W.	’
В.А.М0ГИЛЫ1ИК0В
Москва • 1997
Население Верхнего Приобья в середине - второй половине I тысячелетия до н.э.


РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ
В .А. Могильников
Население Верхнего Приобья в середине - второй половине I тысячелетия до н.э.
V.A.Mogil’nikov
The Population of the upper Ob area in the Middle - second Half of the 1st Millennium BC.
МОГИЛЬНИКОВ В.А.
Население Верхнего Приобья в середине - второй половине
I тысячелетия до н.э. - М., 1997 - 195 с.
Монография посвящена анализу культуры населения лесостепного Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья середины - второй половины I тыс. до н.э. Дается характеристика поселений, погребального ритуала, вещевого комплекса в их эволюции и происхождении. Рассматриваются вопросы хозяйства и формирования этнического состава в ходе взаимодействия внутренних и внешних этнокультурных факторов, а также - связи с соседями.
Для историков, археологов, этнологов, музейных работников, краеведов и всех интересующихся древней историей Алтая, Западной Сибири и сопредельных территорий.
Книга напечатана при содействии фирмы “ЛЕНТОН ЛТД” Компьютерное макетирование - Т.Я.Валетов
Печатается по постановлению Ученого совета Института археологии Российской Академии наук
Рецензенты:
доктор исторических наук М.Ф.Косарев,
доктор исторических наук Н. Л .Членова
Обложка художника Н.С.Сафроновой
ISBN 5-201-10597-1
© Могильников В.А, 1997
© Путинский научный центр РАН, 1997
Введение
История Верхнего Приобья в эпоху раннего железа связана с населением боль-шереченской культуры. Эта культура была выделена и охарактеризована М.П.Грязновым (1951; 1956а, с. 44 и сл.) в основном на материалах ведущего комплекса памятников, раскопанных автором в урочище Ближние Ел баны (БЕ) близ с. Большая. Речка на правом берегу Оби между Бийском и Барнаулом. Исследователь датировал эту культуру VII-I вв. до н.э. и разделил ее на три хронологически последовательных генетически преемственных этапа - собственно болыперечен-ский (VII-VI вв. до н.э.), бийский (V-III вв. до н.э.) и березовский (III-I вв. до н.э.). При этом наиболее полно был представлен материал большереченского этапа. На поселении этого этапа Ближние Елбаны I (БЕ I) были проведены раскопки пяти частично разрушенных землянок (№№ 1-3, 5, 15), причем одна землянка (№ 3) была вскрыта почти полностью, у остальных исследована сохранившаяся незначительная часть площади. Кроме того, были произведены зачистки обнажения пяти землянок (Грязнов, 1956а, с. 46). На трех могильниках этого этапа в урочище Ближние Елбаны было раскопано 87 погребений, в т.ч. БЕ VII - 63, БЕ XII - 14, БЕ XIV - 10 могил. Изложенный М.П.Гряз-новым анализ материала этого этапа с привлечением данных других памятников до сих пор является наиболее полным и сохраняет свое значение, как и сделанные при этом выводы. Следует отметить, что позднее в связи с разработкой хронологии раннескифского времени в соответствии с датировкой кургана Аржан в Туве М.П.Грязнов углубил нижнюю дату большереченского этапа до VIII в. до н.э. (Грязнов, 1983, с. 8, 9, 16), что представляется обоснованным, учитывая находку в большереченских памятниках вещей аржанских типов - трехжелобчатых застежек, псалия с шаровидным завершением, двулопастного асимметрично-ромбического шипастого втульчатого наконечника стрелы (Грязнов, 1956а, табл. XVIII, 4, XIX, 1, 10, 15, XXI, 6-10, 25).
Материал бийского этапа (V-III вв. до н.э.) на Ближних Елбанах представлен слабо и описан М.П.Грязновым на основании комплекса литейного производства, главным образом кельтов и ножей, в пункте БЕ XII, а также керамических комплексов, полученных при сборе материала с ряда разрушающихся памятников (Бийск-скотобойня, Бийское городище, Енисейское, Чортово городище в
Новосибирске и др.). Погребения бийского этапа в то время не были известны (Грязнов, 1956а, с. 85-91). На основе анализа керамики исследователь проследил преемственность большереченского и бийского этапов, констатируемую присутствием на том и другом этапах баночных сосудов и общих элементов их орнаментации в виде двух рядов жемчужин, разделенных вдавлениями уголка лопаточки.
Несколько подробнее, чем бийский, М.П.Грязнов охарактеризовал березовский этап П-1 вв. до н.э., главным образом на материале фрагментарно сохранившейся землянки, исследованной в пункте БЕ I, и 13 погребений в пунктах БЕ III (5 могил), БЕ XII (7 могил) и БЕ VII (1 могила). К бе-резовскому этапу были отнесены также погребения могильников Бийск I, Сростки II, Быстрянское, Клепикова без их специального анализа (Грязнов, 1956а, с. 92-98).
В 60-х гг. материал могильников Бийск I, II, Сростки II, Быстряйское, Ордынского I опубликован М.П.Завитухиной (1961; 1962; 1966; 1967; 1968), которая, принимая схему культурного развития верхнеобских племен М.П.Грязнова, отметила, по материалам могильников Ордынское и Новый Шарап I, существование в лесостепном Приобье в середине и второй половине I тыс. до н.э. особой этнической группы племен со своеобразной культурой скифского круга, отличной от большереченской культуры Верхней Оби (Завитухина, 1968, с. 34). Предположительно к новосибирской группе памятников она отнесла также курганы, раскопанные А.П.Уманским у г. Камня-на-Оби (Раздумье, Соколово и др.), который также указал на принадлежность этих курганов к особой культуре, отличной от большереченской (Уманский, 1966, с. 109-114). Позже он эту культуру предложил называть каменской по названию первых курганов этой культуры, раскопанных у г. Камня-на-Оби в 1934 г. (Уманский, 1980, с. 52). При публикации материала Быстрянского могильника М.П.Зави-тухина (1967, с. 76) отметила принадлежность его к памятникам степной зоны алтайских предгорий середины и второй половины I тыс. до н.э., указав, что своеобразие его обусловлено близким расположением к горам Алтая и связями с населением кулажургин-ской культуры Восточного Казахстана. Предположения, высказанные М.П.Завитухиной и А.П.Уманским, получили подтверждение и развитие в работах ряда исследователей, при
влекших материал вновь раскопанных памятников. Несколько отличается от этого точка зрения Т.Н.Троицкой, которая исследовала ряд памятников в Новосибирском Приобье, в т.ч. часть разрушающихся курганов Ордынского могильника, а также произвела раскопки курганов Н.Шарап I, II, Быстровка, Ми-лованово II, VIII и др. Они рассмотрены ею, как и опубликованные М.П.Завитухиной Ордынские курганы, в рамках большереченской культуры. При этом погребения курганов Ордынское, Н.Шарап I, II были отнесены к бийскому этапу данной культуры, а Быстрян-ские курганы - к ее березовскому этапу, дата которого была углублена ею до Ш-П вв. до н.э. (Троицкая, 1972; 1973; 1981; 1983; Троицкая, Бородовский, 1994). Памятники предгорий она также относила к особой культурной группе. В отношении вопроса о происхождении большереченской культуры и ее генезиса Т.Н.Троицкая не совсем последовательна. Отрицая преемственность в культуре населения Новосибирского Приобья VII-VI вв. до н.э. и V-IV вв. до н.э. в одной работе (Троицкая, 1980, с. 177), в другой статье говорит о преемственном развитии большере-ченского населения, начиная с VII-VI вв. до н.э. при иноэтичном воздействии с юга и юго-запада (Троицкая, 1985, с. 112-113).
Мнение о формировании в лесостепном Верхнем Приобье в V-IV вв. до н.э. особой культуры, отличной от большереченской VII-VI вв. до н.э., высказал также В.А.Мо-гильников (1980, с. 45-46). Он предлагает называть эту культуру так же, как и А.П.Уманский, каменской, по тем же курганам, раскопанным у г. Камня-на-Оби в 1934 г. (Арх. исследования в РСФСР, 1941, с. 297-298). Согласно его концепции, новая культура включила в себя местный большере-ченский компонент и пришлый с запада суперстрат, связанный с саками Казахстана и савромато-сарматами. При этом удельный вес пришельцев и их воздействие на местное население в большей мере были выражены в степных и лесостепных районах левобережного Приобья и в лесостепи правобережья Оби, в частности, по р. Чумыш. Этим населением был принесен курганный ритуал погребения, кувшиновидные подлощеные не-орнаметированные сосуды, несвойственные болыпереченцам VII-VI вв. до н.э., но характерные для саков Казахстана, Киргизии и Приаралья (Акишев, Кушаев, 1963, табл. VI, X; Бернштам, 1952, рис. 23, 26, 10-12; Вишневская, 1973, табл. XXII, 22, 24, 25), каменные алтарикй или краскотерки плоские, на овальном поддоне или на ножках, глиняные курильницы, зеркала с боковой ручкой, своеобразный звериный стиль, аналогии которо
му представлены у пазырыкцев Алтая и саков Казахстана.
В более лесных районах правобережья Оби между Бийском и Барнаулом, а также на Томи и в Барабе остался более выраженным местный болыпереченский субстрат. Здесь более устойчиво сохранялись старые традиции, проявлявшиеся в ритуале захоронения на грунтовых могильниках, превалировании в керамике баночной формы сосудов, хотя последние широко представлены на всей территории лесостепного Приобья в качестве кухонной посуды. Данная точка зрения В.А.Могильникова была подвергнута критике Т.Н.Троицкой (1985) и. Ю.Ф.Кирюшиным (1986), которые отстаивали монолитность и преемственное развитие болыпереченского населения начиная с VII-VI вв. до н.э.
Вопросы особенностей развития населения большереченской культуры получили освещение на конференции “Скифская эпоха Алтая”, проходившей в Барнауле в 1986 г. В.А.Могильников (1986а, с. 31) предложил рассматривать памятники болыпереченского этапа второй половины VIII-VI вв. до н.э. в рамках отдельной культуры переходного времени от бронзового века к железному и именовать ее большереченской. Культуру последующего периода второй половины-конца VI в. до н.э. - П-1 вв. до н.э., включившую в себя болыпереченскую и ряд новых, привнесенных культурных элементов и отличавшуюся от большереченской также этническим составом, именовать каменской. Болыпере-ченское население и его трансформированная культура в V-III вв. до н.э. сохранились в Барабе, в лесных районах правобережья Оби и на средней Томи. Точка зрения В.А.Мо-гильникова получила признание у ряда исследователей. Т.Н.Троицкая и А.Б.Шамшин признали обоснованность выделения особой большереченской культуры переходного времени, отличной от последующей культуры скифского периода (Шамшин, 1989, с. 126). А.Б.Шамшин (1989) выделил в большереченской культуре VIII-VI вв. до н.э. два этапа -ранний, мыльниковский, в облике материала которого выступают еще черты корчажкин-ской и ирменской культур эпохи поздней бронзы, составивших основу большеречен-ского этногенеза, и более поздний, ближне-елбанский, уже сформировавшейся культуры, охарактеризованной М. П. Грязновым (1956). М.Т.Абдулганеев, признавая существование двух разных культур, большереченской и каменской, считает завершающим этапом большереченской культуры ее бийский этап, который он датирует VI-первой половиной V в. до н.э. По его мнению, ко второй половине V в. до н.э. в результате взаимодействия
пришлых и местных групп населения сформировалась новая культура, более тяготеющая к районам Казахстана и, отчасти, Горного Алтая (Абдулганеев, 1991; 1992, с. 99; 1993). В основу выделения памятников бийского этапа М.ТАбдулганеевым положено своеобразие керамики однослойного памятника Бийск-скотобойня, частично публиковавшейся М.П.Грязновым (1956а, с. 85-86, рис. 16), а также ряда других памятников с аналогичной посудой, в т.ч. поселения Боровое III, где такая керамика датируется комплексом бронзовых двулопастных втульчатых наконечников стрел вышеуказанным периодом. Проникновение нового населения, по заключению М.Т.Абдулганеева, происходит во второй половине VI в. до н.э. и документируется материалом могильника Малый Гоньбинский Кордон I (МГК I), погребения которого отличаются от предшествующих большереченских положением на спине вытянуто, довольно большим количеством оружия, наличием изделий из железа и находками в могилах каменных курильниц. Эти различия частью хронологические, частью культурные, но они сближают МГК I с памятниками березовского этапа или каменской культуры (Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 101). Точка зрения этого автора на бийский этап как завершающий период генезиса большереченской культуры V1I-VI вв. до н.э. представляется достаточно обоснованной и детализирующей представления о развитии культур Верхнего Приобья второй четверти-середины I тыс. до н.э. О вероятном проникновении в это время в Верхнее Приобье населения из Казахстана свидетельствует также материал Новообинцевского клада конца VI-начала V в. до н.э., имеющего выраженные сакские черты (Могильников, Медникова, 1985), а также облик кувшиновидных сосудов из памятников V-IV вв. до н.э., по форме и фактуре поверхности аналогичных сакским и усуньским кувшинам (Акишев, Кушаев, 1963, табл. VI, 2, 4, 6; Кибиров, 1959, рис. 2, 2, Бернштам, 1952, рис. 14, 7; Вишневская, 1973, табл. XXII, 22-25).
Анализу материала лесостепного Алтая V-I вв. до н.э. посвящена канд. дисс. Ю.П.Алехина (1990). По его мнению, с которым следует согласиться, памятники VII-VI вв. до н.э. относятся к переходному времени от бронзового века к железному и не могут быть отнесены к собствено большереченской культуре, которую он датирует V-I вв. до н.э. (Алехин, 1990, с. 12). Деление этой культуры на бийский (V-III вв. до н.э.) и березовский (II-I вв. до н.э.) этапы он считает необоснованным, поскольку между ними нет существенных различий. В культуре он
выделяет три локальных варианта - старо-алейский с грунтовыми погребениями, Каменский тип памятников с подкурганными захоронениями и чумышско-ишинскую группу памятников, для которой свойственны захоронения под курганами в сопровождении коня. Особую группу составляют памятники “юго-западного Алтая”, где находилась своеобразная контактная зона между казахстанскими, алтайскими и, в меньшей мере, североалтайскими (большереченскими) племенами (Алехин, 1990, с. 13). В выделении чу-мышско-ишинской группы памятников Ю.П.Алехин солидаризируется с А.С.Сураза ковым (1988), охарактеризовавшим эту группу памятников, а также с В.А.Могильнико-вым и А.П.Уманским (1981, с. 84), выделивших еще до этого группу памятников предгорных районов Алтая, характеризующихся погребениями с конем, которая позже была названа чумышско-ишинской (Суразаков, 1988, с. 131-132), а затем быстрянской культурой. На своеобразие памятников северо-западных предгорий Алтая, обусловленное их расположением в контактной зоне с населением кулажургинской культуры, указывал ранее также В.А.Могильников (1989, с. 147-150).
Такое разнообразие мнений в трактовке культуры населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа в значительной мере объясняется слабой публикацией материала, большое количество которого, особенно по Барнаульскому Приобью, остается неизданным, ограничивая возможности исследования. Помимо работы М.П.Грязнова (1956), базировавшейся в основном на изучении комплекса памятников Ближних Елбан, в лесостепном Приобье публиковался материал поселения Ордынское IX (Троицкая, 1972), могильников Новосибирского Приобья - Ордынское I (За-витухина, 1968; Троицкая, 1973), Новый Ша-рап I, II, Быстровка I, III, Усть-Алеус, Высокий Борок, Милованово II, VIII (Троицкая, 1970; 1972; 1983; Троицкая, Бородовский, 1994), курганов Барнаульского Приобья -Камень II (Могильников, Куйбышев, 1982), Дресвянка, Зайцево II (Могильников, Телегин, 1991; Уманский, Телегин, 1990; 1995), Масляха I (Могильников, Уманский, 1992), Кулундинской степи - Андроново (Могильников, Неверов, Телегин, Уманский, 1991), Кирилловна III (Могильников’ Телегин, 1992), Михайловка VI (Шамшин, Демин, Навротский, 1992), Павлодарского Прииртышья - Леонтьевка (Арсланова, 1962), одного погребения могильника Малый Гоньбинский Кордон I близ Барнаула (Абдулганеев, Кунгуров, 1990). Суммарно опубликован материал курганов Соколово (Уманский, Брус-
ник, 1982), Масляха II (Уманский, Телегин, 1990), Рогозиха I (Уманский, 1992; Шамшин, Навротский, 1986). Материал ряда памятников публиковался в кратком, тезисном изложении, подчас без иллюстраций. В сборниках тезисов фрагментарно опубликован материал курганов Новотроицкое I, II (Уманский, 19816; 1985а-б; 19876; 1992б-в), Аэродром (Удодов, 1990), комплекса поселений и могильников у с. Точильное на левобережье Оби на границе предгорной и лесостепной зон (Абдулганеев, Казаков, Неверов, 1991) и других памятников.
Опубликован также материал ряда курганных могильников предгорий Алтая -Бийск I, II, Сростки II, Быстрянское (Зави-тухина, 1961; 1962; 1966; 1967), Березовка I (Полторацкая, 1961), Красноярское (Сергеев, 1946), грунтового - Аэродромный (Кунгуров, Кунгурова, 1982), поселения Майма II (Сура-заков, 1982), кургана Юбилейный (Могильников, Уманский, 1981), фрагментарно -комплекса памятников, поселений и курганов у с. Майма (Киреев, 1986а; 19866; 1987; 1990; 1991; 1992). Почти весь материал предгорий, за исключением данных последних лет, проанализирован А.С.Суразаковым (1988) в рамках выделяемой им чумышско-ишинской группы памятников, в связи с чем специально на его рассмотрении мы останавливаться не будем, а перейдем к характеристике культуры населения лесостепи Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья, привлекая материал из предгорий при характеристике отдельных категорий инвентаря.
Из вышесказанного видно, что несмотря на большое количество неизданного материала, объем имеющихся публикаций создает солидную базу для разностороннего анализа культуры населения Верхнего Приобья и Обь-Иртышского лесостепного междуречья середины-второй половины I тыс. до н.э. Останавливаться здесь на ряде Частных проблем историографии, рассеянным по многочисленным статьям, мы не будем. Частью они изложены выше, частью будут рассмотрены ниже при характеристике конкретного материала. Отметим лишь, что материал по большереченским памятникам Барабы обобщен Н.В.Полосьмак (1987), по поселениям скифского времени лесостепного и предгорного Алтая - М.Т. Абдул Танеевым (1996), по вооружению - в ряде статей Г.Е.Иванова (1987; 1990а; 1993а; 1995). Наиболее капитальным исследованием является работа Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовского “Болыпе-реченская культура лесостепного Приобья”, Новосибирск: Наука, 1994. Основной акцент в данной работе сделан на материалах Новосибирского Приобья с привлечением памят
ников Барнаульского Приобья. В работе дана краткая характеристика исследованных поселений, могильников, обобщены данные по домостроительству, погребальному обряду, изложен анализ инвентаря, хозяйства, особенностей этнокультурного развития, звериного стиля, социальной структуры и идеологических представлений общества того времени. При этом авторы придерживаются старого названия культуры большереченская с подразделением ее на этапы - бийский - рубеж VI-V - IV вв. до н.э. и березовский IV-III - II-I вв. до н.э. В принципе эта концепция в основе совпадает с нашими представлениями на генезис населения большереченской культуры (Могильников, 1986а). Различаются названия. Культуру конца VIII - VII-VI вв. до н.э. мы в соответствии с названием болыпереченского этапа у М.П.Грязнова называем большереченской. Т.Н.Троицкая именует ее завьяловской. И, наоборот, культуру конца VI-V - П-1 вв. до н.э. называет большереченской. Мы же, А.П.Уманский и ряд других исследователей относят большинство памятников этого времени к каменской культуре. Помимо терминологии принципиальной разницы здесь нет, учитывая существенную трансформацию культуры во второй половине VI - на рубеже VI-V вв. до н.э. под воздействием пришлых этнических и культурных факторов. Более кардинальные различия скрываются в понимании содержания этапов. В концепции Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовского бийский и березовский этапы характеризуют в основном последовательное, поступательное развитие уже сложившейся в главных чертах культуры. Резкой границы между этапами нет. Они плавно переходят друг в друга. В данном аспекте частично прав Ю.ПАлехин (1990), не видящий существенной разницы между бийским и березовским этапами большереченской культуры и выступающий против их выделения. В отличие от этого, мы вслед за М.Т.А6-дулганеевым (1993) считаем бийский этап завершающим этапом большереченской культуры VII-VI вв. до н.э., относя его ко второй половине VI - началу или первой половине V в. до н.э. Локализация памятников бийского этапа в Верхнем Приобье главным образом к югу от Барнаула и при этом преимущественно на правобережье (Абдулганеев, 1983, рис. 1) отражает процесс более длительного переживания в данном регионе большереченской культуры и ядра ее этноса в наиболее подходящих для многоотраслевого КХТ (культурно-хозяйственного типа) экологических условиях, характеризующихся сочетанием обширного приобского бора и широкой обской поймы. На основе культуры бийского
этапа формируется культура памятников ста-роалейского типа или староалейская культура V-IV - III вв. до н.э., локализующаяся преимущественно в этом же регионе Барнаульского Приобья. В то время как в Барнаульском Приобье продолжало существовать преимущественно аборигенное большереченское население, на соседней территории Верхнего Приобья к северу от Барнаула до Новосибирска и в Обь-Иртышском лесостепном между-речьи во второй половине VI - на рубеже VI-V вв. до н.э. сформировалась каменская культура в результате смешения аборигенного большереченского (завьяловского) субстрата и пришлого с запада и юго-запада главным образом сакского населения, к которому в V-IV вв. до н.э. добавляются небольшие группы кочевников Южного Приуралья. Это привело к кардинальному изменению облика культуры аборигенного субстрата, вероятно, поглощению его значительной части пришельцами и формированию каменской культуры. В конце IV-III вв. до н.э. происходит новый приток сако-усуньского этнического и культурного компонентов, что фиксируется керамическим материалом (кувшины грушевидной формы, с имитацией шва), украшениями (булавки сако-усуньских типов), а также -свежей европеоидной примесью в краниологии (Дремов, 1972). Указанные две основные волны проникновения саков в степное и лесостепное Обь-Иртышское междуречье и Верхнее Приобье были обусловлены, по-видимому, главным образом политическими событиями того времени в Центральной .Азии, а именно, сначала экспансией Ахеме-н адского Ирана во второй половине VI в. до н.э. против саков, завершившейся после длительной борьбы поражением последних и миграцией части их на восток и северо-восток до лесостепного Приобья. В последней трети IV в. до н.э. войны Александра Македонского и его преемников в Средней .Азии имели, очевидно, аналогичные последствия. Помимо этого, действовал фактор относительного перенаселения степи в условиях сложившегося кочевого и полукочевого скотоводства. Он также вел к оттоку и миграциям излишков населения. Происходившие в Верхнем Приобье и Обь-Иртышском лесостепном междуречьи смешение и взаи-моассимиляция различных по происхождению культурно-этнических групп обусловили во многом синкретичный облик культуры данного региона. Здесь сочетались элементы разных КХТ - оседлости аборигенного субстрата, кочевничества и полукочевничества пришельцев. Эти явления проявлялись в различных категориях культуры - существовании постоянных поселений и сезонных стойбищ
скотоводов, различиях в облике и, отчасти, происхождении групп баночной и кувшиновидной посуды, особенностях предметов вооружения и конского снаряжения, некоторых видов украшений и предметов культа.
Основной задачей данного исследования является по преимуществу источниковедческий анализ культуры населения Верхнего Приобья и Обь-Иртышского* лесостепного междуречья середины-второй половины I тыс. до н.э. При этом главный акцент делается на каменской культуре, по которой опубликован наиболее обширный материал. В отличие от этого материал основных памятников староалейского типа - могильников Староалейка II и Малый Гоньбинский Кордон I остается в большей части неизданным, а обряд некоторых памятников, относимых к староалейскому типу (Усть-Иштовка, Кали-стратиха), недостаточно ясен ввиду разрушения их поверхности земляными работами. Материал памятников предгорий, чумышско-ишинского типа или быстрянской культуры, привлекается главным образом для аналогий при характеристике отдельных категорий вещей. Следует оговориться, что под Обь-Иртышским междуречьем понимается в основном территория современных степных и лесостепных районов Алтайского края и юга Новосибирской области, лежащих на левобе-режьи Оби от Алея и, частично, Чарыша - на на юге до Чулыма - на севере. В основном это Кулудинская, частично Алейская степи и южная часть Барабинской лесостепи, а также разделяющие их ленты реликтовых боров, тянущиеся вдоль систем древнего стока Оби по рр. Барнаулка, Касмала, частично - Ку-лунды и Бурлы. При этом Барнаульская и Касмалинская ленты бора проходят двойной параллельной полосой от Оби до Иртыша. Большинство рассматриваемых памятников Обь-Иртышского междуречья расположены в указанном регионе. Непосредственно на правом берегу Иртыша, в 70 км вниз по течению от Павлодара, находится только могильник Леонтьевка (Арсланова, 1962). В основном же памятники раннего железного века на интересующем нас правобережьи Иртыша в пределах Павлодарской и северной части Семипалатинской областей остаются неизученными.
В собственно Верхнем Приобье каменская культура локализовалась вдоль Оби и по ее притокам приблизителы " (курганы Гоньба, Казенная Уени на севере Новосибирс! этом на левобережъи Оби гр культуры могла уходить к ки Алея, а на правобережьи Об]	(
роалейского типа, наобор<
сколько севернее Барнаула (Обские плесы, МГК I). Такая ситуация объясняется главным образом экологическими условиями, большой облесенностью правобережья, где Приобский бор вдет широкой полосой вдоль Оби. На левобережьи лента этого бора уже и местами прерывается. Левый берег - в большей степени остепнен. На севере Новосибирского Приобья население каменской культуры в V-IV вв. до н.э. оттесняет с Уени в Томское Приобье население кижировской культуры, проживавшее тут в VI-V вв. до н.э. Однако, затем в конце Ш-П вв. до н.э. в результате экспансии кулайцев вдоль Оби каменский этнос отступает с Уени к югу, а частью смешивается с кулайцами, на что указывают материалы могильника Каменный Мыс и других памятников (Троицкая, 1979; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 71).
Своеобразие памятников средней Томи пока не получило освещения. Судя по отсутствию курганных могильников, можно предполагать, что здесь проживали потомки большереченцев, оставивших поселение на Маяковом городище (Эрдниев, 1960). Наибо
лее вероятно памятники V-III вв. до н.э. этого региона относить к староалейскому типу или отдельному томскому локальному варианту большереченской культурной общности. Большереченская общность объединяла каменскую, староалейскую и быстрянскую культуры середины-второй половины I тыс. до н.э., возникшие на основе процессов дифференциации большереченской культуры конца VIII-VI вв. до н.э., происходивших главным образом вследствие активных внешних контактов и в меньшей мере - в результате собственного спонтанного развития.
Источниковой базой данной работы послужили многочисленные публикации, в основном упомянутые выше, а также материал исследований автора на могильниках Ки-рилловка III, Камень II и совместных работ Алтайской экспедиции Института археологии РАН и Барнаульского пединститута на курганах Новотроицкое I, II, Масляха I, Камень II и др. под руководством пофессора А.П.Уманского и автора. В связи с этим автор выражает глубокую благодарность А.П.Уманскому и всем участникам экспедиций.
Глава 1. Поселения
Поселения Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э. изучены пока слабо. К настоящему времени выявлено более 150 постоянных поселений и временных стойбищ, количество которых неодинаково в разных районах. В их числе более 20 неукрепленных поселений открыто в Новосибирском Приобье (Троицкая, 1992, с. 58; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 7-13), пять -Каргат IV, Горбуново I, V, Кама II, Иткуль I - в Центральной и Восточной Барабе (Молодин, 1983, с. 24; Полссъмак, 1987, с. 7, 46-58). Свыше 30 поселений открыто в лесостепных районах Барнаульского Приобья. Около 40 поселений обнаружено в низовьях Катуни (Киреев, 1987, с. 66). Два постоянных поселения (Островное-3, Крестьянское-3) и 36 сезонных стоянок открыты по кромке Барнаульского и Касмалинского боров в степной Кулунде (Иванов, 1989; 1990). Остатки сезонных стойбищ и кратковременных поселений обнаружены* также в Кулундин-ской степи вдоль рек Кулунды и Бурлы и входящих в их систему озер. Несколько неукрепленных поселений и два городища (Маяково, Лебедь V) известны на восточной периферии культуры на средней Томи, в Кузнецкой котловине (Бобров, Добжанский, 1986, с. 53). Всего по данным М.Т.Абдулгане-ева (1996а, с. 2) в лесостепном и предгорном Алтае открыто около 230 многослойных и однослойных поселений и стоянок скифского периода.
Абсолютное большинство поселений неукреплены и представляли собой кратковременные селища или сезонные стойбища. Городища известны только в предгорьях Алтая, в низовьях Катуни, Бии, Чарыша, а также на Верхней Оби и на средней Томи Грис. 1). При этом к VIII-VI вв. до н.э. относятся городища - Маяково - на Томи (Эрдниев, 1960), Пикет, Королев Лог, Усть-Иша II - на Катуни, предположительно Ел-банка - на Чарыше, Елунино, Старо-Алей-ка IV и Раздумье - на Оби в Барнаульском Приобье. Часть из них существовала и в последующее время. К V-I вв. до н.э. принадлежат городища Маяково и Лебедь V - на Томи, Солонцы I - на Бие, Березовка II, Усть-Иша III - на Катуни, Усть-Карагуж - на Ише, левом притоке Катуни (Абдулганеев, Кадиков, 1991, с. 66, 67; Бобров, Добжан-ский, 1986, с. 53; Эрдниев, 1960; Бородаев, Кунгуров, 1980, с. 86; Кирюшин, 1979, с. 228;
Уманский, 1987в, с. 84). Городища были не только оборонительными пунктами, убежищами, но и местами постоянного проживания. На это указывают многочисленные впадины от остатков постоянных жилищ (Солонцы I, Усть-Иша и др.)» На городище Усть-Иша III насчитывалось около 150 впадин от полуземлянок, стоявших плотно друг к другу (Абдулганеев, Кадиков, 1991, с. 64, 66).
Среди поселений городища наиболее слабо исследованы. По топографии они подразделяются на мысовые, занимавшие стрелку или трапециевидный выступ мыса между крутыми склонами (Королев Лог, Пикет, Старо-Алейка IV, Елунино, Усть-Карагуж), защищенные с напольной стороны валом и рвом, и городища, располагавшиеся на отдельно стоящих останцах в пойме, занимавшие их часть, также ограниченную валом и рвом (Усть-Иша III, Солонцы I, Елбанка). Размеры защищенных площадок различны и колеблются от 0,4-0,5 га (Усть-Карагуж) до 1,5 га (Березовка II), мощность культурного слоя 0,3-0,4 - 0,6-0,7 м. Исследование фортификации специально не проводилось, поэтому данные о ней ограничены. С напольной стороны площадка защищалась 1-2 валами и рвами с имевшимся в них проходом, в котором, очевидно, ставили ворота. Отлогий склон мыса на городище Елбанка был дополнительно укреплен эскарпом. Из-за слабой исследованности говорить о динамике в развитии фортификации трудно, но, по-видимому, на наиболее ранних памятниках укрепления состояли из рва и, возможно, небольшого вала, который к настоящему времени не сохранился. Так, рвами были защищены площадки раннебольшереченских, VIII-VI вв. до н.э., городищ Елунино и Старо-Алейка IV. У последнего он имел ширину 4 м, глубину 0,6-0,8 м от уровня современной поверхности (Бородаев, Кунгуров, 1980, с. 86). На городищах V-I вв. до н.э. оборонительная система состояла из 1-2 валов и рвов с эскарпом, который дополнительно устраивали на пологом склоне мыса. Размеры валов и рвов в сравнении с предшествующим периодом увеличиваются. Так, на городище Усть-Иша III вал имел высоту до 2 м, а глубина двух рвов доходила до 1 м от уровня современной поверхности. На городище Усть-Карагуж I глубина рва в разрезе достигала 1,7 м (Абдулганеев, Кадиков, 1991, с. 66).
Раскопки производились на городищах Солонцы I М.Т.Абдулганеевым и В.А.Мо-гильниковым, Елбанка - Э.М.Медниковой и В.А.Могильниковым, Елунино - Ю.Ф.Кирюшиным, Маяково - У.Т.Эрдниевым, Раздумье - А.П.Уманским. Материал раскопок городищ Солонцы I, Елбанка, Елунино остается неопубликованным. Культурный слой поселений содержит значительное количество золистых и углистых включений, местами зольники. Основные находки - керамика и кости животных. В раскопе М.Т.Абдулганеева на городище Солонцы I выявлена часть наземного жилища V-I вв. до н.э. (Абдулганеев, Кадиков, 1991, с. 64). В небольших рекогносцировочных раскопах В.А.Могильникова на городищах Елбанка и Солонцы I следов жилых, хозяйственных и производственных построек не встречено. На городище Елунино Ю.Ф.Кирюшиным обнаружены остатки культового места VIII-VII вв. до н.э. (Кирюшин, 1979, с. 228). Результаты работ на городищах Маяково и Раздумье кратко опубликованы (Эрдниев, 1960; Уманский, 1987в).
Неукрепленные поселения подразделяются на постоянные, зимние, и сезонные, летние, стойбища. Абсолютное большинство поселений неукреплены и представляют собой кратковременные селища со слабо выраженным культурным слоем или остатки сезонных стойбищ-стоянок без следов- жилищ. Постоянные длительно существовавшие селища с остатками стационарных жилищ-полуземлянок немногочисленны. Показательно, что из 24 поселений Барнаульского Приобья и предгорной зоны V-I вв. до н.э., материал которых проанализирован М.Т.А6-дулганеевым и В.Н.Владимировым (19916, с. 93), большую часть составляли стоянки или кратковременные селища. Исключение составляли 6 длительно существовавших постоянных поселений - Ближние Елбаны I, Чудацкая Гора, Солонцы I, Островное III, городища Березовка II и Усть-Иша III. Следует отметить, что наиболее крупные долговременные поселения (Майма I, II, Усть-Иша III и др.) представлены в предгорной зоне, в низовьях Катуни. Здесь же находится большинство городищ. Относительно небольшие стационарные поселения локализуются в лесостепной северной, северо-западной и восточной частях ареала культуры - в Новосибирском Приобье (Ордынское IX, X Кордон 4, Милованово Ша и др.), в Барабе (Каргат IV) и на средней Томи (Лочиново II, Лебедь V, Маяково). Наибольшее число временных сезонных поселений находится в степном левобережье Барнаульского Приобья и в Кулунде. Постоянные поселения с остатками жилищ здесь единичны. Примечатель
но, что в южной части Кулунды, прилежащей к Касмалинскому бору, на 36 сезонных стоянок приходится только 2 постоянных поселения с остатками жилищ (Иванов, 1989; 19906). Единичны постоянные поселения в юго-западной и западной Кулунде (Рублево V, Кабанье). Городищ там нет.
Такая ситуация объясняется особенностями экологии и обусловленными ею различиями в культурно-хозяйственных типах разных районов. В степной Кулунде население наиболее рано, на рубеже бронзового и железного веков, перешло к отгонному, полукочевому и кочевому скотоводству, что привело к подвижному образу жизни и устройству сезонных поселений-стойбищ с легкими наземными жилищами. Культурный слой этих поселений слабо выражен или вообще отсутствует, развеян, а немногочисленные фрагменты керамики лежат на поверхности почвы.
В отличие от этого в лесостепи вдоль Оби с обширной поймой население занималось многоотраслевым хозяйством, в котором при преобладании скотоводства присутствовали земледелие и в небольшой мере - охота и рыболовство, что обуславливало наличие длительно существовавших стационарных поселков. Наиболее крупные из них располагались в предгорьях, где благодаря относительному обилию осадков условия для развития земледелия были наиболее благоприятны. Это создавало потенциальные возможности существования более крупных поселков. И в настоящее время зона предгорий Алтая является районом стабильного устойчивого земледелия с богатыми урожаями. Именно на поселениях предгорий Алтая VI-I вв. до н.э. представлены наиболее многочисленные свидетельства существования земледелия - находки зернотерок, пестов и др. Так, на поселении Майма I найдены обломки около 40 зернотерок (Киреев, 1986а, с. 16-17; 1987, с. 69; 1990, с. 54; Мартыщенко, 1989, с. 62-63; Суразаков, 1982, с. 133). В то же время этот район был притягателен для кочевников, благодаря обилию хороших сезонных летних пастбищ. Очевидно, эти обстоятельства -сочетание прочной оседлости и опастность со стороны номадов Горного Алтая, кочевавших летом в степных предгорьях - послужили причиной появления и наибольшего распространения городищ в предгорьях Алтая по Катуни, Бие и Нижнему Чарышу.
Раскопки произведены на более чем 30 неукрепленных поселениях. Кроме работ М.П.Грязнова на Ближних Елбанах (Грязнов, 1956а), в основном это раскопки 70-80-х тт. археологов Барнаула и Горно-Алтайска на памятниках Барнаульского Приобья и пред-
гсрий, преимущественно в районе Маймы, : Точильное и Барнаула. Вскрытая площадь -а однослойных памятниках достигает 1S 30 кв.м, на многослойных - до 2300 кв.м -на многослойных памятниках (Абдулганеев, Владимиров, 19916, с. 93). Раскапывался также ряд поселений (Ордынское IX, X Кор-зон 4, Милованове Ша и др.) в Новосибирском Приобье (Троицкая, 1972; 1981; 1992; Троицкая, Сидоров, 1991; Троицкая, Боро-зовский, 1994; Сидоров, 1986), поселения Каргат IV в Барабе (Полосьмак, 1987, с. 47-Sj), городище Маяк у г. Новокузнецка на Томи (Эрдниев, 1960) и рекогносцировочно -селище Лочиново II на средней Томи .Мартынова, Новгородченкова, 1986, с. 64-
-5). Кроме фундаментального исследования М.П.Грязнова (1956а), обобщения М.Т.Аб-зулганеева (1996) и характеристики небольшого материала из Барабы Н.В.Полосьмак 1987), результаты раскопок большинства этих памятников не опубликованы или изложены в тезисах (Абдулганеев, Кадиков, 1991; Абдулганеев, Шамшин, 1990; Абдулганеев, Казаков, Неверов, 1991; Абдулганеев, 1992; Иванов, 1989; 1990; 1991а-б; Казаков, Демин, 1992; Шульга, 1991; Сидоров, 1986а и др.). Краткая сводная характеристика большере-ненских поселений Новосибирского Приобья зана Е.А.Сидоровым (1986а), а общие тен-зенции их генезиса - Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовским (1994). Ранее Т.Н.Троицкая опубликовала материал поселения Ордынское IX (Троицкая, 1972; 1976). Описание и анализ результатов исследований ряда поселений из предгорий Алтая - Майма I, II, III, Бочкаревка, Кзыл-Озек II и др. изложены С.М.Киреевым (1987; 1990) и А.С.Суразако-зым (1982).
Поселения располагаются на надпойменных террасах рек, реже - на возвышениях-останцах типа елбанов в пойме. В ряде случаев выбирались мысы при устьях небольших речек (Усть-Алеус II, Милованове VI, Щелганушка I, Каргаполово II), что, по мнению Е.А.Сидорова (1986, с. 68), связано с тем, что при устьях речек пойма более возвышена, дренирована, вследствие чего на ней меньше болот и больше лугов, удобных для выпаса скота и заготовки корма на зиму. В ареале ленточных боров Барнаулки и Кас-малы кратковременные поселения-стойбища локализуются на высоких дюнах по соседству со степью. При этом обязательным условием существования поселения является наличие у основания дюны озера или болота, из которого можно было бы поить скот. Постоянные поселения со значительной площадью и мощным культурным слоем (Крестьянское III, Островное III) в этом регионе при
урочены к большим водоемам с обширными заливными лугами (Иванов, 1989, с. 25).
Размеры поселений различны и в основном колеблются в пределах 5-11 тыс.кв.м, в среднем около 7-7,5 тыс.кв.м. Однако, есть поселения меньшего размера (Верхний Су-зун VII - 2,5 тыс.кв.м) (Сидоров, 1986а, с. 69) и более крупные, площадью до 1,5 га - Майма I (Киреев, 19866, с. 165), очень редко до 2,5 га (Абдулганеев, 1996а, с. 11). Культурный слой постоянных поселений представляет темную, гумусированную супесь или суглинок толщиной обычно 0,4-0,6 м. В более поздних памятниках III-I вв. до н.э. культурный слой имеет более светлую окраску и меньше насыщен материалом, что объясняется возрастанием роли отгонного скотоводства в хозяйстве. По данным поселений Новосибирского Приобья, насыщенность культурного слоя на 1 кв.м на большинстве памятников колеблется от 12 до 30 фрагментов керамики, обломков костей и поделочного камня. При этом на ранних селищах (Ордынское IX, Крохалевка Па) она составляет 28 находок на 1 кв.м. На более поздних она сокращается, составляя на поселении Ордынское II 8 находок на 1 кв.м, а в межжилищном пространстве поселения Милованово II 1а, датируемом концом I тыс. до н.э., всего 2 находки на 1 кв.м (Сидоров, 1986а, с. 59; Троицкая, 1981а, с. 14; 1992, с. 58). Культурный слой при этом представляет собой светлосерую супесь.
Рельефные признаки, следы жилищ и хозяйственных построек, на поверхности селищ не всегда выражены. В Новосибирском Приобье впадины от жилищ прослежены на поселениях Милованово Ша, X- Кордон IV, Боровое II. Они располагались цепочкой и имели размеры от 4x4 до 8x7 м: Глубина впадин достигает 0,4 м, но чаще незначительна. В одном случае отмечено 8 землянок, в другом - 20 (Сидоров, 1986а, с. 68). Для Барнаульского Приобья и предгорий М.Т.Абдулганеев (1996, с. 10-11) говорит о трех типах планировки поселков. Для первого (Майма III, Красная Горка, Образцовка, Заречное, Точильное III, Карасук V - все в предгорьях, Крестьянское III - в Кулунде) -по три-шесть жилищ стояли в ряд на мысу вдоль берега или поперек гряды. На поселениях оз. Б.Иткуль Дмитриевская Грива, Пе-рейма I, имевших соответственно 9 и 13 жилищ, постройки стояли группами по 2-4. На поселении Усть-Кажа I на Бие имеется 40 западин, которые группируются по 2-5. Такие объединения жилищ в группы М.Т.Абдулга-неев (1996а, с. 11) обоснованно связывает с уровнем социально-экономической организации коллективов.
Жилища. Остатки жилищ выявлены на постоянных поселениях. На временных стоянках-стойбищах со слабым культурным слоем следы жилищ обычно отсутствуют. Вероятно, на них устраивали легкие наземные разборные постройки типа юрт, шалашей и др. Степень изученности и количество вскрытых жилищ в разных районах культуры неодинаковы. Многие постройки исследованы частично. В Барабинской лесостепи вскрыты два жилища FV-I1I вв. до н.э. на поселении Каргат IV (Полосьмак, 1987, с. 47-50). В Новосибирском Приобье на разных памятниках изучено 8 жилищ, из них только три (на поселениях Ордынское IX, Милова-ново IIla, X Кордон IV) раскопаны полностью (Сидоров, 1986а, с. 69; Троицкая, 1972, с. 11). В Барнаульском Приобье и в предгорьях Алтая полностью изучено 23 постройки и частично - 12 (Абдулганеев, 1996а, с. 11). В том числе на комплексе памятников у с. Точильное на левобережье Оби полностью или частично раскопано 8 жилищ (Абдулганеев, Казаков, Неверов, 1991, с. 58-61). Часть жилища раскопана на городище Солонцы I (Пильно) на р. Бие (Абдулганеев, Кадиков, 1991, с. 64). Фрагментарно раскопаны также жилища на поселениях Островное III и Крестьянское III на границе Ку-лундинской степи и Касмалинского бора (Иванов, 1989, с. 25). К сожалению, относительно полно опубликован лишь материал двух жилищ поселения Каргат IV в Барабе (Полосьмак, 1987, с. 47-50) и жилища поселения Ордынское IX, частично разрушенного обрывом, в Новосибирском Приобье (Троицкая, 1972, с. И). Результаты раскопок других жилищ даны лишь в кратком тезисном изложении. Суммарная характеристика жилищ Алтая изложена М.Т.Абдулганеевым (1996а, с. 11-12), Новосибирского Приобья в тезисах - Е.А.Сидоровым (1986а), а более полно - в совместной статье Т.Н.Троицкой и Е.А.Сидорова (1991).
Постоянные жилища представлены прямоугольными одно- и двухкамерными полуземлянками площадью обычно 40-60, до 80 кв.м, углублявшимися основанием в материк до 0,3-0,65 м или, учитывая мощность слоя почвы, до 0,7-1 м от уровня дневной поверхности. Конструкции стен и перекрытия в разных районах, видимо, отличались. В жилищах Новосибирского Приобья столбовые ямы не прослеживались, что, по мнению Е.А.Сидорова (1986а, с. 69), свидетельствует скорее всего о срубной конструкции стен. Иное дело в Барабинской лесостепи. В жилищах поселения Каргат IV сохранились ямы от столбов вдоль стен и у очагов, на базе чего Н.В.Полосьмак (1987, с. 48) обоснованно
считает, что стены этих жилищ крепились каркасом из столбов, а помещения в двухкамерной постройке разделяла перегородка из жердей. Кроме того, жерди в переходе между камерами поддерживали крышу. По каркасной конструкции стен, планировке и наличию длинного выхода одно- и двухкамерные жилища поселения Каргат IV (рис. 2, 1, 2) подобны жилищам населения саргатской культуры, которое в Барабе проживало в непосредственном соседстве с болыпереченца-ми. В данном аспекте примечательно, что у очага жилища 2 поселения Каргат IV вместе с большереченской найдена саргатская керамика (Полосьмак, 1987, с. 51). Это, вкупе с другими данными, указывает на тесные контакты большереченцев и саргатцев в центральной Барабе.
С саргатскими жилищами большере-ченские жилища Барабы и Новосибирского Приобья сближает также двухкамерность части жилищ, причем одно помещение, подобно саргатским постройкам, было жилым с одним или двумя очагами, другое, ближайшее к выходу, с небольшим очагом или без такового - хозяйственным.
Часть жилищ имеют длинный, до 3 м -в Новосибирском Приобье (Сидоров, 1986а, с. 69), до 7 м - в Барабе (Каргат IV, жилище 2; Полосьмак, 1987, с. 50), коридорообразный выход (рис. 2, 7), подобный выходам у жилищ саргатской культуры.
Очаги внутри жилищ были преимущественно открытыми. Они располагались в центре постройки или ближе к одной из стенок на уровне пола, ограничивались канавкой, бортиками из обожженной глины или устраивались в очажных ямах. У очага в жилище 1 поселения Каргат IV Н.В.Полосьмак (1987, с. 47-48) предполагает конструкцию типа чувала. Очаг в этом жилище располагался на площадке, окруженной канавкой шириной 0,2 м, глубиной 0,24 м, сбоку от которой находились две столбовые ямки, в которых могли стоять подпорки для наклонной трубы, выходящей через крышу. Подобного типа очаги-чувалы существовали в прошлом в жилищах обских угров, хантов и манси, а также - сибирских татар. В этом же жилище поселения Каргат IV для обогрева имелся второй, открытый очаг (рис. 2,2, Полосьмак, 1987, с. 49). Открытый очаг в центре постройки имелся также в однокамерном жилище поселения Каргат IV (рис. 2, 7). Такое сочетание на одном поселении и даже в одном жилище открытых очагов и более совершенных закрытых очагов типа чувала свидетельствует, очевидно, о том, что очаги-чувалы еще только начали входить в обиход и
пока не получили широкого распространения.
В жилищах Новосибирского Приобья очаги, размещавшиеся в центре постройки, имели бортики из обожженной глины или глинобитную обмазку (Троицкая, 1972, с. И; Сидоров, 1986а, с. 69), что по мнению Е.А.Сидорова (1986, с. 69), возможно, представляет остатки рухнувшего свода печи. Впрочем, последнее заключение не является бесспорным и требует дополнительной аргументации.
В жилищах Барнаульского Приобья и предгорий Алтая на поселениях Точилинский Елбан I, Точильное III, VII, X, Заречное I и др, очаги находились в ямах (Абдулганеев, Казаков, Неверов, 1991, с. 58-61; Абдулганеев, 1996а, с. 11-12).
Рядом с очагами и вдоль стен в жилищах, а также вне их, близ входа, находились хозяйственные ямы обычно небольшой величины, диаметром до 1 м, глубиной до 0,6-0,7 м, в которых находятся кости животных, глиняные сосуды и их фрагменты. Вероятно, ямы служили для хранения мяса и других припасов, представляя маленькие погребки.
Специальный интерес представляют особенности конструкции двухкамерных жилищ Барабы и Новосибирского Приобья, состоящие в том, что камеры соединялись друг с другом коридором, идущим вдоль общей стенки обеих камер (рис. 2, 2, J). Подобное расположение перехода, связывавшего камеры, прослежено на поселениях Кар-гат IV в Барабе (рис. 2, 2, Полосьмак, 1987, рис. 44) и Ордынское IX в Новосибирском Приобье (рис. 2, 3; Троицкая, 1972, рис. 2, г). Такое размещение перехода из одной камеры в другую отличает большереченские жилища от двухкамерных жилищ саргатской культуры, в которых переход, связывавший камеры, устраивался обычно в средней части торцовых стенок, по осевой линии камер, подобно жилищам гороховской культуры. Эти различия обусловлены, очевидно, традициями домостроительства у большереченцев, с одной стороны, саргатцев и гороховцев - с другой, хотя в том и в другом случае появление относительно небольших жилищ, состоявших из жилой и подсобной хозяйственных камер отражает процесс хозяйственного обособления отдельных семей. Своеобразное устройство перехода в большереченских жилищах вдоль общей стенки камер, очевидно, представляет трансформацию больших однокамерных жилищ VII-VI вв. до н.э., унаследовавших конструкцию жилищ ирменской культуры, в двухкамерные жилища с подразделением в прошлом общего большого объема на жилое и хозяйственное помещение.
Саргатское домостроительство в значительной мере базировалось на традициях домостроительства саргаринской культуры. Возникновение многокамерных построек у саргатцев шло по линии присоединения к однокамерному жилищу одного или двух (в позд-несаргатских памятниках) обособленных помещений (Корякова, 1988, с. 38-39). Подобных позднесаргатским в Притоболье трех- и четырехкамерных построек (Матвеева, 1993, с. 127-132, рис. 48) на поселениях Верхнего Приобья не обнаружено.
Полы помещений в двухкамерных жилищах находились на одном или разном уровнях. Жилая камера поселения Ордынское IX углублялась в материк двумя ступеньками, одна из которых могла служить нарами вдоль стен. В жилом помещении этой постройки’ было два очага и хозяйственная яма глубиной 68 см от уровня пола, забитая обломками костей животных. Около очага найдены фрагменты керамики и костей, часть литейной формы для литья шила. В жилище встречены также различные орудия, указывающие на занятия населения, - бронзовые нож и шило, каменные грузила для рыболовных сетей, костяные проколки, шилья, трепало для шерсти, скребки для обработки кожи (Троицкая, 1972, с. 11). Жилые камеры двухкамерных жилищ обычно больше насыщены находками, что видно на примере того же жилища поселения Ордынское IX.
Конструкции жилищ Барнаульского Приобья, предгорий и Кулунды несколько отличались от жилищ Барабы и Новосибирского Приобья. Влияние традиций саргатско-го домостроительства здесь не ощущалось. В лесостепном Алтае и в предгорьях М.Т.А6-дулганеев (1996а, с. 11, 12) констатирует два типа жилых построек. Один из них (тип II по М.Т.Абдулганееву) это прямоугольные полуземлянки площадью 25-46 кв.м с глубиной котлована около 0,65 м, ровным полом, изредка - с небольшим уклоном к центру. Вдоль стен иногда прослеживаются столбовые ямки. В центре или у стены постройки находится один очаг. Вход имеет форму выступа в углу торцовой стенки или у ее середины. В предгорьях площади жилищ несколько больше, чем в лесостепи. Такие полуземлянки исследованы на поселениях Крестьянское III - в Кулунде, Дмитриевская Грива, МГКI - в Барнаульском Приобье, Майма III, Точильное III, Х-в предгорьях.
Другой тип (тип III) крупных жилищ представлен на поселениях Дмитриевская Грива, Фирсово XVII, Точильное III. Это также полуземлянки с подпрямоугольным или овальным котлованом площадью 87-100 кв.м, глубиной около 0,65 м. Вход про
слежен у жилища на Дмитриевской Гриве, где он имел форму выступа. Пол ровный. В постройках имелось по два очага в ямах - в центре и у стены. Вдоль стен прослеживаются столбовые ямки и хозяйственные ямы. Возможно, что стены жилищ также имели каркасно-столбовую конструкцию. Данный тип полуземлянок сохранял традиции строительства крупных жилищ болыпереченской культуры VII-VI вв. до н.э. и продолжал сосуществовать на поселениях староалейского типа и, отчасти, в предгорьях (Точильное III), наряду с количественно преобладающими постройками меньшей величины.
Кроме полуземлянок, существовали наземные жилища, но они почти не изучены. Три наземных постройки зафиксированы по скоплению материала, хозяйственным ямам и выкладкам на поселениях Костенкова Избушка на оз. Иткуль под Бийском и Солонцы I на Бие. Их площадь составляла 20-50 кв.м (Абдулганеев, 1996а, с. 12; Абдулгане
ев, Кадиков, 1991, с. 64). На местах сезонных стойбищ наземные жилища не выявлены, хотя на них они были, очевидно, наиболее распространены.
Хозяйственные постройки исследованы на поселениях Точильное III, VII на р. Песчаная в предгорном левобережье Оби, Фир-сово X и МГК I на правобережье Оби близ Барнаула. Подобно жилищам они имели котлованы глубиной до 0,65 м. Площадь их 8-14 кв.м. Дно ровное, стенки слегка наклонные, форма различная. Выявленные входы имели форму выступа. В одной постройке имелся очаг, а в некоторых - хозяйственные ямы. М.Т.Абдулганеев (1996а, с. 11) относит хозяйственные постройки к типу I построек на поселениях лесостепного и предгорного Алтая. Помимо сооружений с котлованами, на поселениях наверняка существовали легкие наземные хозяйственные постройки, но пока они не выявлены.
Глава 2. Погребальный обряд
Могильники каменской культуры курганные, грунтовые захоронения единичны. При этом не исключено, что в прошлом над ними были небольшие, ныне не сохранившиеся насыпи. Шесть грунтовых погребений открыто на могильнике Ордынское I в Новосибирском Приобье. Однако, как считают Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовский (1994, с. 14), в прошлом, вероятно, эти погребения также имели насыпи. Такое предположение представляется обоснованным в связи с тем, что некоторые из этих грунтовых захоронений были окружены кольцевыми ровиками, аналогичными ровикам под полами курганов. На могильниках курганы расположены труппами, в которых можно выделить отдельные цепочки, ориентированные преимущественно в направлении С-Ю (рис. 3, 4). На некоторых некрополях (Ордынское I) курганы тянутся цепочкой вдоль края террасы (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XII, I).
К настоящему времени раскопки проведены на более чем 30 могильниках, на которых вскрыто более 200 курганов и исследовано более 1000 погребений. Краткая характеристика могильников изложена Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовским (1994, с. 13-23). Наиболее крупные исследования проведены на некрополях - конца VI-V вв. до н.э. - Ордынское I (24 кургана, вскрыто не менее 27 молы и 6 грунтовых захоронений); V-IV вв. до н.э. - Н.Шарап I (15 курганов - вскрыто 25 .могил); V-III вв. до н.э. - Рогозиха I (15 курганов - 96 могил); Кирилловна III (10 курганов - 74 погребения); конец V - IV-III - начало II вв. до н.э. - Камень II (25 курганов -115 погребений, опубликован материал 13 курганов - №№14-26 - 47 погребений), Леон-тьевка (5 курганов - 20 погребений); конец IV’ - Ш-П вв. до н.э. - Быстровка I (14 курганов - 64 могилы); 1V-III и Ш-П вв. до н.э. -Новотроицкое I (29 курганов - 133 погребения, исследования АЭ БГПИ и ИА АН СССР); Новотроицкое II (26 курганов - 159 погребений); Ш-П - начало I в. до н.э. -Масляха I (8 курганов - 91 потребение).
В Барнаульском Приобье находится ряд грунтовых могильников, послуживших основанием для выделения в этом регионе памятников староалейского типа (Алехин, 1990, с. 13-18), позднее названных староалейской культурой, что отмечено выше. В зоне предгорий, по Бие и Катуни, Песчаной, Каменке, Ише, верхнему Чумышу расположены кур
ганные могильники чумышско-ишинского типа или быстрянской культуры (рис. 1), часть которых содержала курганы с захоронениями с конем.
В Барнаульском Приобье Ю.П.Алехин фиксирует 18 грунтовых могильников и отдельных грунтовых захоронений. Среди них наиболее крупным и эталонным, по его мнению, является могильник Староалейка II, V-III вв. до н.э., расположенный у одноименной деревни на левобережьи Оби близ устья р. Алей. На этом некрополе исследовано 45 погребений (Алехин, 1990, с. 13). На могильниках Ближние Елбаны (БЕ) III, VII, XII вскрыто 13 погребений (Грязнов, 1956а, с. 93-96, табл. XVI-XVIII, XXX). Материал других некрополей с грунтовыми погребениями из Барнаульского Приобья известен по фрагментарным публикациям отдельных вещей или могил. Это могильники Обские Плесы, Малый Гоньбинский Кордон I, Заринская, Усть-Иштовка и др. (Кирюшин, 1984, с. 28-31; Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 97-104; Абдулганеев и др., 1988, с. 205-206; Уманский, 19956, с. 134-137; Алехин, 1992, с. 68-69). Наиболее крупным из них является могильник Малый Гоньбинский Кордон I, VI-V вв. до н.э., расположенный на правобере-жьи Оби, напротив г. Барнаула. Здесь вскрыто 34 погребения (Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 97). Материал большинства грунтовых некрополей и отдельных погребений остается неизданным. Погребения на грунтовых могильниках располагались рядами.
Следует отметить при этом, что в Барнаульском Приобье обряд захоронения на курганных и грунтовых могильниках, по-видимому, сосуществовал по крайней мере на протяжении некоторого периода времени, а часть некрополей, которые в настоящее время исследованы как грунтовые, в прошлом имели курганные насыпи. Сюда относятся памятники, поверхность которых повреждена воздействием природных факторов или хозяйственной деятельностью. Памятники БЕ III, VII, XII расположены на песчаных возвышениях в пойме Оби, развеваемых ветром, и насыпи их могли быть развеяны. Группировка и взаиморасположение погребений Ш-1 вв. до н.э. на могильнике березов-ского этапа БЕ III аналогично расположению погребений под курганными насыпями (Грязнов, 1956, табл. XXVI). Могильник Ста-ро-Алейка II находится на склоне, что могло
привести к оползанию и исчезновению мелких насыпей. Поверхностный слой земли на могильниках Усть-Иштовка и Новоалтайский снят при планировке для устройства карьера и полей фильтрации. Взаиморасположение вскрытых на них погребений, подобно БЕ III, также аналогично локализации погребений под курганными насыпями. В то же время, в районе Барнаула есть и собственно грунтовые (М.Гоньбинский Кордон I, (МГК I), Обские Плесы), и подкурганные захоронения (Казенная Заимка I, Гоньба II V-III вв. до н.э.; Шамшин, Лузин, Изоткин, 1991, с. 52, 54-55). Грунтовые погребения отражали местный субстрат болыпереченской культуры VII-VI вв. до н.э., а распространение подкурганного способа захоронения связано с притоком нового суперстрата из степей более западных (по отношению к Верхнему Приобью) районов Обь-Иртышского междуречья и Восточного Казахстана. Более значительное количество грунтовых погребений в Барнаульском Приобье отражает сохранение в этом регионе местного субстрата в условиях распространения вдоль Оби больших массивов ленточных боров в сочетании с обширными лугами обской поймы. К данной экологической ситуации было адаптировано хозяйство населения этого региона VII-VI вв. до н.э., что обеспечило его сохранение здесь в последующий период. В степных районах Обь-Иртышского междуречья комплекса таких условий не было, и возобладание получил степной компонент с курганным обрядом погребения, возобладавший также со второй половины VI-V вв. до н.э. в Новосибирском Приобье.
Вероятно, грунтовыми были также могильники на средней Томи. Погребений болыпереченской культуры здесь не известно. Однако, поселения имеются - Маяково городище, Лочиново II и др. (Бобров, Добжан-ский, 1986, с. 52-54; Мартынова, Новгород-ченкова, 1986, с. 64-65; Эрдниев, 1960).
О том, что грунтовые погребения продолжают традиции старого погребального ритуала большереченского населения VII-VI вв. до н.э. свидетельствует их относительно более ранняя датировка по отношению к хронологии курганов в целом. Ритуал захоронения в грунтовых ямах переходит из VII-VI вв. до н.э. в V-III вв. до н.э., а компактные грунтовые могильники (Малый Гоньбин-ский Кордон I, 34 погребения) относятся ко второй половине VI-V вв. до н.э. или V-III вв. до н.э. (Старо-Алейка II, 45 погребений). Курганные могильники появляются во второй половине VI-V вв. до н.э. (Кучук I, Ордынское I) и бытовали до II-I вв. до н.э. (Шамшин и др., 1992, с. 71-72; Троицкая,
Бородовский, 1994, с. 14-22). Грунтовых погребений П-1 вв. до н.э. пока не известно. Исключением могут быть упомянутые погребения могильника БЕ III, над которыми, судя по их взаиморасположению, могла быть курганная насыпь.
При распространении подкурганного обряда сохранялись детали ритуала грунтовых погребений. Внутримогильные конструкции, поза и ориентировка погребенных, состав и размещение инвентаря в основном аналогичны в захоронениях курганных и грунтовых некрополей. Последовательность устройства захоронений под курганами, прослеженная на могильниках Кирилловка III, Новотроицкое II и др. (Могильников, Телегин, 1992, с. 116-117), может также генетически восходить к ритуалу устройства грунтовых погребений с возведением над отдельными могилами небольших холмиков, которые до настоящего времени не сохранились. Сначала для устройства погребений подготавливали площадку, выбирая для нее небольшое естественное возвышение. Затем ее окружали рвом. Для прохода на площадку во рву устраивали проходы-перемычки, обычно с восточной стороны. При копании рва землю укладывали на внутреннюю сторону площадки. Обычная ширина ровика, фиксируемая на уровне материка, 0,5-0,9 м, глубина в материке до 0,4-0,5 м, а от уровня древней поверхности - 0,8-0,9 м. Обычный диаметр окруженных рвом площадок колеблется в пределах 10-12 - 18 м. Такая окруженная рвом площадка на небольшом естественном возвышении, на которой еще не были совершены погребения, исследована нами на могильнике Кирилловка III, курган 11 (рис. 5). Вероятно, ров рассматривался как сооружение, отделявшее мир мертвых от мира живых. Очевидно, по семантике такие ровики соответствовали ровикам вокруг курганов саргатской и сарматской культур, кольцевидным обрамлениям из камней у курганов саков, пазырыкцев и др.
Под небольшими курганами рвы, как и у малых курганов саргатской культуры, не прослеживались. Они были вырыты в черноземе почвы и не достигали материка, из-за чего в слое погребенного чернозема не выявляются. В случаях, когда дно ровиков касалось материка лишь частично, ровики имеют вид неглубоких прерывистых канавок. Это прослежено в отдельных курганах могильников Быстровка I (Троицкая, 1983, с. 31), Ордынское I (Завитухина, 1968, рис. 2, 1, 5), Кирилловка III (Могильников, Телегин, 1992, рис. 1) и др.
На площадке, ограниченной рвом, под насыпью, на уровне древнего горизонта и в
насыпи встречаются угольки, небольшие кострища, а также отдельные кости животных -лошади, барана (рис. 6, 7), фрагменты крупных бытовых сосудов, редко - целые сосуды, представляющие остатки тризны. Количество находок костей животных под насыпями невелико, иногда они представлены единичными экземплярами или вообще отсутствуют, что связано, по-видимому, с ограниченными размерами ритуальной тризны, совершавшейся на погребальной площадке. Отдельные кости животных и единичные фрагменты керамики находятся также в заполнении рвов. В заполнении рвов курганов могильника Быстровка I были встречены черепа лошадей, которые, по мнению Т.Н.Троицкой (1983, с. 33), были съедены во время тризны, а головы их были выставлены на шестах у входа на курган и по истечении некоторого времени упали в ров. Кроме некрополя Быстровка I, эта черта ритуала в такой выраженной форме на курганах каменской культуры не прослежена. Но аналогичный обряд наблюдался в отдельных курганах саргатской культуры в Омском Прииртышье. В кургане 2 могильника Саратове возле прохода рва лежало пять черепов лошадей (Могильников, 1979, с. 254), в заполнении ровика под южной полой Калачевского кургана 1 встречены два черепа лошади и один череп быка (Могильников, 1973, с. 240). Курганы Саратове датируются Ш-П вв. до н.э., Калачевка - II-IV вв., что указывает на длительность существования этой черты ритуала в саргатской культуре и возможное распространение его на восток к населению лесостепи Верхнего Приобья вместе с проникавшими туда в Ш-П вв. до н.э. саргатцами. Могильник Быстровка I относится к Ш-П вв. до н.э., а в керамике его прослеживаются саргатские черты, как и на ряде других памятников Верхнего Приобья этого времени (Могильников, 1989, с. 60).
После ограничения площадки ровиком на ней устраивались погребения, сначала основное, затем прилежащие к нему дополнительные. Над каждым захоронением сооружался отдельный небольшой могильный холмик. При этом выкинутый при копании могильной ямы грунт тщательно подгребался на этот холмик, о чем свидетельствуют тонкие прослойки остатков выкида, тянущиеся в направлении холмика. После устройства на площадке нескольких захоронений они вместе перекрывались общей насыпью, которая не была высокой, на что указывает уплощенная форма насыпей большинства рядовых курганов (рис. 6-8).
По аналогичному обряду, очевидно, совершены грунтовые захоронения могильника
Ордынское I. Одно из них окружал ров диаметром 6 м, шириной 0,5-0,7 м и глубиной 0,7-1,1 м (Завитухина, 1968, с. 32). Вероятно, над этим погребением был насыпан небольшой холмик, который впоследствии снивели-ровался. У второго погребения рва не зафиксировано, так же как и у части курганов этого некрополя.
Под курганом находилось одно или несколько погребений. Центральная могильная яма была обычно наибольшей, но мало превышала боковые по величине. Другие могилы располагались по кольцу вокруг центральной или параллельно ей в ряд. Могильные ямы подпрямоугольные с закругленными углами, размером от 0,6х0,4 м (детские) до 3,15x1,95 м, глубиной 0,4-4,9 м (Кучук!, кург. 4; Шамшин и др., 1992, с. 71) от уровня погребенного горизонта. Стенки ям вертикальные или с небольшим грушевидным расширением в материковом грунте. С IV, IV-III вв. до н.э. в придонной части, на высоте 0,15 - 0,4-0,5 м от дна, ямы сужаются уступами, заплечиками, расположенными по периметру, редко только вдоль торцовых стенок или у одной стенки, шириной 0,1-0,3 м, на которые опиралось перекрытие из бревен, жердей или горбылей (рис. 9, 10, 6). Наиболее ранние погребения с заплечиками на МГК I относятся к VI-V вв. до н.э. (Кунгуров, Фролов, 1995, с. 95). Отдельные погребения, преимущественно детские, впущены в насыпи курганов и перекрытия не имеют.
Перекрытие в большинстве случаев состояло из одного ряда продольного бревенчатого наката, концы которого лежали на заплечиках у торцов ямы или базировались на трех деревянных поперечинах, уложенных у торцов и в середине могильной ямы (рис. 9, 7). Иногда опоры продольных бревен не прослеживаются. Вероятно, их клали с упором на стенки ямы. В отдельных погребениях перекрытия состоят из нескольких, обычно два-три, редко до восьми рядов бревенчатого наката (рис. 9, 4, 10, 1, 2). Максимальное количество - 13 рядов наката березовых бревен представлено в кургане 3 могильника Леонтьевка, где бревенчатый заклад могильной ямы достигал мощности 1,7 м (Арсланова, 1962, с. 78, табл. II).
В некоторых, более богатых погребениях представлены также двойные перекрытия из поперечно и продольно уложенных плах или горбылей и перекрывавших их бревен продольного наката (рис. 9, 3, И, 12, 1, 2).
Вероятно, как проявление культа огня следует расценивать то, что некоторые бревна перекрытий обожжены. В отдельных погребениях встречается также накрывание берестой или болотной травой (осока, ка-
мыт) наката из бревен или горбылей, а также устройство перекрытия только из бересты. Последнее отмечено у бедных женских и детских погребений.
В могильниках Леонтьевка (кург. 5, погр. 4) и Камень II (кург. 17, погр. 1, 2; кург. 18) погребенные, до устройства над ними деревянного перекрытия, были накрыты шкурой барана, от которой по бокам скелета сохранились кости ног и копыта (Арсланова, 1962, с. 85; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122, 132).
Более половины могил в Верхнем Приобье в придонной части, ниже уступов-заплечиков имели обкладку-раму подпрямоугольной или чуть трапециевидной формы из бревен, горбылей или плах, обычно в один, реже - в два венца. При этом для крепления бревен или горбылей рамы у концов продольных бревен или горбылей, с внутренней стороны, делались вырубы-пазы, в которые вставляли заостренные концы поперечных бревен или горбылей (рис. 12, 7). Кроме этого, для скрепления бревен сруба применяли устройство вырубов “в четверть” (рис. 10, 2, 3, 12, 2), а также стесывание их концов под углом 45’. В единичных случаях бревна двухвенцовых обкладок изнутри дополнительно укрепляли вбитыми в дно могилы вертикально кольями или заостренными горбылями (рис. 11), (Новотроицкое II, кург. 10, погр. 2; кург. 13, погр. 1; Уманский, 1991, с. ПО). В одном случае (Камень II, кург. 15, погр. 5) двухвенцовые горбыли обкладки были дополнительно скреплены шпунтом (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 116).
На западе ареала культуры, в Кулун-динской степи, обкладки из бревен или горбылей, а также плах, в придонной части могил отсутствуют, а перекрытия образует накат из одного или нескольких рядов березовых бревен (рис. 13-15). Конструкций из плах нет. Вероятно, это объясняется малочисленностью, а в отдельных районах и отсутствием в Кулунде сосновых лесов, которые поставляли легко колющиеся вдоль на горбыли или плахи бревна. Произрастающая в колках Кулун-ды береза плохо колется. Поэтому для сооружения внутримогильных конструкций здесь использовали круглые, неколотые березовые бревна. В отличии от этого в Верхнем Приобье, где произрастают ленточные боры, обкладки стенок могил часто сделаны из колотых сосновых бревен толщиной до 40 см (рис. 12, 7, 2).
На могильнике Новотроицкое II четыре детских погребения (кург. 3, погр. 7; кург. 17, погр. 4; кург. 18, погр. 8; кург. 22, погр. 6) были совершены в деревянных выдолбленных колодах (рис. 10, 7; Могильников, А-
1988, Р-1, №13795, рис. 35, 36, 82). Сверху они, как и обычно, были перекрыты продольным накатом из одного ряда бревен.
В единичных погребениях (Кирилов-ка III, кург. 8, погр. 4) под голову усопшего подложен обрубок дерева наподобие подушки (рис. 15, 7). В кургане 5 Кучук I череп одного из погребенных в парном захоронении лежал на земляной подушечке и был слегка наклонен вперед (Шамшин и др., 1992, с. 72). В большинстве ям под погребенным следов какой-либо подстилки не прослеживается. В отдельных случаях сохранились следы подстилки из бересты, сочетаемые с берестяным перекрытием (Новотроицкое II, кург. 12, погр. 7, 9; кург. 13, погр. 4; кург. 14, noip. 9) (Уманский, 1991, с. 110), или из дерева в виде остатков тонких плашек (Усть-Иштовка, погр. 21) (Алехин, 1992, с. 68), а также - неопределенной органической подстилки - на могильнике Камень II (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 131), шкуры или кожи - в кургане 4 Кучук I (Шамшин и др., 1992, с. 72), или кошмы - в Леонтьевке (Арсланова, 1982, с. 85). На дне могильных ям некоторых погребений некрополя Кирилловка III и Камень II имелась подстилка из камыша. Камыш использовался здесь вместе с деревом при устройстве перекрытий над захоронениями (Могильников, 1986в, с. 194; Могильников, Телегин, 1992, с. НО). В данном случае, помимо соображений ритуала, при устройстве погребальных конструкций, видимо, применяли подручный материал. Могильник Кирилловка III расположен на высоком коренном берегу оз. Кабанье, входящего в систему проточных озер р. Бурлы, и камыш в изобилии произрастает у его берегов, а курганы Камень II стоят на краю террасы у обширной поймы Оби с многочисленными озерами и болотами.
Как своеобразную черту ритуала следует отметить, что в кургане 26 Ш-11 вв. до н.э. могильника Ново-Троицкое II центральное погребение воина покоилось на деревянной решетке из брусьев (Уманский, 1992в, с. 58), представлявшей, вероятно, остатки подобия носилок или гроба легкой конструкции, которые известны у савромат, но более широко были распространены у сармат прохоровской культуры (Смирнов, 1964, с. 94; 1975, с. 162, рис. 44; Мошкова, 1963, с. 19, табл. 4, 5-7).
Преобладают индивидуальные погребения. Наряду с ними представлены парные и коллективные захоронения, содержавшие до шести костяков (5 взрослых и один детский) и даже восьми особ (Новотроицкое II, кург. 3, погр. 14; Уманский, 19876, с. 60). Единично встречаются также ярусные погребения с захоронениями двух или реже трех
умерших в одной могильной яме на некотором расстоянии друг над другом (рис. 14, 2) । Кирилловка III, кург 8, погр. 2а-б; Масляха II, кург. 2, погр. З-За, погр. 5 (Уманский, Телегин, 1990, с. 96); Кучук I, кург. 1 (Шамшин и др., 1992, с. 71); Камень II, кург. 19 (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122).
Единично представлены также смежные погребения, захоронения которых разделены земляной перегородкой в придонной части ямы - Кирилловка III, кург. 8, погр. 3, За (рис. 14, 7), Усть-Иштовка (Абдулганеев и др., 1988, с. 204). Возраст и пол погребенных в парных и коллективных могилах различен. Представлены захоронения женщины с ребенком (рис. 14, 3), мужчины и женщины, женщины с двумя детьми, нескольких взрослых и ребенка, мужчины и подростка и др. Как правило, в могиле они имеют одинаковую ориентацию. Только в парном погребении могильника Гоньба II покойники были уложены головами в разные стороны (Шамшин и др., 1991, с. 55).
Погребенные в могилах лежат на спине, вытянуто. Единично представлены погребения с перекрещенными голенями - Усть-Иштовка, погр. 22 (Алехин, 1992, с. 69); на боку скорчено - Казенная Заимка (Шамшин и др., 1991, с. 54), Масляха I, кург. 4, погр. 1 (Могильников, Уманский, 1992, с. 81, рис. 9, а также - с раскинутыми ногами в коленях - “поза всадника” - Кирилловка III, кург. 8, погр. 36, (рис. 14, 7), Зайцеве II, кург. 5, аварийноное погр. (Могильников, Телегин, 1991, с. 118), Масляха I, кург. 1, погр. 3; кург. 2, погр. 7; кург. 5, погр. 4 (Могильников, Уманский, 1992, с. 71, 75, 85, рис. 4, 7). В “позе всадника” совершены захоронения мужчин, на боку скорчено - подростков.
Количество погребений под курганной насыпью было неодинаковым в различные периоды. В конце VI - V-IV вв. до н.э. под кхрганом находится небольшое число, от 1 до 4 погребений. При этом в наиболее ранних могильниках Ордынское I, Усть-Алеус III, Кучук I конца VI-V вв. до н.э. под курганом, как правило, находилась одна, редко - две могилы (Завитухина, 1968; Троицкая, 1972; 1973; 1981, с. 15; Шамшин и др., 1992, с. 71-~2). В более поздних могильниках V-FV вв. до н.э. Н.Шарап I, Зайцево II и др. число погребений под насыпью увеличивается от одной-двух до четырех могил, которые чаще располагаются в ряд (Троицкая, 1972, с. 14; Уманский, Телегин, 1991; Могильников, Телегин, 1991). В последующий период IV-III вв. до н.э. количество погребений под насыпями возрастает. Большая часть их расположена вокруг центрального захоронения,
что хорошо фиксируется на материале могильников Камень II, Новый Шарап II, Новотроицкое I, II, Кирилловка III и др. (рис. 7, 8; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 131, рис. 3; Троицкая, 1972, с. 14). При этом на могильнике Камень II под курганами находилось от 1 до 13 могил, а в некрополе Н.Шарап II в двух раскопанных курганах было соответственно 10 и 14 могил. Наибольшее число захоронений под одной насыпью встречено в могильниках Ш-П вв. до н.э., когда количество захоронений под курганом достигает 20 (Масляха I, кург. 8). При этом погребения располагаются двумя кольцами вокруг центрального захоронения (рис. 6, 16).
Под курганами находились захоронения взрослых, подростков и детей.
Детально демография могильников не изучалась. Малое число детских (возрастом до 5 лет) захоронений под курганами указывает, что для этой возрастной категории применялся особый ритуал погребения. По наблюдению Т.Н.Троицкой, количество детских погребений в курганах увеличивается в Ш-П вв. до н.э. (Троицкая, Бородовский 1994, с. 29). Это подтверждает также материал наших исследований. Так, на могильнике Масляха I, где в пяти курганах вскрыто 49 погребений, Ш-П вв. до н.э., захоронений детей и подростков возрастом до 15-16 лет -22 (44,9%), в т.ч. детей до 5 лет - 8 (16,3%), 6-12 лет - 10 (20,4%), 12-16 лет - 4 (8,2%). Отмечаемая на этнографическом материале наибольшая смертность в малом детском возрасте на материале курганов не фиксируется, что связано со спецификой погребального ритуала, выражавшейся в особом захоронении большинства младенцев вне курганов. Среди других половозрастных категорий в названных курганах в индивидуальных захоронениях представлены 14 (28,6%) мужчин (в т.ч. возрастом 18-25 лет - 1, 25-35 - 7, 35-40 - 4, 40-50 - 2), 6 женщин (12,3%) (в т.ч. возрастом 15-18 лет - 1, 18-25 - 1, 25-35 - 2, 35-40 - 1, около 50 -1), неопределенных - 1. Среди шести коллективных, точнее двойных, захоронений - погребения мужчины с женщиной - 1, двух мужчин - 1, женщины с одним ребенком от новорожденного до 3-6 лет - 3, двух мужчин'и ребенка - 1 (Могильников, Уманский, 1992, с. 88; определения В.А.Дремова и А.Р.Кима в лаборатории антропологии Томского университета). Приведенные показатели свидетельствуют о высокой смертности в зрелом возрасте и малочисленности субъектов, переживших 40 лет. Такая картина в основном близка данным по популяциям степей Евразии скифского времени, татарской и других культур (Мартынов,
Алексеев, 1986, с. 61-63). Близкие показатели соотношения взрослых и детских захоронений дает также могильник Быстровка I Hill вв. до н.э., где из 64 погребений более половины принадлежали детям от младенческого до отроческого возраста (Троицкая, 1983, с. 33).
Более выразительное превалирование захоронений взрослых над детскими прослежено на могильнике Камень II IV-III вв. до н.э. Здесь в 13 курганах (№№14-26) вскрыто 47 погребений, которые, кроме двух парных, индивидуальны. Среди последних мужских -19, женских - 12, детских и подростковых -10, неопределенных - 4. В двух погребениях -женском и мужском - вместе со взрослыми похоронено по одному ребенку (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 131). Т.о., без учета неопределенных погребений, 12 захоронений детей составляют 27,9% от общего числа погребений, что ниже имевшего место действительного показателя детской смертности. Трудно объяснить, почему часть детей, начиная с младенческого возраста, погребали, как и взрослых, под курганами, часть - по другому, неизвестному ритуалу. Возможно, это было связано с социальным положением или какими-либо другими причинами. Наблюдаемый погребальный ритуал детских захоронений был в основном аналогичен ритуалу взрослых, отличаясь от последнего меньшими размерами и глубиной могил, простотой устройства погребальной камеры и более бедным инвентарем или его отсутствием.
Абсолютное большинство погребенных, как отмечено, лежат на спине, вытянуто. При этом в курганных и грунтовых некрополях Барнаульского Приобья и Обь-Иртышского междуречья преобладала ориентировка головой на ЮЗ - 3 с отклонениями. Это может говорить, с одной стороны, о сохранении традиционной юго-западной ориентации погребений болыпереченской культуры второй половины VIII-VI вв. до н.э., а с другой -не исключает воздействия ритуала пришлого сакского и савроматского населения, поскольку западная ориентация была для него наиболее характерна (Акишев, Кушаев, 1963, с. 102; Смирнов, 1964, с. 91). С воздействием этих пришельцев некоторые исследователи связывают распространение во второй половине VI-V вв. до н.э. курганного обряда погребения (Алехин, 1990, с. 16). В данном аспекте примечательно, что преобладание положения головой на запад превалирует на некрополях западной части изучаемого ареала - степи и лесостепи Обь-Иртышского междуречья - могильники Леонтьевка, Андро-ново, Кирилловна III, Михайловка VI (Арсланова, 1962, с. 88; Могильников и др., 1991,
с. 136; Могильников, Телегин, 1992, рис. 6 Шамшин, Демин, Навротский, 1992), в тс время как юго-западная ориентировка оста ется традиционно присущей для Барнаульского Приобья.
Локальный вариант представляют погребения Новосибирского и северной часп Барнаульского Приобья, где господствовал: ориентация головой на восток - юго-восток < отклонениями. Это прослежено на могильниках Ордынское I, Новый Шарап I, II, Бы стровка I, Раздумье IV, Дресвянка и др. (За витухина, 1968; Троицкая, 1972; 1973; 1983 Уманский, 1995). Особенно устойчивая юго-восточная ориентировка констатирована I могильниках Ордынское I и Новый Ша pan I, II конца VI-V и V-IV вв. до н.э., где 1 31 кургане исследовано 71 погребение и ( грунтовых могил. Исключение составлял» только два погребения, в которых покойник» были положены головами на С и СВ, но со провождались типичными для данных некро полей сосудами и погребальными конструкциями (Завитухина, 1968, с. 33-34; Троицкая 1972, с. 14-15; 1973, с. 94). Несколько большая неустойчивость в ориентировке отмечен; на могильнике Быстровка I, где в 14 кургана» выявлено 64 погребения конца IV - Ш-П вв до. н.э. На восток с отклонениями на север » юг здесь ориентировано 72,5% погребенных на запад - 20%, на север - 2,5%, на юг - 5Я погребенных (Троицкая, 1983, с. 31, 33) Внутримогильные конструкции и устройстве курганных насыпей были аналогичны таковым в некрополях Барнаульского Приобья.
При преобладании общей ориентаци» головой на ЮЗ - 3 неустойчивость ориентировки в »сурганах IV-II вв. до н.э. отмечаете» и в некрополях Барнаульского Приобья. От клонения от господствующего положения » нестабильность ориентации погребенных 1 это время были связаны в основном с распространившимся в это время круговым расположением могил по отношению к центральному захоронению и с обычаем, подме ченным Т.Н.Троицкой (1986, с. 66-67), согласно которому покойников вносили головой вперед через перемычку в восточной части рва, окружавшего погребальную площадю или курган, и располагали их по одному ил» двум кольцам вокруг центрального захоронения в северной половине кургана протш часовой стрелки, а в южной - по часово»' стрелке (рис. 6, 16). Такая ситуация прослеживается, хотя и не является всеобщей. Он: варьировала в зависимости от отклонени» прохода во рву от восточного направления что отражалось, в свою очередь, на вариабельности ориентировки погребенных.
.Лекальное своеобразие ритуала демон-—-7укгг также памятники Центральной Ба-где исследовано 12 погребений в трех *<~'_дьниках - Мышайлы, кург. 5, 7 (ОАК за
с. 139-147), Осинцево III, курган 4 (3 "тебения) (Савинов, Полосьмак, 1985, : z:-95), Здвинск I, курган 1 (7 погребений) ~:лэсьмак, 1987, с. 51-54). В курганах этого отчетливо выступают связи с населе-• соседней саргатской культуры. Захоро-совершены под земляными курганами i -iverpoM 14-16 м, высотой 0,22-0,5 м, со-стткавшим от 1 (Мышайлы, кург. 5, 7) до 7 'тт-ебений (Здвинск!, кург. 1). Курган 1 “-тьника Здвинск! выделяется проявле-• - ем культа огня. В насыпи этого кургана -цедилось кольцо яркокрасной прокаленной толщиной до 0,5 м, окружавшее рас-еженную под центром насыпи погребаль-- v камеру размером 2,8x1,3 м глубиной ‘ ч от уровня древнего горизонта. Она бы-•д полностью разграблена. Сохранились •елько остатки бревен перекрытия, устроен-на древней поверхности. Рядом с каме-< находились сильно обгоревшие костяки к:-шины и ребенка. Женщина лежала на -мзом боку, скорчено, головой на юго-Рядом с ней найдены овальное ка-блюдо, большереченский сосуд и теста коровы (Полосьмак, 1987, с. 53-56).
северо-восточной полой насыпи, на :темней поверхности покоились захоронения ~ человек, два из которых были ориенти-ХК.ИЫ головой на СЗ, два - на 3 и один - на ГВ Инвентаря с ними не было. Все погребе-- - образовывали единый комплекс, сопро-ь:-_ия центральное. Н.В.Полосьмак (1987, .	-56) справедливо усматривает аналогии
:с-ному кургану с прокаленными площадка-< б курганах саков Приаралья, савромат и ш-них сармат Приуралья, а также в курганах ~: зднесарматского времени у с. Никольское • ГГриишимье, которые могут быть отнесены < юргатскому населению. Наличие этой чер-ритуала в кургане 1 некрополя Здвинск I :~джает контакты большереченского населения Барабы с саргатцами и, возможно, с мн ними сарматами. Ориентировка погребенных здесь головой на запад (Мышайлы) и мобенно на СЗ (Осинцево, кург. 4) также, =ер-оятно, связана с саргатскими контактами, т аксируемыми кроме того совместными на-: здками саргатской и болыпереченской ке-дмики в жилище 2 поселения Каргат IV, а мкже самой конструкцией этого жилища с минным коридорообразным выходом рис. 2, 7), идентичным конструкции саргат-ких жилищ (Полосьмак, 1987, рис. 45, 51). с сраженные саргатские черты в материальней культуре и погребальном ритуале боль-
шереченцев Центральной Барабы объясняются длительным их совместным проживанием с саргатцами в данном регионе и наличием у них общего ирменского генетического компонента.
При общей стабильности основных вышеописанных черт погребального ритуала на большей части территории культуры в Верхнем Приобье, степном и лесостепном Обь-Иртышском междуречьи выделяются нетипичные погребения в могильных ямах с подбоями и диагональные захоронения в широких, почти квадратных ямах.
Погребений в подбоях - 8. Все они не центральные. Три из них обнаружены в могильнике V-III вв. до н.э. Андроново I в восточной Кулунде (кург. 1, погр. 2; кург. 2, погр.* 2; кург. 5, погр. 2), четыре - впущены в курган 3 III-II вв. до н.э. могильника Новотроицкое II на р. Чумыш на правобережьи Оби (погр. 1, 3, 4, 8) (Могильников и др., 1991, с. 128, 130, рис. 2, 7; Уманский, 19876, с. 60) и одно погребение 17 из кургана 1 некрополя Милованово VIII на правобережьи Новосибирского Приобья (Троицкая, Боро-довский, 1994, с. 27, 127-128, табл. XLV, 7). Погребения с подбоями некрополя Андроново I располагались параллельно основным захоронениям и имели подпрямоугольноовальные входные ямы размером 1,4x1 м-1,6* 1,25 м, глубиной 1-1,4 м от уровня материка, около 1,4-1,8 м от древнего горизонта. Вдоль южной стенки ямы оставлена ступенька, а в северной стенке на всю длину ямы сделан подбой с углублением дна могилы на 0,2-0,65 м. Высота подбоя - 0,7-0,8 м. Ямы и подбои ориентированы 3-В (рис. 17, 3). Погребения разграблены. Кости перемешаны, инвентарь отсутствует. Предположительно можно думать, что погребенные были уложены на спине, вытянуто, головой на запад, как и другие захоронения в простых грунтовых ямах и могилах с заплечиками на этом некрополе.
По отношению к погребениям в подбоях могильника Андроново I подбойные захоронения 1, 3, 4, 8, кургана 3 могильника Новотроицкое II и погребение 17 кургана 1 Милованово VIII являются более поздними. Они относятся к последнему этапу развития культуры Ш-П вв. до н.э., когда уже четко сформировался обычай кругового расположения могил на погребальной площадке или под курганом вокруг основного, центрального захоронения. В кургане 3 Новотроицкого II могильника эти погребения образуют второе, внешнее полукольцо могил под южной и юго-западной частями насыпи вокруг двух центральных погребений (рис. 16). Такая локализация отразилась на различиях в ориен
тировке погребений, расположенных, согласно обряду, по кольцу по периметру насыпи. Но у всех у них подбои устроены вдоль продольной стенки с внешней стороны насыпи, соответственно в южной, юго-западной и западной стенках могильных ям (рис. 16-18). Входные ямы узкие и длинные размером 2,1-3,35 мхО,7-1,3 м глубиной 1,4-2,35 м. Подбои углублялись в стенку ямы до 0,5 м и имели высоту до 0,7 м. Дно подбоя находилось на одном уровне с дном входной ямы (рис. 17, 1, 4, 18, 1, 4), в отличие от подбоев со ступенькой могильника Андроново I (рис. 17, 5). Погребенные в подбоях лежали на спине, вытянуто, головой на ЗЮЗ, СЗ, ССЗ (в соответствии с их расположением полукольцом по периметру насыпи). При этом в двух погребениях (№№4, 8) они полностью умещались в подбой, который со стороны входной ямы был отгорожен почти вертикально поставленными деревянными горбыльками (в могиле 4 насчитано 15-16 вертикально поставленных горбыльков шириной 6-9 см, высотой 55 см, закрывавших подбой (рис. 17, 4)). В двух случаях (погр. 1, 3) подбои были узки, и костяки частично лежали во входных ямах (рис. 18, 1, 4).
Два погребения (№№1, 8) вещей не имели. В погребнии 3 у головы лежал глиняный сосуд с уплощенным дном (рис. 18, 2), а против правой стопы - фрагмент сосуда (рис. 18, 3). В захоронении 4 возле черепа, слева, лежали позвонки и кость ноги барана, а далее за ними стоял глиняный плоскодонный горшок (рис. 17, 2).
В кургане 1 могильника Милованове VIII подбой размером 1,5*0,5 м, высотой 0,54 м был закрыт стенкой из семи вертикально стоящих плашек от разграбленной могильной ямы соседнего захоронения взрослого. Дно подбоя было на 7-8 см выше дна этой могилы. В подбое вытянуто на спине лежал скелет ребенка 3-4 лет, головой на ЮЗ. От его перекрытия сохранились продольные и поперечные бревна. У правой стопы погребенного стоял глиняный круглодонный кувшиновидный сосуд (рис. 18, 5, 6) (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 27, 127-128, табл. XLV, 7, XLVII, 7<5). По-видимому, могильная яма разграбленного захоронения взрослого была в то же время входной ямой подбойного захоронения ребенка. Взаиморасположение подбоя и ямы с захоронением взрослого позволяет предполагать, что похороненные в них субъекты были каким-то образом связаны, возможно, родственными узами.
Обряд захоронения в подбоях во второй, третьей четвертях I тыс. до н.э. спорадически, наряду с другими формами ритуала,
представлен на широкой территории Казахстана, Средней Азии и в Южном Приуралье у разноэтничного населения. Сведения о подбойных захоронениях в указанном ареале суммированы и проанализированы К.Ф.Смирновым (1964, с. 82-83; 1975, с. 157-158) и М.Г.Мошковой (1974, с. 40-42, рис. 14). Конструктивно, территориально и хронологически наиболее близкими к описываемым подбоям из могильника Андроново I являются подбойные захоронения под земляными курганами №№10, 14, 15 могильника Жол-Кудук VI-IV вв. до н.э. в Павлодарском Прииртышье. Здесь подбои также устроены вдоль северной продольной стенки входной ямы, ориентированной 3-В. Дно подбоя ниже дна входной ямы, имеющей ступеньку вдоль южной стенки. Подбои закрывали деревом, а погребенные лежали головой на запад. Примечательно, что в других курганах этого некрополя представлены могильные ямы с заплечиками и деревянным перекрытием, ориентированные 3-В (Агеева, Максимова, 1959, с. 39-41), что сближает данный некрополь с могильниками каменской культуры Обь-Иртышского междуречья. К тому же он расположен непосредственно по соседству, на левом берегу Иртыша, вблизи могильника Леонтьевка, находящегося напротив на правом берегу (Арсланова, 1962). Аналогичного типа подбои вдоль северной стенки могилы, равные по длине входной яме, с углубленным по отношению к ней дном и ступенькой вдоль южной стенки входной ямы представлены в курганах саков восточного Семиречья VI-V вв. до н.э. - в могильниках Арасан I, кург. 2, Джарбулак, кург. 4 (Кушаев, 1968, с. 142-145), Караша II, кург. 4, 8, 21 (Максимова, 1969, с. 136-145), а также - в двух курганах V-IV вв. до н.э. могильника Айдабуль II в Кокчетавской области Северного Казахстана (Акишев, 1959, с. 19-21, рис. 14, 16). Насыпи указанных курганов каменноземляные, подбои заставлены каменными плитами. Погребенные в них лежали на спине, вытянуто, головой на СЗ и 3. Отличие от курганов Андроново состоит в том, что эти погребения в подбоях являются в курганах одиночными или центральными, а для устройства насыпи и заставки подбоя использован камень. Говорить о прямой генетической связи данных казахстанских сак-ских погребений с погребениями в подбоях могильника Андроново трудно, ввиду разграбленное™ последних. Однако, следует отметить, что такие элементы различия, как использование камня при сооружении насыпи и подбоя, в лесостепном междуречьи Иртыша и Оби не могли быть осуществлены из-за отсутствия здесь камня. Периферийное
хж^гсложение под насыпями курганов Анд-зс I погребений с подбоями может обь-кэ-ггься их несколько более поздней хроно-иг*ей по сравнению с вышеуказанными эж^кими, а также эволюцией погребального w«xia пришельцев в соответствии с обрядо-ьзе нормами местного населения.
В большей мере, чем указанные вос-и северо-казахстанские, от подбойных жх.грс нений некрополя Андроново I отлича-подбойные могилы тасмолинской куль-Центрального Казахстана. Известные secs три подбойных погребения - Караму-г - I. курган 5ж (VII-VI вв. до н.э.), Канат-
I-V вв. до н.э.) и Бегазы, курган 1 (V-. _ до н.э.) (Кадырбаев, 1959, с. 168, 169, 179, рис. 4, 12; 1966, с. 337-339, рис. 32) гт-этчаются, помимо каменной насыпи и ас-з=ки подбоя из плит, также меридио-bi-гзлой ориентировкой входных ям и подбо-з ; положением погребенных в них головой ы С i Канаттас, Бегазы) и СЗ (Карамурун). К же керамика тасмолинской культуры тэье отлична от посуды населения камен-культуры лесостепного Приобья, при -“«деленной близости последней к посуде джгв и усуней Семиречья и Восточного Ка-яжггана (Акишев, Кушаев, 1963, табл. VI).
Помимо восточно-казахстанских сак-рассматриваемым подбойным захоро-некрополя Андроново I близки также за&ние подбойные захоронения кочевников • -?• вв. до н.э. Южного Приуралья с широтой ориентировкой входной ямы и подбоя, ьмдытого в ее северной продольной стенке, по длине входной яме и углубленно-~ от ее дна ступенькой, возвышающейся ее южной стенки. К ним относится й: ттебение 2 кургана 4 могильника Пятима-1 (Смирнов, 1964, с. 83, 325, рис. 31, 5). У л1.-:-:их сармат подбои ориентируются пре-<<<дественно меридионально, а с Ш-П вв. до н.э. широко распространяются подбои с •тхой входной ямой, у которой подбой уст-чаще в западной продольной стенке. ~; и этом подбой часто отделялся от входной £»э, жердями или досками (Мошкова, 1963, - 21.. Этим раннесарматским подбоям III-11 зз. до н.э. конструктивно и хронологиче--о; наиболее близки подбойные погребения 1-1: зотроицкого II могильника (рис. 17, 7-4; .* 2-4). Однако с той существенной разницей. что ориентация погребенных, лежащих гт-'.-эзой на ЗЮЗ, СЗ и ССЗ, следует местным канонам положения погребаемых по кольцу вэкр'.т центральной могилы по часовой стрелке в южной части насыпи (рис. 16). Такое сочетание различных элементов, вероятье. отражает процесс смешения разноэтнич-ькх групп. Обряд захоронения в подбоях в
основном был чужд для местного населения Обь-Иртышского междуречья и Верхнего Приобья, и его присутствие здесь, как и описываемых ниже диагональных погребений, отражает проникновение в данный регион с запада саков Восточного Казахстана и, возможно, небольших групп кочевников Южного Приуралья, смешивавшихся здесь с аборигенами.
Диагональных погребений, расположенных в больших прямоугольных, близких к квадрату ямах, три. Все они женские и являются центральными захоронениями в курганах, расположенных на могильниках со стабильным, характерным для каменской культуры, ритуалом захоронения, описанным выше. Это курганы 18, 19 могильника Камень II и курган 10 некрополя Кириллов-ка III (рис. 19-24) (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122; Могильников, 19886, с. 248). В курганах Кирилловна III, кург. 10 и Камень II, кург. 19 помимо основных диагональных погребений находилось по одному впускному захоронению - соответственно ребенка и женщины. При этом в кургане 19 Камня II захоронение женщины было впущено в заполнение центральной ямы диагонального погребения и, возможно, представляло вид ярусного захоронения типа упомянутых выше (рис. 14, 2). В кургане 10 Кирил-ловки III боковое детское захоронение располагалось под южной полой насыпи, а курган был ограничен кольцевым ровиком диаметром около 13 м с двумя перемычками на ВСВ и ЗЮЗ (рис. 23), что характерно для погребального ритуала каменской культуры. В курганах 18, 19 Камня II ровики не были выявлены, а визуальные диаметры насыпей были соответсвенно 8 и 12 м (рис. 19, 21). Насыпи всех трех курганов были снивелированы длительной распашкой, и высота их колебалась в пределах 0,1-0,15 м. Под центрами насыпей находились большие подпрямоугольные, близкие к квадрату ямы размером 3x2,6x1,8 м, 3,1x2,65x2,1 м (Камень II, кург. 18,19) и 3,2x2,4x1,7 м (Кирилловка III, кург. 10). В Камне II ямы были ориентированы продольной осью 3-В, в Кирилловке III -СЗ-ЮВ (рис. 19-24). Стенки могильных ям курганов 18, 19 .Камня II вертикальные, на уровне древнего горизонта перекрыты продольным бревенчатым накатом в 1-2 ряда тонких бревен, которые .затем провалились вниз. Могильная яма кургана 10 Кириллов-ки III при вертикальных стенках имела у СВ торцовой стенки, на гл. 0,4 м от дна, ступеньку высотой 0,3 м, шириной до 0,45 м, на которую базировалось также продольное перекрытие в один, в центре - в два ряда березовых бревен. Противоположный конец пе
рекрытия опирался на стенку ямы на высоте около 0,9 м от дна могилы, так что перекрытие, видимо, первоначально было наклонным, а не горизонтальным (рис. 24).
В курганах 18, 19 Камня II погребенные лежали на спине, вытянуто, головой соответственно на СЗ и ЮЗ (рис. 20, 22, б). В кургане 10 Кирилловки III погребенная лежала на спине, головой на юг, руки несколько откинуты в стороны, ноги чуть согнуты в тазобедренных и коленных суставах. Создается впечатление, что погребенная была небрежно сброшена в могилу (рис. 24). Характерно обильное снабжение погребенных мясной пищей. С правой стороны от погребенных в курганах 18, 19 Камня II лежали ребра крупного животного, вероятно, бока лошади, и рядом с ними - кости таза и ноги барана. В погребении кургана 18 Камня II в 0,4 м к югу от черепа найдены также копыто лошади и кости четырех ног барана с копытами, лежавшие справа и слева от скелета человека, что позволяет предполагать, что покойная была накрыта шкурой барана. Около ее черепа прослеживалась меловая подсыпка (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122, 132). Вещевой инвентарь описываемых диагональных погребений весьма беден и невыразителен. На ребрах лошади в кургане 18 находился фрагмент железного ножа, а за головой погребенной - две железных и две бронзовых булавки с шаровидными пастовыми на-вершиями (рис. 25, 12). В области шеи лежали 4 бусины - две сердоликовых - шаровидная и граненая и две шаровидных пастовых (рис. 25, 10). У правой стопы, возле южной стенки ямы, лежал костяной гребенчатый штамп для керамики (рис. 25, 11). У левого локтя погребенной в кургане 19 была тонкая бронзовая булавка без навершия (рис. 25, 13), а под левой лопаткой и плечом - остатки тонкой доски-блюда - (?) - размером 45x20 см, лежавшего под углом к скелету, в направлении В-3 (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122, рис. 2, 9, 6, 7, 10, II). В погребении кургана 10 Кирилловки III кроме костей барана и глиняного сосуда найдены оселок с отверстием для подвешивания, игольник из трубчатой кости птицы, костяной черешковый наконечник стрелы, три чашечковидных кости животного и две иризированые ластовые бусины, одна из которых лежала на чашечковидной кости (рис. 25, 1-8). Узкодати-рующих вещей это погребение не имеет, а глиняный сосуд по форме и орнаментации из двух рядов мелких ямок (рис. 25, 9) близок к сосуду из могильника Камень II TV-III вв. до н.э., орнаментированному рядом мелких ямочных вдавлений (Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 6, 4), что позволяет относить
к этому времени и погребение из Кирилловки.
Диагональные погребения курганов 18 и 19 Камня II синхронны другим погребениям этого некрополя в рамках второй половины V - FV-III вв. до н.э. Железные и бронзовые булавки с шаровидными головками из кургана 18 Камня II (рис. 25, 12) характерны для этого времени. Подобные булавки встречены в могильнике Леонтьевка IV-II вв. до н.э. (Арсланова, 1962, табл. V, 7-9), в курганах саков VI-V вв. до н.э. (Максимова, 1969, рис. 2) и усуней Ш-П вв. до н.э. (Акишев, Кушаев, 1963, рис. 80; табл. I, 1-4). Бронзовый стержень из диагонального погребения кургана 19 (рис. 25, 13) служил, очевидно, булавкой, навершие которой не сохранилось. Для хронологии этого погребения важны встреченные в погребении 1, впущенном в рассматриваемую могилу 2, медные проволочные 8-ввдные серьги (рис. 25, 14, 15), идентичные серьгам из других погребений данного некрополя (Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 2, 3, 6, 2, 3, 5), что свидетельствует об их синхронности.
Диагональные погребения в больших прямоугольных, близких к квадрату ямах несвойственны культурам лесостепи Западной Сибири и степей Казахстана. Их нет в саргатской культуре, хотя в принципе не исключено, что здесь они не выявлены из-за раз-грабленности больших прямоугольных центральных могил. Наиболее близкую аналогию дают савроматские диагональные погребения конца VI - V-IV вв. до н.э. типа Тарабутак погр. 1, кург. 6, Пятимары I (Смирнов, 1964, рис. 18, 3, 30, 1; Смирнов, Петренко, 1963, с. 23, табл. IV, 1), где также представлено положение на спине, вытянуто, головой на СЗ, деревянное перекрытие на древнем горизонте, как в кургане 18 Камня II.
Ориентация головой на ЮЗ, подобно погребению кургана 19 Камня II, прослежена в погребении 2 кургана 3-4 V в. до н.э. Аландской III группы. Погребенная в этом кургане женщина также сопровождалась жертвенной пищей в виде мяса лошади и барана, а могила ее на уровне древнего горизонта тоже была перекрыта деревом (Мошкова, 1972, с. 59, рис. 3, 7). Аналогичным образом, головой на ЮЗ, ориентировано диагональное погребение IV в. до н.э. кургана 2 могильника Близнецы в Южном Приуралье, разрушенное при ограблении (Смирнов, 1964, с. 94, рис. 45, 5; Засецкая, 1974, рис. 7, 4).
Диагональное погребение кургана 10 Кирилловки III выделяется южной ориети-ровкой костяка (рис. 24), которая не имеет аналогий среди диагональных погребений
-.вроматского времени, но также нетипична «гя погребального ритуала местного населе--ил Обь-Иртышского междуречья. В свою : -ередь, наличие ступеньки в придонной -_2ти ямы для опоры продольного деревян--2 го перекрытия, очевидно, отражает влияние погребальной обрядности аборигенного --селения, у которого устройство деревянно-г. перекрытия на заплечиках в придонной -2СТИ могильной ямы было особенно харак-“ерным.
Примечательно, что, как и описываемые, ранние савроматские диагональные гсгребения - женские и, по заключению К Ф.Смирнова (1964, с. 87; 1975, с. 160-161) и М.Г.Мошковой (1972, с. 70-71), являются воронениями жриц. При этом М.Г.Мошко-за (1972, с. 71) считает, что захоронение по диагонали - признак не этнический, а соци-^вьный, основываясь при этом на факте на-';гчия диагональных погребений в Приара-гзе. К.Ф.Смирнов (1975, с. 161) полагает, что - течением времени диагональные погребе-- ?1я становятся типичным признаком присутствия сармат. Не отрицая-возможности соци-2--.ьной обусловленности диагональных захоронений, но учитывая в то же время своеобразие данного ритуала, мы все же склонны разделять мнение К.Ф.Смирнова, что диаго--_шьные погребения являются признаком "оисутствия сармат. Контактами с кочевницы ми Южного Приуралья, совершавшими 1 озонные перекочевки до Приаралья мар-_ рутами, которых придерживались затем л_азахи, могут быть связаны диагональные _:гребения Приаралья (Толстов, 1962а, : 186; 19626, с. 139-140; 1963, с. 137). В лесостепном и степном междуречьи Оби и Иртыша диагональные погребения, вероятно, ~_<же отражают проникновение в этот реги-отдельных небольших групп кочевников Кжного Приуралья в V-IV вв. до н.э.. Об этом же свидетельствуют и некоторые предметы инвентаря, найденные в степном Обь-li ?тышском междуречьи и Верхнем Приобье, -ские как каменные прямоугольные столики четырех ножках, глиняные курильницы, деркала с длинными боковыми ручками и, < :свенно, - железные кинжалы и длинные нечи раннесарматских типов, о чем будет _ ‘ызано ниже. Очевидно, диагональность "ггребений фиксирует и социальный, и эт--ический аспекты. Этим можно объяснить ’ з. что и диагональные погребения кочевни-К23 Южного Приуралья, и такие же захоро--ения в Обь-Иртышском междуречьи были ж енскими. На могильниках Камень II и Ки-рилловка III, где основная масса погребений .гвершена по местному обряду в прямо-.-тольных ямах с перекрытиями из дерева на
заплечиках и деревянной обкладкой придонной части могил (в Камне II), диагональные погребения выглядят изолированно не только вследствие своеобразия их ритуала, но и вследствие того, что в насыпях их курганов почти отсутствуют впускные погребения, характерные для обряда местного населения. Погребение женщины почти без инвентаря, только с одной медной серьгой, впущенное в заполнение могильной ямы диагонального погребения кургана 19, не имело деревянных конструкций и, возможно, было сопутствующим основному диагональному (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122). В кургане 10 Кирилловки III с диагональным центральным захоронением было одно детское впускное погребение без вещей под южной полой насыпи. В кургане 18 Камня II было только одно диагональное погребение.
Это может говорить о разноэтничности и связи диагональных захоронений с пришлым с запада этносом из районов Южного Зауралья и Казахстана. Расположение курганов с диагональными погребениями на некрополях с типично местными курганами указывает на совместное проживание и смешение пришельцев с аборигенами. Результатом смешения и взаимовлияния культур могло явиться видоизменение некоторых особенностей погребального обряда. По-видимому, как трансформацию ритуала диагональных погребений в больших прямоугольных, близких к квадрату ямах можно рассматривать появление в Верхнем Приобье в IV-III вв. до н.э. отдельных диагональных погребений в прямоугольных ямах, у которых длина примерно в два раза превышала ширину. К ним относятся одно погребение IV-III вв. до н.э. на могильнике Староалейка II (Кирюшин, Бородаев, 1984, с. 205), погребения 1, 2 кургана 1 и погребение 8 кургана 12 Камень II (рис. 10, 2-4; Могильников, А-1975, рис. 24). По диагонали лежал костяк в узкой прямоугольной яме кургана 1 могильника Соколово на правобережьи Оби (Уманский, Брусник, 1982, рис. 1). Однако, здесь поза его могла быть смещена из-за расположения кувшина слева от левой стопы и мяса барана, ребер и позвонков, справа от правого плеча погребенного. Впрочем, расположение умершего преднамеренно по диагонали могильной ямы также не исключено.
Своеобразными исключениями в ритуале погребения местного населения являются отмеченные Т.Н.Троицкой единичные захоронения без черепов. В могильнике Ордынское I в погребении с тремя костяками средний был без черепа, хотя следов ограбления могила не имела. В Быстровке I (курган 4, погр. 3) в одиночном погребении воина вме
сто черепа лежал костяной наконечник стрелы. В отдельных могилах (Быстровка I, курган 2, погр. 2) со скелетом взрослого находился только череп ребенка без других костей скелета (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 28). В последнем случае кости скелета ребенка, кроме черепа, могли просто не сохраниться, как это нередко наблюдается. В первых двух случаях речь идет о захоронении без черепов воинов. Здесь возможна гибель в ходе военных столкновений и отчленение черепов как трофеев или вещественных свидетельств врагами. Данный обычай был широко известен в древности у разных народов. Он описан Геродотом и другими античными авторами.
К указанному можно добавить, что без черепа лежал костяк в погребении 10 кургана 8 Кирилловки III, хотя сверху он был перекрыт накатом из трех рядов бревен (рис. 15, 5). К сожалению, инвентаря в этом захоронении не обнаружено, что не позволяет высказать какие-либо дополнительные соображения.
Единично представлены также погребения-кенотафы. Кости человека в них отсутствуют, в могиле находятся только отдельные вещи или имеется лишь конструкция погребального сооружения без вещей. Так, в могиле 1 кургана 12 некрополя Новотроицкое II стоял горшок (Уманский, 1991, с. ПО). Могила 5 кургана 2 Масляхи II была пустой, но сверху была перекрыта досками (Уманский, Телегин, 1990, с. 96).
Неясно назначение кургана 4 могильника Камень II, имевшего диаметр 30,5 м, высоту 1,8 м и являвшегося самым большим в данном некрополе. Погребения в нем не обнаружены. Лишь под насыпью на уровне древнего горизонта на округлом пространстве размером 28,5 м (3-В) * 14,5 м (С-Ю) лежал слой березовой коры и отдельных обрубков березовых бревен толщиной 2-10 см. Под северным краем насыпи находился камень размером 1,2*0,45*0,33 м, положенный сюда или поставленный вертикально у края насыпи и затем упавший и перекрытый расползшейся насыпью. Других находок, кроме указанного камня, в кургане не обнаружено. После снятия погребенной почвы под насыпью следов могильных ям не встречено. Выявлены только углубления от шести нор животных и яма грабительского раскопа размером 4*2,8 м, глубиной 1,3 м от уровня древнего горизонта, в которой никаких свидетельств существования в прошлом разрушенного погребения не обнаружено. Возможно, насыпь имела какое-то культовое назначение или являлась своеобразным кенотафом.
Большие курганы каменской культуры в Верхнем Приобье, в междуречьи Оби и
Иртыша, а также в предгорьях Алтая почти не раскапывались, исследованные (Михайловка VI, к. 1, Н.Кучук I, Ключи III были разграблены. Примечательно, что больших курганов в лесостепном и степном Обь-Иртышском междуречьи и в Верхнем Приобье значительно меньше, чем в саргатской и гороховской культурах Прииртышья и При-тоболья. Различается и их локализация. В саргатской и гороховской культурах наиболее крупные курганы приурочены главным образом к большим рекам - Иртышу, Тоболу Исети, где они стоят обычно небольшими группами на высоких надпойменных терраса) или тянутся цепью в нескольких км от реки В Верхнем Приобье больших курганов мало и приурочены они главным образом к остеп ненному левобережью Оби, что объясняется тем, что правобережье Оби занято приобскю ленточным бором, и здесь находятся пре имущественно могильники рядовых родов < небольшими курганами (Соколово, Раздумье Дресвянка, Милованово II, VIII, Быстровка и др.; Уманский, Брусник, 1982; Уманский 1995; Уманский, Телегин, 1995; Троицкая 1983; Троицкая, Бородовский, 1994). Восточ нее ленты бора, в причумышской лесостегт расположены также небольшие и средни курганы, до 25 м в диаметре и до 1,5 м высо ты (Новотроицкое I, II, Зайцеве II, Видонов и др.; Уманский, 1981; 1985; 19876; 1992 Уманский, Телегин, 1991; Могильников, Те легин, 1991; Телегин, 1991). Могильники наиболее крупными курганами локализуютс в Кулундинской степи, в Обь-Иртышско междуречьи, где они стоят сравнительно нс далеко от протекающих здесь степных рек речек - Кулунды, Кучука, Чарыша. Это ку[ ганный могильник Андроново I на восток Кулунды, где находятся курганы диаметро до 40-60 м и высотой до 4-5 м и где раскоп: но 9 мелких рядовых курганов V-III вв. х н.э. (Могильников и др., 1991), курганнь могильники Кочки (Уманский, 1993), Сте! ной Кучук, Баево, а также - отдельные бол шие курганы (Солоновка и др.), стоящие ) юге Кулунды вдоль ленты Барнаульск Семипалатинского бора с протекающими ней рр. Касмалой и Барнаулкой. Примем тельно то, что вблизи могильников Андрон во и Баево также расположены окруженш степью реликтовые лесные массивы. Так сочетание степи с лесными угодьями и во ными источниками создавало наиболее бл гоприятные условия для кочевников и пол кочевников, вследствие чего этими места) владели наиболее знатные и богатые род занимавшие господствующее положение этнополитических объединениях и оставр шие большие курганы. Выделяется свои1
жгмесами огромный курган диаметром •. высотой 8 м у с. Новофирсово (Курьей «зга район Алтайского края) в предгорьях ч.—ал. в бассейне Чарыша (Алехин, 1990,
Среди исследованных наиболее крупка г»рган (№1) раскопан на некрополе т«г«1>.т<вка VI на юго-западе Кулунды. Его 50 м, высота 1,5м. Под насыпью жае-rx слоя выкида была устроена округлая хддгссрма из уложенных по кольцу бревен, частично обгорели. В юго-западной кого сооружения на деревянных стол-лежали ветки сосны, представлявшие ЖГ-1-КИ какой-то конструкции. Находившее-- и платформой в могильной яме разме-жм г.: дну 3,75^4,6 м, глубиной 6,05 м от материка основное погребение раз-к^ллено. В перекопе заполнения бокового т : несения 2 с ямой размером 5^3,85x2,05 м уникальная золотая фигурка грифо-♦о. служившая окончанием железной гривны лавки (рис. 56, <5), а также - пастовые нашивки из золотой фольги, обломки ~хуц без орнамента. В кургане 4 этого нек-:с-сля обнаружены бронзовые серьги, обер-* золотым листком (рис. 55а, 25, 26), и сменный столик на четырех ножках. К вос-к<-. ст центральной могилы располагался чд ~лый ' колодец” глубиной около 3 м, в игт-сром в большом количестве встречена :	лежавшая прослойками (Шамшин и
ср 1989, с. 83; Шамшин, Демин, Наврот-1992). Подобные платформы из бревен тсд курганами, представляющие остатки или г ?сс<менты шатровых конструкций над цен--с-’.ьными могилами, известны в саргатской с-тьтуре в Прииртышье (Богдановка III, с; г 1; Татарка) (Могильников, 1992, с. 299; .•л слкова, 1988, рис. 6) и в Притоболье *: .“ильники Савиновский; Шмаковский; • сеьский; Красногорский, кург. 17 и др.) Чдтвеева, 1987а, с. 60-61; 1993, рис. 7, 8, 11, л 27, 4, 30, 7; Генинг, А-1961; Потемки--- А-1970), а также - в раннесарматских органах (Смирнов, 1975, с. 162). Можно г сед л слагать, что подобные деревянные кон--сукции были и в других больших курганах Иртышского междуречья, что служит :длим из оснований для включения культуры -^едения этого региона в обширный круг —ко-скифосибирских культур Евразии на гссстранстве от Дуная до междуречья Оби и Енисея.
Погребальный инвентарь состоял из ритуальной пищи, которая ставилась в могилы ъ глиняных сосудах и в виде кусков мяса укладывалась на деревянные блюда, орудий тр>да, оружия, конского снаряжения, предметов быта, украшений и деталей костюма,
принадлежностей туалета и культа. Инвентарем снабжено около 2/3 погребенных. Безин-вентарными являются часть детских и взрослых захоронений, что отражает, очевидно, социальную стратификацию общества. Примечательно, что примерно такое же количество безинвентарных погребений представлено в большереченской культуре конца VIII-VI вв. до н.э. На могильниках этого времени Ближние Елбаны VII, XII, XIV из 87 вскрытых погребений в 24 (27,6%) ничего не найдено (Грязнов, 1956, с. 84).
Самой многочисленной категорией инвентаря являются глиняные сосуды. Обычно в погребении находится один, реже - два и редко - три сосуда. При этом при постановке двух сосудов один из них находится обычно в изголовье, второй - в ногах (рис. 14, 3, 15, 4), и очень редко сосуд ставили сбоку от покойника. При наличии двух сосудов в погребениях Верхнего Приобья они различаются формой и, видимо, функциональным назначением. В таких случаях стоят обычно кувшин и сосуд баночной или горшковидной формы. При трех сосудах соотношение форм различно - может быть горшок, банка и кувшин или два кувшина и горшок и т.д. При этом функциональное назначение горшковидных и баночных сосудов было одинаковым. Они служили для приготовления и разогревания пищи. На их стенках часто присутствует нагар. Пища была растительной или молочной. Кости животных в сосудах встречаются как исключение. Примером является женское погребение 3 кургана 21 могильника Камень II, где в плоскодонном сосуде, стоявшем в ногах, лежали кости животных (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 126-127). Кувшины нагара не имеют. В них, очевидно, ставили питье. Глиняные сосуды присутствуют в захоронениях всех возрастных и социальных групп. В могильниках Западной Кулунды (Кирилловка III, Аэродром, Леонтьев-ка, Михайловка VI) господствуют кувшины. Баночные сосуды отсутствуют. В Восточной Кулунде (Андроново, Рогозиха I) кувшины также преобладают.
В погребения ставили сосуды небольших размеров. Крупные бытовые сосуды баночной формы изредка встречаются в насыпях курганов или на древнем горизонте как остатки тризны (рис. 26, 31). Редко отдельные их фрагменты находятся в погребениях.
В погребениях глиняные сосуды часто сочетаются с костями животных. При этом обычно кости животных лежат в изголовье или у плеча (рис. 9, 3, 4, 10, 6, 12), а сосуд стоит в ногах погребенного. Иногда сосуд находится рядом с костями животных. Среди последних представлены главным образом
кости барана. Преимущественно это крестцовые, поясничные и хвостовые (курдючные) позвонки от одной, редко - от двух особей, а также - кости задней ноги и таза. В погребениях V-III вв. до н.э. представлены также ребра от бока лошади (рис. 15, 3, 4) которые иногда лежат вместе с костями барана (рис. 20, 22). При этом кусок баранины клали поверх куска конины, а в отдельных случаях рядом. Примечательно, что около костей животных часто находятся железные ножи. Мясо, видимо, преимущественно ставили в могилы на деревянных блюдах, подобно тому, как это было у пазырыкцев и кара-кобинцев Горного Алтая. Остатки деревянных блюд сохранились в отдельных погребениях некрополя Камень II (рис. 12, 1, 2) и в кургане Верхний Сузун V (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 34). Наиболее хорошо сохранившееся блюдо из кургана 14 Камня II было подпрямоугольной формы с закругленными углами размером 50x30 см и имело по краю невысокий бортик (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 113-114, 132, рис. 2, 7). Из 47 проанализированных погребений на этом некрополе кости животных обнаружены в 19 погребениях (40,5%). Из них кости лошади были в 9 погребениях, барана - в 16 (соответственно 48 и 90% от общего количества погребений с мясной пищей). В том числе в 6 погребениях кости лошади и барана встречены совместно (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 131-132). В погребениях Ш-П вв. до н.э. ребра крупных животных, лошади, коровы, встречаются редко. В основном представлены курдючные и крестцовые позвонки барана, реже - это кусок с ребрами и тазобедренными костями от задней ноги или лопатка барана (Троицкая, 1983, с. 33; Могильников, Уманский, 1992, с. 90-91). При этом количество погребенных, снабженных мясной пищей, несколько увеличивается. На могильнике Масляха II Ш-П - начала I в. до н.э. кости животных были в 26 погребениях из 49 анализированных (53% против 40,5% в некрополе Камень II V-III вв. до н.э.). При этом они зафиксированы в 4 коллективных могилах (66,6% от общего числа захоронений этого вида), 9 мужских (64,3%), 2 женских (33%), 11 - у подростков и детей (50%). Такие показатели свидетельствуют, что куски мяса клали преимущественно в погребения мужчин, а у детей и подростков, очевидно, мальчикам, в то время как у женщин превалировала молочно-растительная пища в глиняных сосудах. Орудия труда в погребениях представлены главным образом железными ножами, которые клали преимущественно возле кусков мяса в захоронениях лиц всех полов и возрастов, но чаще - мужчин и подростков. В
могильниках Быстровка I и Высокий Борок найдены бронзовые кельты (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXIII, 72, XXXIII, 7). Изредка встречаются бронзовые, железные и костяные проколки и шилья. Пряслица весьма обычны в женских захоронениях, но встречаются и у мужчин. По наблюдению Т.Н.Троицкой, которая учла находки пряслиц в 14 погребениях с половозрастными определениями, пряслица были в десяти захоронениях женщин и четырех - мужчин (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 34). В мужских и женских погребениях встречаются также оселки из сланца, которые часто снабжены отверстиями для подвешения. В курганах Новотроицкое I, II встречено по бронзовому котлу, которые стояли в ногах (рис. 10, 7), как глиняные сосуды.
Примечательна малочисленность предметов вооружения и конского снаряжения. В этом отношении обряд погребения населения каменской культуры наиболее близок погребальному ритуалу саков Семиречья, Тянь-Шаня и Восточного Казахстана. Полный комплект снаряжения воина в Верхнем Приобье состоял из лука со стрелами, чекана и кинжала. Аналогичный набор предметов вооружения представлен в захоронениях воинов Горного Алтая. В погребения чекан со вто-ком на конце рукояти укладывали рядом с покойником. Чекан, очевидно, подвешивали к поясу. Стрелы накочниками вниз лежали преимущественно у ног. Вероятно, первоначально их клали в колчан. Однако, остатков колчанов не сохранилось. В погребении обычно находится до 5-6 наконечников стрел, редко - до десяти или чуть более. По данным Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовского (1994, с. 35), накочники стрел найдены преимущественно в мужских погребениях и лишь в двух случаях - в женских. При этом в ранних курганах они встречены в единичных экземплярах, а с Ш-П вв. до н.э. их количество возрастает. В могилах они встречаются по 1, 3, 5, 7 экземпляров. Однако, это наблюдение, фиксируя общую тенденцию, не является универсальным. Так, в погребении кургана 4 Кучук I VI-V вв. до н.э. встречены два костяных наконечника стрел (Шамшин и др., 1992, с. 72, рис. 1, 2, 3), в погребении кургана 3 Михайловки IV V-IV вв. до н.э. - 4 костяных наконечника стрел (Шамшин, Демин, Навротский, 1992, с. 61-62, рис. 2, 1-4), в погребении 3 кургана 15 Новотроицкого II IV-III вв. до н.э. - 9 бронзовых трехлопастных черешковых наконечников стрел (Могильников, Уманский, 1995, рис. 5, 1-9) и др.
Фрагменты длинного меча с овальнокольцевым навершием и прямым перекрестием обнаружены в разрушенном погребе
з до н.э. у с. Калистратиха на лево-г . - Оби (Уманский, 1970, с. 178, рис. 6). .. ~ i "инные мечи известны йз случайных •«	: < на пашне, вероятно, из распаханных
на Обском левобережьи (Ключи), в *	степи (Шипуново, Горьковское) и
1	- ьгсбинском кладе (Уманский, 1970,
7 не. 7; Кирюшин, Иванов, Бородаев, : 99-103; Могильников, Медникова, т < 1). Детали оборонительных доспе-•1  • “ггребениях почти отсутствуют. Оче-: тдиты и панцыри у населения Верхне-~:<збья середины - второй половины дг н.э. ИЗГОТОВЛЯЛИСЬ в основном из г * » - дерева, как и у пазырыкцев Горного вследствие чего их остатки в погребе--е сохранились. Как исключение, же-ir - > умбон щита обнаружен в могильнике ~ I (Иванов, 1995, с. 22). Умбон лежал л - течении воина у лучевой кости левой - В погр. 3 кургана 15 Новотроицкого II * “ _’_ника встречена костяная пластина от л а в курганах Усть-Иштовка и Рого-> - 1 - костяные накладки ножен кинжала • д -Танеев и др., 1988, с. 209; Уманский, рис. 3, 9).
Особенностями погребального ритуала * а-: объяснить то, что детали конского --_:с*ения - подпружные пряжки, блоки, д - :ки, ворворки, декоративные бляшки - находятся в погребениях обычно без д д Находки удил в захоронениях единич-* - Но сохранившимся в первоначальном т ’:»ении принадлежностям сбруи установят •: сто уздечка в Камне II была положена - 2 ли погребенного, в Новом Шарапе I и 5^.—свке I - у правого колена, сбоку.
Пояса с наборными бляхами были оде-’"ь -а погребенном (Камень II, курган 15, х* т 5 • шли положены сбоку в свернутом ict Новый Шарап I, курган 19).
Эселки подвешивали к поясу с левой г.:с-ы или справа рядом с кинжалом IP •- д 7). Украшения, серьги, бусы в оже-представлены главным образом в жен-^:«2; погребениях и находятся обычно в тех
местах, где их носили при жизни. Единичные экземпляры бус и серьги по одной встречаются также в мужских могилах. Гривны являлись преимущественно принадлежностью мужчин, но находятся они также в отдельных женских захоронениях (Камень II, курган 5, погр. 11, (рис. 11, 7); могильник Аэродром в Кулунде; Удодов, 1990, с. 43). По наблюдению Т.Н.Троицкой (1985), предметы вооружения в погребениях с гривнами не встречены.
Главным образом в женских погребениях представлены предметы культа - каменные алтарики на ножках, подобные савромат-ским, и без ножек, казахстанского типа, которые количественно преобладают над первыми. В погребениях алтарики лежат обычно сбоку у плеча или кисти, чаще справа (рис. И, 7, 15, 2, 4), реже слева (рис. 15, 3) от костяка. К предметам культа относились также зеркала. В комплексах погребений вместе с зеркалами обычно находятся кусочки мела, охры, каменные алтарики, иногда -глиняные курильницы.
С культовой целью в погребения V-III вв. до н.э. клали также небольшие необработанные куски камня или гальки. Иногда они несут следы огня. Из 47 исследованных погребений на могильнике Камень II камни обнаружены в 12 могилах (25,5%), в т.ч. в трех из них лежали гальки. В погребениях камни находились преимущественно в области таза и бедра, а также - около стопы и предплечья. При этом в двух погребениях камни были обожжены (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 132). Обычай положения необработанных камней в погребения известен у савромат (Смирнов, 1964, с. 28) и эпизодически - в большереченской культуре в VII-VI вв. до н.э. (Грязнов, 1956, с. 59). В V-III вв. до н.э. этот обычай, возможно, восходит к предшествующему времени. В погр. 2 кургана 9 Локоть IV, с расшитой золотыми бляшками одеждой, в изголовье, лежал камень антропоморфного облика со следами обработки (Гельмель и др., 1996, с. 103).
Глава 3. Материальная культура
1. Керамика
Керамика является наиболее массовым материалом среди находок на поселениях и в погребениях. Анализ керамики V-I вв. до н.э. каменской культуры в целом не проводился. Объектом внимания исследователей служила главным образом поселенческая посуда отдельных регионов и памятников. Для центральной Барабы посуда V-III вв. до н.э. очень кратко в общем виде охарактеризована Н.В.Полосьмак (1987, с. 57-58, рис. 49-52). Т.Н.Троицкая (1987а) проследила динамику соотношения форм и орнаментации посуды V-III и Ш-1 вв. до н.э. на материале ряда поселений Новосибирского Приобья. Г.Е.Иванов (19906) рассмотрел основные формы и орнаментальные композиции керамики V-I вв. до н.э. двух постоянных (Крестьянское III, Островное III) и комплекса временных поселений в зоне контакта юга Кулундинской степи и Касмалинского бора. Наиболее обширный материал с выделением локальных групп поселений в Барнаульском Приобье и предгорьях Алтая, различающихся вследствие различий удельного веса местного и пришлого компонентов, интенсивности и направленности внешних контактов, проанализирован М.Т.Абдулганеевым и В.Н.Владимировым (1991а-б). Отметив черты сходства, исследователи указали, что для окончательного решения вопроса об единокультурности необходимо сопоставление полученных данных с анализом материала могильников. К сожалению, результаты этого анализа, как и работ Т.Н.Троицкой и Г.Е.Иванова, даны в кратком тезисном изложении, проведены по различной методике и трудно сопоставимы. Детальный анализ керамики из некрополей не проводился. Только посуда из могильника Быстровка I Ш-П вв. до н.э. кратко охарактеризована Т.Н.Троицкой (1983, с. 39, 41, 42, рис. 4). В целом можно утверждать, что при наличии отдельных локальных различий керамика показывает общие объединяющие черты в рамках культур болыпереченской общности середины - второй половины I тыс. до н.э., которые наиболее выражены в резком преобладании сосудов баночной формы с жемчужным орнаментом на поселениях и большом удельном весе, до 40-50% и более, сосудов этой формы в погребениях собственно Верхнего Приобья.
Преобладание сосудов баночной формы на поселениях и кувшинов - в могилах было подмечено еще М.П.Грязновым (1956а, с. 97), который считал, что пищу умершим помещали в дорожных сосудах, не имевших широкого распространения в быту. По подсчетам Т.Н.Троицкой, на поселениях Новосибирского Приобья, относящихся к рассматриваемой культуре, сосуды баночных форм составляют от 87 до 98% всей керамики, а в погребения) от 43 до 63% посуды представлено кувшинами (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 39).
Сосуды баночной формы, орнаментированные рядами жемчужин, представляю? местную линию развития. Они генетическг связаны с керамикой предшествующей боль-шереченской культуры VII-VI вв. до н.э. I отличие от этого сосуды кувшиновидно! формы привнесены в конце VI-V вв. до н.э пришлым с юго-запада и запада этнически) компонентом, преимущественно сакским Подобные кувшины у саков представлены : VII-VI вв. до н.э. (Вишневская, 1973 табл. XXII, 22-25) и в последующее врем» (Акишев, Кушаев, 1963, табл. I, 72, VI). Пр] этом их форма мало изменилась.
Господство сосудов баночной формы н поселениях остается стабильным на протя жении середины - второй половины I тыс. д н.э. В погребальных комплексах в этот ж период с течением времени увеличиваете доля кувшинов за счет сокращения количесг ва баночных сосудов. Так, в могильнике Ор дынское I конца VI - V-IV вв. до н.э. баноч ных сосудов было 57%, в Н.Шарапе I (V IV вв. до н.э.) - 47%, в Масляхе I (конец III I вв. до н.э.) - 34,2%, в Милованово VIII (II I вв. до н.э.) - 28%. Соответственно кувшии составляли в Ордынском I - 43%, в Масляхе - 61%, в Милованово VIII - 65% (Троицка! Бородовский, 1994, с. 45). Такое постепенно возрастание доли кувшиновидных сосудов погребальном ритуале, очевидно, отражав постепенную ассимиляцию пришельцам! саками местного субстрата, а также можс быть связано с нарастанием тенденции по; вижности населения в связи с занятием пс лукочевым скотоводством, с нарастание элементов кочевания. Последнее заключен!* согласуется с данными материала поселени] наиболее поздние из которых (Миловаш во II 1а) имеют слабоокрашенный и малой; сыщенный культурный слой, указывают!
l взятка временное обитание (Сидоров, i
Sci керамика лепная. Сосуды изготов-
<2 глины преимущественно с примесью JELTii i зре-свы. С Ш-П вв. до н.э. довольно распространяется примесь шамота, ят-лсал до этого использовалась при изго-посуды в Барабе, очевидно, под Ci_iZri*eM соседнего населения саргатской гл»-;* Поверхность сосудов заглажена предметом и иногда подлощена. При ш лгите нию подвергались преимуществен-•».- с аниины, которые к тому же обычно бо-ле= -кзорлтно сформированы. Наиболее тща-из тонко отмученной глины, с анго-TKzcasLHHeM и лощением поверхности изго-зле высокие кувшины, имеющие в цените г-д полусферическое углубление диамет-хш .1.5 см, (рис. 27, 3), связанное со спо-- *-*: м их формировки. Обжиг костровой.
Выделяются три основных группы со-д: з - баночные, кувшиновидные и горшко-ждгт ые. При этом сосуды горшковидной хсч* по профилировке близки к баночным, г—гчдлсь от последних отогнутым венчиком । ддьбс намеченными плечами. Баночные и ~ видные сосуды плоскодонны (рис. 26, К<=шины имеют округлое, уплощенное l-> лгэское дно (рис. 27-29). При этом, гг-лддря низкому расположению центра кувшины округлым дном устойчивы i ^/тикальном положении. В Ш-П вв. до ? . пгд влиянием саргатской культуры появ-Ltju-;- кувшины с яйцевидным туловом и г г остренным дном (рис. 30), распростра-* ’Г_иеся преимущественно в Новосибирца * Приобье (Троицкая, 1983, рис. 4, 13; плавников, Уманский, 1992, с. 86, рис. 1, 1 2. 6. 13, 7, 12, 13), а в единичных экзем-дпёз ах достигшие алтайских предгорий (За-ж^- 'сина. 1967, рис. 5, 7).
Кроме сосудов трех основных форм, —к. горшков и кувшинов, представлены -деке редко встречаемые округлодонные плгдзебразные миски, стакановидные и бо-ч;-к: видные сосуды (рис. 27, 2, 4, 28, 1, 2, Первые бытовали на всем протяжении с ^з^ры, вторые и третьи - преимуществен-*< 2 Ш-П вв. до н.э. Венчики сосудов округ-где округлоуплощенные и реже - приост-:е- - ые. скошенные вовнутрь.
Наиболее полно общий колорит кера-культуры, особенно поселений, как -катано, выражали сосуды баночной формы 26, 31, 32, 32а).
Керамика поселений отличается от по-т ад из погребений размерами сосудов и --тсром их форм. На поселениях преоблада-фрагменты крупных бытовых кухонных -худов баночной формы, составляющие до
90 и более процентов всей керамики. Так, на поселениях VI-IV вв. до н.э. Ордынское IX, Крохалевка Па, Ирмень I, Каменный Мыс, Дубровинский Борок I в Новосибирском Приобье баночные сосуды составляли 88-90% всей посуды. Остальные сосуды имели слегка отогнутую шейку, по форме напоминая горшки (Троицкая, 1972, с. 13, 30; 1981, с. 14-15; 1987а, с. 106). На поселениях этого же региона Ш-1 вв. до н.э. (Милованово Ша, Милованово VI, Ирмень V, X Кордон 4) количество баночных сосудов еще более возрастает, достигая 94-100% (Троицкая, 1987а, с. 107). На постоянных поселениях юга Кулунды Островное III, Крестьянское III и ряде временных стойбищ также преобладают банки больших и средних размеров со слегка закрытым устьем, менее распространены сосуды горшечно-баночных форм слабо профилированные с короткой шейкой и отогнутым венчиком. Единично встречаются кувшины с узким горлом и раздутым туловом. На поселении Островное III найден фрагмент миниатюрной чашечки на низком поддоне (Иванов, 19906, с. 75). Подобное же соотношение форм посуды было на поселениях Барнаульского Приобья (Абдулганеев, Владимиров, 1991). В отличие от этого, в погребениях представлены главным образом небольшие столовые сосуды различных форм - кувшины, банки, горшки, миски, стаканы, боченки. Фрагменты крупных сосудов (рис. 26, 31) как остатки тризны, находятся в насыпи и под насыпями отдельных курганов и в редких случаях попадаются в погребениях и в заполнении могильных ям.
Среди посуды из погребений собственно Верхнего Приобья кувшинов - до 50-60%, баночных и слабо профилированных, близких к банкам, горшков - до 45%, пиалообразных мисок - около 4%, сосудов в виде боченка -около 1% (Троицкая, 1981, с. 17). К примеру, на некрополе Быстровка I, где в 14 курганах было вскрыто 64 погребения и обнаружено 84 сосуда, кувшины составляли 55%, баночные сосуды - 43%, миски - 1% (1 экз.), бочковидные - 1% (1 экз.) (Троицкая, 1983, с. 39). На могильнике Масляха I кувшиновидные сосуды (25) составляли 61%, банки и горшки (14) - 34,2%, бочковидные сосуды (2) - 4,8% (Могильников, Уманский, 1992). В погребениях Кулунды преобладают кувшины - до 90% и более. К сожалению, полной статистики форм керамики из погребальных комплексов не проведено главным образом из-за фрагментарности публикации материала некрополей.
Как отмечено, баночные и горшковидные сосуды из погребений часто покрыты нагаром, указывающим на то, что в них ва-
рили или разогревали пищу. На последнее указывает то, что нагар часто имеется на маленьких горшках, в которых пишу’ можно было только разогревать, а не варить. Кувшины, миски и боченковидные сосуды нагара не имеют. Они предназначались для жидкостей и, очевидно, для молочных продуктов.
Большинство баночных сосудов имеют слегка закрытую форму с широким горлом. Пропорции части этих сосудов из поселений и погребений несколько различаются. В погребениях представлены главным образом небольшие и маленькие невысокие банки с широким дном, у которых отношение высоты к максимальному диаметру тулова колеблется в пределах около 1-1,2. Среди бытовых сосудов с поселений, наряду с преобладающими банками аналогичных пропорций, представлены высокие банки и слабо профилированные горшки с маленьким дном (рис. 26, 5, 31, 7), а также - широкие приземистые банки с отношением высоты к диаметру 0,5 (рис. 31, 5). Пропорции горшковидных сосудов близки баночным. Горшки имеют широкое горло с невысоким, отогнутым наружу венчиком и слабо профилированные плечики. Отдельные баночные сосуды и горшки V-II-I вв. до.н.э. имеют слабо выступающий носик-слив (рис. 28, 3). В течение всего указанного времени изредка встречаются также сосуды на поддонах. Наиболее ранние экземпляры сосудов на поддонах происходят из погребений V-VI вв. до н.э. могильников Ордынское I (кург. 4, погр. 1, 1953 г.; кург. 2, насыпь) и Н.Шарап I, кург. 18 (Завитухина, 1968, с. 29-30, рис. 4, 7; Троицкая, 1972, рис. 7д; 1973, рис. 2л). Сосуды маленькие, находки их единичны, поддоны слабоконические, почти кольцевидной формы (Завитухина, 1968, рис. 4, 7; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XIV, 12, 13, 21), В Ш-П вв. до н.э. сосуды на поддонах блее распространены, чем в предшествующий период, а поддоны в целом становятся более высокими, усеченно конической формы. Сосуды напоминают кубки (рис. 29, 7), хотя имеются банки на низких поддонах (рис. 29, 10),
До 80-92% баночных сосудов орнаментированы. Для банок V-III вв. до н.э. характерна композиция из однорядового пояска орнамента, ведущим элементом которого выступает горизонтальный ряд жемчужин вдоль венчика. Доля жемчужника в орнаментации сосудов с поселений Новосибирского Приобья указанного времени колеблется от 42 до 78%. При этом в пояске орнамента разделителями жемчужин выступают оттиски гребенчатого штампа, нарезки, образующие ряд наклонных линий или горизонтальную
елочку, отпечатки двузубого штампа и уголка палочки или лопаточки, ямки (рис. 31). Близкая картина в сочетаниях элементов орнамента при небольших локальных различиях отмечается на поселениях юга Кулундинской степи и Барнаульского Приобья (рис. 32, 9) (Троицкая, 1987а, с. 106; Иванов, 19906; Абдулганеев, Владимиров, 1991). Длинный крупнозубый костяной гребенчатый штамп для керамики найден в могильнике Камень II (рис. 25, 77) (Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 2, 9), В меньшей мере на банках и горшках распространены пояски орнамента без жемчужин, состоящие из оттисков двузубого и реже - многозубого штампа, наклонных насечек, елочек. По наблюдению Г.Е.Иванова (19906, с. 76-78), эти виды орнамента составляют значительную часть декора керамики с временных стойбищ. Как он считает, такое объясняется тем, что на временных поселениях больше сосудов средних и малых размеров, для которых эти виды орнамента более свойственны. На постоянных поселениях преобладали крупные баночные сосуды с доминированием жемчужно-ямочных узоров. Не исключена и небольшая хронологическая разница части проанализированных сезонных и постоянных поселений.
В Ш-1 вв. до н.э. количество сосудов, орнаментированных жемчужинами, резко сокращается до 3-13%. Исчезает узор из крупных жемчужин и длинной крупнозубой гребенки. Сохраняется орнаментация двухзубым гребенчатым штампом (рис. 28, 12), Место жемчужин занимает ряд из наколов ямок вдоль венчика, а также распространяются узоры в виде одно- и многорядовой насечки резной горизонтальной елочки (рис. 26, 7-4; 32, 2-7), которые широко представлены на кувшинах и небольших столовых сосудах из погребений (рис. 29). Появляется также, вероятно, под влиянием проникавшего в Приобье саргатского населения украшение верхней части сосудов беспорядочными ямочными наколами и треугольными фестонами, заполненными наколами и нарезкой (рис. 29, 7; 30, 5, 8, Троицкая, 1983, рис. 4, 13, 27). Очевидно, под воздействием саргатцев появляются ямочные наколы на дне сосудов (рис. 29, 4),
В основном же развитие форм и орнаментации баночных сосудов генетически продолжает традиции керамического комплекса большереченской культуры VII-VI вв. до н.э. при внесении с течением времени вышеотмеченных инноваций.
Отдельно следует остановиться на специфике кувшиновидных сосудов, которые генетически не связаны с предшествующей
f-ольшереченской керамикой VII-VI вв. до н.э. и являются привнесенным элементом культуры в конце VI-V вв. до н.э. Как отмечено, они происходят главным образом из погребений.
Кувшиновидные сосуды разнообразны ~о форме. Выделяются два основных типа: 1) приземистые грушевидные сосуды с плоским, •пыощенным или округлым дном (рис. 27, 6, 1S, 10, 11, 14); 2) кувшины с подшаровидным гуловом и высоким, почти цилиндрическим или раструбообразным горлом (рис. 27, 1, 3, 28, 4). Небольшая часть кувшинов имеет в верхней части, у венчика, два или реже --етыре налепных ушка для подвешивания ;ис. 29, 2, Уманский, Брусник, 1982, рис. 7, -3). С этой же целью в стенках у венчика -когда просверлены парные отверстия рис. 28, 3, 29, 6), в ряде случаев усиленные -щепами (Троицкая, 1983, рис. 4, 9, 10, 12; Уманский, Телегин, 1990, рис. 1и; Уманский, . 791, рис. 2, 7). Единичные экземпляры кувшинов снабжены маленькой боковой ручкой Соколове; Уманский, Брусник, 1982, рис. 7, - . Аналогичной формы кувшины с боковой зучкой имеются у саков Тянь-Шаня (Берн-_пгам, 1952, рис. 27, 2), как и ряд других вила в кувшинов и их специфичного орнамента, 1 чем сказано ниже.
Широко представленные грушевидные <ъшины (рис. 28, 10, 11, 14) подобны груше-щным сосудам саков Приаралья из могиль--иков Тагискен и Уйгарак VII-V вв. до н.э. Толстов, Итина, 1966, с. 159, рис. 6, 2-4; Вишневская, 1973, табл. XXII, 24, 25), а так-хе - аналогичным сосудам саков Тянь-Шаня Кибиров, 1959, рис. 2, 2, 4, 2, 6, 7, 7, 5, 8, 6, ... 4, 14, 18, 16, 5, 6). Примечательно, что аверхность в большинстве случаев этих со-: лов так же подлощена, как и кувшины са-в.
В отличие от баночных сосудов, большинство которых украшено вдоль венчика 2пнорядовой композицией с большой долей хемчужин, а во П-1 вв. до н.э. и ямок, и орнаментация которых в основном генетически -родолжает традиции предшествующего времени, большинство кувшинов V-III вв. до э. имеют гладко заглаженную подлощеную поверхность и вообще лишены орнамента ис. 28, 4, 11, 13, 14). Единичные кувшины украшены рядом наколов или резным узором по шейке (рис. 28, 10). Встречено несколько сосудов с резным орнаментом, имитирующим швы на идентичных по форме кожаных сосудах (рис. 27, 1, 3, 5, 6). Они обнаружены 1 погребениях V-IV-III вв. до н.э. на могиль-*?:ках Андроново (Могильников и др., 1991, ;ис. 3, 4), Раздумье VI (Уманский, 1987а, : 36, рис. 1, 7), Соколово (Уманский, Брус
ник, 1982, рис. 7, 7), Н.Шарап I, Быстровка I (Бородовский, 1984, рис. 1, б, е, г; 1984; Троицкая, 1983, рис. 4, 7) и др. Аналогичные кувшины с узором, имитирующим шов, представлены на Тянь-Шане (Бернштам, 1952, с. 61, 62, рис. 27, 2) и в юго-восточном Казахстане (Агеева, 1961, с. 22, рис. 1). Примечательно, что в изучаемом регионе большинство находок кувшинов, украшенных имитацией шва, приурочено к некрополям южной части Новосибирского и северной части Барнаульского Приобья.
Сосуды с имитацией шва представлены также в могильниках предгорий Алтая V-III-II вв. до н.э. - Бийск I, Быстрянский (Зави-тухина, 1961, рис. 2, 77; 1967, рис. 4, 1, 3-5, 9, 12), относимых к чумышско-ишинской группе памятников. Однако, “швы” здесь имитировались не простой нарезкой, а рассеченными валиками, что аналогично технике имитации шва на сосудах из кулажургинских памятников Верхнего Прииртышья (АКК, 1960, табл. IX, 218, 219). Среди керамики из предгорий и горного Алтая, хранящейся в Горно-Алтайском музее, выделяется кувшин из раскопок Н.С.Гуляева (Суразаков, 1982, рис. 6, 4). Точное местонахождение его неизвестно, но швы на нем имитированы врезными линиями, что позволяет предполагать, что сосуд этот происходит из равнинной части Алтая, скорее всего из Большой Речки, где Н.С.Гуляев производил раскопки.
Специфичный резной узор, имитирующий швы кожаных сосудов на глиняных кувшинах из Верхнего Приобья, фиксирует контакты населения этого региона V-III вв. до н.э. с саками Тянь-Шаня и юго-восточного Казахстана. Об этом свидетельствует также присутствие других вышеуказанных идентичных форм кувшиновидных сосудов у населения Верхнего Приобья и саков Семиречья и Тянь-Шаня (рис. 28, 4, 10, 11, 14; Бернштам, 1952, рис. 14, 7, 23, 5, 7-10, 27, 2, 3; Кибиров, 1959, рис. 4, 2, 8, 6). Очевидно, они, как и некоторые другие особенности культуры, в том числе погребального ритуала, а также -антропологического типа (Дремов, 1970; 1972), отражают проникновение саков указанного региона в степи и лесостепи Верхнего Приобья в V-IV вв. до н.э. (Могильников, 1980, с. 47). Примечательно, что по мере интеграции пришельцев в местной этнической среде привнесенные элементы культуры нивелируются. Меняется и манера имитации шва. На кувшинах из наиболее позднего некрополя конца III - П-1 вв. до н.э. Масляха I имитация шва вдоль вертикальной линии, “ребра жесткости”, превращается в орнамент типа вертикальной елочки (рис. 27, 7; Могильников, Уманский, 1992, рис. 1, 7, 8, 9).
Своеобразие и отличие в происхождении кувшиновидных и баночных сосудов обусловило, очевидно, то, что ряд жемчужин вдоль венчика как наиболее распространенный элемент орнаментации баночных сосудов с поселений V-III вв. до н.э. (рис. 31, 7, 2, 4, 32, 1-3, 6, 8, 9) отсутствует на кувшинах этого периода, как и другие элементы орнамента, выступающие в сочетании с жемчужинами - оттиски гребенки, уголка лопаточки, вертикальной или слегка наклонной насечки, горизонтальной елочки.
Интеграция пришлого и местного компонентов приводит в III в. до н.э. к нивелировке культуры и сближению степени орна-ментированности и элементов орнамента на баночных и кувшиновидных сосудах. Орнаментация их становится идентичной, кроме того, что поясок ямок или жемчужин вдоль венчика представлен только на баночных сосудах и отсутствует на кувшинах, и, наоборот, имитация “швов”, присутствуя на кувшинах, в т.ч. в трансформированном виде, отсутствует на баночных сосудах. По сравнению с предшествующим периодом V-III вв. до н.э., когда большинство кувшинов имели гладкую неорнаментированную поверхность, количество кувшинов с орнаметом резко увеличивается и приближается к 50%. На могильнике Быстровка I орнаментировано 36% кувшинов (Троицкая, 1983, с. 39), а на наиболее позднем некрополе Масляха I конца III - П-I вв. до н.э. количество орнаментированных кувшинов возрастает до 56% (Могильников, Уманский, 1992). Соответственно количество орнаментированных баночных сосудов на указанных памятниках составляло 77% и 80%.
Примечательно, что мисковидные пиалообразные сосуды, в целом малочисленные и представленные в памятниках V-Ibb. до н.э. преимущественно единичными экземплярами, в V-III вв. до н.э. не имеют орнамента, а по своей форме (рис. 28, 7; Уманский, Телегин, 1990, рис. 1, г, к) стоят ближе к гладким мискам саков (Акишев, Кушаев, 1963, табл. IV; Бернштам, 1952, рис. 23, 7; Кибиров, 1959, рис. 4, 7, 7, 8, 8, 5, 12, 4), чем к орнаментированным мискам болыиеречен-ских памятников VII-VI вв. до н.э. (Грязнов, 1956, табл. X, 2, XIII, 1, 2, 8 и др.), и генетически, видимо, не связаны с последними, а восходят, как и неорнаментированные кувшины, к привнесенным сакским формам. Показательно в этом отношении то, что узор в виде ряда жемчужин вдоль венчика, представленный на банках и мисках VIII-VI вв. до н.э., в V-III вв. до н.э. сохраняется на баночных сосудах, но отсутствует на мисках, что отражает, видимо, различия в их проис
хождении. На мисках Ш-П вв. до н.э. вследствие тех же процессов интеграции частично распространяются те же элементы орнаментации, что и на сосудах других форм - ряд наклонных насечек, горизонтальной елочки или зигзага вдоль венчика и др. (Уманский, 1992в, рис. 1, 24). Наряду с ними, в это время встречаются миски без орнамента (Троицкая, 1983, рис. 4, 16).
Сосуды в виде боченка малочисленны, на памятниках представлены в основном единичными экземплярами и не имеют орнамента (рис. 27, 2, 4). Находки их известны в погребениях IV-II вв. до н.э. в разных районах ареала каменской культуры - на правобережном Прииртышье, в Кулундинской степи, но преимущественно - в Верхнем Приобье. Однако комплексы, в которых они обнаружены, не имеют узкой датировки. На могильнике Камень II в погребении 8 кургана 11 такой сосуд встречен вместе с железным ножом с невыделанной рукоятью, характерным для V-III вв. до н.э. (Могильников, А-1975, рис. 63, 64). По одному боченко-видному сосуду обнаружено в могильника! IV-III вв. до н.э. - Леонтьевка (Арсланова. 1962, с. 85, табл. IV, 7), Кочки, Раздумье IV. Новотроицкое (Уманский, 1966, с. 30-31: 1987а, с. 36-37, рис. 1,2), Зайцеве II (Шамшин, 1980, с. 54, рис. 2, 8). К Ш-П вв. до н.э относится боченковидный сосуд из некрополя Быстровка I (Троицкая, 1983, с. 39-41 рис. 4, 75) и, вероятно, к концу Ш-начал) I в. до н.э. - два подобных сосуда из могильника Масляха I (Могильников, Уманский 1992, рис. 2, 2, 7, 7). В свете приведение» хронологии находок боченковидных сосудов наиболее вероятное время их бытования Ш-П вв. до н.э. Аналогичным образом дата руют боченковидные сосуды Т.Н.Троицкая ] А.П.Бородовский (1994, с. 47).
Происхождение боченковидных сосуда в каменской культуре неясно. Сосуд анало гичной формы представлен на могильник кулайской культуры Каменный Мыс кони Ш-П вв. до н.э. в Новосибирском Приобь (Троицкая, 1979, с. 18, табл. XXI, 76), где о отражает контакты кулайского населения населением каменской культуры более юз ных соседних районов Новосибирского Пр8 обья. Возможно, форма этих сосудов имит» рует деревянные сосуды-боченки, подобны представленным в Туве во II в. до н.э.-II: н.э. (Дьяконова, 1970, табл. VII). Глинянк боченковидные сосуды имеются также в тк мятниках I в. до н.э.-I в. н.э. таштыкскс культуры (Кызласов, 1960, рис. 12, 7, 24, табл. IV, 47), Однако, связь тувинских и м] нусинских боченковидных сосудов с сосуд ми подобной формы из Верхнего Приоб:
кажется маловероятной, поскольку верхнеоб-:кие боченковидные сосуды более древние. С другой стороны, на западе боченковидные ?ляги представлены в памятниках джетыа-гарской культуры последних вв. до н.э. Левина, 1992, с. 67, табл. XX, 22-27), но они также точно не датируются, вследствие чего могут рассматриваться в качестве исходных тхэрм для боченковидных сосудов каменской культуры с большой оговоркой. По мнению АП.Уманского (1987а, с. 37), исходной формой боченковидных сосудов каменской культуры могли служить кожаные сосуды, напоминающие ташауры современных алтайцев, тго в принципе не исключено.
В Ш-П вв. до н.э. в керамике Верхнего Приобья проявляется влияние керамических традиций саргатской культуры, а также представлены находки сосудов саргатских форм и орнаментации (рис. 30) (Могильников, 1989; 1992). Наиболее ранние саргатско-большере-ченские контакты устанавливаются первоначально в Барабе в VI-V вв. до н.э., где в непосредственном контакте формировались обе культуры при участии ирменского компонента (Молодин, 1985, с. 161-163). Это отразилось на комплексе черт материальной культуры большереченцев Барабы - домостроительстве, совместных находках саргатской и тюльшереченской керамики, погребальном гитуале, о чем говорилось выше и что было отмечено Н.В.Полосьмак (1987, с. 101-103), объясняющей наличие ряда саргатских черт у большереченцев Барабы семейно-брачными контактами. Наиболее ранним свидетельством далекого проникновения саргатцев на юг Кулундинской степи, в район, прилежащий к Касмалинскому бору, является находка саргатской керамики на поселении VI-V вв. до н.э. Островное III. Судя по тезисному описанию Г.Е.Иванова (19936, с. 119), речь идет о керамике, аналогичной представленной на раннесаргатском поселении VI-IV вв. до н.э. Ложка IV в Барабе (Полосьмак, 1987, с. 6-8, 90, рис. 25-28). Однако, контакты этого времени не оказали существенного влияния на облик культуры населения Верхнего Приобья и Кулунды. Более интенсивное саргатское воздействие и инфильтрация саргатцев в Верхнее Приобье относятся к Ш-П вв. до н.э.
Находки саргатской керамики на памятниках Ш-П вв. до н.э. приурочены главным образом к северной части Барнаульского и южной части Новосибирского Приобья. В наибольшем количестве керамика саргатского голика представлена на могильнике конца Ш-1 вв. до н.э. Масляха I на левобережьи Оби, в Крутихинском районе, на границе с Новосибирской областью. В 12 погребениях
(из 91 вскрытых) обнаружено 13 сосудов саргатского типа, в т.ч. изготовленных по саргатской технологии с примесью шамота (Могильников, Уманский, 1992, с. 86-87, рис. 1, 8, 3, 2, 6, 13, 18, 7, 72, 13, 8, <$). Отдельные сосуды саргатского типа обнаружены также в могильниках Новотроицкое I, II, Раздумье IV (рис. 30, 7, 8) (Могильников, 19896, с. 59-60; Могильников, Уманский, 1992, с. 87), Быстровка I (Троицкая, 1983, с. 46, рис. 4, 13, 27), на поселениях Киприно, Быково III (Абдулганеев, Владимиров, 1991, с. 98). Последние датированы авторами публикации V-III вв. до н.э., но время их существования скорее всего относится к верхнему пределу указанной даты, поскольку их хронология определена по керамике. Отдельные сосуда саргатского облика обнаружены в погребениях могильников предгорной зоны Бийск II и Быстрянское I, датирующихся III-I вв. до н.э. (Завитухина, 1962, рис. 1; 1967, с. 73, 74, рис. 5, 7), куда они попали, очевидно, в результате родственно-брачных связей. Проникновение саргатцев привело, по-видимому, к появлению саргатских керамических традиций в гончарстве населения Верхнего Приобья. В основном с Ш-П вв. до н.э. здесь распространяется примесь шамота к глиняному тесту, свойственная саргатской посуде, а также - специфичные для последней приемы орнаментации резной горизонтальной елочкой вдоль венчика, ряды треугольных фестонов на плечиках и беспорядочные ямочные наколы по тулову (рис. 29, 1, 4-6, 30).
2. Предметы вооружения
Расположение населения лесостепного Верхнего Приобья по-соседству с кочевниками Саяно-Алтая на юго-востоке и саками на юго-западе обусловило ряд особенностей комплекса предметов вооружения, сочетавшего в себе западные и восточные черты. С одной стороны, присутствие в вооружении кинжалов и чеканов характерно для Саяно-Алтая, с другой - наличие длинных мечей сближают его с оружием кочевников Южного Приуралья и саков. Собственно комплекс вооружения саков, включавший кинжалы, мечи, чеканы и наконечники стрел, также занимал промежуточное положение между оружием полукочевников Саяно-Алтая и сав-ромато-сармат.
В полном объеме вооружение населения каменской культуры Верхнего Приобья и лесостепного Обь-Иртышского междуречья до недавнего времени не рассматривалось. Ряд предметов вооружения VIII-III вв. до н.э. - наконечников копий, стрел, кинжалов,
двух мечей, происходящих из случайных находок, опубликован А.П.Уманским (1970). Материал кургана 19 могильника Новый Ша-рап I с находками кинжала, чекана и ряда других вещей издан Т.Н.Троицкой (1970; 1972). Военное дело болыпереченцев Верхнего Приобья рассматривается в книге Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовского (1994).
Анализу предметов вооружения лесостепного Алтая I тыс. до н.э. и публикации новых находок посвящены ряд статей и кандидатская диссертация Г.Е.Иванова (1987; 1990а; 1993а; 1994; 1995). В них собраны и обобщены находки предметов вооружения из названного региона VII-I вв. до н.э., включая опубликованные А.П.Уманским (1970). При этом в первой статье автор излагает свою классификацию наконечников стрел. Но, к сожалению, она не полностью согласована с классификацией К.Ф.Смирнова (1961), что затрудняет сопоставление типов. Во второй статье рассматриваются изменения в наборе оружия и тактике у населения Верхнего Приобья от рубежа П-I до конца I тыс. до н.э. Автор приходит к заключению о близости комплекса вооружения Верхнего Приобья VI-IV вв. до н.э. сакскому. В диссертации Г.Е.Иванов (1995) рассматривает военное дело Алтая с привлечением материала смежных культур, но результаты работы пока опубликованы лишь частично (Иванов, 1993а; 1994; 1995).
Предметы вооружения населения Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья VII-I вв. до н.э. включали оружие ближнего боя - мечи, кинжалы, чеканы, копья и оружие дистанционного действия - лук со стрелами и связанные с ними детали колчанов -крючки, накладки, приспособления для подвешивания. Находки предметов защитного вооружения - умбона щита, панцырных пластин, поножей или поручей единичны.
Мечи и кинжалы. Первые железные мечи и кинжалы в Западной Сибири и на Алтае, в частности, появляются, как говорилось, во второй половине VI - на рубеже VI-V вв. до н.э. До V-IV вв. до н.э. с ними сосуществовали бронзовые кинжалы с почковидным и бабочковидным перекрестиями. Очевидно, как свидетельствуют аналогии, первые железные мечи и кинжалы второй половины VI - рубежа VI-V вв. до н.э. (рис. 33, 5-5, 34, 35) были импортными, западного, сакского и савроматского происхождения. По-видимому, с конца VI-IV вв. до н.э. на Алтае налаживается собственное производство оружия из железа, на что указывает оформление наверший и перекрестий кинжалов и мечей в своеобразном местном алтайском зверином стиле с изображениями
на перекрестии фигчрки волка, головы барана, а на навершии - головок грифона (рис. 36, 1, 2, 6, 7), сюжеты которых широко представлены в зверином стиле Алтая (Руденко, 1953, табл. XXXIV, 2, XLV, 5, L, 4, LI, 4, LII; 1960, рис. 21, 26, 140, 143, 146, табл. XXX, L, XCVII-CI; Кубарев, 1987, табл. XIV, 10, табл. XXXIV, 2, XLV, 5, L, 4, LI, 4, LII, LXXXVI, 22). Особенно показателен образ волка, широко распространенный в мифологии и искусстве Алтая. По мнению В.Д Кубарева (1991, с. 128-129), образ волка в скифо-сибирском искусстве имеет центрально-азиатское происхождение, где наиболее ранние его образцы восходят к эпохе поздней бронзы. Изображений фигурок волков в курганах Юстыда на юго-востоке Алтая больше, чем фигурок барсов.
В настоящее время из лесостепного Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья с прилежащими районами предгорий Алтая и Верхнего Прииртышья нами учтено 47 находок мечей и кинжалов. Из них - семь кинжалов бронзовых, один биметаллический (железный с медным навершием), остальные - железные. Среди железных представлены десять мечей, 29 кинжалов. Среди мечей -длинных - 5 (длина свыше 80 см), коротких, длиной до 56 см - два. У трех мечей (Калистратиха, Рогозиха 1-2 экз.) длина ввиду фрагментарности находок точно не устанавливается. Все длинные мечи происходят из случайных находок в степном и лесостепном междуречьи Оби и Иртыша. В отличие от Горного Алтая и татарской культуры миниатюрные копии мечей и кинжалов отсутствуют, кроме единственной находки медной модели кинжала или меча с прямыми перекрестием и навершием из комплекса Нвообинцевского клада или культового места, связанного с кулайской культурой и датированного В.Б.Бородаевым (1987а, с. 105-106, рис. 3, 6) концом IV-III вв. до н.э.
Согласно принятым классификациям (Смирнов, 1961, с. 9-10), рассматриваемые мечи и кинжалы по форме навершия делятся на 8 отделов или групп (с грибовидным, брусковидным, зооморфным, антенным (рожковидным), волютообразым, плоским сегментовидным или монетовидным, серповидным и прямым, овальнокольчатым навершиями).
По форме перекрестия выделяется 6 типов мечей и кинжалов (с почковидным, серцевидным, бабочковидным, сломанным под углом, дуговидным и прямым перекрестиями) (табл. I).
1.	Наиболее ранними являются 3 бронзовых кинжала с плоским грибовидным навершием и почковидным перекрестием, происходящие из быв. Барнаульского округа,
Таблица I. Типы мечей и кинжалов Верхнего Приобья, предгорий Алтая и Обь-Иртышского степного междуречья середины - второй половины I тыс. до н.э.
\Цавершие Перекрестиях	грибовидное	брусковидное	зооморфное	рожковидно е	во люто-» образное	сегменто-и монетовидные	серповидное и прямое	овальнокольцевое	не сохранилось
почковидное	4	2	1						
бабочковидное	1	3	6						
сердцевидное							1		
сломанное “под углом”				3	1				1
дуговидное					1	2		2	
прямое				3			5	3	6
не сохранилось									2
Итого:	5	5	7	6	2	2	6	5	9
Вавилонки на р. Убе в 140 км к востоку от Семипалатинска и Усть-Букони на верхнем Иртыше (рис. 33, 1, 2, 7). Близкое к грибовидному плоское подтрапециевидное навер-шие и почковидное перекрестие имеет плохо сохранившийся кинжал из кургана 8 Быст-рянского могильника в предгорьях Алтая на Катуни (рис. 33, 4; Завитухина, 1967, рис. 2, 7). За относительно большую древность указанных бронзовых кинжалов говорит архаичная форма их клинков, тяготеющая к листовидной. Н.Л.Членова (1981, с. 7, 9), характеризуя данные кинжалы, приводит им более западные аналогии - близкой формы бронзовые кинжалы из Уйгарака VII-VI вв. до н.э., из с. Сосновского на оз. Березовом близ Екатеринбурга на Урале и Ананьинского могильника в Прикамье. По ее мнению, данные находки показывают путь проникновения кинжалов с почковидным перекрестием на восток до Алтая. При этом рассматриваемые бронзовые кинжалы из Барнаульского округа, Усть-Букони и Вавилонки (рис. 33, 1, 2, 7) она считает несколько более поздними, чем западные аналоги и датирует их VI-V вв. до н.э. Указанный железный кинжал из Быст-рянского кургана 8 встречен в комплексе с бронзовыми наконечниками стрел со сводчатой головкой, включавшим 8 трехгранных наконечников со скрытой втулкой, два четырехгранных, пулевидный, два трехлопастных черешковых с трехгранной головкой (Завитухина, 1967, рис. 2). Здесь же встречена бронзовая пряжка, подобная позднемайэмирским (Руденко, 1960, табл. XIX, 7) и тасмолинским VII-VI вв. до н.э. (Кадырбаев, 1966, рис. 24, 7, 26, 7, 28, 5, 66, 55, 57), а также - золотая серьга с припаянным полым конусом VII-V вв. до н.э. (Кубарев, 1987, с. 122). Данный комплекс датирует быстрянский кинжал концом VI-началом V в. до н.э. или рубежом VI-V вв. до н.э. В свете хронологии железного кинжала из Быстрянки описываемые бронзовые кинжалы с грибовидным навершием и почковидным перекрестием из быв. Барнаульского округа, Вавилонки и Усть-Букони являются несколько более древними и относятся наиболее вероятно к VI-началу V в. до н.э.
Вероятно, VI-началом V в. до н.э. датируется также бронзовый кинжал североказахстанского типа с приплюснутым грибовидным навершием и бабочковидным перекрестием, найденный около г. Змеиногорска. Широкая плоская рукоять с волнистыми краями и перекрестие этого кинжала декорированы спиральным орнаментом, навершие -перекрещивающимися линиями (рис. 36, 5). У основания навершия на рукояти выделяется колодочка, характерная для рукоятей юж
носибирских кинжалов VI-IV вв. до н.э. Подобные кинжалы обнаружены в северо-восточном и центральном Казахстане - у сс. Песчаное близ Павлодара, Мариинское близ Кокчетава, в кургане 1 Карамурун IV (Грязнов, 19566, рис. 3, 7, 2, 4; Кадырбаев, 1966, рис. 38). Последний встречен вместе с тремя бронзовыми трехлопастными черешковыми наконечниками стрел VII-VI вв. до н.э. и судя по форме перекрестия, близкого к почковидному, является наиболее древним из указанных кинжалов североказахстанского типа. НЛ.Членова (1981, с. 7), проанализировавшая находки таких кинжалов, указала на аналогию им в Ананьинском могильнике.
К VI-V вв. до н.э., вероятно, относится обломок клинка бронзового кинжала ромбического сечения с параллельными лезвиями длиной около 15 см (рис. 33, 6), случайно найденный у с. Утянка Хабарского района Алтайского края на северо-западе Кулунды (Удодов, 1990, с. 43, рис. 2, 6). Форма этого клинка подобна уже клинкам железных кинжалов второй половины VI-V вв. до н.э.
В связи с вышеизложенным о кинжалах с грибовидными навершиями следует отметить, что, по-видимому, к VI-V вв. до н.э. относится железный кинжал с почковидным перекрестием из кургана 1 Коргонтас в Центральном Казахстане. “Ломаное” навершие этого кинжала близко по форме грибовидным навершиям бронзовых кинжалов из Вавилонки и Усть-Букони (рис. 33, 1, 7; Кадырбаев, 1968, с. 28, рис. 1, 28).
2.	Мечи и кинжалы с брусковидным навершием представлены пятью экз. Среди них - с почковидным перекрестием - длинный меч из Новообинки и кинжал из МГК I, с бабочковидным перекрестием - два железных кинжала (Кочки, Вавилонка) и бронзовый кинжал из погребения 27 Староалей-ки II. Из перечисленных экземпляров наиболее древним и, вероятно, импортным является железный кинжал с бронзовым брусковидным навершием и почковидным перевернутым перекрестием из погр. 15 МГК I под Барнаулом (рис. 33, 3), который найден в комплексе с бронзовыми двулопастным листовидным шипастым втульчатым и трехлопастным черешковым наконечниками стрел (рис. 34, 4, 5). В данный комплекс входили также бронзовые нож, поясная обойма, шило в деревянном футляре с костяной рукоятью, костяные наконечник стрелы и колчанный крюк, каменный оселок (рис. 34), зуб кабана и астрагал барана. М.Т. Абдулганеев М А.Л.Кунгуров (1990, с. 101, рис. 1) достаточней обоснованно определяют дату этого погребе-1 ния второй половиной VI-началом V в. да н.э. Орнаментация бронзовой поясной бляхй
< этого погребения напоминает орнамент на 1:ревянных поножах из Туектинского I кур-середины-второй половины VI в. до н.э.
^•генко, 1960, табл. LIX), что соответствует • тедлагаемой хронологии. Единственную г-злогию такому кинжалу с перевернутым ’с-гковидным перекрестием авторы публика-находят в Донбассе (Крапивец, Швецов, Это может служить дополнительным ^ментом западного происхождения кин-ju-а из МГК I.
Большой интерес представляет желез-меч длиной 106 см с почковидным пере-сзестием и навершием в виде овального бру-с закругленными углами, линзовидным в учении клинком с почти параллельными ’езвиями, сужающимся в нижней трети :?:с. 33, 5). Он происходит из комплекса зоэружения и конского снаряжения, обнаруженного у д. Новообинки Петропавловского :;1йона Алтайского края (рис. 35), на левобе-зезсьи Оби (Могильников, Медникова, 1985). <тинок изогнут в древности. Рукоять между перекрестием и навершием профилирована -ремя валиками. На рукояти и навершии «гнеются следы инкрустации из тонких золо-нитей. По форме описываемый меч попсе н мечам с почковидным перекрестием и :с?:ковидным навершием из с. Инясово в инкортостане и из кургана 1 в урочище ~1г.зсина у с. Любимовка на Бузулуке в юж-•: м Приуралье, датированных К.Ф.Смирно-
VI в. до н.э. (Смирнов, 1961, с. 10, 1, 2; 1989, табл. 65, 7). Правда, эти мечи и-зн иге л ьн о короче, не имеют золотой ин-/стации, рукояти их профилированы дву-•л. а не тремя валиками. Близок меч из Но-зсссинки также длинному мечу с почковид-перекрестием из Тагискена в Приаралье *7:лотов, Итина, 1966, с. 171). Следует отме-также, что манера украшения железных ей золотой инкрустацией была распро-—анена в VII-VI вв. до н.э. у западных со-алтайского степного населения - племен тасмолинской культуры (Кадырбаев, с. 324-325, 388) и отсюда, вероятно, таипространилась на Алтай. На Алтае золо-н инкрустирована рукоятка ножа из Пазы-гЕагкокого II кургана (Руденко, 1953, рис. 149; . Ч’.‘. с. 203), датируемого Р.С.Марсадоловым .45, с. 15) по данным С14 и дендрохроно-хгии второй половиной V в. до н.э.
Помимо вышеуказанных аналогий, дата •еча и в целом комплекса вещей из Ново-зеинки определяется найденными там брон-хзыми трехгранными и трехлопастными со сзслчатой головкой наконечниками стрел со салытой и выступающей втулкой, четырех-панным втульчатым наконечником стрелы и железным двудырчатым Г-образным псалием
(рис. 35) в рамках конца VI-начала V в. до н.э. (Могильников, Медникова, 1985, с. 183, рис. 1-3). Наиболее вероятно сакское происхождение этого меча, на что указывают аналогия с мечом из Тагискена и декор рукояти и навершия золотой инкрустацией, наносившейся на изделиях из железа у саков.
К сказанному о распространении кинжалов и мечей с брусковидным навершием и почковидным перекрестием на юге Сибири и в Казахстане следует прибавить находку бронзового кинжала с таким перекрестием и подобным, несколько похожим на грибовидное навершием из собрания Центрального истоического музея Казахстана (Максимова, 1956, с. 257, табл. II, 5; Литвинский, 1972, табл. 41, 2). Точное местонахождение его неизвестно. В отличие от вышеуказанных мечей и кинжалов этой группы с каннелированными рукоятями из Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья, рукоять этого кинжала плоская непрофилированная, аналогичная рукоятям ряда мечей и кинжалов Приуралья и Поволжья VI-V вв. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 1, 6-8, 13).
Кинжалы с брусковидным навершием и бабочковидным перекрестием представлены, как отмечено, тремя экз. - одним бронзовым (Староалейка II, могила 27) и двумя железными (Кочки, Вавилонка). Бронзовый кинжал с брусковидным навершием, узким бабочковидным перекрестием и рукоятью, профилированной двумя продольными каннелюрами из Староалейки (рис. 36, 4) датирован V-IV вв. до н.э. (Иванов, 1987, с. 15; рис. 5, 5; Кирюшин, Бородаев, 1984, с. 205). К этому можно добавить, что два бронзовых кинжала с брусковидным навершием и бабочковидным перекрестием происходят из случайных находок в Барабинской лесостепи, в зоне контакта населения саргатской и каменской (большереченской) культур (Соловьев, Мартынов, Теребило, 1987, с. 137, рис. 1, 2), датированных также V-IV вв. до н.э. Подобно кинжалу из Староалейки, рукоятка одного из барабинских кинжалов профилирована двумя долевыми каннелюрами, у другого она гладкая. В отличие от кинжала из Староалейки, оба барабинских кинжала имеют колодочку у основания навершия, брусковидные навершия их по форме напоминают грибовидные, а бабочковидные перекрестия несколько шире. Это позволяет предполагать большую древность барабинских кинжалов по отношению к староалейскому. В связи с этим их наиболее вероятно относить к V-началу IV вв. до н.э.
Фрагментарно сохранившийся железный кинжал с брусковидным навершием и бабочковидным перекрестием на гладкой
рукояти из Вавилонки на р. Убе в 140 км к востоку от Семипалатинска встречен в кургане в комплексе с пятью бронзовыми трехгранными черешковыми наконечниками стрел, витой золотой гривной и поясным набором, в состав которого входили бронзовые наконечник с округлым завершением, бляха-обойма с прорезью для подвесных ремешков и декоративные Х-образные бляшки (Киселев, 1951, с. 298-300, табл. XXIX). Подобные поясные наборы встречены в кургане 1 Тасмолы II и в кургане 2 Алыпкаш в Центральном и Северном Казахстане (Кадырбаев, 1966, рис. 39, 3; Хабдулина, 1994, табл. XX), где могут быть датированы второй половиной VI-V вв. до н.э. Соответственно наиболее вероятная дата кинжала из Вавилонки - вторая половина VI-V вв. до н.э. Прочий инвентарь из погребения Вавилонки не противоречит этой дате.
Железный кинжал из с. Кочки Родинского района Алтайского края (западная Ку-лунда) длиной 30,8 см с клинком ромбическим в сечении с почти параллельными лезвиями, сужающимся у конца, рукояткой, профилированной двумя округлыми валиками по краям и ромбическим посередине. Массивное брусковидное навершие отковано отдельно и насажено на штырь рукояти, расклепанный затем сверху (рис. 36, 7). Широкое бабочковидное перекрестие отковано вместе с клинком и рукоятью и украшено с обеих сторон барельефными фигурками волков, сопоставленных лбами и припавших на лапы как бы перед прыжком. Фигурки выполнены реалистично. Тонко подмечены характерные для этой позы прижатые уши. Место находки этого кинжала было обследовано в сентябре 1989 г. автором и В.Б.Боро-даевым. Как нам сообщил В.С.Крышка, механизатор совхоза Кочкинский, кинжал был выкопан им в 1988 г. на поле, где ранее были небольшие курганы. Кинжал был передан находчиком в Родинский районный музей. При осмотре поля установлено, что насыпи курганов полностью снивелированы распашкой.
Кинжалы с бабочковидными перекрестиями, декорированные фигурками волков в подобной позе, известны среди находок на Алтае и в Минусинской котловине. Аналогичным образом сопоставленными фигурками волков украшены бабочковидные перекрестия двух железных кинжалов, найденных в предгорьях Западного Алтая, на правобережьи Иртыша, в Восточно-Казахстанской области у с. Славянка Курчумского района и у с. Алтайское Зыряновского района. Но в отличие от Кочкинского кинжала, навершия этих кинжалов оформлены головками грифо
нов. Кроме того, рукоять кинжала из с. Алтайского украшена четырьмя барельефными изображениями головы волка с передней лапой, из них три - опущены мордой вниз, а четвертая - повернута в обратном направлении (Арсланова, 1979, с. 96). Подобные композиции из стоящих друг над другом зооморфных фигур характерны для декора бронзовых изделий Южной Сибири VII-VI вв. до н.э. (Завитухина, 1983, с. 131, рис. 93; Ман-най-Оол, 1970, рис. 3, 7). В аналогичной позе изображены медведи на бронзовых чеканах из могильника Н.Шарап I (рис. 42, 70 и случайно найденном в Новосибирской области (Троицкая, 1972, рис. 4а; Троицкая, Моло-дин, Соболев, 1980, табл. XIII, 7; Троицкая, Бородовский, 1994, рис. 17). На железном кинжале из с. Алтайского эта композиция является архаичной. Изображение на рукояти двух лежащих фигур волков имеется на железном мече, найденном у с. Новая Богда-новка быв. Оренбургского уезда, который датирован V-IV вв. до н.э. (Смирнов, 1961, с. 22, рис. 4, 5). Ф.Х.Арсланова (1979, с. 96) датировала кинжалы из сс. Алтайское и Славянка VI-V вв. до н.э. Принимая во внимание их архаичный облик, наиболее вероятная их дата - вторая половина-конец VI - V в. до н.э. Железные кинжалы с изображением 1 алтайском стиле на бабочковидном перекрестии припавших сопоставленных фигурок волков обнаружены также на среднем Енисее. Это случайные находки у с. Батой пол Красноярском (колл. И.А.Лопатина) и из Минусинского края (колл. И.П.Товостина (Завитухина, 1983, с. 163, рис. 202, 203). Рукояти их также декорированы двумя продольными каннелюрами. Навершия базируются на колодочках.
Помимо указанных двух железных, я среднем Енисее найдены еще три бронзовьл и один биметаллический кинжал с аналогичным декором бабочковидного перекрестия и перевернутых фигурок припавших на лага волков (с. Знаменка к северу от Минусинска с. Седельниково на Бузиме; окрестносп с. Батени). Все они имеют навершия в вид сопоставленных головок грифонов. М.П.За витухина (1983, с. 74-76, рис. 198-201) дат^' ровала эти кинжалы - бронзовые - VI-V ва до н.э., биметаллический - V-IV вв. до н.э{ железные - V-IV вв. до н.э. Подобный а железный кинжал входил в состав клада 5 IV вв. до н.э. у с. Бурбино на Чулыме в То» ской области (Бородовский, Троицкая, 199 с. 57-62). Поскольку зооморфные изображ ния названных кинжалов выполнены в а тайском зверином стиле, в котором волк голова грифона были излюбленными сюж тами, а находки этих кинжалов, особен»
железных, локализуются как бы вокруг Алтая, к западу, северу и востоку от него, есть основания считать, что они скорее всего являются изделиями алтайских мастеров или сделаны в подражание алтайским оригиналам. Особенно это касается бронзовых экземпляров, найденных в Минусинской котловине, где железо входит в широкий обиход : Ш-П вв. до н.э. Такие кинжалы могли быть отлиты из бронзы на среднем Енисее в подражание алтайским железным образцам. В зтом случае их наиболее вероятная дата V-Г/ вв. до н.э.
От всех вышеприведенных аналогичных кинжалов, имеющих зооморфные навершия, кинжал из Кочек отличается массивным брусковидным навершием (рис. 36, 7). Такое -шершне сопоставимо с навершиями архаичных мечей с почковидным перекрестием • I-V вв. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 1, 1-3, 5 . Это в сочетании с архаичной формой клинка с параллельными лезвиями позволяет дотировать кинжал из Кочек второй полови--зй-концом VI - V вв. до н.э. и относить его < наиболее ранним в приведенной серии железных кинжалов с изображением переверну-фигурок волкой на бабочковидном пере-ссестии. Эту дату может подтверждать брон-хвый кинжал с крыловидным перекрестием - брусковидным навершием, найденный в Ч/некой долине в Киргизии вместе с бронзо-котлом и двулопастным втульчатым ши-~штым наконечником стрелы VII-VI вв. до • э (Кибиров, 1959, с. 106, рис. 17). Г.Е.Ива--:з (1993, с. 57-58, рис. 2, 7), опубликовавши кинжал из Кочек, также датировал его -е позднее V в. до н.э.
3.	В интересующем нас регионе учтено : кинжалов и длинный меч с зооморфным -дзершием. Кроме того, один, по-видимому, сзроткий меч со сломанным клинком и баск-ковидным перекрестием происходит из ш-тактной зоны с саргатской культурой в Sczaoe (Новотроицкое Куйбышевского рай-1-2 Новосибирской обл.; Соловьев, Марты-
Теребило, 1987, рис. 1, 7). По форме тезекрестия они делятся на два типа - с поч-<: видным перекрестием - меч из Зевакино, с сечковидным перекрестием, оформленным :-шичным образом, - остальные.
Среди кинжалов и мечей с зооморф-навершием наиболее древним является ш<-:ый меч (длина 80-85 см, конец обломан) с “ечковидным перекрестием и навершием в ixze пары сопоставленных затылками, разве-вправленных головок мифического хищ-«.•Х2 с широко оскаленной пастью, найден-зш на пашне у с. Зевакино Шемонаихин-га района Восточно-Казахстанской облас-на правобережье Иртыша. Рукоять этого
меча, подобно мечу из Новообинки (рис. 33, 5), профилирована двумя продольными каннелюрами, а клинок - с параллельными лезвиями, что характерно для мечей VII-VI вв. до н.э. На навершии у головок хищника отчетливо видны глаза, уши, крупные стилизованные зубы. Ф.Х.Арсланова, описавшая этот меч (1979, с. 95), датировала его VI-V вв. до н.э. Принимая во внимание аналогии с длинным мечом из Новообинки (профилировка рукояти, почковидное перекрестие, параллельность лезвий клинка), эту дату, вероятно, можно ограничить второй половиной VI-первой половиной V в. до н.э.
Примечательно, что железные мечи с почковидным перекрестием из Зевакино и вышеупомянутый из Коргонтаса в Центральном Казахстане, происходящие соответственно из восточной и центральной частей сакского ареала, занимают промежуточное положение между местонахождениями мечей с такими перекрестиями из Новообинки и МКГ I в Верхнем Приобье и подобными длинными железными мечами из Тагискена в Приаралье, что является дополнительным аргументом существования связей между этими регионами в VI-V вв. до н.э.
Кинжалы с зооморфным навершием и бабочковидным перекрестием (6 экз.) по оформлению навершия делятся на две подгруппы: 1) в виде сопоставленных орлиных или грифоньих головок; 2) в виде разнонаправленных янусовидных головок животных фантастических или реальных (баран, кинжал из Укладочной (рис. 36, 6)). К первой подгруппе относятся бронзовый кинжал из Барнаула (рис. 36, 3), железные кинжалы из кургана 19 Н.Шарапа I и быв. Барнаульского округа (рис. 36, 1, 2), а также - два вышеупомянутых кинжала с изображениями фигурок волков на перекрестиях из сс. Славянка и Алтайское Восточно-Казахстанской области (Арсланова, 1979, с. 96). Вторую подгруппу представляют железный кинжал со ст. Укладочная близ Барнаула с изображением на перекрестии и навершии разнонаправленных головок баранов (рис. 36, 6) и короткий меч, найденный у с. Новотроицкого в Барабе (Соловьев, Мартынов, Теребило, 1987, рис. 1, 7), на навершии которого изображены разнонаправленные головы фантастического животного. В эту же подгруппу входит вышеописанный меч с почковидным перекрестием из Зевакино с навершием в виде разнонаправленных голов фантастических хищников.
Бронзовый кинжал из Барнаула с обломанным клинком ромбического сечения с намеченной нервирой и рукоятью, профилированной тремя округлыми валиками с колодочкой у основания навершия (рис. 36, 3), с
типичным бабочковидным перекрестием характерен для южносибирских бронзовых кинжалов V-IV вв. до н.э. Навершие его обломано и реконструируется авторами публикации как зооморфное предположительно (Бородаев, Кирюшин, Кунгуров, 1983, с. 21, 22, 25). Навершие в виде двух орлиных головок и узкое бабочковидное перекрестие (по описанию Т.Н.Троицкой (1970, с. 213-214, рис. 1, 7)) имел также плохо сохранившийся железный кинжал из кургана 19 Н.Шарап I (рис. 36, 7). Он также относится Т.Н.Троицкой к V-IV вв. до н.э. Принимая во внимание подтреугольную форму клинка и намечающуюся дуговидность перекрестия, возможна датировка его второй половиной V-IV вв. до н.э. Прочие вещи данного комплекса укладываются в предлагаемую хронологию. Это бронзовая поясная обойма, литые бронзовые полушаровидные бляхи от узды для перекрещивающихся ремней и декоративные - в виде стилизованной головы грифона (рис. 48, 19-22, 54, 8-10) (Троицкая, 1970, рис. 2). Найденный здесь же железный втульчатый чекан (рис. 42, 6) (Троицкая, 1970, рис. 1, 5) по форме аналогичен бронзовым чеканам из Верхнего Приобья (рис. 42, 11, 12) (Членова, 1981, рис. 2, 11; Иванов, 1987, рис. 6, 1, 2).
Железный кинжал с бабочковидным перекрестием и схематичным изображением на навершии сопоставленных головок грифонов или глаз, клюва и когтей орла, со сломанным клинком с нервюрой и трехваликовой рукояткой с колодочкой у основания навершия (рис. 36, 2), найденный в быв. Барнаульском округе (Флоринский, 1988, с. 62, №1212; Членова, 1981, рис. 4, 13; Иванов, 1987, с. 15, рис. 5, 3), по оформлению рукояти и перекрестия очень близок к бронзовому кинжалу из Барнаула (рис. 36, 3) и также может быть датирован V-IV вв. до н.э. или скорее V-первой половиной IV в. до н.э. В известной мере по оформлению навершия и рукояти меч из Барнаульского округа близок к мечу с почковидным перекрестием из имения Солоновка Бузулукского уезда, относимого К.Ф.Смирновым (1961, с. 20, рис. 4, Г) к группе наиболее ранних мечей данного типа. Находки бронзовых и железных кинжалов с бабочковидным перекрестием и навер-шием в виде сопоставленных орлиных или грифоньих головок широко известны на юге Сибири - на Алтае (Кумуртук, Берель, Улан-дрык, Кайнду и др.; Киселев, 1951, табл. XXX, 11; Сорокин, 1969, рис. 21; Кубарев, 1987, с. 57-58, рис. 20, 7; Неверов, Степанова, 1990, рис. 6, 2), в Причулымье, в быв. Ачинском и Мариинском округах, в Минусинской котловине (Членова, 1961, с. 11, 38, сноска 55), в Туве (Мандельштам,
1992, табл. 74, 27), в Семиречье (Акишев 1973, с. 47, табл. II, 2, 1978, табл. 22), в За падном Казахстане в погребениях кочевнико Южного Приуралья VI-V вв. до н.э. (Кадыр баев, Курманкулов, 1976, с. 150). В указанны районах такие кинжалы датируются с конц VI по IV в. до н.э. Алтай с прилежащим] предгорьями находился почти в центре ареа ла кинжалов этого типа и, очевидно, являла той территорией, где происходило их форми рование. Далее на запад НЛ.Членова (1981 с. И, рис. 4, 9-11) указывает на находки та1 ких кинжалов в Нижнем Прикамье в Анань инском могильнике, на городище Грохань i из быв. Ядринского уезда Казанской губер! нии, где они являются, очевидно, восточный импортом.	1
Большой интерес представляет желе:! ный кинжал хорошей сохранности с изобр! жением на перекрестии и навершии разно направленных, янусовидных головок баран! переданных в несколько стилизованой декд ративной манере. Рукоять кинжала трехвалй ковая, по краям украшена наклонной насе4 кой. Клинок ромбический в сечении, с нер вюрой, обломан в древности (рис. 36, I Кинжал оригинален и не имеет прямых ан! ! логий (Могильников, 1984, с. 192-194). 0| обнаружен при обработке поля под колле! тивные огороды близ ст. Укладочная, в 30 к! к ССВ от Барнаула, на правобережьи Оби. ! 1989 г. место находки было обследовано а! тором и В.Б.Бородаевым вместе с находч! ком. Следов курганов на месте находки d прослеживается, но имеется дюноподобнЛ возвышение, на котором раньше мог бы! грунтовый могильник или небольшие курп ны. Вполне вероятно, что кинжал происходи из разрушенного грунтового погребен» особенно при учете того, что здесь вблиз! около 20 км, находятся грунтовые могильн! ки староалейского типа МГК I и O6ckJ Плесы, а форма дюноподобного возвышен! напоминает возвышение, на котором paerd ложен некрополь МГК I (Абдулганеев, Kyi гуров, 1990).
Основные особенности кинжала из У1 ладочной характерны для сибирских кинза лов. Это усиление клинка ребром жесткосп членение рукояти тремя валиками, свойй! венное кинжалам и мечам VI-IV вв. до H.aJ Алтая, Тувы, Минусинской котловины (К селев, 1951, табл. XXX, 77; Членова, 196 табл. 4, 7, 7, И, 4, 9, 12; Суразаков, 19! рис. 1, 7, 9; Могильников, Медникова, 191 рис. 1; Martin, 1893, pl. 24, 2), а также - ра ним савроматским акинакам (Смирнов, 191 с. 10-11). Оформление перекрестия разног правленными головками животных доволь распространено на кинжалах из Южной С
(Радлов, 1891, с. 69, 71, 72; Членова, _Ч", табл. 4, 9, 11, 9, 10, Завитухина, 1983, 89, 91, 204; Грач, 1980, вкл. III, табл. II, 5/. Значительно реже встречаются янусо-ьв_1ные головки на навершиях. К ним относятся навершия в виде разнонаправленных мифических хищников на вышеупомя-г*~ых мечах и кинжалах конца VI-IV вв. до 1 э из Минусинского края (Завитухина, 1983, с "5-76, рис. 203), Новотроицкого в Барабе 2словьев, Мартынов, Теребило, 1987, тес. 1), из с. Петровка Борского района Са-«осчгкой области (Исмагилов, Скарбовенко, .с. 89-90, рис. 3, 4), с. Ильинское быв. Зелозерской вол. Оренбургского уезда Зяирнов, 1961, с. 14, рис. 1, И), с. Зевакино
Иртыше (Арсланова, 1979, с. 95). На осно-хснии хронологии указанных аналогий кин-хсл из Укладочной датируется V-IV вв. до * э Учитывая оригинальность данного кин-хслз и распространение сюжета барана в ьттзйском зверином стиле, можно предпола-’ттъ местное алтайское изготовление этого ссужала, как и кинжала из Кочек, а также других подобных железных и бронзовых £<-скалов. В данном случае мы поддержива-высказанную Ф.Х.Арслановой (1979, с. 98) ттчку зрения об участии местного населения *_1злхстанского Прииртышья (по Ф.Х.Арсла-*<ьсй), но по-видимому, Алтая в целом, в Эммсаботке ведущих форм оружия, в т.ч. жененных мечей и кинжалов, некоторые прото-которых (с почковидным и бабочко-ьсным перекрестием) (рис. 33, 3, 5) были дезвоначально заимствованы с запада и юго-х-глда.
Такое заключение подтверждается об-хвхэм описываемых ниже мечей и кинжалов Г- и IV-III вв. до н.э. в лесостепном При-зг >е. При распространении в это время ме-’еА и кинжалов раннесарматских типов они ют элементы местного своеобразия.
Промежуточное положение между вы-хес писанными мечами и кинжалами с ба-5:£ковидным перекрестием и ниже характе-и:,.емыми мечами с прямым перекрестием зх-?:мают мечи и кинжалы со сломанным дед углом и дуговидным перекрестием.
4.	Мечи и кинжалы с рожковидным на-жзхием представлены 6 экз. Это меч из г-тгана 1 Гилево X, от которого в разграб-ле.-ном погребении сохранилась рукоять
37,5	), два кинжала из Новотроицкого II w: гильника (кург. 5, погр. 3 и кург. 7, эз.-у. 6) (рис. 37, 6, 7), кинжал из Кзылту -«К. табл. IX, 224) и, вероятно, два плохо ранившихся меча или меч и кинжал “с хи смым брусчатым перекрестием и антенным ь-дершием” (Уманский, 1992а, с. 54). По-Вй-1и.мому, навершия мечей из Рогозихи были
близки рожковидным. Мечи и кинжалы с рожковидным навершием обычно объединяют в один отдел с серповидными (Мошкова, 1963, с. 34). Действительно, между теми и другими имеются промежуточные формы (рис. 37, 2, 3), которые трудно безоговорочно отнести к рожковидным или серповидным. Однако, в нашем материале навершия в виде направленных под углом рожек сочетаются преимущественно со сломанным под углом перекрестием (рис. 37, 5-7), в то время как серповидные навершия главным образом коррелируются с прямым перекрестием. К тому же сама форма рожковидного навершия появляется в целом раньше серповидного. В Казахстане кинжалы с рожковидными на-вершиями известны с конца VI-V вв. до н.э., сочетаясь с бабочковидным перекрестием (Айдабуль, Акишев, 1959, рис. 15), а в V-IV вв. до н.э. - перекрестием подтреугольной формы, являющимся трансформацией бабочковидного перекрестия (Хабдулина, 1994, с. 54, табл. 52, 9). Поэтому мечи и кинжалы с рожковидным навершием мы рассматриваем отдельно.
Среди описываемых мечей и кинжалов с рожковидным навершием наиболее ранним являлся меч из кург. 1 Гилево X в северо-западных предгорьях Алтая (Могильников, 1990, с. 78-83, рис. 1). Сломанное под углом перекрестие этого меча по форме напоминает узкое бабочковидное (рис. 37, 5), а рукоять расчленена двумя продольными каннелюрами и имеет следы золотой инкрустации, что свойственно мечам конца VI-V вв. до н.э. (рис. 33, 5, 36, 2, 6, 7). Вместе с ним найдены железный нож без выделенной рукояти и шесть костяных втульчатых наконечников стрел со сводчатой головкой (4 - трехгранных, 2 - четырехгранных), подражающих по форме бронзовым. По аналогиям мечу и наконечникам стрел комплекс датируется концом V-FV вв. до н.э. (Могильников, 1990, с. 79, 83, рис. 1, 5-11). Примечательно, что навершие этого меча по форме приближается к рожковидному с утолщенными концами, что имеет значение для хронологии двух кинжалов из Новотроицкого II могильника (рис. 37, 6, 7). Оба они имеют массивные непрорезныб рукояти с рожковидными на-вершиями. Концы навершия у кинжала из погр. 6 кургана 7 утолщены подобием шишечек (рис. 37, 6). Сломанные под углом перекрестия с выпрямленными концами у этих кинжалов являются, очевидно, переходными от сломанных под углом к прямым перекрестиям кинжалов IV-II вв. до н.э. Вместе с кинжалом из погр. 3 кургана 5 Новотроицкого II встречены 5 мелких костяных наконечников стрел (2 - черешковых и 3 - зажимных)
(рис. 38, 3-5, 7, 6) и один - железный трехлопастный черешковый наконечник стрелы с оттянутыми назад шипами (рис. 38, 6), типа распространенных в IV-II вв. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 31, 77, 35, 16; Мошкова, 1963, табл. XVII, 41, 45). Здесь же найдены две бронзовые литые полушаровидные бляшки (рис. 38, 1, 2) для украшения сбруи или портупеи, подобные савроматским бляшкам V-IV вв. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 52, 5, 58, 7). Железная полусферическая ворворка для крепления колчана из этого погребения (рис. 38, 10) подобна ворворке из кургана V-IV вв. до н.э. у быв. хут. Шульц в Поволжье, которая рассматривается К.Ф.Смирновым (1961, с. 34, рис. 9, 10) как украшение колчана. Однако, скорее она имела конструктивное значение и служила для подвешивания колчана к поясу при помощи продергивавшегося через нее ремешка с узлом, как это прослежено с бронзовыми ворворками подобной формы в горноалтайских пазырыкских курганах (Могильников, 1983а, рис. 3, 7; Кубарев, 1987, с. 74). Не имеет узкой даты крючок из S-видно согнутого железного стержня (рис. 38, 9). Подобные крючки есть в поздне-савроматское (Смирнов, 1961, рис. 10, 12) и среднесарматское время (Максименко, 1970, рис. 2, 6). В свете приведенных аналогий дата указанных кинжалов из Новотроицкого определяется IV или rV-III вв. до н.э. Последнее более вероятно. К этому же времени относится кинжал из Кзылту. Кроме того, кинжал со сломанным под углом перекрестием и несохранившимся навершием происходит из славянки на верхнем Иртыше (Боко-венко, Заднепровский, 1992, табл. 56, 31, 49), вероятно, того же периода.
5.	Волютообразное навершие имели два кинжала, происходящие из случайных находок. Один из них, со сломанным под углом перекрестием, обнаружен на водоразделе р. Сухая Чемровка под Бийском (рис. 37, 8), другой, с дуговидным перекрестием (рис. 39, 5), найден на г. Пикет близ с. Сростки на Катуни. Оба кинжала и еще один кинжал с монетовидным навершием с горы Пикет опубликованы Г.Е.Ивановым и датированы IV в. до н.э. (Иванов, 1993, с. 58, рис. 2, 3-5). Кинжалы с горы Пикет, вероятно, происходят из имеющихся на этой горе курганов. Кинжал, найденный на водоразделе р. Сухая Чемровка, длиной 26 см (в т.ч. клинок -16,3 см, шириной в основании 3,6 см; рукоять длиной 7,7 см, шириной 2 см) имел широко расставленные небольшие волюты, концы которых почти смыкались с основанием. Кинжал с горы Пикет длиной 29,7 см (клинок - 18 см, шириной в основании 3,2 см; рукоять - 8 см, шириной 1,7 см) был увенчан
навершием, напоминавшем по форме когте видное (рис. 39, 5). Оба кинжала характер» зуют узкие слабо выраженные дуговидны перекрестия, гладкие овально-подпрямо угольного сечения рукояти и ромбические I сечении клинки, лезвия которых от середин! сходятся к острию.
6.	Один меч (Новотроицкое I, кург. 15 и кинжал с горы Пикет близ с. Сростки а Катуни имеют соответственно плоские сег ментовидное и монетовидное навершия пр| слабо дуговидном перекрестии (рис. 37, 1, 35 4). Кинжал с горы Пикет с узким слабодуго видным перекрестием выкован из пластину железа таким образом, что расплющенны при ковке и загнутые вовнутрь края пласт! ны образовали рукоять, а закругленный о конец - подобие монетовидного навершиц Длина кинжала 24 см, клинок - 14 см, шир! на у основания - 2,8 см; рукоять - 6,7 см ширина - 2,3 см (рис. 39, 4). Данный кинжад как справедливо отмечает Г.Е.Иванов (1993 с. 58), по-видимому, генетически не связан} кинжалами с дисковыми навершиями Mhhj синской котловины, а монетовидная форх его навершия, вероятно, образовалась сл чайно при изготовлении. По дуговидно! перекрестию кинжал может быть датирова IV в. до н.э.
Меч длиной 55 см из погребения кургана 15 Новотроицкое I при дуговидна перекрестии имел прорезную рукоять с пло! сохранившимся плоским трапециевидны или полукруглым сегментовидным наверип ем (рис. 37, Г). К клинку линзовидного сеч1 ния прикипели остатки деревянных ножен железной оковкой (?). В погребении с этя мечом встречены железные массивные втул чатые чеканы со втоком (рис. 42, 3), кинж с прямым перекрестием и прорезной рум ятью с несохранившимся навершием, 6poi зовое литое зеркало с петлей на обора (рис. 59, Г), бронзовые литые полушарови ные бляшки и бляшки-пронизки от конскс узды со стилизованными изображения! головы грифона, подпружная пряжка, по вески-колокольчики (рис. 49, 6, 6а, 7, 1. Сочетание данных вещей позволяет датир вать этот комплекс V-IV вв. до н.э. Подо ные бляшки от конской сбруи со стилиз ванными изображениями грифона предста лены во втором Башадарском кургане к украшения узды и седельного нагрудни (Руденко, 1960, табл. XXXV, XXXVI). предгорьях Алтая и в лесостепи Верхне Приобья аналогичные бляшки встречены могильниках Бийск I (Завитухина, 191 рис. 7, 6), Раздумье VI, Рогозиха I (Ума ский, 1992а, с. 53, рис. 6, 11, 12; 1987а, с.; 40, рис. 5, 2, 3, 6, 1, 2), памятниках, котор
датируются от середины VI в. до н.э. Башадарский II курган) до V-IV вв. до н.э. Рогозиха I, Раздумье VI). К этому же периоду относятся массивные литые бронзовые колокольчики и зеркало с петлей на обороте. Чекан также может быть отнесен к этому времени, хотя допускает датировку в более широких пределах V-III вв. до н.э. Данные чеч и кинжал являются одними из ранних лелезных мечей и кинжалов с прорезными т .-коятями. В LV-II вв. до н.э. железные кин-хал ы с прорезными рукоятями становятся характерными для Южной Сибири и прилежащих районов Восточного Казахстана \КК, 1960, табл. IX, 224\ Черников, 1959, z ис. 40, 7). Кинжал с сегментовидным на-зершием, но уже с прямым перекрестием рюисходит из кулайского могильника Ка-хСННЫЙ Мыс второй половины Ш-П вв. до - э. в Новосибирском Приобье (Троицкая, ^’9. табл. VIII, 25).
7.	Мечи и кинжалы с серповидным на-зершием. Серповидное навершие имеют три а'инных меча и два кинжала. Кроме того, :аин кинжал имеет прямое навершие, скле-~анное из двух железных пластин. Все они 2-абжены прямым перекрестием (рис. 37, 2-* 39. 2, 3), и только у одного меча, найден-на пашне у пос. Горьковского Шипу--аьского района, перекрестие сердцевидной :срмы (рис. 39, 7). Все длинные мечи этого :_2ела происходят из Алейской степи. К это-<• же отделу может быть причислена бронзо-sai модель меча с прямыми навершием и 'г гекрестием из клада или комплекса вещей к лътового места кулайского типа, обнаруженных уд. Новообинцево Шелаболихинско-'1 района Алтайского края на левобережьи датируемого концом IV-III вв. до н.э. £<родасв, 1987а, с. 106, 109, рис. 3, 6).
Наиболее ранним является интересный .“_-.-:ный меч с серповидным навершием и -езааевидным перекрестием, найденный у - Гзрьковское. Длина меча 80 см, клинок этического сечения с параллельными лез-1 >лчи, сужающимися у конца. Ручка двутав-с валиками по краям. В верхней части : * _ яти - круглое отверстие для темляка, -мершие в сечении прямоугольное со ?тленными углами отковано отдельно и ж—ажено на стержень рукояти, расклепан-
' сверху (рис. 39, 7). Данному мечу при-- _ ряд архаических черт, проявляющихся в сече клинка, перекрестия, рукояти, способу сте тления навершия. Авторы публикации меча Ю.Ф.Кирюшин, Г.Е.Иванов, 3 Н Бородаев (1995, с. 100-102) датировали tie концом VI-V вв. до н.э. и считают приал-степи районом, где происходило ©<:жирование мечей с серповидным навер
шием в результате трансформации формы брусковидных наверший в серповидные под влиянием волютных наверший. Предлагаемая датировка представляется несколько заниженной. Вероятно, ее следует помещать в рамках V-начала IV в. до н.э., а, возможно, и V-IV вв. до н.э. Как пережиточное явление сердцевидное перекрестие существовало до конца IV-начала III в. до н.э., на что указывает находка в кургане Иссык последней четверти IV-начала III в. до н.э. (Акишев А.К., 1984, с. 5) кинжала с подобным перекрестием и навершием из сопоставленных головок грифонов вместе с мечом с серповидным навершием и сломанным под углом перекрестием (Акишев К.А., 1978, табл. 24). Однако, это не исключает предположения, что приал-тайские степи входили в регион оформления мечей с серповидным навершием. Меч из с. Ключи Топчихинского района Алтайского края с сохранившейся длиной 81,5 см (конец его обломан) имел прорезную рукоять и линзовидный в сечении клинок с двумя намеченными долами (рис. 39, 2). Опубликовавший этот меч АП.Уманский датировал его по сарматским аналогиям концом IV-III вв. до н.э. (Уманский, 1970, с. 178, рис. 7). По-видимому, эта дата может быть углублена до IV-III вв. до н.э. Подобный меч из кургана 10 некрополя Агалыксай в Согде О.В.Обельченко (1978, с. 117, рис. 1, 2) считает наиболее ранней разновидностью мечей с серповидным навершием и прямым перекрестием и датирует его IV в. до н.э. За возможность датировки меча из Ключей в рамках IV-III вв. до н.э. говорит также относительно раннее появление в приалтайских степях мечей с серповидным навершием, вероятно с V в. до н.э., на что указывает упомянутая находка меча с серповидным навершием и сердцевидным перекрестием из с. Горьковское (рис. 39, 7).
Третий меч длиной 92-94 сАм с прямым перекрестием и серповидным навершием, найденый на полях Шипуновского совхоза, имел ромбовидные в сечении клинок и рукоять и овальное в сечении навершие (рис. 39, 3). Опубликовавшие данный меч Ю.Ф.Кирюшин, Г.Е.Иванов и В.Б.Бородаев (1995, с. 102) сопоставили его с мечом из Бишунга-рово в Башкирии (Пшеничнюк, 1983, табл. XI, 5) и датировали меч из Шипуново по аналогии с бишунгаровским мечом Hill вв. до н.э., что представляется обоснованным.
Два кинжала (Новотроицкое I, курган 5, погр. 5; Масляха I, курган 1, погр. 1) длиной около 27 см с прямым перекрестием и серповидным, близким к рожковидному навершием с треугольным, ромбическим в
сечении клинком и подовальной в разрезе рукоятью (рис. 37, 2, 3) также подобны раннесарматским кинжалам Ш-П вв. до н.э. (Мошкова, 1963, табл. 19, 2, Пшеничнюк, 1983, табл. XXIII, 14, 15) и могут быть датированы этим временем.
Железный кинжал с прямым перекрестием, прорезной рукояткой и прямым же навершием, склепанным из двух пластин (рис. 37, 4), происходящий из погребения 2, кургана 16, Новотроицкого II, не имеет полных аналогий. Принимая во внимание архаичный облик прорезной рукояти, а также наличие прямых перекрестия и навершия, его можно отнести к концу IV-III вв. до н.э.. Близкий по форме бронзовый кинжал, отличающийся наличием колодочки у основания навершия, представлен в кургане 23 могильника Юстыд XII на юго-востоке Алтая и датируется В.Д.Кубаревым (1991, с. 133, табл. III, 33) IV в. до н.э.. Прямое перекрестие и прямое брусковидное навершие'имела также упомянутая бронзовая модель кинжала из комплекса вещей кулайского типа конца IV-III вв. до н.э. у д. Новообинцево (Бородаев, 1987а, с. 106, рис. 3, 6).
8.	Группа мечей и кинжалов с овальнокольцевым навершием насчитывает 4 экз. Из них - один меч (Калистратиха; рис. 40, 3) и три кинжала (Новотроицкое II, кург. 2, погр. 9, кург. 10, погр. 3, кург. 23, погр. 5, рис. 40, 1, 7, 9). В эту же группу входит кинжал с кольцевым навершием, найденный у д. Новообинцево Шелаболйхинского района (рис. 40, 8). По форме перекрестия они делятся на два типа - 1) с прямым перекрестием (рис. 40, 1, 3, 7; Калистратиха; Новотроицкое II, кург. 2, погр. 9; кург. 23, погр. 5); 2) с перекрестием близким к прямому, но имеющему слабую дуговидность (рис. 40, 8, 9, Новообинцево; Новотроицкое II, кург. 10, погр. 3).
Среди перечисленных экземпляров наиболее ранним, по-видимому, является меч из разрушенного погребения у д. Калистрати-хи на левобережъи Оби в 40 км к югу от Барнаула. От меча сохранились прорезная рукоять с прямым перекрестием и сплющенным в древности овальнокольчатым навершием, а также часть клинка (рис. 40, 3), по которой определить длину меча невозможно. Вероятно, он был длинным. Меч был найден вместе с бронзовым трехлопастным втульчатым наконечником стрелы со сводчатой головкой, полушарной сбруйной бляшкой и рамчатой пряжкой с крючком, украшенной орнаментом в виде спиралей (рис. 40, 3-6). По сопутствующим вещам меч датирован А.П.Уман-ским (1970, с. 177, рис. 6) IV в. до н.э. Бронзовый втульчатый трехгранный наконечник
стрелы со сводчатой головкой подобен сав-роматским наконечникам стрел типа XII V-IV вв. до н.э. (Смирнов, 1961, табл. III, 109, ПО). К этому же времени в савроматскш памятниках относятся литые полусферические сбруйные бляшки с перемычкой на обороте (Смирнов, 1961, рис. 51, 8, 52, 3, 4, 58, 7). Рамчатые пряжки с неподвижным крючком широко представлены в пазыркских памятниках Алтая в V-IV вв. до н.э. (Марсадо-лов, 1985, рис. 1, 39, 41, 43-45; Руденко, 1960, табл. XXXIX, 5, XL, 4; Полосьмак, 1994, рис. 109). Орнамент на пряжке типа спирали или закрученной запятой (рис. 40, 4) хорошо известен на изделиях из дерева и кожи из курганов пазырыкской культуры (Руденко, 1960, рис. 128, 129; Полосьмак, 1994, рис. 50, 66, 79).
Вероятно, к концу IV-III вв. до н.э. относится кинжал из разграбленного центрального погребения 9, кургана 2 Новотроицкого II (рис. 40, 7). Довольно массивная рукоять овальная в сечении с прямым перекрестием и, по-видимому, овальнокольчатым навершием, сохранившимся фрагментарно. Клинок также сохранился в обломках, его сечение ромбическое со сглаженным ребром (рис. 40, 7). Общая длина кинжала около 33-35 см. Вместе с кинжалом найдены золотая тисненая накладка с изображением в рамке коня с вывернутым крупом (рис. 41, 5; Уманский, 1987а, с. 43-45, рис. 7, 3), железный нож без выделенной рукояти и навершия, свойственный V-IV вв. до н.э., круглодонный кувшин с семью рядами каплевидных наколов концом палочки и фрагмент венчика баночного сосуда с узором из ряда жемчужин. Идентичная золотая накладка с изображением коня с вывернутым крупом украшала ножны кинжала сакского вождя из кургана Иссык последней четверти IV-начала III в. до н.э. под Алма-Атой (Акишев А.К., 1984, с. 5, 10, табл. II, 5; Акишев К.А., 1978, рис. 25). Очевидно, аналогичную функцию исполняла накладка из Новотроицкого кур-1 гана. Служить украшением пояса, как считают Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовский (1994, с. 89, рис. 19, 12), данная накладка н< могла из-за тонкости золотого листка. Приведенная аналогия с курганом Иссык служи основанием для датировки рассматриваемой комплекса погр. 9 кургана 2 с кинжалом и Новотроицкого II в пределах конца ГУ-начала или первой половины III в. до н.э или, возможно, более широко - конца IV-III в. до н.э.
Кинжал с вытянутым овальным коль цом навершия, прорезной рукоятью, с пря мым перекрестием, склепанным из двух пла стин, и линзовидным в сечении плосюп
треугольным клинком происходит из погребения 5 кургана 23 Новотроицкого II рис. 40, 7). Длина кинжала около 33 см. В то гребен ии вместе с кинжалом встречен же-кзный нож с кольчатой рукоятью (рис. 40, 3. Подобные железные ножи с кольчатым завершием рукояти появляются в IV - IV-III вв. до н.э., а с конца III и во II-1 вв. до = э. железные ножи с кольчатой рукоятью наиболее широко распространены на Саяно-чтгае, в Верхнем Приобье, Минусинской котловине и лесостепном междуречьи Оби и Енисея (Грязнов, 1968, с. 192, рис. 11; Мартынов, 1979, табл. 36, 96, 115).
Принимая во внимание совместную на-ьсдку ножа с кольцевой рукоятью, облик зрорезной рукояти и клинка, данный кинжал наиболее вероятно датировать Ш-П вв. до 1 э.
Несколько более архаичный облик имеет кинжал из погр. 3, кургана 10 Новотроицкого II. У него - овальная в сечении рукоять о узким слабо изогнутым перекрестием, близким к прямому, и полукольцевое навер-•сие (рис. 40, 9), по форме напоминающее завершил бронзовых ножей “с аркой на кронштейне” эпохи финальной бронзы Киселев, 1951, табл. XII, 60; Членова, 1972, табл. 7, 36, 38, 44) или сегментовидное на-эершие с прорезью. Клинок сохранился фрагментарно, в сечении линзовидный, с зсчти параллельными лезвиями, сужающимися в нижней трети к острию. Длина кинжала около 30-35 см. Судя по слабой изогнутости перекрестия и форме навершия, напоминающего прорезное сегментовидное, кинжал может датироваться ГУ-первой полови-*:й III в. до н.э.
Интересна история распространения е -:ей с овально-кольчатыми навершиями. Кинжалы с подобными навершиями в V в. до а. а. существовали в Ахеменидском Иране. Кинжал с навершием в форме овального жальца изображен на рельефе с фигурой ми-хйиского воина на лестнице ападаны в Пер-— "еле первой половины V в. до н.э. (Данда-мвез. Луконин, 1980, с. 410, рис. 18). Оче-тхно, в результате взаимодействия Ирана с С'-.евым миром, войн Ахеменидов со средне-ж^гтскими саками конца VI-первой полови-V в. до н.э., мечи и кинжалы с такими •азершиями частично распространяются сре-кочевников. В их среде наиболее древний кэижал с овальнокольчатым навершием и жтнкэвидным эфесом происходит из погр. 2 «7?тана 1 Сынтас I конца VI-V в. до н.э. на кэс’бережье Илека близ Актюбинска в Юж-Кх Приуралье (Кадырбаев, Курманкулов, S’:. с. 150, рис. 4, 3). По-видимому, вероя-fca: V в. до н.э. В период интенсивных кон
тактов населения Алтая с Ахеменидским Ираном, констатируемых материалом Пазы-рыкских курганов V-IV вв. до н.э. (Руденко, 1953, с. 347-360; 1960, с. 209, 211-213), осуществлявшихся, очевидно, при посредстве саков, мечи и кинжалы с такими навершиями, вероятно, попали к алтайским полукочевни-кам-юэчжам и как удобная форма были восприняты в их среде и стали изготовляться местными мастерами. Навершия в виде овального кольца известны у кинжалов с бабочковидными перекрестиями V-IV вв. до н.э. в Горном Алтае (Суразаков, 1988, с. 48). Там они существовали до Ш-П вв. до н.э., о чем свидетельствует кинжал с овальнокольчатым навершием и прямым перекрестием из Катонского могильника этого времени (Сорокин, 1967, рис. 17, 9). Вероятно, также в V-IV вв. до н.э. мечи с овальнокольцевыми навершиями появляются у населения лесостепи Верхнего Приобья через Верхнее Прииртышье при посредничестве саков или в результате контактов с племенами Горного Алтая. В свете изложенной хронологии не исключено влияние форм иранских и алтайских кинжалов на формирование сарматских кинжалов с кольцевым навершием, о чем кратко говорилось в литературе (М.И.Ростовцев, А.М.Хазанов; библиографию см.: Скрипкин, 1990, с. 122-123).
Известную сложность представляет датировка кинжала с кольцевым навершием, овальной в сечении рукоятью, слабоизогнутым почти прямым перекрестием, с широким клинком ромбического сечения, найденным на поле у д. Новообинцево Шелаболихинско-го района на левобережьи Оби (рис. 40, 8, АКМ, ИНВ.№ 0ф14755/1А 482у На рукояти, у основания навершия имеется слабо выступающее подобие колодочки. Кинжал хорошей сохранности. Его общая длина 28,6 см, клинок длиной 16,5 см, шириной 4,1 см. Кольцевое навершие и овальная в сечении рукоять сближают этот кинжал с сарматскими кинжалами П-1 вв. до н.э. - I в. н.э., что послужило основанием Г.Е.Иванову (1993, с. 58) при публикации этого кинжала датировать его Ш-1 вв. до н.э. Однако, кинжал из Новообинцево отличают от сарматских такие архаичные черты, как небольшая дуговид-ность перекрестия, форма кольца в виде сомкнутых волют и подобие колодочки у основания навершия. Последняя характерна для сибирских кинжалов и мечей VI-IV вв. до н.э. (рис. 33, 2, 7, 36, 2, 3, 5-7) и позже IV в. до н.э. отсутствует. Это позволяет датировать кинжал из Новообинцево IV или IV-III вв. до н.э. К тому же, этому кинжалу по форме наиболее близок бронзовый кинжал из Шебалине в Горном Алтае (Кубарев, 1981а,
рис. 1, 9), который датируется не позже IV-III вв. до н.э., поскольку настоящие кинжалы (не миниатюры) на Алтае в это время уже железные.
Амулеты-подвески к мечам. Часть мечей и кинжалов VI-IV вв. до н.э. украшалась подвесками-амулетами из кабаньих клыков или их имитаций, хотя находки их в погребениях редки. Кабаний клык из погребения 15 МГК I второй половины VI-начала V вв. до н.э. (рис. 34; Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 98, 101), вероятно, украшал темляк имевшегося здесь кинжала. Подвески из клыков кабана обнаружены в могильнике Рогозиха I V-III вв. до н.э. (Уманский, 1992а, рис. 3, 8, 5, 11, 14). Обычай украшения кинжалов кабаньими клыками или их имитациями из дерева или - реже - кости, а также использование их как застежек подвесных ремней для оружия были широко распространены в Горном Алтае в майэмирской и пазырыкской культурах (Кубарев, 1987, с. 83; 1991, с. 79; Могильников, 1983а, рис. 6; Суразаков, 1988, рис. 19), а также известны у кочевников Южного Приуралья (Смирнов, 1989, с. 165).
Ножны. Кинжалы и мечи носили в деревянных ножнах, следы которых в виде древесного тлена, пропитанного ржавчиной, сохраняются на клинках. Ножны из погребения 1 кургана 15 Новотроицкого I конца V-IV вв. до н.э., видимо, поверх дерева имели дополнительные железные оковки, от которых сохранился большой слой коррозии (рис. 37, Г). Подобным образом железной обоймой, покрытой листовым золотом, были стянуты деревянные ножны железного меча из Туектинского I кургана (Руденко, 1960, с. 121). Помимо деревянных, существовали также ножны с костяными накладками. Из могильника Усть-Иштовка IV-III вв. до н.э. происходит костяная лицевая накладка ножен с двумя парами лопастей с отверстиями, украшенная узором со стилизованными изображениями морды кошачьего хищника, располагавшимися одно над другим (рис. 41, У, Абдулганеев и др., 1988, с. 205). За отверстия в верхней паре лопастей кинжал подвешивали к поясу, а отверстия нижней пары лопастей и’оконечности ножен служили для привязывания ножен к бедру. Накладка аналогичной формы, но с одной парой лопастей встречена в Рогозихе I (Уманский, 1992а, рис. 3, 9). Сделанные из дерева ножны с двумя парами лопастей хорошо известны по находкам из курганов пазырыкской культуры на Алтае (Кубарев, 1981а, рис. 5; 1987, рис. 22, табл. XVIII, 19, LVIII, 9, Полосьмак, 1994, рис. 79). Аналогичной конструкции ножны с двумя парами лопастей, с накладками из разных материалов, в т.ч. из листового
золота, в середине-второй половине I тыс. j н.э. были также широко распространены кочевников степей на запад от Саяно-Алп до Ирана, Передней Азии (Сарианиди, 198 вклейка, с. 86-87, рис. 45, 46) и Южна Приуралья. Описанный способ подвязываю ножен мечей и кинжалов к бедру изображу на бронзовых фигурках из Сапоговского кл да IV-III вв. до н.э. в Южном Заурал! (Толмачев, 1912, табл. I-II).
Ножны кинжала из погребения 9 ку| гана 2 Новотроицкого II могильника, И отмечено, были, очевидно, украшены зол1 той бляхой с изображением лошади с вывз нутым крупом (рис. 41, 5). Аналогичная тн некая золотая накладка с изображением я шади в той же позе декорировала ножЯ погребенного в кургане Иссык последив трети IV-начала III в. до н.э. под Алма-Атй (Акишев К.А., 1978, рис. 25).
Ножны украшали и кочевники Горна Алтая. Так, на верхнем краю ножен кинжа из Туектинского I кургана была серебряй обойма с изображением двух львят или И шек с сопоставленными мордами и выверй тыми задними частями туловища (Руденй 1960, с. 121-122, рис. 72). Принимая во вй мание контакты с саками и горноалтайски! кочевниками, можно полагать, что украЯ ние ножен зооморфными фигурами у най ления лесостепного Приобья могло происй дить как под влиянием проникавших cid саков, так и пазырыкцев-юэчжей Горне Алтая.
Чеканы, наряду с кинжалами, были d ним из важных предметов ближнего боя населения Верхнего Приобья второй полой ны I тыс. до н.э. По свидетельН М.П.Завитухиной (1961, с. 97), чеканом yd ты все кони, захороненные в Бийском I й гильнике, и пробиты черепа двух мужчин^ кургана 10 этого некрополя. Видимо, че« ном пробито отверстие размером 3x4 см темени молодой женщины из кургана 37 п вотроицкого I (Уманский, 1992в, с. 57). I ареале каменской культуры нами учтено । чеканов, в т.ч. - 7 бронзовых и 8 железн^ Кроме того, три железных чекана происхо! из предгорий Алтая - по одному из моги ников Бийск I, II, Быстрянского (рис. 42, 8, Завитухина, 1961, с. 97, рис. 3, 5; 19 с. 28-30, рис. 1, 7; 1967, рис. 2, 2а). Почти известные находки чеканов приурочены районам непосредственно прилежащим Верхней Оби, низовьям Бии и Катуни, отсутствуют находки длинных мечей. Исю чение составляют три бронзовых чекана \ VI вв. до н.э. из Новосклюихи близ Рубца ка на верхнем Алее (рис. 43, 8, Ивав 1990а, с. 15; 1993, с. 58-59, рис. 2, 2), из 1
тг^ово на Барнаулке Шипуновского р-на кирюшин, Иванов, 1996, с. 88, рис. 3) и из х Телеутской (рис. 43, Я Членова, 1995, с. *1. рис. 2, 7), а также железный чекан из жсгнльника Леотьевка в Павлодарском При-«ттышье (Арсланова, 1962, табл. VII, 8) и цензовый чекан из Барнаульского округа 42, 77; Флоринский, 1897, с. 441, 102, с. 442, рис. 104), точное местонахождение которого неизвестно. Чеканы заме-длинные мечи. В данном случае ком-Х’ект вооружения из чекана и кинжала был ллентичен комплекту вооружения кочевйи-Горного Алтая. В степи Обь-Иртышского желлуречья, где находки чеканов единичны, истребляли длинные мечи, находки которых тт «рочены к степным районам.
Все упомянутые чеканы втульчатые. включение представляет проушной желез-чекан из кург. 8 Быстрянского могиль-(_рис. 42, 5), что сближает его с чекана-ml* из Горного Алтая и Тувы, где проушные *сны были господствующей формой в V--.1 вв. до н.э. Преобладание проушных чека-в Саяно-Алтае и соответственно - втуль-в лесостепи Верхнего. Приобья свиде-’^-’^ствует о культурном своеобразии этих зетиэнов. По распространенности втульчатых чеканы Верхнего Приобья сближаются з сканами татарской культуры Минусинской тзвины (Членова, 1967, с. 25), а также - с ’стенами из ареала кулайской культуры С гелнего Приобья и Притомья (Чиндина, с. 36-37, рис. 13, 1, 2), где их первона-^~аные формы, возможно, были заимство-у населения татарской культуры или из лгзгетепи Верхнего Приобья. Затем втульча-Гже чеканы стали отливать кулайские мастере На это красноречиво указывает глиняная ©• для отливки чекана с городища Ки-во под Томском, имеющая на месте г- -хи специфичный местный орнамент типа (Плетнева, 1977, с. 14, рис. 1, 1, 2). -.ичные экземляры бронзовых и биметал-»гмгзких втульчатых чеканов VII-V вв. до  - тред ставлены в Северном Казахстане ifzczHOB, 19566, рис. 4, 7; Хабдулина, 1994, XIV, 4; Боровое; Алыпкаш), на юге За-вж^_-:й Сибири - быв. Тюкалинский уезд, it- ьое в нижнем Притоболье (Могильни-ы 1992, табл. 116, 10, 121, 14), в Приаралье - . -сдрак (Вишневская, 1973, табл. XX, 7). Жх’езные чеканы и секиры в V-III вв. до н.э.
:ь у саков Памира (Литвинский, 1972, tic 43). Однако, в* целом концентрация Жисдск этого вида оружия в районах к запаек Верхнего Приобья значительно меньше, ш« -з Верхней Оби и тем более на Саяно--е и в Минусинской котловине, что, оче-BLL-:. отражает роль чеканов и боевых топо
ров в комплексе вооружения различных регионов. В данном случае, учитывая распространенность чеканов, можно утверждать, что по комплексу предметов вооружения, сочетанию количества кинжалов и чеканов, Верхнее Приобье тяготело к Саяно-Алтаю, было его северо-западной периферией, находящейся в пограничье с ареалом евразийских, в т.ч. приалтайских степей между Обью и Иртышом, где преобладающим оружием ближнего боя были мечи и кинжалы, а чеканы и секиры были относительно редки. В целом, как и в Минусинской котловине, чеканы в Верхнем Приобье, и особенно в степном и лесостепном Обь-Иртышском междуречьи, были более редким видом оружия, чем мечи.и кинжалы. Приблизительно на 47 находок кинжалов и мечей середины-второй половины I тыс. до н.э., учтенных нами в этом регионе, приходится 18 находок чеканов и одной секиры, происходящей из Кулундин-ской степи (Флоринский, 1897, с. 440, рис. 101), т.е. в два с половиной раза меньше. При этом следует отметить, что все это настоящие боевые образцы, а не минйатюрные копии. Последние с V в. до н.э. широко представлены на Саяно-Алтае и в Минусинской котловине, но неизвестны в лесостепи Верхнего Приобья, что служит дополнительным аргументом культурного и этнического своеобразия этого региона. При этом с VI-V вв. до н.э. доля мечей и кинжалов возрастает.
Бронзовые чеканы по форме сечения обушка и бойка делятся на три типа. К первому, более раннему, относится чекан из Новосклюихи (рис. 43, 8), Его характеризует выступающая коническая втулка, круглые в сечении вверху и плоские внизу боек и обу-шек. Острие бойка ромбическое в сечении. Между втулкой и бойком, по определению опубликовавшего этот чекан Г. Е. Иванова (1993, с. 59), - головка хищной птицы с длинным загнутым клювом и глазом, выделенным кружком. Часть обушка обломана, но найдена вместе с чеканом. Длина сохранившейся части чекана 19,7 см, целого - 23 см, в т.ч бойка - 14 см. Высота его 3 см, толщина -1,5 см. Типологически данный чекан занимает промежуточное положение между чеканами с уплощенным обушком и подобным же или граненым бойком чеканов VII-VI начала V в. до н.э. и чеканами с округлыми в сечении бойком и обушком конца VI-V вв. до н.э. (Членова, 1981, с. 4-7, рис. 1, 3-4, 2, 1-4, 10-12), У чекана из Новосклюихи круглое сечение бойка и обушка находится как бы в стадии формирования из более архаичной уплощенной формы. Примечательно в данной связи, что сильно стилизованная головка
птицы, вроде петли, между втулкой и обушком напоминает подобные же фигурки у чеканов с г. Сулак близ Оренбурга и Уйгарака VII-VI вв. до н.э. (Членова, 1981, рис. 1, 3, 4; Вишневская, 1973, табл. XX, 7). Приведенные соображения дают основания датировать чекан из Новосклюихи VI- началом V в. до н.э. Бронзовые чеканы с гранеными бойками из Телеутской (рис. 43, 9) и Урлапово близки татарским чеканам VII-VI вв. до н.э. и, возможно, являются восточным импортом (Членова, 1995, с. 92; Кирюшин, Иванов, 1996, с. 88).
Ко второму типу относятся два бронзовых чекана с плоским рифленым бойком и плоским же обушком с изображением четырех фигурок медведей, три из которых стоят друг на друге, а четвертый, примыкающий к втулке, расположен по антитезе к трем и держит их на своих лапах (рис. 42, 10). В углу между втулкой и бойком одного из чеканов помещена схематичная головка птицы, у второго она отсутствует. Первый чекан встречен в погр. 5 подростка 12-14 лет кургана 2 Н.Шарапа II (Троицкая, 1972, с. 20, рис. 4, а), второй - найден случайно в Новосибирской области. Втулка его залита медью, представляя, очевидно, брак отливки (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. LI, 1, рис. 17, 1У 2). Большое сходство данных чеканов, особенно декора обушков и рифления бойков, говорит скорее всего за то, что отлиты они одним мастером. Типологически эти чеканы тяготеют к VII-VI-V вв. до н.э. Чеканы с уплощенным рифленым обушком и подобным же бойком найдены в Ананьинском могильнике в Прикамье, в Минусинской котловине и датируются НЛ.Членовой VI - VI-началом V в. до н.э. (Членова, 1981, с. 7). Плоские боек и обушок имели биметаллические чеканы VII-VI вв. до н.э. из Уйгарака (Вишневская, 1973, табл. XX, Г) и чекан из д. Боровой в Нижнем Притоболье (Членова, 1981, рис. 1, 6; Могильников, 1992, табл. 116, 10). Плоский рифленый боек имеет чекан из Томского могильника конца VII-VI вв. до н.э. (Комарова, 1952, рис. 20, 22). Изображение стоящих друг на друге животных в статичной позе также характерно для искусства VII-VI вв. до н.э. (Завитухина, 1983 с. 131, рис. 93; Кызласов, 1979, рис. 30, I). Для уточнения даты анализируемых чеканов из Новосибирского Приобья большое значение имеет комплекс вещей погр. 5, кург. 2 Н.Шарапа II, где встречен один из чеканов. Вместе с чеканом здесь обнаружены железный черешковый нож с горбатой спинкой (рис. 50, 4), большая круглая железная бляха, вероятно, конский налобник, 3 роговых уздечных бляхи со стилизованным изображени
ем в алтайском стиле головы грифон (рис. 49, Г), миниатюрная бронзовая серьга кучка неопределенных коррозированных же лезных предметов, лежавших вместе с ножо: (Троицкая, 1972а, с. 20, рис. 4, а, ж, 5, < Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXV Уздечные костяные бляхи из этого комплекс по форме напоминают бронзовые и деревян ные, крытые золотом, бляхи от конских убс ров из Башадарского 2-го и Туекгински курганов середины-второй половины VI в. д н.э. (Руденко, 1960, с. 86-87, рис. 50, 129, эй р, табл. XLIII, XLV). Однако, находка значу тельного количества железных вещей в ана лизируемом комплексе дает основание дл возможного омоложения этой даты. Наибе лее вероятно определять ее рубежом VI-V первой половиной IV в. до н.э. Соответсг венно, так следует датировать два бронзовы чекана с фигурками медведей на обушке и Новосибирского Приобья, хотя возможне что они отлиты в VI в. до н.э. В погребени мог быть положен раритет.
К третьему типу относятся два бронзе вых чекана, происходящие из случайных на ходок в быв. Барнаульском округе г. Бийске (рис. 42, 11, 12). Они имели округ лые в сечении боек и обушок, чуть кониче скую и почти цилиндрическую выступающи втулки. У чекана из Бийска в углу межд бойком и втулкой помещено стилизованно изображение головки хищной птицы, харак терной для искусства Алтая, и появляющейс у чеканов с конца VI-V вв. до н.э. По дан ным НЛ.Членовой, 7 чеканов такого тип встречено в Минусинской котловине, но таг они, по ее мнению, представляют западни импорт, по крайней мере с территории бас сейна Оби. Близкой формы чеканы имелиа в Иране, в Персеполе, начала V в. до н.э., гд они считаются мидийским оружием (Члене ва, 1981, с. 7). В степной и лесостепной Ал тай эти чеканы или скорее их прототип! могли быть привнесены из областей, приле жащих к Ирану, саками, проникавшими I лесостепное Обь-Иртышье в конце VI-V bi до н.э. Литье таких чеканов могло произво диться также местным населением, что осе бенно вероятно при учете своеобразия фор мы чеканов и наличия собственного развито! го бронзолитейного производства в середий и второй четверти I тыс. до н.э. (Грязно! 1956а, с. 88-89; Абдулганеев, 1991, с. 93-9J 1993, с. 56). НЛ.Членова, опираясь на мате риал Персеполя, датировала чеканы этог типа V в. до н.э. Наиболее вероятная их дат - конец VI-V в. до н.э.
Железные чеканы обнаружены в 1 погребениях, в т.ч - 8 - в лесостепи, 3 -предгорьях. Все они, кроме чекана из мо
•членика Леонтьевка в Павлодарском Приир-ье, локализуются в Верхнем Приобье. чекана происходят из могильников тиедгорий Алтая - Бийск I, II близ г. Бийска «а Бне и Быстрянского на Катуни (рис. 42, 7, а Завитухина, 1961; 1962; 1967).
В серии железных чеканов чекан из змстрянского могильника является наиболее жаним. В отличие от всех других описывае-•ьл чеканов он проушной и имеет боек ром-шческий в сечении (рис. 42, 8). Комплексом «з бронзовых наконечников стрел втульчатых восьми трехгранных со сводчатой головкой, nr-t ромбических, пулевидного и двух трех-пзал-пых черешковых с длинным уплощен-черешком (Завитухина, 1967, рис. 2, 2а) жгребение кургана 8 Быстрянки и, соответ-гтенно, чекан датируются концом VI-ичалом V в. до н.э. Остальные железные «жаяы втульчатые с бойками округлого или овального сечения (рис. 42, 1-3, 5, 6). По оэтенню обушка они могут быть разделены » два типа: 1) с округлым обушком; 2) с «пжщенным обушком подпрямоугольного сгчения.
Железные чеканы с бойком и обушком икг-тлого сечения почти идентичны анало-зчяым по форме бронзовым чеканам •рчс 42, 77, 12), которые генетически и хро-•-тсгически им предшествуют. К таким же-Ж1к-:ым чеканам, форма которых восходит к ветгным бронзовым образцам, относятся два ^хана из курганов 6 и 19 Н.Шарапа I фыс. 42. 6; Троицкая, Бородовский, 1994, 'асг XIX, 9, XX, 1) конца VI - V-IV вв. до в.-- Близок к ним также чекан из кургана 15 псаотроицкое I конца V - IV-III вв. до н.э. •рис 42, 3) и чекан из погр. 9 кургана 18 Но-шглюицкого II (рис. 42, 7). Правда, у по-сжднего из-за сильной коррозии не совсем форма конца обушка, который, возмож-•с. 5ыл расплющен и пристроен. У двух че-ь.*<з (Новотроицкое I, кург. 15 и Новотро-Buicze П, кург. 18, погр. 2) на втулку одевался Ж^~*-_;аровидный железный колпачок, закры-выступавший из втулки конец руко-з эис. 42, 3). Чеканы из погр. 5 конца V -Г--1 II вв. до н.э. кургана 15 Камня II и из 5 Леонтьевки того же времени при Ьсутлом бойке имели уплощенный подпря-^г-~зльный в сечении обушок (рис. 42, 5; Врслднова, 1962, с. 91, табл. VII, 8). Неясна сема чекана из кургана 18 Рогозихи I V-fc за. до н.э. (Шамшин, Навротский, 1986, К .15». От чеканов из могильника Бийск I, II ^хз^нились только фрагменты втулок и вто-V ;ис. 42, 7; Завитухина, 1961, рис. 3, 5, 6; feft— рис. 1, 7).
j Железные чеканы из Верхнего При-кйьл. очевидно, в основном откованы мест
ными кузнецами-металлургами. Об этом свидетельствует сходство формы железных и бронзовых чеканов, послуживших прототипами чеканов из железа. На это указывает также своеобразие железных втульчатых чеканов из Верхнего Приобья по отношению к проушным чеканам из Саяно-Алтая. Только единичные чеканы из Саяно-Алтая сходны по форме с чеканами из Верхнего Приобья. В могильнике Даган-Тэли I V-III вв. до н.э. в Туве встречен втульчатый чекан, подобный верхнеобским (Грач, 1980, рис. 60, 7), особенно, чеканам из кургана 6, 19 Н.Шарапа I (рис. 42, 6; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XIX, 9, XX, 7).
С другой стороны, чеканы из Верхнего Приобья имеют параллели с некоторыми втульчатыми чеканами саков Памира, а именно, с чеканом с округлым бойком и обушком из кург. 31 Тегермансу I, который Б.А.Литвинский (1972, с. 29, 122, табл. 43, 8) датирует V-III вв. до н.э.
Железные чеканы в Верхнем Приобье, появившиеся в конце VI-V вв. до н.э. (чекан из кург. 19 Н.Шарап I (рис. 42, 6)), существовали до Ш-П вв. до н.э. К этому времени относится чекан из погр. 9 кург. 18 Новотроицкого II (рис.42, 7), комплекс которого датируется найденными в нем двумя железными ножами с петельчатым и кольцевидным завершением рукояти. Сочетание ножей таких типов характерно для Ш-П вв. до н.э.
На концы рукоятей чеканов одевались втоки с округлым концом, которые имели клиновидную или несколько расширяющуюся митровидную форму. Причем последняя (рис. 42, 2, 4) хронологически, видимо, несколько более поздняя. Вток чекана из мо-гильниика Бийск I бронзовый (рис. 42, 7; Завитухина, 1961, с. 91, рис. 3, 6). Остальные 7 экз. - железные (рис. 42, 2, 4, 9). Изготовление последних, судя по дате кургана 8 Быстрянского некрополя, 1де найдены чекан и вток (рис. 42, 8, 9), началось с рубежа VI-V вв. до н.э., как и железных чеканов. По наблюдению Г.Е.Иванова (1995, с. 20), исходя из расстояния между чеканами и втоками в погребениях, длина рукоятей чеканов была около 70 см, что позволяло использовать их как пешим, так и конным воинам. О том, что часть, возможно даже большинство, погребенных с чеканами были всадниками, свидетельствуют находки деталей уздечки - ворво-рок, пронизок, блях, декоративных подвесок в девяти погребениях с чеканами (из 12 учтенных), в т.ч, в трех (Камень II, кург. 15, погр. 5; Бийск I, кург. 5, погр. В; Рогозиха I, кург. 18) - встречены удила (рис. 48, 75; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 118-119,
рис. 5, 12; Завитухина, 1961, с. 91; Шамшин, Навротский, 1996, с. 105).
Чеканы носили у пояса справа. Вероятно, к поясу они подвешивались рукоятью вниз на специальном ремне с петлей, подобно креплению чеканов у населения Горного Алтая (Могильников, 1983а, с. 2, 6, рис. 6, I). Сочетание находок чеканов с другими предметами вооружения в погребальных комплексах неодинаково. В двух погребениях (Быст-рянское I, кург. 8; Новотроицкое I, кург. 15, погр. 1) находился полный комплект предметов вооружения, включавший чекан, кинжал, наконечники стрел и, очевидно, лук, от которого остатков не сохранилось, поскольку он был без накладок из кости. В двух погребениях (Бийск I, кург. 5, погр. В; Н.Шарап I, кург. 19) находились по чекану и кинжалу, стрелы отсутствовали. В трех погребениях (Камень II, кург. 15, погр. 5; Новотроицкое II, кург. 15, погр. 3, кург. 18, погр. 9) чеканы находились со стрелами и, вероятно, луком, без кинжалов. При этом в погр. 9, кург. 18 Новотроицкого II находился также такой престижный предмет, как бронзовый котел (рис. 62, 4). В кургане 18 Рогозихи I с чеканом найдены обкладка ножен и умбон щита (Шамшин, Навротский, 1986, с. 105). В трех случаях - Леонтьевка, кург. 5, погр. 4 (Арсланова, 1962, табл. VII, 8), Бийск II (Завитухина, 1962), Новотроицкое II, кург. 18, погр. 2 чеканы были без других предметов вооружения. Остается неясным, почему в данных погребениях, как в погребениях только с чеканом и кинжалом, отсутствовали стрелы. Не исключено, что это делалось по соображениям ритуала, поскольку находки оружия, в т.ч наконечников стрел, вообще редки в захоронениях каменской культуры, также, как и в культуре саков Семиречья и Тянь-Шаня. Сопутствующий комплекс чекана из кург. 6 Н.Шарапа I не установлен, поскольку он найден в осыпи (Троицкая, 1972, с. 21).
Копья. В сравнении с мечами, кинжалами и чеканами копья в вооружении населения Верхнего Приобья и особенно Обь-Иртышского степного и лесостепного междуречья середины-второй половины I тыс. до н.э. играли гораздо меньшую роль. Большая часть находок наконечников копий относится к болыпереченской культуре конца VIII -VII-VI вв. до н.э. и происходит из лесных и лесостепных районов Верхнего Приобья. Здесь они представлены бронзовыми наконечниками копий и дротиков с лавролист-ным пером и узкой коничексой втулкой, продолжающейся в виде ребра жесткости до острия пера. Это два наконечника копий из могильника Ближние Елбаны VII (рис. 43, 3,
4; Грязнов, 1956а, табл. XVIII, 1, 2), нак< нечник копья из Томского могильни] (рис. 43, 7; Комарова, 1952, рис. 21, 8), сл чайная находка наконечника дротика ] г. Барнаула (рис. 43, 6; Уманский, 197 рис. 8, 7), а также - наконечник копья 1 окрестностей Бийска (рис. 43, 5; Ивано 1987, с. 7, рис. 1, 3). Втулка последнего, отличие от вышеуказанных наконечнико заканчивается у основания пера, а перо им ет подромбическое сечение. Помимо этот фрагменты двух наконечников копий найд ны в степном Алтае (Флоринский, 188 с. 63, №№1219, 1220; Иванов, 1987, с.’ Точное местонахождение их неизвестно. Г мнению Д.Г.Савинова (1975, с. 94), котор< принимает Г.Е.Иванов (1987, с. 7), вышеош санные бронзовые копья генетически восх дят к местной форме копий эпохи поздно бронзы, представленных, в частности, Осинкинском могильнике в Барнаульскс Приобье, а через них - к сейминским и ан роновским наконечникам таких же фор! Исходя из небольших размером наконечн] ков, Г.Е.Иванов (1987, с. 7) предполагает, ч они в основном служили наконечникаи дротиков или коротких копий, которые мо ли использоваться для метания как пешим так и конными воинами. По-видимому, этим мнением следует согласиться.
Наконечников копий V-III вв. до н.э. Верхнем Приобье и Обь-Иртышском стеши и лесостепном междуречьи неизвестно. К II II вв. до н.э. относятся две находки - фра ментарно сохранившегося наконечника м пья из погр. 8, кургана 3 могильника Масл ха I (рис. 43, 2, Могильников, Уманскй 1992, рис. 5, 21) и наконечника копья i погр. 8, кург. 2 могильника Новотроицкое (рис. 43, 7). Наконечник копья из Масляхз имел несомкнутую у конца втулку и линз видное в сечении перо, сохранившееся лиж частично у основания втулки (рис. 43, 1 вследствие чего полностью его форма точ не устанавливается. Однако видно, что па не плавно переходило во втулку, а было си зано к ней почти под прямым углом. Наха ки подобного копья с несомкнутой втулкой дротика с пером, срезанным под прям] углом к втулке, известны в кулайском ж гильнике Каменный Мыс конца Ш-П вв. н.э. в Новосибирском Приобье (Троицк 1979, табл. VIII, 22, 23). Наконечник копья Новотроицкого II имел длинную усечен! коническую втулку и небольшое листовид! перо линзовидное в сечении (рис. 43, Вместе с ним в погребении встречены жел ные пластинчатый крючок (рис. 47, 4) и 1 решковый нож. Близкой формы железа наконечник копья обнаружен в том же 1
ix*; ком могильнике Каменный Мыс (Троиц-ы. 1979, табл. VIII, 24). Подобное копье с »:-:ной втулкой и небольшим листовидным г:«:м встречено в погр. 5 конца II в. до н.э.
. г н.э кургана 1 могильника Богдановка I е: ~ тс кой культуры (Могильников, 1972а, .11. рис. 2, II). Копья с длинной несомк-й втулкой и листовидным небольшим есч представлены также в памятниках cacao кого этапа (II вв. до н.э. - первые вв. -• кулайской культуры Среднего Приобья Юханна, 1984, с. 67, 68, рис. 32). Скорее' иг — , находки наконечников копий в курга-iu Новотроицкого II и Масляхи I отражают действие культуры соседнего с севера ку-ыокого населения на население каменской ;~2~_.ры Верхнего Приобья. Примечательно с этим, что указанные памятники с Jul: печниками копий находятся у северной -с зеро-восточной части ареала культуры, тс Новосибирского Приобья, куда во вто-Б» половине Ш-П вв. до н.э. проникли г.тсйцы.
Лук и стрелы. Лук со стрелами был ос-чдлым оружием дистанционного боя и од-сусеченно орудием охотничьего промысла у ьил.тения лесостепного Приобья и Обь-”^_иского междуречья середины- второй с.:•: зины I тыс. до н.э. При этом среди на-и:е-ил степи преобладали, очевидно, кон-ие т.н ники. В лесостепи и лесных районах г: с-его Приобья были, вероятно, пешие и in - се воины. Косвенно на это указывают и размеры наконечников стрел, а ьс*е единичные изображения луков. £ /ванов (1995, с. 10-12), анализируя воо-пение племен Верхнего Приобья и лесо-"--sro Обь-Иртышья, считает, что в степ-ьс. районах сложный лук скифского типа 1чз.<-ся уже в предскифское время, когда в г-х~епи и в лесу использовали еще круп-простой лук. В конце VI в. до н.э. на иг. исследуемой территории длинные луки с - сотся сложными короткими классиче-u “ "скифского” типа М-образной формы
-нутыми концами. Изображение такого известно по бронзовой подвеске из мо-кга.-ика V-III вв. до н.э. Староалейка II
-1. 3) и по предметам Сибирской кол-йс_-и (Руденко, 1960, рис. 112, 114; 1962, г-- 7V, 5, VII, 7, XXII, 18, 19). Более раннее :«транение короткого лука скифского к~_ степи было обусловлено становлением ~: ч регионе кочевого' скотоводства и во ►:~м связанного с ним развития всадниче-3SC Постепенно, в VI в. всадничество рас-роняется на лесостепь, что приводит к снятию более удобного для конного гм -; короткого сложного лука. Дальнейшее иезиенствование этого вида вооружения
связано с восприятием в конце Ш-П вв. до н.э. более мощного сложного лука с костяными накладками хуннского типа. С ним связано появление более крупных железных и костяных наконечников стрел. Однако, пока достоверных костяных накладок лука хуннского типа в памятниках каменской культуры не обнаружено. Фрагменты костяной накладки, напоминающей концевые накладки лука хуннского типа, встречены в кургане 9 Кирилловка III. На одном ее конце имеется подобие выреза для тетивы (рис. 41, 10). Плохая сохранность этой накладки не позволяет уверенно судить о ее первоначальном назначении.
Болеев определенные фрагменты роговых накладок лука хуннского типа обнаружены в разграбленном кургане 3 могильника Гилево IX на верхнем Алее, в северо-западных предгорьях Алтая. Курган датируется последними веками I тыс. до н.э. - рубежом н.э. комплексом железных черешковых шипастых наконечников стрел. Здесь же встречены обломки клинка меча и бронзовая подвеска с изображением стилизованной головки кабана (Могильников, 19726, с. 41). Эти находки накладок могут свидетельствовать, что лук хуннского типа был известен в последних вв. до н.э. и населению лесостепного Приобья. Вероятность этого подкрепляется распространением лука хуннского типа с конца III - П-I вв. до н.э. у населения саргатской культуры Среднего Прииртышья (Могильников, 1972а, с. 83; 1992, с. 302), основная территория которой располагалась к северо-западу от ареала каменской культуры, локализовавшегося в степном и лесостепном междуречьи Иртыша и Оби и в Верхнем Приобье. Какое-то время луки скифского и хуннского типов, по-видимому, сосуществовали.
Наконечники стрел. Находки наконечников стрел в памятниках каменской культуры относительно немногочисленны. На поселениях они встречаются преимущественно в единичных экземплярах. Иногда их попадается несколько штук. Исключение представляет поселение второй половины VIII-VII вв. до н.э. Мыльниково под Барнаулом, где обнаружен колчанный набор из 46 наконечников стрел (Иванов, 1995, с. 12), который пока неопубликован. Большинство погребений не содержит предметов вооружения, в т.ч. наконечников стрел. В тех случаях, когда последние имеются, их количество, по наблюдению Г.Е.Иванова (1995, с. 12), в степных районах “очень редко превышает 10 экз., при преобладании 1-4 наконечников, которые, видимо, должны были лишь символизировать присутствие этого вида оружия в погребениях”. По
заключению Т.Н.Троицкой, сделанному в основном на материалах Новосибирского Приобья, в ранних курганах V-IV вв. до н.э. наконечники стрел встречены в единичных экземлярах. С Ш-П вв. до н.э. их количество возрастает, и они встречаются в могилах по 1, 3, 5 и 7 экз. (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 35). Следует отметить также, что малочисленность предметов вооружения, в т.ч. наконечников стрел, была присуща также сакам, особенно сакам Семиречья и Ферганы, где находки стрел в могилах единичны или насчитывают по несколько экземпляров (Акишев, Кушаев, 1963; Горбунова, 1962, с. 100). Еще более малочисленны, чем в лесостепи, находки наконечников стрел в курганах пазырыкской культуры Алтая.
Развитие форм наконечников стрел в степных и лесостепных районах Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья середины-второй половины I тыс. до н.э. шло в русле генезиса наконечников стрел саков Казахстана, Средней Азии, а также населения Саяно-Алтая. Поскольку детальная классификация наконечников стрел лесостепного Обь-Иртышья конца П-1 тыс. до н.э. проведена Г.Е.Ивановым (1987; 1993; 1995), мы остановимся только на характеристике общих закономерностей генезиса форм этого вида оружия, привлекая разработки названного автора.
Наконечники стрел подразделены на классы по материалу, из которого они изготовлены (бронзовые, железные, костяные), внутри классов на группы по форме насада (втульчатые, черешковые, зажимные), отделы - по поперечному сечению головки. Выделяются пять отделов - плоские двулопастные, трехлопастные, трехгранные, четырехгранные (или ромбовидные), круглые. Внутри отделов по форме головки и насада выделяется большое число типов и вариантов.
В интересующий нас отрезок времени, с конца VIII-VI вв. до н.э. до IV-III вв. до н.э. параллельно существовали бронзовые втульчатые и черешковые наконечники стрел. Последние в IV-III вв. до н.э. сменяются железными черешковыми наконечниками стрел. Бронзовые втульчатые наконечники стрел существовали до Ш-П вв. до н.э. Железных наконечников стрел известно очень небольшое количество. Г.Е.Иванов (1995, с. 14-15) насчитал около 20 железных наконечников стрел в комплексах FV-I вв. до н.э. Костяные наконечники стрел, особенно в зоне собственно Верхнего Приобья, существовали, наряду с бронзовыми и железными, на протяжении всего вышеуказанного периода.
Согласно характеристике, данно! Г.Е.Ивановым (1995, с. 13-14), во второй по ловине VIII-первой половине VI в. до н.э. 1 лесостепном Верхнем Приобье существова так называемый “предскифский” комплек бронзовых наконечников, представленны двухлопастными втульчатыми листовидным] и симметрично- и асимметрично-ромбичес кими типами с шипом и без шипа (рис. 44 13, 21-26), с выступающей или реже - скры той втулкой. Также “широко распространя ются крупные черешковые, трехгранные 1 трехлопастные наконечники стрел с длинны уплощенным черешком” (рис. 45, 18-24). Ха рактерно для этого периода многообрази типов наконечников, свидетельствующее i поисках наиболее рациональных форм этот вида оружия.
Наиболее распространенными сред втульчатых двулопастных наконечников стр« второй половины VIII-первой половины V11 до н.э. являлись асимметричноромбическв со слабо выступающей втулкой (рис. 44, 2 26). На памятниках Верхнего Приобья I учтено 20 экз. (Иванов, 1993, с. 56). Подо( ные наконечники стрел широко распростра йены в памятниках Южной Сибири, Каза] стана и Средней Азии данного периода, наиболее древние их экземпляры представь ны в кургане Аржан (Грязнов, 1980, рис. 1 8, 12). Исследователи связывают генезис я ких наконечников с культурами эпохи поз! ней бронзы Казахстана и приалтайских ст пей, где появляются листовидные наконе" ники с узким пером и широкой, проходят через все перо втулкой (Иванов, 1993, с. 5 здесь же см. литературу вопроса). Эти нам нечники стали прототипами листовидны ромбических и асимметричноромбическ наконечников стрел VIII-VI вв. до н.э. Ра личными вариантами, в т.ч. с шипом и б шипа, представлены ромбические в плане в сечении наконечники со скрытой втулк (рис. 44, 27, 28). Г.Е.Ивановым (1993, с. 3 учтено 16 таких наконечников. В том чис они встречены на поселениях Мыльнико! Елбанском городище, Ближние Елбаны, Б ровое III, в кургане 2 Кучук I. На могильн ке Ближние Елбаны XII, поселениях Мьи никово, Елбанском городище эти наконс ники встречены наряду с двулопастны асимметричноромбическими наконечника! стрел. Бронзовые втульчатые наконечни ромбического сечения, подобно плоек асимметричноромбическим и ромбическэ также присутствуют в комплексах втор половины VIII-VI вв. до н.э. Казахстана Средней Азии, что отмечено Г. Е. Иванова (1993, с. 57).
В тех же хронологических пределах бытовали втульчатые плоские листовидные наконечники стрел (рис. 44, 21, 22), которые происходят из открытых комплексов разрушающихся поселений. Из сборов на подобных же памятниках обнаружены наконечники со сводчатой шипастой головкой и выступающей втулкой, которые Г.Е.Иванов (1993, : 57, рис. 1, 7, 8) по аналогии с подобными наконечниками скифов и кочевников Южного Приуралья датирует VI, VI-V вв. до н.э., принимая мнение К.Ф.Смирнова о восточном происхождении таких наконечников ггрел у савроматов.
К редким и в то же время длительно ".шествовавшим относятся пулевидные на-сгнечники стрел (рис. 44, 12). Два подобных наконечника, обнаруженные на развеваемых поселениях у с. Первомайское и на оз. Но-зенькое, связываются исследователями с ан-хроновскими комплексами эпохи бронзы Матющенко, 1973, рис. 3, 13\ Кирюшин, Клюкин, 1985, с. 108, рис. 19, 13). Примечательно, что наконечник с поселения на оз. Новенькое сделан из медного листка, обернутого вокруг заостренной основы, в жзультате чего ему придана форма конуса. ~о предположению Г.Е.Иванова (1993, с. 57) эта простая форма могла явиться прототипом хревнейших втульчатых наконечников стрел. Галнчный литой наконечник пулевидной осрмы происходит из комплекса конца VI-> вв. до н.э. Быстрянского кургана 8 (рис. 44, . л Завитухина, 1967, рис. 2, 23) на нижней Катуни, в степных предгорьях Алтая. Подобный же наконечник обнаружен в сборах у - Черная Курья (Иванов, 1982, рис. 3, 5). кроме того, Г.Е.Иванов (1993, с. 57) указывает еще на находки двух костяных и одного полезного пулевидных наконечников стрел и зчхтает, что такие стрелы на Алтае доживают л: Ш-П вв. до н.э. Впрочем, полной уверенности в этом нет. Скорее из факта находки келезного пулевидного наконечника стрелы «ожно говорить о V-III вв. до н.э.
Во второй половине VI-IV вв. до н.э., констатирует Г.Е.Иванов (1995, с. 13), с -хмого начала периода, появляются и широко распространяются трехлопастные и трех-~-л-;ные втульчатые наконечники небольших размеров типологически аналогичные савро-слским (рис. 44, 7-9, 15-19). Одновременно зрсдолжали широко употреблять черешковые кхкэнечники стрел (рис. 45, 8-17). По сравнен ию с предшествующим периодом наконечники стрел становятся меньше в размещал. Формы их видоизменяются. Черешки у цензовых стрел вместо уплощенных стали 5слее короткими и круглыми или ромбическими в сечении. Грани черешковых нако
нечников стрел обычно срезаны под острым углом к черешку, образуя шипы (рис. 45, 8-10, 12, 14, 15). Реже грани или лопасти образуют с черешком прямой или тупой угол (рис. 45, 11, 13, 16, 17). В продольном разрезе головки из сводчатых эволюционируют к подтреугольным формам, как и у втульчатых, так и у черешковых наконечников стрел. Помимо преобладающих трехгранных и трехлопастных, среди втульчатых наконечников стрел представлены также во второй половине VI-V вв. до н.э. четырехгранные и четырехлопастные наконечники ромбические в поперечном сечении (рис. 44, 10, 11, 19). В комплексах Новообинского клада (рис. 35; Могильников, Медникова, 1985) и Быстрянского кургана 8 (Завитухина, 1967) эти стрелы хорошо датируются концом VI-первой половиной V в. до н.э. сопутствующими трехгранными и трехлопастными наконечниками стрел со сводчатыми головками, а в комплексе Новообинского клада, кроме того, длинным мечом с брусковидным навершием и почковидным перекрестием (рис. 33, 5, 35, 13). Среди трехгранных и трехлопастных наконечников представлены экземпляры с выступающей и со скрытой втулкой с оттянутыми назад шипами (рис. 44, 7-9, 15-18). Как пережиточное явление можно расценивать присутствие двулопастного листовидного наконечника стрелы с шипом на выступающей втулке (рис. 44, 13) в комплексе погребения 15 Малого Гоньбинского кордона I второй половины VI-начала V в. до н.э. (рис. 34; Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 100-101, рис. 1). Аналогичным образом к VI-началу V в. могут быть отнесены листовидные трехлопастные наконечники с выступающей втулкой без шипа из Киприно и Но-вообинки (рис. 44, 14). Г.Е.Иванов (1987, с. 10) сопоставляет эти наконечники со ски-фо-мидо-персидскими, возникшими на Переднем Востоке не ранее второй четверти VII в. до н.э. и существовавших до VI-V вв. до н.э. Находка их в Новобинцевском комплексе рубежа VI-V вв. до н.э. (рис. 35, 8, 9) указывает скорее всего на западное происхождение этого типа на Алтае. Упомянутый длинный железный меч с почковидным перекрестием и брусковидным навершием из этого комплекса (рис. 35, 13) также скорее всего происходил с запада.
Бронзовым втульчатым наконечникам стрел VI-IV вв. до н.э. с выступающей и скрытой втулкой подражают по форме костяные трехгранные и четырехгранные ромбические в сечении наконечники стрел со сводчатой головкой, единично встречающиеся в погребениях (рис. 46, 20-22). Параллельно с ними существовали костяные черешковые
наконечники стрел трех- и четырехгранные со сводчатыми головками треугольного и ромбического сечения и с уплощенным клиновидным черешком, смыкающимся с головкой под острым углом, так что концы граней образуют шипы (рис. 46, 23-26). В известной мере шипастая форма головок этих наконечников подражает формам бронзовых наконечников стрел.
В IV-III, Ш-П вв. до н.э. бронзовые наконечники стрел встречаются редко и в колчанных наборах заменяются костяными и железными черешковыми наконечниками стрел. Представлены трехгранные и трехлопастные базисные наконечники стрел со скрытой втулкой и слегка дуговидными ребрами граней или лопастей, заканчивающихся небольшими шипами (рис. 44, 1-6). На гранях наконечников из погребения 5, кургана 10 Новотроицкого II проходило по паре параллельных ребер (рис. 44, 1, 2), что аналогично ребрам На гранях сарматских наконечников стрел подобной формы IV в. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 31, 66, 69, 71, 32, 25, 33, 33, 36, 42-44, 48). Формы базисных наконечников стрел с дуговидными выемками у основания граней, образующими шипы на ребрах (рис. 44, 3, 4), также подобны раннесарматским наконечникам стрел IV в. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 36, 38-48).
Черешковые бронзовые наконечники стрел доживают в Верхнем Приобье до IV-III вв. до н.э. В это время они имеют головку треугольной формы с лопастями, срезанными под острым или прямым углом к черешку, круглому или реже - раскованному клиновидному в сечении (рис. 45, 1-7).
Подобные бронзовые черешковые наконечники стрел представлены в памятниках уюкской культуры Тувы (Кызласов, 1979, рис. 50, 56, 4-9, 61, 10, Грач, 1980, рис. 32, 7-13, 54, 59, 4, 60, 1, 66, вкладка III, 145-148), где они также использовались до IV-III вв. до н.э. В отличие от этого у саков Казахстана черешковые наконечники доживают только до V в. и в IV-III вв. до н.э. отсутствуют или встречаются в виде исключения (Акишев, Кушаев, 1963, с. 117, 120-121, табл, на с. 117, рис. 19).
С IV-III вв. до н.э. распространяются железные черешковые трехлопастные наконечники стрел, которые имели первоначально в подражание бронзовым наконечникам головку сводчатой формы с шипами, образованными лопастями, срезанными под острым углом к черешку (рис. 46, 12, 13). В Ш-П вв. до н.э. головки приобретают подтреугольную форму, но шипастость лопастей у железных наконечников стрел сохраняется (рис. 46, 1, 2).
Ъеди костяных наконечников стрел во все ^периоды преобладали черешковые. Втульча! V костяные наконечники стрел подражал. \ по форме бронзовым, чаще со скрытой, дже, единично, с выступающей втулкой (ри? 46, 3, 9, 14, 20-22).
Зажимные наконечники стрел (рис. 46, 7, 8, 11, 19) существовали в небольшом количестве, по-видимому, на протяжении всего периода середины-второй половины I тыс. до н.э. В VI-V вв. до н.э. такой наконечник со сводчатой головкой представлен в кургане 4 Кучук I (рис. 46, 27; Шамшин и др., 1992, рис. 1, 2). В Ш-П вв. до н.э. их количество, вероятно, под влиянием форм зажимных стрел хуннов увеличивается. Как отмечено, в это время количество костяных стрел в памятниках лесостепи Верхнего Приобья вообще увеличивается, а сами стрелы становятся более крупными. Головки стрел треугольные и ромбические в сечении приобретают более вытянутые треугольные пропорции (рис. 46, 4-6, 10). Увеличение размеров костяных наконечников стрел в Ш-П вв. до н.э. связано, очевидно, с распространением более мощного лука хуннского типа с костянымт накладками.
Возможно также, появлению крупных костяных наконечников стрел способствовали контакты с северным лесным и лесостепным населением кулайской и саргатской культур, которое в Ш-П вв. до н.э. начинает продвигаться на юг вдоль Оби (Троицкая, 1979) и на юго-восток из Варабинской лесостепи в Верхнее Приобье (Могильников, Уманский, 1992). Первым путем двигались кулайцы, вторым саргатцы. Крупные костяные наконечники стрел были распространены у тех и других. Кулайцы и новочекинцы, северные соседи саргатцев в Барабе (Полосьмак, 1987), использовавшие к тому же крупные бронзовые наконечники стрел кулайского типа, видимо, вообще не пользовались луком скифского типа, а употребляли крупный деревянный лук с преимущественным ведением прицельной стрельбы стрелами с крупными наконечниками.
Как и в Верхнем Приобье, в I тыс. де н.э. бронзовые и костяные наконечник] стрел сосуществовали у населения соседки территорий - в Туве, Монголии, Горном Ал тае, в культурах татарской, кижировской кулайской, новочекинской, саргатской, ок ружавших ареал каменской культуры с юга востока, запада и северо-запада. В Туве кос тяные и бронзовые втульчатые наконечник] стрел встречены совместно в кургане Аржа1 (Грязнов, 1980, рис. 11, 8, 12, 13) и в памят никах последующих этапов развития уюкско культуры (Кызласов, 1979, рис. 55, 5-8, Грач
.4 3, рис. 50, 53, 54, 85). В курганах горного кттая наконечники стрел немногочисленны. 3 лотребениях находится от 1 до 10 экз. на-t: печников стрел, чаще до пяти и менее Ксчеев, 1987, с. 55, 58, 59). При этом доля схтяных наконечников стрел среди них особенно велика. По подсчетам В.А.Кочеева .47, с. 57-59), из курганов Алтая VII-III вв. ж: н.э. и могильников степных предгорий п?лйма IV, Широкий Лог I, Быстрянка, Зййск I) происходит 170 наконечников стрел,, э  ч. 27 (15,9%) бронзовых (18 втульчатых и 9 Пешковых) и 143 (84,1%) костяных (57 жг-.ттьчатых (39,9%) и 86 (60,1%) черешковых). Ll.’h вычесть из этого числа 12 бронзовых
.' втульчатых и 2 черешковых) и 6 костяных . зтульчатый и 5 черешковых), происходя-.юе из вышеперечисленных курганов пред-тссий, то на курганы Горного Алтая VII-вв. до н.э. приходится 152 наконечника ~ел, в т.ч. 15 (10%) бронзовых (8 втульча-Tscx и 7 черешковых) и 137 (ок. 90%) костя-
(56 втульчатых и 81 черешковый), что ж*энстрирует еще более высокую долю кос-жых наконечников. В "ходе интенсивных зятевых исследований последних лет количе-наконечников стрел из курганов Алтая ясзанного времени увеличилось, но общее в соотношение принципиально не измени-жкь. В более поздней статье В.А.Кочеев 1 .43, с. 173) отмечает, что в курганах Алтая ссафского времени найдено более 60 костя-втульчатых наконечников стрел и что Еличество их значительно меньше числа жхтяных черешковых наконечников стрел.
Колчаны и их гарнитура. Стрелы в колунах лежали наконечниками вниз. Однако а»? колчаны в погребениях каменской куль-Г’ть; не сохранились. Представления об их •се ме и конструкции дают только некоторые жг-хли их, обнаруживаемые в погребениях, и, fc-ссмтно, изображения колчанов в пластике к~7«эпоморфных фигур из Сибирской коллегии, а также аналогии устройства колча-кз на сопредельной территории. На этих ct : ваниях Г.Е.Иванов (1995, с. 11, 12) рас-ае-ривает возможности существования двух яетсв колчанов у населения Верхнего При-п>_. середины-второй половины I тыс. до
Первый он сопоставляет с колчанами, ^сраженными на застежках Сибирской к.”екции. Эти колчаны имели вид длинной ^трапециевидной коробки с мягким футляре* для лука. Подобную реконструкцию ждлагает М.И.Артамонов (1973, с. 146) на срезании анализа изображений из Сибиряк: й коллекции. Второй возможный тип кол-ия-гв может быть реконструирован на осно- находок колчанов из курганов пазырык-хей культуры Горного Алтая. Эти колчаны
имели вид длинного и узкого кожаного мешочка (70-80x10-15 см), к которому была пришита деревянная планка, образовывавшая жесткий каркас. Остатки таких колчанов сохранились в ряде горноалтайских курганов -в курганах Уландрыка, Юстыда (Кубарев, 1987, с. 72-74; 1991, с. 84-85), Кызыл-Джар I, курган 1 (Могильников, 1983а, с. 5-6), Ак-Алаха I (Полосьмак, 1994, с. 30) и др. В систему крепления колчана к поясу входили бронзовые и железные полусферические и усеченно-конические бляшки с отверстием в центре (рис. 41, 2), формы которых были идентичны у кочевников Горного Алтая и в лесостепи Верхнего Приобья. Через центральное-отверстие такой бляхи, укрепленной на колчане, за ремешок колчан подвешивался к поясу. В.Д.Кубарев (1977, с. 74) считает такие бляхи застежками-пуговицами для крепления колчана к поясу. Подобные бляхи, использовавшиеся, очевидно, аналогичным образом, имелись у кочевников Южного Приуралья VI-IV вв. до н.э. (Смирнов,, 1961, рис. 9, 9, 10). Одну из них - бронзовую вор-ворку, найденную около остатков колчана у пос. Благословенского, К.Ф.Смирнов (1961, с. 34, рис. 9, 9) рассматривает как украшения ремней колчана. Но скорее она имела не только декоративное, но и прикладное назначение. На Алтае и в его степных предгорьях подобные бляхи-ворворки изготовлялись, кроме железа и бронзы, из кости и дерева (Кубарев, 1987, с. 73-74, рис. 25, 4-10, Полосьмак, 1994, с. 30, рис. 20, 6; Завитухина, 1967, рис. 3, 7, 8).
Крючки. Для подвешивания колчанов к поясу и для застегивания поясов, помимо прЯжек, служили крючки, которые изготовляли из бронзы, железа, кости и дерева. Деревянные крючки в курганах лесостепи и степи Верхнего Приобья не сохранились, но находки их известны в курганах пазырыкской культуры Горного Алтая (Кубарев, 1991, рис. 20, 1, 2).
В погребениях Верхнего Приобья нами учтено свыше 30 крючков. Наиболее ранние из них относятся ко второй половине VI-рубежу V вв. до н.э. Это роговой крючок из погребения МГК I (рис. 47, 17) и два крючка, бронзовый литой и кованый железный, из Новообинского клада (рис. 35, 6, 7). Поздние экземляры крючков относятся к Ш-П вв. до н.э. (могильники Масляха I, Быстровка I, Милованово VIII, Новотроицкое II). Изготовлены они из меди, кости, но главным образом- из железа (рис. 47, 2-4; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXII, 36, XXXVI, 15, XLVI, 21). Среди бронзовых крючков есть как кованые из медного дрота или толстой
медной пластины (рис. 47, 10, 14, 15), так и литые (рис. 35, 6, 47, 8, 9, 11, 13, 16).
Формы крючков разнообразны. По сечению и конфигурации их можно разделить на три группы: 1) наиболее многочисленная -крючки, изготовленные из дрота, округлого или прямоугольного сечения, в верхней части которого устроено отверстие, в которое продергивался ремешок, крепивший крючок к поясу (рис. 47, 1-5, 9, 12-14, 17). Крючки этой группы существовали от VI до Ш-П вв. до н.э. В VI-IV-III вв. до н.э. крючки данной группы делали преимущественно из бронзы, а также из железа и кости. Крючки Ш-П вв. до н.э. в основном железные. К группе 2 относятся пластинчатые крючки. Они образованы из вытянутой пластины главным образом подтреугольной с закругленными углами формы, узкий конец которой, загибаясь, переходит в крючок. В верхней части пластины проделано отверстие или устроены петля или штифт заклепки, за которые крючок крепился к подвесному ремешку или к поясу (рис. 47, 4, 6, 11, 15, 16). Они также изготовлены из бронзы, железа и кости и существовали одновременно с крючками группы 1. Группу 3 образуют крючки, состоящие из стержня округлого или подпрямоугольного сечения и овальной пластины в верхней части, на обороте которой имелся штифт заклепки или петля, крепившие крючок к ремню (рис. 47, 7, 8). Такие крючки ковали из железа или отливали из бронзы. Относятся они к V-III вв. до н.э. Согласно данным А.С.Суразакова (1988, с. 60), бронзовые крючки, подобные крючкам группы 3, были ведущей формой среди крючков Горного Алтая V-III вв. до н.э. Крючки групп 1 и 2 (из медного дрота и с подтреугольной пластиной) также имеют параллели среди крючков Горного Алтая (Суразаков, 1988, с. 60-61, рис. 23, 9).
При наличии определенных аналогий с крючками из Горного Алтая, крючки населения лесостепного и степного Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья, особенно железные, имеют параллели среди крючков кочевников Южного Приуралья V-III вв. до н.э. Прежде всего к таким крючкам относятся железные пластинчатые крючки группы 2 с петлей или заклепкой на обороте для крепления к ремню (рис. 47, 6, 7), крючок 8-видной формы из дрота (рис. 38, 9). Они находят аналогии в памятниках Южного Приуралья V-IV вв. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 10, 3, 6, 8, 12). Железные крючки из округлого или овального в сечении дрдта, петля для крепления которых образована сгибанием конца дрота или пробиванием его в верхней части (рис. 47, 1-3), а также позд
ние пластинчатые (рис. 47, 4) подобны крючкам кочевников Южного Приуралья IV-III 1 Ш-П вв. до н.э. (Мошкова, 1963, табл. 20, Д 5, 6, 8).
Булавы. Судя по малочисленности ш находок, булавы исполняли не столько функцию предмета вооружения, сколько служил! знаком особого социального престижного положения ее владельца. Каменные булавы по 1 экз. представлены в могильниках конш VIII-VI вв. до н.э. - Томском (Комарова 1952, рис. 17, 18), Ближние Елбаны VI (Грязнов, 1956, с. 84), Бобровском (Иванов 1995, с. 22). Булава из распиленного и просверленного рога лося найдена в погребении 1 кургана 20 Ш-П вв. до н.э. Новотроицкого I могильника (рис. 41, Г).
Аналогичные предметы в комплекса) синхронных соседних культур нам неизвест ны.
Защитное вооружение. Принадлежносп защитного доспеха в Верхнем Приобье середины-второй половины I тыс. до н.э. мал< известны. По-видимому, доспехи были в основном из кожи и дерева, вследствие чего н сохранились в могилах. Вероятно, был рас пространен кожаный панцырь без дополнительно усиливающих его пластин из металл или кости. Находки в погребениях пластш из кости, бронзы, которые могут быть ориен тировочно связаны с панцырем, единичны Это две костяные пластины с отверстиям! для крепления из могильника Н.Шарап II 1 погребения 4, кургана 8 Быстровки I (рис. 41 4, 7), а также - медная пластина из погребе ния 2 кургана 10 Быстровки I (рис. 41, 1 Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXVI, 1 XXXIII, 4, 5). Правда, последняя своей вытя нугой приостренной формой сильно напоми нает наконечник ремня. Эти находки и идут в сравнение с многочисленными наход ками костяных панцирных пластин и едя ничных железных панцирей в курганах cap гатской культуры (Могильников, 1992, с. 301 табл. 122, 43, 57, 69-70, 80), вследствие чел их связь с панцырем маловероятна. От чв шуйчатого панциря происходит роговая пла стина размером 5x4,5*0,25 см (рис. 41, 71! найденная на поселении V-П вв. до н.э. Ту рина Гора в Барнауле (Тишкин, Тишкин! 1995, с. 108, рис. 1, 2). Однако, чешуйчаты панцыри были несвойственны Западной Си бири, тде в лесостепном Тоболо-Иртыни господствовал лателларный доспех.Мелк^ костяные пластины от чешуйчатого панцыр найдены на Обь-Енисейском канале, а брои зовые - в Шеркалинском могильнике Нижней Оби (Чиндина, 1984, с. 71, рис. 3< 5, 6). Чешуйчатые панцыри были распре странены у скифов, сарматов, в ахеменш
:ком Иране, в Средней Азии (Хазанов, 1971, с. 52, 56). В Приобье они попали, очевидно, с юго-запада при посредничестве саков.
Щиты, очевидно, также делали из дерева и кожи. Вероятно, они были подобны щитам пазырыкцев Горного Алтая, изготовлявшимся из дерева или из кожи и деревянных залочек, скрепленных ремнями. На Алтае такие щиты встречены в курганах знати и средних, рядовых слоев пазырыкского общества (Руденко, 1960, с. 111, 122-123, рис. 74, Кубарев, 1987, с. 74-75, рис. 26; Полось-мак, 1994, с. 34-35, рис. 27). Подобный щит с х новой из деревянных прутиков, снаружи обтянутый кожей, происходит из могильника Памирская I (Бернштам, 1952, с. 305), а остатки щита, плетеного из прутьев, обнаружены в кургане 93 Акбеит (Литвинский, 1972, : 128). Можно думать, что щиты такой конструкции были распространены у саков с CI-VI вв. до н.э. (Памирская I), а происхождение их уходит в еще большую древность. В жде исключения попадались щиты с железными умбонами. Железный умбон от щита, □сжавший у левой лучевой кости, обнаружен хлько в погребении воина могильника Рогожа I на юге Кулунды (Иванов, 1995, с. 22). Вероятно, этот щит дальнего западного происхождения, но делать об этом какие-либо яхтючения пока невозможно, поскольку сам .*мбон неопубликован.
Вызывает интерес костяная пластина с гтзерстиями у концов, найденная в погребе-«йи 3 кургана 15 Новотроицкого II. Поверх-вжтъ ее покрыта стилизованным растительным орнаментом или схематичными, вписанными в квадраты друг над другом, изо-хаже ниями головы кошачьего хищника jbc. 41, 6). Вероятно, эта пластина могла ссг-жить в качестве поручей или поножей. За з-зерстия она привязывалась к руке или го-жйи. Две деревянных пластинки-поножи (?) с зсдобным стилизованным орнаментом встречены в Туектинском I кургане (Руденко, с. 123-124, табл. LIX, 1, 2). Примеча-t&ao, что композиционно аналогичный я:=дмент нанесен на костяной накладке от всхгн из могильника Усть-Иштовка II рис 41, 9). Сходный стиль орнаментации са^хжает культурно и в известной мере хро-вс-кгически указанные изделия из Туекты, - з-Иштовки и Новотроицкого II (рис. 41, 1 Руденко, 1960, табл. LIX, 1, 2). По-кдамому, этот орнамент, а также распро-стгх_-гние поножей и ножен с двумя парами □ьшстей отражает контакты населения лесо-сг=г=ого Приобья с кочевниками Горного саками Центральной Азии и влияние ж г-льтуры на культуру населения алтайских
предгорий и более северных районов лесостепи.
Подводя итоги характеристике оружия, следует еще раз подчеркнуть, что комплекс предметов вооружения населения правобережья Верхнего Приобья до устья Алея, с одной стороны, и Обь-Иртышского степного и лесостепного междуречья, с другой, существенно различались. Полный комплект наступательного вооружения, представленный у отдельных наиболее знатных или выдающихся по тем или иным заслугам воинов, в Верхнем Приобье включал кинжал, чекан и лук со стрелами. Находки длинных мечей в этом регионе неизвестны. Данный набор по составу предметов вооружения был аналогичен набору предметов вооружения у населения Саяно-Алтая, лесостепного междуречья Оби и Енисея, Минусинской котловины, входил в орбиту культурного воздействия населения Саяно-Алтайского региона. Это объясняется географическим положением Верхнего Приобья, тесно связанного с Горным Алтаем и Кузнецким Алатау гидрографической системой бассейна Верхней Оби и ее истоков Бии и Катуни. Причем эти связи были традиционными, существовали как в предшествующее, так и в последующее время как в одноэтичной, так и в разноэтичной среде и при этом варьировали в зависимости от конкретной исторической ситуации.
В отличие от этого полный, комплект наступательного вооружения населения степного и лесостепного междуречья Иртыша и Оби состоял из длинного меча, кинжала и лука со стрелами. Все находки длинных мечей второй половины-конца VI-V вв. до н.э. (Новообинка, Горьковское, Зевакино), IV-III вв. (Ключи, Калистратиха), Ш-П вв. до н.э. (Шипуново) приурочены к левобережью Оби и Обь-Иртышскому междуречью. Реже вместо мечей использовали чеканы, находки которых здесь единичны (Новосклюиха, Ур-лапово, Телеутское - VII-VI вв. до н.э., Леон-тьевка - IV-III вв. до н.э.) и присутствие которых, очевидно, отражает контакты с более восточными районами Верхнего Приобья. В данном случае комплекс предметов наступательного вооружения был в основном подобен вооружению кочевников и полукочевников степей к западу и юго-западу от Оби в районах Центральной Азии, Южного Приуралья, Поволжья и далее на запад до Дуная, которые по этнолингвистической принадлежности были в основном ираноязычны, а в лесостепи Тоболо-Иртышья преимущественно угроязычны. В ареал их воздействия входило и население степного и лесостепного Обь-Иртышья. Данное явление также объяснимо открытостью степных пространств Обь-
Иртышского междуречья с запада и юго-запада, что благоприятствовало как культурному взаимовлиянию, так и непосредственному проникновению в этот регион саков из районов Казахстана, а также, вероятно, отдельных небольших групп кочевников Южного Приуралья и лесостепного Прииртышья. Это, помимо общности ряда предметов вооружения, констатируется материалом погребального ритуала, керамики, отдельных категорий инвентаря, рассматриваемых ниже, и антропологического типа. При этом общность культурных явлений в степях от Оби до Причерноморья складывается еще в эпоху поздней бронзы, что видно на примере культур валиковой керамики. В скифское время процессы интеграции получают дальнейшее развитие, особенно в связи с формированием кочевого скотоводства и обусловленного им всадничества.
К указанным различиям следует добавить, что находки наконечников копий и дротиков известны только с территории собственно Верхнего Приобья и неизвестны из степных и лесостепных районов Обь-Иртышского междуречья. Примечательно, что они приурочены к периодам VII-VI и III-II-I вв. до н.э., когда в Верхнее Приобье шла экспансия лесного населения с севера, сначала этноса молчановской культуры с крестовой керамикой VIII-VII вв. до н.э., а затем -в последних вв. I тыс. до н.э. - кулайцев. Очевидно, распространение копий и дротиков в данные периоды отражает влияние комплекса вооружения лесных племен на военное дело населения Верхнего Приобья. В связи с этим следует отметить, что отсутствие находок наконечников копий в V-III вв. до н.э. совпадает с возрастанием роли в этом регионе степных и лесостепных племен и ослаблением влияния с севера.
Различия в комлексе предметов вооружения у населения Верхнего Приобья и Обь-Иртышского лесостепного междуречья обуславливали, очевидно, и различия в составе войска и военной тактике. Судя по находкам длинных мечей, в Обь-Иртышском междуречьи значительно большую роль, чем в Верхнем Приобье играло всадничество, а в войске - кавалерия. В Верхнем Приобье вдоль Оби, особенно в лесных районах, существенное значение, очевидно, имели пешие воины-лучники, на вооружении которых были также и копья.
3. Конское снаряжение.
Предметы конского снаряжения в памятниках каменской культуры Верхнего Приобья находятся довольно редко. Особен
но малочисленны находки удил и псалиев. Пара бронзовых однокольчатых удил и железный Г-образный псалий входят в комплекс клада конца VI-начала V вв. до н.э. Новообинка на левобережьи Оби (рис. 35, 2-4; Могильников, Медникова, 1985, рис. 3, 1, 6, 7). Железные однокольчатые удила обнаружены в 13 комплексах погребений на следующих могильниках: Андроново I, кург. 10, погр. 2 (Могильников и др., 1991, с. 135, рис. 4, 13), Камень II, кург. 15, похр. 5 (рис. 48, 15; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 5, 12), Масляха I, кург. 8, погр. 12 (Могильников, А-1982, рис. 62), Раздумье VL кург. 3, погр. 4 (Уманский, 1987а, с. 39), Казенная Заимка I (Шамшин и др., 1991, с. 54), Милованово II, кург. 2, насыпь, Н.Шарап I, осыпь, Быстровка I, два погребения (Троицкая, 1983, с. 36; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 37, табл. XXXIII, 2), Рогозиха I, четыре погребения (Уманский, 1992а, с. 53; Шамшин, Навротский, 1986, с. 105). Кроме того, железные однокольчатые удила обнаружены в жилище 1 поселения Каргат IV в Барабе (Полосьмак, 1987, рис. 69, 10). Удила и погребений Камня II и Раздумья VI имел! костяные двудырчатые псалии (рис. 48, 16) Обломок рогового двудырчатого псалия со хранился в кольце удил из Быстровки I. ( удилами из насыпи кургана Милованово II очевидно, связаны оригинальные бронзовы двудырчатые псалии с дисковидными окон чаниями (рис. 48, 24). Костяные двудырчаты псалии происходят также из разрушенной погребения V-VI вв. до н.э. на ул. Стани славского в Новосибирске (рис. 49, 21; Тро ицкая, Бородовский, 1994, табл. XXII, 1, J XXVIII, 9, 10). Кроме этого, костяные дву дырчатые псалии с декоративным зооморф ным оформлением концов встречены на па селении Ближние Елбаны XII (рис. 49, 2 Грязнов, 1956, табл. XXIV, 2), в могильника Аэродромный у Бийска (Кунгуров, Кунгура ва, 1982, рис. 4, Т) и Красный Яр в предгор! ях Алтая (Сергеев, 1946, с. 240). В Рогозихе псалии отсутствовали. Возможно, они был железными и разрушены коррозией.
Помимо вышеуказанных находо! сбруйные наборы из костяных, железных : бронзовых блях и ворворок, но без удил ; псалиев, лежали кучкой в погребенш Н.Шарап I, кург. 19, Н.Шарап II, кург.' погр. 5 (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 3 табл. XIX, XXV). Не исключено, что желе ные удила в них не сохранились. Однак при этом следует отметить, что и в друп погребениях без удил и псалиев встречают! принадлежности конской узды - бронзовые костяные ворворки от перекрещивающих! ремней, медные литые полушаровидни
зляшки, 8-видные медные бляшки-разделители нащечного ремня у псалия (Троицкая, ьородовский, 1994, с. 36, табл. XX, 4, XXXVI, .’4), а также - другого вида декоративные 5ляшки, подвески и детали сбруи (рис. 48, У-23, 49). При этом иногда нет полной уверенности, происходят ли некоторые из этих гляшек, пронизок и пряжек от конской :бруи или служили принадлежностями портупеи или поясного набора. Редкость находок •дил в погребениях при наличии в ряде захоронений гарнитуры конской сбруи, но без •дил, может объясняться тем, что по соображениям ритуала в определенных и при этом нередких случаях, с узды при похоронах мог-ти снимать или обрезать удила. Вероятно, этим обусловлено отсутствие удил в выше-•домянутых уздечных наборах из кург. 19 Н Шарапа I и погр. 5 кург. 2 Н.Шарапа II. На это же обстоятельство указывает материал интересного погребения кургана 1 могильника Сибирка I в северо-западном низкогорье Алтая. Здесь на перекрытии погребальной камеры располагались семь черепов жертвен--да животных. Среди них - два черепа а:нузданных коней. При этом на обеих уздах не было удил, хотя в первоначальном положении сохранились уздечные ворворки, на-тсбник, пронизки, а у одной узды - и костя-»ые двудырчатые псалии (Бородовский, 1988, : '3. рис. 1). Присутствие последних предусматривает использование металлических аил, которые, очевидно, были сняты при тсгребении. В данных случаях в лишении •дхы удил можно видеть одно из проявлений : -ту ала порчи вещей, предназначавшихся ткойнику. Данный обычай был широко рас-~<:странен у многих народов в разные вре-«е:-:а. Другим проявлением этого обычая •:гло служить оббивание края венчика сосуда часто встречающееся в погребениях каве.-: с кой культуры. В Горном Алтае в пазы-с^кской культуре отмечено положение note -ному древков стрел со снятыми наконеч-*.йдми или замена настоящих стрел их мо-.хл_-ми (Кубарев, 1987, с. 69-71, табл. IV, 14,
6, 7; 1991, с. 83). Аналогично в ряде гд ганов Горного Алтая (Уландрык, Юстыд, здгты) в погребения укладывали только т хдяти чеканов, а сами чеканы обламывали » -сносили (Кубарев, 1991, с. 81). В отличие ~ этого, в погребениях на могильниках бы-~ - некой культуры предгорий Алтая кони тыла взнузданы уздой с удилами (Завитухи-кд 1961, с. 94; 1967; Могильников, Уман-эсс*. 1981, с. 81, рис. 1, 2; Киреев, 1988; х2. с. 46-47).
Все удила двузвеньевые однокольчатые, «д~;рые были распространены со второй юле вины VI в. до н.э. до раннего средневе
ковья. Во второй половине VI - на рубеже VI-V вв. до н.э. происходит смена бронзовых удил железными. О внедрении железа в конский убор этого периода свидетельствует находка железного Г-образного двудырчатого псалия с утолщением в виде шишечки на конце вместе с парой бронзовых удил в комплексе Новообинки конца VI-начала V в. до н.э. (рис. 35, 2-4). Этот псалий относится к наиболее раннему типу железных псалиев, сохраняющих форму бронзовых трехдырчатых VII-VI вв. до н.э. типа представленного в могильнике Уйгарак (Вишневская, 1973, табл. Ill, II). На Алтае подобный бронзовый слабо изогнутый двудырчатый псалий происходит из’ Туектинского кургана 4 (Киселев, 1951, табл. XXVIII, 18), датируемого серединой VI в. до н.э. (Марсадолов, 1985, с. 10; Руденко, 1960, с. 336). В савроматских памятниках железные Г-образные псалии датируются с конца VI до начала IV в. до н.э. (Смирнов, 1961, с. 83-84). Смена бронзовых удил железными фиксируется также материалом Туектинского I кургана второй половины VI в. до н.э., где из пяти удил - четыре железных, одни - бронзовые (Киселев, 1951, с. 295-296).
В курганах V-IV вв. до н.э. (Камень II, кург. 15, погр. 5; Раздумье VI, кург. 3, погр. 4; Рогозиха I; Андроново, кург. 10, погр. 2; Казенная Заимка I) удила уже железные с костяными стержневыми двудырчатыми псалиями.
К сожалению, материал для характеристики псалий из лесостепи Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э. очень ограничен. По форме костяные псалии делятся на два типа - 1) прямые брусковидные и 2) слабо изогнутые с одним приост-ренным концом - клыковидные. Прямые брусковидные псалии, прямоугольного сечения с чуть утончающимися концами представлены в погр. 5 кург. 15 Камня II (рис. 48, 16; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 5, 13). Они имеют параллели среди раннесарматских брусковидных псалий IV в. до н.э. (Смирнов, 1961, рис. 48, 8, Мошкова, 1963, табл. 21, 2). Псалии клыковидной формы происходят из погребения на ул. Станиславского в Новосибирске (рис. 49, 21; Троицкая, 1972, рис. 6, ё). Близкую к клыковидной, слабо изогнутую форму имеет псалий из поселения Ближние Елбаны XII. Конец его украшает головка хищника вроде волка (рис. 49, 22, Грязнов, 1956а, табл. XXIV, II). Псалии клыковидной формы с одним приостренным концом в V-III вв. до н.э. были распространены у населения предгорий Алтая (Могильников, Уманский, 1981, рис. 2, 9, 10; Бородовский, 1988, рис. 1, 10; Завитухина, 1961,
рис. 5, 6, 6, 7, 8, 10), в горном Алтае (Суразаков, 1988, с. 27-28, рис. 9, 3-6) и в других регионах во второй половине I тыс. до н.э. Форма клыковидных псалий, очевидно, восходит к архаичному типу еще трехдырчатых псалий, сделанных из конца рога, и имитирует форму последнего (Грязнов, 1956а, табл. XI, 9). Как отмечено, оригинальные бронзовые двудырчатые псалии с округлыми, дисковидными окончаниями (рис. 48, 24) обнаружены вместе с железными однокольчатыми удилами в насыпи кургана 2 Милованово II (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXVIII, 8-19). Параллелью им могут служить округлые окончания псалиев из курганов V-IV вв. до н.э. пазырыкской культуры Алтая (Грязнов, 1950, табл. XVIII, 5; Полосьмак, 1994, рис. 66, 3).
Конструкция узды, крепление ее ремней и украшение у населения Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья было в основном аналогично таковым у кочевников Горного Алтая пазырыкской культуры и сопредельных более западных районов степи и лесостепи Западной Сибири, Казахстана и Южного Приуралья. Об этом свидетельствуют аналогичные формы бронзовых и костяных ворворок, пряжек, декоративных бляшек и подвесок. Для закрепления на затылке коня нащечных ремней узды использовали круглые усеченно-конические и плоские костяные и бронзовые ворворки (рис. 48, 9), подобные ворворкам на уздах коней Алтая (Грязнов, 1950, рис. 9, 17; Руденко, 1960, табл. XXI, 7, XXII, 8,	12), савромат
(Смирнов, 1961, рис. 44, 3, 4, 50, 9). Для фиксации разреза нащечного ремня у псалиев служили бронзовые В-образные бляшки-пронизки, встреченные в кург. 19 Н.Шарапа I, в Быстровке I и др. (рис. 48, 20, Троицкая, 1970, рис. 2, 8, 1983, рис. 3, 5). В Горном Алтае подобные костяные В-образные бляшки представлены в трех экземплярах в погребениях VI-V вв. до н.э. могильников Коксу, Таддура и, судя по предлагаемой С.В.Киселевым реконструкции узды (Киселев, 1947, рис. 6), были в Туектинских курганах (Суразаков, 1988, с. 32-34). В Минусинской котловине подобные бляшки представлены с V в. до н.э. (Членова, 1967, табл. 17, 24-26, с. 78). Близкие по форме 8-видные бронзовые пронизки встречены в савроматском кургане V-IV вв. до н.э. Вторые Пятимары на Илеке (Смирнов, 1961, с. 95, рис. 54) и в кладе VI-V вв. до н.э. в быв. Верненнском казанном саду в г. Алма-Ате (Максимова, 1956, табл. I, 10). Редкость находок В-образных бляшек в Верхнем Приобье позволяет предполагать, что для фиксации разделенного нащечного ремня у псалия
применяли также деревянные развилки, подобные развилкам на уздах коней из кургана пазырыкской культуры Алтая (Грязнов, 1950 рис. 6; Руденко, 1953, с. 157, рис. 96; 1960 с. 127-128, рис. 76; Полосьмак, 1994, рис. 107 108).
Перекрещивающиеся ремни узды фиксировались и украшались бронзовыми и костяными ворворками, которые по форме могу быть разделены на четыре типа - 1) в вид низкого цилиндра плоские или с полушаро видным завершением (рис. 48, 22, 49, 4); 2 со щитком в форме запятой или стилизован ного гребня трифона (рис. 48, 18); 3) кресто видные трубчатые (рис. 49, 17); 4) с заверше нием в виде скульптурной головки хищно птицы или грифона (рис. 49, 15). Первыт наиболее распространенный тип широк известен .у кочевников степей Евразии VI-1 - III вв. до н.э. (Смирнов, 1961, с. 91, рис. 4! 14, 15). Второй тип, декорированный стили зованным клювом или гребнем грифона, бы характерен для кочевников пазырыкско культуры Алтая (Руденко, 1961 табл. LXXVIII, 1, 2). В Верхнем Приобье во рворки этого типа и аналогичным образа оформленные декоративные бронзовые ля тые бляшки от узды с железными одноколт чатыми удилами встречены в кургане 3 ура чища Раздумье VI (рис. 48, 17, 18) в погреба нии воина с кинжалом прохоровского типа прямым перекрестием IV-III вв. до hj (Уманский, 1987а, с. 39, рис. 5, 2, 3) и, оча видно, отражают влияние пазырыкской кулг туры, как и украшенные аналогичным обр! зом бронзовые декоративные бляхи 1 погр. 4, кург. 6 Рогозихи I V-FV вв. до hj (Уманский, 1987а, с. 39, 40, рис. 5, 2, 3, 6, . 2) и погр. 1, кург. 15 ГУ-начала III вв. до hj Новотроицкое I (рис. 49, 6).
Бронзовые трубчатые прорезные кр< стовидные ворворки представлены (2 экз.) кург. 2 Рогозихи I (рис. 49, 17; Умански 1992а, рис. 6, 2, 3). Подобные ворворки 1 двух взаимоперпендикулярных медных тр бочек относятся в основном к раннеския скому времени, распространены на широка территории, но встречаются редко. Они « наружены в могильнике Тагискен (Толста Итина, 1966, рис. 7, 8). Четыре экземпля такого типа ворворок найдены по две кург. 70 и 83 Уйгарака, 3 экз. происходят j Минусинской котловины (Вишневская, 197 с. 105, табл. XVIII, 33, XIX, 7; Членова, 19^ с. 76-78, табл. 17, 22, 23). В комплексе Рол зихи I они могут быть датированы концом - V-IV вв. до н.э.
Бронзовые литые ворворки с заверю нием в виде головки, орлиного грифона на! дены в погр. 1, кург. 4 Рогозихи I (рис. 4
в количестве 3 экз., что позволяет пред-аолагать, что они украшали налобный или кхносный ремни узды в середине и на пересечении их с нащечными ремнями. Аналогичная головка грифона украшает бронзовую зжгую пронизку-накладку из этого же уздеч-вого набора (рис. 49, 12, Уманский, 1992а, с 53-54, рис. 6, 5, 7-Я). В подобном стиле шполнены деревянные головки Трифонов из Туектинского I кургана, служившие украшениями узды и нагрудного седельного ремня Руденко, 1960, с. 357, табл. XCIX, 1-6, С, 1-j. 5), а также - головка грифона на бронзовом налобнике из Берельского большого кургана V в. до н.э. (Сорокин, 1969, рис. 10, X). Подобное зооморфное оформление в жде кожаных протом оленей имели перекрестия налобного и наносного ремней на узде >ё5 из Пазыркского I кургана (Грязнов, 1950, ж. 11).
На разводных дюнах у д. Новосклюихи sa р. Алей близ Рубцовска найдена бронзовая хжлиндрическая обойма для перекрестных эемней с навершием в виде когтя, которые в • в. до н.э. были широко распространены в степях Евразии (Смирнов, 1961, с. 89-90, ж. 50, 15, 51, 7), а изображение коггевидно-х наносника воспроизведено на фигуре дожали на войлочном ковре из V Пазырыкско-х кургана (Руденко, 1953, табл. XCV). Кос-теая имитация подобной коггеввдной про-зжзки-наносника встречена в могильнике з^стровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, х 37, табл. XXXIII, 19).
Узду украшали бронзовыми и костяными бляхами и подвесками различной формы. '1 ~ змянутые выше бронзовые литые бляхи со стилизованным изображением головы грифо-аа из Рогозихи, Раздумья VI и Новотроицко-х 1 (рис. 48, 17, 18, 49, 6; Уманский, 1987а, Ж- 5, 2, 3, 6, 1, 2) подобны уздечным дере-жиным и бронзовым бляшкам из больших курганов Алтая второй половины VI - V-Т* sb. до н.э. Башадарского II, Туекгинских и др (Руденко, 1960, табл. XXXV, XXXVI, Ж 129). Подобные уздечные бляшки встре-*=ы также в Бийском 1 могильнике (Завиту-жза, 1961, рис. 7, 6), что дополнительно называет на направление связей с Горным Алтаем вдоль Катуни. Для украшения ремней улы служили также бронзовые литые полу-ДЕтровидные бляшки (рис. 38, 12, 49, ба), вторые встречаются наиболее часто и по ферме аналогичны савроматским (Смирнов, рис. 51, 9, 10, 52, 4, 5). Бляшки этого тала есть в Бийском могильнике, в т.ч. <Ьышки с ободком, бытующие в V-IV-Ш вв. * н.э. (Завитухина, 1961, рис. 4, 9, 10). В Жигане 19 Н.Шарапа I такие бляшки укра-ены стилизованным изображением свер
нувшегося зверя (рис. 48, 19, Троицкая, 1970, с. 213, рис. 2, 9). Подобные бляшки были также у населения I и II стадий тагарской культуры. На стадии II появляются бляшки с ободком (Киселев, 1951, табл. XXVIII, II). В целом литые полушаровидные бляшки были широко распространены в VI-1V вв. до н.э. у кочевников степей Евразии и служили для декора ременных узлов узды и в качестве принадлежности ремней портупеи (Смирнов, 1961, с. 91).
Налобный ремень и его перекрестия с нащечными ремнями узды из погр. 5 кург. 2 Нового Шарапа II V-IV вв. до н.э. украшали 3 костяные бляхи (рис. 49, 1; Троицкая, 1972, рис. 5, г; Троицкая, Бородовский, 1994, рис. 1), представляющие стилизованное изображение головы грифона, выполненное в алтайском стиле. Аналогичные бронзовые и деревянные бляхи украшали узды коней из Башадарского 2-го и Туектинского курганов середины и второй половины VI в. до н.э. (Руденко, 1960, с. 86-87, рис. 50, 129, ж, р, табл. XLIII, XLV). Находки подвесок в уздечных наборах из лесостепного Приобья редки. В единичных погребениях представлены подвески из клыков кабана и медведя (Кучук I, Рогозиха I; Шамшин и др., 1992, с. 72, рис. 1, 10, Уманский, 1992а, рис. 5, 10, 11, 14, 15), имитации клыков кабана, изображения головок грифона и кабана. Можно предполагать, что помимо декоративных целей они служили оберегами. Имитирующие клыки кабана бронзовые подвески встречены в погребении в Новосибирске (рис. 49, 18). Бронзовые подвески с изображением головок птиц происходят из погр. 1 кург. 1 Н.Шарапа II (рис. 49, 20, Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXVI, 10, 11). В могильнике Рогозиха I обнаружена оригинальная бронзовая подвеска с изображением сопоставленных головок грифона (рис. 49, 19), выполненных в стиле изобразительного искусства Алтая (Руденко, 1960, табл. XXXVII, 1, XCVII, 5, XCVIII-C). Найдена она в комплексе погр. 1 кург. 4 вместе с ворворками и накладкой с завершением в виде головок грифонов (рис. 49, 12, 15; Уманский, 1992а, рис. 6, 4, 5, 7-9)', что говорит о выдержанности декоративного комплекса. Вышеуказанные аналогии из Туектинского I и Борель-ского большого курганов позволяют датировать это погребение V-началом IV в. до н.э., кроме того, подвесками уздечки являлись, очевидно, роговые головки кабанов из Рогозихи I (рис. 49, 10, II). В могильниках Новотроицкое I (кург. 15, погр. 1) и Новотроицкое II (кург. 18, погр. 6) представлены бронзовые литые подвески с изображением головы кошачьего хищника, заглатывающего
жертву (рис. 54, 7; Уманский, 1987а, рис. 7, 2, с. 45-46). В подобном стиле вырезано изображение головы кошачьего на концах псалий узды №2 из Пазырыкского 1 кургана (Грязнов, 1950, рис. 7, 21). В качестве подвесок к сбруе служили, очевидно, также бронзовые колокольчики, встреченные в погр. 1 кург. 15 Новотроицкого I (рис. 49, 13), а также в могильниках Быстровка I и Новосибирском (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXIV, 12, L, 14, ОАК за 1896 г., рис. 484).
На налобном ремне крепились бронзовые и железные налобники различной формы - круглые, в виде запятой (рис. 48, 21, 49, 16) (Н.Шарап I, кург. 19; Рогозиха I), утиного клюва (рис. 49, 5) (Ордынское I, кург. 2; Троицкая, 1973, рис. 3, з) или полушаровид-ной бляхи (рис. 49, 3; Новотроицкое I, кург. 15, погр. 1). Бронзовые бляхи в виде запятой или стилизованного изображения головы и гипертрофированного клюва грифона (рис. 48, 21, 49, 16), представлены на широкой территории лесостепи и степи юга Западной Сибири от Алтая до Южного Приуралья, хотя находки их немногочисленны. В памятниках саргатской культуры они найдены в курганах Усть-Тартасском в Барабе (ОАК за 1896 г., рис. 623), Богдановка III на Иртыше (Могильников, Колесников, Куйбышев, 1977, с. 225-226), у кочевников Южного Приуралья (Смирнов, 1961, рис. 55, 6). Все они относятся к V-IV вв. до н.э. В могильниках Мечет-сай на Илеке и Сибирка I в алтайском низкогорье (Смирнов, 1961, табл. 55, 8, Бородовский, 1988, рис. 1, 7) имеет аналогии бронзовый налобник в форме утиного клюва из Ордынского I (рис. 49, 5). Налобники и декоративные бляхи круглой и сердцевидной формы представлены у саков Тянь-Шаня (Заднепровский, 1992, табл. 32, 19), в пазырыкских курганах Алтая (Грязнов, 1950, рис. 6, 7, 9, 12, 13, 15; Руденко, 1953, рис. 127). Из 28 налобников, найденных в Туекгинских курганах, все, кроме одного, были круглыми. Они были сделаны из дерева и покрыты золотым листком (Руденко, 1960, с. 124, рис. 75). Для фиксации ремней сбруи служили бронзовые обоймы (рис. 48, 6), костяные трубчатые застежки с кососрезанным краем (рис. 48, 4) и, вероятно, некоторые костяные кольцевидные и сегментовидные пронизи (рис. 48, 1, 2, 9, 14).
Узда, как и у кочевников Горного Алтая, имела чумбур с блоком. Костяные блоки от чумбура обнаружены в погр. 5, кург. 15 Камня II (рис. 48, 8, II), в могильнике Быстровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 84, табл. XXXIII, 11, 13) и др. Неясно назначение встреченной в составе сбруйного ком
плекса из погр. 5, кург. 15 Камня II костяно накладки с зубцами и двумя отверстиям (рис. 48, 12). Вероятно, она могла крепитьс к наносному ремню и служить для сдержива ния коня.
Детальных данных о конструкции седл у населения Верхнего Приобья не имеете! Но вероятно, эти седла были подобны горна алтайским (Руденко, 1953, с. 150-171) и седл] изображенному на фигурке коня из кургана Сибирки I (Бородовский, 1988, рис. 1). Пол пружные пряжки были костяные подпряма угольной формы (рис. 48, 13, 49, 14) и брои зовые рамчатые с крючком для креплена ремня или без него (рис. 49, 7-9). Во П-I bi до н.э. появляются крупные подпрямоуголл ные железные пряжки с крючком, предста! ленные в могильнике Милованово VI (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XLV 23). Для затягивания подпружного ремв служили также парные бронзовые скоб! подобные встреченным в кургане 19 Н.Шар па I (рис. 48, 23, Троицкая, 1970, с. 21 рис. 2, 1). Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовски (1994, с. 84-85, рис. 16), реконструируют! крепление подпружного ремня посредства таких скоб, указывают, что аналогичный сти соб затягивания подпруги известен в этн< графин у киргизов. Подобным образом Д1 затягивания подпруги использовали таки вырезанные из позвонков кольцевидные па ные пряжки, встреченные в Рогозихе (Уманский, 1992а, рис. 3, 2, 4).
С креплением нагрудного, подхвостн го и приторочных седельных ремней, и видимому, связаны часть круглых и подпр моугольных ворворок с отверстием в центр найденных в кургане 15 могильника К мень II (рис. 48, 5, 7, 10), в курганах Быс ровки I (Троицкая, Бородовский, 19S табл. XXXIII, 7,	14,	16), Рогозюа
(Уманский, 1992а, рис. 3, 7) и др. Подобш костяные круглые и подквадратные бляшки центральным отверстием лежали в облаа ребер и крестцовых позвонков коней в ку ганах Уландрыка и Юстыда в Горном Алт На этом основании В.Д.Кубарев (1987, с.' рис. 14, 7, 8, 1991, с. 54, рис. 10, 9-12) счи! ет, что эти бляшки-пронизи использовали для продергивания ремешков, привязыва! щих подхвостный ремень к седлу.
С конским снаряжением могла бь связана роговая свайка или завертка, на денная у с. Новодупленского на Чумьп Рукоятка ее завершается скульптурной голе кой медведя (Уманский, 1987а, с. 42, рис. 2). Подобные свайки применялись для раз! зывания затянувшихся ременных узлов. С жет медведя имеет параллели в украшен головками медведя концов бронзовой грин
Новотроицкого I могильника (рис. 56, У; -энский, 1987а, рис. 4, 2).
В Новотроицком II могильнике 18, погр. 5) найдена рукоять плети, -дранная из просверленной трубчатой кости. ~:2?бная нагайка происходит из Пазырык-
I кургана (Руденко, 1953, рис. 134).
Оценивая в целом облик конского сна-: -a z н ия населения лесостепного Приобья :е£ины-второй половины I тыс. до н.э., - отметить, что при общности его с -с ким убором на широкой территории Евразии в его декоре прослеживается и ?:._я близость к снаряжению коня у насе-пазырыкской культуры Горного Алтая. ?*•: вполне естественно при учете их сосед-и связующей роли населения предгорий глубоко проникавшего вдоль речных 1  в пазырыкский ареал (Могильников, В свою очередь, пазырыкцы попадали a t ые районы предгорий, что констатиру-; свешенными по пазырыкскому ритуалу * : с. захоронениями с конем в курганах * _ чы близ Горно-Алтайска (Киреев, 1990, - :5 1992, с. 56) и, возможно, в какой-то м.- использовали приалтайские степи в ка-летних пастбищ.
4. Орудия труда и предметы быта.
Орудия труда представлены ножами, Вассами, пряслицами, шильями, проколка-шм скреблами, пестами, зернотерками, гру->-\_чи от рыболовных сетей, литейными э : сми, штампом для обработки керамики, К^’.СМИ и др.
Ножи среди орудий труда составляют у? многочисленную категорию. Большин-:<х обнаружено в погребениях возле кос-? животных, где их первоначально клали вс сзодо с мясом, предназначенным погреет »з му. Эта черта ритуала появляется в к VI-V вв. до н.э. Ранее в большеречен-сс погребениях второй половины VIII-‘ з до н.э. ножи лежали без костей живот-поскольку ритуал снабжения покойни-с ’ с с ной пищей в это время не практико-L-.; Отдельные ножи встречены на поселе-
В болыпереченской культуре второй вс:-ины VIII-VI вв. до н.э. ножи медные ел—сшчатые со слегка намеченной руко-г^< 5ез навершия или - единично - с коль-ч или зооморфным навершием (рис. 50, t "с.знов, 1956а, табл. XVI, 7, XVIII, 24-33; - - .за, 1995, с. 92, 95, рис. 1, 3, 4). Бронзо-|ьс - :жи с кольчатым навершием в это вре-» заставлены в тасмолинской культуре к ’Сального Казахстана (Кадырбаев, 1966, ж с. 5, 43, 7, 2, 77, 72, 66, 62, 63), в ком
плексе конца VII-VI вв. до н.э. из Чистого Яра в Восточном Казахстане (Арсланова, 1974а, рис. 26), в Приаралье в могильнике Уйгарак VII-V вв. до н.э. (Вишневская, 1973, табл. XXI, 77). В основном медные кольчатые ножи более свойственны сакам Казахстана, нежели болыпереченцам Верхнего Приобья, у которых в VII-VI вв. до н.э. преобладали простые пластинчатые ножи без навершия. Медный нож с поселения Ордынское IX имеет на конце рукояти небольшое округлое расширение (рис. 50, 70, напоминающее монетовидные навершия ножей эпохи финальной бронзы, обнаруженных в могильниках Калачевка II на Иртыше (Могильников, 1968, с. 97,* рис. 43, 2), Камышенка на Верхней Оби (Членова, 1994, с. 21, рис. 5, 2) и др. На ноже из Ордынского IX VI-V вв. до н.э. эта деталь отражает традиции ирменской культуры предшествующего времени.
В рассматриваемом регионе нам известно два бронзовых ножа с зооморфными окончаниями рукоятей, опубликованные НЛ.Членовой (1995). У одного из них, происходящего “с Алтая” из коллекции Н.С.Гуляева, чуть намеченная со стороны лезвия рукоять завершается головкой свиньи (определение В.И.Цалкина). Н.Л.Членова сопоставляет эту головку с головками кабанов на псалиях из кургана VII-VI вв. до н.э. Кар-бан I в Горном Алтае. Фигурка стоящего кабана венчает рукоять бронзового ножа VI-V вв. до н.э. с мыса Чичилган на Телецком озере (Бородаев, Селегей, 1990, рис. 1). У второго ножа, найденного у д. Кунгуровой близ Барнаула, невыделенная рукоять увенчана фигуркой птицы. Как считает НЛ.Членова (1995, с. 95), форма ножа из Кунгуровой соответствует татарским ножам V в. до н.э., но нож может быть и более ранним. Примечательно, что фигурка птицы на рукояти ножа напоминает фигурки орлов из Чиликтинского кургана VII-VI вв. до н.э. (Черников, 1965, табл. XXIII, 2) и Зуевского могильника на Каме VI в. до н.э. (Збруева, 1952, табл. XXV, J). Еще один бронзовый пластинчатый нож с фигуркой стоящей косули (?) с повернутой назад головой VII-VI вв. до н.э. найден на поселении Белое III в Ку-лунде. Аналоги ему имеются в Минусинской котловине, но в большей мере на Тянь-Шане и в Приаралье (Фролов, 1995, с. 102-103, рис. 14, 7) К VI-V вв. до н.э. относится бронзовый пластинчатый нож без выделенной рукояти с круглым отверстием на ее конце (рис. 50, /7), найденный близ д. Черная Курья на юге Кулунды (Иванов, 1982, рис. 9, 5). Аналогичные ножи встречены вместе с бронзовыми ножами с кольчатым навершием рукояти на вышеупомянутых памятниках конца
VII - VI-V вв. до н.э. - Чистый Яр (Арсланова, 1974а, рис. 27), Уйгарак (Вишневская, 1973, табл. XXI, 12). Эта форма ножей послужила прототипом для изготовления такого типа железных ножей V-III вв. до н.э. (рис. 50, 3).
Железные ножи у населения Верхнего Приобья распространяются в конце VI - V-IV вв. до н.э. и, по-видимому, сразу же становятся количественно преобладающими. Однако, в это время еще продолжали пользоваться также бронзовыми ножами. На это указывают -накодкл брокзсвото межа с к.оль-чатым навершием рукояти в комплексе конца VI-начала V в. до н.э. у Новообинки (рис. 35, 14), глиняных форм для отливки медных ножей без выделенной рукояти и с петлевидным навершием в литейной мастерской V-IV вв. до н.э. Ближние Елбаны XII (рис. 51, 8, 9", Грязнов, 1956а, с. 88-90, табл. XXIV, 1-5). В могильнике Леонтьевка IV-III вв. до н.э. медный нож без выделенной рукояти (рис. 50, 12) встречен наряду с железными ножами аналогичной формы (Арсланова, 1962, табл. VII, 9). Вероятно, это наиболее поздняя находка бронзового ножа в погребениях каменской культуры. Условно к VI-IV вв. до н.э. могут быть отнесены два бронзовых ножа - прямой и выгнутообушковый с каплевидной петлей рукояти (рис. 50, 13, 14), найденные в осыпи курганов Ордынское I (Троицкая, 1973, с. 94, рис. 2, г, д). По форме и материалу они аналогичны татарским ножам VI-IV вв. до н.э. (Грязнов, 1968, рис. 67, 68; Мартынов, 1979, табл. 35, 66, 78) и в Верхнем Приобье представляют, очевидно, татарский импорт. Вероятно, татарское происхождение имеет также бронзовый нож с волютообразным навершием с Маякова городища на Томи (рис. 50, 75; Эрдниев, 1960, рис. 12). Бронзовые ножи с подобным навершием представлены в татарских памятниках сарагашенского этапа V-IV вв. до н.э. (Грязнов, 1968, с. 192, рис. 39; Мартынов, 1979, табл. 34, 117).
Существование бронзовых ножей до V-IV вв. до н.э. и распространение в это время собственной металлургии железа было причиной того, что ранние железные ножи преимущественно копируют формы бронзовых.
По форме железные ножи могут быть разделены на две группы:
1) количественно преобладающие пластинчатые ножи без выделенной рукояти (рис. 50, 1-3, 5-7), генетически связанные с местными бронзовыми пластинчатыми ножами и аналогичные ножам широкой территории Саяно-Алтая, частью - Минусинской котловины и прилежащих областей Казахстана середины-второй половины I тыс. до н.э.
2) черешковые ножи (рис. 50, 4), представленные небольшим количеством экземп-' ляров, форма которых несвойственна ножам' населения Саяно-Алтая рассматриваемого-времени и имеет, вероятно, западное проис-’ хождение, попав в Верхнее Приобье от кочевников Казахстана или населения саргатской культуры, в которой ножи были черешковыми, а пластинчатые встречаются как исключение.
В свою очередь, ножи первой группы, без выделенной рукояти, делятся на 4 типа: цростые шзхл цъш&деццой навершия с прямой или горбатой спинко! (рис. 50, 1, 2); 2) аналогичной формы ножи небольшим округлым или овальным отвер стием у конца рукояти (рис. 50, 3); 3) ножи петлевидным навершием рукояти (рис. 50, 5) 4) ножи е кольцевым навершием рукояг (рис. 50, 6). У некоторых поздних экземпля ров ножей типа 4 кольцо образовано загну тым крюком раскованным концом рукояти 1 имеет неправильную форму (рис. 50, 7). По следнее аналогично завершению рукоятей части ножей и шильев из памятников тесин ского этапа Минусинской котловины (Гряз нов, 1968, с. 192, рис. 13) и хунну Забайкаль П-I вв. до н.э. (Давыдова, 1985, рис. VIII, 1 3, 4, Коновалов, 1976, табл. XVI, 12).
Прямые ножи без выделенной рукояг без навершия (рис. 50, 1, 2) (тип 1.1) преоб ладают в памятниках V-T7 вв. до н.э. с захо дом в III в. до н.э. Они полностью домини руют в могильниках Камень II (Могильни ков, Куйбышев, 1982, рис. 2, 2, 6, 13, 5, 7) Андроново (Могильников и др., 1991, рис. 4 7, 3, 8), Масляха II (Уманский, Телегин 1990, рис. 1, О), Леонтьевка (кроме одноп вышеупомянутого бронзового) (Арсланова 1962, табл. VII, 6, 7, 15). Один из наиболее ранних датированье экземпляров ноже< этого типа из погребения кургана 1 Гилево) находился в комплексе с рукоятью железноп меча с рожковидным навершием и сломан ным под углом перекрестием, близким к ба бочковидному, со следами золотой инкруста ции, который может относиться ко второ! половине V-IV вв. до н.э. (рис. 37, 5). Здеа же находились трехгранные и ромбические I сечениии костяные втульчатые наконечнии стрел со сводчатой головкой, подражающи по форме бронзовым (Могильников, 199( с. 83, рис. 1, 6- 1Г), подтверждающие данну] хронологию. Типологически железные нож без выделенной рукояти и навершия генети чески связаны с бронзовыми ножами подоб ной формы, известными в болыпереченекя памятниках Верхнего Приобья VIII-VI вв. д н.э. и которые продолжали отливать здесь л V-IV вв. до н.э. (рис. 51, 8, Грязнов, 1956i
абл. XVIII, 30, XXIV, 3, 7). Аналогичные бронзовые ножи появляются в позднеирмен-::<их памятниках VIII-VII вв. до н.э. Членова, 1994, рис. 3, 75). Наиболее ранние железные ножи этого типа (1.1) встречены «гряду с бронзовыми в тасмолинских памят-•иках VII-VI вв. до н.э. (Кадырбаев, 1966, : 389, рис. 66, 64), но господствуют они там 1 V-IV вв. до н.э., как и в Верхнем Приобье. ё VH-V вв. до н.э. такие же железные ножи тчесте с бронзовыми представлены в При-ic-алье, в могильнике Уйгарак (Вишневская, .ГЗ, табл. II, 77, XV, 13, XXI, <?, с. 72) и в гюсайской культуре (Вайнберг, 1979, ’гбл. Ха, 4-7). У саков Семиречья в кургане 2 акрополя Арасан I в Алакульской впадине железный нож с невыделенной рукоятью находился в комплексе с бронзовым зерка-км с бортиком VI-V вв. до н.э. (Кушаев, .48, с. 143-144, табл. I, 77, 13). Аналогичные железные ножи известны у кочевников Юж-~:'о Приуралья V-IV вв. до н.э. (Смирнов, 44, с. 106, рис. 38, 14). В Горном Алтае железные и бронзовые ножи с невыделенной г-хоятью без навершия (тип 1.1) были наи-'«а'ее распространены в V-III вв. до н.э.
I..разаков, 1988, с. 19), что почти одновременно их бытованию в Верхнем Приобье.
В V-III вв. до н.э. в небольшом количе--~зе представлены также ножи с маленьким е.-тлым или овальным отверстием в невыде-ге.-ной рукояти (тип 1.2) (рис. 50, 3), подоб-ta.e бронзовым ножам этого типа, широко местным в это время в Минусинской котле зине (Грязнов, 1968, с. 193, рис. 67), Туве 'ддзласов, 1979, табл. II, 20, Грач, 1980, синелен. табл. I, 142, рис. 33, 9) и на Алтае а разаков, 1988, рис. 3, 2, 6, 8). В Горном ае и в Туве такие ножи бронзовые и же-е:-;ые, в Минусинской котловине - бронзо-s-e. в Верхнем Приобье - также бронзовые и валезные (рис. 50, 3, 11), но количественно "есбладают железные. Бронзовых нам из-see-ен только один из Черной Курьи ;	50, 12).
В конце IV-II вв. до н.э. в Верхнем ~:.-эбье широко представлены железные с петлевидным навершием рукояти 1.3) (рис. 50, 5), генетически развившие--• из ножей с каплевидным отверстием в л <: яти и подражающие по форме бронзо-Еа ч ножам с петельчатой ручкой V-IV вв. до » формы для отливки которых найдены на «едении БЕ XII (рис. 51, 9, Грязнов, 1956а, 'л XXIV, 7, 2). Железные ножи этого типа —«ко представлены в могильниках конца -Чвв. до н.э. Новотроицкое I, II, Быстра; .о I вместе с ножами без выделенной г \:яти типа 1.1 (Троицкая, 1983, рис. 3, 7-• Примечательно, что ножи с петельчатой
рукоятью отсутствуют в могильниках Камень II, Андроново, Кирилловка III, Леонть-евка, что указывает на их большую древность.
В Ш-П вв. до н.э. железные ножи с петельчатой рукоятью (тип 1.3) сосуществовали с типологически более поздними ножами с кольчатым навершием рукояти (тип 1.4) (рис. 50, 6, 7). Об этом свидетельствуют совместные находки железных петельчатых и кольчатых ножей в отдельных закрытых комплексах (Новотроицкое II, курган 18, noip. 9; Могильников, А-1988, рис. 83, 2, 3). Наиболее ранние железные ножи с кольчатым завершением рукояти появляются в V-IV вв. до н.э., когда, очевидно, наследуют форму бронзовых кольчатых ножей предшествующего периода. Такой железный нож с кольчатой рукоятью обнаружен в малом кургане 2 Бере-ли вместе с рукоятью железного кинжала с навершием из сопоставленных головок грифонов (Сорокин, 1969, рис. 21, 1-4), что позволяет относить данный комплекс к V-IV вв. до н.э. Этим же временем датирует данный курган Берели Л.С.Марсадолов (1985, с. 14). Основываясь на этой же аналогии и времени бытования бронзовых ножей с кольцом, В.Д.Кубарев (1991, с. 71) предлагает ограничить нижнюю дату железных ножей с кольчатой рукоятью rV-III вв. до н.э. С III-II вв. др н.э. ножи с кольчатой рукоятью широко представлены в памятниках лесостепного Верхнего Приобья. В конце Ш-1 вв. до н.э. ножи с кольчатой рукоятью известны на Саяно-Алтае в постпазырыкских и ранне-шурмакских древностях, в Минусинской котловине, Обь-Енисейском лесостепном меж-дуречьи в позднетагарских и тесинских комплексах (Сорокин, 1967, рис. 13, 1, 10, Сура-заков, 1988, рис. 3, 10-14, Кызласов, 1979, табл. III, 28, Грязнов, 1968, с. 192, рис. 11-13; Пшеницына, 1975, рис. 3, 19-21', Мартынов, 1979, табл. 4). Во П-1 вв. до н.э., возможно в связи с событиями эпохи великого переселения народов, единичные экземпляры ножей с кольчатой рукоятью появляются у населения саргатской культуры в Прииртышье и При-ишимье (Могильников, 1992, табл. 123, 25; Матвеева, 1994, рис. 40, 10) и далеко на юго-западе - в Тилля-Тепе в Афганистане (Сариа-ниди, 1983, рис. 22).
По преобладанию ножей без выделенной рукояти без навершия, а также с петельчатым и кольцевидным завершением рукояти культура населения Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э., как и по ряду других элементов, входит в круг культур Саяно-Алтая и Минусинской котловины этого времени.
Параллельно с ножами восточных саяно-алтайских типов, рукояти которых обматывались ремешком, в небольшом числе представлены черешковые ножи с рукоятями из дерева и кости, черенок у которых отделен уступом от клинка со стороны лезвия (тип 2.1) (рис. 50, 4). Спинка их чуть горбатая. В Верхнем Приобье такие ножи появляются в V-IV вв. до н.э., на что указывает находка такого ножа в погр. 5 кургана 2 могильника Н.Шарап II в комплексе с архаичным бронзовым чеканом с изображением стоящих медведей на обушке (рис. 42, 10, Троицкая, 1972, рис. 4, а, ж). Это время следует за периодом появления в Верхнем Приобье железных вещей западного происхождения во второй половине VI-на рубеже VI-V вв. до н.э. - кинжала и меча с почковидным перекрестием из МГК I и Новообинки (рис. 33, 3, 5) и, очевидно, вкупе с этими находками, а также с рядом других данных керамики и погребального обряда, указанными выше, отражает проникновение западных этнокультурных элементов. В последней трети I тыс. до н.э. черешковые ножи в Верхнем Приобье использовались параллельно с ножами с невыделенной рукоятью, но в значительно меньшем количестве, чем последние.
Кельты служили рубящими орудиями. Симметричные - в качестве топоров, асимметричные - тесел. Кроме того, кельты могли быть наконечниками орудий при разрыхлении земли при первичной обработке поля в мотыжном земледелии, а также - при копании котлованов землянок и других сооружений. В изучаемом регионе нам известно четыре находки бронзовых кельтов. Все бронзовые кельты VI - Ш-П вв. до н.э. встречены в лесостепном Верхнем Приобье. В степных районах, удаленных от Оби, находок кельтов рассматриваемого периода неизвестно. По форме кельты могут быть подразделены на две группы - 1) гладкие с овальной втулкой с ушками и без ушков; 2) орнаментированные с шестигранной втулкой с перегородкой внутри западносибирского типа. В VI-IV вв. до н.э. были, очевидно, наиболее распространены кельты группы 1 с ушками и без ушков. Среди них - кельты с лобным ушком и с двумя боковыми ушками. Асимметричный кельт с лобным ушком встречен на могильнике Староалейка II (Иванов, 1995, с. 21). Находки кельтов с боковыми ушками нам неизвестны. Однако формы для их отливки обнаружены на поселениях Боровое III и Ближние Елбаны XII VI-V и V-IV вв. до н.э. (рис. 51,	6,	12) (Грязнов, 1956,
табл. XXIII, 1-5; Абдулганеев, 1992, рис. 1, 1, 2), что указывает на достаточно широкое распространение кельтов этого типа. Глиня
ные формы для отливки безушковых кельтов также встречены на поселении БЕ XII (рис. 51, 10) (Грязнов, 1956, табл. XXIII, 5, 5а). К этому следует добавить, что мелкие обломки форм для отливки кельтов, тип которых не может быть точно определен, обнаружены на поселениях Верхнего Приобья -Верх-Тула и др. (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 54, табл. XI, 4), в Барабе на поселении Каргат IV (Полосьмак, 1987, рис. 77, Г). Асимметричный кельт без ушек найден на могильнике Высокий Борок конца IV-начала III вв. до н.э. в Новосибирском Приобье (рис. 51, 3). Во втулке его имеется перегородка (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 16, табл. XXIII, 12), что сближает данный кельт с кельтами западно-сибирских типов.
В IV-III вв. до н.э. в связи с контактами с продвигавшимися с севера кулайцами 1 Верхнем Приобье появляются орнаментированные кельты западносибирских типов. Это валиковый кельт из могильника Быстровка 1 (рис. 51, 2) (Троицкая, Бородовский, 1994J с. 36, табл. XXXIII, I). По классификация В.Н.Чернецова (1947, с. 79-91) данный келы может быть отнесен к группе 2 западносибирских кельтов, датированной им VII-IV вв до н.э. Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовски! (1994, с. 36) датировали кельт из Быстровкя Ш-П вв. до н.э. По нашему мнению, его наиболее вероятная дата - IV-III вв. до н.э Кельты этого типа найдены в Среднем При-тоболье в закрытых комплексах Красногорского I и Тютринского могильников V-IV 1 Ш-П вв. до н.э. (Матвеева, 1987, с. 63, рис. 2, 15). На городище Чудацкая Гора j устья Касмалы М.П.Грязновым обнаруже! бронзовый кельт тобольского типа (рис. 51 Г), сопоставимый, по В.Н.Чернецову (1947), ( кельтами группы 4 западносибирских кельтов, который датируется Ш-П вв. до н.э (Абдулганеев, Казаков, 1994, с. 111-115, рис. 1, Т). В конце III - II-I вв. до н.э. распространяются железные кельты-тесла ( длинной втулкой и коротким лезвием тип представленных в памятниках соседних ку-лайской, саргатской и новочекинской культур (Троицкая, 1979, табл. VIII, 25, 27; Полосьмак, 1987, с. 64, 84, рис. 59, 5; Корякова 1988, с. 72, рис. 17, 64, 65). Подобный железный кельт с сомкнутой втулкой встречен на поселении Точильное III. По аналогиям ( саргатскими и кулайскими кельтами он датирован М.Т.Абдулганеевым (1996, с. 13-14) н ранее III в. до н.э.
Шилья бронзовые, железные и костя ные. Бронзовые шилья нам известны по экз. из поселения Ордынское IX, могильни ков “26 июня”, МГК I и Кирилловка III Первые два описаны Т.Н.Троицкой 1
\.П.Бородовским (1994, с. 33, табл. III, /2, XV, 72). Шило из поселения Ордынское IX в течении квадратное, из могильника ”26 ию-' - рабочая часть округлая, верхняя - квад-:атная. Бронзовое шило из Кирилловки III ;ис. 52, II) литое гвоздевидной формы со —ляпкой, круглое в поперечном сечении Могильников, Телегин, 1992, рис. 5, <S). Та-о*е гвоздевидные шилья характерны главным zc разом для памятников предшествующего кемени VII-VI вв. до н.э. болыпереченской 1 татарской культур (Грязнов, 1956а, — 5л. XVI, 4, 5; 1968, с. 193, рис. 101-103). Цинично в V-IV вв. до н.э. подобные шилья 12зестны в Горном Алтае (Сорокин, 1974, 5, 24). Шило из МГК I ромбическое в учении имело костяную рукоять (рис. 52, 2 На могильнике “26 июня” встречено -<же железное шило в виде округлого ~ержня (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 33, -5л. XV, 13). Подобные округлые стержни предка попадают и в других памятниках -лвстройцкое II и др.; рис. 52, 74), но из-за л’ гхой сохранности железа их форма обычно «определенна. Костяные шилья и проколки ю’али из заостренных метакарпальных кос-лошади или из обломков крупных труб-;и-э1х костей животных (рис. 52, 75, 16). Они ^-речаются на поселениях и в погребениях <^сляха I и др.; Могильников, Уманский, •<. рис. 2, 7, 5, 77, 7, 77), Иногда они име-наверху просверленные отверстия для : свешивания (Троицкая, Бородовский, табл. XV, 14). В качестве шильев могли ^’зльзовать также бронзовые и железные г -кл с заостренным концом (рис. 52, 13, 17).
Иглы. Известно три находки игл. Одна с чих массивная золотая квадратная в сече-* -< с ушком и преднамеренно перекручен-ч - * концом найдена в могильнике Быстров-1 конца IV-II вв. до н.э. (Троицкая, Боро-х окий, 1994, с. 33, табл. XXXIV, 77). Другая о? кая бронзовая из кургана 16 Рогозихи I ’ вв. до н.э. находилась в костяном -"ьнике (Шамшин, Навротский, 1986, 5), третья - бронзовая с ушком - из кур--о 39 Новотроицкое I (Уманский, 19926, V . Указанная золотая игла из Быстровки I с •.-инальна и не имеет аналогий. Бронзовые обнаружены на поселении большере-<-;кэй культуры БЕ I VII-VI вв. до н.э. ' снов, 1956а, табл. XV, 27, 28). Кроме то-- <едная игла или обдомок булавки ветре-< - - в погр. 3 МГК I (Кунгуров, Фролов, : с.95, рис. 1, 7). Игольник, вырезанный < -сти крупной птицы, дрофы или журавля 'сселение Е.Е.Антипиной), обнаружен в г тсне 10 Кирилловки III (рис. 25, 6).
“Грибки”. В Новосибирском Приобье ’селении Ордынское IX, а также на мо
гильниках Н.Шарап II и Быстровка I встречены глиняные изделия в форме грибков на короткой ножке (5 экз.). У двух экземпляров в шляпках имелись одно или три отверстия (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 37, 58, табл. III, 9, XXVI, 76, XXXVII, 12-14). Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовский (1994, с. 58) на основании этнографических аналогий и экспериментальных наблюдений считают эти предметы глиняными наковаленками, использовавшимися при обработке и заглаживании поверхности глиняных сосудов, особенно с внутренней стороны. Правда, такая трактовка назначения этих изделий не объясняет их отсутствия на памятниках Барнаульского Приобья и Кулунды, т.е. на большей части территории культуры, хотя там изготовляли сосуды в основном идентичные по форме и технологии керамике Новосибирского Приобья. В культурах на смежной территории аналогичные грибковидные предметы нам неизвестны.
Оселки (рис. 52, 8-10) являются довольно распространенной находкой чаще в мужских, реже - в женских погребениях. Они изготовлены из мелкозернистого песчаника или плотного сланца, имеют вытянутую прямоугольную форму с закругленными торцами и отверстие двустороннего сверления для подвешивания к поясу с правой стороны. Преимущественно справа от тазобедренных костей оселки лежат в погребениях, хотя встречается положение с левой стороны и в ногах.
По вопросу о назначении оселков существуют два разных мнения. Одни исследователи вслед за М.П.Грязновым (1961, с. 142) считают их амулетами, принадлежностями культа, другие - точильными брусками. В решении этого вопроса большую важность имеют данные о состоянии поверхности оселков, наличии на них следов работы. К сожалению, в публикациях такие сведения за немногими исключениями отсутствуют. На оселках из могильника Леонтьевка (5 экз.) сохранились следы сточенности по середине и по краям, что, по мнению Ф.Х.Арслановой (1962, с. 92), свидетельствует о долгом их употреблении. Оселок из могильника Камень II был сломан в древности и имел следы сточенности (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 121, рис. 2, 10). В отличие от этого, на могильнике Рогозиха I оселки (2 экз.) не имели следов сточенности, на основании чего А.П.Уманский (1992а, с. 54-55) предположительно относит их к предметам культа. Примечательно в связи с этим, что один из этих оселков был встречен в погребении вместе с каменным алтариком на четырех ножках, глиняной курильницей, бронзовым зер
калом и кусочками мела (Уманский, 1992а, рис. 2, 4, 4, 2, 4, 8, 13). В одном комплексе с глиняной курильницей, каменным алтариком на четырех ножках, пастовой бусиной, бронзовыми перстнем и гривной (рис. 56, 6, 61, 4, 6) находился также один из сточенных оселков на могильнике Кирилловна III (рис. 52, 9, Могильников, Телегин, 1992, с. 114, рис. 8, 1-4, 9, 9, 3-5). При этом оселок лежал у правой стопы погребенной, а каменный алтарик стоял слева от черепа. Указанные случаи свидетельствуют о помещении в захоронения культовых (алтарик, курильницы) и бытовых, утилитарных (?) (оселки) вещей. Принимая во внимание наличие на ряде оселков следов сточенности, можно думать, что в основном оселки использовались для заточки или правки острия металлических предметов. При этом не исключена, наряду с основной функцией, возможность использования их в культовых целях. В погребения же клали как новые оселки, так и бывшие в употреблении, также как и другие бытовые вещи.
На использование оселков для заточки помимо сработанности указывает расположение их в некоторых могилах рядом с металлическими предметами. Так, в погребении 3 кургана 5 Новотроицкого II оселок лежал рядом с кинжалом (рис. 10, 7). Впрочем, М.П.Грязнов (1961, с. 139) такое совместное расположение не считал доказательством использования оселков в качестве точил.
Орудия из камня. Кроме оселков, из камня, гранита, плотного песчаникового сланца, известняка, руслового валунника изготовлен целый ряд орудий - зернотерки, песты (рис. 51, 5), мотыжки для разбивания комьев земли при обработке почвы под посев, скребла для обработки шкур (рис. 51, 7), рыболовные грузила для сетей, часть пряслиц (рис. 53, 13-15, 17, 18), алтарики (рис. 60, 7-5, 61, 6) и др. В основном их краткая характеристика будет дана ниже при рассмотрении хозяйства и принадлежностей культа.
Многофункциональное назначение имели песты, которые встречаются на поселениях и в отдельных погребениях. В качестве пестов обычно использовали продолговатые, округлые или подпрямоугольные в сечении валуны, концы которых сбиты от употребления (рис. 51, 5). Песты использовались в различных целях. Они могли служить для приготовления продуктов питания, дробления зерна, разбивания кости, измельчения различных веществ - дресвы, шамота в керамическом производстве и т.п. Песты и зернотерки также встречаются около мест плавки металла (Абдулганеев, 1993, с. 56), где могли использоваться для дробления руды или флюса.
Орудия из кости и рога широко исполь зовались в хозяйстве и в быту. Из кости 1 рога изготовляли большую часть наконечни ков стрел, шильев, проколок, игольникоя деталей конской сбруи - псалий, ворворо» пронизок, пряжек, застежек и др. веще! упоминавшихся выше. Из головок трубчаты костей вырезаны отдельные пряслип (рис. 53, 19). Из ветвей нижней челюст крупных животных, в частности, корова делали трепала для обработки волокна дл пряжи, а также - орудия, использовавшиее вместо серпов для срезания травы при зато товке йена и, вероятно, при уборке злако! Методы обработки кости населением Верхнв го Приобья рассмотрены Е.А.Сидоровым А.П.Бородовским (Сидоров, 1973, с. 120-121 Сидоров, Бородовский, 1990, с. 159-172; Тро ицкая, Бородовский, 1994, с. 62-66).
Предметы неопределенного назначения Среди находок из памятников Верхнего При обья середины-второй половины I тыс. д н.э. имеется ряд вещей, о назначении кото рых можно судить лишь предположительш К ним относятся подвески-костыльки, неко торые пронизки, костяные навершия и др.
Костыльки бронзовые, костяные и же лезные, как правило, имеют наверху отвер стие для подвешивания (рис. 52, 3-5), вере ятно, к поясу. Они являются довольно обьп ной, но не частой находкой в погребениях а VI-V вв. до н.э. (Ордынское I; Завитухия 1968, рис. 3, 9) до конца Ш-П вв. до hj (Масляха I; Могильников, Уманский, 1991 рис. 6, 17). Подобные костыльки изред! встречаются в памятниках второй половин VI - Ш-П вв. до н.э. в Горном Алл (Суразаков, 1988, с. 74, рис. 33, 7), в Туя (Грач, 1980, рис. 34, 1, 2, 35, 6, 60, 2, 85, . 112, Г), причем в Туве они известны уже VII-VI вв. до н.э. Еще более редкими, npai тически единичными являются находки koi тыльков у саков Семиречья и Центрально Казахстана (Акишев, Кушаев, 1963, табл. I 15; Кадырбаев, 1966, рис. 39, 3), в саргатскс культуре лесостепного Прииртышья (Карт шово ПУ и Барабы (Абрамово IV; Полосьма 1987, рис. 76, 6), у ранних сармат IV в. до н. (Мошкова, 1993, с. 45, табл. 32, 1, 2). По в просу о назначении костыльков нет едина мнения. Некоторые исследователи счита] их принадлежностями культа (Умански 1992а, с. 54). Другие склонны видеть их ут литарное назначение. М.П.Завитухина (196 с. 32), основываясь на расположении ко тыльков в Ордынском I могильнике у стуга погребенного, считает, что некоторые ка тыльки могли служить застежками обуви. К застежки рассматривает. костыльки Н.В.П лосьмак (1987, с. 83), не приводя при эк
аргументации. Использование костыльков в качестве застежек представляется вполне зероятным. Однако не исключено, что их применяли также для развязывания затянувшихся ременных узлов, широко использовавшихся для соединения ремней конской горуи, поясов и др. до появления пряжек с подвижным язычком в конце Ш-П вв. до н.э. С распространением последних костыльки исчезают во П-I вв. до н.э.
Не совсем ясно назначение некоторых костяных предметов из Новотроицких курганов. Возможно, навершиями рукоятей ножей, шильев или плетей являлись округлые в течении, вырезанные из рога предметы рис. 52, 6, 7). Помимо внутренней втулки, куда вставляли стержень рукояти, они имеют -соку небольшое отверстие для продергивания шнура или тонкого ремешка, очевидно, подвешивания или накидывания петли на руку. По мнению А.П.Уманского, навершием плети служила костяная пробковидная пронизка с дополнительно просверленным в закраине отверстием для петли из шнура или зе.мешка, встреченная в кургане 39 Новотро-лшкого I (Уманский, 19926, с. 54, рис. 1, 9). Чтобы навершие не соскакивало с деревянного кнутовища, сбоку, перпендикулярно гудке было просверлено отверстие для заби-зсния крепежного гвоздя.
5. Украшения, предметы туалета и культа.
Украшения. После керамики украшения -оставляют наиболее многочисленную кате-~рию инвентаря. Они представлены серьга-<и. гривнами, браслетами, бляшками, бусами. Условно к ним относят также детали шеады, такие как пуговицы, пряжки и бляхи :: ясных наборов, булавки, использовавшиеся -швным образом как заколки для волос, ук-зашения головных уборов.
Краткая характеристика украшений и деталей одежды населения Верхнего Приобья шседины-второй половины I тыс. до н.э. *штожена в работе Т.Н.Троицкой и АП.Боро-шзского (1994). Однако детальный анализ к его компелекса украшений еще не прово-шшся и должен быть темой отдельного спе-Ш'зльного исследования.
Наборные пояса являлись социально шпчимым предметом, служили принадлеж-тССТЬЮ мужчин воинов. От поясов в погре-сениях сохраняются бронзовые и железные т: ясные прямоугольные бляхи-обоймы зсычно по одной штуке от пояса), известие в описываемом регионе с середины VI в. дз н.э. (МКГ I, рис. 34, 3, 54, 77; Абдулгане-Кунгуров, 1990, с. 98, рис. 1, 3) до Hi-
ll вв. до н.э. (БЕ III; Грязнов, 1956, табл. XXVI, 77). Нами учтено 9 погребений с находками блях-обойм (Н.Шарап I, кург. 19 (рис. 54, 6)) и подъемный материал из размытого кургана (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 31, табл. XIX, 7, XX, 77); упомянутые выше МГК I, погр. 15 и БЕ III; Леонтьевка, кург. 5, погр. 4 (Арсланова, 1962, с. 85, табл. VII, 70; Новотроицкое I, кург. 15, погр. 1 (рис. 54,	4); Новотроицкое II,
кург. 15, погр. 3, кург. 16, погр. 2 (рис. 54, 1, 2)\ Бийск I, кург. 3 (Завитухина, 1961, с. 90, 101, рис. 4, 7). Из числа указанных поясных наборов с обоймами пряжка имелась только у пояса из кургана 16 Новотроицкого II (рис. 54, 7), на котором были две бронзовые бляхи-обоймы с изображением разнонаправленных протом коней с козлиными рогами (рис. 54, 2), которые располагались, очевидно, с обеих сторон от пряжки, по бокам владельца пояса. Вероятно, поясной или портупейной была пряжка из Калистратихи (рис. 40, 4), но обойма здесь отсутствовала. Остальные пояса с обоймами без пряжек и либо завязывались узелком, либо, как это предполагается (Кубарев, 1987, с. 79), застегивались крючком на обойму. Однако, последнее, по-видимому, применялось в исключительных случаях, поскольку конструктивно бляхи-обомы неудобны для этого, а некоторые из них, например, обойма из Бийска I, для этих целей не могли быть использованы. Не исключено, что в погребения клали, как правило, пояса со снятыми пряжками в соответствии с канонами погребального ритуала. Такое явление, как положение поясов в могилы без пряжек или часть поясов без пряжек, на Саяно-Алтае сохранялось до эпохи средневековья. В основном бляхи-обоймы использовались для фиксации подвесных ремешков, на что указывают остатки последних, сохраняющиеся в прорезях бронзовых блях (рис. 54, 2). Помимо конструктивных деталей, блях-обойм и пряжек, пояса украшали декоративными бронзовыми и железными бабочковидными бляхами (рис. 54, 10, 55, 6, 11, 12), встреченными в Н.Шарапе I (10 экз.), Крохалевке V, Почте III, Старо-алейке II, Аэродромном, Победе, Березовке I (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XIX, 74-77, XXII, 15, рис. 19, 10, Кунгуров, Кунгурова, 1982, рис. 2, 3, 4', Кунгуров, 1995, рис. 1, 5; Полторацкая, 1961, рис. 6, 2, 7-9). При этом железные бляшки из Н.Шарапа I были позолочены. Возможно, украшениями пояса служили прямоугольная бронзовая бляха с зубчатыми краями и ромбическими прорезями из погр. 1 кург. 6 Н.Шарапа I (рис. 54, 3), круглая солярная бляха и 13 мелких круглых бляшек из погребения подростка в Высоком
Борке I (рис. 55, 4, 15) (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 31, табл. XVIII, 3, XXIII, 8). У некоторых поясов подвесные ремешки зажимали бронзовыми обоймочками-пронизями типа (рис. 48, 6) (Новотроицкое II, кург. 15, погр. 3). Пояса украшали также подвесками на ремешках, крепившихся к обоймам. К поясу из Н.Шарапа I была подвешена круглая умбоновидная бляха (рис. 54, 9), в кургане 15 Новотроицкого I - бронзовая подвеска с изображением головы кошачьего, заглатывающего жертву (рис. 54, 7). От пояса из кург. 15 Камня II свисала бронзовая цепочковидная подвеска или костылек (рис. 54, 6). Особо следует отметить, что пояса из кург. 19 Н.Шарапа I и погр. 5 кург. 15 Камня II были армированы подпрямоугольными железными бляхами шириной 7-8 см. На бляхах* из Н.Шарапа I имелись закраины (рис. 54, 5, 6), охватывавшие край ремня, ширина которого была около 6 см, толщина 2-3 мм (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 31, табл. XIX, 18). В Камне II пояс находился в захоронении воина-всадника, в инвентаре которого были детали уздечки, седла, железный чекан, железные и костяные наконечники стрел (рис. 42, 5, 48, 1-16). Пояс был одет на погребенного. Железные бляхи-пластины покрывали поясной ремень спереди, образуя своеобразную бронированную защиту. Сзади пояс украшали нашитые в два ряда 30 раковин каури. Чекан был подвешен к поясу с правой стороны. Как и в Н.Шарапе I, пряжка у пояса отсутствовала (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 116-119, рис. 4, 5). Данное погребение с поясом из Камня II может быть датировано концом V-IV-началом III в. до н.э., хронологически примыкая к Н.Шарапу I. Указанные пояса из Н.Шарапа I и Камня II, покрытые железными бляхами-пластинами, могут быть отнесены к категории бронированных поясов, подобных тем, что входили в состав вооружения конных скифских воинов (Черненко, 1971, с. 35-38). По мнению В.Д.Кубарева (1987, с. 78-79), часть деревянных поясных пластин из курганов Уландрыка имитировала металлические пластины, а изображения катафрактариев есть в петроглифах. Возможно, “бронированные” пояса изображены на некоторых оленных камнях Монголии (Волков, 1981, с. 287).
Пояса с бляхами-обоймами, подобными вышеописанным, известны в курганах Алтая и Тувы VI-III-II вв. до н.э. (Туекга, Арагол, Кызыл-Джар, Уландрык, Ак-Алаха, Саглы-Бажи и др.; Руденко, 1960, рис. 8, в; Кубарев, 1987, рис. 28, 11-15, Суразаков, 1988, рис. 32, 6, 7, 33, 33, 1, 3, 4, 12, Полосьмак, 1994, рис. 32; Грач, 1980, с. 171, рис. 33, 1-3, 59, 1, 67). Оригинальная бронзовая обойма с изо
бражением двух разнонаправленных головок косуль происходит из кургана 14 конца VI-начала V в. до н.э. у с. Быстрянского (рис. 55, 9, Завитухина, 1967, рис. 3, 4). С подобным сюжетом подпрямоугольная обойма обнаружена в кургане 9 Куйлуг-Хем I VI-V вв. до н.э. в Туве (Грач, 1980, с. 124, рис. 87).
Заслуживают внимания бляхи с зооморфными изображениями, связываемые с поясной гарнитурой. Нами учтено 6 погребений с подобными поясными бляхами. Вероятно, пояс украшала роговая бляха с изображением припавшего хищника (рис. 54, 12) из кургана 2 Гоньбы II (Шамшин и др., 1991, с. 55). Стиль изображения, манера передачи зубов позволяют датировать бляху концом VI-V вв. до н.э. Предположительно с поясным набором связывают Т.Н.Троицкая и А.П.Бородовский (1994, с. 31) бронзовые бляху с изображением рогатого хищника, терзающего барана (рис. 55, 13), и две бронзо-1 вые умбоновидные бляхи, украшенные по краям пятнадцатью кругами (рис. 49, 2). Последние, впрочем, могли служить также украшением узды. В грунтовом погребении подростка из Обских Плесов пояс украшали бронзовые бляхи с изображением стоящих фигурок кабана, тигра и свернувшейся в спираль змеи (рис. 55, 2, 3, 8) (Кирюшин, 1984). Комбинация блях с изображениями стоящего хищника типа льва, оленя со стилизованными в спиральные завитки рогами, припавшего на согнутые в коленях ноги, и бабочковидных блях (рис. 55, 5-7) входила в поясноя набор погребения Почты III близ Новосибирска (Адамов, Хрисонопуло, Бородовский, 1990). С поясным набором, очевидно, связаны бронзовая бляшка с изображением стоящего тигра (рис. 55, 10) и две железные бабочковидные бляшки из погр. 3 кург. 14 Березовки I (Полторацкая, 1961, с. 79, рис. 6, 7, 2). Бронзовые бляхи с изображением кошачьих входили в состав поясного набора из кургана 1 могильника Юбилейный II, гм поясная гарнитура находилась в районе пояа погребенного. Этот набор состоял из бронзовых рамчатой пряжки с неподвижным крючком, трех литых полушаровидных бляшек I перемычками на обороте и двух бронзовьп блях, на одной из которых изображен припавший на лапы хищник из породы кошачьих, а на второй показаны в геральдическо; позе сцепившиеся в схватке два подобных ж хищника (рис. 55, 16-18). Последняя блях лежала под костями человека и, вероятна была укреплена на поясе сзади. Изображены по-видимому, барсы (Могильников, Ума» ский, 1981, с. 80-83, рис. 1, 3, 2, 1-6). Данны поясной набор датируется V-IV вв. до н.з
2южет барса на бляхах дает основание пред-:: лагать их горноалтайское происхождение. 11нако, в Горном Алтае близкие аналогии аким бляхам нам неизвестны. Изображения i_zca представлены также в искусстве саков *-2захстана (Акишев, 1978, с. 24-25, рис. 18). -еясно назначение фигурки горного козла из - гвосибирского могильника (рис. 55, I) 1АК за 1896 г., рис. 485), наиболее близкую --алогию которому представляет бляха с изо-’сужением подобной фигурки из Памир-ч зй I VII-V вв. до н.э. (Бернштам, 1952;
139, 7). Служила ли она украшением т: чса или головного убора, подобно фигур-архаров из Новотроицкого II (рис. 55а, ? и Иссыкского могильников (Акишев, с. 24, рис. 16)? В плане сочетания раз-лных зооморфных сюжетов интересна тснзовая пряжка из Высокого Борка в виде - е матичного изображения головы грифона с - ".эвкой сайги на щитке (рис. 55, 14), Про--гтипом данной пряжки является бронзовая -;.шка-крючок подобной же формы из кур--- з 19 Бойтыгем II VII-первой полвины . з. до н.э. на средней Катуни (Абдулганеев, с. 38, рис. 4, 2), которая хронологиче-- предшествует пряжке из Высокого Борка. Предлагаемая М.Т. Абд ул Танеевым для майэ-* рских курганов Бойтыгема II дата VIII-7 вв. до н.э. представляется несколько за-• генной. За отнесение их к VII-началу или ’-:вой половине VI в. до н.э. говорит инвен-~:ь - парные тройные пряжки, типы бус, - : зги с конусом, трехдырчатые S-видные ’--'.ии, предшествовавшие S-видным дву-— гчатым псалиям скифского времени, упо-* • - угая бляха-крючок в виде стилизованной ’ теки грифона, стиль которой близок па-— тыке ко му искусству. Захоронение в курга-- .9 коня и человека в одной яме указывает становление погребального ритуала пазы--‘ской культуры). Т.Н.Троицкая и - 7 Бородовский (1994, с. 86-88), отмечая содействие формы и зооморфных моти-t- i на пряжке из Высокого Борка как харак-^i -ato черту для скифо-сибирского при--А-дного искусства, указывают, что головка - сака на этой пряжке маркирует направле-
заимствований образа с юга. Это под-^егждают и сюжеты других зооморфных иг- гур на рассматриваемых бляхах из Верхне-* Приобья. Среди запечатленных на шгх г 2.130В преобладает образ кошачьего хищни-наиболее близкого тигру или барсу, сю-ж-'-у который, наряду с образом горного «с ica, был наиболее широко распространен к. Алтае, а также у саков Казахстана и Цен-~-:ьной Азии, оказавших влияние на развита искусства звериного стиля в степи и ле-а <"епи Обь-Иртышского междуречья, Верх
него Приобья и, отчасти, самого Горного Алтая. В аспекте этих связей особенно интересны изображения на бляхах-обоймах и пряжке из погр. 2 кург. 16 Новотроицкого II (рис. 54, 1, 2). В рамках обойм вписана композиция из двух разнонаправленных протом коней с подогнутыми ногами и козлиными рогами, между которыми помещен цветок лотоса или схематичное изображение крыльев (“крылатых коней”). Переданные в аналогичной позе протомы крылатых коней с козлиными рогами, вырезанные из дерева и покрытые золотым листком, украшали налобную часть головного убора в кургане Иссык под Алма-Атой (Акишев, 1978, с. 18, 19, 24, рис. 9, 17). Синкретичные фигурки рогатых коней были прикреплены на меховом нагруднике из Катандинского кургана на Алтае. Шубу из этого кургана С.И.Руденко (1953, с. 110) сравнивал с ахеменидским кандисом, что также отражает юго-западные связи. Изображенная на пряжке из Новотроицкого кургана сцена нападения орлиноголового грифона с туловищем кошачьего на козла с вывернутой задней частью туловища, упавшего на передние ноги, выполнена в алтайском стиле и подобна композиции с терзанием барсом козла на аппликациях седла из Пазы-рыкского II кургана. Примечательно, что хвост барса на аппликации, как и на пряжке, также пропущен между лап (Руденко, 1953, с. 100). Гребень грифона на пряжке подобен гребням грифонов из курганов Пазырыка, Уландрыка и др. (Грязнов, 1950, рис. 15; Кубарев, 1987, рис. 13, 6-10, Полосьмак, 1994, рис. 57, 58). Наиболее вероятная дата этого поясного набора из Новотроицкого II, судя по форме пряжки с выступающим вперед крючком, - конец V - IV-III вв. до н.э. Пояс из кургана Иссык также был украшен тремя крупными золотыми бляхами с изображением лежащего оленя, напоминающего оленя из Почты III (рис. 55, 5), и тринадцатью бабочковидными бляхами типа (рис. 55, 1Т) с головой лося посередине (Акишев, 1978, с. 33, 50, рис. 38, 39, 68). Пряжка у пояса отсутствовала.
Следует отметить еще одну особенность погребений с поясными наборами с зооморфными бляхами. В отличие от поясов с обоймами, которые все сопровождались находками оружия, нам известно лишь два погребения с оружием с зооморфными бляхами. Это курган 2 Гоньбы И, где найдены обломки железного меча (?), костяные наконечники стрел (Шамшин, Лузин, Изоткин, 1991, с. 55), и курган 14 Березовки I, где встречены костяные наконечники стрел (Полторацкая, 1961, с. 79, рис. 6, 1-5), Объяснить такое явление только разрушенностью или ограблен-
ностью погребений нельзя, поскольку имеются неграбленные погребения с зооморфными бляхами, но без оружия (Обские Плесы) (Кирюшин, 1984) или слабо потревоженные при ограблении, где сохранился инвентарь (Юбилейный) (Могильников, Уманский, 1981, с. 81). Очевидно, здесь отражалась такая черта ритуала, как редкость снабжения оружием погребенных, что отмечено выше. Кроме того, в IV-III, Ш-П вв. до н.э. пользовались также поясами без металлических обойм с бронзовыми литыми рамчатыми пряжками с неподвижным крючком, направленным вперед (рис. 49, 5). Рамки этих пряжек иногда моделированы головками горного козла или барана (рис. 55а, 50). В курганах Новотроицкое II вскрыто три погребения с зооморфными пряжками этого типа. Погребения с такими пряжками содержали оружие. Ближайшие аналогии и прототипы таких пряжек представлены в V-IV-III вв. до н.э. в Минусинской котловине (Членова, 1967, табл. 17, 17, 18), в комплексе Бурбино на среднем Чулыме (Бородовский, Троицкая, 1992, рис. 1, 5).
В конце III - П-I вв. до н.э. распространяются пояса с парными костяными пряжками (также без металлических обойм), представленными в курганах Быстровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXVI, 19, 20), Масляха I (рис. 55а, 19) (Могильников, Уманский, 1992, рис. 3, 8, 9). В Новотроицком II (кург. 18, погр. 6) встречены также крупные парные железные пластинчатые пряжки, подобные пряжкам кочевников Средней Азии П-I вв. до н.э. (Мандельштам, 1966, табл. XLI, 15-17, XLII, 5-8) и хуннов Забайкалья (Коновалов, 1976, табл. XIII, 5). Во П-I вв. до н.э. появляются круглые железные пряжки с вращающимся язычком, известные в наиболее позднем памятнике рассматриваемой культуры - Быстровке III (рис. 55а, 7) (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XLIX, 12).
Украшения головного убора мало известны, но надо полагать, что часть их отражала социальный и, вероятно, этнический, родоплеменной статус их владельцев. Сами головные уборы в погребениях не сохранились, но, по-видимому, по форме они напоминали остроконечные головные уборы типа башлыка или шлема, запечатленные у саков на ахеменидских рельефах (Акишев, Кушаев, 1963, рис. 1) или сохранившихся в некоторых курганах пазырыкцев (Полосьмак, 1994, рис. 19, 2, 34, 35, 81).
Головной убор из погребения 9 МГК-1/3 VI-V вв. до н.э. украшали две золотые штампованные бляшки в виде львят (рис. 55а, 27), подобные бляшкам из Обские
Плесы II (рис. 55, 3; Кунгуров, Фролов, 1995, с. 96-97, рис. 1, 19, 20). Авторы публикации приводят аналогии этим бляшкам в Приара-лье, Центральном Казахстане, предгорьях Алтая, Туве, Хакасии VI-V вв. до н.э. и связывают появление этих бляшек на востоке с продвижением саков через Алтай в Туву и Минусинскую котловину.
Украшением макушки головного убора служила склепанная из двух половинок тисненого листового золота фигурка горного козла из погр. 3 кургана 15 Новотроицкого П (рис; 55а, 39). Рога и уши фигурки вставные, также вырезаны и скручены из листочко! золота. Фигурка укреплена на золотой прямоугольной листовой пластинке с отверстиями по углам, за которые она пришивалась 1 головному убору. Погребение принадлежалс воину, в инвентарь которого входили желез ные втульчатый чекан, нож без выделенно] рукояти, бронзовые поясная прямоугольна! обойма и пронизки-зажимы от подвесныз ремешков, 9 черешковых трехлопастных наконечников стрел (рис. 45, 1-7), датирующие погребение IV-III вв. до н.э. (Могильником Уманский, 1995, с. 21, рис. 5). Рассматривае! мое изображение горного козла корреспон! дируется с золотой фигуркой архара, стояв! шей также на прямоугольной подставке  венчавшей головной убор в кургане Иссьм (Акишев, 1978, с. 24, рис. 16). Данная парад! лель, наряду с комплексом других, отражая присутствие сакского компонента в состам населения Верхнего Приобья второй полови ны I тыс. до н.э. Украшение верха головнь! уборов фигурками животных (лошади, оленя птицы) существовало также у кочевнике! Горного Алтая пазырыкской культур! (Кубарев, 1987, с. 97-100, рис. 38-39; 1991 с. 106-111, рис. 26; 1992, с. 95-96; Полосьма! 1994, с. 40-43, рис. 34-38). Навершие в вил фигурки грифа, свернутой из листового золя та, венчало также головной убор в кургане л IV вв. до н.э. у д. Шикаевка в Среднем Пр! тоболье (Потемкина, 1975, с. 9-10, рис. 11 Здесь эта фигурка также отражает южнш сакские связи. Различия в оформлении г! ловных уборов были обусловлены разным социальным положением и, по-видимом этнической принадлежностью лиц, котори их носили. Как считает Н.В.Полосьмак (1991 с. 42), “возможно даже, что фигурки живо! ных являлись своего рода военными значки ми (как, например, у римских легионер! периода Республики), указывая на принан лежность их владельцев к определенной кати гории воинов”.	I
В конце III - II-I вв. до н.э. украи! ниями головного убора служили медные ме| кие штампованные полушаровидные бляши
гиаметром 0,7-3 см, известные по находкам в i-урганах Масляха I (рис. 55а, 8, 12, 13), Бы-ггровка I, где они лежали в районе черепа
Могильников, Уманский, 1992, рис. 5, 17; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 32, ~бл. XXXIV, 19-21). Подобные штампованные медные бляшки в это время представлены также в саргатской и татарской культурах
Корякова, 1988, с. 73, рис. 17, 71; Киселев, 351, табл. XXXVI, 4; Мартынов, 1979, с. 56, *збл. 20, 3, 4). Присутствие их в Быстровке и Масляхе отражает межэтничные связи, скорее всего с населением саргатской культуры, езидетельства чего представлены также в гаргатской манере орнаментации и форме некоторых сосудов из Быстровки I, Масля-ги I и др. (рис. 30; Троицкая, Бородовский, 394, табл. XXXIX, 15, 23, XL, 4; Могильни-<зв, Уманский, 1992, с. 86-91, рис. 1, 6-8, 3, 2 5, 10, 6, 13, 18, 7, 12, 13, 8, 4, 8). С украшением головного убора или одежды связаны также нашивные золотые штампованные бляшки со схематичным изображением "словы кошачьего хищника в фас из Ново-рюицкого I (рис. 55а, 30, Уманский, 1987а, тис. 7, 4). Аналогичное назначение имели ~зкже другие мелкие золотые тисненые -ряшки с кружковым, солярным орнаментом, 1 также узорчатые пластинки золотой фольги тис. 55а, 40, Уманский, 1987а, рис. 7, 5, 6). вероятно, с декором одежды или головного •гора, а возможно, какого-то другого предмета связана пластинка листового золота с изображением козленка из кургана 1 Мило-зсново VIII (Троицкая, Бородовский, 1994, ~5л. XLVI, 14). Находки в погребениях фрагментов золотой фольги и фигурок из нее тсзволяют предполагать, что в Верхнем При-:сье практиковалось покрытие отдельных зещей и украшений тисненой золотой фоль-~й, аналогично покрытию золотой фольгой эещей в Горном Алтае. Представление о погрызе одежды дает захоронение 1 в кургане 9 "ткоть IV - V-IV вв. до н.э. благодаря сохранившимся здесь многочисленным золотым "крашениям. Погребенный мужчина был :тст в короткий кафтан типа открытого в с.ргане Иссык (Акишев, 1978, с. 64). На каф-~тн с интервалом 0,5 см было нашито более -«I прямоугольных золотых бляшек размером >5, 6x8 мм. Основу бляшек составляла береста или твердая засохшая кожа. Аналогичные бляшки величиной 10хЦ мм украшали згтаны по внутреннему и внешнему швам. На .~?ловном уборе находилось золотое рельеф-н зе изображение кошачьего хищника, по-I.юного иссыкскому. У правой ноги погребенного лежал костяной втульчатый четырехгранный наконечник стрелы, а между кистью ~ завой руки и тазом - железный колчанный
крюк. В изголовье находился камень антропоморфного облика со следами обработки. Центральное погребение 2 этого кургана разграблено. В нем найдено 10 аналогичных золотых бляшек (Гельмель и др., 1996, с. 101-ЮЗ).
Серьги - наиболее распространенный вид украшений, которые представлены в женских и мужских погребениях, у мужчин -по одной серьге. Большинство серег V - Hill вв. до н.э. 8-видные, согнутые из круглой медной, изредка - серебряной или золотой проволоки (рис. 55а, 1, 2). На нижнее, малое колечко серьги, служившее для крепления подвесок, иногда зацеплена цепочка, заканчивающаяся обычно округлой сердоликовой или стеклянной бусиной (Уманский, Телегин, 1995, рис. 3, 4), редко - комбинацией из нескольких бусин (рис. 55а, 22). Подобные 8-видные серьги встречены в погребениях курганов Камень II (рис. 25, 15; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 2, 3, 6, 3, 5), Новый Шарап I, II, Быстровка I, III, Красный Яр (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XX, 10, XXV, 6, XXVI, 12, 13, XXXIV, 7-9, XLIX, 17, 18, L, 16), Соколово (Уманский, Брусник, 1982, рис. 5, 2, 3), Масляха I (Могильников, Уманский, 1992, рис. 5, 3, 6, 10), Кириллов-ка III (Могильников, Телегин, 1992, рис. 8, 7), Леонтьевка (Арсланова, 1962, табл. V, 1, 2), БЕ XII (Грязнов, 1956, табл. XXX, 7) и др., т.е. в различных частях ареала культуры с VI-V по Ш-П вв. до н.э. Известны они также в памятниках синхронных культур Саяно-Алтая, саков Казахстана, в саргатской культуре лесостепного Тоболо-Иртышья (Сураза-ков, 1988, с. 75, рис. 34, 12, 48, 6; Грач, 1980, рис. 61, 3, 66; Акишев, Кушаев, 1963, табл. I, 5-8, Могильников, 1992, табл. 126, 39).
Другие типы серег малочисленны и представлены парными или единичными экземплярами. В могильнике Михайловка VI V-IV вв. до н.э. найдены массивные бронзовые кольцевидные серьги с несомкнутыми заходящими друг за друга концами, обложенные золотым листком (рис. 55а, 25, 26; Шамшин, Демин, Навротский, 1992, с. 66, рис. 2). Такие серьги известны у кочевников Южного Приуралья с V в. до н.э. и затем широко распространены в прохоровской культуре IV-II вв. до н.э. (Мошкова, 1963, с. 44, табл. 29, 7, 13, 15; Смирнов, 1964, с. 143, рис. 71, 11; 1975, рис. 38, 10). В погр. 3 кургана 9 Кирилловки III встречена проволочная серьга “в полтора оборота”, один конец которой был закручен вокруг кольца серьги (Могильников, Телегин, 1992, рис. 8, 5), очевидно, чтобы серьга не выпала из мочки уха. Две серьги из курганов Милованово II имели подвеску в виде свернутой из
проволоки трубочки. Подобные серьги имеются в памятниках ананьинской культуры IV-III вв. до н.э. (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 30, табл. XXVIII, 3, 4). В могильнике Камень II встречена кольцевидная несомкнутая серьга из круглой медной проволоки с приостренными концами, подобная серьгам, существовавшим с эпохи бронзы (рис. 25, 14; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 6, 2). В курганах Новотроицкое II обнаружены также серьги с полыми коническими или бикониче-скими подвесками из скрученной в спираль проволоки (рис. 55а, 3) или свернутого тонкого гофрированного золотого листка (Уманский, 19876, с. 62). Биконическая подвеска завершается пирамидкой из зерни (рис. 55а, 20, 21). Генетически такие серьги восходят, вероятно, к серьгам с конической подвеской VI-V вв. до н.э. типа представленной в Быстрянском могильнике (Завитухина, 1967, рис. 2, 5, 3, 3), а также к золотым серьгам с двойным полым конусом, подобным встреченным в кургане Биш-Оба конца VI в. до н.э. близ г. Орска в Южном Приуралье (Смирнов, 1964, с. 141, рис. 10, 1е). Подобные серьги из степей Западной Сибири известны также в коллекции Н.Витзена (Радлов, 1888, с. 131, табл. II).
В погр. 1 кург. 15 Новотроицкого I IV-начала III вв. до н.э. встречены оригинальные серьги с каплевидной подвеской и со щитком из скрученной в спираль проволоки кольца серьги (рис. 55а, 23, 24). Еще одна массивная бронзовая литая кольцевидная серьга с несомкнутыми приостренными концами и с трапециевидной железной подвеской (рис. 55а, 32) происходит из погр. 6 траншеи 3 Новотроицкого I. В комплекс данного погребения входили также глиняный плоскодонный кувшин без орнамента, железная обойма без прорези от пояса (?), костяные втульчатый и черешковый наконечники стрел, бронзовые коническая ворворка от колчана и литой колчанный или поясной крючок в виде стилизованного изображения головы орла (рис. 47, 9). Наиболее вероятная дата этого погребения - конец V-начало III в. до н*.э. Данные серьги с подвесками (рис. 55а, 23, 32) типологически близки к кольцевидным серьгам с подвесками в золотой оправе у кочевников Южного Приуралья V в. до н.э. и серьгам из коллекции Н.Витзена (Смирнов, 1964, с. 143, рис. 16, 2д, 2е; Радлов, 1888, с. 133, 134, табл. 0). Имелись также представленные в единичных экземплярах серьги с грушевидными подвесками из камня и кости в золотой оправе, а также - с золотыми цилиндрическими подвесками в форме гирьки, украшеной мелкой зернью (рис. 55а, 29, 31). Оправа в виде колпачка из
тонкого гофрированного золотого листка (рис. 55а, 29) напоминает оправы подвесок к серьгам у кочевников Южного Приуралья и из коллекции Н.Витзена, упомянутых выше и датируемых V, V-IV вв. до н.э. В Верхнем Приобье такие серьги переживали до IV-III вв. до н.э.
Многообразие и в то же время единичность ряда типов серег у населения Верхнего Приобья середины-третьей четверти I тыс. до н.э. отражает многокомпонентное^ этнического состава в плане его генезиса и наличие главным образом западных и юго-западных связей с саками Центральной Азии и кочевниками Южного Приуралья и Приаралья, о чем свидетельствует также и другой материал. При оценке данного явления следует учитывать также важную роль центров развитого ремесленного производства Центральной (Средней) Азии, откуда украшения, в том числе сложные по изготовлению серьги, могли поставляться на северо-запад, к кочевникам Южного Приуралья, так и на северо-восток - в степи и лесостепи Обь-Иртышского междуречья и Верхнего Приобья. При этом следует отметить, что ранние прототипы серег с подвесками в оправе известны в Средней Азии уже в VII-VI-V вв. до н.э., в частности, по материалам Уйгарака (Вишневская, 1973, табл. I, 13, V, 77, XIX, 9).
Гривны встречены в инвентаре около 20 погребений от VI-V вв. до н.э. (Ордынское I; Завитухина, 1968, рис. 3, 7) до Ш-П вв. да н.э. (Быстровка I; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXIV, 7). Все они сделаны из медного дрота, на котором иногда видны следы позолоты. Дрот чаще круглого, реже -подпрямоугольного сечения. Конструктивна гривны могут быть условно разделены на два типа - 1) круглые с несомкнутыми концам! (рис. 56, 2); 2) “в полтора оборота”, состоя-щие из двух половин, которые сзади, наюла-дываясь друг на друга, связывались ремеш-ком (рис. 56, 1, 5, 6). Для лучшего контакта связываемые концы иногда расплющивали придавая им уплощенно-прямоугольное сечение (рис. 56, 7).
Следы ремешка, связывавшего таки половинки, были на гривне из Миловано во II (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 30 Фрагментарно сохранившаяся гривна типа из Соколово в виде несомкнутого кольца и круглого медного дрота имела у концов от верстия для продергивания ремешка или ни ти, соединявших сзади концы гривш (Уманский, Брусник, 1982, рис. 5, 7). Подоб ная несомкнутая гривна с отверстиями концов происходит из урочища Кумуртук Горном Алтае (Киселев, 1951, табл. XXX). связи с этим следует отметить, что в Горна
лтае представлены оба вышеуказанных типа гивен - с несомкнутыми концами и с захо-ящими концами “в полтора оборота”. Прав-I. последние в Горном Алтае сделаны обыч-з не из сплошного медного дрота, а из по-2Й медной трубочки, свернутой из тонкого едкого листка, часто позолоченного сверху, нутри трубочки был каркас из тонкого де-езянного прутика или ремешка (Суразаков, ;S8, с. 74-75). Концы гривен были уплоще-или заострены (рис. 56, 2, 5, 6), очевидно, целью закрепления на них скульптурных ^знчаний в виде головок животных или :ифонов, которые, вероятно, изготовлялись 1 дерева, вследствие чего не сохранились. : гдобные деревянные фигурки были на кон--л гривен в некоторых горноалтайских, па-хаЗыкских курганах Каракола, Уландрыка, 2<тыда и др. (Киселев, 1951, табл. XXXII, 7, Кубарев, 1987, с. 116-121, рис. 46; 1991, 125-131, рис. 33). Такое заключение кор-z зондируется с наличием цельнолитых : ’-овок животных, завершающих концы не-:торых гривен. Концы гривны из Новотро-зого I венчали головки медведя (рис. 56, Скорее всего, окончанием гривны служи -- ;ъикальная головка дракона, сделанная из зеза и покрытая золотым листком (рис. 56, найденная в ограбленном погребении 2
тгана 1 Михайловки VI V-IV вв. до н.э. на -западе Кулундинской степи (Шамшин, :мин, Навротски^, 1992, с. 64, рис. 2). Зоо-_;фные завершения у концов гривен предвидены также среди находок из Сибирской :зекции (Руденко, 1962, табл. XIV, 2, 3, '• л. 4).
Все гривны происходят, по наблюде-« Т.Н.Троицкой, из погребений взрослых хчин (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 30). 2-дко, антропологические наблюдения прочены не во всех случаях. При этом следует метить, что в некоторых погребениях с : инами (Кирилловка III, кург. 9, погр. 2а; -оень II, кург. 5, погр. 11, (рис. 11, 7); Ролла I, кург. 8, погр. 9) инвентарь сугубо --зкий, включающий пряслица, бусы, г:иги, алтарики из камня (Могильников, ~":гин, 1992, с. 114, рис. 8, 7-4, 9, 5-5; энский, 1992а, рис. 2, 7, 8, 2, 4, 14). Это : золяет считать, что гривны были также в "дельных женских погребениях, захоронение в которых выделялись особым социал ь-статусом, возможно, связанным с Куль-
H. (алтарики). К тому же гривны были да-л : не во всех М'окских погребениях. В та-2 - случае, грив) являлись, по-видимому, зикатором особого социального положе-л. выделявшим их владельцев, мужчин и е - един, среди других членов общества.
Браслеты были редким украшением. Нам известно 6 экз. браслетов, происходящих из пяти некрополей. По одному браслету найдено в могильниках Ордынское I, Старо-алейка II, Быстровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 30, рис. 22, табл. XXXIV, 2, LI, 4), Рогозиха I (Уманский, 1992а, с. 54), два -в Новотроицком I (кург. 17, погр. 5; кург. 26, погр. 4) (рис. 56, 3, 4, 7; Могильников, А-1981, рис. 56, 77). Все браслеты медные. Типологически они могут быть разделены на три группы: 1) проволочные, 2) трубчатые, 3) пластинчатые. К группе 1 браслетов из проволочного дрота относятся 3 экз. Браслет из Быстровки I имел форму округлого дрота с приостренными заходящими концами (рис. 56, 3), браслет из Ордынского I - несомкнутый с изящными головками косуль на концах (рис. 56, 7; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. LI, 4), браслет из Рогозихи I имел рубчатые концы (Уманский, 1992а, с. 54). Несомкнутый браслет в виде трубочки, согнутой из медного листка с гофрированными концами (рис. 56, 4), найден в погр. 4 кургана 26 Новотроицкого I. Пластинчатый браслет из медного листка с заходящими концами происходил из погр. 5 кургана 17 Новотроицкого I (Могильников, А-1981, рис. 56, 77).
Браслеты нехарактерны также для соседних культур Саяно-Алтая, редки у саков и усуней Казахстана (Акишев, Кушаев, 1963, табл. I, 9, 10).
Перстни также были редким украшением. Два перстня в виде медных проволочных колечек встречены в могильнике Кирилловка III IV-III вв. до н.э. (Могильников, Телегин, 1992, рис. 8, 3, 8). Бронзовый перстень был обнаружен в могильнике Рогозиха I того же времени (Шамшин, Навротский, 1986, с. 105). Перстни также были несвойственны населению соседних синхронных культур.
Булавки или шпильки бронзовые, железные, костяные и, возможно, деревянные служили для закрепления прически и были весьма распространены. Они находятся в изголовье в женских погребениях в количестве от одной до четырех, чаще - по две. Единичные экземпляры булавок встречены на поселениях (городище Маяк; Эрдниев, 1960). В Верхнем Приобье булавки известны с VI-V вв. до н.э. (МГК 1/3; Кунгуров, Фролов, 1995, с. 96, рис. 1, 6, 9, 10) по Ш-П вв. до н.э. (Быстровка I, (рис. 57, 5); Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXIV, 17, 18). Наиболее широко они представлены в JV-III-II вв. до н.э.
К VI-V вв. до н.э. относятся бронзовые булавки с уплощенно-шаровидной головкой из вышеотмеченного МГК 1/3. В V-FV и IV-III вв. до н.э. продолжали существовать бу
лавки с шаровидными головками, часть которых стали изготовлять из железа (рис. 57, 14, 15). В Камне II представлена биметаллическая булавка с железным стержнем и медной головкой (рис. 57, 10), а также - булавка с медным стержнем и шаровидной пастовой головкой (рис. 57, 11). Вероятно, подобная головка была и у другой булавки из Камня II, от которой сохранился только стержень (рис. 25, 13). Однако, не исключено, что головка могла быть также деревянной. Булавка с деревянной головкой, стянутой кольцом, вырезанным из трубчатой кости крупной птицы, встречена в кургане Ш-П вв. до н.э. Новотроицкого II. Деревянными фигурками различных зверей украшали навершия шпилек в Горном Алтае (Кубарев, 1987, с. 96, рис. 37). В погр. 4 кург. 16 Камня II IV-III вв. до н.э. встречены также две массивные бронзовые литые булавки с уплощенно-шаровидно-коническими головками, орнаментированными насечками. Стержень большой булавки дополнительно декорирован восемью гофрированными выпуклостями (рис. 57, 12, 13; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 121, рис. 6, 12, 13). Бронзовые и железные булавки с шаровидными головками представлены на широкой территории - в Скифии VI-IV вв. до н.э. (Петренко, 1979, с. 14-15, табл. 9, 30-35), у саков Семиречья V-III вв. до н.э. (Акишев, 1956, рис. 4, 24д; Агеева, 1961, с. 31, 32, рис. 7; Максимова, 1969, с. 139, 144, рис. 2, а). Единично они встречаются у кочевников Южного Приуралья (Смирнов, 1964, с. 140, рис. 10, 26), у поздних саков и усуней Ш-П вв. до н.э. (Акишев, Кушаев, 1963, рис. 80, табл. I, 1-4; Бабанская, 1956, табл. VIII, 6, 7).
В конце V-IV вв. до н.э. в Верхнем Приобье появляются железные булавки, шаровидная головка которых обтянута золотым листком или фольгой. При этом, по-видимому, сначала появились булавки, у которых золотым листком была покрыта только головка (рис. 57, 14, 15), а затем уже покрытие золотом стали распространять на стержень, а золотой листок на головке стал иметь рельефный узор с имитацией розеток или гнезд для вставок камней (рис. 57, 1, 2). Такого типа булавка встречена в погр. 1 кург. 15 Новотроицкого I вместе с мечом с сегменто-видным навершием и дуговидным перекрестием (рис. 37, 1), кинжалом с прямым перекрестием с прорезной рукоятью и массивным бронзовым зеркалом с зооморфной петлей (рис. 59, Г), определяющих дату этого комплекса IV-началом III в. до н.э. К этому типу булавок близка оригинальная булавка с головкой из сердоликовой боченковидной бусины, обрамленной сверху и снизу золотой
зернью, из кургана 3 Новотроицкое II (рис. 57, 4). Довольно сложная техника изготовления булавок с покрытием золотым листком подразумевает возможность производства их в развитых ремесленных центрах Средней Азии, хотя в принципе техника покрытия золотой фольгой изделий из дерева была характерной для искусства Алтая V-III вв. до н.э., и не исключено их местное производство. Такое заключение кажется вероятным также в связи с тем, что в Верхнем Приобье известно наибольшее количество находок булавок с шаровидной головкой, покрытых золотым листком. За пределами Верхнего Приобья находки булавок этого типа единичны. В предгорьях Алтая они встречены в курганах Корболихи X IV-III и Быстрянки Ш-П вв. до н.э. (Могильников. 1991, с. 101, рис. 2, 3, 4; Завитухина, 1967. рис. 7, 15). Обломок железной шпильки с головкой, крытой листовым золотом, происходит из кургана 9 Юстыд XIII в Горном Алтае (Кубарев, 1991, с. 111, табл. LXII, 5). Подобная булавка найдена в кургане Тенлик IV-III вв. до н.э. на Тянь-Шане (Заднепров-ский, 1992, табл. 29, 47а).
Наиболее изящные булавки разнообразных форм были в конце IV-III-II вв. до н.э. В это время продолжали-существовать железные булавки с шаровидной головкой, крытые золотой фольгой. В погр. 3 кург. 15 Новотроицкое I вместе с такой булавкой встречена бронзовая булавка с кубковидной головкой (рис. 57, 2, 3). Аналогией этой булавке является бронзовая из Степановского культового места под Томском, относящемся преимущественно к Ш-П вв. до н.э. (Плетнева, 1977, рис. 29, 26).
В Ш-П вв. до н.э. появляются бронзовые булавки с навершием в виде ложечки (рис. 57, 5, 7), представленные в курганах Новотроицкое и Быстровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXIV, 17, 18). Подобные булавки с ложечкой на конце происходят из Бабашовского могильника П-1 вв. до н.э. - начала I в. н.э. в Таджикистане (Мандельштам, 1975, табл. XXXIX, 2, 3).
Очевидно, в подражание бронзовым булавкам с шаровидной и ложечковидной головкой, а также булавкам, выкованным ш железа, делали булавки из кости и, возможно, дерева. Такого типа костяные булавки с шаровидным и ложечковидным или стилевидным навершиями обнаружены на Маяко-вом городище (рис. 57, 8, 16). Деревянные булавки не сохранились. Однако, по аналогии с Горным Алтаем, где шпильки из дерева превалировали (Кубарев, 1987, с. 95-97; 1991, с. 111-112), можно полагать, что в лесостепа булавки-заколки из дерева также преобладала
1 основной массы населения. В пелом же по распространению булавок и их формам преобладание булавок с шаровидными на-кршиями) население лесостепного Верхнего Приобья было наиболее близко сакам и усу-£ям Семиречья. В соседних с запада и северо-запада тасмолинской культуре Центрального Казахстана и саргатской культуре лесо-гтпного Тоболо-Иртышья находки булавок единичны (Кадырбаев, 1966, рис. 66, 49, 50, Корякова, 1988, с. 72, рис. 17, 62).
Подвески, пронизки, пуговицы, бусы кодили в состав ожерелий, нашивались на :дежду и головной убор. Большинство их находится в области шеи, груди, около чере-зп преимущественно в женских захоронени-п В мужских погребениях встречаются единичные бусы и подвески. Большинство их в 'ой или иной мере смещены с первоначального положения, из-за чего не всегда возможно определить назначение вещи.
К редким видам украшений относятся хонзовые подвески в форме колокольчика-с*о нарика с прорезями, хотя встречены они в игроком хронологическом диапазоне от VI-• sb. до н.э. (Обские Плесы II, МГК 1/3 :ис. 55а, 28)\ Кунгуров, Фролов, 1995, с. 96,
1, 12) до Ш-П вв. до н.э. (Быстровка I о нс. 55а, 77)). Подвеску из Быстровки ~ Н.Троицкая и А.П.Бородовский (1994, - ;9. табл. XXXIV, 13) рассматривают как косвенную реплику на серию предметов хс<аики скифского времени, которые связы-кс-стся с ритуальными шумящими навер-дхя.ми столбов или повозок”. В таком случае : гепликах последних можно говорить уже с '-V вв. до н.э., принимая во внимание упо-« .нутые подвески из Обских Плесов II и МГК 1/3. Подобные подвески-бубенчики £1зестны в V-III вв. до н.э в кижировской и *х~рской культурах смежной территории “гитомья и Минусинской котловины Плетнева, 1977, рис. 26, 20, Кулемзин, 1979, г.гс. 46, 17).
Подвески типа сплошных литых бронха л колокольчиков нам известны в трех сяллексах - погр. 1 кург. 15 Новотроицкое I -нач.Ш в. до н.э. (рис. 49, 13), в Новоси-деком могильнике того же времени (ОАК з. 1896г., рис. 484) и в Быстровке I Ш-П вв. JX н.э. (Троицкая, Бородовский, 1994, "зс.'. XXXIV, 12). Подобные колокольчики заслространены на широкой территории и хьгчно связаны с украшением сбруи. Одна-вс они могли быть и деталью костюма. В 3*»-~тровке I бубенчик встречен в детском х~ребении (Троицкая, Бородовский, 1994, с 16. табл. XXXIV, 12). Помимо указанных, зо рее всего связаны с конской сбруей два вод экольчика с прорезями из курганов Май
ма XIX VI-начала V в. до н.э. в предгорьях Алтая (Киреев, 1992, с. 45, рис. 3, 6, 4, 1Т).
Оригинальна плакетка или, скорее, накладка из гешира, по форме напоминающая гребень, с изображением на навершии фигуры припавшего на передние лапы тигра. Очевидно, для крепления в ней имеются сквозные отверстия - одно вверху, три внизу (рис. 55а, 48). В погр. 2 (женщины) кург. 5 Новотроицкое II она находилась у кисти левой руки, уложенной вдоль погребенной. В состав инвентаря входили также обломок каменного алтарика без ножек, булавка типа (рис. 57, 7), золотая серьга с подвеской из бус, ожерелье из гешировых, пастовых и сердоликовых бус, пряслице, оселок, подвеска в виде разнонаправленных конских головок, бронзовая колесовидная подвеска (рис. 55а, 22, 41-49), два глиняных сосуда, ребра крупного животного, позвонки барана и лежавший возле них железный нож без выделенной рукояти. Погребение может быть датировано LV-III вв. до н.э. Полных аналогий данной плакетке или подвеске нам неизвестно. Изображение припавшего на передние лапы кошачьего хищника выполнено в скифосибирском стиле V-III вв. до н.э.
Прямоугольная бронзовая рубчатая обойма с вырезом на обороте служила накос-ницей. Т.Н.Троицкая и А. П. Бородовский (1994, с. 32, табл. XXXIV, 10, Бородовский, 1987) указывают ей аналогии в памятниках пьяноборской культуры Урала, в кулайском могильнике Каменный Мыс и датируют 1Ц; II вв. до н.э.
Бусы нуждаются в специальном исследовании. Их краткая характеристика дана Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовским (1994, с. 30-31). Мы также остановимся на них в общих чертах. В памятниках VI-IV вв. до н.э. бусы немногочисленны. Наиболее часто представлены белые цилиндрические известняковые бусы (рис. 55а, 45), известные еще в VIII-VI вв. до н.э. В ряде памятников (Ордынское I, Н.Шарап I, Кирилловка III, Новотроицкое и др.) встречены глазчатые бусы из серовато-белой стекловидной массы с голубыми глазками в коричневых обводах (Завитухина, 1968, рис. 33; Троицкая, Бородовский, 1964, "табл. XIII, 10, XX, 77-74; Могильников, Телегин, 1992, рис. 8, 9), которые были распространены на широкой территории степей и характерны для савромат-ских и раннесарматских древностей V-IV и IV-III вв. до н.э. Наряду с вышеуказанными, представлены также сердоликовые бусы различных форм - шаровидные, многогранные, усеченнобиконические, круглые уплощенные, цилиндрические, редко - подпрямоугольные со скругленными углами. Часть крупных сер
доликовых бус покрыта белым содовым орнаментом из параллельных полос, иногда в чередовании с зигзагом или имитацией глазков (рис. 55а, 34, 36-38, 43, 46, 47). В небольшом числе встречаются полированные гешировые бусы (рис.55а, 49). При этом ожерелья включали разнообразные бусы. Поскольку бусы встречены в относительно небольшом числе погребений, можно заключить, что они были весьма редким и дорогим видом украшений. Единичные экземпляры бус встречаются в мужских погребениях (Камень II, кург. 15, погр. 5; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 117), где они могли украшать темляк оружия, а крупные - служить застежкой. В указанном погребении Камня II синяя пастовая бусина лежала вблизи чекана. Кроме каменных и глазчатых бус, в VI-IV вв. до н.э. встречается небольшое количество шаровидных и кольцевидных бус из синей, голубоватой и беловатой стекловидной массы (рис. 25, 7, 8, 10) (Камень II, Кирилловка III, МГК 1/3 и др.; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 122, рис. 6, 10, Кунгуров, Фролов, 1995, рис. 1, 18, 21).
В Ш-П вв. до н.э. в погребениях значительно увеличивается количество главным образом мелких стеклянных бус, что особенно видно по материалам Быстровки I и Новотроицкого II. Появляются бусы с внутренней позолотой и ожерелья из большого числа разноцветных стеклянных бус. В потр. 3 кург. 6 Новотроицкого II находилось ожерелье из 250 стеклянных бусин и бисерин различных цветов (Уманский, 19876, с. 61-62). Среди стеклянных бус и бисера преобладают шаровидные одночастные, но встречаются также более крупные округлые уплощенные и кольцевидные (рис. 55а, 5, 6, 9-1Г). Наряду со стеклянными, продолжали пользоваться немногочисленными каменными бусами, преимущественно сердоликовыми, присутствие которых указывает на сохранение традиционных связей со Средней Азией. В состав ожерелий или нашивок на одежду входили также мелкие золотые гофрированные про-низки, а также пронизки, скрученные из расплющенных листочков меди (рис. 55а, 4, 14, 15, 35). Вероятно, пуговицей служила бронзовая бляха с ушком (рис. 55а, 16). В качестве украшений служили также раковины Cauri (рис. 55а, 57) которые могли входить в состав ожерелий и нашиваться на одежду и пояса (погр. 5 кургана 15 Камня II).
Зеркала у населения Верхнего Приобья служили предметами туалета и культа. На это указывают совместные находки зеркал с каменными алтариками на ножках и без ножек, а также в сочетании с кусочками мела. Совместные находки зеркал и каменных алта-
риков в могильниках V-IV-III вв. до н.э., учтены в 12 погребениях - (Леонтьевка, кург.З, погр.З, кург.7, погр.З (Арсланова, 1962, с.81, 88, табл.У, 3, VI, 2), Камень II, кург.5, погр.11 (рис.11, 7; 58, 4; Могильников, А-1974, с.25, рис.72), Рогозиха I, кург.5, погр.1, кург.7, погр.2, кург.8, погр.9 (Уманский, 1992а, с.55-56, рис.4, 1, .2, 7), Раздумье IV, кург.1, погр.1 (рис.58, 6; Уманский, 1987а, рис.З, 3, 5, 7; 1995, с. 112, рис.2. 1-6), Соколово, кург.2, погр.7 (Уманский, Брусник, 1982, с.197-199, рис.6), Быстровка I, кург.1, погр.1 (Троицкая, 1983, рис.З, 14, 19876, с.62), Новотроицкое I, кург.15, погр.1 (рис.59, I), Новотроицкое II, кург.15, погр.41 кург. 17, погр.6 (рис.58, 7; Могильников! Уманский, 1995). При этом в погребениям могильников Быстровки I, Новотроицкого III Рогозихи I находились также кусочки мела! Значительно реже зеркала встречаются бея каменных алтариков. Это два погребения -I Камень II, кург.15, погр.4 (рис. 58, 5) (Мо| гильников, Куйбышев, 1982, с.114-116, рис.2| 12), Фирсово XIV (Шамшин, Фролов, 1994). 1 Все погребения, в которых встрече!» зеркала, женские или коллективные с захо! ронением мужчин и женщин (Новотроим кое I, кург.15, погр.1). Исключение представ! ляет погр.1, кург.1 могильника Быстровка  где находилось захоронение двух мужчин, чтя Т.Н.Троицкая (19876) рассматривает как яЛ ление травестизма. Правда, в свете женск» принадлежности большинства погребений ! зеркалами, определение пола погребенных ! зеркалом в Быстровке I, как мужчин, вызья вает некоторые сомнения.	1
По форме зеркала могут быть разделе ны на две группы: 1) дисковидные с боков» ручкой (рис.58, 59, 4) и 2) дисковидные ! петлей на обратной части диска (рис.59, 7, Л По форме ручки зеркала группы 1 дополнЛ тельно разделены на 3 типа: 1) зеркала I длинной плоской боковой ручкой, нескольЛ расширяющейся к концу - тип.1.1 (рис.58,  3); 2) зеркала с боковой ручкой-штырем дя насаживания на деревянную или костякЛ рукоять - тип 1.2 (рис.58, 5); 3) зеркала I укороченной боковой ручкой, имеющей Л конце отверстие или петлю для подвешивя ния, приклепанную на обороте - тип. 11 (рис.58, 4, 6). Типологически зеркала этоЛ типа (1.3) занимают промежуточное поло» ние между зеркалами с длинными боковые ручками (тип 1.1) (рис.58, 1-3) и медалевЛ ными зеркалами Горного Алтая и Минус» ской котловины (Киселев, 1951, табл. XXI, I 3, 5, 9, Членова, 1967, с.82, 84, табл. 21, Л Суразаков, 1988, рис.35, 16). В свою очереЛ петельчатые зеркала группы 2 по форме дЛ ка могут быть разделены на два тиЛ
зеркала с диском с бортиком по краю -"с 2.1; 2) зеркала с плоским диском - тип 12 По оформлению петли последние делятся три подтипа - с простой дуговидной пет-тей - 2.2.1 (рис.59, 2), с зооморфной петлей --2 2 (рис.59, 7), с ручкой в виде кнопки на *<жках - 2.2.3.
В рассматриваемом регионе Верхнего “гиобья наиболее ранними являются зеркала т сшы 2.1 с бортиком по краю диска. Четы-таких зеркала с центральной петлей и бор-~«ом по краю обнаружены в могильнике < "К I VI-начала V вв. до н.э. на левобережье близ Барнаула (Абдулганеев, Кунгуров, с.97). Аналогии петельчатым зеркалам с Аттиком представлены в памятниках VII--т-зла V вв. до н.э. в Горном Алтае (Грязнов, рис.4, 10; Могильников, 19866, рис.5, * в Центральном, Северном и Юго-л.сточном Казахстане (Кадырбаев, 1966, 5 10; Хабдулина, 1994, табл. 16, 2, Гряз-19566, рис.З, 12, 13; Кушаев, 1968, - тл.1, 10, 77), в Туве (Грач, 1980, рис.109, 3, - Мзннай-Оол, 1970, рис.7, 9, 10), Минусин--сй котловине (Членова, 1967, табл. 21, 2), ~:изралье (Вишневская, 1973, табл.П, 9, IV, XV, 14, XVI, 13), Южном Зауралье (Сухо-*с.эво, кург.7; Смирнов, 1964, рис.72, 5) и в : .’ее западных регионах (Кузнецова, 1991). В >:;«.нее Приобье и на Алтай зеркала с бор-ем скорее всего попали с запада, возмож-из Приаралья или других районов Сред-re-i .Азии вместе с первой волной миграции —<:в в степное и лесостепное Обь-Иртыш-ее междуречье в VI в. до н.э.
Простые петельчатые зеркала с гладким LsceeoM типа 2.2.1 (рис.59, 2) встречены по •<з. на могильниках МГК I, упомянутом ь._ее, и Ордынское I конца VI-V вв. до н.э. “есицкая, Бородовский, 1994,	с.38,
XIII, 6).
Петельчатые зеркала с гладким диском li-V вв. до н.э. были широко распростра-в Южной и Средней Сибири. Они заставлены в Минусинской котловине -- снова, 1967, с.81-83, табл. 21, 3), в Том-могильнике (Комарова, 1952, с.31, 17, 4, 6, 17, 21, 21, 4, 15, 22, 1, 30, 25, 30), в Северном и Центральном Казах-е (Акишев, 1959, табл.VI; Агеева, Макси-* табл.1, 56, 57, Хабдулина, 1994, 17, 1), в культовых местах на городищах -< ъево V и Старый Погост в Среднем При-5т--;шье (Могильников, 1983в; 19886) и др. ’.’снова, 1987, с.83). Скорее всего, такое г: c_lio из МГК I было изделием местных т; 2 ч золитейщиков, но не исключено его “ ~ддание с востока от населения татарской с ’.туры. С этой культурой связывают про-^•зждение зеркала из Ордынского!
Т.Н.Троицкая и А. П. Бородовский (1994, с.38). Для Горного Алтая такие зеркала нетипичны, и находки их единичны (Абдулганеев, 1994, рис.З, 7; Мартынов и др., 1985, рис.5, 7; Могильников, 1988а, рис.4, 5).
Одним экземпляром (Новотроицкое I, кург. 15, погр.1) представлено массивное литое бронзовое зеркало с петлей в виде двух разнонаправленных головок медведя (тип 2.2.2), выполненных в архаичной статичной позе (рис.59, 7). В комплексе данного погребения встречены железные короткий меч с дуговидным перекрестием и сегментовидным навершием (рис.37, 7) и кинжал с прорезной рукоятью и прямым перекрестием, что определяет дату этого погребения и зеркала наиболее вероятно в рамках IV в. до н.э. Учитывая массивность зеркала и архаизм зооморфных изображений на рукояти, дата зеркала может быть расширена до V-IV вв. до н.э. Подобное зеркало с изображением на рукояти сильно стилизованой фигурки животного (?), вид которого определить невозможно, найдено в могильнике Джаркимбай-булак в долине р. Кара-гуджир в Центральном Тянь-Шане (Бернштам, 1952, с.40, рис. 17, 4), которое также можно датировать V-IV вв. до н.э. Аналогичные описываемому зеркала из Минусинской котловины с петелькой в виде фигурки кабана или двух кабаньих голов, повернутых в разные стороны, Н. Л .Членова (1967, с.84, табл. 23, 12, 13) относит к варианту 1А петельчатых зеркал и датирует их по стилю зооморфных ручек VI в. до н.э., считая, что они не переходят в V в. до н.э. Однако, учитывая комплекс погр.1, кург. 15 Новотроицкого I с зеркалом этого типа (рис.59, 7), можно фиксировать переживание этих зеркал до V-IV вв. до н.э. Принимая во внимание форму описываемого зеркала и стиль изображения головок медведя (?) на петле, есть основание предполагать его восточное, минусинское происхождение. К тому же, следует заметить, что такие зеркала из Горного Алтая пока неизвестны. Несвойственны они и более западным по отношению к При-обью районам степи и лесостепи Евразии, кроме упомянутой находки из Джаркимбай-булака на Тянь-Шане, которая там, видимо, отражает восточные контакты.
Зеркало типа 2.2.3 с диском диаметром 9 см и ручкой в виде кнопки на четырех ножках на обороте происходит из грунтового могильника староалейского типа V-III или V-IV вв. до н.э. Фирсово 14 на левобережье Оби близ Барнаула (Шамшин, Фролов, 1994, с.99-102). Авторы публикации указывают аналогии этому зеркалу в Горном Алтае и в Минусинской котловине. В Горном Алтае подобные зеркала с кнопкой на ножках пред
ставлены в могильниках Коксу - 1 экз. (Сорокин, 1974, рис.9, 9), Верх-Еланда II - 2 экз. (Степанова, Неверов, 1994, рис.8, 7, И, Г). Один экз. зеркала с кнопкой раннего типа диаметром 13 см обнаружен в быв. Бийском округе (Флоринский, 1888, с.72, №1286; Членова, 1967, с.87). По данным НЛ.Членовой (1967, с.84), из Минусинской котловины происходит 27 зеркал с круглой неорнамен-тированной кнопкой на ножках, но происхождение зеркал данного типа в этом регионе она связывает с более западными районами. В Туве нам известны 3 экз. подобных зеркал, в т.ч. 1 экз. зеркала с бортиком на двух ножках VII-VI-начала V в. до н.э. (Маннай-Оол, 1970, рис.7, 10, 21, 7, 3). Зеркала с кнопкой на четырех ножках относятся М.Х.Маннай-Оолом (1970, с.70) к V в. до н.э., В.Н.Полторацкой (1967, с.97, рис.6, 7, 7, 14) -к V-IV вв. до н.э.. Четыре зеркала с кнопкой на ножках найдены в кладе V-IV в. до н.э. у с.Бурбино на Чулыме в Томской области (Членова, 1967, с.86; Троицкая, Бородовский, 1992, с. 61, рис.З, 1-4), одно - в Айдашинской пещере (Молодин и др., 1980, табл. XVI, 7). Учитывая наличие кнопки на ножках у зеркал с бортиком VII-VI вв. до н.э. в Туве, можно думать, что данный тип зеркал сформировался на Саяно-Алтае на основе зеркал с петлей на обороте.
Восточные связи фиксирует также найденное в разрушенном при строительстве моста через Обь Новосибирском могильнике китайское бронзовое зеркало типа Чжань-го, имевшее вид диска диаметром 12 см с ручкой-петелькой в центре (рис.59, 3). Зеркало орнаментировано концентрическими окружностями и группами маленьких окружностей с точкой в центре (ОАК за 1896, с.118, рис.483). Зеркала типа Чжань-го датируются V-III вв. до н.э. (Сычуань, 1960, с.8, табл.4; Троицкая, 1979, с.20-21; Троицкая, Бородовский, 1994, с.38, табл.Ь, 73).
Иные направления связей, в основном с западом и юго-западом, с сакским и сарматским миром степей Казахстана, Средней Азии и Южного Приуралья, в меньшей мере с населением Горного Алтая, отражают зеркала с боковыми ручками.
Вероятно, к V-III или V-IV вв. до н.э., а скорее всего к IV-началу III вв. до н.э., относится оригинальное бронзовое литое зеркало с диском диаметром 10,9 см с короткой боковой рукояткой, заканчивающейся стилизованной головкой грифона, происходящее из кургана 1 могильника Раздумье IV (Уманский, 1987а, рис.5, 7; 1995, рис.2, 6). Оборотная сторона диска зеркала и рукояти орнаментирована рядами скобок, сочетание которых на поверхности диска выделяет че
тыре сектора, образуя своеобразную солярную фигуру. На обороте рукояти приклепана медная дужка для подвешивания зеркала к поясу (рис.58, 6). Особенности художественного оформления рукояти и орнаментации этого зеркала имеют аналогии в декоративном искусстве населения пазырыкской культуры Алтая. Подобной стилизованной головкой грифона украшались концы псалий, бляхи конской сбруи, подпружные и портупейные ремни (Руденко, 1960, табл. XXXV-XXXVII, LXXVIII-LXXXI, рис.83, 91; Сорокин, 1974, рис. 155; Полосьмак, 1994, рис.66. 2). Стилизованная головка грифона венчала рукоятьмедалевидного зеркала из кургана 1 IV-III вв. до н.э. могильника Юстыд XXII (Кубарев, 1991, с.134, табл.ЬХ1У, 8). Орнамент из ряда скобок покрывал поясные бляхи-обоймы из курганов 3 и 1 могильников Уландрык III, IV, кургана 1 Ак-Алаха I в Горном Алтае (Кубарев, 1987, табл.ЬХ, 5, LXX, II; Полосьмак, 1994, с.38, рис.32), кургана 19 Н.Шарап I в Новосибирском Приобье (рис.54, 8, Троицкая, 1970, рис.2, 3)  кургана Каракуыс «Казахстане (Кадырбаев, Марьяшев, 1973, с. 144, рис. 12, 7). В последних двух случаях, вероятно, отражены связи с населением пазырыкской культуры Алтая, хотя курган Каракуыс более поздний и относится к рубежу н.э.. Описываемому зеркал] из Раздумья IV очень близко по форме, ор> наментации и оформлению рукояти стилизо-ванной головкой грифона зеркало из кургаш 2 усуньского могильника Чильпек в Киргизии (Воеводский, Грязнов, 1938, с.176 рис. 31). Однако, он не имеет узкой хронологии. За относительно раннюю дату зеркала и Раздумья IV в рамках конца V-начала III 1 до н.э. говорит наличие на его ручке приклепанной дужки для подвешивание. В бола поздних зеркалах вместо такой дужки стаи делать отверстие в рукояти (рис.58, 4 (Киселев, 1951, с.298). Упомянутый курган 1 Н.Шарапа I с находкой поясной бронзово обоймы со скобчатым орнаментом, располо женный вблизи Раздумья, датируется V-Г вв. до н.э. (Троицкая, 1970, с.216-217), чп также свидетельствует за раннюю дату. Исхо дя из особенностей орнаментащп А.П.Уманский (1995, с.112) считает зеркал из Раздумья календарем, на котором обозна чены дни всех времен года - зимы, весны лета, осени. Однако такое предположени нуждается в дополнительной аргументации.
Зеркало с укороченной подпрямоуголь ной ручкой с квадратным отверстием на а конце для подвешивания обнаружено в па гребении 11, кург.5 Камня II (рис.58, 4), комплексе которого найдена бронзова серьга с напускной стеклянной бусиной
знугренней позолотой. Это позволяет дати-:свать данный комплекс в рамках Ш-П вв. ю н.э. (Могильников, А-1974, с.25, рис.70), поскольку такие бусы появляются в III в. до J э., а в Ш-П вв. до н.э. уже являются одной с основных форм в наборах бус у ранних ^р.мат (Мошкова, 1963, с.45). Данному зер-с*лу близко зеркало из могильника Кадыр-
III Ш-П вв. до н.э. (АКК, 1960, тбл. VIII, 85), которое также имеет отвергшие в рукояти. Вероятно, к этому типу зер-сзл (1.3) относится также зеркало с отломан-sc й боковой ручкой и обломок второго зер-«□ла из могильника Леонтьевка (Арсланова, .4:2, с.88, табл-V, 3). Зеркало типа 1.2 с пло--сим диском и боковой ручкой-штырем гтед ставлено в погр.4 кургана 15 могильника камень II (рис.58, 5). Оно имеет аналогии в зглнесарматском погребении IV в. до н.э. на С:ну (Смирнов, 1982, с.120-131, рис.7, 1) и *:жет быть датировано этим временем. Прочей инвентарь этого погребения - золотая 8-ждиая серьга с подвеской, железный нож с зобатой спинкой без выделенной рукояти, хелок с отверстием для подвешивания, два жпных глиняных сосуда, дисковидное казенное пряслице, фрагмент корродированно-неопределенного железного предмета (Мобильников, Куйбышев, 1982, с. 115-116, рис.2, --5. 12-14) не содержит узко датирующих эелей и не противоречит этой дате.
Несохранившуюся боковую ручку-ктырь имело, очевидно, также интересное —ребряное позолоченное более раннее зер-С1ло из погр.1 кургана 5 Рогозихи I (рис.59, £ Его диск диаметром 15,5 см состоял из iayx пластин листового серебра, склепанных маленькими штифтами. Лицевая сторона зе? кала гладкая, хорошо полирована. Обо-хтная сторона зеркала рельефная, профили-хзана двумя концентрическими шестигранными валиками, разделенными плоскостью, 1 коническим выступом в центре. Простран -.—so между валиками заполнено гравированным изображением сложной композиции, жлючавшей две крупные женские фигуры, злна из которых музыкантша со струнным инструментом, а вторая, вероятно, танцов-дииа. За фигурой последней выступает силу-еще одной антропоморфной фигуры, дер-жллей в руках какой-то предмет. В нижней Я2сти композиции, у ног танцовщицы и му-ъсонтши помещены еще три женские фигу-гы с цветами в руках и на окружающем их теле. Центральную часть композиции венчать изображение слона, покрытого, очевидно, тсрчатым покрывалом с чередующимися хнами точечного и резного орнамента. На зсу слона показаны два полукруглых выступа - исходящими от них лучами. На спине сло
на изображено подобие седла, на котором сидит “райская” птица, туловище которой украшено теми же точечными и резными узорами, что и туловище слона. Вероятно, слон с исходящими от его лба лучами и птица представляли собой солярную символику, связанную с верхним миром. Композиция обрамлена четырьмя концентрическими окружностями, по две с внутренней и наружной стороны, промежутки между которыми заполнены насечками, образующими елочку и косую решетку. За валиком, ограничивающим композицию снаружи, идет гладкое поле с четырьмя концентрическими окружностями, а по окружности периметра - поясок циркулярного орнамента, также вписанного между двух окружностей. Аналогичные кружки с точкой в центре располагаются на композиционном поле между зоо- и антропоморфными фигурами. В целом композиции ассоциируется с действиями во время какого-то праздничного шествия. Опубликовавший это зеркало А.П.УК1анский (1992а, с.56-57, 59, рис.7), сопоставляет его с зеркалом из Пазы-рыкского 2-го кургана и считает, что на зеркале запечатлена сцена религиозно-мифологического содержания из индийского эпоса (Махабхарата - ?). По мнению Т.М.Кузнецовой (1995, с. 125-127) зеркало из Рогозихи, как и зеркала из Пазырыкского 2-го и Мечетсай-ского курганов, с которыми она его сравнивает, в свое время служили музыкальными инструментами-погремушками, а их обладательницы были музыкантшами, умевшими играть на струнных и иных музыкальных инструментах, часть которых, как и зеркала-погремушки могли использоваться в танце. Основываясь на сюжете изображения, А.П.Уманский (1992а, с.59) считает, что зеркало из Рогозихи скорее всего индийской работы. По-видимому, в данном случае речь может идти и о территории, пограничной с Индией, где представления о слоне и связанные с ним религиозно-мифологические представления носили весьма конкретный характер. Т.М.Кузнецова (1995, с. 126-127), разделяя точку зрения К.Ф.Смирнова о ближневосточном происхождении зеркал из Пазырыка и Мечетсая, воздерживается от конкретизации места производства, предполагая, что данного типа зеркала, в т.ч, из Рогозихи, изготовлены одним мастером, творившим в конце V или на рубеже V-IV вв. до н.э. Принимая во внимание оригинальность и сложность конструкции этих зеркал вполне вероятно предположение о производстве их в каком-то ближневосточном центре, граничившим с Индией. Это тем более вероятно при учете того обстоятельства, что с Ближнего Востока или из пограничных с ним рай
онов Центральной (Средней) Азии происходят нижеописываемые зеркала с длинной боковой ручкой (рис.58, 1-3). Кроме того, следует отметить, что в погр.4, кургана 1 Локоть IV в Алейской степи, на правобережье р.Алей, обнаружено еще одно зеркало, подобное зеркалам из Пазырыка, Мечетсая и Рогозихи. Бронзовый диск этого зеркала диаметром 14,6 см также склепан из двух листов. Рифленая тыльная сторона позолочена. Зеркало лежало у головы погребенного рядом с бронзовыми наконечниками стрел (Ситников, Шульга, 1995, с.60). Данная находка еще раз подчеркивает устойчивость юго-западных контактов населения приал-тайских степей в V-IV вв. до н.э.
Наиболее многочисленны зеркала типа 1.1 с круглым диском и длинной боковой ручкой, слегка расширяющейся к концу. Оборотная сторона дисков гладкая или украшена концентрическими резными линиями (рис.58, 1-3). По форме диска они могут быть разделены на два подтипа: 1) с гладким диском (1.1.1) (рис.58, 3), 2) с диском, имеющим в центре выпуклость и окружающий ее кольцевой валик (1.1.2) (рис.58, 1, 2). Зеркала с гладким диском типа 1.1.1 (рис.58, 3) в Верхнем Приобье представлены двумя экземплярами - обломанной рукоятью и позолоченым зеркалом, распавшимся на части из могильника Рогозиха I (Уманский, 1992а, с.56, рис.4, Г). (В женском погр.9, кург.8 Рогозихи I это зеркало лежало между левым коленом и стенкой ямы рядом с гранитным алта-риком на четырех ножках и пряслицем из черепка. Слева от черепа находилась бронзовая 8-видная серьга, у пояса - железная проколка, а у костей овцы в изголовье - железный нож. В СВ углу стоял глиняный кувшин без орнамента (Шамшин, А-1985, с.101). На шее была одета бронзовая проволочная гривна с заходящими концами). Фрагменты позолоченного диска такого зеркала найдены среди разновременного материала на бахчах у пос. Аул Бородулихинского района Семипалатинской области у границы с Алтайским краем (Кирюшин, Клюкин, 1985, рис. 24, 18). Дата таких зеркал определяется по аналогиям из раннесарматских погребений. Аналогичного типа плоские зеркала с циркульным орнаментом представлены в погребениях IV в. до н.э. в Южном Приуралье - Челкар III (2 экз.), Тарабутак, Новопавловска, Новоузенск (Мошкова, Кушаев, 1973, рис.2, 6, 12; Смирнов, 1964, рис.445, 7г; Мошкова, 1963, табл.27, 15; Скрипкин, 1990, рис.35, 32). Вероятно, обломок такого типа зеркала с циркулярным орнаментом обнаружен в могильнике Кайнду V-III вв. до н.э. в Горном Алтае (Неверов, Степанова, 1990, с.257, рис. 13, 3),
В Горном Алтае в Катонском могильнике III-II вв. до н.э. (Сорокин, 1967, рис. 13, 9).
Зеркала с длинной боковой ручкой и выпуклостью, окруженной кольцевым валиком, в центре диска типа 1.1.2 (рис.58, 1, 2) в лесостепном Верхнем Приобье представлены пятью экземплярами. Два из них происходят из Новотроицкого II могильника (кург. 15. погр.4; кург. 17, погр.6) (Могильников, Уманский, 1995), одно - из потр.1, кург.1 Быст-ровки I (Троицкая, Бородовский, 1994. табл.ХХХУ), одно - из погр.2, кург.7 Рогозихи I (Уманский, 1992а, с.56, рис.4, 2). Кроме того, подвеска из обломка такого зеркала встречена в кург.2 Ш-П вв. до н.э. Быстрян-ского могильника (Завитухина, 1967, рис.7. 8). Зеркало из Быстровки украшено выграви-рованнымми изображениями следующих друг за другом прыжками тигров (рис.58, 2).
Датировка описываемого типа зеркал вызывает некоторые затруднения из-за отсутствия в комплексах вместе с ними узко датирующих вещей. Зеркало из погр.4 кург. 15 Новотроицкого II с привлечением инвентарл соседнего погребения 3, где встречен комплекс бронзовыхчерешковых трехлопастньл наконечников стрел (рис.45, 1-7) железньв чекан датируется IV-III вв. до н.э., а зеркал из погр.6, кург. 17 того же некрополя предпо ложительно Ш-П вв. до н.э., но наибола вероятно III в. до н.э. (Могильников, Ума» ский, 1995, с.22). Могильники Соколово i Рогозиха I датированы авторами публикаци суммарно. Первый - IV-II вв. до н.э., втора - IV-III вв. до н.э. (Уманский, Брусник, 198 с. 198-199; Уманский, 1992а, с.58). Наиболс вероятная дата этих зеркал IV-III вв. до н.э. возможным заходом во II в. до н.э. Вероятж данный тип зеркал возникает параллельно зеркалами с валиком по краю. При этом ва можно воздействие формы зеркал ти встреченных в курганах Пазырыкском 1 Мачеисайском 8 и Рогозинском 5 (рис.59, J где валик и выпуклость в центре образовав на дополнительно наклепанном листе мета ла (Смирнов, 1968, рис.1, 2; Руденко, 195 с.142, табл.ХХ1Х, 3). Однако, исходным этом генезисе были зеркала с гладким диск и длинной боковой ручкой типа 1.1.1 (рис.: 3). В пользу такого заключения свидетельс вует находка в могильнике Новочекино II северной Барабе зеркала аналогичной фо мы, где в центре имеется только неболыи полушаровидная выпуклость, но валика i круг нее нет. По аналогии с сарматским эе калами из Челкара, Новопавловки и Тара! така Н.В.Полосьмак (1987, с.83, рис.58, датировало это зеркало IV в. до н.э. Типол гически, а возможно и хронологически рамках узкого отрезка времени это зерка
занимает промежуточное положение между зеркалами с гладким диском (рис.58, 5) типа челкарских, тарабутакского и зеркалами с выпуклостью и валиком, окружающим ее, в центре (рис.58, 7, 2). Конструктивно валик в центральной части диска зеркала, как и валик по краю, вероятно, преследовали цель сделать диск из твердого хрупкого сплава более прочным. При этом, очевидно, форма зеркала с валиком по краю оказалась более рациональной в данном смысле, получила дальнейшее развитие и существовала длительное время. Она обеспечила прочность диска и как следствие - широкое распространение зеркал с ручкой-штырем для насада деревянной или костяной рукояти. С распространением рукояти-штыря постепенно выездят из употребления плоские длинные рукояти как менее удобные и ломкие. Не слу--дино многие зеркала находятся со сломан--ыми в основании рукоятями. В отличие от •того конструкция зеркала с выпуклостью и задиком в центре почти не упрочивала диска, *мела легко отламывающуюся рукоять (ручка :еэкала из погр.6, кург. 17 Новотроицкого II : сломана и соединена с диском накладками с заклепками (Могильников, Уманский, 1995, :ис.2, 6). Вместе с краем диска отломана ткже ручка зеркала из Быстровки I (Троицкая, Бородовский, 1994, табл.XXXV). Оче-з.ино, по этой причине данный подтип зеркал, как конструктивно несовершенный существовал короткое время и быстро вышел • з употребления не получив развития. Аналоги данному типу зеркал представлены в Сжном Приуралье и Зауралье. Это зеркала < кургана 2 Малокизылского могильника /-II вв. до н.э. (Мошкова, 1963, с.42, ~-5л. 28, 20) и из кургана 1 могильника Кач-с.ново в Башкирии (Пшеничнюк, 1983, ~:л.П, 6). От Малокизылского и верхнеоб--CLX зеркал зеркало из Качкиново отличает •:высокий валик по краю диска, что позво-* -ет предполагать его несколько более позд-• < ю дату в пределах тех же веков. Кроме "зго, фрагменты дисков зеркал с полусферической выпуклостью в центре, окруженной сзяьцевым валиком, встречены в погребе-• - и 26 кургана 6 Мечет-сая на Южном Ура-- датируемого комплексом бронзовых i- дьчатых наконечников стрел второй полоидой IV-III в. до н.э. (Смирнов, 1975, с. 115, 3 ' 3 37, 5), и на городище Няксимволь на -сверном Урале (Мошийская, 1965, табл. 19,
1II-II вв. до н.э. - I-II вв. н.э., куда это с: кало попало с юга.
Хронология зеркал с полусферической туклостью в центре и окружающим ее ic-’ьцевым валиком (рис.58, 1, 2) позволяет -< ~ать, что они существовали ограниченный
период в рамках середины IV - III - начала II вв. до н.э. В данном аспекте предлагаемая А.С.Скрипкиным (1990, с.150) датировка этих зеркал (из Малого Кизыла, Качкиново и Ме-четсая) IV в. до н.э. представляется несколько заниженной. Зеркала с гладким диском типа челкарских и тарабутакского, датируемые в комплексе Челкара наконечниками стрел IV в. до н.э. (Мошкова, Кушаев, 1973), являются чуть более ранними. Синхронизация их с зеркалами с выпуклостью и валиком в центре, произведенная А.С.Скрипкиным, представляется недостаточно обоснованной. Против этого говорят типологические различия формы и комплексы вещей, сопровождающие описываемые зеркала.
Высокая техника изготовления зеркал с длинной боковой ручкой типа 1,1, покрытие их позолотой предполагает производство их в развитых ремесленных центрах, вероятно, Средней Азии или Переднего Востока. На среднеазиатское происхождение зеркала из Быстровки I (рис.58, 2) указывают выгравированные на нем реалистичные изображения тигров в прыжке. По наблюдению АП.Боро-довского (1986, с.55-56), изображения тигров во второй половине I тыс. до н.э. известны на широкой территории от Кавказа до Ордо-са, но в Средней Азии они наиболее часты и реалистичны, так как базировались на непосредственном наблюдении поведения этого хищника в природе. Поскольку Быстровское зеркало найдено с алтариком и имело культовый характер, А.П.Бородовский сопоставляет изображения фигур тигров на этом зеркале с изображениями шествующих тигров на бронзовых жертвенниках саков.
Но пока находки зеркал с длинной боковой ручкой и циркульным орнаментом на диске в Средней Азии малочисленны. К ним относится зеркало из могильника Агалыксай (Литвинский, 1978, с.76, табл. клас. рис.9). Небольшую выпуклость и окружавший ее валик в центре диска имеет зеркало из кургана Иссык (Акишев, 1978, с. 112, рис.32). Однако, оно снабжено ручкой-штырем. Мнение о происхождении савроматских зеркал с длинными боковыми ручками из древнего Ирана высказал К.Ф.Смирнов (1964, с. 153). Отсюда через Среднюю Азию они попадали к савроматам. Эту точку зрения поддерживает Б.АЛитвинский (1978, с.77) с предположением, что, возможно, Средняя Азия была их родиной. Этого мнения придерживается также А.М.Хазанов (1963, с.60).
В отличие от этого, вероятность производства зеркал с длинной боковой ручкой, покрытых позолотой, на Алтае мала. В этот период на Алтае техника позолоты, видимо, еще не была освоена, хотя все исходные ма
териалы - медь, золото, ртуть - для возникновения и развития этого вида ремесла на Алтае имелись. Вещи просто обертывали тонкой золотой фольгой. Техника золочения на Алтае возникает, по-видимому, только в эпоху раннего средневековья, когда она стала широко применяться при изготовлении блях для поясных наборов и сбруи. Горноалтайские мастера отливали зеркала в основном медалевидные, а также с укороченной боковой ручкой и дисковидные с небольшим выступом и отверстиями для крепления рукояти или подвязывания их к поясу (Суразаков, 1988, с.77-79), не подвергая их золочению. Для решения вопроса о месте производства описываемого типа зеркал с длинной боковой ручкой из Верхнего Приобья существенную роль может сыграть спектральный анализ их металла, но пока он не производился, кроме зеркала из Быстровки, в бронзе которого было 18% олова (Троицкая, Бородовский, 1994, с.54, табл. 6). Морфологический же анализ этих зеркал, как и зеркала с ручкой-штырем (рис.50, 5), указывает на их западное или юго-западное происхождение. Верхнее Приобье - самый восточный район распространения таких зеркал. Далее на восток находки их неизвестны. Их нет в памятниках Минусинской котловины и Тувы, а на Алтае известны лишь вышеупомянутые находки фрагмента диска такого зеркала в могильнике Каинды и ручки зеркала из Катон-ского могильника (Неверов, Степанова, 1990, рис.13, 3; Сорокин, 1967, рис.13, 9). Нехарактерны эти зеркала также для территории Казахстана и лесостепи Западной Сибири, где известна лишь одна находка из Новочеки-но II на севере Барабы (Полосьмак, 1987, рис.58, 7). И, в отличие от этого, концентрация находок зеркал типа 1.1 с длинной боковой ручкой, диском с циркульным орнаментом гладким и с выпуклостью и кольцевым валиком в центре отмечается в Южном Приуралье (Могильников, Уманский, 1995, рис.6, карта 1). Такая ситуация, очевидно, не является случайной, а свидетельствует о связи этих регионов. Примечательно, что совместные находки в Верхнем Приобье зеркал, каменных алтариков и кусочков мела, отмеченные выше, представлены у кочевников Южного Приуралья (Смирнов, 1964, с.95-96). Куски мела клали в могилы ранние сарматы (Мошкова, 1963, с.23). Эти черты сходства культуры Верхнего Приобья и Южного Приуралья, относящиеся к области идеологических представлений, отражают, очевидно, этнические контакты, которые могут быть объяснены миграцией небольшой группы кочевников Южного Приуралья (даев, дахов - ?) на восток в V-IV вв. до н.э. и смешением
их здесь с местным населением, потомками населения болыпереченской культуры и продвинувшихся сюда в VI-V вв. до н.э. с юго-запада саков. Ряд других аргументов, свидетельствующих о проникновении кочевников Южного Приуралья в лесостепь Верхнего Приобья, изложены нами выше. К ним относятся в погребальном ритуале положение рядом с погребенным в изголовье или сбоку жертвенной пищи в виде бока лошади или ноги барана, меловая подсыпка или кусочки мела в отдельных могилах, отдельные диагональные погребения в широких ямах (Камень II, кург. 18,	19; Кирилловка III.
кург. 10), подбойные захоронения (Новотроицкое II, кург.З, погр.1, 3,*4, 8; Андроново. кург.1, погр.2, кург.2, погр.2, кург.5, погр.2). В инвентаре - это ряд предметов вооружения и конского снаряжения сарматских форм -кинжалы и мечи с почковидным перекрестием и брусковидным навершием, а также - с прямым перекрестием и серповидным навершием (рис.33, 3, 5, 39, 2, 3; Могильников. Медникова, 1985, рис.1; Уманский, 1970. с. 178, рис.6, 1, 7; Могильников, 1984, с. 191-192; Иванов, 1987, с. 17)^ бронзовые литые полусферические сбруйные бляшки (рис.38. 12), связываемые с солярным культом литые бронзовые колесовидные подвески (рис. 55а. 42) (Новотроицкое II, Рогозиха I и др.), подобные савроматским VI-IV вв. до н.э. (Смирнов, 1964, с. 146). Примечательно, что в могильнике Рогозиха I такое колесико лежало в курильнице, что указывает на его связь о культом (Шамшин, Навротский, 1986, с.105).1 В ряде некрополей V-III вв. до н.э. Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья (Новотроицкое II, Рогозиха I, Михайловка VI, Кириловка III, Леонтьевка и др.) представлены прямоугольные и овальные каменные алтарики на двух, трех, но преимущественно на четырех ножках типа сав-роматских V в. до н.э. (рис.60, 1, 61, 6; карта 3; Арсланова, 1962, табл-VI, 2, 3; Могильников, 19886, с.248; Уманский, 1987а, рис.2, 1-3; Шамшин, Навротский, Изоткин, 1989, с.83), хотя количественно преобладают плоские алтарики сакского типа (рис.60, 2-Д Могильников, Куйбышев, 1982, рис.7, 4, 7, 8 5). Представлены также небольшие плошковидные глиняные курильницы с отверстие! сбоку (рис.61, 1-5), по форме напоминающе раннесарматские (Камень II, Андронову Кирилловка III, Рогозиха I и др.; Могильников, Куйбышев, 1982, рис.8, 3; Могильников Неверов, Телегин, Уманский, 1991, рис.З, 4 Могильников, 19886, с.248; Уманский, 198М с.51; 1987а, с.38). Примечательно, что  погр.2 кург.7 Рогозихи I. глиняная курильни! ца была вместе в зеркалом с боковой ручкоя
а каменным алтариком на четырех ножках Уманский, 1992а, рис.2, 4, 4, 2, 8, 13).
Проникновение кочевников Южного Приуралья и, частью, Приаралья на восток происходило, по-видимому, вдоль южной кромки лесостепи между саргатским и тасмо-гинским ареалами. Этот регион, находившийся в пограничье двух крупных этнокультурных массивов, был более слабо заселен, ~о обеспечивало успех продвижения. К данному региону приурочены ряд находок вещей шнзроматских типов, в частности, алтариков на ножках - Кенев - на Ишме, Богданов-с- III и Карташово II - на Иртыше, Старый Пзд - в Барабе (Хабдулина, 1994; Могильников, Колесников, Куйбышев, 1977; Могильников, 1983в, с.219; Полосьмак, 1987, рис.78), тсдвески-колесики в районе Омска (Могильников, 1992, табл. 121, 23).
О вероятном проникновении какой-то ~уппы кочевников из Южного Приуралья в -IV вв. до н.э. до Верхнего Приобья свиде-'тльствует также антропологический матери-Черепа ранней группы, IV-II вв. до н.э., е Усть-Тартасского могильника в центральной Барабе проявляют наибольшую близость i краниологии сарматов Приуралья и Нижнего Поволжья, а также - саков Казахстана. I-ропеовдность у них выражена в большей “епени, чем у популяции саргатской культу-в Приишимье (Дремов, 1978, с.179).
Иные контакты отражают зеркала груп-й; 2 с петлевидной ручкой на обороте, а ~-кже с укороченной боковой ручкой (рис.58, - 5), сближающей данные зеркала с медале-ьсяыми. Зеркала типа 2.2 с плоским диском i гетлей на обороте являются или местными ьги попали на Верхнюю Обь от населения шштрской культуры. Зеркала с бортиком ~'~i 2.1) могли фиксировать связи с саками Казахстана и Горным Алтаем, где такие зер-li’.a также были распространены (Вишнев--.сая. 1973; Кузнецова, 1991; Грязнов, 1947).
Выше уже отмечено скорее всего вос-'г нное происхождение зеркала с петелькой в -•-е двух разнонаправленных фигурок мед-зешей (рис.59, Т). Учитывая относительно заднюю дату зеркал группы 2 (с петлей на хе роте) в пределах VII-V-IV вв. до н.э., •:кно полагать, что они, очевидно, фикси-~ тт в основном татарские и алтае-саянские нтакты населения лесостепи Верхнего “гиобья.
Связи с Алтаем отражают и зеркала с точенной боковой ручкой, длина которой -тчзка диаметру диска или чуть меньше его :-;.58, 4, 6). Однако, на Алтае данный тип ер кал по отношению к численно преобла-—1Ш1ИМ медалевидным также малочисленен. *- УСуразаков (1988, с.78) относит эти зерка
ла к типу 3 и насчитывает пять таких бронзовых зеркал и четыре деревянные копии при общем количестве учтенных им 87 экземпляров зеркал и их копий, в числе которых - 60 медалевидных. На Алтае зеркала с укороченной боковой ручкой, вероятно, возникают как подражание зеркалам с длинной боковой ручкой из более западных степных регионов, адаптируя их к вкусам местного населения. Ручка относительно величины диска укорачивается, а форма в целом приближается к медалевидной. В рукояти делается подпрямоугольное, округлое или подтреугольное отверстие для подвешивания, как у медалевидных зеркал. Наиболее близкие аналогии зеркалу из noip.ll кург.5 Камня II (рис.58, 4) представляют зеркала из могильников Алага-ил и Айрыдаш III на Алтае (Мартынов, Мартынова, Кулемзин, 1985, рис.5, 2; Кочеев, 1990, рис.8, 5). Рукоять другого зеркала этого типа из Раздумья IV, как отмечено, оформлена в виде стилизованной фигурки грифона в алтайском зверином стилеДрис.58, 6), аналогично декору рукояти медалевидного зеркала из могильника Юстыд XXII (Кубарев, 1991, табл-LXIV, 8).
Бронзовые колесовидные подвески или амулеты в виде колесика со спицами или отверстиями в диске (рис. 55а, 18, 42) были, вероятно, связаны с солярным культом. Представлены в единичных погребениях с V-IV вв. до н.э. (Рогозиха I; Шамшин, Наврот-ский, 1986, с. 105) по Ш-П вв. до н.э. (Масляха I; Могильников, Уманский, 1992, с. 80, рис. 6, 9). Очевидно, культовое назначение этих предметов отражает положение такого колесика в каменном алтарике на могильнике Рогозихе I. В Масляхе I оно помещалось в области пояса, а сохранившиеся под ним остатки ткани и сыромятной кожи позволяют предполагать, что это колесико могло быть подвешено к поясу в футляре или мешочке. К Ш-П вв. до н.э. форма колесиков трансформируется. Вместо спиц появляются отмеченные отверстия в диске. Сами колесики, возможно, утрачивают свою культовую функцию, превращаясь в пряслица. Такая эволюция могла быть вполне возможна, особенно при учете того, что с пряслицами обычно связана солярная символика, а орнамент на пряслицах часто носит солярный характер. В Верхнем Приобье такие колесики-амулеты представлены только в погребениях каменской культуры, как и диагональные погребения. Их нет в предгорьях, в Горном Алтае, у саков Казахстана и в саргатской культуре Тоболо-Иртышья. Ближайшие аналогии колесовидным амулетам обнаружены у кочевников Южного Приуралья V-IV и IV-III вв. до н.э. (Смирнов, 1964, с. 146,
рис. 71, 3-5; Мошкова, 1963, табл. 32, 22). При этом колесико из Масляхи I (рис. 55а, 18) особенно близко колесикам из курганов у с. Преображенка и Аландское (Смирнов, 1964, рис. 71, 4, 5).
Каменные алтарики являются, наряду с керамикой и погребальным ритуалом, характерным элементом культуры населения Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э. В настоящее время насчитывается несколько десятков (более 50) таких ал-тариков, датирующихся от середины VI в. до н.э. (МГК-I, Кучук I) (Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 97; Шамшин и др., 1992, с. 71-72, рис. 1, 8, 12) до Ш-П вв. до н.э. (Масляха I, Новотроицкое II, Быстровка I, Милованово VIII) (Могильников, Уманский, 1992, рис. 3, 13, 7, 3; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXVI, 11-13; XLVI, 11, 12). Большинство алтариков изготовлены из темносерого или серого гранита, часть - из плотного мелкозернистого песчаника или сланца. Каменные алтарики были чужды предшествующей болыпереченской культуре Верхнего Приобья конца VIII-VI вв. до н.э. В Верхнем Приобье они появляются в середине-второй половине VI в. до н.э., очевидно, в связи с миграцией на восток и северо-восток саков. До этого, в VII-VI вв. до н.э., каменные алтарики или краскотерки были известны у саков Приаралья в Уйгараке или Южном Тагискене. В Уйгараке они обнаружены в 10 погребениях, независимо от их богатства и типов могил (Вишневская, 1973, с. 86-87, табл. II, 12, IV, 7, XI, 3, XIV, 19, XV, 15, XVI, 15, XXIV). Широко представлены они в это время также в тасмолинской культуре Центрального Казахстана и в северном Казахстане, испытывавшим воздействия с юга, со стороны тасмолинцев (Кадырбаев, 1966, рис. 10, 1-3, 14, 1, 2, 30, 1-3, 47, 1-3; Хабдулина, 1994, табл. 14, 16-19, 23, 33, 58, 88). При этом все каменные алтарики VII-VI вв. до н.э. из указанных районов Казахстана плоские, без ножек, за исключением двух экз. овальной формы на четырех низких ножках - один - из Уйгарака (Вишневская, 1973, табл. XV, 15), второй - из кург. 3 Даны-бай (Кадырбаев, 1966, рис. 14, 2).
Согласно принятой классификации савроматских жертвенников (Смирнов, 1964, с. 162), алтарики из Верхнего Приобья подразделяются на две группы: 1) алтарики на ножках или поддонах; 2) алтарики плоские без ножек. Количество вторых в несколько раз превышает число первых. В свою очередь, как сказано, алтарики на ножках делятся на несколько типов: 1) подпрямоугольные алтарики-столики с невысоким бортиком на четырех округлых или подквадратных ножках
(рис. 61, 6) (тип 1.1). Этот тип алтариков близок к типу 1 группы 1 савроматских жертвенников, отличаясь от них отсутствием орнамента и несколько иными пропорциями. В то же время они почти идентичны алтарикам из курганов Горбатый Мост и Аландское (Смирнов, 1964, рис. 8, 6а, 14, 4). 2) овальные алтарики на слабо выраженных двух, трех или четырех ножках-выступах (рис. 60, Г) (соответственно типы 1.2.2; 1.2.3; 1.2.4; последняя цифра указывает число ножек). Алтарики на четырех и двух ножках этого типа весьма близки алтарикам из хут. Крыловского и ю района г. Самары (Смирнов, 1964, рис. 74, 5, 22) и вышеупомянутым алтарикам из Уйгарака и Даныбая. 3) алтарики на кольцевыа овальных поддонах (рис. 60, 3) (тип 1.3). I известной мере параллелью этим алтарикам является алтарик на поддоне с дополняющими его четырьмя намеченными ножками-выступами из кургана Кенес на Ишиме V в до н.э. (Хабдулина, 1994, табл. 13, 10).
Соответственно, алтарики без ножек ш форме делятся на два типа: 1) прямоуголь ные, с невысоким бортиком (рис. 60, 2 (тип 2.1), напоминающие алтарики типа 1. (рис. 61, 6), но без ножек. Встречаются редко. 2) овальные, наиболее многочисленные отдельные экземпляры их почти подпрямоугольные или круглые (рис. 60, 4, 5) (тип 2.2) По форме наиболее близки основной маса алтариков казахстанского типа.
Овальные алтарики без ножек сделай преимущественно из гранитных валунов под ходящей формы. Прямоугольные алтарик изготовлены тщательнее из более мягка породы камня типа плотного мелкозерниста го песчаника или сланца различных цветов.
Наиболее древними являются овальны алтарики без ножек казахстанского тил (рис. 60, 4, 5). Они появились в середине второй половине VI в. до н.э. (МГК-1, Ki чук I, Ордынское I; Абдулганеев, Кунгура 1990, с. 97; Шамшин и др., 1992, с. 71-7 рис. 1, 8, 12; Завитухина, 1968, рис. 3, 11) существовали до Ш-П вв. до н.э. (Масляха Быстровка I, Милованово VIII, Новотрога кое II; Могильников, Уманский, 1992, рис.: 13, 7, 3; Троицкая, Бородовский, 1991 табл. XXXVI, 11-13, XLVI, 11-12). По врем! ни к ним близки овальные и подпрямоугол ные курильницы-алтарики на неболыш ножках-выступах, наиболее ранние экзем! ляры которых представлены в памятниках и V-IV вв. до н.э. (Гоньба II; Шамшин, Л зин, Изоткин, 1991, с. 55; Михайловка V Шамшин, Демин, Навротский, 1992, рис. I 2), и существовали они до IV-III вв. до н. (рис. 60, Г), возможно даже до Ш-П вв. J н.э. На это указывает то, что в комплексе
2-тгариком на слабо выступающих ножках из ~эгр. 3, кург. 6 Новотроицкое II (рис. 60, 7) встречен железный нож с петельчатой рукояткой, свойственный Ш-П вв. до н.э., но там ле найдены бронзовые литые полушаровид--ые уздечные бляхи, присущие IV-III вв. до э. и восходящие к савроматским V-IV вв. гэ н.э. (Смирнов, 1961, рис. 52, 3, 4). Еще :тин каменный алтарик на 4-х намеченных •еэжках происходит из погр. 4 кург. 26 Новотроицкого II этого времени (Уманский, .?92в, с. 57-58, рис. 1, 20). По-видимому, аналогичный период бытования имели алта-:ики на двух и трех ножках-выступах '. манский, 1987а, рис. 3, 1, 2).
Прямоугольные каменные алтарики-—элики на четырех ножках (рис. 61, 6) в рас-- атриваемом регионе представлены И экз. зсе в ареале каменской культуры), в т.ч. - 10 - из погребений, 1 - случайная находка из разрушенного погребения. Это три алтарика • • Рогозихи I (Уманский, 1992а, рис. 8, 13--5i. по два алтарика - из Леонтьевки на Ир-•тйше (Арсланова, 1962, табл. VI, 2, 3) и Усть-Иштовки на Оби (Кунгуров, Тишкин, 1996, 3, 1, 2), по одному - из Андроново I Чогильников и др., 1991, рис. 3, 5), Кирил-;вки III (Могильников, Телегин, 1992, 9, 3), Новотроицкое II, кург. 9, погр. 4 '• манский, 19876, с. 61), с. Целинное Клю-евского района (Телегин, 1993, рис. 1, 2). -етыре алтарика-столика на ножках найдены з погребениях вместе с зеркалами (три - в *:гозихе I, одно - в Леонтьевке), два (Рого-- .а I, Кирилловка III) - вместе с глиняными прильницами (в Рогозихе - в комплексе с сркалом; Уманский, 1992а, рис. 2, 4, 4, 7, 2, 13-15', Арсланова, 1962, табл. V, 3, VI, 2, ‘.згильников, Телегин, 1992, рис. 9, 3, 5). :се такие алтарики, согласно антропологиче--<им определениям, в индивидуальных моги-_х происходят из захоронений женщин. В 'нэном погр. 4 кургана 5 Леонтьевки алтарик :жал около черепа женщины, а в аналогич-- :м захоронении 7 Усть-Иштовки - около .‘елета мужчины (Арсланова, 1962, с. 85; '- игуров, Тишкин, 1996, с. 130). По ком-'-'гксу признаков - форма, культовое назначив, встречаемость в женских погребениях з.<гсте с зеркалами - алтарики-столики на -::кках из Верхнего Приобья и Кулунды на-' вминают алтарики-столики кочевников Сжного Приуралья и, Очевидно, генетически »хходят к ним.
Наиболее ранние алтарики-столики на чырех ножках сейчас могут быть датирова-V-IV вв. до н.э. (Рогозиха!; возможно, <-лроново I). В погр. 1 кургана 5 Рогозихи I ‘-эсте с алтариком встречено зеркало, скле-т_нное из двух пластин с изображением на
обороте мифологических сцен (рис. 59, 4), аналогичное зеркалу из Пазырыкского II кургана на Алтае и Мечетсая в Южном Приуралье. Т.М.Кузнецова (1995, с. 127) датирует эти зеркала, как отмечено, концом V, рубежом V-IV вв. до н.э. Два других погребения из Рогозихи I с такими алтариками датируются зеркалами с боковыми ручками (рис. 58, 3 и типа рис. 58, 7) IV-началом III в. до н.э. Более поздние алтарики-столики на ножках (Леонтьевка, Кирилловка III, Усть-Иштовка) относятся к IV, IV-III вв. до н.э.
Привлекает внимание сочетание в инвентаре Пазырыкского II кургана и погр. 1 кург. 5 Рогозихи I каменных алтариков на четырех ножках и своеобразных зеркал-’’погремушек”, склепанных из двух листов серебра (рис. 59, 4, Руденко, 1953, рис. 85), что свидетельствует о хронологической близости названных погребений. В свете указанной хронологии таких зеркал дату Пазырыкского II кургана следует, очевидно, несколько омолодить с середины V в. до н.э. до второй половины-конца V или даже рубежа V-IV вв. до н.э., что влечет соответствующее смещение дат взаимосвязанных больших курганов Алтая. При современной разработке хронологии зеркал относить зеркало из Па-зырыка II к середине V в. до н.э., по-видимому, нет оснований.
Известные в настоящее время алтарики на кольцевых овальных поддонах появляются, очевидно, в V-IV вв. до н.э. (Раздумье IV, кург. 1, погр. 1; Уманский, 1995а, с. 112, рис. 1, 7) и существовали до Ш-П вв. до н.э. (Масляха I (рис. 60, J); Быстровка I (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XXXVI, 12)).
Отмеченные различия в хронологии каменных алтариков разных типов, особенно в отношении времени их появления, отражают разные проникновения кочевого и полукочевого населения, в основном саков, с запада и юго-запада в степное и лесостепное междуречье Иртыша и Оби и в Верхнее Приобье. Проникновение групп саков около второй четверти-середины VI в. до н.э. приводит к формированию на большереченском субстрате каменской культуры и оформлению своеобразия памятников староалейского типа, в составе которых доля большереченского субстрата была выше, а доля пришельцев меньше, чем у каменцев. Эти явления сопровождались распространением алтариков без ножек казахстанского типа. Длительное сохранение их в культуре поддерживалось последующими эпизодическими миграциями саков на восток, особенно в последней трети IV-III вв. до н.э. после греческого завоевания Средней Азии и поражения саков. Кстати, в это время появляется свежая европеоидная
примесь у населения Верхнего Приобья (Дремов, 1970; 1972).
Появление прямоугольных алтариков-столиков на четырех ножках и алтариков на кольцевых поддонах связано с проникновением в рассматриваемый регион какой-то, вероятно, небольшой группы кочевников из Южного Приуралья и Северного Казахстана в V-IV вв. до н.э. Данное явление отражают также в погребальном ритуале присутствие отдельных диагональных погребений, сочетание алтариков, зеркал и кусочков мела, в ритуальной пище - бока лошади и ноги барана, что присуще южноприуральским кочевникам и несвойственно сакам. Кстати, к Hill вв. до н.э. эта деталь исчезает. С этой миграцией связано также появление колесиков-амулетов (рис. 55а, 42). Более длительное переживание прямоугольных столиков-алта-риков и колесовидных амулетов в лесостепном Приобье, нежели в Южном Приуралье, объясняется, по-видимому, тем, что отдельные элементы культуры мигрантов на новом месте как бы законсервировались и постепенно несколько видоизменялись. Последним можно объяснить исчезновение орнаментации у алтариков-столиков, некоторое изменение их пропорций и появление (под влиянием плоских алтариков сакского типа) прямоугольных алтариков без ножек (рис. 60, 2). Подобные явления длительного сохранения деталей культуры пришельцев в иноэтичной среде известны в археологии и этнографии.
Рассматривая проблему взаимодействия горных и лесостепных племен Алтая в раннем железном веке, А.П.Уманский (1987а, с. 38) приходит к заключению, “что сравнительно небольшое число алтариков с 4-мя ножками и алтариков с намечающимися ножками . . . служит доказательством влияния горных кочевников на культуру племен равнинного Алтая, видевших в алтариках образцы для подражания”. Однако, в данном случае это было, видимо, не так. Каменные алтарики несвойственны культуре населения Горного Алтая, как и зеркала с длинными боковыми ручками. К настоящему времени в Горном Алтае раскопано несколько сот курганов пазырыкской культуры. Только в двух из них, содержавших захоронения знати, найдены каменные алтарики. Это алтарик-столик на четырех ножках из Пазырыкско-го II кургана (вместе с упомянутым зеркалом) и алтарик на поддоне с намеченными ножками из Каракольского кургана (Руденко, 1953, с. 81. 82, рис. 83, 84; 1960, рис. 5м; Киселев, 1951, табл. XXXII, 3). Кроме того, несколько случайных находок алтариков, плоских и с намеченными ножками, происходит
из Алтайского низкогорья (рис. 64), к северу от Семинского перевала, за пределами основной территории пазырыкской культуры, где пазырыкские курганы почти отсутствуют, а сам регион граничит с предгорной лесостепью, откуда эти алтарики могли попасть на Алтай. В курганах рядового пазырыкского населения находки каменных алтариков нам неизвестны.
Встает вопрос об интерпретации находок каменных алтариков в Пазырыкском II и Каракольском курганах. В Пазырыкском II кургане находилось захоронение знатного вождя и женщины, как считает С.И.Руденко (1953, с. 254-255, 270), наложницы или младшей жены, полонянки, танцовщицы или музыкантши, в инвентарь которой входило серебряное зеркало и, помимо ряда других драгоценностей, очевидно, и каменный алтарик. Т.е. эта женщина, вероятно, была и жрицей. Ясно, что по отношению к вождю она занимала зависимое положение. Однако, точно определить ее семейный статус, была ли она наложницей или женой, по-видимому, невозможно. Поскольку каменные алтарики и зеркала взаимосвязаны, можно предполагать, что в этот удаленный угол Алтайских гор, долину Улагана, где расположен Пазырык, вместе с этой женщиной были привезены алтарик и зеркало, скорее всего -из приалтайских степей. Наличие в ее инвентаре таких дорогих вещей, как серебряное зеркало, драгоценных украшений, указывает на знатное или высокое социальное происхождение их владелицы. Как известно, далекие перекрестные браки между знатью кочевых племен были широко распространены. Не исключено, что вместе с вождем в Пазырыкском II кургане была погребена его жена, происходившая из социальных верхов степного племени, хотя возможно также, это была и наложница-полонянка из указанного степного региона.
По-видимому, близкую трактовку можно предложить и в отношении захоронения молодой знатной женщины с подпрямоугольным алтариком на поддоне с намеченными ножками и зеркалом с несохранившей-ся боковой ручкой, крепившейся к диску 31 отверстия в его крае, из Каракольского кургана (Руденко, 1960, с. 16, рис. 5). Захоронение произведено в вытянутом положении, характерном для погребений знати, в сопровождении трех коней по пазырыкскому ритуалу. Курган расположен в долине Урсула, вблизи от наиболее крупных алтайских курганов Туекты и Башадара, т.е. в районе центра объединения наиболее могущественны! алтайских племен. В данном аспекте вполн вероятно, что женщина, похороненная в Ка
ракольском кургане, происходила также из среды отдаленных племен и, судя по наличию алтарика, была жрицей. Инвентарь из ее захоронения в основном пазырыкский, кроме алтарика, зеркала и, возможно, бубенчика Руденко, 1960, рис. 5, л, м, н). Зеркало из этого кургана, с отверстиями для приклепы-зания боковой рукояти, уникально для Горного Алтая. А.С.Суразаков (1988, с. 77) необоснованно объединил его в один тип с медалевидными зеркалами с одним боковым отверстием в выступе диска, предназначенном для подвешивания, а не крепления рукояти. В то же время, он указывает аналогии этому зеркалу в могильниках IV-III вв. до н.э. Озен-Ала-Белиг в Туве (Грач, 1983, рис. 178) и Кзыл-Эспе Ш-П вв. до н.э. в Семиречье (Акишев, Кушаев, 1963, табл. XI, -:5). Зеркала с отверстиями в прямоугольном аыступе для крепления рукояти представлены • савромат в V-FV вв. до н.э. К.Ф.Смирнов 1964, с. 154-155) считает эту форму зеркал ближневосточного происхождения, поскольку наиболее ранние находки их происходят из Зуз и Сиалка В, а сами зеркала найдены, кроме того, в Персеполе, Ассирии, Палестине и Египте. Наиболее близкие аналогии ал-~зрику из Каракола представлены среди ал-“риков с кольцевым поддоном из Верхнего Лриобья (рис. 60, 3; Троицкая, Бородовский, . 994, табл. XXXVI, 12, Уманский, 1995а, :ис. 2, 7). Среди них наиболее близок алта-;ик из Быстровки I Ш-П вв. до н.э. Предпочтительная дата Каракольского кургана IV-111 вв. до н.э. Отсутствие находок таких алта-7 иков в других смежных с Алтаем регионах гелает наиболее вероятным предположение о попадании алтарика из Каракола на Алтай вместе с владелицей и зеркалом из степного «ли лесостепного Приобья в IV-III вв. до н.э. 3 свою очередь, зеркало сюда могло быть ~ и внесено в ходе контактов с саками или от «к непосредственно попасть на Алтай.
Глиняные курильницы - небольшие, ~убо слепленные из глины, толстостенные -худики с отверстием, обычно со слегка склоненными стенками и округло-уплощен-редко плоским дном (рис. 61, 7-5; 61, 7-- В рассматриваемом регионе нами учтено 9 тбиняных курильниц, в т.ч. - две с плоским гем (Н.Шарап I, Рогозиха I, Троицкая, Бо-хдовский, 1994, табл. XXI, 30, Уманский, -92а, рис. 2, 4), остальные - круглодонные.
1зтируются они от V-IV вв. до н.э. (Н.Шатал I, Рогозиха I) до Ш-П вв. до н.э. (Ново-~оицкое II, кург. 9, погр. 5 (рис. 61, 5); - панский, 19876, с. 61). Последний экземп-датируется встреченным в комплексе жглезным крючком. Курильница из курга-ы 30 Новотроицкого I была без отверстия,
но у края имела сосцевидный выступ (рис. 61, 3), напоминающий выступы некоторых курильниц саргатской культуры (Полосьмак, 1987, с. 84-86, рис. 65, 2). По-видимому, эта особенность отражает влияние саргатской культуры, отмечаемое .для Ш-П вв. до н.э. в керамике, погребальном обряде (рис. 30; Могильников, Уманский, 1992, с. 86-90). По-видимому, более ранними были плоскодонные курильницы, представленные в Рогози-хе I (рис. 60, 6) и Н.Шарапе I. Круглодонные курильницы (рис. 61, 7-5) относятся к IV-II вв. до н.э. В целом по форме курильницы из Верхнего Приобья своеобразны. При этом плоскодонные курильницы напоминают курильницы типа IV, а круглодонные - типа II прохоровской культуры (Мошкова, 1963, табл. 11, 14, 23-25) и поздние, частично -некоторые саргатские. Четыре курильницы находились в погребениях вместе с каменными алтариками - две - с алтариками-столиками на четырех ножках (рис. 61, 4, 6; Кирилловка III, кург. 9., погр. 2а; Рогозиха I, кург. 7, погр. 2; Могильников, Телегин, 1992, рис. 9, 3, 5; Уманский, 1992а, рис. 2, 4, 8, 13) и две - с алтариками без ножек казахстанского типа (Камень II, кург. 6, погр. 6 (рис. 13, Г); МиЛованово II, кург. 1, погр. 5; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 120. табл. XXIX, 2, 14), что говорит за их связь с культом. Курильницы находятся главным образом в женских погребениях. В двух случаях (Милованово II, кург. 1, погр. 5; Камень П, кург. 25, погр. 2) они встречены в захоронениях мужчин (определения В.А.Дремова).
Бронзовые котлы использовались в культовых и бытовых целях. При этом в культовых церемониях применяли, по-видимому, в основном крупные котлы в VII-IV вв. до н.э., находки которых отсутствуют в погребениях. Котлы IV-III и II-I вв. до н.э. обычно меньше по величине, встречаются в погребениях и служили преимущественно в быту.
В рассматриваемом регионе нами учтено 13 котлов, в т.ч. два - из могильника Новотроицкое II (рис. 62, 2, 4), остальные -случайные находки. Территориально - три котла происходят из Новосибирского Приобья (Новосибирская обл., г. Болотное, с. Кирза Ордынского р-на) (рис. 62, 1, 3, 6; Троицкая, Молодин, Соболев, 1980, табл. XI, 6-5), остальные - из лесостепи и степи Алтайского края. Среди них - три котла из д. Тулитинки, котел - из Кулундинской степи, ручка от котла в виде фигурки коня - из быв. Барнаульского округа (Флоринский, 1888, с. 72 (№1290), с. 80 (№1483), с. 81 (№1486, 1487); 1890, с. 377 (№4954); Членова, 1967, с. 97-98), два котла - из окрестностей
Степного Чумыша - Усть-Васиха II, Широкий Лог II (Кунгуров, 1995, рис. 1, 2, 5), оба происходят, очевидно, из разрушенных обрывами курганов, котел из с. Серебренникове Алейского р-на (рис. 62, 5; Иванов, 1982, рис. 10, 9) и два котла - из Новотроицкого II (рис. 62, 2, 4). Все названные котлы характеризуют конический поддон и полушаровид-ное тулово с вариациями внутри этих форм (рис. 62). По расположению ручек котлы делятся на два типа: 1) котлы с вертикальными ручками, укрепленными на верхнем крае котла, южносибирского или минусинского типа; 2) котлы с наклонными или так наз. горизонтальными ручками, припаянными сбоку к тулову, казахстанского типа. К последнему типу относится только котел из погр. 7, кург. 18 Новотроицкого II (рис. 62, 4). Форма котла из Кулундинской степи неизвестна. Остальные котлы - южносибирского типа. При классификации котлов мы будем следовать типологии НЛ.Членовой, которая татарские, южносибирские котлы с поддонами по форме ручек делит на три генетически последовательные группы: 1-(А1/1) - с кольчатыми ручками (VIII-VII вв. до н.э.);
2-(А1/2) - с подковообразными ручками (VI-V вв. до н.э.); 3-(А1/3) - с дуговидными ручками (V-IV-VI-III вв. до н.э.). Несколько в стороне от этой линии развития, по НЛ.Чле-новой (1967, с. 97-98), стоят котлы с зооморфными ручками, дата которых определяется на основании стиля, в котором изображены животные, и аналогий из других районов. Поскольку все татарские котлы, рассмотренные НЛ.Членовой, происходят из случайных находок, датировка их не может быть точной. На это обстоятельство указал Н.А.Боковенко (1981), опираясь в основном на изображения разнотипных котлов в композициях енисейских петроглифов (Боярская писаница и др.), а также - на копии форм котлов в котловидных глиняных сосудах с ручками, известных вплоть до ранних таш-тыкских памятников.
Рассматриваемая серия из Верхнего Приобья относится к труппам котлов 2 и 3 с подкововидными и дуговидными, а также - с зооморфными ручками. При этом ручки котлов из Кирзы (рис. 62, б), Усть-Васихи и Ту-литинки имели гвоздевидные выступы. Котлы с кольцевидными ручками отсутствуют.
Таблица II
Распределение котлов южносибирского типа на группы по форме ручек:
подкововидные		дуговидные		зооморфные
без выступа	с гвоздевид. выступом	без выступа	с гвоздевид. выступом	фигура коня
Новосиб. обл. Болотное Широкий Лог II	Усть-Васиха Тулитинка	Н.Троицк. II	Кирза	Серебренниково Барнаульский okj Колывань Томск, обл.	j
Итого: 3	4	1	1	3
7		2			1—.
I
В рассматриваемой серии котлов наиболее древним, по-видимому, является крупный котел из прекрасной золотистой бронзы диаметром около 55 см, высотой около 65 см с орнаментом из трех поясков по тулову, с ручками в виде фигурок коней, найденный близ с. Серебренниково Алейского р-на (рис. 62, 5) и хранящийся в Алтайском краевом музее.
Стилистически близкие фигурки лошадей представлены в горноалтайских курганах V-IV вв. до н.э. (Полосьмак, 1994, с. 42, рис. 36). Котлы с ручками в виде фигурок коней НЛ.Членова (1967, с. 97) датирует VI в. до н.э. Исходя из этого, наиболее веро
ятно котел из Серебренниково относить < VI-V - V-IV вв. до н.э. Большинство аналогий этому котлу представлено в Верхнем Приобье и на Алтае. Ручки в виде фигуром коней имеются у котла из д. Колыванское ш р. Чае в Томской обл. (Мягков, 1929, с. 60, рис. 2). Тулово этого котла украшено двум! валиками, и по пропорциям он близок kot.tj из Серебренниково. Кроме того, ручка <л котла в виде фигурки лошади найдена в бык Барнаульском округе (Флоринский, 1888, с. 72, №1290; Членова, 1967, с. 98). Ручки 1 виде коней исполнены на котле, найденном на Семинском перевале в Горном Алта (Кубарев, 19816, с. 87, рис. 3, 3, 4). Котел I
зучками в виде лошадей происходит также из : Тигрицкое в Минусинской котловине Членова, 1967, табл. 33, 6). От котла из Се-гебренниково его отличают более приземистые пропорции и меньшая величина. К сожалению, все это случайные находки, кото-:ые точно датировать невозможно.
Котлы с подкововидными и дуговидными ручками хронологически близки и час-*хчно, по-видимому, одновременны в рамках •-IV-III вв. до н.э. В последующее время сотлы с дуговидными ручками существовали IO II-I вв. до н.э - I-II вв. н.э. (Могильников, ;72а, с. 83). Наиболее надежно датируются сттлы из погребений. Котел с дуговидными т-чками и петлей шнурового орнамента на -•лове (рис. 62, 2) из погр. 3, кург. 5 Ново-~сицкого II лежал у левой голени воина гис. 10, 7), в экипировку которого входили ~т:<же железный кинжал со сломанным под ~лом перекрестием и рожковидным навер-_ием, бронзовые литые полушаровидные тгртупейные бляшки, подобные савромат--<им, S-видный колчанный крючок, желез-полушаровидная колчанная ворворка и u-стяные наконечники стрел (рис. 38), кото-: -е датируют это погребение IV-началом I в. до н.э. По форме и орнаментации пет-’еи шнурового орнамента котлу из этого хгребения близок котел с подкововидными : чками с двумя желобками орнамента и чсздевидным выступом из Усть-Васихи II ч.нгуров, 1995, рис. 1, 2), который хроноло-’* -ески, вероятно, предшествует новотроиц-v: му и относится к V-IV вв. до н.э. Помимо му, V-IV вв. до н.э. может быть дати-л.зан котел с дуговидными ручками с одним чсздевидным выступом из Кирзы, орнамен-~оо ванный по тулову двумя валиками :-:с. 62, 6). Вероятно, в более широких пре-itrax V-III вв. до н.э. датируются котлы с "ковообразными ручками без выступов из — .'рокого Лога II (Кунгуров, 1995, рис. 1, 5) ’ г. Болотного (рис. 62, 3). Первый из них гашен двумя шнуровыми валиками с пет-что вкупе с пропорциями тулова сбли-его с упомянутым котлом из Усть-с-ыихи II. Котел с дуговидными ручками с -а.-им выступом представлен в погр. 1 з тг. 17 V-начала IV в. до н.э. Красногорско-~ 1 в Притоболье (Матвеева, 1987, рис. 2, ? Котел из Болотного имеет на тулове валик орнамента,'проходящий по слег-сз выраженному плечику (рис. 62, 3). Передняя деталь сближает форму тулова этого р~да с глиняными горшками. Вероятно, он сколько более поздний и относится к IV-- Ш-П вв. до н.э. Баночный сосуд, подавленный на конический поддон, напоминает форму котла из Новосибирской области
(рис. 62, 7). Наиболее вероятная его дата Hill вв. до н.э.
Несколько особняком стоит небольшой котел казахстанского типа диаметром 24,5 см, высотой 30-31 см, с наклонными ручками и двумя валиками орнамента по тулову (рис. 62, 4). Поддон и ручки его отлиты отдельно и затем припаяны. Котел этот, так же как и вышеописанный котел из Новотрицко-го II, происходил из парного захоронения воина (№9) кург. 18 Новотроицкого II. В состав инвентаря входили железные чекан со втоком (рис. 42, 1, 2) и два ножа без выделенной рукояти, один с кольцевым, второй -с петлевидным завершением, что дает основание датировать погребение и котел I Illi вв. до н.э. Подобные котлы с наклонными или, как их называют, горизонтальными ручками характерны для Казахстана, Семиречья, Тянь-Шаня (Бернштам, 1952, рис. 21; Спасская, 1956; 1958). В Приобье данный котел попал, очевидно, с юго-запада, от саков. Вопрос о месте производства других котлов при отсутствии анализа металла в большой мере остается открытым. Вероятно, часть котлов с подковообразными и дуговидными ручками попала в Верхнее Приобье с востока от татарского населения Минусинской котловины. В отличие от этого, концентрация находок котлов с ручками в виде фигурок коней в Верхнем Приобье и на Алтае, большая роль коня в идеологических представлениях населения /Алтая и связанная с ними популярность этого животного в изобразительном искусстве, дают основания предполагать, что котлы с фигурами коней на ручках отливали в основном на Алтае. В Минусинской котловине, как отмечено, есть только один котел с таким оформлением - из Тигрицкого (Членова, 1967, табл. 33, 6). На других смежных территориях котлы с ручками в виде фигурок лошадей нам неизвестны.
Блюда, Судя по материалам курганов, в быту достаточно широко использовались деревянные блюда. На них резали и подавали мясо на стол. На деревянных блюдах клали мясо погребенным. Остатки таких блюд с костями животных сохранились в четырех погребениях курганов Камень II (рис. 12, 1, 2; Могильников, Куйбышев, 1982, с. 113-115, 119, рис. 2, 7), в кургане 8 Масляхи I (рис. 63, 2). Тлен от блюда встречен в кургане Верхнего Сузуна V (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 34). Судя по сохранившимся фрагментам, блюда были подпрямоугольные с закругленными углами (Камень II) и овальные (Масляха I) и имели невысокие закраины. Точные размеры блюд не устанавливаются. Блюдо из кургана 14 Камня II имело величину около 50*30 см. В погр. 5 кург. 15
Камня II ритуальная пища - кости ног маленького барашка и железный нож - лежали на остатках прутьев, занимавших пространство 50*40 см и представлявших, вероятно, остатки плетеного блюда или корноватика.
В отношении пользования деревянными блюдами и вообще посудой из дерева население Верхнего Приобья не составляло исключения. Она мало сохранилась. В погр. 7 Усть-Иштовки I найдены остатки круглодонной чашки из дерева диаметром 12 см, высотой 5 см (Кунгуров, Тишкин, 1996, с. 129). Посуда из дерева, в т.ч. блюда, были широко распространены в быту кочевого и полукочевого населения. Остатки деревянных блюд встречены в погребениях Горного Алтая (Могильников, 19836, рис. 2, 7-3; Кубарев, 1987, табл. VI, 6, VIII, 3, XIV, 5; 1991, табл. XII, 1, XXV, 7, LVII, 1, LXI, 2), в Туве
(Мандельштам, 1992, табл. 83, 19), в Восточном Казахстане (Боковенко, Заднепровский, 1992, табл. 56, 56), на Памире (Бернштам, 1952, рис. 138). Прямоугольные деревянные блюда стояли в погребении вождя в кургане Иссык (Акишев, 1978, с. 116-117, рис. 36, 37).
В отдельных случаях блюда вырезали из рога лося. Фрагмент такого блюда овальной формы с закраиной и со следами починки сохранился в погр. 15, кург. 12 Новотроицкое I Ш-П вв. до н.э. (рис. 63, 7). Подобной формы блюдо из рога лося обнаружено в саргатском могильнике Марково I конца III-I вв. до н.э. в Барабе (Полосьмак, 1987. рис. 70, 7). Блюдо из рога лося происходит также из погребения IV в. до н.э. в Мечетсае в Южном Приуралье (Смирнов, 1964, рис. 46. 1а).
Глава 4. Хозяйство.
Хозяйство населения лесостепи Верхнего Приобья было многоотраслевым при везущей роли скотоводства. Об этом свидетельствуют как остеологические материалы с поселений, так и костные остатки из насыпей курганов и состав ритуальной пищи из погребений. При этом в разных районах и даже на отдельных поселениях роль и структура различных отраслей хозяйства варьировала в зависимости от конкретных экологических условий, постоянном или сезонном характере поселка. К сожалению, на большом числе поселений остеологический материал мало-численен, имеет плохую сохранность и мало пригоден или непригоден для статистической обработки. К тому же, имеющиеся остеологические определения в большей части остаются неопубликованными, или изданы только их суммарные показатели. Обобщая данные по хозяйству населения скифского времени "лесостепного и предгорного Алтая”, М.Т.А6-дулганеев (1996а, с. 21-24) оперирует материалом восьми поселений (Точильное 1, 3, 8, 10, Фирсово 4, 10, Майма 3, МГК-1), с каждого из которых количество определимых костей превышает 200. Остальные памятники привлекались им только для сравнения. Поселения Точильное расположены на р. Песчаной, на левобережье верхнего Приобья, в пограничье лесостепной и предгорной зон, каменской и быстрянской культур. Поселение Майма 3 находится на стыке предгорной степи и Алтайского низкогорья, а поселения Фирсово 4, 10, МГК-1 - на правобережье Оби близ Барнаула и относятся к староалейскому типу памятников. Из Новосибирского При-□бья опубликован остеологический материал только по поселениям Ордынское 9 VI-IV вв. до н.э. (Троицкая, 1976, с. 158-159) и Мило-заново За Ш-П вв. до н.э. (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 51, табл. 5). При этом он количественно ограничен и не может служить основанием для полноценной статистики. Так, по поселению Милованово За в пересчете на особи среди домашних животных представлены останки 6 особей крупного рогатого скота, 2 - лошади, 1 - мелкого рогатого скота, а всего 9 особей, кости которых составляют л) % остеологических остатков с этого поселения. На долю диких видов приходится 10%. На поселении Ордынское 9 представлены □станки 10 особей крупного рогатого скота, И - лошади, 16 - мелкого рогатого скота, 1 -свиньи, всего 38 особей сельскохозяйствен
ных видов и 1 особь собаки. Их останки составляют 93% костей с этого поселения, дикие - 7%. Абсолютное преобладание костей домашних животных, от 83 до 96%, отмечает М.Т.Абдулганеев (1996а, с. 21) на вышеуказанных памятниках предгорий и староалей-ского типа. Только на поселении Фирсово 10 кости домашних видов составляли 65%, что объясняется тем, что это поселение было сезонным стойбищем, обитатели которого в большей мере удовлетворяли свои потребности за счет охоты. При этом, по наблюдению М.Т.Абдулганеева (1996а, с. 21-22), существенных различий в составе остеологических остатков между предгорными (быстрянскими) и лесостепными (староалейскими) поселениями нет, что, по его мнению, объясняется незначительными экологическими различиями этих двух районов в скифское время. Вычисляя состав стада с учетом поправочного коэффициента Ю.А.Краснова (1971), Абдулганеев констатирует, что крупный рогатый скот или преобладал в стаде (доля его на отдельных поселениях - Точильное 3, МГК-1, Фирсово 10 - колебалась от 54 до 70%), или его количество было равно количеству лошади (42-47%). Разведение лошадей стояло на втором месте. Количество их на отдельных поселениях существенно колебалось, составляя в большинстве случаев 27-45%. В то же время на ряде поселений - Фирсово 10, МГК-1, Точильное 3 - количество лошадей меньше крупного рогатого скота в 1,5-2,5 раза. Исключение представляло поселение Майма 3, где количество лошадей (45%) превышало число коров (40%) (Абдулганеев, 1996а, с. 22). Данное явление может быть объяснено соседством населения пазырыкской культуры Алтая, где на ряде поселений прослежено преобладание лошади (Гальченко, Шульга, 1992). Поголовье мелкого рогатого скота на всех вышеуказанных поселениях быстрянского и староалейского типов было, по подсчетам М-Т-Абдулганеева (1996а, с. 22), незначительным и колебалось по числу особей в основном от 2 до 15% и не более 18-20% (Точильное 3, Фирсово 4). Разводили преимущественно овец, коз было значительно меньше. Наибольшее количество мелкого рогатого скота (24,2%) зафиксировано на поселении Ордынское 9 в Новосибирском Приобье (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 51). Крупный рогатый скот на этом поселении
составлял 41,2%, лошадь - 33,4%, свинья -1,2%.
Незначительное количество остеологических остатков с памятников каменской культуры Кулундинской степи позволяет делать пока только предварительные выводы. В материале кулундинских поселений Рублево V и Кабанье кости домашних животных составляют 70-86%. Однако, в отличие от Верхнего Приобья и частично предгорий, в стаде преобладала лошадь (44-52%). На долю крупного рогатого скота приходилось 37-40%, а мелкий рогатый скот не играл существенной роли (Абдулганеев, 1996а, с. 23). Доминирование лошади вкупе с другими, косвенными аргументами (малочисленность постоянных поселений, преобладание кратковременных стойбищ) указывает, как справедливо считает М.Т.Абдулганеев, на более подвижный тип скотоводства в Кулунде. В известной мере по составу стада и преобладанию в нем лошади поселения Кулунды сближаются с близкими территориально и хронологически памятниками саргатской культуры лесостепного Прииртышья (Могильников, 1976), где лошадь также преобладала, а мелкий рогатый скот занимал незначительное место. Большое количество лошади в стаде этого времени при малом количестве мелкого рогатого скота является, по-видимому, также показателем экстенсивности полукочевого хозяйства при достаточном количестве пастбищ.
С течением времени у населения лесостепи Верхнего Приобья и Обь-Иртышского степного и лесостепного междуречья происходило нарастание элементов кочевого скотоводства. Отгонное скотоводство, сохранявшееся в Верхнем Приобье, в Кулундинской степи сменяется, очевидно, кочеванием. С возрастанием роли отгонного скотоводства, когда скот стал меньше находиться на постоянных поселениях, связано уменьшение насыщенности культурного слоя и его более светлая окраска на поздних селищах (Мило-ваново За, Ордынское 2 и др.), относящихся к Ш-I вв. до н.э. (Сидоров, 1986а, с. 69: 1989, с. 150-151; Троицкая, 1992, с. 58). Большой ролью отгонного, полукочевого, а возможно, и кочевого скотоводства в Кулунде обусловлено то, что основная масса поселений этого региона представлена кратковременными сезонными стойбищами скотоводов без следов постоянных жилищ и слабо выраженным или отсутствующим культурным слоем. При этом в Центральной и западной Кулунде, по рр. Кулунде и Бурле и на прилежащих к ним озерах, пока не обнаружено длительно существовавших стационарных поселений середины-второй половины I тыс. до н.э., кроме Кабаньего и Рублево V, а на юге Кулундин
ской степи, расположенной вдоль ленты Касмалинского бора, на два постоянных поселения с остатками полуземляночных жилищ (Островное 3, Крестьянское 3) приходится 36 сезонных стоянок скотоводов, передвигавшихся со стадами скота (Иванов, 1989, с. 25). Большинство этих сезонных поселений расположены на продуваемых дюнах, у подножия которых находятся небольшие озерки или болотца, которые в летнее время могли служить водопоем, а зимой промерзают до дна, что свидетельствует об обитании на них главным образом летом. В отличие от этого долговременные поселения располагались на берегах крупных озер и рек. За подвижный образ жизни населения Кулундинской и Алейской степей говорит также отсутствие здесь городищ, как и в соседних степях Казахстана этого времени.
О ведущей роли скотоводства в хозяйстве свидетельствует также состав ритуальной пищи из погребений. Помимо сосудов с жидкой, вероятно, молочной пищей в кувшинах (не имеющих внутри нагара) и растительной пищей в горшках или банках (обычно внутри покрытых нагаром), покойным клали мясо на блюде, которое ставили обычно у плеча или в изголовье (рис. 12, 1, 2). Это бок лошади, а также баранина - задняя нога или нога с лопаткой, филейная, поясничная и хвостовая, курдючная части, реже - небольшой кусок грудинки, от которой сохраняются 2-3 ребра. В курганах Рогозихи I V-III вв. до н.э. в 20 из 29 погребений, материал которых опубликован, в изголовье находились кости животных. По определению А.В.Гальченко, в их составе были кости 16 особей овцы (48,4%), 14 - лошади (42,4%), две - крупного рогатого скота (6,1%) и одной козы (3%) (Уманский, 1992а, с. 52). В погребениях Ш-I вв. до н.э. представлены главным образом кости барана, преимущественно крестцовые и хвостовые позвонки (Могильников, Уманский, 1992), что, вероятно, отражает возрастание значения полукочевого скотоводства с увеличением удельного веса мелкого рогатого скота в стаде. Следует отметить, что вышеприведенные показатели о составе стада у населения лесостепного Верхнего Приобья и Кулунды середины-второй половины I тыс. до н.э. имеют большой интервал приближения (допуска) в силу различий сохранности остеологических остатков и несовершенства методики определения действительного, а не минимального числа особей. Так, некоторые исследователи считают, что соотношение количества костей более объективно отражает действительное количество забитых особей, чем показатель, исчисленный по минимальному количеству особей (Гальченко, Шульга, 1992, с. 96-97).
Если принять последнюю точку зрения, то показатели численности мелкого рогатого скота в стаде населения лесостепного Верхнего Приобья и Кулунды будут значительно выше приведенных, что может служить дополнительным аргументом за подвижный полукочевой характер скотоводства. Однако это задача отдельного специального исследования с максимальным охватом материала, значительная часть которого остается неизданной.
Земледелие у населения лесостепного Верхнего Приобья и особенно в зоне предгорий, на нижней Катуни, играло значительную роль. Прежде всего на это указывают находки зернотерок и их обломков. Зернотерки обнаружены почти на всех постоянных поселениях Верхнего Приобья (Сидоров, 19866). Но особенно много их на поселениях предгорий. Наибольшее число зернотерок и их обломков, □коло 40, встречено на поселении Майма I, на правом берегу Катуни, близ Горно-Алтайска (Киреев, 19866, с. 166; Мартыщенко, 1989, с. 63). Такая ситуация объясняется тем, что территория алтайских предгорий по природным условиям наиболее благоприятна тля земледелия. Здесь находятся плодородные черноземные почвы, теплое продолжительное пето, достаточное увлажнение с нормой осадков до 500-700 мм в год, гарантирующее практически отсутствие засух. По заключению Е.А.Сидорова (19866), занимавшегося изучением развития земледелия Верхнего Приобья в эпохи поздней бронзы и раннего железа, размеры зернотерок с поселений злого региона были оптимальными для работы. По свидетельству М.Т.Абдулганеева 19966, с. 150), зернотерки достигали величины 57x24x5 см, куранты - 30хЦхз См. Свидетельствами земледелия являются также ос-~тки зерен, возможно, культурных злаков, тснаруженные при бинокулярном рассмотрении в керамическом тесте трех образцов с □□селений Фирсово 6, Солонцы 1 и Точиль-е >е 8 (Абдулганеев, 1996а, с. 23; 19966, : 150).
Находки зернотерок на разновременных □□селениях - Ордынское 9 VI-V вв. до н.э., Милованово За, 6 и Ордынское 2 III-I вв. до из, - указывают, что земледелием занимались на протяжении всего периода существования г.'Льтуры середины-второй половины I тыс. н.э.
Непосредственно орудий обработки земли неизвестно. Вероятно, они были деревянными. В качестве наконечников мотыг и □алок-копалок могли служить бронзовые и келезные кельты. Костяные и каменная мо-~ыжки (рис. 52, 2), встреченные на поселении Медынское 9, по экспериментальным исследи заниям Е.А.Сидорова, могли быть исполь
зованы лишь при прополке и разбивании комьев земли после вспашки (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 52, табл. II, 7, III, 4). Учитывая совершенную форму зернотерок с поселений Верхнего Приобья, Е.А.Сидоров (19866) предполагает, что в эпоху поздней бронзы (период ирменской культуры) и в раннем железном веке существовало пашенное земледелие с использованием деревянного рала. Однако, это интересное предположение недостаточно аргументировано. Большинство исследователей считают, что земледелие в этот период в Верхнем Приобье было мотыжным. Для жатвы злаков и сенокошения могли служить ножи и орудия из нижних челюстей крупных копытных - коровы, лошади (Бородовский, 1989, с. 59-60; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 51-52, рис. 4). На поселениях, расположенных вдоль Оби и ее крупных притоков, под пашни возделывали, по-видимому, преимущественно пойменные земли, как более легко поддающиеся обработке. В менее увлажненной Кулундинской степи земледелие, очевидно, играло ограниченную роль. Его свидетельства здесь почти отсутствуют. Происходящие из Кулунды находки зернотерок относятся к эпохе поздней бронзы. В эпоху раннего железа здесь возрастает роль скотоводства.
Охота. Охота в хозяйстве играла хотя и подсобную, но значительную роль. На Каменских поселениях Кулунды Рублево 5 и Кабанье кости диких животных составляют от 14 до 30%. В Барнаульском Приобье и в предгорьях несколько меньше - от 4 до 17%, и только на сезонном поселении Фирсово 10 остеологические остатки диких видов достигают 35% (Абдулганеев, 1996а, с. 21-23), В Новосибирском Приобье кости диких животных составляли на поселении Ордынское 9 -7%, Милованово За - 10% (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 53). Ведущее значение имела охота на крупных копытных - лося, косулю, благородного оленя, кабана, в основном с целью добычи мяса, а также - рога для поделок. Большее количество костей диких видов на сезонных поселениях (Фирсово 10), очевидно, объясняется тем, что летом стремились максимально сохранить поголовье домашнего скота, компенсируя продовольственный запас охотничьей добычей. Костей пушных зверей меньше, чем мясных. Среди них представлены бобр, лисица, заяц и др. (Абдулганеев, 1996а, с. 24; 19966, с. 149, табл. I; Троицкая, Бородовский, 1994, с. 53). Примечательно в связи с этим, что кости азиатского бобра, кроме поселений Новосибирского и Барнаульского Приобья, обнаружены на ряде быстрянских поселений предгорий (Точильное 1, 10, Майма 2, 3, Боро
вое 3, Березовка 2), что, по мнению М.Т.Абдулганеева (1996а, с. 21), указывает на то, что “ныне остепненные участки северных предгорий были ранее более залесены, чем в настоящее время, и исчезновение лесов связано с воздействием антропогенного фактора”. Он же утверждает, что нет оснований говорить о существенных различиях между климатом VI-II вв. до н.э. и нынешним, что подтверждается данными споропыльцевых анализов по оз. Б.Иткуль близ Бийска. Примечательно, что заключение М.Т.Абдулгане-ева о большей облесенности предгорий Алтая во второй половине I тыс. до н.э. согласуется с аналогичным наблюдением, сделанным нами для этого времени в лесостепном Прииртышье на основании результатов палеоботанических исследований образцов угля и дерева из памятников саргатской культуры. Среди образцов дерева и угля из курганов у дц. Стрижово, Богдановка, Калачевка, Горная Бития, Коконовского поселения (Нижнеомский, Горьковский, Саргатский, Омский районы Омской области) представлены образцы кедра, дерева, которое в настоящее время в названных районах не произрастает. В Коко-новских курганах обнаружены остатки пихты. Такое относительно более южное, по сравнению с нынешним, распространение хвойных пород в лесостепи говорит, очевидно, об ее большей облесенности в прошлом и, вероятно, о несколько более влажном климате в V-III вв. до н.э. (Могильников, 1976, с. 175-176). Аналогичная ситуация отмечена в При-ишимье (Хабдулина, 1994, с. 10-15, табл. 3). С развитием охотничьего промысла и воздействием кулайцев с севера скорее всего связано появление изображения медведя на ряде предметов вооружения и быта из Верхнего Приобья. Это изображения стоящих друг на друге медведей на обушках чеканов из могильника Н.Шарап 2 и случайной находке из Новосибирской области (рис. 42, 10, Троицкая, Бородовский, 1994, с. 52, табл. LI, 7), завершение головкой медведя костяной закрутки из Новодупленского, костяная подвеска и гривна с головками медведей на концах из Новотроицкого I (рис. 56, 7; Уманский, 1987а, рис. 4, 2, 7, 7). С отражением культа охотничьих, промысловых животных могут быть связаны также фигурки лосей на бронзовых навершиях, псалиях VII-VI вв. до н.э. из Штабки под Барнаулом, бронзовые подвески в виде головки кабана из курганов Рогозиха I на юго-востоке Кулунды (рис. 49, 10, 11; Уманский, 1987а, рис. 4, 7, 6, 8, 9), головки косули на концах браслета из Ордынского (рис. 56, 7; Троицкая, Бородовский, 1994, табл. LI, 4).
Для развития охоты в Верхнем Приобье имелись особенно благоприятные условия. Здесь сочетались тянущиеся на юг вдоль Оби ленточные боры и широкая обская пойма с обильным травостоем и многочисленными озерами, которые особенно богаты зверем и птицей. С СЗ на ЮВ от Оби почти до Иртыша шла Барнаульско-Касмалинская лента бора, разделявшая Кулундинскую и Алейскую степи, с многочисленными большими проточными озерами вдоль Барнаулки и Касма-лы, обладавшая большой биологической продуктивностью. Среди объектов пушного промысла ведущее место занимал бобр. Кости бобра присутствуют на большинстве поселений (Ордынское 9, Фирсово 10, Точильное 1, 10, Боровое 3, Березовка 2, Майма 2, 3), где есть палеофаунистические останки диких видов (Сидоров, 1989а, табл. I; Абдулганеев, 1996а, с. 21; 19966, с. 149). Почти столь же часты кости лисы, встреченные на поселениях Точильное 1, 3, 8, Фирсово 4, 10. МГК-1 (Абдулганеев, 19966, с. 149, табл. D. Шкурки бобра и лисы, видимо, шли также на обмен со степными соседями.
Орудиями охотничьего промысла служили лук со стрелами. Применявшиеся на охоте стрелы с костяными наконечниками встречены в погребениях и на поселениях По расчетам Е.А.Сидорова (1989а, с. 24), основанным на изучении величины и количества костяных наконечников стрел, небольшой сложный лук скифского типа, широко распространенный в V-III вв. до н.э., оставалсЕ преобладающим в Ш-П вв. до н.э., сосуществуя в это время с более крупным луком гуннского, или скорее северного, лесного, кулай-ского типа. Из небольшого лука степного типа выпускалось две трети стрел, и лишь одна треть приходилась на крупный лук. Применялись на охоте также различные ловушки, пассивные орудия промысла, на что, по мненик Е.И.Сидорова (1989а, с. 31-32), указывает наличие костей пушных видов на поселениях Тушки их замерзали в ловушках, и их нельзЕ было свежевать на месте промысла. Поэтом} их приносили на поселения, где после оттаивания снимали шкурку.
Рыболовство в хозяйстве не имело существенного значения. На многих поселениях кости рыб не обнаружены. Довольн: много костей рыб было только на сезонно* поселении Фирсово 10 (Абдулганеев, 1996с с. 148). Немногочисленны и находки орудий рыболовства. На пяти поселениях (Милованово За, 6, X Кордон 4, Дмитриевская Грива. МГК-1) встречены каменные грузила из уплощенных камней с выбитыми на них с двух сторон углублениями для привязывания i сетям (рис. 51, 13, 14). Найдены также грузи-
та из глины. На могильнике Фирсово XIV обнаружен костяной гарпун для добычи :<рупной рыбы (Шамшин, Фролов, 1994,
101). По данным Е.А.Сидорова (1989а, г. 39), у населения Новосибирского Приобья '•1-IV вв. до н.э. в рыболовстве сохранялись радиции ирменской культуры с ловом преимущественно крупной рыбы сетями в Оби. 2 Ш-П вв. до н.э. в связи с проникновением на юг кулайского населения более широко распространяется запорное рыболовство с зыловом преимущественно мелкой рыбы частиковых пород. Однако, ввиду малого количества материала по рыболовству эти выводы можно пока рассматривать как предварительные.
Ремесла носили в основном домашний ирактер. Большое место занимала обработка продуктов животноводства, в частности, прядение и ткачество. По количеству находок тряслица стоят на втором месте после керамики и костей животных. Они выточены из амня или слеплены из глины. Каменные, равным образом сланцевые, пряслица имеют ;юрму плоского кружка, покрытого солярным, радиальным или концентрическим рез--ым орнаментом (рис. 53, 14, 15, 17, 18). Большинство пряслиц глиняные и разнообразны по форме - круглые плоские, подшаро-задные, усеченно-конические, полушаровид--э-усеченноконические и др. Орнамент их зкже разнообразен - различные виды резно-- узора, насечки, зигзаг, ямочные и кольцевидные наколы (рис. 53, 1-4, 12). Часть пряс-~иц каменных и глиняных неорнаментирова-ча. Единичные пряслица вырезаны из эпифи-:св кости (рис. 53, 19) или черепка (рис. 53, При выделке кожи использовали каменные и костяные скребла (рис. 51, 7), встреченные на поселениях (Сидоров, 19896, - 44). Для прокалывания отверстий служили колки и шилья, костяные, бронзовые и келезные с костяными и деревянными руко-ями (рис. 52, 11, 12, 14). Костяные прокол-сделаны из заостренных метакарпальных «детей лошади или из расколотых трубчатых гостей (рис. 52, 15, 16). Отдельные орудия -гчетали функции ножа и шила (рис. 52, 13,
Большое значение имело косторезное Из кости и рога вырезали упомянутые соколки, часть наконечников стрел, поручи, вкладки ножен (рис. 41, 6, 10), бляхи для крашения поясов (рис. 54, 12), пряжки, де-~2ли конской упряжи - псалии, блоки, во-:ьорки, застежки, декоративные бляхи и подвески к сбруе (рис. 48, 1-14, 16, 49, 1, 10, 11, 21, 22), рукояти плетей и их навершия :ис. 52, 6, 7), предметы домашнего быта --кребла, рукояти, игольники и др. вещи. В
Новотроицком I могильнике встречен фрагмент блюда, вырезанного из рога лося (рис. 63, 2), со следами починки, а в Новотроицком II некрополе обнаружена костяная ложка с зооморфным завершением рукояти.
На довольно высоком уровне стояла обработка дерева и строительство из дерева, о чем свидетельствует изучение внутримогиль-ных конструкций. Применялось раскалывание бревен, в том числе крупных, диаметром до 40 см, на горбыли и плахи, отеска горбылей и бревен, сооружение срубов и рам-обкладок с соединением концов бревен в четверть, в шип, с зарубкой пазов. Для более прочного соединения конструкций из налегающих друг на друга бревен использовали шпунт и зуб, что прослежено в конструкции двухвенцового сруба погр. 5 кургана 15 могильника Камень II (Могильников, Куйбышев, 1982, с. 116). Покрытие некоторых деревянных конструкций могил поверх бревенчатого наката берестой указывает на использование ее в качестве кровельного материала. Из дерева вырезали также различные предметы домашнего быта, рукояти, блюда, кружки, остатки которых сохранились в погребениях (рис. 63, 7; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 2, Г).
Высокоразвитая техника деревообработки и деревянного строительства не противоречит заключению о полукочевом характере хозяйства, а скорее подтверждает его, поскольку такой тип хозяйства предполагает существование зимников с наличием на них постоянных капитальных жилищ. Подобная техника строительства и обработки дерева существовала в это время у полукочевников Алтая пазырыкской культуры (Руденко, 1953; 1960).
В гончарстве V-III вв. до н.э., очевидно, сочетались две традиции - местная техника лепки сосудов баночной формы ленточным налепом из глины с обильной примесью песка и дресвы с последующим заглаживанием поверхности, традиционно сохранявшаяся у аборигенного болыпереченского населения (Новиков, 1987), и привнесенная техника лепки высоких кувшинов из тонкоотмучен-ной глины с последующим тщательным заглаживанием и лощением поверхности, восходящая, очевидно, к пришлому сакскому компоненту. При изготовлении этих сосудов, вероятно, применялась подставка, от которой в дне имеется полушаровидное углубление диаметром 1-1,5 см (рис. 27, 3).
При орнаментации керамики использовали штампы, сделанные из дерева и кости (рис. 25, 11; Могильников, Куйбышев, 1982, рис. 2, 9), а для заглаживания поверхности -
грибообразные наковаленки (рис. 52,	18,
Троицкая, Бородовский, 1994, с. 58, рис. 5).
Помимо глиняной и деревянной посуды, очевидно, пользовались также посудой из бересты и кожи. Представлены кувшины с имитацией в орнаменте швов (рис. 27, 1, 3, 5, 6). Глиняные боченковидные сосуды (рис. 27, 2, 4), вероятно, копировали деревянные бо-ченки.
Бронзолитейное производство базировалось в основном на местных рудах Алтая. Наиболее крупные следы разработки руд и плавки металла выявлены в северо-западных предгорьях Алтая, в бассейнах Верхнего Ча-рыша и Алея, в районе Змеиногорска, где обнаружена 21 выработка на медь и золото. По мнению Ю.П.Алехина (1990, с. 19), металлургическое производство было главным занятием жителей поселений Новофирсово I и Колыванское I, расположенных в этом регионе. В нерудной части лесостепного Алтая следы плавки и литья меди зафиксированы на более чем 15 поселениях Верхнего Приобья и южной Кулунды середины-второй половины I тыс. до н.э. При литье применяли главным образом глиняные формы, изготовленные по модели, редко - каменные формы. На поселении Боровое 3 в низовьях Бии открыты бронзолитейные комплексы бийского и березовского этапов, включавшие рудодробильные песты, обломки тиглей и литейных форм для отливки кельтов (рис. 51, 6), ножей, наконечников стрел, сплески бронзы, а также выбракованные в процессе производства бронзовые наконечники стрел двулопастные втульчатые, датируемые VI-началом V вв. до н.э. (Абдулганеев, 1991, с. 99; 1992, с. 93-94). На поселении Заречное I на р. Песчаной (левый приток Оби) встречен производственный комплекс из трех рудодробильных пестов и обломка каменной наковальни. На поселениях Точильное I, расположенном там же, и Фирсове 10 близ Барнаула найдены литейные формы, "апли и сплески металла, бронзовые изделия (Абдулганеев, 1991, с. 99). На поселениях Майма I-II на Катуни обнаружены медные шлаки, капли меди, тигель, сопло, указывающее на применение искусственного дуть’я, обломки глиняных литейных форм (Киреев, 1986а, с. 16; 1990, с. 54). На юге Ку-лундинской степи следы литья меди открыты на поселениях Островное 3, Крестьянское 3 (Иванов, 1989, с. 25). На востоке Кулунды на поселении Быково 3 найдена каменная форма для отливки ножа (Абдулганеев, 19966, с. 151). Остатки бронзолитейной мастерской V-IV вв. до н.э. исследованы М.П.Грязновым на поселении Ближние Елбаны XII, где обнаружены обломки от 30-40 глиняных форм для отливки кельтов, ножей (рис. 51) и, возмож
но, других изделий (Грязнов, 1956а, с. 88-89; табл. XXIII, XXIV). В Новосибирском Приобье остатки глиняной формы для литья шила найдены в жилище поселения Ордынское IX (Троицкая, 1972, с. 11), а фрагмент глиняной формы для отливки кельта встречен на размытом Обью поселении Верх-Тула (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 11, табл. XL о.
Судя по широкому распространению следов бронзолитейного производства, вероятно, мастера по отливке изделий из бронзы и переплавке цветного лома имелись на большинстве постоянных поселений, особенно лежащих в предгорьях Алтая. Плавка металла в основном, видимо, производилась на открытых кострищах, располагавшихся на поселениях или их окраинах. Остатки таких производственных площадок с прокалами от кострищ, обломками литейных форм, капель меди и др. сопутствующих данному производству предметов обнаружены на поселениях Ближние Елбаны XII и Боровое 3. На поселении Боровое 3 рядом с кострищами находились также округлые каменные выкладкк диаметром около 0,95 м, внутри которых земля была сильно прокалена (Абдулганеев, 1992. с. 94). Тут же находились рудодробильные песты, зернотерка и два обломка куранта. Вероятно, зернотерка использовалась для более мелкого измельчения руды после дроблениж ее пестами. Плавка металла для литья изделий производилась также на кострищах внутри жилищ, на что указывает форма для отливки шила, найденная около кострища > жилище на поселении Ордынское IX (Троицкая, 1972, с. 11, 13). Помимо открытых кострищ, для выплавки металла, по-видимому служили также закрытые горны, на что указывает вышеупомянутая находка сопла н> поселении Майма I, однако в ходе раскопов горны не были выявлены.
Техника литья реконструирована М.П.Грязновым (1956а, с. 91) на материалах бронзолитейного комплекса Ближних Ет-бан XII. Отливка кельтов и ножей производилась в одноразовых глиняных формах, сделанных по модели. Модель для отливки дву-ушкового кельта была вырезана из дерева, слои которого отпечатались на глине формы (рис. 51, 12, Грязнов, 1956а, табл. XXIII, L. На других поселениях Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э. найдены также обломки глиняных литейных форм. Каменная форма для отливки но» встречена только на упомянутом поселения Быково 3. Местные литейщики отливалж бронзовые кельты, петельчатые ножи, шилы. наконечники стрел и, очевидно, копий (до VI-V вв. до н.э.), а также, возможно, отдель
ные украшения, детали костюма и конской ;бруи - бляхи, обоймы и пряжки поясных наборов, пронизки, ворворки и др. Вероятно, местными или горноалтайскими литейщиками отлита часть зеркал - петельчатые с бортиком, найденные в могильнике МГК-1 Абдулганеев, Кунгуров, 1990, с. 97), а также - зеркало с укороченной боковой ручкой, заканчивающейся схематичным изображением головы грифона в алтайском стиле из кургана 1 Раздумье IV (рис. 58, 6; Уманский, 1987а, с. 40, рис. 5, 1; 1995а, рис. 2, 6). Зерка-•о оригинально и не имеет полных аналогий I оформлении рукояти и покрывающем рукоять и оборотную сторону диска скобчатом :рнаменте.
Для решения вопроса об источниках металла и, частично, о месте отливки изделий большую важность имеет спектральный анализ металла, из которого они изготовлены, :днако такие анализы проведены пока для :чень небольшого круга вещей из Верхнего Приобья (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 54, табл. 6).
Черная металлургия и металлообработка -аселения Верхнего Приобья середины-гторой половины I тыс. до н.э. изучена зна--.ительно хуже. Е.А.Сидоров, разделяя выстаиваемую нами точку зрения о западном роисхождении предметов вооружения из хглеза конца VI-начала V в. до н.э. на Алтае Могильников, Медникова, 1985, с. 184), считает достаточно обоснованно, что металлур-~1Я железа в лесостепном Верхнем Приобье оявилась в V-IV вв. до н.э. В пользу этого освенно свидетельствует то обстоятельство, fro железный чекан, найденный вместе с синжалом с зооморфным навершием и узким •1абочковидным, близким по форме сломан--эму под углом перекрестием в погребении •органа 19 некрополя Н.Шарап I V-IV вв. до
н.э (Троицкая, 1970), копирует по форме местные бронзовые втульчатые чеканы (рис. 42, 6, 11, 12) (Сидоров, 1988, с. 24). Анализ железных ножей из курганов Н.Шарап I, Быстровка I, поселений Щелганушка и Милованово За показал низкое качество металла у экземпляров V-IV вв. до н.э., большую загрязненность его шлаковыми примесями и низкую твердость, которая практически была равна твердости бронзовых орудий. Качество ножей Ш-1 вв. до н.э. значительно лучше. Они откованы уже из стали, прошедшей термическую обработку, неравномерно наугле-роженной и среднеуглеродистой. Твердость этих ножей значительно превосходила показатели аналогичных по назначению изделий из бронзы (Зиняков, 1980, с. 162, 164, 166; Сидоров, 1988, с. 24-25).
В то же время не исключено появление и быстрое техническое совершенствование металлургии железа на Алтае с конца VI в. до н.э. Об этом могут свидетельствовать находки на Алтае и прилежащей к нему территории Верхнего Приобья и Обь-Иртышского междуречья оригинальных железных кинжалов с изображением на перекрестии и навершии сюжетов, выполненных в алтайском зверином стиле, с фигурами волка, головы барана, сопоставленных головок хищных птиц или грифонов, типа представленных на кинжалах из Н.Шарапа I, Укладочной, Кочек, Берели и др., датируемых V - V-IV вв. до н.э. (рис. 36, 1, 2, 6, 7; Сорокин, 1969, рис. 21). Впрочем, не исключено участие в изготовлении этих вещей иноземных западных, возможно персидских, мастеров, работавших на местный заказ. Последнее особенно относится к кинжалу V-IV вв. до н.э. с замечательной по исполнению сценой охоты на кабана, найденному в долине Ачик в Горном Алтае (Суразаков, 1979, с. 265-269).
Глава 5. К проблеме социальной стратификации общества и межэтничных контактов.
Вопросы социальной структуры требуют отдельного рассмотрения. Большие курганы, как отмечено, кроме кургана 1 Михайловки VI, Ключи III, Н.Кучук I, не исследовались, к тому же они разтраблены, что затрудняет решение этого вопроса в целом. Примечательно, что собственно в Верхнем Приобье, вдоль Оби, крупные курганы диаметром свыше 25 м вообще отсутствуют. Все большие курганы диаметром от 25 до 40 и более метров, при высоте 3-4 м и выше представлены в Обь-Иртышском междуречье, в центральной и западной Кулунде, а также в предгорьях Алтая к западу от Оби, в тех степных районах, где возможностей для занятия полукочевым и кочевым скотоводством больше, чем в районах, непосредственно прилежащих к Оби, в значительной степени облесенных. Это обстоятельство позволяет предполагать развитую социальную стратификацию общества и расположение наиболее знатных, господствующих родов в указанных степных районах.
В то же время исследование рядовых курганов указывает на разделение общества на половозрастные и другие, в том числе, видимо, социально-имущественные категории. По степени снабжения инвентарем среди взрослых можно выделить несколько групп погребенных: 1) погребения без инвентаря; 2) снабженные лишь глиняными сосудами; 3) снабженные сосудами, мясной пищей и отдельными предметами инвентаря; а также - 4) погребения, снабженные различными видами инвентаря, в том числе предметами импорта, среди которых, особенно в корреляции с формами могильных конструкций, можно также выделить несколько групп. Среди них хотя и немногочисленные погребения воинов с оружием подразделяются на четыре группы: 1) снабженные только наконечниками стрел (стрелами и луком, от которого остатки не сохраняются), наиболее многочисленная; 2) присутствие в погребении, кроме стрел, кинжала; 3) помимо стрел, представлен чекан; 4) единичные погребения, включавшие полный набор предметов вооружения - лук со стрелами, кинжал и чекан (Новотроицкое I, кург. 15, погр. 1; Новый Шарап I, кург. 19).
В погребениях воинских групп 2-4 обычно представлены также предметы конского снаряжения, т.е. это были всадники.
Выделяются также немногочисленные богатые женские погребения с зеркалами и каменными жертвенниками, представлявшие, вероятно, высокое положение, возможно, женщин-жриц, в обществе. Об этом свидетельствует то, что некоторые из таких захоронений являются центральными в курганах, в том числе, содержавших богатые воинские захоронения. Такая ситуация прослежена в кургане 15 могильника Новотроицкое II, где центральным было погребение женщины с зеркалом (рис. 15, 1) и каменным алтариком без ножек, а периферийным - захоронение воина с чеканом, бронзовыми и костяными наконечниками стрел (рис. 45, 1-7), с фигуркой козла из золотого листка (рис. 55а, 39). служившей, видимо, навершием головного убора (Могильников, Уманский, 1995, с. 20. 21, рис. 1, 5), что указывает на высокий социальный статус этого воина и, очевидно, высокое социальное положение женщины-жрицы, захороненной в центральной могиле.
Особую социально-возрастную группу представляли дети. В сравнении с захоронениями взрослых в целом инвентарь их захоронений беден или вообще отсутствует. Вместо срубов и рам-обкладок представлены захоронения в колодах, берестяной обертке. По наблюдению Т.Н.Троицкой (1989, с. 75), в Нвосибирском Приобье 80% детских погребений при круговом расположении могил в курганах приурочены к восточной поле насыпей, где находился проход во рву на курган. Это, по ее мнению, соответствует расположению детей в жилище в неудобном месте, вблизи входа, что согласуется с данными этнографии. В то же время, имеющиеся различия в инвентаре детских погребений, наличие в некоторых из них бус и других престижных вещей, говорит о социальной и имущественной дифференциации общества. В данном аспекте показательно погребение 5 подросткг в кургане 2 Н.Шарапа II V-IV вв. до н.э.. содержавшее бронзовый чекан с декоративным оформлением обушка фигурками стоящих друг на друге медведей (рис. 42, 1&. уздечку, украшенную железными и костяными бляхами (рис. 49, Г), железный нох (рис. 50, 4). раковину каури (рис. 55а, 5Г. (Троицкая. Бородовский, 1994, с. 119. табл. XXV). Чекан, уздечка и раковина каурж в захоронении мальчика 12-14 лет были индикаторами его высокого социального проис
хождения, связанного с категорией воинов. На высокое социальное положение этого подростка указывает также мощное перекрытие высотой 75 см наката из шести-семи ря-юв бревен.
В аспекте социальной стратификации общества не менее показателен могильник V в. до н.э. Обские Плесы II близ Барнаула, на правобережье Оби. Здесь в 1978г. О.Ф.Кирюшин вскрыл два грунтовых погребения. Одно содержало брозовый нож, сосуд и глиняное пряслице, а другое (детское) -поясной набор с бронзовыми бабочковидны-ии бляхами и четырьмя бляшками, изображающими тигра, кабана и змею (рис. 55, 2, 3, (Кирюшин, 1979, с. 228-229; 1984, с. 28-31, рис. 1). В Горном Алтае пояса, украшенные бляхами с зооморфными изображениями, были прерогативой знати (Кубарев, 1987, :. 81). Можно предполагать, что подобным индикатором знатного происхождения служили пояса с зооморфными бляхами и у населения лесостепного Приобья. Такое предположение представляется вполне вероятным при учете редкости находок поясных блях с зооморфными изображениями. В Верхнем Приобьез помимо Обских Плесов II, они известны нам в четырех погребениях. Это бляха с изображением рогатого тигра из погр. 2, кург. 6 Н.Шарапа I (рис. 55, 13), бляхи с изображением стилизованного оленя и льва из Почты III (рис. 55, 5, 7) (Троицкая, Бородовский, 1994, табл. XVIII, 1, LII, 44, 45), пряжка с изображением сцены нападения крылатого грифона на горного козла и бляхи-оправы с парой разнонаправленных головок коней с козлиными рогами из погр. 2 кургана 16 Новотроицкого II (рис. 54, 1, 2) и костяная поясная (?) накладка с изображением припавшего хищника из Гоньбы рис. 54, 12). Стилизованную морду кошачьего (?) можно усматривать также в бляхе-эбойме из МГК-1 (рис. 54, 77; Абдулганеев, Кунгуров, 1990, рис. 1, 3).
В целом же степень социальной дифференциации в обществе Верхнего Приобья -ерсдины-второй половины I тыс. до н.э. несколько уступала, по-видимому, уровню социального развития соседних степных и горностепных обществ Алтая, Тувы, Минусинской котловины, саков Казахстана, сар-гатцев Тоболо-Иртышья и превосходила уровень развития социальных отношений у населения лесной зоны, в частности, кулайской культуры.
Поскольку в курганах захоронены лица различных возрастных категорий, дети и взрослые, можно предполагать, что многомогильные курганы являлись семейными усыпальницами. Наличие под отдельными насы
пями однополых захоронений, только мужчин или женщин с детьми, приводит Т.Н.Троицкую (1989, с. 74) к заключению, что семья была большой, состоявшей из двух-трех поколений, и что члены одной такой семьи могли быть погребены в нескольких смежных курганах. Это не противоречит выводу о семейной принадлежности курганов, особенно больших, содержавших до 20 погребений. Могильник мог быть местом погребения одной большой или нескольких родственных семей, насчитывавших ряд поколений.
Принимая во внимание общий уровень социально-экономического развития, а также то, что большинство центральных погребений являлись мужскими, к тому же иногда сопровождавшимися женскими захоронениями (Троицкая, 1989, с. 75-76), можно считать, что общество было патриархальным, но положение женщины в нем было довольно высоким, как это имело место у ряда кочевых обществ того периода - саков, савроматов, скифов и др., а также и последующих обществ эпохи раннего средневековья, как например, древних тюрок. В связи с этим можно указать на “царицу” саков Тамирис, успешно возглавившую борьбу саков с персами в VI в. до н.э.
В целом же проблема социальной структуры нуждается в специальной разработке.
К проблеме межэтничных контактов. Своеобразие географического положения Верхнего Приобья на стыке различных природных зон - тайги, лесостепи, степи, равнины, предгорий и гор обусловила разнообразие межэтничных контактов. В значительной мере они получили освещение в работах Т.Н.Троицкой (19726; 1979; 1981 и др.), Т.Н.Троицкой и А.П.Бородовского (1994), А.П.Уманского (1987а), В.А.Могильникова (1980) и др. исследователей. Различным аспектам этой проблематики уделено внимание при характеристике различных категорий инвентаря.
Наиболее активными были связи населения Верхнего Приобья середины-второй половины I тыс. до н.э. с западом и юго-западом, главным* образом с саками Казахстана. Проникновения саков в Кулунду и Верхнее Приобье в VI-V вв. до н.э. и смешение их здесь с местным больщереченским субстратом привели к оформлению нового этноса и новой культуры, входящей в состав “скифо-сибирского культурно-исторического единства”, обусловило своеобразие основных категорий этой культуры - керамики, погребального ритуала, оружия и конского снаряжения, украшений и идеологических пред
ставлений, одним из проявлений чего явилось широкое распространение плоских каменных алтариков сакского типа. Присутствие значительного сакского компонента дает основание предполагать, что население Верхнего Приобья и Кулунды рассматриваемого периода было в основном ираноязычным, ассимилировавшим по преимуществу самодийский компонент болыпереченской куультуры конца VIII-первой половины VI в. до н.э. Распространению ираноязычности способствовало также проникновение в V-IV вв. до н.э. небольших групп кочевников из Южного Приуралья и Северного Казахстана, с которыми связываются отдельные диагональные погребения, частично, возможно, длинные мечи с серповидным навершием, меловые подсыпки, зеркала с длинными боковыми ручками, каменные алтарики-столики на четырех ножках, частью идущие в комплексах вместе с мелом и зеркалами только с длинной ручкой, бронзовые колесовидные подвески-амулеты, вероятно, глиняные курильницы, частью также сочетающиеся с каменными алтариками на ножках.
Значительно слабее, чем с западом, прослеживаются связи с населением пазырыкской культуры Горного Алтая. Они распространялись в основном на зону предгорий, где, очевидно, в результате взаимодействия с горноалтайским этносом в VI-начале V в. до н.э. (Быстрянка) появился обряд сопроводительных конских захоронений, исполнявшийся в отличной от пазырыкской форме с положением коня к югу от покойника головой на запад. По пазырыкскому ритуалу с восточной ориентировкой и конем, уложенным вдоль северной стенки, открыты пока только три кургана IV-III вв. до н.э. Майма IV, хотя и другие курганы этого некрополя имеют пазырыкские черты (Киреев, 1991, с. 121). К северу от Бийска погребения с конем неизвестны, что само по себе уже говорит о малой степени воздействия пазырыкцев.
Пик влияния горноалтайцев на культуру лесостепи Верхнего Приобья приходится на V-IV вв. до н.э. и в наиболее концентрированном виде выражен в материале курганов Рогозиха I (Уманский, 1987а; 1992а). С воздействием пазырыкской культуры и, отчасти, культуры населения Саяно-Алтая в целом, связано распространение в Верхнем Приобье чеканов и комплекса предметов вооружения саяно-алтайского воина, состоявшего из чекана, кинжала и лука со стрелами, хотя сами чеканы в Верхнем Приобье втульчатые, на Саяно-Алтае - главным образом проушные. Преобладающие в Верхнем Приобье железные ножи с невыделенной
рукоятью, с петлевидным и кольцевидным завершением, подобны саяно-алтайским. Влияние пазырыкской культуры прослеживается в декоре конской узды. Роговой псалий с изображением на одном конце гипертрофированного клюва и головы хищной птицы, на другом - головы волка (?) из Аэродромного V вв. до н.э. (Кунгуров, Кунгурова, 1982, рис. 4, 7) аналогичен псалиям из горноалтайских курганов Коксу, Талдура и Алагаил (Сорокин, 1974; Могильников, Елин, 1982, рис. 2, Па; Мартынов и др., 1985, рис. 8, 2, 7). В могильнике Рогозиха I встречены бронзовые ворворки и подвески, украшенные головками грифонов, исполненных в пазы-рыкском стиле (рис. 49, 12, 15, 19), подвески и завершения в виде головок и клыков кабана (рис. 49, 10, 1Т). Бронзовые декоративные уздечные бляхи со схематичным изображением головы грифона в алтайском стиле представлены в курганах Рогозиха I, Раздумье VI. Новотроицкое I, Бийск I и др. (рис. 48, 17, 18, Уманский, 1987а, рис. 6, 1, 2). Выполненная в аналогичном стиле голова трифона завершает рукоять зеркала из Раздумья IV (рис. 58, 6). В пазырыкском стиле исполнены бронзовые подвески от уздечки и, возможно, от пояса, с изображением сцены заглатывания жертвы головой кошачьего хищника, найденные в курганах Новотроицкое I, II (рис. 54, 7; Уманский, 1987а, с. 45, рис. 7, 2). Аналогичные сюжеты представлены на подвесках и псалиях из Пазырыкского I кургана (Грязнов, 1950, рис. 7, 21, 1, 8). Сходный скобковидный орнамент украшал бронзовые бляху-обойму из Н.Шарапа I (рис. 54, 8) и поясные бляхи из курганов Уландрыка и Ак-Алахи (Кубарев, 1987, с. 80, рис. 28; Полосьмак, 1994, с. 38, рис. 32, I). С контактами с пазырыкцами, очевидно, связано появление свежей монглоидной примеси в курганах V-IV вв. до н.э Н.Шарап II (Дремов, 1972. с. 35).
Однако, несмотря на непосредственное соседство, связи с населением Горного Алтая не были особенно интенсивными. Это объясняется главным образом экологическими причинами, а именно, существованием между основным ареалом расселения пазырыкцев к югу от Семинского хребта и приалтайской лесостепью пояса алтайского низкогорья с большим количеством осадков, покрытого преимущественно лесом и мало пригодного для кочевания. Этот пояс служил естественным барьером для активных контактов основной массьГ пазырыкцев и населения приалтайской степи и лесостепи. Он ограничивал, но не перекрывал эти связи. Стоит коротко остановиться на путях контактов. Т.Н.Троиикая и А. П. Бород о вс кий (1994.
с. 50) указывают, что “реки Бия и Катунь обеспечивали тесные контакты с горными алтайскими племенами”. Однако, нужно сразу отметить, что роль Бии и Катуни в этих контактах была различной. Вдоль Катуни связи кочевников Горного Алтая и приалтай-ских степей действительно осуществлялись, хотя и с определенными трудностями, обусловленными весьма нелегкой проходимостью долины Катуни из-за имевшихся скальных прижимов-бомов, круто обрывающихся в реку, которые приходилось обходить горными тропами. Роль же Бии в этих контактах была незначительной. Дело в том, что в верхнем отрезке Бия течет по прителецкой тайге, где нет курганов ни эпохи раннего железа, ни средневековья. Кочевники здесь не жили. К тому же Бия вытекает из Телец-кого озера, окруженного той же горной тайгой, по которой не кочевали. Бия не являлась магистралью, связывавшей население Горного Алтая с населением лесостепного При-эбья, а была тупиковой ветвью крайнего юго-восточного предела расселения последнего, .пиравшейся в горно-таежный массив, в то время, очевидно, очень слабо заселенный охотниками горной тайги, культура которых пока остается невыявленной. Пришельцы из лесостепи на верхней Бие были вынуждены изменить свое хозяйство, повысив роль присваивающих отраслей и оседлости.
Связи Верхнего Приобья с Горным Алтаем, помимо Катуни, осуществлялись также вдоль левого притока последней, р. Песчаной, по долине которой идет довольно удобный путь, выводящий затем через Теньгу к Урсулу, в долины Центрального Алтая, где расположены наиболее крупные горноалтай--кие курганы - Туекта, Башадар, Шибе и др. В связи с этим не случайно керамика поселений Точильное на р. Песчаной имеет сходство с керамикой поселений Горного Алтая Абдулганеев, Владимиров, 19916, с. 106; Шульга, 1991, с. 131). Были и другие выходы в приалтайскую степь через долины Ануя, Чарыша, а также - в предгорьях северо-западного Алтая, на что указывает курган 1 V-IV вв. до н.э. Гилево X, погребение с конем которого совершено по синкретичному ритуалу (Могильников, 1990, с. 82), сочетавшему детали обряда населения пазырыкской культуры и предгорий. Взаимное общение лазырыкцев долины Чулышмана и Средней Катуни осуществлялось, очевидно, через невысокие перевалы хребтов Сумульта, Иолго и Куминского с выходом на притоки Катуни Эдиган и Чемал.
Связи с населением татарской культуры не были интенсивными и носили в основном торгово-обменный характер. Из богатой ме
дью Минусинской котловины в Верхнее Приобье, очевидно, попадали медные ножи и котлы татарского типа, а также, возможно, некоторые украшения вроде прорезных бубенчиков, нашивных бляшек (рис. 55а, 8, 17, 28). Наиболее ясно эти контакты могут быть прослежены на памятниках “большереченской культуры” средней Томи, но они остаются пока слабо исследованными.
В Ш-П вв. до н.э. население каменской культуры в Новосибирском Приобье и, вероятно, в Барабе испытывает с севера давление кулайцев, что особенно хорошо прослеживается на материале могильника Каменный Мыс, в меньшей мере - на материалах могильника Ордынское I, а также - поселений Дубровинский Борок II, IV, VI, Седова Заимка (Троицкая, 1979, с. 8-21, табл. VII-XVII). В ходе взаимодействия пришлых с севера кулайцев и местного каменского населения культура северной части Новосибирского Приобья приобрела смешанный синкретичный характер, ярким проявлением чего является фигурная орнаментация штампом типа “уточка” на баночных, кувшиновидных и горшковидных сосудах каменско-большереченских форм.
Часть населения саргатской и каменской культур мигрировала из Барабы в Верхнее Приобье. Отдельные кулайские коллективы проникали по Оби вглубь территории каменской культуры еще в IV-III вв. до н.э. На это указывают находки комплексов вещей кулайского типа на городище Чудацкая Гора близ устья Касмалы (Абдулганеев, Казаков, 1994, с. 111-115) иуд. Новообинцево Шела-болихинского р-на Алтайского края. Последние обнаружены на краю обрыва высокого Приобского плато, выходящего к левому берегу Оби, на мысу между двух оврагов, и представляют собой остатки кулайского культового места или клад. По найденной в составе клада бронзовой модели меча с прямым перекрестием и навершием находка датируется IV-III вв. до н.э. (Бородаев, 1987а, с. 106, рис. 3, 6). Еще более ранний кулай-ско-большереченский контакт (VI-V вв. до н.э.) отмечен пояском орнамента “уточка” на керамике Бийского городища (Грязнов, 1956а, рис. 16, 3). Но это пока были эпизодические инфильтрации, в то время как во второй половине Ш-П вв. до н.э. констатируется проникновение значительных групп кулайцев и смешение каменского населения с кулайским. Смешанный, синкретичный облик культуры населения Новосибирского Приобья, по-видимому, объясняется тем, что мигрировала первоначально экзогамная группа кулайцев, быстро вступившая в кон
такты с обитателями вновь обретенной территории (Троицкая, 1979).
Продвигаясь на юг вдоль ленты Приобского бора и достигнув на левобережьи Оби во II в. до н.э. района Ордынского на юге Новосибирского Приобья, кулайцы, видимо, приостановили свое движение и, похоже, некоторое время почти не вступали в активные контакты со своими южными соседями. На расположенном в 60 км южнее Ордынского могильнике каменской культуры Мас-ляха I Ш-П вв. до н.э. (Могильников, Уманский, 1992) следы контактов с кулайцами отсутствуют (правда, здесь нельзя полностью исключать возможности хронологического несовпадения из-за неточности датировок), а на лежащем на противоположном берегу Оби некрополе Быстровка I того же времени связи с кулайцами документируются лишь единичными вещами. К ним относится бронзовая обойма с рубчатым орнаментом (рис. 57, 17) (Троицкая, 1973, рис. 2, 2<5), подобная обоймам из могильника Каменный Мыс, которые трактуются А.П.Бородовским (1987, с. 120, рис. 1, 5) как на^осники. Возможно, в ходе общения с кулайцами к жителям, оставившим Быстровку I, попал кельт с валиковым орнаментом (рис. 51, 2) (Троицкая, 1983, рис. 2, 7). Правда, этот кельт скорее зауральского, а не кулайского происхождения, т.к. такие кельты несвойственны кулайской культуре. Возможно, он попал в Верхнее Приобье в результате контакта с населением саргатской культуры, где такие кельты известны в саргатских и гороховских погребениях Прииртышья и Притоболья IV-III вв. до н.э. (Матвеева, 1987, рис. 2, 15; 1993, рис. 19, 135, 28, 25; Генинг, 1993, рис. 13, 4; Древности... , 1992, с. 56, Мавринский увал, кург. 2, яма 1, рис. 176). Вероятно, первая волна кулайцев на юг во II в. до н.э. на левобережье Оби в основном не вышла за пределы Новосибирской ленты бора, сливающейся на севере с томской тайгой, а на юге прерывающейся как раз на участке между Ордынским и Масля-хой. Далее вверх по левому берегу Оби до Павловска на расстоянии около 150 км идет степь и лесостепь с отдельными островами леса, где кулайцев почти не было и в последующее время. И только вблизи Павловска, в Касмалинском бору имеются упомянутые находки у Новообинцево и городище Чудацкая Гора, где кулайские мигранты появлялись сначала в IV-III вв. до н.э., а затем в I в. до н.э. - I-II вв. н.э. Из района устья Касмалы часть кулайцев вдоль Касмалинского бора продвинулась на запад, свидетельством чего являются находки керамики кулайского типа на поселении Бочанцево в Мамонтовском районе Алтайского края, на берегу одно
именного озера в Касмалинском бору. Керамика этого поселения, плоскодонные сосуды, близкие по форме баночным (Иванов, 1991. рис. 1), содержит элементы смешения кулайской орнаментации наклонными оттисками гребенки и волны и местной лесостепной плоскодонной посуды баночной формы, что аналогично ситуации, прослеженной на севере Новосибирского Приобья в памятниках типа Каменный Мыс.
Однако, в основном степное и лесостепное левобережье Оби было малопривлекательным для кулайцев, поскольку их КХТ с преимущественно охотничье-рыболовческим хозяйством был мало адаптирован к экологии этого региона. Здесь кулайцы расселялись как бы отдельными островами, приурочивая свои поселки к крупным лесным массивам. По этой причине основная волна второй миграции кулайцев на юг в I в. до н.э. - I-II вв. н.э. шла преимущественно по правом) берегу Оби, где широкий лесной массив Приобского бора тянется сплошной полосой от южной кромки тайги в Томском Приобье до Бийска. Продвигаясь на юг по правобережью Оби вдоль бора, в I-II вв. н.э. кулайцы доходят до Бийска, а отсюда, направляясь вверх по Бии, достигают прителецкой тайги, где известны находки керамики кулайского типа близ Турочака (Чиндина, 1984, рис. 20 ? и в ур. Баданное у с. Иогач близ истока Бии из Телецкого озера (Бородаев, 19876, с. 45. рис. 1). Примечательно, что на кулайских (фоминских) поселениях правобережного Верхнего Приобья рубежа и первых вв. н.э. отсутствуют выраженные черты смешения пришельцев с проживавшим здесь до них каменским, староалейским и, частью, быст-рянским населением. Очевидно, последнее покидает этот район в своем большинстве еще до прихода сюда кулайцев. Нет памятников каменской культуры рубежа н.э. и на левобережье Оби. Культура во II-I вв. до н.э прекратила свое существование. Произошло это в эпоху великого переселения народов, но причины прекращения существования данной культуры во многом неясны. Т.Н.Троицкая (1979) объясняла это явление ослаблением большереченского населения вследствие разгрома юэчжей в Горном Алтае и давлением кулайцев с севера. Однако, в свете изложенного выше соотношения древностей кулайского и каменского типов такое объяснение не может быть принято безоговорочно. Не исключено, что в степных и лесостепных районах вследствие нарастания тенденции ведения кочевого хозяйства население стало вести более подвижный образ жизни, вследствие чего постепенно стали исчезать поселения, многие из которых и До
этого были временными. Вследствие этого затрудняется выявление следов обитания. Однако, пока практически в степи остаются неизвестными и погребения первых вв. н.э., кроме фоминских (кулайских) в лесных районах. Вполне вероятна, в эпоху великого переселения народов, миграция населения из степных и лесостепных районов Обь-Иртышского междуречья и Верхнего Приобья и наступившее затем, до IV-V вв., запустение этого региона. Возможно, вследствие этой причины малочисленные памятники I-III вв. в данном ареале остаются невыявленными.
Немногочисленные памятники одинцовской культуры и отдельные погребения знати, открытые на верхнем Чумыше, Чарыше и нижнем Алее (Степной Чумыш, Тугозвоново, Ераска) (Уманский, 1974; 1981а; Егоров, 1993), пока не решают этой проблемы. Можно только предполагать, основываясь на некоторых элементах культуры, что в сложении этого населения приняли участие потомки как кулайцев, так и каменцев, староалейцев и быстрянцев, интегрированных в этносах фоминской и майминской культур.
Заключение
Резюмируя развитие этнокультурного процесса в Верхнем Приобье, можно отметить следующее. В конце VIII-первой половине VI в. до н.э. в Верхнем Приобье от района Томска до Барнаула и Бийска и несколько южнее его, а также - по Томи до района Новокузнецка существовала болыпереченская культура переходного времени от бронзового века к железному. Памятники ее объединяет сходство основных черт погребального ритуала, единство форм металлических орудий и, отчасти, керамики. Различия, фиксируемые в соотношении форм и деталях орнаментации глиняной посуды, позволяют в ареале данной культуры выделять три локальных района -томский, новосибирский (завьяловская культура) и барнаульско-бийский. Их своеобразие было обусловлено различной долей составляющих компонентов в генезисе большере-ченской культуры. В Томском и Новосибирском Приобье был выше удельный вес северного лесного компонента с крестовой орнаментацией посуды, взаимодействовавшего с этносом ирменской культуры (Троицкая, 1968). В то же время в удаленном на юг Барнаульско-Бийском Приобье северный компонент был представлен в незначительной степени, но зато в большей мере выступал кор-чажкинский субстрат и параллельно ему принимавший участие в генезисе большеречен-цев ирменский комплекс, частично сохранивший свое своеобразие параллельно со складывающимся ранним болыпереченским. В какой-то мере, возможно, опосредованно, в генезисе большереченской культуры Барнаульско-Бийского Приобья приняли участие также носители валиковой керамики.
Приток с запада и юго-запада в Обь-Иртышское лесостепное междуречье и в Верхнее Приобье саков привел к формированию около середины VI в. до н.э. каменской культуры на пространстве от Павлодарского Прииртышья и Западной Кулунды до Барнаульско-Новосибирского Приобья с отдельным^ локальными чертами, детальное выявление которых еще является делом будущих исследований. Предварительно можно отметить такие детали, как преобладание юго-восточной ориентации погребенных в Новосибирском Приобье, юго-западной и западной - на остальной территории; меньшая представительность сосудов баночной формы в Кулунде, нежели в Верхнем Приобье, наличие в Кулунде деревянных шатровых конструкций в могилах знати (Михайловка VI), истоки происхождения которых уходят на
запад, и др. В то же время преимущественно на правобережьи Оби на участке от Барнаула до Бийска оформляется староалейская этнокультурная группа (староалейская культура), сохранившая в большей мере наследие боль-шереченского субстрата, чем каменская культура, благодаря меньшей доле воздействия пришлого компонента. К Ш-П вв. до н.э староалейская группа постепенно утрачивает свое этнокультурное своеобразие под влиянием контактов и взаимосмешений с этносом каменской культуры. В предгорьях, на нижней Катуни, Бие, верхнем Чумыше, очевидно, в результате взаимодействия с майэмир-цами, обусловившими появление погребений с конем в предгорьях в VI-начале V в. до н.э., каракобинцами и, частью, с пазырыкца-ми Горного Алтая, а также с населением Верхнего Прииртышья, оформляется своеобразие быстрянской культуры. Процессы дифференциации большереченской культуры происходившие на фоне активных внешних контактов, обусловили также выделение i Томском Приобье и на самом севере Новосибирского Приобья особой кижировской культуры, входившей в сферу контактов с тагарцами. Саки сюда, по-видимому, почте не проникали.
Среди названных культур середины ХЛ - Ш-П вв. до н.э., сформировавшихся нх большереченской субстрате, наиболее интегрированной в общность культур скифосибирского мира была каменская культура, которая находилась как бы на острие контактов с этносами более западных районов степи, сначала, в VI-V вв. до н.э., саков Семиречья и Приаралья, затем - в V-IV вв. до н.э - попадает в орбиту проникновения небольших групп кочевников из Южного Приуралья и Северного Казахстана, а также - с юга -по-видимому, небольших групп пазырыкцеь В конце IV-III вв. до н.э. отмечается новый приток сакского и усуньского населения со стороны Семиречья и Тянь-Шаня, явившийся, возможно, следствием греческих завоеваний Александра Македонского в Центральной Азии. Возможно, что саки и усуни Семиречья имели также летние пастбища в Кулунде, что укрепляло их связи с этим регионом. Открытые пространства Кулундинской степи непосредственно сливаются со степями Казахстана, не имея естественных барьерах, кроме Иртыша, что благоприятствовало активному общению. В Ш-П вв. до н.э. активизируются контакты с саргатской культурой, население которой из Барабы проникает 1
Верхнее Приобье, где смешивается с местным населением (Масляха I, Быстровка I), а отдельные группы саргатцев достигают юго-юстока Кулунды (Островное III, Быково III, киприно). Находки саргатской керамики в Выстрянском могильнике на Катуни, скорее зсего, являются показателем брачных контактов. Во второй половине-конце Ш-П вв. до э. в северную часть Новосибирского При-:6ья продвигаются кулайцы, и начинается ассимиляция жившею здесь населения кайенской культуры.
Многокомпонентность населения Верхнего Приобья середины-второй половите I тыс. до н.э., а также наличие эпизодического нового притока свежей иноэтничной римеси подтверждает антропологический -атериал, лишь малая часть которого опубликована В.П.Алексеевым (1954) и В.А.Дре-тэвым (1970; 1972). Население было по преимуществу европеоидным с примесью монго-сидности. Кроме того, в разные эпохи в его .хтаве присутствовали европеоиды и монго-:сцды еще не смешавшиеся с основной по-~ляцией. При этом монголоидность имела табличное происхождение'.' Низколицый ме-<:-брахикранный монголоидный тип с малыми размерами лица из Ближних Елбан и - Шарапа I имеет северное лесное происхождение (Алексеев, 1954; Дремов, 1970, с. 99; ;"2, с. 34) и, очевидно, генетически восхо-Д.-ГГ к периоду формирования болыперечен--<ой культуры в ходе взаимодействия при-—тых с севера и аборигенных компонентов в "эху финальной бронзы. Кроме того, в - Шарапе I, II и Ордынском I представлены •зропеоидные черепа с небольшой уплощен--хтью нижней части лица, очевидно, основ-•:й части популяции, а также - череп с ярко сраженными европеоидными чертами, а в - Шарапе II - череп широколицего монго-:ида центрально-азиатского типа (Дремов,
1972, с. 35), отражающий проникновение населения с юга в V-IV вв. до н.э., скорее всего со стороны пазырыкцев Алтая, где при преобладании европеоидности отмечается свежая примесь монголоидности, главным образом в захоронениях знати (Руденко, 1960, с. 338). Для серии из Быстровки I Hill вв. до н.э. В.А.Дремов отмечает новый свежий приток европеоидного компонента, отражающий указанную выше миграцию саков на восток и северо-восток в последней трети IV-III вв. до н.э.
Своеобразное географическое положение на востоке пояса евразийских степей на стыке с Саяно-Алтаем обусловило специфику культуры рассматриваемого региона, сочетавшего Особенности культур Саяно-Алтая и более западных степей. Это проявлялось, в частности, в особенностях предметов вооружения, сочетавшего длинные мечи, присущие всадникам степи, и чеканы, характерные для вооружения воинов Саяно-Алтая и Минусинской котловины, и др.
Каменская культура прекратила существование в I в. до н.э. в результате событий начавшейся эпохи великого переселения народов. Памятников I в. до н.э. - I в. н.э. пока не зафиксировано. Древности этого времени в лесных и, частью, в лесостепных районах Верхнего Приобья принадлежат уже кулай-ской культуре (Ордынское I, IX, Ирмень I, Дубровинский Борок III и др.; Троицкая, 1979).
Большая часть лесостепи и степи к западу от Оби запустевает. Кулайцы вдоль Оби и Бии ко П-Ш вв. н.э. достигают предгорий Алтая и Прителецкой тайги, где составили основу генезиса южных самодийцев, в состав которых население Верхнего Приобья второй половины I тыс. до н.э. вошло частью опосредованно как субстратный компонент.
Литература
Абдулганеев М.Т. 1991. Заключительный этап болыпереченской культуры. // ПХПАПЮС.
Абдулганеев М.Т. 1992. Бийский этап (хронологические рамки и содержание понятия). // Материалы к изучению прошлого Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Абдулганеев М.Т. 1993. Памятники бийского этапа в Верхнем Приобье. // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул.
Абдулганеев М.Т. 1994. Майэмирские курганы Бойтыгема// Археология Горного Алтая. Барнаул.
Абдулганеев М.Т. 1996а. Поселения скифского времени лесостепного и предгорного Алтая. Дис. канд. ист. наук в форме науч. докл. Барнаул.
Абдулганеев М.Т. 19966. О хозяйстве населения лесостепного и предгорного Алтая в скифское время. И ААЭС.
Абдулганеев М.Т., Алехин Ю.П., Иванов Г.Е., Кунгуров АЛ. и др. 1988. Работы Алтайского университета. // АО 1986 г.
Абдулганеев М.Т., Владимиров В.Н. 1991а. Статистическая обработка керамики поселении раннего железного века лесостепного и предгорного Алтая. // ПХПАПЮС.
Абдулганеев М.Т., Владимиров В.Н. 19916. Статистическая обработка керамики и периодизация поселений лесостепного и предгорного Алтая второй половины I тыс. до н.э. И Проблемы хронологии в археологии и истории. Барнаул: изд. АГУ.
Абдулганеев М.Т., Казаков АА. 1994. Поселение Чудацкая Гора. // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Тез. докл. конф. Барнаул.
Абдулганеев М.Т., Казаков А.А., Неверов С.В. 1991. Новые исследования на р. Песчаной. // О НАПА.
Абдулганеев М.Т., Кадиков Б.Х. 1991. К археологической карте Красногорского района. /, О ПАПА.
Абдулганеев М.Т., Кунгуров АЛ. 1990. Могила раннескифского времени около Барнаула. / Проблемы изучения древней и средневековой истории Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Абдулганеев М.Т., Шамшин А.Б. 1990. Аварийные раскопки у с. Точильное. // ОПАЛА.
Агеева Е.И. 1961. К вопросу о типах древних погребений Алма-Атинской области. // Новые материалы по археологии и этнографии Казахстана. Алма-Ата.
Агеева Е.И., Максимова А.Г. 1959. Отчет Павлодарской экспедиции 1955 года. // ТИИАЭ АН КазССР. Алма-Ата. т. 7. Археология.
Адамов А.А., Хрисонопуло Г.Ю., Бородовский А.П. 1990. Предметы скифо-сибирского звериного стиля из Новосибирского Приобья. // Изв. СОАН СССР. Сер. ист., филол. и филос. Вып. 2.
Адрианов А.В. 1916. К археологии Западного Алтая. // ИАК. Вып. 62.
Акишев А.К. 1984. Искусство и мифология саков. Алма-Ата: Наука.
Акишев К.А. 1956. Отчет о работе Илийской археологической экспедиции 1954 года. / ТИИАЭ АН Каз.ССР. Алма-Ата. т. 1. Археология.
Акишев К.А. 1959. Памятники старины Северного Казахстана. // ТИИАЭ АН КазССР. Алма-Ата. т. 7. Археология.
Акишев К.А. 1973. Саки азиатские и скифы европейские. // Археологические исследования t Казахстане. Алма-Ата.
Акишев К.А. 1978. Курган Иссык. Искусство саков Казахстана. М.: Искусство.
Акишев К.А., Кушаев Г.А 1963. Древняя культура саков и усуней долины р. Или. Алма-Ата.
Алексеев В.П. 1954. Палеоантропология лесных племен Северного Алтая. // КСИЭ. 1954 №21.
Алехин Ю.П. 1986. Лесостепной Алтай в скифское время (V-I вв. до н.э. ). И СЭА.
Алехин Ю.П. 1987. Древние горняки и металлурги Юго-западного Алтая. // ПАСЕ. Кемерово ч. 1.
Алехин Ю.П. 1989. К вопросу культурно-этнических связей, социальной организации к идеологии носителей болыпереченской культуры. // ПАССМ.
Алехин Ю.П. 1990. Лесостепной Алтай в V-I вв. до н.э. Автореф. канд. дис. Кемерово.
Алехин Ю.П. 1992. Охранные раскопки на могильнике Усть-Иштовка 1. // ПСИИПАА.
Арсланова Ф.Х. 1962. Могильник ранних кочевников на правобережье Иртыша. // ИАН КазССР. Сер. ист., арх., этн. Вып. 2 (19).
Арсланова Ф.Х. 1974а. Новые материалы VII-VI вв. до н.э. из Восточного Казахстана. // Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск: Наука.
Арсланова Ф.Х. 19746. Погребальный комплекс VIII-VII вв. до н.э. из Восточного Казахстана. // В глубь веков. Алма-Ата.
Арсланова Ф.Х. 1979. Предметы вооружения из Казахстанского Прииртышья. // Тез. докл. Всесоюз. арх. конф. Проблемы скифо-сибирского культурно-исторического единства. Кемерово.
Арсланова Ф.Х. 1981. Случайная находка бронзовых вещей в Семипалатинском Прииртышье. // КСИА Вып. 167.
Артамонов М.И. 1973. Сокровища саков. М.
Археологические исследования в РСФСР. 1934-1936 гг. Краткие отчеты и сведения. Под ред.
В.В.Гольмстен. М., 1941.
Бабанская Г.Г. 1956. Берккаринский могильник (к некоторым итогам изучения памятника). // ТИИАЭ АН КазССР. Алма-Ата. т. 1. Археология.
Бернштам А.Н. 1952. Историко-археологические очерки центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алтая. И МИА. №26.
Бобров В.В., Добжанский В.Н. 1986. О восточной границе большереченской культуры. // СЭА.
Боковенко Н.А. 1981. Бронзовые котлы эпохи ранних кочевников в Азиатских степях. // ПЗСАЭЖ. Новосибирск.
Боковенко Н.А., Заднепровский Ю.А. 1992. Ранние кочевники Восточного Казахстана. // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.
Бородаев В.Б. 1987а. Новообинцевский клад. // Антропоморфные изображения. Новосибирск: Наука.
Бородаев В.Б. 19876. Разведочные работы на Северном Алтае. // Исследования памятников древних культур Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск.
Бородаев В.Б., Кадиков Б.Х. 1986. Находки у поселка Иогач на Телецком озере. // СЭА.
Бородаев В.Б., Кирюшин Ю.Ф., Кунгуров А.Л. 1983. Археологические памятники на территории Барнаула. // Памятники истории и культуры Барнаула. Барнаул.
Бородаев В.Б., Кунгуров AJI. 1980. Новые материалы к археологической карте Барнаульского Приобья. // Древняя история Алтая. Барнаул.
Бородаев В.Б., Селегей В.В. 1990. Бронзовый нож с мыса Чичилган на Телецком озере. // О ЙАПА.
Бородовский А.П. 1984. Об имитации швов кожаной посуды на керамике (по материалам курганной группы Быстровка 1). // СА №2.
Бородовский А.П. 1986. Культурно-хронологические связи изображений на бронзовом зеркале из курганной группы Быстровка I // СЭА.
Бородовский А.П. 1987. Интерпретация обойм-накостников и некоторые вопросы ритуального значения волос в раннем железном веке. // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука.
Бородовский А.П. 1988. Снаряжение верхового коня второй половины I тыс. до н.э. (по материалам раскопок на Северо-западном Алтае). // Эпоха камня и палеометалла Азиатской части СССР. Новосибирск: Наука.
Бородовский А.П. 1989. К вопросу об использовании костяных орудий из ветвей нижних челюстей крупного рогатого скота. // АИС.
Бородовский А.П., Троицкая Т.Н. 1992. Бурбинские находки. // Изв. СОАН. История, филология и философия. Вып. 3.
Зайнберг Б.И. 1979. Памятники куюсайской культуры. // Кочевники на границах Хорезма. М.: Наука.
Вишневская О.А. 1973. Культура сакских племен низовьев Сыр-Дарьи в VII-V вв. до н.э. по материалам Уйгарака. М.: Наука.
Зоеводский М.В., Грязнов М.П. 1938. Усуньские могильники на территории Киргизской ССР.
Ц ВДИ. №3.
Волков В.В. 1981. Оленные камни Монголии. Улан-Батор.
. альченко А.В., Шульга П.И. 1992. К вопросу об интерпретации костных останков на материалах поселений раннего железного века Горного Алтая. // ВААЗСЭМ.
Бгльмель Ю.И., Ситников С.М., Шульга Н.Ф., Шульга П.И. 1996. Аварийные раскопки в Локтевском районе. // СИКНАК.
Генинг В.Ф. 1993. Большие курганы лесостепного Притоболья (FV-II вв. до н.э.). // Кочевники Урало-Казахстанских степей. Екатеринбург.
Горбунова Н.Г. 1962. Культура Ферганы в эпоху раннего железа. // АСГЭ. Вып. 5.
Грач А.Д. 1980. Древние кочевники в центре Азии. М.: Наука.
Грач А.Д. 1983. Историко-культурная общность ранне-скифского времени в Центральной Азии. // АСГЭ. Вып. 23.
Грязнов М.П. 1930. Древние культуры Алтая. // Материалы по изучению Сибири. Новосибирск. Вып. 2.
Грязнов М.П. 1947. Памятники майэмирского этапа эпохи ранних кочевников на Алтае. // КСИИМК. Вып. XVIII.
Грязнов М.П. 1950. Первый Пазырыкский курган. Л.: изд-во ГЭ.
Грязнов М.П. 1951. Археологические исследования на территории одного древнего поселка. // КСИИМК. Вып. XL.
Грязнов М.П. 1956а. История древних племен Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая Речка. Ц МИА. №48.
Грязнов М.П. 19566. Северный Казахстан в эпоху ранних кочевников. // КСИА. Вып. 61.
Грязнов М.П. 1961. Так называемые оселки скифо-сарматского времени. // Исследования по археологии СССР. Сб. статей в честь проф. М.ИАртамонова. Л.
Грязнов М.П. 1968. Татарская культура. // История Сибири. Л. Т. 1.
Грязнов М.П. 1978. К вопросу о сложении культур скифо-сибирского типа в связи с открытием кургана Аржан. // КСИА. Вып. 154.
Грязнов М.П. 1980. Аржан. Царский курган раннескифского времени. Л.: Наука.
Грязнов М.П. 1983. Начальная фаза развития скифо-сибирских культур. // АЮС.
Давыдова А.В. 1985. Иволгинский комплекс (городище и могильник) - памятник хунну в Забайкалье. Л.
Дандамаев М.А., Луконин В.Г. 1980. Культура и экономика древнего Ирана. М.: Наука.
Древности Урало-Казахстанских степей. Каталог выставки. Челябинск. 1992.
Дремов В.А. 1970. Материалы к антропологии большереченской культуры. // ИЛАИ. Кемерово. Вып. 2.
Дремов В.А. 1972. К вопросу о расовом составе населения Новосибирского Приобья в эпоху раннего железа. // Археология и краеведение Алтая. Барнаул.
Дремов В.А. 1978. Антропологические данные о древнем населении Обь-Иртышского междуречья (Усть-Тартасский могильник). // Этнокультурная история населения Западной Сибири. Томск.
Егоров Я.В. 1993. Новое исследование погребения воина эпохи великого переселения народов на Алтае. // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул.
Завитухина М.П. 1961. Могильник времени ранних кочевников близ г. Бийска. // АСГЭ. Вып. 3.
Завитухина М.П. 1962. Второй Бийский могильник. // СГЭ. Вып. XXII.
Завитухина М.П. 1966. Курганный могильник Сростки II на Алтае. // СГЭ. Вып. XXVII.
Завитухина М.П. 1967. Курганы у с. Быстрянского в Алтайском крае. // АСГЭ. Вып. 8.
Завитухина М.П. 1968. Ордынские курганы V-IV вв. до н.э. // АСГЭ. Вып. 10.
Завитухина М.П. 1983. Древнее искусство на Енисее. Скифское время. Публикация одной коллекции. Л.: Искусство.
Заднепровский Ю.А. 1992. Ранние кочевники Семиречья и Тянь-Шаня. // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.
Засецкая И.П. 1974. Диагональные погребения Нижнего Поволжья и проблема определения их этнической принадлежности. // АСГЭ. Вып. 16.
Збруева А.В. 1952. История населения Прикамья в ананьинскую эпоху. /• МИА. №30.
Зиняков Н.М. 1980. К истории освоения железа в Минусинской котловине. // Скифосибирское культурно-историческое единство. Кемерово.
Иванов Г.Е. 1982. К археологической карте верховьев Касмалы и Барнаулки. // Археология и этнография Алтая. Барнаул.
Иванов Г.Е. 1987. Вооружение племен лесостепного Алтая в раннем железном веке. // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск: Наука.
Иванов Г.Е. 1989. Некоторые итоги изучения археологических памятников в зоне алтайских ленточных боров. // АИС.
Иванов Г.Е. 1990а. Основные этапы и пути эволюции восрчжения у племен Верхнего Приобья в I тыс. до н.э. // Военное дело древнего и средневекового населения Северной и Центральной Азии. Новосибирск: Наука.
Иванов Г.Е. 19906. Керамика второй половины I тыс. до н.э. с поселений степного Алтая. // ОИАПА.
Иванов Г.Е. 1991. Поселение Бочанцево I - памятник кулайской культуры в степном Алтае. // ОИАПА.
Иванов Г.Е. 1993а. Новые находки оружия раннего железного века в лесостепном Алтае. // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул.
Иванов Г.Е. 19936. Саргатская керамика с поселения Островное 3 (степной Алтай). // ПХПАПЮС.
Иванов Г.Е. 1994. Воинское погребение лесостепного Обь-Иртышья I тыс. до н.э. как источник для изучения миграционных и социальных процессов. // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и средневековье. Тез. докл. к конф. Барнаул.
Иванов Г.Е. 1995. Вооружение и военное дело населения лесостепного Обь-Иртышья в эпоху поздней бронзы - раннем железном веке. Автореф. канд. дис. Барнаул.
Исмагилов Р.Б. 1978. Кинжалы позднесавроматского времени из Башкирии. // СА. №4.
Исмагилов Р.Б. 1988. Погребение Большого Гумаровскогр кургана в Южном Приуралье и проблема происхождения скифской культуры. // АСГЭ. Вып. 29.
Исмагилов Р.Б., Скарбовенко В.А. 1977. Новые находки савроматского оружия в междуречьи Волги и Урала. // Средне-Волжская археологическая экспедиция. Куйбышев.
Кадырбаев М.К. 1959. Памятники ранних кочевников Центрального Казахстана. // ТИИАЭ АН Каз.ССР. Алма-Ата. Т. 7. Археология.
Кадырбаев М.К. 1966. Памятники Тасмолинской культуры. // Маргулан А.Х., Акишев К.А., Кадырбаев М.К., Оразбаев А.М. Древняя культура Центрального Казахстана. Алма-Ата.
Кадырбаев М.К. 1968. Некоторые итоги и перспективы изучения археологии раннежелезного века Казахстана. // Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата: Наука.
Кадырбаев М.К. 1974. Могильник Жиланды на р. Нуре. // В глубь веков. Алма-Ата: Наука.
Кадырбаев М.К., Курманкулов Ж.К. 1976. Захоронения воинов савроматского времени на левобережьи р. Илек. // Прошлое Казахстана по археологическим источникам. Алма-Ата.
Кадырбаев М.К., Марьяшев А.Н. 1973. Каратаусские колесницы. // Археологические исследования в Казахстане. Алма-Ата: Наука.
Кадыров Э.Б. 1979. Сакский пласт в культуре среднеазиатских кочевников II в. до н.э. // Тез. докл. Всесоюз. арх. конф. Проблемы скифо-сиб. культ.-ист. единства. Кемерово.
Кибиров А.К. 1959. Археологические работы в Центральном Тянь-Шане, 1953-1955 гг. // ТККАЭЭ. М. т. II.
Киреев С.М. 1986а. Новые памятники эпохи раннего железа в предгорьях Алтая. // СЭА.
Киреев С.М. 19866. Поселение Майма I в предгорьях Алтая. // Материалы по археологии Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Киреев С.М. 1987. Поселения долины р. Майма и проблема культурной принадлежности памятников Северо-западных предгорий Горного Алтая во второй половине I тыс. до н.э. И Проблемы истории Горного Алтая.
Киреев С.М. 1988. Майминский археологический комплекс. // Проблемы изучения древней культуры населения Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Киреев С.М. 1990. Охранные раскопки памятников Майминского археологического комплекса. // ОИАПА.
Киреев С.М. 1991. О северной границе горно-алтайских погребений скифского времени с восточной ориентировкой. // ПХПАПЮС.
Киреев С.М. 1992. Курганы Майма XIX. // ВААЗСЭМ.
Кирюшин Ю.Ф. 1979. Работы Алтайской экспедиции. // АО 1978 г.
Кирюшин Ю.Ф. 1980. Работы Алтайской экспедиции. // АО 1979 г.
Кирюшин Ю.Ф. 1984. Изобразительное искусство племен лесостепного Алтая в раннем железном веке. // Скифо-сибирский мир. Кемерово.
Кирюшин Ю.Ф. 1986. Лесостепной Алтай в эпоху поздней бронзы и в раннем железном веке. // СЭА.
Кирюшин Ю.Ф., Бородаев В.Б. 1984. Работы в лесостепной зоне Алтая. // АО 1982 г.
Кирюшин Ю.Ф., Иванов Г.Е. 1996. Новые находки металлических изделий из Шипуновского района. Ц СИКНАК.
Кирюшин Ю.Ф., Иванов Г.Е., Бородаев В.Б. 1995. Мечи из собрания Шипуновского музея. // ПОИИКНА.
Кирюшин Ю.Ф., Клюкин Г.А. 1985. Памятники неолита и бронзы Юго-западного Алтая. // Алтай в эпоху камня и раннего металла. Барнаул.
Киселев С.В. 1947. Алтай в скифское время (Майэмирская культура). // ВДИ, №2.
Киселев С.В. 1951. Древняя история Южной Сибири. М.: Наука.
Комарова М.Н. 1952. Томский могильник - памятник истории древних племен лесной полосы Западной Сибири. // МИА. №24.
Корякова Л.Н. 1988. Ранний железный век Зауралья и Западной Сибири (саргатская культура). Свердловск.
Кочеев В.А. 1987. О костяных наконечниках стрел эпохи раннего железа из курганов Горного Алтая. // Проблемы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Кочеев В.А. 1990. Курганы могильника Айрыдаш III. // Археологические исследования на Катуни. Новосибирск: Наука.
Кочеев В.А. 1993. Костяные втульчатые наконечники стрел из курганов скифского времени Горного Алтая. // ОИКНА.
Крапивец Д.П., Швецов М.Л. 1987. Скифский кинжал из Донбасса. // СА. №2.
Краснов Ю.А. 1971. Раннее земледелие и животноводство в лесной полосе Восточной Европы. М.: Наука.
Кубарев В.Д. 1981а. Кинжалы из Горного Алтая. // Военное дело древних племен Сибири и Центральной Азии. Новосибирск: Наука.
Кубарев В.Д. 19816. Конь в сакральной атрибуции ранних кочевников Горного Алтая. // ПЗСАЭЖ. Новосибирск.
Кубарев В.Д. 1987. Курганы Уландрыка. Новосибирск: Наука.
Кубарев В.Д. 1991. Курганы Юстыда. Новосибирск: Наука.
Кубарев В.Д. 1992. Курганы Сайлюгема. Новосибирск: Наука.
Кузнецова Т.М. 1991. Этюды по скифской истории. М.
Кузнецова Т.М. 1995. Три восточных зеркала. // СИКНАК. Барнаул.
Кулемзин А.М. 1976а. Татарские бронзовые наконечники стрел. // Южная Сибирь в скифосарматскую эпоху. Кемерово.
Кулемзин А.М. 19766. Татарские костяные наконечники стрел. // ИЛАИ. Вып. 7. Кемерово.
Кулемзин А.М. 1979. Арчекасские курганы. // АЮС.
Кунгуров А.Л. 1995. Погребальные комплексы быстрянской культуры на Чумыше. // ПОИИКНА.
Кунгуров АЛ., Кунгурова Н.Ю. 1982. Раскопки могильника Аэродромный в Бийске. // Археология и этнография Алтая. Барнаул.
Кунгуров А.Л., Тишкин А.А. 1996. Результаты исследования памятника эпохи раннего железа Усть-Иштовка I на Алтае. // ААЭС. Барнаул.
Кунгуров А.Л., Фролов Я.В. 1995. Могильник раннего железного века на МГК-1. // ПОИИКНА. Барнаул.
Кушаев Г.А. 1968. Ранние погребения Алакульской впадины. // Новое в археологии Казахстана. Алма-Ата.
Кызласов Л.Р. 1960. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М.: МГУ.
Кызласов Л.Р. 1979. Древняя Тува (от палеолита до IX в.). М.: МГУ.
Левина Л.М. 1992. Памятники джетыасарской культуры середины I тысячелетия до н.э. -середины I тысячелетия н.э. // Степная полоса Азиатской части СССР в скифосарматское время. Археология СССР. М.: Наука.
Литвинский Б.А. 1972. Древние кочевники “Крыши мира”. М.: Наука.
Литвинский Б.А. 1978. Орудия труда и утварь из могильников Западной Ферганы. М.: Наука.
Максименко В.Е. 1970. Сарматские погребения в дельте Дона. // СА. №2.
Максимова А.Г. 1956. Предметы эпохи ранних кочевников в центральном музее Казахстана (г. Алма-Ата). // ТИИАЭ АН КазССР. т. 1. Археология.
Максимова А.Г. 1969. Подбойные захоронения сакского времени. // Культура древних скотоводов и земледельцев Казахстана. Алма-Ата.
Мандельштам А.М. 1966. Кочевники на пути в Индию. // МИА. №136.
Мандельштам А.М. 1975. Памятники кочевников кушанского времени в Северной Бактрии. /,-Тр. Таджик, арх. эксп. Л. т. VII.
Мандельштам А.М. 1992. Ранние кочевники скифского периода на территории JyBbi. /, Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: Наука.
Маннай-Оол М.Х. 1970. Тува в скифское время (Уюкская культура). М.: Наука.
Марсадолов Л.С. 1985. Хронология курганов Алтая VIII-IV вв. до н.э. // Автореф. канд. дис. Л.
Мартынов А.И. 1979. Лесостепная татарская культура. Новосибирск: Наука.
Мартынов А.И., Алексеев В.П. 1986. История и палеоантропология скифо-сибирского мира. Кемерово.
Мартынов А.И., Мартынова Г.С., Кулемзин А.М. 1985. Раскопки могильника у поселка Акташ в Горном Алтае. // Алтай в эпоху камня и раннего металла. Барнаул.
Мартынова Г.С., Новгородченкова И.В. 1986. Раскопки поселения Лачиново II. // СЭА.
Мартыщенко Е.В. 1989. Древнее земледелие Горного Алтая. // АИС. Барнаул.
Матвеева Н.П. 1987. Погребение знатного воина в Красногорском I могильнике. // Военное дело древнего населения Северной Азии. Новосибирск: Наука.
Матвеева Н.П. 1992. Саргатская культура на Среднем Тоболе. Новосибирск: Наука.
Матвеева Н.П. 1994. Ранний железный век Приишимья. Новосибирск: Наука.
Матющенко В.И. 1973. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья. // Неолит и бронзовый век. ч. III. Андроповская культура Верхней Оби. ИИС. Томск. Вып. II.
Могильников В.А. 1968. Исследование курганной группы эпохи раннего железа Каланчевка II. Ц КС ИА. Вып. 114.
Могильников В А 1972а. К вопросу о саргатской культуре. // ПАДИУ. М.
Могильников ВА 19726. Археологические исследования на верхнем Алее. // Археология и краеведение Алтая. Барнаул.
Могильников ВА. 1973. Калачевка - памятник позднего этапа саргатской культуры. // Проблемы археологии Урала и Сибири. М.: Наука.
Могильников ВА 1976. Некоторые аспекты хозяйства племен лесостепи Западной Сибири эпохи раннего железа. // ИИС. Вып. 21.
Могильников В.А. 1979. Исследования в Среднем Прииртышье. // АО. 1978 г.
Могильников ВА 1980. О культурах западно-сибирской лесостепи раннего железного века (итоги и проблемы изучения). // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово.
Могильников В.А. 1983а. Курганы Кызыл-Джар 1, VIII - памятник пазырыкской культуры Алтая. // ВАЭГА.
Могильников В.А. 19836. Курганы Кызыл-Джар II-V и некоторые вопросы состава населения Алтая во второй половине I тысячелетия до н.э. // ВАЭГА.
Могильников В А. 1983в. Работы Алтайской экспедиции. // АО 1981 г.
Могильников В.А. 1984а. Алтайская экспедиция. // АО 1982 г.
Могильников В.А. 19846. Меч с зооморфными изображениями из Верхнего Приобья. // Древности Евразии в скифо-сарматское время. М.: Наука.
Могильников В.А. 1986а. К этнокультурной ситуации на Алтае -в скифское время. // СЭА. Барнаул.
Могильников В.А. 19866. Некоторые аспекты этнокультурного развития Горного Алтая в раннем железном веке. // Материалы по археологии Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Могильников В.А. 1986в. Исследования в Кулунде. // АО 1984 г.
Могильников ВА 1988а. Курганы Кер-Кечу. // Проблемы изучения древней культуры населения Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Могильников В А 19886. Работы Алтайской экспедиции. // АО 1986 г.
Могильников В.А. 1989а. К характеристике раннего железного века северо-западных предгорий Алтая. // Маргулановские чтения. Сб. материалов конф. Алма-Ата.
Могильников В.А. 19896. Взаимоотношения населения саргатской и болыпереченской культур. // Памятники истории и культуры Омской области. Омск. Вып. 2. Археология.
Могильников В.А. 1990. Памятник эпохи раннего железа на Верхнем Алее. // ОИАПА. Барнаул.
Могильников В.А. 1991. Курганы раннего железного века Корболиха X. // ОИАПА. Барнаул.
Могильников В.А. 1992. Ранний железный век лесостепи Западной Сибири. // Степи Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.
Могильников ВА, Елин В.Н. 1982. Курганы Талдура I. // КСИА. Вып. 170.
Могильников В.А., Колесников А.Д., Куйбышев А.В. 1977. Работы в Прииртышье. // АО 1976 г.
Могильников В.А., Куйбышев А.В. 1982. Курганы “Камень II” (Верхнее Приобье) по раскопкам 1976 г. // СА. №2.
Могильников В.А., Медникова Э.М. 1985. Находки металлических изделий раннего железного века из Новообинки. // СА. №1.
Могильников В.А., Неверов С.В., Телегин А.Н., Уманский А.П. 1991. Андроново I -могильник эпохи раннего железа в Восточной Кулунде. // Древние погребения Обь-Иртышья. Омск: изд. ОмГУ.
Могильников В.А., Телегин А.Н. 1991. Аварийные исследования курганного могильника Зайцево II. // ОИАПА. Барнаул.
Могильников В.А., Телегин А.Н. 1992. Кирилловка III - могильник эпохи раннего железа на севере Кулунды. // ВААЗСЭМ. Барнаул.
Могильников В.А., Уманский А.П. 1981. Курган раннего железного века на Чумыше. /, КСИА. Вып. 167.
Могильников В.А., Уманский А.П. 1992. Курганы Масляха I по раскопкам 1979 г. /. ВААЗСЭМ.
Могильников В.А., Уманский А.П. 1995. Два зеркала из Новотроицких курганов. /, Памятники Евразии скифо-сарматской эпохи. М.
Молодин В.И. 1983. Бараба в эпоху древности. Автореф. дисс. докг. ист. наук. Новосибирск.
Молодин В.И. 1985. Бараба в эпоху бронзы. Новосибирск: Наука.
Молодин В.И., Бобров В.В., Равнушкин В.Н. 1980. Айдашинская пещера. Новосибирск Наука.
Мошинская В.И. 1965. Археологические памятники севера Западной Сибири. // САИ Вып. ДЗ-8.
Мошкова М.Г. 1974. Происхождение раннесарматской (прохоровской) культуры. М.: Наука.
Мошкова М.Г. 1963. Памятники прохоровской культуры. // САИ. Вып. Д1-10.
Мошкова М.Г. 1972. Савроматские памятники северо-восточного Оренбуржья. // Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. // МИА. №153.
Мошкова М.Г. 1989. Среднесарматская культура. // Степи Европейской части СССР в скифосарматское время. Археология СССР. М.: Наука.
Мошкова М.Г., Кушаев Г.В. 1973. Сарматские памятники Западного Казахстана. // Проблемы археологии Урала и Сибири. М.: Наука.
Мягков И.М. 1929. Древности Нарымского края (в собрании Томского краевого музея). / ТТКМ. т. II.
Неверов С.В., Степанова Н.Ф. 1990. Могильник скифского времени Кайнду в Горном Алтае // Археологические исследования на Катуни. Новосибирск: Наука.
Новиков А.В. 1987. Рецептура формовочных масс керамики эпохи раннего железа лесостепного Обь-Иртышья. // ПАСЕ. Кемерово.
Обельченко О.В. 1978. Мечи и кинжалы из курганов Согда. // СА. №4.
Петренко В.Г. 1978. Украшения Скифии VII-III вв. до н.э. // САИ. Вып. Д4-5.
Плетнева Л.М. 1977. Томское Приобье в VIII-III вв. до н.э. Томск: ТГУ.
Полосьмак Н.В. 1987. Бараба в эпоху раннего железа. Новосибирск: Наука.
Полосьмак Н.В. 1994. “Стерегущие золото грифы” (акалахинские курганы). Новосибирск Наука.
Полторацкая В.Н. 1961. Могильник Березовка I. // АСГЭ. Вып. 3.
Полторацкая В.Н. 1967. Памятники эпохи ранних кочевников в Туве (по раскопкам С.А.Теплоухова). // АСГЭ. Вып. 8.
Потемкина Т.М. 1975. Наш край в древности. // История родного края. Уч. пособие для уч-сь 7-1 Ох классов школ Курганской области. Челябинск.
Пшеницына М.Н. 1975. Третий тип памятников тесинского этапа. // Первобытная археологи Сибири. Л.: Наука.
Пшеничнюк А.Х. 1983. Культура ранних кочевников Южного Урала. М.: Наука.
Радлов В.В. 1888. Сибирские древности. СПб. т. 1. Вып. 1. МАР. №3.
Радлов В.В. 1891. Сибирские древности, т. 2. МАР. №5.
Руденко С.И. 1953. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л.: Наука.
Руденко С.И. 1960. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л.: Наука.
Руденко С.И. 1962. Сибирская коллекция Петра I. // САИ. М.-Л. Вып. ДЗ-9.
Савинов Д.Г. 1975. Осинкинский могильник эпохи бронзы на Северном Алтае.
Первобытная археология Сибири. Л.: Наука.
Савинов Д.Г., Полосьмак Н.В. 1985. Новые материалы по эпохам бронзы и раннего железа 1 Центральной Барабе. // Археологические исследования в районах новостроек Сибири Новосибирск: Наука.
Сарианиди В.И. 1983. Афганистан: сокровища безымянных царей. М.: Наука.
Сергеев С.М. 1946. О резных костяных украшениях конской узды из “скифского” кургана на Алтае. // С А. №8.
Сидоров Е.А. 1973. К вопросу о производстве костяных наконечников стрел в эпоху раннего железа. // ВАС.
Сидоров Е.А. 1986а. Поселения большереченской культуры в Новосибирском Приобье. // СЭА.
Сидоров Е.А. 19866. О земледелии ирменской культуры (по материалам лесостепного Приобья). И Палеоэкономика Сибири. Новосибирск.
Сидоров Е.А. 1988. Источники по истории металлургии лесостепного Приобья в I тыс. до н.э. // Источники и историография, археология и история. Омск.
Сидоров Е.А. 1989. Скотоводство лесостепного Приобья в I тыс. до н.э. // СА. №3.
Сидоров Е.А. 1989а. Присваивающие виды хозяйственной деятельности населения лесостепного Приобья в I тыс. до н.э. // Экономика и общественный строй древних и средневековых племен Западной Сибири. Новосибирск.
Сидоров Е.А. 19896. Обработка и использование кожи (по материалам лесостепного Приобья IX-I вв. до н.э). // Экономика и общественный строй древних и средневековых племен Западной Сибири. Новосибирск.
Сидоров Е.А., Бородовский А.П. 1990. Обработка кости в лесостепном Приобье. // Проблемы технологии древнейших производств. Новосибирск.
Ситников С.М., Шульга П.И. 1995. Работы на Юго-западном Алтае. // ПОИИКНА.
Скрипкин А.С. 1990. Азиатская Сарматия. Проблемы хронологии и ее исторический аспект.
Саратов.
Смирнов К.Ф. 1961. Вооружение савроматов. МИА. №101.
Смирнов К.Ф. 1964. Савроматы. М.: Наука.
Смирнов К.Ф. 1968. Бронзовое зеркало из Мечет Сая. // Археология и этнография Средней Азии. М.: Наука.
Смирнов К.Ф. 1975. Сарматы на Илеке. М.: Наука.
Смирнов К.Ф. 1982. “Амазонка” IV века до н.э. на Дону. // СА. №1.
Смирнов К.Ф. 1989. Савроматская и раннесарматская культуры. // Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время. Археология СССР. М.: Наука.
Соловьев А.И., Мартынов Н.И., Теребило Г.И. 1987. Меч скифского времени из Барабы. // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука.
Сорокин С.С. 1967. Памятники ранних кочевников в верховьях Бухтармы. // АСГЭ. Вып. 8.
Сорокин С.С. 1969. Большой Берельский курган (полное издание материалов раскопок 1865 и 1959 гт.). Ц Тр. ГЭ. т. X.
Сорокин С.С. 1974. Цепочка курганов времени ранних кочевников на правом берегу Кок-Су.' Ц АСГЭ. №16.
Спасская Е.Ю. 1956. Медные котлы ранних кочевников Казахстана и Киргизии. // УзАГПИ. сер. общ.-полит. т. Х1(1).
Спасская Е.Ю. 1958. Находки медных котлов ранних кочевников в Казахстане и Киргизии. // УзАГПИ. сер. общ.-полит. т. XV(3). Вып. 2.
Степанова Н.Ф., Неверов С.В. 1994. Курганный могильник Верх-Еланда II. // Археология Горного Алтая. Барнаул.
Суразаков А.С. 1979. Железный кинжал из долины Ачик Горно-Алтайской автономной области. // СА. №3.
Суразаков А.С. 1980. О вооружении ранних кочевников Горного Алтая. // Вопросы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск. Вып. 1.
Суразаков А.С. 1982. Об археологических исследованиях в Горном Алтае. // Археология и этнография Алтая. Барнаул.
Суразаков А.С. 1988. Горный Алтай и его северные предгорья в эпоху раннего железа. Проблемы хронологии и культурного разграничения. Горно-Алтайск.
Сычуань Шэн Чуту Тунцзинь. (Бронзовые зеркала, найденные в провинции Сычуань). 1960. Пекин, (на китайском языке).
Телегин А.Н. 1991. К хронологии памятников раннего железного века Верхнего Приобья. // ПХПАПЮС.
Телегин А.Н. 1993. Находки скифского времени из музея с. Ключи. // ОИКНА.
Тишкин А.А., Тишкина Т.В. 1995. Комплекс аварийных археологических памятников близ Туриной Горы. Ц ПОИИКНА.
.олмачев В.Я. 1912. Деревня Сапогово. Древности Восточного Урала. Екатеринбург. Вып. 1.
Толстов С.П. 1962а. По древним дельтам Окса и Яксарта. М.: Наука.
Толстов С.П. 19626. Результаты историко-археологических исследований 1961 г. на древних руслах Сыр-Дарьи (в связи с проблемой их освоения). // СА. №4.
Толстов С.П. 1963. Среднеазиатские скифы в свете новейших археологических открытий. // ВДИ. №2.
Толстов С.П., Итина М.А. 1966. Саки низовьев Сырдарьи: По материалам Тагискена. // СА №2.
Троицкая Т.Н. 1968. Поселение VII-VI вв. до н.э. у с. Завьялове Новосибирской области. // КСИА. №114.
Троицкая Т.Н. 1970. Курган болыпереченской культуры. // СА. №3.
Троицкая Т.Н. 1972а. Новосибирское Приобье в VII-IV вв. до н.э. // ВАС. Вып. 38.
Троицкая Т.Н. 19726. О некоторых влияниях на культуру населения Новосибирского Приобья V-IV вв. до н.э. // Археология и краеведение Алтая. Барнаул.
Троицкая Т.Н. 1973. Курганный могильник Ордынское I. // ВАС.
Троицкая Т.Н. 1976. Развитие скотоводства у племен Новосибирского Приобья в I тыс. до н.э. - V в. н.э. //ИИС. Томск. Вып. 21.
Троицкая Т.Н. 1979. Кулайская культура в Новосибирском Приобье. Новосибирск: Наука.
Троицкая Т.Н. 1980. К вопросу о новосибирском варианте болыпереченской культуры. /, Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово.
Троицкая Т.Н. 1981. Лесостепное Приобье в раннем железном веке. Автореф. докт. ист. наук. Новосибирск.
Троицкая Т.Н. 1983. Могильник Быстровка I как исторический источник. // Археологические памятники лесостепной полосы Западной Сибири. Новосибирск.
Троицкая Т.Н. 1985. Культуры скифо-сибирского круга в лесостепном Приобье. // Проблемы древних культур Сибири. Новосибирск.
Троицкая Т.Н. 1986. Некоторые особенности погребального обряда лесостепных племен е конце I тыс. до н.э. // СЭА.
Троицкая Т.Н. 1987а. Керамика из болыпереченских поселений (VI-I вв. до н.э.). / Исторические чтения памяти М.П.Грязнова. Тез. докл. обл. науч. конф, по разделам скифо-сибирская культ.-ист. общность. Раннее и позднее средневековье. Омск.
Троицкая Т.Н. 19876. Явление травестизма в скифо-сибирском мире. // Скифо-сибирский мир. Искусство и идеология. Новосибирск: Наука.
Троицкая Т.Н. 1989. Некоторые вопросы социальной стратификации общества болыпереченской культуры (V-I вв. до н.э.). // ПАССМ.
Троицкая Т.Н. 1992. Кусты поселений в Новосибирском Приобье. // Исторические чтения памяти Михаила Петровича Грязнова. Омск. Ч. II.
Троицкая Т.Н., Бородовский А.П. 1994. Большереченская культура лесостепного Приобья Новосибирск: Наука.
Троицкая Т.Н., Молодин В.И., Соболев В.И. 1980. Археологическая карта Новосибирской области. Новосибирск: Наука.
Троицкая Т.Н., Сидоров Е.А. 1991. Жилища болыпереченской культуры в Новосибирском Приобье. // Жилища народов Западной Сибири. Томск.
Удодов В.С. 1990. Некоторые результаты археологических исследований на р. Бурле. / ОИАПА.
Уманский А.П. 1966. Новые памятники ран нежелезного века в Верхнем Приобье. // Тезисы докладов Пленума Института археологии. М.
Уманский А.П. 1970. Случайные находки предметов скифо-сарматского времени в Верхнем Приобье. // СА. №2.
Уманский А.П. 1974. Могильники верхнеобской культуры на верхнем Чумыше. // Бронзовый и железный век Сибири. Новосибирск: Наука.
Уманский А.П. 1978. Погребение эпохи великого переселения народов на Чарыше. // Древние культуры Алтая и Западной Сибири. Новосибирск: Наука.
Уманский А.П. 1980. О культурной и этнической принадлежности курганов раннежелезногс века в лесостепном Алтае. // Барнаулу 250 лет (Тез. докл. и сообщ. к науч. конф. (1-2 июля 1980 г.)). Барнаул.
Уманский А.П. 1981а. Памятники эпохи “великого переселения народов” на Алтае. // Урало-алтаистика. Археология, этнография, язык. Новосибирск: Наука.
Уманский А.П. 19816. Раскопки курганов раннежелезного века у с. Новотроицкое. // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. Новосибирск.
Уманский А.П. 1985а. Раскопки курганов близ села Новотроицкого. // Памятники древних культур Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск.
Уманский А.П. 19856. Новые материалы из Новотроицкого могильника (по раскопкам 1983 г.). И Проблемы древних культур Сибири. Новосибирск.
Уманский А.П. 1987а. К вопросу о культурном взаимодействии горных и лесостепных племен Алтая в эпоху раннего железа. // Проблемы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск.
Уманский А.П. 19876. Курганы у Новотроицкого по раскопкам 1986 года. // ПАСЕ. Кемерово, ч. II.
Уманский А.П. 1987в. Археологические памятники урочища Раздумье. // Археологические исследования на Алтае. Барнаул.
Уманский А.П. 1991. Раскопки курганов группы Новотроицкое II в 1987 году. // ОИАПА.
Уманский А.П. 1992а. Рогозихинские курганы по раскопкам Барнаульского пединститута в 1985 году. Ц ВААЗСЭМ. Барнаул.
Уманский А.П. 19926. О раскопках близ Новотроицкого в 1989 году. // ПСИИПАА. Горно-Алтайск.
Уманский А.П. 1992в. Аварийные раскопки Новотроицких курганов в 1990 г. // ПСИИПАА. Горно-Алтайск.
Уманский А.П. 1995а. Курган раннежелезного века из урочища Раздумье. // СИКНАК. Барнаул.
Уманский А.П. 19956. Погребение березовского этапа большереченской культуры на станции Заринская. // СИКНАК.
Уманский А.П., Брусник Н.Д. 1982. Соколовские курганы. // Археология и этнография Алтая. Барнаул.
Уманский А.П., Телегин А.Н. 1990. Аварийные исследования курганного могильника Масляха II. // ОИАПА. Барнаул.
Уманский А.П., Телегин А.Н. 1991. Курганы раннежелезного века у с. Зайцево. Ц Археологические памятники Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск.
Уманский А.П., Телегин А.Н. 1995. Два кургана раннежелезного века близ села Дресвянка. // СИКНАК. Барнаул.
Флоринский В.М. 1888. Археологический музей Томского университета. Каталог. Томск.
Флоринский В.М. 1897. Первобытные славяне по памятникам их доисторической жизни. Томск, ч. II. Вып 2.
Фролов Я.В. 1995. Новые находки с поселения Белое III. // СИКНАК.
Хабдулина М.Х. 1994. Степное Приишимье в эпоху раннего железа. Алматы.
Хазанов А.М. 1963. Генезис сарматских бронзовых зеркал. // СА. №4.
Хазанов А.М. 1971. Очерки военного дела сарматов. М.: Наука.
Черненко Е.В. 1971. О времени и месте появления тяжелой конницы Евразии. // Проблемы скифской археологии. М.
Чернецов В.Н. 1947. Опыт типологии западно-сибирских кельтов. // КСИИМК. Вып. XVI.
Черников С.С. 1956. О работах Восточно-Казахстанской экспедиции в 1952 г. // КСИИМК. Вып. 64.
Черников С.С. 1959. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в 1956 г. // КСИИМК. Вып. 73.
Чиндина Л.А. 1984. Древняя история Среднего Приобья в эпоху железа. Кулайская культура. Томск: ТГУ.
Членова Н.Л. 1967. Происхождение и ранняя история племен татарской культуры. М.: Наука.
Членова Н.Л. 1972. Хронология памятников карасукской эпохи. // МИА. Вып. 182.
Членова Н.Л. 1981. Связи культур Западной Сибири с культурами Приуралья и Среднего Поволжья в конце эпохи бронзы и в начале железного века. // ПЗСАЭЖ. Новосибирск.
Членова Н.Л. 1994. Памятники конца эпохи бронзы в Западной Сибири. М.
Членова Н.Л. 1995. Алтайские бронзы раннескифской эпохи из собрания ГИМ. // СИКНАК. Барнаул.
Шамшин А.Б. 1980. К археологической карте Причумышья. // Древняя история Алтая. Барнаул.
Шамшин А.Б. 1989. Переходное время от эпохи бронзы к эпохе железа в Барнаульском Приобье (VIII-VI вв. до н.э.). // Западно-сибирская лесостепь на рубеже бронзового и железного веков. Тюмень.
Шамшин А.Б., Демин М.А., Навротский П.И. 1992. Раскопки курганного могильника раннего железного века Михайловский VI на юге Кулунды. // ВААЗСЭМ. Барнаул.
Шамшин А.Б., Лузин С.Ю., Изоткин СЛ. 1991. Раскопки курганов раннего железного века в окрестностях г. Барнаула. // ОИАПА. Барнаул.
Шамшин А.Б., Лузин С.Ю., Неверов С.В., Изоткин С.Л. 1992. Раскопки курганного могильника Кучук I. // ПСИИПАА. Горно-Алтайск.
Шамшин А.Б., Навротский П.И. 1986. Курганный могильник Рогозиха I. // СЭА.
Шамшин А.Б., Навротский П.И. 1990. Памятники раннего железного века на юге Кулунды. // ОИАПА.
Шамшин А.Б., Навротский П.И., Изоткин С.Л. 1989. Курганный могильник Михайловский VI - новый памятник раннего железного века юга Кулунды. // АИС.
Шамшин А.Б., Фролов Я.В. 1994. Новый грунтовый могильник раннего железного века в Барнаульском Приобье. // Палеодемография и миграционные процессы в Западной Сибири в древности и в средневековье. Барнаул.
Шульга П.И. 1991. К вопросу о взаимодействии населения Горного Алтая и предгорий. // ПХПАПЮС.
Эрдниев У.Т. 1960. Городище Маяк. Кемерово.
Ядринцев Н.М. 1883. Описание сибирских курганов и древностей. Путешествие по Западной Сибири и Алтаю в 1878 и 1880 гг. // Древности. Труды Московского археологического общества. М. т. IX.
Martin F.R. 1893. L'age du bronze au musee de Minoussinsk. Stockholm.
Архивные материалы
Генинг В.Ф. А-1961. Отчет о работах Уральской археологической экспедиции. // Архив ИА. Р-1. №2362.
Могильников В.А. А-1975. Отчет об археологических исследованиях в зоне строительства Кулундинского магистрального канала и Кулундинской оросительной системы. // Архив ИА. Р-1. №6475.
Могильников В.А. А-1980. Отчет о раскопках курганов у сс. Масляха и Новотроицкое в Алтайском крае. // Архив ИА. Р-1. №7763.
Могильников В.А. А-1981. Отчет об археологических исследованиях в Алтайском крае в 1981 г. // Архив ИА. Р-1. №8803.
Могильников В.А. А-1982. Отчет об археологических исследованиях в Алтайском крае в 1982 г. // Архив ИА. Р-1. №9481.
Могильников В.А. А-1983. Отчет о полевых исследованиях в Алтайском крае в 1983 г. /; Архив ИА. Р-1. №9483.
Могильников В.А. А-1988. Отчет об археологических исследованиях курганов Ново-Троицкое II в 1988 г. в Тальменском районе Алтайского края. // Архив ИА. Р-1. №13795.
Потемкина Т.М. А-1970. Отчет Курганского пед. ин-та об археологических исследованиях на территории Курганской обл. в 1970 г. // Архив ИА. Р-1. №4189.
Шамшин А.Б. А-1985. Отчет об археологических раскопках курганного могильника Рогозиха I, проведенных Приобской археологической экспедицией Алтайского госуниверситета в 1985 г. // Архив ИА. Р-1. №11435.
Список сокращений
ААЭС АИС АКК АКМ АО АСГЭ АЮС ВААЗСЭМ
ВАС ВАУ ВАЭГА вди ИА ИАК ИАН Каз.ССР ИЛАИ ИИС КСИА КСИИМК
КСИЭ МАР МИА ОАК ОИАПА ОИАПА ОИКНА ПАДИУ ЛАСЕ ПАССМ ПЗСАЭЖ
ПОИИКНА
ЛСИИПАА
ПХПАПЮС
СА САИ сгэ СИКНАК
СОАН СЭА ТГУ ТИИАЭ
ТККАЭЭ Тр.ГЭ тткм ЗАГПИ
-	Археология, антропология и этнография Сибири. Барнаул, 1996.
-	Археологические исследования в Сибири (тез. докл. к конф.). Барнаул, 1989.
-	Археологическая карта Казахстана. Алма-Ата, 1960.
-	Алтайский краевой краеведческий музей. Барнаул.
-	Археологические открытия. М.: Наука.
-	Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.
-	Археология Южной Сибири. Кемерово.
-	Вопросы археологии Алтая и Западной Сибири эпохи металла. Барнаул, 1992.
-	Вопросы археологии Сибири. Новосибирск.
-	Вопросы археологии Урала. Свердловск - Екатеринбург.
-	Вопросы археологии и этнографии Горного Алтая. Горно-Алтайск.
-	Вестник древней истории. М.
-	Институт археологии Российской Академии Наук. М.
-	Известия императорской археологической Комиссии. Спб.
-	Известия Академии Наук Казахской ССР. Алма-Ата.
-	Известия лаборатории археологических исследований. Кемерово.
-	Из истории Сибири. Томск: ТГУ.
-	Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М.
-	Краткие сообщения Института истории материальной культуры АН СССР. М.
-	Краткие сообщения Института этнографии АН СССР. М.
-	Материалы по археологии России. Спб.
-	Материалы и исследования по археологии СССР. М.
-	Отчеты Археологической Комиссии. СПб.
-	Охрана и использование археологических памятников Алтая. Барнаул, 1990.
-	Охрана и исследование археологических памятников Алтая. Барнаул, 1991.
-	Охрана и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул, 1993.
-	Проблемы археологии и древней истории угров. М.: Наука.
-	Проблемы археологии степной Евразии. Кемерово, 1987.
-	Проблемы археологии скифо-сибирского мира. Кемерово, 1989.
-	Проблемы западно-сибирской археологии. Эпоха железа. Новосибирск: Наука, 1981.
-	Проблемы охраны, изучения и использования культурного наследия Алтая. Барнаул, 1995.
-	Проблемы сохранения, изучения и использования памятников археологии Алтая. Горно-Алтайск, 1992.
-	Проблемы хронологии и периодизации памятников археологии Южной Сибири. Барнаул, 1993.
-	Советская археология. М.
-	Свод археологических источников. М.
-	Сообщения Государственного Эрмитажа. Л.
-	Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. Барнаул, 1995, 1996.
-	Сибирское отделение АН СССР. Новосибирск.
-	Скифская эпоха Алтая. Тез. докл. к конф. Барнаул, 1986.
-	Томский государственный университет. Томск.
-	Труды Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР. Алма-Ата.
-	Труды Киргизской комплексной археолого-этнографической экспедиции. М.
-	Труды Государственного Эрмитажа. Л.
-	Труды Томского краевого музея. Томск.
-	Ученые записки Алма-Атинского государственного педагогического института. Алма-Ата.
Подписи к рисункам
Рис. 1.1 - Карта локальных районов и основных поселений.
I - Барабинский; II - Каменский; III - Староалейский; IV - Предгорный; V - Среднетомский. А - поселения, исследованные раскопками; б - то же, рекогносцировочно; в - городища раскапывавшиеся; г - то же, исследованные рекогносцировочно; д - места рудоразработок.
1 - Кама; 2 - Горбуново 1, 5; 3 - Каргат 4; 4 - Кабанье; 5 - Табатерка; 6 - Новоильинка; 7 -Рублево 5; 8 - Островное 3; 9 - Крестьянское 3; 10 - Вознесенское 1; 11- X Кордон 4; 12 -Крохалевка Па; 13 - Ирмень 1, 5; 14 - Верх-Тула; 15 - Ордынское 2, 9; 16 - Милованово За; 17 - Раздумье 1; 18 - Мереть; 19 - Кротово 7, 8; 20 - Чудацкая Гора; 21 - Елунино; 22 - Турина Гора; 23 - Цветы Алтая; 24 - Малый Гоньбинский Кордон 1 (МГК-1); 25 - Фирсово 4, 6, 10: 26 - Ближние Елбаны I, XII, XV; 27 - Костенкова Избушка; 28 - Дмитриевская Грива; 29 -Елбанка; 30 - Лесная Пасека 1; 31 - Точильное 1, 2, 3, 7, 8, 10; 32 - Боровое 3; 33 -Енисейское 1, 2; 34 - Солонцы 1; 35 - Понтонный мост; 36 - Бийск, скотобойня; 37 - Пикет: 38 - Усть-Иша 3; 39 - Усть-Карагуж 1; 40 - Лебедь 1; 41 - Майма 1, 2, 3; 42 - Бочкаревка; 43 -Кзыл-Озек; 44 - Новофирсово 1; 45 - Колыванское 1; 46 -• Змеиногорск; 47 - Новенькое; 48 -Быково 3; 49 - Усть-Алейка; 50 - Усть-Кажа; 51 - Маяково; 52 - Лочиново II; 53 - Глинка; 54 - Лебедь V; 55 - Белое 3; 56 - Гульбище; 57 - Степной Чумыш; 58 - Иня II; 59 - Боровое II.
Рис. 1.2 - Карта могильников середины-второй половины I тыс. до н.э.
I - ареал каменской культуры; II - староалейской; III - быстрянской; IV - северо-западных предгорий Алтая; а - курганный могильник; б - грунтовый могильник; в, г - условные границы ареалов.
1 - Леонтьевка; 2 - Кирилловка III; 3 - Аэродром; 4 - Займище; 5 - Кочки; 6 -Михайловка VI; 7 - Мышайлы; 8 - Осинцево III; 9 - Здвинск I; 10 - Н.Шарап I, II; И -Ордынское I; 12 - Усть-Алеус; 13 - Быстровка 1, 3; 14 - Милованово 2, 8; 15 - Масляха I, II: 16 - Камышенка; 17 - Соколово; 18 - Раздумье IV, VI; 19 - Дресвянка; 20 - Камень II; 21 -Быково; 22 - Андроново; 23 - Рогозиха I; 24 - Кучук I; 25 - Елунино 1, 2; 26 - Казенная Заимка 1; 27 - Гоньба II; 28 - Калистратиха; 29 - Усть-Алейка; 30 - Старо-Алейка I, II; 31 -Усть-Иштовка (Вяткино); 32 - Обские Плесы II; 33 - МГК-1; 34 - Ново-Алтайский; 35 -Заринский; 36 - Зайцеве I, II; 37 - Новотроицкое I, II; 38 - Городище; 39 - Видоново; 40 -Ближние Елбаны III, VII, XII; 41 - Фирсово XIV; 42 - погребение в Новосибирске; 43 -Юбилейный; 44 - Клепиково; 45 - Бийск 1, 2; 46 - Аэродромный; 47 - Енисейское IV; 48 -Тесьпа; 49 - Сростки II; 50 - Березовка; 51 - Быстрянский; 52 - Усть-Иша 1; 53 - Майма, комплекс памятников; 54 - Алферовский; 55 - Дубровка; 56 - Кукушкин Елбан (Точильное); 57 - Новофирсово; 58 - Гилево IX; 59-60 - Гилево X, XIII; 61 - Корболиха X; 62 - Почта 3; 63 - Высокий Борок; 64 - Аткуль; 65 - Бурановка; 66 - Локоть IV.
Рис. 2. Планы жилищ. 1,2- Каргат 4 (1 - жилище 2, 2 - жилище 1); 3 - Ордынское 9. жилище 1. 1 - столбовые ямы; 2 - граница котлована; 3 - кострище; 4 - яма; 5 - чувал; 6 -хозяйственная яма; 7 - дерн; 8 - темная суглинистая суспесь; 9 - материк. По Н.В.Полосьмак. 1987; Т.Н.Троицкая, 1972.
Рис. 3. План курганного могильника Новотроицкое II.
Рис. 4. План курганного могильника Кирилловка III.
Рис. 5. Кирилловка III. Курган (погребальная площадка без захоронений).
Рис. 6. Кирилловка III. Курган 8. План и разрезы.
Рис. 7. Кирилловка III. Курган 9. План и разрезы.
Рис. 8. Новотроицкое II. Курган 12. План и разрезы.
Рис. 9. 1, 2 - Новотроицкое I (1 - к.36, 2 - к.32к 3. 4 - Новотроицкое II (3 - п.З (1 -кости животного, 2 - сосуд); 4 - п.4 (1 - кости животного. 2 - железный нож, 3 - кувшин)).
Рис. 10. 1, 7 - Новотроицкое II (1 - к.З, п.7, в колоде; 7 - к.5, п.З (1 - кости животного, 2 - нож, 3 - кинжал, 4 - оселок, 5 - бляшки, 6 - проколка, 7 - бронзовый котел, 8 - наконечники стрел, 9 - обрывок ремня)); 2-4 - Камень II (2 - к.1, п.1, с перекрытием (1 -:осуд, 2 - трепало из кости животного); 3 - к.1, п.2 (1- алтарик, 2 - бусина, 3 - нож); 4 - к.12, _.8 (1 - местоположение 5 бус и 5 пронизок)); 5, 6 - Кирилловка III, к.8 (5 - п.1; 6 - п.11). Глубины от древней поверхности.
Рис. И. Камень II. 1 - к.5, п.11 (1- серьга с напускной бусиной, 2 - кольцевидная ;ерьга, 3 - гривна, 4 - зеркало, 5 - пряслице, 6 - алтарик, 7 - кусок камня, 8-3 бронзовые булавки, 9 - горбыли, вбитые в дно); 2 - к.1, п.6 (1 - обломок алтарика, 2, 3, 7 - кости животного, 4 - обломок камня, 5 - пряслице, 6 - булавка железная).
Рис. 12. Камень II, к.11. 1 - п.8 (1 - деревянное блюдо, 2 - кости животного, 3 -железный нож, 4 - оселок, 5 - сосуд); 2 - п.5 (1 - деревянное блюдо, 2 - кости ноги барана, 3 -железный нож, 4 - бронзовая поясная обойма, 5 - серебряная ворворка, 6 - проколка, нож, 7 - кувшин).
Рис. 13. Камень II. 1 - к.6, п.6 (1-2 железные булавки, 2 - серебряная серьга, 3 -Гусина, 4 - алтарик, 5 - кусок камня, 6 - курильница, 7 - сосуд, 8 - пряслице); 2 - к.12, п.12 (1 - бусины, 2 - фрагмент керамики, 3 - нож, 4 - кувшин).
Рис. 14. 1, 2 - Кирилловка III, к.8, сдвоенные и ярусные погребения (1 - п.3а-3б; 2 -~ 2а-2б); 3 - Новотроицкое II, к.5, п.5 (1 - кости овцы, 2 - железный нож, 3 - горшок, 4 -кувшин).
Рис. 15. Кирилловка III. 1 - к.8, п.4; 2 - к.8, п.9а (1 - алтарик, 2 - сосуд, 3 - бусина); 3 - к.9, п.2а (1 - глиняная курильница, 2 - сосуд, 3 - обломок железного предмета, 4 - оселок, 5 - гривна, 6 - кости лошади, 7 - бронзовое кольцо, 8 - каменный алтарик, 9 - раковина каури); - - к.8, п.7 (1, 3 - глиняные сосуды, 2 - алтарик, 4 - ребра лошади); 5 - к.8, п.10.
Рис. 16. Новотроицкое II, к.З. А - дерн, б - чернозем насыпи, в - погребенная почва, : - выкид, д - грабительский перекоп, е - материк. По А.П.Уманскому.
Рис. 17. Погребения в подбоях. 1, 2, 4 - Новотроицкое II, к.З (1 - п.8; 2, 4 - п.4) (1 -позвонки барана, 2 - горшок); 3 - Андроново I, к.2, п.2. По А.П.Уманскому, А.Н.Телегину, 3 .А. Могильникову.
Рис. 18. Погребения в подбоях. 1-4 - Новотроицкое II, к.З [1-3 - п.З (1 - сосуд, 2 -:бломок стенки сосуда); 4 - п.1]; 5, 6 - Милованово 8, к.1, п.16-17. По А.П.Уманскому, Т.Н.Троицкой, А.П.Бородовскому.
Рис. 19. Камень II, к.18 (1 - костяной штамп, 2 - две сердоликовые бусины, 3 - две ластовые бусины, 4 - ребра лошади, 5 - кости ног барана, 6 - две железные и две бронзовые булавки).
Рис. 20. Камень II, к.18. План погребения и разрезы могильной ямы с остатками перекрытия (1 - костяной штамп, 2 - четыре булавки, две железные и две бронзовые с ластовыми навершиями, 3 - две сердоликовые бусины, 4 - две пастовые бусины, 5 - ребра лошади, 6 - кости ног барана, 7 - железный нож).
Рис. 21. Камень II, к.19. А - пахотный слой, б - чернозем с суглинком насыпи и заполнения могильной ямы, в - суглинок выкида, г - погребенный чернозем, д - материковый .у гл инок, е - дерево перекрытия. (1 - бронзовая булавка, 2 - кости животных).
Рис. 22. Камень II, к.19. А - п.1 (1 - бронзовая серьга); Б - п.2 (1 - бронзовая булавка, - - ребра лошади, 3 - кости ног барана, 4 - деревянное блюдо - ?).
Рис. 23. Кирилловка III, к.10. План и разрезы.
Рис. 24. Кирилловка III, к.10., п.2 (1 - оселок, 2-3 костяные чашечки, 3 - костяной наконечник стрелы, 4, 6 - мелкие кости барана, позвонки, плюсны, предплюсны, 5 - кости задней ноги барана, 7 - игольник, 8 - бусины, 9 - развал глиняного сосуда).
Рис. 25. Инвентарь диагональных погребений. 1-9 - Кирилловка III, к.10, п.2; 10-12 -Камень II, к.18; 13-15 - Камень II, к.19 (13 - п.2, диагональное; 14, 15 - п.1, перекрывавшее диагональное) (1 - камень, 2-6, 11 - кость, 7, 8, 10 - стекло, паста, 9 - глина, 12 - медь, паста. 13-15 - медь).
Рис. 25а. Распространение диагональных и подбойных погребений в лесостепном Обь-Иртышье. А - диагональные погребения в больших прямоугольных, близких к квадрату ямах, б - погребения, лежащие по диагонали в прямоугольных ямах, в - подбои со ступенькой, г - подбои без ступенек, д - вероятный путь миграции кочевников Южного Приуралья и Северного Казахстана в Верхнее Приобье.
Рис. 26. Бытовая керамика из насыпей курганов и погребений каменской культуры. 1 - Кирилловка III, к.6, п.7; 2-5 - Новотроицкое I (2, 4 - к.29, насыпь; 3 - к.30, насыпь; 5 - к.28. п.1). По В.А.Могильникову и А.П.Уманскому.
Рис. 27. Кувшины с имитацией швов и боченковидные сосуды. Каменская культура. 1 - Масляха I, к.1, п.2; 2 - Леонтьевка, к.5, п.2; 3 - Новотроицкое II, к.9, п.4; 4 - Кочки I, к.1; 5 - Раздумье VI, к.З; 6 - Андроново I, к. 10, п.2. По Ф.Х.Арслановой, А.П.Уманскому. А.Н.Телегину и В.А.Могильникову.
Рис.	28.	Керамика V-III	вв. до н.э. Каменская культура. 1, 2 - Масляха II; 3-15 -
Камень II (3,	6 -	к.15, п.4; 4, 12 -	к.16, п.4; 5 - к.21, п.З; 7 - к.16, п.З; 8 - к.21, п.6; 9, 11 - к.20,
насыпь; 10 - к. 16, п.1; 13 - к.24, п.4; 14 - к.25, п.З; 15 - к.22, п.1).
Рис.	29.	Керамика Ш-П	вв. до н.э. Каменская культура. 1-4, 8 - Масляха I (1 - к.З.
п.11; 2	- к.2,	п.2;	3 - к.2, п.1; 4 -	к.1, п.2; 8 - к.1, п.10); 5-7, 9, 10 - Новотроицкое II (5 - к.8.
п.8; 6, 9 - к.7, п.7; 7 - к.6, п.7; 10 - к.7, п.2). По А.П.Уманскому, В.А.Могильникову.
Рис. 30. Керамика саргатского типа из курганов каменской культуры Верхнего Приобья. 1-6 - Масляха I (1 - к.5, п.2; 2 - к.4, п.2; 3 - к.4, п.6; 4 - к.З, п.9; 5 - к.1, п.2; 6 - к.З. п.13); 7 - Раздумье IV, к.2, п.2; 8 - Новотроицкое II, к.З, п.9. По А.П.Уманскому’. В.А.Могильникову.
Рис. 31. Бытовая керамика из насыпей курганов и погребений. Каменская культура. Новотроицкое I (1 - к.17, п.8; 2 - к.18, п.2; 3 - к.16, насыпь; 4 - к.19, насыпь; 5 - к.17, п.1). Пс А. П .Уманскому.
Рис. 32. Керамика поселений. 1-3 - Заречное; 4-6 - Солонцы I; 7, 8 - Усть-Иша III; 9 - Утопша I. 1-8 - быстрянская культура; 9 - староалейская культура. По М.Т.Абдулганееву. В.Н.Владимирову, В.Б.Бородаеву.
Рис. 32а. Керамика поселений. 1-3 - Милованово За; 4-6, 11 - БЕ 1; 7 - X Кордон 4; > - БЕ XII; 9 - Иня II; 10 - Боровое II; 12-22 - Ордынское IX. 4-6 - староалейский тип; остальное - каменская культура. По Т.Н.Троицкой, А.П.Бородовскому, 1994; М.П.Грязновт. 1956а.
Рис. 33. Мечи и кинжалы с грибовидными и брусковидными навершиями и почковидными перекрестиями. 1 - быв. Барнаульский округ; 2 - Вавилонка на р. Убе; 3 -Малый Гоньбинский Кордон I, п.15; 4 - Быстрянский, к.8; 5 - Новообинка; 6 - Утянка; 7 -Усть-Буконь, к.53. 1, 2, 6, 7 - бронза; 3 - железо, бронза (навершие); 4, 5 - железо. 1, 2 - пс М.П.Грязнов, 19566; 3 - по М.ТАбдулганеев, А.Л.Кунгуров, 1990; 4 - по М.П.Завитухина. 1967; 6 - по В.С.Удодов, 1990; 7 - по НЛ.Членова, 1981.
Рис. 34. Малый Гоньбинский Кордон I, п.15. План (9) и сопроводительный инвентарь. 1 - железо, бронза; 2-5 - бронза; 6 - камень; 7 - бронза, кость; 8 - кость. Пс М.ТАбдулганеев, А.Л.Кунгуров, 1990.
Рис. 35. Комплекс предметов вооружения и конского снаряжения из Новообинки. 1, 2, 5, 7, 13 - железо; остальное - бронза. По В.А.Могильникову, Э.М.Медниковой, 1985.
Рис. 36. Кинжалы с зооморфными, брусковидными и грибовидным навершиями и бабочковидными перекрестиями. 1 - Н.Шарап I, к. 19; 2 - быв. Барнаульский округ; 3 -Барнаул, ул. Песчаная; 4 - Старо-Алейка И, п.37; 5 - окрестности Змеиногорска; 6 -Укладочная; 7 - Кочки. 1, 2, 6, 7 - железо; 3-5 - бронза. 1 - по Т.Н.Троицкая, 1970; 2, 4 - по Г.Е.Иванов, 1987; 3 - по В.Б.Бородаев, Ю.Ф.Кирюшин, А.Л.Кунгуров, 1983; 5 - по М.П.Грязнов, 19566, 7 - по рис. В.Б.Бородаева.
Рис. 37. Меч и кинжалы с сегментовидным, рожковидными, прямым и волютообразным навершиями и дуговидным, прямыми и сломанными под углом перекрестиями. 1 - Новотроицкое I, к. 15, п.1; 2 - Новотроицкое I, к.5, п.5; 3 - Масляха I, к.1, п.1; 4 - Новотроицкое II, к. 16, п.2; 5 - Гилево X, к.1; 6 - Новотроицкое II, к.7, п.6; 7 -Новотроицкое II, к.5, п.З; 8 - Чемровка. Железо. 1, 2, 4, 7 - раскопки А.П.Уманского; 3 -по В.А.Могильников, А.П.Уманский, 1992; 5 - по В.А.Могильников, 1990; 8 - по Г.Е.Иванов, 1993.
Рис. 38. Комплекс предметов вооружения и принадлежностей портупеи. Новотроицкое II, к.5, п.З. 1, 2 - бронза; 3-5, 7, 8 - кость; 6, 9-11 - железо. Раскопки А.П.Уманского.
Рис. 39. Мечи с серповидными и кинжалы с монетовидным и волютообразным навершиями, прямыми и дуговидными перекрестиями. 1 - Горьковское Шипуновского р-на; 2 - Ключи; 3 - с-з Шипуновский; 4, 5 - Сростки, гора Пикет. 1, 3 - по Ю.Ф.Кирюшин, Г.Е.Иванов, В.Б.Бородаев, 1995; 2 - по А.П.Уманский, 1970; 4, 5 - по Г.Е.Иванов, 1993.
Рис. 40. Меч и кинжалы с овально-кольцевым навершием, прямым и слабо дуговидным перекрестием и сопроводительный инвентарь. 1, 2 - Новотроицкое II, к.23, п.5; 3-6 - Калистратиха; 7 - Новотроицкое II, к.2, п.9; 8 - Новообинцево; 9 - Новотроицкое II, к.10, п.З; 1-3, 7-9 - железо; 4-6 - бронза. 1, 2, 7, 9 - раскопки А.П.Уманского; 3-6 - по А.П.Уманский, 1970; 8 - АКМ инв. № 0Ф14755'/1а-482
Рис. 41. Предметы вооружения и их гарнитура. 1 - булава; 2 - ворворка от колчана; 3 - модель лука; 4, 7, 8 - накладки от доспеха (?); 5 - накладка от колчана; 6 - поручи; 9 -накладка от ножен; 10 - концевая накладка лука (?); 11 - панцырная пластина. 1 -Новотроицкое I, к.20, п.1; 2 - Камень II, к.15, п.5; 3 - Староалейка II, п.37; 4 - Н.Шарап I, к.19; 5 - Новотроицкое II, к.2, п.9; 6 - Новотроицкое II, к.15, п.З; 7, 8 - Быстровка I (7 - к.8, п.4; 8 - к.10, п.2); 9 - Усть-Иштовка I, п.10; 10 - Кирилловка III, к.9, насыпь; 11 - Турина Гора 1. 1, 4, 6-11 - рог, кость; 2 - железо; 3 - бронза; 5 - золото.
Рис. 42. Чеканы, втоки. 1, 2 - Новотроицкое II, к.18, п.9; 3, 4 - Новотроицкое I, к.15, п.1; 5 - Камень II, к.15, п.5; 6 - Н.Шарап I, к.19; 7 - Бийск I, к.5, п.В; 8, 9 - Быстрянский, к.8; 10 - Н.Шарап II, к.2, п.5; 11 - быв. Барнаульский округ; 12 - Бийск. 1-6, 8, 9 - железо; 7 -железо, бронза (вток); 10-12 - бронза.
Рис. 43. Наконечники копий, чеканы. 1 - Новотроицкое II, к.2, п.8; 2 - Масляха I, к.З, п.8; 3, 4 - Ближние Елбаны, п.10, 61; 5 -“Бийск; 6 - Барнаул; 7 - Томский могильник, п.18; 8 - Новосклюиха; 9 - д. Телеутская. 1, 2 - железо; остальные - бронза. По М.П.Грязнов, 1956а; М.Н.Комарова, 1952; А.П.Уманский, 1970; Г.Е.Иванов, 1987, 1993; Н.Л.Членова, 1995.
Рис. 44. Бронзовые втульчатые наконечники стрел. 1, 2 - Новотроицкое II, к.10, п.5; 3, 4 - Осинцево III, к.4; 5 - Калистратиха; 6 - Кабанье; 7 - Ордынское, к.1; 8 - Новосклюиха; 9-12 - Быстрянский, к.8; 13 - МГК-1, п.15; 14 - Киприно; 15, 17-19 - Новообинка; 16, 26, 28 -Черная Курья; 20-22 - Первомайское; 23, 25, 27 - Ближние Елбаны VII, XII, XIV; 24 -Елбанка. По М.П.Грязнов, 1930, 1956а; М.П.Завитухина, 1967; А.П.Уманский, 1970, 1986; Г.Е.Иванов, 1987; Н.В.Полосьмак, 1987.
Рис. 45. Бронзовые черешковые наконечники стрел. 1-7 - Новотроицкое II, к.15, п.З; 8, 9, 24 - Черная Курья; 10 - Староалейка II; 11 - Новосклюиха; 12 - Степной Алтай; 13, 19 -Киприно; 14 - Ордынское I, к.8; 15 - Маяково городище; 16, 17 - Быстрянский, к.8; 18, 21 -Первомайское; 20 - МГК-1, п.15; 22 - Быково; 23 - Урлапово.
Рис. 46. Железные и костяные наконечники стрел. 1, 2 - Новотроицкое II, к. 10, п.5; 3, 7 - Новотроицкое II, к.26, п.5; 4-6 - Масляха I, к.З, п.9; 8 - Новотроицкое I, к.39, п.1; 9, 10 - Новотроицкое I, траншея 3, п.5; 11 - Быстровка I, к.5, п.1; 12-14 - Новотроицкое II, к.18, п.9; 15 - Леонтьевка, к.7, п.2; 16 - Раздумье II; 17, 18 - Камень II, к.15, п.5; 19 - Осинцево III, к.4; 20 - Кирилловка III, к. 2, п. 4; 21, 23 - Андроново I, к. 10, п. 2; 22 - Гоньба II, к.2; 24, 25 - Ордынское I, к.8; 26 - Быстрянский, к.8; 27 - Кучук, к.2. 1, 2, 12, 13 - железо; остальные -кость.
Рис. 45-46 по М.П.Завитухиной, А.П.Уманскому, Т.Н.Троицкой, Г.Е.Иванову. М.Т.Абдулганееву, А.Л.Кунгурову, У.Т.Эрдниеву, В.А.Могильникову, А.Б.Шамшину.
Рис. 47. Колчанные и поясные крючки. 1 - Новотроицкое II, к.9, п.5; 2 — Масляха I, к.1, п.З; 3 - Новотроицкое II, к.З, п.9; 4 - Новотроицкое II, к.2, п.8; 5 - Бийск I, к.12; 6, 11 -Раздумье; 7 - Камень II, к.15, п.5; 8 - Осинцево III, к.4; 9 - Новотроицкое I, траншея 3, п.6; 10 - Староалейка II; 12 - Камень II, к.24, п.4; 13 - Новотроицкое, городище, к.1, насыпь; 14, 15 - Ордынское I, к.4, п.2; 16 - Кирилловка III, к.2, п.4; 17 - МГК-1, п.15. 1-7, 12 - железо; 8-11, 13-16 - бронза; 17 - кость. По М.П.Завитухиной, Г.Е.Иванову, В.А.Могильникову, Н.В.Полосьмак, А.П.Уманскому, М.Т.Абдулганееву, АЛ.Кунгурову.
Рис. 48. Принадлежности конской сбруи. 1-16 - Камень II, к.15, п.5; 17, 18 -Раздумье VI, к.З, п.4; 19-23 - Н.Шарап!, к.19; 24 - Милованово 2, к.2, насыпь. 1-14, 16 -кость; 15 - железо; 17-24 - бронза; По В.А.Могильникову, АП.Уманскому, Т.Н.Троицкой.
Рис. 49. Предметы конского снаряжения. 1, 20 - Н.Шарап II (1 - к.2, п.5; 20 - к.1, п.1); 2 - Н.Шарап I, к.6, п.1; 3, 6, 7, 13 - Новотроицкое I, к.15, п.1; 4, 10-12, 15-17, 19 -Рогозиха I (4, 10, 11 - к.7, п.8; 12, 15, 19 - к.4, п.1; 16, 17 - к.2, п.1); 5 - Ордынское I; 8, 9 -Новотроицкое II; 14, 18, 21 - погребение в Новосибирске на ул. Станиславского; 22 -Ближние Елбаны XII. 1, 4, 10, 11, 14, 21, 22 - кость, рог; 2, 5, 6-9, 12, 13, 15-20 - бронза; 3 -железо. По М.П.Грязнову, Т.Н.Троицкой, АП.Бородовскому, АП.Уманскому.
Рис. 50. Ножи VII-VI - Ш-П вв. до н.э. 1 - Камень II, к. 15, п.4; 2- Новотроицкое I, к.18, п.З; 3, 5-7 - Новотроицкое II (3 - к.8, п.6; 5 - к.8, п.7; 6 - к.9, п.6; 7 - к.6, п.З); 4 -Н.Шарап II, к.2, п.5; 8 - пос. Моховое V; 9 - м-к Бурановка V; 10 - Ордынское IX, осыпь; 11 - Черная Курья; 12 - Леонтьевка, к.7, п.4; 13, 14 - Ордынское I, осыпь; 15 - городище Маяк. 1-7 - железо; 8-15 - бронза. По Т.Н.Троицкой, АП.Уманскому, Г.Е Иванову, У.Т.Эрдниеву.
Рис. 51. Кельты, песты, грузила, литейные формы и модели изделий. 1 - Чудацкая Гора; 2 - Быстровка I, к.4, п.З; 3 - Высокий Борок, к.16, п.З; 4, 8-12 - Ближние Елбаны XII; 5, 7 - Маяк; 6 - Боровое III; 13, 14 - Ордынское IX. 1-3 - бронза; 5, 7 - камень; остальное -глина. По М.Т.Абдулганееву, М.П.Грязнову, Т.Н.Троицкой, А.П.Бородовскому, У.Т.Эрдниеву.
Рис. 52. Орудия труда и предметы быта. 1 - штамп для обработки керамики; 2 -мотыжка; 3-5 - костыльки; 6, 7 - навершия рукоятей плетей (?); 8-10 - оселки; 11, 12, 14-16 -шилья; 13, 16 - ножи, проколки; 18 - “грибок”. 1, 3, 10 - Камень II (1 - к.18, п.1; 3 - к.15, п.5; 10 - к.15, п.4); 2 - Ордынское IX; 4, 6, 7, 9, 14-17 - Новотроицкое II [4. 9 - к.9 (4 - п.5; 9 -п.2а); 6, 7 - к.10 (6 - п.2; 7 - п.З); 14, 15, 17 - к.5 (14, 17 - п.З; 15 - п.6); 16 - к.7, п.5]; 5 -Новотроицкое I, к.34, п.2; 8, 12, 13 - МГК-1, п.15; 11 - Кирилловка III. к.5, п.8. 1, 2, 6, 7, 15, 16 - кость; 3, 14, 17 - железо; 4, 5, И, 13 - бронза; 8-10 - камень; 12 - бронза, кость; глина. По Т.Н.Троицкой, А.П.Уманскому, В.АМогильникову, М.Т.Абдулганееву. А.Л.Кунгурову.
Рис. 53. Пряслица. 1, 2, 8, 10, 17 - Новотроицкое II (1 - к.5, п.1; 2 - к.З, п.13; 8 - к.8, п.6; 10 - к.1, п.4; 17 - к.6, п.З);	3 - Масляха I, к.З, п.5; 4 - Быстровка I, к.2, п.1;	5-7,	9,	И, 13-
15 - Новотроицкое I (5 - к.26,	п.4; 6 - к.13, п.5; 7 - траншея 1-2, п.5;	9 - к.13,	п.4;	11	- к.19,
п.4; 13, 15 - к.15, п.1; 14 - к.17, п.6); 12 - Н.Шарап I, подъемный материал; 16, 19 -кирилловка III (16 - к.6, п.З; 19 - к.2, п.5); 18 - Камень II, к.16, п.4; 20 - Ордынское I, к.2, п.7. 1-12, 16, 20 - глина; 13-15,	17, 18 - камень; 19 - кость.
Рис. 54. Детали поясных наборов. 1, 2 - Новотроицкое II,	к.16, п.2; 3,	5,	8-10 -
Н.Шарап I (3 - к.6, п.1; 5, 8-10 - к.19); 4, 7 - Новотроицкое I, к.15, п.1; 6 - Камень II, к.15, п.5; 11 - МГК-1, п.15; 12 - Гоньба II, к.2, п.2. 1-3, 6-9, И - бронза; 4, 5, 10 - железо; 12 -кость. По А.П.Уманскому, Т.Н.Троицкой, М.Т.Абдулганееву, А.Б.Шамшину.
Рис. 55. Гарнитура поясных наборов с зооморфным и солярным декором. 1 -Новосибирский м-к; 2, 3, 8 - Обские Плесы II; 4, 14, 15 - Высокий Борок (4, 15 - к.15, п.8; 14 • к.14-15, насыпь); 5-7 - Почта III; 9 - Быстрянский, к.14; 10, И - Березовка I (10 - к.14, п.З; 11 - к.15, насыпь); 12 - Крохалевка V; 13 - Н.Шарап I, к.6, п.2; 16-18 - Юбилейный II, к.1. Бронза. По ОАК за 1896 г.; Кирюшин, 1984; Троицкая, Бородовский, 1994; Полторацкая, 1961; Могильников, Уманский, 1981.
Рис. 55а. Украшения, детали костюма, амулеты. 1-3, 10-15, 23, 24, 31, 32, 35-38 -Новотроицкое I (1, 10, 11 - к.31; 2, 3, 12-15 - к.18, п.4; 23, 24, 35-38 - к.15, п.1; 31 - траншея 1, 2. п.5; 32 - траншея 3, п.6); 4-6, 8, 9, 18, 19 - Масляха I (4 - к.1, п.9; 5, 8 - к.2, п.10; 6, 18 - к.З, п.14; 9 - к.2, п.1; 19 - к.2, п.5); 7 - Быстровка III, к.2, п.9; 16, 20-22, 29, 30, 33, 34, 39-50 -Новотроицкое II (16 - к.6, п.7; 20, 21, 33, 34 - к.5, п.1; 22, 41-49 - к.5, п.2; 29, 30 - к.З, п.13; 39 • к.Г5, п.З; 40 - к.4, п.2; 50 - к.21, п.З); 17 - Быстровка I, к.8, п.4; 25, 26 - Михайловка VI, к.1, п.2; 27, 28 - МГК-1/3; 51 - Н.Шарап II, к.2, п.5. 1-4, 8, 12-18, 23, 24, 28, 35, 42, 50 - бронза, иедь; 5, 6, 9-11, 33 - стекло; 7, 44 - железо; 19 - кость; 20, 21, 27, 30, 31, 39, 40 - золото; 22 -:-элото, сердолик, нефрит (?); 25, 26 - бронза, золото; 29 - золото, кость (?); 32 - бронза, железо; 34, 36-38, 43, 46, 47 - сердолик; 41 - камень; 45 - известняк; 48, 49 - гешир; 51 -оури. По А.П.Уманскому, В.А.Могильникову, Т.Н.Троицкой, А.Л.Кунгурову, Я.В.Фролову, А~ Б. Шамшину.
Рис. 56. Гривны, браслеты. 1, 2, 4 - Новотроицкое I (1 - траншея 5, п.2; 2 - к.18, п.2; - - к.26, п.4); 3 - Быстровка I, к.1, п.1; 5 - Новотроицкое II, к.6, п.7; 6 - Кирилловка III, к.9, п 2а; 7 - Ордынское I; 8 - Михайловка VI, к.1, п.2 (окончание гривны). 1-7 - бронза; 8 -железо, золото. По А.П.Уманскому, В.А.Могильникову, Т.Н.Троицкой, А.П.Бородовскому, < Б. Шамшину.
Рис. 57. Булавки, накосник (17). 1-3, 7 - Новотроицкое I (1- к.12, п.8; 2, 3 - к.15, п.З; ' - к.18, п.2); 4, 6 - Новотроицкое II (4 - к.З, п.13; 6 - к.9, п.5); 5, 17 - Быстровка I, (5 - к.9, п.2; 17 - к.5, п.1); 8, 16 - Маяково городище; 9 - Леонтьевка, к.З, п.4; 10-13 - Камень II (10 -<.25, п.2; 11 - к.18, п.1; 12, 13 - к.16, п.4); 14, 15 - Кирилловка III, к.2, п.2. 1, 2, 14, 15 -железо, золото; 3, 5-7, 9, 12, 13, 17 - бронза; 4 - железо, золото, сердолик; 8, 16 - кость; 10 -железо, медь; 11 - бронза, паста. По Ф.Х.Арслановой, А.П.Уманскому, В.А.Могильникову, Т.Н.Троицкой.
Рис. 58. Зеркала с боковыми ручками. 1 - Новотроицкое II, к.15, п.4; 2 - Быстровка I, cl, п.1; 3 - Рогозиха I, к.8, п.9; 4, 5 - Камень II (4 - к.5, п.11; 5 - к.15, п.4); 6 - Раздумье IV, cl, п.1. 1-3 - бронза с позолотой; 4-6 - бронза.
Рис. 59. Зеркала с центральной (1-3) и боковой (4) ручками. 1 - Новотроицкое I, к. 15, п.1; 2 - Ордынское I, подъемный материал; 3 - Новосибирский м-к; 4 - Рогозиха I, к.5, п.1. 1-- - бронза; 4 - серебро с позолотой.
Рис. 60. Каменные алтарики, курильница. 1, 2, 4 - Новотроицкое II (1 - к.6, п.З; 2 -<5, п.2; 4 - к.5, п.1); 3 - Масляха I, к.1, п.9; 5 - Кирилловка III, к.8, п.7; 6 - Рогозиха I, к.7, : 2. 1-5 - камень; 6 - глина.
Рис. 61. Курильницы, алтарик (6). 1 - Андроново I, к.10, п.1; 2 - Камень II, к.25, п.2; 3 - Новотроицкое I, к.30, п.1; 4, 6 - Кирилловка III, к.9, п.2а; 5 - Новотроицкое II, к.9, п.5. 1-5 - глина; 6 - камень.
Рис. 62. Бронзовые котлы. 1, 3, 6 - Новосибирская обл. (3 - г. Болотное; с. Кирза Ордынского р-на); 2, 4 - Новотроицкое II (2 - к.5, п.З; 4 - к. 18, п.9); 5 - с. Серебренникове Алейского р-на Алтайского края. 1, 3, 6 - по Т.Н.Троицкая, В.И.Молодин, В.И.Соболев, 1980. 2, 4 - раскопки А.П.Уманского; 5 - по Г.Е.Иванов, 1982.
Рис. 63. Блюда. 1 - Новотроицкое I, к.7, п.1; 2 - Масляха I, к.8. 1 - рог лося; 2 -дерево. Раскопки А.П.Уманского.
Рис. 64. Распространение каменных алтариков на ножках и поддонах в Западной Сибири. Алтарики: а) на четырех ножках, б) на трех, в) на двух, г) на одной, д) на кольцевоу поддоне, е) прямоугольный на четырех ножках с орнаментом, ж) круглый на трех ножках с орнаментом; з) подпрямоугольно-овальный на четырех низких ножках выступах. 1 -Китайское, к.З; 2 - Лужки; 3 - Рафайлово; 4 - Богданово III, к.1, п.2; 5 - Карташово II, к.З насыпь; 6 - Старый Сад; 7 - Кирилловка III, к.9, п.2а; 8 - Леонтьевка, 2 экз.; 9 - Андроново I к.8, п.1; 10 - Михайловка VI, к.1; И - Рогозиха I, 3 экз.; 12 - Новотроицкое II - к.6, п.З, к.9 п.4; 13 - Гоньба II, пашня; 14 - Усть-Иштовка, 2 экз.; 15 - Горно-Алтайский музей; 16 - устье р. Мыюта; 17 - Каракол; 18 - Пазырык, к.2; 19 - Новотроицкое I, к. 12, п.7; 20 - Раздумье IV к.1, п.1; 21 - Быстровка I, к.2, п.1; 22 - Масляха I, к.1, п.9; 23 - Ключи, Целинное; 24 -Елунино I; 25 - Кенес; 26 - Уйгарак, к.47; 27 - Багаряк; 28 - р. Чу; 29 - Даныбай.
-ис. 1	129

НОВОТРОИЦК
плпн каргянногп могильники 2
Высота обрыва- 30м
Рис. 3
озеро
•-точка съемки
О ~ ^^раскопанный курган
0 -раскопанный курган
Шаг горизонтали - 1м.
Высоты даны от иробня соЬременной поЬгрхности пашни.
о 20 ЬО 60*
Рис. 4
tag*.
-а^г 1аов ,-ggg	,-д^	-o-ot. -?g7 C
0 0.5 <0 1.5,1 »iii
Рис. 5
О у <0 fJw
Рис. 6
Кирилловка - //7
К 9
Погр 11
Погр. 2
-i.99(\
Погр 3
Погр 5 а

Погр 5
Погр Ю
_________Погр 3.
Погр 1
lx Р ।
0.90
ПогрМ
Погр 12
П)огр 6
Погр. 8
Погр 2а
Погр. 4
Л10
•0,30
-030
ю
1. О (ломок челюсти человека.
2.Челюсть лошади.
3. Крупное бедренноя кость
человека
4. Кость лошади
5 Накладка от лука костная (?)
Ь. Обломки черепа лошади.
7. Сосуд керамические.
Я Кости птицы.
9. Длинная кость человека.
10. Кости скелета ребенка (погр 4)
Погр. 13
О 0.3 1.0 1.5м
Рис. 7
Новотроицкое П.
ПЛПН каргдня 12
1-кости человека
О L
2 м -I
Рис. 8


Рис. 11

с

Рис. 15
Новотроицкое К
Рис. 16
?_____
Рис. 18
Рис. 19
Рис. 20
С	с -0,12
Ю -0.05
Рис. 21
NJ
Рис. 24
Условные обозначена»
1 - осело*
2-костяная чашечка
3 - на* о не чнц* стрелы (костяной)
4,5,8-скоплена я костей барона 7-иголъницо
8-бусина
9-развал глиняного сосуда
О 0.1 п.2 0 5м


Рис. 26
Рис. 27
Рис. 28
Рис. 29
Рис. 30
Рис. 31
Рис. 32
конец У1 - 1У-Ш вв.
Рис. 32а
< till(i(UKll(II
Ш - П вв. до н,э.
-1

Рис. 34
Рис. 35
Рис. 36
Рис. 37
Рис. 38
2
Рис. 39
Рис. 40
4____I----1
Рис. 41
конец У! - У-1У	I 1У - ill вв. до н.э
Предгорья Алтая
7
Рис. 42

Рис. 44
конец УШ - У1	У1 -

Рис. 45

'ис. 46
Рис. 47






II вв. до н.э
Рис. 54

00
CTJ
Рис. 55а
KOH.V-Ш в.в.	Ш-П в.в. до н.э.

к 5-7, 16,17

061
6Q jnd
।-----------r~ -i------r~~ -1

I
3


оу ба л ха ш
Оглавление
Введение........................................... 3
Глава 1. Поселения................................. 9
Глава 2. Погребальный обряд........................15
Глава 3. Материальная культура.................... 30
1.	Керамика...................................30
2.	Предметы вооружения........................35
3.	Конское снаряжение.........................60
4.	Орудия труда и предметы быта.............. 65
5.	Украшения, предметы туалета и культа.......71
Глава 4. Хозяйство................................ 95
Глава 5. К проблеме социальной стратификации общества и межэтничных контактов...........................102
Заключение........................................108
Литература........................................110
Архивные материалы...........................120
Список сокращений............................121
Подписи к иллюстрациям............................122
Иллюстрации.......................................129
НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ
Владислав Александрович Могильников НАСЕЛЕНИЕ ВЕРХНЕГО ПРИОБЬЯ В СЕРЕДИНЕ-ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ I ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ ДО Н.Э.
Подписано в печать 19.12.96 г. Формат 60x90/8. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл.печ.л. 24,4- Тир. 500 экз. Зак. 7366Р. Изд. №270.
Отпечатано с оригинала-макета в Отделе научно-технической информации Пущинского научного центра РАН.
142292, г.Пущино Московской обл., проспект Науки, 3. ОНТИ ПНЦ РАН.