СОБРХНИЕ

СОЧИНЕНИЙ
в ЧЕТЫРНМЦ^'ТИ томлх
0М«6
БИБЛИОТЕКА «ОГОНЕК»

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРАВДА» • МОСКВА • 1961

Собрание сочинений

выходит под общей редакцией

Р. М. Самарина.

стлт
'М

о ПИСАТЕЛЬСКОЙ

ФИЛОСОФИИ ЖИЗНИ
Литературный ремесленник, тот,, кто до конца дней

намерен заниматься поставкой халтуры, пусть не чи¬

тает этой статьи: он только напрасно потратит время

и испортит себе настроение. Она не содержит советов

о том, как пристроить рукопись, как обработать мате¬

риал, не содержит она и анализа капризов редактор¬

ского карандаша и замечаний об извечном коварстве

наречий и прилагательных. Неисправимые «борзописцы»,

она написана не для вас! Статья предназначается тому

писателю (пусть даже он пока поставляет посредственную

продукцию), у которого есть идеалы, писателю, который

стремится к настоящему искусству и мечтает о времени,

когда ему не надо будет больше обивать пороги сельско¬

хозяйственных газет или «семейных» журналов.
Как же вам, дорогой сэр, мадам, мисс, добиться из¬

вестности в избранной вам»и области? Гениальностью?

Но ведь вы не гений. Будь вы гением, вы не стали бы

читать этих строк. Гений отбрасывает в сторону все око¬

вы и предрассудки, его не обуздать, не удержать в под¬

чинении. Гений, гага avis не порхает, как мы с вами*

в каждой роще. Но, в таком случае, вы талантливы? Да,

конечно, в потенции. Бицепсы Геркулеса, когда он лежал

в пеленках, были жалкими шнурочками. То же самое и

у вас: ваш талант не развит. Если бы он получил соот¬
*	Редкая птица (лат.).

ветствующую пищу и был должным образом выпестован,

вы бы не стали терять время на чтение этой статьи. И

если в самом деле вы убеждены, что талант ваш достиг

совершеннолетия, тогда остановитесь, не читайте даль¬

ше! Если же вы считаете, что он не достиг этой ступе¬

ни, тогда, каким, по вашему мнению, путем он сумеет ее

достичь?
Став оригинальным, не задумываясь^ ответите вы, а

затем прибавите: постоянно развиваю свою оригиналъ-

ность. Прекрасно. Но вопрос заключается не в том, что¬

бы быть оригинальным — это понимает и юнец,— а в том,

как стать оригинальным. Как пробудить в читателе жад¬

ный интерес к вашим произведениям, а издателя заста¬

вить за ними охотиться? Нельзя стать оригинальным,

идя вслед за другим, пусть блестящим талантом, отражая

лучи чужой оригинальности. Ведь никто не прокладывал

дороги для Вальтера Скотта и Диккенса, для Эд¬

гара По и Лонгфелло, для Джордж Элиот и миссис

Хэмфри Уорд, для Стивенсона и Киплинга, Энто¬

ни Хоупа, Мэри Корелли, Стивена Крейна и множества

других — список можно бы продолжать бесконечно. Из¬

датели и читатели по сей день шумно требуют их книг.

Они добились оригинальности. А чем>? Тем, что не упо¬

добились бездумному флюгеру, который поворачивается

при малейшем ветерке. Они начинали с того же, с чего

вместе с ними начинали и другие, оказавшиеся впослед¬

ствии неудачниками, в наследство им достался все тот

же мир, с теми же банальными традициями. Но их от

неудачников отличало одно: они черпали прямо из ис¬

точника, отвергнув материал, прошедший через чужие

руки. Они питали недоверие к чужим выводам!, чужим

авторитетным мнениям. На дело рук своих они счита¬

ли нужным поставить печать своей личности — знак

куда более важный, чем авторское право. Из мира и

его традиций (иными словами — из человеческой культу¬

ры и знаний) черпали они, как из первоисточника, необ¬

ходимый материал для создания собственной философии

жизни.
Что касается этого выражения «философия жизни»,

оно не поддается точному определению. Прежде всего

философия жизни не решает частных вопросов. Она не

сосредоточивает внимания исключительно на таких про¬
6

блемах, как минувшие и грядущие м>уки души, различ¬

ный или общий кодекс морали для полов, экономическая

независимость женщины, возможность наследования

приобретенных свойств, спиритизм, перевоплощение, от¬

ношение к алкогольным напиткам и т. д., и т. п. Но все

же она занимается и этими вопросами, а также и всеми

остальными бороздками и камешками преткновения, ко¬

торые непременно попадаются на жизненной дороге,—

это не отвлеченная, оторванная от реальности, а повсе¬

дневная, рабочая философия жизни.
Такая философия была у каждого, пользовавшегося

продолжительным успехом писателя. У такого писателя

есть особый, исключительно его собственный взгляд на

вещи. Некая мера или набор мер, которыми он мерит все,

что попадает в поле его зрения. Руководствуясь этой фи¬

лософией, он создает характеры и делает те или иные

обобщения. Благодаря ей его творения выглядят здра¬

выми, правдивыми, свежими, открывают то новое, что

ожидал услышать мир. Это его собственные, а не пере¬

тасованные, давным-давно пережеванные и уже извест¬

ные М1Иру истины.
Но остерегайтесь ошибки. Овладеть такой философи¬

ей вовсе не значит подчинить себя дидактике. Способ¬

ность по любому поводу высказывать личные взгляды

еще не дает основания досаждать публике назидательны¬

ми романами, как, впрочем, и не запрещает делать этого.

Следует заметить, что эта писательская философия до¬

вольно редко проявляется в желании склонить читателя

к тому или иному решению какого-либо воатроса. Лишь

немногие крупные писатели были открыто дидактичными,

в то же время некоторые, например, дерзкий и изящный

Роберт Льюис Стивенсон, почти целиком выражая себя

в творчестве, избегали даже намека на поучение. Многие

пользовались своей философией как тайным инструмен¬

том. С ее помощью формировали они и мысли, и сюжет, и

характеры, с тем чтобы в законченном произведении, все

пропитывая, она не выступала наружу.
Необходимо понять, что такая рабочая философия

дает писателю возможность вкладывать в свой труд не

только себя, но и то, что им рассмотрено и оценено, пре¬

ломлено через его «я». Вышесказанное особенно ярко

иллюстрируется на примерах гигантов интеллекта, зна¬
7

менитого триумвирата—Шекспира, Гёте, Бальзака. Каж¬

дый из них был до такой степени самим собой, что не¬

возможно даже проводить между ними сравнение. Каж¬

дый черпал из своей собственной кладовой, собственной

рабочей философии. И в соответствии со своими собствен¬

ными идеалами создавал свои произведения. От рож¬

дения, очень может быть, они ничем не отличались

от обычных детей, и тем не менее из мира с его тра¬

дициями они усвоили нечто такое, чего не усвоили их

сверстники. А именно —то, о чем нужно сказать

миру.
Ну, а как вы, молодой писатель, есть ли у вас, что

сказать? Если есть, то что помешает вам высказаться?

Если вы способны развивать идеи, которые хотел бы

услышать мир, выразите их так, как они вами мыслятся.

Если вы мыслите ясно, вы и писать будете ясно; если

ваша мысль ценна, будет ценным и ваше сочинение. Но

если ваше изложение неинтересно,— это потому, что не¬

интересна ваша мысль, если оно ограниченно, то это пото¬

му, что ограниченны вы сами. Если ваши идеи спута¬

ны и перемешаны, разве можно ожидать ясности вы¬

ражения? Если ваши знания скудны и беспорядочны,

разве может ваше изложение быть свободным и логич¬

ным? А без прочной основы, без рабочей философии

разве можно из хаоса сделать порядок? Разве можно

верно понять и предвидеть? Разве можно определить

величину и относительную ценность тех крупинок

знаний, которыми вы располагаете? А без всего

этого разве смогли бы вы быть самим собой? Разве

принесли бы вы что-то свежее изнуренному заботами

миру?
Выработать такую философию можно единственным

путем — путем поисков, путем формирования ее из ма¬

териалов, извлекаемых из сокровищницы знаний, из ми¬

ровой культуры. Что знали вы о пузырьках пара до тех

пор, пока не постигли сил, действующих в глубине кот¬

ла? Разве может художник нарисовать «Ессе Homo»

не составив себе представления об еврейской исто¬

рии и мифологии, не поняв тех разнообразных чер¬

точек, которые в совокупности и образуют характер ев¬
*	Вот человек (лат.).

рея,— его веровании и идеалов, его страстей и привя¬

занностей, его надежд и страхов! Сможет ли компози¬

тор создать «Полет Валькирий», ничего не зная из вели¬

кого древнегерманского эпоса? Все это касается и вас —

вам нужно учиться. Вы должны научиться с по¬

ниманием всматриваться в лицо жизни. Чтобы постичь

характер и фазы того или иного движения, вы должны

познать мотивы, которые движут личностью и массой»

которые порождают и приводят в действие великие идеи,

ведут на виселицу Джона Брауна и на голгофу Хри¬

ста. Писатель должен держать руку на пульсе жизни,

и жизнь даст ему его собственную рабочую филосо¬

фию, при помощи которой он, в свою очередь, ста¬

нет оценивать, взвешивать, сопоставлять и объяснять

миру жизнь. Именно эта печать личности, личного

взгляда на вещи и известна под названием индивидуаль¬

ности.
Что известно вам из истории, биологии, из учения об

эволюции, об этике и еще из тысячи и одной отрасли зна¬

ний? «Но,— возразите вы,— я не вижу, каким образом

все это может помочь м«е написать роман или поэму».

И все-таки это вам поможет. Не прямо, но косвенным

воздействием. Знания дадут простор вашей мысли, рас¬

ширят ваши горизонты, раздвинут границы вашей дея¬

тельности. Они вооружат вас собственной философией,

которая, как никакая другая философия, станет пробу¬

ждать в вас оригинальные мысли.
«Но эта задача грандиозна,— протестуете вы.— А у

меня нет времени». Однако других не отпугнули ее раз¬

меры. В вашем распоряжении годы и годы жизни. Ра¬

зумеется^ нельзя ожидать, что вы познаете все, но как

раз в той м^ре, в какой вы будете овладевать знаниям)и,

будет возрастать и ваше писательское мастерство и ва¬

ше влияние на ближних. Время! Когда говорят о его не¬

хватке, имеют в виду неумение употреблять его с поль¬

зой. Научились ли вы правильно читать? Сколько

бесцветных рассказов и романов поглощаете вы в течение

года, либо пытаясь изучить искусство сочинения рас¬

сказов, либо тренируя свой критический дар? Сколько

журналов прочитываете вы от доски до доски? Вот оно,

ваше время, и вы транжирите его с глупой расточитель-

ност1|Ю, а ведь оно не вернется. Учитесь тщательно от¬
9

бирать материал для чтения, учитесь читать бегло, схва¬

тывая основное. Вы смеетесь над выжившими из ума

стариками, которые прочитывают ежедневные газеты от

корки до корки, включая объявления. Но разве ваши соб¬

ственные потуги грудью стать поперек многоводного по¬

тока современной литературы менее жалки? И все же не

уклоняйтесь от этого потока. Читайте лучшее, только

Лучшее. Не бойтесь оставить недочитанным начатый рас¬

сказ. Помните, что прежде и раньше всего вы писа¬

тель. Помните, что, занявшись только чтением чужих со¬

чинений, вы сможете перетасовывать их, но и только, са¬

мим вам будет не о чем писать. Время! Если вы не найде¬

те времени, уверяю вас, что мир не найдет времени к вам

прислушаться.

ЧЕРТЫ ЛИТЕРАТУРНОГО РАЗВИТИЯ
Как выразился один американский очеркист, сейчас

сумасшедший век, век, помешавшийся на минутах и се¬

кундах, век, «первым постигнувший, насколько длинна

минута, сделавший мгновение небывало емким, век, ко¬

торый при помощи телефона, телеграфа и печатной ма¬

шины сумел осознать значение времени и сделал весь

мир ГОЛОСОМ) телеграмм». Кроме того, наш век — век заня¬

той. Никогда мир не был в такой спешке, как сейчас,

никогда его думы не были так широки и глубоки, его це¬

ли и занятия так мног«численны и разнообразны. Разу¬

меется, что те, кто продает свои идеи миру, прежде все¬

го должны выяснить, какое действие все это оказы¬

вает на литературу сегодняшнего дня, как отражает и

как должна отражать литература и газета наш совре¬

менный мир. Почему упростилась конструкция и сокра¬

тилась длина предложений? Почему вместе со всем

старьем остался позади трехтомный роман? Почему в

таком спросе вездесущий рассказ? Какое отношение име¬

ют ответы на все эти вопросы к структуре предложения?

К созданию образа? К сравнениям? К композиции? Об¬

рисовке характеров или изображению общественной сфе¬

ры? Если торговец идеями не знает, как ответить на все

эти вопросы, значит, пора ему сесть и подумать! Мир

знает, что ему нужно, но не дает себе труда высказаться

и сообщить об этом литератору. Миру нет дела до лите¬

ратора; он свое все равно получит, не от тебя, так от

другого, кто уже подумал и нашел ответ.
11

Сравнение роста индивидуума с ростом человечества,

что бы об этом ни писали, пожалуй, не утрачивает сво¬

ей убедительности и ценности. С детства до зрелых лет

умственные способности индивидуума идут от простого

к сложному. У ребенка мало мыслей, и они касаются ма¬

лого. На первых порах в процессе логического рассуж¬

дения посылки должны быть нешироки и оговорены во

всех подробностях, и при дедукции или индукции ни ма¬

лейшей детали не должно быть опущено. Нельзя обой¬

ти ни одного примера, ни одной ступенью в доказатель¬

стве нельзя пренебречь. Но зрелый ум современного че¬

ловека протестует против такой медлительной процеду¬

ры. Он делает скачки от причины к следствию или от

следствия к причине и выводит заключения прямо на

ходу. Студент отказывается слушать профессора, кото¬

рый читает лекцию так, будто втолковывает ее малым

детям в детском саду. Его бесит стрем1ление длинно объ¬

яснять все, даже совершенно очевидное. Это все равно,

как если бы его усадили читать «Робинзона Крузо» в

обработке для пятилетних или предложили считать по

пал1ьцам.
И то же самое с человечеством. У него было свое от¬

рочество, теперь человек стал взрослым. Литература, ко¬

торая доставляла наслаждение человечеству в период

его молодости, еще доставляет наслаждение какому-ни¬

будь юноше, но человечество в настоящее время пере¬

живает свой расцвет, и его литература должна быть зер¬

калом этого расцвета.
Согласно всеобщему закону развития, все мышление

и все методы мышления должны быть концентрирован¬

ными. Язык разговорный и письменный не избежал воз¬

действия этого закона. Язык, как средство передачи мыс¬

лей, является прежде всего образным языком. Обыч¬

нейшие слова, использованные обычнейшим образом,

теперь являются штампами, а некогда, в ту пору,

когда человек занимался поисками более ясного вы¬

ражения, они были яркими, свежими, живыми, силь¬

ными.
Образ является развитием сравнения, установлением

тождества через сходство. Поскольку выражение челове¬

ческой мысли на ранней стадии было образным, постоль¬

ку и совокупность мыслей облекалась в сложную и пре¬
12

красную форму. Что такое аллегория, как не развернутый

образ? А ведь прежде всего именно к аллегории при¬

бегают народы на ранней стадии развития. К ней обра¬

щается тот, кто если вообще мыслит, то мыслит, как ре¬

бенок. Но человечество в нынешнее время уже не нуж¬

дается в этом детском средстве. Последним из великих

поэтов, прибегавших к нему, был Спенсер. «Путь па¬

ломника» Бэн1>яна — это единственная великая аллего¬

рия, которая жива и по сей день. Своим успехом сразу

же после выхода в свет и впоследствии она обяза¬

на неграмотным массам, потому что массы были негра¬

мотными, а книга несложной; она ставила жизненные

вопросы и была написана хотя и примитивно, но

сильно.
Как отметил профессор Шерман, польза сравнения

состоит в том, что она дает материальной правде ду¬

ховную оправу, заставляет читателя не только думать,

но и чувствовать. Так же воздействует и аллегория, но

более развернутым и многословным способом. Однако

язык стремится к краткости. Следовательно, аллегория,

а с ней иносказания и мифы обречены на вымирание. Изу¬

чение национальной литературы показывает неумолимое

вытеснение их метафорой: метафорическим предложени¬

ем, М1етафорическим! фразеологическим оборотом», метафо-

рой-сложным словом, наконец метафорой-словом. Раз¬

вернутый образ был сведен к простому, аллегорическое

сравнение — к сравнению, выраженному одним словом.
Уровень умственного развития настолько поднялся, и

настолько продвинулась вперед речь человека, что он

должен думать и будет думать самостоятельно. Он боль¬

ше не хочет, чтобы одна и та же мысль вколачивалась в

него снова и снова. Плеоназм вызывает у него отвра¬

щение.
Том»сон написал: «понуждаемый сильной потребно¬

стью». Здесь «понуждаемый» и «сильной потреб¬

ностью»— тавтология, однако Поп исправил это выраже¬

ние следующим образом: «понуждаемый свыше повеле¬

нием сильной потребности». Неужели вы думаете, что со¬

временное человечество вынесло бы подобный вздор! Но

при конденсировании аллегории до сравнения, выражен¬

ного одним словом, ни материальное, ни духовное не

должно приноситься в жертву. Великие художники и не
13

приносили этих жертв. Вряд ли мы найдем лучший то¬

му пример, чем следующие строки:
Барка, в которую села она, как сияющий трон.
На воде пламенела.
Здесь и образ и факт, духовное и материальное —

все выражено одним словом. Употребить в описании

плывущей барки двадцать строк ямбического пента¬

метра для уподобления блестящего золота огню, пла¬

мени, солнцу и т. д.— невелика заслуга для поэта. Пойди

он на это, получилось бы в высшей степени нехудожест¬

венно. Читатель не ребенок. Ему доставляет удовольствие

создание целой картины из одного-единственного слова,

и он вырастает в собственных глазах, когда впечатление

является результатом его собственных усилий. Именно

этого он хочет.
«Чем больше простора стилист оставляет воображе¬

нию, тем легче будет он читаться». Вот в согласии имен¬

но с этой истиной и сокращается предикация, а вме¬

сте с ней и длина предложения. С давних пор предло¬

жение стремится к краткости и передаче существенно¬

го. Человечеству нужно, чтобы его литература была не

только концентрированной, сжатой, но и живой, острой,

выразительной. Оно терпит мистера Джеймса, но пред¬

почитает мистера Киплинга. Грехи прошлого можно про¬

демонстрировать следующим примером из Спенсера:
«Так что много было намечено различных разумных

замыслов и мудрых способов преобразования этой об¬

ласти; но, говорят, это роковой зарок над землей, что ни

одно начинание, хоть и задуманное во благо, не удастся

и действия не возымеет, что проистекает либо от самого

духа этой почвы, либо от влияния звезд, либо же это

рука Всемогущего Бога еще не назначила срока для ее

преобразования, или он оставляет ее в таком неспокой¬

ном состоянии до поры для некоего тайного бедствия,

которое через нее должно прийти в Англию, это трудно

знать, но тем более оснований опасаться».
Представьте себе кровожадный синий карандаш ре¬

дактора XX века, прошедшийся по этому отрывку! И со¬

поставьте его с другим, принадлежащим перу Эмерсона.
«Друзья мои, в этих двух ошибках, дум1ается мне, я

нашел причины неверия и распада церкви. И какое бо¬
14

лее великое бедствие может обрушиться на нацию, чем

потеря веры? Тогда все идет прахом. Гений оставляет

храм, чтобы обитать в сенате или на базаре. Литерату¬

ра становится легкомысленной, наука холодной. Надеж¬

да на иной М1Ир не озаряет взор юности, и век утрачи¬

вает честь. Общество живет пустяками, а когда люди

умирают, мы не вспоминаем о них».
Хорошей иллюстрацией сокращения длины предло¬

жений служат следующие данные о числе слов, в сред¬

нем! приходящихся на каждое из пятисот предложений:
Фабиан —	68,28
Спенсер —	49,79
Хукер —	41,70
Маколей —	22,45
Эмерсон —	20,58
Любой жанр современной литературы дает примеры

такого стремления к краткости. Развитие рассказа со¬

провождалось распадом длинного романа. В прошлом

столетии и в начале нынешнего однотомные романы бы¬

ли в ходу, но издатели предпочитали двух- и трехтом¬

ные, не возражали они и против четырехтомного; пяти¬

шеститомные романы тоже не были бог весть какой ред¬

костью.
Роман сегодняшнего дня обычно насчитывает

40—70 тысяч слов. Согласился ли бы сегодня какой-ни¬

будь издатель хотя бы прочесть такую гигантскую руко¬

пись, как «Les Miserables» ‘? Эдгар По всегда утверждал,

что рассказ должен быть таким, чтобы его можно было

прочесть за один присест. «Королевский шакал», опубли¬

кованный недавно Ричардом Хардингом Дэвисом, содер¬

жит около 27 тысяч слов, а мистер Киплинг, кажется,

уже установил для романа норму в 40—50 страниц.
Человечеству от наших произведений нужно главным

образом, чтобы преходящее было выражено в непрехо¬

дящей форме. Отсюда требование эпизодичности, и это

требование мистер Киплинг удовлетворил. Он краток,

прост, отрывист, свободен, в его произведениях нет ни¬

чего лишнего. Они состоят только из существенного и бу¬

доражат воображение. Это как раз то, что требуется те-
‘ «Отверженные» Гюго.
15

перь человечеству, ибо оно уже прошло стадию детства,

оно способно думать само. Дайте ему голую суть, и оно

домыслит остальное. Оно умеет думать быстрее^ чем ело-*

во за слово читать то, что напечатано в книге, оно торо-*

пится.
Разделение труда, экономящая труд машинизация»

быстрота передвижения, телефон и телеграф — несмет¬

ное множество приспособлений изобретено человечеством

для сбережения энергии и времени. Никогда за всю ис¬

торию не нужно было ему так много сделать, не имело

оно столько заданий одновременно. Поэтому всюду оно

требует, чтобы возможно больший объем был втиснут в

возможно меньшее пространство. И этому требованию

должна отвечать литература.
Человечеству не нужны романы и рассказы, изоби¬

лующие излишествами. Они будут отложены непрочи¬

танными. Человечеству нужна суть дела, и нужна сейчас,

немедленно.

«СПРУТ»
«Вот он, Хлеб, Хлеб! Крохотное зернышко, когда-то брошен^

ное в землю и прораставшее в глубоких, темных ее бороздах, набу**

хая, напрягаясь,— наконец в одну ночь пробилось к свету. Хлеб

взошел. Он был здесь, перед ним, вокруг него, всюду, раскинув¬

шись на неизмеримом, беспредельном пространстве. Зимние бурые

поля покрылись нежным блеском зелени. Исполнилось то, что было

обещано севом. Земля, верная мать, никогда не изменяющая, ни¬

когда не обманывающая, вновь сдержала свое обещание».
Давным-давно здесь, на Западе, прбнесся слух, буд¬

то Фрэнк Норрис задумал создать «Эпос о пшенице».

Признаться, многие из нас усомнились, не в способностях

Фрэнка Норриса, нет, а скорее в человеческих возмож¬

ностях вообще. О, этот великий, рыхлый, непостижимый

Запад! Разве кто может понять дух и суть его, его

блеск и чудеса, и ум»ести*гь все это с необходимой ясно¬

стью и разумностью между двум»я обложками книги?

Нам, людям Запада, тем, которые знают его, конечно,

простят наше недоверие.
И вот Фрэнк Норрис осуществил невозможное, выпол¬

нил в наш машинный век то, на что, как полагали, был

способен только человек, живший в героическую эпоху,—

он стал сказителем «Эпоса о пшенице». «Побольше бы

силы его рукам!» — как сказал бы Чарльз Ф. Ламмис.
С первого взгляда долину Сан-Хоакин не назовешь

иначе, как «новый, голый край». Там не много увидишь.

Несколько обособившихся ранчо на обширном безлесном

пространстве, редкое население — и это все. Люди на

ранчо, гнущие спину в тяжелом труде, они тоже пред-
2.	Джек Лондон. Т. VI.	17

ставляются «новыми и голыми». Так все это казалось

до сих пор, но Норрис сделал этот край и тех, кто его

населяет, живыми, выпуклыми. И дело не только в том,

что он углубился в матушку-землю, в самое теплое нут¬

ро земли, кормилицы народной, тоскующей по мате¬

ринству, но он проник в сердце народное, простое, бес¬

хитростное, склонное к грубьш утехам жизни, но гроз¬

ное и злобно огрызающееся в ответ на жестокую неспра¬

ведливость. Вы невольно испытываете симпатию к этим

людям, труженикам и борцам, уважение ко всем их ела-

бостял!. В конце-то концов, их слабости, как хорошо по¬

казывает Норрис, не являются врожденными. Это —

следствие неорганизованности, слабости сил, которые они

представляют и частью которых они являются, сил де¬

ревни, противостоящих силе капитализма: фермера, про¬

тивостоящего финансисту, земледельца — капитану ин¬

дустрии.
Нет, только человек большого сердца, исполненный

великого вдохновения и глубокого сострадания, мог со¬

здать «Спрута». Пресли — поэт, мечтатель и певец—это

составной характер. Там, где он участвует во внешних

событиях романа,— это смелый Эдвин Маркхэм, но серд¬

цем — это Фрэнк Но*ррис. Пресли, который слепо блуж¬

дает в немой, пылающей ночи, горюя о земле, Пресли со

своей великой «Песнсью о Западе», постоянно вторгаю¬

щейся в его сознание и снова исчезающей, Пресли, ко¬

торый вступает в яростную схватку за ритмическую

поступь своего «громоподобного гекзаметра». Кто же та¬

кой Пресли, как не Норрис, который бьется со своим

«Спрутом», Норрис, подчас во всем сомневающийся, как

сомневаемся все мы, люди Запада!
Человек приобретает знания двумя путями: обобщая

сам жизненный опыт и усваивая обобщения, сделан¬

ные другими. Что касается Фрэнка Норриса, то здесь

становишься в тупик. Совершенно очевидно, что в этом

своем последнем и крупнейшем творении он четко про¬

водит материалистический взгляд на историю, или, вы¬

ражаясь осторожнее, дает экономическую интерпре¬

тацию истории. Возникает вопрос: усвоил ли Фрэнк Нор¬

рис экономическую интерпретацию истории из печатных

работ других людей и, вооруженный ею, подошел к

решению проблем «Спрута»? Или же он взялся за них
18

непредубежденным» и несведущим наблюдателем, и в ре¬

зультате непосредственного соприкосновения с великими

социальными силами был вынужден обобщать сам»? Во¬

прос не из легких. Возможно, когда-нибудь автор отве¬

тит нам?
Пережил ли Норрис ту же эволюцию, которую с та¬

кой силой описал в Пресли? Окончательные социологиче¬

ские представления Пресли выясняются в следующей

сцене: директор и владелец Тихоокеанской и Юго-За¬

падной железной дороги Шелгрим восклицает, постучав

толстым- указательным пальцем по столу, чтобы подчерк¬

нуть свои слова:
«— Поверьте для начала в то, что железные дороги

строятся сами собой. Где ест спрос, там рано или позд¬

но будет и предложение. Мистер Деррик... разве он вы¬

ращивает пшеницу? Пшеница растет сама. Что он де¬

лает? Разве он заставляет пшеницу расти? Что делаю

я? Разве Я строю железную дорогу? Вы имеете дело с

силами, мюлодой человек, когда говорите о пшенице и

железной дороге, а не с людьми. Вот пшеница — товар.

Е,е нужно перевезти, чтобы кормить народ. Это спрос.

Пшеница — одна сила, железная дорога — другая; за¬

кон, которому они подчиняются,— это закон спроса н

предложения. Люди во всем этом играют небольшую

роль. Могут возникнуть разные осложнения,— отдель¬

ным людям приходится тяжело, порой они даже гибнут,—

но пшеницу надо перевозить, чтобы кормить народ; это

так же неизбежно, как то, что она должна расти».
У некоторых может появиться желание оспорить не¬

обычный характер реализма Норриса. Кому какое дело

до того, квадратный или продолговатый у Гувена «мяс¬

ной сейф» — ящик для хранения М1яса, закрыт ли он про¬

волочным экраном или сеткой от москитов, висит ли он на

дубовом суку или в конюшне на жерди, и вообще есть

ли у Гувена «мясной сейф» или нет? Мною не случайно

сказано «может появиться желание». На самом же деле

мы не спорим с ним, мы соглашаемся и капитулируем.

Против нас восстают факты. Он добился результата, ги¬

гантского результата, как бы малозначительны ни были

отдельные натуралистические детали, подробные описа¬

ния, «мясной сейф» Гувена и тому подобное. Нужно

прямо сказать, что никаким другим методом Фрэнк Нор¬
19

рис, да и никто другой, не смог бы объять необозримые

пространства долины Сан-Хоакин и тело повсюду про¬

тянувшего свои щупальца спрута. Результаты? Толь¬

ко так и можно было добиться результатов, только так и

можно было кистью художника написать это широкое

полотно. Он дает нам нечто большее, чем реализм.

Слушайте:
«И снова маятник времен года качнулся в своем ко¬

лоссальном взмахе».
«Затем со стороны Бонвилля до него донесся едва

слышный протяжный свисток паровоза. Раз за разом

подавал он свистки: у переездов, на крутых поворотах,

на мюстах, зловещие ноты, хриплые, ревущие, полные

угрозы и вызова. И Пресли в своем) воображении вдруг

снова увидел мчащееся чудовище из стали и пара, с

единственным, как у циклопа, огненным глазом, прони¬

зывающим ночную тьму вплоть до самого горизонта;

но теперь Пресли казалось, что это был символ огроми

ной силы, великой, страшной, оглашающей громовым эхом

все пространство долины и оставляющей кровь и разру¬

шение на своем пути; чудовище со стальными щупаль¬

цами, впивающимися в зем^лю; бездушная сила с же¬

лезным сердцем — исполин, колосс, спрут».
«Откровенная грубость десяти тысяч акров пшени¬

цы, одной пшеницы насколя>ко хватало глаз немного оше¬

ломила ее. Было в этом для взора что-то неподобающее—

эта пища народа, эта примитивная сила, эта перво¬

основа энергии колыхалась здесь, под солнцем, во всей

своей неосознанной наготе, словно распростершийся пер¬

вобытный великан».
«Везде, на всем протяжении долины Сан-Хоакин, не¬

слышно и незримо тысячи плугов поднимали землю,

десятки тысяч лемехов вонзались глубоко в теплую,

влажную почву.
Это была долгая, горячая ласка, сильная, мужская,

энергичная, по которой истосковалась земля; властное

объятие множества железных рук, проникающих глубо¬

ко в бурое, теплое тело земли, которая страстно трепета¬

ла в ответ на эту грубую ласку, стол* сильную, что ка¬

залась она почти оскорблением, столь неистовую, что она

становилась поистине жестокой. Здесь, под солнцем и

безоблачным небом, началось любовное ухаживание за
20

Богиней-землей; две м«ировые силы, первородные Муж¬

чина и Женщина, заключили друг друга в объятия, охва¬

ченные мукой непреодолимого желания, страшного и бо¬

жественного, беззаконного, дикого, естественного и воз¬

вышенного».
Много М1УЖЧИН (и женщин) сходит со страниц «Спру¬

та»,. но об ОДНОМ, особенно значительном, образе нельзя

не упомянуть — об Аникстере. Аникстер груб до дер¬

зости, он не выбирает выражений, нетерпим к мнениям

других, полагается только на себя; у него раздражитель¬

ный нрав и неуживчивый характер, он работает, как вол,

ему так же беспредельно доверяют, как и беспредельно

его ненавидят; упрямый и сварливый, придирчивый и

восхитительно робкий перед «женским полом» — таков

Аникстер. Он заслуживает того, чтобы с ним) познако¬

миться. Норрис с таким мастерством вдыхает в него

жизнь, что смерть его потрясает,— редкое достижение ху¬

дожественной литературы. Вот Остерман положил го¬

лову на руки, словно устал и вздумал отдохнуть, или

Делани, движимый инстинктом, ползет в луже крови,

чтобы умереть в созревающей пшенице; но вот упал, как

подкошенный, Аникстер — и мы впервые плачем. Погиб

живой человек.
Да, надежды, которые возлагались на автора «Мо¬

ран» и «Мак Тиг», оправдались. Вправе ли мы требо¬

вать большего? Пока в нашем распоряжении только пер¬

вая часть трилогии. «Эпос о пшенице» — немалый замы¬

сел. Мы остались довольны «Спрутом» и с нетерпением

ждем романов «Омут» и «Волк». Теперь мы уже не сом¬

неваемся.

«ФОМА ГОРДЕЕВ)^
«Фома Гордеев» — большая книга; в ней не только

простор России, но и широта жизни. В нашем мире рын¬

ков и бирж, в наш век спекуляций и сделок из каждой

страны доносятся страстные голоса, требующие жизнь

к ответу. В «Фоме Гордееве» свой голос подымает рус¬

ский, ибо Горький — подлинно русский в своем воспри-<

ятии и понимании жизни. Характерные для русских са¬

монаблюдение и углубленный самоанализ свойственны и

ему. И, как у всех русских собратьев Горького, его твор¬

чество насыщено горячим, страстным протестом. И это

не случайно. Горький пишет потому, что у него есть что

сказать миру, и он хочет, чтобы слово его было услышано.

Из его стиснутого мюгучего кулака выходят не изящные

литературные безделушки, приятные, усладительные и

лживые, а живая правда,— да, тяжеловесная, грубая и

отталкивающая, но правда.
Он поднял голос в защиту отверженных и презирае¬

мых, он обличает мир торгашества и наживы, протестует

против социальной несправедливости, против унижения

бедных и слабых, против озверения богатых и сильных

в бешеной погоне за влиянием и властью. Весьма сомни^

тельно, чтобы средний буржуа, самодовольный и преуспев,

вающий, мог понять Фому Гордеева. Мятежные чувства*

владеющие им, не волнуют их кровь. Им не понять, поче¬

му этот человек, такой здоровяк и богач, не мог жить

так, как живут люди его класса,— деля свое время меж¬

ду конторой и биржей, заключая темные сделки, разо¬

ряя конкурентов и радуясь неудачам своих собратьев.
22

Казалось бы, чего легче жить вот так, в полном благопо¬

лучии, окруженным почетом и уважением, и ум»ереть в

положенный час. «Однако, зачем наживать и грабить,—

как всегда грубо перебьет Фома,— когда все равно

умрешь и обратишься в прах, сколько ни грабь?» Но бур¬

жуа не поймет его. Не понял его и Маякин, сокрушаясь

о своем заблудшем крестнике.
«Что вы все хвалитесь? — говорит ему в упор Фома.—

Чем тебе хвалиться? Сын-то твой где? Дочиь-то твоя —

что такое? Эх, ты... устроитель жизни! Ну, умен ты, все

знаешь; скажи — зачем живешь? Не ум1решь, что ли?

Что ты сделал за жизнь? Чем тебя помянут?..»
Маякин молчит, не находит ответа, но слова эти не

волнуют и не убеждают его.
Унаследовав яростный, бычий нрав отца и кроткое уп¬

рямство и беспокойный дух матери, Фома, гордый и мя¬

тежный, презирает эгоистическую, корыстолюбивую сре¬

ду, в которой он родился. Игнат, его отец, Маякин, его

крестный, и вся орда преуспевающих торгашей, которые

поют гимны силе и прославляют свободу жестокой кон¬

куренции, не могут переубедить его. «Зачем? — спраши¬

вает он.— Это кошмар — не жизнь! К чему она? Что все

это значит? А что там, внутри? И зачем оно, то, что там,

внутри?»
«Жалеть людей надо... это ты хорошо делаешь! — го¬

ворит Игнат юному Фоме.— Только — нужно с разумом!

жалеть... Сначала посмотри на человека, узнай, какой в

нем толк, какая от него может быть польза? И ежели ви¬

дишь — сильный, способный к делу человек,— пожалей,

помоги ему. А ежели который слабый, к делу не скло¬

нен— плюнь на него, пройди мимо. Так и знай — кото¬

рый человек шюго жалуется на все, да охает, да сто¬

нет — грош ему цена, не стоит он жалости, и никакой

пользы ты ему не принесешь, ежели и поможешь...»
Таков принцип откровенного и воинствующего торга¬

шества, провозглашенный между двумя рюмками водки.

Но вот говорит Маякин, вкрадчиво и без издевки:
«А кто есть нищий? Нищий есть человек, вынужден¬

ный судьбой напоминать нам о Христе, он брат Христов,

он колокол господень и звонит в жизни для того, чтоб

будить совесть нашу, тревожить сытость плоти человече¬

ской... Он стоит под QKHOM и поет: «Христа ра-ади!» — и
23

тем пением напоминает нам о Христе, о святом) его за¬

вете помогать ближнему... Но люди так жизнь свою ус¬

троили, что по Христову учению совсем им невозможно

поступать, и стал для нас Иисус Христос совсем лиш¬

ний. Не единожды, а, может, сто тысяч раз отдавали

мы его на распятие, но все не можем изгнать его из

жизни, зане братия его нищая поет на улицах имя его

и напоминает нам о нем... И вот ныне придумали мы:

запереть нищих в дома такие особые и чтоб не ходили

они по улицам, не будили бы нашей совести».
Но Фома не приемлет ни то, ни другое. Его не оболь¬

стишь и не обманешь. Душа его просит света. Ему необ¬

ходим свет. И, горя негодованием, он разыскивает

смысл жизни. «Мысль его вдруг и без усилия об¬

няла собой всех этих маленьких людей, работающих тя¬

желую работу. Было странно — зачем они живут? Ка¬

кое удовольствие для них жить на земле? Все только

работают свою грязную, трудную работу, едят скверно,

одеты плохо, пьянствуют... Иному лет шестьдесят, а он

все еще ломается наряду с молодыми парнями... И все

они представлялись Фоме большой кучей червей, кото¬

рые копошатся на земле только для того, чтоб поесть».
Фома настойчиво вопрошает жизнь. Он не может на¬

чать жить, не зная смысла жизни, и тщетно ищет он

этот смысл. «Я этак жить не могу... Я хочу жить свобод¬

но... чтобы самюму все знать»,— возражает он, когда

Маякин уговаривает его вернуться и снова вести дело.

Почему люди должны работать на него? Быть раба¬

ми ему и деньгам его?
«Работа — еще не все для человека...— говорит он.—

Это неверно, что в трудах — оправдание... Которые люди

не работают совсем ничего всю жизнь, а живут они луч¬

ше трудящих... это как?.. А я какое оправдание имею?

И все люди, которые ком»андуют, чем они оправдаются?

Для чего жили? А я так полагаю, что непременно всем

надо твердо знать — для чего живешь?.. Неужто затем

человек рождается, чтобы поработать, денег зашибить,

дом выстроить, детей народить и — умереть? Нет, жизнь

что-нибудь означает собой... Человек родился, пожил и

помер — зачем? Нужно сообразить — зачем живеш1ь?

Толку нет в жизни нашей... Потом не ровно все — это

сразу видно! Одни богаты — на тысячу человек денег
24

у себя имеют... и живут без дела... другие — всю жизнь

гнут спину на работе, а нет у них ни гроша...»
Но Фома может быть только разрушителем. Он не со¬

зидатель. Безотчетно мятущийся пытливый дух его ма¬

тери и проклятье торгашеского м>ира тяготеют на нем, до¬

водят его до дебоширства и сумасшествия. Он пьет не по¬

тому, что ему приятен вкус вина. Продажные женщи¬

ны, у которых он ищет удовлетворения низменных склон¬

ностей, не привлекают его. Все это грязь и мерзость, но

сюда его ведут его искания, и он идет по этому пути.

Он знает, что все вокруг — скверна, но не может ни ис¬

править зло, ни объяснить его. Он может лишь обличать

и крушить. «Чем вы оправдаетесь? Для чего живете? —

вопрошает он синклит торгашей, преуспевающих в жиз¬

ни.— Вы не жизнь строили — вы помойную яму сдела¬

ли! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть

у вас совесть? Помните вы бога? Пятак — ваш бог! А со¬

весть вы прогнали...»
Словно вопль Исайи: «Идите, богатые и знатные,

плачьте и рыдайте о скорби, иже постигнет вас» — звучат

слова Фомы: «Кровопийцы! Чужой силой живете... чу-

ЖИМ1И руками работаете! Сколько народу кровью пла¬

кало от великих дел ваших! И в аду вам, сволочам, места

нет по заслугам вашим... Не в огне, а в грязи кипящей

варить вас будут. Веками не избудете мучений...»
. Потрясенный всей этой мерзостью, бессильный понять

ее, Фома ищет ответа и не находит его — ни у Софьи Ме¬

дынской в ее нарядной гостиной, ни у гулящей девки, в

темных глубинах ее сердца. Не может помочь ему и Лю¬

бовь, которая читает книги, противоречащие одна дру¬

гой, ни странники на забитых людьми пароходах, ни

куплетисты и проститутки в притонах и кабаках. И так,

недоумевая, раздумывая, терзаясь, теряясь в догадках,

вертясь в бешеном водовороте жизни, кружась в пляс¬

ке смерти, вслепую гоняясь за .чем-то безымянным, смут¬

ным, в поисках магической формулы, сути вещей, со¬

кровенного смысла, искры света в кромешной тьме —

словом, разумного оправдания жизни,— Фома Гордеев

идет к безумию и смерти.
Эта книга не из приятных, но это блестящий анализ

жизни, не жизни вообще, но жизни современного нам обг

щества; эта книга не радостная, но и в жизни совре¬
25

менного общества мало радости. Закрываешь книгу с чув¬

ством щемящей тоски, с отвращением к жизни, полной

<^лжи и разврата». Но это целительная книга. Обществен¬

ные язвы показаны в ней с таким бесстрашием, намале-’

ванные красоты сдираются с порока с такой беспощад¬

ностью, что цель ее не вызывает сомнений — она утвер¬

ждает добро. Эта книга — действенное средства, чтобы

пробудить дремлющую совесть людей и вовлечь их в

борьбу за человечество.
Но в этой книге, могут заметить, ни одна история не

рассказана до конца, ничто не получает завершения.

Ведь когда Саша бросилась с плота и плыла к Фоме —

это могло явиться началом каких-то событий. Однако

ничего существенного не случилось. Саша оставила Фо¬

му и уехала с сыном) богатого водочного заводчика. Все

лучшее, что было в Софье Медынской, оживало, когда

она смотрела на Фому взглядом женщины-матери. Она

могла бы стать в его жизни благодетельной силой, мог¬

ла бы озарить ее светом, пробудить в нем сознание, до¬

стоинство, оградить его от опасностей. Но она покинула

его, и больше он ее не видел. Ни одна история не рас¬

сказана до конца, ничто не получает завершения.
Но разве история Фомы Гордеева не рассказана? Раз¬

ве его жизнь не завершилась, как повседневно заверша¬

ются жизни вокруг нас? Это жизненная правда и ма¬

стерство Горького — мастерство реалиста. Но его реа¬

лизм не столь .монотонен, как реализхм Толстого или

Тургенева. Его реализм живет и дышит в таком страст¬

ном порыве, какого они редко достигают. Мантия с их

плеч упала на его молодые плечи, и он обещает носить

ее с истинным величием.
И все же Фома Гордеев так бессилен, жизнь его так

страшна и безнадежна, что мы преисполнились бы глу*

бокой скорбью за Горького, если бы не знали, что он вы-

|рвался из Долины Мрака. Мы знаем, что надежда жи¬

вет в нем, иначе он не томился бы теперь в тюрьме за то,

что мужественно защищал эту надежду. Он знает жизнь

и знает, как и для чего следует жить. И вот еще что важ¬

но: Фома Гордеев — это не просто воплощение отвлечен¬

ной идеи. Ибо так же, как жил и вопрошал жизнь он,

так — в поту, в крови и муках — жил и сам Горький.

о СЕБЕ
Я родился в Сан-Франциско в 1876 го-ду, В пятна¬

дцать лет я был уже взрослым, и если мне удавалось сбе¬

речь несколько центов, я тратил их не на леденцы, а на

пиво,— я считал, что мужчине подобает покупать именно

пиво. Теперь, когда я стал вдвое старше, мне так хочется

обрести свое отрочество, ибо у меня его не было, и я. уже

смотрю на вещи отнюдь не столь серьезно, как раньше.

И почем знать, вдруг я еще обрету это отрочество! Едва

ли не раньше всего в жизни я понял, что такое ответствен¬

ность. Я совсем не помню, как меня учили грамоте,—

читать и писать я умел с пятилетнего возраста,— но

знаю, что впервые я пошел в школу в Аламеде, а затем

мы переехали на ранчо, и там, с восьми лет, я прилежно

работал.
Второй мюей школой, где я, сколько мог, старался

вкусить науки, было одно беспутное заведение в Сан-

Матео. На каждый класс там давалась одна отдельная

парта, но очень часто парты нам были совсем не нуж¬

ны, так как учитель приходил пьяньш. Кто-нибудь из

мальчиков постарше нередко колотил его, а он, чтобы не

остаться в долгу, лупил младших — можете представить

себе, что это была за школа. Никто из моих родных

и знакомых не питал никакого интереса к литерату¬

ре— пожалуй, ближе всех к ней стоял мой прадед:

этот валлиец был окружным писарем, в глухих лесах он

с энтузиазмом проповедовал евангелие, за что получил

прозвище «патер Джонс».
С ранних лет меня поражало невежество людей. На
27

девятом году я с упоением прочитал «Альгамбру» Ва¬

шингтона Ирвинга и никак не мог примириться с тем, что

никто на ранчо об этой книге ничего не знает. Со време¬

нем я пришел к выводу, что подобное невежество царит

лишь у нас в деревне, в городе же все должно быть по-

иному. И вот однажды к нам на ранчо приехал человек

из города. Башмаки у него были начищены до блеска,

пальто суконное; самый удобный случай, решил я, об¬

меняться мыслями с просвещенным мужем. У меня была

выстроена из кирпича от старой, развалившейся дымовой

трубы своя собственная Альгамбра — башни, террасы,

все размечено и обозначено мелом. Я провел городского

гостя к своей крепости и стал расспрашивать его об

«Альгамбре». Увы, он оказался столь же тем«ным1, как

и жители ранчо, и мне пришлось утешиться мыслью, что

на свете есть всего два умных человека — Вашингтон

Ирвинг и я.
Кроме «Альгамбры», я читал в ту пору главным» об¬

разом десятицентовые романы (я брал их у батраков)

да газеты,— из газет служанки узнавали о захватываю¬

щих приключениях бедных, но добродетельных продав¬

щиц. От такого чтения мой ум по необходимости дол¬

жен был получить BecbMia своеобразное направление, но,

чувствуя себя всегда одиноким!, я читал все, что только

попадало М(не в руки. Огромное впечатление произвела на

меня повесть Уйда «Сигна», я с жадностью перечитывал

ее в течение двух лет. Развязку этой повести я узнал уже

взрослым человеком: заключительные главы в мюей кни¬

ге были утеряны, и я вместе с героем повести уносился

тогда в мечтах, не подозревая, как и он, что впереди его

подстерегает грозная Немезида. Мне поручили в то вре¬

мя караулить пчел; сидя под деревом с восхода солнца

до вечера и поджидая, когда пчелы начнут роиться, я

вволю и читал и грезил.
Ливерморская долина — плоское, скучное место; не

возбуждали во Mine любопытства и холмы, окружаю¬

щие долину. Мои грезы нарушало одно-единственное

событие — роение пчел. Я бил тогда тревогу, а все обита¬

тели ранчо выбегали с горшкам»и, кастрюлями и ведра¬

ми, наполненными водой. Мне помнится, что первая стро¬

ка в повести «Ситна» звучала так: «Это был всего-навсе¬

го маленький мальчик»; однако этот маленький мальчик
28

мечтал о том, что он сделается великим» музыкантом, что

к его ногам будет повергнута вся Европа. Маленьким

м1альчиком был и я... Почему бы и мне не сделаться тем

же, чем мечтал стать «Сигна»?
Жизнь на калифорнийском ранчо казалась мне тос¬

кливой до крайности; не было дня, чтобы я не мечтал

уйти за черту горизонта и увидеть М1ир. Уже тогда я

слышал шепоты, зовущие в дорогу: я стремился к пре¬

красному, хотя в окружающей меня обстановке не было

ничего красивого. Холмы и долины были как бельмо

на глазу, меня тошнило от них — я полюбил их только

тогда, когда расстался с ними.
Мне шел одиннадцатый год, когда я покинул ранчо

и переехал в Окленд. Много времени провел я в окленд¬

ской публичной библиотеке, жадно читая все, что попа¬

дало под руку,— от долгого сидения за книгами у меня

даже появились признаки пляски святого Витта. По мере

того как мир раскрывал передо мной свои тайны, я рас¬

ставался с иллюзиями. Средства на жизнь я зарабаты¬

вал продажей газет на улицах; с той поры и до шестна¬

дцати лет я переменил велихое множество занятий —

работа у меня чередовалась с учением, учение с работой.
В те годы во мне пылала жажда приключений» и я

ушел из дому. Я не бежал, я просто ушел,— выплыл в за¬

лив и присоединился к устричным пиратам. Дни устрич¬

ных пиратов миновали, и если бы меня вздумали судить

за пиратство, я сел бы за решетку на пятьсот лет. Позд¬

нее я плавал матросом на шхуне и ловил лососей. Почти

невероятно, но очередным моим занятием была служба в

рыбачьем патруле: я должен был задерживать всякого

нарушителя законов рыбной ловли. Немало таких на¬

рушителей — китайцев, греков и итальянцев — занима¬

лось тогда противозаконной ловлей, и не один дозорный

из охраны поплатился жизнью за попытку призвать их к

порядку. При исполнении служебных обязанностей у ме¬

ня было одно-единственное оружие — стальная вилка, но

я бесстрашно, как настоящий мужчина, влезал на ^рт

лодки браконьеров и арестовывал ее хозяина.
Затем я нанялся матросом на корабль и уплыл к бе¬

регам Японии — это была экспедиция за котиками. Поз-
29

же мы побывали и в Беринговом море. После семиме¬

сячной охоты на котиков я, возвратясь в Калифорнию,

брался за разную работу: сгребал уголь, был портовым

грузчиком, работал на джутовой фабрике; работать там

приходилось с шести часов утра до сем1И вечера. Я рас¬

считывал на следующий год снова уплыть на охоту за

котиками, но прозевал присоединиться к своим старым

товарищам по кораблю. Они уплыли на «Мери Томас»,—

судно это погибло со всей командой.
В те дни, когда я урывками заним1ался в школе, я

писал обычные школьные сочинения и получал за них

обычные отметки; пытался я писать и работая на джу¬

товой фабрике. Работа там заним1ала тринадцать часов

в сутки, но так как я был молод и любил повеселиться,

то мне нужен был часок и на себя,— времени на писа¬

тельство оставалось мало. Сан-францисская газета

«Колл» назначила премию за очерк. Мать уговаривала

меня рискнуть, я так и сделал и написал очерк под на¬

званием «Тайфун у берегов Японии». Очень усталый и

сонный, зная, что завтра в половине пятого надо быть

уже на ногах, я в полночь принялся за очерк и писал не

отрываясь, пока не написал две тысячи слов — предель¬

ный размер очерка,— но тему свою я развил лишь напо¬

ловину. На следующую ночь я, такой же усталый и сон¬

ный, опять сел за работу и написал еще две тысячи

слов, в третью ночь я лишь сокращал и вычеркивал, до¬

биваясь того, чтобы мое сочинение соответствовало усло¬

виям конкурса. Первая премия была присуждена мне;

вторую и третью получили студенты Стенфордского и

Берклийского университетов.
Успех на конкурсе газеты «Колл» заставил меня поду¬

мать о том, чтобы всерьез взяться за перо, но я был

еще слишком неугомонен, М1еня все куда-то тянуло, и ли¬

тературные занятия я откладывал на будущее,— одну

статейку, сочиненную тогда для «Колл», газета незамед¬

лительно отвергла.
Я обошел все Соединенные Штаты от Калифорнии до

Бостона, возвратившись к Тихоокеанскому побережью

через Канаду, где мне пришлось отбыть тюремное заклю¬

чение за бродяжничество. Опыт, приобретенный во вре¬

мя странствий, сделал меня социалистом. Я уже давно

осознал, что труд благороден; еще не читая ни Карлейля,
30

ни Киплинга, я начертал собственное евангелие труда,

перед которым меркло их евангелие. Труд — это все.

Труд — это и оправдание и спасение. Вам не понять то¬

го чувства гордости, какое испытывал я после тяжелого

дня работы, когда дело спорилось у М!еня в руках. Я был

самым преданным из всех наемных рабов, каких когда-

либо эксплуатировали капиталисты. Словом, мой жиз¬

нерадостный индивидуализм был в плену у ортодок¬

сальной буржуазной морали. С Запада, где люди в це¬

не и где работа сама ищет человека, я перебрался в пе¬

ренаселенные рабочие центры Восточных штатов, где лю¬

ди — что пыль под колесами, где все высунув язык мечут¬

ся в поисках работы. Это заставило меня взглянуть на

жизнь с другой, совершенно новой точки зрения. Я уви¬

дел рабочих на человеческой свалке, на дне социальной

пропасти. Я дал себе клятву никогда больше не браться

за тяжелый физический труд и работать лишь тогда, ко¬

гда это абсолютно необходимо. С тех пор я всегда бежал

от тяжелого физического труда.
Мне шел девятнадцатый год, когда я вернулся в Ок¬

ленд и поступил в среднюю школу. Там издавали обыч¬

ный школьный журнал. Его выпускали раз в неделю —

нет, пожалуй, раз в месяц,— и я помещал в нем расска¬

зы: почти ничего не выдумывая, я описывал свои мор¬

ские плавания и свои странствия. В школе я пробыл год

и, чтобы заработать на жизнь, одновременно служил,

привратником. Все это требовало такого напряжения

сил, что школу пришлось бросить. К тому времени мюи

социалистические убеждения привлекли ко мне доволь¬

но широкое внимание, я был прозван «мальчиком-социа-

листом» — честь, которая послужила причиной моего аре¬

ста за уличные выступления. Оставив школу, я в три

месяца самостоятельно прошел трехгодичный школьный

курс и поступил в Калифорнийский университет. Пре¬

рвать учение и лишиться университетского образования я

и думать не хотел,— хлеб я добывал работой в прачеч¬

ной и литературным трудом. Единственный раз я ра¬

ботал из любви к работе, но задача, которую я себе ста¬

вил, была чересчур трудна, и через полгода я расстал¬

ся с университетом.
По-прежнему я утюжил сорочки и прочие вещи в пра¬

чечной и каждую свободную минуту писал. Я старался
31

управиться с тем и другим, но нередко засыпал с пе¬

ром в руке. Я уволился из прачечной и целиком отдал¬

ся литературным занятиям, вновь почувствовав и пре¬

лесть жизни и прелесть мечты. Просидев три месяца над

рукописями, я решил, что писателя из меня не выйдет, и

отправился в Клондайк искать золото. Не прошло и

года, как я заболел там цингой и вынужден был возвра¬

щаться на родину: тысячу девятьсот миль я проплыл по

морю в лодке и успел за это врем»я занести на бумагу

лишь кое-какие путевые впечатления. В Клондайке я

нашел себя. Там все молчат. Все думают. Там обретаешь

правильный взгляд на жизнь. Обрел его и я.
Пока я ездил в Клондайк, умер мой отец, и все за¬

боты о семье легли на меня. В Калифорнии наступили

плохие времена, я оказался без заработка. Я бродил

в поисках работы и писал рассказ «Вниз по реке».

Рассказ этот был отвергнут. Пока решалась судьба рас¬

сказа, я успел сочинить новый, в двадцать тысяч слов,—

его собиралась печатать в нескольких номерах одна га¬

зета, но тоже забраковала. Несмотря на отказы, я все

писал и писал новые вещи. Я в глаза не видал ни одного

живого редактора. Я не встречал человека, у которого

была бы хоть единая напечатанная строчка. Наконец

калифорнийский журнал принял один мой рассказ и за¬

платил за него пять долларов. Вскоре после этого «Чер¬

ный кот» предложил мне сорок долларов за рассказ.

Так мои дела пошли полным ходом, и в будущем мне, ви¬

димо, не придется сгребать уголь, чтобы прокормиться,

хотя прежде я умел держать лопату в руках и могу

взять ее снова.
Моя первая книга появилась в 1900 году. Я мог бы

прекрасно обеспечить себя газетной работой, но у меня

было достаточно здравого смысла, чтобы не поддаться

искушению и не стать рабом этой машины, губящей че¬

ловека: я считаю, что молодых литераторов на первых

порах, когда они еще не сложились, губит именно газета.

Лишь после того, как я хорошенько зарекомендовал, се¬

бя в качестве сотрудника журналов, я начал писать для

газет. Я верю в необходимость систематической работы

и никогда не жду вдохновения. По характеру я не толь¬

ко беспечный и безалаберный человек, но и меланхо¬

лик. Но я сумел побороть в себе и то и другое. На мне
32

сильно сказалась дисциплина, которую я познал в быт-

носпь мою матросом. Старой М1атросской привычкой объ¬

ясняется, вероятно, и то, что сплю я всегда в определен¬

ное время и сплю мало. Пять с половиной часов сна —

вот норма, которой я обычно придерживаюсь. Еще не бы¬

ло случая, чтобы я почему-либо не лег спать, если вре-

м»я сна уже наступило.
Я большой любитель спорта, с наслаждением зани¬

маюсь боксом, фехтованием, плаванием, верховой ез¬

дой, управляю яхтой и даже запускаю бумажных змеев.

Хотя я родился в городе, жить мне гораздо больше нра¬

вится в предместье. Но лучше всего жить в деревне —

только там и соприкасаешься с природой. Из писателей

наибольшее влияние с ранних пор оказали на меня Карл

Маркс в частности и Спенсер вообще. В дни моего бес¬

плодного отрочества, если бы представился случай, я за¬

нялся бы музыкой. Теперь, когда я вступил, можно ска¬

зать, в дни своей подлинной молодости, окажись у меня

один или два миллиона долларов, я посвятил бы себя

писанию стихов и памфлетов. Лучшими своими произ¬

ведениями я считаю «Лигу стариков» и кой-какие стра¬

ницы из «Писем Кэмптон-Уэсс». «Лига стариков» неко¬

торым) не нравится. Они предпочитают более яркие и

жизнерадостные вещи. Когда дни моей юности останут¬

ся позади, я, может быть, и соглашусь с ними.
3.	Джек Лондон. Т. VI.

КАК Я СТАЛ СОЦИАЛИСТОМ
Я ничуть не отступлю от истины, если скажу, что я

стал социалистом примерно таким же путем, каким языч¬

ники-тевтоны стали христианами,— социализм в ме¬

ня вколотили. Во времена моего обращения я не только

не стремился к социализму, но даже протйТвился ему. Я

был очень молод и наивен, в достаточной мере невежест¬

вен и от всего сердца слагал гимны сильной личности,

хотя никогда и не слышал о так называемом «индиви¬

дуализме».
Я слагал гимны силе потому, что я сам был силен.

Иными словам1И, у меня было отличное здоровье и креп¬

кие мускулы. И не удивительно — ведь раннее детство

я провел на ранчо в Калифорнии, мальчиком продавал

газеты на улицах западного города с прекрасньш клима¬

том, а в юности дышал озоном бухты Сан-Франциско и

Тихого океана. Я любил жизнь на открьггом воздухе,

под открытым небом я работал, причем брался за самую

тяжелую работу. Не обученный никакому рем1эслу, пере¬

ходя от одной случайной работы к другой, я бодро взи¬

рал на мир и считал, что все в нем чудесно, все до конца.

Повторяю, я был полон оптимизма, ибо у меня было здо¬

ровье и сила; я не ведал ни болезней, ни слабости, ни

один хозяин не отверг бы М1еня, сочтя непригодным; во

всякое время я мог найти себе дело: сгребать уголь, пла¬

вать на корабле матросом, приняться за любой физиче¬

ский труд.
И вот потому-то, в радостном упоении молодостью,

умея постоять за себя и в труде и в драке, я был неудер¬
34

жимым индивидуалистом. И это естественно: ведь я ^ыл

победителем. А посему — справедливо или н^праведля-

во — жизнь я называл игрой, игрой, достойной мужчины.

Для меня бьггь человеком значило быть мужчиной,

мужчиной с большой буквы. Идти навстречу приключе¬

ниям, как мужчина, сражаться, как мужчина, работать,

как мужчина (хотя бы за плату подростка),— вот что

увлекало меня, вот что владело всем моим сердцем». И,

вглядываясь в туманные дали беспредельного будущего,

я собирался продолжать все ту же, как я именовал ее,

мужскую игру,— странствовать по жизни во всеоружии

неистощимого здоровья и неслабеющих м»ускулов, застра¬

хованным от всяких бед. Да, будущее рисовалось мне

беспредельным». Я представлял себе, что так и стану

без конца рыскать по свету «белокурой бестией» Ниц¬

ше и одерживать победы, упиваясь своей силой, своим

превосходством.
Что касается неудачников, больных, хилых, старых,

калек, то, признаться, я мало душл о них; я лишь смут¬

но ощущал, что, не случись с ними беды, каждый из

них при желании был бы не хуже меня и работал бы

с таким же успехом. Несчастный случай? Но это уж судь¬

ба, а слово судьба я тоже писал с большой буквы: от

судьбы не уйдешь. Под Ватерлоо судьба надсмеялась

над Наполеоном, однако это не умаляло моего желания

стать новым Наполеоном. Да к тому же оптимизм желез¬

ного желудка, способного переваривать гвозди, оптимизм

несокрушимого здоровья, только крепнувшего от невзгод,

и помыслить мне не дозволял о том, что с моей драгоцен¬

ной особой может стрястись какая-то беда.
Надеюсь, я достаточно ясно дал понять, как я гор¬

дился тем, что принадлежу к числу особо избранных и

щедро одаренных натур. Благородство труда — вот что

пленяло меня больше всего на свете. Еще не читая ни

Карлейля, ни Киплинга, я начертал собственное еванге¬

лие труда, перед которым меркло их евангелие. Труд —

это все. Труд — это и оправдание и спасение. Вам1 не по¬

нять того чувства гордости, какое испыгывал я после

тяжелого дня работы, когда дело спорилось у меня в ру¬

ках. Теперь, оглядываясь назад, я и сам не понимаю это¬

го чувства. Я был наиболее преданным из всех наеМ’

ных рабов, каких когда-либо эксплуатировали капитали¬
35

сты. Лениться или увиливать от работы на человека,

который мне платит, я считал грехом — грехом, во-пер¬

вых, по отношению к себе и, во-вторых, по отношению

к хозяину. Это было, как мне казалось, почти столь же

тяжким преступлением, как измена, и столь же позор¬

ным».
Короче говоря, мой жизнерадостный индивидуализм

был в плену у ортодоксальной буржуазной морали. Я чи¬

тал буржуазные газеты, слушал буржуазных проповед¬

ников и восторженно аплодировал трескучим фразам

буржуазных политических деятелей. Не сомневаюсь, что,

если бы обстоятельства не направили мою жизнь по

другому руслу, я попал бы в ряды профессиональных

штрейкбрехеров и какой-нибудь особо активный член

профсоюза раскроил бы мне череп дубинкой и переломал

руки, навсегда оставив беспомощным калекой.
Как раз в то время я возвратился из семимесячного

плавания матросом, мне только что минуло восемнадцать

лет и я принял решение пойти бродяжить. С Запада, где

люди в цене и где работа сама ищет человека, я то на

крыше вагона, то на тормозах добрался до перенаселен¬

ных рабочих центров Востока, где люди — что пыль под

колесами, где все высуня язык мечутся в поисках рабо¬

ты. Это новое странствие в духе «белокурой бестии» за¬

ставило меня взглянуть на жизнь с другой, совершенно

новой точки зрения. Я уже не был пролетарием, я, по из¬

любленному выражению социологов, опустился «на дно»,

и я был потрясен, узнав те пути, которыми люди сюда

попадают.
Я встретил здесь самых разнообразных людей, мно¬

гие из них были в прошлом такими же молодцами, как

я, такими же «белокурыми бестиями»,— этих матросов,

солдат, рабочих смял, искалечил, лишил человеческого

облика тяжелый труд и вечно подстерегающее несчастье,

а хозяева бросили их; как старых кляч, на произвол судь¬

бы; Вместе с ними я обивал чужие пороги, дрожал от

стужи в товарных вагонах и городских парках. И я слу¬

шал их рассказы: свою жизнь они начинали не хуже

меня, желудки и мускулы у них были когда-то такие же

крепкие, а то и покрепче, чем у меня, однако они закан¬

чивали свои дни здесь, перед моими глазам1и,' на че¬

ловеческой свалке, на дне социальной пропасти.
36

я слушал их рассказы, и мозг мой начал работать.

Мне стали очень близки судьбы уличных женщин и без¬

домных мужчин. Я увидел социальную пропасть так

ясно, словно это был какой-то конкретный, о^тимый

предмет; глубоко внизу я видел всех этих людей, а чуть

повыше видел себя, из последних сил цепляющегося за

ее скользкие стены. Не скрою, меня охватил страх. Что

будет, когда мои силы сдадут? Когда я уже не смогу ра¬

ботать плечо к плечу с теми сильными людьми, которые

сейчас еще только ждут своего рождения? И тогда я дал

великую клятву. Она звучала примерно так: «Все дни

своей жизни я выполнял тяжелую физическую работу, и

каждый день этой работы толкал меня все ближе к про¬

пасти. Я выберусь из пропасти, но выберусь не силой

своих мускулов. Я не стану больше работать физически:

да поразит меня господь, если я когда-^либо вновь возь¬

мусь за тяжелый труд, буду работать руками больше,

чем это абсолютно необходимо». С тех пор я всегда бе¬

жал от тяжелого физического труда.
Однажды, пройдя около десяти тысяч миль по Со¬

единенным» Штатам и Канаде, я попал к Ниагарскому во¬

допаду и здесь был арестован полицейским, который хо¬

тел на этом заработать. Мне не дали и рта раскрыть в

свое оправдание, тут же приговорили к тридцати дням

заключения за отсутствие постоянного местожитель¬

ства и видимых средств к существованию, надели на ме¬

ня наручники, сковали общей цепью с группой таких же

горемык, как и я, отвезли в Буффало, где определили в

исправительную тюрьму округа Эри, начисто сбрили

мне волосы и пробивающиеся усы, одели в полосатую

одежду арестанта, сдали студенту-медику, который на

таких, как я, учился прививать оспу, поставили в шерен¬

гу и принудили работать под надзором часовых, воору¬

женных винчестерами,— и все это липьь за то, что я от¬

правился на поиски приключений в духе «белокурой

бестии». О дальнейших подробностях свидетель в своих

показаниях умалчивает, он только дает понять, что его

страстный американский патриотизм с тех пор изрядно

повыветрился или, пожалуй, и совсем улетучился, во вся¬

ком случае, после всех этих испытаний для него гораздо

больше стали значить живые мужчины, женщины и дети,

чем какие-то условные границы на географической карте.
37

Но вернемся к моему обращению. Теперь, я полагаю,

всякому видно, что мой неудержимый индивидуализм

был весьма успешно выбит из меня и что столь же

успешно в меня вколотили нечто другое. Но точно так

же, как я не знал, что был индивидуалистом, так теперь

неведомо для себя я стал социалистом, весьма далеким,

конечно, от социализма научного. Я родился заново,

но, не будучи заново крещен, продолжал странствовать

по свету, стараясь понять, что же в конце концов я та¬

кое. Но вот я возвратился в Калифорнию и засел

за книги. Не помню, какую книгу я раскрыл первой, да

это, пожалуй, и неважно. Я уже был тем, чем был, и

книги лишь объяснили мне, что это такое, а именно, что

я социалист. С тех пор я прочел немало книг, но ни один

экономический или логический довод, ни одно самое убе¬

дительное свидетельство неизбежности социализма не

оказало на меня того глубокого воздействия, какое я

испытал в тот день, когда впервые увидел вокруг себя

стены социальной пропасти и почувствовал, что начи¬

наю скользить вниз, вниз — на самое ее дно.

ЗОЛОТОЙ МАК
У М1еня есть поле, засеянное маком. Иначе говоря, по

милости божьей и снисхождению моих издателей я

имею возможность каждый месяц вручать разные зо¬

лотые монеты конторскому служащему и, в порядке ком¬

пенсации за эти золотые монеты, снова приобретаю вре¬

менное право собственности на засеянное маком поле.

Поле это пламенеет высоко на склоне Пьедмонт-Хиллс.

А мир лежит у его подножия. Вдалеке, за сереб¬

ряной гладью залива, Сан-Франциско дымит, раскинув¬

шись на своих холмах, подобно второму Риму. Близ него

гора Тамальпайс вонзает в небо свой зубчатый массив,

а на полпути между ними я вижу Золотые Ворота, где

любят задерживаться морские туманы. С нашего мако¬

вого поля мы часто видим мерцающую синеву Тихого

океана вдали и вечно снующие туда и сюда хлопотливые

пароходы.
—	Сколько радости будет доставлять нам наше

маковое поле! — сказала Бесс.
—	Да,— отвечал я.— А как будут нам завидовать

бедные горожане, когда выберутся навестить нас. Но

мы рассеем это неприятное чувство: они уйдут отсюда

с полными охапками золотистых маков.
—	Ну, а вот это придется, конечно, убрать,— приба¬

вил я, указывая на многочисленные назойливые надпи¬

си— наследие прежнего арендатора, прибитые на са¬

мых видных местах вдоль ограды и гласящие все как

одна:
«Частное владение. Проход воспрещен U
39

—	Зачем лишать бедных горожан удовольствия

пройтись по нашему полю? Потому только, что они, ви¬

дите ли, не имеют чести быть с нами знакомы?
—	Ах, до чего я ненавижу такие вещи! — сказа¬

ла Беос.— Все эти наглые проявления власти!
—	Конечно! Это унижает человека,— поддержал я.
—	И оскверняет этот дивный пейзаж,— подхватила

она.— Гадость!
—	Свинство!—горячо откликнулся я.— Долой их!
Мы с Бесс ждали появления маков. Мы ждали их
так, как способны ждать одни только городские жи¬

тели, которым это долго было недоступно. Я забыл упо¬

мянуть, что за маковым полем стоял дом — приземи¬

стое, шаткое строение, в котором мы с Бесс, отказавшись

от городских навыков, решили зажить здоровой жизнью,

поближе к природе. Наконец среди высоких хлебных

колосьев появились первые маки, оранжево-желтые и

золотистые, и М1Ы ходили вокруг них, ликуя, словно пья¬

ные от их вина, и все говорили друг другу, что вот —

они здесь! Мы поминутно смеялись ни с того ни с сего

среди полного молчания и потихоньку, стыдясь друг

друга, то и дело бегали взглянуть еще раз на свое со¬

кровище. Но когда маки огненной волной залили все по¬

ле, мы дали волю своему безумству и подняли громкий

крик, танцуя и хлопая в ладоши.
А потом явились гунны. В момент первого нашествия

лицо у меня было все в мыльной пене, а рука с бритвой

застыла в воздухе, так как Mine захотелось взглянуть

еще разок на свое ненаглядное поле. Вдали, на краю

его, я увидел мальчика и девочку с охапками ярко-жел-

^й добычи. «Ах,— подумал я в приливе необычайного

благодушия,— их радость — это моя радость! Приятно

знать, что дети рвут м»аки на твоем поле. Пусть рвут все

лето... Но только пусть это будут маленькие дети,— по-

прабил я себя, спохватившись.— И пусть они рвут их

там, на краю...» Последнее было подсказано тем обстоя¬

тельством, что взгляд мой упал на статных золотых кра¬

савцев, кивающих мне среди пшеничных колосьев у

меня под окном.
Затем бритва снова была пущена в ход. Бриттье —

занятие, требующее внимания, и я больше не глядел в

окно, пока не закончил эту операцию. Но, взглянув,
40

оторопел. Где же мое маковое поле? Оно исчезло... Да

нет, оно здесь: вон высокие сосны, столпившись по краю

его, горделиво вздымают свои вершины, вон ветви магно¬

лий гнутся под тяжестью цветов, а японская айва

словно кровью залила всю изгородь вдоль подъездной

аллеи. Да, это наше поле. Но где же огненные волны,

которые колыхались здесь, где статные золотые ’ красав-

цы, кивавшие мне меж колосьев пшеницы под окном?

Я схватил куртку и кинулся к двери. Вдали исчезали

два огромных ярких шара — оранжевый и желтый;

казалось, по полю движутся два мака циклопической

породы.
—	Джонни,— сказал я своему девятилетнему пле¬

мяннику,— Джонни, если дети придут еще раз и ста¬

нут рвать маки на нашем поле, ты подойди и спокойно,

учтиво скажи им, что это не разрешается.
Наступила теплая погода, и солнце вызвало из недр

земных новое огненное сияние. Вслед за этим к нам яви*

лась соседская девочка и очень вежливо передала прось¬

бу своей матери: нельзя ли ей нарватть немножко маков

для украшения комнат. Бесс позволила, но я об этом не

знал и, увидев девочку посреди поля, поднял руки к не¬

бу наподобие семафора и возопил:
—	Эй, девочка, девочка!
Она пустилась бежать так, что только пятки засвер¬

кали, а я в чрезвычайно приподнятом настроении по¬

шел к Бесс — рассказать о том, какое могучее воздей¬

ствие производит мой голос. Бесс великодушно взялась

спасти положение и тотчас отправилась к матери де¬

вочки с извинениями и объяснениями. Но девочка до сих

пор при виде меня пускается наутек, и я знаю, что мать

никогда уже не будет со мной так сердечна, как быва*

ла раньше, до этого прискорбного случая.
Наступили пасмурные, ненастные дни, подули рез¬

кие, пронизывающие ветры. День за днем лил пролив¬

ной дождь. И грродские жители забились в свои норы,

словно крысы во время наводнения. И, словно крысы, ко¬

торым еле удалось спастись, они, как только прояснилось,

выползли на зелёные склоны Пьёдмонта погреться

в благодатных солнечных лучах и целыми стаями на¬

воднили наше поле, втаптывая в землю дорогую моему
41

сердцу пшеницу и хищными руками вырывая с корнем

маки.
—	Я прибью дощечку, чтобы тут не ходили,— ска-

вал я.
—	Да,— промолвила Бесс со вздохом.— Придется,

видно.
Но еще до наступления вечера я услышал, что она

опять вздыхает.
—	Боюсь, что твои запрещения не достигают цели,

милый. Люди, должно быль, разучились читать.
Я вышел на веранду. Городская нимфа в легком лет¬

нем платье и затейливой шляпке, остановившись перед

одним из моих предостережений, внимательно читала

его. Вся ее поза говорила о глубокой работе мысли. Это

была высокая, статная девушка. Однако, решительно

тряхнув головой и метнув подолом юбки, она встала на

четвереньки и проползла под изгородью, а когда подня¬

лась на ноги — на моем участке,— то в обеих руках у

нее уже были маки. Я подошел к ней, объяснил ей всю

неэтнчность ее поступка, и она удалилась. После этого

я прибил еще несколько дощечек.
В прежние годы эти холмы были покрыты сплошным

ковром маков. Противопоставляя силам разрушения во¬

лю к жизни, маки ухитрялись достигать некоторого рав¬

новесия в этой борьбе, цепко держась за свое место

под солнцем. Но горожане явились новой и страшной

разрушительной силой — равновесие было нарушено, и

почти все маки погибли. Так как горожане норовили

рвать цветы с самыми длинными стеблями и самыми

пышными венчиками, а по закону природы все стремит¬

ся порождать себе подобное,— то длинностебельные пыш¬

ные маки перестали участвовать в обсеменении хол¬

мов, и там продолжала расти лишь чахлая, низкорос¬

лая разновидность. Да и эти чахлые и низкорослые цве¬

ты были рассеяны скупо на большом пространстве. Изо .

дня в день и из года в год горожане толпами бродили по

склонам Пьедмонт-Хиллс, и лишь местами удалось там

выжить отдельным гениям расы в виде быстроотцвета-

ющих жалких, чахлых цветочков, подобных детям тру¬

щоб, чья юность, не успев расцвесть, переходит преж¬

девременно в изможденную, бесплодную зрелость.
Между тем на моем поле маки цвели прекрасно,—
42

они находились здесь под защитой не только от варва¬

ров, но и от птиц. В свое время это поле было засеяно

пшеницей, которая каждый год, неубранная, осыпалась

и давала новые всходы, и в ее прохладных зарослях ма¬

ковые зерна укрывались от зорких глаз певуний. Маки

тянулись между стеблей пшеницы все выше и выше к

солнцу и вырастали высокие и горделивые, еще более

царственные, чем те, что росли когда-то вокруг на от¬

крытых местах.
И вот горожане, глядя с голых холмов на мое огнен¬

ное, пламенеющее поле, подвергались жестокому иску¬

шению и — что греха таить — нередко впадали в со¬

блазн. Но как бы ни было ужасно их падение, еще

ужаснее была судьба моих ненаглядных маков. Там, где

злак удерживает росу и смягчает ожоги солнца,—

почва влажная, и легче выдернуть из нее мак с кор¬

нем», чем сломать стебель. А горожане, как все люди,

предпочитают идти по линии наименьшего сопротивле¬

ния,— и с каждым вырванным цветком они удаляли мно¬

го тугих, плотно спеленутых бутонов, навеки уничтожая

вместе с ними всю грядущую красу.
Один горожанин, джентльмен средних лет, с хо¬

леными, белыми руками и бегающими глазками, вносил

особенно много разнообразия в мое существование. За

его повадки мы прозвали его Репитером Ч Когда мы,

стоя на веранде, умоляли его не рвать цветов, он как ни

в чем не бывало, медленно и будто по собственному почи¬

ну направлялся к ограде, делая вид, что ничего не слышит

и просто решил идти домой. При этом, чтобы усилить впе¬

чатление, он врем)я от времени — все так же непринуж¬

денно и как бы невзначай — наклонялся и срывал еще

цветок. С помощью такого обмана ему всегда удавалось

избежать позорного изгнания и лишить нас удоволь¬

ствия выставить его вон. Но он возвращался, и притом

довольно часто, и всякий раз уходил с солидной до¬

бычей.
Быть горожанином — незавидная доля. Я теперь глу¬

боко в этом убежден. Образ жизни горожанина таит в

себе нечто, порождающее опасную слепоту и глухоту; во

всяком случае так, по-видимому, обстоит дело с теми го¬
*	Р е п и т е р о м (т. е. повторителем) в США называется че-

ловек, незакоино голосующий несколько раз иа выборах.
43

рожанами, которые посещают мое маковое поле. Когда

я пытался разъяснить им» неэтичность их поступков, они

все как один заявляли, что не видели прибитых на са¬

мых видных местах дощечек, и, быть может, только один

человек из пятидесяти слышал, когда мы окликали его

с веранды. Кроме того, я обнаружил, что горожане

относятся к полевым цветам совершенно так же, как уми¬

рающий с голоду — к еде. Как умирающий с голоду не

понимает, что поглотить пять фунтов мяса за один при¬

сест куда менее полезно, чем съесть одну унцию, так и

они не понимают того, что пятьсот маков, стиснутых и

сдавленных в один пук, менее красивы, чем два-три сво¬

бодно расположенных цветка, открывающих взору свои

зеленые листья и золотые головки во всем их очаро¬

вании.
Но люди, лишенные вкуса,— это еще полбеды. Го¬

раздо хуже торгаши. Орды молодых негодяев грабят

меня, нанося мне ущерб не только сейчас, но и в буду¬

щем,— и все это для того, чтобы выкрикивать, стоя на

углу улицы: «Калифорнийские маки! Только пять центов

букет!» Несмотря на все мои защитные мероприятия, не¬

которым из них удается извлекать из моего поля при¬

быль до одного доллара в день. С особенной горечью

вспоминаю я одну такую орду. Чтобы разведать, нет ли

где собаки, мальчишки подошли к 'заднему крыльцу с

просьбой: «Дайте, пожалуйста, водички». Их напоили,

но при этом умоляли не рвать цветов. Они кивнули, утер¬

лись и пошли, держась как можно ближе к стене дома.

Сначала они опустошили участок у меня под окном, за¬

тем, развернувшись веерообразно, пошли косить все под¬

ряд, работая вшестером и обеими руками зараз, и оголи¬

ли самое сердце поля. Никакой ураган не мог бы про¬

извести такого молниеносного и губительного разру¬

шения. Я заорал на них, и они бросились врассыпную,

таща охапки огромных царственных маков, искалечен¬

ных, с обломанными стеблями, или даже волоча их по

земле. Это было, я уверен, самое дерзкое из всех пират¬

ских нападений, когда-либо совершавшихся на суше.
Как-то раз я пошел удить рыбу. В мюе отсутствие

на нашем поле появилась женщина. Ни просьбы, ни

уговоры с веранды не возымели действия. Бесс отряди¬

ла девочку попросить непрошеную гостью не рвать
44

маки. Женщина преспокойно продолжала ^свое занятие.

Тогда Бесс, не обращая внимания на убийственную жа¬

ру, сама пошла к ней. Женщина, продолжая рвать цве¬

ты, вступила в дискуссию с Бесс, оспаривая ее права на

владение и требуя, чтобы та подтвердила их фактам1и и

документами; при этом она все продолжала рвать цве¬

ты, не пропуская ни одного. Это была высокая, весьма

воинственная с виду особа, а Бесс — женщина сад¬

ней комплекции и не умеет пускать в ход кулаки. На¬

летчица продолжала рвать, пока ей не надоело, потом

сказала: «Всего доброго» — и величественно удалилась.
—	Люди страшно испортились за последние годы,—

устало промолвила Бесс, когда М1Ы после обеда сидели с

ней в библиотеке.
На другой день я был готов согласиться с ней.
—	Какая-то женщина с девочкой направляется пря¬

мо к макам,— сказала наша служанка Мэй.
Я вышел на веранду и стал ждать их появления»

Промелькнув между сосен, они вышли на поле, и как

только первые маки были вырваны с корнем, я окликнул

эту пару, находившуюся примерно в ста футах от меня.

Обе обернулись.
—	Пожалуйста, не рвите маков,— попросил я.
С минуту они размышляли. Потом женщина что-то

тихо сказала девочке, и обе, как по команде, снова согну¬

лись и возобновили свое жестокое дело. Я крикнул, но

они вдруг словно оглохли. Я гаркнул так, что девочка,

видимо, заколебалась. Но женщина продолжала рвать

цветы, и я слышал, как она, понизив голос, ободряла

девочку.
Я вспомнил про свисток-сирену, с помощью которого

иногда призывал своего племянника Джонни. Это страш¬

ная штука, способная поднять мертвого из могилы. Я

принялся свистеть, свистел без конца, но согнутые спи¬

ны не разгибались. С мужчинами — куда ни шло, но

перспектива потасовки с женщинами никогда меня не

привлекала; одиако этой женщине, подстрекавшей де¬

вочку к безза!^онию, меня здорово подмывало намять

бока.
Я принес из дому винтовку. Размахивая ею и скроив

свирепую физиономию, я пошел в атаку на врага. Де¬

вочка с воплем кинулась за сосны. Но женщина продол¬
45

жала спокойно рвать маки; она не обращала на меня

ни малейшего внимания. Я рассчитывал, что при мюем

приближении она пустится в бегство, и почувствовал

себя неловко: как бешеный буйвол, мчался я по полю

прямо на женщину, а она и не думала сходить с до¬

роги. Не оставалось ничего другого, как понемногу за¬

медлить ход, остро сознавая при этом! всю нелепость мо¬

его поведения. Когда я приблизился к ней на расстоя¬

ние пяти шагов, она выпрямилась и удостоила меня

взглядом. Я остановился и покраснел до корней волос.

Может бьггь, я на самом деле испугал ее,— я иногда

стараюсь уверить себя в этом,— а может быть, ей

просто стало жаль меня: как бы то ни было, но она с

невозмутимым, нет — торжественным видом проследо¬

вала за пределы моего поля с оранжевой и золотой гру¬

дой цветов в руках.
Все же после этого случая я стал беречь свои легкие

и больше прибегал к помощи винтовки. Кроме того, я

сделал некоторые обобщения и пришел к новым для

М1еня выводам. Совершая ограбление, женщины поль¬

зуются преимуществами своего пола. Мужчины отно¬

сятся с большим уважением к чужой собственности, не¬

жели женщины, и менее упорны в своих злодеяниях.^

И женщины не так боятся ружья, как мужчины. В общем,

если мы завоевываем новые владения, рискуя жизнью и

сражаясь, то это благодаря нашим матерям. Мы, англо¬

саксы,— раса сухопутных и морских грабителей, и ничего

в этом нет удивительного, раз мы вскормлены молоком

таких женщин, как .те, что мародерствуют теперь на

моем поле.
Между тем разбой шел своим чередом. Ни сирена,

ни ружейные артикулы не действовали. Горож1ане бы¬

ли смелы и бесстрашны. И я заметил, что обычай «ре-

питерства» получил всеобщее распространение. Какой

был толк без конца их пpoгoняtь, раз мы позволяли им

каждый раз уносить с собой их незаконную добычу?

Прогнав одного и того же человека во второй и в третий

раз, начинаешь испытывать что-то, похожее на жажду

крови. А изведав однажды этот кровожадный позыв,

чувствуешь, что тобой овладевает какой-то рок, влеку¬

щий тебя в бездну. Не раз ловил я себя на том, что бес¬

сознательно вскидываю винтовку к плечу, чтобы при-
46

целиться в бессовестных браконьеров. Во сне я истреб-

^лял их самыми разнообразными способами, а трупы бро¬

сал в водоем. С каждым днем соблазн выстрелить им

в ноги становился все сильней, с каждым днем го¬

лос судьбы звучал надо мной все повелительней. При¬

зрак виселицы возникал передо мной, и я, с петлей на

шее, созерцал страшное будущее своих детей, запятнан¬

ное бесчестием и позором. Я стал бояться самого себя, а

Бесс, встревоженная, ходила по знак0М1ЫМ, тайно умо¬

ляя их, чтобы они уговорили меня поехать отдохнуть.

И вот, когда я уже совсем! изнемог, мне пришла в голову

спасительная мысль: надо отбирать! Став безрезультат¬

ными, набеги прекратятся сами собой.
Первым после этого на моем поле появился муж¬

чина. Я дал ему подойти поближе. О радость! Это был

сам Репитер, самодовольный, полный уверенности в се¬

бе под влиянием прежних удач.
Я вышел к нему навстречу, небрежно размахивая

винтовкой.
—	Прошу прощения, но я вынужден побеспокоить

вас насчет этих маков,— произнес я елейньш голосом.—

Право, они нужны мне самому.
Он глядел на меня, онемев от изумления. Вероятно,

я представлял собой зрелище величественное или, во вся¬

ком случае, внушительное. С винтовкой в руке и с этой

любезной просьбой на устах я чувствовал себя зараз

Блэком Бартом, Джессом Джеймсом, Джеком Шеппар¬

дом, Робин Гудом и многими другими знаменитыми раз¬

бойниками.
—	Итак,— продолжал я несколько резче, то есть са¬

мым, как мне казалось, подходящим тоном»,— мне искрен¬

не 2кал!Ь вас тревожить, но все же прошу отдать мои

маки.
Я небрежно перехватил винтовку повыше и улыбнул¬

ся. Это его доконало. Не говоря ни слова, он отдал мне

цветы, повернулся и пошел к изгороди; от его непринуж¬

денной самоуверенности не осталось и следа. И на этот

раз он уже не останавливался, чтобы, словно невзначай,

сорвать цветок. Это было последнее появление Репите¬

ра. По его глазам я понял, что он меня невзлюбил, и,

пока он не скрылся из виду, даже спина его выражала

мне укор. Теперь мой домик всегда затоплен цветами.
47

Все вазы и глиняные кувшины полны ими. Они пылают

на каждой каминной доске, буйствуют по всем комнаг*

тал». Я дарю их своим знакомым» огромными букетами,

но услужливые горожане приходят и рвут их для меня

снова и снова.
—	Посидите еще минутку,— говорю я уходящему го¬

стю.
И мы сидим на прохладной веранде, в то время как

неутомимые горожане рвут мои маки, обливаясь потом

под жгучим» лучами солнца. Дождавшись, когда они

переобременят себя моими желтьши любимцами, я схо¬

жу вниз с винтовкой в руке и освобождаю их рт этого

груза. Таким образом, я убеждаюсь каждый раз, что не г

худа без добра.
Конфискация неизменно давала прекрасный резуль-

тат. Но я не учел одного обстоятельства: многочислен¬

ности горожан. Хотя прежние нарушители не возвра¬

щались, каждый дешь появлялись новые, и передо мной

встала поистине титаническая задача: внушить населе¬

нию целого города мысль о нецелесообразности набегов

на мое маковое поле. Первое время, отбирая у них добы¬

чу, я пытался объяснить им свою точку зрения, но в

дальнейшем перестал. Это была пустая трата времени:

они не могли меня понять.
Одной даме, намекнувшей на мою жадность, я ска¬

зал:
—	Милостивая государыня, я ничего у вас не отни¬

маю. Если б я не оберегал своих цветов вчера и третьего

дня, вы, окидывая взглядом мое поле, не увидели бы

этих маков,— они уже были бы сорваны вашими го¬

родскими ватагами. Маки, которых вы не должны рвать

сегодня,—.это те самые, что я не позволил рвать вчера и

третьего дня. Поэтому, уверяю вас, вы ровно ничего не

потеряли.
—	Но ведь теперь-то они здесь? — возразила она,

кидая плотоядный взгляд на их яркое великолепие.
В другой раз какой-то джентльмен сказал мне:
—	Я вам заплачу за них.
Я только что отобрал их у него целую охапку.
Мне вдруг стало стыдно, сам не знаю почему: вер¬

но, его слова напомнили мие, что мои цветы обладают

не только эстетической, но и денежной ценностью. По¬
48

давленный тем, что в моих действиях могли усмотреть

стремление к наживе, я невнятно пробормотал:
—	Я своими маками не торгую. Можете взять то, что
сорвали.
Но не прошло и недели, как тот же джентльмен

снова возник передо мною.
—	Я заплачу вам за них,— сказал он.
—	Пожалуйста,— отвечал я.— Платите! С вас два¬

дцать долларов.
Он разинул рот от изумления, испуганно поглядел на

меня, снова открыл было рот... и, ни слова не говоря, с

огорченным видом положил цветы на землю.
Но, как и следовало ожидать, рекорд наглости побиг

ла женщина. Когда я, не пожелав взять плату, потре¬

бовал, чтобы она вернула мне сорванных красавцев,

она решительно отказалась.
—	Я их рвала,^ заявила эта особа.— А время —

деньги. Оплатите м«е потраченное время, тогда получи¬

те цветы.
Щеки ее пылали от негодования, лицо — кстати ска¬

зать, довольно красивое — выражало непреклонную во¬

лю и решимость. Но я мужчина, житель гор, а она

только женщина, горожанка; и, не вдаваясь в подроб¬

ности, могу с удовлетворением сообщить вам, что этот

букет маков послужил украшением нашего жилища, а

женщина вернулась в город, не получив от меня ни гро¬

ша. Как-никак это же были мои маки!
—	Это божьи маки,— сказала восторженная моло¬

дая радикалка, оскорбленная в своих лучших демокра*

тических чувствах, при виде того, как я гоню со своего

поля народ. И она целых две недели ненавидела меня

лютой ненавистью. Я добился встречи с ней и все ей

растолковал, все решительно. Рассказал ей всю исто¬

рию маков, подобно тому, как Метерлинк поведал nai^

когда-то о жизни пчел; я осветил вопрос с биологиче¬

ской, психологической и социологической точки зрения,

рассмотрел его в этическом и эстетическом плане. Я раз¬

горячался, я пришел в азарт. Когда я кончил, она объя¬

вила, что я прав. Но в глубине души я уверен, что это

было сказано просто из сострадания. Я кинулся к кому-

то из друзей за утешением, рассказал им историю маков,

но она их, видимо, не заинтересовала. Я разволновался.
4. Джек Лондон. Т. VI.	49

Это их удивило и озадачило. Они глядели на меня с

любопытством.
—	Стоит ли затевать шум из-за каких-то маков? —•

сказали они.— Это дурной тон и вовсе вам не к лицу.
Я кинулся к другим, я жаждал оправдаться. Вопрос

приобретал жизненно важное значение: я должен был

во что бы то ни стало доказать свою правоту. Я чувство¬

вал потребность объясниться, хотя хорошо знал, что тот,

кто пускается в объяснения,— пропал. Я еще раз из¬

ложил всю историю с маками, входил в мельчайшие по¬

дробности, делал добавления и отступления, договорил¬

ся до хрипоты. А когда я умолк в изнеможении, они гля¬

дели на меня со скучающим) видом, потом стали говорить

всякие глупости и успокаивать меня, болтать совершен¬

но не идущий к делу вздор. Я пришел в бешенство и раз

и навсегда с ними порвал.
Теперь я сижу в своем домике на холм>е и поджидаю

случайных гостей. Беседуя с ними, я искусно завожу.

речь о своих маках и, не спуская глаз с лиц собеседников,

стараюсь уловить малейший признак неодобрения,

после чего выливаю им) на голову весь запас долго сдер¬

живаемой ярости. Часами я спорю с теми, кто не хо¬

чет признать, что я прав. Я стал похож на мопассанов-

ского героя, подобравшего кусок веревки. Я без устали

объясняю — и никто не хочет меня понять. С хищника-

ми-горожанами я стал обращаться грубей. Мне уже

не доставляет удовольствия отбирать у них добычу,—

это превратилось в неприятную обязанность, в тяже¬

лый, отвратительный труд. Знакомые на м)еня косятся

и при встречах что-то соболезнующе бормочут себе под

нос. Ко мне они редко заглядывают: боятся. Я че¬

ловек желчный, озлобленный, ни один луч не оживляет

больше моего печального существования,— весь свет со¬

средоточен на моем огненном поле.
Вот как приходится платить за собственность.

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ

«ВОЙНА КЛАССОВ»
Когда я был безусым юнцом, все смотрели на меня,

как на чудовище: шутка ли сказать — ведь я был со¬

циалист! Репортеры местных газет приходили меня ис¬

поведовать, а потом печатали мои интервью, более похо¬

жие на историю болезни некоего ненормального субъек¬

та. В ту пору (лет девять-десять назад) я ратовал за

муниципализацию коммунальных предприятий в моем

родном городе и меня называли «красным поджигате¬

лем», «террористом», «анархистом», а мои товарищи, из

так называемых порядочных, которые прекрасно ко мне

относились, приходили в ужас при одной мысли, что

их сестер могут увидеть со мной на улице; здесь их

дружба кончалась.
Однако времена меняются. Наступил день, когда я в

моем родном городе, из уст мэра, члена демократической

партии, услышал: «Муниципализация коммунальных

предприятий — это исконная американская политика».

С той поры акции мои стали повышаться. Медицинские

обследования кончились, и мои товарищи, из порядоч¬

ных, не приходили больше в ужас, увидев меня на ули-.

це рядом со своими сестрами. О моих политических и

социальных взглядах отзывались теперь как о юноше¬

ской блажи. Почтенные отцы семейства говорили, по¬

хлопывая меня по плечу, что со временем из меня еще

выйдет добропорядочный гражданин, человек широких

и просвещенных взглядов. Мне также внушали, что

убеждения мои всецело объясняются карманной чахот¬

кой: как только появится у меня немножко денег, все
51

это как рукой снимет,— и тогда мы окончательно по¬

ладим.
А потом наступил день, когда мой социализм стали

даже уважать: да, юношеская блажь, но блажь романти¬

ческая и по-^своему благородная. Романтизм в глазах

буржуа пользовался уважением, потому что был не

опасен. В качестве «краснрго», с бомбой в каждом кар¬

мане, я представлял известную опасность; но в качест¬

ве юнца, вооруженного всего-навсего кое-какими философ¬

скими идеями немецкого происхождения, я был просто

славным малым, приятным собеседником.
Среди всех этих превращений одно было неоспоримо:

менялся не я, менялось окружающее меня общество.

Ибо что касается моих социалистических взглядов, то они

год от году становились все зрелее и отчётливее. Мег

нялось, повторяю, общество, и менялось, как я стал с

огорчением замечать, в том направлении, что оно уже

не прочь было попользоваться кое-чем из моего арсена¬

ла. Когда я отстаивал муниципализацию коммунальных

предприятий, меня называли «красным», но когда с этиМ

лозунгом выступил городской мэр, утверждавший, что

это — исконная американская политика, ему аплодиро¬

вали. Он украл у меня этот лозунг, и слушатели аплоди^

ровали ему за воровство. А потом те же обыватели бра¬

лись поучать меня насчет того, что такое муниципализа¬

ция и каковы ее преимущества.
То, что происходило со мной, происходило со всем

американским социалистическим движением. В глазах

американского буржуа социализм из идеологического

вывиха постепенно превратился в безобидную блажь,

и вскоре обе наши старые партии стали втихомолку оби¬

рать его для своих целей. Социализм, таким образом,

попал в положение смиренного рабочего, честного тру¬

женика, которого безнаказанно эксплуатируют — и по¬

тому уважают.
Только то, что несет в себе опасность, вызывает отвра¬

щение и ненависть. То же, что не опасно, заслуживает

всяческого уважения. Именно так обстояло дело с соци¬

ализмом в Соединенных Штатах. В течение нескольких

лет социализм уважали. Буржуа видел в нем некую пре¬

красную несбыточную мечту — так сказать. Утопию,—

но мечту, и только. В то время — оно уже на исходе —
52

социализм терпели, потому что видели в нем нечто не¬

сбыточное— безопасное. Кое-какие громы из его йрсе^

нала расхватали и пустили по рукам, а рабочих успеш¬

но «кормили завтраками». Никакой опасности ниоткуда

не предвиделось. Добрая старая земля продолжала вер¬

теться, как ей положено: акционерам выплачивали диви¬

денды, из рабочих выколачивали все большие и боль¬

шие прибыли. Казалось, что выплачивание дивидендов

и выколачивание прибылей так и будет продолжаться

веки вечные. Это были богоугодные занятия, их благо¬

словил сам господь бог. Так говорили газеты, проповед¬

ники и директора колледжей, а, по мнению буржуа, их

устами глаголет истина.
Но тут нагрянули президентские выборы 1904 года.

Г ромом среди ясного неба явилась для всех крупная

победа социалистов: за их список было подано 435 ООО

голосов — в четыре раза больше, чем на прошлых выбо¬

рах, — небывалая цифра! Со времен Гражданской вой¬

ны третья партия лишь однажды собрала столько голо¬

сов. Социализм вдруг заявил о себе как о живой, растущей

революционной силе. Он опять становится опасен; боюсь,

как бы теперь нас с ним и вовсе не перестали уважать.

По крайней мере в этом духе высказывается сейчас капи¬

талистическая пресса; вот несколько выдержек из газет¬

ных статей, появившихся уже после выборов:
«Демократическая партия — эта опора конституции—

умерла. Зато у нас есть социал-демократическая партия,

партия континентальной Европы, проповедующая недо¬

вольство и классовую вражду, нападающая на закон,

собственность и права личности, призывающая к экспро¬

приации и грабежу» («Чикаго Кроникл»),
«Достаточно сказать, что 40 ООО голосов было подано

у нас за то, чтобы такой человек, как Юджин У. Деббс,

стал президентом Соединенных Штатов. Нечего ска¬

зать, хорошая реклама для Чикаго!» {«Чикаго Интер-

Оушн»).
«Нельзя закрывать глаза на быстрый рост у нас со¬

циализма, хотя, казалось бы, уж в Америке меньше все¬

го для этого оснований» («Бруклин Дэйли Игл»),
53

«События прошедшего вторника налагают огромную

ответственность на республиканскую партию... Она зна¬

ет, как нам необходимы реформы, решительные, корен¬

ные реформы, и располагает всеми полномочиями, чтобы

их провести. Ехли ока этого не сделает, то да поможет

бог нашей цивилизации!.. Надо ударить по трестам, а

то как бы нашей правящей партии не пришлось отвечать

перед всем миром, если наш строй рухнет и уступит место

социалистической республике. Надо также раз навсег*-

да покончить с произвольным урезыванием заработной

платы — это тоже лишний козырь в руках социалистов»

(«Чикаго Нъю Уорлд»),
«Пожалуй, самая примечательная черта прошедших

выборов заключается в победе социалистов — в резком

повышении числа голосов, поданных за их список... Еще

до выборов мы указывали, что всякие поблажки и послаб¬

ления в отношении социалистов могут дорого нам обой¬

тись... С ним (социализмом) надо бороться во всех об¬

ластях, беря под обстрел любое его начинание» («Сан-

Франциско Аргонавт»),
Да, социализм опасен, и я меньше всего хочу отрицать

это. Он намерен стереть с лица земли, вырвать с корнем

все установления современного капиталистического об¬

щества. Социализм — это революция, революция такого

размаха и такой глубины, каких еще не знала история.

Изумленному миру он являет новое зрелище — органа''

зованное международное революционное движение.

Для буржуазного сознания классовая борьба представ¬

ляется чем-то чудовищным и ненавистным, но ведь со¬

циализм— это и есть классовая борьба, всеобъемлющая

классовая борьба неимущих рабочих с имущими хозя¬

евами рабочих во всем мире. Первое положение социализ¬

ма состоит в том, что эта борьба носит классовый ха¬

рактер. Рабочий класс, в процессе общественного разви¬

тия (иначе говоря, по самой природе вещей), должен

восстать против капиталистического господства и сверг¬

нуть владычество капиталистов. Вот какую угрозу несет

социализм! И, заявляя об этом и присягая ему в верно¬

сти, я охотно принимаю все выгекающие отсюда послед¬

ствия — очевидно, меня теперь перестанут уважать.
54

А между тем для рядового буржуа^социализм так и

остается только неясной, бесформенной угрозой. Когда

рядовой представитель класса капиталистов берется рас*

суждать о социализме, он лишь расписывается в соб¬

ственном невежестве. Он не знает ни литературы, ни фи¬

лософии социализма, ни его политики. Он только

преважно качает головой и потрясает ржавым копьем

давно устаревших и истрепанных мыслей. Он лепечет

фразы, вроде: «Люди неравны и не могут быть равны от

рождения»; «Все это — несбЪ1точная утопия»; «Умерен¬

ность должна вознаграждаться»; «Человек должен спер¬

ва духовно переродиться»; «Колонии на кооперативных

началах всегда терпели крах»; и наконец: «А что, если

мы всех уравняем? Пройдет лет десять, и люди опять бу¬

дут делиться на бедных и богатых».
Пойстине пора капиталистам узнать кое-что о со¬

циализме, который, как они уже чувствуют, представляет

для них угрозу. И автор этого сборника надеется, что

поможет хотя бы некоторым из них немного просве¬

титься. Капиталисту не мешает раз навсегда усвоить,

что социалистическое учение основано отнюдь не на ра¬

венстве, а, напротив, на неравенстве людей. Он должен

понять, что человеку вовсе не нужно духовно переродить¬

ся, чтобы идеи социализма претворить в жизнь. Он дол¬

жен узнать, что социализм видит вещи такими, как они

есть, а не такими, какими они должны быть, и что те,

к кому социализм обращается, это самые простые люди,

обыкновенная, теплая «человеческая глина», существа'

слабые и грешные, жалкие и ничтожные, половинчатые

и нелепые, но с божественной искрой, с печатью воз¬

вышенного на челе, озаренные проблесками бескорыстия

и самопожертвования, с горячим стремлением к добру,

самоотречению и подвигу — и с совестью, величествен¬

ной и суровой совестью, превращающейся временами

в грозного судию, который повелительно требует прав¬

ды, только правды, ничего, кроме правды.
Окленд, Калифорния,

J2 января L90Jl

что ЗНАЧИТ ДЛЯ МЕНЯ ЖИЗНЬ
Я родился в рабочей среде. Рано познал я востор¬

женность, власть мечты, стремление к ^идеалам; и до¬

биться желанной цели — было надеждой моего детства.

Меня окружали грубость, темнота, невежество. И смот¬

рел я больше не вокруг, а вверх; Место мое в обществе

было на самом дне. Жизнь здесь не обещала ничего, кро¬

ме убожества и уродства тела и духа, ибо тело и дух

здесь в равной мере были обречены на голод и муки.
Надо мной высилось громадное здание общества, и

мне казалось, что выход для меня — это подняться вверх.

Проделать этот путь я решил еще в детстве. Там, навер¬

ху, мужчины носили черные сюртуки и накрахмаленные

рубашки, а женщины одевались в красивые платья. Там

же была вкусная еда, и еды было вдоволь. Это для

тела. Но там же были и духовные блага, Я верил, что

там, наверху, можно встретить бескорыстие, мысль яс¬

ную и благородную, ум бесстрашный и пытливый. Я знал

это потому, что читал развлекательные романы, где все

герои, исключая злодеев и интриганов, красиво мыслят

и чувствуют, возвышенно декламируют и состязаются

друг с другом в благородстве и доблести. Короче говоря,

я скорее усомнился бы в том, что солнце завтра вновь

взойдет на небе, чем в том, что в светлом мире надо

мной сосредоточено все чистое, прекрасное, благород¬

ное— все то, что оправдывает и украшает жизнь и воз¬

награждает человека за труд и лишения.
Но не так-то легко пробиться снизу вверх, в особен¬

ности если ты обременен иллюзиями и не лишен идеалов.
56

я жил на ранчо в Калифорнии, и обстоятельства по¬

нуждали меня упорно искать лесенку, по которой я мог

бы вскарабкаться наверх. Я рано начал допытываться,

сколько дохода приносит денежный вклад, и терзал свои

детские мозги, стараясь постичь благодеяния и преиму¬

щества этого замечательного человеческого изобретения—

сложных процентов. Затем я установил, каковы действу¬

ющие ставки заработной платы рабочих всех возрастов

и каков их прожиточный минимум. На основе собран¬

ных сведений я пришел к выводу, что если я немедлен¬

но начну действовать и буду работать и копить деньги,

то к пятидесяти годам смогу бросить работу и вкусить

те блага и радости, которые станут мне доступны на бо¬

лее высокой ступени общественной лестницы. Само собой

разумеется, что я твердо решил «е жениться и совершен¬

но упустил из виду болезни — этот страшный бич трудо¬

вого люда.
Но жизнь, бившая во мне ключом, требовала боль¬

шего, чем жалкое существование мелкого скопидома.

К тому же десяти лет от роду я стал продавцом газет, и

мои планы на будущее стали быстро меняться. Вокруг

меня было все то же убожество и уродство, а высоко

надо мной — все тот же далекий и манящий рай; но

взбираться к нему я решил по другой лестнице — по лест¬

нице бизнеса. К чему копить деньги и вкладывать их в

государственные облигации, когда, купив две газеты

за пять центов, я мог, почти не сходя с места, продать их

за десять и таким образам удвоить свой капитал? Я

окончательно избрал лестницу бизнеса и уже видел се¬

бя лысым и преуспевающим королем торгашей.
Обманчивые мечты! В шестнадцать лет я в самом де¬

ле получил титул «короля». Но этот титул был присвоен

мне бандой головорезов и воров, которые назщвали

меня «королем устричных пиратов». К этому времени я

уже поднялся на первую ступень лестницы бизнеса. Я

стал капиталистом. Я был владельцем судна и полного

снаряжения, необходимого устричному пирату. Я начал

эксплуатировать своих ближних. У меня была команда

в составе одного человека. В качестве капитана и , вла¬

дельца судна я забирал себе две трети добычи и отда¬

вал команде одну треть, хотя команда трудилась так же

тяжко, как и я, и так же рисковала, жизнью и свободой.
57

Эта первая ступень оказалась пределом, которого я до¬

стиг на лестнице бизнеса. Однажды ночью я совершил

налет на китайские рыбачьи лодки. Веревки и сети стои¬

ли денег, это были доллары и центы. Я совершил гра¬

беж— согласен; но мой поступок полностью отвечал ду¬

ху капитализма. Капиталист присваивает собственность

своих ближних, искусственно сбивая цену, злоупотребляя

доверием или покупая сенаторов и членов верховного су¬

да. Я же пользовался более грубыми приемами — в этом

была вся разница,— я пускал в ход револьвер.
Но в ту ночь моя команда оказалась в числе тех

ротозеев, по адресу которых порою так негодует капита¬

лист, ибо они весьма чувствительно увеличивают не¬

производительные расходы и сокращают прибыль. Моя

команда была повинна и в том и в другом. Из-за ее

небрежности загорелся и пришел в полную негодность

парус с грот-мачты. О прибыли нечего было и думать, ки¬

тайские же рыбаки получили чистый доход в виде

тех сетей и веревок, которые нам не удалось украсть.

Я оказался банкротом, неспособным уплатить шесть¬

десят пять долларов за новый парус. Я поставил свое

судно на якорь и, захватив в бухте пиратскую лодку,

отправился в набег вверх по реке Сакраменто. Пока я

совершал это плавание, другая шайка пиратов, орудовав¬

шая в бухте, разграбила мое судно. Пираты утащили с

него все, вплоть до якорей. Некоторое время спустя я на¬

шел его остов и продал за двадцать долларов. Итак, я

скатился с той первой ступени, на которую было взоб¬

рался, и уже никогда больше не вступал на лестницу

бизнеса.
С тех пор меня безжалостно эксплуатировали другие

капиталисты. У меня были крепкие мускулы, и капитали¬

сты выжимали из них деньги, а я — весьма скудное про¬

питание. Я был матросом, грузчиком, бродягой; работал

на консервном заводе, на фабриках, в прачечных; ко¬

сил траву, выколачивал ковры, мыл окна. И никогда не

пользовался плодами своих трудов! Я смотрел, как дочка

владельца консервного завода катается в своей коляс*

ке, и думал о том, что и мои мускулы — в какой-то степе¬

ни — помогают этой коляске плавно катиться на резино¬

вых шинах. Я смотрел на сынка фабриканта, идущего в

колледж, и думал о том, что и мои мускулы — в какой-то
58

степени — дают ему возможность пить вино и веселить¬

ся с друзьями.
Но меня это не возмущало. Я считал, что таковы пра¬

вила игры. Они — это сила. Отлично, я тоже не из

слабых. Я прюбьюсь в их ряды и буду сам выжимать

деньги из чужих мускулов. Я не боялся работы. Я лю¬

бил тяжелый труд. Я напрягу все силы, буду работать

еще упорней и в конце концов стану столпом общества.
Как раз в это время — на ловца и зверь бежит — я

повстречал работодателя, который придерживался тех

же взглядов. Я хотел работать, а он, в еще большей

степени, хотел, чтобы я работал. Я думал, что осваиваю

новую профессию,— в действительности же я просто ра¬

ботал за двоих. Я думал, что мой хозяин готовит из меня

электротехника. А дело сводилось к тому, что он зара¬

батывал на мне пятьдесят долларов ежемесячно. Двое

рабочих, которых я заменил, получали ежемесячно по

сорок долларов каждый. Я выполнял их работу за три¬

дцать долларов в месяц.
Мой хозяин заездил меня чуть не до смерти. Можно

любить устрицы, но, если их есть сверх меры, почувству¬

ешь к ним отвращение. Так вышло и со мной. Работая

сверх сил, я возненавидел работу, я видеть ее не мог.

И я бежал от работы. Я стал бродягой, ходил по дворам

и просил подаяния, колесил по Соединенным Штатам,

обливаясь кровавым потом в трущобах и тюрьмах.
Я родился в рабочей среде и вот теперь, в восемна¬

дцать лет, стоял ниже того уровня, с которого начал. Я

очутился в подвальном этаже общества, в преисподних

глубинах нищеты, о которых не очень приятно да и не

стоит говорить. Я очутился на дне, в бездне, в выгребной

яме человечества, в душном склепе, на свалке нашей ци¬

вилизации. Эти подвалы в здании общества предпочита¬

ют не замечать. Недостаток места заставляет меня умол¬

чать о нйх, и я скажу лишь, что то, что я там увидел, по¬

вергло меня в ужас.
Потрясенный, я стал размышлять. И наша сложная

цивилизация предстала предо мной в своей обнаженной

простоте. Вся жизнь сводилась к вопросу о пище и крове.

Для того чтобы добыть кров и пищу, каждый что-нибудь

продавал. Купец продавал обувь, политик — свою со¬

весть, представитель народа — не без исключения, разу¬
59

меется,— народное доверие; и почти все торговали своей

честью. Женщины — и падшие и связанные священными

узами брака — готовы были торговать своим телом. Все

было товаром, и все люди — продавцами и покупателями.

Рабочий мог предложить для продажи только один то¬

вар — свои мускулы. На его честь на рынке не было спро¬

са. Он мог продавать и продавал только силу своих мус¬

кулов.
Но этот товар отличался одним весьма существен¬

ным свойством. Обувь, доверие и честь можно было об¬

новить. Запас их был неиссякаем. Мускулы же нельзя

было обновить. По мере того как торговец обувью рас¬

продавал свой товар, он пополнял запасы его. Но рабо¬

чий не имел возможности восстановить запас своей му¬

скульной силы. Чем больше он продавал, тем меньше у

него оставалось. Только этот товар и был у него, и с каж¬

дым днем запас его уменьшался. И наступал день,— если

только рабочий доживал до него,— когда он продавал ос¬

татки своего товара и закрывал лавочку. Он становился

банкротом, и ему ничего не оставалось, как спуститься в

подвальный этаж общества и умереть с голоду.
Затем я узнал, что человеческий мозг тоже является

товаром. И что этот товар также имеет свои особенности.

Торговец мозгом в пятьдесят — шестьдесят лет находится

в расцвете сил, и в это время изделия его ума ценятся

дороже, чем когда-либо. А рабочий уже к сорока пяти —

пятидесяти годам истощает свой запас сил.
Я находился в подвальном этаже общества и счи¬

тал это место не подходящим для жилья. Водопровод

и канализация здесь были в антисанитарном состоянии,

дышать было нечем. Если уж мне нельзя жить в бельэта¬

же, то стоило попытаться попасть хотя бы на чердак.

Правда, рацион там тоже был скудный, но зато воздух

чистый. Я решил не продавать больше мускульную силу,

а торговать изделиями своего ума.
Тогда началась бешеная погоня за знаниями. Я вер¬

нулся в Калифорнию и погрузился в чтение книг. Гото¬

вясь к тому, чтобы стать торговцем мозгом, я невольно

углубился в область социологии. И тут, в книгах оп¬

ределенного толка, я нашел научное обоснование тех про¬

стых социологических идей, до которых додумался само¬

стоятельно; Другие и более сильные умы еще до моего
60

появления на свет установили все то, о чем и я ду¬

мал, и еще многое такое, что мне и не снилось. Я понял,

что я социалист.
Социалисты — это революционеры, стремящиеся раз¬

рушить современное общество, чтобы на его развалинах

построить общество будущего. Я тоже был социалистом и

революционером. Я вошел в группу революционных ра¬

бочих и интеллигентов и впервые приобщился к умствен¬

ной жизни. Среди них было немало ярко талантливых,

выдающихся людей* Здесь я встретил сильных и бодрых

духом, с мозолистыми руками, представителей рабочего

класса; лишенных сана священников, чье понимание хриг

стианства оказалось слишком широким для почитателей

маммоны; профессоров, не ужившихся с университет¬

ским начальством, насаждающим пресмыкательство и

раболепие перед правящими классами,— профессоров,

которых выкинули вон, потому что они обладали знани¬

ем и старались употребить его на благо человечества.
У революционеров я встретил возвышенную веру в

человека, горячую преданность идеалам, радость беско¬

рыстия, самоотречения и мученичества — все то, что

окрыляет душу и устремляет ее к новым подвигам. Жизнь

здесь была чистой, благородной, живой. Жизнь здесь

восстановила себя в правах и стала изумительна и вели¬

колепна, и я был рад, что живу. Я общался с людь¬

ми горячего сердца, которые человека, его душу и тело,

ставили выше долларов и центов и которых плач голод¬

ного ребенка волнует больше, чем трескотня и шумиха

по поводу торговой экспансии и мирового владычества.

Я видел вокруг себя лишь благородные порывы и герои¬

ческие устремления, и мои дни были солнечным сиянием,

а ночи — сиянием звезд, и в искрах росы и в щламени пе¬

редо мной сверкал священный Грааль, символ страж*

дущего, угнетенного человечества, обретающего спасе¬

ние и избавление от мук.
А я, жалкий глупец, я думал, что это всего лишь пред¬

вкушение тех радостей, которые я обрету в верхних эта¬

жах общества. Я утратил немало иллюзий с тех пор, ког¬

да на ранчо в Калифорнии читал развлекательные ро¬

маны. Но мне предстояло еще много разочарований»
В качестве торговца мозгом я имел успех. Общество

раскрыло передо мной свои парадные двери. Я сразу
61

очутился в гостиной и очень скоро утратил свои по¬

следние иллюзии. Я сидел за обеденным столом вместе

с хозяевами этого общества, с их женами и дочерьми.

Одеты женщины были красиво — все это так; но, к моему

простодушному изумлению, я обнаружил, что они из то¬

го же теста, что и все женщины, которых я знал в под¬

вальном этаже. Оказалось, что, несмотря на различие

в одежде, «знг1тная леди и Джуди ОТреди во всем ос¬

тальном равны».
Но меня поразило не столько это обстоятельство,

сколько их низменный материализм. Верно, эти красиво

одетые и красивые женщины были не прочь поболтать

о милых их сердцу маленьких идеалах и столь же милых

и мелких добродетелях, но их детская болтовня не могла

скрьггь основного стержня их жизни — голого расчета.

А в какой покров сентиментальности обряжали они свой

эгоизм! Они занимались всякого рода мелкой благотво¬

рительностью, причем охотно ставили вас об этом в из¬

вестность, а между тем та пища, которую они ели,

и те платья, которые носили, были куплены на диви¬

денды, запятнанные кровью детского труда, кровью пото¬

гонного труда и кровью тех, кто был вынужден торго¬

вать своим телом. Когда я говорил об этом и в просто¬

те души ожидал, что эти сестры Джуди ОТреди

немедленно сбросят с себя залитые кровью шелка и дра¬

гоценные камни, они обижались и со злобой возражали

мне, что нищета в подвальном этаже общества яви¬

лась следствием мотовства, пьянства и врожденной по¬

рочности. Когда же я замечал, что вряд ли мотовство,

пристрастие к спиртным напиткам и врожденная пороч¬

ность заставляют еженощно работать по двенадцати ча¬

сов на бумагопрядильной фабрике Юга полуголодного

шестилетнего ребенка, то мои собеседницы обрушивались

на мою личную жизнь и называли меня «агитатором»,—

видимо, считая, что на такой веский довод возразить не¬

чего.
Не лучше чувствовал я себя и в кругу самих хозяев.

Я ожидал встретить людей нравственно чистых, благо¬

родных и жизнедеятельных, с чистыми, благородными,

жизнеутверждающими идеалами. Я вращался среди лю¬

дей, занимавших высокое положение,— проповедников,

политических деятелей, бизнесменов, ученых и журна¬
62

листов, я ел с ними, пил с ними, ездил с ними и изучал

их. Верно, я встречал немало людей нравственно чистых

и благородных, но, за редким исключением, люди эти не

были жизнедеятельны. Я глубоко убежден, что мог бы все

эти исключений сосчитать по пальцам. Если в ком чувст-

вовалась жизнь, то это была жизнь гниения; если

кто был деятелен, то деяния его были гнусны; остальные

были просто непогребенные мертвецы — незапятнанные и

величавые, как хорошо сохранившиеся мумии, но безжиз¬

ненные. Это особенно относится к профессорам, с кото¬

рыми я познакомился, — к тем людям, что придержива¬

ются порочного академического принципа: «Будь бес¬

страстен в поисках бесстрастного знания».
Я знал людей, которые на словах ратовали за мир,

а на деле раздавали. сыщикам оружие, чтобы те уби¬

вали бастующих рабочих; людей, которые с пеной у

рта кричали о варварстве бокса, а сами были повинны

в продаже недоброкачественных продуктов, от которых

детей ежегодно умирает больше, чем их было на совести

у кровавого Ирода.
Я беседовал с промышленными магнатами в отелях,

клубах и особняках, в купе спальных вагонов и в каю¬

тах пароходов, и я поражался скудости их запросов.

В то же время я видел, как уродливо развит их ум, погло¬

щенный интересами бизнеса. Я понял также, что во всем,

что касалось бизнеса, их нравственность равнялась

нулю.
Вот утонченный джентльмен с аристократическим ли¬

цом, он называется директором фирмы,— на деле же он

кукла, послушное орудие фирмы в ограблении вдов и си¬

рот. А этот видный покровитель искусств, коллекцио¬

нер редкостных изданий, радеющий о литературе,— им,

как хочет, вертит скуластый, звероподобный шанта¬

жист — босс муниципальной машины. А этот редактор,

публикующий рекламные объявления о патентованных

лекарствах и не осмеливающийся сказать правду о них

в своей газете из-за боязни потерять заказ на рекламу,

обозвал меня подлым демагогом, когда я заявил, что его

познания в области политической экономии устарели, а в

области биологии — они ровесники Плинию.
Вот этот сенатор — орудие и раб, маленькая марио¬

нетка грубого и невежественного босса; в таком же по-
63

ложении находится этот губернатор и этот член верхов¬

ного суда; и все трое они пользуются бесплатным проез¬

дом по железной дороге.
Этот коммерсант, благочестиво рассуждающий о бес¬

корыстии и всеблагом провидении, только что бессовестно

обманул своих компаньонов. Вот видный благотвори¬

тель, щедрой рукой поддерживающий миссионеров,— он

принуждает своих работниц трудиться по десяти часов

в день, платя им гроши, и таким образом толкает их

на проституцию.
Вот филантроп, на чьи пожертвования основаны но¬

вые кафедры в университете,— он лжесвидетельствует на

суде, чтобы выгадать побольше долларов и центов.

А этот железнодорожный магнат нарушил слово джентль¬

мена и христианина, тайно обещав сделать скидку одно¬

му из двух промышленных магнатов, .сцепившихся в

смертельной схватке.
Итак, повсюду грабеж и обман, обман и грабеж. Лю¬

ди жизнедеятельные — но грязные и подлые; или чистые

и благородные — но мертвые среди живых. И тут же

огромная масса — беспомощная и пассивная, но нравст¬

венно чистая. Она грешила не расчетливо и не произ¬

вольно, а в силу своей пассивности и невежества, мирясь

с господствующей безнравственностью и извлекая из нее

выгоды. Если бы она была сознательна и активна, она

не была бы невежественна и отказалась бы от участия

в прибыли, добываемой грабежом и обманом.
Я почувствовал отвращение к жизни в бельэтаже,

где расположены парадные комнаты. Ум мой скучал,

сердце томилось. И я вспомнил своих друзей — интелли¬

гентов, мечтателей, лишенных сана священников, выб¬

рошенных на улицу профессоров, честных, сознательных

рабочих. Я вспомнил дни и ночи, пронизанные сиянием

солнца и звезд, когда жизнь казалась возвышающим

душу чудомг духовным раем, исполненным героизма и

высокой романтики. И я увидел перед собой, в вечном

сиянии и пламени, священный Грааль.
И я вернулся к рабочему классу, в среде которого

родился и к которому принадлежал. Я не хочу бол1]^ше

взбираться наверх. Пышные хоромы над моей головой

не прельщают меня. Фундамент общественного здания—

вот что меня привлекает. Тут я хочу работать, налегать
64

на рычаг, рука об руку, плечо к плечу с интеллигента¬

ми, мечтателями и сознательными рабочими, и, зорко при¬

глядываясь к тому, что творится в верхних этажах, рас¬

шатывать возвышающееся над фундаментам здание. При¬

дет день, Когда у нас будет достаточно рабочих рук и ры¬

чагов для нашего дела и мы свалим это здание вместе со

всей его гнилью, непогребенными мертвецами, чудовищ¬

ным своекорыстием и грязным торгашеством. А потом

мы очистим подвалы и построим новое жилище для чело¬

вечества, в котором не будет палат для избранных, где все

комнаты будут просторными и светлыми и где можно

будет дышать чистым и животворным воздухом.
Таким я вижу будущее. Я смотрю вперед и верю—

придет время, когда нечто более достойное и возвышен¬

ное, чем мысль о желудке, будет направлять развитие че¬

ловека, когда более высокий стимул, чем потребность на¬

бить брюхо,— а именно это является стимулом сегод¬

няшнего дня,— будет побуждать человека к действию.

Я сохраняю веру в благородство и величие человека, Я

верю, что чистота и бескорыстие духа победят господству¬

ющую ныне всепоглощающую алчность, И наконец —

я верю в рабочий класс. Как сказал один француз: «Лест¬

ница времени постоянно сотрясается от деревянных баш¬

маков, поднимающихся вверх, и начищенных сапог, спу¬

скающихся вниз».
б. Джек Лондон. Т. VI.

гниль ЗАВЕЛАСЬ В ШТАТЕ АЙДАХО
Мойер, Петтибон и Хейвуд — жертвы заговора
В штате Айдахо засадили в тюрьму трех рабочих —

Мойера, Хейвуда и Петтибона. Их обвиняют в убий¬

стве губернатора Стюненберга. Помимо того, на совести

у этих людей десятки, если не сотни, кошмарных зло¬

деяний. Убийцы — не только руководители рабочего дви¬

жения, но и анархисты. Виновность их установлена, не се¬

годня-завтра — казнь. К сожалению, их ожидает повеше¬

ние— слишком легкая смерть для таких злодеев: их

следовало бы четвертовать. Но хорошо уже и то, что их

наверняка повесят,— это все-таки утешение.
Вот вкратце, что знает об этом деле и что думает о

нем рядовой американец — фермер, адвокат, учитель, свя¬

щенник, бизнесмен. Он думает так на основании того,

что ему сообщают газеты. Если бы газеты освещали это

дело иначе, он, возможно, думал бы иначе. Цель настоя¬

щей статьи огласить те факты, о которых умалчивает де¬

вяносто девять процентов американских газет.
Начнем с того, что в день совершения убийства ни

Мойера, ни Хейвуда, ни Петтибона в штате Айдахо даже

и не было. Далее: то обстоятельство, что местные влас¬

ти заключили этих рабочих лидеров в тюрьму, надо расце¬

нивать как злостное нарушение закона со стороны са¬

мих блюстителей закона, начиная с главы штата и кон¬

чая самым мелким чиновником, причем эти незаконные

действия совершены ими в сговоре с ассоциацией шахто¬

владельцев и железнодорожными компаниями,
66

Итак, перед нами явный и ничем не прикрытый ааг^г

вор. Участники его, будучи сами заговорщиками я Щ-<

рушителями закона, требуют наказания тех, кого они об¬

лыжно называют заговорщиками и нарушителями зако¬

на. Это . по меньшей мере недобросовестно, скажете вы.

Не только недобросовестно, но и подло, скажу я.

Ложь и подлость никогда еще не приводили ^к правде. А

между тем шахтовладельцы начинают свой крестовый

поход в защиту правды — с неправды.
Плохое начало: оно заставляет нас поближе занять¬

ся этими господами — посмотреть, что за люди наши шах¬

товладельцы и каковы их прошлые дела, вникнуть в их

побудительные мотивы; а заодно не мешает рассмотреть

обвинительный материал, на основании, которого были

осуждены Мойер, Хейвуд и Петтибон.
Этим материалом послужили показания некоего Гар¬

ри Орчарда. Надо прямо сказать: они не внушают дове¬

рия. Да и как в самом деле верить свидетелю, который

заявляет, что по чьему-то наущению и за соответствую¬

щую мзду он совершил убийство? А именно к этому сво¬

дится признание Гарри Орчарда.
Лидеры Западной федерации горняков не впервые

предстают перед судом по обвинению в убийстве, и не

впервые против них даются сомнительные показания. Ко¬

лорадо славится такими показаниями, самый воздух там

способствует их урожайности. Особенно не повезло Мой¬

еру: его затаскали по тюрьмам, и каждый раз ему вме¬

няли в вину какое-нибудь убийство. Не меньше чем пол¬

десятка свидетелей клялись на библии, что по нау¬

щению Мойера они совершили убийство. А история учит

нас, что, когда подручный сознается в преступлении, на

виселицу отправляют хозяина.
Случай с Мойером опровергает уроки истории. Не¬

смотря на обилие опорочивающих показаний, он еще ни

разу не был осужден. Последнее обстоятельство говорит

не в пользу колорадских показаний, они, оказывается,

с гнильцой. А явная порочность всех предыдущих по¬

казаний заставляет нас усомниться и в нынешних пока¬

заниях Гарри Орчарда, в свежести и чистоте этого коло¬

радского фрукта. Трудно поверить, чтобы в местности,

где выращивают заведомо гнилые фрукты, выросло что-

нибудь порядочное, благоухающее свежестью и чистотой.
67

Когда свидетель является в суд для дачи показаний,

не мешает поинтересоваться, что это за человек, какие

дела он совершил в жизни и не привели ли его сюда ко¬

рыстные побуждения. Вот ассоциация шахтовладельцев

Колорадо и Айдахо! Она явилась в суд, чтобы свидетель¬

ствовать против Мойера, Хейвуда и Петтибона. Что же

за люди шахтовладельцы? И каковы их прошлые дела?
О том, что шахтовладельцы попирают закон и право,

знает каждый ребенок. Ни для кого также не тайна,

что они ограбили тысячи американцев, лишив их из¬

бирательных прав. Что беззаконие они возвели в закон,

давно уже стало неопровержимой истиной. Но все это

имеег лишь общее касательство к данному предмету.
Перейдем к частностям. Начиная с 1903 года, с тех

пор как в Колорадо вспыхнула ожесточенная классовая

война, шахтовладельцы преследуют рабочих, членов За¬

падной федерации горняков, обвиняя их во всевозмож¬

ных преступлениях. Это породило целую серию процессов,

причем во всех случаях суд прекращал дело за отсутстви¬

ем состава преступления. Свидетельские показания на

процессах давались платными шпиками и сыщиками ком¬

паний. Но хотя все они большие мастера по части фабри¬

кации улик, на суде дело оборачивалось не в их пользу.

А это плохая рекомендация для того сорта показаний,

которые родит в изобилии тучный чернозем Колорадо.
Но это еще не все. Пусть сыщики и шпики, выступая

свидетелями в суде, не имели успеха, зато они блестяще

проявили свои таланты на уголовном поприще. Многие из

них были осуждены и теперь отбывают наказание за са¬

мые разнообразные преступления, начиная с мелкой кра¬

жи и кончая убийством.
А можно ли считать шахтовладельцев добропорядоч¬

ными гражданами? Уважают ли они закон? Выполняют

ли его предписания? «Плевать нам на конституцию!» —

вот программа, с которой они выступали в 1903 году. Ге¬

нерал Шерман Белл, их приспешник, заявил: «Непри¬

косновенность личности? Многого захотели! Как бы я не

прописал этим личностям «со святыми упокой»! А Гу¬

динг, нынешний губернатор Айдахо, недавно сказал во

всеуслышание: «Плевать мне на народ!»
Естественно усомниться в гражданской добропорядоч¬

ности людей, которые постоянно и последовательно плю¬
68

ют на права личности, на конституцию и народ. Несколь-

КО лет назад в Чикаго группа людей была приговорена к

повешению за «подстрекательские речи», куда более

невинные. Но то были рабочие. В ассоциацию же шахто¬

владельцев Колорадо и Айдахо входят только дирек¬

тора компаний, иначе говоря — капиталисты. Их не пове¬

сят. Напротив, они пользуются неограниченной свобо¬

дой и правом посылать на виселицу тех, кто им поче-

му-либо не симпатичен.
Почему Мойер, Хейвуд и Петтибон не симпатичны

шахтовладельцам? Оттого что, по мнению последних, эти

люди пытаются залезть к ним в карман. Мойер, Хей¬

вуд и Петтибон — руководители организованных рабочих.

Они возглавляют борьбу за более высокую зарплату и

сокращение рабочего дня. Но это влечет за собой удо¬

рожание производства. Чем выше издержки производ¬

ства, тем меньше прибыль. С другой стороны, если бы хо¬

зяевам удалось разгромить Западную федерацию горня¬

ков, ничто не помешало бы им увеличить рабочий день,

снизить зарплату и выиграть на этом миллионы долла¬

ров. Лишить шахтовладельцев этих миллионов — зна¬

чит на их языке залезть к ним в карман.
У шахтовладельцев бездонные карманы. Иуда предал

Христа за тридцать сребреников. С тех пор человече¬

ская природа нисколько не изменилась; вполне возмож¬

но, что Мойер, Хейвуд и Петтибон будут повешены из-

за нескольких миллионов долларов. Это отнюдь не озна¬

чает, что Мойер, Хейвуд и Петтибон лично неприятны

шахтовладельцам (Иуда не питал неприязни к Хри¬

сту),— просто они не хотят упускать свои прибыли. Иуда

тоже не хотел упустить свои тридцать сребреников.
Что все это говорится не для красного словца, явст¬

вует из того, что шахтовладельцы давно уже недвусмыс¬

ленно заявляют, что они намерены разнести Западную

федерацию горняков. В этом, и только в этом, и состоят

их побудительные мотивы, ясно и четко выраженные. Над

этими мотивами стоит задуматься каждому сознательно¬

му патриоту и гражданину.
Короче говоря, положение в Айдахо сводится к сле¬

дующему: в результате длительной и упорной схватки

между капиталистами и рабочими капиталисты заклю¬

чили в тюрьму руководителей рабочего движения и те¬
69

перь добиваются их казни. Это не первая попытка капита**

листов убрать неугодных им людей, но до сих пор ни од¬

на из сфабрикованных ими «улик» и ни одно «свиде¬

тельское показание» не имели успеха,— при ближайшем

рассмотрении они оказывались гнилою трухой. Наемные

шпики и агенты капиталистов сами попадали в тюрьму за

совершенные ими преступления, и все их попытки ого¬

ворить кого-либо из рабочих руководителей бесславно

провалились.
Капиталисты не только на словах, но и на деле поку¬

шаются на основные законы страны. Им выгодно уничто¬

жить рабочие организации. У капиталистов нет ни сты*

да, ни совести, они ни перед чем не останавливаются для

достижения своих целей. В своих помыслах и делах они

такие же преступники, как те ищейки, которые им служат.

Так что же нам сказать о положении в Айдахо? Скажем

прямо: в штат^ Айдахо завелась гниль!

РЕВОЛЮЦИЯ
Удел ничтожных душ—жить тем, что в вечность канет!

Вперед взглянуть не смея, они, подобно глине,
Хранят следы шагов стареющего века,
Как мертвую окаменелость.
Я получил письмо из далекой Аризоны, Оно начи¬

нается словами «Дорогой товарищ». Оно кончается —

«Да здравствует революция!» Отвечая своему коррес¬

понденту, я тоже начинаю письмо словами «Дорогой то¬

варищ» и кончаю — «Да здравствует революция!» Сего¬

дня в Соединенных Штатах четыреста тысяч мужчин, а

всего около миллиона мужчин и женщин, начинают свои

письма словами «Дорогой товарищ» и кончают — «Да

здравствует революция!» Три миллиона немцев, миллион

французов, восемьсот тысяч жителей Австрии, триста

тысяч бельгийцев, двести пятьдесят тысяч итальянцев,

сто тысяч англичан и столько же швейцарцев, пятьдесят

пять тысяч датчан, пятьдесят тысяч шведов, сорок тысяч

голландцев и тридцать тысяч испанцев начинают в на¬

ши дни свои письма словами «Дорогой товарищ» и кон¬

чают— «Да здравствует революция!» Все они — товари¬

щи, революционеры.
По сравнению с такими многочисленными силами

мелочью покажутся нам несметные полчища Наполео¬

на и Ксеркса. И эти силы служат революции, а не реак¬

ции. Кликните клич, и перед вами как один человек

встанет семимиллионная армия, которая борется за овла¬

дение всеми сокровищами мира и за полное низверже¬

ние существующего строя.
О такой революции еще не слыхала история. Между

нею и американской или французской революцией нет
71

ничего общего. Ее величие ни с чем не сравнимо. Дру¬

гие революции меркнут перед ней, как астероиды в сия¬

нии солнца. Она единственная в своем роде — это пер¬

вая мировая революция в м>ире, где постоянно проис¬

ходят революции. Мало того — это первая попытка че¬

ловечества создать организованное движение, которое

должно охватить весь земной шар, всю нашу планету

без остатка.
Эта революция во многих отношениях не имеет себе

равных. Это не внезапная гроза народного возмуще¬

ния, которая отбушует к концу дня. Она родилась за¬

долго до нас. У нее своя история и традиции, а ее по¬

минальный список, пожалуй, убористее христианских

святцев. О ней уже написаны целые библиотеки — такой

сокровищницы мудрости и знаний не создавала ни одна

из предшествовавших революций.
Бойцы этой армии называют друг друга «товари¬

щами»— товарищами в борьбе за социализм. И это не

пустое, бессодержательное слово, которое роняют рав¬

нодушные уста. Оно сплачивает в одну семью всех тех,

кто шагает плечом» к плечу под алыми знаменами вос¬

стания. Красное знамя, кстати,— символ братства, а не

призыв к братоубийственной войне, как представляет

себе перепуганный буржуа. Революционеров соединя¬

ет живая, горячая дружба. Это чувство сметает погранич¬

ные заставы, уничтожает расовые предрассудки: жизнь

показала, что оно сильнее, чем пресловутое Четвертое

июля, чем хвастливый американизм наших предков.

Французские и немецкие социалисты забывают об

Эльзасе и Лотарингии и, когда в воздухе пахнет вой¬

ной, выносят резолюции, в которых заявляют, что как

рабочие, как товарищи они не видят причин для вза¬

имных разногласий. Лишь недавно, когда Япония и Рос¬

сия столкнулись в смертельной схватке, японские рево¬

люционеры обратились к своим русским товарищам! со

следующим письмом:
«Дорогие товарищи! Ваше правительство и наше

недавно вступили в войну за свои империалистические

интересы, но для нас, социалистов, не существует ни

пограничных рубежей, ни расы, ни родины, ни нации.

Мы —товарищи, братья и сестры, у нас нет основании

воевать друг с другом. Ваш враг не японский народ,:
72

а наш милитаризм и квазипатриотизм. Патриотизм и ми¬

литаризм — наши общие враги».
В январе 1905 года по всей Америке социалисты со¬

зывали массовые митинги для выражения сочувствия

освободительной борьбе своих русских товарищей,

также для сбора денег — ибо это мускулы всякой вой¬

ны. Собранные средства были по телеграфу переведе¬

ны русским) революционерам.
И призыв к сбору денег, и горячий отклик на него, и

самый текст призыва представляют разительный, на¬

глядный пример международной солидарности. «Како¬

вы бы ни были прямые результаты русской революции,—

говорится в воззвании,— социалистической пропаганде

в этой стране она дала такой мощный толчок, какого

не знает история современных классовых войн. Героиче¬

ская борьба в России ведется почти исключительно си¬

лами рабочих под идейным руководством социалистов, а

это лишний раз доказывает, что классово сознательный

пролетариат стал авангардом всего освободительного

движения современности».
Вот они, семь миллионов товарищей, участников меж¬

дународного революционного движения, охватившего весь

мир. Вот она, титаническая мощь восставшего челове¬

чества. С ней приходится считаться. Это великая сила.

И это вместе с тем великая мечта, которую не вмещает

ум человеческий. Революционеры — люди горячего серд¬

ца. Им дороги права личности, дороги интересы чело¬

вечества — и нисколько не дороги заветы мертвецов.

Они отказывают мертвецам в повиновении. Их пренебре¬

жение к господствующим предрассудкам и условностям

приводит в беш^енство буржуа. Над грошовыми идейка¬

ми и ханжеской моралью буржуа они только презри¬

тельно смеются. Они намерены упразднить буржуаз¬

ное общество с его ханжеской моралью и грошовыми

идейками, а в особенности тем1И, что выстроились под

такими рубриками, как «Капиталистическая частная

собственность», «Выживание наиболее приспособлен¬

ных» и «Патриотизм» — даже патриотизм!
Семимиллионная армия революционеров — такая

грозная сила, что правителям и правящим классам есть

If/f*	Клич этой армии: «Пощады не бу-
вет! Мы требуем всего, чем вы владеете... Меньшим вы
73

не отделаетесь. В наши руки всю власть и попечение
о	судьбах человечества! Вот наши руки! Это сильные

руки! Настанет день, и мы отнимем у вас вашу прави¬

тельственную машину, ваши хоромы и раззолоченную

роскошь, и вам придется так же гнуть спину, чтобы зара¬

ботать кусок хлеба, как гнет ее крестьянин в поле или

щуплый, голодный клерк в ваших городах. Вот наши ру^

ки! Это сильные руки!»
Да, правителям и правящим классам есть над чем

задуматься! Это — революция. Семь миллионов — яе

выдуманные цифры, это живая сила армии рабочих*

Ее боевая мощь в открытом поле — семь миллионов

штыков. В цивилизованных странах — это семь миллио¬

нов избирателей. Вчера их было меньше. Завтра силы

их возрастут. И это воины. Они хотят мира, но не боятся

войны. Их цель — уничтожить капиталистическое обще¬

ство и завладеть всем миром, на меньшее они не согласны.

Елли это позволяют законы страны, они действуют мир¬

ными средствами, опуская в урну избирательные бюлле¬

тени. Если же законы страны этого не позволяют и если

против них применяется насилие, они и сами прибегают

к насилию. На ярость они отвечают яростью. Они силь¬

ны и не ведают страха. В России, например, нет всеобще¬

го избирательного права. Русское правительство казнит

революционеров. Русские революционеры убивают прави¬

тельственных чиновников, на узаконенное убийство они

отвечают террористическими актами.
Но тут революция вступает в новую знаменатель¬

ную фазу — и об этом нашим правителям тоже следует

задуматься. Обратимся к живому примеру. Я — револю¬

ционер, что отнюдь не мешает мне быть нормальным,

здравомыслящим человеком. И я говорю и думаю о рус¬

ских террористах, как о своих товарищах. Так думают

наши товарищи в Америке и семь миллионов товарищей

во всем мире. Грош цена была бы международному рево¬

люционному движению, если бы мы не поддерживали на¬

ших товарищей во всем мире! Свидетельство его силы

именно в том, что все мы поддерживаем русских терро¬

ристов. Они не толстовцы, равно как и мы. Мы — рево-*

люционеры.
Наши товарищи в России создали так называемую

«Боевую организацию». Боевая организация судила, при-»
74

знала виновным н приговорила к смертной к^ни мини¬

стра внутренних, дел Сипягина, 2 апреля 1902 года “Уля

настигла его в Мариинском дворце. Спустя два года Бо-

евая организадия приговорила к смерти другого мини¬

стра внутренних дел — фон Плеве, и также привела при¬

говор в исполнение. Вслед за тем был составлен акт, в

котором, перечислив все пункты обвинения. Боевая орга¬

низация заявляла, что несет всю ответственность за убий¬

ство фон Плеве. Этот документ — и тут я подхоаку к глав¬

ному — был разослан социалистам всего мира и опубли¬

кован ими в журналах и газетах. Главное же не в том,

что социалисты проявили отвагу и решимость,— главное

в том, что опубликовать это заявление было для них

самым простым и естественным делом^, ибо для всех со¬

циалистов мира это был официальный документ между¬

народного революционного движения.
Все это праздничные дни в революционном календа¬

ре, согласен, но это и факты. И мы напоминаем о них

правителям и правящим классам без запальчивости, без

желания кого-то устрашить, но чтобы они уразумели

суть и природу мировой революции. Сегодня революция

требует, чтобы с нею считались,^ она завоевала это пра¬

во. Она утвердилась во всех уголках цивилизованного

М1ира. Стоит только стране прьиобщитшся к цивилизации,

как она становится плацдармом революции. В Японии

социализм появился вместе с машинами. На Филиппи¬

нах он высадился вместе с американскими солдатами.

Не успели пушки отгреметь на Кубе и в Пуэрто-Рико,

как там заработали социалистические комитеты. Но еще

важнее то,^ что^ уж если революция вторглась в стра¬

ну,. она никогда не уйдет оттуда. Напротив, день ото дня

силы ее растут. В скромной безвестности начала она

свою деятельность с полвека назад. В 1867 году за социа¬

листов во всем мире голосовали 30 000 человек. В 1871—

100 000. В 1884 году число их едва перевалило за пол¬

миллиона. В 1889 году оно достигло миллиона. С этого

момента пополнения прибывают быстрее. В 1892 году за

социалистов во всем мире был подан 1 798 391 голос; в

1893-2 585 898; в 1895-3 033 718; в 1898-4 515 391; в

1902—5 253 054; в 1903—6 285 374 и наконец ныне, в ле¬

то от рождества Христова 1905-е, число избирателей, го¬

лосовавших за социалистов, превысило семь миллионов.
75

Дыхание революции коснулось и Соединенных Шта¬

тов. В 1888 ГОЛУ за социалистов здесь было подано толь¬

ко 2068 голосов, в 1902—127 713, в 1904—435 040. Что

же раздуло искру в яркое пламя? Не кризис. Первые

четыре года XX века считались благополучными, а меж¬

ду тем именно за это время свыше 300000 человек вли¬

лось в ряды революционеров. Бросив вызов всему бур¬

жуазному обществу, они стали под кроваво-красное зна¬

мя восстания. Среди жителей Калифорнии, где живет

автор этой статьи, каждый двенадцатый — открыто за¬

регистрированный член социалистической партии.
И вот что особенно важно понять. Это не стихийный,

слепой бунт обездоленных, отчаявшихся масс, обезумев¬

ших под бичом надсмотрщика. Социалистическая пропа¬

ганда обращается к разуму, она исходит из экономиче¬

ской необходимости, она в ладу с прогрессивным разви¬

тием человечества. Восстание отчаявшихся масс еще впе¬

реди. Революционер не голодный, изнемогающий раб,

копошащийся на дне социальной бездны, нет! Обычно это

энергичный, крепкий рабочий, который знает, какая

страшная участь ждет его и.его детей, и не хочет с ней

мириться. Сами угнетенные массы еще не в силах о себе

позаботиться, но о них есть кому позаботиться. И близок

час, когда армия революционеров получит в их лице но¬

вые, мощные пополнения.
И вот что еще необходимо понять. Несмотря на то,

что представители средних классов и свободных профес¬

сий примыкают к движению,— это прежде всего движе¬

ние рабочего класса. Рабочий класс поднялся на борьбу

во всем мире. Идет борьба. Рабочие всего мира — как

класс — борются с капиталистами всего мира — как

классом. Так называемый «великий средний класс» все

больше становится аномалией в этой социальной борь¬

бе. Это гибнущие слои (что бы там ни говорили изворот¬

ливые статистики), и их историческая миссия — служить

буфером между классом ра^чих и классом капитали¬

стов — приходит к концу. Все, что им остается,— это

оплакивать свою судьбу, сходя с исторической сцены; и

они оплакивают ее голосами наших популистов и демо¬

кратов джефферсоновского толка. Борьба началась. Ре¬

волюция налицо. По всей земле восстают рабочие.
Естественно возникает вопрос; почему это так? Не
76

прихоть же своевольного разума породила революцию!

Прихоть не родит единодушия. Необходимы глубокие

причины для того, чтобы сем1ь миллионов нашли общий

язык, для того чтобы они отвергли богов буржуазии, из¬

верились даже в таком благородном чувстве, как пат¬

риотизм.' Велик список преступлений, в которых рево¬

люционеры обвиняют капитализм, но мы рассмотрим

здесь лишь одно обвинение, на которое капитал никогда

не мог и не сможет дать ответа.
Капитализм правил миром, и правил из рук вон пло¬

хо. Но правление его было не только бездарным. Оно

было позорным, подлым, пагубным. Капитализму были

даны такие преимущества, каких не знал ни один класс

в истории человечества. .Он свергнул власть старой фе¬

одальной аристократии и основал современное общество.

Подчинив себе природу и создав новый жизненный

уклад, он заложил фундамент для некоей чудесной эры

в жизни человечества, когда ни одному живому суще¬

ству не придется больше голодать и каждому ребенку

будет обеспечено образование и свободное развитие его

умственных и духовных сил. Поскольку человек подчи¬

нил себе природу и создал новый жизненный уклад, все

это становилось достижимым. Это была поистине вели¬

кая возможность; но капитализм пренебрег этим даром

богов. Ему помешали воспользоваться им слепота и жад¬

ность. Он предпочитал пробавляться грошовыми идей¬

ками и ханжескими сентенциями, он так и не раскрыл

заплывших глаз, не умерил плотоядной алчности,— и

банкротство, которое он потерпел, было так же гран¬

диозно, как и та счастливая возможность, которую он в

свое время упустил.
Для буржуа все это — книга за семью печатями. Он

как был слепым, так слепым остается и поныне. Ну

что ж^ сформулируем! обвинение яснее, в выражениях

резких и точных, не допускающих превратных толкова¬

ний. Обратимся прежде всего к пещерному человеку. Это

было примитивное существо. Череп у него был при¬

плюснут, как у орангутанга, да и разума было не мно¬

гим больше. Он жил Во враждебной среде, смерть под¬

стерегала его на каждом шагу. Это был дикарь, не знав¬

ший еще употребления орудий и искусных ремесел. Его

способность добывать себе пищу равнялась, скажем,
77

единице. Он даже не возделывал землю. Однако эта

природная способность, которую мы приравняли к еди¬

нице, позволяла ему отстаивать свое существование в

борьбе с кровожадными хищниками и добывать себе

пищу и кров. Иначе и быть не может,— в противном

случае он не размножился бы и не распространился по

всей земле и не оставил бы потомства, которое через мно¬

го поколений породило и нас с вами.
Пещерный человек, чьи природные способности рав¬

нялись единице, не знал голода, во всяком случае не го¬

лодал систематически. Он жил здоровой жизнью, дышал

чистым воздухом, всласть бездельничал, всласть отды¬

хал и находил время упражнять свою фантазию и вы¬

думывать себе богов. Другими словами, ему не приходи¬

лось повседневно и повсечасно надрываться на работе,

урывая время даже от сна, чтобы хоть как-нибудь про¬

кормиться. Его детям) (это относится и К первобытным

дикарям) было даровано детство, беспечная пора игр и

свободного развития.
А как живет современный человек? Возьмите вы Со¬

единенные Штаты, богатую страну, пользующуюся все¬

ми благами цивилизации. В Соединенных Штатах десять

миллионов живут в нищете. Нищетой мы называем! та¬

кие условия жизни, когда недостаток пищи и отсутствие

нормального жилья подрывают силы человека и снижа¬

ют его работоспособность. В Соединенных Штатах десять

миллионов влачат полуголодное существование. В Со¬

единенных Штатах десять миллионов истощенных, осла¬

бевших людей. А это означает, что десять миллионов

повседневно чахнут, гибнут физически и нравственно от

недостатка пищи. Нет такого уголка в этой обширной,

цивилизованной, богатой стране, где мужчины, женщины

и дети не терпели бы жестоких лишений. В больших го¬

родах, где они загнаны в трущобы, в гетто, изолирующие

их от остального населения, сотни, тысячи, М1иллионы

людей ведут поистине скотское существование. Ни один

пещерный человек не голодал так безнадежно, как голо¬

дают они, не валялся в такой грязи, не гнил заживо,

снедаемый ужасными недугами, не изнурял себя не¬

посильной работой много, много часов в сутки.
В Чикаго женщины работают по шестьдесят часов в

неделю. Шестьдесят часов в неделю они пришивают пу¬
78

говицы к готовому платью. Швейники-итальянцы в ма¬

стерских дамских нарядов получают 30 центов в неделю,

но заняты круглый год. Средняя недельная плата рабо¬

чих, заделывающих мужские брюки,— 1 доллар 31 цент,

но они заняты в среднем около 28 недель в году. С^ред-

ний годовой заработок первой категории равен 47 дол¬

ларам, второй — 37 долларам. В семьях, где люди вы¬

нуждены довольствоваться таким заработком, дети не

знают детства, и все от мала до велика обречены на по¬

луголодное, скотское существование.
В противоположность своему пращуру, жителю пе¬

щер, современному человеку мало одного желания рабо¬

тать, чтобы добыть себе пропитание и кров. Он должен

сперва найти себе работу, и его поиски зачастую без¬

успешны. Тогда положение его становится бедственным.

Такие бедствия ежедневно регистрируются нашими га¬

зетами. Приведем здесь несколько примеров этой нескон¬

чаемой летописи человеческих катастроф.
В Нью-Йорке жила одна женщина, звали ее Мери

Мид. У нее было три девочки: четырехлетняя Алиса,

двухлетняя Джоана и годовалая Мери. Мужу этой жен¬

щины долго не удавалось найти работу. Семья голо¬

дала. Когда же наконец они лишились и угла и очути¬

лись на улице, Мери Мид задушила годовалую Мери,

задушила четырехлетнюю Алису, пыталась задушить

двухлетнюю Джоану и отравилась сама. Муж ее сооб¬

щил полиции: «Жена моя помешалась от постоянных ли¬

шений. Мы жили в доме номер сто шестьдесят на Стю-

бен-стрит, но на прошлой неделе нас выгнали на улицу.

Я уже давно без работы и не мог прокормить семью.

Дети ослабели от голода и постоянно хворали. У жены

сердце разрывалось, на них глядя».
«Министерство общественного призрения завалено

письмами безработных; десятки тысяч людей нуждают¬

ся в помощи, которую оно не в силах им оказать» («Нью-

Парк КоммершэА», It января 1905 г,).
Доведенный до отчаяния безуспешными поисками ра¬

боты, современный человек дает в газету следующее объ¬

явление:
«К сведению врачей и бактериологов. Молодой чело¬

век с образованием, безработный, готов передать свое

тело в полное и бесконтрольное распоряжение любому
79

врачу или бактериологу для научных экспериментов.

Предложения адресовать: «Почтовый ящик № 3466»

( «Экземинер»),
«В прошлую среду некий Фрэнк Мэллин обратился в

главное полицейское управление с просьбой засадить его

в тюрьму как бродягу. Он заявил, что давно скитается

в поисках работы и по закону должен считаться злостным

бродягой. Во всяком случае он так изголодался, что его

надо покормить. Судья Грэйм приговорил Мэллина

к трехмесячному заключению» («Сан-Франциско Экзе-

минер»).
В Сан-Франциско, в гостинице Сото-хауз, дом № 32

по Четвертой улице, было найдено тело некоего У. Г. Роб¬

бинса, отравившегося газом. В помещении обнаружен

дневник, откуда мы приводим следующие выдержки:
«3 марта. Никаких видов на работу. Что делать?
7	марта. Ни проблеска надежды.
8	марта. Десяток сухарей на 5 центов — все мое

дневное пропитание.
9	марта. Отдал последние 25 центов за номер,
10	марта. Помоги мне, боже! В кармане 3 центов, и ни¬

каких надежд. Что ждет меня? Голодная смерть или...?
Только что истратил последние пятть центов. А что

дальше? Воровать, просить милостыню или умереть? Я

прожил пятьдесят лет и никогда не воровал, не просил

милостыню, не знал, что значит подыхать с голоду. А сей¬

час я на краю гибели, единственный выход — смерть.
11	марта. Весь день какая-то слабость, к вечеру силь¬

ный жар. Последний раз ел вчера в полдень. Голова

разрывается на части. Прощайте все!»
А каково приходится детям в нашей богатой, циви¬

лизованной стране? В Нью-Йорке 50000 детей каждое

утро отправляются в школу голодными. В ЭТОМ) же горо¬

де был случай, о котором 12 января текущего года узна¬

ла вся страна: доктор 3. И. Дэниел, врач больницы для

женщин и детей, обнаружил среди своих пациентов по¬

луторагодовалого ребенка, который работал по найму

в маленькой мастерской у живодера-хозяина за пятьде¬

сят центов в неделю.
В Соединенных Штатах на одних только текстильных

фабриках жестоко эксплуатируется труд 80000 детей.

На Юге они работают двенадцать часов в сутки и нико-
80

гда не видят дневного света. Те, кто занят в ночной

смене, отсыпаются днем, когда солнце изливает на земк

ЛЮ свое живительное тепло, а занятые в дневной смене

еще до рассвета становятся к машинам и только после

захода солнца возвращаются «домой», в свою мрачную

конуру. В редких случаях заработок таких детей. пре¬

вышает десять центов, самые маленькие получают пять-

шесть центов в день. У малышей, работающих в ночной

смене, глаза слипаются от усталости, и, чтобы они не

заснули, ИМ! брызгают в лицо водой. Есть шестилетние

труженики, у которых годичный стаж ночной работы.

Многие так истощены, что по утрам их не добудишься;

на этот случай у фабрикантов имеются погонялы —

их дело объезжать верхом всю округу и где угрозой, где

уговорами выгонять на работу маленьких страдальцев.

Десять процентов этих детей больны туберкулезом, и все

они без исключения маленькие инвалиды, калеки тело>м

и душой.
Вот что Элберт Хаббард рассказывает о малолетних

рабочих на текстильных фабриках Юга:
«Я хотел поднять одного из этих крошек, чтобы опре¬

делить его вес. Но вся его тщедушная фигурка — три¬

дцать пять фунтов костей и кожи — забилась в моих

руках в таком паническом страхе, что я невольно выпу¬

стил его, и мальчик бросился завязывать оборвавшуюся

нитку. Тогда я дотронулся до его плеча и показал ему

серебряную монетку. Он тупо уставился на нее; я увидел

морщинистое, иссохшее личико чуть ли не шестидеся¬

тилетнего старца, перекошенное страдальческой грима¬

сой. Он не протянул руки за монетой,— он явно не знал,

что это такое. На этой фабрике работает десятка полто¬

ра таких детей. Мой спутник, врач, уверял меня^ что им

остается жить в лучшем случае два года. Когда они

ум1рут, на их место станут другие, охотники всегда най¬

дутся. Обычно их уносит первое же воспаление легких.

Истощенный организм восприимчив к любой болезни, он

не оказывает ей никакого сопротивления. Лекарства им

не помогают; обессиленная, поверженная, поруганная

природа сдается без борьбы: ребенок впадает в забы¬

тье и вскоре умирает».
Так живет современный человек, так живут его дети

в Соединенных Штатах, самой, богатой стране мира,
6.	Джек Лондон. Т. VI.	81

пользующейся всеми благами цивилизации. Не надо за¬

бывать, что приведенные мной примеры взяты наугад и

что их можно М1Ножить до бесконечности. Нельзя также

забывать, что это же верно и для любой другой цивили¬

зованной страны* Но ведь пещерный человек не знал

таких страданий. Что же случилось в мире? Может быть,

увеличились опасности, угрожающие человеку? Или же

способность пещерного жителя добывать себе пропита¬

ние и кров утрачена его потомками? Может быть, теперь

она равна не единице, а половине или одной четвертой?
Нет, те опасности, которые подстерегали пещерного

человека, отошли в область преданий. Для современных

людей они больше не существуют. Все кровожадные

хищники, угрожавшие человеку на заре его жизни, укро¬

щены ИМ! или уничтожены. Многие виды вымерли. Лишь

кое-где, в отдаленных уголках M»Hpa, сохранились пред¬

ставители этих страшных врагов человека. Но они ему

давно уже не страшны. Современный человек отправ¬

ляется в эти отдаленные страны ради отдыха и развле¬

чения — поохотиться на крупного зверя. Иной раз он

даже сетует, что настоящая дичь выводится в мире и ско¬

ро окончательно исчезнет с лица земли.
Нисколько не уменьшилась и способность человека

добывать себе пищу и кров. Напротив, она возросла

тысячекратно. Человек подчинил себе природу. Он проник

в ее тайны и открыл законы, ею управляющие. Были со¬

зданы чудесные орудия, изобретены искусные ремесла,

неизмеримо повысившие способности человека и облег¬

чающие ему борьбу за пищу и кров; появилось земледе¬

лие, горный промысел, фабричное производство, все ви¬

ды транспорта и связи.
Между пещерным человеком и теми искусньши ма¬

стерами, которыми славился XVIII век, лежит огром¬

ная пропасть. Но с появлением машин производитель¬

ность труда рабочего еще во много раз увеличилась. Бы¬

ло время, когда, чтобы погрузить сто тонн руды на же¬

лезнодорожную платформу, требовалось двести часов.

Теперь же благодаря машинам на это требуется лишь

два часа. Бюро труда Соединенных Штатов издало сле¬

дующую таблицу, показывающую, насколько за сравни¬

тельно короткий период возросла производительность

труда современного человека.
82

Часы механи- Часы

вированного ручного

труда	труда
Ячмень —100 бушелей	^	211
Кукуруза — 50 »	(обмолотить зерно и
заготовить корма из стеблей, обверток и
початков) 		 34	228
Овес—160 бушелей	i i # 28	265
Пшеница — 50 » 		 • . 7	160
Погрузка 100 тонн железной руды на ва¬

гонетки 	 2	200
Выгрузка угля (переброска 200 тонн угля с

барж в угольные ямы на расстояние
в 400 фут.) . , 		 20	240
Изготовить вилы (50 штук с двенадцатидюй-
мовыми зубьями)	 12	200
Изготовить полевой плуг с дубовым дышлом
и ручками ; ; . 		 3	118
По данным* того же Бюро труда, при новых, усовер¬

шенствованных методах сельского хозяйства стоимость

рабочей силы для производства 20 бушелей пшеницы

равна 66 центам — ЗЪ цента за каждый бушель. Такова

средняя стоимость рабочей силы на образцовой ферме

площадью в 10 ООО акров в Калифорнии. По данным Кер-

рола Райта, 4% миллиона сельскохозяйственных рабо¬

чих с помощью машин дают такую продукцию, какая

раньше потребовала бы работы 40 миллионов рабочих.

Австрийский ученый профессор Герцог считает, что с по¬

мощью современных машин 5 миллионов рабочих, тру¬

дясь полтора часа в день, могут снабдить 20 миллионов

человек всем необходимым, включая также и некоторые

предметы роскоши.
Но раз человек сумел подчинить себе материю, раз

его способность добывать себе пищу и кров по сравне¬

нию с его пращуром, пещерным человеком, возросла

тысячекратно, почему же миллионы современных людей

так несчастны? Вот вопрос, с которым революционер

обращается к правящему классу, к классу капиталистов.

Но у капиталистов нет ответа на этот вопрос, и они ни¬

когда не смогут на него ответить.
Если способность современного человека добывать

себе пищу и кров по сравнению с временам1и пещерного

человека возросла тысячекратно, почему же десять мил¬

лионов американцев так плохо защищены от стужи и не¬

погоды, почему они постоянно голодны? И если детей ди-
83

каря никто не принуждает работать, почему в Соединен¬

ных Штатах на одних только текстильных фабриках

30 ООО детей вынуждены изнурять себя непосильным

трудом? Если детям дикаря никто не мешает играть и

резвиться, почему в Соединенных Штатах насчитывается
1	752 187 малолетних тружеников?
Этот пункт обвинения нельзя опровергнуть. Капита¬

лизм плохо хозяйничал^ в прошлом, он плохо хозяйни^

чает и сейчас. В Нью-Йорке каждое утро 50000 ребят

голодными уходят в школу, а между тем в том же Нью-

Йорке 1 320 миллионеров. Человечество, однако, бедст¬

вует не оттого, что капиталисты создали себе огромные

богатства; человечество бедствует оттого, что огромней--

шив богатства так и не были созданы. Эти богатства не

были созданы потому, что методы капиталистической си¬

стемы неразумны и расточительны. Класс капиталистов,

который в своей алчности и слепоте хватает все без раз¬

бора, лишь бы набить себе утробу, не только упустил

данные ему возможности, он сделал все, чтобы их погу¬

бить. Его хозяйственные методы чудовищно расточитель¬

ны. Не мешает еще и еще раз подчеркнуть это.
Признав, что довременный человек живет хуже пе¬

щерного, хотя его способность добывать себе пищу и

кров возросла тысячекратно, М1Ы с неизбежностью при¬

ходим к выводу, что наши хозяйственные методы^ чудо¬

вищно расточительны.
При тех естественных ресурсах, которыми так богат

наш мир, с теми машинами, которые уже изобретены

человеком, при новых, разумных методах производства

и распределения и столь же разумной экономии и бе¬

режливости, рабочие, трудясь не бола>ше двух-^рех ча¬

сов в день, могли бы накормить и одеть каждого, каж¬

дому обеспечить кров, каждому дать образование и да¬

же некоторую толику роскоши и комфорта. Люди не зна¬

ли бы нужды и лишений, их дети не чахли бы от непо¬

сильной работы, мгугжчины, женщины и дети не жили

бы по*ч:котск>и и не подыхали бы, как бессловесный скот.

Человек подчинил бы себе не только природу, он пере¬

стал бы быть рабом машины. Освобожденные от забот

о хлебе насущном, люди стремились бы к высоким и

благородным целям!. Их поступками не управлял бы го¬

лодный желудок. Их деятельность была бы естествен¬
84

ной и увлекательной, как состязания школьников на пер«

венство или веселые, затейливые игры детей; как труд

ученого, бьющегося над открытием нового закона при*

роды, или изобретателя, применяющего его на деле; как

творчество художника или скульптора, оживляющего

холст или глину; как искусство поэта или государствен¬

ного деятеля, поставленное на службу людям. Челове*

чество ждал бы небывалый расцвет — духовный, интел¬

лектуальный, эстетический. Жизнь человека взыграла

бы невиданно мощным прибоем.
Вот какие возможности упущены классом капитали¬

стов. Если бы он был не так жаден и слеп, если бы он

правил, как разумный, рачительный хозяин,— человече¬

ство, быть может, узнало бы счастливую жизнь. Но

класс капиталистов обанкротился. Цивилизацию он пре¬

вратил в бойню. И классу капиталистов нечего сказать в

свое оправдание. Он знал, что делает. Его ученые и муд¬

рецы не раз указывали ему на те возможности, которые

он оставляет в небрежении. Эти полезные уроки запе¬

чатлены в их книгах — ныне это исчерпывающий обви¬

нительный материал, накопленный веками. Но капитал

не слушал своих мудрецов. Алчность заслонила ему весь

мир. Бесстыдно всходил он на трибуну и заявлял (как

теперь заявляет в наших законодательных собраниях),

что труд младенцев и детей необходим, чтобы обеспе¬

чить ему его прибыли. Он убаюкивал свою совесть гро¬

шовыми идейками и ханжеской моралью, предоставляя

человечеству все глубже погружаться в трясину бед¬

ствий и отчаяния. Короче говоря, класс капиталистов

отверг все представлявшиеся ему возможности.
Возможности эти по-прежнему налицо. Капитализм

был подвергнут испытанию и позорно провалился. Ос¬

тается рабочему классу испытать свои силы. «Но ведь ра¬

бочий класс не способен управлять!» — протестуют ка¬

питалисты. «Не вам судить об этом,— возражает им ра¬

бочий класс.— Если вы провалились, это не значит, что

то же самое будет с нами. Во всяком случае мы попы¬

таемся. Семь М1ИЛЛИ0Н0В заявляют вам это. Что вы мо¬

жете на это возразить?»
В самом деле, что могут возразить капитаЛистЬ!? До¬

пустим, что рабочий класс не способен управлять. "До¬

пустим, что его требования и обвинения воздвигнуты на
85

песке. Но семь миллионов революционеров не так легко

сбросить со счетов. Их существование — неоспорим!ЫЙ

факт. Их вера в свои силы, их сознание своей правоты —

неоспоримый факт. Их неудержимый рост — неоспори¬

мый факт. Их намерение разрушить соврем>енное обще¬

ство до основания — неоспоримый факт, точно так же,

как их решение завладеть всем миром с его богатства¬

ми, его техникой и взять в свои руки всю власть. Кроме

того, неоспоримый факт, что рабочий класс многочислен¬

нее класса капиталистов.
Наша революция — это революция рабочего класса.

Может ли класс капиталистов в своей ничтожной мало^*

сти противостоять мющному прибою такой революции?

Что может он ему противопоставить? Какие в его рас¬

поряжении силы? Ассоциации предпринимателей, зако¬

ны против забастовок, судебные взыскания, ведущие к

ограблению профсоюзов, громкие вопли и тайные интри¬

ги против закрытых мастерских, ожесточенное и бес¬

совестное сопротивление требованиям восьмичасового

рабочего дня, яростные кампании против любого зако¬

нопроекта об охране детского труда, лихоимство и взя¬

точничество в каждом муниципальном совете, кулуарные

махинации и подкуп во всех законодательных органах

страны, штыки, пулеметы, полицейские дубинки, штрейк¬

брехерские организации и банды вооруженнык сыщи¬

ков — вот те преграды, которые капитал возводит на пу¬

ти растущего прибоя революции в тщетной надежде,

что эти, с позволения сказать, твердыни заставят ее

обратиться вспять.
Класс капиталистов так же не видит сегодня нара¬

стающей угрозы революции, как не видел вчера счастли¬

вой возможности, ниспосланной ему богами. Он не чув¬

ствует всей шаткости своих позиций, он недооценивает

лющь и превосходство атакующих его сил. Он по-прежне¬

му благодушествует, пережевывая свои ханжеские сен¬

тенции и грошовые идейки, и не упускает случая пожи¬

виться на чужой счет.
Ни один низвергнутый класс, так же как ни один вла¬

ститель, не сумел оценить по достоинству силы револю^

ции, которая впоследствии его свалила. То же самое и

класс капиталистов. Вместо того чтобы ослабить произ^

вол и тиранию и этим отсрючить свою гибель, вместо
86

того чтобы пойти на уступки хотя бы в самых наболев¬

ших во-просах, капиталисты озлобляют рабочих, тол¬

кая их в объятия революции. Каждая разгромленная за¬

бастовка, каждый судебный иск, покушающийся на сред¬

ства профсоюзов, каждая наглая вылазка против прин¬

ципа закрытых мастерских гонят все новых и новых ра¬

бочих — сотнями и тысячами — в лагерь революции. По¬

кажите рабочему все бессилие его профсоюза, и он об¬

ратится в революционера. Сломите забастовку средства¬

ми судебного террора, опишите по гражданскому иску

его страховую кассу — и рабочий заслушается песен ре¬

волюции; а тогда уж ничем не заманишь его обратно, в

политические партии капиталистов.
Мерами пресечения нельзя пресечь революцию, а

это все, чем способен ответить на нее правящий класс.

Правда, водятся у него и кое-какие идейки, верно слу¬

жившие ему встарь, но они давно выдохлись и потеря¬

ли силу. Свободы от Четвертого июля по образцу «Декла¬

рации независимости» и французских энциклопедистов

сегодня едва ли кого удовлетворят. Да и что они могут

сказать рабочему, который познакомился с полицейской

дубинкой, или видел, как суд заграбастал кассу его

прйфсоюза, или же сам» очутился на улице, вытеснен¬

ный с фабрики новой машиной? Хваленая конституция

Соединенных Штатов тоже сильно слиняла в глазах

рабочего, за которым полицейские охотятся, как за зве¬

рем, рабочего, которого вопреки всем статьям конститу¬

ции выслали из Колорадо. Пусть газеты твердят ему,

что облавы и высылки — справедливые и законные ме¬

роприятия, вытекающие из конституции, рабочему от

этого не легче, «К чертям такую конституцию!» — ска¬

жет он, и вот перед вами еще один революционер, рас-^

пропагандированный самими капиталистами.
Короче говоря, в своем ослеплении капиталисты ни¬

чего не делают, чтобы отсрочить свою гибель,— напро¬

тив, сами же ее ускоряют* У капиталистов нет за душой

ничего чистого, благородного, живого. То, что предла¬

гает людям революционер, исполнено благородства и чи¬

стоты, овеяно дыханием жизни. Он предлагает им вер¬

ное служение, бескорыстие и мученичество — все то, что

волнует воображение народа горячим, почти религиоз¬

ным стремлением к добру.
87

Революционер с каждым говорит на его языке. В его

распоряжении факты и цифры, научные обобщения и

экономические выкладки. Рабочему, который думает

тол1ЬКо о себе, революционер доказывает с трезвостью

математика, что новый строй изменит его жизнь к луч¬

шему. Если же это человек совсем другого склада, если он

привержен добру, если в нем неугасимы дух и разум, ре¬

волюционер дает ему то, чем живы дух и. разум, чего

нельзя перевести на доллары и центы, что доллары и цен¬

ты не в силах пригнуть к земле. Революционер бичует

зло и неправду, он заступник правды. И что важнее все¬

го — из уст его льется извечная песнь свободы, заветная

песнь всех стран, всех поколений всех народов!
Мало кто из капиталистов видит приближение рево¬

люции: глупцам не разглядеть ее по невежеству, дру¬

гим глаза застилает страх. Это все та же старая исти¬

на об обреченных правящих классах, слепо идущих

навстречу гибели. Распираемые властью и богатством,

опьяненные своим величием, разомлев от праздности и

роскоши, эти трутни вьются над медовыми сотами, пока

работпницы-пчелы не налетят со всех сторон, чтобы изба¬

вить мир от разъевшихся лодырей.
Президент Рузвельт смутно угадывает приближение

революции, но из страха перед ней предпочитает

играть в прятки. Он говорит; «Прежде всего .надлежит

помнить, что в сфере политики классовая вражда —

еще большее зло, она несравненно пагубнее и разруши¬

тельнее для благоденствия нации, чем все оттенки ра¬

совой и религиозной вражды».
Классовая вражда в сфере политики — величайшее

зло, по М1нению президента Рузвельта. Но классовая

вражда в политике — это заветный лозунг революцио¬

неров. Классовая борьба в сфере экономических отноше¬

ний не должна затихать, говорят они, но необходимо

перенести ее также и в сферу политики. «В этой борь¬

бе,— говорит их лидер Юджин Дебс,— нет добрых ка¬

питалистов и злых рабочих. Но каждый капиталист —

ваш враг, а каждый рабочий — друг».
Это и есть классовая вражда в сфере политики в пол¬

ном смысле этого слова. Это — революция. В 1888 году

Соединенные Штаты насчитывали 2 ООО таких револю¬

ционеров, в 1900—127 ООО, в 1904—435 ООО. То «зло», на
88

которое сетует президент Рузвельт, ширится и растет

в Соединенных Штатах. Еще бы! Ведь это ширится и

растет революция.
Бывает и так, что то тут, то там какой-нибудь зор¬

кий наблюдатель вдруг спохватится и завопит. Но его

предостерегающий голос — это голос в пустыне. Ректор

Гарвардского университета Элиот недавно испустил та¬

кой вопль в пустыне. «Я вынужден прийти к заключе¬

нию,— констатировал он,— что никогда еще социали¬

стическая опасность не представляла для Соединенных

Штатов такой угрозы, ибо никогда еще она не выступа¬

ла так организованно. Вся беда в том*, что в наших проф¬

союзах укрепились социалисты». Капиталисты же, вме¬

сто того чтобы внянь этому предостережению, лишь с

большим азартом сколачивают свои штрейкбрехерские

организации и готовятся в поход против принципа закры¬

тых MiacTepcKHx, этого возлюбленного детища профсо¬

юзов. Но если поход их и. увенчается победой — это озна¬

чает, что капиталисты только сократят отпущенные им

историей сроки. Это все та же старая истина, она под¬

тверждается вновь и вновь. Захмелевшие трутни жадным

роем вьются над медовыми сотами.
Но забавнее всего поведение американской прессы;

не знаешь только, смеяться или плакать. Прежде всего

вас поражает полное отсутствие чувства собственного

достоинства у этих двуногих. Нелепые утверждения в

устах невежды вызывают дружный сме:^ богов, людям

же впору плакать. Особенно усердствуют американские

журналисты (по крайней мере большинство). Такие до¬

морощенные истины, как: «Знай свое место», или: «Люди

не равны и не свободны от рождения»,— изрекаются ими

с глубокомысленным видом, словно это новейшие откро¬

вения человеческого разума. Их жалкие рассуждения о

революции простительны разве что школьнику. При¬

хлебалы капиталистов, они обрабатывают обществен¬

ное мнение в угоду своим хозяевам. Их тоже манит ме¬

довый запах, и они ошалело вьются над сотам1и.
Разумеется, это относится не ко всей нашей журна¬

листской братии, а лишь к огромному ее большинству.

Сказать так^обо всех—^значило бы возвести клевету на

человеческий род. Да это было бы и неверно, потому что

там и сям можно еще встретить газетчика с н0рмал1ьным
89

зрением, но только, не желая расставаться с жирными

гонорарами, он предпочитает хранить свои суждения

про себя. Во всем», что касается социологии и научно¬

го обоснования революции, наш рядовой журналист по

меньшей мере на поколение отстал от века. Интеллек¬

туальный байбак, он верит только тому, в чем все уже

давно уверились, и не без гордости подчеркивает, что

он — консерватор. Оптимист поневоле, он принимает

за должное то, что есть. Революционер давно от этого

отказался. Он принимает за должное не то, что есть,

а то, что должно быть,— а это, как правило, совсем

не то, что есть.
Но вдруг на газетчика находит прозрение: словно

спросонья протирает он глаза, видит перед собой рево¬

люцию и в припадке наивного возмущения разражает¬

ся тирадой, вроде той, какую мы недавно прочитали в

«Чикаго Кроникл»: «Американские социалисты — это са¬

мые настоящие революционеры. И они знают, что они

революционеры. Не мешало бы и всем нам понять это!»

Сделав такое умопомрачительное открытие и про¬

кричав о нем на весь мир, автор еще долго распростра¬

няется о том, что м<ы — не к ночи будь сказано — рево¬

люционеры. Но позвольте, разве все эти годы мы не кри¬

чали миру, что мы революционеры? И попробуйте поме¬

шать этому!
Давно прошло врем1я для старых погудок, вроде: «Ре¬

волюция — это ужас! Сэр, с этим навсегда покончено»,

или: «Социализм — это рабство! Сэр, человечество ни¬

когда не пойдет на это!» Прошло врем1я для дискуссий,

теорий и смутных мечтаний! Вопрос больше не подле¬

жит обсуждению! Революция — неоспоримый факт. Ре¬

волюция налицо. Семь миллионов революционеров, не

давая себе ни отдыха, ни срока, организованно несут в

массы учение о революции, пламенную проповедь брат¬

ства людей. И это не только холодные экономические

выкладки, это и новая религия, проповедуемая с жаром

апостола Павла и Христа. Класс капиталистов осуж¬

ден! Его власть не привела ни к чему хорошему, надо

отнять у него власть! Семь миллионов рабочих заявля¬

ют, что они объединят вокруг себя весь рабочий люд и

свергнут капитализм. Революция налицо! Попробуй*

те остановить ее!

/\
	и
ЕЗНЛ^
*

ПРЕДИСЛОВИЕ
Записки Эвис Эвергард нельзя считать надежным

историческим документом. Историк обнаружит в них

много ошибок, если не в передаче фактов, то в их истол¬

ковании. Прошло семьсот лет, и события того времени

и их взаимосвязь — все то, в чем автору этих мемуаров

было еще трудно разобраться,— для нас уже не пред¬

ставляет загадки. У Эвис Эвергард не было необходи¬

мой исторической перспективы. То, о чем она писала»

слишком близко ее касалось. Мало того, она находилась

в самой гуще описываемых событий.
И все же, как человеческий документ, «Эвергардов-

ский манускрипт» исполнен для нас огромного интереса,

хотя и здесь дело не обходится без односторонних суж¬

дений и оценок, рожденных пристрастием любви. Мы

с улыбкой проходим мимо этих заблуждений и прощаем

Эвис Эвергард ту восторженность, с какой она говорит

о муже. Нам теперь известно, что он не был такой испо¬

линской фигурой и не играл в собыгиях того времени

стол* исключительной роли, как утверждает автор ме-

MiyapoB.
Эрнест Эвергард был человек выдающийся, но все

же не в той мере, как считала его жена. Он принадле¬

жал к многочисленной армии героев, самоотверженно

служивших делу мировой революции. Правда, у Эвер-

гарда были свои особые заслуги в разработке философии

рабочего класса и ее пропаганды. Он называл ее «проле¬

тарская наука», «пролетарская философия», проявляя из¬

вестную узость взглядов, которой в то^время невозможно

было избежать,
93

Но вернемся к мемуаразл. Величайшее их достоинство

в том, что они воскрешают для нас атмосферу той страш¬

ной эпохи. Нигде мы не найдем такого яркого изобра¬

жения психологии людей, живших в бурное двадцати¬

летие 1912—1932 гг., их ограниченности и слепоты, их

страхов и сом!нений, их моральных заблуждений, их не¬

истовых страстей и нечистых помыслов, их чудовищного

эгоизма. Нам, в наш разумный век, трудно это понять.

История утверждает, что так было, а биология и психо¬

логия объясняют нам1 — почему. Но ни история, ни био¬

логия, ни психология не в силах воскресить для нас этот

мир. Мы допускаем его существование в прошлом, но он

остается нам) чужд, мы не понимаем его.
Понимание это возникает у нас при чтении «Эвергар-

довского манускрипта». Мы как бы сливаемся* с дей¬

ствующими лицами этой отзвучавшей М1иррвой драмы,

живем их мыслями и чувствами. И нам не только по¬

нятна любовь Эвис Эвергард к ее героическому спутни¬

ку,— мы ощущаем вместе с самим Эвергардом угрозу

олигархии, страшной тенью нависшей над миром. Мы

видим, как власть Железной пяты (не правда ли, удач¬

ное название!) надвигается на человечество, грозя его

раздавить.
Кстати, мы узнаем, что создателем утвердившего¬

ся в литературе термина «Железная пята» явился в свое

время Эрнест Эвергард — небезынтересное открыгие,

проливающее свет на вопрос, который долго оставался

спорным. Считалось что название «Железная пята» впер¬

вые встречается у малоизвестного журналиста Джорджа

Милфорда в памфлете «Вы — рабы!», опубликованном в

декабре 1912 года. Никаких других сведений о Джордже

Милфорде до нас не дошло, и только в «Эвергардовском

манускрипте» бегло упоминается, что он погиб во время

чикагской резни. По всей вероятности, Милфорд слышал

это выражение из уст Эрнеста Эвергарда — скорее всего

во время одного из выступлений последнего в предвы¬

борную кампанию осенью 1912 года. Сам же Эвергард,

как сообщает нам манускрипт, впервые употребил его

на обеде у одного частного лица еще весной 1912 года-

Эта дата и должна быть* признана исходной.
Для историка и философа победа олигархии навсе¬

гда останется неразрешимой загадкой. Чередование
94

исторических эпох обусловлено законами социальной эво¬

люции. Эти эпохи были исторически неизбежны. Их

приход мог быть предсказан с такой же уверенностью,

с какой астроном исчисляет движение ^звезд. Это пра¬

вомерные этапы эволюции. Первобытный коммунизм, ра¬

бовладельческое общество, крепостное право и наем¬

ный труд были необходимыми ступенями общественно¬

го развития. Но смешно было бы утверждай, чтс^акои

же необходимой ступенью явилось господство Желез¬

ной пяты. Мы в настоящее врем»я склонны считать этот

период случайным отклонением или отступлением! к же¬

стоким временам тиранического социального самовла¬

стия, которое на заре истории было так же закономер¬

но, как неправомерно стало впоследствии торжество

Железной пяты.
Недобрую память оставил по себе феодализм, но и

эта система была исторически необходим». После кру¬

шения такого мощного централизованного государства,

как Римская имиерия, наступление эпохи феодализма

было неизбежно. Но этого нельзя сказать о Железной

пяте. В закономерном течении социальной эволюции ей

нет места. Ее приход к власти не был исторически оправ¬

дан и необходим. Он навсегда останется в истории чудо¬

вищной аномалией, историческим курьезом, случайно¬

стью, наваждением, чем-то неожиданным и немыслимым.

Пусть же это послужит предостережением для тех опро¬

метчивых политиков, которые так уверенно рассуждают

о социальных процессах.
Капитализм почитался социологами тех времен куль¬

минационной точкой буржуазного государства, созрев¬

шим плодом буржуазной революции, и мы в наше вре¬

мя можем только присоединиться к этому определению.

Следом за капитализмом должен был прийти социа¬

лизм; это утверждали даже такие выдающиеся пред¬

ставители враждебного лагеря, как Герберт Спенсер.

Ожидали, что на развалинах своекорыстного капита¬

лизма вырастет цветок, взлелеянный столетиями,—

братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению

и ужасу, а тем более к удивлению и ужасу современ¬

ников этих событий, капитализм, созревший для рас¬

пада, дал еще один чудовищный побег — олигархию.
Социалисты начала двадцатого века слишком позд¬
95

но обнаружили приход олигархии. Когда же они спо¬

хватились, олигархия была уже налицо — как факт,

запечатленный кровью, как жестокая, кошмарная дей¬

ствительность. Но в то время, по свидетельству «Эвер-

гардовского манускрипта», никто не верил в долговеч¬

ность Железной пяты. Революционеры считали, что низ¬

вергнуть ее —дело нескольких лет. Они понимали, что

Крестьянское восстание возникло наперекор их планам,

а Первое вспыхнуло преждевременно. Но никто не ожи¬

дал, что и Второе восстание, хорошо прдготовленное и

вполне созревшее, обречено на такую же неудачу и еще

более жестокий разгром.
Очевидно, Эвис Эвергард писала свои записки в

дни, предшествовавшие Второму восстанию, в них ни

слова нет о его злополучном исходе. Несомненно также,

она надеялась опубликовать их сразу же после сверже¬

ния Железной пяты, чтобы воздать должное памяти по-*

гибшего мужа. Но тут наступила катастрофа, и, гото¬

вясь бежать или в предвидении ареста, она спрятала

записки в дупле старого дуба в Уэйк-Робинлодже.
Дальнейшая судьба Эвис Эвергард неизвестна. По

всей вероятности, ее казнили наемники, а во времена

Железной пяты никто не вел учета жертвам многочис¬

ленных казней. Одно можно сказать с уверенностью:

пряча рукопись в тайник и готовясь к'бегству, Эвис

Эвергард не подозревала, какой страшный разгром по¬

терпело Второе восстание. Она не могла предвидеть, что

извилистый и трудный путь общественного развития по¬

требует в ближайшие триста лет еще и Третьего и Чет¬

вертого восстаний и много других революций, потоплен¬

ных в море крови,— пока рабочее движение не одержит,

наконец, победы во всем мире. Ей и в голову не приходи¬

ло, что ее записки, дань любви к Эрнесту Эвергарду,

семь долгих столетий пролежат в дупле векового дуба

в Уэйк-Робинлодже, не потревоженные ничьей рукой.
'Антони Мередит *
Ардие*
27 ноября 419 г. эры Братства людей.
♦Антони Мередит — по замыслу Лондона — человек

27-го века, первый издатель и комментатор записок Эвис Эвергард.

Примечания к тексту романа идут от его имени. (Прим, ред.)
96

Земной Театр! Нам стыд и горе —

Картин знакомых карусель...
Но потерпи, узнаешь вскоре

Безумной Драмы смысл и цель!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
МОЙ ОРЕЛ
Легкий летний ветерок шелестит в могучих секвойях,

шаловливая Дикарка неумолчно журчит между мши¬

стых камней. В ярких лучах солнца мелькают бабочки;

воздух напоен дремотным гудением пчел. Тишина и спо¬

койствие вокруг, и только меня гнетут думы, гложет

тревога. Безмятежная тишина надрывает мне душу. Как

она обманчива! Все притаилось и молчит, но это — за¬

тишье перед грозой. Я напрягаю слух и всем суще¬

ством ловлю ее приближение. Только б она не разрази¬

лась слишком рано. Горе, горе, если она разразится

слишком рано! \
У меня немало причин для тревоги. Мысли, неотвяз¬

ные мысли не покидают меня. Я так долго жила кипучей,

деятельной жизнью, что тишина и покой кажутся мне

тяжким сном, и я не могу забыть о том яростном шквале

смерти и разрушения, который вот-вот пролетит над ми¬

ром. В моих ушах звенят вопли поверженных, а. перед

глазами все те же призраки прошлого Я вижу пору-
*	Второе восстание было в значительной степени делом рук Эр¬

неста Эвергарда, хотя он, конечно, готовил его в тесном контакте

с европейскими лидерами. Сам Эвергард был схвачен и тайно каз¬

нен весной 1932 года. Однако восстание было так тщательно под¬

готовлено, что товарищам удалось полностью осуществить его пла¬

ны, избежав растерянности и промедления. Эвис Эвергард после

казни мужа уединилась в Уэйк-Робинлодже, небольшой усадьбе в

Калиф^нии, в Сономских горах.
^ Здесь, очевидно, имеется в виду усмирение Чикагского вос¬

стания.
7.	Джек Лондон. Т. VI.	97

гаацую, истерзанную человеческую плоть, вижу, как на¬

силие исторгает душу из прекрасного, гордого тела,

чтобы в злобном неистовстве швырнуть ее к престолу

творца. Так мы, люди, через кровь и разрушение идем

к своей цели, стремясь навсегда установить мир и ра¬

дость на земле.
И одиночество... Когда я не думаю о том, что будет,

мысли мои обращаются к тому, что было и не возвра¬

тится вновь,— к тебе, мой орел, парящий на мощных

крыльях, устремленный ввысь, к солнцу, ибо солнцем

был для тебя светлый идеал свободы. Я не в силах си¬

деть и ждать сложа руки прихода великих событий, ко¬

торые вызваны к жизни моим мужем, хоть ему и не

суждено было увидеть их рождение. Он отдал нашему

делу свои лучшие годы и умер за него. Это плоды его

трудов, его создание К
Итак, эти томительные дни я хочу посвятить воспо¬

минаниям о моем муже. Есть многое, о чем из всех жи¬

вущих могу рассказать лишь я одна, а ведь о таком чело¬

веке, как Эрнест, сколько ни рассказывай, все мало. В Эр¬

несте жила великая душа, и когда в моей любви умол¬

кает всё личное, я больше всего скорблю при мысли, что

его не будет здесь завтра, чтобы встретить зарю ново¬

го дня. В том, что мы победим, не может бьггь сомнений.

Он строил так прочно, так надежно, что здание устоит.

Смерть Железной пяте! Близок день, когда повержен¬

ный человек поднимет голову. Как только эта весть раз¬

несется по всему миру, повсюду восстанут армии труда.

Свершится то, чего еще не знала история. Солидарность

рабочих обеспечена, а это значит, что международная ре¬

волюция впервые развернется во всю свою необъятную

ширь
*	При всем уважении к Эвис Эвергард мы должны отметить,

что муж ее был только одним из многих талантливых руководите¬

лей, подготовивших Второе восстание. Теперь, спустя много сто¬

летий, можно сказать с уверенностью, что если бы^Эвергард остал¬

ся жив, это бы нисколько не изменило трагической развязки.
^ Второе восстание действительно приобрело международный

характер. Это был поистине грандиозный замысел, и уже потому

трудно считать его созданием одного человека. Организованные

рабочие всех олигархий готовы были подняться по первому сигна¬

лу. Германия, Италия, Франция и вся Австралазия — в то время

государства рабочих с социалистическими правительствами — обе¬
98

Как видите, я вся во власти надвигающихся событий.

Я «жила этим день и ночь — так долго, что ни о чем

другом не в силах думать. А тем более, говоря о моем

муже, могу ли я не говорить о его деле! Он был ду¬

шой этого великого начинания, и для меня они нераз¬

дельны.
Как я уже сказала, есть многое, что только я одна

могу рассказать об Эрнесте. Все знают, что он, не да-

дя себя, работал для революции и немало перенес. Но

как он работал и сколько перенес, знаю я одна. Два¬

дцать грозных лет мы были с ним неразлучны, и мне

больше, чем кому-либо, известно его терпение, его

неистощимая энергия и безграничная преданность делу

революции, за которое он два месяца назад сложил

голову.
Постараюсь просто и по порядку рассказать, как

Эрнест вошел в мою жизнь,— о нашей первой встрече,

о том, как он постепенно овладел моей душой и пере¬

вернул весь мой мир. И тогда вы увидите его моими

глазами, узнаете таким, каким знала я,— кроме са¬

мого заветного и дорогого, что слова бессильны пере¬

дать.
Мы познакомились в феврале 1912 года, когда Эвер-

гард по приглашению моего отца ^ явился к нам, в наш

особняк в городе Беркли, на званый обед. Не могу ска¬

зать, чтоб он понравился мне с первого взгляда,— ско¬

рее наоборот. В гостиной, где собралось все общество,

Эрнест производил странное, чтобы не сказать, дикое,

впечатление. Среди почтенных служителей церкви на
щали революции свою помощь, и они действительно оказали ее,

поэтому разгром Второго восстания стал также и их разгромом.

Их правительства были низложены, и объединившиеся олигархии

Завязали им олигархический строй.
‘ Джон Каннингхем, отец Эвис Эвергард, был профессором Ка¬

лифорнийского университета в городе Беркли. С преподаванием

физики он совмещал исследовательскую работу, которая принесла

ему широкую известность. Выдающимся вкладом в науку явились

его изыскания в области природы электрона, а также капитальный

труд «Тождество материи и энергии», где было незыблемо и на

все времена установлено, что элементарная единица материи и эле¬

ментарная единица энергии тождественны. Положение это до про¬

фессора Каннингхема выдвигалось сэром Оливером Лоджем и дру¬

гими исследователями радиоактивности, но лишь на правах гипо¬

тезы.
99

этом обеде, который отец шутя назвал «синедрионом»,

Эвергард казался человеком с другой планеты.
Прежде всего одет он был ужасно. Костюм из деше¬

вого темного сукна, купленный в магазине готового пла^

тья, сидел на «ем убийственно. Да Эрнесту, при его

сложении, и нельзя было покупать ничего готового. Его

богатырские мускулы выпирали из-под жиденького сук¬

на, на атлетических плечах набегали складки. Глядя на

его шею, массивную и мускулистую, как у профессио¬

нального боксера 1, я невольно подумала: так вот оно,

последнее увлечение папы — философ-социолог, в недав¬

нем прошлом кузнечный подмастерье. Он и сейчас на¬

поминает кузнеца — достаточно взглянуть на эти муску¬

лы и бычий загривок; должно быть, из этих самородков

«Слепой Том» ^ рабочего класса.
А его рукопожатие! Оно было крепким и властным, и

взгляд его черных глаз слишком пытливо, как мне по¬

казалось, задержался на моем лице. Так рассуждала

я, дитя своей среды, девушка с классовыми предрассуд¬

ками. Человеку моего круга я не-простила бы такой сме¬

лости. Помню, я невольно опустила глаза и с чувством

облегчения поспешила навстречу епископу Морхаузу,

нашему старому другу,— это был обаятельный чело¬

век средних лет, лицом и кротким нравом напоминав¬

ший Христа,' к тому же очень начитанный и образован¬

ный.
Между тем оскорбившая меня смелость составляла,

пожалуй, основную черту Эрнеста Эвергарда. Человек

прямой и открытой души,* он ничего не боялся и прези¬

рал условности. «Ты мне понравилась,— объяснял он

мне впоследствии.— Разве не естественно смотреть на

то, что нравится?»
Как я уже говбрила, Эрнест ничего не боялся. Это

был аристократ по натуре, несмотря на свою принадлеж¬

ность к совершенно противоположному общественному
*	В те времена на спорт смотрели как на средство наживы. Про¬

тивники избивали друг друга в кулачных поединках, и боксер,

убивший товарища или исколотивший его до полусмерти, получал

за это кучу денег.
*	Намек не ясен. Возможно, имеется в виду слепой от рождения

негр-музыкант, концерты которого во второй половине XIX века

пользовались огромным успехом.
100

лагерю. Ницше * узнал бы в нем своего сверхчеловека,

или, как он выражался, «белокурую бестию»,— с той су¬

щественной разницей, что Эрнест отдал сердце демо¬

кратии.
Занятая гостями, я и думать забыла о неприятном фи¬

лософе из рабочих, но, когда мы сели за стол, мое внима¬

ние раз-другой привлекли искорки смеха в его глазах,

очевидно, вызванные беседой их преподобий. «Он не ли¬

шен юмора»,— подумала я и почти простила гостю его

нескладный костюм. Но время шло, обед близился к кон¬

цу, а Эвергард так и не сказал ничего в ответ на бес¬

конечные речи священников о церкви и рабочем классе,

о том, что церковь сделала и что она собирается сделать

для блага рабочих. Я заметила, что папа огорчен упор¬

ным молчанием своего протеже. Воспользовавшись не¬

большой заминкой в разговоре, он прямо обратился к

Эрнесту и предложил ему высказать свои соображения.

Тот только пожал плечами и равнодушно бросил: «У ме¬

ня нет никаких соображений»,— после чего с удвоенным

усердием занялся соленым миндалем.
Но от папы не так-то легко было отделаться. Не¬

много погодя он заявил:
—	Среди нас присутствует представитель рабочего

класса. Не сомневаюсь, что мы можем услышать от не¬

го много нового и поучительного. Попросим же мистера

Эвергарда высказаться.
Все любезно поддержали это предложение. Их пре¬

подобия с таким снисходительным видом приготовились

слушать молодого оратора, что только-только не хлопали

его по плечу. Я заметила, что Эрнест это чувствует и по¬

тешается в душе. Он медленно обвел глазами весь

стол, и опять я уловила в них искорки смеха.
^— Я не искушен в учтивостях церковных словопре¬

ний,— начал он и замялся, по-видимому, борясь с робо¬

стью и смущением.
—	Просим, просим! — раздалось со всех сторон, а

доктор Гаммерфилд сказал:
—	Мы приветствуем слово истины, от кого бы оно ни
“	Ницше жил в XIX веке христианской эры. Бесно-
ватыи философ, который в минуты прозрения видел причудливые

истины, но, обойдя весь положенный круг человеческой

мысли, дофилософствовался до полного безумия.
101

исходило.— и прибавил: — Если оно сказано от чистого

сердца.
—	Так, по-вашему, истина может исходить и не от

чистого сердца? — усмехнулся Эрнест.
Доктор Гаммерфилд оторопел, однако вышел из по¬

ложения:
—	Даже лучшие из нас ошибаются, молодой чело¬

век, даже лучшие...
Тон Эрнеста мгновенно изменился. Сейчас это был

совсем другой человек.
—	Отлично,— сказал он резко.— Тогда начну с того,

что все вы жестоко ошибаетесь. Никто из вас понятия

не имеет о рабочем классе. Мало того, вы на него клеве¬

щете. Ваша социология так же порочна и бесплодна,

как и весь ваш метод мышления.
Поражали не столько слова, сколька тон, каким они

были сказаны. При звуках этого голоса я встрепенулась.

В нем было столько же смелости, сколько и во взгляде

Эрнеста. Он звучал как призывный горн и отозвался во

мне глубоким волнением. Да и все за столом оживились.

Безразличие и сонливость как рукой сняло.
—	В чем же, молодой человек, выражается бесплод¬

ность и вопиющая порочность нашего метода мы¬

шления? — вскинулся Гаммерфилд; ни в его голосе, ни

в тоне не осталось и следа прежнего добродушия.
—	Вы, господа, метафизики! С помощью метафизи¬

ки вы можете доказать все, что вашей душе угодно. А

д(>казав, вывести черным по белому, что все остальные

метафизики ошибаются, после чего вам останется только

почить на лаврах. В сфере мысли вы совершеннейшие

анархисты. Вы рехнувшиеся изобретатели космогониче¬

ских систем. Каждый из вас обитает в собственной все¬

ленной, оборудованной по его собственному вкусу и

разумению. Вы плохо представляете себе окружающий

мир, вашим измышлениям нет места в реальном мире,

разве что в качестве примера умственной аберрации.
Знаете ли вы, о чем я думал, сидя за этим столом и

слушая ваши бесконечные разговоры? Вы мне напомни¬

ли средневековых схоластов, которые самым серьезным

образом исследовали и обсуждали животрепещущий во¬

прос о том, сколько ангелов может уместиться на осг-

рие иглы. Вы, дражайшие сэры, так же далеки от интел¬
102

лектуальной жизни двадцатого столетия, ^как индеец-ша¬

ман, десять тысяч лет назад творивший заклинания в

глуши девственного леса.
Казалось, Эрнест охвачен негодованием. Лицо его пы¬

лало, глаза метали молнии, в губах и подбородке чув¬

ствовалась сосредоточенная ярость. Но такова была его

манера спорить — он старался разжечь противника, вы¬

вести его из себя. Его размашистые, разящие удары,

сокрушительные, как удары кузнечного молота, лишали

собеседника самообладания. Это и случилось с нашими

гостями. Епископ Морхауз наклонился вперед и ловил

каждое слово Эрнеста. Лицо доктора Гаммерфилда по¬

багровело от возмущения и гнева. Возмущение овладело

всеми, хотя кое-кто улыбался иронически, с видом на¬

смешливого превосходства. Что касается меня, то я

наслаждалась общим смятением. Искоса поглядывая

на отца, я видела, что он от души радуется действию

бомбы, которая его стараниями попала в нашу сто¬

ловую.
—	Вы выражаетесь крайне туманно,— прервал ора¬

тора доктор Гаммерфилд.— Что, собственно, вы хотите

сказать, называя нас метафизиками?
—	Я называю вас метафизиками потому, что вы рас¬

суждаете, как метафизики,— отвечал Эрнест.— Весь ход

ваших рассуждений противоречит научному мышлению.

Ваши выводы взяты с потолка. Вы можете доказать все,

что^вам угодно, и это совершенно впустую, так как каж¬

дый из вас всегда остается при особом мнении. Вы ище¬

те объяснения вселенной и самих себя в собственном со¬

знании. Но скорее вы оторветесь от земли, ухватив себя

за уши, чем объясните сознание сознанием.
—	Я не совсем понимаю,— отозвался епископ Мор¬

хауз.— Ведь если говорить о явлениях духовного мира,

то все они относятся к области метафизики. Самая точ¬

ная и убедительная из наук — математика — тоже чис¬

тейшая метафизика. Мысль ученого всегда воспаряет в

метафизику. С этим-то вы согласны?
—	Я согласен, что вы не понимаете, как сами вы ска¬

зали, возразил Эрнест.— Метафизик в своих рассужде¬

ниях пользуется дедуктивным методом, он исходит из

ложных предпосылок. Ученый же пользуется индуктив¬

ным методом, он исходит из данных опыта. Метафизик
103

от теории идет к фактам, ученый от фактов — к тео¬

рии. Метафизик, отправляясь от себя, хочет объяснить

весь мир. Ученый, познавая мир, познает самого себя.
—	Хвала создателю, мы не ученые,— самодовольно

осклабился доктор Гаммерфилд.
—	Кто же вы? — обратился к нему Эрнест.
—	Философы.
—	Вот именно,— рассмеялся Эрнест.— Вы оторва¬

лись от твердой, устойчивой земли и витаете в облаках, а

между тем ваш летательный аппарат — это одна словес¬

ность. Но, может быть, вы спуститесь на землю и ска¬

жете мне, только поточнее, что вы называете филосо¬

фией?
—	Философия — это...— доктор Гаммерфилд откаш¬

лялся,— это нечто, что не поддается объяснению и до¬

ступно только людям того склада ума, .который можно

назвать философским. Ограниченный ученый, уткнув¬

шийся в свою пробирку, никогда не поймет, что такое

философия.
Но Эрнест презрел этот выпад. Его обычным прие¬

мом было бить противника его же оружием, что он

теперь и сделал с видом самого братского располо¬

жения.
—	В таком случае, надеюсь, вы поймете то опреде¬

ление философии, которое я намерен вам предложить.

Но только предупреждаю, вам придется либо его опро¬

вергнуть, либо сложить оружие и отныне оставаться ме¬

тафизиком про себя. Философия — это всего лишь наибо¬

лее объемлющая из наук. По своему методу она нисколь¬

ко не отличается от любой точной науки, равно как и от

всех наук, вместе взятых. Пользуясь этим методом, а

именно методом индуктивным, философия объединяет все

знания в одну великую науку. По словам Спенсера, дан¬

ные каждой отдельной науки представляют собой час¬

тицу единого знания. Философия же объединяет те по¬

знания, которые составляют вклад отдельных наук. Фи¬

лософия есть, таким образом, наука наук, наука в точ¬

ном смысле слова, если хотите. Ну, что вы скажете о

моем определении?
—	Похвально, весьма похвально,— промямлил док¬

тор Г аммерфилд.
. Но Эрнест был неумолим.
104

—	Не забывайте,— предостерег он,— что от этого оп¬

ределения не поздоровится вашей метафизике; раз вы

его не опровергаете, значит, вы побитый метафизик и

вам больше не подобает выступать на этом поприща.

Придется вам теперь перейти на положение метафизика

в отставке или искать изъяна в моих рассуждениях, до

тех пор пока вас не осенит счастливая догадка.
Эрнест ждал ответа. Наступило тягостное молчание,

особенно томительное для доктора Гаммерфилда. Он, ви¬

димо, был даже не столько задет, сколько озадачен. Ар¬

гументы Эрнеста, увесистые, как удары кузнечного мо¬

лота, оглушили его. Прямые и открытые методы спора

были ему, очевидно, в новинку. Почтенный доктор жа¬

лобно оглядел своих сотрапезников, но ни один не при¬

шел ему на помощь. Я заметила, что папа смеется, за¬

крывшись салфеткой.
—	Существует и другой метод дискредитации мета¬

физиков,— продолжал Эрнест, когда поражение доктора

Гаммерфилда стало для всех очевидным.— Это судить

о них по их делам. Что сделали для человечества метафи¬

зики, кроме того, что пичкали его всякими бреднями и

выдавали ему свои собственные тени за богов? Развле¬

кали его на все лады? Согласен. Но какую они принесли

ощутимую пользу? Они разводили философию — да про¬

стится мне неправильное употребление этого слова — по

поводу того, что сердце есть седалище страстей, в то

время как ученые исследовали законы кровообращения.

Они провозглашали, что голод и чума — это кары небес¬

ные, между тем как ученые строили элеваторы и прово¬

дили в городах канализацию. Они создавали богов по

своему образу и подобию, в то время как ученые строили

мосты и прокладывали дороги. Они заявляли, что зем¬

ля пуп вселенной, а ученые в это время открывали

Америку и исследовали пространство в поисках новых

звезд и законов, управляющих движением звезд. Сло¬

вом, метафизики ничего — ровным счетом ничего — не

сделали для человечества. По мере того как наука дви¬

галась вп^ед. метафизики шаг за шагом сдавали свои

позиции. Но как только новые научные данные опроки-
субъективные теории, они выдумывали новые
м^стеч^Гл	"Радусмотрительно расчистив в них
местечко для новооткрытых данных. Этим они и будут
105

пробавляться до скончания века. Метафизики, господа,

это шаманы. Разница между вами и эскимосами, чей

бог носит оленью шкуру и питается ворванью,— это ты¬

сячелетиями накопленный опыт, и только.
—	Мысль Аристотеля владычествовала в Европе

двенадцать столетий,— напыщенно провозгласил доктор

Боллингфорд.— Хотя Аристотель был метафизиком.
Сказав это, он обвел глазами присутствующих, с

удовлетворением отмечая сочувственные улыбки и одо¬

брительные кивки.
—	Ваш пример неудачен,— возразил Эрнест.— Вы

ссылаетесь на самый темный период истории. Он так и

называется: «темное средневековье». Это был период,

когда метафизика подавила науку. Физику она свела к

поискам философского камня, химию — к алхимии, ас¬

трономию — к астрологии. Ваше «владычество аристоте¬

левой мысли» — битая карта!
Доктор Боллингфорд явно приуныл. Затем лицо его

прояснилось.
—	Да, все ужасы, которые вы нам изобразили, бес¬

спорно, имели место. Но согласитесь, что та же метафи¬

зика заключала в себе и силы, которые вывели челове¬

чество из мрака средневековья к свету последующих

столетий.
—	Метафизика тут ни при чем,— отрезал Эрнест.
—	Как?—вскричал доктор Гаммерфилд.— Разве

умозрительная философия и спекулятивное мышление не

породили эру кругосветных путешествий и великих от¬

крытий?
Эрнест с улыбкой повернулся к нему.
—	Дражайший сэр, вас, помнится, лишили права

публичных выступлений. Ведь вы так и не опровергли

мое определение философии. Вы теперь у нас на птичь¬

их правах, но так как это участь всех метафизиков, я,

так и быть, прощаю вас. Повторяю: не метафизика по¬

родила эру великих открытий. Хлеб насущный, шелка,

драгоценности, золото, наконец, закрытие сухопутных

путей в Индию — вот то, что заставило человека пустить¬

ся в плавание к далеким берегам. После падения Кон¬

стантинополя в 1453 году турки закрыли караванные

пути, по которым европейские купцы ездили в Индию.

Пришлось искать новых путей. Вот чем было вызвано
106

развитие мореплавания. Вот чем было вызвано и путе¬

шествие Колумба. Вы найдете это в любом учебнике ис¬

тории. А заодно были добыты новые данные о размерах,

форме и строении Земли^ в результате чего система

Птоломея полетела вверх тормашками.
Доктор Гаммерфилд фыркнул.
—	Вы не согласны? — обратился к нему Эрнест.—

В чем же, скажите, я не прав?
—	Я не согласен, вот и все,— огрызнулся доктор Гам¬

мерфилд.— Эта тема завела бы нас слишком далеко в

дебри философии.
—	Науке не страшны никакие дебри и никакие да¬

ли,— кротко отвечал Эрнест.— Потому-то она и добилась

кой-чего. Потому-то она и открыла Америку.
Я не стану описывать весь вечер, хотя для меня нет

большей радости, чем вспоминать каждую подробность

моего первого знакомства с Эрнестом Эвергардом.
Битва продолжалась все с тем же ожесточением, и

наши гости все больше багровели и кипятились, особен¬

но когда Эрнест стал честить их такими словами, как

«горе-философы», «очковтиратели» и т. п. И все время

он отсылал их к фактам. «Факт, сударь, неопровержи¬

мый факт!» — восклицал он торжествующе, уложив

противника на обе лопатки. Факты были его оружием.

И он засыпал ими противника, загонял в ловушки

и ямы, обрушивал на него смертоносный огонь фак¬

тов.
—	Вы, очевидно, молитесь фактам,— съязвил доктор

Гаммерфилд.
—	Нет бога, кроме факта, и мистер Эвергард — про¬

рок его,— вторил ему доктор Боллингфорд.
Эрнест весело кивнул в знак согласия.
—	Я как тот техасец,— сказал он и, заметив, что от

него ждут разъяснений, продолжал: — Уроженец штата

Миссури всегда скажет вам: «Не поверю, пока сам не

увижу»; техасец же скажет: «Не поверю, пока не подер¬

жу в руках». Из чего следует, что он отнюдь не мета¬

физик.
Другой раз, когда Эрнест сказал, что у метафизиков

утрачен критерий истины, на него насел доктор Гам¬

мерфилд.
Так что же является критерием истины, молодой

107

человек? Может быть, вы нам скажете? Кстати, на этот

вопрос не могли ответить более мудрые головы.
—	Вот то-то и есть, что не могли!— подхватил Эр¬

нест. Его несокрушимая самоуверенность бесила их боль¬

ше всего.— Эти мудрецы потому не нашли критерия ис¬

тины, что искали его где-то в эмпиреях. Если бы они дер¬

жались твердой земли, они не только нашли бы его без

труда, но и увидели бы, что каждое их действие, каж¬

дая мысль является проверкой истины.
—	К делу, к делу! — кипятился доктор Гаммер-

филд.— Мы обойдемся без предисловий. Вы обещали

возвестить нам критерий истины, который мы так дол¬

го искали. Просветите же нас, дабы мы уподобились

богам.
Открытый вызов и глумление в его словах и тоне, по-

видимому, находили отклик в сердцах слушателей, и толь¬

ко епископу Морхаузу было явно не по себе.
—	Доктор Джордан 1 определил критерий истины

очень точно,— сказал Эрнест,— Он учил: «Проверяйге

его в действии. Годится только то, чему вы без страха

доверили бы свою жизнь!»
—	Пффа! — Доктор Гаммерфилд насмешливо улы¬

бался.— А епископ Беркли? ^ Его еще никто не опроверг!
—	Король метафизиков! — рассмеялся Эрнест.— Ваш

пример неудачен. Беркли и сам не доверял своей мета¬

физике.
Доктор Гаммерфилд пришел в негодование, в свя¬

щенное негодование. Можно было подумать, что он изоб¬

личил Эрнеста в воровстве или во лжи.
—	Молодой человек,— загремел он.— Ваше утверж¬

дение так же возмутительно, как и все, что нам пришлось

здесь выслушать. Это низкое и необоснованное утверж¬

дение.
—	Я уничтожен, убит! — покорно отозвался Эр¬

нест.— Но я хотел бы знать, какой кирпич свалился мне
^ Видный научный деятель конца XIX и начала XX века. Был

ректором Стенфордского университета, основанного на частные

средства.
2 Родоначальник идеалистического монизма; его учение, пол¬

ностью отрицающее материю, ставило в тупик философов того вре¬

мени. Окончательно отвергнуто философией с тех пор, как в ней

восторжествовал метод обобщения данных научного опыта.
108

на голову. Нельзя ли подержать его в руках, доктор Гам-

мерфилд?
—	Извольте, извольте! — Доктор Гаммерфилд от-

чаянно брызгал слюной.— Откуда вы это взяли? Где это

сказано, будто бы епископ Беркли сам признавал, что

его метафизика порочна? Какие у вас доказательства.

Молодой человек, метафизика епископа Беркли живет в

веках!
—	Доказательство того, что Беркли не доверял сво¬

ей метафизике, я усматриваю в следующем: Беркли, вхо¬

дя в комнату, всегда и неизменно пользовался дверью, а

не лез напролом через стену. Беркли, дорожа своей жиз¬

нью и предпочитая действовать наверняка, налегал на

•хлеб и на масло, не говоря уже о ростбифе. Когда Берк¬

ли брился, он обращался к помощи бритвы^ ибо ^на

опыте убедился, что она начисто снимает щетину с его

лица.
—	Но это дела житейские! — воскликнул доктор Гам-

мерфилд.— Метафизика же ведает сверхчувственным

миром.
—	Так, значит, метафизика надежный кормчий в

сверхчувственном мире? — вкрадчиво спросил Эрнест.
Доктор Гаммерфилд усиленно закивал головой.
—	Что же, и сонмы ангелов могут отплясывать на

острие иголки — в сверхчувственном мире,— вслух раз¬

мышлял Эрнест.— И питающийся ворванью, одетый в

моржовую шкуру эскимосский божок имеет все права на

существование — в сверхчувственном мире. Там это, по¬

жалуй, не встретит никаких возражений. А сами вы, док¬

тор, тоже живете в сверхчувственном мире?
—	«Мой разум — мир, где я живу»,— ответствовал

доктор.
—	Вы хотите сказать, что вы чужды всему земному.

Но к обеду вы, разумеется, не забываете спуститься на

землю. И от землетрясения тоже не ищете укрытия

в облаках. Кстати, вы не боитесь, доктор, что, случись

у нас землетрясение, вас может основательно хватить

по вашей нематериальной макушке этаким увесистым

нематериальным кирпичом?
Доктор Гаммерфилд невольно поднес руку к затыл¬

ку, где еще можно было разглядеть заросший волосами

шрам. Эрнест неожиданно попал в точку. Во время Ве¬
109

ликого землетрясения ^ доктора Гаммерфилда чуть не

убило кирпичной трубой. За столом поднялся дружный

хохот.
—	Так как же? —продолжал Эрнест, когда оживле¬

ние улеглось.— Я жду ваших возражений.
Все молчали, и он снова сказал:
—	Я жду.— А затем добавил: — Что ж, и это аргу¬

мент, но только не в вашу пользу.
Доктор Гаммерфилд временно выбыл из строя, и

вскоре спор перекинулся в другую область. Пункт за

пунктом Эрнест разбивал доводы церковников. Когда

они заявляли, что знают рабочих, Эрнест доказывал,

что им не знакомы простейшие, азбучные истины о по¬

ложении рабочего класса, и требовал, чтобы они его оп¬

ровергли. И все время он забрасывал их фактами, на¬

поминал о фактах, возвращал к фактам и реальной дей¬

ствительности.
Эта сцена неизгладимо живет в моей памяти. Голос

Эрнеста с его столь знакомыми мне металлическими

нотками и сейчас еще звучит в моих ушах, и каждый

факт, которым он разит своих противников, кажется

мне метким ударом гибкого, жалящего бича. Эрнест бы\

безжалостен. Он не просил пощады^ и сам никого не

щадил. Особенно памятна ^не взбучка, которую он задал

нашим гостям под самый конец.
—	Сегодня вы не раз доказали, ^то не знаете рабо¬

чих; некоторые из вас заявляли это прямо, за других го¬

ворило невежество их ответов. Впрочем, вас трудно и

винить,— где уж вам знать рабочих! Вы не живете с

ними, вы предпочитаете селиться в кварталах бо-га-

чей. Да почему бы и нет? Ведь богачи и содержат, и

кормет вас, и обряжают вот в эту самую добротную

одежду, в которой вы сегодня пожаловали сюда. Ну и вы,

чтобы не остаться в долгу, расхваливаете ту марку ме¬

тафизики, которая им всего более по душе. А известно,

какая марка философии и религии по душе капиталистам:

та, которая не угрожает существующему строю.
*	Так называли землетрясение, разрушившее город Сан-Фран-

циско в 1906 году хр. эры.
^ В этом выражении отразился обычай тех времен. Когда один

из противников, сцепившихся, подобно диким зверям, в смертель¬

ной схватке, складывал оружие, от победителя зависело — умерт¬

вить его или оставить ему жизнь.
110

Ответом на эти слова был ропот возмущения.
—	Я не обвиняю вас в двоедушии,— продолжал Эр-

нест.— Вы и в самом деле так чувствуете. Вы пропове-

дуете то, во что верите. Этим-то вы и дороги капитали¬

стам, в этом ваша сила. Но стоит вам изменить свой об¬

раз мыслей и выступить против существующих порядков,

как вам' немедленно укажут на дверь: такие проповеди

не приемлемы для ваших хозяев. Признайтесь, ведь по¬

добные случаи бывали Не правда ли?
На этот раз никто не спорил. Все молчаливо согла¬

сились с оратором, и только доктор Гаммерфилд сказал:
—	Указывают на дверь тем, кто сбился с пути ис¬

тинного.
—	Называйте, как хотите. Сбиться с пути истинно¬

го — это и значит проповедовать то, что не показано,—

возразил Эрнест и продолжал: — Так вот что я вам ска¬

жу. Проповедуйте, что вам положено, и получайте, что

вам причитается. Но только бога ради, оставьте в по¬

кое рабочих. Ваше место — в стане их врагов. У вас с

рабочими не может быть ничего общего. Ваши руки

изнежены оттого, что за вас работают другие. Вон вы

какие телеса нагуляли, это от сытой, привольной жиз¬

ни. (Доктор Боллингфорд невольно поежился, чувствуя,

что все взгляды устремлены на его солидное брюшко,

которое, как говорили злые языки, давно уже мешало ему

видеть собственные ноги.) Ваши головы набиты доктри¬

нами, полезными для поддержания существующего

строя. Вы такие же наемники (преданные наемники,

допустим), какими была в свое время швейцарская гвар¬

дия Служите же своим хозяевам верой и правдой, стой¬

те на страже их интересов; но не обивайте с толку ра¬

бочих, не обманывайте их своими лжеучениями. Нельзя

быть воином двух станов: это прежде всего нечестно. До

сих пор рабочий класс обходился без ваших услуг. По¬

верьте, они ему не понадобятся и в дальнейшем. Напро¬

тив, вы не принесете ему ничего, кроме вреда.
В те годы немало священников было отлучено.от церкви за

то, что они проповедовали взгляды, неугодные правящим классам,

а особенно такие, которые отражали влияние социалистических идей.
Наемная дворцовая стража Людовика XVI, французского ко¬

роля, казненного народом.
111

ГЛАВА ВТОРАЯ
МНЕ и ЕПИСКОПУ МОРХАУЗУ

БРОШЕН ВЫЗОВ
Когда гости разошлись, отец упал в кресло и от души

расхохотался. С тех пор как мы схоронили матушку, я

не видела его таким веселым.
—	Ручаюсь, что доктору Гаммерфилду не приходи¬

лось еще бывать в такой переделке,— потешался он.—

Вот тебе и «учтивости церковных словопрений»! Ты за¬

метила, как этот Эвергард сначала прикинулся овечкой

и вдруг обернулся львом рыкающим. А какой дисципли¬

нированный ум! Он мог бы стать прекрасным ученым,

только интересы у него направлены не в ту сторону.
Нечего и говорить, что и меня взволновала встреча

с Эрнестом Эвергардом. И не только смысл и своеобраз¬

ная форма его речей,— меня заинтересовал сам человек.

В нашем кругу не встречались такие люди. Может быть,

поэтому я все еще не помышляла серьезно о замужестве,

несмотря на свои двадцать четыре года. Эрнест мне Hjpa-

вился, я должна была себе в этом сознаться. И это го¬

ворил мне не ум, не рассудок. Невзирая на его атлети¬

ческое сложение и шею боксера, я угадывала в нем дет-

ски-наивную душу. В неукротимом бунтаре скрывалась

нежная, чувствительная натура. Трудно сказать, что вну¬

шило мне эти мысли,— вернее всего, их подсказало

сердце.
Голос Эрнеста, в котором слышался чистый звон ме¬

талла, проникал мне в душу. Интонации этого голоса все

еще звучали в моих ушах, и мне хотелось снова слышать

его, ловить искорки смеха в глазах этого человека, лицо

которого, казалось, выражало одну лишь решительность

и суровость. Встреча эта пробудила во мне и другие,

еще смутные и неопределенные, желания и ощущения.

Я, может быть, уже тогда полюбила Эрнеста, хотя эти

неясные чувства, вероятно, угасли бы без следа, если бы

нам не довелось больше встретиться.
Судьба не допустила этого. Этого не допустило новое

увлечение моего отца социологией и задуманная им се¬

рия обедов.^Отец не был социологом по образованию. Его

брак с моей матерью был счастливым союзом, а работа

в любимой области — физике — давала ему огромное
112

удовлетворение. Но со смертью матушки в жизни его об¬

разовалась пустота, которую старые, привычные занятня

не могли заполнить. Отец заинтересовался философи¬

ей — скорее как любитель, а потом серьезно увлекся со¬

циологией и политической экономией. В нем всегда было

сильно чувство справедливости, а теперь оно стало

его главной страстью: он мечтал об уничтожении неспра¬

ведливости на земле. Я радовалась его возвращению к

деятельной жизни, не подозревая, чем это может для

него кончиться. С энтузиазмом юноши окунулся он в но¬

вую для него сферу, нимало не задумываясь над тем, ку¬

да это может его привести.
Лабораторные занятия были для отца привычнои сти-

• хией, и теперь он превратил нашу столовую в своего ро¬

да социологическую лабораторию. На его обедах бывали

люди всех рангов и сословий — ученые, политики, бан¬

киры, коммерсанты, профессора, профсоюзные дея¬

тели, социалисты и анархисты. Отец вызывал своих го¬

стей на беседы и споры, а потом анализировал их взгля¬

ды на жизнь и общество.
С Эрнестом он познакомился незадолго до нашего «си¬

недриона». В тот вечер, после ухода гостей, отец расска¬

зал мне, как недавно, проходя по улице, он остановился

послушать агитатора, обращавшегося к толпе рабочих.

Это и был Эрнест. Впрочем, Эрнест был не только аги¬

татором; он занимал видное положение в социалистиче¬

ской партии, его считали авторитетом в вопросах соци¬

алистической философии. Он умел ясно излагать самые

сложные вещи и, будучи прирожденным учителем и про¬

пагандистом, не пренебрегал и уличной трибуной, стре¬

мясь к распространению среди рабочих экономических

знаний.
Заинтересовавшись молодым оратором, отец тут же

условился с ним о новой встрече, а затем, как знакомо¬

го, пригласил на обед с представителями церкви. И толь¬

ко после обеда он рассказал мне то немногое, что успел

узнать о новом приятеле.
Эрнест родился в рабочей среде, несмотря на то, что

род его, восходивший к американским пионерам, уже

двести с лишним лет как поселился в Америке К Десяти-
^ 6 то время между коренным населением США и пришлый

элементом проводилось резкое и оскорбительное различие.
В. Джек Лондон. Т. VI.	113

летним мальчуганом Эрнест поступил на фабрику, вы¬

учился кузнечному делу и работал кузнецом. Он не по¬

лучил систематического образования» но» занимаясь са¬

мостоятельно, изучил даже французский и немецкий язы¬

ки и теперь перебивался переводами научных и философ¬

ских книг для небольшого чикагского социалистического

издательства. Кое-какие крохи приносили ему его соб¬

ственные брошюры по вопросам философии и эконо¬

мики, весьм-а туго распродававшиеся^
Все это я узнала в тот самый вечер и потом долго

не могла уснуть» взволнованная новыми впечатлениями,

прислушиваясь к мощному голосу, который не переста¬

вал звучать в моих ушах. Я непрестанно думала об Эр¬

несте и сама пугалась своих мыслей. Этот человек был

так непохож на тех, кого я знала, от него веяло незна¬

комой, суровой силой. Его властность и привлекала и

страшила меня, так как, отдавшись вольной игре вооб¬

ражения, я уже рисовала его себе своим возлюбленным,

своим мужем. Я часто слышала, что сила в мужчине не¬

отразимо привлекает женщин. Но этрт человек был слиш¬

ком силен. «Нет, нет,— восклицала я,— немыслимо, не¬

возможно!» Но утром я уже опять мечтала о новой встре¬

че с Эрнестом. Я жаждала вновь увидеть его в горячей

схватке с противниками, услышать звон металла в его

голосе, наблюдать» с какой уверенностью и силой он рас¬

правляется со своими оппонентами, выколачивая из них

спесь и самодовольство, как расшатывает их привычные

верования и убеждения. Пусть он не знает удержу. Го¬

воря его собственными словами, это «действует», дает

результаты. Его стремительность увлекала за собой, она

волновала, словно звуки трубы перед атакой.
Прошло несколько дней. За это время я познакоми¬

лась с теми книжками Эрнеста, которые нашлись у па¬

пы. Писал он так же, как говорил,— ясно и убедительно.

Вы могли не соглашаться с ним, но вас невольно восхища¬

ла простота и прозрачность его слога. Мысль его рабо¬

тала необыкновенно четко. Это был популяризатор по

призванию. Но, несмотря на все достоинства изложе¬

ния, со многим в его писаниях я не могла согласиться.

Он слишком подчеркивал то, что называл классовой борь¬

бой, антагонизмом между трудом и капиталом, столкно¬

вением интересов.
114

Папа сообщил мне, посмеиваясь, что доктор Гаммер-

филд отозвался об Эрнесте как о «дерзком щенке, кото¬

рый возомнил о себе, начитавпшсь плохих книжек». По¬

чтенный пастырь наотрез отказался от дальнейших встреч

с Эрнестом-
Зато епископ Морхауз проявлял интерес к молодому

агитатору и очень хотел еще раз встретиться с ним. «Энер¬

гичный юноша,— сказал он отцу,— в нем много жизни,

много сил. Но только очень уж он себе верит».
Как-то вечером отец опять привел к нам Эрнеста. При¬

шел и епископ, и нам подали чай на веранде. Здесь

уместно пояснить, что затянувшееся пребывание Эрне¬

ста в нашем городе было вызвано тем, что он слушал

в университете специальный курс биологии, а кроме того,

прилежно работал над своей книгой «Философия и ре¬

волюция» К
До чего же тесной показалась мне наша веранда с

появлением на ней Эрнеста! Собственно, он был не та¬

кой уж высокий — пять футов девять дюймов,— но все

как-то тускнело и терялось рядом с ним. Здороваясь со

мной, он заметно смутился, и меня удивила застенчивая

неуклюжесть его поклона, не вязавшаяся ни с его ре¬

шительным взглядом, ни с крепким рукопожатием. И

опять его глаза смело и уверенно заглянули в мои. На

этот раз я прочла в них вопрос, и снова он слишком

пристально смотрел на меня.
—	Я прочла вашу «Философию рабочего класса»,—

сказала я.
Глаза Эрнеста потеплели.
—	Надеюсь, вы приняли во внимание^ что эта книжка

рассчитана на определенную аудиторию? — сказал он.
—	Да, и как раз поэтому я хочу с вами поспорить,—

продолжала я отважно.
—	Я тоже хочу с вами поспорить, мистер Эвергард,-—

вставил епископ Морхауз.
Эрнест слегка пожал плечами и принял из моих рук

чашку чая.
В течение трехсотлетнего владычества Железной пяты эта

книга неоднократно выходила в подпольных изданиях. Несколько

экземпляров ее хранятся в Ардисе, в Национальной библиотеке.
115

Епископ легким поклоном в мою сторону дал понять,

что просит меня говорить первой.
—	Вы разжигаете классовую ненависть,— начала я.—

Я считаю недостойным и даже преступным такое обра^

щение к самым темным инстинктам рабочего класса, к

его ограниченности и жестокости. Классовая ненависть —

это чувство антисоциальное, что общего может быть меж¬

ду ней и социализмом?
—	Не виновен ни словом, ни помышлением,— возра¬

зил Эрнест.— Ни в одной из моих книг нет ни строчки

о классовой ненависти.
—	Полноте! — воскликнула я с упреком и, достав бро¬

шюру, принялась перелистывать ее.
Он спокойно пил чай и с улыбкой поглядывал на

меня.
—	Вот, страница сто тридцать вторая,— приступила я

к чтению.— «На современном этапе общественного раз¬

вития отношения между классом, покупающим рабочую

силу, и классом, продающим ее, принимают характер

классовой борьбы».
Я посмотрела на Эрнеста с торжеством.
—	Тут ни слова нет о классовой ненависти,— сказал

он, улыбаясь.
—	Но разве здесь не сказано: классовая борьба?
—	Так это же разные вещи,— возразил Эрнест. —По¬

верьте, мы не разжигаем ненависти. Мы говорим, что

классовая борьба — это закон общественного развития.

Не мы несем за нее ответственность, не мы ее породили.

Мы только исследуем ее законы, как Ньютон иссле¬

довал законы земного притяжения. Мы объясняем, в чем

существо противоречивых интересов, столкновение кото¬

рых приводит к классовой борьбе.
—	Но никаких противоречий быть не должно! — вос¬

кликнула я.
—	Согласен,— ответил Эрнест.— Мы, социалисты, и

добиваемся устранения этих противоречий. Разрешите

мне прочитать вам небольшой отрывок. Он взя л книж¬

ку и полистал ее.— Страница сто двадцать шестая: «Пери¬

од классовой борьбы, возникающий с распадом перво¬

бытного коммунизма и переходом к периоду накопления

частной собственности, должен завершиться обобщест¬

влением частной собственности...»
116

—	Позвольте мне все же с вами не согласиться,—

вмешался епископ. Легкий румянец на его бледном аске¬

тическом лице казался отблеском внутреннего огня.—

Я отвергаю ваше исходное положение. Между интере¬

сами капитала и труда нет противоречий,— во всяком

случае, кх не должно быть.
—	Покорнейше благодарю,— отвечал Эрнест, на этот

раз с величайшей серьезностью.— Ваши последние сло¬

ва только подкрепляют мое исходное положение.
—	Да и откуда бы взяться этому противоречию? —

допытывался епископ.
Эрнест развел руками:
—	Вероятно, люди так устроены.
—	Нет, люди не так устроены! — горячился епископ.
—	Кого же вы имеете в виду?—спросил Эрнест.—

Быть может, вам мерещатся какие-то идеальные натуры,

чуждые корысти и мирских интересов? Но ведь это столь

редкостные явления, что о них и говорить не стоит. Или

вы имеете в виду обыкновенного, рядового человека?
—	Я имею в виду обыкновенного, рядового человс-.

ка,— последовал ответ.
—	Наделенного слабостями, склонного к ошибкам и

заблуждениям?
Епископ кивнул.
—	Мелочного, эгоистичного?
Епископ снова кивнул.
—	Берегитесь! — воскликнул Эрнест.— Я сказал

«эгоистичного».
—	Средний человек эгоистичен,— храбро подтвердил

епископ.
—	Ему сколько ни дай, все мало!..
—	Да, ему сколько ни дай, все мало... Как это ни

прискорбно, я согласен с вами,
—	Ну, тогда вы попались! —Челюсти Эрнеста гроз¬

но сомкнулись, точно захлопнулась ловушка.— Смотри¬

те сами. Возьмем человека, работающего, скажем, в

трамвайной компании.
—	Эту работу предоставил ему капитал,— ввернул

епископ.
—	Правильно, но капитал не мог бы существовать без

рабочих, обеспечивающих ему дивиденды.
Епископ промолчал.
117

—	Согласны?
Епископ кивнул.
—	В таком случае мы квиты и можем начать снача*-

ла.— Тон у Эрнеста был самый деловой.— Итак, трам¬

вайные рабочие дают свой труд. Акционеры дают капи¬

тал. Совместными усилиями труда и капитала создается

новая стоимость Она делится между рабочими и пред¬

принимателями. Доля капитала называется «дивиденда¬

ми», доля труда — «заработной платой».
—	Совершенно верно,— сказал епископ.— Но почему

же этот дележ не может быть полюбовным?
—	Вы забыли, с чего мы начали,— возразил Эр¬

нест.— Мы установили, что средний человек — эгоист.

Нас ведь интересуют настоящие, живые люди. Вы же

опять вознеслись в эмпиреи и говорите о бескорыстных

существах, достойных всякой похвалы, но не существую¬

щих в природе. Спустившись на землю, мы должны ска¬

зать, что рабочий, будучи обыкновенным смертным, хо¬

чет получить при дележе возможно большую долю. Ка¬

питалист тоже норовит получить возможно больше. Но

там, где разделу подлежат точно определенные, реаль¬

ные ценности и где та и другая сторона хочет получить

большую долю, неминуемо возникает столкновение ин¬

тересов. Вот вам и конфликт между трудом и капиталом.

И, надо сказать, конфликт неразрешимый. До тех пор,

пока существуют труд и капитал, будут существовать раз¬

ногласия между ними в вопросе о разделе материальных

благ. Если бы вы сегодня оказались в Сан-Франциско,

вам пришлось бы передвигаться пешком. Сегодня на ли¬

нию не вышел ни один вагон.
—	Опять забастовка?^ — горестно воскликнул епи¬

скоп.
‘ В те времена объединения частных собственников грабитель¬

ски присваивали себе все средства передвижения и за пользование

ими взимали с населения плату.
*	Такие неурядицы были частым явлением в те времена нера¬

зумной анархической системы. То рабочие отказывались выходить

на работу, то капиталисты отказывались допускать их к работе.

Возникали беспорядки и акты насилия, отчего гибло много цен¬

ного имущества и человеческих жизней. Все это в такой же мере

непонятно нам, как и распространенное в ту пору среди низших

классов явление, когда муж, обозлившись на жену, бил посуду и

ломал мебель.
118

—	Да. Очередные разногласия у рабочих и трамвай¬

ной компании по вопросу о заработной плате.
Епископ Морхауз был вне себя от огорчения.
—	Какая пагубная ошибка!.. — воскликнул он.— Как

это недальновидно со стороны рабочих. Разве могут они

надеяться на сочувствие, если...
—	Если заставляют нас ходить пешком,— лукаво под¬

сказал ему Эрнест.
Но епископ пропустил мимо ушей его замечание.
—	Это непростительная ограниченность и узость. Че¬

ловек не должен становиться диким зверем. Опять на¬

силие, убийство! Сколько безутешных вдов, бесприют¬

ных сирот! Рабочим и предпринимателям следовало бы

быть верными союзниками. Они должны работать друж¬

но, это выгодней и для тех и для других.
—	Опять вы парите в небесах,— холодно остановил

его Эрнест.— Вернитесь на землю. Вспомните: человек

эгоистичен.
—	Но этого не должно быть! —воскликнул епископ.
—	Согласен,— последовал ответ.— Человек не дол- .

жен быть эгоистом, но он останется им при социальной

системе, основанной на неприкрытом свинстве.
У епискола перехватило дыхание. Папа втихомолку

смеялся.
—	Да, неприкрытое свинство,— продолжал неумоли¬

мо Эрнест,— вот истинная сущность капиталистической

системы. И вот за что ратует ваша церковь, вот что и сами

вы проповедуете, всходя на кафедру. Свинство! Друго¬

го названия не подберешь.
Епископ жалобно посмотрел на отца, но тот, все так

же смеясь, энергично закивал головой.
—	Боюсь, что мистер Эвергард прав,— сказал он.—

У нас господствует принцип «Laissez faire», иначе гово¬

ря — «каждый за себя,^черт за всех». Как мистер Эвер¬

гард говорил в прошлый раз, церковь стоит на страже су¬

ществующего порядка, а основа этого порядка именАр

такова.
—	Христос не этому учил нас! — воскликнул епископ.
—	Нынешней церкви нет дела до учения Христа,—

вмешался Эрнест.— Потому-то она и растеряла своих при¬

верженцев среди рабочих. В наши дни церковь поддер¬
119

живает ту чудовищную, зверскую систему эксплуатации,

которую установил класс капиталистов.
—	Нет, церковь ее не поддерживает,— настаивал

епископ.
—	Но она и не восстает против нее. А раз так, зна¬

чит, она эту систему поддерживает. Да оно и естественно,

ведь церковь существует на средства капиталистов.
—	Мне это никогда не приходило в голову,— просто¬

душно возразил епископ.— Думаю, что вы не правы. Я

знаю, в этом мире немало тяжелого и несправедливого.

Знаю, что церковь утратила часть своих сынов — так на¬

зываемый пролетариат... ^
—	Пролетариат никогда не был вашим,— загремел

Эрнест.— Он рос вне церкви, церковь меньше всего им

занималась.
—	Я вас не понимаю,— пролепетал епископ.
—	А не понимаете, так я объясню вам. Вам, конеч¬

но, известно, что с появлением машин и возникновением

фабрик во второй половине восемнадцатого века огром¬

ное большинство трудящегося населения было оторва¬

но от земли. Условия труда в корне изменились. Бросив

родные деревни, рабочий люд вынужден был селиться

в тесных, скученных кварталах больших городов.

Не только мужчины, но и матери семейств и дети были

приставлены к машинам. Рабочий не имел семьи. Его

жизнь была ужасна. Эти страницы истории залиты

кровью.
—	Знаю, знаю,— перебил его епископ, страдальче¬

ски морщась.— Все это ужасно. Но это было полтора ве¬

ка тому назад.
—	Полтора века назад и возник современный проле¬

тариат,— подхватил Эрнест.— А где была тогда церковь?

Капитал погнал на бойню чуть ли не целый народ, а

как отнеслась к этому церковь? Церковь молчала. Она

«е протестовала, как и сейчас не протестует. Вспомни-
*	Пролетариат — от латинского proletarii. Под этим на¬

званием в цензовом кодексе Сервйя Туллия значились те римские

жители, которые ничего не могли дать государству, кроме своего

потомства (proles). Это были люди, не имевшие ни состояния, ни

общественного положения, а также не выделявшиеся из общего чис¬

ла своими способностями.
120

те, что говорит по этому поводу Остин Дьюис	ко¬
му было заповедано: «Пасите овец моих», спокойно смот¬

рели, как их овец продавали в рабство и замучивали до

смерти тяжелой работой» В эти страшные годы цер¬

ковь безмолвствовала... Но прежде чем продолжать, я хо¬

чу, чтобы вы мне ответили: согласны вы со мной или не

согласны? Так это или не так?
Епископ колебался: он не привык к тактике «лобовой

атаки», как называл ее Эрнест.
—	История восемнадцатого века уже написана,—

настаивал Эрнест.— Если бы церковь что-нибудь сде¬

лала в те времена, об этом можно было бы прочитать в

книгах.
—	Боюсь, что церковь действительно молчала,— вы¬

нужден был признать епископ.
—	Сегодня она также молчит.
—	Нет, с этим я не могу согласиться,— возразил

епископ.
Эрнест не сразу ответил. Он испыгующе посмотрел на

своего собеседника, потом, видно, принял решение,
—	Ладно,— сказал он,— посмотрим. В чикагских

швейных мастерских женщины за целую неделю работы

получают девяносто центов. Протестовала против этого

церковь?
—	Для меня это новость. Девяносто центов! Неслы¬

ханно, ужасно!
—	Протестовала церковь? — повторил Эрнест.
—	Церкви это неизвестно,— отчаянно защищался

епископ.
—	А разве не церкви было заповедано: «Пасите овец

моих»? — издевался Эрнест. И тут же спохватился: —

Простите, епископ, но с вами всякое терпение теряешь.

А протестовали вы, обращаясь к своим богатым прихо¬
*	Кандидат социалистов на пост калифорнийского губернатора

во время выборов 1906 года. Англичанин по рождению, автор мно¬

гих книг по философии и политической экономии, Льюис был одним

из руководящих социалистических деятелей своего времени.
2 Чудовищная эксплуатация женщин и детей на английских

фабриках во второй половине XVIII века представляет собой один

из самых страшных и позорных эпизодов человеческой истории.

1\рупнейшие состояния того времени возникли в этой преисподней

английской промышленности.
121

жанам, против применения деткжого труда текстиль¬

ных фабриках Юга * ? Знаете ли вы, что шест11-семилет-

ние дети работают там в ночной смене, и это сплошь и ря¬

дом — при двенадцатичасовом рабочем дне? Они никогда

не видят солнца. Они мрут, как мухи. Дивиденды вьгала-

чиваются их кровью. Зато потом где-нибудь в Новой

Англии на эти самые дивиденды вам выстроят роскош¬

ные церкви, чтобы ваш брат священник лепетал с амво¬

на этим держателям дивидендов, гладким и толстопузым,

всякие умильные пошлости!
—	Я ничего этого не знал,— чуть слышно прошептал

епископ. Он побледнел и, казалось, боролся с тошнотой.
*	Эвергард мог бы привести и более яркие примеры, вспомнив,

как церковь на Юге открыто ратовала за рабовладение в годы,

предшествовавшие так называемой Гражданской войне. Приведем

здесь несколько примеров из документов того времени. В 1835 году

Всеамериканский собор пресвитерианской церкви постановил: «Раб¬

ство признано как Ветхим, так и Новым заветом и, следовательно,

не противоречит воле всевышнего». В том же 1в35 году Чарл-

стонская община баптистов в своем обращении к верующим про¬

возгласила: «Право господина располагать временем своих рабов

освящено творцом всего сущего, ибо он волен любое свое творение

передать в собственность кому пожелает». Его преподобие

И. Д. Саймон» доктор богословия и профессор РандолФ-Мэкон-

ского методистского колледжа в Виргинии, писал: «Текстами

священного писания непререкаемо утверждается право рабовладе¬

ния со всеми вытекающими из него последствиями. Право купли

и продажи рабов установлено с полной ясностью. Обратимся ли

мы к еврейскому закону, дарованному самим господом богом* или

же к общепринятым воззрениям и обычаям всех времен и народов,

или же к предписаниям Нового завета и его нравственному уче¬

нию,— повсюду находим мы доказательства того, что в рабовла¬

дении нет ничего безнравственного. Поскольку первые рабы, при¬

везенные в Америку из Африки, были законно проданы в рабство,

в рабстве должны оставаться и их потомки. Все это убеждает нас

в том, что рабовладение в Америке освящено законом».
Естественно, что, выступая несколько десятилетий спустя в за¬

щиту капиталистической собственности, церковь прибегала к таким

же доводам. В богатейшем Эсгардском книгозфанилище имеется

труд некоего Генри Ван-Дейка, изданный в 1905 году хр. эры под

заглавием «Опыты толкования». Очевидно, Ван-Дейк был виднык

церковником. Книга его — яркий образчик того, что Эвергард

назвал бы «буржуазным мышлением». Сравните заявление чарл-

стонских баптистов со следующим заявлением Ван-Дейка, сделан¬

ным семьдесят лет спустя: «Библия учит нас, что господь —

владыка мира, а следовательно, он волен одарить каждого из жи¬

вущих по своему соизволению, в согласии с существующими зако¬

нами».
122

—	Стало быть, вы не протестовали?
Епископ отрицательно покачал головой.
—	Стало быть, церковь и ныне безмолвствует, как

в восемнадцатом веке?
Епископ опять промолчал, но Эрнест и не настаивал

на ответе,
—	Кстати, не забудьте, что, если бы священник и ос¬

мелился протестовать, ему пришлось бы немедленно рас¬

проститься со своей кафедрой и приходом.
—	По-моему, вы преувеличиваете,— кротко заметил

епископ.
—	И вы решились бы протестовать? — спросил Эр¬

нест.
—	Укажите мне подобные факты в нашей общине, и

я буду протестовать.
—	Я покажу их вам,— спокойно сказал Эрнест.—

Можете располагать мной. Я проведу вас через ад.
—	Хорошо. И тогда я буду протестовать.— Епископ

выпрямился в своем кресле, его кроткое лицо выражало

решимость воина.— Церковь больше не будет безмол¬

вствовать!
—	Вас лишат сана,— предостерег Эрнест.
—	Я докажу вам обратное,— ответил епископ.— Если

все, что вы говорите, правда, я докажу вам, что церковь

заблуждалась по неведению. Мало того, я уверен, что

все ужасы нашего промышленного века объясняются

полным неведением, в коем пребывает и класс капитали¬

стов. Увидите, как все изменится, едва до него дойдет

эта весть. А долг принести ему эту весть лежит на

церкви.
Эрнест рассмеялся. Грубая беспощадность этого сме¬

ха заставила меня вступиться за епископа.
—	Не забывайте,— сказала я,— что вам знакома

только одна сторона медали. В нас тоже много хороше¬

го, хоть мы и кажемся вам закоренелыми злодеями.

Епископ прав. Те ужасы, которые вы здесь рисовали,

мало кому известны. Вся беда в том, что пропасть,

разделяющая общественные классы, слишком уж ве¬

лика.
—	Дикари индейцы не так жестоки и кровожадны, как

_ ваши капиталисты,— отвечал Эрнест.
123

в эту минуту я ненавидела его.
—	Вы нас не знаете. Совсем мы не жестоки и не кро¬

вожадны!
—	Докажите! — В голосе его звучал вызов.
—	Как могу я доказать это... вам? — Я не на шутку

рассердилась.
Эрнест покачал головой.
—	Мне вы можете не доказывать; докажите себе.
—	Я и без того знаю.
—	Ничего вы не знаете,— отрезал он грубо.
—	Дети, дети, не ссорьтесь,— попробовал успокоить

нас папа.
—	Мне дела нет...— начала я возмущенно, но Эр¬

нест прервал меня:
—	Насколько мне известно, вы или ваш отец, что одно

и то же, состоите акционерами Сьеррской компании.
—	Какое это имеет отношение к нашему спору? — не¬

годовала я.
—	Ровно никакого, если не считать того, что платье,

которое вы носите, забрызгано кровью. Пища, которую

вы едите, приправлена кровью. Кровь малых детей и

сильных мужчин стекает вот с этого потолка. Стоит мне

закрыть глаза, и я явственно слышу, как она капля за

каплей заливает все вокруг.
Он и в самом деле закрыл глаза и откинулся на спин¬

ку кресла. Слезы обиды и оскорбленного тщеславия брыз¬

нули из моих глаз. Никто еще не обращался со мной

так грубо. Поведение Эрнеста смутило даже папу, не го¬

воря уж о добряке епископе. Они тактично старались пе¬

ревести разговор в другое русло,— но не тут-то было. Эр¬

нест открыл глаза, посмотрел на меня в упор и жестом

попросил их замолчать. В углах его рта залегла суровая

складка, в глазах — ни искорки смеха. Что он хотел ска¬

зать, какую готовил мне казнь, я так и не узнала, ибо

в эту самую минуту кто-то внизу, на тротуаре, остановил¬

ся у нашего дома и посмотрел на нас. Это был рослый

мужчина, бедно одетый; он тащил на спине гору плете¬

ной мебели — стульев, этажерок, ширм. Он оглядывал

«аш дом, видимо, раздумывая, стоит или не стоит пред¬

лагать здесь свой товар.
—	Этого человека зовут Джексон,—сказал Эр¬

нест.
124

—	Такому здоровяку следовало бы работать, а не тор¬

говать вразнос — раздраженно отозвалась я.
—	Взгляните на его левый рукав,— мягко сказал Эр¬

нест.
Я взглянула — рукав был пустой.
—	За кровь этого человека вы тоже в ответе,— все так

же миролюбиво продолжал Эрнест.— Джексон потерял

руку на работе, он старый рабочий Сьеррской компании,

однако, вы, не задумываясь, выбросили его на улицу, как

гонят со двора разбитую клячу. Когда я говорю «вы»,

я имею в виду вашу администрацию, всех тех, кому ак¬

ционеры Сьеррской компании поручили управлять своим

предприятием, кому они платят жалованье. Джексон —

жертва несчастного случая. Его погубило желание сбе¬

речь Компании несколько долларов. Ему бы оставить без

внимания кусоч€|к кремня, попавший в зубья барабана,—

поломались бы два ряда спиц, зато рука была бы цела.

А Джексон потянулся за кремнем; вот ему и размоз¬

жило руку по самое плечо. Дело было ночью. Рабо¬

тали сверхурочно. Те месяцы принесли акционерам осо¬

бенно жирные прибыли. Джексон простоял у машины

много часов, мускулы его потеряли упругость и гибкость,

движения замедлились. Тут-то его и зацапала машина. А

ведь у него жена и трое детей.
—	Что же сделала для него Компания? — спросила я.
—	Ничего. Виноват! Кое-что сделала: она опротесто¬

вала иск Джексона о возмещении за увечье, предъявлен¬

ный им после выхода из больницы. К услугам Компании,

как вам известно, опытнейшие юристы.
—	Вы освещаете дело односторонне,— уверенно ска¬

зала я.— Может, вам не все известно. Человек этот,

должно быть, дерзко вел себя.
—	Дерзко вел себя? Ха-ха-ха! — саркастически рас¬

смеялся Эрнест.— Человек с начисто отхваченной рукой

осмелился кому-то дерзить! Нет, Джексон смирный, без¬

ответный малый. Таких художеств за ним не водится.
—	А суд? — не сдавалась я.— Если бы все было так,
*	В те времена тысячи полунищих торговцев ходили из дома

в дом, предлагая свой товар. Это было, разумеется, нецелесооб¬

разным расходованием человеческих сил. В сфере распределения

наблюдалась та же бессистемность и хаотичность, которая харак¬

теризовала весь общественный уклад в целом.
125

как вы говорите, дело не решилось бы против Джек¬

сона.
—	Главный юрисконсульт Компании, полковник Ин¬

грэм, весьма искушенный юрист.— С минуту Эрнест при¬

стально смотрел на меня, потом сказал: — Вот^ мисс Кан-

нингхем, вам бы заняться делом Джексона. Расследуй¬

те этот судебный казус.
—	Я и без вашего совета собиралась это сделать,— хо¬

лодно ответила я.
—	Прекрасно.— Он смотрел на меня с подкупающим

добродушием.— Я расскажу, где его найти. Но только

мне страшно подумать, что раскроет вам рука Джексона.
Так мы с епископом Морхаузом оба приняли вызов

Эрнеста. Вскоре гости ушли, оставив меня с щемящим

чувством обиды: мне и моему классу было нанесено неза¬

служенное оскорбление, Я решила, что человек этот про¬

сто чудовище. Я ненавидела его всей душой, но утешала

себя тем, что такое поведение естественно для бывшего

рабочего.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
РУКА ДЖЕКСОНА
Могла ли я думать, отправляясь на поиски Джексона,

что рука его сыграет в моей жизни такзгю огромную

роль?
Сам Джексон не произвел на меня большого впечат¬

ления. Он ютился с семьей в покосившейся хибарке на

окраине города, у самого залива, в тесном соседстве с бо¬

лотом. Вокруг домика, в огромных лужах, затянутых гу¬

стой зеленоватой пеной, гнила стоячая вода, распростра¬

няя невыносимую вонь.
Джексон оказался именно тем тихим, безответным

малым, каким описал его Эрнест. Он что-то мастерил во

время нашего разговора и ни на минуту не отрывался от

своей работы. Но как он ни был кроток и забит, мне все

же почудились нотки озлобления в его голосе, когда он

сказал:
—	Уж местечко сторожа^ они могли бы мне дать^.
^ Ветхий, облезлый домишко — обычное жилье рабочего в те

далекие времена. Рабочий вносил домохозяину непомерно высокую

плату, нимало не соответствовавшую стоимости такого помещения.
^ Воровство было в те времена повальным явлением. Каждый

старался украсть у другого. Богатые и сильные воровали на за¬
126

Он разговаривал неохотно и показался бы мне тупи¬

цей, если бы не та ловкость, с какой он работал, управ¬

ляясь одной рукой. Наблюдая за его проворными движе¬

ниями, я с удивлением спросила:
—	Как же это вы так оплошали, Джексон, что ухит¬

рились потерять руку?
Он задумчиво посмотрел на меня и покачал головой.
—	Сам не знаю. Так уж получилось.
—	Неосторожность? — не отставала я.
—	Нет,— отвечал он.— Я бы не сказал. Нас тогда за¬

мучили сверхурочной работой, и я, видно, устал. Я ведь

семнадцать лет оттрубил на этой фабрике и скажу вам,

что большинство несчастных случаев бывает как раз пе¬

ред гудком Ч За весь рабочий день их не наберется столь¬

ко. Когда много часов простоишь у машины, всякое со¬

ображение теряешь. На моей памяти сколько народу пе¬

рекалечило! Иной раз так изувечит человека, что род¬

ная мать не узнает.
—	И много вы знаете таких случаев?
—	Сотни. С ребятишками тоже бывает.
За исключением этих страшных подробностей рас¬

сказ Джексона не дал мне ничего нового. На мой вопрос,

не погрешил ли он против правил обращения с маши¬

ной, Джексон отрицательно покачал головой.
—	Я правой рукой сбросил привод, а левой думал

выхватить кремень. Мне бы, конечно, надо проверить, точ¬

но ли я освободил колесо. А я понадеялся на себя, вот

в чем моя ошибка. Ремень соскочил только наполовину,

и мне втянуло левую руку по самое плечо.
—	Больно было? — посочувствовала я.
—	Да уж что хорошего, когда машина дробит тебе

кости.
конном основании или так или иначе узаконивали свое воровство;

бедняки воровали, невзирая на закон. Чтобы уберечь имущество

от воров, приходилось нанимать сторожей, и много людей было

занято тем, что стерегли чужое добро. Дом каждого более или

менее зажиточного человека представлял своеобразное сочетание

банковского сейфа, кладовой и крепости. В тех случаях, когда

у наших детей проявляется желание завладеть чужой вещью, мы,

очевидно, имеем дело с пережитком этой столь распространенной

когда-то страсти к хищениям.
Р^абочих сзывал на работу и провожал с работы пронзи¬

тельный, режущий слух свист паровой машины.
127

Джексон плохо представлял себе, что было на суде,

и только повторял, что суд «ничего ему не присудил».

Он считал, что ему повредили показания мастеров и глав¬

ного управляющего. «Не по совести они показывали»,—

повторял он. Я решила допросить этих свидетелей.
Одно не подлежало сомнению: положение Джексона

самое бедственное. Жена у него постоянно хворает, а

сам он своей торговлей не может прокормить семью. Они

много задолжали за квартиру, и старший мальчуган, лет

одиннадцати, недавно поступил на фабрику.
—	Уж местечко сторожа они могли бы для меня

найти,— сказал мне Джексон, прощаясь.
Последующее свидание с адвокатом Джексона, кото¬

рый так неудачно защищал его интересы, а также с мас¬

терами и управляющим, выступавшими свидетелями на

суде, убедили меня, что Эрнест не далек от истины в сво¬

их предположениях.
Адвокат, щуплое, загнанное существо, производил

впечатление законченного неудачника. Глядя на него, я

не удивилась, что он проиграл дело Джексона, и поду¬

мала: ведь надо же было выбрать себе такого адоката.

Но мне вспомнились два замечания Эрнеста: «К услугам

Компании, как вам известно, опытнейшие юристы» и

«Полковник Ингрэм весьма искушенный юрист». Я толь¬

ко сейчас поняла, что Компании легче заручиться содей¬

ствием юридических светил, чем бедняку рабочему. Но все

это, как я догадывалась, играло второстепенную роль.

Существовали гораздо более серьезные причины, чтобы

Джексону было отказано в иске.
—	Почему вы проиграли дело? — спросила я адво¬

ката.
Первое мгновение он как-то съежился и растерялся;

во мне пробудилось даже что-то вроде жалости к этому

тщедушному созданию. Потом начал ныть. Нытье, ве¬

роятно, было его естественным состоянием. Казалось,

невезение преследовало этого человека с колыбели. Он

пожаловался на свидетелей. Все их показания были на

руку ответчику. Он не мог выгянуть из них ни 0ДН010

слова в пользу своего клиента. Это народ ученый, они

знают, что к чему. Джексон — болван. Полковнику Инг¬

рэму ничего не стоило запугать его и сбить с толку.

С полковником Ингрэмом не потягаешься, он — король
128

перекрестного допроса. Ему удалось добиться от Дже¬

ксона убийственных для дела показаний.
—	Как мог Джексон дать убийственные для себя по¬

казания? Ведь прав-то был он?
—	Что значит прав?—ответил он вопросом на во¬

прос.— Видите эти книги?—И он показал^на ряды по¬

лок, тянувшиеся вдоль стен его крошечной конторы.—

Все это мной изучено от корки до корки. Зато я -^перь

знаю, что одно дело — правда, а другое — закон. Спро¬

сите любого юриста. Что такое правда, вам расскажут

в воскресной школе; а закон — он здесь, в этих книгах...
—	Вы хотите сказать, что Джексон был прав, но что

это не помешало ему проиграть дело? Вы хотите сказать,

что судья Колдуэлл судит не по правде?
Адвокат вызывающе уставился на меня, но посте¬

пенно воинственный задор потух в его глазах.
—	Поймите и меня тоже,— опять захныкал он.— Ведь

они разыграли не только Джексона, они и меня оставили

в дураках. Поймите, в каком я оказался положении.

Полковник Ингрэм — светило юридического мира. Если б

он не был светилом, думаете, Сьеррская компания пору-
. чала бы ему свои дела? И не только Сьеррская, а и Эр-

стоновский земельный синдикат, Берклийское акционер¬

ное общество и три электрокомпании — Окленд, Сан-Ле-

андро и Плезантонская... Он поверенный корпораций,

а поверенные корпораций получают большие оклады не

для того, чтобы проваливать дела в суде Как вы ду¬

маете, почему одна только Сьеррская компания платит

полковнику Ингрэму двадцать тысяч в год? Потому что

он стоит этих денег! Я не стою таких денег. Если бы я

стоил хотя бы половину, я не промышлял бы чем бог по¬

шлет и не брался бы за такие дела, как иск Джексона.
^ Обязанности поверенных корпораций заключались в том,

чтобы при помощи жульнических махинаций служить грабитель¬

ским замыслам и планам своих хозяев. Сохранилось интересное

свидетельство Теодора Рузвельта, в то время президента Соеди¬

ненных Штатов. В 1905 году, на выпускных торжествах в Гар¬

вардском университете, он сказал: «Ни для кого не секрет, что у

большинства наших крупных предприятий имеются высокоопла¬

чиваемые юристы, чьи остроумные и смелые советы позволяют их

богатым клиентам, будь то отдельные лица или корпорации, ус¬

пешно обходить законы, принятые в интересах общества для упо¬

рядочения деятельности крупного капитала».
9. Джек Лондон. Т. VI.	129

Как вы думаете, много бы я заработал, выиграв это дело?
—	Очевидно, вы обокрали бы Джексона,— отве¬

тила я.
—	Можете не сомневаться,— рассердился адвокат.—

Жить-то мне надо, как вы полагаете
—	Но у него жена и дети,— пожурила я его.
—	А у меня, думаете^ нет жены и детей? И ни одна

душа, кроме меня, не заботится о том, есть ли у них ку¬

сок хлеба.
Лицо его внезапно посветлело, он достал часы и по¬

казал мне на внутренней стороне крышки карточку жен¬

щины с двумя девочками.
—	Вот они. Взгляните. Нелегко им живется, бедняж¬

кам. Я мечтал отправить их на дачу, если бы удалось

выиграть дело Джексона. Они у нас все хворают. Но ка¬

кая там дача! На это нужны средства.
Когда я собралась уходить, он опять заныл:
—	Ничего бы у меня не вышло, так или иначе. Пол¬

ковник Ингрэм и судья Колдуэлл — добрые друзья. Ко¬

нечно, этим еще не все сказано: если бы мне удалось на

перекрестном допрюсе вытянуть из свидетелей благо¬

приятные показания, не дружба их решила бы дело. Но.

судья Колдуэлл не пожалел сил, чтобы не допустить

таких показаний. Да и не удивительно. Судья Колдуэлл

и полковник Ингрэм — члены одной ложи и одного клу¬

ба; да и живут они рядом. Мне было бы не по карману

поселиться с ними по соседству. И жены их бывают друг

у друга. Постоянно званые вечера, вист и все такое —

то у одной, то у другой.
—	Так Джексон все-таки был прав?—спросила я

уже с порога.
—	Еще бы! Сначала я даже верил, что можно вы¬

играть это дело. Но жене не говорил,— из осторожности,

знаете, чтобы зря не волновать ее. Очень уж ей, бедняж¬

ке, хотелось на дачу.
—	Почему вы не сказали суду, что Джексон старал¬

ся спасти машину? —спросила я Питера Донелли, одного

из мастеров, дававших показания на суде.
^ Яркий пример борьбы за существование, этого основного

закона тогдашнего общества. Люди пожирали друг друга, как

звери, мелкие хищники становились добычей крупных. В этой

волчьей стае Джексон принадлежал, очевидно, к самым смирным

и беззащитным.
130

Он долго думал, прежде чем ответить. Потом боязли¬

во огляделся и сказал:
—	Потому что у меня славная жена и трое ребяти¬

шек— таких ребят поискать надо,— вот почему!
—	Я вас не понимаю,— сказала я.
—	Проще говоря, мне бы не поздоровилось...
—	Вы хотите сказать...
Но он прервал меня с ожесточением:
—	Я хочу сказать то, что сказал. Я не первый год

работаю на фабрике. Вот таким мальчишкой стал за ма¬

шину и достиг кое-чего. Нелегко мне это далось. Сейчас я

мастер, заметьте; и если я буду тонуть, ни одна душа

на фабрике не окажет мне помощи. Когда-то и я был

членом союза, но во время последних двух забастовок

соблюдал интересы Компании. Меня и ославили штрейк¬

брехером. И теперь ни один рабочий не согласился бы

со мной выпить, если бы я ему предложил. Видите, как

меня разукрасили? Это неведомо откуда на голову мне

сыплются кирпичи. Нет мальчишки у прядильной маши¬

ны, который не бранил бы меня последними словами,

стоит мне отвернуться. Один друг у меня на свете —

Компания. Тут не то что мой долг, тут и хлеб мой и

жизнь моих детей... Вот почему я и шагу не сделаю про¬

тив Компании.
—	Ну, а Джексон? Правильно, что его лишили ком¬

пенсации?
—	Нет, неправильно* Он работал добросовестно.

И человек он смирный, мы за ним ничего плохого не знаем.
—	Значит, вы не сказали на суде правду, как прися¬

гали?
Он покачал головой.
—	Правду, всю правду и одну только правду? — тор¬

жественно произнесла я.
Что-то исступленное мелькнуло в его взгляде. Он под¬

нял глаза — не на меня, на небо.
—	Пусть мою душу и тело терзает вечный огонь —

я все вытерплю ради моих детей! — сказал он.
Управляющий Генри Даллес, господинчик с лисьей

физиономией, смерил меня наглым взглядом и наотрез

отказался отвечать. Я так и не добилась от него ни од¬

ного слова в объяснение его поведения на суде. Боль¬

ше посчастливилось мне с другим мастером, Джемсом
131

Смитом. На первый взгляд его угрюмое лицо не сулило

ничего хорошего. Вскоре выяснилось, что и он не волен

в своих словах и поступках, но по развитию этот человек

показался мне выше простого рабочего. Так же как и

Питер Донелли, он подтвердил, что Джексону пола¬

галась компенсация. Он даже сказал, что недобросовест¬

но и жестоко было выбросить на улицу беспомощного

калеку, пострадавшего на производстве, и добавил,

что случай с Джексоном не единственный: Компания

на все пойдет, чтобы не дать рабочему компенсации за

увечье.
—	Это стоило бы акционерам не одну сотню тысяч

в год,— сказал он.
Я вспомнила дивиденды, выплаченные нам послед¬

ний раз,— мое нарядное платье, книги, купленные для от¬

ца; вспомнила слова Эрнеста о том, что платье у меня за¬

лито кровью рабочих,—и внутренне поежилась.
—	В своих показаниях вы умолчали о том, что Джек¬

сон пострадал, желая спасти машину от поломки,—

сказала я.
—	Да, умолчал.— Смит сурово стиснул губы.—

Я сказал, что Джексон поплатился за собственную не¬

брежность и что Компания тут ни при чем.
—	Он действительно проявил небрежность?
—	Называйте, как хотите. Человек не в силах выдер¬

жать такую работу. У него сдают нервы.
Я невольно заинтересовалась Смитом. Он и в самом

деле не был похож на простого рабочего.
—	Вы, по-видимому, образованнее многих рабочих,—

сказала я.
—	Я получил среднее образование,—ответил Смит.—

Пока учился, работал дворником. Собирался и в универ¬

ситет. Но после смерти отца пришлось все бросить и пой¬

ти работать. Моей мечтой было стать натуралистом,—

смущенно прибавил он, словно признаваясь в непозволи¬

тельной слабости.— Я очень люблю животных. А вот

пришлось поступить на фабрику. Потом стал мастером,

женился, пошли дети, то да се—словом, я уже себе не

хозяин.
—	Что вы этим хотите сказать? — спросила я.
—	Я объясняю, чем вызвано мое поведение на суде,

почему я согласился дать требуемые показания.
132

—	Кто их от вас потребовал?
—	Полковник Ингрэм. Он научил меня, как отвечать

на суде.
—	И это погубило Джексона?
Смит кивнул. По лицу его расползался темный ру¬

мянец.
—	У Джексона жена и двое детей, он их единствен¬

ный кормилец.
—	Знаю,— спокойно подтвердил Смит, хотя лицо его

все больше багровело.
—	Скажите,— продолжала я.— Трудно вам было из

человека, каким вы были, скажем, в старших классах,

превратиться в такого, который способен так держаться

на суде?
Внезапность последовавшего взрыва ошеломила ме¬

ня и испугала. Смит, выйдя из себя, чертыхнулся ^ и стис¬

нул кулаки, словно готов был меня изблть.
—	Простите,— сказал он, опомнившись.— Да, это

было трудновато. А теперь пора вам уходить. Вы

из меня вытянули все, что хотели, но предупреждаю,

вы просчитаетесь, если вздумаете где-нибудь на

меня сослаться. Я вам ничего не сказал, так и знай¬

те; техМ более что свидетелей у вас нет. Я буду отри¬

цать^ каждое ваше слово,— если понадобится, под при¬

сягой.
После разговора со Смитом я зашла к отцу на хими¬

ческий факультет и неожиданно застала в его кабинете

Эрнеста. Он поздоровался со мной как ни в чем не бы¬

вало, и меня опять поразила его непринужденная и вме¬

сте с тем застенчивая манера. Казалось, он не помнит

нашего недавнего бурного спора, но я отнюдь не собира¬

лась предавать его забвению.
—	Я тут занялась делом Джексона,— сразу начала я.
Эрнест насторожился и, по-видимому, с интересом
ждал рассказа. В глазах его я читала уверенность, что

прежние мои взгляды уже поколеблены.
—	С ним и правда обошлись бесчеловечно,— при-
Здесь стоит отметить энергичную грубоватость лексики, ха¬

рактерную для того времени волчьих нравов и повадок. Мы разу¬

меем, конечно, не брань Смита, а слово «чертыхнулся» в устах Эвис
133

зналась я.— Я... я даже думаю, что кровь его в самом де¬

ле стекает с нашей крыши.	♦
—	Разумеется,— сказал Эрнест.—Если бы с Джексо¬

ном и его товарищами по несчастью поступали как дол¬

жно, не видать бы вам таких дивидендов.
—	Боюсь, что у меня навсегда пропал вкус к кра¬

сивым платьям,— сказала я.
Было отрадно виниться перед Эрнестом, довериться

ему, как своему исповеднику. Его сильная натура и впо¬

следствии была мне опорой, его присутствие успокаива¬

ло меня и согревало ощущением безопасности.
—	В мешковине вы будете чувствовать себя не луч¬

ше,— совершенно серьезно заметил Эрнест.— На джуто¬

вых фабриках такие же порядки. Да и везде то же самое.

Вся наша хваленая цивилизация воздвигнута на крови и

полита кровью, и ни мне, ни вам, и никому другому не

стереть со лба кровавого клейма. С кем же вам удалось

поговорить?
Я рассказала ему все.
—	Да, никто из этих людей в себе не волен,— заметил

Эрнест.— Все они пленники промышленной машины. И

самое страшное то, что путы, привязывающие их к этой

машине, впиваются им в сердце. Дети, хрупкая, юная по¬

росль, взывают к их нежности— и этот инстинкт повели¬

тельнее догматов морали. Мой отец был не лучше. Он

обманывал, воровал, готов был на любой бесчестный по¬

ступок, только бы накормить меня и моих братьев и сес¬

тер. Он тоже был невольником промышленной машины,—

она искалечила его жизнь, преждевременно состарила

его и убила.
—	Ну, а вы? — прервала я его.— Ведь вы же сами

себе хозяин?
—	Не совсем,— возразил он.— Но по крайней мере

сердце у меня не на привязи. Я часто благословляю

судьбу за то, что нет у меня семьи, хотя нежно люблю

детей. Если бы я женился, я не позволил бы себе иметь

детей.
—	Ну, это никуда не годная точка зрения! — вос¬

кликнула я.
—	Знаю,— сказал он печально,— но она не лишена

смысла. Я — революционер, а это опасная профессия.
134

я недоверчиво рассмеялась.
—	Если бы я ночью забрался к вам в дом, чтоб ук¬

расть у вашего отца его дивиденды, что бы он сделал?

Как вы думаете?
—	У папы на ночном столике всегда лежит револь¬

вер. Вероятно, он застрелил бы вас.
—	А если бы я и мои товарищи ввели в жилища

богачей полуторамиллионную армию — представляе¬

те, какая началась бы пальба?
—	Но вы этого не делаете,— возразила я.
—	Ошибаетесь, я именно это и делаю. И мы наме¬

рены забрать у богачей не только сокровища, припрятан¬

ные у них в домах, но также и источники этих богатств —

рудники, железные дороги, заводы, банки, магазины. Вот

что такое революция. Это действительно опасное заня¬

тие. Боюсь, пальба начнется такая, что она превзойдет

даже и М10И ожидания. Но, как я уже говорил, все мы в

той или иной мере рабы промышленной машины. Каж¬

дый из нас так или иначе захвачен ее колесами. Вы

убедились в этом относительно себя и тех людей, с кем

вам пришлось беседовать. Поговорите с другими, с

тем же полковником Ингрэмом. Поговорите с репортера¬

ми, которые предпочли умолчать о деле Джексона, пого¬

ворите с редакторами газет. Вы убедитесь, что все они —

рабы этой машины.
В течение дальнейшей беседы я спросила Эрнеста,

чем объясняется огромное число несчастных случаев на

производстве. В ответ на этот простой вопрос я услыша¬

ла целую лекцию с массой статистических данных.
—	На эту тему написано немало исследований,— го¬

ворил Эрнест.— Установлено, что в первые часы рабоче¬

го дня несчастных случаев почти не бывает, зато по ме¬

ре истощения у рабочего мускульной и нервной энергии

число их быстро растет.
*	Намек на число голосов, поданных в США за социалистов

на выборах 1910 года. Их неуклонный рост свидетельствовал

о быстром укреплении революционных сил в Америке. В 1888 году

за социалистов в США было подано 2 068 голосов: в 1902—

127 713; в 1904-435 040; в 1908-1 108 427 и. наконец, в

1910-1 688211.
135

Знаете ли вы, что у вашего отца в три раза больше

шансов сохранить здоровье и жизнь, чем у простого ра¬

бочего? Это как нельзя лучше известно страховым об¬

ществам За тысячедолларовый полис, страхующий от

несчастного случая, ваш отец должен платить в год

четыре доллара двадцать центов, а рабочему за такой

же полис приходится платить пятнадцать долларов

в год.
—	А каковы ваши шансы?—спросила я и тут же

почувствовала, что мой вопрос выдает слишком» боль¬

шое участие.
—	У революционера по сравнению с рабочим в во¬

семь раз больше шансов быть убитым или искалечен¬

ным,— ответил он беспечно.— Страховые общества бе¬

рут с химиков, работающих со взрывчатыми веществами,

в восемь раз больше, чем с рабочих. А я для них, по¬

жалуй, и вовсе неприемлемый клиент. Но почему вы

спрашиваете?
Я-не знала, куда смотреть, чувствуя, как горячий ру¬

мянец заливает лже щеки. И не потому, что сердце мое

открылось Эрнесту, а потому, что оно открылось мне са¬

мой — в его присутствии.
Вошел папа и начал собираться домой. Эрнест вер¬

нул ему взятые у него книжки и попрощался. На поро¬

ге он обернулся и сказал:
—	Кстати, раз вы уж заняты тем, что губите свое

душевное спокойствие, как я занят тем1, что гублю ду¬

шевное спокойствие епископа, хорошо бы вам на¬

вестить миссис Уиксон и миссис Пертонуэйт. Мужья их,

как вы знаете, главные акционеры Сьеррской компа¬

нии. Как и все мы грешные, обе эти дамы привязаны

к промышленной машине, с той лишь разницей, что они

забрались на самую вышку.
*	В условиях волчьей борьбы за существование человек не был

уверен в завтрашнем дне, как бы он ни был богат сегодня. Опасение

за участь семьи заставляло его прибегать к различным видам стра¬

хования. В наш разумный век подобные мероприятия кажутся до

смешного примитивными, но в те времена страхованию придавали

большое значение. Характерно, что фонды страховых обществ часто

расхищались и растрачивались теми самыми лицами, которые были

уполномочены ими ведать.
136

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
РАБЫ МАШИНЫ
Рука Джексона не давала мне покоя. Впервые я столк-»

нулась с AefictBHTeAbHocTbK), впервые увидела жизнь.

Мои университетские занятия, наука, цивилизация — все

оказалось миражом. До сих пор жизнь и общество бы¬

ли известны мне по книгам, но то, что казалось убеди¬

тельным» и разумным на бумаге, рухнуло при первом, же

соприкосновении с действительностью. Рука Джексона

была фактом живой действительности. «Факт, сударь,

неопровержимый факт!» — эти слова Эрнеста не пере¬

ставали звучать в моих ушах.
Чудовищным, немыслимым казалось мне утверждение,

будто все наше общество воздвигнуто на крови. Но как

же Джексон? Я не могла от него отмахнуться. Мысль

М10Я возвращалась к нему, подобно компасной стрелке,

всегда указывающей на север. С Джексоном поступили

ужасно. Ем-у отказались заплатить за его кровь, чтобы

отсчитать акционерам тем большие дивиденды. Я знала

множество беспечно благодушных семейств, которые полу-

чили эти дивиденды, а с ними и малую толику крови

Джексона. Но если так поступили с одним человеком, и

общество равнодушно проходит мимо, та же участь, долж¬

но быть, постигает многих. Я вспомнила рассказы Эрне¬

ста о женщинах Чикаго, гнущих спину за девяносто цен¬

тов в неделю, и о малолетних тружениках на тексгиль-

ных фабриках Юга. Это их худенькие, восковые ручки

сработали ткань, из которой сшито мое платье. А наше

участие в прибылях Сьеррской компании разве не говорит

о том, что кровь Джексона брызнула и на мое платье.

Джексон неотступно преследовал меня. Каждая моя

мысль приводила к Джексону.
Какой-то тайный голос говорил мне, что я стою на

краю пропасти. Вот-вот упадет завеса, и моим глазам

откроется страшная неведомая действительность. И не

только моим глазам. Весь наш маленький мирок был

в смятении. Прежде всего мой отец,— я не могла не ви¬

деть, какое влияние оказывает на него Эрнест. А епи¬

скоп? Последний раз он произвел на меня впечатление

больного. Весь он как натянутая струна, в глазах застыл

невыразимый ужас. По некоторым намекам я догадыва-
137

лась, что Эрнест сдержал свое обещание провести его

через преисподнюю. Но какие картины ада открылись

глазам епископа, оставалось для меня тайной,— бедняга

был так ошеломлен, что не мог говорить об этом.
Однажды, когда ощущение, что все рушится, охвати¬

ло М1еня с особенной силой, я стала мысленно обвинять

Эрнеста. «Если бы не он, М1Ы жили бы так счастливо и

спокойно...» И тут же испугалась этой мысли, как отступ¬

ничества, и Эрнест предстал мне преображенным. С свет¬

лым, сияющим челом, словно ангел господень, не ведаю¬

щий страха, он явился мне глашатаем правды, борю¬

щимся с ложью и несправедливостью за лучшую жизнь

для бедных, сирых и угнетенных. Я подумала о Христе.

Ведь и он был заступником смиренных и обездоленных—

против установленной власти священников и фарисеев.

И, вспомнив кончину распятого, я испугалась за Эрнеста.

Неужели и он обречен на гибель, этот юноша с прекрас¬

ным, сильным телом, юноша, чей голос звучит как призыв

горна и звон оружия!
В эту минуту я поняла, что люблю Эрнеста, что горю

желанием внести в его жизнь тепло и ласку. Какая угрю¬

мая, суровая, бесприютная жизнь! Отец его, чтобы про¬

кормить семью, вынужден был изворачиваться и воро¬

вать, пока непосильная борьба не свела его в могилу. Сам

Эрнест десятилетним мальчиком пошел работать на фаб¬

рику. Я жаждала обнятть его, прижать к груди эту голо¬

ву, отягченную суровыми думами, дать ему, хотя бы на

короткий миг, покой,— только покой и светлое забвение.
С ПОЛКОВНИКОМ) Ингрэмом М!не довелось встретиться

на церковном собрании. На правах давнишней знакомой

я увлекла его в укромный уголок, весь заставленный

фикусами и пальмами. Полковник, не подозревая, что по¬

пал в западню, приветствовал меня с обычной своей га¬

лантностью и непринужденностью. Это был приятный,

обхч)дительный человек, тактичный и любезный собесед¬

ник. Среди наших мужчин он выделялся своей аристо¬

кратической внешностью. Рядом с ним даже почтенный

ректор университета выглядел незначительным и просто¬

ватым.
Как выяснилось, полковник Ингрэм был не в лучшем

положении, чем малограмотный рабочий. Он тоже не был

в себе волен. Он тоже был рабом пром»ышленной маши¬
138

ны. Никогда не забуду, какую перемену в нем вызвал

первый же мой вопрос о Джексоне. Куда девалось его

ласковое добродушие! Ни следа благовоспитанности на

холеном лице, искаженном гримасой злобы. Я испугалась,

вспомнив ярость, овладевшую мистером Смитом. Правда,

полковник Ингрэм не стал браниться — единственное,

что отличало его от фабричного рабочего,—но даже обыч¬

ная находчивость — полковник слыл остряком — на

этот раз изменила ему. Озираясь по сторонам, он, каза¬

лось, искал, куда бы улизнуть. Но пальмы и фикусы дер¬

жали его в западне.
Господи, опять этот Джексон! Что за фантазия доку¬

чать ему этим человеком? Подобные шутки не делают

чести ни уму моему, ни такту. Разве я не понимаю, что

человеку его профессии приходится забывать о личных

чувствах? Отправляясь в суд, он оставляет их дома.

В суде он чувствует и действует только как профессионал.
Я спросила, полагалась ли Джексону компенсация.
—	Разумеется,— сказал он.— Вернее, таково мое лич¬

ное мнение. Но форм>ально он был неправ.
Очевидно, полковник вновь обретал свою обычную на¬

ходчивость.
—	Разве сила закона не в том, что он служит спра¬

ведливости? — спросила я.
—	Сила закона в том, что он служит силе,— улы¬

баясь, отпарировал полковник.
—	А где же наше хваленое правосудие?
—	Что ж, сильный всегда прав,— тут нет никакого

противоречия.
—	И это тоже — суждение профессионала?
Как ни странно, на лице у полковника Ингрэма

проступила краска стыда. Глаза его снова забегали

по сторонам, но я решительно загораживала ему един¬

ственный выход.
—	Скажите, а разве подчинение своих личных взгля¬

дов профессиональным не является нравственным) само-

калечением, своего рода умышленным членовредитель¬

ством?
Ответа не последовало. Полковник пустился наутек,

повалив в своем бесславном бегстве кадку с пальмой.
Я решила обратиться в газеты и написала спокой¬

ную, сдержанную, вполне объективную заметку о случае
139

€ Джексоном. Никого не обвиняя, ни caobojmi не касаясь

тех, с кем мие пришлось беседовать, я ограничилась од¬

ними лишь фактами; рассказала, сколько лет Джексон

проработал на фабрике, как, желая спасти машину от

поломки, он пострадал сам и в каком отчаянном положе¬

нии оказались и он и его семья. Моей заметки не напе-

чатала ни одна из трех местных газет и ни один из жур¬

налов.
Тогда я разыскала Перюи Лейтона. Он только недав¬

но окончил университет и стажировал в качестве репорте¬

ра в самой влиятельной нашей газете. Когда я спросила

его, почему вся наша пресса так боится дела Джексона, он

рассмеялся.
—	Такова наша издательская политика. Мы, мелкая

сошка, тут ни при чем. Это дело редакций.
—	Какая политика? —спросила я.
—	А такая, что мы всегда заодно с корпорациями.

Никто не поместит такой заметки, хоть бы вы запла¬

тили за это, как за объявление. Всякий, кто помог бы вам

протащить ее в печать, слетел бы в два счета. Заплати¬

те, как за десять объявлений, все равно никто ее у вас

не возьмет.
—	Какова же ваша роль в этой политике? — спро¬

сила я.— Вы, верно, часто поступаетесь правдой — в уго¬

ду начальству, как начальство жертвует ею в угоду кор¬

порациям?
—	Меня это не касается.— Лейтон смутился, но не¬

надолго.— Мне не приходится писать неправду, и совесть

у меня чиста. Но, конечно, в нашем деле нельзя иначе.

Такая уж это работа,— закончил он с мальчишеской ли-,

хостью.
—	Но когда-нибудь ведь и вы станете редактором и

будете проводить эту политику?
—	К тому, времени я уже буду прожженным журна¬

листом,— усмехнулся он.
—	Но пока вы не прожженный журналист, скажи¬

те, что вы лично думаете о газетной политике?
—	Ничего не думаю,— отвечал он без запинки.— Вы¬

ше лба уши не растут — вот золотое правило для всяко¬

го журналиста, если он хочет преуспеть в жизни.
И Лейтон преважно тряхнул головой.
—	.А хорошо это? — настаивала я.
140

—	Хорошо все, что хорошо кончается, не правда ли?

Не мы установили правила этой игры, и нам остается

только им подчиниться. По-моему, это ясно.
—	Да уж чего ясней,— пробормотала я. Но мне боль¬

но было за его молодость, и я не знала — возмущаться

или плакать.
Я начинала понимать, что скрывает в себе общество,

в котором я жила, и за внешним благообразием угадыва¬

ла ужасную действительность. Казалось, против Джек¬

сона существовал молчаливый заговор, и я уже с сочув¬

ствием думала о плаксивом адвокатишке, который так

неудачно вел его дело. Но. молчаливый заговор был мно¬

го шире и касался не только Джексона. Участь Джексона

разделяли и другие ра.бочие, искалеченные машиной, и

не только на фабриках Сьеррской компании, но и на дру¬

гих заводах и фабриках, да и во всей промышленности.
А если так, значит, все наше общество зиждется на

лжи! В ужасе останавливалась я перед этим заключени¬

ем!. Но передо мной живым укором) стоял Джексон, рука

Джексона, кровь, обагрившая мое платье и каплями сте¬

кающая с нашей крыши. Передо мной было млюго Джек¬

сонов,— разве Джексон не рассказывал, что видел их

сотни? Никуда не денешься от Джексона.
Я побывала также у мистера Уиксона и мистера Пер-

тонуэйта, крупнейших акционеров Сьеррской компании.

На них мои рассказы о Джексоне не произвели никакого

впечатления; их люди оказались куда отзывчивее. С

удивлением увидела я, что эти джентльмены не счита¬

ются с общепринятой моралью, что у них в обиходе своя,

аристократическая мораль, мораль господ Они напы¬

щенно рассуждали о своей особой «политике», утверж¬

дая, что то, что для них полезно, то и справедливо. Со

мной они говорили по-отечески наставительно, снисходя

к мюей молодости и неопытности. Среди тех, с кем столк¬

нули меня мои расследования, эти оказались самыми

бесчувственными и зачерствелыми. Оба были абсолютно

уверены в своей правоте. Оба смотрели на себя, как на
^ Задолго до рождения Эвис Эвергард Джон Стюарт Мнлль

в своем очерке «О свободе» писал: «Повсюду, где налицо правящий

класс, господствующая мораль в значительной мере определяется

его классовыми интересами и чувством классового превосходства»,
141

спасителей человечества, считая, что только от них зави¬

сит благополучие масс. И они самыми мрачньши краска¬

ми рисовали страдания, на которые были бы обречены

рабочие, если бы не мудрость богачей, обеспечивающих

им работу.
При первой же встрече с Эрнестом я изложила ему
все.
Он просиял от удовольствия:
—	Да вы, оказывается, молодчина. Решили самостоя¬

тельно доискиваться правды! Ну что ж, ваши обобще¬

ния основаны на опыте, и они верны. Ни один человек,

прикованный к промышленной машине, не волен в своих

мыслях и поступках, кроме крупных капиталистов, а те

и подавно не вольны,— простите мне этот ирландизм К

Как видите, наши властелины настаивают на своей пра¬

воте. Ну, разве это не верх комизма? В них так еще

сильна человеческая природа, что они и шагу не сту¬

пят, не спросясь собственной совести. Им, видите ли,

нужна моральная санкция для их многообразных дел.
Всякий раз, как они затевают что-нибудь новень¬

кое,—в области бизнеса, конечно,—они норовят опереть¬

ся на соответствующую доктрину — религиозную, нравст¬

венную, научную или филососрскую,— подтверждающую

их правоту. А там1 — за дело; неважно, что ум человече¬

ский слаб и желание свое нередко принимает за объек¬

тивную истину. Что бы они ни задумали, за санкцией дело

не станет. Это — беспардонные казуисты. К тому же они

и иезуиты, так как пускаются на любые злодеяния, уве¬

ряя, что из этого воспоследует добро. Одна из их люби-

мейших аксиом — что они цвет нации, квинтэссенция ее

мудрости и энергии. Это дает им право держать на пайке

все остальное человечество и каждому устанавливать его

рацион. Они даже возродили учение о божественном про¬

исхождении королевской власти — разумея королей фи¬

нансовых и промышленных
Слабость их положения в том, что они дельцы и толь¬
*	Подобные каламбуры считались особенностью ирландского

остроумия.
^ В прессе 1902 года часто цитировалось изречение, автором

которого считался председатель каменноугольного треста Джордж

Ф. Бэр: «Права и нужды трудового народа находятся под защитой

добрых христиан, которым господь бог, в своей неизреченной муд¬

рости, доверил материальные интересы страны».,
142

ко, и никакие не философы, биологи или социологи. Если

бы они были тем, или другим), или третьим, это бы еще

куда ни шло. Делец, который был бы в то же время био¬

логом и социологом, представлял бы себе в какой-то ме¬

ре нужды человечества. Но нет, вне своей области они

круглые невежды. Они знают только свой бизнес. Ни¬

чего другого у них нет за душой. Интересы общества и

человечества — для них книга за семью печатями. И эти-

то самозванцы берутся вершить судьбы М1Иллионов го¬

лодных людей, да и всего остального человечества в при¬

дачу! Когда-нибудь история зло посмеется над ними!
Разговор с миссис Уиксон и миссис Пертонуэйт уже

не мог принести мне ничего нового. Обе они были дамы

из общества К У каждой был свой пышный дворец в на¬

шем городе и множество других пышных дворцов — в го*

рах, на взморье, на берегах живописных озер. В их рас¬

поряжении были целые полчища слуг. Обе дамы были

видные патронессы, оказывавшие покровительство уни¬

верситету и нескольким храмам в городе,— священники

особенно ценили их благодеяния и пресмыкались перед

ними Словом, это были влиятельные дамы, дамы с ве¬

сом, причем вес им давали деньги, а влияние заключа¬

лось в том, что они успешно пускали эти деньги в обо¬

рот для идейного подкупа своих сограждан. Все это я

вскоре узнала от Эрнеста.
Подобно своим мужьям, они напыщенно рассужда¬

ли о «политике» богачей, об их ответственности и обя¬

занностях. Подобно им, верили в свое право руковод¬

ствоваться особой моралью, составляющей прерогативу

их класса; обе много и пространно рассуждали, причем

смысл их громких фраз был темен и для них самих.
Обе дамы разгневались, когда я рассказала им о тя*

желом положении семьи Джексона, а особенно, когда

выразила удивление, как это они ничего не сделали для
’ Слово «общество» употреблено здесь в ограничительном

смысле, как обычное для тогдашних времен обозначение разъев¬

шихся трутней, которые сами не трудились, а лишь пожирали мед,

собранный другими. Ни. дельцы, ни рабочие не входили в «общест¬

во», не располагая для этого ни временем, ни соответствующими

возможностями. Игра в «общество» была забавой праздных

богачей.
^ «Несите нам свои грязные деньги» — было лозунгом церкви

того времени.
143

бедного калеки по собственному почину. Мне было

заявлено, что они не нуждаются в непрошеных советах

и указаниях. Когда же я прямо попросила их помочь

Джексону, обе дамы категорически отказались. Меня осо¬

бенно удивило, что отказ их прозвучал одинаково, хоть я

и говорила с каждой в отдел1ьности и ни та, ни другая не

знали, что я навестила или собираюсь навестить ее по¬

другу. Каждая из них была рада случаю подчеркнуть,

что не в ее правилах награждать рабочих за небреж¬

ность; к тому же это значило бы вводить в соблазн бед¬

няков, все они, пожалуй, так и начнут себя калечить
Обе дамы и в самом деле так думали. Они упивались

сознанием своего классового и личного превосходства.

Каждый их поступок был освящен классовой моралью.

Покидая пышный дворец Пертонуэйтов, я невольно огля¬

нулась назад, вспоминая слова Эрнеста, что эти богачки

тоже прикованы к промышленной машине, но только они

сидят наверху.
ГЛАВА ПЯТАЯ
КЛУБ ФИЛОМАТОВ »
Эрнест часто бывал у нас, и не только общество от¬

ца и наши обеды с традиционными дискуссиями привле¬

кали его к нам. Я втайне лелеяла надежду, что без меня

наш дом не обладал бы для него такой притягательной

силой, и вскоре это подтвердилось. Эрнест нисколько не

походил на обычного вздыхателя. Его рукопожатие ста¬

новилось все крепче, все настойчивее, а глаза, в которых

я с первых же дней улавливала какой-то вопрос, вопро¬

шали все повелительнее.
Я уже говорила, что сначала Эрнест не понравился

мне. Потом меня повлекло к нему, но вскоре оттолкнули^

его яростные нападки на меня и на мой класс. Затем,

убедившись, что он не злопыхательствует и даже не сгу¬

щает краски, я стала искать его дружбы. Он сделался

моим учителем. Он обнажил передо м^ной подлинную сущ¬
*	В еженедельнике «Аутлук», популярном органе разоблачи¬

тельного направления, в номере от 18 августа 1906 года приведен

случай с калекой-рабочим, во всех деталях совпадающий с историей

Джексона, как она рассказана Эвис Эвергард.
♦	Филоматы (греч,) — любители науки. (Прим, ред.)
144

ность окружающего общества и научил под масками и

личинами распознавать жестокую правду.
Как я уже сказала, Эрнест не был похож на обыч¬

ного вздыхателя. Нет девушки в университетском* горо¬

де, которая в двадцать четыре года не имела бы кое-

какого опыта в сердечных делах. Наряду с атлетами из

спортклуба и коренастыми футболистами мне объясня¬

лись в любви и безусые первокурсники и почтенные про¬

фессора. Но ни один из них не выpaл^aл своих чувств так,

как Эрнест. Сама не знаю, как я впервые очутилась в

его объятиях. Не успела я опомниться, как губы его за¬

владели моими. Перед его простотой и искренностью ка¬

залась бы смешной чопорность оскорбленной девы. Он

вихрем ворвался в мою жизнь и увлек за собой со всей

порывистостью своей натуры. Он так и не сделал мне

предложения. Его поцелуи и объятия сказали мне яснее

всяких слов, что мы поженимся. И никаких разговоров,

объяснений. Если и были разговоры, то значительно

позднее, и только о том, когда мы поженимся.
Все это было так изумительно, что казалось каким-то

сном. Но, подобно тому, что Эрнест говорил об истине,

это выдержало испытание, я доверила этому свою

жизнь. Благословенна будь мюя вера! И все же в первые

дни нашей любви я не раз с тревогой думала о горяч¬

ности Эрнеста. Напрасные опасения! Ни одной женщине

не был дарован такой нежный, преданный супруг. Неж¬

ность и неудержимая порывистост1Ь так же чудесно со¬

четались в его натуре, как в его внешнем облике угло¬

ватость и непринужденность движений. Милая мальчи¬

шеская угловатость! Эрнест так и не преодолел ее, меня

же она всегда ум1иляла. В нашей гостиной он казался

вежливым слоном, попавшим в посудную лавку
Если у меня еще оставались какие-то неясные сом¬

нения в моих собственных чувствах, то вскоре и они рас¬

сеялись. Это произошло на вечере в клубе филоматов, на

котором Эрнест дал нашихМ городским тузам формен¬
' В те годы еще не вывелся обычай наполнять комнаты всякими

безделушками и украшениями. Преимущество простора не было еще

открыто. Комнаты напоминали музей, и стоило огромных трудов со¬

держать их в чистоте. В каждом доме властвовал демон пыли и ему

приносились многочисленные жертвы. Существовали тысячи при-,

способлений для борьбы с пылью, но мало кто думал о том, чтобы

вовсе ее не заводить.
10.	Джек Лондон. Т. VL	145

ный бой, напав на них в их собственном! логове. Клуб

фкломатов считался са№Ш изысканным на Тихооке¬

анском побережье, в него допускали только избран¬

ных. Он был созданием мисс Брентвуд, богатейшей ста¬

рой девы, которая только им и дышала и которой он

заменял и мужа, и детей, и комнатную собачку., Члена¬

ми клуба состояли первейшие богачи города, причем

главным образом оголтелые реакционеры; для придания

клубным сборищам некоторой видимости духовных ин¬

тересов в члены принимали и кое-кого из наших ученых.
У филоматов не было постоянного помещения. Это

был клуб особого рода. Раз в месяц собирались у кого-

нибудь из постоянных членов послушать доклад или

лекцию. Лекторы обычно бывали платные. Если в Нью-

Йорке какому-нибудь химику удавалось открыть что-то

новое, скажем — в области радия, клуб не только опла¬

чивал ему дорожные расходы в оба конца, но и щедро

вознаграждал за потраченное время. Точно так же при¬

глашался и знаменитый путешественник, вернувшийся

из полярной экспедиции, писатель или художник, стя¬

жавший шум1ную славу. Посторонние на эти вечера не

допускались, и дискуссии филоматов не подлежали

оглашению в прессе. Благодаря этому видные государ¬

ственные деятели имели возможность — и это не раз бы¬

вало — высказываться здесь без стеснения.
Я достаю пожелтевшее от времени смятое письмо

Эрнеста, написанное двадцать лет назад, бережно рас¬

правляю его и выписываю следующие строки:
«Твой отец — член клуба филоматов, воспользуйся

этим и приходи на их очередное собрание в будущий

вторник. Ручаюсь, что не пожалеешь. Во время твоих не¬

давних встреч с нашими властителями тебе не удалось

задать им встряску. Приходи, и я сделаю это за тебя.;

Увидишь, какой они поднимут вой. Ты взывала к их со¬

вести, но на это они отвечают лишь надменным презре¬

нием. Я же буду угрожать их карману. Тут-то они и по¬

кажут свое звериное естество. Приходи, и ты увидишь,

как пещерный человек во фраке, ляская зубами и огры¬

заясь, рычит над костью. Обещаю тебе грандиозный ко¬

шачий концерт и поучительную демонстрацию нравов и

повадок хищных зверей.
Меня зовут, чтобы растерзать на части. Эта счастли-
146

вая мысль принадлежит мйсс Брентвуд. Она сама про¬

говорилась мне, приглашая на вечер. Оказывается, ей

не впервой угощать своих клубменов таким пикантным

блюдом. Им), видишь ли, нравится, когда ручные ради¬

калы преданно смотрят им в глаза. Мисс Брентвуд пола¬

гает, что я ласков, как теленок, и туп и флегматичен, как

вол. Ijle скрою, я помог ей утвердиться в этом мнении.

Она долго пытала меня на все лады, пока не убедилась

в полной моей безобидности. Мне обещан завидный го¬

норар— двести пятьдесят долларов, какой и подобает

человеку, который, будучи радикалом, баллотировался

однажды в губернаторы. Приказано явиться во фраке.

Это обязательно! Я в жизни не облачался во фрак. При¬

дется, видно, взять напрокат. Но я пошел бы и на боль¬

шее, чтобы добраться до филоматов».
Собрание по случайному совпадению происходило во

дворце Пертонуэйтсв. Огромная гостиная была застав¬

лена стульями: послушать Эрнеста собралось человек

двести. Все это были наши столпы. Я развлекалась тем,

что мысленно подсчитывала общую сумму представлен¬

ных здесь состояний, и скоро насчитала несколько сот

миллионов. Владельцы всех этих миллионов не были

праздными богачами, из тех, что стригут купоны. Это бы¬

ли дельцы, игравшие видную роль в промышленности и

политике.
Слушатели уже заняли свои места, когда мисс Брент¬

вуд ввела Эрнеста. Войдя, они сразу же прошли туда,

где было приготовлено место для оратора. Эрнест был

великолепен в черном фраке, хорошо оттенявшем его

мужественную фигуру и благородную посадку головы.

Чуть заметная неловкость движений нисколько не пор¬

тила его. А я, кажется, за одну эту мальчишескую неук¬

люжесть влюбилась бы в Эрнеста. При взгляде на него

здесь, в этом зале, меня охватило чувство огромной ра¬

дости. Я снова держала его руку в своей, снова ощуща¬

ла его поцелуи и готова была с гордостью встать и про¬

кричать на весь зал: «Он мой1 Меня он сжимал в своих

объятиях и ради меня забывал о высоких мыслях, что

безраздельно владеют его душой».
Мисс Брентвуд представила Эрнеста полковнику Ван-

Гилберту, и я поняла, что это он будет вести собрание.

Среди юристов корпораций Ван-Гилберт считался зна¬
147

менитостью. К тому же он был неимоверно богат. Гово¬

рили, что он не берется за дело, если оно не сулит ему

по меньшей мере стотысячного гонорара. В своей обла¬

сти это был виртуоз. Закон становился в его руках иг¬

рушкой, с которой он делал, что вздумается. Он мял его,

как глину, ломал, корежил, кроил, выворачивал наизнан¬

ку. В одежде и приемах красноречия полковник следо¬

вал старой моде, зато догадкой, изворотливостью и на-

ходчивосттью был молод, как новоиспеченный закон. Из¬

вестность пришла к нему после того, как он добился

пересмотра шардуэлловского завещания
Этот процесс принес ему полумиллионный гонорар, и

с тех пор полковник Ван-Гилберт сделал головокружи¬

тельную карьеру. Его часто называли первым адвокатом

страны, имея в виду, разумеется, адвокатов корпораций.

А уж к тройке лучших адвокатов Америки его причисля¬

ли все.
Полковник поднялся с места и произнес несколько за¬

тейливых вступительных фраз, не без скрытой иронии

представляя оратора собравшимся. Его заявление, что

они видят перед собой борца за рабочее дело, к тому же

рабочего по происхождению, прозвучало даже игриво и

вызвало веселые улыбки. Возмущенная, я взглянула на

Эрнеста и тут окончательно рассердилась. Он, казалось,

не придавал значения этим намекам, более того — види¬

мо, не понимал их. Он сидел полусонный и вялый, с ви¬

дом благодушного увальня и совершенного простака. Я

подумала: «А что, если Эрнест и вправду ошеломлен

этой выставкой учености и власти?» И тут же рассмея¬

лась. Нет, Эрнесту не удастся провести меня. Зато дру¬

гих он действительно обманул, к-ак раньше обманул мисс
^ В то время были распространены тяжбы между наследии**

ками. Обладателей больших состояний немало беспокоило посмерт¬

ное устройство их капиталов. За утверждением последней воли за¬

вещателя так же неизбежно следовало его нарушение, как за

совершенствованием огнестрельного оружия — совершенствование

защитной брони. Для составления нерушимых завещаний призыва¬

лись хитроумнейшие юристы. И все же завещания потом пересмат¬

ривались, зачастую с помощью тех же самых юристов. Несмотря на

это, богачи продолжали тешить себя надеждой, что можно оставить

предсмертное распоряжение, нерушимое вовеки. Так завещатели и

юристы из поколения в поколение гнались за призраком. Это была

такая же несбыточная мечта, как поиски средневековыми учеными

философского камня.
148

Брентвуд. Почтенная дева сидела в первом ряду и,’сияя

улыбкой, переговаривалась с соседями.
Когда полковник Ван-Гилберт кончил, слово было

предоставлено Эрнесту. Он заговорил тихо и скромно,

слегка запинаясь от видимого смущения.. Начал с того,

что сам он вышел из рабочей среды и провел свое детство

в нищете, среди грязи и невежества, которые равно ка¬

лечат душу и тело рабочего человека. Он описал честолю¬

бивые стремления своей юности, которые влекли его в

тот рай, каким по его представлению, была жизнь при¬

вилегированных классов. Он говорил:
—	Я верил, что там, наверху, можно встретить под¬

линное бескорыстие, мысль ясную и благородную, ум

бесстрашный и пытливый. Я почерпнул эти сведения из

многочисленных ром)анов серии «Сисайд» где все герои,

исключая злодеев и интриганок, красиво мыслят и . чув¬

ствуют, возвышенно декламируют и состязаются друг с

другом в делах бескорыстия и доблести. Короче говоря,

я скорее усом^нился бы в том, что солнце завтра снова

взойдет на небе, чем в том, что в светлом мире надо

мной сосредоточено все чистое, прекрасное, благородное,

все то, что оправдывает и украшает жизнь и вознаграж¬

дает человека за труд и лишения.
Затем Эрнест описал свою жизнь на заводе, годы

ученичества в кузнечном цеху и встречи с социалистами.

Среди них, рассказывал он, было немало талантливых,

выдающихся людей: священники, чье понимание христиг

анства оказалось слишком широким для почитателей

мамоны, и бывшие профессора, не сумевшие ужиться

в университете, где насаждается угодничество и раболе¬

пие перед правящими классами. Социалисты, говорил Эр¬

нест,— это революционеры, стремящиеся разрушить со¬

временное, неразумное общество, чтобы на его развалинах

построить новое, разумное. Он рассказывал еще многое,

всего не перечесть, но особенно пам1ятно мне, как он опи¬

сывал жизнь революционеров. В голосе его зазвучала

уверенность и сила, и слова жгли, как огонь его души,

как сверкающая лава его мыслей. Он говорил:
—	У революционеров я встретил возвышенную веру
*	Ни с чем не сообразные фантастические писания, рассчитан¬

ные на то, чтобы внушить рабочим ложные в корне понятия р пара¬

зитирующих классах.
149

в человека, беззаветную преданность идеалам» радость

бескорыстия, самоотречения и м»ученичества — все то, что

окрыляет душу и устремляет ее к новым подвигам. Жизнь

здесь была чистой, благородной, живой. Я общался с

людьми горячего сердца, для которых человек, его душа и

тело дороже долларов и центов и которых плач голод¬

ного ребенка волнует больше, нежели шумиха по пово¬

ду торговой экспансии и мирового владычества. Я ви¬

дел вокруг себя благородные порывы и героические уст¬

ремления, и мои дни были солнечным сиянием), а ночи—

сиянием звезд. В их чистом пламени сверкала предо

мной чаша святого Грааля — символ страждущего, угне¬

тенного человечества, обретающего спасение и избавле¬

ние от мук.
Если раньше я в мечтах видела Эрнеста преображен¬

ным!, то теперь мечты мои стали явью. Лицо его горело

вдохновением, глаза сверкали, радужное сияние окуты¬

вало его словно плащом. Но так как никто, кроме меня,

не видел этого сияния, я вынуждена была сказать се¬

бе, что это слезы любви и радости застилают мне глаза.

Во всяком случае, мистер Уиксон, сидевший позади, не

проявлял никаких признаков волнения, и я слышала, как

он насмешливо процедил сквозь зубы: «Несбыточный

бред! Утопия!»
Эрнест рассказывал, как, получив доступ в привиле¬

гированные круги, он впервые столкнулся с представите¬

лями господствующего класса, с людьми, занимающими

видное общественное положение. Но тут для него нача¬

лась пора разочарований,— и об этой поре он говорил

в выражениях, весьма нелестных для аудитории. Он
' Люди того времени были рабами слов. Нам сегодня трудно

представить себе всю степень их умственного рабства. Слова оказы->

вали на них магическое действие, с которым не сравнится никакое

искусство за!$линателя. Мозг этих людей был так затуманен, в

мыслях царил такой хаос, что достаточно было одного боошенного

слова, чтобы опорочить в их глазах самые здравые выводы и обоб«

щения, плоды трудов и поисков целой жизни. Такую магическую

силу имело тогда слово «утопия». Произнести его значило пере¬

черкнуть любое экономическое учение, любую теорию поеобоазова-

ния общества, как бы она ни была разумна. Целые поколения но¬

сились с такими фразами, как: «Беден, но честен» или: «Умываль¬

ники и чистые полотенца для рабочих». В изобретении подобных

фраз и словечек видели чуть ли не проявление гениальности,
150

возмущался ничтожеством человека, жизнью, ли^пенной

красоты и смысла. Его ужасал эгоизм этих людей, удив¬

ляло полное отсутствие у них духовных интересов. После

встреч с революционерами он не мог надивиться тупо¬

сти и ограниченности представителей правящих классов.

Сколько бы они ни возводили пышных церквей и какие

бы оклады ни платили своим проповедникам,— все они,

как мужчины, так и женщины, были грубыми материа¬

листами. Хоть у них имелись про запас их грошовые иде¬

алы и ханжеские сентенции, главным стимулом! их пове¬

дения был грубый расчет. Заветы любви были им чуж¬

ды— в том числе и те, которые преподал нам Христос и

которые были теперь окончательно забыты.
—	Я знал людей,— рассказывал Эрнест,— которые

на словах ратовали за мир, а на деле раздавали ору¬

жие пинкертонам ^ и посылали их убивать бастующих ра¬

бочих; людей, которые с пеной у рта кричали о варварст¬

ве бокса, а сами были повинны в фальсификации продук¬

тов, отчего ежегодно умирает младенцев больше, чем их

было на совести кровавого Ирода.
Вот утонченный джентльмен с аристократической

внешностью, он зовется директором фирмы, на деле

же он пешка, орудие фирмы в ограблении вдов и сирот,

А этот видный покровитель искусств, коллекционер ред¬

ких изданий, радеющий о литературе,— им вертит ску¬

ластый, звероподобный шантажист, босс муниципальной

машины Вот издатель, рекламирующий в своей газете

патентованные средства — когда я предложил ему ста¬

тью, разоблачающую эти знахарские снадобья, он назвал

меня подлым демагогом. Этот коммерсант, благочестиво

рассуждающий о бескорыстии и всеблагом провидении,

только что бессовестно обманул своих компаньонов. Вот

видный столп церкви, щедрой рукой поддерживающий

миссионеров,— он принуждает своих работниц трудить¬

ся по десяти часов в день, платя им гроши, и таким об¬

разом толкает их на проституцию. Вот филантроп, на
*	Первоначально — частные сыщики, вскоре превратившиеся в

наемных охранников капитала; впоследствии они составили наемную

армию олигархии.
^ Патентованные средства были патентованным шар\а1анством.

Это был такой же грубый обман доверчивого потребителя, как и

амулеты или индульгенции средних веков, с той лишь разницей, что

патентованные средства стоили дороже и приносили больше вреда.
151

чьи пожертвования основаны новые кафедры в универ¬

ситете и воздвигнуты пышные храмы,— он дает ложные

показания на суде, чтобы выгадать возможно больше

долларов и центов. Вот железнодорожный магнат, на¬

рушающий слово джентльмена, гражданина и христи¬

анина тем1, что он тайно входит со своими клиентами в

соглашения о льготных тарифах и делает это часто. Вот

почтенный сенатор, послушное орудие, раб, безответная

марионетка грубого, невежественного босса и его поли¬

тической М1ашины 1, равно как и присутствующий здесь

губернатор и член верховного суда,— всем» троим открыт

бесплатный проезд по железной дороге. А вон тому хо¬

леному господину принадлежат и босс, и его политиче¬

ская машина, и железные дороги, отпускающие бес¬

платные проездные билеты.
Так случилось, что вм1гсто рая я попал в бесплодную

пустыню, где процветала только купля и продажа. Во

всем, что не касалось торгашеских сделок, здесь царили

невежество и бездарность. Ничего чистого, благород¬

ного, живого,— зато какое приволье для всякой гнили и

разложения! Повсюду я наталкивался на чудовищное

бессердечие и эгоизм да на грубое, плотоядное, черствое

и очерствляющее делячество.
Эрнест еще много говорил своим слушателям о них

самих и о постигшел® его разочаровании. Интеллектуаль¬

но они жалки, морально и духовно — отвратительны; он

с радостью возвратился в стан революционеров, где лю¬

ди боролись за чистое, благородное и живое дело, где

М10ЖНО было найти все то, чего не зналИ капиталисты.
—	А теперь,— продолжал Эрнест,— я расскажу вам,

что такое революция.
Но прежде чем» перейти к дальнейшему, я должна за¬

метить, что яростные нападки Эрнеста нисколько не за¬

тронули слушателей. Оглядевшись вокруг, я увидела на

всех лицах выражение каменного равнодушия и само-
*	Сейчас и представить себе трудно, что еще в 1912 году пре¬

обладающее большинство народа упорно верило, будто, опуская

в урны избирательные бюллетени, оно управляет страной. В дейст¬

вительности страной управляли боссы при помощи своих политиче¬

ских машин. Вымогая у капиталистов огромные взятки, боссы доби¬

вались угодных ям законов; однако вскоре капиталисты предпочли

взять политические машины в свои руки и выплачивать боссам жа¬

лованье.
152

довольства. Я вспомнила замечание Эрнеста о том, что

доводы морального порядка не оказывают на мпитали-

стов никакого действия. Одна только мисс . Брентвуд

была встревожена несдержанностью и резкостью своего

протеже и поглядывала на него растерянно, с опаской.
Эрнест начал с описания того, что представляет со¬

бой армия революции, и когда он стал называть циф¬

ры, характеризующие ее боевую мощь в каждой стране

(количество голосов, поданных на выборах), собрание на¬

чало проявлять признаки беспокойства. Лица слушате¬

лей теперь выражали тревогу, губы были плотно сжаты.

Но вот Эрнест бросил им вызов. Он заговорил об интер¬

национальной организации социалистов, и о том», что пол¬

тора миллиона американских рабочих она объединяет

с двадцатью тремя с половиной миллионами рабочих

всего мира.
—	Двадцатипятимиллионная армия революционе¬

ров,— говорил Эрнест,— это такая грозная сила, что пра¬

вителям и правящим классам есть над чем1 призадумать¬

ся. Клич этой армии: «Пощады не будет! Мы требуем

всего, чем вы владеете. Меньшим вы не отделаетесь.

В наши руки всю власть и попечение о судьбах челове¬

чества! Вот наши руки! Это сильные руки! Настанет

день, и М1Ы отнимем у вас вашу власть, ваши хоромы и

раззолоченную роскошь, и вам придется так же гнуть

спину, чтобы заработать кусок хлеба, как гнет ее кре¬

стьянин в поле или щуплый, голодный клерк в ваших го¬

родах. Вот наши руки! Это сильные руки!»
Говоря это, Эрнест простер вперед свои могучие ру¬

ки, и его кулаки кузнеца яростно сжимались, хватая

воздух, словно когти орла. В этой позе, сильный, плечи¬

стый, с грозно поднятыми руками, он казался символом

победившего пролетариата, готового разить и крушить

своих врагов. Еле заметное движение пробежало по за¬

лу, словно слушатели содрогнулись перед этим мощным,

грозным и таким ощутимым видением революции. Вер¬

нее, содрогнулись женщины, на их лицах был написан

страх. Мужчины не испугались: здесь собрались не бес¬

печные лежебоки, а энергичные, деятельные люди, бойцы

по натуре. Глухой гортанный ропот пронесся по рядам и

тут же затих. Это был предвестник злобного ворчания,

которое в тот вечер не раз поднималось в зале, указывая
153

на пробуждение зверя в человеке, изобличая первобыт¬

ную силу его страстей* Они сами не знали, что ворчат.

8^ бесновалась вся свора,— вся свора глухо рычала, са¬

ма того не замечая. Наблюдая растущее ожесточение на

их лицах и воинственный блеск в глазах, я поняла, что

нелегко будет вырвать из их лап господство над миром.
Атака продолжалась. В Соединенных Штатах потому

полтора миллиона революционеров, заявил Эрнест, что

капитализм обанкротился, власть его оказалась пагуб¬

ной для общества. Эрнест обрисовал те условия, в кото¬

рых когда-то жил пещерный человек, а ныне живут ди¬

кари. Они не знали употребления орудий и машин и в

борьбе за существование опирались только на свои при¬

родные способности и силу — с коэффициентом произво¬

дительности, который он условно приравнял к единице.

Проследив постепенное развитие техники и обществен¬

ных отношений, Эрнест указал, что производительность

труда современного человека увеличилась по сравнению

с производительностью дикаря в тысячу раз.
—	Пятеро рабочих,— говорил он,— выпекают хлеб

для тысячи человек. Один рабочий изготовляет хлоп¬

чатобумажной ткани на двести пятьдесят, шерстяной

ткани на триста, обуви на тысячу человек. Естественно

было бы думать, что в правильно организованном об¬

ществе современному цивилизованному, человеку живет¬

ся в тысячу раз лучше, нежели его предку, пещерному

человеку. Но так ли это? Давайте посмютрим|1 Сегодня

пятнадцать миллионов ^ граждан Соединенных Штатов

живет в нищете, то есть в таких условиях, когда вслед¬

ствие недостатка пищи и отсутствия нормального жилья

силы человека не восстанавливаются и работоспособность

снижается. Сегодня в Соединенных Штатах, несмотря

на пресловутое рабочее законодательство, насчитывается

три миллиона малолетних рабочих За двенадцать лет

чис^^о их возросло вдвое. Кстати, разрешите спросить

вас, хозяева страны, почему не опубликованы данные

переписи тысяча девятьсот десятого года? Впрочем», мо-
' По данным Роберта Хантера, опубликованным в его книге

«Нищета» (1906), в Соединенных Штатах того времени десять

миллионов человек влачило нищенское существование.
^ Переписью 1900 года (последней, результаты которой были

преданы гласности) установлено, что в Соединенных Штатах за¬

нято на фабрично-заводской работе 1 752 187 детей.
154

жете не беспокоиться, я отвечу за вас: вы боитесь, как

бы эти цифры, показатели человеческого злополучия, не

ускорили революцию, которая собирается над вашей го¬

ловой.
Но вернемся к моему обвинению. Если производи¬

тельность труда человека наших дней по сравнению с

временами пещерного человека возросла тысячекратно,

почем>у же сегодня в Соединенных Штатах пятнадцать

М1ИЛЛИ0Н0В американцев голодны и не имеют жилья? По¬

чему в Соединенных Штатах три миллиона детей рабо¬

тают на фабрике? Капиталисты оказались плохими хо¬

зяевами, этого обвинения нельзя опровергнуть. Убедив¬

шись, что современный человек живет хуже своего пе¬

щерного предка, хотя его производительность труда воз¬

росла тысячекратно, мы с неизбежносттью приходим к

выводу, что капитализм обанкротился, что вы, госпо¬

да, ваши преступные, хищнические методы хозяйничанья

ввергли человечество в нищету. И здесь, на этой очной

ставке, вы так же не в состоянии ответить на мое обви¬

нение, как весь класс капиталистов не в состоянии на

него ответить полутора миллионам ам>ериканских рево¬

люционеров. Вы М1не не ответите, хоть я и призываю вас

к ответу. Мало того, вы постараетесь не заметить брошен¬

ного вам обвинения. Вы предпочтете молчать, хотя каж¬

дый из вас будет бесконечно распространяться на другие

темы.
Вы обанкротились. Цивилизацию вы превратили в

бойню. Вот что сделала ваша слепота и жадность!

Потеряв всякий стыд, всходите вы на трибуну в ваших

законодательных собраниях, заявляя, что только труд

младенцев и детей может спасти ваши прибыли. Это не

голословное обвинение, против вас говорят ваши же офи¬

циальные отчеты. Вы убаюкиваете свою совесть, болтая о

каких-то грошовых идеалах и ханжеской морали. Рас¬

пираемые властью и богатством, опьяненные могущест¬

вом*, вы напом1Инаете праздных трутней, которые роями

вьются над медовьши сотами; но настанет день, и работ¬

ницы-пчелы налетят со всех сторон, чтобы избавить мир

от разъевшихся лодырей. Ваша власть оказалась пагуб¬

ной для общества, значит, нужно отнять у вас власть!

Полтора миллиона американских рабочих заявляют, что

они объединят вокруг себя весь рабочий люд и отнимут
155

у вас власть... Это, господа, и есть революция! Попробуй¬

те остановить ее!
Когда Эрнест умолк, раскаты его голоса еще долго

отдавались в притихшей гостиной. Но вот в рядах под¬

нялось то характерное гортанное ворчание, которое я уже

слышала раньше, и полтора десятка человек вскочило

с места, требуя внимания председателя. Заметив, что У

мисс Брентвуд, сидевшей впереди, судорожно прыгают

плечи, я вообразила, что она смеется над Эрнестом. Но

оказалось, что это истерика. Бедняжка считала себя в

ответе за бомбу, взорвавшуюся среди ее возлюбленных

филоматов.
Полковник Ван-Гилберт, видимо, не замечал, что де¬

сятка полтора человек с перекошенными злобой лицами

требуют у него слова. Его лицо тоже было перекошено

злобой. Вскочив с места и отчаянно размахивая руками,

он силился что-то сказать, но из горла его вырывалось

только мычание. Наконец он заговорил. Однако на сей

раз речь полковника не была блестящим образчиком его

стртысячедолларового искусства, не блистала она и ста¬

росветской риторикой.
—	Вздор и софистика! — заорал он во все горло.—

Слыхано ли дело! Битый час вы заставили нас сидеть

здесь и выслушивать вздор и софистику. Знайте же, мо¬

лодой человек, что за весь вечер вы не сказали ни одного

нового слова. Меня пичкали всем- этим еще в колледже,

когда вас и на свете не было. Жан-Жак Руссо опере¬

дил всю вашу братию ни много, ни мало на двести лет,

это ему принадлежит честь открытия ваших социали¬

стических теорий! Клич «Назад к земле!» — нашли чем

удивить! Возвращение к первобытному состоянию! Био¬

логия учит нас, что даже природа не знает движения

вспять. Вот уж, действительно, ничего нет страшнее недо¬

учки, в этом вы сегодня лишний раз убедили нас своим>и

сумасшедшими теориями. Вздор и софистика! Сыт по

горло! Вот и все, что я имею сказать в ответ на ваши

скороспелые обобщения и ребяческие доказательства.
Полковник презрительно щелкнул пальцами и усел¬

ся на свое председательское место. Послышались востор¬

женные возгласы женщин и одобрительное мычание

мужчин. Половина ораторов, давно уже требовавших

<;лова, заговорила разом. Началось невообразимое смя¬
156

тение и шум. Никогда еще просторная гостиная миссис

Пертонуэйт не видела в своих стенах ничего подобного.

С удивлением узнавала я наших надменных промышлен¬

ных королей, наших столпов общества в этих хрипящих,

ревущих дикарях, облаченных во фраки. Эрнесту уда-

лось-таки расшевелить их тем, что он потянулся к их бу¬

мажнику руками, за которыми им виделись руки полу¬

тора миллионов революционных американских рабочих.
Но Эрнест никогда не терял присутствия духа. Едва

полковник Ван-Гилберт опустился на свое место, как Эр¬

нест вскочил и рванулся вперед.
—	Не все сразу! — загремел он во всю силу своих

легких.
Раскаты этого зычного голоса покрыли шум в зале.

Одним лишь властным воздействием своей личности Эр¬

нест добился тишины.
. — Поодиночке. Не все сразу,—повторил он уже обыч¬

ным голосом.— Дайте мне ответить полковнику Ван-Гил-

берту, а потом выходите, кто хочет. Но только по одно¬

му, помните! Это вам не массовые игры. Мы с вами не на

футбольной площадке.
—	Что касается вас,— обратился он к полковнику,—

должен заметить, что вы не ответили ни на один мой

вопрос. Вы отпустили по моему адресу несколько при¬

страстных и раздраженных замечаний и этим ограничи¬

лись. Может, на суде такие вещи и помогают, но со м>ной

это не выйдет. Я не рабочий, с непокрытой головой про¬

сящий прибавки или защиты от машины, которая его

убивает. Разговаривая со М1Ной, будьте добры придержи-

ватся истины. А эти повадки приберегите для своих на-

ем1ных рабов. Они не посмеют вам возражать — ведь их

хлеб, вся их жизнь в ваших руках.
Что до возвращения к природе, о котором, по вашим

словам, вы слышали в колледже, когда меня еще и на

свете не было, могу вам сказать одно: с тех пор вы боль¬

ше ничему и не научились. Между социализмом» и воз¬

вращением в естественное состояние столько же общего,

сколько между дифференциальным исчислением и биб¬

лией. Я уже говорил вам!, что вне^ деловых отношений

ваш класс отличается феноменальной глупостью. Вы, сэр,

блест]яще подтвердили мою мысль!
Слабые нервы мисс Брентвуд не выдержали зрелища
157

публичного посрамления, которому подвергся ее стоты-

сячедолларовый юрист. То плача, то смеясь, она билась

в истерике, пока соседи, подхватив с двух сторон, не вы¬

вели ее из зала. И, надо сказать, вовремя, потому что

дальше пошло еще хуже.
—	И это не голословное обвинение,— продолжал Эр¬

нест, как только мисс Брентвуд благополучно скрылась

за дверью.— Ваши же собственные авторитеты не замед¬

лят упрекнуть вас в глупости. Ваши высокооплачи¬

ваемые поставщики науки скажут вам, что вы не правы.

Обратитесь к самому смирному и забитом1у доцентику

при кафедре социологии и спросите его, какая разница

между учением Руссо о возврате к природе и учением

социализма; обратитесь к своим знаменитейшим право-

верно-буржуазным политико-экономам и социологам; пе¬

релистайте любую книжку на эту тему в субсидируе¬

мой вами библиотеке — повсюду вас ждет один ответ:

учение о возврате к природе ничего ^общего не имеет с

социализмом. Наоборот, все ваши источники вам1 ска¬

жут, что учения эти исключают друг друга. Повторяю, я

не хочу быть голословным. Но любая книжка из тех, что

вы покупаете, чтобы поставить на полку, не читая, скажет

вам, что вы невежественны и глупы. И в этом вы достой¬

ный сын своего класса.
Вы сведущий законник и бизнесмен, полковник Ван-

Гилберт. Ваше дело — угождать корпорациям и приго¬

нять закон к интересам и требованиям ваших работода¬

телей. Это занятие вам как раз по плечу. Держитесь же

за него. Ведь вы, можно сказать, фигура! Но, будучи

хорошим юристом), вы тем не менее никуда не годный

историк и такой же социолог, а ваша биология — ровес¬

ница Плинию.
Полковник Ван-Гилберт беспокойно ерзал на стуле.

В зале царила полная тишина. Каждый сидел, затаив

дых^ание, каждый слушал как завороженный. Каза¬

лось странным, немыслимым», диким», что кто-то обошел¬

ся так с полковником Ван-Гилбертом, чье появление в

зале суда ввергало судей в трепет. Но Эрнест не щадил

врагов.
—	Все это нисколько не порочит вас, полковник,—

продолжал он.— У каждого свое ремесло — у вас свое, у

меня свое. Вы мастер своего дела. Когда вопрос коснется
158

того, чтобы обойти старый закон или придумать новый

в угоду нашим вороватым корпорациям, тут я мизинца

вашего не стою. Но если речь идет о социологии, то уж

это по моей части, полковник, и тут вам» приличествует

скромность. Запомните же это. И не забывайте, что ва¬

ши познания ненадежны, ибо законы^ живут недолго.

То, что не укладывается в сегодняшний день, не входит

в вашу компетенцию. А потому все ваши решительные

утверждения и скороспелые выводы по части истории и

социологии — пустая трата времени и слов.
Остановившись на минуту, чтобы перевести дыхание,

Эрнест задержался взглядом» на своем противнике. Шея

у полковника налилась кровью, лицо злобно подергива¬

лось, белые тонкие пальцы сжимались и разжимались;

он нетерпеливо вертелся на стуле, словно готовый вот-

вот вскочить.
—	Но вы, очевидно, еще не истратили весь свой по¬

рох. Что ж, милости просим, для него найдется примене¬

ние. Я предъявил вашему классу обвинение и жду, что

вы его опровергнете. Я указал вам на тяготы, от которых

страдает современный человек, я упомянул о трех мил¬

лионах детей-рабов, которые гарантируют американским

капиталистам) их высокие прибыли, и о пятнадцати мил¬

лионах голодных, раздетых и по существу бесприют¬

ных бедняков. И поскольку производительность труда

соврем1енного человека при новых производственных от¬

ношениях и новой технике в тысячу раз выше, чем про¬

изводительность пещерного человека, я сделал вывод, что

капитализм обанкротился. В этом и заключается мое об¬

винение, и я обратился к вам с убедительнейшей прось¬

бой опровергнуть его. Больше того. Я позволил себе пред¬

сказать, что вы оставите мой вопрос без ответа. Вот вам

прекрасный случай дать выход вашей избыточной энер¬

гии! Вы назвали мое выступление софистикой. Докажи¬

те это, полковник Ван-Гилберт! Дайте ответ на обвине¬

ние, которое я и полтора миллиона моих товарищей се«

годня бросаем вам и вашему классу.
Полковник Ван-Гилберт, очевидно, забыл о своих

председательских функциях, которые давно обязывали

его дать слово другим желающим!. Он вскочил и, ярост¬

но жестикулируя (куда делось его самообладание, его

прекраснодушная риторика!), стал изливатть свой гнев
159

то на Эрнеста, называя его молокососом и демагогом,

то на рабочий класс, который будто бы сам ни на что не

способен, и от него нечего ждать.
—	Для юриста вы, право же, недостаточно сильны в

логике,— отвечал Эрнест на эту тираду.— Ведь речь у

нас шла не о моей молодости и не о способностях рабо¬

чего класса. Я обвинил капитализм в том, что он обанкро¬

тился. Вы не ответили мне. Вы даже не пытались отве¬

тить. Почему же? Потому, что у вас нет ответа. Здесь,

на этом собрании, вы, мюжно сказать, первое лицо. Все

присутствующие, кроме меня, конечно, с нетерпением

ждут, что вы ответите за них, поскольку сами они не

в силах ничего ответить. Я-то знаю, что вы не только

не ответите мне, но и не сделаете ни малейшей попытки

в этом направлении...
—	Довольно! — загремел полковник Ван-Гилберт.—

Кто дал вам право оскорблять меня? Это возму¬

тительно!
—	Возмутительно то, что вы уклоняетесь от ответа,—

серьезно возразил Эрнест.— Я ничем не оскорбил вас.

Если люди расходятся во мнениях — это вовсе не осно¬

вание, чтобы кричать о своих оскорбленных чувствах.

Призовите же себя к порядку и дайте разуммый ответ

на мое разумное обвинение в том, что капитализм обан¬

кротился.
Полковник Ван-Гилберт молчал с видом уничтожаю¬

щего презрения, ясно говорившим, что он намерен впредь

игнорировать выпады этого грубияна.
—	Ничего, не огорчайтесь,— сказал ему Эрнест.—

Черпайте утешение в том, что ни один представитель ва¬

шего класса еще не дал ответа на этот вопрос. А теперь

ваша очередь,— обратился он к ораторам, давно уже

рвавшимся в бой.— Валяйте! Но прежде всего я про¬

шу вас ответить на вопрос, перед которым» спасовал пол¬

ковник Ван-Г илберт.
♦ Нехмыслимо хотя бы вкратце пересказать здесь все,

что говорилось на дискуссии. Трудно себе представить,

чего только не могут нагородить разгоряченные спорщи¬

ки за какие-нибудь три часа! Я веселилась от души. Чем

больше входили в азарт оппоненты, тем спокойнее и уве¬

реннее разжигал их Эрнест. Пользуясь своими обшир¬

ными познаниями, он где смелым словом, где удачно
160

ввернутой фразой — расправлялся со своими противни¬

ками, поражая их легчайшим»н, но убийственньши укола¬

ми, словно прокалывая резиновую шину. Он ловил их на

логических ошибках: то это было порочное умозаключе¬

ние, то вывод, не вытекающий из предпосылки, то ложная

предпосылка, скрывающая в себе искомый вывод. Здесь

он находил ошибку, там — произвольное допущение или

же безграмотное утверждение, противоречащее всякой

очевидности.
Бой не утихал ни на миг. Иногда Эрнест заменял ра¬

пиру дубинкой и бил ею наотмашь, разя врагов направо

и налево. И от каждого он требовал фактов, отказы¬

ваясь входить в обсуждение всяких дохмыслов и теорий.

Факты стали для них новым Ватерлоо. Когда они напа¬

дали на рабочий класс, он говорил: «Зачем кивать на

других? От этого ваши руки не станут чище». И каждо¬

му задавал воспрос: «А как же обвинение в том, что ка¬

питализм обанкротился? Вы не ответили на него. Или

у вас нет ответа?»
Только к концу дискуссии слово взял мистер Уиксон.
Он единственный из собравшихся сохранял хладно¬

кровие и единственный заслужил уважение Эрнеста.
—	Никакого ответа и не нужно,— медленно и веско

произнес мистер Уиксон.— Я следил за всей этой пере^-

палкой и не знаю, удивляться или негодовать. Я отка¬

зываюсь понять вас, джентльмены, мои коллеги и со¬

ратники. Вы ведете себя как глупые школьники. Вы уни¬

зились до таких доводов, как соображения морали, и до

такой ажитации, какая свойственна только вульгарным

политикам. Вы позволили противнику обойти вас и одер¬

жать верх. Вы говорили много, но не сказали ничего.

Вы, словно комары, жужжали вокруг медведя. Джентль¬

мены, вот он перед вами, ваш медведь (он указал на

Эрнеста), он цел и невредим, вы только позабавили его

своим комариным писком.
А между тем, поверьте, положение весьма серьезно.

Медведь сегодня занес лапу, угрожая нам. Он говорил,

что в Соединенных Штатах насчитывается полтора мил¬

лиона революционеров. И это правда. Он говорил, что

они намерены, отнять у нас нашу власть, наши дворцы и

раззолоченную роскошь. И это тоже правда. Перемена,

великая перемена назревает в обществе. Но, по сча-
11.	Джек Лондон, т. VI.	161

стью, не та перемена, которой ждет медведь. Медведь

грозит, что нас раздавит. На самом деле как бы мы

его не раздавили!
Опять по залу пронеслось глухое рычание, люди пе¬

реглядывались и кивали друг другу со спокойной уверен¬

ностью. Лица их выражали энергию и решимость. Чув¬

ствовалось, что это враг, твердый, непоколебимый.
—	Медведя не испугаешь комариным писком»,— хо¬

лодно и бесстрастно продолжал мистер Уиксон.— Мы

его затравим. И отвечать медведю будем не словами, а

свинцом. Власть принадлежит нам, этого никто не от¬

рицает. Силою этой власти М1Ы и удержим власть.
Он внезапно повернулся к Эрнесту. Веоь зал затаил

дыхание.
—	Итак, вот наш ответ. Нам не о чем с вами разго¬

варивать. Но как только вы протянете руки, ваши хвале¬

ные руки силачей, к нашим дворцам и нашей роскоши,—

мы вам покажем, где сила. В грохоте снарядов, в визге

картечи и стрекоте пулеметов вы услышите наш от¬

вет 1.. Вас же, революционерюв, мы раздавим своею пяг

той, мы втопчем вас в землю.
Мир принадлежит нам*, мы его хозяева, и никому дру¬

гому им не владеть! С тех пор как существует история,

ваше рабочее воинство всегда копошилось в грязи (как

видите, М1Ы тоже кое-что смыслим в истории) и будет и

дальше копошиться в грязи, пока мне и тем, кто со мной,

и тем, кто придет после нас, будет принадлежать вся

полнота власти. Власть!—вот слово, равного которо¬

му нет в мире. Не бог, не богатство — власть! Вдумай¬

тесь в это слово, проникнитесь им, чтобы оно дрожью

отдалось во всем» вашем существе. Власть!
—	Что ж, я удовлетворен,— спокойно ответил Эр¬

нест.— Это и есть тот единственный ответ, какой вы мог¬

ли нам дать. Власть — как раз то, чего добивается ра¬

бочий класс. Наученные горьким опытом, мы знаем, что

никакие призывы к справедливости, человечности, закон¬

ности на вас не действуют. Сердца ваши равнодушны,
*	Сравните с этим заявлением следующее место из «Словаря

циника» (1906 г. хр. эры) некоего Амброза Бирса, известного ми¬

зантропа той эпохи: «Картечь (существительное ед. числа, ж. ро¬

да) —ответ. который готовит будущее на требования американских

социалистов».
162

как пята, которой вы топчете бедняков. Поэтому мы и

добиваемся захвата власти. И мы завоюем ее на вы¬

борах, мы заставим вас отдать нам1 власть...
—	Если бы вам и удалось одержать победу, и даже

решающую победу,— прервал его Уиксон,— уж не ду¬

маете ли вы, что мы добровольно откажемся от власти,

после того как она достанется вам на выборах?
—	И к этому мы готовы,— возразил Эрнест.— И мы

вам ответим не словами, а свинцом. Власть — идол, ко¬

торому вы поклоняетесь! Пусть будет так. Если в день,

когда мы добьемся победы на выборах, вы откажетесь

передать нам власть, завоеванную мирным) конституцион¬

ным путем, мы, повторяю, сумеем! вам ответить. В грохо¬

те снарядов, в визге картечи, в стрекоте пулеметов вы

услышите наш ответ.
Вам не уйти от нашего суда! Это верно, что вы кое-

что смыслите в истории* Это верно, что рабочий люд с

незапамятных времен копошится в грязи,— как верно,

что он так и будет копошиться в грязи, пока вы и те, кто

с вами, и те, кто будет после вас, стоите у власти. Тут

я с вами согласен, как согласен и в другом»: решать меж¬

ду нами будет сила, как и всегда она решала. Это — вой¬

на классов. Но как ваш класс низверг старую феодаль¬

ную знать, так и м)ы, рабочий класс, низвергнем ваше

господство. Е1сли бы наряду с уроками истории вы не

гнушались уроками биологии и социологии, для вас была

бы очевидна неизбежность предстоящей вам гибели. Че¬

рез год, через десять, ну пусть через тысячу лет, ваш

класс будет низвергнут. Мы добьемся этого силой, си¬

лой проложим себе дорогу к власти. Мы, рабочее воин¬

ство, хорошо затвердили это слово, и оно звенит во всем

нашем существе. Власть! Это великое слово.
Так кончился вечер у филоматов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ТЕНИ БУДУЩЕГО
Тем врем«енем) над головой у нас сгущались грозовые

тучи. Эрнест не раз выражал опасение, как бы моему

отцу не пришлось пострадать из-за того, что он прини¬

мает у себя рабочих лидеров и социалистов и сам бы**
163

ваёт на их собраниях. Но отец только смеялся над его

тревогами. Я же, как губка, впитывала то, что давали

мне встречи с руководителями рабочего класса и его

теоретиками. Впервые видела я перед собой людей дру¬

гого общественного лагеря. И меня увлекало их бескоры¬

стие, их пламенная вера, хотя, признаться, немало стра¬

шила обширная философская и научная литература, ко¬

торая теперь открылась передо мной. В общем я де¬

лала быстрые успехи,— хот^ и недостаточно быстрые

для того, чтобы оценить всю опасность нашего поло¬

жения.
А между тем тревожных признаков было миого, толь¬

ко я не обращала на них внимания. Миссис Уиксон и мис¬

сис Пертонуйэт — мнение этих дам было законом в на¬

ших университетских кругах — отзывались обо мне, как

о развязной и самоуверенной молодой особе с вредным

направлением ума: я будто бы вечно что-то из себя кор¬

чу и вмешиваюсь в то, что М1еня не касается. Памятуя о

своем расследовании дела Джексона, я нисколько не

удивлялась этому и не задумывалась над тем, какое

впечатление произведет на наше общество приговор столь

высоких судей.
Правда, от меня не скрылось, что старые друзья ста¬

ли ко мне заметно холоднее, но я приписывала эту пе¬

ремену недовольству, с которым было встречено известие

р моей помолвке с Эрнестом. Впоследствии он объяснил

мне, что за этой видимостью словно бы естественного

классового недовольства скрывалось нечто более серьез¬

ное. «Ты осмелилась приютить у себя классового вра¬

га,— говорил он.— Мало того, ты отдала ему свою лю¬

бовь. Это будет сочтено предательством, изменой. Бере¬

гись, тебе не избежать кары».
Но еще до этого разговора отец как-то вечером вер¬

нулся домой, охваченный возмущением—философическим

возмущением! Папа редко сердился, но некоторую долю

возмущения разрешал себе, считая его прекрасным! то¬

ническим средством. И вот, как только он появился пе¬

ред нами в тот вечер, мы с Эрнестом почувствовали, что

он возмущен, приятно возмущен.
—	Ну, что вы скажете,— обратился он к нам.—Я

нынче завтракал с самим Уилкоксом. .
Престарелый ректор университета Уилкокс считал¬
164

ся у нас музейной древностью, так как сохранил в пол¬

ной неприкосновенности идеи и взгляды семидесятых

годов.
—	Я получил приглашение. За мной было послано! —

продолжал папа.
Он выдержал паузу, мы с интересом ждали даль¬

нейшего.
—	Все было мило, чинно — не придерешься. Но меня

отчитали, как мальчишку. Меня! И кто же? Это иско¬

паемое!
—	Нетрудно догадаться, за что,— сказал Эрнест.
—	Ручаюсь, что и с трех раз не угадаете,— смеялся

папа.
—	Угадаю с первого же. Тут и смекалки особой не

требуется, а только самюе обыкновенное умюзаключение.

Вам поставили на вид вашу частную жизнь.
—	Верно! — воскликнул отец.— Как вы догадались?
—	Этого надо было ожидать. Я не раз говорил вам.
—	Говорили, правда,— подтвердил папа.— Но мне

что-то не верилось. Зато какой материал для моей книги!
—	Погодите, то ли еще будет,— продолжал Эрнест,—

если вы не раззнакомитесь со всякими радикалами и

социалистами, включая и меня...
—	То же самое говорил мне и старикашка Уилкокс.

Нес бог знает что! Эти-де знакомства обличают дурной

вкус, они ничего не дают ни уму, ни сердцу, а главное,

никак не вяжутся с нашими университетскими традици¬

ями и правилами, и все в том» же туманном роде,— мне

так и не удалось из него вытянуть, что за этим кроется.

Я, признаться, не пожалел старика,— бедняга уж и

так и этак вилял, расписывал, как и он и весь мир чтят

мои научные заслуги. Он, видимо, был и сам не рад,

что впутался в это дело, и сидел как на угольях.
—	Уилкокс действовал не по своей воле,— сказал Эр¬

нест.— Не всякому дано с грацией носить кандалы
—	В этом-то он и сам сознался. В университете пред¬

видятся расходы, значительно превышающие сумму, от¬

пущенную правительством штата. Придется обратиться

за помощью к городским тузам, и, значит, нельзя их раз-
В кандалы заковывали африканских рабов и преступников;

полностью вышли из употребления только в эру Братства людей.
165

дражать: университет должен остаться верен высоким

идеалам аполитичного преподавания аполитичной науки.

Когда же я прямо спросил, какое отношение ко всему

этому имеет моя частная жизнь, Уилкокс предложил мне

двухгодичную командировку в Европу — для отдыха и

научных изысканий! — с полным сохранением оклада. Ра¬

зумеется, я ее не принял.
—	А не мешало бы,— серьезно заметил Эрнест.
—	Так ведь это же взятка! — запротестовал отец,

Эрнест только молча кивнул в ответ.— Негодяй плел

что-то насчет пересудов, предметом которых служит моя

дочь — ее повсюду видят с вами, а ведь известно, что вы

за человек; будто это несовместимо с университетскими

представлениями о достоинстве и приличии. Он клялся,

что это не его личное мнение — боже упаси! Но идут

всякие разговоры,— сам1и, мол, понимаете...
Эрнест с минуту размышлял, а hotomi сказал с мрач¬

ным спокойствием, за которым таился сдержанный гнев:
—	За этим кроется что-то посерьезнее университет¬

ских идеалов. Кто-то, видно, нажал на Уилкокса.
—	Вы думаете? — спросил отец; по его лицу было

видно, что он скорее заинтригован, чем испуган.
—	К сожалению, мне трудно с достаточной ясностью

рассказать вам об одной догадке, которая с недавних пор

беспокоит м)еня,— сказал Эрнест.— Никогда в истории

человеческое общество не находилось в таком неустой¬

чивом состоянии, как сейчас. Бурные перемены в эко¬

номике вызывают такие же бурные перемены в религи¬

озной и политической жизни и в структуре общества.

Где-то в недрах общества происходит невидимый глазу,

но грандиозный переворот. Эти процессы скорее угады¬

ваешь, воспринимаешь каким'о'о шестым чувством. Но

это носится в воздухе — здесь, сегодня, у нас. Что-то

надвигается — огромное, неясное, грозное. Ум мой в стра¬

хе отступает перед предположениями, во что это может

вылиться. Вы слышали, что тогда говорил Уиксон? За

его словами стояла та же безыменная, см»утная угроза.

Он тоже скорее догадывается, чем знает что-либо оп¬

ределенное.
—	Вы ждете?..— спросил отец и остановился.
—	Я жду прихода каких-то гигантских и грозных со¬

бытий, тени которых уже сегодня омрачают горизонт.
166

Назовем это угрозой олигархии — дальше я не смею

идти в своих предположениях. Трудно даже пред¬

ставить себе ее характер и природу Мне хотелось ска¬

зать только следующее: вам угрожает опасность, которой

я тем больше страшусь, что у меня нет возможности

судить о ее размерах. Послушайтесь моего совета и поез¬

жайте в отпуск.
—	Но это значило бы струсить!	^
—	Никоим образом. Вы человек уже немолодой. Вы

свое дело сделали, и это немало. Предоставьте же борь¬

бу тем, кто молод и силен. Это наша жизненная задача.

Эвис будет со мной. Смотрите на нее как на своего пред¬

ставителя в наших рядах.
—	Ничего они мне не сделают,— возразил отец.—

Я, слава создателю, от них не завишу. Мне хорошо из¬

вестно, какие гонения они могут обрушить на профессора,

всецело зависящего от университетской службы. Но мне

это не страшно. Я преподаю не ради жалованья. С меня

достаточно моих доходов, пусть лишают меня профес¬

сорского оклада.
—	Вы меня не понимаете,— возразил Эрнест.—

Если свершится то, чего я страшусь, вас лишат не толь¬

ко профессорского места. С такой же легкостью у вас

могут отнять все ваши доходы да и все, чем вы вла¬

деете.
Некоторое время прошло в молчании. Отец напря¬

женно думал; наконец глаза его загорелись решимостью;

он сказал:
^ Немало людей, подобно Эвергарду и задолго до него, улав¬

ливали эти тени будущего, хотя й представить себе не могли, что

оно несет с собой. Так, Джон Кэлхун говорил: «В' наше время

у власти стоят силы, с которыми народу трудно тягаться, ибо они

представляют собой множество разнообразных могущественных

интересов, спаянных воедино огромными банковскими прибылями».

Напомним также известные слова великого человеколюбца Авраама

Линкольна, сказанные им незадолго до своей гибели: «В недалеком

будущем наступит перелом, который крайне беспокоит меня и за¬

ставляет трепетать за судьбу моей страны... Приход к власти кор¬

пораций неизбежно повлечет за собой эру продажности и разложе¬

ния в высших органах страны, и капитал будет стремиться утвер¬

дить свое владычество, играя, на самых темных инстинктах масс,

пока все национальные богатства не сосредоточатся в руках немно¬

гих избранных,— а тогда конец республике».
167

—	Никуда я не поеду.— И после небольшой паузы:—

Я предпочитаю писать мою книгу Вы, возможно, еще

ошибаетесь, но, если даже вы и правы, у меня свои прин¬

ципы. И я от них не отступлю.
—	Как хотите,—сказал Эрнест.—Боюсь, вы идете по

той же дорожке, что епископ Морхауз, и так же, как он,

плохо кончите. Первым делом у вас отнимут все до нит¬

ки, будете оба тогда пролетариям)и.
Разговор перешел на епископа, мы попросили Эрне¬

ста рассказать нам), что претерпел наш друг по его ми¬

лости.
—	Епископ совсем потерял душевный покой после

своего нисхождения в ад под моим руководством). Я повел

его к нескольким рабочим, познакомил с калеками, вы¬

брошенными на улицу промышленностью, он потолко¬

вал с ними, послушал их рассказы. Я показал ему трущо¬

бы Сан-Франциско, и он понял, что пьянство, проститу¬

ция и преступления—это порождения куда более страш¬

ного зла, чем природная порочность человека. Он болен,

но, что хуже всего, совершенно выбит из колеи. У него

гипертрофия совести, он жестоко потрясен, к тому же,

как всегда, далек от жизни. Сейчас он носится со вся¬

кими моральными иллюзиями и рвется к миссионерской

деятельности среди культурных слоев общества. Он счи¬

тает себя призванным воскресить первоначальный дух

христианской церкви и думает.обратиться с проповедью

к правящим классам. Бедняга взвинчен до крайности.

Не сегодня-завтра наступит кризис — и тогда жди беды!

Трудно сказать, что он может выкинуть. Это чистая,

восторженная душа, но он совершенно не знает жизни!

Я ничего не могу с ним поделать. Мне не удается удер¬

жать его на земле, он рвется к своему Гефсиманскому
^ Книга эта, под заглавием «Экономика и образование», вышла

в том же году. Сохранилось всего лишь три ее экземпляра, два

в Ардисе и один в Эсгарде. В ней на основе многочисленных фак¬

тов была подвергнута детальному анализу одна из сторон прак¬

тики воинствующего капитализма, а именно классовый характер

университетского и школьного образования в США. В целом

книга представляет собой уничтожающий обвинительный акт, на¬

правленный против всей системы американского образования, ко¬

торое внедряло в умы учащихся только идеи, не опасные для капи¬

талистического строя, и изгоняло все, ведущее к его критике и нис¬

провержению. Появление книги вызвало сенсацию, и власти немед¬

ленно конфисковали ее.
168

саду. Как бы это не кончилось распятием — ведь таков

удел возвышенных душ.
—	И твой удел? — спросила я.
Я улыбалась, но в моем вопросе таилаоь вся глубина,

вся жгучая тревога любви.
—	Ну нет,— рассмеялся Эрнест.— Меня могут каз¬

нить или убить из-за угла, но только не распять. Я слиш¬

ком крепко стою на земле.
—	Зачем же было доводить до этого? Ведь ты не ста*

нешь отрицать, что сам втянул епископа в беду.
—	Зачем оставлять счастливца в его блаженном не¬

ведении, когда миллионы обречены на труд и горе?
—	Но папе ты советуешь уйти в отпуск?
—	Так я ведь не чистая, восторженная душа, как

твой епископ. Я практик и расчетливый эгоист. А кроме

того, я люблю тебя и, подобно библейской Руфи, считаю

твоих родных моими. У епископа же, как известно, нет

дочки. Кроме того, сколь ни бессильны его вопли, свое

маленькое дело они сделают, а революция не отказывает¬

ся ни от какой помощи, даже самой незначительной.
Я не могла согласиться с Эрнестом. Я слишком» хо¬

рошо знала благородную душу епископа Морхауза и не

хотела верить, что его голос, поднятый за правду, ока¬

жется бессил1ьным воплем. Изнанка жизни не была мне

так знакома, как Эрнесту. Он ясно видел обреченность

этого прекраснодушного мечтателя, и дальнейшие собы¬

тия убедили в том же и меня.
^коре Эрнест рассказал мне то, что он назвал забав¬

ным анекдотом): ему была предложена правительствен¬

ная должность уполномоченного Штатов по вопросам

труда. Я обрадовалась. Это место сулило моему будуще¬

му мужу хороший оклад и обещало нам обеспеченное су¬

ществование. Кроме того, я считала, что такая работа

будет Эрнесту по душе, не говоря уже о том, что моя

ревнивая гордость видела в этом лестном предложе¬

нии признание его блестящих способностей.
Но тут я заметила ироническую искорку в его гла¬

зах. Эрнест явно надо мной смеялся.
—	Уж не думаешь ли ты отказаться? — спросила я

дрогнувшим голосом.
—	А разве ты не понимаешь, что это взятка? Я ви¬

жу за этим руку Уиксона, а за Уиксоном! стоит кто-то и
169

поважнее. Это старъш прием! Старый, как классовая

борьба: у пролетариата стараются похитить его руко¬

водителей. Бедный рабочий класс! Если б ты знала,

скольких вождей он лишился таким образом. Ведь гораз¬

до дешевле купить генерала, чем сражаться с ним и с его

армией. Вот, например... нет, не буду называть имена,

^чем бередить сгарые раны! Дорогая, я один из пол¬

ководцев армии пролетариата. Я не могу продаться его

врагам. Но если бы даже ничто другое меня не удержи¬

вало, я не сделал бы этого уже ради памяти отца, ра¬

ди его тяжелой, загубленной жизни.
В глазах моего сильного, мужественного героя бли¬

стали слезы. Он всегда с горечью вспоминал, как надру¬

галась жизнь над его отцом: необходимость прокормить

много голодных ртов заставляла его изворачиваться,

лгать, пускаться на мелкое воровство.
—	Отец у меня был хороший человек,— рассказывал

мне Эрнест,— но страшная, уродливая жизнь исковер¬

кала его и пришибла. Хозяева, эти архискоты, заезди¬

ли его, как рабочую клячу. Он и сейчас мог бы жить,

ведь он ровесник твоему отцу. Он был богатырского сло¬

жения, но и его сгубила фабрика, и он погиб ради хо¬

зяйских барышей. Подумай только! Это значит, что кровь

его понадобилась кому-то на веселый ужин с вином, или

на дорогую побрякушку, или какую-нибудь другую по¬

шлую забаву этих гнусных паразитов, этих архискотов.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ВИДЕНИЕ ЕПИСКОПА
«С нашим епископом просто сладу не стало,— писал

мне Эрнест.— Он витает в облаках. Нынче вечером он

начинает свой поход за восстановление справедливости в

нашем злополучном мире. Он принесет людям благую

весть. Все это епископ доложил мне сам, но я не в силах

его удержать. Он председательствует на съезде ИПГ * и

собирается вместо вступительного слова обратиться к

съезду с воззванием.
Не хочешь ли послушать его вместе со мной? Бедня¬
*	Полное название организация установить не удалось.
170

гу ожидает жестокий провал. Представляю, каким это

будет ударом для тебя и для него. Но тебе это послужит

превосходным уроком. Ты ведь знаешь, голубка, как я

горжусь твоей любовью. Я хочу, чтобы ты ценила все,

что есть во мне хорошего, а потому не удивляйся моему

желанию рассеять у тебя малейшее облачко сомнения.

Гордость моя требует, чтобы ты поняла, как правиль¬

ны и разум!ны мои взгляды. Тебе известна их суровость.

Но бессилие прекраснодушного епископа, бьггь может,

покажет тебе всю неизбежность такой суровости. А по¬

тому едем со мной сегодня вечером. Мы переживем

горькие минуты, но я чувствую, что они нас еще больше

сблизят».
Съезд ИПГ происходил на сей раз в Сан-Франциско К

На повестке дня стоял вопрос об упадке морали в со¬

временном обществе и мерах борьбы с этим злом). Пред¬

седательствовал епископ Морхауз. Видно было, что он

волнуется,— я на расстоянии чувствовала, как напря¬

жены у него нервы. Рядом с ним в президиуме сидели:

епископ Диккинсон; профессор Г. Г. Джонс, возглавляв¬

ший кафедру этических учений на философском факуль¬

тете Калифорнийского университета; миссис У. У. Херд,

видная деятельница в области общественного призре¬

ния; Филипп Уорд, известный филантроп, и еще несколь¬

ко менее видных деятелей из той же сферы морального

воспитания и благотворительности. Епископ Морхауз

встал и начал без предисловий;
—	Как-то я проезжал по городу в своей карете.

Дело было вечером, я рассеянно наблюдал в окно при¬

вычные картины городской жизни, как вдруг глаза мои

отверзлись — и действительность предстала предо

мной во всей своей наготе. Сначала я закрыл лицо рука¬

ми, чтобы не видеть всех этих ужасов, и тогда во тьме

предо мной встал вопрос: что же делать? Что делать?

Потом возник другой вопрос: что сделал бы Учитель на

моем MiecTe? И великий свет прюлился вокруг, и долг мой

открылся мне словно в ярком сиянии солнца, как от¬

крылся он Савлу на пути его в Дамаск.
Я приказал остановить лошадей, вышел на тротуар
' Беркли до Сан-Франциско было несколько минут езды

паромом. Все города, расположенные у бухты Сан-Франциско,

представляли собой одну общину.
171

и, обратившись к двум уличным женщинам!» убедил

их занято место в карете рядом со мной. Если то, чему

учил нас Иисус,— истина, эти несчастные были мне се¬

страми, и только моя преданная любовь могла очи¬

стить их.
Я живу в одном из лучших кварталов Сан-Франци¬

ско. Мой дом оценен в сто тысяч долларов, а обстановка,

книги и картины стоят и того больше. Это огромный

особняк, вернее, дворец; целый штат слуг заботится о нем.

До сих пор я не знал, в чем истинное назначение такого

дворца, и думал, что мне и подобает жить в нем.Теперь

я знаю. Я взял к себе этих женщин и приютил их. Я на¬

мерен все комнаты в своем дворце заселить такими же

женщинами, моими сестрами.
Весь зал насторожился, у сидевших в президиуме ли¬

ца выражали ужас и смятение. Епископ Диккинсон встал

и демонстративно покинул собрание. Но епископ Mojp-

хауз, поглощенный своим видением, продолжал словно в

каком-то забытьи:
—	О сестры и братья, в этом вижу я единствен¬

ный выход. Я не знал, зачем нужны кареты, а теперь

знаю: для того, чтобы перевозить больных, немощных и

престарелых; для того, чтобы оказывать почет тем, в ком

угасло даже естественное чувство стыда.
Я не знал, зачем нужны дворцы, а теперь нашел, что

с ними делать. Дворцы, принадлежащие церкви, дол¬

жны быть превращены в больницы и убежища для тех,

кто без сил свалился на краю дороги и погибает.
Епископ умолк, по-видимому, не справляясь со своими

мыслями и силясоь подыскать для них простые, вырази¬

тельные слова.
—	Не мне, дорогие братья, учить вас праведной жиз¬

ни,— снова начал он.— Я слишком долго коснел во лжи

и лицем)ерии, чтобы советовать другим. Но принятое

мною решение касательно тех женщин, сестер мюих, по¬

казывает, что всякий из нас может вступить на правед¬

ный путь. Для тех, кто верит в Иисуса и его святое еван¬

гелие, не может быть иного чувства к ближнему, кроме

чувства любви. Только любовь сильнее греха, сильнее

смерти. А потому я взываю к тем из вас, кто богат: делай¬

те то же, что делаю я. Возьмите к себе в дом вора и обра¬

щайтесь с ним, как с братом; приютите у себя блудницу
172

и назовите ее сестрой, и тогда в Сан-Франциско минует

надобность в суде и полиции. Тюрьмы будут обраще¬

ны в больницы, и вместе с преступлением исчезнет и

преступник.
Но не только деньги — надо отдать ближним! и са¬

мого себя. Будем же во всем следовать примеру Христа—

вот в чем заключается ныне послание церкви. Мы отсту¬

пились от заветов Учителя. Мы убиваем душу, потвор¬

ствуя плоти. На место Христа мы поставили маммону.

Я захватил с собой стихотворение, где все это пре¬

красно сказано. Разрешите прочитать его. Оно написано

великим грешником, который, однако, м«ого видел и по¬

нимал 1. И не думайте, что он упрекает здесь только ка¬

толическую церковь. Нет, он бичует все церкви, клей¬

мит роскошь и хвастливое великолепие всех церквей,

что сбились с истинного пути, указанного нам Учителем,

и отгородились от овец его. Слушайте же:
Орган гремел. Все пали ниц, и жег

Сердца людей благоговейный страх,—
То плыл по храму на людских плечах

Первосвященник Рима, словно бог.
Как жрец — в одеждах пены волн белей.
Как властелин — в сиянье трех корон

И в пурпуре,— свой путь направил он

К святилищу — надменный царь царей.
И вихрь сквозь тьму веков меня унес

К тому, кто у пустынных вод бродил,
Не находя пристанища для сна...
«Птенцу — гнездо, нора лисе дана,—
Лишь я, лишь я один бреду без сил

И пью вино, соленое от слез» *.
Слушатели волновались, но не потому, что речь епи¬

скопа встретила в них сочувственный отклик. Однако

епископ не замечал этого. Он продолжал:
—	Ия говорю тем из вас, кто богат, а также и всем

прочим богатым людям в мире: тяжко притесняете вы

тех, кого Учитель назвал своими овцами. Вы ожесточи¬

ли сердца свои. Вы зажали уши, дабы не слышать, как
*	Оскар Уайльд, один из корифеев поэзии XIX столетия

хр. эры.
*	Перевод Б. Л е й т и н а. (Прим. ред.),
173

вопиет и стонет вся страна. То вопли горя, то стоны стра¬

дания. И если вы не захотите их услышать — приидет

день, и они будут услышаны. И еще говорю вам...
Но тут Г. Г. Джонс и Филипп Уорд, давно уже стояв¬

шие наготове, подхватили епископа под руки и свели его

с помоста, провожаемые потрясенным молчанием зала.
Выйдя вместе со мной на улицу, Эрнест злобно захо¬

хотал. Смех этот резнул шня по сердцу. Я с трудом

сдерживала слезы.
—	Вот он и принес людям благую весть! — восклик¬

нул Эрнест.— Он открыл им свое мужественное и неж¬

ное сердце, а его верные почитатели-христиане решили,

что он сошел с ума. Ты заметила, как заботливо они

свели его с помоста? Воображаю, как веселился при

этом зрелище весь ад!
—	И все же слова епископа и его поступки оставят

свой след в сознании людей,— сказала я.
—	Ты дум)аешь?—иронически отозвался Эрнест,
—	Увидишь, какую это произведет сенсацию. Ты

заметил? Пока он говорил, репортеры строчили напро¬

палую.
—	А завтра ни строчки об этом не появится в га¬

зетах.
—	Не может быть! — горячо воскликнула я.
—	Вот увидишь! Ни строчки, ни единого намека на

то, что он говорил. Разве ты не знаешь нашу печать? Ее

дело — изымать и запрещать.
—	А репортеры? Ведь я сама их видела.
—	Ни одно слово епископа не появится в печати.

Ты забыла о редакторах. Они знают, за что им платят

деньги. Их задача в том и состоит, чтобы не пропустить

в печать ни одной строчки, представляющей угрозу су¬

ществующему порядку. Сегодняшнее выступление епи¬

скопа было лобовым ударом по установленной морали,

призывом еретика.. Его и увели с трибуны, чтобы прекра¬

тить соблазн. Но газеты очистят скверну, они вытра¬

вят ее молчанием!. Разве ты не знаешь, что такое прес¬

са в Соединенных Штатах? Это паразитический нарост

на теле капитализма. Ее дело — обработка обществен¬

ного ммения для поддержания существующего порядка,

чем она и занимается с похвальным усердием!.
Хочешь, я предскажу тебе дальнейший ход собьггий.
174

Завтра в газетах будет сказано вскользь, что вследствие

переутомления здоровье епископа пошатнулось и на вче-

pamjieM собрании ему стало дурно. Пройдет несколько

дней, и будет объявлено, что нервное истощение заста¬

вило епископа временно покинуть свою паству и уйти в

длительный отпуск. А затем возможны два варианта;

либо епископ поймет свою ошибку и вернется из отпуска

здоровым человеком, не знающим, что такое видения

среди бела дня; либо он утвердится в своем безумии,

и тогда в газетах промелькнет участливое сообщение о

его помешательстве, после чего ему останется только ле¬

петать о своих видениях звуконепроницаемым) стенам су¬

масшедшего дома.
—	Ну, ты уж слишком,— запротестовала я.
—	Но ведь в глазах общества он и будет сумасшед¬

шим. Какой порядочный и нормальный человек возьм»ет

к себе в дом воров и падших женщин и станет обращать¬

ся с НИМ1И, как со своими близкими? Правда, Христос

был распят между двумя • разбойникам1и, но ведь это же

совсем не из той оперы. Да и что такое ^зумие? Мысли,

с которыми мы не можем согласиться, всегда кажутся

нам неверными,— и мы говорим, что у человека ум за

разум зашел. А там недолго сказать, что он просто со¬

шел с ума1 Все мы склонны считать сумасшедшим того,

кто не согласен с общепризнанными истинами.
Вот тебе прекрасный пример в сегодняшней вечерней

газете. Мери Мак-Кенна проживает южнее Маркет-

стрит. Это бедная, но честная женщина, к тому же пат¬

риотка. По своей наивности она поверила, что американ¬

ский флаг — прибежище ам1зриканских граждан. И вот

что с ней случилось. Муж ее пострадал от несчастного

случая и три месяца пролежал в больнице. Мери ста¬

ла брать на дом стирку, что, однако, не помешало ей за¬

должать хозяину за квартиру. Вчера ее пришли высе¬

лять. Тогда она выставила у порога американский флаг,

завернулась в его полотнище и заявила, что пусть ее

посмеют выбросить на улицу: она под защитой амери¬

канского флага! Ну, и знаешь, что с ней сделали? Аре¬

стовали и отправили на медицинское обследование. Се¬

годня ее подвергли экспертизе, признали душевноболь¬

ной и засадили в сумасшедший дом.
—	Ну, уж это извини,— заспорила я.— Предполо¬
175

жим», у меня свое мнение о том, как написана такая-то

книга, и это мнение не совпадает с общепринятым». Не

посадят же меня в сумасшедший дом!
—	Нет, не посадят,— согласился Эрнест.— Но такое

расхождение с общепринятым мнением не угрожает

общественному порядку. В этом вся разница. Еретиче¬

ские же заявления Мери Мак-Кенна и епископа угро¬

жают. А что, если все бедняки станут под защиту аме¬

риканского флага и откажутся платить за квартиру?

Ведь это покушение на права домовладельцев. Взгляды

епископа тоже опасны для общества. А потому пусть

его посидит в сумасшедшем, доме.
Я все еще не верила.
—	Ладно, увидишь,— сказал Эрнест. Тем наш спор

и кончился.
' На другое утро я послала купить все выходящие в го¬

роде газеты. Эрнест оказался прав. Нигде ни одной

строчки по существу речи епископа. Две-три газеты глу¬

хо упоминали, что епископ Морхауз произнес взволно¬

ванную речь, а между тем плоские разглагольствования

последующих ораторов комментировались весьма про¬

странно.
Несколько дней спустя появилась краткая заметка о

том, что в связи с сильным переутомлением епископ ухо¬

дит в отпуск. Однако ни слова о нервном расстройстве,

не говоря уже о душевном! заболевании. Мне тогда и в

голову не приходило, как близок наш друг к своему Геф-

симанскому саду и Голгофе, о которых говорил Эрнест.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РАЗРУШИТЕЛИ МАШИН
Незадолго до выборов в конгресс, на которых Эрнест

выступал кандидатом! по социалистическому списку, отец

устроил обед, который у нас в домашнем кругу имено¬

вался «обедом лабазников». Эрнест называл его обедом

«разрушителей машин». На этот раз были приглашены

бизнесмены — не из самых преуспевающих, конечно.

Думается, среди наших гостей не нашлось бы ни одного

владельца или совладельца предприятия стоимостью

свыше двухсот тысяч долларов. Это были подлинные
176

представители средних классов — разумеется, их дело¬

вой части.
Среди гостей присутствовал Оуэн, представитель фир¬

мы «Силверберг, Оуэн и К °», большой бакалейной тор¬

говли с несколькими филиалами. Мы были их постоянны¬

ми покупателями. Присутствовали оба компаньона фир¬

мы «Коуолт и Уошборн» и мистер Асмунсен, владелец

каменоломни в округе Контра-Коста, а также много

других владельцев и совладельцев небольших фабрик и

предприятий. Словом, собрались капиталисты средней

руки.
Это были дельцы с неглупыми, характерными фи¬

зиономиями, с ясной и простой речью. Все они в один

голос жаловались на корпорации и тресты. Их общим де¬

визом было: «Долой тресты!» Все они вопили, что им жи¬

тья нет от трестов и что в их бедах виноваты тресты.

Наши гости были сторонниками передачи государству

таких предприятий, как телеграф и железные дороги,

и стояли за самое жесткое прогрессивное обложение

доходов, направленное против крупного капитала. Спа¬

сение от местных трудностей и неустройств они видели

в передаче городу коммунальных предприятий, таких,

как вода, газ^ телефон и трамвай.
Особенно заинтересовала нас иерем1иада мистера Ас-

мунсена, поведавшего о своих мытарствах в качестве

владельца кам1еноломни. Он уверял, что каменоломня

не дает ему никакой прибыли, несмотря на благоприят¬

ные условия, созданные недавним землетрясением. За

те шесть лет, что Сан-Франциско отстраивается, пред¬

приятие его расширилось в восемь раз, а между тем он

сейчас не богаче прежнего,
—	Железнодорожная компания знает мои дела луч¬

ше, чем я сам,— жаловался он.— От нее ничего не укроет¬

ся: ни мои эксплуатационные расходы, ни условия

контрактов. Кто им обо всем докладывает — ума не

приложу. Не иначе как кто-то из моих же служащих для

них шпионит; а кроме того, у них теснейшая связь с мо¬

ими контрагентами. Посудите сами: едва только мне

удается получить большой заказ на выгодных условиях,

как железнодорожная компания непременно повышает та¬

рифы на мой груз; они не входят ни в какие объяснения,

а просто слизывают у меня всю прибыль. Характерно, что
12.	Джек Лондой. Т. VI.	-|77

мне не удается добиться от них ни малейшей скидки.

А ведь бывает, что в случае какой-либо неудачи — или

больших расходов, или если контракт невыгодный — они

идут мне навстречу. Но, так или иначе, всю мою прибыль,

какова бы она ни была, кладет себе в карман железно¬

дорожная компания.
—	То, что вам1 остается,— прервал его Эрнест,— это

примерно жалованье, которое компания платила бы, если

бы каменоломня принадлежала ей, а вы были бы ее

управляющим. Не правда ли?
—	Вот именно. Недавно мы просмотрели все книги за

последние десять лет. И представляете? Я убедился, что

вся моя прибыль за это врем1Я равна примерно жало¬

ванью управляющего. Компания могла бы с таким же

успехом владеть моей каменоломней и платить мне за

труды.
—	С той лишь разницей,— подхватил Эрнест сме¬

ясь,— что в этом случае весь риск несла бы компания, то¬

гда как сейчас вы любезно берете его на себя.
—	Совершенно верно,— сокрушенно вздохнул м>и-

стер Асмунсен.
После того как гости высказались, Эрнест начал за¬

давать им вопросы. Он обратился к мистеру Оуэну:
—	Вы, кажется, полгода назад открыли новый фи¬

лиал в Беркли?
—	Как же, как же,— ответил мистер Оуэн.
—	И с тех пор, как я заметил, три маленьких лавочки

здесь по соседству вынуждены были закрыться одна за

другой.
Мистер Оуэн . самодовольно улыбнулся.
—	Им трудно тягаться с нами.
—	Почему же?
—	Мы располагаем большим капиталом и, значит,

работаем гораздо производительнее при меньших из¬

держках.
—	Стало быть, ваш филиал поглотил прибыли, кото¬

рые раньше принадлежали трем коммерсантам? Понят¬

но... А куда девались эти люди?
—	Один из них служит у нас возчиком. Что сталось

с другими — не знаю.
Эрнест повернулся к мистеру Коуолту.
—	Вы часто устраиваете у себя в аптеке дешевые'
178

распродажи К Скажите, не знаете ли вы что-либо об уча¬

сти мелких аптекарей, которым оказалось не под силу

конкурировать с вами?
—	Один из них, мистер Хазфуртер, заведует у нас ре¬

цептурным отделом.
—	Стало быть, все их прибыли отошли к вам?
—	А как же! Для того и стараемся.
—	Ну вот вы,— неожиданно повернулся Эрнест к ми¬

стеру Асмунсену,— вы возмущены тем, что все ваши при¬

были поглощает железная дорога...
Асмунсен кивнул.
—	В то время как вы предпочитали бы наживаться

сами?..
Асмунсен снова кивнул.
—	За счет других?..
Асмунсен промолчал.
—	Я говорю: за счет других? — настаивал Эрнест.
—	Иначе и не бывает,—-сухо ответил мистер Асмунсен.
—	Стало быть, правила игры в том», чтобы наживать¬

ся за счет других и не давать другим наживаться за ваш

счет? Ведь так?
Эрнесту пришлось повторить свой вопрос, прежде

чем1 мистер Асмунсен на него ответил.
—	Так-то оно так,— сказал он,— но мы не мешаем и

другим наживаться, мы только против грабительских

прибылей.
—	Грабительские прибыли — это большие прибыли.

Но ведь вы, верно, и сами не отказались бы от больших

прибылей?
Мистер Асмунсен добродушно подтвердил, что не от¬

казался бы. Тут Эрнест обратился к мистеру Кэлвину,

в прошлом владельцу большой молочной фермы.
—	Вы, как я слышал, не так давно воевали с молоч¬

ным трестом, а теперь ударились в политику и вошли

в фермерскую партию Как это понять?
^ Обычный прием конкуренции — продажа товара по себе¬

стоимости или даже в убыток. Крупные предприятия шли на это

с большей легкостью, чем мелкие, которым поневоле приходилось

закрываться.
^ В то время немало было потрачено усилий на организацию

разоряющегося фермерства в политическую партию, ставившую

себе целью решительную борьбу с трестами при помощи законода¬

тельных мероприятий. Все эти попытки ни к чему не привели.
179

—	Не думайте, что я сложил оружие,— воинствен¬

но воскликнул мистер Кэлвин.— Напротив, я борюсь с

трестом в той единственной области, какая еще остает¬

ся,— политической. Разрешите, я поясню свою мысль.

Еще недавно у нас, в молочном/ деле, не было засилья

трестов.
—	А конкуренция была? — прервал его Эрнест.
—Да, и конкуренция снижала прибыли. Пробовали мы

сорганизоваться, но неорганизованные фермеры срывали

все попытки. А потом на сцену явился молочный трест.
—	Финансируемый свободньши капиталами «Стан-

дард Ойл» ^
—	Да, но мы еще не знали этого. Агенты треста пря¬

мо-таки хватали нас за горло: «Идите к нам, с нами не

пропадете,— говорили они,— а не то наплачетесь». Ну,

большинство и пошло; а кто не пошел, тому и в самом* де¬

ле худо пришлось. Поначалу нам даже выгодно пока¬

залось... Трест поднял цену на цент за кварту: чет¬

верть цента получали мы, три четверти — трест. Потом,

смотрим, молоко вздорожало еще на цент, но нам на этот

раз ничего не уделили. Мы, конечно, стали требовать

свою долю, да никто и ухом не повел. Ведь хозяин-то —

трест! Тут только мы хватились, что влипли, что трест мо¬

жет из нас веревки вить. Скоро перестали нам давать и

эту четверть цента. Дальше — больше! А что М1Ы мюгли

поделать? В конце концов выжали нас досуха, и теперь

самостоятельных молочных совсем не стало, есть только

МОЛОЧНЫЙ трест.
—	Но когда М10Л0К0 подорожало на два цента, поче¬

му вы не вступили в борьбу с трестом? — коварно спро¬

сил Эрнест.
—	Пробовали.— Мистер Кэлвин выдержал пау¬

зу.— Это-то нас и прикончило. Трест мог продавать мо¬

локо дешевле, чем мы. Когда мы торговали в убыток, он

все еще получал небольшую прибыл1Ь. Я на этом поте¬

рял пятьдесят тысяч. Многие обанкротились В общем
*	Первое мощное объединение трестов, чуть ли не на полвека

опередившее другие.
*	Банкротство — своеобразный юридический институт, который

позволял должнику, потерпевшему крах в условиях промышленной

конкуренции, уклониться от уплаты долгов. В обществе, где борьба

шла не на жизнь, а на смерть, банкротство зачастую играло роль

спасительной лазейки.
180

от самостоятельных молочных предприятии осталось одно

воспоминание.
—	Значит, трест отнял у вас ваши прибыли, и вы об¬

ратились к политике, надеясь покончить с ним в зако¬

нодательном порядке и вернуть свои доходы?
Миртер Кэлвин просиял:
—	Вот это самое я и объясняю нашим» фермерам. Вся

наша программа тут как в капле воды.
—	Но тресту молоко обходится дешевле, чем орга¬

низованному фермеру? — продолжал допрашивать Эр¬

нест.
—	Еще бы! При таком-то капитале да при новейшем

оборудовании нетрудно поставить дело как следует.
—	Бесспорно. Я и говорю, что оно поставлено как сле¬

дует.
Тут М1истер Кэлвин разразился пространной речью в

защиту своей программы. Все горячо его поддержали, все

единодушно требовали уничтожения трестов.
Эрнест сказал мне вполголоса:
—	Вот простаки! Кажется, и неглупые люди, а ни

один дальше своего носа не видит.
Потом Эрнест опять овладел разговором) и, как все¬

гда, руководил им весь остаток вечера.
—	Я внимательно слушал вас,— сказал он,— и убе¬

дился, что вы желаете играть в игру, именуемую бизне¬

сом!, По старинке. Смысл жизни вы видите только в на¬

живе. Каждый из вас уверен, что родился на свет с

единственной целью — наживаться. И вдруг — заминка!

В самом разгаре погони за наживой появляется трест и

похищает у вас ваши прибыли. Для вас это катастрофа,

нарушающая гармонию мироздания, и, по-вашему, су¬

ществует один только выход — уничтожить то, что ме¬

шает вам наживаться.
Повторяю, я внимательно вас слушал и нахожу, что

есть название, которое очень вам подходит. Вы — раз¬

рушители машин. Знаете, что это такое?
Позвольте, я расскажу вам. В Англии, в восемнадца¬

том» веке, когда не были еще изобретены машины, рабо¬

чие и работницы ткали сукно у себя дома на ручных

станках. Это был кропотливый и трудоемкий способ про¬

изводства, к тому же и дорогой. Но вот появилась па¬

ровая машина, а с нею механические станки. Сотни таких
181

станков, собранные в одном месте, при одной машине, про¬

изводили сукно и быстрее и дешевле, чем это могли де¬

лать вольные ткачи на своих ручных станках. Концентра¬

ция производства убивала всякую конкуренцию. Мужчи¬

ны и женщины, раньше работавшие на дому, каждый для

себя, теперь стали работать на фабрике, на хозяина-капи-

талиста. В дальнейшем к ткацким станкам были пристав¬

лены дети — им можно было платить дешевле, чем взрос¬

лым, и постепенно детский труд начал вытеснять труд

взрослых ткачей. Для рабочих настали тяжелые времена.

Им жилось все хуже и хуже, они голодали. А так как

причину зла они видели в машинах, то и начали уничто¬

жать машины. Это ни к чему не привело, да и вообще бы¬

ло неразумно.
Этот урок истории ничему вас не научил. Спустя сто

пятьдесят лет после английских разрушителей машин по¬

являетесь вы и тоже хотите ломать машины. Сами же

вы признаете, что трестовская машина работает и дешев¬

ле и производительнее вашего; конкурировать с ней вам

не под силу,— вот вы и жаждете ее уничтожить. Вы ни¬

чуть не умнее отсталых английских рабочих. А пока вы

тщитесь вернуть век конкуренции, тресты преспокойно

расправляются с вами.
Все вы говорили здесь, в сущности, одно и то же:

уходит век конкуренции, и на смену ему идет век концент¬

рации производства. Вы, мистер Оуэн, убили конкурен¬

цию в Беркли, открыв у нас один из своих филиалов,—

ваша фирма оказалась сильнее торговавших здесь мелких

лавочников. Но есть объединения и посильнее вашего —

это тресты. Стоит вам почувствовать их давление, как вы

кричите: «Караул, грабят!» Однако это только потому,

что сами вы не трест. Будь вы единственный бакалейщик-

монополист на все Соединенные Штаты, вы бы не так рас¬

суждали, вы кричали бы: «Да здравствуют тресты!» Но

ваш небольшой синдикат не только не может сравняться

с трестом, он и сам-то по себе еле дышит. Вы чувствуе¬

те, что долго не протянете. Вы понимаете, что вы и ваши

филиалы только пешки в большой игре. Вы видите, как

вырастают вокруг могущественные силы, как они креп¬

нут день ото дня — и неуязвимые, закованные в броню

руки тянутся к вашим прибылям», вырывая клок то тут,

то там. Железнодорожный трест, угольный, нефтяной,
182

стальной. Вы знаете, что вам несдобровать, что они от¬

нимут у вас ваши прибыли — все, до последнего цента.
Как видите, сэр, вы незадачливый игрок. Когда вам

удалось раздавить своих мелких конкурентов здесь, в

Беркли, в силу преимуществ вашего синдиката,— успех

вскружил вам голову. Вы только и говорили что о пред¬

приимчивости и деловитости и, поживившись за счёт

своих конкурентов, отправили жену прокатиться в Евро¬

пу. Так уж водится, что хищник пожирает хищника,— вот

и вы слопали своих предшественников. Но, на вашу беду,

есть хищники и покрупнее,— и вам предстоит попасть им

на завтрак. Потому-то вы и вопите. А с вами вопят все

сидящие здесь. Они в таком же положении. У всех у вас

на руках плохая карта, вот вы и жалуетесь.
Но, жалуясь, вы отказываетесь смотреть правде в гла¬

за и называть вещи своими именами. Вы не говорите, что

сами заритесь на чужие прибыли и только не хотите, что¬

бы кто-то зарился на ваши. Нет, для этого вы слишком

хитры. Вы говорите другое. Вы произносите политиче¬

ские речи в защиту мелких капиталистов, вроде той, ка¬

кую мы сегодня выслушали от мистера Кэлвина. Но что

он здесь говорил? Кое-что я могу повторить по памяти:

«Наши исконные принципы были правильны», «Един¬

ственно, что Америке нужно,— это возвращение к ее ос¬

новному принципу: равные возможности для всех»,

«У колыбели этой нации стоял дух свободы», «Вернемся

к заветам наших предков...»
Под равными возможностями для всех мистер Кэл¬

вин подразумевает возможность загребать побольше при¬

былей, в чем он сейчас встречает помеху со стороны тре¬

стов. Но вы столько раз повторяли эти громкие слова,

что, как ни странно, сами в них уверовали. Все, что вам

нужно,— это грабить ближнего в меру своих сил — поле¬

гоньку да потихоньку, и вы на этом основании вообра¬

зили себя борцами за свободу. Вы самые обыкновенные

плуты и стяжатели, но под м1агическим) действием краси¬

вых фраз готовы возомнить себя патриотами. Свою

жажду прибылей, проистекающую из чистейшего эгоиз¬

ма, вы выдаете за бескорыстную заботу о страдающем»

человечестве. Так давайте же хоть здесь, среди своих,—

дерзните быть самим собой. Не бойтесь смотреть правде

в лицо и называйте вещи своими именами.
183

я видела кругом неприязненные, побагровевшие лица

и затаенный страх. Казалось, наши гости трепетали пе¬

ред этим юнцом, перед спокойствием и силой его речей

и его ужасающей, непозволительной манерой называть

черное черным). Мистер Кэлвин, однако» не растерялся.
—	А почему бы и нет?— заявил он.— Почему бы

нам не вернуться к обычаям и нравам наших предков, ос¬

нователей нашей республики? Вы сказали нам немало

правды, мистер Эвергард,— пусть жестокой и горькой

правды. Но, поскольку мы здесь и в самом деле в своей

среде, не будем этим смущаться. Давайте сбросим* маски

и примем те обвинения, которые мистер Эвергард так

прямолинейно нам предъявляет. Верно, что мы, мелкие

капиталисты, гонимся за прибылями и что тресты отни¬

мают их у нас. Верно, что мы хотим избавиться от трес¬

тов, чтобы сохранить наши прибыли. Но почему бы нам

и не добиваться этого? Почему? Я вас спрашиваю.
—	Вот тут-то мы и дошли до главного,— сказал Эр¬

нест с довольной улыбкой.— Я объясню вам, почему,

хоть это и не так-то легко. Все вы в какой-то мере

учились коммерции, но ником)у из вас не приходилось из¬

учать законы социального развития. А между тем вы на¬

ходитесь сейчас в переходной стадии экономического раз¬

вития; сами вы этого не видите и не понимаете,— отсю¬

да и все недоразумения. Почему вам нельзя возвратить¬

ся назад? Да noTOMiy, что это невозможно. Вы так же

бессильны повернуть вспять поток экономического раз¬

вития, как заставить ручей течь в гору. Иисус Навин при¬

казал солнцу остановиться над Гаваоном, а вы намерены

перещеголять Иисуса Навина! Вы хотите заставить солн¬

це катиться по небу вспять. Вы хотите вернуть время от

полудня к утру.
Презрев усовершенствованные машины, презрев воз¬

росшую дроизводительностъ труда и все преимущества

концентрации, вы хотите вернуть экономику назад на це¬

лое поколение — к тому времени, когда не было еще круп¬

ного капитала и развитой техники, не было железных

дорог, когда мелкие капиталисты пожирали друг друга в

обстановке экономической анархии, когда производство

было прим1итивным^ расточительным, неорганизованным!,

непомерно дорогим». Поверьте, Иисусу Навину было лег¬

че остановить солнце, не говоря уж о том, что ему по¬
184

могал сам бог Саваоф. Но от вас, мелких капиталистов,

бог отвернулся. Ваше солнце клонится к закату. Больше

ему не взойти в небе. И вам не изменить предначертан¬

ного ему пути. Вы уходите с исторической арены, и вско¬

ре в истории затеряется и след ваш.
Таков закон эволюции. Так повелел господь бог.

Концентрация сильнее, чем конкуренция. Первобытный

человек был жалким существом^ прятавшимся в расще¬

линах скал. Но он объединился с себе подобными и по¬

шел войной на своих плотоядных врагов. Эти хищники

охотились в одиночку, так сказать,, на началах конкурен¬

ции. Первобытный же человек был хищник, тяготев¬

ший к объединению, потому-то он и поднялся над

прочими тварями. С тех пор люди вступали во все бо¬

лее обширные объединения. Концентрация против кон¬

куренции— таков смысл общественной борьбы, которая

заполняет многие тысячелетия. И всегда конкуренция

терпит поражение. Тот, кто становится под знамя кон¬

куренции, неизменно гибнет.
т— Но ведь и тресты — порождение конкуренции,—

прервал Эрнеста мистер Кэлвин.
—	Совершенно верно,— отвечал Эрнест.— Но тре¬

сты и уничтожают конкуренцию. Вы, например, сами

рассказали нам», как вам пришлое* распроститься с ва¬

шим молочным хозяйством.
Впервые за столом раздался смех, и мистер Кэлвин

невольно к нему присоединился. .
—	Но раз мы снова заговорили о трестах, давайте

условимся кое о чем,— продолжал Эрнест.— Я выскал^у

здесь несколько положений, и всех, кто с ними не согла¬

сен, прошу мне возражать. Ваше молчание будет для

меня знаком согласия. Разве механический станок не дает

больше сукна и по более дешевой цене, нежели ручной?—

Эрнест подождал ответа и, не дождавшись, продолжал:—

Разве, следовательно, не безум!ие сломать машины и воз¬

вратиться к более трудоемким и дорогим методам кустар¬

ной работы? — Несколько человек кивнуло в знак согла¬

сия.— Разве не верно, что объединение, именуемое тре¬

стом!, может производить товары и лучше и дешевле,

чем тысячи маленьких, конкурирующих между собой

предприятий?—Возражений снова не было.— Разве,

следовательно, не безум>ие отказываться от этоц более
185

дешевой и рациональной формы производственной орга¬

низации?
Все долго молчали. Наконец заговорил мистер

Коуолт.
—	Так что же. вы нам-то прикажете делать? — спро¬

сил он.— В уничтожении трестов мы видим единственный

способ избавиться от их владычества.
Эрнест так и загорелся.
—	Я покажу вам другой способ! —воскликнул он.—

Предлагаю не разрушать эти великолепные машины, ра¬

ботающие и хорошо и дешево. Давайте возьмем! их себе.

Пусть они радуют нас своей производительностью и де¬

шевизной. Будем сами управлять ими. Спустим с лест¬

ницы хозяев этих чудесных машин и сами станем их хо¬

зяевами. Это, господа, и есть социализм, еще более об¬

ширное объединение, чем тресты,— самое обширное эко¬

номическое и социальное объединение из всех, какие знает

наша планета. Социализм — в ладу с законами экономи¬

ческого развития. Мы противопоставим трестовским объе¬

динениям более мощную организацию. А это значит, что

будущее за нами. Переходите к нам, социалистам», ставь¬

те на верную карту!
Этот призыв не встретил поддержки. Послышался не¬

довольный ропот, многие покачивали головой.
—	Ладно! — рассм1еялся Эрнест.— Вам, видно, нра¬

вится быть ходячим анахронизмом. Вы предпочитаете иг¬

рать в обществе роль атавистического придатка. Что ж,

с богом, но только помиите, что, как и всякий атавизм,

вы обречены на гибель. Спрашивали вы себя, что будет

с вами, когда появятся объединения покрупнее нынешних

трестов? Где вы окажетесь, когда наши огромные тресты

начнут сливаться в такие организации, какие нынешним

и не снились,—пока над вами не воздвигнется единый со¬

циальный, эконом1Ический и политический трест?
Эрнест неожиданно повернулся к мистеру Кэлвину.
—	Скажите, прав я или нет? Разве вам и вашим еди¬

номышленникам не приходится сколачивать новую поли¬

тическую партию, потому что старые в руках у трестов?

И разве ваша пропаганда не встречает с их стороны упор¬

ного сопротивления? За каждым провалом, за каждым

препятствием на вашем пути, за кадаым ударом, нанесен¬
186

ным вам из-за угла, разве не чувствуете вы руку трестов?

Скажите, верно это или нет?
Мистер Кэлвин сидел, понурив голову.
—	Говорите, не стесняйтесь,— не отставал Эрнест.
—	Что верно, то верно,—согласился мистер Кэлвин.—

Нам* удалось добиться большинства в законодательном

собрании штата Орегон; но когда мы провели ряд пре¬

красных законопроектов, охраняющих права М1злких про¬

мышленников, губернатор, ставленник трестов, наложил

на них вето. Когда же мы в Колорадо избрали своего гу¬

бернатора, палата не утвердила его. Дважды нам уда¬

валось провести подоходный налог в федеральном мас¬

штабе, и всякий раз верховный суд отвергал его как не

соответствующий конституции. Все суды в руках у тре¬

стов. Мы, народ, не можем платить судьям высокие окла¬

ды. Но придет время, когда...
—	...когда объединение трестов будет контролировать

все наше законодательство. Когда оно, это объединение,

и будет нашим правительством,— прервал его Эрнест.
—	Никогда этого не будет! — послышались со всех

сторон воинственные крики. Всеми овладело возмущение.
—	Скажите,— настаивал Эрнест.— Что вы предпри-

MiCTe, когда такие времена наступят?
—	Мы подьшемся вое, как один! Мы двинем в бой все

свои силы! — воскликнул мистер Асмунсен, и множество

голосов поддержало его.
—	Но это означает гражданскую войну,—предостерег

Эрнест.
—	Мы не остановимся и перед гражданской войной! —

провозгласил мистер Асмунсен под дружное одобрение

всех присутствующих.— Мы не забыли славных дел на¬

ших предков. Если нужно будет, мал постоим и умрем за

каши свободы.
Эрнест усм1бхнулся.
—	Не забудьте, господа, мы согласились на tomi, что

свобода в вашем понимании — это свобода беспрепят¬

ственно грабить конкурента.
Атмосфера за обеденньш столом накалилась. Всеми

овладел воинственный пыл. Но голос Эрнеста пере¬

крыл поднявшийся шум.
—	Еще один вопрос. Не забывайте, что когда вы

двинете в бой все свои силы,— вы двинете их против
187

трестов, захвативших в свои руки правительство Соеди¬

ненных Штатов. А это означает, что тресты двинзпг про¬

тив вас регулярную армию, флот, национальную гвар¬

дию, полицию — словом, всю военную машину США. Ка¬

кое значение будут тогда иметь ваши силы?
Слушатели растерялись. Не давая им опомниться, Эр¬

нест нанес им следующий удар:
—	Как вам известно, еще недавно наша армия ис¬

числялась в пятьдесят тысяч чел<^век. Год за годом ее

увеличивали, и в настоящее время она насчитывает три¬

ста тысяч.
И дальше — следующий удар:
—	Но это еще не все. В то врем1Я как вы очертя го¬

лову гнались за призраком наживы и сокрушались о

своем излюбленном детище — конкуренции, произошли

события еще более знаменательные. Национальная

гвардия...
—	Национальная гвардия и есть наша сила! — вос¬

кликнул мистер Коуолт.— С ней м«ы отразим натиск ре¬

гулярных войск.
—	Вы сами будете призваны в национальную гвар¬

дию,— возразил ему Эрнест,— и вас пошлют в штат

Мэн, во Флориду или на Филиппины, а то и еще бог

весть куда, чтобы потопить в крови восстание, которое

подняли ваши же товарищи, борющиеся за свои граж¬

данские права. А ваши товарищи из Канзаса, Висконси¬

на или любого другого штата, вступив в национальную

гвардию, будут посланы сюда, в Калифорнию, чтобы по¬

топить 9 крови ваше восстание здесь.
На сей раз слушатели Эрнеста были действительно

подавлены. Все молчали. Наконец мистер Оуэн про¬

бормотал:
—	Так мы не вступим в национальную гвардию —

только и всего. Ищите дураков в другом месте!
Эрнест расхохотался.
—	Вы не в курсе происшедших перемен. Вас не

спросят. Вы пойдете служить в принудительном порядке.
—	Существуют гражданские права,— не унимался

М'истер Оуэн.
—	Они существуют до тех пор, пока правительство не

сочтет нужным их отменить. В тот день, когда вы воз¬

намеритесь обрушить на правительство свои силы, эти
188

силы обратятся против вас. В национальную гвардию

вам придется вступить — хотите вы того или не хотите.

Кто-то из вас сослался сейчас на «хабеас корпус» *. Бере¬

гитесь, как бы вам вместо этого не прописали «со свя¬

тыми упокой». Если вы откажетесь вступить в войска на¬

циональной гвардии или, по зачислении туда, вздумае¬

те бунтовать, вас предадут военно-полевому суду и при¬

стрелят, как собак. Таков закон.
—	Такого закона нет! — решительно заявил мистер

Кэлвин.— Такого закона нет и в пом1Ине. Все это одно ва¬

ше воображение, молодой человек. Вы здесь говорили,

что войска национальной гвардии можно угнать чуть ли

не на Филиппины. Но это противоречит конституции.

Особый пункт конституции говорит о том, что террито¬

риальные войска не могут быть посланы за пределы

страны.
—	Бросьте ссылаться на конституцию,— возразил

Эрнест.— Толкованием конституции, как известно, зани¬

маются суды, а наши судьи, по справедливому замеча¬

нию мистера Асмунсена, холопы трестов. К тому же, как

я сказал, такой закон существует. К ваше’Му сведению,

господа, он существует уже девять лет.
—	О TOM', что нас могут призвать в национальную

гвардию,— недоверчиво спросил мистер Кэлвин,— и что,

в случае отказа, будут судить военно-полевым судом?..
—	Да, именно так.
^— Как же м»ы ничего не слышали? — удивился и

мой отец. Он тоже с недоумением глядел на Эрнеста.
—	Вы не слыхали о нем по двум причинам,— отве¬

чал Эрнест.— Во-первых, до сих пор еще ни разу не

представилась необходимость применить его на деле.

Если бы такая необходимость явилась, вы не замедлили

бы о нем услышать. Во-вторых, закон этот был проведен

через конгресс и сенат втихомолку, почти без обсужде¬

ния. Газеты, разумеется, не обмолвились о нем ни сло¬

вом. Мы, социалисты, знали об этом и писали, но вы

не читаете наших газет.
—	А я все-такй полагаю, что это — одно только ваше

воображение,— упрямо настаивал мистер Кэлвин.—

Страна никогда не позволила бы....
*	corpus act (лат,)—закон о неприкосновенности лич¬
ности, (Прим, ред.)
189

—	Представьте, позволила,— возразил Эрнест.—

А что касается моего воображения,— и он достал из кар-

шна какую-то брошюру,— вот, судите сами, похоже ли

это на игру воображения.
Он нашел нужное место и начал читать вслух:
—	«Статья первая. Во всех штатах, террито¬

риях и в округе Колумбия вменяется в обязанность ли¬

цам» мужского пола от восемнадцати до сорока пяти лет,

признанным годными по состоянию здоровья, вступать в

войска национальной гвардии.
Статья седьмая. Всякий военнообязанный...»—

напоминаю вам, господа, по статье первой все вы военно¬

обязанные,—«...не явившийся без уважительных причин

к своему воинскому начальнику, предается военно-поле-

вому суду и несет должное наказание.
Статья восьмая. Военно-полевые суды, коим

подсудны и офицеры и нижние чины, комплектуются

только из офицеров национальной гвардии. .
Статья девятая. Солдаты и офицеры нацио¬

нальной гвардии, будучи призваны на действительную

службу, подчиняются тому же воинскому уставу, а так¬

же законам» и постановлениям, что и регулярные войска

Соединенных Штатов».
С чем) и поздравляю вас, господа американские граж¬

дане и дражайшие сослуживцы по национальной гвар¬

дии! Девять лет тому назад мы, социалисты, полагали,

что этот закон направлен против рабочих. Оказывает¬

ся, он им1ел в виду также и вас. Во время дозволенного

свыше краткого обсуждения в конгрессе депутат Уайли

сказал, что «новый закон создает необходимые резервы

для расправы с чернью (под «чернью» разумеетесь вы,

господа) и в защиту от ее покушений на жизнь, свободу

и собственность...» А потому, когда вы вознамеритесь

восстать, помните, что это будет равносильно покушению

на собственность трестов и на охраняемую законом сво¬

боду трестов присваивать себе ваши прибыли. Так-то,

господа! Вам выбили зубы, вам сломали хребет,— а сле¬

довательно, в день, когда вы вознамеритесь двинуть в

бой свои силы, вы, армия беззубых, бесхребетных вои¬

нов, будете представлять не большую опасность, чем

армия мюллюсков.
—	Не может быть!—повторял свое мистер Коуолт.—
190

Нет такого закона! Это утка, пущенная вами, социали¬

стами!
—	Законопроект был внесен в палату тридцатого

июля тысяча девятьсот второго года депутатом Диком

из штата Огайо,— продолжал Эрнест.— Был принят па¬

латой почти без обсуждения, в обстановке крайней спеш¬

ки. Четырнадцатого января тысяча девятьсот третьего

года он получил единодушную поддержку сената, а ров¬

но неделю спустя его утвердил президент Соединенных

Штатов^.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МАТЕМАТИЧЕСКАЯ НЕПРЕЛОЖНОСТЬ МЕЧТЫ
Пользуясь растерянностью, воцарившейся за столом

после, этого неожиданного сообщения, Эрнест продол¬

жал:
—	Многие из вас говорили, что социализм — несбы¬

точная мечта. Вы кричите о невозможности, так позволь¬

те мне показать вам неизбежное. Неизбежное же не

только в TOMI, что все ваше плем1Я мелких капиталистов

обречено на вымирание,— к такой же вымирающей по¬

роде относятся и крупные капиталисты вместе с треста¬

ми. Помните: поток развития нельзя повернуть вспять.

Он течет все дальше и дальше — от конкуренции к кон¬

центрации, от малых объединений к большим, а от

больших к еще большим и большим, устремляясь к со¬

циализму, объединению всемирного масштаба.
Вы скажете, что это мечта. Не спорю. Но я берусь

доказать вам математическую непреложность этой меч¬

ты. Вас же^л попрошу, чтобы вы, следя за ходом моих

рассуждений, сразу же указывали мие, где я допустил
^ Характеризуя закон 1903 года о национальной гвардии,

Эвергард допустил только одну неточность: законопроект был

внесен в конгресс не 30 июля, а 30 июня. В «Протоколах конг¬

ресса» приведены следующие даты официального прохождения

билля: 30 июня, % 15, 16, 17 декабря 1902 и 7, 14 января

1903 года. Не удивительно, что дельцы, собравшиеся у профес¬

сора Каннингхема, ничего не зналн о законе,— он был мало кому

известен в стране. Книжка Э. Винтермана 1903 года «Билль о на¬

циональной гвардии» (вышла в г. Джирарде, штат Канзас) полу¬

чила некоторое распространение среди рабочих. Однако пропасть

между различными классами была в то время так велика, что чи¬

тателю средних классов брошюра осталась неизвестной.
191

ошибку. Сперва я докажу вам, что капиталистическая

система обречена на гибель, докажу с математической

непреложностью. И прошу вас не сердиться, если вам

покажется, что я начал несколько издалека.
Прежде всего разберемте с вам1И конкретный пример

из области промышленности, и как только вам что-ни¬

будь покажется спорным, прошу меня остановить. Возь¬

мем обувную фабрику. Кожа здесь перерабатывается в

обувь. Предположим, фабрика закупила кожи на сто

долларов. Пройдя через фабричный процесс, кожа эта

превращается в обувь стоимостью, скажем, в двести дол¬

ларов. Что же случилось? К стоимости кожи прибави¬

лось сто долларов. Как это произошло? Давайте рас¬

судим.
Вновь произведенную стоимость создали капитал и

труд. Капитал предоставил для промышленного про¬

цесса фабрику и машины и оплатил все расходы. Труд

дал труд. Совместными усилиями капитала и труда бы¬

ла создана новая стоимость в размере ста долларов. По¬

ка нет возражений?
Все отрицательно покачали головой.
—	Создав эту новую стоимость, капитал и труд де¬

лят ее между собой. Отвлечемся от сложных соотно¬

шений, какие дает статистика, и возьмем для удобства

круглые цифры. Положим>, капитал берет себе пятьдесят

долларов и столько же отдает рабочим в виде заработной

платы. Мы не станем вникать в те конфликты, которые

при этом возникают Каковы бы они ни были и к чему

бы ни приводили, дележ — так или иначе, в том или дру¬

гом процентном соотношении — производится. Но то же

самое верно и для других отраслей промышленности.

Согласны?
И снова все согласились с Эрнестом.
—	Допустим теперь, что рабочие, получив свои пять-
^ Здесь правильно указана главная причина рабочих беспоряд¬

ков того времени. При разделе новой стоимости между трудом и

капиталом каждая из сторон стремилась получить возможно

больше. Это было непримиримое противоречие. Пока существо¬

вала капиталистическая система производства, конфликты между

обеими заинтересованными сторонами по вопросу о разделе новой

стоимости не прекращались. Нам это сейчас кажется смешным, но

нельзя забывать, что речь идет о событиях и нравах семивековой

давности.	. .
192

десят долларов, захотели бы купить на них обувь. Им

удалось бы купить только часть всей изготовленной обу¬

ви, не правда ли?
Разобрав этот конкретный случай, обратимся ко всей

американской промышленности, которая занята перера¬

боткой не только кожи, но и всякого другого сырья, а

также включает в себя транспорт, торговлю и прочее,

Опять-таки для круглого счета скажем, что Соединенные

Штаты в общей сложности производят в год товаров на

четыре миллиарда долларов. За этот период рабочие по¬

лучат два миллиарда долларов заработной платы. Всего

же произведено промышленных товаров на четыре мил¬

лиарда долларов. Какую же часть этих товаров могут

купить рабочие? Ясно, что не больше половины. Об этом

спорить не приходится. И я беру, конечно, наиболее бла¬

гоприятный случай. Капитал всеми правдами и неправ¬

дами старается урезать долю рабочих, в действительно¬

сти же им не выкупить и половины товарной продукции

в стране.
Итак, повторяю. Рабочие могут приобрести и потре¬

бить товаров на два миллиарда. А это значит, что оста¬

нется еще излишек товаров стоимостью в два миллиар¬

да, которых рабочие не в состоянии купить и употре¬

бить.
—	Рабочие не проживают даже и своих двух милли¬

ардов,— отозвался мистер Коуолт.— Иначе у них не бы¬

ло бы вкладов в сберегательные кассы,
—	Вклады рабочих в сберегательные кассы — это

не более как подвижной резервный фонд, который тут же

и расходуется по мере накопления. Это деньги про чер¬

ный день, на случай болезни или инвалидности, это сбе¬

режения на старос-пь и похороны. Вклады в сберегатель¬

ную кассу — все равно что краюха хлеба, отложенная

на полку, чтоб было чем встретить завтрашний день.

Нет, рабочие потребляют весь товар, какой они в со¬

стоянии купить на свои заработки.
На долю капитала тоже приходится два миллиарда

долларов. Он оплатит из них все свои издержки, ну,

а там — израсходует ли он остальную сумму на приобре¬

тение товаров? Иначе говоря, проживет ли он целиком

свои два миллиарда?
Вопрос был поставлен в упор группе гостей, сидевших
13.	Джек Лондон, Т. VI.	193

против Эрнеста. Все они отрицательно покачали головой.

И только один откровенно признался:
—	Не знаю.
—	Ну как не знаете? — возразил Эрнест.— Рассуди¬

те сам'И. Если бы предприниттели проживали свою до¬

лю прибылей, не было бы никакого накопления капита-*

ла. Он так и оставался бы на точке замерзания. А меж¬

ду тем история американской экономики показывает, что

общая сумма капитала в стране неуклонно растет. Ста¬

ло быть, капиталисты не проживают своей доли. Вы по¬

мните время, когда Англия владела львиной долей на¬

ших железнодорожных облигаций? Постепенно Амери¬

ка выкупила эти облигации. Что это означает? Да то, что

часть свободных капиталов пошла на выкуп облига¬

ций. А как объяснить, что капиталисты США приобрели

на сотни М1иллиард0в мексиканских, русских, итальянских

и греческих облигаций? Ясно, что на эту покупку капи¬

тал выделил часть свободных средств. С тех пор как су¬

ществует капиталистическая система, капиталисты ни¬

когда не проживали своей доли прибылей.
Но тут-то мы и подходим вплотную к интересующему

нас вопросу. Ежегодно в Соединенных Штатах произво¬

дится товаров на четыре миллиарда. Рабочие потребля¬

ют товаров на два миллиарда. Капитал не покупает то¬

варов на всю причитающуюся ему долю прибыли. Оста¬

ется свободный резерв товаров. Что делать с этим

резервом? Куда его девать? Рабочие не могут его раску¬

пить. Они уже истратили свою зарплату. Капитал купил

все, что способен потребить. И все же остается излишек.

Куда его девать? Что с ним обычно делают?
—	Вывозят за границу,— догадался мистер Коуолт.
—	Вот именно,— подтвердил Эрнест.— Наличие то¬

варных излишков приводит к поискам иностранных рын¬

ков. Их вывозят за границу, другого применения им нет.

И эти-то товарные излишки, вывезенные за границу, и

составляют то, что называется активным» торговым ба¬

лансом. Пока нет возражений?
—	Не стоило тратить время на преподание нам этих

азов коммерции,— съязвил мистер Коуолт.— Они каждо¬

му из нас известны.
—	А между тем этим!и азами я и собираюсь вас до¬

конать,—отпарировал Эрнест.—Чем проще доказатель¬
194

ства, тем они убедительнее. И доконать я вас собираюсь

нимало не медля. Итак, внимание!
Соединенные Штаты — капиталистическая страна с

высокоразвитой промышленностью. При ее капиталисти¬

ческом методе производства у нее постоянно <;>стается из¬

быток промышленных товаров, от которого необходи¬

мо избавиться путем вывоза их за границу Ч Но то, что

верно относительно Соединенных Штатов, применимо,

и ко всякой другой стране с высокоразвитой промышлен¬

ностью. Каждая такая страна имеет свой излишек то¬

варов. Я говорю о том положении, когда обычный обмен

уже состоялся и налицо товарные излишки в чистом ви¬

де. Рабочие во всех странах израсходовали свою зар¬

плату и не в состоянии ничего купить; капитал полно¬

стью удовлетворил свои нужды и не намерен покупать

ничего больше. А между тем у этих стран имеются товар¬

ные излишки. Передать их одна другой они не могут. Что

же им делать? Как избавиться от свободных товаров?
—	Продатть их странам с менее развитой промышлен¬

ностью,— подсказал мистер Коуолт.
—	Правильно! Видите, мои рассуждения так ясны

и элементарны, что каждый из вас может продолжить

их сам. А теперь дальше. Предположим», Соединенные

Штаты избавятся от своих излишков, вывезя их в стра¬

ну с неразвитой промышленностью, например, в Брази¬

лию. Заметим, что это происходит, когда внутренний

рынок насыщен до отказа и не может поглотить излиш¬

ков производства. Итак, что же получат Соединенные

Штаты от Бразилии за эти товарные излишки?
—	Золото,— ответил мистер Коуолт.
—	Ну, на золото не шибко расторгуешься, не так уж

его много,— возразил Эрнест.
^ За несколько лет до описываемых событий тогдашний пре¬

зидент Соединенных Штатов Теодор Рузвельт заявил: «Необхо¬

дима более либеральная и гибкая политика в вопросах купли и

продажи, для того чтобы наши излишки производства могли

с успехом экспортироваться за границу». Под «излишками произ-

водства» здесь, конечно, разумеются товары, которые остаются в

распоряжении капитала, после того как все его нужды и потреб¬

ности удовлетворены. По словам сенатора Марка Хенна, относя-

ГП1^ ^	времени, «ежегодное производство товаров в
на одну треть превышает ежегодное их потребление». Его

коллега, сенатор Чонси Депью, заявил: «Американцы ежегодно

производят ценностей на два миллиарда долларов больше, чем они

в состоянии потребить».
195

—	Золото в виде облигаций и всяких других ценных

бумаг,— поправился мистер Коуолт.
—	Совершенно верно,— сказал Эрнест.— Соединен¬

ные Штаты получат от 'Бразилии облигации и другие цен¬

ные бумаги. А что это означает? Это означает, что же¬

лезные дороги Бразилии, а также фабрики, рудники и зе¬

мельные владения перейдут в собственность Соединен¬

ных Штатов. А что это означает, в свою очередь?
Мистер Коуолт подумал и покачал головой.
—	Я скажу вам,— продолжал Эрнест.— Это озна¬

чает, что и Бразилия начнет разрабатывать свои ресур¬

сы, а стало быть, и у нее появится свободный излишек

товаров. Может ли Бразилия сбыть его Соединенным

Штатам? Нет, Соединенные Штаты сами заинтересованы

в вывозе товаров. А могут ли Соединенные Штаты, как

раньше, сбывать свои товары в Бразилию? Нет, потому

что и у Бразилии теперь такое же положение.
Что же тогда произойдет? И Соединенные Штаты и

Бразилия вынуждены будут заняться поискам>и стран с

неразвитой промйышленностью, куда они могли бы сплав--

лять свои товарные излишки. Но так как законы сбыта

остаются все теми же, то вскоре и эти страны начнут

развивать свои ресурсы. И у них также появится избы¬

точный продукт, и они также начнут искать рынков, что¬

бы его реализовать. А теперь, господа, прошу вашего

внимания. Наша планета не безгранична. Существует

лиш1ь определенное число стран. Что же будет, когда и

последняя, самая отсталая страна станет на ноги и вклю¬

чится в число стран, не знающих, куда девать свой из¬

быточный продукт?
Эрнест остановился. и обвел взглядом» слушателей.

Лица их выражали забавное недоумение. За недоуме¬

нием, однако, сквозил страх, Эрнесту удалось, несмотря

на сухость его выкладок, вызвать перед ними яркое ви¬

дение кризиса, и все они сидели как завороженные, со

страхом заглядывая в будущее.
—	Я начал с азов, мистер Кэлвин,— лукаво продол¬

жал Эрнест,— но только для того, чтобы познакомить

вас со всеми буквами алфавита, до самой последней. Как

видите — все это очень просто. Но чем проще, тем убеди¬

тельней, не так ли? Я уверен, что каждый из вас доду¬

мался до ответа. Так как же? Если каждая страна в ми¬
196

ре будет иметь свой избыточный продукт, что будет со

всей капиталистической системой?
Но мистер Кэлвин только озабоченно покачал го¬

ловой. Он, видимо, мысленно проверял аргументы Эрне¬

ста, ища в них скрытую ошибку.
—	Давайте проверим еще раз ход моих мыслей,—

сказал Эрнест.— Мы начали с конкретного, частного слу¬

чая, с обувной фабрики. Мы установили, что дележ вновь

произведенной стоимости между рабочими и предпри-

нихмателем обувной фабрики не отличается принципи¬

ально от дележа ее во всей промышленности в целом. Мы

также установили, что рабочие могут выкупить лишь

часть полученного продукта и что капитал не может по¬

требить всей причитающейся ему доли. Мы обнаружи¬

ли к тому же, что когда рабочие накупят товаров на все

заработанные деньги, а капиталисты воз1ЬМ1ут столько,

сколько им требуется, останутся свободные товарные из¬

лишки. Мы пришли к заключению, что единственный

способ сбыть с рук эти излишки — это вывезти их за гра¬

ницу. Мы увидели, что страны, куда вывозятся товар¬

ные излишки, также приступают к развитию своих естес¬

твенных ресурсо-в и что в скором времени и у них ока¬

зывается свой избыточный продукт. Распространив этот

процесс на все страны мира, мы пришли к выводу, что

настанет день, когда все страны будут ежегодно, еже¬

часно производить излишки товаров, которые им некуда

будет девать. Спрашивается, что нам делать с этими из¬

лишка м>и?
Снова никакого ответа.
—	Мистер Кэлвин!
Мистер Кэлвин развел руками.
—	Прйзнаюсь, я смущен.
—	Вот уж не думал,— сказал мистер Асм1унсен.—

И ведь все как будто верно, ничего не скажешь.
Мне еще не приходилось слышать о Марксовой * те¬
*	Карл Маркс — великий теоретик социализма. Жил в

XIX веке, по происхождению немецкий еврей. Современник

Джона Стюарта Милля. Нам теперь кажется невероятным, что его

открытия в области политической экономии долгое время не при¬

знавались и что целые поколения видных ученых и мыслителей

подвергали их осмеянию. За свое учение был изгнан из Германии.

Остаток жизни Провел в Англии на положении эмигранта.
197

ории прибавочной стоимости, но Эрнест изложил ее так

просто, что я была поражена не менее других.
—	Я скажу вам1, как можно избавиться от этих из¬

лишков,— заявил наконец Эрнест.— Выбросьте их в мо¬

ре! Выбрасывайте ежегодно на сотни миллионов долла¬

ров обуви, платья, пшеницы и всяких других товаров.

Разве это не выход>
—	Выход, конечно,— отвечал мистер Кэлвин.— Но

только нелепый выход. Странные вы даете советы.
Эрнест вихрем налетел на него.
—	Поверьте, не более странные, чем1 даете вы, разру¬

шители машин, зовущие человечество к допотопным по¬

рядкам наших предков. А вы что предлагаете, чтоб из¬

бавиться^ от товарных излишков ? Вы предпочли бы во¬

все их не производить? Но как же вы надеетесь этого до¬

биться? Не возвратом ли к примитивной системе произ¬

водства, столь несовершенной, хаотичной, расточитель¬

ной и дорогой, что ни о каких излишках уже не пришлось

бы и мечтать?
Мистер Кэлв>ин пожевал губами. Удар Эрнеста по¬

пал в цель. Он снова пожевал губам1И, потом откаш¬

лялся.
—	Ваша правда,— сказал он.— Вы убедили меня. Ко¬

нечно, это в высшей степени нелепо. Но ведь что-то нам

нужно делать. Для нас, представителей средних

классов, это вопрос жизни и смерти. Мы не хотим своей

гибели. Нет, уж чем погибнуть, лучше возвратиться к ку¬

старным и расточительным! методам наших предков. Мы

вернем промышленность к дотрестовским временам»! Мы

сломаем машины! Кто может запретить нам?
—	Нет, вы не сломаете машины,— возразил Эрнест.—

Вы не повернете жизнь вспять. Вам противостоят две

великие силы, и каждая из них превосходит мощью вас,

средние классы. Крупный капитал — иначе говоря,

тресты — не позволит вам повернуть историю назад.

Уничтожение машин не в его интересах. Но еще более

великая» могучая сила—рабочий класс. Он не допустит

уничтожения машин. Между трестами и рабочим» клас¬

сом идет борьба за овладение миром, а следовательно,

и машинами. Такова военная диспозиция. Ни одна из

сторон не заинтересована в уничтожении машин, но каж¬

дая стреш1тся владеть ими. В этой борьбе нет места сред¬
198

нему классу. Средний класс—это пигмей между двумя

великанами. Разве не видите вы, злополучный, обречен¬

ный средний класс, что вы зажаты между двум»я жерно¬

вами и рано или поздно вас раздавят!
Я доказал вам, как дважды два — четыре, что ги¬

бель капиталистической системы неизбежна. Наста¬

нет время, когда у каждой страны в мире окажется

избыток товаров, который нельзя будет ни употребить,

ни продать, и капиталистический строй рухнет, раздав¬

ленный системой головокружительных прибылей, кото¬

рую он же и породил. Но и тогда никто не станет уничто¬

жать машины. Борьба будет вестись за то, кому ими

владеть. Если победит рабочий класс, вам нечего боять¬

ся. Соединенные Штаты, да и весь остальной мир, всту¬

пят в новую великую эру. Машины, вместо того чтобы

истреблять жизнь, сделают ее прекраснее, счастливее,

благороднее. И вы, обломки уничтоженного среднего

класса, вместе с трудящимися,— так как в мире не оста¬

нется никого, кроме трудящихся,— будете участвовать

в справедливом распределении благ, созданных чудес¬

ными машинами. Потому что мы будем изобретать все

новые и новые машины, одна другой чудеснее. С уничто¬

жением) система)! прибылей сам собой отпадет вопрос о

товарных излишках.
—	А если битву за овладение машинами и всем ми¬

ром выиграете не вы, а тресты?—спросил мистер Ко-

уолт.
—	Тогда,— отвечал Эрнест,— и вы, и мы, и весь ра¬

бочий класс будем раздавлены железной пятой деспо¬

тизма, не ведающего удержу и жалости,— деспотизма,

какого не знала доселе ни одна, даже самая темная

эпоха в жизни человечества. Вот имя для него — Же¬

лезная пята ^!
Наступило долгое молчание. Каждый погрузился в

глубокие, непривычные думы.
—	И все же ваш социализм — мечта, несбыточная

мечта!—сказал мистер Коуолт.
—	В таком случае я покажу вам» то, что отнюдь не

мечта,— отвечал Эрнест,— олигархию, или, употребляя
' Первый известный нам случай, когда олигархия была на¬

звана этим именем.
199

боле€ привычное вам слово, плутократию. В обоих слу¬

чаях имеется в виду владычество крупного капитала

или трестов. Разберемся, кому в наши дни принадле¬

жит власть. А для этого рассмотрим, на какие классы

делится наше общество.
Общество состоит из трех крупных классов. Это плу¬

тократия— богатейшие банкиры, железнодорожные маг¬

наты, заправилы корпораций и трестов; далее идете вы,

господа, средние классы — фермеры, коммерсанты, мел¬

кие промышленники, люди свободных профессий; и, на¬

конец, мой класс—^^пролетариат, представители наемно¬

го труда ^
Вы не станете отрицать, что в наши дни в Соединен¬

ных Штатах власть является прерогативой богатства.

Но как же распределяются национальные богатства меж¬

ду этими тремя классами? Вот цифры: владения плуто¬

кратии оцениваются в шестьдесят семь миллиардов. Плу¬

тократия составляет всего лишь девять десятых процен¬

та взрослого населения США, а между тем семьдесят

процентов национального достояния принадлежит ей.

Средний класс владеет имуществом стоимостью в два¬

дцать четыре миллиарда. Средний класс представляет

двадцать девять процентов взрослого населения США,

при этом он владеет двадцатью пятью процентами на¬

ционального достояния. Остается пролетариат. Проле¬

тариату принадлежит имущество стоимостью в четыре

миллиарда. По численности он составляет семьдесят

процентов взрослого населения США, а М1ежду тем« на его

долю падает только четыре процента общенациональ¬

ного достояния. Какому же классу принадлежит власть,

господа?
—	Уже ваши цифры говорят о том, что мы, средний

класс, сильнее пролетариата,— сказал мистер Асмунсен.
—	То, что вы называете нашей слабостью, не приба¬

вит вам силы по сравнению с той силищей, какую

представляет плутократия,— возразил Эрнест.— А кроме
‘ В своем подразделении общества на классы Эвергард сле¬

дует одному из самых видных статистиков своего времени,

Люсьену Сэниелу. Последний, на основании переписи Соединенных

Штатов 1900 года, так определял чис\енность населения по за¬

нятиям: плутократия —250 251, средний класс — 8 429 845, про¬

летариат — 20 393 137 человек.
200

того, я не кончил: есть еще и другая сила, превышающая

силу богатства, потому что ее нельзя отнять. Наша мощь,

мощь пролетариата,— это его мускулы, это руки, опу¬

скающие в урну избирател)ьный бюллетень, это пальцы,

спускающие курок. Нашу мощь никто у нас не отнимет.

Это первозданная сила, присущая всему живому. Она

могущественнее богатства, лотому что богатству ее у

нас не отнять.
Ваша же сила мнимая. Вы можете в любую мину¬

ту ее лишиться. Уже сейчас плутократы понемногу тес¬

нят вас. Пройдет время — и ее как не бывало. И тогда вы

перестанете бьггь средним классом. Вы опуститесь

до нас, сделаетесь пролетариями. И — что самое забав¬

ное — умножите наше число, укрепите наши ряды.

Мы будем с вами плечом к плечу бороться за светлое

будущее.
С рабочих, как видите, ничего не возьмешь. Их доля

в общенациональном достоянии состоит из кое-какой

одежды и мебелишки да, в отдельных редких случаях,

из очищенного от долга домика. Вы же самые настоящие,

заправские богачи, у вас двадцать четыре миллиар¬

да,— есть чем поживиться! Плутократия и экспро¬

приирует их, если только — что вполне возможно — ее не

опередит пролетариат! Итак, господа, уразумели вы свое

положение? Средний класс — это тщедушный ягненок

между львом и тигром. Ушел от одного — как раз

попадешь в пасть другом»у. И если с вами расправится

плутократия, рано или поздно с плутократией расправит¬

ся пролетариат.
Даже и сейчас ваша власть уже несоизмерима с ва¬

шим богатством. Могущество, на которое вы притязае¬

те,— пустой мираж. Вот почему вы и провозгласили

свой смехотворный клич: «Назад к предкам!» Вы стра¬

даете бессилием и сами это знаете. Сейчас я покажу вам^

что ваша пресловутая сила — мыльный пузырь.
Воз(ьм1Ите фермеров. Какая же это сила? Большая их

часть рабы, рабы аренды или закладной. И все они вме¬

сте— рабы трестов, которым принадлежат или под

чьим контролем находятся (что почти равнозначно)

средства вывоза и сбыта урожая: холодильники, же¬

лезные дороги, элеваторы, пароходы. Мало того, тресты

контролируют и рынки сбыта. Во всем этом фермеры—
201

пешки. Что же касается их политического или государ¬

ственного веса, то этим вопросом мы займемся, говоря о

среднем классе в целом.
Тресты систематически разоряют фермеров, так же

как они разорили мистера Кэлвина и многих других. Они

разоряют и торговцев. Помните, как табачный трест в

течение полугода в одном только Нью-Йорке заставил

закрыться четыреста табачных лавок? Где прежние вла¬

дельцы угольных копей? Вы знаете не хуже моего,

что железнодорожный трест захватил в свои руки всю

добычу антрацита и битуминозного угля. А разве

«Стандард Ойл» * не владеет десятками пароходных ком¬

паний? И разве он не контролирует всю медную про¬

мышленность, не говоря уже о такой мелочишке, как ли¬

тейный трест, его побочное детище? Осветительная сеть

десятков тысяч наших городов также принадлежит

«Стандард Ойл» или контролируемым им компаниям,

равно как . и электротранспорт — городской, пригород¬

ный и междугородный. Бесчисленных дельцов, когда-то

владевших этими предприятиями, нет уже и в помине.

Вы это знаете. И вам выходит та же дорога.
Мелкие промышленники недалеко ушли от ферме¬

ров. И те и другие сведены на положение феодальных

держателей. Да и так называемые представители сво¬

бодных профессий свободны только по названию,— это

холопы. А политики — разве не послушные клевре¬

ты? Почему вы, мистер Кэлвин, столь ревностно ста¬

раетесь организовать фермеров и других представите¬

лей средних классов в новую партию? Да потому,

что деятели старых партий и слышать не хотят о ва¬

ших допотопных идеях,— это лакеи, прислужники плу¬

тократии.
Я назвал представителей свободных профессий и ис¬

кусства холопами. Как же их еще назвать? Все, все они—

профессора, проповедники, журналисты — на службе

у плутократии; служба же их в том, чтобы проповедо¬

вать идеи либо вовсе безвредные, либо угодные правя¬

щему классу. Стоит им выступить в защиту идей, не¬

угодных властителям!, как их лишают работы. Если они

ничего не припасли себе про черный день, им одна до¬
*	О тресте «Стандард Ойл» и его владельце Рокфеллере см.

примечание к 204-й странице.
202

рога — вниз, к пролетариату; а там они лйбо гибнут, ли¬

бо становятся рабочими агитаторами. Не забудьте, что

печать, церковь и университет определяют общественное

мнение страны, задают тон ее умственной жизни. Что

же до людей искусства, то они приноравливаются к

вульгарным вкусам плутократии.
Однако само по себе богатство еще не власть, это

лишь средство к власти,— власть принадлежит прави¬

тельству. Но кто же в наше время контролирует прави-

теляьство? Двадцать миллионов американских рабочих?

Видите, вам смешно при одной этой мысли. Или во¬

семь миллионов представителей среднего класса? Нет,

они так же тут ни при чем, как и пролетариат. Тогда

кто же контролирует правительство? Плутократия чис¬

ленностью в каких-то жалких четверть миллиона? Нет,

и эта четверть миллиона не контролирует правительство,

она только служит ему не за страх, а за совесть. Конт¬

ролирует правительство мозг плутократии — семь не¬

больших, но чрезвычайно влиятельных групп Ч И не

забудьте, что эти группы фактически действуют сейчас

заодно.
Разрешите охарактеризовать вам аппарат власти хо¬

тя бы одной из этих групп, а именно железнодорожных

магнатов. Сорок тысяч юристов защищают ее интересы

в суде против интересов трудового народа. Она выпу¬

скает тысячи бесплатных проездных билетов для под¬

купа судей, банкиров, журналистов, министров, профес-
*	Еще в 1907 году принято было считать, что Соединенными

Штатами управляют одиннадцать могущественных групп, но после

того как пять железнодорожных трестов слились в единую желез¬

нодорожную корпорацию, число их снизилось до семи. Вот пере¬

чень пяти объединившихся компаний с указанием их политических

и финансовых руководителей: 1) Джемс Хилл, захвативший всю

железнодорожную сеть Северо-Запада; 2) Пенсильванская желез¬

нодорожная группа, поддерживаемая крупнейшими банками Фила¬

дельфии и Нью-Йорка с Джейкобом Шиффом в качестве финан¬

сового директора; 3) Гарриман, объединивший под своим контро¬

лем центральные и юго-западные железные дороги, а также доро¬

ги Южно-Тихоокеанского побережья — юрисконсульт Фрик, поли¬

тический руководитель Оделл; 4) Группа железных дорог, при¬

надлежащих семейству Гулд, и 5) Мур, Рейд и Лидс — так назы¬

ваемая Рок-Айлендская группа. Все эти могущественные олигар¬

хии оказались победителями в условиях конкуренции, и все они

следовали по неизбежному пути объединения*
203

соров, членов конгресса и законодательных собраний.

Она держит на хлебах — и весьма привольных хле¬

бах — лоббистские шайки * в столице каждого штата, не

говоря уже о Вашингтоне. И во всех городах и поселках

страны она содержит целую арлшю крючков и мелких

политиканов, на чьей обязанности лежит укомплектова¬

ние своими политическими единомышленниками предвы-

борных собраний, и съездов; их дело также подбирать

присяжных, подкупать судей и всеми возможными сред¬

ствами наблюдать интересы компании 2.
Господа, я только бегло охарактеризовал здесь аппа¬

рат власти одной из семи правящих групп, представ¬

ляющих мозг плутократии Ваши двадцать четыре мил¬
*	Организации, цель которых — подкуп, растление и запуги¬

вание депутатов, законодателей и других так называемых «народ¬

ных представителей».
^ 2 За десять лет до Эвергарда то же самое утверждала нью-

йоркская торговая палата, из отчета которой мы заимствуем сле¬

дующее: «Железнодорожные компании контролируют законодатель¬

ство большинства наших штатов. Они назначают и смещают сена¬

торов, депутатЬв н губернаторов и, как диктаторы, определяют

всю правительственную политику».
® Рокфеллер вышел из рабочей среды. Удачливый и ловкий

делец, он стал основателем первого настоящего треста, преслову¬

того «Стаядард Ойл». Мы не можем отказать себе в удовольствии

привести здесь любопытную страничку из журнальной хроники тех

времен, чтобы показать, как свободные капиталы «Стандард Ойл»,

искавшие применения, вытесняли отовсюду мелких капиталистов,

способствуя тем самым краху капиталистической системы в целом.

Автор этого отрывка — радикальный журналист Дэвид Грейм Фи¬

липпе; статья была напечатана в «Сатэрдэй нвнинг пост» от

4 октября 1902 года. Это единсгвенный дошедший до нас номер

журнала, который, судя по внешнему виду и содержанию, пользо¬

вался широкой популярностью и выпускался большим тиражом.

Вот этот отрывок:
«Лет десять назад доходы Рокфеллера, по сообщению автори¬

тетных лиц, составляли тридцать миллионов в год. Нефтяная про¬

мышленность была насыщена капиталовложениями до отказа, а

между тем на имя одного лишь Джона Дэвисона Рокфеллера по¬

ступало ежемесячно два миллиона чистоганом. Вопрос о дальней¬

шем помещении прибылей становился все более серьезным, можно

сказать, угрожающим. Доходы нефтяной промышленности росли и

росли, а возможности для новых надежных вложений становились

все ограниченнее,— их было даже меньше, чем сейчас. Проникно¬

вение Рокфеллеров во все новые отрасли промышленности дикто¬

валось не столько их ненасытной жадностью, сколько стремлением

дать выход неуклонно нарастающему прибою миллионов, которые

нефтяная монополия притягивала, как магнит. Решением этой за¬

дачи был занят целый штаб изыскателей и разведчиков. Как го-
204

лиарда не дают вам и на двадцать пять центов полити¬

ческой власти. Ваша власть — пустая видимость, дет¬

ская погремушка, которую скоро у вас отнимзп*. Вся
ворят, начал1уник этого штаба получал сто двадцать пять тысяч

в год.
В первую очередь новые флибустьеры заявили о себе в желез¬

нодорожном деле. В 1895 году Рокфеллеры контролировали уже

одну пятую всей железнодорожной сети США. А что можно ска¬

зать о их нынешних владениях? Рокфеллерам подвластны почти

все железнодорожные линии, веером расходящиеся, от Нью-Йорка

на север, восток и запад, за исключением одной, в которой им

принадлежит пай всего в несколько миллионов. Они контролируют

большую часть разветвленных железных дорог, скрещивающихся

в Чикаго, а также тех, что тянутся на запад, к Тихоокеанскому

побережью. Это их поддержке обязан своим могуществом мистер

Морган, хотя они, пожалуй, больше нуждаются в его советах, чем

он в их поддержке. Вот уж поистине где чувствуется «общность

интересов»!
Но одно только железнодорожное дело не могло поглотить эти

каскады золота. Доходы Джона Д. Рокфеллера продолжали расти

с двух с половиной миллионов до четырех, пяти и шести миллио¬

нов в месяц — до семидесяти пяти миллионов в год. Керосин при¬

носил сказочные доходы. Новое инвестирование барышей добав¬

ляло к этой прорве денег свою ежегодную многомиллионную лепту.
Как только газ и электричество стали доходным делом, Рок¬

феллеры бросили сюда свои капигалы, и с той поры каждый аме¬

риканец, чуть стемнеет, становится данником Рокфеллеров, каким

бы освещением он ни пользовался.
Рокфеллеры занялись кредитованием фермеров, предоставляя

им ссуды под залог земли. И когда фермерам во времена недав¬

него процветания удалось расплатиться по закладным, Джон Д.,

говорят, с досады чуть не плакал. Восемь миллионов, которые он

так удачно пристроил, казалось бы, на долгие годы и за большой

процент, ^вдруг снова повисли у него на шее и теперь хныкали,

прося найти им пристанище. Какая обуза для человека с безнадеж¬

но испорченным пищеварением, человека, который и без того сбил¬

ся с ног, пристраивая на хоропгае местечки потомство своих неф¬

тяных дивидендов, и потомков их потомков, и потомков этих новых

потомков!
Рокфеллеры занялись горнорудным делом — железо, уголь,

медь, свинец, не пренебрегая и другими видами промышленности.

Трамвай, займы — государственные, городские и по отдельным шта¬

там, грузовое и пассажирское пароходство, телеграф, спекуляция

земельными участками и застройка целых городских кварталов —

небоскребы, доходные дома, здания под конторы и банки, наконец

страховое и банковское дело. Вскоре в Америке не осталось ни

единого уголка, куда бы не проникли миллионы Рокфеллеров.
Их «Нэйшнэл сити банк» принадлежит к крупнейшим в Сое¬

диненных Штатах, с ним могут поспорить разве только Английский

и Французский государственные банки. Вклады в этот банк соста¬

вляют в среднем свыше ста миллионов долларов в день. Он кон-
205

политическая власть в наши дни в руках у плутокра¬

тии. Это она издает законы: сенат, конгресс, суды и за¬

конодательные палаты штатов отданы ей на откуп. Но

этим дело не ограничивается. Закон должен опираться

на силу. И плутократия не только издает законы, она и

обеспечивает их выполнение — к ее услугам полиция,

армия, флот и, наконец, национальная гвардия; иначе

говоря, и вы, и я, и все мы, вместе взятые.
После этого спор уже не возобновлялся, обед прихо¬

дил к концу. Все присмирели и приуныли; прощались

тихо, приглушенными голосами. Казалось, гости напу¬

ганы видениями грядущих лет.
—	Положение действительно серьезное,— сказал Эр¬

несту мистер Кэлвин.— И вы в общем правильно его

изобразили. Я расхожусь с вам1И в одном!. Очень уж вы

мрачно смотрите на судьбы среднего класса. Увидите, мы

еще себя покажем, мы еще свалим тресты!
—	И вернетесь к временам предков,— досказал за

него Эрнест.
—	А хоть бы и так,— серьезно возразил ему

мистер Коуолт.— Я понимаю, вам это кажется чем-то

вроде разрушения машин— словом, совершеннейшим аб¬

сурдом. Что поделаешь, такова сейчас жизиь; вспомните

хотя бы все эти махинации плутократии, о которых вы

здесь рассказывали. Во всяком случае, наша политика

разрушения ставит себе трезвые, практические цели, че¬

го нельзя сказать о вас, мечтателях. Ваши мечты о социа-

лизм)е не более как мечты. Нет^ нам1 не по пути с вами!
—	Если бы вы, господа, хоть мало-мальски разби¬

рались в законах эволюции и социологии,— говорил

Эрнест, пожимая ему руку на прощание,— от скольких

бед это избавило бы всех нас!
тролирует биржу на Уолл-стрите и весь денежный и Фондовый

рынок. Но это не единственный банк Рокфеллеров, он возглав¬

ляет целую сеть богатых и влиятельных отделений во всех дело¬

вых центрах страны — четырнадцать в одном Нью-Йорке!
У Джона Д. Рокфеллера одних только акций «Стандард Ойл»

по биржевому курсу — на сумму от четырехсот до пятисот милли¬

онов долларов, сто миллионов в Стальном тресте, почти столько

же в одной из Тихоокеанских железных дорог да половина этой

^ммы в другой — и так далее, и так далее, всего не перечтешь.

Его доходы за прошлый год достигли сотен миллионов долларов

а это, пожалуй, больше, чем доходы всех Ротшильдов, вместе взя^»

тых. И они растут не по дням, а по часам».
206

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ВОДОВОРОТ
Вскоре после обеда дельцов ударами грома разрази¬

лись события одно другого ужаснее. И я, скромная

профессорская дочка, все свои годы прожившая в тиши

университетского мирка, оказалась ввергнутой в миро¬

вую катастрофу. Трудно сказать, любовь ли к Эрнесту,

или же ясное понимание законов общественного разви¬

тия,— понимание, которьш я была обязана тому же Эр¬

несту,— сделали меня революционеркой, но, став ею, я

была подхвачена вихрем событий, которые еще три ме¬

сяца назад казались бы невозможными.
С грандиозными переменами в жизни общества сов¬

пал и перелом в моей личной жизни. Началось с того,

что отца уволили из университета. Разумеется, не бук¬

вально уволили — ему было предложено уйти в отстав¬

ку, только и всего. Само по себе это не имело для нас

большого значения. Напротив, папа был в .восторге. Его

забавляло, что терпение университетских властей окон¬

чательно истощилось после выхода его книги «Экономи¬

ка и образование». «Еще один аргумент в мою пользу»,—

говорил он, торжествуя. Да и трудно было найти более

убедительное доказательство того, что класс капитали¬

стов наложил лапу на всю нашу образовательную си¬

стему.
Но «доказательство» повисло в воздухе. Никто так и

не узнал, что отец ушел из университета не по своей во¬

ле. Если бы это событие вместе с привходящими обстоя¬

тельствами получило огласку, это могло бы стать своего

рода сенсацией, принимая во внимание известность, ко¬

торую папа снискал себе как ученый. Но нет, газеты рас¬

шаркивались перед ним, поздравляя с тем, что он ре¬

шил отказаться от черной лекторской работы и целиком

посвятить себя научным изысканиям.
Вначале папа смеялся. Потом им овладел гнев —

«живительный» гнев. А вскоре был наложен запрет на

его книгу. Это было сделано потихоньку, мяы ни о чем и

не догадывались. Появление книги не прошло в стране

незамеченным. В капиталистической прессе она была

вежливо обругана; критики с убийственной учтивостью

заявляли, что такому большому ученому не следовало

бы жертвовать своей работой и забираться в дебри со¬
207

циологии, где он сразу же и заплутался. Так продол¬

жалось с неделю; отец посмеивался и говорил, что кни¬

га, по-видимому, задела господ капиталистов за живое.

И вдруг как отрезало — газеты и журналы перестали о

ней писать. Из продажи она исчезла. В книжных лав¬

ках нельзя было найти ни одного экземпляра. Отец за¬

просил издателей, и ем-у сообщили, что матрицы случай¬

но повреждены. Наконец после длительной и бесплод¬

ной переписки отцу было сообщено, что книга вторично

набираться не будет и что издательство отказывается от

всяких прав на нее.
—	Ни один издатель в Америке не захочет взять ее

теперь,— предупредил папу Эрнест.— И вот что я ска¬

жу вам1: на вашем месте я бы уже сейчас подыскал себе

какое-нибудь укромное местечко и укрылся в нем до

лучших времен. Хватит с вас этого первого знакомства с

Железной пятой, не советую вам идти дальше.
Как истинный ученый, отец никогда ничего не прини¬

мал на веру; каждое лабораторное исследование он до¬

водил до конца, добиваясь исчерпывающей полноты и

ясности. Так и сейчас, запасшись терпением, он стал об¬

ращаться во все издательства подряд. Но всюду .нахо¬

дились какие-то отговорки, и ни один издатель так и не

взял книги.
Когда отец убедился, что книга его под згпретоМ', он

попробовал обратиться в прессу, но его жалобы нигде

не встретили отклика. И вот однажды, на социалистиче¬

ском М!итинге, где присутствовало много репортеров, он

решил выступить с открытым заявлением. Взяв слово, он

рассказал всю историю своих мытарств и на следующий

день с интересом схватился за газеты, заранее радуясь

тому, что там прочтет. Но постепенно лицо его принимало

все более возмущенное выражение,— по правде сказать,

гнев его на этот раз перешел уже в ту стадию, когда это

чувство теряет свое тонирующее действие. Ни одна га¬

зета ни словом не упомянула о его книге; зато сам он

был повсюду изображен каким-то извергом; слова его

безбожно перевирались или же произвольно выхваты¬

вались из контекста; умеренные и сдержанные выраже¬

ния были представлены анархистскими выкриками. Это

было сделано не без искусства. Мне запомнился следую¬

щий пример: отец употребил термин «социальная рево-
208

ЛЮЦИЯ», репортер же просто-напросто выкинул слово

«социальная». Не удивительно, что когда стараниями

Ассошиэйтед Пресс сообщение о митинге пошло гулять

по всей Америке, отовсюду посыпались ожесточенные

протесты. Отца ославили нигилистом и анархистом, а в

одной популярной карикатуре он был изображен с крас¬

ным флагом, во главе целой орды косматых людей с ди¬

кими глазами, потрясающих ножами, бомбами и зажжен-

ньши факелами.
Пространные и злобные газетные статьи изобличали

отца в анархизме, попутно намекая, что он выжил из

ума. По словам Эрнеста, капиталистическая печать так

всегда и поступала. Газеты нарочно засылали репорте¬

ров на социалистические митинги, чтобы потом изобра¬

зить все в искаженном, карикатурном виде. Это дела¬

лось с целью внушить среднем1у классу ужас перед про¬

летариатом и помещать им между собой сговориться.

Эрнест снова и снова убеждал отца отказаться от борьбы

и заблаговременно скрыться от своих преследователей.
Социалистическая пресса, разумеется, не стала мол¬

чать: ее подписчикам, рабочим, вскоре стало известно,

что такая-то книга запрещена. Но широкая публика это¬

го не знала. Вскоре большое социалистическое издатель¬

ство «Знамя разума» предложило отцу выпустить его

труд. Папа торжествовал, а Эрнест еще больше встрево¬

жился.
—	Говорю вам, мы на пороге неведомых событий,—

настаивал он.— Что-то готовится вокруг нас в глубочай¬

шей тайне. Мы не знаем, какие нас ждут перемены, и

только предчувствуем их приход. Все общество потря¬

сено до основания. Не спрашивайте меня ни о чем, я и

сам ничего не знаю. Но наше общество сейчас — это на¬

сыщенный раствор, из которого что-то должно выкри¬

сталлизоваться. Процесс уже начался. Конфискация

вашей книги—знамение времени. Сколько еще таких

книг запрещено, мы понятия не имеем. Мы бродим в по¬

темках. Никто нам ничего не расскажет. На очереди за¬

прещение социалистических' газет и издательств. Бо¬

юсь, это уже не за горами. Нас хотят задушить.
Эрнест необычайно чутко улавливал пульс своего вре¬

мени и в этом отношении выделялся даже среди социа¬

листов. Не прошло и двух дней после его разговора с па-
14.	Джек Лондон. Т. VI.	209

пой, как был нанесен первый удар. Издательство «Зна¬

мя разума» выпускало еженедельник того же названия

тиражом в семьдесят пять тысяч экземпляров, который

полностью расходился среди рабочих. Отдельные, спе¬

циальные, номера журнала выходили массовым тира¬

жом от двух до пяти миллионов. Это издание субсиди¬

ровалось и распространялось друзьями журнала, кото^

рые вокруг него группировались. Первый сокрушитель¬

ный удар был нанесен массовой серии. Почтовое ведом¬

ство запретило принимать ее к пересылке под тем пред¬

логом, что она не соответствует установленному типу

журнала. Неделю спустя запрещен был и еженедель¬

ник— как якобы «призывающий к мятежу». Делу со¬

циалистической пропаганды был нанесен большой урон.

Издательство, оказалось в отчаянном положении. Попыт¬

ка организовать доставку журнала подписчикам через

посредство железнодорожных или транспортных контор

ни к чему не привела, все они наотрез отказались. Дни

издательства были сочтены, однако оно не сдавалось и

решило продолжать издание книг. Двадцать тысяч эк¬

земпляров «Экономики и образования» находились в

переплетном цеху, а остальные печатались, когда одна¬

жды ночью к типографии подошла толпа громил с аме¬

риканским флагом. Толпа ворвалась в здание с пением)

патриотических песен и сожгла его дотла.
А между тем Джирард в штате Канзас, где это про¬

изошло, тихий, мирный городок, в нем за всю его исто¬

рию никогда не бывало рабочих беспорядков. «Знамя

разума» платило положенные ставки. Типография была

главным промышленным предприятием во всей округе,

кормившим сотни семейств. Толпу громил составляли,

по-видимому, не жители Джирарда. Казалось, они вы¬

шли из-под земли и, сделав свое гнусное дело, опять про¬

валились сквозь землю. Эрнест считал это событие зло¬

вещим симптомом.
—	В Соединенных Штатах, очевидно, организованы

«черные сотни»^,—говорил он.— Но это только начало.
*	«Черными сотнями» назывались шайки громил, кото<^

рые обреченное на ги^ль самодержавие организовало для борьбы

с русской революцией. Эти шайки нападали яа революционеров,

а также бесчинствовали и грабили, чтобы дать властям повод пус¬

тить в дело казаков,
210

Самое худшее впереди. Железная пята наглеет с каж¬

дым днем.
Так книга отца и погибла в огне. В дальнейшем нам

все чаще приходилось слышать о выступлениях черных

сотен. Список запрещенных социалистических изданий

все увеличивался, нем1ало было случаев, когда банды

громил добирались и до типографских станков и преда¬

вали их уничтожению. Капиталистическая печать, разу¬

меется, преданно служила реакции. Послушная своим хр-

зяевам, она чернила и поносила удушенную социали¬

стическую прессу, а черносотенцев выставляла патрио¬

тами и спасителями общества. Кампания велась так

успешно, что много честных священников, поддавшись

пропаганде, благословляли с кафедры зверства черносо¬

тенцев, не переставая сокрушаться о прискорбной неиз¬

бежности насилия.
События назревали. Приближались осенние выбо¬

ры в конгресс, на которых Эрнест должен был баллоти¬

роваться от социалистической партии. Его шансы были

очень высоки. После срыва стачки трамвайных служа¬

щих в Сан-Франциско такая же неудача постигла стач¬

ку возчиков. Оба провала нанесли рабочему движению

чувствительный удар. Забастовку возчиков поддержи¬

вала федерация портовых рабочих, а также союзы стро¬

ителей,— все эти организации потерпели тяжелое по¬

ражение. Немало тут пролилось рабочей крови. Увеси¬

стые полицейские дубинки работали без отказа, но осо¬

бенно жестоко косил забастовщиков пулемет, установ¬

ленный на крыше склада Марсденовской компании сроч¬

ных доставок.
Среди рабочих царило угрюмое, озлобленное настрое¬

ние. Они жаждали мести, кровавой расплаты. Потерпев

неудачу в экономических боях, они стремились свести

счеты со своим»и противниками на политической арене.

У них все еще были их профсоюзы, и это составляло их

силу в приближающейся политической борьбе. Шансы

Эрнеста на избрание подымались. С каждым днем все

больше профсоюзов заявляло о поддержке социали¬

стического кандидата, и Эрнест немало смеялся, ко¬

гда в ряды его избирателей влились факельщики

и массажисты. Рабочие закусили удила. Восторжен¬

ными толпами валили они на социалистичесмн^ ми¬
211

тинги, не обращая внимания на заигрывания и по¬

сулы других партий. Ораторы буржуазных партий

выступали перед пустыми скамьями или же встре¬

чали такой прием, что приходилось вызывать поли¬

цию.
События стремительно развивались, они надвигались

грозой. Страна была на грани кризиса ^ После ряда

лет усиленного промышленного развития наступил

период перепроизводства. Заводы работали неполный

день, многие гигантские предприятия закрылись на вре¬

мя, пока страна не разгрузится от избытка товаров.

Рабочим то и дело урезали заработную, плату.
Следующей была сломлена забастовка механиков.

Двести тысяч механиков вместе с полумиллионной ар¬

мией рабочих-металлистов — своей союзницей — потер¬

пели поражение в тяжелых классовых боях, быть может,

самых кровопролитных в истории Соединенных Шта¬

тов. Рабочие вступали в форменные сражения с отряда¬

ми вооруженных штрейкбрехеров которых выставила

против них ассоциация нанимателей. Черные сотни,

появляясь то тут, то там, учиняли погромы и поджоги, и

для расправы с рабочими вызваны были регулярные

войска. Часть руководителей забастовки была пригово¬

рена к смертной казни, остальных засадили в тюрьму;
’ Капиталистическая система производства неизбежно приво¬

дила к кризисам, которые ввергали народ в бедствия столь же

неизбежные, как и бессмысленные. За периоды процветания он

расплачивался периодами экономического застоя и безработицы,

вызванными перепроизводством.
2 Штрейкбрехеры во всем, кроме названия, были частной ар¬

мией капиталистов. Их хорошо вымуштрованные, вооруженные до

зубов отряды по первому требованию перебрасывались в любой

конец страны, где рабочие объявляли предпринимателю стачку

или же где предприниматель объявлял рабочим локаут. В те уди¬

вительные времена не раз случалось, что какой-нибудь предводи*

тель штрейкбрехеров, вроде пресловутого Фарли, вместе со своей

армией из двух с половиной тысяч хорошо снаряженных и воору¬

женных молодцов садился в специальный поезд и мчался через

весь континент — из Нью-Йорка в противоположный конец стра¬

ны,— чтобы сломить забастовку, как это было, например, во время

стачки вагоновожатых Сан-Франциско. Все это находилось в во¬

пиющем противоречии с существующими законами, но капитали¬

стам и не такие беззакония сходили с рук, так как американский

суд был в полном подчинении у плутократии.
212

рядовых рабочих толпами загоняли на скотобойни ’ н

беспощадно избивали.
Народу приходилось расплачиваться за годы процве¬

тания. Все рынки были забиты товарами, на бирже ца¬

рила паника, на фоне общего катастрофического паде¬

ния цен самым катастрофическим было падение цен на

труд. В стране не утихала классовая борьба. Повсюду

вспыхивали забастовки, а там, где рабочие не бастовали,

их пачками увольняли с заводов. Газеты были испещре¬

ны сообщениями о погромах и беспорядках, и ко всем

этим злодеяниям приложили руку черные сотни Раз-

бой, произвол и бесцельное уничтожение имущества

были делом их рук. Все силы регулярной армии былп

двинуты против забастовщиков, и каждый раз появле¬

ние военных отрядов провоцировалось черными сотнями.

Города и поселки были превращены в вооруженные ла¬

геря, на рабочих охотились, как на зверей. Ряды штрейк¬

брехеров пополнялись за счет армии безработных, а ко¬

гда союзы пытались бороться со штрейкбрехерами, на

выручку спешили войска и расправлялись с союзами.

В подавлении беспорядков принимала участие и нацио*

нальная гвардия. Закон, о котором говорил Эрнест, не

был еще приведен в действие, и власти обходились ре-
*	«Загнать на скотобойню» — ходячее выражение то¬

го времени, обозначавшее насильственный разгон рабочей демон¬

страции. Вошло в обиход с тех пор, как во время одной из горняц¬

ких забастовок в Айдахо в конце XIX века рабочие были загнаны

войсками в скотобойню и там избиты. Как выражение, так и само

мероприятие перекочевало и в XX век.
2 Чисто американские организации — только название перене¬

сено в Америку из России; черные сотни вербовались из многочи¬

сленных тайных агентов, которых капитализм уже в XIX веке ши¬

роко использовал в борьбе с рабочим движением. Это подтверж¬

дается свидетельством хотя бы такого высокоавторитетного совре¬

менника, как Кэролл Д. Райт, государственный уполномоченный по

вопросам труда; В своей к««ге «Рабочее движение» он отмечает,

чго «во время особенно памятных нам грандиозных забастовок

предприниматели умышленно вызывали рабочих на акты насил^!я»;

компании часто сами провоцировали забастовки, чтобы избавиться

от товарных излишков; во время железнодорожных забастовок

агенты компаний поджигали товарные вагоны, стремясь создать

впечатление беспорядков. Из этих тайных агентов и возникли чер¬

ные сотни. Впоследствии олигархия использовала их как провокатор

ров — одно из самых страшных своих орудий.
213

гулярными войсками, но на этот период террора число

их было увеличено на сто тысяч человек.
Никогда еще пролетариат не терпел такого пораже¬

ния. Короли промышленности, олигархи, впервые боро¬

лись плечом к плечу с ассоциациями нанимателей —

организациями среднего класса. Напуганные кризисом

и катастрофическим падением цен, поддерживаемые

промышленными королями, предприниматели нанесли

организованному пролетариату жестокое поражение. Это

был могущественный союз, но по существу — союз льва

с ягненком!; и средний класс скоро в этом убедился.
Рабочие затаили жажду мести, но пока что они были

раздавлены. Однако разгромить рабочих еще не означа¬

ло покончить с кризисом. Банки, представлявшие одну

из важнейших сил олигархии, повсеместно требовали

возвращения взятых ссуд. Биржа превратилась в чудо¬

вищный водоворот; здесь финансовые магнаты Уолл-

стрита^ ежечасно пускали ко дну национал1ьные богат¬

ства Америки. И над этими развалинами и обломками

вставало грозное видение нарождающейся олигархии,

безучастной, невозмутимой, уверенной в себе. Ее равно¬

душие и цинизм среди всеобщего крушения и хаоса были

поистине ужасны. К услугам олигархии, для выполнения

ее планов, были не только ее огромные средства, но так¬

же и средства государственной казны.
Нанеся поражение пролетариату, промышленные ко¬

роли взялись за средний класс. Ассоциации предприни¬

мателей, которые еще недавно помогли олигархии рас¬

правиться с рабочими организациями, теперь сами ока¬

зались ее жертвой. Среди крушения и гибели, постиг¬

шей мелких дельцов и промышленников, уцелели только

тресты,— и не только уцелели, но и развили кипучую

деятельность. Они сеяли ветер, чтобы пожать бурю,—

ведь буря сулила им неисчислимые богатства. И какие

богатства! Чудовищные! Чувствуя себя достаточно

крепкими и устойчивыми, чтобы выдержать натиск сти¬

хий, которые сами же они выпустили на волю, они шны¬

ряли среди обломков кораблекрушения, вылавливая из
‘ Одна из старейших улиц Нью-Йорка, где помещалась фондо¬

вая биржа. Здесь под прикрытием господствовавшего в то время

вкономическсго хаоса совершались незаконные сделки, предметом

которых служила промышленность всей страны,
214

пучины все, что могло им пригодиться, беззастенчиво

грабя свои жертвы. Акции американских предприятий

продавались за бесценок, и тресты скупали все, что ни по¬

падется, прибирая к рукам все новые н новые отрасли про¬

мышленности, наживаясь на разорении средних классов.
И вот летом 1912 года среднему классу был нанесен

решающий удар. Даже Эрнест был поражен тем, как

быстро это совершилось. С опасением смотрел он в буду¬

щее, не ожидая от осенних выборов ничего хорошего,
—	Ничего не выйдет,— говорил он.— Мы разбиты.

Железная пята у власти. Еще недавно я возлагал на¬

дежды на выборы, на то, что нам удастся завоевать

власть мирным путем,— и оказался неправ. Прав был

Уиксон. Скоро мы лишимся и последних жалких свобод.

Железная пята втопчет нас в землю. Остается одно: ре¬

шительное, кровопролитное восстание рабочего класса.

Конечно, мы победим, но я содрогаюсь при мысли, во

что обойдется нам победа.
С тех пор Эрнест все надежды возложил на ре¬

волюцию. В этом отношении он намного опередил своих

единомышленников. Его товарищи-социалисты не согла¬

шались с ним. Они все еще верили, что победы можно

добиться на выборах. Они не то чтобы растерялись —

это были люди большой выдержки и М1ужества,— но все

еще не поним)али того, что происходило на их глазах.

Опасность; о которой твердил Эрнест, предвидевший

приход к власти олигархии, не казалась им серьезной.

Он призывал их к бдительности, но они слишком верили

в свои силы. В их теории социальной эволюции не было

м)еста для олигархии, и они отказывались ее видеть.
—	Вот пошлем тебя в конгресс, и все устроится,—

говорили они Эрнесту на одном из наших конспиратив¬

ных собраний.
—	А если меня выкинут из конгресса,— холодно

спрашивал Эрнест,— а потом поставят к стенке и разне¬

сут мне череп? Как это вам) понравится?
—	Тогда мы подымемся все как один!—сразу от¬

кликнулось несколько голосов.— Мы двинем против них

все свои силы!
—	И захлебнетесь в собственной крови,— ответил

Эрнест.— То же самое утверждал и средний класс, а где

сейчас его хваленые силы?
215

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
НА ПЕРЕЛОМЕ
Мистер Уиксон не посылал за папой, они встретились

неожиданно — на пароме, шедшем в Сан-Франциско,

и, следовательно, предостережение, с которым он обра¬

тился к папе, было делом случая. Если бы не эта встреча,

никакого предостережения не было бы. Правда, это ни¬

чего не изменило. Отец вел свой род от пассажиров

«Мейфлауера» ^ и его не так-то легко было сломить.
—	Эрнест был совершенно прав!—сообщил он мие

уже с порога.— Твой Эрнест — умница{ Я бы такого зятя

не променял ни на Рокфеллера, ни на короля англий¬

ского.
—	Что случилось?— испуганно спросила я.
—	Олигархия и в самом деле точит зубы — на нас

с тобой во всяком случае. Мне сообщил об этом Уиксон

чуть ли не этими самыми словами. Собственно для оли¬

гарха он проявил величайшую любезность — предло¬

жил мне вернуться в университет. Как это тебе нравит¬

ся? Грязный обирала Уиксон решает вопрос, быть или

не быть мне профессором Калифорнийского университе¬

та! Впрочем, он осчастливил шпя и еще более лестным

предложением: возглавить грандиозный институт фи¬

зических наук — это новый проект наших олигархов:

ведь им нужно куда-то девать свои прибыли.
«Помните, что я сказал этому социалисту, приятелю

вашей дочери?—спросил он меня.— Я заявил ему, что

мы раздавим рабочий класс. И так оно и будет. Перед

вами я преклоняюсь, как перед ученым. Но если вы свя¬

жете свою судьбу с судьбой рабочего класса, вам тоже

солоно придется. Вот и все, что я вам хотел сказать».

И он повернулся и пошел прочь.
—	Значит, нам нужно поторапливаться со свадь¬

бой,— сказал Эрнест, узнав об этом.
Тогда я не поняла, что он имеет в виду, но вскоре мне
' Один из первых кораблей, на которых вскоре после открытия

Нового Света прибыли в Америку колонисты. Потомки этих ран¬

них посе\енцев чрезвычайно гордились своей родословной. Однако

с течением времени семя их рассеялось по всей стране, так что, в

сущности, каждый американец мог считать, что в его жилах течет

кровь первых колонистов.
216

это стало ясно. Мы как раз ждали квартальной выпла¬

ты сьеррских дивидендов, однако все сроки прошли, а

отец не получил обычного извещения. Повременив не¬

сколько дней, он написал в контору. Оттуда немедлен¬

но ответили, что имя отца не значится в книгах Компа¬

нии,— более того, у него вежливо попросили объясне¬

ний.
—	За объяснениями дело не станет, черт бы их по¬

брал совсем! — сказал папа и отправился в банк взять

из сейфа свои акции.
—	Твой Эрнест просто гений,— заявил он мне, воз-

вратясь, когда я помогала ему снять пальто в прихо¬

жей.— Слышишь, дочка, твой будущий муж — гений!
Такие преувеличенные похвалы, я знала по опыту, не

предвещали ничего хорошего.
—	Со мной эта публика уже расправилась,— продол¬

жал папа.— Представь себе, акций как не бывало! В сей¬

фе одни только голые стенки. Видно, вам с Эрнестом дей¬

ствительно придется поторапливаться со свадьбой.
Отец и на этот раз остался верен своим лаборатор¬

ным методам. Он предъявил Сьеррской компании иск,

но, к сожалению, не мог представить суду ее конторских

‘ книг. К тому же с Компанией в суде считались, а с па¬

пой нет. Словом, все вышло как по-писаному. Отец по¬

терпел полнейшее поражение, и открытый грабеж вос¬

торжествовал.
Сейчас мне и грустно и смешно вспомнить, что после

этого свалилось на голову бедного папы. Повстречав ми¬

стера Уиксона на улице в Сан-Франциско, он позволил

себе назвать этого джентльмена отъявленным негодяем.

Папу тут же арестовали, предъявив ему обвинение в

оскорблении действием, приговорили к штрафу и обяза¬

ли впредь не нарушать общественной тишины. Это бы¬

ло так нелепо, что он сам хохотал, вернувшись домой пос¬

ле всей этой эпопеи. Но какой шум подняли местные

газеты! Они самым серьезным образом кричали о

«микробе насилия», кото]рый поражает всякого, кто со¬

прикасается с социалистами. Тихое, мирное житие моего

отца выставлялось примером тлетворного действия этого

ужасного микроба. Некоторые газеты утверждали, что

престарелый профессор не выдержал умственного на¬

пряжения и сошел с ума и что самое целесообразное —
217

отвести ему палату в соответствующем казенном заведе¬

нии. И это было не пустой угрозой. Такая опасность дей¬

ствительно существовала, папа убедился в этом на при¬

мере епископа Морхауза,— и он так хорошо усвоил этот

урок, что никакие преследования не могли уже вывести

его из равновесия;, мне думается, даже его враги стано¬

вились в тупик перед такой сверхъестественной крото¬

стью.
Следующим на очереди оказался наш дом, где про¬

шло мое детство. Папе была предъявлена неведомо отку¬

да взявшаяся просроченная закладная и предложено

немедленно выехать. На самом деле ни о какой заклад¬

ной не могло быть и речи: за участок было полностью за¬

плачено при покупке, а дом строился на наличные день¬

ги; и участок и дом были свободны от долгов. Но это не

помешало нашим гонителям составить закладную по

всей форме, со всеми полагающимися подписями и даже

с отметками об уплате процентов за много лет. На сей раз

папа и не пикнул: раз у него забрали все деньги — зна¬

чит, могли забрать и дом. Искать защиты было негде.

У власти были те, кто решил его уничтожить. Папа был

истинный философ — он даже не сердился больше.
—	Меня решено раздавить,— говорил он,— но отсю¬

да еще не следует, что я должен сам рыть себе могилу.

Нет, уж пощажу свои старые кости. Достаточно меня

били. Не хватает мне еще на старости лет угодить в сума¬

сшедший дом!
Кстати, это возвращает меня к нашему епископу Мор-

хаузу, о котором я давно не упоминала. Но сначала рас¬

скажу о нашей с Эрнестом свадьбе. Я понимаю, что по

сравнению с описываемыми здесь событиями все лич¬

ное должно отступить на второй план, и расскажу об

этом коротко.
—	Вот мы и настоящие пролетарии,— сказал мне

отец, когда мы покидали свой дом.— Я часто завидовал

твоему жениху: очень уж хорошо он знает пролетариат.

Ну, а теперь и мне представляется возможность узнать

и изучить его.
Очевидно, в папе заговорила романтическая жилка.

Он и наши бедствия склонен был рассматривать как сво¬

его рода приключение. В душе его не было места ни зло¬

бе, ни обиде. Простодушный мудрец, он неспособен был
218

к мстительным чувствам, а широкие духовные интересы

позволяли ему легко мириться с утратой привычных жи*

тейских удобств. Когда мы переехали в плохонькую че¬

тырехкомнатную квартирку в пролетарском районе Сан-

Франциско, южнее Маркет-стрит, папа радовался этой

перемене, как ребенок. С этой свежестью восприятия он

соединял зрелость и безошибочную ясность мысли, свой¬

ственную выдающемуся ученому. Ум его и в преклонном

возрасте не утратил своей гибкости. Он не был рабом

предубеждений, условное, привычное не имело над ним

власти. Только научные и математические истины были

для него обязательны, только с ними он считался. Мой

отец был великий ученый. У него была душа и ум1 вы¬

дающегося человека. В некоторых отношениях он пре¬

восходил даже Эрнеста, а выше Эрнеста для меня не

было никого.
Меня тоже отчасти радовала перемена в нашей жиз¬

ни. Она спасала нас от организованного остракизма,

которому мы подвергались в родном городе, с тех пор как

навлекли на себя немилость нарождающейся олигар¬

хии. К тому же «приключение» это и для меня было

исполнено романтики, тем» более волнующей, что то была

романтика любви. Изменение наших жизненных обстоя¬

тельств ускорило мой брак, и в четырехкомнатную квар¬

тирку на Пелл-стрит, в одной из трущоб Сан-Франциско,

я въехала уже как жена Эрнеста.
А самое главное — я дала Эрнесту счастье! Я вошла

в его бурную жизнь не как новая, беспокойная сила, но

как сила, проливающая мир и радость. Со мной Эрнест

отдыхал* Это было для меня лучшей наградой, а также

свидетельством того, что я выполняю свой долг. Зажечь

улыбку светлой радости и забвения в этих милых, уста¬

лых глазах — разве не было для меня величайшим сча¬

стьем?!
Милые, усталые глаза! Эрнест работал, как редко

кто работает, и всю жизнь трудился для других,— это

лучшее мерило его мужества, его высокого сознания. А

сколько было в нем человечности и нежности! Бесстраш¬

ный борец, с телом гладиатора и душою орла, он был

чуток и ласков со мной, как поэт. Да он и был по¬

этом. Дело его было для него песней. Всю жизнь пел он

песнь о человеке. Душу Эрнеста переполняла любовь к
219

человеку, и этой любви он отдал жизнь, ради нее при¬

нял мученический венец.
И это — без всякой надежды на воздаяние. В миро¬

воззрении Эрнеста не было места вере в загробную

жизнь. Весь устремленный в бессмертное, он отрицал

бессмертие. Не правда ли, какой парадокс! Пламен¬

ный дух, он обрек себя холодной и суровой философии —

материалистическому мюнизму. Я спорила с ним, говоря,

что залогом бессмертия служит мне его крылатая душа

и что мне, видно, придется прожить не одну вечность,

чтобы измерить величие ее полета. И Эрнест обнимал

меня и шутя называл своим! маленьким метафизиком*;

усталости в глазах как не бывало, из них струился свет

любви, который уже сам по себе был вернейшим доказа¬

тельством его бессмертия.
И еще он называл меня своей милой дуалисткой и

объяснял, что Кант, создавший учение о чистом» разуме,

предал разум во имя служения богу. Он приводил мне

этот пример, уверяя, что я способна сделать то же са¬

мое! И когда я, приняв это обвинение, храбро заявляла,

что никакой вины тут не вижу, он еще крепче прижимал

меня к себе и смеялся, как может смеяться только ду¬

ша, возлюбившая бога. Я утверждала, что наследствен¬

ность и среда так же бессильны объяснить своеобразие

и одаренность его натуры, как неуклюжие холодные паль¬

цы науки не способны нащупать, отделить и препариро¬

вать то неуловимое, что является основой всякой жизни.
Я считала пространство атрибутом божества и видела

в человеческой душе отражение божественной сущно¬

сти. И когда Эрнест называл меня своим» неисправимым»

метафизиком, я называла его моим бессмертным мате¬

риалистом. Так мы любили друг друга и были счастли¬

вы. Я прощала ему материализм ради его высокого слу¬

жения, к которому не примешивалось и тени корысти,

ради его безграничной скромности, исключавшей всякое

самодовольство и самолюбование.
Но гордость была ему присуща. Какой же орел не

знает гордости! Эрнест говорил: куда больше величия в

том, чтобы слабый огонек жизни почитал себя богопо¬

добным, чем чтобы божество почитало себя божеством.

И он прославлял в человеке все то, что мнил земным и

смертным. Он любил читать м«е вслух один поэтический
220

отрывок. Всего стихотворения он не . знал и не мог до¬

искаться, кто его автор Я привожу здесь эти строки не

только потому, что Эрнест любил их, но и потому, что ви¬

жу в них отражение той же противоречивости, что жила

в моем муже, узнаю ту же силу духа и то же отрица¬

ние его. Ибо как мюжет человек, с восторгом, страстью и

пламенным вдохновением повторяющий эти строки, быть

только прахом земным, мимолетной тенью, зыбким,

ускользающим облачком!
Мой по праву рожденья удел — торжество

И удача в суровой борьбе.
Жизнь я славлю свою, всей земле я пою

О моей высокой судьбе.
Узнай не одну я — мильоны смертей,
Что нас ждут до конца времен,—
Все ж, как чашу вина, пью я счастье до дна

Всех стран, веков и племен.
О пенная Гордость, о терпкая Власть,
О сладкая Женственность! — я
На коленях пью, славя чашу мою,
Золотой нектар бытия.
Я пью за Жизнь, я пью за Смерть,
Воспевая и эту и ту.
Пусть умру я — другой бокал круговой

Подхватит, как я. на лету.
Я тот, кого ты в мир труда и мечты

Из рая изгнал, мой творец.
Здесь я прожил века, здесь пребуду, пока

Не придет вселенной конец.
Ведь это мой мир, мой прекрасный мир.
Мир страданий, душе дорогих:
Здесь я сердцем постиг и младенческий крик

И пытку мук родовых.
Пульс грядущих веков в юной алой крови!
Страсти целого мира вместив.
Этот дикий поток все сметает с дорог.
Самый ад на пути загасив.
От плоти до праха — я человк«,
От трепетной плоти земной.
*	Имя автора стихотворения, известного кам только по этому

отрывку, навсегда утеряно.
221

От сладостной тьмы нашей первой тюрьмы

До сиянья души нагой.
Кость от кости моей и от плоти плоть,
Мир покорен веленьям моим,
И к Эдему пути он стремится найти,
И порыв его непобедим.
Дай мне выпить, господь, кубок жизни до дна,
Весь в радуге красок живых,
И вечную ночь я смогу превозмочь

Виденьями снов золотых.
Я тот, кого ты в м-ир труда и мечты

Из рая изгнал, мой творец.
Здесь я прожил века, здесь пребуду, пока

Не придет вселенной конец.
Ведь это мой мир, мой прекрасный мир.
Царство радости светлой моей —
От сверкающих льдов заполярных краев

До тьмы любовных ночей
Эрнест работал, выбиваясь из сил. Выносливый орга¬

низм многое дозволял ему, но глаза его говорили об утом¬

лении. Милые, усталые глаза! Эрнест спал всего каких-

нибудь четыре-пятиь часов в сутки и все же не успевал

переделать всю свою ежедневную работу. Он продолжал

пропагандистскую* работу, и его лекции в рабочих ауди¬

ториях были расписаны на недели вперед. Много време¬

ни отнимала избирательная кампания: возни было

столько, что другому хватило бы на целый рабочий день.

С разгромом социалистических издательств его скудные

авторские доходы прекратились, и надо было думать о

новом заработке; не только революционная работа, но и

жизнь предъявляла свои требования. Эрнест переводил

для журналов научные и философские статьи и, придя до¬

мой поздно вечером, утомленный сутолокой избиратель¬

ной кампании, садился за стол и работал далеко за пол¬

ночь. Ко всему прочему он еще и учился, учился до са¬

мой смерти, и умудрялся делать большие успехи.
И он еще находил время дарить мне любовь и счастье.

Разумеется, это было возможно только потому, что я все¬

цело жила его жизнью. Я научилась стенографировать

и писать на машинке и стала его секретарем. Эрнест уве¬
♦	Перевод Б. Лейтнна. (Прим. ред.)
222

рял, что этим я наполовину его разгружаю. Во всяком

случае, это позволяло мне целиком войти в его работу.

Мы жили одними интересами, вместе трудились и вме¬

сте отдыхали.
А сколько драгоценных минут М1Ы урывали для себя,

похищая и^ у работы, пусть это было только слово, ко¬

роткий поцелуй, мгновенная вспышка любви... Взятые

у жизни украдкой, эти минуты были тем сладостней. Ибо

мы жили на сверкающих высотах, где воздух был про¬

зрачен и чист, где труд был обращен на пользу челове¬

чества и куда низменным, эгоистическим» побуждениям

не было доступа. Мы любили нашу любовь и никогда

ничем ее не осквернили. И самое главное: я выполняла

свой долг. Я давала отдых и покой тому, кто самоотвер¬

женно работал для других,— моему милому материали¬

сту с усталыми глазами.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ЕПИСКОП
Когда мы поженились, случай опять свел меня с епи¬

скопом Морхаузом. Но расскажу по порядку. После свое¬

го ошеломляющего выступления на съезде ИПГ епископ,

добрая душа, не устоял перед уговорами заботливых дру¬

зей и взял отпуск. Однако вернулся он, еще более утвер¬

дившись в своем! решении проповедовать веру истинную.

Первая же его проповедь повергла в ужас всех прихо¬

жан, так как она была почти дословным повторением то¬

го, что епископ говорил съезду. Снова и снова твердил

он, что церковь отринула учение Христа и на место спаси¬

теля поставила маммону,
В результате беднягу отправили, уже не спросясь, в

частную психиатрическую лечебницу, меж тем как газе¬

ты скорбели о его душевном заболевании и умилялись

его кротости и голубиной чистоте. В лечебнице епископа

держали на положении узника. Я несколько раз пыта¬

лась навеститпь его, но не была допущена. Меня глубоко

волновала трагедия разумного, нормального, чистого ду¬

шой человека, раздавленного жестоким насилием обще¬

ства, так как мне был хорошо знаком и здравый ум и бла¬
.223

городные поОуждения епископа. Эрнест говорил, что его

погубило незнание законов биологии и социологии, оно-

то И'помешало ему стать на правильный путь в борьбе

с торжествующим злом.
Меня страшила беспомощность нашего друга. Если

он не отступится от своих убеждений, его ждет смири¬

тельная рубашка. И ничто не спасет его — ни деньги, ни

высокое положение, ни образование. Его взгляды каза¬

лись обществу опасными, и общество не допускало, что

их может исповедовать нормальный человек. Так по край¬

ней мере дело рисовалось мне.
Но голубиная кротость не помешала епископу про¬

явить на этот раз М1удрость змия. Он понял грозящую

ему опасность и, увидев себя в сетях, сделал попытку

освободиться. Он вынужден был один бороться за свое

спасение, не рассчитывая на помощь таких друзей, как

папа, Эрнест или я. Принудительное затворничество его

отрезвило. Вскоре душевное здоровье вернулось к епи¬

скопу Морхаузу: видения не посещали его больше, он

окончательно излечился от мании, будто долг обще¬

ства — пасти Христову паству.
Короче говоря, он выздоровел, совсем выздоровел,

и газеты, а также церковники радостно приветствовали

его возвращение. Я однажды зашла в храм, Где он слу¬

жил. Его проповедь ничем не отличалась от тех, какие он

произносил, когда ему еще не являлись видения. Разо¬

чарование, возмущение овладели мной. Неужели нашего

епископа все-таки удалось сломить? Так, значит, он

трус? И отречение вырвали у него угрозами? А может

быть, этот подвиг оказался ему не под силу, и он вынуж¬

ден был сдаться перед тиранией установленного?
Я побывала у епископа в его роскошном особняке.

Как ужасно он изменился! Исхудал, лицо избороздили

морщины, которых я раньше не замечала. Чувствовалось,

что он смущен и не рад моему приходу. Во время нашего

разговора он все теребил рукав, глаза его бегали по сто¬

ронам, не решаясь встретиться с моими. Видно было, что

мысли его где-то блуждают, он то умолкал, то говорил

бессвязно, перескакивая с одного на другое. Ничто не

напоминало в нем знакомого мне спокойного человека с

благостным лицом Христа, с ясными, прозрачными гла¬

зами, со взором светлым и безбоязненным, как его душа,
224

й'д
«ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА».

«ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА».

Беднягу, конечно, истязали, решила я, побоями при¬

вели к смирению. Он не устоял перед этой волчьей

стаей.
Мне было грустно, бесконечно грустно. Речи епископа

звучали уклончиво, и он так настораживался при каж¬

дом м10ем слове, что я не решалась ни о чем! расспраши¬

вать. Туманно упомянул он о своей болезни, а потом

мы толковали о вопросах, касающихся его храма, о не¬

давно отремонтированном органе и всяких благотвори¬

тельных делах. Когда я собралась уходить, епископ так

открювенно обрадовался, что я, наверно, не сдержала

бы смеха, когда бы сердце мие не жгли слезы.
Бедный подвижник! Если бы только я знала! Он сра¬

жался, как титан, а я и не подозревала. Один, совсем

один среди миллионов своих ближних, он продолжал

борьбу. Колеблясь между страхом> и верностью долгу

и правде, он не предал долга и правды. И так глубоко

было его одиночество, что даже мне он не доверился.

Горе научило его осторожности.
Вскоре все это открылось мне. Однажды епископ ис¬

чез. Он никого не предупредил о своем уходе. Так как

дни проходили за днями, а он все не появлялся, в городе

возникли слухи, что в припадке внезапного помеша¬

тельства он наложил на себя руки. Но эти предположе¬

ния рассеялись, когда стало известно, что епископ рас¬

продал все свое имущество: городской дом и загородную

виллу в Менло-парке, все картины, коллекции и даже

заветное свое сокровище — библиотеку. Словом, готовясь

к решительном1у шагу, епископ втихомолку разделался

со всем СВОИМ) земиым достоянием.
Все это произошло в то время, когда мы были заняты

собственньши горестями. И только после переезда на но¬

вую квартиру, когда для нас началась новая жизнь, мы

стали думать и гадать о том, что случилось с епископом.
Разгадка не заставила себя долго ждать. Однажды,

в сумерки, я спустилась вниз, в мясную, чтобы купить к

ужину отбивные котлеты. (Теперь, в нашем новом) поло¬

жении, М.Ы последнюю дневную трапезу называли не обе¬

дом, а ужином.)
Когда я выходила из мясной, кто-то вынырнул из

дверей зеленной лавки, тут же рядом. Что-то знакомое в

этой нахохленной фигуре заставило меня обернуться.
15.	Джек Лондон. Т. VI.	225

Но заинтересовавший меня человек свернул за угол и

быстро удалился. Я вгляделась. Сутулые плечи незна¬

комца и седая бахромка волос М1ежду воротником) и по¬

лями шляпы безусловно кого-то Mine напоминали. Вместо

того чтобы вернуться домой, я бросилась за ним следом,

стараясь отогнать мысли, невольно приходившие мне в

голову. Не может быть, говорила я себе. В этом выцвет¬

шем комбинезоне, обтрепавшемся и не по росту длин¬

ном— нет, ни за что не поверю!
Я остановилась, смеясь над собой, готовая прекратить

нелепую погоню. Но эти плечи и седые кудри... И я сно¬

ва побежала следом. Обгоняя незнакомца, я бросила на

него испытующий взгляд, а потом круто повернулась.

Да, никаких сомнений, это и в самом деле был епископ

Морхауз.
Епископ остановился. От неожиданности у него пре¬

секлось дыхание, большой бумажный пакет выскользнул

из рук и упал на тротуар. Из разорванной бумаги нам

под ноги покатилась картошка. Епископ смотрел на меня

с удивлением и испугом. Он весь как-то поник, плечи

еще больше ссутулились.
Я протянула ему руку. Он пожал ее — его рука была

холодная и влажная,— смущенно откашлялся, и я заме¬

тила у него на лбу капли пота. Видно было, что он не

может прийти в себя от испуга.
—	Картошка,— чуть слышно пробормотал он.— Ка¬

кая жалость!
Мы оба нагнулись и начали подбирать картошку и

укладывать в рваный пакет. Епископ бережно, локтем

прижал его к себе. Между тем я выразила радость по

поводу нашей нечаянной встречи и начала упрашивать

его сейчас же идти к нам.
—	Папа так обрадуется,— уговаривала я.— И жи¬

вем! мы совсем рядом.
—	Нет, нет,— отвечал он.— Мне нельзя. Прощайте.
Он боязливо огляделся, словно опасаясь, что за ним
следят, и вдруг пошел прочь.
—	Дайте мне ваш адрес, я как-нибудь зайду,— пред¬

ложил он, видя, что я упорно следую за ним с явньш на¬

мерением не упускать из виду, после того как я так сча¬

стливо на него набрела.
—	Нет,— твердо сказала я.— Я не отпущу вас.
226

Он посмотрел на картошку, вываливавшуюся из па¬

кета, и на сверток в другой руке.
—	Поверьте, это невозможно. Простите меня. Если

бы вы только знали...
Казалось, он был готов разрыдаться, но уже в сле¬

дующую М1инуту овладел собой, и голос его зазвучал уве¬

ренно.
—	Видите, у меня провизия,— продолжал он.— Это

очень печальная история. Ужасная история, я бы сказал.

Есть тут одна старушка. Она голодает. Надо ей сей¬

час же это отнести. Позвольте же мне. Вы сами пони¬

маете... А потом я вернусь. Обещаю вам.
—	Ну, что ж, пойдемте вместе,— предложила я.—

Это далеко?
Он снова вздохнул, но подчинился.
—	В квартале отсюда... Но только, пожалуйста,

скорее.
В этот вечер благодаря епископу я кое-что узнала о

том, что непосредственно меня окружало. До сих пор я

и не догадывалась, какая ужасная, беспросветная нуж¬

да ютится со мною рядом. Я не заним1алась благотво¬

рительностью. Эрнест не раз говорил мне, что облегчать

нужду делам1И милосердия — все равно, что лечить язву

примочками. Ее надо удалить, говорил он. Дайте рабо¬

чему его полный заработок. Назначьте пенсию тому, кто

честно потрудился в жизни,— и вам» не придется зани¬

маться благотворительностью. Убежденная его довода¬

ми, я все силы отдавала нашему делу и не растрачивала

их на облегчение тех страданий, которые на каждом» ша¬

гу порождает несправедливый общественный строй.
Я последовала за моим спутником, который вскоре

привел меня в тесную камюрку во дворовом флигеле.

Здесь жила старушка — немка лет шестидесяти, как

сообщил мне епископ. Она удивленно вскинула на меня

глаза, но, приветливо поздоровавшись, опять уставила

их на свою работу. На коленях у нее лежали М1ужские

брюки. Рядом на полу высилась кипа таких же брюк. Уви¬

дев, что в комнате нет ни угля, ни растопки, епископ сно¬

ва куда-то ушел.
Заинтересо'вавшись ее работой, я подняла с полу

пару брюк.
227

. — Шесть центов,— сказала старушка, ласково кивая

головою, но не поднимая на М1еня глаз.
Она не слишком проворно управлялась со своим де^

лом, зато ни на минуту не отрывалась от него. Видно

было, что все ее существо подчинено одному только им¬

пульсу — шить и шить, класть стежок за стежком.
—	Только и всего? — удивилась я.— За такую рабо¬

ту? Сколько же врем1ени берет одна пара?.
—	Да, да,— сказала она.— Так они платят. Шесть

центов за отделку брюк. На каждую пару у меня уходит

два часа.
Хозяин этого не знает,— добавила она, видимо,

боясь, как бы не повредить своему работодателю.— Он

не виноват, что я так долго копаюсь. Ревматизм совсем

замучил. Молодые, пожалуй, вдвое быстрее справляют^

ся. На хозяина грех жаловаться. Видите, он дает мне

работу на дом — знает, как на меня действует шум ма¬

шины. Кабы не его доброе сердце, пришлось бы с голоду

помирать.
Да, швеям в мастерской он платит восем»ь центов с

пары. Но что поделаешь!.. Теперь и молодым не хватает

работы. А уж старуха пропадай совсем». Бывает, что до¬

мой принесешь одну только пару. Ну, а сегодня до вечера

с восемью нужно справиться.
Я спросила, сколько часов она проводит за работой.

Она сказала, что это зависит от сезона.
—	Летом, когда срочные заказы, работаю с пяти

утра до девяти вечера. А зимой холод не позволяет. Бы¬

вает, руки так сведет, что пальцы не гнутся. Пока их

еще разогреешь... Зато уж потом засиживаюсь за пол¬

ночь.
Да, последнее лето было трудное. Кризис, сами знае¬

те. Прогневили мы, видно, бога. На этой неделе у меня

первый раз работа. А известно, когда работы нет, туго¬

вато приходится. Я всю жизнь с иглой. И дома, в Гер¬

мании, и здесь, в Сан-Франциско, вот уже тридцать три

года. Главное, было бы чем) уплатить за квартиру. До¬

мохозяин у нас добрый, но насчет квартирной платы

строг. Что ж, это его право. Хорошо хоть за квартиру не¬

дорого берет. Три доллара за эту вот комнату. Разве это

много? -Но только попробуй наскреби каждый месяц эти

три доллара!
228

Она умолкла и, все так же покачивая головой, скло¬

нилась над шитьем.
—	У вас, должно быть, каждый цент на счету? —

снова вызвала я ее на разговор.
Она закивала головой.
—	Только бы за квартиру отдать, а там) уж как-ни¬

будь. Конечно, мяса не купишь. И кофе пз^<угой попьешь,

забелить-то его нечем. Но уж раз-то в день обязательно

покушаешь, а когда и два.
Старушка сказала это не без гордости, с тем оттенком

удовлетворения, какое дает жизненный успех. Она про¬

должала шить молча, и я заметила, как внезапно набе¬

жавшая грусть затуманила ее добрые глаза и залегла

у рта горькими складками. Взгляд ее устремился куда-то

далеко. Старушка быстро отерла непрошеную слезу.

Она М1ешала ей шить.
—	Нет, это не с голоду сердце ноет,—пояснила

она.—К голоду нам не привыкать стать. Дочку мне схо¬

ронить пришлось — машина ее сгубила. Нелегко ей жи¬

лось, бедняжке,— всегда в работе да в заботе. А все

же я никак не пойму — уж такая была крепкая, ей, бы¬

вало, все нипочем. И совсем молодая: сорок лет — не- ,

большие года. Работала всего-то каких-нибудь тридцать

лет. Правда, сызмальства ей начать пришлось. Муж у

меня рано помер: котел у них разорвался на заводе.

Что было делать? Ей как раз одиннадцатый годок по¬

шел, но большая была девочка, крепкая. Это ее машина

извела. Нет, нет, не говорите, я знаю, что машина. Про¬

ворнее моей дочки не было работницы на фабрике. Уж я

сколько передумала — а теперь знаю... Потому-то и не

могу работать в мастерской: машина на меня действует.

Все мне чудится, будто она твердит: «Да-да, я-я». И так

весь день-деньской. Поневоле вспомнишь дочку и уж с ра¬

ботой никак не сообразишь.
На старые ее глаза опять навернулись слезы. Ста¬

рушка утерла их ладоиью и низко склонилась над ши¬

тьем.
Я услышала, как епископ, спотыкаясь, подымается

вверх по лестнице, и поспешила открыть ему. Боже, ка¬

кое это было зрелище! Он тащил на спине полмешка угля,

сверху лежала растопка. Все лицо у него было черное,

пот струйками сбегал по щекам. Он сбросил свою ношу
229

у печки и, достав из кармана пестрый платок, принялся

вытирать им лицо. Я не верила своим глазам. Трудно

было узнать нашего епископа в этом» чумазом, как уголь¬

щик, рабочем, одетом в расстегнутую у ворота дешевую

блузу (пуговицу он где-то потерял), а главное — в коми

бинезон. Особенно неприглядным казался мне его ком¬

бинезон: сильно потертые брюки спускались на самые

пятки, а в поясе стянуты были ремешком, как у поден¬

щика.
Епископу было жарко от натуги, но у бедной старуш¬

ки коченели пальцы, и, прежде чем уйти, он растопил

печку. Я начистила картошки и поставила ее на огонь.

Впоследствии мне не раз приходилось слышать о еще бо¬

лее тяжких горестях, погребенных в мрачных колодцах

окрестных домов.
Наконец, М1Ы явились домой, где Эрнест уже ждал

меня с беспокойством. Когда первая радость и волнение,

вызванные напшм приходом, улеглись, епископ с наслаж¬

дением откинулся на спинку кресла, вытянул ноги в об¬

висающих штанах и облегченно вздохнул. Он сказал, что

впервые со дня своего исчезновения встречается с друзья¬

ми. Очевидно, он сильно истосковался за эти недели оди¬

ночества. Он многое порассказал нам, но больше всего

говорил о том, какое для него счастье выполнять заветы

Учителя.
—	Теперь я поистине пасу его овец. Мне преподан

великий урок. Нельзя насыщать душу, пока голодно тело.

Накормите их сперва хлебом, маслом и картофелем —

только тогда они возжаждут пищи духовной.
Он с удовольствием ел мои котлеты. Никогда в преж¬

нее время я не замечала у него такого аппетита. Когда мы

заговорили об этом, епископ сказал, что чувствует себя

превосходно, как никогда в жизни.
—	Я теперь все пешком хожу,— сказал он и залился

краской при мысли о том времени, когда разъезжал в ка¬

рете, как будто это бог весть какой грех.
—	Вот и здоровье мое поправилось,— прибавил он

поспешно,— а главное, я счастлив, трудно сказать, как

счастлив. Наконец-то я в самом деле принял посвящение.
И все же на лице его была печать скорби,— то была

вся скорбь М1ира, которую он взвалил себе на плечи. Те¬

перь он видел жизнь во всей ее неприглядности, и это
230

была не та жизнь, о которой ему говорили убористые

тома его библиотеки.
—	И всем этим я обязан вам, молодой человек,— об¬

ратился он к Эрнесту.
Тот смутился.
—	Я предупреждал вас,— сказал он неловко.
—	Вы не поняли М1еня,— возразил епископ.— Я го¬

ворю не в упрек вам, а в благодарность. Вам я обязан

тем, что вышел на путь истинный. От теорий вы привели

меня к подлинной жизни. Вы раскрыли мне глаза на об¬

ман, царящий в обществе. Вы были светом, светившим

во тьме, а ныне и я узрел свет. И я был бы счастлив, ес¬

ли бы не...— голос его болезненно дрогнул, глаза расши¬

рились от страха,— если бы не мои гонители. Я никому

не причиняю зла. Почему они не оставят меня в покое?

Хотя дело не в этом). Такова природа всякого гонения.

Но лучше бы они меня исполосовали бичами или сожгли

на костре, лучше бы распяли вниз головой. Самое страш¬

ное для меня — смирительный дом. Каково это — быть

брошену в узилище бесноватых! Все во мне содрогается

при этой мысли. В лечебнице я насмотрелся на них.

Они неистовствую г. Кровь леденеет в жилах при одном

воспоминании. И провести остаток дней среди воплей мя¬

тущегося безум1ия! О, только бы не это! Только не это!
Больно было смотреть на бедного епископа. Руки у

него тряслись, тело дрожало, как в ознобе,— казалось,

всем существом он стремится отогнать страшные видения,

встающие в пам)яти... Но он так же внезапно успокоился.
—	Простите,— сказал он кротко.— Это все нервы.

Если путь мой и приведет меня в бездну ужаса, да

свершится воля его. Мне ли роптать на пославшего ме¬

ня в мир?
Рыдания подступили м>не к горлу. Великий епископ!

Воин! Воин во имя божие!
За этот вечер он многое рассказал нам.
—	Я продал свой дом, вернее — дома, и все мое до¬

стояние, и сделал это тайно, иначе мне ничего не остави¬

ли бы. Это было бы ужасно. Я просто надивиться не мо¬

гу, сколько картофеля, хлеба, мяса и топлива можно ку¬

пить на двести — триста тысяч долларов.— Епископ по-

^рнулся к Эрнесту.— Вы были правы, молодой человек.

1руд оплачивается ужасающе низко. Я никогда не тру¬
231

дился и только велеречиво взывал к фарисеям*, думая, что

проповедую слово божие, а между тем у меня у самого бы¬

ло полумиллионное состояние. Я представления не имел,

что значат полмиллиона, пока не научился исчислять

деньги стоимостью картофеля, хлеба, масла, мяса. А тогда

я понял и другое. Я понял, что мне принадлежат горы кар¬

тофеля, хлеба и мяса и что я и пальцем не пошевелил,

чтобы добыть их. И мне стало ясно, что кто-то другой

трудился, добывал — и был потом ограблен. А столкнув¬

шись с бедняками, я воочию увидел тех, кто ограблен,

кто голодает и нуждается, потому что их всего лишили.
По нашей просьбе он опять вернулся к рассказу о себе.
—	Деньги? Я открыл счета на несколько вымышлен¬

ных имен в различных банках. Никогда их не отнимут у

меня — хотя бы потому, что не найдут. И я так рад этим

деньгам}! Сколько на них можно купить всякой провизии!

Никогда я не знал, на что нужны деньги.
—	Деньги нужны, между прочим, и нам — на пропа¬

гандистскую работу,— сокрушенно вздохнул Эрнест.—

Большая была бы польза.
—	Вы думаете? Не знаю... Я не поклонник политики.

Боюсь, что тут я совершеннейший профан...
Эрнест, со свойственной ему в этих вопросах деликат»

костью, промолчал, хотя ему лучше, чем кому-либо, было

«звестно, как нуждается в средствах социалистическая

партия.
—	Живу я в меблированных комнатах,— продолжал

епископ,—и нигде не засиживаюсь подолгу—бокюь. Сни¬

маю еще две каморки в рабочих семьях, в разных концах

города. Это непростительное мотовство с моей стороны,

но оно вызвано необходимостью. Экономлю деньги тем,

что сам стряпаю, хотя время от времени позволяю себе

роскошь зайти в дешевое кафе. Кстати, я сделал от¬

крытие. Раньше я только слышал о тамала — представь¬

те, это превосходное блюдо, особенно вечером, когда вас

до костей пробирает ветер и сырость. Дорогое оно, конеч¬

но, но я знаю один ресторанчик, где вам за десять цен¬

тов отпустят тройную порцию; качеством оно несколько

хуже, но согревает замечательно.
*	Мексиканское блюдо, часто упоминаемое в книгах того вре¬

мени. Очевидно, обильно сдабривалось пряностями. Рецепт его

приготовления до нас не дошел.
232

Итак, молодой человек, с вашей помощью я обрел

свое призвание. Тружусь на ниве господней,— он посмо¬

трел на меня с улыбкой.— Вы застигли меня на работе.

Но никто из вас, разумеется, меня не выдаст.
Епископ сказал это с видимой беспечностью, нр чув¬

ствовалось, что на душе у него неспокойно. Он обещал

вскоре зайти опять, но неделю спустя мы прочитали о

трагической судьбе епископа Морхауза, которого при¬

шлось свезти в городскую больницу для умалишенных.

Как говорили газеты, он был в тяжелом, но не безна¬

дежном состоянии. Тщетно добивались мы свидания с

узником, а также врачебной экспертизы. На все наши во¬

просы мы не получали никакого ответа, за исключением

все той же стереотипной фразы: состояние тяжелое, но

не безнадежное...
—	Христос велел богатому юноше продать свое иму¬

щество и деньги раздать нищим,— говорил Эрнест с го¬

речью.— Епископ последовал его завету —и угодил в су¬

масшедший дом. Сейчас другое время, другие порядки:

богача, раздающего свое имущество беднякам, объявляют

сумасшедшим». Вопрос не подлежит обсуждению! Обще¬

ство высказалось— и баста!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ВСЕОБЩАЯ СТАЧКА
Эрнест был избран в конгресс осенью 1912 года, когда

политическая обстановка в стране сложилась для социа¬

листов благоприятно. Этому немало способствовало па¬

дение Херста ^ Плутократия справилась с ним шутя. Из¬

дание многочисленных газет обходилось Херсту в восем¬
^ Уильям Рандолф Херст, молодой калифорнийский миллионер,

один из влиятельнейших издателей страны. Его газеты, выходив¬

шие во всех бо\ьших городах США, были рассяитаиы на массово^

го читателя — рабочих и средний класс. Популярность Херста вы¬

двинула его в первые ряды демократической партии, которая давно

уже была демократической только по названию. Политическая про¬

грамма Херста, демагогически сочетавшая проповедь некоего выхо¬

лощенного социализма с мелкобуржуазной апологетикой капитала,

представляла собой нечто ни с чем не сообразное. Несмотря на яв¬

ную нелепость этой программы, пытавшейся соединить несоеди¬

нимое, плутократы одно время серьезно побаивались Херста,
233

надцать лииллионов долларов ежегодно, причем издерж¬

ки эти с лихвой покрывала плата за печатаемые им объ¬

явления. Таким образом, источником финансового могу¬

щества Херста был средний класс. Тресты не нуждались

в рекламе ^ Для того, чтобы свалить Херста, достаточ¬

но было лишить его объявлений.
Уничтожен был пока что не весь средний класс — на¬

иболее стойкая его часть все еще цеплялась за жизнь.

Но те мелкие фабриканты и дельцы, которые еще кое-

как тянули, были всецело отданы на милость плутокра¬

тии. Их лишили всякой самостоятельности, как экономи¬

ческой, так и политической. Достаточно было хозяйского

окрика, чтобы они отняли у Херста свои объявления.
Херст отчаянно сопротивлялся. Он продолжал выпу¬

скать свои газеты, терпя ежемесячный убыток в полтора

миллиона долларов; мало того, продолжал печатать объ¬

явления, за которые ему никто не платил. Новый хозяй¬

ский окрик — и мелкие дельцы и фабриканты забросали

его письмами, требуя, чтобы он прекратил печатание их

старых объявлений. Но Херст гнул свою линию. Со всех

сторон сыпались на него судебные предостережения.

Херст пропускал эти угрозы мимо ушей. В конце концов

его засадили на полгода под арест за ослушание и не¬

уважение к суду и вдобавок разорили многочисленными

исками. Это решило его судьбу. Плутократия вынесла

Херсту приговор, подвластный ей суд привел его в испол¬

нение. Вм1есте с Херстом рухнула демократическая пар¬

тия, которую он только недавно возглавил.
С разгромом демократической партии и падением

ее лидера у последователей Херста оставалось только два

пути: либо к социалистам, либо к республиканцам. Боль¬

шинство повернуло к социалистам. Неожиданно нам, со¬

циалистам, пришлось воспользоваться плодами демаго¬

гической пропаганды Херста.
Усилившееся разорение фермеров тоже прибавило

бы нам голосов, если бы не кратковременный дутый

успех фермерской партии. Эрнест и другие социалисти¬

ческие лидеры настойчиво боролись за голоса фермеров.
*	В те времена экономической анархии реклама стоила очень

дорого. Конкурировали друг с другом только небольшие фирмы —

они-то и нуждались в рекламе. Тресты были вне конкуренции.
234

но разгром социалистической прессы и издательств на¬

нес нашей партии слишком большой урон, который не

могла возместить молодая, еще не оперившаяся изуст¬

ная пропаганда. Поэтому политики вроде мистера Кэл¬

вина, сами в прошлом разоренные фермеры, смогли во¬

влечь фермерские массы в бесплодную и безнадежную

кампанию.
—	Вот уж горе-политики,— говорил о них Эрнест,—

тресты и вознесут и разжалуют их в один миг.
Так оно и случилось. Семь спевшихся между собой

крупнейших трестов страны организовали «пул»: сло¬

жив свои огромные прибыли, они создали единый сель¬

скохозяйственный трест. Железнодорожные компании,

контролировавшие тарифы, и биржевые спекулянты,

контролировавшие цены, давно уже обрекли фермерское

население на кабальную задолженность. К тому же оно

задолжало колоссальные суммы банкам и трестам. Фер¬

мерство билось в захлестнувшей его петле. Оставалось

только затянуть ее, что и сделал новый трест.
Кризис 1912 года и без того вызвал ужасающее па¬

дение цен на сельскохозяйственном рынке. Но новый

трест продолжал умышленно снижать цены, доводя фер¬

меров до полного разорения, а железнодорожные компа¬

нии все повышали тарифы, чтобы совсем их доконать.

Фермеры входили в новые долги, не успев разделаться

со старыми. Наконец грянул гром. Было объявлено о

полном прекращении выдачи ссуд под земельную соб¬

ственность и об административно-судебном взыскании

по старым закладным. Что оставалось делать фермерам,

как не отдать тресту свою землю, а отдав, наняться на

службу в тот же самый трест — управляющими, инспек¬

торами, десятниками и простыми рабочими? Теперь они

работали на жалованье. Из мелких собственников они

превратились в прикрепленных к земле рабов, вынуж¬

денных довольствоваться жалкими крохами. Им нельзя

было переменить хозяина, потому что хозяин всюду был

один — плутократия; нельзя было уйти в город — и там

хозяйничала плутократия. Оставался еще один выход —

махнуть на все рукой и превратиться в бродяг, обречен¬

ных на бездомное, голодное существование. Но новые,

более суровые законы против бродяжничества закрыли

для них и эту возможность.
235

На первых порах отдельным фермерам, а местами и

целым общинам, находившимся в особенно благоприят¬

ных условиях, удалось избежать' этой судьбы. Но то бы¬

ли лишь счастливые исключения, которые не могли идти

в счет: не прошло и года, как и их смело, начисто
Все это и заставило социалистических лидеров —

всех, за исключением Эрнеста,— уже осенью 1912 года

заговорить о близком крушении капитализма. Такие

симптомы, как нарастающий кризис и увеличение армии

безработных, уничтожение фермерского сословия и сред¬

него класса, разгром рабочих организаций, оправдыва¬

ли, казалось, самые смелые чаяния и побуждали социа¬

листов перейти в наступление на плутократию.
Увы, мы недооценивали силы противника! Социали¬

сты уже трубили о своей близкой победе на выборах, вы¬

ступая с широковещательными декларациями. Плутокра¬

тия приняла вызов. Трезво взвесив и подсчитав все шан¬

сы, она нанесла нам поражение, расколов наши ряды.

Это агенты плутократии, действуя исподтишка, вопили о

TOM', что социалисты безбожники, для них нет ничего свя¬

того. Это плутократия натравила на социалистов цер¬

ковь, в первую очередь католическую, похитив у нас

значительную часть рабочих голосов. Это плутократия,

действуя через подставных лиц, возродила фермерскую

партию, распространив ее влияние на города, где к ней

примкнули остатки среднего класса.
Тем не менее социалисты добились больших успехов.

Однако это не было решающей победой, которая закре-
^ Исчезновение свободного римского крестьянства не было та¬

ким стремительным процессом, как гибель американского фермер¬

ства и мелких капиталистов. Да и не удивительно: древний Рим

не знал тех движущих сил, какие действовали в экономике XX ве¬

ка. Многие фермеры, охваченные безрассудной привязанностью к

своему клочку земли, готовы были вернуться к первобытным фор¬

мам жизни. Чхобы избегнуть экспроприации, они ничего не прода¬

вали и не покупали, довольствуясь примитивным товарообменом,

и на этой почве возникло даже целое движение. Никакие трудности

и лишения не могли поколебать их упорства. Но все эти героиче¬

ские усилия не помешали плутократии разделаться с фермерами

самым элементарным « нехитрым способом. Пользуясь своим влия¬

нием на правительство, она повысила налоги и этим ударила фер¬

меров по их наиболее уязвимому месту. Отказавшись от всякой

торговли, они не располагали деньгами, и в конце концов их земля

и имущество были проданы за недоимки.
236

пила бы за нами руководящие посты и подавляющее боль¬

шинство в законодательных собраниях. Повсюду мы оста¬

вались в меньшинстве. Правда, мы послали в конгресс

пятьдесят наших товарищей, но, когда весной 1913 го¬

да они заняли свои места в Капитолии, им пришлось

вскоре убедиться в полном своем бессилии. И мы еще

оказались в лучшем положении, чем фермерская партия,

которая добилась в ряде штатов руководящих админи-

страт5ивных постов; когда весной 1913 года ее представи¬

тели явились, чтобы занять эти посты, их и на порог не

пустили; отставленные сановники продолжали править

как ни в чем не бывало, в судах распоряжались прислуж¬

ники олигархов. Но не буду забегать вперед. Мне еще

предстоит рассказать о знаменательных событиях зимы

1912 года.
Экономический кризис привел к резкому сокращению

потребления товаров. 'Рабочие не имели заработка и ни¬

чего не покупали, У плутократов оставалось на руках

огромное количество товарных излишков, которые не¬

обходимо было вывезти за границу, тем более что они

нуждались в средствах для своих обширных планов.

В своей борьбе за внешние рынки американская плуто¬

кратия столкнулась с Германией. Экономические кон¬

фликты, как правило, приводят к войне, и данный случай

не явился исключением. Усиленно готовился кайзер —

готовились и Соединенные Штаты.
Черные, зловещие тучи надвигающейся войны сгу¬

щались. Все предвещало мировую катастрофу. Повсю¬

ду свирепствовал кризис и восставали рабочие, повсю¬

ду исчезал средний класс и множились армии безра¬

ботных, во всем мире шла борьба за внешние рынки и

слышалось подземное клокотание и гул приближающей¬

ся социалистической революции
^ Это подземное клокотание н гул были явственно слышны

уже в течение многих лет. В 1906 году хр. эры англичанин лорд

Эвербери выступил в палате лордов со следующим заявлением:

«Неутихающие беспорядки в Европе, распространение социалисти¬

ческих идей и зловещий рост приверженцев анархизма являются

грозным предостережением правительствам и правящим к\ассам о

том, что условия существования трудящихся стали невыносимыми»

а потому, во избежание революции, необходимо принять меры для

увеличения заработной платы, сокращения рабочего дня и сниже¬

ния цен на п^дметы первой необходимости». Орган американских

биржевиков «Уолл-стрит джорнэл», цитируя речь лорда Эвербери,
237

Олигархия стремилась к войне с Германией. У нее

были на это десятки причин. В калейдоскопической сме¬

не событий, порожденных войной, в перетасовке междуна¬

родных связей, в заключении новых договоров и союзов

она видела возможность богатой поживы. Кроме того,

война должна была поглотить излишки во многих стра¬

нах, сократить армии безработных, наконец, дать оли-

ггрхам передышку для подготовки и выполнения их пла¬

нов. Война позволила бы им завладеть мировым рынком».

Она позволила бы создать в Соединенных Штатах боль¬

шую постоянную армию, а популярный в народе лозунг

«0>циализм против олигархии» можно было бы подме¬

нить лозунгом «Америка против Германии».
Олигархи не просчитались бы в своих надеждах,

если бы не социалисты. В наших четырех комнатушках

на Пелл-стрит состоялось тайное совещание социалисти¬

ческих лидеров Западных штатов. Здесь было вырабо¬

тано и определено наше отношение к войне. Не первый

раз социалистам приходилось выступать против военной

угрозы но впервые в истории это было сделано в Со¬
сопроводил ее следующим комментарием: «Эти слова принадлежат

английскому аристократу, члену самого консервативного законода¬

тельного учреждения в Европе. Тем более следует к ним прислу¬

шаться. В них гораздо больше политической и экономической муд¬

рости, чем в любом ученом трактате, написанном на эту тему. В

словах Лорда Эвербери слышится предостережение. Нашим работ¬

никам военного и морского ведомства есть о чем подумать!»
Американец Сидней Брукс одновременно писал в журнале

«Харпере уикли»: «В Вашингтоне никто не думает о социалистах.

Да оно и понятно. Наши политики всегда последними узнают о

том, что творится у них под носом. Они смеются надо мной, когда

я предрекаю — и предрекаю с полной уверенностью,— что на

следующих президентских выборах у социалистов окажется не

меньше миллиона голосов».
*	В самом начале XX века хр. эры интернациональная орга¬

низация социалистов сформулировала наконец свое отношение к

войне. Вкратце ее антивоенная резолюция сводилась к тому, что

«рабочим различных стран нет смысла воевать друг с другом в

угоду их хозяевам, капиталистам».
21 мая 1905 года, когда между Австрией и Италией назревал

военный конфликт, социалисты Италии и Австро-Венгрии, собрав¬

шись на конференцию в Триесте, угрожали, что в случае войны

будет объявлена всеобщая забастовка в обеих странах. То же са¬

мое повторилось и в следующем году, когда так называемый Ма¬

рокканский инцидент грозил вовлечь в войну Францию, Германию

и Англию.
238

единенных Штатах. После совещания мы обратились в

наш национальный комитет, а затем и в Европу, в Бюро

Интернационала, и к нам, в Америку, и обратно полете¬

ли шифрованные телеграммы.
Немецкие социал-демократы выразили готовность нас

поддержать. Эта партия, насчитывавшая в своих рядах

свыше пяти миллионов членов, из которых многие слу-*

жили в регулярных войсках, пользовалась большим вли¬

янием на профсоюзы. Американские и немецкие социа¬

листы выступили с резкими антивоенными декларация¬

ми, угрожая всеобщей забастовкой. Приготовления к

ней были начаты немедленно. Кроме того, революцион¬

ные партии всех стран открыто заявили о своей готовно¬

сти поддержать социалистический лозунг м»ира всеми

средствами — вплоть до восстания и революции в своей

собственной стране. Мы, американские социалисты,

смотрим на последовавшую за этим всеобщую забастовку

как на величайшую нашу победу.
4 декабря правительство Соединенных Штатов ото¬

звало из Берлина своего посла. В ту же ночь немецкая

эскадра, подойдя к Гонолулу, потопила три американ¬

ских крейсера и тамюженный катер и обстреляла город.

На следующий день Германия и США объявили друг

другу войну. Социалисты обеих стран ответили на это

призывом к всеобщей забастовке.
Это было первое столкновение кайзера с теми люд1ЬМ1и,

на которых держалась вся его страна. Он мог править

только с их согласия. Новизна положения заключалась

в полнейшей пассивности восстания. Ни волнений, ни

беспорядков, рабочие просто бездействовали. Но своим

бездействием; они сковывали правительству руки. Кайзер

только и ждал случая, чтобы спустить на восставших

рабочих свою свору кровавых псов,— но не тут-то было.

Он не мог мобилизовать армию и начать войну, ни да¬

же покарать непокорных подданных. Во всей его импе¬

рии не вертелось ни одно колесо. Поезда стояли,

телеграф безмолвствовал,— телеграфисты и железнодо¬

рожники бросили работу вместе со всем прочим насе¬

лением.
То же самое происходило в Соединенных Штатах.

Наконец-то организованный пролетариат сделал пра¬

вильный вывод из полученных им суровых уроков. Потер¬
239

пев поражение в экономической борьбе, он пришнул к

борьбе политической и пошел за социалистами,— ибо все¬

общая забастовка носила политический характер. Про¬

летариат был гак основательно побит, что ему нечего бы¬

ло терять: им владела решимость отчаяния. Рабочие, по¬

бросав инструменты, миллионами покидали фабрики и

расходились по домам. Повсюду на первом месте были

механики. Их раны еще кровоточили, их организации бы¬

ли разгромлены, но они без колебаний присоединялись

к забастовке, увлекая за собой своих верных союзников,

металлистов.
Чернорабочие и неорганизованные массы трудящих¬

ся тоже присоединились к забастовщикам. Забастовка

сковала все в стране. Особенно непримиримо были на¬

строены женщины. Они грудью стали за мир, они не же¬

лали отпускать своих мужчин на бессмысленную гибель.

Идея всеобщей забастовки была популярна, она всем

пришлась по вкусу, она восхищала народ, удовлетворяя

присущее ему чувство юмора. Она пленяла воображение.

Даже школьники бастовали, не желали отставать от

взрослых, и учителя, наведывавшиеся в школу, бежали

из гулких, пустынных классов. Всеобщая забастовка

приобрела характер всенародного гулянья. Столь оче¬

видное торжество рабочей солидарности возбуждало в

народе ликование. К тому же этот взрыв могучего ве¬

селья, казалось, не таил в себе никакой опасности. По¬

пробуй, накажи кого-нибудь, когда все одинаково ви¬

новаты!
Жизнь в Соединенных Штатах остановилась. Никто

не знал, что творится в мире. Не было ни газет, ни писем»,

ни официальных телеграмм. Каждая община, каждая

населенная местность была так изолирована, словно не¬

проходимые дебри, простираясь на тысячи миль, отде¬

ляли их от внешнего мира. Все кругом, казалось, пере¬

стало существовать. И такое состояние страна пережи¬

вала целую неделю.
В Сан-Франциско не знали, что творится в Окленде

или Беркли, по ту сторону залива. Это рождало странное,

гнетущее чувство, словно вы присутствовали при нзды-

хании какого-то исполинского космического существа.
Пульс страны перестал биться. Нация в полном

смысле слова умерла. На улице — ни громыхания под¬
240

вод, ни фабричных гудков, ни жужжания проводов, ни

трамвайного дребезжания, ни крика газетчиков... Лишь

изредка боязливой тенью мелькнет случайный прохо¬

жий, подавленный своей нереальностью на фоне мертвой

тишины.
Эта неделя тишины многому научила олигархию, и

она хорошо усвоила преподанный ей урок. Всеобщая

стачка была для нее предостережением. Больше это не

должно было повториться. Олигархия намерена была об

этом позаботиться.
По истечении недели, как и было решено заранее, не¬

мецкие и американские телеграфисты вернулись к сво¬

им аппаратам, и социалистические лидеры обеих стран

предъявили своим правительствам ультиматум: конец

войне или продолжение всеобщей забастовки. Перегово¬

ры тянулись недолго. Обе стороны заявили о ликвида¬

ции военного конфликта, и население вернулось к обыч¬

ным занятиям.
Возобновление мирных отношений положило начало

союзу между Германией и США. В сущности, это был

союз между кайзером и олигархией против их общего

врага — революционного пролетариата обеих стран. Но

когда впоследствии немецкие рабочие восстали и сбро¬

сили кайзера, олигархия вероломио отказалась от своих

обязательств союзной державы. Американским олигар¬

хам был на руку уход с мирового рынка их ненавистного

конкурента, они только этого и добивались. С падением

империи Германия не была больше заинтересована в

вывозе своих товаров. Создав у себя социалистиче¬

ское государство, германский народ отныне мог сам по¬

треблять все, что он производил. Разумеется, это не

мешало ему обменивать некоторые^ свои товары на такое

заграничное сырье или изделия, в которых он нуждал¬

ся. Но между подобным обменом и вывозом товарных

излишков нет ничего общего.
—	Держу пари, что олигархия опять окажется пра¬

ва,— сказал Эрнест, когда о ее вероломстве стало извест¬

но.— Она уж найдет себе оправдание.
' И действительно, олигархи не замедлили разблаго¬

вестить, что в своем решении они руководились кров¬

ными интересами американского народа. Разве Аме¬

рика не избавилась от ненавистного конкурента на ми-
16.	Джек Лондон. Т. VI.	241

ровом рынке? Теперь никто не помешает ей сбывать свои

излишки за границу.
—	Самое страшное — это наше бессилие,— говорил

Эрнест.— Мы фактически передоверили этим кретйнам

интересы нации. Мы, видите ли, будем теперь больше вы¬

возить за границу, а следовательно— меньше оставлять

себе для собственного потребления!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
НАЧАЛО КОНЦА
Уже в январе 1913 года Эрнест видел, куда ведет

ход истории, но он был не в силах открыть своим сорат¬

никам глаза на ту опасность, которая рисовалась eMiy

грозным призраком Железной пяты. Ничто не могло по¬

колебать их благодушного спокойствия. Собьггия разви¬

вались слишком стремительно,— они не поспевали за

ними.
Все в М1ире перевернулось. Американские олигархи

почти единовластно хозяйничали на мировом! рынке, вы¬

теснив оттуда десятки стран, которые теперь не знали,

как распорядиться своими товарными излишками. Этим

странам оставалось одно — в корне перестроить свое хо¬

зяйство. Система производства излишков завела их в ту-

пик* Капиталистический способ производства, по крайней

мере на их опыте, обнаружил свою полную несостоятель¬

ность.
Перестройка в этих странах вылилась в революцию.

Повсюду царили хаос и насилие. Рушились правитель¬

ства, низвергались вековые устои. Капиталисты, за исклю¬

чением двух-трех стран, оказывали повсюду отчаянное

сопротивление, но воинствующий пролетариат отнял у

них власть. Наконец-то сбылось гениальное предсказа¬

ние Карла Маркса: «Бьет час капиталистической част¬

ной собственности. Экспроприаторов экспропри¬

ируют». А по мере низвержения капиталистических пра¬

вительств на их месте возникали правительства народ¬

ного сотрудничества.
«Почему отстают Соединенные Штаты?», «Пошеве¬

ливайтесь, американские революционеры!», «Что та-
242

кае с Америкой?»—спрашивали наши товарищи в тех

странах, где революция победила. Но мы безнадежно

плелись в хвосте. Олигархия давила на нас. Она, подоб¬

но гигантскому чудовищу, всей своей тяжестью преграж¬

дала нам путь.
—	Погодите, вот весной займем свои места в прави¬

тельстве,— отвечали мы.— Тогда увидите.
Дело в том, что у нас был свой секрет: нам удалось

договориться с фермерской партией. В результате про¬

шедших выборов фермерам предстояло этой весной полу¬

чить руководящие посты в двенадцати штатах, а это зна¬

чило, что в двенадцати штатах придут к власти прави¬

тельства народного сотрудничества. Остальное нам» пред¬

ставлялось уже сравнительно легким.
—	А что если ваших фермеров спустят с лестницы?—

спрашивал Эрнест, но товарищи называли его мало¬

вером и нытиком.
Эрнеста беспокоили не только возможные неудачи

фермеров. Он боялся измены со стороны ведущих проф¬

союзов и возникновения замкнутых каст среди рабочих.
—	Гент научил олигархов, как это делается,— гово¬

рил Эрнест.— Не сомневаюсь, что они составили себе па¬

мятку по его книге «Благодетельный феодализм» Ч
Никогда не забуду я вечер, когда Эрнест, в пылу спо¬

ра с нескольким1и профсоюзными вожаками, повернулся

ко мне и сказал вполголоса:
—	Ну, значит, пиши пропало! Железная .пята побе¬

дила. Дело идет к развязке..
Это небольшое собрание у нас дома не носило офи¬

циального характера. Эрнесту и его товарищам важно

было удостовериться, призовут ли рабочие лидеры свои

М)ассы к всеобщей забастовке, если снова появится необ¬

ходимость. О'Коннор, председатель союза механиков,

первым забил отбой.
' Книга У. Дж. Гента «Наш благодетельный феодализм» вы¬

шла в 1902 году хр. эры. В литературе надолго установилось мне¬

ние, будто крупные капиталисты почерпнули из этой книги идею

олигархии. Взгляд этот упорно держался в течение всех трех ве¬

ков существования Железной пяты и даже в течение первого века

эры Братства людей. В настоящее время, когда нелепость этого

утверл:дения очевидна, нам остается только посочувствовать Ген¬

ту, на которого история возвела такой поклеп.
243

—	Мало, что ли, вас колотили? — спрашивал Эр¬

нест.— Или вам еще не надоела ваша тактика экономи-<

ческих стачек и бойкотов?
Его собеседники молчаливо кивнули в знак согласия.
—	Ведь вы видели, чего можно добиться всеобщей

стачкой,—продолжал Эрнест.— Разве мы не сорвали вой¬

ну с Германией? Никогда еще не видел мир такой демон**

страции солидарности и могущества рабочих. Пролета¬

риат может править миром — и он будет им править!

Вместе с вами мы положим конец владычеству капита¬

лизма. Это ваша единственная надежда, и вы оам1И

это знаете. У рабочих нет и не может быть другого пути.

Как вы там ни вертитесь, а ваша старая тактика об¬

рекает вас на поражение, хотя бы уже потому, что суд

в руках у капиталистов
—	Не горячись,— отвечал ему О’Коннор.— Свет яг

клином сошелся. Есть и другие пути. Мы знаем, что де¬

лаем. Забастовками мы и сами сыты по горло. Нас так

исколошматили, что живого места не осталось. Но я ду-

М1аю, что нам уже больше не придется призывать своих

людей к забастовке.
*	Вот несколько характерных судебных постановлений того

времени. В каменноугольных районах широко применялся детский

труд. В 1905 году хр. эры рабочим организациям штата Пенсиль^

вания удалось добиться закона, требующего от детей при поступ¬

лении на работу, помимо клятвенного заверения родителей, также и

официальной справки о возрасте и образовании. Закон этот был

объявлен судом города Люцерна неконституционным: он якобы на¬

рушает 14-ю поправку к конституции, ибо проводит дискримина¬

цию между лицами одной категории,— в данном случае между

детьми старше и моложе четырнадцати лет. Суд штата подтвердил

это решение.
Специальная сессия нью-йоркского суда в 1905 году хр. эры

объявила неконституционным закон, воспрещающий детям и жен¬

щинам работу на фабрике после десяти часов вечера на том осно¬

вании, что закон этот носит «классовый характер».
В крайне неб\агоприятных условиях работали пекари. Наконец

нью-йоркским законодательным собранием был издан закон, огра¬

ничивающий работу в пекарнях десятью часами. Верховный суд

Соединенных Штатов в 1905 году признал этот закон не соответст¬

вующим конституции. В решении суда, между прочим, говорилось:

«Сокращение рабочего дня пекарей является недопустимым вмеша¬

тельством в право каждого лица на свободное заключение догово¬

ров^ тем более что никакого основания для такого вмешательства

нет»,
244

—	Какой же это у вас новый путь? — спросил его

Эрнест в упор.
О'Коннор рассмеялся и покачал головой.
—	Что ж, если хочешь знать, мы это время не дрема¬

ли. И сейчас не во сне разговариваем.
—	Вы что же, боитесь сказать? Или стыдно ста¬

ло? — спросил Эрнест с вызовом.
—	А ты нас не учи. В своих делах мы сами как-ни¬

будь разберемся,— последовал ответ.
—	Дела-то у вас, видно, темные. Что-то вы все пря¬

четесь, как я посмотрю,— сказал Эрнест с нарастающим

гневом.
—	Кто-кто, а уж мы не жалели ни пота своего, ни

крови,^—последовал ответ.— Пора нам и вздохнуть. По¬

ра и о себе подумать.
—	Если ты боишься сказать, какой у вас выискался

новый путь, так я сам скажу тебе,— ответил Эрнест. Он

уже не скрывал своего гнева.— Вы занялись шкурниче¬

ством. С капиталистами договариваетесь, вот вы что де¬

лаете. Вы продали интересы рабочего класса, всего

рабочего класса в целом. Трусы и дезертиры, вот

вы кто!
—	Я тебе не обязан докладывать,— хмуро отвечал

О’Коннор.— А только, думается, нам видней, что для

нас хорошо, а что плохо.
—	А что хорошо и что плохо для рабочего класса, на

это вы плюете? Вам все равно, что вы ему яму роете?
—	Я тебе не обязан докладывать,— повторил О’Кон¬

нор.—А тол(Ько ты учти, что я председатель союза ме¬

хаников и что моя обязанность в первую голову заботить¬

ся об интересах тех, кто оказал мне доверие. Вот и все.
Когда наши гости ушли, Эрнест со спокойствием от¬

чаяния нарисовал мне, как, по его мнению, развернутся

дальше события.
—	Наши учителя, воодушевленные надеждой, пред¬

сказывали, что настанет час, когда организованный про¬

летариат, изверившись в эконом1Ической борьбе, перенесет

всю свою инициативу в область борьбы политической.

Так оно и случилось. После того как Железная пята на¬

несла профсоюзам ряд тяжелых поражений, они пере¬

менили род оружия и вышли на арену политической борь¬

бы. Но вместо того, чтобы окрылить нас надеждой, это
245

грозит нам новыми разочарованиями. Всеобщая заба-*

стовка показала нашу силу. Для Железной пяты этот

урок не прошел даром». Вот она и приняла меры к тому,

чтобы это никогда больше не повторилось.
—	Но какие меры? — спросила я.
—	Очек1Ь простые. Она подкупила влиятельные проф¬

союзы. Следующий раз они откажутся бастовать. А это

значит, что у нас больше не будет всеобщей стачки.
—	Но ведь для Железной пяты это окажется

слишком дорогим удовольствием. Надолго ли ее

хватит?
—	Им не придется цодкупать все профсоюзы. Они

ограничатся немногими. Вот примерно что произойдет.

Сокращение рабочего дня и увеличение заработной пла¬

ты будет проведено у железнодорожников^ механиков,

токарей, литейщиков и других квалифицированных рабо¬

чих металлургической промышленности. Эти союзы будут

поставлены в привилегированные условия. Стать чле¬

ном такого союза будет все равно, что получить про¬

пуск в рай.
—	Как же так? — недоумевала я.— А другие профсо*^

юзы? Ведь огромное большинство не входит в эту

группу.
—	Другие союзы все до одного будут стерты с лица

земли. Разве ты не понимаешь? Железнодорожники, ме¬

ханики, токари, рабочие стальной и чугунолитейной про¬

мышленности — это те, кто в наш век машин выполняет

работу первейшей важности. Заручившись их предан-

носттью. Железная пята может не церемониться с

рстальнымм. Железо, сталь, уголь, машины и транс¬

порт — основа промышленности.
—	А горняки? —спросила я.— У нас около миллио¬

на углекопов.
—	Это неквалифицированные рабочие. С ними не

станут считаться. Им снизят заработную плату и увели¬

чат рабочий день. Они будут такими же рабами, как и

все мы, но только их окончательно втопчут в грязь. Они

обречены на такой же подневольный труд, как и ограб¬

ленные капиталистами фермеры. От всех союзов, не при¬

надлежащих к избранной группе, не останется и следа, и

рабочие поневоле полезут в петлю, когда их доймут нуж¬

да й голод.
246

А знаешь, чем займется Фарли ^ и его штрейкбрехе¬

ры? Сейчас скажу тебе. Штрейкбрехерство как профес¬

сия отомрет. Никаких стачек больше не будет, их заме¬

нят бунты рабов. Фарли со своей бандой получит повы¬

шение. Их произведут в надсмотрщики над рабами. Ко¬

нечно, так именовать их никто не станет. Они будут счи¬

таться блюстителями закона — закона о подневольном

труде. Предательство влиятельных союзов далеко от-*

бросит нас назад. Одному богу известно, когда и где те¬

перь можно рассчитывать на победу революции.
—	А разве при таком мощном блоке, как олигархия

и привилегированные союзы, можно еще рассчитывать

на победу революции?—спросила я.— Что если этот

блок окажется непобедимым?
Эрнест покачал головой.
—	Одно из наших основных положений состоит в том,«

что всякое общество, разделяющееся на классы, несет

в себе зачатки собственного разложения. Там!, где суще¬

ствуют классы, неизбежно возникают привилегирован¬

ные касты. Это-то и приведет Железную пяту к гибели.

Сами олигархи уже представляют собой такую замкну¬

тую касту. Но в касты превратятся в конце концов и

привилегированные профсоюзы. Железная пята попы¬

тается с этим бороться, но ничего у нее не выйдет.
В избранных союзах сейчас цвет американского рабо*

чего класса. Это энергичные, одаренные люди. Они про¬

никли в эти союзы в результате известного отбора. Но

теперь всякий американский рабочий захочет ‘ попасть в

один из привилегированных союзов. Олигархия будет

поощрять это стремление и поддерживать конкуренцию.

Ведь таким образом сильные люди, которые могли бы

стать революционерами, будут переходить на сторону

олигархии, содействуя ее укреплению.
С другой стороны, члены избранных профсоюзов по¬

стараются превратить свои организации в замкнутые
^ Джемс Фарли заслужил в свое время печальную известность

как вожак штрейкбрехеров. Беспринципный авантюрист, не лишен¬

ный мужества и кое-каких способностей, он во времена Железной

ляты был удостоен почестей и наград, а со временем даже сопри¬

числен к лику олигархов. В 1932 году его настигла месть Сарпы

Дженкинс, муж которой за тридцать лет до этого был убит шгрейк-

брехерами из организации Фарли.
247

касты. И они преуспеют в этом. Право стать членом сою¬

за превратится в узко семейную прерогативу. Сыновья

будут наследовать отцам, прекратится приток 1живых сил

из того неисчерпаемого резервуара, каким является про¬

стой народ. Это поведйг к вырождению рабочих каст и

постепенному их ослаблению. Вместе с тем как корпора¬

ция они некоторое время будут всесильны. Они станут

чем-то вроде преторианцев, когда-то охранявших дво¬

рец римского императора. Затем! наступит период двор¬

цовых переворотов, когда рабочие касты будут временно

приходить к власти. Олигархи ответят на это контрпере¬

воротами, и некоторое время власть будет переходить из

рук в руки. Между тем* будет продолжайся вырождение

каст, и в конце концов народ восторжествует.
Эту схему постепенного социального развития Эрнест

набросал, находясь в крайне подавленном душевном со¬

стоянии, под впечатлением» измены • профсоюзов. Я ни¬

когда не была с ней согласна и в особенности не согласна

теперь, когда пишу эти строки. Ведь именно сейчас, хотя

Эрнеста уже нет с нами, мы стоим на пороге революции,

которая покончит со всеми олигархиями в М)ире. Теорию

Эрнеста я привожу здесь только потому, что это его тео¬

рия. Не надо, однако, забывать, что сам создатель этой

теории боролся против нее, как титан. Больше чем кто-

либо он содействовал подготовке той революции, которая

только ждет сигнала, чтобы разразиться К
—	Но если олигархия еще долго просуществует,—

спросила я Эрнеста в тот вечер,— что станет она делать

с огромными прибылями, которые будут плыть в ее кар-

М1аны?
—	Они не залежатся,— отвечал Эрнест.— Не беспо¬

койся, олигархи найдут им применение. Будут сооружены

великолепные дороги. Начнется небывалый расцвет наук

и искусств. Когда олигархи приведут народ к полному по¬

слушанию, у них появятся и другие цели и интересы.

Они станут покровителями искусств, поклонникам1и кра¬

соты. Деньги потекут рекой, и художники будут трудить¬
*	Нельзя не удивляться необыкновенной прозорливости Эвер»

гарда. Так же ясно, как будто, уже оглядываясь на прошлое, пред¬

видел он отпадение ведущих профсоюзов, усиление и постепе»ноё

разложение рабочих каст и борьбу за государственную власть меж¬

ду ними и разлагающейся олигаохией.
248

ся, поощряемые столь щедрым вниманием. Возникнут

великие творения, так как искусство не будет больше

стеснено мещанскими вкусами буржуа. Повторяю, ро¬

дится монументальное искусство. Будут построены чудо-

города, по сравнению с которыми наше современное градо¬

строительство покажется жалким и безвкусным. И в этих

городах будут жить олигархи и поклоняться красоте .
Таким образом, прибылям олигархов будет найдено

применение, тогда как вся черная работа падет на плечи

рабочих. Строительство грандиозных городов и сооруже¬

ний даст нищенское пропитание миллионам чернорабо¬

чих и строителей. Чудовищные прибыли потребуют чу¬

довищных вкладов и затрат, и сооружения олигархов бу¬

дут рассчитаны на тысячелетия, а может быть, и на де¬

сятки тысяч лет. Их будут строить так, как древнему

Вавилону и Египту и не снилось, а когда олигархи падут,

их великолепные сооружения достанутся братству тру¬

да, и народ будет пользоваться их дорогами и селиться

в их городах
Вот какие дела предстоят олигархам. Грандиозное

строительство станет для них одним из видов пом)ещения

прибылей; точно так же правящие классы Египта вкла-

дывали богатства, награбленные у трудового народа, в

строительство храмюв и пирамид. Но благоденствовать

при олигархах будут не жрецы, а художники, тогда как

место привилегированного торгового сословия займут ра¬

бочие касты. А под их ногами, в черной ямине, будет ко¬

пошиться, голодать и гнить заживо, неизменно возрож*

даясь к новой жизни, трудовой народ, огромное большин¬

ство населения. Но настанет некий еще скрытый от нас

день, и народ выйдет из черной ямины. Рабочие касты

и олигархия падут. И тогда наконец после многовеко¬

вой борьбы придет день простого человека. Я мечтал

увидеть его, но теперь знаю, что не увижу.
^ Еще одно поразительное свидетельство прозорливости Эвер-

гарда. Он предвидел создание таких городов, как Ардйс и Эсгард,

задолго до того, как мысль о них возникла у олигархов.
^ Со времени этого предсказания прошло три века владыче¬

ства Железной пяты и четыре века эры Братства людей, а мы все

еще пользуйся дорогами и живем в городах, воздвигнутых при

олигархии. Правда, мы теперь строим еще более прекрасные горо¬

да, но города олигархов стоят и поныне, и я пишу эти строки в

Ардисе, самом великолепном из них.
249

Эрнест остановился, посмотрел на меня и прибавил:
—	Социальное развитие — это убийственно затяжной

процесс. Не правда ли, дружок?
Я обняла Эрнеста, прижала его голову к своей груди.
—	Спой мне песню, родная,— попросил он по-дет-

ски жалобно.— Мне приснился дурной сон, и я хочу

забыгь его.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
К концу января 1913 года сведения о новой политике

олигархов в отношении ведущих профсоюзов просочи¬

лись в печать. Газеты сообщали о неслыханном повыше¬

нии заработной платы и сокращении рабочего дня для

определенной категории рабочих стальной и чугуноли¬

тейной промышленности, для железнодорожников, ме*

хаников, токарей и так далее. Однако всей правды олигар¬

хи не решались открыть. На самом деле заработная

плата поднялась еще больше, а соответственно воз¬

росли и другие привилегии. Но шила в мешке не утаишь.

Счастливчики рассказали о своей удаче женам, те раз¬

несли эту весть по знакомым, и вскоре о совершившемся

предательстве узнал весь рабочий м»ир.
Новый маневр олигархов логически вытекал из той

практики, которая в XIX веке получила название «уча¬

стия в грабеже». В нескончаемых пром)Ышленных войнах

того времени капиталисты пытались умиротворить рабо¬

чих, заинтересовав их в своих прибылях. Но превра¬

щать это в систему было бы чистейшим абсурдом и не

достигало бы цели. В условиях ожесточенной экономиче¬

ской борьбы участие рабочих в прибылях оправдывало

себя лишь применительно к отдельным случаям. Распро¬

странение этой льготы на всех не давало бы капитали¬

стам никаких преим>уществ.
Впоследствии из неоправдавшей себя системы уча¬

стия в прибылях возникла система «участия в грабеже».

Привилегированные союзы выдвинули лозунг: «Плати¬

те нам больше и берите лишнее с потребителя». Кое-где

эта шкурническая система получила применение и при¬

вилась. Но брать лишнее с потребителя — значило брать
250

лишнее в первую очередь с огромной массы неорганизо¬

ванных рабочих и членов рядовых союзов, они-то и вы¬

нуждены были выплачивать прибавку своим более ^la-

стливым собратьям, членам союзов-монополистов. Эта

система, повторяю, доведенная до своего логического за¬

вершения, и была применена в широком масштабе при

создании блока между олигархами и привилегированны¬

ми союзами
Как только предательство было обнаружено, среди

рабочих поднялся ропот. Вскоре отпавшие союзы заяви¬

ли о своем выходе из интернациональных рабочих орга¬

низаций. Тогда начались расправы и беспорядки. Месть

рабочих, возмущенных подлой изменой своих бывших то¬

варищей, настигала их в кабачках и публичных домах,

«а работе и дома.
Было много жертв, среди них немало убитых. Ни один

член союза, предавшегося олигархам, не чувствовал

себя в безопасности. Направляясь на работу и расходясь

по домам, они предпочитали собираться группами и идти

посередине мостовой. Смельчаку, отважившемуся пойти

по тротуару, мюг свалиться на голову кирпич или булыж¬

ник, брошенный из окна или с крыши. Фаворитам было

разрешено носить оружие; власти всегда и во всем ока¬

зывали им содействие. Их преследователей бросали в

тюрьмы, где с ними обращались, как со скотом. Нико¬

му, кроме членов привилегированных союзов, не разре¬

шалось иметь при себе оружие и за нарушение этого пра¬

вила налагались жестокие кары.
Но гнев рабочих не утихал, расправы с предателям)И

не прекращались. Соответственно с этим все резче обо-
^ В блок с олигархией вступили все союзы железнодорожни¬

ков. Небезынтересно отметить, что одной из первых рабочих орга¬

низаций, практиковавших в XIX веке такое «участие в грабеже»,

было «Братс1во паровозных машинистов». «Великим вождем» это¬

го братства в течение двадцати лет был П. М. Артур. После стач¬

ки на Пенсильванской железной дороге в 1877 году он предложил

компании такие условия, которые ставили его союз в исключитель¬

но благоприятное положение по сравнению с другими рабочими ор¬

ганизациями. В ознаменование этой неблаговидной, хотя и чрезвы¬

чайно выгодной сделки и для обозначения шкурнической полити¬

ки профсоюзов возник новый термин — «артуризация». Происхож¬

дение этого слова, долго остававшегося загадкой для наших языко¬

ведов, впервые получает, таким образом, удовлетворительное

объяснение.
251

значалось кастовое размежевание. Рабочая детвора пре¬

следовала детей из лагеря фаворитов, и тем уже нельзя

было показываться на улице и посещать школу. Такому

же остракизму подвергались жены и семьи предателей,

и даже лавочникам, отпускавшим им провизию, объяв¬

лялся бойкот.
Преследуемые общей ненавистью, изменники и их

близкие все больше замыкались в своей среде. Из рабо¬

чих кварталов, где жизнь становилась для них невыно¬

симой, они переселялись в новые отведенные им районы.

Олигархи всячески шли навстречу своим) фаворитам. Для

них были выстроены новые дома со светльши и удобны¬

ми квартирами и просторными дворами, для них разби¬

вались парки и скверы, устраивались спортивные пло¬

щадки. Дети их посещали особые школы, где большое

внимание уделялось технике и ручному труду. Так, на

основе внутреннего расслоения пролетариата, вырастала

кастовая о^собленность. Члены привилегированных сою¬

зов становились рабочей аристократией. Теперь они ре¬

шительно во всем отличались от пролетарских масс. Они

жили в благоустроенных домах, хорошо одевались и

питались, с ними и разговаривали по-иному. Словом,

предательство их было вознаграждено с лихвой.
Зато остальным рабочим жилось все хуже. Их зара¬

боток падал, жизненный уровень снижался: постепенно,

одно за другим теряли они свои исконные мелкие права.

Их школы пустели. Обязательное обучение было посте¬

пенно отменено, и число неграмотных увеличивалось с

ужасающей быстротой.
Захват американцами внешних рынков привел в

смятение весь остальной мир. Пoвcю^^y низвергались пра¬

вительства, рушились старые устои и общество перестра¬

ивалось. В Германии, Италии и Франции, в Австралии

и Новой Зеландии были созданы правительства народ¬

ного сотрудничества. Британская империя распадалась;

у английского правительства было хлопот по горло—под¬

нялись народы Индии. В Азии раздавался клич: «Азия

для азиатов!» Этот лозунг был выкинут Японией; на¬

травливавшей желтокожие и темнокожие народы против

белой расы. Стремясь к владычеству на континенте, Япо¬

ния подавила у себй' пролетарскую революцию. В стране

шла открытая война классов — кули против самураев,
252

и социалистов-кули казнили десятками тысяч. В одном

только Токио было сорок тысяч убитых; люди гибли в

уличных боях. Особенно больших жертв стоил неудав-

шийся штурм дворца микадо. В Кобе была организована

бойня: восставших ткачей косили пулеметами; эта рас¬

права получила печальную известность как классиче¬

ский пример массового истребления мирных жителей

силой оружия. В результате гражданской войны в Япо¬

нии утвердилась олигархия, правившая с неслыханной

жестокостью. Японцы подчинили себе Восток и завладели

всеми восточными рынками, за исключением одной толь¬

ко Индии.
Англии удалось подавить у себя пролетарскую рево¬

люцию и удержать под своим скипетром народы Индии.

Но это потребовало всех ее сил, и ей пришлось распро¬

ститься с остальными заморскими владениями. В Авст¬

ралии и Новой Зеландии социалистами были созданы

правительства народного сотрудничества. Отделилась и

Канада, но здесь социалистическая революция была раз¬

давлена при содействии Железной пяты. Точно так

же и в Мексике и на Кубе Железная пята помогла раз¬

давить восстание. Таким образом. Железная пята утвер¬

дилась в Америке, спаяв в единое целое всю северную

ее половину, от Панамского канала до Ледовитого

океана.
Как уже сказано, Англии — ценой потери всех ко¬

лоний— удалось удержать Индию. Но это было лишь

временной отсрочкой. Борьба Японии и всей Азии за Ин¬

дию только откладывалась на неопределенный срок. Анг¬

лии предстояло вскоре потерять Индию, а в перспекти¬

ве вставала война между объединившейся Азией и осталь¬

ным миром.
В то время как весь земной шар -сотрясали войны и

революции, мы в Соединенных Штатах тоже не знали

спокойствия и мира. Измена ведущих профсоюзов пара¬

лизовала нашу, пролетарскую, революцию, но повсюду

происходили мятежи и беспорядки. К рабочим волне¬

ниям, к ропоту фермеров и доживавших свой век остат¬

ков среднего класса присоединилось вспыхнувшее с не¬

обычайной силой религиозное движение, причем на пер¬

вый план выдвинулась одна из сект «адвентистов седь¬

мого дня», предсказывавшая близкий конец мира.
253

—	Черт бы побрал всю эту кутерьму! — негодовал

Эрнест.— Какая может быть солидарностть при всем

этом разладе и разброде!
И действительно, религиозный фанатизм получил не¬

бывалое распространение. Измученные, затравленные

люди, изверившиеся в целях земного существования, меч¬

тали о небесах, куда капиталистическим тиранам было бы

так же трудно попасть, как верблюду пролезть в иголь¬

ное ушко. Бродячие проповедники с глубоко запавшими

горящими глазами наводнили всю страну. Их проповеди

под открытым небом, привлекавшие толпы слушателей,

раздували религиозное безумие, и никакие запреще¬

ния и кары не в силах были потушить этот пожар.
Наступают последние дни мира, утверждали они, на¬

чало конца. Четыре апокалиптических ветра ниспосла¬

ны на землю. Господь посеял вражду между народами.

То была пора видений и чудес, повсюду появлялись про¬

видцы и прорицательницы. Сотни тысяч людей бросали

работу и бежали в горы, чтобы там дождаться второго

пришествия, когда сто сорок четыре тысячи праведников

будут вознесены на небеса. Но господь мешкал^ а меж¬

ду тем тысячи людей умирали с голоду. С отчаяния мно¬

гие принялись шарить по окрестным фермам; анархия и

беспорядок, охватившие всю страну, еще усиливали бед¬

ствия обездоленных фермеров.
Однако фермы и житницы принадлежали Железной

пяте. Целые армии были двинуты против фанатиков, и

солдаты штыками загоняли беглецов обратно в город,

возвращая их к обычным занятиям. Но там они присо¬

единялись к то и дело вспыхивавшим бунтам) и восста¬

ниям. Вожаков казнили и сажали в сум1асшедший дом,

но на казнь они шли, как на праздник. Это была пора

всеобщего безумия. Эпидемия распространялась с быст¬

ротой пожара. На болотах, в пустынях, на затерянных

пустошах от Флориды до Аляски уцелевшие еще кое-

где племена индейцев предавались ночным бдениям и

магическим пляскам в ожидании пришествия своего соб¬

ственного мессии.
И над всем этим смятением с ужасающей уверенно¬

стью и спокойствием царила олигархия, железною пя¬

тою она растоптала бунтарей, железною рукою взнузда¬

ла восставшие многомиллионные массы, из хаоса сотво-
254

рила порядок и воздвигла свою собственную твердыню,

в самом хаосе почерпнув ее основу и строй.
—	Погодите, вот мы придем к власти,— говорили на¬

ши фермеры, Кэлвин говорил это у нас на Пелл-стрит.—

Посмютрите, в скольких штатах мы получили большин¬

ство! Если вы, социалисты, поддержите нас, мы призо¬

вем эту публику к порядку.
—	Миллионы Недовольных, обездоленных людей

идут к нам,— говорили социалисты.— С нами теперь и

фермеры, и средний класс, и сельскохозяйственные рабо¬

чие. Последний час капитализма пробил. Еще месяц —

и пятьдесят наших представителей войдут в конгресс,

а через два года в наших руках будут все админи¬

стративные посты, от президента до городского собач¬

ника. .
Эрнест слушал все это и качал гоЛовой.
—	Скажите лучше,— говорил он,— много ли у вас

винтовок? И как вы обеспечите себя патронами? Когда в

воздухе запахнет порохом, помните, что химические со¬

единения лучше механических. Они надежнее.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
КОНЕЦ
Когда нам с Эрнестом пришла пора отправляться в

Вашингтон, папа отказался ехать, так увлекло' его изуче¬

ние жизни пролетариата. Наши трущобы представля¬

лись ему огромиой лабораторией, и он с головой ушел в

исследование, которому, казалось, не предвиделось кон¬

ца. Он нашел себе друзей среди простых рабочих и был

вкож во многие дома, да и сам охотно брался за случай¬

ную работу, поскольку она служила ему забавой и рас¬

ширяла круг его наблюдений, и в эти дни возвращался

домой особенно оживленный, с целым ворохом записей

и смешных рассказов. Это был ученый в подлинном

смысле слова.
Папины трудовые подвиги были чистейшим люби¬

тельством, так как заработка Эрнеста хватало на всю

нашу небольшую семью. Но невозможно было отгово¬

рить его от этой увлекательной игры, которая, кстати
255

сказать, была игрой со многим1И переодеваниями, смотря

по тому, за какую работу он брался. Никогда не забуду,

как он явился домой нагруженный лотком с богатейшим

ассортиментом помочей, шнурков для ботинок, или же,

как в бакалейной лавке, куда я зашла за покупками, он

предстал передо мной в роли приказчика, отпускавшего

товар. После этого я уже не удивлялась, когда он целую

неделю заменял буфетчика в соседней пивной. Он ра¬

ботал ночным сторожем, продавал с лотка картошку, на¬

клеивал ярлыки на консервном складе, был на посыл¬

ках при картонажной фабрике, носил воду рабочими,

прокладывавшим трамвайную линию, и даже записал¬

ся в союз судомоев незадолго до его роспуска.
Очевидно, костюм епископа произвел на папу не¬

отразимое впечатление, потому что он приобрел себе точ¬

но такую же рубашку поденщика и комбинезон, перехва¬

ченный у пояса ремешкоми Но одному обычаю папа все

же остался верен: он всегда переодевался к обеду, или

как это у нас теперь называлось, к ужину.
С Эрнестом я нашла бы счастье повсюду; и то, что

папа радовался изменению наших жизненных обстоя¬

тельств, довершало мое счастье.
—	Я еще мальчишкой был ужасно любопытен,—го¬

варивал он.— Все мне хотелось знать, отчего да почему.

Недаром я стал физиком. И до сих пор во мне живет это

неугомонное любопытство, а ведь в любопьггстве-то глав¬

ная прелесть жизни.
Иногда он отваживался на вылазки в ту часть города,

где находились театры и дорогие магазины. Здесь он про¬

давал газеты, бегал с поручениями, как рассыльный,

отворял дверцы экипажей. И вот однажды, захлоп¬

нув дверцы отъезжавшей кареты, он увидел в ней

мистера Уиксона. Папа с наслаждением описал нам эту

сцену.
—	Уиксон вытаращил на меня глаза и только и ска¬

зал: «Какого черта!» Представляете? «Какого черта!»

Покраснел до ушей и так растерялся, что забыл сунуть

мне чаевые. Но, по-видимому, тут же опомнился, потому

что, как только его карета отъехала шагов на пятьдесят,

смотрю, опять ко мне заворачивает. Уиксон высунулся в

окошко.
«Послушайте, профессор,— крикнул он.— Это, знаете
256

I
‘Ч.
I
-
:Ш/^. М ^
^ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА».

«ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА>.

ли, уж слишком». Не могу ли я что-нибудь для вас сде¬

лать?»
«Я захлопнул дверцу вашей кареты,— сказал я.—

С вас полагается десять центов».
«Бросьте дурака валять! Я в самом деле хотел бы вам

помочь».
Он сказал это вполне серьезно,— очевидно, в нем) за¬

говорила его атрофированная совесть. Я сделал вид, что

размышляю.
«Пожалуй, вы могли бы вернуть м>не мой дом,— пред¬

ложил я.— А заодно и сьеррские акции».
Папа остановился.
—	Ну и что же он? — не вытерпела я.— Что он тебе

сказал?
—	Что он мог сказать? Ничего, разумеется. Зато я

сказал ему: «Ну, Уиксон, как ваше драгоценное?» Он

как-то странно посмотрел на меня. А я повторил: «Хо¬

рошо вы себя чувствуете?»
Тут он приказал кучеру гнать во всю прыть и уехал,

ругаясь на чем свет стоит. И мои десять центов не отдал

мне, какой уж там» дом» и акции! Так что видишь, доро¬

гая, карьера уличного попрошайки чревата немалыми

разочарованиями.
Так папа и остался жить в нашей квартире на Пелл-

стрит, когда мы с Эрнестом переехали в Вашингтон.

Старая жизнь кончилась, и, как вскоре выяснилось, кон¬

чилась бесповоротно.
Вопреки нашим ожиданиям, никто не помешал социа¬

листам* занять свои места в конгрессе. Все сошло благо¬

получно. И я подсмеивалась над Эрнестом, которому

даже и это благополучие внушало опасения.
Наши товарищи социалисты были преисполнены на¬

дежд. Они верили в свои силы и в предстоявшее им дело.

Несколько депутатов от фермерской партии примкнули

к нам, и мы выработали общую программу действий. Во

всем этом Эрнест принимал самое деятельное участие

и только нет-нет да и повторит, как будто некстати,

свою излюбленную фразу: «Когда в воздухе запахнет по-

рохом», помните, что химические соединения лучше меха¬

нических. Они надежнее...»
Началось с затруднений у фермерской партии, кото¬

рая в результате последних выборов завоевала руково-
17.	Джек Лондон. Т. VI.	257

дящие посты в двенадцати штатах. Представителей ее

не допустили к исполнению своих обязанностей. Отстав¬

ленные администраторы просто-напросто отказались сда¬

вать дела. Они обжаловали выборы, и пошла обычная

волокита. Фермерская партия была бессильна что-либо

сделать. Последней инстанцией был суд, а в суде коман¬

довали ее враги.
Положение было критическое. Стоило нашим обма¬

нутым союзникам забить тревогу, как в стране начался

бы переполох и на всех наших завоеваниях можно было

бы поставить крест. Мы, социалисты, сдерживали их

изо всех сил. Эрнест сутками не ложился. Руководители

фермерской партии видели опасность и были всецело

с нами. Но ничто не помогло. Олигархии нужны были

беспорядки, и она прибегла к услугам провокаторов.

Теперь можно считать установленным, что так называе¬

мое Крестьянское восстание было грандиозной прово¬

кацией.
Восстание вспыхнуло в двенадцати штатах, и власть

там захватили экспроприированные фермеры. Разумеет¬

ся, это было противозаконно, и правительство двинуло

на мятежников войска. Повсюду шныряли провокаторы,

вызывая народ на эксцессы. Агенты Железной пяты

скрывались под маской фермеров, ремесленников и сель¬

скохозяйственных рабочих. В столице Калифорнии, Са¬

краменто, фермерской партии удалось сохранить поря**

док. И вот тысячи тайных агентов были направлены в

этот город. Шатаясь по улицам толпами, они палили в

окна и грабили Магазины и фабрики, втягивая в свои

бесчинства городскую чернь, которую усиленно спаива¬

ли. Когда же все было подготовлено, в город нагряну¬

ли правительственные войска, вернее — войска Желез¬

ной пяты, и началась кровавая расправа. На улицах

Сакраменто и в домах было пер^ито одиннадцать

тысяч жителей. Власть в штате захватило феде¬

ральное правительство, и судьба Калифорнии была

решена.
То же самое повторилось в каждом из двенадцати

штатов, отдавших голоса фермерской партии. Повсюду

свирепствовало насилие и кровь лилась рекой. Сначала

тайными агентами и черными сотнями провоцировались

беспорядки, а затем появлялись войска. По всей сельской
258

Америке буйствовали и бесчинствовали толпы громил.

Над горящими городами и селами, над усадьбами и ам¬

барами день и ночь стояли столб1?1 дыма. В ход пошел и

динам!ит. Какие-то неизвестные взрывали железнодорож¬

ные туннели и мосты и пускали под откос поезда. Ферме¬

ров вешали и расстреливали без числа. Народ восставал

против своих мучителей, и множество офицеров и плуто¬

кратов пало жертвой террористических актов. Злоба и

ненависть владели людьми. Солдаты расправлялись с

фермерами, словно с враждебными индейскими племе¬

нами,— и недаром!: в штате Орегон две тысячи восемьсот

солдат были уничтожены взрывами страшной силы, сле¬

довавшими один за другим. Многие погибали в желез¬

нодорожных катастрофах. Солдаты в не меньшей мере,

чем фермеры, дрались за свою жизнь.
Что касается национальной гвардии, то был приведен

в действие закон 1903 года, и рабочие одного штата долж¬

ны были под страхом смерти стрелять в рабочих другого

штата, своих товарищей. Закон этот на первых порах вы¬

звал сопротивление. Немало офицеров национальной

гвардии было убито из-за угла, немало рядовых подверг¬

лось расстрелу по приговору военно-полевых судов. То,

что в свое время предсказывал Эрнест, нашло разитель¬

ное подтверждение в судьбе М1Истеров Асмунсена и Ко-

уолта. Оба они были призваны в национальную гвардию

и направлены с карательным отрядом из Калифорнии

в штат Миссури. Мистер Асмунсен и мистер Коуолт от¬

казались выполнить распоряжение командования. Рас¬

права с ними была короткая. Военно-полевой суд приго¬

ворил смельчаков к расстрелу, и приговор был приве¬

ден в исполнение солдатами, которые стреляли им в

спину.
Немало молодых людей бежало от мобилизации в

горы. Их объявили вне закона, но особенно не тревожи¬

ли до тех пор, пока в стране не наступило сравнительное

успокоение, Но тут были приняты крутые меры. Прави¬

тельство обратилось к беглецам с предложением явить¬

ся с повинной, для чего был дан трехмесячный срок. По

истечении этого срока в горные округа было направле¬

но до полумиллиона солдат с приказом выловить дезерти¬

ров. Расправлялись без суда и следствия, пристреливая

людей на месте. Каратели действовали согласно ин¬
259

струкции, по которой все скрывавшиеся в горах счи¬

тались злостными дезертирами, и всякий был волен

в АХ жизни и смерти. Кое-где в защищенных местах

отдельные отряды мужественно сопротивлялись, но

в конце концов их выловили всех до единого и пре¬

дали смерти.
Еще более внушительный урок был дан населению на

примере расправы с канзасской национальной гвардией.

Великое Канзасское восстание вспыхнуло в самом нача¬

ле военного похода против ферМ1еров. Взбунтовалось

шесть тысяч национальных гвардейцев. Частям этим не

доверяли и, ввиду царившей в них угрюмюй озлоблен¬

ности, держали их на лагерном положении. К открытому

мятежу они перешли, разум!8ется, не без пособничества

провокаторов.
В ночь на 22 апреля гвардейцы восстали и переби¬

ли своих офицеров, только немногим удалось скрыться.

Убийство командного состава, разумеется, не входило в

планы Железной пяты,— агенты на сей раз перестара¬

лись. Однако Железной пяте и это пошло на пользу.

К репрессиям подготовились заранее, а убийство офице¬

ров давало достаточный для них повод. Сорок тысяч сол¬

дат внезапно окружили мятежников. Злополучные гвар¬

дейцы попали в ловушку. Слишком поздно хватились

они, что из их пулеметов вынуты замки, а патроны не под¬

ходят к винтовкам!. Они выкинули белый флаг, но никто

не обратил на это внимания. Враг не знал пощады. Все

шесть тысяч человек полегли на месте. Сначала по ним

били гранатами и шрапнелью, а затем, когда отчаяние

подняло лх в атаку, косили пулеметным огнем. По сло¬

вам очевидцев, ни один гвардцеец не успел подбежать к

неприятельским цепям ближе, чем на полтораста метров.

Земля была усеяна трупами. Заключительная атака ка¬

валеристов добила раненых, а тех, кого не прикончила

сабля или пуля, растоптали конские копыта.
Не успело закончиться усм»ирение фермеров, как вос¬

стали горняки. Это была последняя вспышка борьбы

организованного пролетариата. Всего бастовало семьсот

пятьдесят тысяч углекопов, но силы их были распылены

по всей стране. Каждый угольный округ был оцеплен

правительственными войсками, и с каждым расправля¬

лись в отдельности. Это была первая грандиозная облава
260

на невольников, и Покок ^ стяжал себе на этом деле

славу укротителя рабов и вечную ненависть пролетариа¬

та. На него неоднократно производились покушения, но,

казалось, он был заколдован. Это он ввел для горняков

паспортную систему, наподобие той, какая существова¬

ла в царской России, и по его инициативе им было запре¬

щено свободно передвигаться по стране.
Социалисты дежались крепко. В то время как пар¬

тия фермеров погибала в огне и крови, а профсоюзы раз¬

гонялись, социалисты воздерживались от всяких выступ¬

лений и готовились к уходу в подполье. Напрасно наши

друэья из фермерской партии взывали к нам. Мы пра¬

вильно возражали им., что всякое наше вмешательство

грозило бы гибелью делу революции. Железная пята, не

решавшаяся сперва выступить против всего пролетариата

в целом, теперь, приободренная легкой победой, только

и мечтала свернуть нам шею. Но мы сохраняли полное

самообладание, несмотря на усилия провокаторов, кото¬

рыми кишели наши ряды. В те времена агенты Железной

пяты действовали неумело — им еще только предстояло

пройти серьезную школу,— и наши боевые группы вы¬

лавливали их одного за другим. Это была тягостная, гряз¬

ная работа, но мы боролись за жизнь и за революцию, и

нам приходилось сражаться с врагом его же оружием». Все

же мы придерживались справедливости. Ни один агент

Железной пяты не был казнен без суда и следствия.
' Олберт Покок, так же как и Фарли,— один из знаменитых

штрейкбрехеров своего времени. Гроза горняков, он до последнего

своего издыхания держал их в беспрекословном повиновении. После

смерти главы семьи обязанности его унаследовал сын, Льюис По-

кок, и так в течение трех поколений эта примечательная династия

укротителей рабов деспотически правила углекопами. Сохранилось

следующее описание внешности Покока-старшего, известного так¬

же под именем Покока Первого: «Длинный узкий череп, окаймлен¬

ный бахромой рыжеватых седеющих волос, лицо скуластое, с тяже¬

лым подбородком, щеки бледные, тусклые серые глаза, скрипучий

голос, движения замедленные». Покок Первый родился в бедной

семье и начал свою деятельность буфетчиком в баре. Затем по¬

ступил в трамвайную компанию частным сыщиком и постепенно

специализировался по части штрейкбрехерства. Последний ,в роде,

Покок Пятый, был убит бомбой, взорвавшейся на. водокачке во

время одного из малозначительных шахтерских восстаний ва Ин¬

дейской территории в 2073 году хр. эры.
261

Если и случались ошибки, то лишь как исключение. В бо¬

евые группы шли самые храбрые, самые энергичные и пре¬

данные революции товарищи Спустя десято лет, на осно¬

вании сведений, сообщенных ему начальниками боевых

групп, Эрнест занялся статистикой. Оказалось, что всту¬

павшие туда мужчины и женщины могли рассчитывать в

среднем не больше, чем на пять лет жизни. Это были

герои. Принципиальные противники убийства, они шли на

убийство, стиснув зубы, считая, что великое дело свобо¬

ды требует великих жертв*.
Мы ставили себе тройную задачу: во-первых, вылав¬

ливание подосланных к нам агентов олигархии; во-вто*

рых, организацию боевых групп и всего революционно¬

го подполья; в-третьих, засылку наших агентов во все

организации олигархии, а также в армию и рабочие ка¬

сты. Они проникали туда под видом секретарей и контор¬

щиков. телеграфистов, надсмотрщиков над рабочими и

провокаторов. Это была работа, требовавшая времени и

сопряженная с величайшей опасностью. Все наши усилия

зачастую приводили только к неудачам и тяжелым по¬

терям...
Железная пята победила в открытой войне. Но мы

объявили ей другую, еще неведомую, странную и страш¬

ную подпольную войну. Мы воевали в потемках, наугад,

слепые со слепыми,— однако в этой борьбе был свой по¬

рядок, дисциплина, единодушие. Наши агенты проникали
*	При организации боевых групп весьма пригодился и опыт

русской революции; несмотря на неустанную борьбу, которую вела

с ними Железная пята, они просуществовали триста лет, до самого

ее падения. Эти организации, состоявшие из мужчин и женщин,

воодушев\енных высокой целью и презирающих смерть, были в

свое время могучей силой, сдерживавшей разнузданную жестокость

правителей Их деятельность не ограничивалась подспудной войной

с тайными агентами олигархии. Самим олигархам приходилось вы*

слушивать приказы боевых групп и нередко платиться головой за

ослушание, не говоря уже об их подчиненных, офицерах армии или

руководителях рабочих каст.
Суд мстителей был суров, но беспристрастен и справедлив. Он

не допускал скоропалительных приговоров и решений. Если обви¬

няемого удавалось захватить, его судили по справедливости, предо¬

ставляя ему возможность защищаться. Но, разумеется, многие де¬

ла разбирались и решались заочно, как это было, например, с ге-

нералом Лэмптоном (2138 г. хр. эры).
Один из самых кровожадных и злобных прислужников Желез¬
262

во все организации Железной пяты, а в наших органи¬

зациях гнездились ее агенты. Это была война втемную,

коварная и увертливая, обе стороны изощрялись в ин¬

тригах и конспирации, заговорах и контрзаговорах. А за

всем этим постоянной угрозой маячила смерть, жесто¬

кая, насильственная смерть. Мужчины и женщины, на¬

ши лучшие, любимейшие товарищи, исчезали без следа.

Сегодня мы еще видели друзей в своих рядах, а завтра

уже не досчитывались их и знали, что это — навсегда,

что они сложили голову в борьбе.
Никому нельзя было довериться, ни на кого нельзя

было положиться. Человек, который работал рядом с ва¬

ми, был, возможно, агентом Железной пяты. Мы миниро¬

вали ее организации своими агентами, а она своими контр-

минировала наши организации. И хотя мы не имели пра¬

ва кому-либо довериться или на кого-нибудь положиться,

каждый шаг поневоле основывался на доверии. То й дело

мы сталкивались с изменой. Были среди нас и слабые
ной пяты, генерал Лэмптон, был извещен, что боевые группы су¬

дили его, признали виновным и приговорили к смерти, причем

заявление эго последовало после трех предупреждений, призывав¬

ших его прекратить издевательства над рабочими. Узнав о приго¬

воре, генерал не пожалел средств для обеспечения своей безопасно¬

сти. Проходили годы, а боевым группам не удавалось до него

добраться. Много нашпх товарищей, как мужчин, так и женщин,

заплатили за свои попытки мучительной смертью. Специально в за¬

щиту генерала Лэмптона была восстановлена казнь на кресте как

законная мера наказания.
В конце концов изверга покарала слабая рука хрупкой семна¬

дцатилетней Мадлены Прованс, которая два года работала с этой

целью швеей у него во дворце. Мадлена умерла в одиночном за¬

ключении, после нескончаемых страшных пыток. Ныне, увековечен¬

ный в 6poji3e, юный образ ее украшает Пантеон Братства людей в

прекраснейшем городе Серле.
Мы, живущие 3 мире, не знающем кровопролития, не должны

строго судить участников боевых групп. Эти герои, не щадя себя,

служили человечеству, и никакие жертвы не были им страшны.

Только необходимость заставляла их проливать кровь в эпоху, ко¬

гда весь мир утопал в крови. Боевые группы были мучительной за¬

нозой в теле олигархии, от которой ей так и не удалось избавить¬

ся. Эвергард считается создателем этого своеобразного воинства,

чья успешная трехвековая борьба свидетельствует о том, как

мудро был заложен фундамент, простоявший века. Организация

боевых групп, пожалуй, величайшая заслуга Эрнеста Эвергарда,

хотя мы отнюдь не хотим преуменьшить его значение как выдающе¬

гося теоретика революции и одного из ее вождей.
263

люди. Железная пята располагала приманками в виде

денег, праздности и удовол1>ствий, которые ждали преда¬

телей в чудо-городах. Нашей же единственной наградой

было чувство удовлетворения от сознания исполненного

долга. В остальном врздаянием за верность была вечная

опасность, нескончаемые муки и смерть.
Повторяю, попадались среди нас и слабые люди. И за

слабость мы могли отплатить им только смертью. Необхо¬

димость заставляла нас карать предателей. По следам

каждого обнаруженного изменника мы немедленно на¬

правляли от одного до десяти мстителей. Иногда нам не

удавалось привести в исполнение приговор над врагом,

как это было, например, с Пококами; но в наказании пре¬

дателей мы не имели права на неудачу. Товарищи, по на¬

шему решению, под видом перебежчиков проникали в чу-

до-города и там приводили приговор в исполнение. В кон¬

це концов мы стали для предателей такой грозой, что бе¬

зопаснее было верно служить нам, чем изменять.
Революция приобрела характер религиозного движе¬

ния. Мы приносили жертвы на алтарь революции, на ал¬

тарь свободы. Нас сжигал ее божественный огонь. Муж¬

чины и женщины отдавали жизнь Великому Делу, и но¬

ворожденные младенцы посвящались ему, как некогда

посвящались богу. Мы поклонялись Человечеству,
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ЛИВРЕЙНЫЕ ЛАКЕИ
После усмирения фермеров их представителей больше

не видели в конгрессе. Всем им1 было предъявлено обви¬

нение в государственной измене, и м)еста их заняли став¬

ленники Железной пяты. Социалисты оказались теперь

в 'НИЧТОЖНОМ меньшинстве; каждый из них понимал, что

конец близок. Заседания сената и палаты превратились

в фарс, в пустую проформу* Там все еще обсуждались и

решались какие-то вопросы, но теперь это нужно было

голько для того, чтобы придать мандатам олигархов не¬

кую видимость законности.
Эрнест оказался в самюй гуще борьбы, когда на¬

стал неизбежный конец. В конгрессе обсуждался законо¬

проект о помощи безработным. Кризис прошлого года
264

снизил жизненный уровень пролетарских масс до голодно¬

го существования, а охватившие страну неурядицы довер¬

шили дело. Миллионы людей нуждались в хлебе, между

тем, как олигархи и их приспешники не знали, куда де¬

вать свои несметные богатства *. Для облегчения участи

этих бедняков, которых мы называли «обитателями безд¬

ны» социалисты внесли в конгресс законопроект^о без¬

работных. Естественно, это не нравилось Железной пяте.

Она собиралась на свой лад использовать труд голод¬

ных миллионов, и участь нашего проекта была предреше¬

на. Эрнест и его товарищи понимали, что хлопочут

напрасно, однако их томила неопределенность положе¬

ния. Они хотели, чтобы кончилось наконец это напря¬

женное ожидание, и, не видя в своей деятельности ника¬

кого проку, считали, что лучше разделаться с постыд¬

ным фарсом, в котором им» приходилось быть невольными

участниками. Никто из них не представлял себе, каков

будет конец,— во всяком случае, он превзошел самые

худшие их опасения.
В тот день я сидела на галерее, в местах для публики.

Все мы были охвачены ожиданием чего-то ужасного.

Угроза носилась в воздухе, мы видели ее воплощение в

шеренгах солдат, заполнявших коридоры, и в офицерах,

кучками толпившихся у всех выходов. Во всем чувство¬
*	Характерным примером таких порядков было владычество

англичан в Индии в XIX веке. Коренное население вымирало от

голода, гибло миллионами, для того чтобы правители, присвоив се¬

бе плоды его трудов, швыряли их на безумную роскошь и бессмыс^

ленные развлечения. Поистине нам, в наш просвещенный век, при¬

ходится краснеть за своих предков. Остается лишь смотреть на

эти вещи с высоты философии. Капиталистическую стадию разви*

тия человеческого общества можно приравнить к веку обезьян. Че¬

ловек, освобождаясь от грязи и скверны низшего органического су¬

ществования, вынужден был пройти через эти стадии бытия. Есте¬

ственно, что грязь и скверна надолго к нему пристали, и от них не¬

легко было очисхиться.
^ Выражение «обитатели бездны» принадлежит Уэллсу, писате¬

лю конца XIX века хр. эры. Уэллс, здоровый, нормальный человек,

с нормальными человеческими чувствами, часто выступал в роли

социального провидца. До нас дошло немало фрагментов его со¬

чинений, а две работы — «Прозрения» к «Человеческий род в раз •

витии» — сохранились целиком. Задолго до олигархов и до Эвер^

гарда Уэллс предвидел возникновение чудо-городов, он называл их

«городами наслаждений».
265

валось, что олигархи готовят удар. Трибуну занимал Эр¬

нест. Он говорил об ужасах безработицы с таким жаром,

как будто и вправду был одержим безумной надеждой

тронуть сердца своих слушателей. Но республиканцы и

демократы только издевались над ним. В зале стоял не¬

вообразимый шум.
Внезапно Эрнест переменил тон и перешел в откры¬

тое наступление.
—	Я знаю, что не в силах убедить вас,— сказал он.—

Убедить можно только того, у кого есть у mi и сердце, но

не вас, бесхребетная, бездушная слякоть! Вы преважно

именуете себя демократами и республиканцами. Ложь

все это! Нет никаких демократов и нет никаких республи¬

канцев, и прежде всего их нет в этом зале. Вы блюдо¬

лизы и сводники, холопы плутократии! Бия себя в грудь,

вы разглагольствуете о свободе. Но кто же не видит на

ваших плечах багряной ливреи Железной пяты?
В зале поднялись крики: «Долой!», «К порядку!»,

и голос Эрнеста потонул в общем реве. Он с презритель¬

ной усмешкой ждал, пока шум1 немного утихнет, потом

повел рукой на сидевших в зале и, повернувшись к своим

товарищам, сказал:
—	Послушайте, как лают эти раскормленные псы!
В зале снова воцарился ад. Председатель изо всех сил
стучал молотком, вопросительно посматривая на офице¬

ров в проходах. Отовсюду неслись крики: «Измена!»,

а дюжий бочкообразный депутат от Нью-Йорка, повер¬

нувшись к трибуне, орал во всю глотку: «Анархист!»

На Эрнеста страшно было смотреть. Каждый его мускул

был напряжен, глаза налились кровью. И все же он

владел собой и ничем не выдавал душившего его бешен¬

ства.
—	Помните! — крикнул он громовым голосом, пере¬

крывшим шум в зале.— Как вы теперь расправляетесь с

пролетариатом, так он когда-нибудь расправится с

вам1и.
Возгласы «Изм1ена!» и «Анархист!» усилились.
—	Я знаю, вы собираетесь провалит\ь наш законо¬

проект,— продолжал Эрнест.— Вам приказано его про¬

валить. А вы еще меня зовете анархистом! Вы, отнявшие

власть у народа, вы, бесстыдно щеголяющие в лакейской

ливрее, зовете меня анархистом! Я не верю в вечный огонь
266

и кипящую серу преисподнеи, но иногда я готов пожа¬

леть о своем неверии. В такие минуты, как сейчас, я го¬

тов в них верить. Ад должен существовать, потому что

ни в каком другом месте вам1 не воздастся в полной мере

за ваши преступления. Нет, пока такие, как вы, не пере¬

велись на свете, вселенной, видимо, не обойтись без ад¬

ского огня.
У входа возникло какое-то движение. Эрнест, предсе¬

датель и все депутаты повернули голову к дверям».
—	Господин председатель, что же вы не зовете ва¬

ших солдат?—спросил Эрнест.— Они здесь и только

ждут сигнала, чтобы привести в исполнение ваши тай¬

ные замыслы.
—	Меня больше беспокоят другие тайные замыс¬

лы,— отвечал председатель.— И солдаты здесь для того,

чтобы помешать им.
—	Это уж не наши ли козни вы имеете в виду? —

издевался Эрнест.— Бомбы или что-нибудь в этом роде?
При слове «бомбы» атмосфера в зале снова накали¬

лась. Эрнест не мог перекричать весь этот шум и стоял

выжидая. И тут произошло, нечто неожиданное. Со своего

М!еста на галерее я заметила только вспышку огня. За¬

тем меня оглушил взрыв, и сквозь завесу дыма я увиде¬

ла, как Эрнест покачнулся и как по. всем проходам к

трибуне ринулись солдаты. Наши товарищи повскака¬

ли с мест, не владея собой от возмущения. Но Эрнест,

сделав над собой величайшее усилие, остановил их дви¬

жением руки,
—	Это провокация! — загремел он.— Спокойствие,

вы только себя погубите!
Он медленно опустился на пол, и подоспевшие солда¬

ты окружили его стеной. Другие солдаты очищали гале¬

рею от публики. Поневоле пришлось уйти и м«е, и боль¬

ше я ничего не видела.
Я объявила, что я жена Эрнеста, в надежде, что буду

к нему допущена, но вместо этого меня арестовали. Од¬

новременно был произведен арест всех социалистических

депутатов, включая и беднягу Симпсона, он заболел ти¬

фом и лежал у себя в гостинице.
Суд не стал с нами долго возиться. Все приговоры

бы; и предрешены заранее. Удивительно, что Эрнесту со¬
267

хранили жизнь. Это была величайшая ошибка олигар¬

хии, и она ей дорого стала. Сказывалось опьянение соб-

ственными успехами, в котором пребывали победители.

Им и в голову не приходило, что эта горсточка героев

способна потрясти их власть до самого основания. Зав¬

тра, когда начнется великая революция и весь мир услы¬

шит мерный шаг восставших миллионов, олигархия с

удивлением увидит, в какую могучую силу превратился

скромный отряд героев
Как член революционной организации, посвященный

во все ее тайные планы и деливший с ней горе и радость,

я принадлежу к тем немногим, кто более других мо¬

жет судить, были ли наши депутаты причастны к взрыву

в конгрессе. Могу сказать без малейших колебаний, что

никто из социалистов, как бывших в этот день в кон¬

грессе, так и не бывших там, не имел к этому делу

никакого касательства. Мы не знаем, кто бросил бомбу,

но знаем достоверно, что это сделали не мы.
С другой стороны, много данных за то, что взрыв был

устроенно велению свыше. Пусть это всего лишь предпо¬

ложение, но вот какие серьезнейшие доводы говорят в его

пользу. Председатель конгресса был извещен тайной по¬

лицией, что депутаты-социалисты собираются перейти

к террористическим методам борьбы. Назначен буд¬

то бы даже день — тот самый, когда и произошел взрыв.
*	Эвис Эвергард писала для своих современников и потому ни

словом не упоминает о приговоре, вынесенном по делу пятидесяти

Двух социалистических депутатов, обвиненных в государственной

измене. Такого рода досадные пробелы не раз встречаются в ее

рукописи. Все депутаты, представшие перед судом, были осуждены.

Как ни странно, ни один из них не был приговорен к смерти.

Эвергард был одним из двенадцати, приговоренных к пожизненно¬

му заключению, в число которых входили также Теодор Донелсон

и Мэтью Кент. Остальные были осуждены на срок от тридцати

до сорока пяти лет, и только Артур Симпсон, который, как сказа»

но выше, был болен тифом во время взрыва, отделался пятна¬

дцатью годами. По некоторым сообщениям, его уморили голодом в

одиночке. Такое суровое обращение было вызвано крайним упор¬

ством заключенного и его нес1фываемой ненавистью к палачам. Он

умер в тюрьме Кабаньяс на Кубе, где были заключены еще три

наших товарища. Все депутаты-социалисты были брошены в воен¬

ные тюрьмы в разных концах страны. Так, Дюбуа и Вудс содержа¬

лись в Пуэрто-Рико, а Эвергард и Мерривезер попали в старинную

военную тюрьму на Алькатрасе, небольшом островке в заливе Сан-

Франциско.
268

Поэтому в Капитолий были заранее введены войска. Но

поскольку мы ничего не знали о предполагающемся взры¬

ве, а власти знали и заблаговременно к нему готови¬

лись, и взрыв действительно произошёл, естественно зак¬

лючить, что Железная пята была обо всем осведомлена.

Более того, мы, социалисты, утверждаем, что преступле¬

ние это и совершено было Железной пятой,— она заду¬

мала его и привела в исполнение, чтобы потом возложить

вину на нас и таким образом способствовать нашей

гибели.
Через председателя палаты весть о готовящемся

террористическом акте достигла его коллег, холопов, об¬

лаченных в багряную ливрею. Во время выступления Эр¬

неста все они только и ждали, когда это произойдет.

Надо отдать им справедливость, они и в самом деле ве¬

рили, что социалисты что-то готовят. На процессе мно¬

гие искренне утверждали, что видели в руках у Эрнеста

бомбу и что она преждевременно разорвалась. Разумеет¬

ся, ничего подобного они не видели, и картину эту

нарисовало им разгоряченное воображение.
На суде Эрнест сказал:
—	Неужели вы не понимаете, что, если бы мне пона-

добил^ь бросить бомбу, я не удовлетворился бы какой-

то хлопушкой. Ведь в ней и пороху^о почти не было.

Только что надымила, а ранила одного меня. Посудите

сами, что это за бЬмба, если, разорвавшись у моих ног,

она даже меня не убила. Поверьте, если я начну швы¬

рять бомбы, это вам дешево не пройдет. Вы не отде¬

лаетесь испугом.
Обвинение, со своей стороны, утверждало, что социа¬

листы просчитались: слабое действие бомбы было для

них так же неожиданно, как и преждевременный взрыв,

вызванный растерянностью Эрнеста. Последнее, кстати,

совпадало с показаниями свидетелей, будто бы видевших

бомбу в руках Эрнеста.
Никто из нас не знал, кто бросил бомбу. Эрнест впо¬

следствии рассказывал мне, что за какую-то долю секун¬

ды до взрыва он видел и слышал, как бомба ударилась

у его ног. То же самюе он говорил на суде, но ему, конеч¬

но, не поверили. Весь этот инцидент, попросту говоря,

<ссостряпала» Железная пята, желая с нами разделаться,

и бороться с ее тайными замыслами было бесполезно,
269

По известному речению, нет ничего тайного, что не

стало бы явным. Данный случай это опровергает. Про¬

шло девятнадцать лет, а мы, несмотря на все наши ста¬

рания, так и не обнаружили человека, бросившего в Ка¬

питолии бомбу. Это, несомненно, был пособник Железной

пяты, но так тщательно законспирированный, что ни один

из наших агентов ни разу не наткнулся на его след. И

теперь, когда все сроки прошли, остается лишь поставить

крест ка этой тайне и сдать ее в архив неразрешимых

исторических загадок К
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
в ГОРАХ СОНОМЫ
О себе за этот период мюгу рассказать лишь очень не¬

многое. Полгода меня продержали в тюрьме, не предъ-.

являя никакого обвинения. Я была «на подозрении» —

терм91Н, с которым вскоре пришлось познакомиться мно¬

гим революционерам. Но наша новорожденная тайная

агентура уже становилась на ноги. К концу второго ме-
^ Эвис Эвергард пришлось бы прожить не одну жизнь, чтобы

дождаться разрешения этой загадки. Около ста лет тому назад и,

значит, свыше шестисот лет после смерти автора этих записок, в

тайниках Ватикана была обнаружена предсмертная исповедь неко¬

его Первэза, американца французского происхождения. Кое-что в

этом документе заслуживает внимания, хотя в целом он поедстав-

ляет скорее архивный интерес.
В 1913 году Первэз сидел в одной из нью-йоркских тюрем в

ожидании суда за совершенное им убийство. Из исповеди явствует,

что Первэз не был преступником по натуре. Человек крайне горя¬

чий и порывистый, он в припадке ревности убил жену — случай,

не редкий в те времена. Заключенный со страхом думал о пред¬

стоящей казни — в исповеди подробно об этом говорится — и был

готов на что угодно, только бы ее избежать. Полицейские агенты

поддерживали в нем страх, уверяя, что ему не миновать электри¬

ческого стула. То был стул особого устройства. Приговоренного

сажали на него и в присутствии опытных врачей подвергали дей¬

ствию электрического тока, вызывавшего мгновенную смерть, Этот

вид казни был очень распространен. Анестезия, как способ насиль¬

ственного лишения жизни, тогда еще не применялась.
Итак, этот неплохой, но необузданный по натуре человек ^ядел

в тюрьме, ожидая неминуемой смерти, когда к нему обратились

агенты Железной пяты с предложением бросить бомбу в палате

представителей. Первэза утерили^и об этом с непререкаемой

ясностью говорится в испореди,— что бомба будет заряжена очень
270

сяца моего заключения один из стражей открылся мне в

том, что он революционер, близко связанный с нашей ор¬

ганизацией; а несколько недель спустя я узнала, что не¬

давно назначенный к нам тюремный врач Джозеф Парк-

херст — член одной из боевых групп.
Так наша организация, незаметно проникая в по¬

ры вражеской организации, оплетала ее невидимой пау¬

тиной. Сидя в тюрьм!е, я знала все, что творится во внеш¬

нем мире. Да и каждый из депутатов, отбывавших заклю^
слабо и взрыв не вызовет человеческих жерта. Как известно, бом»

ба, взорвавшаяся у ног Эвергарда, действительно не причинила

большого вреда.
Первэза спрятали в одной из галерей Капитолии, считавшейся

закрытой по случаю ремонта. Выбор подходящей минуты был

оставлен на его усмотрение, и Первзз, по его собственным словам,

так заинтересовался речью Эвергарда и шумом, поднявшимся в

зале, что едва не забыл о своем поручении.
В награду за эту услугу Первэза не только выпустили на сво»

боду, но и с^еспечили пожизненной рентой. Однако ему недолго

пришлось ею пользоваться. В сентябре 1914 года у него открылся

ревмокардит, и он умер, прохворав всего лишь три дня. Перед

смертью Первэз послал за католическим священником, отцом Пите¬

ром Дюрбаном, и исповедался ему.
Священник был так поражен этим признанием на смертном

одре, что записал его от слова до слова .и предложил умирающему

клятвенно подтвердить его. О дальнейшем можно тол?>ко догады¬

ваться. Документ, очевидно, ввиду его большого значения, был на¬

правлен в Рим, а там, под давлением влиятельных сил, убран по¬

дальше и в течение многих векоз пролежал под спудом. Только в

прошлом веке знаменитый итальянский историк Лорбиа случайно

его обнаружил во время своих изысканий в . Ватикане.
В настоящее время не подлежит сомнению, что бомба, взорвав¬

шаяся в палате представителей в 1913 году хр. эры. была броше¬

на по приказу Железной пяты. В этом нас убеждает не столько

исповедь Первэза — история в своих заключениях могла бы обой¬

тись и без нее,—сколько то, что этот маневр, позволивший олигар¬

хии одним ударом посадить под замок пятьдесят двух неугодных

депутатов, чрезвычайно похож н<а другие аналогичные преступления,

совершенные как олигархами, так и капиталистами до них.
Классическим примером циничного и подлого судебного убий¬

ства ни в чем не повинных людей явилась в последние десятилетия

XIX века казнь так называемых хеймаркетских анархистов в Чи¬

каго.
Особую категорию преступлений составляли умышленные под¬

жоги и уничтожение имущества, учиняемые капиталистами, чтобы

ответственность за них взвалить на рабочих. Обычно за это пла¬

тились невинные люди, которых, по излюбленному выражению то¬

го времени, почему-либо хотели «упечь» в "тюрьму.
271

чение, был связан таким образом с мужественными това¬

рищами, которые скрывались под личиной лакеев Желез¬

ной пяты. И хотя Эрнеста содержали в военной крепо¬

сти на Тихоокеанском побережье и нас разделяли три

тысячи миль, мы постоянно сносились друг с другом, и

наши письма безошибочно находили дорогу через всю

страну.
Социалистическим лидерам! в тюрьме и на воле уда¬

валось обсуждать м»ежду собой все главнейшие вопросы и

таким образом руководить движением!. Уже через не¬

сколько месяцев появилась возможность кое-кому устро¬

ить побег. Но поскольку заключение не совсем отрывало
Во время рабочих беспорядков первой четверти XX века хр.

эры капиталисты с особой кровожадностью применяли эту такти¬

ку в борьбе с Западной федерацией горняков. Провокаторы взо¬

рвали железнодорожную станцию Индепенденс. Тридцать человек

были убиты, мн01гие получили тяжелые ранения. Капиталисты»

державшие в своих руках законодательную власть и все суды шта¬

та Колорадо, обвинили в этом преступлении рабочих и чуть было не

добились их осуждения. Некто Ромэн, бывший одним из орудий

этого злодеяния, сидел, как и Первэз, в тюрьме другого штата —

Канзас — и ждал суда, когда к нему обратились агенты капита¬

листов. Однако последующее признание Ромэна было еще при его

жизни предано гласности.
К этому же периоду относится процесс Мойера и Хейвуда,

двух энергичных, неустрашимых рабочих лидеров. Один из них

был председателем Западной федерации горняков, другой — ее

секретарем. В ту пору был убит при таинственных обстоятельствах

бывший губернатор штата Айдахо. Горняки и социалисты открыто

обвиняли в этом преступлении шахтовладельцев. Несмотря на это

и в нарушение конституции и местных законов, губернаторы штатов

Айдахо и Колорадо сговорились между собой, и Мойер и Хейвуд

были по их приказу похищены полицией и брошены в тюрьму.

Обоим было предъявлено обвинение в убийстве. Вот что писал по

этому поводу тогдашний лидер американских социалистов Юджин

Дебс: «Против тех рабочих лидеров, которых нельзя ни подкупить,

ни запугать, у плутократии существуют такие меры, как убийство

из-за угла « судебная расправа. Единственным преступлением

Мойера и Хейвуда было то, что они верно служили рабочему клас¬

су. Капиталисты завладели всей страной, они растлили наших по¬

литиков, развратили суд, зажали в тиски рабочих, а сейчас они не

прочь расправиться с теми, кто не хочет подчиниться деспотиче¬

скому произволу. Губернаторы штатов Колорадо и Айдахо только

пешки в руках плутократии, покорные исполиители ее во\и. Идет

борьба рабочих с плутократией. И если плутократы нанесли нам

первый тяжелый удар, то последний, решающий удар будет нанесен

намн>.
272

их от организации, решено было временно, воздержаться

от всяких скороспелых мероприятий. Кроме пятидесяти

депутатов, по разным штатам сидело еще триста вид¬

ных работников. Предполагалось освободить всех разом.

Если бы какая^о часть опередила другую, олигархия

была бы начеку и это помешало бы побегу остальных.

Считалось также, что одновременное освобождение наших

узников по всей стране произведет впечатление на проле¬

тариат и это свидетельство нашей моральной силы за¬

ставит его поднять голову.
Было решено, что, отбыв свой срок, я должна скрыться

от властей и приготовить для Эрнеста надежное убежи¬

ще. Но даже скрыться оказалось нелегкой задачей. Как

только я вышла на волю, для наблюдения за мной была

наряжена целая сврра ищеек. Для того чтобы беспре¬

пятственно пробраться в Калифорнию, надо было преж¬

де всего сбить их со следа. Это создало забавную ситу¬

ацию.
В то время начала действовать паспортная система,

подобная той, какая существовала в царской России. О

том, чтобы под своим именем пуститься в путь черс^з все

штаты, нечего было и думать. Прежде чем помышлять

о встрече с Эрнестом, мне надо было исчезнуть, иначе,

выследив меня, наши гонители могли бы после его побега

добраться и до него. С другой стороны, при существую¬

щих условиях мне было бы небезопасно пускаться в дале¬

кое путешествие под видом простой работницы. Остава¬

лось одно— выдать себя за привилегированную особу из

лагеря властителей. Помимо горсточки сверхолигархов,

существовали сонмы олигархов помельче, с состоянием в

несколько миллионов, вроде мистера Уиксона,— они-то и

составляли преданную сверхолигархам когорту. У микро¬

олигархов были, разумеется, жены и дочери, легион вли¬

ятельных дам, за одну из которых я и должна была .

сойти. Несколько лет спустя, при более изощренной пас¬

портной системе, охватившей всех жителей США от мала

до велика и регистрировавшей каждое их движение, та¬

кая затея была бы уже невозможна.
Когда все приготовления были закончены, ищейки пр-

теряли мой след: Эвис Эвергард как сквозь землю прова¬

лилась. Вместо нее некая мисс Фелиция Ван-Вердиган,.

в сопровождении двух камеристок, болонки и горничной
18.	Джек Лондон, Т. VI.	273

при болонке величественно прошествовала в роскош¬

ный пульмановский ^ салон-вагон, который уже спустя

несколько минут на всех парах умчал ее на запад.
Под видом свиты богатой дамы я увозила с собой

трех революционерок. Две из них были членами боевых

групп, третья, Г рейс Холбрук, вступила в группу на сле¬

дующий же год и спустя несколько месяцев была каз¬

нена Железной пятой. Это на ней лежала обязанность

ухаживать за болонкой. Что же касается прочих моих

спутниц, то одна из них, Берта Стоул, двенадцать лет

спустя пропала без вести, в то время как Анна Ройлстон

и поныне здравствует, и ее роль в революционном дви¬

жении все растет^.
Без особых приключений в пути добрались мы до

Калифорнии. Когда поезд по прибытии в Окленд подо¬

шел к дебаркадеру на 16-й улице, мы благополучно вы¬

грузились на перрон — и владетельной мисс Фелиции

Ван-Вердиган, камеристок, болонки и горничной при бо¬

лонке как не бывало. Прислужниц богатой дамы сразу

же встретили и увели надежные товарищи. Другие за¬

нялись мной. Через полчаса после моего приезда в Окленд

я уже была на борту небольшого рыбачьего баркаса, бо¬

роздившего воды залива Сан-Франциско. Дул противный
^ Эта хардктерная картинка превосходно изображает дикие

нравы и бессердечие правящих классов. В то время как люди голо¬

дали, болонки пользовались уходом специальной прислуги. Затеян¬

ный Эвис Эвергард маскарад был далеко не шуточным. Дело шло о

^изни и смерти и о судьбе всего движения. Тем больше у нас

оснований верить правдивости ее рассказа и видеть в нем живое

изображение нравов эпохи. Это были поистине диковинные времена.
2 Так, по имени их изобретателя, назывались самые роскош*

ные вагоны того времени.
® Несмотря на жизнь среди постоянных опасностей и тревог,

Анна Ройлстон дожила до глубокой старости и скончалась девя¬

носто одного года от роду. Как семейство Пококов ускользало от

мести революционеров, так Анна Ройлстон оставалась неуловимой

для агентов Железной пяты. Ей j5acнocлoвнo везло, из тысячи

рискованных и трудных положений она выходила невредимой. На

ней лежало исполнение приговоров боевой группы, и воинственная

мстительница, которую товарищи звали «Красной девой», стала од¬

ним из самых излюбленных образов революции. Уже старухой она

пристрелила «кровавого Хелклиффа» на глазах у вооруженной

стражи и благополучно скрылась. Умерла она, достигнув старости,

в убежище революционеров, в Озаркских горах.
274

ветер, и мы большую часть ночи пролежали в дрейфе.

Но я видела издали огоньки Алькатраса, где Эрнест то¬

мился в крепостном каземате, и утешалась тем, что мы

так близко друг от друга.
На рассвете мы на веслах подошли к Мариновым

островам и весь день простояли в укрытии, а как только

спустилась ночь, за два часа, при попутном ветре, пере¬

секли залив Сан-Пабло и вошли в устье реки Петалумы.

Здесь меня ждала лошадь и новый провожатый; ни

минуты не медля, мы сели в седла и поскакали при свете

звезд.
На севере перед нами высился мощный хребет Соно-

мы — цель нашего путешествия. Объехав стороной город

Соному, мы углубились в ущелье, пролегавшее в отрогах

скал. Проезжая дорога сменилась проселком, проселок—

козьей тропкой, а затем и она затерялась среди горных

пастбищ. Теперь мы поднимались прямиком по круче.

Это был сам1ый надежный путь — здесь М!ы никого не

рисковали встретить..
Заря застала нас уже на северном склоне, и в серых

сум1ерк)ах утра мы сквозь заросли вечнозеленых кустарни¬

ков спустились в уютную лощину, где густо росли сек¬

войи. Здесь сладко благоухало позднее лето. Это была

моя родина — знакомые, милые мне места, отсюда я мог¬

ла бы взять на себя роль провожатого. Укрытие для

Эрнеста было выбрано по моему совету. Уже не прячась,

пустились мы через широкую луговину, а там по узкому

кряжу, поросшему дубняком, перебрались на другой

луг, поменьше. Здесь нам опять предстояло вскараб¬

каться на горный кряж, на этот раз увенчанный рощей

земляничных деревьев, одетых ярко-красной корой, и пур¬

пурных мансанит. Позади вставало солнце. Стайка пере¬

пелов, вспорхнув, шарахнулась в сторюну и скрылась

в лесной чаще. Крупный заяц бесшумно, как олень, пере¬

махнул через дорогу. А вот и сам олень с ветвистыми ро¬

гами на мгновение показался на высокой круче, и солнце

облило золотом его бока и шею.
Мы поскакали за ним следом, а потом извилистой

тропкой, которой он пренебрег, спустились в рощу секвой,

обступивших небольшое озеро, вода которого казалась

темной от гальки, усеявшей дно. Здесь М!не был знаком

каждый кустик. Владельцем этого ранчо был когда-то
275

писатель, мюй большой друг. Он также стал революцио¬

нером, но оказался несчастливее лвеня, ибо его уже не

было в живых, и никто не знал, когда и как он погиб. Ему

одному было известно то место, куда мы направили те¬

перь своих коней. Мой друг купил это ранчо, привлечен¬

ный его живописным положением, и, к великому негодо¬

ванию окрестных фермеров, заплатил за него круглень¬

кую сумму. Он любил рассказывать, как, погруженные

в нехитрые арифметические выкладки, они с сокрушением

качали головой и недоуменно разводили руками, говоря:

«Да тут и шести процентов не выколотишь!»
А теперь, когда он ушел из жизни, даже наследникам

его не пришлось попользоваться этим живописным вла¬

дением. Оно досталось не кому иному, как мистеру Уиксо-

ну; с недавних пор он завладел всей обширной террито¬

рией по северному и восточному склонам Сономы, от име¬

ния Спреклсов до Бенетской долины. Он превратил ее

в олений заповедник, и здесь, на пространстве многих

тысяч акров, на широком раздолье холмюв, долин и уще¬

лий, в почти первобытной глуши разгуливали олени. Все

население было согнано с насиженных мест. Калифор¬

нийский приют для слабоумных тоже вынужден был ос¬

вободить место для оленей — от него камня на кам>не не

оставили.
Охотничий домик Уиксона находился всего лишь в

четверти мили от избранного мной убежища. Я видела

в этом не опасность, а скорее некоторое добавочное пре¬

имущество: мы будем как бы под крылом одного из мик-

роолигархов — положение как нельзя более выигрышное.

Шпионам Железной пяты и в голову не придет искать

меня или Эрнеста, когда он ко мне присоединится, в

оленьем заповеднике Уиксона.
Мы привязали лошадей в роще секвой на берегу озе¬

ра. Из тайника, скрытого гниющим) дуплистым стволом,

мой спутник извлек на свет множество разнообразных

предметов: пятидесятифунтовый мешок^муки, консервы,

кухонную посуду, одеяла, просмоленный брезент, книги

и письменные принадлежности, пятигалонный кероси¬

новый бидон и—самое важное — большой моток креп¬

кой веревки. Припасов было так MiHoro, что за ними при¬

шлось возвращаться несколько раз.
Хорошо еще, что до убежища было рукой подать. За¬
276

хватив с собой веревку, я пустилась вперед по прогалине,

тянувшейся меж двух лесистых холмов и густо зарос¬

шей кустарником и диким виноградом. Прогалина вела

к обрывистому берегу ручья, который питался родника¬

ми и не пересыхал даже в знойное лето. Кругом в жи¬

вописном беспорядке высились такие же лесистые хол¬

мы,— казалось, они были разбросаны здесь по прихоти

какого-то титана. В строении этих холмов, достигавших

нескольких сот футов высоты, не было каменистого под¬

зема. Они сплошь состояли из вулканической лавы —

знаменитого сономского краснозема. Ручеек пробил се¬

бе в их склонах глубокое извилистое ложе.
Мы чуть ли не скатились с крутого склона, а потом

шагов сто прошли по руслу ручья. И тут очутились перед

широким оврагом, вернее, балкой. Снаружи ничто не ука¬

зывало на ее существование, да она и не была похожа

на обычную балку. Пробравшись через заросли шипов¬

ника, вы оказывались на самом ее краю и, выглянув из-

за густой завесы зелени, видели под собой такую же ко¬

леблющуюся изум1рудную завесу. Длина и ширина

балки достигали нескольких сот футов, а глубина была

вдвое меньше. Возникнув здесь, быть может, по той же

прихоти природы, которая раскидала вокруг шапки хол¬

мов, она веками подтачивалась и вымывалась протекав¬

шим в ней ручейком. Нигде не проглядывало ни клочка

голой земли. Стены были сплошным ковром зелени, где

Венерины волосы и золотистый папоротник соседствова¬

ли с гигантскими секвойями и дугласиями. Много мо¬

гучих деревьев вырастало прямо из стен. Некоторые на¬

висали под углом! в сорок пять градусов, но большинство

тянулось вверх, уходя корнями в почти отвесную кручу.
Трудно было бы сыскать более укромное убежище.

Сюда не забирались даже мальчишки из Глен-Эллена.

Если бы наша балка находилась в ущелье хотя бы в ми-.

ЛЮ длиной, она была бы известна многим. Но речушка

от истока до самого устья насчитывала каких-нибудь пять¬

сот ярдов. Она брала свое начало из горного источника,

отстоявшего от балки на триста ярдов, и уже в сотне

ярдов ниже, у подножия холм1а, выбегала на волю и

вливалась в реку, протекавшую по открытой холмистой

местности.
Обвязав веревку вокруг дерева и опоясав меня дру¬
277

гим концом, мой спутник стал осторожно спускать меня

вниз. Через мгновение я была уже на дне балки. Вскоре

тем же путем последовали за мной все вещи и припасы,

которые он постепенно приносил из тайника. Когда все

было водворено на место, мюй спутник втащил веревку

наверх, спрятал в надежном месте, крикнул мне на про¬

щание несколько дружеских слов и ушел, оставив меня

одну.
Прежде чем продолжать, скажу несколько слов об

этом своем спутнике Джоне Карлсоне, преданном и вер¬

ном товарище, скромном рядовом великой армии револю¬

ции. Он служил конюхом у Уиксона и жил тут же непо¬

далеку. На лошадях Уиксона мы и совершили свое путе¬

шествие в олений заповедник. В течение последующих

двадцати лет Карлсон был сторожем! и хранителем! на¬

шего убежища, и за все это время, я твердо уверена,

ни разу у него не шевельнулась мысль о предательстве.

Это был человек слова, и вы могли положиться на него

до конца. Внешне он производил впечатление флегмати¬

ка и увальня,— казалось бы, что может быть у такого

медведя общего с революцией? А между тем любовь к

свободе ровным, немеркнущим пламенем горела в его сум¬

рачной душе. Отсутствие воображения и неповоротли¬

вый ум делали его в нашем кругу в некотором роде не¬

заменимым. Он никогда не терял голову, каждый приказ

выполнял мюлча, без лишних разговоров и вопросов. Од¬

нажды я спросила Карлсона, что сделало его революцио-^

нером.
—	В молодости я служил в солдатах,— рассказал он

мне.— Давно это было, еще в Германии. Там все служат,

прищлось и мне. Подружился я в полку с одним челове¬

ком, моим ровесником. Отец у него агитировал против

кайзера — значит, правду народу говорил; ну его, ко¬

нечно, схватили — ив тюрьму. А этот парень — сын его,

значит,— все толковал мне про народ, и про труд, и про

капиталистов, как они простой народ обирают. Он и об¬

ратил меня в свою веру, стал и я социалистом. Очень уж

он правильно и хорошо про это говорил, М1не на всю

жизнь в память врезалось. И как тол1Ько я сюда приехал,

сразу стал социалистов искать. Приняли меня в одну

районную организацию, тогда еще была у нас социали*^

стическая рабочая партия, а после раскола перешел я в
278

социалистическую партию. Работал тогда в Сан-Фран¬

циско, в извозчичьем дворе,—это еще до землетрясения

бьх^ло. Я двадцать два года членские взносы плачу. И

сейчас состою членом) и плачу взносы, хотя теперь за это

по головке не погладят. И всегда буду платить, что бы

там ни было. Хотелось бы мне дожить до народной

власти...
Оставшись одна, я приготовила на керосинке завтрак

и занялась приведением в порядок моего нового жили¬

ща. Нередко на рассвете или после захода солнца ко м>нв

украдкой приходил Карлсон, и несколько часов мы ра¬

ботали вместе. Сначала я жила под натянутым брезен¬

том. Потом сооружена была палатка. И, наконец, когда

мы убедились в своей безопасности, Карлсон приступил

к сооружению маленького домика. Сверху, за густым по¬

логом зелени, он был незаметен. Домик мы поставили

у отвесной стены балки и в самой земле вырыли, укрепив

подпорками стены и потолок, две каморки, сухие и хоро¬

шо проветриваемые. О, поверьте, у нас было чудесно!

Впоследствии, когда к нам в убежище приехал знаме¬

нитый немецкий террорист Биденбах, он соорудил нам

дымоуловители, и в холодные зимние вечера обитатели

балки могли греться возле уютного камелька.
Здесь я позволю себе вступиться за честь эгого то-

варища-террориста, человека прекрасной и чистой души,

в отношении которого была совершена неслыханная в

анналах нашей революции несправедливость. Неверно,

будто Биденбах оказался предателем. Неверно, будто с

ним, как утверждают, расправились его же товарищи.,

Это утка, пущенная клевретами Железной пяты. Биден¬

бах был подвержен приступам необычайной рассеянно¬

сти и забывчивости. По трагическому недоразумению его

подстрелили наши же часовые, охранявшие убежище

в Кармеле, так как он умудрился позабыть пароль и ус¬

ловные знаки. Чистейшая ложь, будто Биденбах предал

свою боевую группу. В его лице мы потеряли одного из

лучших и преданнейших революционеров
Вот уже девятнадцать лет, как основанное мною убе-
^ Несмотря на все старания, иы так и не нашли в сохранив»

шихся документах того времени каких-либо сведений о Биденбахе.

Единственное упоминание о нем встречается в «Эвергардовском

манускрипте».
279

жище служит надежным укрытием для наших товари¬

щей. Оно никогда не пустует и, кроме одного толькб слу¬

чая, не было обнаружено никем из врагов. При всем этом

оно находится чуть ли не рядом с охотничьим домиком

Уиксона и в неполной миле от деревни Глен-Эллен. Каж^

дое утро и вечер я слышала шум приходивших и уходив¬

ших поездов и проверяла часы по гудку, доносившемуся

ко мне с кирпичного завода Ч
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ИСКУССТВО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ
«Ты должна перевоплотиться,— писал мне Эрнест.—

Пусть Эвис Эвергард исчезнет. Постарайся стать совер¬

шенно другим человеком; но чтобы перемена была не

только внешней — впитай в себя это новое всеми порами

своего существа. Перевоплотись так, чтобы даже я не

узнал тебя; измени свой голос, жестикуляцию, движения,

мимику, походку — одним словом, преобразись с головы

до ног».
Я послушалась его приказа. Каждый день я часами

упражнялась в том, чтобы освободиться от Эвис Эвер¬

гард и похоронить ее глубоко-глубоко под личиной дру¬

гой женщины, которая должна была стать моим новым
^ Любознательный путник по выходе из Глен-Эллена, свернув

к югу, окажется в аллее, расположенной там, где семьсот лет на¬

зад пролегала проселочная дорога. Пройдя еще четверть мили и

миновав второй мост, он справа увидит глубокий овраг, который

бороздит широкую равнину, ведя к группе лесистых холмов. Ког¬

да-то, во время частной собственности, овраг отгоражива.\ дорогу

общего пользования, проходившую через владения некоего Шове,

французского пионера, прибывшего в Калифорнию во времена зо¬

лотой лихорадки. Лесистые холмы — те самые, о которых повест¬

вует Эвис Эвергард.
Во время великого землетрясения 2368 года хр. эры один из

холмов обвалился и засыпал балку, где некогда укрывались супру¬

ги Эвергард. После первого же ознакомления с «Эверг^рдовским

манускриптом» здесь были начаты раскопки, в результате кото¬

рых был обнаружен домик, две каморки, вырытые в стене, горы

мусора и отбросов, указывавших на длительное пребывание здесь

людей. Найдено немало интересных реликвий и среди них, как ни

странно, те самые дымоуловителн, которые, по свидетельству ме¬

муаристки, были в свое время изобретены и установлены Биденба-

хом. Лиц, интересующихся этими вопросами, мы можем отослать

к брошюре Арнольда Бентама, которая вскоре выйдет в свет,
280

«я». Такое перевоплощение требует большой и постоян¬

ной работы. Например, голос, интонация... Я старалась

добиться их окончательного закрепления, чтобы они жи¬

ли независимо от моего желания. Только такой автома¬

тизм в исполнении заученной роли мог обеспечить пол¬

ный успех. Надо было настолько войти в роль, чтобы со¬

вершенно забыть себя. Это как усвоение чужого языка —

скажем, французского. Сначала это для вас сознательный

процесс, требующий вмешательства и напряжения воли.

Вы думаете по-английски и переводите свои мысли на

французский язык или читаете французскую книгу и пе¬

реводите на английский, чтобы уловить см)ысл, пока, нако¬

нец, после основательной подготовки, вы не начинаете

читать, писать, а главное — думать без помощи родного

языка.
То же было и с нашей маскировкой. Приходилось ра¬

ботать над ролью, вживаться в нее так, чтобы вернуться

к себе самой было уже трудно, требовало бы внимания и

напряжения воли. Сначала, разумеется, все делалось на¬

обум, и немало было путаницы и ошибок. Ведь мы созда¬

вали новое искусство, многое надо было впервые найти

и многому научиться. Но такие поиски шли повсюду. По¬

являлись мастера этого нового искусства, накапливался

целый арсенал приемов и рецептов, создавалось своего

рода неписаное руководство, которое впоследствии во¬

шло в программу обучения каждого новичка в школе ре¬

волюции Ч
К северо-западу от лесистых холмов на расстоянии мили, у

слияния Дикарки и реки Сономы, находится Уэйк-Робинлодж.

Здесь нелишне сказать, что Дикарка когда-то именовалась Грейм-

крик и под этим названием нанесена нй старинные карты этой ме¬

стности. Однако новое наименование больше за ней укрепилось.
Эвис Эвергард часто наезжала в Уэйк-Роб;1нлодж и подолгу

жила здесь в те годы, когда ей приходилось скрываться под личи¬

ной провокатора на службе у Железной пяты, чтобы продолжать

революционную деятельность. Сохранилось официальное разреше¬

ние, выданное ей для проживания в этих местах; оно за подписью

Уиксона, который фигурирует в ее мемуарах в качестве одного из

иикроолигархов.
^ Маскировка стала в то время по.длинным искусством. Во всех

убежищах возникали своеобразные школы актерского мастерства.

Здесь пренебрегали такими аксессуарами грима, как парики или на¬

кладные бороды и брови, какие обычно в ходу на сцене. Борьба

шла не «а жизнь, а на смерть, и обычный грим мог сослужить че-
281

к этому времени относится исчезновение моего отца.

Регулярно приходившие письма внезапно прекратились.

В квартиру на Пелл-стрит он давно уже не заходил.

Товарищи искали его повсюду. Наши тайные агенты об¬

шарили все тюрьмы в Америке и нигде его не нашли.

Он исчез бесследно, словно его поглотила земля, и по¬

ныне не обнаружено никаких его следов К
Шесть долгих месяцев я провела в одиночестве, но

это не были месяцы праздности. Наша организация раз¬

вивалась, и дела было по горло. Эрнест и другие узни¬

ки, поддерживавшие между собой постоянную связь, ру¬

ководили работой. Надо было организовать устную про¬

паганду, работать над улучшением и расширением сети

тайной агентуры, создать ряд подпольных типографий,

наладить так называемую подпольную железную доро¬

гу, иначе говоря — установить связь между тысячами

тайных убежищ и устроить новые там», где их недоста¬

вало.
Словом, работы было уйма. По истечении полугода

мое одиночество было нарушено приездом двух товари¬

щей. Это были молодые девушки, самоотверженные и пла¬

менные борцы за свободу: Лора Питерсен, исчезнувшая

в 1922 году, и Кэйт Бирс, позднее вышедшая замуж за

Дюбуа Последняя и сейчас с нами; как и все мы, она

призывает зарю того дня, который откроет новую эру

в жизни человечества.
Обе девушки были страшно взволнованы. Чего толь¬

ко они не пережили в пути: страх, смятение, близкую

опасность — смерть коснулась их своим крылом. Среди

экипажа рыбачьего баркаса в заливе Сен-Пабло оказал-
ловеку плохую службу. Маскировка должна была быть настолько

совершенной, чтобы стать неотъемлемой частью человека, его вто¬

рым «я». По дошедшим до нашего времени сведениям, «Красная

дева» была несравненным мастером перевоплощения, чем и объясняй

лась ее долгая и успешная деятельность.
^ Таинственные исчезновения людей были одним из страшных

бедствий этого времени. Повсюду в литературе той эпохи постоян¬

но встречается этот мотив. Явление это^ было порождено ожесто¬

ченной подпольной борьбой, не утихавшей в течение трех столетий.

Бесследно исчезали не только революционеры, но и олигархи и чле¬

ны рабочих каст. Мужчины, женщины и даже дети вдруг пропада<»

ли, и дальнейшая, их судьба оставалась неразрешимой загадкой.
^ Дюбуа, старший библиотекарь центрального книгохранилищ

ща в Ардисе, потомок этой достойной четы революционеров.
282

ся шпик. Агент олигархии, он втерся в наши ряды под

маской революционера и во многое был посвящен. Оче¬

видно, он охотился за мной,— еще раньше доходили

слухи, что олигархи крайне озабочены моим бегством».

К счастью, он, как потом выяснилось, никому не успел

сообщить о своих догадках. Он, видимо, рассчитывал вот-

вот открыть мое убежище и добраться до меня и со дня

на день откладывал свое донесение. Так оно и умерло

вместе с ним. Когда обе путницы высадились в устье

Петалумы и пересели на лошадей, он под каким-то пред¬

логом отпросился на берег. Карлсону поведение мат¬

роса показалось подозрительным. Проводив девушек на

гору и проехав с hhmih часть пути, он оставил им свою

лошадь и вернулся обратно пешком. Каким-то образом

ему удалось изловить шпика, а что случилось вслед за

этим, пусть лучше расскажет он сам.
—	Убрал я его,— сказал нам Карлсон со свойствен¬

ной ему краткостью.— Убрал...— Глаза Карлсона мрачно

поблескивали, корявые, огрубевшие пальцы сжимались и

разжимались.— Он даже и не вскрикнул. Я спрятал его

тал®. Как стем)неет, поеду закопаю поглубже.
В то время я немало дивилась произошедшей во мне

перемене. Вспоминая безмятежные годы моей юности в

замкнутом, тихом университетском мирке, я сравнивала

их со своей теперешней жизнью революционерки, бестре¬

петно взирающей на смерть и насилие. Не верилось,

чтобы и то и другое было действительностью. Но где же

сон и где явь? Быть может, жизнь революционерки, скры¬

вающейся в какой-то норе,— тяжелый кошмар, который

рассеется при свете дня? Или же я действительно рево¬

люционерка, и м*не только пригрезились далекие годы,

когда я мирно жила в городе Беркли и самыми волную¬

щими событиями моей жизни были танцы и вечера, пуб¬

личные лекции и споры за чайным столом? Впрочем,,

мне думается, так чувствовали все, кто сплотился под

красньши знаменами всемирного братства людей.
Иногда я вспом»инала тех, кого знала в былые годы.

Как ни странно, они время от времени возникали на

моем горизонте, чтобы тут же исчезнуть без следа. На¬

пример, епископ Морхауз. Мы тщетно разыскивали его,

когда наша организация окрепла. Его переводили из

одного сумасшедшего дома в другой. Стало известно о
283

его временном пребывании в Стоктоне и Санта-Клара» а

потом след его затерялся. Сведений о смерти тоже не бы¬

ло. Видимо, ему удалось бежать. В то время я и предста¬

вить себе не могла нашей будущей страшной встречи в

черные дни разгрома Чикагского восстания.
Джексона, который лишился руки на сьеррской фаб¬

рике,— человека, чья судьба так круто изменила мою

судьбу, я больше никогда не встречала. Но сведения о

нем мне удалось собрать. Джексон не примкнул к соци¬

алистам. Озлобленный своими несчастьями и горькой

обидой, он сделался анархистом. Не последователем ка-

кой-либо теории, нет: в нем пробудился зверь, обуревае¬

мый ненавистью и жаждущий MiecTH. И он достиг своего.

Обманув бдительность стражей, в глухую ночь, когда все

уже спали, он взорвал дворец Пертонуэйтов вместе со

всеми его обитателями, включая и сторожей. В следст¬

венной тюрьме он удавился.
Зато весьма утешительным образом сложилась судь¬

ба доктора Гаммерфилда и доктора Боллингфорда. Оба

продолжали верно служить своим хозяевам и дождались

щедрой награды. Каждому из них было отведено в каче¬

стве резиденции по великолепному епископскому дворцу,

где они продолжают жить и поныне, в ладу с миром и соб¬

ственной совестью. Оба ярые защитники олигархии.

Оба страдают ожирением. Эрнест сказал о них однажды:

«Доктор Гаммерфилд отлично приспособил свою мета¬

физику и ныне именем божиим благословляет на цар¬

ство Железную пяту. Будучи поклонником красивости в

богослужении, он благополучно свел на нет то «газооб¬

разное позвоночное», о котором» говорил Геккель, и в этом

его отличие от доктора Боллингфорда. У того бог — один

газ и ни намека на позвоночное»;.
Питер Донелли, мастер сьеррской фабрики, штрейк¬

брехер, знакомый М1не по делу Джексона, удивил нас

всех. В 1918 году в Сан-Франциско мне довелось при¬

сутствовать на собрании группы террористов, именовав¬

ших себя «Красные из Фриско», самой грозной и беспо¬

щадной из всех. Члены этой группы не входили в нашу

организацию. Это были фанатики, безумцы. Такие на¬

строения были нам чужды, и мы их не поощряли. Но от¬

ношения у нас были вполне добрососедские. В тот вечер

меня привело к ним дело большой важности. В доме,
284

где, мы собрались, я оказалась единственной женщиной

среди двух десятков мужчин, причем! все они были в

масках. Когда наши переговоры закончились, один из

присутствующих вызвался проводить меня к выходу.

В темиой прихожей он неожиданно остановился, зажег

спичку и, поднеся ее к лицу, сбросил маску. Я увидела

искаженное от волнения лицо Питера Донелли. Спичка

погасла.
—	Я только хотел, чтобы вы меня узнали,— сказал

он М!не в темноте.— Помните инспектора Даллеса?
Я сказала, что помню; передо мной встала лисья фи¬

зиономия инспектора сьеррской фабрики.
—	С ним я свел счеты в первую очередь,— горделиво

пояснил Донелли.— Потом уже примжнул к «Красным

из Фриско».
—	Как же это вы решились? А ваша жена, дети?
—	У меня никого не осталось. Нет, не думайте,—при¬

бавил он торопливо.— Это я не за них мщу. Они умерли

дома, в постели. Всех унесла болезнь, одного за другим.

Вот и развязали м»не руки. А мщу я за свою искалечен¬

ную жизнь. Когда-то меня знали как штрейкбрехера До¬

нелли. А сегодня — сегодня я номер двадцать седьмой

в группе «Красные из Фриско»! Ну пойдемте, я выведу

вас отсюда.
Вскоре мне пришлось узнать о нем больше. По-своему

Донелли был прав, говоря, что лишился всех своих де¬

тей. Однако сын его Тимоти был жив, и отец знать его

не хотел, с тех пор как тот поступил в наемные войска ’

Железной пяты.
В группе «Красные из Фриско» было правило, что

каждый ее член должен совершить в год не М)еньше две¬

надцати террористических актов. Неудача каралась

смертью. Невыполнение установленного минимума обя¬

зывало провинившегося к самоубийству. Совершение тер¬

рористических актов не было оставлено на волю случая.
*	Помимо рабочей касты, возникла и военная. Вместо нацио¬

нальной гвардии, не оправдавшей себя при носом режиме, была

создана регулярная армия из солдат-профессионалов, руководимая

сдмими олигархами. Солдаты эти получили название «наемников».

В добавление к регулярной тайной полиции Железной пятой была

создана тайная полиция из наемников, она осуществляла связь меж¬

ду полицией и армией.
285

Время от времени эти маньяки собирались и выносили

массовые смертные приговоры особо ненавистным олигар¬

хам или их црислужникам). Распределение казней меж¬

ду членами группы производилось по жребию.
Причиной моего прихода к ним послужило следующее

обстоятельство. Один из наших товарищей, который под

видом духовного лица много лет работал в тайной поли¬

ции Железной пяты, был приговорен к смерти «Красными

из Фриско». Как раз в тот вечер разбиралось его дело.

Сам он, разумеется, на суде не присутствовал, и судьи

не знали, что он наш товарищ. Мне было поручено рас¬

сеять это недоразумение. Может показаться странным,

что мы узнали о планах этой группы, но все объяснялось

очень просто. Один из наших тайных агентов входил в

это сообщество. Мы обязаны были знать, что происходит

не только среди наших врагов, но и среди друзей, и уж

эту группу безумцев нам, во всяком случае, -нельзя было

выпускать из виду.
Но вернемся к Питеру Донелли и его сыну. Бывший

мастер исправно служил своей группе, пока однажды в

списке доставшихся ему приговоров не прочел имкя Ти¬

моти Донелли. Тут в нем заговорили отцовские чувства.

Чтобы спасти сына, он предал своих единомышленни¬

ков,— правда, не всех, однако человек двенадцать было

казнено, и группа оказалась фактически разгромленной.

Остальные вынесли предателю смертный приговор.
Тимоти Донелли не намного пережил отца. «Красные

из Фриско» поклялись предать его смерти. Олигархия де¬

лала все для спасения своего агента. Его перебрасыва¬

ли с места на место. Трое террористов поплатились жиз¬

нью за попытку до него добраться. Как я уже говорила,,

их организация состояла из одних мужчин. С отчаяния

они обратились к женщине. Это была не кто иная, как

Анна Ройлстон. Наш центр запретил ей всякое вмеша¬

тельство в это дело, но с Анйой нелегко было сладить,—

дисциплина у нее всегда хромала. Необычайная ода¬

ренность и личное обаяние сделали ее популярной, и ей

многое прощали. Трудно было подвести ее под <^щий

ранжир и мерить обычной меркой.
Несмотря на категорическое запрещен|{^ руководст¬

ва, она взялась за это дело. Надо сказать, что Анна была

пленительной женщиной, пользовавшейся успехом у муж¬
286

чин. Все наши молодые люди были в нее влюблены, и

красота ее привела к нам немало новых членов. Но Анна

и думать не хотела о замужестве. Она нежно любила

детей, но считала, что это не для нее: она посвятила се¬

бя целиком нашему делу, а дети и семья стали бы для нее

помехой.
Анне не стоило большого труда повергнуть к своим

стопам Тимоти Донелли. Совесть ее при этом оставалась

спокойной. Как раз в это время произошла пресловутая

нэшвилльская резня: наемники во главе с Донелли пере¬

били восемьсот ткачей. Анне не пришлось самой сводить

с ним счеты, она только сдала его с рук на руки членам

группы «Фриско» Это случилось в прошлом году, и с

тех пор Анну Ройлстон зовут у нас «Красной девой».
С полковником Ингрэмом и полковником Ван-Гил-

бертом, моими старыми знакомыми, мне тоже пришлось

еще свидеться.
Полковник Ингрэм достиг при олигархах высоких

должностей и в конце концов получил назначение пос¬

лом в Германию. Его одинаково презирали рабочие обе¬

их стран. Я встретилась с ним в Берлине, куда приезжа¬

ла как доверенное лицо Железной пяты по делам меж¬

дународного шпионажа. Полковник оказывал мне вся¬

ческое содействие. Кстати, в этой двойной роли мне уда¬

лось сделать для революции много полезного.
Полковник Ван-Гилберт получил прозвище «Цепной

пес». Он сыграл видную роль в создании нового кодекса

законов после Чикагского восстания. Но еще до этого

ему был вынесен приговор за его судебную деятельность.

Я была среди тех, кто судил и приговорил его к смертной

казни. Приговор привела в исполнение все та же Анна

Ройлстон.
И еще одна знакомая тень встает передо ммой —

Джозеф Герд, адвокатишка Джексона. Меньше всего я

могла предполагать, что еще раз встречу этого человека.
*	После подавления Второго восстания группа «Красные из

Фриско» снова возродилась и просуществовала еще лет пятьдесят.

Наконец одному из агентов Железной пяты удалось проникнуть в

эту организацию и выведать все ее тайны, что и привело к окон¬

чательному ее уничтожению. Это произошло в 2002 году хр. эры.

Членов группы потом казнили по одному через каждые три недели,

а их мертвые тела выставляли в рабочем гетто Сан-Франциско.
287

и какая же это была встреча! Спустя два года после

Чикагского восстания мы с Эрнестом заехали в Бентхар-

борское убежище на берегу озера Мичиган, против Чи¬

каго. Войдя, мы застали знакомую картину: судили ка¬

кого-то шпика. После вынесения смертного приговора его

вели к выходу, и мы встретились с ним у порога. Зави¬

дев меня, несчастный вырвался из рук своих конвоиров,

бросился к моим ногам, судорожно обхватил мои колени

и стал молить о пощаде. Когда он поднял вверх искажен¬

ное страхом лицо, я узнала Джозефа Герда. Мне немало

пришлось видеть в жизни тяжелого, но задыхающиеся

вопли этого жалкого существа потрясли меня, как ничто

другое. В нем говорила вся исступленная жажда жизни.

Это была страшная, душераздирающая сцена. Десятки

рук оттаскивали его прочь, но он не отпускал меня. Ко¬

гда же его наконец , подхватили и унесли, отбивающего¬

ся и кричащего, я без чувств упала на пол. Тяжко взи¬

рать на гибель храбрецов, но нет ужасней зрелища, не¬

жели трус, молящий о пощаде.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ЙСЧЕЗНОВЕНИЕ ОЛИГАРХА
Но воспоминания о старой жизни увлекли меня слиш¬

ком далеко вперед, в новую жизнь. Массовое освобож¬

дение наших узников из тюрьмы произошло только в

первой половине 1915 года. Сложнейшую операцию по

устройству одновременных побегов удалось провести

сверх ожидания удачно, и этот большой успех придал нам

уверенности и силы для дальнейшей работы. За одну

только ночь на пространстве от Кубы до Калифорнии

нам удалось освободить* из тюрем, крепостей и военных
^ Бентхарборское убежище представляло собой подземелье,

вход в которое был искусно замаскирован колодцем. Оно хорошо

сохранилось; любознательный турист может и сегодня через слож¬

ный лабиринт подземных коридоров проникнуть в общий зал, где,

очевидно, и произошла сцена, описанная Эвис Эвергард. В глу¬

бине— камеры для заключенных и комната смерти, в которой про¬

исходили казни. Еще дальше кладбище — высеченные в твердой

породе извилистые галереи, где в глубоких нишах, расположенных

ярусами, лежат друг над другом останки революционеров, упокоив-;

шихся много лет назад.
288

узилищ всех наших депутатов, а также свыше трехсот

других видных деятелей. У нас не было ни единого прова¬

ла. Все узники не только бежали, но и благополучно до¬

стигли назначенных им убежищ. И только Артуру Симп¬

сону не удалось увидеть свободу, он скончался в Ка-

баньясской тюрьме после жестоких пыток.
Следующие полтора года были для нас с Эрнестом)

счастливейшей порой нашей жизни. Все это время мы бы¬

ли неразлучны. Впоследствии, когда мы вышли из на¬

шего убежища, нам уже редко выпадало такое счастье.

Я ждала в ту ночь Эрнеста с таким же нетерпением,

с каким сейчас жду завтрашнего восстания. Мы бог

весть как давно не видались, и мысли о возможной за¬

держке, об ошибке, грозящей какими-нибудь осложнения¬

ми, доводили меня до безумия. Часы тянулись бесконеч¬

но. Я ждала одна. Биденбах и трое молодых товарищей,

укрывавшихся в убежище, ушли, вооруженные с головы

до ног, в горы встречать Эрнеста. В ту ночь убежища, на¬

верно, пустовали по всей стране.
Как только небо осветилось первым проблеском за¬

ри, раздался условный сигнал. Я ответила. В темноте

я чуть не бросилась на шею Биденбаху, спустившемуся

вниз первым. Но в следующее мгновение Эрнест уже сжи¬

мал меня в своих объятиях. И тут я почувствовала, что

"только усилием воли могу стать прежней Эвис Эвергард,

воскресить ее улыбку, интонации, голос. Я уже не могла

оставаться сама собой без постоянного напряжения памя¬

ти и воли, так прочно завладело мной новое существо, в

которое мне удалось перевоплотиться.
В уединении нашей маленькой комнатки, при свете ке¬

росиновой лампы я хорошенько вгляделась в Эрнеста.

Не считая бледности, он почти не изменился. Это был

он, мой возлюбленный муж, мой герой. Правда, черты

его стали резче и суровее, но это скорее даже шло ему,,

это придавало отпечаток благородства и утонченности

его лицу, дышавшему избытком энергии. В нем* чувство¬

валась новая сосредоточенность, хотя в глазах по-преж-

нему поблескивали искорки смеха. Он потерял двадцать

фунтов в весе, однако чувствовал себя превосходно. Уси¬

ленные занятия гимнастикой укрепили его мускулы, и

они были как стальные. Он, пожалуй, казался даже здо¬

ровее, чем до тюрьмы.
19.	Джек Лондон. Т. VI.	289

Прошло много часов, прежде чем Эрнест согласился

лечь отдохнуть. Я же, взволнованная и счастливая, и ду¬

мать не могла о сне. Мне ведь не пришлось бежать из

тюрьмы и долгие часы скакать на коне.
Пока Эрнест спал, я переоделась и изменила причес¬

ку, готовясь снова вернуться к той роли, которая стала

моим вторым «я». Как только Биденбах и наша молодежь

проснулись, мы составили против Эрнеста маленький за¬

говор. Мы обо всем уговорились и сидели в кухне, слу¬

жившей нам и столовой, когда дверь отворилась и во¬

шел мой муж. Биденбах, как было условлено, обратился

ко мне с каким-то вопросом, называя меня Мери, и я от¬

ветила ему, в то же время поглядывая на Эрнеста с инте¬

ресом, естественным для молодой особы, впервые увидев¬

шей перед собой такую знаменитость. Эрнест бегло взгля¬

нул на меня и нетерпеливо огляделся. Я была представ¬

лена ему как Мери Холмс.
На стол был поставлен лишний прибор, и когда все

расселись по местам, один стул оказался свободен. Уви¬

дев, что мой муж недоволен и еле сдерживает нетерпе¬

ние, я готова была закричать от радости. Наконец Эрнест

не выдержал.
—	Где моя жена? —спросил он напрямик.
—	Спит еще,— отозвалась я.
Это была критическая минута, но я говорила изменен¬

ным» голосом, и Эрнест меня не узнал. Завтрак продол¬

жался. Я болтала без умолку, изображая из себя экспан¬

сивную молодую особу, увлекающуюся знаменитостя¬

ми и не стесняющуюся навязывать им свое поклонение.

Наконец, как бы не в силах совладать со своими чувства¬

ми, я вскочила с места, обняла Эрнеста и чмокнула его в

губы. Надо было видеть при этом) моего мужа. Опасливо

отодвинув меня на расстояние вытянутой руки, он огля¬

дывался по сторонам с видом» величайшего недоволь>»

ства и недоумения. Наши мужчины не выдержали и по¬

катились со смеху. Начались объяснения, но Эрнест не

сразу им поверил. Он долго всматривался и то узнавал, то

окончательно отказывался узнать меня. И только когда я

стала прежней Эвис Эвергард и принялась нашептывать

ему на ухо ласковые прозвища, которые знали на всем

свете только я да он, Эрнест согласился признать меня

своей милой женушкой.
290

Забавно, что в этот день он все как-то меня дичился

и наконец, решившись обнять, признался с великим сму¬

щением, что чувствует себя чем-то вроде двоеженца.
—	Ты для меня теперь и Эвис и какая-то еще неведо¬

мая мне женщина,— говорил он, смеясь.— Выходит, что

у меня не одна, а две жены,— можно сказать, целый га¬

рем. Что ж, тем лучше. Если придется удирать из штатов,

запишемся с тобой в турецкое подданство. Мы теперь

для турок самая подходящая компания
Для м)еня началась пора безоблачного счастья. Прав¬

да, работа отнимала целые дни, но это были дни, про¬

житые вместе с Эрнестом. Полтора года мы безраздельно

принадлежали друг другу, не зная к тому же тягост¬

ного уединения, видя перед собой все новых и новых

людей, рядовых революционеров и знаменитых деятелей,

наблюдая причудливую перекличку голосов со всех участ¬

ков фронта, слушая рассказы о еще более причудливых

событиях — из мира революции и подпольной войны.

Немало было даровано нам смеха и веселья. Мы были не

сумрачными заговорщиками, отчужденными от мира. Нам

выпало на долю много работать и много страдать и,

сменяя павших в бою товарищей, неуклонно идти впе¬

ред, но и труд, и борьба, и жизнь в непосредственной

близости от смерти таили для нас немало светлых минут

беспечного смеха и любви. К нам приезжали художники,

ученые, музыканты и поэты. И в нашей балке мы наслаж¬

дались культурой, куда более утонченной и высокой,

чем та, которой кичились олигархи в своих пышных хо¬

ромах и чудо-городах. Кстати, многие из приезжавших

к нам участвовали в созидании всего этого великолепия

Мы не сидели взаперти. Часто по вечерам вся наша

ватага отправлялась в горы на уиксоновских скаку¬

нах. Знал бы их владелец, сколько революционеров мча¬

лось на спинах его лошадей! Мы даже отваживались

устраивать пикники в уединенных местах и, выехав до
*	В те времена в Турции было еще распространено много¬

женство.
^ Это не преувеличение. Весь цвет интеллектуального и арти¬

стического мира принадлежал к лагерю революции. За исключе¬

нием нескольких музыкантов и певцов да очень немногих олигар-

хов, все выдающиеся таланты того времени, чьи имена дошли до

нас, были революционерами.
291

рассвета, возвращались домой поздно вечером. К нашим

услугам были уиксоновские сливки и масло К Эрнест не

отказывал себе в удовольствии пострелять уиксоновских

зайцев и перепелов, а при случае не гнушался и моло¬

дым оленем.
Мы чувствовали себя в полной безопасности. Как уже

упоминалось, только однажды к нам в убежище вторг¬

ся посторонний. Кстати, мой рассказ об этом» впервые

прольет свет на таинственное исчезновение молодого Уик-

сона, наделавшее в свое время столько шума. Теперь,

когда его уже нет в живых, запрет с этой тайны может

быть снят.
В нашей балке было одно местечко, куда несколько

часов в течение дня падали солнечные лучи. Мы ната¬

скали туда речного гравия и устроили нечто вроде пляжи¬

ка, где можно было полежать и погрет\ься. Как-то я при¬

корнула здесь с томиком Менденхолла * и незаметно за¬

дремала. Мне было так уютно и спокойно на моем* ло¬

же, что даже пламенные строфы этого вдохновенного

поэта не мюгли развеять мою дремоту.
Разбудил меня ком земли, упавший мне на ноги.

Очнувшись, я услыхала, что кто-то спускается вниз. Ми¬

нута — и какой-то юноша, съехав с отвесной кручи, очу¬

тился передо мной. Это был молодой Филипп Уиксон —

тогда я, конечно, этого не знала. Увидев м>еня, он не рас¬

терялся и только присвистнул от удивления.
—	Однако,— пробормотал он и, сняв шляпу, вежливо

добавил: — Простите, я не рассчитывал кого-нибудь

здесь найти.
Я не так спокойно, как он, отнеслась к этой встре¬

че. Мой опыт конспиратора был еще невелик, и я легко

терялась в трудных о^тоятельствах. Позднее, в присвоен¬

ной мне роли М1еждународной шпионки, я, разумеется,
*	Масло и сливки изготовлялись кустарным способом из

коровьего молока. Химическая пищевая промышленность еще не

была известна миру.
*	В дошедшей до нас литературе и мемуарах того времени ча¬

сто встречаются ссылю! на стихи Рудольфа Менденхолла. Товари¬

щи называли его «Факелом». Несомненно, это был замечательный

поэт. Но, кроме отдельных изысканных, туманных строк, цитируе¬

мых другими авторами, ничего из его произведений до нас не дошло.

Казнен Железной пятой в 1928 году хр. эры.
292

не ударила бы в грязь лицом. Но тут я сразу вскочила

и выкрикнула условный сигнал, предупреждающий об

опасности.
—	Что это значит?—Уиксон посмотрел на меня

испытующе. Видно было, что, спускаясь, он и не подоз¬

ревал о нашем существовании, и я свободно вздох¬

нула.
—	А вы как полагаете? —спросила я в ответ. Наход¬

чивостью я, как видите, не отличалась.
—	Кто вас знает,— пробурчал он, покачивая голо¬

вой.— Может, у вас тут сообщники. Но придется вам от¬

ветить за это. Мне эта история определенно не нравит¬

ся. Вы забрались в чужие владения. Это поместье мое¬

го отца и...
В эту минуту голос Биденбаха, как всегда вежливый

и спокойный, негромко произнес за его спиной:
—	Руки вверх, М10Л0Д0Й человек!
Уиксон послушно поднял руки и повернулся к Биден-

баху, который направил на него в упор тяжелый маузер.
Уиксон был не робкого десятка.
—	Ого! —сказал он.— Да вас тут шайка революцио¬

неров. Осиное гнездо, как я погляжу. Ну, долго вы здесь

не засидитесь, смею вас уверить.
—	Как бы вам1, молодой человек, не пришлось здесь

засидеться,— спокойно возразил Биденбах.— А пока про¬

шу вас следовать за мной.
—	Это куда же еще?—удивился Уиксон.— Что у

вас тут, катакомбы? Мне приходилось слышать о таких

вещах...
—	А вот пойдемте, увидите,— сказал Биденбах.
—	Вы не имеете права...— вскипел пленник.
—	С вашей точки зрения,— многозначительно воз¬

разил террорист.— А с нашей — имеем. Придется

вам привыкнуть к тому, что здесь на все смотрят ина¬

че, чем в мире насилия и жестокости, где вы жили до

сих пор.
—	Ну, это спорный вопрос,— пробормотал Уиксон.
—	Вот мы и поспорим) с вами, время у нас найдется.
Молодой человек рассмеялся и последовал за своим
конвоиром в дом. Мы оставили его йод наблюдением в

одной из маленьких ком1нат, а сами собрались в кухне

для совещания.
293

Биденбах со слезами на глазах заявил, что молодого

Уиксона придется убрать, и был очень рад, когда мы

большинством г">лосов провалили это жестокое предло¬

жение. С другой стороны, отпустить молодого олигарха

на все четыре стороны мы тоже не могли.
—	Давайте оставим малого у себя и займемся его

воспитанием,— предложил Эрнест.
—	В таком случае, с вашего разрешения, я хотел бы

стать его наставником в вопросах юриспруденции,— вос¬

кликнул Биденбах.
Так, см!еясь, мы и приняли это решение. Филипп Уик-

сон должен был остаться у нас для прохождения кур¬

са социологии и социалистической морали. А между тем

нас ждала другая, более неотложная задача: надо

было уничтожить следы неудачного путешествия молодо¬

го олигарха на дно балки — одна стена была сильно

изрыта обвалом. Эта работа досталась Биденбаху. Об¬

вязавшись веревкой, он целый день ровнял и выглажи¬

вал почву скребком. Так же тщательно были уничтоже¬

ны все следы, ведущие к нам по тропинке. И, нако¬

нец, явился Карлсон и потребовал у нас башмаки

Уиксона.
Молодой олигарх не пожелал разуваться и чуть бы¬

ло в драку не полез, но при ближайшем знакомстве с

железными пальцами Эрнеста — пальцами кузнеца—сме¬

нил гнев на милость. Карлсон натер на ногах волдыри

и содрал себе кожу тесной обувью своего молодого хо¬

зяина, но зато поработал на славу. Шагая в башмаках

Уиксона от того места, где обрывались следы, он свер¬

нул налево и, то обходя холмы, то поднимаясь на кру¬

чи и спускаясь в лощины, прошел несколько миль, пока

не скрыл следы в водах бурного ручья. Здесь он снял

башмаки и большую часть обратного пути проделал бо¬

сиком. Только неделю спустя мы вернули Уиксону его

башмаки.
К вечеру в парке были спущены собаки-ищейки, и

нам уже не пришлось спать в эту ночь. На следующий

день собаки то и дело рыскали по нашему ущелью, но,

сбитые с толку следами Карлсона, убегали влево, и лай

их постепенно удалялся и замирал высоко в горах. Все

это время наши мужчины стояли наготове в полном, во¬

оружении, с револьверами и винтовками; нечего и гово¬
294

рить, что мобилизованы были все адские машины, изго¬

товленные Биденбахом. Можно себе представить, как изу¬

мился бы спасательный отряд, если бы он все-таки попал

в нашу пещеру.
Я рассказала здесь о подлинных обстоятельствах

исчезновения Филиппа Уиксона, некогда принадлежав¬

шего к классу олигархов, впоследствии верного сына ре¬

волюции, потому что мы в конце концов перевоспитали

его. Это был юноша с восприимчивым, гибким умом и не¬

испорченной душой. Несколько месяцев спустя, сев на ло¬

шадей из конюшни его отца, мы вместе с ним перевалили

через Соному и спустились к устью Петалумы, где^ нас

принял на борт небольшой рыбачий баркас. С величайши¬

ми предосторожностями переезжая с одной стоянки

на другую, мы перебрались в Кармел, в тамошнее

убежище.
Здесь Уиксон прожил с нам1И еще восемь месяцев, а

потом и сам не захотел с нами расстаться. На это у него

были две причины. Во-первых, он, как и следовало ожи¬

дать, влюбился в Анну Ройлстон; во-вторых, стал социа¬

листом. И только окончательно удостоверясь в безнадеж¬

ности своей любви, он исполнил наше желание и вернул¬

ся в отчий дом.
Продолжая считаться для внешнего мира олигархом,

Филипп Уиксон на самом деле был одним из ценнейших

наших агентов во вражеском лагере. Недаром олигархи

1\ак часто становились в тупик перед неожиданным кру¬

шением своих зам1Ыслов и планов. Если бы они знали,

как велико число наших сторонников в их рядах, им не

пришлось бы удивляться. Всю свою жизнь Филипп Уик¬

сон был свято верен великому делу революции. Эта пре¬

данность стоила ему жизни. В 1927 году, во врем*я ужас¬

нейшей бури, он отправился на собрание социалистиче¬

ских руководителей, простудился и заболел воспалением

легких, которое и свело его в могилу К
^ Эпизод с молодым Уиксоном не был по тем временам чем-

то из ряда вон выходящим. Немало молодых олигархов, исходя из

чисто моральных побуждений или под влиянием революционных

идей, посвятили свою жизнь борьбе за правое дело. Так и сыны

русского дворянства сыграли заметную роль в революционном дви¬

жении своей страны на более раннем этапе.
295

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
РЕВУЩИЙ ЗВЕРЬ ИЗ БЕЗДНЫ
За время долгого пребывания в убежище мы не от¬

рывались от внешнего мира и достаточно ясно представ¬

ляли себе всю мощь режима, с которым находились в со¬

стоянии войны. Кончился период ломки и перехода на но¬

вые рельсы и теперь, оформившись и окрепнув, новые

учреждения Железной пяты приобрели все признаки ус-

тойчивостй^ и постоянства. Олигархии удалось создать

всеобъемлющий, разветвленный государственный аппа¬

рат, и машина эта исправно работала, несмотря на все

наши попытки затормозить, нарушить ее ход.
Для многих наших товарищей это было полнейшей

неожиданностью. Они не представляли себе такой воз¬

можности. И тем не менее жизнь в стране шла своим

чередом. Люди продолжали трудиться на полях и в нед¬

рах земли. Но теперь они были рабами. Ведущие отрас¬

ли промышленности процветали. Рабочие, члены привиле¬

гированной касты, жили припеваючи, усердно трудились.

Впервые после неурядиц промышленной войны они вку¬

сили мир. Кончился вечный страх перед безработицей,

кончились стачки, локауты, гонения на профсоюзы. Они

жили в удобных домах, в специально для них построен¬

ных уютных поселках, которые казались им сущим раем

По сравнению с трущобами и грязными гетто, где они

раньше ютились. Теперь они лучше питались, меньше ра¬

ботали, чаще отдыхали, в их обиходе появились новые

интересы и развлечения. О своих братьях и сестрах, го¬

нимых париях, злосчастных обитателях бездны, они и

думать забыли. В человеческом обществе начиналась но¬

вая эра — эра эгоизма. И все же это было верно лишь до

известной степени. Рабочие касты были густо прослоены

нашими сторонниками, людьми, для которых шкурниче¬

ские интересы не заслоняли идеалов свободы и братства.
Другим важным учреждением, принявшим устойчи¬

вую форму и работавшим без заминки, была армия на¬

емников. Она возникла из старой регулярной армии и

насчитывала миллион солдат, помимо колониальных

войск. Наемники были особым сословием. Они жили в

специально отведенных им городах, которыми сами управ¬

ляли, и пользовались множеством других привилегий. Не-
296

малая доля чудовищных прибылей Железной пяты уходи¬

ла на их содержание. Утрачивая постепенно всякую связь

с народом, они вырабатывали свое классовое самосозна¬

ние, свою классовую мораль. Но и среди них было множе¬

ство наших приверженцев
Надо сказать, что и олигархи прошли некий путь раз¬

вития, столь же примечательный, сколь и неожиданный.

Они создали у себя жесткую классовую дисциплину.

У всех у них были общественные обязанности, которые

строго выполнялись. Вывелась порода богатых бездс^ль-

ников. Каждый олигарх по мере своих сил содействовал

укреплению объединенной мощи олигархии. Они занима¬

ли командные посты в армии и промышленности, овладе¬

вали техническими знаниями и становились дельными,

а подчас и выдающимися инженерами. Они заполняли

многочисленные государственные должности, служили в

колониях, десятками тысяч работали в тайной поли¬

ции. Их в обязательном порядке обучаЛи богословию,

естествознанию и другим наукам, прививали им вкус к

литературе и искусствам. И во всех этих областях они

выполняли важнейшую для себя задачу — внушать всей

нации идеи, способствующие увековечению олигархии.
Их учили, а впоследствии и сам1И они учили, что прав¬

да и добро на их стороне. С детства им прививали арис¬

тократические представления о своей классовой исклю¬

чительности, они всасывали их с молоком» матери. Оли¬

гархи смотрели на себя как на укротителей зверей, как

на пастырей человеческого стада. Подземные толчки

народного возмущения сотрясали почву под их ногами.

Призрак насильственной смерти гнался за ними по пя¬

там. Бомбы, ножи и пули были для них клыками и ког¬

тями ревущего зверя из бездны, которого необходимо

укротить для спасения человечества. Они и полагали се¬

бя спасителями человечества, самоотверженно ведущим'и

его к высокой цели.
Они считали себя как класс, единственными носите-

ЛЯМ1И цивилизации. Они верили, что стоит им ослабитть

узду, *как их поглотит разверстая слюнявая пасть перво¬
*	К концу существования Железной пяты наемники стали

влиятельной силой. В борьбе между рабочими кастами и олигар¬

хией, в непрестанной смене интриг и заговоров они играли роль

третьей стороны, бросая свой меч то на ту, то на эту чашу весов.
297

бытного зверя, а вместе с ними погибнет вся красота, и

радость, и благо жизни. Без них водворится анархия и

человек вернется в первобытную ночь, из которой он с

таким трудом выбрался. С детских лет их пугали этой

картиной грядущей анархии, и, одержимые страхом, они

и сами пугали ею своих детей: вот зверь, которому дол¬

жно наступить на загривок, и высшая миссия аристокра¬

тии в том, чтобы держать его под пятой. Только они,

по их представлениям, ценой неустанных трудов и жертв

способны были защитить род людской от всепожирающе¬

го зверя; и они верили этому, верили непоколебимо.
О присущей классу олигархов уверенности в своей

правоте надо очень и очень помнить. В этом»-то и сила

Железной пяты, чего некоторые наши товарищи не

пожелали или не сумели увидеть. Многие усматривали

силу Железной пяты в ее системе подкупа и наказаний.

Но это ошибка. Небо и ад могут быть решающими стиму¬

лами в религиозном рвении фанатиков; для огромно¬

го же большинства верующих небо и ад — лишь про¬

изводные их представлений о добре и зле. Любовь к доб¬

ру, стрем«ление к добру, неприятие лжи и зла — короче

говоря, служение добру и правде всеми делами и помыс-

лам»и — вот движущий стимул всякой религии. Нечто по¬

добное видим мы и на примере олигархии. Тюрьмы, изг¬

нание и поношение, почести, дворцы и чудо-города —

в их системе лишь производное. Основная сила олигар¬

хов — уверенность в своей правоте. Разумеется, сущест¬

вуют исключения; ясно также, что власть Железной пя¬

ты основана на угнетении и лжи. Все это так. Но для

нас важно то, что ныне сила Железной пяты заключается

в самодовольном утверждении собственной правоты

Но разве революция за последние страшные двадцать

лет не черпала силы единственно лишь в сознании сво¬
*	Из эклектической мешанины, характеризующей капиталисти¬

ческую мораль, возникла новая этика олигархов, последователь¬

ная и четкая, суровая и непреклонная, в высшей степени нелепая

и вздорная и в то же время представляющая собой необычайно

действенное орудие, каким не располагал еще ни один из классов-

тиранов. Олигархи твердо верили в силу своей этики, хотя она про¬

тиворечила всем законам эволюции и биологии, и эта вера позволи¬

ла им на три века задержать могучее движение человеческого про¬

гресса. Для метафизика это — парадоксальное и непонятное об¬

стоятельство; материалиста же оно заставляет над многим приза¬

думаться и кое-что пересмотреть в своих взглядах.
298

ей правоты? Чем иначе объясните вы наш нескончаемый

мартиролог! Разве не этой верой проникнут подвиг Ру¬

дольфа Менденхолла, погибшего за революцию и посвя¬

тившего ей свою лебединую песнь? Разве не она побу¬

дила Гулберта предпочесть предательству смерть под

пыткой? Не она ли заставила Анну Ройлстон отказаться

от радостей материнства? Не она ли подвигла Джона

Карлсона на его верное, бескорыстное служение скром¬

ным сторожем при глен-элленском убежище? Да и к ко

му бы вы ни обратились из тех, кто предан революции,

будь то юноша или старик, женщина или мужчина, муд

рец или невежда, вождь или скромный рядовой,— все

они воодушевлены одной только силой — возвышен*

пьш, неугасимым стремлением к истине и добру.
Однако я отклонилась от своего рассказа. Мы с Эрне¬

стом еще до выхода из подполья понимали, в чем заклю-

чается сила Железной пяты, С одной стороны, рабочие

касты, наемники, полчища тайных агентов, полиция всех

видов и оттенков — все это преданно служило Желез¬

ной пяте; об утерянной свободе они не горевали, и жи¬

лось им в общем лучше, чем раньше. С другой стороны,

огромнейшие массы населения — обитатели бездны—все

больше погружались в скотскую апатию’ смирения и без¬

надежности. Когда среди них появлялись сильные нату¬

ры, выделявшиеся из общей массы, олигархи перемани¬

вали их и включали в ряды привилегированных рабочих

или наемников. Так заранее приглушался всякий про¬

тест, и пролетариат терял тех, кто мог стать его вождями.
Положение обитателей бездны было крайне тяже¬

лым. Обязательное школьное обучение на них не рас¬

пространялось. Они жили, как скот, в обширных гряз¬

ных рабочих гетто, обреченные на нищету и вырождение.

Все их старинные привилегии были у них отняты. Труд

стал для них рабской повинностью. Они лишены были

права выбирать себе работу, свободно передвигаться по

стране, хранить или носить оружие. Если фермеры пре¬

вратились в невольников, прикрепленных к земле, то ра¬

бочие прикреплялись к машинам, к производству. Когда

в наемной силе появлялась особая надобность, как это

бывает при строительстве шоссейных дорог и авиаци¬

онных линий, каналов, туннелей, метро и военных укреп¬

лений, в рабочих гетто производили насильственный
299

набор, и десятки тысяч пролетариев—хочешь не хочешь—

следовали к месту назначения. Вот и сейчас целые армии

согнаны на строительство Ардиса. Их разместили в об¬

щих бараках, где семейная жизнь невозможна, где бы¬

стро отмирает всякое представление о приличии и царят

скотские нравы. Поистине, в рабочих гетто притаился

ревущий зверь из бездны — зверь, которого олигархи так

страшатся. Но они сами его создали, сами разбудили и

поддерживают в нем инстинкты тигра и обезьяны.
Ныне объявлено, что предстоит новый набор для стро¬

ительства Эсгарда — чудо-города, который должен на¬

много превзойти Ардис, когда последний будет оконча¬

тельно завершен Мы, революционеры, намерены про¬

должать это строительство, но оно будет выполняться

не руками угрюмых, измученных рабов. Стены, башни и

колонны прекрасного города вознесутся ввысь под звуки

радостных песен, и его блеск и красота будут напоминать

не о стонах и проклятиях, а о музыке и веселии.
Эрнест рвался в широкий мир^ чтобы принять участие

в подготовке нашего злополучного Первого восстания, ко¬

торое было впоследствии разгромлено в Чикаго. Приго¬

товления к нему шли полным ходом. Однако Эрнесту

пришлось вооружиться терпением, и пока Хедли, спе¬

циально для этой цели привезенный из штата Иллинойс,

производил над ним свои манипуляции, долженствовав¬

шие превратить его в другого человека Эрнест на тот
‘ Строительство Ардиса было завершено в 1942 году, строи¬

тельство Эсгарда — только в 1984 году хр. эры. Всего Эсгард

строился пятьдесят два года. В работе принимала участие постоян¬

ная полумиллионная армия рабов. Временами число их превышало

миллион, не считая сотен тысяч рабочих из привилегированных

каст и множества архитекторов и художников.
2 Среди революционеров было немало талантливейших хирур¬

гов, совершавших в своей области чудеса. По свидетельству Эвис

Эвергард, им ничего не стоило превратить пациента в другого че¬

ловека. Такие косметические операции, как удаление рубцов, роди¬

мых пятен или бородавок, было для них^ самым простым делом. Все

эти операции они производили необычайно искусно, не оставляя ни

малейших следов своей работы. Излюбленным объектом для этого

рода хирургии был нос. Никаких трудностей не представляла так¬

же пересадка кожи или волосяного покрова. Поразительного эффек¬

та достигали они в изменении выражения лица. Глаза, брови, рот,

уши переделъ1вались до неузнаваемости. Посредством искуснейших

манипуляций в области гортани и горла, а также в полости носа

и рта, совершенно менялся голос человека, его артикуляция и
300

случай, если восстание закончится неудачей, вынаши¬

вал грандиозные планы пропаганды революционных

идей среди сознательных рабочих, а также планы рас¬

пространения среди обитателей бездны хотя бы начатков

образования.
Только в январе 1917 года удалось нам оставить убе¬

жище. Друзья заранее обеспечили мне и Эрнесту воз¬

можность легального существования. Мы были зачисле¬

ны на службу к Железной пяте в качестве тайных аген¬

тов. Я считалась сестрой Эрнеста. Товарищи, занимав¬

шие влиятельные посты среди олигархов, достали нам не¬

обходимые бумаги. С помощью властей предержащих сде¬

лать это было нетрудно, ибо в зыбком, двойственном

мире разведки человек становился неуловимой тенью.

Тайные агенты появлялись и исчезали, подобно призра¬

кам: они выполняли свои обязанности, повиновались рас¬

поряжениям, выслеживали, выпытывали и отчитывались

перед начальством, хотя никогда, быть может, в глаза

его не видели, и сотрудничали с другими агентами, ко¬

торых видели, быть может, первый и последний раз.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ЧИКАГСКОЕ ВОССТАНИЕ
Работа провокаторов была связана с разъездами.

Кроме того, по своему характеру она требовала постоян¬

ного общения с революционерами и рабочими. Это по¬

зволяло нам находиться одновременно в двух лагерях i%

числясь агентами Железной пяты, отдавать все силы

служению революции. Так было не только с нами. Чуть

ли не повсюду в тайной полиции Железной пяты сидели

наши люди, и никакими перетрясками и перестройками

нельзя было окончательно от нас избавиться.
Первое восстание, назначенное на весну 1918 года,

было задумано Эрнестом чрезвычайно широко. Осенью
произношение. Необычайные времена порождают необычайные

ухищрения, и хирурги эпохи революции прекрасно справлялись с

выпавшей им задачей. Среди прочих своих достижений они умели

менять человеческий рост — либо увеличивая его на четыре-пять

дюймов, либо укорачивая дюйма на два. Это искусство для нас

утеряна, да мы в нем и не нуждаемся.
301

1917 года подготовка была в самом разгаре. Многое еще

оставалось сделать, и начать восстание до срока — зна¬

чило бы обречь его на неудачу. Наши планы, естественно,

отличались большой сложностью, и всякая поспешность

могла оказаться для нас роковой. Это понимали и оли¬

гархи, и сообразно с этим они и действовали.
Мы рассчитывали первым ударом поразить нервные

центры противника. После всеобщей забастовки Желез¬

ная пята не доверяла телеграфу, и по всей стране были

возведены станции беспроволочного телеграфа, поручен¬

ные охране наемников. Мы со своей стороны парировали

этот ход. По данному сигналу самые надежные товарищи

в городах, поселках и казармах, а также в многочислен¬

ных убежищах должны были начать революционные дей¬

ствия повсеместным взрывом станций беспроволочного

телеграфа. Этим мы надеялись сковать Железную пяту,

обречь ее на вынужденное бездействие.
В это же время другие группы должны были при¬

ступить к взрыву туннелей и мостов и разбору рельсо¬

вых путей, чтобы привести в расстройство всю железно¬

дорожную сеть. По тому же сигналу должны были на¬

чаться аресты офицеров наемных войск и полиции, а так¬

же видных деятелей олигархии и их прислужников. Этим

мы рассчитывали обезглавить противника в боях, кото¬

рые должны были разгореться по всей стране.
Многое должно было произойти по тому же сигналу.

Канадские и мексиканские патриоты, чьи силы, кстати

сказать, недооценивались Железной пятой, должны бы¬

ли то же самое проделать у себя. Предполагалось," что

часть товарищей (женщины по преимуществу, у мужчин

найдутся другие задачи) займется расклейкой прокла¬

маций, заготовленных в подпольных типографиях. Наши

агенты, занимающие высокие посты в аппарате Желез¬

ной пяты, посеют анархию и беспорядок в своих ведом¬

ствах. Засланные в ряды наемной армии тысячи социа¬

листов взорвут склады боеприпасов и дезорганизуют во¬

енную машину. Беспорядок и анархия перебросятся и на

города наемников и рабочих каст.
Словом, олигархию ждал внезапный и ошеломляю¬

щий удар. Предполагалось, что он окажет такое дейст¬

вие, от которого она уже не опомнится. Разумеется, пред¬

стояли бедствия и лишения; -мы знали, что будет пролито
302

много крови. Но может ли это остановить революционе<«

ров! В своих планах мы отводили место и стихийному

восстанию обитателей бездны: пусть гнев их обрушится

на города и дворцы олигархов. Не беда, если это приве¬

дет к человеческим жертвам и уничтожению ценного иму¬

щества! Пусть^ ярится зверь из бездны, и пусть свиреп¬

ствуют полицейские и наемники. Зверь из бездны все рав¬

но будет яриться, полицейские и наемники все равно

будут свирепствовать. И те и другие опасны для рево¬

люции, лучше им обратиться друг против друга. А мы

тем временем займемся своим делом — захватом и освое¬

нием государственной машины.
Таков был план, тайно разработанный во всех дета¬

лях и по мере приближения срока сообщаемый все боль¬

шему числу участников. Мы понимали, насколько расши¬

рение круга посвященных для нас опасно. На самом де¬

ле опасность угрожала нам с другой стороны. Через свою

сеть подосланных шпионов Железная пята узнала о го¬

товящемся восстании, и нам решили преподать еще один

кровавый урок. Местом расправы был избран Чикаго, и

урок мы получили основательный.
Из американских городов Чикаго ^ наиболее созрел

для революции. Если его и раньше именовали «городом

на крови», то теперь ему вновь предстояло заслужить

это название. В жителях Чикаго сильна революционная

закваска. Здесь было подавлено столько забастовок, что

пролетариат не мог этого ни забыть, ни простить. Даже

рабочие касты Чикаго еще не растеряли революцион¬

ных традиций. Слишком много было пролито крови и раз¬

несено черепов во время последних забастовок. Как, ни

изменились к лучшему условия их жизни, ненависть к

господствующему классу все еще тлела в их сердцах. Ду¬

хом возмущения были охвачены даже наемники. Три
' Чикаго, был промышленной преисподней XIX века. Сохра*

нился забавный анекдот, связанный с именем некоего Джона Берн-

са, видного рабочего лидера, одно время входившего в английское

правительство. Во время его пребывания в Штатах какой-то ре¬

портер спросил, как ему понравился Чикаго. «Чикаго — это ад в

миниатюре»,— отвечал гость. Прошло некоторое время, и приез¬

жий собрался домой в Англию. Когда он садился на пароход, дру¬

гой репортер спросил, не изменил ли он свое мнение о Чикаго. «Да,

я изменил его,— последовал ответ.— Теперь я склонен думать, что

ад — это Чикаго в миниатюре».
303

полка в полном составе ждали только сигнала, чтобы

перейти на нашу сторону.
Чикаго всегда был горнилом революции, полем бит¬

вы между трудом и капиталом. Это был город уличных

боев, где насильственная смерть была частой гостьей,

где классово-сознательным организациям капиталистов

противостояли классово-сознательные организации ра¬

бочих, где даже школьные учителя были давно объеди¬

нены в профсоюзы и наравне с малярами и каменщи¬

ками входили в Американскую федерацию труда. И вот

Чикаго стал ареной преждевременно разразившегося

восстания.
Беспорядки были спровоцированы Железной пятой.

Тут действовал хитрый расчет. С некоторых пор олигар¬

хи стали вести себя с населением вызывающе, не делая

исключения даже для привилегированных рабочих каст.

Обещания и соглашения открыто нарушались, за нич¬

тожные провинности налагались суровые взыскания. Все

усилия были направлены на то, чтобы раздразнить зве¬

ря из бездны, вывести его из обычного состояния апатии.

Железной пяте явно не терпелось услышать его рев.

А о мерах для охраны города почему-то забывали,— в

этом отношении Железная пята стала вдруг проявлять

несвойственное ей легкомыслие. Среди наемников заметно

упала дисциплина, и много полков было выведено из Чи¬

каго и отправлено на новые квартиры во все концы

страны.
Вся эта программа была выполнена за короткий

срок — всего несколько недель. До нас, революционеров,

доходили кое-какие слухи, ничего толком не объяснявшие.

Мы видели в чикагских неурядицах скорее проявление

стихийного протеста, который до поры до времени сле¬

довало придержать. Никому и в голову не приходило,

что кто-то втихомолку разжигает эти настроения в горо¬

де,— все делалось в строжайшей тайне и по указанию

таких высоких инстанций, что к нам не просочилось ни

единого намека. Словом, встречный маневр Железной

пяты был умело подготовлен и умело выполнен.
Я находилась в Нью-Йорке, когда получила приказ

немедленно выезжать в Чикаго, Человек, говоривший со

мной,— я не знаю его имени и не видела его лица,— суд?!

по голосу и тону, был олигархом. Приказ был настолько
304

ясен, что не оставлял места ни для каких сомнении:

наш заговор раскрыт, и под нас подводится контрмина.

Остается лишь поднести запал,— целая армия агентов

Железной пяты, как местных, так и присланных издалека,

вкупе со мной должна заняться этим и произвести взрыв.

Смею думать, что под испытующим взором олигарха я

ничем себя не выдала, а между тем сердце у меня гото¬

во было выскочить из груди. Я еле удерживалась, чтобы

не броситься на этого сатрапа и не вцепиться ему в гор¬

ло, пока он хладнокровно отдавал мне свои напутствен¬

ные распоряжения.
Оказавшись, наконец, одна, я рассчитала время. До

отхода поезда у меня оставались буквально минуты, что¬

бы повидаться, если посчастливится, с кем-нибудь из

здешних лидеров. Убедившись, что за мной не следят, я

помчалась в больницу неотложной помощи. По счастью,

главный врач Гелвин оказался на месте и немедленно

меня принял. Я только что начала, задыхаясь, свой

рассказ, как он прервал меня.
—	Знаю,— сказал он спокойно, хотя в его вырази¬

тельных глазах ирландца вспыхивали молнии.— И дога¬

дываюсь, зачем вы пришли. Мне рассказали все четверть

часа назад, и я уже доложил кому следует. Всеми сила¬

ми постараемся хоть здесь удержать товарищей от вы¬

ступления. Чикаго придется пожертвовать. Хорошо еще,

если дело обойдется одним Чикаго.
—	*А вы пробовали телеграфировать?—спросила я.
Он покачал головой.
—	Всякая связь прервана. Город полностью отрезая.

Там будет ад кромешный...
Он замолчал, его тонкие белые пальцы судорожно сжи¬

мались и разжимались.
—	Клянусь жизнью, я дорого бы дал, чтобы быть

там! — вырвалось у него со вздохом.
—	А может, не поздно и еще удастся что-то сде¬

лать? — сказала я.—‘Если с поездом ничего не случится,

я могу оказаться там вовремя. А нет, так подоспеет

другой товарищ, посланный за тем же...
—	Как же вы все прозевали это? — укоризненно

спросил Гелвин.
Я опустила голову.
—	Все держалось в строжайшем секрете,— винова-
20.	Джеч Лондон. Т. VI.	305

то сказала я.— До сегодняшнего дня знали только на¬

верху, а у нас там еще нет никого, вот и прохлопали. Ко¬

нечно, если бы Эрнест был здесь... Впрочем, возможно, эн

в Чикаго, и тогда все будет в порядке.
Доктор Гелвин с сомнением покачал головой.
—	Насколько я слышал, его услали не то в Бостон,

не то в Нью-Хэвен. Секретная служба, как я понимаю,

страшно связывает его. Но это все же лучше, чем тор¬

чать в убежище.
Я заторопилась, и Гелвин крепко пожал мне руку

на прощание.
—	Не падайте духом,— напутствовал он меня,— если

наше восстание и кончится неудачей. После первого бу¬

дет второе. И уж в следующий раз мы не ошибемся. Про¬

щайте, желаю удачи. Кто знает, придется ли нам еще

свидеться. Там будет ад кромешный. Но я отдал бы де¬

сять лет жизни, чтобы оказаться на вашем месте.
«Двадцатый век»1 отходил из Нью-Йорка в шесть ча¬

сов вечера и прибывал в Чикаго на другой день в семь

утра. Но в эту ночь он запаздывал. Перед нами все вре¬

мя шел какой-то состав. Моим соседом в пульмановском

вагоне оказался товарищ Хартмен, работавший в раз¬

ведке Железной пяты на одном со мной положении. Он

и рассказал мне о поезде, идущем впереди. Это был та¬

кой же состав, как у нас, но он шел порожняком, без

пассажиров. Очевидно, боялись, что на «Двадцатый век»

готовится покушение, и в этом случае пострадать должен

был пустой состав. Возможностью катастрофы объясня¬

лось и то, что в поезде было немного пассажиров, по

крайней мере в нашем вагоне их было раз, два — и обчелся.
—	С нами едут какие-то важные особы,— сообщил

мне Хартмен.— Вы заметили? Сзади прицепили салон-

вагон.
Был уже вечер, когда мы прибыли на какую-то боль¬

шую станцию, где впервые сменялся паровоз. Я вышла

на перрон подышать свежим воздухом и осмотреться

и, проходя мимо салон-вагона, заглянула в открьггое

окно. Хартмен был прав. Мне сразу же бросился в глаза

генерал Альтендорф, а с ним еще две знакомые фигуры:
*	Курьерский поезд, который тогда считали самым быстроход¬

ным в мире; некоторое время он привлекал к себе общее внима¬

ние.
306

Мэзон й Вандерболд, члены главного штаба разведы¬

вательной службы Железной пяты.
Ночь выдалась тихая, лунная, но на душе у меня бы¬

ло неспокойно, и я ни на минуту не сомкнула глаз. На¬

конец в пять утра я оделась и вышла в коридор.
Горничная в туалетной на мой вопрос сообщила, что

мы опаздываем на два часа. Это была мулатка с изму¬

ченным лицом и ввалившимися глазами. Взгляд их выра¬

жал растерянность и затаенный страх.
—	Что с вами? — спросила я.
—	Ничего, мисс. Это от бессонной ночи,— ответила

она.
Я посмотрела на нее внимательно и подала услов¬

ный сигнал. Ответ не замедлил последовать, и после

обычных вопросов я убедилась, что она своя.
—	В Чикаго готовится что-то ужасное,— рассказала

она мне.— Вы знаете, что впереди совершенно пустой

поезд? Из-за него да из-за воинских эшелонов мы

опаздываем.
—	Воинские эшелоны? — переспросила я.
Она утвердительно кивнула головой.
—	Все пути забиты ими. А сколько мы обогнали

ночью! И подумать только, что все они направляются

в Чикаго. Говорят, войска доставляются даже ло воздуху.

Значит, дело нешуточное.
—	У меня жених в наемных войсках,— добавила она,

точно оправдываясь,— Он там от наших, и я очень

боюсь...
Бедная девушка! Ее жених служил в одном из пол¬

ков, готовившихся перейти на нашу сторону.
Мы с Хартменом отправились в вагон-ресторан зав¬

тракать, и я с трудом заставила себя сделать хоть не¬

сколько глотков. Теперь небо ^^мурилось, и поезд с гро¬

хотом несся вперед, разрывая седую пелену утреннего

тумана. Хартмен в это утро склонен был видеть все в

черном свете.
—	Ну что тут можно сделать? — повторял он в два¬

дцатый раз, угрюмо пожимая плечами. Он показал на

окно.— Видите, все наготове. Могу вас уверить, то же

самое у них по всем дорогам, ведущим в Чикаго, на рас¬

стоянии тридцати — сорока миль от города.
Он говорил о воинских эшелонах, стоявших на всех
307

запасных путях. Вдоль насыпи, вокруг костров, распо¬

ложились солдаты, готовившие себе завтрак. Они с любо¬

пытством поднимали голову, провожая глазами грохочу¬

щий поезд, проносившийся мимо с бешеной скоростью.
Когда мы въезжали в Чикаго, там царило полное спо¬

койствие. Видимо, в городе еще ничего не произошло. На

пригородных станциях появились в вагоне утренние га¬

зеты. В них не было ничего тревожного; и все же тому,

кто умеет читать между строк, было над чем призаду¬

маться. Чуть ли не за каждым словом скрывались тай¬

ные происки Железной пяты. Повсюду были рассеяны

намеки, наводившие на мысль о слабости и растерян¬

ности в рядах олигархов. Разумеется, нигде это не было

сказано открыго, но читатель волей-неволей проникался

этой мыслью. Это была тонкая работа. Утренние газеты

от 27 октября можно было бы назвать шедевром мисти¬

фикации.
Местная хроника отсутствовала — это тоже было

весьма ловким ходом. Жизнь города как бы окутывалась

тайной,— можно было подумать, что олигархия не ре¬

шается сказать правду жителям Чикаго. Зато отсутствие

городских вестей восполнялось туманными сообщениями

о беспорядках, якобы вспыхнувших по всей стране, при¬

чем лживые сведения эти, для отвода глаз, сопровожда¬

лись успокоительными заверениями властей, что повсюду

приняты меры для усмирения бунтовщиков. Говорилось о

взрывах многочисленных станций беспроволочного теле¬

графа; мало того, за поимку виновников предлагались

крупные награды. На самом деле ни одна станция не

была взорвана. Сообщалось и о других случаях того же

характера, предусмотренных нашими тайными планами.

Словом, газеты были составлены с таким расчетом, что¬

бы навести наших чикагских товарищей на мысль, буд¬

то восстание уже началось, хотя и не повсюду оно про¬

текает благоприятно. Трудно было, не зная всей подо¬

плеки дела, уберечься от ловушки, трудно было не вооб¬

разить — мало того, не поверить, что в стране назрела

революция и восстание идет полным ходом.
Далее в газетах сообщалось, будто бы волнения сре¬

ди наемников в Калифорнии настолько серьезны, что

пришлось расформировать с полдюжины полков и пере¬

везти мятежников вместе с их семьями в рабочие гетто.
308 -

А между тем калифорнийские полки были самыми лояль¬

ными. Но могли ли это знать отрезанные от всей страны

жители Чикаго? Паническая телеграмма из Нью-Йорка

сообщала, что там к восставшему населению примкнули

рабочие касты. Впрочем, конец телеграммы был сформу¬

лирован в успокоительных тонах (очевидно, в надежде,

что это будет принято за надувательство): войска якобы

овладели положением и в городе водворяется порядок.
Эта тактика проводилась олигархами не только в пе¬

чати. Как мы узнали впоследствии, провокационные слу¬

хи распространялись и другими путями. Так, первую

половину ночи олигархи отправляли по различным адре¬

сам секретные телеграммы того же содержания с яв¬

ным расчетом, что они станут известны в революцион¬

ном лагере.
—	По-видимому, тут и без нас обошлись,— сказал

Хартмен, складывая газету, когда поезд подошел к глав¬

ному вокзалу.— Не понимаю, зачем мы им понадоби¬

лись. У Железной пяты дела идут блестяще. В городе

вот-вот начнется резня.
Выходя из вагона, он оглянулся на хвост поезда.
—	Так и есть,— пробормотал он себе под нос.— Ва¬

гон отцепили, как только были получены утренние газеты.
У Хартмена был такой убитый вид, что я невольно

старалась его подбодрить. Но он не обращал на меня

внимания, а когда мы проходили через вокзал, вдруг то¬

ропливо заговорил, понизив голос.
—	У меня давно были подозрения,— начал он доволь¬

но бессвязно,— но ничего определенного, и я молчал.

Я уже больше месяца бьюсь над этим, и пока все в том

же положении — ничего определенного. Берегитесь Ноул-

тона! Я ему не верю! Ноултону известны десятки убежищ,

жизнь сотен товарищей в его руках,— а между тем он,

по-видимому, предатель. По крайней мере у меня такое

чувство, хотя доказательств нет никаких. С некоторых

пор с ним что-то произошло — какая-то перемена. Боюсь,

что он собирается совершить предательство, если уже не

совершил. Я почти убежден... Не следовало бы говорить

на авось, но у меня чувство, что живым из Чикаго мне

не выбраться. Выследите Ноултона... выведите его на

чистую воду. Больше я ничего не знаю. Это простое по¬

дозрение. Фактов у меня никаких.
309

Мы вышли на вокзальную площадь.
—	Помните,— сказал мне Хартмен в заключение.—

Надо установить за Ноултоном слежку,
Хартмен оказался прав. Не прошло и месяца, как

Ноултон заплатил жизнью за предательство. Приговор

был вынесен и приведен в исполнение революционерами

города Милуоки.
Повсюду царила тишина, зловещая тишина. Каза¬

лось, город вымер. На улице не было обычной сутолоки

и движения. Даже извозчики не показывались. Трамваи

не шли, не действовала и надземная железная дорога.

Лишь изредка попадались одинокие прохожие, но и они

не задерживались на пути. Все шли торопливо, спеша

поскорее добраться до дому, и вместе с тем неуверенно,

словно боясь, что дома вот-вот упадут и придавят их

своей тяжестью или тротуар провалится у них под но¬

гами, а то еще, пожалуй, взлетит на воздух. Я все же

заметила нескольких мальчишек, возбужденно шныряв¬

ших по улице, по'видимому, в ожидании каких-то ин¬

тересных, увлекательных событий.
Откуда-то из южной части города донеслось глу¬

хое уханье взрыва, и опять все смолкло. Мальчишки за¬

мерли на месте и долго стояли не шелохнувшись, тревож¬

но вслушиваясь в тишину, словно молодые олени. Подъ¬

езды домов были заперты, окна магазинов наглухо закры¬

ты тяжелыми ставнями. Некоторое оживление вносили

полицейские и дворники, во множестве торчавшие на

углах и в подворотнях, да проносившиеся по мостовой

автомобили с отрядами наемников.
Мы с Хартменом решили, что нет никакого смысла

являться в местное отделение разведки. Это служебное

упущение можно будет потом объяснить беспорядками

в городе. Мы направились к обширному рабочему гетто,

расположенному в южной части города, рассчитывая

найти там кого-либо из товарищей. Слишком поздно! Мы

это прекрасно понимали. Но нельзя же было бесцельно

бродить по пустынным, молчаливым улицам. «Где-то те¬

перь Эрнест?—проносилось у меня в голове.— И чго

творится в поселках рабочих каст и наемников? А чикаг¬

ская крепость?..» Словно в ответ, послышался страшный,

воющий грохот. Приглушенный расстоянием, он долго

стоял в ушах, рассыпаясь раскатами отдельных взрывов.
310

—	Это в крепости,— сказал Хартмен.— Пропали

наши три полка.
На перекрестке нам бросился в глаза гигантский столб

дьша над районом боен. На следующем перекрестке та¬

кие же столбы дыма мы увидели над западной частью

горюда. Над поселком наемников качался в небе огром¬

ный привязной аэростат. Пока мы смотрели на него,

он загорелся и, объятый пламенем, рухнул наземь. Что за

трагедия разыгралась над нами в воздухе? Кто погиб

в этих горящих обломках — друзья или враги? Теперь

ветер доносил к нам какой-то отдаленный гул, напоминав¬

ший бульканье гигантского котла. Хартмен сказал, что

это оружейный и пулем1етный огонь.
Мы по-прежнему шли пустынными, притихшими ули¬

цами. В этой части города царило полное спокойствие.

Все так же мчались мимо грузовики с полицейскими и

военными патрулями да проехало несколько пожарных

машин, возвращавшихся в депо. Какой-то офицер, про¬

езжавший мимо в автомобиле, спросил о чем-то пожар¬

ных, и мы услышали, как один из них крикнул:
—	Нет воды! Взорваны магистрали!
—	Мы разрушили . водопровод! — в волнении вос¬

кликнул Хартмен.— Если нам удаются такие дела при

одинокой, преждевременной попытке, обреченной на не¬

удачу, чего же мы достигнем, действуя единым фронтом

по всей стране!
Автомобиль с офицером, спрашивавшим о пожаре,

двинулся дальше. И вдруг — оглушительный грохот, и

М1ашина со всем своим живым грузом взлетела на воз¬

дух в густых облаках дыма и грудой обломков и иско¬

верканных тел ударилась о землю.
Хартмен ликовал.
—	Хорошо, отлично! — повторял он взволнованным

шепотом.— Сегодня пролетариат получает суровый урок,

но и сам он тоже как следует проучит своих учителей.
К месту взрыва бежала со всех сторон полиция. Ос¬

тановился военный грузовик. Я стояла оглушенная, не

в силах понять, что произошло. Ведь я глаз не спускала

с той машины, и вдруг... Я была так ошеломлена, что не

заметила, как нас задержал полицейский патруль, и оч¬

нулась, толоько увидя револьверное дуло, поднятое в

уровень с лицом моего спутника. Но Хартмен не расте¬
311

рялся и спокойно сказал пароль. Револьвер нерешитель¬

но качнулся в воздухе и опустился вниз. Державший его

полицейский возмущенно ворчал себе под нос, на чем

свет стоит кляня разведку. Вечно эти агенты путаются

под ногами, говорил он, между тем как Хартмен с аплом¬

бом заправского шпика отчитывал полицию за ее без¬

дарность.
Уже в следующую минуту я поняла, как произошел

взрыв. Вокруг места катастрофы собралась толпа, и я

увидела, как двое мужчин подняли офицера и понесли его

к остановившемуся грузовику. И вдруг всех стоявших на

улице охватила паника. Толпа дрогнула и рассыпалась в

слепом страхе, бросив на дороге раненого офицера. Побе¬

жал и наш сердитый полицейский, и мы с Хартменом, са¬

ми не зная почему, тоже помчались со всех ног, охвачен¬

ные паническим страхом.
Однако ничего не произошло, но зато все разъясни¬

лось. Беглецы сконфуженно возвращались назад, опас¬

ливо поглядывая вверх, на высокие фасады зданий,

поднимавшиеся по обеим сторонам улицы, подобно

стенам глубокого ущелья. Значит, бомба была сброшена

из окна,— но из какого? Второй бомбы не было — был

только страх.
Мы в раздумье поглядывали на окна: в каждом из

них притаилась смерть. Каждое здание могло оказаться

засадой. Т акова была война в современных джунглях —

в большом городе. Улицы были глубокими теснинами,

каждый дом—скалой. Мы недалеко ушли от первобыт¬

ных дикарей, хотя по асфальту и мчались автомобили.
Повернув за угол, мы наткнулись на труп женщины,

плававший в луже крови. Хартм)ен наклонился посмот¬

реть, мне же сделалось дурно, я еле держалась на но¬

гах. В этот день мне предстояло увидеть сотни смертей,

но самым страшным было это впечатление от валявше¬

гося на тротуаре всеми брошенного и забытого тела.
—	Убита наповал выстрелом в грудь,— констатиро¬

вал Хартмен.
Окостенелой рукой женщина, словно ребенка, при¬

жимала к груди пачку печатных листков. И в смерти хра¬

нила она то, что принесло ей смерть: когда Хартмену

удалось вытащить пачку из цепких объятий трупа, листки

оказались революционными прокламациями.
312

—	Наш товарищ...— сказала я.
Хартмен только яростно выругался, и мы пошли даль¬

ше. Нас то и дело останавливали патрули и полицей¬

ские заставы, но пароль служил нам надежным про¬

пуском. Из окон не бросали больше бомб, прохожие

окончательно исчезли с безлюдных улиц, окружающая

тишина стала бездонной. А вдали все так же булькал

невидимый котел, со всех сторон грохотали взрывы, и

повсюду, куда ни глянь, уходили в небо зловещие столбы

дыма.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ОБИТАТЕЛИ БЕЗДНЫ
И вдруг все изменилось. Улица ожила, чувствовалось

приближение чего-то нового. Мимо пронеслись машины—

две, три, десять, двенадцать. Нам кричали оттуда ка¬

кие-то слова предостережения. Одна из машин, полу-

кварталом ниже, на полной скорости шарахнулась в сто¬

рону, а в следующую секунду, когда она уже уносилась

вдаль, посреди мостовой зияла черная воронка. Мы уви¬

дели, как полицейские бросились в боковые улицы, и

поняли: сейчас начнется что-то страшное. Нарастающий

рев говорил о том, что оно приближается.
—	Идут наши славные товарищи,— сказал Хартмен.
Когда показалась головная часть колонны, заполняв¬

шей улицу от края до края, последний удирающий воин¬

ский грузовик на минуту задержался. Оттуда выско¬

чил солдат, осторожно неся что-то перед собой. Он под¬

бежал к сточной канаве и опустил в нее ношу, потом

поспешно вернулся к своим. Машина снялась с места и,

завернув за угол, мгновенно скрылась из виду. Хартмен

бросился к канаве и низко нагнулся над ней.
—	Не подходите! — крикнул он.
Я видела, как с лихорадочной быстротой делают что-

то его руки. Когда он вернулся, пот лил с него градом.
—	В порядке,— сказал он.— Только-только успел

разъединить. Солдат, видно, неопытный. Он готовил ее

для наших товарищей, но она разорвалась бы раньше. Те¬

перь не разорвется!
Собьггия быстро следовали одно за другим. Полуквар-
313

талом ниже, на противоположной стороне улицы, из

окна высунулись чьи-то головы. Я едва успела показать

на них Хартмену, как по фасаду здания, где они только

что мелькнули, полоснуло огнем и дымом, и воздух со¬

трясся от взрыва, с шумом посыпалась штукатурка, ме¬

стами обнажая металлический каркас здания. В следую¬

щее мгновение такое же полотнище огня и дыма скользну¬

ло по фасаду дома на нашей стороне. Между взрывами

слышалась трескотня винтовок и маузеров. Эта дуэль в

воздухе длилась несколько минут, потом все затихло.

Очевидно, в одном здании засели наши товарищи, в дру¬

гом — наемники, но кто где, мы не знали.
К этому времени головной отряд колонны прибли¬

зился. Едва он поравнялся с домами, обстреливавшими

друг друга, как между ними снова завязался бой. Из

одного здания вниз полетели бомбы, из другого в упор

палили по бросавшим, и те тоже начали отстреливаться.

Тогда нам стало ясно, где наши товарищи: они привлека¬

ли на себя огонь, мешая неприятелю забрасывать колон¬

ну бомбами.
Тут Хартмен схватил меня з<а руку и увлек в ближай¬

ший подъезд,
—	Это не нашн идут! — крикнул он мне на ухо.
Ворота во двор были заперты на замки и крепкие

засовы. Бежать было некуда. Первые ряды уже прохо¬

дили М1ИМ0. Это не было организованное шествие. Раз¬

нузданная толпа, многоводной рекой затоплявшая ули¬

цу, состояла из обитателей бездны. Одурманенные вином

и жаждой мести, они восстали наконец и с ревом тре¬

бовали крови своих хозяев. Мне и раньше приходилось

встречать обитателей бездны. Я бывала в их гетто и дума¬

ла, что знаю их. Но нет, такими я их еще не видела. Куда

девалась их обычная тупая апатия! Вся толпа была

охвачена бешеной яростью. Она проносилась mihmo кло¬

кочущей лавиной гнева, ворча и храпя, опьянев от вина

из разграбленных складов, обезумев от ненависти и жаж¬

ды крови. Передо мной проходили мужчины, женщины

и дети в тряпье и лохмотьях, свирепые существа с зату¬

маненным мозгом и чертам!И, в которых печать божест¬

венного сменилась каиновой печат^ью. Обезьяны — рядом

с тиграми; обреченные смерти чахоточные—рядом с груз¬

ными, заросшими шерстью вьючными животными; болез¬
314

ненные восковые лица людей, из которых общество-вам¬

пир высосало всю кровь,— рядом с чудовищными муску¬

лами и опухшими образинами, раздутыми развратом и

пьянством; иссохшие ведьм>ы, скалящиеся, убеленные се¬

динами черепа, гниющая заживо юность и разлагающаяся

старость, видения из преисподней, скрюченные, изуро¬

дованные, искалеченные чудовища, изъеденные болезня¬

ми и голодом,— отбросы и подонки, рычащие, воющие,

визжащие, беснующиеся орды.
Да, обитателям бездны нечего было терять, кроме

своей проклятой, окаянной жизни. А выиграть? Нет,

выиграть они тоже ничего не мюгли, кроме этого послед¬

него судорожного глотка утоляющей мести. Глядя на

эту бушующую лавину, я подумала, что среди толпы не¬

мало подвижников, наших товарищей, героев, которым

выпал жребий разбудить зверя из бездны, чтобы отвлечь

на него вним)ание противника.
И тогда я ощутила в себе странную, удивительную

перемену. Страх смерти — страх за себя, за других—вне¬

запно оставил меня. Мною овладел странный экстаз, я

чувствовала себя новым существом в новом, небывалом

мире. Ничто больше не тревожило меня. Пусть наше де¬

ло сегодня проиграно — завтра оно восстанет из пепла,

живое, вечно юное. С этой минуты я со спокойным ин¬

тересом следила за кровавой оргией, которая разыгры¬

валась передо мной. И жизнь и смерть ничего уже для ме¬

ня не значили. Казалось, дух мой поднялся на голово¬

кружительную высоту, с которой глядят на землю рав¬

нодушные звезды, готовый все заново взвесить и пере¬

оценить. Если бы не это, я наверняка не выдержала бы.
С четверть часа уже валила мимо толпа, а М1Ы все

еще не были обнаружены. Как вдруг женщина, одетая

в лохмотья, с испитым лицом и узенькими щелками глаз,

со зрачкам», как раскаленные буравчики, увидела нас в

подъезде и с пронзительными воплями кинулась к нам,

увлекая за собой часть толпы. Сейчас, набрасывая эти

строки, я снова вижу пред собой простоволосую старуху

со взъерошенными седыми космами, с лицом, залитым

кровью, стекающей с рассеченного лба. Зажав в правой

руке топорик, а левой, сморщенной и желтой, как птичья

лапа, судорожно хватая воздух, неслась она на меня,

опередив остальных. Хартмен бросился вперед и засло-
315

НИЛ меня собой. Вступать в какие-либо объяснения не

приходилось. Мы были хорошо одеты, этого было доволь¬

но. Выбросив руку вперед, Хартмен кулаком ударил ста¬

руху в переносицу. Она отшатнулась, но наступавшая

сзади людская стена снова бросила ее на нас, и топо¬

рик, занесенный над головой Хартмена, слабо скользнул

по его плечу.
В следующую минуту я уже ничего не сознавала. Тол¬

па ринулась на меня и сбила с ног. Маленький подъезд

наполнился криком, визгом, неистовыми проклятиями. На

меня обрушился град ударов. Чьи-то руки хватали меня,

цеплялись, срывали платье. Смятая толпой, я чувство¬

вала, что задыхаюсь под грузом навалившихся сверху

тел. В этой страшной свалке чья-то крепкая рука вцепи¬

лась мне в плечо и тянула к себе изо всех сил. От боли,

от духоты я лишилась сознания. Хартмен так и не вышел

больше из этой западни. Заградив меня, он принял на

себя первый стремительный натиск. Это спасло мне

жизнь. В последовавшей затем давке толпа могла толь¬

ко неистово топтаться на месте и в бешенстве дергать ме-

ня и теребить.
Очнулась я уже на ногах. Куда-то я двигалась, но

двигалась не только я. Меня непреодолимо увлекал впе¬

ред стремительный поток и, словно щепку, уносил по те¬

чению неведомо куда. Свежий воздух овевал мне лицо,

живительной струей вливался в легкие. Еще не придя

в себя, чувствуя слабость и головокружение, я смутно

сознавала, что чья-т’о сильная рука, обхватив за пл^чи,

увлекает вперед, почти несет меня. Без этой помощи я

не могла бы идти. Перед глазами у меня мерно колыха¬

лось пальто шедшего впереди мужчины. Кто-то распорол

его по шву сверху донизу, и обе половинки сходились и

расходились на спине хозяина в такт его шагам. Заворо¬

женная этим странным! зрелищем, я ни о чем не думала, а

между тем сознание и жизнь постепенно возвращались ко

мне. Вскоре по острой, саднящей боли я догадалась, что у

меня ободраны нос и щеки, с лица стекает кровь. Шляпа

куда-то исчезла, волосы в беспорядке рассыпались по пле¬

чам. Жгучая боль в темени напоминала о том, как в подъ¬

езде кто-то ожесточенно дергал меня за волосы. Плечи и

грудь ломило, жгло от ссадин и кровоподтеков.
Окончательно придя в себя, я оглянулась на под¬
316

держивавшего меня человека,— это он вытащил меня

из свалки и спас мне жизнь. Мой спутник заметил, что

я смютрю на него.
—	Все в порядке! — крикнул он хриплым голосом.—

Я сразу увидел вас в толпе.
Я все еще не узнавала его, но ничего не ответила.

Мысли мои были заняты другим: я задела ногами что-то

мягкое, копошившееся на зем'ле. Задние ряды напира¬

ли, и я не могла остановиться взглянуть, но понимала,

что это женщина, упавшая и смятая толпой, и что тыся¬

чи ног сейчас втопчут ее в землю.
—	Все в порядке! — продолжал мюй спутник.— Не

узнаете? Я Гартуэйт.
Он оброс бородой, исхудал и был неимоверно грязен,

но я все же признала в нем славного юношу, который

три года назад жил у нас в Глен-Эллене. Он сделал мне

знак, гЬворивгший, что он так же, как и я, работает в тай¬

ной полиции Железной пяты.
—	Я вас вытащу из этой каши, как только предста¬

вится возможность,— заверил он меня.— Но, ради бога,

будьте осторожны. Главное — не оступиться и не упасть.
Все в этот день происходило с какой-то пугающей

внезапностью,— так и сейчас, с внезапностью, от которой

у меня похолодело сердце, толпа остановилась. Я налетела

на грузную женщину, шедшую впереди (распоротое паль¬

то куда-то успело скрыться), задние налетели на меня.

Началось столпотворение—крики, проклятия, предсмерт¬

ные вопли, заглушаемые дробной стукотней пулеметов и

отчетливым ра-та-та-та винтовок. Я долго ничего не по¬

нимала. Рядом со мной мешком» валились на землю лю¬

ди. Грузная женщина впереди вдруг согнулась пополам

и присела, обхватив руками живот. У моих ног бился в

предсм1ертных судорогах какой-то мужчина.
Тут я поняла, что мы очутились в первых рядах тол¬

пы. Куда делась вся головная часть колонны, растянув¬

шаяся на полмили, я так никогда и не узнала. Была

ли она см1гтена каким-то чудовищным орудием войны, или

же ее рассеяли и перебили постепенно? А может, ей уда¬

лось спастись? Трудно сказать, но только наша часть

колонны оказалась впереди, под смертоносным ураганом

визжащего свинца.
Как только смерть разредила толпу, Гартуэйт, все еще
317

не выпуская моей руки, ринулся вместе с десятком дру¬

гих бегущих в подъезд какого-то здания. И тотчас же

нас настигла и притиснула к дверям груда задыхаю¬

щихся, лезущих друг на друга тел. Долгое врем1Я М1Ы не

могли сдвинуться с места.
—	Ну и удружил же я вам! —горевал Гартуэйт.—

Опять затащил в западню. На улице нам бы наверня¬

ка непоздоровилось, но и здесь не лучше. Единственное,

что остается, это кричать: «Vive la Revolution!»*
И вот началось то, чего он опасался. Наем*ники рас¬

правлялись с бунтовщикам1и, без жалости пристреливая

и прикалывая всех подряд. Мы только что задыхались

в давке, а теперь натиск толпы значительно уменьшил¬

ся,— мертвые и умирающие валились на землю, освобож¬

дая место для живых. Гартуэйт, пригнувшись к моему

уху, кричал что-то изо всех сил, но голос его тонул в ок¬

ружающем шуме, п я ничего не могла разобрать. Тогда

он схватил меня за плечи и заставил лечь на землю, по¬

том подтащил тело умирающей женщины, и, нава¬

лив его на М!еня, сам с трудом примостился рядом, от¬

части прикрывая меня сверху. Едва мы легли, как над

нами начала расти гора тел, а поверх этой горы, стеная и

судорожно хватаясь за трупы, ползали те, в ком еще не

угасла жизнь. Но вскоре и они замерли, и наступило не¬

что вроде тишины, прерываемюй стонами, криками и хри¬

пением умирающих.
Если бы не Гартуэйт, меня бы наверняка раздавили.

Я до сих пор не понимаю, что дало мне силы выдер¬

жать это испьггание и остаться жить. Помню, я изнемо¬

гала от боли, задыхаясь под грудой тел, но находила в

себе одно только чувство—любопытство. Что будет даль¬

ше? Какая кончина меня ждет? В чикагской резне я по¬

лучила свое революционное крещение. До сих пор смерть

была для меня чем-то туманным, далеким. С этих же

пор я смотрю на см)ерть, как на пррстое, обыденное яв¬

ление. Ведь это так легко может случиться с каждым!
Наемники все еще не оставляли нас в покое. Сгрудив¬

шись в нашем подъезде, они принялись расшвыривать

тела убитых в поисках тех, кто был еще жив, или, как и

мы, притворился мертвым. Помню, какой-то мужчина
*	«Да здравствует революция!» (франц-)-—Прим. ред.
318

> ниженно просил пощады, и его рабьи мольбы до тех пор

не умолкали, пока их не оборвал выстрел. Помню жен¬

щину, которая бросилась на солдат с поднятым ре¬

вольвером. Пока ее схватили, она успела выпустить

шесть зарядов,— не знаю, с каким успехом. Лишь звуки

рассказывали нам о совершавшихся рядом трагедиях.

Поминутно возникало какое-то движение, возня, и каж¬

дый раз это кончалось выстрелам«и. А в перерывах слы¬

шались разговоры и ругань солдат, они разбирали груды

тел под нетерпеливыми окрикам1И офицеров, приказывав¬

ших им торопиться.
Наконец они добрались до нас. Я почувствовала, как

постепенно уменьшается давившая меня тяжесть. Гар-

туэйт сразу же начал выкрикивать пароль. Сначала его

не слышали. Тогда он закричал гром1че.
—	Кричит кто-то,— сказал один из солдат.
И тотчас же отозвался офицер:
—	Эй, вы там, полегче!
О, первый спасительный глоток воздуха, когда мы

оказались на ногах! Все переговоры вел Гартуэйт, но и

меня подвергли кратком!у допросу для выяснения моей

личности.
—	Верно! Это наши агенты,— решил наконец допра¬

шивавший нас офицер. Это был безбородый юнец, оче¬

видно, сынок какого-то видного олигарха.
—	Собачья должность! — ворчал Гартуэйт.— Я не я

буду, если не попрошусь в армию. Вам, ребята, можно

позавидовать.
—	Вы заслужили перевода в армию,— благосклонно

ответил молодой офицер.— Постараюсь вам помочь, у ме¬

ня есть кое-какие связи. Я охотно засвидетельствую, что

вам пришлось пережить.
Он записал имя и номер Гартуэйта и обратился

ко мне:
—	А вы?
—	О, я выхожу замуж и скоро развяжусь со всем

этим,— небрежно объявила я.
Пока мы разговаривали, солдаты добивали раненых.

Сейчас все это кажется сном, но тогда я уже ничему не

удивлялась. Гартуэйт и молодой офицер оживленно

болтали, сравнивая методы современной войны с такти¬

кой уличных сражений и дуэлями небоскребов, которые
319

происходили сегодня по всему городу. Я прислушивалась

к их разговору, поправляя волосы и кое-как скалывая

прорехи на платье. И все время вокруг добивали ране¬

ных. Иногда гром револьверных выстрелов заглушал во¬

просы и ответы, и собеседникам приходилось повторять

сказанное.
Я провела три дня в восставшем Чикаго и, чтобы

дать представление о масштабах расправы и ее жесто¬

кости, могу только сказать, что все эти три дня я не ви¬

дела ничего, кроме беспощадного уничтожения обитате¬

лей бездны да еще дуэлей небоскребов. Мне не пришлось

быть свидетелем геройских подвигов наших товарищей,

я видела только действие их бомб и мин, видела зарево

зажженных ими пожарищ — вот и все. Но одно славное

их дело частично протекало у меня на глазах — это пред¬

принятая ими воздушная атака на военную крепость

противника.
Был второй день восстания. Все три полка, перешед¬

шие на сторону революции, были уничтожены до еди¬

ного человека. Крепость занял новый гарнизон. Дул бла¬

гоприятный ветер, и вот с крыши одного из небоскребов

в центральной части города поднялись наши аэростаты.
После отъезда из Глен-Эллена Биденбах изобрел

взрывчатое вещество необычайной силы, названное им

«экспедитом». Этим-то экспедитом и были вооружены на¬

ши аэростаты. Это были воздушные шары, наполненные

горячим воздухом,— неуклюжая самодельщина; но свою

задачу они выполнили. Мне довелось наблюдать это зре¬

лище с крыши одного небоскреба. Первый аэростат ог-

несло в сторону, и он скрылся за чертой города. Впослед¬

ствии мы узнали его судьбу. На нем находились Бертон

и О’Салливен. При спуске они оказались над железнодо¬

рожным полотном, по которому мчался воинский эшелон,

направляясь в Чикаго. Наши аэронавты сбросили весь

свой запас взрывчатки на паровоз. Причиненные взрывом

разрушения надолго вывели дорогу из строя. По счастью,

освободившись от груза, аэростат взмыл вверх, и оба ге¬

роя опустились на землю милях в шести от места ката¬

строфы.
Второй аэростат постигла неудача. Он летел слишком

низко, и пули изрешетили его прежде, чем он успел до¬

браться до крепости. На его борту были Хартфорд и
320

Гиннес. Оба они погибли при страшном взрыве, разворо¬

тившем все поле, на которое рухнул аэростат.
Биденбах был в отчаянии, как нам потом рассказы¬

вали, и на третьем аэростате поднялся он один. Шар и

на этот раз летел низко, но, по счастью, ни одна пуля не

причинила ему серьезного повреждения. Я и сейчас ви¬

жу, как видела тогда с высоты небоскреба, неуклюжий

раздутый мешок и под ним еле заметную точечку — при¬

цепившегося в корзинке человека. Мне так и не удалось

разглядеть крепость среди множества других зданий, «о

товарищи, бывшие со мной на крыше, говорили, что шар

находится как раз над ней. Я не видела также, как смер¬

тоносный груз полетел вниз, как только перерезан был

прикреплявший его канат. Но зато я увидела, как аэро¬

стат сильно тряхнуло в воздухе, после чего он стреми¬

тельно взмыл кверху. Почти тотчас же огромный черный

столб* дыма.поднялся в небо, застилая горизонт, а сле¬

дом раздался оглушительный взрыв. Милый, душевный

Биденбах один разрушил мощную крепость! Два пос¬

ледних аэростата поднялись вместе. На одном прежде¬

временно взорвался экспедит, и его разнесло в клочья,

другой от сотрясения воздуха лопнул и упал на уцелев¬

шие строения крепости. Это была неожиданная удача,

хоть она и стоила жизни двум товарищам.
Что касается обитателей бездны, которых мне при¬

шлось наблюдать вблизи, то они свирепствовали и сме¬

тали все на своем пути и сами подвергались повальному

истреблению,— но только в деловых кварталах города.

К западной окраине, где стояли дворцы олигархов, их и

не подпустили. Олигархи сумели защитить себя там, где

это было им нужно. Отдав на разгром центр города, они

позаботились о том, чтобы ни один волос не упал с их

собственной головы или с головы их жен и детей. Мне

рассказывали потом, что в дни побоища их дети безза¬

ботно играли в парках: подражая старшим, усмиряли

пролетариат.
На долю наемников выпала нелегкая задача: им при¬

ходилось наряду с подавлением восставших толп отра¬

жать удары социалистов. Чикаго остался верен своим

традициям, и хотя здесь с лица земли было стерто це¬

лое поколение революционеров, они погибли, унося с

собой целое поколение своих врагов. Железная пята, ра-
21.	Джек Лондон. Т. VI,	321

зумеется, не допустила опубликования цифры своих по¬

терь, но, даже по самому скромному подсчету, число уби¬

тых наемников достигло ста тридцати тысяч. Но наших

товарищей в Чикаго постигла трагическая неудача. Они

рассчитывали бороться вместе со всей страной, а оказа¬

лись предоставлены сами себе, олигархи могли при же¬

лании обрушить на них. всю свою военную мощь. И дей¬

ствительно, день за днем и час за часом в Чикаго при¬

бывали бесконечные поезда, доставляя все новые сотни

тысяч солдат.
Ибо конца не видно было бушующим толпам! Устав

от избиений, наемники предприняли обширную опера¬

цию, целью которой было загнать людей, переполнявших

улицы, в озеро Мичиган. Мы с Гартуэйтом как раз и

присутствовали при самом начале этой грандиозной об¬

лавы, когда повстречались с молодым офицером. Одна¬

ко самоотверженными стараниями наших товарищей эти

планы были сорваны. Вместо многих сотен тысяч наемни¬

кам удалось потопить в озере не более сорока тысяч чи¬

кагцев. Каждый раз, как солдатам удавалось загнать

большое скопище людей на улицы в районе набережной,

революционеры устраивали диверсию, отвлекавшую вни¬

мание карателей и позволявшую хоть бы части затрав¬

ленных толп вырваться из ловушки и бежать.
Вскоре после встречи с молодым офицером мы ока¬

зались свидетелями такого маневра. Толпа, которая

только что уносила с собой и нас, теперь, под натиском

наемников, отступала в беспорядке. Густые цепи солдат

мешали ей свернуть на юг и на восток; на запад ей не да*

вали растекаться те отряды, к которым присоединились и

мы с Гартуэйтом. Оставалось одно — уходить на север,

к озеру, тем более что наемники открыли со всех сторон

беглый огонь из винтовок и пулеметов. Трудно сказать,

спасительная ли догадка или слепой инстинкт руково¬

дили толпой, но у самой набережной она шарахнулась в

переулок и, выйдя на параллельную улицу, повернула на

юг, стремясь назад, в свое гетто.
Мы пробирались на запад, стараясь выйти из района

уличных боев, как вдруг на повороте увидели толпу, ко¬

торая с ревом неслась нам навстречу. Гартуэйт схватил

меня за руку, чтобы броситься ей наперерез, но тут же

потащил обратно. И вовремя: мы еле-еле увернулись от
322

кслес военных грузовиков с пулеметами, которые мчались

прямо на нас. Позади следовали солдаты с винтовками.

Казалось, толпа вот-вот сомнет их, прежде чем они ус¬

пеют построиться.
То тут, то там раздавались отдельные выстрелы, но

они были бессильны остановить чернь, которая с гикань¬

ем и свистом неслась вперед. У пулеметчиков что-то не

ладилось, и они не открывали стрельбу. Машины, на ко¬

торых они прибыли, загородили мостовую, и солдаты

протискивались между машинами, взбирались на них и

заполняли тротуары. Солдат подходило все больше, и

нам уже нечего было думать ускользнуть в этой давке;

нас прижали к стене какого^^о здания.
Когда пулеметы заговорили, толпа находилась уже в

десяти шагах. Но перед этой огненной завесой пролегла

зона смерти. Толпа все прибывала, не делая ни шагу

дальше. Вскоре здесь выросли курганы трупов, курганы

слились в насыпь, насыпь превратилась во все растущий

вал, в котором умирающие перемешались с мертвецами.

Задние напирали — и передние ряды от края и до края

улицы громоздились друг на друга. Раненые мужчины и

женщины, выброшенные клокочущей пучиной на этот

страшный вал, скатывались с его гребня в мучительных

корчаг и образовали кровавое месиво, в котором вязли

колеса и люди. Солдаты приканчивали раненых прикла-

дами и штыками, но я видела, как один из поверженных

вскочил и зубами вцепился в горло врагу. И оба они, сол¬

дат и раб, исчезли в страшном водовороте.
Но вот огонь прекратился. Дело было сделано. Обе¬

зумевшая толпа, стремившаяся во что бы то ни стало

прорваться сквозь преграду, отхлынула назад. После¬

довал приказ очистить колеса. Всю улицу запрудили

мертвые тела, и машины могли только свернуть в пере¬

улок. Солдаты принялись освобождать от трупов коле¬

са машин, как вдруг началось что-^о непонятное. Поюм

нам рассказали, что и как произошло. Оказалось, что

кварталом дальше в одном из домов засела сотня наших

товарищей. Перебираясь по крышам и переходя из зда¬

ния в здание, они сумели занять удобную позицию над

сгрудившимися внизу солдатами. И тогда началось контр¬

избиение.
С крыши градом посыпались бомбы. Высоко в воздух
323

взлетели обломки машин и клочья растерзанных тел.

Солдаты, оставшиеся в живых, бросились бежать вместе

с нами. Полукварталом дальше нас встретил новый

огненный шквал. Если раньше солдаты устилали улицу

телами рабов, то теперь они устилали ее собственными

телами. Мы с Гартуэйтом только чудом уцелели. Как и

раньше, мы укрылись в нише подъезда. Но на этот раз

мой спутник решил, что его уже не застанут врасплох:

как только затихли выстрелы, он выглянул наружу.
—	Толпа возвращается! — крикнул он мне.— Бежим!
Мы побежали на угол, скользя и спотыкаясь на зали¬

том кровью тротуаре. В глубине переулка видны были

фигуры бегущих солдат. Никто не стрелял по ним, путь

был свободен. На минуту мы остановились и оглянулись

назад. Толпа медленно приближалась. Она приканчи¬

вала раненых наемников и вооружалась оружием, взя¬

тым у мертвецов. И тут мы стали свидетелями смерти

спасшего нас молодого офицера. С трудом приподняв¬

шись на локте, он стрелял в толпу из пистолета.
—	Прощайте все мои надежды на перевод в ар¬

мию,— рассмеялся Гартуэйт, увидев, как какая-то жен¬

щина, размахивая ножом мясника, бросилась к офице¬

ру.— Ну, бежимте. К сожалению, нам нужно в обратную

сторону. Да уж ладно, как-нибудь выберемся.
Мы устремились на восток по притихшим улицам,

ожидая нападения на каждом повороте. Вся южная

сторона неба была охвачена заревом грандиозного до-

жара. Горело рабочее гетто. Чувствуя, что я не в силах

ступить ни шагу дальше, я в изнеможении опустилась на

тротуар. Все мои ссадины и кровоподтеки болели, тело

ныло от усталости. И все же я не могла не рассмеяться,

когда Гартуэйт, свертывая папиросу, разразился следую¬

щей тирадой:
—	Эх, болван я, болван! А еще взялся вас выручать,

когда тут такой кавардак, что сам черт ногу сломит.

Безобразие, беспорядок! Только выберешься из одной

беды, как попадешь в другую, похуже. Ведь мы сейчас

в каких-нибудь двух-трех кварталах от того подъезда, от¬

куда я вас вытащил. И попробуй — разберись в этой су¬

матохе, кто тебе друг, а кто враг! Все перепуталось. Не

угадаешь, кто сидит за этими треклятыми стенами. Сунъ-

ся-ка только, попробуй — как раз получишь бомбой по
324

макушке! Ведь, кажется, никого не трогаешь, идешь себе

тихонько по своим делам,— так нет же: либо на тебя

набежит толпа, и с ней как раз угодишь под пулеметы,

либо набегут солдаты, и тогда твои собственные товари¬

щи станут поливать тебя с крыши огнем. А потом все

равно налетит толпа, и тут тебе и каюк!
Он горестно покачал головой и, закурив, опустился

рядом со мной на тротуар.
—	Я так есть хочу,— сумрачно добавил он,— что го¬

тов камни грызть.— И сразу же вскочил и, сойдя на ию-

стовую, в самом деле принялся выковыривать булыж¬

ник. Потом, вернувшись, стал разбивать им витрину со¬

седней лавки.
—	Первый этаж и, значит, никуда не годится,— фи¬

лософствовал он, подсаживая меня в пролом разбитого

окна*—Но ничего лучше сейчас не придумаешь. По¬

пробуйте здесь соснуть, а я пойду на разведку. Похо¬

же, что мне все-таки удастся вас спасти, но только на

это потребуется время, много времени, и... хоть немного

еды.
Мы, оказывается, забрались в лавку шорника. Прой¬

дя в заднюю комнату, окнами во двор, Гартуэйт перенес

туда груду конских попон и устроил в углу удобное ло¬

же. У меня, помимо страшной усталости, разболелась

голова, и я рада была возможности закрыть глаза и вы-

тянут1> усталые ноги.
—	Ждите меня назад в самом скором времени,— ска¬

зал Гартуэйт, уходя.— Не обещаю возвратиться с маши¬

ной, но чего-нибудь поесть обязательно принесу.
Мы свиделись с Гартуэйтом только через три года.

Вместо того чтобы вернуться, как обещал, он с простре¬

ленным легким и раной в шею попал в больницу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КОШМАР
После бессонной ночи в вагоне, после волнений и ус¬

талости страшного дня я крепко заснула, а когда просну¬

лась, стояла глубокая ночь. Гартуэйт еще не вернулся.

В давке я потеряла часы и не имела представления о

времени. Лежа с закрытыми глазами, я прислушивалась
325

к отдаленному гулу взрывов. Там по-прежнему клокотал

ад. Я ползком добралась до витрины. Зарево гигантских

пожаров освещало улицу, как днем. При этом свете можно

было бы читать газету. В нескольких кварталах от меня

рвались гранаты и стучали пулеметы, издали доносился

тяжелый грохот взрывов, непрерывно следовавших друг

за другом. Я поползла обратно, к своему ложу из конских

попон, и снова крепко уснула.
Когда я проснулась, в ком>нату сочился мутно-жел¬

тый свет зари. Наступали вторые сутки чикагской резни.

Я опять ползком добралась до витрины. Густая пелена

дыма, местами прорезанная багровыми вспышками ог¬

ня, застилала небо. По противоположно-му тротуару брел,

спотыкаясь, какой-то несчастный раб; одну руку он креп¬

ко прижимал к боку, по тротуару вился за ним кровавый

след. Глазами, в которых застыл ужас, он боязливр во¬

дил по сторонам. На мгновение взгляд его встретился с

моим, и я прочла в нем немую жалобу раненого и за¬

гнанного животного. Он увидел меня, но между нами не

протянулась нить взаимного понимания, верно, ничто во

мне не сулило ему дружеского участия. Он еще больше

съежился и заковылял прочь. Ему неоткуда было ждать

помощи во всем божьем мире. В грандиозной облаве яа

рабов, которую устроили его хозяева, он был презренным

илотом, не больше. Все, на что он надеялся и чего искал,

была нора, куда, подобно раненому животному, он мог

бы забиться. Резкие звонки кареты скорой помощи, по¬

казавшейся из-за угла, заставили его вздрогнуть. Ка¬

реты были не для таких, как он. Со страдальческим сто¬

ном поспешил он в ближайший подъезд, потом снова

вышел и понуро поплелся дальше.
Я опять прилегла на попоны и еще с час провела в

ожидании Гартуэйта. Головная боль не проходила, на¬

против — она усиливалась с каждой минутой. Только с

трудом могла я открыть глаза и сосредоточиться на ка¬

ком-нибудь предмете. Но и открыть их и смотреть было

невыразимо мучительно. В висках стучало. Шатаясь от

слабости, я вылезла в витрину и побрела наугад, бессо¬

знательно стремясь выбраться из района кровавой бой¬

ни. С этой минуты я воспринимала все как в кошмарном

сне, и те воспоминания, которые сохранились у меня о

дальнейших событиях, подобны воспоминаниям о кош¬
326

маре. Многое навсегда врезалось мне в память, но это

только отрывочные картины на фоне густой тьмы. Чго

происходило в эти минуты полного забвения, я не знаю—

и не узнаю никогда.
Помню, на углу я упала, споткнувшись о чьи-то но¬

ги. Это было то самое загнанное существо, которое не¬

давно, изнемогая, тащилось мимо моего убежища. Как

сейчас вижу раскинутые на тротуаре бескровные узлова¬

тые руки, скорее похожие на лапы или копыта какого-то

животного,— искривленные, изуродованные трудом целой

жизни, с мозолистыми наростами на ладонях, чуть ли не

в полдюйма толщиной. Поднимаясь, я заглянула в лицо

этого парии и поняла, что он еще жив. В тусклом взоре

бедняги теплилось сознание, и я видела, что он смотрит

на меня и видит меня.
После этого я впала в благодетельное забытье. Ма¬

шинально брела я по улицам, ни о чем не думая, ничего

ке сознавая, инстинктивно ища спасения. Следующим ви¬

дением в моем кошмаре была безгласная улица мертвых.

Я наткнулась на нее неожиданно, как странник, заблу¬

дившийся среди полей и рощ, натыкается на стреми¬

тельно бегущий ручей., Но только этот ручей был недви¬

жим, он застыл в оцепенении смерти. Заливая всю ши¬

рину мостовой и выплескиваясь на тротуары, он про¬

стирался почти ровной гладью, над которой здесь и там

вздымались островки и бугры тесно переплетенных че¬

ловеческих тел. Бедные затравленные илоты полегли

здесь, словно калифорнийские кролики после грандиоз¬

ной облавы 1. Я посмотрела направо, налево — нигде ии

движения, ни звука. Многоглазые дома молчаливо взи¬

рали на это зрелище. И вдруг из мертвых вод поднялась

рука. Клянусь, я видела, как она судорожно задвига¬

лась в воздухе; а вместе с рукой поднялась страшная,

вся в запекшейся крови голова, пролепетала мне что-то

невнятное и запрокинулась, чтобы не подняться больше.
^ В те дни Калифорния была еще так мало заселена, что по¬

левые хищники нередко становились бичом населения. Здесь были

в обычае облавы на кроликов. В назначенный день все местные фер¬

меры собирались и, оцепив большое пространство, гнали десятки

тысяч кроликов в специально огороженное место, где дети и взрос*

лые приканчивали их дубинами.
327

Помню и другую улицу в рахмке молчаливых домов

и нарастающий прибой толпы, зрелище которой снова

ввергло меня в ужас и вернуло к действительности. Но,

вглядевшись, я успокоилась. Толпа с трудом подвигалась

вперед, оглашая воздух стонами и рыданиями, бессиль¬

ными проклятиями, бессмысленным бормотанием старо¬

сти, истерическими воплями неистовства и безумия. Ибо

здесь собрались дети и старики, расслабленные и боль¬

ные, беспомощные и отчаявшиеся, все человеческие об¬

ломки и вся заваль гетто. Пожар выгнал их на улицу,

в кромешный ад уличных боев. Куда они направились и

что с ними сталось, я так никогда и не узнала Ч
Смутно припоминаю, как, выломав окно, я пряталась

в лавке от толпы, преследуемой солдатами. На другой

тихой улице, где, кроме меня, не было, по-видимому, ни

одного человеческого существа, рядом со мной разо¬

рвалась бомба. Следующая вспышка сознания: я слышу

щелканье ружейного затвора и внезапно отдаю себе от¬

чет в том, что солдат в остановившейся передо мной ма¬

шине целится прямо в меня. Пуля просвистела мимо,

и я поторопилась сказать пароль и. подать условный

знак. Не помню, как меня посадили в машину и как дол^

го я ехала в ней, но и эта поездка озарена мгновенной

вспышкой сознания. Мой сосед солдат снова щелкает

затвором. Я машинально открываю глаза и вижу, как

на тротуаре покачнулся и медленно опускается наземь

Джордж Милфорд—наш с Эрнестом знакомый со вре¬

мен Пелл-стрит. Пока он падал, солдат вторично выстре¬

лил. Милфорд перегнулся пополам, потом выпрямился во

весь рост и ничком рухнул на мостовую. Солдат усмех¬

нулся и повел машину дальше.
Далее я вижу себя после крепкого, освежающего

сна. Меня разбудил человек, беспрерывно расхаживаю¬

щий взад и вперед по комнате. У него утомленное, из¬

мученное лицо, пот градом катится с его лба и стекает

по переносице. Рукой он крепко прижимает к груди ра¬

неную руку, из которой каплями сочится кровь. Он в фор¬

ме наемника. Снаружи, сквозь стены, доносится приглу¬
*	Вопрос о том, случайно ли сгорело гетто в Чикаго, или же

его сожгли войска наемников, долго считался нерешенным. В на¬

стоящее время установлено, что гетто сожгли наемники по при¬

казу своего командования.
328

шенный грохот рвущихся бомб. Я нахожусь в здании, ко¬

торое обстреливается из другого здания.
Вошел врач — сделать раненому перевязку, и я уз¬

наю, что уже два часа пополудни. Голова все еще болит,

и врач дает мне сильно действующее средство, чтобы

успокоить сердце и облегчить головную боль. Я снова за¬

сыпаю и затем помню себя уже на крыше небоскреба.

Перестрелка кончилась. Я наблюдаю налеты аэростатов

на крепость. Кто-то держит меня за талию, я крепко при¬

льнула к его плечу, у меня отрадное чувство, что Эрнест

опять со мной, я только не могу понять, почему у него

опалены волосы и брови.
Счастливый случай свел нас в этом страшном горо¬

де. Эрнест не знал, что я уехала из Нью-Йорка, и, про¬

ходя по комнате, где я крепко спала, сперва глазам

своим не поверил. Больше мне уже не пришлось наблю¬

дать .усмирение Чикагского восстания. С крыши, где мы

следили за атакой на крепость, Эрнест проводил меня в

одну из комнат обширного здания, и здесь я проспала

остаток дня и ночь. Третий день мы провели в стенах то¬

го же здания, а на четвертый Эрнест, получив у властей

разрешение и машину, вывез меня из Чикаго.
Головная боль прошла, но я была страшно измучена

душевно и физически. Прислонившись к Эрнесту, я без¬

участно следила за тем, как солдат-шофер и его помощ¬

ник искусно маневрируют, стараясь вывести машину из

города. Кое-где еще не утихло сражение, но теперь это

были уже отдельные очаги. Районы, где еще удержива¬

лись наши товарищи, были сплошь оцеплены войсками.

Революционеры оказались заперты в сотнях ловушек, и

солдаты теснили их шаг за шагом. Поражение для на¬

ших бойцов было равносильно смерти, и все они герой¬

ски боролись до конца
*	Некоторые здания удерживались революционерами неделю,

а одно оборонялось одиннадцать дней. Каждый дом приходилось

брать штурмом, как крепость, постепенно, этаж за этажом. Бои ве¬

лись не на жизнь, а на смерть. Ни та, ни другая сторона не дава¬

ла пощады и не просила ее. Преимущество революционеров за¬

ключалось в том, что они закреплялись на верхних этажах. И хотя

революционеры были разбиты, они и на этот раз не остались в

долгу у противника. Гордые пролетарии Чикаго не изменили своим

традициям: как ни велики были их потери, противник понес не

меньшие.
329

Едва мы приближались к таким кварталам, патрули

преграждали нам дорогу и приказывали ехать в обход.

В одном случае нас направили по совершенно выгорев¬

шей улице, где справа и слева находились укрепленные

позиции революционеров. Пробираясь мимо тлеющих

пожарищ и шатких обгорелых стен, мы слышали по обе

стороны гром и грохот войны. Часто путь нам преграж¬

дали горы развалин, приходилось поворачивать и пус¬

каться в обход. Так мы кружили по нескончаемому ла¬

биринту развалин и еле-еле подвигались вперед.
Чикагские бойни вместе с прилегающим рабочим гет¬

то сгорели дотла. Далеко направо — там, где дымное об¬

лако застилало горизонт,— был пульмановский рабочий

городок, вернее, то, что от него осталось, наемники ра¬

зорили его дотла. Наш шофер побывал там накануне с

поручением. По его словам, таких тяжелых боев не было

нигде в городе; все улицы завалены мертвецами.
Огибая полуразрушенные стены какого-то строения в

районе боен, мы наткнулись на гору трупов, напоминав¬

шую океанский вал. Нетрудно было себе представить,

что здесь произошло. Выйдя на перекресток, толпа ока¬

залась под обстрелом пулеметов, косивших ее под пря¬

мым углом и в упор. Но и солдатам пришлось не сладко.

Очевидно, среди них разорвалась случайная бомба, рас¬

строившая их ряды, и толпа, перехлестнув через вал из

трупов, залила неприятельские позиции живым потоком

отчаянно дерущихся людей. Солдаты и рабы лежали впе¬

ремежку, растерзанные и порубанные, среди обломков

машин и брошенных винтовок.
Эрнест выскочил из автомобиля. В груде трупов вни¬

мание его привлекла сутулая спина в ситцевой рубашке

и венчик серебряных волос. Я ни о чем не спрашивала, и

уже потом, когда мы опять сидели рядом и машина уво¬

зила нас дальше, он сказал мне:
—	Это был епископ Морхауз...
Вскоре мы выехали на зеленое раздолье полей и лу¬

гов, и я бросила последний, прощальный взгляд на дым¬

ное небо. Ветер донес до нас слабый гул отдаленного

взрыва. Тогда я припала к груди Эрнеста и беззвучно

зарыдала, оплакивая гибель нашего великого дела. Рука

Эрнеста, обнимавшая мои плечи, говорила мне о его люб¬

ви красноречивее всяких слов.
330

—	Сегодня, голубка, мы потерпели поражение,— ска¬

зал он.— Но это ненадолго. Мы многому научились. Зав¬

тра, обогатившись новой мудростью и опытом, великое

дело возродится вновь.
Машина подвезла нас к тихому полустанку. Здесь нам

предстояло сесть на поезд, идущий в Нью-Йорк. Пока мы

дожидались на перроне, прошли три состава, они направ¬

лялись на запад, в Чикаго. Все вагоны были набиты чер¬

норабочими в рваной одежде — обитателями бездны.
—	Новые партии рабов для восстановления Чика¬

го! — с горечью воскликнул Эрнест.— Ведь в Чикаго не

осталось ^льше рабов. Все они перебиты...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
ТЕРРОРИСТЫ
Только спустя много недель после возвращения в

Нью-Йорк удалось нам уяснить себе грандиозность по¬

стигшей нас катастрофы. В стране не утихали вражда и

кровопролитие. Во многих местах вспыхнули восстания

рабов, давшие повод к неслыханно жестоким расправам.

Список жертв возрастал. Повсюду происходили бесчи¬

сленные казни. Люди, преследуемые властями, убегали в

горы и пустыни, и за ними шла систематическая охота.

Наши убежища были переполнены революционерами, за

поимку которых правительство назначило большие сум¬

мы. Целый ряд убежищ был выслежен агентами Желез¬

ной пяты и разгромлен ее солдатами.
Многие из наших товарищей под действием охватив¬

шего их разочарования обратились к террору. Круше¬

ние всех надежд, отчаяние толкали их на отчаянные

средства борьбы. Возникшие повсюду независимо от нас

террористические группы причиняли нам немало хло¬

пот К Эти изуверы и фанатики, напрасно жертвовавшие
*	Этот сравнительно короткий период кровью вписан в анналы

истории. Единственным побудительным мотивом тогда была месть.

Члены террористических организаций, не видя перед собой ника¬

кого будущего, безрассудно шли на смерть. «Даниты», взявшие

свое имя у ангелов-мсгителей из религиозных верований мормонов,

впервые объявились в горах Запада и оттуда распространились по

всему Тихоокеанскому побережью — от Панамы до Аляски. Ужас

наводили на врага «Валькирии» — группа, состоявшая исключи¬

тельно из женщин. В члены ее принимали то\ько тех, у кого бы¬
331

собой, часто срывали наши планы и тормозили разум¬

ную организаторскую работу.
И среди всего этого хаоса Железная пята с обычным

хладнокровием и уверенностью шла к своей цели. Она

обшарила всю страну в поисках укрывающихся револю-

ционеров, перетряхнула сверху донизу всю армию, все

рабочие касты, органы шпионажа и тайной полиции,

карая жестоко, но бесстрастно, молчаливо снося отвег-

ные удары, снова пополняя свои ряды, едва они приходи¬

ли в расстройство.
А между тем Эрнест и другие социалистические ли¬

деры работали не покладая рук над реорганизацией ре¬

волюционных сил. Нетрудно представить себе огромность

их задачи, если вспомнить..
ли личные, кровные счеты с олигархами. По дошедшим ^о нас

сведениям, они бесчеловечно истязали своих пленников. Не меньшей

известностью пользовались, впрочем, и «Вдовы героев». «Вальки»

риям» не уступали в жестокости «Берсеркеры». Эти смельчаки, не

ставившие свою жизнь ни во что, уничтожили большой город наем¬

ников Беллону вместе с его стотысячным населением. Наряду с

двумя родственными организациями рабов, которые именовали

себя «Бедламитами» и «Адамитами», возникла недолго просущест¬

вовавшая секта «Гнева господня». Названия этих сект достаточно

красноречиво их характеризуют: «Кровоточащие сердца», «Сыны

утра», «Утренние звезды», «Фламинго», «Тройные треугольники»,

«Три черты», «Мстители», «Команчи», «Эребузиты» и т. д.
*	На этот, обрываясь на полуфразе, и заканчивается ману¬

скрипт. Очевидно, Эвис Эвергард была заблаговременно иззещена

о приходе наемников, так как, прежце чем бежать или быть за¬

стигнутой своими палачами, она успела спрятать рукопись в надеж¬

ном месте. Приходится лишь пожалеть, что повесть ее так и оста¬

лась недописанной, иначе нам, возможно, открылись бы обстоятель¬

ства смерти Эрнеста Эвергарда, которые и по сей день, спустя

семьсот лет, представляют для нас тайну.

Y

НД
ГНЛРКЕ"
ЕСТВИЕ
%

Посвящается ЧАРМИАН — помощ¬

нице капитана «Снарка», становившей¬

ся к штурвалу и ночью и днем, на

подходах к портам и при выходе из

них, при следовании узкими проли¬

вами, при любой опасности — и запла¬

кавшей после двух лет плавания, ко¬

гда путешествие было прервано^
ГЛАВА I
ВСТУПЛЕНИЕ
Началось все в купальнях Глен-Эллен. Поплавав не¬

много, мы ложились обыкновенно на песке, чтобы дать

коже подышать теплым воздухом и напитаться солнеч¬

ным светом. Роско был яхтсменом. Я тоже побороздил в

своей жизни моря. Поэтому рано или поздно разговор

неизбежно должен был коснуться различного типа су¬

дов. Мы заговорили о яхтах и вообще о судах небольшо¬

го размера и об их мореходных качествах. Вспомнили ка¬

питана Слокума и его трехлетнее путешествие вокруг

света на суденышке «Спрэй».
Мы утверждали, что совсем не страшно отправить¬

ся вокруг света на маленьком судне, ну, скажем, футов в

сорок длиной... Более того, мы утверждали, что это да¬

же доставило бы нам удовольствие. И договорились в кон¬

це концов до того, будто нам больше всего на свете хо¬

чется совершить такое плавание.
—	За чем же дело стало? Поплыли!— сказали мы..,

в шутку.
Потом, когда мы остались одни, я спросил Чармиан,

кет ли у нее и в самом деле такого желания, а она ска¬

зала, что это было бы так чудесно, что просто не верится.
В ближайший же день, когда мы опять проветрива¬

ли кожу на песке у купальни, я сказал Роско:
—	Давайте отправимся!
Я говорил совершенно серьезно, и он так меня и

понял, потому что спросил:
—	А когда?
335

Мне нужно было построить дом на своем ранчо, раз¬

бить фруктовый сад, виноградник, посадить вокруг ран¬

чо живую изгородь — вообще переделать кучу различных

дел. Мы решили, что отправимся лет этак через пять. Но

соблазн приключений одолевал нас. Почему не отпра¬

виться теперь же? Никто из нас не станет моложе через

пять лет. Пусть сад, виноградник и живые изгороди раз¬

растутся за время нашего отсутствия. Когда мы вернем¬

ся, они будут к нашим услугам. И мы тогда отлично про¬

живем в сторожке, пока не будет выстроен дом.
Таким образом, вопрос был решен, и постройка «Снар-

ка» началась. Мы назвали его «Снарком» просто пото¬

му, что никакое другое сочетание звуков нам не нра¬

вилось,— говорю для тех, кто будет искать в этом назва¬

нии какой-то скрытый смысл.
Друзья никак не могут понять, зачем нам понадоби¬

лась эта поездка. Они беспокоятся, ахают и всплески¬

вают руками. Никакие доводы не могут заставить их по¬

нять, что мы просто пошли по линии наименьшего сопро¬

тивления; что отправиться по морю в маленькой яхте

для нас легче и удобнее, чем остаться на суше,— совер¬

шенно так. же, как для них гораздо легче и удобнее

остаться дома, на суше, чем отправиться по морю в ма¬

ленькой яхте. Все это происходит от преувеличенной оцен¬

ки своего «я». Они не могут уйти от себя. Они не могут

даже временно отрешиться от себя, чтобы увидеть: то,

что для них есть линия наименьшего сопротивления, во¬

все не обязательно есть линия наименьшего сопротивле¬

ния для других. Из собственных желаний, вкусов и пред¬

рассудков они делают аршин, которым меряют желания,

вкусы и предрассудки всех других живых существ. Это

очень нехорошо. Я так и говорю им. Но они не могут от¬

решиться от своих несчастных «я» даже настолько, что¬

бы выслушать меня. Они думают, что я сумасшедший.

Я их понимаю. И со мной такое бывало. Мы все склонны

предполагать, что если человек с нами не соглашается,

значит, у него в голове что-то не в порядке.
А все потому, что сильнейший из побудителей на

свете — это тот, который выражается словами: так мне

хочется. Он лежит за пределами философствования: он

вплетен в самое сердце жизни. Пусть, например, разум,

опираясь на философию, в течение целого месяца упорно
336

убеждает некоего индивида, что он должен делать то-

то и то-то. Индивид в последнюю минуту может сказать

«я так хочу» и сделает что-нибудь совсем не то, чего до¬

бивалась философия, и философия оказывается посрам¬

лена. Я так хочу — это причина, почему пьяница пьет, а

подвижник носит власяницу; одного она делает кутилой,

а другого анахоретом; одного заставляет добиваться сла¬

вы, другого — денег, третьего — любви, четвертого — ис¬

кать бога. А философию человек пускает в ход по боль¬

шей части только для того, чтобы объяснить свое «хочу».
Так вот, если вернуться к «Снарку» и к вопросу, по¬

чему я захотел совершить на нем путешествие вокруг све¬

та, я скажу так. Мои «хочу» и «мне нравится» составля¬

ют для меня всю ценность жизни. А больше всего я хо¬

чу разных личных достижений — не для того, понятно,

чтобы кто-то мне аплодировал, а просто для себя, для

собственного удовольствия. Это все то же старое: «Это

я сделал! Я! Собственными руками я сделал это!»
Но мои подвиги должны быть непременно материаль¬

ного, даже физического свойства. Для меня гораздо инте¬

реснее побить рекорд в плавании или удержаться в седле,

когда лошадь хочет меня сбросить, чем написать пре¬

красный роман. Всякому свое. А другому, вероятно, при¬

ятнее написать прекрасный роман, чем победить в пла¬

вании или обуздать непослушную лошадь.
Подвиг, которым я, кажется, больше всего горжусь,

подвиг, давший мне невероятно острое ощущение жиз*1и,

я совершил, когда мне было семнадцать лет. Я служил

тогда на трехмачтовой шхуне, плававшей у японского

побережья. Мы попали в тайфун. Команда провела на

палубе почти всю ночь. Меня разбудили в семь утра и

поставили к штурвалу. Паруса были убраны до послед¬

него лоскутка. Мы шли под голым рангоутом, однако

шхуна неслась ходко. Высокие волны катились редко, на

расстоянии в одну восьмую мили друг от друга, а ветер

срывал их пенящиеся верхушки, и воздух до того был на¬

сыщен водяной пылью, что дальше второй волны ничего

не было видно. Шхуна, собственно, почти не слушалась

руля. Она то и дело принимала воду то правым, то ле¬

вым бортом, беспорядочно тыкалась носом то вверх, то

вниз, рыская по всем румбам от юго-запада до юго-во-

стока, и каждый раз, когда налетающая волна поднима-
22.	Джек Лондон. Т. VI.	337

ла ее корму, грозила развернуться бортом к ветру. А это

означало верную гибель и для судна и для всей команды.
Я стал к штурвалу. Капитан несколько минут наблю¬

дал за мною. Он, очевидно, боялся, что я слишком молод

и что у меня не хватит ни силы, ни упорства. Но после

того, как я несколько раз удачно выровнял шхуну, он

спустился вниз завтракать. Весь экипаж находился вни¬

зу, так что если бы шхуна перевернулась, никто не успел

бы выскочить на палубу.
В продолжение сорока минут я стоял у штурвала

один, держа в руках бешено скачущую шхуну и двадцать

две человеческих жизни. Один раз нас залило с кормы.

Я видал, как волна налетает, и, почти захлебываясь под

многими тоннами обрушившейся на меня воды, я все-та-

ки не дал шхуне лечь на бок и не бросил штурвала. Че¬

рез час меня сменили — я был весь в поту и совершенно

без сил. Но все-таки я выполнил свое дело. Своими соб¬

ственными руками я удержал шхуну на правильном

курсе и провел сотню тонн дерева и железа через не¬

сколько миллионов тонн воды и ветра.
Я был счастлив потому, что мне это удалось, а вовсе

не потому, что двадцать два человека знали об этом. Че¬

рез год половина из них умерла или разбрелась по белу

свету, но моя гордость не уменьшилась от этого. Впрочем,

я должен сознаться, что небольшую аудиторию я все-та¬

ки иметь не прочь. Только она должна быть совсем-со-

всем небольшая и состоять из людей, которые любят ме¬

ня и которых я тоже люблю. Если мне удается совершить

перед ними что-нибудь выдающееся, я чувствую, что

оправдываю этим их любовь ко мне. Но тут уже нечто со¬

всем другое, чем удовольствие от самого свершения. Это

удовольствие принадлежит мне одному безраздельно и

совершенно не зависит от присутствия или отсутствия

свидетелей. Удача приводит меня в восторг. Я весь заго¬

раюсь. Я чувствую в себе особенную гордость, которая

принадлежит мне и только мне. Это что-то физическое.

Все фибры моего существа радостно трепещут от гордо*^

сти. И это, конечно, вполне естественно. Человек испыты¬

вает глубочайшее удовлетворение оттого, что ему удалось

так хорошо приспособиться к среде. Удачное приспособле¬

ние к среде — вот что такое успех.
Жизнь живая — это жизнь успеха; успех — биение ее
338

сердца. Преодоление большой трудности — это всегда

удачное приспособление к суровой, требовательной сре¬

де. Чем больше препятствия, тем больше удовольствие

от их преодоления. Возьмите, * например, человека, кото¬

рый прыгает с трамплина в воду: он делает в воздухе

полуоборот всем телом и попадает в воду всегда головой

вперед. Как только он оттолкнется от трамплина, он по¬

падает в непривычную, суровую среду, и столь же сурова

будет расплата, если он не справится с задачей и упадет

на воду плашмя. Разумеется, ничто, собственно, не заста¬

вляет его подвергать себя риску такой расплаты. Он мо¬

жет спокойно остаться на берегу в безмятежном и сла¬

достном окружении летнего воздуха, солнечного света

и устойчивой неподвижности. Но что поделаешь, чело¬

век создан иначе! В короткие мгновения полета он живет

так, как никогда не жил бы, оставаясь на месте.
Я, во всяком случае, предпочитаю быть на месте это¬

го прыгуна, чем на месте субъектов, которые сидят на бе¬

регу и наблюдают за ним. Вот почему я строю «Снарк».

Что поделаешь, так уж я создан. Хочу так — и все тут.

Поездка вокруг света сулит мне богатые, полноценные

мгновения жизни. Согласитесь со мной на одну минзпгу и

посмотрите на все с моей точки зрения. Вот перед ва¬

ми я, маленькое животное, называемое человеком, комо¬

чек живой материи, сто шестьдесят пять фунтов мяса, кро¬

ви, нервов, жил, костей и мозга,— и все это мягко, нежно,

хрупко и чувствительно к боли. Если я ударю тыльной

стороной руки, совсем не сильно, по морде непослуш¬

ной лошади, я рискую сломать себе руку. Если опущу го¬

лову на пять минут под воду, то я уже не выплыву,—

я захлебнусь. Если упаду с высоты двадцати футов —

разобьюсь насмерть. Мало того, я существую только при

определенной температуре. Несколькими градусами ни¬

же — и мои пальцы и уши чернеют и отваливаются. Не¬

сколькими градусами выше — и моя кожа покрывается

пузырями и лопается, обнажая больное, кровоточащее

мясо. Еще несколько градусов ниже или выше — и свет

и жизнь внутри меня гаснут. Одна капля яду от укуса

змеи — и я не двигаюсь и никогда больше не буду дви¬

гаться. Кусочек свинца из винтовки попадает мне в голо¬

ву — и я погружаюсь в вечную тьму.
Хрупкий, беспомощный комочек пульсирующей прото¬
339

плазмы — вот что такое я. Со всех сторон меня окружают

стихии природы, грандиозные опасности, титаны разру¬

шения — чудища, чуждые сострадания, которым до ме¬

ня дела не больше, чем мне до той песчинки, которую я

топчу ногами. Им вовсе нет до меня дела. Они не ве¬

дают о моем существовании. Это силы неразумные, бес¬

пощадные, не разбирающие добра и зла. Циклоны и са-

мумы, молнии, водовороты, трясины, приливы и отливы,

землетрясения, грохочущие прибои, что налетают на ка¬

менные утесы, волны, что заливают палубы самых боль¬

ших кораблей, слизывая с них людей и лодки. И все эти

бесчувственные чудища знать ничего не знают о сла¬

беньком, чувствительном создании, сотканном из нервов

и недостатков, которое люди называют Джеком Лон¬

доном и которое о себе довольно высокого мнения и да¬

же считает себя существом высшего порядка.
И вот в хаосе столкновений всех этих грандиозных и

опасных титанов я должен прокладывать себе дорогу.

Комочек жизни, называемый «я», хочет восторжествовать

над ними всеми. И всякий раз, когда комочек жизни, на¬

зываемый «я», ухитряется провести их или обуздать и

заставить работать на себя, он склонен считать себя бо¬

горавным. Это ведь совсем не плохо — оседлать бурю и

чувствовать себя богом. Я осмелюсь утверждать даже, что

когда комочек живой протоплазмы чувствует себя богом,

это выходит гораздо более гордо, чем когда такое чувство

испытывает бог.
Вот море, ветер и волны. Вот моря, ветры и волны все¬

го мира. Вот она, самая Жестокая, свирепая среда. И при¬

способиться к ней трудно, но приспособиться к ней —

наслаждение для комочка трепещущего тщеславия,

называемого «я». Я хочу! Я так создан. Это моя специфи¬

ческая форма тщеславия — вот и все.
Впрочем, в путешествии на «Снарке» есть еще и дру¬

гая сторона. Поскольку я живу, постольку я хочу смотреть

и видеть, а увидеть целый мир — это немножко больше,

чем видеть собственный городок или долину.
Мы не слишком много думали о нашем маршруте. Ре¬

шено было только одно: наша первая остановка будет в

Гонолулу. А куда мы направимся после Гавайских остро¬

вов, мы в точности не знали. Это должно было решить¬

ся уже на месте. В общем, мы знали только, что обойдем
340

все Южные моря, заглянем на Самоа, в Новую Зеландию,

Тасманию, Австралию, Новую Гвинею, на Борнео и на

Суматру, затем отправимся на север, в Японию, через

Филиппинские острова. Потом очередь будет за Кореей,

Китаем, Индией, а оттуда в Красное море и в Средизем¬

ное. Затем предположения становились уже окончатель¬

но расплывчатыми, хотя много отдельных деталей было

установлено совершенно точно — между прочим, и то, что

в каждой из европейских стран мы проведем от одно¬

го до трех месяцев.
«Снарк» будет парусником. На нем установят бензи¬

новый двигатель, но мы будем пользоваться им только

в самых крайних случаях, как, например, среди рифов,

где штиль в соединении с быстрыми течениями делает

всякое парусное судно совершенно беспомощным. По

оснастке «Снарк» задуман так называемым «кечем». Ос¬

настка кеча — это нечто среднее между оснасткой пола и

шхуны. За последние годы признано, что оснастка пола

наиболее удобна для дальних плаваний в одиночку. Кеч

сохраняет все преимущества пола и в го же время при¬

обретает некоторые выгодные качества шхуны. Впугочем,

все предыдущее следует принимать пока не совсем всерь¬

ез. Это только теории. Я еще ни разу не плавал на ке¬

че и даже не видал ни одного кеча. Теоретически это все

для меня неоспоримо. Однако вот погодите: выйду в

открытое море и тогда смогу рассказать подробнее о всех

свойствах и преимуществах кеча.
Первоначально предполагалось, что «Снарк» будет

иметь сорок футов длины по ватерлинии. Но обнаружи¬

лось, что не хватит места для ванны, и поэтому мы уве¬

личили длину до сорока пяти футов. Наибольшая ширина

его — пятнадцать футов, ни трюма, ни рубки нет. Кают¬

ная надстройка, расположенная в носовой части, зани¬

мает шесть футов, а палуба совершенно пустая — толь¬

ко два сходных трапа и люк. Благодаря тому, что палуба

не отягощена надстройками, мы будем в большей без¬

опасности, когда многие тонны воды начнут обрушивать¬

ся на нас через борт. Широкий, вместительный утоплен¬

ный в палубу кокпит с высоким ограждением и самоот-

ливающейся системой труб должен был сделать воз¬

можно более комфортабельными наши ночи и дни в дур¬

ную погоду.
341

Команды у нас не будет. Вернее, командой будет Чар-

миан, Роско и я. Мы все будем делать сами. Мы обойдем

земной шар своими силами. Проплывем ли благополуч¬

но или потопим наше суденышко — во всяком случае, это

все мы сделаем собственными руками. Разумеется, у нас

будут повар и М1альчик для услуг. Зачем нам в самом де¬

ле торчать у плиты, мыть посуду и накрывать на стол?

Это мы могли бы делать с успехом и дома. Да, наконец, у

нас достанет дела управляться с судном. Мне же, кроме

того, придется заниматься и своим обычным ремеслом —

писать книги, чтобы прокормить всю компанию и иметь

возможность покупать новые паруса и снасти для «Снар-

ка» и вообще поддерживать его в полном порядке. А по¬

том у меня есть еще и ферма, и я должен заботиться о

том, чтобы виноградник, огород и изгородь процветали

в мое отсутствие.
Когда мы увеличили длину «Снарка», чтобы выиграть

место для ванной, то оказалось, что у нас еще остается

немного свободного пространства, можно поставить бо¬

лее KjpynHbm двигатель. У нас будет мотор в семьдесят

лошадиных сил, и так как предполагается, что он даст

нам девять узлов ходу, то, значит, на всем свете не суще¬

ствует реки, с течением которой мы не могли бы спра¬

виться.
Мы собираемся, видите ли, провести много време¬

ни внутри материков. Небольшие размеры <сСнарка» де¬

лают это вполне возможным. При входе в реку паруса и

мачты убирают и пускают в ход машину. Заранее наме¬

чены каналы Китая и река Янцзы. Мы проведем на них

целые месяцы, если только получим разрешение от пра¬

вительства. Эти разрешения от правительств, конечно,

будут служить постоянным препятствием для внутримате-

риковых экскурсий. Но зато, если мы их получим, мы смо¬

жем увидеть очень многое.
Когда мы доберемся до Египта, m^i отлично можем

подняться вверх по Нилу. По Дунаю мы поднимемся до

Вены, по Темзе до Лондона, по Сене до Парижа, а там

станем на якоре против Латинского квартала, носом на

Нотр-Дам, кормой к моргу. Из Средиземного моря мы

поднимемся по Роне до Лиона, пройдем в Сону, из Соны

в Марну Бургундским каналом, из Марны опять в Сону

и потом опять в море мимо Гавра. А когда переплывем
342

Атлантический океан к Соединенным Штатам, можем

подняться вверх по Гудзону, пройти каналом Эри в

Большие Озера, выйти из Мичигана у Чикаго, через реку

Иллинойс и соединительный канал попасть в Миссисипи

и вниз по Миссисипи до Мексиканского залива. А потом

еще предстоят большие реки Южной Америки. Одним

словом, когда мы вернемся обратно в Калифорнию, мы

уже будем знать кое-что из географии.
Люди, строящие себе дома, очень часто приходят в

отчаяние от всех хлопот, связанных с этим; но если есть

между ними такие, кому нравится напряжение стройки,

я посоветовал бы им лучше построить такое судно, как

«Снарк». Представьте себе на мгновение, сколько разных

вещей держат нас в постоянном напряжении. Возьмем,

например, мотор. Какой лучше взять? Двухтактный?

Трехтактный? Четырехтактный? Мои губы совершен¬

но измучены и исковерканы невероятным жаргоном, а мой

мозг исковеркан еще более странными и непривычными

для него понятиями и совершенно отбил себе ноги в этих

новых, скалистых областях мысли. Теперь зажигание:

какое лучше — батарейное с прерывателем или магнето?
И дальше; что лучше — сухие батареи или аккумуля¬

торы? Как будто аккумуляторы, но для них нужно дина¬

мо; если динамо, то какой мощности? Но раз уж у нас

будет динамо и аккумуляторы, то смешно было бы не

осветить судно электричеством. Тогда выдвигается во¬

прос: сколько лампочек и во сколько свечей? Идея сама

по себе великолепна. Однако для электрического осве¬

щения понадобятся более емкие аккумуляторы, которые,

в свою очередь, потребуют более мощной динамома¬

шины.
Но если уж на то пошло, почему бы не завести и

прожектор? Он был бы нам чрезвычайно полезен. Но про¬

жектор поглощает так много электрической энергии, что,

когда он будет в действии, всякий другой свет придется

выключать. Опять то же затруднение: нужны аккумуля¬

торы и динамо большего размера. И когда все как будто

выясняется, вдруг кто-то спрашивает; «А что если мотор

вдруг перестанет работать?» Мы пропали! Ведь у нас

бортовые огни, якорный огонь и KONftiac, который дол¬

жен быть всегда освещен! Это вопрос жизни и смерти.
343

Выходим из затруднения: наряду с электричеством у

нас будут простые керосиновые лампы.
Однако с мотором так легко не разделаешься. Маши¬

на сильна. А мы слабы: нас всего двое не очень крупных

мужчин и одна маленькая женщина. Мы надорвем се¬

бе все жилы, мы надорвем свое здоровье, если будем вы¬

бирать якорь вручную. Пусть лучше поработает за нас

машина. Тогда возникает вопрос о передаче энергии от

двигателя к брашпилю. Когда все это окончательно ре¬

шено, мы начинаем распределять пространство между

машинным отделением, камбузом, ванной, кают-компа¬

нией и отдельными каютами, и сказка про белого бычка

начинается сызнова. Наконец, когда вопрос с мотором

выяснен окончательно, я посылаю в Нью-Йорк по теле¬

графу следующую тарабарщину: «Шарнирную передачу

оставить поместите соответственно удорный подшипник

расстоянии десяти футов шести дюймов передней части

маховика ближе корме».
Увлечение, хлопоты — хорошая вещь, но попробуй¬

те-ка потанцевать около вопроса, какая система рулевого

привода будет лучше, или решить, как обтягивать таке¬

лаж: по-старому — талями — или по-новому — винтовы¬

ми талрепами. Как поместить компас: ровно посередине,

против штурвала, или несколько в стороне от него?

У заправских моряков по поводу всех этих тонкостей

имеются целые библиотеки. Потом выдвигается во¬

прос о хранении бензина, которого будет тысяча пять¬

сот галлонов; вопрос о лучшей системе огнетушителей

на случай его воспламенения. Затем маленькая тонкая

проблема спасательной шлюпки. Когда, наконец, и с этим

покончено, вылезает кок с мальчиком для услуг и со все¬

ми прочими кошмарными подробностями. Наше судно

очень невелико, и мы будем в нем очень плотно упакова¬

ны. Вот почему все сложности, связанные с подыска¬

нием прислуги на суше, совершенно бледнеют в сравне¬

нии с нашими. Мы нашли одного боя, и у нас гора с плеч

свалилась, но он вдруг влюбился и отказался ехать.
Где же тут найти время проштудировать навигацию,

если разрываешься между всеми этими неотложными во¬

просами и необходимостью заработать деньги, чтобы

иметь право ставить себе эти вопросы! Ни Роско, ни я,

собственно, навигации не знали, а лето уже прошло, ско¬
344

ро мы двинемся; вопросов все больше и больше, сокро¬

вищница же наших знаний по-прежнему наполнена бла¬

гими намерениями. Ну да ладно, чтобы стать моряком,

нужны годы, а мы с Роско как-никак- моряки! Если мы

не найдем времени сейчас, мы захватим с собой книги и

инструменты в достаточном количестве и будем изучать

навигацию в открытом море, между Сан-Франциско и Га¬

вайскими островами.
Есть еще одна сторона нашего путешествия на «Снар-

ке» — чрезвычайно печальная и даже опасная. Роско

является последователем некоего Сайруса Р. Тида, а этот

Сайрус Р. Тид придерживается космографии, несколько

отличающейся от общепринятой. Роско полагает вместе

с ним, что поверхность Земли вогнутая и что мы живем

на внутренней стороне полой сферы. Таким образом, хо¬

тя мы с ним будем плыть на одном и том же судне — на

«Снарке'», но Роско будет путешествовать вокруг света

по внутренней стороне сферы, а я — по внешней. Но к это¬

му я еще вернусь впоследствии. Возможно, что. к концу

плавания мы договоримся до чего-нибудь. Я лично на¬

деюсь, что мне удастся уговорить его закончить путеше¬

ствие на внешней стороне, но беда в том, что он, в свою

очередь, надеется, что еще до возвращения в Сан-Фран¬

циско я окажусь внутри Земли. Как он умудрится про¬

тащить меня сквозь земную кору, я не знаю, но только

Роско — очень способный человек.
Р. S. Кстати о моторе. Если уж у нас будут мотор, и

динамо, и аккумуляторы, то почему бы не завести машины

для приготовления искусственного льда? Лед в тро¬

пиках! Да ведь это будет полезнее для нас, чем хлеб!

Да будет лед!.. Теперь я погружаюсь в химию: и опять

болят мои губы, и опять болят мои мозги, и опять неиз¬

вестно, где взять время на изучение навигации...
ГЛАВА п
НЕПОСТИЖИМОЕ И ЧУДОВИЩНОЕ
—	Не жалейте денег,— сказал я Роско.— Пусть на

«Снарке» все будет самое лучшее. О внешнем виде не

очень заботьтесь. На мой взгляд, нет ничего лучше обшив-
345

ки из простых сосновых досок. Все деньги вкладывайте

в конструкцик?. «Снарк» должен быть крепким и остой¬

чивым, как ни одно судно в мире. Все равно, чего бы это

ни стоило! Вы только смотрите, чтобы оно было крепким

и остойчивым,, а я буду писать и писать и достану денег,

чтобы оплатить все,
И я доставал... доставал, сколько мог, ибо «Снарк» по¬

жирал деньги быстрее, чем я их зарабатывал. В самом

непродолжительном времени мне пришлось брать в долг,

в дополнение к моему заработку. Иногда я занимал ты¬

сячу долларов, иногда две, а иногда и пять. И ежедневно

я продолжал зарабатывать и тратить на «Снарк» все

заработанное. Я работал и в воскресенья, никаких празд¬

ников у меня не было. Но дело стоило того. Всякий раз,

когда я вспоминал о «Снарке», я думал: для него стоит

поработать, стоит!
Милейший читатель, вы должны познакомиться с

главными достоинствами «Снарка». Длина его — сор^ж

пять футов по ватерлинии. Обшивка днища—в три дюй¬

ма толщиной. Бортовая обшивка—два с половиной дюй¬

ма. Палубный настил — в два дюйма. Ни в одной доске

нет ни одного сучка — это я знаю наверное, потому что

они специально заказаны в Пюджет-Саунде. В корпусе

«Снарка» четыре отсека, непроницаемые для воды,—

иначе говоря, он разделен поперек тремя водонепроницае¬

мыми переборками. Таким образом, если бы даже

«Снарк» получил основательную течь, только один отсек

будет залит водой, а три других будут поддержи¬

вать его на поверхности и дадут нам возможность за¬

делать пробоину. Эти переборки имеют еще одно важ¬

ное преимущество. В последнем отсеке помещается шесть

баков, а в них — тысяча галлонов бензина. Бензин,

как известно,— вещь очень опасная на маленьком судне

в открытом море. Но если шесть баков, которые, ко¬

нечно, не текут, поставлены в отдельном помещении, гер¬

метически изолированном, то опасность, как видите,

невелика.
«Снарк»—парусник. Он так и строился, чтобы ходить

под парусами. Но, между прочим, в качестве дополнения

на нем был установлен двигатель в семьдесят лошадиных

сил. Двигатель хорош. Я это знаю. И не могу не знать,

так как заплатил за его доставку из Нью-Йорка. На па¬
346

лубе над машинным отделением помещается брашпиль.

Это чудеснейшая штука. Она весит несколько сот фунтов

и занимает немало места. Вы понимаете, смешно выби¬

рать якорь вручную, когда у нас на судне машина в семь¬

десят лошадиных сил. Мы установили соединенный с мо¬

тором привод, который был специально заказан на чугу¬

нолитейном заводе в Сан-Франциско.
«Снарк» решено было сделать комфортабельным, и

денег на это не жалели. Например, ванная. Правда, она

невелика, но зато в ней все удобства любой ванной ком¬

наты на суше. Это не ванная, а мечта, пленительный сон

о насосах, рычагах, клапанах, кранах и прочих остроум¬

ных изобретениях. Ну, зато я лежал ночи напролет с

открытыми глазами, обдумывая эту ванную. Но ван¬

ная — это еще не все, у нас есть спасательная шлюпка и

.моторная лодка. Они помещаются на палубе и отнимают

там последнее свободное место. Но ведь это своего рода

страхование жизни, и всякий осторожный человек, да¬

же если ему и удастся построить такое крепкое и строй¬

ное судно, как «Снарк», непременно захочет иметь в при¬

дачу спасательную лодку. А у нас хорошая шлюпка. Пря¬

мо игрушка, а не шлюпка. По смете она должна была

стоить сто пятьдесят долларов, а когда дошло дело

до платежа, мне пришлось выложить триста девяносто

пять. По этому можно, конечно, судить, насколько она хо¬

роша.
Я мог бы очень долго перечислять все разнообразные

достоинства и преимущества «Снарка», но я воздержи¬

ваюсь. Я и так хвастался достаточно и сделал это с опре¬

деленной целью, как станет видно еще до конца настоя¬

щей главы: будьте любезны вспомнить ее заголовок —

«Непостижимое и чудовищное». Решено было, что

«Снарк» отплывает 1 октября 1906'года. Что он не отплыл,

было непостижимо и чудовищно. И, главное, не было ни¬

каких разумных оснований для этого, разве вот только,

что он не был готов. Но почему он не был готов, на это

опять-таки не было никаких разумных оснований. Окон¬

чание постройки было обещано к 1 ноября, потом к 15-му,

потом к 1 декабря, но «Снарк» не был готов и к этому

сроку. Первого декабря мы с Чармиан покинули нашу ми¬

лую, тихую Сономскую Долину и переехали в душный,

зловонный город — ненадолго, конечно, о .нет, всего каг
347

ких-нибудь недели на две: 15 декабря мы должны бы¬

ли выйти в плавание. В этом не могло быть никаких сом¬

нений, потому что так сказал Роско, это был его совет —

переехать в город за две недели до отплытия. Увы, про¬

шло две недели, прошло четыре недели, прошло шесть

недель, прошло восемь недель, а мы были дальше от это¬

го долгожданного момента, чем когда-либо. Вы ждете

объяснений? От кого? От меня? Я не могу их дать. Это

единственная вещь в моей жизни, от объяснения которой

я просто увернулся. Да и нет никаких объяснений, а то

я бы, конечно, дал их. Я работник слова, и я признаю

свою полную неспособность объяснить словами, почему

«Снарк» не был готов. Я уже сказал и должен повторить

еще раз: это было непостижимо и чудовищно.
Восемь недель превратились в шестнадцать, и то¬

гда в один прекрасный день Роско порадовал нас сло¬

вами:
—	Если мы не выйдем в море к первому апреля, от¬

даю вам свою голову, и можете сделать из нее футболь¬

ный М1ЯЧ.
А через две недели он сказал:
—	Боюсь, что мне пора пустить голову на футболь¬

ные тренировки.
—	Ну, не беда! — говорили мы с Чармяан друг дру¬

гу.— Зато какое это будет удивительное судно, когда оно

будет готово!
И тогда, для обоюдного ободрения, мы принимались

перечислять все многочисленные и разнообразные досто¬

инства «Снарка». А я опять занимал деньги и опять сидел

за письменным столом, писал еще настойчивее и героиче¬

ски отказывался от воскресений и от прогулок за город

с друзьями. Я строил судно — и, клянусь вечностью, оно

должно быть настоящим судном, с большой буквы —

Судно, чего бы это мне ни стоило.
О, я забыл еще одно удивительное качество «Снарка»,

которым я должен похвастать,— это конфигурация его но¬

са! Ни одна волна не мюгла бы залить такой нос. Ему не

страшны никакие волны. Он смеется над ними. Он бро¬

сает океану вызов. И при всем том он красив: его ли¬

нии — это целая сказка. Вряд ли есть еще судно на свете,

благословенное таким же красивым и в то же время прак¬

тичным носом. Он создан для того, чтобы побеждать
348

ураганы. Один взгляд на него убеждал, что ради такого

носа все затраты — ничто. И всякий раз, когда наше

плавание откладывалось или приходилось делать до¬

полнительные расходы, мы вспоминали об изумительном

носе и успокаивались.
«Снарк» — небольшое судно. Когда я прикинул, что

оно обойдется мне в семь тысяч долларов, мюй подсчет

был трезв и щедр. Мне приходилось строить амбары и

дома, и я знаю, что стоимость постройки всегда имеет

склонность выйти далеко за пределы первоначальной

сметы. Это я знал, я это учел, когда исчислял предполо¬

жительную стоимость «Снарка» в семь тысяч долларов.

Но он обошелся мне в тридцать тысяч. И, пожалуйста,

не задавайте мне вопросов! Это истинная правда. Я сам

подписывал чеки и добывал деньги. Разумеется, объяс¬

нить это невозможно. Это непостижимо и чудовищно, как

вы, конечно, со мной согласитесь, когда дочитаете мой

рассказ.
Потом началась история со сроками. Я имел дело с

представителями сорока семи артелей и со ста пятнадца¬

тью различными фирмами. И ни один рабочий, ни одна

фирма не сдали мне работы в заранее установленный

срок — вовремя они являлись только за деньгами и сче¬

тами. Все клялись мне бессмертием своей души, что

исполнят работу в такой-то срок, и, как правило, после

такой клятвы больше чем на три месяца не опаздыва¬

ли. Так шло время, и мы с Чармиан утешали друг дру¬

га разговорами о том, какое чудесное судно «Снарк» —

остойчивое и крепкое; мы садились в маленькую лодочку,

объезжали вокруг «Снарка» и восхищались его необыкно¬

венным, чудесным носом.
—	Представь себе,— говорил я Чармиан,— шторм у

берегов Китая, «Снарк» лежит в дрейфе, и его изумитель¬

ный нос направлен наперерез волнам. Ни одна капля во¬

ды не перекатится через него. Он будет сух, как перыш¬

ко, а мы, пока бушует буря, будем внизу, в каюте, иг¬

рать в вист.
И Чарм!иан восторженно сжимала мою руку и воскли¬

цала:
—	Он стоит всего этого — просрочек, расходов, уста¬

лости и всего прочего! В самом деле, что за чудесное

судно!
349

Когда я глядел на нос «Снарка» или думал о его во¬

донепроницаемых переборках, я ощущал прилив бодро¬

сти. Но на остальных это не действовало. Мои друзья на¬

чали каждый раз заключать с нами пари, что мы не

снимемся в назначенный срок. Первым выиграл парими'

стер Виджет, которому м)ы поручили следить за нашей

усадьбой в Сономе. Он выиграл это пари в день нового,

тысяча девятьсот седьмого года. Вслед за тем пари на

нас так и посыпались. Мои друзья набросились на меня,

подобно толпе гарпий, держа пари против любого срока

отплытия, который я назначал. Я был безрассуден и

упрям. Я заключал одно пари за другим, и мне приходи¬

лось платить. Жены моих добрых друзей осмелели на¬

столько, что даже те, которые никогда до сих пор не би¬

лись об заклад, заключали пари со мною. И им я тоже

платил мои проигрыши.
—	Это ровно ничего не значит,— сказала мне Чар-

миан.— Подумай только, какой у «Снарка» нос и как мы

будем лежать в дрейфе в Китайском море!
—	Видите ли,— сказал я моим» друзьям, рассчиты¬

ваясь за последнюю партию проигранных пари,— мы не

жалеем ни трудов, ни денег, лишь бы «Снарк» был са¬

мым лучшим судном, какое когда-либо выходило под

парусами через Золотые Ворота. Вот и задерживаемся
НСМ1НОГО.
Между тем издатели, с которыми у меня были заклю¬

чены договоры, осаждали меня и требовали объясне¬

ний. Но что же я мог объяснить им, когда я и себе-то

объяснить ничего не мог и когда никто, даже Роско, ни¬

чего не поним1ал? Газеты стали подсмеиваться надо

мной и помещать юмористические куплеты на отплытие

«Снарка» с припевами вроде: «Скоро, скоро, только не

сегодня!»
Но Чармиан снова подбадривала м»еня, напоминая

мне о носе, и я шел к банкиру и брал еще пять тысяч

долларов под векселя.
Однако нет худа без добра, и наша задержка тоже

сослужила мне службу. Один из моих приятелей, счи¬

тающий себя критиком, написал статью, где разделал ме¬

ня в пух и прах, и не только за то, что я уже создал, но

и за все то, что я когда-либо в своей жизни еще создам;
350

он рассчитывал, что статья выйдет, когда я буду уже

в океане. Но она вышла, а я все еще сидел на берегу,

и ему пришлось изворачиваться, придумывая объясне¬

ния.
А время шло. С каждым днем становилось очевидным

только одно, а именно, что в Сан-Франциско постройку

«Снарка» закончить не удастся. Он так долго строился,

что начал разваливаться и изнашиваться, и это изна¬

шивание шло скорее, чем1 мюгла идти починка. Он стал

некоей притчей во языцех. Никто не относился к нему

всерьез, а меньше всего те, кто на нем работал. Тогда

я сказал, что пущу его таким, как он есть, и закончу

постройку в Гонолулу. После этого он дал течь, которую,

конечно, надо было заделать до отплытия. Пришлось

ввести его в док. Но во время этой операции его здоро¬

во стиснуло между двумя баржами и помяло ему бока.

В доке мы поставили его на катки, но когда мы стали

его в?>1таскивать, катки разъехались, и корма увязла

в иле.
Теперь он перешел из рук судостроителей в ру¬

ки спасателей поврежденных судов. В сутки бывает два

прилива, и во время каждого прилива, днем? и ночью,

целую неделю напролет, два буксирных парохода тащи¬

ли «Снарк». А он, искалеченный и разбитый, сидел кор¬

мой в иле. Тогда, чтобы выбраться из этого плачевного

положения, мы решили пустить в дело изготовленный в

местной литейной мастерской цепной привод, который

должен был передавать вращение от нашего двигателя

на брашпиль. Мы в первый раз прибегали к этому при¬

способлению. Но цепь оказалась с изъяном: звенья ее

распались, и брашпиль остался без привода. Вслед за

тем вышел из строя семидесятисильный двигатель. Дви¬

гатель этот был заказан в Нью-Йорке; так значилось на

дощечке, прикрепленной к его основанию; но основание

тоже оказалось с изъяном, и семидесятисильная машина

отломилась от треснувшего основания, подскочила в

воздух, сокрушая все болты и крепления, и повали¬

лась на бок. А «Снарк» продолжал сидеть в иле, и

два буксирных парохода продолжали безуспешно та¬

щить его.
—	Ничего,— сказала Чарм!иан,— зато подумай толь¬

ко, какой он крепкий и остойчивый!
351

—	Да,— сказал я,— и какой у него изумительный

нос!
Итак, мы собралиоь с духом и продолжали начатое.

Поломанный двигатель мы привязали к его негодному

основанию; разлетевшуюся передачу мы сняли и спрята¬

ли отдельно,—все это мы сделали, чтобы после, в Го¬

нолулу, произвести необходимые починки и заказать но¬

вые звенья для передачи. Когда-то, в туманной дали

времен, «Снарк» покрыли белъш грунтом, по которому

собирались красить его дальше. При внимательном? ис¬

следовании и теперь еще видны были следы окраски.

Но внутри «Снарк» так и не удалось покрасить. Внутри

он был покрыт жирным слоем грязи и табачного сока, ко¬

торый оставили все многочисленные рабочие, перебывав¬

шие на нем. Но мы относились к этому спокойно; сор и

грязь нетрудно счистить, а позже, когда мы доберемся

до Гонолулу, можно будет покрасит «Снарк» при его

ремонте.
С большим трудом нам удалось стащить «Снарк» с

того места, где он застрял, и поставить его у Оклэндской

пристани. Мы привезли на телегах из дому всякую ут¬

варь, и книги, и одеяла, и багаж наш, и наших служа¬

щих. Одновременно с этим лавиной посыпалось и все ос¬

тальное: дрова и уголь, вода и резервуары для воды,

овощи, провизия, керосин, спасательная шлюпка, мотор¬

ная лодка, все наши знакомые, все знакомые наших зна¬

комых и все те, кто утверждал, будто они знакомые на¬

ши, да к тому же еще кое-какие знакомые тех, кто был

знаком со знакомыш! кое-кого из членов нашей команды.

Были здесь также репортеры, и фотографы, и совсем по¬

сторонние люди, и над всем этим носились облака уголь¬

ной пыли с пристани.
Было решено, что мы снимемся в воскресенье, в

одиннадцать утра. Наступил вечер субботы. И толпа и

угольная пыль были особенно густы в этот день. В од¬

ном кармане у меня была чековая книжка, вечное перо и

промокательная бумага; в другом кармане — около двух

тысяч долларов золотом и банковыми билетами. Я готов

был встретить кредиторов: мелких — наличными, солид¬

ных — чекам1И—и ждал только Роско, который должен

был привезти счета ста пятнадцати фирм, задержавших

меня здеоь столько месяцев.
352

и вдруг еще раз совершилось непостижимое и чудо¬

вищное. Раньше чем успел приехать Роско, приехал дру¬

гой. Этот другой был судебным приставом Соединенных

Штатов. Он укрепил бумажку на гордой мачте «Снар-

ка», и все на пристани могли прочесть^ что на «Снарк»

наложен арест за неуплату долгов. Затем судебный при¬

став оставил «Снарк» на попечение маленького старичка,

а сам удалился. Теперь я уже не имел власти над «Снар-

ком» и над его изумнительным носом. Теперь его господи¬

ном и повелителем был маленький старичок, который лю¬

безно разъяснил мне, что начиная с этого дня я буду вы¬

плачивать ему три доллара ежедневно за то, что он бу¬

дет господином и повелителем «Снарка». От него я уз¬

нал также имя человека, наложившего на «Снарк» арест.

Это был некто Селлерс, а долг был в двести тридцать два

доллара,—долг был не больше, чем можно было ждать

от носителя такой фамилии. Селлерс М Праведные боги!

Селлерс!
Но кто был этот Селлерс, черт возьми? Я заглянул в

чековую книжку и нашел, что две недели тому назад

уплатил ему пятьсот долларов. Из рассмотрения других

чековых книжек обнаружилось, что в течение длитель¬

ной постройки «Снарка» я выплатил ему несколько ты¬

сяч долларов. Так почем)у, скажите, хотя бы просто из

приличия он не представил своего жалкого счета, вместо

того чтобы накладывать арест на «Снарк»? Я засунул

руки в карманы и нащупал в одном чековую книж¬

ку и перо, а в другом — золото и бумажки. Там было

достаточно денег, чтобы несколько раз оплатить его

грошовый счет... Но тогда зачем? Почему? Объяс¬

нений не было: просто это было непостижимо и чудо¬

вищно.
Хуже всего оказалось то, что «Снарк» был опечатан

в субботу вечером; я хотя и немедленно отправил адво¬

катов и различных агентов по всему Оклэнду и Сан-

Франциско, никого найти не удалось — ни судью, ни су¬

дебного пристава, ни м^истера Селлерса, ни адвоката мис¬

тера Селлерса. Все, решительно все уехали на воскре¬

сенье из города. Вот почему «Снарк» не снялся с якоря в

воскресенье, в одиннадцать утра. Маленький старичок
* Sellers (англ.) — торгаш, купец.
23.	Джек Лондон. Т. VI.	353

был на своем посту и сказал: «Нет». А мы с Чармиан

прогуливались напротив «Снарка» по пристани и восхи¬

щались его изумительным носом, воображая, как он бу¬

дет пронзать все штормы и тайфуны.
—	Глупая буржуазная выходка! — говорил я Чар¬

миан, имея в виду Селлерса и наложенный им арест.—

Поступок перетрусившего мелкого торгаша. Но это т

беда. Как только мы выйдем в открытое море, все не¬

приятности кончатся.
И мы, действительно, наконец отплыли — во втор¬

ник, 13 апреля 1907 года. Отплыли, надо сознаться, без

всякого шика. Якорь нам пришлось выбирать вручную,

потому что передаточный привод был разбит вдребезги.

Обломки двигателя в семьдесят лошадиных сил тоже

пришлось сложить в трюм в качестве балласта. Но это

же пустяки в конце концов. Все это можно было нала¬

дить в Гонолулу. Зато в остальном наш корабль велико¬

лепен. Правда, двигатель на моторной лодке отказался

действовать, а спасательная шлюпка текла, как решето,

но в конце концов это все были приложения к «Снарку»,

а не сам «Снарк». «Снарк» — это водонепроницаемые пе¬

реборки, солидная обшивка, без единого сучка, все при¬

способления ванной комнаты — вот что такое «Снарк».

Но выше всего был, конечно, благородно-пронзительный

нос «Снарка», который победно пронзит все ветры

и волны.
Мы прошли через Золотые Ворота и повернули на юг,

рассчитывая попасть в полосу северо-восточных пасса¬

тов. Не успели мы двинуться, как начались приключе¬

ния. Я сообразил заранее, что для такого путешествия,

как наше, молодость важнее всего, а потому взял с со¬

бой целых три молодости: молодость повара, молодость

мою и молодость мальчика для услуг. Оказалось, что я

ошибся только на две трети. Я забыл, что молодость

часто подвержена морской болезни. В двух случаях из

трех именно это и произошло. Как только мы вышли в

открытое море, кок и бой забрались на свои койки и

больше от их молодости целую неделю не было никакого

прока. Из вышеизложенного ясно, что мы были лишены

горячей пищи и должной чистоты и порядка в каютах и

«а палубе. Но это нас не слишком огорчило, ибо мы вско¬

ре обнаружили, что ящик с апельсинами где-то и когда-то
354

промерз; что яблоки заплесневели и загнили; что корзи¬

на капусты была доставлена уже в гнилом виде и под¬

лежала немедленному удалению за борт; что в морковь

попал керосин, брюква была, как дерево, а свекла ис¬

порчена; что растопка трухлявая и гореть не будет; что

уголь, доставленный в дырявых мешках из-под' картофе-

ля, рассыпается по палубе и его смывает водой.
Но в конце концов это тоже пустяки — детали, под¬

робности, не больше. Все дело в самом судне, а оно, как

вы знаете, было прекрасно... Я прошелся по палубе и

меньше чем в минуту насчитал четырнадцать сучков в ее

великолепном настиле, заказанном специально в Пюд-

жет-Саунде с той целью, чтобы сучков в ней не было.

К тому же палуба протекала, здорово протекала. Роско

принужден был покинуть свою койку, инструменты в ма¬

шинном отделении заржавели, не говоря уже о прови¬

зии в. камбузе, испорченной от соленой воды. Протекали

также борта «Снарка», протекало и днище, и мы долж¬

ны’ были выкачивать воду каждый день, чтобы не пойти

ко дну. Пол камбуза у нас на два фута возвышается

над внутренней обшивкой днища, но когда я забрал¬

ся в камбуз, чтобы поискать чего-нибудь съедобного,

то промочил ноги до колен, и это через четыре

часа после того, как вся вода была старательно вы¬

качана!
А наши пресловутые водонепроницаемые переборки,

на которые было ухлопано столько времени и денег, ока¬

зались, увы, вполне проницае1\1Ыми. Вода свободно, точ¬

но воздух, проходила из отделения в отделение; мало

того: от нее заметно несло бензином, и это позволило

мне заключить, что некоторые из герметически запертых

в кормовом отсеке бензиновых баков, очевидно, текут.

Итак, баки текли и не были герметически изолированы

от остального судна. Наконец, если уж говорить о ван¬

ной и всех ее приспособлениях, то придется констатиро¬

вать, что все ее усовершенствованные краны и насосы

пришли в негодность в первые же двадцать часов пу¬

тешествия. Мощные железные насосы сломались у нас

под рукой при первой же попытке накачать воду. На¬

ша ванная вышла на судне из строя раньше всего

остального.
И все металлические части «Снарка», откуда бы они
355

ни были доставлены, никуда не годились. Основание

двигателя, например, было из Нью-Йорка, и оно никуда

не годилось; цепь для привода у брашпиля была из

Сан-Франциско, и она тоже никуда не годилась. Нако¬

нец, железные поковки, входившие в такелаж, разлете¬

лись по всем направлениям при первом напоре ветра,

Представьте себе — кованое железо, а оно полопалось,

как лапша!
Вертлюг с грота-гафеля сломался сразу же. Мы за¬

менили его вертлюгом с гафеля штормового грота, и вто¬

рой вертлюг сломался, не прослужив и четверти часа, а

его — подумайте только! — мы взяли с гафеля штормо¬

вого грота, от крепости которого зависела наша жизнь в

случае шторма. Сейчас грот «Снарка» болтается, как

сломанное крыло, оттого что вертлюг гафеля мы заме¬

нили простой веревкой. Попытаемся добыть доброка¬

чественное железо в Гонолулу.
Люди обманули нас и отправили по морю в решете,

но господь бог, очевидно, нас возлюбил, ибо погода стоя¬

ла все время тихая и прекрасная, и мы на досуге могли

убедиться в том, что, во-первых, воду надо откачивать

каждый день, если не хотим потонуть, и в том, во-вторых,

что скорее можно положиться на прочность деревянной

зубочистки, чем на крепость самой массивной металличе¬

ской части нашего судна. И вот по мере того, как на

наших глазах развеивался миф о прочности и остойчиво¬

сти «Снарка», мы с Чармиан все больше упования воз¬

лагали на его дивный нос. Ничего другого нам и не оста¬

валось, очевидно. Все остальное было непостижимо и

чудовищно, это мы знали, но, по крайней мере, нос

был определенной реальностью. И вот однажды ве¬

чером мы решили лечь в дрейф, развернувшись носом к

волне.
Как рассказать мне об этом? Прежде всего в интере¬

сах профанов позвольте мне разъяснить, что значит на

языке моряков «лечь в дрейф». Это значит уменьшить

площадь парусов до последней возможности и так их

расположить, чтобы судно все время держалось носом

против ветра и волны. Если ветер слишком силен

или волны слишком высоки, то для судна таких раз¬

меров, как «Снарк», лечь в дрейф — самый спокойный и

самый легкий маневр, и тогда на палубе нечего делать.
356

Можно даже снять рулевого и вахтенного. Все могут ид¬

ти вниз и лечь спать или играть в вист.
Так вот однажды, когда ветер переходил в неболь¬

шой шторм, я сказал Роско, что мы ляжем в дрейф. На¬

ступил вечер. Я стоял на руле почти целый день, вахта

на палубе (то есть Роско, Берт и Чармиан) устала, а

вахта внизу лежала по обыкновению со своей морской

болезнью. Мы еще раньше убавили паруса. Теперь

убрали и бизань. Я начал перекладывать шхурвал, чтобы

лечь в дрейф. «Снарк» в это время попал в «корыто»,

то есть находился между двумя волнами, боком к ним.

Он так и остался. Я повернул штурвал еще и еще. Но

«Снарк» даже не двинулся. Такое положение, милый чи¬

татель,— самое опасное из всех положений судна. Я

налег на штурвал что было силы, но «Снарк» продол¬

жал стоять по-своему. Роско и Берт, ухватившись за

снасти, возились с гротом. Но «Снарк» по-прежнему

стоял боком к волне, черпая воду то одним бортом, то

другим.
Непостижимое и чудовищное опять высунуло свою от-

вратительную морду. Это было в конце концов просто ко^

мично и нелепо. Я положительно не верил своим глазам.

Судно с зарифленными парусами отказывалось развер-

нуться носом к ветру поперек волны. Мы натягивали па¬

руса и распускали — безрезультатно. Подняли штормо¬

вой трисель, убрали грот, но «Снарк» по-прежнему сто¬

ял боком. Этот его знаменитый нос не желал становить¬

ся против ветра.
Наконец убрали вовсе зарифленный стаксель, оста¬

вили только штормовой трисель на бизани. Уж теперь-то

«Снарк» должен был развернуться носом на ветер.

Боюсь, что вы мне не поверите, но говорю вам: этого пе

случилось. Я видел своими глазами. Я сам не верю, но

это так. Это невероятно, но я рассказываю вам не о

том, во что я верю или не верю, я рассказываю вам о

том, что я видел.
Ну, любезный читатель, что стали бы вы делать, очу¬

тившись на небольшом судне, которое болтается между

волнами, с триселем на корме, не способным повернуть

это судно к ветру? Вы стали бы на штормовой якорь.

Мы так и сделали. У нас был патентованный штормовой

якорь, который нам продали с гарантией, что он не уто¬
357

нет. Представьте себе стальной обруч, который держит

открытым отверстие большого, конической формы хол¬

щового мешка, и вы поймете, что такое штормовой

якорь. Итак, мы прикрепили канат одним концом к яко¬

рю, а другим к носу «Снарка» и бросили якорь в воду.

Он тут же затонул. Мы вытащили его обратно, привя¬

зали к нему толстое бревно в качестве поплавка и снова

бросили его в воду. На этот раз он остался на поверхно¬

сти, Трисель стремился развернуть нос «Снарка» против

ветра, но «Снарк» продолжал качаться боком к волне,

волоча якорь за собой. Мы убрали штормовой трисель,

подняли и натянули бизань, но «Снарк» по-прежнему

болтался между двумя волнами и тащил за собой

якорь. Можете не верить мне. Я сам не верю этому. Я

только рассказываю вам, что видел.
Теперь предоставляю все на ваш суд. Слыхали вы

когда-нибудь о паруснике, который не хочет развернуть¬

ся поперек волны: не хочет даже, когда отдан штормо¬

вой якорь! Я по крайней мере никогда не слыхал. Я сто¬

ял на палубе и смотрел прямо в глаза непостижимому

и чудовищному, то есть «Снарку», который не ложился

® дрейф. Наступила бурная ночь. Луна светила в раз¬

рывах между бегущими тучами. Воздух был полон водя¬

ной пыли, с наветренной стороны надвигался дождь.

А мы по-прежнему болтались между двумя волнами, в

холодных, безжалостных провалах, освещенных лун¬

ным светом, в которых «Снарк» переваливался с боку

на бок с очевидной приятностью для себя. Тогда

мы убрали бизань, вытащили штормовой якорь, подня¬

ли зарифленный стаксель, повернули «Снарк» по ветру

и спустились вниз — но не к столу, на котором нас дол¬

жен был бы ждать горячий ужин,— скользя по чему-то

липкому и скверному на полу каюты, где трупами ле¬

жали повар и бой, мы прошли и легли, не раздеваясь,

на койки и слушали, как переливается в камбузе вода.
В Сан-Франциско имеется Богемский клуб, а в нем

бывает много заправских моряков. Я это знаю точно, по¬

тому что слышал, как они обсуждали «Снарк» во время

постройки. Они находили в нем только один существен¬

ный недостаток — ив этом они все были согласны меж¬

ду собой,— они говорили, что он не прйдет точно по вет¬

ру. Судно хорошее и в целом и в деталях, говорили они,
358

только не пойдет. «Такая уж линия!—объясняли они

загадочно.— Все дело в линии. Просто не пойдет, только

и всего». Ладно, очень бы я хотел, чтобы эти заправские

моряки из Богемского клуба были у меня на «Снарке» в

эту ночь. Чтобы они собственными глазами убедились,

как их решительное, принципиальное, единогласно при¬

нятое мнение полетело вверх тормашками. Не пойдет по

ветру? Да это единственное, кажется, что «Снарк» де¬

лает в совершенстве. Не пойдет? Да он летит, несмотря

на отданный штормовой якорь и убранные паруса. Не

пойдет? Вот в ту самую минуту, когда я пишу эти стро¬

ки, мы мчимся со скоростью шести узлов. На руле нико¬

го, и колесо штурвала даже не закреплено... Ветер, стро¬

го говоря, северо-восточный, бизань у «Снарка» убрана,

передние паруса выбраны втугую, курс юго-юго-запад.

И, однако, находятся люди, плававшие по морям десят¬

ки лет, которые утверждают, что ни одно ^дно не может

идти* прямо по ветру без помощи руля. Когда они про¬

чтут эти строки, они, конечно, назовут меня лгуном; лгу¬

ном называли они и капитана Слокума, который расска¬

зывал то же самое о своем судне «Спрэй».
Что касается будущности «Снарка», я теряюсь, я сей¬

час ничего не знаю. Будь у меня деньги или кредит, я

построил бы другой «Снарк», который все-таки ложился

бы в дрейф. Но мои средства на исходе. Мне приходит¬

ся принимать нынешний «Снарк», каков он есть, или все

бросить, а я не могу бросить. Видимо, мне следует на¬

учиться разворачивать «Снарк» против ветра кормой впе¬

ред. Подожду следующего шторма, посмотрю, что из

этого выйдет. Я думаю, что это осуществимо. Все зави¬

сит от того, как будет корма принимать волны. И кто

знает, быть может, в одно прекрасное штормовое утро

в Китайском море какой-нибудь седобородый шкипер

вдруг примется в изумлении протирать себе глаза при

виде маленького суденышка, сильно смахивающего на

наш «Снарк», которое будет разрезать волны кормой,

подставленной навстречу ветру.
Р. S. Вернувшись по окончании нашего плавания в

Калифорнию, я узнал, что длина «Снарка» по ватерлинии

равнялась не сорока пяти, а сорока трем футам. Его стро¬

ители, по-видимому, не в ладах с рулеткой или с двух-

футовой рейкой.
359

ГЛАВА III
ЖАЖДА ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Нет, жажда приключений еще жила назло паровым

двигателям и конторе Кука и К°. Когда появилась в пе¬

чати заметка о моем предполагаемом путешествии на

«Снарке», то молодых людей со склонностью к бродячей

йкизни оказалось чуть не легион, а также и моло¬

дых женщин — не говоря уже о мужчинах и женщинах

более пожилого возраста, предлагавших себя мне в спут¬

ники. Да что говорить, даже между моими личнььми

друзьями нашлось около полдюжины очень сожалевших

о недавно состоявшихся или предстоящих в скором

времени браках. А один из таких браков — это я

знаю наверное — чуть было не расстроился, и все из-за

«Снарка».
С каждой почтой я получал груды писем от избран¬

ных натур, задыхающихся в «копоти и вони городов», и

мне скоро стало очевидно, что Одиссею двадцатого сто¬

летия, прежде чем ставить паруса, нужен целый штат

стенографисток, чтобы разобраться с корреспонденцией.

Нет, жажда приключений, конечно, не умерла, раз вы

можете получать письма, начинающиеся, например, так:

«Несомненно, что когда вы прочтете этот крик души не¬

знакомой вам жительницы Нью-Йорка»,— а дальше вы

узнаете из этого письма, что эта незнакомка весит толь¬

ко девяносто фунтов, хочет быть мальчиком для услуг

и жаждет посмотреть белый свет и поплавать по

морям.
У одного из претендентов оказалась «страстная лю¬

бовь к географии»; другой писал: «Надо мной тяготеет

проклятие вечной тоски по вечному движению — отсю¬

да и письмо к вам». Но всех превзошел один парень, ко¬

торый хотел ехать, потому что у него «очень уж зачеса¬

лись ноги».
Некоторые писали анонимно, выставляя кандидата¬

ми своих друзей и давая этим так называемым друзьям

самые лестные характеристики, но мне в таких письмах

мерещилось всегда что-то подозрительное, и я их обычно

до конца не дочитывал.
За исключением двоих или троих, все сотни моих во¬

лонтеров были вполне искренни. Очень многие присыла-
360

ли фотографические карточки. Девяносто процентов со*

глашались на любую работу, девяносто девять предла¬

гали работать без вознаграждения. «Только присутство¬

вать при вашем путешествии на «Снарке»,— писал, на¬

пример, один,— только. сопровождать вас, невзирая ни

на какие опасности и исполняя любую работу,— было

бы кульминационным пунктом моих честолюбивых меч¬

таний». Это мне напоминает еще одного юношу, кото¬

рый уведомлял меня, что ему семнадцать лет от роду и

что он «крайне честолюбив», а в конце письма очень серь¬

езно просил, чтобы все это осталось между нами и не

было помещено ни в газетах, ни в журналах. Были пись¬

ма и в другом стиле, например: «Буду работать как черт,

а платы не нужно». Почти все просили меня сообщить

о моем согласии по телеграфу, за их счет, и многие пред¬

лагали внести залог, гарантирующий их своевременное

появление на «Снарке».
Некоторые довольно своеобразно представляли себе

работу на «Снарке»; так, например: «Я взял на себя

смелость написать вам, чтобы выяснить, не представится

ли какой-нибудь возможности поступить в команду ва¬

шего судна для изготовления эскизов и иллюстраций».

Другие, не имея, очевидно, ни малейшего представления

о миниатюрных размерах «Снарка» и его потребностях,

предлагали себя, как выразился один из них, «чтобы

оказывать помощь по сбору материалов для ваших ро¬

манов и повестей». Вот что значит быть плодовитым

писателем!
«Позвольте мне самому дать себе характеристику,—

пишет один.— Я сирота и живу с дядей, ярым революцио¬

нером и социалистом, который утверждает, что человек,

в жилах которого нет любви к приключениям, просто

тряпка».
Другой пишет: «Я умею плавать, хотя и незнаком со

специальными приемами плавания. Но вода — моя сти¬

хия, а это самое важное». «Если бы меня посадили од¬

ного в парусную лодку, я смог бы отправиться куда

угодно»,— писал о себе третий,— и рекомендация эта

была много лучше нижеследующей: «Я видел также, как

разгружались рыбачьи суда». Но. высшей награды до¬

стоин, вероятно, тот, который тонко подчеркнул глубо-
361

кое знание мира и жизни, написав: «Мой возраст, счи¬

тая только годы,— двадцать два года».
Были также простые, неприкрашенные, искренние

письма мальчиков, которые, «правда, не умеют красно

выражаться, но очень хотят путешествовать». Отклонять

эти просьбы было труднее всего, и всякий раз, когда

приходилось делать это, мне казалось, что я даю поще¬

чину юности. Они были так искренни, эти мальчики, и

так ужасно хотели отправиться в плавание. «Мне шест¬

надцать, но я широк в плечах»,— писал один юноша.

«Мне семнадцать, но я крепкий и здоровый»,— писал

другой. «Я, во всяком случае, не менее силен, чем сред¬

ний мальчик моего роста»,— писал, очевидно, слабенький

мальчик. «Не боюсь никакой работы»,— говорили мно¬

гие, а один, рассчитывая, очевидно, соблазнить меня эко¬

номией, предлагал оплатить свой проезд через Тихий

океан, что «очевидно, будет для вас удобно». «Объехать

вокруг света — одно-единственное мое желание»,— гово¬

рил один, не подозревая, что это было «одним-единствен-

ным» желанием еще нескольких сотен мальчиков. «Ни¬

кому на свете нет дела до того, уеду я или останусь»,—

грустно сообщил какой-то мальчуган. Один прислал фо¬

тографию, говоря по поводу нее следующее: «Я не боль¬

но хорош собой, но ведь тут не в красоте дело». «Мне

девятнадцать лет, и я невысок, а следовательно, не зай¬

му много места, но я вынослив, как дьявол»,— писал еще

один, и я уверен, что этот оказался бы вполне пригодным.

И, наконец, был один претендент тринадцати лет, в ко¬

торого мы оба с Чармиан совершенно влюбились, и на¬

ши сердца чуть не разорвались от горя, когда надо было

послать ему отказ.
Но не подумайте, что большая часть моих доброволь¬

цев были мальчики: наоборот, мальчики составляли

только небольшую толику. Мне писали мужчины и жен¬

щины всех возрастов и положений. Ко мне обращалось

с предложениями множество врачей, хирургов, данти¬

стов и, как все, они согласны были работать даром и

даже готовы были заплатить за счастье служить на

«Снарке».
Наборщикам и репортерам, желавшим ехать, не бы¬

ло конца, не говоря уже об опыгных слугах, дворец¬

ких и экономах. Гражданские 11нженеры пылали жела¬
362

нием поехать; дамы-компаньонки так и осаждали Чар-

миан, а меня осыпали предложениями лица, желавшие

6i>iTb моими личными секретарями. Многие студенты выс¬

ших учебных заведений мечтали к нам присоединиться,

и я не знаю такой профессии, представителей которой

не было бы в числе желавших отправиться с нами; осо¬

бенно много было машинистов, электромехаников. Меня

поразило количество конторских служащих, которые из

своих затхлых канцелярий услышали призыв к приклю¬

чениям, и меня еще больше удивило количество отстав¬

ных и состарившихся морских офицеров, до сих пор оча¬

рованных морем. Многие молодые люди, ожидавшие по¬

лучения миллионных наследств, пылали страстью к при¬

ключениям точно так же, как многие провинциальные

школьные учителя.
Отцы хотели путешествовать с сыновьями, мужья с

женами, и стенографы с пишущими машинками. Одна

юная стенографистка писала: «Пишите немедленно, если

я вам нужна. Приеду с машинкой первым же поездом».

Но лучше всего, кажется, было следующее письмо (об¬

ратите внимание, как деликатно он устраивал на «Снарк»

свою жену): «Мне показалось, что очень правильно бу¬

дет черкнуть вам несколько слов, чтобы осведомиться,

нельзя ли поехать с вами; мне двадцать четыре года, я

женат, средств не имею, и такая поездка очень подошла

бы нам в настоящую минуту».
Действительно, если подумать, среднему человеку в

высшей степени трудно написать о себе самом честное

рекомендательное письмо. Один из моих корреспонден¬

тов был до того смущен предстоящей ему задачей,

что начал письмо словами: «Трудная это задача —

писать о самом себе»,— и пдрле нескольких неудач¬

ных попыток закончил письмо: «Нет, трудно писать о

себе».
Однако нашелся человек, который написал очень

пылкую и пространную свою собственную характери¬

стику и в конце признал, что получил от этого большое

удовольствие. Вот отрывок из его письма: «Подумайте

только: юнга, который может смотреть за двигателем,

может исправить его, когда он испортится, может вы¬

полнять всякую плотничью работу или работу механи¬

ка. Сильный, здоровый, работящий. Неужели вы не пред¬
363

почтете его младенцу, который заболеет морской болез¬

нью и способен только на то, чтобы мыть тарелки?»

На такие письма очень трудно было отвечать отказом.

Автор этого письма самоучкой научился по-английски,

только два года жил в Соединенных Штатах, и он писал,

что хочет отправиться с нами не для того, чтобы зара¬

батывать хлеб насущный, а чтобы учиться и видеть. В то

время он был чертежником на одном крупном заводе;

прежде плавал на море и всю свою жизнь имел дело с

небольшими судами.
«У меня хорошая служба, но это не имеет для меня

никакого значения, я предпочитаю путешествовать, —

писал другой.— Что касается вознаграждения, взгляни¬

те на меня, и если я достоин доллара или двух — пре¬

красно, а если нет — нечего говорить об этом. Что до

моей репутации, я с удовольствием свел бы вас с мои¬

ми хозяевами. Не пью, не курю, но, правду сказать,

хотел бы, набравшись немного опыта, написать что-

нибудь».
«Могу заверить вас, что я вполне порядочный чело¬

век, но нахожу скучными порядочных людей». Напи¬

савший эти строки заставил меня призадуматься, и я

до сих пор не знаю, что он, черт возьми, хотел сказать:

что ему со мной будет скучно или же что-то совсем

другое?
Но у того, кто написал нижеследующее, готовность к

самопожертвованию была так велика, что я не мог на

нее согласиться: «У меня есть отец, мать, братья и се¬

стры, друзья и хорошая служба, но я готов пожертво¬

вать всем этим, чтобы стать членом вашей судовой

команды».
Другой претендент, принять которого я тоже ни¬

как не мог решиться, был очень разборчивый молодой

человек; чтобы доказать мне, что я должен его взять

с собой, он говорил в своем письме: «Плаванье на

обыкновенном судне, будь то шхуна или пароход, мне

не подходит, так как там мне пришлось бы иметь

дело с обыкновенными моряками, а они живут не очень

чисто».
Был там еще молодой человек двадцати шести лет,

который «прошел через всю гамму человеческих чувств»,

и «побывал всем, от повара до слушателя Стэнфордско-
364

го универс1ггета», и который в то время, как он писал это

письмо, был «пастухом на ранчо площадью в пятьдесят

пять тысяч акров». Не в пример ему другой был чрез¬

вычайно скромен и писал: «Не знаю за собой каких-либо

особых качеств, которые могли бы привлечь ваше вни¬

мание. Но если вы заинтересуетесь мною, не откажите

потратить несколько минут на ответ. Иначе мне придет¬

ся продолжать работать на заводе. Не ожидая ни¬

чего, а только надеюсь, остаюсь и пр.» Но я долго сжи¬

мал обеими руками голову, стараясь представить себе,

какое духовное сродство существовало между мною и

тем, кто писал мне: «Задолго до того, как я услыхал про

вас, я смешал политическую экономию и историю и сде¬

лал на практикё те же выводы, что и вы».
А вот одно из лучших писем по краткости: «Если

кто-нибудь из команды, подписавший с вами условие,

струсит и даст задний ход и вам понадобится еще кто-

нибудь, знающий мореплавание, моторы и пр., буду

рад, если вы обратитесь и т. д.» Вот еще одно краткое

письмо: «Бью в центр — хочу быть мальчиком для

услуг или вообще чем-нибудь в вашей кругосветной

поездке. Американец, девятнадцати лет, весу сто сорок

фунтов».
Вот письмо от человека «чуть-чутш повыше пяти фу¬

тов»: «Когда я прочел о вашем мужественном решении

обойти вокруг света на небольшом судне вместе с мис¬

сис Лондон, я до того обрадовался, что мне показалось

даже, будто это я сам выдумал такое путешествие, и вот

я решил написать вам относительно должности для ме¬

ня самого, повара или слуги. По некоторым причинам я

этого не сделал, а поехал из Оклэнда в Денвер войти

компаньоном в дело моего друга — это в прошлый месяц,

то есть,— но у него дело идет все хуже и хуже, и вообще

не везет. Но, к счастью, вы отложили отъезд по случаю

Великого землетрясения, и я в конце концов решился

предложить вам свои услуги на какую-нибудь должность.

Я не очень силен, так как ростом я чуть-чуть повыше

пяти футов, но все же я хорошего здоровья и таких же

способностей».
«Полагаю, что мог бы сделать к оборудованию вашего

судна полезное добавление в виде изобретенного мною

приспособления для полной утилизации силы ветра,—
365

писал один доброжелатель.— Приспособление это не ме¬

шает при обычном маневрировании в легкий ветер и в

то же врем1Я дает вам врзможность использовать пол¬

ностью силы самых бешеных шквалов, так что даже

в тех случаях, когда обычно приходится убирать все

паруса до последнего клочка, вы сможете благодаря

моему приспособлению не убирать их вовсе. Кроме

того, это полезное добавление не дает судну перевер¬

нуться».
Предыдущее письмо было написано в Сан-Франциско

и помечено 16 апреля 1906 года. Через два дня произо¬

шло большое землетрясение. Оно заставило, очевидно,

бежать моего корреспондента, и мне не пришлось с ним

встретиться.
Многие из моих братьев-социалистов возражали про¬

тив моего желания отправиться в плавание, и особенно

типично следующее возражение: «Идея социализма и

миллионы угнетенных жертв капитализма имеют право

на вашу жизнь и работу и требуют, чтобы вы посвятили

себя им. Если тем не менее вы будете упорствовать,

вспомните, когда вы, зггопая, будете глотать цоследний

в вашей жизни глоток соленой воды, что М1Ы 1протесто-

вали против вашего поступка».
Один, немало побродивший по свету человек, кото¬

рый «мог бы при случае описать много необычных сцен

и событий», потратил несколько листов бухмаги, изо всех

сил стараясь добратася до цели своего письма и, нако¬

нец, изрек следующее: «До сих пор я ничего не сказал о

цели моего письма. Скажу прямо: я прочел, будто вы и

еще одно или два лица намерены совершить кругосвет¬

ное плавание на небольшом паруснике, длиной футов в

пятьдесят или шестьдесят. Не могу поверить, чтобы чело¬

век вашего ума и опыта мог решиться на поступок, кото¬

рый есть не что иное, как особый вид самоубийства.

И даже если бы вы случайно уцелели,— и вы сами и ва¬

ши спутники,— вы будете совсем разбиты непрекращаю-

щейся качкой судна столь малых размеров, даже если бы

оно было обито изнутри войлоком, что вовсе не принято

на море». Спасибо, добрый друг, спасибо за эту оговор¬

ку: «не принято на море». И он не профан в морском

деле. Он сам говорит о себе: «Я не какая-нибудь сухо¬

путная крыса, я плавал по всем морям и океанам».
366

Заканчивает он следующими словами: «Не желая

обидеть вас, скажу, что безумием было бы выйгя из за¬

лива в открытое море на подобном судне, имея на борту

женщину».
И тем не менее сейчас, когда я пишу это, Чармиан

сидит в своей каюте за пишущей машинкой, Мар*

тин готовит обед, Точиги накрывает на стол, Роско и

Берт конопатят палубу, и «Снарк» идет со скоростью пя¬

ти узлов при порядочном волнении, а между тем «Снарк»

войлоком не обит.
«Прочитав в газетах о вашем) предполагающемся пу¬

тешествии, мы хотели бы узнать, не нужна ли вам

хорошая команда; нас здесь шестеро парней, хороших

моряков, с хорошими рекомендациями с военных и

торговых судов; все мы настоящие американцы

в возрасте от двадцати до двадцати двух лет, рабо¬

таем,в настоящее время на заводе металлических из¬

делий в качестве мастеров по такелажу и очень хоте¬

ли бы отправиться в плавание с вами». Подобные

письма заставляли меня жалеть, что мое судно так

мало.
А вот письмо от женщины, единственной в мире жен¬

щины, исключая, очевидно, Чармиан, которая с одобре¬

нием отнеслась к нашей затее: «Если вам не удалось еще

заполучить повара, мне было бы очень приятно совер¬

шить с вами путешествие в этой должности. Мне пятьде¬

сят лет, я женщина здоровая и вполне мюгу справиться

со стряпней на такую небольшую компанию, как команда

вашего «Снарка». Я отличный повар и такой же отлич¬

ный моряк. Что же касается продолжительности пла¬

ванья, то десять лет для меня приятнее, чем один год.

Рекомендации мои и т. д.»
Когда-^нибудь, если мне удастся заработать кучу де¬

нег, я построю большой корабль вместимостью на ты¬

сячу добровольцев, чтобы обойти вокруг света. Им при¬

дется самим исполнять «всякую работу безразлично»,—

как они, впрочем, и желают,— или оставаться дома. И я

нисколько не сомневаюсь, что они поедут, ибо жажда

приключений жива, это мне доподлинно известно, потому

что я сам состоял с ней в длительной и интимной пере¬

писке.
367

ГЛАВА IV
ОЩУПЬЮ в ОКЕАНЕ
—	Но, послушайте,— протестовали друзья,— как же

вы, однако, решаетесь пуститься по морю, не имея на бор¬

ту ни одного опытного моряка? Вы же не учились штур¬

манскому делу?
Мне пришлось признаваться, что я действительно на¬

вигации не знаю, что за всю жизнь я ни разу не брал в

руки секстана и что, пожалуй, даже не отличу его от

морского альманаха. А когда они спрашивали, знает ли

навигацию Роско, я покачивал головой. Роско обижался.

Он посмотрел «Краткое руководство», купленное для пу¬

тешествия, умел пользоваться логарифмическими табли¬

цами, несколько раз видел секстан и на основании всего

этого, а также на основании того, что в роду у него были

когда-то моряки, он считал себя опытным мореходом. Но

Роско ошибался, уверяю вас. Когда он был еще мальчи¬

ком, он с атлантического побережья через Панамский пе¬

решеек приехал в Калифорнию. И это был единственный

раз в его жизни, когда земля скрылась из его глаз. Он

никогда не был в морском училище и никогда не сдавал

экзамена по навигации; никогда также не приходилось

ему плавать в открытом море, а следовательно, он ниче¬

му не мог выучиться у других опытных моряков. Он

был членом яхт-клуба в заливе Сан-Франциско, где

нельзя удалиться от берега больше чем на несколько

миль и где искусство навигации не может быть приме¬

нено в полной мере.
Итак, «Снарк» пустился в путь без опытного моряка.

Мы прошли Золотые Ворота 23 апреля и направились

на Гавайские острова, лежащие на расстоянии двух

тысяч ста морских миль по прямому направлению. Ре¬

зультат был нашим * лучшим оправданием. Мы при¬

плыли к Гавайским островам, и даже без неприят¬

ностей, как вы увидите, то есть без серьезных неприят¬

ностей.
Управлять судном взялся Роско. С теорией он был

знаком как нельзя лучше, но он впервые применял ее

на деле, и это явствовало из странного поведения «Снар-

ка». Нельзя сказать, чтобы «Снарк» шел ровным курсом;

вензеля, которые он выписывал, отмечались на карте.
368

Иной раз, когда дул легкий ветерок, он делал на карте

такой скачок, который мог быть только при сильном

шторме, а в другой раз, когда, казалось бы, он быстро

рассекал воды, по карте наше местоположение почти не

изменялось. Но если судно делает, согласно по^сазаниям

лага, в течение двадцати четырех часов по шесть узлов,

это значит, что оно проходит сто сорок четыре морских

мили в сутки. Море было в порядке, и патентованный

лаг также, а что до скорости, всякий мог видеть ее свои¬

ми глазами. Поэтому все дело было только за вычисле¬

ниями, которые не хотели двигать «Снарк» вперед по

карте. Это случалось не каждый день, но все же это слу¬

чалось. И это было вполне естественно, и ничего другого

нельзя было ожидать от первой попытки применить тео¬

рию на практике.
Приобретение знаний в науке мюреплавания имеет

странное действие на людские умы. Моряк говорит об

этой науке с глубоким почтением. Профану она кажется

непостижимой и страшной тайной, поскольку он видит,

с каким почтением относятся к ней сами моряки. Я знавал

искренних и скромных молодых людей, которые, присту¬

пив к изучению мореплавания, вдруг ни с того ни с сего

становились скрытньши, подозрительньши и самоуверен¬

ными, как будто бы они достигли бог весть каких высот

человеческого духа. Самый средний моряк кажется про¬

фану пророком какого-то таинственного культа. Какой-

нибудь любитель яхтсмен, затаив дыхание, приглашает

знакомых взглянуть на свой хронометр. Поэтому-то на¬

ши друзья испытывали такой страх, когда мы отправи¬

лись в путь без моряка-специалиста.
Когда «Снарк» еще строился, мы с Роско заключили

приблизительно такое условие. «Я поставляю книги и

инструменты,— сказал я,— а вы изучаете навигацию.

Мне сейчас совершенно некогда. А когда м>ы выйдем! в

открытое море, вы научите м»еня всему, что изучили».

Роско был в восторге. Надо сказать, что в то время

Роско был искренним и скромным, как те молодые лю¬

ди, о которых я писал выше. Но когда мы вышли в от¬

крытое море и он стал проделывать манипуляции таин¬

ственного ритуала, на которые я смотрел, благоговейно

затаив дыхание, едва уловимая, но в то же время вполне

определенная перемена произошла в нем. Когда он в
24.	Джек Лондон. Т. VI.	. 369

полдень измерял высоту солнца, на него как бы нисхо¬

дил сияющий нимб подвига. Когда он, спустившись

вниз и закончив вычисления, поднимался снова на па**

лубу и объявлял нам широту и долготу, его голос зву¬

чал повелительно, к чему мы были совершенно непри¬

вычны.
Но это было еще не самое худшее. Знания, наполняв¬

шие его, оказались такого свойства, что их никак нель¬

зя было передать кому бы то ни было. И по мере того, как

он проникал в таинственные причины странных прыж¬

ков «Снарка» по карте, и по мере того, как эти прыжки

выравнивались, знания его становились все более свя¬

щенными, таинственньши и непередаваемыми. Мои лас¬

ковые нам1еки на то, что, пожалуй, врем)я как раз подхо¬

дящее, чтобы и мне чему-нибудь поучиться, отнюдь не

встречали с его стороны сердечной и радостной готов¬

ности помочь мне. Ни малейшего желания выполнить

уговор у него не замечалось.
Роско, собственно, не был виноват: что он мог сде¬

лать? С ним просто произошло то же, что и со всеми

другими людьми, которые до него когда-либо изучали

на)вигацию. Благодаря вполне естественной и проститель¬

ной переоценке ценностей плюс неумению ориентировать¬

ся в новой научной дисциплине он был раздавлен вооб¬

ражаемой естественностью и чувствовал себя облада¬

телем чуть ли не божественного откровения. Всю жизнь

Роско провел на земле или в виду земли. Благодаря это¬

му вокруг него всегда было достаточно всяких знаков,

чтобы правильно — за редкими исключениями — пере¬

двигать свое тело по поверхности земли. Теперь он очу¬

тился в открытом море, в широко раскинувшемся море,

ограниченном только вечным кольцом! неба. Это кольцо

неба было всегда одно и то же. Никаких вех и знаков

кругом не было. Солнце поднималось с востока и опу¬

скалось на западе, а ночью звезды описывали тот же по¬

лукруг. И кто, казалось, мог бы, посмотрев на 0>лнце и

на звезды, сказать: «Я нахожусь сейчас в трех четвер¬

тях мили к западу от бакалейной лавки Джонса на Сми-

зерсвилле» — или: «Я отлично знаю, где я нахожусь сей¬

час, так как Малая Медведица говорит, мне, что Бостон

отсюда лежит в трех милях, второй поворот направо».

А Роско именно это и делал. Сказать, что он был ошелом¬
370

лен своим могуществом—это еще слишком слабо* Он

преклонялся перед самим! собою; он творил чудо. Акт,

посредством которого он находил свое положение на по¬

верхности океана, стал для него священнодействием, и

он считал себя по отношению ко всем нам, не участвую¬

щим в священнодействии, существом высшего порядка,

тем более, что мы зависели от него, были его стадом, ко¬

торое он пас на волнующемся, базграничном) простран¬

стве — на соленой дороге между двумя континентами, на

которой не было никаких верстовых столбов. Управляясь

с секстаном, он совершал жертвоприношение богу Солн¬

ца, затем рылся в древних фолиантах, разбирая кабали¬

стические знаки, бормютал заклинания на непонятном

языке, вроде «индекэррорпараллаксрефракция», заносил

на бумагу магические знаки, что-то складывал и ум*но-

жал и, наконец, ставил палец на подозрительное пустое

место священной карты и заявлял: «Мы здесь». Когда

мы смотрели на подозрительное пустое место и спра¬

шивали: «А где это, собственно?» — он отвечал

на цифровом жаргоне высших священнослужителей:

«31-15-47 северной, 133-5-30 западной». И тогда мы

говорили: «О-о» — и чувствовали себя совсем ничтож¬

ными.
Повторяю, Роско не был виноват. Он и правда был

почти богом, потому что нес всех нас в собственной сво¬

ей горсти через пустые пространства карты. Я питал к

Роско нео^ьисновенное почтение: оно было столь глубо¬

ко, что если бы ему вздум1алось приказать: «Пади ниц

и поклонись мне!» — я, наверное, немедленно шлепнул¬

ся бы на палубу и заплакал. Но однажды маленькая

мысль шевельнулась у меня в голове: «Ведь это не бог;

это просто Роско, такой же человек, как и я сам. И что

может сделать он, то могу и я. Кто учил его? Он

сам учился. Поступи так же — будь и ты своим соб¬

ственным учителем». И Роско слетел с пьедестала и

перестал быть верховным жрецом «Снарка». Я вломил¬

ся в святилище и потребовал старинные фолианты

и магические таблицы, а также и жертвенник, то есть

секстан.
А теперь я расскажу вам простьши словами, как я

сам» себя научил «авигадии. Один раз я провел все вре¬

мя от о-беда до ужина у штурвала, правя одной рукой,
371

а другой делая вычисления по таблице логарифмов. Дру¬

гие два вечера — по два часа каждый вечер — я изучал

общую теорию навигации и, в частности, процесс опре¬

деления меридианал1ьн0й высоты. Потом я взял секстан,

определил поправку индекса и измерил высоту Солн¬

ца. Дальнейшие вычисления были просто детской игрой.

В «Кратком руководстве» и в «Альманахе» оказались го¬

товые таблицы, составленные математиками и астроно¬

мами. Пользоваться ими было так же легко, как табли¬

цей процентов или электрическим! счетчиком. Тайна пе¬

рестала быть тайной. Я ткнул пальцем! в карту и объявил,

что мы находимся здесь. Я оказался прав, то есть, во

всяком случае, не менее прав, чем Роско, который ука¬

зал на карте точку на четверть мили в сторону от моей.

Он даже соглашался уступить мне половину этой разни¬

цы. Я раскрыл тайну, но таково уж было волшебство

ее, что я незам!едлительно почувствовал в. себе какую-то

необыкновенную силу и гордость. И когда Мартин спра¬

шивал меня — так же смиренно и почтительно, как не¬

когда я спрашивал Роско,— где мы находимся в настоя¬

щее время, я отвечал eMiy вдохновенно и внушительно

на цифровом жаргоне высших священнослужителей и

слышал от него такое же подобострастное «О-о!». А что

касается Чармиан, то я почувствовал, что приобретаю

новые права на нее и что она очень счастливая женщи¬

на, если у нее такой муж, как я.
Я ничего не мог поделать. Говорю это в оправдание

Роско и всех предшествовавших мореплавателей. Яд вла¬

сти подействовал на меня. Я уже не был обыкновенным

человеком: я знал что-то, чего они не знали, я знал тай¬

ну неба, указывающую мне дорогу над пучинам!и моря.

Долгими часами я стоял на руле, правя одной рукой

и держа в другой ключ к изучаемым тайнам. К концу не¬

дели такого самообучения я был уже способен на мно¬

гое. Например, я определял высоту Полярной звезды —

конечно, ночью; я вводил нужные поправки, вычислял

и находил нашу широту. И эта широта совпадала с ши¬

ротой, определенной в полдень, с прибавкой тех изме¬

нений, которые должны были произойти за день. Мог ли

я не гордиться? Но еще более возгордился я после сле¬

дующего чуда. Обычно я уходил к себе в девять вечера.

Я заним»ался самообучением и поставил себе задачей оп¬
372

ределить, какая звезда должна пройти через наш мери¬

диан около половины девятого. Такой звездой оказалась

Alfa Crusis.
Я никогда не слыхал об этой звезде. Я разыскал ее

на карте звездного неба. Оказалось, что это. одна из

звезд в созвездии Южного Креста. «Как! — подумал я.—

Вот уж сколько ночей М1Ы плывем при свете Южного Кре-

ста и ничего об этом не знаем. Идиоты! Дураки и кро¬

ты!» Я не поверил себе и еще раз проделал все вычисле¬

ния. В этот вечер с восьми до десяти на руле стояла

Чарм'иан. Я просил ее смотреть очень внимательно на

южную сторону горизонта: не покажется ли в самом де¬

ле Южный Крест. И когда небо вызвездилось, действи¬

тельно невысоко над горизонтом стоял Южный Крест.

Гордился я? Ни один врач и ни один жрец никогда не

был так горд, как я. Мало того, с помощью священно¬

го секстана я определил высоту Альфы Креста и по

ней вычислил нашу широту. Мало того, я определил

высоту Полярной звезды, и все, что я узнал от нее,

в точности совпало с тем, что мне сообщил Южный

Крест. Гордился ли я? Да, ведь я, значит, понимаю

язык звезд и слышу, как они указывают мне путь над

пучиной!
Гордился ли я? Я был чудотворец. Я позабыл, как

легко я приобрел мои познания со страниц книг. Я по¬

забыл, что вся работа (о, это была трудная работа!)

была проделана до меня великими умами, астрономами

и м1атематиками^ которые открыли и разобрали всю нау¬

ку мореплавания и составили таблицы в «Кратком ру¬

ководстве». Я только помнил чудо: я умел понимать язык

звезд, и они указывали мне то место на море, где я на¬

хожусь. Чармиан не знала этого; Мартин не знал этого;

Точиги, юнга, не знал этого. Но я сказал им). Я был вест¬

ником! небес! Я стоял между нихми и вечностью. Я пере¬

водил небесные речи на удобопонятный язык. Небо

управляло нами, и я был тем, кто умел читать небесные

знамения! Я! Я!..
Теперь, когда восторг мой стал более умеренным, я

спешу разъяснить полную простоту всего этого, разбол¬

тать тайну Роско и всех сведущих в мореплавании людей

и прочих священнослужителей. Открываю я тайну из

страха, что уподоблюсь им, сделавшись скрытным, бес¬
373

стыдным и самоупоенным). Выскажу теперь все: любой

юноша с нормальным серьш веществом мозга, нормаль¬

ным воспитанием и обыкновеннейшими способностями

может добыта книги, карты, инструменты и научиться

навигации. Не поймите меня превратно. Стать моряком —

другое дело. Этому не научиться в один или два дня, на

это нужно убить годы. Поэтому плавать с помощью од¬

ного лага можно только после длительной учебы и прак¬

тики. Но плавать, ориентируясь по Солнцу, Луне и звез¬

дам,— это теперь благодаря усилиям астрономов и мате¬

матиков детская игра. Любой юноша может научиться

ей в неделю. Еще раз прошу^ не поймите меня превратно.

Я не хочу сказать, что по истечении недели такой юноша

сможет взять на себя управление пароходом водоизме¬

щением в пятьдесят тысяч тонн, который идет со ско¬

ростью двадцати узлов в открытом море, мчась от одно¬

го материка к другому и в хорошую погоду и в шторм,

при ясном и при облачном небе, при помощи компаса с

фантастической точностью прокладывая путь к земле.

Я хочу сказать только, что юноша, о котором я говорил,

может сесть на надежное парусное судно и отправиться

в плавание по океану, совсем не будучи знаком с навига¬

цией, и по прошествии недели он настолько ознакомится

с нею, что в состоянии будет определять то место, где он

находится. Он сможет вполне точно измерить мериди-

анальную высоту, и, узнав ее, он через десять минут, про¬

изведя необходимые вычисления, найдет координаты ме¬

ста. У него на борту нет ни груза, ни пассажиров, ничто

не заставляет его торопиться до цели, он может спокойно

плыть, а если он усомнится в своем искусстве морепла¬

вания и испугается, как бы не наскочить на землю, он

может лечь в дрейф на всю ночь и только с наступлением

дня пускаться в дальнейший путь.
Джошуа Слокум несколько лет тому назад совершил

кругосветное плавание на паруснике длиной в тридцать

семи» футов и один управлял им1. Я никогда не забуду

того места в его рассказе об этом путешествии, где он

восторженно приветствует тех молодых людей, которые

захотят на таких же небольших суднах совершить подоб¬

ные же путешествия. Меня захватила эта мысль, захва¬

тила до такой степени, что я взял с собою в путешествие

мою жену. Экскурсия бюро Кука покажется рядом с та-
374

КИМ путешествием совершенной чепухой. А сколько удо¬

вольствия оно доставит! И в довершение всего послужит

м»олодому человеку хорошей наукой: он узнает многое о

внешнем мире, ув-идит неведомые страны, людей и приро¬

ду^ но он познает также и мир внутренний, изучит и

поймет самого себя, познает свою душу. А какая это шко¬

ла для выдержки, характера! Юноша познает здесь пре¬

делы своих возмож1Ностей, а затем неминуемо будет ста¬

раться расширить эти пределы. И вернется из такого

плавания и лучшим и более значительным человеком.

А что касается спорта, то лучше нет спорта, чем обойти

кругом света, выполняя всю работу собственными рука¬

ми, завися только от одного себя, и, вернувшись нако¬

нец туда, откуда отправился, мысленно представить се¬

бе стремительно мчащуюся в мировых пространствах на¬

шу планету, вокруг которой вы совершили свое путеше¬

ствие,-и сказать: «Я сделал это; собственными руками

сделал я это. Я обошел вокруг вращающегося шара.

Я могу путешествовать один, без приставленного ко мне

в качестве няньки капитана, который направлял бы мой

путь по морям. Я не могу полететь на другие звезды,

но на этой звезде я хозяин!»
Когда я дописываю эти строки, я поднимаю глаза и

смютрю на мюре. Я нахожусь в заливе Вайкики, на остро¬

ве Оаху. Далеко по бледно-голубом1у небу тянутся обла¬

ка над зеленоватой бирюзой океана. Ближе к берегу во¬

да переходит в изумрудный и оливковый цвета. Около

коралловых рифов она становится дымчато-лиловой, с

кроваво-красными пятнами. Затем чередуются ярко-зеле¬

ные и рябиново-красные полосы, указывая места песча¬

ных и коралловых отмелей. Через все эти изумительные

краски и над ними и из них бьет и грохочет великолеп¬

ный прибой. Как я уже сказал, я поднимаю глаза — и

вдруг на белом! гребне налетающей волны я вижу пря¬

мую темную фигуру не то сирены, не то морского божест¬

ва; оно стоит в дьшящейся пене, гребень каждое мгно¬

вение вздымается и падает, брызги ок)^тьгвают его по

пояс, и волна кипит, вынося его к берегу одним могучим

разбегом. Это канака на своей доске. И я знаю, что как

только я закончу эти строки, я тоже окажусь в этой вак¬

ханалии красок и кипящего прибоя и буду пробовать

тоже кататься на гребнях, как он, и буду падать,— как
375

он, разумеется, никогда не падает,— но зато буду жить

так остро, как немногие из людей. И картина этого моря,

горящего разноцветными огнями, и образ летящего в вол¬

нах MiopcKoro божества, конечно, достаточное основание

для М10Л0ДЫХ людей плыть на запад и еще дальше на

запад, до тех пор все на запад и на запад, пока они не

окажутся опять на родине.
Но вернемся к навигации. Пожалуйста, не подумай¬

те, что я уже изучил ее вдоль и поперек. Я знаю только

основы навигации, и М1не еще многое осталось выучить.

На «Снарке» имеется масса увлекательных книг по нави¬

гации, которые до сих пор ждут меня. Имеются, напри¬

мер, угол опасности Лекки — очень интересный угол —

и линия Сомнера, которая определит вам безошибочно—

когда вы уже окончательно собьетесь с дороги — не толь¬

ко то место, где вы находитесь, но и те места, где вас

нет. Существуют дюжины дюжин различных способов

определения положения судна, и нужно посвятить изу¬

чению целые годы, чтобы овладеть всем)и тонкостями.
Но даже в том нем1ногом), чему мы научились, были

пробелы, чем и объяснялось странное поведение «Снарка».

Так, например, в четверг, 16 мая, пассат совсем стих.

В течение двадцати четырех часов, до самого полудня

пятницы, мы, согласно показаниям лага, не прошли и

двадцати миль. Вот, однако, наше положение на море

в четверг и в пятницу, согласно нашим полуденным аст¬

рономическим наблюдениям!:
Четверг	20°57' 9"
. . ■	152®40'30"
Пятница	2Р15'33"
	154^12'-
Расстояние меисду этими двумя точками на карте

равнялось приблизительно восьмидесяти милям. А мы

прекрасно знали, что не прошли и двадцати миль. Вы¬

числения наши были безукоризненно правильны. Мы не¬

сколько раз проверяли их; ошибка была сделана во вре¬

мя наблюдений Правильное наблюдение требует прак¬

тики и ловкости, особенно на таком) небольшом! судне,

как «Снарк». Непрерывная качка судна и близость глаза

наблюдателя к поверхности воды очень мешают. Боль¬

шая волна, поднимающаяся где-нибудь за милю от вас,

в состоянии совсем закрыть горизонт.
376

Но в данном случае действовал другой мешавший нам

фактор. 0>лнце, совершая свой годичный путь по небу к

северу, увеличивало свх>е склонение. На девятнадцатой

параллели северной широты Солнце в половине мая сто¬

ит почти над головой. Высота его в полдень равна вось¬

мидесяти восьми или восьмидесяти девяти градусам.

Е1сли бы она равнялась девяноста градусам, Солнце на¬

ходилось бы совсем в зените. Только назавтра узнали

мы кое-что о ТОМ!, как ловить Солнце, когда оно почти

перпендикулярно над головой. Роско приготовился ловить

Солнце щ востоке и настаивал на своем, хотя оно явно

намеревалось пройти М1еридиан на юге. Со своей стороны,

я решил ловить его на юго-востоке, но постепенно уклонил

ся на юго-запад. Как видите, мы еще продолжали учить¬

ся. Наконец, когда судовые часы показывали двадцать

пять минут первого, я провозгласил полдень по Солнцу.

Это значило, что наше местоположение на поверхности

земли изменилось на двадцать пять минут, что равняет¬

ся приблизительно шести градусам долготы, или трем¬

стам пятидесяти милям. А это доказывало, что «Снарк»

шел со скоростью пятнадцати узлов в течение двадцати

четырех часов,— а мы и не заметили! Вьш1ло смешно и

нелепо... Но Роско, продолжая смотреть на восток, ут¬

верждал, что полдень еще не наступил. Он намерен бьь^

уверить нас, что мы идем со скоростью двадцати узлов

Тут мы начали быстро поворачивать наши секстаны по

горизонту, и куда бы мы ни глядели, всюду мы видели

Солнце до странности низко над горизонтом, а иногда и

ниже его. В одном направлении Солнце говорило нам,

что еще раннее утро, а в другом — что полдень давно

миновал. Но Солнце показывало время правильно —

значит, ошибались мы. И до самого ужина мы просидели

в каюте, стараясь разобрать этот вопрос с помощью

книг и найти, в чем же состояла наша ошибка. Мы на¬

путали в наших наблюдениях на этот раз, но мы не пу¬

тали в следующий раз. Мы научились.
И мы хорошо научились, лучше даже, чем сами пред¬

полагали. Как-то раз в начале второй вечерней вахты мы

с Чармиан на баке играли в карты. Вдруг я увидел впе¬

реди какие-то горы, окутанные облаками. Мы, конечно,

обрадовались земле, но я был очень огорчён нашими по¬

знаниями в навигации.' Я полагал, что мы научились
377

кое-чему, а согласно нашим наблюдениям в полдень,

даже если прибавить то расстояние, которое мы прошли

с тех пор, земля должна была находиться не ближе ста

миль. Но это была земля, таявшая на наших глазах в

лучах заката. Спорить было не о чем. Значит, наши вы¬

числения неправильны. Но нет, они были правильны.

Просто показалась вершина горы Халеакала, Обители

Солнца, величайшего потухшего вулкана на всем земном

шаре. Он поднимается на десять тысяч футов над уров¬

нем моря, и его видно на расстоянии ста миль. Мы шли

к нему всю ночь со скоростью семи узлов, а наутро Оби¬

тель Солнца по-прежнему стояла , на горизонте, и по¬

требовалось еще много часов, чтобы добраться до нее.
—	Это остров Мауи,— решили мы после исследова¬

ния карты.— Следующий остров, намечающийся на го¬

ризонте,—Молокаи, где находится колония прокаженных.

А еще следующий — Оаху. Вон гора Макапуу. Завтра

мы будем в Гонолулу. Выходит, что наши познания в

навигации совсем уж не так плохи.
ГЛАВА V
ПЕРВАЯ ОСТАНОВКА В ПУТИ
—	На море совсем не будет скучно,— обещал я сво¬

им товарищам перед отправлением.— Море полно жизни.

Оно так населено живыми существами, что мы каждый

день будем встречать что-нибудь новое. Как только мы

пройдем Золотые Ворота и повернем к югу, мы увидим

летучих рыб. Будем поджаривать их на завтрак. Будем

также бить макрелей и дельфинов острогой с бушприта,

И потом акулы. Акул будет без конца.
Мы прошли Золотые Ворота и повернули к югу. Горы

Калифорнии исчезли мало-помалу с горизонта, а солнце

с каждым днем становилось жарче. Но летучих рыб не

было; макрелей и дельфинов тоже не было. Океан был

совершенно лишен жизни. Никогда раньше я не плавал

по такому пустынному океану. Прежде в этих самых ши¬

ротах я всегда встречал летучих рыб.
—	Ничего,— говорил я.— Подождите, пока мы по¬

равняемся с берегом Южной Калифорнии. Там мы уви¬

дим летучих рыб.
378

Мы поравнялись с Южной Калифорнией, мы прошли

вдоль всей Калифорнии, мы шли вдоль мексиканского

побережья, а летучих рыб не было. И ничего другого не

было. Никакой жизни. Дни шли, и это отсутствие жизни

становилось удручающим.
—	Не беда,— говорю я.— Как только мы встретим

летающих рыб, мы встретим и все остальное. Летучие

рыбы это вроде авангарда океана. Как только увидим

летучих рыб, сразу явится и все остальное.
Чтобы попасть на Гавайские острова, мне нужно было

бы держать на юго-запад, а я все держал на юг. Мне

непременно хотелось отыскать этих летучих рыб. Нако¬

нец, настало время повернуть прямо на запад, если я хо¬

тел попасть в Гонолулу. Но я все продолжал идти на

юг. На девятнадцатом градусе широты мы увидели пер¬

вую летучую рыбу. Она казалась очень одинокой. Я заме¬

тил это. Пять йар внимательных глаз обшаривали море

цельдй день, но не заметили больше ни одной. А в следу¬

ющие дни они попадались так скупо, что прошла целая

неделя, пока все мои спутники заметили каждый по од¬

ной летучей рыбе. А что касается до дельфинов, макре¬

лей и прочих морских созданий, то их совсем не было.
Ни одна акула ни разу не разрезала водной поверх¬

ности своими темными зловещими плавниками. Берт

ежедневно купался в море, держась за ватер-штаг под

бушпритом. И ежедневно говорил нам, как он отпустит

наконец штаг и будет купаться по-настоящему. Я вся¬

чески уговаривал его яе делать этого. Но он перестал счи¬

тать меня авторитетом по части моря.
—	Если акулы здесь есть,— говорил он,— то почему

же они не показываются?
Я уверял его, что они сейчас же покажутся, как толь¬

ко он отпустит штаг и поплывет в море. О>бственно, я

запугивал его нарочно. Я сам в это не верил. Два дня

мне удавалось удерживать его. А на третий день ветер

упал, и стало очень жарко. «Снарк» двигался со скоро¬

стью одного узла. Берт спрыгнул в воду с бушприта

и поплыл. И вот странная превратность судьбы! Мы про¬

делали более двух тысяч миль по океану и не видали

акул. А тут через пять минут после того, как Берт взо¬

брался на судно, черный плавник акулы резал воду, кру¬

жась около «Снарка».
379

Что-то с этой акулой было не так. Ее появление сму¬

тило меня. С какой стати она очутилась посреди пустын¬

ного океана? Чем больше я об этом думал, тем это ста¬

новилось непонятнее. Но через два часа мы заметили

землю — и тайна объяснилась. Акула. явилась к нам от

берега, а не из необитаемых глубин океана. Она была

вестником земли.
Через двадцать семь дней по выходе из Сан-Фран¬

циско мы подходили к острову Оаху, принадлежащему

к группе Гавайских островов. Рано утром мы обогнули

Алмазную Вершину и очутились против Гонолулу. И тут

океан внезапно закипел жизнью. Сверкающие эскадро¬

ны летающих рыб пронизывали воздух. За пять минут

мы их насчитали больше, чем за все предыдущее путе¬

шествие. И еще какие-то другие толстые рыбы выпрыги¬

вали из воды. Жизнь была всюду: и на море и на берегу.

Мы видели мачты и пароходные трубы в гавани, гости¬

ницы и купальни по всей бухте Вайкики, и уютные дымки

домов по вулканическим склонам Пуншевой Чаши и Тан¬

тала. Таможенный катер летел к нам на всех парах, а

большая стая дельфинов проделывала у носа «Снарка»

самые уморительные прыжки. К борту подошла шлюп¬

ка портового врача, а большая морская черепаха выста¬

вила из воды спину и голову и с любопытством посмог-

рела на нас. Ни разу еще на море, не было вокруг нас

такого водоворота жизни. Какие-то незнакомые лица по¬

явились на палубе, кричали незнакомые странные голо¬

са, и перед глазами замелькали настоящие сегодняшние

газеты с телеграммами из всех частей света. Из них мы

узнали, между прочим, что «Снарк» со всем экипажем

погиб в море и что это было совершенно никудышное суд¬

но. Однако, пока мы читали это печальное сообщение,

радиотелеграф на вершине Халеакала получил из¬

вестие о благополучном прибытии «Снарка» в Гоно¬

лулу.
Это была первая остановка «Снарка» — и какая ос¬

тановка! Двадцать семь дней мы пробыли в пустынях

океана, и нам довольно трудно было принять в себя

столько жизни. Главное — сразу. Мы были ошеломлены,

как пробудившиеся Рипы Ван-Винкли, и нам казалось, что

все это во сне. С одной стороны «Снарка» светло-голубое

небо скатывалось в светло-голубое море. С другой —
380

море вздымалось огромными изумрудными волнами, раз¬

бивавшимися снежной пеной о коралловые рифы бухты.

А выше, на берегу, мягкими зелеными уступами подни¬

мались плантации сахарного тростника, взбираясь на кру¬

тые склоны, которые затем переходили в зубчатые вулка¬

нические хребты, окутанные туманами тропических лив¬

ней и огромными шапками принесенных пассатом обла¬

ков. Если это был сон, то чудесный сон. «Снарк» развер¬

нулся и пошел в изумрудный прибой, который вздымал¬

ся и грохотал по обеим его сторонам, и совсем близко от

нас рифы скалили свои длинные, бледно-зеленые угрожа¬

ющие зубы.
Внезапно сам берег двинулся на нас и охватил

«Снарк» хаосом своих зеленых рук. Не было уже опасно¬

го прохода между рифами, не было изумрудного прибоя

и бледно-голубого океана—ничего не было, кроме мягкой,

теплой земли, застывшей лагуны и купающихся в ней тем-

нокржих ребят. Океана больше не было. Якорь «Снарка»

загрохотал цепью — и мы стали. Все было так красиво

и странно, что мы никак не могли поверить в реальность

окружающего нас великолепия. По карте это место на¬

зывается Жемчужной бухтой, но мы его назвали Бухтой

Снов.
К нам подошла шлюпка: это члены местного яхт-клу-

ба явились поздравить нас с приездом и сделали это с

истинно гавайским гостеприимством. Это были, конечно,

самые обыкновенные люди из плоти, крови и всего про¬

чего, но появление их не нарушило очарования сна. По¬

следние наши воспоминания о людях были связаны с

появлением судебных приставов и маленьких перепуган¬

ных коммерсантов с потертыми долларами вместо душ.

Эти людишки в смрадной атмосфере угля и копоти вце¬

пились в «Снарк» грязными цепкими руками, не отпус¬

кая его в мир приключений и снов. Но люди, встретив¬

шие нас здесь, были чистыми и прекрасными. На щеках

их лежал здоровый загар, а глаза были ясными — они

не потускнели и не загородились линзами очков от бле¬

ска вечно пересчитываемых долларов. Нет, эти люди

только еще больше убедили нас, что мы видим прекрас¬

ный сон.
Мы вышли вслед за этими чудесными людьми на

волшебный зеленый берег. Мы высадились на миниатюр¬
381

ной пристани, и сон стал еще чудеснее. Не забудьте, что

в продолжение двадцати семи дней мы качались по оке¬

ану на маленькрм «Снарке». В течение двадцати семи

дней не было ни одной минуты без этого качающегося

движения. Оно вошло уже в нашу плоть и кровь. И тела

и души наши так долго качало и подкидывало, что когда

мы вышли на миниатюрную пристань, мы все еще про¬

должали качаться. Мы, естественно, приписывали это

самой пристани. Своего рода психологический обман.

Я заковылял вдоль пристани и чуть не слетел в воду.

Взглянул на Чармиан — и ее походка меня опечалила.

Пристань ни в чем не уступала палубе судна. Она под¬

нималась, вздрагивала, качалась и стремительно лете¬

ла вниз; а так как держаться было не за что, то мы с

Чармиан должны были прилагать все усилия, чтобы не

упасть в воду. Я никогда не видал такой каверзной при¬

стани! Когда я смотрел на нее, она переставала качать¬

ся, но как только мое внимание отвлекалось чем-нибудь,

она опять становилась «Снарком». Один раз я поймал

ее все-таки, как раз, когда она встала отвесно; я посмот¬

рел на ее противоположный конец с высоты около двух¬

сот футов — и, честное слово, это была настоящая па¬

луба настоящего судна, бросающегося вниз с гребня

волны.
Наконец, поддерживаемые нашими новыми друзьям^

мы кое-как преодолели пристань и ступили на твердую

сушу. Но и суша оказалась не лучше. Первое, что она

вздумала сделать,— это быстро накрениться в сторону

вместе со всеми горами и даже с облаками, и я далеко¬

далеко мог проследить ее крен. Нет, это не была устойчи¬

вая, твердая земля, иначе она не выкидывала бы таких

номеров. Она была так же нереальна, как и весь этот бе¬

рег. Того и гляди, рассеется, как облачко пара. Мне при¬

шла в голову мысль, что это, может быть, моя вина: про¬

сто съел чего-нибудь и вот теперь кружится голова. Но

я взглянул на Чармиан и ее неуверенную поступь:

как раз в это мгновение она качнулась и толкнула

шедшего рядом с ней яхтсмена. Я заговорил с ней, и

она тотчас же пожаловалась мне на странное поведение

земли.
Мы шли через широкую волшебную лужайку, потом

по аллее царственных пальм, и опять через лужайку^
382

еще более волшебную, осененные благодатной тенью

стройных деревьев. Воздух звенел птичьими голосами и

был душным от роскошных теплых ароматов огромных

лилий, пылающих хибискусов и других странных, опья¬

няющих тропических растений. Сон становился непере¬

носимо прекрасным для нас, видевших перед собой так

долго только соленую воду в беспрерывном движении.

^1армиан протянула руку и уцепилась за меня. «Не мо¬

жет выдержать этой красоты»,— подумал я. Но оказалось

другое. Когда я расставил ноги, чтобы поддержать ее, я

заметил, что лужайка и кусты качаются и кружатся, ^о

было совсем как землетрясение, только маленькое, оно

скоро прошло и никому не причинило вреда. И главное—

отчаянно трудно было поймать ее, то есть землю, на этих

фокусах. Пока я следил за нею, ничего не происходило,

но стоило мне только отвлечься чем-нибудь посторон¬

ним, все кругом начинало качаться и волноваться. Один

раз мне удалось при быстром и внезапном повороте го¬

ловы поймать красивое движение пальм, описывающих

огромную дугу через все небо. Но как только я поймал

это движение, оно прекратилось, и вокруг меня был

прежний безмятежный сон.
Наконец мы вошли в сказочный дом с широкой про¬

хладной верандой — дом, где могли жить только сказоч¬

ные существа, питающиеся лотосом. Окна и двери бы¬

ли широко распахнуты, и пение птиц и ароматы цветов

приплывали и уплывали через них. Стены были затянуты

плетеными циновками из кокосовых волокон. Небольшие

диваны, покрытые ковриками из зеленой травы, заманчи¬

во глядели отовсюду, и тут же стоял большой рояль, ко¬

торый должен был издавать, как мне казалось, только

баюкающие звуки. Служанки-японки в национальных

• костюмах порхали вокруг бесшумно, как бабочки. Все

было овеяно сверхъестественной свежестью. Ничего по¬

хожего на грубые нападения солнца и ветра в безбреж¬

ном море. Нет, положительно, все это было чересчур хо¬

рошо. Это не могло бьггь реальностью. Я понял это, по¬

тому что, быстро обернувшись, поймал рояль на каком-то

подозрительном пируэте в углу комнаты. Я не сказал

ничего: как раз в это время к нам подошла прелестная

женщина, настоящая мадонна, одетая в белые разле¬
383

тающиеся одежды, в сандалиях, поздоровалась с нами

так, как будто она знала нас всю жизнь.
Мы сели за стол на веранде, где вкушают лотос;

нам прислуживали бабочки, и мы ели удивительные ку¬

шанья и пили нектар, который называют здесь пои. Но

по временам сон грозил растаять. Он вздрагивал и ту¬

манился, как радужный мыльный пузырь, готовый лоп¬

нуть. Я взглянул на зеленую лужайку, на стройные де¬

ревья и цветы хибискуса и вдруг почувствовал, что стол

двигается. Стол и мадонна против меня, и веранда, где

вкушают лотос, и пылающие хибискусы, и лужайка, и

деревья — все вдруг взметнулось кверху и затем тяжело

полетело вниз, как с гребня чудовищной волны. Я су¬

дорожно ухватился за ручки кресла и удержался. У ме¬

ня было такое чувство, что я держусь не только за стул,

но и за самый сон и удерживаю его. Я нисколько не был

бы удивлен, если бы вдруг кругом зашумело море, смыло

бы всю эту волшебную страну и я очутился бы опять на

«Снарке», опять на руле, с таблицами логарифмов в руке.

Но сон не исчезал. Я украдкой взглянул на мадонну и

ее супруга. Они не изменились. И блюда не сдвинулись

со стола. И хибискусы, и деревья,, и трава были на ме¬

сте. Ничто не изменилось. Я выпил еще немного некта¬

ра, и сон стал реальнее, чем когда-либо.
—	Не хотите ли чаю со льдом? — спросила мадонна,

и конец стола, где она сидела, осторожно наклонился,

и я ответил «да» уже под углом в сорок пять гра¬

дусов.
—	Вот вы говорили об акулах,— сказал ее муж.—

Там, на Ниихау, был один человек...
В это мгновение стол качнулся и стал подниматься

на дыбы; я смотрел на говорившего снизу, под углом

в сорок пять градусов.
Так шел завтрак, и я был счастлив, что по крайней

мере могу не видеть походки Чармиан и не огорчаться.-

Вдруг какое-то таинственное слово испуга сорвалось с

губ небожителей.
«Ну вот,— подумал я,— конец прекрасному снови¬

дению».
Я с отчаянием вцепился в стул, твердо решившись

вернуться в реальность «Снарка», захватив с собою ве¬

щественное доказательство существования страны лото¬
384

са. Я чувствовал, как сон притаился и сейчас уйдет. Но

вот опять прозвучало таинственное страшное слово. Оно

звучало как-то вроде: «ре-пор-теры». Я взглянул и уви¬

дел, что три человека направляются к нам через лужай¬

ку. О милые, благословенные репортеры! Значив, все-та¬

ки этот сон был настоящей, неоспоримой реальностью! Я

посмотрел вдаль, на сияющее море и увидел «Снарк»,

стоявший на якоре, и вспомнил, что я приплыл на нем

от Сан-Франциско до Гавайских островов, и что вот

это — Жемчужная бухта, и что сейчас меня с кем-то зна¬

комят, и я уже отвечаю на первый вопрос:
—	О да, погода была чудесная всю дорогу!
ГЛАВА VI
СПОРТ БОГОВ И ГЕРОЕВ
Да, это действительно лучший спорт для прирожден¬

ных I'epoeB.
Трава в бухте Вайкики растет у самой воды. Деревья

тоже. И вот сидишь под их сенью и глядишь на величе¬

ственный прибой, накатывающийся к самым твоим но¬

гам. На расстоянии полумили, там, где рифы, из безмя¬

тежной бирюзовой глубины выскакивают вдруг косма¬

тые белогривые валы и мчатся к берегу. Они летят друг

за другом, захватывая целую милю в ширину, с дымя*

щимися хребтами — белые батальоны бесчисленной ар¬

мии океана. А ты сидишь и слушаешь несмолкаемый гул,

и смотришь на бесконечную их процессию, и чувствуешь

себя маленьким, жалким перед бешеной силой, воплотив¬

шейся в их реве и ярости. Чувствуешь себя микроско¬

пически крохотным, и одна мысль о том, что можно

вступить в бой с этими волнами, заставляет содрогать¬

ся от страха. Эти волны, длиною в целую милю, эти зуба¬

стые чудовища весят добрую тысячу тонн и мчатся к бе¬

регу быстрее, чем может бежать человек. Можно ли от¬

важиться на это? Нет, нельзя,— решает трепещущий

разум; и ты сидишь, и глядишь, и думаешь: как хорошо

нежиться на траве, в тени у берега!..
И вдруг там, где вздымается к небесам могучий се¬

дой вал из водоворота пены, взбитой как сливки, показы-
25.	Джек Лондон. Т. VI.	385

вается морской бог. Скачала на головокружительно не¬

сущемся гребне, нарастающем, нависающем, обрушива¬

ющемся вниз,.появляется его голова. Потом черные пле¬

чи, грудь, колени, ноги — все выступает на белом фоне,

как яркое видение. Там, где за минуту до этого была

лишь дикая стихия и неп<жорный рев- воды, стоит те¬

перь человек, стоит прямо, во весь рост, а не бьется су¬

дорожно из последних сил, не падает, не гибнет под уда¬

рами могучих ^довищ, нет, он возвышается над ними,

спокойный, великолепный, стоит на самой вершине—и

только ноги его захватывает кипящая пена, да соленые

брызги взлетают до колен, а все его тело — в воздухе,

в солнечном свете, и он летит в этом воздухе, летит впе¬

ред, летит так же быстро, как гребень, на котором он

стоит.
Это Меркурий, смуглый Меркурий. На ногах у него

крылья, а в них вся сила и- быстрота океана. Он выско¬

чил из пучины, оседлав волну, он скачет на ней, а она

ревет и мечется иод ним и не может сбросить его. А он

даже не борется с ней, даже не балансирует. Он стоит

неподвижный, бесстрастный, как каменное изваяние, воз¬

несенное каким-то чудом со дна океана. И он летит пря¬

мо ш берег, стоя своими крылатыми ногами на белом

гребне. И дико разбивается йенная волна и с протяжным,

замирающим^ шумом растекается, обессилевшая, у ваших

ног, и вот уже на берегу спокойно стоит канака, смуглый,

золотой от тропического солнца.. Несколько минут назад

он был маленьким^ пятнышком за четверть мили от бе¬

рега. Он взнуздал упрямее морское чудовище, он ехал

«а нем, и гордость победы чувствуется во всем его пре¬

красном теле, когда он как 5м равнодушно взглядывает

на вас, сидящего на берегу в тени. Он чувствует себя че¬

ловеком, представителем той удивительной породы, кото¬

рая покорила материю, подчинила себе всех прочих тва¬

рей земных, завладела всем миром.
Все это прекрасно, когда сидишь и рассуждаешь здесь,

в прохладной тени. Но, собственно говоря, вы такой же

человек, из той же удивительной породы; и, значит, ес¬

ли канака может это делать, то и вы можете. Ступайте

и пробуйте. Сбросьте одежду, которая только мешает

здесь, в этом прекрасном климате. Ступайте и боритесь

с океаном: окрылите свои ноги всей смелостью и силойj
Ш

которыми вы наделены от природы; оседлайте дикие вол¬

ны, покорите их и катайтесь на их спинах, как истин¬

ный повелитель вселенной.
Вот как случилось, что я научился кататься на при¬

бое. И теперь, когда я умею это делать, я опять повто¬

ряю с еще большей настойчивостью: это спорт богов и

героев.
Позвольте мне прежде всего объяснить механику это¬

го дела. Волна — это передающееся движение. Вода, со¬

ставляющая волну, сама по себе не движется. Если бы

она двигалась, в том месте, где упал бы брошенный вами

камень и откуда расходятся по воде круги, была бы все

увеличивающаяся дыра. Нет, вода, составляющая тело

волны, неподвижна. Глядя перед собой на поверхность

океана, вы увидите, как та же самая вода тысячу раз

будет вздыматься и падать от движения тысяч следу¬

ющих одна за другой волн. Теперь представьте себе, что

это движение направлено к берегу. У берега дно постепен¬

но поднимается, и нижняя часть волны^ соприкасаясь

с 1Шм, задерживается. Но вода текуча, и верхняя часть

волны не столкнулась ни с каким препятствием, она про¬

должает мчаться вперед. А раз верхняя часть волны

продолжает мчаться вперед, когда нижняя часть ее от¬

стала, так просто это не проходит. Гребень накатывает

вперед и падает вниз, клубясь и грохоча. От столкнове¬

ния лодножия волны с поднимающимся дном н возни¬

кает прибой.
Но переход от плавного волнообразного движения к

пенящимся волнам не внезапен, кроме тех случаев^ ко¬

гда дно моря повышается сразу. Если дно постепенно

повьыпается на протяжении от одной четверти мили до

мили, то и превращение волны протекает на таком же

пространстве. Именно такое постепенно повышающееся

дно у залива Вайкики, н прибой там восхитительно при¬

способлен к тому, чтобы кататься на нем. Вы забирае¬

тесь на хребет волны как раз тогда, когда она начинает

расти, и стоите на ней все то время, пока она растет,

устремляясь к берегу.
А теперь перейдем к частному вопросу о технике ка¬

тания на прибое. Возьмите гладкую доску в шесть футов

длины и два фута ширины, с закругленными концами.

Ложитесь на нее вдоль,' как ложатся ребята на санки,
387

и гребите руками, пока не доберетесь до такой глубины,

где уже начинают образовываться волны. Там оставай¬

тесь на своей доске совершенно спокойно. Волна за вол¬

ной вздымается сзади, спереди, снизу, сверху, но они вас

не сдвинут. Вам надо ждать волны с пенящимся греб¬

нем. Такие волны выше и круче. Вообразите себя на

доске, на переднем склоне такой высокой волны. Если

бы волна стояла неподвижно, вы бы скатились с нее, как

дети на салазках с горы. «Позвольте,— говорите вы,—

волна ведь не стоит на месте». Верно, волна не стоит на

месте, но вода, образующая ее, стоит на месте, и в этом

весь секрет. Если вы установите доску на переднем скло¬

не волны, то вы будете все время скользить по ней, ни¬

когда не достигая ее подножия. Пожалуйста, не смей¬

тесь! Пусть склон волны будет всего-навсего шесть фу¬

тов — вы все-таки будете соскальзывать с него на про¬

тяжении четверти мили или полмили и все-таки не до¬

стигнете подножия. Потому, что, видите ли, если волна—

это только передача движения и если вода, образующая

волну, все время меняется, то новая вода будет поды¬

маться под вами по мере того, как передвигается волна.

Вы соскальзываете по этой нбвой воде, но оказываетесь в

прежнем положении на волне, все время скользя вниз <ю

воде, которая с такой же скоростью подымается под

вами, образуя вашу волну. Вы скользите со скоростью,

равной быстроте движения волны. Если она движет¬

ся со скоростью пятнадцати миль в час, вы тоже сколь¬

зите со скоростью пятнадцати миль в час. Между вами

и берегом лежит водное пространство в четверть мили.

Волна катится, вода услужливо вздымается, остальное

доделывает сила тяжести — и вы скользите, скользите

вниз на протяжении всей четверти мили. Если же вы

по-прежнему думаете, что вода движется вместе с ва¬

ми, погрузите в нее руки и попробуйте грести, вы почув¬

ствуете при каждом ударе, что вода убегает у вас из-под

ладоней с той же скоростью, с какой вы мчитесь вперед.
А теперь еще кое-что о технических приемах катания

на прибое. Нет правила без исключения. Действительно,

вода, составляющая волну, не движется вперед. Но все-

таки воде сообщается импульс. И на самом гребне вода

безусловно движется, и вы сразу заметите это, если она

ударит вас в лицо или если вас захлестнет здоровенная
Зл8

волна, и вы с полминуты, задыхаясь и захлебываясь, про¬

будете под водой. Гребень волны как бы покоится все

время на основании — на той воде, что образует нижнюю

часть волны. Основание волны, соприкасаясь с дном,

останавливается, тогда как гребень ее летит дальше.

Основание больше не поддерживает его. Там, где был

крепкий фундамент из воды, теперь имеется только воз¬

дух, и впервые волна знакомится с земным притяжением

и обрушивается вниз, в то же время отрываясь от медля¬

щего основания и летя вперед. Поэтому катание на при¬

бое и нельзя сравнивать с мирным катанием на салаз¬

ках. В самом деле, вас вышвыривает на берег с такой

силой, как будто вас бросила рука титана.
Я покинул прохладную сень деревьев, надел купаль¬

ный костюм и с доской в руках вошел в воду. Доска была

мала для меня. Но я этого не знал, и никто ничего не

сказал мне. Я присоединился к компании малолетних

туземцев, упражнявшихся в сравнительно спокойной во¬

де, где волны были невелики и смиренны — нечто вро-

де купального детского сада,— я стал наблюдать за ре¬

бятами. Когда на них набегала волна, они бросались

животом на доски, били ногами, как сумасшедшие, и не^

слись к берегу. Я попробовал сделать то же. Я подра

жал каждому их движению—и все-таки ничего не выхо¬

дило. Волна проносилась мимо, но не подхватывала ме

ня. Я пробовал много раз Я бил ногами, так же как

мальчишки около меня, и все-таки оставался на мегте.

Вокруг меня было с полдюжины ребят. Все мы поджида*

ли хорошую волну. Все вместе вскакивали на нее на

наших досках и били ногами, как пароход спицами ко¬

лес, но чертенята уплывали, а я оставался на месте, точ¬

но какой-то отверженный.
Я провозился битый час и не смог убедить ни одяу

волну дотащить меня до берега. И тогда явился изба¬

витель — Александр Юм Форд, путешественник по при¬

званию и большой любитель сильных ощущений, кото¬

рые готов искать повсюду. В Вайкики он нашел их. Он

плыл в Австралию, остановился здесь на неделю, чтобы

испытать ощущение катания на прибое, да так и остал¬

ся. Он провел здесь уже с месяц, катался каждый день,

и очарование все не пропадало. Он сказал мне тоном

знатока:
389

—	Бросьте эту доску, бросьте сейчас же! Посмот¬

рите, как вы на ней лежите. Если она толкнется носом

в дно, она неминуемо пробьет вам живот и выпустят

кишки. Возьмите мою. У нее такой размер, как нужно

для взрослого.
Когда я сталкиваюсь с наукой, я всегда становлюсь

покорным и смиренным: Форд мог убедиться в этом. Он

научил меня обращаться с доской. Потом, дождавшись

хорошей волны, он подтолкнул меня в нужный момент.

О волшебная минута, когда я почувствовал, что волна

подхватила меня и несет! Я пролетел на ней футов пол¬

тораста и мягко опустился на песок. Тут я погиб окон¬

чательно. Я вернулся к Форду с доской. Доска была пре¬

красная, толщиной в несколько дюймов и весила семьде¬

сят пять фунтов. Форд надавал мне кучу советов. Его

самого не учил никто, и то, что он сообщил мне в течение

получаса, было добыто в результате нескольких недель

труда. Через полчаса я уже мог кататься самостоятель¬

но. Я катался и катался, а Форд ободрял и советовал.

Он указал мне, например, на каком расстоянии от перед¬

него конца доски надо ложиться. Но один раз я, очевид¬

но, лег слишком близко, потому что проклятая доска у

самого берега зарылась носом в дно, и сделала это так

внезапно, что перевернулась сама и грубейшим образом

стряхнула меня с себя. Меня подбросило в воздух как

щепку и постыдно смяло набежавшей волной. Тут я по¬

нял, что если бы не Форд, мне бы давно пробило жи¬

вот. Форд говорит, что в таком риске и заключается вся

прелесть этого спорта. Может быть, ему посчастливится,

и он до отъезда из Вайкики успеет получить рану в жи¬

вот; тогда, я надеюсь, его страсть к сильным ощущени¬

ям будет на какое-то время удовлетворена.
Я твердо убежден, что самоубийство все-таки лучше,

чем убийство, а в особенности если предстоит убить

женщину. Форд спас меня от убийства. «Вообразите свои

ноги рулем,— сказал он.— Сожмите их плотно и правь¬

те ими». Через несколько минут после того, как были

сказаны эти слова, я лежал на гребне. Когда я был уже

близко от берега, я увидел прямо перед собой женскую

фигуру по пояс в воде. Что делать? Как остановить волг

ну? Похоже было на то, что женщина погибла. В доске

было семьдесят пять фунтов весу; во мне — сто шесть¬
390

десят пять. Все это неслось со скоростью пятнадцати

миль в час. Я предоставляю кому угодно математически

вычислить силу, которая должна была обрушиться на

эту бедную хрупкую женщину. И тут я вспомнил Форда,

моего ангела-хранителя. «Править ногами, как рулем»,—

пронеслось у меня в голове. И я правил, правил изо

всех сил, какие были у меня в ногах. Доска повернулась

боком к гребню волны. Тут одновременно произошло

очень многое. Прежде всего волна легонько шлепнула ме¬

ня, то есть легонько, принимая во внимание мощь волны,

но вполне достаточно для того, чтобы сбить меня с доски,

и сбросить на дно, с которым мне пришлось прийти в

крайне неприятное столкновение и некоторое время ка¬

титься по нему кубарем. Наконец, мне удалось освободить

из воды голову, а потом набрать в легкие воздуху и встать

на ноги. Женщина стояла передо мной. Я чувствовал себя

героем. Я спас ее. А она... она смеялась. Как она хохо¬

тала надо мной! И это не была истерика от пережитого

страха. Она даже не подозревала об опасности. Я утешил

себя тем, что в конце концов спас ее Форд, а не я, и, ста¬

ло быть, я вовсе не обязан корчить из себя героя. А кро¬

ме того, этот руль из ног оказался интереснейшей шту¬

кой. Через несколько минут упражнений я уже мог ла¬

вировать между купальщиками, и притом оказывался

сверху волны, а не под ней.
—	Завтра,— сказал Форд,— я возьму вас подальше,

в голубую воду.
Я посмотрел в ту сторону, куда он показывал, и уви¬

дел гигантских косматых чудовищ. По сравнению с ни¬

ми волны, на которых я катался сегодня, казались

просто рябью. Я не знаю, что бы я сказал ему, если

бы не вспомнил вовремя, что принадлежу к удивитель¬

нейшей породе животных, которая... и т. д. Поэтому я

сказал:
—	Отлично, завтра непременно.
Йда в бухте Вайкики точно такая же, как и всюду

майских островах; и вода эта, в особенности с точ¬

ки зрения купальщиков, удивительная. Она достаточно

прохладна, чтобы давать приятное ощущение, и в то же

время достаточно тепла, чтобы в ней можно было пла¬

вать хоть целый день, не рискуя озябнуть и простудить¬

ся. При свете солнца, при мерцании звезд, ровно в пол¬
391

день или во мраке полуночи, зимой или в разгар лета

она всегда имеет одинаковую температуру: не слишком

низкую, не слишком высокую, а в самый раз. Это уди¬

вительная вода, соленая, как и сам древний океан, чи¬

стая и кристально прозрачная. Понятно, что на такой

воде канаки — самые искусные пловцы в мире.
Итак, в следующее утро Форд зашел за мной, и мы

отправились в море на целый день. Сидя на наших дос¬

ках, или, вернее, лежа на них на животах, мы проплыли

через «детский сад», где возились маленькие туземцы.

Мы попали в глубокую воду, и пенящиеся гребни с ревом

полезли нам навстречу. Уже одна борьба с ними, чтобы

устоять и пробиться дальше, была прекраснейшим спор¬

том. Тут надо было не горячиться и не зевать, потому

что в противовес бешеным ударам одной стороны дру¬

гая сторона могла выставить только выдержку и сооб¬

разительность. Это была борьба между стихийной, бес¬

смысленной силой и разумом. Скоро я выучился кое-че¬

му. Когда гребень нависал над моей головой, какое-то

мгновение я видел солнечный свет сквозь изумрудную

толщу; потом я нырял под волну головой вперед, что есть

силы цепляясь за доску. Тут обрушивался удар, и зри¬

телям с берега должно было казаться, что я погиб. А на

самом деле и доска и я уже успевали пройти сквозь вол¬

ну и безмятежно вынырнуть с другой ее стороны. Но

все же я бы не посоветовал пускаться на такое хилым и

слабонервным. Удары эти достаточно тяжелы, а во¬

да обдирает кожу, как наждачная бумага. Когда прой¬

дешь сквозь полдюжины таких гребней подряд, то,

пожалуй, откроешь массу преимуществ пребывания на

суше.
В разгар нашей борьбы с косматыми чудовищами к

нам присоединился третий товарищ, некий Фриз. Вы¬

бравшись из-под волны и приглядываясь к следующей,

я увидел его на гребне, он стоял на своей доске в бес¬

печной позе молодого бронзового бога и мчался на нас.

Форд окликнул его. Он соскочил с доски, поймал ее и,

подплыв к нам, тоже занялся моим обучением. Между

прочим, он показал мне, как поступать, если надвигаю¬

щаяся волна слишком велика. Такие волны положитель¬

но опасны, и входить в них на доске не рекомендуется.

Фриз учил меня, что при приближении такого опасного
392

I'HraHTa следует соскользнуть с заднего конца доски,

удерживая доску поднятыми над головой руками. При

таком положении, если даже волна ухитрится вырвать

доску из ваших рук и ударить вас ею по голове (что

волны очень любят делать), между головой и доской

окажется водяная подушка больше фута толщиной. Прой*

дет волна, влезай на доску и греби дальше. Я слышал,

что многие серьезно пострадали от таких ударов.
Как я узнал, все искусство катания на волнах за¬

ключается в уклонении от борьбы с ними. Увертывайтесь

от волны, которая бросается на вас. Ныряйте головой

под волну или ногами вперед как можно глубже, и пусть

вал, собирающийся раздавить вас, пронесется над вашей

головой. Не сопротивляйтесь, будьте гибки, отдавайте

себя на произвол воды, которая бушует и клокочет вокруг

вас. Когда вас захватит подводное течение и понесет в

открытое море над самым дном, не боритесь. Если вы ста¬

нете бороться, вам угрожает опасность утонуть, так как

течение это гораздо сильнее вас. Предоставьте воде нес

ти вас. Плывите по течению, а не против него, и давление

его на ваше тело ослабнет. И плывя по течению, обма-

нывая его, чтобы оно вас не задерживало, плывите в ти

же время вверх. Вам совсем нетрудно будет выбраться

на поверхность.
Тот, кто хочет научиться кататься на прибое, должен

быть хорошим пловцом и должен уметь подолгу оста-

ваться под водой. А все остальное зависит только от его

выносливости и сообразительности. Учесть силу боль

ших волн почти невозможно. Случается, что пловца швы

ряет на несколько сот футов от доски, на которой он

плывет. Тогда он должен уметь позаботиться о себе

Сколько бы ни было с ним товарищей по катанию на при¬

бое, он предоставлен самому себе и не должен рассч>1-

тывать ни на чью помощь. Чувство воображаемой безо¬

пасности, которое внушали мне близость Форда и Фри¬

за, заставило меня позабыть, что я в первый раз вы¬

плыл в открытое море кататься на больших волнах. Тем

не менее я внезапно вспомнил об этом, когда большая

волна нахлынула и умчала обоих моих спутников к бе¬

регу. Я раз десять мог бы утонуть, прежде чем они ус¬

пели бы вернуться ко мне.
Пловец скользит на хребте волны, лежа на доске,
393

но для этого нужно раньше попасть на этот хребет вол¬

ны. Пловец и доска должны с достаточной скоростью

двигаться к берегу, прежде чем их подхватит волна. Ко¬

гда вы замечаете приближение волны, которой вы хо¬

тите воспользоваться, вы поворачиваетесь к ней спиной

и изо всех сил гребете руками и ногами к берегу, плывя

стилем «мельничное колесо». Этот маневр вы должны

проделать с молниеносной быстротой. Если ваша доска

движется достаточно быстро, волна ускорит ее движе¬

ние, и ваша доска начнет свой скользящий путь вниз,

растянутый на целую четверть мили.
Я никогда не забуду первой волны, на которую мне

удалось взобраться здесь, в настоящей воде. Я видел,

как она надвигалась. Я повернулся к ней спиной, лежа

на доске, и начал грести что есть силы. Моя доска ле¬

тела все быстрее, а что было позади, я не мог видеть:
, обернуться было невозможно. Я слышал только, как все

ближе шипела и клокотала налетающая волна, и вдруг

доску приподняло, и мы полетели. В первую минуту я да¬

же не понял, что случилось. Хотя глаза мои были ши¬

роко открыты, я ничего не видел в кипящей пене греб¬

ня. Но это было неважно. Я знал, что я на гребне, и ис¬

пытывал настоящий экстаз. Через минуту я стал при¬

глядываться. Я заметил, что три фута носа моей доски

высунулись из воды и несутся в воздухе. Я продвинулся

вперед и заставил нос опуститься. А потом я спокойно ле¬

жал в диком водовороте воды и разглядывал берег и

купальщиков, которые становились все яснее. Однако мне

не удалось доплыть на этой волне до берега: мне пока¬

залось, что передний конец доски опускается, я отодви¬

нулся назад, но, очевидно, слишком сильно, и скатился

с волны вместе с доской.
Но это был только второй день моего катания на

прибое, и я был очень доволен собой. Я пробыл в воде

четыре часа и, уходя, был намерен вернуться завтра

утром. Однако этому благому намерению предстояло

осуществиться лишь спустя некоторое время. На следую¬

щее утро я лежал в постели. Вода в Гонолулу изумитель¬

ная, но и солнце изумительное: тропическое солнце, и

притом в первой половине июня. Оно стоит прямо над

головой. Коварное, предательское солнце. Первый раз в

жизни я не заметил, что солнце сожгло мне кожу. Руки,
394

плечи и спина и раньше много раз бывали обожжены и

потому до некоторой степени закалились, но ноги впер-

вые оказались под действием отвесных лучей, да еще в

продолжение четырех часов подряд. Я сообразил это

только на берегу. Солнечный ожог сначала чувствуется

не очень сильно. Потом обожженное место покрывается

пузырями. Сгибать суставы совершенно невозможно,

и мне пришлось пролежать весь следующий день в по¬

стели. Ходить я не мог. И вот почему сегодня я пишу

тоже в постели. Сегодня мне лучше, но все же не очень

хорошо. Зато завтра... о, завтра я буду совсем здоров, и

опять отправлюсь кататься на прибое, и научусь катать¬

ся стоя, как Форд и Фриз! А если завтра это не удастся,

то удастся послезавтра или после послезавтра. Одно

я решил твердо: «Снарк» не покинет Гонолулу, по¬

ка на моих ногах не вырастут крылья моря и я не

сделаюсь загорелым Меркурием, хотя бы и с облезшей

кожей.
ГЛАВА Vn
КОЛОНИЯ ПРОКАЖЕННЫХ
Когда «Снарк» на пути в Гонолулу проходил вдоль

побережья Молокаи, я взглянул на карту и, показывая

на низменный полуостров, за которым возвышались не¬

приступные скалы от двух до четырех футов высоты, ска¬

зал: «Вот преддверие ада — самое проклятое место на

земном шаре». Каково бы мне было, если бы я мог в ту

минуту увидеть себя самого в этом «самом проклятом

месте земного шара», постыдно-весело проводящего вре¬

мя в компании восьмисот прокаженных, которые тоже

не скучали. Их веселье, разумеется, не было постыдным,

но мне просто позор, потому что нехорошо веселить¬

ся в таком месте. Я сам это понимал; единствен¬

ное мое извинение, что там никак нельзя было не весе¬

литься.
Так, например, вечером четвертого июля все прока¬

женные собрались на ипподроме. Я оставил начальни¬

ка колонии и врачей, чтобы сделать несколько снимков

с финиша скачек. Состязания были интересные, и тота¬
395

лизатор работал вовсю. Скакали три лошади: на одной

ехал китаец, на другой — гаваец, на третьей — порту¬

гальский мальчик.* Все трое были прокаженными. Жю¬

ри и публика — тоже. Лошади должны были сделать два

круга. Китаец и гаваец скакали рядом, голова в голову,

португальский мальчик отстал от них футов на двести.

Так был сделан первый круг. С половины второго ки¬

таец выдвинулся вперед на голову. В то же время ма¬

ленький португалец начал нагонять. Но где ему1 Толпа

пришла в неистовство: все здешние прокаженные —

страстные любители лошадей и скачек. Португалец все

нагонял. Я тоже пришел в неистовство... Они уже под¬

ходили к финишу. Португалец обогнал гавайца. Шум¬

но стучали копыта, шумно храпели три лошади, сбившие¬

ся в кучу, свистели хлысты жокеев, и во всю глотку кри¬

чали зрители и зрительницы. Ближе и ближе, дюйм за

дюймом забирает португалец и обгоняет, да, обгоняет

и мчится первым, на голову впереди китайца. Когда

я пришел в себя, меня окружала кучка прокаженных.

Все прокаженные орали, подбрасывали вверх шляпы,

плясали вокруг, как черти в аду. И я делал то же самое!

Я поймал себя на том, что размахиваю шляпой и твержу

в упоении:
-Черт возьми, выиграл мальчишка! Мальчишка-то

выиграл!
Я постарался урезонить самого себя. Я убеждал се¬

бя, что наблюдаю «ужасы Молокаи» и что для меня по

меньшей мере неприлично быть легкомысленным при та¬

ких обстоятельствах. Но ничто не помогало. Следующей

была скачка ослов — настоящая потеха. Выигрывал от¬

ставший, и дело осложнялось еще тем, что никто не ехал

на своем собственном осле. Поэтому каждый из участ¬

ников гнал что есть силы осла, на котором сидел, чтобы

оставить позади своего собственного осла, на котором

ехал кто-то другой. В состязании участвовали; разумеет¬

ся, только самые ленивые и упрямые ослы. Один осел,

например, был обучен подгибать колени и ложиться, как

только всадник дотрагивался каблуками до его боков.

Некоторые ослы стремились повернуть назад; другие бы¬

стро подбегали в барьеру и, положив на него морды, от¬

казывались двинуться дальше. Вообще все делали что-то

не то. На полдороге один из ослов решительно не пола¬
396

дил со своим жокеем. Когда все остальные уже прошли

круг, эти двое все еще препирались между собой. Он и

рказалоя победителем, хотя наездник, бросив осла, побе¬

жал вместо него сам. Около тысячи прокаженных покаты¬

вались со смеху. Право, всякий на моем месте тоже хохо¬

тал бы вместе с ними.
Все это я рассказываю, чтобы самым решительным

образом заявить, что расписанных столь красочно «ужа¬

сов Молокаи» не существует. Колония не раз служила

темой любителей сенсаций, из которых многие в глаза

ее не видали. Конечно, проказа остается проказой —

ужасной, отвратительной болезнью. Но, с другой сто¬

гны, столько мрачного писалось о Молокаи, что это ста¬

новится уже несправедливым по отношению к прока¬

женным и по отношению к тем, кто посвятил им свою

жизнь. Вот пример. Корреспондент одной газеты, кото¬

рый, разумеется, никогда и близко не подходил к коло¬

нии, описывал в ярких красках, как начальник колонии

Мак-Вей, скорчившись, сидит в соломенной хижине, днем

и ночью осаждаемый прокаженными, которые, воя от го¬

лода, на коленях молят о куске хлеба. Эта корреспон¬

денция, от которой волосы становились дыбом, была сей¬

час же перепечатана всеми газетами Соединенных Шта¬

тов и дала материал для нескольких возмущенных и

протестующих передовиц. Ну так вот: в течение пяти дней

я жил и спал в «соломенной хижине» мистера Мак-Вея

(оказавшейся, кстати сказать, комфортабельным дере¬

вянным коттеджем; во всей колонии вы не найдете ни

одной соломенной хижины); слышал я также мольбы

прокаженных,— только мольбы эти были исключительно

мелодичны и сопровождались аккомпанементом струнно¬

ного оркестра — скрипок, гитар, укулеле и банджо. Моль¬

бы были разнообразны. Сначала молил духовой оркестр,

потом — два хора и, наконец, квинтет, составленный из

прекрасных голосов. Стоит ли дальше опровергать эту

ложь, которую вовсе не следовало печатать? Это была

серенада, которую колония устраивает всякий раз мисте¬

ру Мак-Вею, когда он возвращается из поездки в Го¬

нолулу.
Проказа не так заразна, как это обыкновенно ду¬

мают. Мы с женой провели в поселке неделю, чего мы,

конечно, не сделали бы, если бы боялись заразиться.
397

Мы не носили длинных, наглухо застегнутых перчаток

и не держались от прокаженных в стороне. Наоборрт,

мы постоянно были в их толпе и за неделю перезнако¬

мились с очень многими. Необходима лишь одна ме¬

ра предосторожности — самая обыкновенная чистоплот¬

ность. По возвращении домой здоровые, как, например,

начальник поселка и доктора, приходившие в соприкос¬

новение с прокаженными, должны тщательно вымыть ру¬

ки и лицо антисептическим мылом и переменить платье —

вот и все.
Что проказа заразна, забывать все же нельзя, так

что изоляция прокаженных, по всему тому, что мы знаем

об этой болезни, является необходимой. Но тот ужас и

отвращение, с которыми прежде относились к прокажен¬

ным, конечно, не нужны и жестоки. Чтобы поколебать

обычно преувеличенную боязнь проказы, я расскажу кое-

что о жизни прокаженных и здоровых на Молокаи. На

следующее утро после нашего прибытия мы с Чармиан

присутствовали на состязании стрелков в местном клубе

и в первый раз заглянули, таким образом, в это царство

скорби. Разыгрывался кубок, пожертвованный мистером

Мак-Веем, который состоит членом клуба, точно так же,

как и врачи Гудхью и Холлман, живущие в колонии со

своими женами. Палатка была наполнена прокаженны¬

ми. Больные и здоровые стреляли из одних ружей, и на¬

роду в этом тесном помещении набилось много. Боль¬

шинство были гавайцы. Рядом со мною на скамейке

сидел норвежец, а против меня стоял, готовясь стрелять,

американец, ветеран гражданской войны, сражавшийся

в войсках Конфедерации. Ему было шестьдесят пять лет,

но это не мешало ему состязаться с другими. Рослые

гавайские полисмены — тоже прокаженные,— одетые в

хаки, тоже стреляли, а также и португальцы, китайцы и

кокуасы —туземные слуги поселка, непрокаженные. А

в тот вечер, когда мы с Чармиан поднялись перед отъез¬

дом на пали, на высоту двух тысяч футов, чтобы сверху

последний раз взглянуть на поселок, мы увидели, что

начальник колонии, доктора и масса больных и здо¬

ровых всех национальностей с увлечением играют в бейс¬

бол.
Не так, конечно, относились к прокаженному и его

ложно понимаемой болезни в средние века. В глазах
398

общества и закона прокаженный считался тогда мерт¬

вым. Похоронная процессия отводила его в церковь, где

его отпевали, как покойника. На грудь ему бросали горсть

земли, и он становился трупом, живым трупом. Хотя, ко¬

нечно, такие жестокие меры были излишни, все же

они сослужили определенную службу. В Европе проказа

была неизвестна до тех пор, пока ее не занесли возвра¬

щающиеся из Азии крестоносцы, после чего она стала

медленно и упорно развиваться, охватывая все большие

и большие круги населения. Было ясно, что болезнь пе¬

редавалась через прикосновение и что необходима

изоляция заболевших. И как ни жестоко было подобное

обращение с прокаженными, оно укоренило эту истину

в сознании людей. Только благодаря этому распростра¬

нение проказы было приостановлено.
Вследствие изоляции больных проказа уменьшается

даже на Гавайских островах. Но изоляция прокажен¬

ных на острове Молокаи совсем не тот кошмар, который

так превратно описывается «желтой» прессой. Прежде

всего надо сказать, что прокаженный не вырывается из

родной семьи внезапно и безжалостно. Когда обнару¬

живается подозрительный в этом отношении субъект,

министерство здравоохранения приглашает его явиться

на испытательную станцию Калихи, в Гонолулу. Проезд

и все издержки по поездке ему оплачиваются. Его под¬

вергают бактериологическому исследованию, и, ес\иуне-

го находят bacillus leprae (бациллу проказы), его пере¬

дают особой комиссии, состоящей из пяти врачей-

специалистов. Если и они подтверждают наличность про¬

казы, испытуемый объявляется прокаженным и подле¬

жит отправке на Молокаи. Однако для участия в этой

процедуре больной имеет право еще и сам выбрать

и нанять себе врача. А кроме того, он не сразу отсы¬

лается на Молокаи после того, как его признают прока¬

женным. Ему дается достаточно времени — недели, а ино¬

гда даже и месяцы, в продолжение которых он живет в

Калихи и приводит в порядок все дела. На Молокаи

больного могут посещать родственники, поверенные в

делах и другие лица, хотя им и не разрешается есть

и спать у него в доме. Для этого имеются особые

дома для посетителей, которые содержатся в большой

чистоте.
399

Образец того, какому тщательному обследованию под¬

вергается человек, у которого заподозрили проказу, я

видел при посещении станции в Калихи, куда ездил вмес¬

те с мистером Пинкгэмом, председателем санитарной

комиссии. Испытуемый был гаваец, семидесятилетний

старик, тридцать четыре года проработавший в Гонолу¬

лу в качестве наборщика. Бактериолог станции дал за¬

ключение, что он болен, но испытательная комиссия не

могла прийти ни к какому определенному решению,

и в тот день, когда мы посетили станцию, врачи еще

раз собрались в Калихи для вторичного осмотра

больного.
Даже отправленные на Молокаи прокаженные име¬

ют право требовать переосвидетельствования, и многие

больные приезжают с этой целью обратно в Гонолулу.

На пароходе, на котором я плыл в Молокаи, были две

возвращавшиеся обратно в колонию молодые женщи¬

ны-прокаженные. Одна ездила в Гонолулу по поводу

каких-то дел, другая,— чтобы повидать больную мать.

Обе оставались в Калихи около месяца.
Климат на Молокаи еще лучше, чем в Гонолулу, осо¬

бенно в колонии, расположенной на подветрелной сто¬

роне острова, как раз на пути прохладных северо-восточ¬

ных пассатов. Окрестности там великолепны. С одной

стороны безбрежно-голубой океан, с другой — грандиоз¬

ная стена утесов — пали,— прерываемая то здесь, то там

роскошными горными долинами. Всюду богатые пастби*

ща, по которым бродят сотни лошадей, принадлежащих

прокаженным. Многие прокаженные имеют собственные

телеги, брички и другие экипажи. В маленькой гавани

Калаупапа стоит множество лодок и одна моторная. Все

это принадлежит прокаженным. Их экскурсии по морю,

разумеется, ограничены известным районом, но других

ограничений нет. Рыбу они продают санитарному

управлению колонии, и деньги получают в полную собст¬

венность. В то время, когда я был там, улов одной но¬

чи равнялся четырем тысячам фунтов.
Кроме рыболовства, они занимаются и земледелием.

Да и ремесла здесь процветают. Один из прокаженных,

чистокровный гаваец, содержит малярную мастерскую. У

него работают восемь человек, и он берет подряды на

окраску различных зданий колонии. Он состоит членом
400

стрелкового клуба, где я с ним и познакомился, и дол¬

жен сознаться, он был одет гораздо лучше, чем я. У дру¬

гого— столярная мастерская. Кроме магазина, принад¬

лежащего управлению, имеется несколько маленьких

частных лавочек, где субъекты с торгашескими наклон¬

ностями могут упражнять свои инстинкты. Помощник

начальника колонии мистер Вайямау — очень образован¬

ный и талантливый человек — гаваец и сам прокажен¬

ный. Мистер Бартлет, заведующий магазином,— амери¬

канец, торговавший в Гонолулу до заболевания прока¬

зой. Все, что зарабатывают эти люди, идет в их собст¬

венную пользу. Если они не хотят работать, они все же

получают от колонии пищу, кров, одежду и медицинскую

помощь. Санитарное управление имеет собственные

поля, виноградники и молочные фермы. Желающие рабо-

та^ть на них получают хорошее вознаграждение. Но ни¬

кто не принуждает больных работать: они находятся йа

положении призреваемых. Для малолетних, стариков и

нетрудоспособных имеются приюты и больницы.
С майором Ли, американцем, долго служившим в Ме-

ждуостровной пароходной компании, я познакомился в

новой паровой прачечной, где он был занят установкой

двигателя. Я часто встречал его потом, и однажды он

сказал мне:
—	Дали бы вы правдивую картину нашей жизни

здесь, описали бы все, как оно есть. Положили бы конец

всем этим россказням о «долине ужасов». Нам тоже не

очень приятно, когда о нас распускают дикие слухи. Рас¬

скажите, как мы действительно живем здесь.
То же самое говорили мне, в тех или других выраже¬

ниях, многие мужчины и женщины, с которыми я разго¬

варивал в колонии. Не было сомнения, что они очень ост¬

ро и горько переживали недавнюю сенсационную кампа¬

нию, поднятую газетами.
За исключением самого факта тяжелой болезни, про¬

каженные в колонии почти счастливы. Они живут в двух

деревнях и многочисленных усадьбах и дачах на бере¬

гу моря. Их всего около тысячи человек. У них шесть

церквей, народный дом, принадлежащий Обществу хри¬

стианской молодежи, несколько залов для собрании, му¬

зыкальный павильон, ипподром, площадки для игры в
26.	Джек Лондон. Т. VI.	401

мяч и для стрельбы в цель, атлетический клуб, хоры и

два духовых оркестра.
—	Им здесь так нравится,— сказал мне как-то мистер

Пинкгэм,— что их отсюда и силой не выгонишь.
Впоследствии я убедился в этом лично. В январе

этого года одиннадцать прокаженных, болезнь которых

после довольно острого периода совершенно замерла,

были посланы в Гонолулу на переосвидетельствова¬

ние. Они не хотели ехать, а когда их спросили, куда

они желали бы отправиться, если бы были признаны

здоровыми, они все как один отвечали: «Обратно на

Молокаи».
Много лет назад, до открытия возбудителя проказы,

на Молокаи попало по недоразумению несколько мужчин

и женщин, страдавших совершенно другими болезнями.

И когда через несколько лет бактериологи заявили им,

что они не больны и никогда не были больны проказой,

они ни за что не хотели оставлять Молокаи. Так они

и остались в колонии, на службе у санитарного управ¬

ления. Один из них — теперешний смотритель тюрьмы,—

когда его признали здоровым, согласился взять эту дол¬

жность, лишь бы остаться в колонии.
В настоящее время в Гонолулу живет один чистиль¬

щик сапог, американский негр. Мистер Мак- Вей расска¬

зывал мне о нем. Очень давно, когда еще не применялось

бактериологическое исследование, он был прислан в ко¬

лонию как прокаженный. Вкусив беззаботной жизни

на государственных хлебах, он разошелся вовсю и при¬

чинял весьма много неприятностей администрации. За

несколько лет он надоел всем невероятно, и вот

в один прекрасный день к нему применяется бактерио¬

логическое исследование, и оказывается, что он не про¬

каженный.
—	Ага!—радостно заявил мистер Мак-Вей.— Те¬

перь я избавлюсь от вас. Вы отправитесь с ближайшим

пароходом. Счастливого пути!
Но негр совсем не собирался уезжать. Он сейчас же

женился на старухе в последней стадии проказы и стал

хлопотать о разрешении остаться ухаживать за боль¬

ной женой. Никто не будет ухаживать за его бедной

женой так хорошо, как он, восклицал он патетиче¬

ски. Его игру раскусили. Он был посажен на пароход,
402

отвезен в Гонолулу и выпущен на свободу. Но он хотел

жить на Молокаи. Он высадился на другой стороне осг-

рова, перебрался через пали ночью и снова явился в

поселок. Его, конечно, задержали, обвинили во. вторже¬

нии в чужие владения, присудили к небольшому штрафу

и снова посадили на пароход, предупредив, что, если он

вновь появится в колонии, его оштрафуют на сто долла¬

ров и посадят в тюрьму в Гонолулу. И теперь каждый

раз, когда мистер Мак-Вей бывает в Гонолулу, чистиль-

щик-негр чистит его сапоги, приговаривая:
—	Послушайте, хозяин, я ведь все равно что поки¬

нул родной дом. Да, сэр, потерял родной дом.— Потом

голос его переходит в конфиденциальный шепот, и

он спрашивает:—Скажите, хозяин, вернуться нельзя?

Может быть, вы как-нибудь устроите, чтобы мне вер-

HyTbj^?
Он прожил на Молокаи девять лет, и ему жилось там

лучше, чем когда-либо на свободе.
Что касается страха самой проказы, то нигде в коло¬

нии я не наблюдал его — ни среди больных, ни среди

здоровых. Ужас перед проказой вырастает, очевидно,

в умах тех, кто никогда не видал прокаженных и не име¬

ет никакого понятия о болезни. В Вайкики, в отеле, где

я остановился, одна дама с дрожью в голосе изумлялась,

как это я могу решиться ехать осматривать колонию. Из

дальнейших разговоров я узнал, что она уроженка Го¬

нолулу, прожила здесь всю жизнь и никогда не видала

в глаза прокаженных. Я про себя этого сказать не мог,

ибо изоляция заболевших в Соединенных Штатах про¬

водится не бог весть как строго, и мне не раз приходи¬

лось встречать прокаженных на улицах больших городов.
Проказа ужасна,— кто станет отрицать это! Но на

основании того, что я знаю об этой болезни и ее зара¬

зительности, я бы с большим удовольствием согласился

провести остаток жизни на Молокаи, чем в туберкулез¬

ном санатории. В каждой больнице для бедняков Со¬

единенных Штатов или любого другого государства мож¬

но встретить, конечно, такие же ужасы, как на Молокаи,

и там их в общем гораздо больше и они составляют

картину гораздо более чудовищную. Да что там боль¬

ницы! Если бы мне было предложено на выбор кончать

мои дни на Молокаи или в трущобах лондонского
403

Ист-Энда, нью-йоркского Ист-Сайда и чикагского Сток-

Ярда» я без малейшего колебания выбрал бы Молокаи.

Я предпочел бы даже один год жизни на Молокаи пя¬

ти годам жизни в этих сточных ямах, наполненных че¬

ловеческими отбросами.
Обитатели Молокаи чувствуют себя счастливыми.

Я никогда не забуду празднования четвертого июля, на

котором мне пришлось присутствовать. В шесть часов ут¬

ра «несчастные» были уже на ногах, разодетые в фан¬

тастические наряды, верхом на собственных лошадях,

ослах и мулах, и разъезжали взад и вперед по поселку.

Два духовых оркестра тоже были на ногах. Тридцать или

сорок па-у, великолепных гавайских амазонок, гарцевали

небольшими группами в роскошных национальных костю¬

мах. После обеда мы с Чармиан в павильоне жюри по¬

могали раздавать призы за искусную езду этим самым

па-у. Вокруг нас толпились сотни прокаженных с гирлян¬

дами цветов на голове, на шее и на плечах, шутили и сме¬

ялись. И всюду по склонам холмов и на цветущих лугах

виднелись мужчины и женщины верхами, в празднич¬

ных одеждах, все в цветах и гирляндах, с песнями, со

смехом, скачущие быстро, как ветер. И когда я стоял

в павильоне жюри, наблюдая все это, мне вдруг вспом¬

нился Дом прокаженных в Гаване, где я .видел около

двухсот больных, запертых в четырех стенах до самой

смерти. Нет, я положительно знаю тысячи мест на земном

шаре, которым я предпочел бы Молокаи, Вечером мы по¬

шли в зал народных собраний, где состязались певческие

общества, а по окончании концерта молодежь танцевала

всю ночь напролет. Я видел гавайцев, живущих в трущо¬

бах Гонолулу, и прекрасно понимаю, почему они все в

один голос говорят: «Назад на Молокаи»,— когда их ве¬

зут на переосвидетельствование.
Одно неоспоримо. Прокаженному в колонии живется

несравненно лучше, чем если он скрывается на воле.

Там он, отверженный, одинокий, живет в постоянном

страхе, что его вот-вот обнаружат, и он сгнивает медлен¬

но и неуклонно. Проказа протекает неровно, скачками.

Наложив руку на свою жертву и произведя в организме

более или менее сильные опустошения, она может совер¬

шенно затихнуть на неопределенное время. Может прой¬

ти пять лет, и десять лет, и даже сорок лет — и пациент
404

будет чувствовать себя совершенно здоровым. Впрочем,

эти первые приступы редко излечиваются сами собой.

Требуется помощь искусного хирурга, и этой помощью

искусного хирурга не может воспользоваться больной,

который скрывается. Пусть, например, болезнь прояви¬

лась в форме незаживающей язвы на подошве ноги. Как

только язва дойдет до кости, начнется некроз. Скрыва¬

ющийся больной не может прибегнуть к оперативному

вмешательству. Некроз захватывает мало-помалу кость

ноги, и в очень короткбе время больной погибает от ганг¬

рены или каких-либо других осложнений. Если бы этот

больной находился на Молокаи, хирург вырезал бы ему

язву, вычистил кость и приостановил бы разрушение тка¬

ней в этом месте. Через месяц после операции больной

скакал бы на лошади, состязался в беге, катался на при¬

бое и взбирался на скалы за горными яблоками. И бо¬

лезнь оставила бы его на пять, десять, а может быть, и

сорок лет.
Прежние ужасы проказы относятся к тем временам,

когда не было еще асептической хирургии, когда не бы¬

ло таких врачей, как доктор Гудхью и доктор Холлман,

отдающих свою жизнь прокаженным. Доктор Гудхью

был первым хирургом поселка, и никакими словами нельзя

достаточно оценить его труд. Я провел с ним одно утро

в операционной. Из трех произведенных им операций две

были сделаны новым больным, прибывшим на одном па¬

роходе со мной. У всех троих на теле было затронуто

какое-нибудь одно место. У одного была язва на щико¬

лотке, притом застарелая, у другого такая же застарелая

язва под мышкой. В обоих случаях доктору Гудхью уда¬

лось сразу приостановить разрушение. Через четыре не-

дели эти больные будут так же здоровы и сильны, как

они были до болезни. Единственной разницей между ни¬

ми и мной или вами будет то, что в их теле таится бо¬

лезнь в спящем состоянии, и в любой момент она может

проявиться снова.
Проказа стара, как сама история. Упоминания о ней

встречаются в самых древних исторических документах.

И тем не менее, в сущности, о ней теперь знают почти

столько же, сколько знали и в древности. Самое суще¬

ственное знали и тогда, а именно, что она заразительна

и что изоляция заболевших необходима. Разница между
405

настоящим временем и прошедшим заключается главным

образом в том, что теперь изоляция проводится строже,

и в то же время обращение с прокаженными стало гораз¬

до гуманнее. Но сама по себе проказа остается по-преж¬

нему ужасной и непроницаемой тайной. Если вы бу¬

дете читать отчеты врачей и специалистов всех стран,

то прежде всего убедитесь в противоречивом отношении

к этой болезни. Специалисты не сходятся между собой

в определении ни одной из стадий болезни. Они просто

не понимают до конца ни одной. Прежде они обобща¬

ли— наскоро и догматически. Теперь они не обобщают.

Единственное, о чем можно заключить на основании всех

исследований^—это, что проказа малозаразительна. Но

каким способом происходит заражение, неизвестно. Воз¬

будитель проказы в настоящее время найден. Бактерио*

логическое исследование может определить, болен дан¬

ный человек или нет; но и теперь, как и прежде, совершен¬

но неизвестно, каким образом бациллы проникают в тело

здорового человека. Продолжительность инкубационно¬

го периода тоже не установлена. Пробовали делать

привив!^ проказы различным животным^ но это не

удалось.
Итак, специалисты еще не нашли средства, при по¬

мощи которого можно было бы бороться с проказой. Не¬

смотря на все старания, они не открыли еще ни причины

заболевания, ни способов его излечения. Иногда они

опьянялись надеждами,— появлялись многообещающие

теории, рекомендовались чудодейственные средства, но

всякий раз неудачи гасили пламя надежд.
Один доктор заявил, например, что причиной прока¬

зы является слишком продолжительное питание рыбой.

Он очень основательно доказывал свою теорию, но тут

другой врач из нагорной части Индии потребовал от

него объяснения, почему в таком случае заболевают про¬

казой жители его округа, которые сами никогда не ели

рыбы, да и все поколения их предков в глаза ее не ви¬

дели. Кто-нибудь находит способ излечивать проказу ка¬

ким-нибудь маслом или настойкой, а через пять, десять

или сорок лет болезнь снова обнаруживается у его паци¬

ентов. Это обычная уловка проказы — оставаться в скры¬

том состоянии в теле больного неопределенное время;

благодаря этому и было найдено столько «новых,
406

верных средств». Одно остается неоспоримым: до сих

пор не было еще ни одного несомненного случая изле¬

чения.
Проказа малозаразительна, но как же все-таки про¬

исходит заражение? Один австрийский врач привил про¬

казу себе и своим ассистентам, и никто из них проказой

не заболел. Но это не показательно ввиду известного

случая с гавайским преступником, которому смертная

казнь была заменена, с его согласия, привитием прока¬

зы. Через некоторое время после прививки болезнь явст¬

венно обнаружилась, и этот человек кончил свои дни в

колонии на Молокаи. Но и это не показательно, так как

впоследствии обнаружилось, что некоторые члены его

семьи были больны проказой и уже находились на Мо¬

локаи в то время, когда ему делали прививку. Он мог

еще раньше заразиться от них проказой, и, возможно,

она уже таилась в его теле, когда ему делали прививку.

Затем рассказывают еще о герое-священнике, о некоем

Дамьене, который роселился в колонии здоровым чело¬

веком и умер прокаженным. Много говорили о том, ка¬

ким именно образом он заболел проказой, но в точности

ничего известно не было. Он и сам не знал. Во всяком

случае, не меньшей опасности подвергается женщина,

которая и сейчас живет в колонии; она живет здесь мно¬

го лет, у нее было пять прокаженных мужей, и были

дети от них, и до сих пор она совершенно здорова.
Итак, до сих пор никто еще не проник в тайну про¬

казы. Когда мы будем больше знать о ней, может бьггь,

будет найден и способ ее излечения. Если бы только

удалось выработать действенную прививку, проказа вви¬

ду ее слабой заразительности совершенно исчезла бы

с лица земли. Битва с ней будет короткой и победонос¬

ной. Но как найти секрет этой прививки или какое-ни¬

будь другое средство? Это вопрос очень серьезный. В од¬

ной Индии насчитывают более полумиллиона прокажен¬

ных, живущих на свободе. Библиотеки Карнеги, универ¬

ситеты Рокфеллера и тому подобные благотворительные

учреждения очень хороши, конечно, но невольно прихо¬

дит в голову, как много можно было бы сделать даже

на несколько тысяч долларов, пожертвованных на ко¬

лонию в Молокаи. Обитатели колонии — это случайные

неудачники, козлы отпущения какого-то таинственного
407

закона природы, о котором люди ничего не знают, заклю¬

ченные на острове ради благополучия их сограждан, ко¬

торые могли бы заразиться от них. Но не столько даже

для них самих нужны эти тысячи долларов,— они нуж¬

ны прежде всего на дальнейшие исследования, на откры¬

тие какой-то прививки или какого-то еще более изуми¬

тельного средства, которое поможет победить bacillus

leprae. Вот, господа филантропы, хорошее употребление

для ваших денег!
ГЛАВА Vni
ОБИТЕЛЬ СОЛНЦА
Толпами, точно беспокойные духи, мечутся люди по

всему свету в поисках прекрасных видов и прочих чудес

природы. Европу они наводняют целыми армиями; вы мо¬

жете встретить их стада на Флориде, в Вест-Индии, у пи¬

рамид, по склонам и вершинам канадских и американ¬

ских Скалистых Гор; но в Обители Солнца они такая же

редкость, как живые динозавры. Халеакала по-гавайски

и значит: Обитель Солнца. Это великолепное жилище

находится на острове Мауи, и его посетило столь ничтож¬

ное число туристов, что практически его можно считать

равным нулю. И все же я рискну утверждать, что, мо¬

жет быть, существуют на земле места такие же изуми¬

тельные по красоте и величию, как Обитель Солнца, но

более прекрасных и более величественных, конечно, нет.

От Сан-Франциско до Гонолулу шесть дней пути паро¬

ходом; до Мауи от Гонолулу пароход довозит за од¬

ну ночь, а еще через шесть часов путешественник, если он

торопится, может очутиться в Коликоли, на высоте деся¬

ти тысяч тридцати двух футов над уровнем моря, у «Глав-

ного входа» в Обитель Солнца. Но туристы не .явля¬

ются, и Халеакала спит в своем одиноком и никем не

оцененном величии.
Но так как мы, обитатели «Снарка», не туристы, то

мы и отправились на Халеакалу. На склонах этой гро¬

мадной горы расположено ранчо, занимающее около

пятидесяти тысяч акров; в нем мы заночевали на .высоте

двух тысяч футов. На следующее утро на сцену явились
408

высокие сапоги, седла, ковбои и вьючные лошади, и мы

добрались до Укулеле, высокогорного дома, в пяти тыся¬

чах футов над уровнем моря, где по ночам необходимы

одеяла, а вечером — хороший огонь в очаге. Укулеле по-

гавайски означает, собственно, «прыгающая блоха», но

этим же именем называется музыкальный инструмент, на¬

поминающий гитару. Торопиться нам было некуда, и мы

провели в Укулеле целый день в ученых спорах о вы¬

сотах и барометрах, то и дело встряхивая наш собст¬

венный барометр по мере того, как возникала нужда в

доказательствах. Никогда прежде я не видал такого по¬

кладистого и услужливого инструмента. Кроме того, мы

собирали горную малину величиною с куриное яйцо, лю¬

бовались высотными лугами на некогда покрытых лавой

склонах Халеакалы и ее величавой вершиной в четыргх

тысячах футов над нами и, залитые ясным солнечным

светом, наблюдали грандиозную битву облаков, что ве¬

лась внизу, под нами.
День за днем идет эта бесконечная битва обла¬

ков. Укиукиу — так зовут северо-восточный пассат —

с яростью налетает на Халеакалу. Но Халеакала так вы¬

сока, что изменяет направление ветра и расщепляет его

на две части, так что на противоположной стороне го¬

ры ветра нет вовсе. Наоборот, оттуда ветер начинает дуть

в противоположную сторону, прямо навстречу пассату.

Этот обратный ветер называется Наулу. И день за днем

и ночь за ночью борются между собой Укиукиу и Нау

лу, отступая, налетая, огибая, извиваясь, крутясь и пе¬

репрыгивая друг через друга, что можно наблюдать по

движению облачных масс, которые оба ветра срывают

с небес и посылают в бой целыми батальонами, армиями,

горами. Иногда Укиукиу удается перебросить сразу ог¬

ромные массы туч на вершину Халеакалы, тогда Наулу

быстро завладевает ими, формирует из них свои полки

и обрушивает на своего древнего, извечного врага. И

опять Укиукиу посылает огромную армию облаков вдоль

восточного склона горы — это обходное, фланговое дви¬

жение, хорошо рассчитанное и выполненное. Но Наулу

из засады на противоположной стороне горы замечает

фланговое движение, он набрасывается на армию врага»

топчет ее, крутит, рвет и опять сколачивает из нее свои

отряды и шлет их против Укиукиу вдоль западного скло-
409

на горы. И все время выше и ниже главного поля сра¬

жения несутся с двух сторон маленькие обрывки облаков,

яростно сталкиваясь между собою, застревая в ущель¬

ях и между деревьями, подстерегая друг друга, делая

внезапные вылазки и опять убегая в ущелья. Но когда

Укиукиу и Наулу двигают свои главные силы, маленькие

яростные авангарды оказываются смятыми, и они на ты¬

сячи футов взлетают вверх вертикальными вихревыми

столбами.
Но главное сражение разыгрывается все же на запад¬

ном склоне Халеакалы. Сюда стягивает Наулу свои гроз¬

нейшие силы и здесь одерживает самые блестящие по¬

беды. К вечеру Укиукиу, как и все пассаты, ослабевает,

и Наулу берет над ним верх. Наулу — хороший стратег.

Целый день он собирает огромные резервы на западном

склоне. Вечером он выводит их в бой стройной колон¬

ной в милю шириной, много миль длиной и в несколько

сот футов толщиной. Колонна спереди заострена. Она

медленно врезается в широкий боевой фронт Укиукиу, и

вот Укиукиу, обессиленный к этому времени, смят ею.

Но иногда сражения не обходятся без кровопролития.

Бывает, что Укиукиу яростно сопротивляется, с северо-

востока ему приходят подкрепления, и он расшвыривает

облачную армию Наулу, далеко отбра^гывая к западу

колонны туч в полмили длиною. Иногда, когда обе ар¬

мии сходятся вплотную по всему фронту, получается ги¬

гантский вихревой столб, и рваные лохмотья облаков

взлетают, кружась, на тысячи футов вверх. Любимым

приемом Укиукиу является отправка плотно сбитой мас¬

сы облаков низом, над самой землей, под позиции На¬

улу. Пробравшись вниз, Укиукиу подымается на дыбы.

Иногда мощный центр Наулу не выдерживает натиска,

но обычно он отбрасывает атакующих, смятых и истер¬

занных в мелкие клочья. И все время, не переставая,

яростные маленькие авангарды карабкаются по скло¬

нам, ползут из ущелий, наскакивая друг на друга из за¬

сады. А с неба, с вышины, одинокая и ослепительная

в лучах заходящего солнца, смотрит вниз на сражающих¬

ся Халеакала. Приходит ночь. Но наутро Укиукиу, по

обычаю пассатов, набирается сил и опрокидывает пол-

чища Наулу. И так день за днем. День за днем идет
410

вечный бой облаков, нескончаема война Укиукиу и Нау-

лу на склонах Халеакалы.
С утра опять появляются на сцену высокие сапоги,

седла, ковбои и вьючные лошади, и мы начинаем взби¬

раться на вершину. Одна из вьючных лошадей везет

двадцать галлонов воды, налитой в четыре пятигаллон-

ных меха. На вершине кратера вода — редкая драгоцен¬

ность, хотя по склонам кратера дождей выпадает боль¬

ше, чем в каком-либо другом месте земного шара. Наш

путь идет прямо через бесчисленные потоки застывшей

лавы, без малейшего намека на тропинку, и ни разу в

жизни я не видел, чтобы лошади ступали так необык¬

новенно уверенно, как эти тридцать лошадей наше¬

го отряда. Они влезали или спускались по совершенно

отвесным кручам с легкостью и спокойствием горных коз,

и ни разу ни одна не упала и даже не споткнулась.
Когда поднимаешься на гору, испытываешь всегда

одну и ту же странную иллюзию. Чем выше ты взбира¬

ешься, тем дальше тебе видно, и поэтому кажется, буд¬

то' горизонт расположен выше того места, где стоит

наблюдатель. Эта иллюзия особенно остра на Халеака-

ле, так как вулкан поднимается прямо из океана, без

всяких отрогов и предгорий. И вот, чем выше взбира¬

лись мы по мрачным склонам Халеакалы, тем глубже

опускались, точно падая в какую-то бездну, сама Халеа-

кала, и мы, и все вокруг. Где-то там, выше нас, лежала

линия горизонта. Океан точно скатывался на нас с го¬

ризонта. Чем выше мы поднимались, тем ниже, казалось

наА|, мы опускались. Это было что-то нереальное, проти¬

воестественное, фантастическое, и в голове мелькали мыс¬

ли о кратере вулкана, через который Жюль Верн попал

к центру Земли.
И когда наконец мы достигли вершины этой гигант¬

ской горы, словно дна ужасной конической ямы в космо¬

се, мы оказались не ка вершине и не на дне — высоко

над нами был горизонт, а глубоко под нами — страш¬

ная пропасть, огромный кратер: этот кратер и есть Оби¬

тель Солнца. На двадцать три мили по окружности тя¬

нулся головокружительный барьер кратера. Мы стояли

на краю почти отвесной стены, и дно кратера лежало

под нами на расстоянии полумили. Дно это, залитое по¬

токами лавы и покрытое конусами шлаков, было тако-
411

го ярко-красноро цвета, точно лава застыла только вче¬

ра и только вчера погасло пламя. Самые маленькие из

конусов шлака имели четыреста футов высоты, а большие

до девятисот, но все они казались небольшими кучками

песка — настолько грандиозны были там масштабы. Две

большие расщелины глубиною по нескольку тысяч фу¬

тов разрывали края кратера, и Укиукиу напрасно ста¬

рался прогнать через них свои белые полчища облаков.

По мере того как они продвигались к середине, жар

кратера растворял их, и они без следа исчезали

в воздухе.
Перед нами была картина дикого безлюдья, суровая,

жуткая, подавляющая и чарующая. Под нами было жи^

лище подземного огня, мастерская природы, все еще за¬

нятая, древними делами мироздания. Местами из недр

земли пробиваются жилы первичных каменных пород

и виднеются на когда-то расплавленной и теперь остыв¬

шей поверхности. Все это было нереально и невероятно.

Над нами (на самом деле внизу, под нами) шла облач¬

ная битва между Укиукиу и Наулу. Еще выше, по скло¬

нам кажущейся пропасти, выше полчищ облаков, были

подвешены в воздухе острова Ланаи и Молокаи. По дру¬

гую сторону кратера, опять как будто над нами, подни¬

малось бирюзовое море, почти белая линия прибоя гавай¬

ского побережья, потом пояс пассатных облаков, а еще

выше торчали в голубом небе, словно стоя на пьеде¬

стале из облаков, покрытые снегом, укутанные туманами

страшные шапки Мауна-Кеа и Мауна-Лоа.
Предание гласит, что там, где сейчас находится За¬

падный Мауи, жил некто Мауи, сын Хины. Мать его,

Хина, занималась изготовлением «капа», полотен. Веро¬

ятно, она приготовляла «капа» по ночам, потому что днем

она занималась просушкой их. Каждое утро, много дней

подряд, расстилала она свои «капа» на солнце. Но ед¬

ва успевала она разостлать их, как пора уже было со¬

бирать их на ночь. Ибо дни тогда были гораздо короче,

чем сейчас. Мауи смотрел на тяжелый и бесплодный

труд матери, и ему было обидно за нее. Он решил, что не¬

плохо бы помочь ей,— о, конечно, не в развешивании и

уборке «капа». Это бы всякий дурак смог. Он надумал

заставить солнце двигаться медленнее. По всей вероят¬

ности, он был первым гавайским астрономом. Так или
412

иначе, он произвел несколько наблюдений над солн¬

цем с разных пунктов на острове. Он вывел из этих на¬

блюдений, что солнце идет как раз над Халеакалой. Не

в пример Иисусу Навину, он обошелся без^ всякой бо¬

жественной помощи. Он собрал достаточное количество

кокосовых орехов, сделал из их волокон хорошую верев¬

ку с петлей на конце — в точности такую веревку, как

делают и сейчас ковбои на Халеакале. Потом он за¬

брался в Обитель Солнца и стал ждать. Когда солнце

показалось на своей дорожке, быстро несясь, чтобы по¬

скорее закончить день, храбрый юноша накинул свой

аркан на один из самых крупных и крепких солнечных

лучей. Этим он немного задержал солнце, но луч сло¬

мался. Тогда он стал накидывать аркан на все лучи под¬

ряд, обламывая их, и солнце сказало, что согласно всту¬

пить в переговоры. Мауи выставил свое условие для за¬

ключения мира, а именно: чтобы впредь солнце двигалось

медленнее,— и солнце согласилось. Благодаря этому у

Хины стало достаточно времени, чтобы просушивать свои

«капа», а дни стали длиннее, чем были раньше, что вполне

согласно с учением современной астрономии.
Мы позавтракали вяленым мясом и терпким пои в

каменной ограде, служившей издревле для ночевок ско¬

та, прогоняемого через остров. Потом, проехав около по¬

лумили по краю кратера, мы стали спускаться на его дно.

Оно лежало под нами на расстоянии двух тысяч пятисот

футов, и лошади скользили и сползали по вулканиче¬

скому шлаку. Черная плотная поверхность шлака, разби¬

ваемая копытами лошадей, превращалась в желтую пыль,

кислую на вкус, взвивавшуюся облаками. Проскакали не¬

большую гладкую площадку до нового спуска, менее кру¬

того, извивающегося между конусами шлака, кирпично¬

красными, бледно-розовыми и фиолетово-черными. Над

нашими головами выше и выше вырастали стены крате¬

ра, а мы перебирались через бесчисленные потоки лавы,

между твердыми волнами окаменелого мира с фантасти¬

ческими утесами и пропастями. Миновав бездонное жер¬

ло, мы семь миль ехали над застывшим главным пото¬

ком лавы последнего извержения.
Наконец мы сделали привал у подножия стены в пол¬

торы тысячи футов высотою, в маленькой роще де¬

ревьев олапа и колеа. Здесь была и трава для лошадей,
413

но воды не было, и нам пришлось прежде всего отпра**

виться чуть не за милю к известному нашим проводни¬

кам водоему. Но воды и там не оказалось. Тогда вскараб¬

кались еще выше футов на пятьдесят, и ведром перелили

вниз воду, найденную в верхней впадине. Воды ока¬

залось бочек шесть; драгоценная жидкость потоком по¬

бежала вниз по скале и наполнила нижнюю впадину.

Ковбоям пришлось удерживать лошадей, так как у ма¬

ленького водопоя их можно было напоить только по оче¬

реди. Потом мы разбили палатку, стреляли диких коз,

прыгавших наверху целыми стадами. К вяленому мясу

и терпкому пои прибавилась козлятина, жаренная на

вертеле. По гребню кратера, как раз над нашими голо¬

вами, неслось море облаков, гонимых Укиукиу. Облака

неслись непрерывно, но никогда не достигали середины

кратера и ни разу не заслонили нам месяца, потому что

жар вулкана немедленно уничтожал облака. Привле¬

ченные нашим огнем, пробирались к нам в лунном свете

дикие быки и с любопытством и с вызовом разглядывали

нас. То были жирные животные, хотя они почти не видят

воды, которую им заменяет утренняя роса на траве. Ро¬

са, впрочем, выпадала обильная, так что мы были весь¬

ма благодарны нашей палатке, в которой уснули под

звуки хула неутомимых гавайских ковбоев, в жилах

которых, конечно, течет кровь Мауи, их храброго

предка. .
Фотоаппарат не в силах воздать должное Обители

Солнца. Хитроумнейшие светочувствительные пластинки,

разумеется, не лгут, но они, конечно, не передают всей

правды. Можно правильно воспроизвести расселину Ку-

улау, как она отражается на матовом стекле кодака, и

все же на готовом снимке не получится всей гаммы не¬

уловимых оттенков и подлинного величия. Стены крате¬

ра, которые тянутся, казалось, на сотни футов в вышину,

на самом деле вздымаются на несколько тысяч футов;

край облака, выдвинувшийся клином через расселину

около мили в ширину, а за стеной кратера — там целый

океан облаков; передний план из глыб шлака и вулкани¬

ческой пыли, который кажется темным и бесцветным, на

самом деле великолепно играет красками,— он и кирпич¬

но-красный, и цвета терракоты, и розовый, и цвета жел¬

той охры, и черный с фиолетовым отливом. Слова 6ecf
414

сильны, хоть плачь. Ведь сказать, что вышина стены

кратера две тысячи футов — значит только всего и ска¬

зать, что вышина ее две тысячи футов, но ведь тут не

в одних только цифрах дело. Солнце находится от нас

на расстоянии девяноста трех миллионов миль, но для

сознания смертного человека соседняя провинция кажет¬

ся более отдаленной. &та немощность человеческого во¬

ображения особенно ясна на примере с солнцем. Такова

же она и в отношении Обители Солнца, Халеакала —

это воплощение чуда и красоты. Это надо почувствовать,

передать это невозможно. Коликоли находится в шести

часах от Кахулуи; Кахулуи—на расстоянии одной ночи

от Гонолулу; Гонолулу—в шести днях пути от Сан-Фран¬

циско. Только и всего. Не так уж далеко.
Наутро мы опять карабкались по откосам кратера,

опять переводили лошадей по непроходимым кручам, п

опять катились у нас из-под ног камни, и опять мы стре¬

ляли в диких коз. Я не попал ни в одну,—потому, веро¬

ятно, что был слишком занят сталкиванием камней. Один

раз помню, мы столкнули камень величиною с лошадь. Он

покатился сначала довольно медленно, переворачиваясь

'с боку на бок, словно вот-вот остановится. Но уже через

несколько минут он летел, покрывая футов по двести

за один скачок. При этом он все уменьшался, потом уда¬

рился о склон вулканического песка и пронесся по нему,

точно з^яц, оставляя за собой узкую полоску желтой

пыли. И камень и облачко пыли вокруг него делались все

меньше, и, наконец, кто-то сказал, что камень остановил¬

ся. Сказал это тот, кто просто перестал его видеть,—

очень уже далеко он укатился. А другие, может, его еще

различали — я, например. Я даже глубоко убежден, что

он и сейчас все еще катится.
В последний день нашего пребывания в кратере Уки-

укиу показал себя во всем величии. Он смял Наулу чо

всей линии, наполнил облаками Обитель Солнца до

краев и вымочил нас до нитки. Водомером нам служил

сосуд вместимостью в одну пинту, стоявший в палатке

там, где в парусине оказалась дырочка. В эту бурную

ночь он найолнился до краев в одно мгновение, а сколь¬

ко еще воды перелилось через край на наши одеяла!

Ну, а раз водомер не сработал, то не было решительно

никакого резона оставаться в кратере. Мы снялись, ед¬
415

ва забрезжил рассвет, и начали спускаться с восточной

стороны по расщелине Каупо. Весь восточный берег

Мауи — это не что иное, как громадный поток лавы. Мы

спустились по этому потоку с высоты шести тысяч пяти¬

сот футов к берегу моря. Такой перегон был бы тяже¬

лым рабочим днем для всех лошадей, только не для на¬

ших. В трудных местах они шли спокойно, не торопясь,

но как только попадали на более ровное место, где мож¬

но было перейти на рысь,— они переходили на рысь. Их

невозможно было удержать, пока дорога не становилась

опять опасной,— тогда они останавливались сами. Не¬

сколько дней они непрерывно и тяжело работали, пига-

ясь травой, которую сами находили, пока мы спали, а

в этот последний день они сделали двадцать восемь го¬

ловоломных миль и примчались в Хану, словно стайка

веселых жеребят. Многие из них никогда не были подко¬

ваны, и после трудных многодневных переходов по ост¬

рым, как стекло, осколкам лавы, с тяжестью человече¬

ского тела на спине, их копыта были в лучшем состоя¬

нии, чем копыта подкованных лошадей.
Местность между Виейрасом и Ханой (мы проехали

ее в полдня) так хороша, что здесь стоило бы прожигь

и неделю и месяц. Но вся ее дикая красота ничто в сраи-

нении со сказочной страной, начинающейся за планта¬

циями каучуковых деревьев между Ханой и ущельем Хо-

номану. У нас ушло два дня на этот участок пути, вед¬

ший по подветренному склону Халеакалы. Местные жи¬

тели называют эту область Страной Канав,— название

не слишком многообещающее, но что делать, так уж на¬

звали: никто, кроме местных жителей, здесь не бывает,

и никто, кроме них, этой местности не видел. За исклю¬

чением горсточки людей, которых дела заставляют проез¬

жать здесь, никто никогда не слышал ничего о Стране

Канав на острове Мауи. Известно, что такое канава,—

это всегда нечто грязное, пересекающее обычно самые од¬

нообразные и неинтересные места. Но Канава Нахику —

совсем необычайная канава. Вся подветренная сторона

Халеакалы изрезана тысячью ущелий, по которым несут¬

ся потоки, образуя многочисленные каскады и водопады.

Здесь выпадает больше дождей, чем где бы то ни бы¬

ло в другом месте на земле. За один 1904 год здесь выпа¬

ло 420 дюймов осадков. Вода здесь означает сахар, а
416

I UK
«ПУТЕШЕСТВИЕ HA «CHAPKE>.

«ПУТЕШЕСТВИЕ НА «СНАРКЕ>.

сахар — это душа Гавайских островов. Вот потому-то и

создана была Канава Нахику, которая, собственно, не

канава, а целая цепь подземных труб. Вода бежит все

время под землей и видна только тогда, когда она но

высокому, легкому акведуку пересекает ущелье, чтобы

снова погрузиться в глубины земли под горным склоном.

Назвать это изумительное гидравлическое сооружение

«Канавой» можно, пожалуй, с тем же правом, как барку

Клеопатры — товарным вагоном.
В этой стране нет колесных дорог, а в прежнее вре¬

мя, до постройки Канавы, не было даже и проезжих

троп. Громадное количество осадков, выпадающих на пло¬

дородную почву под тропическим солнцем, означает буй¬

ную растительность. Если бы кто-нибудь захотел про¬

биться пешком сквозь здешние заросли, он смог бы

сделать в день не больше одной мили. Через неделю

при последнем издыхании он был бы принужден полз¬

ти обратно, пока прорубленная им тропинка не успела

зарасти опять. О'Шонесси — фамилия дерзкого инжене¬

ра, который покорил заросли и ущелья и не только со¬

орудил Канаву, ко и проложил вдоль нее конную тро¬

пу. Он строил на века, из камней и бетона и создал од¬

но из самых изумительных гидравлических сооружений

в мире. Каждый маленький проток и ручеек отведен

подземными ходами в главную Канаву. Но дождя выпа¬

дает столько, что нужны бесчисленные водосливы, чтобы

избыток воды мог уходить в море.
Тропа для верховых не широка. Но, как и проложив¬

ший ее строитель, она не отступает ни перед чем. Когда

Канава уходит глубоко в гору, тропа вьется над нею, а

когда вода идет через ущелье по акведуку, то и тропа

бежит тут же. Вообще тропа весьма беспечна и совсем

не заботится об удобстве путешественников. Она идет

по самому отвесу пропастей, где над головой стена в

несколько сот футов, а под ногами провал в несколько

тысяч футов; она по камням обходит водопады или про¬

ходит под ними, а они летят сверху с невероятным грохо¬

том и яростью. Но чудесных горных лошадей тоже ни¬

чем не удивишь. Они бегут рысцой по скользким от

дождя камням и поскакали бы галопом, ежеминутно

обрываясь задними ногами с края пропасти, если бы им

позволили это. Людям с больными нервами и слабой вы-
27.	Джек Лондон. Т. VI.	417

держкой я бы не советовал ехать этой дорогой. Один

из наших ковбоев считался на большом ранчо^ откуда

мы его взяли, самым сильным и смелым. Он всю жизнь

разъезжал верхом по крутым западным склонам Хале-

акала. Он лучше всех объезжал лошадей, и, когда все

другие отказывались, он шел в загон укрощать какого-

нибудь свирепого быка. Одним словом, у него была бле¬

стящая репутация. Но он еще ни разу не ездил вдоль Ка¬

навы Нахику, и здесь репутации его суждено было погиб¬

нуть. Когда ему пришлось в первый раз переправлять¬

ся через акведук, узенький, без перил, перекинутый че¬

рез ущелье на неизмеримой высоте, причем один бе¬

шеный поток воды летел сверху, а другой снизу, и

оба вместе оглушали ревом и ослепляли брызгами,—

ковбой слез с лошади, наскоро объяснив, что у него

жена и двое детей, и перешел пешком, держа лошадь на

поводу.
Отдыхали от акведуков мы над пропастями, а от

пропастей — на акведуках, за исключением разве тех слу¬

чаев, когда Канава уходила глубоко под землю, а мы

поодиночке шагом ехали по первобытным деревянным

мостикам, которые качались, гнулись и грозили разва¬

литься. Признаюсь, что первое время я во всех опасных

местах вынимал ноги из стремян, а когда мы ехали по

краю пропасти, то вполне сознательно - и преднамеренно

освобождал ту ногу, которая висела над бездной глуби¬

ною в тысячу футов. Я сказал «первое время», потому

что, как в кратере мы очень скоро потеряли представле-*

ние о грандиозности, так и здесь, на Канаве Нахику,

мы скоро перестали воспринимать глубину. Ощущения

неизмеримой высоты и такой же неизмеримой глубины

сменялись так часто, что стали наконец обычной формой

восприятия действительности, и видеть под ногами ло¬

шади пропасть в четыреста — пятьсот футов стало уже

чем-то естественным и обыденным и не вызывало ни ма¬

лейшей дрожи. И теперь мы уже перебирались по голо¬

вокружительным высотам или ныряли под водопады так

же беспечно, как эта сказочная тропа и эти сказочные

лошади.
Да, это была поездка! Со всех сторон грохотали водо¬

пады. Мы ехали то выше облаков, то ниже облаков, то

в самих облаках. Время от времени луч солнца проре¬
418

зывал их, как прожектор, освещая черные глубины

пропастей, или зажигал над нашими головами край кра¬

тера где-нибудь на высоте тысячи футов. На каждом по¬

вороте дороги нашим глазам открывался новый водопад

или дюжина новых водопадов. Около нашей первой но¬

чевки в ущелье Кине мы насчитали, не сходя с места,

тридцать два водопада. Буйная растительность покры¬

вала эту дикую страну. Целые рощи коа, колеа и ореш¬

ника. Были здесь еще деревья, называемые охиа-аи, с

ярко-красными яблоками, сочными, нежными, изумитель¬

но вкусными. Дикие бананы росли всюду, свешиваясь

над ущельями, а иногда ветвь ломалась под тяжестью

громадных спелых гроздей, и бананы лежали поперек

тропы, заграждая путь. А над лесом колыхалось зеле¬

ное живое море вьющихся растений всевозможных по¬

род; одни качались в воздухе, как тончайшее кружево,

другие толстыми сочными змеями всползали на деревья;

одно из них — эи-эи, — чрезвычайно похожее на ползу¬

чую пальму, перекидывалось толстыми гирляндами с вет¬

ки на ветку, с дерева на дерево и душило свою живую

опору, по которой ползло все выше и выше. Сквозь мо¬

ре зелени древесные папоротники поднимали свои неж¬

ные листья с тонкой резьбою и ярко горели огромные

красные цветы лехуа. По земле расстилались странные

травы яркой окраски, которые в Соединенных Штатах

можно увидеть только в оранжереях. В сущности, вся

Страна Канав острова Мауи представляет собою огром¬

ную оранжерею. Особенно много папоротников, и, кроме

всех известных видов, очень много неизвестных и необык¬

новенных, начиная от тончайшего и нежнейшего «девичь¬

его волоса» до грубого хищника «оленьего рога», врага

местных дровосеков,—заросли его образуют плотные мас¬

сы в пять-шесть футов толщиной, покрывающие иногда

площади во много акров.
Да, это была изумительная поездка. Мы сделали ее

в два дня, потом выехали на колесную дорогу и верну¬

лись на ранчо галопом. Конечно, это было очень жесто¬

ко — гнать галопом лошадей после такого длинного и

трудного путешествия, но, к сожалению, ничего нельзя

было сделать: мы все натерли поводьями пузыри на ру¬

ках и все-таки не могли сдержать лошадей. Вот каю1х

необычайных лошадей выращивает Халеакала! Вер-
419

нувшись, мы попали на празднество: пригнали новые

партии скота, животных клеймили, объезжали лошадей—

веселье бурлило вовсю! А высоко над нашими го¬

ловами храбро сражались Укиукиу и Наулу, а еще

выше купалась в солнечных лучах могучая вершина

Халеакала,
ГЛАВА IX
ЧЕРЕЗ ТИХИЙ ОКЕАН
«От Гавайских островов до Таити. Этот переход чрез¬

вычайно затрудняют пассаты. Китоловы и все другие

моряки говорят, что с Гавайских островов попасть на Та-

ити очень трудно. Капитан Брюс разъясняет, что судно

должно сначала держать на север, пока оно не попадет

в полосу ветра, и только тогда взять курс к своей це¬

ли. Сам капитан Брюс во время его плавания в ноябре

1837 года, спустившись к югу от экватора, никак не мог

поймать переменные ветры и, несмотря на все усилия,

ни на одном галсе не смог добиться отклонения к во¬

стоку».
Вот что говорится в Указаниях для судов о южной

части Тихого океана — и это все, что там сказано. Ни

слова больше, чтобы облегчить измученному путешест¬

веннику этот долгий переход,— там нет также ни слова

о пути с Таити до Маркизских островов, лежащих в

восьмистах милях к северо-западу от Таити, а этот путь

еще труднее. Отсутствие каких-либо указаний объяс¬

няется, я полагаю, уверенностью в том> что ни один пу¬

тешественник не станет предпринимать такое невозмож¬

ное путешествие. Но невозможное не пугало «Снарка»,

главным образом потому, что мы пронли это крат¬

кое «Указание парусникам» после того, как отправились

в путь.
Мы отплыли от Хило (Гав1айские острсва) 7 ноября и

прибыли на Нукухиву (Маркизские острова) 6 декабря.

Расстояние по карте — две тысячи миль,, мы же сделали

по меньшей мере четыре, чем и доказали раз навсетда,

что прямая линия далеко не всегда кратчайшее рассто¬

яние между двумя точками: если бы мы держали прямо
420

на Маркизы, то прошли бы пять, а то и все шесть тысяч

миль.
Одно мы решили твердо с самого начала: пересекать

экватор не западнее 130-го меридиана, В этом и была

вся задача. Переходя экватор западнее 130-го меридиана*

мы попадали во власть юго-восточных пассатов, которые

так отклонили бы нас от Маркизских островов, что впо¬

следствии пришлось бы идти почти против ветра. А еще

вдобавок экваториальное течение, скорость которого до¬

стигает семидесяти пяти миль в день! Хороши бы мы

были, если бы нам пришлось встретить противный ветер

и идти против течения! Нет, мы должны пересечь эква¬

тор ни минутой, ни секундой не западнее 130-го граду¬

са долготы. Но так как юго-восточные пассаты можно

встретить на пять или шесть градусов севернее эквато¬

ра, мы Д0ЛЖ1НЫ были держаться значительно севернее

экватора и севернее пассатов по крайней мере до 128-го

меридиана.
Я забыл упомянуть, что бензиновый двигатель в семь¬

десят пять лошадиных сил, по своему обыкновению, не

работал, так что приходилось рассчитывать тоЛько на

паруса. Мотор нашей лодки тоже не работал. И уж если

на то пошло, пятисильное динамо, обслуживающее осве¬

щение, насосы и вентиляторы, тоже выбыло из строя.

И во сне и наяву передо мной стоит чрезвычайно эф¬

фектное заглавие для книги. Непременно напишу кни¬

гу под заглавием «Плавание вокруг света с тремя двига¬

телями и женой». Впрочем, может, и не напишу, чтобы

не оскорбить самолюбие тех молодых людей, которые

обучались своему ремеслу на двигателях «Снарка» в

Сан-Францнско, Гонолулу и Хило.
На бумаге все это казалось чрезвычайно легко. Вот

тут Хило, а там — цель нашего плавания, 128-й градус

з.ападной долготы. Северо-восточный пассат мог бы по¬

гнать нас по прямой линии между этими двумя точка¬

ми. Но самое неприятное в пассатах заключается в том,

что никогда точно не известно, где найти их и в каком

именно направлении они будут дуть. Нас подхватил севе¬

ро-восточный пассат, едва мы отошли от Хило, но этот

жалкий ветерок тут же перешел и задул прямо с восто¬

ка. Кроме него, было еще северное экваториальное те¬

чение, несшееся к западу подобно мощной реке. Не¬
421

большое суденышко при ветре и сильном волнении очень

плохо подвигается вперед. Его швыряет вверх и вниз, и

оно все остается на однолг месте. Паруса его надуты и

наполнены ветром, каждое мгновение оно ложится под¬

ветренным бортом на воду; встает на дыбы, трепещет^

ныряет носом — и только. Когда же оно наконец пой¬

дет, оно налетает на огромную водяную гору и, разу¬

меется, опять останавливается. И «Снарк», вследствие

его малых размеров, восточного пассата и мощного эк¬

ваториального течения, сильно уклонялся к югу. Конеч¬

но, не прямо к югу. Но к востоку он забирал угрожаю¬

ще мало. Одиннадцатого октября он продвинулся к вос¬

току на сорок миль; двенадцатого октября — на пятна-

Д1|ать миль; тринадцатого — не продвинулся совсем; че¬

тырнадцатого октября — на тридцать миль; пятнадцато¬

го — на двадцать три мили; шестнадцатого — на одинна¬

дцать миль, а семнадцатого октября «Снарк» и вовсе от¬

клонился на четыре мили к западу. Таким образом, за не¬

делю он продвинулся к востоку на сто пятнадцать миль,

что составляет в среднем- шестнадцать миль в день. Но

меридиан Хило и 128-й градус западной долготы от¬

стоят друг от друга на двадцать семь градусов, или при¬

близительно на тысячу шестьсот миль. Считая по шест¬

надцати миль в день, нам понадобилось бы сто дней,

чтобы пройти это расстояние. И то мы попали бы на

128-й градус западной долготы в пяти градусах к севе¬

ру от экватора, тогда как цель нашего плавания —

Нукухива в группе Маркизских островов — лежит на де¬

вять градусов к югу от экватора и в двенадцати граду¬

сах западнее 128-го градуса.
Нам оставалось только одно — спуститься к югу, вый¬

ти из полосы пассатов и вступить в полосу переменных

ветров. Правда, капитан Брюс во время перехода на юг

ке встретил переменных ветров, и ему «не удавалось до¬

биться отклонения к востоку». Но у нас не было выбо¬

ра, и мы молили бога, чтобы нам повезло больше, чем

капитану Брюсу. Переменные ветры занимают опреде-

;'енный пояс в океане между пассатами и штилями. Очи

образуются так: потоки нагретого воздуха под¬

нимаются вверх, встречаются с пассатами и по¬

степенно опускаются до поверхности океана, и их на¬

ходят... там, где находят: границы их пояса лежат меж¬
42?

ду аассатами и штилями, которые и сами день ото дня и

месяц от месяца меняют свои владения.
Мы встретили переменные ветры на одиннадцатом

градусе северной широты и изо всех сил держались

этой параллели. К югу лежала полоса штилей. К севе¬

ру — полоса северо-восточных пассатов, которые не хо¬

тели д>'ть с северо-востока. Дни шли за днями, и «Снарк»

все время оставался близ одиннадцатой параллели. Пе¬

ременные ветры и в самом деле были переменчивы. Лег¬

кий ветерок вдруг падал и оставлял нас в полосе мертво¬

го штиля на сорок восемь часов. Потом ветерок снова

начинал дуть, дул три часа и снова оставлял нас в поло¬

се штиля на новых сорок восемь часов. Потом — о ра¬

дость!— начинал дуть ветер с запада, свежий, чудесный

свежий ветер, и «Снарк» летел своим курсом, оставляя

бурлящий пенный след. Но по истечении получаса ветер

внезапно испускал предсмертный вздох и стихал... И так

все время. Мы оптимистически держали пари за каждый

порыв ветра, который продолжался больше пяти минут,

но и это не помогало. Порывы стихали.
И все же были исключения. Когда вы имеете дело с

переменными ветрами, нужно только набраться терпения

и ждать, и тогда вам непременно представится счастли¬

вый случай, а мы были так хорошо снабжены водой и

съестными припасами, что могли себе позволить ждать.

Двадцать шестого октября мы прошли ни много, ни:мало

как сто три мили к востоку, и этот переход много дней

служил у нас темой для разговоров. В другой раз нас под¬

хватил ветер, дувший с юга в течение восьми часов. Он

дал нам возможность пройти семьдесят одну милю к вос¬

току! А как раз в то время, когда этот ветер совсем спал,

подул ветер прямо с севера и продвинул нас еще на один

градус к востоку.
Много лет ни одно парусное судно не совершало та¬

кого перехода, и мы оказались в полном одиночестве сре¬

ди Тихого океана. За все шестьдесят дней, пока длилось

йглие плавание, мы не повстречали ни одного паруса, не

заметили ни разу .пароходного дымка над горизонтом.

Потеряй судно ход — и оно бы сотни лет проплавало сре¬

ди этой водной пустыни, ибо помощи здесь ждать не¬

откуда. Помощь могла бы прийти только с какого-либо

судна, вроде «Снарка», а «Снарк» оказался ^десь глав-
423

йый образом потому, что мы пустились в путь, не про¬

чтя вовремя относящегося к этому переходу абзаца в

«Указаниях парусникам». Когда мы стояли во весь рост

на палубе, прямая линия от наших глаз до горизонта

тянулась три с половиной мили. Таким образом, диаметр

того круга йа поверхности океана, центром которого бы¬

ли мы, равнялся семи милям. Мы все время пребывали

в центре круга и все время двигались то в одну, то в дру¬

гую сторону; следовательно, круги, которые “мы видели,

все время менялись. Но бее они были похожи один на

другой. Нй зеленые острова, ни серые каменные и^ысы,

ни сверкающие пятна белых парусов не нарушали ли¬

нии горизонта. Облака проносились над нами, появляясь

1^ад одним краем круга, пролетали над его поверхностью

и скрывались за противоположным краем.
Недели шли за неделями, и внешний мир тускнел в

нашей памяти. Он тускнел до тех iiopj пока не оста¬

лось для нас уже никакого иного мира, кроме «Снарка»,

его семи обитателей и широкого водного простора. Вос¬

поминания о жизни в далеком большом мире стали по¬

хожи на сны о каком-то прежнем существовании, кото**

рое мы пережили раньше, чем родились здесь, на «Снар-

ке». О свежих овощах, например, которых мы не видали

очень давно, мы упоминали так, как, бывало, мой отец о

каких-то особенных яблоках, которое он едал в детст¬

ве. Человеку свойственно создавать себе привычку — и

мы, обитатели «Снарка», привыкли к своей жизни на

«Снарке». Все, что нас здесь окружало, казалось вполне

естественным, никому и в голову не приходило, что мож¬

но Или нужно что-то изменить. Подобная мысль была бы

просто оскорбительной.
Да и не было для внешнего мира никакого пути воз¬

действовать на нас. Никто не мог прийти к обеду, не

было ни телеграмм, ни телефонных звонков, нарушающих

спокойствие нашего существования. Никуда не надо бы¬

ло идти, и нечего было бояться опоздать на какой-то по¬

езд, и не было утренних газет, из которых, потратив на

это достаточно времени, мы могли бы узнать, что случи¬

лось с тысячью пятьюстами миллионов наших собратьев

по земному шару.
Но скуки не было. В нашем маленьком мйре дела было

достаточно, а кроме того; егов противоположное гь
424

бол1>шому миру — нул:но было направлять на его пути

в пространстве. Затем нам приходилось сталкиваться и

бороться с космическими силами,, чего также не бывает

в большом мире, несущемся без препятствий по рвоей

орбите в безветренной пустыне веселенной. А мы, нико¬

гда не знали заранее, что случится через пять минут.

Разнообразия было сколько угодно. Вот, например, в че¬

тыре утра я сменяю Германа у руля.
Ост-нсрд-ост,— сообщает он мне. курс.— Отклони¬

лись на восемь румбов, но «Снарк» не слушается руля.
Ничего удивительного! Разве есть на . свете судно,

которое бы слушалось руля при полном штиле?
-Г-. Недавно еще был кое-какой ветерок, может быть,

опять поднимется,— обнадеживает Герман перед уходом.
Бизань спущена и убра«а. Ночью, при качке без

ветра, слишком отвратительно слушать, как хлопают пус¬

тые паруса , и скрипят снасти. Но грот оставили и стак¬

сель с кливерами тоже, и они производят оглушительные

звуки. Небо, все вызвездило. Без особ^ой причины я пе¬

рекладываю руль в противоположную сторону и смот¬

рю на звезды. Что же еще делать? Что же еще делать

на паруснике, качающемся при полном штиле?
Потом я вдруг чувствую щекой едва заметное дунове¬

ние; потом еще и еще, и, наконец, сомнений нет: под¬

нялся легонький ветерок. Как уж там ухитряются пару¬

са «Снарка» его поймать, я не знаю, но, очевидно, все-

таки ухитряются, потому что стрелка компаса задвига¬

лась на картушке. То есть, конечно, не стрелка компа¬

са, которую удерживает земной магнетизм. Поворачивает¬

ся сам «Снарк», вращаясь вокруг этого несложного

картонного сооружения, плавающего в сосуде со

спиртом.
Наконец «Снарк» приходит «а прежний курс. Лег¬

кое дуновение перерастает в небольшой ветерок. «Снарк»

его сразу чувствует и слегка кренится. Над головой плы¬

вет какая-то дымка, и я замечаю, что звезды гаснут одна

за другой. Черные стены плотнее обступают меня, и ко¬

гда наконец гаснет последняя звезда, темные стены уже

так близко, что, кажется, я могу дотронуться до них ру¬

кой. Я наклоняюсь, протягиваю руку и чувствую при¬

косновение тьмы на лице. Порывы ветра следуют один

за другим, и я рад, что бизань убрана. Уфф! Вот это
425

был удар! «Снарк» подпрыгивает и зачерпывает воду

подветренным бортом. Чуть не весь Тихий океан вли¬

вается к нам на палубу. Еще пять или шесть таких поры¬

вов, и я начинаю жалеть, что не убраны кливера. Волны

поднимаются все выше; порывы ветра крепче и чаще;

воздух полон водяной пыли. Смотреть в наветренную сто¬

рону невозможно, как ни старайся. Да и черная стена

встает тут же, на расстоянии вытянутой руки* Но мне

все-таки очень хочется увидеть, что происходит там, от¬

куда дует ветер. Да, с наветренной стороны творится

что-то неладное, зловещее. Кажется, надо только всмот¬

реться в темноту попристальнее и подольше, и я разгля¬

жу, в чем дело. Но это, конечно, только кажется. В про¬

межутке между двумя порывами ветра я успеваю сбегать

к трапу, посмотреть на барометр. Я чиркаю спички одну

за другой и вижу — 29,90. Наш чувствительнейший ба¬

рометр не желает отмечать атмосферных явлений, из-

за которых поднялся такой хриплый вой у нас в снас>*

тях. Я успеваю вернуться к штурвалу как раз, когда на¬

летает новый порыв ветра, еще яростнее прежних. Ну,

во всяком случае, ветер есть, «Снарк» держит курс пра¬

вильно и забирает к востоку. Кливера меня раздражают;

право Ж“ жаль, что они не убраны. «Снарку» было бы

легче идти, да и риска меньше. Ветер храпит и фыркает

в снастях, и редкие капли до^дя стучат, как градиньь

Ничего не поделаешь, придется звать всех наверх, ре¬

шаю я; но потом думаю, что продержусь еще немного

один, Можег быть, сейчас все кончится, и я вызову их

понапрасну. Пусть еще поспят. Я держу «Снарк» на кур¬

се, а из тьмы хлещет уже настоящий ливень с воющим

ветром. Затем все временно затихает и рассеивается, за

исключением, конечно, темноты,— и я радуюсь, что ни¬

кого не позвал.
Ветер немного успокоился, но волны становятся все

выше. Теперь идут белоголовые косматые гребни, и

«Снарк» прыгает, как пробка. А потом снова летят из

тьмы порывы ветра все сильнее и сильнее. Если бы толь¬

ко я мог знать, что там скрывается с наветренной сто¬

роны! «Снарку» приходится туго; его подветренный борт

зачерпывает воду чаще и чаще. Ветер воет и ревет все

сильнее. Нет, если уж звать кого-нибудь^ то сейчас. Я

решаю: звать. И опять налетает ливень, и опять сла-
426

^ее ветер — и я не зову. Но только человеку очень одино¬

ко стоять так на руле и править маленьким миром в реву¬

щей непроглядной тьме. И потом, это все-таки большая

ответственность — быть совершенно одному на поверх¬

ности мира в минуту опасности и думать за всех его спя¬

щих обитателей* Нет, мне не под силу такая ответствен-

ность, решаю я, когда порывы ветра с новой силой об¬

рушиваются на «Снарк» и волны хлещут через борт. Я

чувствую тепло морской воды на коже, вижу, как она

призрачно сверкает повсюду яркими фосфорическими

точками. Кончено, я зову сейчас остальных, чтобы

убрать все паруса. Зачем им, собственно, спать? Я просто

дурак, что деликатничаю! Мой разум возмущен моим

сердцем. Это сердце сказало мне тогда: «пусть еще по¬

спят». Да, но разум подтвердил это решение. Ну, тогда

пусть сейчас разум его отменит; но пока я выдвигаю

доводы за и против, ветер стихает. Посмотрю, что будет

дальше, решаю я. В конце концов это право моего разу¬

ма — решать, что способен выдержать «Снарк», и звать

на помощь только в последнюю минуту.
Наконец сквозь толщу облаков пробивается рассвет,

серый, ненастный; можно разглядеть море, вздымаю¬

щееся под порывами ветра. Потом опять налетает ливень,

и все долины между громадными гребнями заполняют¬

ся молоком водяной пыли. И ветер и дождь точно сплю¬

щивают волны, которые ждут только случая, чтобы под¬

няться с новой силой. Понемногу на палубу выползают

люди. Лицо Германа сияет от радости, что мне удалось

«подхватить» такой «ветерок». Я передаю руль Уорре¬

ну и задерживаюсь на минуту, чтобы поправить камбуз*

ную трубу, которую сдвинуло волной. Ноги у меня босы

и достаточно привыкли цепляться за доски палубы,

но когда борт заливает зеленая вода, со мной делается

что-то странное: я внезапно оказываюсь сидящим

на залитой водой палубе. Герман, естественно, спраши¬

вает, почему это мне вздумалось принять такую позу. Но

в это время набегает новая волна, и он тоже садит¬

ся — внез1апно и без малейшего промедления. «Снарк»

бросает вверх и вниз, подветренный борт в воде, и мы

с Германом, вцепившись в драгоценную трубу, катимся

вместе с нею к борту. Наконец я внизу, переодеваясь
427

в сухое платье, улыбаюсь от удовольствия; «Снарк» здо¬

рово забирает к востоку.
Нет, скучно у нас не было! Вот мы только что были

в полосе затишья и радовались, если удавалось сделать

десяток миль в продолжение многих часов^ а в такой

день, как этот, мы прошли через дюжину шквалов, а

сколько их еще поблизости! И каждый из таких шква¬

лов был словно дубинка, занесенная над головой «Снар»-

ка». Иногда мы попадали в самый центр шквала, ино^-

гда нас задевало только краем, но никогда заранее нель¬

зя было предвидеть, что именно случится. Иногда гран¬

диозный шквал, захватывающий полнеба, вдруг раз¬

делялся на два, которые обходили нас с двух сторон,

а иногда маленький, невзрачный шквальчик, с каким-

нибудь бочонком дождя и одним фунтом ветра, вдруг

принимал циклопические размеры и ожесточенно обруши¬

вался на нас. Шторм через несколько часов становится

просто утомительным и совсем неинтересным, но шквалы

интересны всегда, и тысячный шквал будет так же ин¬

тересен, как первый, если не еще интереснее. Шквалами

пренебрегают лишь по неведению. Человек, переживший

тысячу шквалов, относится к ним с почтением. Ему изве¬

стно, что это такое — шквал.
Самое бурное наше приключение произошло в поло¬

се затишья. Оказалось,— это случилось 20 ноября,—

что половина запаса пресной воды каким-то образом вы¬

текла. Так как мы вышли из Хило сорок три дня назад,

то запас этот вообще был невелик. Потерять половину

его было бедствием. При самом экономном употреблении

воды могло хватить дней на двадцать. Но ведь мы в

полосе затишья, и кто мог знать, где и когда нам удаст¬

ся подхватить юго-восточный пассат?
Воду стали выдавать раз в день порциями. Каждый

из нас получал по кварте для личного употребления, а

повар получал восемь кварт для приготовления обеда.

Теперь на сцену появилась психология. Как только стало

известно, что воды мало, я почувствовал мучительную

жажду. Никогда в жизни мне не хотелось так пить, как

теперь. Свою маленькую кварту я мог бы выпить одним

глотком, и требовалось большое напряжение воли, что¬

бы не сделать этого. И не со мной одним было так.

Мы все говорили о воде, думали о воде и даже во сне
428

видели только воду. Мы тщательно исследов-али карту, на¬

деясь найти вблизи хоть какой-нибудь островок, к помо¬

щи которого можно было бы прибегнуть. Но такого ост¬

ровка не было. Ближайшими были Маркизские острова,

но они лежали по ту сторону , экватора, а мы были в поло¬

се затишья. Мы были на третьем градусе северной широ¬

ты, а Маркизские ocTfK)Ba на шестом градусе южной,—

расстояние около тысячи миль да еще около четыр¬

надцати градусов на запад от нашей долготы. Ни¬

чего не скажешь, приятное, положение, для кучки

несчастных существ, затерявшихся в знойном трюпиче-

ском штиле.
Посередине палубы мы укрепили палубный тент, при¬

подняв его с кормы так, чтобы весь дождь можно, бы¬

ло собрать на носу. Целый день следили мы за шквала¬

ми, преходившими в разных частях неба. Они появляли. ь

то справа, то слева, то спереди, то сзади, но ни один

не подошел близко. К вечеру стала надвигаться большая

туча, и мы глядели с надеждой, как она проливает в со¬

леное море бесчисленные галлоны драгоценной влаги.

Мы еще раз с величайшей тщательностью осмотрели

наше сооружение и стали ждать. Уоррен, Мартин и Гер¬

ман составили живописную группу. Они повисли, раскачи¬

ваясь, на снастях и напряженно вглядывались в прибли¬

жающуюся тучу. Нетерпение, беспокойство, жадное ожи¬

дание были в каждого их жесте, А рядом — пустой и

сухой тент. Но как они сразу обмякли и понурились,

когда шквал вдруг разделился и часть его прошла далеко

спереди, а другая далеко с кормы!
Ночью дождь все же пошел. Мартин, которого психо¬

логическая жажда заставила уже давно выпить свою

кварту, приставил рот прямо к краю тента и сделал та¬

кой невероятный глоток, которого я не видал никогда

в жизни. В два часа мы набрали сто двадцать галлонов.

Замечательно, что после этого до самых Маркизских ост¬

ровов не было больше ни одной капли дождя. Если бы

и этот шквал прошел мимо, нам пришлось бы употре¬

бить остаток бензина для дистилляции морской

воды.
Кроме того, мы занимались рыбной ловлей. Это про¬

исходило оч^нь просто, так как рыба была тут же, за

брртом. Трехдюймовый стальной крючок на крепкой ле¬
429

се и кусок белой тряпки в виде приманки т— вот все, что

было нужно, чтобы ловить макрелей от десяти до двад¬

цати пяти фунтов весом. Макрели питаются летучими ры¬

бами, а потому не клюют потихоньку, а набрасывают¬

ся на крючок с налета и так дергают лесу, что тот, кто

тащит их первый раз, этого ощущения никогда не забу¬

дет. Кроме того, макрели — настоящие самоеды. Как

только одна из них попадает на крючок, на нее тут же

с жадностью набрасываются другие. Очень часто мы вы¬

таскивали на борт макрелей со свежими ранами величи¬

ной с чайную чашку.
Одна стая в несколько тысяч макрелей недели три

плыла рядом с нами. Благодаря «Снарку» у них была

чудеснейшая охота: они плыли по обе стороны под

бушпритом, набрасываясь на вспугиваемых его движением

летучих рыб, и опустошили таким образом половину оке¬

ана в полмили шириною и в тысячу пятьсот миль дли¬

ною. Если какой-нибудь рыбке удавалось уцелеть и она

у нас за кормой уплывала прочь, макрели бросались за

нею вдогонку, а потом догоняли «Снарка», и за кормой

всегда можно было видеть сотни серебряных спин на

поверхности волн. Наевшись досыта, они с наслаждением

отдыхали в тени судна, и целые сотни их лениво сколь¬

зили здесь в прохладной воде.
Бедные, бедные летучие рыбы! В воде их преследова¬

ли и пожирали живьем макрели и дельфины, а когда они

ради спасения жизни выпрыгивали в воздух, их загоняли

обратно в воду хищные морские птицы. Спасения не бы¬

ло нигде. Летучие рыбы выскакивают из воды вовсе не

для забавы. Это для них вопрос жизни и смерти. Тыся¬

чи раз в день мы могли наблюдать эту трагедию. Вот

перед вашими глазами легкими кругами, высоко в воз¬

духе, реет чайка. Вдруг она останавливается и камнем

падает вниз. Вы опускаете глаза. Темная спина дельфи¬

на быстро прорезает воду, а перед самым его носом под¬

нимается в воздух дрожащая серебряная полоска — неж¬

нейший органический летательный аппарат, наделен¬

ный способностью самопроизвольного управления, наде¬

ленный чувствительностью и любовью к жизни. Чайка

налетает на серебряную полоску, но промахивается, и ле¬

тучая рыба продолжает набирать высоту, поднимаясь

против ветра, как воздушный змей; описывает полукруг
430

над судном и уже скользит вниа по ветру с другой сто¬

роны; А внизу все время плывет дельфин, следя своими

жадными глазами за улетающим завтраком, который

вздумал путешествовать в какой-то другой, недоступной

для дельфина среде. Подняться сам он не может, но

он прожженный эмпирик и прекрасно знает, что рано или

поздно рыба вернется в воду, если только ее не слопает

по дороге чайка. И, дождавшись, он позавтракает. Мы

жалели бедных крылатых рыб, и нам противно было

смотреть на гнусную бойню. Но когда ночью маленькая

крылатая рыбка, ударившись о грот-мачту, падала, зады¬

хаясь и трепеща, на палубу, тот из нас, кто стоял ночную

вахту, набрасывался на нее с такой же кровожадно¬

стью, как дельфины или макрели. Надо вам сказать,

что летучие рыбы — удивительно вкусный завтрак. Но

мне всегда было непонятно, почему такая нежная пища,

попадая постоянно в ткани хищника, не делает ик бо¬

лее деликатными и утонченными. Может быть, дельфи¬

ны и макрели грубеют от той громадной скорости, кото¬

рую они должны развивать на охоте? Но нежнейшие

летучие рыбы развивают такую же скорость...
Изредка мы ловили акул на большие крючки на цепо¬

чках, привязанных к коротким канатам. А где акулы,

там и рыба-лоцман, и прилипало, и прочие паразиты.

Некоторые акулы были несомненными людоедами, с круг¬

лыми глазами, как у тигров, с двенадцатью рядами зу¬

бов, острых, как бритва. Кстати сказать, все обитатели

«Снарка» пришли к единогласному заключению, что

очень многие из обычно употребляемых в пищу рыб да¬

леко уступают по вкусу мясу акулы, поджаренному в

томатном соусе. А один раз на крючок, который обыч¬

но тащился у нас за кормой, попалась какая-то стран¬

ная рыба, напоминающая змею^ более трех футов в дли¬

ну и не больше трех дюймов толщиной, с четырьмя клы¬

ками во рту. Она оказалась самой вкусной, самой неж¬

ной и ароматной из всех океанских рыб.
Весьма приятным и ценным пополнением нашего про¬

вианта явилась морская черепаха весом в сто фунтов, ко¬

торая фигурировала в самых аппетитных жирных супах

и соусах? в последний раз она появилась в виде изуми-

тельш)Го ризотто, заставившего всех нас поглотить боль¬

ше риса, чем это было необходимо и возможно. Черепаху ^
431

заметили, с наветренной стороны; она мирно спала на по¬

верхности океана, окруженная стаей любопытных дельфи¬

нов. Это была, ко'нечно, настоящая океанская черепаха,

потому что ближайшая земля была за много тысяч миль.

Мы развернули «Снарк», пошли обратным галсом, и Гер¬

ману удалось пробить черепахе голову острогой. Когда

ее вытащили, она вся оказалась обсаженной прили¬

палами, а из складок кожи на ногах выпало несколько

больших крабов. После первого же обеда с черепа¬

хой вся команда «Снарка» пришла к единогласному

зaключeнпю^ что ради черепахи можно было бы и еще

раз лечь на обратный курс.
Но самой интересной океанской живностью является

все же дельфин. Его окраска до того изменчива, что вы

никогда не увидите двух дельфинов совершенно одина¬

кового оттенка. Даже обычный небесно-лазурный цвгт

его боков представляет чудо переливов и оттенков. Но

это все же ничто в сравнении с теми цветовыми превра¬

щениями, на которые он вообще способен. Иногда он

бывает зеленым, бледно-зеленым, темно-зеленым, фосфо-

рически-зеленым; иногда — синим, темно-синим, ярко-го-

луСым — словом, целая гамма синевы. Вы поймали его

на крючок, и он становится золотым, золотым с головы

до хвоста. Вытаскиваете его на палубу, и он перед ваши¬

ми глазами пробегает всю гамму невероятных, непере¬

даваемых синих, зеленых и желтых тонов, потом вдруг

становится мертвенно-белым с ярко-синими пятнышка¬

ми, и вы вдруг делаете открьггие, что ведь он крапчатый,

как форель. Потом из белого он опять проходит через

все оттенки и становится наконец темно-перламутро¬

вым.
Для любителей рыбной ловли я не могу придумать

ничего более интересного, чем ловля дельфинов. Разу¬

меется, ловить их следует тонкой лесой с удилищем и

катушкой. Крючок системы О’Шонесси № 7 — как

раз то, что требуется, и на него нужно насадить в каче¬

стве приманки целую летучую рыбу. Подобно мaкpeлИj

дельфин питается летучей рыбой, и он бросается на

приманку с быстротой молнии. Первое предупреждение

вы получаете тогда, когда катушка заскрипит, и вы уви¬

дите, что леса натянулась под прямым углом и убегает

под борт судна. Прежде чем вы успеете выразить
432

опасение относительно недостаточной длины вашей ле-

сы, рыба уже выскочит из воды, и начнутся прыжки. Так

как дельфин не менее четырёх футов в длину, вытащкгь

его на борт нелегкое дело. Как только он попадает iia

крючок, он немедленно становится золотистого цвета.

Прыгает он, чтобы освободиться от крючка, и тот просто

каменный человек или совершенный ублюдок, в ком серд¬

це не дрогнет и не затрепещет при виде этой велико¬

лепной рыбы, одетой в золотую кольчугу, когда она дро¬

жит и рвется, точно лихой скакун на поводу. Смотрите

не зевайте! Выбирайте слабину! А не то крючок во вре¬

мя одного из этих прыжков полетит в сторону на два¬

дцать футов. Не давайте рыбе свободы, и она начнет

снова кружить г. воде, а потом опять попробует пустить¬

ся прыжками. К этому времени начинаешь обычно со-

крушаться> что у тебя на катушке не девятьсот, а всего

только шестнадцать футов лесы. Осторожно маневри¬

руя, вы можете подтянуть ее, и через час тяжелой рабо¬

ты вам удастся вытащить рыбу на палубу. Я поймал од¬

ного такого дельфина, и он оказался четырех футов и

семи дюймов в длину.
Герман ловил дельфинов более прозаическим спосо¬

бом. Короткая леса и хороший кусок акульего мяса —

вот все, что ему было нужно. Его леса была очень тол¬

стая, но не раз она рвалась, и рыба уплывала. Однаж¬

ды дельфин удрал, захватив с собой приманку и четыре

крючка системы О’Шонесси. Меньше чем через час это¬

го самого дельфина мы поймали на уду и, разрезав его,

нашли все четыре крючка. Под экватором дельфины, ко¬

торые сопровождали наше судно в течение месяца, нас

покинули, и за все время дальнейшего плавания мы не

видели больше ни одного дельфина.
Так шли дни. Дела было столько, что время не тяну¬

лось слишком долго. Но даже если бы и нечего было

делать, время все равно не могло тянуться долго под

таким изумительным небом. Зори походили на медлен¬

ные пожары исполинских городов под арками перекину¬

тых через все небо радуг. Закаты заливали море реками

розового света, истекавшими из солнца, от которого по не¬

бу расходились ярко-голубые лучи. В солнечный день во¬

да за бортом казалась лазурным атласом, под которым

сходились конусы солнечного сияния. А за кормой из
28.	Джек Лондон. Т. VI.	433

глубины тянулась процессия тускло-бирюзовых пузырь-,

ков — пенный след бегущего «Снарка». А ночью море го¬

рело фосфорическим огнем, и в глубине его, как яркле

кометы с длинными призрачными хвостами, шныряли

макрели и дельфины.
Мы отходили все дальше к востоку, плывя через по¬

лосу переменных ветров.
Во вторник, 26 ноября, во время сильнейшего шквала,

ветер вдруг повернул и стал дуть с юго-востока. Это был

наконец настоящий пассат. Шквалы кончились; стояла

ясная, ровная погода, и свежий ветер надувал паруса.

Мы уверенно держали на юго-запад, и, десять дней спус¬

тя, 6 декабря, в пять утра, мы заметили землю, как раз

там, где ей «быть надлежало». Мы обошли Уа-Хука и

Нукухиву и ночью, в сильный ветер и непроглядную мглу,

вошли в узкую бухту Тайохэ и стали на якорь. С бе¬

рега доносилось блеяние диких коз, а воздух был душен

от аромата цветов. Переход был закончен. В шестьдесят

дней мы проделали этот путь от одной земли к другой

через пустынный океан, на горизонте которого никогда

не встают паруса встречных кораблей.
ГЛАВА X
ТАЙПИ
Оставшаяся на востоке Уа-Хука скрылась за густой

завесой дождя, который уже догонял нашего «Снарка».

Но «Снарк» бежал отлично. Пролетели мимо мыса Мар¬

тина, юго-восточной оконечности Нукухивы, миновали

широкий вход в Контролерскую бухту, где виднелась

белая Скала-Парус, как две капли воды похожая на

парус рыбачьей лодки.
—	Как вы думаете, что это такое? — спросил я у Гер¬

мана, который стоял на руле.
—	Рыбачья лодка,— решил он после внимательного

исследования.
А на карте значилось совершенно определенно:

«Скала-Парус».
Но нас гораздо больше интересовала внутренность
434

Контролерочой бухты, где глазд наши жадно искали гри

небольших заливчика, средний из которых переходил в

едва заметную в сгущающихся сумерках узкую долину

между высокими стенами скал. Сколько раз мы отыски¬

вали на карте этот маленький средний заливчик и начи¬

нающуюся за ним долину — долину Тайпи. Карта назы¬

вала ее Таили, что, конечно, было правильнее, но мне го¬

раздо больше нравится Тайпи, и я всегда буду произно¬

сить и писать Тайпи. Когда я был маленьким мальчиком,

я прочел удивительную книгу, которая так и называлась

«Тайпи», книгу Германа Мелвилла; и много-много часов

провел я, мечтая над этой книгой. Но я не только мечтал,

Я твердо решил, что, когда вырасту, будь что будет, а

я по>бываю в долине Тайпи. Потому что властная тайна

неведомых стран уже тогда овладела моим сознанием;

потом они водили меня по разным странам; это они ве¬

дут меня и сейчас. Годы шли, но Тайпи не была забыта.

Однажды, вернувшись в Сан-Франциско из семимесячно¬

го плавания по северной части Тихого океана, я решил,

что время пришло. На Маркизские острова отправлял¬

ся бриг «Галилей», но экипаж был уже набран; и вот

мне, бывалому матросу, и по молодости лет сверх меры

гордому этой своей бывалостью, пришлось унизиться

до того, чтобы предложить себя в качестве каютного

€оя, лишь бы только как-нибудь попасть в Тайпи. «Га¬

лилей» вернулся бы без меня, потому что я, конечно,

разыскивал бы Кори-Кори и Файавэй. Может быть, ко¬

нечно, капитан прочел в моих глазах намерение улиз¬

нуть. А может быть, место боя действительно было за¬

нято. Во всяком случае, я его не получил.
И опять шли годы, полные планов, достижений, неу¬

дач; но Тайпи не была забыта, и вот я наконец здесь и

вглядываюсь в ее неясные очертания, пока налетевший

шквал не закрывает «Снарк» потоком дождя. Впереди

мелькнула скала Часовой, опоясанная бурлящей полос¬

кой прибоя. Мелькнула и скрылась в дожде и сгущаю¬

щемся сумраке ночи. Мы держали прямо на эту скалу, на¬

деясь, что шум прибоя подскажет нам, где повернуть.

У нас не было ничего, кроме компаса, чтобы ориентиро¬

ваться здесь, и если бы мы упустили Часового, мы не

попали бы в бухту Тайохэ, и пришлось бы повернуть

«Снарк» обратно в море и там дожидаться рассвета—
435

нг очень приятная перспектива для путешественников,

измученных* шести десяти дневным переходом через Тихий

океан, тоской по твердой земле, тоской по свежим пло*-

дам и больше всего многолетней, давниШней тоской

по милой^долине Тайпи.
Неожиданно из хаоса дождя с ревом вынырнул Ча"

ёовой, почти перед носом «Снарка». Мы резко повернули

и прошли в бухту. Под скалой ветра не было, но потом

слабое дуновение коснулось наших парусов, и мы двину¬

лись с трудом, тщетно высматривая в темноте красный

огонек, который должен был гореть на развалинах ста¬

рого форта, показывая нам, где можно отдать якорь.

Ветер кружил, и со всех сторон доносился рев прибоя.

С высокого берега было слышно блеяние диких коз, а

наверху сквозь последние клочья уходящей тучи начина¬

ли просвечивать звезды. Через два часа, пройдя внутри

бухты около мили, мы отдали якорь на глубине шести¬

десяти шести футов. Так мы очутились на Тайохэ.
Утром мы проснулись в сказочной стране. «Снарк» по¬

коился в безмятежной, уютной гавани, а вокруг, каза¬

лось, прямо из воды подымались амфитеатром увитые

диким виноградом берега. Далеко на востоке мы замети¬

ли узенькую ленточку трюпинки, которая вела по скло¬

ну, теряясь в зелени.
—	Тропинка, по которой Тоби убежал из Тайпи! —

воскликнули мы.
Очутившись на берегу, мы хотели было тут же сесть

на лошадей и ехать, но пришлось нам повременить не¬

много со своим паломничеством. Два месяца, прове¬

денные на море босиком, почти без движения, были пло¬

хой подготовкой к длинной прогулке да еще в кожа¬

ной обуви. А кроме того, надо было переждать, пока

земля не перестанет тошнотворно качаться, чтобы ре¬

шиться ехать по головокружительным горным тропинкам

на быстроногих горных лошадях. Поэтому в целях тре¬

нировки мы пока предприняли короткую поездку по

джунглям и посетили одного почтенного заросшего мохом

идола, попав к нему в очень трагическую минуту его

жизни. Какой-то немецкий коммерсант и норвежский ка¬

питан спорили между собой о том, сколько названный

идол весит и на1много ли он упадет в цене, если распилить

его пополам. Они крайне святотатственно обращались
436

со стариком,, тыкали в него, лерочинными ножами, что¬

бы исследовать, насколько он крепок и насколько толст

одевающий его покров мха, а потом приказали» чтобы он

восстал и собственными силами спустился к морю и тем

избавил бы их от лишних забот. Но так как идол этого

не сделал, то девятнадцать канаков повалили его на кат¬

ки из бревен и поволокли к судну,-где он был заперт в

трюм и, может быть, еще и сейчас путешествует по напраз-

лению к Европе — этому последнему пристанищу всех

языческих идолов, за исключением немногих, устроивших¬

ся в Америке, и одного, который сейчас скалит зубы

на моем столе и, если только мы не потонем, будет

скалиться- на меня до самой моей смерти. Он, конечно,

переживет меня^ И будет скалить зубы и тогда, когда

я превращусь в лрах.
Еще мы в целях тренировки побывали в тот же день

на пиpшectвe, которое устроил некий Таиара Тамарии,

сын гавайского матроса^ сбежавший с китобойного суд¬

на, в память своей покойной матери-маркизанки. Он

зажарил целиком четырнадцать кабанов на угощение

всей деревне. Когда мы приблизились, нас приветство¬

вала в качестве местного герольда молодая девушка, ко¬

торая, стоя на высокой скале, напевно провозгласила, что

наше присутствие есть главное украшение сегодняшне¬

го торжества. То же самое повторяла она всем приходя¬

щим. Но только мы уселись, как ее пение вдруг рез:<о

изменилось, и все присутствовавшие чрезвычайно^ завол¬

новались. Ее возгласы стали быстрыми и пронзительны¬

ми. Откуда-то издали послышались ответные крики муж¬

ских голосов, перешедшие в дикую, варварскую песнь,

песнь войны и крови. Потом из тропических зарослей

показалась процессия дикарей, совершенно голых, если

не считать пестрых узких повязок вокруг бедер. Они дви¬

гались медленно, издавая гортанные возгласы, исполнен¬

ные ликования и торжества. На плечах они несли моло¬

дые деревца, а к ним были подвязаны какие-то таинст¬

венные, очевидно, очень тяжелые предметы, тщательно

завернутые в зеленые листья.
Это были свиньи — невинные, откормленные и зажа¬

ренные на вертеле свиньи, но люди несли, их в лагерь

так, как в древние времена они носили «длинную свинью^>.

Надо вам сказать, что «длинная свинья» — это вовсе не
437

свинья. «Длинная свинья»^— это полинезийское обозначе¬

ние человечёского мяса. И вот теперь эти потомки людо¬

едов во главе с сыном короля несли к столу поросят с

1Ч'ми же обрядами, с какими их прадеды носили убитых

врагов. Иногда процессия приостанавливалась, чтобы

дать возможность несущим издать ужасные возгласы по¬

беды, презрения к врагу и предвкушения гастрономиче¬

ских наслаждений. Только два поколения назад Мелвйлл

был свидетелем того, как несли таким образом обернутые

листьями тела убитых гаппарских воинов на пиршество в

Тай. Там же Мелвйлл в другой раз обратил внимание

на «деревянную посудину странной формы» и, заглянув

в нее, увидел человеческие кости, еще свежие и влажные,

с кусками мяса, висящими на них.
Многие высокоцивилизованные люди склонны счи¬

тать каннибализм чуть ли не сказкой: им. может быть,

неприятно думать, что их собственные предки тоже бы¬

ли некогда к нему привержены. Капитан Кук также скеп¬

тически относился к этому вопросу, пока сам тщатель¬

но все не проверил: однажды у берегов Новой Зелан¬

дии ему принесли на судно премилую, высушенную на

солнце человеческую голову, и, по приказанию Кука, от

кее был отрезан кусочек, который и предложили тузем¬

цу, а он съел его с жадностью. Надо отдать ему долж¬

ное, капитан Кук был настоящим эмпириком. Во всяком

случае, он дал науке конкретный факт, в котором она

сильно нуждалась. Конечно, он не подозревал в то время

о существовании небольшой группы островов за несколь¬

ко тысяч миль, где впоследствии возникло довольно курь¬

езное судебное разбирательство. Один престарелый вождь

из племени Мауи судился за клевету, так как утверждал,

что его тело является вместилищем большого пальца ноги

капитана Кука. Говорят, что истцам так и не удалось

доказать, что старый вождь не съел большого пальца

путешественника, и процесс был ими проигран.
Боюсь, в наши упадочные дни мне не удастся видеть,

как едят «длинную свинью»; ко я уже заполучил допод¬

линную маркизанскую чашу, возрастом более ста лет,

овальной формы, любопытно выточенную, из которой бы¬

ла выпита кровь двух капитанов. Один из этих капита¬

нов был весьма непорядочный человек. Он продал одн:)-

му из маркизанских вождей старый гнилой вельбот за
438

новый, покрасив его предварительно в белый цвет. К^к

только капитан уехал, вельбот, конечно, развалился. Но

по странной игре судьбы этот капитан через некоторое

время потерпел крушение как раз у берегов того же са¬

мого острова. Маркизанский вождь был весьма слабо

осведомлен по части дебета и кредита, но у него было

твердое первобытное понятие о честности и такое же

первобытное ощущение необходимости экономии в при¬

роде. Он сбалансировал свой счет, съев человека, кото¬

рый его надул.
На рассвете, когда было еще совсем темно, мы отпра¬

вились в Тайпи верхом на маленьких свирепых жереб¬

чиках, которые визжали, лягали и кусали друг друга всю

дорогу, не думая ни о хрупких человеческих созданиях,

сидящих на их спинах, ни о скользких тропинках, ни о

пропастях, ни о шатающихся камнях под ногами.
Мы ехали старой, заброшенной дорогой через заросли

хау. По обе стороны виднелись следы прежней плотной

заселенности острова. Всюду, куда мог проникнуть

взгляд, возвышались каменные стены и прочно сложен¬

ные фундаменты домов от шести до восьми футов высо¬

тою. Это были каменные платформы, на которых когда-

то стояли дома. Но люди вымерли, дома разрушились, и

лес мало-помалу овладел постройками. Эти постройки

носят название паэ-паэ.
Теперешние обитатели Маркизских островов были бы

не в силах ворочать такие огромные каменные глыбы.

Да это им и не нужно. Вокруг них целые тысячи этих лаз-

паэ, заброшенных и никем не используемых. Раза дза,

спускаясь в долину, мы видели жалкие, крытые соломой

хижины, примостившиеся на грандиозных великолепных

паэ-паэ; впечатление было смешное, вроде того, как если

бы на основании пирамиды Хеопса насадили деревян¬

ный ларек. Население Маркизских островов вымирает, и

единственное, что задерживает еще вымирание,— сужу

по Тайохэ,— это постоянный приток свежей крови со сто¬

роны. Чистокровный маркизанец — большая редкость.

Все они метисы, и притом являют собой самое невозмож¬

ное смешение различных рас. Для погрузки копры тор¬

говцы едва могут набрать в Тайохэ девятнадцать дель¬

ных рабочих, и в жилах этих рабочих течет кровь англи¬

чан, американцев, датчан, немцев, французов, корсикан¬
439

цев, испанцев, португальцев, китаицев, гавайцев, таитян

и меланезийцев. Национальностей »больше, чем людей.

Но жизнь здесь слабеет, чахнет, исчезает. В этом ров¬

ном -теплом климате — настоящем земном раю — с по¬

разительно ровной температурой, с воздухом чистым и

пахучим, как целительный бальзам, постоянно освежае¬

мым несущими озон пассатами, не менее пышно, чем ра¬

стительность в джунглях, расцветают туберкулез, астма

и другие болезни. Из каждой соломенной хижины раз¬

дается прерывистый, мучительный кашель выеденных

легких. Много и других страшных болезней, но болезни

легких производят самые большие опустошения. Имеет¬

ся, например, одна форма скоротечной чахотки, которую

называют здесь «галопирующей». В два месяца она

уносит самого сильного человека, превращая его. перед

смертью в скелет. Долина за долиной вымирали целиком

до последнего человека, и джунгли снова овладели не¬

когда обработанной плодородной землей. Еще во време¬

на Мелвилла долина Хапаа (он называет ее Хаппар)

была населена воинственным племенем. Через одно по¬

коление оставалось уже всего двести человек. В настоя¬

щее время это безлюдная, заглохшая тропическая пу¬

стыня.
Мы поднимались все выше и выше, и наши неподко¬

ванные лошади очень ловко карабкались по камням, про¬

бираясь между заброшенными паэ-паэ и сквозь чащи не¬

насытных джунглей. Нам попались красные горные яблог

ки, которые мы знали еще с Гавайских островов, и мы от¬

правили за ними туземца. Нарвали мы также кокосовых

орехов. Я пил кокосовое молоко еще на Ямайке и на Га¬

вайских островах, но, пока я не попробовал его здесь, я

« не представлял себе, что это за удивительный напи¬

ток. Иногда мы проезжали под лимонными и апельси¬

новыми деревьями,— деревья дольше выдерживали на¬

тиск дикой природы, чем люди, насадившие их.
Мы ехали через бесконечные заросли кассии, сплошь

покрытой желтой цветочной пылью,— только разве это

была нормальная езда! Заросли были полны ос! И каких

ос! Эти желтые твари были величиной с маленькую кана¬

рейку и неслись по воздуху, сложив лапы, так что по-

»лучался хвост длиной дюйма в два. Ваша лошадь вдруг

останавливается и, упершись на передние ноги, подни¬
440

мает задние^ к небесам. Затем она опускает нх вниз на

одно мгновение, чтобы сделать* отчаянный прыжок вперед

и снова стать в вертикальное положение. Не смущай¬

тесь! Просто ее толстую кожу, прокололо жгучее жало

осы. В это время еще одна лошадь, и еще одна> и все ло¬

шади начинают брыкаться и вставать на передние но¬

ги над самыми пропастями. Раз! Добела раскаленный

кинжал вонзается в щеку! Раз! Такой же удар по шее!

Я в арьергарде, и на мою долю приходится несправедли¬

во много. Отступать некуда. Да и впереди, видно, тоже

хорошего мало: вон как лошади' брыкаются над самой

пропастью. Моя лошадь обгоняет лошадь Чармиан, и это

чувствительное создание, то есть . лошадь Чармиан,

ужаленное в такой психологический момент, естествен^

но, поднимает задние ноги и всаживает одно копыто в

меня, другое в мою лошадь. Я благодарю небо, что она

не подкована, и сейчас же дико подскакиваю в седле

от легкого прикосновения раскаленного кинжала. Чест^

ное слово, это чересчур, я не могу больше, и моя бедная

лошадь от страха и боли ошалела не меньше меня.
—	С дороги! Еду вперед! — кричу я, неистово отма¬

хиваясь от крылатых гадин.
С одной стороны тропинки стена в&ерх, с другой —

стена вниз. Единственная возможность уйти с дороги —

это нестись вперед. Как нашим лошадям удалось не сле¬

теть вниз; я просто не понимаю,— они неслись как су¬

масшедшие, наскакивая одна на другую, прыгая, споты¬

каясь и неизменно подбрасывая крупы к небесам вся¬

кий раз, когда их жалили осы. Через некоторое время

мы смогли наконец перевести дух и подсчитать потери.

И так повторялось не раз и не два, а много-много раз.

Но^ странно сказать, это совсем не было однообразно.

Знаю, что я по крайней мере каждый раз пролетал че¬

рез заросли с неослабевающим рвением человека, спа¬

сающегося от верной смерти. Нет, уверяю вас, по дороге

между Тайохэ и Тайпи ни один путешественник скучать

не будет.
Наконец мы поднялись выше области ос. Всюду во¬

круг нас, куда только хватал взгляд, торчали остроконеч¬

ные скалы, доходя вершинами до облаков. Внизу, с той

стороны, откуда мы приехали, в тихой бухте Тайохэ вид¬

нелся совсем маленький игрушечный «Снарк».' Впереди
441

лежал один из заливов Контролерской бухты. Мы спу¬

стились на тысячу футов ниже, и Тайпи наконец была

перед нами. «Если бы мне дано было заглянуть в райские

кущи, я и то бы, наверно,-восхитился не больше»,— гозо-

рил Мелвилл о том мгновений, когда долина Тайпи впер¬

вые открылась перед ним. Он увидел цветущий сад. Мы

же увидели дикую чащу. Куда делись громадные рощи

хлебных деревьев, о которых говорит он? Перед нами бы¬

ли джунгли, и только джунгли, да еще две соломенных

хижины и несколько кокосовых пальм. Куда девался зна¬

менитый Тай — дворец холостяков, где женщины были

табу и где вождь Мехеви вершил дела племени, окру¬

женный младшими вождями и полудюжиной выживших

из ума старцев, единственным назначением которых бы¬

ло напоминать собою о славном прошлом? С берегов бы¬

строго потока не доносились голоса девушек и женщин,

колотивших таппу, А куда девалась хижина, которую веч¬

но строил старый Мархейо? Напрасно я искал его где-

нибудь на кокосовой пальме, футах в девяноста над

землей, курящего свою утреннюю трубочку.
Мы спустились по зигзагообразной тропинке по тон¬

нелю из переплетшихся деревьев, где неслышно взле¬

тали и парили огромные бабочки. Татуированный дикарь,

вооруженный палицей и дротиком, не охранял больше

входа в долину, и мы могли переходить поток, где взду¬

мается. Священное и беспощадное табу не царствовало

больше над долиной. Впрочем, нет, табу осталось, толь¬

ко это было уже новое табу. Когда мы подошли слиш¬

ком близко к нескольким жалким туземным женщинам,

мы услышали предостерегающее табу. Это было вполне

кстати, так как женщины были прокаженные. Человек,

предупредивший нас, был обезображен последней ста¬

дией элефантиазиса. Все, кроме того, были чахоточными.

Долина Тайпи стала жилищем смерти, и оставшаяся

горсточка ее ~ о-битателей испускала последние сла¬

бые вздохи ^ мучительном угасании вымирающего

племени.
Конечно, победили не сильнейшие, ибо тайпийцы бы¬

ли когда-то могучим племенем, более сильным, чем пле¬

мя Хаппа, чем племя Тайохэ, чем все племена Нукухи-

вы. Слово «тайпи», или, точнее, «таипи», означало перво¬

начально «тот, кто ест человеческое мясо». Но так как все
442

население Маркизских островов ело человеческое мяса,

то, очевидно, это название обозначало, что носители его

были людоедами в высочайшей степени. И тайпийцы

славились своей храбростью и свирепостью не только

на Нукухиве, но и по всем Маркизским островам. Они бы¬

ли непобедимы. Их имя всюду произносилось с трепетом.

Даже французы, захватившие Маркизские острова>

не тронули Тайпи,
Однажды в долину Тайпи вторгся капитан Портер

с фрегата «Эссекс». Кроме матросов, у него было две ты¬

сячи туземцев из племени Хаппа и Тайохэ. Они прошли

довольно далеко в глубь долины, но встретили такое

отчаянное сопротивление, что едва ноги унесли и рады

были добраться до лодок и спастись бегством.
Из всех островитян в южных морях обитатели Мари

кизских островов считались самыми сильными и самыми

красивыми. Мелвилл говорил о них: «Я был положитель¬

но ошеломлен их изумительной физической силой и красо¬

той... По красоте тела они превосходили всех виденных

мною доселе людей. В толпах, участвовавших в празд¬

нествах, я ни у кого не заметил ни малейшего намека на

какое-нибудь физическое уродство. Каждый был пре¬

красно сложен в своем роде, и почти каждый мог бы

послужить моделью для скульптора». Менданья, открыв¬

ший Маркизские острова, тоже упоминал о необычайной

красоте их обитателей, а Фигероа, его хроникер, гово¬

рит о них: «Кожа у них почти белая; они высоки

ростом и красиво сложены». Капитан Кук говорит, что

между ними не встретишь никого менее шести футов

ростом-
А теперь вся эта мощь и красота исчезли, и долина

Тайпи является пристанищем нескольких жалких созда¬

ний, съедаемых чахоткой, элефантиазисом и проказой.

Мелвилл исчислял население долины в две тысячи чело¬

век, не считая смежной долины Хо-о-у-ми. Люди точно

сгнили в этом изумительном саду, с климатом более

здоровым и приятным, чем где бы то ни было на земном

шаре. Тайпийцы были не только физически прекрасны,

они были чисты. Воздух, которым они дышали, не содер¬

жал никаких бацилл и микробов, отравляющих воз¬

дух наших городов. И когда белые люди завезли на сво¬
443

их кораблях всевозможные болезни, тайпийцы сразу под¬

дались им и начали вымирать.
Если BHHMateAbHo разобраться во всем этом, то при¬

ходишь к заключению, что белая раса процветает именно

благодаря нечистоте, гнили и болезням, которыми она

отравлена. Действительно, мы, белые, являемся племе¬

нем, выжившим в борьбе с микроорганизмами; мы по*

томки сотен и тысяч поколений, которые также вели эту

борьбу и также выживали. А выживали только те, кто

мог побеждать болезни. Мы, живущие в настоящее вре¬

мя, приобрели иммунитет, приспособившись к среде, ки¬

шащей болезнями. Бедные жители Маркизских остро¬

вов не имели в прошлом такого естественного отбора.

У них не было иммунитета. И вот они, привыкшие съедать

своих врагов, сами были съедены врагами, чьи размеры

настолько малы, что их и увидеть невозможно. И тайпий¬

цы вымерли.
Мы расседлали лошадей во время завтрака, разогна¬

ли их в разные стороны, чтобы они не дрались, и, тщетно

отмахиваясь от мух-песочниц, подкрепились бананами

и мясными консервами, запивая их кокосовым молоком.

Смотреть, собственно, было нечего. Разросшиеся джунг¬

ли поглотили работу людей. Тут и там виднелись паэ-паэ,

но на них не было никаких надписей, иероглифов, рисун¬

ков. Из середины их росли большие деревья, раскалы¬

вающие и разбрасывающие сложенные камни; из нена¬

висти к человеку и его работе они старались скорее вер¬

нуть все в первоначальный хаос.
Мы оставили джунгли и пошли купаться в надеж¬

де избавиться от песочниц. Но не тут-то было. Чтобы вой¬

ти в воду, надо снять с себя платье. Мухи это прекрастю

знают и ждут вас на берегу мириадами; Туземцы назы¬

вают их нау-нау, произнося это слово, как английское

«now» («теперь»). Название чрезвычайно подходящее,

так как мухи эти — действительно самое неотложное

и реальное настоящее. И прошедшее и будущее со¬

вершенно исчезает, когда они облепят вам кожу. Я готов

ручаться чем угодно, что Омар Хайям никогда бы не

написал своих «Рубаи» в долине Тайпи: это было бы

просто психологически невозможно. Я сделал одну круп¬

ную стратегическую ошибку, раздевшись на высоком бе¬

регу, с которого я мог отлично спрыгнуть, но на который
4^4

не мог влезть обратно. Чтобы добраться до своего пдатья,

когда я кончил купаться, мне пришлось цройти. ярдов,

сто по берегу. При первом же моем шаге тысяч десять

нау-^нау бросились на менл. Когда я сделал второй шаг,

вокруг меня было уже облако. На третьем — солнце за¬

тмилось в небе. А что было дальше — я совершенно не

знаю. Пока я добежал до платья, у меня помутидсд рас¬

судок. И тогда-то я совершил еще одну ошибку, на этот

раз, тактическую. В борьбе с нау-нау надо твердо пом¬

нить одно правило: никогда не давить их. Делайте, что

хотите, только не давите их! В момент гибели они по

злобности своей впускают вам под кожу весь яд. Их на¬

до нежно снимать с себя, осторожно взяв между боль¬

шим и указательным пальцами и ласково, убеждая, что¬

бы они отняли свое жало от вашей страждущей плоти.

Получается нечто вроде нежного выдергивания зубов.

Но беда была в том, что я не успевал их выдергивать —

вырастали новые;, вот я их и давил, а поступая так, я

накачивал себя ядом. Это случилось неделю тому назад.

В настоящую минуту я напоминаю выздоравливающе¬

го от оспы, который не получил во время болезни долж¬

ного ухода.
Хо-о-у-ми — маленькая долина, отделенная от Тайпи

невысокими холмами; мы спустились в нее, как только

нам удалось взнуздать наших непокорных и ненасытных

лошаденок. Мы доехали до выхода из долины Тайии

и заглянули вниз, на бухту, из которой бежал Мелвилд,

Вот там, вероятно, был спрятан вельбот; а здесь, долж¬

но быть, стоял в воде Каракои, канака-табу, и торговался

с дикарями. А там, должно быть, Мелвилл в последний

раз обнял Файавэй, раньше чем бросился вплавь к

лодке. Мы восстановили, в уме всю сцену его бегства, так

подробно им описанную.
Потом мы спустились в Хо-о-у-ми. Мелвилла так тща¬

тельно стерегли, что он и не подозревал о существовании

этой долины, хотя, конечно, ему часто приходило^ встре¬

чаться с ее обитателями, подчинявшимися тайпийцам.

Мы ехали опять между такими же заброшенными. л(?э-

паэ, но, приблизившись к берегу моря,, нашли там боль¬

шое количество ко(косовых пальм,, хлебных деревьев,

таро и с десяток соломенных хижин. В однрй из них мы

решили устроиться на ночь, ц хозяева сразу принялись
445

за приготовление к пиршеству. Закололи молодую

свинью, и пока она поджаривалась между раскаленными

камняхми, а цыплята варились в кокосовом молоке, я убе¬

дил одного из наших поваров взобраться на необычайно

высокую кокосовую пальму. Гроздь орехов на ее вершине

находилась от земли по крайней мере на высоте ста два¬

дцати пяти футов, но туземец подошел к дереву, обхватил

его руками, изогнулся так, что его ступни плотно прилег¬

ли к стволу, и затем просто пошел наверх, не останав\и-

ваясь. На дереве не было сучков, и он не закидывал в по¬

мощь себе веревки. Он просто шел по дереву — сто два¬

дцать пять футов вверх — и, дойдя до вершины, стал

рвать орехи. Впрочем, не у многих здесь хватило бы силы

и легких, чтобы проделать такую штуку, так как боль¬

шинство из них больны чахоткой.
Пиршество наше было сервировано на широком лаз-

паэ перед домом, где мы собирались переночевать. Пер¬

вым блюдом была сырая рыба под соусом пои-^пои, ко¬

торый здесь был гораздо кислее и острее, чем гавайское

пои, сделанное из таро. Пои-пои Маркизских остро¬

вов делается из плодов хлебного дерева. Со спелых пло¬

дов снимается кожура, и они растираются камнем в гус¬

тую, клейкую кашу. В таком виде пои может сохранять¬

ся несколько лет, если его завернуть в листья и зако¬

пать в землю. Перед употреблением в пищу пом, обер¬

нутое листьями, кладут на горячие камни и запекают.

Затем разводят холодной водой до степени жидковатой

каши так, чтобы ее можно было захватить двумя паль¬

цами. При ближайшем знакомстве оказалось, что это

весьма приятное и питательное блюдо. А плоды хлебного

дерева, когда они хорошо выспели и хорошо сварены

или поджарены! Это уж совсем великолепно. Плоды

хлебного дерева и таро — превкусная вещь, только пер¬

вые, конечно, патентованные самозванцы, ибо вкусом на¬

поминают вовсе не хлеб, а скорее земляную грушу, толь¬

ко менее сладкую.
Пиршество окончилось, и мы смотрели на луну, под¬

нимавшуюся над Тайпи. Воздух был точно целебный

бальзам с тонкой примесью цветочных ароматов. Это бы¬

ла волшебная ночь, повсюду царила глубокая тишь, и

ни единое дыхание ветра не трогало листвы. И такая

была красота вокруг, что дух захватывало и в груди что-
446

то до боли сжималось от восторга. Шум прибоя доносил¬

ся из бухты, далекий и слабый... Кроватей не было, и все

устроились на полу. Где-то близко стонала и задыхалась

во сне женщина, и со всех сторон доносился из мрака

прерывистый кашель вымирающих островитян.
ГЛАВА XI
дитя ПРИРОДЫ
Первый раз я встретил его на Маркет-стрит в Сан-

Франциско. Был сырой, промозглый вечер, моросил

дождь, а он шел по улице в штанах до колен и в рубаш¬

ке с короткими рукавами; босые ноги шлепали по гряз¬

ной мостовой. За ним бежали мальчишки. И все встреч¬

ные— а их были тысячи — с любопытством поворачива¬

ли головы, когда он проходил. Обернулся и я. Ни разу в

жизни я не видел такого чудесного загара на теле. Он

весь был покрыт ровным золотистым загаром, который

бывает только у блондинок, если их кожа не лупится от

солнца. Его желтые волосы выгорели, как и борода, ко¬

торая росла, нигде не подкошенная бритвой. Он был весь

покрыт позолотой, и светился, и сиял от поглощенного

им солнца. «Еще один пророк,— подумал я,— принес¬

ший в город откровение, которое должно спасти мир».
Через несколько недель после этого я был на даче

у своих знакомых на Пьемонтских холмах над бухтой Сан-

Франциско. «Нашли его, все-таки нашли,— смеялись

они.— Поймали на дереве; он совсем ручной и мухи не

обидит. Идемте посмотрим». Я взобрался с ними вместе

на крутой холм, и там, в плохоньком шалаше среди эвка¬

липтовой рощи, увидел своего сожженного солнцем про¬

рока.
Он поспешил к нам навстречу, прыгая и кувыркаясь в

траве. Он не стал пожимать нам руки, его приветствие

выразилось самыми необычайными телодвижениями. Он

перевернулся несколько раз через голову, извиваясь как

змея, а потом наклонился, не сгибая сдвинутых колен,

и ладонями по земле выбил барабанную дробь. Он кру¬

тился, и прыгал, и танцевал вокруг, как опьяневшая обе¬

зьяна. Это была песня без слов о его горячей, солнечной

жизни. «Как я счастлив, как я счастлив!»—означала

она.
447

и он пел ее весь вечер с бесконечными вариациями.

«Сумасшедший,— подумал я.— Я встретил в лесу сума¬

сшедшего». Но сумасшедший оказался интересным. Пры¬

гая и кувыркаясь, он изложил свое учение, которое долж¬

но было спасти мир. Оно состояло из двух основных запо¬

ведей. Прежде всего страдающее человечество должно

содрать с себя одежды и погрузиться в дикость среди

гор и долин; и, во-вторых, несчастный мир должен

усвоить фонетическое правописание. Я попробовал пред¬

ставить себе этот новый рецепт для решения великой со¬

циальной проблемы: нагие жители городов наводнят го¬

ры п долы, а взбешенные фермеры будут гоняться за ни¬

ми с ружьями, собаками и вилами.
Прошло несколько лет, и вот в одно солнечное утро

«Снарк» просунул свой нос в узкий проход между ко¬

ралловыми рифами перед бухтой Папеэте. Навстречу

нам шла лодка с желтым флагом. Мы знали, что это на¬

правляется к нам портовый доктор. Но на некотором рас¬

стоянии от нее показалась другая лодочка, которая за¬

интересовала нас, потому что на ней был поднят красный

флаг. Я внимательно рассматривал его в бинокль, боясь,

что он означает какую-нибудь скрытую опасность — за¬

тонувшее судно или сорванный буй. В это время пр*1-

чалил доктор. Он осмотрел нас, выслушал наши заве¬

рения, что мы не привезли с собой тайно на «Снарке»

живых крыс, а я спросил его, что означает лодка с крас¬

ным флагом.
—	О, это Дарлинг,— был ответ.
А вскоре и сам Дарлинг, Эрнст Дарлинг, из-под крас¬

ного флага, обозначающего братство народов, окликнул

нас:
—	Алло, Джек! Алло, Чармиан!
Он быстро приближался, и я узнал в нем золотого

пророка с Пьемонтских холмов. Он поднялся на борт, как

золотой бог солнца, с ярко-красной повязкой вокруг бедер

и с дарами Аркадии в обеих руках — бутылкой золо го-

го меда и корзиной из листьев, наполненной золотыми

плодами манго, золотыми бананами, золотыми ананаса¬

ми, лимонами и апельсинами — золотым соком земли и

солнца. И вот таким-то образом я еще раз под небом

тропиков встретил Дарлинга, человека, вернувшегося к

природе.
448

' ■ / ■ >
■#
-V
\
*5
% жш»
7
Д:
* ■
- I
«ПУТЕШЕСТВИЕ НА «СНАРКЕ».

4ПУТЕШЕСТВИЕ НА «СНЛРКЕ».

Гаити — одно из самых красивых мест на земном ша¬

ре. К сожалению, оно населено ворами, грабителями и

лжецами — впрочем, живет там и несколько порядочных

людей. И вот, так как изумительная красота Таити разъ¬

едается ржавчиной человеческих мерзостей, мне хочется

писать не о Таити, а о человеке, вернувшемся к природе.

От него по крайней мере веет здоровьем и свежестью.

Вокруг него особенная атмосфера доброты и яркости, ко¬

торые никому не могут сделать зла и никого не заденут,

кроме, конечно, хищнических и наживательских чувств

капиталистов.
—	Что означает ваш красный флаг? — спросил я.
—	Социализм, разумеется.
—	Ну да, конечно, это я знаю,— продолжал я.— Но

что означает он в ваших руках?
—	То, что я нашел истину.
—	И проповедуете ее на Таити? — спросил я недовер¬

чиво.
—	Ну, конечно,— ответил он просто.
Впоследствии я убедился, что так и было.
Когда мы бросили якорь, спустили шлюпку и выса¬

дились на берег, Дарлинг сопровождал нас.
«Ну,— подумал я,— вот теперь этот сумасшедший

совершенно изведет меня. Ни во сне, ни наяву он не

оставит меня в покое, пока мы опять не снимемся с

якоря».
Но никогда в жизни я не ошибался до такой степени.

Я снял себе домик, где жил и работал, и ни разу этот

Человек, это дитя природы, не пришел ко мне без при¬

глашения. Зато он часто бывал на «Снарке», завладел

нашей библиотекой, придя в восхищение от большого

числа научных книг и возмущаясь (как я узнал впослед¬

ствии) непомерным количеством беллетристики. Чело¬

век, вернувшийся к природе, не тратит времени на

вымыслы.
Через неделю во мне заговорила совесть, и я позвал

его обедать в один из городских отелей. Он явился в по¬

лотняном пиджаке, в котором, очевидно, очень скверно

себя чувствовал. Когда я предложил ему снять его, он

просиял от радости и сейчас же сделал это, обнажив свою

солнечную, золотую кожу, покрытую куском редкой ры¬

бачьей сети. Ярко-красная повязка вокруг бедер допол-
29.	Джек Лондон. Т. VI	АА9

няла его костюм. С этого вечера началось наше знаком¬

ство, перешедшее в настоящую дружбу за время моего

продолжительного пребывания на Таити.
—	Так вы, значит, пишете книги?— сказал он однаж¬

ды, когда я, усталый и вспотевший, заканчивал свою

утреннюю работу.— Я тоже пишу книги,— заявил он.
«Ага,— подумал я,— вот когда он меня изведет,

он будет читать мне все свои литературные произ¬

ведения».
И я уже заранее возмущался. Не для того же я при¬

ехал все южные моря, чтобы фигурировать здесь в ка¬

честве литературного бюро.
—	Вот книга, которую я пишу!—воскликнул он, звуч¬

но ударив себя в грудь сжатым кулаком.— Когда горил¬

ла в африканских лесах бьет себя кулаком по груди,

удары слышны за полмили.
—	У вас тоже грудная клетка недурная,— сказал

я с восхищением,— ей, пожалуй, и горилла позави¬

дует.
В этот день и следующие я узнал подробности о не¬

обыкновенной книге, которую написал Эрнст Дарлинг.

Двенадцать лет тому назад он был при смерти. Он весил

девяносто фунтов и был так слаб, что не мог говорить.

Доктора отступились от него. Отец его, опытный врач, то¬

же от него отказался. Все консультации единогласно за¬

являли, что надежды нет. Его свалили переутомление

(он был преподавателем в школе и в то же время сам

учился в университете) и два воспаления легких. День

ото дня он терял силы. Его организм не усваивал тяже¬

лых питательных веществ, которыми пичкали его окру¬

жающие, и никакие пилюли и порошки не могли помочь

его пищеварению. Вслед за физическим недугом к нему

пришла и душевная болезнь. Его сознание омрачилось.

Он слышать больше не мог о лекарствах, он видеть боль¬

ше не мог людей. Человеческая речь раздражала его.:

Человеческое внимание приводило его. в ярость. Тогда

ему пришла в голову мысль, что раз ему все равно уми¬

рать, то уж лучше умереть на свободе. А -может быть,

за всем этим крылась маленькая надежда, что он и не

умрет, если только ему удастся с-бежать от «питатель¬

ной» пищи, лекарств и доброжелательных людей, кото¬

рые приводили его в ярость.
45Q

и вот Эрнст Дарлинг, скелет, обтянутый кожей, еле

двигающийся полутруп, в котором жизни было ровно на¬

столько, чтобы еле двигаться, покинул людей и жл-

лища людей и потащился в кустарники за пять миль от

города Портленда в Орегоне. Конечно, он был сумасшед¬

шим. Только сумасшедший может тащиться куда-то,

встав со смертного одра.
Но в зарослях Дарлинг нашел то, что ему было нуж¬

но,— покой. Никто не лез к нему с бифштексами и сви¬

ниной. Врачи не дергали его усталых нервов, щупая

пульс или наполняя слабый желудок пилюлями и по¬

рошками. Он немного успокоился.
Солнце было теплое, и он грелся в его лучах целый

день. Солнечное тепло казалось ему эликсиром, жизни.

Потом он ощутил, что все его искалеченное тело требует

солнца. Тогда он сорвдл с себя платье и лежал, ку¬

паясь в лучах солнца. Он почувствовал себя лучше. Это

было первое облегчение после многих месяцев пытки.
Когда ему стало немного лучше, он начал наблюдать

окружающую природу. Вокруг него порхали и чирика¬

ли птицы, играли и прыгали белки. Он позавидовал их

здоровью и веселью, их счастливому, беззаботному

житью. Он стал сравнивать их жизнь со своею: это было

неизбежно, и точно так же неизбежен вопрос, почему же

они полны сил, а он слаб и жалок. Ответ был прост: по¬

тому что они живут естественной жизнью, а он живет со¬

вершенно неестественно. Отсюда он сделал вывод, что,

если он хочет жить, он должен вернуться к природе.
Там, в глуши, он выработал свое учение и попробовал

применить его на практике. Сбросив одежду, он стал пры¬

гать, и скакать, и бегать на четвереньках, и лазить по

деревьям — короче говоря, он делал физические упраж¬

нения, купаясь в солнечном свете. Он подражал жи¬

вотным. Он построил себе гнездо из сухих листьев и тра¬

вы, чтобы забираться туда ночью, и покрыл его корой

для защиты от первых осенних дождей.
—	Вот великолепное упражнение,— сказал он мне

однажды, хлопая себя изо всей силы по бокам,—я на¬

учился ему от петухов.
В другой раз я заметил, что он пьет кокосовое молоко

с особым громким причмокиванием. Он объяснил мне,

что таким образом пьют коровы, и он решил, что в этом
451

должен быть какой-то смысл. Он попробовал, нашел, что

выходит хорошо, и с тех пор пьет только так.
Он заметил также, что белки питаются исключитель¬

но орехами и плодами. Он тоже перешел на орехи и

плоды с добавлением хлеба — и стал прибавлять в весе.

В течение трех месяцев он вел свое первобытное суще¬

ствование в чаще леса, пока осенние орегонские дожди

не загнали его обратно в человеческие жилища. Трех ме¬

сяцев было, конечно, недостаточно, чтобы жалкое су¬

щество весом в девяносто фунтов, перенесшее два воспа¬

ления легких, могло настолько закалиться, чтобы пере¬

нести орегонскую зиму на открытом воздухе.
Он достиг многого, но все это пошло насмарку. Ему

пришлось вернуться в дом отца, а там, живя в закупо¬

ренных комнатах, с легкими, которым нужен был простор

и лесной воздух, он заболел третьим воспалением. Он

ослабел еще больше, чем раньше. В полуживом теле

мозг оказался парализованным. Он лежал как труп:

слишком слабый, чтобы говорить, слишком раздражен¬

ный и утомленный, чтобы слушать, что ему говорили.

Единственное волевое движение, на которое он был спо¬

собен,— это заткнуть уши пальцами, отказываясь слу¬

шать что-либо. Тогда обратились к психиатрам. Психиат¬

ры признали его сумасшедшим и заявили, что он про¬

живет не более Месяца.
Один из знаменитых психиатров увез его в санато¬

рий на гору Табор. Там убедились, что. он из «тихих»,

и предоставили ему свободу. Ему не предписывали ни¬

какой особой диеты, и он мог вернуться к своим плодам

и орехам, оливковому маслу, маслу из турецких бо¬

бов, бананам. Немного ркрепнув, он твердо решил, что с

этого времени будет жить по-своему. Жить, как другие,

соблюдая все общественные условности, он не может —

он умрет. А умирать не хотелось. Страх смерти был од¬

ним из главных факторов его выздоровления. И чтобы

жить, ему необходима естественная пища, свежий воздух

и благодатное солнце.
Так как орегонская зима не благоприятствует возвра¬

щению к природе, Дарлинг отправился на поиски более

подходящего климата. Он сел на велосипед и поехал на

юг, в страну солнца. На год он задержался в Стэнфорд-

ском университете, где продолжал разрабатывать ясную
452

теорию, посещал лекции в том минимальном количестве

одежды, которое разрешалось администрацией, и по ме¬

ре возможности применяя принципы жизни, которым

научился в царстве белок. Самым его излюбленным ме¬

тодом обучения было, сбросив платье, лежать на сол»1-

це на холме позади университета и впитывать в себя

книжную мудрость, впитывая в то же время всем телом

солнечный свет.
Но в Центральной Калифорнии все же бывает зима,

и Дарлинг отправился дальше на юг. Он пробовал устро¬

иться в Лос-Анжелосе и Южной Калифорнии. Там его

неоднократно арестовывали и отправляли на испыта¬

ние в психиатрическую больницу, потому что его образ

жизни не походил на образ жизни «нормальных» людей.

Пробовал он жить и на Гавайских островах, но местные

власти, не будучи в состоянии доказать, что он сума¬

сшедший, просто-напросто выслали его. Это, собствен¬

но, не была высылка в точном смысле слова. Ему предло¬

жили на выбор: либо уехать, либо остаться, но толь¬

ко отбьггь год тюремного заключения. Но тюрьма — это

смерть для человека, вернувшегося к природе, так как

он может сохранить жизнь только на открытом воздухе,

купаясь на солнце. Нельзя, конечно, винить гавайские

власти. Дарлинг был для них совсем нежелательным

гражданином. Каждый человек становится нежела¬

тельным для того, с кем он не согласен. А когда человек

расходится с другими до такой степени, как Дарлинг, да

притом еще со всеми, то его нежелательность для вла¬

стей вполне понятна.
Таким образом, Дарлингу пришлось искать климат не

только желательный для него самого, но. и такой, где

он сам не был бы слишком нежелательным. И он нашел

его в саду садов — на Таити.
Вот как писалась страница за страницей его книга.

Здесь он носит только повязку на бедрах и сетчатую ру¬

башку без рукавов. Вес его — сто шестьдесят пять фун¬

тов. Он вполне здоров. Зрение его, которое одно время

сильно расстроилось, сейчас превосходно. Легкие, разру¬

шенные тремя воспалениями, не только поправились, но,

стали сильнее, чем когда-либо.
Я никогда не забуду, как он, разговаривая со мною

в первый раз, раздавил москита. Противное существо
453

укусило его посредине спины, между лопатками. Не пре¬

рывая разговора, не пропустив ни одного слова, он под¬

нял сжатый кулак, загнул его назад и ударил себя меж¬

ду лопатками, причем его грудная клетка издала звук

барабана.
—	Горилла в африканских лесах колотит себя в

грудь так, что звук этот слышен за полмили! — воскли¬

цал он иногда совершенно неожиданно и принимался так

барабанить по своей груди, что положительно волосы

становились дыбом.
Однажды он заметил у меня на стене боксерские

перчатки, и глаза его засияли от радости.
—	Вы боксируете? — спросил я.
—	Я даже давал уроки бокса в Стэнфордском универ¬

ситете,— ответил он.
Тогда мы скинули рубахи и надели перчатки. Бахх!

Длинная рука гориллы сверкнула и хлопнула меня пер¬

чаткой по носу. Бахх! Он хватил меня по голове сбоку и

чуть не сшиб с ног. Шишка от удара оставалась у меня

целую неделю. Я изловчился и ударил его правой в

живот. Удар был основательный, я обрушился всею тя¬

жестью своего тела. Я ожидал, что он скорчится и упа¬

дет. Но лицо его просияло от удовольствия, и он сказал:

«Вот это великолепно!» А в следующую минуту он уже

перешел в нападение, и я должен был защищаться от

целого урагана ударов со всех сторон. Я опять как-то

изловчился и ударил его в солнечное сплетение. Удар был

удачный. Он раскинул руки, задохнулся и внезапно

сел на пол.
—	Ничего. Сейчас! — сказал он.— Подождите ми¬

нутку.
И через тридцать секунд он уже был на ногах и воз¬

вратил мне долг — тоже в солнечное сплетение. Теперь

уже я раскинул руки, задохнулся и сел на пол, только

чуточку скорее, чем это сделал он.
На основании рассказанного, я смело утверждаю, что

человек, с которым я боксировал, был совсем не тот не¬

счастный девяностофунтовый заморыш, от которого от¬

казались врачи. Книга, написанная Эрнстом Дарлин¬

гом, была хорошая книга, и переплет у нее тоже не¬

дурен.
454

Гавайи много лет жалуются на недостаток хороших

колонистов, и все^таки островная администрация выслала

человека, вернувшегося на лоно природы. Я пользуюсь

случаем, чтобы рассказать им, какого колониста они по¬

теряли. Пусть кусают себе локти. Приехав на Таити,

он стал искать участок земли, чтобы прокормиться. Но

землю, то есть даровую землю, найти было трудно, а ка¬

питалов у человека, вернувшегося к природе, конечно, не

было. Наконец высоко в горах он нашел восемьдесят

акров густых зарослей, которые, очевидно, никому не при¬

надлежали. Местные власти сказали ему, что если он

расчистит землю и будет работать на ней в течение

тридцати лет, она станет его собственностью.
Он немедленно принялся за работу. И за какую ра¬

боту! Земля была сплошь покрыта зарослями, где кише¬

ло множество кабанов и бесчисленное количество крыс.

Прежде всего он проложил туда от Папеэте дорогу, на

что ушло несколько недель. Кабаны и крысы уничтожа¬

ли у него все посевы. Он стрелял кабанов и расставлял

западни для крыс. Крыс он наловил, полторы тысячи за

дбе недели. И все, что ему было нужно, он должен был

приносить на спине; эту ^работу вьючной лошади он

исполнял обьжновенно по ночам.
Но малонпомалу он брал верх. Он построил соломен¬

ную хижину. На плодородной вулканической почве, от¬

воеванной у лесов и лесных тварей, выросли пятьсот ко¬

косовых пальм, пятьсот дынных деревьев, триста манго,

много хлебных деревьев, не говоря уже о виноградниках

и огородах. Он устроил сложнейшую систему ирригации

и вскоре не только кормился сам, но мог продавать из¬

лишки своих продуктов жителям Папеэте.
Тогда оказалось, что земля, официально ни за кем не

числившаяся, имеет хозяина и что все бумаги у старого

владельца в порядке. Похоже было, что все труды по¬

шли насмарку. А ведь эта земля ничего не стоила, когда

Дарлинг на ней поселился. В конце концов у них все-та-

ки состоялось соглашение, но Дарлингу пришлось вы¬

платить порядочную сумму.
Тогда на него обрушился еще более тяжелый удар.

Ему был прекращен доступ на рынок. Дорогу, им же са¬

мим построенную, перегородили тремя рядами колючей

проволоки: одно из обычных удовольствий нашей неле¬
455

пейшей социальной системы. В конце концов это было

проявление той же тупой, консервативной силы, которая

таскала Дарлинга на психиатрическое освидетельство¬

вание и выслала его с Гавайских островов. Очевидно,

местная администрация имела некоторое отношение к

этой консервативной силе, потому что дорога, построен¬

ная Дарлингом, закрыта и сейчас. Но он, сделавшийся

истинным сыном природы, по-прежнему поет и танцует.

Он й не думает сидеть ночи напролет, размышляя о не¬

справедливости, которую ему причинили; обиды и огор¬

чения он предоставляет тем, кто их творит. А у него нет

времени на огорчения. Он верит, что живет на свете для

того, чтобы быть счастливым, и ему некогда терять вре¬

мя на какие-то другие цели.
Итак, дорога загорожена. Новой он построить не мо¬

жет просто потому, что негде ее проложить. Власти,

правда, оставили ему кабанью тропинку, проходящую

по кручам. Я как-то лазил с ним по этой тропинке, и нам

приходилось висеть на руках, ползти и карабкаться. Пе¬

ределать эту тропинку в дорогу тоже невозможно, пото¬

му что для этого нужны инженер, машины и стальной

трос. Но о чем беспокоиться этому человеку, вернувше¬

муся в природу? По его благородной этике полагается на

зло отвечать добром. И разве он не счастливее всех тех,

кто ему делал зло?
—	Не беда, не стоит и думать об их глупой дороге,—

сказал он мне, когда мы влезЛи на какую-то скалу и се¬

ли передохнуть.— Скоро у меня будет воздухоплаватель¬

ный аппарат, и я их всех оставлю в дураках. Я уже де¬

лаю площадку для спуска летательных машину в сле¬

дующий раз, когда вы приедете на Таити, вы опуститесь

прямо у моей двери.
У Дарлинга, надо сказать, имеются странные идеи и

помимо тренировки себя по системе гориллы африканских

лесов. Так, например, идея левитации, то есть преодоле¬

ния тяжести, и полета.
—	Да, сэр,— сказал он мне как-то раз,— левитация

не невозможна. И подумайте только, как это будет пре¬

красно — подниматься с земли одним усилием воли!

Астрономы уверяют, что вся наша солнечная система

умирает, что она застынет, и жизнь на ней будет не¬

возможна. Ну и пусть! В эти дни все люди уже будут
456

вполне законченными левитаторами, они оставят нашу

погибающую планету и отправятся искать более госте¬

приимные миры. Вы спрашиваете: как этого добиться?

Прогрессирующими постами. Я этот способ испытывал

и к концу действительно чувствовал, что становлюсь

легче.
«Он сумасшедший»,— подумал я.
—	Впрочем,— прибавил он,— это только мои теории.

Мне приятно размышлять о светлом будущем челове¬

чества. Может быть, левитация и невозможна, но мне

нравится думать о ней как о чем-то возможном.
Однажды вечером, когда он зевнул, я спросил,

сколько часов в сутки он позволяет себе спать.
—	Семь часов,— ответил он.— Но через десять лет я

буду спать шесть часов, а через двадцать — только пять.

Как видите, я буду урезывать от хна по часу каждые де¬

сять лет.
—	Так что к ста годам вы совсем не будете спать? —

спросил я.
—	Совершенно верно. Именно так. Когда мне будет

сто лет, сон не будет мне нужен. Кроме того, я буду пи¬

таться только воздухом. Вы же знаете, конечно, что есть

растения, которые питаются только воздухом?
—	Но разве это удалось хоть одному человеку?
Он покачал головой.
—	Не знаю. Не слыхал. Но ведь это только одна из

моих теорий — усвоение питательных веществ из возду¬

ха. А ведь хорошо было бы, верно? Конечно, может быть,

это и невозможно. Скорее всего, что так. Видите, я не та¬

кой уж отчаянный фантазер, я никогда не забываю о дей¬

ствительности. Даже когда я лечу сломя голову в буду¬

щее, я всегда оставляю за собой ниточку, чтобы можно

быАО вернуться.
Иногда мне кажется, что Дарлинг просто шутит. Но,

во всяком случае, он добился своего и живет самой про¬

стой жизнью. На стирку он явно тратит немного. Пи¬

тается фруктами. Свои обычные издержки, пока он жи¬

вет на плантации, он оценивает в пять центов в день.

Сейчас он живет в городе, частью потому, что дорога

перегорожена, частью потому, что увлекается пропаган¬

дой со(Циализма, и его издержки вместе с квартирной

платой доходят до двадцати пяти центов в день. Чтобы
457

покрыть их, он учительствует в вечерней школе для ки¬

тайцев. Дарлинг — не ханжа и не фанатик. Когда нет

ничего, кроме мяса, он ест и мясо,— например, когда он

попадает в тюрьму или на борт судна. Вообще у него,

кажется, нет ни одного застывшего догмата, кроме убеж¬

дения в необходимости солнца и воздуха.
—	Где б вы ни бросили якорь, он вас все-таки на ме¬

сте не удержит, если, конечно, душа ваша — бескрайнее

и бездонное море, а не поросячья лужа,— говорил он мне

однажды.— Вы видите, у меня якорь все время воло¬

чится. Я живу во имя прогресса и оздоровления чело¬

вечества. Для меня это одно и то же. И я стараюсь воло¬

чить мой якорь в эту сторону. Меня спасло именно то,

что мой якорь сидел не намертво, я тащил его за собой.

Вот я потащил его в лес, когда был болен, и оставил в

дураках всех докторов. Когда я немного окреп, я стал

учить людей, что надо вернуться к природе. Но они бы¬

ли глухи. Когда я плыл на пароходе на Таити, один мат¬

рос растолковал мне, что такое социализм. Он доказал

мне, что прежде всего нужно справедливо распределить

средства к жизни, а потом уже люди смогут жить со¬

гласно с природой. Я опять потащил якорь в новом на¬

правлении и теперь стараюсь работать на пользу со¬

циализма.
—	Вчера ночью я видел сон,— продолжал он задум¬

чиво, и радость медленно заливала его лицо.— Мне сни¬

лось, что двадцать пять мужчин и женщин, вернувшихся

к природе, приехали сюда из Калифорнии на пароходе и

что я собираюсь вести их на свою плантацию по горной

тропинке.
Ах, милый Эрнст Дарлинг, поклонник солнца и про¬

стой, естественной жизни, иногда я готов завидовать вам

и вашей беспечной жизни! Я и сейчас вижу вас танцую¬

щим и кувыркающимся на веранде; с волос ваших ка¬

пает после купания соленая вода^ глаза сверкают, тело,

золотое от солнца, тоже сверкает, грудь дьявольски резо¬

нирует под ударами, когда вы распеваете: «Горилла в

африканских лесах колотит себя в грудь так, что звук

ударов слышен за полмили». И я всегда буду видеть вас

таким, как в«идел в последний день, когда «Снарк» опять

просунул свой нос в узкий проход между рифами,

направляясь в открытый океан, а я махал шляпой и про¬
458

щался с оставшимися на берегу. И неподдельно горя¬

чим было мое последнее приветствие золотому солнечно¬

му богу в ярко-красной повязке вокруг бедер, стоящему

в своей маленькой лодочке.
ГЛАВА XII
В СТРАНЕ ИЗОБИЛИЯ
Когда прибывают чужестранцы, вся-

кий старается сдружиться с кем-

нибудь из них и привести его в свое

жилище, где гостя с величайшей лю¬

безностью чествуют все живущие

в округе; они сажают его на почет¬

ное место и угощают самой лучшей

пищей.
Полинезийские изыскания,
«Снарк» стоял на якоре у острова Райатеа, против се¬

ления Утуроа; мы подошли к острову ночью, когда было

уже темно. Рано утром я заметил, что по лагуне сколь¬

зит узенький челнок с огромным шпринтовым парусом.

Челнок, похожий на гроб, был выдолблен из цельного

ствола, имел четырнадцать футов длины, не более четыр¬

надцати дюймов ширины и дюймов двадцать высоты.

У него, собственно, не было обтекаемых контуров, если

не считать двух заостренных концов. Борта были перпен¬

дикулярны к воде, как у ящика. Не будь у него баланси¬

ра (длинный брус, параллельный корпусу челнока), он

бы опрокинулся в десятую долю секунды. Балансир дер¬

жал его.
Парус челнока был невероятно огромен. О таких ве¬

щах говорят, что в их существование не только нельзя

поверить, пока не увидишь, но даже когда видишь, и то

не веришь. Вообще это была не парусная лодка и даже не

челн, а какая-то плавательная машина, и человек, си¬

дящий в ней, управлял ею глав-ным образом с помощью

своего веса, а еще больше, конечно, крепостью своих

нервов. Я наблюдал, как он лавировал по заливу, сидя

почти все время на брусе, и, наконец, я заявил реши¬

тельно:
—	Ладно, решено. Я не покину Райатеа, пока не по¬

катаюсь на таком челноке!
459

Несколько минут спустя Уоррен крикнул мне вниз:
—	Этот челнок уже здесь, у нашего борта.
Я бросился со всех ног на палубу и поздоровался с

владельцем челна, стройным полинезийцем с простодуш¬

ным лицом и блестящими умными глазами. На нем бы¬

ла красная повязка вокруг бедер и соломенная шляпа.

В руках у него были подарки — рыба, связка зелени и не¬

сколько огромных плодов ямса. Я поблагодарил его

улыбками, которые еще ценятся в отдаленных уголках

Полинезии, и многократным повторением мауру-уру (что

значит на языке Таити «благодарю вас») и потом

показал ему знаками, что хотел бы покататься в его

челноке.
Его лицо засияло от удовольствия, и он сказал: «Та-

хаа»,— показывая пальцем на высокие, покрытые облака¬

ми утесы острова в трех милях от нас—острова Тахаа.

В ту сторону ветер был попутный, но назад идти против

ветра было бы очень трудно. А кроме того, мне совсем не

хотелось ехать сейчас на Тахаа. Мне нужно было передать

письма на Райатеа, повидать местные власти, да и Чар-

миан собиралась сойти на берег. Я настойчиво объяснил

знаками, что хочу только немного покататься по ла¬

гуне. Его лицо моментально выразило полное разочаро¬

вание, но он сейчас же мило улыбнулся и закивал утвер¬

дительно.
—	Идем кататься на челноке! — крикнул я вниз Чар-

миан.— Только надень купальный костюм, потому что

мы явно промокнем.
Это был положительно какой-то сон. Это не могло

быть реальностью. Неуклюжий челнок скользил по воде,

как полоска серебра. Я перелез на брус и играл таким

образом роль необходимого балласта, а Тэхэи (произно¬

сить надо Тейхэйи) олицетворял собою крепкие нервы.

В трудные минуты он тоже перебирался ко мне, не вы¬

пуская из рук длинного кормового весла и удерживая

парус ногою.
Когда мы вернулись на «Снарк» после неболь¬

шой прогулки, Тэхэи спросил меня знаками, куда направ¬

ляется «Снарк». Я последовательно перечислил: Самоа,

Фиджи, Новая Гвинея, Франция, Англия и Калифорния.

Тогда он произнес «Самоа» и знаками дал понять, что он

тоже хотел бы отправиться туда. Мне довольно трудно
460

было объяснить ему, что на судне для него не хватит

места. И опять выражение детского разочарования на

его лице быстро сменилось милой улыбкой, и опять он

усиленно приглашал нас знаками отправиться с ним на

Тахаа.
Мы с Чармиан быстро переглянулись. Восхищение

от недавней прогулки было еще слишком сильно. Письма,

которые надо было передать, были забыты так же, как

и визиты к местным властям. Башмаки, рубашки, пара

штанов, патроны, спички и книга были наскоро втиснуты

в жестянку из-под сухарей и завернуты в клеенку — и

мы очутились в челноке.
—	Когда ждать вас назад? — крикнул Уоррен, когда

парус надулся и мы с Тэхэи полезли на брус.
—	Не знаю,— ответил я.— Как придется.
Мы двинулись. Ветер немного усилился. Борт чел¬

нока поднимался над водой всего дюйма на два с по¬

ловиной, и небольшие волны то и дело переливались че¬

рез него. Необходимо было выкачивать воду, а это одна

из главных обязанностей вахине. Вахине — по-таитян¬

ски женщина» а так как Чэрмиан была единственной

вахине на челноке, то эта работа по справедливости до¬

сталась ей. Мы с Тэхэи вряд ли много бы вычерпали,

так как все время ползали по брусу, удерживая челнок

в равновесии. Чармиан работала в поте лица своего,

при помощи простого деревянного черпака, и справлялась

со своей задачей настолько удачно, что иногда даже

могла передохнуть.
Райатеа и Тахаа обладают тем своеобразием, что они

оба расположены внутри одного барьера-рифа. Это два

гористых вулканических острова, увенчанных высокими

пиками и минаретами. Райатеа имеет в окружности три¬

дцать миль и Тахаа — пятнадцать, так что можно со-

стаййть себе представление о размерах охватывающего

их рифа. Между островами и рифом лежит красивая

лагуна от одной до двух миль шириной. Огромные тихо¬

океанские, волны, достигающие полутора миль в длину,

накатываются на барьерный риф, вздымаются к небесам

и обрушиваются на него с ужасным грохотом, но хруп¬

кие коралловые постройки ртоят непоколебимо, защищая

землю. За рифом любой океанский корабль ожидает

гибель. Но в лагуне вода спокойна и недвижна, и челнок
461

вроде нашего, с бортами, едва выступающими над поверх¬

ностью воды, может в безопасности скользить по зер¬

кальной глади. Мы неслись по воде. И что это была за

вода! Чистая, как в горном источнике, и прозрачная в

своей чистоте, вся пронизанная головокружительными

переливами красок и радужными лентами, которые рос¬

кошнее любой радуги. Темно-зеленый цвет перемежал¬

ся с бирюзовым, ярко-синий—с изумрудным, наш челн то

скользил над фиолетово-красными глубинами, то над

ослепительной, сверкающей белизной песчаного дна, по

которому медленно передвигались в своих раковинах ги¬

гантские обитатели теплых морей. Мы проносились над

сказочными коралловыми садами, где резвились разно¬

цветные рыбки, трепеща, точно подводные бабочки, пе¬

стрыми крылышками; а в следующее мгновение под нами

оказывались темные воды приглубин, из которых вдруг

вырывались серебристые стайки летучих рыб; и вот

уже мы снова скользили над коралловыми садами. А вы¬

соко над нами изогнулось небо тропиков, и пушистые пас¬

сатные облака проносятся друг за другом и громоздят¬

ся мягкими горами на горизонте.
Мы не успели оглянуться, как доехали до Тахаа

(произносится Тах-ах-ах. с одинаковым ударением на

всех трех слогах), и Тэхэи, выходя на берег, улыбнулся

нашей вахине, весьма одобряя ее работу. Челнок остано¬

вился в двадцати футах от берега, и мы пошли по мяг¬

кому песку, на котором извивались какие-то ползучие

морские твари и мелкие осьминоги (ступать по ним было

более чем мягко). Почти у самой воды, между кокосовы¬

ми пальмами и бананами, стояла на сваях хижина Тэхэи,

сделанная из бамбука и покрытая травой. Из хижины к

нам навстречу вышла вахине Тэхэи, совсем маленькая,

стройная женщина с ласковыми глазами и монгольскими

чертами лица, а впрочем, может бьггь, она была из ин¬

дейских племен Северной Америки. Тэхэи назвал ее

Биаура (произносить — Би-аа-ау-раа, сильно ударяя на

все слоги подряд).
Она взяла Чармиан за руку и повела ее в дом; мы с

Тэхэи следовали за ними. В хижине нам объяснили зна¬

ками, но вполне ясно, что все, что у них есть, принадле¬

жит нам. Ни один гидальго в мире не мог бы выказать

столько щедрости и гостеприимства на словах, а тем бо¬
462

лее, конечно, на деле. Мы очень быстро усвоили, что не¬

льзя восхищаться ничем, иначе вещь немедленно перей¬

дет в наше владение. Обе вахине, по всемирному обычаю

всех вахине, занялись тотчас же исследованием раз¬

личных принадлежностей туалета, а Тэхэи и я, как и по¬

добает настоящим мужчинам, стали рассматривать рыбо¬

ловные снасти, капканы для ловли диких кабанов и тон¬

кие остроги, которыми туземцы бьют макрелей на рас¬

стоянии сорока футов. Чармиан похвалила корзинку для

шитья — чудесный образчик полинезийского плетения,—

и корзинка тотчас же была подарена ей. Я пришел в

восхищение от рыболовного крючка, выточенного из ра¬

ковины-жемчужницы,— он оказался моим. Чармиан за¬

гляделась на тонкое плетение из соломы красивого ри¬

сунка, из которого могла выйти шляпа какой угодно фор¬

мы,— соломка, свернутая в ролик, была уже у нее в

руках. Мои глаза задержались немного дольше, чем сле¬

дует, на ступке для пои, относящейся, вероятно, к камен¬

ному веку,— и она была мне подарена. Чармиан, в свою

очередь, слишком долго рассматривала красивую чашу

для при, выдолбленную из цельного куска дерева, в фор¬

ме челна на четырех ножках,— и получила ее. Я посмо¬

трел два раза подряд на чашу из гигантского кокосового

ореха — она стала моей. Тогда мы с Чармиан, обменяв¬

шись взглядами, решили больше ничем не восхищаться,

потому что это восхищение становилось для нас слишком

прибыльным. Мы уже ломали себе голову, что из иму¬

щества «Снарка» можно было бы употребить на ответ¬

ные подарки. Родство с его обычной проблемой подарков

ничто по сравнению с задачей ответить достойным обра¬

зом на полинезийскую щедрость.
Мы сидели на прохладном крыльце на лучших цинов¬

ках Биаури и в ожидании обеда знакомились с другими

обитателями деревни. Они подходили по двое и по трое,

пожимали нам руки и произносили таитянское привет¬

ствие — йорана. Мужчины, высокие и плотные, были в

набедренных повязках, и некоторые в рубашках, жен¬

щины в обычных полинезийских аху, нечто вроде перед¬

ника, падающего красивыми складками от плеч до са¬

мого пола. Некоторые были поражены элефантиазисом.

У одной очень красивой женщины, огромного роста, с

осанкой королевы, одна рука была больше другой в четы¬
463

ре раза, а может быть, и в двенадцать. Рядом с ней

стоял мужчина шести футов ростом, статный, с велико¬

лепной мускулатурой бронзового бога, но его ноги были

до того раздуты и обезображены, что действительно по¬

ходили на чудовищные ноги слона.
Что вызывает полинезийский элефантиазис, толком

никто не знает. Некоторые полагают, что этой болез¬

нью заражаются от употребления стоячей, испорченной

воды. Другие — что она передается укусами москитов.

Объясняют ее также предрасположением и влиянием

местного климата. Но тогда тем, кто боится заразы, не¬

чего и думать о путешествии в Полинезию. Всякому при¬

ходится пить местную воду, и всякого, конечно, кусают

москиты. И никакие предосторожности тут не помогут.

Единственный способ благополучно проплыть по южным

морям — это быть как можно беспечнее и надеяться па

свою счастливую звезду. Поглядев, как больная элефан¬

тиазисом женщина выжимает для вас руками сок коко¬

сового ореха, пейте его, думая о его чудесном вкусе, а не

о руках, которые его выжимали. Слоновая болезнь и про¬

каза, кажется, не передаются при соприкосновении с

больными.
Посмотрев, как островитянка выжимала для нас мо¬

локо из мякоти кокосового ореха распухшими, изуродо¬

ванными руками, мы отправились под навес, где Тэхэи

и Биаура готовили обед. Он был сервирован для нас на

пустом ящике из-под галантерейных товаров, а хозяева

устроились на полу. Но какой это был обед! Несомнен¬

но, мы были в стране изобилия. Прежде всего была пода¬

на великолепная сырая рыба, вымоченная предвари¬

тельно в течение нескольких часов в лимонном соке. За¬

тем жареные цыплята. Для питья — два кокосовых оре¬

ха с очень сладким молоком. Потом были бананы, на¬

поминающие по вкусу клубнику и тающие во рту. Далее

банановое пои, вкуснее всех соусов и пудингов в мире.

И еще вареный ямс, вареное таро и печеный фейс — осо¬

бый сорт красных, сочных, мучнистых бананов. Мы не

могли прийти в себя при виде такого изобилия, а тут еще

принесли поросенка — целого поросенка! — обернутого в

листья и зажаренного на камнях,— самое почетное блюдо

полинезийской кухни. И, наконец, на сцену появился ко¬
464

фе — восхитительный черный кофе, выросший здесь же,

на склонах Тахаа.
Рыболовные принадлежности Тэхэи привели меня в

восхищение, мы уговорились отправиться на рыбную

ловлю, и тогда мы с Чармиан решили остаться здесь на

ночь. Еще раз Тэхэи заговорил о Самоа, и снова моя

ссылка на размеры нашего судна вызвала разочарование

и улы*бку покорности на его лице. Отсюда я собирался

отправиться на Бора-Бора. Расстояние между Бора-Бора

и Райатеа ле1жо можно пройти на катере. Я пригласил

Тэхэи отправиться туда с нами на «Снарке». Потом я

узнал, что его жена родом с Бора-Бора и что у нее есть

там свой дом. Мы пригласили и ее, и немедленно за этим

последовало встречное приглашение с их стороны оста¬

новиться вместе с ними в их доме на Бора-Бора. Это было

в понедельник. Во вторник мы собирались отправиться на

рыбную ловлю с тем, чтобы в тот же день вернуться на

Райатеа. В среду мы должны были пройти мимо Тахаа

в определенном месте, принять на борт Тэхэи и Биауру

и отправиться на Бора-Бора. Обо всем этом мы подробно

договорились — об этом и о куче других вещей, несмотря

на то, что Тэхэи знал всего три фразы по-английски. Чар*

миан и я знали с дюжину таитянских слов, и все четверо
•	мы могли бы обменяться дюжиной французских слов, ко¬

торые были бы понятны нам всем. Такой многоязычный

разговор был, разумеется, медленным, но с помощью

блокнота, карандаша, изображения часов, которые Чар¬

миан нарисовала на блокноте, и десяти тысяч различных

жестов нам удалось объясниться чудесным образом.
Как только туземцы-гости заметили, что нам хочется

спать, они исчезли, словно рйстаяли, произнося ласковые

слова прощания: йорана; так же исчезли и растаяли Тэ¬

хэи и Биаура. Вся хижина состояла из одной большой

комнаты, которая и была всецело предоставлена в наше

распоряжение. И я не могу не подчеркнуть, что нигде в

мире никогда и никто не принимал меня так сердечно и

хорошо^ как эта темнокожая чета полинезийцев. Я го¬

ворю не о подарках, не об их щедрости, не об угощениях

в их царстве изобилия, а о той тонкой деликатности, бе¬

зукоризненном такте, ласковой предупредительности й не¬

поддельном расположении, которые проявлялись реши¬

тельно во всем. Они не только исполняли все, что пред-

80. Дже1^ Лондон Т. VI.	465

писывали их обычаи, они старались угадать малейшее

наше желание и угадывали чрезвычайно тонко. Невоз¬

можно перечислить те заботы, которыми они окружили

вас в продолжение нескольких дней, проведенных нами

в их обществе. И высшая прелесть этих отношений заклю¬

чалась в том, что они были не результатом воспитания,

сложной социальной тренировки, а совершенно естествен¬

ным порывом их непосредственных натур.
На следующее утро мы отправились ловить рыбу —

Тэхэи, Чармиан и я — в том же челноке, похожем на

гроб, только на этот раз без паруса. За несколько миль

от берега, но не переходя рифы, Тэхэи закинул свои крюч¬

ки с наживкой и грузилами; наживкой служили кусочки

осьминога, которые Тэхэи откусывал от живого осьмино¬

га, извивающегося на дне лрдки. Он забросил девять

таких лесок, к каждой из которых был привязан кусочек

бамбука в виде поплавка. Когда рыба клевала, один конец

бамбуковой палочки уходил в воду, а другой, естественно,

выскакивал, призывая нас. И как мы торопились!

Вскрикивая и взвизгивая, мы гребли от одного сигналь¬

ного поплавка к другому и вытягивали из глубин океана

сверкающих красавиц подводного царства фута в два-

три длиною.
Тем временем с востока надвинулся основательный

шторм, и небо покрылось тучами. А мы были за три ми¬

ли от дома. Мы повернули к берегу при первых же по¬

рывах ветра, но дождь нагнал нас. Только в тропиках бы¬

вают такие дожди: мало того, что отверзлись все кра¬

ны и шлюзы небесные, но и весь небесный резервуар

опрокинулся на землю. Но нам было все равно. Чармиан

была в купальном костюме, я в пижаме, а Тэхэи только

в набедренной повязке. На берегу нас поджидала Биау¬

ра и, взяв за руку Чармиан, поспешно увела ее в дом,

вроде того как мать уводит непослушную дочь, которая

перепачкалась, бегая по лужам.
Потом мы переоделись в сухое платье и уютно курили

в ожидании кай-кай. На полинезийском наречии кай-кац

означает одновременно и «пищу» и «есть». Очевидно,

это очень древний корень, сохранившийся по всему Тихо¬

му океану. И еще раз мы сидели за столом изобилия и

еще раз сожалели, что не созданы по образу и подобию

жирафы или верблюда.
466

Потом, когда мы уже собирались отправиться на

«Снарке», небо вдруг снова потемнело, и разразился но¬

вый Шквал. На этот раз он почти не принес дождя —

только ветер стонал и свистел в пальмовых стволах, гро¬

зя разрушить хрупкое бам'буковое обиталище наших хо¬

зяев, а от барьерного рифа несся оглушительный грохот

бешеных океанских валов, разбивающихся о коралловую

етену. И даже в лагуне, охраняемой рифами, кипели белые

пенные барашки, так что всего искусства Тэхэи недоста-

ло бы на то, чтобы вести его утлый челнок по такой воде.
Перед закатом ветер стих, но для челнока волны все

же были слишком велики. Поэтому я попросил Тэхэи най¬

ти туземца, который предоставил бы нам свой катер до

Райатеа за два чилийских доллара, что составляет на

наши деньги девяносто центов. Тэхэи и Биаура созвали

полдеревни, чтобы нести подарки, которыми они нас на¬

градили. Тут были живые цыплята в корзинках, очищен¬

ная и обернутая в зеленые листья рыба, огромные кисти

золотых бананов, корзины с лимонами и апельсинами,

груши-аллигаторы (маслянистый плод, называемый еще

авЪка), громадные корзины ямса, связки таро и кокосо¬

вых орехов и, наконец, даже толстые ветви и куски ство¬

лов — топливо для «Снарка».
По дороге к катеру мы встретили единственного бе¬

лого обитателя острова Тахаа — Джорджа Лефкина, ро¬

дом из Америки. Ему было восемьдесят шесть лет от

роду, из которых шестьдесят с лишним он прожил на

Островах Товарищества, отлучившись только два раза:

один раз в Калифорнию, когда там открыли золото, а

другой раз в окрестности Сан-Франциско, где он попро¬

бовал заняться земледелием.
«Катер» оказался небольшой шлюпкой, но по сравне¬

нию с узеньким челноком Тэхэи казался очень основа¬

тельным. Однако когда мы вышли из лагуны и попали в

новый шквал, то убедились, что это игрушка, и вспомина¬

ли о «Снарке», как о каком-то незыблемом континенте.

Тэхэи и Биаура отправились с нами, и Биаура оказалась

настоящим моряком. Мы шли под штормом на всех пару¬

сах. Становилось темно, а лагуна была полна ответвле¬

ниями коралловых рифов. Три раза шлюпка ложилась

на бок, и, чтобы выровнять ее, приходилось травить

шкоты.
467

Между тем окончательно стемнело. Шторм усилился,

и хотя мы вовремя убрали паруса, все же промчались

мимо «Снарка» и бились целый час, пока не перебра¬

лись на спущенную моторную лодку и не подняли нако¬

нец на палубу «Снарка» несчастный катер.
В тот день, когда мы отправились на Бора-Бора, ветер

был слабый, и мы пустили в ход машину, чтобы добрать¬

ся до места, где нас должны были ждать Тэхэи и Биаура.

Но их нигде не было видно.
—	Ждать нельзя,— сказал я.— При таком ветерке мы

не доберемся до Борй-Бора засветло, а бензин на

исходе.
В южных морях бензин — это целая проблема. Ни¬

когда не знаешь, где и когда удастся пополнить его за¬

пасы.
Но как раз в это мгновение между деревьями пока¬

зался Тэхэи. Он снял рубашку и отчаянно махал ею. Биа¬

ура, очевидно, не успела еще собраться. Явившись яа

судно, Тэхэи знаками объяснил, что необходимо подвести

«Снарк» ближе к его дому. Он сам стал на руль и про¬

вел нас между кораллами. Тогда с берега послышались

приветственные крики, и Биаура с помощью других ту¬

земцев доставила на «Снарк» два че\нока, наполненных

дарами этой страны изобилия. Там были ямс, таро, фемс,

плоды хлебного дерева, кокосовые орехи, апельсины, ли¬

моны, ананасы, арбузы, груши-аллигаторы, гранаты, ры¬

ба, живые куры, которые суетились, кудахтали и несли

яйца на палубе, и, наконец, живой поросенок, дьяволь¬

ски визжавший все время, точно его уже резали.
Месяц стоял довольно высоко, когда мы прошли че¬

рез опасные коралловые рифы Бора-Бора и бросили якорь

против деревни Байтапе. Биаура, у которой здесь был дом,

очень беспокоилась, что не может попасть на берег рань¬

ше нас, чтобы встретить нас все тем же изобилием. Зву¬

ки музыки разносились над спящей лагуной. Повсюду на

Островах Товарищества нам говорили, что Бора-Бора —

очень веселый остров. Когда мы с Чармиан сошли на

берег, то увидели на лужайке у деревни танцующих юно¬

шей и девушек, сплошь увитых гирляндами и с какими-

то странно фосфоресцирующими цветами в волосах, ко¬

торые вспыхивали и мерцали в лунном свете. Дальше пе¬

ред громадной соломенной хижиной овальной формы, в
468

седьдесят футов длиною старейшины деревни пели хм-

минэ. Они были тоже увенчаны цветами и тоже веселы и

приветствовали нас радостно, как заблудших овец, при¬

шедших из темноты на свет.
На другое утро Тэхзи явился на «Снарк» со свеже-

пойманной рыбой и передал нам приглашение на обед.

По дороге мы заглянули в дом, перед которым накануне

старцы пели химинэ. Там пели те же старцы вперемешку

с молодежью. Судя по всему, готовился пир. На полу воз¬

вышалась гора плодов и овощей, а по обе стороны лежа¬

ли куры, связанные кокосовыми мочалками. После мно¬

гочисленных химинэ один из стариков поднялся и сказал

речь. Речь относилась к нам, и хотя мы ничего не прня-

ли, все же нам показалось, что между нами и горой изо¬

билия имеется какая-то связь.
—	Что если они собираются подарить нам все это? —

шепнула Чармиан. .
—	Невозможно! — прошептал я.— Зачем бы? Да и

места на «Снарке» нет совершенно. Мы не смогли бы

съесть и десятой доли. А ведь остальное сгниет. Может

быть, они просто приглашают нас на пир?
Но царство изобилия по-прежнему окружало нас. Ора¬

тор недвусмысленными жестами дал нам понять, что

передает в наше владение каждый предмет из этой горы

изобилия, а потом и всю гору в целом. Минута была за¬

труднительная. Как бы вы поступили, если бы в вашем

распоряжении была всего одна комната, а ваш друг пре¬

зентовал бы вам белого слона? Эта новая нагрузка бы¬

ла совершенно не по силам «Снарку». Мы краснели и за¬

пинались, произнося мауру-^уру. Мы лепетали мауру-уру

долго и даже прибавляли иуи, что означает самую неве¬

роятную благодарность, и все-таки старались показать

жестами, что не можем принять всех подарков, что бы¬

ло с полинезийской точки зрения высочайшей бестакт¬

ностью. Певцы ХМЛ1МНЭ совершенно растерялись от огор¬

чения, и в тот же вечер мы при помощи Тэхэи старались

загладить наше невежество, приняв по одному экземпля¬

ру от каждого сорта приношений.
Уйти от этого наводняющего изобилия совершенно не¬

возможно. Я купил у одного туземца дюжину кур, а на

следующий день он доставил мне тринадцать да еще пол¬

ную лодку фруктов в придачу. Француз-лавочник по¬
469

дарил нам корзину гранат и предоставил в наше рас¬

поряжение свою лучшую лошадь. И местный жандарм

одалживал нам свою любимую лошадь, которую лелеял

как зеницу ока. Все решительно посылали нам цветы.

«Снарк» превратился в зеленную лавку, замаскирован¬

ную под цветочный магазин. Мы ходили не иначе, как

увитые гирляндами. Когда певцы химииэ появлялись на

«Снарке», девушки приветствовали нас поцелуями, и вся

команда от капитана до боя влюбилась в девушек с Бора-

Бора. Тэхэи устроил в нашу честь грандиозную рыбную

ловлю, на которую мы отправились в большом сдвоенном

челне, где гребцами были все те же прелестные амазонки.

К счастью, рыбы не наловили, иначе «Снарк» бы просто

затонул, не снявшись с якоря.
Проходили дни, но изобилие не кончалось. В день на¬

шего отъезда к борту один за другим причаливали челно¬

ки. Тэхэи привез нам огурцов и молоденькое деревцо

папайя, увешанное великолепнейшими плодами. Мне

лично он подарил маленький двойной челнок с полным

комплектом рыболовных принадлежностей и фруктов,

фруктов и овощей с такой же щедростью, как на Тахаа.

Биаура привезла для Чармиан несколько шелковых

подушек, вееров и узорных циновок. И, наконец, все на¬

везли плодов, фруктов и кур. Туземцы, которых я да¬

же ни разу не видел, привозили мне удочки, лески и

рыболовные крючки, выточенные из перламутровых

раковин.
Когда «Снарк» выходил за рифы, он тащил за собою

катер, на котором Биаура должна была отправиться до¬

мой одна,— Тэхэи меня все-таки уломал, и теперь он

плыл на «Снарке». Он стал членом нашей команды. Ко¬

гда катер отдал буксир и повернул к востоку, а «Снарк»

к западу, Тэхэи стал на колени на корме, погруженный в

безмолвные молитвы, и слезы текли по его щекам. А ко¬

гда неделю спустя Мартин показал ему несколько свеже-

напечатанных фотографий, этот темнокожий сын Поли¬

незии, узнав свою бесконечно любимую Биауру, раз¬

рыдался.
Но изобилие! Что было делать с изобилием? Мы не

могли работать на «Снарке» из-за этого изобилия. Мы

ходили по фруктам. Шлюпка и моторная лодка были пол¬

ны до краев. Натянутые тенты трещали от их тяжести,
470

Но как только мы попали в настоящий ветер, началась

автоматическая разгрузка. При каждом качании «Снарк»

выбрасывал за борт то связку бананов, то десяток коко¬

совых орехов, то корзину с лимонами. Золотая лимонная

река стекала по водостокам. Лопались огромные корзи¬

ны с ямсом, а гранаты и ананасу катались взад и впе¬

ред. Куры и цыплята вырвались на свободу и расселись

повсюду — и на борту и даже на мачтах. Это ведь дикие

куры, умеющие летать. Когда мы пробовали их ловить,

они улетали с судна и, покружившись над морем, возвра¬

щались все-таки назад, впрочем, не всегда возвраща¬

лись... Никто не заметил в суматохе, как из клетки вы¬

брался поросенок и тоже очутился за бортом.
ГЛАВА Х1П
РЫБНАЯ ЛОВЛЯ НА БОРА-БОРА
В пять часов утра начался свист в раковины. По все¬

му-берегу, точно древний военный призыв, неслись эти

звуки, заставляя рыболовов готовиться к ловле. Мы на

<<Снарке» тоже, конечно, вскочили, потому что спать

в этом сумасшедшем гаме было невозможно. И потому,

что мы тоже собирались на рыбн)гю ловлю.
Эту своеобразную местную ловлю рыбы называют та-

утаи-таора, причем таутаи означает снаряд, в данном

случае камень, а таора—бросать, а все вместе значит рыб¬

ная ловля посредством бросания камней. В сущности,

это облава, точно такая же^ облава, как, например, на

диких кроликов. Только охотники пребывают в одной

стихии, в воздухе, между тем как дичь остается в воде,

но будь вода хоть в сотню футов глубиной, это все равно

не мешает облаве. Делается это так. Челноки вьггягивают-

ся в ряд на расстоянии от ста до двухсот футов друг

от друга. На носу каждого из них стоит человек с тяже¬

лым камнем на короткой веревке: этим камнем бьют

по воде, опуская его и опять выдергивая. На корме си¬

дит гребец, который гребет, но не нарушая боевого по¬

рядка, так что ряд челноков соединяется с другим таким

же рядом на расстоянии мили или двух от первого; про¬

тивоположные концы обеих линий упираются в берег.
471

Вместе с линией берега получается круг. Круг все су¬

живается, а с берега в воду выходят женщины, образуя

ногами живую загородку под водой. В нужную минуту,

когда круг уже достаточно тесен, с берега на лодке под¬

возят длинную плетенку из кокосовых листьев, которая

опускается в воду, в помощь ограде из женских ног.
—	Tres jolie (очень мило),— говорил француз-жан¬

дарм, объясняя знаками, что будут пойманы многие ты¬

сячи рыб самых различных величин, от миноги до акулы,

и что загнанная рыба будет биться у самого берега, вы¬

брасываясь на песок.
Такой способ рыбной ловли неизменно приносит

большой улов, и напоминает все это скорее праздник,

чем прозаическое, обыденное добывание пищи, происхо¬

дит это на Бора-Бора каждый месяц с незапамятных

времен. Кто придумал этот способ, неизвестно. Всегда

так было. Но невольно приходит в голову, что изобрета¬

тель был очень талантливый человек и, конечно, ради¬

кал, в чем я не сомневаюсь. И несомненно также, сопле¬

менники считали его сумасшедшим, или дураком, или

анархистом. Ему было гораздо труднее, чем современ¬

ным изобретателям, которым приходится убеждать в

полезности своего изобретения одного или двух капита¬

листов. Ему необходимо было убедить целое племя, п:>-

тому что иначе и попробовать этот способ было невоз¬

можно. Воображаю, какой вой поднимался иногда по ве¬

черам в первобьггном парламенте, когда он называл сво¬

их сограждан заплесневелыми пнями, а они его,— шу¬

том, нахалом, помешанным! Одному небу известно, сколь¬

ких седых волос и проклятий стоило ему завоевание кучки

приверженцев! Однако на поверку правда оказалась на

его стороне. И впоследствии все его противники, как один

человек, кричали, что они первыми предсказали ему

успех.
Наши милые друзья Тэхэи и Биаура, которые устрои¬

ли эту ловлю в честь нас, явились за нами в почетной бар¬

же. Нас положительно ошеломило ее великолепие. Д»а

челнока были связаны поперечными шестами и украше¬

ны гирляндами из цветов и золотистой травы. На веслах

сидели прелестные амазонки, увенчанные цветами, а на

корме каждого челнока — рулевой, тоже весь в цветах —

алых, золотых, оранжевых — ив ярко-красной парсу
472

вокруг бедер. Цветы были повсюду — цветы, цветы без

конца и края. Это была оргия цветов и красок. На помо¬

сте, уложенном поперек обоих челноков, танцевали Тэхэи

и Биаура, и все голоса сливались в буйном приветствен¬

ном пении.
Они три раза обошли вокруг «Снарка», прежде чем

причалить и забрать Чармиан и меня. «На Бора-Бора

всегда весело»,—говорят на Островах Товарищества.

И действительно, было весело. Под четкие удары весел

пелись песнй и в честь лодок, и в честь акул, й в честь

рыбной ловли. Время от времени слышался возглас:

«Мао». И все что было сил налегали на весла. Мао озна¬

чает «акула», и при появлении этого океанского тигра ту¬

земцы под страхом смерти спешат к берегу, иначе их лег¬

кий челнок будет перевернут, а они сами съедены. В дан¬

ном случае никаких акул не было, и тревожное «мао»

употреблялось только для того, чтобы подзадорить греб-

цов.
Тэхэи й Биаура продолжали танцевать на носу под

аккомпанемент пения и ритмического хлопанья в ладо¬

ши. Иногда ритм подчеркивался мелодичными ударами

весел по борту челноков. Молодая девушка вдруг броса¬

ла весло, вспрыгивала на помост и принималась танце¬

вать хула, и во время танца, извиваясь и наклоняясь

всем телом, касалась наших щек приветственными поце¬

луями. Некоторые химинв были божественными песнопе-

. ниями, эти были особенно хороши, напоминая, звуки орга¬

на красивыми сочетаниями мужских басов с женскими

контральто и высокими сопрано. Другие песни, наоборот,

представляли собой дикие древние баллады и восходи¬

ли, очевидно, к дохристианской эпохе.
Так, под пение и пляски и ритмичные удары весел, мы

добрались до места ловли. Местный жандарм, предста¬

витель французских властей на Бора-Бора, тоже вышел

с семьей в двойном челноке, в котором на вёслах сидели

арестанты: он был не только жандармом и правителем,

но также и смотрителем тюрьмы, а в этой вёселой стране

на общую рыбную ловлю должны непременно выходить

все. Штук двадцать одиночных челноков окружили нас

со всех сторон. Из-за мыса выплыл красивый парусный

челн. Трое юношей, расположившись на брусе-балан-

CHjpe, приветствовали нас барабанным боем.
473

у следующего мыса было место сбора. Здесь нас до¬

жидалась моторная лодка, приведенная Уорреном и

Мартином. Жители Бора-Бора никак не могли понять, что

заставляет ее двигаться, и разглядывали ее с неослабе¬

вающим любопытством. Потом лодки вытащили на песок,

и все сошли на берег, чтобы пить кокосовое молоко и сно¬

ва петь и снова плясать. Здесь к нам присоединилось

много туземцев, пришедших пешком из соседних дере¬

вень, и прелестное это было зрелище: молодые девушки,

увитые цветами, идущие попарно по песчаному берегу.
—	Обычно улов бывает хороший,— сказал нам Алли-

ко, местный торговец-метис.— В конце вы увидите, вода

будет прямо кишеть рыбой. Вообще будет занятно. Вы,

конечно, знаете, что вся рыба будет ваша?
—	Как? Вся? — простонал я, потому что «Снарк»

был и так перегружен всевозможными подарками: фрук¬

тами, овощами, курами и поросятами.
—	Вся до последней рыбешки,— отвечал Аллико.—

Когда облава подойдет к концу, вы в качестве почетного

гостя должны будете поднять на острогу первую рыбу—

таков обычай,— а потом они уже будут выбрасывать ее

на берег руками. Получатся целые горы рыбы. Потом кто-

нибудь из вождей скажет речь, в которой сообщит, ^то

весь улов преподносится вам. Но вам незачем брать

все. Вы тоже встанете и скажете речь. Вы укажете, ка¬

кую рыбу отобрали себе, а остальное преподнесете участ¬

никам ловли. И все начнут восхвалять вашу щед¬

рость.
—	А вдруг бы кто-нибудь взял себе весь улов? —

спросил я.
—	Этого еще никогда не случалось,— был ответ.—

Таков, уж обычай: одна сторона дарит, другая отдари¬

вает.
Туземный священник прочел молитву об успешной

ловле. Затем главный из рыболовов стал выкликать чел¬

ноки, назначая каждому его место. Все сели в лодки и

отошли. Остались* на берегу только женщины, за исклю¬

чением Чармиан и Биауры. В прежнее время и они под¬

лежали бы табу, так как женщины обязаны оставаться

на берегу, чтобы в нужную минуту образовать в воде

живую изгородь из ног.
Тяжелый двойной челн был оставлен, и мы отпра¬
474

вились в моторной лодке. Одна половина челнов пошла

направо, а мы с другой половиной — налево, растянув¬

шись длинной цепью от берега до рифов. Предводи*

тель облавы, красивый старик с флагом в руке, находил¬

ся в середине нашей линии. Он управлял движениями

обеих лпнпй сигналами. Когда все встали на места, он

махнул флагом в правую сторону. И в то же мгновение

все камни были брошены в правую сторону от лодок. Как

только их вытащили,— они опускались неглубоко,— флаг

метнулся влево, и с изумительной точностью все камни

полетели влево. Так продолжалось в течение всего лова;

при каждом взмахе флага камни летели в воду. В то же

время гребцы двигали челноки к берегу.
На носу нашей лодки Тэхэи, не сводя глаз с предво¬

дителя, бросал свой камень в такт с остальными. Один

раз его камень соскочил с веревки — и в ту же секунду

Тэхэи исчез в воде вслед за ним. Я не знаю, успел

ли камень дойти до дна, знаю только, что в следующую

же секунду Тэхэи вынырнул с камнем в руке. Я заме¬

тил, что то же случалось и у других, и всякий раз бро¬

савший нырял за камнем в воду и приносил его

обратно.
Концы обеих линий сближались у рифов, пока не со¬

шлись совершенно. Тогда началось сокращение круга, я

бедная, перепуганная рыба должна была броситься к

берегу, спасаясь от сотрясения воды, производимого

камнями. Женщины уже образовали живую изгородь
•	из ног, войдя в воду,— более рослые пошли дальше, ма¬

ленькие стояли ближе к берегу. От берега отделился челн

и очень быстро обошел линию загонщиков, спуская в

воду длинную циновку из кокосовых листьев. Теперь лод¬

ки были уже не нужны, и загонщики тоже слезли в воду,

чтобы увеличить живую изгородь. Они били по воде рука¬

ми и ногами и кричали во все горло; получился настоя¬

щий ад.
Но ни одна рыба не показывалась на поверхности ла¬

гуны, и ни одна не пробовала пробиться сквозь изгородь

из ног. Наконец предводитель вошел в кольцо и внима¬

тельно осмотрел его в разных направлениях. Но нигде ры¬

ба не кишела, не подскакивала в воздух и не билась о пе¬

сок. Не оказалось ни одной сардинки, и ни одной мино¬

ги, и ни одной самой жалкой рыбешки. Что-то не вышло,
475

очевидно, с молитвой или, может быть,— как объяснил

нам один старик — ветер был неподходящий, и вся ры¬

ба ушла на другую сторону лагуны.
—	Такая неудача бывает из пяти один раз,— утешил

нас Аллико.
Что же, нам повезло: приехали на Бора-Бора спе¬

циально, чтобы видеть рыбную ловлю, и вь1тянули из пя¬

ти билетов единственный пустой. Будь из пяти один

выигрышный, мы б его никогда не вытянули. Это не пес¬

симизм, не осуждение мирового устройства. Это просто

чувство досады, знакомое каждому, кто возвращался с

пустыми руками после дня трудов.
ГЛАВА XIV
МОРЕХОД-САМОУЧКА
Я знаю, капитаны бывают разные, встречаются и про¬

сто превосходные капитаны, но на «Снарке» с капитанами

дело обстояло плохо. Я пришел к выводу, что один капи¬

тан на маленьком судне причиняет больше хлопот, чем

два грудных младенца. Впрочем, это и понятно. Хоро¬

шие капитаны занимают хорошие места на больших су¬

дах водоизмещением от одной до пятнадцати тысяч тоня

и не станут менять свое положение,^ чтобы водить по вол¬

нам наш десятитонный «Снарк». «Снарку» приходилось

брать своих штурманов с берега, а береговой штурман —

это обычно никуда не годное существо, человек, который

способен недели две проискать на океане какой-либо

остров, а потом вернуться со своей шхуной и донести,

что остров утонул со всем, что на нем было; человек с

таким характером и с такой жаждой к спиртным напит¬

кам, что он чаще изгоняется с судов, чем попадает на них.
На «Снарке» побывало три капитана, и больше, даст

бог, не будет ни одного. Первый из них настолько стра¬

дал старческим слабоумием, что не в состоянии был ука¬

зать плотнику точные размеры бушприта. Он был до та¬

кой степени дряхл и беспомощен, что не в силах был при¬

казать матросу, чтобы тот окатил соленой водой палубу

«Снарка». Двенадцать дней, которые мы простояли на

якоре под отвесными лучами тропического солнца, палу¬
476

ба оставалась сухой. Она рассохлась, конечно. Мне стои¬

ло сто тридцать пять долларов переконопатить ее. Вто¬

рой капитан был сердит. Он родился сердитым. «Папа

. всегда сердит»,— такова была характеристика, данная

капитану его сыном-метисом. Третий капитан был кри¬

водушен, душа у него была кривее штопора. Правды

он не говорил никогда, понятия о чести у него совсем не

было, и он был так же далек от прямых путей и чест¬

ных поступков, как был далек от правильного курса,

когда он едва не погубил «Снарк» у островов Золотого

Кольца.
В Суве, на островах Фиджи, я рассчитал своего тре¬

тьего и последнего капитана и снова взял на себя ро\ь

морехода-самоучки. Однажды я уже выступал в этой ро¬

ли при первом моем капитане, который, когда мы вышли

из Сан-Франциско, заставил «Снарк» так забавно ска¬

кать по карте, что мне пришлось наконец выяснить, что

же происходит на самом деле. Выяснить это было не

трудно, потому что нам предстояло пройти еще две ты¬

сячи сто миль. Я ровно ничего не смыслил в навигации,

но, потратив немало сил на чтение и провозившись пол¬

часа с секстаном, я уже мог отыскать широту «Снарка»

по меридианальной высоте, а долготу — тем простым спо¬

собом, который известен под названием «метода соответ¬

ствующих высот». Это метод неправильный. Это метод

даже не безопасный, но мой капитан пьггался весги

судно с его помощью, а он был единственным человеком

на борту, который мог бы сказать мне, что этого метода

следует избегать. Я все-таки привел «Снарк» на Гавай¬

ские острова; но мне благоприятствовали обстоятельства.
О	правильном способе нахождения долготы с помощью

хронометра я не имел понятия. Правда, мой первый

капитан как-то упомянул было о нем, но после несколь¬

ких попыгок воспользоваться им больше упоминать

не стал.
На островах Фиджи мне удалось сверить мой хро¬

нометр с двумя другими хронометрами. За две недели

до того, в Паго-Паго, !на Самоа, я просил моего капитана

сверить наш хронометр с хронометрами американского

крейсера «Аннаполис». Капитан сказал мне, что сделает

это,— он, разумеется, ничего не сделал; он сказал мне,

что разница оказалась в ничтожную долю секунды. Го¬
477

воря это, он искусно имитировал радость и произносил

слова похвалы моему великолепному инструменту. Я по¬

вторяю это теперь вместе со словами похвалы его вели¬

колепной наглой лживости. Потому что две недели спу¬

стя, на Суве, я сверил мой хронометр с хронометром

«Атуа», австралийского парохода, и нашел, что он ушел

вперед на тридцать одну секунду. Тридцать одна секун¬

да, переводя на дугу, равняется семи и одной четверти ми¬

ли. Другими словами, если бы я плыл на запад ночью

и, считая по лагу от моего положения в полдень, установ¬

ленного с помощью хронометра, должен был находиться

в семи милях от берега, я в это самое мгновение раз¬

бился бы о береговые утесы. Потом сверил мой хронометр

с хронометром капитана Вули. Капитан Вули, начальник

порта в Суве, трижды в неделю ровно в полдень стреляет

из пушки. В сравнении с его хронометром мой был впере¬

ди на пятьдесят девять секунд — другими словами, плывя

на запад, я разбился бы о рифы, думая, что нахожусь

в пятнадцати милях от них.
В качестве компромисса я вычел из пятидесяти де¬

вяти секунд тридцать одну и направился на остров Таи¬

на, в группе Новых Гебридских островов, решив, что ко¬

гда мне темной ночью придется быть неподалеку от зем¬

ли, я буду твердо помнить и о тех семи милях, которые

надо прибавить, согласно хронометру капитана Вули.

Тайна лежит приблизительно в шестистах милях к за-

падо-юго-западу от островов Фиджи, так что я был уве¬

рен, что за время этого перехода успею начинить мою го¬

лову таким количеством познаний по навигации, которое

дало бы мне возможность добраться туда. Я действи¬

тельно добрался туда, но выслушайте сперва, какие мне

пришлось одолеть трудности. Навигация совсем не труд¬

ное дело, я всегда буду утверждать это; но когда вы

везете вокруг света три бензиновых двигателя и жену и

должны писать с утра до вечера, чтобы оплатить бензин

для моторов и жемчуг и вулканы для жены, у вас остает¬

ся слишком мало времени на изучение навигации. Кро¬

ме того, много легче изучать названную науку на бе¬

регу, где долгота и широта пребывают неизменными,

в доме, положение которого постоянно, чем на бор¬

ту судна, не перестающего идти день и ночь по направ¬

лению к суше, которую вы стараетесь отыскать и на
478

которую можете наскочить, когда всего меньше этого

ожидаете.
Прежде всего надо руководствоваться компасом. Мы

вышли из Сувы в субботу 6 июня 1908 года после полуд¬

ня, и до наступления темноты пробирались узким, усеян¬

ным подводными камнями проливом между островами

Вити-Леву и Мбанга. Перед нами лежал открьггый океан.

Путь был свободен, если не считать Вату-Лейле, крохот¬

ного островка, торчавшего из воды милях в двадцати к

западо-юго-западу — как раз в том направлении, куда я

хотел плыть. Мне, разумеется, казалось, что его ничего

не стоит обогнуть, пройдя милях в восьми или десяти к

северу. Была темная ночь, и мы шли по ветру. Нужно бы¬

ло сказать рулевому, какой держать курс, чтобы обойти

Вату-Лейле. Но я откуда знал, какой должен быть курс?

Я обратился к руководству по навигации. «Истинный

курс» — нашел я слова. То, что мне нужно! Мне нужен

был истинный курс. Я стал читать с жадностью.
«Истинный курс есть угол, образуемый меридианом и

прямой линией, проведенной между точкой, обозначаю¬

щей местонахождение судна, и тем местом, куда оно на¬

правляется».
Это-то мне и надо. «Снарк» находился у западного

входа в пролив между Вити-Леву и Мбанга. Направлял¬

ся он к точке, находящейся по карте в десяти милях к

северу от Вату-Лейле. Я проверил направление на карте

транспортиром-линейкой и определил, что истинным кур¬

сом будет юго-запад. Оставалось только дать распоряже¬

ние рулевому, и «Снарку» обеспечен благополучный

путь по открытому морю.
Но, к своему ужасу и к своему счастью, я стал читать

дальше. Я узнал, что компас, этот верный и неизменный

друг морехода, далеко не всегда указывает на север. Он

отклоняется. Иногда он отклоняется к востоку, иногда к

западу, а бывает так, что он вместо севера указывает на

юг. Склонение в том месте, где находился «Снарк», рав¬

нялось 9° 40' к востоку. Так вот, это следовало принять

в расчет, раньше чем давать указания рулевому. Я

прочел:
«Правильный магнитный курс получается от прибав¬

ления к истинному курсу соответствующего склонения».
Теперь, рассудил я, раз компас отклонился на
479

9^40' к востоку, а я желаю плыть на север, мне следует на¬

правляться на 9°40' к западу от севера, указываемого

компасом, потому что этот север вовсе не север. Итак,

я прибавил 9° 40' влево к моему курсу на юго-запад,

определил правильный магнитный курс и приготовился

выйти в открытый океан.
Но тут, на счастье и на горе, я прочел дальше. Ока¬

залось, правильный магнитный курс не совпадал с на¬

правлением по компасу. Еще один бесенок ждал меня,

чтобы поймать и разбить о рифы Вату-Лейле. Этот ма¬

ленький бесенок появился под названием девиации. Я

прочел: «Компасное направление есть то направление,

которого следует держаться, и получается оно от при¬

бавления к правильному магнитному курсу девиации».
Девиация есть отклонение стрелки компаса в зависи¬

мости от распределения железных предметов на борту суд¬

на. Это чисто местное склонение я определил па табли¬

це девиации главного компаса и прибавил эту величичу

к правильному магнитному курсу. Таким образом, я

получил направление по компасу. Но и это было не все.

Главный компас находился посредине судна, подле тра¬

па в капитанскую каюту. Путевой компас, по которому

правит рулевой, находился на юте, подле штурвала. И их

указания упорно не сходились.
Все вышеуказанные операции необходимы, чтобы

правильно определить курс. И самое худшее заключает¬

ся в том, что все они должны бьггь проделаны безукориз¬

ненно правильно, а не то вы услышите как-нибудь

ночью: «Буруны прямо по носу»,— выкупаетесь в мор¬

ской воде и испытаете удовольствие бороться с волнами,

пробираясь к берегу через стадо прожорливых акул.
Подобно компасу, который выкидывает всевозмож¬

ные штуки и сводит с ума морехода, показывая куда угод¬

но, только не на север, ведет себя и солнце, которое упор¬

но не желает находиться там, где ему в данное время

положено находиться. Это легкомыслие со стороны солн¬

ца является причиной всякого беспокойства — по край¬

ней мере так было со мной. Чтобы определить,, где вы

находитесь на поверхности земли, вы должны знать, где

в это время находится на небе солнце. А тут выходит,

что солнце, которое служит хронометром для людей, са¬

мо нарушает сроки. Когда я обнаружил это, я впал в
480

глубокую меланхолию и усомнился в незыблемости, за¬

конов мироздания. Даже такие физические законы, как

закон тяготения и сохранения энергии, потеряли незыо-

лемость; я бы не удивился, увидев, что они нарушаются.

Раз компас лгал, а солнце не исполняло своих обязанно¬

стей, отчего же не потерять притяжения предметам и не

исчезнуть бесследно нескольким корзинам энергии? Да¬

же вечное движение казалось мне возможным, и я был

в таком состоянии, что купил бы вечный двигатель Ки-

лея, работающий без потребления энергии, у первого же

предприимчивого агента, который появился бы на палу¬

бе «Снарка». А когда я узнал, что Земля в действи¬

тельности обращается вокруг своей оси 336 раз, тогда

как солнце встает и заходит всего 365 раз, я готоа был

усомниться в том, что я существую.
Вот как движется солнце! Оно так неаккуратно, что

человеку невозможно создать часы, которые уследили бы

за его движением. Солнце то ускоряет, то замедляет ход,

никакие часы не могут угнаться за ним. Иногда солнце

опережает расписание, иногда оно плетется позади него,

а иногда оно летит, чтобы нагнать самое себя, или, вер¬

нее сказать, чтобы нагнать то место на небе, где ему по¬

лагается быть. В этом последнем случае оно недостаточ¬

но быстро замедляет ход и в результате оказывается

впереди того места, где ему следует быть. Как бы то ни

было, солнце бывает в том самом месте, где оно должно

быть, только четыре раза в году. Остальные 361 день

солнце находится где-то вблизи этого места. Человек,

более совершенный, чем солнце, создал часы, указываю¬

щие правильное время. Кроме того, он с точностью вы¬

числяет, насколько солнце обогнало свое расписание или

отстало от него. Разницу между действительным место¬

нахождением солнца и тем местом, где ему надлежало бы

находиться, если бы оно было порядочным, благопри¬

стойным светилом, люди называют уравнением времени.

Таким образом, мореплаватель, желающий определить,

где его судно находится на море, глядит на свой хроно¬

метр, чтобы установить, в каком месте неба должно на¬

ходиться солнце, согласно указаниям Гринвичской обсер¬

ватории. К этому указанию он прибавляет уравнение

времени — и находит то место, где солнцу следует бьггь,
31.	Джек Лондон. Т. VI.	481

но где его нет. К полученной величине прибавляет еще

что-то, потом еще, и так до бесконечности.
«Снарк» покинул Фиджи в субботу 6 июня, а на сле¬

дующий день, в воскресенье, находясь в открытом океане

и не видя нигде земли, я попытался определить мое ме¬

стонахождение, найдя с помощью хронометра долготу

и выяснив широту по меридианальной высота. Хроно¬

метрические наблюдения я сделал утром, когда солнце

отстояло над горизонтом примерно на 21 градус. Я взгля¬

нул в «Морской альманах» и нашел, что в этот самый

день, 7 июня, солнце запаздывает на 1 минуту и 26 се¬

кунд и что оно наверстывает упущенное со скоростью

14,67 секунды в час. Хронометр сказал мне, что в то

самое мгновение, когда я определял высоту солнца, в

Гринвиче было 8. часов 25 минут утра. Казалось бы, что,

имея все эти данные, любой школьник мог ввести по¬

правку на уравнение времени. К несчастью, я не школь¬

ник. Ясно, что в полдень в Гринвиче солнце отстает на

1 минуту и 26 секунд. Столь же ясно, что если бы теперь

было одиннадцать часов утра, солнце отставало бы на
1	минуту 26 секунд и еще на 14,67 секунды. Если бы было

10 часов утра, следовало бы прибавить дважды 14, 67 се¬

кунды. А если бы .было 8 часов 25 минут утра, следовало

бы прибавить 14,67 секунды, помноженные на 3,5. Далее,

совершенно ясно, что если бы было не 8 часов 25 минут

утра, а 8 часов 25 минут пополудни, то следовало бы ие

прибавить 14,67 секунды, а вычесть их, потому что если

в полдень солнце отставало на 1 минуту и 26 секунд и на¬

гоняло это опоздание со скоростью 14,67 секунды в час,

в 8 часов 25 минут пополудни оно должно было находить¬

ся много ближе к тому месту, где ему надлежит быть,

чем в полдень.
До сих пор все шло хорошо. Но что же именно показы¬

вал хронометр: 8 часов 25 минут утра или вечера?

Я взглянул на часы. Они показывали 8 часов 9 минут,

конечно, утра, так как я только что окончил завтрак. Но

раз на борту «Снарка» было 8 часов утра, то 8 часов, ко¬

торые показывал хронометр (а он показьгеал гринвич¬

ское время), должны были быть иными, чем 8 часов

на «Снаркё». Но какие же это были 8 часов? «Это не мо¬

гло быть 8 часов этого утра,— решил я,— значит, это 8

часов либо этого, либо предыдущего вечера».
•482

Здесь я рухнул в бездонную пропасть интеллектуаль"

ного хаоса. «У нас восточная долготасоображал я,—

следовательно, мы идем впереди Гринвича. Если мы идем

ггозади Гринвича,— значит, сегодня есть вчера; если мы

идем впереди Гринвича,— значит, вчера есть сегодня;

но если вчера есть сегодня, то что ж такое сегодня —

завтра? Чепуха!» И все же это должно быть так. Когда

я производил наблюдения сегодня утром в 8 часов 25 ми¬

нут, в Гринвиче только что окончился вчерашний обед,
«В таком случае, исправь разницу времени за вчераш¬

ний день»,— говорит мой логический ум.
«Но ведь сегодня есть сегодня,— настаивает мой здра¬

вый смысл.—.Я должен внести поправку за сегодняшний

день, а не за вчера».
«И все же сегодня есть вчера»,— упорствует мой ло¬

гический ум.
«Ну, допустим,— продолжает мой здравый смысл,—

если бы я находился в Гринвиче, теперь было бы вчера.

Мало ли что бывает в Гринвиче! Но я знаю столь же

твердо, как то, что я жив, что я произвел наблюдения

здесь, теперь, 7 июня; поэтому я должен внести поправку

здесь, теперь, 7 июня».
«Чепуха! — восклицает мой логический ум.— Лекки

говорит...»
«Неважно, что говорит Лекки,— прерывает мой здра¬

вый смысл.— Послушай-ка, что говорит «Морской альма¬

нах». Альманах говорит, что сегодня, 7 июня, солнце

отстает на 1 минуту 26 секунд и нагоняет это опоздание

со скоростью 14,67 секунды в час. Он говорит, что вчера,

6 июня, солнце отставало на 1 минуту и 36 секунд и на¬

гоняло опоздание со скоростью 15,66 секунды в час. Нель¬

зя же вносить поправку к сегодняшнему положению

солнца с помощью вчерашней таблицы».
«Дурак!»
«Идиот!»
Так они и препираются, пока моя голова не начинает

кружиться: теперь я готов поверить, что сегодня — после¬

завтра позапрошлой недели. И тут я вспомнил напут¬

ственное наставление начальника порта в Суве:
«Находясь в восточных долготах, берите из «Морско¬

го ежегодника» данные для вчерашнего дня»'.
Мне пришлось претерпеть еще много других страда-
483

ний, 'НО всего труднее было сообразить, как переводить

градусы широты в мориские мили, потому что градусы ста¬

новятся на карте все длиннее по мере удаления от эква¬

тора. Но все же я справился со всеми трудностями, с

грехом пополам, но справился.
И я был вознагражден. В четверг, 10 июня, я опреде¬

лил местоположение «Снарка» и, проложив по карте курс

дальше, обнаружил, что мы выскочим прямо на остров

Футуна, один из крайних восточных островов в группе

Новых Гебридов, вулканический конус вышиною в две

тысячи футов, возвышающийся прямо из недр океана.

Я изменил курс так, чтобы «Снарк» прошел от него при¬

мерно милях в десяти к северу. Потом я сказал Ваде, ко¬

ку, стоявшему на руле ежедневно от четырех до шести

часов утра:
—	Вада, завтра утром хорошенько смотри,— слева

будет земля.
И отправился спать. Жребий был брошен. Я поставил

на карту свою репутацию морехода. Подумать только, а

что, если на рассвете не окажется никакой земли? Где

же окажутся тогда мои познания в навигации? И где же

окажемся мы сами? Как мы разыщем то место, где мы

находимся? И доберемся ли до какой-либо земли? Мче

уже мерещилось, как «Снарк» целый месяц носится по

пустынному океану, тщетно разыскивая землю, пока мы

не съедим всей нашей провизии и не станем жадно по¬

глядывать друг на друга, воочию увидев перед собою

страшный лик каннибализма.
Признаюсь, что мой сон не был
...подобен летнему небу,
Где звучит нежная музыка жаворонка.
Скорее, «Я просыпался в безмолвной тишине» и слу¬

шал скрипение снастей и плеск волн вдоль бортов «Снар¬

ка», который упорно делал свои шесть узлов. Я снова и

снова проверял мысленно вычисления, стремясь найти

ошибку, пока мой мозг не пришел в такое состояние, что

я начал находить десятки ошибок. Что, если все мои вы¬

числения неправильны и я нахожусь не в шестидесяти

милях от Футуны, а в шести милях? Значит, и курс, взя¬

тый мною, тоже неправилен й «Снарк» идет теперь пря¬

мо ка Футуну, того и гляди, мы напоремся на остров,
484

При этой мысли я -даж.е вскочил с койки; но и потом, хо¬

тя я и заставил себя лень, несколько минут я с замираю¬

щим сердцем ждал столкновения.
Во сне меня душили кошмары. Чаще всего это бывало

землетрясение, но появлялся еще. какой-то человек со

счетом и упорно не давал мне покоя. Он хотел драться

со мной, и всякий раз Чармиан уговаривала меня не со¬

глашаться на это. Но вот он явился во - сне, в кото»юм

Чармиан не было. Тут уж я не зевал. Мы подрались, и

я до тех пор дубасил его, пока он не стал просить про¬

щения. Тогда я спросил: «А как же быть с этим счетом?»

Расправившись с ним, я готов был заплатить ему. Но он

взглянул на меня и проворчал: «Ошибка, счет не к вам,

а к вашему соседу».
Здесь он исчез и больше не появлялся в моих снах,

и сны тоже исчезли. Я проснулся со смехом. Было 3 ча¬

са утра. Я вышел на палубу. Генри, туземец с острова

Рапа, стоял на руле. Я взглянул на лаг. Он насчитал со¬

рок две мили. «Снарк» продолжал делать шесть узлов и

еще не наскочил на Футуну. В половине шестого я снова

был на палубе. Стоявший на руле Вада не видал никачой

земли. В течение четверти часа меня терзали мучитель¬

ные сомнения. Потом я увидел землю в том самом месте,

где ей следовало быть,— маленький, острый обломок бе¬

рега, возвышающийся над водой. В 6 часов я уже ясно

видел, что это великолепный вулканический конус Фу¬

туны. В 8 часов, когда мы .поравнялись с ним, я при по¬

мощи секстана измерил расстояние до него и нашел, что

оно равняется 9,3 мили. А я решил пройти от него в

10 милях!
Дальше, к югу, из моря вырастал Анеитеум, на севе¬

ре — Анива, а прямо впереди — Таина. Таину можно уз¬

нать безошибочно: высокий столб дыма подымался над

нею. Она находилась в сорока милях от нас, и около по¬

лудня, когда мы подошли ближе к ней, все время продол¬

жая делать шесть узлов, мы увидели, что это высокий

гористый остров без всякого признака бухты вдоль всей

береговой линии. Я искал Гавань Решения, хотя и был

готов к тому, что она как якорная стоянка больше не

существует. Вулканические землетрясения в течение по¬

следних сорока лет так подняли ее дно, что там, где

прежде могли стоять на якоре , самые большие корабли,
485

по последним сведениям, едва мог стать на якорь «Снарк».

И разве новое сотрясение почвы не могло окончательно

разрушить гавань?
Я подошел вплотную к кольцу атолла, окруженному

острыми камнями, о которые, пенясь, разбивались буру**

ны. В бинокль я оглядел весь берег, но нигде не находил

следов прохода. По компасу я определил направление,

в котором лежали Футуна и Анива, и нанес на карту.

В месте пересечения этих двух линий находился «Снарк».

Потом я проложил курс «Снарка» к Гавани Решения.

Внеся поправки на склонение и девиацию, я вышел на

палубу и с ужасом увидел, что мой курс направлял меня

прямо на цепь утесов, о которые разбивался прибой.

К изумлению моего матроса с острова Рапа я держал

курс прямо на скалы, пока они не очутились в одной вось¬

мой мили от меня.
—	Здесь нет стоянки,— заявил он, предостерегающе

покачав головой.
Но я изменил курс и пошел вдоль берега. Чармиан

стояла на руле. Мартин находился при машине и бы\

готов в любое мгновение пустить ее в ход. Внезапно по¬

казался узкий проход. В бинокль я мог видеть, как у

входа бушуют буруны. Генри, островитянин с Рапа, гля¬

дел со смущением; так же глядел и Тэхэи, островитянин

с Тахаа.
—	Здесь нет прохода,— сказал Генри.— Если мы

пойдем сюда, нам будет конец.
Признаюсь, что и я думал точно так же; но я направ¬

лялся прямо в проход, внимательно следя, сталкиваются

ли между собой волны, откатываясь от берегов. Меж¬

ду ними оказалась узкая полоска спокойной воды. Чар¬

миан повернула штурвал и направила «Снарк» в проход.

Мартин пустил в ход машину, а все остальные, даже кок,

бросились убирать паруса.
В глубине залива виднелся дом торгового агентства.

На берегу, в сотне ярдов, бил дымящийся гейзер. Слева,

когда мы обогнули мысок, показалось здание миссии.
—	Три сажени! — крикнул Вада, бросавший лот.
—	Три сажени!.. Две сажени! — последовало вскоре.
Чармиан круто положила руль, Мартин застопорил
машину. «Снарк» описал крутую дугу, и только якорь

t грохнулся в воду, как подле борта и на борту была уже
.486

толпа чернокожих туземцев — скалящих зубы обезьяно'

подобных созданий с лохматыми головами и бегающими

глазами, украшенных английскими булавками и глиня¬

ными трубками в продырявленных ушах; на них не было

ровно никакой одежды ни спереди, ни сзади.
Этой ночью, когда все уснули, я выскользнул на па¬

лубу, оглядел сияющую лагуну и возликовал, да, возли¬

ковал, ибо я своего до»бился, справился со своей зада¬

чей, привел мой корабль куда надо*
ГЛАВА XV
НА СОЛОМОНОВЫХ ОСТРОВАХ
“ Почему бы вам не прокатиться с нами? — спросил

нас капитан Дженсен в Иендефрине на острове Гуадал-

канаре.
Мы с Чармиан переглянулись, посовещались друг с

другом — безмолвно и одновременно кивнули в знак со¬

гласия. Мы всегда решаем вопросы таким способом, и на¬

до сказать, это отличный способ, если не в вашем харак¬

тере попусту киснуть из-за неудач.
—	Захватите с собой револьверы и винтовки,— при¬

бавил капитан Дженсен.— Может быть, у вас найдется

также несколько лишних патронов.
Мы взяли винтовки, патроны и захватили с собой Ва-

ду и Накату — кока и боя со «Снарка». Вада и Наката

были в расстроенных чувствах. Они, мягко выражаясь,

не выказывали сокрушительного рвения, хотя Наката ни

разу не смалодушничал в минуту опасности. Но Соломо¬

новы острова обошлись с ним слишком жестоко. Во-пер-

вых, они оба подхватили местные язвы. Правда, это слу¬

чалось со всеми нами (я как раз тогда содействовал со¬

зреванию двух нарывчиков с помощью, раствора суле¬

мы); но обоим японцам досталось особенно солоно. А на-

рьгоы эти не из приятных. Им просто конца нет; Доста¬

точно укуса москита, незначительного пореза, самой пус¬

той царапины, чтобы образовался нарыв, словно самый

воздух Соломоновых островов пропитан каким-то ядом.

Нарыв лопается, образуется язва, которая с поразитель¬

ной быстротой разъедает кожу. Едва заметный нарывчик,

с булавочную головку, становилс]я на второй день язвой
487

b маленькую монету, а через неделю ее уже не покроет

серебряный доллар.
Еще больше страдали японцы от местной злокачест¬

венной лихорадки. Оба пережили уже несколько присту¬

пов, а когда начинали выздоравливать, то, еле двигаясь

от слабости, садились у борта, в той части «Снарка», ко¬

торая была ближе к их далекой Японии, и с тоской гля¬

дели в ту сторЬну.
А теперь еще в довершение всех бед мы брали их с

собой на дикий остров Малаиту. Вада, который особен¬

но трусил, был уверен, что никогда не увидит Японии;

потускневшими, тоскующими глазами смотрел он, как пе¬

реносили винтовки и другие припасы на борт «Миноты».

Он уже слышал о «Миноте» и ее рейсах на Малаиту. Он

знал, что всего полгода назад она была захвачена ди¬

карями, что капитан ее был изрублен в куски томагавка¬

ми и что по законам справедливости этого милого ост¬

рова белые были должны дикарям еще две головы. Он

знал также, что один малаитский мальчик, работавший

на пендефринских плантациях, умер недавно от дизенте¬

рии и долг белых увеличился, таким образом, еще на од¬

ну голову. Кроме того, перенося наш багаж в капитан¬

скую каюту, он заметил, конечно, на ее двери следы то¬

поров. А в камбузе у плиты не было трубы — это он то-

же заметил: труба была унесена островитянами в числе

прочей добычи.
«Минота» была австралийской яхтой с оснасткой кеча.

Узкая и длинная, с острым килем, она была приспособ¬

лена скорее для гонок, чем для поездок за черными рекру¬

тами. Команда ее была теперь удвоена и состояла из

пятнадцати человек. Кроме того, на ней находилось че¬

ловек двадцать «обратных» парней, которые уже отслу¬

жили свое время на плантациях и возвращались домой,

в свои лесные дрревни. Одного взгляда на них было до¬

статочно, чтобы убедиться, что это самые доподлинные

людоеды, охотники за человеческими черепами. Их про¬

дырявленные ноздри были проткнуты костяными или

деревянными палочками величиною с карандаш. У иных

проколот был самый кончик «оса, и там торчали черепа¬

ховые острия или проволока с насаженными на ней буса¬

ми. Некоторые проделали ряды дырочек по всей длине

ноздрей. В ушах у всех было от двух до двенадцати отвер¬
488

стий, причем в некоторые были воткнуты деревянные

втулки диаметром до трех дюймов, а из тех, что помень¬

ше, торчали глиняные трубки и тому подобные безде¬

лушки. Дыр, в общем, было столько, что не хватало

украшений для них; и когда, приближаясь к Малаите,

мы сделали несколько выстрелов, чтобы испробовать

вннтовки, на палубе произошла настоящая потасовка из-

за пустых гильз, которые тут же и очутились в пустую¬

щих отверстиях их ушей.
Мы не только испробовали винтовки, но и украсили

борт колючей проволокой: «Минота» с ее открытой па¬

лубой без каких-либо надстроек и с поручнями высотой

всего в шесть дюймов была слишком доступна для абор¬

дажа. В борт были ввинчены медные стойки и проведе¬

на двойная линия колючей проволоки от кормы к носу.

Это было, конечно, хорошей защитой от дикарей, но до¬

ставляло много неудобств во время качки. Если вы не

хотите скатиться к накренившемуся колючему борту, но

и ухватиться руками за не менее колючий поднявшийся

борт тоже не решаетесь, вам остается только кататься по

мокрой палубе, которая наклоняется под углом в сорок

пять градусов. И при этом не забывайте, что на Со¬

ломоновых островах любая царапина от колючей прово¬

локи не просто царапина, потому что из каждой неиз¬

менно образуется гнойная язва. В том, что никакие

предосторожности не могут спасти от колючей про¬

волоки, мы убедились в одно прекрасное утро, ко¬

гда шли вдоль берегов Малаиты. Ветер был доволь¬

но сильный, и волны разгулялись приличные. На руле

стоял молодой негр. Капитан Дженсен, мистер Дж^коб-

сен (штурман), Чармиан и я только что уселись на палу¬

бе завтракать. Вдруг налетели подряд три необычайно

больших волны. Юноша на руле растерялся, и три раза

подряд «Миноту» окатило волной. Завтрак смыло за

борт, ножи и вилки выскользнули через шпигаты. С юта

волной унесло одного из матрюсов, и его с трудом выта¬

щили, а наш почтенный капитан висел на борту на колю¬

чей проволоке. После этого происшествия нам пришлось

применять на практике первобьггный коммунизм по части

ножей и вилок. Впрочем, на «Юджени» было еще хуже,

там на четырех приходилась всего одна чайная ложеч¬

ка, «о о «Юджени» разговор особый, после.
489

Наша первая стоянка была в Суо, на западном берегу

Малаиты. Соломоновы острова вообще находятся на краю

света, вернее, на задворках цивилизации. Темными ноча¬

ми приходится с неимоверным трудом пробираться че¬

рез проливы, усеянные рифами, пересекать какие-то бес¬

порядочные течения, и притом на всем архипелаге, рас¬

тянувшемся на тысячу миль, вдоль всей его береговой ли¬

нии нет ни одного маяка; но мало того: даже сама эта

береговая линия неправильно нанесена на карты. На¬

пример, Суо. По карте адмиралтейства берег Малаиты

представляет в этом месте прямую непрерывную линию.

Однако сквозь эту непрерывную линию мы прошли про¬

ливом глубиной в двадцать саженей. Где полагалось

быть земле, лежала в действительности глубокая бухта.

Мы зашли в нее, манговые заросли позади нас сомкну¬

лись, и мы бросили якорь в неподвижную воду, словно

в спокойный пруд. Капитану Дженсену стоянка не нра¬

вилась. Он был здесь первый раз, а Суо пользовалась

плохой репутацией. В случае нападения здесь нельзя бы¬

ло рассчитывать на ветер, а если бы команда вздумала

уйти на веслах, ее всю до единого человека перебили бы

с берега. Да, случись чтогнибудь, и мы окажемся в на¬

стоящей западне.
—	А если бы «Минота» села на мель, что бы вы

стали делать? — спросил я.
—	Но она не села на мель,— был ответ.
—	Ну, а если бы все-таки?
Капитан посмотрел на штурмана, который в эту ми¬

нуту пристегивал к поясу револьвер, потом на вооружен¬

ных матросов, спускавшихся в шлюпку, подумал и сказал:
—	Мы сели бы в шлюпку и постарались бы удрать

отсюда как можно скорее.
Он рассказал мне. еще, что на матросов-малаитов ни¬

когда нельзя рассчитывать, особенно в случае крушения;

что туземцы считают всякое судно, потерпевшее круше¬

ние у их берегов, своей законной добычей; что у тузем¬

цев достаточно ружей и что у него на борту двадцать

«обратных», которые, конечно, в случае нападения с .удо¬

вольствием помогут родственникам и друзьям с берега..
Прежде всего на берег доставили «обратников» и их

вещи. Таким образом, одна из опасностей была удалена.^

Тем временем от берега к нам подошел челнок с тремя
490

голыми дикарями. Голыми в буквальном смысле слова.

На них не было ни одного лоскутка, ни малейшего при¬

знака одежды, если, конечно, не считать одеждой колец

в носу, втулок в ушах и браслетов из раковин. Главным

в челне был одноглазый старик вождь, по слухам, из мир¬

ных и такой грязный, что даже железный скребок, ко¬

торым чистят палубу, затупился бы на нем. Он при¬

ехал посоветовать капитану не отпускать никого на берег.

Позднее вечером он повторил это предостережение.
Напрасно плавала наша шлюпка вдоль берега в по¬

исках рекрутов-рабочих. Лесная чаща была полна воору¬

женными туземцами, которые очень охотно разговарива¬

ли с нашими людьми, но не собирались подписывать кон¬

тракт на три года и работать на плантациях за шесть

фунтов в год. В то же время они всячески старались

заманить наших людей на берег. На следующий день

они с этой целью разожгли костер в дальнем конце за¬

лива; так как это был всегдашний сигнал, что туЗемцы

хотят наниматься, мы послали туда лодку. Но ничего не

получилось. Ни один из них не завербовался, и ни один

из наших на берег не вышел. Спустя некоторое время мы

заметили вооруженных туземцев, пробиравшихся ку¬

стами вдоль берега. Но сколько их скрывалось в лесу,

определить было невозможно.
Вечером капитан Дженсен, Чармиан и я занялись с

лодки ловлей рыбы при помощи динамита. Мы подгреб¬

ли близко к берегу, который казался совершенно пустын¬

ным. Все были вооружены винтовками, в том числе и

Джонни, вербовщик из туземцев, сидевший на руле. По¬

дойдя к берегу, мы развернулись к нему кормой, чтобы

в случае нападения сразу уйти, и продолжали продви¬

гаться вперед кормой. За все время пребывания на Мала-

ите я ни разу не видел, чтобы шлюпки подходили к бе¬

регу носом. Обыкновенно вербовщики идут на двух шлюп¬

ках, одна подходит к берегу, а другая остается на рас¬

стоянии нескольких сот футов и «страхует». Но «Минота»

была небольшой яхтой, и второй шлюпки у нее не было.
Мы наткнулись на стаю рыбы, только подойдя почти

вплотную кормой к берегу. Зажгли фитиль и бросили в

воду динамитный патрон. Раздался взрыв, и вся поверх¬

ность воды заплескалась рыбой. И в то же самое мгнове¬

ние лес ожил. Человек двадцать голых дикарей с лука¬
491

ми, стрелами, копьями и ружьями выскочили на берег.

Команда шлюпки тоже схватилась за винтовки. И обе

вражеские стороны не спускали друг с друга глаз, покА

двое из наших подбирали в воде оглушенную рыбу.
Мы провели в Суо совершенно бесполезно три дня.

«Миноте» не удалось заполучить ни одного рекрута с

берега, а дикарям ни одного черепа с «Миноты». Один

Вада заполучил кое-что — жестокую лихорадку. Шлюпка

вытащила нас из лагуны, и мы отправились вдоль бере¬

га в большой поселок Ланга-Ланга, построенный с не¬

вероятным трудом на песчаной мели лагуны; он в бук¬

вальном смысле представлял собой искусственный ост¬

ровок, возведенный для защиты от кровожадных лесных

дикарей. Здесь же, на другом берегу лагуны, находилась

деревня Бину, где полгода назад была захвачена «Ми-

нота» и убит ее капитан. Когда мы входили в узкий про¬

лив, нам навстречу вышла лодка и сообщила, что только

сегодня утром отсюда ушел военный корабль, который

сжег три деревни, убил тридцать голов свиней и утопил

одного младенца. Судно это было «Кэмбриан» под

командой капитана Льюиса.
Я с ним познакомился в Корее во время русско-япон¬

ской войны, и с тех пор мы не раз пересекали след друг

друга, но больше не виделись. Когда мы на «Снарке»

выходили в Суву (на островах Фиджи), мы издалека ви¬

дели уходящий в плавание «Кэмбриан». На Новых Геб¬

ридах мы разминулись на один день. У берегов остро¬

ва Санто мы разошлись, не признав друг друга в ноч¬

ную пору. Мы вышли из Пендефрина в тот день, когда

«Кэмбриан» пришел в Тулаги милях в десяти оттуда.

И вот здесь, в Ланга-Ланга, мы разминулись на несколь¬

ко часов.
«Кэмбриан» приходил сюда, чтобы покарать убийц

капитана «Миноты», но подробности мы узнали только

вечером, когда к нам явился местный миссионер мистер

Эббат. Деревни действительно были сожжены и свиньи

зарезаны. Но из туземцев не пострадал никто. Убийц не

удалось задержать, хотя флаг «Миноты» и некоторые

другие вещи и были найдены. Младенец утонул случай¬

но, Вождь Джонни из деревни Бину отказался вести

десант в лес, и никто из его воинов тоже не решался

быть проводником. Тогда рассерженный капитан Льюис
492

сказал Джонни, что его деревню следовало бы сжечь.

В лексиконе Джонни не оказалось, очевидно, слова «сле¬

довало бы», и он понял, что деревня будет сожжена обя¬

зательно. Тогда обитатели ее с такой поспешностью бро¬

сились бежать, что при сборах утопиЛи младенца. Сам

же вождь Джонни поспешил к мистеру Эббату и вручил

ему четырнадцать золотых соверенов, чтобы подкупить

капитана Льюиса. Деревня Джонни не была сожжена, но

капитан Льюис червонцев не взял, ибо я впоследствии

видел их у Джонни; когда тот приезжал к нам на «Ми-*

ноту». Джонни объяснил мне, что отказался быть про¬

водником из-за большого нарыва, который он мне даже

показал. Настоящая причина была, конечно, гораздо

серьезнее: он просто боялся мести дикарей.
Вот вам маленькая иллюстрация нравов на Соломо¬

новых островах. Джонни явился к нам выменивать на

табак грот, марсель и кливер какого-то вельбота. В тот

же день, немного позже, явился вождь Билли и пред¬

ложил — тоже в обмен на табак — мачту и бушприт.

Все эти части были сняты с вельбота, который капитан

Дженсён отобрал у туземцев еще в предыдущую поезд¬

ку на Малаиту. ВеЛьбот принадлежал одной плантации

на острове Изабель. Одиннадцать урюженцев Малаиты,

работавшие на ней по контракту, однажды решили бе¬

жать. Они, конечно, не имели понятия, что такое вель¬

бот и как им зшравлять в открытом море. Поэтому они

убедили двух туземцев из Сан-Кристоваля бежать вме¬

сте с ними. Санкристовальцы получили по заслугам, ибо

должны были знать, с кем имеют дело. Когда они бла¬

гополучно довели краденую лодку до Малаиты, им от¬

рубили головы. Вот эту-то лодку и ее снасти отобрал у

жителей Малаиты капитан Дженсен.
Все же я не совсем напрасно съездил на Соломоновы

острова. Здесь наконец мне удалось увидеть, как было

унижено высокомерие Чармиан и неприступный замок ее

женского превосходства был повержен во прах. Случилось

это на Ланга-Ланга, искусственном острове, которого да¬

же не видно под домами. Мы бродили здесь в окруже¬

нии не ведающих стыда голых мужчин, женщин и детей

и любовались пейзажем. Револьверы наши, конечно, бы¬

ли заряжены, и команда, тоже с винтовками, следила

за йами с лодки. Но урок «Кэмбриана» был еще слиш¬
493

ком свеж в памяти, так что нам, собственно, нечего бы¬

ло бояться. Мы ходили всюду и смотрели, что хотели, по¬

ка не дошли до какого-то большого сгвола, перекинутого

в виде мостика через ручей. Чернокожие стали перед ним

стеной, отказываясь пропустить нас. Мы потребовали

объяснения. Чернокожие сказали: «Идите». Мы вытара¬

щили глазй1, ничего не понимая. Последовали разъясне¬

ния. Капитан Дженсен и я пройти могли, потому что

были мужчинами. Но ни одна «Мэри» не смела перейти

ручей по мосту или даже вброд. «Мэри» означала жен¬

щину вообще, и Чармиан — увы! — была женщина. Зна¬

чит, и для нее мост был «тамбо», то есть по-местному

табу. Какой гордостью переполнилась моя грудь! Нако¬

нец-то мое мужское достоинство было отмщено. Я при¬

надлежал к высшему полу! Чармиан могла сколько угод¬

но таскаться за нами по пятам, но мужчинами были

все же только мы, и через мост могли идти только мы, а

она должна была идти в обход на шлюпке.
Я не хотел бы, чтобы меня поняли неправильно, но

всём известно, что на Соломоновых островах приступы

лихорадки часто бывают следствием нервных потрясений.

И вот через полмаса после того, как Чармиан было от¬

казано в праве прохода по мосту, ее, дрожащую, доста¬

вили на «Миноту», завернули в несколько одеял и на¬

пичкали хинином. Я не знаю, какого рода нервные потря¬

сения переживали Вада и Наката, но они слегли так¬

же. Да, климат Соломоновых островов мог бы бьггь не¬

много поздоровее!
Во время этого припадка лихорадки у Чармиан обра¬

зовалась соломонова язва. Это было последней каплей.

Все на «Снарке» переболели язвами, за исключением

Чармиан. Я, например, был убежден, что потеряю ногу

из-за необыкновенно злокачественной язвы на лодыжке.

У Генри и Тэхэи — таитян — язв было множество. Вада

насчитывал штук сорок. А у Накаты отдельные язвы

имели по три дюйма в длину. У Мартина от язв того и

гляди должно было начаться омертвение тканей на ноге.

Но Чармиан все время оставалась невредимой. Непод¬

властная недугу, она уже стала с презрением относить¬

ся к нам. Она так возвысилась в собственных глазах,

что однажды скромно пояснила мне, что тут все дело в

чистоте крови. Понимаете, у всех были язвы, у нее нет,
494

значит... Ну, так вот же, теперь у нее была язва величи;

ной с серебряный доллар, и чистота ее крови не поме¬

шала ей в течение многих недель лечиться сулемой. Она

верит^исключительно в сулему; Мартин — исключитёль-

но в йодоформ; Генри употребляет лимонный сок, а по-

моему, если сулема действует слишком медленно, ее сле¬

дует чередовать с перекисью водорода. Некоторые из

белых, живущие на Соломоновых островах, имеют при¬

страстие к борной кислоте, другие — к лизолю. У меня,

впрочем, тоже есть патентованное средство. Называется

оно «Калифорния». Пусть-ка найдет мне кто-нибудь со¬

ломонову язву в Калифорнии!
Из Ланга-Ланга мы отправились вдоль лагуны, про¬

ходя иногда маленькими проливчиками в манговых, за¬

рослях, где «Минота» едва не задевала бортами берёга.

Мы миновали пострюенные на рифах деревни КадаЗк?1 и

Ауки. Основатели их, как и основатели Венеции, спаслись

сюда от преследованля обитателей суши. Эти люди, слу¬

чайно уцелевшие во время резни и не способные бо'роть-

ся за существование в лесах, обосновались на песчаных

мелях. Они укрепили мели и сделали их ocfpOBdMH.

Свою пищу они принуждены были добывать из моря и

стали настоящими моряками. Они изучили нравы рыб

и моллюсков, изобрели лесы и крючки, сети и западни.

Их тела приспособились к новому образу жизни, приспо¬

собились к лодке. Им негде было ходить, и все время

они проводили на воде, вследствие чего у них стали ши¬

рокие плечи, крепкие руки, узкий таз и слабые ноги.

Живя у . берега и захватив в свои руки всю торговлю с

островом, они разбогатели. Между ними и остальными

островитянами идет постоянная вражда, и перемирие

бывает только по базарным дням — раз или два в неде¬

лю. С обеих сторон торговлю ведут только женщины. На

берегу, на расстоянии ста ярдов, прячутся в кустах ост¬

ровитяне в полном вооружении, а из лодок наблюдают

прибрежные жители, тоже вооруженные. Впрочем, ба¬

зарные перемирия нарушаются очень редко; обитатели

лесов слишком любят рыбу, а рыбаки с прибрежья чув¬

ствуют невыносимую органическую потребность в зеле¬

ни и фруктах, которые им негде выращивать на их плот¬

но заселенных островках.
Пройдя тридцать миль от Ланга-Ланга, мы подошли
495

к проливу между островом Бассакана и Малаитой. К но¬

чи ветер совершенно упал, и «Миноту» пришлось тащить

вельботом на буксире. Но течение было против нас, и

мы едва двигались. На полпути мы поравнялись с «Юд-

жени», крупной вербовочной шхуной, которую тащили

два вельбота. Ее шкипер, капитан Келлер, весьма ре¬

шительный немец лет двадцати двух, явился к нам «по¬

болтать», и мы обсудили все малаитские новости. Ему

повезло; в деревне Фиу он завербовал двадцать рекру¬

тов на работы. Но пока он стоял там на рейде, прюизо-

шло обычное в этих местах «приключение с убийством».

Убитый парень был из морских бушменов, то есть рыбак

по занятиям, но живущий не на островке. Он работал

в своем огороде, когда к нему пришли из леса три тузем¬

ца. Они держали себя вполне дружелюбно по отноше¬

нию к нему и, наконец, попросили кай-кай. Кай-кай

означает «есть». Он развел огонь и поставил вариться

таро. Когда он нагнулся зачем-то к горшку, один из при¬

шедших прострелил ему голову. Он упал головой в огонь,

а они всадили ему копье в живот и распороли его.
—	Честное слово, не хотел бы, чтобы меня застрелили

из штуцера,— прибавил капитан Келлер: целая лошадь

с телегой прошла бы через дыру в его голове!
Вот еще одно доблестное убийство, которое произо¬

шло во время моего пребывания на Малаите. Умер один

из вождей лесных островитян, умер вполне естественной

смертью. Они понимают, что можно умереть от пули, то¬

магавка или копья, но если человек умирает иначе, ясно,

что его заколдовали. Вождь умер сам по себе, и его пле¬

мя обвинило в его смерти одну семью. Так как решитель¬

но все равно, кого из членов заподозренной семьи убить

ради отмщения, выбрали одиноко живущего старика.

Это было удобнее. У него притом не было ружья. Кроме

того, он был слеп. До несчастного старика дошли какие-

то слухи, и он заготовил множество стрел. Три храбрых

воина — все трое с ружьями — напали на него ночью. До

утра они героически сражались с ним. Стоило им шевель¬

нуться в кустарниках или стукнуть чем-нибудь, как сле¬

пой посылал туда стрелу. Утром, когда он выпустил по¬

следнюю, три героя подкрались к нему и размозжили

ему голову.
Утро застало нас в той же безнадежной .борьбе с
496

течением посреди пролива. В конце концов мы отчая¬

лись, повернули обратно, вышли в море и, обойдя ост¬

ров Бассакана морем, добрались до Малу. Место стоян¬

ки в Малу было прекрасное, но оно лежало позади очень

скверного рифа с узким проходом, так что войти было

легко, а выйти достаточно трудно.
Местный миссионер мистер Колфилд только что со¬

вершил на вельботе путешествие вдоль берега. Это был

стройный худощавый человек, страстно преданный сво¬

ему делу, хладнокровный и практичный — настоящий

священник двадцатого столетия. Отправляясь на Малаи-

ту, он сказал, что пробудет там не больше шести меся¬

цев. Потом он решил, что если остался жив в продолже¬

ние этого времени, то задержится еще. И вот прошло

шесть лет, а он все еще здесь. Его опасения насчет шести

месяцев были, однако, не напрасны. До него на Малаи-

те были три миссионера, и в гораздо более короткий

срок двое из них умерли от лихорадки, а третий вернул¬

ся калекой.
—	О каком это убийстве вы говорите? — вдруг оста¬

новил он капитана Дженсена в середине какого-то раз¬

говора.
Тот объяснил.
—	Ну, это было уже давно. Я говорю о другом,—

сказал мистер Колфилд.— Ваше случилось две недели

назад.
Здесь, в Малу, мне пришлось понести заслуженное

возмездие за злорадство и все издевательства по поводу

соломоновой язвы, которую Чармиан подцепила в Ланга-

Ланга. И мистер Колфилд был отчасти орудием этого

возмездия. Он подарил нам курицу. Она сбежала, и

мне пришлось гоняться за ней с ружьем по кустарникам.

В конце концов я ее подстрелил, но при этом споткнулся

о ствол, дерева и расцарапал ногу у щиколотки. В ре¬

зультате три соломоновы язвы. С двумя прежними это

выходило уже пять. А капитан Дженсен и Наката в

это же время схватили гари-гари, что в буквальном

переводе значит — скреби-скреби. Но переводить не бы¬

ло надобности: гимнастические упражнения капитана и

Накаты были понятны без слов.
Нет, климат Соломоновых островов совсем не такой

здоровый, как хотелось бы. Я пишу эту главу на остро-
32.	Джек Лондон. Т. VI.	497

ве Изабель, куда мы подвели «Снарк», чтобы почистить

киль и днище. Только сегодня утром я встал от послед¬

него приступа лихорадки, и между двумя приступами у

меня был всего один свободный день. У Чармиан upncfyr

пы через две недели. Вада стал совсем калекой от этой

лихорадки, вчера ночью мне показалось, что у него на¬

чинается воспаление легких. Генри, здоровенный гигант

с Таити, только что встал сегодня после приступа и ва¬

ляется на палубе, как прошлогоднее гнилое яблоко. Он

и Тэхэи собрали ценную коллекцию соломоновых язв и,

кроме того, подцепили еще особую разновидность гарм-

гари, напоминающую отравление растительными яда¬

ми, как, например, дубильной или синильной кислотой.

Впрочем, гари^гари не является их исключительной соб¬

ственностью. Несколько дней назад Чармиан, Мартин и

я пошли на охоту за голубями и с тех пор составили

довольно ясное представление о том, что такое муки ада.

На маленьком островке Мартин изрезал себе подошвы о

кораллы, гоняясь за акулой, то есть, это он так говорит,

мне же показалось, что положение дела было как раз

обратное. Все порезы обратились в соломоновы язвы. Пе¬

ред последним приступом лихорадки я ссадил немного

кожу на пальцах, помогая убирать паруса, и теперь у

меня три свеженькие язвочки. А бедный Наката! Целых

три недели он не мог сидеть. Вчера он сел в первый раз

и просидел целых пятнадцать минут. Он весело уверяет,

что вылечится от своего гари-гари в течение месяца.

А между тем благодаря чрезмерному вдохновению по

части «скреби'скреби» у него образовалось бесчислен¬

ное множество соломоновых язв. И к тому же он только

что опять слег с новым — седьмым — приступом лихо¬

радки. Будь я королем, я бы в качестве самого ужасно¬

го наказания для моих врагов применял ссылку на Со¬

ломоновы острова. Впрочем, пожалуй, что и нет: слищ-

ком это было бы жестоко.
Доставка завербованных для плантаций рабочих на

маленькой узкой яхте, построенной для плавания у бе¬

регов, не слишком приятное дело. Пассажиры и их

семьи занимают всю палубу. Общая каюта набита людь¬

ми. Ночью они все спят здесь. В нашу маленькую каюту

можно попасть только через общую, и нам приходится про¬

тискиваться ,между сонными телами или прямо насту-
498

пать на них. Это тоже не очень приятно. Они все до од¬

ного больны всевозможными алокачественными кожными

болезнями. У одних — стригущий лишай, у других —

букуа. Эта последняя происходит от паразита, живуще¬

го на растениях; он въедается в кожу и в мускулы. Зуд

совершенно невыносим. Кроме того, язвы и всевозмож¬

ные болячки. На судно приходили туземцы с глубокими,

до кости, язвами на ступнях. Несчастные больные

могли ходить только на кончиках пальцев. Заражение

крови встречается на каждом шагу, и капитан Дженсен

оперирует всех подряд с помощью матросского ножа и

иглы для сшивания парусов. Как бы ни был безнадежен

случай, он смела вскрывает рану, вычищает ее и ставит

припарку из морских сухарей. Когда мы наталкиваемся

на особо ужасные язвы, мы поспешно, убегаем к себе

и поливаем свои собственные язвы сулемой. Так мы жи¬

вем, и едим, и спим на «Миноте», в надежде на свою

счастливую звезду.
На острове Суава я вторично восторжествовал над

Чармиан. Нас посетил «большой господин — хозяин Суа¬

ва» (главный ее вождь). Но предварительно он прислал

к капитану. Дженсену за ситцем, чтобы прикрыть свою

королевскую наготу. Он ждал ситца в челноке, стоявшем

у самого борта. Готов поклясться, что царственная грязь

покрывала его грудь ло меньшей мере на полдюйма и

что возраст нижних слоев ее достигал десяти и даже

двадцати лет. Вторично отправленный к нам посол разъ¬

яснил^ что «большой господин Суава» соглашается — и

даже охотно — пожать руку капитану Дженсену и мне,

но что его высокорожденной душе совершенно неприлич¬

но унижаться до того, чтобы протянуть руку ничтожной

женщине. Бедная Чармиан! Со времени своего приклю¬

чения на Малаите она совершенно переменилась. Скром¬

ность и робость ей до такой степени к лицу, что я ни¬

сколько не удивлюсь, если — по возвращении в лоно ци¬

вилизации— она во время прогулки будет идти по тро¬

туару шага на три позади меня,. смиренно опустив го¬

лову.
Больше ничего интересного в Суава не случилось. Би¬

чу — повар-туземец — сбежал. Налетали шквалы, хлеста¬

ли нас дождем и ветром. Штурман, мистер Джэкобсен

и Вада лежали в лихорадке. Наши соломоновы язвы
499

росли и множились. Тараканы устраивали расширенные

парады. Самым подходящим временем они считали по\-

ночь, а самым подходящим местом — нашу маленькую

каюту. Они были от двух до трех дюймов длины, и их бы¬

ло много, целые сотни, и они бегали по нашим телам.

Когда мы попробовали защищаться, они отделялись от

земли и порхали в воздухе, как колибри. Они были го¬

раздо больше наших собственных, снарковских. Может

быть, наши просто еще молоды й не успели вырасти? Но

зато у Тнас на «Снарке» имеются сколопендры, и поря¬

дочные, в шесть дюймов длины. При случае мы их уби¬

вали, чаще всего на койке Чармиан. Дважды они кусали

меня, и оба раза преподло, во сне. Но с беднягой Мар¬

тином было еще хуже. Пролежав в пастели три недели,

он наконец сел... прямо на сколопендру.
Мы вернулись на Малу, забрали еще семерых рекру¬

тов, потом снялись с якоря и попьггались пройти через

предательские рифы. В^тер стих, течение так и несло ча

самую неприятную часть рифа. Как раз в ту минуту, ко¬

гда мы выходили уже в открытое море, ветер повернул

на четыре румба. «Минота» попыталась изменить галс,

но ничего не вышло. Два якоря были потеряны еще в

Тулаги. Отдали последний. Цепь была потравлена на¬

столько, чтобы якорь мог забрать за кораллы. Киль

«Миноты» задел за дно, и ее грот-мачта так закача¬

лась и задрожала, точно собиралась свалиться нам на

головы. Якорная цепь натянулась как раз в ту минуту,

когда огромная волна брккила нас к берегу. Цепь оборва¬

лась. Это был наш последний якорь. «Минота» по¬

вернулась на месте и ринулась в сторону подводных

камней.
На палубе образовался совершенный бедлам. Завер¬

бованные были лесными жителями и боялись моря, в па¬

ническом ужасе они выскочили на палубу, мешая всем.

Наша команда схватилась за ружья. Все знали, что

значит сесть на мель у Малаиты — одной рукой надо хва¬

тать ружье, другой — спасать судно. Что можно было

сделать при таких условиях, я не знаю, но что-то нужчо

было делать, так как «Миноту»'качало и било о корал¬

лы. Туземцы со страха полезли на мачты, не понимая,

что мачты могут сломаться. Спустили вельбот, чтобы он

взял «Миноту» на буксир и не дал ей двигаться даль¬
500

ше на камни, а капитан Дженсен и щтурман (бледный

и едва стоящий на ногах от .лихорадки) вытащили из

трюма какой-то старый якорь, служивший балластом.

На помощь подоспел на вельботе мистер Колфилд со слу¬

жащими миссии.
Когда «Минота» села на риф, нигде не было видно

ни одного челнока, но теперь они плыли со всех сторон,

как ястребы, кружащие над добычей. Наша команда

с ружьями наперевес удерживала их на расстоянии ста

футов, пригрозив открыть огонь, если они приблизятся.

И челноки так и стояли в ста футах от нас, черные и

зловещие, переполненные людьми, которые веслами удер¬

живали их на грани опасного прибоя. В то же время со

всех сторон с холмов сбегались туземцы, вооруженные

копьями, ружьями, стрелами и палицами, пока весь бе¬

рег не покрылся ими. Положение обострялось еще и тем,

что по меньшей мере десять человек наших рекрутов при¬

надлежали именно к этому племени, которое жадно ожи¬

дало на берегу, когда можно будет завладеть табаком, и

мануфактурой, и всем, что было на «Миноте».
«Минота» была крепко построена, а это самое важное

для судна, которое наскочило на рифы. Как ее трепало,

можно судить по тому, что в первые двадцать четыре

часа она оборвала две якорные цепи и восемь тол¬

стых канатов. Вся команда деятельно ныряла, привя¬

зывая новые канаты к якорям. Иногда и цепи и канаты

рвались одновременно. И все же «Минота» еще держа¬

лась. С берега доставили три толстых ствола и подсуну¬

ли под ее киль, чтобы защитить его. Стволы были тотчас

же искрошены, и тросы, на которых они держались,

изорваны, а судно все подпрыгивало, и все еще было це-

ло. Но все же мы оказались счастливее «Айвенго», боль¬

шой вербовочной шхуны, которая села на мель у берегов

Малаиты несколько месяцев назад и была разграблена

туземцами. Капитану и команде удалось спастись на вель¬

боте, и жители лесных и прибрежных селений мигом об¬

чистили судно.
Шквал за шквалом налетал на «Миноту» с бешеным

ливнем, и волны становились все выше. «Юджени» сто-*

яла на якоре в пяти милях в наветренную сторону за мы¬

сом, и с нее нельзя было видеть, что с нами случилось.

По просьбе капитана Дженсена я написал несколько слов
501

капитану Келлеру, умоляя прислать запасные якоря и

канаты. Но никто из туземцев не соглашался до¬

ставить письмо. Напрасно я предлагал пол-ящика таба¬

ку, чернокожие скалили зубы, ухмылялись, и ни один

человек не двинулся. Пол-ящика табаку стоило три фун¬

та стерлингов. Письмо даже при таком ветре можно до¬

ставить за два часа, и, значит, можно было заработать

в эти два часа столько, сколько за полгода на планта¬

циях. Я подошел в лодке к вельботу мистера Колфилда,

который стоял на якоре недалеко от нас. Я думал, его

слова произведут на туземцев большее впечатление.

Он подозвал к себе челноки и, когда его окружило де¬

сятка два челноков, еще раз повторил им о моем пред¬

ложении. Никто не отозвался.
—	Знаю, что вы думаете! —крикнул им миссионер.—

Вы думаете, шхуна набита табаком, и вы его все равно

получите! А я вам говорю, она набита ружьями. И не

табак вы получите, а пули!
Наконец один из туземцев, одиноко сидевший в ма¬

леньком челноке, взял письмо и уехал. В ожидании по¬

мощи на «Миноте» продолжали работать. Опорожни¬

ли бочки с пресной водой, а припасы, паруса и балласт

перевезли на берег. Приятные минутки пережили мы,

когда «Минота» с одного бока переваливалась на дру¬

гой, и люди, спасая жизнь и ноги, скакали через ящики,

реи и двухпудовые железные болванки балласта, катаю¬

щиеся по палубе от борта к борту. Бедная красивенькая

гоночная яхта! Ее палубы и бегучий такелаж были со¬

вершенно разорены. Внизу все было разворочено. На¬

стил в каюте был снят, чтобщ добраться до балласта, и

грязная вода плескалась в трюме. Лимоны, облепленные

мокрой мукой, катались там же, напоминая невыпечен¬

ные пирожки. В капитанской каюте Наката охранял вин¬

товки и патроны.
Наконец через три часа после того, как отбыл наш

посол, с подветренной стороны, скв-озь стену дождя и

вихря, показался вельбот. На нем был капитан Келлер,

мокрый от дождя и брызг, с револьвером за поясом? его

команда была вооружена до зубов, посредине в^лдбота

кучей лежали якоря и канаты, и вельбот летел быстрее

ветра: белый человек спешил на помощь белому челове¬

ку. Круг стервятников-челноБ, так долго ждавших добы¬
502

чи, распался и исчез так же скоро, как образовался.

Теперь у нас было три вель*бота, из которьгх два непре¬

рывно ходили между судном и берегом, а третий возилт

ся с. якорями, связывая лопнувшие канаты. К вечеру,

посоветовавшись друг с другом и прцняв во внимание,

что часть нашей команды и десять рекрутов были из

этих мест, мы отобрали оружие у команды. Ружья бы¬

ли переданы пятерым служащим миссии, явившимся к

нам с мистером Колфилдом.
Поздно ночью мистер Колфилд получил предо¬

стережение: за голову одного из наших рекрутов, ока¬

зывается, была назначена награда в пятьдесят саженей

раковин (местная монета) и сорок свиней. Так как за¬

хватить судно не удалось, туземцы решили заполучить

эту голову. Раз начинается кровопролитие, никогда нель¬

зя сказать заранее, чем оно кончится; поэтому капитан

Дженсен вооружил вельбот и отправился на нем в глубь

бухты. Уги, один из нашей команды, встал на носу и го¬

ворил от имени капитана. Уги был очень взволнован

Предостережение капитана Дженсена, что всякая лод¬

ка, приблизившаяся ночью к судну, будет расстреляна,

он перевел как^-то очень воинственно, закончив эффект¬

ной фразой, приблизительно в таком роде: «Вы убиваете

капитана, я пью его кровь и умираю с ним!»
Туземцы удовлетворились тем, что сожгли один из

пустых домоа при миссии, а затем ушли в лес. На следу¬

ющий день подошла «Юджени». Три дня и две ночи би¬

лась «Минота» на рцфах. Но она все-таки выдержала;

ее киль был освобожден, и ее отвели в спокойное место.

Здесь мы распрощались с нею и со всеми находящимися

на ней и пересели на «Юджени», направляющуюся на

остров Флориду.
Примечание автора. Чтобы доказать, что мы на «Снар-

ке» не какие-нибудь мозгляки, как можно было бы за¬

подозрить по постигшим нас болезням, привожу следую¬

щую дословную выписку из корабельного журнала «Юд¬

жени».. Эта.выписка может дать представление о том,

что такое плавание у Соломоновых островов,
У лава. Четверг, 12 марта 1908 года.
Утром отправили на берег шлюпку. Достали груз'

кокосовых^ орехов. 4 ООО копры. Капитан лежит в

лихорадке.
503

Улава. Пятница, марта 1906 года.
Купили орехов 1,5 тонны. Подшкипер и капитан

лежат в лихорадке.
Улава. Суббота, 14 марта 1908 года.
В полдень подняли якорь и при слабом 0N0 от¬

плыли в Нгора-Нгора. Якорь бросили на глубине

8 саженей — кораллы и раковины. Подшкипер ле-

жит в лихорадке.
Нгора-Нгора. Воскресенье, 15 марта 1908 года.
На рассвете обнаружили, что рабочий Багуа умер

ночью от дизентерии. Он проболел около двух не¬

дель. На закате сильный шквал с NW (приготови¬

ли запасный якорь). Шквал длился 1 ч. 30 м.
В море. Понедельник, 16 марта 1908 года.
Взяли курс на Сикиану в 4 часа дня. Ветер утих.

Сильные шквалы в течение ночи. Капитан болен

дизентерией, а также один матрос.
В море. Вторник, 17 марта 1908 года.
Капитан и два матроса больны дизентерией. У под¬

шкипера лихорадка

В море. Среда, 18 марта 1908 года.
Сильное волнение. Подветренный борт все время

заливает водой. Идем под зарифленными паруса¬

ми. Капитан и три матроса больны дизентерией.

Подшкипер лежит в лихорадке.
В море. Четверг, 19 марта 1908 года.
В течение ночи шквалы, достигавшие силы урага¬

на. Капитан и шесть матросов больны дизентерией.

В море. Суббота, 21 марта 1908 года.
Повернули в сторону от Сикианы. Весь день шква¬

лы с ливнями и бурное море. Капитан и большая

часть команды больны дизентерией. У подшкипера

лихорадка.
И так изо дня в день, причем большинство команды

лежит в дизентерии, продолжает корабельный журнал

<гЮджени». Нечто новое случилось только 31 марта, ко¬

гда подшкипер заболел дизентерией, а капитана свали¬

ла лихорадка.
ГЛАВА XVI
ВРАЧ-САМОУЧКА
Когда мы отплыли из Сан-Франциско, я знал о бо¬

лезнях приблизительно столько же, сколько адмирал

швейцарского флота о море. И вот прежде всего позволь¬

те мне дать один совет всякому, кто вздумает отпра¬

виться в какие-нибудь необычайные местности под тропи¬

ками. Прежде всего сходите в первоклассную аптеку —
504

такую, где работают настоящие специалисты, знающие

решительно все. Вызовите одного из таковых и перегово¬

рите с ним основательно* Запишите тщательно все, что

он вам скажет. Составьте список всего того, что он поре¬

комендует взять с собой. Напишите чек на общую сумму

1Г... разорвите его.
Я очень жалею, что не поступил так. Теперь я знаю,

что самое умное было бы купить одну из тех готовых чу¬

додейственных аптечек, которые так любят капитаны су¬

дов четвертого разряда. В такой аптечке каждая баноч¬

ка имеет номер. На внутренней стороне крышки поме¬

щается краткое руководство: № 1 — зубная боль; № 2 —

оспа; № 3 — расстройство желудка; № 4 — холера;

№ 5 — ревматизм — и так все существующие болезни

подряд. Я бы по крайней мере употреблял их, как один

почтенный шкипер, который, истратив № 3, смешивал

№ 1 и № 2, или, когда выходил № 7, давал своей коман¬

де № 4 и № 3 до тех пор, пока № 3 не выходил, в свою

очередь; тогда он принимался за № 5 и № 2.
Что же касается моей аптеки, то, за исключением су¬

лемы (рекомендованной мне для хирургических опера¬

ций, которых я ни разу не делал), она оказалась со¬

вершенно бесполезной. Она была хуже, чем бесполез¬

ной, так как занимала много места, которое я мог бы ис¬

пользовать гораздо лучше.
Хирургические инструменты — это дело другое. Мне,

правда, еще ни разу не пришлось пользоваться ими

всерьез, но мне не жаль места, которое они занимают.

Достаточно вспомнить о них, чтобы почувствовать себя

уверенней. Это своего рода страхование жизни, но только

гораздо приятнее, ибо в мрачной игре со страхованием

выигрывает только тот, кто умирает. Положим, я не знаю,

как ими пользоваться, и ничего не понимаю в хирургии.

Но ведь придет нужда, так разбирать не станешь — а

разве знаешь, когда она придет? И не случится ли это

за тысячу миль от твердой земли и не будет ли до бли¬

жайшего порта двадцать дней пути?
Решительно ничего не знал я и о лечении зубов, но

один из моих друзей снабдил меня на дорогу щипцами,

а в Гонолулу я купил книгу о зубах и зубных болезнях.

В том же тропическом городе я ухитрился раздобыть

череп, у которого я вырвал все зубы быстро и безболез¬
505

ненно. С такой подготовкой я был готов, хотя и не горел

желанием, расправиться с любым зубом, который мне

попадется. Первый случай представился мне в Нукухи-

ве на Маркизских островах; это был зуб маленького ста¬

рого китайца. И тут у меня со страху начался своего ро¬

да приступ лихорадки, и я предоставляю решить всяко¬

му здравомыслящему человеку: мыслимое ли это дело—в

лихорадке, с дрожащими руками и сердцебиением высту¬

пать в роли бывалого зубодера? Мне не удалось обма¬

нуть бедного китайца. Он был напуган не меньше моего и

даже чуть-чуть больше. Я почти забыл о своем страхе, бо¬

ясь, как бы он не сбежал. Клянусь вам, если бы он попро¬

бовал удрать, я дал бы ему подножку, сел бы на него и

стал бы ждать, пока он не придет в себя и не успокоится.
Мне очень хотелось выдернуть этот зуб, а Мартину

хотелось заснять меня в момент операции. Чармиан то¬

же пришла со своим аппаратом. Так мы и тронулись в

путь. Мы жили в доме, который когда-то назывался клу¬

бом, в те времена, когда Стивенсон приезжал на Мар¬

кизские острова. На веранде (где он провел столько при¬

ятных часов) свет оказался нехорош, то есть для сним¬

ков. Я двинулся в сад со стулом в одной руке и все¬

возможными щипцами в другой, и колени мои стучали

друг о друга неприличнейшим образом. Бедный старик

китаец шел вслед за мной и тоже дрожал. Чармиан

и Мартин с «кодаками» замыкали шествие. Мы нырнули

в тень авокадовых деревьев, прошли между кокосовыми

пальмами и вышли на полянку, удовлетворявшую фо¬

тографическим требованиям Мартина.
Я взглянул на зуб и обнаружил, что решительно ни¬

чего не помню о зубах, которые выдергивал из черепа

месяцев пять назад. Сколько у зуба корней? Один, два,

три? То, что виднелось снаружи, было очень хрупко с

виду, и я знал, что должен ухватить зуб где-то поглуб¬

же, в десне. Было положительно необходимо знать, сколь¬

ко у него корней. Я сходил домой за книгой о зубах и

зубных болезнях. У моей несчастной жертвы был такой

вид, как у его приговоренных к смерти соотечественников

(сужу по фотографиям), когда они на коленях ожидают

удара меча, который должен снести им голову.
—	Только не дайте ему уйти,— шепнул я Мартину,

отправляясь за книгой.— Я очень хочу выдернуть зуб.
506

—	Ну, разумеется! — восторженно отвечал он из-за

аппарата.—.Я очень хочу вас сфотографировать.
В эту минуту я пожалел, китайца.
Хотя в книге не было ничего относительно выдергива¬

ния зубов, все-таки это была отличная книга: на одном

из рисунков я нашел все зубы, и все их корни, и как они

сидят в челюсти. Теперь нужно было выбрать щипцы,

У меня их было семь пар, но какие взять, я не знал. Не

хотелось, чтобы вышла какая-нибудь ошибка. Когда я

стал со звоном перебирать эти орудия пытки, несчаст¬

ная жертва окончательно потеряла присутствие духа и

стала изжелта-зеленой. Она пожаловалась было на солн*

це, но оно было необходимо для съемки, так что при¬

шлось стерпеть и это. Наконец я наложил щипцы, а па¬

циент вздрогнул и упал духом окончательно.
—	Вы готовы? — крикнул я Мартину.
—	Готов! — отвечал он.
Я де|рнул. О боги! Зуб едва держался... Он выскочил

в то же мгновение. Я с торжеством поднял его высоко ма

щипцах!
—	Всадите назад, пожалуйста, всадите назад! —

взмолился Мартин.— Нельзя так скоро, я ничего не

успел!
И старичок китаец снова, сел, и я всадил ему зуб и

снова выгащил. Мартин щелкнул затвором. Подвиг был

совершен. Гордость? Упоение? Да! Ни один охотник,

конечно, не гордился так первым убитым оленем, как я

моим первым зубом... Я это сделал! Я! Своими собствен¬

ными руками и парой щипцов я сделал это сам (не счи¬

тая того покойника, которому принадлежал забытый

череп)!
Следующим моим пациентом был матрос-таитянин.

Он был небольшого роста и едва держался на ногах от

зубной боли, терзавшей его уже много дней и много но¬

чей. Прежде всего я разрезал десну. Я, конечно, не знал,

как это делается, но все-таки разрезал. Тащить зуб бы\о

очень трудно, и я очень долго возился. Человек этот был

героем. Он охал и стонал, и я боялся, что он потеряет

сознание. Но он все же не* закрывал рта и не мешал мне

тащить. И в конце кошдов я зуб выдрал.
. После этого я готов был принять кого угодно—состоя¬
507

ние духа, самое благоприятное для Ватерлооского пора¬

жения. И оно наступило. Звали мое поражение Томми.

Это был здоровенный дикарь (язычник к тому же), и о

нем ходила худая, слава. Он отличался склонностью к

насильственным деяниям: так, например, он забил на/

смерть двух жен. Его отец и мать были откровенными

людоедами. Когда он сел в кресло, а я всунул ему в рот

щипцы, я. заметил, что он сидя такого же роста, как я

стоя. Я знал, что иногда такие большие люди, склонные

к жестокости, не переносят боли; поэтому я за него опа¬

сался. Чармиан схватила его за одну руку, Уоррен — за

другую. И грянул бой. В то мгновение, когда щипцы сда¬

вили ему зуб, он сдавил щипцы челюстями. А обе его

руки взлетели и ухватились за мою руку. Я держал креп¬

ко, и он держал крепко. Чармиан и Уоррен тоже дер¬

жали крепко.
Нас было трое против одного, да еще я ухватил его

за больной зуб, НТО было уже и вовсе не по правилам; но,

несмотря на такое неравенстэо сил, дикарь нас одолел.

Щипцы соскользнули, проехавшись по его верхним зубам

с душераздирающим визгом, и выпали изо рта. Несчаст¬

ный с кровожадным воплем подскочил, и мы трое полете¬

ли на пол. Мы ожидали, что он растерзает нас. Но этот

дикарь с кровавой репутацией только завыл и снова упал

в кресло. Он сжал голову обеими руками и стонал, сто¬

нал, стонал. Он не хотел ничего слушать. Он считал ме¬

ня шарлатаном. Мое безболезненное удаление зубов бы¬

ло обманом, издевательством и низкой саморекламой.

Мне до такой степени хотелось вырвать его зуб, что я

готов был дать дикарю взятку. Но профессиональная

гордость не позволила сделать это, и я отпустил его с не-

выдернутым зубом. То был единственный случай в моей

практике, когда мне не удалось добиться своего. С тех

пор я не пропустил уже ни одного зуба. Да, вот на днях

только я сам вызвался отправиться в лодке на трое суток

пути да еще против ветра, чтобы вырвать зуб одной

миссионерке. Я сильно рассчитываю к концу плавания

на «Снарке» научиться делать мостики и ставить золо¬

тые коронки.
Потом вот еще что. Я не знаю хорошенько, что это

такое: африканская язва или нет,— один доктор на Фид¬

жи сказал мне, что да, а миссионер на Соломоновых ост¬
508

ровах, что нет, во всяком случае, я смело утверждаю, чго

эта болезнь — вещь крайне неприятная. Такое уж вы¬

пало мне счастье: в Таити я нанял магроса-француза,

который, когда мы вышли в море, оказался болен отвра¬

тительной накожной болезнью. «Снарк» был слишком

мал и жил слишком по-семейному, чтобы такого боль¬

ного можно было оставить; но пока мы добрались до

твердой земли, я волей-неволей принужден был лечить

его. Я почитал книги и принялся за лечение, обливаясь

каждый раз антисептическими средствами. Когда мы до¬

ехали до Тутуилы, нам не только не удалось там оставить

его, но портовый врач объявил из-за него карантин все¬

му «Снарку» и не позволил даже коку высадиться на бе¬

рег. Наконец в Апии, на Самоа, мне удалось посадить его

на пароход, идущий в Новую Зеландию. Здесь, в Апии,

москиты здорово искусали мне ноги у щиколоток, и я,

надо сознаться, основательно расчесал искусанные места.

Когда мы дошли до Саван, у меня образовалась неболь¬

шая язва на подошве. Я решил, что это от жары и от ед¬

ких испарений лавы, по которой я много ходил. Помазать

мазью — и все пройдет, думал я. От мази ранку скоро

затянуло, но тотчас же вокруг началось воспаление, вновь

образовавшаяся кожа сошла, и язва стала еще ^льше.

И так повторялось много раз. Много раз затягивалась

рана кожей, но тотчас же вокруг начиналось воспаление,

и в результате язва увеличивалась. Я был озадачен и

испуган. Бею жизнь я гордился тем, что на моей коже

все быстро заживает, но язва никак не желала заживать.

Наоборот, день ото дня она разъедала мою кожу и, про¬

ев ее насквозь, принялась за мышцы.
В это время «Снарк» был в открытом море, направля¬

ясь на Фиджи. Я вспомнил француза-матроса и первый

раз в жизни испугался не на шутку. Появились еще че¬

тыре такие же язвы, или, вернее, нарывы, и болели так,

что я не спал ночей. Я только и думал, как бы поскорее

добраться до Фиджи и, оставив там «Снарк», само-му

отправиться пароходом в Австралию к врачам-специали-

стам. А тем временем я, как врач-самоучка, продолжал

действовать по мере своего разумения, Я перечел все

медицинские книги^ которые у нас были, но не встретил

ни одной строчки, ни одного словечка о моей болезни.

Я решил подойти к проблеме попросту. Меня съедают
509

какие-^о злокачественные гнойники. Очевидно, действует

какое-то сильное органическое отравление. Отсюда два

вывода. Во-первых, найти противоядие. Во-вторых, гной¬

ники, очевидно, нельзя лечить наружными средствами, на¬

до прибегнуть к внутренним. В качестве противоядия я

решил взять сулему. Самое название показалось мне весь¬

ма сильным. Вот именно — огнем против огня! Меня по¬

жирал сильнодействующий яд — я двинул против него

другой сильнодействующий яд. В продолжение многих

дйей я чередовал промывание сулемой с промываниями

перекисью водорода, и когда мы достигли Фиджи, четы¬

ре нарыва из пяти совершенно прошли, а пятый стал ве¬

личиной с горошину.
Теперь я почувствовал себя специалистом по частй

лечения африканской язвы, но в то же время и к ней ис¬

пытывал большое уважение. Не так отнеслась к этому

происшествию остальная команда «Снарка». Для них ви¬

деть — не значило уверовать. Все они видели мое отчаян¬

ное положение, и у каждого из них — я глубоко убея^-

ден в этом — была подсознательная уверенность в том,

что его превосходный, здоровый организм, его замеча¬

тельная природа не допустили бы внедрения такого мерз¬

кого яда, как это допустила моя анемичная, никудышная

природа. В Гавани Решения на Новых Гебридах Мартину

пришло в голову прогуляться по лесу босиком, и он вер¬

нулся на «Снарк» с многочисленными порезами и ссади¬

нами на ногах.
—	Следовало бы быть поосторожнее,— предостерег

я.— Я тебе дам немного сулемы, чтобы промыть порезы.

На всякий случай, понятно?
Мартин усмехнулся весьма высокомерно. Он не сказал

ничего, но все же мне дано было понять, что он не таков,

как другие (этим другим мог бьггь только я), и что че¬

рез несколько дней его ссадины заживут. Он прочел мне

поучительную лекцию о редкостной чистоте своей KjpOBH

и ее удивительной целительной силе. Когда он кончил, я

чувствовал себя совсем уничтоженным. Видно, я был не

такой, как другие, и кровь у меня была не такая чистая.
Однажды при глаженье белья Наката наш бой при¬

нял свою ногу за подставку для утюга и получил ожог

в три дюйма длины и пол дюйма ширины. И он тоже вы¬

сокомерно усмехнулся, когда я предложил ему сулему, на-
510

паминая о собственном горьком опыте. Мне дали понять,

очень вежливо и осторожно, что причиной всего была моя

плохая кровь, а, мол, его японская порт-артурская кровь

самая первосортная, и наплевать ему на все микробы.
Вада, повар, находился однажды в лодке во время

неудачной высадки, и ему пришлось спрыгнуть в воду

и помогать тащить лодку к берегу через прибой. Он силь¬

но изрезал ноги о раковины и кораллы. Я предложил

ему склянку с сулемой. И опять мне пришлось вытер¬

петь усмешку превосходства, и опять мне дали понять,

что кровь Вады— хорошая кровь, от нее попало русским,

попадет когда-нибудь Соединенным Штатам, а если бы

его кровь не смогла противостоять нескольким пустячным

царапинам, то он сделал бы себе со стыда харакири.
И тогда я понял, что врачу-самоучке не добиться при¬

знания на своем судне, даже если он и вылечит самого

себя. Вся команда считала, что я просто тихо помешался

на язвах и сулеме. Но если у меня самого не чистая кровь,

это еще не значит, что и у других кровь не в порядке.

Я перестал предлагать свои услуги. Время и микробы бы¬

ли за меня, и мне оставалось только ждать.
—	Что-то мои порезы как будто загрязнились,— ска¬

зал Мартин несколько времени спустя, вопросительно по¬

глядывая на меня.— Я думаю, если их промыть, все бу¬

дет в порядке,— прибавил он, видя, что я молчу.
Еще два дня прошло, а порезы не заживали,— и я

как-то наткнулся на Мартина, моющего ноги в ведре

горячей воды.
—	Горячая вода — лучшее средство!—воскликнул он

с одушевлением.— Не то что там всякие докторские сна¬

добья! К утру все пройдет, увидишь.
Но к утру взгляд его стал беспокойным, и я знал, что

близится час моего торжества.
—	Пожалуй, я попробую что-нибудь из твоих ле¬

карств,— объявил он в тот же день к вечеру.— Вряд ли

это поможет, конечно, но все-таки надо попробовать.
Вскоре после этого и гордая японская кровь явилась

за лекарством, и я окончательно унизил ее, объяснив

охотно и детально мой метод лечения. Наката тщательно

выполнял мои указания, и язвы его уменьшались с каж¬

дым днем. Вада был вообще апатичнее, и лечение его шло

хуже. Но Мартин все еще сомневался, и так как он не из¬
511

лечился сразу, то стал проповедовать теорию, что даже

в тех случаях, когда лекарство хорошо, оно не может

быть хорошо для всех. На него, например, сулема пе

. действует. Да и откуда я могу знать, что это и есть на¬

стоящее средство? Разве у меня есть опыт? То, что я вы¬

лечился, еще не доказывает, что я вылечился именно бла¬

годаря сулеме. Бывают же совпадения. Несомненно, что

существует какое-то настоящее лекарство от язв, и ко¬

гда он попадет к настоящему врачу, он его узнает и по¬

лучит — и выздоровеет.
Примерно в это время мы прибыли на Соломоновы

острова. Архипелаг этот — отнюдь не санаторий, это ска¬

жет любой врач. После самого непродолжительного пре¬

бывания на Соломоновых островах я впервые в жизни яс¬

но представил себе, до чего хрупки ткани человеческого

тела. Наша первая стоянка была в Порте-Мария на ост¬

рове Санта-Анна. Единственный белый человек в порту,

торговый агент, подошел к нам на вельботе. Его звали

Том Батлер, и он был великолепным примером того, во

.что может обратиться здоровый человек на Соломоно¬

вых островах. Он лежал на дне вельбота недвижно,

словно умирающий. На его лице не только не было ни

малейшего следа улыбки, но даже никакого сознатель¬

ного человеческого выражения. То была унылая мертвая

голова, череп, который даже уже не скалится. У Батлера

тоже были африканские язвы и преогромные. Нам при*

шлось втаскивать его на палубу «Снарка». Он уверял, что

прекрасно себя чувствует, что лихорадки у него давно

не.было, и что, не считая руки, все у него в порядке. Рука

у него была парализована, но он отрицал это. Какой там

паралич, если у него и раньше бывало такое и проходи¬

ло-бесследно! Просто обычная местная болезнь на Сан¬

та-Анна, объяснял он, пока его вели в каюту, а его мерт¬

вая рука билась о ступеньки. Это был, без сомнения, са¬

мый страшный и мрачный гость из всех посетивших нас

на «Снарке», а у нас бывали и с проказой и с элефан¬

тиазисом.
Мартин осведомился у него о фрамбезии, африкан¬

ской язве, потому что уж кому и знать, как не ему. Мы

могли судить об этом по его рукам и ногам, сплошь по¬

крытым рубцами, и по новым гноящимся язвам на ста¬

рых рубцах.
512

—	о, к язвам-то привыкаешь! — заявил Том Бат¬

лер.— Язвы что, пустяки, если только они не въелись

слишком глубоко. А вот если они дойдут до артерий, то

проедают их стенки — и тогда дело конченое, собирайся

на кладбище. Как раз за последнее время умерло от язв

несколько туземцев. Но это неважно в конце концов. Не

язвы, так что-нибудь другое. На то это и Соломоновы

острова.
Я заметил, что с этого времени Мартин стал отно¬

ситься к своим язвам со все возрастающим интересом.

Он стал чаще и аккуратнее промывать их сулемой, а в

разговоре все с большим одушевлением вспоминал пре¬

красный климат Канзаса и прочие его прелести. Мы с

Чармиан полагали, что Калифорния — единственное ме¬

сто, где все хорошо. Генри клялся островом Рана; Тэхэи

превозносил Бора-Бора; Вада и Наката слагали стансы

в честь здорового климата Японии.
Однажды вечером, когда «Снарк» огибал остров Уги,

отыскивая одну хваленую якорную стоянку, к нам подо¬

шел на вельботе английский миссионер мистер Дрью,

направлявшийся в Сан-Кристоваль, и мы пригласили его

у нас отобедать. Мартин, чьи ноги были забинтованы,

словно у мумии, как всегда, свернул разговор на язвы.
—	Да,— сказал мистер Дрью,— на Соломоновых ост¬

ровах это вещь обычная. Все приезжие белые страдают

такими язвами.
—	У вас они тоже бывали? — спросил Мартин, оскор¬

бленный в своих лучших чувствах тем, что у миссионе¬

ра англиканской церкви может быть столь вульгарное за¬

болевание.
Мистер Дрью кивнул, прибавив, что не только были,

но и сейчас еще есть, так что он все еще продолжает

лечение.
—	А чем вы их лечите? — тут же выпалил Мартин.
В ожидании ответа сердце мое остановилось. Этот от¬

вет должен был восстановить или погубить навсегда мою

докторскую репутацию. Мартин — это я видел — был

твердо уверен в ее "гибели. И тогда последовал ответ,

благословенный ответ!
—	Сулемой,— сказал мистер Дрью.
Мартин сдался, честно признав себя окончательно

лобе^денным, так что я думаю, попроси я у него в эту
33.	Джек Лондон. Т. VI.	513

минуту разрешения выдернуть один зуб, он не отказал

бы мне и в этом.
Все белые на Соломоновых островах страдают этой

болезнью, й каждый порез й каждая царапина озна¬

чают образование новых язв. У всех, с кем я встречался,

они были, и у девяти из десяти еще не прошли окон¬

чательно. Было, впрочем, одно исключение. Один моло¬

дой человек, пробывший в общем здесь около пяти ме¬

сяцев, на десятый день после приезда слег от лихорад¬

ки н затем болел лихорадкой так часто, что у него не бы¬

ло ни времени, ни подходящего случая получить язвы.
На «Снарке» язвы были у всех, кроме Чармиан. Бла¬

годаря этому самомнение ее было не меньше, чем само¬

мнение Японии или Канзаса. Она считала, что тут все

дело в чистоте крови, и по мере того как проходили дни,

она все чаще и больше распространялась па тему о чис¬

тоте своей крови. Говоря между нами, я приписывал этот

«имМунитет>^ тому простому факту, что она женщина, а

потому ей не приходится ранить руки на тяжелой рабо¬

те*, как нам, трудящимся мужчинам, в поте лица своего

ведущим «Снарк» вокруг света. Ей я, конечно, не гово¬

рил этого. Я не хотел ранить ее душу грубыми фактами.

К тому «же я был доктором — пусть хотя бы любителем,—

я знал' о болезнях больше, чем она, и понимал, что вре¬

мя— мой Лучший союзник. К несчастью, я не сумел вос¬

пользоваться услугами этого союзника, когда он препод¬

нес мне'отличную язвочку на ее щиколотке. Я так поспеш¬

но применил антисептическое лечение, что язва зажила

раньше, чем Чармиан удостоверилась в ее существовании.

И опять я очутился в роли пророка, непризнанного в сво¬

ем отечестве; дажб хуже, меня обвинили в том, что я

нарочно вводил ее в заблуждение, пытаясь уверить, буд¬

то у нее действительно образовалась язва. Ее чистая

кровь негодовала еще пуще прежнего, так что я принуж¬

ден был уткнуться носом в книги по навигации и молчать.

И наконец день настал. Мы как раз плыли вдоль берегов

Малаиты.
—	Что это у тебя на ноге внйзу?
—	Ничего,— отвечала она.
—	Прекрасно,— сказал я,— но все равно лучше при¬

ложи сулему. А недели через две или три, когда ранка

заживет и останется толь^ко шргам,— он останется у те¬
514

бя до конца твоих дней,— можешь позабыть о чистоте

своей крови и о своих славных предках и тогда расска¬

жешь мне; что ты думаешь об африканской язве.
На этот раз язва была величиною с серебряный дол¬

лар и не проходила три недели. Бывали дни, когда Чар-

К1иан не могла ходить от боли, и почти каждый день она

твердила, что щиколотка — самое болезненное и неприят¬

ное м^то для язвы. Я, в свою очередь, доказывал, что

гораздо больнее, когда язва открывается на ступне. Ре¬

шить наш спор мы предоставили Мартину, а он не со¬

гласился ни с той, ни с другой стороной, уверяя, что

хуже нет, когда язва у человека на икре.
Но с течением времени и язвы, теряют прелесть но¬

визны. В настоящую минуту, когда я пишу это, у меня

пять язв на руках и три на голени. У Чармиан две — по

обеим сторонам правой ступни, Тэхэи сходит с ума от

своих. У Мартина на голени новые раны, затмившие

все прежде бывшие. А у Накаты их несколько десятков.

Но история «Снарка» ничем не отличается от истории

всех судов, заходивших на Соломоновы острова с момен¬

та их открытия. Выписываю следующее место из «Ука¬

заний по мореплавателям»:
«Команды судов, пробывших более или менее продол¬

жительное время на Соломоновых островах, страдают

от злокачественных язв, неизменно образующихся на мес¬

те ран и повреждений».
По вопросу о лихорадке «Указания» такие же мало¬

утешительные.
«Новоприбывшие рано или поздно заболевают лихо¬

радкой. Туземцы также подвержены ей. Число смерт¬

ных случаев среди белых в 1897 году составляло девять

на пятьдесят».
Думаю, что некоторые из этих смертей были случай¬

ными.
У нас первым слег с лихорадкой Наката. Это случи¬

лось в Пендефрине. За ним последовали Вада и Ген¬

ри. Потом сдалаЧармиан. Мне удалось выдержать не¬

сколько месяцев, но когда я свалился в свою очередь,

через несколько дней слег и Мартин, очевидно, из чувст¬

ва товарищества. Из нас семерых держался только Тэ-

хэи, но его тоска по родине была хуже всякой лихорадки.

Наката, как и всегда, в точности выполнял все предпи¬
515

сания, так что к концу третьего припадка научился, про¬

потев два часа и проглотив, от тридцати до сорока гран

хинину, через сутки уже вставать на ноги, хотя» конетао,

испытывал страшную слабость.
Вада и Генри были трудными пациентами. Внача¬

ле Вада страшно перепугался. Он был твердо убежден,

что звезда его закатилась и . что Соломоновы острова

будут его могилой. Он знал, что жизнь здесь ценится де¬

шево. В Пендефрине он видел, как свирепствует дизен¬

терия, и, на свое несчастье, присутствовал на погребе¬

нии одной из ее жертв; умершего вынесли на железном

листе и бросили в яму без гроба и без всяких похоро!!-

ных церемоний. Здесь у всех была лихорадка, у всех бы¬

ла дизентерия, у всех было все. Смерть была самой обык¬

новенной вещью. Сегодня жив, завтра умер, и Вада со¬

вершенно забыл про сегодняшний день, думая, что уже

наступило завтра.
Он не заботился о свонх язвах, забывал промывать

их сулемой, расчесывал их , без удержу ?и, конечно,

разнес, заразу по всему телу. Он не выполнял также

предписаний по, части лихорадки и в результате валялся

8 припадке по пять дней, когда совершенно достаточно

было одного. Здоровенный гигант Генри вел себя так же

глупо. Он решительно отказался принимать хинин на

том основании, что несколько лет назад, когда у негр

была лихорадка, доктор давал ему какие-то пилюли, ни

цветом, ни. величиной не похожие на таблетки хинина,

предлагаемые мною. Так они вдвоем с Вадой и мучались.
Но я перехитрил их. обоих, вылечив лекарством, для

них самым подходящим -г внушением. Они верили в

свои дурные предчувствия и считали, что. скоро умрут.

Я заставил их проглотить хорошую порцию хинина и стал

мерить их температуру. В первый раз я пользовался тер¬

мометром, приложенным к моему знаменитому ящику с

медикаментами, и немедленно же убедился, что он ни¬

куда не годится, ибо сделан для сбыта, а вовсе не для

трго, чтобы им пользовались. Но, стоило бы мне заикнуть¬

ся моим, пациентам, что термометр испорчен, и в самом

скором времени у нас. на «Снарке» было бы два трупа.

Можете ли вы поверить, температура у них была сорок

градусов. Я торж^ественно поставил им по очереди термот

метр в рот, выразил на своем лице несо?^ненное удовлетво-
516

рение и очень весело сообщил, что температура у них —

тридцать восемь. Затем я снова напичкал их хинином и

предупредил^ что если они теперь будут чувствовать се¬

бя очень слабьщи и совсем больными, то это только эт

хинина; и оставил их выздоравливать. И они выздорове¬

ли* хотя Вада упирался. Ну, скажите, если человек ма¬

жет умереть по недоразумению, то разве уж так без¬

нравственно заставить его жить по недоразумению?
Белая раса все-таки самая живучая; Один из наших

двух японцев и оба таитянина так перепугались, что лх

нужно было ободрять, утешать, веселить — просто на¬

сильно тащить обратно к жизни. Чармиан и Мартин ог-

носились к своим болезням спокойно и жизнерадостно,

особого значения им не придавали и с прежней ровной

уверенностью шли по дороге жизни. Когда Вада й Генри

решили, что они скоро умрут, Тэхэи тоже не выдержал

и целыми часами молился и плакал. А Мартин чертыхал¬

ся — и выздоровел. И Чармиан тоже между стонами

строила планы о том, что будет делать, когда поправится.
Чармиан выросла вегетарианкой и гигиёписткой. Те¬

тя Hetra, воспитавшая ее, >кила в здоровом климате и

совершенно не верила в лекарства. Чармиан тоже не ве¬

рила. Кроме того, она лекарства не воспринимала. Их

действие на ее организм бывало хуже, чем сама болезнь.

Но все же она выслушивала мои доводы в пользу хини¬

на и согласилась на' него как на меньшее зло; благода¬

ря этому приступы были короче, легче и реже. Мы по¬

знакомились с одним миссионером, мистером Колфил¬

дом, оба предшественника которого умерли от лихорад¬

ки меньше чем в шесть месяцев. И он, так же, как и они,

был сторонником гомеопатии, но в первый же приступ

лихорадки сделал сильное отклонение в сторону алло¬

патии и хинина — и выздоровел.
Но бедный Вада! Последней каплей, переполнившей

чашу его терпения, было путешествие с нами на Малаи-

ту* остров людоедов — путешествие на маленьком судне,

на котором, прямо в каюте, всего полгода назад был

убит капитан. Кай-кай — значит «есть», и Вада был

твердо убежден, что и он пойдет на «кай^кай». Мы жили

там, вооруженные до зубов, мы день и ночь были насто¬

роже; даже купаясь в устье пресноводной реки, мы ста¬

вили на страже наших чернокожих матросов с ружьями
517

-в руках. Мьг встречали английские военные суда, сжи¬

гавшие целые деревни и. расстреливавшие туземцев в

наказание за убийство белых. Туземцы, за головы ко¬

торых была назначена награда, искали у нас . на судне

спасения. Смерть и убийство бродили вокруг нас. Ино¬

гда в глухих уголках острова мы получали предостере¬

жения от дружелюбно расположенных туземцев о гото¬

вящихся на нас нападениях. За нашим судном числилзл

долг Малаите в две белые головы, и их могли потребовать

в любую минуту. И в довершение всего мы еще сели на

мель, где одной рукой должны были работать, спасая

судно, а в другой держали винтовку, не давая прибли¬

зиться туземцам, жаждавшим разграбить судно. И в

конце концов Вада не выдержал и сбежал со «Снарка»

на остров Изабель, сбежал в проливной дождь, между

двумя приступами лихорадки, рискуя схватить воспале¬

ние легких. Если его там не съедят и если он не умрет от

лихорадки или от язв, которые свирепствуют, на этом

острове, он может, надеяться — в случае, ес^и ему очень

повезет,. конечно,-г- недель через шесть или восемь пере¬

браться с этого острова на соседний. Он никогда не дове¬

рял моим- медицинским познаниям, а ведь я в свое

время с первой же попытки вполне успешно выдернул

ему два зуба.
В течение многих месяцев «Снарк» был плавучей боль¬

ницей, и я должен сказать, что мы постепенно привык¬

ли к этому. В лагуне Мэриндж, где мы подняли из во¬

ды и чистили корпус «Снарка», случалось иногда, что

только один из нас был в состоянии спускаться на воду,

да и на берегу. все трое белых поселенцев лежали в

лихорадке. В настоящую минуту, когда я пишу это, мы

-путаемся в открытом море, где-то к северо-востоку от

острова Изабель, в поисках острова . Лорд-Хау, который

представляет собой небольшой атолл, а потому, и заме¬

тить его нельзя, пока не подойдешь к нему вплотную.

Хронометр испортился. Солнца все равно не видно, и

ночью нельзя наблюдать звезды, потому что уже много-

много дней подряд мы не выходим из шК'валов и ливней.

Кока у нас нет. Наката, который взялся быть одновре¬

менно и коком и боем, лежит в лихорадке. Мартин толь¬

ко поднялся и слег опять. Чармиан, у которой лихорадка

возвращается через правильные промежутки, времени,
518

изучает свою записную книжечку, пытаясь вычислить, ко¬

гда ей ждать следующего приступа. Генри уже погло¬

щает хинин — тоже в ожидании приступа. А так как

мои приступы налетают я сваливают меня совершенно

внезапно, то я никак не могу определить заранее^ когда

свалюсь. По недоразумению мы отдали последний мешок

муки одному белому, у которого вышла вся мука. А те-

перь мы не знаем, когда доберемся до суши. Наши со-

ломоно-вы язвы более многочисленны и более нестерпи¬

мы, чем когда-либо. Сулему случайно забыли на берегу

в Пендефрине; перекись водорода подходит к концу; те¬

перь я делаю опыты с борной кислотой, лизолом и анти-

флогестином. Право же, если мне не удастся стать зна¬

менитым доктором, то, во всяком случае, не от недостат¬

ка практики.
1.	Р. S. Прошло две недели с тех пор, как были на¬

писаны последние строки, и Тэхэи, единственный здоро¬

вый среди нас, вот уже десять дней лежит в жесточай¬

шей лихорадке, которая у него приняла особенно тяже¬

лую форму. Температура у него была почти постоянно

4Г, а пульс— 115.
2.	Р. S. В открытом море, между Тасманией и проли¬

вом Маннинга.
У Тэхэи приступы злокачественной лихорадки—самой

тяжелой формы малярии, происходящей (по свидетель¬

ству моих медицинских книг) от смешанной инфекции.

Вытащив его кое-как из очередного приступа, я теперь

уже окончательно потерял голову, ибо он просто обезу¬

мел. Я еще слишком недавно практикую, чтобы браться

за лечение сумасшедших. Это уже второй случай поме¬

шательства за наше короткое путешествие.
3.	Р. S. Когда-нибудь, может быть, я напишу книгу

(для медиков) и назову ее «Вокруг света на госпиталь¬

ном судне «Снарк». Даже наши звери не избежали об¬

щей участи. В лагуне Мэриндж мы приобрели двух —

ирландского террьера и белого какаду. Террьер упал в

люк и охромел на левую заднюю лапу, потом еще раз

повторил тог же маневр и охромел на правую переднюю

лапу. В настоящее время у негб остались для ходьбы

только две лапы. К счастью, они расположены наискось,

так что он еще может кое-как ковылять и на двух. Ка¬

каду разбился о потолок каюты, и его пришлось убить.
519

Это был nepsiiiH смертный случай на 1хСиа|же», если не

считать гибели кур, из которых вышел бы сейчас отлич¬

ный бульон для наших больных,—. куры все перелили

^repeз борт и утонули. Процветают одни тараканы. У них

не бывает ни болезней, ни несчастных случаев; они пре¬

красно прибавляют в росте и становятся все кровожад¬

нее; по ночам они грызут наши .ногти на руках и ногах.
4.	Р. S. У Чармиан новый приступ лихорадки. Мартин

с отчаяния лечит свои язвы по-коновальски: поливает

их медным купоросом и честит Соломоновы острова на

чем свет стоит. Что касается меня, то в дополнение к за¬

нятиям навигацией и медициной и к писанию рассказиков

я тщетно жду выздоровления. Из всех больных на суд¬

не, если не считать случаев безумия, я в.наихудшем по¬

ложении. С первым , встречным пароходом я отправляюсь

в Австралию и сразу лягу на операционный, гстол. Из

числа моих болезней (не главных) я должен упомянуть

об одной очень таинственной. За последнюю неделю руки

у меня распухли, как от водянки. Сжимать их трудно и

больно. Тащить канат — совершенная пытка. Ощущение

такое, точно они отморожены. Кроме того, кожа сходит с

них с угрожающей быстротой, а новая, которая выра-

сз^ает,— тверда и толста. В моих книгах о такой болезни

не упоминается. И никто не знает, что это такое.
5.	Р. S. Ну, по крайней мере хронометр-то я вылечил.

Проболтавшись в море восемь шквалистых дней, я нако¬

нец сумел измерить в полдень высоту мелькнувшего в

тучах солнца. Отсюда я вычислил нашу широту, потом

нашел по лоции широту острова Лорд-Хау, провел пря¬

мую линию и стал проверять хронометр по долготе. .Ока¬

залось, он убежал примерно на три минуты. Каждая ми¬

нута соответствует пятнадцати милям, так что суммар¬

ную ошибку вычислить нетрудно. Добравшись до Лорд-

Хау, я провел несколько наблюдений и обнаружил, что

мой хронометр в сутки отстает на одну седьмую секун¬

ды. Но дело в том, что ровно год назад, когда мы отплы¬

вали с Гавайев, этот же самый хронометр отставал на ту

же самую седьмую секунды.. Поправка вводилась каж¬

дый день, но что же, в таком случае, заставило прокля¬

тый хронометр обогнать самого с^я на целых три ми¬

нуты? Разве такое бывает? Часовщики скажут, конечно,

что нет. А я вам скажу, что никто, из них не чинил и це
520

налаживал часов на Соломоновых островах. Тут все дело

в климате — таков мой диагноз. Во всяком случае, я вы¬

лечил чертов хронометр, даже если мне и не удалось

справиться со случаями помешательства или с язвами

Мартина.
6.	Р. S. Мартин только что попробовал применить

ляпис и честит Соломоновы острова яростнее, чем когда-

либо.
7.	Р. S. Между проливом Маннинга и бстровами

Паулу.
У Генри ревматизм в спине; с моих рук сошло уже

десять шкур, а теперь сходит одиннадцатая. Тэхэи со¬

всем потерял рассудок, он денно и нощно молит бога не

убивать его. Кроме того, мы с Накатой лежим в ли¬

хорадке. И, наконец, вчера вечером Наката чуть не умер

от отравления мясными консервами, и мы провозились

с Ьим полночи.
ГЛАВА xvn

ПОСЛЕСЛОВИЕ
Как вы помните, «Снарк» имел сорок три фута по

ватёрлинии и пятьдесят пять по борту, ширина его была

пятнадцать футов, осадка семь футов и восемь дюймов.

По типу оснастки он был кечем. У него было два кливе¬

ра, фока-стаксель, грот и би^нь. Он был разделен на

четыре отделения переборками, которые должны были

быть водонепроницаемыми. Вспомогательный мотор в

семьдесят лошадиных сил изредка работал, причем это

обходилось в двадцать долларов с мили. Пятисильный

мотор приводил в движение насосы — когда не был ис¬

порчен, конечно,— и дважды оказался способен доставить

нам электрическую энергик) для прожектора. Аккумуля¬

торы сработали четыре или пять раз за два года. Счи¬

талось, что наша четырнадцатифутовая моторная лодка

•всегда в нашем распоряжении, но всякий раз, когда я

хотел воспользоваться ею, она оказывалась испорченной.
К счастью, у «Снарка» были паруса. И только бла¬

годаря этому он двигался. Он шеХ под парусами целых

два года и ни разу не наткнулся на подводные камни, на
521

рифы или мели. В трюме не было балласта, железный,

киль весил пять тонн, и «Снарк» сидел глубоко в воде,,

что делало его очень устойчивым. Часто под тропиками

шквалы налетали на «Снарк», когда были, подняты все

паруса, часто его палуба и борта заливались водой, но

он все-таки не перевертывался. Он хорошо слушался ру¬

ля, но так же хорошо шел и без руля —ночью и. днем

и при всяком ветре. При попутном ветре и когда паруса

были правильно поставлены, он — без руля =— отклонял¬

ся не более как на два румба, а при противном — не бо¬

лее как на три.
«Снарк» был наполовину построен в Сан-Франциско.

В то утро, когда его железный киль должен был быть от¬

лит, произошло Великое Землетрясение. Потом были вся-,

кие неурядицы, постройка затянулась на шесть месяцев.

Я отправился на Гавайские острова на недостроенном

судне, мотор его лежал в трюме, а строительные мате¬

риалы — на палубе. Вздумай я кончать постройку в Сан-

Франциско, я бы по сей день сидел бы там. И так ъ не¬

законченном виде «Снарк» обошелся мне в четыре раза

дороже, чем должен был стоить в готовом.
«Снарк» родился под несчастной звездой. В Сан-

Франциско на него был наложен арест, на Гавайских

островах мои чеки были объявлены почему-то подлож¬

ными, на Соломоновых — нас оштрафовали за нарушение

карантина. Газеты, хоть их убей, не в состоянии были пи¬

сать о нем правду. Когда я рассчитал неспособного ка¬

питана, они рассказывали, что я избил его чуть не до

смерти. Когда один юноша возвратился домой, чтобы про¬

должать занятия в колледже, это объяснили тем, что я на¬

стоящий Вульф Ларсен и команда моя разбежалась, так

как я всех избиваю до полусмерти, В действительности

один-единственный удар на «Снарке» получил кок, но не

от меня, а от капитана, попавшего к нам с фальшивыми

бумагами и рассчитанного мною на Фиджи. Правда, мы с

Чармиан занимались иногда боксом, но при этом ни она,

ни я серьезных увечий не получили.
Путешествие это мы предприняли, чтобы интересно

провести время. Я построил «Снарк» на свои деньги и

оплачивал все расходы. Я заключил договор с одним

журналом на тридцать пять тысяч слов по той же цене,

по которой писал рассказы, сидя дома. Журнал не за¬
522

медлил объявить, что он послал меня вокруг света за

свой счет. Это был известный толстый журнал^ а пото¬

му все имевшие какие-либо дела со «Снарком» поднимали

цены втрое, рассчитывая, что журнал все равно опла¬

тит. Этот миф проник даже на самые дальние острова

Полинезии, и мне всюду приходилось платить соответ¬

ствующие ijeHbi. И до сей минуты все еще убеждены,

что рас^соды оплачивал журнал, а я нажил на этом пу¬

тешествии целое состояние. Где уж тут вдолбить людям

в головы, что мы предприняли это путешествие только

ради собственного удовольствия!
Я отправился в Австралию, пролежал там пять не¬

дель в больнице. После этого я пять месяцев провалялся

больной по гостиницам. Таинственная болезнь, изуро¬

довавшая мои руки, оказалась не под силу австралийским

знаменитостям. В истории медицины она. тоже была

неизвестна. Нигде и никогда о ней не уломиналось. С рук

она перешла также и на ноги, и временами я был бес¬

помощнее ребенка. Бывали дни, когда руки мои увели¬

чивались вдвое против нормального, и семь слоев омерт¬

вевшей кожи сходило с них одновременно. Иногда ног¬

ти на ногах в течение двадцати четырех часов разраста¬

лись до. такой степени, что толщина их равнялась дли¬

не. Спилишь их, а они через двадцать четыре часа ста¬

новились точно такими же.
Австралийские знаменитости признали, что болезнь

не заразного происхождения, а потому, вероятно, нерв¬

ная. Мне от этого было, конечно, не легче, и продолжать

путешествие было, очевидно, невозможно. Разве что меня

привязали бы к койке, потому что я был до того беспо¬

мощен, что не мог ухватиться ни за какой предмет и со¬

вершенно не мог передвигаться на небольшом судне, под¬

верженном постоянной качке. Кроме того, я сказал себе,

что судов и путешествий на свете много, а руки у меня

одни и пальцы на ногах тоже. И к тому же, рассуждал

я, в моем родном климате, в Калифорнии, моя нервная

система всегда была в полном порядке. И тогда я на¬

правился домой.
По возвращении в Калифорнию я быстро выздоровел.

И вскоре узнал, что это такое было. Мне попалась в ру¬

ки книга полковника Чарльза Е. Вудрафа под заг.\авием

«Влияние тропического света на белых людей». Тут я по¬
523

нял все. Впоследствии я познакомился лично с полков¬

ником Вудрафом и узнал, что у него самого была такая

же бблезнь. Он был военным врачом, и, кроме него, сем¬

надцать таких же военных врачей съехались на Филип¬

пины на консилиум, но, так же, как и австралийские спе¬

циалисты, должны были признать себя бессильными.

Очевидно, я был особенно предрасположен к тем разру¬

шениям тканей, которые производит тропический свет.

Меня погубили ультрафиолетовые лучи, как рентгенов¬

ские лучи погубили многих, экспериментирювавших с

ними.
Скажу, между прочим, что в числе других болезней,

общая сумма которых заставила меня прервать путеше¬

ствие, была так .называемая «ложная проказа», извест¬

ная еще под названием «европейской проказы» и «биб¬

лейской проказы». Об этой таинственной болезни извест¬

но еще менее, чем о настоящей проказе. Ни один врач

не нашел еще способа лечить ее, хотя она нередко про¬

ходит сама собой. Она приходит неизвестно откуда. Ома

протекает неизвестно как. Она проходит неизвестно по¬

чему. Я не принимал никаких лекарств, и только благо¬

даря здоровому климату Калифорнии моя серебристая

кожа стала опять нормальной. Врачи говорили, что един¬

ственное, на что я могу уповать,— это необъяснимое са¬

моизлечение, и болезнь действительно прошла сама

собой.
Еще одно слово: какова же окончательная оценка пу¬

тешествия? Мне, как и всякому другому мужчине, конеч¬

но, легко сказать, что оно было интересным. Но у меня

есть еще свидетель — женщина, которая проделала с на¬

ми это путешествие от начала до конца. Когда в больни¬

це я сказал Чармиан, что должен буду вернуться в Ка¬

лифорнию, глаза ее наполнились слезами. Два дня она

не могла оправиться от огорчения, что такое прекрасное,

такое чудесное путешествие пришло к концу.
Глен-Эллен, Калифорния.
7 апреля 1911 года.

КР/1Х4

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Говард Нокс — член конгресса от штата Орегон.
Томас Чалмерс — сенатор и миллионер.
Маргарет Чалмерс — его жена.
Томас Чалмерс-младший — сын Маргарет и Томаса Чал¬

мерс, 6 лет.
Эллери Джексон Хаббард — журналист.
Энтони Старкуэтер — финансовый магнат, отец Маргарет

Чалмерс.
Миссис Старкуэтер — его жена.
Конни Старкуэтер — их младшая дочь.
Феликс Доблмен — секретарь Энтони Старкуэтера.
Линда Дэвис — горничная Маргарет Чалмерс.
Джулиус Ратленд — священник епископальной церкви,

Джон Джиффорд — социалист, агитатор.
Мацу Сакари — секретарь японского посольства.
Долорес Ортега — жена перуанского посланника,

СенаторДаусет,
Миссис Даусет<
1-й и 2-й агенты.
Экономка.
1-я и 2-я г 0 .Р н и ч н ы е<
Слуга.
Действие происходит в Вашингтоне, США, в 1910 году, на про¬

тяжении двадцати часов.
1. Дом сенатора Чалмерса. 2. Комнаты Говарда Нокса в гостинице

Уолтэм. 3. Дом Энтони Старкуэтера. 4. Там же, где и в первом
действии.

ОПИСАНИЕ ХАРАКТЕРОВ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ
Маргарет Чалмерс. В 27 лет это сильный, зрелый че¬

ловек; она незаурядно умна н в то же время удивительно жен^

ственна, способна на внезапные проявления нежности, на вспышкУ

страсти и неожиданные порывы. Продукт рафинированной культу¬

ры и светского воспитания, она, однако, сохранила душевное здо¬

ровье, жизнелюбие и чистоту, которые позволяют нам верить в

прекрасное будущее человечества. У нее широко поставленные пыт¬

ливые глаза и ослепительная улыбка, которой она при случае умеет

пользоваться. Но она может также быть твердой, жесткой и даже

циничной.
Говард Нокс мог бы стать поэтом, но судьба решила ина¬

че, и он стал политическим деятелем; Ему 33 лет, он 'одержим

любовью к людям. В жизни у него есть цель, и он неуклонно ей

следует, несмотря на гонения, брань и насмешки. Внешне это хо¬

рошо сложенный, сильный человек. Лицо скорее волевое и выра¬

зительное, чем красивое; Глубокая; прямая натура. Несмотря на

университетское образование, держится- немного натянуто, особен¬

но в светском обществе. Его выбрали в конгресс как сторонника

социальных преобразований; в борьбе, которую он ведет,, у него

почти нет единомышленников. За ним в конгрессе не стоит какая-

нибудь партия, и он может рассчитывать на поддержку лишь не¬

скольких независимых депутатов, таких же бунтарей, как он сам.
Томас Чалмерс, 45—50 лет. Усы с проседью, грузноват.

Не привык себе ни в чем отказывать, особенно в виски с содой.

Зато ему отказывается служить сердце и грозит отправить его на

тот свет в любую минуту. В области эмоциональной ленив и нетре¬

бователен. Принадлежит к числу сенаторов — ставленников круп¬

ного капитала и представляет в правительстве один из вырождаю¬

щихся штатов Новой Англии, являясь тем не менее опытным ма¬

стером в области политических махинаций. Совсем не дурак,—

у него хватает и ума и выдержки для крупной политической игры.

Самая характерная его черта—неумение ограничивать свою чув¬

ственность.
Томас Чалмерс-младший, крепкий, здоровый ребе¬

нок 6 лет, хотя бабушка и считает его слабеньким.
Эллери^ Джексон Хаббард, 38—40 лет. Журналист,

известный всей стране. Гладко выбритый, дородный человек с круп¬

ной головой и большими руками; все у него внушительнее, чем

у обычных людей. Его персона излучает благополучие, самодоволь¬

ство и эгоизм. Понятия не имеет р нравственности. Убежденный
528

индивидуалист, холодный, беспощадный к ближним; думает только

о себе и верит только в себя.
Энтони Старкуэтер, пожилой, хорошо сохранившийся

джентльмен. Худощав и, по всей видимости, в личной жизни

человек умеренный до аскетизма. Плотские утехи ему всегда были

чужды. Холодный, сдержанный пуританин, он одержим единой

страстью — властвовать. В нем видна повадка крупного хищника:

острый ум и воля помогли ему сколо1ить состояние в сотни мил¬

лионов долларов. Короче говоря, это образец промышленного и фи¬

нансового магната в том наиболее чистом его виде, который можно

сыскать в Америке. Он человек высоконравственный, хотя суро¬

вая пуританская мораль и претерпела у него некую метаморфозу

и превратилась в столь же жесткую и столь же бескомпромиссную

мораль дельца — в иезуитскую мораль человека, который, творя

зло, верит, что делает это с благими целями. Энтони Старкуэтер

твердо уверен, что судьбы цивилизации и прогресса вверены ему

и немногим ему подобным.
Миссис Старкуэтер, пухлая, пожилая и беспомощная

дама. Она не поспела за своим мужем в его нравственном разви¬

тии и все так же привержена старым порядкам, старым предрас¬

судкам, пуританской морали Новой Англии. Бешеные темпы со¬

временной жизни приводят ее в замешательство.
Конни Старкуэтер, младшая сестра Маргарет, 20 лет

от роду, и полная ей противоположность во всех отношениях. Прав¬

да, она тоже лишена природной низости, но зато у нее нет и соб¬

ственного мнения; она безнадежная раба условностей.,Веселая хо¬

хотушка, здоровая, пышная — типичное дитя своей среды.
Феликс Доблмен, личный секретарь Энтони Старкуэте-

ра. Молодой человек с безукоризненными манерами, вполне отве¬

чающий требованиям, которые могут быть предъявлены личному

секретарю такого человека, как его шеф. Характер слабый, роб¬

кий, почти женственный.
Линда Дэвис, горничная Маргарет, лет 25, светловолосая

шведка, но родилась в Америке. Молодая женщина с лицом

замкнутым, бесстрастным, как и положено прислуге, прошедшей

многолетнюю дрессировку, но в глубине души любящая и предан¬

ная. Она привязана к Маргарет, которой не изменила бы даже

под пыткой.
Джулиус Ратленд, священник; личность вполне орди¬

нарная. Типичный представитель своей профессии.
Джон Джиффорд, рабочий агитатор. Человек из наро¬

да, неотесанный, немножко прямолинейный, но зато прямодушный

и твердый в своих убеждениях. Настоящий, образцовый тип рабо¬

чего вожака.
Мацу Сакарв, секретарь японского посольства. Его изы¬

сканная вежливость не имеет себе равных. Речь у него книжная,

слишком правильная. Часто кланяется.
Долорес Ортега, жена посланника Перу; яркая и живая

брюнетка, много жестикулирует, как и все жители Латинской Аме¬

рики.
Сенатор Д а у с е т, 50 лет. Хорошо сохранился.
Миссис Д а'у С е т, толстая 11оЖихая Дама.
34.	Джек Лондон. Т. VI.	529

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Гостиная в доме сенатора Чалмерса. Четыре часа пополудни. Ком¬

ната обставлена по современной моде. На переднем плане, слева,—

стол, накрытый к чаю. Недостает только чайника. Вход в гости¬

ную на заднем плане, справа. По бокам, справа и слева,— двери

в другие комнаты.
Справа, развалившись в креслах, сидят Чалмерс и Хаббард^
Хаббард (помолчав, в разду^мъе). Не понимаю, по¬

чему так взбунтовалась эта старая кляча Элсворт?
Чалмерс. Рассердился. Считает, что его обделили и

не дали выжать всего, чего ему хотелось, из Тарифной

комиссии. Ведь это его последняя сессия. Он заявил, что

уходит в отставку.
Хаббард (презрительно фыркнув, изображает речь

надутого старика), «Резолюция о расследовании причин

высокой стоимости жизни!» Подумать только, что ее

предложил сенатор Элсворт! Ах, старый козел! И что

же вы собираетесь предпринять, Чалмерс?
Чалмерс. Все уже сделано.
.Хаббард. Да ну?
Чалмерс (покручивая усы). Резолюцию передали

в Комиссию по учету и контролю над расходами сената..*
Хаббард (одобрительно осклабившись). ...где пред¬

седательствует сенатор Чалмерс! Лихо! Бедняга Элсворт.^

Ему каюк! И ничего не скажешь — проекту дан ход.
Ч й л м е р с. Когда до этого законопроекта дойдет

очередь, Элсворта давно не будет в сенате. А выждав

для приличия некоторое время, сенатор Ходж внесет

другую резолюцию, с требованием расследовать высо*
530

кие цены... Нечто вроде резолюции Элсворта, да не со¬

всем...
Хаббард. Ну да, и ее перешлют в Комиссию по

финансам, откуда она тут же возвратится назад для ис¬

полнения...
Чалмерс. Кстати, журналу «Картрайте», кажется,

прискучило обнажать язвы нашего общества.
Хаббард. Когда же он занимался этим всерьез?

Если он и разоблачал кого-нибудь, то разве что мелких

предпринимателей, которые не хотели платить ему за

объявления.
Чалмерс. Да, журнал умеет скрывать свои отнюдь

не революционные симпатии!
Хаббард. Теперь он их будет темнить еще боль¬

ше. С тех пор, как я стал участником предприятия. Мне

ведь сейчас принадлежит контрольный пакет акций.
Чалмерс. То-то я заметил, что за последнее время

тон журнала несколько изменился.
, Хаб бард. Еще бы! Но мы продолжаем обнажать

язвы. Дали великолепную серию статей о том, что пре¬

старелым нищим необходимо обеспечить лучшие санитар¬

ные условия. И непременно разоблачим преступные нра¬

вы правителей забытой богом Венесуэлы...
Чалмерс (одобрительно кивает. Помолчав). На¬

счет Нокса... Я за этим вас сюда и пригласил. Завтра

он собирается выступить в конгрессе. Наконец-то Нокс

будет у нас в руках.
Хаббард, Я в курсе дела. Все пойдет, как по мас¬

лу. Мои ребята, хоть и не знают толком, что к чему, по¬

лучили нужные указания. Завтра в это время телеграм¬

мы полетят» как птицы.
Чалмерс (резко). Нокса надо сделать посмеши¬

щем на всю страну, его надо убить смехом!
Хаббард. У нас в Америке любят посмеяться. Вот

его дружки на Западе поерзают! Редакторы мелких га¬

зет молились на этого Нокса. Пускай теперь они же над

ним погогочут.
Чалмерс. А вы сами что намерены делать?
Хаббард. Моя статья для «Картрайтса» написана.

Типография наготове. Я протелеграфирую ее завтра по

горячим следам. Послушайте...
Чалмерс (не сразуХ Ну?
.551

Хаббард. А не зря вы позволяете ему произнести

речь?
Чалмерс. У нас нет выбора. Нам не за что заце¬

питься. Наши люди ходили за ним по пятам, днем и

ночью. Ни в частной, ни в общественной жизни — ни еди¬

ного пятнышка. Но вот наконец мы его поймаем! Сама

судьба отдает Нокса нам в руки. Эта. речь подорвет его

репутацию больше, нежели...
Хаббард. ...дюжина незаконных детей.
Смеются.
Не забудьте, Ноксу пальца в рот не клади! Вы уверены,

что он никому не наставит синяков? Ему действительно

нечем подкрепить свою речь?
Чалмерс. Не беспокойтесь.
Хаббард. Факты ведь можно подобрать какие

угодно... Стоит только захотеть.^
Чалмерс (решительно). У Нокса нет ничего, кроме

подозрений и ни на чем не основанных сплетен желтой

прессы.
Входит слуга, оглядывает стол, расставляет посуду.
Все его обвинения обернутся против него же самого.

Над ним будут смеяться. Его речь будет выглядеть, как

газетная утка в воскресном приложении. (Поглядев на

слугу.) Сейчас сюда придут пить чай. Давайте-ка сбе¬

жим отсюда, пока не поздно.
Слуга выходит.
Пойдем в библиотеку и пропустим по одной.
Хаббард (вставая, с тихим злорадством). И вот

наконец Али-баба получит по заслугам.
Чалмерс. Али-баба?
Хаббард. Так ваша жена зовет этого самого

Нокса.
Чалмерс. Вы правы, совсем забыл. Ну что ж, пу¬

скай лезет в петлю. Наше дело — ссудить его веревкой...
Хаббард (понизив голос, тоном дружеского упре*

ка). Кстати, сенатор, маленькое предостережение... Поти¬

ше ведите себя в Нью-Йорке. Некая дама,— не будем ее

называть,— о ней болтают в редакциях... Мы, конечно,

стараемся замять разговоры, но надо бьгть осторожнее.
532

Если Герст об этом пронюхает, он раздует такой скан¬

дальчик, что вы целый год не отмоетесь. Газет у него до¬

статочно...
Чалмерс слушает собеседника со все большим раздражением; он

хочет ответить, но в комнату входят миссис Старкуэтер

и Конни. Миссис Старкуэтер в полуобморочном состоянии. Кон¬

ни, напротив, свежа, весела, сияет.
МиссисСтаркуэтер. Том! Господи...
Чалмерс берет ее за руку, покровительственно успокаивает.
Конни (у которой энергия, как всегда, бьет через

край, оживленно). Том, вот ужас! Ты только подумай!

Знаешь, почему мама волнуется? Мы наехали т детскую

колясочку. Наш шофер совсем, не виноват. Глупая жен¬

щина переходила улицу как раз тогда, когда мы выехали

из-за угла. Но мы задели ее только крылом. Ребенок

жив — его просто вышвырнуло на мостовую. Так было

-смешно! (Увидев Хаббарда.) А, это вы, мистер Хаббард.

Как поживаете?
Здороваются.
Миссис Старкуэтер Сбеспомощно оглядывает-

ся в поисках стула. Чалмерс, успокаивая ее, сажает в

кресло). Ужасно! Ребенок мог погибнуть! И еще гово¬

рят, что эти женщины любят своих детей!
Конни. Папы еще нет? Мы ведь должны были сюда

за ним заехать. А где Маргарет?
МиссисСтаркуэтер (чуть слышно, заметив

Хаббарда). Ах, и вы здесь, мистер Хаббард...
Хаббард подходит к ней, пожимает руку.
Никак не могу привыкнуть ко всей этой суматохе... Все

так торопятся. Автомобили ведь тоже от нечистого!

Когда я была молода, мы жили прилично, солидно.

Было время вздохнуть, подумать. А нынче ни на что не

хватает времени. Просто голову теряешь... Один Энтони

никогда не теряет головы. Он исключительный человек!
Хаббард. Я убежден, что за всю свою жизнь ми¬

стер Старкуэтер ни разу не потерял голову.
Чалмерс. Разве что, когда он за вами ухаживал.
Миссис Старкуэтер fc горечью). Ну, я бы и

этого не сказала.
533

Конни (нарочито деловым тоном). Отец посове¬

щался с компаньонами, затем .передал дело на рассмот¬

рение своим юристам; когда они доложили* ту г что не

нашли в маме ни малейшего изъяна, .он сверился с за¬

писной книжкой и сделал предложение в первые же сво¬

бодные полчаса.
Смеются.
И пока папа объяснялся в любви, он не меньше двух раз

поглядел на часы.
МиссисСтаркуэтер. Ну, тогда Энтони был еще

не так занят.
Хаббард. Да, тогда ой еще не правил Соединен¬

ными Штатами Америки.
Миссис Старкуэтер. Уж не знаю, чем он там

правит, но у него нет ни минуты сйободного времени!

Дела, политика — какое безумие! Безумие, дела и поли¬

тика... (Замолкает, чтобы перевести дух, и видит накры¬

тый к чаю стол.) Чай! Я бы тоже выпила чашечку. Кон¬

ни, я выпью чаю, а если папа не приедет, мы отправимся

домой. (Чалмерсу.) Где Томми?
Чалмерс. Поехал покататься с Маргарет. (Взгля¬

нув на часы.) Они сейчас вернутся.
Конни. Мама, вы не засиживайтесь. Мне еще надо

переодеться.
Чалмерс. Ах да, еще этот прием! (Зевает.) Как бы

мне хотелось сегодня полентяйничать!
Конни (Хаббарду). Турецкий поверенный в дeлax..^

Никак не запомню, как его зовут! Такой комичный, про¬

сто ужас! Он сегодня дает обед в честь британского

посла.
Миссис Ст аркуэтер (приподнимаясь, со ^сту

ла). Вот.и Томми!
Снаружи доносится смех Маргарет Чалмерс и ликующий голос

Томми. Маргарет п Томми показываются на пороге, дер¬

жась за руки и не замечая присутствующих. Они вернулись с про-

гулки и еще не сняли пальто.
Томми. Ну, мамочка! Ну, пожалуйста!
Маргарет, Нет, нет. В другой раз. Беги к Линде,

Мальчик.
Томми замечает, что в комнате посторонние. Выглянул из-за две¬

ри, он видит миссис Старкуэтер и бросается к ней.
534

Томми (он явно любит свою бабушку), Бабушка!

(Обнимает ее. Они целуются.)
Маргарет целует Конни, здоровается с матерью, холодно пожимает

руку Хаббарду.
Маргарет (Чалмерсу). Раз ты уже здесь, прошу

тебя, никуда не убегай.
Миссис СтаркуэтерСозабоченно разглядывает

Томми, повернув его лицо к свету). Маргарет, ребенок

опять похудел... (Чалмерсу.) Ты не находишь, Том?
Конни (Хаббарду). Маме вечно кажется, что Том¬

ми чахнет.
Хаббард. Да ну? А по-моему, он вполне упитан¬

ный паренек.
Томми (отцу). Я настоящий индеец! Правда, папа?

Чалмерс (с убеждением). Самый храбрый индеец

из всего племени!
В дверях появляется Линда.
Погляди, вояка, тебя ищет Линда.
Маргарет. Линда, отведите мальчика в детскую.

Беги,. Томми!
Т о м м й. Идём, бабушка. Я тебе что-то покажу.

(Тащит ее за руку к двери, на пороге оборачивается, про-

тянув другую руку Линде.) Мама, когда они уйдут, мы

поиграем в индейцев?
Маргарет (подходит к Томми и, наклонившись

обнимает его). Нет, миленький. Мне сегодня нужно по¬

ехать на этот противный обед. А вот завтра мы с тобой

непременно поиграем.
Томми огорчен и вот-во1 надует губы.
Ты ЛИ ЭТО, мой маленький индеец?..
Хаббард. Индейцы никогда не капризничают.

Томми (забыв о своем огорчении). Ну, хорошо,

мамочка. Давай будем играть завтра... если ты сегодня

не можешь.
Маргарет его целует. Томми, ведя за руки миссис Старкуэ-

тер и Линду, уходит.
Чалмерс (делает знак Хаббарду и говорит ему

тихо,, направляясь к двери направо). Давайте все-таки

выпьем.
535

Хаббард отходит от Конни и собирается последовать за Чалмерсом.
Коннице упреком). Ну-у, если вы намерены удрать,

я тоже не останусь!
Маргарет. Не уходи, Том. Папа приедет с мину¬

ты на минуту.
Конни. И вся семья будет в сборе.
Чалмерс. Нам с мистером Хаббардом надо кое-

что обсудить. Мы скоро вернемся.
Уходят.
Маргарет (с неожиданным порывом обнимая

Конни). Пойду и я переоденусь. Побудь здесь, дружок.

Сейчас начнут собираться гости. (Хочет уйти.)
Конни. Маргарет!
Маргарет останавливается.
Мне надо с тобой поговорить. Ты не рассердишься?
Маргарет, улыбаясь, качает головой.
Конечно, никто не принимает этого всерьез, а все-таки...

я хотела тебя предупредить...
Маргарет (с некоторым раздражением). Если

речь идет о моем муже, можешь не продолжать. Сама

знаешь, что он часто ведет себя не так, как следова¬

ло бы... Его похождения меня давно не трогают.
Конни молчит.
Ну?..
Конни. Том тут НИ При чем... (Пауза.) Это касается

тебя.
Маргарет. Меня?
Конни. Не знаю, как начать...
Маргарет. А ты начни сразу с самого главного.
Конни. Конечно, все это ерунда, но мама нервни¬

чает. Ты знаешь, какая она старомодная. Да и наше

положение в обществе... папино. Тома... Ты встречаешь¬

ся с этим человеком, а он ведь враг папы, враг твоего

мужа, он их ругает, на всех перекрестках... Завтра он со¬

бирается произнести в конгрессе одну из своих ужасных

речей. Об этом пишут все газеты. Он намерен бросить

нам в лицо ужасные обвинения!
Маргарет. Ты имеешь в виду мистера Нокса? Но

он не может никому причинить зла! Поверь мне.
536

Конни fco злостью). Ты так думаешь? На днях он

публично обозвал папу вором!
Маргарет. Ну? Не слыхала. Когда это было?
Конни. Он заявил, что короли биржи потеряли вся¬

кую совесть и так низко пали, что готовы украсть у ни¬

щего последнюю корку хлеба!
Маргарет. Да, но при чем тут папа?
Конни. Ну, конечно, он имел в виду папу.
Маргарет. Глупышка. Станет папа воровать кор¬

ки хлеба! Он и пальцем не двинет меньше чем за сто или

хотя бы за пятьдесят миллионов долларов.
Конни. Ты всегда так носишься с ним, когда вы

встречаетесь в обществе. Он не отходил от тебя целых

полчаса на рауте у Дагделей. Ты принимаешь его у себя,

у Тома, несмотря на то, что этот Нокс его ненавидит!
Во время их разговора из задней двери появляется Энтони

Старкуэте^. Лицо его сумрачно, лоб нахмурен, словно он и

на ходу продолжает вершить государственные дела. Заметив своих

дочерей, он останавливается и, незаметно для них, прислушивает*

ся к их разговору.
Маргарет. С чего ты взяла? Он любит людей.

Он самый правдивый и самый добрый, самый чистый

че.\овек из всех, кого я знаю!
Конни (не слушая). Такие люди всегда приносят

несчастье. Они возмущают народ, пустозвоны и дeм^-

гоги!
Маргарет (с укором). Зачем ты повторяешь чу¬

жие слова? Кто это тебе наговорил? Наверно, отец? За

что вы его так, бедного, милого Али-бабу?
Ст а ркуэтер (покашливает, давая знать о своем

присутствии). Кхем...
Конни и Маргарет. Папа!
Маргарет и за ней Конни подходят к отцу и здороваются.
Старкуэтер (тоном делового человека, привык¬

шего экономить время). Спасибо, спасибо. Чувствую се¬

бя превосходно. Что это за Али-баба? Кто такой Али-

баба?
Маргарет смотрит на Конни полуукоризненно, полушутлива,
Конни. Говард Нокс.
Старкуэтер. Почему Али-баба?
537

Маргарет. Я так его прозвала. Али-блба в пещере

сорока разбойников. Помнишь «Тысячу и одну ночь»?
Старкуэтер (строго). Я давно собираюсь погово¬

рить с тобой. С тех пор как ты вышла замуж, я не вме¬

шивался ни в твою личную жизнь, ни в твое хозяйство.

Но история с Ноксом переходит всякие границы. Гово¬

рят, ты даже принимаешь его у себя...
Маргарет. Он будет здесь и сегодня. Я его жду.,
Конни делает недовольный жест.
Старкуэтер (невозмутимо). Моей дочери и жене

сенатора Чалмерса не пристало принимать этого прохо¬

димца. Повторяю: я не вмешивался в твою жизнь с тех

пор, как ты вышла замуж. Но тут вопрос не личный,

а политический. Нокс — поджигатель, откровенный враг

нашего класса. Зачем он тебе нужен?
Маргарет. Он мне нравится. И я горжусь, что мо¬

гу назвать такого человека своим другом. Жаль, что

на свете мало таких, как он. В нем нет ни капли низости,

он не способен даже на самую маленькую ложь. И по¬

том, разве не забавно наблюдать, как один порядочный

человек может разворошить весь ваш муравейник... При¬

вести в замешательство всех вас — промышленных маг¬

натов, вершителей человеческих судеб. Разве ты не те¬

ряешься перед ним, отец? Сознайся, ведь теряешься, а?

Вот он сейчас придет, и тебе будет неловко. Почему? Во¬

прос не личный, а политический, не правда ли? И касает¬

ся он не меня, а тебя.
Старкуэтер. Нокс — опасный тип, и я не желаю,

чтобы члены моей семьи имели с ним дело. Он не

джентльмен.
Маргарет. Конечно, если считать джентльме¬

ном только того, у кого есть деньги... Нокс самородок,

он пробил себе дорогу своими руками...
Коннн (прерывая ее). Твой Нокс утверждает, что

деньги — это воровство, особенно если деньги принадле*^

жат богатьш!
Старкуэтер. Он хам и невежда.
Маргарет. Насколько мне известно, Нокс окончил

университет в Орегоне.
Старкуэтер. Университет для погонщиков скота...
538

Но я говорю не об атом. Он демагог. Он разжигает низ¬

менные страсти толпы.
Маргарет. Какие низменные страсти? О чем ты

говоришь? Он требует запрещения детского труда и не

хочет, чтобы вы так хищнически грабили природные бо¬

гатства страны.
Старкуэтер (нетерпеливо). Ты ничего не пони¬

маешь... Когда я говорю, что Нокс — опасный тип, я

подразумеваю под этим, что он хочет расшатать все устои,

он грозит нам — опоре страны, залогу ее благоденствия.
Конни, чувствуя, что в воздухе пахнет грозой, отходит от них

в другой конец комнаты.
Маргарет. Кому это вам: столпам индустр1^и, бан¬

кирам и монополистам?
Старкуэтер. Хотя бы п так. Называй, как хо¬

чешь. Если , бы не мы, страна погибла бы,, попав в лапы

ко всяким мерзавцам, вроде твоего Нокса.
Маргарет (с укором). Какое ты имеешь право на¬

зывать его мерзавцем?
Старкуэтер. Он сентиментальный мечтатель,

полоумный фантазер. Наслушавшись глупостей, которые

болтают такие, как он, чернь хватается за ножи и за

бомбы.
Маргарет. Если он и не согласен с тобой в поли¬

тике, он все равно порядочный человек. Один только бог

знает, как редко теперь встретишь хорошего человека!
Старкуэтер. Меня не интересует ни его нрав¬

ственность, ни то, что им движет. Он безумец. Может,

по природе своей он и не злодей. Какая разница? Тем

больше он может причинить зла.
Маргарет. Когда я думаю о той нищете, которая

нас ркрз'жает... Нркс хочет, чтобы ее не было, и поэтому

творит не зло, а добро. Он посвятил свою жизнь другим.

Поэтому он беден. Зато у тебя не счесть миллионов. Еще

бы! Ты ведь всегда думал только о себе.
Старкуэтер. Я тоже посвятил свою жизнь обще¬

ству. Я даю людям хлеб и работу. И понимаю, какую

.ответственность накладыв<ает на меня мое богатство.
Маргарет. А дети, изнемогающие от тру да. нд .фаб¬

риках? Скажи мне,, попечитель. народных богатств, не-
,539

у^кели и это необходимо? Как у меня болит за них душа!

К^к мне всегда хотелось что-нибудь для них сделать,

изменить их жизнь, чтобы они могли играть, а не рабо-^

тать! Кто дал вам право красть у них детство? Вы пере¬

чеканили их детство в звонкую монету. Говард Нокс мне

нравится за то, что он называет кражу кражей; он не хо¬

чет, чтобы дети были обездолены. А ты? Что для них

делаешь ты?
Старкуэтер. Сентименты. Пустые сентименты.Что

ты понимаешь? Вопрос слишком сложен для женского

ума. Тебе доступны только сентименты. И твоему Но¬

ксу— тоже. Нельзя управлять девяноста миллионами

людей при помощи сентиментов или абстрактных поня¬

тий о праве и справедливости.
Маргарет. Но что же у нас останется, если вы от¬

кажетесь от права и справедливости?
Старкуэтер. Мы живем в практическом мире, и

он управляется практическими людьми, а не пустомеля¬

ми, у которых мозги набекрень от старомодных бредней

■французских энциклопедистов и бунтовщиков.
Маргарет начинает терять терпение. Ее не очень обескуражила
схватка с отцом, и ей хочется поскорее переодеться к чаю.
Не забудь, дорогая, что и я прочел не меньше книг, чем

твой погонщик скота из Орегона. В студенческие годы

я тоже увлекался теориями всеобщего благоденствия и

у меня были свои мечты. Тогда я не знал, как слаба и

ненадежна человеческая плоть. Теперь я более трезво

смотрю на жизнь. Но есть люди, которые никогда не

трезвеют. Опасные мечтатели! (После паузы, еще крепче

сжав тонкие губы.) Однако на этот раз ему крышка.
Маргарет. В каком смысле?
Старкуэтер. Завтра Нокс произнесет в конгрес¬

се речь; ему предложат предъявить доказательства тех

обвинений, которые он выдвигает против правительства и

против нас, опекунов страны. А никаких доказательств

у него* естественно, нет. Он будет ошельмован и растоп¬

тан. Так погибнут Али-баба и его глупые мечты.
Маргарет. Красивые мечты... И если бы на свете

было больше таких, как Нокс, его мечты бы осуществи¬

лись. В конце концо-в все в мире создано мечтателями, и

только они одни и бессмертны. Но, может быть, и ты
540

когда-нибудь поймешь, что мечтателя не так-то легко

погубить. Прости, я больше не могу продолжать наш

спор, мне нужно наконец переодеться. (К Конни.) При¬

ми, дорогая, гостей. Я сейчас вернусь.
Входит Джулиус Ратленд. Маргарет здоровается с ним.
Вам придется меня извинить, я вас ненадолго покину.
Ратленд (здороваясь со всеми). Здесь заседает се¬

мейный совет?
Маргарет. Нет, спорят о мечтах и мечтателях.

Замените меня в качестве их адвоката.
Ратленд (кланяясь). С удовольствием. Мечтате¬

ли— истинная опора жизни нашей. Но о какой мечте и

о каком мечтателе шла речь?
Маргарет^д дверях). О социальной справедливо¬

сти и равенстве для всех. Мы говорили о мистере Ноксе.
Ратленд (он явно раздражен; Маргарет не без

удовольствия наблюдает за ним). Нокс! Он кощунствует.

Он оскорбляет церковь. Он...
Конни (прерывая его). Он утверждает, что священ¬

ники обкрадывают бога. Я сама слышала, как он гово¬

рил, будто единственный настоящий христианин давно

распят на кресте!
Маргарет. Он только повторял слова Ницше.
Старкуэтер (Ратленду, с довольной усмешкой).

Здорово он вас поддел!
Ратлен д ("сдерживая ярость). Ницше—богохуль¬

ник, сэр. Всякий, кто читает Ницше или ссылается на

него,— тоже богохульник. Плохи дела в Америке, если

такая ересь у нас в моде.
Маргарет (прерывает его, смеясь). Вижу, защита

мечтателей в надежных руках! Не забудьте — вы обе¬

щали защищать и мечты, не одних только мечтателей!

(Уходит.)
Ратленд (качая головой). Не понимаю, что тво¬

рится с нашей молодежью. Вот ваша старшая дочь, на¬

пример... Раньше она служила мне верной помощницей

во всех моих маленьких делах милосердия. А теперь...
Старкуэтер. Она забыла о милосердии?
Конни. Она совсем помешалась на рабочих посел¬

ках и детских садах!
541

Ратленд (зловеще). Во всем виноваты философы.

И те, кто их читает,— вроде Нокса.
Входят сенатор Даусет и миссис Д.а у.се т. Конни идет им

навстречу, они здороваются. Тем временем Старкуэтер, не обра¬

щая ни на кого внимания, устраивается в кресле на переднем плане

справа, вынимает записную книжку и погружается в нее. Даусет

и Ратленд садятся слева в глубине, Конни и миссис Даусет —

за чайным столом. Конни звонит в колокольчик.
Миссис Даусет (понизив голос и многозначи¬

тельно указъгвая глазами на Старкуэтера). Это ваш

отец? Я так давно мечтала с ним познакомиться...
Конни (вполголоса), У него свои странности. Не

обижайтесь, что он с вами не поздоровался. Он может и

уйти, не попрощавшись.
Миссис Даусет (восторженно). Еще бы, его го¬

лова полна великих замыслов! Он удивительный чело¬

век! Муж говорит, что он величайший человек наших

дней, куда могущественнее дюжины президентов, англий¬

ского короля и немецкого кайзера вместе взятых.
Входит слуга с чайником. Копии разливает чай. Слышатся сте¬

реотипные фразы: «Два куска?», «Один, пожалуйста», «С лимо¬

ном?» и т. д. Ратленд и Даусет подходят к чайному столу. Конни,

взглянув на отца и слегка поколебавшись, наливает ему чашку

чаю и кладет на тарелочку печенье; все это она передает Даусету,

который не очень охотно берет у нее чашку и тарелочку.
Конни. Прошу вас, сенатор, отнесите это отцу.
До конца акта Старкуэтер ведет себя — быть может, бессознатель¬

но— словно некое высшее существо или коронованная особа. Он

посылает за нужными ему людьми; послушные его воле, они при¬

ходят и уходят. Где бы он ни находился, он всегда хозяин поло¬

жения. Все это признают. Одна Маргарет его не боится, однако

и она позволяет ему вести себя у нее в гостиной так, как он хочет.

Даусет несет через сцену чашку и тарелочку с печеньем. Старкуэ¬

тер его сперва не замечает,
(Наблюдая за ними.) Папа, чаю...
Во время последующей сцены между Старкуэтером и Даусетом

последний беспомощно держит в руках чашку чаю и тарелочку

с печеньем. Ратленду в это время наливают чай за столом, и он

беседует с дамами.
Старку этер (посмотрев на Конни, потом заглянув

в чашку, издает неопределенный звук, означающий отказ.
542

Заметив Даусета, он закрывает записную книжку, зало-

жив пальцем нужную страницу). Ах, это вы.
Даусет (стараясь не показать своего смущения).

Я очень рад... мистер Старкуэтер. Вот не ожидал вас

здесь встретить... Не думал, что вы такой любитель свет¬

ских развлечений... от души рад...
Старкуэтер (резко). Почему вы не явились се¬

годня утром?
Даусет. Расхворался... лежал в постели..^

Старкуэтер. Это не оправдание. Когда вас вызы¬

вают, вы должны являться. Понятно?.. Законопроект

был возвращен в комиссию. Зачем он был возвращен в

комиссию? Мой секретарь передал вам мои распоря¬

жения?
Даусет. Произошла ошибка...'
Старкуэтер. Ошибок быть не должно. Вы боль¬

ше не пользуетесь влиянием в сенате? Скажите, я найду

кого-нибудь другого.
Даусет (с возмущением). Мне не нравится, когда

со мной так разговаривают, мистер Старкуэтер. У меня

тоже есть самолюбие.
Старкуэтер недоверчиво хрюкает.
Я порядочный человек, мистер Старкуэтер..^»
Старкуэтер снова хрюкает.
Я занимаю определенное положение в моем штате... я

уважаемое лицо в администрации моего штата...,

Старкуэтер (обрывает его). Молчать!
Даусет роняет чашку.
Администрация вашего штата принадлежит мне!
Даусет этого не знал; пытаясь скрыть смятение, он нагибается,

чтобы поднять черепки.
Оставьте мусор в покое! Я с вами разговариваю.
Даусет вытягивается. Конни звонит в колокольчик.
Я купил администрацию вашего штата и заплатил за

•нее наличными. Вы-^просто движимое имущество, при-

юбретенное мною впридачу. Вы стали сенатором, потому
543

что мне это было удобно. И вы так же легко перестанете

им быть. Понятно?
Даус.ет (бормочет). Понятно...
Старкуэтер. Законопроект должен быть прова¬

лен.
Д а у с е т. Слушаюсь, сэр.
Cтapкyэt4|). Он должен быть провален втихо**

молку, без газетной шумихи.
Даусет кивает головой.
Можете идти.
С побитым видом Даусет идет к группе за чайным столом. Спра¬

ва, смеясь, входят Чалмерс и Хаббард; при виде Старкуэте-

ра они сразу трезвеют. Старкуэтер едва отвечает на поклон
Хаббарда.
Подойди сюда. Том.
Входит с л у I а. Конни указывает ему на разбитую чашку. Пока

слуга се убирает, Старкуэтер молчит, продолжая изучать запис¬

ную книжку. Чалмерс стоит перед ним, чувствуя себя несколько

неловко. Хаббард присоединяется к группе за чайным,столом. Со¬

брав осколки чашки, с луга уходит.
(Закрывает записную книжку, заложив ее пальцем на

нужной странице и бросив на Чалмерса пронзительный

взгляд,) Том, твоя любовная связь в Нью-Йорке должна

быть прекращена. Понятно?
Чалмерс (вздрогнув). Кто вам насплетничал? Хаб¬

бард?
Старкуэтер. Зачем мне твой Хаббард? Я полу¬

чаю сведения из своих источников.
Чалмерс. Стоит ли говорить о таких пустяках?

Старкуэтер. Пустяки? Я знаю все подробности.

Если хочешь, могу их тебе сообщить. С этим пора по¬

кончить. И я не намерен вступать с тобой в споры.
Чалмерс. Вот не думал... что я был так неосто¬

рожен. ..
Старкуэтер. В твоем положении нельзя быть не¬

осторожным. На нас лежит великий и священный долг —

мы несем на своих плечах ответственность за девяносто

миллионов человеческих судеб. Стоит нам поскользнуть¬

ся, и они пропали. За их душами и так охотятся невеже¬
544

ственные демагоги. Если они победят, страна погибнет,

погибнет цивилизация.
Чалмерс. Вот не думал, что мои невинные забавы...
Старкуэтер (пожав плечами). Ты ведь только

одно из колесиков в машине. Я и еще несколько чело¬

век— мы сама машина. Но ты нужное нам колесико, и

мы не хотели бы тебя потерять.
Чалмерс. Потерять? Меня?
Старкуэтер. Стоит мне пошевелить пальцем, и

тебе конец. Понятно? Ты заправляешь своим штатом?

Отлично. Но не забудь: если я захочу, я завтра же куп¬

лю весь твой штат. И тебе не на что будет опереться.

Тебе трудно изменить свою натуру, но помни хотя бы

о величии наших задач. И будь осторожен. Нам прихо¬

дится пользоваться и слабыми людьми. Но ты только и

делаешь, что ублажаешь плоть. Пьешь. А у тебя плохое

сердце. Я получаю донесения от твоего врача. Не за¬

будь— ты женат на моей дочери. Она женщина сильная

и делает нам честь, Я не допущу, чтобы ты ее позорил.
Чалмерс. Ладно. Буду осторожен. Но раз уж вы

о ней заговорили, я хотел бы продолжить эту беседу.
Пауза. Старкуэтер невозмутим.
Маргарет дружна с Ноксом. Он приходит сюда, в мой

дом. Их водой не разольешь.
Старкуэтер. Да?
Чалмерс (поспешно). Само собой разумеется, я ее

ни в чем не подозреваю. Но, согласитесь, что вашей до¬

чери и моей жене не пристало поддерживать знакомство

с этим анархистом, который постоянно нападает на нас

и на все, что мы представляем.
Старкуэтер. Я начал говорить с ней на эту тему,

но нас прервали. (Хмурит брови, размышляет.) Ты ее

муж. Почему ты не приберешь ее к рукам?
Из двери в глубине выходит миссис Старкуэтер. Она кла¬

няется гостям и, найдя взглядом мужа, направляется к нему.
Чалмерс. Приберешь ее, как же! У нее характер...

вроде вашего. К тому же я боюсь, что она кое-что знает

о моих... шалостях...
Старкуэтер (ехидно). Невинных шалостях?
Миссис Старкуэтер (обиженным тоном). Ах,

вот ты где, Энтони. Опять говоришь о политике. А я хо-
Э5.	Джек Лондон. Т. VI.	545

чу чаю. Томми выглядит ужасяо, И чего толысо смотрит

Маргарет?
Старкуэтер снова погружается в изучение записной книжки.
Не знаю, чем все это кончится, если матери разучились

воспитывать ^оих детей. Твоя доч-ь занимается всем

чем угодно, кроме своего собственного сына. И хотя бы

ходила в церковь прилежно! Мистер Ратленд очень ею

огорчен. Я хотела с ней поговорить... но уж лучше сде¬

лай это ты, Энтони! Она со мной совсем не считае1ся.

Еще бы! Всю жизнь поступала, как ей нравится. Эхо она

в т^бя. В мое время дети слушались ^родителей, А все

эта суматоха! Ни на что не хватает времени. Вот и мне

надо выпить чаю и бежать. Конни едва успеет переодеть¬

ся. (Ил€т к чайному столу: Коини наливает ей чай,)
Ста^ркуэтер (Чалмерсу, который продолжает

ждать его ук<1заний). Пока все.
Чалмерс «атфавляется к <лолу, яо в это время снаружи доносятся

голоса. Входит Маргврет в сопровождении жены перуанского

посланаикл Долорес Ортега и секретаря японского лосоль-

ства Мацу Сакари, которых она встретила в вестибюле. Чал¬

мерс поворачивается и идет им навстречу. Он здоровается с До¬

лорес Ортега, как со старой знакомой. Его представляют Сакари.

Маргарбт поочередно здоровается со всеми гостями и, заменив

Коини за чайным столом, продолжает р1азливать чай. Сакари под¬

ходит к Маргарет. Остальные располагаются тремя группами: Чал¬

мерс и Долорес; Ратленд, Даусет и миссис Старкуэтер; Конни,

миссис Даусет и Хаббард. Чалмерс передает чай Долорес Ортега;
Сакари, в ожидании своей чашки ^аю, болтает с Маргарет.
Маргарет (передавая чашку Сакари). Как-то не¬

ловко предлагать вам эту жидкость. Чай умеют готовить

только на Востоке. Признайтесь, наш способ заварки

чая вам кажется варварским?
Сакари (кланяясь). Да, ваш американский чай,так

же как и чай у англичан, совсем не похож на наш чай.

Но ко всему привыкаешь. Сначала, когда я учился в

Йэле, меня поражали ваши обычаи... Но только сначала.

Сейчас... как бы это выразиться... я притерпелся к ва¬

шему чаю.
Маргарет. Вы очень снисходительны к нашим не¬

достаткам.
Сакари (кланяясь). Наоборот. Я всеми силами

стараюсь не видеть в вашей замечательной стране ника¬

ких недостатков*
546

Маргарет (смеясь). И вам удается? Вы необыкно¬

венно вежливы, мистер Сакари.
Появляется Нокс. Мгновение он стоит на пороге в нерешитель¬

ности, затем направляется к Маргарет. Его движения несколько

угловаты; видно, что ему здесь не по себе.
Сакари (заметив появление Нокса, ищеТу к какой

бы группе гостей ему пристать). Если разрешите, я вас

покину, чтобы отведать этот,., как бы это выразиться?..

Чай... (Кланяется и присоединяется к группе Конни^ мис¬

сис Даусет и Хаббарда.)
Нокс (здороваясь с Маргарет и с теми^ кто сидит

с ней рядом). Не знаю, зачем я пришел. Мне здесь не

место. Все у вас здесь так странно...
Маргарет (беспечно). Почему? Если вы Али-баба,

где же ваше место, как не в пещере сорока разбойников?

Но ваши часы и кошелек здесь в безопасности...
Нокс делает недовольное движение; его покоробил не свойствен¬

ный ей легкомысленный тон.
Ну, не хмурьтесь. Надо же и отдохнуть раз в кои веки. •

(Показывая на Старкуэтера). Вот там сидит владыка

тьмы, тот дракон, которого вы поклялись поразить на¬

смерть...
Нокс смотрит на Старкуэтера; речь Маргарет его явно удивила.
...человек, который держит в руках страховые компании,

тресты и банки, металлургические и сталелитейные моно¬

полии, угольные шахты и судостроительные верфи, чело¬

век, который могущественнее Ротшильдов, человек, ко¬

торый провалил ваш законопроект о детском труде и

душит_всякий росток свободы, ненавидит все, что дорого

вам... Короче говоря, мой отец.
Нокс (разглядывая Старкуэтера). Мне следовало

его узнать, ведь его фотографии не сходят с газетных

страниц. Но почему вы так о нем говорите?
Маргарет. Потому что это правда.
Нокс молчит.
Разве не так? (Смеется.) Можете не отвечать. Вы знае¬

те, что это правда, горькая, но правда. Продолжая осма¬

тривать пещеру сорока разбойников, вы увидите вон там

рыцаря пера Хаббарда — доверенное лицо наших бога¬

чей.
547

Нокс (с отвращением). Ну, этого кто не знает!

Сперва он писал статьи против нефтепромышленников,

делая вид, что разоблачает их мошенничества, а затем,

сторговавшись с ними, стал их защитником. Теперь он —

самый главный в «Картрайтсе», с тех пор как журнал

стал откровенно реакционным. На нем пробу негде ста¬

вить..^ Ей-богу, я, наверно, и в самом деле Али-баба и

ее пойму, зачем я здесь!
Маргарет. Вы здесь, сэр, потому, чтд я так за¬

хотела.
Нокс. Верно. Но что нас с вами связывает?
Маргарет. Будущее...
Нокс (смотрит на нее горящими глазами). Порою

мне становится страшно настоящего.
Маргарет чуточку испугана, но не может скрыть радости-
Я боюсь не за себя.
Маргарет (поспешно). Не смотрите на меня так.

Ваши глаза блестят. Про нас подумают бог знает что...
Нокс (смущенно). Извините... я даже не заметил,

что я... смотрел на вас не так, как мне...
Маргарет. Знаете, почему вы здесь? Потому, что

я за вами послала.
Нокс (горячо). И вы знали, что я приду. Вы знали,

что я пойду за вами, куда...
Маргарет. Постойте, постойте... Насчет вашей

завтрашней речи... О ней говорят повсюду — ворчат, ши¬

пят, пророчат недоброе... Я знаю, как вы заняты, и мне

не следовало вас звать. Но у меня не было другого вы¬

хода, я очень беспокоилась...
Нокс. Как странно, что вы, вот такая... живя среди

них всех... и вас занимает судьба простых людей!
Маргарет. Я кажусь изменницей в собственном

стане? Наверно, это так и есть. У меня тоже были свои

мечты. С детсГва я начиталась книг о справедливом

устройстве мира: «Республика» Платона, «Утопия»

Мора...
Нокс слушает ее с жадным вниманием, глаза его блестят.
И мечтала, что и я смогу хоть чуточку приблизить вре¬

мя, когда все люди будут жить честно и по совести.

Я всей душой решила посвятить себя борьбе за челове¬
548

ческое счастье. Моим героем был Линкольн, он остался

моим героем и теперь. Но что могла сделать я, женщина?

Меня отгораживала от жизни тысяча условностей, запре¬

тов, предрассудков... Стоило мне открыть рот — надо

мной все смеялись. Что мне было делать? У меня ведь

не было права голоса, мне приходилось молчать. И си¬

деть сложа руки. Действовать могли только мужчины.

Они голосовали, произносили речи, правили страной.

Место женщины — у домашнего очага.
Нокс. Значит, вы понимаете, почему я стою за рав¬

ноправие женщин!
Маргарет. Я смотрела вокруг и наблюдала жизнь

или, вернее, мне казалось, что я ее вижу. Я рано узнала,

что такое власть. У моего отца была власть. Он ведь маг¬

нат— так, кажется, называют подобных людей? Мне

тоже нужна была власть. Но как ее получить? Ведь я же

только женщина. Я подумала: может быть, эту власть

мне даст муж? Вот отсюда-то все и пошло. Я встрети¬

лась с человеком, который стал моим мужем. Это был

отличный спортсмен, богач и политический деятель с

большим будущим. Отец пообещал мне, что если я выйду

за него замуж, он сделает его хозяином штата, губерна¬

тором, пошлет его в сенат. Вот и все.
Нокс. Ну? Что было дальше?
Маргарет. Дальше? Я вышла за него замуж. И по¬

няла, что власть — в руках куда более могущественных,

чем я предполагала. Они отняли у меня мужа и обрати¬

ли его в политического приспешника моего отца. А у

меня по-прежнему не было ни сил, ни власти. Тогда я

подумала; будущее принадлежит детям. Хоть тут-то

мне поможет то, что я женщина! Я ведь мать и могу

дать миру здорового, хорошего сына, вырастить чистого

и благородного человека. Если я этого достигну, может

быть, он сможет осуществить мою мечту, он сделает мир

чище и счастливее для всех людей на земле. Я решила

во всем выполнять долг матери. Вот почему я занялась

устройством хороших жилищ для рабочих и детских

садов, чтобы помочь другим беспомощным маленьким

человечкам, которые и есть наше будущее.
Нокс. Вы замечательная женщина! Вот почему я

так покорно прихожу, когда вы меня зовете.
Маргарет. И наконец я встретила вас. Вы мнепо-
35*. Джек Лондон. Т. VI.	549

казались рыцарем, сражающимся с ветряными мельни¬

цами, безрассудным мечтателем, который ополчился про¬

тив власть имущих и знати и верит, что можно вырвать

счастье у будущего... Я не сомневалась, что вас погубят.

Но вы все еще живы и боретесь! Правда, ваша завтраш¬

няя речь...
Чалмерс^ который неслышно подошел к ним с чаш¬

кой Долорес). Как поживаете, мистер Нокс? Кстати, об

этой речи...
Они пожимают Apyi другу руки.
Чашку чаю, Маргарет. Для миссис Ортега. Два куска

сахару.
Маргарет наливает чай.
Только и слышишь, что об этой речи. Кажется, вы соби¬

раетесь задать нам жару.
Нокс (улыбаясь). Не больше, чем вы заслуживаете^
Чалмерс. Вы намерены сказать правду, всю прав¬

ду и ничего, кроме п^^авды?
Нокс. Вот именно.
Чалмерс (принимает чашку от Маргарет). Поверь¬

те, не так уж мы плохи, как вам кажется. Ко всякому

вопросу можно подойти с разных точек зрения. Ведь мы,

так же как и вы, хотим стране только добра. И все еще

надеемся найти с вами общий язык.
Нокс иронически улыбается.
Маргарет. Том, не надо лгать. Ты надеешься со¬

всем на другое. Ты надеешься свернуть ему шею.
Чалмерс (с мрачной улыбкой). Ну, если мы не

найдем общего языка... А жаль. Вы могли бы далеко

пойти. В союзе с нами. А выступая против нас, вы не

добьетесь ничего — ровным счетом ничего. (Отходит от

них,)
Маргарет (взволнованно). Видите! Вот почему я

встревожилась... И послала за вами. Том, и тот не скры¬

вает, что они сотрут в порошок всякого, кто им будет

противиться. А ваша речь грозит им опасностью. Вы

знаете, какой железной рукой они правят в конгрессе, как

им легко заткнуть рот такому, как вы. И все же они да¬

ют вам возможность выступить. Почему? Зачем?
Нокс (с улыбкой). Все очень понятно. Они знают,
550

в чем я их собираюсь обвинить, и думают, что я произ¬

несу поджигательскую речь, не имея в руках никаких до¬

казательств. Они постараются превратить меня в ходя¬

чий анекдот. Телеграфные агентства, корреспонденты

газет — все наготове, чтобы сделать меня завтра посме¬

шищем во всех уголках страны. Но они зря думают, что

я так уж беспомощен, у меня есть...
Маргарет. Доказательства?
Нокс. Да.
Маргарет. Они у вас?
Нокс. Их принесут мне вечером — документы, фо¬

тографии с документов, справки...
Маргарет. Молчите! Будьте осторожны. Ради бо¬

га, будьте осторожны!..
Миссис Да усе т. Спасите меня, миссис Чалмерс!

Мистер Сакари надо мной смеется.
Маргарет. Вот уж не поверю!
Миссис Даусет. Честное слово! Он имел дер¬

зость...
Чалмерс (поддразнивая миссис Даусет). Дер¬

зость!.. Сакари, вы ли это?
Сакари. Почтенная леди изволит шутить.
Миссис Даусет. Он имел дерзость спросить у

меня, почему у нас на все такие высокие цены. Даусет

уверяет, что у нас жизнь стоит так дорого потому, что

люди тратят слишком много денег.
Сакари. Какая необыкновенная страна! Люди здесь

бедны, потому что у них слишком много денег...
Чалмерс. Разве цены поднялись не оттого, что в

обращении слишком много золота?
Миссис Даусет. Мистер Сакари сам высказал

такую мысль, но стоило мне согласиться, как он же стал

против нее возражать. Мистер Сакари обращается со

мной просто ужасно!
Ратленд (откашлявшись, елейно). Все зло — в

пьянстве. Пьянство подрывает основы основ — веру,

промышленность, словом, все на свете. С каждым годом

рабочие пьют все больше и больше. Работоспособность

понижается, стоимость производства повышается. Отсю¬

да — рост цен.
Даусет. Отчасти, только отчасти. Скажем точнее.

Цены высоки еще и потому, что рабочие недостаточно
551

бережливы. Если бы рабочие копили деньги, как это де¬

лают крестьяне во Франции, мы бы смогли больше про¬

давать за границу и получать больше барышей.
Сакари (кланяется). Спасибо. Значит, чем береж¬

ливее народ, тем больше вы сэкономите, а чем больше

вы экономите, тем больше вы можете продать, а мем

больше вы продаете, тем лучше вам живется?
Даусет. Совершенно правильно.
Сакари. А чем меньше вы продаете, тем хуже вам

живется?
Даусет. Еще бы!
Сакари. А если народ станет совсем, совсем бе¬

режливым и перестанет покупать что бы то ни было, на¬

ступит нищета?
Даусет (явно озадачен). Кхм... э... видимо...
Сакари. Значит, людям живется плохо, потому что

они бережливы, а не потому что они расточительны?
Даусет окончательно сбит с толку и молчит.
Миссис Даусет ( в комическом отчаянии подни^

мает руки к небу). Может быть, мистер Нокс объяснит

нам, почему все стоит так дорого.
Старкуэтер захлопывает записную книжку и прислушивается. Нокс

улыбается, но молчит.
Долорес. Просим, просим, мистер Нокс! Я умираю

от любопытства — почему цены все время повышаются?

Сегодня утром, кажется, снова поднялись цены на мясо.
Нокс колеблется и вопросительно смотрит на Маргарет.
Хаббард. Мистер Нокс прольет нам свет на этот

вопрос.
Чалмерс. Неужто вы, бесстрашный трибун в кон¬

грессе, струсили здесь, среди друзей?
Нокс. Не подозревал, что у вас любят поговорить

на такие темы.
Старкуэтер (властно). Какова, по-вашему, при¬

чина роста цен?
Нокс (также резко). Кража.
Это слово производит на всех впечатление разорвавшейся бомбы;

но, будучи людьми хорошо воспитанными, они отвечают на него

вежливыми улыбками^
552

Долорес. Какая романтическая идея. Значит, ес¬

ли у вас что-нибудь есть, вы это украли?
Нокс. Вроде того. Возьмем, к примеру, автомобили*

В нынешнем году на покупку автомобилей было истра¬

чено пятьсот миллионов долларов. Но откуда взялись

эти деньги? Их заработали рабочие заводов и рудников,

швеи, слепнущие в потогонных мастерских, продавщи¬

цы, зарабатывающие по четыре-пять долларов в неделю,

дети на ткацких фабриках. И все, что вы истратили на

автомобили, вы украли у тех, кто трудится в поте лица

своего!
Миссис Старкуэтер. Я всегда говорила, что

во всем виноваты автомобили!
Долорес. Но, мистер Нокс, у меня тоже есть авто¬

мобиль!
Нокс. На него пошло немало труда. Уж не ваше¬

го ли?
Долорес. Господи, конечно, нет! Я его просто

купила.
Нокс. Тогда вы, наверно, трудились над чем-ни¬

будь другим? А потом обменяли продукт своего труда

на автомобиль?
Молчание.
Почему же вы молчите? Потому, что вы владеете автомо¬

билем, который сделан чужими руками и за который

вы не отдали ни крохи своего труда? Вот это-то я и на¬

зываю кражей. Вы это зовете правом собственности.

А ведь это самая обыкновенная кража.
Старкуэтер (прерывая Долорес Ортега, которая

собиралась заговорить). Неужели у вас не хватает ума,

чтобы посмотреть на вопрос шире? При чем тут ворован¬

ные автомобили? Возьмем меня. Я деловой человек. Но

автомобилей я не краду.
Нокс (улыбаясь). Еще бы! Автомобили для вас

слишком мелкая добыча. Ваши операции куда крупнее.
Старкуэтер. Я краду?
Нокс (пожимая плечами). Еще как!^
Старкуэтер. Докажите.
Нокс. Постараюсь. Вы крупнейший финансист,

монополист, финансовый туз. Разрешите привести не-

скол|>ко цифр?
Старкуэтер. Говорите.
553

Нокс. Вы контролируете девять миллиардов долла¬

ров, вложенных в железные дороги, два миллиарда —

в промышленные предприятия, миллиард — в страховые

компании, еще миллиард — в банки и миллиарда два —

в другие кредитные учреждения. Я не говорю, что все

эти деньги вам принадлежат, но вы ими распоряжаетесь

самовластно! Больше вам ничего и не надо. Распоря¬

жаясь львиной долей капитала Америки, вы знаете, что

остальные капиталисты покорно пойдут за вами следам.

За последние несколько лет основной капитал амери¬

канской промышленности был обманом раздут на лиш¬

них семьдесят миллиардов долларов. Но ведь это просто

дым, чистейший дым, фикция! Вы, биржевики, отлично

знаете, что такое дым. Я назвал цифру в семьдесят мил¬

лиардов. Их может быть сорок, восемьдесят... словом,

много! А что означает для вас весь этот дым ценою

в семьдесят миллиардов долларов? Из пяти процентов

годовых — три с половиной миллиарда прибыли. С дру¬

гой стороны, это значит, что ежегодно потребитель

платит за товары на три с половиной миллиарда долла¬

ров больше, чем они стоят на самом деле. А потреби¬

тель— это рабочий. Вот почему я и называю то, что вы

делаете, кражей. Зачем же спрашивать, отчего у нас

растут цены. Кто пускает дым? Кто за него берет день¬

ги? Я или вы?
Старкуэтер. Но разве за то, что я управляю сот¬

нями предприятий, мне не полагается вознаграждение?
Нокс. Вы, конечно, можете называть это возна¬

граждением, суть не меняется.
Старкуэтер. Но разве я не делаю два доллара

там, где раньше делали один? Разве это не повышает

благосостояние людей?
Нокс. А разве это — ваша цель?
Старкуэтер. Вы — опасный мечтатель... (Возвра¬

щается к своей записной книжке.)
Ратленд (бросаясь на выручку). А я? Я тоже кра¬

ду, мистер Нокс?.. К вашему сведению, я получаю жа¬

лованье за то, что проповедую слово божье.
Нокс. Вам платят жалованье из краденых денег.

Хотите знать, кто вам платит? Не ваши прихожане, нет!

Вам платят дети, работающие на фабриках. Вам платят

бедняки, изнывающие от непосильного труда,— рабы,
554

прикованные к фабричному колесу. Вот кто вам ллатит

ваше жалованье!
Ратленд. Но я его зарабатываю!
Нокс. Но не они должны вам платить!
Миссис Д а у с е т. Да вы просто анархист, мистер

Нокс! Вы еще хуже мистера Сакари. (Делает вид, что

дрожит от страха.)
Чалмерс (Ноксу). Вероятно, вы все это повторите

в завтрашней речи?
Долорес (хлопая в ладоши). Он репетирует! Он

пробует свою речь на нас!
Сакари (Ноксу). Простите, а как, по-вашему,

можно помочь делу?
Старкуэтер снова захлопывает свой блокнот и прислушивается

к словам Нокса.
Нокс. Сменив государственную машину, которая

управляет жизнью девяноста миллионов американцев.
Сакари. В Йэльском университете меня уверяли,

что ваша государственная машина превосходна, просто

превосходна.
Нокс. Она давно изжила себя. И годится только на

слом. Вместо того чтобы быть слугой народа, она стала

его тираном. А все мы — рабами. Ею завладела свора

политических жуликов и лицемеров. Снизу доверху на¬

ми управляют мошенники. Мы живем в царстве кражи.
Хаббард. Каков народ, таково и его правитель¬

ство. Каждый народ имеет то правительство, которого

он заслуживает. Если бы народ был лучше, у него и

правительство было бы лучше.
Старкуэтер кивает в знак согласия.
Нокс. Лживые слова! Народ Соединенных Штатов

Америки заслуживает лучшего правительства. Наш на¬

род стоит выше правителей, которые преследуют только

свою выгоду и заботятся только о своих интересах. Гово-

ря о наших правителях, поневоле вспомнишь анекдот о

четырех тузах. Мистер Сакари, вы знаете этот анекдот?
Сакари. К сожалению, нет.
Нокс.А вы играете в покер?
Сакар^и. Как же, чудесная игра! Я изучил ее... все

в том же Йэльском университете. Наука обошлась мне

довольно дорого.
555

Нокс. Этот анекдот напоминает мне о наших поли¬

тических деятелях. О совести они давно забыли. Для

них кража — вещь вполне законная. Они считают, что

банкомет вправе сдавать себе лучшие карты. Черт с

ним! Ведь не вечно же он будет сдавать! Когда-нибудь

колода перейдет в руки к ним — они свое возьмут!
Долорес. Где же ваш анекдот, мистер Нокс? Я

тоже играю в покер.
Нокс. Дело было в Неваде, в поселке золото¬

искателей. Какой-то новичок наблюдал за игрой в по¬

кер. Стоя за спиной банкомета, он увидел, как тот сдал

самому себе четыре туза, вытянув их .из рукава. Нови¬

чок подошел к игроку, сидевшему против банкомета«

«Послушайте,— шепнул он,— я видел, как банкомет вы¬

тащил из рукава четыре туза». «Ну и что?» — спросил

игрок. «Я хотел вас предупредить»,— ответил новичок.^

«Послушай-ка, парень,— сказал игрок. — Не путайся не

в свое дело. Ты в этой игре ни черта не смыслишь. Сей¬

час карты сдает он. Ну, а потом буду сдавать я...»
Общий смех.
Маргарет (вставая). Хватит говорить о полити¬

ке! Долорес, расскажите нам лучше о вашем новом авто¬

мобиле.
Нокс. Мне пора идти. (Тихо Маргарет.) Неужели

я должен всем им подать руку?
Маргарет (отрицательно качая головой, смеется).

Милый вы мой Лли-баба!
Нокс (вполголоса, угрюмо). Кажется, я свалял ду¬

рака.
Маргарет. Наоборот. Я горжусь вами.
Сакари (подходя к Маргарет), К сожалению, и я

должен вас покинуть. Благодарю вас, миссис Чалмерс,

за то редкое удовольствие, которое мне доставило посе¬

щение вашего дома.
Уходит вслед за Ноксом. Появляется слуга; он подает Стар-

куэтеру на подносе телеграмму. Маргарет садится подле Долорес

Ортега и Чалмерса и продолжает с ними разговор об автомобилях.
Старкуэтер (читая телеграмму). Ах, дьявол!
Слуга. Простите, сэр?..
Старкуэтер. Позовите сенатора Чалмерса и ми¬

стера Хаббарда.
556

Слуга. Слушаюсь, сэр.
Идет к Чалмерсу и Хаббарду. Те поспешно подходят к Старкуэте-

ру и стоя ждут, пока он перечитывает телеграмму. Тем временем

Маргарет обходит гостей, собирает их в одну группу и сама садит¬

ся так, чтобы иметь возможность наблюдать за отцом.
Старкуэтер (вставая). Т елеграмма из Нью-

Йорка, от Мартина. Пропали секретные бумаги из моего

личного архива. Подкуплена стенографистка. Помните,

Том, такая дама неопределенного возраста? (Слуге, ко¬

торым собирается уйти,) Эй, вы1
Слуга приближается.
Позвоните Доблмену. Пусть явится немедленно.
Слуга. Простите, сэр?.. Кому?..
Старкуэтер (раздраженно). Моему секретарю.

Домой. Доблмену. Немедленно.
Слуга уходит.
Чалмерс. Кто совершил эту кражу?
Старкуэтер пожимает плечами.
Хаббард. Какой-нибудь шантажист.
Чалмерс. А что, если...
Старкуэтер (с нетерпением). Кто?
Чалмерс. ...Нокс использует эти документы в

своей завтрашней речи?
Пауза. Старкуэтер и Хаббард молча смотрят друг на друга.
Миссис Старкуэтер (поднимаясь), Энтони, ты

«!)дешь? Конни еще надо переодеться.
Старкуэтер. Я никуда не еду. Поезжайте с

Конни.
Миссис Старкуэтер. Не забудь: мы пригла¬

шены на званый о^д.
Старкуэтер. Я никогда ничего не забываю.
Вошедший слуга подходит к Старкуэтеру и ждет, пока миссис

Старкуэтер кончит говорить. Старкуэтер бесстрастно и терпеливо

выслушивает ее.
Миссис Старкуэтер. Подумать трлько, о чем

вдесь все время говорили? О воровстве... Когда я была

молода, в обществе было не принято говорить о воров-

С1'ве. Идем, Конни.
Миссис Даусет. Мне кажется, что пора и нам.
557

Маргарет прощается с гостями. Миссис Старкуэтер ухо¬

дит с Конни, Даусет вместе с миссис Даусет. Старкуэ¬

тер, не обращая на них внимания, поворачивается и вопроситель¬

но смотрит на вошедшего слугу.
Слуга. Мистер Доблмен уже выехал сюда, сэр. Он

будет с минуты на минуту.
Старкуэтер. Проведите его ко мне немедленно.

Слуга. Слушаюсь, сэр. (Уходит.)
Маргарет, Долорес Ортега и Ратленд продолжают сидеть за

чайным столом. Маргарет снова наливает чай Ратленду. Время от

времени Маргарет поглядывает на встревоженную группу в дру¬

гом конце комнаты.
Чалмерс. Если бы я был уверен, что документы у

Нокса, я выдрал бы их у него из глотки.
Старкуэтер. Не болтай глупостей. Положение

слишком сер]ьезное.
Хаббард. У Нокса нет денег. А стенографистка

мистера Старкуэтера стоит недешево.
Старкуэтер. В этом деле замешан кто-то еще.
Торопливо входит Доблмен. Он очень возбужден, но прекрас¬

но держит себя в руках.
Доблмен (Старку этеру). Вы получили теле¬

грамму?
Старкуэтер кивает головой.
Я связался с Нью-Йорком, переговорил с Мартином и

тотчас выехал, чтобы доложить вам.
Старкуэтер. Что сказал Мартин?
Ратленд и Долорес прощаются с Маргарет, которая про¬

вожает их и выходит вместе с ними.,
Доблмен. Осмотр ваших архивов показал, что они

не тронуты.
Старкуэтер. Слава богу!
Доблмен. Но, увы, на самом деле это не так.

Стенографистка призналась. Она исподволь вынимала

из папок письма и документы. Их фотографировали и

возвращали обратно. Но наиболее важные документы

заменены копиями. Сама стенографистка не знает, какие

документы теперь подлинные, а какие — копии.^

Хаббард. Нокс тут ни при чем.
558

Старкуэтер. На кого она работала?
До б л м е н. На газетный концерн Герста.
На лицах собеседников тревога.
Старкуэтер. Герст? (Размышляет.)
Хаббард. Ну, это не страшно. Кто поверит оче¬

редной шумихе бульварной прессы!
Старкуэтер. На этот раз он, кажется, собирается

действовать умнее. Документы будут переданы члену

конгресса Ноксу; он сошлется на них в завтрашней

речи. Если Нокс огласит документы с трибуны конгрес¬

са, они приобретут совсем иной вес. И в тот же час Герст

опубликует их в своих газетах. Ловкая собака! Знал,

когда ударить по мне и по правительству. Как раз те¬

перь, когда нам надо провести ряд важных законов. Ду¬

мает этим заработать популярность у галерки. (Доблме-

ну,) Мартин сообщил вам, какие документы украдены?
Доблмен (заглядывая в записную книжку)» В

точности ничего не известно... Но он говорил о пе¬

реписке с компанией Гудьир, о каледонских письмах, о

переписке «Черный всадник», он также упомянул (снова

смотрит в записную книжку) письма Эстенбери и Глут-

са и немало других.
Старкуэтер. Ужасно!... (Взяв себя в руки.) Бла¬

годарю вас, Доблмен. Поезжайте обратно. Свяжитесь

снова с Нью-Йорком. Пусть сообщат подробности.

Я скоро буду дома. Машина вас ждет?
Доблмен. Такси, сэр.
Старкуэтер. Езжайте и никому ни слова.
Доблмен уходит.
Чалмерс. Видно, дело серьезное?
Старкуэтер. Серьезное! История не знала подоб¬

ного скандала. На карту поставлены сотни миллионов

долларов. Но этого мало: под угрозой самое наше могу¬

щество. Толпа — темная масса людей с убогим созна¬

нием— может восстать и разрушить то, над чем я тру¬

дился всю жизнь. Дурачье!
Хаббард. Страшно подумать, какой поднимется

вой, если Нокс произнесет речь и предъявит доказа¬

тельства!
Чалмерс. Неприятная история! Народ и так воз¬

бужден. Его беспокойство разжигает левая пресса* под¬
559

стегивают красные демагоги. Мы сидим на пороховом

погребе.
Старкуэтер. А Нокс, оказывается, не дурак, хоть

и мечтатель. Хитрый негодяй. И умеет драться. Недаром

он с Запада, потомок пионеров. Отец его пересек с за¬

пряжкой волов пустыню до Орегона. Этот тип умеет во¬

время пойти с козыря, тем более, что судьба дала ему

в руки целую колоду козырей.
Чалмерс. Да, такого еще с вами не бывало!
Старкуэтер. Меня никогда не касались грязные

руки. Я был для них недосягаем. Но ведь стоит только

позволить до себя дотронуться, и кто знает, каков будет

конец?
Чалмерс. Дело, чего доброго, дойдет до смены

правительства.
Старкуэтер (яростно). И тогда к власти придет

новая партия — партия демагогов. Она потребует нацио¬

нализации железных дорог и средств связи, прогрессив¬

ного налога, то есть фактической конфискации частного

капитала!
Чалмерс. А радикальные законопроекты? Они

сразу посыпятся, как горох,— законы о запрещении дет¬

ского труда, об ответственности предпринимателей, о го¬

сударственном контроле над угольными месторождения¬

ми. Аляски, о невмешательстве в дела Мексики... Под

ударом и ваш энергетический концерн, который вы с та¬

ким трудом создавали!
Старкуэтер. Я этого не допущу! Задержать про¬

цесс капиталистического развития — это бедствие, кото¬

рого нельзя позволить. Мы откатимся назад лет на де¬

сять. Нужно будет работать не покладая рук, чтобы на¬

верстать упущенное. Дело не только в законопроектах,

которые нам будут мешать. Нельзя допустить, чтобы

грязные руки толпы дотрагивались до рычагов управ¬

ления. Это ведь анархия! Гибель и разорение дл^ всего

этого быдла, которое своими же руками готово разру¬

шить собственное благополучие.
Хаббард. Безусловно.
Слева вбегает Томми. Он хочет пробежать через сцену, но, уви¬

дев посторонних, тихонько заползает под чайный стол. Следом

за ним появляется Маргарет; она играла с Томми в пятнашки.

Увидев беседующих мужчин, останавливается; те ее не замечают,
560

Чалмерс. Значит, документы сейчас у Нокса.

Старкуэтер. Они должны быть возвращены.

Хаббард. Я беру это на себя.
Старкуэтер. Не теряйте времени. В вашем распо¬

ряжении меньше суток. Сперва попробуйте договорить¬

ся... Предложите ему отступного, любую сумму. Ведь

есть же на него цена...
Хаббард. А если нет?
Старкуэтер. Тогда добудьте документы другими

средствами...
Хаббард. Что вы имеете в виду?..
Старкуэтер. Не мне вам объяснять. Но что бы

ни случилось, мое имя не должно быть замешано. По¬

нятно?
Маргарет (делая вид, что только что вошла в /сол1-

нату. Весело). Что тут происходит? Заговор?
Все вздрагивают.
Чалмерс. Да. Мы сговариваемся, как поднять це¬

ны еще выше.
Хаббард. И как бы украсть побольше автомо^

билей.
Старкуэтер (не обращая внимания на Марга^

рет, направляется к двери направо). Я ухожу, Хаббард,

не теряйте времени. Том, пойдем со мной, ты мне нужен.

Чалмерс. Домой?
Старкуэтер. Да.
Чалмерс. Тогда я сперва переоденусь и выеду сле¬

дом за вами. ("К Маргарет.) Ты заедешь за мной по до¬

роге на обед?
Старкуэтер и Чалмерс уходят. Хаббард прощается с

Маргарет. М^гарет продолжает стоять, прижав руку к груди.

Огорченный Томми, напрасно ожидавший, что мать будет искать

его, вылезает из-под стола и берет ее за руку. Она не обращает

на него внимания.
Томми. Мамочка, ты не хочешь больше играть?
Маргарет не отвечает.
Я был таким хорошим индейцем...
Маргарет (приходит в себя и взволнованно при¬

жимает к себе Томми). Томми!
Занавес
36.	Джек Лондон, Т. VI.	, 561

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Гостиная двухкомнатного номера Говарда Нокса в отеле. Восемь

часов вечера, в комнате полутемно.
Вход из холла — справа; там же, в глубине сцены, дверь в сосед->

ний номер. В центре задней стены книжный шкаф, по обе сторо¬

ны окна, закрытые портьерами. В левой стене дверь в спальню.

Ближе к авансцене камин. Рядом с ним квадратный стол, зава¬

ленный книгами, журналами, бумагами и пр. Справа, ближе к аван¬

сцене, письменный стол, на нем телефон, бумаги. У письменного

стола винтовое кресло. Между дверью, ведущей в спальню, и ка¬

мином низкие книжные полки, уставленные толстыми томами.

В простенках книжные шкафы, конторские шкафчики для доку¬

ментов.
При поднятии занавеса сцена пуста.
За запертой дверью в соседний номер слышен легкий шум, затем

дверь в комнату распахивается. Показывается чья-то голова, че¬

ловек осторожно оглядывается, входит. Щелкает выключатель.

Появляется другой человек. Оба они ловкие и решитель^

ные, прилично одетые люди; на них темные костюмы, крахмаль¬

ные воротнички.
Вслед за ними входит Хаббард. Оглядывает комнату, подходит

к бюро, берет нераспечатанное письмо, читает адрес.
Хаббард. Правильно, это комната Нокса.
1-й	агент. Да уж будьте покойны. Ошибки быть не

может.
2-й	агент. Вот повезло, что тот усатый тип сегодня

выехал.
1-й агент. Коридорный еще не успел сдать ключ,

а я уже снял соседний номер.
Хаббард. Ладно, приступайте к делу. Там у него,

наверно, спальня. (Идет к двери в спальню, отворяет ее,

заглядывает, зажигает св^т, гасит снова, возвращается

обратно к своим людям.) Вам говорили, что надо искать?

В случае успеха каждый из нас заработает по пять со¬

тенных. Сверх жалованья.
562

Во время разговора все трое старательно обыскивают письменный

стол, ящики, шкафы и т. д.
2-й агент. Видно, Старкуэтеру здорово приспичило.
Хаббард. Помалкивай! Не смей произносить его

имя!
2-й агент. Уж и имени его назвать нельзя! Что и го¬

ворить, важная персона!
1-й	агент. Сколько лет на него работаю, а он меня

ИИ разу не удостоил хотя бы словечком!
2-й	агент. Я прослужил у него два года, прежде

чем узнал, кто у меня хозяин.
Хаббард (первому). Ты бы лучше вышел в холл

и поглядел, не идет ли Нокс. Он может прийти с мину¬

ты на минуту.
1-й	агент вынимает отмычки, идет к двери направо. Отпирает

ее и, оставив слегка приоткрытой, выходит. Звонит телефон. Хаб«
бард вздрагивает.
2-й агент (ухмыляясь). Это только телефон.
Хаббард (продолжая обыск). Видно, вы немало

поработали на старого...
2-й агент (передразнивая его). Помалкивайте! Не

смейте произносить его имя!
Телефон звонит снова и снова, настойчиво, беспокойно.
Хаббард (изменив голос). Алло! Слушаю... (На

лице его удивление, он узнал голос и заулыбался.) Нет,

это не Нокс... Вы ошиблись номером... (Вешает трубку.
2-му	агенту.) Сразу повесила!
2-й агент. Знакомая?
Хаббард. Нет, показалось.
Молча шарят по комнате.
2-й агент. Ни разу не перемолвился с его светло¬

стью хотя бы словечком. А деньги он мне платит ис¬

правно.
Хаббард. Ну и слава богу. Чего тебе еще?
2-й агент. Обидно! Словно меня и нету.
Хаббард (выдвигая ящик и рассматривая его со¬

держимое). Да ведь деньги-то тебе идут!
2-й агент. Идти-то они идут, а все равно обидно!

Да и деньги он платит не зря.
563

в дверь справа входит 1-й агент. Он двигается торопливо, ста¬

раясь не производить шума. Тихонько притворяет за собой дверь,

забыв, однако, ее запереть.
1-й агент. Кто-то вышел из лифта и идет сюда,
Хаббард и оба агента быстро идут к двери в глубине на¬

право. 1-й агент оглядывает комнату, замечает выдвинутый Хаб¬

бардом ящик стола, возвращается, чтобы его задвинуть, гасит свет.

Все трое выходят. Тишина. В дверь из холла стучат. Молчание.

Дверь отворяется, и в комнату входит Джиффорд. Зажигает

свет; побродив по комнате, смотрит на часы, усаживается в кресло

возле камина. Слышно, как в замке поворачивается ключ, но дверь
не заперта, и в комнату с ключом в руке входит Нокс.
Нокс (пожимает руку Джиффорду). Как вы сюда

попали?
Джиффорд. Обыкновенно. Дверь была не за¬

перта..
Нокс. Что-то у меня с памятью не того... Наверно,

забыл запереть.
Джиффорд (вынимает из грудного кармана пачку

документов и передает ее Ноксу). Вот они.
Нокс (листает их с волнением). Вы уверены, что они

подлинные?
Джиффорд кивает.
Мне ведь нельзя рисковать. Герст в последнюю минуту

может уйти в кусты. Ему это не впервой.
Джиффорд. Он долго со мной торговался, хотел

дать копии, и я уж начал подумывать, что зря прокатил¬

ся в Нью-Йорк. Но я стоял на своем, как скала. Либо,

говорю, давайте Ноксу оригиналы, либо ничего не будете

В конце концов он уступил.
Нокс. Не знаю, понимаете ли вы, что они для меня

значат и как я вам благодарен...
Джиффорд. Бросьте! О чем тут говорить! У Гер-

ста с ними свои счеты, он вне себя от радости... А рабо¬

чим ваши разоблачения сулят настоящую победу. Да и

вы сможете наконец высказаться. Как там дела с зако¬

ном о возмещении за увечья?
Нокс (устало). Да все так же. Застрял в комиссии.

Можете быть уверены, там он и погибнет. Да и чего

ждать от Законодательной комиссии? Там сидят люди,

прочно связанные с железнодорожными компаниями.
Джиффорд. Профсоюз железнодорожников очень

заинтересован в этом законе.
564

Нокс. Вашим железнодорожникам, не видать его,

как своих ушей, покуда они не научатся голосовать за

того, за кого следует. Когда наконец ваши профсоюз¬

ные лидеры поверят, что нужны не только стачки, но и

политическая борьба?
Джиффорд (протягивая. ему руку). Ладно. Мне

пора, не то я объяснил бы вам, почему наши профсоюзы

не занимаются политической борьбой.
Нокс бросает пачку с документами на книжную полку между ка¬

мином и дверью в спальню; прощается с Джиффордом.
Поосторожнее с этими бумагами. Если бы я вам сказал,

сколько за них заплатил Герст, вы бы их так не бросали.

Нокс. Они здесь в безопасности.
Джиффорд. Вы эту шайку недооцениваете. Они

ни перед чем не остановятся.
Нокс. Никто, кроме нас с вами, не знает, что доку¬

менты здесь. Ночью я их положу под подушку.
Джиффорд (направляясь к двери). Не хотел бы

я быть в конторе Старкуэтера, когда откроется пропажа.

Люди там хлебнут горя. (Задерживается у выхода.) За¬

дайте этим господам завтра перцу как следует. Я буду

на галерке. Прощайте* (Уходит.)
Нокс подходит к окну, открывает его, возвращается к письменно¬

му столу, садится в кресло и начинает разбирать почту. Стук
в дверь.
Нокс. Войдите.
Входит Хаббард, подходит к письменному столу^ Не подав

Ноксу руки, обменивается с ним поклоном и садится. Нокс, по¬

вернувшись в винтовом кресле лицом к посетителю, ждет.
Хаббард. С таким человеком, как вы, лучше вести

дело начистоту. Мы с вами люди взрослее, давайте не

играть в прятки. Вы знаете, что мое положение позво¬

ляет мне...
Нокс. О да, насчет вашего положения я все знаю,

Хаббард. Мы не хотим с вами ссориться.
Нокс. Что ж, попробуйте уговорить ваших хозяев

жить честно и не грабить народ.
Хаббард. Поберегите ваше красноречие до завтра.

Нас все равно никто не слышит. Вам выгоднее с нами

договориться...
Нокс. Вы что, хотите меня купить?
Хаббард (любезно). Что вы! С чего вы взяли?
565

Дело совсем не в этом. Вы ведь член конгресса. А карье¬

ра всякого выборного лица зависят от того, в какой он

заседает комиссии. Вас закопали в комиссию мер и ве¬

сов,— мертвое дело! Скажите слово, и вас назначат

в самую что ни на есть влиятельную комиссию...
Нокс (прерывая его). А кто же раздает эти назна¬

чения? Вы?
Хаббард. Конечно. Не то зачем бы я к вам при¬

шел?
Нокс (задумчиво). Я знал, что наше государство

прогнило насквозь, но все-таки не подозревал, что

правительственными постами торгуют оптом и в роз¬

ницу.
Хаббард. Значит, вы согласны?
Нокс (с издевкой). А вы в этом сомневались?
Хаббард. Есть и другой выход. Вас интересуют

социальные проблемы, а те, кого я представляю, питают

самый горячий интерес к вам и к вашему будущему. Для

того, чтобы вы могли углубить свои познания, они соглас¬

ны послать вас в Европу. Вдали от бестолковой полити¬

ческой суеты вы сможете посвятить себя науке. Вам да¬

дут возможность пробыть там, скажем, лет десять и еже¬

годно будут выплачивать по десять тысяч долларов.

В день, когда вы покинете Америку, вы получите сверх

того кругленькую сумму в сто тысяч долларов.
Нокс. Интересно. Вот, значит, как вы покупаете

людей.
Хаббард. Поймите, мы печемся только о процве¬

тании социальных наук!
Нокс. Вы же сами сказали, что нам ни к чему

играть в прятки!
Хаббард (решительно). Вы правы! Сколько вы

хотите?
Нокс. За что? Чтобы бросить политику? Вы реши¬

ли купить меня всего, с потрохами?
Хаббард. Не только. Мы хотим купить известные

вам документы.
Нокс (невольно вздрогнув). Какие документы?
X а€ б а р д. Теперь вы собираетесь играть со мной

в прятки? Порядочный человек не должен врать, даже...
Нокс. Такому малопорядочному человеку, как вы?
,Хаббард (улыбаясь). Даже такому, как я. Но вы
566

себя выдали. Вы отлично знаете, о чш идет речь. О до¬

кументах, выкраденн1ях Гератом у Старкуэтера. Вы тедь,

кажется, собирались их завтра огласить?
Нокс. Да, я собираюсь их завтра огласить.
Хаббард. Вот именно. Сколько вы за них хотате?

Назовите цену.
Нокс. Я ничегчэ не продаю. И вообще ничем не

торгую.
Хаббард. Минуточку! Не горячитесь. Вы забыли,

с кем имеете дело. Вам все равно не придется вос¬

пользоваться документами... Уж в этом вы мне поверь¬

те. Куда выгоднее продать эти бумажки за большие

деньги.
Стук в дверь. Хаббард вздрагивает.
Нокс. Войд...
Хаббард. Тише! Меня не должны здесь видеть.
Нокс (смеясъ). Боитесь скомпрометировать себя

моим общест^вом?
В дверъ снова стучат, уже настойчивее.
Хаббард (вскакивает в испуге, не давая Ноксу

ответить). Не пускайте! Я не хочу, чтобы нас видели

вместе! Да и вам это может повредить.
Нокс (тоже встает и направляется к двери). Мне

нечего скрывать. Я ни с кем не встречаюсь тайком,

украдкой. (Идет к двери. Хгббард испуганно озирается

и скрывается в спальне, прикрыв за собою дверь. На

протяжении последующей сцены Хаббард время от в/>е-

мени приоткрывает дверь и наблюдает за происходящим

в комнате. Нокс открывает дверь в холл и отступает е

изумлении). Маргарет! Миссис Чалмерс!..
Входит Маргарет в сопровождении Томми и Линды. На

Маргарет вечернее платье и бальная накидка.
Маргарет. Простите мое вторжение, но мне нужно

было вас срочно видеть. Я не могла дозвониться по те¬

лефону. Звойила, звонила и все попадала не туда.
Нокс (овладевая собой). Да? Я так рад... (Замечает

Томми.) Здравствуй, Томми. (Протягивает ему руку, тот

серьезно ее пожимает. Линда остается у двери.)
Томми. Как поживаете?
Маргарет. У меня не было другого выхода. Мне
567

надо было вас предупредить. Как видите, я под надзором

Томми и Линды. (Оглядывает комнату.) Здесь вы гото¬

вите лекарства от социальных болезней?
Нокс. Ах, если бы у меня был к этому такой же

талант, как у Эдисона к технике!
Маргарет. Он у вас есть. Вы и не представляете

себе, как важно людям то, что вы делаете. Я . знаю вас

лучше, чем вы знаете себя сами.
Т о м м и. Вы читаете все эти книжки?
Нокс. Да, я их читаю. Я все еще учусь. А чему ты

станешь учиться, когда вырастешь? Кем ты хочешь быть?
Томми задумывается, но сразу не отвечает.
Президентом Соединенных Штатов?
Томми. Папа говорит, что президенты ни черта не

стоят!
Нокс. Даже такой, как Линкольн?
Томми в нерешительности.
Марга^рет. Разве ты не помнишь, какой хороший

человек был Линкольн? Мама ведь тебе рассказывала.
Томми. Но его убили! Я не хочу, чтобы меня уби¬

вали! Знаете что?
Нокс. Ну?
Томми. Я хочу быть сенатором, как папа. Они все

пляшут под его дудку.
Маргарет явно обескуражена. Глаза Нокса смеются,
Нокс. Кто?
Томми (растерянно). Не знаю. (Доверчиво.) Но

они пляшут, он сам так сказал.
По сигналу Маргарет Линда подходит к Томми и берет его за руку.
Линда (направляясь к окну). Пойдем, Томми, по¬

глядим в окошко.
Томми. Я хочу поговорить с мистером Ноксом.

Маргарет. Ступай с Линдой, мальчик. Мама сама

хочет поговорить с мистером Ноксом.
Томми покоряется, и Линда отводит его к окну.
Вы не хотите предложить мне сесть?
Нокс, Простите, бога ради. (Подвигает ей самое

удобное коесло и садится в винтовое кресло напротив.)

Маргарет. Я к вам на одну минутку. Мне нужно
568

отвезти Томми домой, а потохМ заехать за мужем, чтобы

отправиться с ним на званый обед.
Нокс. А ваша служанка, она не...
Маргарет. Линда? У нее каленым железом ничего

не выпытаешь. Мне иногда стыдно, что она мне так пре¬

дана, я этого не заслуживаю. (Торопливо.) Когда вы се¬

годня ушли, отец получил телеграмму. Важную телеграм¬

му. Сразу же приехал его секретарь. Отец позвал Тома и

мистера Хаббарда, и они вчетвером стали о чем-то сове¬

щаться. Насколько я поняла, пропали какие-то докумен¬

ты, и они духмают, что документы у вас. Они не называли

вашего имени, по я уверена, что речь шла о вас. У отца

был такой встревоженный вид. Будьте осторожны! Умо¬

ляю вас, будьте осторожны!
Нокс. Что вьь мне ничего не угрожает!
Маргарет. Вы их не знаете. Вы их совсем не знае¬

те. Они ни перед чем не остановятся, ни перед чем. Отец

уверен, что ему все дозволено.
Нокс. Да, в том-тр и беда. Он убежден, что ему по¬

ручено устанавливать законы бытия. И править миром.
Маргарет. Он верит в себя, как в бога,— это ^го

религия.
Н о к с. И как у каждого фанатика, вера превращается

у него в навязчивую идею.
Маргарет. Ему кажется, что от него зависят судь¬

бы цивилизации и что забота о ней—его священный долг.
Нокс. Я знаю.
Маргарет. Но дело не в нем, а в вас. Я знаю, вам

грозит опасность!
Нокс. Нет. Я сегодня никуда не выйду. А завтра,

при свете дня, они ни на что не решатся. Я пойду в кон¬

гресс, и произнесу мою речь.
Маргарет. Господи! Если с вами что-нибудь слу¬

чится...
Нокс. Вы... вас беспокоит моя судьба?
Маргарет кивает, опустив глаза.
Судьба Говарда Нокса — общественного деятеля? Или

просто судьба Говарда Нокса — человека?..
Маргарет (с внезапно прорвавшимся чувством).

Почему мы, женщины, должны молчать? Почему я не

могу сказать вам то, что вы и так знаете, чего вы не

можете не знать. Да, меня тревожит ваша судьба, судь-
36’* Джек Лондон. Т. VI,	569

ба борца и человека... (Замолкает, бросив взгляд на

стоящего у окна Томми, инстинктивно понимая, что не

должна поддаваться порыву чувства в присутствии сы¬

на.) Линда, отведите Томми вниз и подождите меня в

машине...
Нокс (тихо, с испугом). Что вы делаете?
Маргарет (жестом принуждая его молчать), Я

приду за вами следом.
Линда и Томми направляются к выходу.
Томми (останавливается и серьезно протягивает

Ноксу руку). Всего хорошего, мистер Нокс.
Нокс (неловко). Проицай, Томми. Пожалуй, все-та¬

ки стоит еще разок подумать, не стать ли тебе президен¬

том. Таким, как Линкольн.
Томми. Хорошо. Я поговорю об этом с папой.
Маргарет. Линда, позаботьтесь, пожалуйста, что¬

бы никто ничего не узнал... Хорошо?
Линда кивает, и они с Томми выходят. Маргарет и Нокс

следят за ними.
Н о К С Ссл(огрмт на Маргарет, которая движением

плеч сбросила с себя накидку). Прошу вас, уйдите- Я не

могу больше. Я схожу с ума...
Маргарет (протягивая к нему руки). А я рада...

Ну и что же? Я хочу, чтобы вы сходили с ума... Погля¬

дите на меня.
Нокс (подходя к ней с протянутыми руками, шеп¬

чет). Маргарет, Маргарет... (Обнимает ее.)
Хаббард, приоткрыв дверь, наблюдает за ними с выражением

цинического удовольствия. Внезапно взгляд его падает на пачку

документов на полке. Протянув руку, он берет их; удостоверив¬

шись в том, что это давно желанная добыча, снова проскальзы»

вает в спальню и закрывает дверь.
(Отодвинув ОТ себя Маргарет и жадно глядя на нее.)

Я люблю вас. Я так давно люблю вас. Но я решил, что

вы никогда об этом не узнаете.
Маргарет. Смешной! Я давным-давно знаю, что

вы меня любите. Вы сами без конца мне об этом рас¬

сказывали. Разве вы могли смотреть на меня, не говоря,

мне, как вы меня любите?
Нокс. Вы знали?
Маргарет. Как же я могла не знать? Ведь я жен-
570

щина. Разве мне нужно было, чтобы вы сказали это сло¬

вами? Мне так давно хотелось поглядеть на вас, не бо¬

ясь чужих глаз. Столько, сколько я захочу.
Нокс. Я люблю вас.
Маргарет. Ну не чудаки ли вы, мужчины? Сколь¬

ко стоит земля, женщине приходилось искать путь к ва¬

шему сердцу через чувства, а не разум. Будь я мудра,

как Ипатия, образованна, как мадам Кюри, вас не прой¬

мешь, вы по-прежнему будете глушить голос вашего

сердца. Но дайте мне на миг превратиться в Лилит, и

вы, забыв все на свете, уже расточаете слова любви.
Нокс. Маргарет, вы несправедливы...
Маргарет. Я люблю вас... а вы?
Нокс (горячо, с глубоким чувством). Вы знаете,

как я люблю вас.
Маргарет. Помните, я рассказывала вам о моей

юности? Я и тогда мечтала делать добро людям, как вы.

Но мне не дали. Всю жизнь мне приходилось поступать

так, как этого хотели другие. Я вышла замуж, думая, что

это сулит мне свободу. Но мой муж — только тень

моего отца, его правая рука во всех тех черных делах,

против которых я хотела бороться. (Пауза.) В моей

жизни одно поражение следовало за другим, одно разоча¬

рование за другим. Я так устала, Говард. Я никогда не

любила мужа. Я продала себя во имя своего идеала.

И часто теряла веру, веру во все — в бога, в человека, в

конечную справедливость. И только вы вернули мне эту

веру, вы разбудили меня. Я пришла к вам, не думая о

себе. Пришла предупредить вас для того, чтобы востор¬

жествовала справедливость. Но я осталась, слава богу, я

осталась! Я поняла, что вы, вы один нужны мне больше

всего на свете.
Нокс подходит, садится на ручку кресла и привлекает ее к себе.
Нокс. И Я иногда чувствовал смертельную уста¬

лость... Одиночество. Вот и сегодня мне было невмоготу,

но вы пришли...
Маргарет. Я не должна была приходить, правда?

А я вот ничуть не жалею о том, что пришла. Я жалею

только о том, что не сделала этого раньше, Что я раньше

не знала ваших рук, ваших губ... Я ведь самая простая,

обыкновенная женщина... (Встает и обнимает его.) По¬

целуй меня, любимый мой. Ну, поцелуй меня...,
571

Нокс. Что нам делать? (Внезапно отстраняется от

нее и опускается в кресло.) Нет. Невозможно. Почему мы

не встретились раньше? Как мы могли быть счастливы!

Вместе думать, вместе работать, всегда и во всем быть

настоящими друзьями.
Маргарет. Но разве сейчас уже поздно?
Нокс. Я не имею на вас права.
Маргарет^не понимая его). Из-за мужа? Он мно¬

го лет мне больше не муж. У него нет на меня никаких

прав. Кто же, кроме вас, кого я люблю, может иметь

на меня права?
Н о к с. Я не о том. Какое мне дело до вашего мужа>

(Поддавшись внезапному ютчаянию.) Если бы Говард

Нокс был только человеком... самым обыкновенным чело¬

веком... и мог бы думать только о себе!
Маргарет (подойдя сзади к его креслу, ласково

проводит рукой по его волосам). Разве мы не можем бо¬

роться вместе? Вдвоем?
Нокс (делает резкое движение головой, словно,же'^

лая стряхнуть ее руку): Не надо, не надо!.
Маргарет продолжает гладить его волосы и потом прижимается

щекой к его щеке.
Боже мой, за что я должен причинять себе такую боль!

(Внезапно поднимается на ноги, нежно берет ее руки в

свои, ведет к креслу, усаживает и возвращается к своему

месту за столом.) Поймите, дело вовсе не в вашем муже.

Но я не имею на вас права. И вы не имеете права на меня.
Маргарет (ревниво), Кто же имеет на вас право?
Нокс (печально). Нет, опять не то. В моей жизни

нет другой женщины, только вы. Но на меня имеет праао

множество людей. Двести тысяч граждан выбрали меня

своим представителем в конгресс Соединенных Штатов.

А есть еще и миллионы других... (Смолкает, жадно гля¬

дя на ее обнаженные плечи и руки.) Наденьте накидку,

прошу вас.
Маргарет не двигается.
На меня имеют право все те, чье дело я защищаю; Го¬

лодные, обездоленные, дети... Два миллиона детей заня¬

ты на потогонных предприятиях Америки; Я не могу их

предать. Я не могу украсть у них мое счастье. Помните,

сегодня мы говорили с вами о краже? Разве это не было

бы кражей?
572

Маргарет. Говард! Что вы говорите! Вы теряете

голову!
Н о к с f грустно). Я совсем было ее потерял... Не по¬

мню, говорил ли я вам когда-нибудь об. одном ребенке,

выросшем в трущобах. Когда его спросили, откуда он

знает, что наступила весна, он ответил: «Как же, ведь в

кабаке напротив выставили вторые рамы!»
Маргарет (тревожно). Но при чем тут мы — вы

и я?
Нокс. Представьте себе, что мы забыли все, кроме

любви друг к другу. Как, по-вашему, что с нами будет?

Вспомните Горького. Он любил свою родину и приехал

в Нью-Йорк, страстно желая помочь русской революции.

Он приехал в нашу «свободную» страну, чтобы собрать

средства на поддержку русской революции. Но брак его

с женщиной, которую он любил, не был освящен законом,

которому поклоняются лавочники. Газеты подняли шу¬

миху, и поездка его окончилась крахом. Его ошельмовали

в глазах американского народа. То же самое будет с нами.

Наши имена вываляют в грязи. Моей политической дея¬

тельности будет положен конец.
Маргарет. Ну и что же? Пусть нас оскорбляют

и над нами смеются. Ведь я буду с вами. И вы будете со

мной. Другие поведут за собою народ,— ведь это не такая

уж благодарная задача! Жизнь так коротка. Неужели мы

не имеем права хотя бы на крупицу счастья...
Нокс. Когда я гляжу вам в глаза, мне так легко за¬

быть обо всем на свете... Но ведь это кража.
Маргарет. Ну и пусть! Мы обязаны ответом толь¬

ко друг другу. Только мы двое и существуем на всем

белом свете. Больше никого.
Нокс. Разве? А твой ребенок? Разве он не имеет

на тебя прав?
Маргарет (с мольбой и болью). Замолчи.
Нокс. Не могу. Я должен спасти и себя и тебя.

И Томми имеет на тебя право. И Томми — это тоже

кража. Ты ведь хочешь украсть наше счастье и у него...
Маргарет (опускает голову на руки и плачет).

Я была так одинока... Всю мою жизнь совсем одна.

И только теперь, когда узнала тебя, жизнь мне показа¬

лась удивительно прекрасной. Вот ты только что обнял

меня и... словно в унылый, пасмурный день вдруг засве:
573

тило солнце. Понимаешь, вдруг мне стало тепло. А ты

хочешь снова отнять его у меня, это тепло. Счастье.
Нокс (ему стало еще труднее теперь, когда она на

него не смотрит). Отнять? Непркавда. Ты отдашь его са¬

ма. У меня не хватит сил это сделать без твоей помощи.

Мне так трудно... Ты видишь, как мне трудно... Ты мне

поможешь... Ты и твой ребенок... (Внезапно поднимается

и подходит к ней с протянутыми руками.) Это безумие!

Я схожу с ума...
Маргарит (поднимает голову и отстраняет его).

Погоди. Сядь, прошу тебя.
Нокс садится. Пауза. Она на него смотрит.
Милый, я так люблю тебя!
Нокс порывается встать.
Нет, не подходи! Наверно, ты прав. Нельзя воровать

даже любовь. Для таких, как мы, краденый плод го¬

рек. Но я рада, что ты меня любишь, что ты обнимал

меня. Этого у меня никто не украдет. (Набрасывает на

плечи накидку. Встает.) Да, ты прав. Будущее принадле¬

жит детям. В этом твой долг и мой. Я пойду. Нам, на¬

верно, лучше не видеть друг друга. Что ж, будем рабо¬

тать и постараемся забыть... Помни только одно: где бы

ты ни был, что бы с тобой ни случилось, мои мысли все¬

гда с тобой... {Помолчав.) Милый, поцелуй меня, на про¬

щанье.
Нокс сдержанно целует Маргарет, как бы показывая, что он отка¬

зывается от своих прав на нее. Маргарет сама освобождается из

его объятий. Нокс молча провожает ее до дверей.
Нокс. Мне хотелось бы иметь от тебя что-нибудь на

память. Фотографию. Помнишь, ту, маленькую, которая

мне так нравилась. Но не посылай ее с нарочным. Пошли

мне ее по почте.
Маргарет. Хорошо. Я сама опущу ее в ящик.
Нокс (целует ей руку). Прощай.
Маргарет. Помни, милый, я ни о чем не жалею.

Я горжусь тем, что полюбила тебя. (Жестом просит Нок¬

са отворить ей дверь.) Но ведь есть же бессмертие! Ко¬

гда-нибудь мы все равно будем вместе. Прощай.
Маргарет уходит.
Нокс смотрит на закрывшуюся за ней дверь, потом подходит к

стулу, на котором сидела Маргарет, опускается на колени и осто¬
574

рожно притрагивается рукой к его спинке; Дверь в спальню мед¬

ленно открывается, и оттуда осторожно выглядывает Хаббард.
Он не видит Нокса.
Хаббард (выходит из спальни). Что за черт? Ку¬

да они делись?
Нокс (торопливо поднимается). Откуда вы взя¬

лись?
Хаббард (показывая на спальню). Оттуда. Я все

время был там.
Нокс (холодно). Да ну? Совсем про вас забыл. Но

теперь уж все равно — мои посетители ушли.
Хаббард (подходит к нему вплотную и смеется с

плохо скрытым злорадством). Ничего нет глупее чест¬

ного дурака, когда он вступает на стезю порока.
Нокс. Дверь была закрыта. Неужели вы подслу¬

шивали?
Хаббард. Голос вашеж дамьк мне показался удиви¬

тельно знакомым...
Нокс. Что вы слышали?
Хаббард. Ничего,, совсем ничего! До меня доноси¬

лись только неясные звуки... голос какой-то женщины.

Могу поклясться, что я его где-то слышал. Ну, что ж,

прощайте. (Идет к выходу направо.) Вы не передумали?
Нокс. Нет.
Хаббард (у двери, с циническим смешком). По¬

мнится, вы совсем недавно утверждали, что вам нечего

скрывать?
.Нокс (с беспокойством). Что вы хотите сказать?
Хаббард. Ничего особенного. Прощайте. (Ухо¬

дит.)
Нокс подходит к столу, рассеянно листает письмо, которое он чи¬

тал до появления Хаббарда, вдруг вспоминает о документах и

идет за ними к книжной полке.
Нокс (видя, ЧТО полка пуста). Украли!
Дико озирается, потом как безумный кидается вдогонку за Хаб¬

бардом. Дверь открыта настежь. Сцена пуста.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Библиотека, которая служит Энтони Старкуэтеру чем-то вроде

кабинета, когда он приезжает в Вашингтон. Справа две двери»

слева в глубине темная ниша. Вдоль левой стены окна. Между

ними бюро. Подле него кресло. На бюро телефон и большой порт¬

фель. Вдоль задней стены массивные старомодные книжные шкафы

со стеклянными двер||ами и выступом, образующим карниз. Сза¬

ди в углу ширма. Между шкафами и нишей высоко на стене висит

большой портрет Авраама Линкольна. Комната обставлена с су¬

ровой и старомодной простотой.
Девять часов тридцать минут утра на следующий день после

событий предыдущего действия.
У бюро сидит Старкуэтер, рядом стоит Д о б л м е н.
Старкуэтер. Ладно, подпишусь. Хотя пользы от

этого журнальчика — грош.
Д об л мен (делая заметку в блокноте). Слушаю,

сэр. Две тысячи. (Сверяя свои записи,) Подписка истек¬

ла и на журнал Вандеруотера,
Старкуэтер. Сколько?
Доблмен. В прошлом году вы внесли пятнадцать

тысяч.
Старкуэтер. Сколько стоит подлиска для обык¬

новенных смертных?
Доблмен. Один доллар в год.
Старкуэтер (решительно качает головой). За

что же я плачу еще 14 999?
Добдмен. Лекции профессора Вандеруотера весь¬

ма полезшя^ Он постоянно читает на курсах, а его речь

на дсонгрессе национальной гражданской федерации име¬

ла большой резонанс.
С т а р к у э т е р. Понятно... (Вдруг вспомнив.) Не
576

дам. В газетах писали об этом профессоре что-то нехо¬

рошее. Он, кажется, развелся с женой? Репутация его

подмочена.
Доблмен. Его оставила жена, сэр.
Старкуэтер. Какая разница? Важно, что теперь

он мне не так уж полезен. Переведите ему только де¬

сять.тысяч. В другой раз он будет осмотрительнее.
Доблмен. Хорошо, сэр.
Старкуэтер. Не забудьте перевести двадцать ты¬

сяч «Картрайтсу». Как обычно.
Доблмен (смущенно). Они, сэр, обратились к нам

с просьбой повысить сумму подписки... Увеличен объем

журнала, изменен состав акционеров, редакционный ап¬

парат и так далее.
Старкуэтер. Это журнал, в котором сотрудничает

Хаббард?
Доблмен. Да, сэр. Ходят слухи, что он — один из

основных владельцев...
Старкуэтер. Способный человек: И весьма по¬

лезный. Сколько они просят?
Доблмен. Они утверждают, что заказанная вами

серия статей, разоблачающих вашего конкурента Нет-

мана, обошлась им в двенадцать тысяч, и, учитывая те

чрезвычайные усилия, которые они предпринимают, что¬

бы услужить вам, пятьдесят тысяч не покажутся вам

слишком большой суммой...
Старкуэтер (сухо). Переведите. Сколько я дал

в этом году Ганноверскому университету?
Доблмен. Около девяти миллионов, включая но¬

вую библиотеку.
Старкуэтер (вздохнув). Просвещение мне ббхо-

дится недешево. Что еще?
Доблмен. Последний вопрос, сэр,— мистер Рат¬

ленд, то есть его церковь и семинария. Он, кажется, уже

с вами говорил...
Старкуэтер. Да. Стоит ли он таких денег? Пять¬

десят тысяч на церковь и сто тысяч на семинарию...
Доблмен. Церковь оказывает могущественное воз¬

действие на общественное мнение, сэр. Мистер Рат¬

ленд— златоуст, сэр. (Перелистывает блокнот U читает

вклеенную в него выдержку.) Вот что он заявил в своей

проповеди на прошлой неделе: «Господь бог одарил ми-
37.	Джек Лондон. Т. VI.	577

стера Старкуэтера таким же талантом делать деньги, ка¬

ким он наделяет других людей в области научного или

художественного творчества».
Старкуэтер (довольным тоном). Недурно.
Доблмен (вытаскивая из блокнота газетную вы¬

резку). А вот цитата из его воскресной проповеди: «Воз¬

благодарим же создателя за то, что он вручил, такие об¬

ширные богатства человеку, посвятившему себя усовер¬

шенствованию рода человеческого. Человек этот поистине

живет, руководствуясь заветами церкви: «Любовь к гос¬

поду указывает мне путь».
Старкуэтер. Так оно и есть. Намерения мои чи¬

сты. Я один из тех, кому мудрость господня доверила

управление богатствами нашего народа. Бог оказал мне”

высокое доверие, и, несмотря на все поношения, я его

оправдаю. (Меняя тон.) Переведите мистеру Ратленду

сумму, которую он просит.
Доблмен. Слушаю, сэр. Я позвоню ему, сэр. Не

сомневаюсь, что ему не терпится узнать ваше решение.

(Направляясь к двери.) Послать всем чеки, сэр?
Старкуэтер. Всем, кроме Ратленда. Ему я сам

выпишу чек. Мы уезжаем в Нью-Йорк поездом два де¬

сять. Все готово?
Доблмен. Ваш портфель, сэр...
Старкуэтер. Я займусь им сам. (Доблмен на-*

правляется к двери, но Старкуэтер, заглянув в блокнот,

окликает его.) Доблмен!
Доблмен. Да, сэр?
Старкуэтер. Миссис Чалмерс здесь?
Доблмен. Она только что приехала с сыном, сэр.

Они у миссис Старкуэтер.
Старкуэтер. Скажите ей, что она мне нужна.
Доблмен. Слушаю, сэр. (Уходит.)
Горничная приносит на подносе карточку.
Старкуэтер. Впустите.
Горничная выходит и возвращается с Хаббардом.
Старкуэтер (с несвойственным ему радушием мо-

жимает руку Хаббарду и приглашает его сесть). Вы ока¬

зали мне большую услугу. Ваш вчерашний звонок меня

очень обрадовал. Где они?
Хаббард (вынимая пачку документов из кармана
578

и передавая ее Старкуэтеру). Вот, в целости и сохранно¬

сти. Мне повезло.
Старкуэтер (вскрывая конверт и просматривая

документы). Не скромничайте. Тут понадобилось больше,

чем везение... Я бы назвал это скорее сноровкой... Вре¬

мени было в обрез... Вы проявили первоклассные дело¬

вые качества.
Хаббард отвешивает поклон.
Нечего говорить, что я признателен вам за эту услугу.

Я собираюсь увеличить подписку на ваш журнал до

пятидесяти тысяч долларов и прикажу Доблмену вручить

вам более ощутимый знак благодарности, нежели пустые

слова.
Хаббард кланяется.
Вы... ознакомились с этими документами?
Хаббард. Мельком, сэр. Это дело весьма серьез¬

ное. Однако теперь мистеру Ноксу крышка. Без этих

бумаг его сегодняшняя речь превратится в чистейший

фарс. Берегите их, сэр. У Герста длинные руки.
Старкуэтер. До меня они не дотянутся. К тому

же я сегодня уезжаю в Нью-Йорк и беру документы с

собой. Мистер Хаббард, вы меня извините... (Уклады¬

вает бумаги в портфель, оставляя документы, принесен¬

ные Хаббардом, напоследок.) У меня еще много дел...
Хаббард. Понятно. Да и мне пора. У меня свида¬

ние в клубе.
Старкуэтер (продолжая сортировать бумаги, он

откладывает отдельной аккуратной стопкой некоторые

папки и бухгалтерские книги). Заходите ко мне, когда

будете в Нью-Йорке. Я подумываю, не купить ли мне

журнал «Парфенон»? Мне не нравится, что там пишут.

Не возьмете ли вы на себя переговоры о покупке? Есть

у меня к вам и другие дела. Всего хорошего. Мы скоро

увидимся.
Пожимает ему руку. Хаббард направляется к выходу справа в глу¬

бине и в дверях сталкивается с Маргарет. На протяжении по¬

следующей сцены Старкуэтер продолжает укладывать бумаги
в портфель.
Хаббард. Здравствуйте, очаровательная миссис

Чалмерс!
579

протягивает руку, которую Маргарет холодно пожимает, едва при¬

метно наклонив голову. Она хочет пройти мимо.
У-у, принцесса-недотрога!
Маргарет (смотрит на него с недоумением). Вы

пьяны?
Хаббард. Нечего разыгрывать святошу. Вы и так

меня слишком долго водили за нос. Довольно. Хорошень¬

кими делишками вы занимаетесь! Где вы были вчера ве¬

чером? А? Не скажете?
Маргарет. Как вы смеете со мной так разговари¬

вать?
Хаббард (упрямо)., Я знаю, где вы были вчера

вечером. И Нокс это знает. А вот ваш муж вряд ли!
Маргарет. Это шантаж? (Показывая на отца.)

Вы ему уже сообщили?
Хаббард. Ему?
Маргарет. Ну да, вы же у него служите.
Хаббард. Успокойтесь, еще нет. Но советую вам

обращаться со мной... любезнее.
Маргарет молча проходит в комнату. Хаббард, зло посмотрев

ей вслед, уходит.
Старкуэтер (кладет документы в портфель и за¬

пирает его на ключ. На столе остается аккуратная стопка

бухгалтерских книг и бумаг). Доброе утро, Маргарет.

Я послал за тобой потому, что мы не кончили вчераш¬

него разговора. Садись. У тебя всегда был слишком твер¬

дый характер для женщины. Я сделал для тебя все, что

мог. Твой брак с Томом оказался весьма удачным сою¬

зом. У Тома хорошее будущее, он — джентльмен — от¬

личная партия!
Маргарет (прерывая его, с горечью). Вы думае¬

те? Да разве вы когда-нибудь думали о своей дочери? Я

знаю, как вы смотрите на. нас, женщин. Разве вас когда-

нибудь интересовало, что чувствуем мы: мама, Конни, я?

Для вас существуют только деловые соображения. Вам,

наверно, кажется, что только у вас, мужчин, есть душа.

Что касается Тома, вы правы: он вам полезен. У негр

действительно есть все то, на что вы рассчитывали, ко¬

гда выдавали меня за него замуж. Он покладист, вам не¬

трудно было превратить его в покорное орудие. Он с ус¬

пехом заправляет всякими политическими махинациями и

проводит нужные вам законы. Разве вы задумывались
580

над тем, хорошим ли он будет мне муж€м, мне, кого вы

никогда по-настоящему не знали? Вы ведь выбирали му¬

жа не для меня, а для себя. Вам он удобен, вам он поле¬

зен, вот вы и продали свою старшую дочь такому мужу,

какой был нужен вам, вашим капиталам.
Старкуэтер (резко). Маргарет! (Мягче.) Все та¬

кая же упрямица. Все так же стараешься проявить свой

характер...
Маргарет. Господи, почему у меня вовремя не

хватило характера, чтобы вас не послушаться!
Старкуэтер (жестко). Твои рассуи^дения меня

не интересуют. Речь не об этом. Я послал за тобой для

того, чтобы прекратить твое дальнейшее знакомство с

этим Ноксом. Такой фантазер, шарлатан и проходимец

не может...
Маргарет. На вашем месте я бы не стала его

оскорблять.
Старкуэтер. Я требую, чтобы ты перестала встре¬

чаться с этим типом. Слышишь? Раз и навсегда.
Маргарет (спокойно). Мы с мистером Ноксом са¬

ми решили больше не встречаться. Боюсь, что я никогда

больше его не увижу. В моем доме, во всяком случае.

Вас это удовлетворяет?
Старкуэтер. Вполне. Я, конечно, никогда не по¬

дозревал тебя в чем-нибудь дурном...
Маргарет (так же спокойно). Как плохо вы знае¬

те женщин! Вам кажется, что мы куклы, что у нас нет

ни сердца, ни желаний, ни права на собственные поступ¬

ки, что мы целикохМ во власти вашей бездушной пуритан¬

ской морали, которая закостенела в Новой Англии

еще сто лет назад!
Старкуэтер (настороженно). Ты хочешь сказать,

что этот негодяй и ты...
Маргарет. Ничего подобного я сказать не хочу.

Я хочу вам напомнить, что я жена Тома й мать малень¬

кого Томми. Все равно вы не в силах понять чувства жен¬

щины и никогда не поймете того, что я могла бы вам ска¬

зать!..
Старкуэтер (с облегчением). Ну и слава богу!
Маргарет. А ведь дело обстоит так просто. Жен-

ujHHa — тоже человек. Вот и все. Но вам и это непо¬

нятно.
581

Справа входит Доблмен с чеком в руке. Старкуэтер, увидев его,

замолкает. Доблмен останавливается в нерешительности, но Стар¬

куэтер подзывает его кивком.
Доблмен. Чек мистеру Ратленду, сэр. (Подает

Сгаркуэтеру ручку.)
Старкуэтер. Нет, я подпишу своим пером. (От-

пирает портфель и вынимает оттуда ручку, оставляя

портфель открытым. Подписывает чек. Доблмен берет

его и уходит.) Этот Нокс,— я вчера за ним наблюдал,—

он умен и энергичен, но, к несчастью, беспочвенный меч¬

татель. Может, он и желает людям добра. Но витает в

облаках. А такие люди приносят больше вреда нашей

стране, чем все анархисты на свете. Твой Нокс уж боль¬

но непрактичен... Он думал нанести мне удар при по¬

мощи вот этих до^сументов. (Берет их и подбрасывает

на руке.) Их украл из моих архивов один из гангстеров

желтой прессы. Но твой Али-баба так занят своими воз¬

душными замками, что вот бумаги снова здесь, у их

законного владельца.
Маргарет. А что же будет теперь с его речью в

конгрессе?
Старкуэтер. Его речь превратится в чистейший

блеф. И с ним поступят по заслугам. Меры уже приняты.

Наши добрые обыватели осмеют его как шута горохозо-

го,— так, кажется, выразился Хаббард. Обожди минуту*

Я уберу бумаги.
Старкуэтер кладет документы на портфель. Собрав со стола пачку

бухгалтерских книг и писем, он идет к нише слева и зажигает там

свет. В нише помещается большой несгораемый шкаф. Старкуэтер

набирает буквы замка, дверь шкафа со звоном отворяется, и он

аккуратно укладывает туда бумаги, всецело погрузившись в это
занятие.
Маргарет смотрит на открытый портфель и, быстро окинув взгля¬

дом комнату, принимает решение. Схватив документы, она сначала

думает убежать с ними, но потом решает спрятать их тут же. Взяв

стул, ставит его возле книжного шкафа; взобравшись на стул, а

оттуда на карниз шкафа, закидывает пакет с документами за

портрет Линкольна.
Спустившись со стула, вытирает носовым платком карниз и си¬

денье, ставит стул на место и садится в кресло возле бюро, где

ее оставил Старкуэтер. Он выходит из ниши, гасит там свет и тоже

возвращается на прежнее место. Собирается запереть портфель,

но замечает пропажу бумаг. Не выказывая ни малейшей тревоги,

внимательно осматривает содержимое портфеля.
582

Старкуэтер (очень тихо). Кто-нибудь сюда вхо¬

дил?
Маргарет. Никто.
Старкуэтер (смотрит на нее испытующе).

Странно! Только что документы лежали здесь, на порт¬

феле. В комнате не было «и души, кроме нас с тобой. До¬

кументы пропали. Отдай их.
Маргарет. Я не выходила из комнаты.

Старкуэтер. Знаю. Отдай мне документы.
Молчание.
Они у тебя. Отдай их.
Маргарет. У меня их нет.
Старкуэтер. Ты лжешь. Отдай их.
Маргарет (вставая). Говорю тебе, их у меня нет...

Старкуэтер (вставая). Ложь!
Маргарет (поворачиваясь и направляясь к две'-

ри). Ну что ж, если ты мне не веришь...
Старкуэтер (прерывая ее). Куда ты?

Маргарет. Домой.
Старкуэтер. Ну нет! Вернись.
Маргарет возвращается^
Ты отсюда не выйдешь. Сядь.
Маргарет. Я лучше буду стоять.
Старкуэтер. Садись!
Она продолжает стоять, но он, схватив ее за руку, насильно уса¬

живает в кресло.
Сиди. Прежде чем уйти отсюда, ты вернешь мне доку¬

менты. Ты не понимае1Ш>, что ты наделала. Твой посту¬

пок может иметь куда более серьезные последствия, чем

ты себе представляешь. Ты меня вынудишь принять же¬

стокие меры. Я могу забьггь, что ты мне дочь. Больше

того, я могу забыть, что ты — женщина. Я получу эти

бумаги, даже если мне придется вырвать их у тебя си¬

лой. Лучше отдай мне их сама.
Молчание.
Ну, что ты решила?
Маргарет пожимает плечами.
Почему ТЫ молчишь? Ну?
Маргарет. Мне нечего сказать.
583

Старкуэтер (решает изменить тактику, спокай'-

но). Давай обсудихМ вопрос здраво. Ты не имеешь на эти

бумаги^ никакого права. Они мои и были украдены во¬

ришкой из моего секретного архива. Повторяю, они при¬

надлежат мне. Отдай их.
Маргарет. А я повторяю, что их у меня нет.
Старкуэтер. Ты их где-то спрятала. Наверно, там,

в лифе. Тебе это не похможет. Предупреждаю: не толкай

меня на крайние меры. (Поднимается, но прежде чем на-

жать кнопку звонка, смотрит на нее испытующе,) Ну?
Маргарет молчит.
(Нажимает кнопку два раза.) У тебя осталась последняя

возможность одуматься. Верни мне бумаги.
Маргарет. Отпусти меня. Поверь, бумаг у меня

нет. Если ты меня выпустишь, даю тебе слово, что я не

унесу их с собой.
Старкуэтер. Хорошо, я тебе верю. Но если бу¬

маги не у тебя, где они? Куда ты их спрятала? Скажи

(внимательно оглядывает комнату), и я тебя отпущу.
Входит Д о б л м е н. Старкуэтер и Маргарет молчат.
Доблмен. Вы звонили?
Старкуэтер (в последний раз вопросительно

взглянул на Маргарет). Да. Вы все время были в сосед¬

ней комнате?
Доблмен. Да, сэр.
Старкуэтер. Кто-нибудь проходил мимо?
Доблмен. Нет,, сэр.
Старкуэтер. Отлично. Посмотрим, что скажет

горничная. (Звонит один раз.) Маргарет, еще не поздно.
Маргарет. Я уже сказала, что если я выйду от¬

сюда, то никаких документов с собой не унесу.
Входит горничная.
Старкуэтер. Кто-нибудь входил сюда из прихо¬

жей?
Горничная. Никто, после того как прошла миссис

Чалмерс. Я кончала уборку и все время была там.
Старкуэтер. Ступайте.
Горничная уходит.
Неприятная история, Доблмен. В комнате были только

я и миссис Чалмерс. Документы, украденные Герстом,
584

были несколько минут тому назад возвращены мне Хаб¬

бардом. Они лежали здесь на бюро, на портфеле. Стоило

мне отвернуться, как они пропали.
Доблмен (смущенно). Да, сэр.
Старкуэтер. Их взяла миссис Чалмерс. Они

у нее...
Доблмен (заикаясь). Д-д-да, сэр?
Старкуэтер. Они мне нужны. Что делать?
Доблмен совершенно растерян.
Ну?
Доблмен (торопливо). Пошлите за мистером Хаб¬

бардом. Он один раз вам их уже вернул...
Старкуэтер. Правильно. Позвоните ему. Он, на¬

верно, в клубе.
Доблмен направляется к двери.
Не выходите из комнаты. Позвоните отсюда.
Долбмен звонит по телефону.
Никто не смеет выйти из комнатьь Если моя дочь была

способна совершить кражу, я не могу верить ни одному

человеку.
Доблмен (в трубку). Ред — 6—2—4. Прошу вас.

Старкуэтер. Вызовите заодно и сенатора Чал¬

мерса. Пусть приедет немедленно. (Отходит на середину

сцены. К Маргарет.) Подойди ко мне.
Маргарет послушно подходит, испуганная, но полная решимости.
Зачем ты это сделала? Правда, что между тобой и Нок¬

сом ничего нет?
Маргарет. Давайте не обсуждать таких вещей

в присутствии... слуг.
Старкуэтер. Тебе следовало позаботиться о своем

достоинстве, прежде чем ты решилась на воровство.

Маргарет. Тем не менее существуют приличия...

Старкуэтер. Не для воровок. (Настойчиво, не

повышая голоса.) Маргарет, еще есть время. Отдай бу¬

маги, и никто ничего не узнает.
Доблмен. Мистер Хаббард будет здесь через три

минуты. С ним сенатор Чалмерс.
Пауза. Маргарет молчит в нерешительности. Задняя дверь слева

отворяется, и оттуда входят миссис Старкуэтер и Конни

в пальто и шляпах.
585

Миссис Старкуэтер ^-залпожЛ Мы уходим, Эн¬

тони. Не понимаю, к чему тебе понадобилось устраивать

такую суматоху. Мы ни за что не поспеем на двухчасо¬

вой поезд. У меня уйма дел. Гораздо лучше, если...

(Вдруг заметив напряженную атмосферу в комнате.)

Что случилось?
Старкуэтер (явно раздосадованный появлением

жены и младшей дочери. Доблмену). Заприте двери.

Доблмен выполняет его приказание.
Миссис Старкуэтер. Господи! Энтони, что

случилось?
Молчание.
Маргарет! Что здесь происходит?
Старкуэтер. Ничего особенного. Тебе придется

побыть здесь несколько минут.
Миссис Старкуэтер. Но у меня нет ни мину¬

ты времени! Я и так никуда не .поспеваю. (Глядя на

Доблмена, запирающего двери.) Что все это значит?
Старкуэтер (мрачно). Скоро узнаешь. Если моя

дочь позволяет себе красть...
Миссис Старкуэтер. Красть? Маргарет, кто

из вас сошел с ума?
Маргарет. Где Томми?
Миссис Старкуэтер не в состоянии произнести ни слова и лишь

переводит глаза с одного лица на другое.
Конни. Он ждет нас в машине. Ты ведь едешь с

нами, правда?
Старкуэтер. Пусть Томми подождет в машине.

Маргарет пойдет к нему, когда мы с ней договоримся.
Стук в дверь. По знаку Старкуэтера Доблмен отпирает дверь

справа и снова запирает ее после того, как входят Хаббард и

Чалмерс, которые, сразу ощутив царящее в комнате напря¬

жение, здороваются с присутствующими молчаливым кивком го¬

ловы.
(Не давая им опомниться.) Слушай, Том. Дело идет

о документах, которые украл Герст и вернул мне утром

Хаббард. Их снова украла у меня Маргарет, из-под са¬

мого носа. Она не выходила из комнаты. Они »у нее. На¬

до их найти.
Чалмерс (тяжело дышит, прижав руку к сердцу
586

и не решаясь обратиться к жене), Маргарет... Это

правда?
Маргарет. Я сказала отцу, что их у меня нет.

Говорю тебе, их у меня нет.
Старкуэтер. Где же они?
Маргарет не отвечает.
Если они здесь, в комнате, их нетрудно найти. Обыщите

комнату. Их надо найти во что бы то ни стало.
Чалмерс, Хаббард и Доблмен тщательно обыскивают комнату.

Конни усаживает вконец расстроенную миссис Старкуэтер в крес¬

ло слева. Маргарет садится на свое прежнее место у бюро.
Чалмерс (прекращая поиски). Больше искать не¬

где. В комнате документов нет. Вы уверены, что сами

их куда-нибудь не засунули?
Старкуэтер. Ерунда. Документы взяла Марга¬

рет. &T0 толстая пачкаг ее нелегко спр5ггать. Е^ли их нет

в комнате, значит они у нее.
Чалмерс. Послушай, Мэдж, зачем тебе эти доку¬

менты?
Маргарет. Их у меня нет.
Чалмерс внезапно подходит к ней и начинает ощупывать ее одежду.
(Вскочив, бьет его ладонью по лицу,) Как вы смеете!
Чалмерс отступает. У миссис Старкуэтер начинается истерика.

Старкуэтер сурово наблюдает за тем, как Конни ее успокаивает.
Хаббард (прекращая поиски). Я вряд ли могу

быть вам полезен. Мне, пожалуй, лучше уйти...
Старкуэтер. Нет, бумаги находятся здесь, в ком¬

нате. Если никто отсюда не выйдет, значит, их не выне¬

сут. Что бы вы сделали на моем месте, Хаббард?
Хаббард (нерешительно). Принимая во внимание

некоторые обстоятельства, мне трудно советовать вам...

Старкуэтер. Не стесняйтесь.
Хаббард. Прежде всего нужно удостовериться,

взяла ли бумаги миссис Чалмерс...
Старкуэтер. В этом нет никаких сомнений*

Чалмерс. Для чего они ей понадобились?
Хаббард многозначительно ухмыляется.

Старкуэтер. Вам что-нибудь известно? Что

именно?
587

Хаббард. Мне бы не хотелось об этом говорить.

(Бросает взгляд в сторону миссис Старкуэтер и Коннш)

Дело слишком деликатное...
С^аркуэтер. При чем тут деликатности! Гово¬

рите!
Маргарет. Не надо!
Чалмерс и Старкуэтер смотрят на нее с подозрением.
Старкуэтер. Говорите же, Хаббард!
Хаббард. Я бы предпочел не говорить...

Старкуэтер (в ярости). Говорите!
Хаббард (с деланной неохотой). Вчера вечером...

я видел... когда я был в комнате Нокса...
Маргарет (прерывая его). Подождите минутку.

Он может говорить, что хочет, но прежде пусть уйдет

Конни...
Старкуэтер. Никто не выйдет из комнаты, пока

документы не будут найдены. Обещаю тебе, если ты их

вернешь, Конни сможет уйти и Хаббард больше не ска¬

жет ни слова, что бы он там ни видел. Клянусь тебе!
Пауза. В душе Маргарет идет жестокая борьба, но она молчит.
Говорите, Хаббард.
Маргарет (в ужасе). Нет, не смейте! Я отдам до¬

кументы! (Все напряженно ждут. Она колеблется; нако¬

нец делает над собой усилие и произносит решительно.)

Неправда, их у меня нет. Говорите, что вам заблагорас¬

судится.
Старкуэтер. Видите, они у нее. Она сама в этом

призналась. (Хаббарду.) Продолжайте.
Хаббард. Вчера вечером...
Конни (вскакивая). Я уйду! (Бросается к двери

налево и тщетно пытается ее открыть.) Выпустите меня!

Выпустите!
Миссис Старкуэтер (стонет, у нее истерика).

Мне дурно! Я сейчас умру! Я сейчас же умру!

Старкуэтер (резко). Ступай к матери!
Конни (возвращается к матери, садится возле нее

и затыкает пальцами уши). Я не буду слушать! Все рав¬

но я не буду слушать!
Старкуэтер (резко). Опусти руки!
Хаббард. Черт побери, Чалмерс, мне вся эта исто¬
588

рия Kjpafine неприятна! Поверьте, я не хочу, чтобы меня

в нее впутывали.
Старкуэтер^. Конни, опусти руки!
Хаббард. Ей-богу, Чалмерс, я бы не хотел в это

вмешиваться.
Старкуэтер. Опусти руки!
Конни нехотя опускает руки.
Продолжайте, Хаббард.
Хаббард. Простите, но я не хочу... Вы вынуждаете

меня, сэр...
Чалмерс. Поздно. Вы должны объяснить ваши

грязные намеки.
Хаббард. Ах, так? Ну что ж, пожалуйста. Дело

в том... Она, то есть миссис Чалмерс, была вчера вече¬

ром у Нокса, в гостинице.
Миссис Старкуэтер. А-а-а! Маргарет! Это

ложь! Это ложь! (Колотит ногами по полу,)
Чалмерс. Вам придется это доказать, Хаббард.

Если это клевета, вы за нее дорого заплатите.
Хаббард. А вы взгляните на нее. Вы у нее спро¬

сите.
Маргарет (глядя Чалмерсу в глаза). Со мной

была Линда. И Томми. Мне нужно было срочно пови¬

дать мистера Нокса.
Чалмерс. Томми? Это меняет дело.
Хаббард. Да, если бы ваша жена сразу же не

отослала прислугу и ребенка из комнаты... И не осталась

с Ноксом наедине.
Маргарет (прерывая его). На одну минуту!
Хаббард. На довольно долгое время. Я по крайней

мере успел соскучиться, дожидаясь конца их свидания.
Маргарет (с отчаянием). Неправда, я была там

совсем недолго, всего несколько минут...
Старкуэтер (Хаббарду). А где были вы?
Хаббард. В соседней комнате. Этот болван так

обрадовался своей посетительнице, что и думать обо мне

забыл. Дверь была приотворена...
Старкуэтер. Что вы видели?
Маргарет. Неужели у вас нет ни капли стыда?

Я была у Нокса всего несколько минут.
Хаббард пожимает плечами.
589

Старкуэтер. Сейчас мы это проверим. Томми

здесь и горничная тоже. Конни, она здесь?
Конни молчит.
Отвечай!
Конни. Да»
Старкуэтер. Доблмен, попросите горничную мис-

г'ис Чалмерс прийти сюда и привести ребенка.
Маргарет. Не надо! Не надо звать Томми!
Старкуэтер (внимательно поглядев на нее, Добл-

мену). Хорошо, вызовите только горничную.
Доблмен отпирает дверь и дает распоряжение горничной.
Чалмерс (подходя к Маргарет). Где же ваша хва¬

леная добродетель? Путаетесь с кем попало...
Маргарет. Вы не имеете права так со мной раз¬

говаривать.
Чалмерс. Извините, но я ваш муж.
Маргдрет. Вы давно перестали им быть.
Чалмерс. То есть как?
Маргарет. Вы отлично понимаете, о чем идет

речь...
Чалмерс. Но ведь это только ваши предположе¬

ния! У вас нет никаких фактов...
Маргарет. Я знаю все. И совсем не нужно, что¬

бы кто-нибудь открывал мне глаза. Я ведь женщина, и.

мы такие вещи чувствуем безошибочно. По запаху.

Чутьем. Не сомневаюсь, что поймать вас было бы очень

легко. Но зачем? Когда у меня родился сын, вы меня пе¬

рестали интересовать. Да и я вас, по-видимому, тоже.
Чалмерс. Ив отместку вы спутались с этим Нок¬

сом?
Маргарет. Нет, нет! Это неправда! Я сказала, что

это неправда!
Чалмерс. Вы были у него в номере вчера вечером,

одна... (Стук в дверь,) А теперь украли для вашего лю¬

бовника у отца бумаги.
Маргарет. Он мне не любовник.
Чалмерс. Но вы же признались, что бумаги у

вас. Для кого же, кроме Нокса, вы могли их украсть?
Входит Линда. Она бледна и напряженно смотрит на Марга¬

рет, желая понять, что ей надо делать.
590

Старкуэтер (Линде}. Подойдите сюда. Где вы

были вчера вечером? Не делайте вида, что вы не пони¬

маете, о чем вас спрашивают.
Линда молчит.
Отвечайте.
Линда. Я не понимаю, о нем вы говорите, сэр. Мо¬

жет быть, о том, что...
Старкуэтер. Вот-вот. Продолжайте.
Линда. Но мне кажется, вас это не касается, сэр...

Вы не имеете права меня допрашивать. Если я и пошла

погулять с моим молодым человеком...
Старкуэтер (к Маргарет). Она вам предана...

(Резко.} От нее ничего не добьешься! Пошлите за Том¬

ми. Слышите, Доблмен(
Маргарет. Не надо! Только не вмешивайте Том¬

ми! Скажите им правду, Линда. (Ласково.} Не обращай¬

те 1на меня внимания. Скажите им правду.
Чалмерс. Всю правду.
Маргарет. Всю правду...
Старкуэтер. Отлично. Вы были вчера вечером

с миссис Чалмерс в гостинице у мистера Нокса?
Линда. Да, сэр.
Старкуэтер. Миссис Чалмерс отослала вас с ре¬

бенком и осталась вдвоем с ^мистером Ноксом?
Линда. Да, сэр.
Старкуэтер. Сколько вам пришлось ее ждать?
Линда, понимая, как много зависит от ее ответа, замолкает.
Маргарет (с чувством полной безнадежности}.

Прекратите этот допрос! Я была там полчаса» час...

столько, сколько подсказывает вам ваше грязное вообра¬

жение. Ступайте, Линда, вы свободны.
Старкуэтер. Отнюдь. Отойдите в сторону, (^ал-

мерсу и Хаббарду.} Прежде всего нужно помнить, что

документы здесь, в этой комнате.
Хаббард. Теперь вам понятен мотив ее поступка.
Конни. Вы негодяй!
Чалмерс. Но вы еще не рассказали нам, что там

происходило.
Хаббард. О чем же тут рассказывать? Я наблю¬

дал эту нежную сцену довольно долго. Потом заметил
591

брошенные Ноксом документы, положил их в карман и...

закрыл дверь.
Чалмерс. И сколько еще после этого они остава¬

лись вдвоем?
Хаббард. О, достаточно долго...
Чалмерс. И когда вы их видели, они?..
Хаббард. Пребывали в объятиях друг друга.

Увы, и получали от этого нескрываемое удовольствие!
Маргарет. Какой подлец! (Хаббард ухмыляется.

Маргарет Старкуэтеру.) Когда вы уймете вашего пса?
Старкуэтер. Когда получу документы. Слушайте

меня внимательно. Том, слушай и ты. Вы не отдаете се¬

бе отчета* в важности этих документов. Если они не бу¬

дут найдены, может произойти катастрофа, которая обой¬

дется мне в миллионы долларов и, больше того, подорвет

мое влияние в правительстве. Боюсь, что тебя, Том, мо¬

гут не выбрать больше в сенат. Кстати, для твоей карье¬

ры будет полезнее, если то, что происходит в этой ком¬

нате, умрет в ее стенах навсегда.
Чалмерс. Но ведь она мне изменила!
Старкуэтер. Бывают такие слова, которые лучше

не произносить. Советую тебе жить так, словно ничего

не случилось. Понятно?
Чалмерс. Понятно.
Старкуэтер (к Маргарет). Видишь, Том согласен

«е подымать шума. Отдай документы. Они — моя соб¬

ственность.
Маргарет. А мне кажется, что они — собствен¬

ность тех, кому вы лгали, перед кем вы заигрывали, кого

вы обкрадывали. Народа.
Старкуэтер. Ты его любишь, что ли, этого гор¬

лопана?
Маргарет. При чехМ.тут он?. Я говорю вам о наро¬

де, о детях, о их будущем.
Старкуэтер. Не увиливай. Отвечай мне: ты его

любишь?
Маргарет (медленно). Трудно сказать... Сейчас

мне трудно сказать...
Стук в дверь. Доблмен отворяет ее, берет у горничной карточку.
Д о б л м е н; Мистер Ратленд.
Старкуэтер (нетерпеливо машет рукой, но по¬
592

том, передумав, мрачно). Пусть войдет. Я столько денег

перевел на церковь, что теперь хочу поглядеть, не пог

может ли она мне в трудную минуту.
Конни (взволнованно подбегает к Маргарет, пла¬

ча). Ну, пожалуйста, пожалуйста, Мэдж, отдай ты им

эти документы! Слышишь, что говорит папа? Ты поду¬

май и обо мне! Вдруг этот скандал выйдет наружу! Что

тогда будет со мной? А так папа замнет эту неприятную

историю. Никто не посмеет сказать о нас ни слова! От¬

дай ему эти противные бумаги!
Маргарет; Я не могу. Конни, дорогая, поверь...

Все это неправда. Он... он мне не любовник. Поверь мне.
Конни (целует ее). Конечно, я тебе верю! Но вер¬

ни же бумаги, верни их, хртя бы ради меня!
Стук в дверь.
Маргарет. Не могу.
Входит Ратленд. Конни возвращается с миссис Старкуэтер.
Ратленд (с сияющей улыбкой идет к Старкуэте^

РУ)- Чудесно, чудесно! Все в сборе, какая милая семей¬

ная картина! Я торопился, мистер Старкуэтер, чтобы

лично поблагодарить вас за вашу великодушную, да, вот

именно, за вашу щедрую и великодушную лепту... (Заме-

чает, что в комнате	напряженная тишина, и за-
стывает на полуслове с открытым ртом, беспомощно пе¬

реводя взгляд с одного лица на другое.)
Старкуэтер. Здесь была совершена кража, ми¬

стер Ратленд. Моя дочь украла у меня очень ценную

вещь — пакет с секретными бумагами. Если ей удастся

их обнародовать, мне будет нанесен большой материаль¬

ный ущерб, и я не смогу больше делать щедрых и вели¬

кодушных пожертвований. Я тщетно пытался уговорить

ее вернуть мне эти бумаги. Теперь попробуйте вы. Объ¬

ясните ей, что она совершает безумие.
Ратленд (бормочет в полной растерянности). Как

ваш духовный наставник, миссис Чалмерс,— если, ко-

нечнь, то, что я сейчас услышал^ соответствует действи¬

тельности... Я советую вам, я рекомендую... я искренне

взываю к вам...
Маргарет. Не ставьте себя в смешное положение.

Разве вы не видите, что отец спекулирует на моем мни¬

мом уважении к вашему сану. Как бы я ни поступила,
38.	Джек Ловдон. Т. VI.	593

я считаю себя правой и готова отвечать за мой поступок

сама. И не нуждаюсь в вашем вмешательстве. Народ об¬

манывают и обкрадывают, а вы потворствуете этому бес*

честию! Если вы и дальше будете так же старательно

выполнять приказы — да, да, приказы — моего отца, вы

заставите меня поверить, что вами движет не совесть,

а только желание получать и впредь «щедрые и велико¬

душные пожертвования»!
Старкуэтер презрительно усмехается.
Ратленд (уже ровно ничего не понимая). Прости¬

те, мистер Старкуэтер, но... происшествие, о котором вы

упомянули, носит, так сказать, настолько деликатный ха¬

рактер, что я не считаю себя вправе, так сказать, вме¬

шиваться в семейные дела и просил бы у вас разрешения

покинуть, так сказать...
Старкуэтер (задумчиво). Как видно, меня под¬

вела и церковь. (Ратленду.) Благоволите остаться

здесь.
Маргарет. Отец, Томми один в машине внизу.

Разреши мне пойти к нему.
Старкуэтер. Отдай бумаги.
Миссис Старкуэтер (нетвердыми шагами под-

ходит к Маргарет, всхлипывая). Мэдж, скажи им, что это

неправда. Не знаю, кто сделал эту ужасную вещь... Но

все равно я не верю, я никогда не поверю, чтобы моя

дочь могла украсть... (Вдруг падает на колени и плача

обнимает ноги Маргарет.) Скажи им, девочка...
Старкуэтер. Встань. (Передумав.) Хотя, пожа¬

луй, побудь с ней. Может, она тебя послушает.
Миссис Старкуэтер. Я умоляю тебя на коле¬

нях! Отдай им эти бумаги, ну отдай же! Подумай обо

мне, о нашей семье. Я не верю ни одному их слову. Но

подумай, какой нам грозит позор! Пожалей свою мать,

пожалей Конни. Неужели ты забыла о своем мальчике?

Что будет с ним? А отец? Погляди, как он страдает. Нет,

ты убьешь меня! (Стонет.) Мне дурно. Я знаю, что я

умру!
Маргарет. Встань, мама, ты не понимаешь. Про¬

шу тебя, замолчи. Ты не понимаешь... Не плачь. Они

тебя обманывают, я совсем не такая, как они говорят...

Слышишь, мама... (Ведет плачущую миссис Старкуэтер
594

на место и усаживает ее.) Разве дело в нашей семье?

(Показывая на Ратленда,) Или вот он говорит о боге...

При чем тут бог? Ведь он позволяет, чтобы два миллио¬

на таких, как Томми и Конни, работали на фабриках.

Пожалей их. Все, что тут говорят обо мне,— ложь. Меж¬

ду мной и мистером Ноксом ничего не было. Мне нечего

стыдиться.
Конни (с мольбой). Мэдж!
Маргарет. Поверь мне, девочка. Я поступаю пра¬

вильно. Я знаю, что я поступаю правильно.
Кони ведет рыдающую миссис Старкуэтер назад, к ее креслу.
Старкуэтер. Маргарет, сознайся, когда ты ска¬

зала мне, что у тебя с этим человеком ничего не было,

ведь ты солгала, правда? Ты ведь солгала мне, как мо¬

жет лгать только падшая женщина.
Маргарет. Разве вы можете поверить во что-ни¬

будь хорошее?
Старкуэтер. Что *же тут может быть хорошего?

Но еще отвратительнее, чем твои отношения с этим чело¬

веком, то, что ты сделала здесь, в этой комнате, обокрав

меня нагло и бесстыдно! Что ж, ты скрестила свою волю

с моей в деле, которое выше твоего разумения. Ты вмеша¬

лась в мужскую игру, и с тобой поступят так, как ты то¬

го заслуживаешь. Том подаст прошение о разводе.
Маргарет. Эта угроза меня не пугает.
Старкуэтер. Но политической карьере Нокса бу¬

дет положен конец. Наши добрые обыватели не прощают

подобных вольностей. Мы раздуем такой скандал...
Миссис Старкуэтер (в ужасе). Энтони!
Старкуэтер. Более того. Ты уличена в прелюбо¬

деянии, и суд признает, что, как существо аморальное,

ты не достойна воспитывать ребенка. У тебя его отнимут.
Маргарет. Нет! Вы не посмеете! Я не сделала ни¬

чего дурного. Ни один суд, ни один судья на свете не

поверит такому негодяю, как он! (Показывает на Хаб'-

барда.)
Хаббард. Вы думаете? К сожалению, в соседней

комнате находились, кроме меня, еще двое. Я сам их ту¬

да привел. К тому же это были служащие вашего отца.

Дверь, как вам известно, была приотворена... А они —

не слепые.
595

Маргарет. И засвидет€Льству1дт все, что вы им

подскажепге.
Хаббард. Только правду, и ничего, кроме правды.
Маргарет. Отец, а если я верну бумаги?..
Старкуэтер. Все будет забыто. Еще не поздно,

отдай бумаги, и все будет забыто.
Маргарет. Значит, ты смиришься даже с моим

«прелюбодеянием»? Позволишь такой безнравственной

твари, как я, воспитывать твоего внука, калечить ребен¬

ка? Вот уж не думала, что твоя хваленая добродетель

опустится до такой низости! И все это ради каких-то

бумажек, ради денег, ради права обкрадывать других!

Что же такое твоя мораль? Деньги и только деньги?
Старкуэтер. Не тебе меня учить, что такое мо¬

раль. И дело — не в деньгах. Мне вверены судьбы Аме¬

рики, и я так свято чту мой долг...
Маргарет (прерывает его, с горькой иронией).

...что кража, ложь и прочие мелкие грешки — ничто по

сравнению с твоим высоким предназначением! Це\ь

оправдывает средства?
Старкуэтер (сухо). Совершенно верно.
Маргарет (Ратленду). А вы еще обличали иезуи¬

тов! Как духовный настарник моего отца...
Старкуэтер. Довольно болтовни! Отдай мне бу¬

маги.
Маргарет. У меня их нет.
Старкуэтер. Что делать, Хаббард?
Хаббард. Если миссис Чалмерс не выходила из

комнаты, а мы нигде их не нашли, документы должны

быть у нее. Ведь она сама в этом призналась... Следова¬

ло бы просто обыскать ее...
Старкуэтер. Ничего другого нам не остается.

Доблмен и Хаббард, ступайте с ней туда, за ширму. Раз¬

деньте ее и обыщите.
Доблмен насмерть перепуган, зато Хаббард не скрывает своей
готовности.
Чалмерс. Не позволю! Хаббарду уж во всяком

случае!
Маргарет. Поздно. Вы не вступились за меня,

когда эти двое поливали меня грязью, стаскивали с меня

последние покровы благопристойности. Какая разница,
596

если они снимут с меня к тохму же и одежду ? И чем мистер

Хаббард хуже других? Может быть, и мистер Ратленд

аахочет принять участие?.
Конни. Мэдж, уступи им!
Маргарет качает головой.
Папа, тогда дай мне обыскать ее!
Старкуэтер. Тебе? Что-то ты больно охотно за

это бер^ешься... Боюсь, что тебе так же нельзя верить, как

и твоей сестре.
Конни. Ну, тогда пусть это сделает мама!

Старкуэтер (с издевкой). Мама? У твоей мамы

из-под носа можно вынести целый склад!
Конни. Но.ведь нельзя же это поручать мужчинам!

Ты только подумай — мужчинам!,
Старкуэтер. Почему? У нее не осталось никакого

стыда. (Властно.) Доблмен!
Доблмен (чуть не плача), Д-д-да, сэр?

Старкуэтер. Позовите экономку и горничных.

Миссис Старкуэтер (протестующе). Энтони!

Старкуэтер. Может быть, предоставить это дело

мужчинам?
Миссис Старкуэтер (хныча). Я умру, я умру,

говорю вам — я умру!
Старкуэтер (Доблмену). Немедленно позовите

миссис Миддлтон и горничных.
Доблмен идет к двери и передаст приказание Старкуэтера горнич¬

ной. Линда бросается на помощь к Маргарет.
Отойдите туда. В угол.
Линда застывает в нерешительности, но Маргарет делает ей знак,

и она через силу повинуется.
Шутки кончены. И сейчас не время для дамских сенти-

ментов. Верни бумаги, не то тебе будет плохо.
Маргарет не отвечает.
Чалмерс. Ты слышала, что сказал отец? Он прав.

Это мужская игра, и тебе в ней не место. Отдай бумаги.
Маргарет все так же молчит. -
Хаббард (вкрадчиво). Разрешите напомнить вам,
597

дорогая миссис Чалмерс, что вы не только обокрали ва¬

шего отца. Вы изменили вашему классу.
Старкуэтер. И нанесли ему непоправимый ущерб,
Маргарет (в ярости, показывает на портрет Лин-

колъна). И он нанес непоправимый ущерб своему классу,

освободив рабов! Я предпочитаю изменить всем вам, но

не изменю ему.
Старкуэтер. Ерунда!
Стук в дверь. Доблмен отворяет ее. Входят пожилая экономка

и две перепуганные горничные.
Экономка. Слушаю, сэр?
Старкуэтер. Миссис Миддлтон, отведите миссис

Чалмерс туда, за ширму, и обыщите ее. Горничные вам

помогут. Разденьте ее, если потребуется.
Горничные в замешательстве.
'Экономка (деловито). Понятно, сэр. Что прикажете

искать?
Старкуэтер. Бумаги, документы, все, что она пря¬

чет. Отдадите мне.
Мар гарёт (в панике). Чудовищно! Чудовищно!
Старкуэтер. А ваша кража разве не чудовищна?
Маргарет (мужу^ Ратленду и Доблмену). Трусы!

Ах вы трусы! Неужели вы допустите, чтобы этот позор

совершился? Том, неужели в тебе не осталось ни капли

мужской порядочности?
Чалмерс (упрямо). Верни бумаги.
Маргарет. Мистер Ратленд...
Ратленд (смущенно, елейным тоном). Дорогая моя

миссис Чалмерс! Поверьте мне, я от души сожалею об

этом неприятном инциденте... Но вы так очевидно не¬

правы, ваша вина настолько явственна, что совесть мне

не позволяет вмешаться...
Доблмен (внезапно взрываясь). Я больше не могу!

Какое безобразие! Можете уволить меня, я у вас больше

не работаю. Я не стану участвовать в таких вещах! (Яы-

тается отпереть двери.) Я уйду! Скоты! Какие скоты!

(Разражается рыданиями.)
Чалмерс. По-видимому, еще один воздыхатель^
Доблмеяу наконец удалось открыть дверь.
598

Старку эхе p. Болван! Закройте дверь,
Доблмен замер.
Заприте ее!
Доблмен повинуется, стоит с опущенной головой.
Маргарет (грустно улыбаясь). Благодарю вас,

мистер Доблмен. (Отцу.) Клянусь вам, что вы у меня

ничего не найдете. Прошу вас, поверьте мне. Не допус¬

кайте этого ненужного оскорбления.
Старкуэтер. Вы мне солгали относительно Нокса.

Я вам не верю.
Маргарет. Ксаи вы это сделаете, вы мне больше

не отец. Вы меня больше никогда не увидите. Клянусь

вам!
Старкуэтер. У тебя мой характер, тебе трудно

будет забьггь, от кого ты его унаследовала. Миссис

Миддлтон, приступите к обыску.
Экономка делает знак горничным и направляется к Маргарет,
Конни. Отец! Только сделай это, и я никогда не бу¬

ду с тобой разговаривать! (Рыдает,)
Миссис Старкуэд*ер в продолжении всей сцены бьет истерика.
Старкуэтер (сухо, взглянув на часы). Я потерял

достаточно времени. Миссис Миддлтон, не мешкайте.
Маргарет (отстраняясь от экономки). Не позво¬

лю! Не позволю! Я буду сопротивляться!
Старкуэтер. Ехли понадобится, примените силу.
Горничные останавливаются в нерешительности, но экономка же¬

стом призывает их к повиновению. Маргарет отступает, пока они

не прижимают ее к письменному столу.
Экономка. Ну же, миссис Чалмерс, будьте благо¬

разумны... (Кладет руку на плечо Маргарет.)
Маргарет (яростно сбрасывает ее руку, властно).

Назад!
Экономка машинально отступает. За нею отодвигаются и горнич¬

ные. Но только на секунду. Они снова подходят к Маргарет и
хватают ее.
Линда! Линда!
Линда бросается на помощь хозяйке, но ее ловит на ходу и силой

удерживает Чалмерс. Вырывающуюся Маргарет экономка и гор-
599

ничные втаскивают за ширму. Горничные, по-видимому, вошли во

вкус своей ра(Зоты. Одна из них выходит из-за ширмы, чтобы

принести туда стул, на который они насильно сажают Маргарет.

Ширма не очень высока, и во время борьбы над нею мелькают

обнаженные руки Маргарет. Слышны заглушенные возгласы и

вежливый голос экономки, уговаривающей Маргарет.
Нет! Не надо!
Борьба становится отчаянной, ширма опрокидывается и открывает

сидящую на стуле полураздетую Маргарет. В руках у нее зажат

конверт, который горничные тщетно пытаются у нес вырвать.
Миссис Старкуэтер (кричит,), Энтони! Они

сняли с нее платье!
Линда с удвоенной силой вырывается из рук Чалмерса. Старкуэ¬

тер при помощи Ратленда ставит на место ширму.
Маргарет. Нет! Нет!
Экономка с торжеством передает конверт Хаббарду.
Хаббард (резко)» Это совсем не то. (Взглянув на

адрес и вздрогнув,) Письмо Ноксу.
Старкуэтер. Вскройте его. Прочтите.
Борьба за ширмой стихает.
Хаббард. Это всего лишь фотография миссис Чал¬

мерс. (Читает надпись,) «В залог будущего. Маргарет».
Чалмерс (оттолкнув Линду, быстро подходит к

Хаббарду). Отдайте! (Берет фотографию, читает над¬

пись, рвет карточку на куски и топчет каблуком.)
Старкуэтер. Это не то, что мы ищем, миссис

Миддлтон. Продолжайте.
Пауза. Все напряженно ждут.
Экономка (выходя из-за ширмы). Больше ничего

нет, сэр.
Старкуэтер. Вы сняли все?
Экономка. Да, сэр.
Старкуэтер. До нитки?
Вместо ответа экономка снова скрывается за ширмой, видимо, что¬

бы снять последнюю «нитку», и выходит опять.
Эконом.ка. Да, сэр.
Старкуэтер. Ничего нет?
600

Экономка. Ничего, сэр.
Старкуэтер. Выбросьте сюда ее платье, все, что

на ней было.
Из-за ширмы летит охапка женского платья, которое падает у

ног смущенного Доблмена.
Чалмерс (перетряхивает одежду. Заглянув за

ширму). Ничего.
Чалмерс, Старкуэтер и Хаббард озадаченно переглядываются. Гор¬

ничные выходят из-за ширмы и останавливаются у двери справа.
Старку 9Т ер (не доверяя Чалмерсу, сам перетря¬

хивает одежду Маргарет еще раз). Вы уверены, что их

у нее нет?
Чалмерс. Совершенно уверен.
Старкуэтер. Миссис Миддлтон, обыщите горнич¬

ных.
Экономка (ощупывает горничных). У них ничего

нет, сэр.
Маргарет (из-за ширмы, тихо, без всякого выра¬

жения). Могу я теперь одеться?
Молчание.
Мне холодно.
Молчание.
Пустите ко мне, пожалуйста, Линду.
Старкуэтер мрачно кивает Линде, разрешая ей подойти к Мар¬

гарет. Линда собирает одежду и уносит ее за ширму.
Старкуэтер (экономке). Ступайте.
Экономка и горничные выходят.
Д О 6 л м е н (нерешительно). Запереть дверь на

ключ, сэр?
Старкуэтер не отвечает, и дверь остается незапертой.
Конни (поднимаясь). Можно увести маму?
Старкуэтер мрачно кивает.
Миссис Старкуэтер (тщетно пытаясь встать и

снова падая в кресло). Дай мне передохнуть, Конни. Мне

сейчас станет лучше. (Старкуэтеру, который по-прежнему

не обращает на нее внимания.) Энтони, я лягу в постель.
38* Джек Лондон. Т. VI.	б01

я заболеваю. Ни о каком отъезде сегодня не может быть

и ,речи. (Вздыхает и откидывается на спинку кресла, за¬

крыв глаза.)
Конни обмахивает ее веером и дает нюхательную соль.
Чалмерс (Хаб^барду). Что теперь делать?
Хаббард (можимает плечами). Понятия не имею.

Не понимаю, куда она могла их деть.
Чалмерс. Но зачем? Зачем она их взяла?
Хаббард (сухо, показывая на растоптанную фото-

графию на полу). Неуйсели вам еще не ясно?
Ча л.м £ рс. Вы так думаете? Вы в этом уверены?
Хаббард. Я рассказал вам о том, что произошло

вчера в его комнате. Чего ж вам еще надо?
{s бешенстве). .А он тоже хорош гусь!

Кичится своим моральным превосходством, произносит

патетические речи о краже, а сдм —ласяюящий лор, вор,

который крадет у нас самое святое...
Из-за ширмы 110Евллется Маргарет. Она одета, Линда на ^соду

поправляет ее платье и завязывает вуалетку «а шляпе. Маргарет

останавливается возле Ратленда, не замечая его.
Ратленд (неуверенно). Как все это неприятно! Кто

бы мог подумать? Я глубоко сожалею... Не могу выра¬

зить, миссис Чалмерс, как я сожалею о том, что меня вы¬

нудили присутствовать при таком неприятном...
Взгляд Маргарет заставляет его замолчать.
Маргарет. После того, что случилось, отец, мне

остается только...
Чалмерс (прерывая ее). Пойти к своему любов¬

нику?
Маргарет (холодно). Вы можете думать обо мне

все, что вам угодно.
Чалмерс. И отнести ему то, что вы для него

украли...
Старкуэтер (приходя в себя). Wo у нее ничего не

нашли. Она не выходила из комнаты. Где же документы?
Маргарет идет к двери, которую ей отворяет Доблмен. Она про¬

пускает вперед Линду и задерживается, чтобы дослушать.
Хаббард (быстро подбегает к окну и поднимает ра¬

му). Видите! Окно не заперто. И рама двигается бесшум¬

но. Теперь все ясно. (Старкуэтеру.) Когда вы отошли к
602

сейфу и повернулись к ней спиной, она отворила окно и

выбросила бумаги своему сообщнику, который дожидался

внизу... (Высовывается в окно, осматривает улицу,) Там

их нет. Значит, их подобрали.
Ст’аркуэтер. Но откуда она могла знать, что бу¬

маги у меня? Ведь вы их только что мне принесли.
Хаббард. Нокс еще вчера ночью знал, что их взял

я. Он выбежал за мной следом, но, услышав его шаги, я

поехал на лифте вверх, а не вниз. Не сомневаюсь, что он

тотчас же ей сообщил. Ведь только она одна могла до

быть их обратно. Зачем она пришла сюда утром? Конеч¬

но, для того, чтобы украсть документы. А он ждал ее

внизу. Она выбрюсила пакет и закрыла окно... (Закры-^

вает окно,) Видите, ни малейшего шума!
Старкуэ^тер; Маргарет^ эгго^ правда?^
М а р г а р е т (взволнованно). Ну, конечно, я выбро¬

сила их в окно, как же вам сразу не пришло в голову?

Конечно, в окно. Он... ждал внизу. А теперь бумаги уже

далеко. Так далеко, что вам их не достать. Они у него.

Он покажет их сегодня в конгрессе. (Истерически смеет¬

ся. Влруг почти беззвучно.) Теперь я могу у&ги? (Никто

ей не отвечает, и она выходит.)
Пауза. Старкуэтер, Чалмерс и Хаббард смотрят друг на друга

в замешательстве.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
В тот же день двумя часами позже.
Декорации первого действия. На переднем плане справа сидит

Нокс. Входит Маргарет. Нокс неловко встает и пожимает
ей руку.
Маргарет (спокойно). Я знала, что вы придете.

Странно: только вчера мы с вами расстались навсегда, а

сегодня мне пришлось за вами послать... (Встревоженно,)

Что случилось? Вы больны? У вас такие холодные руки.

(Согревает обеими руками его руку.)
Нокс. Видите, какой я человек — то лед, то пла¬

мень. (Улыбаясь.) Но лучше уж сгореть дотла, чем мерз¬

нуть...
Маргарет (заметив, что она все еще держит его

руку). Садитесь и расскажите мне, что с вами стряслось.

(Подводит его к креслу, усаживает и садится сама.)
Нокс. Вчера вечером, после того как вы ушли, Хаб¬

бард украл у меня документы.
Маргарет. Нет, он сделал это еще при мне: он пря¬

тался в вашей спальне.
Нокс (изумленно). Откуда вы знаете? Но он-то, во

всяком случае, не знал, что рядом были вы.
Маргарет. Нет, знал.
Нокс. Неужели он посмел?*..
Маргарет. Да, каких-нибудь два часа тому назад

он рассказал обо всем, что видел, моему мужу, отцу, ма¬

тери, Конни, прислуге, словом, всем на свете.
Нокс (встает и ходит по комнате). Подлец!
Маргарет. Кажется, я его так и назвала. (С горь-
604

кой улыбкой.) Это была премилая семейная картина. Ма¬

ма кричала, что она не верит... но она была в истерике.

Конечно, она поверила. И Конни тоже. И все...
Нокс (останавливается и смотрит на нее с ужасом).

И они вас обвинили...
Маргарет. Нет, куда хуже. Они не стали меня ни

в чем обвинять, они сочли мою вину заранее доказан¬

ной... в том, что вы мой любовник.
Нокс. На каком основании? Неужели они поверили

этому типу?
Маргарет. У него в соседнем номере было еще

два свидетеля.
Нокс (с облегчением). Ну, тогда не страшно. Они

будут вынуждены сказать правду. А в ней нет ничего

предосудительного. Мы ведь отказались друг от друга...
Маргарет. Вы не знаете этих людей. Поверьте, они

прошли хорошую школу. И дадут присягу в чем угодно.

Ведь это люди моего отца, его наемные ищейки.
Нокс (хватаясь за голову). Боже мой, что вам при¬

шлось вынести! Могу себе представить.... перед самыми

близкими вам людьми... А я все думал, зачем вы меня

позвали. Теперь я знаю...
Маргарет. Нет, не знаете.
Нокс (не обращая внимания на ее слова и продол-

жая шагать по комнате). Какая разница! Все равно в по¬

литике я человек конченый. Их план удался на славу. Вы

меня предупреждали, Джиффорд меня предупреждал, все

меня предупреждали. А я вел себя, как безмозглый дурак.

У меня ничего не осталось... кроме вас. (Пауза. Вдруг вы¬

ражение его лица меняется.) Может, это и к лучшему. На

мое место встанут другие, более достойные. Так или ина¬

че, народ победит. А я... я зато нашел вас. Это — судьба.

И я ей благодарен. (Подходит к ней и хочет ее обнять, но

она отступает.)
Маргарет (с печальной улыбкой). Кажется, мы

поменялись ролями. Вчера — я, сегодня — вы... Хорошо,

что страсть приходит к нам в разное время, не то мы бы

уже сгорели в этом пламени!
Нокс. Дорогая, ведь мы не виноваты, что так полу¬

чилось. Это судьба. Надо смотреть ей прямо в лицо. Мы

боролись и были побеждены. После того, что случилось

сегодня утром, у вас одно прибежище — это я. Не бог
605

весть какое, но я вас люЬлю. А что до меня — повторяю,

я человек конченый. Документы украдены, и я не скажу

своей речи, хоть о ней было столько шума.
Маргарет. Нет, вы ее скажете.
Нокс. Невозможно. Для этого надо быть дураком

вдвойне. У меня нет доказательств.
Маргарет. Они у вас будут... В этом странном де¬

ле одна кража порождает другую. Мой отец обкрады¬

вает народ. Документы, которые уличают его в воров¬

стве, украдены Герстом. Хаббард крадет их у вас и воз¬

вращает моему отцу. А я краду их у отца и отдаю вам.
Нокс (потрясен). Вы?.. Вы?..
Маргарет. Ну да, сегодня утром. Из-за этого-то

и поднялась вся буря. Если бы я их не украла, ничего 6oi

не было. Ведь Хаббард едва успел их вернуть отцу.
Нокс (с глубоким волнением), И вы... сделали это

ради меня?..
Маргарет. Нет, не ради вас. Конечно, моя первая

мысль была о вас. Но все было так ужасно... если б я

- это сделала только для вас, я бы не выдержала. Я бы сда¬

лась. Но я вспомнила о том, что вы мне говорили. И по¬

няла, что вы были правы. Я думаю о народе, о детях. И

я стерпела ради них. Для того, чтобы вы могли замол¬

вить за них слово. (Меняя тон^ гневно.) Знаете, чего мне

это стоило? Знаете, что они со мной сегодня сделали там,

в доме моего отца? Они позвали прислугу, раздели меня

и обыскали на глазах у всех — не только моих близких,

но перед Хаббардом, священником, секретарем,— словом,

перед всеми, кого они могли созвать!
Нокс. Они... вас раздели?
Маргарет. Донага. Так приказал мой отец.
Нокс (внезапно представив себе всю сцену). Боже

мой!
Маргарет (овладев собой, глядит на его окаменев-

шее от ужаса лицо). Не волнуйтесь. Все было не так

ужасно, как вы думаете. Они прикрыли меня ширмой.

Правда, она чуть не упала как раз тогда, когда я...
Нокс. Но почему... зачем они это сделали?
Маргарет. Искали документы. Они знали, что я

их взяла. (Серьезно.) Вы видите, я их выстрадала. Я

вправе ими распоряжаться. Я отдам их вам, а вы скажете

вашу речь.
606

Нокс. Мне они не нужны...
Маргарет (звонит в колокольчик). Ну нет, неправ¬

да. Теперь они должны быть вам дороже всего на свете.
Нокс. Мне жаль, что вы это сделали.
Маргарет (подходит к нему, гладит его волосы).

Что?
Н оке. Мне жаль, что вы вернете мне документы... Я

уже свыкся с мыслью об их утрате. Я примирился с мыс¬

лью, что, потеряв все, буду жить для вас. (Берет ее руку

и прижимает к своим губам.) Отдайте их лучше обратно

вашему отцу.
Маргарет резко от него отодвигается. Справа входит слуга.
Маргарет. Пошлите ко мне Линду.
Слуга выходит.
Нокс. Что вы хотите делать?
Маргарет. Я хочу послать за ними Линду. Они

ведь все еще там, в кабинете отца; я их спрятала за пор¬

трет Авраама Линкольна. Он-то уж их не выдаст!
Нокс. Маргарет! Бог с ними, с документами. Не по¬

сылайте за ними- Они мне больше не нужны. (Встает и

взволнованно бросается к ней.) Мне нужны только вы!
Маргарет (отстраняя его, нежно и насмешливо).

Хороший вы мой, как это мило с вашей сторюны. Но это

невозможно. (Тревожно оглядывается на дверь.) Нет,

нет. Прошу вас, сядьте.
Справа входит Линда. Она в пальто и шляпе.
Куда вы собрались, Линда?
Линда. Томми и мы с няней думали сходить в го¬

род. Надо кое-что купить для детской.
Маргарет. Ступайте. Но сперва зайдите к отцу.

Линда, слушайте меня внимательно: помните портрет

Линкольна на стене отцовской библиотеки? Поезжайте

сейчас же туда и привезите мне связку бумаг, которую я

спрятала за портретом. Постарайтесь сделать это неза¬

метно. Возьмите с собой Томми, отведите его к бабушке.

Она ведь скверно себя чувствует. Проберитесь в библио¬

теку, встаньте на стул, оттуда на книжную полку, и вам

останется лишь протянуть руку. Пусть Томми побудет у

бабушки, а вы возвращайтесь как можно скорее сюда.

Встаньте на карниз книл<ного шкафа и достаньте бумаги
607

из-за noprpejsi. .Вам должно хватить на все это пятна¬

дцать минут. Возьмите машину.
Линда. Томми с няней уже ждут меня в машине.
Маргарет. Торопитесь. И будьте осторожны.
Линда, молча кивнув головой, уходит.
Нокс (страстно). Это безумие! Вы жертвуете и

мной и собой! Я ничего не хочу, кроме вас. Я устал. Те¬

перь мне нужны только вы. Я слишком долго мечтал о

недостижимом идеале...
Маргарет (серьезно). Вот оно что! Значит, теперь

вы хотите ради меня поступиться вашим идеалом?
Он пытается возразить.
Нет, молчите, я ведь не кокетничаю и понихмаю, что вы

хотели сказать. Но я не хочу, чтобы вы себе изменяли,

я хочу, чтобы вы были тем, кого я знаю. И шли вперед, а

не сворачивали назад. Трусом быть легко; что может

быть легче, чем признать себя побежденным? Но я не

могла бы полюбить труса. Вчера нас спасла ваша сила.

Разве вы могли быть мне так дороги, если бы проявили

слабость? И чтобы удержать мою любовь...
Нокс (прерывая ее, горько). Я должен отдать ее в

обмен за недостижимые идеалы. Маргарет, признайтесь,

разве есть на свете что-нибудь прекраснее любви?
Маргарет. Любви мужчины к женщине?
Нокс. Какой же еще?
Маргарет (серьезно). Есть любовь еще прекрас¬

нее. Любовь к людям.
Нокс. Теперь вы читаете мне проповеди! Ладно, я

никогда больше не буду проповедовать. Отныне...
Маргарет. Отныне?..
Нокс. Я буду только любить.
Входит Чалмерс, они его не замечают.
Маргарет. Вы не помните себя. Это пройдет, и то¬

гда вы увидите, как я права. Вы не можете убежать от

борьбы.
Нокс. Могу и хочу. Говорю вам, я не хочу ничего,

кроме вас. Пойдемте со мной, сейчас, немедленно! Нель¬

зя упускать своего счастья! (Подходит к ней и берет ее

за руку. Она не сопротивляется.) Борьба будет продол¬

жаться и без меня. Десятки других людей — лучше, силь¬
608

нее меня — придут на мое место. Я люблю тебя, люблю...

И на всем белом свете нет ничего, кроме моей любви к

тебе.
Чалмерс издает крик ярости и бросается на Нокса. Маргарет пре¬

граждает ему дорогу.
Маргарет. Пожалуйста, Том, без сцен. Ведь я же

тебе безразлична. Ты просто отдаешь дань традициям,

приличиям, воспитанию. Помни, у тебя больное сердце.

Доктор Уэст предупреждал тебя...
Чалмерс шатается, схватившись за сердце. Его лицо искажено

болью. Маргарет его поддерживает и усаживает на стул.
Чалмерс. Сердце... Мое сердце...
Нокс. Может быть, я могу помочь?..
Маргарет (спокойно). Сейчас ему станет лучше.
Маргарет считает пульс больного; неожиданно Чалмерс с силой

отбрасывает ее руку.
Нокс (нерешительно). Тогда я, пожалуй, уйду.

Маргарет. Нет. Подождите, пока вернется Линда.

И потом, не можете же вы оставить меня сейчас одну.

Нокс (задет). Вы думаете, я боюсь?
Чалмерс (слабым голосом). Подождите, я хочу

сказать вам несколько слов. (Оправившись, говорит обыч¬

ным голосом.) Хорош проповедник! Вчера вы болтали

здесь о краже... Благороднейший, добродетельнейший

Али-баба оказался обыкновенным вором. Украл жену у

другого.
Маргарет. Ну, вряд ли это можно назвать кражей.

Чалмерс (с издевкой). Ах да, я позабыл. Ведь он

берет только то, что ему уже принадлежит.
Маргарет. Не совсем... Но он не вор, если берет то,

что ему предлагают по доброй воле.
Чалмерс. Так вот до чего ты дошла! Ты предла¬

гаешь ему себя сама...
Маргарет. Вот именно. Я предложила ему себя

сама не далее как вчера вечером. Но мистер Нокс от

меня отказался.
Нокс. Вы видите, Маргарет, у нас нет выбора...

Чалмерс (передернувшись). Маргарет!..
Нокс (не обращая на него внимания). ...Это просто

невыносимо.
Чалмерс. Я с вами согласен: невыносимо. Вам
39.	Джек Лондон. Т. VI.	609

остается только покинуть мой дом. Ваше ггрисутствие его

бесчестит.
Маргарет. Не тебе говорить о чести.
Чалмерс. Не стану оправдываться. Но я по край¬

ней мере не заводил шашней под собственной крышей.
Нокс (бросается к нему.) Мерзавец1
Маргарет (становится между ними). Не надо}

У него больное сердце.
Чалмерс (передразнивая Маргарет). Пожалуйста,

без сцен.
Маргарет. Ну, что мне с вами делать? Странный

народ мужчины. Почему бы нам троим не поговорить, как

разумным людям?
Чалмерс (иронически),, В самом деле. Давайте ся¬

дем в кружок и побеседуем, как разумные люди. Ведь

у нас не каменный век. Не волнуйтесь, мистер Нокс. Я не

собираюсь накидываться на вас с дубинкой. Садись, Мар¬

гарет. (Указывает на стул.) Прошу вас, мистер Нокс.
Маргарет и Нокс садятся.
Двое мужчин и одна женщина — извечный треугольник!

Совсем как в пьесах и романах.
Нокс. Так, да не так. Только один, из присутствую¬

щих мужчин любит женщину.
Чалмерс. Вы в этом уверены?
И оке. Вполне.
Чалмерс, Что ж, может, вы и правы. Ну, а жен¬

щина?
Маргарет. Она тоже любит только одного из при¬

сутствующих мужчин.
Нокс. И как мы выйдем из этого положения?
Чалмерс (рассудительным тоном). Но она еще не

сказала, какого именно.
Маргарет хочет ответить.
Подумай, Маргарет. Вспомни, кто из нас отец Томми.
Мс^ргарет. Подумай и ты. Неужели в последние

годы ты мог думать, что я тебя люблю?
Чалмерс, Боюсь, что я никогда... э... не пылал к те¬

бе страстью.
Маргарет. Ты и сам не знаешь, какую ты сейчас

сказал правду! Когда я выходила за тебя замуж, я надея¬

лась, что когда-нибудь тобой будут гордиться...
610

Чалмерс. Опять политика! Почему женщины. ни¬

как не могут оставить политику в покое!
Маргарет. ...и надеялась, что ты меня полюбишь.

Я знала, что ты меня не любишь, но надеялась, что лю¬

бовь придет.
Чалмерс. Прости мне нескромный вопрос: а ты-то

меня любила?
Маргарет. Нет. Но я надеялась, что и это придет.
Чалмерс. A-aJ Сколько утраченных иллюзий!
Нокс. Мы собирались обсуждать не прошлое, а на¬

стоящее. Маргарет и я любим друг друга. Треугольник

распался.
Чалмерс. Кстати, у нас совсем я не треугольник.

Вы забыли о четвертой стороне — о Томми.
Нокс. Ну что ж, не стоит п^^таться и в четырех

углах. Надо решить и эту задачу.
Чалмерс. Но у нашей проблемы ecTJ> и пятая сто¬

рона... мы забыли о самом главном. Мы забыли об укра¬

денных Маргарет документах. Они имеют прямое отно-

тпение к делу. К какому бы соглашению мы ни пришли,

документы играют решаютцую роль. (Другим тоном,)

Послушайте, я, кажется, вел себя как болван. Давайте

рассуждать, как взрослые люди. Нокс, вы хотите мою

жену. Можете ее получить лри одном условии. Мар¬

гарет, ты хочешь Нокса. Ты его получишь при одном

условии, при том же самом условии. Отдайте докумен¬

ты — и мы все забудем.
Маргарет. Все?
Чалмерс. Все. Забудем и простим друг другу.
Маргарет. Ты простишь мне даже мою... измену?
Чалмерс (упрямо). Да, если ты вернешь докумен¬

ты. В конце концов и я не был образцом супружеской

верности. Верни документы — и ты можешь уйуи к нему.

Не будет никакого скандала. Я дам развод. А хочешь,

оставайся здесь. Выбирай. Мне нужны документы, ло-

нятно?
Нокс (с мольбой). Маргарет!
Маргарет. Ну, а Томми?
Чалмерс (желчно). Разве я не отдаю вас Друг

другу? Чего тебе еще надо? Томми останется со мной.

Можешь остаться и ты, но отдай документы.
611

Маргарет. Я не отдам документов. И я не отдам

сына. Но я и не пойду с мистером Ноксом...
Чалмерс. Нокс меня не интересует. Мне нужны до¬

кументы и мне нужен Томми. Если ты мне их не отдашь,

тогда пеняй на себя. Я потребую развода. Закон будет на

моей стороне. Ребенок останется у меня.
Маргарет (спокойно и решительно). Послушай,

Том. И вы тоже, Говард. Неужели вы думали, что я хотя

бы секунду предполагала отдать документы? Я хотела

испытать тебя, Том, хотела убедиться, как низко ты пал.

Да и не ты один, а все вы... там, сегодня утром. Я много¬

му научилась за сегодняшний день. Где твоя хваленая

честь, Том, которую ты хотел тут недавно защищать ку¬

лаками? Ты ведь готов торговать даже честью... чтобы

получить несколько клочков бумаги. И готов простить

мне даже мнимую измену...
Чалмерс язвительно ухмыляется.
Я.знаю, что ты мне все равно не поверишь. Но докумен¬

тов я тебе не верну, хотя бы ты и отнял у меня сына. На.

карту поставлена судьба слишком многих детей,— д не

вправе пожертвовать ими ради своего ребенка.
Чалмерс, пожимая плечами, издевательски ухмыляется.
Нокс. Но пойми, Маргарет, единственный выход

для нас с тобой — это отдать документы. Разве эти бу¬

мажки стоят нашего счастья?
Маргарет. Но вы ведь мне сами сказали, что в

этих бумажках — счастье миллионов людей! Неужели за

него нельзя отдать наше маленькое счастье? Ведь у тех

людей тоже есть сердце, они тоже любят и страдают, как

и мы с вами.
Нокс. Что может сделать один человек? Разве он

властен изменить ход истории, жизнь вселенной? Убери

сразу хотя бы всех вождей, разве что-нибудь изменится?

Народ все равно добьется своего. Кража перестанет быть

законом мшзни. Будущее неотвратимо.
Маргарет. Но его можно задержать...
Нокс. Кто мы с тобой? Песчинки. Разве песчинки

могут задержать морской прилив?.. Зато друг для друга

мы — целый мир.
Маргарет (печально и нежно). Целый мир отныне

и до века...
612

Чалмерс. Не находите ли вы, что я тут в странной

роли? Сидеть и слушать, как посторонний мужчина с по¬

мощью научной терминологии признается в любви моей

жене...
Нокс и Маргарет не обращают на него внимания.
Нокс. Ты мне так нужна.
Маргарет. Как мучительно трудно найти правиль¬

ный путь...
Нокс. Ты видишь, как ему необходимы эти докумен¬

ты. Он отдаст за них Томми.
Чалмерс. Ну уж нет! Если ей нужен Томами, пусть

остается со мной. Но документы ей все равно придется

отдать. Е^ли она не может жить без вас — пусть идет к

вам. Но документы она отдаст.
Нокс (с мольбой). Маргарет!
Маргарет. Замолчи, не мучь меня, ты видишь, мне

и так трудно...
Чалмерс (вставая). Ладно, мне надоело. Решайте.

Можете продолжать ваши признания, Нокс, но я не же¬

лаю больше при этом присутствовать. К тому же я, на¬

верно, все-таки вам мешаю. Я покуда выпью глоток виски

и успокоюсь. Решайте, я скоро вернусь. Она согласится,

Нокс, будьте настойчивы. (Останавливается в дверях.)

Только не очень мешкайте. (Выходит.)
Нокс в отчаянии опустил голову на руки. Маргарет печально на

него смотрит. Пауза.
Маргарет (подходит к Ноксу и гладит его волосы).

Я знаю, как это трудно, милый. Мне ведь тоже нелегко.
Нокс. Но все это ненужно, бессмысленно!
Маргарет. Нужно. И ты сам это знаешь. Вспо¬

мни, что ты говорил вчера. Ты ведь был прав: мы не мо¬

жем красть наше счастье у моего ребенка...
Н о к с. А если он отдаст Томми?
Маргарет. ...и у других детей тоже, у всех детей

всех женщин на земле. Ты был прав и в другом: мы не

можем жить сами по себе. Мы живем среди людей. И на¬

ше счастье и наше несчастье связаны с судьбой всего че¬

ловечества.
Нокс (берет ее руку и гладит). Ничего не понимаю.

Я слышу твой голос и не понимаю ни одного сказанного

тобой слова. Зато я слышу твой голос. Мне этого доста¬
613

точно. Ведь это часть тебя, тебя, которую я так люблю.

И во мне нет места ничему, кром« любви к тебе, которая

еще вчера была такой далекой и недоступной... Ну, скажи

одно слово, одно маленькое, короткое слово, и все будет

хорошо. Скажи, скажи.
Маргарет. Ехли бы ты знал, как мне хочется его

сказать. Но я не могу.
Нокс. Ты должна.
Маргарет. Неужели ты все забыл? Неужели ты

забыл то, о чем мне говорил сам? О самом главном для

человека, о самом большом в нашей жизни, о том, что

куда важнее моей или твоей судьбы?
Нокс. Мне тебя не убедить.*. Но все равно я люблю

тебя.
Маргарет. И я люблю тебя.
Справа входит Чалмерс и видит Маргарет около Нокса. Она все

еще гладит его волосы.
Чалмерс (с легкой издевкой, но и не без удоволь^

ствия). Вижу, что вы меня послушались. Правильно!
Маргарет молча отходит от Нокса и садится. Нокс продолжает

сидеть, опустив голову на руки.
Нет? Ладно, я передумал. Можешь уйти к нему и взять

с собой Томми. Получишь развод, все будет в порядке.

И ТоМхМи будет с тобой.
Нокс (поднимает голову^ с мольбой). Маргарет!
Маргарет колеблется, но продолжает молчать.
Чалмерс. Мы никогда не ладили, но я не так уж

плох, как ты думаешь. Я человек покладистый. Но пой¬

ми: и я попал в переплет* Ты любишь другого, а я непре¬

менно должен вернуть документы твоему отцу.
Маргарет (со значением). Видно, они тебе очень

нужны, эти документы...
Нокс. Отдай ему их, Маргарет.
Чалмерс. Значит, они еще не у вас?
Маргарет. Нет, они у меня,
Нокс. Отдай их ему.
Чалмерс. Разве ты не видишь, что он готов проме¬

нять их на юбку? Ну и борец!
Нокс (гордо). Я ее люблю.
Маргарет (Чалмерсу). Это — минутная слабость.

Она пройдет. С кем этого не бывает? Но даже слабость
614

его .мне дорога, ведь это слабость любви. Видит бог, и я

была слаба и не стыжусь этого. У меня отняла силу лю¬

бовь, а ее нелегко задушить, даже мыслью о долге.

О нравственном долге. (Торопливо.) Пойми меня пра¬

вильно, Том. Речь идет совсем не о той морали, которую

исповедуете вы. Что мне сплетни и грязная болтовня

бульварных газет? Что мне мнение света? Для меня было

бы счастьем уйти к Говарду. Пусть ты не дашь разво¬

да,— я с радостью ушла бы и без развода. И я гордилась

бы своей любовью, даже если она и не освящена вашими

законами. (Ноксу,) Я была бы счастлива, и в моем серд¬

це пели бы птицы. Я была бы самой счастливой женщи¬

ной на свете. Но есть другая мораль. Мы не можем красть

счастье у других. Ведь будущее принадлежит им, и мы

не можем и не смеем пожертвовать этим будущим ради

нашего личного счастья. Вчера вечером, когда я пришла

к тебе, Говард, я была слаба и многого не понимала.

Я тогда не знала всей подлости, всей низости того мира,

в котором я живу. Сегодня у меня открылись глаза.

Я узнала, что их мораль не стоит и гроша. Для них суще¬

ствует только один бог и один закон — это доллар. Отец,

муж. вся семья готовы были закрьггь глаза на то, что они

считали моим прелюбодеянием. Зачем? Только затем,

чтобы и дальше грабить и обворовывать народ. (Чалмер¬

су.) Ты был готов, Том, отдать меня человеку, которого

ты считаешь моим любовнико.м, отдать не только меня,

но и своего собственного сына- Из-за чего? Из-за любви

к другой женщине? Нет! Тебя толкала доброта, любовь

к людям? Ни в коей мере! От тебя требовала этого твоя

религия, вера в бога? Ничуть! Тобой владело желание и

дальше грабить народ, красть у него все, что вы в состоя¬

нии у него украсть! Не гнушаясь ничем. (Ноксу.) Теперь

я понимаю, Говард, в какую суровую борьбу мы вступи-

ли — ты и я. Я живу в пещере разбойников. Больше то¬

го, я дочь атамана разбойников. Вся моя семья — это

разбойники. Всю мою жизнь я пользовалась плодами

разбоя. С меня довольно! И ты должен помочь мне, Го¬

вард.
Чалмерс (тихо свистнув). Странно, что ты не стала

суфражисткой... С таким ораторским талантом тебе бы

там цены не было...
Нокс (печально). Хуже всего, Маргарет, то, что ты
615

права, что свае счастье нам действительно пришлось бы

красть у других. Но разве мне легко отказаться от тебя?
Маргарет смотрит на него признательным взглядом.
Тяжело отказываться от счастья...
Чалмерс (язвительно). Да, я вам верю, от нее не

легко отказаться. Поглядите, она недурна. Любому на

зависть...
Маргарет. Том, я соглашусь на развод без всякого

шума, выйду замуж за мистера Нокса и возьму с собой

Томми. При одном условии.
Чалмерс. Каком?
Маргарет. Документы остаются у меня. И будут

использованы Ноксом в сегодняшней речи.
Чалмерс. Ну, уж это извините!
Маргарет. Что бы ни случилось, что бы ты ни де¬

лал, а речь будет сегодня произнесена.
Чалмерс. Не вернешь документов, не будет тебе ни

развода, ни сына. Ничего!
Маргарет. Что ж, ты заставишь меня остаться

здесь. Я не сделала ничего дурного, да ты ведь и не захо¬

чешь подымать скандал.
Входит Линда.
А вот и документы. (Линде.) Давайте их сюда.
Линда вынимает пачку документов, Чалмерс пытается выхватить

их у нее из рук.
Нокс (отталкивает Чалмерса), Спокойно.
Чалмерс шатается, держась за сердце.
Маргарет (Чалмерсу), Вот видишь — тебе снова

стало плохо.
Чалмерс делает несколько неверных шагов к звонку.
Говард! Останови его! Если он позвонит, слуги отнимут

у нас документы.
Ыокс делает шаг вперед, но Чалмерс падает на стул, откинув го¬

лову и вытянув ноги,
Линда, воды!
Линда передает документы Маргарет и убегает в дверь направо.
616

Нокс (после naij3bu трогает Маргарет за руку). Дай

их мне.
Маргарет протягивает ему документы. Входит Линда со стака¬

ном воды; она передает его Маргарет. Маргарет подносит стакан

к губам Чалмерса.
Чалмерс (резким движением швыряет стакан об

пол и говорит с усилием). Виски с содой!
Линда вопросительно смотрит на Маргарет. Та колеблется, затем

пожимает плечами. Линда поспешно уходит направо.
Маргарет (Ноксу). Теперь вы пойдете и скажете

вашу речь.
Нокс (пряча документы). Да, я скажу мою речь.

Маргарет. Пусть ваши слова приблизят будущее!

Пусть в вашей речи звучит гнев людей, у которых крадут

их счастье.
Чалмерс смеется.
Вы знаете — мое сердце принадлежит вам. Я верю, на¬

станет день, и мы будем вместе... навсегда!
Нокс. А пока?
Маргарет. Мы должны ждать.
Нокс. Мы будем ждать.
Линда приносит стакан виски с содой и подает Чалмерсу, тот

пьет. Маргарет делает знак Линде; она уходит.
Чалмерс. Моей смерти, а?
Нокс. Я, правда, об этом не думал, но что ж, то, что

вы предлагаете,— тоже выход. Ваше сердце, видно, поиз¬

носилось. Вы рано растеряли и силы и совесть. Похмни-

те, как тот хозяин, который воровал сено у собственной

лошади, покуда она йе издохла. Мы терпеливы. Думаю,

что вы не заставите нас ждать слишком долго.
Чалмерс (посмеиваясь, пьет небольшими глотка-

ми). Ну, Нокс, мы сыграли вничью. Вы не получили этой

женщины. Я тоже. Она будет жить под моей крышей, вот

и все. Развода я ей не дам. Ребенок связывает ее по ру¬

кам и ногам. Мы оба ее не получим. Но вам это обиднее,

чем мне.
Нокс, не обращая на него внимания, идет к двери в глубине. На

пороге он поворачивается. Пауза.
617

Маргарет. Работайте. Будьте храбрым. Ступайте.
Моке уходит. Маргарет неподвижно глядит ему вслед, отвернув

лицо от публики.
Чалмерс. Маргарет!
Она его не замечает.
Псч:лушай, Маргарет! (Поднимается со стаканом в руке

и направляется к ней.) Его речь вызовет черт знает ка¬

кой переполох. Но не так уж это страшно, как думает

твой отец. Шум стихнет. Мало ли раскрывалось афер, а

власть все равно оставалась у нас. Ведь все проходит.

Вот и наша размолвка... Может, и у нас дело еще пойдет

на лад, а?
Она по-прежнему его не замечает.
Почему ты молчишь? (Пауза, Дотрагивается до ее ру^

ки.) Маргарет!
Маргарет (поворачиваясь к нему, с ненавистью и

отвращением). Не прикасайся ко мне!
Занавес

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ

МОРСКИХ ТЕРМИНОВ И ВЫРАЖЕНИЙ

К «ПУТЕШЕСТВИЮ НА «СНАРКЕ»
Бак — носовая часть верхней

палубы судна.
Балласт — груз, укладывае¬

мый в нижней части судна для

придания ему остойчивости.
Бизань — самая задняя мач¬

та, парус на этой мачте.
Бортовые отличительные ог¬

ни — красный огонь на левом

борту и зеленый на правом

борту, выставляемые на ходу от

заката до восхода солнца в це¬

лях предупреждения столкнове¬

ний со встречными судами.
Брашпиль — машина для

подъема якорей, имеющая гори¬

зонтальный вал.
Бриг — двухмачтовое па¬

русное судно с прямым воору¬

жением.
Буй — поплавок на якоре,

служащий для ограждения под¬

водных и других опасностей

на море.
Буруны — волны, разбиваю¬
щиеся о берег или подводные

скалы.
Бушприт — наклонное или

горизонтальное рангоутное де¬

рево, торчащее вперед с носа

судна. Служит для крепления

тросов (штагов), удерживаю¬

щих мачту спереди, и вынесе¬

ния вперед косых треугольных

парусов — кливеров и стаксе¬

лей.
Ванты — снасти, удерживаю¬

щие с боков мачты и их верх¬

ние продолжения — стеньги.
Батерштаг — наклонный трос

(или цепь), удерживающий

бушприт снизу.
Вельбот — быстроходная

шлюпка с заостренными носом

и кормой.
Вертлюг — шарнирное со¬

единение.
Веха — длинный шест на по¬

плавке, служащий для огражде¬
619

ния опасностей и проходов для

судов.
Винтовые талрепы — приспо¬

собления для обтягивания сна¬

стей, состоящие из продолгова¬

той обоймы и двух стержней с

винтовой нарезкой.
Выбирать — вытягивать, под¬

тягивать к себе снасть или

якорную цепь.
Высота солнца — угловое

расстояние солнца от горизон¬

та, измеренное по отвесной ли¬

нии — вертикалу.
ный меридиан;, под воздей¬

ствием судового железа.
Док — береговое или плаву¬

чее сооружение для ремонта

подводной части судов.
Дрейф — снос судна ветром.

Дрейфовать — перемещаться

по ветру, не имея собственного

хода вперед. Лечь в дрейф —

не становясь на якорь, убрать

паруса или так расположить их,

чтобы они не сообщали судну

движения; здесь — в положе¬

нии судна носом к волне.
Галс — снасть, которой рас¬

тягиваются наветренные углы

парусов. Поэтому, если ветер

дует в паруса справа, то гово¬

рят, что судно идет правым гал¬

сом, а если слева, то левым гал¬

сом.
Гафель — легкое наклонное

рангоутное дерево, подвешен¬

ное к мачте и шарнирно упира¬

ющееся в нее нижним концом.

Служит для растягивания верх¬

него края (шкаторины) косого

четырехугольного	паруса.
Г рота-гафель — гафель паруса

грота.
Грот — здесь, то есть на су¬

дах с парусным вооружением

типа «Кеча», самый большой

парус, поднимаемый на главной,

то есть передней, мачте.
Грот-мачта — здесь главная,

то есть передняя, мачта, на

судах с другим парусным воо¬

ружением — вторая от носа

мачта.
Девиация — отклонение маг¬

нитной стрелки компаса на суд¬

не от направления, которое

она занимает на земле (магнит¬
Иол — небольшое парусное

судно с двумя мачтами: перед¬

ней — гротом — большого раз¬

мера и задней — бизанью —

меньшего размера, парус, кото¬

рый не выступает за корму.
Картушка компаса — диск с

делениями на румбы или граду¬

сы, скрепленный с магнитами

компаса и указывающий страны

света.
Катер — здесь парусно-греб¬

ная шлюпка средних размерои,

имеющая острые очертания (об¬

воды) и хороший ход. Катера

употреблялись главным образом

для разъездов. Позднее назва¬

ние «катер» распространилось

на все паровые и моторные

разъездные суда, а также на не¬

большие военные корабли (на¬

пример, сторожевые и торпед¬

ные катера).
Кеч — небольшое парусное

судно с двумя мачтами: перед¬

ней — гротом — большего раз¬

мера и задней — бизанью —

меньшего размера. В отличие от

иола (см. Иол) имеет не один,

а несколько парусов на грот«
620

мачте и косые паруса между

мачтами.
Киль — продольный брус в

нижней части судна, простира¬

ющийся от носа до кормы и

служащий основанием, к кото¬

рому крепятся остальные дета¬

ли набора судна — корабельно¬

го скелета. Плавниковый

киль — вертикальный, утяже¬

ленный плавник в нижней части

корпуса мелких парусных су¬

дов, служащий для уменьшения

их бокового сноса под действием

ветра и улучшения остойчиво¬

сти.
Кливер — косой треугольный

парус, поднимаемый над носом

судна между передним кон¬

цом — ноком — бушприта и

верхним продолжением — стень¬

гой — передней мачты на сна¬

сти (штаге), удерживающей ее

спереди.
Кокпит (буквально «петуши¬

ная яма»)—открытый сверху,

часто сообщающийся с каютной

надстройкой вырез в кормовой

части палубы на небольших па¬

русных судах и катерах.
Комингс — сплошное верти¬

кальное ограждение из досок

или металлических листов,

окаймляющее вырезы в палубе,

для предохранения их от зали¬

вания водой, а людей — от па¬

дения в открытые отверстия.

В данном случае — огражде¬

ние кокпита.
Космография — начало астро¬

номии, касающееся взаимного

расположения и движения не¬

бесных светил.
Котелок компаса — закры¬

тый сверху стеклом сосуд, обыч¬

но наполненный спиртом, в ко>
тором на специальной шпильке

с острием подвешена свобод¬

но вращающаяся картушка ком¬

паса.
Яаг — инструмент для опре¬

деления скорости судна и про¬

ходимого им расстояния.
Яагуна — узкий и длинный

залив, параллельный берегу и

отделенный от него песчаной

или галечной отмелью, идущей

от берега, то есть косой.
Яетучий кливер — косой тре¬

угольный парус, поднимаемый

при слабом ветре между перед¬

ним концом бушприта и верх¬

ним продолжением — стеньгой

передней мачты, но не на штаге,

а на отдельном тросе.
Лоция — описание морей и

побережий, служащее руковод¬

ством для плавания судов.
Меридианалъная высота —

высота небесного светила, изме¬

ренная при прохождении его

через меридиан, проходящий че¬

рез оба полюса, и место наблю¬

дателя.
Миля морская — основная

единица расстояния на море,

равная одной минуте (1') дуги

земного меридиана, или 1 832 м.

В США длина мили принимает¬

ся равной 1 853,2 м.
Морской альманах (Морской

астрономический ежегодник) —

астрономический календарь-

справочник, содержащий в себе

небесные координаты светил на

каждый день года и позволяю¬

щий определять место судна в

рткрытом море.
621

Навигация — здесь в широ¬

ком смысле этого слова, то

ерть штурманская наука о вож¬

дении судов. В узком смысле

этого слова — раздел этой на¬

уки, излагающий методы вож¬

дения и определения на карте

места судна по береговым пред¬

метам и путем расчета пройден¬

ного расстояния и направления

(счисление).
Надстройка — закрытое по¬

мещение, расположенное выше

верхней палубы судна.
Остойчивость — устойчивость

судна на воде, то есть его спо¬

собность, будучи накрененным

ветром или волной, возвра¬

щаться в прямое положение.
Отдать — отвязать, отпу¬

стить ранее закрепленную

снасть или конец. Отдать

якорь — значит отдать удер¬

живающие его крепления, что¬

бы он упал за борт.
Пассаты — постоянные и до¬

вольно сильные ветры, дующие

в океанах. Направление их,

хотя и не всегда, строго посто¬

янно, но сохраняется в опреде¬

ленных пределах (к северу от

экватора наблюдаются преиму¬

щественно северо-восточные, а

к югу от экватора — юго-во¬

сточные пассаты).
Плавниковый киль (см.

Киль).
Поправка индекса секстана

(см. Секстан).
Проложить курс — нанести

на карте путь корабля.
Рангоут — буквально «круг-

ловое дерево». На парусном суд¬

не — совокупность всех частей,
служащих для несения парусов,

как-то: мачты, стеньги, буш¬

прит, реи, гики, гафели и т. п.

Раньше для изготовления ран¬

гоута использовался исключи¬

тельно специальный прямой и

ровный корабельный лес, от че¬

го перечисленные части ранго¬

ута получили общее название

рангоутных деревьев. Впослед¬

ствии стали делать рангоут из

полых металлических труб.
Рифы — а) гряда подводных

камней или коралловых обра¬

зований, скрытых под водой или

едва выступающих над ее по¬

верхностью; б) завязки на па¬

русах, расположенные в не¬

сколько рядов, с помощью кото¬

рых при необходимости умень¬

шают их площадь. Взять ри¬

фы — уменьшить площадь па¬

русов с помощью рифов. Взять

по два рифа — взять два ряда

рифов. Зарифленные паруса —

паруса, на которых взяты рифьь
Румб — деление окружности

горизонта, принятое в старых

морских компасах. 1 румб равен

7з2 части окружности или углу

в одиннадцать с четвертью гра¬

дусов. Это деление сохранилось

и в современных морских ком¬

пасах наряду с делением окруж¬

ности на 360°, так как удобно

для приближенной оценки на¬

правления.
Сажень (морская или англий¬

ская) равна 6 футам, или 1,83

метра.
Секстан — морской угломер¬

ный инструмент. Поправка ин¬

декса секстана — величина по¬

грешности секстана, которую
622

нужно прибавить к его показа¬

ниям для получения правильно¬

го результата наблюдений.
Склонение — угол отклоне¬

ния стрелки компаса от истин¬

ного меридиана вследствие

несовпадения направления маг¬

нитных линий Земли с истин¬

ными меридианами.
Стаксель — косой треуголь¬

ный парус, поднимаемый на

штаге — снасти, удерживающей

мачту спереди.
Такелаж — совокупность всех

неподвижных и подвижных сна¬

стей на судне.
Г али — приспособление для

получения выигрыша в силе, со¬

стоящее из двух блоков: по¬

движного и неподвижного,—

соединенных между собой тро¬

сом.
Талреп — приспособление

для обтягивания снастей.
Тамбур — небольшая над¬

стройка над сходным люком.
Травить — ослаблять, отпу¬

скать, выпускать. Травить шко¬

ты (при внезапном порыве вет¬

ра) — ослабить шкоты так,

чтобы частично или полностью

обезветрить паруса.
Т ранспортир-линейка — чер¬

тежный инструмент, служащий

для прокладки курса и пред¬

ставляющий собой сочетание

транспортира и линейки.
Угол опасности Лекки — за¬

ранее определенный по карте

угол между двумя береговыми

предметами, под которым они

должны быть видны с судна на

опасном расстоянии от берега

или от подводных препятствий.
Фальшборт — продолжение

борта, возвышающееся по кра¬

ям открытых палуб для защиты

от воды и предохранения людей

от падения за борт.
Фордевинд — курс, при ко¬

тором ветер совершенно попут¬

ный, то есть дует прямо в кор¬

му судна.
Форштевень — вертикальный

брус, образующий острие носа

судна и соединенный внизу с

килем.
Фрегат — во времена парус¬

ного флота — трехмачтовый ко¬

рабль, второй по величине по¬

сле линейного корабля, имею¬

щий до 60 пушек, расположен¬

ных на двух палубах: верхней,

открытой, и нижней, закрытой.
Шкоты — снасти для управ¬

ления нижними углами парусов.

Название шкота зависит от на¬

звания паруса, для управления

которым он служит, напри¬

мер, грота-шкот» кливер-шкот

и т. п.
Шпигаты — отверстия в

фальшборте или палубном на¬

стиле для стока за борт воды,

попавшей на палубу.
Шпринтовый парус — четы¬

рехугольный парус, пришнуро-

ванный передним краем к мачте

и растягиваемый по диагонали

наклонным шестом — шпринто¬

вом, упирающимся одним кон¬

цом в верхний задний угол па¬

руса, а другим — в нижнюю

часть мачты.
Штаг — снасть стоячего та¬

келажа, расположенная в про¬

дольной осевой (диаметраль¬

ной) плоскости судна и удержи¬
623

вающая спереди одну из де¬

талей его рангоута, здесь —

мачту.
Штормовой грот — парус

меньшего размера, чем основ¬

ной грот, и поднимаемый вместо

него во время шторма.
Штормовой трисель — разно¬

видность косого паруса неболь¬

шого размера, поднимаемого во

время шторма, здесь — на би¬

зань-мачте.
Шхуна — двух- и более мач¬

товое судно с косым вооруже¬

нием.
Юг — кормовая часть верх¬

ней палубы.
Якорные огни — белые огни,

поднимаемые над носом и кор¬

мой судна, а на мелких су¬

дах — только над носом при

стоянке на якоре.
Составил Ю. Медведев.

ПРИМЕЧАНИЯ
СТАТЬИ
Статья «О писательской философии» впервые напечатана в

октябре 1899 года в журнале «Эдитор^>; в сборники произведений

Лондона не входила. На русском языке печатается впервые.
Статья </Черты литературного развития» была опубликована

в октябре 1900 года в журнале «Букмен». На русском языке пе¬

чатается впервые.
Рецензия на роман Фрэнка Норриса «Спрут» впервые была

опубликована в июне 1901 года в журнале «Импрешенс». На рус¬

ском языке печатается впервые.
Статья «Фома Гордеев» взя1а из сборника «Революция»

(Нью-Йорк, 1910); впервые опубликована в журнале «Импре¬

шено» в ноябре 1901 года.
«О себе» — впервые опубликована в лондонском издании

«Храм гордыни».
«Яак я стал социалистом» — из сборника «Война классов»

(Нью-Йорк, 1905); впервые опубликована в периодическом изда¬

нии «Комрид» в марте 1903 года.
«Золотей мак» — из сборника «Революция»; впервые опубли¬

кована в периодическом издании «Делинейтор» в январе 1904 года.
«Предисловие к сборнику «Война классов» — из одноимен¬

ного сборника; написана в январе 1905 года.
<Ято значит для меня жизнь» — из сборника «Революция»;

впервые опубликован.! в журнале «Космополитен магазин» в марте

1906 года.
«Гниль завелась в штате Айдахо» — впервые опубликована

в газете «Чикаго дэйли сошиалист» 4 ноября 1906 года.
«Революция» — из одноименного сборника; впервые опубли¬

кована в журнале «Контемпорери ревью» в январе 1908 года.
Стр. 6. Элиот, Джордж — псевдоним английской писательни¬

цы Мари-Анн Эванс (1819—1880). Ее романы «Адам Бид».

«Мельница на Флосе», «Сайлас Марнер» посвящены труженикам

английской деревни.
625

Стр. 9. «Полет Валькирий» — симфонический эпизод из му¬

зыкальной драмы «Валькирия», входящей в состав оперной тет¬

ралогии «Кольцо Нибелунга» известного немецкого композитора

Рихарда Вагнера (1813—1883). Литературно-поэтическими источ¬

никами для тетралогии послужили скандинавский эпос VIII—

IX вв. «Эдда» и средне-верхненемецкий эпос начала XIII в.

«^еснь о Нибелунгах».
Джон Браун (1800—1859) — борец за освобождение негров.

Страстно ненавидя рабство, Браун посвятил борьбе с ним всю

свою жизнь. По приговору расистского суда 2 декабря 1859 года

был повешен.
Стр. 13. Спенсер, Эдмунд (ок. 1552—1599) — английский

поэт. Крупнейшее произведение Спенсера — аллегорическая поэма

«Королева фей». В поэме воспеты нравственные добродетели в ду¬

хе аристократического гуманизма.
Бэньян, Джон (1628—1688) — английский писатель, автор

дидактического и аллегорического романа «Путь паломника» и са¬

тиры «Жизнь и смерть мистера Бэдмена».
Плеоназм (от греч. pleonasmos — излишество) — сочетание слов

или выражений с одинаковым значением и поэтому логически из¬

лишних.
Томсон, Джемс (1700—1748)—английский поэт. Его описа-

тельно-дидактическая поэма «Времена года», прославляющая пат¬

риархальную сельскую жизнь, и поэма «Замок безделья» — первые

произведения сентиментализма. Томсону принадлежит патриотиче¬

ская английская песня «Правь, Британия, морями...».
Поп, Александр (1688—1744) — английский поэт, представи¬

тель просветительского классицизма, автор теоретического сочине¬

ния «Опыт о критике», основанного на принципах классицизма.

Требовал подчинения поэзии рационалистическим правилам. Под¬

верг критике современную ему английскую литературу. Был одним

из первых редакторов Шекспира, но обработал текст в соответ¬

ствии со стилевыми принципами поэтики классицизма.
Стр. \А. Джеймс, Генри (1843—1916) — американский писа¬

тель, непопулярный в широкой публике, так как его произведения

были лишены фабульной занимательности, а утонченный анализ

человеческой психики, художественная техника и изобретательные

приемы оставляли равнодушными его современников.
Эмерсон, Ралф Уолдо (1803—1882)—американский философ-

идеалист, публицист и поэт, глава группы «трансценденталистов».

Сочетая объективный и субъективный идеализм, Эмерсон считал

высшим принципом бога, «сверхдушу». Свои идеи выразил в форме

очерков-рассуждений, а также в политической и философской ли¬

рике («Бостонский гимн», «Избранные поэмы»).
Стр. 17. Норрис, Фрэнк (1870—1902) — известный американ¬

ский писатель, видный представитель литературы критического

реализма. «Спрут» (1901) является первым романом задуманной

им трилогии о пшенице. Вслед за «Спрутом» появился «Омут»

(1903). Смерть помешала писателю написать последний роман три¬

логии — «Волк».
626

Стр. 25. Исайя — древнееврейский пророк, живший в VIII ве¬

ке до н. э.
Стр^ 35. Карлейль, Томас (1795—1881) — английский реак¬

ционный буржуазный философ, историк и публицист.
Стр. 53. Юджин У. Дебвс (1855—1926)— деятель рабочего

движения в США, один из основателей социал-демократической

партии, которая составила основное ядро сложившейся в 1900—

1901 гг. Социалистической партии. В последние годы изменил сво¬

ему революционному прошлому.
Стр. 61. Священный Грааль — чаша, из которой, по средневе¬

ковой легенде, ел Христос во время Тайной Вечери и в которую

Иосиф Аримафейский будто бы собрал кровь из ран Христа при

распятии. Она была сделана из цельного смарагда и обладала

многочисленными чудодейственными свойствами.
Стр. 63. Кровавый Ярод —Ирод (73—4 гг. до н. э.) — царь

Иудеи (40—4 гг. до н. э.). На престол был возведен римлянами;

жестоко расправлялся с народным движениеМг направленным пре¬

тив римского гнета. Здесь имеется в виду христианская легенда, где

Ироду приписывается избиение вифлеемских младенцев, которых

он приказал умертвить, услышав, что родился истинный царь иу¬

дейский — Христос.
Плиний, Гай Секунд (23—79) — римский писатель и ученый.

Его «Естественная история в 37 книгах)> — своего рода энцикло¬

педия, содержащая обширные сведения по космографии, биологии,

географии, этнографии, медицине, минералогии, а также по исто¬

рии, истории искусств, быту и экономике Рима.
Стр. 66. „^засадили в тюрьму трех рабочих — Мойера» Хейвуда

и Петтибона.— Политический процесс Чарлза Мойера, Вильяма

Хейвуда и Джорджа Петтибона, арестованных в штате Колорадо

и похищенных из тюрьмы полицейскими агентами штата Айдахо,

был инсценировкой, состряпанной губернаторами обоих штатов по

договоренности с местными горными компаниями. Процесс при¬

влек к себе внимание социалистов и передовых деятелей всего мира.

Горький откликнулся на него телеграммой: «Привет вам, братья

социалисты! Мужайтесь! День справедливости и освобождения

угнетенных всего мира близок. Навсегда братски ваш». Статья

Джека Лондона появилась 4 ноября 1906 года в газете «Чикаг¬

ский социалист», в те дни, когда Верховный суд США после

длительных проволочек и оттяжек приступил наконец к рассмотре¬

нию дела. Обвиняемые, просидевшие около года в тюрьме в ожи¬

дании казни, были оправданы за отсутствием улик. Интересна

судьба Вильяма Хейвуда. Избранный генеральным секретарем

организации «Индустриальные рабочие мира», он был в 1917 году

арестован и осужден на двадцать лет заточения в крепости.

В 1921 году ему удалось нелегально уехать в Москву. Умер в

1928 году.
Стр. 72. Четвертое июля,— См. примеч. к стр. 87.
Стр. 86. Закрытые мастерские — предприятия в США, куда

принимаются на работу преимущественно организованные рабочие,

члены профессиональных союзов.
Стр. 87. Свобода от Четвертого июля по образцу «Декларации

независимости».,, — «Декларация независимости», принятая 4 ню-
627

ля 1776 года, провозглашала отделение колоний от. Англии и

образование независимого государства Соединенных Штатов Аме¬

рики. Декларация провозглашала также равенство всех перед за¬

коном, народный суверенитет и право народа на восстание против

правительства,, нарушающего его права.
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА
Роман «Железная пята» впервые вышел отдельным изданием

в феврале 1908 года (Нью-Йорк).
ПУТЕШЕСТВИЕ НА «СНАРКЕ>
Книга «Путешествие на «Снарке» впервые вышла отдельным

изданием в 1911 году (Нью-Йорк, изд. Макмиллан).
Стр. 405. Некроз — частичное омертвение тканей.
Стр. 522. Вульф Ларсен — герой романа Д. Лондона «Мор¬

ской волк».
КРАЖА
Пьеса «Кража» вышла отдельным изданием в 1910 году

(Нью-Йорк, изд. Макмиллан).
Стр. 527. Епископальная и^рковь, точнее, методистская еписко¬

пальная церковь —- наиболее крупная и влиятельная протестантская

церковная организация Соединенных Штатов Америки; основан¬

ная в XVIИ веке, епископальная церковь всегда была верным

проводником идей американской буржуазии.
Стр. 528. Новая Англия — северо-восточная часть США, объ¬

единяющая шесть штатов: Массачусетс, Коннектикут, Мэн, Нью-

Хэмпшир, Вермонт и Род-Айленд. Под названием «Конфедерация

Новой Англии» были в свое время (1643 г.) объединены четыре

английские колонии в Америке. Новую Англию уже вскоре стали

называть «С1 раной пуритан», так как здесь поселилось множество

переехавших из Англии буржуа-пуритан, положивших начало про¬

мышленности северо-восточных штатов. Новая Англия поныне

остается самым развитым индустриальным районом США, оплотом

наиболее консервативной части американской буржуазии.
Стр. 538. Орегон — штат в северо-западной части США; рас¬

положен среди гор на побережье Тихого океана и считается в

экономическом отношении одним из наиболее отсталых штатов.
Стр. 541. Ницше, Фридрих (1844—1900) — реакционный не¬

мецкий философ, идеолог воинствующего шовинизма и империа¬

листической агрессии. «Учение» Ницше о волюнтаризме, утверж¬

давшее право сверхчеловека считать себя свободным от всяких

обязательств по отношению к обществу, широко использовалось

анархистами, в частности анархо-синдикалистами, сыгравшими весь¬
628

ма отрицательную роль в истории американского профсоюзного

движения. После первой мировой войны реакционные теории Ниц¬

ше были взяты на идеологическое вооружение немецкими фаши¬

стами и вслед за ними американскими империалистами.
Стр. 547. Ротшильд — фамилия нескольких поколений крупных

европейских банкиров, снабжавших деньгами правительства мно¬

гих стран Европы на протяжении всего XIX века.
Стр. 548. Платон (427—347 гг. до н. э.) — древнегреческий

философ-идеалист. В своей книге «Республика» он рисует «идеаль¬

ное государство» — аристократическую «республику», где правит,

опираясь на военную силу, сословие учёных-жрецов, на которых

работают рабы-ремесленники и земледельцы. В противовес этому

глубоко реакционному учению Томас Мор (1478—1535)—выдаю¬

щийся английский философ-гуманист — создал свою «Утопию»

(1516, полное название — «Золотая книга, столь же полезная, как

забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове

Утопия»). Утопическое учение Мора основано на равенстве всех

членов общества, где все трудятся и где не существует частной

собственности. В переходе от «Республики» Платона к «Утопии»

Томаса Мора как бы проявляется эволюция взглядов Маргарет

Чалмерс.
Стр. 549. Линкольн, Авраам (1809—1865) — выдающийся

американский государственный деятель, избранный президентом в

1861 году и убитый наемником южных плантаторов и нью-йорк¬

ских банкиров Бутсом в 1865 году.
Стр. 554. ...9Г0 просто дым, чистейший дым, фикция^ — Здесь

имеются в виду фиктивные капиталовложения, создавшиеся глав¬

ным образом путем выпуска акций, превышавших сумму фактиче¬

ского капитала, вложенного в предприятие. Владельцы крупных

концернов присваивали себе «контрольный пакет», то есть больше

50% всех акций, что давало им не только соответствующие дохо¬

ды, но и неограниченное право распоряжаться делами концерна.
Стр. 555. Йэльский университет — одно из крупнейших высших

учебных заведений США; находится в городе Нью-Хэвене, в штате

Коннектикут; основан в начале XVIII века; назван в честь бога¬

того ]^пца Элии Йэля, одного из директоров Ост-Индской компа¬

нии; Йэль пожертвовал университету крупные суммы из средств,

награбленных им в Индии. Профессура Йэльского университета

активно пропагандирует «американский образ жизни».
Стр. 556. Невада — один из горных штатов в западной части

США; на западе граничит со штатом Калифорния; как и Орегон,

лежащий к северо-западу, Невада является одним из экономически

слаборазвитых штатов.
Стр. 571. Ипатия (370—415) — женщина-философ, дочь мате¬

матика Теона; жила в Александрии (Северная Африка), где воз¬

главляла неоплатоновскую академию; фанатики-монахи преследо¬

вали ее как язычницу и в конце концов варварски убили ее.
Мадам Кюри — Мария Склодовская-Кюри (1867—1934) —

выдающийся физик, жена Пьера Кюри, совместно с которым она

впервые изучила и объяснила явление радиоактивности, открыв

новые элементы — радий и полоний.
Лилит — персонаж древнейших фольклорных и библейских ска-
629

заиий; женщина-демон, соблазнившая своей красотой Адама, став¬

шая его первой женой и потом покинзгвшая его.
Стр. 573. Вспомните Горького.— По заданию Центрального

Комитета РСДРГТ А. М. Горький в марте 1906 года приехал в

Америку, где выступал с лекциями о русской революции и собирал

средства для партийной кассы. Во время своего пребывания в

США (по. октябрь 1906 г.) Горький работал над пьесой «Враги»

и романом «Мать».
Стр. 596. А вы еще обличали иезуитов! — Орден иезуитов

(орден Иисуса) был основан испанским монахом-католиком Игна¬

тием Лойола в. 1540 году. Орден иезуитов — самая реакционная

католическая организа1^ия, несущая ответственность за многие зло¬

дейские преступления, совершенные во времена инквизиции и

позже. Лойола провозгласил основной принцип иезуитов — «цель

оправдывает средства». Выпады, Ратленда против иезуитов отра¬

жают отнюдь не идейную вражду протестантской и католической

церкви в Америке, а только их борьбу за влияние и за «щедрые

подаяния» иэ рук монополистов.
Стр. 615. Суфражистка.— участница общественного движения,

боровшегося за предоставление женщинам права голоса на выборах

(от англ, suffrage — право голоса)*

СОДЕРЖАНИЕ

СТАТЬИ
о писательской философии жизни. Перевод В, Быкова

Черты литературного развития. Перевод Б. Быкова . .
«Спрут». Перевод В, Быкова
«Фома Гордеев». Перевод М, Урнова
О себе. Перевод Н. Банникова
Как я стал социалистом. Перевод Н, Банникова ...

Золотой мак. Перевод Д, Горбова . . . . .

Предисловие к сборнику «Война классов». Перевод Р, Галь¬

периной
Что значит для меня жизнь. Перевод М. Урнова ....
Гниль завелась в штате Айдахо. Перевод Р. Гальпериной

Революция. Перевод Р, Гальпериной
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЯТА. Перевод Р. Гальпериной , . . .
ПУТЕШЕСТВИЕ НА «СНАРКЕ». Ясревод £. Гуро . .
КРАЖА. Перевод Е. Голышевой и Б. Изакова « , . .
Краткий словарь морских терминов и выражений . . .

Примечания
5
11
17
22
27
34
39
51
56
66
71
93
335
527
619
625

ДЖЕК ЛОНДОН

Собрание сочинений

в 14 томах. Том VI.
Редактор

И. Бернштейн.
Иллюстрации художника

П. П и н к и с е в и ч а.
Оформление художника

Б. Маркевича.
Технический редактор

А. Шагарина.
Подп. к печ. 26/V 1961 г. Тираж

351600 экз. Изд. № 1030. Заказ 914.

Формат бум. 84X108 i/oo- Бум. л. 9,87.

Печ. л. 32,39+4 вклейки. (0,41 печ. л).

Уч.-изд. л. 33,94. Цена 90 коп.
Ордена Ленина типография газеты

«Правда» имени И. В. Сталина,

Москва, улица «Правды», 24.