше-
ния с его дядей Касимом, известным московским служилым
царевичем. Иван III дал ему войско и послал на Казань. Но
казанские вельможи обманули Касима и не соединились с
ним. Русское войско должно было возвращаться домой в хо-
лодную дождливую осень; причем, оказался такой недоста-
ток в продовольствии, что, по замечанию летописца, рат-
ники принуждены были есть мясо в постные дни (в 1467 г.).
Походы возобновлялись и в следующие годы, а в 1469 году
их было два: один весной, другой летом. Весенний поход
рассказан в летописях с разными подробностями о муже-
стве русских отрядов, доходивших до самых стен Казани и
разоривших ее посады, но действовавших без должного
единства и потому воротившихся без решительного успе-
ха. Более удачен летний поход, совершенный под началь-
ством Иоанновых братьев, Юрия и Андрея Большого; осаж-
денный ими Ибрагим смирился и выдал всех русских плен-
ников, захваченных его Татарами в течение сорока лет. По
смерти Ибрагима за престол спорили два его сына, от раз-
ных матерей, Алегам (собственно Ильгам) и Магомет-
Аминь. Последний убежал в Москву и отдался под покро-
вительство Ивана III; притом же мать его Нур-Салтан, вдо-
ва Ибрагима, вышла замуж за московского союзника
Менгли-Гирея. Великий князь послал большую рать; глав-
ными воеводами были князья Данило Холмский и Семен
528
Ряполовский (1487 г.). Несколько недель они осаждали Ка-
зань; наконец Алегам сдался и отослан на заточение в Во-
логду. На его место посажен Магомет-Аминь в качестве
московского подручника и на Казанскую область наложе-
ны дани, которые собирались московскими чиновниками.
Около десяти лет царствовал Магомет-Аминь; но за свои
насилия и грабительства был изгнан возмутившимися казан-
скими мурзами, с которыми соединились князья Ногайские.
Иван III вновь смирил Казанцев и по их просьбе вместо Ма-
гомет-Аминя посадил у них младшего его брата от Нур-Сал-
тан, Абдул-Летифа; а первому дал в кормление доходы с го-
родов Каширы и Серпухова, где он также отличился наси-
лиями и алчностью. По доносам и жалобам недовольных
казанских вельмож, Летиф потом по приказу Ивана был
схвачен и заточен на Белоозеро (1502 г.); а в Казани снова
посажен Магомет-Аминь. Но он обманул расчеты Ивана III.
Очевидно, в Казани была сильная партия, никак не хотев-
шая помириться с подчинением Москве. Хан последовал ее
внушениям и внезапно отложился. Когда русские купцы при-
ехали на казанскую ярмарку в июле 1505 года, они вместе с
великокняжеским послом были схвачены, частью убиты,
частью ограблены и выданы Ногаям. Пользуясь болезнен-
ным состоянием приближавшегося к гробу Ивана Василье-
вича и происшедшим отсюда замедлением в делах, Магомет-
Аминь подступил даже к Нижнему Новгороду; но был отбит,
благодаря мужеству великокняжеского наместника Хабара-
Симского, которому помогли содержавшиеся здесь литовс-
ко-русские пленники, искусные в стрельбе из пушек. Вслед
затем Иван III скончался; восстание и нападения Казанцев
остались пока безнаказанными102.
XII
ЛИТОВСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
И ВНУТРЕННИЕ ДЕЛА ПРИ ИВАНЕ III
Отношения к Казимиру IV. — Александр Казимирович и брак его с Еленой
Ивановной. — Неудовольствия между тестем и зятем. — Отложение Север-
ских князей от Литвы. — Московско-Литовская война. —Захват ганзейских
купцов. — Магистр Плеттенберг и война Московско-Ливонская. — Пере-
мирие с Орденом и Литвой. — Сношения с Габсбургами и другими госуда-
рями. — Аристотель Фиоравенти. — Успенский собор и прочие сооруже-
ния. — Иноземные мастера. — Вопрос о браках. — Перемена обхождения с
боярами и влияние Софьи. — Кончина Ивана Молодого. — Придворные
партии. — Венчание внука Димитрия и его опала. — Новгородская ересь
Жидовствующих. — Переход ее в Москву. — Архиеп. Геннадий. — Собор
1490 года. — Иосиф Волоцкий и его Просветитель. — Колебания великого
князя. — Собор 1503 г. Вопросы о вдовых священниках и монастырском зем-
левладении. — Казни еретиков. — Судебник 1497 г. —Характер и завещание
Ивана III Великого.
Мы видели, как Литва при Ольгерде и Витовте, овладев
землями Чернигово-Северской и Смоленской, вошла в не-
посредственное соседство с Московской, и тогда же нача-
лись военные столкновения между двумя собирательница-
ми Руси. Литва, пользуясь внешней независимостью, опере-
дила Москву в деле этого собирания и при первых
столкновениях имела над ней некоторый перевес. Но мало-
помалу Московская Русь с торжеством вышла из трудного
периода всякого рода внешней и внутренней борьбы, и вслед
затем с ее стороны немедленно начинается наступательное
530
движение на Русь Литовскую, т.е. стремление распростра-
нить свою объединительную деятельность на ближайшие к
себе области этой Руси.
Уже падение Великого Новгорода ясно показало, на-
сколько государь Литвы и Польши Казимир IVуступал Мос-
ковскому государю Ивану III в личной энергии и государ-
ственной политике. Некоторые историки ссылаются на то,
что король в своих денежных и военных средствах зависел
от польских сеймов и что внимание его было постоянно от-
влекаемо на запад отношениями Прусскими, Чешскими,
Венгерскими, Молдавскими. Но ослабление королевской
власти в Польше отчасти обусловливалось тем же недостат-
ком энергии и государственных способностей; а силами Ли-
товского великого княжества Казимир, если бы умел, мог бы
располагать так же полновластно, как его предшественник
Витовт или как Иван III располагал средствами своего Мос-
ковского государства. Что касается до отвлечения разными
внешними отношениями, то Иван был занят ими все свое
царствование. Кроме личных качеств, перевес на стороне
последнего скорее обусловливался тем, что собирание обла-
стей Восточной и Северной Руси сопровождалось тесным их
сплочением в одно государственное тело; ибо это были об-
ласти однородные, т.е. единоплеменные и единоверные, и
политика Московская прямо стала на строго национальную
почву, без всяких колебаний и сделок. Тогда как Литовское
великое княжество уже само по себе представляло внутрен-
ний религиозный раздел между православной Русью и като-
лической Литвою; а уния с католической, сеймовой Польшей,
при ее стремлении к захвату Русских земель, еще более уве-
личивала этот внутренний разлад, который неизбежно от-
ражался в колебательной и выжидательной политике Кази-
мира IV, и без того не отличавшегося деятельным, твердым
характером.
После присоединения Великого Новгорода главным
предметом столкновений служили мелкие князья Черниго-
во-Северские, которые мало-помалу начали переходить из
Литовского подданства в Московское вместе со своими
«дольницами», т.е. уделами. Так поступали князья Воротын-
ские, Одоевские, Белевские. Перешедшие тянули за собой
531
родичей, оставшихся под Литвой, и, в случае их упорства,
иногда делали вооруженные нападения на их волости, гра-
били их и частью отнимали. Отсюда возникли многие жало-
бы и частые пересылки Казимира с Иоанном. Любопытно
следить за ответами сего последнего, которые, смотря по
обстоятельствам, то были уклончивые и неопределенные, то
прямые и откровенные. Например, на жалобу короля по по-
воду перехода помянутых князей в Московское подданство,
Иван III между прочим пишет: «Ведомо королю самому, что
нашим предкам великим князьям, да и Литовским великим
князьям, князья Одоевские и Воротынские на обе стороны
служили с отчинами, а теперь эти наши слуги старые к нам
приехали служить с своими отчинами, так они наши слуги».
Далее, Казимир жаловался на обиды и нападения погранич-
ных московских людей, на то, что Димитрий Воротынский,
отъезжая в Москву, захватил некоторые литовские волости,
и пр. «Свои шкоды (убытки) поминаешь— ответил ему
Иоанн, — а о наших забыл, сколько наших именитых людей
твои люди побили. Ездили наши люди на поле оберегать хри-
стианство от бусурманства, а твои люди на них напали из
Мценска, Брянска и других мест; из Мценска же наезжики
перебили сторожей наших на Донце, ограбили сторожей
алексинских, сторожей на Шати, из Любутска нападали на
Алексин».
Нет сомнения, что к отложению Северских князей от
Литвы и переходу на сторону Москвы, кроме единоверия и
единоплеменности с последней, склоняли как разные не-
удовольствия против Литовского правительства, так и ис-
кусные подговоры и убеждения, шедшие от Московского
великого князя. Хорошо изучив характер своего западного
соседа и его нерасположение к решительной политике,
Иоанн неуклонно продолжал действовать в том же направ-
лении. Таким образом, несмотря на явно враждебные от-
ношения и пограничные драки, до открытой войны дело не
доходило. Казимир ограничивался тем, что возбуждал про-
тив Москвы Татар Золотоордынских, а Иоанн поднимал на
Литву Крымских, и мы знаем, какие великие опустошения
в те времена претерпела Литовская Русь от его союзника
Менгли-Гирея.
532
По смерти Казимира IV, Иван III, пользуясь разделени-
ем Литвы от Польши и зная невоинственный характер ново-
го Литовского государя Александра Казимировича, стал дей-
ствовать еще решительней и прямо открыл военные дей-
ствия; причем его воеводы отчасти опустошили, отчасти
заняли несколько пограничных мест. Угрожаемая с одной
стороны Москвой, с другой Крымцами, Литва искала сред-
ства к прочному миру. Советники Александра думали найти
это средство в брачном союзе с Москвой. Началось сватов-
ство великого князя Литовского за Елену, старшую дочь
Иоанна от Софьи Фоминишны. В Москве отнеслась к этому
сватовству благосклонно; но объявили, что прежде должен
быть заключен мир с уступкой всего приобретенного Мос-
ковским великим князем; а между тем военных действий не
прекращали. Мало того, в посольских грамотах, отправляе-
мых в Литву, Московский государь, вместо прежнего про-
стого титула «великий князь», начал писать так: «Иоанн Бо-
жию милостию государь всея Руси и великий князь Влади-
мирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской,
Югорский, Болгарский и иных великому князю Александру
Литовскому». Нововведение по отношениям и понятиям того
времени весьма важное. Однако на первое время воздержа-
лись от спора. После разных пересылок, в январе 1494 года в
Москву прибыло из Литвы большое посольство, с Петром
Белым воеводой Трокским и Станиславом Гаштольдовичем
старостой Жмудским во главе. Оно заключило мир, по кото-
рому было уступлено Москве несколько пограничных воло-
стей и признаны в ее подданстве отошедшие к ней со свои-
ми вотчинами князья Новосильские, Одоевские, Воротынс-
кие и Белевские. Затем окончен и вопрос о сватовстве. Иоанн
согласился выдать свою дочь за Александра, предваритель-
но взяв с него грамоту, по которой тот обязался отнюдь не
принуждать Елену к перемене Греческой веры на Римскую.
В январе следующего 1495 года новое литовское посоль-
ство приехало в Москву за невестой. Отслушав обедню в
Успенском соборе, Иоанн торжественно, в присутствии сво-
его семейства и бояр, передал дочь Елену литовским послам.
На дорогу он снабдил ее подробным наказом, как она долж-
на вести себя в чужой земле; причем особая забота опять
533
посвящалась вопросу вероисповедному. «В латинскую бож-
ницу не ходить, — подтверждал наказ, — а ходить в свою
церковь; захочет посмотреть латинскую божницу или мона-
стырь, то может посмотреть один раз или дважды. Если бу-
дет в Вильне королева, мать Александрова, ея свекровь, и
если пойдет в свою божницу, а ей велит идти с собою, то Еле-
не провожать королеву до божницы, и потом вежливо отпро-
ситься в свою церковь, а в божницу не ходить». Условлено
было, чтобы венчание происходило тотчас по прибытии не-
весты в Вильну. Но, по приезде сюда, сопровождавшие Еле-
ну московские бояре, с князем Семеном Ряполовским и
Михаилом Русалкой во главе, тщетно настаивали, чтобы это
венчание совершилось в православной церкви и русским
владыкой. Великая княжна направилась сначала в церковь
Рождества Пречистой, где ее встретил архимандрит Мака-
рий, возведенный в сан западнорусского митрополита, и от-
служил молебен. Княгиня Марья, жена Семена Ряполовско-
го, и жена Русалки, по московскому обычаю, расплели ей
косу, причесали голову, возложили на нее кику и покрыва-
ло, и осыпали ее хмелем; сопровождавший Елену священник
Фома прочел молитвы и благословил ее крестом. Отсюда она
отправилась в католический собор св. Станислава, где ее
ожидал великий князь Александр. Под ноги великой княж-
ны подостлали кусок бархата и сорочек соболей. Венчаль-
ный обряд совершал латинский епископ. Тут дело не обо-
шлось без столкновения. Священник Фома, стоя около не-
весты, начал вполголоса говорить ей молитвы; княгиня Марья
Ряполовская держала над ней венец, а дьяк Кулешин имел
наготове сткляницу с вином. Епископ пытался их отстранить,
но князь Семен настоял на выполнении приказа Иоанна.
Фома дал Елене выпить вина; после чего сткляницу бросили
на землю и растоптали, по русскому обычаю. Радея об ис-
полнении своих обычаев, московские бояре потом постави-
ли на вид Александру и то обстоятельство, что на следую-
щий день после венчания у него «не было мыльни».
Этот брачный союз не только не скрепил заключенного
перед тем мира, но скоро послужил источником новых не-
удовольствий. Обе стороны увидели свои надежды обману-
тыми: Александр думал с помощью жены обеспечить свои
534
земли от всяких притязаний со стороны тестя; а Иоанн рас-
считывал посредством дочери и ее будущих детей иметь вли-
яние на Литовскую Русь.
Первым поводом к неудовольствию и жалобам послужил
все тот же вероисповедный вопрос, в котором московская
ревность к православию натолкнулась на такую же ревность
католическую. Иоанн изъявил желание, чтобы для дочери
его была построена особая «церковь Греческаго закону на
переходех подле ея хором», т.е. при Виленском дворе. Алек-
сандр отвечал, что по привилегиям, данным земле его, он
обязался не прибавлять в ней греческих церквей, и что в го-
роде есть близко греческая церковь, куда его княгиня может
ходить свободно. Иоанн хотел, чтобы при Елене оставалось
несколько московских бояр и детей боярских, пока она при-
выкнет к чужой стороне; Александр вскоре отослал их об-
ратно; причем писал тестю: «У нас, слава Богу, слуг много;
есть кому служить нашей великой княгине». Иоанн оскорб-
лялся подобными ответами и продолжал настаивать на пост-
роении особой придворной церкви, но безуспешно. Этого
мало: до великого князя Московского доходит слух, что его
зять, подчиняясь внушениям папы Александра VI, начал по-
нуждать свою супругу к переходу в католичество. Иоанн
посылает сказать дочери, что пусть лучше она пострадает и
примет смерть, чем изменит православию.
К этих неудовольствиям присоединились пререкания о
титуле; так как Александр в посольских грамотах не хотел
писать тестя государем всея Руси. А Иоанн не исполнял
просьбы зятя помирить его с Менгли-Гиреем Крымским и
Стефаном Молдавским, На границах продолжались враж-
дебные столкновения между жителями обеих сторон, про-
должались переходы людей из литовского подданства в мос-
ковское и захваты Литовских владений. Александр, очевид-
но, в государственной политике был еще ниже своего отца,
и дал волю проискам католического духовенства для разных
притеснений православной церкви. По крайней мере, один
из князей Бельских, остававшихся в литовском подданстве,
Семен Иванович (брат помянутого выше Федора Бельско-
го), в 1499 г. перешел в московскую службу, ссылаясь прямо
на притеснения православию и понуждения к перемене
535
веры. Его примеру последовали потомки известных москов-
ских перебежчиков времен Темного, именно внук Шемяки
Василий и сын Ивана Андреевича Можайского Семен. Они
поддались государю Московскому с городами Черниговым,
Гомелем, Любичем, Рыльском, Новгород-Северским. Таким
образом, большая часть Черниговско-Северской земли вос-
соединялась с Восточной Русью. Подобное приобретение,
конечно, не могло обойтись без войны. Иоанн послал вое-
вод, которые заняли ближайшие северские города, Мценск,
Серпейск, Масальск, Брянск, Путивль, и также смоленский
город Дорогобуж. И уже после открытия военных действий
он послал зятю объявление войны. Литовско-русское войс-
ко, предводимое своим гетманом, князем Константином Ос-
трожским, на берегах Ведроши, около Дорогобужа, встре-
тилось с большой Московской ратью, в которой главным во-
еводой был князь Даниил Щеня. Битва произошла 14 июля
1499 года и окончилась полным поражением Литовцев. Сам
Острожский и некоторые другие их предводители попали в
плен. Московские войска имели еще несколько успешных
дел в разных местах. Но попытка взять Смоленск не удалась.
Затем война между Москвой и Литвой тянулась еще четыре
года, но без решительных действий с той или другой стороны.
В этой войне союзником Иоанна были Молдавский гос-
подарь Стефан и Крымский хан Менгли-Гирей, а сторону
Литвы держали незначительные Золотоордынские ханы,
сыновья Ахмата. Зато Александру удалось приобрести важ-
ного и деятельного союзника против Москвы в лице Ливон-
ского магистра.
С тех пор как Псков стал в подчиненные отношения к
Москве, последняя неизбежно должна была присылать свои
войска д ля его обороны от Ливонских Немцев, с которыми у
Псковичей никогда не было прочного мира. В 1492 году, при
истечении заключенного между ними десятилетнего пере-
мирия, Иван III воздвиг каменную крепость на пограничной
реке Нарове, против эстонского города Ругодцна или Нарвы.
Эта крепость, снабженная массивными стенами, высокими
башнями и названная по имени своего основателя Иванго-
родом, должна была в случае войны служить опорным пунк-
том и против Немцев, и против Шведов. В следующем году
536
немецкие послы приехали в Новгород и с наместниками ве-
ликого князя заключили договор о продлении перемирия еще
на десять лет. Но оно было нарушено гораздо ранее срока.
В 1494 году в Ревеле, не снесясь с русским правитель-
ством, казнили двух русских купцов; одного за подделку мо-
неты сварили в котле, а другого за содомский грех сожгли
живого. На жалобы других Русских против таких жестокос-
тей кто-то из Ревельцев отвечал: «мы бы сожгли и вашего
князя, если бы он у нас сделал то же». Узнав о том, Иоанн III
сильно разгневался; по словам немецкого летописца, он буд-
то бы бросил свой посох на землю и, подняв руки к небу, вос-
кликнул: «Отомсти, Господи, и рассуди мое дело!» Как бы то
ни было, великий князь потребовал выдачи ревельских су-
дей и, получив отказ, велел схватить в Новгороде всех ган-
зейских купцов, числом 49, и посадить в тюрьмы, а их гости-
ные дворы, лавки и церкви запереть, все товары отобрать на
себя. Три года немецкие купцы томились в тюрьмах, пока
ходатайству ганзейских и ливонских послов удалось освобо-
дить их; но товары им не были возвращены. Этот жестокий
поступок нанес удар торговле Великого Новгорода с Ганзой
(впрочем, эта торговля в то время находилась уже в упадке);
ее контора там не была потом восстановлена в прежнем виде.
11е надобно однако усматривать в этом событии одно случай-
ное проявление личного самовластия. Помянутый поступок
Ревельских властей мог послужить только поводом, а причи-
ны были иные. Во-первых, Иван давно уже гневался на вы-
сокомерие Ливонских Немцев, на их обиды великокняжес-
ким послам, ездившим через их земли в Германию и Италию,
на разные притеснения новгородским купцам и грабежи,
чинимые им на море от морских разбойников. Во-вторых, в
это именно время Иоанн заключил союз с Датским королем
против Швеции; а Ганзейский союз былврагом Дании и дер-
жал сторону Шведов. Наконец, Иоанн не думал собственно
о прекращении торговли России с Немцами; но он хотел
уничтожить монополию Ганзы и завести сношения России
с Германией и Западной Европой на более широких основа-
ниях. Последнее имеем право заключать из всего образа дей-
ствий Ивана III, привыкшего поступать в политике обдуман-
но и осторожно.
537
Во главе Ливонского Ордена около того времени стал
новый ландмейстер, молодой, энергичный и даровитый Валь-
тер фон Плеттенберг. Он сумел водворить внутренний мир
в Ливонии, утишив вражду между Орденским рыцарством с
одной стороны, духовенством и городом Ригою — с другой,
и вновь оживил упадающий воинственный дух своего Орде-
на. Он ясно понимал великую опасность, грозившую само-
стоятельности последнего со стороны все более усиливаю-
щегося Московского государства, которое после присоеди-
нения Новгорода сделалось уже непосредственным соседом
Ливонии. Между тем как Иван в союзе с Датским королем
воевал Шведов и его полки опустошали Финляндию, Плет-
тенберг тщетно просил помощи против Москвы у Прусско-
го Ордена, у Германского императора и Ганзейского союза.
Он должен был ожидать удобного случая, чтобы отомстить
Ивану III за помянутое насилие, учиненное над Немецкими
купцами. Этот случай представился, когда открылась Мос-
ковско-Литовская война. Ливонский магистр заключил союз
с Александром Литовским и начал враждебные действия тем,
что велел схватить и пограбить многих псковских купцов в
Юрьеве. Великий князь прислал войско на помощь Пскови-
чам. Встреча их с Плеттенбергом произошла недалеко от
Изборска в августе 1501 года. Немцы были малочисленнее,
но, благодаря своим пушкам и искусству своего вождя, они
одержали полную победу. Отбитые затем от Изборска, по-
бедители ограничились взятием и разорением города Ост-
рова, опустошением ближних волостей, и отступили вслед-
ствие открывшегося между ними смертельного кровавого
поноса. Русские в свою очередь вторглись в Ливонию и
страшно опустошили страну почти до самого Ревеля, обходя
крепкие замки, в которых заперлись рыцари.
В следующем году Плеттенберг снова вступил в псковс-
кие пределы и осадил сам город Псков. На помощь Пскови-
чам явились московские воеводы Даниил Щеня и князь Ва-
силий Шуйский. Немцы отступили; недалеко от Пскова Рус-
ские их настигли и окружили; но опять искусство и энергия
Плеттенберга, с помощью пушек, одержали верх над более
многочисленными, но нестройными полками московскими.
Однако этими двумя победами, под Изборском и под Пско-
538
вом, он успел только отстоять пока существование Ордена
и, когда союзник его Александр склонился к миру, то и ма-
гистр, истощенный неравной борьбой, поспешил вступить в
переговоры и отпустить на свободу задержанных псковских
купцов вместе с их имуществом. Заключенный в 1503 году
мир с Москвой, по-видимому, был не особенно выгоден для
Ливонии: между прочим, по этому миру Юрьевский или Дер-
птский епископ вновь обязался платить старую дань русским
князьям и сохранять православные церкви в Юрьеве. Здесь
было еще много русских жителей, так что часть города но-
сила название «Русскаго конца».
Александр Литовский по смерти своего брата Яна Альб-
рехта был выбран на Польский престол (1501). Таким обра-
зом, снова Литва и Польша соединились под одной короной;
ибо Поляки пользовались всяким удобным случаем восста-
новить и укрепить Польско-Литовскую унию. Однако и те-
перь Польша не приняла деятельного участия в войне с Мос-
квой, и Александр, несмотря на успехи своего союзника,
Ливонского ордена, вступил в переговоры с тестем. После
многих взаимных препирательств, почти одновременно с
Орденом, Литва заключила шестилетнее перемирие с Мос-
квой. За последней осталась большая часть завоеванных ею
областей и до 20 городов, каковы: Чернигов, Стародуб, Пу-
тивль, Новгород Северский, Гомель, Любеч, Трубчевск,
Брянск, Мценск, Любутск, Дорогобуж и пр. При заключе-
нии договора Иоанн снова и настоятельно требовал от зятя,
чтобы тот не принуждал его дочери к перемене веры, пост-
роил бы ей особую придворную церковь и приставил к ней
слуг и служанок православных. Тяжело было положение
Елены во время войны между ее отцом и мужем. Отец посы-
лал тайные наказы, советы, запросы. Елена не раз отвечала,
что она не терпит никаких притеснений в своей вере, умо-
ляла отца ради нее помириться скорее с Александром, и, оче-
видно, заступалась за мужа. Иоанн упрекает свою дочь в
скрытности от него и пишет, что ему очень хорошо извест-
но, как ее стараются склонить к переходу в латинство. С дру-
гой стороны, при дворе ее мужа подозрительно и недруже-
любно смотрели на эту Московскую княгиню, которая, воп-
реки расчетам, не принесла с собой прочного мира и
539
обеспечения от захватов беспокойного соседа, и притом
упорно держалась своего греческого обряда, слывшего в ус-
тах латинского духовенства схизмой103.
Свергнув постыдное Татарское иго и объединив большую
часть Руси в одно сильное государство, естественно, Московс-
кий великий князь постарался занять подобающее ему место в
семье европейских государей. Он вошел в деятельные дипло-
матические или посольские сношения не с одними своими со-
седями, но и с другими монархами, в особенности с теми, у ко-
торых оказывался с ним какой-либо общий интерес. Сноше-
ния эти устроились тем легче, что усиливающееся Московское
государство в то время невольно стало обращать на себя вни-
мание Европы и некоторые государи сами искали с ним друж-
бы и союза. Так знаменитый венгерский король Матвей Кор-
вин, имея с Москвой общего неприятеля в польско-литовском
короле Казимире IV, обменялся по этому поводу с Иоанном
посольствами, грамотами и подарками. С Данией Москву сбли-
жала в то время общая неприязнь против Шведов; Иван III, зак-
лючив формальный договор с Иоанном, королем Датским, вел
войну со Шведами в Финляндии, впрочем, без важных послед-
ствий. Так как московские послы иногда не могли ездить в Да-
нию через враждебную Ливонскую землю и Балтийское море,
находившееся в руках враждебной Ганзы и Шведов, то они
отправлялись окольным морским путем из устьев Северной
Двины мимо берегов Лапландии и Норвегии.
Путь этот был очень трудный и медленный; один иностра-
нец, посетивший Россию во время Иванова преемника (Гер-
берштейн), оставил любопытное описание названного пути,
по рассказам московских послов, Григория Истомы, Власия и
Димитрия Герасимова, ездивших в Данию при Иване III. По
этим рассказам у мыса Святого Носа путники миновали водо-
воротную пучину, поглощавшую корабли наподобие класси-
ческой Сциллы и Харибды; а далее у Скалы Семиостровской,
где их несколько дней задерживал противный ветер, суевер-
ный кормчий тайком принес ей умилостивительную жертву,
состоявшую из овсяной каши, смешанной с маслом.
В противоположном, южном углу Восточной Европы,
Иван III нашел себе союзника против Польши в лице Мол-
540
давского господаря Стефана, который прославился воинс-
кими подвигами в борьбе с Турками и сумел возвысить свою
дотоле незначительную страну на степень почти независи-
мой державы. Иван III заключил с ним не только политичес-
кий, но и родственный союз, женив старшего сына Ивана
на дочери Стефана, Елене. Еще более усердным союзником
Московского государя против Литвы и Польши был сосед
Молдавии, Менгли-Гирей Крымский, с которым великий
князь поддерживал деятельные и частые сношения, сопро-
вождавшиеся щедрыми подарками хану и его советникам.
Дошедшие до нас грамоты, отправляемые к этому хану, пред-
ставляют образцы дипломатической ловкости и дальновид-
ности со стороны Ивана III и его умения направлять действия
своего союзника сообразно с видами Московской полити-
ки. Но друг Москвы Крымский хан был вассалом Турецкого
султана, и Московский государь воспользовался первым
удобным предлогом, чтобы отправить к сему последнему
дружественную грамоту. Предлогом этим послужили обиды
и притеснения, которые терпели русские торговцы в Азове
и Кафе и вследствие которых они почти перестали туда ез-
дить. Из помянутого выше путешествия Контарини мы ви-
дели, что Иван III обменялся посольством и с персидским
шахом Узун-Гассаном, с которым имел общими неприятеля-
ми Золотоордынских ханов.
В особенности любопытны завязавшиеся при Иване III
сношения с Габсбургским домом, восседавшим тогда на им-
ператорском Германском престоле. Почин этих сношений
принадлежал самим Габсбургам, которые ради собственных
политических интересов обратили внимание на возрастав-
шую Московскую державу. Сначала приехал в Москву ры-
царь Николай Поппель под видом простого путешественни-
ка, но с рекомендательной грамотой от императора Фрид-
риха III (в 1486 г.). В Москве приняли его холодно, опасаясь
какого-либо шпионства со стороны польского правительства.
Года через три тот же Поппель вновь прибыл в Москву, но
уже в качестве императорского посла. Тут он сообщил, буд-
то в Германии до первого его путешествия считали Московс-
кого князя подвластным Польскому королю, не зная того, что
он сильнее и богаче сего последнего и располагает владени-
541
ями гораздо более обширными. Выходило так, что только он,
Поппель, раскрыл глаза Немцам на Россию. Затем посол по-
желал говорить с великим князем наедине, но получил от-
каз, и на первой аудиенции должен был вести свои речи пе-
ред боярами, а на второй Иоанн слушал его, несколько от-
ступя от бояр; при сем дьяк Федор Курицын записывал
посольские речи. Речи эти заключались, во-первых, в сватов-
стве племянника императора маркграфа Баденского за одну
из дочерей великого князя, а, во-вторых, в предложении хло-
потать перед императором о королевском титуле для Ивана.
Свое предложение посол особенно просил сохранить в тай-
не, в виду того противодействия, какое это дело может встре-
тить со стороны польского короля. Великий князь прямо от-
клонил всякие переговоры о титуле, ответив, что он государь
на своей земле Божией милостью от своих прародителей и
поставления ни от кого иметь не хочет. На просьбу посла
показать ему великую княжну также отвечал отказом, гово-
ря: «у нас нет такого обычая, чтобы ранее дела показывать
дочерей». Вскоре Иван отправил к императору Фридриху и
сыну его Максимильяну, королю Римскому, собственного
посла, именно грека Юрия Траханьота. Последний имел по-
ручение отклонить сватовство маркграфа Баденского, ссы-
лаясь на то, что он слишком незначительный владетель в
сравнении с таким великим государем, каков Московский,
находившийся в родстве с последними Византийскими им-
ператорами. Вместо того Траханьот должен был завязать
переговоры о браке самого Максимильяна на дочери вели-
кого князя, но с непременным условием, что она останется в
греческом законе, будет иметь при себе православную цер-
ковь и своих священников. Австрийский двор как будто бы
очень охотно встретил мысль об этом браке. Он еще несколь-
ко раз обменялся посольствами с Московским двором. Но
вскоре Максимильян обручился с миланской принцессой
Бланкой Сфорца. Тогда же выяснилось, что он желает толь-
ко иметь от Иоанна помощь, против их общего недруга
Польского короля, в достижении Венгерской короны после
Матвея Корвина; а так как эта корона перешла в руки Кази-
мирова сына Владислава, то сношения Московского двора с
Австрийским на некоторое время прекратились. В конце
542
Иоаннова княжения император Максимильян прислал к
нему просить белых кречетов, которых и получил104.
В своих сношениях с европейскими державами Иван III
пользовался некоторыми греко-итальянскими выходцами,
состоявшими в русской службе, знакомыми с языком и обы-
чаями иноземными, каковы в особенности помянутые выше
греки Юрий Траханьот и Димитрий Ралев, а также Иван и
Антоний Фрязины (Джан Батиста делла Вольпе и Антонио
Джислярди), ездившие послами в Рим и Венецию. С помощью
этих выходцев под руководством великого князя скоро обра-
зовалась и собственная русская школа дипломатов в среде
московских бояр и дьяков. Из них наиболее известны Семен
Толбузин и дьяк Федор Курицын, ездивший послом в Венг-
рию. По-видимому, в это время начала вырабатываться та
дипломатическая система, которая потом долго сохранялась
в Московском государстве. Она состояла в том, что московс-
кие послы получали точно составленные наказы или настав-
ления, как держать себя, и заранее сочиненные ответы на
предполагавшиеся вопросы; вне этих вопросов и ответов не
допускались для них никакие политические разговоры; на все
другое они отзывались неведением. Они должны были тща-
тельно наблюдать титул и вообще охранять честь и достоин-
ство своего государя. Иноземные посольства в Москве, в свою
очередь, под предлогом почета и попечения, окружались при-
ставами и стражей, и подвергались иногда такому строгому
надзору, который походил на лишение свободы.
Кроме политических целей, Иван III в сношениях с евро-
пейскими государствами преследовал и цели чисто практи-
ческие: он постоянно хлопотал о вызове в Россию разного
рода мастеров и ремесленников, с помощью которых воздви-
гал крепости, храмы и дворцовые здания, лил пушки, чека-
нил монету и т.п. Со времени брака с Софьей Палеолог мас-
тера эти вызывались по преимуществу из той страны, кото-
рая славилась ими и в которой тогда происходило
возрождение науки искусств. Наибольшую известность по-
лучил Аристотель Фиоравенти, строитель главной московс-
кой святыни, т.е. Успенского собора.
Заботы монархов об украшении и распространении сво-
ей столицы суть общее явление в истории. Усиливая и воз-
543
вышая Московскую державу, Иван III естественно хлопотал
о возведении прочных красивых зданий в своем стольном
городе и об его лучшем украшении. Начали с соборного хра-
ма. Построенный Калитою Успенский собор сделался уже
тесен для такого города как Москва; притом он так успел
обветшать, что грозил разрушением, и своды его пришлось
подпирать толстыми деревянными столбами. Митрополит
Филиппе 1472 году призвал двух московских мастеров, Крив-
цова и Мышкина, и поручил им, разрушив старый храм, на
его место соорудить новый, более обширный и совершенно
подобный Владимирскому Успенскому собору, который про-
должал составлять красу и удивление Северной Руси. На
построение новой церкви митрополит учредил обязательный
денежный сбор с московских священников и монастырей, а
бояре и купцы давали по своему усердию. Собор заложили
еще больших размеров, чем Владимирский; а посреди его
построили временную деревянную церковь, в которой со-
вершалось богослужение; в ней же происходило брачное
венчание Ивана III с Софьей Палеолог. Спустя два года, при
новом митрополите Геронтии, когда здание уже доведено
было до сводов, вдруг часть его обрушилась. Причиной это-
го несчастья было неискусство каменных мастеров: внутрь
стен они сыпали мелкий камень и заливали его известью, но
последнюю растворяли с песком жидко, не клеевито; отчего
и стены не получили надлежащей прочности. Тогда великий
князь призвал было псковских каменщиков, которые учи-
лись своему делу у соседних Немцев. Однако он не ограни-
чился тем, и, отправляя в Венецию своего посла Семена Тол-
бузина, поручил его достать там хорошего зодчего и механи-
ка. Толбузин удачно исполнил поручение и привез с собой
некоего болонского уроженца Аристотеля Фиоравенти, «ма-
стера муроля, кой ставит церкви и палаты», как выражается
русская летопись. Летописцы наши не преминули при сем
случае восхвалить его как знаменитого художника, которо-
му само имя Аристотеля дано было за его искусство и кото-
рого тщетно звал к себе на службу турецкий султан. Хотя
похвалы эти несколько преувеличены, тем не менее Аристо-
тель пользовался почетной известностью в своем отечестве.
(Между прочим, он отличился тем, что в Риме и в родной
544
17*
Болонье передвинул целые колонны и даже монументальную
башню с одного места на другое.) Он подрядился на москов-
скую службу за десять рублей в месяц — цена по тому вре-
мени высокая. Аристотель прибыл в Россию вместе с сыном
своим Андреем и еще одним учеником, по имени Петром.
Великий князь послал его предварительно посмотреть Успен-
ский собор во Владимире, чтобы строить по его образцу.
Итальянец похвалил этот собор, заметив: «некиих наших
мастеров дело». Прежде всего он за Андроньевым монасты-
рем устроил печь для обжигания кирпича, приготовляемого
по своему способу: этот кирпич был уже и продолговатее
прежнего русского, а также тверже. Разбив дубовым тара-
ном остатки обвалившегося храма, он заложил его вновь и
начал строить, употребляя густую клеевитую известь. Спус-
тя четыре года храм был окончен; новгородские мастера
покрыли его сначала деревом, а по дереву «немецким
железом».
12 августа 1479 года митрополит Геронтий с нескольки-
ми епископами, с московскими архимандритами, игумнами
и протоиереями соборне освятил Успенский храм. А вели-
кий князь раздал при этом щедрую милостыню инокам и
нищим и устроил большой пир для духовенства и бояр. Пос-
ле того в новый собор торжественно перенесли мощи мит-
рополитов, сохранявшиеся во время стройки в ближней цер-
кви «св. Ивана под колоколы».
Хотя образцом для него должен был служить Владимир-
ский собор, однако сооружение Аристотеля получило неко-
торые существенные отличия. Во-первых, Владимирский
храм почти квадратный, а Московский, по выражению ле-
тописи, продолговат и заложен «палатным образом» (т.е.
подобно дому); длина его почти на четверть более его шири-
ны. Во Владимирском четыре основных столпа, два алтарных
и два посреди церкви; а в Московском по его длине понадо-
билось шесть столпов; из них два алтарных сохранили свою
четырехгранную форму; а четыре остальные получили фор-
му круглую, дотоле в русских храмах необычную. Число глав
тоже пять, как и во Владимире: но там три алтарных высту-
па, а в Москве пять. В алтаре за престолом, над митрополи-
чьим местом, Аристотель высек на камне крест продолгова-
18-Собиратели Руси
545
той латинской формы; но митрополит потом велел его сте-
сать. Наружные украшения Московского собора оказались
гораздо проще и беднее Владимирского (сохранились толь-
ко следы пояса из небольших колонок с арками). Очевидно,
Аристотель умел хорошо и прочно строить, но не был иску-
сен в орнаментации. О прочной постройке храма свидетель-
ствует его более чем четырехсотлетнее незыблемое суще-
ствование. И он недаром получил значение московского па-
ладиума или главной святыни. Это значение укреплено
несколькими знаменитыми иконами, собранными сюда из
разных частей Руси. Между ними главное место занимают:
икона Всемилостивого Спаса, по преданию написанная им-
ператором Мануилом, перенесенная из Новгорода Иваном
III и помещенная по правую сторону Царских врат, а по ле-
вую сторону известная икона Владимирской Богоматери,
перенесенная из Владимира во время Тамерланова наше-
ствия при Василии Дмитриевиче.
Кроме Успенского собора, Иван III заново переделал при-
дворный Благовещенский собор; а в конце своего княжения
велел разобрать и вновь построить в большем размере Ар-
хангельский, служивший усыпальницей Московских князей
и сделавшийся для того уже тесным.
Рядом с этими соборами великий князь, по примеру дру-
гих европейских государей, озаботился и для собственного
пребывания воздвигнуть красивый каменный терем или дво-
рец; он был заложен после страшного пожара, испепелив-
шего большую часть Москвы (в 1493 г.). Еще прежде того на
своем княжем дворе он построил обширную, светлую камен-
ную палату, которая впоследствии от своих граненых сна-
ружи стен получила название Грановитой. Она назначалась
для торжественных приемов, особенно иноземных послов,
и сохранилась до нашего времени. Подражая государю, мит-
рополит, некоторые бояре и богатые люди построили себе
также каменные дома, например, бояре Василий Федорович
Образец и ближний государев слуга Ховрин. Далее, великий
князь, вместо старых дубовых стен Московского кремля,
построил каменные зубчатые с башнями или стрельницами;
под некоторыми башнями проведены из Кремля подземные
ходы или тайники к Москве-реке для снабжения водой на
546
18-2
случай осады. При постройке этих стен старый Кремль был
расширен со стороны Неглинной; здесь великий князь при-
казал снести дворы и даже церкви, чтобы оставить свобод-
ное пространство между Посадом и Кремлем; на этом про-
странстве был разведен сад. Такое распоряжение великого
князя однако не обошлось без ропота: некоторые духовные
лица были недовольны тем, что переставляли церкви и по-
тревожили прах погребенных при них покойников, которых
кости вынесены были за город на Дорогомиловское кладби-
ще. Не ограничиваясь столицей, Иван воздвигал каменные
крепости и в других городах; между прочим, он построил
новые каменные стены в Новгородском кремле на старой
основе.
Все важнейшие каменные сооружения исполнены были
под руководством иноземных мастеров, особенно итальянс-
ких, каковы, кроме Аристотеля: Пьетро Антонио Соляри,
зодчий кремлевских стен; Алевиз, вместе с Соляри переде-
лавший Благовещенский собор, потом строитель Архангель-
ского собора и Кремлевского дворца, и др. С подобными ху-
дожниками проник тогда в Россию и самый стиль Возрож-
дения; в храмовом зодчестве он явился здесь в соединении с
прежним Византийско-Русским стилем. Что же касается до
церковной живописи, то они всецело оставалась в руках рус-
ских иконных мастеров; между последними славились в эту
эпоху Дионисий иконники его товарищи поп Тимофей, Ярец
и Коня. Ими, вероятно, начато было внутреннее росписание
Успенского собора; по крайней мере известно, что они на-
писали на алтарной преграде «Деисус с праздники и проро-
ки». Окончено было это внутреннее росписание уже при
сыне и преемнике Ивана III.
Кроме каменных сооружений, наемные итальянские
мастера исполняли тогда и разные другие работы, в особен-
ности лили пушки и чеканили монету. Так, Фрязин Паоло
Дебосис слил большую пушку, о которой летописец русский
счел нужным заметить (под 1488 г.). А упомянутый выше
Иван Фрязин прямо назван в летописи «денежник», т.е. че-
канщик монеты. Известный Аристотель был не только зод-
чий и инженер, но также лил пушки, колокола и чеканил
монету. Мы видели что он во время походов Ивана III на
18*
547
Новгород и Тверь строил мост на судах и управлял осадной
артиллерией. Кроме того, на некоторых серебряных день-
гах того времени встречается подпись с именем Aristoteles.
Дотоле драгоценные металлы не разрабатывались в России
и получались путем торговли; а серебро добывалось или в
вйде дани, или посредством мены с Приуральских инород-
цев. Иван Васильевич, желая иметь собственное золото и
серебро, вызвал для того из Германии двух сведущих Нем-
цев, и они нашли серебряные и медные руды в Печерском
краю на реке Цыльме (в 1491 г.). Кажется, с того времени
стали в Москве чеканить монету из собственного серебра.
Хотя наиболее известные художники, приглашенные
Иваном на московскую службу, были Итальянцы; однако
числом их далеко превышали жившие в Москве немецкие
мастера, которые отчасти были вызваны из Германии, а от-
части могли выезжать сюда из Ливонии, Пруссии и запад-
норусских городов, где издавна встречается много Немцев.
Любопытно следующее известие. Когда в 1494 году в Мос-
кву прибыло посольство от Ганзейских городов с жалоба-
ми на притеснения, чинимые их купцам в Новгороде, то
Греки, ездившие от великого князя послами за море,
предъявили иск с Ревельского посла за насильственное за-
держание и убытки, причиненные им в Ревеле, на сумму
360 золотых. Немецкие мастера, жившие в Москве, снача-
ла поручились за Ревельского посла, а потом ссудили ему
эту сумму, чтобы избавить его от дальнейшего преследова-
ния Греков. Ясно, что уже тогда в Москве существовала
значительная немецкая колония; в ее среде, кроме ремес-
ленников, были и лекаря.
Призываемые в Москву мастера, конечно, помогли раз-
витию здесь разного рода художественных и ремесленных
изделий, к которым так способно Великорусское племя. Оче-
видно, в эту эпоху еще более стало развиваться в Москве
искусство выделывать вещи из драгоценных металлов, осо-
бенно из серебра под чернию. Контарини, между прочим,
встретил здесь одного золотых дел мастера, по имени Три-
фона, Катарского уроженца, который работал прекрасные
сосуды для великого князя. Чары и сосуды московского че-
кана уже славились у соседних владетелей татарских; о чем
548
18-4
свидетельствует следующая просьба Менгли-Гирея, изло-
женная им в одной посольской грамоте к Ивану Васильеви-
чу: «Мисюрский султан прислал шатер писаный и шитый,
узорчатый; даст Бог в великие дни буду в нем есть и пить,
так надобны серебряныя чары в два ведра хорошей работы,
да наливки серебряныя; прошу их у тебя. Чтобы наливка не
мала была, смотря по чаре, доброй бы работы наливка была;
твоя, брата моего, любовь ночью и днем с сердца не сойдет;
серебряную чару меду за твою брата моего любовь всегда
полную пьем; у нас такой чары сделать мастера добраго не
добудешь, а у тебя мастера есть»105.
Пользуясь начатыми сношениями с Европой для вызова
в Россию разных мастеров, которые своими произведения-
ми могли бы возвысить блеск Московской державы, Иван
Васильевич пытался с той же целью извлечь из этих сноше-
ний и другую пользу: он желал вступить в родственные свя-
зи с европейскими государями. Пока существовали на Руси
самостоятельные княжества, Московский двор не встречал
затруднения в выборе невест и женихов для членов своего
великокняжеского дома. Но теперь большие уделы почти
прекратились. Последние их владетели уже находились с ним
в близком родстве; сам Иоанн в первом браке был женат на
Тверской княжне, а сестру свою он выдал за князя Рязанс-
кого. Остальные русские князья постепенно переходили в
состав служилого боярского сословия. В другой, Западной,
половине Руси также прекращалось существование удель-
ных князей; а дом Гедимина, некоторое время охотно род-
нившийся с домом Владимира Великого, окатоличился и стал
во враждебные отношения к Москве. Прекратилось также
существование православных государств Сербского, Болгар-
ского и самой Византийской империи; последняя предста-
вительница династии Палеологов сделалась женой самого
Ивана III. Ему удалось еще женить старшего своего сына на
дочери православного государя, именно молдавского госпо-
даря Стефана. А затем он уже встречал явные затруднения
в приискании приличных партий членам своей семьи. Мы
видели, что Иван Васильевич потерпел неудачу в вопросе о
браке своей дочери Елены с наследником Германской импе-
раторской короны Максимильяном; а родниться с каким-
549
либо мелким немецким князем он считал ниже своего дос-
тоинства. Ту же старшую дочь от Софьи Елену он потом при-
строил за великого князя Литовского Александра; но, как
известно, этот брак не был счастлив по различию вероиспо-
ведания. После того Иван Васильевич поручал Елене разве-
дать о разных немецких принцессах, желая найти невест для
своих сыновей. Но эти разведки окончились ничем. Ясно, что
вероисповедание послужило главным препятствием для
брачных союзов с Европой. Протестантских династий еще
не было, а католические относились к перемене религии с
такой же строгостью, с какой и сам Московский двор. Мы
знаем, что в более древние времена русские княжны выхо-
дили за европейских принцев, и делались при этом католич-
ками, а европейские принцессы, выходя за русских князей,
становились православными. С того времени отношения
исповеданий заметно обострились; для перехода католичес-
ких княжен в православие требовалось папское разрешение,
на которое рассчитывать было очень трудно.
Московский же двор успел проникнуться такой ревнос-
тью к греческому обряду и так высоко ставил свое достоин-
ство, что не только требовал перехода в православие от ино-
земной невесты, но теперь уже не дозволял своим княжнам
при выходе замуж покидать православие. Поэтому пришлось
прибегнуть к брачным союзам с собственными подданны-
ми. Для второй своей дочери Феодосии Иван III нашел же-
ниха между служилыми князьями, именно Василия Данило-
вича Холмского, который был сыном знаменитого победи-
теля Новгородцев на р. Шелони и потомком Тверского
княжего рода. А для выбора невесты сыну своему от Софьи,
Василию Ивановичу, великий князь велел собрать в Москву
до 1500 лучших девиц из Московского государства (1505 г.).
Выбор пал на Соломонию Юрьевну Сабурову, отец которой
был потомок татарского выходца мурзы Чета. И этот (осно-
ванный на примере Византии) способ выбора невесты госу-
дарю или наследнику престола сделался потом обычаем при
Московском дворе106.
С водворением единодержавия в Северо-Восточной Руси
и с усилением власти великого князя Московского естествен-
но должны были измениться его отношения к боярскому
550
сословию. По мере того, как владетельный род небольшой
земли становится главой обширного государства, естествен-
но возрастает его власть, обстановка его делается величе-
ственнее, отношения к подданным повелительнее, не исклю-
чая и ближайшего к нему класса. Такое явление повторялось
всегда и всюду. Поэтому нисколько не удивительно, что Иван
III не держал себя с боярами так же запросто, как первые
князья Московские; он был уже гораздо менее доступен,
нежели отец его Василий Темный, большую часть своего
княжения боровшийся за великий стол и много обязанный
именно боярскому сословию. Обладая вообще нравом стро-
гим, любящим порядок и повиновение, Иван III естественно
повысил тон с боярами, и начал обходиться с ними как с под-
данными. Несомненно, вторая его супруга Софья Фоминиш-
на принесла с собой в Москву многие предания и понятия
Византийского двора; ее влияние еще более подняло и без
того высокие представления Ивана Васильевича о своей вла-
сти и своей державе. Очень возможно, что, благодаря ее вну-
шениям, он пришел к намерению покончить с самой тенью
постыдного Татарского ига и что под ее влиянием старался
окружить свой двор возможной пышностью и блеском и уси-
лить сторону обрядовую или церемониальную. Но такое вли-
яние не следует преувеличивать на том основании, что впос-
ледствии при сыне и внуке Ивана Васильевича некоторые
бояре, сетуя на суровость и высокомерное обращение с ними
Московских государей, приписывали эту перемену в обра-
щении именно Софье Фоминишне и приехавшим с нею Гре-
кам. Обвинять в каком-либо неприятном общем явлении
одно известное лицо — это слишком обычная черта в чело-
веческих обществах; бояре того времени конечно не смот-
рели на события с исторической точки зрения, которая обя-
зательна для историка. Повторяем, гордый, повелительный
тон, принятый Иваном III по отношению к своим боярам, и
казни, которыми он иногда карал их наравне с другими под-
данными, прямо вытекали из предыдущей истории, нравов
той эпохи и личного его характера.
Если в чем особенно ясно выразилось влияние Софьи,
женщины несомненно гордой, умной и энергичной, так это
в вопросе о престолонаследии.
551
От первой супруги своей Марьи Борисовны Тверской
великий князь имел сына, по имени также Иван, прозванно-
го Молодым в отличие от отца. Подобно тому, как сам Иван
III еще при жизни своего отца Василия Темного был его со-
правителем и объявленным ему наследником, так и теперь
Иван Молодой считался соправителем; в грамотах нередко
он упоминается рядом с отцом и точно так же именуется ве-
ликим князем. Очевидно, в Москве сознательно вводили пе-
ремену старшинства в целом княжеском роде, и старались
упрочить порядок престолонаследия в прямой линии торже-
ственным объявлением государева наследника, который при
этом получал великокняжеский титул. Вероятно, и тут Мос-
ква руководствовалась примером Византии, где иногда им-
ператор имел соправителя в лице брата или сына, пользовав-
шегося одинаковым титулом. Иван Молодой уже принимал
деятельное участие в делах государственных и воинских по-
ходах. Впрочем, помянутый Контарини замечает, будто Иван
Васильевич не особенно жаловал сына за какие-то дурные
наклонности. Ему было 32 года от роду, когда он занемог ло-
мотою в ногах (которую летописец называем камчугом). В
службе великого князя, находился некто Леон, родом Жи-
довин из Венеции. Он начал лечить Ивана Ивановича и за
его выздоровление поручился собственной головой. Больно-
му он давал пить какое-то зелье (траву) и прикладывал ему
стклянки с горячей водой. Но, очевидно, самоуверенность
его не соответствовала его искусству. Ивану Молодому от
этого лечения сделалось хуже, и он умер (1490 г.). Великий
князь велел посадить Леона под стражу и, когда окончились
сорочины или шестинедельный срок по смерти сына, при-
казал казнить несчастного лекаря. Ему отрубили голову на
Болвановке.
Замечательно, что это был не первый иноземный лекарь,
поплатившийся тогда своей головой вследствие неудачного
лечения. За пять лет до означенного случая в Москве захво-
рал служилый татарский царевич Каракач. Его взялся лечить
немецкий врач Антон; но не вылечил. Врача обвинили, буд-
то он намеренно уморил больного. Великий князь выдал ле-
каря сыну Каракачеву. Татарин хотел было отпустить его за
денежный выкуп; но Иван Васильевич не дозволил. Тогда
552
Татары под Москворецким мостом на льду реки зарезали
Антона ножом, «как овцу», по выражению летописца. Такая
варварская расправа напугала других иноземцев; между про-
чим, Аристотель Фиоравенти хотел было уехать из Москвы.
И тут Иван III поступил как настоящий деспот; он приказал
посадить Аристотеля под стражу и таким образом насильно
удержал его в своей службе.
Иван Молодой оставил после себя малолетнего сына Ди-
митрия от своей супруги Елены, дочери Молдавского госпо-
даря. Но Иван Васильевич имел от Софьи сына Василия (ро-
дившегося в 1479 г.). Естественно возник вопрос: кому из них
быть наследником великого князя? Софья, конечно, хлопо-
тала о назначении Василия. На его стороне находились и
древние понятия о старшинстве. Казалось бы, что высшее
боярство, стоявшее за старину, должно было также принять
сторону Василия. Однако, наоборот, оно стало поддерживать
Димитрия и его мать Елену; очевидно, тут действовало не-
расположение к Софье, которой, как было сказано, припи-
сывали тогда перемену в обращении великого князя со сво-
ими боярами. Нерасположение к ней простиралось до того,
что ее даже обвиняли в отравлении Ивана Молодого. На сто-
роне Софьи и Василия мы видим людей менее знатных, а
именно часть детей боярских и несколько дьяков. Иван III
колебался между внуком и сыном. Вдруг ему донесли, будто
приверженцы Василия подговаривают его бежать из Моск-
вы, захватить казну в Вологде и Белозерске и погубить свое-
го соперника Димитрия. Донесли также на Софью, будто к
ней тайком приходят какие-то лихие бабы с зельем. Иван III
сильно разгневался и возложил опалу на сына и жену. Пос-
ледней он стал остерегаться («с нею нача жити в береже-
нии»), а Василия велел держать под стражей. Шестеро из его
оговоренных приверженцев были казнены (дьяк Стромилов,
Яропкин, Поярков и пр.); многие дети боярские брошены в
тюрьму; помянутые лихие бабы обысканы и ночью утопле-
ны в Москве-реке. После того наследником своим великий
князь объявил внука Димитрия.
Чтобы подкрепить свой выбор всенародным актом, Иван
Васильевич велел торжественно венчать внука. Обычай тор-
жественного княжеского венчания или «посажения на стол»
553
существовал на Руси издревле; с течением времени, при не-
сомненном влиянии Византии, выработались сопровождав-
шие его обряды, пышность которых, конечно, увеличивалась
в Москве по мере ее усиления. В данном случае мы впервые
имеем летописное известие о венчании не самого великого
князя, а его соправителя или собственного наследника. Ле-
тописи сохранили нам любопытные подробности этого об-
ряда, подробности, которые в главных чертах сделались как
бы обязательными для всех последующих русских корона-
ций. Торжество происходило 4 февраля 1498 года в новом
Успенском соборе. Среди церкви на высоком помосте поста-
вили три стула: для великого князя, его внука Димитрия и
митрополита Симона; великий князь и митрополит сели на
свои места, а Димитрий стал перед ними у верхней ступени
помоста.
«Отче митрополит! — сказал великий князь, — Божиим
повелением от наших прародитель великих князей старина
наша, оттоле и до сих мест огни великие князи сыном своим
первым давали великое княжение, и яз был своего сына пер-
ваго Ивана при себе благословил великим княжением. Бо-
жия паки воля сталася, сына моего Ивана в животе не стало,
и у него остася сын первой, Димитрий, и аз его ныне благо-
словляю при собе и после себе великим княжением Влади-
мирским и Московским и Новогородским, и ты бы его отче
на великое княжение благословил».
Димитрий приблизился и преклонил голову. Осенив его
крестом, митрополит положил руку на его голову и произ-
нес благословенную молитву. Потом великий князь возло-
жил на внука бармы и шапку Мономаха, при чтении соот-
ветствующих молитв. Затем архидиакон с амвона возгласил
многолетие «великому князю» Димитрию. Обоим великим
князьям приносили поздравления иерархи, родственники,
князья, бояре и прочие люди. В заключение митрополит и
Иван Васильевич говорили Димитрию приличное поучение.
Потом совершена была литургия. После чего Димитрий вы-
шел из церкви в бармах и шапке. В дверях Успенского собо-
ра сын Ивана Васильевича Юрий трижды осыпал его золо-
тыми и серебряными деньгами; то же самое повторил он пе-
ред соборами Архангельским и Благовещенским.
554
Все это пышное венчание юного внука послужило как бы
для того только, чтобы резче оттенить его печальную судьбу.
Дело, основанное на подозрениях и сочиненных доносах, не
могло быть прочно. Вероятно, хитрая Софья Фоминишна не
дремала и скоро сумела обнаружить козни своих недоброже-
лателей. Уж в следующем году обрушилась жестокая опала
на старую боярскую партию. Во главе этой партии стояли две
знатных породнившихся между собой семьи, Патрикеевы и
Ряполовские; первые происходили из рода Гедиминовичей, а
вторые из рода Суздальских великих князей. Иван Юрьевич
Патрикеев занимал первое место между московскими бояра-
ми при Василии Темном и при Иване III. Тем не менее его вме-
сте с двумя сыновьями и с зятем Семеном Ряполовским вели-
кий князь велел заключить под стражу. Они были уличены в
каких-то крамолах и обвинены в измене. Иван III осудил их
насмерть; но, по ходатайству духовенства, Патрикеевых, отца
и старшего сына, помиловал от казни, позволив им постричь-
ся в монахи; младшего сына оставил под стражей; а Семену
Ряполовскому отрубили голову на Москве-реке (дело было в
феврале месяце). Спустя еще три года, Иван Васильевич воз-
ложил опалу на внука своего Димитрия и мать его Елену, по-
садил их под стражу, и запретил поминать на ектениях Ди-
митрия великим князем. А вслед затем благословил на вели-
кое княжение сына своего Василия, и его имя после того в
грамотах пишется рядом с именем отцовским. Стефан, вое-
вода Молдавский, узнав об опале своей дочери Елены и вну-
ка, рассорился с Иваном III и в отместку ему задержал его по-
сла Димитрия Ралева со многими мастерами, которых тот на-
вербовал в Италии по поручению великого князя и направился
с ними в Москву южным путем, а не северным, по причине
войны Москвы с Литвой и Ливонией. Только с большими хло-
потами, издержками и проволочками Иван III выручил их при
посредстве своего союзника Менгли-Гирея Крымского, почти
в конце своего царствования (1504 г.).
Любопытна судьба двух свояков Ивана III, братьев Со-
фьи Фоминишны. Младший, Мануил, скучая праздной жиз-
нью в Риме, отправился в Константинополь ко двору Маго-
мета II. Султан принял его милостиво, назначил ему содер-
жание, но не дал никакой высокой должности; а сын его уже
555
является мусульманином на военной султанской службе.
Старший, Андрей, титулярный деспот Морейский, остался
в Риме со своим маленьким двором на папском иждивении;
недовольствуясь им, он пытался умножить свои доходы тем,
что продавал разным лицам придворные византийские ти-
тулы и давал на них свои хризовулы. Наконец, он продал свои
права на Византийский престол Французскому королю Кар-
лу VIII, который носился с планом обратного завоевания Ви-
зантии у Турок и предпринял свой известный поход в юж-
ную Италию, как первый шаг к этому завоеванию. Андрей
два раза приезжал в Москву, очевидно, не столько для сви-
дания с сестрою и зятем, сколько за щедрым денежным вспо-
можением. Во второй раз он приехал (в 1490 г.) вместе с по-
слами великого князя Димитрием и Мануилом Ралевыми (сы-
новья вступившего в московскую службу знатного
греческого выходца Иоанна Ралопалеолога). Они тогда при-
вели из Италии многих мастеров, «стенных, палатных, пу-
шечных и серебряных» (в том числе лекаря Леона). Андрей
умер в начале XVI столетия (1502). Его сын Константин, хотя
и принял титул Морейского деспота, был простым капита-
ном в папской гвардии и немногим пережил отца. Таким об-
разом, ближайшие права на Византийское наследство пере-
шли к Софье Фоминишне, или собственно, к ее потомству,
т.е. к великим князьям Московским107.
Помянутые выше семейные события и придворные пе-
ремены, по-видимому, происходили не без некоторой связи
с важным церковным явлением того времени, известным под
именем Ереси Жидовствующих. Она возникла почти там же,
где сто лет назад появилось учение Стригольников, т.е. в
Новгородской епархии, но на сей раз не в Пскове, а в самом
Великом Новгороде.
Темны и сбивчивы известия о происхождении этой ере-
си. Если верить рассказу главного ее обличителя и гонителя
(Иосифа Волоцкого), то начало ей положил будто бы жид и
чернокнижник Схария, который в 1471 году приезжал в Нов-
город в свите литовского князя Михаила Олельковича, зани-
мавшего Новгородский стол. Схария обратил в ересь двух
новгородских священников, Алексея и Дионисия, а те в свою
556
очередь совратили значительное количество попов, дьяконов
и мирян; таким образом ересь начала распространяться. В чис-
ле совращенных встречаем софийского протопопа Гавриила
и знатного боярина Григория Тучина. Трудно с точностью
определить учение этих еретиков. Судя по дошедшим до нас
обличительным против них сочинениям, еретики главным
образом не признавали Христа за Сына Божия и отрицали
Преев. Троицу, а учили, что Бог есть един; далее их обвиняли
в том, что они отрицали будущую жизнь, почитание икон, свя-
тых, таинства, посты, церковные обряды, монашество и пр.
Следовательно, находим почти полное отступничество от Хри-
стианской церкви. Но в то же время не видим тут ясно и рели-
гии Иудейской. Отрицая Троицу и воплощение Сына Божия
и проповедуя единого Бога, конечно, еретики приближались
к Ветхозаветному учению; но такие отрицания по частям ука-
зывались их противниками и в прежних ересях, иудейских и
христианских, каковы особенно Маркиане, Мессальяне и
Саддукеи. Не видно, чтобы новгородские еретики исполняли
какие-либо жидовские обряды; достоверно известно, что они
не подвергали себя обрезанию и не почитали субботы. По всем
признакам, эта ересь является плодом того же религиозного
брожения, которое поднято было в Новгороде и Пскове уче-
нием Стригольников, т.е. плодом собственного вольнодумства
или собственной пытливости по отношению к высшим воп-
росам веры и разумения. Как и в предшествовавшем учении,
здесь мы находим то же свойство русского ума: раз вступив
на путь сомнения или отрицания, быстро доходит до самых
крайних пределов; если только действительно новая ересь
учила всему тому, в чем ее обвиняли.
Единственный пункт соприкосновения новых еретиков
с жидовством представляет, по-видимому, столь распрост-
раненное в Европе в те времена увлечение астрологией.
Заезжие в Новгород еврейские торговцы сбывали здесь меж-
ду прочим астрологические сочинения. В особенности име-
ла успех книга «Шестокрыл», заключавшая в себе астроно-
мические таблицы, составленные одним еврейским ученым.
Еретики усвоили себе отсюда еврейское летосчисление, по
которому насчитывалось гораздо меньшее количество лет от
сотворения мира, нежели по летосчислению христианско-
557
му. На этом пути они встретились с тем средневековым суе-
верием, которое состояло в ожидании близкой кончины мира
и второго пришествия, долженствовавших совершиться буд-
то бы в известный, заранее предсказанный срок. На западе
этой кончины тщетно ожидали с исполнением тысячи лет от
Рождества Христова. У народов восточного обряда подобное
ожидание перенесено было на семитысячный год от сотво-
рения мира. Истечение семи тысяч лет падало на 1492 год от
Р.Х. Сообразно с этим верованием и пасхальное рассчисле-
ние, т.е. празднование пасхи, заранее сделано было не на весь
пасхальный круг, а только доведено до этого года. С прибли-
жением его многие умы верующих приходили в тревожное
состояние. Оно выражалось и в разных заметках, которыми
переписчики пасхалии сопровождали 7000 год. Об этом сви-
детельствует одна Русская летопись (под 1459 годом) в сле-
дующих выражениях: «писано в пасхалии: братия! здесь
страх, здесь беда великая, здесь скорбь не малая; как и в рас-
пятие Христово, сей круг солнца будет 13, луны 23, и сие лето
будет последнее, в оное чаем всемирнаго пришествия Хрис-
това». Когда же седьмая тысяча лет была на исходе, сомне-
ния и толки усилились; призрак близкой кончины мира вы-
зывал мрачное настроение умов. И вдруг посреди этого тре-
вожного ожидания выступают люди, по-видимому,
православные и даже носящие священнический сан, кото-
рые называют такое ожидание заблуждением и прямо гово-
рят, что до кончины мира еще очень далеко. Таким смелым
предсказанием еретики, естественно, обратили на себя вни-
мание, и в свою очередь сделались предметом соблазна.
Очевидно, вопрос о кончине мира послужил только пово-
дом к открытию новгородской ереси и к ее столкновению с
высшей церковной иерархией. А самая ересь существова-
ла помимо этого вопроса, помимо астрологии и еврейского
летосчисления. Но обличители ее ухватились за пасхалию,
и наименовали еретиков «жидовствующими»; ибо хорошо
знали, что одно это наименование уже должно было воз-
буждать отвращение к подобной ереси у Русского право-
славного люда.
Распространяя в тайне свое учение, новгородские ере-
тики по наружности не только оставались православными,
558
но и казались благочестивыми; будучи людьми книжно об-
разованными, они пользовались уважением. Между прочим
их руководители, Алексей и Дионисий, так сумели понра-
виться самому великому князю, когда он в 1480 году посетил
Новгород, что Иван III перевел их в Москву: Алексея опре-
делил протоиереем в Успенский собор, а Дионисия священ-
ником в Архангельский. Вместе с ними перешло в Москву
их учение, которое они также успешно начали здесь распро-
странять. Немало помогло им то обстоятельство, что митро-
полит Геронтий в это время мало прилежал церковным де-
лам, находясь в распре с великим князем. Сему последнему
донесли, что при освящении Успенского собора (в 1479 г.)
митрополит будто бы неправильно ходил с крестами не по
солнцу (не посолон). Иван III разгневался; возник спор; на
стороне митрополита оказалось почти все духовенство. Толь-
ко Ростовский владыка Вассиан Рыло и Чудовский архиман-
дрит Геннадий были против него. Геронтий оставил кафед-
ру и удалился в Симонов монастырь. Распря д лилась несколь-
ко лет; наконец великий князь уступил, признал себя
неправым и упросил митрополита воротиться на свою кафед-
ру. Вскоре потом архимандрит Геннадий испытал на себе
следствие этого примирения. Он в навечерие Крещения Гос-
подня, которое случилось в Воскресный день, позволил сво-
ей братии пить богоявленскую воду, поевши. Митрополит
за это велел его привести к себе. Архимандрит убежал было
к великому князю; но тот выдал его митрополиту; последний
велел его сковать и посадить в ледник под своей палатой. Од-
нако по просьбе великого князя и бояр скоро его отпустил.
Этот самый Геннадий, очевидно, угодивший великому
князю, был поставлен архиепископом в Новгород (1484 г.).
Тутон скоро открыл существование ереси; причем узнал, что
еретики эти люди начитанные, что у них есть книги, кото-
рых нет у него самого; в числе таких книг встречаются: Сло-
во Козьмы пресвитера на Богомильскую ересь, послание
Фотия патриарха к князю Болгарскому Борису, Менандр,
Логика, Дионисий Ареопагит и пр. Геннадий начал произво-
дить розыск. Тогда некоторые из обвиненных убежали в
Москву. Архиепископ посылал подробные известия о своих
открытиях великому князю и митрополиту. Иван III велел
559
наказать виновных и продолжал розыск. Но затем в Москве
мало обращали внимание на дальнейшие донесения и пред-
ставления Геннадия. Митрополит Геронтий не был к нему
расположен; а московские еретики успели вовлечь в свое
учение любимого великокняжеского дьяка Федора Курицы-
на и действовали под его покровительством. Новгородские
еретики, гонимые Геннадием, продолжали спасаться в Мос-
кву. В 1489 году Геронтий скончался; митрополичья кафед-
ра после него целые полтора года оставалась праздною, и
ересь распространялась без помехи. Наконец собором рус-
ских епископов выбрали нового митрополита; выбор пал на
того, кого указал великий князь. Говорят, помянутый прото-
поп Алексей до того пользовался расположением Ивана Ва-
сильевича, что перед смертью своей успел склонить его вы-
бор на одного из своих тайных последователей, именно на
Симоновского архимандрита Зосиму (1490 г.). А Геннадий в
это время находился как бы в опале; его не пригласили на
собор. Новгородский владыка стал действовать на Москву
посланиями; он писал к новому митрополиту, убеждая его
принять строгие меры против ереси, подробно раскрывая
имена и действия московских еретиков; писал также и к дру-
гим епископам, пребывавшим на Московском соборе
1490 года, и увещевал их постоять за православие. Собор, в
присутствии митрополита и великого князя, действительно
приступил к рассмотрению дела о еретиках; указанные Ген-
надием священники, дьяконы, дьячки и некоторые другие
их единомышленники были призваны на собор, обвинены в
отступничестве от православия и богохульстве. Они ни в чем
не сознались; тем не менее собор предал их проклятию, и
осудил на заточение. Некоторых еретиков великий князь
отослал в Новгород. Геннадий велел посадить их на коней
лицом к хвосту и надеть на головы берестяные, остроконеч-
ные шлемы с мочальными кистями и венцами из соломы и
сена, снабженные надписью: «се есть сатанино воинство».
В таком виде их водили по городу; встречающимся велено
было плевать на них и поносить бранными словами. В зак-
лючение шлемы были сожжены на их головах. Подобное
наказание явилось некоторым подражанием аутодафе ис-
панской инквизиции. Геннадий слышал рассказы цесарско-
560
го посла о том, «как Испанский король очистил свою землю»
(от ересей), и желал таких же строгих мер для России. Он,
очевидно, находил приговор собора недостаточно строгим и
решительным. (Есть известие, что осуждение еретиков на
смертную казнь отклонил именно митрополит Зосима.)
Действительно, ересь после того не только не ослабела, а еще
усилилась, в особенности когда 1492 год прошел благополуч-
но и предсказание еретиков оправдалось. Главный их покро-
витель дьяк Курицын по-прежнему оставался в милости у
великого князя; их учение нашло доступ в самую семью пос-
леднего: его невестка Елена, вдова Ивана Молодого, зарази-
лась той же ересью. С ужасом узнал Геннадий, что ею зара-
жен и сам митрополит. Тогда для борьбы с этим злом он при-
звал себе на помощь знаменитого игумна Иосифа Волоцкого.
Житие преподобного Иосифа Санина изображает нам
начало его подвижничества почти теми же общими черта-
ми, которые мы видели у других подвижников, основавших
знаменитые русские монастыри. Он в ранней юности почув-
ствовал влечение к иночеству; побывал в разных обителях и
принял пострижение в Боровске у преподобного Пафнутия.
Его благочестивая ревность и дар убеждать других скоро
выразились в том, что он уговорил постричься и своих роди-
телей, и двух своих братьев. После кончины Пафнутия и по
его указанию братия выбрала Иосифа игумном. Его идеалом
было самое строгое монастырское общежитие, которое как-
то мало прививалось к русским монастырям и которое он
пытался теперь вполне водворить в Пафнутьевой обители.
Не встретив здесь сочувствия со стороны многих старцев,
Иосиф удалился на свою родину, в окрестности Волоколам-
ска, и там основал собственную обитель под покровитель-
ством местного князя Бориса Васильевича Волоцкого (брата
Ивана III); благодаря пожертвованиям этого князя и других
знатных людей, обитель скоро процвела и украсилась камен-
ным храмом Успения Богородицы. Число ее иноков возрос-
ло до ста человек. Иосиф служил для всех примером строго-
го исполнения монашеских правил, постничества, трудолю-
бия, непрестанной молитвы. Неуклонное соблюдение
монастырского устава он простер до того, что отказал в сви-
дании собственной матери, которая перед смертью желала
561
с ним проститься. Для сохранения порядка и послушания
между братией Иосиф прибегал иногда к суровым мерам;
всякое непокорство, по его мнению, следовало смирять
жезлом. В то же время назначение инока он отнюдь не
полагал в созерцательном житии или в страдательном от-
ношении к миру. Желая упрочить благосостояние своего
монастыря, Иосиф установил известную плату за панихи-
ды и другие службы, совершавшиеся по заказу мирян; а
особенно важную статью дохода составляло поминовение.
За простое годовое поминовение взималось, смотря по уго-
вору, некоторое количество денег, или хлеба, или земли; а
за «вечную память» надобно внести от 100 до 500 рублей,
если она соединялась с ежегодным устройством «корма»
для братии, т.е. поминального обеда; а без корма стоила
вдвое менее. Зато монастырь охотно помогал нуждающим-
ся и неимущим; а во время голода открывал свои житни-
цы для поддержки окрестного населения. Не ограничива-
ясь тем, в подобные тяжкие годы Иосиф обращался к кня-
зьям и правителям и убеждал их облегчать народное
бедствие, например, установлением цены на хлеб. Свое
усердное служение делу христианской любви и милосер-
дия он доказывал частым ходатайством за несчастных и
угнетенных и, между прочим, старался облегчать участь
рабов. Дошедшие до нас его послания и другие сочинения
свидетельствуют, что он был по тому времени человек
книжно образованный, весьма начитанный в Священном
писании, обладавший необыкновенной памятью и даром
убедительного красноречия.
Вообще Иосиф Санин является перед нами замечатель-
ным выразителем Великорусского племени, даровитого, де-
ятельного и практического, того племени, которое своими
разнообразными способностями к общинной жизни и еди-
ноправлению, к терпению и энергическому действию, к по-
виновению и начальствованию, к мягкосердечию и суровой
твёрдости сумело в те времена воротить себе народную са-
мобытность и заложить прочный фундамент своему государ-
ственному величию.
Геннадий давно знал и уважал Иосифа, так как Волоко-
ламский монастырь принадлежал к Новгородской епархии.
562
Он знал, к кому обращался за помощью, и не ошибся. Иосиф
немедленно и ревностно принялся за борьбу с ересью; он
написал целый ряд увещательных посланий и обличитель-
ных слов. В своих посланиях, обращенных преимуществен-
но к тому или другому епископу, начиная с Нифонта Суз-
дальского, он умолял постоять крепко за православную веру
против еретиков и особенно против их главного сообщника
митрополита Зосимы. А в своих обличительных словах
Иосиф с большой живостью и с силой убеждения нападает
на ту или другую сторону еретического учения; причем по-
стоянно подкрепляет свою речь примерами и выражениями
из Св. Писания и Отцов церкви, пользуясь своей обширной
начитанностью и своей памятью. Впоследствии эти обличи-
тельные слова или беседы, обращенные ко всем верующим,
были собраны в одно сочинение, которое получило название
Просветителя. Иосифу действительно удалось подвинуть
епископов и вообще духовенство к более дружной и усерд-
ной борьбе с Новгородской ересью. Ближайшим следстви-
ем его посланий и обличений было свержение митрополита
Зосимы. Рассказывают, будто сей последний наружным об-
разом исполняя должность архипастыря, в тайных беседах
со своими единомышленниками являл самое крайнее неве-
рие и кощунство. Например, вот как отзывался он о бессмер-
тии души, если верить известию Просветителя: «а что то цар-
ство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскре-
сение мертвых? Ничего того несть, умер, кто ин, то умер, по
та места и был!» Решено было без шуму удалить его в монас-
тырь под тем предлогом, что он страдал пороком пьянства и
не радел о церкви. Во избежание соблазна однако устроили
дело так, что Зосима как бы сам отказался от митрополии
«ради своей немощи»; причем всенародно положил свой
омофор на престол в Успенском соборе.
После того прошло более года, прежде нежели состоя-
лось соборное избрание нового архипастыря. Выбран был
игумен Троицкого монастыря Симон, конечно, опять по ука-
занию великого князя. При посвящении нового митрополи-
та (в сентябре 1496 г.) Иван Васильевич (по обычаю, заим-
ствованному из Византии) в Успенском соборе всенародно
обратился к нему с следующими словами:
563
«Всемогущая и животворящая Святая Троица, дарующая
нам всея Руси государство, подает тебе сий святый великий
престол архиерейства, митрополию всея Руси руковозложе-
нием и освящением святых отец архиепископов и еписко-
пов Русскаго царства, и жезл пастырства, отче, восприими и
на седалище старейшинства во имя Господа Иисуса и Пре-
чистыя Его Матери взыди, и моли Бога и Пречистую его
Матерь о нас и о наших детях и о всем православии и подаст
ти Бог здравие и долголетство в век века».
Митрополит на сие ответил:
«Всемогущая и вседержащая десница Вышняго, да сохра-
нит Бог поставленное твое царство, самодержавный государь
и владыко! Мирно да будет и многодетно твое государство и
победно со всеми повинующимися тебе и с христолюбивы-
ми воинствами, да пребывает во веки и в век века, во вся дни
живота твоего здрав, здрав, здрав, добро творя животоносен,
владыко самодержец, многолетен».
Однако успехи ревнителей православия пока ограничи-
лись свержением Зосимы, и они тщетно ожидали энергичес-
кой помощи от нового митрополита. Умный и так же книжно
образованный дьяк Федор Курицын продолжал пользовать-
ся расположением великого князя и покровительствовать
еретикам. Вдруг в старейший новгородский монастырь, т.е. в
Юрьевский, был назначен архимандритом некто Касьян, сто-
ронник ереси; он стал собирать у себя единомышленников и
значительно оживил в Новгороде их учение. Затем и в самой
Москве это учение усилилось, когда Иван III объявил своим
наследником внука Димитрия, мать которого Елена также
покровительствовала Новгородской ереси. Иоанн хорошо
знал о принадлежности к этой ереси и своей невестки, и дья-
ка Курицына, однако оставлял их в покое. Едва ли этот госу-
дарь, столь ревностный к церкви, неравнодушный даже к та-
ким вопросам, как хождение посолон, мог бы терпеть подле
себя еретическое учение, если бы оно действительно было так
крайне, как его изображали, и если оно в самом деле походи-
ло на жидовство.
Но когда внук Димитрий и его мать подверглись опале, а
наследником объявлен Василий и вновь возымела силу и вли-
яние Софья Фоминишна, благоприятные для Новгородской
564
ереси обстоятельства кончились. Эта перемена, по-видимо-
му, совпала со смертью главной опоры еретиков, дьяка Федо-
ра Курицына. Теперь Иван III сделался более доступен вну-
шениям ревнителей православия. К тому же наступившая ста-
рость с ее немощами и болезнями и мысли о смерти
направляли его ум к покаянию и к заботам о спасении своей
души. Иосиф Волоцкий добился личных бесед с великим кня-
зем, чтобы подвигнуть его к принятию решительных и стро-
гих мер против ереси. Иван III во время этих бесед умилялся;
сознавался, что знал, какую ересь держал протопоп Алексей
и какую Курицын с Еленою; просил прощения у Иосифа, го-
воря: «а митрополит и владыки меня в том простили». Но тут
же вдруг впадал в сомнение: «не грех ли казнить еретиков? »
Иосиф примерами из Ветхого завета и Византийской исто-
рии доказывал, что следует казнить. Иван Васильевич как буд-
то убеждался и обещал принять строгие меры. Но время про-
ходило, а обещанные меры откладывались.
Между тем борьба с ересью заставила само высшее ду-
ховенство обратить внимание на некоторые беспорядки в
Русской церкви. Для обсуждения их созывалось несколько
духовных соборов. Из последних особую известность и важ-
ность получил Московский собор 1503 года. На нем, под пред-
седательством митрополита Симона, заседали архиепископ
Геннадий, шесть епископов, многие игумны и старцы, в чис-
ле которых находился Иосиф Волоцкий. На заседаниях при-
сутствовали Иван III и сын его Василий. Здесь было рассмот-
рено несколько вопросов, и прежде поднимавшихся в Рус-
ской церкви. Во-первых, обсуждался старый вопрос о мзде
или пошлинах, взимавшихся за поставление в духовный сан;
эта мзда, как известно, послужила поводом к ереси Стриголь-
ников. Настоящий собор строго подтвердил,, чтобы впредь
никаких пошлин и поминков или даров не брать ни еписко-
пом за самое ставление, ни их печатникам и дьякам за став-
ленные грамоты. При сем возобновили и другое постанов-
ление Владимирского собора 1274 года, согласное с прави-
лами Вселенских соборов, чтобы поставляемый во
священника имел не менее 30 лет, а во дьякона не менее 25 лет.
Затем выступил также старый вопрос о вдовых священни-
ках. Русское общество тех времен во многих местах еще
565
не усвоило себе строгого взгляда на брачный союз, что отра-
жалось и на самих священниках: многие из них, овдовев,
брали себе наложниц и продолжали священнодействовать.
Некоторые митрополиты (например, Петр и Фотий) поэто-
му установили правило, чтобы вдовые священники слагали
с себя сан или поступали бы в монахи, если желали сохра-
нить свое право священнодействия. Но правило это часто не
соблюдалось. Московский собор теперь вновь его подтвер-
дил; однако сделал ту уступку, что позволил вдовцам, не всту-
пившим в монашество и не уличенным в дурной жизни, во
время обедни стоять на клиросе и, кроме того, отправлять
некоторые службы, за исключением обедни, и определил
выдавать на их содержание четвертую часть церковных до-
ходов. Вопрос о вдовых попах и дьяконах, позволявших себе
зазорное сожитие, возник собственно в Новгородско-Псков-
ской земле, где вообще духовенство отличалось менее стро-
гой жизнью сравнительно с другими русскими областями.
Поэтому означенное соборное постановление, распростра-
ненное на всю Северо-Восточную Русь, возбудило в некото-
рых местах сильный ропот. До нас дошло написанное по сему
случаю к отцам собора резкое и красноречивое послание
Георгия Скрипицы, одного вдового священника в городе
Ростове, в том городе, где духовенство выдавалось своим
книжным образованием.
«Вы осудили, — писал Скрипица, — всех иереев и дья-
конов, настоящих и будущих, за смерть их жен, но в смерти
они неповинны; смерть наводит Бог. И за такую вину, за по-
сещение Божие, вьькак злодеев отлучили от священства бра-
тию свою, не испытав грехов. Вы положили в церкви веч-
ную вражду между собою и священниками: как же дерзаете
входить в св. алтарь?... Зачем вы смешали добрых со злыми
и, не разлучив злых от праведных, велите постригаться в
монашество, чтобы священнодействовать?... И вашему со-
бору кто не подивится, кто не посмеется в чужих землях,
услышав, что иереям и дьяконам, по смерти жен, запрещено
служить?... Вы говорите: мы совершили то ради благочестия,
очищая церковь, так как попы вместо жен держат наложниц.
Но разсудите, от кого зло сталось в нашей земле: не от ваше-
го ли нерадения, что вы злых не казнили, не отлучали от свя-
566
щенства? Вы ни сами, ни чрез избранных священников не
наблюдаете за священниками и не посылаете в города и села
испытывать, кто как пасет Церковь Божию; но надзираете
за священниками, по царскому чину, через бояр, дворецких,
неделыциков, тиунов, доводчиков, ради своих прибытков...
Зачем вы положили вражду не только со священниками, но
и со вселенскими соборами? Чего они не учинили, то учини-
ли вы своим произволением».
В заключение своего послания Скрипица молил архиере-
ев установить отлучение от священства только уличенных в
нечистом житии. В этом послании самым действительным
укором Московскому собору явилось то, что он выдалпоста-
новление, которого не было в правилах Апостолов и Отцов
древних соборов, на что указывало и соборное меньшинство,
возражавшее против излишней строгости означенного по-
становления. Поэтому Иосиф Волоцкий, один из руководи-
телей соборного большинства, написал ответное слово, в
котором прежними примерами доказывал право поместных
соборов делать дополнения или изменения в церковных по-
становлениях, не касающихся догматов веры и ее учения.
Собор уже оканчивал свои занятия и начал разъезжать-
ся, когда некоторые его члены вдруг подняли вопрос о мона-
стырском землевладении. И прежде некоторые пастыри цер-
кви несочувственно относились к тому, что монахи, владея
селами и деревнями, отвлекались мирскими заботами от сво-
их обетов. С другой стороны, это землевладение часто воз-
буждало неудовольствие и в обществе. Законные наследни-
ки тех, которые жертвовали свое имущество монастырям,
конечно, роптали и иногда заводили с ними тяжбы. Государ-
ство также начало тяготиться переходом целой массы земель
в руки духовенства, которое старалось освободить их от на-
логов и некоторых повинностей. Вопрос этот теперь был под-
нят так называемыми Заволжскими старцами или Белозер-
скими пустынниками, во главе которых явился всеми ува-
жаемый НилСорский. Он происходил из боярской фамилии
Майковых, постригся в Кирилловом монастыре, путешество-
вал по востоку и, воротясь в отечество, устроил небольшую
обитель на реке Соре. Он стоял за отшельническое или скит-
ское житие, и проповедовал, чтобы монахи помышляли о спа-
567
сении своей души, а не об имениях своих, и чтобы они кор-
мились трудами своих рук. Иван Васильевич, озабоченный
возраставшими государственными нуждами, особенно не-
обходимостью содержать большую военную силу, едва ли не
сам содействовал возбуждению помянутого вопроса: очевид-
но, он был не прочь отобрать монастырские земли, чтобы
раздавать их потом военнослужилому сословию или детям
боярским. Опыт такой секуляризации церковных земель и
их раздачи был им уже сделан после взятия Новгорода. Во
всяком случае, по повелению великого князя, Московский
собор 1503 года вновь открыл заседания и занялся рас-
смотрением вопроса о том: следует ли монастырям владеть
селами?
В числе ранее уехавших членов собора был Иосиф Во-
лоцкий. По-видимому, противники монастырского землевла-
дения именно рассчитывали на его отсутствие, когда подня-
ли данный вопрос. Но епископы немедленно послали за
Иосифом; он поспешил воротиться на собор, и явился тут
самым энергичным, самым красноречивым защитником
монастырского землевладения. Он указывал на то, что зем-
ля принадлежит не лично монахам, а монастырю, и она не
только не вредит чистоте монашеской жизни, а, напротив,
дает возможность монастырю оказывать благодеяния бед-
ному люду в трудные годы, созидать храмы, поддерживать
церковные службы и приготовлять достойных пастырей для
народа. «Если у монастырей отнять имения, —говорилок, —
и все монахи должны содержаться собственными трудами и
рукоделием, как тогда честному и благородному человеку
постричься? И если не будет честных старцев, откуда взять
на митрополию, или архиепископа, или епископа и на вся-
кия честныя власти ? А когда не будет честных старцев и бла-
городных, тогда будет колебание веры». Это мнение одер-
жало верх; соборное большинство постановило сохранить
монастырские имения, и в этом смысле подало доклад вели-
кому князю. Между прочим, оно ссылалось на порядок, ус-
тановленный русскими и византийскими государями, кото-
рый не осмелились нарушить даже неверные, нечестивые
монгольские ханы, а, напротив, подтвердили его в своих яр-
лыках, данных святителям Петру и Алексею. Иван III не ре-
568
шился идти против соборного постановления, выраженного
с такой настойчивостью, и дело монастырского землевладе-
ния осталось в прежнем виде. Впрочем, едва ли можно было
ожидать другого исхода этому делу; отобрав земли, государ-
ство не в состоянии было бы принять на себя содержание
больших русских монастырей в то время, когда и за воен-
ную службу оно стало расплачиваться почти исключитель-
но земельными имуществами.
Со своей стороны, епископы, чтобы и на будущее время
предупредить попытки к отобранию церковных земель, пос-
ледовали примеру Новгородского чина православия, которое
возглашалось на первой неделе великого поста и состояло в
следующей анафеме: «Веи начальствующий и обидящии свя-
тыя Божия церкве и монастыреве, отнимающе у них данныя
тем села и винограды, аще не престанут оттаковаго начина-
ния, да будут прокляти».
В том же 1503 году скончалась Софья Фоминишна, по
некоторым свидетельствам, как сказано выше, женщина
хитрая и имевшая значительное влияние на своего супруга.
Нет сомнения, что она вместе с сыном Василием поддержи-
вала партию строго православную в борьбе с новгородски-
ми еретиками и, в свою очередь, находила опору в этой
партии по известному вопросу о престолонаследии. Только
в следующем году, уже после кончины Софьи, решилась
судьба этих еретиков.
Иосиф Волоцкий, тщетно ожидавший от великого князя
обещанных им строгих мер против ереси, вновь и энерги-
чески принялся за это дело. Он написал послание духовнику
Ивана III, архимандриту Андроникова монастыря Митрофа-
ну; рассказал ему о прежних беседах с государем и его обе-
щаниях и убедительно просил Митрофана, чтобы тот неот-
ступно напоминал государю об исполнении этих обещаний,
ибо время уходит, а ересь умножается и производит вели-
кий соблазн в народе. На сей раз общие усилия Иосифа и
Митрофана увенчались успехом. Великий князь, уже удру-
чаемый болезнями, готовясь к близкой смерти, склонился на
их убеждения, и в декабре 1504 года созвал в Москве новый
церковный собор на новгородских еретиков. Иосиф явился
здесь главным и ревностным их обличителем. Еретики были
569
не только преданы церковному проклятию, но главные из них
осуждены на смертную казнь. Сия последняя напомнила
испанскую ауто-да-фе того времени. В Москве сожгли в клет-
ке дьяка Волка Курицына (брат Федора), Митю Коноплева,
Ивашка Максимова, а в Новгороде сожгли Некраса Рукаво-
ва, юрьевского архимандрита Касьяна с братом Иваном и
некоторых других. Прочих уличенных в ереси заточили по
темницам и монастырям. Вслед затем скончалась в заключе-
нии и невестка великого князя Елена. Эти казни хотя не пре-
кратили совершенно ереси, тем не менее навели страх и на-
несли ей решительный удар. Иосиф простер свою ревность
до того, что восстал против помилования тех еретиков, кото-
рые изъявляли раскаяние; противодействуя ходатайству за
них Заволжских старцев, он называл это раскаяние притвор-
ным и убеждал великого князя не верить им. Впрочем, с та-
кими убеждениями ему пришлось обращаться уже к сыну и
преемнику Ивана III, Василию.
Иосиф Волоцкий в данном случае является таким же
крайним представителем русского ума, какими были новго-
родские еретики в противуположном, т.е. отрицательном,
направлении. Он хотел вырвать их учение с корнем и не со-
глашался ни на какие сделки, ни на какие уступки, ради со-
хранения церковного здания в полной целости и неприкос-
новенности. Не скоро потом в русских умах улеглось бро-
жение, поднятое Мниможидовской ересью, которая и доселе
остается не вполне разъясненною. К сожалению, мы не име-
ем никаких писаний, где бы сами еретики излагали свое уче-
ние. Во всяком случае это брожение и энергический отпор,
встреченный еретиками, внесли немало оживления в область
русского религиозного мышления, которому угрожал застой
при полном его подчинении внешней церковной обряднос-
ти; следовательно, имели свои добрые последствия.
Любопытна судьба самого начального борца с этой ересью,
архиепископа Геннадия. Ему не пришлось участвовать в тор-
жестве своего дела; он не присутствовал на соборных заседа-
ниях 1504 года. Едва окончился предыдущий собор, строго зап-
ретивший брать какую-либо плату за поставление священни-
ков, и едва Геннадий воротился в Новгород, как первый
нарушил соборное постановление 1503 года и стал взимать мзду
570
с новоставленных пуще прежнего. Впрочем, летопись главную
вину в этом случае приписывает его любимому дьяку Михаилу
Алексееву, злоупотреблявшему доверием владыки. По доносу
недоброжелателей Геннадия, великий князь и митрополит не-
медленно велели «обыскать», т.е. исследовать дело; после чего
Геннадий был «сведен» с архиепископского престола и водво-
рен в Московском Чудове монастыре, где и скончался, спустя
два с половиной года. Кроме борьбы с ересью, его несомнен-
ную заслугу составляет попытка поднять образование низше-
го духовенства заведением публичных школ. (Выше приведе-
но было его послание митрополиту Симону о невежестве сель-
ских священников и необходимости завести училища.) Мы
упоминали о том, что прежде составленная пасхалия прекра-
щалась в 1492 году от Р.Х. с истечением 7000 лет от сотворения
мира. Тогда же соборне решено было в Москве приступить к
составлению пасхальных таблиц на осьмую тысячу лет. Генна-
дий принимал деятельное участие в написании этой пасхалии
и успел составить таблицы на 70 лет108.
Когда почта все земли Северо-Восточной Руси соедини-
лись в одно Московское государство, естественно, явилась
для них потребность в устройстве однообразного суда, а для
московских судей в общем сборнике законов, которым они
могли бы руководствоваться при отправлении своих обязан-
ностей в разных областях. Объединение правительственное
необходимо было закрепить единством судебных форм и
уставов. На эту потребность отчасти ответил Судебник Ива-
на III. Он был составлен, по его поручению, дьяком Гусевым,
и в 1497 году утвержден великим князем и боярской думою
для руководства, «каХ судить боярам и окольничим». В осно-
ву этого законодательного сборника положена все та же
древняя Русская Правда; кроме того, он заимствовал разные
статьи из областных уставных и судных грамот; особенно
отразилось на нем влияние Псковской Судной грамоты. Но
Судебник далеко не обнимает всей юридической стороны
современного ему русского быта, а преимущественно каса-
ется самых форм суда и связанных с ним судебных пошлин.
Известно, что древнерусское судопроизводство, кроме
своей прямой цели, т.е. правосудия, имело еще значение кор-
571
мления для служилого сословия. Эта последняя сторона на
практике иногда отодвигала на задний план главное назна-
чение суда и тяжело ложилась на народ. Судьи и их чинов-
ники старались взимать как можно более судебных пошлин
и, кроме того, вымогали «посулы» или взятки; в таком слу-
чае, кто более давал, тот и был прав. Судебник Ивана III стро-
го запрещает брать посулы боярам, окольничим, дьякам, и
«всякому судие», и вместе с тем определяет количество за-
конных пошлин. Пошлины эти вообще значительно пониже-
ны сравнительно с прежними уставными грамотами, напри-
мер, Двинскою и Белозерскою (общее правило Судебника
брать боярину с виноватого от каждого искового рубля два
алтына, т.е. двенадцать денег по московскому счету, а его
дьяку или тиуну восемь денег). Для областей существует суд
наместничий и волостельский; но при этом различаются
наместники и волостели, за которыми кормления с судом
боярским, и такие, «которые держат кормления без боярс-
каго суда». Первые имели более власти, и некоторые дела
могли решать окончательно, даже присуждать к смертной
казни. Но такие права были связаны только с наместниче-
ством в немногих наиболее важных городах, каковы Новго-
род, Тверь, Нижний и некоторые другие. На суде наместни-
ка и волостеля должны присутствовать «дворский», «старо-
ста» и «лучшие люди», то же что выше помянутые «судные
мужи» — представители земства на суде. Участие обще-
ственное или земское на суде выражается еще статьею, по
которой достаточно было показания пяти или шести «доб-
рых людей», что впервые обвиненный в воровстве есть дей-
ствительный тать, и его наказывали без суда; а если эти доб-
рые /поди покажут, что он и прежде не раз крал, то его веле-
но казнить смертью (в этом показании нескольких местных
жителей видим начало «повального обыска»). Кроме вторич-
ной татьбы, смертная казнь назначается за убийство своего
господина, крамолу (государственную измену), церковную
татьбу, душегубство, разбой, поджог и подмет (когда вещь
подметывали нарочно кому-нибудь, чтобы обвинить его в
воровстве). Судебник впервые узаконяет битье кнутом на
торгу или «торговую казнь» за первую кражу и другие ме-
нее важные преступления, между прочим за перепахивание
572
межи или уничтожение граничных знаков. Следовательно,
мы видим здесь и умножение случаев смертной казни, и те-
лесное наказание вместо судебных вир и продаж более древ-
него периода. Любопытно следующее: если у вора нет иму-
щества, чтобы заплатить иск, то после наказания кнутом он
выдавался головой истцу (в работу); а судья не получал с него
никакой пени. Тут уже ясно сказывается переход к более
государственным понятиям, при которых судья только ка-
рает преступника, а не пользуется его имуществом. Впервые
упоминается здесь и о пытке обвиненного в краже. Судеб-
ник выражается так: «а которому (приставу) дадут татя, а
велят ему пытати, и ему пытати татя безхитростно». Полага-
ем, что тут разумеется не один допрос, но и с истязанием.
Вообще же судебные доказательства при разного рода ис-
ках остаются те же, что и прежде, т.е. письменные акты, по-
казания свидетелей, присяга и поле или судебный поединок.
Относительно последнего видно старание Судебника точнее
определить его формы и взимаемые при сем пошлины. Поле
состояло в ведении окольничего с его дьяком и устраивалось
неделыциками (пристава, отбывавшие службу по очереди,
по неделям). Судебник допускает во время поля присутствие
только родственников, друзей и поручителей и притом без
брони, дубин и ослопов; а остальных посторонних людей
окольничий и дьяк должны были отсылать прочь. Из другого
источника (Герберштейна) мы знаем, что эти предосторож-
ности были далеко не лишние, и поле иногда переходило в
общую свалку присутствующих с той и другой стороны. За-
тем, заимствованное из Псковской Судной грамоты и еще
более расширенное, право выставлять за себя наемных бой-
цов развивало только класс сих последних, естественно под-
рывая значение поля, как суда Божия, и представляя уже
прямой переход к его отмене.
Судебник Ивана III окончательно и точно устанавливает
двухнедельный срок для крестьянских переходов, именно за
неделю до Юрьева дня осеннего и неделю спустя. В исках о
поземельной собственности он назначает трехлетнюю дав-
ность (вероятно, в связи с трехпольным хозяйством); но иск
о земле великого князя имел удвоенный срок, т.е. требова-
лось шестилетнее бесспорное владение, чтобы не подвер-
573
гаться иску. По примеру Псковской судной грамоты, Судеб-
ник узаконяет наследственное право женщины в таком виде:
если кто умрет без духовного завещания и не оставит сына,
то все его имущество достается дочери, и только если нет
дочери, наследуют другие родственники. Заметно в нем и
желание ограничить суд святительский в пользу суда граж-
данского. Именно, первому подлежат поп, дьякон, чернец,
черница и старая вдова, которая питается от Церкви Божи-
ей (просвирня?). Но если эта «вдова живет своим домом, то
суд не святительский». Случаи обращения в рабство опре-
деляются почти те ж, что и в Русской Правде, т.е. кто женит-
ся на рабе или кто выдет замуж за холопа, кто даст на себя
грамоту (кабальную?) или пойдет к кому в тиуны и ключни-
ки; исключение на сей раз составляли городские ключники,
которые оставались свободны; а также дети, живущие от-
дельно от отца, не разделяли его рабства. Любопытна следу-
ющая статья: если холоп попадет в плен к Татарам и убежит,
то он становится свободен. Тут очевидно влияние церкви,
которая на татарский или мусульманский плен (всегда бо-
лее или менее жестокий) смотрела как на страдание за веру
Христову.
В заключение Судебник предписывает «прокликать по
торгам в Москве и во всех городах Московской и Новго-
родской земли и по всем волостям заповедать», чтобы ни
истец, ни ответчик судьям и приставам посула не сулили, а
послухи, не видав дела собственными глазами, не свиде-
тельствовали109.
К правительственным мерам Ивана III относят важную
перемену касательно крепких напитков. Прежде приготов-
ление их и продажа были вольные, что называлось корчмою.
Мы видели, что летописцы прославляли Михаила Александ-
ровича Тверского, истребившего в своей земле корчемни-
ков, наравне с разбойниками, что Кирилл Белозерский про-
сит удельного Можайского князя уничтожить у себя корч-
му, которая заставляет многих пропиваться до совершенной
пагубы. По известию помянутого выше венецианца Иосафа-
та Барбаро, Иван III, чтобы уменьшить народное пьянство,
запретил частным людям варить пиво и мед и вообще упот-
реблять хмель. Таким образом приготовление и продажа
574
хмельных напитков сделались исключительным правом ве-
ликого князя. Вероятно, кроме уменьшения пьянства, такая
мера имела целью и увеличение его доходов.
Другой помянутый выше венецианский путешественник
Амвросий Контарини, видевший Ивана Васильевича в пол-
ном цвете лет и мужества, говорит, что он был красивой на-
ружности, высок ростом и худощав. Тот же путешественник
свидетельствует, что сей великий князь имел обыкновение
ежегодно делать поездки в разные области своих владений
и в особенности посещал одного Татарина, которого содер-
жал на своем жалованье с 500 всадников в пограничном с
Татарами крае, для защиты Русской земли от их нападений.
Следовательно, Иван III, при своем деятельном и попечитель-
ном характере, в этот период своего княжения усердно дер-
жался обычая древнерусских князей лично наблюдать за со-
биранием даней и отправлением правосудия в своих облас-
тях. А под Татарином, которого он посещал, вероятно,
разумеется тут царевич Даньяр, стоявший тогда во главе
Касимовского ханства и стороживший Русские пределы от
набегов своих единоплеменников. Иван Васильевич, по всем
признакам, не щадил издержек на действительные государ-
ственные нужды, на дорогие сооружения, на призыв в свою
службу иноземных мастеров, угощение иностранных послов
и т.п. Тот же Контарини, задолжавший и Русским, и Тата-
рам, сообщает, что великий князь, заплатив за него долги,
выручил его из рук заимодавцев и дал ему возможность
уехать в отечество. Весьма щедро одарил он в 1490 г. Макси-
мильянова посла Юрия Делатора, сделав его «золотоносцем»;
именно дал ему цепь золотую с крестом, Шубу атласную с
золотом, подбитую горностаями, и серебряные вызолочен-
ные остроги (шпоры). Но в других случаях и в обыденной
своей жизни Иван III является перед нами расчетливым хо-
зяином и таким же скопидомом, каким был его предок Иван
Калита. Например, отправляя в том же 1490 г. в Германию
своих послов Юрия Траханьота и Василия Кулешина, он в
наказе новгородским наместникам и другим местным влас-
тям подробно обозначает, сколько следует послам и их сви-
те давать подвод от стану до стану вплоть до Ливонской гра-
ницы и сколько припасов отпускать на их корм в каждом ста-
575
ну; тут, кроме кур и хлебов, полагается на них два барана, но
с тем, чтобы «овчина назад». Государь в то время уже об-
ширной державы заботится, чтобы и бараньи овчины не
пропали даром! Черта почтенная и достойная внимания.
Также заслуживает похвалы и его заботливость о народном
здравии. В 1499 году, посылая гонца в Литву, Иван Василье-
вич между прочим поручает ему в Вязьме разведать, не при-
езжал кто из Смоленска «с тою болестью, что болячки ме-
чутся, а словет Французскою». Известно, что эта язва, пос-
ле открытия Америки, тогда быстро распространялась по
Европе.
Герберштейн, посол императора Максимильяна к преем-
нику Ивана III, лично не видавший сего последнего, но мно-
го о нем слышавший при Московском дворе, сообщает, что
Иван Васильевич имел такой грозный взгляд, от которого
женщины падали в обморок; что к нему не было доступа бед-
ным людям, обиженным сильными; что он за обедом часто
напивался и засыпал; тогда присутствующие бояре от стра-
ху сидели молча, пока хозяин, проснувшись и протерев гла-
за, развеселялся и начинал шутить с гостями. В военных по-
ходах будто бы он участвовал только однажды, при завоева-
нии Новгорода и Твери; поэтому его сват молдавский
господарь Стефан говаривал: «Иоанн, сидя дома в покое, уве-
личивает свое царство, а я, ежедневно сражаясь, едва могу
оборонить свои границы». Подобные отзывы, передаваемые
Герберштейном со слов недовольных бояр, очевидно, пре-
увеличены и пристрастны. Они относятся конечно к после-
днему времени жизни Ивана III, когда разные огорчения,
борьба с придворными и церковными партиями, старость и
недуги сделали его более суровым и более домоседом. Мы
хорошо знаем, что в первую половину своего княжения, на-
против, он участвовал во многих походах и вообще вел очень
подвижную жизнь, о которой только что привели свидетель-
ство очевидца. Между прочим любопытны известия летопи-
сей о том, что Иван Васильевич сам участвовал в тушении
пожаров, этом обычном бедствии того времени. Так на боль-
шом Московском пожаре 1472 года «сам великий князь мно-
го пристоял на всех местех ганяючи с многими детьми бояр-
скими, гасяща и разметывающи». Спустя восемь лет, опять
576
18*
читаем по поводу пожара в Московском кремле: «едва сам
князь великий со многими людьми переметали и угасили».
В своем духовном завещании Иван III отказал великое
княжение сыну Гавриилу-Василию со всеми наиболее значи-
тельными городами. По старому обычаю и остальные четыре
сына его (Юрий, Димитрий, Симеон и Андрей) также полу-
чили разные города и волости в удельное владение; но все их
уделы, вместе взятые, не равнялись и половине земель вели-
кого князя. Они обязываются повиновением старшему бра-
ту, а в их удельных правах видим дальнейшие ограничения:
они лишены права бить монету, которое принадлежит исклю-
чительно великому князю; суд над душегубством и некоторы-
ми другими важнейшими преступлениями, случившимися в
их уделах, идет на доклад к наместникам великого князя; если
удельный князь не оставит после себя мужского потомства,
то весь его удел переходит к великому князю. Мало того, еще
при жизни Ивана III сын его Юрий, следующий за Василием,
заключил с последним договор, по которому обязался держать
его великое княжение «честно и грозно без обиды», в случае
же его смерти признать великим князем и братом старшим
его будущего сына, а своего племянника. Такими духовными
и договорными грамотами, очевидно, Иван III старался пре-
дупредить всякое нарушение прямого престолонаследия и
всякую возможность будущих междоусобий в своем семей-
стве. Но уже совершившиеся при нем успехи Московского
самодержавия и вся сила сложившихся обстоятельств делали
эти старания почти излишними.
На одной договорной грамоте Ивана III, относящейся к
последнему десятилетию его княжения, находим привешен-
ную большую печать: на передней стороне ее видим впер-
вые изображение двухглавого орла с распростертыми кры-
льями и коронами на головах, а на другой стороне всадника,
копьем поражающего дракона; кругом подпись: «Иоанн Бо-
жиею милостию господарь всея Руси и великий князь Вла-
димирский и Московский и Новогородский и Псковский и
Тверской и Угорский и Вятский и Пермьский и Болгарский».
В 1505 году 27 октября скончался Иван (по другому име-
ни Тимофей) Васильевич, 66 лет от роду, быв на великом кня-
жении после отца около 44 лет. Перед смертью он собрал
577
19-Собиратели Руси
детей и бояр и велел громко читать свою духовную; в то же
время велел освободить многих заключенных в темницах и
между ними должников выкупить на счет своей казны. При-
няв таинства причащения и соборования елеем, он однако
отказался от обычного тогда перед смертью иноческого по-
стрижения, к которому склонял его митрополит Симон. Ве-
роятно, он желал умереть государем, а не монахом. Его по-
гребли в Архангельском соборе, который только что начали
перестраивать.
Иван III является самым крупным из собирателей Вос-
точной Руси и почти завершителем ее собирания. Только
часть Рязанской земли еще сохраняла своего особого князя,
но уже вполне зависимого от Москвы. В Пскове хотя про-
должалось народное вече, но этот город со своей областью
находился в руках московских наместников, и вече ничего
важного не могло решить без согласия Москвы. Иван III уже
в своем титуле именовал себя «Псковским», а в духовной
грамоте назначил сыну Василию Псков наряду с Новгоро-
дом, Тверью, Владимиром и пр. Его объединительная поли-
тика простиралась не на одну Северо-Восточную Россию, но
также и Юго-Западную. Он успел отвоевать Северский край
и часть Смоленского. А из Литовских сношений узнаем, что,
древнее средоточие Руси, Киевская область была также близ-
ка его сердцу и он со вниманием следил за ее судьбами. Им,
так сказать, уже была намечена политика его преемников с
этой стороны. В то же время Иван III представляется нам
начинателем следующего Московско-Царского периода Рус-
ской истории, основателем того истинно государственного
строя, которому отныне подчинилась вся Русская земля и
которому она обязана своим последующим величием (в сно-
шениях с иностранцами он уже нередко пользуется титулом
царским). Суровый, деспотичный, крайне осторожный и во-
обще мало привлекательный характер этого первого Москов-
ского царя, сложившийся еще под тяжелыми впечатления-
ми потерявших смысл княжеских междоусобий и постыд-
ного варварского ига, не может умалить его необычайного
государственного ума и великих заслуг в глазах историка. И
если, от Владимира Св. до Петра I, кто из русских государей
достоин наименования Великого, то это именно Иван III110.
19-2
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Все помянутые сказания с их вариантами приведены Карамзиным (к
т. 11, прим. 301), преимущественно по рукописям Синодальной библиоте-
ки. О любовной связи Юрия с женою Кучки говорит Татищев на основа-
нии какой-то раскольничей рукописи. (Истор. Росс. 11, 300 и прим. 418).
Имя Москва, по его толкованию, значит крутящаяся, искривленная. По
другим толкованиям река Москва прежде называлась Смородиною. Бусла-
ева— «Местныя сказания владимирския, московския и новгородския»
(Летоп. Русс. Литературы. — Изд. Тихонравова, т. VI). Далее: «Сказание о
начале Москвы» во Времен. Об. И. и Др. кн. II. Смесь. Это сказание (о по-
мянутом убиении Даниила Александровича Кучковичами и построении
Москвы братом его Андреем) сообщено Чертковым из одной поздней Но-
вогородской летописи. Беляев, на таком основании, в примечании выска-
зывает догадку о Москве как Новогородской колонии. Сию неоснователь-
ную догадку он потом развил в особой статье («Сказания о начале Моск-
вы». Рус. Вести. 1868 г. Март), где Степан Кучка является уже
Новогородским земским боярином, поборником старых владельческих
притязаний против усиливающейся княжей власти. Ту же догадку принял
и Снегирев в «Историч. и археологич. описании Москвы». (Издание Мар-
тынова. Т. I.). Разбор сего издания сделан Забелиным («Древности Москвы
и их исследования». Вести. Европы. 1867. Март и июнь). В Тверской лет.
под 1156 г. находим такое известие: «князь великий Юрий Володимерович
заложи град Москву на устьи же Неглинны, выше реки Аузы». Так как выше
под 1147 г. летопись уже упомянула о Москве, то последнее известие мо-
жет быть истолковано в смысле расширения или обновления городских
стен. О Московской котловине и положении Москвы, которой самою при-
родою указано быть центром Руси, Рулье речь «О животных Московской
губернии» (А.П. Богданова «Карл Францевич Рулье». М. 1895. 113).
2 По известию жития Даниила Александровича, помещенному в Сте-
пенной книге, он принял иноческий сан и был погребен в основанном им
Данилове монастыре и притом по собственному желанию не в самой цер-
кви, как обыкновенно погребались князья, а ради смирения вне храма,
посреди прочей усопшей монастырской братии. В 1330 г. сын его Калита,
построив каменный храм Спаса Преображения на княжем дворе в Мос-
ковском Кремле и устроив при нем монастырь, перевел сюда архимандри-
579
19*
та с братией из загородной Даниловой обители, и поручил ему ведать оба
монастыря. Впоследствии, по нерадению Спасских архимандритов, Дани-
лова обитель запустела и от нее остался только храм Даниила Столпника;
место его прозвалось сельцо Даниловское. Великий князь Иван III в свою
очередь перевел придворный монастырь за город на Крутицкую гору (Но-
воспассий монастырь); а Спас Преображения (т.е. Спас на Бору) обратил в
мирской соборный храм и поручил его придворным протоиереям. По ска-
занию того же жития, однажды Иван III, забавляясь охотой, проезжал мимо
Даниловского. Под одним из его молодых бояр споткнулся конь, и он при-
нужден был остановиться. Тут явился ему незнакомый муж и сказал, что
он князь Даниил Московский, погребенный на сем месте. Незнакомец ве-
лел передать великому князю Ивану: «ты всячески забавляешься, а меня
предал забвению». Великий князь приказал петь панихиды и раздавать
милостыни в память о своем предке. Но только после еще нескольких чу-
десных знамений, уже царь Иван Грозный велел соорудить здесь камен-
ную церковь, поставить келии, собрать братию, и таким образом возобно-
вил Даниловский общежительный монастырь. (Степ. кн. 380—383 стр.) А
при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне в 1652 г. гроб князя
Даниила перенесен внутрь храма.
Никонов, свод под 1303 г., говоря о кончине Даниила Александровича,
прибавил, будто он погребен на Москве у Михаила Архангела. Карамзин
(т. IV, пр. 189) повторяет это известие, ссылаясь еще на Троицкую лето-
пись. Доказательства против сего мнения и ссылка на рукописи, источни-
ки приведены в брошюре архимандрита Амфилохия о князе Данииле Алек-
сандровиче и Даниловском монастыре. М. 1866 г.
3 П. С. Р. Лет. Своды Лаврент. Ипат. Воскресен. Новогород. Четвер-
тый, Троицкий (Карамз. IV, прим. 189 и 191). Никонов. Степей, кн. Тати-
щев. Прекрасным пособием для данной эпохи является добросовестный
труд Борзаковского «История Тверского княжества». Спб. 1876.
4 Степей. Никонов. Татищев. Киприаново распространенное житие
Петра в Степей, книге. А Прохорово краткое помещено в Истор. Р. Церк-
ви Макария. Т. IV, приложение 3. ВНиконов, заимствовано из Степей, кни-
ги. Об игумне Геронтии и Переяславском Соборе у Борзаковского в Исто-
рии Твер. княжества. Приложение 2. Хотя известие о Соборе у Татищева
занесено под 1313 г. (в житии без года), но и преосв. Макарий, и Борзаков-
ский основательно доказывают, что он не мог быть позднее 1311 года: в
этом году игумен Прохор посвящен Петром в Ростовского епископа; а на
соборе он участвовал как игумен (он же автор жития Петрова). Преосв.
Филарет относит этот собор ко второй половине 1310 года. («Русс, святые».
III. 578). Татищев говорит, будто к ереси новогородского протопопа при-
стал епископ Андрей и что самый собор был собран для обличения этой
ереси. Он же указывает на деятельное участие в нем князя Ивана Данило-
вича в пользу митрополита Петра. См. также Карпова «Св. Петр митропо-
лит» (Очерки из Истории Рос. церковной иерархии в Чт. Об. И. и Др. 1864.
Кн. 3) и Григоровича «Историч. Исслед. о Соборах, бывших в России», Ле-
топись Археографич. Комиссии. Вып. 2-й. Спб. 1869. Далее, проф. Павлова
о начале Галицкой и Литовской митрополии. (Рус. Обозрение. 1894. Май)
580
19-4
и церковно-историческое исследование Тихомирова «Галицкая митропо-
лия». (Рус. Беседа. 1895. Май-Октябрь).
По поводу объездов русских областей Петром митрополитом летопи-
си приводят следующее любопытное известие о междоусобии в Брянской
области, в которой около того времени водворился род князей Смоленс-
ких. Святослав Глебович (вероятно, тот самый, у которого Юрий Данило-
вич Московский отнял Можайск) выгнал племянника своего Василия Алек-
сандровича из Брянска и сел на его место (1309). В следующем году Васи-
лий пришел на дядю с татарской ратью. В Брянске поднялось большое
народное волнение. В это время в городе случился Петр митрополит. Он
советовал Святославу поделиться волостью с племянником или совсем ос-
тавить город и не вступать в битву. Но князь, надеясь на преданность к
себе граждан, не послушал совета и выступил из города против племянни-
ка. В происшедшей битве Брянцы изменили Святославу и, побросав стяги,
обратили тыл перед Татарами. Мужественный Святослав продолжал сра-
жаться только с одним своим двором, т.е. с собственной небольшой дру-
жиной, и пал в этой битве. Татары ворвались в город и по обычаю преда-
лись грабежу. Митрополит Петр затворился в церкви, и пробыл там, пока
миновала опасность. Кн. Василий Брянский не ограничился тем; в том же
1310 году он со своими союзниками Татарами ходил на соседний Карача-
ев, и убил его князя Святослава Мстиславича (внук Михаила Всеволодови-
ча Черниговского). В 1314 году Василий Брянский умер. Ему наследовал
брат его Димитрий. А потом встречается в Брянске князем Глеб Святосла-
вич, вероятно, двоюродный его брат, сын помянутого Святослава Глебови-
ча. (Воскресен. Никонов. Татищев).
5 Хаммер Пургсталя Geschicte der Goldenen Horde. Григорьева «О дос-
товерности ханских ярлыков русскому духовенству». М. 1842. Ярлык Уз-
бека митрополиту Петру см. в С. Г. Г. и Д. П. № 7. Русский всадник, думав-
ший получить награду от хана Тохты, принесши ему голову его врага Но-
гая, был казнен по приказу хана за то, что, будучи простолюдином,
осмелился убить такого знатного человека (Тизенгаузена «Сборник к ис-
тории Золотой Орды». 114, 160).
6 Лет. Новогород. Софийск. Тверск. Воскресен. Никонов. Степей. Та-
тищев. Вошедшее в летописные своды сказание о пребывании Михаила
Тверского в Орде и его мученической кончине сочинено, по-видимому,
современником события со слов одного из священников, сопровождавших
князя в Орду. См. о том же: Соколова «Св. князь Михаил Тверской». Тверь.
1864. Борзаковского «История Тверского Княжества». Ключевского «Древ-
нерусские жития святых». М. 1871 (71 стр.). Литература вопроса о при-
числении к свягым и мощах Анны Кашинской приведена у Борзаков. в
прим. 523.
О развалинах города Маджар см. в Бишинговом магазине V. 533. В пу-
тешествиях Гильденштеда (II, 27) и Палласа (I. 264). Положение Бездежа
доселе в точности неизвестно. Карамзин полагал его на рукаве Волги близ
Енотаевска (к т. IV прим. 238). Г. Милюков сближает его с Биштагом Ибн-
Батуты или с Пятигорском (Его реферат, читанный в Моск. Археологич.
Общ.). Это название не единичное: Бездеж как название села (ныне мес-
581
течка Кобрин, уезда) встречается в XVI веке («Писцовая книга Пинского и
Клецкого княжеств» (Вильна. 1884. 122 — 124. Бобровского «Гроднен. губ.
II. 1056).
Город Тверь, значительно распространенный и обстроенный Михаи-
лом, неоднократно опустошен был в его время пожарами. Любопытно ле-
тописное известие о пожаре 1298 года. «На святой неделе в субботу, на
ночь свитающи недели Фомине в городе (т.е. в кремле) на Твери, зажжеся
двор княжь. Сеже чудо бысть како заступи Бог князя: колико людей в се-
нех спяще не очутили, ни сторожеве, но сам князь с княгинею, очутив огнь,
изиде вон со княгинею, и не успе ничего вымчати; и тако погоре не мало
имения, золота и серебра, оружия, порт». (Лавр. Воскрес. Никон. 1).
От княжения Михаила Ярославича дошел до нас целый ряд его дого-
ворных грамот с Новгородом Великим, числом до десяти. См. Соб. Гос. Гр.
и Дог. Т. I. №№ 4—14.
7 Соф. Воскр. Никон. Твер. Новогород. Псков. Татищ. Относительно
избиения Шевкала с Татарами повод к мятежу (т.е. случай с кобылою) со-
общает Тверская летопись; тогда как другие рассказывают, будто сам Алек-
сандр поднял и повел народ на Татар; что не совсем вероятно. Наиболее
обстоятельное известие об убиении Александра в Орде также находим в
Тверск. летописи.
8 Соф. Воскр. Никон. Степей. Татищев. Две духовные Калиты в
Соб. Г. Г. и Д. I. №№ 21 и 22. Г. Полежаев время второй грамоты относит к
1331 году. («Московское княжество в первой половине XIV в.» Спб. 1878).
От Ивана Калиты дошли до нас еще две маловажные грамоты: одна, данная
вместе с Новогородскими посадником и тысяцким на Двину, предоставля-
ет «Печерскую сторону» в ведение какого то Михаила, а другая освобож-
дает печерских сокольников от даней и повинностей. (Акты Ар. Экс. I №№ 2
и 3). Во второй грамоте Иван Данилович называет себя «князь великий всея
Руси». О покупке Калитою городов Углича, Белозерска и Галича упомина-
ется в завещании Димитрия Донского; если мы и после того встречаем в
тех городах туземных князей, то Соловьев с вероятностью объясняет это
тем, что Калита при покупке оставил им часть владетельных прав (Ист. Рос.
III, прим. 417). «Събрателем Русской земли» Калита назван в Слове о жи-
тии и преставлении Димитрия Донского (Воскр. лет.). О прозвании Ивана
Калитою см. у Карамз. к т. IV прим. 321. Бестужев-Рюмин справедливо со-
мневается в толковании Карамзина, что Иван носил при себе мешок с день-
гами для раздачи бедным; скорее прозвание Калитой употреблено в пере-
носном смысле, т.е. означает, что он копил деньги. Рус. Ист. I. 393. Однако
древнерус. книжное сказание принимает это прозвание в благотворит,
смысле: «бе бо милостив зело и ношаше при поясе калиту всегда насыпану
сребрениц и куде шествуя даяше нищим сколько вымется» (Веселовского
«Разыскания в области рус. духовного стиха» Сборн. Акад. Наук. XLVI. 104).
Что «калитой» назывался большой кошелек, носимый на поясе, на это ясно
указывает также и Духовная грамота Димитрия Донского, в которой упо-
минается «пояс золот с калитою, да с тузлуки».
Сбивчивое известие о приезде к Ивану боярина Родиона Нестеровича
у Карамзина т. IV, прим. 324. По этому сказанию боярин Акинф изобража-
582
ется местником Родиона, отъехавшим из Москвы в Тверь. Но по Никонов,
летописи он был во главе тех бояр великого князя Андрея Александровича
Городецкого, которые после его смерти отъехали прямо в Тверь, желая,
конечно, служить его преемнику на великом княжении Михаилу Яросла-
вичу. Неправдоподобное столкновение Акинфа с Родионом см. у Марко-
вича «О местничестве». Киев. 1879. Ч. I, стр. 175—178. Об утеснении Росто-
ва Василием Кочевою и Миняем говорится в житии св. Сергия. (Никон,
лет.). Об основании Успенского собора в житии св. Петра. Из пособий для
истории главных кремлевских храмов Москвы укажу: «Путеводитель к
святыне и достопамятностям Москвы» — архимандрита Иосифа. Издание
пятое. М. 1878. «Историч. Описание Москв. Успенского собора». М. 1880.
«Московский Архангельский собор» — протоиерея Лебедева. М. 1880 г.
Сей последний в конце своей книги отстаивает известия о первоначаль-
ном погребении в Архангельском соборе Московских князей Даниила
Александровича и сына его Юрия. Относительно первого выше мы заме-
тили о несостоятельности такого мнения. Но относительно второго князя
едва ли может быть сомнение: известие о его погребении в летописях (Ни-
конов. и Воскресен.) отличается такою точностью и такими подробностя-
ми, которые не могли быть выдуманы. «Положили его в церкви Архангела
Михаила на десной стране: бе же на погребении его митрополит Петр и
архиепископ новгородский Моисей и ростовский владыка Прохор, и ря-
занский владыка Григорей, и тверской владыка Варсунофий; погребен же
бысть в первую суботу святаго поста». Заслуживает внимания еще извес-
тие этих летописей о том, что тело замученного в Орде Михаила Ярослави-
ча Тверского, будучи привезено в Москву, в 1319 г. погребено было «в цер-
кви Святаго Спаса в монастыре». Это противоречит известию тех же ле-
тописей и Степенной книги, по которому, как мы видели, устроение
придворного Спасопреображенского монастыря принадлежало Ивану Ка-
лите, в 1330 году. Такое противоречие стараются объяснить тем, что Кали-
та построил каменную церковь Спаса и только перевел сюда из Данилова
архимандрию, а что монастырь существовал и прежде при Спасском дере-
вянном храме (см. «Новоспасский монастырь» архим. Аполлоса. М. 1843).
Очень может быть, что Смоленский поход 1340 года находился в связи
с враждебными отношениями Брянских князей к своим родичам князьям
Смоленским. Вражда, конечно, происходила из-за волостей, и Брянские
князья вмешивали в нее Татар. Так, в 1333 году Брянский Князь Димитрий
вместе с Татарами ходил на того же Смоленского князя Ивана Александ-
ровича, своего родного или двоюродного брата, и после нескольких битв
заключил с ним мир (Никон.). Во время Смоленского похода 1340 года кня-
зем Брянским является двоюродный брат Ивана Александровича Глеб Свя-
тославич. Вслед за этим неудачным походом, 6 декабря того же года, т.е. в
самый Николин день, Брянцы («злые крамольники», по выражению лето-
писи) сошлись вечем; вывели своего князя Глеба из церкви св. Николы и
убили. (Воскр. Никон. Новгород. IV-я, Тверск.). Во время этого события в
Брянске случился митрополит Феогност, но не мог укротить мятежников
(как тридцать лет назад митрополит Петр в подобном же случае). К мяте-
жу, вероятно, возбуждал Брянцев кто-либо из родственников Глеба, домо-
гавшийся его удела. Ожесточенная борьба из-за волостей между князьями
Восточной Руси и огрубение нравов под варварским игом проявились в ту
583
эпоху неоднократными убийствами родственников. Так, в предыдущем
году Козельский князь Андрей Мстиславич был убит своим племянником
Василием Пантелеевичем. А в том же 1340 году Рязанский князь Иван Ко-
ротопол, возвращаясь из Орды, встретил дорогою своего двоюродного бра-
та Александра Михайловича Пронского, который отправлялся с выходом
в Орду. Коротопол схватил его, ограбил, привел пленником в свою столи-
цу и там велел убить. Этот случай сверх того представляет нам обычный в
те времена пример перехватывания на дороге князей, отправлявшихся в
Орду, их соперниками. Летописи нередко сообщают известия о подобных
случаях. Так, в 1304 г., когда Юрий Московский и Михаил Тверской спе-
шили в Орду хлопотать о ярлыке на великое княжение по смерти Андрея
Городецкого, то Юрия Тверичи хотели перехватить на дороге в Суздале;
но он успел пройти в Орду другим путем. Затем, когда в 1324 году тот же
Юрий Московский из Новгорода отправился в Золотую Орду и, по-види-
мому, с выходом, то на реке Урдоме (Ярослав, области) его перехватил Алек-
сандр Михайлович, брат Димитрия Тверского, получившего тогда ярлык
на великое княжение; у Юрия была отнята его казна, и сам он едва спасся
бегством (в Псков). Калита посылал однажды перехватить на дороге в Орду
своего непокорного зятя Василия Давыдовича Грозные Очи; но Ярославс-
кий князь отбился от московского отряда, состоявшего из 500 человек, и
благополучно съездил к хану Узбеку. Соловьев правдоподобно объясняет
такие случаи тем, что старшие князья «хотели одни знать Орду, т.е. соби-
рать дань и отвозить ее к хану» (Ист. Рос. III. 296. Трет. изд.). Кроме того, не
пустить в Орду соперника значило помешать ему повернуть милость хана
на свою сторону и получить ярлык на какой-либо старший стол. Но любо-
пытно, что Узбек, по-видимому, сквозь пальцы смотрел на подобные слу-
чаи. Великие князья старались также мешать непосредственным полити-
ческим сношениям Новгорода с Золотой Ордой; так, Михаил Ярославич
Тверской, вто время великий князь Владимирский, в 1316 г. перехватил на
дороге новгородское посольство, отправлявшееся к Узбеку.
9 Geschichte der Goldenen Horde — von Hammer. Карамзин к т. IV,
прим. 334. Письма папы Венедикта XII к Узбеку, его жене Тайдуле и сыну
Джанибеку в 1340 г. (Записки Одес. Об. Ист. и Др. V). Извлечение из Ибн
Батуты сделано мною по английскому переводу краткой редакции: The
Travels of Ibn Batuta. By Samuel Lee. London. 1829. Русский перевод путе-
шествия Ибн Батуты в Золотую Орду, сделанный г. Тизенгаузеном по
Парижскому полному изданию Дефремери, вышел в 1884 г. («Сборник
материалов, относящихся к истории Золотой Орды»). По Ибн Батуту стар-
шая и самая любимая жена Узбека называлась Тайтуглы (Тайдула), отли-
чавшаяся скупостью. По замечанию Эломари, жены золотоордынских ха-
нов участвуют в управлении (Ibid., т.е. у Тизенгаузена, 229). Этим и объяс-
няется участие ханш в судьбе русских князей и русского духовенства.
См. также о средневековых путешествиях из Кюльба в переводе Шемя-
кина (Чт. О. И. иД. 1864. III).
Упоминаемый Ибн Батутою город Укак или Укек, по изысканиям Фре-
на, лежал на правом берегу Волги к югу от Саратова, где теперь селение
Увек. Определение у Ибн Батуты расстояния от Увека до Судака (следо-
вательно и до гор Русских) он считает ошибочным («О бывшем Монголь-
584
ском городе Укеке» в Трудах Рос. Академии. Ч.Ш. Спб. 1840). См. также у
Ламанского «Славяне в Азии, Африке и Испании». Примечания, стр. 89.
О местоположении, находках монет и посуды в развалинах Укека см. пу-
тевые заметки П.А. Пономарева (Древ, и Нов. Россия. 1879. № 4). «С. юго-
востока». (Моск. Вед. 1888, № 137). Кн. Л.Л. Голицына и С.С. Краснодуб-
ровского «Доклады и исслед. по археологии и истории Укека». Саратов.
1891. Сообщение Духовника, производившего наблюдения на Увеке в
1893 г. при проведении железного полотна. (Археологические Известия
и Заметки. Москва. 1894. № 5). Городище Увешино, около Саратова, упо-
минает в Книге Большого Чертежа, стр. 51. А на стр. 55, около р. Маныча,
упоминаются «люди каменные болваны, против тое соли, что емлют Азов-
цы». (Очевидно, это каменные бабы). Относительно Сарая любопытна
статья Кобеко «К вопросу о местоположении Сарая» (Зап. Восточ. Отд.
Археол. Общества. Т. IV. Вып. 3 и 4. Спб. 1890). На основании русских
источников, он различает два Сарая: Старый (Ак-Сарай) в Селитряном
городке в 80 верстах от Астрахани, и Новый (Сараи Большие) близ Царе-
ва в 400 верстах от Астрахани.
10 Лет. Воскресен. Никонов. Новогор. Псков. Софийск. Татищев. О
странной причине развода Симеона с Евпраксией и ее браке с князем Фо-
минским упоминает «Родословн. книга князей и дворян Российских и вы-
езжих». М. 1787. II. 207. Договорную грамоту Симеона с братьями и его
духовную см. в С. Г. Г. и Д. №№ 23 и 24. Ярлык царицы Тайдулы митропо-
литу Феогносчу о льготах русскому духовенству в С. Г. Г. и Д. № 9. О запу-
стении Глухова и Белозерска от Черной смерти говорит Никон, лет. О Чер-
ной смерти см. у Тизенгаузена в помянутом «Сборнике» отрывки из Эйла-
ни и ссылку на Кремера Ueber die grossen Seuchen des Orients nach
arabischen Quellen. Wien. 1880 (стр. 529—531 Сборника).
“ «История Рязанского княжества» Д. Иловайского. М. 1858. Там же
см. доказательства, что Олег Иванович был сын не Ивана Коротополого, а
Ивана Александровича.
12 «История Тверского Княжества» В. Борзаковского. Спб. 1876. «Ис-
тория Нижняго Новгорода до 1350 года» и «Нижегородское Великое Кня-
жество» П. Мельникова в Нижегород. губерн. Вед. 1847. №№ 2, 3, 4. Родо-
начальником Суздальско-Нижегородских князей в большей части родос-
ловных назван не сын, а брат Александра Невского Андрей Суздальский.
Но ошибочность этого родословия удовлетворительно доказана в Истории
Соловьева. III. Стр. 283—284 (второго издания). Только Василия, вопреки
Никонов, летописи, на основании родословных, мы считаем не сыном Ми-
хаила Андреевича, а его братом, т.е. не внуком Андрея Городецкого, а его
сыном. Следовательно, Константин Васильевич приходился не правнук
Андрею, а внук, что более согласно и с хронологией.
13 Житие Алексея митрополита, краткое в II. С. Р. Л. (VIII. 26—28), и
пространное в Степей, книге (I. 444); того же содержания «Повесть о Алек-
сее митрополите всея Русии» в Никонов, летоп. (IV. 55). Авторами первого
считается епископ пермский Питирим, а второго Пахомий Логофет; оба
585
писали в XV в. О других житиях Алексея, существующих в рукописях, см.
Макария «История Рус. Церк.» т. IV. 33. Критический разбор Алексеева
жития, составленного Пахомием, см. у Ключевского «Древнерусск. жития
Святых», 132 и далее. В названной сейчас книге преосв. Макария приведе-
ны относящиеся к этому времени константинопольские патриаршие гра-
моты по изданию Миклошича и Миллера Acta Patriarchatus Constantinop.
Vindob. 1860—1862. Из того же издания эти акты проф. Павловым перепе-
чатаны в «Русской Историч. Библиотеке», изд. Археограф, комиссией. Т. VI.
Спб. 1880 г. Ярлык Алексею от царицы Тайдулы на свободный проезд в
Царьград через земли Ордынские и ярлык ему же от царя Бердибека в под-
тверждение льгот русскому духовенству, 1357 г. см. в С. Г. Г. и Д. II. №№ 10,
11. См. также Карпова «Св. Алексей Митрополит» (Очерк из ист. Рос. церк.
иерархии. Чт. Об. И. и Д. 1864 кн. 3). Проф. Василевского «Записи о по-
ставлении русских епископов при митр. Феогносте в Ватиканском греч.
сборнике» (Ж. М. Н. Пр. 1888. И). Выше упомянутые монографии проф.
Павлова «О начале Галицкой и Литовской митрополии» и Тихомирова «Га-
лицкая митрополия». Византийский историк Никифор Григора (Lib. XXVIII)
сообщает следующий любопытный факт: великий князь Семен Иванович
и другие русские князья пожертвовали большую сумму на восстановле-
ние упавшей в 1345 г. аспиды с восточной стороны храма св. Софии Царег-
радской. Профессор Голубинский полагает, что с этим пожертвованием
находилось в связи греческое соборное постановление об отмене особой
Галицкой митрополии. («Митрополит Феогност». Богослов. Вестник. 1893.
Февраль). В тексте настоящего тома я исправляю ошибку первого издания
относительно Тайдулы, которую наши историки, церковные и светские,
называли супругой Джанибека. В источниках, изданных г. Тизенгаузеном,
она везде называется женою Узбека, матерью Джанибека. Да и помянутые
ярлыки прямо не выдают ее за жену Джанибека.
14 Две духовные грамоты Ивана Ивановича, относящиеся к 1356 году и
почти тождественные по содержанию, см. в С. Г. и Д. №№ 25 и 26. К грамо-
там этим привешена серебряная позолоченная печать. На одной ее сторо-
не подпись: «печать князя великаго Ивана Ивановича», а на другой сторо-
не, по обычаю того времени, оттиснуто изображение святого, которого имя
носил князь, с надписью: «агиос иоан». Вопросу о возвышении Москвы и
начале единодержавия, кроме рассуждений, рассеянных в сочинениях
Полевого, Погодина, Соловьева, Беляева, Костомарова и др., посвящены
были особые статьи: Станкевича «О причинах постепенного возвышения
Москвы» (Учен. Зап. Моск. Универе. 1834) и Вешнякова «О причинах воз-
вышения Моск. княж.». Спб. 1851. Не совсем справедливо оспаривая мне-
ния Карамзина, Погодина, Соловьева и Станкевича, Вешняков сосредото-
чивает причины этого возвышения главным образом на личности Москов-
ских князей. О том же вопросе трактуют Полежаев в гл. VII помянутой выше
монографии и Забелин в Историч. Вестнике за 1881 г. № 2, 3 и 4. В сочине-
нии Дьяконова «Власть Московских государей» (Спб. 1889) XIV век почти
обойден.
15 Что новый княжеский дом вышел из Айраголы, о том говорит лето-
пись Быховца, которая, не упоминая о Лютувере, прямо переходит к Вите-
586
ну, и заставляет последнего возвыситься службою при дворе Тройдена (13—
14 стр.). О Лютувере как Литовском князе упоминает Прусская Хроника
Дюсбурга, под 1291 г. (III. 323 стр. Франкфуртского издания); это известие
повторяют другие прусско-немецкие летописцы (Scriptores гег. Prussiar. I.
532 и III. 682) и Стрыйковский (I. 267 издание 1846 г.). О Витене как сыне
Литовского князя говорит Дюсбург под 1292 г., а под 1296 называет Литов-
ским князем (гех) самого Витена. Но еще ранее Витен встречается князем
в Полоцке, судя по одной грамоте, где полоцкий епископ Яков называет
его своим «сыном», конечно, в переносном смысле. (Русско-Ливон. акты,
20 стр.). Может быть, тот же Витен разумеется в ливонской грамоте 1290
года под именем Литовско-жмудского князя Бутегейда (ibid. 21 стр.). Что
касается до Гедимина, то о его отношениях к Витену существует большое
разногласие у хронистов и позднейших писателей. Летопись Быховца (14)
называет Гедимина сыном и преемником Витена, который умер от громо-
вого удара; то же повторяют Стрыйковский (I. 354) и Коялович (Historia
Lituaniae I. 244). Но у немецко-прусских хронистов XV века явилось сказа-
ние о том, будто Гедимин был сначала конюшим у великого князя, а потом
в заговоре с его молодою женою убил великого князя, Витена, и завладел
его престолом (Annales Olivienses). Эта легенда перешла потом к Длугошу
(I. Lib. X. 60), Кромеру, Меховию, Бельскому, Гвагпини, Нарушевичу
(Historia naroda Polskiego VIII. 138) и Фойгту (Geschichte Preussens IV. 314).
От польских летописцев то же сказание, но с вариантами зашло в некото-
рые русские хронографы; на них указывает Карамзин, который принял
это сказание за факт (т. IV. 127, прим. 266. Издание 1842 г.). К тому же мне-
нию склонился Соловьев (III, изд. 2, 306, прим. 420—422). Но Нарбут и не-
которые другие польские писатели (Ярошевич Obraz Litwy и Лелевель
Histoire de la Lithuanie et de la Ruthenie) отвергли такое сказание как басню
и приняли известие Быховца. Нарбут справедливо указывает на то, что
немецко-прусский хронист писал о Гедиминовой династии под влиянием
вражды к ней Прусско-Тевтонского ордена с явным желанием унизить
происхождение литовских государей (Dzieje Narodu Litewskiego. IV. 456).
Он ссылается при сем на грамоту Гедимина к папе Иоанну XXII, где Геди-
мин говорит о предшествующих литовских князьях как о своих предках —
progenitores nostri; причем о Витене однако выражается просто: predecessor
noster. (ibid. Dodatki, стр. 51). Этот вопрос о происхождении Гедимина ре-
шает одна из грамот, изданных Наперским в 1868 г. (Русско-Ливонские
акты. № LIII, стр. 31). Здесь магистрат города Риги в своей грамоте, писан-
ной Гедимину в 1323 г., называет Витена его братом и предшественником:
guod pacem et treugas nobiscum contrahere essetis parati, sicut Vithene bonae
mimoriae frater vester et antecessor nobiscum habuit. На эту грамоту, как на
решающую вопрос, указал профес. Никитский («Кто такой был Геди-
мин» — Русс. Старина. 1871. Август). То же мнение повторяет Антонович в
своем первом выпуске «Очерка Истории Великого княжества Литовско-
го» (стр. 40, прим. 3) Таким образом, известие хроники Быховца оказалось
приблизительно верно. Оно будет совершенно верно, если окажется, что в
данном списке помянутой грамоты не могла вкрасться описка: frater вм.
pater. Пока мы имеем для решения вопроса только одно это документаль-
ное свидетельство. Русские летописные своды очевидно выражаются о
Гедимине не как об узурпаторе, а как о законном литовском государе. См.
587
наприм. слова Воскресен. свода об Ольгерде, где он сравнивается со свои-
ми предшественниками, отцом и дедом (П. С. Р. л. VII, стр. 207). А выше та
же летопись (стр. 25 в главе «Начало государей литовских») прямо называ-
ет Гедимина сыном Витена. Поводом к помянутой легенде о простом про-
исхождении Гедимина могло послужить то же предание, которое Летопись
Быховца рассказывает о Витенесе как о коморнике и маршалке (конюшем)
великого князя Тройдена, только с прибавлением дальнейшего романти-
ческого вымысла.
16 О браках см. Никонов. III. 181. Тверская. 414. Latopisiec Litwy, из-
данн. Даниловичем. 27. Древняя Рус. Вивлиофика. Изд. втор. XVI, стр. 168.
Длугош, lib. X. Родословье Витебских князей у Быховца, стр. 81. О Воине
как Полоцком князе говорится в рус. летописях: «Приходиша из Литвы к
Новгород послы: брат великаго князя Гедымина Воиний полоцкий князь и
князь Василий Минский и Федор Святославич» (Воскресен. 199. Софийск.
Перв. 217). Что касается до известия Стрыйковского, будто Литва овладе-
ла Полоцком в 1307 году (I. 349) и будто дотоле он находился в зависимости
от Ливонии, а только с этого года Витен владел этим городом (Нарушевич,
VIII. 137), тому противоречит помянутая выше грамота (Рус.-Ливон,
акты. 20 стр.).
Рассказ о завоевании Киева и Волыни Гедимином и о великой битве
его с соединенным ополчением южно-русских князей на Ирпени в 1320 г.,
приводимый так наз. Летописью Быховца, составленною не ранее XVI века
и повторенный с ее слов Стрыйковским и Густынской летописью, — этот
рассказ отсутствует в более ранних источниках и оказывается одним из
поздних и недостоверных вымыслов, как на это указывал еще Карамзин
(IV. 129), а за ним повторили Стадницкий (Synowie Gedymina, II. 20), Зуб-
рицкий — История Галицко-Рус. княжества, III, стр. 262 и далее; наконец
подробно и основательно доказал проф. Антонович в своем «Очерке Исто-
рии великого княжества Литовского» стр. 52 —65 (1878г.). Но с другой
стороны, если Волынь бесспорно в это время имела еще собственного кня-
зя из потомков Даниила Романовича, то относительно Киева остается не-
которое сомнение в его полной независимости от Гедимина. Приведенный
в русских летописях под 1331 годом случай с владыкою Новгородским Ва-
силием, которого на пути из Волыни под Черниговым нагнал киевский
князь Федор с татарским баскаком и хотел ограбить, — этот случай недо-
статочно объясняет дело. Правда, мы видим в Киеве удельного князя Фе-
дора, действовавшего в товариществе с татарским баскаком; но в то же
время он, вероятно, делал угодное Гедимину, преследуя владыку Новго-
родского, который именно не поехал на Литву, чтобы не попасть в руки
враждебного ему великого князя Литовского. (Кроме того, в числе помя-
нутых выше Гедиминовых послов, приходивших в Новгород в 1325 году,
назван Федор Святославич наряду с князьями Полоцким и Минским. Не
одно ли это лицо с Федором, князем Киевским?) Киевский князь, призна-
вая свою зависимость от Узбека, старался угождать и Гедимину, пока Ки-
евская земля не была окончательно отвоевана преемником Гедимина у Та-
тар. Соображения о князе Федоре и разбор легенды о завоевании Киева
Гедимином еще см. Грушевского «Очерк истории Киевской земли» (Киев.
1891. 467-484).
588
17 Относящиеся к Ливонским делам грамоты у Наперского «Русско-
Ливонские акты», стр. 30—50. Отчет послов о помянутой аудиенции у Ге-
димина, ibid. стр. 42. Затем Даниловича Skarbiec, стр. 139— 140, 147, 153 —
165. Длугош, Дюсбург, Виганд, Германа де Вартберга Chronicon Livoniae.
См. также Васильевского «Обращение Гедимина в католичество» (Жур.
М. Н. Пр. 1872. Февраль) и Антоновича «Очерк Истории в. кн. Лит.».
18 Предание об основании Вильны в хронике Быховца 16—17; оно по-
вторяется с некоторыми украшениями у Стрыйковского I. 369—373 и Коя-
ловича I. 262—65. «Очерк Истории города Вильны» — Васильевского (Па-
мятники Рус. Старины. Изд. Батюшковым. Вып. V). Что Гедимин не сам
видел известный сон, а слышал его от Лиздейка, о том сообщает загадоч-
ный дневник посольства графа Кибурга (Зап. Новорос. Универ. Т. II, стр.
13). О Маргере и замке Пиллене см. у Фойгта. Geschichte Preussens. IV. 535.
Год Гедиминовой смерти неверно отнесен у Длугоша к 1337 г., у Стрый-
ковского и Кояловича к 1328, у Виганда к 1337. В 1338 г. Гедимин заключил
новый договор с Ригою и Ливон. Орденом (Русско-Ливон. акты. 68). Мы
принимаем указание Русских летописей, Никоновской (III. 174) и Воскре-
сенской (207), и Летописи, изданной Даниловичем (164), из которых пер-
вая относит смерть Гедимина к 1340 году, а вторая и третья еще с большей
достоверностью к 1341 г.
19 О перевороте в пользу Ольгерда и посажении его в Вильне см. Лето-
пись издан. Даниловичем, стр. 29. Густын. лет. 350. Коялович 1282. (Иначе в
Воскр. лет. П. С. Р. Л. VII. 254). О характере и подробностях борьбы Кей-
стута с Немцами у Крашевского во второй части его Litwy, у Стадницкого
Olgierd i Kjestut (Lwow. 1870), Oddzial III. и Антоновича Оч. ист. Вел. кн.
Лит. стр. 112—125. Два последние со ссылками преимущественно на ор-
денских летописцев Германа Вартберга, Виганда Марбургского, Иоанна
Посильче, Hochmeisterchronik и пр. (Script, rer Prussic). О Бируте у Быхов-
ца, 17—18, и Стрыйковского, II. 44. Крашевского. Litwa II. 282. В рассказе о
плене и бегстве Кейстута из Мариенбурга я следую преимущественно Ви-
ганду (Scriptores rerum Prussikarum т. II). См. также Нарбута Dzieje narodu
Litewskiego. т. V.
20 Об отношениях новгородских, псковских, смоленских и северских
см. летописи Новгородские, Псковские, Воскресен. Софийск. Никоновс-
кую. О распределении Чернигово-Северских уделов между сыновьями
Ольгерда см. Антоновича стр. 135, со ссылкою на помянник Антониева Лю-
бечского монастыря. Только переход большинства мелких уделов земли
Вятичей под владычество Литвы (стр. 134) мне кажется слишком рано от-
носить ко времени Ольгерда. Исслед. Р. Зотова: «О Черниговских князьях
по Любецк. синодику и Черниговском княжестве в Татарское время». 1892.
Любец. Синодик издан, в Чт. О. И. и Д. 1871. кн. 2. Голубовского «История
Смоленской земли до начала XV ст.» Киев. 1895.
21 Летописи издан. Быховцем и Даниловичем, Густынская, Никоновс-
кая, Стрыйковский. Важное пособие представляет сочинение Стадницко-
го Synowie Gedymina. Monwid-Narumunt, Jewnuta и Koriat (Львов. 1881), где
589
рассмотрены свидетельства о завоевании Подолья и о князьях Кориатови-
чах. Грушевского «Очерк ист. Киев, земли» (соображения о присоедине-
нии Киева, стр. 485—497). Вольфа— Rod Gedimina. Krakow. 1886. Далее,
Молчановского «Очерк известий о Подольской земле до 1434 года». Киев.
1885. В Главе XII он разбирает известия о завоевании Подолья Ольгердом
и сообщает биографические сведения о четырех братьях: Юрии, Констан-
тине, Александре и Федоре. Но напрасно он настаивает на полной при них
самостоятельности Подольской земли и отрицает притязания польского
короля Казимира на Подолье как часть завоеванной им Волыни. Им же
приводимые факты доказывают, что земля эта уже тогда была спорной меж-
ду Польшей и Литвою и признавала то ту, то другую зависимость, смотря
по ходу их борьбы за Галицко-Волынск. наследство. О том же предмете,
т.е. о Подолье, см. Дашкевича «Заметки по Истории Литовско-Русского
государства», 74 — 89.
22 Известие о смерти Андрея и Льва Георгиевичей заключается в пись-
ме Владислава Локетка 1324 года к папе Иоанну XXII, помещенном в Annal.
Eccles, у Рейнальда, у Нарушевича т. VI, и в извлечении у Карамзина к т. IV,
прим. 275. Дружественная грамота этих двух князей к прусскому магистру
Карлу Бефорту от 1306 года, писанная во Владимире, хранится в Кенигс-
бергском архиве. Она напечатана у Карамз. в прим. 268, к IV т. Льготная
грамота Андрея Георгиевича, данная во Владимире Волынском Торунским
купцам в 1320 г., помещена в Supplem. ad. historica Russiae monumenta, стр.
126. Четыре дружественные грамоты Юрия II к прусским магистрам, с при-
вешенными к ним княжескою и боярскими восковыми печатями, храни-
лись также в Кенигсберг, архиве. Они в извлечении, а четвертая (от 1335 г.,
в которой Юрий называет себя Die gratia dux totius Russiae Minoris) вполне
приведены Карамзиным в прим. 276 к т. IV; что повторено и у Зубрицкого
в «Истории Галицко-Русского княжества», III, стр. 249 — 254. У Фойгта Codex
dipl. Pruss. III. См. также содержание грамот у Даниловича Scarbiec
diplomator (Wilno. 1860) стр. 145, 162, 163, 168, 173, 174. О насильственной
смерти Болеслава Тройденовича повествуют Длугош и швейцарская
Chronica Vitodurana; о последней см. у Стадницкого Synowie Gedymina. Т.
II. Lwow. 1855, стр. 11 и 13, прим. 27. Пособия для этой эпохи, кроме Стад-
ницкого, это: Зубрицкого «История Галицк.-Русс. княжества». Львов.
1852—1855 гг. Т. III, и его же «Критико-Историческая повесть Червонной
Руси», а также Шараневича «История Галицко-Володимирской Руси».
Львов. 1863. Смирнова «Судьбы Червонной или Галицкой Руси». 1860. Каро-
Geschichte Polens. II.
По отношению к Юрию II и Болеславу Тройденовичу в первом изда-
нии второго тома Истории России я еще держался прежнего, Карамзинс-
кого, мнения об их раздельности. Но почти одновременно с этим томом
(немного ранее) появилось исследование чешского ученого Ржежабека
«Юрий II, последний князь всей Малой Руси» (Casopis Musea Ktalovstvi
Ceskeho. 1883.1 — III), где он доказывает тожество Юрия II и Болеслава Трой-
деновича. И прежде высказывалась эта мысль, наприм., польским ученым
Белевским («Monum. Pol. II». 620) и потом Рейфенкугелем в его «Die
Grundung der romisch-katholischen Bisthumer in den Territorien Haliczund
Wladimir» (Archiv fur Oester. Gesch 1875. 52. Bd.). Но всего полнее и основа-
590
тельнее доказано означенное тожество Ржежабеком. Мнение его немед-
ленно нашло последователей между русскими учеными. Таковы: Линни-
ченко— «Замечания на статьи Ржежабека» (Учен. Зап. Акад. Наук 1885
года. Там же помещен и его перевод исследования Ржежабека. Но любо-
пытно, что ни перевод, ни рецензия доселе не вышли в свет, и последняя
обязательно сообщена мне автором в оттиске. Он, между прочим, указал
на статью Рейфенкугеля, по-видимому, оставшуюся неизвестной Ржежа-
беку), Дашкевич — «Заметки по истории Литовско-Русского государства»
(Киев. 1884), Лонгинов — «Грамоты малорусского князя Юрия II и вклад-
ная запись кн. Юрия Холмского» (Чт. Об. И. и Д. 1887. II) и Филевич —
«Борьба Польши и Литвы-Руси за Галиц.-Влад. наследие». Прежнего мне-
ния об отдельности Юрия и Болеслава держатся: Андрияшев — «Очерк ис-
тории Волынской земли до конца XIV столетия» (Киев. 1887), Любавский —
«Областное деление и местное управление Литовско-Русского государ-
ства» (Чт. Об. И. и Д. 1892. Ill), Иванов — «Исторические судьбы Волынс-
кой ^емли до конца XIV века» (Одесса. 1895) и некоторые другие (наприм.,
Купчанко — «Die Schicksaie der Rutenen». Leipzig. 1887). По нашему край-
нему разумению, доказательства Ржежабека в пользу тожества не только
остаются никем не опровергнутыми, но они подкрепляются и некоторыми
другими фактами, на которые он не указывал; например, ему осталась не-
известна грамота Юрия II на введение Магдебургского права в городе Са-
ноке, от 20 января 1339 года (Codex dipl. Pol. III. № 88); тогда как, по пре-
жнему мнению, Юрий II умер около 1336 года. Эту грамоту, между про-
чим, приводит Владимирский Буданов (Ж. Мин. Н. Цр. 1868. Август).
23 Летопись, изд. Даниловичем. Хроника Яна из Чарикова и RocznikTraski
(в Мопшп. Белевского, т. II). Витодуран, Длугош, Кромер, Стрыйковский.
Хроника Быховца, Меховий, Коялович. Тейнера Vetera Monumenta Poloniae
et Lithuaniae. 1860.1. Фейера Codex diplomaticus Hungariae. IX. Договорная
грамота о перемирии Литовских князей (Явнута, Кейстута, Любарта и пр.) с
королем Казимиром и Мазовецкими князьями помещена в Актах Запад.
России. № I. Без даты. Пособия: Нарбут, Зубрицкий, Стадницкий (т. II. Lubart
xiaze wolynski), Шараневич и Антонович. Зубрицкий указывает еще на один
южно-русский памятник той эпохи, колокол при соборной церкви св. Юрия
во Львове с надписью: «в лето 6849 (1341) сольян бе колокол сии святому
Юрью при князе Димитрие игуменом Евфимием». (Историко-крит. повесть,
стр. 78 и далее). При этом он теряется в догадках: кто такой был этот князь
Димитрий, княживший во Львове в 1341 году, когда Львов был уже под вла-
стью Казимира Польского? Мы полагаем, что тут можно разуметь воеводу и
пестуна Юрия II, известного Димитрия Дедко, который вследствие помяну-
того выше восстания завоевал на некоторое время тень самостоятельности
для Львовской земли и стал во главе ее управления. В помянутой грамоте
торунским гражданам он именует себя: Demetrius Detko provisor seu
capitaneus terrae Russiae. (Voigt. Codex diplom. Prussicus. III. p. 83. Datum in
Lemburga). По всей вероятности, он происходил из русских удельных кня-
зей; а потому и сам носил княжеский титул, подобно своему товарищу кня-
зю Данилу, владетелю Острога.
Из новых трудов по данным событиям, которые в источниках пред-
ставляются весьма запутанно, сбивчиво и противоречиво, укажу, кроме
591
вышеупомянутых трудов Андрияшева, Иванова и Лонгинова, на моногра-
фии: Горжицкого— «Polaczenie Rusi Czerwonej z Polska przez Kasimerza
Wielkiego» (Lwow. 1889), Вейтера— «Wiadvyslaw ksiaze Opolski» (Lwow.
1889), Мильковича — «Студия критични над историею русско-польскою»,
частьI (Львов. 1893), А. Чоловского — «Lwowza ruskichczasow».(We Lwowie.
1891) и любопытное исследование профессора И.П. Филевича «Борьба
Польши и Литвы-Руси за Галицко-Владимирское наследие». Спб. 1890
(Сначала помещено в Ж. М. Н. Пр.). Он особенно критично отнесся к по-
вествованию Длугоша и отрицает его рассказ о двух походах Казимира в
Галицию в 1340 году, т.е. признает только один поход, и притом неудач-
ный. Но так как положительная сторона вопроса остается пока недоста-
точно разъясненной, то мы оставляем в тексте (основанное на Длугоше и
Траском) почти прежнее изложение, с некоторой оговоркой, только от-
бросив явные преувеличения Длугоша, и тем более, что в общих чертах
оно не противоречит ссылкам г. Филевича на документы папской канце-
лярии, помещенные у Тейнера (стр. 56—57 Исследования). Названные сей-
час монографии вызвали со стороны профес. И.А. Линниченка ряд очер-
ков, озаглавленных: «Критический обзор новейшей литературы по исто-
рии Галицкой Руси» (Ж. М. Н. Пр. 1891. Май, Июнь, Июль). Именно он
возражает против некоторых частных выводов Лонгинова (наприм., про-
тив толкования его о Дмитрии Детко служебным званием детский); отри-
цает главный вывод Горжицкого, будто Казимир имел все законные права
на Червонную Русь, был прямым наследником Юрия II, будто он уже пред-
принимал меры к скорейшему объединению ее с Польшей посредством
введения церковной унии и польского гражданского права. В то же время
он полемизует и с профес. Филевичем по некоторым сторонам его моно-
графии; а далее возражает Вейтеру главным образом по поводу его мне-
ния, что Владислав Опольский пытался водворять в Червонной Руси чисто
венгерские порядки; скорее он вводил немецкие порядки, наприм., Магде-
бургское право. Впрочем, на монетах Владислава, битых на Руси, находим
букву «L» с короной и надпись «Ludovicus rex Ungariae» (на другой сторо-
не изображение льва, стоящего на заднихлапах, — герб Червонной Руси, —
и надпись: «Vladislaus Dux»). В конце «’Обзора» профес. Линниченко по-
мещает свои соображения о «Червонорусском судоустройстве XIV — XV
веков», по поводу брошюры известного польского ученого Ромуальда Губе
о том же предмете, и критики на Губе профессора Лиске, издателя актов
Червонной Руси. Но исследованию почти всего внутреннего строя г. Лин-
ниченко посвятил потом целую диссертацию под заглавием: «Черты из ис-
тории сословий в Галицкой Руси XIV—XV вв.» М. 1894 г. В эту диссерта-
цию вошла его статья: «Юридические формы шляхетского землевладения
и судьба древне-русского боярства в юго-западной Руси XIV —XV в.»
(«Юридич. Вести.» 1892 г. №№ 6 — 7). Профес. Филевич напечатал статью:
«К вопросу о борьбе Польши и Литвы-Руси за Галицко-Владимирское на-
следие» (Ж. М. Н. Пр. 1891. Декабрь). Здесь он отвечает своим критикам:
Чучинскому («Kwartalnik Histor». 1891.), Лисевичу («Przewodn. nauk i liter.»
1891.) и профес. Линниченку (помянутый «Критич. обзор»), и поправляет
некоторые стороны своего вышеназванного исследования, наприм., отно-
сительно вероисповедания Юрия II, событий 1340 года, договора, помещен-
ного в Ак. Зап. Р.№ 1, без даты (г. Линниченко относит его к 1351 г., а Фи-
592
левич настаивает на 1352). Договор 1366 года, ограничивающий Любарта
только Луцкою землею. Этот двойной договор Казимира (отдельный с
Любартом и общий с братьями Гедиминовичами) представляет также спор-
ный пункт (Archiwum Lubartowiczow Sanguczkow. Т. I. We Lwowie, 1887. № 1
и Нарушевича Historya. XI, 246. Пр. 2. Приводимый Нарушевичем второй
договор г. Филевич считает подделкой). Чтобы дополнить перечень сочи-
нений о Червонной Руси в данную эпоху, укажем еще на Ма гиова — «Der
polnisch-ungarische Streit um Galizien und Lodomerien» (Lemberg. 1886) и на
цитованную в диссертации г. Линниченка статью Прохаски «W sprawie
zajecia Rusi przez Kazimierza Wielkiego». Сей последний указывает на гене-
алогию Мазовецких князей, заимствованную Нарбутом из латинской ру-
кописи XVI в. и напечатанную им по-польски в «Pomniejscze pisma histor»
(Wilno. 1865. p. 206). Он сообщает, что «Болеслав, сын Тройдеца, получив-
ший княжение в Червонной Руси как наследство матери, отравленный Рус-
скими в 1340 г., имел женою Офку, в христианстве Марию, дочь в. кн. лит.
Гедимина, сброшенную под лед в Вислу у Завихоста 5 февраля 1342 г.». Г.
Прохаска полагает, что она погибла за свою преданность католицизму; но
сие заключение необоснованно; да и самый факт такой гибели еще ждет
подтверждения.
В помянутом выше «Критическом обзоре» г. Линниченко приводит лю-
бопытный эпизод из борьбы Польши с Литвою за Галицко-Волынское на-
следство — эпизод, заимствованный из одной угро-латинской летописи,
собственно, из ее отрывка, который был издаваем Губером (Ludwig von
Ungarn die ungarischen Vassallenlander), Флорианом (Historia Hungariae
fontes Domestici) и Левицким (Kwartalnik Historyczny. 1889 r.).
В 1351 г. угорский король Людовик прибыл в Польшу на помощь свое-
му дяде, королю Казимиру, против Литовских князей, из которых Любарт
незадолго перед тем был захвачен в плен Поляками. Дошедши от Кракова
до Люблина, Казимир опасно заболел, и тут остался; Людовик один про-
должал поход с польско-угорским войском. Пробираясь лесами, через 15
дней он достигло Литовской границы и послал несколько знатных людей к
Кейстуту. Они остались заложниками, а Кейстут отправился к королю и
заключил с ним мир на таких главных условиях: во-первых, принять со сво-
ими братьями и всем народом крещение, если папа дарует ему королевс-
кую корону; во-вторых, давать Угорскому королю военную помощь, а от
него и Казимира получать ее против Крестоносцев и Татар. Для своего кре-
щения Кейстут должен был вместе с королем отправиться в Буду. В день
Успения Богородицы он явился в палатку Людовика и скрепил мирный
договор клятвою по литовскому обычаю. Для сего привели быка рыжей
масти и привязали его к двум столбам; после чего Литовский князь вонзил
нож в серединную жилу быка, откуда широким потоком брызнула кровь.
В этой крови Кейстут и его свита омочили руки и лицо, призывая своего
верховного бога в свидетели своей клятвы. Потом он отрубил быку голову
и вместе со своими Литовцами три раза прошел пространство между голо-
вой и шеей. Король, со своей стороны, присягнул соблюдать договор и за-
тем освободил из заключения Любарта. Все вместе они направились в Вен-
грию; но через три дня обратного похода Кейстут, вверенный польской
страже, внезапно ночью убежал вместе со своими домой и отпустил
польско-угорских заложников. Опечаленные Людовик и Казимир прибы-
593
ли в Краков, откуда первый вернулся к себе в Буду. Таким образом, Кей-
стут с помощью вероломства освободил из плена брата Любарта и отвра-
тил на этот раз нашествие на свою землю Угров и Поляков. Но если вспом-
ним трагическую судьбу Литовского князя, то увидим, что подобное веро-
ломство не осталось безнаказанным.
24 О крещении Ольгерда в православную веру, в молодости, говорят
летописи, Быховца (20 стр.), Густынская (349) и Никонов. (III. 178). Первые
две указывают, что он принял православие именно при своем браке с Ви-
тебскою княжною. О посхимлении его перед смертью из летописи, приве-
денной Карамзиным в прим. 50 к т. V (причем, очевидно, неверно прибав-
ляется о крещении его тоже перед смертью). Православное исповедание
Ольгерда ясно свидетельствует и так наз. Дневник графа Кибурга. (Запис-
ки Новорос. Универе. Т. II. Од. 1868. «Ягелло-Яков Владислав» Смирнова.
Приложение, стр. 30. Но этот источник спорный). Отрывок о наружности
Ольгерда и богослужении в придворном храме извлечен Нарбутом из ру-
кописи, о которой, к сожалению, он не дает подробных сведений. (Dzieje
naroda Litewskiego. Т. V. 236—237). О трех мучениках православия в Литве
повествует Минея Макария, откуда рассказ заимствован в Четь-минеи Ди-
митрия Ростовского. О них же упоминает Софийская перв. летопись под
1341 г. О Петре Гаштольде и избиении францисканских монахов известно
только из Летописи Быховца. См. также Васильевского «Очерк Истории
города Вильны» стр. 13—16. Елагина «Первые христианские мученики в
Литве». Ж. М. Н. Пр. 1843. № 6.
25 Воскресен. Никон. Татищ. Hammer-Purgstall. Мельников («Нижего-
род. Велик, княжество» в Нижег. Губ. Вед. 1847 г.).
26 Лет. Тверская, Воскресен. Новогор. Софийск. Никонов. Татищев, До-
говорные грамоты великого князя Димитрия Ивановича с Михаилом Твер-
ским и с Ольгердом Литовским в С. Г. Г. и Д. I. №№ 28 и 31. (Договорная
грамота 1375 года с Тверским князем здесь ошибочно отнесена к 1368 г.).
Беляева — «Михаил Александрович, великий князь Тверской (в Чт. Об. И.
и Др. 1861. кн. 3). Борзаковского («История Тверского княжества». Спб.
1876). В борьбе Димитрия Московского с Михаилом Тверским и Ольгер-
дом Литовским духовная власть усердно помогала первому. Так митропо-
лит Алексей отлучил от церкви Смоленского князя Святослава Ивановича
за его измену Димитрию и переход на сторону Ольгерда. Цареградский
патриарх Филофей подтвердил это отлучение. Оно распространялось и на
других русских князей, поступивших подобно Смоленскому. (Рус. Ист.
Библ. VI. Приложения №№ 20 и 21). После того Смоленский князь отстал
от союза с Ольгердом.
27 Воскрес. Никонов, и Татищев. Иловайского — «История Рязанского
княжества». 161—165.
28 Просьба Казимира патриарху Филофею о поставлении Антония мит-
рополитом в Галич, акты Константинопольского патриархата, относящие-
ся к митрополиту Алексею, и жалобы на него Ольгерда см. в Рус. Историч.
594
Библиот. Т. VI, в приложениях. О коварном поведении в отношении к нему
Киприана ibid. № 30. В той же грамоте упоминается о претерпенном от
Ольгерда в юго-западной Руси митрополитом Алексеем задержании и ог-
раблении. Затем Степей, кн. Ник. Лет. Житие Сергия в Никонов, лет. IV.
203—239. О нем в Истории Рус. Церкви Макария. IV, 177—189 и в прило-
жениях №№ XIX и XX. О редакциях Жития Сергия Епифаниевой и Пахо-
миевой у Ключевского: «Древнерусские Жития Святых», гл. III и IV. Лице-
вое, т.е. украшенное рисунками, Житие Сергия, составленное Епифанием
и дополненное Пахомием — рукопись Троицкой Лавры, изданная литог-
рафным способом в 1853 г. См. также в Макарьевских Минеях. Сентябрь.
Изд. Археогр. ком. Спб. 1883 г. Житие преп. Сергия, написанное Екатери-
ной Второй, изд. Об. Древ, письменности. Спб. 1887. Житие преп. Сергия.
Составил Иеромонах Никон. Изд. 2-е. М. 1891. «Житие преп. Сергия и по-
хвальное ему слово, написанное Епифанием Премудрым в XV в.» Сооб-
щил Архим. Леонид («Памятники» Древ. Письменности. Спб. 1885). Голу-
бинского «Препод. Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра».
Сергиев п. 1892.
29 «Повесть о Митяе» в Ник. IV. Отчасти в Степей, кн. Грамота митр.
Киприана к игумнам Сергию и Феодору в Рус. Истор. Библиот. VI. № 20.
Соборное определение патриарха Нила 1380 г. о Киприане и Пимене ibid.
№ 30 Приложений. Любопытно, что в этом византийском документе уже
ясно Северо-Восточная Русь называется «Великою Россией» в противопо-
ложность Малой или Юго-Западной. О Митяе и обманном поведении Пи-
мена в соборном определении 1389 года, ibid. № 33 Приложений. А еще
прежде перевод этого акта, сделанный проф. Григоровичем, помещен Ка-
лачовым в 3-й книге Архива Историко-юридич. сведений о России. См. так-
же Карпова «Церковная Смута» (Очерки из ист. Рос. церк. иерархии в Чт.
Об. И. и Др. 1864 кн. 4). А. I. (архимандрита Леонида?) «Киприан до восше-
ствия на Московскую митрополию» (ibid. 1867, кн. 2).
30 П. Соб. Р. Л. Особенно летописи Воскресенская и Никоновская, так-
же Татищев. Арабшах происходил от Шейбана, одного из сыновей Джучи.
Савельев полагает, что он не пришел служить Мамаю, а действовал «за свой
счет», и после разорения Нижнего провозгласил себя ханом Золотой Орды;
по крайней мере, в Тетюшском кладе, найденном в 1856 году, оказалось
две монеты 1377—78 гг. с именем Арабшаха. Он полагает также, что бол-
гарский царь Гасан 1370 года и казанский хан Асан 1376 года есть одно и то
же лицо. («Монеты джучидские.джагатайские, и пр. в эпоху Тохтамыша» —
П.С. Савельева в Записках Археол. Общества. Т. XII. 1865 г.).
31 Источником для изображения данного события служат главным об-
разом Русские летописные своды. Именно: Новогородский (так наз. Чет-
вертая Нов. летопись. Пол. Соб. Р. Л. IV. То же и в Первой Новогородской,
но очень кратко). Софийский (прибавление к Первой Софийской летопи-
си. П. С. Р. Л. Т. VI). Воскресенский (П. С. Р. Л. Т. VIII). Так наз. Летопись
Аврамка (П. С. Р. Л. Т. XVI). В этих четырех сводах повествование о «Побо-
ище великого князя Димитрия Ивановича на Дону с Мамаем» представля-
ет одну и ту же редакцию, и разнится немногими, незначительными вари-
595
антами. (Только Летопись Аврамка имеет более сокращений и отличий).
Далее, Никоновский свод. Он заключает наиболее подробное и обстоятель-
ное изложение из всех сказаний о Куликовском походе. Между прочим
тут передаются: путешествие Димитрия к Сергию Радонежскому, гадание
на Куликовом поле, благочестивые видения, единоборство Пересвета, дей-
ствие засадного полка, нахождение Димитрия под срубленным деревом,
обратный поход и встреча. Этих эпизодов совсем нет в предыдущих сводах.
Поведание и сказание о побоище великого князя Димитрия Ивановича
Донского, изданное Снегиревым в Русском Историческом Сборнике Мос-
ковского Общества Истории и Древностей. Т. III. 1838 г. По своему содер-
жанию и подробностям оно очень близко к рассказу Никоновской летопи-
си; отличается же от нее главным образом по языку, который иногда пере-
ходит в пиитический склад и отзывается некоторым подражанием Слову о
Полку Игореве. Это сказание сохранилось во многих списках, которые
заключают много вариантов, а также разнствуют между собою некоторы-
ми вставками и пропусками. Судя по одному из списков, сочинителем его
считался какой-то Софоний Рязанец (вероятно, выходец из Рязанской об-
ласти в Москву). Некоторые анахронизмы, например, Ольгерд, поставлен-
ный вместо Ягайла, или явные прибавки, например, участие Новогород-
цев в Куликовской битве, ясно указывают на позднейшие переделки и не-
точную передачу первоначального текста в Сказании.
Слово о великом князе Димитрии Ивановиче и о брате его князе Вла-
димире Андреевиче, яко победили супостата своего царя Мамая (т. наз.
Задонщина). Оно найдено в одном старинном сборнике Ундольским и из-
дано с предисловием Беляева во Временнике того же Общества Истории и
Древн. кн. XIV. М. 1852 г. (Кроме того, издано Срезневским в Извест. 2-го
Отд. Акад. Наук. Т. VI, вып. V, и Архим. Варлаамом в Учен. Зап. того же
Отд. V). Это слово не заключает собственно никаких подробностей о похо-
де и самой битве; оно представляет несколько поэтических картин, явно
составленных по образцу Слова о Полку Игореве. Например, плач Евдо-
кии и боярских жен на Москве есть подражание плачу Ярославны в Пу-
тивле; а изображение Димитрия Ивановича и Владимира Андреевича во
время битвы напоминает Игоря и его брата Буй-тура Всеволода. Неизвест-
ный автор Слова в начале своем прямо ссылается на Софония Рязанца, у
которого он, кажется, и заимствовал содержание своего произведения. Что
Софоний Рязанец, по-видимому, существовал и в древней Руси считался
автором Сказания о Донском побоище, на это есть третье свидетельство,
именно в Тверской летописи, где он назван «брянским боярином». Там,
впрочем приведен только небольшой отрывок из его «писания на похвалу
великому князю Димитрию Ивановичу и брату его Владимиру Андреевичу».
Кроме помянутых источников имеем еще «Слово о житии и престав-
лении Димитрия Ивановича царя Русского». (Издано в П. С. Р. Лет. IV, VI и
VIII и в Историч. Сбор. Общества И. и Др. III). В этом Слове помещено крат-
кое описание войны Димитрия с Мамаем, очевидно, основанное на тех же
источниках.
Следовательно, нет сомнения, что такое великое событие, как Донс-
кой поход Димитрия Ивановича, имело своего современного певца или ска-
зателя-панегириста, подобно многим другим важным событиям древней
Руси. Обычай сочинять похвальное слово или песнь в честь князей тотчас
596
после совершения ими какого-либо подвига — этот обычай идет на Руси
из глубокой древности. Действительно, вскоре после самого похода сочи-
нена была похвальная песнь о нем, в честь Димитрия Ивановича и двою-
родного брата его Владимира Андреевича, и притом сочинена не только
грамотным, но и начитанным автором, которого наши источники называ-
ют Софонием Рязанцем. Сочинение это в числе своих образцов имело по-
этическое Слово о Полку Игореве и вообще исполнено риторических ук-
рашений. Автор его едва ли был боярином; скорее, это сочинение духов-
ного лица. Похвальная повесть Софония не дошла до нас в целом и
настоящем своем виде. Но она послужила главным источником для всех
помянутых выше Сказаний и Слов. Ею воспользовался и тот летописный
рассказ, который вошел в своды Новгородский, Софийский и Воскресен-
ский. Ею вдохновился и из нее заимствовал свои картины автор Слова о
Задонщине. Наконец, та же самая повесть является в Никоновском своде
и в указанном выше «Поведании о Побоище», но только с большими пере-
делками, пропусками и вставками. Рассказ Никоновского свода по языку
более применен к летописному повествованию, а Поведание несомненно
сохранило по большей части и самый язык Софониева «писания», ритори-
ческий или украшенный. Сказание Софония очевидно получило большое
распространение в древней Руси, и часто списывалось. Но позднейшие
списатели или переписчики много его искажали или по невежеству и не-
досмотру, или намеренными переделками. Каждой области лестно было
заявить о своем участии в великой Куликовской битве. И вот явились, на-
пример, списки Сказания с длинной вставкой об участии Новгородцев в
походе Димитрия, хоть это совершенная басня. Тверские писатели встави-
ли участие в походе Тверичей с племянником своего великого князя Ми-
хаила Александровича, хотя это тоже сомнительно. Присутствие митропо-
лита Киприана в Москве во время события есть также позднейшая встав-
ка. Может быть, имя его после поставили на место того епископа, который
занимал в эту минуту главное место в московском духовенстве (едва ли не
Герасим Коломенский). Точно так же если не все, то некоторые благочес-
тивые легенды, приводимые особенно Никоновской летописью, вероятно
сложились или умножились уже впоследствии, на основании каких-либо
кратких намеков первоначальной Повести. Эта первоначальная Повесть
была написана вскоре после события и притом лицом, если и не участво-
вавшим в походе, то, по крайней мере, получившим верные сведения от
участников и очевидцев; на что существуют прямые указания в Поведа-
нии и летописных сказаниях. Например, имена убитых князей и воевод
повторяются везде почти одинаковые и почти в одном порядке (исключая
явные описки) не только во всех списках Поведания и в Никоновском сво-
де, но и в других указанных нами летописных сводах. Имена десяти гос-
тей-сурожан повторяются одинаково и в Поведании, и в Никоновской ле-
тописи; то же можно сказать и относительно имен высылавшихся вперед
разведчиков. Дети Димитрия упоминаются только те, которые были у него
во время похода. Такие точные данные могли быть записаны только совре-
менником.
Кроме приведенных указаний на Снегирева, Беляева и Срезневского,
см. разнообразные мнения о Софонии, Сказаниях и их редакциях Карам-
зина (к Т. V прим. 65), Строева (Ж. М. Н. Пр. 1834), Шевырева (История
597
Рус. Слов.), Соловьева (Ист. Рос. IV. гл. 3), Преосв. Филарета (Обзор Ду-
ховн. Лит.), Бестужева-Рюмина (Рус. Ист. Введение 40), и Хрущова — «О па-
мятниках, прославивших Куликовскую битву» (Труды Третьего Археоло-
гии. Съезда. II. и Чтения в Общ. Нестора кн. I. V. 1879). Из отдельных моно-
графий о Куликовской битве упомяну: Савельева— Ростиславича
(«Димитрий Донской первоначальник Русской славы». М. 1837), который
полемизует по поводу Димитрия с Полевым, т.е. с «Историей Русского на-
рода», Афремова («Куликово поле». М. 1849) и Костомарова (в Академии.
Месяцеслове на 1864 год). Довольно обширное изложение этого события в
Киевском Синопсисе (К. 1768 г.) есть то же Сказание или Поведание, толь-
ко переделанное на литературную повесть XVII века. Брошюрка Макаро-
ва («Село Монастырщина и Поле Куликово». М. 1826) заключает в себе
несколько сведений о сельской Монастырщинской церкви Рождества
Богородицы, основанной, как полагают, на месте погребения русских
воинов. Но он сообщает мало топографических данных о самом Кулико-
вом поле.
При своем изложении я старался принимать в соображение совокуп-
ность известий; а в случае их взаимных противоречий, выбирал наиболее
достоверные. Должно, однако, сознаться, что сличение разных редакций
представляет великую путаницу по отношению к именам князей и бояр,
начальствовавших отдельными частями на походе и особенно во время
битвы. Затем очерк самой битвы во всех известных нам редакциях сказа-
ний представляет замечательную темноту и полное отсутствие подробнос-
тей. Сказания эти, столь переполненные благочестивыми размышления-
ми, посланиями и беседами главных лиц, легендарными видениями и зна-
мениями, вообще очень бедны фактической стороной; что, по моему
мнению, и обличает в авторе первоначальной Повести о Мамаевом побои-
ще, во-первых, духовное лицо, а во-вторых, не самоличного участника и
очевидца битвы (хотя бы и современника ее).
По указанным источникам, о самой битве (за исключением начала
сечи) известны только два момента: поражение русского войска и победо-
носный удар засадного полка. А между тем по этим же источникам битва
длилась не менее трех часов. Сколько-же должно было совершиться раз-
ных ее оборотов, различных движений и усилий с той и другой стороны в
течение этих трех часов! Едва ли дело было так просто, что вся масса рус-
ской рати одновременно обратилась в бегство, а затем явился один запас-
ный полк и мгновенно перевернул все в обратную сторону. Отчего же та-
тарские наездники, вопреки своему обыкновению, не обошли Русских и
не заметили ранее засадного полка, или почему же Татары не имели ника-
кого резерва? Татарские темники и сам Мамай были люди много воевав-
шие и опытные в ратном деле. Но, конечно, в действительности битва была
не так несложна, чтобы заключать только два момента, резко противопо-
ложные друг другу. Несомненно, что с обеих сторон было выказано все
имеющееся налицо военное искусство и употреблены в дело все извест-
ные тогда приемы и все наличные средства. Татары несомненно превосхо-
дили нас числом; но это все-таки це было такое подавляющее превосход-
ство, которое могло разом одолеть всю русскую рать. Недаром же Мамай
медлил и все ждал на помощь Ягайла. По сказаниям даже выходит, что толь-
ко вследствие противного ветра Волынец Боброк долго удерживал засад-
598
ный полк от помощи своим, уже погибавшим. Как будто в подобных случа-
ях своевременная помощь может зависеть от ветра.
Я полагаю, что если и более подробные сказания почти всю битву со-
средоточивают около засадного полка и не говорят о других частях, то при-
чиной тому, во-первых, действительно важная роль, которая пришлась на
долю этого полка. Во-вторых, самая первоначальная повесть Софония Ря-
занца имела своею задачею собственно похвалу Димитрию Ивановичу и
брату его Владимиру Андреевичу. Поэтому, восхвалив подвиги Димитрия
Ивановича, лично сражавшегося с неприятелем, она почти прямо перехо-
дит к засадному полку Владимира Андреевича, решившего победу; а дей-
ствия иных полков, иных воевод оставляет совершенно в тени. Но, к счас-
тью, сохранились некоторые другие сведения о ходе Куликовской битвы,
именно в Истории Татищева (IV. 280—281). Сколько нам известно, доселе
историками не было обращаемо должное внимание на эти сведения, при
описании Куликовского боя. А между тем, несмотря на свою краткость,
они удовлетворительно объясняют нам ход битвы, во второй ее половине,
и дают настоящее место действию засадного полка. Ими я воспользовался
при своей попытке очертить взаимное положение ратей и постепенный
ход боя, а также указать, кто в Русском войске начальствовал середнею и
передовою ратью, правым и левым крылом. С достоверностью можно по-
лагать, что последним, т.е. левым крылом, начальствовали именно князья
Белозерские и что в предпоследний момент боя усилия Татар устремились
именно на это крыло. Потому-то тут и было самое большое число убитых
(в том числе и все князья Белозерские). После передовой рати, неудаче
подверглось только левое крыло, а не все войско бежало, как обыкновенно
изображается. В связи с этим моментом боя находится вопрос, где был по-
мещен засадный полк: за правым или левым крылом?
Сказания не отвечают прямо на этот вопрос. Они говорят только, что
великий князь отпустил брата своего Владимира вверх по Дону, в дуброву.
Но тут явная ошибка: надобно читать «вниз», а не «вверх» по Дону; ибо,
принимая исходным пунктом нашей переправы и расположения за Доном
устье Непрядвы, верх Дона приходится на другой стороне Непрядвы, где
не было сражения. По рассказу же Татищева выходит, что засадный полк
ударил в тыл и бок Татарам, когда они погнали перед собою левый полк и
поровнялись с дубровою. Следовательно, засадный полк стоял за левой
рукой. Если от известий Татищева мы обратимся к обозрению самого Ку-
ликова поля и его окрестностей, то убедимся, что нигде в ином пункте он и
не мог быть поставлен, как на левой стороне, над лесистым оврагом речки
Смолки, который мешал татарской коннице охватить русское крыло с этой
стороны и заранее открыть присутствие засадного полка. В помещении
последнего видна замечательная предусмотрительность Димитрия и его со-
ветников. Этот полк был поставлен так умно, что в одно время служил и
резервом, и прикрытием как обоза, так и единственного пути отступления
вместе с наведенными на Дону мостами. Автор «Исторического обозре-
ния Тульской губернии» Афремов в своем плане Куликовской битвы (при-
ложенном к помянутому его сочинению «Куликово поле»), по нашему мне-
нию, приблизительно верно обозначил место засадного полка. Князь же
Голицын в своем специально военном сочинении («Русская военная исто-
рия». Часть 1-я. Спб. 1877) и в приложенном к нему плане, неизвестно на
599
каком основании, помещает засадный полк за правым крылом, на берегу
Непрядвы, куда Татарам стремиться не было и большого расчета. Затем,
по известию того же Татищева, когда Русская рать, подкрепленная засад-
ным полком, сбила и погнала Татар, то Мамай также ввел в дело подкреп-
ления (конечно, последние); Татары около своих таборов остановились и
возобновили сражение; но тут были уже окончательно разбиты. Такой ход
дела очень вероятен и ничему не противоречит. Так как Татищев пользо-
вался и теми списками летописей, которые до нас не дошли, то очень воз-
можно, что относительно Куликовской битвы он, кроме помянутых сказа-
ний, имел под руками и еще источник, который остался нам неизвестен.
Прибавим еще несколько слов о поведении Димитрия Ивановича Мос-
ковского в день битвы. Павший в его одежде боярин Бренк и ветви сруб-
ленного дерева, под которыми нашли великого князя, нисколько не могут
уменьшить славу его личного геройства в этот день. Возлагая свою одежду
на любимца, Димитрий никоим образом не мог предвидеть все случайнос-
ти предстоявшего боя, предвидеть, что боярина непременно убьют вместо
него самого. Если бы Димитрий остался на своем месте, то и отсюда никак
не следует, чтобы он был непременно убит. Очень может быть, что самое
замешательство, временно случившееся в большом полку, произошло имен-
но вследствие того, что Димитрия не было на великокняжеском месте, а
Бренк не мог вполне его заменить. Никто не ставит в упрек прадеду Фрид-
риха II, великому курфирсту Бранденбургскому, то обстоятельство, что он
во время Фербелинского сражения, 1675 года, в виду направленных на него
выстрелов, поменялся своим белым конем со шталмейстером; после чего
тот действительно был убит. Если бы великий князь искал безопасности,
то он не поехал бы в передние ряды, чтобы самому рубиться с неприяте-
лем; а, наоборот, поместился бы за войском, как советовали ему бояре и
как поступил его противник Мамай. Или он мог бы остаться при засадном
полку, который хотя и покрылся наибольшею славою, но пострадал менее
всех прочих частей войска. Нет сомнения, что Димитрий, как еще молодой
человек, исполненный сил и энергии, увлекся в Куликовской битве лич-
ной отвагой (а, может быть, желал своим примером поощрить воинов), и
действительно подверг себя таким опасностям, посреди которых уцелел
почти чудесным образом. Если до изнеможения утомленный битвою (не
забудем о его тучности), лишившийся коня, окруженный врагами, отре-
занный во время свалки от всякой помощи, он сумел еще добраться до зак-
рытия и спастись, то это опять-таки свидетельствует о его энергии и на-
ходчивости. Надобно заметить, что тогда средством спасения в случае ран
и крайней опасности во время боя употреблялся, по-видимому, такой спо-
соб: упасть среди трупов и пролежать до минования опасности. И этот спо-
соб не считался унизительным для храбрецов. Пример тому представляет
князь Стефан Новосильский. Когда Владимир Андреевич расспрашивал,
кто видел в бою великого князя, то Новосильский, не без некоторого хвас-
товства, сообщил, что видел, как Димитрия обступили четыре Татарина;
что он (Новосильский) напал на этих Татар и троих убил, а четвертый убе-
жал, когда же он погнался за этим четвертым, то на него самого напали
другие Татары и нанесли многие раны, и он спасся только тем, что осталь-
ное время битвы пролежал между трупами («Поведание». Истор. Сбор. III.
62). Димитрий однако не прибег к этому именно способу. Источники со-
600
гласно свидетельствуют, что Великий князь был осыпан ударами по голо-
ве, плечам и животу, и что доспехи его были все иссечены. Если же на теле
его не оказалось глубоких ран, то этим он конечно был обязан превосход-
ному качеству своей брони и своего шлема. Припомним, что нечто подоб-
ное случилось с французским королем Филиппом Августом, в сражении
при Бовине 1214 года. И в Русских летописях находим другой подобный
пример. В 1317 году, как мы видели, тверской князь Михаил Ярославич сра-
зился с Юрием Московским и татарским воеводою Кавгадыем, и победил
их. «Самому же князю Михаилу видети доспех свой весь язвен, на теле же
не бысть никоея раны». (П. С. Р. Лет. V. 209. VII. 190). Впрочем в Ростов,
летоп. о Димитрии говорится: «найдоша великаго князя вельми язвена ле-
жаща». И если далее сказано: «доспех его весь бяше избит, но на теле его
не бысть язвы», то это, конечно, означает отсутствие именно глубоких или
опасных ран.
Если Димитрий Иванович в данном случае заслуживает легкого упре-
ка, то именно за его излишнюю отвагу и увлечение воинским пылом. Но на
это можно отвечать тем, что победителя не судят. А унижать его за то, что
он не явился сказочным богатырем вроде Ильи Муромца, не только неис-
торично, но и просто грешно (со стороны некоторых писателей). Лично
выигравший две такие битвы, как Вожинская и Куликовская, и собствен-
норучно рубившийся с врагами до полного изнеможения, Димитрий впол-
не заслужил славу князя-героя. На основании моего повествования и сих
соображений (в отдельной брошюре, изданной ко дню 500-летнего юби-
лея Кулик, битвы), Д.Ф. Масловский, наш военный историк, поместил (в
Воен. Сборнике 1881 г. №№ 8 и 9) «Опыт критич. разбора похода Димит-
рия и Куликовской битвы».
32 С. Г. Г. и Д. I. № 32. Разбор источников и соображения о поведении
Олега Рязанского в эпоху Куликов, битвы см. в моей Истории Рязан. кня-
жества, 168—177.
33 О Тохтамыше, его нашествии и дальнейших его отношениях к Руси
летописи Воскресен. Никонов. Новогородская Четвертая. Прибав. к Со-
фийск. (т. VI), Супрасльская рукопись (М. 1856), летопись Авраамки, Тати-
щев, Geschichte der Gold. Horde — Хаммера. О личности князя Остея по-
мянутые летописи свидетельствуют только, что он был князь Литовский,
внук Ольгерда. Но под 1385 г. летописи Воскресен. и Никонов, (последняя
уходит вперед на год) упоминают Александра Андреевича «нарицаемаго
Остея» московским наместником в Коломне, а также Михаила Андрееви-
ча Полоцкого, внука Ольгердова, отряженного в числе московских воевод
на Рязань и там погибшего. Не был ли он братом Александра Андреевича
Остея? А сей последний и князь Остей, начальствовавший в Москве в Тох-
тамышево нашествие, не есть ли одно и то же лицо? В таком случае по-
весть об этом нашествии ошибочно упоминает его в числе убитых Татара-
ми; может быть, он только был захвачен ими в плен.
34 О войне и мире с Олегом см. мою Историю Рязан. княжества. О ссо-
ре с Новгородом летописи Новгород. Воскресен. Никонов. Договор с Вла-
димиром Андреевичем с С. Г. Г. и Д. № 33.
601
35 О кончине Димитрия повествуют помянутое в прим. 31 «Слово о
житии и преставлении Димитрия Ивановича царя Русского» (II. С. Р. Л. IV
и VII; Историч. Сбор. О. И. и Др. III). См. также Ник. лет. и Татищева. Две
духовные его в Соб. Г. Г. и Д. I. №№ 30 и 34. Приводимые мною прозвания
некоторых бояр, записанных свидетелями в духовной 1389 года, Квашня,
Кошка, Свибл, Остей, в этой духовной Грамоте не упоминаются, а взяты
из летописей и родословных книг.
36 Летописи, изданные Быховцем и Даниловичем. Хроника Виганда.
Длугош, Стрыйковский, Коялович, Scarbiec Даниловича. Kodex
duplomatyczny Litwy — Рачинского. Archivum Lubartowiczow — Sanguzkow.
I и II. Фойгт — Geschicte Preussens. V. Нарбут, т. V. Крашевского — Litwa.
II. Warsch. 1850. Шайнохи — Jadwiga i Jagiello I и II т. Lwow. 1861. Каро —
Geschichte Polens. II, Gotha. 1863. Смирнова — «Ягелло и первое соедине-
ние Литвы с Польшею» (Зап. Новорос. Университета. Одесса. 1868). См. у
последнего прим. 87 и 91, где разбираются старания оправдать Ягелла в
вероломном захвате и удушении Кейстута со стороны Шайнохи, писателя
талантливого, но пристрастного. Согласно с Смирновым высказался об
этом событии и Стадницкий (Olgierd i Kiejstut. Lw. 1870).
37 Длугош, Стрыйковский, Нарбут, Шайноха, Морачевский (Dzieje
Rzeczy pospolitej. I. Poznan. 1851). Каро, Стадницкий (Synowe Gedymina и
Bracia Wladyslawa-Jagella), Смирнов. Вопрос об отношениях Ядвиги к Виль-
гельму Австрийскому и указания разных источников на их действительное
супружество (вопреки уверениям Шайнохи), вслед за Морачевским, удов-
летворительно разъяснены и сгруппированы у Смирнова в примеч. 208. Ре-
шающее значение в этом вопросе имеет свидетельство Длугоша, у которого
прямо говорится о двухнедельном супружеском сожительстве Вильгельма с
Ядвигою в Краковском замке и о том, что Ядвига на брак с Ягеллом смотрела
как на любодеяние (facinus guogue adulterii exhorrens. Lib. X. p. 105). Kapo co
своей стороны указывает на некоторые противоречия в свидетельствах и
сначала как бы берет отчасти сторону Шайнохи (Gesch. Polens. II. 505), но
потом полемизует с ним (ibid. III. 39). Точно так же Смирнов, полемизуя про-
тив Шайнохи, разобрал вопрос о мнимом язычестве Ягеллы и подтвердил,
что его крещение в Кракове было только переходом из православия в като-
личество, и что восточная церковь в католических известиях того времени
не только называлась схизмою, но иногда приравнивалась к язычеству
(idolatria). См. стр. 158—174 и соответств. примечания. См. также Нарбута
Pomniejsze pisma historyczne. 89 —100. О наружности и нравах Ягелла см. у
Длугоша (Lib. X. 103). О переходах Витовта из католичества в православие и
обратно см. у Барбашева «Витовт и его политика до Гринвальдской битвы».
Приложение № 2. О степени распространения православия среди Литвы и
Жмуди и продолжительности его существования — у Дашкевича «Заметки
по Ист. Лит. Рус. Государства». 105—108. Г. Юргевич в своем «Опыте объяс-
нения имен князей литовских» (Чт. Об. И. и Д. 1883. Ill) объясняет имена
Ягайла, Скиргайла, Свидригайла и др. из имен христианских.
38 Длугош, Стрыйковский, Коялович, Scarbiec, Летопись, изд. Данило-
вичем, Лет. Быховца, Виганд, Archivum Sanguszkow. (Тут любопытны: во-
602
первых, договор 1386 г., по которому Юрий Смоленский признает себя
ленником короля Владислава и в. князя Скиргайла; во-вторых, поручная
грамота 1393 г. Олега Ивановича Рязанского Ягайлу-Владиславу за своего
зятя, князя Корибута, в его послушании королю. Т. I. №№ 4 и 17). Договор
1387 г. Ягайла со Скиргайлом в Mon. med. aevi. VI. № XI. Голенбевского —
Panowanie Wiadyslawa Jagella. W. 1846, Пшездзецкого— Zycie domowe
Jadwei и Jagella. W. 1854, Нарбут, Фойгт, Морачевский, Шайноха, Шара-
невич, Стадницкий, Смирнов, Каро (Dritter Theil. Gotha. 1869). Ярошеви-
ча — Obraz Litwy. II. Wilno. 1844. Крашевского — Litwa za Witolda. 1850. О
Зниче и Криве см. исслед. Мержинского в Трудах IX Археол. съезда. М.
1895. Барбашева «Витовт и его политика». Спб. 1885.
39 Лет. Воскресен., Софийск., Никонов., Татищев. Мухлинского «Ис-
следование о происхождении и состоянии Литовских Татар» (Торж. Акт
Спб. Универе. 1857 г.).
40 Русский перевод дневника Кибурга, составленный М. Смирновым,
см. в приложении к названной выше его диссертации «Ягелло-Яков-Вла-
ди слав». Он сделан не прямо с оригинала, а с польского перевода, сооб-
щенного Нарбуту Онацевичем. Перевод этот впервые издан Нарбутом
в собрании разных статей и выписок из рукописей (Pomniejsze pisma
historyezne, szczegolnie do historyi Litwy odnoszace sie. Wilno. 1856). Ho
так как оригинал, которым пользовался польский перевод, доселе оста-
ется в неизвестности, то многие заподозрили его подлинность. Смир-
нов однако верил в эту подлинность. Что дневник не выдуман — с этим
надобно согласиться, судя по некоторым характерным подробностям,
вполне соответствующим тому времени; но едва ли польский перевод
не внес в него некоторых неточностей и прибавок. Например, костюм
Витовта и его драбантов что-то слишком напоминает польских королей
XVI столетия. Точно так же и некоторые черты празднества Купалы в
окрестностях Вильны отзываются позднейшим временем. Это мое мне-
ние, высказанное в первом издании, я позволю себе в некоторой степе-
ни поддерживать и теперь после того, как мне указали на статью досто-
уважаемого В.Г. Васильевского о данном вопросе, озаглавленную: «Уче-
ный подлог, либо забавная ошибка». Статья эта, затерянная на страницах
одного провинциального издания (Виленский Вестник, 1869 г. № 56), ус-
кользнула от моего внимания при первом издании настоящего тома.
Автор статьи совершенно отрицает подлинность дневника графа Кибур-
га и самое его посольство в Вильну на следующих основаниях: граф
Кибург, по свидетельству хроники Иоанна Посильге, был послан во
Франкфурт на Майне на собрание курфирстов, которое разошлось не
ранее 23 мая, следовательно, не мог 4 июня выехать из Рагниты (на Не-
мане) в Вильну, как о том говорит дневник. 12 июля 1397 года, по словам
дневника, он воротился в Рагниту; а того же 12 и 13 июля граф Кибург
подписался на двух документах в городе Гданске. (Эти два документа
изданы Бунге в его Liv-Esth-und Kurland. Urkundenb.). Отсюда автор ста-
тьи выводит alibi гр. Кибурга. Далее он разными фактическими сопос-
тавлениями доказывает, что дневник не может быть относим ни к како-
му другому году, кроме 1397. Потом указывает на умолчание в дневнике
603
о цели посольства, некоторую специально литовскую тенденцию в раз-
говоре епископа Виленского Андрея с графом Кибургом и т.д. Но в сво-
ем скептицизме г. Васильевский заходит слишком далеко. Например, он
ставит на вид дневнику то, что тот полагает существование поселения
Вильны ранее 1322 года, как бы заранее опровергая тем показание
Стрыйковского, и подтверждает православие Ольгерда, тоже как бы
заранее решая вопрос о его вероисповедании, спорный для ученых на-
шего века. По моему разумению, тут является не только натяжка со сто-
роны автора статьи, но и косвенное подтверждение подлинности дан-
ных известий. Ибо, если Ольгерд исповедовал свое православие втай-
не, то сообщение дневника совсем не было излишним для его
современников. Притом, какая же могла быть задняя мысль при под-
тверждении Ольгердова православия у католика Онацевича, которого г.
Васильевский считает автором этого подложного дневника? А затем дей-
ствительно могли быть ошибки в числах, если не в самом годе, и тогда
предполагаемое alibi подвергается сомнению. Мы не думаем, чтобы это
в самом деле были поденные заметки, которые велись во время пути;
скорее, можно предположить, что посол составил свою записку по воз-
вращении домой, причем легко мог описаться в числах и днях.
А так как, по-видимому, у нас недостает начала записки, и нет в ней
указания на задачу посольства; если же она предназначалась для великого
магистра, то и не было нужды напоминать ему об этой задаче. Возможно
также, что записка эта в действительности принад лежала не графу Конра-
ду Кибургу, а брату его графу Рудольфу Кибургу или даже лицу иной фа-
милии. Но в общих частях содержание дневника осталось не вполне опро-
вергнутым и после статьи г. Васильевского. При первом издании сего тома
мы имели в виду сравнение дневника с несколько позднейшим путешестви-
ем рыцаря Жильберта де-Ланнуа. Если бы кто вздумал обработать и рас-
пространить это путешествие, то получилась бы полная аналогия с Днев-
ником в том виде, в каком мы его теперь имеем. Отдавая справедливость
критике г. Васильевского, мы однако продолжаем думать, что в основу
Дневника, изданного Нарбутом, положена какая-либо действительная за-
писка об Орденском посольстве в Вильну. А потому, оставляя вопрос от-
крытым, позволяем себе пока сохранить в своем тексте сделанное при пер-
вом издании извлечение из Дневника.
41 Фойгта— Geschichte Preussens. IV. 99—101. Каро— Gesch. Polens.
III. 168— 179. Scarbiec Даниловича. I. №№ 694—700.
42 Воскрес., Никон., Тверск., Татищев. О браке Василия с Софьею
Витовтовной: Никон. IV> 151. Script, rer. Prus. III. 167. Bunge Liv-Esth-und
Curi. Urkundenbuch. III. 157. До какой степени Нижний Новгород был
еще спорным, пока длилась борьба с Суздальскими князьями, видно из
духовных грамот Василия Дмитриевича. В первой грамоте (1406 года)
он выражается: «а даст Бог сыну моему держати Новгород Нижний да
Муром» (С. Г. Г. и Д. I. № 39). Во второй (1423 г.): «а еже ми даст Бог Нов-
город Нижний» (ibid. № 41). Только в третьей грамоте (1424 г.) Василий
благословляет сына своими примыслами: Новгородом Нижним и Муро-
мом (ibid. № 42). О Тарусе, как примысле, в духовных пока не упомина-
604
ется. Любопытно, что Василий при самом начале своего княжения уже
наметил присоединение Мурома и Тарусы, что видно из его договорной
грамоты с дядей Владимиром Андреевичем в 1389 году: «а найду себе
Муром или Тарусу или иныя места» (ibid. № 35). В договорной грамоте
Москов. князя с Рязанским в 1402 г. упоминаются князья Тарусские
наравне с Новосильским, как подручники Москвы; «те князи со мною
один человек» (ibid. №36). Следовательно, великий князь довольство-
вался их верною службою и пока не заменял их своими наместниками.
Что же касается до Мещеры или области Мещерского городка, лежаще-
го на Оке, то он был куплен еще отцом Василия Димитрием Донским у
местного владетеля Александра Уковича; о чем говорится в договорных
грамотах Москвы с Олегом Рязанским 1381 г. и с сыном его Федором
1402 года (ibid. №№ 32 и 36). Мещерский городок, разоренный Татара-
ми, около того времени возобновлен под именем Нового Низового Го-
родка, а после он назван Касимовым по имени Татарского царевича, ко-
торому был пожалован Иваном III. Любопытно, что покупкою Мещерс-
кой волости, лежавшей между землями Рязанскою и Муромскою,
Димитрий Донской отделил одну от другой эти земли, которых князья
принадлежали к одной ветви и которые в церковном отношении состав-
ляли одну епархию. По поводу сношений с Византией, см. письмо пат-
риарха Константиноп. Антония IV к Василию Дмитриевичу в Рус. Ист.
Библ. VI. Приложения. Он упрекает Василия за непозволение поминать
Византийского царя в диптихах. О том см. проф. Сокольского: «О ха-
рактере и значении эпанагоги». (Византийский Временник. Т. I. Вып. I).
43 Cheref-eddin-Aiy Histoire de Timur-bec. Trad, par Petis de Lacroix. P.
1792. Channoy— Expedition de Timur ou Tomerlan contre Togtamiche, 1391.
(Mem. de I’acad. des sciences. VI serie. St. Prsb. 1835). Хаммер Пургсталь —
Geschichte der Goldenen Horde. Иванина «О военном искусстве и завоева-
ния Монголо-Татар при Чингиз-хане и Тамерлане». Спб. 1875. «Жизнь и
деяния великого Тамерлана». Соч. Клавихо. Днев. путешествия в Самар-
канд. Текст с переводом и примеч. И.И. Срезневского». (Сборник Акад. Н.
XXVIII. Спб. 1881). «Автобиография Тамерлана». Перевод с тюркского
Н. Лыкошина. Ташкент. 1894. Строгую заметку Н.И. Веселовского на этот
перевод см. в Ж. М. Н. Пр. 1896. Январь. По сказанию мусульманского пи-
сателя Ибнарабшаха, главным виновником войны Тимура с Тохтамышем
будто бы явился эмир Идику (Эдигей). Он у Тохтамыша был в числе на-
чальников левого крыла, но потерял его расположение и, угрожаемый смер-
тию, обманул его и бежал к Тимуру, которого подстрекнул к походу на
Дешт-Кипчакского хана. После поражения Тохтамыша Идику обманул
Тимура и ушел от него с своими Татарами в Золотую Орду, судьбами кото-
рой распоряжался в течение 20 лет. (Тизенгаузена — «Сборник». 457—474).
По известию Эддзехеби, Идики (Эдигей) был только вторым эмиром, т.е.
начальником левого крыла, а первым или начальником правого крыла был
Текини (Тегиня); тем не менее Идики пользовался наибольшем влиянием
на султана (Ibid. 553). Но известный мурза Тягиня принадлежит поздней-
шему времени.
В Русских летописях Тимур Аксак или Железный Хромец (букваль-
ный перевод татарского Тимур-Ленк) сделался предметом двух особых ле-
605
генд или сказаний. Во-первых, сложилось сказание о том, как он был сна-
чала атаманом разбойников, постепенно сделался могучим государем, и как
победил Баязета, султана Турецкого. Во-вторых, сказание о его войне с
Тохтамышем и нашествии на Русь, связанное с легендою о чудотворной
Боголюбской иконе, перенесенной из Владимира в Москву. Содержание
этой легенды следующее: в тот самый день, когда чудотворную икону при-
несли в Москву, Темир Аксак, две недели стоявший станом на берегах Дона,
увидел во сне высокую гору, с которой шли к нему святители с золотыми
жезлами в руках, и вдруг в воздухе над ними явилась жена* в багряных
ризах, окруженная множеством светлых воинов, которые грозно устре-
мили на него свое оружие. Хан в испуге проснулся, и вскоре велел своей
рати идти назад. По этой легенде Русь обязана своим избавлением от Ти-
мура заступничеству Богоматери и молитвам московского святителя Пет-
ра митрополита. См. летописи: Софийскую 2-ю, Воскресенскую, Тверскую,
Никоновскую (в которой эти сказания повторяются дважды, по двум ре-
дакциям, почти то же у Татищева) и Степей, книгу.
* Женщина. (Прим. peg.).
44 Длугош, СТрыйковский, Летопись Быховца, Хроника Даниловича.
Софийская, Воскресенская, Никоновская. Татищев почти буквально по-
вторяет Никоновскую.
45 Лет.: Софийская, Воскресен., Тверск. и Никонов. О поступке Юрия
с Юлианией кратко в Софийской и Воскресенской. См. ссылки Карамзи-
на на лет. Архангельскую и Троицкую (к т. V. прим. 196).
46 Об Эдигеевом нашествии см. летописи: Воскресенскую, Тверскую и
Никоновскую. Грамота Эдигея в Соб. Г. Г. и Д. П. № 15, а также в Никонов,
лет. и у Татищева.
47 Главные источники: Длугош, Иоанн фон Посильге или Линденблат.
Пособия: Фойгт Geschichte Preussens; Нарбута Dzieje №. Lit. Т. VI. Шайно-
ха. Рутенберг Geschichte der Ostseeprovinzen Т. II. и Каро Geschichte Polens.
Т. III. Нельзя не упомянуть при этом о явном пристрастии последнего пи-
сателя, хотя довольно обстоятельного: в его изложении едва ли не главная
честь Грюнвальдской победьгдостается татарскому вспомогательному вой-
ску, значение и число которого сильно преувеличены. Далее: изданный
Прохаскою, Codex epistolaris Vitoldi. (Monumenta medii aevi historica res
gestes Poloniae illustrantia. Tomus VI). Krakow. 1882. Барбашева исслед. о
Таненбергской битве в Ж. М. Н. Пр. 1887. Декабрь. (Вошло в его книгу «Ви-
товт — последние 20 лет княжения». Спб. 1891).
48 Акт Городельской унии см. у Даниловича Skarbies. Т. II №№ 1025 и
1026. Codex ер. Vitoldi. О крещении Жмуди Длугош и Коялович. Пособия
те же Нарбут и Каро.
49 П. С. Р. Л. III. V. VIII. Никон., Степей., Летоп. Даниловича, Акты. Ис-
тор. I. №№ 19, 40. Акты Зап. Р. №№ 23. 24. 25. 35. Некоторые грамоты пере-
печатаны в Русс. Историч. Библиот. изд. Археогр. ком. Т. VI. Соч. Самвлака
606
см. Опис. Славян, рукоп. Моск. Синод. Библ. От. П. ч. 3 и в Ист. Рус. Цер-
кви Макария. Т. V. Прилож. № X. О митрополите Фотии см. Горского в
«Прибавл. к Творен. От. Церк.». М. 1852. Летопись Археогр. Комиссии.
Вып. 3. (Послание Конст. патриарха к митр. Фотию о Григории Цамвла-
хе). Сырку— «Новый взгляд на жизнь и деятельность Гр. Цамблака»
(Ж. М. Н. Пр. 1884. Ноябрь). Тут передается исследование румын, епис-
копа Мельхиседека о жизни и сочинениях Цамблака (Букурешт. 1884).
По уверению сего автора, Самблак был родом из Тернова из семьи Влаш-
ской, по удалении из России был митрополитом в Молдавии и игумном
Дечанского монастыря. См. также Н. Д. «Григорий Цамблак митрополит
Киевский» (Рус. Беседа. 1895. Январь). Вообще по уверению румынских
писателей, он был ни Серб, ни Болгарин, а Валах, пребывал митрополи-
том в Сочаве и умер будто бы в 1452 г.
50 Длугош. Летописи Соф. и Воскресен. Коцебу — «Свидригайло».
51 Летописи Быховца, Даниловича, Длугоша, Стрыйковского. Guillebert
de Lannoy et ses vogages. Par I. Lelewel. Poznan. 1844. Это, снабженный
польским переводом, отрывок из путешествий Ланнуа, изданных в 1840 г.
в Монсе. Русский перевод отрывка, относящегося к Южной Руси, и при-
мечания Бруна к этому путешествию см. в III томе Записок Одес. Обще-
ства Ист. и Древ. Письма и грамоты, относящиеся до вопроса о королевс-
ком достоинстве, см. в Skarbiec diplomatow etc. Т. II. и Codex epist. Vitoldi.
Пособия: Нарбут, Крашевский, Шараневич, Каро, новейшие сочинения
Антония Прохаски — «Ostatnie lata Witolda» (Warszawa 1882) и Барбаше-
ва— «Витовт. Последние двадцать лет княжения» (Спб. 1891).
52 Три духовные грамоты Василия Димитриевича в С. Г. Г. и Д. I. №№ 39,
41, 42. Герберштейн (Rerum. Moskov.) сообщает, будто Василий Дмитрие-
вич, подозревая жену свою в неверности, завещал великое княжение не
сыну Василию, а брату Юрию. Соловьев (Ист. Рос. IV. прим. 49) основа-
тельно заметил, что эта сказка выдумана была людьми, враждебными по-
томству Василия. Договорные грамоты Василия Васильевича с Юрием
Дмитриевичем ibid. №№ 43 и 44. Междоусобие, суд в Орде, брак в. князя и
случай с поясом см. лет. Воскресен. и Никонов. Тут нельзя не заметить не-
которых неточностей. Во-первых, едва ли Всеволожский предлагал Васи-
лию свою дочь; если он женился до Куликовской битвы, то ему самому было
теперь не менее 70 лет. Может быть, речь шла не о дочери его, а именно о
той внучке, которую он после своего отъезда из Москвы обручил за Васи-
лия Косого. Во-вторых, в других летописях (Софийская и Архангел.) гово-
рится, что боярин Захарий Иванович Кошкин (предок Романовых) на свадь-
бе великого князя схватился за пояс Косого, и сказал: «этот пояс пропал у
меня, когда крали мою казну».
53 Собр. Г. Г. и Д. I. №№ 49—60. Акты Историч. I. № 40. Акты Археог-
раф. Эксп. I. № 29. Лет. Воскресен., Софийская и Никонов. Об ослеплении
боярина Всеволожского говорит Тверская лет. А эпизод о князе Брюхатом
рассказан в Арханг. лет. Карамз. к т. V прим. 281.
607
54 Летописи Соф., Воскр., Никон., Степей, кн., Акты Историч. I. №№ 39,
41, 47, 262. Некоторые грамоты перепечатаны в Историч. Библиот. VI.
№№ 61 и 62. Послание Афонских старцев в Россию об изменнике Исидоре
и впадении греческого царя в «латинскую прелесть» и ответ великого кня-
зя Василия, см. Летоп. Занятий Археогр. Комиссии, вып. III, прилож. стр.
29—34. Пособия на русском языке: «История Флорентийского собора».
Свящ. Смирнов. Спб. 1805. «История Флорентийского собора». М. 1845.
Делекторского «Флорентийская уния и вопрос о соединении церквей древ-
ней Руси». (Странник. 1893. Сентябрь-Ноябрь). Любопытно издание отца
Пирлинга La Russie et le Saint-Siege. Paris. 1896. Первая глава: Les Russes au
Concile de Florence. Кроме печатных трудов, о. Пирлинг пользовался мно-
гими итальянскими архивами, особенно Ватиканским, а также некоторы-
ми в других странах. Судя по ссылке его на сообщение Миланези в одном
Флорент. историч. журнале, 1857 г., в числе лиц, подписавших декрет об
унии, находится и русский епископ Авраамий (стр. 42).
“Летописи: Софийская, Воскресенская, Никоновская, Тверская и Ар-
хангельская. Исчисление разных вин, сказанное Василию при его ослеп-
лении. В Новогород. Четвертой. Послание духовенства к Шемяке см. в Акт.
Истор. I. № 40. Об отправлении Шемяки в житии Пафнутия Боровского
(Макар. Минеи). По Львов, лет. отравивший Шемяку был его боярин и
любимец Иван Котов. Относящиеся к этой эпохе междукняжеские дого-
ворные грамоты см. в С. Г. Гр. и Д. I. №№ 61—81, 84, 85.
56 О поставлении Ионы на митрополию Летописи Соф., Никон., Сте-
пей. кн., Акты Истор. 1. № 262 и 263. Окружное поел. Ионы о своем постав-
лении с порицанием Шемяки, ibid. № 43. Его послания в Киев, Литву, Смо-
ленск, Новгород, Вятку и пр., ibid. №№ 45, 47, 53, 56, 62, 63, 66, 261, 272, 273.
Карпова «Св. Иона, последний митрополит Киевский и всея Руси» (Очер-
ки из ист. Рос. Церк. иерархии. Чт. Об. и др. 1864. Кн. 4).
57 О поставлении Феодосия Акты Истор. I. № 69. О болезни и кончине
Темного лет. Соф., Воскр., Никон. Духовная его в С. Г. Г. и Д. I. № 86—87.
Ее писал дьяк Василий Беда — тот, который привез известие о смерти
Шемяки. В этой духовной Василий Темный «приказывает» жену и сыно-
вей своему «брату» королю Польскому и вел. князю Литовскому Казими-
ру по их договорным грамотам. Но это «приказывание», очевидно, тут про-
стая любезность соседу.
58 Летописи Соф., Воскресен., Никонов., Тверская. Сказание о кончи-
не Михаила Тверского см. П. С. Р. Л. IV, прибавление, а более подробное в
Никон. Договорные грамоты Бориса с Казимиром в Актах Зап. Рос. I.
№№ 50, 51, а с Василием Темным в С. Г. Г. и Д. I. №№ 76, 77. Борзаковско-
го — История Тверского княжества.
59 Летописи, преимущественно Никоновская. Договорные грамоты,
сюда относящиеся, см. в С. Г. Г. и Д. I. №№ 36, 48, 65 и Акт. Арх. I. №№ 25,
26. Акты Запад. Рос. I. № 50. Иловайского — «История Рязанского княже-
ства». В связи с вопросом о происхождении Рязанских казаков, т.е. о сто-
608
19*
рожевой или военной колонизации на юго-восточной Рязанской украйне,
находится вопрос о принадлежности к Рязанской земле степного простран-
ства на левой стороне Дона между его притоками Воронежем и Хопром. В
XIV веке это пространство носило по преимуществу название «Червлено-
го Яра»; о чем в особенности свидетельствуют грамоты митрополитов Фе-
огноста и Алексея, которые утверждали означенное пространство за Ря-
занской епархией, вопреки притязаниям на него епископов Сарайских. См.
в моей «Истории Рязан. княж.» стр. 141—144. О «Червленом Яре» см. так-
же Вейнберга «Очерк замечательнейших древностей Воронежской губер-
нии». Воронеж. 1891. 29 стр. По поводу «белых каменных столбов, подоб-
ных стогам», упоминаемых в путешествии митр. Пимена, около устья Ти-
хой Сосны, укажу на известие Книги Большого Чертежа, стр. 45: «а ниже
устья Сосны на Дону Донская беседа, каменный столб и каменныя суды».
Но это известие относится к Быстрой Сосне, а не Тихой. Нет ли тут ошиб-
ки в описании «Путешествия»? О Донской беседе как ряде причудливых
скал на правом берегу Дона см. в назван, сейчас исследовании Вейнберга
стр. 21.
60 Летописи: Арханг., Воскр., Никонов., Гваньин — Sarmatiae Europeae
descriptio. «Опыт Казанской истории» — Рычкова. Спб. 1767. История о
Казанском царстве неизвестного сочинителя XVI столетия». Спб. 1791.
«Скифская история Лызлова», изданная Новиковым. М. 1787. Эти три со-
чинения, изданные в прошлом столетии, представляют смесь разных изве-
стий и преданий, достоверных и недостоверных. К сожалению, мы еще не
имеем истории Казанского царства в такой же научной обработке, кото-
рую представляет обширный труд В.В. Вельяминова-Зернова «Исследова-
ние о Касимовских царях и царевичах». Критический свод всех известий,
относящихся к возникновению Касимовского ханства, в связи с началом
царства Казанского, см. в I томе этого труда (Спб. 1863 г.), в первой главе.
61 Главный источник для истории Литовской Руси того времени есть
Длугош, современник событий и переворотов, совершившихся в ней по
смерти Витовта. (Historiae Polonicae Lib. XI—XIII). Далее следуют: Бельс-
кий (Kpobika Polska). Кромер (De orig. et rebus gest. Polonorum. lib. XX—
XXII). Меховий (Chron. Reg. Polon. LIV). Коялович (Historiae Lituan). Стрый-
ковский (Kronika. T. II. Кн. XVI—XVIII). Pomniki do dziejow Litew. изд. Бы-
ховца. Lietopisiec Welik. kniazei Litow. изд. Даниловича. (Эти два летописца
сообщают подробности о убиении Сигизмунда и Смоленском бунте 1441
года). Scarbiec diplomatow— Даниловича. Т. II. См. также Акты, относ, к
истории Запад. Рос. Т. I. №№ 37 и 38, и Акты, отн. к ист. Южной и Зап. Р. I.
№№ 19 и 20. Эти акты, вопреки рассказам польских историков, также по-
казывают, что до самого 1438 года включительно Свидригайло владел Во-
лынскою и Киевскою землею. Он продолжает именовать себя великим
князем Литовским и Русским и раздает жалованные грамоты, подписан-
ные то в Луцке, то в Остроге или Киеве. Archivum Sanguszkow. Тут любо-
пытна грамота 1432 года папы Евгения IV, разрешающая Литвинов от при-
сяги Свидригайлу как их в. князю (Т. I. № XXXII). Пособия: Нарбут Dzieje
Narodu Litewskiego. Т. VII и VIII. Коцебу «Свитригайло великий князь Ли-
товский» (перев. с немец. Спб. 1835). Стадницкий Bracia Wladysiawa-
20-Собиратели Руси
609
Jagielly. (XI. Swidrygiello-Boleslaw). Зубрицкий «Критико-историческая по-
весть Червонной или Галицкой Руси». (Перевод с Польского Бодянским.
М. 1845). Шараневича «История Галицко-Володимирской Руси до року
1453». Львов. 1868. Каро Geschichte Polens. IV. В. Gotha. 1875. О покушении
Михаила Сигизмундовича посредством своих клевретов убить Казимира
IV на охоте, сообщает собственно летопись Быховца (стр. 55); причем она
постоянно называет его Михайлушка Жигимонтович; а за ней тоже и
Стрыйковский (II. 204).
62 Рассказ о заговоре Поляков на жизнь Литвинов находится в летопи-
си Быховца стр. 57—58 и у Стрыйковского кн. XVIII. Первая относит его ко
времени, тотчас последовавшему за коронацией Казимира, а вторая к 1451 г.
Но Шараневич в своей Истории Гал.-Влад. Руси приурочивает его к Пар-
човскому сейму 1463 года (442—444 стр.); его доводы были бы основатель-
ны, если бы весь этот рассказ можно было считать достоверным. По дого-
ворной грамоте Василия Темного с Казимиром IV в 1449 г. первый обязал-
ся не принимать к себе князя «Михайлушка», а второй — Димитрия
Шемяку. Грамота эта, заимствованная из Литов, метрики, издана сначала
в Сборнике Муханова (М. 1836) под № 7, а потом в Актах Зап. Рос. I. № 50.
Муханов, еще не знавший летописи Быховца (изданной 1846 г.), объяснил
Михайлушку князем Михаилом Александровичем Тверским (см. Приме-
чания). В Актах 3. Рос. его ошибка исправлена. Рассказ об отравлении Ми-
хаила Сигизмундовича см. в той же летописи Быховца, стр. 56.
63 Разнообразные известия о заговоре Вольского и Олельковича и его
исходе «встречаются у немецкого хрониста в XVI веке Альберта Кранца
(Vandalia. I. XIII) и в «Русской Хронике» издан. Даниловичем. См. также
Нарбута. Т. VIII. Dodat. № X. Герберштейна. Послание кн. Ивана Дмитрие-
вича Вольского к Сигизмунду Августу в 1567 г. — «Вивлиофика» Новикова
т. XV. изд. втор. Перепечатано в Скарбце Даниловича т. II. Образчики до-
говорных и присяжных грамот Казимира с удельными русскими князьями
см. в Актах Зап. России I. №№ 41,48, 63. Отрывочные обзоры судьбы удель-
ных княжеств Литовско-Русского государства можно найти в обширном
исследовании Любавского «Областное деление и местное управление Ли-
товско-Русского государства». Очерк I. (Чт. Об. И. и Д. 1892. кн. 3). Только
автор не совсем верно придает Литовско-Русскому государству «федераль-
ный характер». Точнее это была смесь удельной системы с феодальною.
Самый переход этой системы к государственному единству остался недо-
статочно обследованным и выясненным.
64 Относительно Григория Болгарина см. подтвердительную буллу на
его поставление папы Пия II от 8 августа 1458 г. в Прибавлениях к т. VI.
Поли. Соб. Р. Лет.; а грамоты митрополита Ионы к Западнорусским епис-
копам о непризнании Григория митрополитом в Актах Историч. I. №№ 62
и 63, и его же некоторые другие послания о том же предмете см. в Историч.
Библиотеке т. VI. О Григории Болгарине и его преемнике Мисаиле см.
Макария «История Рус. Церкви», т. IX. А о Киеве в XIV веке проф. Антоно-
вича «Киев, его судьба и значение с XIV по XVI столетие» (Киевская стари-
на. 1882. Январь).
610
20-2
65 Хождение митрополита Пимена в Царьград, составленное смоленс-
ким иеродиаконом Игнатием, в Никон. Лет. т. IV. «Сказания русских лю-
дей» Сахарова. 97—107. Отрывок из Ланнуа, относящийся к его посеще-
нию Западной Руси и Татар, в указанном выше Познанском издании Леле-
веля и в III томе Записок Од. Об. Ист. и Др. с примечаниями Бруна. Записки
Шильтбергера изданы в Записках Новор. Университета, т. I, 1867 г. в рус-
ском переводе и со многими примечаниями того же проф. Бруна. Относи-
тельно генуезских колоний на Черном море главное пособие: Мурзакеви-
ча «История Генуезских поселений в Крыму». Одесса. 1837. Его же «Гену-
езские консулы города Кафы» (Зап. Од. Об. Ист. и Др. т. III). Его же
«Донесение об осмотре архива банка св. Георгия» (ibid. т. V). Волкова «О
соперничестве Венеции с Генуею в XIV веке» и «Сборник венециано-ге-
нуезских грамот 1342—1491 гг.» (ibid. т. IV).
Его же «Четыре года города Кафы» (ibid. VIII). Юргевича «Устав для
Генуезских колоний на Черном море 1449 года», «Генуезские надписи в
Крыму» и «Донесение о поездке в Крым в 1861 г.» (ibid. т. V). Его же «О
могилах генуезских, находимых в России» (ibid. т. VIII) и «Новые Генуезс-
кие надписи» (ibid. т. VII). Вообще о Таврич. полуострове той эпохи Сест-
ренцевич-Бугуш Histoire de la Tauride. Brunswick. 1800. (Русский перевод
издан в 1806 г.). Кеппена «О древностях южного берега Крыма и гор Тав-
рических». Спб. 1837. Архимандрита Антонина — «Заметки XII—XV века
на греч. Сипаксаре, относящиеся к городу Сугдее» (Зап. Од. Об. т. V).
66 «Путешествие Иосафата Барбаро в Тану» издано вместе с русским
переводом и комментариями В. Семеновым в его «Библиотеке иностран-
ных писателей о России» т. I. Спб. 1836. О городе Тане см. Леонтьева «Ро-
зыскание на устьях Дона» (Пропилеи, кн. IV). Что касается окончательно-
го отделения Крымской Орды от Золотой и в особенности происхождения
династии Гиреев, в этом отношении господствует порядочная темнота и
сбивчивость в историографии вообще, а в особенности у Хаммера в его
Geschichte der Goldenen Horde и Geschichte der Chane der Krim (Wien. 1856).
По его «Истории Золотой Орды» (стр. 384) Эдигей погиб в сражении на
берегах Яксарта только в 1431 году. Более сообразно с обстоятельствами
предположение проф. Бруна, высказанное в помянутых выше коммента-
риях к Ланнуа, что Солкатский хан, умерший перед его приездом, «веро-
ятно был Эдигей». Рассказы прежних историков (Дегиня, Сестренцевича,
Нарушевича, Карамзина и пр.), основанные на сочинениях Хивинского
хана Абульгази, Литвина Михалона, жившего в XVI в. (De moribus
Tartarorum, Litvanorum et Moschorum. См. Архив Историко-юрид. свед. M.
1854) и некотор. др., о том, как царевич Ази был воспитан Гиреем и как
Татары Крымские получили его себе на царство из рук Витовта, — эти рас-
сказы не выдерживают критики. Мы видели, что в тридцатых годах XV века,
т.е. по смерти Витовта, Барбаро не упоминает ни о каком особом крымс-
ком царе. С этим обстоятельством совпадает известие наших летописей о
том, как Василий Васильевич тягался в Сарае со своим дядею Юрием о ве-
ликом княжении перед Улу-Махметом; причем сторонник Юрия мурза
Ширин-Тягиня ездил с ним на зимовку в Крым в 1432 году; этот мурза, ко-
нечно, был главою одного из пяти знатнейших крымских родов (Ширинс-
кого), а Крымская Орда, очевидно, находилась тогда в подчинении у Са-
20*
611
райского хана. Поэтому гораздо более достоверно известие так наз. Хро-
ники Быховца под 1446 г., где говорится, что пришли к великому князю
Казимиру князья, уланы и все мурзы Ширинские и Бахрынские и от всей
орды Перекопской, и просили у него себе на царство Ачгирея, который
выехал из орды при Сигизмунде и получил от него город Лиду; Казимир
отпустил его с честью в сопровождении земского маршалка Радивила, ко-
торый и посадил его на Перекопском царстве. Нарбут ссылается еще на
одну рукопись с выписками из Лидских актов, которые подтверждают, что
Хаджи Гирей действительно держал Лидское староство (VIII. 56). Это из-
вестие в общих чертах подтверждается грамотою в. кн. Александра Кази-
мировича к Менгли-Гирею в 1492 г., где говорится «также и тебе ведомо,
иж и отец твой царь Гаджи-Кгирей у отца нашего хлеб соль ел и оттоль и
столца царекаго достал». (Акты Запад. Рос. I. № 102).
Еще материалы и пособия для начальной истории Крымской орды:
Негри «Извлечения из Турецкой рукописи, содержащей историю Крым-
ских ханов». (Зап. Од. Об. Ист. и Др. т. I). Григорьева «Монеты Джучидов,
Генуезцев и Гиреев, битыя наТаврич. полуострове» (ibid. т. I). Броневско-
го в переводе Шершеневича и с примечаниями Мурзакевича (ibid. т. VI),
Кроме того несколько сведений о Крымской истории той эпохи у Длуго-
ша, Кромера, Меховия и Гвагнина. Березина «Тарханные ярлыки Крымс-
ких ханов» (Зап. Од. Об. VIII). Спасского «Старый Крым» (ibid. IV). Хар-
тахая «Историч. судьба Крымских Татар» (Вест. Европы. 1866 июнь и 1867
июнь). Сестренцевича Histoire du Royaume de la Chetrsonese Taurigue. 2
edit. St. Prsb. 1824. Абульгази Histoire Mongolorum et Tatarorum. Casani.
MDCCCXXV. Мухамеда-Разы История Крымских ханов (Ассеб-оссейяр
или семь планет. Издана под наблюд. Казембека. Казань. 1832). Вельями-
нова-Зернова «Материалы для Истории Крыма». В его же «Исслед. о Ка-
симов. царях и царевичах» приведены выписки из Родословной царей
Крымских и Астраханских, по рукописному Синопсису Сторожев. мона-
стыря; по этой Родословной Ази-Гирей является сыном Дулат-Бердея,
внуком Тохтамыша (I. 44). Точно так же по Родослов. книге, изданной во
Времен. Моск. Об. Ист. и Др. кн. 10, стр. 129 и 222. По этой Родословной
отец Ази-Гирея Дулат-Бердей жил в Литве у Витовта. В том же исследова-
нии Вельяминов-Зернов, по поводу брата Менгли Гиреева Нур-Доулета,
бывшего потом Касимовским ханом, приводит любопытную выписку из
Дженнаби, восточного писателя XVI века, о Менгли-Гирее. Взятый Тур-
ками в плен при завоевании Манкупа и отвезенный в Константинополь,
он вместе с другими пленниками осужден был Магометом II на казнь; но
помилован в минуту исполнения приговора, осыпан почестями и отправ-
лен в Крым в качестве султанского наместника (I. 101). Эти рассказы
Дженнаби, впрочем, не вполне достоверны в своих подробностях. Недо-
стоверно также сообщение Эль-Дженнаби о происхождении Крымских
ханов от Кучук Магомета, Тохтамышева сына (?). (Тизенгаузена «сбор-
ник». 538).
67 Летописи Новгородские, Псковские и Софийские. О войне Пскова
с Немцами и событиях в Эстонии см. Scriptores Rer. Livonic. II. Бунге Livl.
Urkundenbuch. II. Пособия: Рутенберг (Gesch. der Ostseeprov.) и Боннель
(Russ.-Livland. Chronographie).
612
20-4
68 Летописи те же. Пособия: Далин Geschichte des Reiches Schweden и
Гейер Geschichte Schwedens. О Болотовском договоре Новгорода с Пско-
вом сообщают Новогородская Четвертая, под 1348 г. Новогородская Тре-
тья и Софийская Первая под 1347 г. Название Пскова младшим братом Нов-
городу приводится в Новогородской Третьей. О моровой язве в Пскове и
кончине владыки Василия см. Новогородскую Четвертую летопись и Псков-
скую Первую.
69 Летописи Новогородские. Acta Patriarch. Constant. 1. Беляева «Цер-
ковь и духовенство в древнем Пскове» (Чтения в Москов. Общ. Любите-
лей Духовн. проев. 1863). Никитского «Очерк внутренней истории Пско-
ва». Спб. 1873. Его же «Очерк внутренней истории церкви в Великом Нов-
городе». Спб. 1879. Памятники Старин. Рус. Литературы. I. («Повесть о
Новогородском белом клобуке»).
70 Летописи Новогородская Первая и Четвертая, Софийская Первая.
Acta Patriar. Conts. II. Отсюда перепечатаны с рус. переводЬм две грамоты
патриарха Антония в Новгород в Рус. Историч. Библиотеке VI. Приложе-
ния №№ 37 и 38.
71 Летописи Новогородские и Никоновская.
72 Новогород. IV. Псков. Софийск. Воскресен. Никон. Акты Арх. Эксп.
I. №№ 32, 57, 59, 372. Карамз. V, прим. 361. (Тут договор, грамота Яжелбиц-
кая). Подробности битвы под Русою см. в Воскресен. и Никон. О заговоре
Новогородцев против Василия сообщает Софийская лет.
73 О нашествии Витовта Псковская I. Воскресен. Никон. О князе Алек-
сандре Чарторыйском, временном учреждении архимандрии, мздоимстве
Ионы и ходатайстве у вел. князя об отдельн. епископе в Псков. Первой. А
жалоба Ионы митрополиту см. в Акт. Истор. I. № 277. О неудачной попыт-
ке поставить двух собственных церковных правителей Псков. Первая.
Пособия: помянутые выше соч. Беляева и Никитского.
74 Вопрос о Новогородской боярской думе поставлен и отчасти разра-
ботан проф. Никитским в его статье Правительственный Совет («Очерк
из Жизни В. Новгорода». Журн. М. Нар. Проев. 1869. Октябрь), где и ука-
заны подходящие места из Рус. летописей, грамот и актов, а также из Сбор-
ника Бунге Urkundenbuch и Русско-Ливонских актов, собранных Наперс-
ким. Относительно того, что новогородское боярство было сословием круп-
ных землевладельцев, а не торговцев (как некоторые думали), прямые
указания мы имеем в Новогородских грамотах, купчих, рядных и особен-
но духовных (Акты Юридические). Кроме того, см. Ланнуа. Беляев в своей
«Истории Новгорода Великого» (57 стр.) приводит одну неизданную гра-
моту начала XV века о пожертвовании Богородицкому монастырю неко-
торых земель в Толвойском краю, на Онежском озере. Жертвователи круп-
ные местные землевладельцы названы здесь «скотники и помужники Тол-
войской земли». В числе их поминаются новогородский посадник и два
тысяцких. На существование особых поборов с Новогородских волостей в
613
пользу посадника и тысяцкого указывает Жалованная вечевая грамота
1411 года и на взимание поралья посадника и тысяцкого с «сирот» (кресть-
ян) Терпилова погоста (соседнего с Двинскою слободою), по старине; имен-
но: «по сороку бел, да по четыре сева муки и по десяти хлебов». (Акты Ис-
тор. I. № 17).
75 Источники: Новогородские и Псковские летописи. Пособия: «Исто-
рия княжества Псковского». Киев. 1831. (митроп. Евгения). Костомарова
«Севернорусские народоправства», Беляева — «История города Пскова и
Псковской земли», Никитского — «Очерк внутренней истории Пскова».
Его же: «Военный быт В. Новгорода» (Рус. Старина. 1870). «Областной быт
В. Новгорода» (1872) и «Экономич. быт В. Новгорода», (чт. О. И. Д. 1893
Кн. 2-я).
76 Ланнуа. См. также в Географ. Извест. (Русского Географич. Обще-
ства. 1850 г. Выпуск первый) статью Савельева о путешествии Гильберта-
де-Ланноа в Великий Новгород и Псков. О новгородской иконе с изобра-
жением молящегося семейства см. исследование Филимонова в Вестнике
Общества Древнерусского искусства. № 6—10. М. 1875.
77 Договорные и духовные грамоты Москов. князей в Собр. Г. Гр., Дог. I.
№№ 21,24, 33, 34, 39, 40, 43, 45,71, 127—128. Татарскую эпоху характеризо-
вали господством вотчинного начала на Руси в особенности Соловьев (в
своей «Истории России», IV), Кавелин (см. его «Сочинения») и Чичерин
(«Опыты по Истории Рус. права»). Сюда же примыкает сочинение Хлеб-
никова («О влиянии общества на организацию государства в царский пе-
риод Русской истории». Спб. 1869). То же господство вотчинного или час-
тного права в Северо-Восточной Руси в данную эпоху развивает Ключевс-
кий («Боярская Дума древней Руси»; (не в такой степени допускает его
Бестужев-Рюмин («Русская История». I); а Костомаров отличает эту эпоху
на Руси борьбою монархизма с феодализмом («Начало единодержавия в
древней Руси». Вести. Евр. 1870. Ноябрь и декабрь). Дьяконов («Власть Мос-
ков. государей». Спб. 1889) по отношению к XV веку касается только цер-
ковной стороны, наприм., воззрения наших книжников на в. князя Мос-
ковского как на защитника православия, по поводу Флорент. унии и паде-
ния Византии.
78 Главными источниками для изучения боярского и вообще служило-
го сословия в эту эпоху, кроме летописей, служат договорные и духовные
грамоты князей, жалованные и судные грамоты. См. Собр. Г. Г. и Д. Акты
Истооич., Акты Юридич., Акты Археогр. Экспед. и т.п. Вместе с сочинени-
ями проф. Загоскина «Очерки организации и происхождения служилого
сословия» (Каз. 1876) и «История права Московск. Государства». II. (Дума
Боярская. Каз. 1879), лучшее пособие по сему предмету это проф. Ключев-
ского «Боярская Дума древней Руси». М. 1881. Тут же находим наиболее
удовлетворительные объяснения вопросов, что такое бояре путные и вве-
деные (см. главы V и VI), и как складывалась иерархическая боярская лес-
тница с ее последствием или местничеством. «Первый разряд, который
тонким слоем лег на поверхности московского боярства, составили выс-
614
шие служилые князья, предки которых приехали в Москву из Литвы или с
великокняжеских русских столов: таковы были потомки Литовского кня-
зя Юрия Патрикеевича, также князья Мстиславские, Бельские, Пенковы,
Ростовские, Шуйские и др.; из простого (т.е. нетитулованного) московско-
го боярства одни Кошкины с некоторым успехом держались среди этой
высшей знати. Затем следуют князья, предки которых до подчинения Мос-
кве владели значительными уделами в бывших княжествах Тверском, Ярос-
лавском и других, князья Микулинские, Воротынские, Курбские, старшие
Оболенские; к ним присоединилось и все первостепенное нетитулованное
боярство Москвы, Воронцовы, Челяднины и др. В состав третьего разряда
вместе со второстепенным московским боярством, с Колычевыми, Сабу-
ровыми, Салтыковыми, вошли потомки мелких князей удельных или ос-
тавшихся без уделов еще прежде, чем их бывшие вотчины были присоеди-
нены к Москве, князья Ушатые, Палецкие, Мезецкие, Сицкие, Прозоров-
ские и многие др. Этот иерархический распорядок был основан на
происхождении, мало поддавался действию личных заслуг, как и произво-
ла московских государей, и делал большие успехи к стремлению стать на-
следственным. На этом распорядке держалось и местническое боярское
отечество, т.е. созданное предками и переходившее по наследству к по-
томкам служебное отношение лица и фамилии к другим служилым лицам
и фамилиям». (Стр. 237). По поводу того, что в Москве около половины
XV в. встречаются боярские фамилии, вышедшие из всех концов Руси, тот
же автор приводит следующие примеры: «С Волыни шли Волынские, из
Киева Квашнины, Разладииы, из Чернигова Плещеевы, Фомины, Игнатье-
вы, из Смоленска Фоминские, Всеволожские, из Мурома Овчины, из Тве-
ри Ольферьевы, Безнины, Шетневы, из Орды Сабуровы, Годуновы, Стар-
ковы, из Крыма Ховрины-Головины, из Литвы князья Патрикеевы с по-
зднейшими отраслями Голицыными и Куракиными, из Пруссии Кошкины
с отраслями своими Захарьиными, Беззубцевыми и с родичами Колыче-
выми и друг. Фамилии различного происхождения, первые поколения ко-
торых некоторое время кружились по Северной Руси, пока не уселись в
Москве в половине XV века: Морозовы, Скрябины, Поклевины, Бутурли-
ны, Челяднины и многие др.» (стр. 183—184). Критические заметки на со-
чинения о Боярской Думе гг. Загоскина и Ключевского, во-первых, проф.
Владимирского-Буданова в Сборнике Государст. знаний. Т. VIII. Спб. 1880,
а во-вторых, проф. Сергеевича в его «Рус. Юридич. древности». Т. II. Вып.
2. Спб. 1896. Последний особенно строго'разбирает труд Ключевского,
впрочем, не с фактической, а с теоретической стороны.
К данной эпохе относится любопытный документ, найденный проф. Со-
ловьевым в деле об известном вельможе XVIII века А.П. Волынском (в Го-
суд. Архиве) а помещенный в приложениях к XX тому «Истории России»
(стр. 484). Это Список с грамоты местные. Содержание его следующее: Ди-
митрий Константинович, великий князь Нижегородский (тесть Димитрия
Донского), по челобитью и печалованию своего духовного отца архиманд-
рита Нижегородского Печерского монастыря Ионы и по благословению
Серапиона, владыки Нижегородского, Городецкого, Сарского и Курмышс-
кого, пожаловал своих бояр и князей, дал им местную грамоту с указанием:
«кому с кем сидеть и кому под кем сидеть». Ближайшее к великому князю
место назначил он своему тысяцкому Димитрию Алибуртовичу (т.е. Любар-
615
товичу, сыну Любарта Гедиминовича) князю Волынскому: «Анод Димитри-
ем садиться князю Ивану Васильевичу Городецкому; да против его в скамье
садиться Дмитрию Ивановичу Лобанову, да в лавке же под князем Иваном
князю Федору Полскому Андреевичу, да садиться боярину его Василию
Петровичу Новосильцеву. А пожаловал его боярством за то, что он окупил
из полону государя своего дважды великаго князя Д имитрия Константино-
вича, а втретье окупил великую княгиню Марфу. Да садитесь боярину кня-
зю Петру Ивановичу Березопольскому, да садитесь в лавке князю Димит-
рию Федоровичу Курмышскому. А к местной грамоте князь великий велел
боярам своим и дьяку руку прикладывать, а местную грамоту писал велика-
го князя дьяк Петр Давыдов, сын Русин». Грамота эта любопытна во-пер-
вых, в том отношении, что показывает состав княжеско-боярской думы в
одном из наиболее крупных уделов второй половины XIV века, и порядок
думных мест. Состав не многочислен: всего восемь членов и большая часть
их суть служилые потомки удельных князей; причем двоим из таких князей
назначены места ниже двух простых (нетитулованных) бояр, братьев Ново-
сильцевых. А эти два брата представляют пример богатых купцов, пожало-
ванных в бояре за денежные услуги великому князю и великой княгине,
именно за уплату их долгов (вероятно, ордынских). Замечание о той же гра-
моте см. еще в V приложении к названному выше сочинению Ключевского,
по соображениям которого она относится к 1380—81 гг.
Относительно окольничего, одного из придворных сановников, вслед
за Соловьевым («История России», т. IV, глава III) и Калугиным («Околь-
ничий» в Архиве Истор. Юрид. Свед. Калачова, т. II, кн. 1-я) обыкновенно
повторяется мнение, что этот сан мы встречаем только в XIV в., именно со
времен Симеона Гордого. Но окольничий упоминается уже в XIII веке. Так
мы находим его в числе бояр Смоленского князя Федора Ростиславича в
одной судной грамоте 1284 года. (Русско-Ливонские акты. № XXXVII). Из
позднейших источников видно, что окольничий при походах и разъездах
царских посылался вперед и приготовлял станы или места царских оста-
новок. А из Судебника видно, что ведению окольничьего подлежит «поле»
или судебный поединок.
79 Некоторые ученые полагают, что в древней Руси не существовало
частной поземельной собственности, что поместье есть древнейшая фор-
ма землевладения й что из поместий развились вотчины (Лакьера *< Помес-
тья и Вотчины». Спб. 1848). Другие как бы смешивают поместья с кормле-
ниями (Неволина «История Росс, гражданских законов» т. II), См. о том же
предмете критику Погодина на Лакьера (Москвитянин. 1848 г. ч. 3-я) и Ка-
велина (Сочинения т. III). Существование частной поземельной собствен-
ности в древней России отстаивает Гладков в своей диссертации («О влия-
нии общественного состояния частных лиц на право поземельной собствен-
ности по началам древн. Рос. законод.» М. 1855). О том же вопросе см. в
диссертации Градовского («История Местного Управления в России». Спб.
1868 г. Глава I) и в исследовании Н. Загоскина («Очерки организации и про-
исхождения служилого сословия в Допетровской Руси». Казань. 1876).
80 Акты историч. I. № 13, 36, 71. Акты Археогр. Эксп. I. № 9. С. Г. Г. и Д.
I. №№ 1, 3, 21, 23, 25, 27, 33, 40, 61, 76, 83, 87. Мнения о происхождении со-
616
словия детей боярских довольно разнообразные. См. Соловьева (Ист. Рос.
IV. Глава III), Павлова («Об историч. значении царствования Бориса Году-
нова»), Беляева («О дружине и земщине в Моск, государстве» — Времен-
ник Общ. И. и Др. 1849. № 2. «О служилых людях в Моск, госуд., собствен-
но о боярах». — Ibid. № 3. «Служилые люди в Москов. госуд., слуги или
дворяне, а впоследствии дети боярские» — Московский Сборник. Т. I. М.
1852). Свод разных мнений см. в соч. Горбунова «О льготных грамотах мо-
настырям и церквам» (Архив Историч. и практич. сведен, изд. Калачова. Т.
VI); причем значительная их часть склоняется к тому, что сословие боярс-
ких детей, главным образом, произошло из обедневших отраслей размно-
жившихся боярских родов.
О количестве боярских детей в ту эпоху приблизительно можем су-
дить по известию итальянца Кампензе, относящемуся к первой половине
XVI века. (Переведен в «Библиот. Иностран. писателей» Семенова). По его
словам, в Рязанском княжестве считалось до 15 000 конницы, в Московс-
ком 30 000, а в Тверском 40 000. Но мы полагаем, что в этом известии циф-
ры едва ли не перепутаны; принимая в расчет все обстоятельства, вероят-
нее расположить их таким образом: в Московском княжестве 40 000, в Ря-
занском 30 000 и в Тверском 15 000.
81 Грамота митрополита Киприана 1390 г. в Актах Арх. Эксп. Т. I. № И.
Грамоты, относящиеся до крестьянских переходов и Юрьева дня, см. Акты
Арх. Эксп. I. №№ 17, 23, 46, 48, 73, 64, 83. Грамота Василия Темного о селе
Присеках в Ак. Ист. I. № 59. Главное пособие И. Беляева — Крестьяне на
Руси. М. 1860. Сочинения и статьи по вопросу о сельской общине в древ-
ней России указаны в 40 примечании ко Второй части I тома моей Истории
России. Прибавим указание на монографию Градовского («Общественные
классы в России до Петра I». Жур. «Мин. Нар. Пр.» 1868), на упомянутую
выше книгу Хлебникова («О влиянии общества на организацию государ-
ства») и сочинение Тумасова «Крестьянство до конца XVI века». Киев. 1872.
В вопросе о Сельской общине эти писатели примыкают к мнению Беляева,
т.е. считают ее происхождение более древним и самостоятельным. Блю-
менфельда — «О формах землевладения в древней России». Одесса. 1884.
Он в своих выводах является сторонником теории задружно-семейной
общины.
Меж тем как в Московском великом княжении уже начались попыт-
ки к прикреплению крестьян, в Рязанской земле, наоборот, свободный
переход крестьян подтверждается междукняжескими договорами даже в
конце XV века. Именно в договоре великого князя Рязанского Ивана Васи-
льевича с братом своим удельным князем Федором Васильевичем в 1496 г.
находится такое выражение: «а боярам и детям боярским и слугам и Хрис-
тианом меж нас вольным воля». (С. Г. Г. и Д. №№ 127 и 128). Впрочем, это
право признается тут только в пределах той же Рязанской земли.
82 Пособия: Сергеевича Вече и князь (Русское государственное устрой-
ство и управление во времена князей Рюриковичей). М. 1867. Градовского
Уезд Московского государства (История местного управления в России.
Т. I). Проф. Ключевский указывает на «связь станов со старинным городс-
ким делением на сотни». (Отчет о 15-м присуждении наград гр. Уварова,
617
1873 г. Разбор сочинения Горчакова «О земельных владениях всерос. мит-
рополитов, патриархов и св. Синода». Спб. 1868). Неволина — О пятинах
и погостах Новгородских (Записки Рус. Географ. Общ. VIII. 1853 г.). Забе-
лина — библиографический отчет об этом исследовании («Опыт изучения
Рус. древностей» ч. I. М. 1872). Как известно, Неволин относит деление
Новогородской земли на пятины ко времени уже Московского владыче-
ства. Его мнению следовали: Костомаров («Северно-русск. Народоправ-
ства». II. 63), Чичерин («Областные учреждения России в XVII в.» 68 стр.).
Еще прежде Неволина того же мнения держался Ходаковский (Рус. Исто-
рич. Сборник. Т. I, кн. 3, стр. 100. 1837 г.). Неволин ссылается на то, что
название пятин не встречается в источниках ранее Московского завоева-
ния. Против такого доказательства основательно возразил Соловьев в сво-
ей Истории России (Т. IV, прим. 224). Он говорит, что в летописях нет этого
названия и после завоевания, и нельзя смешивать летописей по точности
данных с актами и писцовыми книгами. В особенности убедительна его
ссылка на следующее свидетельство Герберштейна о Новгороде: или;
Civitas latissimam ditionem in guingue partes distributam gabebat; или «Го-
род имел обширную область, разделенную на пять частей, из кцторых каж-
дая часть тянула к начальству своей части» (т.е. своего конца). Впрочем,
название «пятины» встречалось и в других местах, как указал тот же Хода-
ковский. В некоторых актах новогородские погосты называются — поту-
ги. «А купец поедет во сто, а смерд потянет в свой потуг» — говорится в
договорных грамотах Новгорода с Москвою 1456 и 1471 гг. (Акты Арх. Эксп.
I. № 57 и С. Г. Г. и Д. I. В 20). «Кто купец пойдет в свое сто, а смерд пойдет в
свой погост» — в договорах Новгорода с Тверью в первой половине XIV
века. (С. Г. Г. и Д. I. № 9 и 15).
83 Уставные грамоты: Двинская, Белозерская и Новогородская Судная
изданы в Актах Археогр. Эксп. Т. I. №№ 13, 92 и 123. А Псковская Судная
грамота, известная прежде по отрывку у Карамзина (Т. V, пр. 404), издана
вполне Мурзакевичем в Одессе, в 1847 г.; второе издание в 1868. Все эти
грамоты вполне перепечатаны и снабжены прекрасными комментариями
у Владимирского-Буданова в его «Хрестоматии по Истории Русского пра-
ва». Ярославль 1871—1873 гг. Специальные исследования, заслуживающие
внимания: Ф. Панова «Исследование о Новогородской Судной грамоте»
(Сборник, изд. студентами Петерб. Университета, Вып. 1-ый. 1857 г.); Ка-
лачова «О Псковской Судной грамоте» (в Москвитянине 1848 г. кн. I);
Ф.Устрялова «Исследование Псковской Судной грамоты 1467 г.». Спб.
1855, и прекрасное исследование И.Энгельмана «Гражданские законы
Псковской Судной грамоты». Спб. 1855. Несколько дельных соображений
о той же грамоте см. в соч.: проф. Никитского «Очерк внутренней Исто-
рии Пскова»; Спб. 1873, проф. Загоскина «Уставные грамоты XIV—XVI вв.»
Два выпуска. Казань. 1875—76. Общие пособия по судопроизводству и су-
доустройству данной эпохи: Тобина Die alteste Gerichts-Ordnungen
Russlands. Dorp. 1846. А. Куницына «Историческое изображение древнего
судопроизводства в России». Спб. 1843. Чеглокова «Об органах судебной
власти в России до Алексея Михайловича». (Казань, 1855). Демченка «О по-
казаниях свидетелей по Рус. праву до Петра Великого». Киев. 1869. Дювер-
нуа «Источники права и суд в древней России». М. 1869, и исследование
618
Мейчика «Грамоты XI и XV вв. Московского архива Министерства юсти-
ции». М. 1883. В этом любопытном исследовании между прочим отрицают-
ся крайности некоторых теорий о господстве вотчинного суда в древней
Руси по частному праву и доказывается, что источником всякого суда была
верховная или княжеская власть, т.е. начало государственное. (Это под-
тверждается и заметками Михалона «О нравах Татар, Литовцев и Москви-
тян». Архив Юрид. Свед. Калачова. II. Полов. 2-я. 37.) Беляева «Лекции по
Истории Рус. законодательства». М. 1879. Его же «Собрание историко-юри-
дических актов», поступившее в Румянц. музей, описано Д. Лебедевым. (М.
1881 г.). Сергеевича «Лекции и исследования по Истории Рус. права». Спб.
1883. О поле см. Каченовского «Рассуждение о судебных поединках» (Тру-
ды Общ. И. и Др. Р. I. М. 1825 г.). Калайдовича «Рассуждение о поединках в
России вообще и в особенности о судебных» (Рус. Историч. Сборн. Обще-
ства И. и Д. Р. М. 1838. кн. III), также в соч. Пахмана «О судебных доказа-
тельствах по древнему Русскому праву». М. 1851. О судебных поединках в
России упоминают Михалон и Герберштейн. Подобие Новогородской на-
водки находим в польском Вислицком статуте 1347 года, в статье 19-й. (Акты
Зап. Рос. I. № 2.)
Относительно телесных наказаний имеем известие Никонов, свода под
1442 г.: «тогда же Колударова и Реже кого кнутом били». Это наказание про-
исходило в Москве, и, по-видимому, за измену во время междоусобия Ва-
силия Васильевича с Димитрием Шемякою. В 1462 г. Василий Темный, как
известно, велел бить кнутом, резать носы, отсекать руки, а некоторым го-
ловы, дружинникам Василия Ярославича Серпуховского, которые хотели
освободить своего князя (Воскр. лет.). А в конце XV века даже в Пскове,
где нравы несомненно были мягче, нежели в Московской Руси, как мы
видели, вече однажды хотело публично наказать кнутом священников (см.
Псков, лет. под 1495 г.). Кроме того, в латинской договорной грамоте Ган-
зейских городов с Новгородом в XIII веке упоминается о наказании вора
розгами вместе с его клеймением в щеку. Впрочем эта грамота спорная;
некоторые считают ее только проектом договора (см. прим. 59 ко 2-й части
моей «Истории России»).
84 Источники: летописи, акты и грамоты, преимущественно договор-
ные. «Русско-Ливонские акты». Спб. 1868. Пособия: Аристова «Промыш-
ленность древней Руси». Спб. 1866. Бережкова «О торговле Руси с Ганзою
до конца XV века». Спб. 1978. См. также на это сочинение рецензию проф.
Никитского. Спб. 1880 г. Важнейшие сочинения и издания материалов для
истории этой торговли см. в 59 примеч. ко второй части моей Истории Рос-
сии. Для знакомства с Ганзейским двором в Новгороде и его отношениями
к туземцам любопытные подробности представляет дело об убийстве Нем-
цами новгородского человека в ночной драке, которая случилась в ноябре
1331 года. Немцы уладили дело помощью подкупов. Отчет об этом случае
на старом нижненемецком наречии сохранился в Римском архиве. Он из-
дан у Бунге Liv.-Esth.-Kurland. Urkundenbuch VI. № 3077 и Русско-Ливонс-
ких актах. № LXXV. Русский перевод этого отчета Чумиковым в Чт. О. И. и
Д. 1893.1. смесь. (В этом отчете или донесении упоминается о 300 золотых
поясах). Далее любопытна для отношений немецких гостей в Северо-За-
падной Руси грамота Рижан к Витебскому князю Михаилу Константино-
619
вичу, написанная около 1300 года. В ней рижские ратманы перечисляют
разные обиды гостям и лишние поборы с них, понесенные от князя Миха-
ила. (Известия Акад. Н. X. 633—636). Никитского «Отношения Новгородс-
кого владыки к немецкому купечеству по новым данным». (Ж. М. Н. Пр.
1883. Июль). Его же «Очерки экономической жизни Вел. Новгорода» в Чт.
О. И. и Д. 1893.1 и II. (Тут особенно о Немецком дворе и Ганзейской торгов-
ле. Заметки его о влиянии немецкой культуры на Новгород на стр. 298).
Записки Контарини с переводом Семенова на русский язык изданы в «Биб-
лиотеке иностранных писателей о России». Т. I. Спб. 1836.
85 Шодуара Apercu sur ler monnaies et sur les moggaies etrangeres, gui
ont eu cours en Russie. 1836. Черткова «Описание древних Русских монет».
М. 1834, и три «Прибавления». Сахарова «Летопись русской нумизмати-
ки». Спб. 1842. Кн. Гагарина «О подделке русских монет» в Записк. Архео-
лого-Нумизм. Общества. Т. I. 1849. Кн. Долгорукова «Описание неиздан-
ных русских монет». Зап. Археолого-Нумизм. Общ. Т. III. Заблоцкого «О
ценностях в древней Руси». Спб. 1854. Его же «Что такое выражение: рубль,
рубль Московский, рубль Новогцродский?» Ж. М. Н. Пр. 1857. № 7. П.С.
Савельева «Монеты Джучидские, Джагатайские и пр.». Записки Археолог.
Общ. Т. XII. 1865. (Здесь о «русско-татарских монетах» на стр. 139—150).
Д.Н. Прозоровского «Монета и вес в России до конца XVIII столетия». Зап.
Археол. Общ. Т. XII. Разбор этого сочинения А.Ф. Бычковым в отчете о 9-м
присуждении наград гр. Уварова. Спб. 1867. Солнцева «Деньга и пулы древ-
ней Руси». М. 1860. Его же «Нумизматические исследования Славянских
монет». М. 1865 — 66. Проф. Мрочек-Дроздовского «Опыт исследования по
вопросу о деньгах Русской правды». М. 1881.
Изображения на печатях XIV и XV вв. см. в особенности в Собр. Гос.
Гр. и Дог. Как и пособия: Иванова «Сборник снимков с древних печатей в
Моск. Архиве Минист. Юстиции». М. 1858. «Снимки древних русских пе-
чатей государственных, царских, областных, городских и пр.». Издание
Комиссии при Моск. Архиве Мин. Иностр. Дел. Вып. 1-й М. 1882. Вместе с
историей титула Московск. государей проф. Загоскин рассматривает ис-
торию Герба Московск. Государей («История права Москов. государства».
Т. I. Казань. 1877. Внутрен. история права. Гл. 2-я. Там и указание на лите-
ратуру предмета).
86 Главные источники: летописи, акты, Макарьевские минеи, отчасти
уже изданные. Главные пособия: Амвросия «История Российской иерар-
хии». I—VI. М. 1807—1815. Ратщина «Исторические свед. о монастырях и
церквах». М. 1852. «Месяцеслов Святых» — Прибавление к Тамбовским
Епархиальным Ведомостям. Выпуски I—IV. Тамбов 1878—1882. Н. Барсу-
кова «Источники Русской агиографии». Спб. 1882. Филарета, архиеп. Чер-
ниг. «История Русской церкви». Период второй. Изд. 4-е. Чернигов. 1862.
Его же «Русские святые, чтимые всею церковью или местно». Три тома.
Третье издание. Спб. 1882. Макария, архиеп. Харьков. «История Русской
церкви». IV и V. Спб. 1866. Историческому обзору наших церковных отно-
шений к Константинопольскому патриархату посвящено сочинение Т. Бар-
сова «Константинопольский патриарх и его власть над Русскою церковью».
Спб. 1878. «Записка (греческая) о поставлении русских епископов» (при
620
митр. Феогносте) —проф. Васильевского. Ж. М. Н. Пр. 1888. Февраль. Рас-
сказ о епископе Симеоне см. у бар. Розенкампфа «Обозрение Кормчей
книги». 2-е изд. Спб. 1839. Стр. 139. Карамз. к т. IV. прим. 178. Этого Симе-
она считают первым Тверским епископом. О нем упоминает Никонов, лет.
под 1287 г. Относительно церковно-юридич. сборников, кроме «Обозре-
ния Кормчей книги», см. Калачова о «Мериле Праведном» в Архиве Исто-
рико-юридич. свед. о России. I. Отдел. 3-е. Его же «О значении Кормчей в
системе древнего Рус. Права». Чт. Об. И. и Др. 1847. № 3. «Закон Судный
людям» в Русск. Достоп. II. и в П. Соб. Р. Лет. VI. «Книги законные в древ-
нерусск. переводе вместе с греч. подлинником и с историко-юридическим
введением». Издал проф. Павлов (Сборн. Акад. Н. XXXVIII. Спб. 1886. Ре-
цензия проф. Васильевского на это сочинение в Ж. М. Н. Пр.). «О церков-
ном судоустройстве в древней России». И. С. (Чт. О. И. и Д. 1865.1.). Ханс-
кие ярлыки Русс, духовенству изданы в Древн. Русс. Вивлиофике. 1787. Т.
IV., в Собр. Г. Гр. и Дог. II №№ 2, 7, 9, 10, 11, 12, и у Григорьева «О достовер-
ности ханских ярлыков». М. 1842. О монастырях Московской земли Куд-
рявцева «История Православ. монашества со времени преп. Сергия». М.
1881. О Кирилле Белозерском у Шевырева «Поездка в Кирил.-Белоз. мона-
стырь». М. 1850. Послания его в Актах Историч. I. №№ 12, 16, 27. Завеща-
ние его под № 32. Отрывки из его жития у Макария. История Русск. Церк-
ви.’ IV. Приложение. № XXI. О колонизационной деятельности Макария
Унженского несколько замечаний у Перетятковича «Поволжье в XV и XVI
вв.». М. 1877. Глава 2-я. Критический обзор легенды об основании Тверс-
кого Отроча монастыря у Борзаковского «История Тверского княжества».
Спб. 1876. Глава 2-я. Легенда о начале Шилова монастыря издана в «Памят.
Старин. Рус. Литературы». Вып. I. Спб. 1870. Архимандрита Макария —
«Описание Соловецкого монастыря». М. 1825. А.А.Титова «Житие и под-
виги препод. Зосима и Савватия». Изд. Вахрамеева. М. 1889. Арх. Доси-
фея— «Описание Соловецкого монастыря». М. 1836. Проф. Ключевско-
го — «Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря в Беломорс-
ком крае». (Москов. Университет. Известия. 1867. №7). Смирнова —
«Историческ. Описание Саввина Сторожевского монастыря». М. 1860. По-
слание митрополита Фотия к Новогородцам в 1410 г. в Актах Археогр. Эксп.
I. № 369. Послание митроп. Киприана к игумену Афанасию в Актах Исто-
рич. I. № 255. Рассказ о начале Колоцского монастыря в Никон, лет. V 48 —
51 и Степей, кн. I. 566—68.
Житие Стефана Пермского, написанное Епифанием, в Памят. Стар.
Рус. Лит. IV. Отрывки из него у Макария: История Рус. Церкви. IV. Прило-
жение. № XVIII. «Историч. сказания о жизни святых, подвизавшихся в
Вологодской епархии». Вологда. 1880 года. Шестакова о Стефане Пермс-
ком в Учен. Запис. Казан. Универ. 1868. IV. («Св. Стефан, первосвятитель
Пермский») и в Журн. Мин. Напр. II р. 1877. Январь («Чтение древнейшей
зырянской надписи»), Саваитова «О зырянских деревянных календарях
и пермской азбуке, изобретенной св. Стефаном». (Труды Перв. Археолог,
съезда. М. 1869. II. 408). В прошлом столетии академик Лепехин нашел ос-
татки зырянского перевода литургии, написанного русскими буквами (см.
его путешествие. III. стр. 242). См. также «Сказание о жизни и трудах Сте-
фана Пермского». А. М. Спб. 1856. Позднейшая монография о том же пред-
мете принадлежит Лыткину «Пятисотлетие Зырянского края». (Журн.
621
Мин. Н. Пр. 1883. Декабрь). Будучи родом Зырянин, г. Лыткин указывает
некоторые погрешности предыдущих трудов, напр. смешение Вычегодс-
ких Пермян с Великою или Камскою Пермью, толкование слова пермь (ко-
торое он объясняет зырянским парма — высокая лесистая земля) и пр. Но
настаивая слишком на принадлежности Вычегодского края в то время Нов-
городу, автор упустил из виду то место самого жития, где языческий волхв
говорит, что из Москвы пришли к ним тяжкие дани, тиуны и пр. Следова-
тельно уже до Стефана в этом крае Москва собирала дани. Приложения
у г. Лыткина заключают в себе памятники древне-зырянской письменнос-
ти. Профессор Некрасов к вопросу о Зырянской письменности делает по-
правку, указывая, что палочки или бирки с заметками принадлежали не
Зырянам собственно, а Новгородцам (см. Бюллетени Шест. Археол. съез-
да. 1884 г.). Потом профессор Некрасов издал отдельную брошюру «Перм-
ские письмена в рукописях XV века» (Одесса. 1890). Тут он утверждает,
что пермское письмо в XV веке употреблялось нашими книжниками для
криптографии или тайнописи. А самое изобретение этого письма он пыта-
ется объяснить старанием изменить Славянскую азбуку до неузнаваемос-
ти; так как Зыряне «восставали против всего, что шло из Москвы». Во вся-
ком случае это письмо не привилось; из чего заключаем, что насущной по-
требности в нем не было. Шумова «Стефан Пермский» (Русская Беседа —
Благовест. 1896. Апрель). О кончине епископа Пермского Питирима см. в
соч. Васильева и Бехтерева «История Вятского Края». Вятка. 1879.
87 Пособия суть те же сочинения Филарета и Макария. Руднева «О ере-
сях и расколах в Русской Церкви». М. 1838. Упоминания о ереси неизвест-
ного новогородского протопопа у Татищева IV. 92 и в Степей, кн. I. 418. В
последней сказано: «в то же время и Сеит еретик явися». Архиеп. Мака-
рий правдоподобно считает это имя просто ошибкою переписчика вместо
«и се ин еретик явися», как сказано в Никон. III. 135, или вместо «и се тако
еретика препре», как сказано в кратком Житии Петра митрополита («Ис-
тор. Рус. Церкви». IV. 310—313). Послание архиеп. Василия к влад. Феодо-
ру напечатано в П. С. Р. Л. IV. 87 — 89.
О казни Стригольников упоминают: Новогород. Третья под 1376, и тут
Карп назван «простецом»; Новогород. Четвертая под 1375. Здесь Карп на-
зван «дьяконом». То же в Супрасльской (стр. 94). Никонов. IV. под 1374 г.
О посольстве архиепископа Дионисия во Псков от патриарха Нила по по-
воду ереси упоминают Новогород. Первая и Четвертая под 1382. Никонов.
IV под 1381. Последняя под 1394 упоминает еще о посольстве в Новгород
Михаила, владыки Вифлеемского, от патриарха Антония с двумя грамота-
ми о том же предмете. Грамоты патриарха Нила и епископа Стефана поме-
щены в Актах Историч. I. №№ 4 и 6. (Греческий подлинник первой издан
Миклошичем и Мюллером в Acta Patriarchatus Constantinopolitani. t. II.) Обе
эти грамоты вновь изданы в Русс. Историч. Библиотеке. Т. VI. №№ 22 и 25.
Вторая из них доселе несправедливо приписывалась Константиноп. пат-
риарху Антонию. Та ее рукопись, которая находится в Москов. Синодал.
Библиотеке, имеет в заглавии Стефана «владыки Перемыскаго». Архиеп.
Макарий защищает принадлежность этой грамоты патриарху Антонию, а
владыка Перемыский читает «Перемышльский» (Истор. Рус. Церк. V. При-
ложение № IX). Но профессор Павлов, под редакцией которого издан VI т.
622
Историч. Библиотеки, отстаивает более правдоподобное чтение: владыка
«Перьмьскый» или Пермский, и тем более, что Стефан в то время действи-
тельно был Пермским епископом, тогда как Перемышльскйй с этим име-
нем нигде не упоминается. Из грамоты Стефана узнаем, что Карп действи-
тельно был дьяконом, отлученным от церкви. А что «он был художеством
стригольник»; о том говорится в «Просветителе» Иосифа Волоцкого (Ка-
зань. 1855). Послания Фотия к Псковичам о Стригольниках в 1416 и 1427 гг.
в Актах Истор. №№ 21, 33 и 34, а также в Историч. Библиотеке. Т. VI. № 42,
55 и 56.0 строгих мерах Псковичей против Стригольников упоминают как
последняя из трех грамот Фотия, так и Просветитель Иосифа Волоцкого.
Уставную грамоту, данную Суздальским архиепископом Дионисием Псков-
скому Снетогорскому монастырю, впоследствии митрополит Фотий отме-
нил особою грамотою на том основании, что Дионисий учинил сие не в
своей епископии (Акты Историч. I. №№ 5 и 26). О препод. Евфросине и
сугубой аллилуии см. неизданное послание Фотия к Псковичам 1419 года
(Востокова Опис. Румянц. музея. Стр. 512). Филарета «Обзор Духов. Ли-
тер.» стр. 87 и «Рус. Святые». II — стр. 101. Житие или «Повесть о Ефроси-
не Псковском» издана в Памяти. Стар. Рус. Литер. IV. См. «Примечание» к
этой Повести от редакции. См. также Ключевского «Псковские споры» в
Правосл. Обозрении. 1872.
88 Послание Фотия к Новогородцам в Акт. Арх. Эксп. I. № 369. Об Осее
Кормиличице и Новогородской клятве в Никонов. Об игрищах на Рожде-
ство Ивана Предтечи говорится в послании Памфила, игумена Елеазарова
монастыря. Дополн. к А. Ист. I. 29. Псков. Перв. Лет. под 1505 г. Вот что,
между прочим, говорит игумен Памфил: «Егда бо приходит велий празд-
ник день Рождества Предтечева, и тогда во святую ту нощь, мало не весь
град взмятется и взбесится, бубны и сопели и гудением струнным, и всяки-
ми неподобными играми сатанинскими, плесканием и плясанием... женам
же и девам плескание и плясание и главам их покивания, устам их непри-
язнен клич и вопль, и хребтом их вихляние и ногам их скакание и топта-
ние; ту же есть мужам и отрокам великое прельщение и падение, тако же и
женам мужатым беззаконное осквернение, та же и девам растление». «В
той святый день Рождества Предтечи исходят обавницы, мужи и жены ча-
ровницы, по лугам и по болотам, в пути же и в дубравы, ищуще смертыя
травы и приворота чревоотравнаго зелия, на пагубу человечеству и ско-
том, ту же и дивиа копают корения на потворение и на безумие мужем; сия
вся творят с приговоры сотанинскими». В Никонов, своде сохранились по
поводу Эдигеева разорения под 1409 г. следующие обличительные слова
летописца против современных ему нравов: «Не яве ли есть, яко за грехи
наша попущает их (Агарян) на нас Господь Бог, да обратимся и покаемся,
много бо суть в нас неправды, зависти, ненависти, гордость, разбои, тать-
бы, грабления, насилования, блуды, пьянство, объядение, лихоимание, лож,
клевета, осуждение, смех, плясание, позорища бесовския» и всяко возвы-
шение возвысящиеся на разум Божий». О языческих суевериях и обличе-
нии их см. также «Историч. очерк Русского проповедничества». Спб. 1879.
89 Послание Геннадия к митрополиту в Акт. Истор. I. № 104 и в Древ.
Рос. Вив\иоф. 2-е изд. Т. XIV. На обвинение против митрополита Киприа-
623
на (сделанное еще в XVI веке) в том, что он недостаточно знал Русский язык
и в свои переводы вносил слишком много слов сербских и болгарских, от-
ветил архим. Амфилохий в статье: «Что внес м. Киприан из своего родного
наречия в наши Богослужебные книги». При тщательной их проверке ока-
зывается, что он внес не так много, чтобы подвергаться каким-либо наре-
каниям (Труды третьего Археолог. Съезда. Киев 1878. Т. II.). Пособия для
знакомства с образованностью и литературой этой эпохи: Н. Лавровского
«О древне-русских училищах». Харьков. 1854. Преосвященного Филарета
Харьковского «Обзор Русской духовной литературы» в Учен. Записках
Акад. Н. Кн. III. Спб. 1857. Преосв. Макария «История Русской Церкви». Т.
V. Спб. 1866. Шевырева «История Рус. Словесности». III и IVM. 1858—1860.
Буслаева «Лекции из курса истории Рус. Литературы»: «Смоленская ле-
генда о Св. Меркурие»; «Местные сказания Владимирские, Московские и
Новогородские» в Летописях Русской Литературы, изданных Тихонраво-
вым. М. 1859-1863. Его же «Новгород и Москва» в Очерках Рус. Словесно-
сти и Искусства. Т. II. Его же «Историч. Хрестоматии Церковно-славян. и
древне-русского языков». М. 1861. Ключевского «Древне-русские жития
святых как исторический источник». М. 1871. Васильева «История кано-
низации рус. святых». Чт. Об. И. и Др. 1893. III. И. Некрасова «Зарождение
национальной литературы в Северной Руси». Одесса. 1870. Его же «Пахо-
мий Серб». Од. 1871. Что касается до исторических сказаний и умильных
повестей, большая часть их вошла в летописные своды и литература их
указана в свое время. Прибавлю: «Муромская легенда о кн. Петре и княги-
не Февронии» — Буслаева в журн. Атеней. 1858. № 30. О нашествии Батыя
на Рязан. землю — Срезневского в «Свед. и заметк. о малоизвест. и неиз-
вест. памятниках». XXXIX. О. Миллера — «О древнерусской литературе
по отношению к Татарскому игу», в жур. Древ, и Новая Россия. 1876. № 5.
Литературу Сказаний о Мамаев. Поб. см. выше в прим. 31. Новогородские
легенды в Памят. Стар. Рус. литературы, изд. Кушелева-Безбородко, ре-
дакция Костомарова. Вып. I и II. Спб. 1860. Шляпкина — «Шестоднев Геор-
гия Пизида в слав.-рус. переводе 1385 года». Спб. 1882.
Путешествия Стефана Новогородца, Пимена, Зосимы и Афанасия Ни-
китина у Сахарова — «Сказания Русского народа». Т. II. Хождение Пиме-
на, кроме того в Никонов, лет. под 1389 г., а Никитина в П. С. Р. Л. Т. VI.
330—358. О вставках в хождение митр. Пимена см. Попова «Обзор рус.
хронографов». Вып. II. 50. Хождение инока Зосимы переиздано г. Лопаре-
вым в «Палестинском Сборнике». Вып. 24. 1889 г. Особые исследования о
путешествии Никитина см. Срезневского в Учен. Зап. Втор. Отд. Ак. Н. кн.
II. Спб. 1856 и санскритолога Минаева в Журн. М. Н. Пр. 1881 июнь-июль.
«Хождение гостя Василия». Изд. Палестин. Общества, под редакцией ар-
хим. Леонида. Спб. 1884. «Два хождения в Иерусалим иеромонаха Варсо-
нофия», относящиеся ко второй половине XV века. О них заметка проф.
Тихонравова. (Сборн. Ак. Н. LV. Спб. 1893). Записки иеромонаха Симеона
о путешествии во Флоренцию и Осьмом Соборе в Древн. Рос. Вивлиофи-
ке — Новикова, втор. изд. т. VI и в П. С. Р. Лет. VI и VIII под 1437 — 8 гг.
«История о Листрийском соборе». Напечатано в 1598 г. при Апокрисисе в
Остроге. Делекторского — «Флорентийская уния и вопрос о соединении
церквей в древ. Руси». Странник. 1893. Сентябрь-ноябрь. Его же: «Крити-
ко-библиографический обзор древнерус. сказаний о Флорентийской
624
унии». Ж. М. Н. Пр. 1895. Июль. Он говорит, что в издании Новикова «Пу-
тевые записки неизвестного суздальца» смешаны вместе с повестью об
Осьмом Соборе суздальского иеромонаха Симеона. О мистерии Благове-
щения у Новикова т. XVII и у А. Попова «Историко-литературный обзор
древне-рус. полемич. сочинений против латин» стр. 400—406. В той же кни-
ге Попова и Повесть Симеона об Осьмом Соборе. 344—359. Сказание о
создании и взятии Царьграда в Никонов. Летописи; Срезневского в Учен.
Зап. 2-го Отд. Ак. Н кн. I., у А. Попова в «Изборнике статей, внесенных в
Рус. Хронографию», и др. Пыпин считал это сказание переводным с ви-
зантийского подлинника (стр. 213). В Памятниках Древ, письм. оно сооб-
щено арх. Леонидом, под заглавием: « Повесть о Царьграде Нестера-Искин-
дера» XV века». Спб. 1886. О ней см. Дестуниса в Ж. М. Н. Пр. 1887. Фев-
раль, и П. Погодина ibid. 1889. Август. Автор ее оказывается Искиндер,
русский пленник, служивший в турецком войске и описавший осаду Царь-
града эпическим слогом с преувеличениями о подвигах императора Кон-
стантина, но во многом верно воспроизводящий события. Далее, Арх. Лео-
нида — «Обозрение царёградских памятников и святынь XIV и XV веков
по русским паломникам». М. 1870. Л.Н. Майкова «Беседа в Царь-граде». С
текстом Беседы, сочинение которой он относит к началу XV века. (Сборн.
Ак. Н. LI. Спб. 1890). Относительно предсказания о низвержении Турец-
кой державы Русскими, любопытны соображения, как род русых, должен-
ствующий, по Мефодию Патарскому, победить измаильтян, обратился в
народ Русский. См. проф. Веселовского «Опыт по истории христ. легенды»
(Ж. М. Н. Пр. 1875) и Дьяконова «Власть Моск. Государей». 60—64. В. Се-
менова— «Древнерус. Пчела по пергаментному списку». С примечания-
ми и греческим текстом. (Сборн. Ак. Н. LIV. Спб. 1893). Повести «Алексан-
дрия», о Мутьянском воеводе Дракуле и пр. см. у Пыпина в «Очерке ста-
ринных повестей и сказок русских»: Спб. 1857. Его же исследование «Для
объяснения статьи о ложных книгах» в Летописи занятий Археография.
Комиссии. Спб. 1862. А также см. Отреченные или апокрифические леген-
ды в Памят. Стар. Рус. Литературы. Вып. III под редакцией Пыпина. «Па-
мятнйки Отреченной Рус. литературы» — изд. Тихонравовым. Т. I и II. М.
1863. Веселовского — «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе». Спб.
1872. Басня о трясавицах в Архиве Калачова. 2-й книг, половина 2-я и в
Очерках Буслаева. II. стр. 46—48. Перечень ложных книг издан Калайдо-
вичем в его «Иоанн екзарх Болгарский». М. 1824, стр. 203—212. Порфирь-
ева «Апокрифич. сказания о ветхозаветных лицах и событиях» (Сборн. Ак.
Н. XVII). Его же «Апокрифич. сказ, о новозаветных лицах и событиях» (Ibid.
LII). Е.В. Барсова «О воздействии апокрифов на обряд и иконопись» (Ж.
М. Н. Пр. 1885; Декабрь).
Что касается до рукописей и особенно рукописных сборников XIV и
XV вв., находящихся в наших публичных и частных книгохранилищах, то
сведения о них рассеяны в многочисленных описаниях, каковы: Востоко-
ва классическое «Описание Рукописей Румянцевского музеума». Спб. 1842.
Горского и Невоструева «Описание славянских рукописей Московской
синодальной библиотеки». Отдел 1-й. М. 1855 и отдел 2-й. М. 1859. Архим.
Саввы «Указатель для патриаршей ризницы и библиотеки». М. 1858 (изд.
3-е). Калайдовича и П.Строева «Описание рукописей графа Толстого». М.
1825. П.Строева «Рукописи Царского». Это собрание перешло к графу
625
А.С. Уварову и значительно им умножено. Превосходное описание его сде-
лано архим. Леонидом, в четырех томах. М. 1893— 1894. Ф.Смирнова «Опи-
сание рукопис. сборников Новгор. Софийск. библ, (ныне в Спб. Духов. Ака-
демии). Спб. 1865. Тут в приложениях: послание Конст. патриарха к митр.
Фотию о Григорие Цамвлахе, послание афонских иноков к Василию Тем-
ному и послание Василия Т. к афон. инокам о митроп. Исидоре. М. 1848.
Архим. Варлаама «Обозрение рукописей препод. Кирилла Велоз.» (Чт. О.
И. и Д. 1860. кн. 2). Артемьева «Историч. рукописи Казан. Университета».
Ж. М. Н. Пр. Ч. LXXV, LXXXIII, ХС. Его же «Описание» этих рукописей
издано в Летописях занятий Археогр. ком. Вып. VII. Спб. 1884. П.Гилыпеб-
рандта «Рукописное отделение Виленской публичной библиотеки». Виль-
но. 1871. «Описание славянских рукописей библиотеки Свято-Троицкой
Сергиевой Лавры». Чт. Об. и Др. 1878, кн. 2 и 4; 1879, кн. 2. «Описание ру-
коп. Соловец. монастыря, находящихся в Казан. Духов. Академии». (Пра-
вослав. Собесед. 1877 —1878 гг.). А. Ф. Бычкова «Описание рукописных сбор-
ников Импер. Публич. Библиотеки» Ч. I. Спб. 1882. Викторова «Собрание
рукописей В.М. Ундольского». М. 1870. Его же «Собрание рукописей Бе-
ляева и Севастьянова». М. 1881. Андрея Попова «Описание рукописей А.И.
Хлудова». М. 1872, и к нему «Первое прибавление». М. 1875. Н. Петрова
«Описание рукописей церк. археол. музея при Киевск. Духовн. Акад.». К.
1875. Д. Прозоровского «Опись рукописей Археолог. Общ.» Спб. 1879. О
сборнике, называемом «Толковая Палея», см. исследование В. Успенского.
Казань. 1876. Шляпкина «Описание рукописей Сузд. Спасо-Ефимиева мо-
настыря». (Памятники Древ, письменност. Спб. 1880). О. Истомина «О
рукописных находках в Арханг. и Олонец, губ. летом 1886 г.» (Известия
Географ. Об. 1886. XXII). Из частных, еще не описанных, собраний руко-
писей укажем на важное и любопытное собрание Е.В. Барсова в Москве.
90 Сведения о списках и сборниках летописных см. Н. Иванова «Крат-
кий обзор Русских временников». Казань. 1843, и в предисловиях к Поли.
Собр. Рус. Летописей, издание Археограф. Комиссии. IX томов. Спб. 1846 —
1862. Издание остановилось пока на начале Никоновского Сборника. Пер-
вые три тома изданы вновь и, кроме того, что особенно важно, «Повесть
временных лет» издана фотографически по обоим спискам Лаврентьевс-
кому и Ипатскому в 1871—1872 гг. А списки эти относятся именно к XIV—
XV вв. Вышел еще XV том или «Летописный Сборник, именуемый Тверс-
кой Летописью». Спб. 1863. Затем начат печатанием XVI том или «Лето-
писный Сборник, именуемый Летописью Абрамки» (западно-русской
редакции). Отдельно издан кн. Оболенским «Летописец Переяславля-Суз-
дальского». М. 1851. См. исследования И. Тихомирова «Сборник, именуе-
мый Тверской летописью» (Ж. М. Н. Пр. 1876. Декабрь). Его же о первой
Псковской летописи (Ibid. 1883. Октябрь). Относительно западно-русских
летописей см. Даниловича «О Литовских Летописях» в Ж. М. Н. Пр. 1840.
Ноябрь. Тот же Данилович издал «Летописец великих князей Литовских»
и «Хронику Русскую» латинским шрифтом. Вильно. 1827. Тот же летопи-
сец вновь издан А.Н. Поповым в Ученых Зап. Ак. Н. кн. I. Спб. 1854 с его же
предисловием. Точно так же западно-русский летописный сборник, изве-
стный под именем его владетеля Быховца, издан Нарбутом латинским
шрифтом под заглавием Kronika Litewska. Вильно. 1846. Исидора Шаране-
626
вича О Latopisiach i Kronikach ruskich XVI и XVII wieku, a zwiaszcza о latopisie
welikogo Kniaztwa Litowskogo i Zomojtskogo (Rosprawy i sprawozdania z
posiedzen Wydzialu historyczno-filosoficznego Akademii Umiejetnosci. T. XV.
351—413. Krakow. 1882). Станислава Смольки Naidawnejsze pomniki
dziejopisarstwa rusko-lilewskiego. Rozbior krytyczny. (Pamietniki Wydzialu
того же. T. VIII. Краков. 1889). Об этих трудах см. библиография, заметки
Тихомирова в Ж. М. Н. Пр. 1891. Февраль. К числу трудов в Рус. летописях,
указанных в 59 примем, к Первой части, прибавим Маркевича «О летопи-
сях». Одесса. 1883.
91 Пособия: Буслаева «Общие понятия о Русской иконописи» (Сбор-
ник Общества Древне-рус. искусства на 1866 г.). Его же «Русское искусст-
во в оценке французского ученого» (Критич. Обозрение. 1879. №№ 2 и 5.
По поводу сочинения Вьелеледюка о Русском искусстве). Равинского «Ис-
тория Русских школ иконописания до конца XVII века». (Записки Археол.
Общ. т. VIII). Иеромонаха Арсения «Исторические сведения об иконописи
в Троицкой Сергиевой Лавре» (Сборник Общества Древне-рус. искусства
на 1873 г.). Н.В. Покровского «Страшный суд в памятниках византийского
и русского искусства». (Одесса. 1887. Тут преимущественно о фресках
Успенского и Дмитриевского соборов во Владимире на Клязьме). Л. Даля
«Звенигородский Успенский Собор» (Вестник Общ. Древне-рус. искус.
№ 1—3. 1874). А.А. Мартынова «Церковь Рождества Богородицы, что на
Старом Симонове» (Рус. Стар, в памяти. Зодчества. Год второй. М. 1850).
Гр. Михаила Толстого «Святыни и древности Великого Новгорода». М. 1862.
Его же «Святыни и древности Пскова». М. 1861. Г.Д. Филимонова «Цер-
ковь Николая Чудотворца на Липне» и «Вопрос о первоначальной форме
иконостасов в Русских церквах». М. 1859. О построении в Москве боевых
часов в Воскресен. лет. П. С. О. Л. VIII. О литье свинцовых досок во Пскове
в Псковской Второй. П. С. Р. Л. V. О саккосе митрополита Фотия в «Указа-
теле для Патриаршей ризницы и библиотеки» — Архим. Саввы. Литогра-
фированные изображения Василия Дмитриевича и Софьи Витовтовны
изданы И. Снегиревым в «Памятниках Московских Древностей». М. 1842—
45. Г. Филимонова «Иконные портреты Русских государей» (Вест. Общ. Др.
Рус. Искус. №6—10. М. 1875). Относительно брака дочери Василия Дмит-
риевича с Иоанном Палеологом (Соправителем своего отца Мануила), кро-
ме Никонов, летописи и.Софийской, есть известие у византийского исто-
рика Дуки (в гл. XX): «Она переменила свое имя на Анну. Ей было только
11 лет, и через три года она умерла от моровой язвы». Краткое известие об
этом браке еще у Халкокондилы и главе IV и у Франтза гл. I. Упоминает о
том же браке и Ксенос или хождение инока Зосимы, который находился в
числе сопровождавших юную невесту в Константинополь.
92 Летописи Новогор. IV-я, Псковская, Софийская, Воскресен. Нико-
нов. Степ. кн. Договорную грамоту Новгорода с Казимиром см. в Акт. Ар-
хеогр. Эксп. I. № 87. А послания митрополита Филиппа в Акт. Истор. I.
№№ 280,281. В Новгород. Синод, лет. по поводу пожара 21 сентября 1478 г.
говорится: «погоре побережье все и до Великой улицы и Марфе Посадни-
цы чадный двор». См. Карамзина к т. VI прим. 36. В том же примечании
указана недостоверная грамота (напечатанная в Истории Рос. Иерархии.
627
IV), данная Марфою в 1471 году на села, земли и рыбную ловлю Карельс-
кому Николаевскому монастырю, будто бы ею основанному на том месте,
где погребены ее сыновья, утонувшие в море. Что Марфа Борецкая и ее
сторонники Овиновы, Селезневы, Губины и пр. были самыми богатыми
землевладельцами в Новогородской земле, о том свидетельствует Перепис-
ная Окладная книга Вотской пятины в 1500 г. (Временник Об. И. и др. кн.
11.0 ней тут же статья Беляева. См. стр. 79). «Марфе по рекам Суме и Выгу
принадлежало 19 деревень, которыя в писцовых книгах 1496 г. обознача-
ются еще именем Марфинских Исаковых». «На Поморском берегу она
подарила монастырю (Соловецкому) несколько страдомых (распаханных)
деревень и угодий по реке Суме, у часовни и речной пристани». «В 1470
году Марфа Посадница подарила Зосиме свою вотчину между теми же
реками (Умбою и Варзугою) у Кашкаранского ручья и на Кашкаранском
Наволоке». (Помянутая в 86 примечании статья проф. Ключевского. Стр. 5
и 12). Грамота Марфы 1470 года приведена у архим. Досифея в описании
Соловецкого монастыря, стр. 57. Ее писал сын Марфы Федор, а свидетеля-
ми руку приложили ее духовник софийский поп Иосиф и Алексей Барха-
тов. Относительно личности Марфы Борецкой надобно сознаться, что ле-
тописи, держащие сторону Москвы, все-таки говорят о ней довольно тем-
но и сбивчиво. Некоторые даже приписывают ей намерение выдти замуж
за Михаила Олельковича или вообще за какого-то знатного Литовского
пана; тогда как она была в это время уже очень преклонных лет; у нее были
не только зрелые сыновья, но и внуки. Исаак Борецкий, как посадник и
притом уже не степенный, упоминается под 1428 г. по поводу нашествия
Витовта на Новогородскую землю. Отсюда до 1470 года, когда является в
летописях Марфа, прошло 42 года. К сожалению, в Русской исторической
литературе доселе нет никакого исследования, посвященного этой заме-
чательной личности.
93 Летописи Новогород. IV. Псковская, Софийская, Воскресен., Нико-
новская. Степей, кн. С. Г. Г. и Д. I. 26. 30. Акты Арх. Экспед. I. №№ 90, 91,93,
94., Карамзин. К т. VI, прим. 66.
94 Летоп. Псковская, Воскресен., Никонов. Райнальда Annales Eccles, an.
1470—1471. Кранца Vandalia. Продолжение древн. Рос. Вивлиофики. Ч. III.
Спб. 1788, стр. 48—66. («Приезд Софьи Фоминишны и бракосочетание ее с
в. к. Ив. Вас.»). Волатеррана Diarium Romanum (у Муратори в Scriptores rerum
Ltalicarum). Главное пособие: Исследование о. Пирлинга, основанное отчас-
ти на итальянских архивных документах, Le manage d'un Tsar au Vatican (вош-
ло в его собрание La Russie et le Saint-Siege. Paris. 1896). Отчет об этом иссле-
довании проф. Успенского в Истор. Вест. 1887. Декабрь. Русский перевод
его «Царское бракосочетание в Ватикане. Иван III и Софья Палеолог». Спб.
1892. Издание Суворина. О Фоме Палеологе и его семье известия см. у ви-
зантийских историков: Георгия Франтза и Лаоника Халкокондила. У Фран-
тза приведена инструкция кардинала Виссариона о воспитании детей Фомы
(416—423 Бонского издания. Подписался кардиналом и патриархом Констан-
тинополя). Тут же о браке Фомы в 1430 г. с Екатериною, дочерью Ахайского
князя Асана Захарии Кентириона (148 и 154). То же подтверждает Халко-
кондила (стр. 242). Поэтому неверными являются слова Максима Грека о
628
том, что Софья Фоминишна по матери происходила от дукса Феррарского
(следств. дело о нем и Берсене в Актах Археогр. Эксп. I. № 172). Не смешал
ли он в этом случае деспота Фому с его старшим братом импер. Иоанном VI,
который по кончине русской княжны Анны Васильевны был женат на Со-
фье, дочери Монферратского герцога? По изысканиям отца Пирлинга, в
сношениях и переговорах Московского двора с Римским по вопросу о бра-
ке с Зоей или Софьей Палеолог, вместе с Джан Батистом Вольпе принимали
участие его брат Карло Вольпе, родственники Тревизано Вольпе, Антонио и
Николо Джислярди. По русским источникам, почин в этом вопросе о браке
Ивана с Софьей принадлежал Римскому двору, именно кардиналу Виссари-
ону, который прислал для того в Москву грека Юрия. (Прод. Др. Рос. Вивл.
III. 49). О. Пирлинг в помянутом выше сочинении утверждает, что, наобо-
рот, грек Юрий был прислан из Москвы в Рим. Но если этот грек Юрий есть
Юрий Траханьот, один из сыновей того Траханьота, который состоял в Риме
при детях Фомы Палеолога, то едва ли он не был первым агентом кардинала
Виссариона в данных переговорах. По русским родословным книгам к Ива-
ну III вместе с Софьею Фоминишною приехали на службу Димитрий и Юрий,
сыновья Мануила Траханьота, бывшего «боярином» у Фомы деспота Мо-
рейского. Димитрий умер бездетным, а Юрий имел потомство. (Родос, кн.
изд. 1787 г. II. 276). Этот Юрий, по-видимому, побывал в Москве еще прежде
приезда туда Софьи, именно в качестве агента кардинала Виссариона.
В числе знатных людей, приехавших с Софьей в Москву, называют
также Константина князя Мангупского (из Южного Крыма), который по-
том постригся под именем Кассьяна, основал монастырь близ Углича на
реке Учме и причислен к русским святым. О. Пирлинг также повторяет
это известие о Кассьяне, как спутнике Софьи; но оно сомнительно и осно-
вано только на сбивчивом показании проложного жития. См. Филарета
«Русские святые». III. 184— 185. К этому Кассьяну, как полагают, Нил Сор-
ский писал свое послание. См. Архангельского — «Нил Сорский и Васси-
ан Патрикеев». (Памятники Древ. Письменности. XVI. Спб. 1881. 55 —56).
Автор, между прочим, ссылается на имеющееся в Импер. Публич. Библиот.
рукописное «Житие и подвиги преп. отца нашего кн. Константина Мав-
купского Римлянина-Грека, нареченного во иноцех Кассьяна».
95 Летописи Псковская, Софийская, Воскресенская, Никоновская, Та-
тищев. О Новогородском мятеже 1480 года и последующих затем пересе-
лениях подробнее других сообщает Татищев (Чтен. Об. И. и Др. 1847 г. № 4).
О сокровищах архиепископа Феофила, увезенных в Москву будто бы на
трех стах возах, говорит Длугош. Historiae Polonicae. II. 588. За ним повто-
ряет то же Герберштейн. Rer. Moscov. Commentarii. О судьбе Марфы По-
садницы архим. Досифей, не указывая источника, замечает следующее: она
«отвезена с семейством в Нижний Новгород, с пострижением в монахини
наименована Марфиею и заключена в тамошний девичий монастырь».
(Опис. Соловец. мон. 60). По книге Поместного Приказа Илья Квашнин
был первым владельцем бывших Марфеиных деревень, отписанных на го-
сударя в 1478 году». (Карамз. кт. VI прим. 600).
96 Летописи Софийская, Воскресен. Никонов. Степенная. Татищев (в
Чтен. Об. И. и Др 1847. № 4). Архангельский летописец. Из иноземных
629
писателей Герберштейн, Длугош и Кромер. Кроме того, дела Крымские и
Ногайские в Москов. Архиве Мин. Иностр. Дел. Есть еще известие, будто
главной причиной, заставившей хана Ахмата поспешно уйти назад от бе-
регов Угры, было следующее обстоятельство: Иван Васильевич заблагов-
ременно отправил на Золотую Орду отряд воинов под начальством мос-
ковского воеводы князя Ноздреватого и служилого татарского царевича
Нордоулата (брат Менгли-Гирея); они напали на беззащитный Сарай, где
оставались только старики, женщины и дети, и совершенно его разгроми-
ли; весть о том и смутила хана Ахмата. Карамзин принял это известие за
правду. Но Соловьев справедливо отверг его как недостоверное (Т. V. Прим.
123), указав на его мутный источник: оно приводится в Скифской исто-
рии — Лызлова (М. 1787. Стр. 71) и в Истории о Казанском царстве — не-
известного сочинителя (Спб. 1791. Стр. 38). Ахмат не думал бежать с Угры;
а напротив, пошел оттуда после Ивана Васильевича и занялся грабежом
Литовской украйны; после чего направился на Дон, а не на Волгу. О хане
Иваке или Бреиме (Ибрагиме) см. Сборн. Рус. Ист. Общ. XLI. 80—87 и 198—
199. Он кочевал на Тюмени в Шибанских улусах.
Нарбут сообщает, что басмою назывался оттиск ханской ступни на
воске, который возился в богато украшенном ящике на особом роскошно
убранном верблюде, окруженном ханскими уланами. (Dz. паг. Lit. VIII.
Dodatek XI). Если от того же слова происходит «башмак», то это сообще-
ние вероятно. Унизительные обряды приема ханских послов в Москве со-
временник Ивана III Длугош описывает таким образом (Lib. XIII): «Князь
пеший встречает приезжающих в его резиденцию послов татарскаго хана,
даже незнатных, приходящих за данью или по другой надобности; подает
им сосуд с кобыльим молоком и капли его, падающие на гриву коня, сли-
зывает губами. Татарину, читающему ханское письмо в русском переводе,
он подстилает под ноги наилучшую шубу, подбитую соболями, и сам со
всеми младшими Князьями, боярами и ближними своими должен на коле-
нах слушать чтение». Описание едва ли не преувеличенное и относящееся
к прежним временам ига. Несколько позднейший, сравнительно с Длуго-
шем, источник, Литвин Михалон повторяет почти то же, но с некоторыми
вариантами: «Прежде Москвитяне былиъ таком рабстве у Татар Заволжс-
ких, что между прочим их князь выходил за город навстречу всякому хан-
скому послу и ежегодно приезжавшему сборщику податей, и пеший вел
его лошадь под уздцы до дворца. Посол садился на княжеском престоле, а
князь, преклонив колена, выслушивал посольство». (Архив Истор.-юридич.
Свед. Калачова. II. Полов. 2-я. М. 1854. стр. 33). Герберштейн говорит толь-
ко, что Иван III выслушивал послов стоя, когда они сидели. Он же сообща-
ет, как Софья удалила Татар из их Кремлевского подворья. Любопытен
ярлык Ахмата Ивану III в 1476 г. (Известия Археол. Общ. Т. X. 1884 г. стр.
270): хан приказывает заплатить себе дань «60 000 алтын вешнею, да 60 000
алтын осеннею». «А на себе бы еси носил Батыево знамение у колпака верх
вогнув ходил». По объяснению архимандрита Леонида, сообщившего сию
грамоту, будто бы это Батыево знамение и была пресловутая ханская басма.
Вопреки фактам и очевидности, С.М. Соловьев в своей «Истории Рос-
сии» или обходит молчанием, или явно преуменьшает то влияние, которое
имело Татарское иго на русские нравы и учреждения. По поводу этого воп-
роса, между прочим, обращаю внимание на помянутый выше дневник Кла-
630
вихо, испанского посла в Азию к Тамерлану (Сборн. Ак. Н. XXVIII). Тут
любопытны татарские обычаи, наблюдавшиеся при встречах, приемах и
содержании иноземных посольств; например, посылание им корма, стара-
ние скрыть невыгодные факты, подозрительность, доходившая до лише-
ния их свободы, и т.п. черты, которыми отличаются московские диплома-
тические порядки со времен Ивана III.
97 Летописи: Софийская, Воскресен., Никонов. Татищев. Соб. Г. Г. и Д.
I. №№ 88—89 и 119—120. Акты, относящ. к Истории Запади. России. №№ 79
и 89. В «Путешествии по Полесью» Шпилевского (Современ. 1853. №8)
сообщается, что в Несвижском замке показывают портрет молодой жен-
щины в русском платье и что, по преданию, это дочь последнего Тверского
князя, вышедшая замуж за одного из Радивилов. А.К. Жизневский обра-
щался к владетелю Несвижского замка кн. Радзивилу; нотам никакого пор-
трета тверской княжны не нашли; а нашли портрет будто бы самого князя
Михаила Борисовича и прислали фотографический снимок (« Портрет Твер.
в. князя Мих. Борисовича». Изд. Тверской ученой Архивн. комиссии. Тверь.
1889). Год присоединения Твери показан различно: по Софийской летопи-
си оно совершилось в 1485, а по Воскресен., Никонов, и Татищеву в 1486.
Карамзин и Соловьев держались первого года, Борзаковский в своей «Ис-
тории Тверского княжества» (стр. 202) принимает последний год, впрочем,
не представляя своих оснований. Если верна дата, означенная на посольс-
ких речах от Казимира IV к Ивану III 1486 годом 25 сентябрем (Акты Зап.
Росс. I. № 89), то упомянутое здесь бегство Михаила в Литву надобно отне-
сти к предыдущему, т.е. 1485 году.
98 Источники и подробности см. в моей «Истории Рязанского
княжества».
"Л етописи: Архангельская, Софийская,Татищев. С. Г. Г. и Д. 1. №№ 90,
92,93,96,97,99, 113, 118, 121, 122. II. № 22. Акты, относящ. к Истории Запад.
России. I. № 71. Продолж. Древ. Рос. Вивл. III и IV.
100 Софийск., Никонов., Архангел. Акты Историч. I. №№97 и 98. Ка-
рамзин кт. VI, прим. 462. «История Вятского края», составленная Василье-
вым и Бехтеревым. Вятка. 1870. Оксенова «Политич. отношения Москов.
государства к Югорской земле в 1455—1499 гг.» (Ж. М. Н. Пр. 1891.
Февраль).
,0‘ Летописи Псковские. Дело о Смердьей грамоте, весьма отрывочно
и неясно рассказанное в летописи, лучше всего разъяснено в помянутом
выше труде проф. Никитского «Очерк внутренней истории Пскова», гл. IV.
102 Летописи: Софийск., Архангел., Воскресен., Никонов., Татищев. Раз-
рядные книги в Моск. Архиве Мин. Ин. Дел. № I. Крымские и Ногайские
дела (ibid). История о Казанском царстве. Прекрасный свод относящихся
сюда источников см. также в исследов. о Касимов, царях.— Вельяминова-
Зернова. Ч. 1-я. Исследование Перетятковича — «Поволожье в XV и XVI
вв.». М. 1877 года.
631
103 Дела Польские в Москов. Архиве Мин. Ин. Д. № I. Дела Крымские,
ibid. №№ 1 и 2. Сборник Муханова. М. 1836. (См. грамоты времени Ивана
III). Акты, относящ. к Истории Запад. Рос. I. №№ 105, 109, 110, 112, 113, 114,
116, 122, 123, 179, 183, 188, 192, 200. Примем. 115. Собр. Г. Г. и Д. V. №№ 29,
110. Акты Археогр. Эксп. I. В 138. Suppiementum ad Hist. Russ. Monum.
№№ CXXI — CXXXIII. II. С. P. Лет. IV, VI, VIII. Никонов. Лет. Balthasar
Russow — Livl. Chron. (Scriptor. Rer. Livon. II). Willebrandt-Hanseat. Chronik.
Памятники Дипломат, снош. древней России. I. Герберштейн, Стрыйковс-
кий, Гадебуш, Сарторий. «Переписка между Россией и Польшей» — Со-
ставл. по Архиву Иностр. Дел Бантыш-Каменским (Чт. О. И. и Др. 1860. Кн.
IV). Карпова— «История борьбы Московского государства с Польско-
Литовским» (Чт. О. И. Др. 1866. Кн. 3 и 4). О браке Елены Ивановны с Алек-
сандром Литовским в Древ. Рос. Вивлиоф. XVI. №№ 1 и 2. Вообще же для
Московско-Литовских сношений наиболее полное собрание актов издано
в Сборнике Рус. Ист. Общ. XXXV. Второе издание. Спб. 1892. Уляницкого
«Материалы для истории взаимных отношений России, Польши, Молда-
вии, Валахии и Турции в XIV—XVI вв.». (Чт. О. И. и Д. 1887. III). Реферат
Бережкова о браке Елены, читанный на IX Археология, съезде в Вильне в
1893 г. О захвате ганзейских купцов в Новгороде у Никитского. Чт. О. И. и
Д. 1893. II. 287.
104 «Памятники дипломатических сношений древней России с держа-
вами иностранными». Спб. 1851. Т. I. Отд. I. О сношениях с Данией см.
Щербачева «Датский Архив», в Чт. О. И. и Д. 1893.1. О сношениях с крым-
ским ханом и турецким султаном см. в Записках Одес. Об. И. и Др. т. V:
«Историческое и Дипломатическое собрание дел происходивших между
Рос. великими князьями и бывшими в Крыме татарскими царями с 1462 по
1532 год». Особенно важны приложения, т.е. посольские грамоты. Неко-
торое количество грамот из Архива Мин. Иностр. Дел напечатано кн. Щер-
батовым («Истор. Росс.». Т. IV. ч. 3). Самая «Книга Крымских Посольских
дел» (1474—1505 гг.), хранящаяся в сем Архиве, издана Им. Рос. Ист. Об-
ществом: Сборник № XLI. Сюда вошли и многие документы, относящ. до
сношений с Ногаями, Казанью, Молдавией, Кафой и Царьградом. Заметки
об этом издании Бережкова в Извест. Таврич. Учен. Архивн. Ком. № 21.
Симферополь. 1894. Бантыш-Каменского— «Обзор внешних сношений
России». Ч. I. М. 1894.
105 О постройках, об Аристотеле Фиоравенти и других художниках см.
под соответствующими годами летописи: Софийскую, Воскресенскую, Ни-
коновскую. Памяти, диплом, снош. I. Упоминание о немецких мастерах,
поручившихся за ревельск. посла, см. в статье Гильдебрандта. Baltische
Monatschrift. Neue Folge. В. 2, и Бережкова «О торговле Руси с Ганзой» стр.
261. Просьба Менгли-Гирея о серебряных чарах в Крымск, делах. № 1. (См.
Историю Соловьева т. VI, стр. 153). Контарини в Библиотеке Иностр, пис.
о России. По словам Михалона, у Москвитян много разных мастеров, так
что в Литву от них идут чаши, трости, седла, копья, украшения и разное
оружие. Он же сообщает, что Иван III украсил свой дворец каменными
изваяниями наподобие Фидиевых, позолотив некоторые верхи его часов-
ней (33). I. О кремлевских соборных храмах см. монографии: «Истор. Опи-
632
сание Москов. Успен. собора». М. 1880. «Московский.Архангельский со-
бор». Протоиерея Лебедева. М. 1880. «Благовещенский собор в Москве»
И. С. (Снегирева). М. 1854. В 1882 году, по случаю переделки иконостаса в
Моск. Успен. соборе, за этим иконостасом открыта каменная стенка с фрес-
ками. Эта стенка представляет алтарную преграду в ее первоначальном
виде, когда в соборе еще не было высокого деревянного иконостаса. Отно-
сительно этих фресок см. брошюры: проф. Усова «К истории Московско-
го Успенского собора». М. 1882, и профес. Мансветова «По поводу недав-
но открытой стенописи в Москов. и Владимир. Успенских соборах». М.
1883. Затем см. К. Быковского «Доклад о^еставрации Московского Успен-
ского Собора» в 1895 г. Вообще об итальянских мастерах см. у о. Пирлинга
(La Russie et le Saint-Siege, кн. II. гл. 2) La Renaissance a Moscou, с некоторы-
ми новыми архивными данными.
106 До нас дошло подробное описание свадьбы великой княжны Федо-
сьи Ивановны с Василием Даниловичем Холмским, с теми старинными
обрядами и церемониями, которыми она сопровождалась. См. Древн. Рос.
Вивлиофика. Т. XIII. О выборе Соломонии Сабуровой между 1500 девица-
ми сообщает Герберштейн— Comment. По изд. Старчевского стр. 18. О
нашем сватовстве в Дании см. у Щербачева (Чт. О. И. и Д. 1893.1.).
107 О смерти Ивана Молодого и лекаре Леонте П. С. Р. Л. Т. VI. 239. и
Ник. Л. VI. 125. О лекаре Антоне у Карамз. к т. VI. прим. 318, ссылка на
летопись Львова. О казни приверженцев Василия и Софьи П. С. Р. А. Т. VI.
279. Венчание внука Димитрия в Софийск. Воскреси. Никон, и в С. Г. Г. и
Д. II. № 25. Герберштейн. «Чин поставления на в. княжество Димитрия,
внука Ивана III». (Летоп. Занятий Археогр. Ком. Вып. 3. 1864). «Историчес-
кое Описание Коронации» М. 1856. См. также Е.В. Барсова «Древнерус-
ские памятники свящ. венчания царей в связи с греческими их оригинала-
ми». М. 1883. Георгиевского «Коронование русских государей». (Рус. Обо-
зрение. 1895). Ноябрь. Напрасно некоторые приписывали торжественный
обряд венчания на царство влиянию Софьи. Данный случай, т.е. венчание
внука, прямо против нее направленное, доказывает, что этот обряд выра-
ботался у нас прежде ее прибытия. Опала Патрикеевых и казнь Ряполовс-
кого в Софийск. Воскресен. Степей, кн. О благословении Василия вели-
ким князем в Никонов. О путешествии Карачарова и Ралева в Италию для
найма мастеров и задержке их Стефаном в Молдавии см. Сбор. Им. Рус.
Ист. Общ. XLI. О том же предмете и о судьбе братьев Софьи о. Пирлинг.
209—210 и 229—236. О двукратном приезде Андрея Палеолога в Москву.
Никон. IV. ПО и 125. П. С. Р. Л. № VIII, 205—219. Русский летописец с не-
удовольствием заметил, что великая княгиня Римлянка «много истеряла
казны в. князя, давала бо брату». (П. С. Р. Л. VI. 235). Тут выразилось такое
же нерасположение к Софье, как и по поводу ее бегства из Москвы во вре-
мя Ахматова нашествия (Ibid. 232). О выезде в Москву Ралопалеолога с се-
мьей в Ник. под 1484 г.
ют Источники: П. С. Р. Л. III. IV, VI, VIII. Никонов. Степей, кн. Татащиев
(в Чтен. Об. И. Др. 1847 г. IV). Русский хронограф 2-й редакции. (Изб. Анд.
Попова. 172 и след.). Послание Геннадия к архиеп. Ростовскому Иоасафу
633
в Чт. Об. И. и Д. 1847. VIII. Его же послание митроп. Зосиме в Акт. Арх.
Эксп. 1. № 380. Его же повольная грамота на избр. митроп. Симона в Допол.
к Ак. Ист. I. № 19. Его же послание к митроп. Симону в Акт. Истор. I. № 104.
Грамота великого князя и митроп. Терентия Геннадию в Акт. Ист. I. № 285.
Иосифа Волоцкого послания к Никифору еп. Суздальскому и архим. Мит-
рофану в Чт. Об. И. и Др. 1847.1. Его же Просветитель в Православ. Собе-
седнике. Казань, 1855—56 гг. См. также в Древн. Рос. Вивлиофике. XIV.
(Грамоты Геронтия митрополита к архиеп. Геннадию о ересях и Геннадия
к митр. Симону.) Соборные определения 1503 года в Акт. Ар. Эксп. I.
№№ 382 и 383. Отреченная грамота Геннадия. № 384. «Житие препод. Иоси-
фа Волоколамского», составленное Савою, еписк. Крутицким. М. 1865 (Так-
же напечатано в Велик. Мин. Чет. митроп. Макария. Спб. 1868). Житие того
же преподобного, составленное неизвестным. М. 1865. «Надгробное сло-
во» преподобному Досифея Топоркова. М. 1865. Послание Георгия Скри-
пицы в Чт. Об. И. и Др. 1848. VI. Соборное определение о церковных иму-
ществах напечатано в исслед. Калачова «О Кормчей книге». Чт. Об. Ист. и
Др. 1847. III. Пособия: Исследование Руднева «О ересях и расколах в Рус-
ской церкви». М. 1838. Сервицкого «Опыт исследования ереси Новогород.
еретиков» в Православн. Обозр. 1862. VIII. Казанского «Иосиф Волоколам-
ский» и «Писания Иосифа Волок.» в Прибавлениях к Твор. Св. Огцев. 1847 г.
Булгакова «Преподобный Иосиф Волоцкий» — церковно-историч. исслед.
Спб. 1865. Хрущева «Исследование о сочинениях Иосифа Санина, препо-
добного игумена Волоцкого». Спб. 1868. (В приложениях напечатаны не-
которые источники, известные только по рукописям.) Взыскательная ре-
цензия на эту книгу Невоструева в Отчете о двенадцатом присуждении
наград графа Уварова. (Еще рецензия проф. О. Миллера в Ж. М. Н. Пр.
1868. Февраль.) В. Милютина «О недвижимых имуществах духовенства в
России». Чт. Об. И. и Др. 1859. IV. «Препод. Нила Сорского предания уче-
никам своим о жительстве скитском». М. 1849. «Препод. Нил Сорский, пер-
вооснователь скитского жития в России». Спб. 1864. Архангельского «Нил
Сорский» в Памятниках Общ. Древ. Письменности. XVI. Спб. 1882. Рецен-
зия Д. К. (ДА. Корсакова?) на это сочинение в Ж. М. Н. Пр. 1882. Сен-
тябрь. Архиеп. Литов. Макария «История Русской церкви». Т. VI. Пано-
ва — «Ересь жидовствующих». Жур. И. Н. Пр. 1877. Январь, Февраль и
Март. В своих выводах он склоняется к тому, что эта ересь главным обра-
зом была направлена против церковно-обрядовой внешности; причем все-
таки слишком много влияния на нее дает иудейству. Г. Панов (вслед за Ка-
рамзиным, Соловьевым и др.) смешивает жида Схарию с таманским вла-
детелем Захарием Скарою, которому Иван III писал грамоты в 1487—88 гг.
(Зап. Одес. Об. Ист. и Др. Т. V. 272 и 274. В этих грамотах Иван называет
себя «Царь всея Руссии».) Брун доказал, что этот Скара совсем не был ев-
рей. (Труды Перв. археол. съезда. 385.) Об этом таманском князе Захарии
«Черкашенине» или «Фрязине» (он был итальянского происхождения) упо-
минается в Сбор. Рус. Ист. Общ. XLI. 114 и 309. Иван III тщетно звал его на
свою службу. В указателе к этой книге также смешивают его с евреем Сха-
рией (О том у Бережкова в заметках помянутых в прим. 104). О новогород-
ских еретиках и жиде Схарии см. еще в Рус. Хронографе второй редакции
(Изборн. А. Попова. 172 и след.). Никитского «Очерк внутренней Истории
церкви в Н. Новгороде». Спб. 1879. Приложение 6-е. Здесь разбор суще-
634
ствующих воззрений на ересь Жидовствующих. Автор вполне основатель-
но отдает предпочтение мнению Сервицкого перед взглядом Руднева на
ересь эту и доказывает, что еврейству придано в ней преувеличенное зна-
чение. Павлова — «Исторический очерк секуляризации церковных земель
в России» (Записки Новорос. универе. Т. VII. Од. 1871). Об анафеме на «оби-
дищие церкве», взятой из Новгород. Чина православия, см. у него на стр.
51 примечание.
Некоторые из помянутых выше посланий, относящихся к Ереси Жи-
довствующих, вновь изданы в VI томе Русской Исторической библиотеки,
под редакцией того же проф. Павлова. Именно, №№ 114, 115, 120 и 121.
Под № 115 издана вполне грамота Геннадия Собору 1490 года, известная
прежде только по отрывку. Кроме того здесь впервые появляется «Поуче-
ние митрополита Зосимы» против еретиков. № 116. Это собственно толь-
ко начало поучения, а конец утрачен. Сей отрывок дает редактору повод
утверждать в примечании, будто Зосима не был в числе еретиков: ибо он
написал против них послание. Такое мнение не выдерживает критики.
Послание это написано не от одного Зосимы, а от всего Собора епископов,
на котором была осуждена ересь. Подпись митрополита под сим офици-
альным актом нисколько не противоречит известию о том, что он втайне
разделял учение еретиков. Не противоречит тому и другой официальный
акт с именем Зосимы: Список отреченных книг, напечатанный под № 117.
На таковом основании еще нельзя отрицать положительных свидетельств
Иосифа Волоцкого и других современников о тайных связях Зосимы с ере-
тиками, которые по наружности оставались православными; а из них при-
надлежавшие к духовному чину продолжали точно также священнодей-
ствовать. Что на Соборе 1490 года Зосима ратовал против казни еретиков,
о том. см. у Татищева (стр. 110). О свержении его некоторые летописи пря-
мо говорят: «митрополит Зосима остави митрополию не своею волею, но
непомерно пития держашася и о церкви Божии не радяша». (Новогород.
Четвертая и Воскрес, под 1494 г.). Степей, книга (1. 477) выражается, что
Зосима лишен престола за некое преткновение. О всенародном сложении
с себя сана «ради немощи» сказано в названной выше Повольней грамоте
Геннадия на избрание митроп. Симона. На астрономический или собствен-
но астрологический элемент Новгородской ереси указывает и сам Иосиф
Волоцкий в своем Просветителе. (См. полемику мою с проф. Павловым, во
втор, выпуске моих «Мелких Соч.». М. 1896 г.)
Борьба с Ересью мниможидовствующих дала толчок нашей духовной
письменности. Тот же архиепископ Геннадий, в виду начитанности ерети-
ков, озаботился собрать воедино все книги Св. Писания в славянских пе-
реводах. Любопытно, что те книги Ветхого Завета, которых он не находил
в переводе с греческого или еврейского языка, он поручал переводить из
латинской Библии или Вульгаты. Полный Геннадиевский список Библии
хранится в Московск. Синод. Библиотеке. См. о нем у Горского и Невост-
руева в «Опис. Синодальн. Рукописей». Введение и Отдел I. Рецензии на
этот труд П.А. Безсонова в Рус. Беседе 1857 г., а также И.И. Срезневского и
А.Ф. Бычкова в Сборнике статей по Отд. Рус. яз. и Словесн. Т. VII. Там же и
ответ Невоструева рецензентам, направленный преимущественно в защиту
деятельности Геннадия по составлению полной славянской Библии. О ли-
тературной деятельности Геннадия см. у архиеп. Филарета «Обзор духов.
635
литературы» и архиеп. Макария «Истор. Рус. церкви». Т. VII. Относитель-
но обряда посвящения нового митрополита, по обычаям Византии, см. Г.
Георгиевского в Моск. Вед. 1893. № 242 («Вступление на паству Московс-
ких Святителей»).
109П. С. Р. Л. VI и VIII. Об участии Гусева говорится в летописце, кото-
рый служит продолжением Нестора. Судебник 1497 года был издан несколь-
ко раз; напр. вместе с Судебником 1550 года Калайдовичем и Строевым. М.
1819. Самое исправное издание в Акт. Истор. I. № 105. Отрывки из него в
латинском переводе были приведены Герберштейном в его Rerum
Moscoviticarum Commentarii. Здесь особенно подробное извлечение о поле
или судебн. поединке. Проф. Ключевский утверждает, будто неполное или
кабальное холопство явилось только в XVI веке и в Судебнике 1497 года
нет на него никаких намеков («О происхождении крепост. права». Рус.
Мысль. 1885. Август). Но он не отрицает того, что к конку XV в. этот вид
холопства уже существовал.
1,0 Библиот. Иностр. Пис. о России. 1.59,106, 112—114. Памятники дип-
лом. сношений. I. Дела польские в Арх. Мин. И. и Д. Поручение разведать о
французской болезни, данное боярскому сыну Ивану Мамонову, см. в
«Переписке между Россиею и Польшей». (Чт. Об. И. и Др. 1860. IV. стр. 33).
Заботливость Ивана III по сему поводу вполне оправдывается известием
летописи Быховца, которая под тем же 1499 годом отметила: «тогож году
был голод великий в земли Литовской и немоцы французские на люды по-
чалися множити». (стр. 67). Об этой болезни см. любопытную монографию
Эно Le mal francais а Геродие de 1'expedition de Charles VIII en Italie. Paris.
MDCCCLXXXVI. Почти то же, что венецианец Барбаро, говорит и литвин
Михалон, но более преувеличивает: Иван III запретил кабаки и обратил свой
народ к трезвости; а за корчемство определил строгие наказания (стр. 31 и
33). Герберштейн — в переводе Анонимова стр. 21—22. у Старчев. стр. 10.
Духовная Ивана III в Собр. Г. Г. и Д. I. № 144. Любопытно, что на ордынс-
кие выходы, в Крым, Астрахань, Казань и Царевичев городок (Касимов) по
этой духовной грамоте назначена тысяча рублей, которая и распределяет-
ся между братьями; причем на долю великого князя приходится около 718
рублей. Свидетелями завещания названы только духовник Ивана Андро-
никовский архимандрит Митрофан, четыре боярина: Василий Данилович
(Холмский), Данило Васильевич (Щеня) и Яков Захарьич (Кошкин), да каз-
начей. Димитрий Володимерович (Ховрин). Грамоту писал дьяк Данило
Мамырев. Кроме них в грамоте упомянуты: дворецкий Петр Васильев Ве-
ликий, печатник Юрий Дмитриев Грек, дьяки Тишка Моклоков и Семен
Башенин — все это хранители великокняжих ларцов с казною; в них зак-
лючались деньги, золотые или осыпанные жемчугом и дорогими каменья-
ми кресты, иконы, сосуды, цепи, пояса, соболя, шелковые платья и иная
рухлядь. Договорные грамоты между сыновьями Ивана III, Василием и
Юрием. Ibid. №№ 133 и 134. Печать с двуглавым орлом и всадником см. при
Договорной грамоте Ивана Васильевича с его двумя племянниками, князь-
ями Волоцкими о промене и размежевании волостей. Ibid. № 129. П. С. Р.
Л. VI, VII. Никонов. Татищев (в Чт. Об. И. и Др. 1847. № S 4). Относительно
Киевской области Иван III в одном письме к дочери Елене с неудовольстви-
636
ем говорит, что по слухам супруг ее Александр хочет отдать эту область
своему младшему брату Сигизмунду (Крым, дела № 1). Наименование Ива-
на III Великим уже встречается у писателей, например, в XVI веке у Гер-
берштейна (стр. 22 перевода, у Старчев. стр. 10), в XVIII у Татищева (стр.
152). Кроме того, у некоторых старых авторов он назван Грозным. Chronica
Петрея. Ядро Рос. Истории. См. у Карамз. кт. VI. прим. 588. Михалон гово-
рит, что Иван III причтен своими к лику св. подвижников как освободитель
отечества (33). Ко времени Ивана III конечно относится начало известной
московской теории, по которой Москва есть прямая наследница Византии
и называется «Третьим Римом». «Два Рима падоша, а третий стоит, а чет-
вертому не быть» — как выражались наши книжники в XVI веке. Вот как
говорит митрополит Зосима в своем «извещении о пасхалии на осьмую
тысячу лет»: «иже в православии просиавшаго, государя и самодержца всея
Руси, новаго царя Константина граду Константину-Москве» (Рус, Ист. Библ.
VI. 799). Тут очевидное начало указанной сейчас теории.
ЗАМЕТКИ:
Настоящее, второе, издание моей Истории России я назвал «пересмот-
ренным и дополненным». Укажу наиболее крупные пересмотры: вопрос о
последнем Галицком князе Юрии II и Галицком наследстве, о т. наз. Днев-
нике графа Кибурга, о Флорентийской унии и браке Ивана III с Софией
Палеолог. В связи с этим пересмотром очень расширены относящиеся сюда
примечания: 22, 23, 40, 54, 94. Вообще в примечаниях по возможности по-
полнена литература источников и монографий, которая выросла в тече-
ние времени, протекшего после первого издания. Пополнены и некоторые
прежние пропуски. Для образца сошлюсь на примечания: 9 (город Укек),
13 (Галицкая митрополия), 43 (Тамерлан, Тохтамыш и Эдигей), 49 (Самв-
лак), 59 (Червленый Яр), 86 (Стефан Пермский), 89 (Литература хождений
и повестей), 90 (летописи), 92 (Марфа Посадница), 96 (басма и Татарское
иго), 108 (жид Схария), 107 и ПО.
На стр. 51 сказано: «Супруге своей Александре (дочери Дмитрия Брян-
ского)». Дочь Д. Брянского Федосья была первою супругою в. князя Ивана
II; а вторая его супруга, Александра Ивановна, неизвестно, чья была дочь.
К прим. 103. Негодование против Ливонских Немцев возбуждали и
притеснения, вопреки старым договорам чинимые в Юрьеве (Дерпте) Рус-
скому концу и его двум православным храмам. А в 1472 г. бискуп и городс-
кие власти за отказ принять унию утопили в р. Амовже (Эмбахе) священ-
ника. Исидора с несколькими десятками Русских. (Филар. «Рус. Свят.» I.
15—17).
ОГЛАВЛЕНИЕ
I. Москва и Тверь. Калита и его сыновья.........3
II. Гедимин, Ольгерд и судьба Юго-Западной Руси.62
Ill. Димитрий Донской и начало освобождения......96
IV. Ягайло и начало Польско-Литовской Унии......169
V. Василий Московский и Витовт Литовский.......207
VI. Василий Темный и Русь Восточная............245
VII. Свидригайло и Казимир IV. Начало Крымского
царства........................................288
VIII. Вечевые общины Новгород и Псков...........333
IX. Русская гражданственность в татарскую эпоху.388
X. Церковь и книжная словесность в ту же эпоху.426
XI. Торжество объединения и независимости
при Иване III..................................473
XII. Литовские отношения и внутренние дела
при Иване III..................................530
Примечания......................................579
Учебно-методическое пособие
Иловайский Дмитрий Иванович
Собиратели Руси
Редактор Т.П. Мазепова
Технические редакторы М.Н. Курочкина, Н.И. Духанина
Корректор И.Н. Мокина
Компьютерная верстка К.С. Парсаданяна
ООО «Издательство Астрель»
143900, Московская обл., г. Балашиха, пр-т Ленина, 81
ООО «Издательство АСТ»
368560, Республика Дагестан, Каякентский р-н,
сел. Новокаякент, ул. Новая, 20
Наши электронные адреса: www.ast.ru
E-mail: astpub@aha.ru
Отпечатано с готовых диапозитивов в типографии ФГУП «Издательство
“Самарский Дом печати”
443086, г. Самара, пр. К. Маркса, 201.
Качество печати соответствует качеству предоставленных диапозитивов.
Научная концепция известного русского историка
и публициста XIX века Дмитрия Ивановича
Иловайского (1832—1920) — российская
государственность. Главный персонаж для автора —
Иван III (Великий), великий московский князь,
который свел воедино центральные и северные
российские области, сверг татарское иго. назвался
государем Всея Руси и провозгласил себя и свое
государство наследником православной Византии
(III Рим) — ввел известный герб с византийским
коронованным двуглавым орлом и Георгием Победоносцем.
Глубокая научная эрудиция историка и хороший
литературный слог делают эту книгу интересной
и полезной для всех любителей истории нашей Родины.
И спи фическ( i я библис тою i
ISBN 5-17-017473-Х