Author: Гиляров-Платонов Н.П.
Tags: русская литература история и критика мировой литературы и литературы отдельных стран автобиография воспоминания литературные памятники литературоведение российская академия наук
ISBN: 978-5-02-025240-0
Year: 2009
Text
H. П. Гиляров-Платонов.
Фотография ателье М. Лихтенберга. 1883 г.
Музей ИРЛИ
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ
H. П. ГИЛЯРОВ-ПЛАТОНОВ
ИЗ ПЕРЕЖИТОГО
Автобиографические
воспоминания
Том 1
Издание подготовили
А. П. Дмитриев, И. Г. Птушкина,
JI. В. Дмитриева
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
«НАУКА»
2009
УДК 821.161.1.0
ББК 83.3(2Рос=Рус)
Г47
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
β. Ε. Багно, В. И. Васильев, А. Н. Горбунов, Р. Ю. Данилевский,
Н. Я. Дьяконова, Б. Ф. Егоров (заместитель председателя), Η. Н. Казанский,
Н. В. Корниенко (заместитель председателя), Г. К. Косиков, А, Б. Куделин,
А. В. Лавров, И. В. Аукъянеи,, А. Д. Михайлов (председатель),
Ю. С. Осипов, М. А. Островский, И. Г. Птушкина, Ю. А. Рыжов,
И. М. Стеблин Каменский, Е. В. Халтрин Халтурина (ученый секретарь),
А. К. Шапошников, С. О. Шмидт
Ответственный редактор
Б. Ф. ЕГОРОВ
Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
ТП 2008-1-143
ISBN 978-5-02-025240-0 (т. 1)
ISBN 978-5-02-026521-9
© А. П. Дмитриев, составление, подготовка
текста, примечания, 2009
© И. Г. Птушкина, подготовка текста, 2009
© Л. В. Дмитриева, подготовка текста, 2009
© Российская академия наук и издательство
«Наука», серия «Литературные памятники»
(разработка, оформление), 1948 (год
основания), 2009
(ПРЕДИСЛОВИЕ)
Раз, когда я разрезвился более обыкновенного, сестры пожаловались
на меня отцу1, и он ответил коротко: «А вот я его отведу в семинарию».
Он называл духовное училище «семинарией» по старой памяти2: он учился
еще тогда, когда наш город, хотя и уездный, был епархиальным3. В нем
был свой архиерей и своя полная семинария, от Инфимы до Богословского
класса включительно4. Тридцать лет прошло уже с тех пор, но у родителя
моего так и осталось название «семинарии» до конца жизни; а он прожил
и еще с лишком двадцать лет.
Трудно изобразить чувство, охватившее меня при словах отца: не то
испуг, не то смущение. Особенно страшного ничего не предвиделось. Один
из учителей, и именно тот самый, к которому на руки мне приходилось
поступить с самого начала, был близкий человек, двоюродный брат5; не так
еще давно поступив на учительское место, он даже проживал временно у нас
до приискания квартиры; раскладывал по вечерам ученические тетрадки
чистописания и передавал сестрам при мне свои классные впечатления.
Я не вслушивался; но мир отчасти, хотя заочно, мне был знаком. Тем не
менее сердце оборвалось у меня. Это было чувство невесты, сговоренной за
неизвестного в далекую сторону; мне жаль было воли, жаль разлуки с
беззаботною жизнью; смутно предчувствовалась дисциплина, своенравию
предвиделся конец. А я был нервный мальчик; любил делать назло, хотя не со
зла; находил потеху в тех шалостях, которые пугали и тревожили сестер.
Другого мира не было у меня; уже год как не стало матери6; ее заменила из
трех сестер старшая, разнившаяся со мной пятнадцатью годами. При отце
я был тих или проводил время на дворе, в саду, на лужайке пред домом.
Но лишь батюшка отлучался, шел дым коромыслом: сестры приходили
в отчаяние, и в один из таких-то случаев принесли на меня жалобу, которая
6
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
могла для меня окончиться даже чувствительнее, нежели обещанием отвести
в семинарию: я попробовал бы плетки.
Итак, прощай воля!
Однако я должен познакомить читателя подробнее со всею
обстановкой, среди которой вырос, и начать издалека. Плебейское происхождение
не позволяет простираться мне вдаль на целые века; однако родословие
все-таки не потеряно для меня по меньшей мере с половины прошлого
столетия. Читатель должен знать моих дедов7, должен представить себе
этот мало или односторонне освещенный мир, далеко ушедший и теперь
даже невероятный; видеть развивавшиеся в нем характеры, а у некоторых
они были недюжинные. Один из умнейших людей России (П. В.
Киреевский) говаривал, что Россия живет во многоярусном быте8. Часть не дошла
еще до XVIII столетия; а где-нибудь в Пинских лесах9, отрезываемых от
остального мира болотами на целые полгода, в каком-нибудь Мозырском
уезде10, где уже на нашей памяти запал раз исправник, наступлением лета
разобщенный со своей резиденцией и даже исключенный из списков как
умерший, — в этом глухом углу живо, пожалуй, XIII столетие. Подобные
же границы столетий пролегают и в одной местности, но в разных слоях
населения. В той же Москве большинство живет исходом XIX столетия,
а бесспорно для других это столетие еще не начиналось. Понятия и быт
друг другу незнакомые, хотя рядом живущие и даже сносящиеся между
собой отчасти. Духовенство же есть вообще особенный мир; а семья, среди
которой я вырос, была и среди особенных особенная: она жила в XVII веке,
по крайней мере на переходе в XVIII. Консерватизм моего родителя был
чрезвычайный: он жил вполне, как его отец, и с очень малым отличием от
того, как жили дед и прадед. Мать и сестры были представительницами
прогресса, порывались на нововведения: сестры ходили уже в платьях, мать
меняла сарафан на платье для торжественных случаев; но всякие
нововведения прививались туго, тем более что мы, как Мозырский уезд, отделены
были от мира. У нас почти не было знакомых; гостей не принимали и сами
не бывали ни у кого. Дом наш был своего рода скитом11, где царил угрюмый,
вечно молчаливый патриарх, и при нем мы, подрастающая девичья
молодость и полуребенок сын.
Сколько, однако, пришлось пережить и перевидеть затем! После тесной
родительской храмины с лежанкой, палатями и светелкой; после этой
невозмутимой тишины, где шел один день за другим, ничем не разнообразясь,
кроме того, что сегодня скоромный, а завтра постный день12, а вот скоро
наступит храмовой праздник13 или «Светлый день»; после школы с ее се-
куциями, кулачными боями и насекомыми; после мира, в котором горячий,
оживленный интерес возбуждали вопросы, как править службу, когда сой-
(Предисловие)
7
дутся Благовещенье, храмовой праздник и Великая пятница в один день14;
после умственной почвы, где на фоне Четьих-Миней15, легенд, бытовых
песен улегались как-то и последняя книжка «Телеграфа»16, и латинская
грамматика; после этого и из этого — участие в водовороте быстро
текущей всемирной жизни, ученая и отчасти политическая арена, аудитории,
кабинеты министров и дворцовые залы, знакомство с лицами, имевшими
историческое значение для отечества; круги литературные и ученые;
собственное, хотя и маловажное, участие в немаловажных событиях. После
полувека оглядываешься назад и на прадедушку Болону, и на тетушку
Марью Матвеевну17, на эту семью, в которой чай был редкость, а кофе
знаком был только по слухам, для которой городничий представлял гран-
18
диозную фигуру, а семинарист «первого разряда» почтенную величину;
припомнишь мир; посеявший в тебе первые духовные зерна; задумаешься
о всем ходе твоего развития: нет, мне кажется, это не должно пропасть,
нужно поделиться с другими.
I
РОДНОЙ ГОРОД1
Уездный город, бывший епархиальный, следовательно старинный,
а потому, согласно этим двум качествам, со множеством церквей (до двух
десятков счетом)2; река средняя, впадающая за три версты в большую3.
Но, впрочем, зачем же говорить обиняками? Это — Коломна. Крепость
полуразвалившаяся, но с уцелевшею частью стен4; уцелело также несколько
башен и одни ворота с иконописью на них и с вечною лампадой3. Как
подобает старине, город потонул в легендах. В одной из башен содержалась
Марина Мнишек: это исторический факт6. В той же башне кроются несметные
богатства: это легенда7. В одной из церквей венчался Димитрий Донской
и осталось его кресло8. Это тоже история (сохранилось ли кресло доныне,
не имею сведения). А об одной башне в зимние вечера при горящей лучине
(свечи у нас полагались почти только для гостей) тетушка Марья
Матвеевна заводила речь, что башня эта, угольная, к Москве-реке, называется
«Мотасовою»9, и вот почему: на ней сидел черт несколько сот лет и мотал
ногами. Против нее, за рекой, на лугу, окруженный несколькими избами
бывших монастырских крестьян, — Бобренев монастырь10; на
противоположной стороне, за три версты, на стрелке (между) Москвой-рекой
и Окой, — монастырь Голутвин11. Летит сатана из Бобренева; видит его
с башни Мотас. «Откуда и куда, друг?» — «Да вот бобреневских монахов
соблазнял. Там кончил, теперь к вам в город». — «Э, голубчик, — отвечал
Мотас; — я тут уже четыреста лет от нечего делать мотаю ногами; здесь
нас с тобой поучат грешить, ступай в Голутвин».
Самоосуждение свойственно не одной Коломне, а вообще русским
городам, особенно древним, происхождение которых затеряно. Замеча-
/. Родной город
9
тельна эта народная черта. Не хвалятся, чем даже основательно хвалиться;
не помнят героев, забывают о своих исторических заслугах, а помнят Бо-
жиих святых людей и им противопоставляют себя как негодных и грешных;
рассказывают, что город основан «на крови», взводят на своих предков
небывалые преступления. Предания о начале городов полны такими
сказаниями. Откуда Коломна названа Коломной? Не одна Марья Матвеевна,
но начетчики-мыслители мещане (таковые есть), дьячки и тому подобный
народ передавали мне, что преподобный Сергий проходил некогда через
город и его прогнали «колом»; он тогда прошел в Голутвин12. Историческое
событие несомненно, что Сергий преподобный проходил через Коломну,
и там, где теперь Голутвин, благословил Димитрия Донского; посох Сергия
остался в Голутвине13. Но Коломна по меньшей мере двумя, а то и всеми
тремястами лет старше Донского14; тем не менее коломенцы воспользовались
историческим событием, чтобы сочинить самоуничижительную легенду.
Вслушивался я в такие рассказы ребенком, хотя даже тогда не придавал
им веры. Верит ли народ? Не думаю: и для него это поэзия, которою он
наслаждается и поучается, не останавливаясь на вопросе об исторической
верности. В собственном личном развитии я подмечаю черту,
заслуживающую упоминания именно по поводу сказки об имени города. Шести, семи
лет я был, когда мне ее передавали, и меня тогда уже возмущала
филологическая нелепица. Я также пропускал мимо ушей историческое событие,
равнодушный к тому, проходил ли через Коломну преподобный Сергий
и что с ним было; но мне претило согласиться, чтобы Коломна происходила
от творительного падежа «колом»; даже о падежах мне было неизвестно, но
словопроизводства признать не мог. После, когда был лет десяти, я прочел
у Карамзина догадку, что название произошло от итальянской фамилии
Колонна13. Объяснение точно так же показалось невероятным, и я доселе
удивляюсь, как ученый с глубоким смыслом, каков был Карамзин, мог
придумать такую несообразность*.
Подобно тому как в других старинных городах, рассказывали и в
Коломне, что здесь-то стояла церковь, но провалилась по случаю страшного
преступления18; что по ночам слышится звон из-под земли. Замечательно
это эпическое повторение того же рассказа в разных городах, почти
буквально тождественное. Рассказывали об архиерее святой жизни, который
велел-де похоронить себя на паперти, чтобы «все его топтали»19. Может
быть, даже было это подлинным событием, но оно рассказывалось эпиче-
* Теперь выводят, и кажется — основательно, Коломну от «коло», то есть в смысле
окольного, пограничного города16. Это была действительно граница; далее, за Окой, начинались
инородческие земли17.
10
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ски, торжественным тоном, полунараспев, и я впитывал его в себя. Многое
запамятовал, но вообще легенд слышал множество и местного содержания,
и общего. Из последних некоторые, памятные мне по детству, напечатаны
с легкими видоизменениями в известном сборнике Афанасьева, к
сожалению запрещенном20. Запретили книгу, опасаясь соблазна. Но я спросил
бы оберегателей народной веры: а кем и чем воспитывается народ хотя бы
и в вере? Нужно удивляться, как еще сохранились в нем, хотя в
полумифической оболочке, какие-нибудь ее искры. Священник, которого видит народ
только при отправлении треб и как отправителя треб, менее других повинен
в учительстве. Ему остается одна исповедь, но и в ней едва успеет он
проронить несколько слов, при одновременном множестве исповедающихся,
да и то если расположен идти далее механического отправления
формальностей, указываемых Требником21. Отец, глава семьи, который вечно в
работе и в заботах? Мать, бабушка — вот живые носительницы преданий,
а легенды — кодекс христианской нравственности в поэтической оболочке.
Тот, кому средства дозволяют читать легенды в печати, вне уже всякого
сомнения обережен от соблазна, ибо настолько развит, что в состоянии
отличить поэзию от истории. Между тем если снять с легенд оболочку, мы
найдем в них такую высоту, такую глубину христианского воззрения, пред
которою преклоняешься. Возьмем хотя легенду об Илье и Николе, столь
по-видимому соблазнительную, или об юродивом, крестящемся на кабак
и бросающем камнями в храм22. Опасаться глумлений может лишь тот, кто
не слыхивал самолично легенд в детстве. А я слышал и опытом, своим и
чужим, дознал впечатление, ими производимое, и суждения, ими вызываемые:
их воспитательное действие несомненно.
Церковь, при которой отец мой был священником23, стояла на берегу
Москвы-реки или, как выражаются коломенцы, Москва-реки. Я говорю
на «берегу», руководясь теперешними измерениями. Но в детстве какие-
нибудь сажен семьдесят, восемьдесят, отделявшие церковь и наш дом от
реки (дом был от церкви буквально в восьми шагах), казались значительным
расстоянием; чтобы достигнуть воды, нужно было пробежать наш садик,
затем городской огород — мало ли! И для взрослого уездного жителя, не
бывавшего в столицах, городские расстояния представляются значительнее,
нежели есть24; горожанин еще более убеждается в этом своею медленною
походкой: пространство разменивается на время и им, между прочим,
измеряется. Когда провинциал попадает в столицу, ему кажется, что здесь
бегают, а не ходят. То же покажется петербуржцу с москвичом в Лондоне.
Мне же, малолетку, тем более казались значительными пространства, на
деле короткие. Независимо от всего возраст имеет свою меру, и притом
даже не для пространства только, а и для времени. Время первоначально
/. Родной город
И
считается днями, потом месяцами; а перевалишься за зрелый возраст, как
ни богата жизнь событиями, остается внешняя память отдельных месяцев,
пожалуй, и дней, когда что случилось; но последовательное течение событий
перестает для сознания и чувства являться непрерывной вереницей: пусто,
гладко и неразличимо представляется все, не ознаменованное чрезвычай-
ностями; месяцы и даже годы сливаются.
Итак, и церковь, и дом наш стояли на берегу. Близ них, почти рядом,
измеряя по-столичному, высились еще три церкви25; самая дальняя едва ли
отстояла на сто сажен, а ближайшая едва ли даже на 50. И о церквах, именно
этих, ходили тоже если не легенды, то прибаутки, основанные на колокольном
звоне, характеристическом у каждой. Звон одной, у которой колокола были
средней величины, тенористые, по своему умеренному размеру ударявшие
в один край, медленно, переводился так: «Поп пья-ян, дьячок пья-ян».
Густой звук другой колокольни отвечал: «И мы, и мы, и мы». И наконец, третья
мелким перебором звонцев прибавляла: «А мы видим, да не скажем».
Колокол для народа есть нечто не только священное, но живое; он
рассуждает, гневается, упрямится, покорствует. Целым роем мифов окружена
его жизнь. Когда его льют, предание повелевает распустить какой-нибудь
слух, чтобы «гул пошел в народе»26. То же водится и при литье пушек, —
обычай, заимствованный уже от колоколов, которые во всяком случае
старше пушек. Отлитый колокол ставят на дровни и везут. Хорошо, когда он
окупил себя, церковь и приход богаты. Но не случалось ли вам видеть, как
колокол ездит из города в город, из деревни в деревню с просьбами о
подаяниях на свой выкуп? Красуется на дровнях или дрогах колокол, более или
менее значительного объема, и на трех же дрогах на особой звоннице висит
колокольчик, время от времени жалобно ударяющий: «Подайте, Христа
ради, православные». На многолюдных улицах, на площадях, на базарах
в особенности, дроги останавливаются, лошади отпрягаются, а колокольчик
с расстановками продолжает бить свою мольбу. Русский человек снимает
шапку, крестится и кладет в кружку по силе-мочи.
Большой колокол нашей церкви был по уездному городу значителен,
особенно в те годы, — 200 пудов. Приобретение его сопровождалось
обстоятельствами, заслуживающими упоминания. В начале минувшего столетия
господином города был именитый гражданин Иван Тимофеевич Мещанинов.
Никто не смел мимо его дома проходить в шапке, а тем более обязательны
были знаки почтения при личной встрече. Да чего! сами воеводы пред ним
раболепствовали. Я застал еще в живых одного древнего желтовласого старца
(фамилия ему была, помнится, Лохонин); а он застал в живых «коломенского
бога», как называли Мещанинова. Лохонин был еще мальчиком: «По
безрассудству своему — молод я еще был (так рассказывал он) — не догадался
12
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
я снять шапку в начале улицы, когда Иван Тимофеевич на ней показался.
Ну и досталось мне; отодрать-таки отодрали, да и велел он меня в солдаты
отдать. Я бежал, и только бегами спасся». А Иван Тимофеевич был все-
таки не более как купец! Таковы были нравы в первой половине прошлого
столетия; по расчету лет Лохонина, полагаю, что происшествие случилось
в тридцатых годах, потому что старику не было, кажется, полных ста лет.
«Коломенский бог» был прихожанином нашей церкви; она считалась
почти домовою Мещаниновых даже и в начале нынешнего столетия. Решил
Иван Тимофеевич слить колокол27 в свою церковь, и не маленький, в тысячу
пудов. Едет к архиерею и просит благословения.
— Как, Иван Тимофеевич, в приходскую-то церковь да в тысячу
пудов? Это не полагается, не по закону. В приходской церкви позволены
колокола только в сотни пудов. У нас и в соборе нету такого.
— Да колокол уж отлит, преосвященнейший владыко.
— Нет, как хочешь, никак этого нельзя. Лучше закажи ты для Никиты
Мученика другой, а этот отдай нам в собор.
Так и поступлено. Колокол в тысячу пудов повешен на соборную
колокольню и гудит на ней доселе; к Никите же Мученику доставлен новый;
в 200 пудов, с надписью: «Лета от Рождества Христова 1702» и проч.
Но поднять тысячепудовый колокол на колокольню и даже подвезти его
удалось не легко. Колокол заупрямился. «Везли его, — так рассказывали
старожилы, — на дровнях, как полагается; народ со всего города и деревень
тащит. Шел хорошо; но подвезли к Пятницким (крепостным) воротам, —
остановился. И так и этак, народу прибавили, канаты лишние подвязали: нет,
прогневался, значит, не туда везут. Мастер сел на него с плеткой, как водится.
Хлестнет; словно и тронется, а нет. Молебен с водосвятием служили; кое-как
потом уж одолели; только вместе с мастером так и подымали на колокольню,
и мастер все время, как поднимали, — нет, нет и подстегнет».
Такова местность, среди которой будут совершаться происшествия,
описываемые в начале настоящих «Записок». Добавлю, что, за исключением
церкви пред глазами, лужайки шагов в тридцать длины и ширины и за ней
дома каменного, которого только нижний этаж был отделан, а верхние окна
забиты досками, я до семи лет не видал ничего или почти ничего. Весь мой
горизонт ограничивался этим убогим простором. Меня никуда не брали,
никуда не водили. Повернуть за угол забора, ограничивавшего лужайку
справа (налево была церковная ограда), и пройти на улицу шагов за сорок,
это бывало уже событием. Вне своего дома, едва-едва я помню до школы,
как меня при похоронах матери возили куда-то (то есть на кладбище)28
и как я спрашивал Максимыча, мещаниновского кучера: куда маменьку
везут? — и он мне постарался ответить что-то утешительное. Помню еще,
/. Родной город
13
как сквозь сон, что Андреич, пономарь, упросил раз моего отца отпустить
меня с ним на «иллюминацию»29; как вывел он меня за город (а мы и жили-
то на конце города), как Андреич брал меня иногда на руки. Идти было
очень трудно; под ноги то и дело попадались рога, на которые я спотыкался
(вблизи были бойни30). Много народу; ночь; слышалось пуканье (ракет)
и виднелся щит, горевший огнями. Очевидно, происходило это 22 августа31;
но в каком году и сколько мне было лет, из памяти исчезло.
Еще темнее следующее воспоминание. Зима; отец едет в Черкизово
(село верст 10 от города)32. Помню, то была помолвка двоюродного
брата; как меня везли, в чем я провел несколько часов на «чужбине», все это
вылетело, и в памяти осталось лишь, что и руки и ноги у меня окоченели.
Я попросился на печку, но мне возразили, что тогда у меня руки и ноги
отвалятся, и подали, холодной воды, куда я должен был опустить руки. Это
меня поразило кажущеюся несообразностью и врезалось.
Помню и еще... но это уже было из домашней жизни, о которой после.
Таков, однако, был мой небогатый опыт, такова ограниченность кругозора
до самой школы, до семи лет. Теперь, как вспоминаю, поражает меня
тогдашняя моя неразвитость. Из окон виден был у нас другой берег реки, на
нем луг, а за лугом лес, среди которого пять больших деревьев выдавались
из прочих. Сиживал я у окна, вперял взор и спрашивал: что же, однако, там,
и далеко ли отсюда это место, где голубое небо садится на землю? Задавал
я эти вопросы другим. Что мне отвечали — не помню, но, должно быть,
что-нибудь чересчур применительное к моему возрасту, уклончивое, без
объяснения сущности, потому что долго так и оставалось у меня мнение,
что там, за лесом, и конец света.
Удивительно! Удивительно потому, что я был мальчик смышленый,
а к тому времени умел даже читать, но умственная жизнь по-видимому
не начиналась, потому что так мало осталось в памяти из этого периода.
Между прочим, поразительно: как, будучи уже шести лет, зная уже грамоте,
я, оказывается, не знал даже, что такое смерть, когда спрашивал Макси-
мыча о матери; как не постигал противоречия, что не может же кончиться
свет сейчас за лесом, когда я знал, что есть на свете Москва, и слышал, что
Москва от Коломны во ста верстах и что лежит она приблизительно в той
же стороне, где сходится небо с землей. И в то же время чуял нелепость
словопроизводства Коломны от «колом»! Этот замкнутый мирок, эта
нелюдимость семьи, этот ограниченный круг, в котором вращались
слышимые разговоры, именно это не было ли причиной, что при смышлености
и возбужденной, по-видимому, мысли ум дремал? В школьном периоде
испытывалось потом многое, подобным же образом странное. Я признал
бы невероятным, когда бы это случилось не со мной.
14
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Кончу описание родного города общею его наружностью, хотя ранее
семи лет она для меня не существовала. Улицы в нем прямые и в
большинстве мощеные, даже в тогдашнее время. Много домов каменных, почти
большинство33. Опять факт психологический: прямизна улиц стала мне
известна, только уже когда мне было тринадцать лет, по приезде в Москву.
В случайном разговоре услышал я замечание о кривизне улиц московских
и задал себе мысленный вопрос: «А какие улицы у нас?» Представляя
улицы ясно, тем не менее я затруднился решить вопрос заочно: какие они
в самом деле, прямые или кривые? Только уже приехав снова на родину,
убедился, что город распланирован правильно. А между тем об этой
планировке я слышал еще ранее, и притом неоднократно, с рассказом об
обстоятельстве, которым она была вызвана и которым потом сопровождалась. Был
пожар; за исключением нашего околотка, весь город был истреблен. Это
случилось в восьмидесятых годах34, ибо отец был еще мальчиком; вместе
со старшим своим братом35, на крыше дома, он метлой отмахивал падавшие
головни. Ветер дул в нашу сторону; опасность была неминуема. «Тогда, —
рассказывали мне, — к покойному батюшке (моему деду)36 пристали, чтоб
он поднял иконы». Он исполнил, обошел околоток37; околоток, который
был обойден, уцелел. Мне перечисляли уцелевшие дома, с заключением, что
«батюшка Никита Мученик заступился». Околоток уцелел, а город, и в том
числе наш околоток, все-таки получил новый план38, по которому церковь,
выходившая на улицу, была отброшена от нее. Новую улицу пересекал по
новому плану переулок, который должен был от берега пройти насквозь до
выгонного поля39. На пути ему представлялись ворота и за ними сад
Мещаниновых, тех самых, которых предок, Иван Тимофеевич, был «коломенским
богом». Коломенский бог был уже в могиле, а здравствовал его племянник,
Иван Демидович. Видя беду, что двор и земля его разрежутся переулком,
он отправился в Москву с опортовыми яблоками40 своего сада. Кто правил
тогда Москвой, — не знаю41, но подарок был принят. «Да, сад с такими
прекрасными фруктами губить жалко», — произнес правитель. Сад был
пощажен, и переулок остановился пред воротами мещаниновского дома42.
II
ПРЕДКИ
Я упоминал о селе Черкизове. Это было второе родное гнездо, не мое,
но нашего рода. Длинный ряд княжеских каменных домов1, почти на версту
в длину, разнообразной, но замечательно изящной архитектуры, и притом
//. Предки
15
расположенных со щепетильной симметрией, а впереди их три церкви, две
по бокам и одна в середине, пред главным княжеским домом. Таков был
вид Черкизова с Москвы-реки, на которой оно расположено. В стороне от
княжеской усадьбы, тоже по берегу, рассыпаны крестьянские избы, в
несколько слобод, то есть улиц, все смотревшие зажиточно. Этот вид
Черкизово сохранило до освобождения крестьян, после чего последний из князей
(Черкасских), владевших этим родовым имением, продал его в купеческие
руки2. Бывшая княжеская резиденция потерпела участь, испытанную потом
многими и другими барскими имениями. Новый владелец, купивший имение
за сто с чем-то тысяч, сумел в короткое время выбрать из него более того,
чего оно стоило в покупке, и потом продать, кажется, за тройную цену. Все,
что можно было вырубить, вырублено. Изящный дворец, с не менее
изящными флигелями, манеж, который бы сделал честь любому губернскому
городу и не посрамил бы даже столицы, псарный двор в виде замка с
башнями, оранжереи, — все пошло на слом и продано враздробь: кирпичи —
одному, мраморные плиты — другому; бронзовые, чугунные украшения
нашли тоже охотных покупщиков. На месте палат осталось голое место
с тремя церквами, на которые не имела права посягнуть коммерческая рука.
Каждая из церквей имела свое назначение и свою историю. Одна,
ближайшая к селу, называющаяся Соборною (во имя Собора Пресвятые
Богородицы3), деревянная, но выкрашена белою краской, под стать
усадьбе, чтобы не портить вида. Это и была собственно сельская церковь; к ней,
в виде прихода, принадлежало село. Другая, крайняя, с другого конца,
была погостом, где жили только священнослужители4; приход ее рассеян
по заречным деревням. Средняя церковь, пред княжеским дворцом, была
«ружная»5. Строитель князь, он же зодчий всего ряда хором, не пожелал
молиться вместе со своими «рабами», но хотел иметь свою церковь и своего
попа, которого и посадил на «ругу», то есть на жалованье. Словом, —
церковь плебейская и церковь патрицианская. Если князь не жаловал
крестьянского деревянного храма, то и крестьяне не почитали (и доселе, кажется,
не почитают) Успенской княжеской церкви, неохотно ходили и ходят в нее
молиться, несмотря на то что она была теплая, имела придел с печью6, тогда
как Соборная оставалась нетопленою по зимам.
От причта этих двух церквей и идет мой род по обоим коленам,
мужскому и женскому. Для своей ружной церкви князь искал попа видного
и с голосом. В одном их своих многочисленных имений он нашел такового
и перевел в Черкизово. Это был Федор Никифорович, мой прадед.
Фамилии, разумеется, у него не было, и грамоту он знал плохо; но он поддерживал
блеск княжеского двора. Подобно лакеям, одетым в ливреи и напудренным,
князь находил приличным, чтоб и поп гармонировал со всем двором. Ко-
16
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
нечно, мой прадед был не пудрен, но обязан был носить башмаки и чулки,
наподобие бального кавалера. К моему отцу перешли между прочим
камышовые и недешевые по-тогдашнему трости с серебряными набалдашниками:
это несомненно были княжие подарки ружному придворному попу.
Какую противоположность с этим изящным по наружности попом
представлял прадед мой по матери, поп Соборной церкви Михаил Сидорович, по
прозванию Болона! Откуда получил прадед такое прозвище, родитель мой
не мог объяснить7. Но Болона был замечательный человек в своей
окружности; он слыл богатым: у него были сапоги! Да, сапоги, и это считалось
признаком достаточности, потому что большинство попов одевалось в лапти
и валенки. И Михаил Сидорович ходил также в валенках, но сапоги у него
были и стояли в алтаре. Он надевал их во время служения. Была ли у него
ряса, предание умалчивает. Вернее, что нет. Ряс вообще в заводе не было,
и сельский батька, являясь в «епархию», чтоб идти на поклон к архиерею,
брал рясу у кого-нибудь из городских священников напрокат. Это было
удобно и дешево. К чему же обзаводиться рясой? Михаил Сидорович ценил
свою состоятельность и не прочь был ею похвастаться. В праздники, когда
собирались у него гости из окружного духовенства, он водил их в светелку,
подымал крышку сундука и показывал рубли. Да, серебряные рубли были
в диковину сельскому духовенству, быт которого совсем не отличался от
тогдашнего крестьянского.
Удивительно: когда я в малолетстве слыхал все эти подробности, не
поражала меня эта противоположность двух прадедов: шелковые чулки и
щегольские башмаки, плисовая ряса одного, валенки и нагольный полушубок
другого. И жили они во ста саженях один от другого, и были приятелями,
водили хлеб-соль, как окажется из последующего. Уже после стал я
вдумываться. Мне кажется, чулки, башмаки, даже плисовая ряса (всё, разумеется,
княжие подарки) были в глазах ружного попа тем, чем в Павловские
времена мундир для солдата. Федор Никифорович скорее, вероятно, тяготился
атрибутами блеска, нежели щеголял. Должно быть, и для него обычными
были те же полушубок и валенки; а рублей и совсем не было.
Как бы там ни было, а два соседние попа, барский и мирской, в столь
противоположной обстановке, были приятели. Федора Никифоровича Бог
благословил детьми, преимущественно мужским полом; у Михаила Сидо-
ровича Болоны была дочь. Читатель ожидает свадьбы. Он не отгадал; до
свадьбы еще далеко: хотя Михаил Сидорович и породнился с Федором
Никифоровичем, но после8.
Времена тогда были тяжелые для духовенства. Указ был: гнать всех
ребят мужеского пола в школу непременно, под страхом жестокого
наказания9. Федору Никифоровичу хотелось спасти хоть кого-нибудь, и он нашел
//. Предки
17
случай пристроить Матюшку, еще малолетка, во дьячки и тем избавить
от семинарии. Дьячком сын поступил к нему же, в Успенскую церковь,
разумеется по назначению и с согласия князя, которому архиерей не мог
перечить. До чего еще малолетен был мой дед в звании чтеца,
доказывается тем, что, по семейному преданию, раз он, выйдя на амвон с
Апостолом10, сделал со страха против воли нечто такое, что случается разве во
младенчестве. История эта не имела дальнейших последствий, и Матвей
Федорович успел дорасти до иерейского сана и поступил священником
в Коломну, к Никите Мученику11, где пред тем был священником его же
родной старший брат.
Перерву на минуту историческую последовательность рассказа и
обращусь к остальным членам семьи Федора Никифоровича. Старший его
сын, Василий, не избег семинарии. Он прошел всю ее премудрость и даже
был по окончании курса учителем семинарии, что не мешало ему быть с тем
вместе протодиаконом Коломенского собора. Отличительным достоинством
всех сыновей моего прадеда, по крайней мере Матвея, моего деда, и его
брата Василия, была голосистость. Это были два редкие баса, а Василий
Федорович обладал даже необычайным. Иван Иванович Мещанинов
(сын того Ивана Демидовича, который отхлопотал поправку в городском
плане) передавал мне в сороковых годах, что во всю долгую жизнь свою
он голоса такой силы и звучности не слыхал, сколько ни знавал
протодиаконов вообще, и архиерейских, и придворных. Раз было, говорил он мне,
пью я у архиерея чай в Подлипках12 (архиерейская загородная дача). День
был жаркий, окна отворены. Я услышал гудение. «Слышите: это мои быки
ревут», — сказал архиерей. Это означало, что Василий Федорович зашел
к брату Матвею как раз ко времени вечерни. Отправились оба в церковь, и
за дьячка ли, за дьякона ли служил старший брат, но они потешались,
распевая и возглашая вперегонки. Таков был рассказ Ивана Ивановича,
человека, не способного преувеличивать: я познакомлю читателя впоследствии
с этим истинно замечательным лицом. Тем не менее случай по-видимому
даже невероятен. Подлипки от города отстоят по меньшей мере версты
на полторы, а Никитская церковь, где потешались два «быка», лежит на
противоположном конце.
Как бы там ни было, но голос, по крайней мере Василья Федоровича,
был во всяком случае феноменальный. От его выкриков лопались стекла,
как уверяют: вспоминается мне по этому поводу13 давно читанное известие
о каком-то голландском пивоваре, разбивавшем двенадцать стаканов своим
криком. Физиологическое явление это, оставшееся у меня в памяти по его
необычайности, приводимо было в подтверждение библейских толкований
богословами натуралистической школы14. Так называлась школа, отвергав-
18
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
шая чудеса, но не решавшаяся спорить с Библией. Все чудесные явления
в обоих Заветах15 она объясняла естественными законами, и в том числе
падение стен Иерихонских от трубного звука осаждавших израильтян16.
Здесь-то и пригодился голландский пивовар, которого без того я не имел
бы удовольствия знать. Если существовал такой пивовар, то
неудивительно и существование Василия Федоровича, глас которого разбивал стекла
в окнах. Во время коронации императора Павла17 дед Василий в числе
других протодиаконов участвовал в церемонии. Как случилось это, предание
умалчивает. Выходил ли такой наряд для самой епархии, или же наряжен
был коломенский протодиакон лично по известному его голосу, достоверно
то, что Павел поразился и потребовал Василия Федоровича ко двору,
возвышая его в сан придворного протодиакона. Консерватизм, должно быть,
в роду был у нас по мужскому колену. Вместо того чтоб обрадоваться
предложенной чести, Василий Федорович уперся, прикинулся больным,
несколько времени воздерживался от служения даже у себя в городе и
ходил, в качестве больного, летом в тулупе; подкрепленный свидетельством
докторов и архиерея, он спасся от чести, которой позавидовал бы другой
на его месте.
Чтобы кончить с Василием Федоровичем, прибавлю, что с переводом
Коломенской архиерейской кафедры в Тулу18, с нею последовал туда же
и протодиакон. У него должно было остаться потомство, и встречая
иногда в печати фамилию Черкизовский, я задаю вопрос: не внучата ли это
или правнучата моего деда, которому было то же прозвание? Как говорено
выше, отец его, наравне со всеми лицами из духовенства, не имел родового
имени. Приходилось Федору Никифоровичу выдумать, когда отдавал сына
в семинарию, и он окрестил его именем села.
Стоит сказать здесь, к слову, о происхождении вообще фамилий,
носимых лицами духовного происхождения. Один шутник объяснял, что
кутейника легко отличить по прозвищу: оно либо переделано из латинского
(Сперанский, Делицын)19, либо связано с местным храмом (Покровский,
Преображенский), или, наконец, ведет свое начало от «сладких» предметов:
Малинин, Сахаров, Виноградов. К этому объяснению я добавлю еще два
вида: один от села, как у моего дедушки, и затем целый рой Твердолюбовых,
Доброславовых и тому подобных. Этого рода фамилии уже более нового
происхождения; их придумывали учители-умники и ректоры-прогрессисты
тогда уже, то есть в нынешнем столетии, когда фамилии вроде Покровских
и Воскресенских слишком опошлились и когда носить в своем имени
напоминание о духовном происхождении начинало считаться не то что
постыдным, а так, не вполне приличным; словом, когда левиты начали стыдиться
своего происхождения.
//. Предки
19
Теперь я могу приступить к свадьбе, которой не без основания ожидал
читатель при рассказе о моих прадедах. Если у Федора Никифоровича
были по преимуществу сыновья, то у Михаила Сидоровича Болоны была
дочь, Марья Михайловна. Отдана она была за дьячка в Москву, Федора
Андреевича Руднева. Фамилия Руднев показывает, что дед мой по матери
происходил из села Рудни20. Странно как-то, что при тогдашней редкости
сношений и при отдельности епархий, Московской и Коломенской, попала
бабка в Москву; но было так: Федор Андреевич, зять Михаила
Сидоровича Болоны, служил дьячком при церкви Григория Неокесарийского на
Полянке21. Чем он провинился, неизвестно в точности; покойный родитель
говаривал о тесте, что он «варил солянку в церкви»22. Так ли, иначе ли, но
Руднев отрешен был от места и отдан в солдаты: он был красивый, высокий
мужчина и потому записан в гвардию. Оставшаяся жена с дочерьми и
сыном вынуждена была перебраться к отцу на хлебы в Черкизово. Сын взят
был или отдан потом в «Армейскую семинарию»23; две дочери, Акулина
и Аграфена, тоже пристроены, одна за дьячка в Москву (Аграфена),
другая за дьячка же в Черкизово, к той же Соборной церкви, при которой был
сам Болона; тогда это было просто. На руках осталась одна младшая дочь,
Мавруша, моя мать. У прадедушки Болоны была, таким образом, внучка,
а у прадедушки Федора Никифоровича — внучата, сыновья Матюши, и из
них младший Петр. Старший, Федор, едва-едва лизнул школьной грамоты,
а Петр подвигался в семинарии. И сыновья, и внучата навещали старика,
ружного попа; ружный поп с Болоной приятель и сосед. Младший внучек
одного, Петруша, подходил как раз по возрасту к младшей внучке
Болоны, Мавруше: Петруша годом был старше Мавруши. Старики про себя
ударили по рукам: Петруша женится на Мавруше, когда, Бог даст, кончит
курс. Место готово: Болона уже на исходе дней; он передаст «Соборную»
церковь и свой приход внучатам, доживая век на покое. Знали ль молодые
до времени предназначенную им судьбу или нет? Скорее, нет. Но спора тут
во всяком случае нельзя было ожидать. Петруша был скромнейший, по-
слушнейший юноша, очень красивый собой, а Мавруша и просто красавица.
Какое могло тут встретиться препятствие? Ребята игрывали вместе, когда
коломенские гости наведывались в Черкизово; старшие на них любовались.
А намеченной чете, целомудренной в глубочайших складках души, даже
в голову не приходило, что из них будет, и даже вопрос о браке вообще
не приходил в голову: воображение было чисто.
Прежде нежели перейду к рассказу о том, как исполнилось желание
старших относительно младших внучат, я обязан досказать судьбу Федора
Андреевича, записанного в гвардейские солдаты. Не по душе пришлось
это московскому дьячку. Он был живой, изобретательный человек, мастер
20
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
на все руки, балагур24, словом, — человек скорее легкомысленный,
нежели серьезный. Тем замечательнее твердость, им выказанная. «Не хочу
служить», — решил про себя Руднев и исполнил. Он притворился глухим.
Каким испытаниям подвергался он, сколько побоев вытерпел — легко
представить; это происходило в суровое Павловское время, когда палок не
жалели. Во время сна стреляли над ухом Руднева, но он вышел победоносно
и из этого испытания. Не осталось начальству ничего делать; его выписали
в нестроевые и перевели в Ревель25, отдав в распоряжение тамошнему
коменданту. Комендантом был князь Волконский, отец Петра Михайловича
Волконского, бывшего потом министром Двора при Александре I26.
Получив Руднева в распоряжение, комендант взял его к себе в денщики как
смышленого и грамотного; даже более, приставил к детям в качестве дядьки
и учителя. Глухота, разумеется, исчезла с той же минуты, как почувствовал
себя Руднев в нестроевых; назад не вернут же. Нужно устраивать здесь,
в Ревеле, свою судьбу и уметь снискать расположение командира. Деду
моему удалось это вполне. Он умел вкрасться; в нем было нечто кошачье
даже в наружности: ласковый, приветливый взгляд и круглые, голубые,
добродушные глаза.
Учит дедушка княжат грамоте, князь в нем души не слышит: так умеет
обойтись с ребятами! Не всегда княжата его слушались; дед сумел их
развлечь играми или заковать их внимание рассказами, всегда увлекательными,
умел пристыдить их в случае и в числе наказаний употреблял между
прочим лапти, которые нарочно для этого сплел, лапти маленькие, на детскую
ногу. Они были и игрушка, и своего рода плетка; не слушается князенок,
упрямится, ленится: обуйся в лапотки. Стыдно сиятельному, и средство
действовало.
Но дед Федор таил далекие планы. Он был дипломат. «Не хочу
служить и не буду служить», — это было решено с первой минуты поступления
на службу, и дед положил этого добиться; усердие к князю-коменданту
было только искусным подходом. Грамоте дети были выучены скоро.
Старый князь благодарен. «Ваше сиятельство! я нашел в вас второго отца; как
и ценить мне вашу княжескую милость! Но довершите благодеяние:
изволили кормить до усов, соблаговолите кормить до бороды. Жена осталась
на родине, дети. Мне хоть бы одним глазком взглянуть; отпустите меня
к ним повидаться. Навек слуга я вашей княжеской милости». Князь был
давно и постепенно подготовляем к такой просьбе; старался исподволь дед
размягчить в этом направлении и сердце княжат.
«Отпустить! Отпуск не положен, нельзя». Но дед просил так
настойчиво, так был убит разлукой с семейством; стали нападать на него
меланхолические припадки (притворства было ему не занимать); так покорно
//. Предки
21
и с такою сердечностью уверял, что «только лишь повидаться с семьей»,
а то он немедленно воротится и посвятит весь остаток дней сиятельному
семейству, призревшему его, более дорогому ему теперь, нежели
собственная семья. Князь уступил. Как он обошел формальности, не знаю, но он
исходатайствовал деду ранее узаконенного срока «чистую» отставку. Дед
собрался в Черкизово.
Нужно перенестись в то время, когда не было не только телеграфа, но
и почтой пользовались только состоятельные и привилегированные лица.
Послать письмо, это эпоха жизни, межа, с которой начинают отсчитывать
время: «это было, когда получено было или посылали письмо...» Да и как
писать в село? и где деньги у денщика, пусть он и княжьим дядькой?
Словом, прибытие солдата к жене, замужней вдове, было радостною
неожиданностью. Объяснения, радостные слезы, рассказы. А в течение отлучки на
военную службу, все-таки не кратковременной, случилось многое: Мавруша,
между прочим, отдана замуж27. Марья Михайловна проживала в
Черкизове, но бывала иногда в Коломне у свата, Маврушина свекра.
Прошел день в воспоминаниях и разговорах. Наступает вечер и ночь.
Марья Михайловна пропадает; где она? Федор Андреевич идет в
Коломну к свату; он же и не видал его еще. Жена там; она успела предуведомить
о возвращении мужа. Новые разговоры, новые объяснения, новые
радостные слезы. Проходит день, наступают вечер и ночь. Марья Михайловна
вновь исчезает. На ночь она отправляется опять в Черкизово. За ней
снова муж; но снова повторяется старое: днем она с ним ласкова, любезна,
радуется на него, но на ночь удаляется. Собирается семейный совет,
которому жалуется полупризнанный муж. «Люблю тебя, радуюсь тебе, —
объяснила твердо замужняя вдова, — но быть для тебя женой, как была
и как по закону Божию надо быть, не могу. Ты — солдат, а я не хочу,
чтобы будущие дети мои были солдаты». Залилась сама слезами моя
бабка, но осталась непреклонна. Покорился и дед. Расцеловались они
как брат с сестрой, при дочерях и зятьях, и как брат с сестрой провели
остальную жизнь. Успел обойти дед гвардейское начальство, успел
провести ревельского коменданта, но вся настойчивость его сокрушилась пред
целомудренною твердостью женщины; мечты, которые годами лелеял он,
обратились в дым.
Федор Андреевич проживал потом то в Черкизове, то в Коломне,
разумеется не возвращаясь в Ревель; более — в Коломне, где помогал
дьячкам в отправлении должности; зарабатывал иногда деньги чтением
Псалтыря по покойникам28, шитьем сапог и разным ремеслом, какое
попадалось под руку. Он не дожил до старости, а ранее того проводил и жену
свою в могилу.
22
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Я упомянул выше об Армейской семинарии, куда отдан был
единственный сын Федора Андреевича, Никита Руднев. Своенравный Павел,
сосредоточив под управлением одного обер-священника все военное духовенство,
устроил из него не только вполне независимую епархию, но и посадил
обер-священника Озерецковского членом в Синод наряду с архиереями29.
Озерецковский — лицо замечательное, заслуживающее подробной
биографии. Он родоначальник направления, от которого по прямой линии
происходят отец Беллюстин, автор книги «О сельском духовенстве», и журнал
«Церковно-общественный вестник»30. Личные неприятности с архиереем
привели провинциального попа в Петербург, где чрез брата, члена
Академии наук, он надеялся снискать себе защиту31. Достиг он большего, нежели
желал: снискал не только защиту, но возможность мстить своему архиерею,
которого, пользуясь силой в Синоде и при Дворе, гонял он затем с одной
епархии на другую32 до того, что тот не вынес этого измывания и умер. Нет
сейчас под рукой данных для справок, кто был этот архиерей*, но событие
достоверно. Озерецковский мстил затем не одному своему архиерею, но
архиерейству вообще, будучи mytratus рора, как называл его митрополит
Платон, — «попом в митре»34, по власти не только архиереем, но почти
патриархом, хоть и без епископского сана.
У этого-то митрованного попа была не только целая епархия в виде
армейского и флотского духовенства, но и особенная в Петербурге семинария,
названная Армейскою и пополнявшаяся детьми армейских священников.
В ней-то учился дядя Никита Федорович. Кончил ли он курс, неизвестно
мне. Между прочим, был он в качестве дьячка при Парижском посольстве,
когда представителем России был князь Куракин35; осталось предание,
что в короткое пребывание при посольстве дядя удачно промышлял
изготовлением и продажей кислых щей36, напитка, неизвестного Парижу, но
нашедшего там любителей. Никита Федорович поступил затем в
Медицинскую академию37, был полковым штаб-лекарем и умер в Баку, оставив
небольшое наследство сестрам по оригинальной духовной, о которой будет
сказано в своем месте38.
Родословие моей семьи этим кончено. Отселе выступит пред читателем
сама семья, лица, которых я уже зазнал; ни деда, ни бабок я не застал, тем
менее — прадедов: все померли ранее, чем я родился, и даже дядя, о
котором сейчас была речь.
* Боюсь ошибиться, но этим несчастным архиереем не был ли Афанасий Коломенский?
Озерецковский, если не ошибаюсь, был, между прочим, одно время и ректором в Коломенской
семинарии33. Не здесь ли даже началась и вражда?
///. Родительское гнездо
23
III
РОДИТЕЛЬСКОЕ ГНЕЗДО
Вникаю в почерк дедушки Матвея Федоровича. Как сейчас, вижу его
подпись; я ее изучил хорошо, когда простаивал всенощные и обедни в
алтаре, что случалось нередко, и когда голодный ум просил работы. Я
всматривался тогда в лепного голубя на своде над престолом и лепные же лучи, от
него исходящие1, в железные решетки окон, задавая себе вопрос, почему они
здесь такого изгиба, а в теплой церкви2 — другого. Каждая мелочь каждой
запрестольной иконы3 высмотрена; рисунок серебряных окладов на них,
где травчатый4, где прямолинейный, замечен; горнее место, престол с
дароносицей на нем; ниша с выдолбленною в ней чашей на дне для выливания
воды3, жаровня, кадило, жертвенник, даже полотенце с круглым зеркалом
в четверть величиной6, — все было сто раз осмотрено. Зеркало не раз было
даже перевернуто и осмотрено с затылка. «Что это оно такое тусклое?
Не металлическое ли оно, какие бывают, я читал? Ободок-то медный».
Комод, где хранилась ризница, давно и не раз подвергнут тщательной ревизии:
здесь краска потерта, здесь выпотела7; из медных скобочек одна
неисправна, и знаю где. Разводы на парче, если какое облачение лежит на комоде,
тоже известны уже, и знаю, в котором месте серебро осыпалось и видны
лохмы каких-то желтых толстых ниток. Но главными выручательницами
были книги, лежавшие на том же комоде, «Устав церковный», во-первых
(Типикон8), раскрытый на том дне, которого служба правилась. Вкусная
книга! вся закапанная воском; очень вкусным находил я, одновременно
с углублением в чтение, отскабливать ногтем воск и потом разглаживать
закапанное место. Затем «Полный российский месяцеслов»9 с описанием
соборов и монастырей российских. Обеим этим книгам я обязан многими
сведениями. Наконец, старые приходо-расходные метрические книги10; они
давали большую пищу любознательности. Какие смешные почерки, какие
чудные имена! Некоторые и знакомы; это пишет Яков Юдич, староста; вон
Половинкин, а он тоже был старостой. А это кто же такой, Постников?
Тоже староста; должно быть, это отец был Николая Акимыча Постникова.
А вот «иерей Матфий Федоров»; это значит — дедушка подписывал. Годы
и дни рождения многих знакомых из прихожан запоминал я без усилия и без
желания помнить, без ведома тех, кого удерживала память11; но если бы меня
спросили, в каком доме из прихода, я бы отвечал безошибочно, кто в этом
доме когда родился и у кого кто был крестный отец. Отсюда же я
запомнил, что дедушка умер в 1809 году и что на его место поступил мой отец;
с любопытством не раз пересматривал записи о моих сестрах и братьях,
24
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
родившихся в Коломне, и о том, кто умер из них и когда. Никого я об этом
не спрашивал, и никто об этом мне не говорил, и никому сведений своих
я не передавал, но все улеглось в памяти.
Итак, вот почерк дедушки, почерк твердый и ясный, как будто бы
писавший и не из тех, кто «в школах не был». Вдумываюсь теперь уже, кто,
однако, деда учил писать? Не Федор же Никифорович, едва грамотный;
должно быть, кто-нибудь из дворовых. И значит, дед писал довольно, когда
рука так освоилась с пером, окрепла. Потом: когда он женился, когда и где
породились у него дети, здесь или в Черкизове? Книги не дают ответа; они
не заходят так далеко. Несомненно во всяком случае, что в восьмидесятых
годах дедушка был уже не дьячком в Черкизове, а иереем в Коломне.
О бабушке еще менее известно; ее в книгах нет, в семейных рассказах имя
ее упоминалось редко; говорилось только, что она баловала и прикрывала
старшего сына Федора, который был семье не на радость.
Детей у деда было пятеро: кроме двух сыновей три дочери12, из
которых две, старшая и младшая, были пристроены за дьяконов, средняя — за
псаломщика в Коломенском соборе. Средняя и младшая скоро овдовели
и очутились снова на родительских руках. А старшая... тоже давно
овдовела, и я как сквозь сон едва-едва помню какую-то старушку в крашенинном
холоднике13, которая бывала у нас еще при жизни матери и которую звали
Катерина Матвеевна. Это она; должно быть, приходила она на побывку
к дочерям своим: одна была за башмачником, другая — за хорошевским
крестьянином14, а не то может быть даже и жила у них.
Не без утешения вспоминаю я иногда, что родословие мое упирается
в отставного солдата, а боком примыкает к ремесленнику и хлебопашцу.
Судьба детей моего деда и их потомства этим и заслуживает внимания.
В те времена, в начале нынешнего и конце минувшего столетия, ни в самом
духовенстве, ни между ним и другими званиями (за исключением
дворянского) еще не пролегало резкой черты и еще не зачиналось поползновений
на какой-нибудь аристократизм попа пред дьячком и даже пред
крестьянином и ремесленником. Аристократизм не успел по крайней мере
спуститься до села и до провинции. Только в Москве рядные13, сохранившиеся
в консистории от XVIII столетия, обличают лисьи шубы у попов, экипажи
и даже крепостных. В уездной, хотя епархиальной, Коломне дед, городской
священник, брат учителя, чуть не префекта семинарии, выдает дочь за
причетника. Положим, Марья Матвеевна имела несчастье быть рябою16 и
потому не нашла себе более видной пары; но и это обстоятельство не лишено
значения: приданое, стало быть, не стояло тогда на первом плане. Во всяком
случае, если бы лет через сорок потом и даже тридцать последовал в той же
Коломне и даже в той же семье подобный брак, на него посмотрели бы как
///. Родительское гнездо
25
на похороны: чтобы дочь священника была выдана за дьячка, внука — за
мужика или за башмачника (очень бедных вдобавок)! Я помню девичество
своих сестер; мое детское сердце вполне бы присоединилось к их отчаянию,
когда бы предстал им такой mésalliance*, и подсказало бы совет лучше
оставаться век в девицах, нежели идти на такой позор.
Чудною представляется с нынешней точки зрения судьба и самой
Катерины Матвеевны, тещи этого башмачника и этого мужика. Городской
дьякон, за которого она была выдана, был не простой дьякон. Внушительно
говаривали мне, что у него была «шпага и треугольная шляпа». Смутно
я понимал, что такое шпага, но треугольной шляпы даже представить
не мог; только ощущал, что какого-то великого отличия был удостоен дядя.
Дело в том, что Гастев, такова была фамилия мужа Катерины Матвеевны,
с таким успехом учился в семинарии, что его отправили в университет для
«усовершенствования в науках». Это водилось. Сверх латыни семинаристы
тогдашние сильны были по-своему только в богословии и философии, а в
положительных науках17 и новых языках плоховали. Лучших воспитанников
ввиду этого посылали в университет. Там-то удостоивались они «шпаги и
треугольной шляпы»; по возвращении же на родину поступали учителями
18
в семинарии .
Гастеву дали кафедру французского языка и определили в приходскую
церковь дьяконом. По нынешним понятиям, поступок дикий. Умницу,
дважды ученого человека определяют дьяконом к какому-нибудь охряпку-попу,
который, может быть, и до Риторики не дошел19, а то и не нюхал семинарии
совсем, и у которого, однако, по иерархическому подчинению профессор-
дьякон обязан целовать руку. Ныне такой случай причислен был бы к
«проявлениям возмутительного деспотизма». Тогда же никого это не поражало,
и сам Гастев не находил своего назначения неестественным. Ни малейшего
намека на что-нибудь подобное ни от кого я не слыхал, а слышал, наоборот,
другое. Архиерей, помнится Афанасий, тоже знал французский язык20 (что
не за всеми архиереями водилось) и потому с особенною внимательностью
прислушивался к ученическим ответам на экзамене. Ученик переводил.
«Не так!» — восклицает архиерей. Гастев докладьюает, что переведено
верно. «Неверно!» — настаивает владыка. — «Так как же нужно?» —
«Знаю, да не скажу». — Об этом «знаю, да не скажу» батюшка мой любил
повторять рассказ, поясняя, что архиерей, в сущности, разумел плоше и
учителя, и ученика, а только корчил знатока. Впрочем, мнимое неудовольствие
не мешало преосвященному неизменно после каждого экзамена приглашать
Гастева с собой в карету и везти к себе на трапезу. Но прежде чем доехать
* брак с лицом более низкого социального положения; неравный брак (φρ.).
26
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
до архиерейского дома, горячий спор обыкновенно продолжался, и раз до
того, что рассерженный Гастев вырвался даже из кареты и пришел к
архиерейскому обеду пешком. Времена!
Что же, однако, произвело такой переворот в воззрениях, и в такое
короткое время? Два закона: 1) требование, чтобы на священнические
места определяемы были не иначе как кончившие курс21, и 2) освобождение
священников и диаконов от телесного наказания22. Тем и другим внезапно
приподнята была одна половина клира и над народною массой, и над другою
половиной клира же. С тем вместе низшая половина клира низвергнута была
на степень париев, нечистых самарян, которым «жидове не прикасаются»23.
Впечатление усиливалось грозою рекрутчины, постигавшей выброшенного
из школы, если не успевал он24 ни попасть на церковно-служительское
место, ни «избрать род жизни» (юридическое выражение, означавшее
приписку к податным обществам25), и — рекрутчиной действительною, которой
подпадали дьячки, отрешенные от мест26. Школе сообщилась магическая
сила; как прежде упирались, так стали теперь напирать. Кончить курс, быть
«кончалым»27, стало мечтой, управляющею всеми помышлениями
подрастающего духовенства. Магическую силу приобрело не только звание «кон-
чалого», но разряд, в котором курс окончен; кончивший в первом разряде
всю жизнь потом свысока смотрел на второразрядного, тем более
третьеразрядного. Чрез двадцать лет по выходе из школы он все еще видел в себе
существо как бы из другого теста слепленное — пшеничного, не ржаного.
А что сказать о воспитавшемся воззрении на школьный отброс, из которого
начал составляться причетнический класс!
Разумная в основании мысль Сперанского, осуществленная
преобразованием духовных училищ28, произвела бесспорный вред, отдалив клир
от народа, вместо того чтобы сблизить их, и посеяв раздор в самом клире,
разделившемся на «черненьких и беленьких»29. Любопытный факт
общественной патологии в этом смысле явила, между прочим30, известная книга
отца Беллюстина «О сельском духовенстве», составившая своего рода эпоху
в истории административных и законодательных отношений к духовенству,
продолжающихся отчасти доселе. Не щадя желчи и мрачных красок для
изображения архиереев, которых автор величает «сатрапами в рясах»31, он
с презрением, с гнушением опрокидывается на низший причт, даже не
догадавшись, что обличает этим в иерее такого же сатрапа по отношению
к дьячкам и дьяконам, каким описан архиерей по отношению ко всему
духовенству.
Продолжаю прерванную нить рассказа. Не на радость семье был дядя
Федор, сказал я. В молодости ему предстояла солдатчина. Попал ли он
под один из тех указов, которыми от времени до времени производилось
III. Родительское гнездо
27
«очищение» духовенства, или же совершил какую-нибудь прямую
повинность, только дед, чтобы спасти сына, вынужден был отправляться в
Москву и валяться в ногах у наместника32. Коленопреклоненный, со слезами
молил он вельможу; но наместник был непреклонен, и дядю не миновала
бы красная шапка33, если бы не вступилась жена наместника, смущенная
унижением «такого почтенного отца», как выразилась она, и тронутая его
слезами. Черта опять не нашего времени: жена сановника присутствует при
официальной аудиенции, даваемой просителю!
Спасенный от солдатчины дядя записан был в нижний земский суд и
начал жизнь подьячего. Женился он потом, завел свой дом; он выстроил его
в Репенке (так называется одна из городских слобод)34, на общественной
земле, отведенной городом. Берег речки Коломенки, на котором стоял дом,
начал обсыпаться, и дядя перенес свою оседлость на другой берег речки,
в слободу «Запруды»33, где выстроил новый домик на земле, тоже
отведенной городом. Там и я бывал, когда сопровождал причт со славленьем об
Рождестве и Святой36; кроме того, по случаю свадьбы Василия
Федоровича, двоюродного брата, меня пригласили в качестве «мальчика с образом»,
неизбежного при благословении пред венчанием. Более я не бывал, и сам
дядя навещал нас очень редко: два, много три раза в год, на Святой и об
Рождестве. Не помню, чтоб он был даже на похоронах моей матери и на
свадьбе сестры. Отношения между двумя братьями, а также и отношения
сестер к старшему брату, вообще были холодные, чтобы не сказать
неприязненные. Братьев отчасти разделяла самая разница развития и
противоположность идеалов. Сестры боялись задорного, придирчивого характера,
которым, к несчастию, одарен был дядя, и брани, на которую он был очень
скор. Тяжелое впечатление и на нас, детей, производил этот старичок во
фризовой шинели и в картузе, обыкновенно надетом глубоко, с крикливым
голосом, резкими движениями и бородой, которая казалась мне всегда мало
обритою, потому что колола меня при поцелуях. С приходом его
обыкновенно все разговоры прекращались; начинались сухие, отрывочные, казенные
вопросы о погоде, здоровье домашних и тому подобные занимательные
беседы.
Я зазнал дядю уже в отставке, губернским секретарем. С иронией
говаривал мой отец, и в глаза своему брату и за глаза, что он нарочно вертится
в базарные дни у кабака на Большой Московской улице37, чтобы задрать
полупьяных мужиков, вызвать на оскорбление и слупить за бесчестие.
Дядя не гневался на это напоминание, напротив, с торжеством упоминал
о своем калмыцком тулупе или даже указывал на него, когда дело бывало
зимой. Тулуп приобретен был именно этим путем. С самоуслаждением
говаривал подьячий Екатерининских времен и о наездах нижнего земского
28
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
суда на деревни. Это бывало истинным Тамерлановым нашествием:
пощады не было ни имуществу, ни чести; придумывались предлоги самые
дикие (вроде рекрутчины с девок)38, пускались в ход вымогательства самые
наглые, застращиванья, едва не истязанья. И рассказывалось об этом чуть
не как о геройстве.
В дяде, впрочем, была одна черта, возбуждавшая к нему мое
сочувствие: он был страстный и искусный садовод с юных лет. Искусство к нему
перешло, очевидно, от мещаниновских садовников. Сад Мещаниновых,
послуживший, между прочим, как знает читатель, к изменению
городского плана, был сад барский в полном смысле: на нескольких десятинах, со
стрижеными и крытыми аллеями, с двухэтажными каменными беседками
и с фруктовым отделением. Он неизбежно должен был иметь ученых
садовников, и от них заимствовал дядя и охоту, и искусство. Наш крохотный
садик у Никиты Мученика щеголял разнообразием яблонь и крыжовников;
это были следы трудов Федора Матвеевича, оставшиеся еще с того
времени, как он жил при дяде. В собственном его садике цвели роскошные розы,
и он ими щеголял.
IV
СТАРАЯ СЕМИНАРИЯ
По всему видно, что Петруша был любимым птенцом своего отца. Да
и как было его не любить, особенно в сравнении со старшим братом,
дерзким, буйным, «матерщинником», как выражалась о нем заочно одна из
сестер?1 Петруша был тихий, скромный, застенчивый юноша. Застенчивость
осталась в нем неизменною до старости.
Сколько могу судить, школа досталась моему родителю не трудно, чему
должно было способствовать то, что учителями были родной дядя и родной
зять2 между прочим. Сужу по себе: не будь у меня двоюродного брата
учителем, не поступи я к нему первоначально под крылышко, вся дальнейшая
жизнь могла уложиться иначе.
Частию я перезабыл, может быть, а частию и сам отец, вообще не
словоохотливый, скупился на подробности: многого об его ученье сказать не могу.
Помещение было то самое, в котором и мне пришлось через пятьдесят лет
внимать школьной премудрости. Остались до моего времени и те скамьи
даже: описать их будет время. Метод учения неизменно продолжался до
самого преобразования училищ повсюду тот же, о чем также будет сказано.
Передам некоторые отдельные случаи, врезавшиеся мне в память, особенно
IV. Старая семинария
29
врезавшиеся, должно быть, и в память батюшки, потому что он
неоднократно к ним обращался.
Был, между прочим, у них учитель Малинин, жестокий как никто,
секший семинаристов и к делу и не к делу, не за что-нибудь, а по расположению
духа. Придет и велит перепороть всех от первого до последнего. И замечали
мы, бывало, рассказывал батюшка, в каком сюртуке идет Малинин; если
в «кармазинном», значит, всем порка поголовно, и мы к этому готовились.
(Что такое «кармазинный» сюртук, я не понимал тогда, не понимаю и
теперь.) Велико было терпение вообще у ребят. Против розги в принципе ни
у кого не было и в помышлении протестовать; но такое беспощадное и
бестолковое применение довело класс до неслыханного поступка: они решили
жаловаться архиерею! Почему прямо архиерею, минуя ректора и префекта?
Должно быть, не надеялись на заступничество. Нарядили двух депутатов
и отправили в известные читателю Подлипки, за город. Кремль
Коломенский («город», по местному наименованию) стоит на горе при слиянии
Коломенки с Москвою-рекой. Приречная часть стены, должно быть, и тогда
уже до основания была в развалинах; путь к архиерейской даче, лежавший
за Коломенкой, был виден из семинарии, помещавшейся в Кремле.
Расставили махальных, которые должны были подать условленный знак при
самом выходе послов с архиерейского подворья. Дом семинарии сохранился
доселе3; но тогда у него было то отличие, что во всю длину его именно к той
стороне, которая смотрит на двор, а через него и на Коломенку, тянулись
снаружи «хоры», по-теперешнему — открытая галерея с лестницами. Сидят
за скамьями полумертвые в ожидании семинаристы. Нужно понять их
положение, припомнив, что тогда учащиеся были в полном архипастырском
распоряжении, вне всякого контроля свыше; гнев архиерея, и все они
стерты с лица земли. «Идут!» — раздалось наконец с хор. Класс ринулся на
хоры, и таков был единодушный дружный напор, что хоры не выдержали
и рухнули.
Посольство увенчалось полным успехом. Чрез полчаса пришел Малинин
в класс, плакал, просил извинения; пенял, что не обратились первоначально
к нему лично, объяснял, что виновата его болезнь, не он сек, а она.
О другом случае порки вспоминал отец, касавшемся его лично. С
двоюродным братом Прокопием, сыном Василия Федоровича, вздумали они
прогулять класс и отправились за город. Узнано. Дядя Василий явился тогда
в класс, хотя и не в нем учительствовал, и произвел порку. Порка
произведена была чувствительная, так что чрез пятьдесят лет живо вспоминалась
батюшкою, и притом с одобрением.
Простота отношений с учащими и с начальством была замечательная.
Богословский класс располагался летом на чистом воздухе в саду Спасского
30
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
монастыря4, настоятелем которого был ректор. И преподаватель-ректор
читал свою лекцию, и ученики слушали его полулежа. По-видимому, отец
мой даже не видал в такой, по нынешнему выражению, халатности ничего
необыкновенного. Он упоминал о ней только в пояснение другого случая,
более существенного, как ему казалось. Иван Лукич, товарищ-одноклассник
отца и тоже двоюродный брат ему (по матери), раз указал товарищам на
неосторожно раскрывшегося ректора и отпустил вполголоса не вполне
печатную остроту, вызвавшую всеобщий смех. Ректор слышал сказанное,
а Иван Лукич, чтобы загладить невежливость, на другой день поднес его
высокопреподобию в классе же корзинку персиков, поделившись тут же
частию и с товарищами. Он слетал за десять верст к садовнику князей
Черкасских, с которым был знаком. Ректор принял подарок, и мир был
заключен. Впрочем, Иван Лукич чуть ли не определен был уже тогда, хотя
еще не посвящен, во священника.
К концу курса постигло семинаристов испытание. Царствовал Павел,
и, несмотря на затрапез и крашенину, в которые облачены были студенты,
они обязаны были, подстригая перед и брея бороду, отпускать и заплетать
косы по форме, высочайше установленной. На головах обязательно шляпы.
Когда рассказывал об этом отец, он всегда называл шляпы «коровьими».
В чем была сущность этого наименования? Понятно, что поярковые, а тем
более пуховые шляпы заводить голякам-семинаристам было не под силу,
и не в этом смысле отец о коровьих шляпах упоминал; должно быть, ввиду
указа изготовлялись какие-нибудь специальные шляпы, получившие,
однако, название не от формы своей, а от материала. Любопытное, должно
быть, зрелище представлял этот маскарад молодых людей в затрапезных
и крашенинных халатах или понитковых кафтанах, без жилетов и без брюк,
но с придворною косой и с форменною шляпой на голове!
К слову, об одежде. Знаменитый исторический деятель учился в той
же семинарии, несколькими курсами моложе моего отца. Филарета мой
отец помнил как очень скромного мальчика, «рябенького» (?), во фризовом
сюртуке. Последнее обстоятельство придавало ему вид щеголя среди своих
сверстников. По дедушке Никите Афанасьевиче будущее светило состоял
соседом нашим. Зачатская церковь, в которой был священником дед
Филарета, а после священствовал его брат Никита Михайлович5, была одна из
трех ближайших к Никите Мученику церквей, о которых было упомянуто
в первой главе. Диаконом у Никиты Афанасьевича был Иван Яковлевич,
двоюродный брат моего отца (сын Якова Федоровича) и мой крестный
отец; у Ивана Яковлевича сын Григорий Иванович, впоследствии
известный протоиерей Троицы на Листах6, зять митрополита Филарета, женатый
на его сестре Аграфене Михайловне и отчасти сосватанный за сестру самим
IV. Старая семинария
31
владыкой. Когда родители спрашивали его совета, за кого пристроить дочь,
он и указал им студента, давно им известного7, которого и Аграфена
Михайловна знала с детства. Так гласит наше семейное предание; сохранилось
ли оно в родстве знаменитого митрополита? Дроздов (будущий
митрополит) гащивал у дедушки. Несмотря на свою скромность, он не чужд был
и шалостей. На моей уж памяти, раз во время посещения владыкой родины,
напомнил ему о детстве один из купцов. «А помните, владыка, — сказал он
ему, — как мы с вами лазили через забор за яблоками в сад Корчевских?»
Это были соседи Никиты Афанасьевича.
О коровьих шляпах и обязательной косе родитель мой вспоминал не
иначе как с горечью, чуть не с проклятием, и не из-за них самих, а из-за того,
что обязанность отправляться к цирюльнику для приведения головы в
указный вид познакомила его с употреблением хмельного. До того он рос как
красная девушка, в родительском доме, не отлучаясь никуда, кроме школы
и родных, у себя в городе и Черкизове. Но там, в Запруде, где помещалась
цирюльня, помещался и погребок; в нем угощались товарищи, сходившиеся
для убранства голов. Там-то и вкусил мой родитель, упрошенный более
опытными семинаристами, сначала «романеи»8 и какой-то наливки.
Негодование возбуждалось воспоминанием об этом обстоятельстве в моем родителе
потому, что спиртные напитки производили на него раздражающее действие.
Употребленные без меры, они перерождали ягненка, каким он обыкновенно
бывал, в зверя. Он знал это и не поминал добром запрудской романеи.
Приближалось окончание курса. Оставался всего один год. Старики
Федор Никифорович с Михаилом Сидоровичем, давно ударившие про себя
по рукам, о чем, без сомнения, предуведомлен был и Матвей Федорович,
объявили о решении молодым людям. Состоялась помолвка.
Благословили, и девятнадцатилетний жених каждую субботу и канун праздника
отправлялся к невесте в Черкизово. И не с пустыми руками выдавал прадед
Маврушу: из заветного сундука сто серебряных рублевиков приготовлены
были к выдаче в приданое, не говоря о полном хозяйстве, лошади с
упряжью, коровах, овцах; и вдобавок готовое место, да еще в кругу родных. Два
деда под боком; теща, свояченица со свояком-дьячком9 при том же приходе
и первоначально в одном доме. Двадцатилетний хозяин имел и готовых
руководителей. Все улыбалось, все готовило счастливую и веселую
будущность. По окончании курса не замедлили последовать свадьба и посвящение
Петра Матвеевича Никитского к церкви Собора Пресвятые Богородицы
в селе Черкизове10. Со ставленою грамотой11, подписанною Мефодием,
епископом Коломенским и Тульским12, отправился юный иерей в новое гнездо,
не задержанный обязанностью учиться священнослужению, как другие13.
И на этот раз судьба благоприятствовала. Согласитесь, весело ли прово-
32
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
дить медовый месяц на чужбине? А это неизбежно происходит со всяким
ставленником, обязанным обучаться священнослужению под руководством
кого-нибудь из старших в епархиальном городе.
Читателю видно, что моему батюшке фамилия была уже Никитский14,
а не Черкизовский, как у его дяди. Дядю отдали в семинарию из
Черкизова, и потому прадед назвал сына Черкизовским. Матвей Федорович,
не бывший в школах, остался без фамилии, подобно своему отцу; повторить
фамилию брата он не рассудил, а назвал своих сыновей по церкви. И эта
фамилия, однако, не уцелела: младший Никитский15 своим сыновьям
придумал уже другую, более, казалось ему, красивую и благозвучную.
С окончанием курса Петром Никитским почти кончилась и
Коломенская семинария. Не более года, кажется, она после того просуществовала.
Вместе с епархией переведена была она в Тулу; епископ Коломенский стал
именоваться Тульским, а к титулу Московского митрополита прибавлено
«и Коломенский». Епархии были разверстаны по губерниям,
семинаристы — по епархиям, к которым оказались принадлежащими16. Опустела
родина. Она подошла под тот тип казенщины, который там раньше, там
позже, но неуклонно повсюду овладевает Россией, стирая все бытовое,
местное, историческое, не щадя ни одного уголка, ни одного отправления
общественной жизни. Ргньше развенчаны Ростов и Переславль, позже или
одновременно с Коломной — Белгород и Переяслав17. С каким-то
кажущимся озлоблением, а в сущности даже безотчетно преследовались самые
названия, и притом когда они ничему не мешали и никакого затруднения
административной машине учинить даже не могли. К каким затруднениям,
например, могло повлечь именование епископа «Тульским и Каширским»?
Второй титул архиереев ровно никаких практических последствий за собой
вообще не влечет, хотя бы назвали кого Гвинейским иль Новозеландским.
Однако Тульский епископ именуется теперь «Тульским и Белевским»18.
Кашира все-таки древний город, значился в старых архиерейских титулах19;
так нет же, долой ее. Для чего это?
Для чего! Вопросом этим предполагается цель, умысел; расширение
и углубление казенщины хотя и продолжается неутомимо, но давно
перестало быть последствием чьих-либо расчетов. Оно совершается
самостоятельно; люди служат направлению, а не двигают им. На каждый раз найдутся
частные объяснения и побуждения. Недавно, кажется не более года назад,
Белгородская семинария переведена в Курск20. Объяснения нашлись,
конечно: в губернском городе «удобнее» быть семинарии; сношения с начальством
легче, да и мало ли:каких возражений можно набрать против оставления
семинарий в уезде? Лет десять, двенадцать назад велась в печати оживленная
речь о том, чтоб и Московскую духовную академию перевести из Троицкой
V. На переходе
33
лавры в Москву21. Тоже находились поводы и основания благовидные. Но,
в сущности, во всех этих проектах и мероприятиях действует фронтовой
идеал, который заседает в душе русских умников. Разнообразие коробит,
волнистые линии колют глаз, личная самостоятельность, местная особенность
приводят ум в замешательство. Безотчетное чувство понуждает приводить
все к одному уровню, превращать, хотя бы насильно, всякий органический
процесс, если возможно, в механический. Между прочим и мысли
спокойнее. Она приучается к общим местам, следовательно, к безмыслию; жизнь
совершается по общим формам, следовательно, двигается, а не живет. Что
такое губернский город? Город, в котором находится губернатор, архиерей
и острог, а кстати и гимназия с семинарией; беспокойно представить
«губернию», в которой бы не доставало этих атрибутов гражданственности или
представить иное вообще их размещение.
С плачем проводили коломенцы архиерейский двор, консисторию,
учителей и учеников семинарских. Отселе они живут в городе исключительно
торговом. Торговые интересы будут отселе главные и единственные; на них
будет сосредоточиваться и покоиться общественное внимание: гурты, барки,
хлеб, сало. Экономическая жизнь города с выводом епархии не потерпит;
она держится на твердом основании, не зависимом от административных
деяний; ей нанесен будет удар чрез шестьдесят лет, но с другой стороны22.
V
НА ПЕРЕХОДЕ1
Не такова сладость жизни досталась молодому Петру Никитскому,
какая обстоятельствами сулилась. С поступлением на место он попал, по его
выражению, в жернова. Двадцатилетний юноша, возросший под крылом
батюшки с матушкой в городе, видавший деревню только мимолетом во время
кратких побывок у родных, не умел отличить ржаного колоса от ячменного.
Между тем вся дальнейшая жизнь должна основаться на хозяйстве;
довольство ее будет зависеть от земледельческого труда и уменья. Ни дед, ни
теща, а и того менее свояк-дьячок со свояченицей не могли быть довольны
белоручкой2, как они его называли, попавшим к ним в дом: «Смотри,
ученый, соху от бороны не отличит, лошадь даже путем запрячь не умеет».
Начнут, бывало, меня пилить, вспоминал родитель, в четыре пилы, урекать,
жаловаться, стыдить, насмехаться, а жена плакать... И каждый-то день так!
Тяжко, невыносимо становилось моему родителю, который отгрызнуться
не умел, да притом сознавал правду упреков. Пойду, бывало, объяснял
2 Зак № 3560
34
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
он, через мост на другой берег, посмотрю на Коломну и плачу. С
другого берега действительно коломенские церкви видны были как на ладони,
так бы и полетел под родительскую кровлю! А в сущности батюшка ведь
был главой дома; повелительным тоном он мог бы прикрикнуть, тем более
на дьячка-свояка, лицо, по-видимому, вдвойне подчиненное. Но он был
беспомощен, против него было все в заговоре кроме жены. Бедовое дело
поступать «в дом», хотя бы и хозяином, когда порядки в нем установились
и лица действуют те же.
И служба оказалась тоже не очень веселою. Курная изба с дымом,
режущим глаза, краюха хлеба вместо денег за требы, и в довершение холодная
церковь. В храмовой праздник, 26 декабря , случалось, руки примерзали
ко кресту и губы к потиру.
Как быть должно, с поступлением на место молодой соборный поп
первым делом отправился на поклон в княжеские палаты, к владетельному
князю Борису Михайловичу Черкасскому, бригадиру в отставке,
обладателю многих тысяч душ в окружности4, не считая имений в других губерниях.
Застенчивый Петр Матвеевич растерялся, не знал, как ступить, как сесть,
и рад был, что аудиенция продолжалась всего несколько минут.
Откланявшись князю, направился мой родитель по паркетному, от роду не виданному
полу к выходу, и можно вообразить его смущение, когда вместо двери он
наткнулся на стену. Чопорная симметрия, в какой расположены были все
княжеские хоромы, сказалась и здесь: с двух боков гостиной были
одинаковые двери, и одни из них фальшивые. При входе уже закружилась голова
у трепещущего иерея, и он не помнил, откуда зашел. Пренебрежительно-
покровительственный голос князя вывел моего отца из смущения; князь
указал настоящие двери.
С кем же разделить душу? Оставались дворовые люди, эта
интеллигенция села. Большинство приняло нового батюшку с сочувствием. Их
требования были выше того, чтобы довольствоваться Болоной в его нагольном
тулупе, не способным рассуждать о чем-нибудь, кроме мужицких дел. А они
видали кое-что, бывали в Москве, многие состояли уже
вольноотпущенными, иные даже почитывали. Но величайшим благодеянием и главною
отрадой было для отца, что в приходе у него кроме князя оказался еще помещик,
в версте от погоста, Василий Любимович Похвиснев. Не иначе как с самым
теплым чувством вспоминал о нем под старость батюшка.
Василий Любимович Похвиснев принадлежал к числу тех
представителей среднего дворянства, которые олицетворяли тогда (да и теперь
олицетворяют) главный ум России. Сколько можно судить по рассказам
отца, Похвиснев был Новиковской школы5. Он получал тогдашние
журналы, читал все, что выходило. С соседом-князем не водил знакомства.
V. На переходе
35
«За хвостом дядюшкиной лошади ездил; вот вся заслуга, за которую он
получил бригадирский чин», — так отзывался о князе Похвиснев. (Князь
доводился племянником фельдмаршалу Румянцеву)6. Князь любил удить
и, окруженный челядинцами, просиживал иногда на мосту целые часы за
этим занятием. «Знаете ли, батюшка, какая будет правильная дефиниция
удочки?» — спрашивал Василий Любимович моего отца по этому
поводу. «Удочка есть орудие, оканчивающееся с одной стороны поплавком,
с другой — дураком». Эта дефиниция и записана была у батюшки в
особенной книге7, куда он заносил замечательные изречения, вычитанные или
слышанные им. Туда же переписывал он стихотворения, нравившиеся ему.
Книга листового формата, в черном кожаном переплете; заведена она, судя
по отметкам, еще в Черкизове, и до десятых годов нынешнего столетия
продолжались вклады в нее8.
Василий Любимович обласкал молодого священника, дал ему свою
библиотеку в распоряжение, и отец находил в чтении усладу, отдохновение
от непривлекательной действительности. Естественно, что сухо смотрел
на близость попа к соседу-помещику князь, ненавидевший Похвиснева за
независимость вообще и за то в частности, что никак не соглашался тот
продать сиятельному соседу свою Бохтемеревскую усадьбу, которая бельмом
на глазу сидела у князя. На десять верст простирались княжие владения,
а тут торчит это чужое Бохтемерово9, да еще в руках этого досадного
вольнодумца. Дворяне и не беднее его состояли при дворе князя, потешая его
и прислуживаясь к нему: как не гневаться на такое резкое исключение!
Кроме дворян-прихлебателей князь, как и подобало особе такого ранга
и звания, кормил несколько сот дворни и несколько тысяч псарни. Он был
холост. Но в палатах его, при самой их постройке, предусмотрительно
выложена была потайная каменная лестница, по которой водили к нему в спальню
метресс из дворовых и крестьянок, им облюбованных. Многих он бросал
после первых наслаждений. Но две долго владели его сердцем, оспаривая
его одна у другой. Одну звали Наталья Ивановна; я зазнал ее еще в живых,
и скончалась она почти столетнего возраста, пережив даже освобождение
крестьян10. Очевидно, она была красавица смолода; да, впрочем, об этом
свидетельствовал и медальон с ее волосами и портретом, подарок князя. Она
доживала остаток дней на месячине, среди той же дворни, в особой,
впрочем, приличной квартире. Бывшей барской барыне оставили это положение
сын и потом внук князя, из уважения к памяти отца и деда. Счастливее
Натальи Ивановны была ее соперница, дочь кузнеца11. Счастье ее было то, что
она приносила детей сиятельному другу. «Если бы мне Бог дал детей, не то
бы я была», — говаривала Наталья Ивановна. Детей князь воспитывал
достойно их происхождения. Их народилось уже пятеро, если не шестеро,
36
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
в том числе четыре сына12. Раз, выбрав час и день, когда князь расположен
был к мягкосердечию, мать со всеми детьми вошла к нему и пала на колена.
Что происходило далее между ними, это известно им одним; но вскоре князь
сочетался законным браком с матерью своих детей13, и тогда-то Наталья
Ивановна поступила за штат.
Кто же, однако, они, эти дети? Некрасиво значатся они в метриках:
они — незаконнорожденные дворовой или крестьянской девки такой-то.
К числу имений князя принадлежал известный Нижний Ландех, отчина
знаменитого Пожарского14, в несколько тысяч душ, перешедшая по
наследству в род Черкасских. Князь решился продать ее (кажется, крестьяне сами
выкупили себя), чтобы детям, рожденным до брака, купить дворянство.
В те времена покупка этого товара не была невозможностью; в Польше
шляхтою хоть мост мости; оставалось найти подходящего шляхтича,
который бы решился продать свое имя; затем — найти дельца, который бы
оформил куплю. Делец найден, и экспедиция отправлена. Молва болтала,
что в числе дельцов, главным или второстепенным, был известный
впоследствии археолог П. В. Хавский, скончавшийся недавно столетним стариком15.
Он сам этого не отрицал, хотя лично мне не удалось его об этом
расспросить. Да и по годам его так выходило. Молодость Хавского принадлежала
еще Екатерининским временам: к воцарению Павла он был уже таким для
провинции значительным чиновником, что приводил жителей (кажется,
Егорьевска) к присяге новому царю16. Притом он был коломенец.
Экспедиция совершена была удачно. Незаконнорожденные дети кузне-
чихи обратились в дворян Витоновских. Впрочем, ненадолго: с высочайшего
разрешения они были усыновлены (это было при Александре I) и стали
князьями Черкасскими. Напрасно только потратился князь и спустил такое
богатейшее имение, как Нижний Ландех!17
Жить вместе со свояком стало невмоготу отцу. Да й не порядок попу
вести общее хозяйство с дьячком: доли разные. Пришлось разделиться
и разойтись18, а отцу строить новый дом, или, точнее, дом просто, потому
что прежнее помещение была изба, а не дом. Я видел памятник зодческих
способностей отца чрез тридцать лет после того, как он был воздвигнут.
Дивлюсь ненаходчивости зодчего. Она была, впрочем, общая тогда всем.
Ту самую черту неразвитости искусства замечаю и в коломенском доме,
который построен был дедом и дошел в девственной неприкосновенности
до моего времени.
Историю дедовского дома рассказывают так. Бревенчатый
четвероугольник перегорожен рублеными стенами на четыре равные части. Одна
половина четвероугольника была «покои» (две комнаты равной
величины); другая состояла из холодных сеней и «топлюшки» или «стряпущей»,
V. На переходе
37
по-нынешнему — кухни. Снаружи лестница и крыльцо. Должно быть,
неприглядны были и для тогдашнего времени поповские хоромы. И. Д.
Мещанинов, о котором уже знают читатели, заметил деду, что пора бы этому
дому и на покой. «Да с деньгами не соберусь», — был ответ. На другой же
день явились к деду возчики с вопросом: «Куда велишь сваливать?»
Привезен прекрасный шестивершковый сосновый лес19, подарок Мещанинова;
явились и плотники от него. Дед построился, но как? Старого дома все-таки
было жаль; он его перебрал и передвинул, а к нему приставил новый такой
же величины, и образовалось следующее:
1 А
1 И
ГБ
= 3
в 1
г
ж 1
д
Величина была очень порядочная, и давалась возможность полному
комфорту; возможна была и фигура. Ничего такого не оказалось. С потугами на
нечто более цивилизованное разделена была новая половина по крайней мере
на части неравные. Но снаружи симметрии никакой; окна были неровные,
и все простенки разной величины. Не было догадки, да очевидно и
потребности, на изящество и удобство. Лица подобного звания и достатка, как дед,
имели пред собой с одной стороны избу, и притом курную, с другой —
барские хоромы, назначенные для житья при более или менее многочисленной
прислуге. Среднего типа не представлялось.
Чтобы не возвращаться к этому чудному на нынешний взгляд дому,
доскажу об его постройке и внутреннем расположении. Срубили дом;
предстояло озаботиться о печи. Могли удобно поместиться две печи с
отоплением всего дома. Но это было бы таким смелым нововведением, которого
от Матвея Федоровича нельзя было ожидать. Печь была сложена одна,
правда, на славу, огромная и притом с лежанкой; зато половина дома
оставалась холодною. Рассказывали мне, что кладка печи была великим событием.
Для печника не жалели угощения. Печник — великое дело! Или сложит
такую, что не будет греть, помрешь от сырости и угара; или, что особенно
страшно, что-нибудь такое положит в печь, что пойдет несчастие за
несчастием, не то домовой заведется, нечистая сила выживет (печник и мельник
38
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
слыли неизменно колдунами: их мудреного дела иначе народ и не умел себе
объяснить). Но печник попал богобоязненный: «Такую, батюшка, сложу,
что дом переживет». И действительно, чрез пятьдесят лет после кладки
я знал ее: она стояла, как была, ни разу во все время не потребовала
починки, когда дом уже обветшал. Славная печь! На ней укрывалось, бывало,
в зимние вечера, все наше семейство: мать или тетка с сестрами за работой,
и я тут же; иногда отец подсядет на лежанку. А на полатях против печи
можно и еще поместиться троим, четверым, и помещались при случае, когда
у нас гащивал кто-нибудь. Но возвращаюсь к описанию дома.
Снаружи лестница открытая и за ней крытое крылечко (см. на
чертеже I). На нем висит глиняный рукомойник, тот гениальный рукомойник,
который изяществом фигуры напоминает этрусков20, а удобством
превосходит рукомойники всего мира. Смеют ли по удобству соперничать с ним
разные хитрые снаряды со сложными механическими приспособлениями,
а и того менее — обычный европейский таз с кувшином, при котором или
предполагается прислуга, или же предоставляется мыть себя тою же водой,
которая стекает с грязного лица и рук?
С крыльца ход в холодные сени (3); ведет в них широкая дверь с
кольцом. Сени разрезывают середину дома, упираясь в топлюшку. Из них
лестница на верх, в светелку (тесовую) с балконом, смотрящим в сад и на реку.
Налево из сеней ход в нижнюю светелку (И), холодную, хотя из рубленого
леса; направо в маленькую «прихожую» (Ж); прямо, как сказано, —
в «топлюшку» (Б). Из топлюшки налево одностворная дверь в другую
светелку (А), тоже рубленую, но тоже холодную. Против светелки
одностворная же дверь в другую прихожую (В), параллельную первой. Здесь
драгоценная лежанка, идущая с печью чрез всю комнату. С лежанки, если
угодно, отправляйтесь на печь (Г), с нее на палата, простирающиеся надо
всем свободным от печи пространством. Далее ход в «боковую» (Д). Печь
с лежанкой занимает столько места, что двери негде было навесить. Из
боковой двухстворчатая дверь в «горницу» (Е), из горницы двухстворчатая
же в прихожую № 1 (Ж) и оттуда в сени. Или наоборот, пойдем парадным
ходом: из прихожей № 1 в горницу (по-теперешнему «залу»), отсюда в
боковую; назовите ее спальней или гостиной, как угодно. Из боковой чрез
прихожую № 2 и кухню снова в сени. Светелки были непроходные и одна
с другой не соединялись.
По стенам неподвижно прикрепленные лавки, и только в горнице
крашеные стулья, обитые кожей, лоснящеюся и блестящею от долгого
употребления (так же лоснилась и лещадь на печи от полустолетнего на ней
сиденья). На стенах в горнице портреты, должно быть из мещаниновского
дома, выброшенные оттуда за негодностью. Один изображал Екатерину,
V. На переходе
39
другие два — каких-то мальчиков в белых воротничках. Почему-то в
малолетстве воображал я в них великих князей. Должно быть потому, что первый
портрет был царский.
Прошу извинить за подробности, но они кажутся не лишними для
истории быта вообще, для выяснения пути, каким двигалась и распространялась
цивилизация в теснейшем ее смысле бытовых и хозяйственных удобств.
Стулья, как видит читатель, были еще роскошью, и в нашей семье они
оставались недосягаемою роскошью до тридцатых годов текущего столетия.
Знаете ли, между прочим, чему обязаны знакомством со стульями даже
селения, лежащие под самою Москвой? Нашествию французов и за ним
последовавшему нашествию крестьян на ту же Москву с целию грабежа.
Награбленная мебель послужила образцом для комфорта и типом для ремесла.
И еще: кто разносит, знаете ли, и сейчас цивилизацию домашней утвари по
всей России? Станционные дома железных дорог, внезапно появляющиеся
там, куда изобретение диванов и стульев еще не дошло.
Родитель мой выстроил себе дом21 тем же крестовидно разделенным
четвероугольником, какой был у деда в старом доме. Лишнего материала
не было, чтобы позволять себе такую роскошь, как прихожая. А просто: ход
с крыльца в сени, по обыкновению холодные, хотя рубленые. Налево та же
«горница» с «боковою» и прямо та же кухня и та же одна печь; нет нужды,
что кирпич был дешев, а дрова даже свои, собственного церковного леса.
В тридцатых годах брат, поступивший в Черкизово22 на то самое место, на
котором был некогда отец, и получивший в обладание дом, сооруженный
родителем, возмущался тем особенно, что не было передней: из холодных
сеней прямо в залу (горница тогда уже переименовалась в залу). Время
успело совершить свое: у духовенства явились верхняя одежда и калоши,
которые приходилось оставлять вне покоев, да и посетители бывают такие
(с лакеями, пожалуй), что без передней обойтись нельзя.
С добрый десяток лет пробыл батюшка в Черкизове, схоронил обоих
дедов и даже успел попасть под суд чрез одного из них. Практический старик
Болона смастерил какую-то незаконную свадьбу. Жених с невестой
толкались в разные места, но получали отказ. Священник одного из соседних
сел, двоюродный брат отца и, следовательно, родственник Болоны (Иван
Лукич, упомянутый в прошлой главе), обратился к старику.
Поп-родственник обвенчал, старик же достал черкизовские метрики, куда и
вписано было венчание. Воспользовался ли он отсутствием отца или как иначе
ухитрился, только дело открылось, и отца обвинили в том, что он не донес,
и послали за это на неделю под начало в Голутвин монастырь23 вместе с
венчавшим попом, двоюродным братом. Наложенное покаяние было не очень
сурово. Эпитимия более состояла в попойках и угощении монахов; но отец
40
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
до старости не мог простить деду этого злоупотребления доверенностью.
Сиротой выглядывал он потом, когда после Двенадцатого Года все
получили известные бронзовые кресты, а он нет, за то, что был штрафован24.
Воспоминание о дедушке Болоне, полагаю, вскипало в нем каждый раз,
когда в крестном ходе приходилось ему выступать среди священников -
сверстников, как бы оплеванным. Уже чрез двадцать с лишком лет после
знаменитого Двенадцатого Года несправедливость была заглажена: крест
был надет на батюшку, и при обстоятельствах загадочных. Неожиданно
получено было из Москвы приглашение от викарного архиерея (Николая)
явиться на подворье25. Много было тревоги и недоумений: у меня, мальчика,
сжалось тогда сердце. Приглашение притом необычное, не чрез
благочинного, а прямо от преосвященного, за его подписью. В тоске ожидали все
мы, дети, возвращения батюшкина из Москвы: какой и откуда гром грянет?
Однако возвратился отец, и загадка разъяснилась, иль нет — задалась еще
другая, мудренее. Владыка принял отца и объяснил коротко: «У вас нет
еще креста за Двенадцатый Год; вот он, получите». Кому пришло в голову,
чьему вниманию обязан, что вспомнили? Не из тех юрких людей был мой
отец, чтобы об этом дознаваться; а чтоб идти для этого еще задним ходом
каким-нибудь — Боже сохрани! Лишь бы скорее до дому. Так и осталось
для нас всех загадкой. И так как И. И. Мещанинова привыкли мы все
считать своим добрым гением и знали его неисчерпаемую доброту, то
домашним советом было решено: «Наверное, это он; это он ездил ко владыке
и просил. Кому же больше?»
VI
ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Десять лет, проведенных в селе, не приучили отца к хлебопашеству,
хотя земля и должна была служить главным подспорьем для жизни. Пашни
и покос в воспоминании его не занимали никакого места, хотя не прочь он
был припомнить о том, например, как ходил по грибы и собирал ягоды.
Никогда ни с сыном, ни с зятем, занимавшимися земледелием, не перебросил
он слова об урожае, почве, удобрении. Уверен я, что он не выучился косить.
Обзавелся ли он даже лошадью? Вероятнее всего, хозяйство ведено было
им в Черкизове так, как шло оно у брата Сергея Петровича в первые годы
по поступлении на то же черкизовское место. Сено косилось «помочью»1,
а земля сдавалась в аренду, с платой отчасти зерном и отчасти деньгами;
может быть, высевалась какая полоска и собственными семенами, но при по-
VI. Второе поколение
41
средстве крестьянских рук. Земли у черкизовского причта было много, даже
очень много; в теперешнее время, по соединении обеих церквей, Успенской
и Соборной2, считается если не 800, то более 600 десятин во всяком случае.
Это богатство, воля ваша. Я упомянул о последовавшем слиянии двух
церквей в предположении, что, может быть, прежде часть земли приписана была
и к Успенской церкви, следовательно, отец, в качестве Соборного
священника, ею не владел; но сомневаюсь: при Успенской, как ружной церкви, едва
ли была земля. Итак, при многоземелье кормиться можно было, особенно
с теми ничтожными потребностями, какими ограничивались мои родители.
Кушали они бесспорно свое. Овцы и птицы были у них свои, следовательно,
было и мясо, не на каждый день конечно, да и не на каждый скоромный
день. Хлеб свой, крупа своя, овощи тоже, масло тоже — и коровье, и
конопляное, и льняное. Чего же еще? Одежды для отца в течение десяти лет,
конечно, не требовалось. В этом, между прочим, преимущество рясы; на
моей памяти, в течение двадцати лет, раз только, один только раз обратился
батюшка к портному за шитьем рясы «казинетовой» (казинетом назывался
пониток, то есть материя из ниток с шерстью, но менее грубая, нежели
обыкновенный крестьянский пониток). Ряса эта была еще перекрашена,
и из нее мне сшили «чуйку». А то были все вековечные рясы, некоторые
еще от деда и прадеда. На зимнее время требовался еще полушубок под
рясу; при своих овцах за нагольною овчиной дело не могло стать. Летом же
подрясник почти и нужен не был: батюшка ходил в рубашке обыкновенно,
да крашенина для подрясника могла опять быть поставлена домашними
средствами; лен свой, пряха своя; матушка была даже замечательной
искусницей: за один ее холст менялись охотно крестьянки двумя. Матушке
для одеяния столь же мало требовалось; на сарафан шла та же крашенина.
Белье для обоих свое, и для детей тоже; а детям кроме рубашонок ничего
и не нужно. Обувь была статьей более важною: валенки, как и рукавицы
и чулки, домашнего изделия из своей шерсти; но сапоги и черевики, как
у нас их называли, употребляя слово, напрасно принимаемое некоторыми за
исключительно малороссийское, — это требовало денег. Прибавить к этому
соль и вино; вот и все статьи, требовавшие цивилизованного «орудия мены»,
то есть пятаков. Даже свечи, насколько они могли понадобиться, макались
из домашнего сала3, собственноручно. О чае с сахаром не упоминаю, потому
что эта городская прихоть родителям моим была незнакома4, и самоваром
они еще не обзаводились, когда были в Черкизове.
Меня удивляет другое: как родитель мой не приохотился к земледелию
теоретически или дилетантски? Он читал, читал много. Труды Вольно-
экономического общества3 не проходили мимо него; академическое издание
Миллера6 тоже было им читано, и не бесплодно. Высказывал он иногда
42
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
суждения о состоянии и способах земледелия в той или другой стране, о
разных хозяйственных произрастениях, о домашних животных, — суждения
и замечания, почерпнутые из книг. Как было не приложить своих знаний
хотя в уголку, не говорю пашни, но сада, огорода?
Нет, впрочем, я и этому не удивляюсь. Того, что называют
практическим, не было вообще и тени в отце, а книги еще более уносили его в мир
идеальный, и чем далее от действительности, тем было ему любее. Он
рассказывал о путешествиях, о далеких странах, о морях, о флотских обычаях,
о древних и новых героях, о Сократе и Диогене, о переходе Суворова через
Альпы7, о Ломоносове, забирался на звезды; любимою его угрозой семье
было, что он уйдет во флотские священники. Сколько могу судить, в нем
развилась мечтательность, и он жил в мире фантазии, куда уносился, не
делясь с другими своею внутреннею жизнию. Догадка эта приходила мне еще
в малолетстве, когда, выпивши, удалялся он, как бы спать, в горницу, а мы
с тревогой посматривали в дверную щель, успокоился ли он. Чаще всего
я видел его не лежащим, а сидящим и как бы рассуждающим, с живыми
телодвижениями, с поворотами головы, размахами рук. Когда отворялась
дверь, он с каким-то испугом оборачивался к вошедшему и спрашивал
ласково, что нужно, хотя бы удалился гневный; как будто бы чувствовал
себя пойманным в чем-то нехорошем. Читатель увидит после, что черта
эта перешла отчасти к младшему сыну при однородных обстоятельствах
воспитания. По себе судя, воспроизвожу душевное состояние родителя.
С идеалами, которых не разделяют вокруг и даже никто не понимает,
с познаниями, которыми не с кем поделиться и которым нет никакого
практического исхода, при материалистически-коммерческом направлении
кругом, что же оставалось делать? Погружаться снова в чтение и играть
в умственные куклы, создавать другой мир, жить с ним и утешаться им.
Возиться с пашней, распоряжаться рабочими, продавать хлеб... да куда же
это было моему родителю, когда самой простою куплей, не говоря о
продаже, он стеснялся? Мальчиком сопровождал я его иногда за покупками
в «город»; отец никогда не торговался; единственный вопрос его в таких
случаях бывал: «Нельзя ли подешевле?» И то произносилось несмело, как
бы в опасении оскорбить торговца подозрением в запрашивании. Стоило
купцу сказать: нет, это настоящая цена, — и батюшка велит отвешивать или
отмеривать. И любопытно: с особенною живостью рассказывал он анекдот
об одном семинаристе, которому нужно было купить сапоги, а денег было
всего полтина или менее — словом, менее того, сколько нужно за сапоги.
Он приходит, спрашивает сапоги. Показывают. «Что стоит?» — «Два
рубля». — «Нет ли похуже?» — спрашивает семинарист, не домекнув, что
надо бы спросить: «Нет ли подешевле?» Ему подают другую пару. «Что
VI. Второе поколение
43
стоит?» — «Полтора рубля». — «Нет ли похуже?» — спрашивает снова,
и так далее, пока получает оборванные опорки, которые и надевает за свою
полтину. Сдается мне, рассказывая о семинаристе, батюшка воспроизводил
собственные чувства, испытываемые при покупках.
Практический ум заменяла отцу мать. Она и вела хозяйство, но потому
хозяйство и не могло простираться далее избы и двора. В важных случаях
хозяйственной практики вне двора выручал отца, без сомнения, свояк,
Василий Михайлович, с которым наша семья жила по-родственному, несмотря на
раздел, вызванный домашними несогласиями. Я не застал Василия
Михайловича. Это был, по общему сказанию, замечательно живой и смышленый
человек, что называется, в одно ухо влезет, а в другое вылезет. К числу
особенностей его принадлежало, что он был, как выражались, «лунатик»,
из чего выходило много потешных историй. То выбежит днем с подушкой
в село и расположится среди улицы, разумеется, сонный; то жена ранним
зимним утром идет затопить печку, достает первоначально в печурке огниво
и осязает неожиданно чьи-то ноги. Подымается крик. Оказывается, что
стоит пред «челом» Василий Михайлович в трубе. Раз возвращаются он
и отец к вечеру из Коломны. Дело было зимой, и ехали по Москве-реке.
Как раз на повороте реки, у «луки», Василий Михайлович останавливает
лошадь и говорит, что ему нужно выйти. Вышел. Немного погодя отец
тронул лошадь и завернул за луку. Отец думал пошутить: «Свояк посмотрит,
что лошади нет, подумает, что я уехал, побежит, а я сейчас тут же и стою».
Случилось не так. Ждет отец, нет свояка; ждет еще, нет. Воротился назад,
нет. «А, это он вздумал ответить шуткой, взошел на берег и пошел пешком
в Черкизово; встретит ужо со смехом: что это, батюшка, так запоздали?
рассчитывая, что я его буду ждать и искать». Отец стегнул лошадь и приехал
домой. Свояка нет. Вечер и ночь, свояка нет. На другой день гонцы по
обеим дорогам, речной и береговой. Один из них видит Василия Михайловича,
направляющегося на дорогу по сугробам из Семибратской рощи8. Что ты,
брат, как ты туда попал? Василий Михайлович рассказал следующее. Когда
он обернулся назад и увидал, что лошади нет, он ускорил шаг. Долго ли он
прошел, не помнит, но его нагнал знакомый мужик. Разговорились. Мужик
позвал его чуть ли не к себе в избу. Пошел Василий Михайлович с ним,
и мужик пропал. «Оглядываюсь, вижу, что сижу на высокой березе в лесу.
Пришлось слезать и выходить на дорогу».
Смерть деда вызвала отца в Коломну. Место Матвея Федоровича
было ему предоставлено, но с условием купить дом у сестер-вдов,
живших на попечении деда, Марьи и Татьяны. Последние деньжонки, какие
были, отчасти полученные за черкизовский дом, отчасти сохранившиеся от
материнского приданого, отчасти скопленные матерью, пришлось отдать,
44
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и пришлось занять еще. На время предоставлено было наследницам деда
проживать в том же доме в светелке; дело было летнее. Не на добро пошли
деньги. У молодых вдов начался кутеж; откуда взялись приятели и
приятельницы, пьянство, песни, гам, топотня! «А я сижу, — рассказывала мать
моей старшей сестре, — слушаю да и плачу. Вот куда идут кровные
деньги, вот как поминают родителя! А ведь несчастные к нам же опять придут
промотавшись; куда же иначе денутся?» Предсказание матушки сбылось.
Спустив наследство, прибегли к нам, и, к счастию, нашлась возможность
устроить по крайней мере одну сестру, Марью. Ее старшему сынишке было
уже лет четырнадцать, и он определен был причетником к Никитской же
церкви; младшего отдали в монастырь. Здесь из послушников он дорос до
иеродиакона.
Не знаю, предстанет ли мне случай вернуться к этим чадам Марьи
Матвеевны. Расскажу их судьбу. Ивана Евсигнеевича (старшего) перевели
скоро в другой, соседний, приход вследствие указа, запретившего служение
близких родственников в одном причте. Много ли мало ли он там
прослужил, но он был отрешен от места; должно быть, за пьянство, хотя я его
не знал пьяницей. Как сквозь сон помню, рассказывали, что на следствии
он отзывался «падучею болезнью». Отсюда подозреваю, не повалился ли он
когда-нибудь пьяный с амвона при самом чтении Апостола9. Помнится, как
будто так и передавали. Подобный казус, конечно, должен был возбудить
дело, хотя, может быть, и не повести к отрешению от места, при более
милосердом взгляде начальства. Как бы то ни было, много попесталась с ним
несчастная мать. Беды какие-то большие угрожали Ивану Евсигнеевичу,
и тетка отправилась в Москву, где ежедневно путешествовала с Девичьего
поля в город10. Из рассказов ее узнал я, что есть в Москве «Боровицкие
ворота»11, и старался их себе представить. От самого Ивана Евсигнеевича,
возвратившегося целым и невредимым, узнал, что в Москве есть «яма»
и есть «острог», где он сидел. Каким образом он мог попасть в «яму»,
назначенную для должников? Но в остроге он видел Николая Павловича,
и государь давал ему вопросы.
Не лучше судьба постигла и младшего сына, Алексея, в монашестве
Арсения: он был расстрижен, понятно, тоже за добрые дела. Оба брата
промышляли чтением и пением в церквах, помогая причетникам12, а главное —
чтением Псалтырей по покойникам — занятие, в котором упражнялся дед
Федор Андреевич и которое оставил он в наследство Вагатке (так называл
он Ивана Евсигнеевича, когда тот был ребенком). Жена Ивана
Евсигнеевича с двумя детьми бросила его и жила отдельно, прокармливаясь работой,
а он принанимал угол у нашего дьячка. Алексей Евсигнеевич пропадал по
разным местам, изредка появляясь.
VI. Второе поколение
45
Иван Евсигнеевич был философ и художник. Редкое ремесло не было ему
знакомо: он шил башмаки, делал клетки, собирал и разбирал часы; починка
замков не обходилась без него. Первоначальным учителем у него был дед
Федор Андреевич. Иван Евсигнеевич рассуждал, что птицы говорят и звери
говорят и что надо понимать их язык; что воробьи говорят отчасти даже по-
нашему, один: «жив, жив, жив», другой отвечает: «чуть жив, чуть жив, чуть
жив». Посмотрите на галок, ворон, как они переговариваются; молчат долго
и вдруг все заговорят; сговариваются, куда лететь и что делать. Гуси, утки
при отлете дожидаются товарищей на определенной станции и летят, когда
прибудут ожидаемые. Скворцы осматривают квартиры сообща, приводят
сначала знакомых посмотреть, хорош ли скворечник. Убивать животных
по-настоящему грех; не знаем, кого убьем: может быть, душу человеческую
загубим. От Ивана Евсигнеевичая узнал, что есть страна, с которою никогда
не бывает и не будет войны; такое у нее положение, — Китай. Он же
передавал, что русский царь каждый день тратит по миллиону на войско и что
государь (Николай Павлович) родился в 1796 году и потому ему ровесник.
Воспроизводил рассказы, слышанные от деда Федора Андреевича о
солдатском житье-бытье и особенно о солдате Щипакине, который потешал всю
роту в страшное время Павла и который не плоше дяди Василия Федоровича,
разбивавшего стекла голосом, на пари сдувал четверик круп со стола и гасил
двенадцать свеч, стоящих рядом, только не голосом13. А более всего утешал
меня Иван Евсигнеевич своими рассказами о покойниках. Я жался к нему
содрогаясь, но просил рассказывать. Лет двенадцати был он, и пришлось
ему читать по покойнику в церкви, притом ночью, чередуясь с пономарем;
тело стояло в приделе, отделяющемся от коридора, за которым был другой
придел «фарамугою» (стеной из стеклянных рам). «Читаю и слышу, будто
кто-то по стеклам фарамуги прутиком ведет. Стало жутко; пойти к пономарю,
спавшему на паперти, — надо пройти чрез эту самую фарамугу. Я подошел
к алтарю, двигаясь задом от покойника и задом возвращаясь. Взял пук свеч
и весь его зажег, чтобы было веселее. Звук продолжается; начинаю читать
громче, чтобы заглушить его, а он меня заглушает. Уставился в книгу, но
поднял случайно глаза и вижу — вдруг царские двери растворились. Упал и
больше не помню; пономарь потом, когда пришел на смену, поднял меня».
Рассказывал он мне, что здесь, в Никитской церкви, совершилось чудо,
и с негодованием прибавлял: «Кабы не такой ваш дедушка был, то церковь
бы прославилась. Икона Силуамской Божией Матери14, знаете, стоит
налево в холодной (я знал, что она есть, и киваю ему головой). Снилось слепой
деревенской бабе, что она выздоровеет, когда пойдет к Никите Мученику
и отслужит молебен Силуамской Божией Матери. Она знала, что есть
Никита Мученик, но что есть там Силуамская Божия Матерь, не слыхала.
46
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Является к вашему дедушке. И тот путем не знал, что это Силуамская, но
по объяснению старухи отслужил молебен. Старуха выздоровела и прозрела;
каждый год потом являлась на богомолье». Я передавал о рассказе Евсиг-
неевича отцу и спрашивал подтверждения. «Да, что-то было такое», —
отвечал он небрежно. Отец был отчасти рационалист, хотя самым
строжайшим образом исполнял мельчайшие постановления церкви. Удивительное
сочетание двух токов: одного, унаследованного от семьи, а другого — от
лютеранского богословия (Мозгейма)13, по которому учился, и от книг,
которые читал.
Несколькими заключительными чертами дополню духовный образ моего
родителя. Когда случалось ему вести продолжительный разговор (для этого
нужно было, чтоб он был несколько навеселе), он бывал остроумен, меток
в суждениях, давал читанному, слышанному, лицам и поступкам дельную
оценку. Прозвища, которые он давал, так и прирастали к человеку: назвал
одного раз «сомовьим рылом», иначе потом не звали его и другие. Другую
окрестил «аршин проглотила», и говоря об этой гордой особе, прибавляли
и другие ту же характеристику. Помимо наружности, клеймил он столь
же метко душевные качества. Мысли свои способен был излагать толково
и литературно. Таковы его письма к родным. Но во всю жизнь не решался
написать проповеди, кроме той, которую поневоле должен был сочинить,
когда был еще в семинарии студентом; очередные проповеди ему писали
сыновья16. Я знаю еще другой такой пример богатого внутреннего содержания,
но которое не шло далее изустной речи, и притом не от лености. Покойный
Ф. А. Голубинский, профессор философии в Духовной академии —
глубина и широта учености необъятные, импровизация блестящая; но заставить
его написать что-нибудь было выше сил человеческих. Ректор Алексий17
(скончавшийся потом архиепископом Тверским) поступил с ним, как с
английскими присяжными, запер на ключ. Написал взаперти профессор
предисловие к письмам «О конечных причинах», но тем и кончил18; труд,
начало которого было уже напечатано, продолжен был другим19. Что же это
такое? Я не думаю равнять своего родителя со знаменитым профессором,
но явление однородное. У Голубинского мы, слушатели и сослуживцы,
объясняли этот недостаток подавляющею громадой знаний, с которою, как
нам казалось, не совладевал ученый. Суждение, может быть имеющее долю
основательности, но натянутое: излагал же Голубинский своим слушателям
целую систему. Это недостаток не ума, а воли: где-то, что-то надломлено,
какой-то проводник оборван, и даже не между мыслию и словом, а между
словом и письмом; какое-то своего рода суеверие пред начертанным звуком.
Я склоняюсь видеть причину этого явления в семинарском воспитании.
«Сочинение» — это есть последняя, главная, можно сказать, даже единственная
VII. Поп Захар и поп Родивон
47
задача семинарского воспитания. Мерка для определения
удовлетворительности сочинения в силу того преувеличенно возрастает у обязанных
«сочинять», и они отступают, по застенчивости, как мой отец, и по смирению,
как Ф. А. Голубинский.
VII
ПОП ЗАХАР И ПОП РОДИВОН
Наступил 1811 год, преддверие грозного 1812 года. У Петра Матвеевича
с Маврой Федоровной трое детей, два сына и одна дочь; было больше, но
те померли1. Старшему сыну, Александру, уже восемь лет; пора в
училище. На месте разрушенной Коломенской семинарии, чтобы «не угасал
свет учения»2, устроено училище неопределенной формации, ни то ни се,
с двумя классами, «Высшим грамматическим» и «Низшим
грамматическим», не соответствовавшим никакой ступени обычного семинарского курса
с Инфимой, Фарой, Грамматикой, Синтаксией, Поэзией и так далее. Два
попа учительствуют, третий, протоиерей, главноначальствует. «Поп Захар
и поп Родивон»: поп Захар в Низшем грамматическом классе, поп Родивон
в Высшем, оба не прошедшие полного курса семинарии, равно как и их
начальник протоиерей. Ведут Александра Петровича, по фамилии пока еще
Никитского, к попу Захару. «Что, Петр Матвеевич, пришел оболванивать
парня?» — «Да, пора». — «Как же его записать, Никитским, что ли, как
ты?» Дело происходило за рюмочкой; поп Захар счел нужным принять
гостя. — «Не нравится мне моя фамилия, — отвечал Петр Матвеевич, —
нужно какую-нибудь другую». — «Какую же? Давай посмотрим в
Лебедевой». Обратились к Латинской грамматике Лебедева, очень хорошей по
своему времени, к слову сказать, — более толковой, нежели Амвросия3, по
которой я учился. Но Амвросий был митрополитом ко времени
преобразования училищ4, чуть ли не получил докторскую степень за свою грамматику,
и учебник Лебедева отставили.
Стали перелистовать: Celer — скорый, Jucundus — приятный, не то;
Honor, Honestus... — «А, постой: что он у тебя, веселый мальчик?» — «Да
ничего». — «Хочешь Hilaris — веселый? Гиляров, как тебе кажется?»5
Петр Матвеевич одобрил, и сын его, шедший из дома Никитским и
просто поповичем, возвратился Александром Гиляровым, учеником Низшего
грамматического класса.
Горе было, а не ученье. Учили, разумеется, одному латинскому и ничему
более. Греческий и в семинариях, и в Академии (Славяно-греко-латинской)
48
H. /7. Гиляров-Платонов. Из пережитого
считался тогда роскошью; он и после, несмотря на все преобразования,
не прижился в духовной школе. А наук каких-нибудь и в помине не было.
И ученье не то шло, не то нет; в классы редко ходил поп Захар: то на
крестинах, то на молебне, то просто выпивши. В первый же день задан
был брату урок, безо всяких разговоров, первая страница Лебедева.
Пришел малый домой, засел учить; не дается ему: твердил, твердил, никак
не запомнит. Твердил он вслух, сидя на лежанке; матушка против него за
прялкой на лавке. Мальчик плачет, и она готова плакать. «Да ты запомни,
Саша, — говорит она, — Федьку Каратаева». В уроке, между прочим,
было foedus — союз6 (как пример двоегласного ое), и уже матушка
запомнила это слово, а мальчику не дается. Федька Каратаев, сын соседнего
купца, товарищ брату в играх, должен был, по основательному рассуждению
матушки, напомнить о проклятом не дающемся слове.
Училище вскоре удостоено было архиерейского посещения. Приехал
Августин7. Классы разделялись только сенями. Двери настежь там и здесь.
Входит тучная, низкорослая фигура Августина. После обычных церемоний
садится на ученическую лавку, заставляет переводить. Ни в зуб толконуть
никто. Тем временем мальчик, около которого сел архиерей, стал играть
архиерейскими орденами8.
— Как тебя зовут? — спрашивает мальчика архиерей.
— Григорий Богослов (Богословский).
— А ты это что же, богослов, любы, что ли, тебе? — спрашивает
преосвященный, показывая на ордена9.
— Да, — отвечает ученик, отняв руку и начав ковырять ею в носу,
не переставая сидеть в то же время.
— А, так ты хочешь, чтоб у тебя такие были! Учись, и будут, только
в носу не ковыряй. А ну-ка скажи: praelatus как «начало»10 (то есть, как
первое лицо глагола в настоящем времени).
Ученик молчит.
— Praelatus как начало? — провозглашает архиерей громко, своим
обычным звонким тенором11 на весь класс.
Молчание.
— Ну, ты, учитель, praelatus как начало?
Поп Захар потряс головой и отвечал вполголоса:
— Nescio (не знаю).
— Что же это ты своею козлиною бородой трясешь? Я не слышу.
Поп Захар повторил свой постыдный ответ.
— Ну, ты, толстопузый, praelatus как начало? — обратился архиерей
к попу Родивону. Тот отвечает то же, что поп Захар, уже не тряся
бородой.
VII. Поп Захар и поп Родивон
49
— Ну, ты, отец, praelatus как начало?
Протоиерей Михаил Федорович дал ответ, которого ждал Августин.
«Учи их, дураков», — примолвил архиерей, выходя из класса и указывая
на двух попов, учителей Высшего и Низшего грамматического классов.
Протоиерей, оказавшийся знающим слово praelatus, был отец уже
начинавшего восходить на высоту Филарета Дроздова; а из попов один,
именно Родивон, был Иродион Степанович Сергиевский, зять Михаила
Федоровича, женатый на его дочери, сестре Филарета, Ольге
Михайловне.
Вскоре наступил Двенадцатый Год, и училище было распущено.
Не буду отвлекать читателя рассказом о «Неприятельском Годе», как
называли его у нас в Коломне, и продолжу о судьбе училища. Двенадцатый
Год прошел, и тринадцатый прошел; ни то ни се продолжалось;
совершался перелом «старого» образования на «новое». Новый устав вводился
в Московский округ с 1814 года12, и до того времени брат не то учился,
не то болтался. С 1814 года началось регулярное учение, и к 1818 г.
Александр Гиляров кончил курс, пройдя «Низшее»13 и «Высшее»
отделения училища, с латинским и греческим языком, географией, катехизисом
и Священною историей. Учение процветало? Правда, попа Захара уже
не было, но поп Родивон, не умевший объяснить слова praelatus, оставался
учителем Высшего отделения. О степени процветания может дать понятие
следующий достоверный рассказ. В числе существеннейших занятий были
так называемые «задачи», по-нынешнему extemporalia, состоявшие в
переводе с русского на латинский. Иродион Степанович имел Тита Ливия™,
переводил его на русский язык, диктовал перевод ученикам, назначал
латинские слова, которые должны быть употреблены, и ученики обязаны
были восстановлять15 текст писателя. Из ребят кто-то достал Тита
Ливия и поделился с товарищами. Дело пошло ходко, и притом, в известном
смысле, честным порядком. Безошибочный перевод дозволялось
представить только первому ученику, а прочие обязаны были делать ошибки или,
выражаясь технически, «класть ероры» (errores), по степени того как на
самом деле кто учится и сколько силен в латыни. Было благовидно и шло
благополучно; но попутала речь матери Кориолана, начинающаяся, как
известно, словами sine me, priusquam te amplexar, то есть «позволь мне,
прежде чем я тебя обниму»16. На грех учеников и учителя, sine,
повелительное наклонение глагола sino, есть вместе и предлог без; sine me может
быть переведено без меня. Не догадался Иродион Степанович и
предположил предлог. Однако видит чепуху. Что он нагородил, неизвестно, но
он понимал сам, что соврал, и потому был уверен, что ученики должны
наврать непременно в том месте, где он с полным сознанием перевел не-
50
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
правильно, но лишь бы связать как-нибудь смысл с проклятым без меня.
А в этом-то месте ни один из учеников и не догадался «положить ерора».
С отчаянием приходит Иродион Степанович и восклицает: «Вы все умнее
меня! Я отказываюсь вас ценить; составьте конклав17 и выберите, кто из
вас первый, кто второй; назначьте и подайте мне список». «Конклав» —
это значило вот что: он же, Иродион Степанович, преподавал географию,
то есть задавал из нее уроки и выслушивал их; без сомнения, и он сам
впервые из нее узнал, что папа выбирается «конклавом». Слово ему
понравилось.
Конклав собрался, список составлен, подан, сделана пересадка18, и так
продолжалось до конца курса: списки составлялись конклавом, и всегда
самым добросовестным образом; не было ни жалоб, ни споров.
Остановлюсь на минуту. Против духовных училищ много писали и
пишут, и в большей части основательно. Но сколько мне известно, ни один
из писавших не потрудился подметить положительные качества, которые,
однако, были в духовной школе, и чем далее пойдем мы в старину, тем
их было более. Ни один из безусловных хулителей не отдал себе отчета
даже в том, откуда в нем самый этот протест, это негодование. Ах, если
бы знали они, есть сферы, где не возникает и протеста, где даже не
зачинается самосознание! Придется мне, без сомнения, много говорить
о духовной школе, и не я буду щадить ее: едва ли найдется много людей,
кто бы столько вытерпел от нее, сколько я. Но я подниму затоптанные ее
достоинства; я не скрою, чем ей обязан и чего бы не получил, кроме нее,
нигде.
Возьмем этот случай, случай достоверный; деятелем был мой родной
брат; его конклав и выбрал первым учеником, и продолжал выбирать.
«Дико, нелепо, дурак учитель, какое же после того ученье?» Все так; но
ребята учились и продолжали учиться под конклавом. Не во многом успели,
не их была вина; но они не злоупотребляли доверием учителя, они поступали
добросовестно. И вот что скажу: в духовных училищах, до моего по крайней
мере времени, этот дух справедливой, беспристрастной оценки товарищей
царствовал безусловно. И затем: лучшим, даровитейшим и старательнейшим
ученикам оказывалось ото всех безусловное же уважение, и притом невзирая
на происхождение. Пред аристократией ума и образования преклонялись
без протеста; лентяй, сорванец, не говоря уже о малодаровитом, считал за
счастие, если можно сказать так, погреться около солнца дарований и
прилежания.
Это раз. Не упустите из внимания и другую черту. Иродион Степанович
отдает составление списка на произвол учеников. Вы думаете, это —
сумасбродство? На этот раз сумасбродство, но оно вытекло из более глубокой
VII. Поп Захар и поп Родивон
51
причины, из уважения к личности: за учениками признана их личность,
признано их право. Припомним Малинина и учеников, просивших на него.
Как поступлено было бы, не говорю в кадетском корпусе, но в гимназии
и, вероятно, даже в теперешней семинарии? Это — бунт. Но архиерей
не счел это бунтом, сам учитель не видел бунта, не думали бунтовать
ученики. Во всей истории понятие бунта отсутствовало, и с вытаращенными
глазами посмотрели бы ученики, и архиерей, и учитель на того, кто
заговорил бы по поводу этого о субординации и ее нарушении. Как ни далек,
по-видимому, пример, но я укажу на английскую оппозицию, «оппозицию
ее величества», как она себя величает. Как ни горячи прения, сколь ни
ожесточенна борьба, но в общих принципах преданности
государственному уставу, верноподданничества, служения величию отечества, сходятся
правая и левая единогласно. На этой почве они и спорят. Ни одному из
учеников, жаловавшихся на Малинина, ни на секунду не приходила мысль,
чтоб архиерей мог одобрить поведение учителя за то одно, что он учитель;
архиерей и равно учитель не допускали мысли, чтобы со стороны учеников
было озорство. Всех одушевляла одинаковая идея, что в отношениях учителя
к ученикам в семинарии вообще должна быть справедливость.
Справедливость — своего рода конституция; на ней стоят одинаково обе стороны,
и одна другую в этом подкрепляет. Придет время, мы встретим еще много
случаев, странных с точки зрения формальной дисциплины. Но они
странны только тогда, когда форме придается безусловное значение. Словом
«отеческий» злоупотребляют; но представьте себе отношения, по существу
отеческие или даже полубратские, словом, семейные, и вы поймете, как
могло случиться, что ректор помирился на персиках, после того как ученик
отпустил на его счет остроту. Острота была сказана не с тем, чтобы
посмеяться над ректором; сам ректор был в этом уверен и, конечно, первый же
бранил себя, зачем он неосторожно раскрылся и отнесся братски к ученику,
тем более уже назначенному во священника.
Пребывание брата в училище ознаменовалось еще другим высоким
посещением, кроме Августина. Приезжал архимандрит Филарет,
Петербургской академии ректор, назначенный обревизовать новооткрытый
Московский округ19. В глазах коломенцев стоял он на высоте тем более
недосягаемой, чем менее иерархическая степень его соответствовала его
действительной силе. Всесильный архимандрит, со звездой на груди (тогда
это была новость)20, прославленное чудо ума и учености. Выражаясь
фельетонным языком, в свою очередь заимствованным из меню французских
обедов, посещение Филаретом Коломенского училища представляло особенную
пикантность в том, что здесь смотрителем был его отец, учителем — зять.
Конечно, заранее можно было предсказать, что найдено будет все в отлич-
52
H. /7. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ном виде21. Но Филарет вел себя при посещении с тонким достоинством:
относясь к зятю как к обыкновенному учителю, он обратился к своему
родителю со словом «батюшка» и пригласил его сесть. Не долог был осмотр,
не мудрены вопросы; но на один из них, очень простой, по-видимому,
ученики затруднились ответить, и по вызову «кто скажет» ответил брат.
Вопрос был о том, что такое «купина»22. Филарет дал брату еще несколько
вопросов, спросил фамилию и занес ее в свою записную книжку. Брат был
наверху торжества; ученики его поздравляли, и сам Иродион Степанович
благодарил, что «выручил».
Столетний юбилей воскресил память Филарета; появились
характеристики, воспоминания, поднята его жизнь, отношения к родным и сами
родные его23. Что касается родных и родителей, нельзя не сказать против
некоторой преувеличенности в описаниях. Не для того, чтобы положить
тень, а для того, чтобы восстановить истину с мясом и костями, по совести
должен упомянуть, что родители приснопамятного владыки были люди
со слабостями. Они не гнушались приносами кизлярской водки24 и сами
не прочь были выкушать. Михаила Федоровича относили, случалось, на
руках домой из лавок около Пятницких ворот. Так говорила Коломна.
Авдотья Никитична, вдовая протопопица, когда жила в трех шагах от нас
у сына своего Никиты Михайловича25, была тоже как все уездные
протопопицы старого времени. Но к чести ее надо сказать, что сиянье сына как
бы озарило и ее. С переездом в Москву, под бок к высокопреосвященному
сыну, чтимому всею Россией, она приподняла свой образ жизни, чтобы
не ронять владыки (она была умная женщина). В Москве Авдотьи
Никитичны и невестки ее Анны Ксенофонтовны26 не могли узнать27 те, которые
зазнали их и бывали у них в Коломне.
За посещением Филарета, скоро ли, долго ли, последовала награда
Михаилу Федоровичу необычайная: крест «за заслуги или за дарования
сына» или что-то вроде этого. А Иродион Степанович вознесся,
особенно по смерти тестя. Он был произведен на место его в протоиереи28,
в смотрители училища, в благочинные и удостоился ордена. В училище
я едва-едва его не застал; но помню его, когда он раз, благочинным,
приезжал в нашу церковь для осмотра и зашел к нам в дом. Увидев меня,
спросил, учусь ли я. Я сидел на азбуке и помню, как теперь, что стоял на
титлах и именно на словах «Милость, Милосерд»29. Заставив меня
прочитать, Иродион Степанович погладил меня по голове, сказал тенором,
переходящим в баритон: «Хорошо, братец», и я заметил его орден —
красноватый крест на ярко-красной ленте с желтыми каемками30. Эту
диковину я в первый раз тогда видел и долгие годы потом не видал. Это
было в 1828 году.
VIII. Двенадцатый Год
53
VIII
ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД
После всего писаного о Двенадцатом Годе многое ли могу добавить
своими рассказами? Но я не хочу умолчать о простодушии моих земляков.
Черкизово также бежало от нашествия; но куда? В лес, и что
замечательно — всего за полверсты. Туда перешло все село с лошадьми, скотом,
пожитками и расположилось табором. Скот выпускали на пастьбу, как
обыкновенно, а ранним утром, перед светом, осторожно выходили из леса
дозорные и с опушки смотрели на оставленные слободы: не шевелится ли
кто-нибудь, нет ли неприятеля. Меня занимает психология этого
происшествия; в общем оно повторялось повсюду, но, может быть, нигде с такою
потерей здравого рассудка, как в Черкизове. Повторена была известная
история страуса, прячущего голову, чтобы его не видели1. Ту же историю
отец мой рассказывал, как подлинное происшествие, о чьем-то теленке
в Черкизове, проходившем зажмурясь чрез сени. Повторяя своего теленка,
черкизовцы всем селом и на довольно долгое время (несколько недель)
совершали то же, что бывает при пожарах и вообще неожиданной опасности.
Но растерянность отдельных единиц на несколько минут объяснима;
продолжительный же период отсутствия сообразительности у целого
населения — задача психологическая.
Собрались убираться из Коломны. Зарево осветило северо-запад, и
дошла ошеломляющая весть: «Москва горит, и там неприятель!» К Никите
Мученику внезапно нахлынули гости на нескольких подводах. В Москве
был у батюшки свояк Алексей Михайлович, дьячок от Иакова Апостола
в Казенной2, женатый на старшей дочери Федора Андреевича3. Москва
вся готовилась к бегству, и бежал всяк, кто мог. Иерей от Иакова Апостола
в числе других подумывал, куда направить путь. Алексей Михайлович
предложил своему «батюшке», не убраться ли им вместе в Коломну: «Я думаю
туда, если не в самый город, то в село; там два свояка у меня». Одобрил
иерей намерение. Снарядились. Случай привел яковлевского батюшку4
где-то видеть, во время самых сборов, еще священника, из другой стороны
города, от Пятницы на Божедомке, близь Пречистенки5. «Тоже
собираюсь, — говорил Лука Милохоров (Божедомский), — только не знаю,
куда: не возьмете ли с собой?» Таким образом целый караван нагрянул
на маленький двор у Никиты Мученика. И не совсем кстати. Наши тоже
убирались. Шли хлопоты о спасении церковных драгоценностей: снимали
оклады и ризы с больших икон, малые целиком укладывали в сундук:
облачения, сосуды убирали, и все это поместили в подвал под церковию. Пре-
54
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
дание не дошло до меня: зарыты ли были сундуки, или поставлены в подвал
на открыше6, с повторением черкизовского теленка.
Когда объявлено было московским гостям, что и здесь им не предстоит
оседлости, они отвечали: «Куда вы, туда и мы: мы от вас не отстанем, благо,
нашли приют; вы все-таки здешние, а мы на чужой стороне, не знаем, как
и что». Батюшка между тем заранее решил семейным советом
переправиться в Княжи, погост за несколько десятков верст7, стоящий в лесу, среди
болота. Кажется, это уже в Рязанской губернии, за Окой. Там дьячком
был родственник. Выбор был сравнительно удачный, насколько позволяли
обстоятельства: неприятель в эту глушь не пойдет, тем более — и
поживиться там нечем. Прибрав церковь, батюшка вручил ключи богобоязненному
мещанину-прихожанину с наставлением беречь церковное добро и хранить
тайну (дьячки тоже разбежались). В доме ничего не убирали, только
привесили замок к сеням.
Отправились в Княжи; прожили там сентябрь. Время проходило
нескучно. Гости московские приехали и с запасами, и с деньгами; были и карты;
преподаны были уроки в нескольких играх, которых коломенские не знали
(да и карт у них вообще не водилось); прогулки по лесу доставляли тоже
своего рода отраду. Возврат последовал, когда от гонца, нарочно посылан-
ного в Коломну, получено известие, что «все спокойно».
Было не только все спокойно, но оказалось и все сохранно. Не дохвачен-
ный на дорогу кувшин с молоком, случайно оставшийся на крыльце, стоял
в том же положении; только вместо молока в нем была уже сметана.
Пребывание московских гостей составило своего рода эпоху в
домашнем быте Никитских. Столичные отцы держались некоторых обычаев,
дотоле неведомых нашим. Одно из существенных отличий, поразивших
тогда брата моего (уже восьмилетнего), был ежедневный чай. Распивание
его было для наших чем-то вроде торжественного богослужения. Яков-
левский иерей подзывал ребят, давал им по куску сахару, с наставлением,
как его употреблять. Научил, что после второй чашки (больше детям-де
не полагается) нужно накрыть чашку донышком кверху; это-де означает
«довольно». Затем должно «благодарить», то есть подойти и поцеловать
руку. Наставления просветителей соблюдались коломенскими малютками
свято и послужили кодексом правил на дальнейшее. Много и в одежде
они увидали нового, невиданного; с почтительным удовольствием
смотрели на карманные часы, о которых прежде не имели понятия, любовались
на складное зеркало.
Я бы мог остановиться; но перенесу читателя за сто верст; познакомлю
его с тем, что происходило в другом близком мне семействе, тоже церков-
ническом, но в Москве. Рассказ мой будет основан на показаниях тестя
VIII. Двенадцатый Год
55
моего Алексея Ивановича Богданова, который служил тогда дьяконом
в Москве при церкви Симеона Столпника за Яузой8. Целый рой
воспоминаний поднимается, но я ограничусь тем, что тесно связано с описываемым
периодом.
Алексей Иванович Богданов — коренной москвич; в Москве
родился, в Москве учился; кончил курс в Славяно-греко-латинской академии.
Это был уже совсем другой мир, далекий от первобытных нравов старой
Коломенской семинарии. Учители не ходили в нагольных тулупах, как дед-
протодиакон. Шелк и сукно появились здесь и на духовенстве. Из
Академии хотя тоже отсылали в университет некоторых; зато и в нее для
«усовершенствования» присылали кончивших семинарский курс из разных епархий.
Это была действительно академия, с блестящими диспутами, с громкими
проповедниками. Студентам не закрыт был доступ и в высшее общество,
в качестве учителей конечно. У некоторых были фраки; были из них
танцоры, были театралы, были болтавшие по-французски или по-немецки,
хотя большинство и не намного вообще обгоняло коломенских тюфяков.
Алексей Иванович был из числа владевших французским языком, и
вообще с лоском; его и на «благословение» с невестой взяли с бульвара, где он
весело прогуливался, забыв об урочном часе. Взял он за себя воспитанницу
епифанской помещицы. Были две барышни, две вечные девицы, с ними мать
старушка. Период кукол прошел. Женихи не приискались или не нравились;
материнские потребности, однако, говорили. По пути из «степной» деревни
в Москву семейство старушки Козловой останавливалось по обычаю на
передышку в «подмосковной». В подмосковной у дьякона родится дочь
к этому времени. Дьякон барыне в ноги: «Не откажите крестить» (мог ли
он упустить такой случай?). Барыня отпустила барышню; барышня
согласилась, но сказала: «Только уж, отец дьякон, эта девочка — моя. Ты
перестань и знать ее; забудь ее. Надя (названная так по имени крестной) — моя
дочь». Дьякону оставалось благодарить за такое счастье и Бога молить за
добрую барышню.
Таким-то путем из дьяконской избы попал ребенок в барские хоромы,
где и воспитывался как бы родное дитя действительно; к нему приложено
было любви по меньшей мере, сколько к любимой кукле. Но вышла
катастрофа. У другой барышни-сестрицы тоже своя преемница, своя любимая
кукла. Соперничество сестер, твоя или моя лучше, слезы, и в конце всего —
решение сбыть Надю. Обратились в Москве, где был свой дом у Козловой,
к приходскому протоиерею, чтобы нашел жениха из духовных, приличного.
Алексей Иванович найден, представлен, понравился и невесте, и маменьке.
Состоялся брак и поступление на место во дьяконы. Для Алексея Ивановича
был клад. До того времени он болты болтал; занимался по окончании курса
56
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
корректурой в типографии Селивановского (единственной тогда частной)9,
давал кое-где уроки. К духовному званию его не влекло: идеал его был
светская жизнь, общество, гулянье, театр. Девушка из неприкосновенного
духовного быта не могла ему понравиться. А здесь, как угодно, не просто
поповна; да и манило обеспечение впереди от названной матери.
Обстоятельства, сейчас рассказанные, необходимы к пояснению
последующего. Наступил наконец август; прогремела Бородинская битва; обозы
раненых потянулись по Москве; уехал с Иверскою Августин,
провожаемый чуть не проклятиями за оставление столицы10. Воззвания Ростопчина
разжигают народ11; разносятся слухи, что идут на помощь англичане; тем
не менее население валит вон.
У Надежды Федоровны Козловой, названной тещи Алексея
Ивановича, был родной брат сенатором12. С приближением сентября Надежда
Алексеевна (жена Алексея Ивановича) отправляется к нему узнать, в
каком положении дела. Сенатор успокоивает ее, но на другой же день (это
было в самых последних числах августа13) присылает человека с советом
или приказанием, чтобы Наденька сбиралась немедленно ехать в деревню;
оставаться в городе невозможно. Наскоро собралась, простилась с мужем
Надежда Алексеевна (детей у них после четырехлетнего супружества еще
не было). Карета с нею и с сенатором в сопровождении нескольких
подвод выехала в Серпуховскую заставу14 по направлению в Тулу. Вся дорога
вплоть до Каширы представляла как бы гулянье, точнее — крестный ход:
пешеходы валят толпой, подводы в несколько рядов одна другую теснят,
сталкиваются. Не один раз нагайке сенаторского лакея, или, может быть,
курьера, приходилось работать. Но часто и сенаторский сан оказывался
бессильным; особенное затруднение представлялось под самой Каширой,
когда приходилось переезжать через Оку: не сотни, а тысячи подвод по
нескольку дней стояли на берегу, дожидаясь возможности переправиться;
берег был запружен, и добраться до него карете чрез ряды телег стоило
немалого труда, увещаний, денег, побоев, обращения к сельским властям.
Оставим Надежду Алексеевну доезжать с сенатором до Епифанского
уезда и возвратимся к Алексею Ивановичу. Он остался и не мог не остаться.
1 сентября Симеон Столпник15, храмовый праздник, обязательная служба.
Положим, и прихожанам было не до того, приход опустел. Сам по себе
и бросил бы Алексей Иванович Москву, последовав за женой, но не
допустит богобоязненный священник Николай Федорович. Николай Федорович
умрет на пороге храма, а исполнит священнослужительский долг, хотя бы
тысячи неприятельских штыков грозили ему. Это был тот неустрашимой
веры иерей, который из всех двух сот в Москве один выискался совершить
нечто, для слабых духом невозможное. Кто-то из священников изрыгнул
VIII. Двенадцатый Год
57
Св. Дары тотчас после принятия почти в момент причастия. К архиерею
с докладом. Архиерей кладет резолюцию: на совершившего епитимия и
затем, если его блазнит обратно принять изверженное и если не найдет
другого, кто бы согласился, — сжечь Дары. Заместитель выискался: Николай
Федорович, осенив себя крестом, потребил предложенное, не блазнясь
и не сомняся. Таково было в духовенстве предание о Николае
Федоровиче16.
Итак, праздник неизбежно было справить. Всенощная, обедня с
подобающим священным торжеством, праздничный звон, водосвятие, хотя
и в пустой церкви. К вечеру 1 сентября Алексей Иванович был свободен.
По обычаю пошли со крестом по приходу; но из прихода выехали все. Один
принял посещение — староста Верещагин17.
При имени «Верещагин» читатель вспоминает историю о растерзанном
Верещагине в 1812 году18. К нему-то я и веду речь. Староста Симеона
Столпника был отец растерзанного Верещагина, и сам растерзанный
Верещагин — приятель Алексея Ивановича Богданова. Эту темную историю
я расскажу в том виде, как принял от тестя.
В числе тогдашнего образованного общества были сочувствовавшие
Наполеону, и молодежь преимущественно. Сличая с настоящим временем,
приравниваю тогдашних поклонников Наполеона к теперешним либералам-
космополитам. То были тоже либералы и тоже космополиты. Наполеон —
не только великий человек, но чадо революции, наследник великих идей
свободы и восстановления человеческих прав. Грубая, невежественная,
рабская Россия получит свет и свободу от всемирного гения. В числе
воодушевленных такими чувствами был молодой Верещагин, связанный, между
прочим, дружбой с сыном почт-директора (Ключарева)19: а это был рьяный
поклонник наполеоновской миссии20. Ключарев-отец, а чрез него и сын,
получали свободно иностранные издания21. Какая-то статья ли, прокламация
ли (тесть называл прокламацией) была переведена Ключаревым, передана
Верещагину22; Верещагин ее распространял. Был ли то листок печатный
или письменный, я не дознал от тестя. Но в одно утро Верещагин вошел
к Алексею Ивановичу с листком и сказал: «На-ка, прочитай»; сам тут же
ушел. Едва Верещагин за порог, как явился квартальный.
— Что такое? Как вы пожаловали?
— Да что, вот служба, не приведи Бог! Листки тут разносят и
разбрасывают, прокламации от Бонапарта; велено отбирать. Вожусь с этим целое
утро. Дайте у вас передохнуть; да, кстати, нет ли закусить?
Квартальный был тоже приятель. Поставлен графинчик. «Тары да бары,
а я сижу ни жив, ни мертв, — рассказывал Алексей Иванович. — Листок-
то тут же, на подзеркальнике. Только оглянись туда гость, пропал я!»
58
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Однако гость ушел, не обратив внимания на подзеркальник.
Верещагина взяли. Ростопчин знал, как происходило дело, рассказывал Алексей
Иванович, и он добивался, чтобы Верещагин выдал Ключарева. Тот был
непреклонен, несмотря на такую явную улику, что сам не знал же
иностранных языков23. Ростопчин вызвал отца; отец на коленях умолял сына
пощадить его и пощадить себя, сказать правду. Молодой Верещагин не сдался.
В последний раз, пред самым выездом из Москвы, призвал его Ростопчин
и наконец объявил, что упорство будет стоить безумцу жизни. Верещагин
остался нем. Тогда-то Ростопчин выбросил его народу со словами: «Вот
изменник!»
Не один и не два раза передавал мне Алексей Иванович свои
приключения Двенадцатого Года, и всегда в том же стереотипном виде эпизод
о Верещагине. При этом никогда не выражал он ни тени негодования на
Ростопчина, ни участия к сыну-Верещагину, которого считал сбившимся
малым, погибшим от собственного безрассудства.
Настало 2-е сентября. После обеда показались нерусские мундиры на
улицах. «Англичане на помощь пришли!» — объявил Алексею Ивановичу
кто-то, церковный ли сторож, или сосед. Вышел Алексей Иванович на
улицу, спустился под горку и видит синие мундиры; расставляются пикеты.
Настолько он был сведущ, что знал национальные цвета24. Он понял. В тот
ли самый вечер, на другой ли день, солдаты на улице с восклицанием «un
juif» (жид) подошли к нему и потребовали сапоги. Он отдал
беспрекословно. По бороде, по кудрившимся волосам и по подряснику его приняли за
еврея. С другими сапогами, в которых рискнул мнимый еврей выйти снова
на улицу, повторилось то же; то же с третьими, старыми, и он остался
в кухаркиных опорках. На ночь явился постой: два итальянских офицера.
По соседству, в доме Баташева, Шепелева тож (теперь Чернорабочая
больница), стоял какой-то маршал25.
Постояльцы-офицеры спали со своим хозяином на двуспальной
супружеской кровати, положив его между себя. Он не спал всю ночь, но при
каждом его движении постояльцы поднимались и хватались за сабли.
Владея французским языком, Алексей Иванович разговорился потом
с гостями. Они признавались ему, что поход им не по сердцу и дерутся
они не по своей воле. Пока оставались в доме Алексея Ивановича, они
защищали его добро, гоняли солдат, являвшихся поживиться. Но с
отлучкой их начался грабеж, кончившийся тем, что вытащено все, что могло
быть унесено. Тем временем вспыхнул пожар, разлилось огненное море;
кухарка ушла и пропала; стало нечего есть: нужно было думать о спасении.
К тому же Верещагину-отцу отправился Алексей Иванович: староста был
единственная знакомая душа в окружности, оставшийся частию по своим
IX. Домашняя школа
59
церковным обязанностям, а главное по милости сына. Выходить за свой
околоток поискать других знакомых или родных было страшно: убьют
(отнять уже нечего было), не то сгоришь; в самом милостивом случае
обратят в возовую лошадь, заставят нести тяжести. Верещагин предложил
Алексею Ивановичу отправиться вместе с ним на его завод. Оставалось
только благодарить, и они вышли пешком в Рогожскую или Проломную
заставу26; Алексей Иванович — в старом худом подряснике и в кухаркиных
опорках.
IX
ДОМАШНЯЯ ШКОЛА
Я был младшим в семье, «поскребышем»1, как называл меня отец
с улыбкой прихожанам, «Давид Иессеев»2, как шутил со мною Иван Ев-
сигнеевич: старший брат обогнал меня на двадцать один год и ко времени
рождения моего уже оканчивал курс; ближайшая по возрасту сестра была
старше меня тремя годами.
Первое воспоминание мое имеет некоторое отношение к книгам и к
школе. Летний день, в светелке, рядом с топлюшкой, окна открыты; за столом
сидит несколько ребят; пред ними книги. Ближе к окну висит люлька,
и в ней я сижу. Очень живо представляю себе эту люльку и набойку с
заплатами, на нее натянутую, веревочки, привязанные к тому же, должно быть,
крюку, на котором висит люлька. Я сижу, держу в руках веревочку,
раскачиваюсь и распеваю «ла» «ла» «ла», изображая звон и воображая в себе
звонаря. Когда это было? Неужели я еще спал к тому времени в люльке?
Только мне не было еще четырех лет во всяком случае.
Ребята с книгами, это — школа, домашняя школа. Мать была
«мастерица», бравшая детей на выучку грамоте и передавшая это ремесло
сестрам, которые одна за другой наследовали звание «мастериц». Приходское
и уездное училища были в городе, но горожане отдавали туда детей
неохотно. Кроме нашего дома, были школы и у других из духовенства. Славилась
особенно школа Николая Матвеевича, дьячка от «Николы в городе»3. Я
видал эту школу, когда у Николая Матвеевича квартировал мой брат, учитель,
с которым мы скоро познакомимся. То была настоящая школа, с партами
в несколько рядов; ученики считались десятками, и Николай Матвеевич
выучкой составил себе состояние; он слыл богатым дьячком. Учительский
гонорар послужил и для моих сестер главным фондом, из которого
составились их приданые.
60
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Курс состоял из чтения и письма, не далее. Учились по славянской,
синодской азбуке4; за нею следовал Псалтырь, у некоторых еще Часослов5
(пред Псалтырем, непосредственно после азбуки); затем письмо. За
выучку положенная цена: пять рублей за азбуку, десять за Псалтырь, десять
за письмо; за Часослов прибавлялось пять рублей, — всё на тогдашние
ассигнации6. Способ учения был первобытный. Давалась указка в руки;
ученик или ученица крестился, «мастерица» начинала: «аз, буки, веди,
глаголь, добро». Это повторялось несколько раз. Дни, недели, месяцы
проходили, пока доползет дитя только до ижицы7, то есть кончит алфавит.
Затем «склады» и «титла»8, потом знаки препинания: «оксиа, исо, вария,
кавыка, звательцо, титло»9 и пр. Объяснения никакого. Смысл читаемого
едва ли понятен был самим мастерам и мастерицам, по крайней мере в
упомянутом перечислении знаков препинания. Спросить, что такое «исо» или
«вария» и зачем это учат, — никто бы не ответил. Даже изучение складов
совершалось механизмом самым неосмысленным. Читали, и сама мастерица
или мастер начинали так: «буки-аз-ба — ба», «веди-арцы-аз-ра — вра»10.
Словом, вся процедура перечисления букв до окончательных вра или ба
(последнее притом еще повторялось) производилась задаром. В учащемся, при
произношении этой тарабарщины, не проходило соображения, что это, мол,
отдельные буквы и если-де их приставить одну к другой, то выйдет вот что.
Последствие было бы то же, может быть учащемуся было бы даже легче,
когда бы заставляли его просто читать: «ба» или «вра». Смысл складов
доходил бы до сознания другим путем, а не тем, которым доводили. Живо
это помню по себе. Я читал, помню, так (и все так читали): «буки, Бог,
Божество»; это значило, что титла расположены были в азбучном порядке
и начинались «Б. Бог, Божество». Б. было заглавием строчек, в которых
слова с титлами начинались этою буквой: и это заглавное название буквы
все-таки заучивалось. Но так повелевалось преданием.
В той же азбуке за славянскими буквами следовали гражданские, и за
славянскими складами и молитвами несколько страниц гражданской
печати с нравоучениями, начинающимися: «Буди благочестив, уповай на
Бога и люби Его всем сердцем». У нас то и другое пропускалось, равно
и катехизис (церковно-славянскими буквами), следовавший за азбукой
и начинавшийся словами: «Вопрос: отчего ты называешься христианин?»
Выучившиеся читать и сидевшие на Часослове и Псалтыре лазили
иногда в азбуку, смотрели и нравоучения, и катехизис. То и другое породило
шутки, переходившие по преданию. Так, начало катехизиса передавали
следующим образом: Вопрос: отчего ты бос? Ответ: лаптей нет. Символ
веры11 и молитвы в азбуке выучивались, но тоже без понятия, как и
склады, титла и знаки препинания. «Чаю воскресения мертвых»...12 Что такое
IX. Домашняя школа
61
«чаю», я не понимал и не находил нужным спросить; только недоумевал
о подобозвучии «чаю» с чаем. Разумение читанного не входило в
программу учащегося. Грамота представлялась механизмом, который нужно
одолеть, — и все тут13.
Издали, летом, когда окна открыты, можно было «слышать» школу
(которая, впрочем, этим именем никогда не называлась). Дети твердили
нараспев особенною, традиционной^ интонацией. Сидит матушка или подле
нее сестра. Возле мастерицы на столе или на лавке — плетка, неизменная
принадлежность. «Ну, что, дети, стали?» И начиналось галдение, кто во
что горазд, вроде звона на Ивановской колокольне14. Один медленно
читает: «живете... зело... иже... и». Другой: «веди-арцы-аз-ра — вра»; третий
поет Псалтырь. Плеть употреблялась только как понуканье, никогда как
сеченье. «Ну, ты, опять за свое!» — обращается мастерица к кому-нибудь,
занимавшемуся пойманною мухой или пристающему к соседу15 со щипком
либо щелчком. Удар плетью, и порядок восстановляется: ученики (учениц
у нас почти не было) встряхивают обстриженными в кружок головами,
и пение начинается. «Я вытвердил», — объявляет кто-нибудь и читает
вытверженные три, четыре строки Псалтыря. Мастерица «начинает»
далее, новый урок строки на три, не обращая внимания на смысл; уроки шли
не по точкам, а по строчкам; не останавливались только в полуслове. Уроки
«стверживались», то есть последний урок прочитывался вместе с прежним.
Повторением пройденного неизменно начинался каждый класс: это
называлось «читать зады». Приходит ученик, и если он стоит на Псалтыре, то,
помолившись и усевшись, берет книгу и читает с начала той кафизмы,
которую учил. «Васятка уже на пятой кафизме, а ты третьей не кончил; а вместе
начали!» — говорит с упреком мастерица какому-нибудь Мишутке.
После двадцатилетнего запоя звуковым методом вопрос об обучении
грамоте поставлен снова на очередь16. Действительно, если сравнивать две
системы, старую с «буки-арцы-аз-ра — бра» и новейшую,
усовершенствованную, трудно сказать, которая из них заслуживает пальмы первенства по
неудовлетворительности, хотя и в противуположных смыслах. Механизм
обучения чтению был затруднен в старой дьячковской системе до последней
степени. Как бы старание приложено было, чтобы возможно долее ребенок
не овладевал первым шагом грамотности. Ныне, наоборот, механизм
упрощен; но затем производится сбивание с толку дальнейшим мнимым
облегчением, состоящим в скучном пережевывании того, что давно и без науки
известно дитяти; в этом анализе того, что само по себе дается безо всякого
напряжения; в этом предположении, что учитель имеет дело с полуидиотом.
Старая школа, напротив, оставляла все на самодеятельность учащегося:
прямо можно сказать, что его не учили даже; если он доходил до чего, то
62
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
сам; учебник скорее был поводом, а не орудием к ученью. Понятно, учась
без малейшего облегчения и вспомоществования, немногие, очень немногие
достигали цели, которую предполагает ученье; большинство останавливалось
на механической грамотности. Но то же с новейшею школой. Зато из старой
выходили начетчики, любители чтения, и притом для которых славянская и
русская книги были одинаково доступны по смыслу и из русских нетрудны
даже при самом отвлеченном содержании. Мне приходилось наблюдать за
вышедшими из теперешних школ грамотности: любви к чтению прививается
во всяком случае не больше, чем после старой.
Само собою разумеется, я не проповедую возвращения к буки-аз — ба,
но думаю, что излишние помочи и разжевыванье скорее вредны, чем
полезны; что всегда нужно оставлять уму место для труда, для углубления, и
притом по собственному побуждению. В этом, между прочим, смысле я стою за
начинанье церковною азбукой, а не гражданскою. После церковной азбуки
гражданская дается сама собой, ей не нужно учить, тогда как переход от
гражданской к церковной требует особого ученья. И первоначальное чтение
опять должно бы быть церковно-славянское, и именно потому, что язык
затруднительнее. Облегчите механизм чтения, но заставьте преодолевать,
не без внешнего пособия, а все-таки преодолевать невнятное
содержание читаемого. При начатии чтения с церковно-славянского в уме дитяти
происходит приблизительно процесс, переживаемый умом при обучении
классическим языкам. В таинственной лаборатории ума недоведомо
производится сличение понятий и форм одного языка с понятиями и формами
другого, работа формального умственного развития, — развития, заметьте,
самостоятельного.
По выучке чтению приступали к письму; оно начиналось выводом букв
по написанному мастерицей. Мастерица также «начинала», писала строку
и более. Пропись на столе. После механического обвода букв, начертанных
чужою рукой, ученик должен был выводить сам, и когда пройдет всю
азбуку, списывает с прописей, как там назначено, сперва по крупному, потом по
мелкому, красующиеся там изречения.
Занятие учениками не мешало мастерице заниматься своим делом,
шитьем, вязаньем чулка, плетением кружев. Приходила гостья, завязывались
разговоры, ученики навастривали уши. «Ну, вы опять стали? Чего вы!»
И снова встряхивают головами мальчишки, и снова начинается пение или
причитание, не знаю, как назвать точнее.
Тот же процесс и мною пройден, только без письма. Письмо осталось
пробелом, по обстоятельствам, от меня не зависевшим. По преданию, как
подобало, 1 июля, в день Космы и Дамиана, посадили меня за азбуку.
(Почему дни Космы и Дамиана, июльский и ноябрьский, признаны в на-
IX. Домашняя школа
63
роде законными к начатию ученья, недоумеваю до сих пор17. Мальчиком,
не знаю с чьих слов, я рассуждал, что правильнее бы начинать ученье
1-го декабря, в день пророка Наума, потому что он наставляет на ум)™.
Предварительно была куплена азбучка в красненькой обложке (отец
выбрал какая покрасивее); куплена костяная указка с петушком, немножко
даже подмалеванная в ручке. Отец велел отпереть церковь и повел меня.
Поставил меня на солее пред местной иконой19 и сказал, чтоб я молился;
затем прочитал несколько молитв. Полагаю, что он служил молебен, хотя
и без дьячка (которого трудить не хотел, конечно, для частного дела),
потому что покрыл меня епитрахилью и читал что-то, очевидно Евангелие.
Я наклонил голову по приказанию и рассматривал в это время отцовский
подрясник. Пришли обратно в дом, и меня посадили за азбуку. Далее
пошло обычным порядком.
Нет, не совсем обычным. Ученики приходили утром, часов в восемь,
отпускаемы были обедать часов в двенадцать, возвращались и распускаемы
были окончательно к часу вечерен20. Меня же учили и не в учебное время,
может быть, потому что в учебное время менее мною занимались. Раннее,
раннее утро. Сижу на лежанке, и мать подает мне кашу для завтрака в
глиняной муравленой чашке. «Ну, теперь азбучку возьми». Помню ее, с
покрытою непременно головой, в зеленом с коричневыми полосками сарафане,
весьма, весьма полинялом. Или вечер. Почти все на печи. Я с азбукой.
«Да ну же; а вот я тебе приготовила», — и показывает винную ягоду.
В письме к брату, случайно сохранившемся, отец упоминает о подобном
обстоятельстве. «Разбирает, — пишет он, — слова премудреные Буки, Бог,
Божество и охотно учится, когда ему обещают какую-нибудь гостинку».
Гостинки были редкость, и они были не купленные, — остатки свадеб.
Свадеб две, три в год все бывало в приходе; неизменно приглашались батюшка
с матушкой. Из лакомств, которые подавались, два, три мятные жемка,
винные ягоды, чернослив, иногда финик приносились матушкой и запирались
в шкаф впредь до случая полакомить из детей кого-нибудь.
Кроме ласк действовали и страхом. К окнам подходил иногда Калина,
нищий старик, за подаянием. Ему подавали, а на меня почему-то страх
нападал при виде его сумы и палки: так и представлялось, что вот возьмет он
меня, посадит в суму и унесет невесть куда. «Погоди, вот Калина придет,
отдадим тебя!» Это была сильная угроза.
Но пятый год прошел, прошел и шестой, четвертый месяц истекал
и седьмого. Писать меня не начинали учить. К тому времени матушка
захворала. Канун нашего храмового праздника, 14-е сентября. Торжественная
всенощная, насколько в состоянии придать себе торжества уездная церковь.
Приглашался дьякон (причт не имел своего дьякона); являлись какие-то
64
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
сборные певчие, то есть просто мещане-любители. Матушка отстояла
всенощную. Легли спать. Я спал с ней ночью; я попросился. Она встала
и босиком проводила меня в сени. На другой день она почувствовала себя
дурно. Поражающую противоположность представляли хлопоты около
больной при праздничном виде погоста, раздраженных богомольцах,
торжественном звоне. Но ей было худо. Накидывали горшок21, прикладывали
к животу пареное семя льняное. Явились откуда-то знахарки и советницы22.
Матушка слегла окончательно.
День ото дня ей делалось хуже. Доктор. В первый раз я увидел
аптечные пузырьки, впрочем не с хитрым лекарством. Врач, несмотря на свою
докторскую степень, полученную, как говорили, по протекции дяди своего,
профессора Мудрова23, немного, должно быть, разумел. Кроме мятных
и гофмановых капель24 и магнезии, помнится, не прописывалось ничего.
Магнезия нас с сестрой (младшею) поразила, и мы находили вкусным ею
лакомиться. А о мятных и гофманских каплях, как о лакомстве, просили
старших сестер, чтоб они накапали на кусочек сахара и дали нам.
Болезнь усиливалась; по нескольку часов матушка кричала во весь голос.
Мы притаивались, забирались все в топлюшку, и мрачный отец молча щепал
сухое полено25, приготовляя спички; они будут потом обмакнуты в серу.
Раз мы выбежали с сестрой на двор26, взяли корытце, из которого кормят
кур, поставили его на голову, понесли и запели «Со святыми упокой»27
или «Святый Боже»28. «Ах вы, бесстыдники, расстрелы, что вы делаете!
Смерть на мать накликаете!» — крикнула на нас тетка. А мы решительно
не понимали, что делали и почему. Корыто было брошено.
Плохо, несдобровать. Начинают говорить, что приметы дурные, воробей
влетел в церковь. Дано знать родным в Черкизово. Приехали к больной
старшая сестра (вдова Василия Михайловича) и племянницы30. Матушка
потеряла язык, поманила проститься; крестила, взяла свою руку и,
пересчитав пальцы по числу детей, с особенным выражением пожала означавший
старшую сестру. Двадцати одного года оставляла она ее31, давно невесту.
При бедноте, при отце-ребенке в практической жизни, удастся ли ей
пристроиться? Не могла не тосковать ввиду темного будущего любящая душа
матери при отходе в другую жизнь.
Затихло что-то, никого нет, пусто. Я иду в светелку; там есть, я знаю,
лепешки, оставшиеся от праздника. Подхожу к столу, выдвигаю ящик,
протягиваю руку... Вдруг слышу прикосновение к плечу и тихий голос отца:
«Иди, мать умирает». Окруженная детьми и родными, мать напряженно
и редко вздыхает. Еще реже... еще... Последний вздох. Секунда, и дом
огласился криком. Тетка и замужняя дочь ее сорвали повойники, рвали
волосы, колотились головой о притолку. Мои сестры плачут, и я тоже.
IX. Домашняя школа
65
Тяжелая картина, тяжелое воспоминание! Отец стоял молча; глаза его
увлажнились, и он вышел.
Чтение Псалтыря по матери-покойнице не миновало Ивана Евсигнее-
вича. Помню гроб из дубовой колоды, подсвечники около него, похороны
с поразившим меня видом сестер, одетых в черное, с головой, обвязанной
белыми платочками, отца, стоявшего в церкви наряду с прочими, не в
качестве священнослужителя; служили другие. Отнесли матушку на кладбище,
и читателям памятен мой вопрос кучеру: «Куда это маменьку несут?»
Пока тело лежало в комнате, ночью мы приносили скамейку с сестрой
и открывали у покойницы глаза, эти прекрасные большие голубые глаза.
Иван Евсигнеевич, при всей ласковой почтительности, с какою всегда
с нами обходился, отогнал нас, пристыдил и положил покойнице по медной
монете на каждый глаз32.
Уныло, похоронно потянулись дни. Жизнь не могла наладиться.
Приглашена тетка Марья Матвеевна заменить мать в стряпне; так она и осталась.
Приехал средний брат, только что кончивший курс в семинарии33, но
пробыл недолго. Во мне он оставил по себе тогда воспоминание только своим
необыкновенным картузом, с чрезвычайно длинным козырьком, не круглым,
а четырехугольным; после, чрез несколько лет, козырек обрезали и дали мне
картуз донашивать. Вскоре наступила холера34. Тарелки с хлорною
известью, разложенные по углам, распространяют острый запах. Из Москвы от
старшего брата получались протыканные письма33 и с вестями одна другой
мрачнее. В довершение бед сваливается отец.
Когда лежал больной отец на той самой постели, в боковой комнате, на
которой скончалась мать; когда мы садились вечерами около него и
прислушивались, не попросит ли он ослабевшим голосом чего-нибудь
(обыкновенно клюковного морса или сухарной воды): только тут я оценил, что
такое смерть, ощутил, что значит потеря близкого, а особенно главы дома,
единственной опоры существования семьи. «Что, если тятенька умрет
тоже?» При этом мысленном вопросе вступал такой ужас, обнимала такая
непроглядная темь безнадежного будущего, что и теперь не могу
вспомнить об этом чувстве без трепета. Куда мы денемся? Чем будем жить?
Что с нами будет? Туманилась детская голова, и я боялся заглядывать
даже сестрам в глаза. Страх беспомощности, чувство безнадежности так
глубоко проникли меня тогда, что не знаю, представляет ли кто живее меня
подобное положение, когда рассказывают о других. Вот что содействовало,
между прочим, укоренению моих основных социальных воззрений.
Изучение историческое и философское только подкрепило вывод, встававший
в виде призрака предо мной, еще шестилетним ребенком. Обеспечение быта
единиц должно быть положено в основу общественного устройства, при
3 Зак. № 3560
66
Η. П. Г иляров-Платонов. Ив пережитого
свободе и обязательности труда. Беспомощных сирот не должно быть, ни
в виде малолетних, ни в виде взрослых. Самый труд, то есть способность
к труду, может и должен быть капитализован. Капитал происхождением
своим прежде всего обязан именно стремлению человечества застраховать
себя от случайностей. Но к страхованию себя способен и труд. Капитал
в своем понятии не предполагает непременно ограничения определенным
видом, и в этом смысле попытка к великому мировому шагу совершается
в настоящее время Бисмарком36; попытка нерешительная, в некоторых
отношениях жалкая37, тем не менее великая.
Я уклонился однако. Батюшка выздоровел. Прошла зима, пришла
весна. Жизнь воротилась на старое. Старшая сестра в верховном хозяйстве
дома заменила мать, а равно в мастеричестве. Меня посадили снова не за
азбуку уже и Псалтырь, а за письмо. Но письму стали учить по-новому,
по-ученому, заставляли писать «палки» по настоянию брата. Ученье шло
с перерывами; от палок до букв я едва доплелся к той поре, когда летом
жалоба сестер вызвала смутившее меня слово: «А вот я его отведу в
семинарию».
X
ПЕРВЫЙ УЧИЛИЩНЫЙ ИСКУС1
После обеда отец велел мне одеваться. Это значило, что я должен был
надеть сапоги, сюртучок и взять картуз. Сапогов я обыкновенно не носил
и не любил носить. Даже после, в училище, с удовольствием по выходе из
класса снимал их и брал под мышку. В летнее время особенным
наслаждением для меня было шлепать голыми ногами по горячей пыли или брать
настоящую ножную ванну, не пыльную, а водяную. Против нашего дома
река по мелководью была перепружена вдоль плотиной . По сю сторону от
плотины мелко, и вода в летние дни почти горячая; как приятно, засучив
брючонки, ходить в этой воде и шлепать по воде длинным прутом!
Мы заворотили за угол, прошли улицу, повернули направо, вступили
Пятницкими воротами в Кремль3, дошли до собора и повернули против
него в отворенные большие ворота4, над которыми — икона, обвешенная
гирляндой завядших цветов5, и какая-то надпись, извивающаяся лентой.
Налево тянулось длинное двухэтажное здание6, направо — такое же,
только меньшей величины, квадратное. Последнее, во время епархии, служило
помещением для консистории7. Во дворе у этого дома по стене хоры, то есть
галерея, и в ней лестница8. Она была очень обыкновенная, двойная, но меня
X. Первый училищный искус
67
поразило и долгое время поражало: как это, налево ли пойдешь, направо ли
пойдешь, все придешь к одному? Поднялись в верхний этаж и вступили
в длинную залу, показавшуюся мне огромною. Бросился в глаза потолок, на
котором изображена какая-то птица с венком вокруг9. Подобного я еще от
рода не видывал; великолепие я мог измерять только своею церковью, а она
только побелена, придел только покрашен. Длинные, черные скамьи стояли
по обеим сторонам, двоякого вида: скамьи низенькие и узкие, и скамьи
высокие и широкие. Класс был пуст, и лишь на одной из высоких скамей лежал
брюхом малый годами четырьмя, пятью меня старше, в зеленом нанковом
сюртуке10. «Где Иван Васильевич?» — спросил его отец. Едва повернув
голову, школьник указал пальцем дверь, в которую мы было вошли. Мы
повернули обратно, прошли в другую дверь, в другой стороне дома. Вступили
снова в класс, меньшей величины и со скамьями уже некрашеными. Класс,
в который мы вступили, был «приходским училищем», занимавшим четверть
этажа. Первая зала, в которую прежде попали, была «Низшее отделение
уездного училища», занимавшее половину этажа. Из приходского училища
между парт направились мы к двери, противоположной с тою, в которую
вошли. Здесь две комнаты, и одна из них принадлежала Ивану Васильевичу
Смирнову, учителю приходского училища, к которому меня вели, а
другая — Ивану Макаровичу Дроздову, учителю Низшего отделения. Итак,
учительские квартиры, то есть по одной комнате у каждого, помещались
между двумя классами: ход и выход у них только чрез класс. Но мне все
казалось великолепным и несколько даже страшным.
Ласково встретил меня Иван Васильевич, двоюродный брат, сын
Василия Михайловича. «А, что, попал!» — сказал он, поцеловавшись со мной.
Ребенком Иван Васильевич сам был у моих родителей вместо сына. Учась
в училище, он жил у нас. Иван Васильевич посадил меня за свой стол,
обитый зеленым сукном, со шкафчиками взади, дал в руки книгу и сказал:
«Вот, выучи». Это была «Российская грамматика»11, и задана была мне вся
первая полная страница. Иван Васильевич растолковал, как нужно учить:
«Сперва прочитай вот до точки; потом снова прочитай; потом отложи книгу
и попытай прочитать, в нее не глядя». Драгоценное наставление! Многого ли
оно стоило? Но не все были так счастливы, чтобы получить его. Как учить
наизусть? Вопрос, по-видимому, не мудреный, но добрая половина ребят
именно этого-то и не знали, и не выучивали урока, несмотря на старание,
или же осиливали его долбежкой, утрачивая смысл. Большинство учили,
не прочитывая до точки и даже до запятой, а приступали к учению так:
«Грамматика есть, грамматика есть, грамматика есть» и т. д. раз сорок,
может быть сто. Потом: «Грамматика есть наука, есть наука, есть наука,
грамматика есть наука...». И весь курс, всю училищную жизнь продолжал-
68
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ся потом тот же способ! Можно прозакладывать что угодно: большинство
отставших и затем совсем отвалившихся не двинулись просто потому, что
не умели учить. Лет чрез пять, во время моей школьной славы,
останавливал я иногда ребят, своих одноклассников; брала жалость при виде, как они
долбят, наклонившись над книгой и зажав уши. Растолковывал им, повторял
драгоценное наставление Ивана Васильевича. Тщетно! Складка уже
образовалась и расправить ее было выше сил чьих бы то ни было. Послушает
тебя, попробует, но потом бросит. «Нет, трудно, так лучше, так я привык.
Грамматика есть, грамматика есть, грамматика есть, грамматика есть...»
Боже, сколько, может быть, дарований пропало, сколько сил загублено,
и от такой пустой причины!
Отец распростился с Иваном Васильевичем и оставил меня со словами,
обращенными к учителю: «Секите его больше». Замечание это мне не
показалось12. «К чему это? — сказал я себе. — Добро бы сам меня часто
сек!» Сек он меня действительно редко, хотя и метко. Разумеется, это
размышление осталось при мне; я углубился в книгу, а Иван Васильевич
ушел в класс, где уже начинали мало-помалу галдеть. Отец меня привел:
1) во время обеда, и потому мы никого не застали, кроме зеленого сюртука;
2) не в урочное время года, не осенью, когда начинается ученье, а пред
вакацией, и потому я не посажен в класс, а оставлен в учительской комнате;
«запишут» меня осенью.
Со страхом я принялся учить, но, к великой радости и несказанному
удивлению, одолел очень скоро. Иван Васильевич рассчитывал занять меня
на все время до своего возвращения, а я освободился живо. В ожидании
моего ласкового брата, я начал осматриваться, вслушиваться. Из следующей
учительской комнаты (Ивана Макаровича) ведет тоже дверь, но в другой
класс, «Низшее отделение», туда, куда мы вошли было с отцом сначала и где
мы видели зеленый сюртук. Дверь заперта, в нее нет хода. Прислушиваюсь,
и холод обступил меня. Я услышал крики о пощаде. «Секут». О сеченье
я слыхал, сделалось страшно. Но скоро звонок пробил. Иван Васильевич
вошел, спросил, сладил ли я с уроком. Я ему отвечал. Он прослушал меня
и сказал: «Молодец! ты будешь отлично учиться». С восторгом, не слыша
земли под собой, я побежал домой, забыв даже о смутившей меня розге,
звуки которой до меня несколько минут назад доносились.
Это почти было гулянье, а не ученье. Я приходил, легко выучивал уроки
и уходил счастливый. Скоро я был совсем отпущен; подходили экзамены;
Ивану Васильевичу было не до того. «Вот, — думал я, — настала воля!»
Но я ошибся. После экзаменов отец упросил Ивана Васильевича, чтоб я
ходил к нему ежедневно, даже во время вакаций. Брат согласился, и я ходил
к нему уже на другую квартиру. Вместе со мной приходил еще мальчик,
X. Первый, училищный искус
69
из купеческих детей13, которого отдали учить моему брату, между прочим
и французскому языку. Мое ученье шло легко. Брат редко даже бывал,
иногда поручал мне нарвать травы для кроликов, которые у него были.
Это исполнялось с удовольствием. Кремль был не мощён, и в самой его
середине, пред собором, был лужочек. Я выбегал туда щипать траву, бегал
и подальше, приносил целую полу и кормил кроликов.
В чем состояло мое ученье, не умею и сказать. К сентябрю меня
записали настоящим образом в училище, поместив во второй класс. Это означало,
что я умею читать и писать. Но это несправедливо: писать я положительно
не умел и, когда приходилось, царапал каракули не то письменные, не то
печатные.
Второй класс помещался с первым в одной зале: второй на правой
стороне, первый — на левой. Я вступил в товарищеский мир, в стадо. Оно
различалось, во-первых, по шерсти: были затрапезники, были нанковики,
были в брюках и без брюк. Поправлюсь: в брюках был только я один,
потому что лишь я один оказался городским. Затрапезники принадлежали
к казеннокоштным. Вообще беднота, так что я даже, при всей
недостаточности отца, был из богатых. Зимой на всех нагольные тулупы, которые
в классе не снимались; на мне была заячья шубенка, и притом крытая; я был
аристократом. Суждения, самые телодвижения поражали меня грубостью
и цинизмом. Крик, вечные драки кого-нибудь с кем-нибудь, это было не по
мне. Я почувствовал себя одиноким; да притом все были старше меня.
Лишь один школьник возбуждал мое сострадательное сочувствие,
которого я не осмеливался, однако, показывать. Я за него страдал молча; это
был Иван Лосев, первоклассник, следовательно, сидевший еще на чтении
и письме. Как сейчас вижу его. Он был беднее всех: у него не было даже
тулупа, даже сапог. Он одет был в простую крестьянскую свиту с
рукавами, помню, отороченными кожей; мужицкая шляпа и лапти довершали
убранство. Над беднотой его не смеялись, но смеялись над его
возрастом; вероятно, ему было лет девятнадцать. Насмехались над тем, как он
женится, как будет службу править; «приводи к нам своих детей». А он
был необыкновенно кроток, ласков, услужлив; улыбался в ответ на грубые
шутки, вызывался на услуги — достать что-нибудь из другого угла,
поправить завернувшийся подол тулупа, разлиневать бумагу. Я страдал за него,
но не мог подать голоса, потому что рисковал получить клочку, на которую
не в состоянии дать сдачу по молодости и малосилию.
По тем же причинам молодости и слабосилия редко выходил я и на двор
училища и лишь с завистью смотрел на игры и беготню, в которых не мог
принять участия, между прочим, и потому, что в грубом ухарстве, которыми
игры сопровождались, не находил себя в состоянии участвовать. Тон этого
70
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
стада, в которое я вступил, был совсем не тот, к которому я привык в теплом
гнездышке среди сестер.
Не знаю, доплелся ли кто-нибудь из тогдашних моих одноклассников
до окончания семинарского курса, переполз ли даже кто через училище.
Сомневаюсь. В приходское училище попадали только дети дьячков или
полные сироты14. Прочие учились по «билетам». Такова была разумная
льгота, предоставляемая родителям. Сохранена ли она доселе, не знаю,
но это был дельный порядок, облегчавший учителей, а вместе дававший
ребятам подготовиться основательнее, нежели возможно в школе, среди
сотни сорванцов. Родители все прошли тот же курс, учились многие в свое
время лучше теперешних учителей: педагогия рачительному отцу не могла
быть трудною. Такое домашнее подготовление дозволено было для всех
классов училища вплоть до семинарии, и понятно, чем моложе класс, тем
более бывало билетных. Какой отец не в состоянии дома обучить ребенка
чтению и письму, посвятив в русскую этимологию13, преподать начатки
Закона Божия и арифметику простых чисел? А в этом и состоял курс
приходского училища, и еще в нотной азбуке. Дальше уже пойдет латинская
и греческая премудрость, в которой не всякий родитель мог чувствовать
себя достаточно сильным.
Год в приходском училище прошел, я и не видал как. Я был лучшим
учеником; все давалось мне легко, благодаря хотя и кратковременной, но
предварительной подготовке. Пред каждым роспуском (на Святки и Святую)16
были экзамены, производимые торжественно смотрителем в присутствии
учителей. Я скажу об этих порядках впоследствии, а здесь упомяну о том
лишь, что в воспоминаниях осталось исключительно от этой нижайшей
ступени училища.
С приближением роспусков на Святки и Святую ребят не столько
занимал предстоящий экзамен, сколько перспектива самого роспуска и лепешки,
ожидавшие в деревне вместе со славлением17. И в тот, и в другой роспуск
они соберут по приходу несколько грошей, а в Светлую неделю сверх того
и целый короб яиц. Собирались кучами, толковали, кто как пойдет, с кем.
У иного, может быть, есть земляк из синтаксистов (учеников Высшего
отделения), надежный путеводитель и руководитель. Присылка лошадей
из дома редкими предполагалась, да те и не участвовали в совещаниях.
Передавалось о препятствиях, грозящих на дороге, злых мужиках, иногда
попадающихся, зажорах на дороге в оттепель. А то хорошо, кабы нагнал
знакомый односелец, возвращающийся с базара!
Мне нравится, как вспоминаю об этих малолетних митингах теперь, эта
выковка характера, эта самостоятельность, к которой приучается
мальчуган с девяти, десяти лет. Живет он здесь в общине, состоящей из таких же
X. Первый училищный искус
71
малолетков, как он, а то много тремя, четырьмя годами старше, — общине,
в которой он есть равноправный член с другими. Но вот приходит ему
путь-дорога, и он, надевая за спину котомку со скудным бельем,
отправляется верст за тридцать, сорок, сперва сопровождаемый одноклассниками,
вышедшими в ту же заставу, затем одиночкой, чрез леса, буераки, речки
и овраги, надувшиеся и шумящие пред водопольем. Вот это help yourself*:
оно есть, было, по крайней мере и у нас, и именно в том звании, в котором
я родился. Пройти малютке пешком, с парой сапог и котомкой за плечами,
сорок, тридцать верст, — это целая школа.
Ввиду радостного отпуска особенную прелесть для ребят получало
писание для себя отпускных билетов. Это было некоторым священнодействием,
а кстати, оно же было своего рода экзаменом. Каждый отпускаемый на
родину обязан был написать себе билет, который будет представлен для
подписи смотрителю. Живо представляю формат этого билета: он писался
не вдоль листа, а поперек; чтобы строки не выходили очень длинны,
загибались с обоих концов поля, сходившиеся между собой, если сложить их.
У меня сохранилось воспоминание о двух мучительных чувствах, которые
я тогда испытывал: во-первых, боязнь, что придется и мне писать билет,
а писал я хуже последнего лавочника; во-вторых, меня мучило недоумение
о первых словах билета: «Объявителю сего (такому-то)». Почему
объявителю сего} Надобно: объявителю сему. Помнится, я обращался даже
к учителю, доброму Ивану Васильевичу, и он, помнится, даже объяснял,
что разумеется тут билет; но все-таки не мог я в толк взять и про себя
продолжал быть уверенным, что это что-то не так, смысла нет.
Тщательно, щегольски, насколько умел кто, писались билеты;
показывали друг другу, хвалились, кто лучше. Не жалели гроша, чтобы купить
лучший лист бумаги; свинец очинивали18 (карандаши были роскошь
недоступная) тщательнейшим образом.
Несмотря на мои беспокойства, билета мне ни разу писать не
приходилось, и еще не приходилось ни разу сдавать экзамен и даже быть
спрошенным из одного предмета, который, однако, стоял в программе — из нотного
пения, и я переведен был в следующий класс, в «уездное» училище, с самою
отличною аттестацией. Не был ни разу я и сечен, да сколько помню, не был
ни разу высечен в течение года никто, хотя лозы и готовились аккуратно
к каждому дню19. Ребята объясняли эту благодать тем, что уже год как
поступил к нам на место Иродиона Степановича новый смотритель, Василий
Иванович Груздев. Прежняя патриархальность бывшего чтителя конклавов
отменена, и между прочим, как слухи носились, у учителей отнята власть
помогай сам себе (англ.).
12
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
сечь. Секут, но только по разрешению смотрителя, и сечет не «секутор» из
учеников, а солдат Давыд. С почтением посматривали поэтому на Давыда,
а бурсаки делились с ним ломтями хлеба. Но толкования были лишь отчасти
основательны. Дело в том, что Иван Васильевич сам по себе был мягкий
человек, и притом с тем чувством порядочности, которого так часто
недостает у «вахлаков». По окончании курса он жил некоторое время у князей
Черкасских учителем побочных детей Александра Борисовича (Борис
Михайлович уже умер20). Вот отчего нам было всем легко, а мне, как
родственнику, и тем легче перейти первый школьный искус.
XI
КОНСТИТУЦИЯ ДУХОВНОЙ школы1
Хотя училище, в которое я поступил, состояло из двух, приходского
и уездного, и последнее из двух отделений, Низшего и Высшего, как
приходское из двух классов, первого и второго, и хотя употреблял я эти
названия в предшедшей главе, но они ученикам были почти
неизвестны. Нам были известны: 1) Бурса (первый класс приходского училища,
одногодний), 2) Фара (второй класс, тоже одногодний), 3) Грамматика
(Низшее отделение уездного училища, двухгодичное), 4) Синтаксия
(Высшее отделение, опять двухгодичное). Названия шли со старых
времен, когда еще была семинария. Почему первый класс назывался Бурсой,
тогда как это слово есть название не класса, а общежития; почему второй
класс назывался Фарой и откуда самое это слово, предоставляю
разыскивать другим. Названия Грамматика и Синтаксия соответствовали курсу
старых семинарий; старые семинарии, в свою очередь, были сколком с
западных школ2. В средние века на Западе быть ученым и знать по-латыни
было однозначительно; ученая литература была исключительно латинская,
общая всей Европе, как и римская вера, официальным языком которой
был латинский же. Отсюда школа имела задачею прежде всего обучить
по-латыни, открыть дверь, ведущую в храм премудрости. На основании
этого расположилось и преемство классов3 в таком порядке:
Грамматика, Синтаксия, Поэзия, Риторика*.
Латинский язык (или, по-теперешнему, классическое языкознание)
признаваем был3 орудием знания; самостоятельную образовательную силу
классических языков выразумели уже позднее. Сами учителя старой школы,
подвергая посредством латыни ум учеников гимнастике, не думали о том;
они старались только обучать языку.
XI. Конституция духовной школы
73
Духовная школа поэтому6 совсем несоответственно носила название
духовной; она была общеобразовательная, более даже отвлеченная и менее
специальная, нежели всякая другая. Латынь была в ней средоточием курса,
как во всякой другой школе, и притом по всей Европе7. Но она была
сословная, и это клало на нее свой отпечаток и давало ей особенность8. Отпечаток
врезывался тем глубже, особенность выступала тем виднее, что9
преемственность школы не прерывалась: никакой полковник и никакой штатский чин
не врывались в ее администрацию, и никакому новатору из других систем
воспитания не давалось вторгнуться в ее внутреннюю10 педагогию. Она шла
как шла, с неизменными преданиями, одинаково святыми, прибавлю, для
учителей, для начальников, для учеников, для родителей, ибо все они
прошли тот же, совершенно одинаковый путь, вышли из того же быта, с теми
же привычками и с одинаковыми бытовыми воззрениями.
Внешние распорядки школы, в которой я учился, хранили ту же печать
старины, наравне с внутренним строем учения11.
Каждый класс имел цензора, авдиторови и дневального. Дневальные
назывались некогда13 эдилями, но к моему времени наименование утратилось.
Цензорами и эдилями воспроизводилась в школьной корпорации Римская
республика14. Предание сказывало, что бывали в числе должностных лиц
некогда еще квесторы; в чем их состояла обязанность, до меня не дошло15.
В мое время16 у цензора, обыкновенно первого ученика, был классический
журнал, в котором отмечалось, чем учитель с учениками занимался в классе,
кто из учеников не явился и почему; наконец, часть страницы назначалась
для отметок: «которые в классе резвились». Последняя графа в большинстве
оставалась пустою; нужно было случиться необыкновенному происшествию,
вроде разодрания у кого-нибудь одежды или залитая казенной вещи
чернилами, чтобы попасть в «резвившихся». Журнал подписывался учителем
и ежедневно подавался цензором смотрителю.
У цензора, сверх того, была нотата — разлиневанный лист с
фамилиями учеников и с клеткой для каждого числа, в которой вписывалось, кем как
выучен урок. Какие отметки употреблялись в Фаре, хотя чуть ли не было
нотаты даже в моих руках, я не припомню теперь; но в дальнейших классах
писалось: se, ns, ег, то есть scit, nescit, erravit (знает, не знает; ошибался)17.
На отсутствующих писалось abs или aegr (то есть absens, отсутствующий,
или же aegrotus, больной18, когда известно, что отсутствует по болезни).
Se или, по ученическому выговору, сит — вожделенная отметка. «У него
во весь год только одни ситы и есть», — говаривалось о ком-нибудь с
благоговением.
Отметки в нотату вносились «авдиторами», то есть лучшими учениками,
между которыми19 разделен был класс и которых обязанность была выслу-
74
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
шивать ученические уроки пред приходом учителя. Сами авдиторы тоже
«слушались» у другого кого-нибудь.
«Дневальный», по-старому «эдиль», о, эта должность
замечательная! На ней чередовались поденно все, начиная от первого до последнего.
Обязанность дневального — подмести класс, а для этого иметь в запасе
метлу; иметь наготове мел и тряпку (не губку, о которой понятия не имели),
и наконец, на обязанности же дневального лежало приготовить «лозы»
(розги). В течение шестилетнего курса ни разу не приходилось мне нести
фактические обязанности дневального, хотя по очереди я и числился наряду
с другими. В первые три года подступающая очередь всегда повергала меня
в беспокойство: где я возьму метлу или лозы? Но судьба постоянно меня
избавляла, потому что в каждом классе были бескорыстные любители
дневальства, для которых приготовить метлу и лозы было своего рода страстию.
Он пойдет в лес, выберет самые гибкие, самые плакучие ветви, устроит
метлу и в особенности совьет лозу артистически, щегольски,
художественно. Пусть, между прочим, на свою спину, но охота не теряла от того своей
прелести. Она бывала уделом тупых к учению мальчуганов, но из них были
мастера на все руки. Они были прекрасные рыболовы; благодаря им бурса
лакомилась иногда раками, для ловли которых тот же любитель дневальства
доставал обруч и переплетал его крест-накрест мочалами. С приближением
зимы охота за синицами; у иного есть пара голубей, за которыми он ходит
с нежностью матери. Класс для него такое же дитя. Не углубляясь в науки,
он ото всего сердца заботился тем не менее, чтобы классная комната была
в наружном порядке, чиста и опрятна, насколько хватает идеала опрятности.
Артист дневальства есть сиделка за больным. Не помню, в котором я был
классе, но в бурсе заболел и умер один оспой. Нашлись добрые сердца,
и именно из плохо учившихся, которые сидели около больного, ухаживая
за ним, пропуская для того класс и подвергаясь опасности быть
поставленными за то на колени (да, конечно, и ставили их). Такие люди всегда
находились для каждого класса: их надобно было искать в конце списка,
а в самой зале классной — среди вечно коленопреклоненных. И опять, как
вспомню об этом, сколько способностей гибло от одного несоответствия
их с обязательным курсом! Добрые сердца, смышленые умы, деятельная
воля, подвижность всего существа, и идет звонить на колокольню среди
снисходительного пренебрежения однокашников-товарищей и под более
грубым презрением старших — попа, благочинного, не говоря об архиерее!
А вышел бы и не звонарь.
Женские институты старого времени делились на отделения: первое,
второе и третье20. Каждое слушало свой курс, хотя из тех же предметов
(за исключением третьего, курс которого, кажется, был ограниченнее).
XI. Конституция духовной школы
75
Сколько я слышал, такое разделение отменено теперь. Но по-настоящему,
при каждом училище должно бы быть место для отседа21 менее способных,
пожалуй, и столь же даже более способных, но по другому роду развития.
В неоднократных беседах с покойным А. П. Ахматовым (бывшим обер-
прокурором Святейшего Синода перед графом Д. А. Толстым)22, ввиду
предпринимавшегося преобразования духовных училищ (последнего)23,
я раскрывал ему эту мысль подробно, чуть ли не подал об этом даже
записку24. Устройство параллельных классов при семинариях и училищах, не на
теперешнем основании полного равенства курсов, а именно с применением
к различию способностей, не потребовало бы особенных расходов, а между
тем повысило бы курс духовной школы, оставив для нее только отборные
зерна, с тем вместе не оставив без воспитания, может быть, целую
половину, для которой тяжела головоломщина. В том и заключалась жалкая
особенность старой духовной школы, что умственная выправка, которую
она давала25, была не для дюжинных натур. Отсюда бьющая глаза
противоположность: наряду с выдающимися умами, с оригинальными и глубокими
мыслителями, с учеными, поражающими разносторонностью знаний, она
выпускала олухов, невежд, за которых стыдно пред четырехклассниками
гимназий; выпускала, заметьте, таких олухов26 по окончании курса наряду
с Павским, Голубинским, Горским, Надеждиным27.
Я два раза упомянул о бурсе. Была она у нас и в теснейшем смысле
слова, то есть в виде казеннокоштных учеников, воспитывавшихся на
«полном коште» и на «полукоште». При всей тогдашней моей
неприхотливости я не мог входить без содрогания и оставаться долее нескольких
минут в грязных и душных казармах, служивших помещением для
бурсаков в нижнем этаже бывшей консистории. Особенно отличалась одна,
почти лишенная даже света, который заслонен был стеной монастырского
двора с одной стороны и стеной собора с другой. Грязи на полу не менее
осьмушки вершка ; по крайней мере половицы не были видны; по веснам
и в дождливую погоду стояли лужи, стекавшие со двора (пол был ниже
двора). На убогих кроватях (деревянных) подушки тиковые, с грязью
опять настолько толстою и настолько долговременною, что лоснились.
Не описываю внутренней жизни бурсаков, с которою незнаком. Но
бурсаки казались мне вообще грубее своекоштных, потому ли, что набирались
из такого слоя, полные сироты и дети сельских причетников, до семи или
восьми лет не видавшие нравственных попечений; или потому, что, несмотря
на близость к начальству, надзор был за ними и в бурсе слабее в сущности,
нежели над своекоштными. Своекоштные жили небольшими кучками на
квартирах под присмотром все-таки хозяек и хозяев, до известной степени
ответствовавших пред родителями.
76
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Полнокоштному бурсаку давали, кроме помещения и стола,
затрапезный халат, фризовый сюртук (праздничная одежда), тулуп нагольный,
картуз и сапоги. Нижнего платья и жилета не полагалось. Платье
носилось до последней возможности; продырявленные локти были не
редкость. А сапоги... о! сапоги шили такие, что я дивлюсь, где находили
сапожника. Они были обыкновенные личные, мужицкие, но столь прочные,
что выводили ребят из терпения, и видал я, как иной, насыпав полсапога
песком, нарочно бьет им об стену, авось отвалится подошва, — подлое
варварство с вещью, данною из благодетельного сострадания, но
психологически понятное!
Учреждение «старших» замыкало конституцию школы. Они были из
синтаксистов, и на их обязанности лежал надзор за домашним житьем
и бурсаков, и квартирантов. В каждом из четырех бурсацких нумеров был
свой старший. Кроме того, несколько старших было для квартирных, надзор
за которыми разделен был по районам города. Их обязанностью было от
времени до времени навещать ученические квартиры и смотреть,
добропорядочно ли там поживают.
Такова была иерархия из самих учеников. Поверх их на оба училища
пять учителей; из них двое занимали с тем вместе один смотрительскую,
другой инспекторскую должность.
XII
ВРЕМЕННОЕ ОТУПЕНИЕ
Как смутно, как темно! Напрягаю усилия, и память отказывается
служить. Следующие два года за приходским училищем, то есть пребывание
мое в Низшем отделении уездного, или, как называли у нас, в Грамматике,
почти пропали для меня; пропали глубже, нежели год предшествовавший.
Два года! Сколько было экзаменов, прошла целая вакация, потом самая
последовательность этих двух лет, чем один год отличался от другого, все
потонуло во мраке. Остались некоторые отрывки, иные даже неизвестного
времени. А мне уже было 8—10 лет. Что это значит?
Читатель не осудит меня, что я занимаюсь своею личною судьбой, по его
мнению, может быть, более надлежащего. Пускай тогда он бросит чтение.
Проследить личное развитие — одна из целей, побудивших меня взять
перо. Здесь вопрос не о том, чье развитие описывается, а о психологическом
факте, иногда странном, и я ловлю такие факты. Имею притязание думать,
что они не лишены научного значения.
XII. Временное отупение
77
Читатель помнит, что весело, шутя прошел для меня первый год
школы. Все давалось легко. Я был сообразителен и улыбался, когда мои
сверстники сбивались на вопрос, задаваемый Иваном Васильевичем: «У Ноя
было три сына: Сим, Хам и Иафет; кто их был отец?1» Ребята
заминались, мне было смешно2. Я живо писал грамматические разборы, бегло
отвечал на все вопросы в пределах программы. На публичном экзамене
чем-то даже особенным отличился вместе с Яковом Никулинским,
«билетным», которого только привезли пред экзаменом и которому нашли
справедливым дать место первого ученика, мне — второго. Но потом
вдруг будто оборвалось. Позднейшее осталось темнее и в памяти, и самое
развитие стало туже, как будто остановилось (оттого, очевидно, и в
памяти осталось мало).
В классе, куда я поступил, началась латинская и греческая грамматика.
Кроме того, продолжалась и русская; в программе еще стояли славянская
грамматика и церковный устав; катехизис с арифметикой и нотным пением
сами собою. Внешняя особенность, для меня оказавшаяся существенною,
была та, что класс уже имел не один десяток учеников. Из приходского
в уездное или из Фары в Грамматику переводили ежегодно; в
Грамматике же курс был двухгодичный. Таким образом, одним приходилось сидеть
два года, другим три года. Мы попали в «курсовой» год; чрез два года мы
можем перейти в Синтаксию; но ранее нас годом перешедшие дождались
нас и перейдут с нами вместе чрез три года по поступлении в Грамматику.
Существенно было то в этом обстоятельстве, что мы, новички, должны были
догонять тех, кто ранее тому же учился целый год, и самою судьбой, стало
быть, мы были обречены оставаться слабейшими.
Помню первый урок из латинской грамматики. Это уже не то, что
первый урок из русской, который дался так легко благодаря ласковому
двоюродному брату3. Здесь не было брата. Учитель, который
показался мне сердитым, задал нам урок, велел его выучить и, между прочим,
выучиться писать латинские буквы. Он их показал на доске, написав сам.
Легко сказать: показал! Всех было девяносто человек в классе, и мы, как
младшие, сидели в заду. Я напрягал зрение, старался запечатлеть в памяти,
но, придя домой, забыл. Удивительно, как вспомню теперь, забыл я самую
простейшую из простых букв, прописное Н. Казалось, как же не
догадаться, что это простой русский «наш»; но не приходило в голову! По случаю
сестриной свадьбы4 пребывал у нас тогда гость, один священник; завидев
меня с грамматикой в руке, осведомился, чем я занимаюсь. Я передал свое
недоумение. Он мне написал H и сказал, что это просто; я увидал, что
действительно очень просто, но чрез полчаса забыл. Вспоминал, что это что-то
очень простое, но никак не мог уцепиться, не мог найти нити, по которой бы
78
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
дойти до затерянного памятью начертания. Удивительные казусы бывают
в детских головах.
Другое затруднение мучило меня. На первой же или на второй странице
грамматики встречается в скобках слово diphthongi. Я мучился его
разобрать и не мог по простой причине, что объяснение произношения ph и th
шло далее5: высокопреосвященному автору грамматики (Амвросию) было
невдомек, что употреблять такие знаки, произношения которых еще не
объяснено, не подобает.
Что же было далее? Не помню. Помню, что я учил уроки; понимал
ли что-нибудь, не знаю. Помню положительно, что не мог понять одной
страницы Востокова о причастиях6. Не понимал, и только. Именно этой
страницы не понимал: почему, не знаю. Я искал ее потом в зрелом возрасте,
чтобы составить себе понятие о том, чем могут затрудняться детские головы
в учебниках, но, к великому огорчению, не отличил этого места; а я
помню живо, что именно тут, о причастиях, было для меня непонятно, а все
остальное в Востокове было ясно. Помню, что писал я и подавал задачи
(occupationes), то есть переводы с русского на латинский и греческий; но
никакого следа в голове и никакого тогда действия на голову. Никто ничего
не объяснял, и как совершал я эти «упражнения», затрудняюсь даже
объяснить теперь. Происходило что-то бессознательное, механическое.
Помню раз, отец, и то случайно, навел меня еще несколько на мысль. Учитель
латинского языка дал нам упражнение на дом. В русском тексте стояло,
между прочим, слово болъшаго. Обратите внимание, сказал учитель, что
стоит болъшаго, а не большего, помните это.
Расположился я дома писать. Отец полюбопытствовал. «Да ты как
задачи-то пишешь?» — спросил он. Должно быть, я отвечал
неудовлетворительно, потому что отец нашелся вынужденным растолковать: «Ты смотри,
какой падеж на русском, такой клади и на латинском». И это меня как светом
озарило! Тут только несколько понял я, в чем суть наших упражнений, то
есть в соответствии выражений одного языка выражениям другого.
Следовательно, я даже этого-то не понимал дотоле; и однако писал же я упражнения
до того и подавал! Каким же процессом я совершал это и что выходило?
Выходило, однако, не совсем скверно, потому что значился я не в последних
учениках, хотя вместе с поступлением в Грамматику и сошел с первых.
К слову: над большим сколько я ни ломал голову, так и оставил тогда
в латинском положительную, а не сравнительную степень. Учитель после
объяснил нам, что это сравнительная степень, напомнив о своем
предупреждении, но я все-таки не понял; точнее, не убедился, чтобы большаго была
сравнительная степень. Сказать правду, я и теперь склоняемого больший
не признаю чистым русским словоупотреблением.
XII. Временное отупение
79
Славянская грамматика (Виноградова)7, по поговорке, в одно ухо
прошла, в другое вышла, хотя я и учил из нее уроки. Надо отдать ей
справедливость: никуда негодна, и была она составлена, кажется, еще до Добро-
вского8, чуть не по Смотрицкому9; чего же было ждать?
Мучителен был для всех ребят «Церковный устав»10. Его зубрили,
ничего не понимая. Учебник предполагал в ученике сведения, которых у него
не имелось, и ограничивался казуистикой: «Аще случится попразднство
и предпразднство11, то на „Господи воззвах" стихиры на б12» и тому
подобное. А мы не имели понятия, что такое попразднство и предпразднство, ни
даже что такое стихира и тем более стихира на 6. Единственное, что могло
быть нам понятно — «Господи воззвах»: мы это слыхали в церквах; но что
такое само «Господи воззвах», и этого не было объяснено13. Тогдашней
Комиссии духовных училищ14 не делает чести, что столь несваримую книгу
предложила она в учебник; не делает чести, что находила нужным ввести
учеников в казуистику богослужения, прежде чем объяснен общий состав
богослужения. И так шло десятки лет, ученики надседались, зазубривали
без смысла набор слов, имевший вид магических заклинаний; ездили по
училищам из семинарии ревизоры15, и никому было невдомек возбудить
вопрос, в законности которого, однако16, никто из них не мог сомневаться,
потому что каждый из них прошел сам ту же пытку. Учителя не менее
учеников тяготились этою частою программы: изо ста девяносто девять столь
же мало понимали заклинания учебника, как и ученики; лучшие потому
искали способа помочь горю17. Учитель, поступивший к нам среди курса,
оказался из таковых. Книжка «Устава» была отброшена, и нам велено было
учить розданные нам записки. Записки содержали не «Устав церковный»
и даже не объяснения службы вообще, а толкование, чуть ли не в азбучном
даже порядке, названий, которые приписаны разным песнопениям: что
такое «кондак», «тропарь», «икос»; толкование, отчасти филологическое
и отчасти мистическое. Объяснения многие были натянуты и не строго
научны; например, «икос» значит «дом»18, и так назван потому, что
заключает пространную похвалу святому, а «кондак» — дом малый, потому что
содержит краткое описание19. «Экзапостиларий» — от греческого глагола,
означающего посылать, и напоминает о послании апостолов на проповедь20.
Но мы были несказанно рады таким объяснениям; они были понятны, мало
того — они возбуждали интерес: их учили охотно. Разумеется, и эта
дешевая премудрость не от нашего учителя исходила, а достал он или попались
ему отрывки из академических профессорских лекций либо студенческих
записок.
Учение о составе богослужения вошло в духовно-учебный курс только
уже в 1840 году, при новом преобразовании21, да и то в семинарии, под на-
80
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
званием «Учение о богослужебных книгах, обрядословии и церковной
археологии». Привилось, однако, очень плохо и понято было односторонне.
Символическое значение и историческое происхождение — вот единственные
две точки зрения, с которых ученые мужи академий, а за ними и семинарий,
находили нужным рассматривать богослужение. Для первого руководителем
был Симеон Солунский, писатель XVI столетия22, для второго — Бингам,
ученый первых времен протестантства23. Новенькие из профессоров
пускались за помощью и к более поздним западным исследователям церковной
археологии. Но символические объяснения все и искусственны и не научны;
их достоинство нравственно-поучительное. Архиерейский трикирий пускай
напоминает тебе о трех ипостасях в Божестве24, дикирий — о двух естествах
во Христе25, пять просфор — чудо насыщения пяти тысяч пятью хлебами26,
и т. д. Что же касается церковной археологии, она вполне законное дитя
протестантства, для которого вся церковь, в смысле внешнего учреждения,
стала отжитою древностью. Протестант смотрит на обряд, да иначе и
смотреть не может, подобным же образом, как смотрит русский ученый на
употребление кун или на обычай «выдавать головой»27. Ученому, который
принадлежит к пребывающей церкви, к продолжающемуся живому
организму, ограничиваться такою точкой зрения не пристало бы. Тем не менее
«Устав церковный» продолжает оставаться не тронутою, по крайней мере
не развитою наукой в духовно-учебных заведениях, и по причине той, что
православной богословской науки вообще не начиналось еще; все, что имеем
мы, продолжает быть компиляцией с западных богословов, у одних более
удачною, у других менее, но компиляцией — не далее. В самое последнее
время явившиеся диссертации магистров и докторов богословия — те же
компиляции, хотя и высматривающие свысока, с цитатами из
первоисточников. Знакомый с западною литературой, однако, легко открывает, что
ученые изыскания авторов идут не далее вторых рук, и во всяком случае
через них. То же и с богослужением. Старик Гоар, двести лет назад живший,
издал «Rituale Graecorum» (Греческий Требник) с объяснениями28, и он
служит краеугольным камнем наших знаний о собственном богослужении.
Есть книги и трактаты «О восточных литургиях», но опять западным же
29
ученым принадлежащие .
Лет двадцать назад один из петербургских духовно-ученых, отец
Никольский, попытал изложить в довольно объемистой книге Церковно-
богослужебный устав30, и мне пришлось пробегать его для составления
рецензии на рукопись, имевшую притязание изложить систему Устава
для учебного руководства31. Начальство (я служил тогда управляющим
Синодальною типографией32) поручило мне рассмотреть представленную
рукопись. Она оказалась совсем негодною, с грубейшими ошибками; но
XII. Временное отупение
81
и труд отца Никольского преисполнен промахов. Так пробел в этой части
духовно-учебного курса и остается пробелом.
Я бы не сказал всего, когда бы не упомянул о психологической причине,
которая отвлекает русских богословов от исследований о церковном
богослужении. Та же причина действует и по отношению еще к одному предмету
духовно-учебного курса — церковному пению. Исполнение устава служб
и техника пения есть дело дьячковское, немногим выше искусства звонить:
вот глубочайшая, на дне лежащая посылка, в силу которой ум богослова
отвращается от казуистики устава и от церковных нот. Я упомянул, что
в приходском училище мне удалось даже не быть спрошенным ни раза по
церковному пению; я оставался не спрошенным и во весь училищный курс;
я не пропел соло вслух ни одной нотной строки, лишь подтягивал хору
товарищей, держа пред глазами Октоих или Обиход. Тем не менее я значился
и в приходском училище, и затем после, в Высшем отделении уездного,
отлично учившимся; по нотному пению стояли, вероятно, те же
превосходные отметки, как по остальным предметам. И не со мною одним так
было. Большинство прошедших семинарский и академический курсы были
невежды в пении, за это можно поручиться, и чем лучше кто учился, тем
стыднее становилось заняться — чем же? — дьячковским делом! Лично
я, положим, не заражен был презрением к пению; только из застенчивости
боялся на людях в одиночку ступать голосом; я пытал проходить гамму
и распевать по нотам, но про себя. Вообще же пренебрежение к упомянутым
двум статьям духовно-учебной программы истекало именно из ложного
аристократизма, из боязни уронить свое достоинство, и затем из практических
соображений о бесполезности. Да для чего-де это мне певческое искусство,
эти дьячковские познания?
А жаль. Пробел в этом певческом искусстве и в этих дьячковских
познаниях — одна из причин пасторского бессилия, холодности народа
к церкви и порождения сект. Народ связывается с церковию все-таки чрез
богослужение, и самое главное, чем можно привязать его к церкви или
отвратить от нее, есть отношение служителя церкви ко внешнему отправлению
богослужения; здесь исходная точка, откуда пошли старообрядство в одну
сторону, молоканство, духоборство, хлыстовщина — в другую33.
Боюсь надоесть рассуждениями и останавливаюсь. Не удержусь,
однако, от следующего замечания, пусть оно и не покажется отцам иереям.
Найдется ли сотня во всей России священников и диаконов, которые бы,
не говорю о чем другом, умели читать? Да, читать, и только.
Бессмертное: «Да не читай как пономарь»34 — остается заслуженным упреком и до
наших дней. Читать в церквах не только дьячки, которым и Бог простит,
но диаконы, иереи, даже епископы не умеют. Сносный, не говорю вполне
82
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
удовлетворительный, — мне не удавалось еще таких встречать — чтец
привлекает в церковь тысячи одним чтением. Народ теснится, когда
настоятель, читающий во всяком случае удовлетворительнее дьячка, выходит
на средину церкви возглашать Покаянный канон33. Подумаешь: как мало
нужно, чтоб удержать в церкви народ и привлечь к ней, и как мало для того
делается пока! Демократизация, которая сделалась модой, и сюда, впрочем,
стала проникать. Чрез полстолетия с удивлением будут читать наши внуки
о времени, когда священнослужители не умели ни читать, ни петь и не
умели править службы, потому главное, что считали практику в этом для себя
унизительною!
XIII
СЕКУЦИИ
В приходском училище, как я говорил ранее, я не был сечен1 и не был
высечен никто, за исключением двух, трех случаев, когда производил
расправу смотритель торжественно, в присутствии учителей, после экзамена,
над несколькими мальчиками, заслуживавшими, по его мнению,
чувствительного поощрения. Операция производима была каждый раз чрез
известного Давыда; но в Грамматике секли учителя и руками «секуторов»,
любителей и знатоков сеченья, выискивавшихся между учениками. Были
такие любители; были и любители приспешничества: этим словом я называю
придерживанье рук и ног секомого. «Лозу!» — на это восклицание
выскакивал секутор с орудием кары и двое ребят, которые брали подсудимого,
валили на пол; один удерживал руки, другой садился на ноги; последний
стаскивал нижнее платье... Но уволю читателей от подробностей, на
описание которых, слышал я, нашлись мастера кроме меня2.
Судьба и на этот раз оказала мне благосклонность. Несмотря на то что
отец при каждом свидании с учителями не переставал повторять: «Секите
его больше», — меня все-таки не подвергали экзекуции во весь
двухгодичный Грамматический курс, хотя раз и предстояла опасность. Учитель
(латинского языка) потребовал для меня лозы. За что? Не помню; по правде,
едва ли было за что; я учил уроки исправно; шалостей за мной не водилось.
Если познания, может быть, оказывались слабыми, то не слабее других
многих, и по совести учитель не мог меня винить. Но как бы там ни было,
а решено было меня высечь. Секутор с приспешниками уже стояли среди
класса, готовые принять меня. Я уцепился за парту с рыданием; сидел я на
задней лавке. Соседи пытались оторвать мои руки, но тщетно. Дело про-
XIII. Секущий
83
исходило пред концом утреннего класса. Ученики распущены, а я так и
замер, держа скамью в объятиях, пока не пришел учительский «келейник»
с приглашением к Ивану Макаровичу (учителю) на квартиру. Там их жило
трое, и в том числе брат Иван Васильевич. Он оказался и на этот раз
заступником. «Что это, брат, с тобой?» — спросил он участливо и уговорил
моего гонителя отменить приказ, обнадежив его чем-то от моего имени.
Один из учителей, Петр Михайлович3 — не назову его фамилии, хотя
он уже и на том свете, — не столько еще сек, сколько ругался над
учениками. Ставил на горох на колени; приказывал готовить дурацкие колпаки,
надевал на подвергаемых наказанию и ставил несчастных во весь рост на
задние парты, с предписанием притом держать руки распростертыми, а на
руки велит положить на каждую по лексикону. Руки у несчастных
опускаются под тяжесть; но — горе! — сзади поставлены тоже приспешники,
с картузами в руках, обязанные бить изнемогавшего мальчика козырьком по
голове при едва заметном понижении рук. Это было гадкое зрелище: шесть
парт, по три на каждой стороне; мальчики сидят, и сзади их возвышаются,
подобно статуям, по три, по четыре распятых с обеих сторон и за ними
приспешники. Да что! Бывало хуже: велит кому-нибудь бить по щекам
несчастного, плевать в лицо... И за что! За малоуспешность, за невыученный
урок, может быть, даже только по малоспособное™. Нет, такою педагогией
знаменовалось нечто зверское в истязателе, отсутствие нравственного
чувства; им говорило не желание исправлять, а желание тешиться ощущением
власти и чужими слезами. Такого рода педагоги суть развратители школы.
Нужно думать, их и нет уже теперь, а если в каком углу сохранились, к
несчастию, они заслуживают острога.
Но не острог, а повышение ждало Петра Михайловича. Он был4
переведен в одно из московских училищ, исправлял, кажется, даже
инспекторскую должность и в конце концов награжден священническим
местом в одном из лучших приходов Москвы. Он умер; но здравствует
еще иерей, кажется даже протоиерей, в Москве5, пользующийся общим
уважением и вполне достойный уважения за свои высокие
нравственные качества, за строгое свое отношение к пастырскому долгу. Когда он
был учителем в Коломне, в том же училище и даже в том самом классе,
о котором говорю, лет через пятнадцать после того, как я учился, он,
говорят, прибегал к таким же мерам истязания мальчиков. Не называю
его; я слишком уважаю его. Но он узнает себя, когда прочтет настоящие
строки, и я обращаюсь к его душе, к его совести; пусть вспомнит он это
прошлое и психологически объяснит, как случилось, чем доведен он был,
чтобы также становить малоуспевающих учеников с распростертыми
руками и класть им на руки даже не по лексикону, а по кирпичу, втрое тяже-
84
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
лейшему лексикона, да еще холодному? Что в нем тогда говорило? Детей
своих, вероятно, не подвергал же он дома таким истязаниям. В высоком
нравственном развитии его нельзя усомниться, его теперешняя
общественная деятельность дает об этом свидетельство. Так что же это было?
Как согласить, как понять? И это почтенное лицо, подобно как и в мое
время Петр Михайлович, было единственным изо всех учителей, что
потешался так учениками, и потешался, как сказывали мне, хладнокровно;
голос его ни на полноты в таких случаях не возвышался. Ниже я
чистосердечно исповедую, что во мне лично, было время, поднялись зверские,
гадкие инстинкты, и объясняю, откуда и почему. Услугу бы оказал отец
протоиерей и педагогии, и человечеству, когда бы, углубившись в себя,
пояснил и поведал, откуда в учительских душах, и именно в духовных
училищах, только в них, возникала эта утонченная жестокость наказаний;
чем воспитывалось, чем вызывалось это бесчеловечие...
Какая, однако, несправедливость судьбы! Почти одновременно с тем,
как Петр Михайлович, несмотря на свою жестокость, повышался по службе,
другой из педагогов нашего училища едва не попал действительно в острог
и даже в Сибирь, обвиненный в смертоубийстве ученика.
Тяжелые впечатления вызываются воспоминанием об этом случае,
темным пятном ложится он на приснопамятного Филарета!6 Читатель помнит
Иродиона Степановича, чтителя конклавов, доводившегося зятем
Филарету и скончавшегося протоиереем, смотрителем училища, благочинным
и кавалером. Коломенское духовенство кишело тогда родными владыки,
которого и мать еще жительствовала в родном гнезде, доме покойного своего
отца. Ничего удивительного нет, что не хотелось филаретовцам7 упустить
смотрительское и протоиерейское места. Родными, говорят, уже и намечен
был священник, женатый на близкой родственнице владыки; не назову
его имени, хотя он тоже скончался; слишком темные деяния лежат на его
памяти8.
Случилось, однако, вопреки ожиданиям родных, вопреки, может быть,
ходатайствам самой матери владыки, Авдотьи Никитичны. Состоялось
невероятное9 определение, даже из другой епархии: переведен был в
Коломну смотритель из Галича, Костромской епархии, тамошний протоиерей
Василий Иванович Груздев10. Назначением своим он обязан был самому
Филарету, который знал его еще по Троицкой семинарии11, где Груздев
учился (там и Филарет доканчивал курс) и чуть ли не был потом учителем.
По преобразовании училищ12 Груздева назначили «профессором» в
Костромскую семинарию. Налегаю на это наименование «профессор»:
профессорами назывались, со времени преобразования училищ, наставники,
имевшие магистерскую степень; прочие носили скромное название учителей.
XIII. Секущий
85
Груздеву, не имевшему ученой степени, дан был титул профессора в виде
отличия и едва ли не по рекомендации опять Филарета13, в бытность
ректором Академии ревизовавшего, между прочим, и Костромскую семинарию.
Груздев был действительно наставником редким, образцовым. Я скажу об
его учительском таланте после, а теперь продолжу рассказ о драме, которой
мне привелось быть если не участником, то свидетелем.
Легко вообразить чувства, с которыми встретила неожиданного
пришлеца сила коломенского духовенства. Неудовольствие еще более усилено было
последовавшим поведением Груздева. Он повел себя не гордо, но осторожно
и холодно по отношению к владыкиным родным. Он с ними не водился
домами, уклонялся; к счастию еще, он не был благочинным, а только цензором
проповедей; случаев к столкновению не представлялось. Но, к его
несчастию, он был замечательно острый человек; ирония его была зла, и не всегда
он воздерживался от изречений по адресу присных владыки. Можно думать,
что в течение четырех лет немало положено было трудов, чтоб очернить
досадного протоиерея в глазах Филарета. Смотря из теперешнего далека
на тогдашнее, заключаю, что митрополит не только охладел, но косо начал
смотреть на человека, им же достойно возвышенного. В течение всего
четырехлетия Груздев не получил никакой награды. Итак, недоставало только
случая, чтоб совсем сгубить его. Случай представился14.
К осторожности (а вместе и просвещенному педагогическому уму)15
Груздева должно отнести, между прочим, и то, что он не одобрял сеченья,
производимого учителями. Сам, как смотритель, прибегал к экзекуциям
редко, и когда прибегал, то старался действовать более на воображение,
чем на шкуру. Оттого и сек у него Давыд, и сеченье было легкое; до десяти
ударов едва ли когда доходило. Свидетельствую как очевидец.
Наступала Святая неделя и пред нею экзамен. Был у нас в Грамматике
со мной вместе Константин Бажанов, как теперь вижу его, мальчик
замечательный худобой и желтым цветом лица. Ребята говаривали, что у него были
глисты (?!). Он оказался в числе неуспешных и подвергся после экзамена,
с другими двумя или тремя подобными, экзекуции в общем присутствии
учеников и учителей. Сек Давыд, по обыкновению. Ласково, полушутливо
как всегда, Груздев (он никогда не возвышал голоса) обратился к Бажано-
ву. «Что же это ты, брат? Надо тебя посечь». Если я скажу, что дано было
пять ударов, я преувеличу; три, много четыре. Словом, происходило самое
обыкновенное сеченье из обыкновенных и самое снисходительное изо всех,
какие видел я прежде и какие пришлось самому терпеть после. Но надобно
было случиться греху. Буду продолжать словами уже Ивана Васильевича,
слышанными десять лет спустя. Подробности, им рассказанные, не могли
быть мне вовремя известны. Довольно того, что в училище экзекуция над
86
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Бажановым не оставила ни малейшего следа. То ли дело, когда бы сеченье
вышло сколько-нибудь из пределов обыкновенного! Какой бы гул пошел
среди мальчишек!
Экзамены кончились; ученики распущены, получили билеты. Я
собираюсь, рассказывал Иван Васильевич, к своим, в Черкизово; вдруг присылает
за мною Василий Иванович (Груздев). Что я ему, думаю, понадобился?
Прихожу.
— А знаете ли, — сказал Василий Иванович, — Константин-то Ба-
жанов умер.
— Ну что ж, царство ему небесное, — отвечал я полушутя.
— Так-то так, — возразил Василий Иванович, — но мы его посекли.
Ведь должно быть следствие, смерть скоропостижная.
— Что вы, что вы! Да какое же тут отношение?
Опасение Груздева, однако, оправдалось. Следствие-то было назначено,
да привлекли и его в качестве обвиняемого.
Здесь начну речь уже от себя. П. В—ч, предполагавшийся конкурентом
на место Груздева16, начал ходить к ученикам, покупать им булки и по-
дучивать, чтобы они в преувеличенном виде представили произведенное
сеченье. Ко мне не забегал этот обвинитель из-за угла, да меня и не
допрашивал никто, хотя я был тоже свидетелем сеченья; но мне передавали
товарищи-мальчуганы, как шнырял ехидный иерей между ними, караулил
их при выходе из классов (это после Святой недели, конечно). Передавали
мне и всему классу мальчики в те самые дни: «Вчера (или давеча) остановил
меня...» и проч.; передавали с негодованием и отвращением. Замечательная
черта! Все училище, начиная от старших, 17-летних, и кончая последнею
мелюзгою, уважало смотрителя. Его не любили; он не привлекал сердец, но
питали к нему неограниченное почтение, как к великому знатоку,
затмевающему учителей своим просвещением, и к начальнику в высшей степени
справедливому. Смеясь, презрительно, сравнивали его с покойным Иродионом
Степановичем, которого, заметьте, любили и который во время рекреаций
панибратствовал с синтаксистами.
Что же далее?17
Дело пошло в суд, в уголовную палату, затем по старому порядку —
к генерал-губернатору. Груздев был оправдан; но Филарет не согласился
с мнением палаты и генерал-губернатора. Η. Ф. Островский, родственник
(шурин) Груздева, передавал моему брату18 слышанное им, что князь
Д. В. Голицын (тогдашний генерал-губернатор)19 с негодованием
отзывался о мнении высокопреосвященного как о несправедливой жестокости,
не делающей чести его сердцу. Вот какова, однако, была сила родственных
внушений, пусть и издалека подведенных!20
XIII. Секущий
87
С большим интересом просмотрел бы я теперь в судебном архиве дело
о Груздеве21, именно когда мне известна его подноготная, настоящая
подкладка. Что нашел доктор? Кого вызывали в свидетели? Какие давались
показания? На чем основался Филарет в своем жестоком отзыве, и
действительно ли он был так жесток, как передавали? В ученическом мире
о несчастной кончине Бажанова рассказывали так. Он пришел из класса,
как и всегда, ничего, так. Играл с ребятами во дворе. Возвратившись домой,
стал жаловаться хозяйке на дурноту, полез на печь и умер. Патологическая
причина, сразившая несчастного, особенно и занимает меня ввиду этого
простодушного рассказа, слышанного мною от живших на квартире с Бажа-
новым. Поэтому любопытен и отзыв доктора, о котором неизвестно, в каких
еще отношениях стоял он к обеим сторонам. О, старый суд! Страшный это
был суд! Явные преступники, злодеи выходили из него чистыми и даже
продолжали пользоваться уважением общества; но и невинные могли
погибать от козней и ябед.
Гражданским судом Груздев был оправдан, но духовною властию
московского святителя низвергнут с места и22 был переведен протоиереем —
боюсь сказать куда — кажется, в Серпухов23, на нищенское место. Счастье
было его, что там узнал и оценил его известный тогдашний московский
купец С. Л. Лепешкин24, пользовавшийся большим расположением Филарета.
Лепешкин стал долбить владыке, не уставал ходатайствовать и наконец
выпросил Груздева к себе, в приход Троицы в Вишняках, на Пятницкой23.
Филарет не мог отказать. Кроме расположения, которым вообще
пользовался Лепешкин, он был вдобавок еще храмоздатель. Такому лицу
отказать в просьбе не приходилось. При церкви Троицы в Вишняках Груздев
и скончался.
Я упомянул об образцовом учительстве Груздева. Два свидетельства
предо мною. Во-первых, его ученики: от души сожалею, что не дано мне
было у него учиться. В два года Синтаксического курса, к которому
приготовлены были ученики, как и все мы грешные, то есть очень плохо, Груздев
достигал того, что его питомцы читали свободно и Цезаря26, и Саллюстия27,
и Тита Ливия28, и Плиния29, и Светония, даже Виргилия и Горация.
Совершалось нечто чудесное, непостижимое; сами ученики его, оставшиеся
в живых, дивуются и лично ему чрез двадцать лет после школы выражали
свою благодарность и удивление.
Другое свидетельство: рукописный учебник его по риторике, бывший
у меня в руках. Груздев преподавал по нем в Костромской семинарии.
Необыкновенные ясность и толковость изложения! Не могу простить себе
оплошности. Рукопись дана была мне для прочтения братом, которому
автор дал ее тоже только для прочтения (брат Груздеву доводился свояком).
88
Η. П. Γиляров-Платонов. Из пережитого
Учась в семинарии, имел я неосторожность взять груздевский учебник раз
с собой в класс и положил в пюпитр. В продолжение какого-нибудь
получаса, пока я выходил в коридор, какой-то негодяй похитил у меня
драгоценность. И для чего? Зачем она понадобилась? Так, ради одного озорства.
Рукопись не без основания называю драгоценностью. Она была на
русском языке, и это было чудо своего рода: в те времена риторику
преподавали по-латыни, и меня самого учили ей на этом языке. Каким образом
пятнадцать еще, двадцать лет назад костромской профессор преподавал на
русском? Откуда он взял такую смелость и кто дал ему право? Это загадка
для меня; но учебник был тем более замечателен. Между прочим, восхищал
он меня переводами с латинского, приведенными в виде примеров.
Переводов, равных по точности, по глубокому разумению обоих языков, мало того
по изяществу, я еще не читал, ни прежде, ни после. Не помню буквально
текста, но, например, начало речи Цицероновой pro lege Manilla* — этот
трехсаженный период30 — передан был на русском языке с таким, не
говорю уже, пониманием, но с такою легкостью, что я поражался, читая. Самая
высокопарность Цицерона как-то снималась, без нарушения, однако,
свойственной Цицерону торжественности. А я тогда уже был способен ценить
литературные произведения.
XIV
УЕДИНЕНИЕ И ОДНООБРАЗИЕ
Если ум мой был заморожен в Грамматическом классе, то сердце
горело, а к концу периода запросило пищи воображение. Привязанность моя,
понятно, сосредоточивалась прежде всего на домашних. По смерти матери
старшая сестра заступила ее место, и я перенес на нее всю сыновнюю
любовь. Но она скоро ушла, тотчас по вступлении моем в Низшее отделение.
Когда ее выдавали замуж, я при всеобщей радости терзался и плакал; я
отказывался видеть ее жениха, меня тащили к нему насильно. Во время
благословения их образом я, уединившись в светелке, со слезами пред образом
на коленях молил смерти и всех напастей злодею, который увозит куда-то,
Бог знает, за тридевять земель, мою неоцененную Машу1. Она выходила
действительно за тридевять земель, в Рязанскую губернию2; а это было по
тогдашним понятиям далее Хартума3: Зарайский уезд по отношению к
Коломне был тем почти, чем Коломенский по отношению к Москве тридцать
за закон Манилиев (лат.).
XIV. Уединение и однообразие
89
лет назад, при моих дедах и прадедах. Маловероятным покажется теперь,
но сношения с замужнею сестрой и вести от нее и о ней выпадали на долю
нашу два, много три раза в год. И это в тридцати верстах! В тридцати
верстах, так; но в другой епархии, за рекой, за бором, который тянется один
двенадцать верст и в котором на свежей памяти были разбои. За Окой, по
выражению нашему и по понятиям тогдашним, начиналась степь, какой-то
другой мир, не наш.
Заместительницей первой сестры стала вторая. Шестнадцатилетняя
теперешняя хозяйка4 уже не подходила мне быть матерью, но чтоб и другом
быть в детском смысле — отошла годами. Младшая сестра, ближайшая мне
по возрасту3, с выходом сестры замуж и поступлением среднего брата на
священническое место в Черкизово6, в тот приход, где некогда был отец,
редко пребывала дома: то брат, то сестра брали ее к себе. Я оказывался без
товарища, а сердчишко искало его. Я прилеплялся к школьникам, с
которыми доводилось сидеть рядом на лавке; отдавался им душой, делился чем мог,
с радостью уступал им, чего они требовали; старался угадывать их желания
и исполнять, не требуя возмездия; наслаждался самоотвержением; это был
какой-то женственный период. В моем распоряжении бывали просфоры,
оставшиеся после службы; их предоставлял мне отец на завтрак; бывало их
по две, а одна непременно. Я голодал, а нес какому-нибудь Троицкому или
после другому однокласснику, Павлу Смирнову7, которого в рассказах о нем
дома называл «Голубеньким», по голубому цвету нанки, покрывавшей его
тулуп: Голубенький был еще не грубый, тихий мальчик, но Троицкий —
чурбан, и черствый, и глупый, и вдобавок драчун. Но мне пришлось сидеть
с ним рядом некоторое время, и этого было довольно. Троицкий рад был
меня эксплуатировать; он меня обирал, завладел даже моим кушаком. В
довершение, чрез год, когда мы были в следующем классе, этот самый друг
мой был из числа тех, которые, как после будет объяснено, пробовали на
мне силу кулаков.
Так сердце оставалось без ответа; даже пути не было сблизиться с кем-
нибудь из сверстников. В общих играх я не был участником. Я любовался,
как другие играли в свайку, но сам не решался ее взять, да никто ни раза
и не предложил мне. В бабки и кубарь игрывал, но дома, с Петей, сыном
Ивана Евсигнеевича, который прихаживал к бабушке. Он был только годом
меня моложе; по-видимому пара, но ничего у нас не завязывалось. Змей
ли пустить, в бабки ли играть, было случайным делом, начинавшимся без
плана и оканчивавшимся без уговора о продолжении. В училище я с кубарем
не являлся, с бабками и подавно. У меня почти и не было их. А у
настоящих школьников хранились целые магазины8; игра была систематическая,
велись целые кампании. На игре наживались состояния, разумеется считая
90
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
по-школьничьему; был установленный рынок и определенная цена бабкам.
Другие проигрывались в пух, ставили последнюю копейку, привезенную из
деревни. Где же и с чем было мне приставать к такой организации, и кто бы
меня принял? Все принадлежали к какой-нибудь артели; у них были общие
интересы, независимо от школьных; тождественный мир окружал их;
находились и разговоры, и заботы общие, которые мне были чужды и отчасти
непонятны. На меня, с своей стороны, и другие смотрели, как на чужого;
я не ходил в бурсу, не шлялся по квартирам, за то и ко мне никто; да и что
было у меня делать?
Были еще купеческие и мещанские дети, ученики домашней сестриной
школы. С ними завязывалось знакомство, особенно в вакационные
недели; с более приличными находилось времяпровождение. Сын богатого
купца-гуртовщика9 воображением уносился к занятиям своего отца. Стволы
подсолнечников служили у нас «быками»: мы их собирали, гоняли, поили,
ставили на покой. Но это меня мало занимало. Другой водил к себе на
голубятню, давал любоваться своими турманами и «чистыми»10; но тут я
оставался только свидетелем, а не участником. Я подзывал своих знакомцев в игре,
которую сам придумал; ей зато они не могли отдаться, как отдавался я.
Подо всею церковью, в том числе и под наружными папертями, были
у нас подвалы. Под церковью они были заняты отчасти церковным
имуществом, отчасти складами, кажется товарными; папертные были пусты
и открыты. В них был ход или, точнее, лаз чрез полукруглые окна. Туда-то
я любил удаляться и там-то находил занятие. Несмотря на относительную
пустоту, в подвалах, особенно одном, наиболее мною облюбованном, было
нечто. Во-первых, — переносное творило для известки, вроде бездонного11
ящика, оставленное когда-то, вероятно, рабочими при штукатурке церкви;
во-вторых, черепа и кости. До чумы покойников хоронили при церкви;
остались кругом надгробные камни12, полувросшие в землю, а здесь под
папертью более наглядные признаки. Я обрел в них орудие для игры. Раза
два, три мне случалось быть в аптеке, куда меня посылали за мелилот-
ным пластырем13. Вид форменных шкапов, весов, ступки, стклянок, банок
с надписями произвел на меня впечатление: я устроил в подвале аптеку.
Творило послужило шкафом, несколько дощечек, принесенных нарочно,
образовали прилавок; из двух черепов (верхней теменной части) слажены
весы; остальные послужили вместо банок и ступки. Кости разложены в
порядке. Я набирал трав и клал каждую в особенную чашку, то есть в череп;
костяшкой растирал ее; на прилавке в порядке лежали бумажки, то есть
рецепты. Но беда: у меня не было покупателей; к этому-то я и старался
привлечь знакомых ребят. Они брались сначала охотно, бывали и лаборантами,
и покупателями; но скоро остывали.
XIV. Уединение и однообразие
91
Другая, несколько подобная же14 забава придумана была мною в виде
«пещеры», вырытой в снегу. Это послужило забавой на зиму, как аптека
на лето. С младшею сестрой вместе, при пособии, самом легком впрочем,
не знаю кого из старших, устроили мы на дворе «гору», катались с нее;
а я в горе вырыл пещеру, в ней сложил снежный стол и лавку, лавку покрыл
сеном. Проделал окошко, вставил в него рамку со стеклом от какой-нибудь,
должно быть, гравюры, валявшуюся на чердаке. Я удалялся в эту келью,
располагался в ней, учил уроки. Пещера служила долго; все кругом
растаяло, а она была цела.
Случалось (это уже к концу описываемого двухлетнего периода),
средний брат, приезжая в Коломну, оставлял у нас на несколько дней дочь,
девочку, еще не ступавшую на ноги15, и я находил удовольствие быть
нянькой. Из «коровьего» стульчика (с которого доят коров) я устраивал своего
рода тележку, катал племянницу и утешался ее весельем. Случалось, когда
младшая сестра была не в отъезде, садились мы с нею за карточную игру
в «пьяницы» ; а по Святкам более обширная партия засаживалась в «свои
козыри»17. Но в общем свободных часов, особенно в вакационные недели
и праздничные дни, оставалось довольно, и одиночество меня томило. Я
забегал к пономарю, дьячку, находил там кого послушать; церковный сторож,
например, которого я нередко заставал там, вкусно рассказывал о Суворове,
под командой которого он служил, о Неаполе, где ему случилось быть.
Радость бывала, когда к нам приходила старуха Кузьминична, повитуха,
жившая тоже на церковном дворе. Она повествовала о моровой язве,
которой была свидетельницей в Москве18. Описывала фуры, в которых возили
умерших; фурманщиков, одетых в кожу и вооруженных баграми, которыми
вытаскивали покойников. Почти одна она осталась жива во всем доме,
а дом был большой, каменный, во много этажей. Все перемерли. Фуры
приезжают ежедневно с неизменным вопросом: «Живы ли?» — и умерших
вытаскивают. На каком-то шесте ей, Кузьминичне, тогда девочке, подавали
пищу, не выпуская ее из зачумленного жилища.
В вакационное время19 подзывал меня к себе брат гостить в Черкизово.
Вынужден я бывал соглашаться, потому что так приказывалось; но дни
в Черкизове были самые для меня тоскливые. Сверстников там тоже не
обреталось, и дела не находилось, и слушать было некого, и видеть некого.
Брат, разговорчивый в других местах, усвоил для дома родительскую
привычку молчания. На улице пусто20, в лес идти одному боязно. На
усадебной земле, сзади дома, голо. День тянулся неимоверно и начинался одним
из мучительнейших ощущений. Впросонках, на заре, регулярно слышал
я звук, приводивший меня в отчаяние; уныние овладевало мной; я бы бежал,
бежал куда-нибудь, сам не знаю куда, но чтобы не слышать этого отби-
92
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
вания косы, которое ежедневно будило меня и продолжалось час и более,
равномерно и однообразно среди всеобщей тишины. Конец дня не менее
был мучителен. Пригон стада, по-видимому, должен был бы развлекать;
в смешанном блеянье и мычанье животных, равно и в суете баб, кличущих
свою тпруконьку21 или загоняющих глупую овцу, порывающуюся на чужой
двор, можно бы, казалось, находить отдых от однообразия. Но меня пригон
стада с его музыкой угнетал, навевал грусть несказанную. А затем чрез час
или полтора новая музыка, новые звуки, еще более ужасные. Село солнце,
потемнело небо; водворилась тишина. Вдруг неожиданно бьет колокол, как
бы над самым ухом; ударяет медленно, жалобно; звуки несутся, замирают,
и не успело затихнуть последнее дрожание — удар снова. До конца я не мог
привыкнуть к этому обнадеживающему оповещению сторожа, — «спите-
де, православные, спокойно; я караулю». А я вздрагивал при первом звуке,
томительно ждал второго и бежал бы, зажав уши; как будто на смерть
зовут меня эти редкие удары, как будто смертный приговор читают: вот
еще, и умру!
Оживлялось времяпровождение сенокосом. Мне вырезывали
деревянные рогульки, и я с удовольствием ворошил сено; с удовольствием смотрел,
как навивают воза; охотно провожал их; присутствовал при угощении
косцов, образовавших «помочь»22, которою брат работал. Косцов кормили по
череду: сегодня поп, завтра диакон, далее причетники; луга у причта были
общие. Но вот и все интересы; придет разве Наталья Ивановна23 иногда,
расскажет о старине, или какой другой дворовый с повествованиями об
охотах былого невозвратного времени. Я рвался домой и рад был, когда
сажали меня в телегу и везли обратно к отцу, тетке24 и сестрам. Но какое
разнообразие ждало и дома?
Служил отец обедню или не служил, все равно, он уже дома, когда
я проснулся (беру день, когда я не в училище). Батюшка за столом с
заплетенною косой сидит в рубашке; поясок на бедрах, на поясе ключ, очки
на носу и книга на столе. Он читает. Сестра сидит с учениками, плетет
кружева или вяжет чулок. Поодаль тетка, тряся головой от старости; с очками
на носу, как отец; вяжет чулок, как сестра. Случалось, подойдет тетка,
положив чулок, к отцу с каким-нибудь хозяйственным вопросом или
замечанием, получает короткий ответ и удаляется. Лениво раздается гудение
и причитание ребят-учеников. А вот скоро и двенадцать часов; не пора ли
обедать? Ребята отпускаются, с шумом закрывают книги и разбегаются
(непременно с шумом и непременно разбегаются, по поговорке, как
сорвавшиеся с цепи).
Обед23. Накрыт стол скатертью, салфеток нет; общая глиняная миска
(муравленая), деревянные ложки по числу обедающих; пред отцом особая,
XIV. Уединение и однообразие
93
большая, круглая. Меню неизменное: щи и каша по будням; вместо каши
по праздникам большею частию картофель, почему-то считавшийся более
аристократическим и потому праздничным26. Вместо щей иногда похлебка
картофельная, лапша, почки, которые подавались иногда и на сковороде.
Неизменным спутником праздника бывал пирог, а то лепешки —
пшеничные, не крупичатые. Щи, по преданию, съедались в два приема, как видывал
я потом и на постоялых дворах, сперва без говядины, потом с говядиной27.
В будни и праздник подавался часто студень. Он был ни по чем в Коломне,
большими партиями заготовлявшей солонину для флота28; солонина также
являлась на столе и с ней варили щи.
В постные дни говядину заменяли снятки29. Нередко являлась уха из
свежей рыбы, сравнительно недорогой в приречной Коломне; реже соленая
рыба, которая весной, между прочим, шла в ботвинье из сныти30. Из сныти
непременно, за сбором которой батюшка регулярно отправлялся, и большею
частию взяв меня с собой, в мещаниновский сад. Также регулярно в летние
ясные вечера отправлялся он пред самым покосом в городские луга, в моем
сопровождении, сбирать тмин для хлеба.
Рыба разрешалась для обыкновенных постных дней. В Великий пост,
за исключением Благовещения и Вербного, во дни Усекновения и
Воздвижения, в сочельники — ни рыбинки, ни даже снятка31. В первую и
Страстную седмицу не употреблялось и масла32; тут за все отвечали грибы, горох,
картофель печеный. Вообще Устав церковный по части трапезы держался
твердо, так твердо, что отступление от него и в голове не укладывалось.
Квартировал от нас недалеко один офицер, о котором слух был, что он
употребляет в Великий пост скоромное. Того же офицера видели мы в тот
же пост причастником в церкви33. Дом наш поражен был удивлением, как
согласить две, казалось нам, несовместимые вещи: таинство принимает
и в пост скоромное ест! О себе самом отец рассказывал, что при каком-то
чрезвычайном случае пришлось ему «закусить» рыбой в Великий34 пост.
Его целый день тошнило.
Я остановился, по-видимому, долее надлежащего на нашей
незатейливой кухне. Но меня занимает отсутствие изобретательности, сказавшееся
здесь, как и в домостроении. И это не в нашей семье только: изойдите из
конца в конец Россию, да не по станциям железных дорог и «ресторанам»
почтовых, а пройдите постоялые дворы на торговых трактах, сельские
трактиры: между щами и кашей поселянина и котлетами, дошедшими в трактир
чрез тысячи посредств от повара на барском дворе, — перехода никакого.
Словом, кухня французская, и притом искаженная, лишенная вкуса, и —
элементарная русская, другими словами, никакая. А оставшиеся записи
дворцовых обедов XVII столетия35 не могут пожаловаться на однообразие.
94
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Явление историческое, не лишенное значения! Как в архитектуре, так
и в кухне заимствование чужого и распространение его в высших классах
остановило творчество. Не повторилось ли это в одежде, и далее — в
музыке? Способность к развитию из себя отшиблена, а чужое усвояется в виде
заимствования одной формы36. Суп или котлета постоялого двора съедобны
разве для неразборчивого желудка; не лишенный вкуса37 человек помирится
охотнее на простых щах того же постоялого двора.
После обеда батюшка идет соснуть в горницу. Встает; снова очки на
носу и снова книга. И так до ужина. Если завтра служба, то отслужена
вечерня. Иногда дьячок подойдет к окну с докладом; иногда идет батюшка
на рынок; иногда к И. И. Мещанинову — книгу или газеты отнести и взять
новые. Ясный, тихий летний вечер: выйдет батюшка на дворик, сядет и
задумчиво смотрит, барабаня пальцами.
Возьмем зиму. В долгий вечер тетка осмеливается сказать: «Что же
бы вы, братец, хоть почитали бы нам что-нибудь». Если находится книга,
удобная для чтения всем, вроде ли «Тысячи одной ночи»38 или чьего-нибудь
старинного путешествия, например «Всемирный путешествователь» аббата
Делапорта39, батюшка читает вслух сам или, как потом было, предлагает
мне. А то принесет из церкви Четьи-Минеи по просьбе тетки, и она
назначает чтение. Она не грамотна, но помнит забирающие сердце жития, по
преимуществу легендарные: Евстафия Плакиды или Киприана мученика40.
Все это мы слушали уже несколько раз, но слушаем в десятый, двадцатый41,
притаив дыхание. Романические подробности Евстафия Плакиды или
в житии Киприана подробности сатанинского царства с престолом Зевса42
потрясали воображение.
День разнообразится праздником, приходом кого-нибудь
постороннего (редким) или торжественными моментами года вроде рубки капусты,
снимания хмеля и яблок. Рубка капусты определяется заранее; просятся
напрокат корыто у прихожанина-купца и сечки. В торжественный день,
точнее — вечер рубки, все за работой; работаем усердно, весело. Мы,
молодежь, наслаждаемся кочерыжками. Хмеля и яблонь было в нашем садике
немного, но обряд совершался, по преданию, от того времени, когда и того
и другого было довольно. Аккуратно вынимает батюшка шесты и аккуратно
же убирает их до будущего года. Он был человек примерной аккуратности:
гриб, найденный в лесу, положит в лукошко не иначе, как очистив корешок
ножичком. Мы обрываем шишки43; они несутся на просушку и потом
продаются. Яблоки не продажны; они кладутся на солому на погребице; часть
(худшая) режется на ломтики, нанизывается на нитку и вялится на солнце.
Да много ли их? И деревьев уже немного, но половину плодов постаралась
молодежь сбить, еще не дав созреть.
XIV. Уединение и однообразие
95
Важнейшая из эпох — полая вода и вообще наступление весны.
Далеко ли зайдет к нам вода? Садик наш оканчивался частоколом и по его
линии ветлами, которые сажал дедушка в годы рождения детей: вот ветла,
посаженная в год рождения батюшки, а вот — в год рождения Татьяны
Матвеевны. Ветлами удерживались льдины; но частокол в редкий год
не бывал сломан. Ко времени половодья большею частию уже открывались
и светелки, из которых одна, рядом с топлюшкой, ежегодно на зиму
забивалась войлоками и рогожами. Как этот процесс забивания войлоками
представлял нечто погребальное, обращал дом, стесняя жилье, в род
тюрьмы, так отбивание веяло праздником, двойным, и весны, и наступающего
Светлого Воскресения. Вон и едва заметная щетинка зелени пробивается
на лужайке; вон и церковь холодную подготовляют; вон и ризы серебряные
местных икон приносят. Таков порядок: к Светлому дню, если только он
не очень ранний, служба перебирается из придела44 в главную, холодную,
церковь. Ризы снимают с икон и чистят; мещаниновские дворовые на это
специалисты: как блестит после того серебро! Как звонко раздается
приятный тенор Андреевича под высоким сводом! Как светло в церкви,
совершенно белой внутри. А то и праздник не в праздник в душной, низкой,
темной церкви придела!
С открытием светелок предвидится возможность и отворить окна. Рамы
во всем доме выставляются: в светелке выметают с окон мух, оставшихся
с осени и мертвенно лежащих на оконнице. А вот и батюшка переберется
с своею постелью из прихожей тоже в светелку, что рядом с сенями. То-то
весело! Ход кругом; в окна, когда откроешь, врывается свежий весенний
воздух; можно бежать и на верхнюю светелку и из нее на балкон. С
чердака два слуховых окна на две стороны; теперь позволяется их открывать
и смотреть вдаль на соседние огороды и вторые этажи. Но главный интерес
сосредоточивался все-таки на реке. Трогается лед. Вот он пошел к устью
лениво, вяло. Вода вышла на берег; когда она к нам? А это зависит от Оки:
пойдет Очный лед43. Когда? Завтра, послезавтра. А вот и он идет. Не
найдется в целом городе равнодушного, кто бы миновал это зрелище.
Пред устьем Москвы-реки на Оке каменистый остров; далее, после
впадения, тоже остров и, кажется, два даже. Трогается лед в Оке и,
встречая на островах препятствие, начинает переть влево, в Москву.
Москворецкий лед останавливается; напор москворецкой воды борется
с сильною Окой. Но нет, ему не одолеть; подбывает сверху, из Каширы,
и еще вода, и еще лед; пытается прорваться чрез острова. Лед ломается,
льдины громоздятся одна на другую, вода прет вперед, напирая
одновременно и на Москву-реку, не давая ей хода. Направо нет места: там
высочайший берег, и на далеко. Наконец Москва изнемогает; она раз-
96
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
дается, но, не находя по сторонам простора, поворачивает совсем назад.
Очные льдины лезут на москворецкие, и все вместе несутся кверху,
несутся быстро, несутся далеко, откидывают реку назад на целую полсотню
верст. Вот это-то зрелище Очного льда и было самым восхитительным.
Плывут ледяные башни, колокольни, причудливые замки изо льда и
снега, окаймленные иногда поперек, иногда вдоль разрисованные навозом,
оставшимся от зимней речной дороги. А вот и проруби и плотомойни,
ставшие то боком, то вкось и выглядывающие окнами и воротами в этих
узорчатых замках. На самую вершину замка или колокольни забрался
плетень от плотомойни. Ба, даже верша тут, а вон и рыбачья лодка, садок,
перевернутый вверх дном: как чудно он висит! Смотрите, он словно в
руках у какого-то снежного великана: вот его голова, вот руки, вот
выпяченное брюхо и ноги, сквозь которые видим еще другие плывущие льдины.
Ах, Боже мой, корова, корова, как она попала? Да нет, смотрите, сани,
и с лошадью; где же мужик? Нет его; утонул он или спасся? Боже мой,
где же он? Кто спасет эту лошадь, эту корову? Но едва успели ахнуть,
новые льдины несутся, несутся, едва успевая дать налюбоваться на свои
ежеминутно46 разнообразящиеся узоры. А вода все подбывает; с
каждым плеском волны она подходит ближе на четверть, на пол-аршина,
на аршин. Вот, вот она; частокола уже нет, он под водой; вот она идет;
до самого дома не дойдет, этого не бывало никогда, но за черемуху в саду
нынешним годом зайдет: это от дома пятнадцать шагов.
Четырнадцать лет мне было. Я знал языки, знал географию, перечитал
книг множество по всем отраслям, пробегал журналы, и я недоумевал, что
Очной лед, идущий вверх по реке, есть явление специально коломенское.
Живу в Москве уже. «Лед пошел», — говорят. — «Который? Куда? —
спрашиваю. — Вверх или вниз?» На меня смотрят с удивлением, и когда
объяснили, что не может река течь кверху, тут только я сообразил и
подивился своей недогадливости. Так иногда даже в более зрелых летах,
и у людей с сильным и острым умом и с обширными познаниями,
застрянет какая-нибудь мысль и уверенность от детских лет, и сойдет в могилу
человек, до старости не догадавшись, что реки кверху не текут. В другом
виде, но сколько таких предрассудков об Очном льде живет и даже двигает
жизнию в науке, в быту, в политике!
Десятки верст заливает вода. Если бы не леса, можно бы проплыть по
прямой линии до Бронниц47; и леса, и эта самая роща, что пред нашими
окнами на другом берегу, залиты. Видны только верхи и, как на острове,
Бобренев монастырь, слободка которого покрыта водой, стоящею, может
быть, по колено в избах. Залит Голутвин; из кельи в церковь переправиться,
пожалуй, нужен плот.
XV. Цивилизация
97
Но несколько дней прошло, лед возвращается. Какой он тщедушный,
чахлый! Где же эти замки? Нет их. Прибиваются к нам их жалкие
развалины, следы развалин, но не менее красивые. Многие — чистый хрусталь;
снег, грязь частою стаяли, частию смыло. Любил я собирать эти
хрустальные камни, хрустальные плиты, хрустальные жезлы, когда их прибивало
к нам. Весело приставлять их к стене и составлять из них уже свои узоры,
свои замки и колокольни.
XV
ЦИВИЛИЗАЦИЯ
При всей косности домашний быт наш к описываемому периоду все-
таки тронулся с того времени, как я себя зазнал. У нас завелась лишняя
мебель, явилось при доме крытое крыльцо, две комнаты оклеились бумагой,
одна оштукатурилась. Как все это ничтожно, как обыкновенно, — но то,
и другое, и третье были событиями. Столбы под домом сгнили, пришлось
подводить новые и подымать дом. Подрядчик-плотник советовал, кстати,
в отвращение гнилости, обшить столбы подбором, чего прежде не было; да,
кстати, уж матушка решила и сама, при исправлении наружной лестницы,
обшить ее и покрыть. Последнее почему? Потому что так уже начинало
заводиться при городских домах: открытая лестница с висящим на ней
рукомойником, это — деревня. По этому соображению лестница была покрыта,
и рукомойник перенесен в топлюшку. Помню долгие приготовления к этому
обновлению наружности дома и дорогую, тяжелую цену, во что оно
обошлось, — тридцать рублей, на ассигнации разумеется1. Цифру эту я твердо
помню, и помню то, что родители находили ее тяжелою по своим средствам.
(Оштукатурена внутри одна из комнат, топлюшка, и это стоило целого
рубля серебром, должно быть, работа только либо один материал. То либо
другое подарено было подрядчиком, который штукатурил тогда церковь
и предложил батюшке воспользоваться случаем, чтоб оштукатурить у себя
что-нибудь. Мы с младшею сестрой воспользовались тоже этим случаем
и оштукатурили часть подбора, думаю, что на пол-аршина или даже более;
мало того что оштукатурили, но даже и окрасили в розовую краску,
известкой смешанною с толченым кирпичом)2.
Тогда же оклеились горница и «боковая»; употреблена на это оберточная
бумага, потом окрашена в одной комнате купоросом, в другой, должно быть,
охрой. В горнице маляр даже расписал потолок по «трафарету», изобразив
какую-то гирлянду.
4 Зак. № 3560
98
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Шестью стульями, диваном и ломберным столом поклонился родителям
старший сын, получив дьяконское место в Москве3. Письмом мы были
предуведомлены о подарке и ежедневно сверялись, не подошла ли барка,
долженствовавшая привезти невиданную утварь. О стульях мы имели
понятие, но диван, или, как предпочитал называть его отец, «канапе», для нас
по крайней мере, детей, был диковиной. По получении обновки выломана
лавка в «боковой»; туда из горницы перенесены старые стулья с
лоснящимися сидениями, а горница убралась московскою мебелью. Мебель была
очень немудреная, прямолинейная, топорная, но обшита сафьяном, крашена
и покрыта лаком. Нам нравился этот запах, и вообще воображение было
поражено, так что мы задумали устроить миниатюру стула. Взяли полено,
начали вырезать, но где же сладить детским рукам? Помог уже средний
брат, Сергей, приехавший на вакацию из Москвы4; миниатюрный стул был
вырезан точь-в-точь по подлиннику, даже выкрашен, покрыт лаком и обит,
только вместо сафьяна коленкором. Сжалился над нашими трудами Иван
Евсигнеевич и воспроизвел всю полдюжину, но не так изящно и прочно;
ножки в его стульях были вставные, а наш стул весь был из цельного
куска.
Диван, точнее пол под диваном, надолго обратился для меня с сестрой
в любимую резиденцию, тем более что там мы нашли полочки,
выставлявшиеся под сиденьем, послужившие нам своего рода чуланами. Я откладывал
туда сахар, сберегаемый от чая. Пил я чай неохотно, опоражнивал чашку
почти без прикуски, а сахар относил в свой чулан, время от времени
обращаясь к нему и откусывая по крошке.
Когда молодые после свадьбы приехали навестить родителей в
Коломну, нами, младшими детьми, испытывалось, вероятно, подобное тому,
что некогда старшими при приеме московских гостей в 1812 году. Меня
поразил шелковый подрясник брата, его широкий пояс, золотом шитый
(брат поступил в Девичий монастырь, и пояс был подарен ему
белицами-золотошвейками). Карманные часы, аляповатые правду сказать,
луковицей, в двойном футляре, но, как невидаль, тоже привлекли мое внимание.
Московские сайки береглись и елись исподволь, как лакомство. А два
гостинца, назначенные специально для меня и для младшей сестры, даже
и остались только на погляденье. Мне привезена3 была белая сахарная
собачка, сестре — красная леденцовая кукла. То и другое копеечной
стоимости; но ни того ни другого нам не дали, а только показали, объяснили, что
кому предназначено, и поставили за стекло в шкаф навсегда.
Мы были и польщены тем, что член нашего семейства попал во дьяконы
в Москву. Казалось бы, что особенного? Отец был не дьякон, а
священник, священствовавший притом к тому времени уже тридцать лет, да еще
XV. Цивилизация
99
должностное лицо — «увещатель» в судах. Но в понятиях духовенства, по
крайней мере московского, столичный дьякон выше священника уездного,
тем паче сельского. Перворазрядный студент семинарии брезгал,
продолжает, вероятно, брезгать и теперь священническим местом в селе при
вероятности получить дьяконское, но в Москве; дьяконскими в Москве
местами не пренебрегали и кандидаты академии. Образовались два вида
духовенства, столичное и уездное, качественно различные, даже отрезанные
взаимно; так что семинарист, хотя бы перворазрядный, попав в село, уже
терял надежду выбраться в Москву, тогаа как дьякону московскому, хотя
бы второразрядному, переход на священническое место в столице не
закрывался. Идти из дьяконов московских в сельские и даже уездные попы — это
почти разжалование. Если же бы сельский иерей стал просить перемещения
в Москву, хотя бы заслуженный, он в консистории возбудил бы не только
удивление, но негодование, как забывшийся нахал; нужды нет, что на то
же место завтра поступит дьякон из второразрядных и третьеразрядных
семинаристов, притом ничем не выдающийся на службе, тогда как сельский
священник вместе и примерный благочинный. Не удалось мне беседовать
с покойным Филаретом об этой иерархической несообразности, да по всей
вероятности и бесполезно было бы: он в отпор указал бы мне два, три
примера, что отличившиеся сельские и уездные священники были переводимы
в Москву, и — еще более обильные примеры, что переводимы были из
уездов (Коломны именно) родственники самого митрополита. Ни те
исключительные примеры, ни это систематическое возвышение родственников
не изменяли существа; факт остается в силе: бытовая иерархия
превозмогает церковную и даже отчасти государственную. Последнее в том смысле,
что и награды духовенству сообразовались, в те времена по крайней мере,
не с самым служением, а с местом, где оно проходилось. Сельский
благочинный, депутат6, увещатель и прочие должностные лица так и вековали,
не дождавшись внешнего поощрения, хотя бы пятьдесят лет пробыли, и
притом на такой должности, которая даже по статусу дает право на орден
чрез двенадцать лет7; столичное же духовенство хватало скуфьи, камилавки
и ордена. В последние года по отношению к отличиям более применено
равноправности, хотя и не скажу, чтобы к особенной пользе церкви; но в старые
времена, не говоря об ордене, скуфья на сельском священнике Московской
епархии была редкость8. Сельский поп, будь он разблагочинный, за счастие
должен почесть, если под конец укланяется и получит место «раннего»,
наемного священника при московском батьке9, предоставляя последнему
сибаритствовать летом на даче, а зимой отправлять службу и требы только
для разнообразия жизни, посвященной в весьма посредственной степени
приходу.
100
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Правилен ли такой порядок, едва ли нужно объяснять. Если в
положении, усвоенном со времени Сперанского и даже ранее, со времени Про-
коповича10, что школьное образование есть главная принадлежность
священства, заметен оттенок протестантства, то возвышение столичного дьяконства
пред сельским священником было шагом к латинству, — тому латинству,
которое пресвитеров и дьяконов царствующего Рима поставило в сане
кардиналов выше даже епископов11. Священнослужительское место есть
награда за успешное окончание курса наук, а в самой должности
священнослужителя существеннейшее есть доход, с нее получаемый: понятна и эта
мораль установившегося12 порядка.
В течение нескольких лет не более двух или трех раз навестил
московских отец; не чаще того и они к нам приезжали; но мы уже чувствовали себя
приобщенными к свету. Средняя (по дому тогда уже старшая) сестра13 с
неделю как-то гостила в Москве. Рассказам ее, по возвращении, мы внимали,
как Шехерезаде14; и надобно отдать ей справедливость, она так живо, так
подробно и с такою наблюдательностью передавала свои впечатления, что,
не видав, мы познакомились со столицей не менее самой счастливицы,
побывавшей там. Когда спустя несколько лет пришлось мне быть в театре,
я вошел в него, как человек бывалый; все подробности я заранее представлял
себе по рассказам сестры именно так, как нашел их потом.
Отсталость в быте нас мучила. Припоминая это ощущение, сравниваю
его с другим, которое, наверно, многими испытано. Снится, что в какое-
нибудь отборное общество являешься вполне одетым, но босиком и не
знаешь, куда деваться, как спрятать ноги, как не дать заметить другим свою
небрежность, оплошность, рассеянность. Окружавшее нас духовенство,
и именно из молодого поколения, даже более бедные, дьяконы например,
пили чай ежедневно. У нас этого было не заведено. И мы старались этого
не показать пред посторонними. Я носил личные сапоги; пусть стыда пред
сверстниками я не чувствовал, потому что прочие носили ту же обувь; но
моею мечтой было удостоиться «смазных» сапогов15. По ходатайству
сестры потом я получил их, между прочим крайне удивившись, что новые,
праздничные сапоги оказались не только не дороже, но даже дешевле тех,
которые прежде были у меня. И с каким же усердием я их чистил!
Сестры ходили в шубейках, покрывались платочками. О шляпках
не смели они и мечтать, но переменить шубейку на салоп — это казалось
достижимым, и сестра-домохозяйка копила деньги, получаемые от учеников,
чтоб устроить себе желаемое облачение. И устроила; точнее — все мы трое
устроили. Предшествовали долгие совещания, из чего сшить, чем покрыть,
какой воротник поставить. Акакий Акакиевич не так радовался своей
шинели16, как радовались все мы трое сестриному салопу. Сейчас помню: он
XV. Цивилизация
101
был драдедамовый, зеленого цвета17, на заячьем крашеном меху, с лисьим
воротником. Почему именно зеленый, не просто черный, не оливковый, не
какой другой? Заметьте18, и сарафанницы, переходя к платью и в
особенности от бумажных к шерстяным материям, начинают с зеленого, которым
заменяют яркие цвета и крупные разводы прежнего одеяния; за зелеными
платьями на ступень выше следуют обыкновенно синие. По этим цветам
узнаете горничную, кабачницу, жену овощного лавочника. Тут действует
не пример, не мода и не вкус портнихи. Помимо желания подняться
внешностью до «господ» действует свой внутренний идеал красоты; совершается
в душе неуловимый процесс, в силу которого перестают нравиться цвета,
режущие глаз, но зрительный нерв еще требует возбуждения и не
удовлетворяется ни серым, ни черным, хотя это и модно, и барыни так одеваются.
Очевидно, сестры и я стояли на этой эстетической стадии, когда облюбовали
зеленый цвет.
Я озаглавил настоящую главу словом «цивилизация», имея в виду не то
понятие, которое с ним соединяют в Европе и которое равнозначительно
просвещению. Мы — я и сестры — ко многому тянулись действительно
потому, что находили новое более просвещенным. «Что это ты сказал:
инда я испужался? — замечает мне сестра; — нужно говорить: даже я
испугался». Не говори: «сем я возьму», а «позвольте взять». Это были уроки
вежливости и благовоспитанности действительно19, хотя по истине и жаль,
что просительное «сем» не получило гражданства в литературе; оно так
живописно и так идет к прочим вспомогательным глаголам, заимствованным
от первичных физических действий: «стал», «пошел», «взял»! Но смазные
сапоги и зеленый салоп не выражали благовоспитанности, не означали
просвещения, не представляли даже удобства; салоп, особенно тогдашний
безрукавный, несомненно холоднее шубы. А я готов был прятать ноги пред
мальчиком в смазных сапогах; а мы умирали от стыда, когда случалось
обмолвиться пред посторонними и сказать о комнатах «горница», «боковая»,
«топлюшка». Горница переименовалась в «залу», топлюшка — в «кухню»,
даже прихожая — в «переднюю». Что было необразованного, невежливого
в «горнице» или «прихожей»? Тут действовал уже слепой пример,
потребность приличия, в других случаях именуемого модой. Но мода сравнивает
вчерашнее с нынешним, а здесь сравниваются не времена, а общественные
слои. Переменой быта сказывается боязнь унизиться до простонародья
или желание вырваться из него, поползновение на барство, и прибавлю, —
барство в смысле тунеядничества. Мать-покойница сама стряпала; потом
стряпала тетка; обе они и сарафанницы20. Бог продлил век тетке, но ни
в каком уже случае не стала бы к печке на ее место сестра, как считает за
стыд стать к печке теперь всякая попадья, дьяконица, даже дьячиха. Всякая
102
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
лавочница при первой возможности наймет кухарку, не потому чтоб ей было
тяжело или не хватало времени, а из стыда; труд разделился в понятии на
благородный, безразличный и низкий.
Если бы случай поблагоприятствовал, дети никитского священника
живо бы онемечились или офранцузились (скорее, конечно бы,
офранцузились): до того нас тянуло быть выше, «благороднее»; а цветом
«благородства», конечно, признавалось совершенное отрешение от народа. Меня еще
спасал патриотизм, воспитанный чтением книг и рассказами отца; на всех
нас, кроме того, был груз, невольно оттягивавший к низу, к народу — вера
с ее обрядами. Однако и я, например, выучил наизусть (глазами, а не
слухом) почти всю книжку «Французских разговоров», случайно оказавшуюся
у нас21; и сколько помню, одним из побуждений пробегать незнакомые
французские фразы было именно желание духовно приблизиться к тому
кругу, из которого выведены герои читанных мною повестей и романов.
А в тогдашние времена не было беллетристического произведения, где бы
в разговорах не пестрели французские фразы.
Если не на иностранном действительном, то на непонятном для других
языке говорили мы, однако, и употребляли его именно при посторонних,
подобно тому как господа объяснялись по-французски при прислуге,
чтобы не профанировалась господская мысль даже внешним участием к ней
Хама22. Мы пользовались русским языком, но намеренно исковерканным.
Сначала нас научили вставлять пред каждым словом зе23: зе-я, зе-по-зе-
шел, зе-до-зе-мой; это значило «я пошел домой». Но после с чьих-то слов
прибегли к тарабарщине помудренее24: вставляли между слогами по два
слога и притом с гласными, изменяющимися сообразно слогу: я-нава, вы-
нывы, ше-невел; это означало «я вышел». Мы говорили этою тарабарщиною
чрезвычайно быстро и действительно достигали того, что нас другие не
понимали. Знали мы еще и третий способ коверкать слова и прибегали к нему,
но реже, и не усвоили полной быстроты. Этот способ состоял в перестановке
слогов; пай-сту, мой-до, вут-зо — значило: «ступай, домой зовут»23.
Понятно после того, что молодежь у Никиты Мученика не развлекалась
ни народными песнями, ни народными играми, напротив, сторонилась от
них, как бы от неблагопристойности; напротив, купили мы на последние
гроши какой-то дрянной песенник и разучили по нем «Звук унылый
фортепиано»26 и «Черную шаль»27, хотя упивались и слушая Ивана Васильевича28,
когда он играл на скрипке «Лучину-лучинушку»29 или «Не одна во поле
дороженька»30. Но то уже игра на скрипке, занятие благородное, хотя песни
мужицкие. Мы певали с сестрой иногда и народные песни, но только ради
комизма, насмешливо передразнивая мужицкое пение. Зато просидели все
мы целую ночь напролет у окна, когда в соседнем доме у городничего был
XV. Цивилизация
103
бал по случаю именин. Мы подмечали каждую мелочь, которая доходила
до нас от «образованного» класса, хотя бы чрез разряженную дворовую
девушку. Мы сличали свое «грубое» с видимым у других, утонченным, по
нашему мнению. Мы не знали, что такое «котлета» и «сыр»31, и я, в
частности, вкусил то и другое не ранее тринадцати лет от роду; но вероятно, каков
бы ни показался вкус того и другого, мы не менее бы усердно кушали, чем
я «бисквиты», с которыми познакомился десяти лет32. Это было памятным
происшествием. Готовить ужин на свадьбе сестры приглашен был меща-
ниновский повар Яков Васильевич. Мое любопытство было возбуждено
непонятным для меня взбиванием сливок.
— Что это такое будет, Яков Васильевич?
— А это, сударь мой, я доложу вам, крем к бисквитам.
— Какой крем, какие бисквиты?
— А вот будете кушать, изволите узнать.
Сели за стол поздним вечером; ужин тянется; одолевает меня дремота,
и я засыпаю.
— Бисквиты, бисквиты! — восклицает, наклонясь ко мне,
прислуживающий человек.
Я мгновенно просыпался, разочаровывался и снова погружался в сон,
пока наконец восклицание «бисквиты» разбудило меня к действительным
бисквитам.
С каким жадным вниманием прислушивались мы к рассказам брата
Сергея Петровича, когда он рассказывал о знакомом ему княжеском и графском
быте, что и как там едят, на чем сидят, как ходят и кланяются. Для брата
(Сергея), как и для нас в том периоде, обычаи светского и именно высшего
общества были верховным кодексом, и в этом отношении мы отличались
не только от отца, но и от старшего брата (Александра). Для отца значение
обычаев, можно сказать, не существовало; он жил в тех, которые
унаследовал, именно в них жил, а не то что держался их. Он не переменял обычая,
потому что не задавал себе, наверное, никогда о нем и вопроса, как не задает
никто вопроса, жить или не жить вообще, носить ли вообще нижнее платье
или ходить голоногим. Остался, например, никитскому священнику по
преемству от Матвея Федоровича обычай приглашать к себе в день ангела
(для батюшки он приходился в праздник Петра и Павла33) после обедни
значительнейших прихожан «на чашку чая»; по тому же обычаю, после чая
подносим был собственноручно каждому из гостей бокал сотерна34. Почему
сотерн именно, не другое вино? На этот вопрос батюшка, вероятно бы,
затруднился дать объяснение. Потому именно, что так было при деде; а при
деде шампанское и вообще шипучие вина до Коломны не доходили. Брат
Сергей справлял праздник и принимал гостей уже с шипучим, правда «по-
104
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
лушампанским»33, как его тогда называли, а не с шампанским (что такое за
вино было полушампанское — не ведаю). Это было зеленое платье, как
батюшкин сотерн — сарафан. Брат Александр относился прямее и свободнее.
В нем не было поползновения на аристократизм, да не питал он и уважения
к аристократам; скорее, наоборот. Зато не стыдился он ни звания своего,
ни бедности своей, ни своего быта. Останавливаю внимание на этих трех
типах, потому что они живут в обществе и теперь. Старина не
рассуждающая, живущая как жила — один; другие не прочь принять обычай новый, но
свободно, по справедливым требованиям гуманности, удобства, денежных
средств; третий тип: рабская погоня за внешностью высших нас по
состоянию и общественному положению. На этой стадии мы, младшие члены
семьи, и стояли в описываемое время. Как известно, теперь есть еще и
четвертый тип — нахального неряшества, намеренного, почти насильного
пренебрежения внешностью, хвастовства незнанием приличий. Он народился
в последнее двадцатипятилетие36 вместе с натянутым демократизмом разных
видов: это то же рабство, только с переменой кумира и с утратой прежней
добросовестности. Младшие дети никитского священника рабствовали
простодушно, и притом пред требованиями светского приличия, отождествляя
их bona fide*37 с требованиями образованности. Эта болезнь о приличии,
этот страх оказать при случае неблаговоспитанность мужицкую, или
мещанскую грубость, или кутейническую неловкость изощряли наше
внимание и к рассказам Сергея Петровича. После, уже в семинарии, нота эта
слышалась и у других. Одним из любимых рассказов между школьниками
был анекдот о мифическом семинаристе, попавшем к барину в учители или
гувернеры, и о похождениях его, не менее потешных, чем похождения
пошехонцев38; что вот он, например, сморкнулся в «атмосферу» за неимением
платка или заткнул себе скатерть вместо салфетки и, выскочив из-за стола,
все потащил, всех залил и перебил посуду. Или анекдот о сельском
дьяконе, которого потчевали в одном месте артишоками, в другом фисташками:
артишоки он глотал целиком со шкурой39, а фисташковые зерна откладывал,
по мере того как грыз. «Что вы не кушаете, отец дьякон?» — «Да они все
гнилые», — отвечает гость, указывая на багровый цвет зерен40. Подобные
предания ходят, вероятно, не в одной Московской семинарии, хотя здесь
случаев соприкосновения с господскими домами представлялось больше и
стремление к светскости говорило сильнее, нежели где-нибудь. В других
городах старый быт сохранился долее. Уже в пятидесятых годах москвич,
попавший на учительское место во Владимирскую семинарию41, рассказывал
мне, что туда обычай носить брюки к тому времени еще не доходил. Семина-
по совести, вполне искренно (лат.).
XVI. Приход
105
ристы даже в Богословском классе ходили в халатах. Раз он — по крайней
мере, так он передавал — предложил одному богослову свои брюки, жилет
и сюртук, чтобы тот в приличном костюме отправился на свадьбу, куда его
звали. Надел малый непривычное одеяние, пошел, но через несколько минут
прибежал, запыхавшись, обратно; «Нет, В. И.42, позвольте снять». — «Что
же так?» — «Да все смотрят; я не знал, куда деваться». Около того же
времени одного из учителей той же семинарии видел я входившим в гостиную,
и не к очень даже высокой особе, но которую учитель считал светскою. Он
вошел с перчатками в руке, держа двумя пальцами всю пару, не надев ее
ни раза43, не примерив даже и даже не оторвав левую перчатку от правой,
а так, как поданы были ему в магазине, пристегнутыми одна к другой.
После я знал людей, и притом из лучшего общества, которые совсем не
носили никогда перчаток по принципу44; припоминался мне при этом бедняга
учитель, заплативший дань приличию, но не менее забавным способом45,
чем тот негритянский король, который с важным видом давал аудиенцию
европейскому посланнику , одетый в английский красный мундир, только
без брюк, и в проволочном кринолине, надетом поверх.
XVI
ПРИХОД
Я бы опустил существенное обстоятельство, если бы, сказав об училище
и домашнем быте, не коснулся еще среды, в которой, между прочим,
совершилось мое возрастание: прихода. Приходов два типа в России:
территориальный и родословный. В селах они сливаются, не то в городах. В столицах
прихожанами считаются не лица, а дома; лица только потому, что живут
временно в этом, а не другом доме; пятницкий прихожанин будет завтра
ильинский, с переходом на квартиру близ церкви «Ильи Пророка»1. В
некоторых городах то же, что в столицах, и в больших это неизбежно. Возможно
ли было в Москве, например, в случае требы отправляться за священником
из Мещанской к Серпуховской заставе2 или из Преображенского в Под-
девичье?3 Но приход при территориальном разделении утрачивает часть
понятия о себе как живом целом, состоящем из братьев и детей одного отца, на
сей раз не только Небесного, но и земного, в виде отца духовного. Сегодня
здесь, завтра там, крестился у одного, исповедывался у разных, венчался где
пришлось; бывает так, что исповедывался у одного священника, а Таинство
Причастия принял на другой день у другого в другой церкви, по записке
духовника4. Интересы прихода не могут приниматься близко к сердцу,
106
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
когда связан с ним только временно и внешнею связью соседства; когда
не только по пословице «кто ни поп, тот батька», но и храм тот или другой
говорит сердцу безразлично, как храм вообще, а не в частности наш храм.
Бывают явления даже прямо уродливые: приходские церкви без прихожан.
В Москве есть приходы, где два, три дома, составляющие весь приход,
принадлежат иноверцам5, даже евреям. Бывали и такие случаи, правда в
старину, что настоятели продавали часть прихода соседу. Так случилось, по
преданию, с церковью Большого Вознесения на Никитской6, тою церковью,
в которой Потемкин надеялся было обвенчаться с Екатериной7. Священник
или протоиерей Вознесенский выдал дочь; зять поступил в соседний приход
Феодора Студита8, а тесть взамен или в дополнение приданого отчислил
«натурою» часть домов зятю-соседу*.
В Коломне приходы состоят из семей безразлично к месту жительства,
и только два территориальны, Троицкий (где родился Филарет)11 и За-
прудский12, но потому, что это особенные слободы, и первая из них —
Ямская. Братство прихожан в Коломне поэтому теснее, нежели в Москве,
и особенно наглядно свидетельствовалось оно постами, во время говенья,
и на праздниках, не говоря о храмовых и двунадесятых13, но и рядовых.
Хотя другая церковь и в пяти шагах, прихожанин идет к обедне все-таки
в свою: сколько-нибудь зажиточным она родная, между прочим, потому,
что здесь есть вклады от отцов и дедов, от того икона, от другого облаченье,
а вот и завеса у царских врат из штофной, шитой золотом фаты. Это я уже
помню: фату на завесу принесла церкви в дар моя крестная мать, купчиха
Скворцова, мужа которой, ослепшего под старость, заслушивался я, когда
он рассказывал о «степи», на десятки верст простирающейся, об одиноких
«хуторах», об опасностях гуртам при прогоне, о малороссийском борще,
с которым по вкусу не может сравняться ни одно из наших кушаний, о том,
наконец, как приходилось воевать на хуторах с крысами, которые
вваливались по ночам в покои целыми стадами.
Великий пост, первая неделя, главное говенье. Жалобно-протяжно
звонят колокола, ударяя не только пред началом службы, но и среди, пред
началом каждого «часа»14. В предвидении частого их употребления Федот
* Протоиереем при церкви Феодора Студита состоит ныне отец Преображенский,
редактор «Православного обозрения»9. Желалось бы, чтоб он проверил по рассказам старожилов
и, если возможно, по церковным записям дошедшее до меня предание. Совершилась передача
части прихода в виде приданого, очевидно, еще ранее Иосифа Михайловича10, известного
Москве в свое время настоятеля Вознесенской церкви, объяснявшегося преимущественно
по-французски, и даже в храме. «Pardon, permettez, madame!» («Простите, позвольте, мадам!»
(фр.)) — слышались его восклицания, когда во время каких-нибудь похорон кадил он церковь,
и непременно со свечными огарками, воткнутыми в ноздри; покойник не терпел запаха трупов
и спасал свое обоняние огарками.
XVI. Приход
107
дьячок благоразумно еще с утра в чистый понедельник привесил к трем
колоколам по длинной веревке, чтобы не лазить каждый раз на колокольню,
а звонить с земли. Служба начинается в урочное время, и народ собирается
рано, всегда к самому началу. Лица серьезнее обыкновенного. Служба
долгая, поклоны тяжелые и учащенные, что служит поводом, между прочим,
к пересудам. — «А смотри, Феклистовна-то опять забрюхатела», —
замечает тетка, придя домой от первых же часов в чистый понедельник и садясь
с нами за трапезу, состоящую неизменно в этот день из отварных грибов
с квасом и хреном. — «А что?» — «Больших поклонов не клала»15.
Пятница на первой неделе поста сопровождается неизменно
происшествием, подымающим душу со дна. Этот день, день исповеди16, и без
того мрачно торжественный. Но раздирающее душу представлял старичок,
мещанин Максим Иванович; он приближался к церкви с рыданиями, падал
на колени и на коленках полз по всему переулку от улицы до паперти
церковной. Рыдания были громогласные, на всю улицу, с воплями, мольбами,
ударами в грудь. Судьба этого семейства — судьба мрачная, отмеченная.
Старичок любил выпить; это бы еще ничего. Он был задорен; и это бы еще
ничего. Но у него был сын не менее задорный; завязывалась брань, и отец
проклинал сына17. Проклинал и затем на другой же день раскаивался. За
батюшкой шлют, бывало. Что такое? — Да что, опять снимать проклятие!
То есть призывали читать положенные разрешительные молитвы18.
Усовещивали старика, сам он раскаивался, но при первом случае повторял
прежнее, а в пятницу великопостной недели оглашал плачем раскаяния чуть
не весь город. И это неизменно каждый год.
Умер старик; остался сын, сто крат проклятый и сто крат разрешенный.
Но он повторил отца: те же проклятия детям и те же разрешения.
Оглашал ли он воздух покаянными воплями, не знаю; меня уже не было тогда
в Коломне. Сын его, внук Максима Ивановича, был богат, нажив
состояние нечистыми, даже бесчеловечными средствами, но попался, был судим
и сослан на поселение. Это было громкое происшествие, доставившее всему
городу торжество: сострадавших не оказалось ни души. Говорят, богач-сын
оставлял нищим отца, заставлял его пресмыкаться, и набожная Коломна
в стечении этих обстоятельств усматривала печать «проклятия», которое
сами на свой род положили Максим Иванович и Иван Максимович.
Отдыхала душа на празднике, и Светлая неделя, равно как Рождество,
имели для меня особенное значение, потому что с семилетнего, кажется,
возраста, стали брать меня по приходу; то есть я сопровождал причт и точно так
же получал, как и они, «за святыню»19. Я лично не находил в этом утешения,
потому что получаемые деньги отдаваемы были отцу, и тот за труды мои
награждал меня уже по окончании всего славленья не более как несколькими
108
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
грошами. Много ли я всего набирал, точно не умею определить, но помню,
что брат-учитель20 говорил, шутя, ученикам обо мне: «Он богач, у него есть
тридцать рублей пятачками». Это значило, что отец откладывал собранные
мною деньги, разменяв их предварительно на серебряные пятачки. Полагаю,
что брат преувеличил. Но по его словам, стало быть, у меня накопилось до
полутораста пятачков (они ходили, помнится, по 22 копейки)21 примерно
в два года и, следовательно, я «нахаживал» в каждую святыню более семи
рублей. Это много. Я помню дележи денег всего причта, после
Рождественской и Светлонедельной святынь. На долю отца доставалось 60 рублей, без
малого или с небольшим; по 20 рублей — дьячкам22. Словом, выхаживалось
всеми до ста рублей. Следовательно, если я набирал до восьми рублей, это
был доход значительный. Не во всех домах мне давали и не везде одинаково:
где копейку, где грош, где пятак екатерининский, тяжелый23, а где и пятачок
серебряный и даже гривенник. Тридцать рублей, собранные мною и
лежавшие у отца в виде пятачков, поступили в часть приданого старшей сестре
Марье Петровне; это было мое усердие и воля отца.
Шестьдесят рублей, и притом ассигнациями, — это был самый крупный
доход моего батюшки. Такого он не получал еще ни в какое другое время
года и ни при каком случае. Требы были грошовые; свадьбы, которых
бывало по одной, по две в год, давали высшее — синенькую, то есть пять рублей
на всех; красненькая — это уже баснословно. А свадьба — дороже других24
вознаграждаемая треба. Я помню случай, как в 1840 году, по случаю
дороговизны хлеба25, брат московский стеснился содержать меня даром и
высчитал батюшке, что за содержание меня приходится 90 рублей26. Приехал
я в Коломну, и отец, при обратном проводе меня, стал отсчитывать вместе
со мною медные гроши и копейки, которые откладывал он, чтобы накопить
требуемую сумму. Девяносто рублей копейками, грошами, пятаками,
изредка попадалась серебряная мелочь! Тяжелы были эти девяносто и в
буквальном смысле, веса много: но каково было мне отнимать это сбережение,
зная, каким медленным процессом оно достигнуто?
Положение духовенства и в других приходах не блистало, но было во
всяком случае лучше, отчасти по относительному богатству приходов, а
более всего по практичности иереев, которой был лишен отец. В числе доходов
городского духовенства не малую часть составляет «проскомидия»
(поминовение за литургией). По старозаветному, родитель мой служил обедни
не каждый день27, а при жизни своей «Мавруши» и тем реже. Он строго
следовал правилу Служебника, повелевавшему супружеское воздержание
пред днем литургии2** и запрещавшему литургию «нечистому». Молодые
иереи поступили и начали, к немалому удивлению, служить ежедневно, а на
недоумение, выражаемое по этому поводу стариками, отвечали с улыбкой:
XVI. Приход
109
«Э, что позвонишь, то и получишь». Ежедневным звоном привлекался
ежедневный доход с проскомидии, а с тем и другие поминовения в виде
сорокоустов, полугодичных и годичных29, которые дотоле заказывались
почти исключительно в монастырях и соборах30, где служба обязательно
ежедневная.
Не довольствуясь ежедневностью, отцы стали привлекать православных
ранним звоном. Для торгового человека важно кончить набожные дела
прежде начатия мирских. Отсюда конкуренция: кто раньше ударит? Пошли
вперегонки, и не знаю, на какой точке теперь остановились. А в старые
времена, чего я уже не запомню, ранние обедни даже вообще запрещались31,
и одна из коломенских церквей (Николы в Городе) обязана, сказывали мне,
самым сооружением этому правилу: в виде привилегии, специально для
этого сооруженному храму дозволены были обедни ранее указного часа32.
Подобный процесс совершается теперь, но не с обеднями, а со
всенощными. В зимнее время они первоначально совсем не полагались по приходам
(говорю о московских)33; затем, в виде привилегии, по особому ходатайству
дозволены некоторым; недалеко время, что войдут в общий обычай, и,
конечно, нет разумных оснований тому препятствовать.
Праздник Рождества ли, Пасхи ли, когда предстояло хождение по
приходу, сопровождался неизменно теми же обстоятельствами. Беру
Рождество. Ранним, ранним утром, часу в третьем, тотчас после утрени, садимся
в сани (выпрошенные всегда у Мещанинова) и едем «по чужим», то есть
не по нашим прихожанам, а по тем, кто хотя чужого прихода, но нас
принимает или даже принимает всех. Маршрут назначается, кем начинать, кем
кончить. Кончаем Запрудом, самою дальнею стороной, откуда
возвращаемся уже при благовесте к обедне. Жутко бывало мне это время: всегда мороз,
руки и ноги коченеют, а при проезде чрез Большую (Астраханскую) улицу34
овладевало уныние, подобное тому, какое ощущал я при звуках отбиваемой
косы. Большая улица — тракт из хлебородных губерний в Москву.
Зимами все ночи напролет тянулись и к Москве, и обратно бесконечные обозы,
путь которых сопровождался однообразным, равномерным стуком полозьев
о ступеньки, образованные в снегу копытами лошадей. Тук-тук-тук, и это
в бесконечность, в непрестанном, не умолкающем однообразии, одним и тем
же размером.
Любознательность питалась рассматриваньем купеческих хором. Я узнал
о существовании столовых часов: их указал мне отец в одном доме
(Токарева)35, и каждый раз, каждые Святки и каждую Святую, мы подходили
к ним неизменно и рассматривали. В другом доме был зимний сад; то есть
зала, в которой нас принимали, была уставлена померанцевыми и лавровыми
деревьями в кадках и была прохладна, что мне очень не нравилось, потому
no
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
что озябшие члены просили тепла. В третьем столь же неизменно, после
того как приложатся хозяева ко кресту, заходит речь, не написал ли еще
чего-нибудь хозяйский сын (самоучка-живописец). Стены залы, в которой
нас принимали, размалеваны были масляными красками от пола до потолка;
сюжет патриотический: «Взятие Шумлы»36, «Штурм Варшавы»37, и я
становился возле какого-то генерала во весь рост на коне, в треугольной шляпе,
с поднятою шпагой. Даже на мои детские глаза малевка была очень плохая,
но любезность требовала осведомиться о художнике-самоучке. Услышал
я в первый раз, при том же славленье, гнусавое гудение старообрядцев. Нам
пришлось в одном доме дожидаться в передней, пока кончат они свое пение;
пономарь Андреич не упустил при этом вполголоса передразнивать их,
а отец, сдерживая улыбку, останавливал его. При том же славленье
познакомился я и с городскою беднотой: с мазаными лачугами, покривившимися
набок, а то и с каменными, но у которых стены внутри были полосатые,
серого и черного цвета, черного как сажа, с ручьями сырости на них, с окнами
из стекол только наполовину, а наполовину из сахарной бумаги, с воздухом
столь нестерпимым, что одну семью, жавшуюся в таком угле, я прозвал
«Варькою вонючей» (по имени домохозяйки). Были такие семьи, и мы их
посещали, причем не всегда даже брали деньги; отец отстранял руку,
протягивавшуюся дать, может быть, пятак; он знал, что пятак этот дорог был
семье, хотя еще дороже «святыня»; не обходил он такие семьи «святыней»,
но и отказывался от пятака. Это бескорыстное утешение святыни
доставляемо было, понятно, только своим прихожанам, по которым путешествие
совершалось днем, продолжаясь не только в первый день праздника, но
и в следующие. Шло исподволь, и притом по чинам; посещали тех прежде,
кто значительнее и может обидеться на недостаточное внимание;
рассчитывали и то, в каком доме не отпустят без чая. Дом Мещанинова, как первого
прихожанина, посещаем был не только прежде других, но и прежде чужих,
непосредственно после заутрени первого дня.
Немного пищи получал мой ум в беседах за чаем, если где нас
оставляли. Разговор шел о гуртах, о степи, хороша ли торговля, много ли ждут
барок (если дело идет на Святой); в десятый раз повторяется воспоминание
о Макарьевской ярмарке, на которой Терентий Титыч получил болезнь
ног. «Ярмарка тогда была еще у Макарья, а не в Нижнем38; ходу-то было
версты две; ну, так видите...» и проч. Отец слушает участливо старика,
повторяющего этот рассказ о причине своей болезни, пономарь Андреич
подобострастно, то улыбаясь, то качая головой, как бы слышит в первый
раз, между тем как и я уже выучил наизусть39.
В Светлую неделю происходило то же, но с тою вариацией, что пред
обедней ходили только по своим, напротив, а не по чужим, и притом с об-
XVI. Приход
111
разами, из которых один носим был мною. После обедни носить образа
было запрещено в предупреждение пьянства и безобразий с иконами, и отец
исполнял это предписание. Другая была разница, что приходилось
христосоваться со всеми и получать яйца, что мне было не по вкусу, ни то, ни другое,
тем более что приходилось нечаянно иногда раздавливать в кармане яйцо,
оказавшееся не крутым, а сваренным всмятку. А сюртучок к Светлой неделе
большею частью шили мне новый: что за приятность пачкать обнову! Еще
вариация: прежде чем кончено хождение, в первый же день после вечерни
(после вечерни вообще не ходили со святыней) происходил дележ куличей,
пасхи и яиц, оставленных в виде вознаграждения натурой за освящение
пасхи. Слыхал я о безобразиях, какие бывали при таких дележах в селах;
доходило иногда до формальных сражений; противники вооружались яйцами
и стреляли друг в друга, обращая церковь в арену. У нас дележ происходил
на дому и совершенно скромно. Батюшка предоставлял эту операцию
производить40 младшему члену причта, то есть пономарю, который и резал
каждый кусок на три пропорциональные части, или же спрашивал общего
совета, не считать ли эти две или три пасхи за одно, то есть одного
достоинства? Сестры иногда просили Андреича, чтобы не забыл отложить им
яичка два-три порозовее; им-де нужно «с такою-то похристосоваться, яичко
требуется получше». Андреич исполнял с удовольствием.
Кроме яиц, пасхи и куличей, был и еще предмет дележа, который
и тогда возбуждал, и доселе продолжает возбуждать мое недоумение:
кувшин с пивом. Сам кувшин очень изящный, фарфоровый, с
нарисованными китайскими фигурами на нем, являвшийся неизменно в том же
экземпляре, препровождался обратно Мещаниновым, от которых он
поступал; а пиво, или, точнее, брага (пиво было домашней варки), выпивалось.
Зачем оно было и зачем попадало на стол вместе с освящаемою пасхой?
Обычай шел, очевидно, с незапамятных времен. Хотя дьячки и шутили,
выпивая тут же при дележе: «Приидите, пиво пием новое», — но неужели
этот ирмос Пасхального канона41 и послужил началом к обычаю, которого
в других приходах, сколько мне известно, не было, да и в нашем
только домом Мещанинова практиковался? А почему знать? Может быть,
какой-нибудь прапрадед Мещанинова и растолковал вместе с тогдашним
попом пасхальный ирмос в буквальном смысле и нашел по сему
приличным пиво, к питию которого приглашает канон, приносить для
освящения вместе с сыром, разрешаемым на праздник. О старых временах это
неудивительно, и в доказательство расскажу о двух случаях. Иконописец
изобразил царя Давида поднявшим голову кверху, откуда сияние, и
держащим простертую длань, а на ней два глаза. Подпись: «Очи мои,
Господи, пред Тобою выну»42. «Выну», то есть «всегда», художник понял
m
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
в смысле «вынимать»; это рассказ батюшки, видевшего икону. Другой
рассказ его же о церковном обычае, существующем, сколько известно,
в одной Коломне. После венчания священник провожает молодых со
крестом до дома. Это водится и в других местах, но в Коломне крест, сверх
того, и оставляется в доме новобрачных на несколько дней. Священник
потом отправляется за ним, берет обратно в церковь и получает при этом
подарок. Откуда это? Хотя, исполняя установившийся порядок, но
критически относясь к нему, батюшка передавал, что раз был просто забыт
крест попом спьяна; на свадебном ужине ведь не бывает без того, чтобы
не выпить лишнего. «Отсюда и завелось, тем более когда попа даже
одарили за то, что их божница несколько суток осенена была напрестольною
святыней43». Итак, если «очи мои выну» послужили к изображению
безглазого праотца, а забывчивость охмелевшего попа — к обычаю оставлять
крест в доме новобрачных, отчего и пиву не явиться на пасхальный стол
в церковь для освящения наряду с сыром, яйцами и куличом?
Упомяну еще о двух обычаях, принадлежавших уже не всей Коломне,
а относившихся к нашей церкви особенно. 1) В нашу церковь приносили
детей «прикалывать»; это бывало во время страдания «колотьем»44. Не из
города только, и даже из города менее всего, а из деревень, иногда за
десяток и более верст, приносили младенцев. Операция состояла в том, что
отец благословлял ребят и, взяв копие с жертвенника43, касался больного
места. Кто завел этот обычай? Когда? Почему? Читаны ли были при этом
какие молитвы? В свое время я не любопытствовал, так как и не думал, что
это есть привилегия, усвоенная народом специально нашей церкви; а теперь
затрудняюсь объяснить, сообщая только факт. 2) Являлись часто; редкий
день не бывали46 за «святою водой от Никиты Мученика». Приносили
пузырек, им отливали, и бабы, крестясь, давали копейку или грош. Так как
приходящие являлись и вечерами, и среди дня, когда нет службы, то у нас
в доме всегда была наготове бутылка со святою водой, а на полочке, в
особенном месте, лежали собранные деньги, которые при первом богослужении
и относились отцом в церковь. Откуда опять этот обычай? Откуда это
особое почитание Никиты Мученика?47 Наконец, не знаю, сохранились ли до
сего времени оба обычая.
«Это все — богослужение; а проповедь живая была?» Нет, до того нет,
что даже тех проповедей, которые батюшка произносил по наряду в соборе,
он в своей церкви не произносил. Он был враг всякой аффектации;
проповедь по наряду была форма, которую нужно было исполнить, и он исполнял,
обращаясь к сыну с просьбой приготовить к назначенному дню заданное
упражнение. Неохотно слушивал он даже чтение проповедей. «Страстная
ли седмица» Иннокентия вышла48, или отдельно какая проповедь знаме-
XVII. Общественная жизнь
113
нитого оратора49 напечатана была в «Христианском чтении»30, однажды
брат Сергей читал нам ее вслух. Он декламировал мастерски, чему помогал
и голос, чистый, звонкий, выразительный. Все мы слушали с
наслаждением; женский пол плакал; батюшка барабанил тихо пальцами по столу и по
окончании вышел молча, не отозвавшись ни словом.
Да и в самом деле, церковное красноречие, начиная с киевских
ораторов, наехавших в Москву двести лет назад31, и до сего времени, было более
риторством, нежели ораторством, не было сердечною, от души идущею
проповедью. Исключений немного. И народ, сердцем прослышав это, в общем,
холодно отнесся к проповеди32, доселе не признав за нею существенного
дополнения к богослужению.
Исповедь, беседа личная, пока остается у нас главною, почти
единственною формой и случаем поучения. В Коломне, как в прочих местах,
не столько ценили, хорошо ли проповедует33, а внимательно ли «батюшка»
исповедует.
XVII
ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
Обойду ли молчанием общественную жизнь родного города в более
обширных пределах, нежели приход?
Ее не было; но в том и дело. Когда в зрелом моем возрасте возникали
и решались крупные вопросы, политические и социальные, вводились
реформы1, я за поверкой обращался, между прочим, в свои детские годы
и искал там зачатков, развитие которых теперь совершалось предо мной,
вопросов2, на которые давался теперь ответ законодательством и печатью;
я спрашивал об отношении, в каком находились к тем самым вопросам мои
современники тридцатых годов. — Тщетно; я не находил никакого
отношения, никаких запросов, никаких зачатков. Пред крестьянскою реформой3,
например, с трудом я вошел в мысль, что прекращение крепостных
отношений должно произвести коренной, глубокий, всеобъемлющий переворот.
Таково было недоумение, оставленное во мне средой, меня воспитавшею,
несмотря на то что я несколько лет уже занимал кафедру4, достаточно,
между прочим, был знаком с политическими и социальными учениями,
современными и прошлыми, не говоря об истории. Суждениями по многим
вопросам и событиям внутренней политики я производил на приятелей,
воспитавшихся в другой среде, впечатление «институтки»; употребляю это
выражение, сказанное в те времена мне и обо мне одним известным России
114
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
публицистом5, которого не назову, но который вспомнит о своем отзыве,
вызванном моею тогдашнею во многих отношениях наивностью.
Дело не во мне, разумеется. Существенна открывающаяся в этом по-
лосатость общественного развития; именно полосатость, другого названия
не приберу. Иное дело степень развития, иное — его характер, путь,
которым оно идет, исходная точка, откуда движется. Иное — цвета
радуги, один в другой переливающиеся от преломления лучей в однородной
массе; иное — световые полосы, получаемые спектром от разносоставного
тела. Такого рода полосы и в общественном сознании, именно в России.
Для ясности укажу пример из моей же жизни, хотя из другого периода.
Готовясь к Философскому классу, пробегал я между прочим тетрадки,
по которым учился брат, и обрел трактат «De libertate» («О свободе»).
Там рассуждалось de libertate cogitandi, libertate dicendi, libertate agendi*
и доказывалось решительное право всякого на свободу мысли и слова.
Это семинаристы учили и во всеуслышание исповедывали на публичных
испытаниях во времена Аракчеева и Магницкого!6 Были ль они, при всем
веровании в libertatem cogitandi и dicendi, либералами в том смысле, какого
боялся Аракчеев или Шишков?7 Ничуть, и покойный Филарет спокойно
слушал эти рассуждения, без опасений, что пред ним напрямки
провозглашались принципы французской революции, тезисы известной «Déclaration
des droits de l'homme»**8. Другой пример, в 1848 или 1849 году кто-то из
петербургских мудрецов предложил запретить правила Василия Великого
о монашестве, усматривая в них опасный коммунизм9. Предложение
Бутурлина10 вычеркнуть из молитвы Господней слова «Да приидет царствие
Твое»11 я считаю басней, хотя о нем в свое время тоже говорили; но попытка
к остракизму творений12 Василия Великого есть факт подлинный. Мы, до
кого сомнение о Василии Великом отчасти касалось, не могли никак даже
в толк взять: да чем же наконец грозит политическому порядку этот Учитель
Церкви, один из «трех великих святителей»?13 В петербургском же
мудреце опасение понятно, да и во всяком, кто бы взял творения Св. Отца вне
исторической связи, вне места их в Церкви, а перешел к их чтению прямо от
Фурье или Кабе. Вот наглядно два течения, идущие с разных точек, каждое
своим руслом, и при встрече неизбежно возбуждающие взаимное о себе
недоумение. Подробнее раскрывал я то явление некогда в рецензии на книгу
«Странствия инока Парфения»14. Среди нас и с нами, говорил я, живет
другой мир, нам незнакомый, с другим строем мысли, чуждым нам и
непонятным, хотя лица эти известны нам, мы сталкивались с ними, говаривали,
о свободе мысли, свободе слова, свободе передвижения (лат.).
«Декларация прав человека » (φρ.).
XVII. Общественная жизнь
115
ведем с ними постоянные сношения. Но есть события, совершающиеся
в этом, чужом для нас мире, которые нами не замечаются, не подозреваются
в своем существовании, не узнаются, когда мы их и видим. Равно события и
идеи нашего мира не замечаются и не понимаются этими людьми, среди нас
живущими, но с мыслию, обонпол лежащею; совершенно в другом
освещении представляется окружающее и нам и им. Это я и называю полосатым
общественным развитием. Как быт живет в разных ярусах, так и мысль
общественная течет разными струями одновременно, притом качественно
разными, а не количественно; одна не есть степень другой. Невнимание
к этому обстоятельству способно часто обмануть расчеты законодателя,
обратить в ничто и даже во вред самые благонамеренные предначертания, и
чем обширнее круг, ими обнимаемый, и чем они по-видимому основательнее
теоретически, тем опаснее грозит разочарование.
Крепостное право ведомо было Коломне, и в частности мне,
десятилетнему мальчугану. То же имение Черкасских, о котором было говорено,
и еще ближе тот же дом Мещаниновых, о котором в настоящих «Записках»
упоминается на каждой странице, знакомили меня с существом отношений.
Цирюльник Алексей Иванович, дворовый мещаниновский человек, этот
старичок с большою седою бородой, беззубый и со слезящимися старческими
добрыми глазами, считал нужным, когда стриг, развлекать меня
повествованиями о злом нраве шестидесятилетней барышни15. «Она всегда была злая,
сударь мой», — скажет он, отступя немного, остановившись и прищуренным
взором осматривая, верно ли подрезаны виски. «Всегда была такая, не то
что покойница Марья Ивановна, царство ей небесное. А эта, бывало, как
пудришь ее и завиваешь к балу, кормит тебя оплеухами. Со страха руки
трясутся, хуже портишь, а она-то злится пуще». Любимым его рассказом
было повествование о походах в Москву и Петербург за отысканием Форту-
ната, тогда мальчика, а ко времени рассказа уже пятидесятилетнего старика.
Отдан был Фортунат к немцу-портному, но бежал. Цирюльнику поручено
было его отыскать, и поручение исполнено было с успехом. Рассказ Алексея
Ивановича был рассказ охотника, который выслеживал зверка, ставил тенета
и словил наконец. Сам Алексей Иванович принадлежал тоже к семейству,
бежавшему от господ. Об этом он не рассказывал, ему было тяжело,
понятно; но в доме у нас история была известна. Николай Иванович, старший
брат Алексея, был глава семейства и старший конторщик или управляющий
Ивана Демидовича Мещанинова, ведшего обширные торговые операции,
человек смышлености и опытности образцовой, честности примерной.
Не худо жилось у господина, который его любил и доверял ему, тем не менее
он решил бежать. В глубокой тайне шли приготовления, тем более что семья
была большая и собственного добра было у нее немало. Надо было найти
116
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
подводы, извозчиков, уложиться и не дать заметить. Укладываясь к
побегу, не хотел управляющий оставить и господские дела в расстройстве. Все
бумаги привел в порядок, приготовил по всем статьям полную отчетность,
переверил все склады, кассу и тогда уже, оставив в конторе ключи ото всего
с полным обо всем отчетом, уехал с домочадцами. Его след пропал
первоначально, и не утешен был Иван Демидович. Однако как же не отыскать
было след? След был найден. Николай Иванович бежал в Одессу, торговал,
нажил трехэтажный дом в Таганроге или Кременчуге (в которых-то из этих
двух городов, название которых память моя смешала). Достать его сначала
трудно было, он жил на вольной земле; однако где-то накрыли, и все беглое
семейство возвращено было к прежнему быту. Наказания особенно сильного
не последовало. Прежнего положения бывшему управляющему,
разумеется, не было возвращено; но он сам себе составил наказание; он, до того
примерно трезвый, запил, допился до чертиков и в белой горячке прибегал
иногда к нам, на монастырь, с восклицаниями вроде следующих: «Слышите,
слышите, батюшка, как они поют? Поют, гудят, смотрите, какие у них дудки
чудные». Он указывал при этом на невидимых музыкантов в воздухе. Без
смеха, с почтительным состраданием относились и отец мой, и домашние
к болезни неудавшегося южнорусского негоцианта.
Злая барышня не терпела женатых и замужних. И рассказывалась
история, как такой-то, тщетно умолявший о позволении жениться на такой-то,
распорол наконец бритвой себе живот. Пригласили доктора; но самоубийца,
упорствуя и противодействуя, вырывал из себя внутренности и умер-таки.
Все это и подобное я слышал, переживал своим сердчишком страдания,
о которых мне повествовали; но общего вопроса о праве, не говоря
юридическом, а человеческом и христианском, как-то не приходило, и недоумения
не возникало: как-де это так, жениться, такое законное и правильное дело,
не позволяют? Никто и из окружающих никогда не проронил ни слова,
которое бы дало повод начаться недоумению или же представлению о
возможности других порядков. Семья наша и все, кого случалось слыхать и видать,
относились, очевидно, к крепостному праву, как относятся к стихийной силе,
молнии и дождю, или к физическому закону тяжести, с которыми не спорят
в существе и с которыми только обходятся так или иначе, покоряясь им,
облегчая себя от них подходящими средствами, но не объявляя им войну
самим в себе.
Предполагались бы в городе, и сравнительно немалом, общие городские
интересы. Какие они были? Никогда никакого проблеска, никакой мысли
о возможности органического, совокупного общественного труда на
общественное благо. Есть то, что есть, прилаживайся к нему каждый; вот, по-
видимому, была общественная мораль.
XVII. Общественная жизнь
117
Несомненно, однако, были же собрания городские, конечно и
дворянские, происходили выборы; но ни о том, ни о другом никогда я не слыхал.
Имелось понятие, что существует голова, бургомистры, ратманы, исправник,
предводитель, судьи, заседатели; но чтобы в ум запало понятие о различии
должностей выборных и коронных16, до этого не доходило. Не доходило
в целые шесть лет развития (с 8 до 14 лет), когда я читал уже и газеты,
и журналы, и следил даже за политикой. Но около меня самого как будто
пустое место было; взор находил только разные образцы домашней жизни,
разные виды приходских и школьных отношений; понятие же о городском
обществе отсутствовало, и мне тем более это странно теперь, что в других
старинных городах сознание коллективной городской личности никогда
не прерывалось. Или, может быть, не видел я того в Коломне только
потому, что семья моя не принадлежала к городскому сословию?17
В течение помянутого периода не было ни войны, ни другого крупного
политического события, которое могло бы служить огнивом, извлекающим
из кремня искру, и положило бы в меня зачаток политических идей, не из
книг взятых, а жизнию указанных. Из крупных событий были: пожар
Зимнего дворца18; читалось об этом, и даже слышан был рассказ
очевидца. Учредилось Министерство государственных имуществ19; проведена
первая железная дорога (Царскосельская)20; государь переломил ключицу
в Чембаре и, проезжая обратно в столицу, останавливался и даже ночевал
в Коломне21; с прочими я глазел по целым часам перед окнами, где он
останавливался. Были какие-нибудь у кого-нибудь разговоры с каким-нибудь
политическим оттенком? Ни у кого, никогда, никаких. Всего каких-нибудь
три, четыре года перед тем произошло усмирение польского мятежа23,
восемь лет тому назад случилось 14 декабря24. Никогда не слышал я от
окружающих ни слова ни о том, ни о другом. Только раз, на просьбу дать
что-нибудь почитать, отец вынес мне из ризницы Доклад Верховного суда
о декабрьском возмущении25; я прочитал его, запомнил, но оставил он во
мне впечатления столько же, сколько оставило бы описание какого-нибудь
политического происшествия в Гонолулу26.
Слыхал я беседы и о государе, и о высших правительственных местах,
но представления были детские, отчасти сказочные. С любовью
передавались рассказы, на большую половину мифические, о царских детях
Александре и Константине, их разных характерах, их времяпровождении, саги
о Константине Павловиче, который-де не умер27, а скрывается и находится
с государем-братом в переписке. Этим мифическим рассказам не верил сам,
кто рассказывал: это была народная поэзия.
Отдам справедливость моим землякам: к двум общественным вопросам
они были неравнодушны — к военному постою и к городской стене. По-
118
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
стоем сильно тяготились: состоятельный гражданин за долг почитал иметь
два дома, из коих один для постоя. Учреждение городских казарм28 было
общим желанием, и оно потом было исполнено. Негодовали горожане, что
из материалов городской стены местные власти строят дома29, даже
хлопотали в высших сферах о ее поддержании и даже успели, правда, отчасти
только30. Стены валились, крошились; упала и Мотасова башня31, о которой
была речь выше (в первой главе). Упала она почти на моих глазах. Еще за
несколько месяцев32 обнесена была она забором по берегу и по самой реке;
событие очевидно было предвидено. Страшный грохот заставил меня раз
вздрогнуть, когда я шел из училища домой обедать; а когда после обеда
возвращался на вечерний класс намеренно «низом», то есть ближайшею
к берегу улицей, на берегу и в воде лежали глыбы камней наместо
высившейся башни; она рухнула с самого основания, подгрызенная временем
и водой в своей подошве.
Жизнь горожане вели затворническую. Лавка и церковь — вот
единственные места выходов, и первая притом исключительно для мужского
населения, если не считать торговок, сидевших в палатках или с лотками
на открытом воздухе. Откуда этот теремной режим33, когда в высшем
сословии терем уже кончился, а в низшем, то есть крестьянском, его даже
не бывало? И тем удивительнее, что купечество пополнялось выходцами
из деревень же. В том же Деднове, тех же Ловцах34, откуда вышел купец-
гуртовщик или грузовщик, дед и даже отец его, даже, может быть, сам
он был обыкновенным крестьянином, и жена его с дочерью не сидели за
занавесками окон, с боязнию даже посмотреть на проходящих по улице.
Тем не менее, со вступлением дедновца в купечество, вступал в свои права
и терем, эта анахроническая пародия на боярство, которое само освободило
свой женский пол от затворничества. С ужасом рассказывали по Коломне,
и вероятно в преувеличенном виде, о неожиданно эманципировавшейся даме
купеческого семейства, которая открыто принимала уланских офицеров и —
о ужас! — даже каталась с ними. Кататься можно женщине из приличного
семейства; но на это положено определенное время, Масленица, когда по
назначенному35 десятилетиями, а может быть веками, маршруту вереницы
экипажей совершают круг по городу, причем повелевается преданием сидеть
неподвижно, со взором, безжизненно устремленным в спину кучера.
Я сказал о Деднове, из которого по преимуществу пополнялось
коломенское купечество. Дедново — невольная колония Великого Новгорода,
царем ли Иваном, или ранее того населенная36. В этом селе есть София,
существуют «концы», как в метрополии37; слышатся следы и новгородского
наречия; но предания политической свободы исчезли, тем более что к моему
времени Дедново было уже в крепостном владении фаворита Екатерины,
XVIII. Книжный мир
119
Измайлова, славившегося, между прочим, сумасбродными потехами и
необузданным характером38. Он заманивал исправников и заседателей, чтобы
высечь, находя в этом удовольствие. В своем епифанском имении он
пригласил раз из города соборное духовенство с чудотворной иконой39. Отправилось
духовенство, хотя недоумевало о внезапном приливе набожности у вельможи,
слывшего за вольнодумца. Встретили с почетом экипаж, привезший икону и
духовенство. Вносят чередом икону в залу; священник или протоиерей
начинает молебен в присутствии безногого барина, вкаченного на кресле. Но
в ту же минуту отворились двери с обоих боков, и с одной стороны входят
музыканты, с другой вбегают наряженные плясуны. Начинается пляска.
«Пляши, отец! — приказывает хозяин (а за ним гайдуки с нагайками), —
иначе запорю». Колебался служитель алтаря, но вынужден был отплясывать
в облачении в такт скоморохам пред иконой. «Ну, батька, благодарю, отвел
душу! — воскликнул утешенный сумасброд, отсыпая горсть золотых. — Вот
тебе за потеху. А если бы заупрямился, жив бы отсюда не вышел». Это
рассказ моей тещи, епифанской родом40. От нее же слышано следующее.
Козлов, брат ее воспитательницы, сенатор41, охотился вместе с Измайловым,
который ему доводился соседом. Повздорили о чем-то. На обратном пути
Измайлов, смягчившись внезапно, стал усиленно приглашать Козлова к себе.
«Нет, брат, слуга покорный», — отвечал сенатор, пересел в свой экипаж и
велел кучеру ударить по лошадям. — «Умно, братец, сделал, — признался
Измайлов при следующем свидании с Козловым, — было бы худо».
Должно быть, окрестности Коломны, как пограничного со степью
и инородцами города, вообще служили местом ссылки42. Сужу так по
разнообразию произношения; не выходя из города, я слышал, и притом частию
от горожан, частию от подгородных, и щоканье, и цоканье, и смягчение,
и расширение гласных: цаво (чего), лебоще (либо что), нашелси впиреди,
лезя (лезет), идёшь (идет)43 и т. п.; и притом у разных разное, в одном селе
та, в другом другая особенность: ясный след происхождения из разных мест
и от разных племен.
XVIII
КНИЖНЫЙ МИР
При отсутствии игр и сверстников, в однообразии быта, среди мертвого
окружающего я, подобно отцу, находил утешение в книгах. Как я читал?
Когда начал читать? Что читал? Но я не помню, чтобы при первом досуге
не держал в руке книги, с тех пор как выучился читать; не знаю книги,
120
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
которую бы видел и не воспользовался случаем прочитать ее. На нижних
полках нашего домашнего шкапа лежали книги, исключительно, помнится,
Екатерининского времени; я их прочитал и перечитывал все, за
исключением отвлеченных рассуждений вроде известного «Наказа»1. Раз у кого-то,
когда ходили по приходу, оставлены мы были откушать чаю; лежала книга
на окне; в течение беседы хозяина с гостями я пред открытым окном (был
теплый весенний день Пасхальной недели) прочел книгу, которая
оказалась, как после я узнал, «Баснями» Крылова2; ни прежде, ни после долго
я их не видал. В светелке на окне кем-то оставленная книга в осьмушку3,
в кожаном переплете с золотым обрезом, привлекла по обыкновению мое
внимание; я взял ее и в саду за один присест прочел. Это была часть
исторических книг Ветхого Завета, на славянском, конечно, языке4. Чтоб это
была Библия — я этого не ведал, да не знал и того еще, что есть на свете
книга, называемая Библией (хотя уже начинал учить катехизис). Но с тех
пор я и еврейских царей, и историю Товита3 дознал вполне. Мыло ли, сахар
ли принесли из лавки завернутым в лист с печатными строками: это был
макулатурный лист, но я прочел его; он оказался анекдотами о Балакиреве6.
Я сложил лист и даже упросил Ивана Евсигнеевича заброшюровать его.
У школьников попадались книги, из которых, помню, прочтены: «Гуак,
или Непреоборимая верность»7, сказки о Бове Королевиче, Еруслане
Лазаревиче, «История Францыля Венциана»8, «Похождения» Ваньки
Каина9, Картуша™, Совестдрала Большого Носап, «Похождения
пошехонцев»1 , «Не любо не слушай»13, «Пересмешник»14, «Письмовник»
Курганова15, «Гадательная книга»16. Это по части народной литературы, и
притом книги; сказка об Емеле Дурачке17 и другие принадлежали лубочным
брошюрам; «Мыши кота погребают, или Мороз Красный Нос»18 — листы
той же печати. Эти картины с текстом высмотрены и прочтены
преимущественно при хождении по приходу, во время «Христос воскресе» , которое
выпевалось одновременно с тем, как пробегал я глазами на листе, прибитом
к стене гвоздями, картину. Тут попадались и Ноевы сыновья («Сим
молитву деет, Хам пшеницу сеет, Иафет власть имеет»)20, и Шульгин,
московский обер-полицеймейстер21, и Бобелина, греческая героиня22, и Паскевич
с Дибичем23, и храм Петра в Риме24, и перевал какого-то войска через горы:
между прочим, сидит солдат на пушке и его спускают25. Эти две картины
с иностранными подписями. А одна из самых замечательных была портрет
Константина Павловича, награвированный между 19 ноября и 14 декабря26,
с подписью: «Император и Самодержец Всероссийский».
Сказанное сейчас относится к мимоходному чтению. Но у отца было
постоянное чтение. Всегда на его столике лежала книга с закладкой на том
месте, где он остановился; иногда, сверх того, газета, именно «Московские
XVIII. Книжный мир
121
ведомости», тогда издававшиеся в четвертку форматом27. В отсутствие
отца то и другое читалось и мною непременно, и из постоянного чтения
«Московские ведомости» едва ли не было первым. Тогда шли испанские
дела (в начале тридцатых годов) и происходило ирландское движение28;
я узнал о христиносах и карлистах29, об Эспартеро30 и Сумалакаррегви31,
об О'Коннеле32 и Мельбурне33. А затем выучил наизусть текст извещения
о высокоторжественных днях34, которое излагалось по неизменному шаблону
с неизменным окончанием: «после чего на Ивановской колокольне35
происходил обыкновенный звон». Разнообразились только имена священников,
говоривших в данный день проповедь, и иногда имена архиереев,
отправлявших «благодарственное Господу Богу молебствие». Книга, лежавшая на
столике, была или журнал какой-нибудь, или вообще новая книга, купленная
И. И. Мещаниновым и данная отцу на прочтение.
Первый современный журнал, виденный мною, был «Телеграф»36.
Сестры любили рассматривать его модные картинки и даже составили
прилагательное «телеграфский» для означения приличия в одежде и
наружности. Брат, наезжавший из Черкизова37, читал вслух повести; я слушал,
но в памяти осталось мало, ибо это было в период моего отупения. Ум
разверзся только к десятилетнему возрасту, в 1834 году; а тогда появилась
«Библиотека для чтения»38 и она вошла в мое постоянное чтение с
«Московскими ведомостями».
Чем более я рос, тем жаднее погружался в чтение, тем сильнее ощущал
голод любознательности. Книжка, оставленная Иваном Васильевичем,
«Французские разговоры» Кряжева39, как уже говорил я40, прочтена была
мною не один раз, и в обоих текстах, русском и французском, хотя по-
французски я не читал. Но я знал буквы, и если бы кто поэкзаменовал меня
и спросил, например, как по-французски: «Не хотите ли вы говядины?»41,
я бы не ошибся в письменном ответе. Отец снисходил на мое желание
читать и просил для меня специально чего-нибудь у И. И. Мещанинова.
И чего я не прочел! Переводные романы начиная с Вальтер Скотта, и даже
ранее, с Ричардсона; отечественные, не говоря о таких, как Нарежный,
Булгарин, Загоскин, но даже «Кадм и Гармония» Хераскова42; старые
журналы вроде «Сына отечества и Северного архива»43, «Отечественных
записок» Свиньина44 или «Вестника Европы» Каченовского43, Измайлова
«Благонамеренный»46 и другие. Читалось особенно по части географической
и исторической, а иногда из сферы прикладных знаний, начиная с аббата
Делапорта47 и кончая словарем Щекатова48 и Миллером49. Путешествия
прочитаны мною несомненно все, какие изданы были со времен Екатерины
кончая путешествиями Врангеля и Литке50 уже в Николаевское время.
Сохраняю до сих пор нежность к книгам в кожаном переплете с красным
m
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
обрезом: они были первыми моими учителями, вроде «Исторического
словаря». Кем он был составлен?51
Книги читаны были не только без системы, но большею частию даже
без любопытства об именах авторов. «Русская история» Татищева,
Щербатова52, «Ядро Российской империи» Хилкова53, «История» Глинки54,
«История» Карамзина55 проглочены были безразлично. «Письма русского
путешественника», «Повести» Карамзина56, «Московский вестник»
прочтены были без внимания к тому, что это писано Карамзиным57; меня
занимало содержание. Я искал другого мира сверх окружающего и доволен
был, находя его в книге. Это был второй вид эмпирического восприятия,
после первого, который доставлялся непосредственным зрелищем природы
и окружающего общества. Отсюда образовалось направление самого
вкуса. Не только рассуждений отвлеченных, но лирических мест я не читал,
пропуская их мимо, когда случалось попадать на них, в повестях например.
И описания природы, коль скоро проникнуты лирическим оттенком, тоже
отталкивали меня: душа просила объективного изображения, пусть даже из
фантастического мира.
Замечательная вещь: к стихам я вкуса не имел и не имел терпения их
читать58. Признаюсь в своем недостатке: стихотворная форма до сих пор
не находит отзвука в моей душе; хотя я не лишен способности ценить стих,
но ценю его внешним образом. Никогда во всю свою жизнь не мог я
выжать из себя стишонка59 и никогда к этому не чувствовал позыва. Хуже
того: я никогда не запоминал стихов и не мог почти ни одного заучить. Были
и есть исключения, но они ничтожны. Между тем память у меня была
замечательная, особенно с десятилетнего возраста, до того быстрая, что я уроков
не учил, за исключением вокабул; достаточно было раз прослушать, и я знал
наизусть, но только прозу. Эта ужасная память отчасти послужила потом
и к моей невыгоде, как увидит впоследствии читатель; но чтобы запомнить
строфу стихов, мне нужно было усилие, и если я преодолевал его,
заученное столь же легко улетало из головы, как трудно в нее укладывалось. Эта
физиологическая особенность заслуживает внимания потому, между прочим,
что одновременно с тем я неравнодушен к музыке. Пусть музыкальною
памятью я также не одарен, но самое течение звуков в размеренном
порядке и их гармония производят на меня и производили всегда глубочайшее,
всеобъемлющее действие. Раз шел я из училища домой обедать. В одном
доме, мимо которого я проходил, отворено было окно и из него лились звуки
фортепиано. Я стал как вкопанный; и фортепиано-то я слышал впервые,
да и переходы звуков меня поразили. Я простоял, забывшись, так долго,
что не имел времени даже дойти до дома и воротился в училище без обеда.
Когда я расшаливался и капризничал дома, еще в малолетстве, одним из
XVIII. Книжный мир
123
средств укрощения была заунывная песня. Выведу из терпения сестер, и они
запоют: «О чем ты, Маша, плачешь»60 или «Веселая беседушка»61. Я
зажимаю уши, плачу; наконец молю сестер, чтоб они остановились, и делался
тих и покорен. Не противоречие ли это? Его заметил покойный Сергей
Тимофеевич Аксаков, когда я ему рассказывал о своей идиосинкразии62.
Стих ведь есть та же музыка; музыкальный размер есть тот же стих. Тем
не менее одно действует, другое нет. В одном из сыновей своих я заметил
обратную идиосинкразию. Он владеет стихом63 и имеет к нему позыв, а
музыка для него то же, что стих для меня: его чувство к ней тупо.
К слову, еще об одной моей идиосинкразии, и тоже в органе звука.
Я не имею понятия о звуке, издаваемом кузнечиками. Мне в этом не
верят, некоторые негодуют даже, когда я об этом объявляю, особенно когда
сами они в то же время слышат звук этого насекомого. Раз или два, когда
меня подводили к самой траве, где трещал кузнечик, я слышал
действительно нечто похожее на звук пилы, но звук слабый во всяком случае, который
без указания и не дошел бы до меня. Меня уверяют, однако, что звук,
производимый кузнечиком, очень силен, даже несносен. Счастие это или
несчастие, но я лишен его. Точно так же я почти не слышу колокольчиков
с толстыми стенками, которые назову колокольчиками «стучащими» в
отличие от звенящих. Говорят, что такие колокольчики издают очень сильный
и резкий звук; я его не знаю и предлагаю физиологам обсудить мой
недостаток. Мекаю, что неспособность слышать кузнечика и тупость слуха
к стучащим колокольчикам истекают из той же причины: в органе слуха
недостает чего-то, чтобы воспринять известное качество звука, — у
кузнечика и стучащего колокольчика не однородное ли? Иду далее, хотя это
и слишком смело, может быть. Самый стих не есть ли кузнечик и стучащий
колокольчик, в отношении к которому колокольчик звенящий есть то же,
что музыка к стиху? Но это догадка, подтвердить или отринуть которую
дело физиолога.
Книгами снабжал И. И. Мещанинов, новыми — по мере выхода и
приобретения, старыми — по особой просьбе и указанию. Когда его не бывало
в Коломне и источник иссякал, начиналось перечитывание, тасканье из
церкви Четиих-Миней, Георгия Кедрина (византиец-хронограф)64; в сотый
раз перечитывался «Календарь 1832 года»65, «Сын отечества» 1812 года66,
перечитывалась даже толстая Арифметика Аничкова67, впрочем, не правила,
а примеры; пересматривался даже Латинский лексикон Розанова, и опять
не с филологическою целью, а, точнее, с историческою. В предисловии
говорилось о золотой и серебряной латыни и объяснялись сокращения68, под
которыми означались писатели. Меня занимало, кто золотой, кто
серебряный писатель, и я любил разгадывать сокращения.
U4
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Что же я знал в результате? Говорю о периоде от 10 до 13 лет. Знал
я очень много и опять повторяю — по части эмпирических сведений и
прикладных знаний. История, география, домоводство, сельское хозяйство,
техника. Откуда же хозяйство и техника? Сведениями снабжали журналы
и словарь Щекатова, издания Вольного экономического общества69,
«Энциклопедический лексикон» Плюшара, начавший выходить к тому времени70,
и путешествия. Я имел понятие, например, о кораблестроении, о торфе, о
сидре, о трехпольной и плодопеременной системах71, о чугуноплавильных
домнах, не говоря о странах, лицах, годах Старого и Нового Света72, древней
и новой истории, об искусстве, политике, литературе. Было не связано,
неполно, неравномерно, поверхностно, но обширно. Связь отчасти возникала
потом сама собою: события, лица, естественно-исторические и технические
явления устанавливались в соответственные рамки и последовательный
порядок сами собою, тем процессом, каким укладываются в свою систему
непосредственные впечатления природы и общества.
Любопытен вопрос: что оставалось в душе, что отбрасывалось?
Мнения не оставались, как всякие рассуждения и лирические излияния. Я был
постоянным, например, читателем критических статей и рецензий, но
существо отзыва если запоминалось, то запоминалось как факт, не усвои-
ваясь в смысле убеждения. И еще наблюдение о действии нравственном.
Вспоминается отзыв еще Златоуста, который сравнивал читателя со
пчелой, выбирающею с цветка, что ей нужно73. Нет сомнения, что пришлось
читать в романах, например, много двусмысленностей, картин,
возбуждающих чувственность; это отлетало без следа; не помнилось, и
внимание скользило. Припоминаю один случай, когда внимание остановилось
и возбудилось недоумение. Путешествие Вальяна по Южной Африке,
издание, кажется, прошлого столетия, одна из тех переплетенных книг
с красным обрезом, которые так любы мне, перечитано было мною
несколько раз: она же и с изображениями готтентотов и кафров74. Вальян
был женат; из путешествия это видно. Но с тем вместе он же сам говорил
о своих близких отношениях супружеского свойства к одной готтентотке75.
Я поразился этим и никак не мог примирить несообразности. Да как же
это, ведь он женат и у него жена во Франции? Так ли я понимаю? Этим
сказалась высокая целомудренность отца и вообще непорочная чистота
нашей семьи. А не монастырски же мы воспитывались; все мы свободно
могли слышать и видеть, и несомненно слышали и видели, но в сознании
преломлялись не те лучи, которые пускались. Душа просто не
воспринимала многого, для чего в ней не было почвы. На одном дворе с нами,
в нашем же садике, в пяти шагах от нашего дома жил в своей избушке на
нашей земле Петр Яковлевич, овчинник, которого я маленьким называл,
XVIII. Книжный мир
125
картавя, «Покрака», а он называл меня «графчик» (я долго не понимал,
что такое «графчик», и первоначально полагал, что графчик вроде
графинчика что-нибудь). С ним жила, заменяя ему кухарку и хозяйку, младшая
тетка моя Татьяна Матвеевна. Какие их были отношения? Как Очный
лед, идущий к верху, странное сожительство моей тетки с чужим ей По-
кракой не возбуждало вопроса, хотя я точно знал, что они и не родные,
и не муж с женой. И точно так же, как об Очном льде, уже в лета
юности, разговорившись как-то с братом, я догадался о существе отношений
между этими двумя лицами, которых видел ежедневно.
Просится под перо много педагогических замечаний, из которых
удовольствуюсь одним — о тщете строго систематического воспитания.
Система в голове дитяти создается помимо педагогической указки и часто
вопреки ей, совершенно так же, как нравственность слагается, не слушаясь
отвлеченных нравоучений. А признав это, произнесем смертный приговор
господствующей у нас, в первоначальном по крайней мере образовании,
системе упрощений и облегчений, «навождений»76, всегда мнимых. «Что
делают руками? Что делают ногами?» Учебник, задающий эти
вопросы, непременно должен отуплять. Начать уже с того, что ногами
ничего не «делают»; это бессмыслица. Но нелепо требование вести ребенка
именно определенною лестницей, одного как другого одинаково, с одной
определенной ступеньки на другую, столь же определенную; так
позволительно учить только глухонемого. Помимо учебника, помимо изустных
уроков целый мир разнообразия одновременно действует на ум и сердце
дитяти, возращая в нем семена, большею частью даже неуловимые.
Идиосинкразия нравственная, как и физическая, есть все для успеха в
педагогии, и чем менее считаются с индивидуальными особенностями, чем более
усиливаются иметь в виду «общечеловека» в методе воспитания77, тем
оно безуспешнее, иногда даже вреднее. Отнюдь не думаю рекомендовать
случайного набора, которым составились мои первоначальные сведения.
Но размышляю иногда: если бы все, мною добытое, преподано было мне
систематически, последовательно, больше ли бы я знал и правильнее ли,
нежели узнал своим беспорядочным способом? Полагаю, что я не узнал
бы сотой доли, и тысячная доля не прижилась бы ко мне и не срослась
бы. Читая, я не заботился о писателях, не изучал царствований в
хронологическом порядке, не зубрил ботаники по классам растений; но, если
бы кто тогда проэкзаменовал меня, право, я оказался бы знающим более
и основательнее не только географию и историю, и в частности историю
литературы, но даже ботанику, зоологию и минералогию, нежели другой,
прососавший учебники малый, даже старше моих лет. Причудливая
машина — человеческая природа!
Î26
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
XIX
НА ШАГ ОТ ГИБЕЛИ1
Я прервал рассказ о личной своей судьбе на пороге между
Грамматическим и Синтаксическим классами, или Низшим и Высшим отделениями
училища. Мне было десять лет, и я переведен был в Синтаксию, помнится,
тринадцатым учеником, едва ли даже не во втором разряде2. Новая классная
зала, смотревшая веселее той, из которой меня перевели, казалась будто и
светлее прежней: она была розового цвета, с розеткой, изображенною
посредине потолка. Пять скамей, три налево от входной двери, две направо.
Все это памятно мне, и недаром: здесь прошла большая половина моего
училищного искуса, четыре года, тогда как в обоих прежних классах в
сложности всего три. Против входной двери, на противоположной стороне,
была другая, ведшая в сени смотрительской, или теперь уже ректорской,
квартиры.
Да, с удалением В. И. Груздева нам назначен новый начальник уже
с титулом «ректора», так как он был магистр3; магистерская степень давала
смотрителю привилегию именоваться ректором, как учителю семинарии —
профессором. Коломна доселе не видала магистерского креста4, за
исключением двух ревизоров, временно приезжавших на испытание училища.
Каков будет этот? С некоторым суеверным страхом ожидали мы
будущего начальника и учителя (он должен был преподавать латинский язык
в Высшем отделении). С почтением смотрели мы уже на Груздева, и я,
в частности, исполнился к нему благоговением, когда раз на испытании он
заметил учителю, что в переводимом месте хрестоматии, кажется в речи из
Саллюстия5, должна быть ошибка: не numinis надо читать, a lumiriis* (или
наоборот, не помню). Каким-то полубогом, пучиной учености показался он
мне тогда: каково, найти ошибку — где? В хрестоматии, да еще уметь
поправить! Я очень живо представляю себе это чувство. Каким-то
сверхъестественным всеведением показалось мне, что из числа стольких слов в такой
толстой книге, как лексикон, он помнит слово, похожее на питсп, и знает,
что оно именно должно стоять здесь! А теперь у нас будет учителем и
главным начальником еще более ученый; он не в семинарии, а в самой академии
учил6, да, кстати, определен не только в ректоры, айв благочинные.
Собрались мы, трепещущие. Я сидел далеко, на третьей лавке
последним; по крайней мере не близко от очей, заранее представляемых грозными,
кивка, света (лат.); формы родительного падежа от слов numen, lumen.
XIX. На шаг от гибели
127
не так страшно; полторы лавки первых скамей заняты старыми, то есть
оставшимися на повторительный курс. Отворяется дверь (противоположная
входной); входит он с едва обложившеюся бородой (недавно посвящен),
в темно-оливковой суконной рясе, со своим отличительным крестом, сильно
кудрявый, черноглазый, со строгим лицом. Молитва «Царю небесный»7.
Сурово, по окончании молитвы, обращается ректор к читавшему:
— Почему ж не по-латыни? Читать по-латыни.
Сильно «окающее» произношение обличало в нем вятчанина8. Выслушав
приказание, ученик сел.
— Кто тебе позволил сесть? — спросил ректор. — Стой болваном9.
Этих утонченностей мы не знали до сих пор и в простоте садились,
не дождавшись позволения. Не только Иродион Степанович, но и Груздев
не внушали нам внешних приемов вежливости. Ректор обратился к другому
ученику:
— Переведи: sine Jove пес pedem move*.
Ученик замялся; ректор обратился к другому и третьему. К концу класса
оказалось с десяток стоящих «болваном» учеников. Когда нам было
объяснено, тут же или после, не помню, — только ученики не посаженные
обязаны были и следующий класс также продолжать стояние впредь до того,
пока посадят, хотя бы не ближе как чрез неделю или месяц даже. Это было
нововведенным наказанием, которого мы не знали дотоле.
Классы между учителями были разделены поденно, а не по часам.
Поэтому и вечерний класс должен быть того же грозного ректора. Ранее ли
обыкновенного против других учителей пришел он, я ли опоздал по случаю
шедшего дождя, только ректор был уже в классе, когда я вошел.
— Как твоя фамилия?
Я сказал.
— Стой здесь у двери столбом, чтобы другой подобный тебе дурак,
который придет, разбил тебе голову.
Это было первое мне приветствие от нового начальника и учителя.
Худое предзнаменование! Оно было вдвойне худо. Ректор диктовал «задачу»,
то есть русский текст латинского упражнения. Простояв столбом, понятно,
я не мог писать и упражнения, следовательно, осуждался на невольную
неисправность.
Пошли классы своим чередом, задаванье уроков, переводы с древних
языков, задаванье задач для обратного перевода с русского на древний.
Курс тот же почти, что в Низшем отделении. Составились только Устав
церковный, русская и славянская грамматика; прибавились география
без Юпитера не двинешься10 (лат.).
128
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
с Священною историей. Ректор взял себе, кроме латинского, географию
и катехизис, предоставив остальное инспектору.
Я упомянул о старых, сидевших на первых полутора лавках. О, это
заслуживает особого рассуждения. Старые, оставшиеся на повторительном
курсе, следовательно, олухи, малоуспешные, мало даровитые; так должно
заключить по здравому смыслу. Действительно, большинство из них и были
малоуспешные и мало даровитые. Но это были командиры и тираны класса
на том основании, что они числились в списке первыми, а в силу того по
школьной конституции им вручалась власть: из них назначались цензоры,
назначались авдиторы. Ужасна была эта власть, как сейчас будет видно.
В темном предчувствии, что они калифы на час11, что молодые их обгонят,
старые сплачивались, образовывали лигу, стояли один за другого и
старались подставить ногу каждому «молоденькому», оттереть. И удивительно,
каждое двухлетие повторялась эта история! Удивительно потому, что каждое
двухлетие неизменно оканчивалось тем же: старые под конец в большинстве
проваливались, и бразды правления захватывались «молоденькими». Тем
не менее, с наступлением курса, история прошлых двух лет забывалась,
и «старые» повторяли тиранию, тщету которой должны бы помнить по себе,
когда год и два тому назад сами были «молоденькими». Но, может быть, тем
яростнее и держались они за власть, что предвидели ее кратковременность
и сознавали в душе свое узурпаторство. Когда вспоминаю об этой,
периодически повторяющейся борьбе, приходят на память блещущие остроумием
страницы Карла Фогта в его «Звериных царствах». В пчелином быту он
находит подобие конституционно-монархического устройства12, в избиении
трутней — восстание рабочих против дворянства, словом — революцию:
ежегодная революция, которая, однако, на следующий год забывается, с тем
чтобы повториться. То же было в конституции духовных школ.
Прерогативы «старых» имели, однако, и свое разумное основание,
историческое. На повторительный курс оставались не всегда олухи, а в прежние
времена даже вовсе не олухи, напротив, ученики и даровитые, и
успевающие, но желавшие только более укрепиться в знаниях. Такое побуждение
тесно связывалось со строем старой школы, где каждый класс представлял
особую стадию развития с законченным курсом, в следующем классе уже
не повторявшимся и не продолжавшимся. Ритор, чувствовавший себя
не в полном совершенстве подготовленным в латыни и в искусстве
составлять композиции, не решался переступить в Философию, где преподавание
уже велось по-латыни и где существенною частью учения были ежедневные
диспуты, разумеется, на латинском же. Даровитый и ревностный ритор
внутренно спрашивал у себя аттестат зрелости и в случае нерешительного
ответа предпочитал остаться на повторительный курс. О студенте (начиная
XIX. На шаг от гибели
129
с Философского класса слушатели Славяно-греко-латинской академии
назывались уже студентами), просидевшем два курса в Риторике, можно
было утвердительно заранее сказать, что нет классика, которого бы он
не прочитал вполне и не изучил, тогда как о других не всегда это можно
было утверждать.
С концом Славяно-греко-латинской академии и с наступлением
«нового образования»13 старые предания несколько лет держались. Диспуты
в Философском и даже в Богословском классе продолжались. Учебным
языком оставалась та же латынь, и потому в первые курсы Московской
семинарии из Риторики в Философию переходило немногим разве более
половины учеников; остальная, и не только второразрядные, но
перворазрядные ученики, предпочитали оставаться на повторительный курс. И это
были не олухи. Между прочим, так поступил брат мой, и от повторительного
Риторического курса у него остались томы выписок из латинских
писателей. Истинно томы! Книги были редки и дороги; чтение писателей входило
в обязанность; лучшие нравившиеся отрывки и целые сочинения
переписывались. Словом, время даром проводимо не было.
По той же причине, которая сейчас объяснена, это учреждение
«старых», их тирания и борьба с молоденькими не повторялись в других классах,
кроме Риторики и Синтаксии. В Риторике побуждением оставаться на
повторительный курс служило желание подробнее изучить классическую
литературу; в Синтаксии — основательнее овладеть механизмом языка.
В других классах не представлялось равносильных побуждений; не было
и «старых», или они были из числа малоуспешных и малодаровитых,
которым предание не оставило притязаний на власть и тиранию.
Назначены были и нам, молоденьким, авдиторы из старых; из старых
назначен цензор, назначены старшие, словом, полный кабинет образован из
них исключительно. Назначен урок из географии. География — Арсень-
ева14. О, как я ее помню! Доселе знаю13 наизусть ее первую страницу,
которая, можно сказать, оказалась для меня кровавою страницей. Выучил.
Иду утром слушаться. Авдитором — Михаил Преображенский, старший
первого нумера бурсы. Вхожу в эту казарму, с грязью вместо пола, с
воздухом удушливым, спертым, в котором, по пословице, можно топор
воткнуть. Авдитор мой сидит на кровати в одной рубашке, не мытой, вероятно,
месяц.
— Пришел прослушаться, — говорю я.
— Что принес?
Этот вопрос означал: принес ли я копейку, грош или лепешку. Я
посмотрел с недоумением.
— Читай.
5 Зак. № 3560
130
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Я сказал урок, но потом увидал в нотате ег, то есть enavit, неисправно
сдал урок.
— Да ведь я знаю, — возразил я авдитору.
Молчание было мне ответом.
Пришел в класс ректор и, просмотрев нотату, провозгласил: «Знающие
садитесь, не знающие на колени становитесь». Вместе с другими должен
был я стать на колени.
И так пошло, сегодня, и завтра, и послезавтра, у ректора и у инспектора,
на латинском и на греческом, на географии и на арифметике, на Священной
истории и на катехизисе. В довершение и письменные упражнения наши
поверял ректор сам только у лучших учеников, отдавая остальные на просмотр
тем же авдиторам. Взяток мне давать было не из чего, денег не бывало;
предлагал, когда случалось, просвирку, но это мало умилостивляло.
Протестовать не решался по робости. Да и к чему могло повести? Пробовали
некоторые. Соглашается проверить ректор; выслушает сам.
— Да это он после уже, как прослушался, подучил, — оправдывается
авдитор.
— Нет, нет, поди, — замечал жалующемуся с своей стороны инспектор,
когда жалобу приносили в его классе, — Бог на том свете его (авдитора)
накажет за несправедливость, а ты поди, флекти16 (то есть становись на
колени).
Да притом вскоре отнята была и физическая возможность протестовать.
Подошло в географии перечисление морей, затем далее Пиренейский
полуостров. Требовалось показывать на карте, которая на стене. Но старые
составляли из себя сплошную живую стенку, загораживали карту и не
допускали «молоденьких». Сколько времени прошло, неделя, или две, или
месяц, не помню; ректор признал за благо произвести суммарную расправу,
пересмотреть нотату за истекший период и воздать каждому поделом.
Потребованы лозы, и меня первого растянули.
Меня первого наказал ректор, и я в первый раз подвергся, после
трехлетнего ученья, секуции. Высечен был я больно.
И так пошло далее. Я уже заранее знал каждый день свою участь и
готовился: стоять на коленях вечно и быть от времени до времени сеченым.
Секли сильно, секли слабо; это зависело от секутора. Ректор не стоял над
учеником, а расхаживал; инспектор был подслеповат. Снискать милость
секутора можно было взятками, которых опять у меня не было. Впрочем,
особенно жестокосердых не находилось, и только раз, помню, высечен я был
до крови.
Я перестал учить и со зла разорвал географию (ее после склеили опять
и переплели по приказанию отца).
XIX. На шаг от гибели
131
Сначала я чувствовал горе, потом негодование, затем отчаяние. Я махнул
рукой и мысленно отрекся от класса и ото всех сидевших. Я не признал ни
в ком товарищей: в старых — за их несправедливость; в успевавших вообще
(сидевших) — за их гонения; в коленопреклоненных со мною — потому
что они были мне не по плечу, неразвитые и невежды, действительные
олухи, а некоторые и негодяи. И только одного нашел, от кого душа не
отвращалась: Иван Любвин, прозванный почему-то Куком; но его также
преследовали, отчасти за безобразие (некрасивые черты и притом ряб как
кукушка), а более за кротость характера. В уголке стоя на коленях, за
другими стоявшими впереди, невидимые учителю, играли мы иногда во время
класса в нолики, «на щелчки». Нолики — это был написанный
четырехугольник с девятью клетками, на которых один из играющих писал крестики,
другой — нолики, и кто успевал написать три нолика или крестика подряд,
тот выигрывал и давал противнику три щелчка в лоб.
Я подвергался гонениям, сказал я. Да, я был всех моложе, всех
слабосильнее, всех нежнее, ни с кем не водился. Этого было достаточно. Меня
стали бить, бить ни за что, а так, чтобы попробовать и показать свою силу.
Приходит сорванец в класс, видит меня и, проходя мимо, ударяет кулаком
в спину или в голову, при общем смехе товарищей. Смотря по силе удара,
я падал, иногда летел в угол; случалось — удерживался на ногах.
Защищаться и сдачи давать я не мог; жаловаться не смел, да и бесполезно было:
жалобы не подтвердились бы и только участились и ожесточились бы побои.
Оставалось терпеть или укрываться, когда представится17 возможность.
Были два любителя, которые упражняли на мне свои кулаки ежедневно, как
бы считали обязанностью; без того не сядет на лавку, чтоб меня не
стукнуть. И в числе этих был именно Троицкий, к которому полтора года назад
я прилепился душой, с которым всем делился, которому отдал свой кушак
даже.
Тяжелые воспоминания! Грех лежит на душе покойного А. И. Невост-
руева, человека в высокой степени почтенного в других отношениях. Как
было не заметить этого мальчика, несомненно выделявшегося от других
даже видом своим, который не мог быть так груб и туп, как у других? Но
не один вид мальчика должен был обратить на него внимание. Невоструев,
надо отдать ему справедливость, отлично преподавал географию, обращая
ее в своего рода энциклопедию. К описанию стран он прибавлял историю;
при перечислении знаменитых мужей той или другой страны передавал их
биографию, перечислял их заслуги и труды. Большею частию это было
не в коня корм. Ученики были не подготовлены, а потому, естественно,
забывали все толкования, — кроме меня одного, который при обширном
чтении мог часто сказать больше, нежели даже передано учителем.
132
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— А кто был Микель-Анджело? Болван, ты не помнишь, ведь было
говорено!
— Кто был Микель-Анджело? — возвышая голос, обращался ректор
ко всему классу.
Наступает гробовая тишина. Дыхание у всех захватывает. Он был
страшен, он бил по щекам, таскал за волосы, бил табакеркой по голове;
бил, придерживая рукав рясы так, что малый покачнется в одну сторону,
а он подхватит тотчас же и ударит с другой стороны, чтобы восстановить
равновесие. Ни живы ни мертвы все.
— Кто скажет? Кто знает? Болваны!
В это время тщедушный мальчик, сидящий последним на третьей
скамье, если по какому-нибудь чуду не доводилось ему в этот день стоять на
коленях (чудо это потом случалось, по низвержении старых), начинал сухим
пером скрипеть по бумаге. Это делал я нарочно, чтоб обратить внимание.
— Ну, так, это верно бездельник Гиляров! Кто был Микель-Анджело?
Если скажешь, прощу, а то становись на колени.
— Микель-Анджело был скульптор и живописец. Его работа — храм
Петра; его картина — «Страшный суд»18, и проч.
— Ну, садись, бездельник.
Это повторялось неоднократно. И никогда же не пришло в голову
во время моих бедствий почтенному Александру Ивановичу удивиться
и спросить себя: да откуда же, да отчего этот мальчишка отвечает всегда на
вопросы, когда все оказываются незнающими?
И, однако, ему не пришло в голову. И меня продолжали сечь, я
продолжал стоять на коленях, и меня не бил только ленивый.
Как еще только я уцелел и вынырнул!
XX
ПРОГУЛ
Уцелел я потому, что царствование «старых» продолжалось не вечно,
рушилось скорее даже обыкновенного, и с громом, какого еще не бывало.
Чуть ли не после первых же Святок, во всяком случае не дожидаясь
каникул, несколько «старых», человека четыре, были исключены из училища
среди курса — событие чрезвычайное. Кроме того, было перепороно по
крайней мере человек тридцать, и притом торжественно, в сенях, на виду
двух классов, чуть не «под звонком». «Сеченье под звонком» — это, по
преданиям училища, шедшим еще от старой семинарии, была торжественная
XX. Прогул
133
экзекуция вроде прогнания сквозь строй, полагавшаяся для чрезвычайных
преступлений, в присутствии всего учебного и учащего персонала, при
ударах звонка, сопровождавшего взмахи розог. К моему времени сеченье под
звонком оставалось только в предании, но экзекуция над тридцатью
напоминала былое: два класса настежь, учителя в полном сборе, в углу целый
ворох розог, и притом не наших, артистических, а просто пуков хворостины,
мочалкой перевязанных и не свитых. Понятно: и приготовил-то их сторож-
солдат, а не «дневальный» любитель.
Что такое было? За что такое торжественное наказание? В самых
общих, неясных чертах доведена была до меня сущность происшествия.
Ученики попались в «питье», а некоторые и того хуже, чуть ли не в посещении
домов терпимости. Невоструев признал нужным, должно быть, потрясти
училище необычайностью расправы, с тем чтобы совсем из него выкурить
обнаружившиеся пороки. И надо отдать справедливость, это ему удалось;
о том, чтобы за учениками вообще и за кем-нибудь в особенности водилась
привычка вкушать хмельное, я после того уже не слыхал. А велась эта
привычка издавна, благодаря старой семинарии, где учились и взрослые.
Старшие классы семинарии упразднены, а право пить, молча признанное
самим начальством за старшим возрастом, осталось и перешло1 к
синтаксистам, которые из теперешних учащихся оказывались самыми возрастными.
Первый смотритель училища, Иродион Степанович, продолжая предание
старой семинарии, угощался сам на рекреациях с синтаксистами где-нибудь
в роще, под звуки кантов, ими распеваемых, среди игор в лапту и чехарду.
Груздев таких безобразий себе не дозволял, но синтаксисты не отрекались
от понятия о себе, как о больших, которым пристало пить и предаваться
другим совершеннолетним забавам. Торжественная экзекуция над тридцатью
понизила самосознание ребят до естественного уровня.
Итак, «старых» большинство высечено, некоторые исключены вне
срока, и в том числе мой авдитор. Авдиторы вообще переменились, и цензор
назначен из молодых. На греческом классе у инспектора производились даже
пересадки, и первые обращались в последних2. Невоструев не производил
пересадки весь курс; тем не менее иерархия, нас встретившая при переходе
в класс, была потрясена, и мне не приходилось уже бояться требования
взяток; карты географические оставались в свободном распоряжении.
Что ж, я воспрянул? Нет, но вместо едкого негодования и потом
отчаяния наступило равнодушие и какое-то презрение. Да, презрение ко всей
школе у десятилетнего мальчишки. Я читал про себя запоем книги, но
уроков не учил и упражнения писал спустя рукава, лишь бы сбыть с рук. У меня
был другой, фантастический мир, в котором я жил душой и который был
далеко и от училища, и от Коломны, иногда даже от земного шара. Скорее
134
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
для смеха, нежели серьезно, иногда я выучивал урок, внимательно составлял
задачу и даже ходил «делёкой». Делёка — это было вот что. Существенное
в курсе по преданиям было — написать без «ероров» упражнение; уроков
можно не знать, особенно по предметам, не относящимся к языковедению,
но можно занять первое место, если писать «синё», то есть sine errore*. На
этом основании завелся обычай: кто считает себя обиженным в списке,
а другого занимающим незаслуженное место, тому предоставлялось право
предложить поединок3 сопернику, которого он считал ниже себя. Это
называлось «делёкой» (de loko**). Задавалось упражнение, и претендент на
более высокое место объявлял учителю, что он идет «делёкой» на такого-то.
Соперников отсаживали за особенный стол в предупреждение, чтобы кто
из них не списал у другого. Претендент внизу упражнения подписывал:
«contendo de loko cum» (спорю о месте с таким-то)4 или
соответствующую фразу по-гречески, если было греческое упражнение. У Невоструева
не было делёк, как и пересадок вообще, но А. А. Сергиевский, священник
и учитель греческого языка, дозволял эти турниры. Итак, раз, когда я
занимал место на последней скамье, то есть второй направо, в средиобеденный
отдых меня начали чем-то дразнить. Это было уже во второй год
пребывания моего в классе, когда с прекращением тирании «старших» стали
и бить меня реже, хотя преследовать не переставали, между прочим и
насмешками. Я сказал одному из задиравших: «Хорошо, а я на тебя делёкой
сегодня пойду». Принято это было всеми бывшими тут свидетелями в шутку
и встречено смехом. Но я был раззадорен и обижен, потому что в душе
не иначе как с презрением думал о всей этой грубой ватаге, не шедшей далее
зубряжки и не вкусившей даже капли просвещения, которым чрез книжный
мир неведомо для всех я был уже напоен. Является Александр
Алексеевич (инспектор-учитель); я объявляю делёку на Тихомирова, четвертого
ученика, и на другой день получаю четвертое место, которым я, впрочем,
нисколько не думал дорожить.
С теплым чувством вспоминаю о почтенном Александре Алексеевиче
(он не очень давно скончался на священническом месте в Москве). Такой
неожиданный мой скачок обратил на меня его внимание, и он даже
пригласил меня к себе раза два на дом, чтобы ближе меня руководить, разбирал со
мною мои упражнения, сделал авдитором. Но меня это уже тяготило: душа
отвернулась от школы.
Забавно: тогда даже, когда я сидел на последней лавке, когда даже
стоял на коленях, числясь одним из последних, посредственные ученики
без ошибок (лат.),
о месте (лат.).
XX. Прогул
135
прибегали ко мне, чтобы «списать». Небрежно написав сам, я столь же
небрежно, но с охотой давал списывать кому угодно. А списывателей была
масса, и удивительно это явление! Иной сидит целый час, выжидая случая
подсмотреть у того или другого соседа или впереди сидящего какое-нибудь
слово; напрягается, но все напряжение расходуется именно на подсмотр.
По простому арифметическому расчету, он скорее бы освободился, если б
отправился за справкой в словарь или грамматику. Но нет: он истощается,
он мучится, но к такому простому и в то же время правильному средству
не прибегает. Равно и в сдаче устных уроков. Как ухитрялись надписывать
перевод (то есть писать русский текст над5 латинскими или греческими
словами подлинника)! Как ухитрялись записывать6 урок на ладони, а один
искусник писал даже на ногтях, почерком не крупнее мелкого текста
кредиток! Менее времени требовалось бы заучить урок, нежели тратить силы
на расписывание ладоней и ногтей.
Тошен7 и душен был мне класс со всем его содержимым, и я несказанно
обрадовался возможности бегов, в чем мне оказался и товарищ и советник,
один из «старых», не только старый, но и престарелый, сидевший в Син-
таксии уже третий курс. Парню было, пожалуй, уже лет восемнадцать,
если не более. Он был сын одного из городских дьячков, промышлявшего,
между прочим, закладами, и потому являлся иногда в класс в волчьей шубе
и большею частью с часами. Конечно, это были заложенные у отца вещи.
Часы нам с ним особенно пригодились. Он подал мне мысль, вместо того
чтоб идти в класс, отправляться на прогулку за город или на берег реки, а то
в поле на солдатское ученье. Последнее было любимым
времяпровождением. Часы оказывали ту услугу, что мы вовремя приходили к обеду и даже
в класс, из которого, впрочем, «прослушавшись», удалялись. Никак не могу
себе уяснить теперь, какими способами удавалось нам увертываться от
наказаний и не дать заметить своего отсутствия? Очевидно, это оказывалось
возможным потому только, что спрашивали учеников оба учителя не по
списку, а по наличности, на кого упадет взор.
Но какое наслаждение были эти летние дни на открытом воздухе, это
созерцание смотров, скаканья уланов в карьер; эти безмолвные сиденья
на берегу реки, по которой ежеминутно одна за другою тащились барки
с вечным криком водоливов «ло-ло-ло-ло-о-о!». Тянут сухопарые лошади,
свистит длинная хворостина погонщика; а не то вдруг со щелканьем
выпрыгивает из воды канат, которым тащат, и потом снова падает, когда по
косогору вынуждены лошади убавить шагу. Идем иногда к мосту. Здесь
сидит по часам неподвижно рыболов, устремив глаза на поплавок и не
обращая внимания на зыблющийся плот под тяжестию вступившего воза
с сеном. Вот конец плота уже погружается, под рыболова подливает; ему
136
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
что за дело: «клюет!». А наверху кружатся8 «рыбаки», вдали же цапля на
берегу стоит, поджав ногу. А вот здесь, за мостом, как раз против кремля
и училища, из которого, впрочем, нас не видно, мы находим других ребят,
тоже бежавших. С барок они ловят раков. Лов удачен; пойдемте, ребята, на
тот берег; разводится огонь и тут же происходит трапеза жареных раков9.
Они очень вкусны казались тогда, не пробовал я их потом. Эти бегства
сдружали со мною моих гонителей; меня тут уже не били, не издевались,
хотя и особенной дружбы не оказывали, как и я им.
Глубокою осенью, с заморозками, бега принимали другое направление.
Около городской стены — ров, наполняющийся водой в дождливое время.
Захватывает мороз, образуется зыблющееся зеркало. Какое удовольствие
бегать по нем и чувствовать именно зыбь! Вот вбегает кто-нибудь постарше
и — останавливается. Хрустит лед, распространяются лучи,
предвестники пролома... ничего, только не стоять, катись! Запыхавшись, я потом
приходил домой, садился за журнал, найденный у батюшки на столе, за
не конченный роман. Ах, нет, не всегда домой. Раз катанье не прошло
даром. Катящиеся наскочили один на другого, проломился лед, и все мы
искупались. Большинство были бурсаки; я вынужден был за ними идти
в бурсацкий нумер верхнего этажа и там, сняв одежду с бельем, до
просушки укрыться с другими вместе на полке бывшего консисторского
шкафа, вделанного в стену. Укрыться долго, однако, не пришлось. По доносу
ли чьему-либо или так вошел инспектор, и нас в одежде праотца10 тут же
и наказали.
Что было бы со мною, если бы такое оригинальное ученье
продолжалось? Я был беспечен и не размышлял о будущем. Раз, только один раз,
именно по истечении двухлетнего курса, когда должен был решиться вопрос,
переведут ли меня, оставят ли, или исключат, сжалось у меня сердце, и то
при виде одного из своих сверстников. Он шел печальный; это было уже
после роспусков. — «Что ты?» — «Исключен», — ответил печально
Богоявленский, и только тут пришел мне тревожный вопрос: «А что, пожалуй,
не исключили ль и меня?» Но и то была одна минута.
Что было11 со мной? Был бы я исключен. Во дьячки не попал бы,
конечно, но записали бы меня, вероятно, на службу в какой-нибудь уездный
суд, куда попал мой товарищ по коленопреклонению, Иван Любвин,
возвысившийся года чрез два в столоначальники. Я навещал его, впрочем уже из
семинарии, и он по старой памяти посвящал меня в премудрость входящих
и исходящих, журналов, протоколов и настольных реестров12, а я
любопытствовал касательно зерцала13 и формы слушали — приказали, объяснения
которой настоятельно требовал. Но судьба не допустила меня ни в уездный
суд, ни в магистрат, ни в канцеляристы вообще, несмотря на мою беспеч-
XX. Прогул
137
ность и на вечное, по-видимому, отчуждение от училища. После двухлетнего
курса меня не перевели, не исключили, но оставили на повторительный курс,
словом, меня обращали в «старого». К удивлению, при составлении списков,
как объявил батюшке потом инспектор, была речь даже о том, не перевести
ли меня? Меня, который уроки приготовлять отказался, упражнения писал
небрежно, у которого коленопреклонение чередовалось с прогулом, который
успел даже свыкнуться с секуцией, в первый год чуть не ежедневно
принимая ее как неизбежную дань природе! Однако было так: не прочь были
меня перевести, но удержались за моею молодостью, вспомнив14, что ранее
четырнадцати лет дозволялось переводить в семинарию только в виде
исключения.
Не забуду из этого двухлетнего периода дополнить несколько слов
о нашем грозном ректоре. Случалось, что он не плоше Малинина, о
котором рассказывал батюшка, сек и бил почти без разбора. Сегодня вина
легкая наказывалась жестоко, завтра более важная — снисходительно.
Бывало, он являлся в класс совсем молча и уходил, не сказав ни слова.
Сумрачный, суровый, он тыкал на кого-нибудь пальцем, и тот должен
был понять, что нужно взять Корнелия Непота и переводить. Среди
перевода удар по щеке, после неудачной поправки удар книгой или
табакеркой по голове или тасканье за волосы, такое, что клоки оставались в руке
бившего. Невоструев был желчного темперамента, а поступив в Коломну,
не нажил себе друзей; напротив, как Груздева, духовенство
неблагоприятно встретило этого чужака, тем более недовольное, что он не водил ни
с кем хлеба-соли, отдаваясь больше книгам. Заводились неприятности,
и их он вымещал на беззащитных мальчуганах, доведенных до того, что
раз они собирались на митинг обсудить вопрос: не принести ли жалобу?
Митинг кончился ничем, тем более что жестокое расположение находило
на ректора только по временам, а при особенно сильных, тем более
продолжительных экзекуциях находился для ребят добрый гений-защитник
в лице его супруги. Квартира, как я сказал, помещалась рядом с классною
залой. Секут, подымается крик бичуемого; крик продолжается, становится
раз от раза пронзительнее. Тогда раздавался стук в дверь; грозный
ректор уходит15, сеченье поневоле прекращалось и по возвращении, конечно,
уже не возобновлялось. Правда, вызовы ректора случались и не среди
сеченья, но особенное совпадение их с раздирающими криками секомых
внушало нам догадку, что над нами бодрствует добрый гений в виде
цветущей молодостью и красотой подруги нашего начальника. Ей не было
и двадцати лет, и она была прекрасна как майское утро. И могло ли в
самом деле сердце ее оставаться равнодушным при этих продолжительных,
раздиравших душу воплях о пощаде?
138
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
XXI
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ УБЕЖИЩА
Сначала озлобление, потом презрительное равнодушие — таково было
мое настроение среди побоев, незаслуженных наказаний, обидного
невнимания. Но я не жил в училище, не был в классе, когда даже присутствовал,
не видел стен и скамей, не слышал разговоров и криков. Я витал в другом
мире, другое было в глазах и в ушах у меня. Я воздвигал дворцы и мосты,
прокладывал дороги, созидал царства, совершал открытия, был в походах,
устраивал хозяйства, погружался в моря, взлетал к звездным мирам. Когда
и с чего начались мои фантастические полеты, не могу уловить момента.
Верно то, что начались они именно в период озлобления, между 10 и 12
годами от рода, когда я разорвал книгу и бросил учиться; натолкнули на них
разнообразные путешествия, читанные мною, и затем исторические романы;
а возбуждалась каждая фантазия всегда несоответствием вычитанного
идеалу, который залегал в душе или тут же создавался. Прочитываю, положим,
я записки Фукса о Суворове1, биографии генералов Двенадцатого Года2
и вообще описание этой войны3. Я недоволен тем, что Суворов не дожил до
Двенадцатого Года и не встретился вообще с Наполеоном, и начинали
слагаться картины: что бы произошло, когда бы Суворов дожил до Аустерлица
и принял бы4 командование? Или я допускал и Аустерлиц, и Фридланд5,
но приглашал Суворова к началу Отечественной войны, придумывал ему
поручения, для того чтоб он не мог быть вызван ранее; сочинял положения,
придумывал небывалый поход вроде десяти тысяч греков Ксенофонта6,
где-нибудь в Персии, далее еще — в горах Белуджистана7, где завязли
наши войска со своим бессмертным полководцем, претерпевая ужасы, но
совершая беспримерные подвиги. Я мысленно чертил планы сражений,
расставлял войска, каждому роду оружия давал свое назначение,
придумывал новых героев, которые при этом выдвигались; шаг за шагом я следил
за последовательностью битв, участвовал в переходах, чертил местности,
в которых происходили события. Это были не мимолетные картины, а
последовательные, и притом не картины, а мысли, сопровождаемые живыми
представлениями. История пересочинялась. Петр живет, например, более
семидесяти лет и вычеркиваются страницы Екатерины I, Петра II, Анны
Иоанновны, продолжаются реформы, развивается все шире план Петра;
замыслы, которых он не успел привести в исполнение, довершаются,
карта Европы и Азии изменяется, забегая вперед за XIX столетие; кругом
рождались новые династии, совершались перевороты, крушились царства.
Мысль, раз остановившись на чем-нибудь прочтенном и захватив меня,
XX/. Фантастические убежища
139
была зерном, которое развивалось все далее и далее, разрастаясь в целое
древо. Она пришла мне сегодня, но я ложусь с ней спать, встаю с ней завтра;
ум, не уставая, работает над ней без перерыва целые недели, пока
изнемогает, доводя часто преувеличение или превращение до абсурда или поражаясь
чем-нибудь новым, что дает течению мыслей новое направление. Римляне,
завоевывая дикие страны, начинали тем, что прокладывали дороги.
Достаточно было об этом прочитать, и, может быть, с описанием прочности
этих дорог, сохранившихся тысячелетия; воображение начинало работать:
прокладываю дороги по всем направлениям земного шара; ум углубляется
в размышления, где должны пройти (а воображение создавало — уже
прошли) главные дороги, где побочные, как разместиться должен (в
воображении — размещается) род человеческий согласно очертаниям берегов
и внутренних водных путей. Кто ж сработал эти дороги и сколько времени
потребовалось? Ум принимается за вычисления, вспоминает о египетских
пирамидах и луксорских8 подземельях. Сколько лет, сколько рук
потребовалось на эти гигантские сооружения!
Путешествия были преимущественным, а морские — любимым
чтением. Какие суда воображением были сооружены, какая изящная и прочная
оснастка им дана, какой быстрый бег им сообщен, какой материал для их
кузова придуман, противостоящий всем стихиям! Хотя пароходы и
паровозы изобретены9 и я видел рисунки тех и других, но они не увлекли
воображения. Воображение требовало живого деятеля, личной отваги;
порядок, при котором действует механический закон, а человек
оставляется покорным орудием мертвой силы, добавочным колесом машины, этот
порядок не прельщал и не увлекал меня. Мои корабли ходили на парусах
и на веслах, на подвижном киле особенного устройства, как и паруса, были
также особенные; ветер с одинаковым успехом действовал, попутный он
или противный. Воображение создавало парус в виде вертящихся крыльев
мельницы, одновременно вращающихся и на своей оси, вроде того как
в последние годы придумано устройство ветряных двигателей в Америке
компанией «Эклипс»10. Корабли были металлические, но не железные,
а из металла, легкостью превосходящего алюминий и упругостью
превышающего сталь. Нужно было открыть этот металл, и к услугам явились11
горы, служащие ему месторождением, случай, поведший к его открытию,
экспедиции, снаряжавшиеся за его добычей, войны народов за его
приобретение. Корабли летают по морям; они содержат правильное
сообщение между всеми пунктами земного шара; для всемирного удобства они
подчинены одной власти. Народы согласились разделить сушу, а в море
не терпеть ничьего владычества. Это общая стихия, как воздух. Рядом войн
и конгрессов установлена эта свобода, где море принадлежит всем и никому,
140
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и под всемирным контролем совершаются транспортные и почтовые рейсы
никому и всем принадлежащих кораблей.
Но не узко ли, не ограниченно ли действие этих крылатых носителей?
Рыба плавает не над водой, а в воде; утка, плавая, способна летать.
Воображение изощрялось представить и ум помогал осмыслить суда, способные
погружаться до дна океана и летать по воздуху с быстротой птицы.
Аэростат так же не занимал меня, как пароход с паровозом: покорность причудам
стихий теснила меня. Я требовал птицы или похожего на птицу, пусть
похожее на летучую мышь, но живое, подчиненное личному велению. Лодка
с крыльями из легкого материала, с перьями, как у птицы, наполненными
также горячим воздухом, как у птицы; это не металл, а может быть и
металл, может быть, сок какого-нибудь растения на каком-нибудь коралловом
острове, способный отвердевать, подобно копалу12, и приобретать упругость,
равную роговой материи пера. Я летал в этих воздушных лодочках, я
созидал их несколько видов: один, годный для употребления в виде крыльев
или зонта, и — громоздкие разных размеров и видов. Но, напрягаясь их
сочинить, ум уставал и обращался к возможности воспользоваться услугами
действительных птиц. Лошадь приучена, на собаках и оленях ездят, орел
имеет силу поднять ягненка. Отчего не воспитать и птиц для послуги при
полете? И образовывался изящный воздушный экипаж со стаей
запряженных птиц, с лодочкой среди них, со станциями для их остановки. Какая
прелесть этот воздушный караван, напоминающий стадо журавлей в виде
треугольника, с тем же кормчим впереди, но вместе с боковыми ветвями,
которые напоминают крылья! Это — птица, составленная из нескольких птиц;
птицы-крылья припрягаются к ней, чтоб облегчить повороты движения этой
лодочки, расположенной среди них и напоминающей отчасти китайскую
лодку водных жителей Кантона13, отчасти — венецианскую гондолу.
Зерно, найденное в египетских пирамидах и сохранившее живую силу
ростка несколько тысяч лет, повело ту же мысль в другую сторону. Почему
не может быть такой сильной птицы, которая способна была бы одна
поднимать человека и даже нескольких? В горах Тибета, куда еще не ступала
нога европейца, где-нибудь водится такая птица, вдесятеро больше страуса,
слон в царстве пернатых. А может быть, именно сохранилась пара яиц,
случайно открытая, выложенная на солнце и произведшая двух цыплят-
родоначальников. Но нет, это долго. Десятилетия, века должны пройти
прежде разведения14 этих колоссов пернатого мира. Пропорционально
росту потребуется и долгий период возрастания: слон живет двести лет,
не менее должна жить и также медленно расти эта птица-исполин. Нет, там,
в горах, живет племя, неведомое миру, как неведомы были миру монголы,
кочевавшие в степях. Как монголы вылетели нежданно из своих степей
XX/. Фантастические убежища
141
и заполонили полмира13, так поднялось это племя и поведало о себе.
Воображение долго услаждалось видом этих невиданных птиц, которых наряд
так же изящен, как необыкновенна сила и изумителен ум.
Разноцветные, блестящие перья, гребень как у петуха, широкие и
высокие ноги. Издали эти необыкновенные создания можно принять по росту за
верблюдов; бег их так же скор, как легок полет; длинные правильные перья
у крыльев служат вместе и подпорками, которыми для ног облегчается бег.
Никакой скакун, никакой паровоз не сравнится с ними в быстроте бега,
совершаемого, когда нужно, с прискоком. Никаким войском, никаким орудием
они неодолимы: гранатные осколки отскакивают от их упругого оперения,
не плоше, чем пули от крокодиловой или слоновой шкуры. Живо
представляется строй этих красавцев мироздания: владеющий ими получал значение
и силу рыцаря Средних веков, которому неуязвимая броня обращала в рабов
безоружное население виленов... Я беспокоился, какому народу могло
попасть в руки такое орудие силы, и изобретал походы, после которых в конце
доставалось оно, после тяжелой борьбы, не испанцам, как Америка, не
англичанам, как теперешние моря, а русским. Какое наблюдение над яйцами
этих гигантов, какой долгий процесс несения яиц, какой внимательный
выбор пищи для них! А они, как воздушные верблюды, наедаются и
напиваются надолго; они могут от обеда до обеда обогнуть земной шар. Они
способны лететь с быстротой пущенной пули. Но зачем? Такая быстрота
и не нужна, разве в особенных случаях.
Отправлялся я на этих воздушных носителях, и помню, первая моя
экспедиция была на полюсы. Они не исследованы; на картах пустые
места. Я пролетал этими мертвыми пространствами, где вид изнемогал от
однообразия16 серо-беловатых гор, освещаемых, смотря по времени года,
то северным сиянием, то не закатывающимся солнцем. А почему не быть
на полюсах жизни? А может быть, там, за льдами, остров, и притом вечно
зеленеющий, с вулканическою почвой, где, как около Геклы17, никогда
не замерзает, благодаря вечному подземному теплу. И создавался целый
народ, целое общество с обычаями, от нас далекими, вроде японских или
древнемексиканских. Воображение перескакивало к нашей Лапландии18, и
ум задавался вопросом: почему бы здесь не быть такой вулканической почве?
Этот край, подобно теплице, произращает, назло географической широте,
тропические плоды, и земля не уступает в плодородии Нильским берегам.
От воздушных великанов воображение обращалось к земным великанам
из четвероногих. Не довольствуясь слонами, пыталось воспроизвести
допотопных зверей, придумать таких, которых и наука не открыла. И как по
морю совершается правильное сообщение на чудах-кораблях, так движутся
по сухопутным дорогам в той же размеренной правильности слоны-гиганты,
142
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
с силой и быстротой необыкновенными. Их путь опоясывает земной шар,
дополняя воздушные сообщения.
Сколько знакомого напомнилось мне, когда начали выходить романы
Жюля Верна!19 Многое, не то самое, но подобное, пережито мною начиная
с десятилетнего возраста. Летал и я на Луну20, но предпочитал другие
светила: то ближайшие планеты вроде Марса и Венеры, то создавал нового
Земле спутника. Попалась на глаза чья-то догадка, что Луна, может быть,
есть отрывок той части Земного шара, которая теперь покрыта Великим
океаном21; у меня составился план нового отторжения от Земли. Сибирские
тундры или степь Гоби негодны; жалеть их нечего; они оторвались,
образовали планету. Я пустился в приблизительные исчисления, как велик будет
новый шар и сколько будет хода кругом. Я представил себе карту этого
шара, на который вместе с отлетом его от Земли попало и несколько
живых существ, сотни, тысячи, может быть и сотни тысяч. Я начинал с ними
историю их культуры, переживал Робинзона22 в новом издании; чувствовал
беспокойство от слишком коротких дней, от ночей, которые оказывались
чересчур ясными при освещении, получаемом помимо Луны еще и от
Земли. Я щурился и зажмуривал глаза, когда задумывался об этом, как будто
и в самом деле лечу23 в звездном пространстве на одном из тех тел, которые
называются падающими звездами24.
Жюль Верн пользуется фантастическими описаниями, чтобы сообщить
научные сведения. У меня происходило наоборот23: мечты понуждали
к добыванию научных сведений. Чтобы дополнить какую-нибудь
неясную подробность в моем фантастическом создании, я обращался к книгам
и спрашивал у них, какие физические способы представляются к тому,
например, чтобы корабль мог опускаться на дно, не задутая пассажиров,
и какою сравнительною плотностью и упругостью обладают тела. Где только
можно было, я вычитывал палеонтологические сведения, для того чтобы
создать своих птиц-гигантов и слонов-великанов или воссоздавать грифов,
с которыми я тоже жил некоторое время26. Забота о размещении рода
человеческого, о средствах, представлявшихся новым Робинзонам, повели
к изучению плодородия вообще27. По сту раз я срывал колосья зерновых
хлебов, пересчитывал, выводил средние числа, поражался и скорбел, как
при пятидесяти и более зернах колоса, при нескольких притом колосьях из
одного зерна, урожай не достигает даже десяти, пожалуй, пяти. Я
придумывал преувеличенно интенсивное хозяйство, истощался в изобретении средств
дать почве высшее плодородие, принуждать ее давать даже четыре жатвы
в год, как в некоторых местах, произращать хлебные зерна, величиной
не уступающие финику, и это приводило к самому внимательному чтению
сельскохозяйственных книг и статей, к просьбам о том, чтоб их достали.
XX/. Фантастические убежища
143
Читывал я о действии хашиша. Мои фантастические построения были
именно тем состоянием, которое производит хашиш, но только без потери
будничного сознания. Приятное и желаемое воображением возводилось
в грандиозные размеры, иногда выраставшие до уродливости, которою
я начинал тяготиться, и бросал, утомленный, переходя к другому роду
занятий.
И не только в период моего озлобления и равнодушия уносился я
в мир вне реального. Нет, эта двойная жизнь затем никогда меня не
покидала; со случайным ослаблением внешних впечатлений или со случайными
препонами для практического исхода мыслям менее фантастическим ум
принимается за построения в мире возможного, несуществующего, часто
неосуществимого. Я должен употреблять усилия, чтоб остановить себя,
и я подчас боюсь, чтобы не кончить мне хроническим, неисцелимым
недугом этого свойства: жутко мне становится при представлении этой
опасности.
Постоянство этого пребывания в фантастическом мире
одновременно с реальным образовало некоторые излюбленные пункты, на которых
преимущественно сосредоточивается и любит привитать фантазия.
Внимание от них отстраняется на время, занятое практическими заботами или
творчеством в реальном мире, но при первом случае снова возвращается,
продолжая прерванный процесс чрез несколько месяцев, иногда даже лет.
В перечисленных выше образцах не все поэтому принадлежит
исключительно описываемому возрасту от 10 до 12 лет. Подробности птиц-великанов
сочинены, дополнены, может быть, уже чрез два года или чрез три, когда
я жил в Москве и когда совершал ежедневные путешествия в
семинарию от Девичьего монастыря до Никольской28, на расстояние пяти верст,
в продолжение часа. Голова пустовала, и ум был свободен: он обращался
к полузабытым образам, дополнял их, обделывал, придавал им более
естественности.
Когда я придумывал новые царства и переделывал историю, я для
большей естественности обращался к незнаемым странам; я населял их
и сочинял им историю без опасения вступить в противоречие с
действительностью. Австралия, или, по-тогдашнему, Новая Голландия29, была одним
из любимых мест, где я давал простор своему творчеству. Тут копошилось
более сотни миллионов; горами, реками и озерами испещрялась
внутренность страны; придумывалась флора и фауна, сочинялась своеобразная
культура. Постройка жилищ, одежда, вооружение, язык, династии — все
было сочинено и большей части дано даже имя. В ученических тетрадках,
оставшихся от Синтаксического класса, я нахожу слова, написанные мною
по печатному, бессмысленные на взгляд; но они имели для меня смысл: это
144
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
были собственные имена царей, полководцев, художников сочиненного
мною государства. Сочинять это небывалое государство дало мне повод,
должно быть, путешествие Головнина и открытый им своеобразный мир
японцев30. В моем фантастическом государстве были тоже бумажные дома31,
но из папье-маше, монументальные здания, фигуру которых доселе я живо
представляю, своеобразного стиля. Жалею подчас, что не умею рисовать.
Эти причудливые линии были бы не безынтересны. Не в этот период
10—12 лет, а после я пробовал вылеплять из глины, вырезывать и
выклеивать из бумаги памятники, храмы, дворцы, созданные моею фантазией, но
не мог докончить никогда, по обилию требовавшегося мелочного труда. Тем
не менее я жадно изучал историю архитектуры, насколько позволяли
средства; надолго я иногда вперял взор в какой-нибудь чертеж, и посторонний
свидетель мог бы подивиться, чем я так особенно любуюсь; но я не
любовался, как не любовался, стоя в классе по часу пред картой; в эту минуту
в голове моей совершался процесс построений, которому видимое
изображение служило только поводом. На географической карте, может быть,
я искал в эту минуту естественных географических средоточий общежития.
Я находил их на Суэцком и Панамском перешейках. Я прорывал чрез них
каналы, не те мизерные, что сооружен Лессепсом в Суэце и проектирован
в Панаме32, но каналы шире Босфора. Я перекидывал чрез них цепные
мосты, ширины необъятной и красоты неописанной, с висячими садами, с
высившимися маяками, из которых каждый есть чудо искусства. Я протягивал
улицу, которой нет равной в мире, которая соединяет оба материка,
заканчиваясь по обе стороны дорогами: одною, теряющеюся в Камчатке, другою,
упирающеюся к мысу Доброй Надежды. Тут-то денно и нощно двигаются
четвероногие великаны среди дворцов, которым разве слабое подобие
представляют знаменитейшие столицы мира. Как в Венеции, каждое здание есть
памятник искусства, запечатленный своеобразным гением. Как Венеция,
эта столица полушария изрезана каналами, представляя зараз и Венецию
и Швейцарию, — Швейцарию потому, что ей надобно быть совершенством,
а чтобы быть совершенством, она не должна страдать от жаркого климата;
она потому расположена на разных высотах, так что круглый год
продолжаются все времена года. Чрез холмы, как чрез каналы, протянуты также
нити мостов, напоминающих кружевные ленты; подгория опушены садами,
а внизу снуют суда всевозможных размеров, очертаний, цветов. Мрамор,
фарфор, порфир и лазуревый камень, никель и алюминий соперничествуют
в украшении зданий, то величественных в своей простоте, то прихотливых
по вычурности, которую представляет инкрустация слоновой кости,
перламутра, черепахи и яшмы на папье-маше, представляя гармоническую смесь
китайского с мавританским, восточномалайского с западносемитическим.
XXII. Особенности полета
145
Прошу после этого перенестись в эту, хотя и светло-розовую залу
с розеткой на потолке, с изрезанными, словно изгрызенными скамьями,
вдобавок зачерненными; стать среди этих грубых мальчишек, от которых
несется гам ругательств и стук раздаваемых колотушек; сюда, в этот темный
угол коленопреклоненных, к этим лохмотьям нагольных тулупов, к этим
тупицам, в числе двух или трех, сидящим зажав уши и задалбливающим
в сотый раз короткую фразу; к этим шеям, протянутым, чтобы «списать»,
к свирепому ректору, расхаживающему по зале (он никогда не сидел) и вот
заносящему руку с табакеркой, чтоб ударить; к этому свисту розги, к этим
плевкам, в которых упражняются искусники, пуская их из угла в угол и
попадая в цель с удивительною меткостью. Это все было кругом меня, но
подчас чувствовалось не более как белье на теле. Половины окружавшего
для меня не существовало.
XXII
ОСОБЕННОСТИ ПОЛЕТА1
Политическое, отчасти техническое, хозяйственное, художественное
направление принимала моя фантазия, но женщина в них не получала
места ни прежде, ни после, хотя я перечитал невесть сколько романов и хотя
большинство их завязано на любви. В детском возрасте неудивительно,
что женский образ отсутствовал в мечтах; но его не появлялось и в ту пору,
когда половые потребности должны бы были, по-видимому, направить
к нему воображение.
Никогда фантазия не направлялась и в мир религиозно-мистический,
хотя Четьи-Минеи служили подпочвой моего чтения, и обращался я к ним
не раз и не два. Создавая героев в разных сферах общественных, ни разу
воображение не бралось произвести подвижника, подобного Симеону
Столпнику, представить видение вроде Покрова Богородицы2, словом —
низвести горний, духовный мир и распорядиться им. Между тем суровое
подвижничество Симеона, Фиваидская пустыня с Пахомием и Феодосием3
и даже Радонежская пустыня, точнее — лесная пуща Сергия4 поражали
меня. Я представлял себе живо этот отшельнический мир; он трогал меня,
восторгал, но фантазия бездействовала, творчество не подступало дополнить
и развить вычитанное. Потому ли, что не ощущалось противоречия идеалу,
не виделось надобности переделывать и доделывать? Дальше Симеона
Столпника и Марии Египетской и уйти некуда. Или потому, что, вымышляя
события, я не присвоивал себе никогда личного участия, оставаясь только
146
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
зрителем и свидетелем картин и драм, создаваемых мною, разве только что
летал иногда или случалось носиться по морям в одиночку? Я не возносился
мечтой к тому, чтобы быть чем-нибудь, обладать чем-нибудь, наслаждаться
чем-нибудь, поражать кого-нибудь чем-нибудь: фантазия хотела, чтобы
предо мной происходило и жило то или другое. Изощряясь в сооружении
памятников, я придумывал художников, которые над ними трудились,
воображал их усилия; я смотрел на битвы, взором следовал за походами,
придумывал одеяния для измышляемых царей и народов, в том числе для обоих
полов, и для женщины, следовательно; религиозный культ с монастырями
включительно развивался и процветал пред моими мысленными глазами.
Но тем и другим и третьим я только любовался, только успокоивался,
преодолевая трудности придумывания. Ранее, устраивая аптеку из папертного
подвала, я воображал себя провизором; в тот же период любил изображать
из себя и учителя, расхаживал по горнице, диктуя, раздавая тетрадки
мысленным ученикам, то есть разбрасывал их по стульям. Но этот кукольный
период, период лицедействия, кончился к тому времени, когда фантазия
начала работать, углубившись в себя. Тут лицедействия уже не было, даже
мысленного. Изредка, да и то в последние годы, воображение увлекало меня
принять на себя благодетельство роду человеческому, помощь кому-нибудь
в страданиях в виде подкрепления такими или другими материальными
средствами; но и в этих случаях фантазия упорно требовала моего
инкогнито: я наслаждался видом утешенных, освобожденных, осчастливленных,
но они меня не видели и не знали. Фантазия воплощала Иванушку или
Емелю-дурачка, которые совершают чудеса, заставляя недоумевать о
виновнике; а виновник продолжает пребывать где-нибудь в избе, незнаемый
и презираемый.
В мир отвлеченной науки также не воспаряла фантазия; во-первых, наука
сама по себе уже есть отрицание образа; во-вторых, личное развитие не
доросло до того, чтобы высшие истины обратить в глину для вылепки образов.
Я проектировал в моем фантастическом городе библиотеки, музеи и
лаборатории, назначенные для общего пользования; устраивал целое ведомство
для поощрения изобретений и изобретателей, которые в фантазии являлись
верховными, чтимыми ото всего общества жрецами; но себе опять не давал
среди них места. В мечтах лично о себе я представлял иногда, что каким-
нибудь необыкновенным переворотом судьбы я приобрел себе покровителя
и ментора, который разрешает мгновенно все мои сомнения, доставляет все
желаемые мною книги, от которого я научаюсь всем возможным языкам;
усиливался иногда и представить из себя ученого, погруженного в книги;
но падала бессильная мысль за отсутствием дальнейшего материала, за
отсутствием реального содержания, ибо наука ей не была знакома.
XXII. Особенности полета
147
Не могу не остановиться на идиосинкразии, обнаружившейся во время
моих фантастических полетов. Придумывая собственные имена, я
облюбовывал преимущественно известные сочетания звуков. Таково было
имя «Чольф»; его-то, между прочим, и нашел я изображенным на своей
ученической тетрадке. Помню, что в большей части придумываемых имен
повторялись эти звуки: либо ч, либо ль, либо ф. Раз я занялся усердно
армянскою историей: почему? Потому только, что мне понравилось в своем
звукосочетании имя Арсак; отсюда судьба Арсака и Арсакидов
заинтересовала меня5; внимательно несколько раз я перечитывал о них в словаре Плю-
шара6; Арсакиды же повели меня и далее к армянам и затем к грузинам.
Случайным такое действие звуков не может быть, и я напоминаю о факте,
полагаю, не безызвестном в типографиях: «У каждого писателя есть свои
походные буквы». Для типографских касс в каждом языке есть свой общий
закон, в силу которого одни буквы употребляются чаще, другие реже;
исчислено довольно точно даже их арифметическое отношение; на нем основано
количество, в котором отливаются буквы, сколько должно приготовить для
каждой кассы употребительнейшего о и сколько малоупотребительного щ.
На том же основании самые помещения для букв разнятся своею величиной
в кассах. Шифрованное письмо любого языка на том же основании легко
читается, если взяты вместо букв произвольные, но для каждой постоянные
знаки. Тем не менее бывают писатели, ниспровергающие общий закон, по
крайней мере вводящие значительное от него уклонение несоответственно
частым повторением известных букв. Набиравшие, например, покойного
Михаила Петровича Погодина знали, что для статей его нужно запасаться
в особенном обилии буквой п7. Были долготерпеливые, которые
высчитывали количество слов, употребленных знаменитыми писателями, составляли
для каждого словарь и находили возможность строить на этом выводы
о существе и размере дарований того и другого. Но есть, как оказывается,
соотношение дарования не к составу словаря, а к составу самой азбуки.
Почему-нибудь да любимы известные сочетания звуков; почему-нибудь
к ним да прибегают охотнее ум и перо: явление заслуживает того, чтобы
наука остановила на нем свое внимание.
В построении фантастических народов и государств детский ум не
оставил без внимания и язык. Всемирное государство, или государство всего
Старого Света от Камчатки до мыса Доброй Надежды, должно иметь
какой-нибудь государственный язык. Это государство в моих
представлениях было федерацией государств и народов и управлялось конгрессами,
периодически собирающимися. Оставалось придумать язык. Есть такой
язык, подсказывала фантазия, в котором каждый из прочих находит свои
простейшие элементы; он каждому понятен, какой бы кто народности ни
148
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
принадлежал; прочие суть его отростки, взаимно себя не признающие.
Представлялся он мне чем-то вроде китайского языка, с односложными
звуками и с азбукой, независимою от звуков. Стоит знать эту азбуку и закон
ее сочетания: каждый, смотря на нее, воспроизведет многосложное слово,
отличительное его народу8.
Эта фантазия не переходила пределов естественности. Детская голова
чуяла бытие первоязыка и закон развития отдельных языков под влиянием
географии и истории. Но некоторые образы принимали совершенно
сказочный колорит. Телеграфов тогда не было еще9. Потребность в них
удовлетворялась для меня10 своего рода зеркалом, о котором говорится в сказке, что
посмотришь в него и увидишь желаемое. Происходящее за тридевять земель
читать-де можно на Луне, где должно отражаться все происходящее на
земном полушарии, к ней обращенном. Невозможность читать происходит
лишь от несовершенства оптических инструментов. А то придумывались
особенные магнетические пластинки, которые обладали таким свойством,
что написанное на одной одновременно воспроизводилось на другой. Каким
бы пространством ни были разлучены обладатели пластинок, они получали
возможность переговариваться между собою. Свойством производить на
другом полюсе начертание, изображенное на противоположном, одарено
особенное химическое вещество; и самые пластинки устраивались из особого
специально чувствительного металла.
Но увольняю читателей от подробностей, которыми наполнить можно
целые томы. Особенная судьба моего личного развития, совершавшегося
под действием резко очерченных причин, не может не представить интереса,
по моему мнению, для педагога, для психолога, физиолога, пожалуй,
психопатолога. И поэтому я позволил себе о моих витаниях вне реального мира
несколько распространиться. Они преследовали всю жизнь мою и только
переменяли вид: в юношеские лета и далее на место фантастических грез
вступили логические построения, на место образов — понятия и затем
преувеличенная рефлексия, все тот же самопожирающий процесс
внутренней работы. Она усиливалась обыкновенно и ослабевала, по мере того как
расширялся или стеснялся простор воздействия на внешнюю жизнь. В числе
прочего вреда моя редкая в детские годы память, между прочим, приносила
и тот, что давала голове много досуга. Опытный педагог присадил бы меня
за такую выучку, чтобы чувственное восприятие работало до утомления
и затем являлась бы потребность в физическом отдыхе. Но уроки по моим
силам были ничтожно слабы; сначала я их не учил потому, что отказался от
них, а после того я успевал знать их без заучиванья. Опытного и
внимательного педагога около меня не было, и если бы случился, я б ему не открылся;
мой фантастический мир оставался при мне, я ни с кем им не делился, нико-
XXIII. От тиранства к сердоболию
149
му даже отдаленного намека не показывал. Впоследствии педагогию к себе
прилагал я сам, задавая себе механически умственные труды вроде счета
и выкладок. В молодые лета я составлял свод церковных законов. Десятки
тысяч карточек своеручно уписаны были извлечениями из канонов, из
богослужебных книг, из Полного собрания законов*11. В эпоху эманципации13
подобный же свод был сделан всему (впрочем, без посторонней помощи**),
писанному о крестьянской реформе15, всем статьям и всем мыслям каждой
статьи. Подобные труды налагаемы были мною на себя и по другим
отраслям16; иные, может быть, даже увидят свет. Есть книжка, даже
печатная, мною составленная (напечатано ее всего десятка два экземпляров),
в которой на 230 страницах ничего нет, кроме цифр17, и притом каждая
с десятью десятичными. Это были внешне утомительные труды, но я с
радостью садился за них, отдыхал на них, находил в них для себя гимнастику,
в предупреждение полетов в эту область сверхреального, в это невольное
опьянение умственным хашишем, доводившее меня иногда до изнеможения.
Упорство и последовательность фантастических образов, которые во мне
возникали, принесли мне свою долю пользы, послужив к чрезвычайному
расширению моих сведений в детском возрасте и к упрочению добытых.
Но все-таки это — болезненное явление и, по моему мнению, не безопасное
при необузданном ходе.
XXIII
ОТ ТИРАНСТВА К СЕРДОБОЛИЮ1
Итак, я оставлен старым. В списке я был зачислен вторым учеником,
сел на второе место; как водится, меня возвели в авдиторы и в «старшие»
(над квартирными своекоштными). Чрез несколько дней человек пятеро
из моих сверстников-старых (нас оставлено всех с небольшим десяток)
пригласили меня в трактир. Я отправился. Это было второе мое посещение
трактира, которое потом в Коломне уже не повторялось; в первый раз около
* Один из моих бывших слушателей и сослуживцев Гр. П. Смирнов-Платонов в своей
«Автобиографии», напечатанной в журнале «Детская помощь», вспомнил об этом моем
труде12, в котором и он отчасти участвовал. Досточтимый редактор «Детской помощи» выражает
сожаление, что учено-художественное воспроизведение церковного организма, задуманное
тогда мною, замерло на дороге. Но обстоятельства сильнее человека. Напоминание бывшего
участника в моем труде, может быть, воодушевит кого-нибудь к повторению задуманного
мною: и то бы хорошо!
** Помощниками моими были: Ф. А. Гиляров и В. В. Крестовоздвиженский (последнего
уже нет в живых)14.
150
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
года назад водил меня один исключенный из Низшего отделения мальчик,
приехавший из деревни в училище за «свидетельством». Он жил у нашего
пономаря, знал меня близко и, увидав меня, пригласил в трактир, где
накормил зернистою икрой с калачом. Мои товарищи, старые, теперь потребовали
чаю; значит, мы почувствовали себя большими. Пригласили меня вот для
чего: старые-де решили так и так держаться с молодыми, и вот, дескать, все
уговорились, и ты должен знать. Словом, это был скоп2. Рассеянно я слушал
эти наставления, которых в подробности даже не помню теперь. Вероятно,
я уже выделился чем-нибудь или обещал выделиться, что сочли нужным
дать мне инструкцию в чрезвычайной аудиенции. Скоро, впрочем, я
выдвинулся действительно. У инспектора быстро я был пересажен на первое
место, а пред ректором чем-то провинился сидевший у меня сбоку цензор,
вследствие чего был низвергнут на конец скамьи, вопреки обычаю ректора
не делать пересадок. Должно быть, вина ученика была какая-нибудь
чрезвычайная, что прибегнуто к такой чрезвычайной мере. Но душа моя была
так далека от класса, что я тогда даже не полюбопытствовал о причине, как
не вник полтора года назад в подробности вины торжественно высеченных
тридцати. По низвержении соседа3 я облечен был, сверх прочих
преимуществ, еще прерогативой цензорства, на что (как и на звание старшего)
получил грамоту за № и подписью ректора, проще сказать —
«инструкцию»4. Обе эти инструкции у меня сохранились и обнаруживают несколько
канцелярский взгляд А. И. Невоструева; старший, например, обязан был
наблюдать, между прочим, чтоб ученики вставали в 6 часов утра5; это я-то
за учениками, рассеянными по вольным квартирам!
Звезда моя поднялась и стала так высоко, как ничья еще никогда, по
преданиям училища. Без инструкции, на словах, но ректор объявил меня
по какому-то случаю «сениором», то есть старшим над старшими, и супер-
авдитором, то есть авдитором над авдиторами. В праздничные дни я должен
был наблюдать, чтобы все училище являлось к обедне в собор; я должен был
вести и расстанавливать учеников; не только наш класс, но, за исключением
внутренности прочих классных зал, все училище было под моею косвенною
властью. Я имел право поставить столбом любого; по моему одному слову
могла последовать порка; я мог переспросить урок и проверить авдитора,
мог обревизовать ученические тетради и пр. и пр.
Существенною частью этих прерогатив я пользовался очень умеренно
и неохотно. Я даже ни разу не посетил квартиры подведомственных моему
старшинству. В моем районе не было общежитий; подведомственные жили
поодиночке, и большею частию у родных. Не только моя застенчивость, но
здравый смысл должны были говорить, что в данном случае надзор смешон
и обозревать нечего. На училищные шалости я смотрел сквозь пальцы,
XXIII. От тиранства к сердоболию
151
не доносил ни на кого, а тем менее представлял к сечению. Когда, вместо
того чтоб идти к богослужению, некоторые из ребят предпочитали биться
в Пыточной улице6 на кулачках, я ограничивался замечанием; я умалчивал
даже о таких происшествиях, как серьезный кулачный бой, на котором один
малый был избит до синяков на лице. Я даже любил присутствовать на этих
боях на Пыточной улице по праздничным вечерам, когда они
происходили. Я любовался. Это происходило обыкновенно только зимой, и игрище
начиналось мальчишками, школьниками духовными, с одной стороны,
мещанскими — с другой. К десятилетним приставали вскоре старшие, и бой
разгорался. Мелкота отходила по мере того, как подбывала крупная сила.
Более или менее продолжительное время бьются «стенка об стенку», ни та
ни другая не уступая шагу. Стенки (каждая состояла из рядов двух, трех)
запирали улицу; мелкота, бывшая впереди сначала, теперь жалась по бокам
и сзади, дожидаясь своего череда. Две противные стороны стоят
выстроившись. Сбоку только и видишь размахивание кулаками по воздуху. Каждый
стоит в ожидании, что противник выступит вперед, и тогда наносится удар,
оканчивающийся разно. Иногда подвергшийся нападению не устаивает;
к нему на помощь обращаются ближайшие соседи; к единоборствовавшему
на противной стороне подступают также ближайшие; образуется несколько
пунктов схватки, пока наконец на каком-нибудь подбытие новой силы с
задних рядов не даст решительного перевеса. Противники валятся; иногда шаг
за шагом отступают, пятясь; остальные пункты спешат равняться, чтобы
не быть отрезанными. При равной силе с обеих сторон бывало, что чрез
четверть часа, чрез полчаса такого колеблющегося боя усталые стороны
расходятся на свои места. Мелкота снова завязывала бой, и снова перевес
которой-нибудь стороны вызывал подкрепление стороне противной. Снова
стенки из больших; снова маханье кулаками, отставя ногу; снова битва, на
этот раз оканчивающаяся, может быть, бегством одной из сторон. Подбыл,
может быть, богатырь какой-нибудь, «Мухрынчик»7. Под его кулаками
противники валятся с ног; всеобщее бегство с великим гамом нападающих.
И тут-то снова работа мелюзге, исполняющей обязанности легкой
кавалерии в действительном сражении8: она бежит вдогонку, бьет сзади, иногда
в прискок, чтобы достать бегущего в шею.
Безо всякого уговора, но граница арены определена: с одной
стороны — берег, в который упирается улица, с другой — площадь9. Правила
боев свято соблюдаются: не только «лежачего не бьют», о чем и пословица
сложилась10, но бесчестно признанному силачу вступать в бой, прежде чем
противная сила одолевает. Относительная равномерность сил есть главное
условие честного боя. Он и не начнется, если в первом ряду станет
заведомый силач. Противная сторона разойдется с упреками: «Вы бы еще
152
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Мухрынчика или Комсеря11 поставили!» Признанные богатыри вследствие
того, являясь на бой, часто оставались безо всякого дела, стоя в резерве,
в отдалении. Мальчики толпятся около героя кулачных боев, смотря ему
в глаза и выжидая времени, когда он сочтет достойным себя броситься
и «косить направо и налево». Действительно бывало, что парень, не
действуя кулаками, только разводит руками в стороны, обращаясь направо
и налево, и противники падают частию от действительного удара, частию
в опасении его. Бить позволялось по лицу, по шее, в грудь, по ребрам, но
не далее; удар по «скулам» — самый благородный. Подло падать пред
нападающим и, встав, бить победителя в зад. За это проучивали. Окружали
такого молодца, прижимали к забору, чтоб он не мог лечь и чтобы «не бить
лежачего»; но уже угощали сытно, не забудет долго.
Большею частию происходили всё умеренные бои — с обеих сторон,
может быть, сотни по полторы, по две бойцов. Но бывали изредка
грандиозные, когда городские шли на деревенских. Ареной служила Москва-река12,
и противников загоняли то на тот, то на другой берег; участвовавших бывало
по тысячам. Раза два я бывал свидетелем таких боев, но без особенного
удовольствия. Следить становилось уже трудно, и вообще бой несколько
утрачивал из своего характера осмысленной игры. В Англии
употребительно боксерство13, единоличная борьба на кулаках; ею не гнушаются высшие
классы. Об организованных боях целыми ватагами не доводилось читать.
У нас, наоборот, единоборство не в чести и потому не в ходу самая борьба
в теснейшем смысле (боронье); но кулачные бои — любимая народная
забава, не совсем основательно выброшенная общим мнением в ряд неприличных
и даже зверских удовольствий. Правильный бой (не драка и не побоище)
есть атлетическое упражнение, ничем не ниже и не вреднее состязаний в беге
и борьбе, но с тою разницей, что кроме развития гимнастического оно
воспитывает до известной степени стратегическую смышленость.
Лично в боях я никогда не участвовал, хотя в душе завидовал удальцам.
Мешала та же застенчивость, по которой я не решался и исполнять соло из
нотного пения.
Возвращаюсь к своему положению в училище. Хотя я умеренно
пользовался предоставленными мне верховными правами, но они произвели во мне
нравственный переворот: я стал деспотом и тираном, деспотом и тираном
бескорыстным; находил наслаждение в чужих слезах, любил
измываться, наводить страх и тешиться произведенным впечатлением. Гадкое это
чувство! В сердчишке двенадцатилетнего происходило приблизительно,
мне кажется, то же, что в сердце грозного Иоанна14, когда тот потешался
казнями. «Павлов, поди сюда!» — повелеваю я малому, на 5 или 6 лет
старше меня, дюжему, рослому. «Наклоняй голову!» Он наклоняет. Я его
XXIII. От тиранства к сердоболию
153
бью, таскаю за волосы и отпускаю. Бью и таскаю ни за что, а так, из
удовольствия, что вот такого большого, который может меня придавить одною
рукой, известного кулачного бойца, не безызвестного мещанам по Пыточной
улице, бью безнаказанно, издеваюсь над ним, как хочу, и он терпит молча
и ни слова не смеет сказать. «Василевский13, сюда!» Вызываемый подходит.
«Становись на колени!» Становится. Я сажусь верхом на шею, велю ему
встать и мчать меня. Он мчит послушно, и я его хлыщу лозой. Он
безропотно трудится до пота. «По местам! Молчать! Чтобы муху было слышно!»
Садится класс в безмолвии. «Ский на в, на кулачки!» И образуются две
стенки и бьются в мое удовольствие. Я должен объяснить, что такое ский на
β (выговаривалось «на веди-ер-в»). В древние времена классы не
отапливались или отапливались плохо. Чтобы согреться, семинаристы устраивали
бои, причем на одну сторону становились имеющие фамилию на ский —
Преображенский, Воскресенский, Знаменский, на другую — Смирновы,
Соколовы, Орловы, к ним присоединялись Малинины и Любвины.
За выстраданный первый год душа попросила отместки. Презрение
к неразвитым товарищам, воспитанное вторым годом, подсказало форму
не корысти, не честолюбия, а охотничьего чувства. Честолюбие, если б
и было, было удовлетворено свыше меры; единогласно я признан стоящим
на несколько голов выше всех; взяточничеством и вообще несправедливыми
придирками я гнушался. Но жажду потехи над бессильными преодолеть
не мог. Я отводил себе душу.
К счастию, потехи мои прекратились скоро: они не продолжались и года.
Мне сделалось гадко, стало стыдно пред собою, и со мною совершился
новый перелом: я стал заботливою матерью класса. Я переслушивал уроки, но
с тем, чтоб объяснить, когда знаю, что ученик порядочный, и с дарованием
и с добрым сердцем, но не понимает фразы, кажущейся трудною. Одному
из лучших учеников я предложил составлять записки по ректорским
толкованиям из географии, трудился с ним вместе, наставлял его и предлагал
желающим пользоваться нашими трудами. На место командирского озор-
ничества вступила мягкость, услужливость, сострадательность. Перелом
был так силен, что отразился на всю жизнь. Я потерял способность
приказывать и всякое уменье повелевать, которое так ко мне и не возвратилось,
в какие положения ни был я поставляем потом судьбой, в лета не только
юношеские, но и зрелые. Характер надломился в обратную сторону, и когда
мне приходит вопрос16, отчего я не способен быть администратором, точнее
командиром, требующим беспрекословного исполнения; отчего я лишен
настойчивости даже там, где дело этого требует; отчего мне даже противны
беспрекословные клевреты и в исполнителе я жажду разумения и сочувствия
к делу; почему охотно, даже далее надлежащего терплю возражения, даже
154
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ищу их и требую; я обращаюсь за объяснением к давно минувшим детским
годам, и в несправедливых гонениях и побоях, которым подвергался, нахожу
первую причину, рядом17 совершенно последовательных перемен
воспитавшую во мне этот избыток пассивности.
Объяснительные к урокам записки составляемы были под моим
руководством, как сказал я выше, одним из лучших учеников (он стоял в списке
третьим). И опять не могу вспомнить без жалости. Трудолюбивый, честный,
не без дарований, не без любознательности, но какая неразвитость, точнее
сказать — какое неуменье учебников приноровиться к детским понятиям!
Я помню фразу географии на первой странице, чуть ли не пятая строка:
«Земля наша, как планета, занимает место в системе Солнечной»18. Помню,
я пространно должен был бедному Румянцеву толковать почти каждое слово
этого предложения19, с которым было у него то же, что у меня с каким-то
замечанием о причастиях в грамматике Востокова20. «Планета», «занимает
место», «система»: каждое из этих выражений порознь было тарабарскою
грамотой. И сколько, без сомнения, такой тарабарщины во всех
учебниках! Несмотря на свое чрезвычайное, не по летам развитие, не понимал
и я одного выражения в Катехизисе. При объяснении слова Библия там
сказано, что это слово означает книги и что Священное Писание названо
так потому, что «преимущественно пред всеми книгами заслуживает сего
наименования»21. Невоструев нам и объяснял, и в то время как объяснял он,
смысл темного выражения мне становился понятен. Но замолк толкователь,
и я снова не понимаю, не умею себе объяснить, что такое «преимущественно
пред всеми книгами заслуживает сего наименования».
Нет нужды пояснять, что я опять22 не учился в классе за эти два года,
но уже в обратном смысле, нежели в первый курс. Там я не хотел учиться,
здесь учиться нечему было. Я продолжал свое домашнее чтение, но рвался,
между прочим, не только вобрать в себя, но и изнести из себя что-нибудь.
Бывавшие в руках латинские и греческие книги прочтены были мною;
перевести их не приходило в голову, потому вероятно, что то были книги,
числившиеся учебниками. Смутно бродила мысль о различии между
учебником и литературным произведением. Но попала в руки латинская книга,
не принадлежавшая ни к учебникам, ни к классической литературе вообще.
Случайно узрел я ее у одного ученика, и она мне понравилась сначала своим
переплетом: он был пергаменный, чистый, гладкий, ласкал руку. На вопрос:
«что это?» владелец отвечал, что это «иностранная, должно быть
немецкая». Вероятно, я променял ее на что-нибудь; она перешла ко мне. В ней
оказались сочинения Павла Иовия, наполовину напечатанные готическим
шрифтом. Сочинение «О римских рыбах» и «Летопись Англии» не
возбудили интереса; но нашлось «De rebus Moschoviae» или «De Moschovia» ,
XXIII. От тиранства к сердоболию
155
современное описание России XVI века, составленное на основании
показаний Димитрия Герасимова толмача24. Я не только внимательно прочел это
сказание, но решил его передать на русский язык, сшил тетрадку и перевел.
Жалею, что не уцелело это первое мое литературное произведение. Помню,
я старался перевести тщательно, перечитывал несколько раз перевод,
изменял выражения, которые находил недостаточно точными и изящными.
Я не знал тогда, что сочинение это известно историкам25; полагал, что я
сделал открытие. Об издании в свет своего перевода, разумеется, не мечтал, да
никому и не говорил о нем; но меня утешала мысль, что я не только учусь,
но и делаю дело настоящее, серьезное, свойственное людям не только
почтенного возраста, но почтенным по себе, ученым.
Избавился ли я от наказаний? Увы, не совсем. На колени меня уже
не ставили, но секли несколько раз, не за мои провинности, а за чужие
шалости: «Почему за порядком не смотришь». Переносил я эти наказания
спокойно, даже с некоторым благодушием, нимало притом не гневаясь на
тех, чьи шалости подвели меня под лозу. Только раз я был не высечен,
а больно избит за смешанную причину, отчасти личную неисправность
и отчасти небрежение об обязанностях «старейшины». Был урок латинской
фразеологии, и мы просили рекреации на тот день, к которому урок
назначен. В полной надежде, что рекреация будет дана, никто не готовил урока,
и я в том числе не просмотрел его. Рекреация была прошена в тот же день,
и просьбы продолжались до самого звонка; некогда было и
«прослушаться». Наскоро занесены были отметки в нотату, заведомо неосновательные.
Входит ректор, спрашивает одного, другого: никто ни слова. «А, Иуда же
злочестивый не хоте разумети!»26 С этими словами бьет одного, бьет
другого, третьего, остервенился. Берет нотату и окончательно выходит из себя,
находя благоприятные отметки. Обращается ко мне: «Да ты сам-то
приготовился ли?» Я знал все-таки, хотя не готовился; но надобно было
передать фразы в алфавитном порядке, и притом при объяснении игры римлян
в кости27 я запнулся; побои на меня посыпались: бит и руками, и табакеркой,
и по лицу, и по ушам, таскан за волосы. На одно ухо я туже слышу, нежели
на другое: может быть, причина другая, но у меня сохранилось
воспоминание, что я был оглушен. В общем, однако, страшный ректор был в
последние годы со мной кроток. Когда после приезда из Москвы (о чем будет
сейчас сказано) вступил я в должность и явился к нему по обыкновению
с журналом, он взял меня за вихор и отечески, почти нежно наклонил мою
голову со словами: «Нужно было поклониться». Я подивился этой мягкости
тона и движения, для меня невиданной доселе, а кстати, и
неосновательности замечаний. «Поклониться! — размышлял я. — Никогда же он этого
не требовал; он только требовал, чтобы не держать высоко голову; только
156
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
пустой колос торчит прямо, прибавлял он сравнение». Да, мы
обязаны были держать голову наклоненною. Характерная черта! Одною этою
мелочью обрисовывалась вся противоположность двух типов воспитания:
семинарского, монашеского, с преклоненною главой и взглядом исподлобья,
и — кадетского, военного: смотри прямо в глаза, держись вытянувшись;
опущенные глаза — совесть не чиста. И вот многие из нас приобрели даже
сутуловатость от внушенной привычки держать голову вниз, подобно
«зернистому, спелому колосу»28.
XXIV
МОСКВА
27 июля 1837 года памятно мне: это было новое рождение мое, второе
крещение. Два пункта равной силы отметились в моей жизни и оба
врезались в память глубоко, неизгладимо. 27 июля 1837 года я въехал в Москву,
15 августа 1844 года — в Сергиеву лавру. То и другое совершилось при
одинаковых обстоятельствах. Вечер; там и здесь монастырь; там и здесь
всенощная; там и здесь преддверие новой жизни, перестройка духовного
существа; там и здесь... но не стану перебивать себя.
Еще год, и я окончу курс в училище, с тем чтобы перейти в семинарию.
Старший брат писал родителю, что полезно воспользоваться предстоящими
каникулами и прислать меня в Москву, где можно в вакационные недели
отчасти подготовить меня к семинарскому курсу. Младшая сестра уже
гостила у брата.
Каникулы начались 15 июля. Целые десять дней было промедлено,
потому что, вероятно, подготовляли меня к Москве е другой стороны:
нужно было меня обшить, заготовить белье, может быть, и сюртучок новый
сделать: нельзя же пустить в столицу совершенным провинциалом. Лишь
долее 28-го медлить нельзя: 28 июля — день Прохора и Никанора, или
Смоленской Божией Матери, храмовый праздник в Новодевичьем
монастыре, где служит брат; да мало того, что праздник: крестный ход1, гулянье,
торжественное служение. Поспеть к этому дню нужно непременно; со
сборами только что поспели.
Сообщение с Москвой производилось на вольных ямских тройках,
независимо от почтовой гоньбы2. Пока жил в Коломне и даже далее, в лета
юности, о езде на почтовых имел я понятие единственно из повестей; в
редкой не описывалось досады ожидания лошадей и споров со станционным
смотрителем. Между Коломной и Москвой, как потом между Москвой
XXIV. Москва
157
и Троицей3, ежедневно ездило по нескольку троек. Из Коломны выезжали
они (из Москвы в Коломну также) большею частию вечером и вечером на
другой день прибывали к месту. Исключения бывали, когда кто-нибудь
один лично для себя наймет тройку: тогда в его воле будет назначить и час
выезда. Но это случалось редко; и богатые купцы не позволяли себе такой
роскоши. Водилось так обыкновенно: пассажиры набирались, по числу
их назначалось число троек для выезда, кидался ямщиками жребий, кому
ехать, прочие получали «отход». Присутствовал я не раз при том, как меня
(вместе и других) разыгрывали: бросались монеты вверх — «орел или
решка?». Оставалось безучастно смотреть, кому-то достанешься;
радоваться, если жребий предоставит тебя знаменитому Евлану (Евлампию),
славному и своими лошадьми, и своим ухарством, или с печальною
покорностью ожидать, что повезет какой-нибудь ленивый и грубый Кондрат.
Когда вы приходите на «биржу», достаточно быть двум ямщикам, и вы
уже становитесь общею добычей. Рядились вы и с одним, но вот подошел
другой: пусть он не сказал ни слова и участия в ряде не принимал, но все
равно — вы артельная собственность. Можно отозвать знакомого ямщика
в сторону, призвать к себе на дом; единоличный договор избавит лишь от
неприятности слышать одновременное галдение нескольких голосов, но
результат один: получив задаток, ваш знакомый Иван или Гаврила передает
вас в общую кассу, и вы не знаете, с которым ямщиком, в каком экипаже
придется ехать, потому что не только ямщики и лошади, но и кибитки
бывают разные, обитые кожей или рогожные. Тарантасов в то время еще
не было заведено в Коломне; отчего? Отчего такой удобный для грунтовых
дорог экипаж, такой воистину российский, столь приноровленный к стране
«ухабов и проселочных дорог»4, явился лишь одновременно с шоссе,
накануне железных дорог, и притом где же — в Коломне, бойком торговом
месте, с обширною Ямскою слободой5, с ямщиками бывалыми, с трактами
на Тамбов—Астрахань, Воронеж—Таганрог, не говоря о Владимире
и Кашире? Но отчего не заводилось и линеек, и притом когда устроено
было уже шоссе? Отчего потом не устроено было линеек и на Троицкой
дороге, несмотря на огромное ежедневное движение, а продолжали вплоть
до открытия железной дороги ходить частию тарантасы, частию простые
телеги с кибитками, и притом последние и тройками, и парами, и
одиночками, с напрасною тратой лишних повозок и лишних лошадей, со скучною
обязанностию для путешественника искать лошадей и торговаться?
Отчего линейки на загородных трактах появились уже после железных дорог
и между пунктами, которые уже связаны рельсами, то есть там и тогда, где
и когда по естественному порядку дилижансы, наоборот, должны исчезать?
Ходят, например, линейки от Москвы до Богородска6 и от Москвы до Вое-
158
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
кресенска7. В самой Москве, до учреждения конки8, была всего одна линия
линеечного движения, а при конножелезной дороге явилось несколько. На
эти вопросы пускай ответит будущий историк бытового прогресса и
экономической предприимчивости в России.
Снаряжая меня, позвали ямщика, Ивана Соплина, нашего
прихожанина; он уже не возил, возили дети; он довольствовался болтаться на бирже
и спивать «верхи».
Поряжено, задаток дан; я выеду вечером 26-го «в кибитке», то есть
внутри экипажа; менее состоятельные рядились «на передок» (рядом с
ямщиком) и даже на «облучок». Завязали мне мой негрузный скарб в узелок;
батюшка отсчитал мне несколько серебряных монет и к ним в придачу
несколько медных; деньги, следовавшие ямщику, кажется синенькая, даны
особенно, с тем чтобы заплатить по приезде; сестра Душа сшила
крошечный холщовый мешочек для денег, который и прикреплен к кресту на шее.
Часу в четвертом вечера совершился обряд проводов. Помолились, сели
на полминуты, расцеловались с сестрой, с теткой; отец благословил меня,
и мы с ним отправились на «биржу». Соплин был там и объявил9, что
повезет Петр, молодой и, помню, очень красивый, черноглазый парень;
объяснилось притом еще, что Петр — жених и свадьба будет на днях, до
Спаса (1 августа)10. «Не беспокойтесь, батюшка, довезет благополучно».
Батюшка обратился к Петру, которого нам тут представили, просил его по
приезде в Москву нанять мне извозчика под Девичий. «Хорошо». — «Да
ты смотри, — толкует ему Соплин, — помни; а то забудешь. Ведь он
не был в Москве-то» (указывает на меня). — «Да ну, что!» — отгрызается
Петр. Батюшка удаляется, а Соплин вслед снимает шапку и просит на чай:
«Уж как хлопотал!»
Часа через два, должно быть, к бирже (так назывался угол площади
и Астраханской улицы), где я дожидался, подъехала кибитка; я влез в нее.
Стало быть и в путь? Нет еще; полчаса добрых прошли в непонятных для
меня пререканиях между Петром и столпившимися ямщиками. «Да ну,
трогайся», — крикнул какой-то ямщик, ударив одну из пристяжных по
заду. Петр перекрестился и сел. Мы поехали. За заставу? Нет еще: проехав
несколько по улице, остановились принять нового седока с узлами и
чемоданами; началась укладка и подвязка. Потом завернули за угол, остановились
у одного дома в переулке; здесь новый седок, еще не приготовившийся
по-видимому. Долгая возня с багажом. Петру подносят водки, чтобы
задобрить; Петр отказывается: «Я не пью». Этот ответ сразу поднял мое
сочувствие к молодому вознице на несколько градусов. Так бы хотелось сесть
к нему на передок, прижаться к этому красивому и постоянно задумчивому
парню и спросить: «Да о чем ты думаешь?»
XXIV. Москва
159
И этот третий пассажир, мещанин какой-то, ввалился. Мне по
малолетству предоставили серединку. Тронулись; но не всё еще. На Московской
улице, недалеко от заставы11, дожидался еще седок, «на передок». У него
котомка; ямщик кинул ее под передок. «Да ну, садись», — проворчал
наконец даже Петр мужику, слишком долго расцеловывавшемуся с
провожавшими его земляками. Мужик сел. «Смотри же, не забудь!» — кричит он
кому-то; Петр Васильич (я узнал его и отчество) махнул кнутом, и, бренча
бубенчиками, тройка выехала за заставу. Колокольчик был привязан к дуге.
Вышло запрещение частным лицам и вольным лошадям возвещать о своем
приближении заливающим звоном. Становые только и заседатели ездят,
оглашаемые «даром Валдая»12.
Потянулась дорога, широкая, Екатерининская, грунтовая.
Промелькнула знакомая верста, единственная, до которой я доходил за Московскою
заставой. Я приготовился смотреть.
Но смотреть было не на что. По обеим сторонам тянулись
однообразные поля, да вскоре начало и смеркаться. Не заметил я и того селения,
что значилось первою станцией в почтовом календаре, маленькой книжке,
печатанной в типографии «Любия, Гария и Попова»13 (фамилия14
интересовала меня всегда, что это за Любий и Гарий?13). Книжка эта имелась у нас
в доме; на голодные зубы я пробегал ее в числе других и запомнил станции
Московско-Коломенского тракта.
Через 37 верст наша тройка остановилась на ночлег (в д. Старниках16)
у Сергея дворника, известного под именем «старниковского Сергея»
далеко по околотку и даже в Москве. Спутники указали мне горницу, где
мы должны переночевать, и я, свернувшись клубком, заснул на пустой
кровати без матраца, положив под голову узелок. С зарей нас разбудили.
Спутники отправились пить чай, предложив и мне; но я отказался. Чрез
час мы выехали, причем я должен был заплатить пятачок за ночлег.
Началась утомительнейшая часть пути: пятьдесят верст без передышки, по
жаре, вскоре наступившей, среди облаков пыли. Петр был не из лихих;
лошади трусили; по крайней мере мне так казалось. Он не пел и не
мурлыкал, вопреки моему ожиданию, настроенному рассказами о ямщиках.
Дорога оказалась более прозаическою, нежели я мечтал. Спутники, не менее
молчаливые, чем ямщик, лениво отвечали на вопросы, с которыми я
неизменно обращался при въезде в каждое селение, любопытствуя знать его
название. Проехали и Бронницы, город, польстивший моему
коломенскому патриотизму: он оказался селом17, размеров несколько более обширных
обыкновенного. Поглазел я на Мячковский курган, высившийся над
берегом Москвы-реки18. Я много о нем слыхал, но спутники не умели о нем
ничего ответить на мои вопросы. Мне стало даже досадно. Все должны,
160
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
казалось мне, знать, что я еду в первый раз, и должны сочувствовать
моему любопытству.
К полудню остановка на обед за 23 версты от Москвы19. Имеете вы
понятие об этих обедах на постоялых дворах? Имеете вы понятие об этих
обеденных стоянках? Нет ничего скучнее и унылее на свете, особенно
в летние дни. Все вяло, сонливо, неповоротливо. Повсюду одно и то же
неизменно. Въезжая в деревню, вы знаете заранее постоялый двор, в котором
остановитесь, хотя в нем не бывали. Представляете и эту неизбежную лавку
при нем, против него иль наискось от него, с неизбежными же лаптями
и валенками, висящими в ней над дверью, и ремешками, развешанными
по стенам; этот запах — смесь сена и навоза с дегтем; эту сонную бабу,
вышедшую на крыльцо умываться; самый двор, крытый сплошь или с
просветом посередине, а впереди против главных ворот неизбежные задние
необъятной ширины, иногда одностворчатые, ширина которых превосходит
вышину вдвое. Лениво хрустят лошади, погромыхивая время от времени
бубенчиками, или же дремлют, повеся голову, но вздрагивая иногда от
налетевшего слепня и тоже погромыхивая; воркуют голуби, изредка похлопывая
крыльями. Тоска, час кажется вечностью; ямщик и спутники спят сладким
сном после сытного обеда.
А обед действительно сытен. Кушаньям20 счет потерян. Студень,
солонина, свинина. Несколько горячих: сперва пустое хлебово, потом с мясом;
жаркие разные и потом пирожные в виде пшенников, лапшенников, каши
с молоком, каши молочной, лапши молочной, оладьев, и иногда огурцы
с медом. Едят не спеша; возьмет ложку, почерпнет, отнесет в рот и положит
на стол, дожидаясь времени, когда прожует хлеб и окончательно
проглотит. Едят до испарины; иной расстегнется, отпустит пояс и даже не раз, по
мере того как наполняется живот. Это удовольствие стоило в те времена
пятиалтынный; я нахожу недорогим, особенно при даровом хлебе и квасе,
которых кушай, сколько влезет, за ту же цену; да независимо от того
каждому резался пшеничный папушник. Только вино ставилось в особую цену,
и с ним являлся пред обедом дворник-хозяин самолично, держа в одной руке
полуштоф, в другой — рюмку (продажа, понятно, корчемная). Садилось
обыкновенно человек двадцать, тридцать. Этим, между прочим, и
объяснялась, вероятно, дешевизна. Ямщиков всегда кормили, как и чаем поили,
задаром. За них отвечали лошади (ценой овса и сена) и седоки (платой за
чай, обед и ночлег).
В эту первую поездку мне было не до обеда; я сгорал нетерпением
доехать и довольствовался булкой, захваченной из дома. Поднялись мы уже
к вечеру и поплелись лениво. Даже спутники мои, обыкновенно терпеливые,
начали подгонять ямщика, шутливо замечая, что, вероятно, он думает о не-
XXIV. Москва
161
весте, когда дает идти лошадям ни шатко ни валко; пожалуй, не попадешь
в Москву засветло. Зашел разговор о проезжаемых деревнях. Панки21 —
ну, это скверная деревня; тут береги свою клажу; извозчик, не отставай
от лошади — живо угонят, а то вырежут «место». А вот Потеряевка22,
недаром так и названа.
А замечательно, в самом деле, что кругом Москвы, по многим дорогам
на расстоянии 10—20 верст, расположены селения, наименованиями
свидетельствующие, что проезжающим в этих местах приходилось терпеть:
Потеряевка на Рязанской дороге, Грабиловка на Владимирской23, Лихоборы
на Дмитровской24.
Мы приехали хотя засветло, но поздно. Тщетно я таращил глаза увидать
Москву: она заволочена была вечерним туманом и облаками пыли. Пред
заставой вышли и прошли ее пешком; иначе придирка, потребуют «вид».
Ямщик пошел в кордегардию заплатить офицеру положенный оброк за
пропуск, в виде пятиалтынного или двугривенного. Подошел солдат с
железным щупом, поставленный от откупа. Впрочем, он не ковырял ничего;
задаром ли оказал эту милость, или тоже за гривенник или пятачок,
неизвестно. Тройка въехала в заставу; мы сели и понеслись. Меня поразил
гром экипажей, хотя движения и немного было; но в Коломне не было
ровно никакого. Слышался звон; проехали несколько церквей и
остановились, как помню теперь, у «Зарайского подворья». Где это, в Таганке
или в Рогожской; не могу представить25. Спутники быстро вынули свои
вещи и удалились. Сидевший на передке соскочил еще у заставы. Деньги
ямщику уже отданы пред въездом в заставу. Я вышел из кибитки и
смотрел недоумевающим взглядом. Лошади и Петр исчезли. Галдели ямщики
совсем незнакомые; взад и вперед сновали мимо телеги и дрожки, возы
нагруженные и разгруженные. Я не знал, к кому обратиться и что делать.
Быстрее молнии промелькнуло в голове удивление на свободу, с какою
расхаживали, разговаривали и даже орали мужики. Словно я ожидал, что
тут должны вести себя с отменною скромностью, разговаривать вполголоса
и держать себя чинно. Я проникся ощущением своего ничтожества и
бессилия, подавленный отчасти видимым, отчасти заранее предположенным
величием столицы. И мне казалось, все должны были проникаться в той
же мере ощущением своего ничтожества.
Вышел, однако, из двора Петр; вероятно, он откладывал лошадей26.
Увидал меня: «Вы что же, барин?» — «Да мне надо извозчика нанять». —
Он, очевидно, и забыл о данном поручении. Я повторил адрес: «Под
Девичий, за Девичьим полем, к монастырю». Петр подозвал извозчика,
сторговался за двугривенный и распростился. Я сел на «калибер» и
нашел его необыкновенно комфортабельным экипажем. Замелькали дома,
6 Зак. № 3560
162
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
и начинало смеркаться. Повез меня извозчик, должно быть, чрез
Красный холм27, ибо, несмотря на темноту, я заметил бы Кремль, если б ехали
Солянкой28; а я его не видал. Дома большею частью одноэтажные и, как
мне казалось, все окрашенные желтою краской, виднелись по улице с той
и другой стороны. Время показалось очень долгим; делалось жутко. Мы
ехали уже по какой-то мягкой дороге, и я увидел неясное очертание
высившегося здания; не монастырь ли уж это? На вопрос мой извозчик пояснил,
что это «каланча»; проехали, стало быть, Хамовнические казармы29. Как
несносно долго! Всё едем, и наконец извозчик убавляет шагу и обращается
ко мне с вопросом: «Так куда же, к чьему дому?» Прохожих нет, и
домов очень мало, да и в тех окна закрыты. Но вот открытое окно и свет.
«Спрашивайте, барин». — «Где дом дьякона?» — спрашиваю я.
Извозчик повторил вопрос. — «Которого: приходского или Девиченского, и
которого Девиченского?» — «Гилярова», — отвечаю я. — «А, вот второй
дом налево». Мы подъехали к воротам, за которыми следовала решетка
палисадника. Пока мы перекликались, спрашивая о братнином доме, пока
я разговаривал с извозчиком, как поступить, стучаться ли, звонить ли и где
колокольчик, — разговор наш и вообще движение были услышаны.
Послышалось восклицание свежего, молоденького девичьего голоса: «Да это
братец H ( икита ) приехал! »
Расчет с извозчиком, объятия с сестрой, поцелуй с невесткой.
— А где же братец? — спрашиваю я.
— Еще у всенощной; но скоро придет, вероятно, третий звон уже30.
Только мы обменялись этими словами, раздался благовест, унылый,
унылый благовест откуда-то; не то далеко, не то близко.
— Это что же? — спрашиваю я.
— Это к «девятой песни»31.
В Новодевичьем монастыре, кроме трех обыкновенных звонов во время
всенощной, производится, производился по крайней мере тогда, благовест
еще при пении «Величит душа моя»32. Нигде в других местах, не говоря
о приходских церквах, даже в монастырях, благовеста этого не бывает. Он
отзывается дальнею древностью и тем своеобычием, которое действует
всегда отрадно на человека, утомленного мертвым, фронтовым однообразием
русской жизни.
Явился брат. Недолги были разговоры за ужином. Усталый, он спешил
в постель, тем более что ему предстояло завтра служить две обедни да еще
участвовать служением в одной с крестным ходом, особенно утомительной.
Мне было объявлено, что крестного хода я встречать не буду, могу
затеряться и мало увижу, но меня проведут в собор в алтарь, и я увижу
архиерейское служение. Я уснул переполненный ощущениями.
XXV. Новая атмосфера
163
Вот маленький ручей или речонка. Купаешься в них, переходишь вброд,
может быть, и плаваешь на лодчонке. Ничего другого не видал. И переносят
тебя вдруг на море, сажают на корабль, горизонт теряется. Снуют плавучие
громады. От одного поворота руки двигается великан, способный вместить
все твое бедное селение и с людьми, и с жилищами; чувствуешь самого себя
как бы выросшим в этой грандиозной обстановке, приобщенным к этому
колоссу; как будто тебя самого прибыло, в тебе самом прибавилось силы
и величия. Это чувство есть, бывает оно по крайней мере, и оно-то обняло
меня вместе с ощущением, что «я в Москве»!
XXV
НОВАЯ АТМОСФЕРА1
Чрез полтора года ровно, под заглавием «Святочные досуги»,
составлено было мною обстоятельное описание моего первого приезда в Москву.
Это была довольно объемистая тетрадка, оканчивавшаяся целою страницей
письменного, весьма лестного отзыва, данного о моем труде профессором.
Тетрадка эта с другими бумагами погибла потом во время пожара,
бывшего у меня. Кроме того, я вел дневник в самое это время краткой побывки
в Москве. Я был так переполнен виденным и слышанным, что из меня
переливалось чрез край невольно; я боялся затерять приобретенное, не уберечь.
Часть дневника сохранилась2. Но я и начал его поздно, и прервал рано3;
прервал потому, что нашел записи брат, прочел их, не говоря мне ни слова,
и, не говоря же мне ни слова, испестрил помарками4, отнесясь к ним, как
к ученическому упражнению. Но то было не упражнение: то было излияние,
то была исповедь. Посторонний глаз, нескромно проследивший ее, чужая
рука, на нее посягнувшая, были грубым объятием, в которое заключает
прохожий чистую отроковицу оскорблением ее непорочной девственности.
Я смутился, сжался и не мог уже продолжать, несмотря на всю любовь,
на все доверие к брату, на все почтение к нему, которым был тогда
исполнен5.
И сейчас я с трудом могу привести в порядок разнообразие впечатлений,
тогда меня охвативших, ощущений, меня волновавших, сведений, меня
обогативших, изъяснить новое освещение, легшее на беспорядочный материал,
мною запасенный. Это была высокая пора жизни, период чистейших чувств,
дум, стремлений; период души, парившей в небо.
Было бы утомительно передавать события в последовательности. Начать
с того, что все было ново вокруг меня: местность, лица, быт семьи, в кото-
164
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
рую я кратковременно вступил, особенное служебное положение брата, даже
самый воздух. Мне с трудом поверят, но я настаиваю, что ощущал
особенность атмосферного воздуха; мысленно я его сейчас воспроизвожу.
Известно, что нежилой дом иначе пахнет, нежели обжитой; известна особенность
благоуханий степи, леса, запах весны и осени, июля и августа в деревне,
деревни и города вообще. Часть особенностей поддается даже анализу; но
признаки, которые угадывает обонянием киргиз или Патфайндер Купера?6
Под Девичьим была особенность воздуха, которую я мог угадать
обонянием, зажмурив глаза, и которая не тождественна была не только с Москвой,
но и с окрестностями ее, под Донским, Симоновым, за Дорогомиловым7.
Она зависела, конечно, от особенностей физической обстановки, но почему
она подействовала резко — отказываюсь объяснить.
Монастырь, заканчивающий собою широчайшую улицу в полторы
версты длиной, носящую название Девичьего поля; в средине она
действительно расширяется и образует выгонное поле. Сзади огороды, которые,
понижаясь, ведут к Москве-реке, а за ними дуга Москвы-реки,
очерчивающей полукруг. Направо от монастыря пруды и за ними тотчас же опять
Москва-река, налево слобода с домами духовенства, за нею огороды и за
ними опять Москва-река. Вдали, впереди, за рекой — Воробьевы горы
с церковочкой в ладонь величиной8. Желтые полосы пестрят гору —
след брошенных работ по сооружению храма Христа Спасителя9. Налево
Мамонова дача10; обращаясь направо, минуя все Воробьевы горы, взор
падает на загородный двор Воспитательного дома11. Вполне
сохранившиеся стены монастыря с узорчатыми башнями. Внутри несколько церквей;
собор — и древнее, и величественнее Коломенского; церкви на обоих
воротах; высокая колокольня12, бесспорно изящнейшая изо всех московских;
монашеские кельи; надгробные памятники, теснящиеся около церквей;
монахини, изредка переходящие чрез одну из дорог и тропинок внутри
ограды; тишина. Тишина, но не полная, безмолвная тишина. На колокольне
часы бьют не только четверти, но отбивают каждую минуту. Представьте
склоняющийся к вечеру летний день; кругом памятники, одни — почтенные
исторические, в виде храмов и хором, другие — в виде намогильных камней
и часовень, внутри которых инде теплится лампада. Но пока я пишу это,
прозвенела минута, долго, жалобно, тонко, и едва успеваешь погрузиться
в думу, снова жалобный, тонкий голосок напоминает: минута прошла. На
далеко слышен этот долго не замирающий тонкий звук, за четверть всего
поля*.
* Нынешним годом посетив монастырь, я уже не слышал минутного боя; на колокольчик
наложили молчание. Кому он помешал?
XXV. Новая атмосфера
165
Говорили (едва ли предание точно), что часы поставлены Петром
с минутным боем нарочно, чтобы чаще напоминать заточенной Софье о ее
крамоле13. Кельи Софьины — двухэтажное здание, почти вплоть у стены14,
смотрящее за город. Что за странность? За кельями не водится, чтоб они
смотрели в «мир». А это с намерением опять: здесь на зубцах или около
них на виселице качались пред окнами тела казненных стрельцов13. Таковы
предания, уже отличные от преданий о Мотасе или Сергии Преподобном,
встретившем недружелюбный прием колом. Это не миф уже, это история.
Не знаю, может быть, по пристрастию детских воспоминаний, но мне
нравится архитектура и хором (особенно царицыных, где жила Евдокия
Федоровна, рядом с передними воротами), и монастырских башен, не
говоря о колокольне16: эти темно-красные здания, обделанные украшениями
из белого камня, оригинально изящны.
Если б от приходской церкви уездной я попал к приходской же церкви,
хотя столичной, было бы другое. Если б от приходской церкви уездной
я попал в мужской монастырь, Донской или Лавру17 например, было бы
опять другое. Жизнь столичного приходского духовенства отличается от
уездного только в потенции. Те же требы, то же «славленье», то же «что
позвонишь, то и получишь», то же улаживанье отношений к прихожанам,
унижение пред богатыми, почти пренебрежение к бедным, та же
материальная сторона впереди, тот же главный фон, даже не загрунтованный
лицемерием, и это нужно отнести к великой чести духовенства, оно себя не корчит.
Монастырь другое дело; там звонят по уставу, службу правят как предано;
на первом плане аскетизм, глубокие поклоны, долгая служба. Не в том
вопрос, искренне ли это, а в том, где лицевая сторона. С незнакомым монах
чувствует себя обязанным держать постное лицо, говорить «о Боге и Его
правде, о человеке и его неправде»18, воздыхать, повествовать о чудесах,
о пользе молитвы. Попади я в мужской монастырь, одно из двух, смотря
по обстоятельствам: меня возмутило бы лицемерие; если не лицемерие, то
несоответствие показной стороны с действительностью: из меня вышел бы
второй Ростиславов19; или же бы я экзальтировался, как экзальтировались
после некоторые из моих сверстников, возмечтавшие о пустыне, афонских
подвигах и надевшие клобук. Но я попал не к приходской церкви, а к
монастырю, и монастырю женскому, притом первоклассному, второму в империи,
древнему20, преданиями немного менее полному, чем Лавра, и несомненно
более, чем Донской, Симонов и другие мужские. Братия (точнее, сестры)
многочисленные, более двухсот. В старину он был богат и независим; более
14 000 душ приписано было к нему21. В самой Москве ему принадлежала вся
окружность от Москвы-реки и до Зубова22, даже по отобрании крестьян23.
Но где же матери-игуменье и сестрам следить за имуществами? После казны
166
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
мало-помалу отрывали монастырскую землю коршуны в виде уже частных
лиц и городского общества. Михаил Петрович, девиченский дьячок, которого
уже я застал, под носом у самого монастыря, в самой монастырской слободке,
«обелил» свой дом24, выправив на него план, как на частную собственность.
Кто ж станет ограждать монастырские интересы? Адвокатов не было, да
и надобно, чтоб игуменья обладала энергией матери Митрофании25 или
гением покойного Пимена, угрешского архимандрита26.
Но служба правилась по уставу, более строго, может быть, нежели даже
в мужских монастырях; но аскетическая жизнь ведена была не напоказ,
а искренне; но сестры не тунеядствовали, а большинство прокармливалось
работой, подобно тому как было полторы тысячи лет назад в Фиваиде27.
Впрочем, это уже общее отличие женских монастырей от мужских,
удивительное, пожалуй, даже возмутительное. Монах садится на даровой хлеб,
на даровую квартиру, участвует в дележе кружки28. Сестра, поступая в
монастырь, обязана внести приданое, купить келью и содержаться на свой
счет. Кружка бывает, но кдкие доходы? В мужских монастырях кружка
наполняется вознаграждениями за службу, молебны, панихиды,
поминовение. Но монахини не правят службы, хотя помогают богослужению пением
и чтением. Служит духовенство; доход, поступающий в мужском монастыре
монахам, делится в женском между причтом. Причту, в свою очередь,
упомянутые условия дают особенное положение, необыкновенно благоприятное
для цели его духовного призвания, нигде еще не повторяющееся.
Духовенство живет не жалованьем, а доходом. (Жалованье было, но чуть ли не по
двадцати рублей в год; так щедро отдарили «штаты» за отписанные
четырнадцать29 тысяч душ). По слову апостольскому, оно питается от алтаря ,
не обращаясь в чиновников коронной службы. Но чтобы получить доход,
ему не нужно ни принимать личину постничества, ни возбуждать
воображение противоположностью недосягаемого ангельского чина пред мирским, ни
звонить вперегонки, ни клянчить и угодничать пред богатыми и сильными.
Ангельский чин31 пред ним сам по себе, искренний, нелицемерно смиренный,
постный и набожный; устав служебный соблюдается также сам по себе,
независимо от прихотей и поползновений причта; доход от алтаря течет
сам собою, условливаемый чинностью службы, историческим к монастырю
уважением народа, между прочим, и строгою жизнью монашествующих.
Священнослужителям остается быть служителями алтаря в самом тесном
и самом чистом смысле; духовные обязанности ничем не засариваются,
ничем не затрудняются.
Брат мой был из числа именно так относящихся к своим обязанностям.
Помимо священнослужения для монашествующих, он поставил себе быть
проповедником слова Божия32. Это его была постоянная мысль, постоянное
XXV. Новая атмосфера
167
и единственное дело. В дневнике, веденном некоторое время еще до
поступления на место, так он и определял себе назначение. За несколько часов до
смерти последнею его мыслью была забота об одной из своих проповедей,
о переписке ли ее или об исправлении ее недостатков3^.
Предоставляю перенестись в положение, которое кругом себя увидел
и себя в нем ощутил тринадцатилетний сениор Коломенского училища,
переводчик Павла Иовия. В своем брате, между прочим, он нашел того ментора,
которого смутно искала душа его, который в пределах своих знаний
немедленно отвечал на все запросы; а запросы были даваемы без удержу и
удовлетворялись без устали и скуки; напротив, Александр Петрович в каждой
прогулке не пройдет десяти шагов, чтобы не остановить следующего за
ним братишку, не указать дом, чем-нибудь замечательный, не рассказать
курьезного случая, о котором напоминает это место, предания, с которым
связан этот угол Москвы. Брат притом же по природе был словоохотлив
даже чрез меру34.
Свояком доводился брату В. И. Груздев, о котором была речь в одной
из предыдущих глав; шурьями были Островские, между прочим Николай
и Геннадий Федоровичи, люди с академическим образованием и
замечательным умом. Николай Федорович притом внимательно следил за литературой;
по части снабжения книгами и журналами он был для брата почти тем же,
чем для родителя нашего И. И. Мещанинов. В. И. Груздева и Островских
мне пришлось видать у брата в свою кратковременную побывку, слышать их
беседы, и я почувствовал себя в сфере других интересов, о которых не знал
коломенский круг, мне доступный. Рассуждали о современных
проповедниках, о современной литературе, о цензурной истории с письмом Чаадаева
в «Телескопе»35 и об «Истории ересей» Руднева, тоже перенесшей
цензурную передрягу36, о путешествии наследника и статье Погодина по этому
поводу37. То были свежие новости, и они передавались с жизнью, которой
недостает печатным рассказам. Ни чаадаевская, ни рудневская истории,
впрочем, в печать и не проникали.
В Новодевичьем погребаются знатные русские фамилии38. Могильные
памятники давали случай брату знакомить меня с нравственною
физиономией родов, с их взаимными отношениями, рассказывать ту часть русской
истории, ему известную, которая разрабатывается теперь «Русским
архивом» и «Русскою стариной». Случалось встречать и лично кого-нибудь
из представителей аристократии. После взаимных поклонов и пары слов,
которыми перекидывался брат с барином, я не упускал любопытствовать,
и мне сообщался послужной список встретившегося, родственные связи его
и то, чем они важны; сообщалось и общее понятие о сравнительной силе
чинов и родовитости в России и положении фамилий при Дворе.
168
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Тесть брата, бывший протоиерей, проводил под именем монаха Феодо-
рита подвижническую жизнь в Донском монастыре40. Раза два доводилось
сопровождать к нему брата. Глубокое почтение, которое обнаруживал
к нему Александр Петрович, державшийся вообще свободно и почти даже
фамильярно с лицами высшими его по положению; отсутствие праздных
слов со стороны Феодорита; все это уносило меня опять в иной мир, где
наяву представал, так сказать, край Четиих-Миней. А Татьяна Федоровна,
монахиня, чтимая братом, и совсем переносила41 в Четьи-Минеи. Об этой
подвижнице и прозорливице я расскажу особо42.
Таков был новый мир, в котором я очутился43. Две-три прогулки по
Москве, одна из них предпринятая для меня специально, дополнили
впечатление.
На другой день приезда, как обещано, я был введен в алтарь. Несметное
множество народа около монастыря, в монастыре, в самом соборе;
многочисленность духовенства; величественная строгость самого собора;
архиерейское служение, на этот раз даже с хиротонией44, подавили меня. Служивший
архиерей был невзрачен; помню, это был Дионисий, бывший Вятский или
Пермский, сосланный в Москву на покой45, как говорил мне тогда брат, за
приносы и содержание лавочки при архиерейском дворе. В лавочке
покупался чай и сахар; тем и другим кланялся архиерею проситель, а архиерей,
приняв подарок, спускал его обратно в лавку для дальнейшего обращения.
Низкого роста, толстоватый, Дионисий и голосом обладал не симпатичным,
хотя звонким. Протодьякон и иподьяконы обращались с ним чуть не как
с мебелью, небрежно, хотя и с наружными знаками почтения. Тем не менее
хиротония со своим неоднократным «аксиос»46, с «повели» и «повелите»,
с хождением вокруг престола и торжественным пением, которым47 оно
сопровождалось и которое исполняемо было мужественными голосами
служащего духовенства; наконец, растроганное лицо «благоговейного
диакона Александра», которого «божественная благодать проручествовала во
пресвитера»48: все это врезалось в меня неизгладимо.
Вечер проведен был в обзоре гулянья, куда, разумеется, брат не пошел
и куда отправились только мы с сестрой. Запруженное народом поле,
«колокола», то есть палатки для винной продажи, имевшие форму колокола,
балаганы, качели: все это была невидаль для меня, как и разносчики даже.
Изо всего виденного один «Петрушка» мне был знаком; за грош я его
смотрел раз в Коломне, где для него на Масленице поставлена была палатка,
и я долго недоумевал, тщетно усиливаясь решить: каким способом
ухитряется комедиант испускать неестественное верезжанье и ржанию подобный
смех? Но тут Петрушка оказывался в числе последних, наименее видных
увеселений. Тут на подмостки выходили пред глазеющую публику невидан-
XXV. Новая атмосфера
169
ные мною паяцы с своими грубыми шутками, кувырканиями и затейливыми
фокусами вроде вытаскивания бесконечной пакли изо рта.
Другой день, 29 числа, считался в монастыре тоже праздником, и брат
говорил за литургией проповедь. Я обязан был ее выслушать и после
пересказать ее содержание. Эта обязанность возлагаема была на меня каждый
раз, когда брату думалось проповедовать, а это случалось почти каждый
праздник.
Прошло затем несколько дней пустых. Мы ограничивались
прогулками по полю, по монастырю; раз дойдено было до Смоленского рынка49.
Москвы я еще не видал. Устремляя глаза чрез поле, тщетно я искал
Кремля. Виднелись какие-то зеленоватые церкви, и я спрашивал: «Не это ли
Кремль?» — «Нет, — отвечали мне, — Кремль далеко еще. Это Зубово».
Наконец в один из свободных от служения дней брат пред вечером повел
меня. Мы прошли Пречистенку50, миновали Алексеевский монастырь31
со старым Пожарным депо52, стоявшие на месте, где теперь храм Христа
Спасителя, и с Волхонки53 поворотили на Каменный мост; брат хотел
показать мне Кремль с лучшей стороны54. Кремль тогда смотрел красивее;
теперешнего Большого дворца, подавляющего все остальное, не было
еще ; соборы не казались придачей ко дворцу, стоящими на его дворе.
С набережной видны были терема и Спас на Бору56; крошечная церковь
Уара57, стоявшая на пригорке пред Боровицкими воротами58, придавала
свою прелесть виду. Мы любовались с набережной; поворотили на
Москворецкий мост59, вошли в Кремль, во время вечерен поклонились святыням
соборов, обошли Царь-пушку60 с Царем-колоколом, только что
поднятым пред тем61, и чрез Красную площадь Иверскими воротами62 прошли
в Александровский сад63, мимоходом полюбовавшись фонтаном, который
бил в это время зонтом. То была целая лекция. Все, что помнил, все, что
знал брат относящегося до Кремля, его святынь, до памятника Минину64,
до водопровода65, до Александровского сада, до Воспитательного дома66,
на который издали мне указано, равно как и на дом, бывший Безбородко
(потом Прохорова) на Вшивой горке67, — все это выложено было частью
тут же при обзоре, частью дорогой при возвращении на Девичье поле.
Рассказано было, как в одну ночь Безбородко, ожидая государя, развел
сад на пригорке, спускающемся от его дома к Москве-реке68; по поводу
Александровского сада передано о Неглинной, о рвах, отделявших Красную
площадь от Кремля69, и о нечистотах, которыми завалена была в те времена
его окружность70, о разорении Двенадцатого Года, следы которого еще
оставались в 1818 году, когда брата ввезли в Москву. По поводу того же
сада передано, почему единственное дерево во всех общественных садах —
липа. Старейший из бульваров, Тверской, был засажен первоначально
170
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
березами71. Увидав насаждение, император (Александр I) спросил: «Что
вам вздумалось — береза? Лучше бы липы». Березы были вынуты, липы
посажены, и с тех пор везде липы и нигде березы. Воспитательный дом
напоминал о Демидове и его причудах72, кремлевский плац-парад — о соборе
Николы Гостунского, снесенном в одну ночь73.
Об этом снесении я слышал потом дополнительный рассказ от тестя.
Как раз накануне вечером, за несколько часов до сломки, он со своею женой
отправился куда-то в гости. Путь лежал из Заяузья74 чрез Кремль. Был ли
праздник какой, или так засиделись, только возвращались они тем же путем
уже на заре. Проходят Кремль. «Что это такое, точно что-то не так?» —
обращаются друг к другу супруги с вопросом. — «Да и мне кажется, что
какая-то будто перемена». Осматриваются внимательнее. «Ай, да где же
собор Николы Голстунского? Его нет, место чисто; даже незаметно, где
он стоял». Сверхъестественные, должно быть, усилия употреблены были,
чтобы в одну ночь таким образом снять церковь, пусть она и небольшая
была, вероятно. Но помнили историю с Боголюбскою иконой, породившую
бунт во время моровой язвы73, и потому решили выкрасть собор незаметно.
Августин76, проживавший в теперешнем Николаевском дворце
(принадлежавшем Чудову монастырю, и в нем жили тогда архиереи) не спал ночь,
не отходил от окна, пред которым происходило разрушение, крестился и
молил вслух Бога, чтобы не испытать ему участи замученного Амвросия.
Но прошло совершенно благополучно; не последовало никаких протестов,
и только не один, вероятно, Алексей Иванович с Надеждой Алексеевной,
а многие диву давались: «Как это? Вчера был собор, видели его, молились
в нем, а сегодня и следа нет, где он стоял; исчез, словно на небеса
поднялся».
XXVI
ПОДГОТОВКА1
Москвы я видел мало во всяком случае. Был я в Донском монастыре,
и, между прочим, по случаю крестного хода 19 августа2; осматривал
памятники тамошние и в том числе известный памятник солдату с кивером
наверху3; узнал, что по богатству монастырских кладбищ это есть первое (то
есть было первым тогда): в Ново девичьем поминовенных вечных вкладов
150 000 рублей (ассигнациями); в Донском — более. Отправились мы на
иллюминацию 30 августа4 к Александровскому саду; за теснотой не
пробрались, и брат даже потерял шляпу, но зато путешествием туда и обратно
XXVI. Подготовка
171
воспользовался брат, чтобы передать мне какие и насколько имел
астрономические сведения; мы шли, время от времени поднимая голову на звезды.
Кстати сообщил мне и о тригонометрических приемах съемки, как можно
определять расстояния, не измеряя величины непосредственно.
Познакомился я с московскими банями. Коломна считала стыдом
посещать общественные бани; разве отставные солдаты и другие подонки
населения5 пользовались «торговыми» банями6; сколько-нибудь дорожащий
собою обыватель мылся в домашней и притом семейством. Удивительная
вещь! В то же время Москва не только обиловала общими банями и
домашних почти не имела, но «народные» бани принимали мужчин и женщин
одновременно, несмотря на указ, давно против того изданный7; так мне
передавали. Я видел гравюру, на которой изображено это одновременное
мытье обоих полов в одном помещении8. Сперва мылись, говорят,
совершенно вместе; затем обычай отвел мужскому полу преимущественно одну,
женскому — другую сторону той же мыльни, так что полы не смешивались,
хотя и подходили за водой к тому же крану; затем назначены различные
часы дня, одни мужскому, другие женскому полу, и встречались мужчины
с женщинами только при окончании одного и начале другого периода.
Баня, хотя не мудрящая, показалась мне негой сравнительно с
домашнею коломенскою, которая, во-первых, топилась по-черному9 и, во-
вторых, не имела передбанника: хотя бы при лютейшем морозе, раздеваться
и одеваться приходилось в холодных сенях, которых стены притом были
не безукоризненной плотности: кое-где просвечивало, в дверях сквозило, на
полу лед. И однако, слава Богу, не простуживались, как не простуживались
от отсутствия галош и зонтов, как редко простуживаются доселе рядские
торговцы, хотя торгуют круглый год на воздухе и в зимние дни распивают
чай в лавке. Будущему историку быта в России нельзя будет не обратить
внимания на это оригинальное отношение русского человека к теплу. Давно
ли у нас пошли теплые торговые помещения? Теплые же церкви
считаются доселе роскошью, несущественным придатком (приделом) к церкви,
которая предполагается холодною; чтобы главный престол был в теплой
церкви, придел в холодной, этого и не слыхано; церкви, прямо строящиеся
теплыми, представляют исключение, и притом обязанное происхождением
самому позднейшему времени, периоду прошлого царствования10. Не говорю
о сенях, которые в простом быту доселе холодные, а встарь холодные были
и в хоромах, и во дворцах. Как жили? Как выстаивали церковную службу
и притом длинную (тогда не вертели обеден и всенощных)?11 Как оставались
целы, выходя раздетыми из жарко натопленной избы? А главное: почему
такая недогадка при тогдашней дешевизне топлива? Не находится ли это
в связи с медленным развитием самого искусства класть печи? Действи-
m
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
тельно, даже печная труба для большинства селений есть новое
изобретение, а слово «голанка» показывает, что комнатные печи заимствованы от
Голландии12. И они пошли недавно. На моей памяти, когда перекладывали
печь в церкви у Никиты Мученика в Коломне, отец передавал со слов
старосты, что печь будет особенная, с «оборотами»13 дыма, другими
словами — голландская; стало быть, до того Коломна знала исключительно
русские с прямым огнем, вроде камина; и это с небольшим сорок лет назад!
Но отсюда новый вопрос: отчего же так неподвижен был ум в изобретении
и усвоении удобств, повелительно указываемых климатом? Шубы, шапки,
рукавицы догадался русский человек14 придумать, печей — нет!
Побывали мы в Нескучном и на Воробьевых горах15. Нескучное дало
мне случай узнать об Алексее Орлове, его охотах, об его дочери и об
архимандрите Фотии16. А Воробьевы горы напомнили брату, между прочим,
историю колокола у Николы в Хлынове17. Священник любил звук больших
колоколов18 до страсти и потому недоволен был своим приходским.
Неотступными просьбами уговорил прихожан слить колокол приличного веса.
Слит. Слушает батюшка и не нравится ему; не о том он мечтал.
«Григорьевич или Сергеевич, — говорит он пономарю, — постарайся-ка ударить
изо всей мочи». — «Разобьется, пожалуй, батюшка». — «Ничего; ты
постарайся что ни есть у тебя силы». Григорьевич или Сергеевич
постарался и разбил колокол. Священник по прихожанам. Нужно отливать новый
колокол, но что уже скупиться — лить так лить побольше. Отлит побольше.
Забыл я, но, кажется, операция повторена была и еще; колокол снова разбит
усердным Сергеевичем и снова отлит еще более тяжеловесный, пока вполне
угодил батюшке, и тот любовался им по-своему. Распорядится ударить
к заутрене пораньше, а сам отправится в ночь на Воробьевы и тает от
восторга, слушая голос своего детища, то так прилаживая ухо по направлению
своей церкви, то прикладывая ухо к земле.
Совершил я и еще путешествие по Москве, и притом единолично, от
Девичьего монастыря в Рогожскую19 и назад, верст двадцать, должно быть,
или того более, потому что я не довольствовался письменным маршрутом,
которым снабдил меня брат, а заворачивал в переулки направо и налево,
чтобы посмотреть дом ли замечательный, или храм. Маршрут мне указывал
пройти по Москворецкой набережной до Яузского моста. А я, дойдя до
Москворецкого моста, счел нужным завернуть и обойти Василия Блаженного20
кругом; мимо Воспитательного дома также не прошел равнодушно, также
обошел кругом и силился представить, насколько изящнее смотрело бы
здание, когда бы квадрат со внутренним двором примыкал не с одной стороны,
а с обеих к увенчанному голубцом главному корпусу21. Мне кололо глаз
отсутствие симметрии, и когда я сообщил свое замечание брату, он сказал, что
XXVI. Подготовка
173
первоначальный план таков, по слухам, и был, какого бы я желал. Перейдя
Яузский мост, я не упустил завернуть, чтоб осмотреть Шепелевский дом22,
намеченный мною еще с набережной. Отчет мой о путешествии послужил
брату случаем, чтобы рассказать о знаменитом Рогожском пожаре, когда
невозможно было ходить по раскаленной мостовой, когда бумаги из горев-
ших домов летали за несколько верст от Москвы; когда не уцелела церковь
Сергия в Рогожской23 и спасена была лишь церковь Алексия митрополита24
вместе с Алексеевскими домами23.
Но для чего такое длинное путешествие? Для того чтоб отнесть письмо.
Почта в Коломну ходила всего два раза в неделю, и при экстренной
надобности посылались письма с ямщиками за недорогую плату: «подателю
пятиалтынный». Это был лишний и, вероятно, не маловажный ежедневный
доход ямской артели. Дело подходило к сентябрю, и родителю писали:
1) чтоб он заявил в училище о невозможности мне, по болезни, явиться
после каникул в училище к законному сроку и 2) чтобы прислали мне теплой
одежи на дорогу. А меня-де сажают за риторику.
Брат действительно дал мне латинскую риторику Бургия26, хотя учить
меня по нем не стал, советуя лишь почитывать его да руководствоваться еще
Аежаем. Бургия — риторика обыкновенная, Лежая (Lejay, Леже) — «Rhe-
torica Ciceroniana», обучение искусству писать цицероновскою прозой27.
Бургий! О, это целый период просвещения! По какому учебнику,
читатель, приучались вы излагать на письме свои мысли? Большинство,
вероятно, ни по какому. И я уже не учился по Бургию28; даже брату, который
старше меня был на двадцать один год, преподавали искусство красноречия
по особенным запискам. Но отцы наши учились по Бургию, и о нем
настойчиво спрашивал покойный Филарет, гневавшийся на умничанье учителей
словесности: «Да по Бургию заставляйте учить! Отчего не учат по
Бургию?»29 — «Трудно, ваше высокопреосвященство, ученикам», — отвечал
ректор30, выгораживая учителя. — «Не знаю, чем затрудняются. Помню,
я не затруднялся, когда учился», — возражал добродушно святитель. За
этим следовал комплимент: то вы, владыка, не у всех же такие дарования
и проч. Святитель умолкал. Но дело было не в трудности; причина была
в свободомыслии своего рода, овладевшем учителями, в недовольстве
рутиной, хотелось новенького. «Писать хрии» — это выражение стало
однозначащим с писанием пошлости, общих мест, с отсутствием живой мысли.
Некто А. В. Кедрский, вышедший из Академии одним курсом ранее меня,
ставил себе в особенную заслугу, что, поступив учителем словесности31,
умел преподать ее так, что ни один у него ученик не знал даже слова хрия;
оно не было ни раза произнесено в классе: до того опостылела старая бур-
гиевская метода!
174
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
А она не заслуживала столь полного отвращения. Помню начало этой
почтенной, седой книжки: «Omnis eloquentiae imum fundamentum est pe-
riodus. Est autem periodus enunciatio, sensum perfectum plene et rotunde
exhibens»*32. Далее — понятие о логическом предложении, о формулах его
распространения, о синонимах, эпитетах, противоположениях, о периодах,
о хриях (то есть сочетании периодов), об общих местах (loci topici), об
изобретении мыслей, о тропах и фигурах и пр. и пр. «Изобретение мыслей!»
Не есть ли это нелепость? Термин действительно неуклюжий. Но задача
Бургия была (употребляю это слово как нарицательное, в смысле известного
метода): указать формы, по которым двигается мысль в своем выражении,
повинуясь законам логики, с одной стороны, и законам творчества — с
другой (последнее имеет тоже свои законы), и приучить к полному обладанию
этими формами. В книжке Бургия употреблен, между прочим, остроумный
прием. Одно и то же предложение (honores mutant mores**) проведено по
всем формам33: на нем проделано все, и синонимы, и эпитеты, и периоды,
и хрии, и тропы, и фигуры. Краткое предложение разрастается,
видоизменяется, обогащается образами, переходит в лирику, все одно, одна и та же
мысль в строгом соподчинении всех частностей, на которые она разбивается,
всех доводов и объяснений, которыми она одевается.
Заслуга этой методы: она дает слововыражению выправку,
воспитывает находчивость и предохраняет от пустословия. Каждое употребленное
слово обязано иметь за себя основание, почему оно употреблено; зато ни
одна мысль не должна и затрудняться в приискании выражения. Такого
рода выправку всего более и старались дать в старых семинариях; отсюда
и главнейшее упражнение учеников состояло не столько в письменных
задачах (а еще менее того в изучении уроков), сколько в устных экспромптах.
«Aurora Musis arnica***, ну, кто что?» — восклицает, положим, учитель,
не то ректор или даже архиерей, посещая класс. Встают четверо, пятеро,
может быть, и более. Смотря по тому, как далеко пройдено, говорят на
провозглашенную тему периоды, хрии, короткие ораторские речи и даже
стихотворения. Подобно гимнастике телесной, эта гимнастика ума и слова
была отчасти и игрой; класс не скучал, хотя головы без отдыха работали.
Не осуждались учащиеся и на особенно тяжелое напряжение, благодаря
тому же Бургию: формы все были уже в голове готовые; мысль мгновенно
* Главным основанием всего ораторского искусства является период. С другой
стороны, период есть предложение, высказанное с полным совершенством и исполненное изящества
(лат.).
** почести меняют характеры (лат.).
*** Аврора музам подруга34 (лат.).
XXVI. Подготовка
175
перебегала по ним, в ту же минуту выбирала подходящие, одевала в них
мысль, и готов период, хрия, речь.
Недостатки методы: она приучает к общим местам, к преобладанию
формы над содержанием. Приучаясь вертеть словом и туда и сюда с
одинаковою легкостью, ум теряет вкус и позыв к истине. Эти недостатки и
свойственны людям, получившим старое семинарское образование; о плодах
нового не берусь судить, потому что за ним не следил. Равно свойственны
старым семинаристам и указанные выше достоинства: осмысленное слово,
стройность речи, тонкое чутье логики выражения. Университеты были
свидетелями этих достоинств семинариста, отличавших его от гимназистов или
студентов домашнего воспитания. То же и присутственные места. Смело
утверждаю, что написать обстоятельную, отчетливую докладную записку,
формуловать решение, подобрать точно соответствующие доводы — в этом
искусстве не поспорит с семинаристом никто, другого образования человек.
Полагаю, служившие в старом Сенате подтвердят это.
Но творчества и вдохновения не ищите в семинаристе: оригинальной
идеи, смелой фантазии нет. Мысленно перебирая замечательнейших из
семинаристов, нахожу очень, очень немногих, уберегших печать таланта,
при бесспорной, однако, ясности ума и обширных способностях у всех.
Далеко бы я зашел, когда бы вздумал подробным анализом подтверждать
свое наблюдение, но укажу на три дарования, из которых каждое по-своему
типично: Сперанского, Филарета и Иннокентия33. Последний есть
единственный, кого не сковал формализм риторической выправки; Сперанский,
наоборот, весь есть только систематик; ум его лишен был творчества.
Середину занимает Филарет36, читая которого вспоминаешь выражение
Гоголя о «худощаво-умном слове»37. Речь Филарета воспаряет часто до
высокой художественности, но всегда остается несколько сухою, боясь
ниспасть в вольность, не освященную преданными правилами38. Нужно
было слышать его критические замечания на чужие сочинения, видеть его
поправки39. «Черная зависть! — восклицает он, читая проповедь
профессора (теперь уже высокопреосвященного, который припомнит этот случай,
если прочитает настоящие строки). — Разве бывает зависть желтая или
зеленая?»40 Таков был пуризм, таково преследование всякого смелого
оборота. Не замечая и тем менее желая, засушил покойный великий святитель
этою придирчивостью у многих дарования41.
Меня брат помуштровал на синонимах, эпитетах, амплификациях42. Дал
понять, что синоним не есть тождесловие, что эпитет не должен заключать
логического противоречия, нельзя, например, сказать «низкое восстание»,
потому что понятие низа и вставанья противоречат, а можно сказать «низкое
поползновение». Затем посадил за периоды, дав, подобно Бургию, одно для
176
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
всех предложение: studia sunt utilia. «Пользу наук» я обязан был прогнать
сквозь строй всех форм периодической речи: период простой, причинный,
уступительный, условный и проч. Это было первое мое письменное
самостоятельное упражнение, если не считать переведенной «Московии» Павла
Иовия и дневника, веденного одновременно с составлением периодов.
Упражнение это у меня сохранилось с поправками брата и с приписанными
им новыми предложениями, из которых каждое обязан я был подобным же
образом прогнать сквозь строй уже по приезде в Коломну, без постороннего
руководства. Я не исполнил поручения; показалось мне скучною эта
гимнастика; да и далась она мне очень легко; я чувствовал, что буду пересыпать
из пустого в порожнее. Равно не мог я принудить себя к отливке своей речи
в цицероновские формы. Цицерон никогда мне не нравился, хотя и не мог
я себе тогда объяснить почему. Отдельные фразы находил я красивыми, но
в целом мне претила размеренная, широковещательная правильность
знаменитого римского оратора, и я, сделав опыта два, три над собою, бросил
дальнейшие попытки к подражанию.
Читатель заметил, что меня учили прежде всего сочинять по-латыни.
Почему так? Так велось, а почему так велось, едва ли кто себе отдавал
в этом отчет. Таково было предание старины, и любопытно бы порыться
в бумагах Комиссии духовных училищ, чем объяснялась тогда обязанность
преподавать главные науки (риторику, философию, богословие) на
латинском и упражнять учеников преимущественно на латинских же сочинениях.
Даже было ли постановлено такое правило? Во времена, далеко мне
предшествовавшие, учебник Груздева (я уже упоминал об этом) излагал для
Костромской семинарии риторику на русском; рукописное «Богословие»
Кирилла, бывшего ректором Московской академии в двадцатых годах,
изложено было на русском43; в мое время, когда я учился, учебник риторики
у нас был пестрый: первая половина его, элементарная часть, изложена была
на латинском, вторая — на русском. Стало быть, латынь для учебников
не была же общеобязательною? Почему же употребляли и где было
основание приучать писать преимущественно по-латыни?
Со своей стороны, я благодарен тому, что меня промуштровали на
латинской прозе. Это тот же Бургий; латинский язык, пусть и знакомый, но
все-таки чужой и притом не разговорный, надевал колодки, не позволял
раскидываться, писать сплеча, употреблять выражения зря. Неизбежна
обдуманность, невольны строгость и приличие; фельетонная литература
не вырастет на такой почве. И я любил писать по-латыни, даже стеснялся
прибегать к русской речи, когда приходилось упражняться в строгой
прозе, в умствованиях, а не в описаниях и рассказах. Тяжелую кладь позывало
везти на тяжелой же, прочной телеге. Эту привычку я сохранил долго.
XXVII. Прозорливица
177
Уже девятнадцати лет, бывши в Богословском классе, задумав
произвольное сочинение, то есть не на заданную, а на свою тему, я обратился все-таки
к латинскому языку и начертал довольно объемистую по моему возрасту
диссертацию «De lapsu angelorum»*44, очень одностороннюю, правду
сказать, и слишком гипотетическую. Но замечаю факт и объясняю его тем,
что в русской литературе, мне известной, я не находил достаточно строгой
ученой прозы и тем менее — строго установившейся научной терминологии.
XXVII
ПРОЗОРЛИВИЦА
Священнослужительский штат Новодевичьего монастыря состоял из
двенадцати лиц: 4 священников, 2 дьяконов и 6 дьячков. Прежде был,
сверх того, штатный протоиерей, но его вакансия упразднена, и оставлен так
называемый «косой собор», то есть при соборном служении приходилось
становиться не одинаковому числу священников по бокам первостоятеля.
Как делились между этим многочисленным причтом труды и
вознаграждения? Доходы разделялись, во-первых, на общие: к ним относились все
получаемые за что бы ни было в соборной церкви; они опускались в кружку,
и кружка делилась между всеми членами причта, кажется — еженедельно.
Затем были доходы частные: к ним относились получаемые за ранними
обеднями не в соборной, а в других церквах; они делились между
служащими священником, дьяконом и дьячком. Наконец, были еще доходы личные,
у священников — за исповедь, у дьячков — за разные послуги. Три обедни
были обязательны: поздняя в соборе и две ранние — в трапезной церкви
и в больничной1. Четвертый священник отдыхал неделю, но ему не
возбранялось, конечно, служить и в свое вакационное время; тогда бывала третья
ранняя обедня, иногда с участием дьякона, иногда без него. Для дьяконов
отдыха не было, и притом на одном из них лежало ежедневно служить две
обедни2.
Положение дьячков было оригинальное: при служении в соборной
церкви они не участвовали, пение и чтение отправляемо было монахинями;
но зато на дьячках лежал звон. Кто составлял этот забавный штат?
Известны женские монастыри, где послушание звона отправляют монахини;
в крайнем случае колокольную службу мог нести сторож; чтобы звонить,
нет надобности в стихаре3. Чтецами же и певцами дьячки были только
«О падении ангелов» (лат.).
178
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ранними обеднями. Опять странность: почему не могли этого исполнять
монахини, как за позднею обедней? Бесполезная многочисленность дьячков
вела только к ничтожности их содержания, и я удивляюсь, чем они жили.
Изо ста рублей «общих» доходов они получали, кажется, всего по три рубля
(священники —15, дьяконы — 10). Если и на долю брата доставался, как
мне было известно, очень умеренный доход, едва дававший сводить концы
с концами, — как жили дьячки? А жили.
К слову сказать, откуда идут правила о разделе доходов между членами
причта, и по всей ли России они однообразны?
Брат поступил на дьяконское место в Новодевичий не без протекции.
Полагаю, что принимала тут участие и Авдотья Никитична, мать владыки,
которая ранее того высказывала, что не прочь породниться с нами. Брат
и женился не на родственнице, правда, но все-таки на свойственнице;
Г. Ф. Островский был женат на внучке Авдотьи Никитичны, дочери Иро-
диона Степановича; а за брата отдана сестра Островского. Неудивительно,
да и помнится мне, что брат обнадеживаем был скорым получением
священнического места. А насколько скорым, это зависело от случая.
Случай представился; лет через шесть или семь службы брат решился
подать просьбу об определении на священническое место, открывшееся
где-то в приходе. Его ободряло, между прочим, то обстоятельство, что
незадолго в Девичий же монастырь определен был священником сверстник его,
вместе с ним кончивший курс4. Чем свет он написал просьбу, намереваясь
тотчас после ранней обедни везти ее на Троицкое подворье, к владыке5.
Крепко молился он за обедней об успехе, и затем, когда служба
кончилась, уже по уходе священника с дьячком, снова повергся в молитве пред
местною иконой6. «Молись, молись, доброе дело, — вдруг слышит он за
собой голос; — только ты у нас будешь священником, а не там; ты меня
похоронишь». Брат оглянулся и увидал старушку-белицу, продолжавшую
ему говорить в том же роде. Как узнала она о намерении, которого он
не передавал никому, и кто она? Знал ли ее брат? Может быть, ему
известно было ее имя, а может быть, и нет. При большом числе сестер и при
отсутствии личных отношений к ним, не все они каждому члену причта
были известны. Во всяком случае, эта необыкновенная речь послужила
брату началом к знакомству с Татьяной Федоровной. Татьяна Федоровна
занимала келью в нижнем этаже Софьиных хором, примыкавших к задним
воротам7; ко времени знакомства с братом ей было уже под девяносто лет,
если не с лишком. Кто она была и что за чудное вещание произнесла она
и почему? Брат сказывал, что после, когда уже познакомился с Татьяной
Федоровной, он спрашивал, чем она была побуждена подойти к нему
и сказать именно те слова, которые он от нее слышал; она отозвалась неве-
XXVII. Прозорливица
179
дением, запамятованием. И в других случаях, которых было немало, когда
она изрекала вещие слова, они выходили у нее сами, безотчетно, и она их
себе не приписывала.
В бумагах брата должно бы остаться «Житие» Татьяны Федоровны,
которое он составлял с ее слов и по ее поручению. Я ограничиваюсь тем,
что мне по памяти известно. Татьяна Федоровна была купеческого рода
и осталась в детстве сиротой, но с большим состоянием, до ста тысяч. Кто
был ее опекун, кто воспитывал, неизвестно. Но еще в малолетстве она
поступила на послушание к иноку Филарету, подвизавшемуся в Новоспасском
монастыре8, и от него получила духовное воспитание. Это был святой муж,
по ее словам, высокой духовной жизни. Грамоте не была она обучена, но
в духовной литературе приобрела обширные сведения; она поражала
слушателей ссылками на отеческие творения9 и на жития; большинство читано
было ей, вероятно, старцем Филаретом, а изумительная память ее удержала
слышанное.
В отроческие лета она раздала имение свое; на остатки купила келью
в Девичьем монастыре. Но оговариваюсь. Меня приводят в смущение два
обстоятельства. Каким образом девочка могла быть на послушании у старца,
жившего в мужском монастыре? Это раз. Во-вторых, судя по летам,
поступление Татьяны Федоровны в монастырь должно было бы состояться еще
в прошлом столетии; но не слышал я, чтобы даже Двенадцатый Год застал
ее в монастыре. В биографии очевидный перерыв. Тем не менее продолжаю,
как мне передает память.
Поселилась Татьяна Федоровна в монастыре без копейки. Чем она
кормилась? Чем согревалась? Она не едала по неделям, жила в нетопленом.
Из сострадания нищенка приносила ей несколько корок; это было все ее
насыщение. По зимам выпрашивала она иногда из церкви жаровню, и это
было все ее согревание. Она проводила дни и ночи в молитве. Годы
продолжалась такая жизнь, и никто ее не знал. В самом монастыре сестры знали
ее лишь по имени. Случалось, она изнемогала, поднимался ропот в душе,
рождались сомнения и сожаления; она снова повергалась пред иконой и
превозмогала. Но было, что искушение начинало преодолевать; ей слышались
голоса, и все более и более настойчивые. «Брось, перестань, чего ты ждешь?
Ну, чего?» И опять: «Брось, брось! К чему ты живешь? Давись! Давись!»
Вне себя она взяла уже полотенце, привесила к потолку, поставила стул или
скамейку, устроила петлю... но стук в дверь кельи привел ее в себя. Она
перекрестилась, отперла дверь.
— Не здесь ли живет Татьяна Федоровна? — спрашивал незнакомый
мужчина, пришедший вдвоем с другим.
— Это я, что вам нужно?
180
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Не перепутываю ли я? Не смешал ли факты? Сомнение возбуждается
именно этим сочетанием событий, столь похожим на посредственные
французские романы, где над героем или героиней уже заносится смертный удар,
как в ту же минуту является совершенно неожиданным образом чудесный
спаситель. Но память мне так говорит; смешать бы не должен. Были
искушения; это достоверно. Достоверно, что петля уже была сделана и что в ту
минуту как надевать ее, стук в дверь воспрепятствовал самоубийству. Но
совпало ли это обстоятельство именно с тем происшествием, которое будет
сейчас описано? Помнится мне, что да, но боюсь поручиться.
Были муж и жена. У жены был отец. Муж принадлежал к лютеранскому
исповеданию. По профессии он был, кажется, провизор. Чем была больна
жена, не умею сказать, но она страдала, и врачебные средства были
безуспешны. Летом велено было больной переехать за город, дышать сельским
воздухом; супруги наняли дачу на Воробьевых горах. В одну и ту же ночь
снится сон одинаковый и тестю, и зятю.
— Что вы бьетесь? Ничто не поможет. А ступайте в Девичий
монастырь: там, рядом с задними воротами, живет монахиня Татьяна
Федоровна; ход в ее келью из самых ворот; она больной поможет.
Кто говорил? В какую образную обстановку воплотилось вещание,
память мне не сохранила, хотя, вероятно, я слышал и эти подробности. Но
помню рассказ брата и самого мужа больной, что сон был необыкновенно
отчетлив и внушителен. Впечатление было столь сильно, что муж, встав,
оделся и направился в Москву поделиться загадочным сновидением с
тестем. А тесть, также10 пораженный, направлялся в Воробьево передать
о сновидении зятю. На Девичьем поле они встречаются11.
— Як вам! — говорит один.
— А я к вам! — повторяет другой.
И к неописанному удивлению передают друг другу тождественный сон.
Нет нужды добавлять, что муж поворачивает назад, оба идут в Девичий
монастырь и там по указанию сновидения стучатся в дверь кельи. Передают
Татьяне Федоровне причину и цель прихода. Та не удивилась, но и не
затруднилась.
— Я не лечу, — отвечала она. — А Господь смилостивился над вашею
больной и хочет оказать благодать. Ступайте, отслужите молебен с
водосвятием Спасителю над Спасскими воротами12; молитесь и полейте больную
святою водой13. Я буду молиться, и если Бог наши общие молитвы услышит,
больная получит облегчение.
Больная выздоровела почти внезапно. Не видывал я ее, но мужа-немца
видал неоднократно; он навещал периодически Татьяну Федоровну,
благодеяния которой не мог забыть, и захаживал к брату.
XXVII. Прозорливица
181
С тех пор пошла слава Татьяны Федоровны и жизнь ее
переменилась.
«Пошла слава», сказал я, но должен оговориться и отметить факт
поразительный. Пошла о ней слава, но в монастыре продолжали ее не знать. Она
оставалась «какою-то» белицей, едва известною по имени. Как бы занавес
какой висел между нею и окружающими. Выше было сказано, что не знал
ее брат, несмотря на семилетнюю или шестилетнюю службу при монастыре.
Но ее не знал и духовник ее, то есть он знал ее имя, принимал ее исповедь,
но кто она и что она — не ведал. Тем менее ведали сестры-монахини.
Никто не видел ее подвигов, это понятно; но никто не знал и о том, чем она
привлекала к себе посетителей. Было ли монахиням известно даже то, что
приток посетителей был по самому числу не совсем обыкновенный? А
Татьяна Федоровна известна была даже Двору. Императрица-мать Мария
Феодоровна, знавшая ее чрез кого-то из статс-дам или фрейлин, раз, во
время пребывания в Москве, навестила монастырь с единственною целию
видеть необыкновенную монахиню и побеседовать с нею. Можно
представить торжественный прием, оказанный государыне, но Татьяны Федоровны
государыня не нашла. Игуменья с недоумением услышала вопрос о какой-то
малоизвестной сестре и сама должна была наводить о ней справки; но пока
дознались, пока послали предуведомить Татьяну Федоровну, она скрылась,
и государыня уехала, выразив сожаление, что не удалось ей видеть святую
женщину, о которой много слышала. Татьяна Федоровна рассказывала
брату, что лишь только узнала о высочайшем посещении, тотчас ушла из кельи
и скрылась в сухом колодце, где и просидела все время, пока государыня
была в монастыре.
Рекомендация государыни подняла ли Татьяну Федоровну среди своих?
Полюбопытствовали ли они после того о ней хотя стороной? Лично Татьяна
Федоровна ни с кем из сестер не водила знакомства и не разговаривала.
Она осталась и после тою же неизвестною у себя, хотя имя ее гремело
далеко.
Случай исцеления, рассказанный выше, был не единственный. Память
моя не удержала рассказов о других подобных событиях14; часть их
передавалась мне братом, а о некоторых я слышал рассказы самих исцеленных,
когда они передавали брату, чем обязаны Татьяне Федоровне. Рецепт для
всех был один: молитесь, и я буду молиться; захочет Бог, смилуется.
Особенно чтила она образ Спасителя над Спасскими воротами и туда
преимущественно посылала прибегавших к ее помощи.
Но она была не целительница только (это она даже отрицала за собою);
она была советодательница, утешительница, ходатаица. Она
улаживала семейные несогласия, устраивала бедных, поднимала дух угнетенных,
182
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
отчаянных, разоренных. Многие семейства без благословения ее ничего
не начинали.
Я боюсь за свое перо. Нужен художественный талант, чтобы
изобразить эту маленькую, очень маленькую старушку с живыми глазами,
проворными движениями, хлопотливую и очень словоохотливую. Она была
в таком возрасте, когда пятилетия, даже десятилетия перестают говорить
о себе. Во всяком случае по виду ей нельзя было дать действительных ее
лет, тем более что клобук закрывал ее волосы и верхнюю часть лба. Стан
ее был прям; ни худобы, ни особенной бледности, ни тем менее желтизны
не было в ее лице: даже обилия морщин, столь обыкновенного в старческом
возрасте, не было заметно. Живая обыкновенная старушка, более молодая,
нежели десятки других, мною виденных. Зная о ней из рассказов брата,
я входил к ней в первый раз с трепетом. Начитавшись о святых угодниках
в Четиих-Минеях, я ожидал увидеть иконное письмо, полускелет,
безжизненное, изможденное лицо, взор углубленный, почти не видящий вокруг,
медленную речь с рассчитанным каждым словом, и чуть не славянскую.
«Прозорливица!» — размышлял я притом. Она должна видеть насквозь,
и делалось боязно; перебирал свою душу, не застряло ли там чего
скверного? — вдруг услышу заслуженное обличение! Как же я был удивлен, увидав
старушку, казалось, самую обыкновенную! Только глаза ее были не совсем
как у других, быстрые, проницательные. Она была ласкова, но не слащава
и не слезлива; никогда не вздыхала, равно и не смеялась никогда, хотя речь
ее сопровождалась постоянно полуулыбкой. Голос был всегда ровен,
никогда не возвышался, спокойный, но и не переходивший в наставительную
важность. Ее разговор напоминал добрую мать, которая говорит детям: «А это
оттого, дружок, что ты бежал слишком скоро и не смотрел под ноги; будь
осмотрительнее и падать не будешь». И слышалась та же непоколебимая
сила в ее словах, какая слышится ребенку в голосе родительницы или
вообще в голосе всякого, кто бесконечно превосходит собеседника бесспорною
опытностью.
Во время побывки своей в Москве еженедельно я носил Татьяне
Федоровне горячие пироги по праздникам. Это была добровольная дань, которую
вносил ей брат. Приношениями ее вообще заваливали, но они не оставались
у нее, как и деньги, которые ей давали на благотворения: это был сосуд, из
которого вытекало, едва успевая втечь. Бедный мелкий чиновник приходит,
просит молитв, совета, помощи; место ли потерял, или какая беда другая
случилась. «И кстати вы пришли, — скажет она простодушно, передавая
просителю деньги. — Княгиня такая-то или генеральша только что
привезла мне сегодня; возьмите да молитесь за нее, перебьетесь на первый раз.
Бог-то видит вашу нужду, вот и послал вам. А карты бросьте и за детьми
XXVII. Прозорливица
183
попрйсматривайте. Бог наказывает иногда, посылает испытания; ждет Он
от вас, оглянется: а вы сегодня карты, завтра карты; семья-то без призора...
Бог пошлет милость, у Бога милости много». И скажет еще какое-нибудь
такое обстоятельство, которое никому не известно, кроме посетителя.
Если ее спросят: да почему вы это знаете? Она не ответит, а продолжит
речь: «Так вот и слава Богу, вот и нужно бороться с искушением, и
молитесь, Бог силы даст». При этом сыплются примеры из жизни угодников,
изречения святых подвижников или выдержки из церковных молитв.
Не нужно сказывать, что была Татьяна Федоровна гостеприимна; она
не могла не делиться и не любила, чтоб у нее что-нибудь оставалось. Чаем
особенно любила она угощать и сама пила его охотно, признавая привычку
к нему своим единственным15 грехом, единственною слабостью.
Замечательно было ее объективное отношение к своей святости.
Не тщеславилась она, но и не напускала на себя самоунижения, ни
преувеличенной скромности; не отклоняла от себя действий, которые без
преувеличения были чудесны; только не приписывала себе лично, а смотрела на
себя как на постороннюю, как на удостоенное орудие. Поражало меня,
поражает и доселе поручение, данное ею брату, записать житие ее, именно
житие, а не жизнь, то есть в сознании, что она близка к лику угодников,
что может наступить время, когда она будет прославлена со святыми. Эта
заботливость о делах Божиих, на себе явленных, внушенная не
самомнением, но ревностью о славе и благости Божией, трудно постижима для
обыкновенного смертного. Кто ж в самом деле так способен отрешиться от
себя, чтобы при полном самовменении сказать себе же самому о себе: он?
Нужно стать вне тела, быть вне земной жизни, чтобы земную жизнь свою
понимать и чувствовать уже не своею. Постоянным возношением в горний
мир и постоянною жизнью в нем, вероятно, и объясняется это объективное
отношение подвижницы к самой себе.
Продолжала ль она подвижничествовать в годы своей известности?
Наружность этого не показывала. Но кто следил за ее ночами? Кто
подсмотрел ее вечерние и дневные уединения? Не постоянно же у нее были
посетители. Прислуживала ей монахиня Мариамия. То не была послушница
в обыкновенном смысле, а помощница, почти постоянно у нее
пребывавшая: она поставит самовар, сходит куда-нибудь по поручению, отнесет
уведомление, передаст подаяние; но она же некогда приносила и жаровню
погреться в лютые дни своей учительнице. Мариамия должна была знать
более других, но она была не словоохотлива; да и пытался ли кто ее
расспрашивать?
Не умолчу об обстоятельстве, которое для меня остается загадочным.
В случаях трудных, где духовную свою опытность признавала Татьяна Фе-
184
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
доровна недостаточною, она отправляла посетителей, прибегавших к ней...
с трудом даже выговаривается это — отправляла к известному Ивану
Яковлевичу Корейше, содержавшемуся в доме умалишенных16 и
служившему дельфийским оракулом17 для сотен тысяч суеверных. Известны его
сумасбродные выходки, его бессмысленные писания, которыми он оделял
своих посетителей, разгадывавших потом таинственный смысл бессвязных
каракуль; известно, что он был доходною статьей Преображенской
больницы; известно, что для людей повыше суеверной лавочницы Иван Яковлевич
был нарицательным именем полоумного. Но Татьяна Федоровна посылала
к нему на духовный совет, и уверяли, что пред присланными от нее он не по-
лоумничал и не безобразничал. Ездил к нему раз и брат Александр; сколько
помню его рассказ, Иван Яковлевич при нем действительно не дурачился,
но ничего особенно назидательного брат и не слышал от мнимого или
действительного умалишенного.
Со слов Татьяны Федоровны брат передавал так: Иван Яковлевич
был учителем Смоленской семинарии, но решил посвятить себя
подвижнической жизни и поселился в лесу. Помещик, которому принадлежал
лес, чтил пустынника и прибегал к его советам. К дочери присватался пан,
дело ладилось; но прежде чем повершить, барин едет за благословением
к пустыннику18. Тот не дал благословения, и пан получает отказ. Узнав
о причине, отставленный жених едет со своими доезжачими в лес и бьет
пустынника, оставляя его в лесу замертво. Хотя очнулся подвижник, но
беды не кончились: о нем заявлено, как о сумасшедшем, и представили
его в губернское правление. Иван Яковлевич усмотрел в этом призвание
Божие, подвиг, ему указуемый, принял навязанное сумасшествие и стал
юродствовать.
По смерти Корейши, это было лет двадцать назад, издана была книжка
с его жизнеописанием19. Я не читал ее. В какой мере внешние
обстоятельства его жизни подходят к слышанным мною от брата, а им от Татьяны
Федоровны? В какой степени само сочинение Прыжова (автора
биографии) достоверно? Это вопросы, которых я не берусь решать. Лучшими
судьями могли бы быть врачи больницы. К какой категории душевно
больных причисляли они Корейшу и возникало ли у них подозрение в
намеренном дурачестве пациента? И достаточно ли сильна психиатрия,
чтобы с непогрешимостью отличить истинное сумасшествие от притворного?
Не вполне объяснимо и то, почему именно Иван Яковлевич, а не другой
кто из больных попал в оракулы, чем условилась его слава или чем был дан
к ней первоначальный повод? По всему слышанному склоняешься верить
Прыжову, но мнение бесспорно разумной Татьяны Федоровны повергает
в раздумье...
XXVIII. Отголоски интеллигенции
185
XXVIII
ОТГОЛОСКИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ1
В библиотеке брата я нашел много книг, так называемых масонских:
«Угроз Световостоков»2, «Сионский вестник»3 и другие. Я перелистывал
их, но читать не имел терпения, отчасти и потому, что рассуждения вообще
мною пропускались в книгах, а здесь они излагались еще в сочетаниях,
малопонятных даже для взрослых. У отца из этой литературы видывал
я Юнга Штиллинга и Эккартсгаузена, — книги, как говорил он,
запрещенные4; не раз принимался я и за них, но тоже никогда не мог одолеть.
Был у отца на «увещании» и под духовным надзором5 один из прихожан,
заподозренный в масонстве, но повинный, кажется, единственно в том, что
состоял сотрудником Библейского общества6. Мое любопытство не могло
не быть возбуждено: что же такое масоны? Отец отвечал уклончиво, а брат
ограничивался объяснением, что «они идут против престолов7 и алтарей»;
дополнял, впрочем, что масоны отвергают наше богослужение, признавая
исключительно внутреннюю церковь8. По-видимому, брат и сам не
прочел книг, имевшихся у него. Да и действительно, нужно было иметь уже
несколько испорченный духовный вкус, ум, до известной степени ложно
раздраженный, чтобы погрузиться в масонскую литературу. Мне передали
только о внешнем обстоятельстве, послужившем к гонению на масонов.
В Академии художеств президент Оленин предложил в почетные члены
Аракчеева9, а вице-президент, он же и издатель «Сионского вестника»,
Лабзин, возразил, что неуместно Академии вводить в свой состав лицо,
не ознаменовавшее себя ни трудами художественными, ни содействием
искусству10. «Я предлагаю, — отвечал Оленин, — ввиду того, что граф
Аракчеев есть особа, приближенная к государю». — «Тогда, — отозвался
Лабзин, — достойно предложить в члены Академии Илью, лейб-кучера;
он есть лицо, более всех близкое к государю»11. Оленин тотчас закрыл
собрание, и оттоле-де, передавал при мне брату Груздев, начались
преследования12, причем масонов обвинили, между прочим, в соучастии с
карбонариями13. — «А что такое карбонарии?» — спросил я потом, и тут-то получил
ответ, что это люди, которые идут против престолов и алтарей. Никакого
дальнейшего объяснения не последовало; да и в моей мысли никакого
возбуждения этот ответ не произвел; он остался в памяти внешним наростом,
не находя ничего в душе, с чем слиться и пустить органический рост.
В моем присутствии передавались еще происшествия, довольно
свежие тогда, с письмом Чаадаева14 в «Телескопе» и с «Историей ересей»
Руднева15. То и другое обсуживалось опять только со внешней стороны16.
186
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
В чаадаевском письме видели оскорбленное тщеславие офицера, посланного
к государю в Верону курьером с известием о бунте Семеновского полка,
но по приезде занявшегося туалетом; предваренного вследствие этого
австрийским курьером17 и за то подвергшегося высочайшему неудовольствию.
Своею статьею он вымещает, судили так, свою заслуженную неприятность.
В этом отзыве была доля правды. Двадцать лет спустя я видел Чаадаева.
Он был воплощенное тщеславие и в то же время, как выражаются
французы, tiré à quatre épingles*, до чопорности заботливый о своем туалете.
И опоздавший курьер, и автор антинациональных писем виден был в нем.
Затем винили Надеждина, который подвел Болдырева, цензора, окрутил
его, заговорил, заморочил и убедил подписать одобрение к печатанию,
не читая. Припоминали, что легкомыслие у Надеждина основная черта
характера18.
В рудневской истории находили, что Филарет поступил несправедливо,
обрушившись на цензора (П. С. Делицына), которого все участие
ограничивалось тем, что для формы поставил он на книге свое имя19.
Ход дела был таков. Канцлер Румянцев назначил премию20 за
сочинение истории русских ересей. Студент Руднев в магистерской диссертации21
изложил часть этой истории22; сочинение было признано заслуживающим
премии и напечатано. Но... о, неожиданность! В самом сочинении найдены
были погрешительные мнения, чуть не ереси; при перечислении
заблуждений Римской церкви автор привел, как несогласное с православным,
между прочим, учение о равносильности Св. Предания со Св.
Писанием23. Последовал запрос из Петербурга, пошла переписка, пререкаемые
страницы из книги вырезаны и заменены новыми. Козлом отпущения
послужил цензор24. Бумажная, лицевая сторона была против него**; но она
не воспроизводит полной картины. Статочное ли дело, чтобы диссертация
выпущена была цензором зря; чтоб ее всю не читали, и не перечитывали
предварительно профессор и потом конференция; чтобы не прочел ее сам
митрополит? И тем более, когда она писана на премию! Статочное ли дело,
чтобы профессор-цензор, он же и член конференции, дерзнул подписать
рукопись, исходящую от конференции, не удостоверившись в просмотре
ее конференцией? Да откуда же она и поступила в Цензурный комитет?
Провинился, если тут была вина, не один Делицын, и даже совсем не он.
Полупротестантское понятие о Преданиях было тогда общим в школе.
Катехизис самого Филарета еще не имел главы о Преданиях; она внесена уже
* изысканно одетый, строго подтянутый (φρ.).
** Не так давно С. К. Смирновым напечатано извлечение из документов по этому
делу25.
XXVIII. Отголоски интеллигенции
187
после рудневской истории26. Богословие Терновского27 также не говорило
о Преданиях; рукописный учебник, по которому я учил богословие уже
в сороковых годах, опять умалчивал об этом пункте. Период Прокопови-
чевский еще продолжался28. И не по одному вопросу о Предании было так;
учение «об оправдании» тоже излагалось по лютеранским книгам29. Ничего
поэтому удивительного нет, что и конференция, и сам митрополит
дозволили место в диссертации, оказавшееся в глазах Синода предосудительным.
Пока Москва шла более или менее последовательно за Прокоповичем,
в Петербурге совершился поворот, которым, по слухам, богословие обязано
было А. Н. Муравьеву30.
Замечательнее всего, что к нововведению в существенном, по-видимому,
догмате профессиональные богословы остались вполне равнодушны: они
стали писать и учить по-новому, как бы и век так писали и учили. То же
равнодушие отразилось и в рассказе, мною слышанном: рассказчики, лица
с богословским образованием, судили о фактах и лицах, но не о мыслях.
Странное безверие в духовных лицах! — может подумать читатель. Но
странное на первый взгляд безучастие свидетельствовало не о безверии,
а о том, что31 формулы западного богословия лишены живого значения для
Восточной церкви32. Там они принадлежат к существу исповеданий, и
вопрос о них горяч, а на Востоке вопрос о них и не вызывался. Любопытна
в этом отношении, между прочим, переписка, происходившая в XVI веке
между патриархом Иеремиею и тюбингенскими богословами33; те
спрашивают его о пунктах, на которых главным образом зиждется раздор между
Римом и Лютером (о вере и делах, например); а патриарх отвечает помимо
и поверх, недоумевая о самом основании, ибо предлагаемое недоумение было
продуктом религиозных умствований именно Западной церкви, к которым
она приведена была своею особенною историей.
Об издателе «Телескопа»: он был действительно легкомыслен. Еще из
времени академического воспитания передают о следующем его поступке.
Студент Николай Надеждин был связан особенно тесною дружбой со
студентом Александром Дроздовым34. Молоденькие оба, оба горячие,
оба быстрые, они жили душа в душу; вместе занимались, сообща
обсуживали читанное и слышанное; ни один не предпринимал ничего, не
посоветовавшись с другим. В одну из таких бесед раздумались они о будущем
и в религиозной экзальтации дали себе вопрос: не пойти ли им в монахи
для более плодотворного служения церкви и для спасения собственных
душ? Пылкие, они скоро решили: «Идем!» Случайно или даже по
прямому совету Надеждина они написали общее от обоих прошение на одном
листе, подписались и отправились к ректору Кириллу (бывшему потом
архиепископом Подольским). В восторге был ректор35, благодарил Бога,
188
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
что ангельский чин вообще и ученое монашество в частности обогащаются
такими дарованиями: и Дроздов, и Надеждин принадлежали к
отличнейшим из студентов.
— Бог вас благословит, доброе вы задумали, господа, но прошение вы
подали не по форме. Почему оно на одном листе?
— Мы вместе задумали, мы связаны дружбой, одними чувствами
одушевлены.
— Это прекрасно; но все-таки нужно, чтобы прошение поступило от
каждого отдельно.
Поклонились студенты и, приняв благословение ректора, вышли.
Дроздов тотчас накатал прошение, сбегал к ректору, подал и с сияющим
лицом бежит в нумер к Надеждину.
— Я подал, Николаша. А ты?
— Нет; да я и раздумал подавать.
— Как же так? Ты же подписал, и мы условились, и ректор знает.
— Мало ли что! Вольно и тебе! Ну, и надевай, брат, клобук, и
щеголяй, — со смехом отвечал Надеждин.
Так Николаша и остался в мире, был потом в Рязани профессором
семинарии, потом в Москве профессором университета, издателем
«Телескопа», потом ссыльным в Усть-Сысольске; после редактором «Журнала
Министерства внутренних дел», главным деятелем Этнографического
отдела при Географическом обществе36. А Александр Дроздов стал
Афанасием, сначала бакалавром Московской академии, потом ректором в разных
семинариях, затем ректором Петербургской академии и скончался
архиепископом Астраханским.
Можно бы этот рассказ принять за острое слово, за шутку, за
клевету наконец. Нет, когда Афанасий был ректором Рязанской семинарии37,
а Надеждин приехал побывать на родину (он был Рязанской епархии, из
Белоомута38), Афанасий, показывая гостю семинарию, представил своего
друга семинаристам и им объяснил, что «если бы не этот барин, то не быть
бы мне вашим ректором, не быть бы мне и монахом. По его милости я
теперь то, что есть; только он-то мне изменил тогда». Это я уже слышал от
Вениамина (скончавшегося епископом Рижским), сверстника моего по
Академии. Вениамин был рязанский (В. М. Карелин в мире)39, и когда
учился в семинарии, пред ним-то в числе прочих Афанасий исповедал, как
друг Николаша упрятал его в монахи. Надеждин был таков. О подобном
поступке его рассказывают относительно другой особы, еще здравствующей.
Ю. Ф. Самарин, которого домашним учителем, между прочим, был
Надеждин, передавал мне, кроме того, о софистических, почти лицедейственных
способностях Надеждина40, вдобавок обладавшего редкою импровизацией;
XXVIII. Отголоски интеллигенции
189
как он, читая детям лекции, приводил их в трепет, заставлял своею
одушевленною речью биться их сердца, проливать даже слезы, а чрез час сам
издевался над своею проповедью и критиковал ее. Яркий пример и достоинств,
и недостатков старого семинарского воспитания!41
Не диво, что я, тринадцатилетний мальчик, к вопросам о превосходстве
западной культуры перед русскою или к разнице вероучений римского
и православного относился еще более равнодушно, нежели рассказывавшие
историю Чаадаева и Руднева; не моего ума это было дело, как и оценка
масонского направления42. Но дивит меня, что никакого следа не оставила
во мне читанная мною в этот период времени Записка Погодина о Москве
(она подана была наследнику цесаревичу Александру Николаевичу и потом
напечатана в «Московских ведомостях»)43. Брат заставил меня переписать
ее: я переписал, но она вылетела из головы. Тем более удивительно это
обстоятельство, что именно тогда я особенно интересовался Москвой, а чрез
полтора года в своих «Святочных досугах» задним числом приписывал
себе размышления о Москве, в слабом, конечно, намеке, но те же, которые
обстоятельно и без сравнения глубже изложены Погодиным. Однако даже
тогда, при писании «Досугов», статья Погодина не вспоминалась мне44.
Вторично я прочел ее много спустя, чрез несколько десятков лет после того,
как переписывал ее. И повторилось случившееся с замечанием о причастиях
в грамматике Востокова45. Что-то было неудобообъемлемое детским
сознанием, чего-то в нем еще не созрело, чтобы воспринять ход исторического
служения Москвы в том изложении, которое дано Погодиным. А какие
именно места или какой прием был для детской головы неудобоварим, этого
зрелый возраст не мог ни вспомнить, ни открыть.
1837 год был до известной степени поворотным в литературе. Года
не прошло, как с запрещением «Телескопа» наступил цензурный террор,
оттоле постепенно усиливавшийся. Года не прошло, как рудневскою книгой
назнаменовано новое направление богословской литературы. Минувший год
был пушкинским годом «Современника», временем появления «Коляски»
и «Носа» Гоголя46. Начаты Краевским «Литературные прибавления»
к «Русскому инвалиду»47; «Энциклопедический словарь» Плюшара был
новостью48; «Живописное обозрение» Полевого49 тоже. Все было мною
читано. Но, к огорчению, И. И. Мещанинов, равно и брат, были
почитателями «Библиотеки для чтения». Брат так уверовал в нее, что оказался
ревностнейшим гонителем сих и оных50 в своих проповедях и тексты начал
приводить в них, вопреки обычаю, на русском, а не на славянском, в чем,
однако, скоро остановлен был цензором проповедей, благочинным.
Отразилось это и на мне, оставив свой след на некоторое время. С отвращением
к напыщенности закралась было наклонность к верхоглядству, предпочте-
190
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ние популярного изложения глубине исследования. Это же, кстати, и было
одною из причин, почему серьезные сочинения предпочитал я писать на
латинском. Фельетонный пошиб Сенковского51 для науки не годился, об
этом чутье мне говорило; между тем на «Библиотеке для чтения»
преимущественно и воспитывалась в это время моя русская речь.
XXIX
И. И. МЕЩАНИНОВ
Пора сказать об этом добром гении нашего семейства, отчасти и моем
личном. Гоголь изобразил в «Старосветских помещиках» неразрывных
мужа и жену1; мои герои, о которых будет сейчас речь, были неразрывные
брат и сестра, и притом противоположных характеров. Гоголь вывел типы,
а И. И. Мещанинов со своей сестрой были, что называется, антики, редкие,
если не единственные экземпляры.
Сын Ивана Демидовича, выхлопотавшего изменение городского плана,
Иван Иванович Мещанинов был записан с малолетства в гвардию
сержантом и тем кончил свою службу. В отставке он был титулярный советник.
Отец говаривал, что И. И. Мещанинов есть только личный дворянин2,
и связывал это обстоятельство с ограничением права иметь крепостных3.
Однако у И. И. Мещанинова были и населенные имения, и дворовые.
Сестра его, Елизавета Ивановна, престарелая девица, числилась купчихой.
Брат и сестра жили в своем родовом коломенском доме, Елизавета
Ивановна — безвыездно. Иван Иванович был также холост.
Как памятен мне этот дом, своего рода замок, занимавший, за
исключением лишь небольшого уголка, целый обширный квартал. Этим
уголком, помню, оскорблялось во мне требование правильности; я недоумевал
и досадовал, как же это, сам ли Иван Иванович, или его предки оставили
в чужих руках этот угол и на нем дом, чужой тоже4, когда они составляют
неразрывную часть того же мещаниновского квартала! Задняя часть меща-
ниновской земли занята была луговиной, огородом и фруктовым садом; за
ними следовал во французском вкусе устроенный сад для гулянья, с
дорожками, пересекающимися под прямым углом; ели шапками, аллеи шпалерами,
аллея крытая, каменные двухэтажные беседки5 — все, как водилось при
барских усадьбах. Перед садом6 двор, и на нем дом с обширным каменным
балконом, глядевший через двор прямо на главную аллею, в конце которой
красовалась беседка. Дом лицевою стороною на двор! С этим я тоже долго
не мог примириться. Но старина была такова: оставшиеся от нее другие дома
XXIX. И. И. Мещанинов
191
в Коломне стояли и совсем на дворе, не глядя на улицу. Этим существенно
отличается русский город от западноевропейского. В Европе дома в
городах жмутся, образуют сплошную стену. В России, наоборот, город был
собранием отдельных усадеб; каждая усадьба сама по себе и была своего
рода замком, огражденным вместо рва и подъемного моста двором,
забором и воротами7. Сплошную же стену представляют деревенские избы; они
жмутся одна к другой, тогда как в Европе деревенские поселения, наоборот,
расположены хуторами в одиночку. Теперь сглаживаются эти различия.
Русские города, и даже Москва, строятся по-европейски; а в Европе,
Англии в особенности, деревни обращаются в города или вбираются в них;
отдельные коттеджи исчезают. Противоположение бурга (города) графству
(сельскому имению)8 уступает место во всем свете9 другому
противоположению: владеющих классов неимущим вообще. Рабочий городской и рабочий
сельский обезразличиваются; тирания и оборона перестают находить
выражение в жилищах и зодчестве; в параллель рыцарским замкам вырастают
замки промышленности, фабрики и заводы, а на месте сомкнутых,
укрепленных городов возникают рабочие союзы. Лишь русская деревня стоит
по-прежнему упорно, и ее привычку не в силах одолеть даже обязательные
постановления, требующие разрывов между усадьбами в отвращение
пожаров. И знает крестьянин, что на случай пожара разрывы полезны; но
ему жаль расстаться с «чувством локтя», как называют его военные10; ему
надобно осязать соседа; в неразрывности села он слышит свое единство,
силу, безопасность. И таково впечатление русской деревни, производимое
на иностранца. Я слышал отзыв одного из них, образованного француза-
путешественника. «Ваша деревня сказывает о вашей неодолимости: такое
впечатление произвела на меня сплошная стена ваших изб».
Любопытна и еще противоположность деревни городу у нас,
зависящая от той же причины11. Городской дом во дворе и смотрит во двор или
же в сад, как было у Мещаниновых. Деревня же всегда смотрит на улицу
и любит против себя другой ряд домов, предполагает его, если его даже
нет в действительности. Стоит село на речке, на овраге: к реке изба
непременно задом; здесь задворки, сараи, а лицевая — на улицу, хотя бы улицы
в нынешнем смысле и не было12; барин же и вообще интеллигент поставил
бы в данном случае дом свой лицом непременно к берегу13. В подмосковных
деревнях это доходит до забавности. Въезжаете в улицу; деревня как
деревня, с избами, стоящими задом к речке, а на задворках, там где у крестьян
сараюшки, стоят изящные домики лицом к речке; это значит — купил или
снял это место городской житель.
Дом о двух, пожалуй, даже о трех этажах; но третий этаж со своими
маленькими окнами был чердаком. Жилые покои во втором этаже; нижний
Î92
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
занят кухней и кладовыми. Везде своды, лепная работа, фигурные печи
с расписанными изразцами. Пол простой, деревянный в верхнем этаже,
даже14 не крашенный, но поражавший меня своим бело-пепельным цветом.
Мне объяснили причину: полы мыли не просто водой, но со щелоком, золой
и известкой. В нижнем этаже пол выложен лещадью.
Никогда я не мог преодолеть некоторой робости, входя в этот дом-
замок. Высокие, всегда затворенные ворота; калитка с цепью; большая
собака на дворе; пусть лягавая, невинная, принадлежащая одному из
дворовых, записному охотнику, никогда на меня даже не залаявшая; но я боялся
больших собак и при встрече всегда далеко обходил их, точно так же, как
гусей, которых без страха не мог видеть. Случалось, что, завидев
большую собаку, особенно гусей, я сворачивал совсем из улицы и окольными
переулками доходил до дома, лишь бы не очутиться вблизи угрожающей,
вытянутой гусиной шеи. А здесь мимо собаки проходить нужно было
неизбежно; сердце билось; двор пустой; хотя впереди около сада и стоят флигеля
дворовых и я уверен, что там есть люди, но этим безмолвие двора не
нарушалось и смущение не успокоивалось. Наконец, самый вид массивных
каменных столбов, на которых покоился балкон, и за ними видневшиеся
двухэтажные каменные дома, без крыш и без окон, развалины бывших
фабрик, заросшие травой и даже деревьями, — все содействовало мрачному
ощущению. Я знал, что в доме живет добрейшее существо, но обстановка
переносила меня к замкам и подземельям, о которых я читывал. Вдобавок
кухня мещаниновского дома дополняла мне это напоминание, — странная
кухня: узкий коридор, разумеется со сводами, тянувшийся чрез весь дом,
из конца в конец, хотя разделенный на отделения, и в этом подвале
единственный жилец, старый-престарый Яков Васильевич, повар.
Мещаниновы были и фабрикантами, и откупщиками, и поставщиками
на казну. Иван Иванович унаследовал от отца эти операции, но бросил их,
после того как потонуло у него несколько барок с солью. Состоянию
нанесен был удар. Иван Иванович расплатился со всеми кредиторами, простил
долги всем должникам, закрыл фабрики и остался при своих двух
населенных имениях (душ, кажется, 300 с чем-то) и одном московском доме,
которых прежде было несколько. Он зажил жизнию, которая походила на
монастырскую. Знакомства не вел, в гости никуда не ходил, все его время
проходило в чтении книг лежа на постели. Иначе я его и не представляю;
в меховом халате, с трубкой, которую он не выпускал изо рта, и с книгой
в руке. Когда у него кто бывал, он, разумеется, вставал, беседовал; но гость
уходит — и снова постель, и снова книга в руке. Когда я прихаживал к нему
не мальчиком уже (пока я жил в Коломне, мое дело ограничивалось: прийти,
поклониться, спросить книгу, взять и уйти с поклоном), нет, но юношей,
XXIX. Я. И. Мещанинов
193
лет семнадцати и восемнадцати, в Москве, визиты мои были оригинальны.
Поклон; он кивает головой, подав руку. Я сажусь. Перебрав книги на
столе, выбираю, какая возбудит мое любопытство, сажусь и читаю. Он лежит
и тоже читает. Молчим оба, и часто бывало, я ухожу, не обменявшись
словом и оставляя его полулежащим с вечною книгой и вечною трубкой.
Трубку он не оставлял даже ни при каком госте. Батюшка ставил Ивана
Ивановича в пример курильщикам, детям, племяннику, дьячку: «Вы жжете
табак, а не курите; смотрите, как Иван Иванович курит». И действительно,
Иван Иванович только курил, едва-едва забирая дым и не доводя его далее
передней полости рта; пускает дымок и время от времени уминает большим
пальцем содержимое трубки. Совершенно равнодушный к моде и почти
никуда не выходивший, Иван Иванович одевался в платье, которое носили
тому тридцать или сорок лет назад. Его шубе, сюртуку, брюкам, шинели
не было износа; если б он прожил еще сто лет, все та же осталась бы у него
шляпа, купленная при Александре I, та же шинель с полудюжиной
воротников, расположенных этажами13, тот же однобортный сюртук синего сукна16.
Он уступил моде, введенной Веллингтоном, и выпускал иногда брюки17, но
большею частию ходил по-прежнему, брюки в сапогах. Когда в сороковых
годах случалось мне у него бывать в Москве и он угощал меня обедом
в трактире, помещавшемся в доме Посольского подворья18, мне неимоверно
досадно бывало на половых, которые скверною лакейскою улыбкой
посмеивались на его допотопный костюм. Но Иван Иванович не обращал на
это внимания, или даже просто не замечал, и щедро наделял подачками на
чай каждого, кто к нему подходил. Эта челядь, должно быть, считала его
дурачком; в самом деле, одевался так странно и давал на чай так
великодушно, да зря притом, иногда кому совсем не следовало!
Смолоду Иван Иванович, по общему отзыву, да и как можно было
судить по остаткам, был очень красив: высокого роста, правильные черты,
приятный взор, белокурые волосы. От волос осталось у него под старость
только позади несколько, и при разговоре, когда он не лежал, а сидел, он
отправлялся изредка рукой к затылку, чтобы приподнять остатки волос на
голову. Но всегда это было тщетно: волос-то всего оставалось какая-нибудь
сотня, головы они не могли покрыть ни на малую долю; привычка осталась,
очевидно, от того времени, когда задние пряди еще могли служить службу.
А половые тем более должны были потешаться над почтенным старцем.
Иван Иванович был целомудрен от юности и добр бесконечно.
Родитель мой, бывший его духовным отцом, отзывался о его нравственном строе
с глубочайшим уважением и питал, можно сказать, к нему даже не почтение,
а благоговение. Мещанинов не умел отказывать в просьбах, если только
мог исполнить. Он не имел духа наказывать прислугу и даже выговари-
7 За к j\o 3560
194
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
вать. Оттого его эксплуатировали и обворовывали, у кого только доставали
руки, и прислуга не спивалась, единственно боясь Лизаветы Ивановны.
С крестьян он брал оброку по три рубля, с чего не умею сказать, но цифру
помню; находили ее ничтожною и возмущались тем, что крестьяне даже того
не платят, а, пользуясь добросердечием барина, постоянно выпрашивают
прощение недоимок. То же с московским домом; он стоял на выгодном
месте, в центре города (рядом с Ильинкой, Юшков переулок, теперь дом
Медынцевой19). Арендная плата полагалась умеренная, но добротой хозяина
злоупотребляли жильцы, так же как крестьяне добротой барина, и я был
раз свидетелем сцены, меня возмутившей. Явился жилец, по виду лавочник,
начал просить сбавки. «Помилуй, — отвечает ему Мещанинов, называя
его по имени и отчеству. — И так надо мною смеются, что беру слишком
дешево», — и начинает перечислять однородные квартиры соседних домов,
ходившие вдвое и втрое. — «Точно так, — отвечал жилец, — но я прошу,
окажите20 божескую милость, войдите в положение». Начинается
перечисление: здесь убыток, там недочет, кухарка обворовала, и Бог знает, чего
не нагородил. — «Ох, — отвечал добрейший хозяин, — ну уж так и быть,
что делать с вами; на этот раз будет по-вашему. Но в следующий-то год,
пожалуйста, платите, как положено; меня и то бранят». И скажет это Иван
Иванович скорее тоном просительным, нежели настойчивым. Поклонился
жилец, приняв умиленный вид, но на лице его скользила почти неуловимая
улыбка, и даже не улыбка, а складки около глаз, говорившие: «Ай да славно
провел!»
Выдавали одну из сестер моих замуж. Хотя большая часть приданого
изготовлялась ими на собственные средства, скопленные от мастеричного
гонорара, но значительную тягость должен был поднять и отец. Копить
не из чего было, да и не умел он. Сколачивались кое-как, но все не хватало.
Сидит отец у Ивана Ивановича.
— Так вы, батюшка, дочку устраиваете? Слава Богу.
— Да, — отвечал отец.
— Не нуждаетесь ли вы? Ведь тут расход, я думаю, большой.
— Да, — отвечал отец, — недостает.
— Сколько, сколько? — торопливо спросил Иван Иванович.
— Да триста рублей нужно, — заикаясь, произнес отец.
Поспешно встал Иван Иванович, вынул деньги и подал отцу. По
движению его было видно, что если бы вместо триста отец сказал три тысячи
и если б у Мещанинова в данное время было столько денег, то он столь же
поспешно бы их отдал.
Иная была Лизавета Ивановна; она была воплощенная скупость.
Предание ходило, что на нее отцом положено было, при рождении ли ее или
XXIX. И. И. Мещанинов
195
в детстве, сто тысяч, и она во все свои долгие лета не вынула ни копейки,
напротив, прикладывала из доходов, получаемых ею с лавок. На себя она
не тратила ничего, живя в братнином доме, на братнином столе, пользуясь
братниными экипажами. Гардероб ее был возобновляем также братом.
Дворовые рассказывали, что если бы собрать все чепцы, которые
неизменно привозил ей брат после каждой поездки из Москвы, то ими можно
укласть всю дорогу от церкви до их дома. Чепцы, как и вся рухлядь21,
откладывались в кладовые, и нужно было видеть злорадство, с каким
рассказывали дворовые, что вздумала как-то барышня отправиться в кладовую
переверить там находившееся. Пыль столбом, моль, черви и одни отрепки.
В летнее время ежедневно барышня отправлялась в сад, между прочим
с садовою пилкой в руке для моциона, но и с целию вместе пересчитать
дули22, шпанские вишни23 и шишки на кедрах. Яблок на яблонях, вероятно,
она не считала, по их множеству. Но избави Бог, если дуля пропала! Однако
же ухитрялся народ и тут красть. По крайней мере раз я получил от одной
из дворовых в подарок кедровую шишку. Она не могла быть подарена девке
барышней; следовательно, была украдена. Кто-то пострадал из-за этой
несчастной шишки, которою я лакомился, не подозревая ее происхождения.
Удивительный кодекс нравственности был у дворовых. Старушка Анисья,
заведовавшая, кажется, господскими курами, ходя в церковь к заутрени
и в праздник и в будни, останавливалась иногда у наших ворот и
подсовывала в подворотню кулек с овсом. Овес, понятно, был краденый. Ни тетка,
ни тем не менее отец не выпрашивали у Анисьи нашим курам на корм; это
было ее доброхотное даяние, жертва, которую она приносила, но барским
добром. Богомольная, благочестивая, она не полагала, вне всякого сомнения,
что отнимать у господских кур, пусть может быть и лишний, корм грешно.
Она полагала, что совершает доброе дело.
Как все скряги, Лизавета Ивановна неохотно расставалась с
благородным металлом. В определенные дни она присылала нам деньги на
сорокоуст и другие долгие поминовения, хотя бы и больше рубля, но непременно
грошами и пятаками. Неизвестны счастливцы, получавшие от нее серебро:
повару на расходы она отсчитывала также медью.
Она жадничала не только на свое, но и на братнее, и притом не только
для других, но и для того, чьим хозяйством заведовала. Мещанинов редко
оставался постами в Коломне, а на Великий пост уезжал в Москву
неизменно. Не дела какие-нибудь отзывали его, а голод. Сестрица держала его
постом на хлебе и воде24, кроме свекольника ничего не давала, и бедный
хозяин, не желая перечить, уезжал на прокорм в Москву.
Столь не похожие характерами на старосветских помещиков, тем не
менее Иван Иванович с Лизаветой Ивановной, подобно Афанасию Ивановичу
196
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
с Пульхерией Ивановной, были на «вы», всегда были друг с другом
вежливы и почтительны. Разность вкусов и характеров не нарушала гармонии:
если Иван Иванович не входил в хозяйство, погружаясь в книги, то Лиза-
вета Ивановна, только и думавшая о сбережениях, читала мало и
исключительно духовные книги. Вместе с чепцами брат не упускал ей привозить
выходившие брошюрами слова Филарета23 и других проповедников. Со
мной Лизавета Ивановна была покровительственно ласкова. К удивлению,
расступилась26 она однажды и пожаловала мне тех же кедровых орехов,
и, что замечательно, вместе со стаканчиком, в который они были
насыпаны. Между братом и ею происходил обо мне иногда спор. «Расти, учись,
будешь протопопом большого Успенского собора»27. — «Нет, — возражал
Иван Иванович, — он будет служить в министерстве». Не сбылось ни то,
ни другое благожелание незлобивого брата и скупой сестры. А желали они,
очевидно, высшего, что, по их мнению, для меня достижимо: быть
протопресвитером Успенского собора и чиновником министерства.
Лизаветы Ивановны никто не любил, ни дворня, ни все, кто ее знал.
Ее-то батюшка назвал «аршин проглотила»28; она держалась прямо, несла
голову высоко, была горда всемерно и до старости, вероятно, не могла без
досады вспомнить, что осталась купчихой, тогда как ее сестра была замужем
за столбовым дворянином29, и притом доводившимся сродни грузинскому
царевичу. Но она была смолоду и некрасива, и разборчива, и строптива.
Оставшись купчихой, тем не менее она выезжала не иначе как четверней
цугом даже в церковь, на расстоянии много 50, а то и 40 сажен. Об этой
езде цугом батюшка рассказывал, что Лизавета Ивановна чуть за нее
не поплатилась. Какой-то городничий, наравне со всеми не долюбливавший
гордую барышню-купчиху, вздумал насолить ей и завел дело о незаконном
присвоении коломенскою купчихой привилегии, которой удостоены только
высокоблагородные30. Лизавета Ивановна должна была отписываться
и объяснять, что экипаж и лошади не ее, а она пользовалась временно
оставленными ей на подержание родственником Тетюшевым, который был
не только высокоблагородный, но даже высокородный. Должно быть, этот
досадный городничий недолго пробыл в Коломне, потому что в мое время
Лизавета Ивановна выезжала на четверне уже беспрепятственно.
Будучи нашею прихожанкой, Лизавета Ивановна тем не менее
выбрала духовным отцом не моего отца, а постороннего священника. «Молод,
мальчишкой знала». И действительно, отец был очень юным студентом,
когда ходил в мещаниновский дом давать уроки племяннице Лизаветы
Ивановны, и племянница была тогда на возрасте девица, а Лизавета
Ивановна уже совсем перезрелая дева. Но вот что замечательно. Сначала она
выбрала в духовники действительно старца, превосходившего ее возрастом.
XXIX. И. И. Мещанинов
197
Но он недолго жил; Лизавете Ивановне пришлось снова искать духовника,
и она выбрала одного из приходских священников, сравнительно молодого,
который бы годился моему отцу в сыновья. Но она все-таки не знала его
мальчишкой.
Кончина была замечательна обоих оригиналов, и каждого по-своему.
Иван Иванович как жил, так и умер с книгой в руке и трубкой во рту. С
последнею струйкой легкого дыма вылетела и его душа, тихо, безболезненно.
Хотя и старше его летами, Лизавета Ивановна пережила его; болезнь, ее
сразившая, и подробности кончины мне неизвестны, но известно то, что,
ко всеобщему удивлению, не осталось после скупой старухи ничего денег.
Куда же они девались и где те легендарные сто тысяч, положенные на ее
имя? Может быть, их и не было, их сочинила молва, но не оставить ничего,
когда несомненно было нечто, это подозрительно во всяком случае.
Рассказывали лица из дворни, вполне достоверные, что раз или два поднимали
они серебряные деньги, выроненные на лету вороной. Приходит на мысль:
не поступала ли покойница, как многие скряги, запрятывая сбережения
в таких местах, где никому не придет в голову искать? Я знаю случай, как
одна нищенка пред смертию старалась даже съесть свои кредитные билеты
и тем ускорила смерть: подавилась недоеденною трехрублевкой.
Дворня Мещаниновых, как, вероятно, и везде бывало в состоятельных
домах, была на все руки. Были башмачники, столяры, шорники,
цирюльники и проч. Один промышлял охотой, как отхожею, так и домашнею: он
был воспитатель канареек, которых у него целый заводик порхал на полках
за сетками. Не настолько следил я за беллетристикой новейшего времени,
чтобы решить вопрос: достаточно ли представлен тип дворовых литературой.
Его брали и изображали как прислугу, с дурными и хорошими чертами,
преимущественно с первыми, так называемыми «холуйскими». Но кажется,
ни один художник, ни один беллетрист не подошел к нему с тем участием,
с каким обрисовал Гоголь Акакия Акакиевича. А напрасно. В одной из
первых глав я назвал дворню интеллигенцией села; прибавлю, что она была
носительницей прогресса и личной инициативы в лучшем смысле. Из
крестьянина, выделившегося от мира, редко выходит что-нибудь лучшее
кабатчика; грубая нажива и никакой идеи; удовлетворение идеалам
ограничивается литьем колоколов и золочением иконостасов. Из дворовых выходили
мастера, почти художники, выходили и настоящие художники. В лучших из
них копошились бескорыстные стремления, многие были страстные
охотники, другие — любители и знатоки цветоводства и плодоводства. Работе
мещаниновских башмачников цены не было: они работали не просто хорошо,
но с тонким изяществом, для грубых коломенских вкусов даже излишним,
но работавшего подвигало внутреннее требование изящества. И действи-
198
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
тельно, когда смотрели на башмаки, у многих вырывались восклицания:
«Жалко носить, стоит поставить за стекло да так и держать».
А любознательность? Мальчиком от десяти до четырнадцати лет я знал
об адмирале Мордвинове и читал мнения, которые подаваемы были им
в Государственном совете31; читал в рукописи «Древнюю и новую Россию»
Карамзина32, читал доклад, опять в рукописи, Ивана Владимировича
Лопухина о молоканах33, письма Невзорова по поводу гонений на Библейское
общество34. И мало ли что, в печать не попавшее по цензурным
условиям! Откуда я доставал? Не от И. И. Мещанинова, а от дворовых людей
мещаниновских и черкизовских. Обучен дворовый грамоте, чтобы быть
конторщиком. Любознательность в нем пробуждается; она усиливается
чтением книг и перепиской сочинений вроде вышепоименованных.
Подслушанные разговоры господ довершают воспитание, которое назвал бы
я не только литературным, но и политическим. В дальнейший период моей
жизни, — однако до двадцати лет только, период отроческий, —
доводилось мне беседовать с подобными самородными мыслителями; слышал
суждения о проповедниках, о писателях светских, о государственных людях
и политических событиях; слушал с удовольствием и дивился такту, уму
и знанию. Но замечательно, я удостоивался задушевной откровенности
только в период отрочества. Минуло двадцать лет, я уже студент, не ученик,
почти ученый, словом — барин взрослый, пусть и попович; тот же Михаил
Федорович, которого, бывало, наслушаешься всласть, свернулся как еж.
«Да-с, нет-с, точно так-с». Он держит себя как «человек», то есть как
лакей. А было время, он смотрел и держался человеком в благороднейшем
значении слова. Он и забыл, не помнит, как распоясывался пред мальчиком-
поповичем. А мальчик-то попович, выросши, помнит, и сжалось у него
сердце при виде, как человек обращается в «человека».
XXX
ДВА БРАТА
С обоими моими братьями читатель уже знаком несколько. Это два
почти противоположные типа. Один (старший) словоохотливый, податливый на
первые впечатления, опрометчивый, даже бешеный при случае, не ведающий
корысти и неспособный к искательствам; отсюда слывший высокомерным
и дерзким на язык (последнее отчасти было справедливо). Другой был
расчетлив на слова и сдержан вообще; умел и любил рассказывать, но в
обществе; это не была потребность излиться, а, скорее, желание порисоваться;
XXX. Два брата
199
общество было для него душа, без общества он хилел. Умел подлаживаться,
был осторожен в обращении, но скопидомства не было у него, как и у
старшего брата, а искусства наживать лишены мы все одинаково.
Старший брат учился отлично, но не отлично кончил. Перейдя первым
учеником в Философию, переступил, кажется, вторым, во всяком случае
одним из первых и в Богословский класс; а здесь едва удержался в первом даже
разряде1. Семинария по преобразовании помещалась сначала (временно) на
Перерве2, и там брат, наравне с другими, жил пансионером в казенном
помещении3. С переводом семинарии в Москву, по отстройке для нее здания4,
пришлось жить на вольной квартире и добывать деньги уроками. Не велики
были деньги, но судьба задумала побаловать брата; его рекомендовали в
«господский» дом, и он в Богословском классе поступил домашним учителем
к С. А. Киреевскому3. Здесь при готовом помещении и содержании
получал приличное жалованье; имел в других домах уроки сверх того и был еще
учителем в пансионе. На школьную науку естественно было ему смотреть
пренебрежительно и даже классы посещать спустя рукава. Одному из
обязательных предметов он рассудил совсем не учиться — еврейскому языку.
Пусть это была черта почти общая семинаристам, но брат вздумал ею даже
похвастаться. Зашел он в аудиторию (обыкновенно он не посещал еврейских
классов). Профессор6 спрашивает его. Брат отвечает, что не знает; профессор
приглашает взять книгу. Брат отвечает, что это бесполезно, потому что он
не умеет даже читать и не намерен выучиться читать. Должно прибавить, что
обеспеченный брат одевался в ту пору щегольски, явился в класс
джентльменом, в перчатках, во фраке, может быть (если предстояло идти на урок);
вообще представлял по внешности фигуру более значительную, нежели
профессор. Сцена должна была произвести эффект, и за эту-то выходку
решили было исключить дерзкого юношу из первого разряда, но оставили
из уважения к дарованиям, прочим успехам и из внимания к прошлому.
Случай с братом характерен. Он не единственный; сколько я знаю
подобных! И они свидетельствуют, вопреки многим поклепам, о гуманности
и истинно отеческом обращении духовных начальств вообще. Повторяю:
говорю о старом времени, а не теперешнем, которого не знаю, и об общем
уровне. Исключения, понятно, могли быть и бывали, но нигде так не холили
дарований, нигде к ним не были так снисходительны, как в духовно-учебных
заведениях. Дарованиям прощалась дерзость, смотрели сквозь пальцы на
их проступки, при успехах в главном не придирались за упущения во
второстепенном. «Знание — наживное дело; наука в жизни; школа только
подготовка; главное — способность учиться, желание и уменье добывать
знания и располагать ими». Вот общее правило, из рода в род переходившее.
Взыскательнее бывали к тупицам; но и здесь являлась мягкость, переходив-
200
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
шая даже пределы. Чтобы быть «исключенным», надо было совсем от рук
отбиться. Лишь бы только малейшее старание, да при исправном
поведении, — оставляли на повторительный курс и даже перетаскивали из класса
в класс. Не теряли надежды: «Может быть, поправится». А то и сердоболие
говорило: «Жалко малого; куда он пойдет? А старателен». Этому-то режиму,
слишком мягкосердечному, между прочим, и одолжены были семинарии тем,
что в них оканчивали курс иногда замечательные олухи и неучи. В пример
укажу одного, курсом старше меня. Его спрашивают: «Почему Господь
Саваоф изображается седым?»7 Он хлопает глазами и ждет, чтоб ему
подсказали. На смех или потому, что подсказывавший не расслышал вопроса,
ему шепчут: «Потому что Он заматорел во грехах8 своих». И кончающий
богослов во всеуслышание бухнул этот ответ! И кончил курс! Положим —
в третьем разряде, да и всегда шел в третьем разряде, но все-таки кончил.
И вдобавок он не был ни наушник, ни низкопоклонник, а плелся наряду
с другими. Сердоболие переводило его из класса в класс и наградило
выпускным дипломом. Представляло свою невыгоду это мягкосердечие: классы
переполнялись мусором, к ущербу преподавания, бесполезно тратившего
силы, которые могли быть производительнее употреблены, сосредоточиваясь
на даровитых. Но иногда мальчики действительно «выхаживались».
Примером служит высокопреосвященный Макарий (Булгаков), шедший
первоначально в числе последних9. Развитие не у всех наступало одновременно.
Безалаберные и жестокие наказания, за которые более всего винили
семинарию, нужно приписать главным образом грубости нравов. Ведь прошло
едва сто лет, как попов секли на архиерейских конюшнях10. А монастырский
обычай земных поклонений едва ли даже доселе отовсюду вывелся. В
старые времена ни то ни другое не считалось ни позором, ни унижением, как
мужик не считает ни во что подзатыльника, данного и полученного. Но
прозрите далее этих грубых форм: за ними увидите более справедливости
и человеколюбия, нежели за сдержанными и даже вежливыми приемами
светского начальника.
Брат был неистощим в рассказах о старой семинарии. Часть их
передана — о том времени, пока он учился в Коломне. На Перерве, в Риторике,
куда он поступил11, было чуть ли не до трех сот учеников в классе. Как
только успевали! (В следующий курс открыто было параллельное отделение)12.
Латынь была в ходу не менее, чем в Славяно-греко-латинской академии.
По главным предметам во всех трех отделениях (Риторике, Философии
и Богословию) не только учебники были латинские, но и устные объяснения
в классе происходили на латинском. Этому помогали в Риторике
экспромты, о которых я уже говорил, а в остальных высших классах — диспуты.
На каждый день назначаема была тема, философская — в Среднем, бо-
XXX. Два брата
201
гословская — в Высшем отделении; назначались дефенденты и
оппоненты; первые обязаны были защищать, вторые — опровергать положение.
Завязывался турнир, вступали в участие добровольные ратоборцы с той
и другой стороны. Дело профессора было руководить прениями, следить за
их ходом и давать конклюзию (conclusionem, заключение) или помогать в ее
формуловке. Экспромпты держались далее, а диспуты год от года стали все
ослабевать и наконец прекратились совершенно. Они и держались только
по преданиям Славяно-греко-латинской академии. С уходом профессоров,
получивших воспитание в этом рассаднике просвещения, исчезли и
диспуты. В новой академии их уже не было, и являвшиеся оттуда профессора
внесли другой тип преподавания: уроки и сочинения. В прежние же времена
уроков совсем не учили, да и учить их не приходилось: они служили только
напоминанием того, о чем проходилось на диспутах. Главное было —
диспуты и экспромпты; затем — письменные упражнения и выписки. К моему
времени диспуты совсем прекратились; выписок (то есть отчетов о
прочитанных книгах) требовали, но требование не исполнялось. Письменные
упражнения, однако, сохранили преобладающее значение пред уроками.
Требование самостоятельного развития не прекращалось, тогда как в более
старые времена оно одно и требовалось. С падением диспутов и ослаблением
экспромптов начал падать и латинский язык. К моему времени изустные
объяснения на латинском тоже прекратились, а посредственные ученики
затруднялись даже латинскими экспромптами.
Содержание на Перерве было голодное. С увлечением рассказывал брат
об этой жизни впроголодь. Насыщались по чинам. Дежурные, то есть те
из воспитанников, которые поочередно находились на кухне для надзора
за приемом провизии и за приготовлением, наедались до отвала, сколько
только мог вместить желудок. Богословам отпускались куски мяса и каша
масляная. Философам — мясо во щах ломтиком не толще игральной карты
и каша не с маслом, а с запахом масла. Риторы же мяса не видали, а вместо
масла отпускавший довольствовался тем, что стукал по каше затылком
круглой ложки, которая служила для наливания масла, образовывал лунку
и восклицал: «Готово!» Если философам отпускался запах масла, то
риторам — напоминание о масле.
Голодному брюху воспитанники помогали разбоями, особенно в осеннее
время. Целыми гурьбами они нападали на огороды, которыми окружена
Перерва, и опустошали их. Картофель, репа, прочие овощи похищались
в количестве достаточном, чтобы нагрузить целые воза. Наволоки служили
мешками. Если попадали на сторожу, завязывалась драка, принимавшая
иногда серьезный оборот: выбегала вся деревня, и завязывался правильный
бой для отражения фуражиров13. Отношения были эпические. Подвиги фу-
202
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ражиров и бойцов при набегах слагались чуть не в поэму. Брат Александр
был из числа удалых. Сохранилась память об уводе крестьянских гусей,
доставившем ему в семинарии славу. Но характерен рассказ брата Сергея
о своем приезде на Перерву14 по переводе из училища. Явился он вместе со
старшим братом. Только что мы подошли к Перерве, передавал он, только
что увидал кто-то брата, как разнесся крик, который потом начал
переливаться и собирать толпу: «Гиляров, Гиляров приехал!» Толпа нас окружила,
брата увлекли, увели ли, унесли ли, не знаю. Я остался один и только к ночи
узрел возлюбленного братца, которого вели мертвецки пьяного и затем
заботливо укладывали на постель.
Воображаю жуткое положение новичка среди сотни новых, посторонних
лиц. Но заключаю, что Александр, должно быть, состоял из числа видных
героев и кутил; сам он об этом помалчивал.
Винить ли семинаристов за разбойничьи набеги? Удержусь, и не по тому
основанию, излюбленному нынешними адвокатами, что на разбой
наталкивал голод. Нет, а разбой во всем бурсачном мире от века не считался ни
преступлением, ни постыдным делом, причисляясь, напротив, к подвигам.
Так было не на одной Перерве; так было, по преданиям, в Коломне; так
велось и в Киевской академической бурсе с самого ее основания13, о чем
читаем намеки даже у Гоголя16. Вифанская семинария уже в сороковых годах
в этом тоже не отставала17. Меня занимает, между прочим18: как относились
учебные начальства к набегам, совершаемым их питомцами? В случае жалоб
следовали наказания, это само собою разумеется. Но я не слыхивал, чтобы
растолковывалось ученикам о безнравственности нападения на чужую
собственность, о том, что труд поселянина неприкосновенен; что, опустошая
чужое поле, юноша, наученный Закону Божию, совершает более тяжкий
грех, нежели обыкновенный вор, опускаясь в нравственности ниже
последнего жулика. Взыскивалось за буйство, за драки с крестьянами, и это
ставилось на вид, а не кражи. Любопытная черта!
Для среднего брата, который учился лениво, брат Александр был и
нянькой, и опекуном. Писал ему сочинения, а после, в Москве, и содержал его.
Наступили Святки. Брат Сергей жил на бурсачной квартире в
Богоявленском монастыре19; нужно было платить за харчи. Старший брат, дотоп-
тавший сапоги до совершенного износа подошв и подкладывавший бумагу
под ступню, чтобы не ступать прямо на снег, принес последние деньжонки,
полученные с урока, чтобы внести за брата следовавшие харчевые деньги.
После тот же Александр пристраивал Сергея к урокам и, между прочим,
в дом Н. Ф. Островского. Знаменитый драматург, а с ним и теперешний
министр государственных имуществ, хотя краем ушка, но почерпнули,
вероятно, что-нибудь от брата Сергея20.
XXX. Два брата
203
Попал в село брат Сергей21. А конец своей учебной жизни он проводил
в приятном и приличном обществе; знаком был, между прочим, с артистами
театров и с артистами-музыкантами. Он нравился женщинам; рассказывали
о его похождениях с крылошанками в Новодевичьем монастыре22, когда он
временно жил у брата. Не могла веселою после того показаться
однообразная жизнь сельского попа. Знакомство с помещиком несколько отводило
душу. Но заскучал брат и захандрил. Начал читать лечебники и открыл
у себя чахотку. По чьему совету, неизвестно, стал прибегать к
кровопусканиям23. Тяжело бывало смотреть на него, когда сидит он молчаливый
и время от времени потрогивает пульс; то смотрит на края ладоней, нет
ли подозрительной красноты, то отхаркнет и растирает мокроту, нет ли
туберкулезных шариков. Заняла его на время постройка дома, который
был им воздвигнут на месте старого отцовского. Со страстью предался он
зодчеству; каждая безделица была обдумана, каждый вершок промерен.
И дом был выстроен изящный, удобный, для села даже великолепный.
Но накануне того самого дня, когда бы в него перейти, сгорел. И всякого
сразило бы это, а брат совсем растерялся и захандрил до размеров
трагикомических. Он уверил себя в предстоящей близкой смерти, перестал есть
и пить, истощал; голос ослаб24.
Размышляя о смерти, Сергей Петрович пришел к заключению, что
успокоительнее сложить кости рядом с могилой матери и испустить дух в кругу
родных. Отправляюсь в Коломну, решил он. Там отец, там в другом доме
молодой зять (средняя сестра вышла замуж за дьякона в Коломне25).
Надобно проститься с детьми духовными. Объявил по приходу, что в такое-то
воскресенье отслужит «прощальную» обедню. Слух о болезни «батюшки»
уже пронесся. Собралась церковь полна. Отслужил брат обедню слабым
голосом и вышел нетвердыми шагами на амвон. Начал речь: это была первая
его проповедь и даже, вероятно, единственная, им самим сочиненная. Но
она была не сочиненная; слово вылилось прямо из души. «Православные!
Дни мои сочтены, час смерти моей близок, и я думаю принять успокоение
на руках у присных...»26. И так далее и так далее; просил у предстоящих
прощения в обидах вольных и невольных27; говорил о спасении их душ,
которое ему дорого; наставлял их в христианской жизни; завещал молиться
за себя, сам обещал за них молиться, если удостоится стать пред
престолом Всевышнего. Церковь навзрыд ревела; можно затем себе представить
проводы, прощальные благословения, слезы духовных сыновей, рыдания
духовных28 дочерей, плач детей.
Отправился умирающий в Коломну. И жалко, но и несносно было
и отцу, и зятю. Советовали лечь в больницу. Послушался ли совета больной,
не помню. Но он вскоре отправился в Москву, приведенный в отчаяние тем,
204
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
что никто в нем не принимает участия, никто ему даже не верит, чтоб он
был болен. Даже докторишки отрицают его болезнь, тогда как он сам, он
слышит, он чувствует, что конец близок. У него нет ни сна, ни аппетита, и
положительные притом, самые несомненные признаки сказывают о чахотке
или сухотке (какую-то из этих болезней он себе приписывал).
Зимний вечер под Девичьим. Часов семь или восемь; скоро ужин.
Звонок, и колеблющимися шагами входит брат Сергей. Я был тогда уже
в семинарии и жил тоже под Девичьим29. Больной действительно изменился:
бледный, худой, изможденный.
— Ну, что? — спрашивает его грубо старший брат резким тоном. —
С дурью своею приехал?
Молча больной выслушал это неласковое приветствие и лишь вскинул
умоляющие глаза на невестку, потом на меня, ища сострадания.
Невестка кротко спросила приезжего, лечился ли он и чем собственно
страдает.
— Что ты с ним, скотом, разговариваешь! Вот еще, потешай его!
А и впускать в дом-то по-настоящему тебя не следовало бы, — обратился
он к больному. — Ну, что приехал? Оставался бы в Черкизове. Чего ты
тут потерял?
— Боже мой, Боже мой! — воскликнул больной голосом отчаяния. —
И это говорит брат, брат родной! Я приехал тебя благодарить, братец, за
помощь после пожара. Я знаю, что ты прислал деньги последние. Но я
умираю, братец, я чувствую это. Может быть, московские доктора найдут что-
нибудь, чтобы поддержать мою жизнь.
— Ну, пошел! Мели тут! Вот дурак!
Подали ужин. Первое кушанье — кислая капуста с квасом и рыбой.
— Садись, ешь, — говорит Александр Сергею.
— Боже мой! Да я не могу, — простонал жалобно Сергей. — И ты не
веришь? Я вот уже три недели ничего кроме чая; едва-едва перепущу крошку
белого хлеба, да и то с трудом. У меня нет ли еще срощения желудка!
— Ешь, говорят тебе, лопай. Да ну, говорят тебе! А то я вышвырну тебя
вон на мороз30. Умирать, так все равно тебе, околевай на снегу.
— Боже мой, Боже мой! — стонет больной.
— Да вы принудьте себя, хоть одну ложку, — участливо уговаривает
невестка.
— Господи, да ведь это и здоровому вредно: капуста, квас, это...
Больной хочет пуститься в медицинские объяснения. Старший брат
останавливает.
— Аксинья, — кричит он кухарке, — бери ухват! Если ты еще слово
скажешь и не будешь есть, я тебя выгоню.
XXX. Два брата
205
С видом человека, который видит, что смерть его наступит гораздо
скорее ожиданного, и притом от другой причины, больной берет с отчаянием
ложку и проносит в рот.
— Да ты откуда теперь, из Коломны или прямо из Черкизова? —
спрашивает хозяин.
Больной отвечает.
Новый вопрос о дороге, кто вез и с кем ехал. Завязывается разговор.
Больной незаметно для себя проносит ложку за ложкой. Прошли капуста
с квасом, прошло и горячее. Перед кашей больной остановился. Это пища
тяжелая, опасная. Снова окрик на него.
— А капуста с квасом легче? Ведь все равно тебе умирать! Пока не
издох еще. Ну, ешь. Аксинья! — повторяется приглашение кухарке.
Кончился ужин; продолжаются разговоры.
— Ну, пора спать! — повелевает старший брат. — Ступай, спи.
Но больной спать не пошел, а отправился вслед за мною и промучил
меня целую ночь. Рассказывал о своих страданиях; плакал о предстоящей
судьбе семейства, жаловался на безучастие родных, молил меня не оставить
его жену и детей, когда я кончу курс. Терпеливо слушал я, по возможности
успокаивал, но наконец, к исходу ночи, заметил, что в седьмом часу мне
надо подниматься в семинарию.
Прожил больной несколько дней, к докторам не ездил, ел и пил
исправно, сделался разговорчив. Бледность прошла, о пульсе и харкоте забыто
на время. Уехал он почти здоровый.
Окончательное излечение от хандры брат получил, кажется, только
тогда, когда Филарет сделал его благочинным, обратив внимание на
Записку его о раскольниках. Записка была подана, когда митрополит
затребовал мнений ото всех священников, у которых в приходе есть
раскольники. Благочинническая должность дала дело. А при деле хандре не место.
Но все-таки, хотя косвенно, хандра, а не что другое, свела брата в могилу,
именно злоупотребление кровопусканием, к которому он приучил себя
в годы хандры. Он перепустил срок. Последовал паралич, сначала легкий,
им даже не замеченный, а затем апоплексический удар31, который и сразил
окончательно.
Я упомянул об учительстве брата Сергея в доме Η. Ф. Островского.
Осталась ли гомеопатическая капля32 Гиляровского в Островских, не берусь
судить, да и проследить невозможно. Но чрез брата от Островского-отца
несомненно перешло в меня нечто; суждения, отзывы, наблюдения, мною
слышанные, не могли оставаться совсем бесследными. Где-нибудь и какой-
нибудь корешок непременно был пущен и чем-нибудь пророс в душе.
Другой духовный обмен не мог не произойти вследствие того, что другой брат
206
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
жил в доме и был учителем у Киреевских. Сестра Киреевского33 была мать
А. С. Хомякова, который бывал у дяди и не мог не быть известен брату,
хотя пребывание брата у Киреевских, кажется, совпало главным образом
с периодом военной службы Хомякова34. Но брат гащивал в Богучарове,
имении Хомяковых33, хорошо знал Хомякова-отца36. В Богучарове узнал
об обычае «опахивания», которого, хотя издали, был очевидцем и о
котором написал тогда же к родителям письмо, исполненное некоторого ужаса.
Этот обряд, показавшийся брату демоническим37, потряс его и видом своим,
и исступленным пением. Об отце-Хомякове брат отзывался, как о человеке
большого ума и образования, но с воображением, развитым до
чудовищности. Например, задумал Хомяков в своем Богучарове выстроить
колоссальнейший в мире храм (величественнее Петра в Риме)38, и не только задумал,
но заложил фундамент и начал работы. Князь В. Ф. Одоевский в своих
«Петербургских ночах»39 (очень умной и талантливой книге, преданной
забвению совершенно незаслуженно, тогда как она способна действовать
воспитательно и возносить к идеалам, особенно юношество), — в этой
книге князь В. Ф. Одоевский имел в виду Хомякова-сына, то есть
известного писателя, когда изображал архитектора Пиранезе, сочинявшего
пусть очень умные, даже гениальные проекты таких предприятий, как мост
через Средиземное море40. Известно ли было автору, что отец мыслимого
им Пиранезе был подлинным Пиранезе и действительно творил гигантские
проекты неосуществимых предприятий? Замечательно, во всяком случае,
что писатель верно угадал известную сторону Хомякова-сына, изобразив
ее преувеличенно; в этом преувеличенном виде она была сама
действительность в лице Хомякова-отца.
С Хомяковым-писателем я познакомился лично спустя двадцать лет
после того, как зазнал его впервые брат41. И я, и Алексей Степанович часто
поражались до буквальности иногда доходившим сходством некоторых
наших воззрений42 и отыскивали причину*. Независимо от общей
(случайного тождества литературы по известным отраслям, служившей подкладкой
тому и другому) могла иметь свою долю значения и частная. Не могло ли
случиться, что какое-нибудь замечание А. С. Хомякова запало в брата,
* Привожу два особенно поразительные примера. Когда вышла первая из богословских
брошюр Хомякова (по поводу Тютчева и аббата Лоранси), я прочел в ней сравнение
индульгенций с банковыми чеками. Это было мое сравнение43, которое я передавал слушателям на
лекциях. На целых двух страницах ход мыслей и почти выражения были у нас тождественны.
В другой раз, беседуя с Алексеем Степановичем, я сказал, что евангелист, если бы теперь
жил, употребил бы не Логос, а, пожалуй бы, Субъект-Объект, говоря о Второй Ипостаси
Божества44. Хомяков рассмеялся и сказал: именно это самое я пишу теперь и на это выражение
Субъект-Объект указываю (в одной из следующих брошюр)45.
XXXI. Училищный итог
207
усвоено, развито и в каком-нибудь виде передано мне, а у меня тоже пустило
росток? Религиозные и даже философские мнения, даже целые системы
иногда имеют такое начало. На горячих молодых сектах, развивающихся
обыкновенно со строгою (хотя одностороннею) последовательностью,
закон этот особенно обнаруживает действие. Частное положение, случайно
усвоенное, развиваясь, доводит к принятию общих оснований, которые
сознанием не предполагались. Или тождественное этическое основание
порождает до мелочей тождественные последствия в быте. Сравним
католическое и буддийское монашество; ученые склонялись видеть даже
прямое заимствование46, тогда как это два параллельные независимые
развития. Духоборцы дошли до предсуществования душ, не ведая о Пифагоре
и не изучая индийцев, а только последовательно развивая дуализм, скрытый
в основном догмате о букве и духе47, с которым духоборчество выступило.
А всего поразительнее случилось с беспоповщинским толком48 об
антихристе. В горячую пору полемики с папизмом протестанты учили, что под
антихристом надо разуметь не одно лицо, а ряд лиц49. В книге «О вере»
русский богослов50, в видах борьбы против того же папизма, напоминает,
что сатана, по Писанию, связан на тысячу лет31, и что чрез тысячу лет
последовало отложение Римской церкви от Вселенской52. Автор прибавляет:
а так как число звериное (антихристово) есть 66653, то не случилось бы чего
еще хуже54, когда исполнится 666 лет после тысячи. К тому времени
подоспел Московский собор против раскольников35. Раскольники подхватили
гадание книги «О вере» и заключили, что антихристово время настало56.
Развивая это положение, они пришли затем к повторению общих понятий
об антихристе, которые проповедывались протестантами первых времен
Реформации, то есть что антихрист есть не отдельное лицо, а ряд лиц, дух
времени. Читая беспоповщинские доводы, можно подумать иногда, что
серый мужик перелистовывал когда-нибудь первых преемников Лютера
и списал их мудрования.
XXXI
УЧИЛИЩНЫЙ итог
В половине октября1 я возвратился домой из краткой побывки у брата.
О дальнейшем пребывании в Коломне память не сохранила ничего
особенного. Мне прибавилось только бодрости. При вечном недоверии к своим
силам и знаниям, первоначально я не решался утвердительно отвечать на
вопрос: вполне ли по силам будет мне семинарская наука. Теперь я увидал,
208
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
что в Москве ожидает меня не Бог знает какая премудрость. Меня
беспокоило лишь, что Коломенское училище считается, однако, изо всех
последним в Московской епархии и из него во все время один только достиг
Академии, некто Гермоген Виноградов, в преданиях училища — просто
Гермоген2; фамилию, рассказывая о нем, не считали нужным прибавлять.
Гермоген в памяти училища остался как чудо знания и образцовая
скромность; нечего говорить, что я и не мечтал с ним сравняться.
Итак, прошло скоро полтора семестра; экзамены, частные и
публичные3; ревизор из московских священников-магистров, как водилось всегда.
Я окончил курс первым учеником и получил свидетельство об
отличнейших успехах по всем предметам и столь же отличном поведении. Однако
справедливо ли было свидетельство? Если бы дали мне его теперь в руки,
я, припоминая тогдашние свои познания, внес бы в него сильные поправки.
Что я и как знал?
1. География — очень хорошо. Но училищу этим я был обязан только
наполовину; главные сведения приобретены чтением книг.
2. Латинский язык — изрядно по моему возрасту, но не то чтобы
совершенно. Я мог читать свободно классиков и даже поэтов; но один из
пробелов был, который и мучил меня: я не силен был в просодии; не всегда
умел назвать размер, которым написано стихотворение, способен был
ошибаться в долготе. С завистью читал я об Августине, который, как уверяет
его жизнеописание, моих лет или даже еще моложе, написал знаменитое
стихотворное прошение митрополиту Платону, начинавшееся словами:
Ite mei versus benignas ad praesulis aures*4,
стихотворение, во всех отношениях прекрасное, которое бы сделало честь
и не детскому перу. Итак, в двенадцать, а может быть и менее, лет столь
совершенно владеть латинским стихом!5 Положим, стихотворческого дара
вообще не было во мне; но если бы продиктовали мне даже перевод Авгу-
стинова стихотворения и потом пригласили восстановить латинский текст,
я бесспорно не заслужил бы более единицы.
3. Греческий язык — скорее худо, нежели хорошо. Легкую прозу я мог
разбирать, но и только. О поэтах-классиках нечего и заикаться; я
затруднился бы, если бы развернули мне даже какого-нибудь отца, положим, хоть
Василия Великого; правда, затруднился бы более в словосочинении, то есть
в понятиях, которые были выше моего возраста. Учитель греческого языка
(он же, как известно из прежних глав, и инспектор) был предобросовест-
нейший. Он сдавал нам вместо коротенького официального, дрянненького
Летите, мои стихи счастливые, к слуху покровителя (лат.).
XXXI. Училищный итог
209
учебника свою грамматику, именно этимологическую часть6, очень хорошо
составленную; мы учили об энклитических и проклитических частицах7,
учили о производстве глагольных форм, чего не было в обыкновенных
учебниках. Учитель корил нас и хвалился: «Знаете ли, глупые, это составлено
по парижским и берлинским изданиям!» Похвальба была основательна.
Но ученики втайне знали, что греческий язык не пользуется почетом, и
недостаточная успешность в нем беды не навлечет. А потом и преподавание
было странное. Почтенный Александр Алексеевич сдавал нам не только
грамматику, но и русский перевод статей хрестоматии. Можно было
отличиться, заучив этот готовый перевод, в котором, помню, над русскими
словами даже надписан был греческий текст. Словом, в рот положено
и даже разжевано; но оттого-то учениками и не переварено, и не усвоено.
Вдобавок греческих.словарей не было. Выдан был в нескольких экземплярах
на класс лексикон Шревеллия8. Он был с латинским переводом, и это бы
еще ничего при знании латинского. Но расположен был словарь бестолково:
алфавитный порядок перепутан был со словопроизводственным. Я помню,
собравшись что-то по доброй воле перевести с греческого, я вскоре швырнул
Шревеллия с досадой; лишь только слово сколько-нибудь затруднительное,
его-то и не найду.
4. Русский язык знал я порядочно практически, в чем, однако, не
грамматике был обязан. Правописание усвоилось на ходу, привычкой, и этому
больше всего способствовали письменные упражнения, которые нам
диктовались ежедневно для переводов с русского на латинский и греческий.
5. За нотное пение должен был получить по совести нуль, как я
объяснял уже.
6. Арифметика — сносно, но, ежели бы мне дали извлечь кубический
или квадратный корень, не ручаюсь, чтобы совершил операцию без запинки.
С математикой вообще у меня и после выходило странно. Я пламенно желал
ее изучать, но она трудно давалась, и приобретенное очень скоро потом
вылетало из головы, скорее, нежели даже стихотворения, о затруднительности
которых для моей памяти я уже говорил.
В свою не малую жизнь, после великого множества наблюдений, я пришел
к выводу, которым делюсь с читателями: математические способности редко
уживаются в ладу с филологическими. Слово «филологический» не
точно; я хочу выразить то понятие, которое в старину называли humaniora9,
филологическое чутье в том числе. Наряду с филологическим чутьем ту же
участь испытывает философское (творческое) мышление и вообще всякое
творчество. Знаю, что мне могут указать примеры отрицаемого мною
совмещения, и сам первый назову Лейбница10. Но зато примеров несовместности
такое множество, что я готов предложить деление детских способностей на
210
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
филологические и математические. Тысячу раз попадутся случаи, что дитя
очень тонко разберет вам пословицу, укажет сильнейшее место в
стихотворении, а в арифметике нейдет далее сложения двух с тремя. Другой ребенок
поражает быстрыми сочетаниями цифр, но характеристики прочтенного
рассказа или стихотворения не спрашивайте; сущность и форма, глубина
и обстоятельность, то либо другое, в чем-нибудь перевес. Я лично не могу
себе представить без удивления и некоторого ужаса случай с знаменитым
Лапласом, известный в ученом мире. Автор «Небесной механики» где-то
в своем труде, держа корректуру, или даже в рукописи, описался, — минус
вместо плюс поставил, или не поставил скобок, что-нибудь в этом роде, —
и далее пошли у него вычисления, основанные на описке. Книга напечатана,
издана, составила эпоху в науке, но с грубою ошибкой в вычислении,
которую, однако, сам автор не умел найти и только объявил о ней. Вот это-то
последнее и замечательнее всего. О существовании ошибки он помнил
и достоверно знал, а найти ее не мог: для этого потребовалась бы процедура
нескольких лет, целая меледа, известная игрушка, в которой, чтобы снять
одно колечко, надобно по нескольку тысяч раз переснимать и перенадевать
весь ряд колец. Ученики, последователи и почитатели Лапласа открыли его
ошибку и исправили текст11. Но я ставлю себя на место знаменитого ученого
и усиливаюсь вообразить состояние ума и души во время этой постановки
отвлеченных букв с плюсами и минусами, со скобками и корнями,
логарифмами и знаками бесконечного. Какое отличие от неодушевленной машины?
Что тут человеческого в работе, при чем душа, мысль, сердце? — «Какой
дерзкий, невежественный отзыв, достойный только грубого профана!»
Я профан в математике точно, но это не мешает мне глубоко преклоняться
пред гением Лапласа и Ньютона. А все-таки не могу себе представить
умственной работы, в которой бы так бездействовали высшие силы
мыслительные и творческие, как в этом проделывании меледы гениальным автором
«Небесной механики» после ошибочно поставленного минуса.
7. Священная история — изрядно; мог пересказать верно события,
без особенных мудрований.
8. Катехизис — худо, едва ли не хуже всего, после нотного пения.
Читатель должен поразиться. Что же делать, так было. Тем более
поразится читатель, что дело идет о духовном училище; тут-то Закон Божий
и должен бы стоять на первейшем плане. Соглашаюсь с основательностью
удивления и сочувствую, но так было. Катехизисом не занимались ни
учителя, ни ученики; его отбывали как повинность. На экзаменах требовали
зубряжки, и таковую подавали; объяснений не спрашивали, и редкий бы
ученик их дал. Желаю, чтобы дело стало теперь иначе, нежели в мое время,
когда в русском переводе существовал один Новый Завет; но, впрочем, и из
XXXI. Училищный итог
211
Нового Завета тексты, приводимые в Катехизисе, заучивались без
перевода; требовалось только, чтобы текст прочитан был твердо, безошибочно;
за ошибку, пропуск или перестановку слова взыскивалось строго; за этим
наблюдали, но только за этим. Несмотря на то что славянская грамматика
полагалась в числе учебных предметов Низшего отделения и действительно
преподавалась, не каждому из учеников вразумительно было даже
грамматическое строение славянской речи в текстах. Спросить бы любого их моих
соучеников, да и меня самого, как, например, по-русски передать «законом
закону умрох, да Богови жив буду»12, — нельзя поручиться, чтоб ответы
последовали правильные и отчетливые.
Низкий уровень, на котором стоял Закон Божий, не был
принадлежностью только нашего училища. В семинарию, куда я поступил, сверстники
мои из прочих училищ принесли те же недостаточные познания в Катехизисе
и то же безучастие к Закону Божию вообще, за исключением
Перервинского училища. Но то была случайность. Там ученики состояли исключительно
из казеннокоштных, а смотрителем одно время был очень набожный
иеромонах. Богомольный характер, под его кратковременным управлением,
приняло и все училище; в классах и келейных беседах аскет-смотритель не
переставал обращаться к урокам религии, рассказывал, пояснял, и из этой школы
вышли ребята более сильные в Катехизисе, с некоторыми притом лишними
церковно-историческими познаниями и не безучастные вообще к Закону
Божию. Не мешает добавить, что в остальном-то они плоховали.
Итак, не с большим запасом вышел я из училища, если принять во
внимание мои годы: мне было четырнадцать лет. Разнообразными, обширными
познаниями я обладал; но ими не училищу был обязан. Школьная
подготовка была очень посредственная; а я еще был первым учеником! Прочие были
еще слабее и вдобавок были неразвиты; следовательно, недоставало в них
именно того, чего главным образом должно достигать детское воспитание.
Иначе, впрочем, не могло быть. В духовных училищах тогда (да и
теперь, кажется, так остается), строго говоря, не было ни учителей, ни
инспекторов, ни смотрителей. В Коломне ректором (и учителем вместе) был
прежний профессор, а ныне протоиерей и благочинный; инспектором (он же
и учитель) состоял священник приходский; прочими учителями — студенты
семинарии, чающие поступить в московские дьяконы и принявшие
учительство в видах заслужить учебною службой предпочтение пред сверстниками
при определении на священнослужительское место. Учительство для них
было временное занятие, а для ректора с инспектором — побочное. Пусть
и у ректора, и у инспектора посещение классов брало много времени; но
интерес преподавания не мог быть для них главным; ученый ректор
вознею с мальчиками, без сомнения, даже тяготился. От преподавания лекций
m
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
в высшем учебном заведении перейти к чтению ученических упражнений
в синтаксисе и к спрашиванью уроков «от сих до сих» не могло быть весело.
Вдобавок, при назначении преподавателей даже в семинарию, не говоря
об училищах, никогда в духовном ведомстве не обращаемо было внимание
на естественный вопрос: приготовлен ли учитель сам к своему предмету?
Предполагалось, что, кто прошел школу, тот уже знает преподаваемые в ней
предметы и, следовательно, может быть учителем. Ни то ни другое
предположение неосновательно. Не всегда тот, кто знает предмет, способен и
преподавать его. И это еще не главная беда, а могло случиться, да обыкновенно
и случалось, что кончивший курс не только в семинарии, но даже в академии
знает, например по-гречески, менее, нежели ученик, оканчивающий курс
в училище. Учитель должен сам учиться, и учиться на ходу, во время самой
учительской должности. А у кого учиться и чем руководиться? Учебную
литературу нашу нельзя признать богатою до сих пор. А в мое время ее
не было вовсе. Итак, учитель, поступая на любой предмет, имел пред собою
те же руководства, какие и ученик, с единственною разницей, что сам он
развитее и понятливее ученика.
Последствием такого порядка было, что уровень наук в училищах и
семинариях со времени их преобразования в 1814 году постепенно падал,
ибо учительский персонал не освежался новым притоком посторонних сил.
От плохих учителей выходили плохие ученики, которые, оканчивая курс,
становились еще более плохими учителями, нежели те, у кого они учились
сами. Когда готовилось новое преобразование духовно-учебных заведений
(третье) в конце шестидесятых годов и мне приходилось беседовать о нем
с лицами, стоявшими во главе духовного ведомства13, я советовал тогда
обратить внимание прежде всего на подготовку учительского контингента.
В новые меха вливать старое вино14 — не полезно. Состоявшаяся
реформа, однако, не только вино оставила старое, но и меха устроила худые,
установив деморализующее самоуправление15. На этот раз старое-то вино,
впрочем, и сослужило службу, сохранив еще несколько предание. А наука
не поднялась, да и нечем было подняться.
Слабое состояние, в частности, Закона Божия условливалось
ригоризмом, который наступил по закрытии Библейского общества16. Опасение
протестантства и вольномыслия повело к обскурантизму. Сколько-нибудь
живое изложение предметов веры не допускалось к выходу в свет,
исполосовывалось цензорскими крестами, испещрялось поправками и являлось
в сухом, мертвенном, отвлеченном изложении. Если случай помогал какой-
нибудь живой книге пройти чрез печатные станки, находились благодетели,
которые били тревогу, звонили об опасности для православия; книгу
запрещали. Укажу два примера. В конце тридцатых годов явилась «Священная
XXXI. Училищный итог
213
история» Красноцветова, первая живо изложенная книга по этому предмету.
С жадностию я прочитал ее; горизонт моих религиозных познаний внезапно
просветлел. Но книга уже не видала второго издания: нашли в ней
«вольности»17, которых18 я своим детским умом не усмотрел и которые нимало
не поколебали моей веры. Напротив, если 6 еще два-три такие сочинения,
вера у меня дошла бы до восторженности.
Другой пример. Во времена Библейского общества издавались духовно-
нравственные брошюры, изложенные общепонятным языком, иные в виде
рассказов, служащих дополнением и пояснением христианского
нравоучения. Наравне с другими изданиями Библейского общества они подверглись
запрещению. Любопытно, что сию минуту они несут на себе запрещение
двойное. В прошлое царствование они, было, узрели опять свет, но не
надолго: пашковство и штунда послужили поводом к тому, чтобы снова
наложить на них руку19. И опять свидетельствуюсь личным опытом20. Духовно-
нравственные брошюры Библейского общества послужили благотворно
моему нравственно-христианскому воспитанию. Хотя и запрещенные, они
находились в библиотеке брата, и я их прочел, не раз и не два, всегда с
живейшем интересом; никакого яда от них не ощутил*.
Знаменитому Ришелье приписывают изречение: дайте мне чьи угодно
две строки, и я найду за что повесить автора22. Духовная цензура устроена
именно на этом ришельевском основании. Малейшее отступление от
точности, изложение, кажущееся недостаточно соответствующим важности
предмета, по уставу заслуживают виселицы. Я знаю рукописи, в которых
цензор зачеркивал местоимение «этот», находя его вульгарным и не
соответствующим священной беседе. Книга осуждается не только за то, что
она говорит, но за то, чего не говорит, осуждается за умолчание. Таково
основание гонения на духовно-нравственные брошюры: как протестантские,
они основаны только на Библии; так почему только на Библии? Да уважение
Библии и Евангелия еще не есть протестантство; молчание о Церкви и
Преданиях еще не увлечет в штунду, особенно когда цель брошюры не
догматическая, а чисто нравственная. О Церкви и Преданиях пусть выходят книжки
сами собою; одни другим не мешают, напротив, одни другими дополняются.
Но книжек-то духовно-нравственных нет или мало их, а которые есть, те
сухи, тяжеловесны и состоят больше из общих мест. В итоге и получается
обскурантизм. А так как другая волна — светской литературы — течет
свободнее, особенно в пределах, не затрогивающих политики, то общество
* На днях я прочитал в «Руси» духовно-нравственный рассказ о. Наумовича21,
галичанина, известного страдальца за народность и веру. Содержание то же, что в брошюрах
Библейского общества; но видна церковная почва, на которой рассказ вырос. Да таких-то сочинений
в Великой России не является почти.
214
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и, в частности, юношество отдаются на нравственное воспитание романам
и повестям, с идеалами, правда, не библейскими и евангелическими, как
в брошюрах Библейского общества, но зато совсем антирелигиозными.
История моего училищного периода, между прочим, способна ответить
и на вопрос: почему если не большинство семинарского юношества, то
лучшая его часть бежит из духовного звания? Недостаточное обеспечение
духовенства — причина не главная и даже вовсе не причина. Не только
священник или дьякон московский, но даже псаломщик обеспечен лучше,
не говоря о кандидате на судебные должности, а лучше, пожалуй, судебного
следователя23. Существеннее причина — нравственная неподготовленность
к священнослужительскому званию; а этой нравственной
неподготовленности немало содействует постановка учебного курса и способ его
прохождения. Расскажу об одном достоверном случае, наглядно свидетельствующем
о духе учебных заведений, которые только по внешности имеют право
называться духовно-учебными. В сороковых годах киевский митрополит
Филарет предложил одеть духовных воспитанников в подрясники. Нужно было
видеть, какой ропот пронесся по всему духовно-учебному миру24, с каким
негодованием отнеслись к этому намерению, показавшемуся и
обскурантизмом, и закрепощением! Не удивительно ли? Послушники в монастырях
щеголяют подрясниками, не находя, чтоб отличительная одежда их
унижала; а добрая половина семинаристов почувствовала бы себя загрязненною.
Школа, хотя и именующаяся духовно-учебною, не умела возвысить в
понятиях воспитанников священнослужительское звание до идеала; идеалы, если
успевали вырастать в душе, то другие. Оттого и напоминание воспитаннику
о священнослужительстве, как бы неизбежном для него, кажется ему
стеснительным, и мундир в виде подрясника — неприятным.
XXXII
КЛАССНЫЕ ЗАНЯТИЯ
А много ли мы учились? Очень мало. Когда я просматриваю расписание
уроков в светских учебных заведениях и сравниваю нашу былую вольготу,
я готов приходить в содрогание: час за часом, так все занято, так мало
времени для передышки, такое разнообразие с чередующимися переходами от
одного к другому, ничем не связанному с тем, что было полчаса назад и что
будет полчаса после!
Учителя (в Высшем отделении), как я уже говорил, чередовались
поденно. Классы были двухчасовые, два утром (с 8 до 12), один вечером
XXXII. Классные занятия
215
(с 2 до 4). По субботам не полагалось вечерних классов. Но и прочие
классы только считались двухчасовыми; скорее, они были часовые. Из вечерних
пятничный посвящаем был нотному пению; остальные — письменным
упражнениям. По одному утреннему классу в неделю назначалось для
катехизиса и для арифметики. Остальные утра посвящались: одни —
латинскому языку с географией, другие — греческому со Священною историей.
Приходит понедельник, ректорский класс: отдаешься вполне латинскому
с географией, остальные предметы курса на день забываешь. Точнее:
отдаешься латинскому исключительно; география — это только закуска
к обеду, как Священная история — к греческому, передышка, назначаемая
на второй утренний класс; никакой ломки голове, одна память. Но первый
класс — перевод с латинского (или греческого), вечерний — перевод на
латинский (или греческий); там и здесь работа голове, очищенной от других
забот. Не берусь защищать этот порядок, но нахожу его удобным по его
простоте.
Вечерние классы наши не требовали учителя, да не всегда учители и при-
хаживали. И что в самом деле делать учителю, когда ребята сидят за
писанием? Иногда оставался Невоструев, но читал какую-нибудь книгу (в этом
единственном случае он и садился). Большею же частию упражнение
задано, и ученики сидят одни; половина их уходит ранее звонка: каждый,
подавший задачу, волен удалиться. Один цензор сидит, дожидаясь, пока
последний копун кончит. Задачи кладут на учительский стол, в ожидании
пока учитель придет. Если же учитель не пришел, а задача последняя
подана, цензор несет всю стопу к учителю, и класс тем кончен. Возвращаясь,
цензор видит на дворе пускающими кубари, бегающими, бьющимися на
кулачки тех, кто ранее освободился.
Послеобеденный класс пятницы был класс самый легкий и часто
потешный. Случалось часто, что добрый Александр Алексеевич, убаюкиваемый
однообразным пением «Всемирной славы» или «Како ни дивимся»1, не мог,
сидя за столом, противостоять дремоте: сперва легко кивал головой в такт,
подпевая ученикам все слабее и слабее; затем погружался в полный сон.
Мальчишки принимаются за игры, беготню, более или менее осторожную.
Боясь нарушить сон учителя, сидящие продолжают пение; но внимание
невольно обращается на играющих, голоса начинают отставать, пение все
более и более ослабевает, целая уже половина вне парт, в игре; едва кто
тянет, и на минуту пение прерывается. Поднимает голову проснувшийся,
и все мгновенно разбегаются по местам. Благообразное пение начинается
снова, «по солям» ли, «по текстам» ли. Но снова однообразие
убаюкивает учителя, и снова не терпится ребятам: сначала показывают друг другу
кулаки, кукиши, наставляют носы, пускают муху с привязанною к ножке
216
H. П. Гиляров-Платонов. Ив пережитого
бумажкой; потом снова возня, снова остановка и снова просыпается учитель.
Заставая класс в беспорядке, он никогда не взыскивал, потому что сознавал,
что сам подал повод. Находились дерзкие, что подходили к самому столу,
брали учительскую табакерку, нюхали табак. Раз чихнул один при этой
операции, другой раз шалун прокричал кукареку. Это был искусник такой
в подражании петуху, что способен был всполошить все петушиное
население окрестности. В эти разы огорчился Александр Алексеевич и обратился
ко мне, цензору, с упреком: «Что ты не смотришь?»
Что значит «по солям» и «по текстам»? Это значит, что, приступая
к какому-нибудь песнопению, выпевали сначала названия нот: ми, ре, ми,
фа, соль, фа, ми, ре, ми, ре, ми, ре и т. п. Затем, когда вытвердят «по
солям», поют уже «по текстам», то есть текст песнопения. У сестер-мастериц,
при обучении грамоте, употреблялись вроде того же названия: «по складам»,
а потом «по толкам»; по складам — буки-аз-ба, а по толкам самый текст.
Случалось, что и на утренние классы оставляли нас одних. Это бывало,
когда того или другого учителя отзывало какое-либо дело, вроде служения,
например, где-нибудь; и тогда, чтобы не болтались мы попусту, давалось
нам письменное упражнение и на утро. Но случалось и обратное, хотя редко:
изустные уроки по вечерам.
Домашние занятия по вечерам состояли из приготовления русского
перевода (с греческого или латинского) и в приготовлении уроков по географии,
Священной истории или катехизиса и арифметики, смотря по завтрашнему
дню.
Итак, ученье отнимало у нас немного времени. Но при
немногосложности предметов могли бы мы успеть много, будь у нас лучшие учителя
и учебники. Доказательство — упомянутый мною Груздев. Но было
обстоятельство, которое оказывалось хуже недостатка учебников и неискусства
учителей: не было возбуждено любви к занятиям, ни один из преподаваемых
предметов не манил к себе внимания. Еще в те времена занимало меня,
между прочим, явление, на которое после я обратил более полное внимание.
Ни одному из моих сверстников ни разу не пришло в голову перелистовать
который-нибудь из учебников. Если бы дело шло об алгебре и геометрии,
то читать последние страницы прежде первых учащийся, понятно, и не в
состоянии. Физическую возможность забегать вперед отнимал в некоторых
случаях самый способ, каким мы приобретали учебники: латинский
синтаксис и греческая грамматика сдавались нам письменные, частями, по мере
того как задавались на выучку. Но не говоря, например, о Корнелии Непоте
или греческой хрестоматии2, никому не приходило в голову забежать вперед
и посмотреть, что говорится на сотой, например, странице географии или
на последних листочках Священной истории, которую проходили мы пусть
XXXII. Классные занятия
217
по письменному руководству, но сданному еще в прошлые курсы: полный
экземпляр был в руках. То же явление замечалось и после, когда я учился
в семинарии. Хотя у некоторых уже развилась любовь к чтению; иной все
свободное от классов время сидит за книгой, но непременно — далекою от
его учебного курса; учебнику предоставлялось одно: быть заучиваемым, по
мере того как задаются уроки; как будто ненависть какая-то или отвращение
к нему залегали в душах. Бывало, что какой-нибудь, по ученическому
выражению, «початок» учителем отчеркивался; этих осьми, иногда четырех строк
учить не нужно, и они уже оставались навеки не только не выученными, но
даже не прочтенными. Меня всегда это удивляло, тем более что я одержим
был противоположною страстью: меня рвало наоборот всегда желание
забежать вперед, и последние страницы учебников часто мне были знакомее
первых. В семинарии из печатных руководств я любил составлять свои
другие, письменные; так поступал я с историческими учебниками. У меня
была в виду, между прочим, практическая цель: сведения учебника чрез это
легче усвоивались. Все эти мои упражнения в педагогической литературе
пропали, и я особенно жалею о руководстве по русской истории, мною
составленном. В основание его положен был, как и во всех таких опытах,
учебник, проходимый в классе (Устрялова)3; но мне казалось тогда, что
мой лучше, и до известной степени это было, вероятно, справедливо,
потому что мое изложение, несомненно, было более применено к тому периоду
развития, в котором я находился с моими сверстниками. Мне сдается, что
педагогическое облегчение, придуманное мною лично для себя, могло бы
в известных случаях с тою же целию облегчения быть применяемо в
школах: вместо «долбления» предложить ученикам письменную переработку
известной части учебника; помимо облегчения учащимся получалось бы
и педагогами понятие о том, какой порядок укладки сведений и какое
изложение требуются для известного возраста.
Но к одному предмету ученики питали если не любовь, то почтение:
к латыни. О ней, по крайней мере, говаривали ученики, тогда как ни о
географии, ни о Священной истории, ни тем менее о катехизисе с арифметикой
не бывало речи. Вспоминали о старых временах, что тогда по-латыни знали
и учили лучше; передавали рассказы о калькулюсе (calculus)4 и даже
собирались было просить о его введении. Калькулюс — это то же, что «язык»
в институтах. В старых семинариях ученики обязаны были говорить между
собою в классе только по-латыни; употребивший русское слово получал
листочек, и он-то назывался calculus; обладатель калькулюса обязывался,
сверх обыкновенного урока, выучить еще какие-нибудь вокабулы или
тираду классика5. Рассказывались с удовольствием анекдоты, относящиеся
к латыни, служившие в сущности косвенными уроками грамматики; дава-
218
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
лись своего рода загадки, имевшие ту же цель. Многое я перезабыл. Но
вот два примера. Идут-де семинаристы домой на вакацию. Жарко, пить
хочется; проходят селом. Нужно попросить квасу, а денег нет. Подходят
к дому священника ли, дьякона ли. — «Так вы хотите пить», — спрашивает
батька. — «Да». — «А как пить по-латыни?» — «Bibere», — отвечают
все трое. — «A perfectum?» — Один отвечает: bipsi, другой: bapsi, и только
один сказал правильно: bibu — «Так хорошо же», — отвечал
экзаменовавший и обратился к жене со словами:
Da bibere bibi, bipsi bapsique carebunt.
To есть: «Дай пить тому, кто знает, что perfectum есть bibi, а тем двум,
сказавшим bipsi и bapsi, не давай». Сага* предполагала, что и попадья
хорошо знакома была с латынью.
Другой пример. — «Ну-ка переведи: mea pater, теа mater, lupus est lu-
pum in lupo». — И ломает голову новичок: что это за чепуха? Каким
образом мужеского рода pater сочинено с женским теа и вспомогательное est —
с винительным падежом6, пока ему объяснят, что это каламбур и означает
(хотя латынь, в сущности, и плохая): «Иди отец, иди мать, волк ест щуку
в хмельнике». Подобных каламбуров и вообще изречений с трудными по
смыслу оборотами рассказывалось из времен старины множество, и они
вводили в своего рода обладание латынью, развивая и вообще смышленость.
В междуклассные часы, в дурную погоду и особенно зимой, когда
почему-нибудь нельзя возиться и бегать, класс начинал петь. Сверх кантов
и песен7 распевали иногда сложенную с незапамятных времен латинскую
фразу:
Hie gallus, kikireki cantans, sub arbore sedens, dulcia poma comedens.
To есть, как переводили сами ребята: «Сей петух, кикиреки поющий,
под деревом сидящий, сладкие яблоки ядущий». Фраза эта «склонялась»;
по окончании ее пели тотчас же: hujus galli, kikireki cantantis и пр. (в
родительном падеже). И так далее, во всех падежах и в обоих числах. Иногда
распевалось на два хора: первый поет именительный, второй подхватывает
родительным, тот дательным и так далее, пока в полное удовлетворение
не допоют: his gallis, kikireki cantantibus и пр., в творительном
множественного.
Но большая часть свободного времени, как и повсюду в школах,
проходила в возне, в «ский» на «в»8, в дурачествах разного рода, а иногда в
рассказах из сельского быта или из старых времен. Последнего рода беседы
* откажи, не давай (лат.).
XXXII. Классные занятия
219
происходили среди малых, уединившихся кучек или вообще когда класс
не в сборе. Особенно памятны мне такие сеансы по зимам утрами. Встанешь
рано и еще в седьмом часу отправляешься; пустынно на улицах; разве какая
старуха плетется от заутрени. А если немного попозже, навстречу — целая
рота нищих цыганок, побирающихся по дворам: у всех мешки за плечами,
у иной в мешке ребенок; одеты все с изысканным неряшеством, в одеялах,
в лохмотьях или даже в обыкновенной одежде, но накинутой каким-нибудь
необыкновенным образом, косо, наизнанку, задом наперед, вверх ногами.
Приходишь в училище. В классе уже сидят человек пять-шесть с бумажным
складным фонарем, в который воткнут крошечный сальный огарок, или же
с помадною банкой, обращенною в самодельную лампу: она налита салом
со светильней в середине. Здесь-то, в этой сумрачной обстановке,
рассказывались истории о разбойниках и конокрадах, о кладах и разрыв-траве9,
о попе в козьей шерсти10 иль о попе и скворцах.
Попросился к попу ночевать прохожий; поп отказал. Постучался к
дьячку. Принял дьячок, а в ночь прохожий умирает и в награду за
гостеприимство объявляет пред смертью, что на задворках зарыт котелок с деньгами,
который-де и поручается гостеприимному хозяину. Послушал дьячок, нашел
котелок и взял. Рассказывает батьке. Батьку взяла зависть: как бы котелок
отжилить. Он убивает козла, сдирает с него шкуру, надевает на себя, идет
ночью под окно к дьячку, стучит копытом в стекло и протягивает глухим
голосом: «Отдай котелок». Раз это и два. Со страхом рассказывает о ночном
видении дьячок попу. «Положи котелок на место, — советует поп, — дело
не чисто». Послушался дьячок, положил котелок на место, а поп туда.
Берет котелок. Пришел с котелком домой радостный, снимает шкуру, ан нет:
шкура-то пристала. Подрезать: кровь потекла и больно. Солдат Фома,
содержатель табачной лавочки, прибавляет рассказчик, видел, как этого
попа провозили в Петербург11; народа собралось множество смотреть, и сам
Фома видел этого попа.
Другой поп был большой охотник до птиц. Молодой парень кается ему
на исповеди, что украл пару скворцов. — «Нехорошо, — отвечает
батюшка, — отнеси назад. Где ты достал их?» — «Да над дверями сарая у
Гаврилы под крышей». — «Туда и отнеси». Послушался парень, а поп, не будь
глуп, пошел и взял себе скворцов. На следующий год снова парень на
исповеди. Кается; познакомился он с девкой, такая красивая, отстать не может
и печалится, что грешит. «Кто же это такая, где?» — спрашивает торопливо
батюшка. — «Ишь ты! — отвечает парень, — это не скворцы».
Но говаривалось ли когда о высоких обязанностях священного сана,
о его ответственности? Об утешении скорбящих, о напутствовании молитвой
болящих и унывающих, об исправлении порочных увещаниями? Никогда,
220
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ничего; как теоретический Катехизис, так и его практическое применение
не входили в программу школьных разговоров.
Если не игра и не возня, если не разговоры и пение вроде выше
приведенных, то производится работа во внеклассные часы над столами. Столы
все изрезаны и будто изгрызены даже; трудилось над ними много
поколений. Почтенные это были столы! Сыновья на некоторых находили
вырезанными имена своих отцов или начертанными имена знакомых по
соседству, попа или дьячка. На некоторых красовались изречения иногда
учебного содержания, замечательная по трудности этимологическая
форма, иногда изречение или прозвище по адресу кого-нибудь из школьников
с его quasi-портретом; ящики12, выдолбленные и наверху, и сбоку. Всяк,
у кого имелся перочинный нож (к счастию, таких богачей было немного),
попробовал непременно свое искусство над столом. А был один, который
столом воспользовался для особенной профессии. Он не только выдолбил
два большие ящика, но приделал к ним задвижную крышку. Это были его
магазины для насекомых. Летом обильный запас доставляли ему мухи; руки
его потому были постоянно окровавлены; независимо от магазина целые
вороха мушиных трупов высились у него на столе, между книгами и «текой»
(самодельною кожаною сумкой для книг); а зимой... но даже противно
вспоминать об этом... За поисками этот охотник отправлялся к себе в белье
и в волосы, а то выпрашивал позволения поискать у других13. Магазины
были полны, представляя иногда живой зверинец. Начальство, разумеется,
не знало, а товарищи только подсмеивались: «Смотри-ка, сколько набрал
он сегодня!» Смотря из теперешнего далека, думаю: как же я в качестве
цензора не остановил этого противного звероловства? Должно быть, по
тогдашнему кодексу я не находил в себе на это права. Это не «резвость»,
которая отмечается в журнале; это личный вкус и тихое, мирное занятие.
XXXIII
ВОСПИТАНИЕ ВОЛИ
14 и 15 июля — что может быть их веселее! Это были обыкновенно
дни публичного экзамена и роспуска в училище (как потом и в семинарии).
Это были дни и прощанья моего с училищем. Удивительно, что они почти
не остались у меня в воспоминании, как и вообще рубеж, отделивший
училищный период от семинарского. Должно бы сохраниться в памяти
получение выпускного свидетельства, которое последовало, конечно, уже после,
во время вакации. Но нет; очевидно, что ректор выдал мне свидетельство,
XXXIII. Воспитание воли
221
не говоря ни слова; и даже лично ли выдал? Удивительная сухость! А
каждому начальнику необходимо бы припасать на эти случаи несколько слов
для каждого выпускаемого: они врезывались бы навеки в память и служили
бы руководством и предостережением, более или менее действительным,
смотря по мягкости сердца и по развитию того, к кому обращены.
Но вообще дни 14 и 15 июля были праздничные в училище, и от них
сохранилось впечатление, с которым по светлости, по радости, по полноте
успокоения не равнялось ни одно в дальнейшем курсе, семинарском ли,
академическом ли. Начать с того, что экзамен публичный не влек никаких
последствий для учеников. Это был парад; ученикам заранее было
сказываемо, о чем их спросят. Невоструев, по поступлении в ректоры, думал было
вывести этот обман публики, но уступил обычаю. Он, правда, не назначал
прямо, кого о чем спросят, но после частных экзаменов производил
репетицию; спрашивал некоторых, и это означало, что о том же самом и те же
самые спрошены будут на публичном. Да в сущности тут и не было обмана,
потому что не за тем собирали, чтобы производить сравнительную оценку
одному ученику пред другим или выводить заключения, чего достоин тот
или другой. Это был показ всего училища публике, которой помимо
выслушивания диалогов между спрашивающим учителем и отвечающим учеником
предоставлялось вмешиваться самой, предлагать и свои вопросы.
Публичные экзамены в духовно-учебных заведениях суть наследие
публичных диспутов. Диспуты в старых семинариях, и особенно в Славяно-
греко-латинской академии, были блестящи. Тезисы обнародовались заранее,
печатались (иногда, вероятно для более высоких гостей, на атласе).
Стекался высший свет; в прениях участвовали современные светила учености.
Судя по рассказам, нынешние университетские диспуты не могут равняться
со старинными академическими и семинарскими по живости и по участию,
которое они возбуждали в образованном обществе1. Верно или нет, но
передавали, что один из диспутантов, архимандрит Владимир, бывший ректором
ли, префектом ли Академии, даже помешался от диспута2. Тезис был: Sacra
scriptura est clara (Священное Писание ясно). Среди турнира, в котором
участие принимали, точно как в кулачном бою, сначала маленькие, то есть
студенты, а потом большие, то есть учителя, префекты, ректоры и сами
преосвященные, пришлось Владимиру в качестве дефендента отбиваться от
какого-то тоже архимандрита3, вдобавок соперника своего на ученом
поприще. Увлеченный запальчивым прением, Владимир неосторожно выставил
ясность Св. Писания в столь безусловном виде, что противник осадил его
указанием на «звериное число» Апокалипсиса: atqui numéros 666 quid
significat? (А что значит число 666?) Владимир стал в тупик и... потерял
рассудок.
222
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
С преобразованием училищ публичные диспуты прекратились, но
предание сохранилось об обязанности заведения выступать на суд общества и
экзаменоваться не только у своих, но и у посторонних, кому угодно. Форма,
однако, неизбежно переменилась: участие посторонних могло выражаться
только в задавании вопросов испытуемым, точнее сказать — вызываемым
ученикам. Заметим разницу: публичные экзамены духовных училищ,
переходя по наружности в то, что называют в светских заведениях «актом»,
не становились, однако, актом, то есть только отчетом, хотя и публичным,
но оставались именно испытанием, если не учеников в отдельности, то всего
училища. Чем дальше проходило время, тем более, впрочем, утрачивался
этот характер, тем более публика обращалась в зрительницу и
слушательницу только и тем более начала охладевать4. Публичный экзамен приблизился,
с одной стороны, к «акту», то есть к зрелищу, а с другой — к
обыкновенному экзамену. В семинарии и академии публичный экзамен и имел последнее
значение: это было испытание, производимое начальником епархии, то есть
митрополитом, отчасти ученикам, а более всего учителям; вся разница от
обыкновенного экзамена, что испытание производилось на глазах у
публики. Наряду с вопросами тут давались и распекания. О вопросах заранее
назначаемых, понятно, не могло быть и речи. Да не могло испытание5 ни
оставлять радостного чувства, ни возбуждать приятных ожиданий.
Напротив, это были самые тяжкие, самые томительные дни изо всего учебного
периода. В училище же полнее сохранился старый тип; спросят о том, что
знаешь — давали случай отличиться; хотя публика в большинстве, какие-
нибудь мещане, и не способна была принять участие в диалогах, но, однако,
находились иногда посторонние, архимандрит, например, или священник,
который по поводу сказанного учеником давал вопрос, и завязывался
разговор, миниатюрное подобие диспута. А при таком порядке предуведомление
о вопросах, которые будут заданы, не только не предосудительно, напротив,
иначе и не должно быть: отрывок учебника, передаваемый учеником, есть
только повод к испытанию, почва, на которой оно предполагается.
Испытаний могут быть и бывают различные виды; все я их перешел
и с почтением вспоминаю об идее, которая хотя в сумраке, но мерцала
в духовно-учебных заведениях. 1) Экзамен устный по пройденному в
классе; бери билет и отвечай: самый обыкновенный, самый теперь
распространенный, но самый неполный и наименее всех удовлетворительный способ.
Не говоря о том, что он есть лотерея, — из ответа, удачного или неудачного,
узнается только степень механического усвоения чужих уроков. 2)
Испытание письменное: дается тема, на которую тут же, не выходя из аудитории,
испытуемый должен написать ответ. При устном ответе на билет можно
сбиться, случайно запамятовать мелочь; не всякий одинаково владеет даром
XXXIII. Воспитание воли
223
слова; бестолковый зубрила имеет преимущество пред более дельным
учеником; испытывается память, а не ум. Письменной задачей дается
возможность приготовить ответ твердый и основательный; испытывается степень
отчетливости усвоенного знания; запамятованию, случайному
замешательству от внешних причин нет места. 3) Письменная задача, на дом данная
и притом на продолжительное время, — диссертация. Этот вид испытания
довольно известен; предполагается самостоятельная работа и испытывается
способность к умственному и, в частности, ученому труду, уменье
пользоваться источниками и их обрабатывать. Но вот вид испытаний, в светских
заведениях не известный: 4) устное, на заданную тему из учебного курса,
с предоставлением испытуемому более или менее достаточного времени
приготовиться. По-моему, это — высший и совершеннейший вид
испытания. Такое, в числе других, сдавал я при окончании курса в семинарии.
Сказан заранее из учебного курса трактат, о котором отчета потребуют
чрез несколько часов, завтра, пожалуй, послезавтра (помню, мне из
богословия назначено было «О Промысле»). Ступай, обкладывайся тетрадями
и книгами, вспоминай, обдумывай. Все отговорки отняты: ни на случайный
тупик, ни на медленность соображения, ни на то, что вот именно этот-то
трактат менее всего и повторен пред экзаменом. Прочитай, друг мой, его
снова на свободе, хоть сто раз; времени тебе довольно. Но если выйдешь
только с твердым воспроизведением учебника или лекции, цена тебе пятак;
ты не занимался, стало быть, не дополнял заученного и слышанного своим
размышлением и трудом. И увидим мы не только, старателен ли был ты,
но и полнее обсудим, насколько ты даровит, о чем отчасти знаем из твоих
письменных упражнений.
Кто пройдет успешно все четыре такие искуса, тому достойно
поставить высший балл, и отметка будет безошибочна. Недостаточность успеха
по одному виду испытания восполняется другим. Диссертацию и даже
письменный экспромпт можно списать, по меньшей мере воспользоваться
чужою помощью, своего рода письменным подсказом; ответ по билету
свидетельствует о случайном знании или незнании случайной части курса; на
устном испытании по заранее указанному вопросу все уравнивается и
приводится в ясность. В этом-то смысле и на публичном экзамене в училище
ответы учеников на вопросы, заранее назначенные, как сказал я, не только
не предосудительны, но единственно целесообразны. Какое делали из них
употребление и далеко ли на этой почве продолжали испытание, это другой
вопрос.
Распространяюсь об этом предмете ввиду капитального вопроса об экза-
менных комиссиях в университете: какие будут им даны правила испытаний
и какие виды испытания будут введены?
224
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Итак, училище радовалось, торжествовало в виду публичных экзаменов
и во время их; душа ученическая играла. Это был летний светлый праздник,
и к нему готовились, как к Светлому дню, убирали училище, украшали по
вкусу, каким наделил Господь, и по скудным средствам, какие находились
в распоряжении. Между частными экзаменами и публичным обыкновенно
давался промежуток нескольких дней. Составлялись партии, отправлялись
в леса, в луга. Зачем это? А набирать зелени и цветов. Цветочною
гирляндой одевалась икона над воротами; где только можно, рассыпали зелень
и цветы около экзаменационной залы и в ней самой, а главное — устраивали
ковер пред экзаменационным столом. Это было общее дело, своего рода
также испытание, точнее — упражнение вкуса. Фон ковра обыкновенно
не представлял трудности: мелко-намелко изрубленная еловая хвоя
образовала главное полотно; смелый вкус и изобретательность особенно острого
ума прибавляли по местам листья других деревьев для разнообразия, но
с сохранением общей гармонии. А главное — узор. Узор! О, сколько здесь
прений, сколько порывов, сколько первоначальных рисунков! Цветов
огромный ворох, нет — вороха. Каждая партия хвалится одна пред другою.
Слышатся иногда восторги удивления. «Да откуда это?» И оказывается, что
где-нибудь за двадцать верст набрано в болоте, не то вплавь, не то в тине
по уши. Разные величины, различные тени; что куда употребить, из чего
должна быть кайма, из чего углы, какой должен быть средний круг, и круг
ли он должен быть или ломаная фигура. И нужны ли разводы? Непременно
нужно, если какой-нибудь скабиозы6, фиалок, васильков добыто очень
много, так что рисунок, не затрудняясь, можно выдержать по всему ковру.
На ковер не становились. Он расстилался только на погляденье.
Попирать можно зелень и цветы, рассыпанные по дороге. Да, праздничное
это было чувство, радостные были хлопоты, светлые это были дни, светлые
вдвойне: и по расположению духа, и по состоянию атмосферы; это всегда
бывали ясные, солнечные дни, ласкающие светом и теплом.
Другими подобными днями были майские рекреации. Это дни
ученических гуляний и игр, предписанные преданием от старых времен. Число этих
дней не определялось, и не приурочивались они к определенным числам
месяца; зависело от погоды, и с окончанием апреля ребята молили Бога,
чтобы май вышел благоприятный: чем более ясных, теплых дней, тем на
большее число рекреаций надежда. Не один выбегал вечером 30 апреля
на двор и улицу всмотреться в небо, каково-то оно будет завтра. В четыре
часа утра все бурсаки уже на ногах; чрез час, чрез полтора двор училища
наполнен, собрались отовсюду. Начинаются совещания: просить или не
просить, так как рекреации давались не по назначению начальника, а по просьбе
учеников. Правда, в просьбе может быть отказано, но могут ее и уважить,
XXXIII. Воспитание воли
225
а нужно знать совесть, нельзя же просить двадцати рекреаций. Погода
хороша, но не вполне, облачка ходят, ветер подувает холодный. Сегодня
получим, настоящего гулянья не будет по плохой погоде; а придут хорошие
дни, отнимем сами у себя право просить. Но решено: просить.
Выстраиваются ученики, начиная с младших, по пяти или шести в ряд, длинным
хвостом пред окном ректора и поют:
Reverendissime pater rector, illustrissime protopresbyter et magister, rogamus
primam recreationem. (Досточтимейший отец ректор, блистательнейший
протоиерей и магистр, просим первой рекреации).
Вместо primam (первой) пели secundam, tertiam (второй, третьей) и так
далее, по счету рекреаций. Потом уже не считали, а пели postremam
(последнюю) recreationem. Но не довольствовались. Дни стоят чудные, а еще
двадцатые только числа. Поднимались на простодушные хитрости.
Просили снова ultimam recreationem (крайнюю), затем posterrimam (самую
последнюю).
Только шесть часов утра, да и их еще нет. Позже начинать просьбу
опасно. Предание разрешает просить только до звонка, который пробьет
в восемь часов; тогда пение должно прекратиться, вся ватага обязана
разойтись по классам. А до того времени пойдут еще переговоры. Ректор может
находить просьбу излишнею или неблаговременною. Нужно его убеждать
и просить, может быть неоднократно.
Поют, тянут медленным торжественным напевом, который раздается
чуть не по всему городу. Когда была полная семинария, учащихся может
быть под тысячу, и в числе поющих были сильные голоса крепких грудей,
взрослых юношей, пение слышно было даже далеко за городом. Мы,
двести мальчиков, хотя в числе нашем и были басы, не могли распевать столь
громогласно.
Пение продолжается и повторяется. Вот отворяется окно второго этажа,
к которому направлена просьба. «Стало быть, отпустят без разговоров?» —
радостно мелькает у каждого, и бодрее выпевается слог, на котором застало
отворяемое окно. Ах, нет; это теща ректора7, в кацавейке, отороченной
горностаем, полусонными глазами выглянула посмотреть на невиданную
ею картину (она москвичка). Вялее потянулось пение; окно затворилось.
Наконец кличут: «Старших!» Отправляются «старшие» к ректору для
переговоров и торговли. Ученики и ректор торгуются. Нехороший день,
урок сегодняшний очень нужный, плохо прошлую неделю занимались,
успеете. Так усовещивает одна сторона; другая возражает обещаниями, что
в следующие дни налюбуются их занятиями, что день разгуляется, сегодня
он притом скоромный, а назначено, между прочим, идти в деревню туда-
то, хлебать молоко; или постный, и приготовились ловить рыбу, и взяли
8 Зак Х« 3560
226
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
уже бредень на подержание; потратились уже, и все пропадет. Но нужно
ли перечислять все доводы и с той, и с другой стороны? Бывало, и строго
даже крикнет ректор: «Чтобы разойтись сейчас, вот я вас, не сметь!» Но
это ничего, поют, всё поют, и еще раз позовут, и еще раз побранят или
постращают, но может кончиться разрешением, и кончалось. Отворится
окно; ректор подойдет и благословит. Это осенение двухсотенной толпы
крестным знамением из второго этажа напоминало мне, много читавшему,
об известном благословении, преподаваемом папой urbi et orbi из
Ватикана8. «Gratias agimus» (благодарим), — троекратно пропоют ребята на
благословение и разбегутся. Троекратно благодарить повелевало предание,
а разбегаться побуждал тот же инстинкт, по которому ученики разбегались
к обеду, отпускаемые сестрою-мастерицей. Меня тогда еще, в детстве, это
инстинктивное движение приводило в недоумение. Ну зачем же, размышлял
я, бежать? Почему же не разойтись тихо? А нет, непременно разбегутся,
хотя останутся почти на месте, не только со двора не уйдут, но не покинут
тесного пространства, на котором стояли, только расстроят ряды. В ушах
и теперь у меня раздаются последние два слога благодарности, которые
пелись уже на бегу: gi-mu-u-us; это u-u-us оканчивалось с постепенным
понижением тона и ослаблением напряжения.
Начинаются совещания, в чем провести день. Впрочем, большею частию
это обдумано и решено заранее; программа известна. Часть отправится
в Таборы (подгородный лес)9 в лапту играть; другая, может быть большею
ватагой, на рыбную ловлю, а то просто на катанье по реке. Может быть,
некоторыми устроена будет колоссальная игра в бабки и пр. Играть и даже
дурачиться можно во весь день нараспашку. Содеянные в этот день даже
грехи не вспоминаются; это нечестно, и не бывает; начальство, даже видя
проступок, должно пройти10, не показывая вида, что замечает. Но просту-
питься чем-нибудь важным и подло. Это знают сами гулящие и свято
блюдут. Негоже оскорблять святыню праздника. В древние времена митрополит
Платон сам участвовал в семинарских рекреациях, гуляя с семинаристами на
Корбухе (в лесу между Троицкою лаврой и Вифанией)11, оделял гуляющих
лакомствами, слушал их песни и канты, смотрел их игры и поощрял.
«Не может быть! Как? Неужели? И это правда? Не может быть!»
Такими восклицаниями отвечал мне покойный Ю. Ф. Самарин12, когда я ему
как-то в разговоре передавал об обычае рекреаций. Его поразило, что
ученикам самим предоставлялось просить рекреаций и назначать дни, равно и то,
что рекреационные грехи не поминались. Во времена императора Николая
действительно не могло не казаться удивительным сохранение этого обычая,
не менее чем и трактат «De libertate cogitandi, dicendi et agendi», который
изучали философы-семинаристы. Но то и другое было. Обычай рекреаций
XXXIII. Воспитание воли
227
тем именно и почтенен, что не давал под дисциплиной угасать чувству
личной самостоятельности; оставлял впечатление, что училищный порядок есть
только дисциплина, а не оковы13. «Ну вот, расправляйте крылья, играйте,
беситесь, ответственность за благопристойность возлагается на вас самих;
мы перестаем быть на эти дни начальством для вас». А какое освежающее
чувство оставляли в учениках эти дни разгула, назначаемые не по команде
и проводимые вне команды!
Воля и характер в мальчике-левите, кроме рекреаций, и притом более
постоянно, воспитывались общежитиями . Говорю не о бурсе, а об
общежитиях по вольным квартирам. Если нет у сельского церковнослужителя
родни или знакомых в городе, он сбывает малого на квартиру, где есть
гнездо ребят-школьников; какая-нибудь мещанка, солдатка, а то дьячок
содержит для того квартиру, и там ютится до десятка и более ребят. Кроме
мяса, харчи большею частию привезены из дома по уговору: мука,
крупа, масло, даже какая-нибудь овощь15 иногда, репа например. О капусте
не знаю. К постыдной отсталости сельского духовенства нужно отнести, что
садоводством и огородоводством оно почти не занималось, тогда как кроме
собственного прокорма могло то и другое доставить лишний доход, ввиду
того что крестьянин по этой части и еще отсталее.
Хозяйством общежития, смотря по месту, заведывали отчасти
квартирохозяева, отчасти сами ребята, закупая остальную провизию сверх
привезенной из деревни. Нельзя умолчать, что грубость нравов и здесь давала
себя знать не менее, пожалуй, больше, чем в классных отношениях учителей
к ученикам. Слыхал я много возмутительного особенно об епархиальных
городах, там, где есть не училище только, а и семинария. Общежития там
обширные, и ими начальствуют «старшие»; наряду со «старшими» рядовые
богословы и даже философы помыкают мальчуганами, положение которых
мало разнится от положения учеников в ремесленных заведениях. Они
должны быть готовы на все побегушки, даже до ходьбы за водкой в кабак;
мертвое повиновение «старшим»; беспощадные порки. Страдания
беззащитного малолетка недостаточно вознаграждались туторством кого-нибудь
из взрослых, кому отец особенно поручил своего сына. Иногда тутор сам
оказывался болваном и пьянюгой, и гиб мальчик. Я знаю такие примеры
из иногородних семинарий. Но откидывая эти случайности, нельзя не
отдать чести общежитиям, что они укрепляли волю и выделывали характер.
В общежитиях училищных, где «старший» есть сам мальчуган, отстоящий
только двумя, тремя годами от подвластных, где он сверстник в играх
и права наказаний не имеет, начало самопомощи выступало чище и
развитие самостоятельности должно совершаться успешнее. Вообще, полутора
веками преданным строем духовно-учебных заведений признавалось на-
228
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
чало постепенности между малолетком и взрослым, и это была их добрая
сторона. Не было такой резкой грани, что до сих пор ты раб неключимый16,
не осмеливающийся ни рассуждать, ни действовать иначе как по призванию,
а завтра разнузданный, иди, сломя голову, куда хочешь, начиная впервые
быть самим собою. Самобыт общежитий, учреждение рекреаций, цензор,
авдитор, старший и, наконец, лектор из учащихся представляли ленту
с постепенно бледнеющими узорами. Об авдиторах, цензорах и старших
читатель знает, а лекторами назывались учители17 низших классов, взятые
из высших и еще продолжающие учиться.
В применении много было злоупотреблений, много было мерзостей,
не говоря о грубости вообще, но не начало виновато в искажениях, которыми
обиходная жизнь училищ била глаза. А образцовому применению начала,
можно сказать, высочайшему совершенству педагогического строя должно
было бы помогать (инде и помогало) еще одно обстоятельство. Тогда как
на маленьких во многих случаях смотрели как на взрослых, давали им
рассуждать и действовать наравне со взрослыми, в самом верху начальство
состояло из лиц, которых обетом было, между прочим, наоборот, отречение
от воли. Сочетание двух начал идеально представлялось в следующем виде:
постепенное разнуздание воли с добровольным, ради высшего начала,
отречением от нее, как концом воспитания. Какие характеры и какого бы
непоколебимого долга люди должны были вырабатываться! Считаю излишним
прибавлять, что действительность слишком часто не отвечала этой идее или,
точнее, слишком редко отвечала. Но когда я вспомню об А. В. Горском18,
этом гармоническом сочетании полнейшего самоотвержения с глубоким
признанием прав свободы в других, об этом чудном единстве строгого
аскетизма с широким либерализмом19 в лучшем смысле, я восклицаю мысленно:
за этого одного человека, за одного такого можно простить все безобразия,
все крайности духовной школы, в какие она впадала! А можно поручиться,
что А. В. Горского произвела именно школа.
XXXIV
ПЕРЕХОД В СЕМИНАРИЮ
Продолжать ли? Не положить ли перо? «Представлен быт», как
выразился я в предисловии, «мало или односторонне освещенный»; «первые
духовные зерна», возросшие в нем, выслежены. Заметки о том и о другом
могли быть не лишены значения для истории быта, для психологии, для
педагогии. Но кому что даст рассказ о дальнейшем ходе моего развития
XXXIV. Переход в семинарию
229
и дальнейшей судьбе? Действие происходит в быту, менее отдаленном от
обыкновенного; развитие из периода восприятий переходит в период
деятельной мысли; начинается внутренняя работа, при которой внешний мир
теряет часть своего действия; в рассказе должен неизбежно преобладать
личный характер. Предупреждаю об этом читателя.
Совершенно новая жизнь потекла для меня по выходе из училища. Все
другое: и курс, и товарищи, и город, и семья. Никакая другая семинария
не кладет такой резкой грани, как Московская, и никакое другое
училище, этот нижний этаж духовно-учебного здания, так не отрезан от своего
верхнего жилья, как училище Коломенское. Между двумя этажами нет
сообщений и никакого взаимного отголоска. Раз только во все семилетнее
мое училищное поприще, один только раз приезжал как-то на Святки в
Коломенскую бурсу гостить один «ритор», как соображаю я теперь, из очень
плохих. Должно быть, зазвал его земляк-бурсак или родственник из тех
совершенно безродных, которые даже на Святки и на Святую продолжали
оставаться в бурсе. Помню этого ритора. Он держал себя командиром
и посылал ребят ломать малиновые стволы, поручал сострагивать верхнюю
шкурку и учил курить ее вместо табаку. Находили, что «совсем как табак»;
сообщаю это для сведения гг. подельщикам — не воспользуются ли? Ритор
с тем вместе взял регентство над училищным хором, привезя несколько
партесных переложений, не известных коломенским малолетним
виртуозам. Ребята смотрели на него, раскрыв рот, и я в том числе: это пришлец
из другого, высшего мира, о котором, впрочем, сам горний житель не
распространялся, довольствуясь одним внешним обаянием.
Московская епархия есть единственная, в которой не одна, а две
семинарии: одна в самой Москве, другая близ Троицы, в Вифанском монастыре.
К каждой приписаны свои училища: к Московской — московские, в самой
столице помещающиеся (их было в мое время три)1, одно подмосковное,
Перервинское, тоже почти столичное по местности (в шести верстах),
и, наконец, Коломенское. В Вифанскую семинарию поступали из
училищ Дмитровского и Звенигородского. По отношению к московским это
училища провинциальные, и сама семинария Вифанская имела славу
провинциальной. «Вифанец» — низшей породы существо, неотесанное, мало
развитое. Морщась, отец-москвич выдавал за него дочь; пренебрежительно
посматривали на него москвичи-сверстники; при одинаковых юридических
правах москвичи пролезали и на лучшие епархиальные места; вифанцы
ютились больше там где-то по селам и уездным городам, и притом своего
вифанского округа. Одинаков учебный курс в той и другой семинарии,
но предполагалось, что и учебная подготовка в Московской выше, нежели
в Вифанской. Было некоторое основание для такого мнения: в Москву
230
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
назначали из Академии лучших воспитанников для занятия кафедр; из Ви-
фанской в Московскую переводили не только преподавателей, но и
ректоров с инспекторами в виде повышения. А в сущности, пренебрежительный
взгляд на Вифанскую семинарию был предрассудком. Вифанцы были
только менее цивилизованы, грубее, не полированы, но в науке даже ближе
московских. Они не бывали в театрах; иной и столицы совсем не видал;
не умели ступить и сесть; со светским обществом, со светскою литературой
никакого знакомства. Но близость к Академии давала особенное озарение2.
Академические знаменитости были свои для вифанца; от лекций
академических слышались постоянные в Вифании отголоски, и у учеников более,
нежели даже у профессоров. Вифанцы были постоянными переписчиками
студентов; студенческие диссертации, профессорские лекции обращались
между учениками; лучшие из «философов» и «богословов» ими
пользовались для себя, припасали вторые экземпляры. Внешняя судьба Академии,
ее профессоров и студентов была темой разговоров и преданий вифанских.
И однако напоминание о «вифанстве» вызывало презрительную улыбку
у москвича, и само начальство отдавало Московской семинарии почет.
Такова сила преданий: Московская семинария была прямою наследницей
Славяно-греко-латинской академии, а Вифанская — дочь домашней
семинарии митрополита Платона3, оставленная существовать единственно из
уважения к личной памяти знаменитого иерарха и из сожаления к зданиям,
которые без того осуждены были бы на запустение.
Коломенское училище было Вифанией своего рода для московских
училищ, единственное провинциальное среди всех приписанных к Московской
семинарии, забившееся где-то в углу, за сто верст. Это нечто вроде
Звенигорода и Дмитрова, но тем и путь-дорога в провинцию же, в Вифанию.
Здесь, в Москве, — аристократы, большею частью дети священников
и дьяконов московских; немного перервинских сирот (Перервинское было
казеннокоштное училище), в большинстве тоже московского
происхождения. Коломенцы были совсем другой шерсти в этом тонкорунном стаде;
большинство их, впрочем, скоро и исчезло4. И поступило-то нас, плебеев,
едва ли тридцать человек в семинарию. А где они? И пятерых не
насчитаешь в числе кончивших курс.
Нужно было меня в семинарию снарядить. Я отчасти и в училище
выделялся уже своим платьем. Я носил брюки только один из двух во всем
училище*; я носил манишку. Но я ходил зимой в тулупе и не носил ис-
* Другой был сын инспектора, моложе меня одним курсом, известный потом профессор
университета и первый редактор «Православного обозрения» Н. А. Сергиевский, теперь
протопресвитер Успенского собора5.
XXXIV. Переход в семинарию
231
поднего нижнего платья, тогда как остальные, наоборот, не имея брюк,
щеголяли в одних кальсонах. Итак, меня надобно было обшить. В чулане
хранились от семинарских времен брата Александра его сюртуки и фраки,
все однообразно синего сукна; из этого материала мне состроили сюртук.
Порыжевшую от времени казинетовую рясу отца, темно-зеленого цвета,
перекрасили в черный цвет и сшили мне ватную чуйку с плисовым
воротником. А чтоб еще более предохранить меня от стужи, купили серой нанки,
так называемого «мухояру»6, и изготовили ватный сюртук немного выше
колен. Затем белье и еще необходимая вещь — войлок аршинной ширины
или немногим более, обшитый тиком, и при нем подушка с ситцевою вечною
наволокой: иначе, на чем же мне спать?
Снарядили меня, благословили, отправили, и отселе я в Москве. Забудь
меня, родина!
Один из профессоров был товарищем брату по семинарии. С
наступлением учебного времени брат повел меня к нему, представил. Здесь узнали
мы, с какого дня начнется ученье. Полагаю, что тут же исполнены были
разные формальности; по крайней мере я их не помню. Никому я не
представлялся из начальства; не помню, кому бы вручил свое увольнительное
из училища свидетельство; не помню переклички, которой не могло же
не быть. Должно быть, все это, благодаря брату, обделано было без меня.
Я узнал, что поступил во «вторую Риторику», то есть во второй
параллельный класс Низшего отделения. Их было три, и при размещении учеников
следовали, очевидно, порядку, в каком числились училища и в училищных
списках ученики. Коломенское училище было последним из пяти, и я в нем
был первым. Первенец Петровского училища попадал в первую Риторику,
Андроньевского — во вторую, Донского — в третью, Перервинского —
снова в первую, Коломенского — во вторую.
Семинария помещалась на Никольской, в Заиконоспасском
монастыре7, на пепелище Славяно-греко-латинской академии. Трехэтажный
фабрикообразный корпус, воздвигнутый на месте части академических
зданий, жив доселе8 и смотрит чрез Китайскую стену на Театральную
площадь. Только подвергся он с того времени новому разжалованию:
была в нем некогда Академия, потом семинария, а ныне училище9 —
в том самом корпусе, которого даже Академия не имела. От нее
осталось двухэтажное продолжение дома — в мое время жилища начальства
и профессоров; да еще двухэтажный флигель, тоже с квартирами
профессоров; это здание памятно тем, что в академические времена тут жили
«платоники», студенты из лучших, которых митрополит Платон содержал
на свой счет и которые в силу того присоединяли к своей коренной
фамилии другую — «Платонов»10.
232
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Новое место учения внешностью своею не поразило меня: три этажа
вместо двух, да вместо деревянной каменная лестница, обложенная
чугунными плитами, затем коридор — вот вся была разница. Залы были
просторнее коломенских; вместо плоских столов пред ученическими скамьями
стояли11 пюпитры. Швейцарская, гардеробная, дежурная, ватерклозеты —
все эти роскоши завелись уже в новой семинарии, устроившейся на другом
месте, после меня12. Но живой состав семинарии был совсем иной, нежели
привык я видеть в училище. Развязные, по-своему важно державшие себя
ребята. Все смотрели «большими»; да и действительно больших, с бритыми
бородами, было довольно, а некоторые были и при бакенбардах. На многих
были цилиндры, у некоторых трости в руках. Личных сапогов уже нет13, все
в брюках и жилетах; тулупов ни на ком, даже чуйки виднелись разве только
на пятке или десятке; прочие ходили в шинелях и даже с меховым
воротником некоторые (пальто еще не были изобретены тогда14); мальчишеских
игор вроде кулачных боев или вообще возни следа не было. И всё
незнакомые лица! А между собою многие и знакомы, и друзья, перекидываются
разговорами; толкутся на крыльце, шмыгают по лестнице. Не то ходят по
коридору, а больше по аудитории, обнявшись, положив один другому руку
на шею. Этого у нас в училище не водилось, как не знали мы вежливого
обращения на «вы»; с «вы» обращались только к учителям. А здесь
вперемежку слышишь между даже сверстниками и «ты», и «вы», второе даже
по преимуществу.
Еще один невиданный обычай поразил меня: ученики здоровались
пожиманием рук. Столь общий, по-видимому, обычай был для меня
тогда совершенною новостью; не только в училище между мальчиками его
не существовало, но и вообще я до того не видывал рукопожатий между
кем бы то ни было. Может быть, я читывал о нем в книгах, но и то совсем
проскользнуло, не остановив внимания. Обычно ли было рукопожатие
в московских училищах? Вероятно, да. Проник ли этот обычай теперь и во
все училища? Тоже вероятно; и крестьяне, подмосковные по крайней мере,
так теперь приветствуют друг друга. А обычай очевидно не народный.
Француз жмет руку (serre la main), англичанин трясет руку (shake hands).
Русский же «бьет по рукам»: но бьют по рукам не в смысле приветствия,
а в смысле удостоверения. Теперь же и «жать руку» для приветствия вошло
или входит в народный обычай, именно жать по-французски, а не трясти
по-английски; участвуют в приветствии конечные два сустава или даже
одна кисть, а не вся рука, начиная с плеча, как у англичанина. Точно
так же и французское «вы» входит в народ, хотя туже. На этот раз оно
есть и английское отчасти; но англичанин уже всем, даже собаке, говорит
«вы», оставляя «ты» для торжественной речи и для Бога. В русском «ты»
XXXIV. Переход в семинарию
233
есть язык дружбы и близости, отчасти пренебрежения; в коренном же
словоупотреблении оно есть законное обращение ко всем безразлично13.
Множественное в обращении к единственному лицу и даже к себе также
законно, но в смысле, далеком от французского, приближающемся, скорее,
к латинскому, где в первом лице допускается употребление множественного
вместо единственного16. Русский язык, применяя «мы» и «вы» к отдельному
лицу, указывает на семью, род, мир, к которому лицо принадлежит (таково
выражение17 «наш брат»), и первым лицом пользуется в этом смысле чаще,
нежели вторым: «мы тебе покажем», «наше» или «ваше дело пахать». В
отличие от латинского словоупотребления, сохранившегося в высочайших
манифестах, архиерейских грамотах и у писателей, когда они говорят о себе
лично, множественное в коренном русском означает не столько смирение,
сколько похвальбу, уверенность в силе, которая присуща однородному,
сплошному множеству.
Для этнографа это замечание будет не лишним. При более
внимательном наблюдении можно открыть связь приветственных выражений с
характером народа. Как русский человек говорит недаром «наш брат», так
не случайно англичанин трясет руку, а не жмет; и еще менее случайно, что
немец, обращаясь к высшему, не смеет даже чувствовать себя в его
присутствии, относясь раболепно со словом «они» (Sie), а высший, гнушаясь
присутствием низшего, говорит, обращаясь к нему, «он» (Ег). Последнее
обращение вышло из употребления, культура сделала свое дело; но даже
Фридрих Великий не иначе чествовал философов и поэтов, когда
обращался к ним лично18, а весь немецкий народ доселе еще не освободился от
того, чтобы видеть в женщине вещь, «оно»; женского рода Frau, сначала
прилагавшееся лишь к владетельным особам, еще не вытеснило среднего
Weib19.
Память мне не сохранила, как я пришел в назначенную аудиторию и кто
мне ее указал. Помню, что прочтен был список секретарем правления20 (он
же и учитель семинарии). Перечислены сначала «старые», то есть
оставшиеся на повторительном курсе; затем ученики Петровского училища,
Андроньевского и так по порядку. Пока дошли до Коломенского, ученики
один за другим занимали места: на первых, на вторых, на третьих скамьях.
Нам, коломенцам, как бы оборышам, достались две короткие скамьи,
последние из последних, стоявшие перпендикулярно к первым. Впрочем, такое
помещение представляло и свою выгоду: хотя и чрез головы целого ряда
учеников, мы все-таки сидели лицом к профессорскому столу, по сторонам
которого расположены скамьи. А мое место и тем было выгоднее, что, как
первый, я сидел с края, и от профессора не загораживал меня, как моих
соседей, ряд ученических голов.
234
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Расселись мы, но тем класс и кончился. Ученье начнется только завтра.
Разошлись мы, коломенцы, наравне со всеми, но с тревогой, которой
прочие, вероятно, не ощущали. Мы так принижены, так бедно смотрели; а те
все народ и бойкий, и щеголеватый, и между собою знакомый. Мы словно
сироты, которых из жалости приняли во двор.
XXXV
СЕМИНАРСКИЕ РАСПОРЯДКИ
На завтра все мы были в сборе и уселись чинно по местам в ожидании
профессора. Одни «старые» расхаживали свободно по зале; к ним
приходили знакомые «старые» из других классов; навертывались «философы»,
бывшие товарищи «старых» по Риторике. В промежуточные между уроками
часы аудитория представляла своего рода клуб для этих вольных людей.
Если б уже были известны в 1838 году папиросы1, то стоял бы, наверное,
в классе и дым столбом. Но тогда еще продолжалось исключительное
царство трубки. Сигары же витали в высших классах общества; я лично не имел
о них даже понятия и раз, встретив название «сигара» в книге, должен был
обратиться за объяснением к отцу. Тот, однако, и сам не знал: «Табак, —
сказал он, — завертывают в бумажку и курят»; в таком виде представлялась
батюшке «сигара»2.
Трутни, с которыми я сравнил «старых» в одной из предшествующих
глав, пытались и здесь присвоить себе над новичками господство; но
к их несчастью, всего несколько суток пользовались они властью, да и та
была фиктивная, основанная на неопытности и робости новопоступивших.
Это не то, что в Синтаксии; там атрибуты действительной власти были
в руках: цензорство, авдиторство, старшинство. А здесь «старшие»
существуют только для бурсаков, для своекоштных же лишь номинально,
да и назначаются из воспитанников Высшего отделения — «богословов».
Цензор хотя есть, но без всякой власти, почти утратил и название
цензора; его именуют чаще журналистом. И назначен он, как и вообще
назначались, из казеннокоштных; а на грех, в нашем классе ни одного
«старого» нет из казеннокоштных; журнал потому оказался в руках новичка
(первого ученика из «Андроньевских»). Авдиторы тоже назначены; но
здесь не так, как в училище, это учреждение настолько слабо, что,
например, я не могу даже восстановить в памяти ни одного случая, когда бы
«слушался». Ясно, что ученики смотрели на авдиторство как на пустую
формальность, лишенную значения. И действительно, продолжалось оно
XXXV. Семинарские распорядки
235
всего месяца четыре, после чего было совсем упразднено; а и было только
для уроков словесности.
Тем не менее «старые» держали себя высокомерно, обращались с
замечаниями к молодым и даже дерзали наказывать, чему молодые безропотно
покорялись.
— Ты что это развалился? Харчевня здесь, что ли? — обращается
«старый» к кому-нибудь, сидящему слишком развязно.
— Не изволь разговаривать! — обращается к другому. — А ты это
что? — кричит на третьего. — Скажите, каков! Он и руки на стол! Стой
за это столбом.
С такими поучениями обращались, впрочем, к тем лишь, кто одет
победнее; соображали, что неравно наскочишь на московского поповича; тот
сам даст сдачи да еще пожалуется. К чести семинаристов прибавлю, что
и из «старых» не все изъявляли притязания на эти приемы гувернанток с их
«tenez-vous droit»*3. В нашем классе не было даже ни одного такого;
потешались приходящие из других Риторик. Может быть, и по природе наши
были скромнее; а может быть, были и умнее, говорило сознание: какими же
глазами посмею я смотреть после в глаза товарищам? Нашими наглость
оказываема была в другом виде, и то одним Михаилом Ивановичем Грузовым,
о котором еще будет речь далее4. «Поди, напой чаем», — обращается он
к какому-нибудь новичку, подзывая в трактир. А то и крикнет на весь класс:
«Кто, господа, хочет со мною в трактир?» Легковерные пойдут в обеденные
часы и заплатят за него. К слову сказать, в обращении ко множеству теперь
употребляется слово «господа», тогда как в училище обычным призыванием
было «братцы» или «ребята». С правом на рукопожатие «братец»
обращался в «господина».
Судьба этого Грузова была особенная. Не без дарований, он кончил
жалко, и погубила его ноздревщина5, сидевшая в нем. Выйдя из
семинарии студентом, получил дьяконское место в Москве6. Пил, да не как все,
с соблюдением бы приличий, а шлялся по трактирам и кабакам, не будучи,
однако, пьяницей. Умер у него ребенок, и он с гробом дитяти, по дороге
на кладбище, зашел в полпивную, не то кабак, подкрепить себя на
путешествие. Долго ли коротко ли продолжались его подвиги в таком роде, он
был расстрижен и кончил жизнь где? В веселом заведении или под забором
где-нибудь в подобном месте.
Чрез неделю, а то и менее, класс сравнялся. Осмотрелись, пригляделись,
старые смешались с молодыми. Не удержалась и первоначальная рассадка;
каждый выбрал себе место по вкусу, который определялся составленными
«держитесь прямо» (φρ.).
236
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
знакомствами, а отчасти степенью прилежания. Друзья, однокашники
облюбовывали себе, в числе троих-четверых, определенный угол: балбесы
удалялись в зад, где можно заняться болтовней. Перед оставался для более
внимательных к урокам или желающих выставиться.
Учебные часы остались те же, что в училище: те же три двухчасовые
класса в день, два пред обедом (от 8 до 12) и один (от 2 до 4) после обеда;
те же часовые или около того отдыхи между классами. Сверх субботнего
вечера, который был гулевым в училище, прибавилось еще два, в
понедельник и в четверг. Следовало ли так по программе? Сомневаюсь; раза два-
три собирали нас на послеобеденные классы по понедельникам; осталось
впечатление, что один из прогульных вечеров есть вольность, допущенная
начальством.
Итак, в неделю приходилось учебных часов, говоря строго, всего
пятнадцать с чем-нибудь, а на каждый день кругом менее трех. Семинаристы
не могли жаловаться на утомление или опасаться искривления стана и
порчи глаз. Естественнее спросить: чем наполнялось столь обширное пустое
время? Во-первых, являлись позже звонка. В утреннюю перемену бродили
по коридору, по двору, завтракали. Для денежных людей к услугам был
булочник с хлебами, пирогами, вареною колбасой; к десяти часам он
являлся неизменно. Менее достаточные, но знакомые с бурсаками, жившими
в коридоре рядом, пользовались казенным черным хлебом, ломти которого
целыми корзинами принашивались в нумера к тому же часу. В обеденное
время квартировавшие вблизи кейфовали по домам. Но несносны были
долгие обеденные часы для тех, которые жили в отдаленных частях города
и обедать домой не уходили. Разбредались куда-то, впрочем, и эти, часть,
между прочим, по трактирам.
Не могу не отметить странности, которая только сейчас всплывает
в памяти. Я вел в начале семинарского курса какую-то бесплотную жизнь.
Не помню, чтобы голодал. Вставши рано, зимой до света, подкрепив себя
не более как чашкой чая с ломтем хлеба, я шагал от Новодевичьего
монастыря пять верст на Никольскую и до возвращения домой в шестом часу вечера
не чувствовал позыва на пищу. Я не отказывался закусить, когда
приходилось, но никогда не приходила мысль: чего бы закусить? Равнодушно
смотрел, как уписывали другие булку или пирог: пример не возбуждал аппетита.
Не очень далеко от Семинарии жили двоюродные братья: в Овчинниках
дьяконом был известный читателю Иван Васильевич Смирнов8, а ближе,
на Ильинке, дьячком у Николы Большого Креста9, — родной его брат
Василий Васильевич. Хаживал я иногда к ним в обеденное время и
обедывал, но хаживал не за тем, чтобы пообедать, а от скуки и просто, чтобы
повидать. Приходя домой, даже когда, по-видимому, утомление должно
XXXV. Семинарские распорядки
237
было дойти до последнего градуса, после двенадцатичасового воздержания
и десятиверстного пути, я не набрасывался на пищу. Напротив, случалось,
что заходил куда-нибудь еще вечером, отдалял время обеда еще на
несколько часов, удлинял свой путь еще на несколько верст и не ощущал ни
усталости, ни голода, ни жажды. И я был цветущ и жив. Мускулы были
слабо развиты, но весь дышал здоровьем; напротив, первую немоготу
почувствовал именно тогда, когда поступил на более правильную, по-видимому,
жизнь и на более сытную пищу. Вспоминая индийцев, довольствующихся
полугорстью риса, и собственный опыт, колеблюсь признать безусловную
верность теории питания, построенной на опытах откармливанья живности
и на аппетите Джон Булля10.
Постная жизнь, которую я вел, была, между прочим, причиной, что
я не познакомился и с семинарским булочником. А вероятно, он был лицо,
и материально, и нравственно связанное с Семинарией, как бывает в других
учебных заведениях, как было по крайней мере в Коломенском училище
и после у Троицы, в Академии. В Коломне Степан-калачник, Александр-
сбитенщик и Акулина-маковница, образовавшие постоянный рынок у
училищного двора, жили, по крайней мере первые двое, одною с учениками
жизнью: не только знали всех, но интересовались успехами и неудачами
каждого, проникались уважением к отлично учащимся, панибратски
пренебрежительно обращались с лентяями и тупицами, трепетали пред
экзаменами и даже помогали обманывать ревизоров. Задано письменное упражнение;
насланный из Москвы ревизор сидит в зале. Но текст задачи спускается на
нитке в окно; под окном отвязывают и бегут к отцу диакону какому-нибудь,
а то и священнику, и готовый перевод несут чрез полчаса снова на
училищный двор. Снова ниточка, и ребята пользуются услугами, может быть,
даже неизвестного им сострадательного благодетеля. Кто же отвязывал, кто
привязывал, кто бегал, искал знатока латыни? Не ученик: опасно и некогда.
Калачник или сбитенщик платят своею услугой в тяжелое время проценты
потребителям за полученные с них барыши. А Алексей-хлебник у Троицы
был живою историей Академии11. Никто так твердо не помнил
академических списков за целые десятки лет. Как в календаре, у него можно было
справиться, кто в каком году кончил курс, с какою степенью, в каком нумере
жил первые два года, в каком вторые; мало того, кто куда был назначен,
потом перемещен и где теперь служит. Но участие Алексея было лишь
историческое и вытекало из оснований экономических. Студент пользовался у него
безусловным кредитом во все время курса, доходившим иногда до размеров
учительского жалованья. Если не при окончании курса, при получении
подъемных, то после, со службы, должник его разом или по частям очистит свой
долг. Алексей в это верил и не бывал обманут; но это же и образовало из
238
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
него ходячую летопись Академии. Писаны повести и драматические пьесы
на тему о полковых собаках, полковых сиротах12; типы няньки, дядьки
исчерпаны литературой13; но тип училищного булочника не менее занимателен,
где духовные, отчасти и научные интересы вливаются в душу безграмотного
торговца, сорадующегося и сострадающего событиям, не имеющим
отношения ни к калачам, ни к торговле. Благодаря этой нравственной связи,
много мне в свое время выпало угощений и сбитнем, и булками, угощений
совершенно бескорыстных, потому что ни вреда, ни пользы не мог я ничем
оказать ни Степану, ни Александру, ни Акулине.
Сохранялась в семинарии и простота в расположении уроков, с какою
мы знакомы были по училищу. Предметов преподавания в Риторическом
классе было пять: 1) словесность, 2) гражданская история, 3) латинский
язык, 4) греческий, 5) французский и немецкий — тот или другой по
произволению. На профессоре словесности лежало преподавание и латинского
языка.
Глубокий, глубочайший14 смысл лежал в старой школьной системе.
Разумность поступания в формальном развитии очевидна; но не в этом
одном ее достоинство, а, кроме того, в сосредоточенности и полноте
действия, которые предполагались в каждом постепенном шаге. Три класса:
Риторика, Философия и Богословие. В каждом по одному
руководителю и по одному пособнику: в Риторике пособником профессора
словесности — преподаватель истории; в Философии к преподавателю этой
науки приставлен преподаватель математики; при профессоре богословия
в Богословском классе стоит профессор церковной истории.
Сосредоточивая учащегося под одним главным руководителем и над одним главным
предметом, каждый класс с тем вместе был полным законченным курсом:
риторика и гражданская история не переходили в Философский класс,
и философия с математикой — в Богословский. Отсюда — двухлетний
курс каждого класса.
Двумя преобразованиями разрушили эту систему15. Программу отчасти
разжидили, отчасти засорили; а потом отменили и разделение семинарии на
три двухгодичные курса, заменив их шестью одногодичными классами16.
В последнем взяли, очевидно, пример с гимназий; основанием же
выставлено то, что двухгодичные классы влекут-де за собою напрасную потерю
времени для тех, кого приходится оставлять на повторительный курс. Итак,
из-за нескольких лентяев и тупиц ниспровергнута целая система. Разделили
бы по этой уважительной причине курс уже на семестры и образовали бы
вместо шести двенадцать классов; лентяи с тупицами еще менее бы тогда
теряли. А было время, когда на повторительный курс оставались
добровольно, и притом юноши даровитые и прилежные, не скорбя о том, что по-
XXXV. Семинарские распорядки
239
вторение продолжится не один год, а два. Преобразователи не вникли, что
двухгодичные классы придуманы не из экономии, чтобы зал был меньше
числом; число и продолжение классов соображено было с составом
курса и с периодами умственного развития. Как учебные заведения вообще
делятся на низшие, средние и высшие, так отнесенная к числу средних
семинария, в частности, делилась на три периода, и каждому периоду даны
соответственные науки, которые в них и начинались, и оканчивались. Это
были факультеты своего рода, но факультеты последовательные, а не
параллельные. Философия с Богословием были и действительными
факультетами во времена старой Академии; Риторикой оканчивалась формальная
зрелость; учащемуся предоставлялось слушать дальнейшие лекции в своих
факультетах, в факультетах ли университетских.
Первая брешь была пробита именно в мое время. По окончании
Риторического курса17 пришлось доканчивать остальные четыре года уже в
преобразованной семинарии, правда, еще с двухлетними курсами (они длили
свое существование еще с лишком двадцать лет, до нового преобразования).
Применение нового устава испытано было мною отчасти даже в Риторике.
В последний год неожиданно вошел в аудиторию преподаватель математики
из Среднего отделения18 и начал объяснять исторические книги Ветхого
Завета19. Не помню, но, кажется, от словесности оторвали для этого предмета
час в неделю. Впрочем, ничего и не вышло: и преподаватель являлся только
для формы, и мы его не слушали; да и экзамена, помнится, от нас по этому
предмету не требовали.
Реформа 1839 года исходила из такого возражения: семинарское
образование слишком-де отвлеченно и мало применено к званию, которому
служило приготовлением. Ввиду этого ввели: 1) истолкование Св. Писания
во все классы, начиная с Низшего отделения; 2) в то же Низшее отделение
ввели учение о богослужебных книгах (а после и алгебру с геометрией);
3) в Философский класс — библейскую историю, герменевтику20, русскую
гражданскую историю, физику (а после того и патристику21 еще), совершив
ради новых гостей обрезание над самою философией и над математикой
(из философии оставили только логику с психологией, а из математики
выкинули тригонометрию); 4) к Богословскому классу прибавили
гомилетику22, церковную археологию, каноническое право23, да, не довольствуясь
тем, — еще сельское хозяйство и медицину. Если не считать сельского
хозяйства и медицины, которые введены совсем уже без связи с общею
программой24, выходило по-своему стройно: науки пошли параллельно чрез весь
курс, начиная с первого года. Но этим введением параллельного порядка на
место последовательного, этим поперечным сечением на место продольного,
внимание учащихся было раздроблено, постепенность утрачена, из прежних
240
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
наук самые главные ослаблены, а нововведенные и не привились, и остались
без следа, даже проходя чрез память учащегося.
Впрочем, за исключением медицины с сельским хозяйством, новая
программа не прибавила ничего такого, чему бы не нашлось места в старой:
профессор богословия в состоянии был преподать (дельные и успевали
преподать) и герменевтику, и экзегетику, и гомилетику, и притом в
размерах не меньших, чем по новому уставу; профессор церковной истории
в состоянии был сообщить (дельные и сообщали) сведения по патристике
и археологии. И жалости было достойно, как при новом уставе подавалось
учащимся совершенно то же, часто до буквальности повторяющееся, под
разными именованиями и в разных одеяниях — богословия или экзегетики,
церковной истории или патристики. Кроме рассеянности, неизбежной при
множестве предметов, кроме потери времени на повторение тожественных
положений и на изучение «введений» в разнообразные новые науки,
получалось еще положительное развращение ума. Самоважнейшею частою курса
все-таки продолжали считаться письменные упражнения. Предание об этом
удержалось; соблюдалось и прежнее правило, что темы для сочинений
даются по главным предметам в каждом классе. И это было еще спасением, что
на практике понятие о задаче учебного воспитания не затерялось; следили
более всего все-таки за развитием. Но в применении к новой программе
чем эта добрая забота, между прочим, сказалась? В бывшем Философском
классе главным предметом на второй год поставлено было учение об Отцах
Церкви25, после логики со психологией, которые служили главными для
первого года. Легко представить себе разлад, вносимый в голову такою
очередью наук; легко представить нескладицу, что тот же преподаватель,
в качестве главного наставника, присажен к столь разнородным предметам,
и легко представить развращение молодого ума, обязанного писать
рассуждения об особенностях того и другого Отца или о значении того и другого
творения отеческого, когда все сведение об Отце ограничивается заученным
рукописным полулистиком, сообщающим сухой перечень заглавий и два, три
более или менее короткие изречения. Благодарение судьбе, меня миновала
эта беда: так как происходил самый перелом программы, то патрологию
не успели ввести тогда в Философский класс и возвысить в чин главной
науки; я слушал ее уже в Богословском классе, и значилась она не главным,
напротив, едва не последним предметом, а потому от обязанности
самоизмышленных мудрований над историческими темами Бог меня миловал.
Риторический класс, как сказал я выше, считался в старину26 последнею
стадией формальной зрелости; из него поступали уже в университет, между
прочим. Так было в Славяно-греко-латинской академии; так продолжалось
и в семинарии до тридцатых годов. Риторы поэтому не считались мальчи-
XXXV. Семинарские распорядки
241
ками. В мое время прямой переход из Риторического класса в университет
был затруднен, но, по преданию, с нами обращались почти как с взрослыми.
Об училищных наказаниях вроде сеченья или коленопреклоненья не было
помина. Хотя между семинаристами было сознание, что риторов можно
сечь, и ходили слухи, что после экзаменов призывают учеников, дурно себя
ведущих, в правление и там их секут, но не припомню ни одного
определенного случая в этом роде во все свое двухлетнее пребывание в
Риторическом классе. Более обыкновенным наказанием для провинившихся было
«сажанье за голодный стол» в бурсацкой столовой; существовал карцер;
но применения были редки во всяком случае. Большинство профессоров
даже с нами, риторами, обращалось на «вы». Право единственного числа
оставалось за ректором и инспектором по отношению к учащимся всех
классов, и за главными наставниками по отношению к риторам. Завелось
это само собою, без понуждений и программ. На говоривших «ты»
ученики не обижались, вежливым с собою обращением не кичились. Бывало,
что в том же классе и тот же преподаватель обращается к одному с «ты»,
к другому с «вы», и выходило естественно, не возбуждая удивления.
Разница обращения вызывалась неодинаковою заслугой учащегося и молча
всеми признавалась.
О дисциплине, господствовавшей в семинарской бурсе, не имею понятия.
Но кроме казеннокоштных, помещавшихся в самом здании Семинарии,
семинаристы располагались общежитиями в двух монастырях, дававших
даровое помещение (Богоявленском и Златоустовском)27, и в так
называемом Остермановом доме. Это был дом за Каретным рядом28, купленный
Комиссией духовных училищ у наследников графа Остермана и
назначенный для сооружения новой семинарии. В период стройки один из старых
флигелей отдавался на житье семинаристам. Там, как и в двух
поименованных монастырях, они вели свое хозяйство, то есть нанимали повара и
покупали провизию. Порядки были вроде училищных: те же «старшие»,
та же невообразимая грязь и бедность, пред которыми самая бурса, нумера
казеннокоштных, могла казаться роскошью. Тут было светло и по
возможности чисто; постели опрятны до известной степени. А бывал я в общежитии
Богоявленского монастыря: нижний этаж, низкие комнаты, почти нет света,
воздух нестерпимый, почти то же, что в Коломенской бурсе. Наведывались,
между тем, по временам субинспекторы, и крошечку прибавить заботы
о чистоте ничего бы не стоило. Но не ощущали в ней потребности ни
подчиненные, ни начальство.
Над своекоштными, рассеянными по одиночным квартирам и
родительским домам, надзора не было никакого, хотя и числились по городу
«старшие». Своекоштные были вольные птицы.
242
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
XXXVI
ИСПЫТАНИЕ
Когда это произошло? Через неделю после первоначальной нашей
рассадки или раньше? Что вообще происходило в первые дни, как явился
к нам один профессор и другой профессор, о чем они говорили, какие уроки
нам были заданы, с чьей тетради я списывал учебник словесности и даже
списывал ли, где добыл учебник Кайданова по всеобщей гражданской
истории1 и даже обладал ли этою книгой, как и где учил уроки, как и у кого
«слушался» — все затмилось. Как будто авдитором был Солнцев2, уже
взрослый малый, бривший бороду, белокурый, со звонким голосом,
позволявшим ему отвечать уроки по истории с особенною отчетливостью звуков,
отчеканивать. Так темно припоминается все, что не вполне решаюсь3 себе
доверить. Яснее помню, как вошел к нам лектор греческого языка
(преподавателями греческого и французского с немецким были в Низшем
отделении лекторы, ученики Богословия). Помню, что это было в утренний
класс, да и то удержалось в памяти лишь по особенной искривленной
улыбке, которая свойственна была лектору и которую я тотчас же, при первом
разе, заметил, удержал в памяти и доселе живо представляю. Помню еще
приход инспектора, иеромонаха Евсевия (скончавшегося архиепископом
Могилевским, кажется, в прошлом году)4. Приходил он пред тем, как мы
должны были объявить, которому из языков кто из нас желает учиться,
французскому или немецкому. Что-то он говорил, кажется о новых языках
вообще, и, по-видимому, рекомендовал немецкий на том основании, что
немецкая литература обилует учеными книгами. Но все это «по-видимому»,
«кажется» и «будто». Помню еще, и это достоверно, что собирались деньги
(от меня ничего не сошло) на покупку книг для ученического чтения; что
куплены были «Часы благоговения»3 и сочинения Жуковского6. Это было
тоже в первое время, но когда именно, о том не помню. Множество мелочей
из коломенской, более ранней жизни ясны в памяти, а семинарский период
и самое его начало, которое, казалось бы, должно всего неизгладимее
запечатлеться по резкости перехода, тускло мерцают.
Брал ли я «Часы благоговения»? Кажется, нет, и если брал у кого-
нибудь на посмотрение в течение четверти часа, то читать, наверное, более
двух-трех страниц не читал. Еще не кончился тот период, когда
рассуждения и чувствования в книгах вообще мною пропускались.
Почему избрал я французский язык, а не немецкий? Это помню. 1)
Потому что присоветовал брат, сам учившийся хотя по-немецки, но
недовольный этим. Незнание французского языка особенно давало ему чувствовать
XXXV7. Испытание
243
свою невыгоду в то время, когда он жил у Киреевских, где семейство и все
знакомое общество преимущественно объяснялись по-французски. 2) Я уже
начинал учиться самоучкой французскому, переписал собственноручно
правила произношения, составленные знакомым брата И. И. Горлицыным7,
и заучил наизусть исключения из правил. 3) Мне претила немецкая печать:
какие-то каракули, «тараканьи ножки», как я их тогда называл. Каждая
буква казалась насекомым и возбуждала омерзение, которое усилилось тем
более впоследствии, когда товарищи показали мне письменное начертание
букв. Искусственность начертания, удаление от ясной простоты латинского
меня возмущали. И не предполагал я, что будет чрез шесть лет со мною!
Положим, с азбукой немецкою я до сих пор не примирился, но никак не мог
я ожидать, чтобы полюбил впоследствии литературу немецкую и
восчувствовал, наоборот, брезгливость ко французской.
По отношению к описываемому периоду жизни вообще я нахожу себя
в положении археолога, который по сохранившимся обломкам и отрывкам
пытается угадать утратившиеся части и сравнительным путем определяет
хронологическую данную, в летописях умолчанную. Когда я, например,
в гроте Александровского сада8 встретил француза-путешественника,
заинтересовавшегося книжкой, бывшей у меня в руках, и записавшего
ее заглавие? В каком году это было, 1839, 1840 или 1841? Начинаю
соображать время года, час дня и по этим и другим признакам определяю
первоначально, когда этого не могло быть. Отсюда уже, по соображению
других обстоятельств, прихожу к достоверному заключению, что
происшествие случилось в августе 1841 года. Таким-то образом восстановляю
и всю историю шести лет, но восстановляю притом не самое пребывание
в семинарии, а обстоятельства внешние, современные семинарии, и по ним
уже семинарию. Оттого это, полагаю я, что семинария во внутреннем моем
росте мало участвовала; он был плодом внутренней работы. Разве я учил
уроки? Никогда. Разве я слушал профессоров? Я более над ними смеялся;
а начиная со Среднего отделения (Философии), только и знал, что
смеялся, смеялся внутренно и критиковал их в товарищеских беседах, подцеплял
ошибки, уличал невежество (не в глаза, конечно). Когда прохождение курса
оказывалось только внешним прикосновением к нему, он и не мог оставить
глубокого следа: пренебрежение сказалось забвением.
Но свежо помню обстоятельство первых дней Риторического курса,
озаглавленное выше словом «испытание». Чрез неделю ли после
поступления, раньше ли, позже ли это случилось, профессор словесности Семен
Николаевич Орлов9 явился с книгой (как после оказалось — Овидия) и
вызвал сидевшего первым на первой скамье, первенца из «старых» (помню
его фамилию: Страхов10). Раскрыл книгу, подал Страхову, указал место.
244
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
За дальностью профессорского стола осталось мне неизвестным содержание
их беседы. Отпустил Страхова; вызывает первенца из учеников Петровского
училища, к нам поступивших; книга опять подается, опять указывается место,
опять неизвестные переговоры. По уходе Сперанского (из Петровского)11
вызывается первенец Андроньевский, затем Перервинский. Наконец дошла
до меня очередь. Овидий, вижу. Указывается место; перевожу.
— Да у вас это переводили? — спрашивает профессор подозрительно.
— Нет.
— Почему же ты это знаешь? Что такое Di?
— Di — сокращенное Dii, — отвечаю я ему, догадываясь теперь, что,
должно быть, мои предшественники не выразумели этой формы. «Не ахти
же они какие латинисты», — подумал я.
Раскрыл профессор другую страницу; снова заставил перевести. Снова
я перевел безошибочно.
— А какой это размер?
Я хотя в просодии и не был силен12, однако ответил опять без ошибки
и был отпущен на место.
День прошел или два затем, не помню опять. Занимались латинским
языком; переводили книжку «Selectae historiae»*13. Переводит упомянутый
Страхов. Страницу перевел. Выслушав перевод, обращается к
переводившему профессор:
— А о чем это переводили? Скажи наизусть; повтори наизусть место,
которое ты перевел.
Страхов затруднился, замялся.
— Гиляров!
Я встаю.
— Можешь наизусть повторить переведенное сейчас?
Я повторил, может быть, и не буквально, и даже вернее всего, что
не буквально, потому что профессор бы так не поразился. Я ответил, должно
быть, свободно, с переменой некоторых выражений на другие, но с
сохранением стиля и без пропусков.
Должно быть, однако, все-таки усомнился профессор. Сидел я далеко.
Может быть, думал он, подсказывали или искоса я заглядывал в книгу.
Вызывает меня к столу, книгу в руки. Читаю и перевожу.
— Дальше.
Читаю и перевожу.
— Дальше.
Иду дальше.
«Избранные истории» (лат.).
XXXVI. Испытание
245
— Закрой книгу.
Закрываю.
— Скажи наизусть, что переводил.
Повторяю безукоризненно.
Развертывается книга в другом месте. Снова требование перевода, и на
этот раз страницы три или четыре уже. Я предугадываю, что должно
последовать, и тем внимательнее слежу за переводимым.
Книга у меня взята.
— Скажи наизусть; повтори.
Повторяю столь же безошибочно, как и прежде. Профессор
возвышает голос и, обращаясь ко всему классу, произносит, указывая головой
на меня:
— Уважайте его.
Предоставляю читателю судить о впечатлении, произведенном на меня
этим громогласным воззванием, этим неожиданным и, вероятно, даже
небывалым в этих стенах превознесением ученика. Я не слышал земли под
собою, когда в своем мухояровом сюртуке возвращался на место,
отпущенный профессором. Невыразимое смущение чувствовал я14, видя поднятые
на меня всеми глаза при восклицании наставника.
Еще день прошел, или два, или три, не помню. Дошла речь в
риторике до периодов. Все периоды были для меня лапоть простой после
прошлогодних упражнений. Даны профессором объяснения, более или менее
обстоятельные, указаны примеры, выучены другие примеры по учебнику,
и задано было первое сочинение — период простой на тему «Благочестие
полезно». Растолковано.
Период, да еще простой! Как-то даже стыдно руки марать15 такою
безделицей. Передаю брату16. Советуемся: что бы написать? Не период
же простой. Я решил и брат одобрил написать «Разговор о пользе
благочестия». Написал без труда; показал брату; брат поправил кое-где (более
повычеркнул казавшееся ему лишним). Переписываю и подаю наутро,
не уверенный еще, однако, что одобрительно посмотрят на мою вольность.
Велено период, а я пишу разговор\ Успокоивало только памятное
воззвание: «Уважайте». Снизойдут, по крайней мере не будет выговора; а в то же
время покажу, что могу кое-что и большее, нежели период.
День или два еще прошло. Профессор приносит в класс мое сочинение,
читает вслух, подвергает рецензии учеников. Ученики не в состоянии ее
дать; один изъявил сомнение в подлинности, но профессор поддержал меня,
удостоверил, что сочинение не могло быть списанным, и возвратил мне мое
писание17 с надписью: «Отлично хорошо; сочинение это свидетельствует
о необыкновенных дарованиях сочинителя».
246
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Этот опыт «необыкновенных» дарований моих сохранился у меня. Как-
то просматривал я его и раздумывал: что же такого необыкновенного
показалось незабвенному Семену Николаевичу? Безошибочное правописание,
так; складная речь, но и все. Между тем детски, пошло, мыслишки ходячие,
общие места. Необыкновенно было среди других; но то их было несчастие
или мое особенное счастие, что я уже наметался в письме, пропасть читал,
а они лишены были этого; но это еще не дарование! Спрашивал я себя: какой
отзыв я бы написал, когда бы по окончании академического курса пришлось
мне сесть за профессорский стол по классу словесности и вместо заданного
периода простого подан бы мне был новичком учеником именно этот самый
«Разговор»? Правда, я этой темы бы и не дал ученикам для первого раза,
а придумал бы более конкретную; но какой отзыв мною был бы дан?
Затрудняюсь сказать; во всяком случае, похвала была преувеличенная.
Задан был и еще период на тему: «Полезно читать книги», и я снова
написал Разговор, и снова получил отличное одобрение. Снова период, темы
не помню: я пишу на нее Письмо. Идут своим чередом изустные
экспромты, русские и латинские; в них я уже не мудрил, но отвечал, разумеется,
безукоризненно. Так прошли недели две или три, едва ли больше, скорее
менее, когда пришлось перенести испытание уже в другом смысле. Профессор
захворал, а через несколько дней, едва ли даже неделя прошла, объявлено,
что Семен Николаевич умер; нас приглашают на панихиду, а потом на
похороны, ради которых и класса в этот день не будет. Большинство ребят,
может быть, порадовалось даже такому неожиданному случаю вакации
среди учебного времени. Но глубоко было мое горе: я поражен был едва ли
даже меньше, нежели молодая оставшаяся вдова Орлова, не
наслаждавшаяся и года супружеским счастием. Помню октябрьский день похорон18:
грязь и снег хлопьями; ни в дом, ни в церковь (Девяти Мучеников под
Новинским, где покойный жил у тестя протоиерея)19 проникнуть нельзя;
распорядительности не хватило облегчить ученикам доступ к прощанью.
Унылый я возвратился к себе под Девичий, и душа попросила излить свои
чувства. Если бы я владел стихом, то плодом моих чувств было бы
стихотворение. Я написал письмо к вымышленному другу. Оно не сохранилось,
но, вероятно, было не дурно, хотя зять мой, муж моей старшей сестры20,
прочитав чрез несколько месяцев это мое произведение, нашел, что оно
не довольно пламенно. «Нет Агатона, нет моего друга! — продекламировал
он из Карамзина21. — Вот как следовало бы начать!» Замечание
подействовало на меня неприятно, как профанация чувства, которое было искренно,
свято, глубоко и не нуждалось в риторических прикрасах.
Низведение калифа на час в простые смертные, таково стало мое
положение после потери профессора. Я опять новичок из Коломенского училища,
XXXVI. Испытание
247
обязанный зарекомендовать себя среди других. Притом наступило
междуцарствие; впредь до нового профессора к нам ходил временно преподаватель
из другого класса. Душа его к нам, пасынкам, не могла лежать; он должен
был отнестись к нам небрежно. И действительно, сочинения, подаваемые
ему, не сдавались обратно; не все он их и читал, в чем я удостоверился,
когда мне отданы были мои после. Затем сам он был новичок, только что
сошедший с академической скамьи. Он еще не приметался к делу; его можно
было морочить, и его морочили. Помянутый в предшедшей главе Грузов
не давал ему отдыха своими вопросами, возражениями, рассуждениями.
То и дело вставал Михаил Иванович, прерывал профессора, завязывалась
между ним и профессором беседа.
«Прерывал профессора...». Читатель может недоумевать. В объяснение
напомню о диспутах; которые в академические и первые семинарские
времена были существенною частью преподавания (в высших классах). Обычай
правильных диспутов с официальными оппонентами и дефендентами
прекратился, но осталось право, никем не выговоренное и нигде не писанное,
возражать на преподаваемое, предлагать недоумения. Преподаватель
обращался в дефендента, и завязывалось подобие диспута. Немногие из
учащихся прибегали к этому способу, не все преподаватели с одинаковою
охотой его допускали, но никто не находил в нем нарушения учебной
дисциплины. Естественно желание учащегося глубоко и основательно усвоить
уроки; законна обязанность преподавателя идти любознательности
навстречу. Грузов воспользовался обычаем и, видя неопытность профессора,
пускал пыль в глаза. На меня нагнал он некоторый даже страх; прения
происходили не далее как о каких-нибудь периодах или состояли в разборе
какого-нибудь примера на правило, приведенное в учебнике; но Грузов
употреблял ученые термины, заносился в философию, и я смирялся, не
догадываясь о шарлатанстве. Не догадывался и добродушный И. А. Беляев,
временный преподаватель словесности22, и пускался в западню, которую
подставлял ему ученик, держа высокую речь.
Так прошло до Святок. Задаванье письменных упражнений и
изустных экспромптов шло своим чередом; к последним прибегал Беляев,
впрочем не часто, и преподавал вообще вяло. Не помню, дошли ли мы
к Святкам до хрий, но я на заданные для периодов темы писал и
периоды, и хрии, и даже маленькие рассуждения, хотя называл их хрией.
Наступили экзамены, составлены списки; по словесности Грузов-диспутант
был поставлен первым, Страхов (первый из «старых») — вторым, я —
третьим. По истории я значился вторым, а первым — Солнцев, мой авди-
тор; ему доставил первое место звонкий голос и умение с толком читать,
а мне второе место, должно быть дано за сочинение на тему «Леонид при
248
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
Термопилах», заданную профессором истории23. Каким значился я в
греческом и во французском классе, не помню; да едва ли даже тогда
интересовался знать; успех и неуспех по этим двум предметам ни во что не
считался тогда. А по одному письменному упражнению (перевод с греческого
и французского) было дано и лекторами, и эти переводы, должно быть,
послужили к определению моих знаний, потому что изустных переводов
от меня во весь семестр почти не спрашивали; не осталось по крайней
мере в памяти ни одного случая.
Не помню я, как и экзамен прошел, кто нас экзаменовал и в какой
зале. Экзаменовал непременно ректор24, и эта первая встреча лицом к лицу
с главным начальником заведения должна бы оставить впечатление; но
оно вылетело из головы. Должны бы первые экзамены запечатлеться
и потому еще, что здесь, не как в училище, вызывали на экзамене не всех
по каждому предмету. И эта черта вообще замечательна: чем далее мы
продвигались в семинарии, тем менее полны становились испытания; они
производились внимательно только по первостепенным предметам; по
второстепенным же, особенно третьестепенным, спросят пятерых,
шестерых на выдержку, и только. От первого семинарского экзамена остался
у меня в памяти, однако, экзаменатор по французскому классу, профессор
А. Ф. Кирьяков23. Он поразил меня своим изящным видом, красивым
лицом, ослепительно чистым бельем при черном фраке и чрезвычайно
деликатным, вежливым обращением. Внешностью он резко выделялся из
среды своих товарищей, и это помогло первой встрече моей с ним
удержаться в моей памяти.
К Святкам профессором словесности на место умершего С. Н. Орлова
назначен Н. И. Надеждин, здравствующий доселе в сане московского
протоиерея26. В первый же класс по своем поступлении он произвел нам
испытание (это было уже после Святок), задал письменный экспромпт,
не помню, на какую тему. Тема была на латинском языке; я написал chriam
ordinatam* и заслужил отзыв valde bene**. Этот ли опыт, другие ли
сочинения, которые подавал я неутомимо и на заданные, и на произвольные
темы, устные ли ответы привлекли на меня внимание, я к следующему
семестральному экзамену, пред вакацией, поставлен был первым, и это
место почти без перерыва потом сохранилось за мною до окончания курса.
Прочие профессора обыкновенно принимали за основание в своих списках
список, составленный главным наставником, и лишь слегка видоизменяли
его, сообразно своим наблюдениям по своему предмету преподавания. Та-
хрию обыкновенную (лат.).
очень хорошо (лат.).
XXXVII. Уровень преподавания
249
ким образом, первенство по словесности отразилось первенством почти по
всем остальным классам и наукам и на весь семинарский курс. В первый
семестр Богословского класса я оказался вторым; поступили мы из двух
параллельных отделений Философии, и я из второго отделения. Но
первенец первого отделения во второй же семестр вышел из семинарии, поступил
в университет27, и первенство снова перешло ко мне.
XXXVII
УРОВЕНЬ ПРЕПОДАВАНИЯ
Пробегаю мысленно весь шестилетний семинарский курс и напрягаюсь
определить: что мне он дал, намного ли и в какой последовательности
распространял мои знания и возвышал развитие? Бесплодно старание. Развитие
шло помимо аудиторий и отчасти вопреки им; тетрадки и книжки,
служившие учебниками, часто возбуждали мысли в обратную сторону своею неудо-
влетворительностию, а как эмпирический материал сведений могли быть
исчерпаны в день, в два, в неделю. Преподаватели были посредственные,
а по второстепенным предметам, можно сказать, совсем даже не было
преподавания. Преподаватели ходили для формы, для формы сидели ученики
за скамьями; для формы спрашивали и отвечали; экзамены и тем более были
формою, да их почти и не производилось. Большая часть преподавателей
сами не знали своего предмета, сами должны были ему учиться; но даже
и не учились, а довольствовались тем, что добывали академические лекции,
сокращали и стряпали учебник, не заботясь далее ни о чем. Да и почему
иначе? Назначен на кафедру без сверки о том1, приготовлен ли к своему
предмету; и притом сегодня преподает гомилетику и греческий язык или
математику и Священное Писание, а завтра «Психологию и соединенные
с оною предметы». Не правда ли, как мило это наименование, вошедшее
в официальное употребление? «Психология и соединенные с оною
предметы» могли означать разное: психологию и патрологию или психологию,
патрологию и еврейский язык, и, наконец, что угодно: «соединение с оною
предметов» определялось не внутреннею связью наук, а пределами, в каких
представлялось удобным распределить кафедры по количеству учебных
часов и наличности преподавательских сил.
По старой программе не только ученик, но и учащий был сосредоточен;
каждый наставник ведал одну науку, и лишь языки были придатком; но из
тех по крайней мере латинский не был вне связи с главным занятием
профессора, потому что уроки риторики и философии, с которыми соединялось
250
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
преподавание латинского языка, давались на латинском же. Только
греческий, еврейский и новейшие оставались вне связи с наукой, которую
преподавал профессор; их преподавание возлагалось на наставников2 истории
и математики, и это послужило к упадку языкознания. Но предполагалось,
что с языками (за исключением еврейского и новых) вполне ознакомлены
ученики уже до семинарии. И в самом деле, разве четырех лет, и почти
даже пяти, исключительно посвященных древним языкам и более ничему,
недостаточно для полного их усвоения? В семинарии оставалось бы только
объяснять авторов исторически и критически. На деле выходило, однако,
что латынью занимались спустя рукава, а изучение греческого языка шло
попятно: выходивший из семинарии знал слабее, нежели выходивший из
училища. Было бы иное, когда бы главная наука брала у греческого языка
постоянный материал и ссылалась бы на него; например, профессор
логики — на Аристотеля, а профессор богословия приводил бы тексты на
греческом. С еврейским и новыми языками было еще хуже: то были
предметы совсем отлетные3, и преподаватели их, за ничтожными исключениями,
сами были круглые невежды. Профессоров даже греческого языка ученики
иногда останавливали и поправляли, а один преподаватель обессмертил себя
следующим собственным рассказом. «Зачем ты слушаешь подсказов?» —
замечает он экзаменуемому ритору (в качестве профессора он
экзаменовал, преподавателем был лектор). «Могут подсказать тебе на смех. Когда
я в семинарии учился, было так. Ученик не знал даже, что значит γάρ. Ему
подсказывают: γάρ — ибо, а я отвечаю: γάρ — рыба». И «γάρ — рыба»
оказался профессором греческого языка!
После преобразования языки еще ниже упали4, задавленные много-
предметностью; еврейский же с французским и немецким совсем
отставлены, исключенные из числа обязательных предметов. Упали и бывшие
второстепенные — история и математика. Оставаясь второстепенными
в курсе, они сохраняли прежде главное значение, по крайней мере для
самого преподавателя. Теперь же каждому, сверх уроков по языку, пристегнуто
было еще по одному или нескольку предметов, равноправных и с историей,
и с математикой, и даже важнейших, вроде Священного Писания. К этой
каше не только внимание учеников ослабевало, но и рвение преподавателей
хладело; они терялись, и если плохо приготовлены сами, что с большинством
случалось, то не возникало повелительных интересов и пополнить сведения,
так как ни одна из наук не давала ручательства, что останется навсегда
связанною с профессией.
Судьба математики была особенно жалкая. Учащиеся ею пренебрегали,
учащие были совсем невежды, потому что в самой Академии, откуда
исходили преподаватели, никогда не бывало более двух, много трех охотников
XXXVII. Уровень преподавания
251
слушать математические лекции. Начальство, выходившее из тех же
учащихся и учащих, разделяло общий взгляд и смотрело на уроки математики,
как на брошенное время. Случайно наш ректор Иосиф (теперь
пребывающий на покое архиепископ Воронежский)3 представлял исключение: он знал
математику и в Академии был из нее первым студентом. Он внимательно
производил экзамены, усовещивал плохо отвечавших; но против общего
течения не мог плыть.
Математика дала мне первый случай к одному наблюдению, которое
потом подтверждалось. Не замечал ли на своем веку кто-нибудь из читателей,
что бывают книги, по виду глупые, именно по виду, а не по содержанию?
Это — то же таинственное, не исследованное отношение, как походная
буква у писателя или как связь почерка с характером и наружностью человека.
Связь эта несомненна. Покойный Ф. В. Чижов, известный общественный
деятель и писатель, обладал даром, в зрелом уже возрасте приобретенным
и к концу жизни утраченным, угадывать человека по почерку и почерк по
человеку. Некоторые примеры поразительны. Он проживал одно время
близ Киева в арендованном у казны имении6. Знаком был с киевскими
академическими властями и раз, навестив их, застал их за составлением
списка студентов. Ректор, инспектор7, профессора, вся конференция —
люди знакомые.
— А вот, Федор Васильевич, не поможете ли нам? Мы тут ломаем
голову: четыре сочинения четырех студентов, и мы не решаемся, кому
отдать предпочтение.
Федор Васильевич чувствовал себя, выражусь так, в наитии.
— Извольте, очень рад; дайте тетрадки. Не думайте, я не буду входить
в богословские и философские тонкости, и вообще содержания касаться
не стану; мне достаточно почерка.
Взял тетради, посмотрел и начал определять у каждого степень
дарований, трудолюбия, предрасположение к известным родам умственного труда.
Перейдя к четвертому, выразился с состраданием:
— А это — сирота; тяжела ему досталась жизнь.
И начал описывать прошлое студента. Присутствовавшие были
поражены, а ректор, набожный архимандрит, перекрестясь, воскликнул:
— Ну, Федор Васильевич, если б я не знал, что вы человек верующий,
я бы объяснил ваши отзывы действием злого духа.
В другой раз, посмотрев на почерк, он отозвался, что писал человек,
который при входе в комнату несет одно плечо вперед; при этом сделал
движение, заставившее хохотать присутствовавших, потому что неизвестный
Чижову писавший именно употреблял8 эту манеру. Приятелю своему,
доктору, по почерку невесты определил ее вкусы, назвал любимых ею писателей
252
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и даже описал ее наружность9. Когда я с ним познакомился и чрез несколько
времени пришлось мне оставить письмо ему в его квартире, он с удивлением
сказал, что сначала предполагал мой почерк не таким.
— У вас должны бы быть строки в середине выгнуты, а не так прямы,
как в письме.
— Вы заключаете верно, — отвечал я. — Прямизна строк произошла
случайно, оттого что я писал записку на подоконнике в швейцарской, стоя.
А когда я пишу за столом и сидя, строки у меня действительно выходят
с прогибом в середине10.
Итак, соотношение существует, хотя закон не исследован. Как в
почерке, так и в наружном виде издания отражаются и ум, и характер, и вкусы;
почему знать — может быть, даже наружный вид автора и издателя, как
белокурые волосы в почерке (их угадывал Чижов). Я наблюл, что есть
книги, глупые на вид. К некоторым питаю антипатию, независимо от их
содержания. Книгопродавцы, букинисты в особенности, обладают даром
угадывать внутреннее достоинство книги по наружности: повертит,
посмотрит, перелистует, не читает, как не читал и Чижов студенческих
сочинений, — и произнесет приговор, не о внешнем виде книги, а об ее успехе
в публике, об ее содержании, в общественное значение которого как-то
проникает, не давая себе отчета, чрез наружность книги.
Учебники алгебры и геометрии, употреблявшиеся в семинариях, казались
мне глупыми на вид, и я не мог с ними помириться. Возьму, начну читать,
углубляться, — нет, противно: и формат будто глупый, и шрифт
нескладный, и строки смотрят неуклюже; самое изложение от того ли казалось
неудовлетворительным, или действительно было не завлекательно; я бросал
книгу. Взялся я за математику11, но уже когда увидал «Энциклопедию»
Перевощикова12. Книжки смотрели умильно, ласково, смышлено, не
отталкивало от них, и я охотно за них засел.
Большинство духовно-учебных книг и даже вообще казенных учебников
страдают неприглядностью, и причина для меня ясна: души не приложено
к изданию; не сам автор издает; не книгопродавец, который смотрит на
книгу все-таки как на родное детище и наряжает ее в то, что ей к лицу.
Не заинтересованный фактор казенной типографии равнодушно
определяет формат и шрифт, и выйдет она из типографии, а потом из переплетной,
с бессмысленным, нисколько не интересным видом.
Были у нас профессора, которые служили для всех учеников вечным
посмешищем, а один преподавал целый год даже главную науку13. Его не
уважали, не слушали; когда он рассказывал что-нибудь в классе, казавшееся
ему смешным, слушатели хохотали, но не содержанию рассказа, а усилию
рассказчика сказать острое и занимательное, выходившее на деле и тупым,
и скучным. Один из учеников, большой лицедей, передразнивал искусно и
XXXVII. Уровень преподавания
253
походку, и речь презираемого профессора, садился за стол, вызывал
учеников, делал замечания. Так было похоже, что хохотали до истерики. Об этом
несчастном педагоге может дать понятие случай, касавшийся меня. В первое
же посещение класса он вызвал меня: Алкита (вместо Никита) Гиляров\
Не разобрал, сердечный, и не сообразил. Похвалой этого профессора не
дорожили и замечаниями пренебрегали.
Какое зрелище представлял класс, когда шла лекция подобных,
нелюбимых наставников! Особенно безобразием отличались в таких случаях
послеобеденные классы. Потому ли что утомленное утренними занятиями
внимание (хотя, казалось бы, чем же?) требовало отдыха и душа просила
распахнуться?
Темно; класс в нижнем этаже со сводами; окна смотрят в близкую стену.
Сидят философы и ведут оживленный разговор вполголоса; жужжание идет
по классу. Профессор спрашивает ученика, тот отвечает, но за разговором
не слышно. Отвечающий возвышает голос, но и вся беседующая аудитория
возвышает голос, и так продолжается вперегонки. Или засядут в четырех
углах зеваки и начинают со вздохом и потяготами зевать. Зевота
распространяется, переходит на самого преподавателя. Никто не в силах
удержаться, и даже спрашиваемый, среди самой сдачи урока, разражается зевотой,
возбуждая общий смех. Сил нет остановить, и преподаватели мирились со
своей судьбой, тем более что были14 равнодушны к делу; если предмет
второстепенный или третьестепенный, то вся обязанность — только просидеть
определенный час. Занимаются ученики или нет, за это не ответят ни
преподаватель, ни учащиеся; их успехи оцениваются по другим основаниям.
Но были и по второстепенным кафедрам наставники, пользовавшиеся
пристальным вниманием: муху слышно в классе. Так поступил к нам в то
же Среднее отделение на герменевтику профессор Нектаров, переведенный
из Одессы15. Герменевтика сама наука неважная, состоит из общих мест;
но преподаванием ее, а вместе толкованием пророчеств и учительских книг
Ветхого Завета16, которое соединено было с герменевтикой, профессор так
завлек слушателей, что у некоторых возбудилось горячее желание
выучиться еврейскому языку, впрочем, скоро и охладевшее, потому что недолго
самим профессором пользовались. Впоследствии он принял монашество,
был инспектором и ректором Вифанской семинарии и в этом звании скон-
17
чался .
Были и такие, которых хотя и не слушали, но уважали за ум и познания;
разговоров при них не происходило; не слушали же потому, что те сами
не говорили, лишенные дара импровизации. Таков был М. С.
Холмогоров, бывший потом ординарным профессором философии в Казанской
академии: он читал то гражданскую историю, то психологию, и мучительно
было смотреть на него, когда он пытался объяснять прошлые уроки или
254
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
знакомить с тем, что предстоит пройти далее: он то чесал в голове, то цыкал,
приискивая слова, запинался, повторял одно и то же выражение18, топчась
на месте.
Некоторыми же профессорами гордились ученики и по окончании курса
признавались, что им одним обязаны всем своим развитием. Таковыми
считались А. М. Ефимовский, главный профессор в Риторике19, и Е. М. Алек-
синский — в Философии20, оба скончались священниками в Москве.
Не удалось мне пользоваться уроками ни того ни другого (у Алексинского
учился, но не философии, а еврейскому языку). Раза три, четыре, впрочем,
когда я был в Низшем отделении, являлся в наш класс на урок
латинского языка Ефимовский. Тут и я оценил его, между прочим, за один из его
приемов. Не помню, какую книгу мы переводили, но все классное время
употреблено было на перевод всего каких-нибудь десяти строк, не более;
только как? Переведи, а потом ту же мысль вырази другими словами, но
с сохранением оттенков21 подлинника. Затем передай латинский текст
латинским же парафразом, употребив другие слова, другой грамматический
или риторический оборот, с переменой падежей и времен, с обращением
прямой речи в косвенную, положительной в вопросительную и обратно.
Может быть, такого приема и не постоянно держался профессор; может
быть, со своими коренными учениками и не употреблял его. Но я тогда же
понял, что из такой бани, после десяти переведенных строк, выйдешь
лучшим филологом, нежели переведя целую книгу.
Оглядываясь снова, чем же я помяну семинарию? В Низшем отделении
я стоял выше своего класса, и потому уроки профессора прошли мимо меня;
я слышал повторение уже известного мне. В Среднем отделении блеснули
три или четыре начальные лекции талантливого профессора А. С.
Невского22, который в кратком, обстоятельном очерке изложил нам введение
в философию. Однако он тут же оставил службу, и мы перешли на руки
бездарному и презираемому «Алките», а на второй год — к чесавшемуся
и цыкавшему Холмогорову. О Богословском классе скажу особо. Итак,
семинария дала только посредственные учебники, большею частию
рукописные. Большинства их я не списывал; некоторые, например Алкиты,
которого называли также почему-то «Валуем»23 и «Вахлюхтером», хромали
даже грамотностью. Умозаключение, например, определялось, помнится,
так: «умозаключение есть такая форма мышления, в котором так как одно
суждение полагается, то» и проч. Но учебник вообще имеет значение только
при учителе; он должен быть справочною книгой только; без живого слова,
что же он для развития и для образования вообще? К чему тогда и школа?
Учебники составлял я и сам, и особенно в Среднем отделении переделывал,
частию сокращал, частию дополнял. Так я составил Библейскую историю,
XXXVIII. Путешествия
255
Русскую гражданскую историю, Логику и Психологию24. В Богословском
классе подобным же образом обрабатывал Русскую церковную историю.
Но эта работа была самоучением, к которому семинария призывала только
тем, что сама учения не давала по безалаберности программы и недостатку
учителей.
Не имею понятия, как учили и учат в гимназиях, кадетских корпусах,
институтах и проч. Но мне предносится тип преподавания, может быть,
и нигде не существующий, но единственный заслуживающий одобрения:
урок должен быть так преподан, чтобы по выходе из аудитории не
наступало надобности заглядывать в книгу. Богословское преподавание ректора
Иосифа, которого я слушал полгода в Высшем классе, было таково. Оно
было не без недостатков, но за ним было то неоценимое достоинство, что
между слушавшими его не было ни первых, ни последних по успехам; все
знали преподанное одинаково твердо, первые и последние, и узнавали
не после, а именно в момент преподавания. Правда, так преподавать
требует подвига. Но без того, что же преподаватель? Заслуживает ли своего
наименования учитель, ограничивающий педагогическую деятельность свою
механизмом выслушивания уроков и счета баллов?
XXXVIII
ПУТЕШЕСТВИЯ
Семинарский курс мой правильнее было бы назвать семинарским
моционом, потому что, в первые по крайней мере четыре года, столько же времени
употреблялось ежедневно на ходьбу, сколько на пребывание в классе. Менее
трех часов в день для класса; но от Девичьего до Никольской ходьбы час
с хвостиком, оттуда столько же; затем обеденное время, проводимое
большею частию в ходьбе же. Я так привык к пешехождению, что раз, например,
проводил товарища от Семинарии до Спаса-во-Спасской за Сухаревой
башней1 и оттуда, не передохнув, поворотил под Девичий. Это было для
меня — «завернуть по дороге». Однообразие пути надоедало, и я выбирал
намеренно длинную дорогу: то пойду по Воздвиженке на Арбат и оттуда
выйду на Девичье поле через Плющиху или чрез Саввинский переулок2;
то от Пречистенских ворот направлюсь по Остоженке и чрез Хамовники
доберусь до Девичьего задами3. Было, что я выбрал путь чрез Якиманку,
дошел до Нескучного сада, погулял там, спустился, на лодке переплыл
Москву-реку4 и огородами пробрался домой. Помню, эта прогулка
совершена в четверг или в понедельник, когда не было послеобеденных классов.
256
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
А и надоедало это однообразие! Вечно одною и тою же дорогой,
одним и тем же полем, где ничто не развлекает, тою же правою стороной
Пречистенки, где каждый дом давно известен, где, проходя мимо дома
Всеволожских, неизменно чувствуешь подвальный холод из нижних окон
(с 1812 года дом стоял неотстроенным)5; выше, за Пречистенскими
воротами, на так называемой теперь Волхонке6, несколько останавливали
внимание работы по сооружению Храма Христа Спасителя. Он вырос
на моих глазах. На моих глазах ломали Алексеевский монастырь7; на
моих глазах рыли и выкладывали фундамент. Какая глубокая яма! Люди
внизу представляются карликами. И как красиво бутят! По залитому
известкою слою танцовать можно. Я был зрителем торжества закладки;
конечно, лицезрел Вильгельма, теперешнего императора германского8, то
есть я их всех видел, но не умел назвать никого, кроме государя Николая
Павловича и Паскевича9. Далее еще отдыхал несколько глаз на
Александровском саде, который, однако, наводил, напротив, тоску в зимнее время
противоположностью: усыпанная песком дорожка и кругом — снег!
Поднимаюсь к Иверской10; неизменная картина молящихся; пробираюсь мимо
Казанского собора11 чрез его ограду, с неизменною картиной крестящихся
пешеходов.
А Храм Спасителя все строится, все выкладывается. С самых малых лет
меня занимала его история. Я печалился об участи Витберговского проекта;
мечты мои разгуливались, представляя на месте ежедневно видимых гор
с церковушкой наверху12 — величественную террасу с величественнейшим
храмом, с величественным мостом через реку. Душа отдохнула по прочтении
в «Московских ведомостях», что разрешено новое сооружение13; но я жалел,
что место выбрано не на Вшивой горке; разочаровался видом нового храма,
изображенным, кажется, в «Живописном обозрении»14. Забоялся, прочитав
штат Комиссии о построении13. Ну, думаю, да кто же пойдет на эти скоро
преходящие должности? Постройку предположено кончить в шесть лет16.
Куда денутся бедные служащие потом? Следовало бы в расписании штата
успокоить их, что после даны будут места; а иначе найдутся ли охотники?
Детская простота!17
Почему, однако, правою стороной Пречистенки, а не левою, правою
всегда? Несмотря на околесицы, которые совершаю в избежание
однообразия18, никогда не приходит охота переменить маршрут в том смысле,
чтоб идти левою стороной, а не правою. Три уже года я ходил так и в
первый раз обратил внимание на это обстоятельство, когда узнал из физики
о косности19. Это косность, подумал я, не хочу, и пошел по левой стороне.
Но привычка взяла свое; когда намеренно не назначал себе идти налево,
ноги продолжали сами собою идти направо.
H. П. Гиляров-Платонов.
Фотография И. Г. Дьяговченко. 1881 г. Архив А. М. Гилярова
атери;
иском
[НЯ.
Богом;
рхиере
ая баш
5^ д
S S §
<υ w t-,
С л >»
и и ni
>>§ ?
Л Он
д <и 1
о ai^
Й 1
8· 1 s
1 s'S
a s й
α Й «
о < .У
— соб
колоко
рхиере*
*- §<
омны:
оборн
эта во
,5 1 о
Χ Ι и
2·°^ I
< .1 ι
α â4^
о g1-
u S 0?
я * 9*
ь S 2
;no(
ого
нас
aW о
* он ^
и о *
ш « £
s u et
DQ s s
^ s и
о»
s
tv
>-l
0?
^
α
•θ-
Cv
О
«
α
Я)
5<
θ
5
*
3
χ
Ν
ο
^
m*
os H 5
О д Д
s m <
a о о
ο ^ *
νο α о
ο <υ <
ο ai о
(ΰ к *
« d ι
О S
н α
Ο ο^Λ
£ ^ ·~
cq о <υ
о и S
ι О
< *
S '
0Q<N
ai^
Il
Успе
, вор·
о I
« Ε?
о* δ
<υ S
*£
se
α s
о я
1 °
1 оГ
^ к
ЗУ
S С
SU
Я ι
Ы 1
s с
к о
Э «з
<d н
о υ
0)
υ α
о ж
11
SS β
si
СТНОЙ ]
рковь
s&
<v ,
α
« '
cd <N
« ..
S я
G ^
о g
и S
S О
DQPQ
s
tf
η
et
<
1
-^
cd
Я
s
о
m
о
<
о
ex
о
I
s
Sî
Ρ
^
α
ρά
00
»1
&:
§-
>-<
СО
о
α
щ
α
5<
θ
5
«
3
s
о
χ
о я о G
I g» g
м й S §
^§.1
I
о
α
о
u
(β
я
§ ai
os о CÛ
δ "t
8 °
a S5S
ai
2
О
О
s Πu
S 9? «
Д
О
S
с
СО *ί
О s
s ?
*ï
§-
CD
S
S
а
СО
О
Л я
Cl «υ
о -
<υ eg
о S g Г>« *ч *-ч
CD
О
θ
3
ï
N
о
Si
Я д
► Я
со <υ
Е- <
s
^ ~ и
< Π Д
£ э <
О pQ
я ^ ~
<u ο J.
§.os
и
_ μ-1
сО О
.. О
s ,
s I
!
Я И
« S
и я
8^
OS
*
s»
ai
Я
α
_ . a
^ ι ι 2
о I <r\ «з
Su κ β g
S S
<υ
S
Я
<υ „
о со
α о
о 3]
X
PQ
I
... ее
§ о
a α
и °
д ^
II
ι
Isa
^ a; *»
< о g
* J ^
a, <d
2 ^
s I
s '
5^
1£
VO Я
CÛ
о
IN
HH ^ ^
S °
H ^
<-> I
с '
«υ огч
ex .;
Й (β
«β s
с °
as к
со c3
λ M
9 о
a rî
3
о
"S
X
S
?г » cd
η ι ai
<d
2^
о
<υ
.a g
к" О
§ ffl s
m
s?
s* S ~
ι «
8
:<*■
Is
η
c^
θα
со
к
Οι К
о сЗ
ï 1 g
s» Es
ai о
<υ α,
со
о
a
cd
О
о
S
X
<υ
H
о
N
Ε u
2 îd «
S о
X
3
N
о
к X
α) ^
α
S 4©
s
о
о
л
ν 4 Cl,
о
cd
X
α о
si I
PQ<N η
S S
и ¥
<ϋ
и
о
Церковь Никиты Мученика в Коломне.
Художник И. Н. Фатуллаев. 2007 г.
Дом И. И. Мещанинова в Коломне.
Художник А. А. Федоров. 2000 г.
<ϋ
<
со
<υ
>*
о
Ε-,
О
Й
о
X
<υ
S
о
<;
о
^
о
m
о
(fi
X
к
α
<υ
τ
<υ
<
О
m
m
о
as
α
й
ас
Й
>,
α
s
й
о
Χ
<υ
Χ
υ
>>
го
00
On
Os
ч**<
CD
О
О.
О
Ч
<υ
θ
^
X
X
И
о
D5
X
cd
<
CO
(U
>>
О
U
О
*
о
χ
<υ
S
о
<
о
\ά
о
m
о
о
X
к
α
<υ
<
и
ю
о
α
о
о
из
OS
О
и
α
С
cd
α
о
о
о
и
s
о
m
л
m
о
£
α
<υ
э
г^
00
On
On
>"ч
CD
О
§"
θ
^'
^
«
3
Ε
ο
s
χ
in
чО
Т"Н
ι
I
(Ν
ON
чО
τ—■<
S
χ
В
<ΰ
О
oS
О
03
α
5.
и
*с
s
СО
ce
и
о
S!
t-.
PO
о
00
'Τ—ι
1
1
Ч"\
^
00
"^
*
3
-θα
Oi
О
Ε
S
^
=à
Ο
3>
Χ
Q.
^
tq
1
se
«
S
χ
И
о
ч
Û5
X
s:
** IL
< α
>^ 9-
os
о
и
<
О
X X
а со
g 2
3 χ
§ ι
о
χ
С
ей
со
И)
<ύ
ai
s
<
>>
эК
О
tf
О
Л
<
о
tf
►τ4
Дн
g
е
а
о
с
s
Е-
д
А
5
О
Г )
W
S:
^
α
s:
ЭЗ
«υ
И)
US
s:
po
PO
<υ
ι
Ο
^
00
*-<
ai
о
о
s
u
*
3
•θα
О
S
3
^
Sd
3
χ
ο
*3
03
Α
χ
s
υ
<υ
QÛ
Я)
3
i
χ
χ
χ
<
u
<υ
χ
φ
<υ
α
<υ
Γ
«3
h
υ
Ο
s
s
л
ai
χ
<
>>
OS
о
χ
и
α
Η
ο
α
ο
υ
ο
ο
it
ο
α
ο
m
s
«
υ
л
<
ο
*
s
χ
χ
<υ
χ
χ
ο
χ
<υ
ο
<υ
α
Й
υ
ο
PQ
cd
Я
*t
S
СО
h
Ь*
^
6
^
u
«
£
QÛ
^
<υ
ς
Χ
^
θ
о
*s
Й5
Χ
S!
1
s:
э
VO
00
а ^
' с*
el
α -θ-
χ α
(υ is
< 3
CQ
a:
N
о
H
S
со
щ
<υ
m
о
о
s
m
a
α
и
я
о
s
OS
S
S
m
<υ
о
о
Χ
5!
3
^
s:
03
<υ
Я)
U5
§:
со
QJ
Ô
"4-
00
**4
ai
о
о
Ε
υ
-θα
α
PO
О
3
χ
3
о
ч
:з>
X
03
А
Ϊ
S
U
«υ
QQ
И)
3
г>
а:
«
α
3
о
s
о
u
<υ
s
П
<υ
<
ο
ο
χ
κ
в
а
о
о
S
Я
<υ
и
е
и
«J
τ
s:
s
α
s:
эЗ
<υ
«J
Î3>
S
CD
Χ
»-!
Χ
3
"s
<υ
Q.
<υ
и
Щ
ο
χ
ο
Ε
υ
<Κ
3
•θα
со
Ο
ε
3
^
3
Ν
ο
*3
US
χ
33
Λ
Χ
ε
υ
<υ
CÛ
щ
3
<υ
cd
h
и
о
£
о
t-,
о
я
д
cd
о
С-,
о
а
д
<
о
РЭ
о
α
о
н
и
о
и
з
α
cd
G
U
ей
о
s
α
χ
cd
cd
*
*t
S
DQ
00
X
CÛ
о
о
с
*
α
α
о
£
QQ
о
^
υ
α
£
3
χ
Ν
ο
δ
χ
ЭЗ
Ξ
χ
S
υ
CÛ
3
«υ
8·
1
«υ
Cl, "^
ооо
<
о
и _
е s
i-
se
s
CQ
1
«J
ι
I
vo
и
>*
с
α
о
£
oS
Ξ
α
03
Η
υ
υ
α α
эк
© g
^ χ
οο *
5 «
tr о
2 >»
я с
« &
s «
s
s
<ϋ
OS
О
χ
ш
о
χ
*t
oS
О
U
m
о
г*
о
о
s
^
s
OQ
pô
P«i
00
*"-«
ι
I
^
00
£
ς
<υ
α
α
со
*
^
33
3
^
Χ)
α
Ε
υ
SJ
*t
ЭЗ
<υ
Ο.
3
Ο
Ε
ο
«
2
£
И
о
Si
Χ
го
*
Ô
тГ
00
Τ
η
s
s
a;
S
«
eu
oS
О
X
ю
о
X
>*
^
oS
О
и
m
о
*
и
о
s
&
с
a
о
χ
os
S
8·
и
^t-
^
00
A
ч9-
vo
t*
о
а:
д
2
a
a
CD
«
^
03
3
J*
υ
Λ
<3
ε
υ
a
2<
si
^
33
<υ
Q.
3
О
S
О
Q.
С
«
3
ï
Ν
о
US
χ
α,
PQ
03
<
oS
О
PQ
S
α
<υ
и
о
si
s
о
α
t
о
H
с*
m
и
*С
s
CQ
3
О,
s:
03
«υ
Я)
Us
^
о!
VO
ν©
00
**4
c*
§
3
<N
β-
Ο
Ε
s
■^
5d
Ο
*t
Us
s:
1
OS
<υ
•я °>
fi U5
оЯ \©
α S
U
9-
os
О
tf
ai
s
о
о
Η
PQ
U
α
о
ю
о
и
oS
S
К
О
к
<υ
S
*Λ
*
3
•θα
Q.
со
О
ε
3
^
3
Ν
о
*t
Г3>
Χ
03
со
Я)
3
Колокольня Ивана Великого в Московском Кремле.
Фотография. Сентябрь 1876 г. Музей ИРЛИ
Высокопреосвященный Платон (Лёвшин),
митрополит Московский и Коломенский.
Неизвестный художник. Литография. 1790-е гг.
Музей ИРЛИ
Святитель Филарет (Дроздов),
митрополит Московский и Коломенский.
Неизвестный художник. Масло. 1868 г. ГИМ
Преосвященный Алексий (Ржаницын),
архиепископ Рязанский.
Художник Н. В. Шумов. Масло.
Коней 1860~х-1870~е гг. РГИАМЗ
Профессор церковной истории
Московской духовной академии
А. В. Горский на лекции.
1843—1844.
Художник протоиерей
Д. И. Кастальский. Карандаш..
Около 1844 г.
Профессор математики
Московской духовной академии
протоиерей П. С. Делицын.
1843—1844.
Художник протоиерей
Д. И. Кастальский. Акварель.
Около 1844 г.
П. А. Бессонов.
Фотография. 1870-е гг.
Архимандрит Феодор (Бухарев).
Художник В. П. Шемиот. Литография с фотографии начала
1860-х гг. 1870-е гг. Музей ИРАН
Протоиерей
Φ. А. Голубинский.
Литография П. Φ. Бореля.
1840-е гг. Музей ИРЛИ
Мануфактур-советник Т. В. Прохоров.
Неизвестный художник. Литография. 1862 г. Музей ИРЛИ
Первая страница беловой рукописи Предисловия к книге «Из пережитого»,
с правкой Гилярова-Платонова, переписанная его сыном Н. Н. Гиляровым.
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 28. Л. 1
Первая страница беловой рукописи главы XXIV «Из пережитого».
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 28. Га. XXIV. Л. 1
Первая страница чернового автографа главы LXI «Из пережитого»,
с правкой.
РО ИРАН. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LXI. Л. 1
Титульный лист отдельного издания «Из пережитого» (М., 1886. Ч. I)
с дарительной надписью Е. В. Барсову.
Библиотека ИМЛИ
XXXVIII. Путешествия
257
Однообразие, сказал я, — ничто не развлекает, пусто на поле. Нет,
не однообразно, не пусто. Летом пасется стадо, а во вдающемся
четвероугольнике поля летом же зришь солдатское ученье20.
— Ра-а-а-а-з.
— Два-а-а-а-а (ниже тоном).
— Три!
Вытягивает ногу солдатик и держит ее на весу долго, долго, пока тянется
«два-а-а» и не кончится быстрым «три!». А вот инструктор бьет солдата по
лицу, бьет в брюхо: и тот стоит как кукла, неподвижно. Нет, пойду, нечего
смотреть.
Осень на дворе глубокая, глубокая, ноябрь должно быть; снега нет,
а лед есть на поле. И слякоть, и холод. Как-то особенно посвистывает
музыка на обычном месте ученья. Два строя стоят с длинными, тонкими,
зеленоватого цвета палками; пуки таких же палок около. Офицеры медленно
расхаживают. А внутри ведут солдата без рубашки, в нижнем платье одном.
Холодно ему? Нет, не холодно, горячо, очень горячо. Спина у него цвета
выспевающих бобов, красного, переходящего в черный. Идет он медленно,
вскидывает головой то сюда, то туда, со страдальческим видом.
Взмахивают солдаты палками, бьют, летят наземь верхние обломки палок и берутся
новые палки. А музыка все посвистывает, свистят в воздухе потрясаемые
палки21, и офицеры все двигаются около. Нет, мимо, плохое разнообразие;
раз видел, больше не буду.
А вот и зима. Крутит снег, вертит ветер. Ни души в седьмом часу утра.
Режет лицо. Повернешься на секунду спиной к ветру, передохнешь и опять
в путь; далеко еще. Стучит в глаза эта мелкая крупа, полы легко стеганой
чуйки распахиваются. Руки коченеют, они голые, а рукава коротеньки. Иди,
иди, в Зубово придешь, будет легче.
Нет, за ночь выпал снег, глубокий снег. Глаза режет однообразная
белизна; дороги нет, нет совсем. Видны по местам глубокие отверстия, следы
шагов. Кто же прошел? Должно быть, кто-нибудь к Крючку в кабак ходил
погреться22. Но иди. Снег по колена; ничего. Снег заваливается в сапоги;
неважность, бывает хуже. Только тяжело идти, вот что нехорошо. Вытянуть
две версты по такой дороге! Отдыхает душа в Зубове; здесь начинают кое-
где даже мести тротуары.
А нет хуже весной, раннею весной. Бежит вода ручьями; дорога частию
стаяла, по местам остались только ледяные рельсы; но скверно особенно
около Олсуфьевского дома23. В других местах вода по лодыжки, а здесь
почти до колена. В сапогах вода. Нижнее платье в воде и прилипло к телу.
Иди, иди, к вечеру обсохнешь. И приходишь в Семинарию бодрый,
шутишь, смеешься.
9 Зак. № 3560
258
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Если приходится топтать грязь, это и совсем ничего. Правда, калош
я не знаю, еще два, три года пройдет, прежде чем я с ними познакомлюсь.
Но месить грязь или переходить воду? Первое предпочтительнее.
Как я не получил ревматизма? Не получил; но когда я бываю теперь
в бане и распариваюсь, в ногах я чувствую не то что зуд, выражение слабо,
но сгораю желанием, чтобы мне ноги скребли, драли, хотя бы до крови.
Догадываюсь, что то следы путешествий по Девичьему полю.
Раза два было, что я даже пугался. Лютый мороз, и я закоченел весь,
весь в полном смысле слова. Я едва передвигал ноги, и начиналась дремота.
Я понимал, что это значит. Но все мужество собрал и дошел до Зубова;
а оттуда почти добежал до Семинарии и согрелся на дороге.
Другой раз обмерзли уши и щека. Свирепо слишком дул ветер. Ноги
я также едва передвигал по полю. Неприятно было ходить потом с
висячими огромными ушами; боялся, что они отвалятся, так они были велики
и тяжелы.
Случай замерзнуть предстоял мне и еще раз, но не на Девичьем поле; то
было на людях. Отправляюсь на Святки в Коломну, нанимаю ямщика, беру
место в кибитке. Садятся пассажиры, и ямщик упрашивает меня сесть на
передок, пока вот одного довезет только до Карачарова24; «там седок слезет,
а вы уже на его место там сядете». Не сообразил я обмана, сел на передок.
Но проехали Карачарово, пассажир, купец или крестьянин — дядя, словом,
вылезать не думает. Обращаюсь к ямщику.
— Что ж, доедем, уж не обижайтесь, барин.
Однако мороз лютый, невыносимый; жестоко холодно сначала, но
начинается дремота. Ямщик меня толкает, будит, останавливает лошадей;
смотрю — кабак. Ямщик предлагает пойти выпить. Это угощением
заглаживает свой обман!
— Я не пью.
— Да ну, пивца выкушайте.
Я зашел в кабак не для того, чтобы выпить, а чтобы хоть секунду
побыть в тепле, и затем почти до самой станции все больше бежал наравне
с лошадьми, держась за зад кибитки. Знаменитые скороходы тогда не
победили бы меня в состязании бега. Только им платят за бег, а я сам заплатил
за неудовольствие мчаться с лошадьми рысью вместо покойного сиденья
в кибитке, окутавшись сеном.
Но не одно Девичье поле с Пречистенкой, — мне приходилось
искрещивать всю Москву, и именно летом, и особенно в первые два года,
проведенные почти в одиночестве, без приятелей и знакомых. Куда девать
обеденные часы? Отправлялся бродить по улицам и переулкам; на
Кузнецком Мосту созерцал выставленные эстампы25, в Китайском проходе книги
XXXVIII. Путешествия
259
у букинистов26, а то просто глазел на вывески по Тверской, Кузнецкому
Мосту и окрестностям. Меня занимали вывески иностранные, и я про себя
восстанавливал значение слов, мне неизвестных. Таким путем я узнал, еще
не учась по-немецки, что Schneider значит портной, Drechsler — токарь.
Попадавшаяся неоднократно вывеска «Chambres grannies a louer»*
затрудняла меня, хотя я учился уже по-французски. Я не мог постигнуть также,
что значит гастрономический магазин, хотя знал, что значит гастрономия.
Вывесок сравнительно с теперешними было, конечно, очень мало. Так
называемые дворянские улицы были действительно дворянскими27; даже
Тверская мало уклонялась от этого типа, не говоря о Пречистенке, которая
до сих пор его почти сохранила. В самом низу Тверской, где дома сплошь
покрыты вывесками, тогда стоял налево Дворянский институт (дом Шаблы-
кина)28; дом Логинова, теперь Голяшкина, бывший Демидова, глядел еще
тоже барским домом29. Направо несколько неотстроенных, заколоченных
домов Бекетова30; выше дом Самарина31; далее, за Саввинским
подворьем32, теперешний Олсуфьева, венецианской архитектуры, был хотя под
гостиницей, кажется, но тоже не залеплен был вывесками33. Андреевского
дома не было еще34. Не существовало многого даже ближе к центру. На
Театральной площади не было Челышевского дома33; дом Патрикеева
против него только строился36, и я хаживал смотреть на каменные работы.
Дом Торлецкого на Моховой37, против Экзерциргауза38, также новое
произведение, а тем более дом Скворцова; этот принадлежит уже царствованию
Александра II39 и современен сломке старого Каменного моста, массивного,
аляповатого40. Припоминаю изречение извозчика по этому поводу.
«Спасибо царю», — сказал он, указывая на разрушение, которому не без труда
поддавалось древнее, циклопическое сооружение.
— А что такое? — спросил я.
— Да вот дал народу покормиться, и господам, и купцам. Смотри-ка,
что хлыст на Моховой затевает41. Всем есть надо.
Сказано было не ироническим тоном, а искренне. Царю-де жалко стало,
так представлялось в его уме: каменщики без работы, подрядчики без дел,
чиновники без взяток. Что бы такое сделать, чтоб их покормить?
Много ли Москва вообще переменилась против тогдашнего? Не очень.
Вывесок прибавилось, барские хоромы превратились в торговые, частию
в учебные и благотворительные заведения, колонны отбиты кое-где, ворота
закладены и заменены подъездными42; поделаны вообще подъезды с улицы,
что было на редкость; прямо ход с улицы бывал только в магазины и лавки.
Но и магазинов почти не было, то есть торговли в теплых помещениях. Да
«Меблированные комнаты внаем» (φρ.).
260
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
еще Москва приподнялась на этаж; но эта прибавка роста началась уже
в очень позднее время, примерно с 1871 года, когда один за другим начали
воздвигаться новые дома, а старые надстраиваться; толчок дало учреждение
Кредитного общества43; а до того времени Москва была по преимуществу
двухэтажная. Трехэтажные дома44 были наперечет. Довольно того, что дом
Шипова на Лубянке считался самым большим зданием в Москве после
разных казенных43.
Более перемен последовало в нравственной физиономии города, и одна
из них особенно замечательна, хотя повторилась, вероятно, в других городах
и во всей России: в сороковых годах не было женщин на улицах46.
Кухарка или швея, лавочница и горничная, не считая приезжих крестьянок: вот
единственный женский персонал, дерзавший показываться на улице, тем
более на бульваре, без провожатых. С удивлением русский человек читал
об английских, в особенности американских, нравах, где леди совершают
даже путешествия в одиночку. Такая вольность казалась почти
невероятною, и для России никогда невозможною. Железные дороги и женские
гимназии, в дополнение к упразднению крепостного права, совершили
казавшееся невероятным47, и теперь никого не удивляет появление дам и
девиц, отнюдь не принадлежавших к «этим дамам», на улицах и бульварах48.
Женщины появляются теперь даже в ресторанах и трактирах, здесь пока
еще в сопровождении, но дайте срок: по прошлому судя, свободу и тут
завоюет женский пол.
В Коломне Е. И. Мещанинова еще разъезжала на четверне, но в
Москве, к сороковым годам, обычай езды цугом начал исчезать49, хотя лежачих
рессор еще не появлялось30 и крепостное право было в полной силе. Три
помянутые обстоятельства между собой связаны. Помимо юридических
привилегий езда цугом условливалась: 1) лишним количеством прислуги, 2)
отсутствием удобных дорог, 3) тяжестью экипажей. Карету-дом на высоких
рессорах с трудом тащила пара лошадей даже по исправной мостовой, а при
ухабах и рытвинах лишняя сила и тем более необходима. Лошадей держать
ничего не стоит, людей некуда девать, и вот разъезжают тяжелые экипажи
четверней с двумя лакеями на запятках и с форейтором на первой паре.
В прежние времена, которых я не застал, скакали еще вершники впереди,
опять не столько ради важности, а ввиду невозможных мостовых. Старик-
извозчик повествовал мне, что на теперешней Большой Садовой мостовая
в начале столетия была деревянная31 и весной иногда бревна торчали почти
стойком; при такой дороге без передового вершника, понятно, пускаться
в путь бывало не безопасно. Привилегия дозволяла превосходительным
ездить и на шестерне32, но кроме митрополита и женихов с невестами никто
же этим не пользовался. Отмена шестерни была показателем улучшения
XXXVIII. Путешествия
261
путей, как и отсутствие особых лакеев на боковых подножках: последнее
условливалось грязью, через которую приходилось переносить господ на
руках. Но есть уже какие-никакие мостовые; опасность утонуть в грязи по
выходе из кареты миновалась, и миновалась53 надобность в боковых лакеях
и в лишней паре лошадей.
Вместо стоящих на запятках начали сперва появляться сидящие;
экипажи стали делаться с лакейским местом, и нововведение производило на
первое время соблазн. Прохожие останавливались и, разговаривая между
собою, покачивали головой на баловство. Но баловство пошло потом далее;
задние места отменены; лакеям предоставили место на передке рядом с
кучером, как и теперь продолжается. Что сказал бы человек двадцатых, десятых
годов, видя эту «республику»? В присутствии господ лакей не только сидит,
но сидит к ним задом!
Однако и лишними людьми начинали уже тяготиться, и в особенности
крепостными. Плод назрел и не мог держаться на ветке. Чем выше, чем
богаче барин, тем реже встретишь собственного человека у него в
услужении; напротив, князю Гагарину прислуживает крепостной князя Голицына,
Голицыну же — крепостной Гагарина; тот и другой отпущенные на оброк:
оба на той же должности камердинера, швейцара, кучера, но за жалованье.
Своя крепостная прислуга становилась в тягость и обращалась в источник
неприятностей, а мостовые исправились, и вот долой форейторов и
переднюю пару лошадей; экономия и даже лишний доход от отпущенного в люди
Ваньки, бывшего форейтора; своего камердинера тоже пустить на оброк,
а на его место гагаринского Гаврилу; его исправность рекомендуют.
Молодое и среднее поколение не может представить себе путей
сообщения тому назад сорок, пятьдесят лет, когда кругом Москвы не было не только
железных дорог54, но даже шоссе. В Талицах по Троицкой дороге55 мужики
кормились тем, что вытаскивали из грязи завязшие экипажи. Это был их
главный доход. В сороковых годах, когда я жил уже у Троицы56, не редкость
бывало видеть кареты на дороге, брошенные до зимы. Застряла, и сил всего
селения не хватает вытащить. Оставляют до морозов; обмерзнет глина, и
экипаж вырубят. Шоссе избавило от этой напасти, а с тем появились и лежачие
рессоры. В первый раз удалось мне видеть экипаж с низкими рессорами на
Воскресенской площади57. Длинный ряд карет тянулся от Присутственных
мест58 до Театральной площади. Дворянское ли собрание было59 или что
другое, но экипаж низкорессорный был единственный. Мог бы я упомянутым
выше приемом исторического критика определить год, когда совершено это
наблюдение, и даже месяц приблизительно. Но стоит ли?
Извозчики были по преимуществу калиберные60. Пролеток сначала
не было совсем; затем появились по одной, по две на бирже61, и за про-
262
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
летку брали извозчики приблизительно в полтора раза против калибера;
калибер — пятиалтынный, пролетка — четвертак. Название калибра —
полицейское. Который-то из полицеймейстеров (не Шульгин ли?)62 обязал
извозчиков иметь дрожки по образцовому калибру, и притом рессорные.
Отсюда дрожки на железных рессорах без места для кучера получили
название «калибра», а название дрожек осталось для дрожек с высокими,
стальными рессорами и с особым сидением для кучера. До введения пролеток
стаивали на бирже и дрожки в тесном смысле. А до калибров употреблялись
те же дрожки, но без рессор, зато более просторные. Теперь окрещены
они названием линеек, в других же местах называют их иногда долгушами.
Были ли крытые линейки-дрожки у извозчиков, и у всех ли были
фартуки63, предание об этом до меня не дошло, но на моих глазах совершалось
постоянное умаление калибра. Было время, когда на калибре можно было
усесться четверым, не считая извозчика, по два седока на каждую сторону.
Затем осталось место только на двоих; наконец до того дошло, что одному
с трудом усесться. Все почти пространство занимал сам извозчик, оставляя
нанимателю едва-едва сиденье, во всяком случае меньше, нежели занимал
сам. Помимо всего, это послужило к гибели калибров, которые могли бы
соперничать с пролетками хотя простором. Процесс постепенного умаления,
сгубивший калибры, повторяется теперь с пролетками. Двоим на пролетке
сидеть прежде бывало совершенно просторно; теперь они обратились из
двуместных в полуторные экипажи, и притом иногда настолько короткие,
что сколько-нибудь сносного роста человеку некуда девать ноги.
Одним из любимых послеобеденных посещений в летнее время был
для меня Александровский сад, а постоянным пристанищем — грот.
Прекрасное было место частию для размышления, иногда для наблюдения! В то
же время прихаживали сюда разные лица неизвестного звания, похожие
преимущественно на приказчиков без места. Завязывались иногда
разговоры, и я вслушивался, составляя себе понятие об интересах, занимающих
этот люд. Случались даже ученые прения, точнее сказать — ученые
рефераты. Их излагал некто Эльманов, уверенный, что не Земля вокруг Солнца,
а Солнце вертится. Он убежден был в своей ереси фанатически, жил ею и на
последние гроши (он был бедный мещанин) издал даже брошюру, очень
безграмотную64, надо отдать справедливость. Человек бывалый, ездил даже
на Новую Землю, где «солнце», по его выражению, «кругом катается».
Разубедить его не было сил; он приводил вычисления и опыты, существа
которых не помню; уличал Коперникову систему в каких-то якобы
несообразностях65; он пролезал даже к высочайшим особам, все со своею идеей
о неподвижности Земли. Галилей своего рода, только в обратную сторону.
Мне было его жалко, а прочие посетители грота слушали его с любопыт-
XXXVIII. Путешествия
263
ством и уважением. Мне приятнее было наводить его на рассказы о его
странствиях, на описания глубокого Севера, на рыболовство и звероловство,
с которыми он был знаком.
Любил я посещать еще Толкучку66, смотреть на «царскую кухню», где
за грош можно пообедать на открытом воздухе; любопытствовал о
покупках и продажах старья и краденого, всматривался в лица многочисленных
торговых дельцов, живущих исключительно обманом. Их притон здесь,
и орудуют они в лавках и на открытом воздухе. Личные наблюдения свои
проверял я и дополнял рассказами двоюродного брата, дьячка от Николы
Большого Креста67.
По зимам, и притом начиная со второго года, совершалось в
послеобеденные часы посещение трактиров, которое мало-помалу стало регулярным.
Денег у меня не бывало, но я брал дань натурой с товарищей, которым
помогал пером. Оказалась эта профессия наследственною. Брат Александр
также еще с Риторического класса давал пользоваться своим пером: писал
товарищам сочинения, писал сочинения университетским студентам; после,
уже на месте68, писал проповеди для желающих и обязанных
проповедовать69, но не владеющих свободно пером. Пока он был дьяконом, некоторые
из его товарищей и знакомых прошли даже на священнические места,
зарекомендовав себя в глазах митрополита, между прочим, чужими
проповедями, то есть братниными. Моя помощь сначала оказывалась даром. Задан
экспромпт. Я подал. Сосед просит оказать ему услугу — написать. По его
примеру, пяток других обращается с тою же просьбой. Потом пошли
угощения в благодарность. Наконец, поступило ко мне предложение чрез третье
лицо писать уже не экспромты, а домашние сочинения для неизвестного,
учащегося в другом отделении. Написал я раз и два, меня угостили; затем
это вошло в правило, и притом услугами моими пользовалось несколько
неизвестных, все чрез того же агента, Николая Лаврова70, товарища по
Риторике, но учившегося в другом отделении. Установилась своего рода
такса на сочинения, в результате чего оказывалась иногда у меня даже
мелочь в распоряжении, а в трактир приглашаем был ежедневно. Последнее
было уже как бы оброком: шли вдвоем, иногда втроем, в сопровождении
того самого, кто был, как я предполагал, главным моим, но неизвестным мне
клиентом. Однако я вида не показывал, что догадываюсь или подозреваю.
Деньги за угощение платил или он, или Лавров.
Угощение, впрочем, было не Бог весть какое: чай, «три или четыре
пары», смотря по тому, двое нас или трое; хлеб к чаю; иногда расстегай.
А блины в трактире Воронина — то была роскошь71, которая
разрешалась лишь в чрезвычайных случаях. Больше всего ограничивались чаем,
и трактир посещаем был по преимуществу находившийся на Моисеевской
264
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
площади72, где теперь в доме Корзинкина помещается Новый Московский
трактир73. Мы облюбовали его потому, что в нем получались журналы,
и в чтении главным образом проходило наше время; чай спрашивался как
повод спросить журналы. Захлебывая чаем, я читал и курил трубку (это
и было началом моего куренья); собеседники мои делали то же. Для меня
это был главный способ следить за литературой и за политикой. Много ли
вынесли мои собеседники из своих чтений? Но мне трактир Дементия (так
мы его называли)74 служил существенным дополнением воспитания, давая
вовремя следить за течением жизни. Брат получал от Η. Ф. Островского
и от одной монахини (Е. X. Оппель)75 журналы, но старые, чрез месяц,
чрез два. Это была уже история, а современность почерпалась в трактирах.
Помимо Дементия служили тому же отчасти Большой Московский76,
Патрикеев77 и, наконец, «Великобритания», студенческий трактир78 против
Экзерциргауза79 и Александровского сада. Не здесь, то там, но
современную журналистику и все выходившие газеты, за исключением специальных,
какова «Земледельческая»80, прочитывал я по мере выхода их от начала
до конца.
XXXIX
ПИСЬМЕННЫЕ РАБОТЫ
В путешествиях из необходимости, в классах для развлечения, в
трактирах по любознательности проходила жизнь моя вне дома. А дома чтение
отчасти, главное же письменная работа поглощали все остававшееся1 время,
если не считать коротких бесед с братом и посещения церкви по праздникам
и накануне2. Масса писанного мною в течение первых двух лет изумительна
для меня самого. Если измерять внешним объемом, то наберется не одна
стопа писчей бумаги, переписанной начисто, чему предшествовали
черняки. Я писал сочинения на заданные темы и на свои. Из них не одна сотня
поданы в классе, большинство мною, часть моими клиентами, на которых
я работал. Но добрая половина оставалась при мне, и никто о ней даже
не догадывался. Нахожу перевод целой книги (латинской) гомилетического
содержания3, историческую повесть4, дневники, которые неоднократно
начинал и чрез несколько дней бросал5, критические отзывы о прочитанных
книгах6. Я одержим был какою-то графоманией. За недостатком чистой
бумаги писал на метрических графленых листах7, должно быть отмененного
образца и потому остававшихся у отца без употребления, писал даже на бумаге
исписанной, братниных черняках, лавочных счетах, случайно попадавшихся;
XXXIX. Письменные работы
265
переворачивал лист или четвертку боком и писал поперек строк.
Сохранилась часть черняков; они состоят из полуслов, из первых букв и трудно
восстановимы; рука, очевидно, не успевала записывать. Но эта лихорадка
в передаче мыслей на бумагу била меня только два года. С Философского
класса наступил период рефлексии: ум обратился на себя, перецеживал по
нескольку раз каждое понятие, возникавшее в нем, подвергал мелочному
разбору каждое выражение для каждого понятия и их взаимную связь.
Прежде чем выкладывать на бумагу, я вынашивал. Каждое сочинение,
как бы обширно ни было (например, в Академии), прочитывал я
предварительно себе в уме от слова до слова. Черняков, вроде сохранившихся от
Риторического класса, не могло быть. В Риторическом классе, напротив,
бежала мысль, и я ее не останавливал, спеша уловить и хотя кратким знаком
закрепить на бумаге.
Мысль! Да это не мысли были, а представления и картины. В общих
чертах помню характеристику в классе, произнесенную профессором
словесности8 пред окончанием курса9. Он сравнивал первых двух учеников
своих, меня и Сперанского10, и, отдавая мне честь за живость, бойкость,
красноречие, находил в моем товарище спокойную рассудительность,
которою он меня превосходил. Отзыв был более глубок, нежели, может
быть, воображал почтенный, доселе здравствующий наш профессор11.
Пробегая в теперешнее время свои опыты четырнадцати и пятнадцати
лет, я вижу в этом мальчике готового хлесткого фельетониста или
будущего беллетриста. Я пишу «Беспечный семинарист», характеристику
своих товарищей12; описываю вымышленный «Погост Гороховец» с картиной
сельской жизни13. Недурно и даже изящно, с сильным оттенком иронии;
в последнем узнаю следы «Библиотеки для чтения». Эпизоды из русской
истории14, вымышленные речи исторических героев, описание своего
отъезда в Москву, историческая повесть; бойко, живо, есть воображение,
есть соль, не говоря о правильности языка; слово слушается. Но разборы
речей Цицерона13, рассуждения на отвлеченные темы — мысль слабая,
понятия готовые, самая речь становится вязкою, теряет свободу. Если
бы с риторической скамьи мне перескочить прямо в печать, я оказался
бы не хуже многих других борзописцев. Но потому-то невысоко я ценю
хлестких борзописцев, даже пользующихся известностью; я читаю в них
близко знакомого мне ученика Риторики в Московской семинарии; ясен
мне процесс, как заносятся к ним в голову слова, принимаемые ими за
понятия, как усвоиваются без мысли готовые положения, заслушанные
и вычитанные ими и в механической перестановке предлагаемые публике
под видом надуманных суждений. Оттого у нас в печати и преобладание
пошлости; оттого удивительно скоро и изнашиваются все теоретические
266
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
положения, выдаваемые и принимаемые первоначально за открытия;
изнашиваются самые слова.
Предводитель должен произнести речь при открытии земского
собрания16. Ротмистру или майору старого воспитания словесность не далась.
Когда же? Хозяйство! Литературная деятельность ограничивалась
письмами к родным и знакомым. Ему подают проект сочиненной для него речи,
которую он должен заучить до произнесения. Прочитал, и облаком грусти
омрачилось чело.
«Хорошо... Но знаете ли, недостаточно современно. Нельзя ли тут
как-нибудь упомянуть об „инициативе" и „благодетельной гласности"?17
Пожалуйста. Кстати, что такое инициатива?»^
Подлинный факт шестидесятых годов. А предводитель был даже
неглупый человек.
Первоначальный мой руководитель, брат, не стеснял моей литературной
бойкости, во-первых, потому, что находился под влиянием «Библиотеки
для чтения», во-вторых, сам, подобно бесчисленному большинству
семинаристов, ценил только, как написано, а не что написано. В собственных
проповедях его обиход мысли был скуден. Но мне с приближением
Философского класса пришлось подумать о приготовлении себя к новой науке,
и прежде всего — к логике. На счастье мое или на несчастье — как это
определить теперь? — учебником философии для семинарии назначен был
Баумейстер19. Пусть по нем уже не преподавали; но книга была у брата,
и брат с увлечением рассказывал о методе Баумейстера, а равно о
методе архимандрита Макария, бывшего в прошлом столетии ректором, если
не ошибаюсь, Тверской семинарии и напечатавшего свое «Богословие»20.
Это произведение в свое время было редкостью, во-первых, потому, что
изложено было на русском языке, и, во-вторых, по методу изложения,
одинаковому с Баумейстеровым. Баумейстер был вольфианец21, и изложение
у него демонстративное22, ни дать ни взять как в геометрии; ряд сцепленных
силлогизмов, в основании которых лежат твердо определенные понятия.
Тем же порядком изложено и «Богословие» Макария, как ни странно
приложение демонстративного метода к науке, основанной на Откровенном
учении23. Но и немецкая литература представляла опыты в этом роде. При
господстве Лейбнице-Вольфианской системы, пред Кантом, даже
проповеди и библейские объяснения излагались наподобие геометрии. Тема
проповеди — Нагорная беседа Спасителя. Предпослав текст: «Видя много
народа, Иисус взошел на гору»24, проповедник начинает: «Гора есть
возвышение...» и пр. Так требовала тогдашняя наука.
Прочитал я Макария, взял Баумейстера, начал вчитываться и увлекся.
«Логический закон достаточного основания» налег на меня тяжестью. Когда
XXXIX. Письменные работы
267
в училище и Риторике я стряпал переводы, меня озабочивала точность,
верно ли передана мысль. В риторических самостоятельных упражнениях болел
о выразительности, прозрачности, о живости изложения. Теперь поднялось
требование последовательности и определенности и обратилось в источник
мучений. Да, истинных мучений, напряжений, которые близки к тому, чтоб
«ум за разум заходил». Хемницер посмеялся над Метафизиком, но пы-
танье, подобно описанному в басне, заслуживает сострадания25, когда оно
есть не праздная потеха от безделья, а искание истины.
Веревка вещь какая?26
Как близко к сердцу отозвался мне этот вопрос, когда я прочитал его
в Хемницере (а прочитал, уже тронутый подобною болезнью)!
«Чем различаются между собою понятия и суждения?» — «Какое
относительное значение четырех фигур силлогизма?»27 Вот для примера две темы,
которые в числе прочих были нам даны по классу логики. Когда я отвечал на
первую, во мне еще не испарилась риторическая бойкость. Но вторая замучила.
Веревка вещь какая? Что такое «значение»? Что такое «относительное»?
Надобно определить оба понятия, чтобы раскрывать их. И я строил определения
по всем требованиям формальной логики. Но в добытых определениях —
новые понятия, которые требовали тоже определения. И я шел далее, пытался
определить и их; а там новые понятия, и голова закружилась, ум изнемогал.
Если бы кто-нибудь был возле меня, искусившийся в мысли, тот без
особенного труда поставил бы меня на ноги, объяснив тщету погони за безусловною
определенностью и указав призрачность самого метода, допускающего лишь
относительное применение; разбил бы и Баумейстера, и Макария, доказав, что
тем же методом можно пройти и к противоположным заключениям; и убедить
меня было тем легче, что я сам чуял бесплодную формальность своих
напряжений; только при скудости историко-философских познаний не умел найти
выхода из круга, в который себя заключил. Но не было около меня человека
с достаточною эрудицией и достаточною опытностью мысли, и даже после
никогда не нашлось. Даже в Академии, когда, принимаясь за диссертацию
на тему: «Отчего трудно наблюдать над собою», — я отнесся к профессору28
с объяснением, между прочим, что я отличаю самонаблюдение от самопознания
и самосознания, потому ограничиваю исследование самым процессом
наблюдения, профессор добродушно мне заметил: «Наблюдать, познавать — все равно;
чем тут затрудняться?» Для добродушного философа, стало быть, требования
строгой определенности от психологических понятий никогда и не возникало.
Он даже не понял меня.
Требовательность к себе развилась до болезни; «определенность» и
«последовательность» отравили талант. Как прежде был я плодовит, так теперь
268
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
себя сократил; как живо прежде было изложение, так сухо и отвлеченно теперь.
Я спотыкался на каждом понятии, задумывался над каждым словом и не видел
конца, где остановиться. Метод требовал аксиомы во главе, положения
несомненно удостоверенного. Но мне дают частный вопрос из логики или
психологии. Приходилось предположить что-нибудь за несомненное, заимствовать на
веру ближайшее частное положение учебника, служащее основанием к данной
теме. «Но на чем основано само это положение? — спрашивал я. — Не должно
ли оно быть само прежде выведено? И где же начало?» Напряжение доходило
до того, что я бросал думать; но и это не всегда удавалось. Построения и
попытки к построениям совершались мимо моей воли. Происходила двойная
жизнь; я разговариваю с кем-нибудь о сегодняшнем морозе, о вчерашней
выходке Богоявленского29, который по близорукости приставил лицо к самой
доске и написал так мелко «а + Ь» и пр., что профессор попросил стереть и
написать виднее. Стер; на полшага отойдя от доски, размахнулся всею рукой,
на смех написал во всю доску30 «а +» и обратился к профессору с совершенно
серьезным видом: «Доски не хватает». Слушаю разговор, участвую в нем,
смеюсь, а в голове, как та непослушная дудка в органе, о которой говорит Гоголь,
продолжается само собою31: «А равно а, золото есть золото; чем отличается
закон тождества от закона противоречия, и если отличается, почему закон
противоречия не есть вывод из закона тождества? И нет ли высшего закона,
из которого оба вытекают?»
Сочинения мои были уродливы; прочитывая их чрез долгое время, я их
называл сам себе «головастиками»: большая голова и без туловища, один
хвост. В длинном введении устанавливались предварительные общие
понятия; начиналось издалека, а самое положение, о котором следовало
рассуждать, изъяснялось на нескольких строках. Сочинения, писанные для
клиентов, вероятно, были удовлетворительнее собственных, обстоятельнее
и яснее. Тут я не думал, а, можно сказать, играл мыслями.
Спасла бы меня философская литература, если б она существовала на
русском языке. Но какая же была литература? Я прочитал все или без
малого все печатное, доставая книги чрез брата от одного виноторговца. Отмечаю
эту странность. И. И. Мещанинова библиотека состояла из журналов,
исторических, географических сочинений, из беллетристических произведений;
но в московский период моей жизни перестала и она существовать для меня.
От Н. Ф. Островского заимствовались тоже журналистикой. А за учеными
книгами обращались к погребщику Соколову32, торговавшему в Ножевой
линии33. Он был библиофил, и именно по части серьезной литературы. Сам
он читал; когда читал, что извлекал? Видав его только в лицо, не умею
ответить на эти вопросы. Но когда я перешел в Философский класс, и даже
ранее, в классе Словесности, книги ученого содержания, относившиеся
XXXIX. Письменные работы
269
к моим текущим занятиям, брались у него и находились всегда в более
значительном обилии, нежели можно было ожидать. Кроме современных,
каковы например были логика Кизеветтера и Бахмана34, к моим услугам
являлись такие, как Шад35, Галич36, Сидонского «Введение в
философию»37 и другие произведения отечественных мыслителей. Раз я узнал, что
Соколов приобрел даже «Гекзаплы» Оригена38, купив у кого-то, причем
предварительно справился у брата, что это за книга, так как сам не владел
языками. Вот каков был Соколов-погребщик и вот в каких неожиданных
местах можно было находить ученые библиотеки!
Итак, я прочитывал философские книги, как прочитывал год и два назад
книги по теории словесности. Но они не возбуждали меня и не успокоивали.
Большинство было даже слабо, и я отрицал в них философский элемент.
А главное, все они нацелены были не туда, куда стремилось мое внимание.
Мне еще тогда нужно было бы дать в руки Спинозу, Юма и Канта, в
особенности последнего; меня могла успокоить только критика познания39.
Не буду забегать и продолжать далее диагноз этой болезни моей,
которой в семинарии было только начало. Назову ее «болезнью о формальной
истине»40: высшие пароксизмы ее напали на меня уже в Академии, где было
раз, что я, по прибытии в Москву через четыре месяца отлучки, не был
узнан близкими лицами: похудел, пожелтел, выцвел. И главною, если
не единственною, причиной было изнурение от умственного напряжения,
в котором проводил я дни и ночи, и ночи часто напролет до утра.
Как раз к тому времени, как заболеть мне исканием формальной
истины, философские статьи стали появляться в журналах; к философским
основаниям обращались критические отзывы о произведениях литературы;
Белинский входил в славу, Герцен начал писать41. Требование
основательности и последовательности, овладевшее мною до болезни, было причиной
того, что я с глубоким скептицизмом отнесся к этим писателям,
приобретшим авторитет. А на чем это основано? А из чего это следует? А где
же связь мыслей, явно смотрящих в сторону? Раздельно ли самому автору
представляется понятие, с которым он носится? Вот вопросы, которыми
я сопровождал чтение и на которые отвечал себе отрицательно. Я не
увлекся ни на секунду и принимал исторически положения философствовавших
публицистов: «такой-то утверждает то-то». Далее притянуть к себе ни
тот ни другой не мог меня, и Белинский тем менее, чем более страстности
слышалось в его статьях и чем явственнее была моему критическому взору
произвольность его общих положений, заимствованных с чужих слов42.
На счастие или на несчастие заполонил меня демонстративный метод,
но он оказал мне ту услугу, что я в науке перестал принимать что-нибудь
на веру и тем обережен был навсегда от увлечений. С критическим стеклом
по
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
принимался я всегда за чтение любого исследования, какому бы великому
авторитету ни принадлежало оно. Я убеждался в чем-либо, но тогда лишь,
когда находил безупречную внутреннюю последовательность, и, во всяком
случае, оставляя себе право сомневаться, верны ли еще основные посылки.
Об этом своем скептическом критицизме вспоминать приходилось не раз
мне и благодарить за него судьбу, когда в зрелом уже возрасте видел вокруг
себя увлечение Бюхнером и Фейербахом, Молешотом и Контом, Бокклем
и Дарвином и, наконец, экономическими крайностями в ту и другую
сторону, социалистическую и манчестерскую43. Я задавал себе вопрос: какое
бы действие произвела на меня эта литература, если бы мне пришлось
познакомиться с ней в молодости? (Фейербаха, впрочем, я читал еще
в молодости)44. О новых авторитетах в сферах богословской, философской,
политико-экономической не говорю уже; они рвутся по швам, способны
быть уличены критикой, если она ограничится разбором их даже на
основании их самих, а Конт, например, даже в детской неспособности мыслить.
Но к Дарвину, особенно к Бокклю, я подступил бы с вопросами: помимо
того, что обобщения ваши слишком широки, где ручательство, кроме вашей
добросовестности, что факты, на которых все опирается, не подтасованы?
Подтасованы, согласен, может быть, даже неумышленно; глаз столь же
непроизвольно обращается к известным оттенкам явления, как ноги мои по
пути в семинарию — на правую сторону Пречистенки. Не поддамся, пока
сам не увижу и не вложу руки в язвы45.
Этот непримиримый скептицизм может быть причислен тоже к
болезням. Не оспариваю этого и не утверждаю, а только объясняю, чем
застрахован был в молодости от умственных увлечений. Между прочим, ему же
я одолжен был тем, что признал себя обязанным переверить впоследствии
все свои школьные познания, переучиться всему, что требовало не одной
памяти, а приглашало и ум, и мысль подчиниться. Я совершил эту работу
потом, после всей школы, и за то не могу не помянуть добром старика Бау-
мейстера.
XL
ДОМАШНИЙ КУРС
Философская литература была слаба. По теории словесности высшее и
лучшее заключалось в изданных «Чтениях» профессора Давыдова (И. И.)1.
Богословия же, можно сказать, не существовало; историографии, за
исключением русской, тоже. Где же узнать?2 Путь один: иностранные языки,
XL. Домашний курс
271
и не латинский с греческим, конечно. Всякая книга, серьезная или с
притязаниями на серьезность, возбуждала во мне, помимо всего, чувство досады
на жреческий характер авторов, которые что-то выносили из святилища,
давая разуметь, что там, в этом святилище, целое море знания и настоящий
его источник.
Выучиться новым языкам стало страстным моим желанием со второго
года семинарии. По-французски предоставлялось мне выучиться в классе,
где я числился учащимся; на немецкий мог я также записаться, если бы
желал. Но я сознавал, что не выучусь этим путем; переводятся две какие-
нибудь крохотные статеечки в час, а их всего два часа в неделе: много ли
приобретешь? Наступала Страстная со Светлою неделей еще в первый год.
Распутица; за исключением богослужения сиди дома поневоле. Я решил
себя подогнать по французскому языку. При грамматике Перелогова какая-
то помещена пьеса3; перечитав грамматику, я взялся за пьесу и перевел ее,
экзаменовав4 себя по мере поступления вперед. Находилась у брата еще
разрозненная часть Мармонтеля3, почему-то попавшая к нему. Перевел ее.
Не помню, какую-то книжку еще прочитал тем же путем. Словаря не было,
кроме присоединенного к учебнику. Брат, видя мое занятие, достал у кого-
то Татищева на несколько дней по моей просьбе6. Но прежде того я решил
так: значение незнакомого слова угадывать из связи речи по остальным
словам. Как же учатся отечественному-то языку? — размышлял я. Детей
не заставляют учить слова, и ни мать, ни нянька не служат словарем:
значение слова дается само сразу или постепенно. Сверка с Татищевым убедила
меня в справедливости рассуждения. Затем я уже прилагал этот прием
обучения к остальным языкам: сперва угадывать значение слова или
неизвестной формы по окружающим словам и оборотам и после того обращаться
к словарю. Если связью речи слово необъяснимо, тогда я держу его в уме
впредь до случая, когда оно попадется еще раз. Так я выучился немецкому,
английскому, итальянскому; последний, впрочем, остался без применения,
и о нем можно сказать только, что я учился, хотя в Богословском классе
купил даже два словаря и обширную грамматику, изложенную на немецком.
Но прочитать на итальянском почти ничего не пришлось.
С французским я совладал таким образом в две недели (Страстную
и Светлую). В тот же срок обучился французскому языку и митрополит
Филарет, как сказывал он7. Обучились и он и я, разумеется, свободно
читать книги, а не объясняться. А по-английски потом, также в очень краткий
срок, выучился я первоначально даже не читать, а лишь усматривать, то
есть понимать видимое начертание, не зная произношения даже
приблизительно; мудрость произношения показана мне была гораздо после, когда я
состоял уже на кафедре.
212
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Немецкому обучился я вскоре после французского упомянутым же
способом по двум хрестоматиям, краткой и пространной8; у брата нашелся
и словарь. Процесс изучения на этот раз был гораздо продолжительнее;
здесь не помогала близость к латинскому, как во французском.
Понимать книги я выучился; но где их доставать? что читать? Брат на
этот раз не мог оказать мне подмоги, потому, во-первых, что сам не знал
новых языков (немецкому хотя учился, но забыл) и не имел знакомых,
которые могли бы ссужать иностранными книгами. Затем, если не косо, то
равнодушно смотрел он на мои занятия делом, по его мнению, не
существенно важным; его образование не было образованием ученого, и гелертерство
никогда его не манило. Толкался я иногда на Сухаревке по воскресеньям;
там в числе старых книг попадались иностранные9. Но они были мне не по
средствам при всей своей дешевизне; притом большею частию касались
специальностей, меня не привлекавших. Однако я купил, помню, две
книжки, заплатив по пятачку за каждую, и одною-то из них заинтересовался
француз, с которым я столкнулся в обычном своем месте отдохновения,
гроте. Книжка заключала жизнеописания французских генералов времен
революции. У француза была тоже книжка, «Самоучитель русского языка»,
и он просил меня помочь в произношении русских букв. С охотой исполнил
я его требование и даже вызвался прийти в другой раз на то же место с тою
же целию. Он принял мое предложение с благодарностью, но этими двумя
свиданиями и ограничилось наше знакомство. Нечаянный мой собеседник
был уже не молодых лет, с сильною проседью, и объявил мне, что приехал
в Россию на короткое время с единственною целью посмотреть страну,
Европе не известную, но пользующуюся силой и влиянием на европейские
судьбы. Я был несказанно рад своему знакомству и нимало не потяготился
нарочно прийти из-под Девичьего, чтобы дать второй урок произношения,
к сожалению бесплодный. Произнести правильно слово ножницы было
выше французских сил, и сколько раз я ни повторял, француз ладил: но-
женитсюи, по национальному обыкновению продолжая последний слог
и повышая на нем голос.
Почти не более того времени пришлось мне быть учителем еще одного
француза, фабриканта. К брату явилась женщина из простых, вроде
горничной что-то, в сопровождении молодого человека, с бакенбардами и большим
носом. Объяснила, что вот этот француз желал бы учиться по-русски, но
не знает, к кому обратиться. «Меня прислали к вам», — сказала она. На
брата указали ей, должно быть считая его более образованным из местного
духовенства. Об отношениях своих к приведенному французу неизвестная
отозвалась уклончиво. Я обрадовался. Думаю — предложу себя; это мне
доставит двойную пользу: заплатят, во-первых, да и сам напрактикуюсь во
XL. Домашний курс
273
французском языке. Надежды мои не оправдались, хотя предложение и
было принято.
Назначили час. Являюсь. Фабрика была около Саввы Освященного,
близехонько10. Застаю предполагаемого ученика вдвоем со старшим
братом за столом, — кушают жаркое. Первое свидание не повело ни к чему.
Я узнал, что они из Лиона и затрудняются незнанием языка,
вынуждающим их обращаться за всем к приказчику; а приказчик тут же стоял,
молодой человек, совершенно рассейский, не чисто, но бойко болтавший
по-французски, наметавшись здесь же на фабрике. Второе свидание
объяснило всю невозможность уроков. Следовало пребывать при ученике
почти неотступно, в числе других причин и по той, что хотя состоятельный
фабрикант, г. Даме, был невежда, не знал грамматики и говорил f avions*11,
а следовательно, ему нужен человек только для практического навыка;
приказчик был бы для того хорош, но его нельзя отвлекать от дела.
Идем мы раз зимой с Николаем Лавровым в семинарию, как
обыкновенно, ранним утром. Николай Лавров, мой агент по доставлению клиентов,
пользующихся моим пером, был сын девиченского дьячка. Когда я поступил
в семинарию, он сидел в Риторике уже четыре года и оставлен еще на третий
курс. Лектор их класса по греческому языку сидел с ним вместе на
ученической скамье в той же Риторике. Соседство и ежедневное обоих путешествие
по одной дороге познакомило нас сперва шапочно, потом теснее. А агентура,
принятая на себя Лавровым, еще более нас связала.
Итак, идем мы полем, приближаясь к Зубову. Вдруг слышим
обращенное к нам:
— Parlez-vous français?**
Мимо нас проходил несколько сгорбившийся старик с небритою
бородой, отросшей уже на четверть дюйма. На нем фризовая шинель и суконная
ермолка из разноцветных клиньев. «Должно быть, отставной солдат из
бывших под Парижем»12, — подумал я и сообщил догадку спутнику. Мы
прошли мимо, не ответив старику ни слова.
Однако это был не солдат. Я его потом еще видал, не вступая в разговор.
Но Лавров с ним познакомился. Поручик, капитан или что-нибудь в этом
роде, Талистов был побочный сын графа Остермана-Толстого или просто
Толстого13, дослужившийся до офицерского чина, а с тем и до дворянства,
разжалованный, кажется, и снова выслужившийся; вот кто был незнакомец
во фризовой шинели, опрашивавший нас по-французски. У него были жена
и дети; у них было небольшое имение; они нанимали целый дом на Девичьем
я имеем (испорч. φρ.).
Вы говорите по-французски? (φρ.).
274
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
поле, небольшой, правда. Но старик Талистов страдал болезнью русского
человека, в высшем классе, впрочем, редко встречающеюся: он пил запоем.
Вот причина его нищенской наружности. Когда наступали на него
припадки болезни, он пропивал все с себя, и то одеяние, в котором мы видели его
первый раз, было не его, а кабацкое, вымененное им на пропитое. Все это
передал мне Лавров, прибавив, что он знаком с семейством и даже имеет
там урок, учит сына, парнишку лет двенадцати. Замечательный на это был
Лавров; я ему удивлялся и завидовал. Сам, едва держась в семинарии по
малоуспешности, и притом зависевшей не от лени или гулящей жизни, а от
малоспособности и тупости, он, однако, находил для себя уроки иногда даже
не в одном доме. Кто же берет его? — думал я часто, зная, как невелик
обиход познаний моего агента; я полагал первоначально, что он хвастал.
Но аккуратность, с какою в известные дни и часы он отлучался, лишние
деньги, оказывавшиеся у него в срочное время гонорара, убедили меня,
что едва-едва переваливший в Философский класс после шестилетнего
сиденья в Риторике Лавров действительно кого-то и где-то учил. Я даже
провожал его не раз до Кузнецкого Моста, до какой-то г-жи Ревель, у
которой он давал уроки. До того мало я верил в способность моего приятеля
преподать что-нибудь, что не решался допытываться подробно, чему и как
он учит. Я боялся, что поставлю его в смущение. А между тем было раз,
что он не постеснился предложить свои услуги в преподавании даже
французского языка. Я вытаращил глаза, когда он объявил, что уже ходил,
представлялся родителям ученика или ученицы, но опоздал; найден другой
учитель. Я горел со стыда, дрожал от страха, воображая себя на его месте;
но он рассказывал так просто, так благодушно, не сознавая, что совершает
неслыханную наглость. Он взял бы, вероятно, урок даже по математике,
которой не знал первоначальных правил, или по преподаванию немецкого,
которого не разумел даже азбуки (по-французски он по крайней мере
разбирал, и хотя начала грамматики были ему известны). И совершал бы все
это в полной уверенности, что поступает добросовестно.
Получая с уроков, состоя агентом по доставке готовых письменных
упражнений ленивым или неспособным писать (не принадлежал ли,
пожалуй, он и сам к числу моих клиентов, сохранявших инкогнито?), он
вел и еще промысел — агента по переписке лекций для университетских
студентов. Тогда лекций не литографировали14; студенты готовились по
рукописным, нуждались в переписчиках; их доставляла Семинария, и
многие семинаристы тем исключительно кормились. Было несколько агентов,
и Лавров в том числе. У него всегда бывали стопы оригиналов; раздавал он
их, а иногда переписывал и сам. При раздаче переписки другим он
пользовался комиссионным процентом; полагаю, что не без того было и при
XL. Домашний курс
275
передаче сочинений, мною изготовленных. Затем, гонорар за уроки. Лавров
всегда поэтому был при деньгах и не тяготил своих родителей-бедняков; на
свой счет одевался. Он всегда был даже при табаке, и притом Жукова, что
не всякому семинаристу было по карману; большинство курило 3-й сорт,
Афанасьева и других13.
Итак, я не был удивлен, что Лавров получил урок в доме Талистовых, и
был порадован, когда Лавров предложил мне не давать, а брать уроки
французского языка у старика Талистова. Старик — очень образованный
человек; с ним об этом уже говорено и полажено; Лавров будет ходить к нему,
чтобы дополнить свои сведения во французском и именно приучиться к
разговорному. Но вдвоем будет охотнее, и он приглашал меня. Я ухватился
за случай тем с большею радостью, что мне не предстояло издерживаться.
Плата предполагалась небольшая, да и ту принимал на себя мой будущий
соученик. А именно, он порядился, что Талистов будет нам давать по два
урока ежедневно, по два часа каждый, и получать за это пятиалтынный, два
кувшина молока и один французский хлеб в неделю. Практицизм Лаврова
сказался и в этом. В число элементов платы входило молоко, потому что
у его родителей была своя корова; следовательно, денежные издержки
совсем сокращались.
Я нарочно остался в этот (1841) год на вакацию, посетил с Лавровым
будущего учителя и поразился его обширными знаниями. Он знал не только
французский, который был ему почти природный, но латинский, немецкий
(слабее), итальянский и даже еврейский, которому выучился в зрелых
летах по любознательности. Его бывалость чрезвычайная; он путешествовал;
в Париже жил в самый разгар революции16; дома самой высшей
аристократии Двора Екатерины были ему свои. Я впился в него; расспросам не было
конца: и о Дворе прошлого столетия, и о жизни наших тогдашних грандов,
и об иностранных землях, и о революции. А он мне передавал, кроме того,
о своих былых кутежах, о дуэлях, о любовницах, о том, как прожил на них
состояние, как брался потом за учительство в пансионах, остепенялся и
снова закучивал17, переходил мало-помалу от тонких вин к сивухе и, наконец,
дошел до настоящей своей слабости. Говорил он одушевленно и красиво,
пересыпая цитатами из латинских и французских классиков — классиков
старого времени, Корнеля и Расина. Не только Шатобриан, о котором
отзывался он с презрением, но даже Вольтер был для него молодым, в том
по крайней мере смысле, что правописания вольтеровского он не
признавал, возмущался им и писал j'étois, j'avois*18. Когда касался разговор
французской литературы, я щадил старика и не упоминал о существовании
был, имел (устар. φρ.).
276
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
новых писателей, не желая его раздражать напрасно. Я показывал вид, что
и для меня Шатобриан есть последний; французская литература как бы
кончилась, теперь уже нет ничего. Но я упивался разговорами, постоянно
вызывал на них, и достойна была кисти художника эта картина. Комнатка
в мезонине, точнее — на чердаке, маленькая, едва можно повернуться,
аршина три в ширину. Бедная деревянная кровать, прикрытая худым одеялом,
лоскутным, употребляемым прислугою; два убогие стула и столик: все такое,
чего никто не купит, за что не дадут копейки и чего нельзя, следовательно,
пропить. Сидит, а больше стоит, когда разговаривает, приземистый старик
с волосами совершенно белыми, черты лица выразительны, большие черные
глаза сверкают. Манеры благородны, то мягки, то величественны, обличают
аристократическое воспитание; речь изящна, часто одушевленна. Но на
нем фризовая не то шинель, не то халат, с заплатами; а распахнется —
белье, висящее лоскутьями, совершенно худое, опять чтобы пропить нельзя
было. Против него мы двое, семнадцати- и двадцатилетний, один, весь
превратившийся во внимание, глотающий каждое слово, другой —
равнодушный и даже скучающий, вероятно: что ему Корнель, Расин, Двор пред
революцией, князь Григорий Григорьевич, везущий в Швейцарию свою
молодую, едва расцветшую супругу, в которую он влюблен после
близости к Екатерине? Там она умрет, убьет ее именно любовь мужа, слишком
страстная, и главный виновник переворота 1762 года будет тосковать по
ней безутешный19. Что Лаврову Альпы, Женевское озеро, Лудовик XVI,
барская жизнь екатерининских вельмож?
Раз мы разговаривали об императоре Павле, его крутых мерах, строгой
дисциплине, им заведенной, невозможном требовании, чтобы выходили из
экипажей для приветствия его проезжающие20. Я сказал резкое слово:
— Да он был сумасшедший.
Мой собеседник преобразился. Ласковый, мягкий, плавно
рассказывавший до того, он вскочил, лицо его закипело гневом, рука поднялась
величественно.
— Как вы смеете так говорить о моем государе!
Я думаю, полчаса лилась потоком речь его, негодующая и
презрительная, топтавшая меня в грязь. Я, молокосос, осмеливаюсь на такие отзывы
о таких особах!
Я был стерт в порошок. Я почувствовал всю дерзкую неуместность
слова, неосторожно вырвавшегося. Я просил извинения, не зная, куда деваться
от смущения, особенно когда старик сказал гневно: «Вы недостойны отселе
переступать этот порог!» Но я любовался в то же время и почти благоговел
пред рыцарскими чувствами, выражение которых в такой силе и
искренности, среди такой притом обстановки, я слышал первый раз в жизни.
XL. Домашний курс
277
Начались наши уроки, но немного длились, недели две, три, не более.
Разница в познаниях между мною и Лавровым была чрезвычайная. Для
него надобно было начинать с самого начала. Учитель наш взял Ломонда
(других, позднейших грамматик он не признавал)21 и начал экзерсисы
с первой строки: l'hôte et l'hôtesse sont au logis*. Но я это уже давно сам по
себе знал; грамматика Ломонда была у меня, и экзерсисы мною без
учителя почти все были пройдены, а Талистов задавал сначала по страничке.
Я просил его, правда, идти со мною далее, независимо от Лаврова, и он
даже согласился. Но первоначальный план все-таки расстроился; мне
отчасти и совестно было пред Лавровым, а Лавров затруднялся даже и одною
страничкой. Поэтому он и охладел отчасти. Наконец, брат мой, прослышав
о моих систематических посещениях какого-то неизвестного ему дома,
заподозрил неблаговидные цели и раскричался на меня, между прочим, за
то, что я брал с собою «Детский журнал»22, книгу Η. Ф. Островского,
бывшую у нас на подержании. А я брал ее затем, чтобы под руководством
Талистова переводить ее на французский. Отношения мои с братом к тому
времени уже расстроились. Я счел унизительным для себя оправдываться
и предпочел оставить свои ежедневные учебные посещения, тем более что
к тому же времени несчастный учитель мой и запил. Откуда он взял денег?
Не наши ли пятиалтынные пособили ему? Я застал его в одной рубашке:
семья спрятала даже его халат, чтоб отнять последнюю возможность выхода
из дома. С помутившимися глазами бурчал он что-то по-французски; увидав
меня, стал в позу и начал декламировать из Корнеля. Говорить было нечего,
и я оставил чердак с тяжелым чувством. Такой человек, и так ниспал!
Университетские лекции, бывавшие у Лаврова, не проходили мимо
меня. Я не переписывал их; почерк у меня всегда был негодный; но я
прочитывал их. Лекции были преимущественно медицинского и юридического
факультетов. К сожалению, сведения получались разрозненные, без начала
и конца, с перерывами. Но помню, пробежал я с жадностью тетрадки из
физиологии (кто ее тогда читал? не Филомафитский ли?)23. Помню еще
трактат, из какой науки не ведаю, заинтересовавший меня, о
государственных и монастырских имуществах. Многое почерпал я и еще, чего сейчас
не приходит на память. Иногда находя в себе неожиданное сведение,
которого, сколько помнится, ни в какой книге не вычитал и которое относится
к специальности, совсем мне чужой, недоумеваю: да откуда же я взял это,
как пришло ко мне? После некоторого усилия вспоминаю: «А, это в какой-
нибудь из рукописных университетских лекций досмотрел я, тех, что
почитывал у Лаврова!»
хозяин и хозяйка находятся дома (φρ.).
278
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
XLI
БЛИЖАЙШЕЕ ОКРУЖАЮЩЕЕ
Лавров был мне не товарищ. Приличный, почтительный к старшим,
целомудренный, вина не пил; но души я с ним отводить не мог. Подобия
даже каких-нибудь идеальных запросов не зарождалось в душе у него.
Достать урок, сходить на урок, достать лекций для переписки, раздать лекции
переписчикам и собрать обратно, заплатить дань поклонов многочисленной,
видной родне, не опуская ничьих именин и рождений, — вот чем
исчерпывались его интересы. Вероятно, светилась ему в отдалении мысль: получить1
при помощи всесильного родственника Александра Петровича2 дьяконское
место в Москве по окончании курса, зажить домком, а там присматривать,
не подойдет ли случай со временем даже и священническое место
получить при той же помощи. Но даже до этих мечтаний в разговоре со мною
у него не доходило: счастливая природа — довольствоваться окружающим,
не забираясь ни в глубь, ни в даль! Я же мог только подлаживать свои
душевные струны в тон моему собеседнику, расспрашивать о подробностях
передаваемого им случая или об обстоятельствах упоминаемого им
родственника, сообщать ему собственные мелочные случаи. Петр Николаевич
Кудрявцев, в качестве родственника, был для Лаврова случай добывать
лекции для переписки; а для меня был Петр Николаевич Кудрявцев —
первый студент университета, вышедший из нашей Семинарии первым же
студентом3, параллель Ивану Алексеевичу Смирнову-Платонову, первому
студенту Вифанской семинарии, окончившему первым в Академии4. Моя
мысль неслась на сравнение их познаний и способностей, на то, как и чем
они достигли своих успехов. Завидовал, в частности, что вот Лавров может
осязать Кудрявцева; мечталось, сколько бы я мог вырасти и обогатиться
умственно чрез общение с такою знаменитостью. А Петр Николаевич —
будущая знаменитость среди профессоров и литераторов — был
знаменитость и для семинарии ранее своей славы в университете. В семинарии, как
и в училище, известные воспитанники и целые даже курсы оставляли
предание; Петр Николаевич выдавался и сохранился в памяти. Мои взгляды,
мои мечты не могли ожидать отзывчивости от Лаврова, и я мог их держать
только при себе.
Лавров меня не навещал. Да вообще я не принимал никого и принимать
не мог. Нужно было бы испрашивать позволение у брата и выслушивать
допросы: кто, как, почему, — подвергнуть гостя, может быть,
высокомерному, пренебрежительному обращению. А Лавров и тем паче не смел бы
переступить порог. Он был сын дьячка; а дьячок есть «ты» для священ-
XLI. Ближайшее окружающее
279
ника и для дьякона. Его употребляют на посылки5, причем за исполнение
награждают поднесением рюмки. Дьячок не сидит в присутствии
священнослужителя и не впускается далее передней. Пусть Егор, отец Лаврова,
и пользовался некоторым уважением по своим летам и вполне
благопристойному поведению; обращаясь к нему, употребляли и отчество иногда, им
не помыкали; но всё — дьячок, и сын его, пока не кончит курса, всё сын
дьячка, не более.
Я, в свою очередь, не часто посещал Лаврова, при всей близости
местожительства. Я захаживал к нему перед классом, чтобы вместе отправиться
в семинарию. «Захаживал» — это значит совершал более полуверсты
крюку: шел в противную от семинарии сторону6 до Лаврова и затем проходил
обратно тот же путь с Лавровым. Очень редко заходил я днем. Кроме «Де-
ментия»7, никого мы вместе не посещали, и раз только совершили вдвоем
прогулку на Воробьевы горы, к отцу Добронравова, обыкновенного нашего
сотоварища8 по «Дементию»; отец Добронравова, более известный в
тогдашнем московском духовенстве под именем Тарабара, был в Воробьеве
дьяконом9; он казался очень живым, веселым и необыкновенно
разговорчивым человеком и дал мне из своего обращения понять, почему его прозвали
Тарабаром. Раза два ходили мы в сад Чижова (прежде Милюковой, а
теперь Ганешина), гуляли по лабиринту, между прочим описанному в одном
из романов Загоскина10, катались на лодке по пруду. Но и туда прогулку
я предпочитал после того совершать в одиночестве.
Сад был в частном владении, однако я, и Лавров, и всякий входил в него
свободно. Сиживал я там по целым часам, по получасам катался на лодке,
всегда свободной; она была на привязи и никогда не заперта. Ни разу ни от
кого замечания. В те времена мне и в голову не приходило, что я самовольно
распоряжаюсь в чужом владении, и миллионы русских людей пребывают
до смерти при этом неразвитом понятии о собственности. Двадцать лет
минуло, и нужно было произойти особенному случаю, чтобы вопрос о
законности права, которым я пользовался беспрекословно в Чижовском саде,
потребовал от меня размышлений. Я нанимал дачу в Останкине11. Вотчинная
контора12 распорядилась, между прочим, загородить ход в некоторые места
сада и парка13. Дачники взволновались, забунтовали, и мне пришлось, по
крайней мере с полудюжиной, тратить время на препирательства.
— Да позвольте, — возражал я, — контора вольна запереть нам сад
совсем. Вы нанимаете у крестьянина; в число договорных условий не
входило обязательство пускать вас в сад, да и не в воле это14 вашего хозяина.
— Да я с тем нанимал. Я, где хотите, в другом месте провел бы лето.
Согласитесь, что это свинство, никогда этого не было. Нас несколько сот,
как можно так с нами обращаться!
280
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— Но может быть, у вас в городе, — обращался я к некоторым, — есть
и дом и сад. Вы позволите всякому постороннему ходить там и проводить
время по целым дням?
— Это совсем другое, — горячится собеседник. — То город, а то
деревня. Там придет вор какой-нибудь, еще обокрадет. Помилуйте, граф
еще, огромное состояние15: что у него, испортят дорогу что ли, когда
дачники, приличные люди, пройдут по ней? А извольте теперь, отправляйтесь
кругом, чрез грязь.
И так далее. Меня занимали эти прения тем, что происходили вскоре
после манифеста 19 февраля 1861 года, когда о правах собственности
исписаны были по поводу реформы целые томы; и притом спор приходилось
вести с людьми, которые вмиг переменяли точку зрения, когда повертывал
я разговор на отношения их с бывшими крепостными. Неуважение
крестьянина к принципу частной поземельной собственности их возмущало, они
негодовали; а здесь, наоборот, становились сами на осуждаемую ими точку
зрения и приходили в негодование, когда я уличал их. Здесь, по их мнению,
в Останкине, совсем другие отношения.
То был первый случай соприкосновения моего со сбивчивыми,
противоречивыми представлениями о поземельном праве, не чуждыми даже
образованному классу. После же приходилось десятки и даже сотни раз
встречаться с бессознательными коммунистами, очень ретиво, однако,
оберегающими личное право, когда бы дело дошло до покушения на их
собственность. Один случай особенно характерен. Я жил близ Петровского-
Разумовского16. Само Петровское-Разумовское с садом и парком
принадлежало тогда П. А. Шульцу17. Общество моих знакомых отправилось
в сад гулять, и один из кавалеров, желая услужить дамам, нарвал цветов
с куртины, расположенной пред самым домом владельца, который вдобавок
сидел на ту пору пред цветником с семейством и гостями. Чрез садовника
последовало замечание и просьба не трогать цветов; а услужливый кавалер
выбирал что не есть лучшие, чтобы собрать букеты повеликолепнее.
Последовал крупный разговор. Потоки негодования лились, когда виновники
происшествия передавали мне о грубости владельца. «Помилуйте, если уж
ему так жалко, мог лично подойти и вежливо попросить. Видит ведь, что
дамы тут, и вдруг садовника: не смей трогать! Видите, разорили! Ему
оказывают честь, что гуляют по его саду, а он...»
Убежденный опытом в бесплодности, я уже не усиливался особенно
разуверять, довольствуясь замечанием, что нужно спасибо сказать, когда и
гулять-то пускают. Правда, не чувством какого-нибудь нравственного долга
внушается большею частию это внимание и владельцев к публике. Русский
простор и затруднение держать сторожей и устраивать изгороди, затем
XLI. Ближайшее окружающее
281
предание, — вот главная причина кажущегося великодушия, и если нельзя
похвалить кавалеров, собирающих букеты в чужих дорогих цветниках, то
стоит посмеяться и над теми владельцами, которые обставляют свои парки
и леса шестами с надписью: «Входить строго воспрещается». Меня всегда
забавляет эта непременная прибавочка наречия «строго». Почему не просто
«воспрещается»? Не все ли одно? А тут сказывается досада на сознаваемое
бессилие, и она вымещается словом «строго». Нельзя помешать, пройдут
все равно, не обращая внимания на надпись; так хоть усилить выражение.
Забавно! А этим господам, сердитым, но не сильным, можно напомнить
общепринятое международное правило, что «блокада тогда только
признается, когда объявляющий блокаду обладает средствами поддержать
ее»18. Так и владелец, объявляющий свое поземельное владение в блокаде,
обязан прокопать рвы, воздвигнуть изгороди, поставить сторожей. А без
того оно есть общественное вхожее место, и19 нельзя гневаться, когда
прохожие не трогаются надписями «воспрещается», хотя бы воспрещалось
не просто, а «строго». Обязан ли прохожий читать эти надписи и умеет ли
даже прочесть каждый?
Кроме Чижовского сада навещал я Нескучный, с которым было легкое
сообщение чрез перевоз; казались тогда очень недалекими несколько верст,
отделявшие Новодевичий от реки; вход же в Нескучный свободен был
не только с Калужской улицы, но и с берега20. Удалялся я на размышления
и в сад Ступина, большой, запущенный, расположенный между
огородами, с повалившимся по местам забором и со старым барским домом21, от
которого веяло плесенью. Сказывали, что некогда помещался тут какой-то
клуб. Но к моему времени даже памяти о человеческом жилье не
сказывалось ни домом, ни садом с заросшими дорогами и бурьяном и с грачами,
каркавшими вокруг. Я любил это уныние и легче сосредоточивался, диктуя
себе собственные сочинения или возносясь в другой мир на фантастических
крыльях. Из любознательности, которую можно назвать тоже
фантастическою, я отправился раз на измерение Вавилона-колодца, за монастырь,
в направлении к Воробьевым горам. Что это был за колодец? Туда
совершался крестный ход из монастыря в урочный день года; шатер над ним
вроде часовни; предание какое-то есть о нем; говорят, он бездонный22. Как
бездонный? И я вооружился большим клубком бечевки, привязал к ней
камень и стал спускать. Я дна действительно не достал, по крайней мере
так мне показалось. Физики тогда не знал еще, и могло случиться, что
развертывала клубок сама бечевка, размочившаяся и от того увеличившаяся
в весе23, а не камень, давным-давно, быть может, лежавший уже на дне.
Но вообще я не знал, куда девать время, когда не было ни чтения дома,
ни письменной работы. Такое несчастие в особенности постигало в кани-
282
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
кулярные периоды, Святки, Масленицу, Светлую неделю и вакацию, если
оставался в Москве; а Масленицу и Светлую неделю я, все четыре года
жизни у брата24, проводил в Москве, не уезжая в Коломну. Брат, при всей
природной словоохотливости, вступал теперь лишь изредка в разговоры;
невестка была совсем из молчаливых. Оставались дети, из которых
старший был моложе меня на шесть лет. Посторонние бывали редко. Семью
вообще можно было назвать читающею, но не говорящею. До некоторой
степени напоминалась даже коломенская семья, с тем различием, что там
отец и я читали непрерывно, а сестра иногда. Здесь непрерывно читали
невестка и дети (двое старших)23, а брат реже. Старшие племянник и
племянница забавлялись между собою иногда, экзаменуя себя взаимно. Я от
нечего делать принимал участие в этой самоизобретенной игре, которая при
благоразумном руководстве могла бы приносить детям и положительную
пользу. Дети читали в журналах повести и потом обращались друг к другу
с вопросами:
— «Ладно, — сказал он, завертывая покупку в грязную бумагу». Где
это сказано?
Собеседник большею частию угадывал, откуда взято место26, и
предлагал свой вопрос в виде цитаты из другой27 повести или романа.
Особенно тоскливо тянулись Масленица и Светлая неделя. Чтобы
девать время, я отправлялся бродить по Москве и наблюдать веселящихся
по улицам и под Новинским28. Полагаю, с тех пор идет, что целодневные
звоны29 производят на меня крайне удручающее впечатление всегда. «У
всякого есть радость, есть забвение себя, — думал я, шагая по улицам. — Ну,
чему они рады? Как это досадно!»
Под Новинским раз я сделал наблюдение над процессом кражи,
оказавшейся для виновника забавно неудачною, а для потерпевшего —
неприятною не в смысле потери имущества. Уже раз двадцать, может быть,
прошагал я от Кудрина до Смоленского30 и назад: та же глазеющая толпа,
те же экипажи с публикой малоинтересною, те же паяцы. Поворачиваю для
разнообразия на заднюю сторону гулянья; она пуста совершенно, только
извозчики жмутся кое-где у тротуаров, и некоторые из любознательных
мастеровых и крестьян уткнули носы в стены балаганов31 в усилии увидеть
что-нибудь. Внимание напряжено, и карманник этим воспользовался. Вижу:
около крестьянина в полушубке, приставившего глаза к щели балагана,
поместилась чуйка и осторожно вытаскивает торчавший из кармана у
крестьянина ремешок. Медленно тянул кажущийся мастеровой, тоже смотря,
по-видимому, в щель. Довольно долго продолжавшаяся операция завлекла
меня. Тащил, тащил и наконец вытащил. Добыча оказалась не кошельком,
как воображал, вероятно, жулик, а только длинным ремнем.
XLI. Ближайшее окружающее
283
— Ах, ты!.. — вскрикнул вор в негодовании, стегая мужика
вытащенным ремнем. — Таскаешь такую дрянь!
Оглянулся мужичок; оглянулись и прочие участники контрабандного
зрелища чрез щелку. Хохот, остроты; участие приняли и извозчики,
жавшиеся у тротуаров, и предметом шуток были оба равномерно, и жертва
и виновник проступка. А жулик остался тут же, лишь несколько
переместившись.
— Не выудил! Поди, попытай еще, — говорили ему вслед
добродушно.
Товарищей в первые годы, да и во весь семинарский курс, не было
таких, которых бы я навещал; да и разъезжались, к кому бы еще мог
зайти. Но в числе спутников по дороге из семинарии был сын
дьякона с Воздвиженья-на-Овражках32. Я был уже в Философском классе,
он —в Риторическом. Он вышел первым из училища. Это обстоятельство
меня к нему потянуло. Я ожидал в нем найти подобие и часть себя,
заговаривал с ним дорогой, а раз, именно во время Масленицы, зашел к нему. Он
был единственный сын у отца-вдовца. Я надеялся встретить однозвучную
мне тоску, ум, томящийся уединением и бездействием. Я нашел юношу
более хозяином, нежели любознательным учеником. Он разливал чай и
вообще носил на себе прозаический вид хозяйки, немного возвышающейся над
кухаркой. Мертвый разговор, а после чая, так как я оказался третьим, мне
предложено играть в горку33. Я отозвался незнанием. Меня обучили и тем
легче убедили, что игра была не на деньги. Иль нет, на деньги, только на
особенные. Папаша-дьякон достал из шкафа мешочек, весь наполненный
полушками старого чекана34, но не изношенными, разделил между нами
поровну, и началась игра. По окончании игры поужинали, и я вышел
разочарованный, очень благодарный за гостеприимство, но вынесший хуже,
нежели пустоту, какое-то засорение в голове. Я бежал от уединения, не зная
чем избавить себя от поедающей меня внутренней работы логических ли
построений или фантастических сооружений, а нашел убивание времени,
после чего голова не освежалась, а тяжелела. Придешь к Лаврову; там по
крайней мере у отца его, дьячка, вытеребишь об его молодости. Он родом
из барского села, и барином у них был сочинитель. Слово «сочинитель»
произносилось с почтением, и из рассказов видно, что и тогда, когда
«сочинитель» здравствовал, он пользовался почтением от окружающих за свое
сочинительство.
«Кто же это такой? — думал я. — Не Державин ли? Уж не Карамзин
ли?» Из рассказов оказалось, что это был Николев35. Николев! Я до того
времени о нем и не слыхал, а на дьячке Егоре сохранилось обаяние, и он
с видом почти благоговения перечислял мне творения этого совершенно за-
284
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
бытого теперь писателя, не пользовавшегося особенною славой, кажется,
и в свое время36. Какая противоположность с одним офицером, с которым
я познакомился лет чрез десяток, родственником по жене!
Познакомившись, я полюбопытствовал знать о его службе: заставный офицер; а прежде
где служил? Он перечислял полки и корпуса и затруднялся припомнить
фамилию главнокомандующего, при котором начал службу.
— Вот не помню, как его...
Я пытался ему помочь, перечисляя некоторые фамилии известных мне
второстепенных генералов старого времени. Наконец он вспомнил:
— Ну, Суворов. Вот, вспомнил.
Предоставляю читателю судить о моем не то что удивлении, а
остолбенении. Я начал допытываться, не смешал ли он, не переврал ли; нет,
оказалось, что он забыл именно фамилию знаменитого полководца, перешедшего
Чертов мост, князя Италийского38, графа Суворова-Рымникского. Вот
и судите: один с благоговением чтит память знаменитого, по его мнению,
сочинителя Николева; другой не вспомнит фамилию главнокомандующего,
который, однако, был Суворов.
Досказать ли о Лаврове? Дьяконского места в Москве он не успел
получить. Просидев в Риторике шесть лет, он равно шесть лет просидел
и в Философии. Я уже поступил в Академию, а он все еще сидел на
ученической скамье Среднего отделения. Я уже потерял его из вида совсем,
года три почти не встречался, как получаю в Академии письмо с просьбой
написать сочинение. Бедный, что с ним сталось?
XLII
СВЕТСКИЙ ПОСЛУШНИК
Прерываю течение рассказа, чтобы познакомить читателя с одним
замечательным человеком, упомянутым в предшествовавшей главе. Он
не имел отношения ни к Семинарии, ни ко мне в частности, но заслуживает
памяти как сам по себе, так и потому, что судьба его и положение дают
дополнение к нравственному облику знаменитого всероссийского иерарха,
Филарета1.
Я упомянул, что Николай Лавров, мой спутник и клиент, мог мечтать
о получении дьяконского места в Москве со временем, при помощи
«всесильного Александра Петровича», своего родственника. Кто этот
всесильный родственник? Это был Александр Петрович Святославский, домашний
секретарь митрополита Филарета. Его считали всесильным, потому что
XLII. Светский послушник
285
он успевал устраивать своих родных на епархиальные места помимо более
достойных кандидатов. Да и вообще проситель, обнадеженный помощью
«Александра Петровича», под этим именем известного всей епархии, мог
быть уверен в успехе. Его протекция для того, кто успевал ее приобрести,
была вернее протекции всякого сановника; но на деле он был отнюдь не
всесилен и не брался за то, что ему прямо не подлежало. Читатель ошибется,
если в образе Святославского представит себе архиерейского секретаря,
подобного тому секретарю Орловского епископа, которому вместе с его
патроном сочинен был в пятидесятых годах сатирический акафист,
разошедшийся в рукописи по духовенству всей России. Ничего похожего, потому
что и сам Филарет был не Смарагд2.
По поступлении на Московскую епархию Филарет3 потребовал от
консистории, чтоб она прислала ему писца для домашней его канцелярии.
Консистория прислала Святославского*; он и был писец, не более, хотя
получил семинарское образование; писцом он и остался до смерти6,
последовавшей чрез тридцать с лишком лет его службы. Во все это время
Святославский был неизменною тенью митрополита, повсюду его
сопровождавшею, ни на сутки, почти ни на час от него не отлучавшеюся,
не потому, однако, и не затем, почему и зачем неотлучно состоят
секретари иногда при других архиереях и правители дел вообще у сановников,
затрудняющихся иногда ступить шаг без «правой руки». Митрополит
не поручал никаких дел секретарю; каждое дело обсуживал сам и сам
составлял каждую бумагу. Он не возлагал на секретаря никаких и докладов,
а тем менее позволял ему подавать какие-нибудь мнения. Докладывали
викарные, секретари консистории, ректоры, благочинные, каждый по
кругу своих обязанностей; просители каждый лично объяснял, когда помимо
письменной просьбы требовалось личное объяснение. Домашнему
секретарю оставалось докладывать не о делах, а только о лицах, являющихся
с докладами или просьбами, и то в ограниченных случаях. Первою его
обязанностью была регистратура официальной переписки митрополита.
Затем он был переписчик и чтец. Читал он митрополиту иногда
входящие бумаги (когда они бывали очень обширны), а чаще книги, и притом
светские, когда любопытствовал владыка о их содержании; переписывал
бумаги, исходящие от митрополита. Писец и чтец только, писец и чтец
неотступный в течение тридцати с лишком лет, писец и чтец, составляв-
* Святославский был сын известного по истории протоиерея Сорокосвятской церкви
Вениаминова, убитого в 1812 году французами на паперти за отказ отдать им ключи от церкви4.
У троих сыновей убиенного протоиерея были три разные фамилии: Вениаминов,
Святославский и Григорович5. В духовенстве была не редкостью такая прихотливость: родные братья,
а фамилии разные.
286
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ший всю канцелярию сановника, управлявшего не только епархиальными
делами, но целым духовно-учебным округом, участвовавшего во всех
синодальных делах сколько-нибудь важных, входившего в постоянное
должностное соприкосновение с генерал-губернатором и с министрами.
Александр Петрович был показателем, между прочим, всей
умственной мощи, всей невероятно обширной личной деятельности знаменитого
иерарха. Заурядная личность не должна бы выдержать и своего
скромного значения тени; дюжинных человеческих сил не должно бы хватить
и на то, чтобы быть планетой столь большого светила. Но Святославский
выдержал и в течение тридцати лет не отходил от владыки, не искал
повышений или лишнего вознаграждения, кроме помощника себе, такого же
писца. Он носил миниатюрный портрет митрополита вместе с крестом на
шее, вынимал его иногда и нелицемерно целовал наравне с крестом, как
икону. Александр Петрович был не только писец и чтец, но был
подвижник, послушник, только одетый в длиннополый сюртук вместо
подрясника; подвиг иноческого послушания он нес исправнее и ревностнее
любого монаха. Он не был женат и никуда, за исключением
чрезвычайных случаев, не выходил из своих двух комнат, которыми пользовался
в митрополичьих покоях. Единственными прихотями его были хороший
чай и трубка с табаком. Хотя куренье табаку не одобрялось
митрополитом, но он не насиловал в этом своего секретаря.
В течение тридцати лет авва-митрополит ни разу не посадил своего
писца-послушника в своем присутствии; только в последние годы или даже
в один, предсмертный год, когда Александр Петрович, изнуренный, уже
носил в себе роковой исход, митрополит указывал ему на стул с позволением
сидя продолжать чтение, тянувшееся несколько часов. Обращение
владыки не переходило никогда в подобие близости. «Если святитель призовет
и скажет ласковым, почти просительным тоном: вот поторопись, перепиши,
пожалуйста, — я уж понимаю. Это значит, какая-нибудь длинная
записка, за которою надобно сидеть и день и ночь напролет, да и не одну. Без
того отдаст молча или прикажет сухо: перепиши». Суровость обращения,
впрочем, вообще смягчилась после того, как за три года до смерти* со Свя-
тославским последовал удар7. Начали делаться припадки, и когда доводимо
было о них до сведения владыки, он входил к больному, благословлял его;
как родные уверяют, Александр Петрович немедленно под действием
благословения приходил в себя, раскрывал глаза и улыбался.
Александр Петрович был почтен вниманием и уважением не только
епархиального духовенства, но всех, кому приходилось иметь постоянные
Умер Святославский в 1856 году, как говорили, от размягчения мозга.
XLII. Светский послушник
287
дела с митрополитом. Старосты и храмоздатели осыпали его подарками
и не предпринимали ничего без его совета, а дерзавшие раскаивались после
в своей самонадеянности.
Митрополит не брал денег за освящение храмов; он признавал
совершение этого обряда обязанностию своего пастырского служения. Александр
Петрович предупредил об этом одного Тита Титыча8, который удостоился
того, что сам владыка освятил созданный им храм.
— Ну, да мы знаем. Небось, не посрамлюсь.
Ввалился Тит Титыч ко владыке благодарить за посещение, которого
удостоилось сооружение. Принят. Благодарит.
— Вот, владыка, примите от моего усердия, — кланяется храмоздатель
и предлагает митрополиту пачку.
Благословил митрополит и говорит:
— Я не принимаю платы за освящение храмов.
— Да ваше высокопреосвященство, вы пересчитайте, ведь тут тысяча
рублей, — с необыкновенным самодовольством настаивает Тит Титыч.
— Вон ступай! — воскликнул раздраженный митрополит.
— Я вас предупреждал, — замечает потом Святославский
ошпаренному ктитору, который уже предвкушал на своей груди медаль. — Ох, то-то
вот и есть; не обещаюсь, но попытаюсь умолить владыку, — продолжал
Александр Петрович. — Вы только не показывайтесь на глаза, пока я вас
не уведомлю.
Выбирает случай и докладывает владыке Святославский, что староста
сокрушается, просит прощения и не смеет явиться.
— Да представь себе, он мне предлагал деньги!
— Он не умел объясниться, владыка. Он деньги приносил не вам, а на
Горихвостовское заведение для бедных духовного звания9. Хочет
ознаменовать освящение храма пожертвованием на бедных.
— Это дело другое, — сказал митрополит, смягчившись. — Пусть
внесет.
— Но он просит вашего благословения.
— Пусть явится.
От совещания с Александром Петровичем не уклонялись и более
значительные лица, имевшие нужду в митрополите, светские особы и духовные,
даже архиереи. Попасть в час, угодить вкусу, оберечься от бестактности, —
кто же мог наставить в этом вернее неизменной тени митрополита, его
неизменного слуги?
— Просил я не раз Александра Петровича к себе, — передавал мне
один из московских настоятелей, поддерживавший добрые сношения со
столь необходимым лицом, как секретарь владыки.
288
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— Вы знаете мое время, когда же мне выбрать час? А вот разве:
владыка будет освящать церковь в Вишняках10; после того он, наверное, заедет
к Семену Логиновичу (Лепешкину, старосте) на чашку чая. Тогда часочек
урву и приеду, пожалуй, к вам.
Наступил условленный день; владыка проехал; следом за ним Александр
Петрович и на перепутье завертывает к приятелю-батюшке.
— Сели мы за чай с ромком. Я запасся самым лучшим, тем и другим.
Припас и сигар самых дорогих, какие мог найти. Но только что мы было
расселись, — продолжал рассказывать иерей, — как послышался звон
в одной церкви, и в другой, и в третьей. Освящение кончилось, и владыка
возвращается. Стало быть, он не заехал к старосте, может быть,
почувствовал нездоровье. Проскакала мимо окон шестерня11. Александр Петрович
поспешно оставил недопитый стакан и бросился в коляску, в которой приехал.
Тщетно старался он перегнать митрополичий экипаж. Только следом за ним
могла поспеть наемная коляска на подворье.
Когда митрополит возвращался откуда-нибудь, его большею частию
дожидались уже нуждающиеся во вспоможении, и Святославский был
обыкновенным раздаятелем милостыни. И он знал, кому сколько дать.
Хотя митрополит никогда не назначал цифры, но достаточно было тона
и выражения.
— Святославский, — скажет митрополит, — подай нищим.
Это значило, что обыкновенных нищих, толпящихся на крыльце, нужно
оделить по гривенничку, по пятиалтынничку.
— Святославский, бедные дожидаются.
Это значит, что в передней стоят просители и просительницы, не
принадлежащие к уличным нищим, которым нужно помочь рубликом или
тремя.
— Святославский, помоги, — скажет тоном ниже и более тихим
голосом.
Значит, какой-нибудь чрезвычайный случай; чрезвычайный проситель
или просительница объясняли митрополиту свое положение.
— Попросишь повторить изложенные владыке обстоятельства, и
видишь, что нужно выложить сотенку, пожалуй, и три, чтобы выручить из
нужды.
Когда опоздавший несколькими минутами Александр Петрович явился,
владыка вскинулся:
— Что это! Нельзя отлучиться, и тебя уж нет. Тут бедные,
нуждающиеся в помощи; они ждали, я должен им помочь, и по твоей милости я не могу
исполнить христианской и пастырской обязанности.
И пошел, и пошел, горячась все более и более.
XLII. Светский послушник
289
— Владыка, — отвечал, наконец, доведенный до слез Святослав-
ский. — Во все тридцать лет, как служу я вам, один только этот раз
случилась со мною оплошность. Простите, не вмените в вину.
Смягчился митрополит.
— Так помоги, — сказал он уже мягким тоном, — дожидаются.
Таковы были отношения. Митрополит не считал своих личных денег
и до них не касался. Ими заведовали частию Лавра, частию эконом, частию
секретарь. Только раз во все пребывание на Московской кафедре, по словам
того же Святославского, митрополит обратился к нему с вопросом: «Свя-
тославский, сколько у нас денег?» Это было во время опалы, в 1824 году,
когда предстояла опасность быть переведенным в Грузию12 и об этом ходил
слух.
Безотчетное распоряжение частию митрополичьей казны давало Свя-
тославскому случай нажиться. Экономы митрополичьего дома, которых
перебывало несколько, успевали собирать в короткое время до
нескольких сот тысяч. У одного из них, по оставлении службы в митрополичьем
доме, обнаружена кража полутораста тысяч, да и кроме того осталось.
Это богатство объяснялось бывшею службой на архиерейском подворье.
Но Святославский не оставил после себя ровно ничего денег, а только
картины и разные вещи (дареные), и похоронен он был родными на их
счет. Поэтому я решительно отклоняю всякое подозрение о том, чтобы
Святославский злоупотреблял доверием митрополита или оказывал кому-
нибудь протекцию за деньги. Да и не дослужил бы он до конца жизни на
подворье, при лихоимстве, как не дослуживали экономы. Мне кажется,
напротив, что Святославский проникся принципами самого митрополита,
которого боготворил.
За такую преданность, за такую беспримерную и непрестанную,
неусыпную службу не мог же и митрополит не чувствовать признательности,
и потому личные ходатайства секретаря, приносимые притом в
благоприятное время, принимались во внимание. Отсюда молва о всесильности. При
всем великом уме и осторожной внимательности, митрополит давал собою
пользоваться людям, изучившим его. Кроме Святославского к числу таких
принадлежали лаврский наместник Антоний13 и, между прочим, Алексий,
сначала инспектор, потом ректор Московской семинарии, затем ректор
Академии и викарий14. Живо помню, как во время службы моей у Троицы15
нужно было предотвратить ли посещение митрополита или вообще отвести
его глаза от чего-то, ревизия чего могла навлечь неприятные последствия.
Алексий с улыбкой передавал, что он отправился к митрополиту с
недоумением о какой-то пустой бумажонке. Митрополит был жаден к делу:
стоило только подсунуть ему корма; возвращаясь из отдаленных поездок,
ЮЗак. № 3560
290
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
он, шатаясь иногда от усталости, прежде всего бросался на бумаги, его
дожидавшиеся, и потом уже отдыхал. «Ну, этого старцу хватит, занялся
очень внимательно», — с улыбкой передавал Алексий о своей хитрости.
Святославскому ли не изучить было митрополита, и ему ли было не уметь
пользоваться своим знанием? И должно отдать ему справедливость: он
пользовался не на зло, а на добро, хотя иными не заслуженное.
Не оставил митрополит своего верного писца-чтеца и без официальной
награды. Он его представил к ордену, и, помнится, по указанию
синодального обер-прокурора. Сам бы он на это не дерзнул. Официальное
положение Святославского, не занимавшего классной должности16, значившегося
едва ли не писцом консистории, не давало ему прав на служебную награду.
А митрополит был строгий законник, не дозволял себе никогда превысить
меру полномочий, законом данных, и тем более просить чего-нибудь из
уважения к себе лично, к своим архиерейским заслугам. Итак, в силу
постороннего указания, чуть не понуждения, последовало представление.
— Что же это вы, владыка, ничем не наградите Александра
Петровича? — так воспроизвожу себе слова другого Александра Петровича, графа
Толстого, который знал Святославского и обращался к его посредничеству
еще ранее, чем получил звание синодального обер-прокурора17.
— Да чем же я могу наградить? — вероятно, отвечал с недоумением
смиренный митрополит. — Он служит усердно, правда, но он не занимает
штатной должности.
Обер-прокурор успокоил, и митрополит представил к Анне 3-й степени
и, несомненно, радовался детски, что успел обломать такую штуку,
выхлопотать своему слуге такую неслыханную награду!18
Нечто подобное потом было с А. В. Горским. Когда поручено было
Горскому с Невоструевым составить описание рукописей Синодальной
библиотеки и когда совершена была ими первая часть этого беспримерного
труда19, с которым по полноте, основательности, глубине, подробности
не могут быть даже сравниваемы знаменитейшие описания знаменитейших
библиотек, составленные знаменитейшими учеными Европы, митрополит
представил Горского к ордену Владимира 4-й степени. Награда, правда,
небывалая: Горский не имел священного сана, но и не переходил в светское
звание20. Он оставался, подобно многим, на степени амфибия21, точнее, на
степени эмбриона, зародыша, из которого одинаково может выйти и водное,
и земное существо. Такие лица стояли вне обычной служебной лестницы и
не имели права ни на какие награды, кроме прибавки жалованья,
квартирного пособия или перемещения на высшую кафедру. Высшая администрация
петербургская, по крайней мере по словам директора Духовно-учебного
управления22, сделала даже чуть не законодательный23 вопрос из пред-
XLII. Светский послушник
291
ставления о награждении Горского. Ходатайство, однако, было уважено,
митрополит утешен и с видом необыкновенно полного удовлетворения
сказал Горскому, подавая орден: «За твою усердную службу царь жалует тебя
дворянином24». А ученики и ученики учеников Александра Васильевича, из
тех, что облеклись в мундир или рясу, дюжинами уже получили таким путем
дворянство и давно обогнали учителя, возвышаясь по служебной лестнице
за труды, и количественно и качественно меньшие трудов Горского, при
заурядной службе, которая своею государственною пользой даже в
отдаленное сравнение не могла идти с заслугами и педагогическими и писательскими
знаменитого профессора.
— А у нас не так, — сказал мне покойный граф Д. Н. Блудов с
огорчением, — лишнюю бумагу составит, требует особой награды.
Произнесено было это замечание в 1853 году25. Мне поручено было
тогда разобрать, описать и распределить по учебным заведениям
раскольнические книги и рукописи, в числе не одной тысячи экземпляров,
хранившиеся в Синодальной библиотеке26. На вопрос: «Что же вы за это
получите?» — «Ничего», — отвечал я, удивив графа своим ответом и, в свою
очередь, удивившись вопросу. Но после я уже не удивлялся, когда дознал
порядки гражданской службы. Не удивился, когда услышал чрез немного
лет, как и сам граф подвергся наградной эксплуатации, неслыханной даже
на гражданской службе.
— Как это досадно, что это он наделал! — говорил мне А. Н. Попов,
известный ученый, об одном своем товарище по службе во II Отделении
Собственной Канцелярии Его Величества27.
Граф Блудов был тогда главноуправляющим II Отделения, и А. Н.
Попов состоял при нем и управлял его домашнею канцелярией.
— Мне нужно было съездить в деревню, — продолжал Попов, — он
(называя другого чиновника) должен был знать, что нельзя же графа здесь
одного в Москве оставлять. И вообразите, писец, кантонист К.,
воспользовался добротой графа, составил о себе представление, да какое! О
производстве себя прямо в коллежские советники, да и орден на шею (кажется,
даже — Владимира), и, наконец, пенсия. Государь из уважения к графу,
конечно, утвердил28. Но можно ли было допустить до этого, зная
бесконечную доброту графа и неспособность его отказывать просьбам?
И долго негодовал Александр Николаевич, и долго не мог уходиться.
А я слушал его и вспоминал о Горском и Святославском. Вот один со
Владимиром 4-й, другой с Анной 3-й степени, представлявшиеся
митрополиту удостоенными наград превыше самых смелых мечтаний. Вспоминал
и об Â. Ф. Кирьякове29, между прочим, содействовавшем мне в описании
раскольнических рукописей. Он знал исправно не только древний, но
292
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и новогреческий язык, и это послужило ему если не в несчастие, то в
значительное бремя. При каждом сношении с восточными патриархами, когда
приходилось справляться с древними актами, его запрягали рыться в архиве
Министерства иностранных дел, извлекать из документов сведения и
переводить их. Ему поручено было и перевести толкование Иоанна Златоуста
на целую книгу Нового Завета («Послание к Галатам»)30. Все это он
исполнял, разумеется, беспрекословно, хотя ни переводы, ни архивные
разыскания не входили в обязанность профессора семинарии. И за все свои
заботы и труды, иногда очень не малые и продолжительные, должен был
он довольствоваться ласковым словом и благословением митрополита31. Но
так нас воспитывали; этот дух Филарета крепок был тогда. Уклоняться от
труда, когда предложение его есть честь оказываемая, тем более —
торговаться о труде обнаруживало бы бесчестный образ мыслей. Спрашивай
о том, полезен ли труд, и старайся о том, чтоб он принес пользу; находи
себе и утешение, и награду в приносимой тобою пользе. Рассуждая иначе,
ты негодный наемник32 и не заслуживаешь ни доверия, ни уважения, да и
пользы принести не можешь, потому что не служишь и не способен служить
делу. С тем же А. Ф. Кирьяковым был случай даже несколько забавный.
Его перевод «Послания к Галатам» был напечатан на синодский счет, а ему,
переводчику, даже экземпляра не подарили. Этой черствой
невнимательности тоже нельзя одобрить. Но забавно, что переводчик, чтобы поднести
митрополиту свой труд в печатном экземпляре, вынужден был его купить
и на свой счет переплести!
Лично я зазнал А. П. Святославского только шапочно, и притом когда
уже состоял на кафедре. Гладко выбритый, с вежливо ласковым
выражением, он низко кланялся всем нам, и старым и молодым педагогам Академии,
был предупредителен. Он держал себя не по своему действительному
значению, а по табели о рангах и внешнему положению в архиерейском штате.
XLIII
ТОВАРИЩИ
Еще чуть ли не в первый месяц пребывания моего в Семинарии
завязалось у меня самым оригинальным образом знакомство с одним соучеником1,
поступившим из другого училища. С поперечной скамьи, на которую
первоначально был посажен, задумал я пересесть куда-нибудь и выбрал вторую
скамью на той же левой стороне. Почему ее, а не другую? На правую
переходить далеко, а первая на левой была занята старыми. Во все два года
XLIII. Товарищи
293
я и не оставлял левой стороны, садясь то на второй, то на третьей скамье.
На первых садиться, выставляться, находил неловким.
Сижу. С обеих сторон незнакомые лица. Во время лекции чувствую,
чья-то рука с правой от меня стороны под пюпитром тянется к моей, ищет
и кладет в нее бумажку. Поднимаю из-под пюпитра руку, развертываю
бумажку и вижу: совершенно пустая. Сидевший направо сосед моего
соседа хихикнул; его сосед, сидевший далее, тоже засмеялся. В наступивший
свободный час после лекций шутник стал отпускать насчет меня остроты,
впрочем, безобидные, задирать меня, обращаясь и лично, без дерзостей
и оскорблений, однако. Сколько понимаю теперь, это был бурсацкий способ
рекомендовать себя в знакомство. Более умного и более приличного способа
малый не придумал. Он был Перервенец, следовательно, круглый сирота2
и никакого общества кроме бурсачного не видал. Пришлось мне
познакомиться невольно; я должен был отзываться, а затем и сам задавать
вопросы. Знакомство, так оригинально начавшееся, продолжалось затем во весь
семинарский курс. Только Академия нас разлучила; приятель мой и туда за
мною последовал, но не выдержал вступительного экзамена.
Да, это был приятель; изо всех соучащихся он был единственный,
с которым у меня дошло на «ты». Более ни к кому я не обращался в
единственном числе за все десять лет в Семинарии и в Академии. Отчего, сам
не постигаю. Были потом истинные друзья, любимые и уважаемые, еди-
номысленные, друзья неразлучные в течение целых шести лет; нас было
трое3, и мы сами сознавали странность вежливо-холодного обращения при
нашей задушевной близости; даже давали друг другу слово обратиться
к единственному числу. Но нет, не выходило, и мы бросали, возвращаясь
к чинному «вы». А с Перервенцем, навязавшимся мне в знакомство,
сошло на «ты» очень скоро; выходило, наоборот, очень неловко держаться на
множественном числе.
Приязнь наступила не вдруг и никогда не была обоюдно полною.
Потребовалось более двух лет, чтоб отношения стали теснее. В первые два года
я не помню даже ни одного случая, где бы сказалась наша общность; не
припомню даже, где он жил, учась в Низшем отделении. Только не в «казне»4,
не в монастырях и не в Остермановом доме, и это меня удивляет теперь:
в качестве круглого сироты он должен был состоять на казенном коште;
не получал ли он пособие деньгами?
Близость трудно завязывалась, потому что мы замешаны были на
разном тесте. Сирота с раннего детства, сын сельского священника, пьяного
и буйного, сведшего еще ранее мать в могилу, Перервенец не имел и родных
близких, а в тех, которых имел, не возбуждал родственной нежности. Ни
память отца, ни личные качества сирот не трогали сердец у двоюродного
294
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
дяди или двоюродной сестры. У тех свои семьи; в пору на них расходовать
чувства. Отданы ребята в бурсу. Их было четверо; старший скоро
вывалился и поступил писцом не то в Сиротский суд3, не то в Управу
благочиния6, но и там не удержался. Второй к моему времени дошел до Среднего
отделения семинарии, поступил отсюда в Медицинскую академию7, но
почти тотчас женился на швее, мещанке какой-то во всяком случае, да еще
с семьей, которая села на шею зятю, или он ей — кто разберет? Но нищета
вынудила бросить Академию и поступить на службу тоже писцом куда-то.
Третий, ленивый и неспособный к ученью малый, засиделся в училище, дав
обогнать себя четвертому, моему приятелю. Приятель мой был из первых
на Перерве, не выходил из числа лучших и в Семинарии. Но самопомощь,
в которую бросила его судьба при столь неблагоприятной обстановке,
не могла воспитать в нем идеалов. Привычки и потребности были грубы.
Рюмка и даже публичный дом рано были ему знакомы, не возбуждая
отвращения; напротив, в том и другом виделась ему, со многими другими,
удаль, которою он хвалился. Без отвращения, напротив, с восхищением об
изворотливости, передавал он о слышанных им каких-нибудь небывалых
проделках мошенничества. Что общего могло быть с ним у меня? Наряду
со всеми я выслушивал его рассказы о похождениях, часто очень грязных,
в которых он бывал иногда главным, иногда второстепенным участником.
Он умел рассказывать живо, не лишен бывал остроумия и лицедейственной
способности; как душу общества его приглашали некоторые из соучеников
к себе даже в дом к родителям; у некоторых он гащивал.
Он учился, он и читал; те же обстоятельства ограничили, однако, чтение
его Поль де Коком и литературой Толкучки. Когда мы бывали в трактире,
он не бросался подобно мне на журналы; любознательность его в этом
отношении была ниже даже, нежели у Добронравова, моего клиента, и чуть
не ниже, нежели у Лаврова. Он охотнее отправлялся, пока я читаю книгу,
в биллиардную посмотреть тамошний бой игроков. Но о содержании
классных уроков мы иногда разговаривали, передавали друг другу недоумения
и разрешали их. Больше, впрочем, наши отношения вращались в
практической сфере: купить где что, где чего достать, на это он был хороший
советник.
При казенном пособии Перервенец, так буду называть его, питался
перепиской лекций; проживал на уроке сначала у своего родственника
дьякона, а потом у постороннего протоиерея. Живал и на квартирах, и, между
прочим, у своего брата, который, колотясь, придумывал разные способы
прокормить семью, в том числе пусканье нахлебников. Перервенец
приглашал меня к себе в гости, между прочим, и посмотреть Наташу,
свояченицу (жену брата), за которою он ухаживал и которая будто бы тоже была
XLIII. Товарищи
295
неравнодушна к нему; а она красавица. И был я, и видел; действительно,
пышная, красивая женщина, и сердце мое сжалось. Цель ухаживания,
понятно, была самая грязная; у приятеля был низкий замысел, между прочим,
поймать свояченицу врасплох, даже подпоить ее. Я пытался представить
ему всю гадость поступка, но говорил стене. «Не я, так другой», — отвечал
он. Влияния не имел я на него; он был и старше меня, и опытнее во всем.
Во взаимном положении нашем мужеский элемент, деятельный, был за ним;
за мною — женственный, пассивный. Если б я не предохранен был всем
внешним прошлым и внутренним самовоспитанием, скорее могло случиться,
что я бы низвергся в бездну, увлеченный приятелем.
Охотнее навещал я его, когда он квартировал у общего нашего товарища
в доме князя Белосельского-Белозерского, на Тверской (дом Малкиеля
потом, теперь Носовых)8. Во флигеле жил управляющий домом, дворовый
человек. Розанов, товарищ наш9, — сын священника из села,
принадлежавшего Белосельским-Белозерским, — получал от управляющего комнату,
в которой одно время жил и Перервенец. С восторгом передавал он мне
о спокойном, уютном, совершенно отдельном уголке, на который он напал;
об удобстве заниматься, о независимости положения: не то, что на людях,
в чужом доме на уроке. А главное — предлагал он мне послушать игрока на
гитаре, необыкновенно искусного, по его словам, приводящего в восторг; он
сам ради этого начал учиться на гитаре и даже купил подержанный
инструмент, заплатив с чем-то рубль. Отправился я, был и раз, и два, и больше:
просиживал по часам. Комната действительно особенная, хотя не отдельная,
менее грязная, нежели в Коломенской бурсе иль Богоявленском общежитии,
удушливая, однако, до нестерпимости. Зато была гитара, на которой я и сам
начал учиться. Знаменитый игрок оказался исключенный из семинарии
прохвост, лет двадцати, прокармливавшийся игрой на биллиарде в трактирах,
а может быть, чем и еще хуже. Играл он недурно действительно, сколько
могу помнить. В ходу была тогда «Аскольдова могила», и Перервенец
перенял от него, а я от Перервенца «Ах, подруженьки», «Уж как веет ветерок»
и «Близко города Славянска»10. Душа моя питалась несколько, но
впечатление все-таки омрачалось. Для игрока-учителя требовалось угощение;
бутылки с пивом, даже полштоф с зеленым11 являлись к услугам. Участия
в попойках я не принимал; положение бывало стеснительно, и я уходил,
предпочитая визиты, которые не вели ни к встрече с биллиардною
знаменитостью, ни с полштофом.
Уроки на гитаре и смотр Наташе относились ко времени пребывания
моего в Среднем отделении Семинарии12. К тому же времени относится
и начало знакомства с Алексеем Алексеевичем Остроумовым. Впрочем,
этим классом близкое знакомство и кончилось, а установилось оно чрез
296
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
соседство по ученической скамье: мы сидели рядом, уже на первой скамье
теперь, которой в Среднем отделении я не обегал. А. А. Остроумов вместе
с братом Василием Алексеевичем был тоже круглый сирота. Когда еще
был я в Низшем отделении, два эти брата поражали меня своим сходством;
я их не отличал, хотя они были не близнецы; В(асилий) А(лексеевич) был
старше, должно быть одним годом, и был уже в Среднем отделении, когда
Алексей был в Низшем13, только не в том, где я учился, а в параллельном.
Присмотревшись после, по переходе в Среднее отделение, я даже удивлялся,
что принимал их за двойников. Но было что-то, дававшее смешивать их, или
точнее — не было чего-нибудь, по чему посторонний глаз, и мой в частности,
на первый раз отличает одну фигуру от другой. Японцы и китайцы европейцу
на первый раз представляются все на одно лицо; вероятно, и европейцы тоже
японцу или китайцу, если не выдает рост или резко отличный цвет волос.
Глазом, по крайней мере моим, должно быть, схватывается прежде всего
общий тип, а к подробным чертам внимание обращается позднее.
А. А. Остроумов был юноша вполне приличный и в одежде, и в
приемах; на лице не лежало ни пошлости, ни той печати, отличавшей
семинарские подонки, которая по первому взгляду внушает сомнение; полпивная
или мастерская чаще всего выдают носителя физиономии. В цилиндре,
в опрятном сюртуке, в столь же опрятной шинели, он имел вид
джентльмена. Как много значит общество, среди которого вырастает дитя! Оба
брата жили у опекуна, московского священника, и у того же священника
проживал студент или кандидат первого курса Московской академии14,
один из неудачников, почему-то не нашедший должности и приютившийся
у товарища-священника. Должно быть, зелено-вино расстроило карьеру
ученого мужа, фамилии которого не помню. Но простое трение о развитую
личность положило совсем другую от товарищей печать и на братьев-
питомцев. Не Поль де Кок и литература Толкучки были чтением
Остроумова: он знал русских поэтов, ощущал их красоты и многое из них изучил
наизусть. Выдающимся его мастерством было умение читать, чему помогал,
между прочим, и прекрасный баритон, способный к самым нежным
переливам. Он так мастерски читал, так осмысленно, что записан был первым по
истории в Среднем отделении, подобно Солнцеву в Низшем. Это не диво,
но диво то, что я, не чувствительный к стихам вообще и не способный их
заучивать, знаю некоторые стихотворения наизусть доселе, после того как
прослушал чтение Остороумова. Можно отсюда видеть, что это был
огромный талант и, конечно, пропавший; почтенный Алексей Алексеевич теперь
священствует, да и притом в таком приходе, где живой декламации прямо
смерть — в единоверческом15. А я млел, заслушивались и другие, когда он
читывал, наизусть разумеется, Пушкина, мелкие стихотворения и целые
XLIII. Товарищи
297
главы. Такую силу дать каждому слову, так глубоко захватить каждый
оттенок, каждую мелкую черту! Раз чем-то возбудил неудовольствие целого
класса, и Остроумова в частности, один поступок воспитанника,
прозванного Шишигой; не помню поступка, но он признан был неблагородным.
Остроумов сказал экспромптом речь Шишиге. Я таял от восторга: это
истинное красноречие, достойное Демосфена. Откуда взялись выражения,
сравнения и при всем этом удивительная декламация, в самую душу
проникающая!16 Такую декламацию я слышал только два раза в жизни; подобное
впечатление я испытал еще, когда слушал Щепкина, читавшего сцены из
«Скупого рыцаря»17.
В старые, Платоновские, времена к декламации приучали в семинариях.
Сам Платон был мастер в произношении; таковым же был Августин;
заботились о силе произношения вообще вышедшие из Платоновой школы.
С поступлением Филарета декламация кончилась. Сам он был безголосый;
читал он прекрасно, давал силу словам, но слабо и ровно. Платоновские
питомцы, правда, впадали в преувеличение и за внешним эффектом гонялись
иногда в ущерб внутренней силе. Парфений (скончавшийся архиепископом
Воронежским) служил образцом этой погони за шумихой18. Его проповеди
бедны мыслями и чувствами, но богаты восклицаниями; видишь, что
проповедник бьет на произношение и на нем основывает успех. Филарет был
враг шумихи и лишних слов; внешний эффект и подобие сцены в церкви
тем более возмущали его. Отсюда преувеличение в противоположную
сторону. Как Платоновы питомцы служили и проповедовали громогласно,
так Филаретовские стали служить под нос, читком произносить
проповеди и притом до того тихо, что около стоящие не могли слышать. А
восстановление декламации и обучение ей необходимы; стоило бы особенные
уроки назначить для того. В Платоновские времена посылали академиков
к лучшим театральным артистам на обучение; до моего времени сохранился
дьякон, друг Мочалова, сведший дружбу со знаменитым артистом именно
ради проповедей19 и проповедями потрясавший слушателей, собиравший
публику в церковь. Проповедями, увы, чужими, из которых выбирал он опять
те, которые были потеатральнее; но из того не следует, чтобы собственные
проповеди произносились вполголоса и читком.
Искусство чтения есть искусство не малое и не легкое, а чтение в церкви,
тем паче проповедание, требует и тем более искусства, что две опасности
предстоят одинаково — бессмысленности и профанации. Бывали
декламаторы и в последние, Филаретовские, времена, но я уходил из церкви
смущенный. Между прочим, Леонид покойный, бывший викарием , грешил
излишеством. Была утреня под Великую пятницу; страстные Евангелия21
читал преосвященный сам, но так театрально, что верующему чувству
298
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
становилось больно. Да еще преосвященный ничего, а сказывали мне, что
один иерей читал те же Евангелия даже разными голосами. Передавая
слова служанки Петру, он пискливым голосом произносил: «И ты был еси со
Иисусом Назарянином?»22 И затем возглашал низким басом: «Ни». Чтение
Евангелия обращал таким образом в пародию, в передразниванье23.
Чтение священных книг в церкви должно передать смысл читаемого24,
предоставляя возбуждение чувств настроению самих слушателей, которое
может быть скорбное и радостное, просительное и благодарственное,
смотря по обстоятельствам. А произношением проповеди не довольно
отчеканить смысл, потому что проповедь не есть ни священный текст, ни
диссертация. Это различие должны не только знать священнослужители,
но и должны уметь соблюдать. А уменье может быть дано только наукой
и упражнением.
Раз А. А. Остроумов зазвал меня к себе для того, чтобы познакомить со
своим ученым сожителем. Был я, отобедал и побеседовал. Передавал потом
Остроумов, что и я оставил недурное впечатление. А меня так просто
приподняло; это был первый случай, что с лицом академического образования
я говорил, как с равным. Разговор вертелся более на исторических темах;
я излагал свои догадки, он подтверждал их или исправлял. Касались
литературы; обмен мыслей и по этой отрасли знаний освежил меня. Приостановка
карьеры ученого мужа оказалась для меня на этот раз счастием.
Епархиальная служба обыкновенно затирает в магистрах и кандидатах печать
образования. Многое вылетает, ко многому сердце охладевает; практические
заботы, механическое требоисправление, механическое законоучитель-
ство вытрясают живые семена. Красноречиво признание одного магистра-
священника: «Ну, батюшка, я даже и читать почти разучился; книги не было
в руках двадцать лет». Но сожитель Остроумова, хотя и в летах человек,
был как сейчас со школьной скамьи; умственные интересы сохранились
и тем живее ощущались, чем менее было посторонних развлечений и чем
более мог он поддерживать их продолжающимся чтением. «Вот откуда, —
подумал я, идя из-за Сухаревой башни под Девичий23, — у Алексея
Алексеевича такая любовь к Пушкину и такое чутье к его красотам!»
В Богословском классе мы разошлись с Остроумовым, оттого что
сели на разных скамьях. Здесь другой товарищ-сосед стал ближайшим,
Николай Алексеевич Р. Жив ли он?26 В одной зале мы слушали с ним
и лекции Философского класса, но в два года друг другу даже не
поклонились. Сидел он на противоположной стороне, и встретиться поближе
случая не приходило. Какое-то несчастное происшествие было причиной,
что его оставили в Философском классе на повторный курс, так что при
переходе моем в Среднее отделение я нашел его там «старым». Но он был
XLIII. Товарищи
299
не из малоуспешных; происшествие, оставившее его старым, относилось
к поведению, а не к успехам. Что такое натворил он? Никогда я его не
расспрашивал, и он не упоминал. Виной было непременно недоразумение; это
был молодой человек серьезный и с самообладанием. Вышло почему-то, что
я облюбовал по переходе в Богословский класс место на второй скамейке
между ним и И. П. Сокольским27, басом и солистом семинарского хора.
Сокольский был добрый малый, исправный ученик, но не хватавший звезд
и не порывавшийся далеко. Но у Р. мыслительная машина была в усиленном
ходу, и я с ним по сердцу беседовал, передавая ему свои недоумения и
духовные боли при слушании Богословского курса и получая от него таковые
же. Сообща мы обсуживали, спорили, успокоивались; вместе обыкновенно
готовились и к экзамену. О существе наших недоумений и совещаний
сказать будет время; ограничусь пока только внешними отношениями.
Николай Алексеевич был старшим Богоявленского общежития, и я
навещал его, пред экзаменом даже ночевал. Он был старше меня летами,
вероятно года на три. Старшинство возраста вместе со старшинством по
общежитию придавало ему сановитость. Он держал себя не только как взрослый,
но как пожилой человек. Дурачеств ни себе не позволял, ни в других ими
не любовался. Удаль не была для него идеалом, как для Перервенца. Он
не прочь был выпить рюмку, но не для того, чтобы напиваться, и кутеж был
не по его природе. Поэтому мы с ним в трактир не хаживали; чай он пил
у себя дома, в комнатке, которую в качестве старшего занимал в общежитии
отдельно от подвластных ребят. Но был случай, он зазвал меня, и притом
в грязный трактир, для того, чтобы посвятить меня во «взрослого». Это был
трактир на Трубной площади, помню, Соколовского28. Мы вошли, играл
орган; кроме посетителей мужского пола сидели и расхаживали девицы.
Николай Алексеевич провел меня в особенную комнату и здесь, пока мы
сидели за чаем, велел позвать «Пелагею», представил ей меня и мне ее,
поручая нас взаимному вниманию. Это был первый раз в жизни, но он же
был и последний, что я видел вблизи особу такого сорта. Р. рекомендовал
ее как выделяющуюся из других своею степенностию; из его слов я понял,
что он смотрел на нее как на ремесленницу, не отличая ремесла ее от других
ремесл. Меня это поразило и в степенном Николае Алексеевиче удивляет
до сих пор. Но вот чего я не могу себе простить до сих пор — малодушия,
с которым я отговорился от предлагаемого знакомства, приведя не помню
какую причину, но не отвращение, которое в действительности отталкивало
меня. И в отношении к Р. я все-таки оставался женственным элементом,
несмотря на свое умственное превосходство, которого вдобавок Р. во мне
и не отрицал. Может быть, впрочем, и он дал бы мне то же объяснение, что
Перервенец о Наташе?
300 H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Мужественный и женственный элемент! От одного замечательного
русского ученого слышал я замечание, что сочетание полов под разными
видами и именованиями проходит по всему мирозданию: не только в
животном и растительном царстве, но и в химических процессах и механическом
движении светил формула все та же одна везде, говорил он, поясняя этот
закон опытами и математическими выкладками. Глубоко мне врезалось
это замечание; полное развитие его в научном изложении должно бы
составить эпоху и поставить нашего ученого в ряд с Секки29, если не выше.
Но не в том дело30. С кем я ни соприкасался в жизни, везде со мною
оставалась женственная, пассивная роль. Я занимал кафедру и пользовался
редким вниманием слушателей; я увлекал; затаив дыхание, мне внимали31.
(Надеюсь, бывшие слушатели мои не отвергнут этого и не уличат в
неосновательном самохвальстве). Но я не породил и не воспитал учеников32. На
каких дальнейших поприщах я ни стоял, никогда, почти никогда не давалось
мне руководительство, на которое, впрочем, никогда не хватало у меня
и дерзновения. Препятствия не останавливали моей деятельности, но
вгоняли внутрь. Чем порождена не отступавшая ни на минуту гамлетовщина,
недоверие к своей силе, сомнение в своем нравственном праве33, вечное
опасение переступить предел чужой свободы? Не бесплодно ли после того,
может быть, и пройдена жизнь?
Были у меня и еще товарищи, наиболее близкие, наиболее родственные
по духу. Нас было трое, об этом сказал я выше. Но та близость была
другого строя, не семинарская, и сошлись мы, строго говоря, не в Семинарии34.
Богословский класс послужил только началом, хотя с одним из троих,
В. М. Сперанским, началось знакомство еще с Риторики, и сидел он в том
же втором отделении Риторического класса, что и я. Его уже и нет теперь на
свете35, и его высокий, чистый образ заслуживал бы подробного изложения
в особенном обстоятельном очерке. Дойдет ли, однако, до него когда-нибудь
перо в этих набросках?
XLIV
СОСТАВ УЧАЩИХСЯ
Лавров, Перервенец, Остроумов, Николай Алексеевич — это не все
типы семинаристов моего времени. Остроумов даже не тип, он случайность.
У каждого из поименованных была своя особенность, выдвигавшая его туда
или сюда. Большинство было безличнее: вели себя исправно, неупуститель-
но посещали классы, держали в порядке тетрадки, учили уроки, подавали
XLIV. Состав учащихся
301
письменные упражнения, вдаль не заносились. Перейдя в Богословский
класс, подумывали о местах. К чести московских семинаристов, водка
не считалась поэзией жизни, как в других семинариях. Бурсацкая удаль
Перервенца, граничащая с развратом в одну сторону, мошенничеством
в другую, шла от закрытого училища, в котором он получил воспитание, и от
сиротства, которое оставило его без добрых примеров. Главный контингент
семинаристов, если не по числу, то по весу, растворен был в обществе, сидел
корнями в семье. Нравственная воспитательная сила сосредоточивалась
в священнослужительском мире, и притом столичном. Поповичи задавали
тон, приучали к благопристойности, в которой дома воспитаны, и к
чувству нравственного достоинства. Повествование о грязных похождениях,
которые в других семинариях составили бы эпопею, здесь или не находило
слушателей, или выслушивалось с пренебрежительным смехом, каким
награждают паяцев. Небольшой кружок собирался около рассказчика, да и тот
состоял из отребья: знаменательная черта, которую не мешает иметь в виду
при рассуждениях о сравнительном достоинстве закрытого и открытого
воспитания, именно в духовно-учебных заведениях! Важен факт не сам по
себе, закрытое или открытое заведение; важно то, каков дух в нем, откуда
он идет и чем питается. Московская семинария отличалась среди всех духом
порядочности и относительного благородства. Разумею все семинарии
великороссийские и малороссийские, не исключая Петербургской; петербургское
столичное духовенство малочисленнее московского и от себя мало вливало
в семинарию, распихивая детей более по другим заведениям. О семинариях
Западного края не говорю: сколько видел я тамошних воспитанников, они
более всех приближались к московским и менее прочих носили бурсацкую
печать.
Превосходство Московской семинарии, сейчас упомянутое, отзывалось
потом даже в Академии. «Москвич» — это был особый тип среди
академических студентов, отличный от общего бурсачного, и, замечательная
вещь, он не ограничивался наружностию или поведением, а оставлял свой
след в учебных успехах. Во все тридцать лет от начала Академии и до того
времени, как я поступил в нее и ее прошел1, первенство по успехам
оставалось преимущественно за москвичами, иногда за вифанцами и редко за
студентами других семинарий. Не помню твердо первых четырех курсов;
из первого, во всяком случае, вышел первенцем москвич, Делицын; начиная
же с V курса до XVII москвичи были первенцами в семи, в трех вифан-
цы и только в трех воспитанники всех остальных семинарий2; а вплоть до
XV курса к Московской академии приписаны были целые два учебные
округа с своими семинариями!3 Это умственное превозможение не
ограничивалось поставкой первых магистров. В XIII курсе и первый, и второй,
302
H. /7. Г иляров-Платонов. Из пережитого
и третий магистры были москвичи, в XVI — первый и второй4; не знаю,
был ли хотя один курс, в котором бы не оканчивало одного или даже двоих
москвичей в первом пятке3, хотя бы первый магистр был и не из московских.
Откуда это? Не от пристрастия; списки студентов составлялись, за весьма
немногими исключениями, строго. Не от семинарского преподавания. Хотя
в Московскую семинарию и назначали профессоров из лучших студентов,
но я показал в одной из предыдущих глав, каков был уровень преподавания.
Успех условливался приготовительным развитием во всяком случае.
Бесспорно, из других семинарий поступали дарования, может быть, даже более
сильные; климат не мог иметь своим последствием, чтобы в московском
духовенстве родились более способные дети, нежели в остальных двадцати
с лишком губерниях. Поступали из других губерний бесспорно даже лучше
подготовленные в школьном смысле; ведь отовсюду присылаемы были
первые, а курс учебный повсюду был тот же. Но кроме школьной подготовки
была другая, жизненная; кроме умственной выправки — другая, духовная;
кроме образования — культура. Академия и семья — вот два деятеля,
близость которых давала москвичу и вифанцу (одному в более сильной,
другому в слабейшей степени) высшую культуру сравнительно с калужцем
или пензенцем. Точки зрения иные, кругозор шире, нравственный подъем
и выше, и глубже; а все это не могло не отзываться и на прохождении
курса семинарского и академического. Были деятели недюжинные и в науке,
и в литературе из воспитанников Московской академии, не удостоенные
от нее магистерской степени; назову некоторых: Билярский, Иринарх
Введенский, Вукол Ундольский6. Академию, казалось бы, можно
упрекнуть за несправедливость, невнимательность. Я иначе объясняю: то
развитие, та культура, которые на студенческой скамье вручали первенство
другим, приобретены поименованными позднее, а задатки были богаче,
нежели у их сверстников-магистров, которых развитие, может быть, даже
и остановилось с окончанием академического курса, когда у тех, напротив,
продолжалось и росло.
В грязных кутежах, сказал я, московский семинарист не находил поэзии.
Большинство зато не искало и никакой поэзии; как бы только перейти в
следующий класс, а затем кончить курс, вне же класса — добыть кусок, если
нет готового в казне или в родительском доме. Посторонними средствами
пропитания были: 1) уроки, 2) переписка и 3) работа голосом. Немногие
были столь счастливы, чтобы находить, подобно Лаврову, амбулаторные
уроки7 и получать поурочную плату. Большею частию садились в дом
на хлебы у какого-нибудь священника или даже дьячка, с обязанностью
проходить с парнишкой училищный курс или помогать при прохождении
Риторического; плата, кроме стола и помещения, простиралась от пяти до
XLIV. Состав учащихся
303
десяти рублей в месяц (ассигнациями)8. Переписка производилась в
обширных размерах. Одних агентов вроде Лаврова было, думаю, до десятка;
материалами снабжал университет (переписывались и лекции, и
диссертации); снабжали и присутственные места. Цены были разные, соображенные
и с количеством, и с качеством работы. Перервенец получал лишний против
других заработок за красивый почерк; ему давали и материал более ценный,
вроде докладных записок. Бывали работы, хотя соединенные с
перепиской, но требовавшие не одного механического труда; тот же Перервенец
трудился в Архиве над извлечением материалов для Гастева, издававшего
исторические и статистические сведения о Москве9.
Голосом работавшие большею частию были отпетый народ; зачислялись
в частный хор и шлялись по халтурам, смотрели10 вон из семинарии. Ради
похорон и свадеб пропускались и классы. Исключение составляли певчие
семинарского хора; у них тоже были халтуры, нанимали их и на обедни, и на
всенощные, и на свадьбы; хор имел и годовые заподряженные места; но
певчие не принадлежали к отбросу, по крайней мере не все принадлежали.
Вообще же певчий слыл пьяницей: если не все пристращались к напиткам,
то не было ни одного не пьющего, по странному антигигиеническому
предрассудку, что певчему неизбежно «прочищать голос», особенно басу.
Откуда взялось это глупое предание и в силу чего укрепилось?
Голос для семинариста был капитал, и именно бас. Хорошие тенора
вообще редки, да ими и не дорожили; кроме певческого хора куда же с ним?
Другое дело бас; с ним при посредственном аттестате можно получить
дьяконское место в самой Москве или даже протодьяконское11; даже курса
не нужно оканчивать, чтобы получить место, в собор например. Оттого
шестнадцатилетние и даже пятнадцатилетние мальчуганы старались «на-
крикивать» себе басы. Если для развлечения философ или даже ритор
возглашает Апостол (это случалось иногда даже в классной зале в свободные
часы), подражая чтению в церкви, то возглашает непременно басом, и чаще
всего свадебный Апостол12, чтобы дать почувствовать силу окончательных
слов: «А жена да боится своего мужа»13; «своего мужа» есть динамометр
горла.
Учился со мною сын успенского протодьякона14, знаменитого
Александра Антоновича. Учился хотя посредственно, но не так, однако, чтоб угодить
на исключение. Голоса не было у него никакого; речь глухая, беззвучная,
горло будто обложено бархатом. Некоторые удивлялись, что у голосистого
отца такой безголосый сын, и сам Зиновьев, видимо, скорбел об отсутствии
отцовского дара. «А мне кажется, — возражал я, — наоборот; эта
безголосица и предвещает голос; смотрите, откроется басина не хуже
отцовского». — «Нет, уж этого не будет, — отзывался13 с отчаянием протодьякон-
304
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ский сын; — горло у меня, должно быть, застужено». Предсказание мое
сбылось. По переводе в Среднее отделение голос у Зиновьева, по народному
выражению, стал «ломаться»; речь начала издавать двоящиеся и троящиеся
звуки, в которых безтонная сипота соперничала с тонами низкими и
высокими, выходившими вперемежку и даже одновременно. Голос очистился
и затем образовался бас, — не берусь судить, равный ли отцовскому, но
сильный и приятный. Ожил парень. Он носился со своим кладом; с таким
лицом, воображаю, ходят в первые дни выигравшие 200 000 по лотерейному
билету. Куда тут уроки, куда обдумыванья тем на письменные упражнения?
В рекреационные часы между классами то и дело слышишь или густое
«Благочестивейшему, Самодержавнейшему...»16, или громогласное «Да боится
своего мужа», а не то «Иисус Христом бысть». Последняя фраза есть конец
пасхального Евангелия17, и Зиновьев объяснял, что она есть труднейшее
изо всех окончаний во всех евангельских чтениях: сверхъестественным
искусством нужно обладать, чтобы, подняв голос на высшую ноту диапазона,
произнести бысть, а не бастъ. — Что же? Зиновьев и исчез скоро; исчез
и погиб; погиб, между прочим, именно от этого дьявольского предрассудка,
что необходимо прочищать голос.
Есть, однако, были по крайней мере, элементы для разумного певческого
воспитания, которого до сих пор недостает России, в частности
духовенству. Можно было бы воспользоваться самым этим басолюбием, взять его
в руки, поднять цену другим голосам, возбудить соревнование, развить вкус
и искусство.
Нас окончило курс девяносто человек ровно или с небольшим18, а в
Низшем отделении было до трехсот, если не более; две трети отошло.
Отваливались или особенно бойкие, или совсем негодные, невозможные. Впрочем,
со мною даже окончил курс совсем19 невозможный. Аттестованный
семинарским начальством «со странностями в характере», Иван Михайлович20
был, по нынешнему вежливому выражению, душевнобольной человек. Он
был казеннокоштный. С наружностью орангутанга, не высокий ростом, он
держал себя и расхаживал важно в длиннополом казенном сюртуке синего
сукна, с чувством самодовольной уверенности размахивая руками. Он
приносил в класс и прочитывал вслух товарищам свои литературные
произведения, повести и драмы, которые пек как блины. Что это были за
произведения! В них было все, кроме смысла. Был и смысл, но только
грамматический, а далее никакая пифия не разобрала бы21; слова безо всякой, даже
кажущейся связи; действия невозможные, имена неслыханные. И, однако,
дотянул и окончил курс! Товарищи над ним издевались, приставали к нему,
дразнили, расхваливали на смех его писания, поощряли к ним, и он не шутя
сердился и не шутя гордился. Дергали его за полы во время чтения, поставив
XLIV. Состав учащихся
305
его предварительно на стол. Он оборачивался туда и сюда к пристававшим,
огрызался; но и успокоивался тотчас, когда дразнившие выражали
удивление необыкновенным творческим способностям автора. Это было гадкое
зрелище, и мы удалялись с Николаем Алексеевичем, жалея несчастного
и негодуя на бессердечность издевавшихся. Но аттестат о полном
окончании курса в руках субъекта с такими «странностями в характере» остается
фактом, характеризующим семинарское воспитание. Куда делся Иван
Михайлович? Какой несчастный приходлолучил его в пастыри? И нашлась
невеста, и народились, конечно, дети... Мы с Николаем Алексеевичем
рассуждали, что единственная дорога ему была бы в послушники22.
В обоих младших отделениях, Низшем и Среднем, скоро означался
отстой. Он рано повадился ходить по полпивным и биллиардным, уроков
не учил; когда спрашивали, пробивался подсказами; на экзаменах предлагал
вместо ответа молчание. Иногда олух не довольствовался этим, но,
возвращаясь от экзаменационного стола, делал рожу в направлении экзаменаторов,
хотя и невидимо для них, как бы говоря: «Что, много взяли?» Ах, помню
я сцену, глубоко потрясшую класс! Экзаменовавший ректор (Иосиф)23
заметил это нахальное движение. Ученик был казеннокоштный. Ректор позвал
его к столу и произнес ему речь, начинавшуюся словами: «Чему ты
смеешься? над чем ты смеешься?» Напомнил ему о потрачиваемых на него деньгах,
о заботах, на него простираемых, и о его неблагодарности, сопровождаемой
притом такою оскорбительною непочтительностью к присутствующим,
и к начальству, и к товарищам. Олицетворил ему настроение товарищей,
с каким они должны смотреть на его кривлянье, только ему кажущееся
забавным, и ничего ни от кого для него не влекущее, кроме тем более
усиленного презрения к нему же самому ото всех. Ректор говорил долго, говорил
мягко, говорил с дрожанием в голосе. Еще немного, и класс бы расплакался.
А получавший внушение стоял, нагнув голову несколько набок с глупейшим
видом, желавшим изобразить раскаяние, но не выражавшим ничего, кроме
досады, что так долго держат у стола.
Эти подонки семинарские большею частию были из сельских
захребетников, иногда же дети и московских дьячков, не видавшие доброго
примера и в семействе, принимаемые к собутыльничеству самими родителями.
Семейная жизнь с хозяйственными заботами, может быть, исправляла
некоторых по поступлении во дьячки; вырабатывался практический человек;
семинарская беспорядочность оказывалась временным угаром молодости.
Не весь отстой, однако, шел в дьячки. Часть поступала на
гражданскую службу, умножая собою крапивное семя24, именно дети священников
и дьяконов; не знаю даже случая, чтобы кто-нибудь из привилегированных
по рождению, каковыми были священнослужительские дети, добровольно
306
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
обращался в бесправное состояние причетников. Сыновья даже причетников
только при безысходной нужде и совершенной неспособности к науке
решались надеть причетнический стихарь. Не говоря о Философском классе,
откуда исключенному, хотя бы сыну дьячка, открывалась дорога в сельские
и уездные дьяконы, даже для уволенных из Риторики был выход помимо
причетничества: ветеринарный институт25. Экзамен был легкий, сведений
особых не требовалось. Я знаю нескольких исключенных из Риторики
дьячковских детей, которые таким путем вышли из распутия, оставлявшего им
на выбор идти или в мещане, или по примеру отца в причетники.
Резко выделялась из безличной массы другая половина, состоявшая
преимущественно из поповичей. Не все могли похвалиться успехами и
прилежанием; были балбесы, но все отличались одеждой и обращением; все
читали более или менее, посещали театр, ездили в клубы на балы.
Сравнительно немногие готовят себя к духовному званию; борода им претит26,
как и большинству их сестриц. Если не в университет, то в гражданскую
службу. У меня был товарищ, который еще с Низшего отделения носил
цилиндр и перчатки; летом являлся в гарусном сюртучке, а зимой в норковой
шубе, надетой на одно плечо; он сбрасывал с себя шубу с видом господина,
который уверен, что за ним стоит лакей. Его батюшка, вероятно, любовался
изящными манерами сынка, ловко копировавшего приказчиков Кузнецкого
Моста, и даже отвечавшего на вопрос, где купил перчатки или помаду,
безукоризненным французским выговором: au Pont des Maréchaux*. Щеголь
скрылся из Среднего отделения, приютившись в какой-то из губернских
палат.
В университет начинали выбывать с первого курса Философии пред
переходом на второй. В мое время вышли так рано, помнится, только двое,
дети тоже московских священников, не замедлившие осенью явиться к нам
показать себя в синем воротнике27.
Неохота московских поповичей идти в духовное звание шла после меня
все в гору, начавшись еще ранее. В мое время не брезгали по крайней мере
семинарией. Пример С. М. Соловьева, которого отец, законоучитель
Коммерческого училища, отдал с самого начала в гимназию28, передаваем был
как соблазнительная новость, как ересь. Но потом, особенно в последнее
время, дети-гимназисты отца-священника стали не редкостью. Прибегают
к заблаговременному извержению детей из духовного звания главным,
если не единственным, образом священники столичные; а со введением
гимназий по уездным городам29 будут туда отливать и дети уездного
духовенства, между прочим, по тому расчету, что воспитание производится на
на Кузнецком Мосту (φρ.).
XLIV. Состав учащихся
307
родительских глазах, притом не потребует лишних издержек на квартиру,
неизбежных при отдаче сына в столичную семинарию.
Будущих студентов университета и медиков можно было узнать
заранее; чаще других видишь их с книгой в руках не учебного содержания,
преимущественно с журналом. Они интересуются литературными
новостями. Театральный раек видит их в числе частых посетителей; они говорят
о Мочалове и Санковской30. А иной сидит с учебником математики, этим
наиболее опасным подводным камнем для семинариста.
Умолчу ли об отпрысках семинарии в артистическом и литературном
мире? Владиславлев, известный оперный певец, был сын московского
священника, выскочивший из семинарии до окончания курса31. Несчастный
отец пострадал за него: Филарет поставил родителю в вину, что сын
поступил на сцену. Другого помню, тоже вышедшего на сцену из Среднего
отделения (Славина), но то был не певец, а трагик (разумеется, только
воображал себя трагиком). Далее дебюта он, кажется, не пошел, но пописывал
зато повестушки32, узревавшие свет на Толкучке. Они были градусом выше
повестей Александра Анфимовича Орлова, известного тогда кропателя
по заказу Никольских издателей33, но между семинаристами, товарищами
автора по школе, производили эффект: писатель хрий, не далее как вчера
сидевший на этой скамье, обратился в сочинителя, которого произведения
печатаются! Надобно отдать справедливость, лучшие из семинаристов
посмеивались над этим бумагомаранием, не придавая ему цены.
Не будем следить за дальнейшею судьбой выходцев из сословия, —
какая окончательная судьба постигла скороспелого литератора или на чем
оканчивали нырнувшие в гражданскую службу. Доходили до
столоначальника, экзекутора, а благословит Бог, и до приходорасходчика. Сколотит
деньжонок доходцами, более грешными, нежели безгрешными; иной
женится, купит домок и будет коротать век, досиживая геморрой после
канцелярского стола за карточным столом. Отсед, поступавший в дьячки, иногда
выхаживался, как я уже сказал; но замечательная черта: наружная
цивилизация чрез семинарию и тут оказывала действие. Если попович, гнушаясь
бородой, бежал из духовного звания, то причетнический сын, поступая
в причетники, просто не заращивал бороды, продолжая бриться. Почти на
моих глазах совершился у дьячков постепенный переход от пучков на голове
до щегольской прически и от длинного сюртука без разреза назади до фрака.
В мое малолетство пучок был почти общею принадлежностью причетника,
именно пучок, а не коса. Священник и дьякон распускали косу, а причетник
и в церкви оставался с заплетенною, свернутою пучком. Благочинным одно
время был в Коломне протоиерей Петр Софроныч (Горский), который
строго следил за соблюдением прадедовского обычая. Он будет таскать за
305
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
вихры, морить на коленах в церкви, замучит земными поклонами, если бы
нашелся дерзкий, бреющий бороду, стригущий волосы, да притом в сюртуке
только до колен. В силу какого указа так действовали старые благочинные?
Не вменяется ли им инструкцией следить за дьячковскими волосами и
длиннополыми сюртуками?34 В таком случае благочинные скоро развратились.
Придираться к волосам и одежде стало постыдным. Уволили себя
благочинные и еще от обязанности, которая, однако, несомненно предписывается
им инструкцией. Инструкция велит благочинному при посещении церквей
экзаменовать причетников из чтения, пения, Катехизиса и Церковного
устава, и в малолетство мое тот же Петр Софроныч свято исполнял эту
обязанность. Подходит, бывало, время визитации; смотришь, сидит дьячок
Федот или пономарь Андреич35, один за Катехизисом, долбит, другой за
Октоихом. Несчастный именно долбит Катехизис. Заслуженный, почти
старик, имеющий взрослых сыновей, становится на время двойником своего
малолетнего Ванюшки или Петрушки и воспроизводит на колокольне то
самое, что его сынишка за партой. Этот обычай вывелся сам собою вместе
с распространением более человеческого обращения вообще с дьячками; свой
брат-благочинный засмеет не в меру точного исполнителя инструкции.
Познания дьячков, правда, одновременно с тем не повысились, если не считать
так называемых псаломщиков, то есть причетников из окончивших курс.
Попадаются, однако, и до сих пор из благочинных охотники производить
экзамен. В Нижегородской епархии по крайней мере, я слышал, был в самое
последнее время, если не подвизается доселе, экзаменатор-благочинный,
которого трепещут причетники. Впрочем, у ревностного благочинного
умысел другой: от экзамена можно откупиться; дух века коснулся и инструкций
благочинным! Но один причетник, говорят, умудрился освободиться от
экзамена и более дешевым способом. Не дав еще отцу благочинному
предложить вопроса, хитрец сам предлагает ему свое недоумение.
— Не знаю, как править в таком-то случае, по Благовещенской ли или
по Храмовой главе36. Не оставьте, ваше высокопреподобие, научите.
А его высокопреподобие сам нетвердо знает устав. Приходится
отправляться в книгу и справками разрешать недоумение, не без возражений со
стороны причетника. За экзаменами уже не погнался строгий благочинный.
Петр Софроныч в Коломне поступал проще: он и экзаменовал-то, держа
книгу («Катехизис») в руках, и следил пальцем, верно ли вызубрено.
Против того всякое недоумение было бы бессильно.
Но что это за новые лица, являющиеся в семинарию неизменно пред
каждым экзаменом? Никто их не видал до того и не видит после. А, это
певчие Синодального и архиерейского хора; они значатся в семинарских
списках и переходят из класса в класс, ничему не учась, ни разу не посещая
XLV. Раздумье
309
ни одной лекции и не подав ни одного письменного упражнения. Служба
в хоре заменяет им все семинарские труды. Для прохождения училищного
курса к малолетним из них еще приставлены особые инспекторы,
числящиеся при хоре, но более состоящие для мебели; назначали их для очистки
совести. А на преподавание семинарских наук даже никого не назначалось37.
Жалкая была судьба певчих; недаром бегали и хоронились ребята в
училище и в Риторическом классе, когда являлся регент за отысканием голосов.
Благо, если альт или дискант перейдут потом в тенор или бас. Воспитавший
их хор оставит их при себе; пропитание обеспечено. Некоторые получали
потом и дьяконские места за свой голос. Но горе, когда с прежнего голоса
спал, а нового не нарождается; негодного члена выбрасывают из хора.
Куда он пойдет и кто за него заступится? Вот ввиду этого-то и позволяли
им числиться в семинарских списках; их переводили из класса в класс без
испытаний; хотя они являлись на экзамены, их не спрашивали; давали им
кончить даже курс, выпуская в третьем разряде. Но льгота простиралась
все-таки на действительных членов хора, а к выброшенному возвращались
все семинарские обязанности, за чем следовало, понятно, исключение, с его
последствиями, тем более безотрадными, что пребывание в хоре оторвало
его не только от семинарии, но и от семьи и от родных; для певчего нет
отпусков и нет вакации.
XLV
РАЗДУМЬЕ
«Куда я пойду?» Мысль об этом начала меня тревожить еще с
Низшего отделения. Куда я пойду? В благополучном окончании курса я был
уверен, но дотягивать ли семинарию? Само собою разумеется, меня ни на
минуту не увлекала мысль воспользоваться1 преждевременным выходом из
семинарии для поступления куда-нибудь «младшим помощником
столоначальника», попросту — писцом, хотя я и находил основательными расчеты
тех, кто, не имея склонности к духовному званию, оставлял семинарию
среди курса. Права для священнослужительских детей одинаковы, выйдет
ли кто из Философского, Риторического класса, даже из училища, или же
окончит курс во втором и третьем разряде: каждому из них до классного
чина2 нужно служить то же число лет. Для кончившего курс в первом
разряде перспектива, по-видимому, изменялась: он прямо переименовывался
в классный чин. Но ритор, поступая на гражданскую службу, достигал того
же ранее3 да, кроме того, запасался приказною опытностью.
310
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Приказная карьера не занимала меня сама по себе: неизбежное побиро-
шество мелкого чина, тем более писца, в моих глазах равнялось с побироше-
ством дьячков. Как те с поклоном подносят на тарелке просфору богатому
прихожанину, в ожидании получить гривенник, или и без просфоры
подходят после службы и кланяются, поздравляя с принятием таинства4 или
другим чем, в ожидании того же гривенника, так и приказный собирает те
же гривенники такими же поздравлениями или прижимками, что не лучше.
Помимо того, любознательность, духовное стремление вдаль были так
сильны, что вдруг запереть машину на всем ходу, об этом и представления
не возникало. Но не перервать ли семинарию для университета? Вот что
меня занимало. Окончу семинарский курс, без сомнения, в первом разряде.
Куда же двинусь потом? Предстояли четыре дороги: та же гражданская
служба, во-первых, и те же против нее возражения; во-вторых,
дьяконское место в Москве или учительское место в училище, за чем следовало
опять то же дьяконское место; или же духовная академия со следующим
за нею учительством в семинарии и далее — священническим местом
в Москве; или, наконец, — университет. Духовное звание меня не
манило и более всего по связанной с ним необходимости жениться. Семейная
жизнь казалась мне скучнейшею прозой, среди которой должны погаснуть
все идеалы. Я приходил в содрогание, воображая себя женатым молодым
человеком с кучей мелких обязанностей и забот, и сердечно сочувствовал
своему старшему зятю3, когда он сетовал на прозу своей жизни. Он был
пламенная, восторженная душа; его мысль и дух всегда парили; он всегда
был лирик, всю жизнь был идеалист. Отлично учился и отлично кончил курс
в семинарии (Рязанской); вместо академии, куда бы ему поступить было
пристойнее6, он попал на священническое место в село. Отец умер, оставив
жену с тремя непристроенными детьми сверх самого Федора Васильевича
(так звали моего зятя). Мать с сиротами осталась на его плечах, и он принял
отцовское место для исполнения обязанностей к сиротам. Но огонь горел
в нем и продолжал гореть. Село с трудами хлебопашества и с мужиками
кругом, и забитыми барщиной, и пьяными, и невежественными, не смяли
его. Он был вечно бодр, юн, жив. «Никогда не женись, брат», — сказал
он мне, полусмеясь, среди пиров на свадьбе средней сестры7 (это было
в летнюю вакацию 1839 года). «Ты читаешь что-нибудь; вот место,
которое тебя восторгает; ты возносишься, поток мыслей кипит, чувство тебя
захватывает, ты хочешь излиться, чувствуешь в себе Пиндара, хочешь
петь8. „Маша, — скажешь, — поди-ка, поди-ка9, послушай". Читаешь
с жаром, она выслушает и потом скажет: „А, знаешь ли, буренку нужно бы
свести к пастуху". Пиндар и буренка! Нет, брат, никогда не женись». Без
негодования, даже без досады говорил это Федор Васильевич; он очень
XLV. Раздумье
311
любил и ценил жену, как и она его. Шутливым тоном давал он мне10 этот
совет и вместе меланхолическим. Рассказ его был необыкновенно жив; он
читал наизусть те самые места, которые приводили его в восторг, подробно
воспроизводил мысли и фантазии, в нем возбуждавшиеся, декламировал
стихи при этом поэта какого-нибудь или свои собственные, внезапно в нем
складывавшиеся. Он был всегда вдохновлен и не говорил иначе, как вдох-
новленно. И с тою же живостию и подробностию изображал тотчас картину
мелочных забот и еще более мелочных дрязг, внезапно низводивших его
с высот, в которых он парил, в грязный хлев, в расчеты с работником,
который крадет овес и относит в кабак, в расчеты с торговцами, сбывающими,
божась, полтину за рубль.
Заговорив о старшем зяте, не могу уже не кончить. Дойдут ли до вас
эти строки, дорогой, высокоуважаемый Федор Васильевич, теперь уже
маститый старец, доживающий свои дни в печальной болезни на руках
внучат? По моему рассказу читатель вообразит в нем, пожалуй, праздного
мечтателя, другой экземпляр Манилова11. Напротив, Федор Васильевич
был величайший практик и беспримерный хозяин; с тем вместе тот
идеальный пастырь, каких разве только десятки наберутся в России. Никогда
праздного слова, весь в труде, образцово воздержный, строгий к себе, он
переродил прихожан. Когда мне говорят, что сельскому батюшке
невозможно не пить, потому что прихожане угощают; что угождать невежеству
неизбежно, потому что иначе без хлеба насидишься; что нравственное действие
на грубую массу поселян, погрязшую в суевериях и пороках, невозможно:
я воспроизвожу, между прочим, образ Федора Васильевича. Он не пил
ничего, заместив, однако, родителя, придерживавшегося чарочки и пани-
братствовавшего с мужиками; а он, напротив, был строг. Он поступил на
место запущенное, в дом разоренный. Туго сначала пришлось. Он занялся
хозяйством. Помимо хлебопашества завел при доме сад и огород12. С
редкою дальновидностью засадил границу своей усадьбы ветловыми кольями,
сказав себе: чрез десятки лет это будет богатство. Колья были из породы
ветел, так называемых «красных»13, из которых гнут дуги, и действительно,
колья оказались потом богатством, когда выросшие ветлы продавались на
аршины не дешевле соснового балочного леса. На десяток верст у него
одного был свой овощ, и со своею обычною меланхолией, шутливо жалобным
тоном, а сестра с негодованием передавали, что лучшие качаны капусты
у них срезывали, морковь и прочие корнеплоды выдергивали. «И нет того,
чтобы завести самим, — прибавляла с желчью сестра, — Федор
Васильевич долбит, долбит им: заведите, и пример показывает, но, братец, уж
такой мужик сип14; упорен, ленив, пьян». А Федор Васильевич, слушая речь
жены, меланхолически прибавляет: «Мне больше всего жаль моей елочки.
312
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Вышла из семени, сам посадил; здесь хвоя, как вы знаете, совсем не
растет. Топчет глупый, идет, не смотря под ноги. Я останавливаю. Подумай,
вот я посеял, выходил, вот малютка выросла, и ты топчешь; за что? Ты мне
хочешь зло сделать? — Нет, батюшка. — А зло делаешь. Ты затоптал
елочку, ты загубил мой труд; ей было уже два года, и два года пропали,
а твой сын вырастет, был бы благодарен за елочку, как вы благодарны за
ветлу; а тоже вытаскивали их, когда сажал я колышками».
«Поп» было ругательное имя; при виде попа крестьянин сворачивал
с дороги, видя дурное предзнаменование13. Сквернословие было в полном
ходу и служило приправой в разговоре. Таков был приход, когда Федор
Васильевич вступил. А после вот какой порядок завелся. Выезжает с требой
батюшка в какую-нибудь из пятнадцати своих деревень16 — все
население, которое не в поле, высыпает на улицу, а дети становятся в ряд, чтобы
батюшка всех их благословил. Крестьянин, завидя батюшку, стал снимать
шапку издалека, дальше, нежели снимал пред управляющим.
— Как же это сталось? — спрашиваю у сестры.
— Да что, — отвечает она, махнув рукой, припоминая докучливые
сцены, в свое время досадные ей, но, отдавая теперь справедливость
поведению, которое казалось ей тяжелым. — Бывало, едем в город; слышит,
мужик выругался. Остановит лошадь, попросит мужика остановиться да
и начнет петь, поет, поет. Тут думаешь, опоздаем на базар, а он поет. Так
и отучил, и все стали почтительны.
Кончаково, куда отдана была сестра, посетил я в первый раз еще
мальчиком, в 1833 году. Шел только17 второй год ее замужества. Помню страх
свой, когда проезжал бором; темь, бесконечная колоннада обнаженных
сосен, которых только верхушки зеленели. На земле ни травинки, только
грибы по местам манили к себе; красная стена дерев облегала с обеих
сторон; рассказ о разбойниках, которые будто тут укрываются. Брат Иван
Васильевич18, нас сопровождавший, осматривает заряженное ружье.
Извозчик идет поодаль от лошадей, держа конец вожжей на расстоянии аршин
четырех от лошади. Мы с сестрой Аннушкой вдруг вскрикиваем: «гриб,
гриб!» или «брусника, брусника!» Но ступить шаг в лес боимся, видя ружье,
слыша рассказы. Развалины какого-то завода на Черной речке, и название
такое страшное. Приехали в Кончаково: убого и голо, хотя рига и полна
снопами.
Приехал я туда же чрез тридцать лет, в 1863 году. Нет бора; новая
дорога, и притом шоссейная, пролегает по другому месту. Бойко отхватал
ямщик недалекое пространство тридцати верст. Вот Кончаково.
Сопровождавший меня другой мой зять говорит, указывая на видневшуюся телегу:
«Смотрите, это ведь Федор Васильевич едет».
XLV. Раздумье
313
Он. Давно я его не видал, лет пятнадцать. Думаю, постарел, живость
прежняя прошла; ему уже под шестьдесят. Встречаемся: тот же, ни
сединки, такие же быстрые глаза. Сначала он меня не узнал, а поздоровавшись,
тотчас же заговорил: «Я вас спрошу, ученый муж, вот о чем: почему у нас
нападают на папу19, когда» и пр., и начал сыпать, перебирая явления в
иерархии, где сказывается тоже папистское начало, хотя и в неразвитом
зародыше. Сестра до смерти рада, племянница предлагает яблоки своего сада,
подан чай, а хозяин сыплет свое. «Ну, вот, пошел! — ворчит сестра. — Ты
не дашь брату осмотреться». Но я осмотрелся. Как и тогда, тридцать лет
назад, переночевал. На другой день утром колокол, звонивший к обедне,
разбудил меня. Встал я и вижу толпу, окружившую дом, и около нее
Федора Васильевича. «Это что?» — я спросил. — «Муж жену избил; да
ведь это почти каждый праздник ходят к Федору Васильевичу разбираться
с каждым делом». — «Кто же это завел?» — «Да завелось само собою;
мужики очень любят; уж как положит батюшка, так тому и быть; уж очень
он, братец, справедлив и внимателен», — поясняет сестра.
Выхожу на задворки. Где была голая луговина, спускавшаяся к ручью,
там теперь густой сад с отборнейшими сортами яблонь; ветви ломились от
плодов, подпертые палками. Пили в саду чай при оригинальной музыке: то
там, то здесь шлеп, шлеп, падали яблоки на землю. Спускаюсь к ручью:
высокие ветлы на прежнем пустом пространстве, а в середине нижней
луговинки высочайший осокорь, сажен в 20, по крайней мере смотреть
наверх надо, заломя голову, чистый, ровный, прямой как стрела. «Федор
Васильевич вырастил и всегда за ним ухаживал, обчищал».
Когда преосвященный Алексий вступил в управление Рязанскою
епархией в конце шестидесятых годов20 и Федор Васильевич представлялся
ему в качестве благочинного, с неудовольствием преосвященный вскинул
на него взор: «Что это, какого молодого сделали у вас благочинным! За
что это? Сколько тебе лет?» И когда мнимый юноша объявил о своих
шестидесятых годах, можно представить изумление архиерея. Моложавость
шестидесятилетнему старцу придавали небольшой рост, худощавость,
быстрые движения с подпрыгивающею походкой, живые глаза и совершенное
отсутствие седин.
Итак, «не женись, брат, никогда», вспоминалось мне, и я не мог не
убеждаться всеми виденными примерами в прозе семейной жизни. Но
проза не в семейной только жизни, а в духовенстве вообще. На кого ни
посмотришь, всякий, поступая на священнослужительское место, опускается,
начинает растительную жизнь, наращивает брюшко, засыпает умственно.
При довольном доходе ленится, при малом доходе приходит в движение,
но изощряясь в одном — добыть материальные средства. Я не давал себе
314
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
отчета, но чутьем слышал, что изо всех званий духовное есть самое ложное,
хотя самое высокое по идее, и именно потому ложное, что слишком высоко.
Солдат, крестьянин, купец, врач, профессор — каждый есть то, что он
есть: воюет, пашет, торгует, лечит, учительствует. А пастырь, о котором
извествуется в пастырском богословии21, и батюшка в действительности —
две разные сущности; последний есть футляр, оболочка, скорлупа, вид,
механизм без души. Отсюда пустота жизни. Федоры Васильевичи —
единицы из десятков тысяч. То, о чем зазубривалось в пастырском
богословии, умом принято и сердцем, пожалуй, но в практику не проходит и при
данной обстановке перейти не может. На практике он — обыкновенный,
подобострастный всем человек, с тем различием, однако, что у других
профессиональная практика и профессиональная теория не расходятся, и не
расходятся, потому что требование теории не поднимается выше механики
действия; а от пастыря по богословию требуется не механика.
Ближайшим, но малоутешительным примером был брат22. Он служил
добросовестно, добросовестнее сотен; он проповедовал. Но его проповеди
были литературным произведением. Написанное после предварительного
обдумывания и потом прочтенное или же вылившееся из души, сказанное
и потом записанное — это два отдельные рода, и чутье мне сказывало, что
брат занимается хотя почтенным, но праздным и даже ложным делом: он
мнил себя проповедником, когда был в сущности сочинитель23.
Если тогда и мелькало впереди духовное звание для меня, то
единственно в виде монашества. Здесь по крайней мере не будет затягивающей прозы:
так мне казалось, и если я найду в себе достаточно сил на подвиг, думал я,
то я его приму. В этом смысле мечтали мы вдвоем даже с братом. Никогда
и он не манил меня во священство. Если заходила речь о возможности мне
поступить в академию, то в общих размышлениях о моем будущем конечною
точкой мы оба единогласно полагали монашество и, следовательно, архи-
ерейство как естественное последствие, потому что монаха-магистра не
останавливают на полпути, если только не совершил он чего-нибудь зазорного.
Брат высчитывал года, когда я должен получить архиерейскую митру24, если
даже и не выдвинусь ничем. В академию поступить с тем, чтобы потом
вернуться в епархиальное ведомство и занять рядовое место приходского иерея
после профессорской должности, этого, у меня по крайней мере, и в голове
не укладывалось. К чему же, думал я, вся наука после того? И, в частности,
удивлялся я добровольному отречению от гражданских прав, на которое
шли профессора, принимая священство. По порядкам гражданской службы,
профессор семинарии чрез шесть, а бакалавр академии чрез четыре года
приобретал право на переименование в VIII класс и, следовательно, право на
потомственное дворянство, которое соединено было тогда с VIII классом25.
XLV. Раздумье
315
В смысле карьеры уже и продолжать бы им дорогу, на которую вступили,
вычислившись из епархиального ведомства при поступлении в академию.
Отказаться от прав, жертвовать независимостью, обращаться в крепостное
состояние епархиального ведомства, бросать книги и науку для того,
чтобы где-нибудь в Замоскворечье или Заяузье кланяться невежественным
купцам, а дома обзаводиться кучей ребят да женой, которая сама кулебяка,
ничего, кроме кулебяки, и утешить не может: я этого не постигал. Затем
вечное стеснение, вечная обязанность держать себя, невозможность жить
нараспашку, сюда нельзя идти, при этом неприлично быть и т. д.
Итак, или академия, и притом без возвращения в епархиальное
ведомство, или университет — вот представлявшиеся виды. А если решиться на
университет, то не будет ли потерей времени пребывание в семинарии,
начиная со второго года Философии? Из опередивших меня на один курс
некоторые перешли в университет из Среднего отделения. Был бы и я теперь
с ними, размышлял я, когда бы не оставался в училище лишние два года.
Отсталость меня мучила, тем более что в семинарии я не ожидал впереди
узнать ничего, кроме повторений более или менее известного. В
университете наука свежее и обильнее. Без доступа к ученой литературе все мои
приготовления по языкознанию пропадут даром, а доступ к науке видится
только чрез университет.
Раз заикнулся я о своем желании брату (это было еще в Низшем
отделении); тот не отринул моего намерения решительно, но восстал против
намерения бросить семинарию среди курса. «Сперва надобно кончить курс
здесь, а затем вольная дорога, иди, куда влечет. Положим, поступишь в
университет; а ну, там тоже не кончишь курса? Мало ли какие могут случиться
неожиданные обстоятельства! Помимо всего, можешь заболеть, и болезнь
вынудит бросить университет прежде времени. Что тогда? Останешься
получеловеком на всю жизнь». Совет брата подействовал глубже, нежели
он мог ожидать. Я усомнился не только в благополучном окончании
университетского курса, но даже в том, выдержу ли вступительный экзамен.
Примеры, по-видимому, должны были меня успокоить; в университет поступили
же если не из посредственных, то во всяком случае не из отличнейших, даже
не из лучших семинаристов. Но я приписывал их успех случайности; себя
ценил я очень низко. Свое первенство среди сверстников я склонялся
объяснять тоже случайностью или недоразумением профессоров, тем более что
брат меня не баловал отзывами. На «дурака» он не скупился в приветствиях
мне; когда попадалось ему сочинение, не читанное им и не правленное, он
усиленно, по ниточке разбирал его, клеймил сарказмами и мысли, и
выражения. Иногда же выставлял в таком высоком свете университетскую
науку и познания университетских и в таком презрительном виде семинарию
316
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и даже академию, что я терялся и со страхом думал: куда ж мне до
университета и его науки? То ли дело старые времена, горевал я; бывало, можно было
держать экзамен, не представляя увольнительного из семинарии
свидетельства. Между прочим, брат Иван Васильевич не только допущен был до
экзамена, но несколько недель даже посещал лекции Медико-хирургической
академии, не быв уволен из духовного звания, и потом ушел. Может быть,
несмотря на советы брата, я попытался бы по крайней мере держать
экзамен, когда бы старые порядки продолжались; но бросить все,
оторваться от одного берега и, пожалуй, не пристать к другому, нет, страшно!
Робость моя еще тем усиливалась, что ближайших сведений об
университете мне неоткуда было получить. У других были у кого родной брат,
у кого какой-нибудь родственник в университете; студенты знакомы,
бывают в доме; университетские новости известны в тот же день; студенческие
интересы принимаются к сердцу семинаристом-братом или родственником;
рассказы о профессорах и лекциях слушаются с участием, как бы о своих
семинарских. А я об этом университете26 слышал, хотя довольно, но из
третьих рук, от В. М. Сперанского, у которого два брата были студентами: на
медицинском факультете один, на словесном другой. Лично же ни с одним
студентом в четыре года не пришлось сказать ни слова. Все знакомство
ограничивалось лицезрением посетителей «Великобритании» (трактира)27
и лицезрением еще студента-соседа, жившего на уроке в доме протопопа,
наискось от братниного дома. Но кто такой этот студент? Чем он
занимается? Что читает, как судит? Напрасно было любопытство; я видел и слышал,
что возбуждавший мое любопытство синий воротник играл иногда на гитаре,
а это единственное сведение не говорило, конечно, ничего.
Был и еще студент; раза два, три он даже приезжал в дом брата,
близкий его родственник, родной ему племянник по жене28. Но я сидел в своем
углу при этих визитах; никто меня не вызывал, никто не представлял гостю,
и гость едва ли ведал о моем существовании, хотя я сильно им
интересовался. Я знал, что он кончил курс с отличием в гимназии29; слышал, что
он в гимназии читал Софокла. Но что он теперь? Девочка-племянница30
сказала мне раз, что гость-студент привез, между прочим, ноты и сидит
теперь, их читает. Это известие окончательно повергло меня в ничтожество:
читает ноты как книгу!
Этот гость-студент, племянник моей невестки, был А. Н. Островский,
столь известный теперь драматург. Чрез шестнадцать лет потом мне
пришлось с ним встретиться и познакомиться, но при других обстоятельствах.
Для «Русской беседы» в одну из начальных ее книжек назначалась пьеса
Александра Николаевича, и автор должен был прочесть ее в кругу
ближайших к редакции лиц31, к которым и я принадлежал32. Кроме Кошелева
XLVI. Чужой хлеб
317
и Филиппова тут были Хомяков и Константин Аксаков. Кто был еще и где
это происходило? У Кошелева и Хомякова? Нет. У Елагиных, у
Аксаковых? Не помню. Но это было в 1856 году, и событие запечатлелось во мне,
может быть, именно по воспоминанию о студенте, читавшем про себя ноты
в том доме, где другой юноша, ему незнаемый, так сильно им интересовался,
между прочим, из желания знать поближе, какие такие бывают студенты,
кончившие курс с отличием в гимназии.
XLVI
ЧУЖОЙ ХЛЕБ
Я послушал брата и бросил на время помышление об университете. Но
я не мог без горечи вспоминать об этом до самого Богословского класса;
я сидел на чужих руках, когда мог бы сам добывать хлеб. Горек чужой хлеб,
особенно когда и попрекнут им подчас. Завидовал я Лаврову,
достававшему непостижимым путем уроки; завидовал имевшим почерк, что могли
добывать деньгу хотя перепиской. Единственный заработок, стряпанье
сочинений для неспособных и ленивых, доставлял мне всего по нескольку
гривен. Кроме книжек, я в силах оказался приобрести на свои трудовые
только шляпу, купив ее за 70 коп. у кухаркина мужа, служившего где-то
дворником. Шляпа была изящная, французского плюша, но помятая,
брошенная, очевидно, за негодностию. Я отдал ее поправить, и она смотрела
как новая, лоснилась, блестела, и воображаю, как странно смотрело это
парижское изделие при потертом сюртуке с полупродранными локтями
и порыжелых брюках.
Читатель знает о моей казинетовой чуйке и мухояровом ватном сюртуке,
в которых я выехал из Коломны. Сюртук служил мне около двух лет,
чуйка — около трех. Обыкновенных сюртуков с нижним платьем я переменил
три в течение четырех лет. Я рос сильно и к восемнадцатилетнему возрасту
почти остановился; платье, даже недавно купленное, становилось коротко,
а чуйка, сшитая на весь рост, чрез два года имела вид теперешнего пальто,
только с укороченными рукавами. Брат Сергей, приехав зимой в Москву,
сжалился и купил мне шинель; это было на первом году Среднего отделения.
Шинель куплена была, как и все мне покупалось, на так называемой
Площади близь Толкучки1, поношенная. Голубой ее цвет и короткий стоячий
воротник внушали догадку, что когда-то она принадлежала жандармскому
офицеру, а вата с зеленым узорочным подбоем из фланели показывала, что
после жандарма шинель была на плечах у какого-нибудь статского2 и уже
318
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
от него перешла в лавку. В шинели я казался себе почти уже щеголем. А до
того стыдился даже выходить днем в своей чуйке, которая, кстати, и по-
разодралась; меня в ней видели только раннее утро на пути в семинарию
и темный вечер на обратном пути домой.
Сюртуки покупались тоже из подержанных, однако перешитые заново,
и один был даже из разных сукон, полы одного, а рукава другого сукна; на
первый взгляд это, впрочем, было незаметно. Брюки доставались всегда
новые, но зато суконных и не покупалось: отвечала нанка и разные пеньковые
материи. Из числа сюртуков один был, однако, новый, по заказу сшитый,
казинетовый, голубого цвета; я любил его более всех, потому, между
прочим, что он был единственный сшитый по моей мерке и, следовательно,
сидевший складно. Готовое не могло быть по мне, тем более при
особенности моего стана: я, вытянувшись до 2 ^ аршин3, был тонок и узкоплеч,
высокая былинка; готовый сюртук оказывался либо широк, либо короток,
либо то и другое. Обыкновенно мы долго бродили по Площади с
двоюродным братом, дьячком от Николы Большого Креста, прежде чем находили
желаемое. Как местному жителю, Василию Васильевичу4 лавочники были
знакомы и приятели, и он сразу осаживал их, когда они пускали в ход
привычный себе прием надувательства. Он швырял иногда первую
показываемую партию, требовал «настоящего», и дело улаживалось. Я отдавался воле
и вкусу моего покровителя и только слушал диссертации о сравнительных
достоинствах и недостатках показываемого сюртука или сюртучной пары.
«Смотри, не завощено ли где или не закрашено ли?» — «Нет, Василий
Васильевич, пред вами мы этого не смеем; вот, извольте посмотреть, этого
мы вам и не подаем. Извольте видеть, вот, закрашено: сюртук до первого
дождя. А вот у этого рукав, видите, выворочен и начесан, я этого не подаю.
Здесь рукава из другого сукна, разные, за новое я и не продаю; но сюртук
хороший, видный».
Было раз, мы ходили с Васильем Васильевичем в Лоскутный ряд,
бывший на месте теперешней «Лоскутной гостиницы»5, очень темный, со
множеством лавок. Мой патрон по костюмерной части объявил мне, что
здесь торгуют всеми возможными тканями и мехами, но только не
цельными кусками... «Откуда же берут? Откуда набирается так много?» —
любопытствовал я. — «Да из лавок продают остатки, но оттуда мало; для
лавок есть другие покупатели, портные и картузники, а сюда больше несут
краденое. Портной, портниха, скорняк принесет стащенное у хозяина или
у заказчика, а то и прямо жулик; попадается и им иногда новое. Старого,
ношенного здесь не берут; старье идет на Площадь. Цельную штуку6 если
принесут сюда, ее режут на куски, чтоб обокраденные хозяева не признали
их в случае обыска. Зато здесь уже есть все; нет материи, какого бы сорта
XLVI. Чужой хлеб
319
и цвета ни было, чтобы нельзя было подобрать. А бывает нужно, вот как
нам с вами теперь, у фрака рукав чем-нибудь попорчен, у дамского платья
спинка; и фрак, и платье совсем новые; портной вставит другое полотнище
на место испорченного; а здесь подгонят материю и сорт так, что не
отличишь». Мы, однако, не нашли того, чего искали. А нам нужно было рукав
ли, или что другое вставить в приторгованный сюртук, во всех других частях
выдержавший испытание строгого знатока, Василия Васильевича.
Невзрачность одежды меня угнетала. Зная, что по платью не только
«встречают», но часто и провожают, кем, думалось мне, должен я
представляться постороннему? На какое обращение уполномочивается каждый
встречный моею наружностию? Да и помимо платья что я такое —
продолжал я размышлять — ученик последнего класса семинарии, такого
заведения, которого не уважают, над которым смеются, о котором не услышишь
отзыва не только почтительного, но даже снисходительного. Пред
незнакомым, кого встречал в первый раз и о ком имел основание предположить,
что снова не встречусь, я в разговоре скрывал свое звание и положение,
даже лгал, когда спрашивали, повышал себя на класс, если признавал себя
учеником семинарии, или же придумывал другое звание. Прилипал язык,
я не смел принять участия в разговоре, когда предполагал собеседника
знающим, кто я.
Ехал я на побывку в Коломну зимой, в сопровождении брата Сергея.
Ночевали на постоялом дворе. Брат прилег уснуть; мне спать не хотелось;
не спал и еще один неизвестный, из «господ», расположившийся в той же
или соседней комнатке7. Не помню, как завязался у нас разговор и с чего
начался, но он скоро перешел на умные материи и на общественные вопросы.
Собеседник, оказалось, был учитель уездного училища. Как относится
Коломна и вообще купеческий класс к образованию, какое ложное положение
испытывают учителя, как гибнут, не расцветая, дарования! Есть
необыкновенно даровитый мальчик, Тарусин (я даже фамилию запомнил); помимо
всего у него талант к рисованию, из ряда выходящий; но завтра возьмут его
таскать кули, не дадут и курса кончить родители; курс оканчивают лишь
дети приказных. Беседовали мы долго, причем и я вступал в суждения,
сообщал свои замечания и наблюдения. Я говорил смело: дело ночное; кто
я, почему может знать мой собеседник? Предубеждения у него не должно
быть. Я говорил смело, судил свободно, оспаривал своего собеседника в
некоторых пунктах.
Но был свидетель нашего разговора. Брат, которого я предполагал
спящим, не спал; может быть, проснулся, нами разбуженный, но
продолжал молчать. Он был поражен. Вечно молчащий, никогда своего суждения
никуда не вставляющий, а только выслушивающий и изредка лишь об-
320
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
ращающийся с вопросами и просьбами о пояснении, младший братишка
не только рассуждает, вступая в прения со взрослыми, но рассуждает о
таких предметах и так, что приходится только соглашаться с ним человеку,
не запасшемуся особенными сведениями! Я произвел, очевидно,
впечатление Иванушки-дурачка, преобразившегося пред королевским дворцом.
Заключаю так из нескольких слов брата Александра, мне ли брошенных
потом в виде упрека, или другим при мне с выражением удивления. Чрез
несколько недель, месяцев даже может быть, не забыл Сергей передать
Александру о подслушанном разговоре: столь сильное произведено было
на него впечатление!
Задумываюсь об этой двойственности, даже тройственности, в которой
я держал себя тогда. Она не ограничилась тогдашним временем;
преследовала она меня долго, до самого выхода из духовного ведомства и даже
далее. Я занимал уже кафедру; в один из каникулярных периодов гостил
в Москве; отправился раз в Кремль, был какой-то праздник; в Чудове
архиерейское служение8. Направляюсь в церковь, пробираюсь сквозь ряды
богомольцев, теснящихся на ступенях высокого крыльца. Наверху стоит
страж благочиния, квартальный. «Долой пошли! Назад, назад!» — кричит
он столь известным России полицейским голосом, отпихивая теснящихся
в церковь. Попадаю под его властную длань и я; он толкает меня с такою
силой, что я кувырком лечу с лестницы. Поднялся я и размышляю после
первой секунды негодования. «Разве написано на мне, кто я? Да положим,
он и знал бы мое общественное положение. Правда, он оказал бы мне
вежливость, даже внимательность, может быть. Ну, а эта сотня желающих
молиться? Я буду избавлен от толчков ради своего социального положения,
а их будут бить так же, как бьют сейчас, как бьют везде. Прав ли я буду,
нравственно воспользовавшись привилегией своего внешнего положения,
получа ради его доступ в собор, куда вступить из сотни этих богомольцев
половина достойнее меня? Их влечет желание молиться, а меня, может
быть, более любопытство, нежели молитвенное расположение.
Квартальный не исправится, если я пожалуюсь; да и винить его нельзя, его
должность такая; даванье зуботычин входит в его прерогативы, без которых,
по общему мнению, пусть ложному, нельзя обойтись. Да и кому я пойду
жаловаться, чем докажу факт грубого обращения? Производить ли скандал
здесь на паперти, требовать составления акта? Это комично наконец, и что
я выиграю? Выговор квартальному, по совести им даже не заслуженный,
извинение предо мною, которое для меня никакой цены не имеет, когда
степень культуры моего оскорбителя мне известна. Да, Игнатий Алексеевич
вот сердится, когда спотыкнется на камень, попадающийся под ногу. Не
довольствуясь тем, что отпихнет неожиданное препятствие, он сердится; он
XLVI. Чужой хлеб
321
гонится за камнем, отбрасывая все далее и далее с гневным восклицанием:
„А, негодный!" То же делает и с прутом, нечаянно хлестнувшим его в лесу;
с гневом ломает его, бросает и топчет. Не то же ли повторю и я, требуя
извинений от квартального?» Низвержение мое и следовавшие за ним
размышления столь сильно на меня подействовали, что впоследствии я,
сбираясь на какую-нибудь церемонию... читатель ожидает — надевал мундир?..
Нет, наоборот, я накидывал самое невзрачное из своих одеяний и, помню,
в овчинном тулупчике слушал в Успенском соборе литургию и манифест об
освобождении крестьян9. Стократ счастливым счел я себя тогда, что и
рубище не закрыло первопрестольного собора для меня в этот знаменательный
для России день. Мысленно я пародировал себе в подобных случаях слова
«Библейской истории» Филарета о Моисее, что он «предпочел страдать
с народом Божиим, нежели разделять временную греха сладость»10;
удержусь от пользования случайными внешними преимуществами, когда дело
идет о доступе к такому благу, на которое все имеют равное право человека
ли вообще, русского ли человека в частности.
Сказанная сейчас черта выразилась во мне, может быть, даже
преувеличенно. Долгое, очень долгое время я не решался выступать с личными
суждениями и в печати, и в разговорах. До самых последних времен я не
допускал своей полной подписи под статьями11; в разговорах, и притом когда
занимал уже положение в обществе, я долго.не решался употреблять
выражения: «я полагаю» или «мое мнение таково»; высказывал свое мнение
не иначе как в выражениях: «есть мнение» или «есть люди, которые
полагают, напротив»... Эта несмелость выражения, это отвращение к
выставочное™, эта вечная боязнь злоупотребить авторитетом, хотя бы иногда был
он даже законный, или встретить возражение, основанное не на существе
мысли, а на личном против меня предубеждении, эта сдержанность —
коренились с тех молодых лет, когда я был еще в семинарии, когда каждое
поползновение выступить заграждалось встававшим тотчас же недоумением:
«А скажут тебе: что ты суешься? Кто ты такой? Знай сверчок свой шесток;
ты семинарист, не больше».
Резкое обращение брата довершило эту пригнетенность духа. «Глупо!
Совсем не так!» Брат не заметил моего внутреннего роста; безоглядность
и опрометчивость были вообще в его природе. Были пункты, в которых
я перерос даже его, а он продолжал обращаться ко мне с тою же
авторитетностью, не допускавшею возражений, как было два, три года назад.
Я замолчал. Я только слушал и изредка спрашивал. В классе же среди
сверстников речь моя, напротив, лилась; я сыпал замечания, веселые рассказы
и отличался даром живого изложения, пересыпанного остротами. Это была
тоже натяжка, я лицемерил; я не находил отрады в пересмешничестве; я ему
11 Зак. № 3560
322
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
предавался за недостатком более развитых собеседников и более серьезных
предметов для беседы. Своим балагурством я применялся к окружающим,
с которыми, чувствовал я, другого, более питательного разговора нельзя
вести. Я даже иногда лгал на себя, изображая себя в положениях, которых
на деле не принимал, но которые, если бы водились за мною, уравнивали
бы меня с товарищами.
Проходя ежедневно Девичьим полем, я вскидывал иногда взор на
сторону, откуда высматривал задумчиво дом с большим садом, бывший
некогда князя Щербатова, историка, недавно приобретенный Погодиным12.
С тоской думал я: вот как близко от известного профессора и публициста,
а не подойдешь! Если бы брат, познакомившийся после с Погодиным,
сошелся с ним, еще когда я жил на Девичьем поле, дальнейшая судьба моя
несомненно пошла бы другим путем; мне бы открылся круг, в который
я введен был уже тринадцать лет спустя13; и развитие, и внешнее положение
определились бы иначе. Университет не был бы мне страшен, и в семинарии
наверное бы я не остался. Мне открылись бы уроки, и я был бы избавлен от
необходимости есть чужой хлеб. Прибавилось бы и бодрости; не приходило
бы надобности в превращениях Иванушки-дурачка; все пошло бы ровнее,
и от скольких дальнейших противоречий в жизни я был бы спасен!
Два раза, однако, навертывались было уроки. Зять Лаврова, дьякон,
женатый на его сестре, рекомендовал меня своему прихожанину, купцу на
Таганке14, искавшему преподавателя начал французского языка. Явился я.
Встречает хозяин-бородач. Потолковали. «Так-то все так, — заключил
беседу хозяин, — но видите, у меня дочка на возрасте, вы человек
молодой; что это дьякон-то вздумал вас прислать?» Выражения едва ли не были
даже грубее по направлению отца дьякона. Я ушел ни с чем, оплеванный;
между тем и учить-то приходилось совсем не дочку на возрасте, а сынка
лет одиннадцати.
Другой урок был репетиторство со внуком священника Пятницы на Бо-
жедомке15, того самого, который приезжал к родителю в Коломну, спасаясь
от французов. Это было мне по дороге из семинарии в Девичий, и я
вечерами из класса заходил к своему ученику. Увы! Я нашел малого не только
плохо учившегося, но и не желавшего учиться. В других выражениях, но он
повторял Митрофаново «не хочу учиться, хочу жениться»16; заговаривал,
вместо сдачи урока, о бульварных девицах, о сравнительном достоинстве
полпивных. Походив неделю или две, я бросил; было тошно заниматься, да
и недобросовестно брать деньги даром. И деньги-то, впрочем, ничтожные,
едва ли не полтора рубля за месяц.
Откуда-то Лавров достал мне работу — переводить с
французского какое-то руководство к земледелию ли вообще или к огородничеству
XLVII. Бегство
323
в частности. Полного заглавия не знаю, мне дан был только отрывок «Об
устройстве и обделке гряд». Однако и этот способ добывки средств только
поманил меня: лист или два переведены были мною за цену, почти не
превышавшую цены переписки; более у моего приятеля не оказалось оригинала.
Я не знал, кем этот труд был и заказан. Да знал ли и сам Лавров? К нему
перешел оригинал, вероятно, из третьих рук в четвертые.
XLVII
БЕГСТВО
Приближалась летняя вакация 1840 года. Я готовился к переступлению
в Среднее отделение. Прошлогоднюю вакацию провел я в Коломне, и эта
побывка оставила во мне восхитительнейшее впечатление. Снова в теплое
гнездышко, к своим ближайшим, роднейшим, к спутницам моего детства,
в тот садик, где, бывало, в это время аккуратно я начинал каждый день тем,
что проходил частокол соседского сада и обирал малину на прутьях,
свесившихся чрез частокол в наш сад. До малины в нашем саду дойдет очередь,
но обобрать надобно первоначально эту, соседскую. Ах, соседский сад!
Сколько он доставлял нам радостей, а мне однажды большое огорчение. Сад
был полон яблонями, и какое всегда на них обилие яблок! Глаза у нас
разгорались на эти краснобокие фрукты. Кто-то из двоюродных братьев научил
сестер хитрости, показав пример. Он взял большой шест, на вершине1 его
вбил перпендикулярно гвоздь, острый конец которого далеко выставлялся.
С шестом в руке проходили по частоколу, поднимали шест и вонзали
приготовленное орудие в облюбованный фрукт; поворачивали шест и тащили
назад, уже с яблоком на нем. У сестер всегда был запас кузнецовских яблок2;
меня к участию в своей охоте не допускали, хотя яблоками и угощали. Шест
где-то хранился в потаенном месте. Взяла меня зависть и жадность. Я
отправился на охоту без орудия. Чего стоило вскочить на частокол, перелезть,
оборвать ближайшую яблоню и — назад! Я полез на частокол, но только
что ступил на него, как нога завязла между кольями; а в ту же минуту
хлопнула калитка с соседнего двора. Идут в сад! Стараюсь вытащить
застрявшую ногу; тщетно! Между тем вижу, приближается кто-то ближе и
ближе, а ноги все в частоколе. Подходит кухарка. «Ты зачем это здесь?»
Не помню, какую я выдумал причину, что-то я закинул нечаянно в сад и иду
отыскать затерянную вещь. «Не ври, голубчик; ты за яблоками лез. То-то
у нас яблоки убавляются с вашей стороны. Пойдем к хозяину». «Матушка,
голубушка», — взмолился я и начал припоминать, какие ласкательные
324
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
выражения употребляются в обращении к женщинам такого возраста. Так
был растерян и напуган, что никак не мог найти искомого слова. «Матушка,
старушка (вместо «тетушка», слова, которого я искал), отпусти». «Какая
я старушка! — возразила гневно кухарка. — Ишь ты вздумал, в старухи
меня пожаловал! Пойдем, пойдем!»
И взяла она, как воробья из тенет, и привела к хозяину.
— Это не дело, — сказал старик-купец. — Вот я батюшке скажу, чтоб
он тебя наказал.
Я пролепетал то же нескладное оправдание и был отпущен. Чрез полчаса
явился посланный, чтоб известить моего отца. Горячо было бы мне, если бы
довели дело до моего родителя. Но отец спал; посланного приняли сестры
и обещали передать поручение. Но не передали, вероятно, потому что их
собственная совесть была не чиста. Так кончилась моя попытка к краже.
Не для таких похождений я приехал на вакацию; но все мне
вспомнилось, каждый кустик, каждое деревцо о чем-нибудь мне напоминали.
Истинно я блаженствовал, а одно происшествие оставило во мне глубоко
трогательное впечатление, силу которого доселе живо воспроизвожу.
Жаркий день и жаркая ночь. Я сплю на балконе; там же и сестры. Рано,
рано, часа в три утра я был разбужен, колокольный звон раздавался по
городу, звонили на всех колокольнях и даже сельских подгородних.
— Что это такое? — спросил я.
— Митрополит приехал, на похороны, должно быть. Никита
Михайлович умер3.
Никита Михайлович, протоиерей соседней Зачатиевской церкви4, был
родной брат Филарета. У меня слезы выступили на глазах. Это чудное
утро, легкий туман, едва поднимающееся солнце, полная повсюду тишина,
и этот звон, возвещающий о приезде архиерея-брата на последнее
целование брата-протоиерея. Меня тронула эта родственная нежность высокого
иерарха к своему невидному брату, притом и бедному внутренними
достоинствами. Покойник, родитель мой, бывший на погребении, передавал мне
потом, что две крупные слезы скатились по щекам митрополита во время
прощального обряда.
Естественно было желание во мне повторить сладкие впечатления
свидания с родиной. Нужно было спросить брата.
Но с братом уже разладилось у меня. О, какая мудреная наука найти
черту, где должна окончиться нравственная опека, и отыскать правильную
постепенность, с какою должны быть ослабляемы вожжи. С глубокой,
безусловной верою в брата приехал я в Москву. Со внимательною
любовью относился ко мне брат. Один случай даст понятие об отношениях,
какие сохранились еще весной 1839 года, через девять месяцев после моего
XLVII. Бегство
325
переезда в столицу. Брат был охотник до наливок и мастер их настаивать.
Окна были заставлены бутылями. Раз, в отсутствие и брата и невестки (они
были где-то в гостях), племянник-мальчик предложил мне попробовать из
одной бутыли5; я имел легкомыслие принять предложение. Попробовали из
одной, попробовали из другой. Обойдя все бутыли, мы оба опьянели. Много
ли нам нужно было, мне четырнадцатилетнему, а тем более осьмилетнему
племяннику? У него закружилась голова, и его стошнило. До сведения брата
доведено было происшествие. Я уже спал, когда он и невестка возвратились
из гостей; ранним утром я отправился по обыкновению в семинарию. По
приходе домой нахожу брата пасмурным.
— Что ты сделал? Что вы сделали? А я уже боялся, не случилось ли
чего с тобой, не бросился ли ты в реку; ты так долго не возвращался.
Но мое промедление было случайно, о чем я и объяснил брату. Затем
последовал упрек, мягкий, дружественный, раскрывавший всю гадость
поступка, особенно по отношению к мальчику.
— Я Петра (сына) наказал. Что же мне с тобой сделать?
— Накажите и меня, — отвечал я, тронутый, сознав вполне всю
непростительность своего легкомыслия.
— Я его высек.
Не отказался и я от такого внушения, сам сознавая себя более
виноватым, нежели мальчик-племянник. Брат приготовил розгу; я лег.
— Нет, вставай, — сказал он расплаканный, — не могу.
Я плакал, понятно, тронутый не меньше его. Мы расцеловались, и о
происшествии не было больше помина. Но взаимное доверие начало ослабляться
по мере того, как я рос. Я стал тяготиться постоянною указкой; у брата
вырывались слова, что он тяготится моим содержанием. Слова эти срывались
нечасто и притом в гневе, но достаточно было сказать раз, чтобы утратилась
прежняя моя безбоязненность. Брат приходил в негодование, пожалуй,
и справедливо, на то, что я ленился чистить свои сапоги. Начинал он иногда
указывать на меня своим детям, чтоб они не брали пример с меня. Доходило
до того, что он говаривал: «Смотрите, смотрите, как он ест!» То есть, как
будто я ел с жадностью. Я отмалчивался, и это приводило его в
раздражение, свидетельствовало о моей глубокой испорченности, бесчувственности.
Надо мною читались детям рацеи. Охлаждение и взаимное нравственное
удаление были неизбежны. Он требовал за непременное, чтобы я
показывал ему все свои сочинения; а я уже перестал верить в совершенство его
поправок. Он высказывал замечания и суждения, но я с некоторыми уже
не соглашался. Противоречие выводило его из себя; легко воспламеняемый6,
он наговаривал много несправедливого и оскорбительного. Через два года
отношения уже натянулись. Я жил в себе больше, и брат ко мне нечасто об-
326
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ращался. Помимо службы он был поглощен воспитанием сына, занимаясь
с ним усердно.
Я стоял у печки в приемной комнате, которую называли «залой»; она
первая после прихожей, угольная, два окна на одну сторону, два на другую.
Зеркало; печка в углу; старинное фортепиано налево у стены, отделяющей
залу от спальни. Брат ходил по комнате.
— Братец, можно мне ехать в Коломну? — спросил я просительным
тоном.
Он отвечал отказом резким и грубым. Представил какие-то основания
и заключил, чтоб я не смел и думать.
— А если я поеду без позволения? — спросил я самым смиренным, как
мне казалось, тоном. Но, должно быть, в нем слышалась досада, как сужу
из последующего.
Неожиданное и небывалое противоречие взорвало брата. С потоками
брани, как я смел это сказать и думать, он бросился на меня и схватил за
волосы. Я вырвался и произнес три слова:
— Это уже слишком!
Два года я жил; рука его никогда на меня не поднималась, хотя
язвительных и грубых слов расточалось довольно.
Я выбежал на двор; брат погнался было, но воротился. Как я достал
картуз, не помню. Только я вышел со двора и направился к полю (Девичьему)
с решимостью не возвращаться.
Дело было вечером. Куда я пойду? Но я об этом не думал, душа во мне
кипела. Я припоминал все грубые попреки, которые считал тем менее
заслуженными, что сердечно жалел о тягости, которую наложила дороговизна
хлеба в этот год7, и от души желал облегчить брата. Но не я, а он же виноват,
что все способы у меня отняты. Даже отдаленный намек о том, что я мог
бы достать какой-нибудь урочишка, встречал с его стороны решительный
отказ. Я не могу отлучиться никуда, чтобы не вызвать выговоров и обидных
подозрений. Самые невинные действия мои истолковывались превратно,
в дурную сторону. Моя скромность истолковывалась как ожесточенность.
И наконец, что преступного, что дурного, что я желаю ехать к отцу и сестрам?
Дом на Девичьем поле разве тюрьма для меня и за что я заключен?
И я все шел. Пришел в Москву, то есть прошел Поле, вступил на
Пречистенку. По косности8 привели меня ноги и к Александровскому саду.
«Куда ж теперь?» — подумал я и направился на Ильинку к брату Василию
Васильевичу. Никогда я до сих пор не проводил ночи вне дома, и я
стеснялся попросить ночлега, хотя в такой просьбе не было ничего чрезвычайного.
Но мне казалось, что на меня посмотрят как на бродягу, что на лице моем
прочтут преступление.
XLVII. Бегство
327
Опасения мои, разумеется, не оправдались. Меня приняли радушно.
Разговорились, и незаметно, само собою вышло, что я должен ночевать;
время позднее, под Девичий далеко. Разумеется, я ни слова не сказал о
причине, приведшей меня в столь необычный час на Ильинку.
Но до роспуска оставалось9 еще два дня. Следующий день был
канун публичного экзамена. Год был курсовый, переходный. На этот раз
Семинария была, между прочим, и ревизована. Ревизором был
назначен викарный архиерей Виталий10. Экзамены частные все были мною
уже сданы, и от них осталось, между прочим, неутешительное для меня
воспоминание. Ревизор нашел, что отвечающий ученик плохо прочитал
какой-то пример, кажется, отрывок из проповеди Массильйона о
Страшном суде11. Захотелось ему испытать искусство чтения. Как первого
ученика, вызвали меня.
— Знаете оду «Бог»?12
— Знаю.
— Прочитайте-ка.
Я начал. Прослушал архиерей несколько и отпустил со словами:
— Э, батюшка, и вы читать не умеете.
Прошатался я утро по Москве; обедать зашел к другому двоюродному
брату, Ивану Васильевичу, в Овчинниках13. Тары да бары до вечера.
Однако не ночевать же мне здесь. Это будет даже подозрительно: у одного
брата сегодня, у другого завтра. Я отправился снова шататься14 и забрел
в Александровский сад. Здесь в гроте нахожу господина, разговорясь с
которым узнал, что это землемер, командированный куда-то за тысячи верст.
Очень долгая, занимательная для меня беседа; я вызнал о землемерии все,
что только можно вызнать в такое короткое время; между прочим узнал,
каким великим опасностям подвергались землемеры во время генерального
межевания15 и каким оригинальным средством спасались. Для крестьян это
было дело невиданное и непонятное, а интересов касались кровных. Когда
все попытки к словесному убеждению истощались, а крестьяне свирепели
и принимались за колья, наступая на межевщика, он раскидывал
астролябию и садился под нее, окружив ее цепью вдобавок. В суеверном страхе
крестьяне отступали16.
Однако ночь, и собеседник мой со мной распростился. Куда же я?
Раскинулись по небу звезды, все тише и тише на улицах. Не только экипажи,
но и ваньки замерли. Разве те с громом промчатся, которых так затейливо
наименовала одна служанка своей барыне, воображая, что выражается
высоким и приличным материи слогом:
— Настасья, Настасья, — будит встревоженная барыня горничную. —
Встань, посмотри-ка, никак пожар! Где? Что? Куда это пожарные едут? "
328
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Встала горничная, посмотрела и лениво ответила:
— Э, матушка барыня! Успокойтесь, это не пожар; это с духовенством
проехали17.
Да, за полночь уже. Прошел я на набережную. Вот «Волчья долина»,
знаменитый трактир-вертеп18, о котором я наслышался от Перервенца.
Зашел бы туда; но у меня нет даже пятачка. Я предался размышлениям, между
прочим, о знаменитом соловье, заслушиваться которого приходили тысячи.
За четверть версты было его слышно. Набережные были полны
слушателями, а трактир выручал тысячи от слушателей-посетителей19. Но другой
трактирщик-соперник подучил злого человека: подошел гость к дорогому
певцу и окормил его. Опустел трактир, опустела набережная.
А вот Каменный мост. Не здесь ли, не в сегодняшнюю ли зиму
подшутил Александр Антонович протодьякон20 над жуликами, дерзнувшими
было напасть на него, одиноко шествовавшего ночью? Схватил обоих за
шиворот, одного одною рукой, другого другой, перекинул чрез каменную
ограду моста и, тряся над шипящею внизу водой, запел своим знаменитым
басом: «Во Иордане крещающуся...»21 Однако здоров Александр
Антонович! Ломаются ли и гнутся ли под ним рессоры? Знаменитого «Тверского»
придворного протодьякона извозчики, сказывают, перестали возить, не
брали ни за какую цену.
Куда же идти? Повернул снова в Александровский сад и направился
к любимому месту, к гроту. Там уже есть кто-то, в чуйке, в картузе, лежит
на скамье, спит, по-видимому; сомнительный субъект!22 Однако последую
примеру. Я сел, надвинул картуз немного на лоб и скоро задремал. Долго
ли я проспал, неизвестно; но когда проснулся, неизвестного в чуйке не было
уже. Утро с полным солнцем, и та специальная вонь, которая отравляет самые
восхитительные летние утра в Москве. Она23, вонь, как будто тоже встает
утром и совершает свой туалет. Вечерняя и ночная вонь неприятны, а
утренняя и того тошнее, может быть, по противоположности с ярким солнцем и по
воспоминанию, которое вызывается о благоухании луга и леса в этот час.
Немного посидев, я прошел в Охотный ряд, чрез Театральную площадь,
обогнул Китайскую стену и явился в Семинарию. Приготовление к
экзамену, как прошлым годом, как всегда. Вот богословы с тетрадками ходят; ведь
им экзамен главный. Вот младшая братия; ей нет экзамена сегодня; ее
потянут завтра. Вот ректор24 и профессора на крыльце в ожидании владыки.
— Ну, что вы боитесь, что тревожитесь? Соберите все спокойствие,
будьте смелее. Чего бояться? Ведь кто? Ведь владыка, ведь он наш25
отец — чего бояться?
Такими словами успокаивает своих птенцов отец-ректор, держа
конспект в руке, которая ходит ходенем.
XLVII. Бегство
329
— Ну, что бояться, чего бояться? — повторяет он, а рука продолжает
трястись, и листы конспекта гремят, как будто ветер по ним26 ходит.
Но вот зазвонили, владыка приехал, его высаживают из кареты и ведут,
почти несут по лестнице. Лиловая ряса с белым клобуком выделяется среди
черных ряс и черных профессорских фраков с белыми пуговицами.
Зала богословская тесна, она не может вместить всей семинарии, тем
более что целая треть отведена для экзаменующих. Скамьи вынесены.
Ученики стоят, те классы, которым испытание предстоит ранее других. Вперед
протиснуться нельзя, духота непомерная. В этот-то достопамятный день
случилось происшествие, повергшее всех в ужас. При тесноте, вызываемые
к ответу продвигались, но почти не отделялись от прочих, стоящих позади.
Вызывают ученика. Он отвечает частию по собственной памяти, частию по
подсказу сзади стоящего27 суфлера. Встает митрополит внезапно из-за
стола, берет собственноручно суфлера и выводит вон с гневным напоминанием,
что шепотник по-гречески называется διάβολος (диавол)28. Шепотником
оказался ученик первого разряда, будущий студент. Пропал он! Нет, не
напрасно же говорил ректор, дрожа всем телом и чуть не стуча зубами: «Ведь
он наш отец! Чего бояться?» Шепотник только тем и отделался, что его
вывела высокопреосвященная рука.
Отошел экзамен, и я направился на Ильинку, где ночевал третьего дня.
Пообедал. После обеда является третий брат, Смирнов младший, Дмитрий
Васильевич, дьячок из Покровского-Глебова29. Человек веселый и любил
выпить. Поздоровался со мной.
— Как поживаешь?
Я отвечал с грустью, что очень дурно.
— Exclusus (исключен)? — спросил он с участием.
Он вспомнил, должно быть, свою участь в свое время. «Какая ирония
судьбы! — подумал я про себя. — Мне, первому ученику, выражают
участливую боязнь, не исключен ли я за малоуспешность!»
— Нет, — отвечал я вслух и передал вкратце свое бегство или
изгнание. С Дмитрием Васильевичем я мог говорить откровеннее; он ближе тех
братьев мне по летам.
— Ну, что это, пустое! — сказал он, успокоившись. — А пойдем-ка
с нами. Брат, пойдем, — обратился он и к Василию Васильевичу.
Мы отправились в полпивную. Я хотя вообще и не пил, но на этот
раз не смел отказаться, боясь огорчить гостеприимца. Я пил осторожно,
но два брата — очень изрядно. Василий Васильевич был особенно
охотник до пива. Он нажил даже неестественную полноту от пива и пальцы
у него были как огурцы. Эти пальцы переживают теперь второй период.
Прежде Василий Васильевич был дьячком в Черкизове. В те времена он
330
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
был не только худощав, но руки его были тем замечательны, что вполне
не разжимались. Они имели вид граблей, пальцы не выпрямлялись. Он
был необыкновенно работящ: соха, топор, вожжи не выходили из его рук
и произвели эту постоянную скрюченность. Но по поступлении в Москву
на богатое место, доход которого равнялся священническому и даже
превосходил умеренное содержание, добываемое священником среднего
прихода, Василий Васильевич пополнел, разботел, расцвел, лицо его
закруглилось и залоснилось, а пальцы не только выпрямились, но раздулись:
прежде он не мог рук разжать вполне; теперь, наоборот, трудно прижать
пальцы к ладони.
— А что, брат, пойдем-ка ко мне ночевать, в Покровское! — пригласил
меня Дмитрий Васильевич.
Я рад был идти и дальше, лишь бы ночевать под кровлей. И мы
отправились. Но прежде чем выйти за заставу, мы еще порядочно
поколесили. Куда-то все нужно было ему зайти. Первоначально зашли в Певчую
(переулок, бывший на месте теперешних Теплых рядов)30. Здесь Дмитрий
Васильевич предполагал купить картуз. Долго торговался с картузником,
долго выбирал, наконец, купил. Спрыснуть надо; зашли снова в полпивную,
оттуда в Охотный ряд, за провизией. Из лавки в лавку. Опять пересмотр
товара, опять торговаться четверть часа; наконец и здесь кончили.
Отправились куда-то еще, не помню куда, но мы очутились к ночи на Знаменке,
совсем не по дороге в Покровское. В большом трехэтажном доме, против
Пашкова дома31, огни. «Это пансион, — пояснил мне Дмитрий
Васильевич, — и здесь бал». Вышли, наконец, за заставу32; здесь заходить уже
некуда было. Сильно нагруженный, пришел младший Смирнов домой
и начал бурлить. Жена качала ребенка в люльке. Приглашая меня к себе,
он расписывал Покровское как рай небесный и что я чудеснейшим
образом отдохну и освежусь пред экзаменом после двухсуточного мытарства;
но оказалось, что он живет в крошечном чуланчике и мне почти лечь негде.
Дом отдан был в наем дачнику.
Какое уж тут было спанье? Хозяин бурлил, придирался к жене; ребенок
нет, нет да начинал неистово кричать. Со скрипом качалась люлька,
вполголоса идет баюканье. Один глаз у меня спит, другой бодрствует; я был в
полусне. Не взяла и усталость после вчерашнего и сегодняшнего путешествия.
Чем свет я встал и направился в Москву, не простясь с хозяевами. Они
спали, а мне нужно поспевать к экзамену. Я пришел на Никольскую рано, хотя
шел не торопясь. Покровскую рощу33 и всю дорогу до Всехсвятского34 шел
почти шагом, упиваясь свежим воздухом; прибавил шагу только на пыльном
шоссе, рядом с недавно разведенным парком33. А от Тверской заставы до
Никольской — это по тогдашним моим ногам было ровно ничего36.
XLVIII. Изгнание
331
На экзамене я был спрошен, но отвечал всего слов пять. Почти при
самом начале ответа мне сказано: «довольно!», и я, сам очень довольный,
не замедлил укрыться в задние ряды.
Скоро и кончился экзамен. Радостный, я поспешил с Никольской в
Рогожскую. Ямщики окружили.
— Куда, барин?
— В Коломну.
— Леший! Спрашиваешь! Разве не видишь? Это батюшки
Никитского сын.
— И то!
Ряда была не долга. Задатка, обыкновенно требуемого, я не дал. У меня
ничего не было. Да и зачем задаток? Я сам задаток, лично. Кто повезет?
Где кибитка? Жребий кинут; вот кто повезет. Но прежде он37 пойдет чаю
напиться. Накидывается халат синего сукна поверх серого армяка. Пошел
мой ямщик в трактир. Но халат немедленно выносится из трактира обратно
и накидывается на другого, потом на третьего, все тот же халат. Вышло
строгое запрещение: пускать в трактир только чистую публику, серого
мужика не смей38. Суконный халат есть признак купца иль мещанина —
чистая публика, и единственный на постоялом дворе халат переходит с плеч
на плечи, поочередно обращая серого мужика в чистую публику.
Через два часа бубенчики зазвенели, и я катил в Коломну.
XLVIII
ИЗГНАНИЕ
Переходные годы были для меня как бы роковыми. Я съездил в
Коломну, по возврате явился под Девичье, как бы ничего не случилось. Брат
был отходчивый человек. Он не поминал ни слова о моем бегстве, я тем
менее. Потянулась жизнь по-прежнему. Прошел год, наступил 1842,
второй пребывания моего в Среднем отделении. В виду были экзамены, был
июнь в начале. Последовала вторая разлука с братом. Уже не намерение
мое ехать в Коломну вызвало гнев и не мое скромное возражение. Едва ли
не сапоги несчастные были причиной. Словом, брат вспылил, заметив сапоги
ли нечищеные, или другое что, свидетельствовавшее о моей неряшливости
и невнимательности. На мое обычное молчание он расходился еще более
и, разгорячась окончательно, закричал мне: «Вон ступай! Убирайся, куда
знаешь!» Кухарка, по его приказанию, выбросила мои вещи. Это было среди
дня, в воскресный день. По обыкновению, не сказав ни слова, я удалился,
332
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
надев свою голубую шинель и свой парижский цилиндр. Не как два года
назад, теперь я знал, куда идти. Перервенец давно описывал мне в самых
привлекательных чертах свое новое житье. Вместе с двумя старшими братьями
своими и двумя певчими он нанимает квартиру. Совершенно независимая
жизнь. Они нанимают кухарку, сами покупают провизию; заниматься никто
не мешает; обходится дешево — по разверстке рублей по десяти
(ассигнациями) в месяц. Я решился отправиться туда, да и некуда было больше. Это
не два года назад, когда скитался без ноши. Теперь весь скарб при мне: мой
войлок, подушка, белье. На дворе завязал я все это как-то; никто мне не
помогал. Взвалил на себя ношу и побрел. Дорогой размышлял о том, каково
бывает идти солдатам в походной форме: оружие, ранец, шинель, кивер на
голове чуть не в полтора аршина, а в нем накладено чуть не полтора пуда1.
Мне было не лучше. Палящий жар; я в ватной шинели и с невообразимо
громадным узлом на плечах. Понесу на одном плече, устану, перекладываю
на другое. Вытянул Поле; а идти Москвой далеко, почти на другой конец,
в Сыромятники2. Добрел я как-то; малосилен я был, но молод, только что
минуло восемнадцать лет; к ходьбе привык. Не помню даже, чтобы
приседал где-нибудь. Чрез Кремль, на Варварку, оттуда на Солянку3 и мимо
Рождества-на-Стрелке4, чрез Воробино5 на Воронцово Поле6, затем, минуя
Садовую, — в Сыромятники7. Я помнил дом — Кокушкина; я знал, что
не только квартира отдельная, но дом нанимается отдельный.
Вот этот дом, то есть домик в три окна. Переулок немощеный, но грязи
не будет, место песчаное. Направо и налево тянется забор. Двор на левой
стороне длинный и широкий, заросший травой. Длинные сараи после
некоторого перерыва составляют продолжение линии, на которой стоит домик,
а по другую сторону двора, левую, тянется фабричный двухэтажный
корпус8, в который вход, однако, не с нашего двора. Таким образом, пустынно,
и в этом отношении рекомендация Перервенца справедлива.
Было уже к вечеру дело, когда я подошел к будущему жилищу.
Перервенец был дома и сидел за уроком; его сожители — тоже дома. Часть их
была мне знакома; самый старший брат Перервенца, неизвестной профессии
человек; другой брат, помоложе, исключенный из Низшего отделения
семинарии и теперь состоящий в вольном хоре певчим; Егор Павлович — тоже
певчий из исключенных. Был еще сожитель, Рыжий, его все так и звали;
он из Вифанской семинарии, состоял певчим также; но я его не застал, да
и вообще потом видал мало.
Взошел я9. Перервенец мне искренно обрадовался, с участием выслушал
мою историю и с уверенностью успокоил меня за будущее, как мы будем
здесь вместе жить и заниматься. На первый раз он принял на себя
обязанности моей няньки или экономки и сложил куда-то мой узел. Мне не дали
XLVIII. Изгнание
333
путем осмотреться, как позвали в трактир; надобно спрыснуть новоселье.
Отказываться от угощенья было даже невежливо, тем более что я не мог
предвидеть дальнейшего. Угощение предлагал брат Перервенца, певчий
(Александр), и мы отправились вчетвером, Перервенец с братьями и я.
Трактир принадлежал содержателю певчих, и Александру открыт был там
кредит. Мы пошли к Яузе, перешли ее по двум дощечкам, перекинутым на
другой берег, поднялись в гору и здесь, недалеко от Андроньева
монастыря10, вошли в гостеприимное заведение. Потребованы были чай и водка.
Я водки не пил, а остальные трое не только были пьющие, но впившиеся.
Меня даже не спросили, пью я или нет; в обществе, куда я попал, вопроса
об этом не допускалось; с представлением о взрослом человеке не
укладывалось предположение, чтоб он не пил. Налили всем, и мне в том числе.
Отказываться было невежливо, неприлично. Я оскорбил бы радушное
гостеприимство, мне оказанное, и в частности Александра, угощавшего нас.
А это был добросердечный, благородного характера малый. Бог обделил
его умственными дарованиями, но у него были открытое сердце,
прямота, честный взгляд, великодушие. Я стал пить наряду с другими и вскоре
опьянел, опьянел так, как не был никогда потом пьян во всю жизнь свою.
Я едва мог встать с места и идти не мог без посторонней помощи. Я встал
было и плюхнул снова, раздавив при этом свой парижский цилиндр. Много
ли угощались мои товарищи, не знаю; но они были, как выражаются, «ни
в одном глазе»; если б они и вдесятеро более против моего выпили, они были
бы только навеселе.
Надобно было возвращаться назад11. О переходе чрез дощечки нечего
было и думать; я не мог ступить прямо по мостовой. Мы направились в
обход к мосту12: я в середине и двое около меня по бокам, ведшие меня под
руки; третий из братьев шел сзади.
Сознание меня, однако, не оставляло; напротив, мозг работал сильнее
обыкновенного. Я представлял ясно все безобразие картины пьяного, едва
передвигающего ноги, двумя ведомого и третьим сопровождаемого. Я видел
глубину своего падения, и раскаяние мучило меня. С глубоким отвращением
я размышлял ρ себе, проклинал свое малодушие, уступчивость, с которою,
не колеблясь, принял угощение. Что я такое после того? Куда я гожусь?
Не было для меня ничего отвратительнее, как вид пьяного. Удивлялся я на
людей, находящих удовольствие в питье, с презрением смотрел на людей,
отдавшихся низкой склонности; ниспадением с человеческого достоинства
и добровольным скотоподобием признавал я всегда пьяное состояние13,
и сам... Я был гадок себе, и жизнь мне стала постыла. Из меня ничего
и не выйдет путного, бросьте меня в воду! «Бросьте меня в воду!» —
настаивал я, когда мы переходили мост. Я старался высвободиться от своих
334
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
драбантов и порывался, но оба они были замечательной силы; они почти
унесли меня на берег. «Бросьте меня, я не стою жить!» — повторял я.
Отчаяние, столь открыто выраженное мною, чрезвычайное опьянение,
в которое я впал, принесло мне, однако, пользу в том отношении, что новые
друзья мои в следующие разы уже не настаивали на угощении и
снисходительно увольняли меня от выпивки, уважая мою отговорку, что я слишком
слаб.
Привели меня домой и уложили спать. Ночлегом нашим был сарай,
огромный и пустой, с сеновалом наверху, который, однако, тоже был пуст.
Спали на войлоках, обшитых тиком и лоснившихся от грязи, напомнивших
мне Коломенскую бурсу. Крысы бегали, производя возню до самого света;
некоторые перебегали через нас, нимало не тревожась нашим присутствием
и не заботясь о нашем покое. Все это усмотрел я, разумеется, после; в
настоящий же вечер, когда меня уложили, я после некоторого
головокружения вскоре заснул и проснулся рано. Встал, и первым моим чувством было
удивление: отчего же у меня голова не болит? Даже у менее напивающихся
голова трещит утром, по их выражению, и душа требует похмелья. А я был
совершенно свеж, никакой боли в голове и никакой потребности в вине.
Вчерашнего как бы не было; оно осталось только воспоминанием.
Скоро, в тот же день, сбежали все радужные цвета, в которых
изображал Перервенец свое общежитие. Трехоконный домик разделялся на две
половины, из которых одну занимала кухня с сенями, другая была разделена
на две клетушки. Небольшой столик, едва достаточный, чтоб установить
шашечницу, два стула, из которых один треногий, скамейка и деревянная
кровать — такова была вся утварь. Писать было не на чем, хотя была
чернильница. Засаленный стол был невозможен; оставалось писать только
на подоконнике. Читать нужно было или на крыльце, поместившись на
ступенях, или на дворе где-нибудь, сидя на чурбане, а то и просто на траве.
Таково удобство для занятий. Квартира не представляла даже ночлега; если
бы дожить до осени, не говоря уже до зимы, разместиться четверым для
спанья было бы физически невозможно. В каждой коморке не было ширины
и трех аршин; поперек улечься невозможно, вдоль тоже: мешала мебель,
как ни была она малочисленна.
Сожители утром, а иногда и вечером отсутствовали, трое по певческому
ремеслу, старший брат Перервенца по неизвестной причине. По-видимому,
он занимался перепиской где-то; но он рассказывал с услаждением о
подвигах карманников и валетов мелкого разбора14, где у кого что вытащили
ловко или у кого выманили что-нибудь; о прежних временах было известно,
что Николай был даже в шайке; о настоящем оставалось под сомнением,
состоял ли он действующим лицом или только причисленным к штабу.
XLVIII. Изгнание
335
Все трое певчих состояли в хоре Прокофьева15 или Прокофия (его
называли последним именем), любителя-купца. Вольное певчество тогда далеко
еще не было развито, как теперь, когда можно насчитать более десятка
частных хоров, из которых каждый считает певчих десятками, почти до сотни.
Больших частных хоров было только два: Табачниковский человек в 6016
и Прокофьевский — в 80. Трое из сожителей моих были певчими, и все
были в силу того если не пьяницы, то любившие выпить и не понимавшие
другого житейского наслаждения кроме выпивки, если не считать
биллиарда, отчасти и веселого дома: то и другое было, впрочем, более редким
удовольствием. Питье доходило до мании, где цель уже отставлялась в сторону,
а пили для того, чтобы пить. Принесена бутыль. Кто-то где-то раздобылся
деньгами, которых у сожителей вообще не бывало; имея кредит в трактире,
они не выходили из долга у хозяина. В виде закуски припасены свежие
огурцы. Пьют по очереди. Все без верхнего платья, в одних рубашках. Пили до
того, что нейдет в душу; тогда искусственно вызывали у себя рвоту и снова
пили до пресыщения; снова потом вызывали рвоту и опять пили17.
Таковы были люди, с которыми доводилось мне жить. Мне они
оказывали род сострадательного почтения; сдерживало их, вероятно, положение
мое по семинарии, к которому они, по ученической памяти, не могли не
питать уважения. Моя воздержность, безучастие при вакханалиях, задумчивое
молчание при грязных рассказах оказывали свою долю действия. Ко мне
были даже предупредительны, меня старались покоить, хотя я, в сущности,
жил на их счет, пришел без гроша и ни гроша не добыл. Я занимал
положение дамы среди общества мужчин, и мне оказывали деликатность, как
даме: уступали лучший кусок в небольшой трапезе, давали удобнее место
и сидеть, и спать.
Наступил какой-то праздник и свободный вечер; открылось новое
удовольствие. Против нашего дома была фабрика (помещавшаяся на нашем
дворе, стояла, кажется, без работы). Фабричные высыпали с песнями и
гармониками. Женский пол был в их числе, и Перервенец не упустил свести
с некоторыми знакомства; он считался ходоком по женской части и мастером
на любезности, пред которыми склоняется кухарка или фабричная
работница. Сожителям он предложил ввести их в открытое им общество. Повлекли
и меня. Обширный двор; на нем водят хороводы; в других местах ходят
парами или маленькими кучками; некоторые веселятся в одиночку18. Есть
и совсем не принимающие участия в веселье: задумчиво ходит или сидит;
забота должна быть какая на душе. Рядом с воротами у забора длинная
лавка, образованная из досок, положенных на камни. Здесь сидят несколько
фабричных девиц и среди них Перервенец, потешающий их рассказами.
Они покатываются со смеху. Он берет гармонику, играет, поет и пляшет,
336
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
передразнивая поющих и пляшущих среди двора, изменяя голос, карикатуря
лицом, преувеличенно кривляясь станом. Другие из наших подсели и завели
отдельный разговор, каждый с одною или двумя. Сел и я, но не знал, что
предпринять. Мне оставлена девица с глупым лицом и непривлекательною
наружностью. И все-то они, правду сказать, были некрасивы; а эта,
сидевшая с краю, показалась мне даже совсем19 безобразною. Но она пришлась
мне соседкою. Я чувствовал себя в глупом положении. На паясничество,
которым потешал Перервенец, я был не способен; еще менее имел
способности и склонности начинать роман прямо прозаическим концом, как, по-
видимому, решили прочие из пришедших сюда сожителей. Молчать находил
неловким, выжидать вопроса тоже. Не думаю, чтобы моя соседка была
довольна вопросами любознательности, на которые один я и оказывался
способным: Откуда? Как зовут? Давно ли на фабрике? Много ли вас из
одной деревни? Сколько народа всегда на фабрике? Какая работа? Тяжело
или легко?
Смеркалось, кончился хоровод, разбредаются отдельные кучки и пары.
«Ну, девки, пора!» — восклицает и на нашей лавке одна, более других
бойкая. «Пора!» — вторят другие и поднимаются с лавки. Я отправился
домой, пришли и другие, за исключением Перервенца. Он увлек какую-то
далее пределов, допускаемых девичьим целомудрием, и хвалился потом
своею победой.
Тяжело мне20 было провести полтора месяца в такой обстановке.
Заниматься не было возможности. Вдобавок у меня не было21 даже пол-листа
бумаги. А приближались экзамены; требовалось усиленное приготовление.
Пусть оно меня и не тяготило: я пробегал, приходя в класс, что мне было
нужно. Но не было угла, где бы уединиться и спокойно заняться. Я стал
бегать. Выручал отчасти Лавров, неизменно приглашавший в трактир. Я
перебирал в уме всех родных и знакомых, к которым бы мог зайти. У Смирновых
был чаще обыкновенного. Отыскал и еще двоюродных сестер, дочерей
дьячка от Иакова Апостола в Казенной22, того батюшкина свояка, который
навез в Коломну гостей в 1812 году. Обе его дочери оказались при том же
приходе, одна за дьячком, другая за пономарем; у одной сын сверстник мне
по Семинарии, хотя в другом отделении. Хаживал я и сюда и даже ночевал
раз; хаживал я и к зятю Лаврова, дьякону, тому самому, который
рекомендовал мне урок у купца. Но ограничен был круг моего знакомства, времени
оставалось пропасть, и я не знал, куда с ним деваться. Входил поневоле
и в некоторые интересы моих сожителей, те по крайней мере, которые были
почище. Несмотря на всю грязь, в которую были они погружены, у них
сохранялась артистическая жилка; они ценили пение не только как ремесло, но
и как искусство. Три или четыре службы выслушал я по их рекомендации,
XLIX. Последняя вакация
337
несколько — исполненных Прокофьевским хором, в котором они состояли.
Какое-то «Тебе Бога хвалим»23 они считали своим совершенством и
приглашали послушать. Я был, видел в полном сборе весь хор, смотрел, как сам
Прокофий, седой старик с черною повязкой на лбу, постоянно им носимою,
одушевленно дирижировал, размахивая руками; слышал хваленых солистов,
но живого впечатления во мне не осталось.
Другой раз мы целою гурьбой ходили слушать Чудовский хор в
полном сборе. Он уже был под управлением Багрецова24, и тогда только что
явилось его известное «Ныне отпущаеши»25 с диссонансами. Мои певчие
были в восторге и признавали, что такая пьеса по силам только Багрецову
и только Чудовскому хору. Случай выслушать знаменитое произведение,
достойным образом исполненное, представился скоро: Чудовские должны
были полным хором петь всенощную у Алексея митрополита в
Рогожской26. Церковь была набита битком, когда мы прибыли. Надобно было
протискиваться, чтобы стать ближе к клиросу. Пение было действительно
мастерское, самая же пьеса известна; она, кажется, исполняется и доселе.
О впечатлении, произведенном на предстоящих, можно судить из того, что
немедленно после того, как замерли последние звуки, кто-то, чисто одетый,
но из купцов по-видимому, потянулся к клиросу, поманил певчего ли, самого
ли регента и сунул ему в руку десятирублевую кредитку. Это было своего
рода рукоплесканием. Если бы не храм, и раздались бы рукоплескания. Да
«Ныне отпущаеши» Багрецова и по духу таково, что ему приличнее быть
исполняемым в концертном зале, а не в храме.
XLIX
ПОСЛЕДНЯЯ ВАКАЦИЯ
Я не знал, как вырваться из омута, в который попал. Подобно тому как
два года назад, немедленно после ответа на публичном экзамене, не
дождавшись и конца экзаменной церемонии, я направился в Рогожскую; забежал
лишь на минуту в свою конуру, чтоб накинуть на себя свою жандармскую
шинель. Весь прочий скарб я там оставил в предположении, что вернусь
после вакации. Однако я не вернулся, да и квартира была брошена;
общежитие в мое отсутствие разрушилось, и сожители рассеялись; старший из
них, Егор Павлович, поступил куда-то на дьяконское место.
Вакацию, проведенную затем на родине, я назвал в заголовке
«последнею»; столь же основательно назвать ее и первою. Это была первая и
последняя вакация в тесном смысле слова, — единственные вполне гулевые
338
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
шесть недель, проведенные в течение четырех, пожалуй, и шести прошлых
лет. Ни одни каникулы доселе не разлучали меня с делом; я или читал, или
писал, учился, несмотря на прекращение учебных часов; жил постоянно
в себе, спускаясь и выходя во внешний мир, по неизбежности, есть, пить,
вести разговор со встреченным лицом, или, по собственному побуждению,
отдохнуть на прогулке, причем, однако, ум не оставался праздным. Но эти
шесть недель вышли полными неделями, то есть бездельными. Три года
уже, как выдана средняя сестра1 замуж за дьякона в той же Коломне. Зять
Петр Григорьевич был прекрасной души человек, заботливый,
внимательный и необыкновенно ровного характера. Чета жила душа в душу, и
гармония тем была полнее, что зять хотя и кончил курс семинарии, но в третьем
разряде, и был сын сельского дьячка, притом вифанец2; сестра же была
городская поповна, и притом окунавшаяся в книги: в девицах она почитывала;
умственное развитие одного не превозмогало над развитием другого, хотя
пройденные пути были различны и духовный запас у каждого был в своем
роде. На меня пахнуло тем семейным счастием, которого я не признавал
доселе. Тогда я не сознал этого, но душе было тепло, уютно, когда я бывал
у Богословских; так называли мы зятнин дом по церкви Иоанна Богослова3,
где зять был дьяконом.
Я поморщился три года назад, когда узнал, что сестра выдана за
«третьеразрядного»; с понятием о третьем разряде связывалось понятие о
буйстве и пьянстве. Традиционное сердоболие семинарских начальников никого
не спускало ниже второго разряда за простую малоуспешность, разве
проходил случайно до Богословия совершенный уже идиот или протаскивался
певчий, не стоивший перевода даже в Риторику. К утешению узнал я потом,
что зять, шедший во втором разряде, сведен в третий к самому
окончанию курса, по недоразумению, вследствие какой-то действительно буйной
истории, но в которой он был побочным, невинным соучастником. Меня
коробило сначала и то, что зять, по окончании курса, зарабатывал себе
хлеб в частном хоре (Табачникова). Возбуждалось также подозрение о
поведении. Однако, несмотря на свой бас, несмотря на пребывание в частном
хоре, Петр Григорьевич не опустился, и женитьба на моей сестре была,
вероятно, из числа причин, предохранявших его от наклонной плоскости, по
которой катятся другие в подобных обстоятельствах. Сестра носила в себе
идеал благовоспитанности: это была ее даже болезнь, как и общая наша —
молодого поколения Никитских, о чем я пояснял в одной из прежних глав.
Она поставила дом свой на другую ногу, нежели у консервативного отца.
Здесь был урочный чай утром и вечером. Пивали даже кофе, не настоящий,
правда, а цикорный; настоящего кофе я лично вкусил уже на 19 году жизни.
Но все же и то был кофе. Заведены знакомства. Дом не был монастырем,
XLIX. Последняя вакация
339
как у Никиты Мученика, куда никто не заглядывал и откуда в гости никуда
не ходят. Товарищ по Семинарии, а вместе и односелец — столоначальник
уездного суда, и молодой дьякон из другого прихода, доводившийся
товарищем зятю по званию и должности, а мне товарищем по Семинарии4: таково,
между прочим, было знакомство. Кроме того, дом зятя стоял на большой
проездной улице5, и местоположение обращало его в гостиницу своего рода.
Родственники и знакомые из сел, в том числе и брат Сергей, не миновали
Богословских при приездах в город; происходил обмен новостей. Словом,
проводилось время в мирной живости, хотя не без нужды. Но и докучливую
нужду отгоняло одно счастливое обстоятельство. Бойкое место, на котором
стоял дом, обращало его в доходную статью. Он был небольшой, ветхий,
но каменный и притом двухэтажный; о бок с ним еще табачная лавочка,
принадлежавшая6 зятю. Половина верхнего этажа отдавалась жильцам,
табачная лавочка приносила доход сама собою; но главным источником дохода
был нижний этаж, где помещалась овощная лавка и в ней лавочник Клим
или «Климан», как его называли, тут же квартировавший. Лавка Климана
только называлась лавкой; это был целый магазин, почти склад. Климан
жил серо, происходил из мужиков, но торговал шибко и был богат; считали,
что у него побольше ста тысяч. Богатство доставила ему, при скромной
жизни, лавка, а лавке — ее выгодное, ни с чем не сравнимое местоположение
на главной проездной улице, притом же рядом с площадью7. Климан
дорожил поэтому своею квартирой, а зять находил в лавке Климана, а иногда
и в кошельке, не оскудевавший запас для удовлетворения хозяйственных
нужд. С пособием Климана Петр Григорьевич выстроил потом на месте
старого каменного новый обширный дом с каменным низом, по Коломне
даже роскошный.
Два года назад, по приезде из своего бегства, я считался еще на
линии полумальчика, и жизнь «Богословских» еще не развернулась вполне.
Хаживал я к ним тогда часто, но сидел и у Никиты Мученика за
книгами, сочинением исторической повести и ведением дневника8. Теперь же
приехал завтрашним «богословом»; другой в моем положении считался бы
уже женихом. Сидевший со мной год назад на ученической скамье, теперь
дьякон здешней Спасской церкви9 — отец семейства, «сам». В глазах
других я оказывался тоже «сам»; признание моей самости сказывалось
и в обращении со мной, а мое первенство по Семинарии накидывало на
меня еще особое сияние. Какая противоположность со сценою изгнания,
последовавшего месяц назад! Какая противоположность со вчерашним днем,
когда я был «за даму» среди своих сожителей по конуре в Сыромятниках!
Ко мне были теперь внимательны, предупредительны; но то было не
сострадательным уже снисхождением к моей женственной слабости, а почтением
340
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
к моему положению. Спасский дьякон явился к Петру Григорьевичу со
специальною просьбой, чтоб я оказал честь и пожаловал навестить старого
товарища. Одновременно со мной гостил у Петра Григорьевича его родной
брат, только что кончивший Вифанскую семинарию10, а спасского дьякона
навещал приехавший, одного со мною класса, родственник его, гостивший
в Коломне у другого родственника. Протопопов был тоже вифанец, хотя,
к удивлению, был сын московского священника; почему он попал в
Вифанскую, а не в Московскую семинарию, осталось мне неизвестным.
Протопопов считал знакомство со мной также за честь себе, из уважения к моему
семинарскому положению. Он учился не ахти11 и, должно быть, сгинул
впоследствии; а Иван Григорьевич, брат зятя, и совсем погиб. Женился,
получил священническое место, взял за себя сельскую кувалду12 и запил; его
послали во дьячки, и умер он потом от невоздержности. Товарищ-дьякон
тоже, как я слышал, запил потом, а задатков к тому, по-видимому, не было
в первые годы дьяконства. Такова-то сила обстановки, и отсюда-то вывожу
заключение, что Петр Григорьевич сохранился благодаря жене, между
прочим. Условия происхождения и учебного курса намечали судьбу брата
Ивана; условия служебного положения влекли по дороге спасского дьякона.
Мы совершали прогулки, малые и большие, отправлялись на рыбную
ловлю, ходили по гостям, принимали гостей и по свободным вечерам играли
в вист, разумеется, без денег, из одного удовольствия; выучили и меня тогда
этой игре. Не могу без улыбки вспомнить, что раз отправлялся я даже на
охоту с ружьем. У батюшки было ружье, откуда-то доставшееся в древние
времена, с суконною подушечкой на прикладе. Оно бывало в руках моих,
и я частенько стреливал еще в детстве, упражняясь, впрочем, больше над
воробьями, галками, а главное, над вороном, постоянно каркавшим с креста
колокольни. Охота по галкам и воробьям бывала удачна, но досадный ворон
так и не дал себя застрелить, несмотря на все пламенное мое желание
заткнуть ему глотку и сшибить. И ружье-то было плохое, да и заряд, должно
быть, бывал слаб; в наилучшем случае посыплются перышки, взлетит на
короткое время, а потом снова сядет каркать свое однообразное
призывание. На этот раз мы отправились вчетвером: я, брат Петра Григорьевича,
Протопопов и Егор, дьячок от Никиты Мученика, молодой парень, лет на
шесть старше меня. Добро бы идти засветло на реку по куликам, а то
ночью, в лес, с единственным ружьем и притом без собаки. Но мы надеялись
пристрелить какого-нибудь зверя. Разумеется, возвратились ни с чем из
своего донкихотского путешествия, разрядив ружье на воздух. Но прогулка
все-таки была веселая.
Младшая сестра13 моя была красавица; на нее засматривались, и это
обстоятельство послужило поводом к особенному, впрочем, скоротечному
XLIX. Последняя вакация
341
знакомству. Один из преследователей, письмоводитель городнического
правления, лишенный всяких вероятностей успеха уже потому, что был женат,
искал случая, хотя познакомиться с Богословскими, войти в дом, где сестра
часто бывала. Поползновение к этому было отклонено; он попросил тогда
Протопопова, с которым свел трактирную дружбу, познакомить его со мною.
Зазвал меня Протопопов в трактир; здесь сильно они кутили, упросили
и меня выпить рюмки две какого-то вина14. В довершение Петр Петрович
(так звали моего нечаянного знакомого) затащил к себе в дом. Была уже
глубокая ночь. Квартира очень приличная; просторная гостиная с хорошею
мебелью. Но поведение хозяина напомнило мне ночи в Покровском, в
усиленном виде. Петр Петрович не бурлил, а бушевал, бил бутылки, бросал
стулья, с аккомпанементом гитары орал во все горло: «Ты не поверишь»,
пошлый романс, бывший тогда в ходу15. В своих выкрикиваниях, в
импровизациях, которые вставлял в текст песни, он посылал намеки по направлению
ко мне и к моей сестре. С негодованием выслушивал я пьяные полупризнания,
и особенно отвратительно мне стало, когда на просьбу прислуги «успокоиться
и не тревожить барыню и детей» последовало ругательство в таком смысле,
что-де пускай хоть издохнут, поскорей дадут мне свободу.
Удостоился и я нежного внимания. У зятя квартировал калмык-купец;
он, впрочем, не торговал; жил, вероятно, доходами. Говорили, что он
сослан в Коломну за смертоубийство, учиненное в кулачном бою, не только
без умысла, но и не по собственному почину. Граф Алексей Григорьевич
Орлов вызывал к себе бойцов и борцов драться и бороться с собою и при
себе; к числу их принадлежал калмык и слишком неосторожно показал
свое искусство, убив какого-то соперника наповал кулаком. Кулачный бой
остался навсегда его страстию; он дрожал от вожделения принять участие,
когда видел разгар боя; нужно было уводить его, чтобы не подвергать его
несчастию вторичного смертоубийства.
Сам калмык был нелюдим, но наши познакомились с его семейством,
состоявшим из жены и троих дочерей девиц. Старшей было за двадцать,
было ли средней двадцать, не умею определить, а младшей лет шестнадцать.
Старшая и младшая носили калмыцкий отпечаток, что не мешало младшей
быть очень красивою. Не менее красива была и средняя, но калмыцкого
в ней не было тени. Иван Григорьевич, брат зятя, ухаживал за красавицами,
за которою и какими способами, не вспомню, да и не интересовало тогда;
я выслушивал от него только отзыв о привлекательности калмычек,
замечания о подмеченных знаках внимания и шутки над ним зятя, объяснявшего,
что еще когда он был в училище, восемь лет тому назад, на старшую сестру
зарились; она была и тогда невестой, а, стало быть, теперь уже совсем
перезрелая дева.
342
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Я с девицами встречался ежедневно, и не по одному разу в день. Вход
в оба жилья верхнего этажа был общий. Неоднократно пивали чай вместе;
я присутствовал при варке варенья, которая производима была поочередно
то сестрой, то жилицами. Случались долгие прогулки по вечерам, общие
обеих семей. Сам я никогда не заговаривал ни с одной; но меня вызывали
на разговор, расспрашивали и сами с рассказами обращались ко мне. Иван
Григорьевич объяснил мне, что я имею большой успех у сестер, у средней
преимущественно. Со смехом принял я это известие; ответил, что это ему
показалось, и действительно был в том уверен. Но не далее как на другой
день произошел случай, поставивший меня в тупик, а накануне отъезда
моего другой, совсем меня поразивший. Вхожу я по лестнице; навстречу
спускается средняя из сестер. Она идет своею левою стороной, я своею,
стараясь по чувству приличия держаться ближе к стене. Только что мы
поравнялись, вдруг, не знаю, каким образом, оказывается моя рука в ее руке,
совершенно мерзлой, так она холодна была, и я слышу дрожащий голос:
«Ах, пустите меня». Я не мог опомниться, не находил ни слова, прошел
далее, и она спустилась далее. Происшествие было так странно, так самому
мне невероятно, что я не решался о том сказать даже Ивану Григорьевичу,
несмотря на его продолжавшийся бред о калмычках. Я готов был спросить
себя, не приснилось ли мне наяву, тем более что дальнейшая встреча,
разговор, прогулки не напоминали ничем о сцене на лестнице.
Наступил день отъезда. Канун я весь провел у Богословских. Среди дня
прохожу сенями, сбираясь в сад ли выйти, на улицу ли. Дверь в перегородке,
отделяющей нашу половину от жильцовской, приотворяется. Проглядывает
головка; меня окликают, я подхожу. «Вы едете?» — «Да, еду, завтра». —
«Что же так скоро? Об вас здесь будут скучать. Останьтесь». — «Нельзя;
что же делать, надо». — «Ну, прощайте», — и в ту же минуту ринулась
она ко мне и поцеловала меня в губы. Как холодны были руки ее во время
известной остановки на лестнице, так горячи теперь были ее губы; это был
огонь.
Тем кончились наши встречи и разговоры. Чрез несколько месяцев,
когда я приехал в Коломну на более краткую побывку, я видел увлекшуюся
девушку. С сестрами приходила она к Богословским на другой же день
после моего приезда, хотя калмык жил даже на другой квартире. Очевидно,
она меня не забыла.
С этой стороны я вообще был неуязвим, и ничто меня так не возмущало,
ничто не возбуждало столь сильного негодования, как подозрения брата:
иногда от него слышалось, что я будто ухаживаю за крылошанками16.
Никогда ни малейший помысел не увлекал меня против целомудрия; никогда
в отдаленнейших мечтах не грезились мне любовные похождения. Читая
XLIX. Последняя вакация
343
об них в романах, я верил им только наполовину, признавая в них отчасти
украшенное скотоподобие или напыщенное описание чувства человеческого,
но, по-моему представлению, — непременно более тихого, нежели
описывается. Опьянеть от любовной страсти казалось мне прямо невероятностию.
Муция Сцеволу, Стефана Первомученика, Галилея я понимал, но Вертера17
отказывался признать, а тем более уважать его или сочувствовать ему.
Не умолчу о поступке, навлекшем на меня гнев брата и действительно,
как подумаю теперь, непростительном. В меня влюбилась кухарка18. Слово
это пошло и, пожалуй, не соответствует делу, но другого не приберу. Она
осыпала меня в глаза восторженными похвалами, настолько прозрачными,
что я при всем тогдашнем углублении в себя и далекости от игривых
помыслов не мог не понять состояния жалкой женщины. Во мне возбудилось
любопытство; вместо того чтобы осадить сразу, я молчал и сохранял
выжидательное положение. Дошло до того, что раз я слышу: «Вы, должно
быть, так крепко спите, что около вас что ни делай, вы не услышите?» —
«Не знаю, — отвечал я, — а, кажется, действительно я крепко сплю». —
«А вот я попробую». — «Попробуй». Как сообразил я потом, это было ни
более ни менее как предложение ночного свидания, и действительно, чуть ли
не в ту же ночь среди сна слышу я прикосновение чьей-то руки к моей руке.
Я мгновенно проснулся как ужаленный; негодование, омерзение, я не знаю,
как и назвать это чувство, закипело во мне. «Прочь! прочь! пошла вон!» —
закричал я, насколько19 позволяла ночная тишина.
Я тогда вел дневник. По очень дурной привычке, которую брат, к
удивлению, не останавливал, дети беспрепятственно рылись в моих бумагах,
нашли дневник и поднесли родителю. Брат не воспитал в себе той деликатности,
чтобы воздержаться от чтения чужих бумаг; вместо того чтобы прикрикнуть
на ребят и запретить впредь низкое подглядывание и подслушивание, он
взял дневник, прочел и даже, сколько я мог заметить потом, читал другим.
Очень возможно даже, что чтение производилось постоянно, и мне потом
снова подкладывали20 тетрадь. Но роль тайного соглядатая не была
додержана. Когда занесена была в дневник история с кухаркой, брат призвал
меня, объяснил гадость моего пассивного, как бы изволявшего отношения21,
всю безнравственность моих выражений, неоднократно повторявшихся
в дневнике: «ожидаю, что будет дальше» или: «посмотрю, что дальше».
Удивительно мне теперь эта нравственная неразвитость брата,
возмутившегося тем, что молодой человек любопытствует касательно развития
страсти, им (невольно) внушенной, и не считавшего22 в то же время
предосудительным шпионить за исповедью, которую излагает другой о самом себе
самому себе. Ему невдогад было, что наушничанье, до которого унизился
он сам и к которому поощрял детей, гаже23 психологического наблюдения,
344
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
которое дозволил я себе. Я вознегодовал на нескромное обследование моих
душевных тайн; я пылал гневом, и нравоучения пропали тогда для меня,
заслоненные возмутительностию инквизиторства, которого я был жертвой.
Но я вспомнил об этом эпизоде своей жизни после, лет семь спустя, когда
читал мемуары Фесслера, первого профессора философии, выписанного
в Петербургскую духовную академию24. Поступок Фесслера был и совсем
мерзок: он производил эксперименты над женой25, возбуждая намеренно
в ней страсть, которую оставлял без успокоения. Эта отвратительная
пытка, достойная воспитанника иезуитов26, каким был Фесслер, напомнила
мне и о моем: «посмотрю, что будет дальше». Мои наблюдения были без
сравнения невиннее. Однако, сказал я сам себе, и ты семь лет назад
поступал нехорошо, и нравоучение брата было справедливо. Твой поступок
и поступок Фесслера различаются только в степени, а качества они того
же. Играть чувствами и слабостями другого, а тем более увлекшегося лично
тобою — подло, если судить по кодексу даже языческой нравственности,
не говоря уже о христианской.
L
БОГОСЛОВСКИЙ КЛАСС
Пока я находился в изгнании и праздновал последнюю вакацию,
исполнилось предсказание Татьяны Федоровны: брат получил священническое
место в Новодевичьем монастыре. Извещая родителя о своей радости, он
приглашал, между прочим, и меня вернуться. Я последовал зову. Опять
ни слова о прошедшем. Я встречен дружеским рассказом об истории
посвящения. «Не помяни, владыко, грехов моей юности и неведения»1, —
произнес новопосвященный, благодаря митрополита за свое возвышение.
Грехами или, точнее сказать, единственным «грехом юности» брата был
необузданный язык, при независимом характере. До митрополита доходили
слухи, и вот почему Гиляров Девичьего монастыря не получал повышения,
хотя в порядке священноначалия и заслуживал бы. Три года назад на
подобную же священническую вакансию в Девичьем монастыре определен
был сверстник и сослуживец брата, другой диакон, из второразрядных
учеников и не безукоризненной жизни. Но за ним не было греха излишней
прямоты. Бессильны были ходатайства и шурина братнина, Геннадия
Федоровича Островского, доводившегося в близком свойстве митрополиту2
и пользовавшегося его благоволением. «Он дерзок, в нем нет смирения,
самомнителен», — таков был ответ митрополита. С этими недостатками,
L. Богословский класс
345
однако, так и в могилу сошел брат, и доля его мало украсилась даже с
возвышением во священники. Жизнь незазорная во всех отношениях, исправное
священнослужение, неутомимое проповедание Слова Божия, не снискало
ему отличий. Напротив, за резкое слово, сказанное кому-то из князей
Гагариных по случаю какой-то излишней требовательности от девического
духовенства, брат спустя немого лет выведен был из Девичьего монастыря
к бедной церкви Воздвиженья-на-Овражках3, а оттуда, не имея средств
купить священнический дом, сам перепросился в приход Св. Владимира,
еще более убогий4, но где по крайней мере квартира была церковная. Там
и скончался он среди нужды, в числе самых заурядных священников,
обогнанный по службе посредственностями и ничтожествами, часто
полуграмотными, в жизнь не написавшими проповеди, иногда пристрастными и
к рюмке, и к картам, но умевшими блюсти свой язык.
На этот раз я заметил в доме брата относительное довольство,
между прочим, в виде третьего блюда, являвшегося иногда даже по будням.
Но в общем образ жизни не изменился, и обращение со мной осталось
таким же равнодушным, хотя я перешел в Богословский класс, где ход
занятий, по-видимому, должен бы возбуждать в брате более любопытства по
крайней мере.
А в семинарском положении моем произошла существенная перемена:
я перешел грань самую резкую; выражаясь по-нынешнему, кончил общее
образование и поступал на курс специальный, факультетский. Так смотрели
в старину на «богословов», хотя новая семинарская программа5 продольным
разрезом курса и перестала соответствовать укоренившемуся воззрению.
Но программа программой, а предание преданием. Нужды нет, что
богословские науки были введены в низшие классы, а класс, числившийся
прежде Богословским, был обременен такими науками, как сельское хозяйство
и медицина: и профессора, и ученики в мыслях отделяли Богословский класс
от остальных, как отличный не степенью, а качеством знаний. Мешать науку
с Откровением6, по их мнению, не следовало.
Отдам должное старой школе: ее христианские верования были глубоко
искренни, и отсюда истекало мнение, что все общее образование должно
служить только подготовкой к принятию Откровенного учения и такою
притом подготовкой, которая, на основании собственных данных естественного
знания, приведет к исканию высшего просвещения в Откровении. На этом-
то основании в низших классах о богословских знаниях не заботились:
изучению Слова Божия и богопреданного культа места не давалось. Если
бы ритор или философ старого времени в своем ученическом упражнении
вздумал подтвердить какое-нибудь положение изречением Священного
Писания, он получил бы дурную отметку. «Твое дело доказать от разума
346
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
и опыта» — так рассуждали тогда, в твердой вере, что самостоятельные
исследования разума и не предубежденный опыт не могут не привести к
убеждению в необходимости Откровения7. Богословие, в свою очередь,
предполагалось учением цельным, не раздробленным, и оттого, хотя «гомилетика»,
или учение о проповедании Слова Божия, значилась в курсе особою наукой
и, кажется, преподавалась8, профессор богословия, он же и ректор, первым
делом учил нас, среди уроков богословия, искусству проповедания.
Я сказал: кажется, преподавалась. Да, «кажется»; ее преподавал тот
Алкита, или Вахлюхтер, который два года назад поступил было на
преподавание философских наук. Но действительно ли слушали мы уроки
гомилетики или канонического права и церковной археологии, этого память
мне не сохранила9; только о «патристике» я твердо убежден10, что из нее
уроки были задаваемы. Это означало, что если и преподавались «разные»
побочные богословские науки, то ими никто не занимался, и молчаливым
единогласием они признавались за детища, самовольно отлучившиеся от
родителя. Значилось в программе; пускай значится, но курс шел по-старому,
лишь несколько ослабленный. Богословие посократилось, ограничившись
догматическим и нравственным с пастырским, тогда как не только
гомилетика и герменевтика, но и каноника с литургикой должны бы войти в него,
по старым понятиям. Из богословия выделялась только церковная история
в тесном смысле; самостоятельность ее содержания признавалась.
В мое время сверх богословия требовали внимания еще уроки по
истолкованию Священного Писания, но причина была внешняя:
преподавателем состоял инспектор Семинарии11. С новою программой совершилось
это перемещение инспектора. Дотоле инспекторы неизменно преподавали
философию, подобно как префекты в Славяно-греко-латинской академии,
которых они заместили. В те древние времена учащие вместе с учениками
подвигались по той же лестнице. Начиная с Низшего класса преподаватель со
своими учительскими обязанностями переходил в дальнейшие, пока достигал
Философии, с чем соединялось звание префекта; из префектов поступали
в ректоры и тем самым в преподаватели богословия. Сказывалось господство
все того же воззрения, что наука есть подготовка к вере и философия —
дверь в богословие. Тогдашнее преобразование не вникло в эту идею,
перекроило науки и вместо внутреннего порядка усвоило внешний. Когда
классы перестали быть стадиями развития, терялось основание инспектору
руководить непосредственным преддверием в богословие. Отсюда
перевод его в Богословский класс и кафедра Священного Писания, ближайшая
к науке, преподаваемой ректором, и приличная инспектору как монаху.
Толкователь Священного Писания не пользовался, однако, нашим
уважением как профессор, хотя его любили как инспектора. Он был не строг;
L. Богословский класс
347
можно было даже обезоруживать его начальническое неудовольствие
средством, впрочем, оригинальным — рассмешив его. У нас находился даже
специалист для этого. Как бы ни велика была шалость, но если в ней с другими
участвовал Павел Воскресенский12, все сойдет с рук. Воскресенский брал
иногда на себя вину в проступке, которого даже не совершал. Но пойдет
к инспектору, начнет резонировать, даже запанибрата усовещивать, как-де
не стыдно на пустяки обращать внимание; притворным видом простодушия
заставит хохотать инспектора, вызвав на разговор, и дело выигрывалось.
Но в науке Алексий был слаб. Ходило предание, что местом в списке
магистров и первоначальным ходом учебной службы он обязан был, во-
первых, своему монашеству, а во-вторых, тому обстоятельству, что он
оказался как бы крестником великой княгини (Марии Николаевны). Ее
высочество пожелала видеть обряд пострижения13; тут как раз подоспело
разрешение студенту Руфину Ржаницыну принять иночество; пострижение
его с переименованием в Алексия и совершилось в присутствии великой
княгини.
Сколь, однако, велики были его познания, о том может дать понятие
следующий случай, заставивший ребят много смеяться. Зашла речь о том,
что в Ветхом Завете открываются намеки на троичность Лиц в Божестве.
На это указывает, сказал один из бойких учеников, между прочим, слово
лицо, которое по-еврейски употребительно только во множественном
числе: паним. «Да, да, — подтвердил, закусывая ус по своему обыкновению,
профессор, истолкователь Священного Писания, он же инспектор, —
каким — лицо, каким».
Бедный не расслыхал и обнаружил незнание такого слова, которое
встречается на второй же строке Библии14.
Ректора Иосифа, напротив, и уважали, и любили, и боялись, хотя
высокой учености тоже не предполагали в нем; да ее и не было у него; он
не имел и магистерской степени13. Про себя ребята даже шутили над ним,
пересмеивали его, но в самом смехе сохраняли почтительное уважение.
Смеялись над его святою простотой, над чистотой его понятий, которая
казалась комическою среди окружающей грубости и растления, но в душе
тем глубже пред ней преклонялись.
— Ты где это напился? — допрашивает ректор казеннокоштного
большого болвана, ввалившегося вчера пьяным в нумер и виденного кем-то из
начальства в этом безобразии. — Где это ты так нахлестался?
— Виноват, ваше высокопреподобие, — отвечает болван, состроив
смиренно-постную рожу. — Пришел отец, дьячок из села, повел в пол-
пивную. Не смел ослушаться родителя; он меня угостил, заставил выпить
бутылку пива.
348
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— Бутылку! — воскликнул в непритворном ужасе ректор. — Ты целую
бутылку выпил?
— Да, — смиренно продолжал кающийся, воображая, что указанием
на такую незначительную дозу такого невинного напитка он совершенно
обезоружил гнев отца ректора.
— Так целую бутылку, ц-е-е-лую бутылку! Да как тебя не розорвало!
Целую бутылку!
История о «целой бутылке» с тем же ужасом и тем же недоумением «как
не розорвало» рассказана была потом в назидание и предостережение
ученикам при полном собрании класса. А ребята посмеивались себе, недоумевая
в свою очередь, как же это ректор не знает, что Любимов или Малинин16
может осушить не бутылку, а целые две дюжины и будет ни в одном глазе,
на этот же раз, вероятно, опустошил четвертную, да не пива, а сивухи.
— Вот, бывало, и я так же, — говорил ректор в другое время17, — все,
что ни напишу, все без толку. Что ж, сударь, трудом, размышлением,
прилежанием достиг того, что выучился, да и вас учу. Раз я размышлял и не
заметил, как в яму попал. Вот, сударь, а ты что?
Такие рассказы заставляли смеяться; но ректор был высокий труженик,
подвижник долга, монах примерной жизни, нелицеприятный начальник.
Как детски простодушен и отечески нежен бывал он во вразумлениях
провинившимся, так детски радовался успехам и дарованиям учеников. Помню,
рассказывал он нам в классе про одного из своих бывших учеников, года
три или четыре уже после того, как выпустил его. «Слова не выкинешь,
слова не прибавишь — вот как писал!» — с восхищением восклицал
добрый ректор и, умильно улыбаясь, несколько раз по своему обыкновению
повторял слова18, обращаясь то в ту, то в другую сторону к ученикам с
выразительным жестом: «Слова не выкинешь, слова не прибавишь, вот как
писал!»
И однако его боялись; лишь завидят, бывало, все разбегаются. Это
особенно заметно бывало, когда выходил19 он из класса. Он имел обыкновение
засиживать долее звонка. Богословский класс помещался во втором этаже,
и распущенные ученики младших классов расхаживали по двору в
ожидании послеобеденной перемены, толпились на крыльце. Меня удивляло это
бегство пред лицом начальника. «Что за глупая, что за рабская
привычка! — рассуждал я в негодовании. — Ректор не зверь. На же, останусь на
крыльце». Так и поступил; я был в Среднем отделении. Завидя ректора,
сходящего с лестницы, все по обыкновению рассыпались. Я остался
сидящим на крылечной ограде. Ректор сошел, поравнялся со мной. Я встал
и поклонился. «Гиляров! (он так произносил мою фамилию), — возвысил
он голос, обратившись ко мне, — ты что же тут сидишь? Камни протрешь,
L. Богословский класс
349
пошел бы да размышлял. Что за дело сидеть, ногами болтать да камни
тереть!» Я поклонился в знак послушания и подумал: а ведь, значит, есть
основание, почему, завидев его, все разбегаются.
Закончу описание учительского персонала, к которому мы поступали,
Александром Федоровичем Кирьяковым, преподававшим церковную
историю20. Это был сама воплощенная деликатность, необыкновенно мягкий
в обращении, никогда ни в каком случае не возвышавший голоса, даже
тогда, когда раз, возмущенный каким-то грубейшим незнанием ученика,
решился наконец вымолвить: «Садитесь... болван!» Но самое это слово
«болван», невольно вырвавшееся, произнесено было нежным, почти
плачущим тоном. Его любили, но в науке он ограничивался «от сих до сих», и ни
одной свежей мысли, ни одного рассказа, который оживил бы внимание
и возбудил любознательность, мы не слышали от него.
Если не считать преподавателей греческого и еврейского (на первом был
известный уже читателю Алкита, а второй преподавался только желающим,
которых, однако, не было и десятка), то вот и весь состав преподавателей
факультетских, долженствовавших ввести нас в науку, венчающую наше
образование, по отношению к которой все остальное было только
преддверие, само о себе сказывавшее, что оно есть первая ступень, знание низшее,
недостаточное.
Большинство моих товарищей не рассуждало, училось механически:
так сказано или так написано в книжке, и довольно. Но я растерялся.
Мученик формальной истины, ум мой искал оснований, сообразия,
последовательности. С первого же дня в Богословском классе душа
послышала, что здесь я нового ничего не приобрету и в приобретенном крепче
не утвержусь. Пробегал я письменные уроки, которыми будут назидать
нас в Богословии. Они мне показались детски составленными, нескладно,
с противоречиями, никакого вопроса не решающими и ни одного серьезного
даже не затрогивающими. Года полтора назад я прочитывал «Богословский
курс» Кирилла, рукописный же. То были даже академические уроки, но
и они мне показались слабыми21, все до перетертости знакомым; я не
находил, к чему прицепиться живою мыслию. А семинарский учебник и еще
более страдал теми же недостатками. Я не решал себе, чем буду заниматься
в последние годы образования, но предшествующим ходом развития само
собою предрешалось, что заниматься, чем другие, не буду. Душа не будет
в состоянии принять к сердечному убеждению то, чему предложат
уверовать; уму не останется работы кроме критической, отрицательной. Таково
и оставалось на оба года мое умственное настроение. Все официально
преподаваемое казалось мне непоследовательным, неточным, противоречащим,
произвольным, даже ложным в том отношении, что сами учители, казалось
350
Η. П. Г иляров-Платонов. Из пережитого
мне, в сущности не верят проповедуемой истине, а только говорят по
заученному, не трудясь размыслить.
Впрочем, не буду прерывать повествования. Достаточно сказать, что
я с поступлением в Богословский класс внутри свернулся. Я не сделался
решительным отрицателем, потому что к отрицанию ум требовал тоже
основания. Вместо одного произвола подставить другой произвол — это мне
равно претило; строгий к формальной истине, я остался к ее внутреннему
содержанию в раздвоенном состоянии: «Может быть, и это верно, может
быть, и то истинно; но то и другое равно неосновательно. Где же основание
всепримиряющее и всерешающее, и есть ли оно?» Самый этот вопрос еще
только мерцал предо мной где-то вдали, не выступая определенно и не
понуждая к поискам. Я оставался в готовности все принять и все отвергнуть,
когда предстанут неотразимые основания убедиться. Стоя на полдороге,
я напоминал ту простодушную крестьянку, которая сначала неумышленно
поставила свечку или приложилась к изображению сатаны на Страшном
суде22. «Что же это ты делаешь? — укоряют ее. — Ведь ты приложилась
к нечистому». — «И, батюшка, — отвечала она, сознав ошибку, — ничего;
ведь еще неизвестно23, к кому-то попадешь, может, и к нему».
LI
ДВА РЕКТОРА
Продолговатая зала со столами в два ряда, расположенными покоем по
наружной стене и примыкающим к ней двум внутренним. В середине
третьей внутренней — профессорский стол со стулом. Таково расположение
Богословского класса. Мы уселись. Приходит ректор и вслед за обычною
молитвой тихим голосом дает вопрос, ни к кому не обращаясь: «Что такое
Богословие?» Это было первое его слово к нам, как учителя к ученикам.
—Что такое Богословие? — повторяет он, немного возвысив голос. —
Ты!
И ректор пальцем указывает на ученика.
— Что такое Богословие?
Ученик молчит, но можно сказать, что прежде, нежели успел он
замолчать, уже ректор обращается к другому, затем к третьему:
— Ну, говори, здесь пришли не дремать, а дело делать: что такое
Богословие?
— Богословие происходит от слов Бог и слово, — отвечает, наконец,
один.
LI. Два ректора
351
— Бог и слово! — одобрительно повторяет ректор. — Что же это:
слово Бога к человеку иль о человеке, или слово человека к Богу или о Боге?
И прежде, нежели успел задумавшийся ученик ответить, он уже
обращается к другому, повторяя вопрос.
— Слово человека к Богу или о Боге, — отвечает кто-то.
— Почему?
— Слово Бога к человеку и о человеке, — решается сказать один из
поднятых.
— Почему? Отчего не слово человека к Богу или о Боге? Ты, ты, ты!
После многих таких обращений, вопросов, возражений профессор
добивается объяснения, что слово Бога к человеку и о человеке — в
Откровении, а слово человека к Богу есть молитва, Богословие же есть слово
человека о Боге1. Анализ кончен. Все «ты» и «ты», несколько раз поднятые,
несколько раз посаженные, получили позволение садиться окончательно.
Начался синтез.
Кратко повторяется все то, что добыто перекрестными вопросами и
ответами. И объясняя это, ректор все ходит; скажет, пройдет два шага,
обернется мгновенно в другую сторону и снова с усиливающимся жаром
повторит сказанное.
Так прошел весь первый класс, все два часа, и мы едва переползли через
«определение» науки. Пояснив, повторив, подтвердив, ректор еще не
удовольствовался, но заставил кого-то снова резюмировать слышанное.
Второй урок был подобием первого; затем третий, четвертый и далее,
тот же порядок: «Здесь пришли не дремать, а дело делать!» Урок, еще
не пройденный, проходится первоначально в виде гадательных ответов,
даваемых учениками; за ними следует изложение самого учителя, иногда
повторенное изложением ученика.
Вместе со введением в Богословие нас принялся учить ректор и
проповедничеству. Тотчас после поступления в Богословский класс нам всем
уже назначено по проповеди. Но прежде чем писать самую проповедь,
мы обязаны были подать ее «расположение», то есть существо и порядок
мыслей, которые в ней будут изложены. Чрез несколько дней, когда часть
«расположений» уже подана, класс начинался с их разбора.
— Архангельский, — по обыкновению тихим голосом начинает
ректор, — мысли твоего расположения?
Архангельский или там какой Воздвиженский2 начинает:
— В приступе говорится3 то и то; затем в трактации излагается4 такая
и такая мысль.
— Соколов5, как ты находишь это расположение?
— Оно неправильно.
352
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— Неправильно! А я скажу: правильно. Почему неправильно?
— У него члены деления совпадают6.
— А что такое члены деления совпадают? Ты, ты... ты!
— Члены деления совмещаются, — отвечает кто-то.
— А что такое «совмещаются»?
— Нет, члены деления у меня не совмещаются, — отзывается
проповедник.
— А он говорит — совмещаются! — живо откликается ректор. — Ты
объясни: почему?
И так перетирал он нас каждый класс. Острые языки из нас
говаривали, что если бы не постоянная обязанность быть наготове к ответу, то
после первой четверти часа можно уснуть, с тем чтобы проснуться к концу
класса и вновь услышать уже слышанное. Но я с глубоким благоговением
вспоминаю об этом наставнике и истинном отце. Лично я и, может быть,
многие узнали от него мало нового; содержание уроков было не обширно
и не щеголяло глубокомыслием. Но ученики избавлены были от
обязанности долбить учебник, хотя и не избавлялись от обязанности готовиться.
Они надалбливались вдосталь в аудитории, а готовиться приходилось им,
чтобы не мешкать ответом на вопрос, к следующему уроку, который будет
разбираться завтра в классе. Выходя из аудитории, ученик уже знал твердо
урок, не мог его не запомнить, заучивал тексты и не мог их не заучивать,
потому что в каждом тексте, который приводится учебником, каждое слово
прошло чрез ту же процедуру перекрестных вопросов и ответов,
смыкаемых окончательным изложением учителя. Тетрадки учебника обращались
в конспект, только напоминающий о слышанном и уже усвоенном. Ученики
узнавали, пожалуй, и немногое, но знали твердо и знали почти одинаково
отчетливо все, первые, как и последние. Какой великий плод и какое
изумительное терпение учителя!
Терпение! Нет, я употребил неподходящее выражение. Ректор в
классе редкий раз не одушевлялся; от спокойствия он приходил постепенно
в больший и больший жар; голос возвышался, движения становились живее;
слышались ноты растроганной души.
Урок шел о страданиях Спасителя, отречении Петра. Как живо помню,
как ясно представляю фигуру! Слышу патетические слова:
— И кто же? Петр, избраннейший из апостолов, первый исповедавший
Его Сыном Божиим7. И что же? Отречешься!.. И когда же отречешься?
В сию самую нощь, прежде, нежели петел возгласит. И как же? Трижды!.,
трижды отречешься... прежде, нежели петел возгласит...8
Голос уж дрожит, но фигура оборачивается к другой стороне залы,
и аудитория слушает снова:
LI. Два ректора
353
— И кто же? Петр... и проч.
Это в трогательном роде. Вот пример другой, из истории воскресения.
Воины объясняют, что тело Распятого и Погребенного украдено.
— Украдоша нам спящим9, — приводит ректор с усмешкой это
показание стражи. — Хм!.. Украли, когда они спали! Хм! Спали и видели.
Как же они видели, когда спали? Если спали, то не видали, а если видели,
то как же допустили?
— «Украдоша нам спящим», — повторяется по обыкновению опять
то же еще горячее, и еще язвительнее улыбка. — Спали и видели! Видели
и спали!.. Видели и допустили!..
Как следовало по семинарскому обычаю, кроме проповеди назначено
было нам еще сочинение. Единственная тема дана была ректором во все
первое полугодие. Но помимо заданной, обязательной (на латинском
языке), от нас принимались, а тем самым и требовались косвенно диссертации
произвольные. По утвердившемуся обычаю, они состояли в развитии
вопросов, объяснение которых слышано было в классе. Каждый день при выходе
из аудитории ректор получал по вороху таких сочинений, понятно, всегда
более или менее коротких по краткости времени, в которое изготовлялись.
Писали, можно сказать, вперегонки, и к этому поощряла внимательность
ректора, прочитывавшего поданные упражнения немедленно и сдававшего
обратно с рецензиями редко позже завтрашнего дня. На чтение
посвящался у него вечер, причем почти неизменно приглашался кто-нибудь из
казеннокоштных в качестве чтеца, а кстати, и соучастника в рецензии.
О количестве труда, который на это клался, можно судить по тому, что из
числа моих товарищей некоторые подали до декабря сто упражнений и даже
более. А нас было с лишком девяносто. Я не последовал этому примеру.
Я привык от сочинения требовать умственного усилия и только духовною
работой определял ему цену; я не мог приладиться; мне даже претило под
видом собственного сочинения подать механически повторенную другими
словами часть прослушанного урока. Не помню, дошло ли у меня даже до
дюжины к концу семестра число произвольных сочинений, и я удивляюсь
теперь, каким образом еще сохранил я к рождественскому экзамену свое
место второго ученика в списке, — второго, а не первого, потому что в
Богословский класс переведены два параллельные отделения предшествующего
класса: первого Среднего отделения, в котором был свой первый ученик,
и — второго, где был я. Судя по тому, как я отнесся к произвольным
диссертациям, а еще более к проповедям, по всей справедливости заслуживал
я быть отнесенным к числу заурядных, а никак не отличных!
Недолго, однако, мы пользовались своим беспримерным педагогом.
К Рождеству он оставил нас, получив назначение на викариатство в Москву
12 Зак. № 3560
354
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
же10. В силу чего, недоумеваю, но по назначении (однако до посвящения)
Иосифа в новый сан рассудилось митрополиту навестить наш Богословский
класс и произвести беглый экзамен вызовом нескольких учеников. Владыка
был необыкновенно любезен, так любезен, что я вспомнил слова одного
князя, сказанные брату, что в обращении со светскими людьми митрополит
обворожителен. Зная его как «владыку», которого подчиненные трепетали,
к которому идя, молились, чтобы Бог пронес счастливо, я тщетно усиливался
представить его в виде светского, любезно беседующего человека. Но таким
он явился в помянутое посещение Семинарии: очень хвалил учеников,
пересыпал свои отзывы рассказами и, между прочим, на один ученический ответ
сказал: «Вот вы умнее г-жи Сталь. Эта известная писательница, говоря
о том-то...», и проч.
Таким образом мы остались сиротами. Наступило междуцарствие,
длившееся не один месяц. Тревожно осведомлялись мы: кто же будет назначен?
Указывали некоторые на Никодима, бывшего тогда ректором, кажется,
Одесской семинарии, москвича родом11. Другие прочили Филофея,
харьковского ректора, бывшего инспектора Петербургской академии. Мекали
более на последнего, ждали его не без трепета, но с удовольствием; было
известно, что он кончил курс первым магистром, что ему бы черед быть скоро
ректором академии, но что-де не угодил обер-прокурору и отправлен в
незаслуженную ссылку. Не ручаюсь, насколько было достоверного в молве,
но, кажется, действительно Филофей был переведен в Харьков за то, что
в его инспекторство распространился по России русский перевод Библии
Павского. Самый факт перевода найден был преступным13; наряжено было
целое следствие; переводы отбирались. В Московскую академию послан был
нарочный чиновник, допрашивавший студентов и наставников поодиночке.
Среди учащихся и вообще в той части духовенства, которая соприкасалась
со школой, этот поход, поднятый графом Протасовым, и вообще все новое
направление, называвшееся в тесном смысле «православным», встречено
было сильным неудовольствием, так что слово «православие» долгое время
школьным миром употреблялось в насмешливом смысле. Дотоле говорили
«греко-восточное» или «греко-российское» исповедание, «кафолическая»
церковь, или просто «христианство» и «христианский». Самый Катехизис
Филарета в первоначальных изданиях назывался просто «христианским»
и уже после к своему наименованию прибавил «православный»14. После
того понятно сочувствие и почтительное уважение, с которым ожидали
Филофея. Лично я, по слухам заранее уважая будущего ученого ректора,
занялся работой, которою намеревался зарекомендовать себя, когда он
приедет. В этих-то видах я и приготовил диссертацию «De lapsu angelorum»,
о которой говорил в одной из предшедших глав15.
LI. Два ректора
355
Но сбылось совершенно вопреки ожиданиям. Никто не думал не
гадал, чтобы ректором в Москву назначен был наш же инспектор Алексий,
не знавший слово паним. И, однако, так случилось. Филофей, на шесть лет
старший по службе и без сравнения превосходивший познаниями, переведен
был только чрез несколько лет, да и то сперва в Вифанскую, а потом уже
в Московскую семинарию16, когда Алексий, шагая быстро, возвысился уже
до ректора академии.
Как пошли уроки при Алексии? Ни сократического метода17, ни
произвольных сочинений, ни тех неутомимых разборов, которыми не давал ни
себе, ни ученикам отдыха Иосиф, не было в помине; потянулось
зауряднейшим образом, вяло и механически. Я, в частности, находил удовольствие,
выражусь так, дразнить и сбивать ректора. Я бы не дерзнул на то пред
Иосифом, хотя подобные же вопросы тревожили меня и тогда. Но Алексия
я любил приводить в досаду, хотя пользовался его благоволением и сам его
любил.
С поступлением Алексия я мало даже посещал классы. Едва ли много
преувеличу, когда скажу, что пропустил целую половину. К концу первого
учебного года я схватил перемежающуюся лихорадку, которая потрепала
меня сперва несколько недель дома, потом в Голицынской больнице , куда
вынужден был я наконец лечь, видя безуспешность домашнего пичканья
хиной и прохладительными микстурами. А на второй, окончательный, год
часто пользовался возможностью подавать донесение о болезни, тем
более что достоверности донесения никто никогда не поверял. Приходилось
засесть за какую-нибудь книгу, от которой не желаешь оторваться, или
увлечешься каким-нибудь добровольным письменным занятием, и на
неделю, на две заболеваешь. Этим дням притворной болезни я обязан первым
изучением английского языка и начал итальянского, ради чего обзавелся
грамматиками и хрестоматиями (на немецком). В те же гулевые дни я почти
вполне перевел с немецкого «Богословие» Клеэ19. Это была первая система
богословия, которая поколебала мое предубеждение против богословских
книг вообще. Всегда жадный до чтения, я просил себе из семинарской
библиотеки книг для пособия при сочинениях. Долго не получал ничего,
кроме средневековых фолиантов; но они общими местами, которыми
переполнены, и схоластическими препирательствами протестантов с католиками
мало меня удовлетворяли. Попросив раз толковника на Библию и получив
Мальдоната20, я даже вознегодовал на себя, что оттянул руку, таща домой
увесистый фолиант, в котором потом не обрел ничего, кроме пустословного
перифраза вроде того, что белизной называется качество белого, а черным
именуется черное. На просьбу дать что-нибудь поновее и притом на
современном языке я получил три части Клеэ и поразился с первой страницы,
356
H. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
увлекшись содержанием, а далее во всем сочинении восхитившись
необыкновенно красивою системой, выдержанною до щепетильности. Авторитет
Гегеля во время автора был еще в полной силе, и католический богослов
изложил свою науку в гегелевской симметрии, отыскивая всюду два
момента, замыкаемые третьим21. Введение же сжато сосредоточенным языком
излагало понятия о скептицизме, идеализме и (псевдо) реализме, которых,
выражаясь гегелевски, отрицание есть религия. Эти страницы очаровали22
меня и засадили за перевод.
Изучение еврейского языка привело к другой работе. Этимология23
еврейская движется внутри слов, выражаясь переменой гласных, тогда как
согласные остаются постоянно те же. Я поразился существованием подобного
явления в некоторых русских глаголах, из которых первым представился мне
губить и гибнуть. Перемена залога, достигаемая переменой внутренних
гласных, напоминала еврейское спряжение, и я принялся за составление
списка, где повторяется то же явление. Пытался сличением проникнуть
даже закон и смысл изменений. Но недостаток лингвистической подготовки
остановил работу, и уже долго спустя, через шестнадцать лет, я возобновил
ее, но в более широких размерах и на более прочных основаниях, не доведя
ее, впрочем, до полного конца24 даже доселе. Тем не менее и в те юношеские
лета, в 1842 году, сличение глаголов отняло довольно времени, оставив по
себе памятник в виде нескольких рапортов о болезни.
Несмотря на свое более нежели равнодушное отношение к классным
занятиям, я все-таки кончил курс первым студентом. Соперник мой,
поступивший первым из первого параллельного отделения Философии, оставил
Богословский класс к концу первого же года и поступил в Петербургский
университет23. Никого затем не предпочли мне, и я заключаю отсюда, что
состав учащихся в моем курсе, должно быть, стоял вообще не на высоком
уровне26.
LII
ПРОПОВЕДНИЧЕСТВО
Проповеди нам не только были заданы, но предполагалось, что они
будут и произнесены1, по крайней мере некоторые. С этою целью между
нами поделены были все воскресные и праздничные дни наступавшего
семестра. Для произнесения назначались монастыри: Заиконоспасский,
где помещалась сама Семинария, Богоявленский и Златоустов2 —
словом, те самые, где жили бурсаки и полубурсаки. Дозволение произнести
LU. Проповедничество
357
в Заиконоспасском считалось особенною честью и было признаком, что
эта проповедь есть лучшая из других приготовленных на тот же день.
Помимо того, что настоятелем был здесь сам ректор, который обыкновенно
и совершал богослужение по праздничным дням, проповеданию в
Заиконоспасском придавала особенную торжественность имевшаяся в нем кафедра3.
В обыкновенных церквах и соборах проповеди произносятся с амвона, для
каждого раза ставится аналой, а в Заиконоспасском красовалась постоянная
проповедническая кафедра вверху над левым клиросом у стены, наподобие
того, как водится в костелах и кирках. Это был, очевидно, остаток еще от
времен Симеона Полоцкого и вообще от ректоров-малороссов4; другая
подобная кафедра устроена была в церкви Иоанна Воина, на Якиманке5,
и только две их было во всей Москве. Настоятелем церкви Иоанна Воина
был знаменитый по своему времени проповедник Десницкий, впоследствии
митрополит Петербургский (Михаил)6. Думаю, что его проповедническая
слава и повела к устройству кафедры.
С первых же дней некоторые из нас, лучшие, в числе полдюжины или
с чем-нибудь, представлены были семинарским правлением к посвящению
в стихарь7. Представление такого рода продолжалось потом в течение
целого курса, по мере ученических успехов; некоторые, впрочем, так и
оканчивали, не удостоившись посвящения. Я не успел оглянуться, как объявлено
было, что в числе других я должен исповедаться у такого-то заиконоспас-
ского иеромонаха, а затем явиться на Саввинское подворье в церковь8 для
посвящения. Исповедь и определенный духовник назначались не только
потому, что в день посвящения мы будем причащены и вообще должны
явиться к руковозложению (хиротесии9) очищенными, но и затем, что
засвидетельствовать, достойны ли мы вступления в церковный клир, помимо
семинарского начальства, обязан еще духовник. Есть грехи, с которыми
принимать к посвящению запрещают правила, и совести духовника
предоставляется veto, без объяснения причин, которые остаются тайной между им
и кающимся. «Каяться ли?» — спрашивали друг у друга некоторые из
товарищей. Никто из них неповинен был, конечно, ни в татьбе, ни в убийстве,
но не все сознавали себя чистыми против седьмой заповеди10. Я не решился
потом допрашивать, они ли ко греху добавили еще тягчайший смертельный
грех, посмеявшись таинству11, или же духовник, из снисхождения к
современной немощи общества, удовольствовался келейною епитимией12,
не лишив молодых грешников предстоявшего посвящения? Скорее, было
последнее, и на это, в чем нимало не сомневаюсь, имелась общая инструкция
от архиерея. Какие строгие епитимий, даже отлучения от таинств,
предписываются правилами13 за грехи, по-нынешнему маловажные! Но уже
«Духовный регламент» предписывает, ввиду общего расслабления нравов,
358
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
прибегать к снисходительности14. Если бы духовники судили по строгости,
то изо ста едва ли бы даже один, при теперешних нравах, допускаем был
до причастия. Строгость может довести кающегося до отчаяния и совсем
оттолкнуть от церкви.
Исповедались. Свидетельство об исповеди с письменным разрешением
от духовника получено и в общей бумаге переправлено на подворье. До
начала обедни мы были уже там. Так как нас предполагалось посвятить
в «чтеца, певца и проповедника Слова Божия», то чтение часов пред
литургией15 возложено было на нашу обязанность. По идее чтение нам было
экзаменом, а на деле пустою формой. Да не все мы, кажется, и читали;
читавшие же пробормотали псалмы не лучше простого дьячка. Тут же
совершено руковозложение, причем мы должны были прочесть по строчке и пред
архиереем, во свидетельство уменья нашего читать, а он нас «постриг»,
постриг буквально, то есть снял ножницами несколько волос с головы. Как
рекрут под руководством дядьки, механически исполняли мы по команде
иподиакона разные формальности пред облачением нас во священные ризы.
«Целуй крест, руку преосвященного, кланяйся в землю; кланяйся в землю,
целуй крест, руку преосвященного...» — читком, скороговоркой повторял
иподиакон, водя нас, и мы ходили куда приказано, кланялись и целовали по
команде, некоторые со сдержанною улыбкой.
Подняло мой дух до религиозного восторга первое зрелище
рукоположения, которого довелось быть свидетелем в Новодевичьем монастыре,
тринадцати лет от рода. Холодом обдала меня церемония полученного самим
руковозложения при такой механической обстановке.
Нас облачили сначала в малый фелонь, или фелончик, как его называют,
потом в стихарь. Фелончик только и употребляется для таких случаев; никто
из клира никогда его не носит. Большинство читателей, вероятно, не имеет
о нем даже понятия. Круглый кусок материи и в середине его отверстие для
головы, вот фелончик. Когда его наденут, он имеет вид пелеринки, и так
как материя очень небогатая, едва ли даже шелковая, то мы и сами себе
представлялись комичными фигурами, и присутствующие в церкви, нам
казалось, должны смотреть на нас как на шутов. А напрасно. Фелончик,
на мой взгляд, даже красив; он есть первообраз действительного фелоня,
притом удержавший основной тип в чистоте, чего уже нет в обыкновенном
фелоне, то есть священнической ризе. Представим себе тот же кусок, но
большего размера, достаточный, чтобы покрыть все тело, а не одни плечи.
Представим то же отверстие для головы в середине, да по краям кайму из
другой материи, и вот вам фелонь обыкновенный или священническая риза.
Таковым он и был в древности. Так как, однако, подобный сплошной мешок
не дает свободы рукам, то придумали изменения. Западная церковь усвоила
LU. Проповедничество
359
разрез или выемку с боков, давшие свободу рукам; а на Востоке та же цель
достигнута тем, что перед вздергивался до груди и тут прикреплялся на
петлях к пуговицам. После, из экономии материала или не знаю уже из чего,
вместо вздергивания на пуговицы предпочли вырезывать весь перед, с
сохранением, однако, пуговиц и позумента, идущего неправильною линией по
изуродованному краю. Таков теперешний фелонь, покроем своим бесспорно
уступающий древнему и в изяществе, и в чистоте стиля. Но фелончик
сохранил чистоту стиля, и если проигрывает в изяществе, то единственно потому,
что шьется едва не из рубища; но зато он верный представитель предания.
Первая проповедь мне, как перваку второго отделения, назначена была
в ближайший праздник — Воздвижение16; первому ученику первого
отделения досталась, вероятно, неделя пред Воздвиженьем. Проповедь, а
предварительно, как водится, «расположение ее», были написаны, поданы и
возвращены с одобрением; однако проповедь не произнесена. Почему? Твердо
не помню. Во всяком случае, не потому, чтобы ректор нашел ее негодною,
а, вероятно, предоставлено было мне произнести ее в любой церкви. Может
быть даже, мне предложено было произнести в Заиконоспасском, но сам
я нашел чем-нибудь отговориться. В Заиконоспасском, помнится, говорил
на этот раз мой приятель Николай Алексеевич17 (вышедший из Философии
вторым). Помню, как накануне я слушал всенощную в Заиконоспасском,
простоял в самое Воздвижение и обедню. Возле меня стоял какой-то
господин, и когда во время причастного стиха18 Николай Алексеевич начал
в виду всех подниматься по лестнице и затем стал на кафедре, бледный как
пред смертною казнию, сосед мой воскликнул с выражением досады и
сожаления: «Что это такое! Возможно ли так трусить!» Мне, в свою очередь,
стало досадно на непрошеного критика, и было жаль своего приятеля, почти
потерявшего голос от смущения.
Почему же, однако, я не говорил проповедь? Потому что моя проповедь
была для меня отвратительна. Если бы не обязанность представлять все
письменные упражнения к экзамену, я бы непременно изорвал свой первый
плод церковного красноречия. Я не имел духа даже ни разу посмотреть на
него впоследствии. И не потому, что мое произведение было неудачно; со
школьной точки оно было сносно. Но оно было плохо в моих глазах уже
потому, что оно проповедь. По мне пробегала нервная дрожь, когда я
вспоминал, что там, в тетрадях, есть моя проповедь19.
Многим в зрелых летах и даже до старости продолжают сниться
экзамены, страх пред ними, ощущение мучительной боли от полученной двойки;
в холодном поте просыпается сорокалетний муж, отдыхая мыслию, что,
слава Богу, это только сон; кошмар принял только форму мучительнейшего
изо всех гнетущих впечатлений, которым пришлось в жизни подвергаться.
360
Η. /7. Гиляров-Платонов. Из пережитого
Снились и мне экзамены; чувство не из приятных, но никогда не доходило
до полного угнетения. Понятно: и наяву экзамены в семинарии и академии
не имели того всерешающего значения, как в гимназиях и университетах.
Можно было, в мое по крайней мере время, сдать посредственно устный
экзамен, даже вполне срезаться и тем не менее числиться в отличных,
первых учениках; на дальнейшую судьбу устный экзамен, свидетельство
о памяти и зубрежке, оказывал малое влияние. Но меня десятки лет
посещал кошмар в виде приближающейся обязанности писать проповедь.
Беспокойство, страх, невероятное напряжение ума и... полное бессилие! А срок
приближается; вот уже остался день, нет, несколько часов, и я неспособен
выжать из себя что-нибудь. Я чувствую срам оказанной неспособности
изготовить произведение, легко дающееся самому заурядному таланту, даже
бездарностям20.
Что же это такое? В самом ли деле я неспособен был составить
риторическое произведение? Чего! Я писывал проповеди чуть не дюжинами для
семинаристов, для дьяконов и священников. Раз, также еще семинаристом,
составил для будущего своего тестя такую проповедь на память об
освящении храма21, что благочинный цензор не находил слов хвалить ее всем как
замечательное произведение22. Брат Александр, искусившийся в
проповедничестве и очень щекотливый в авторстве, прибегал на старости к моим
советам, выслушивал замечания и принимал поправки. Но то было для других,
а не для себя. Случалось, когда измученный бесплодными усилиями, не
находя23 ни мыслей, ни слов, я в отчаянии обращался к себе: «Да вообрази, что
готовишь не для себя, что тебя просил N. N. О, Боже, хоть бы кто-нибудь
обманул меня и попросил на этот день сочинить ему проповедь, а потом
сострадательно сказал24: я пошутил, это вам именно и назначено». Но моего
мучения никто не знает; признаться в нем было мне стыдно, да и приняли
бы за шутку, никто не поверил бы. Пишет головоломные диссертации и
затрудняется такими пустяками! Но и не затрудняюсь, напишу легко, только
не для себя; а когда доходит до собственного лица, теряю всякую
способность, в голове путается; я не могу сочетать мыслей, и не приходят слова
на ум, не найду о чем писать. Одна тема кажется слишком пошлою, другая
слишком натянутою, третья пересыпанием из пустого в порожнее25.
Тринадцать лет я носил стихарь на правах «проповедника»: два года
в семинарии, четыре на студенческой скамье в академии и семь лет на
академической службе. В тринадцать лет я ухитрился подать всего пять
проповедей, из них три в семинарии; в одиннадцать же лет академического
поприща — только две, тогда как, начиная со старшего академического
курса, по крайней мере по одной проповеди в год было обязательно.
Произнес же по заказу из пяти проповедей всего одну. Это было в семинарии, как
LU. Проповедничество
361
помню, в неделю Мытаря и Фарисея26, какие-то общие места о милосердии,
совершенно ребяческие. Но чего они мне стоили! В остальных случаях
находил способ увертываться, за исключением последнего, о котором стоит
сказать особенно.
Я был уже на службе27. Случилось, что проповедь назначена мне была
на летний Николин день28; а на ту пору приехал в Лавру митрополит,
которому в таких случаях представлялась проповедь лично на цензуру. В
ужасе, о котором доселе не могу вспомнить без содрогания, я просил ректора
(Алексия), нельзя ли как-нибудь меня высвободить.
— Нельзя, — отвечал ректор. — Владыка уже знает; он даже
спрашивал, кому назначено, и ожидает. Я советовал бы вам пораньше подать,
чтобы не затруднять его, а то времени ему не будет.
Я представлял разные резоны: и некогда мне, и диссертаций на руках
куча, и лекции на плечах, да наконец, что просто не могу и не умею. На
последнее ректор улыбнулся, давая мне понять, что, напротив, он очень даже
рад случаю поставить меня лицом к лицу со владыкой. Он уверен был, что
оказывает мне величайшую услугу.
— Уверяю вас, ваше высокопреподобие, это будет такая гадость, что
вам будет тошно читать29.
Обыкновенные муки проповеднического писательства терзали меня
теперь в утроенном размере. Я написал уже действительно нескладное,
натянутое, так, что, если бы мне студент или даже ученик семинарии подал
такую безобразную хрию, я бы поставил крест30. Тем не менее придумать
что-нибудь другое ум отказывался31.
— Вы мне не хотели верить, — сказал я ректору, принеся проповедь. —
Смотрите же, какая гадость32.
Ректор выручил на сей раз. Не помню, чем он отговорился от владыки,
а мне, отдавая проповедь, сказал:
— Действительно, видна поспешность; напрасно не хотели вы присесть
повнимательнее.
Чего «не хотели»! Усилий было потрачено более, чем на целый том
самого утонченного научного исследования. Но разуверять ректора было
излишне: он бы не поверил.
Я не донес своего произведения даже до квартиры; изорвал его в клочки,
едва выйдя из монастырских ворот.
Произнес я по наряду одну проповедь, но сверх того еще сказал одну
по собственному желанию и притом экспромптом. Богословом я приехал
в Коломну на вакацию. Тетка как-то к слову заметила, что вот Пономарев
сын Иван Григорьевич33, бывало, как приедет из семинарии, так непременно
скажет проповедь и родители утешаются.
362
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
— Что ж, — отвечал я, — за этим дело не станет.
— Когда же ты думаешь? — спросил отец.
— Да хоть завтра (разговор происходил в субботу).
На другой день, прослушав дневное Евангелие34, я тут же во время
литургии подумал с четверть часа и вышел на амвон. Я произнес... бесспорно,
лучшее, нежели что прочел о милосердии в Заиконоспасском монастыре,
и бесконечно совершеннейшее, нежели хрия на Николин день, готовленная
на прочтение владыки.
В этом, кажется, и разгадка психологического факта, невероятного для
других, кому я ни скажу. Проповедь коломенская была действительно
словом, а те — упражнениями, прикидывавшимися словом.
Проповедь условливается душевным состоянием проповедника.
Таково ее понятие. Но тебе же сказано, что себя ты должен запрятать в
проповеди подальше. Ректор Иосиф не только ораторские движения, но даже
вопросительную форму речи находил в проповеди неприличною: «Зачем
же ругаться?» — пояснял он в таких случаях. Да и в самом деле кто ты?
Ни архиерей, ни священник, ни дьякон, ни даже местный дьячок. Итак,
ты должен быть безличным чтецом безличной истины и, однако,
воображать, что говоришь проповедь, и притом сочинять ее. Но если я только
чтец, где нравственное основание выступать мне с собственным
измышлением, когда есть лучшие и, наверно, более назидательные лиц более
авторитетных?
Во время академического курса, у товарищей своих, поступивших из
других семинарий, я нашел также отвращение к проповедничеству, за
исключением одного или двух, охотно писавших проповеди и тешившихся ими.
Остальные смотрели на проповеди как на занятие унижающее: в пору-де
баловаться проповедничеством людям, не доросшим и неспособным дорасти
до науки. Но презрительное мнение не отнимало у них способности писать
проповеди. Рефлексия их оставляла на полдороге: их творческое отношение
в моменты, когда они писали, было, полагаю, то самое, какое у меня, когда
я писал для других. Они находили, что это есть низший род сочинений, но
не доходили до сознания, что это род и ложный; в самовменении напускных
благочестивых фраз не слышали кощунства. Короче сказать: они, может
быть, стыдились проповедей, но не совестились.
С которых пор пошло это отношение к проповедям в Московской
духовной академии и продолжается ли оно? Причиной не послужило ли учено-
изыскательное направление, толчок к которому дан ректором Филаретом
Гумилевским (после архиепископом Черниговским) и А. В. Горским?35
Как бы там ни было, но пренебрежение к проповедничеству тем более было
странно, что Академия состояла под главным надзором иерарха, придавав-
LU. Проповедничество
363
шего особенное значение именно проповедям: хорошая проповедь была для
Филарета главным мерилом в оценке достоинств.
— Но его проповеди хороши, — отвечал он, когда ему выразили
удивление, почему он возвысил Алексия, обойдя не только старших, но и более
ученых.
В других академиях было иначе, и особенно в Киевской. Там в
проповеди верили; профессор Амфитеатров36 умел внушить воспитанникам любовь
и почтение к этому роду авторства. На что у нас смотрели как на форму,
как на внешний долг, в чем видели не более риторики, то в Киеве идеализо-
валось; проповедями искренно восторгались и прилагали к ним душу. Едва
ли ошибусь, приписав это, между прочим, обаятельному примеру
высокоталантливого проповедника-художника Иннокентия37. У Троицы же
наравне со студентами сами профессора смотрели кисло на проповедничество.
Кафедру гомилетики считали последнею, не стоящею внимания те самые, на
ком лежало ее преподавание. Ею тяготились, не находя для нее содержания.
Так смотрел и профессор, которого я слушал, И. Н. Аничков-Платонов38.
И его преемник, один из бывших моих слушателей (ныне занимающий
епископскую кафедру)39, также признавал для себя бременем
гомилетическую кафедру и искал себе духовного возмездия в усиленном занятии
другою наукой, преподавание которой равно лежало на его обязанности.
Когда в дружеской беседе сетовал достойный Α. Φ. Л(авров-Платонов)
на судьбу, присадившую его к бессодержательной науке, я, выразив
сочувствие к его ощущению, возразил ему, однако, что можно взглянуть иначе
на пустую науку и найти в ней даже более интереса, нежели в каноническом
праве, которое по академической программе прицеплено к обязанностям
преподавателя гомилетики.
Да, с той отдаленной поры, когда я юношей мучился в бессилии и
негодовании над составлением проповеднических хрий, и до того времени, когда
происходила упомянутая беседа с профессором гомилетики, протекло много
лет. Многое мною вновь продумано, изучено, испытано. Проповеднический
род есть ложный род, но в том виде, как он поставлен, а не сам в себе.
Гомилетика есть бессодержательная наука, совсем не наука, но потому что она
видит в себе не более как прикладную часть риторики. Да для чего же ей
смотреть так на себя? Церковное проповедничество не ограничивается
выходом облаченного в стихарь или ризу на амвон с тетрадкой и даже не в этом
состоит. Проповедническая деятельность есть апостольская деятельность;
Апостолы, разнесшие и утвердившие христианство, были прежде всего
проповедники. Слово есть одно из двух естественных орудий, которым,
наряду с примером, образом жития возбуждается и воспитывается вера.
Посмотрите с этой обширной точки зрения на проповеди и изучите зако-
364
Η. П. Гиляров-Платонов. Из пережитого
ны, которым она подчиняется в своем происхождении и в своем действии
на массы, — какое широкое и глубокое поле представляется вашей
«бессодержательной» науке! Риторические формы, внешние искусственные
приемы отойдут на задний план. Пред вами законы слова и законы души
человеческой в обоюдном подчинении законам истории, и под совокупным
действием их — слово, в частности, христианской проповеди, назидающее
веру и жизнь христианскую в массах.
Слишком далеко бы я зашел, если бы продолжил эту тему. Но
безжизненность, преобладание риторики есть факт бесспорный русской церковной
проповеди, и он зависит от неправильной постановки дела. Статочно ли,
чтоб именно та цель, для которой и предполагается все духовно-учебное
образование, именно она-то и не достигалась? Выходят из духовной школы
замечательные ученые и литераторы, деловые люди, а проповедники-то,
к чему все готовилось, и отсутствуют? Не вопиющее ли это уродство? Мой
пример, может быть и исключительный, назидателен во всяком случае.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В настоящем издании публикуется книга «автобиографических
воспоминаний» Г.-П. «Из пережитого» и примыкающие к ней мемуарные очерки писателя,
публиковавшиеся при его жизни в периодике, а также его дневники 1837—1843
и 1859 гг., подборка писем к А. М. Гальперсон за август—сентябрь и октябрь
1887 г., освещающих последние месяцы его жизни (сам Г.-П. называл их «мой
Дневник»), и юношеские прозаические опыты, создававшиеся в тот период, к
которому относятся основные события, отображенные в воспоминаниях.
Книга «Из пережитого» в полном объеме увидела свет только однажды — она
была издана в Москве товариществом М. Г. Кувшинова в 1886—1887 гг. в двух
частях (в первую половину вошли главы I—XXXIII, во вторую — XXXIV—
LXIII). Правда, в 1977 г. это издание было воспроизведено репринтным
способом в США, в г. Ньютонвилле, штат Массачусетс (текст снабжен небольшой
вступительной статьей профессора Брандисского университета Грегори Фриза
и составленной им краткой библиографией работ о Г.-П. и духовном образовании
в дореволюционной России вообще).
Первые 53 из 63 глав книги были впервые опубликованы в катковском
«Русском вестнике», где подверглись некоторой редакторской правке, главным образом
«идеологической», причем даже в таких мелочах, как например последовательная
замена Гиляровского (и общеупотребительного во второй половине XIX в.)
написания «дьякон» торжественно-официальным «диакон». В отдельном
издании Г.-П. восстановил исконный текст и, кроме того, стилистически «подчистил»
его.
При этом ни в журнальной публикации (включая напечатанные в журнале
«Дело» главы LVII и LIX), ни в книжном издании не была последовательно
проведена орфографическая и пунктуационная унификация: так, в сходных
контекстах встречаются разные написания слов «риторика» и «реторика»,
«хрестоматия» и «христоматия», «катехизис» и «катихизис» и др. Нами этот разнобой
365
Приложения
устранен. В основу настоящего издания был положен книжный текст, однако
в ряде случаев сопоставление его с журнальными первопубликациями (при жизни
автора, в 1885 г., были вторично напечатаны в газете «Современные известия»
главы XLVII, XV, XXIX, XXXIII*; позже отдельные главы републиковались
трижды**) позволило исправить не всегда вполне очевидные ошибки и недочеты.
В необходимых случаях эти неточности оговариваются в примечаниях.
Автограф воспоминаний, включающий черновые наброски большинства глав,
беловые рукописи, подготовленные для издательства самим Г.-П. и близкими ему
людьми (сыном Николаем, А. М. Гальперсон, неустановленными сотрудниками
редакции «Современных известий») и содержащие правку автора, в значительной
части сохранился (главы I—XXX, L, LII—LXIII). Все эти рукописные
материалы находятся в РО ИРЛИ (Ф. 71. Ед. хр. 28—31), так же как и автографы
очерков «Урезанный документ» и «Возрождение Общества любителей российской
словесности в 1858 году».
Любопытно, что некоторые главы «Из пережитого» имеют до 3—4 вариантов
(например, глава XXVIII «Отголоски интеллигенции»). Сверка окончательного
текста с рукописями выявила помимо правки стилистического характера
интересные фрагменты, отдельные выражения и слова, которые не были включены
автором в печатную версию воспоминаний — главным образом из нежелания как-то
задеть здравствовавших еще в тот период современников или их родственников.
Все эти удаленные места приводятся в примечаниях. Автограф позволил уточнить
также авторский замысел по отношению к написанию некоторых слов.
В настоящем издании впервые по рукописям печатаются все выявленные
в той же архивной коллекции (Ф. 71. Ед. хр. 3, 6, 52) ранние прозаические
опыты Г.-П. и его письма 1887 г. к А. М. Гальперсон. Дневник 1859 г.,
опубликованный в 1898 г. князем Н. В. Шаховским в составе его исследования
«Годы службы Н. П. Гилярова-Платонова в Московском цензурном
комитете» с существенными пропусками в тексте, также печатается по автографу
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 195). И только речь и мемуарные заметки об
И. С. Аксакове (1877, 1886) и юношеский дневник «Нечто, собрание кое-
чего, или Мои мечты и думы» (1837—1840) печатаются в настоящем издании
по первопубликациям. При этом последнее произведение подверглось полной
перекомпоновке составляющих его фрагментарных записей: они выстроены
в строго хронологическом порядке (см. подробнее об этом в преамбуле к
соответствующим примечаниям).
* Соответственно: 25 июня (№ 157); 17 окт. (№ 268); 22 окт. (№ 273); 23 нояб.
(№ 305) (везде: С. 1—2).
** (Глава XXVII). Прозорливица // Читатель. 1896. № 50 (Дек.). С. 49—62; (Главы
I—VI> // Нева. 1913. № 4. Стб. 643—668; № Ю. Стб. 1809—1834; (Глава I). Родной
город // Коломенский альманах: Лит. ежегодник. Коломна, 2004. Вып. 8. С. 375—380.
Примечания
369
При публикации юношеских дневников и художественных произведений,
впервые вводимых в научный оборот, как правило, бережно сохранялись их
стилистические, орфографические и некоторые пунктуационные особенности.
Правда, необычно пространные отточия в тексте опубликованных в 1903 г.
дневников 1837—1840 гг. заменялись знаком (...), когда были основания
предполагать, что они могут означать замену того или иного неразборчивого слова
или выражения, которые первый публикатор не сумел прочесть.
Орфографическое своеобразие некоторых текстов Г.-П. имеет
принципиальные авторские обоснования. Ведь, как известно, он видел в русском языке
особую духовную реальность, наделенную исторической памятью, глубоким
нравственным содержанием («совестью») и творческим бытием («творящей
этимологией»). Об этом он подробно высказывался в своих «Экскурсиях в русскую
грамматику» (1883)„ в неоконченном лингвистическом исследовании о русском
глаголе и в переписке с академиком Я. К. Гротом за 1884—1885 гг. (ОР РНБ.
Ф. 847. Ед. хр. 624; не опубликована), который прислушивался к замечаниям
Г.-П. и даже внес изменения в свой труд «Русское правописание» (СПб., 1885).
Поэтому мемуарист принципиально пишет «литтература», «форрейтор», «ладыж-
ки», «бичевка», «халуйский» и др. В настоящем издании тем не менее подобные
архаичные написания не сохранены, а орфография и пунктуация приближены
к современным.
И только некоторые языковые особенности, характеризующие как
индивидуальное словоупотребление автора, так и своеобразные черты московского
говора его времени или произносительные особенности духовной среды («аллаш»,
«биллиард», «гремушка», «затрогивать», «зубряжка», «кабачница», «ни раза»,
«покал», «стклянка», «тожественный», «экспромпт» и др.), сохранены.
Безусловно оставлены книжные формы прилагательных на -ый/-ий и
параллельные им просторечные — на -ой/-ей, а также формы творительного падежа
именного склонения на -ой/-ей или на -ою/-ею и устаревшие глагольные
словообразования («несенный» вместо «несомый», «собравших» в значении
«собравшихся», «исчезл», «выздоровлю» и др.).
Сохранена транскрипция в передаче иноязычных имен (Делапорт, Аежай,
Аомонд, Се вместо принятых сегодня написаний Аапорт, Аеже, Аомон, Сеа
и др.), а также некоторых русских фамилий (например, Строгонов, а не
Строганов).
В ряде случаев составляет трудность непротиворечивая унификация
употребления прописной и строчной букв. Так, и в автографе, и в публикациях встречаем
написания Девичье 77оле и Девичье поле, Кузнецкий Мост и Кузнецкий мост,
Светлая Неделя и Светлая неделя и т. п., а также обычные для того времени
обозначения Благородное Собрание, Общество Аюбителей Российской
Словесности, Орловский губернатор, «Библиотека для Чтения» и т. д. В этих
случаях предпочтение отдавалось современной норме.
370
Приложения
Унифицировано не вполне последовательно проведенное Г.-П. различие
Риторики, Философии, Богословия (как Низшего, Среднего и Высшего отделений
семинарии) и одноименных названий учебных дисциплин, которые пишутся со
строчной буквы. Чаще всего прописная буква у Г.-П. служит аналогом
определенного артикля некоторых европейских языков. Поэтому наряду с написаниями
семинария, академия, лавра в мемуарах употребляются и такие: Семинария,
Академия (Московские духовные), Лавра (Троице-Сергиева). Сохранены
своеобычные, но принципиальные для Г.-П. словоупотребления вроде Двенадцатый
Год, Очной лед, Вторая Ипостась Божества и некоторые другие.
Угловые скобки означают редакторскую конъектуру. При публикации
рукописных материалов зачеркнутые автором фрагменты текста введены в квадратные
скобки. Отсылки к разделу «Примечания» даются в тексте по главам с отдельной
нумерацией арабскими цифрами внутри каждой главы. Под звездочками даны
постраничные сноски, составленные автором или переводы с французского,
немецкого и латыни, выполненные публикатором. Все даты как в тексте мемуаров,
так и в примечаниях приводятся по старому стилю.
Текст «автобиографических воспоминаний» «Из пережитого» подготовлен
И. Г. Птушкиной по их отдельному изданию, А. П. Дмитриевым и Л. В.
Дмитриевой проведена сверка текста по журнальной публикации и рукописям; тексты всех
других мемуарных и художественных произведений, а также дневников и писем
подготовлены А. П. Дмитриевым и Л. В. Дмитриевой. Примечания и Основные
даты жизни и творчества Г.-П., а также Указатель имен, содержащий краткие
сведения о лицах, упоминаемых как в гиляровских произведениях, так и в
Примечаниях и Основных датах, составлены А. П. Дмитриевым, а Словарь диалектных,
редких и устаревших слов и Указатели периодических изданий и географических
названий — Л. В. Дмитриевой.
Участники настоящего издания выражают свою признательность сотрудникам
РО ИРЛИ Т. С. Царьковой, М. В. Родюковой, Н. Н. Колесовой, Е. Б.
Фоминой и другим, оказавшим всемерное содействие в деле ознакомления с архивом
Г.-П., в период подготовки книги к печати прошедшего лишь предварительную
разборку и не имевшего полного научного описания (поэтому номера единиц
хранения, указываемые при ссылках на документы из этого фонда, не могут считаться
окончательными и впоследствии, вероятно, будут скорректированы; то же следует
сказать и о номерах листов цитируемых автографов).
Особо благодарим Л. Г. Агамалян, А. М. Гилярова, М. А. Иванову, С. А. Ка-
зановского, Л. В. Рыбак, Р. В. Славацкого, П. Т. Сутинена, И. Н. Фатуллаева,
А. А. Федорова, О. Л. Фетисенко и Н. И. Шепелева, оказавших дружескую
помощь в составлении примечаний и подготовке иллюстративного материала, а также
Б. Ф. Егорова, чья деятельная и компетентная поддержка проекта на всех этапах
работы над книгой сделала возможным ее выход в свет.
Примечания. Из пережитого. (Предисловие) 371
ИЗ ПЕРЕЖИТОГО
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
(ПРЕДИСЛОВИЕ)
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 317—319.
1 ...сестры пожаловались на меня отцу... — У Г.-П. было три старших
сестры: Мария, Авдотья и Анна. Его отец — священник Петр Матвеевич
Никитский.
2 Он называл духовное училище «семинарией» по старой памяти... —
Духовное училище (двухлетнее приходское и четырехлетнее уездное) являлось
подготовительной ступенью к получению среднего образования в семинарии с 6-летним
курсом обучения. Коломенская ДС, основанная в 1739 г., осенью 1799 г. была
переведена в Тулу. Отец Г.-П. окончил полный курс Коломенской ДС в 1798 г.
3 ...наш город, хотя и уездный, был епархиальным. — Коломна, один из
древнейших русских городов (впервые упоминается в летописи под 1177 г.), стал
центром обширной епархии (церковного округа) в 1350 г. Перед упразднением
епархии (в соответствии с Высочайшим указом от 31 июля 1799 г.) ее глава носил
титул епископа Коломенского и Тульского (в 1551—1787 гг. — Каширского).
По Книге штатов 1784 г., на территории епархии было 11 городов (Коломна,
Серпухов, Кашира, Зарайск, Тула, Епифань и др.), до 1500 сел и деревень;
10 монастырей и 931 церковь. Уездным городом Коломна стала в 1781 г. в составе
вновь открывшегося Московского наместничества.
4 ...полная семинария, от Инфимы до Богословского класса
включительно. — Инфимой (от лат. — низший) назывался первый годичный курс ДУ;
Богословским классом (открыт в Коломенской ДС в 1772 г.), рассчитанным
на двухлетнее обучение, завершалось семинарское (т. е. среднее) образование.
Подробнее об этом см. главу XI («Конституция духовной школы»), наст, том,
с. 72—73.
5 Один из учителей ~ был близкий человек, двоюродный брат... — Речь
идет о И. В. Смирнове, сыне Акулины Федоровны, родной тетки Г.-П. по матери.
6 ...уже год как не стало матери...— См. запись в рукописном календаре
П. М. Никитского, процитированном в мемуарах племянника Г.-П., филолога
и издателя Ф. А. Гилярова: «1830-го года, сентября 24-го дня, в 40 минут 5-го
часа пополудни, преставилась супруга моя Мавра Феодоровна на 51-м году от
рождения; а погребение 27 числа» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 28).
7 ...моих дедов... — В журнальном варианте далее следовало: «и прадедов»
(PB. 1884. Т. 171, май. С. 318).
8 Один из умнейших людей России (П. В. Киреевский) говаривал, что
Россия живет во многоярусном быте. — В печатных трудах П. В. Киреевского
312
Приложения
сходных рассуждений обнаружить не удалось. Любопытно, что в первоначальном
черновом автографе имя мыслителя указано не было — Г.-П. вписал его позже,
просматривая беловую рукопись, переписанную сотрудницей «Современных
известий» А. М. Гальперсон (см.: РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 28. Л. 2).
9 Пинские леса — главным образом хвойные, труднопроходимые,
заболоченные леса по реке Пина, впадающей в Припять.
10 Мозырский уезд — входил в состав Минской губернии (ныне в Гомельской
обл. Белоруссии), вплоть до конца XIX в. отличался малонаселенностью, большим
количеством болот и глухих урочищ. Граничил с Пинским уездом.
11 ...скитом... — В журнальной публикации: «оазисом» (PB. 1884. Т. 171,
май. С. 319).
12 ...сегодня скоромный, а завтра постный день...— В промежутках между
четырьмя ежегодными многодневными постами, согласно Церковному уставу
(Типикону) (см. примеч. 8 к главе III («Родительское гнездо»)), постными
считаются среда и пятница (соответственно в воспоминание предательства Иуды
и страданий Христа), в остальные же дни, за некоторыми исключениями, поста
нет и разрешается скоромная пища (животного происхождения).
13 Храмовой праздник — день памяти того святого или библейского события,
которому посвящен храм или один из его приделов. В приходе Никиты Мученика
храмовый праздник приходился на 15 (28) сентября.
14 ...как править службу, когда сойдутся Благовещенье, храмовой праздник
и Великая Пятница в один день... — Подобные совмещения возникают по той
причине, что Великая Пятница (на Страстной неделе, завершающей Великий
пост) в отличие от Благовещенья, которое празднуется 25 марта (7 апреля), не
прикреплена к какой-либо определенной дате. Поэтому богослужение в случае
таких совпадений видоизменяется особым образом (например, совершается
литургия св. Иоанна Златоуста, а не так называемые «царские часы»). Храмовый
же праздник, пришедшийся на Великую Пятницу, отмечается в понедельник или
вторник Пасхальной недели. Подробные разъяснения этих нюансов содержатся
в богослужебных книгах, прежде всего в Уставе, Октоихе, Минее, Триоди.
15 Четьи-Минеи («Чтения ежемесячные»; от греч. μην — месяц) —
назидательные книги для чтения на каждый день месяца с повествованиями о
православных святых. Начало им положил Симеон Метафраст. В России были созданы
четыре свода Четий-Миней, самые значительные — митрополитом Макарием
(XVI в.) и святителем Димитрием Ростовским (в 1684—1705 гг.).
16 «Телеграф» — журнал, издававшийся в Москве в 1831—1836 гг. Н. И. На-
деждиным; в 1835—1836 гг. соредактором был В. Г. Белинский. Выходил раз
в две недели, в 1834 г. — еженедельно. Но не исключено, что имеется в виду
другое издание — «Московский телеграф», журнал «литературы, критики, наук
и художеств», издававшийся раз в две недели в 1825—1834 гг. Н. А. Полевым
(совместно с братом Кс. А. Полевым).
Примечания. Из пережитого. Глава I
373
17 ...оглядываешься назад и на прадедушку Болону, и на тетушку Марью
Матвеевну... — Названы прадед Г.-П. по матери Михаил Сидорович, настоятель
церкви Собора Пресвятой Богородицы в селе Черкизово Коломенского уезда, и
тетка Г.-П. по отцу. См. о них соответственно главы II («Предки») и VI («Второе
поколение»), наст, том, с. 16,19, 43—44.
18 Семинарист «первого разряда» — находящийся в числе 20—30
выпускников, наиболее успешно усвоивших семинарский курс. Остальные учащиеся
составляли второй и третий разряды.
I. РОДНОЙ ГОРОД
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 320—328.
1 Родной город. — В журнальной публикации глава начиналась фразой:
«Я должен начать издалека» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 320).
2 ...со множеством церквей (до двух десятков счетом)... — В 1775 г. в
Коломне было 28 церквей (см.: Фехнер. С. 35).
3 ...река средняя, впадающая за три версты в большую. — Имеются в виду
Москва-река и Ока. Коломна возникла на правом высоком берегу Москвы-реки*
в трех верстах от ее слияния с Окой.
4 Крепость полуразвалившаяся, но с уцелевшею частью стен... —
Огромный каменный кремль площадью 24 га был сооружен в Коломне в 1525—1531 гг.
взамен древесно-земляных укреплений в связи с набегами крымских татар. Длина
монументальных стен первоначально составляла 1938 м, высота — от 18 до 21 м,
толщина — от 3 до 4.5 м (см.: Ефремцов Г., Кузнецов Д. Коломна. М., 1977.
С. 27—28). С XVIII в. крепостные стены разбирались и городскими властями,
и предприимчивыми обывателями для строительства домов из добытого таким
образом кирпича и белого камня. В 1797 г. Павел I официально разрешил «в
Коломне (...) стены сломать» (цит. по: Сергеева Е. В. Подмосковье: Экскурсии
и туристские маршруты. 2-е изд., перераб. М., 1956. С. 41). В XIX в. лучше
всего сохранялся участок стены в северо-восточной части кремля. Разборка стен
и башен была запрещена только в 1906 г. благодаря хлопотам Московского
археологического общества.
5 ...уцелело также несколько башен и одни ворота с иконописью на них
и с вечною лампадой. — Из 17 башен Коломенского кремля, из которых шесть
проездных, т. е. с воротами, соответствовавшими основным дорогам, ведущим
к городу, в первой трети XIX в. сохранялось всего лишь восемь башен: Свиблова,
Пятницкая, Коломенская, Грановитая, Ямская, Симеоновская, Спасская и
Погорелая, высотой до 34 м. Впоследствии, в 1880-х гг., Свиблова башня была
разобрана, так что в настоящее время в Коломне только семь старых крепостных башен.
374
Приложения
Главной проездной башней на юго-восточной стороне кремля являлись старинные
ворота, которые «назывались Пятницкими по храму, близ них стоявшему, во имя
св. Параскевы, именуемой Пятницею (...). Он уже не существует, а его древние
иконы, вместе с храмовой, перенесены в Спасо-Преображенский упраздненный
монастырь» (Иванчин-Писарев 1845. С. 16, 17). В XIX в. Пятницкие ворота
назывались еще и Спасскими, так как на них с восточной стороны была установлена
«огромная Спасителева икона в богатом окладе» (Иванчин-Писарев 1843. С. 137).
6 В одной из башен содержалась Марина Мнишек: это исторический
факт. — В журнальной публикации и отдельном издании ошибочно: «Мария
Мнишек». В июне 1614 г. Марина Мнишек, именовавшая себя «государыней
Мариной Юрьевной», ее сын («Иван V Димитриевич») и обвенчавшийся с ней
бывший казачий атаман И. М. Заруцкий были захвачены стрельцами на Яике,
в июле их привезли в Москву, где сына М. Мнишек и ее мужа казнили. По
свидетельству летописца, «Марина умре на Москве», однако, по народному преданию,
она была заточена в угловую северо-западную Коломенскую башню, где вскоре
и скончалась: «с тоски по воле». Этот сохранившийся до наших дней
двадцатигранный столп высотой 31 м и диаметром И м обращен в сторону сухопутной
дороги Москва—Рязань. Позднее Коломенская башня стала называться также
и «Маринкиной». В 1866 г. она была реставрирована Московским
археологическим обществом под руководством академика А. М. Павлинова.
7 В той же башне кроются несметные богатства: это легенда. —
Современник Г.-П. краевед Н. Д. Иванчин-Писарев отмечал: «В башне, в которой,
по рассказам старожилов, скончала жизнь Марина Мнишек, найден провал пяти
жилых этажей, которых потолки и накаты загромоздили своим падением нижний.
После некоторых работ над очищением нижнего этажа башни найден ход под
крепость, закладенный кирпичами другого размера и свойства» (Иванчин-Писарев
1845. С. 18). Эти находки и питали слухи о тайниках с кладами, спрятанными
в Коломенской башне.
8 В одной из церквей венчался Димитрий Донской и осталось его
кресло. — Князь Дмитрий Донской получил Коломну в свой удел в 1359 г., а в 1366 г.
венчался в деревянном храме Воскресения Христова (находился на Соборной
площади Коломенского кремля, севернее Успенского собора) на дочери
суздальского князя Дмитрия Константиновича Евдокии (в иночестве Евпраксии).
Белокаменная одноглавая Воскресенская церковь, в XVI в. построенная из кирпича на
том же месте, к XVIII в. сильно обветшала и в 1767—1786 гг. была перестроена.
Легендарное «кресло», по всей видимости, являлось «древним каменным
престолом». Храм был закрыт в 1929 г. и переоборудован под спортзал, в 1990-х гг.
возвращен верующим (см.: Пэнэжко. С. 74—79)
9 ...башня эта, угольная, к Москве-реке, называется «Мотасовою»... —
Чаще эту находившуюся в северо-восточном углу Коломенского кремля его
самую высокую (34 м) и мощную башню называли не Мотасовой, а Свибловой.
Примечания. Из пережитого. Глава I
375
Она была круглой, восьмиярусной; обрушилась в 1830-х гг. (см. рассказ Г.-П.
об этом в главе XVII («Общественная жизнь»), наст, том, с. 118), была
разобрана в 1880-х гг. Возможно, народное название Мотасова происходит от слова
«метать», что было связано с боевым назначением башни.
10 ...за рекой, на лугу, окруженный несколькими избами бывших
монастырских крестьян, — Бобренев монастырь... — Богородице-Рождественский
мужской монастырь основан около 1381 г. князем Дмитрием Донским по инициативе
его воеводы Д. М. Волынского (по прозвищу Боброк) во исполнение обета,
данного им в честь победы в Куликовской битве. Расположен в селе Старое Бо-
бренево (прежнее название — деревня Бобрихина, принадлежавшая монастырю
до 1764 г.) на высоком левом берегу Москвы-реки, напротив Коломны. С 1764 г.
находился за штатом, в 1800 г. был приписан к Богоявленскому Старо-Голутвину
монастырю; восстановлен в 1850 г., с 1865 г. — вновь самостоятельный. Был
закрыт в 1929 г. и передан совхозу «Сергиевский». В 1980 г. началась реставрация,
в 1991 г. возрожден.
11 ...за три версты на стрелке (между) Москвой-рекой и Окой, —
монастырь Голу теин. — Предлог «между» вставлен по журнальной публикации
(см.: PB. 1884. Т. 171, май. С. 320). Богоявленский Старо-Голутвинский
мужской монастырь основан в 1374 г. князем Дмитрием Донским по совету
преподобного Сергия Радонежского. H. М. Карамзин так объясняет происхождение
названия: «Рассказывают по старому монашескому преданию, что на сем месте
жили некогда разбойники, которых называли „голыдьбою", или голыми людьми,
и что их имя в течение времени досталось монастырю в наследство. Воры не
боялись в старину близости городов, в самых окрестностях Москвы имели
станы...» (Сочинения Карамзина. 2-е изд. М., 1814. Т. IX. С. 190—191). Являлся
важным оборонительным форпостом, охранявшим вход с Оки в Москву-реку.
В 1790 г. выведен за штат, в 1802 г. его насельники переведены в Троицкий Ново-
Голутвинский монастырь, устроенный на бывшем архиерейском подворье в
Коломенском кремле. Старо-Голутвинский монастырь, объединенный с Бобреневым
(до 1865 г.) в Бобренево-Голутвину пустынь, возродился в начале XIX в. Был
закрыт в 1929 г., и его помещения использовались под артиллерийские склады
и общежитие для рабочих. Восстановлен в 1994 г.; ныне в черте города, на улице
Голутвинской.
12... передавали мне, что преподобный Сергий проходил некогда через город
и его прогнали «колом»; он тогда прошел в Голутвин. — В основе этого
народного предания лежат достоверные события: после того как рязанский князь
Олег в 1385 г. разорил Коломну и разгромил рать великого князя московского
Дмитрия Донского, тот обратился к преподобному Сергию Радонежскому,
прося содействия в переговорах с Олегом. Старец пешком через Коломну прошел
в Рязань, и после его увещаний пристыженный Олег вернул Коломну и заключил
мир с Москвой. Позже по просьбе князя Дмитрия преподобный Сергий основал
376
Приложения
в урочище Голутвино близ Коломны Богоявленский Голутвин монастырь (см.
примеч. 13 к наст, главе).
13 ...Сергий преподобный ~ там, где теперь Голутвин, благословил
Димитрия Донского; посох Сергия остался в Голутвине. — 20 августа 1380 г. князя
Дмитрия с ратью в 150 тысяч человек встретил в Коломне и благословил в поход
епископ Коломенский Герасим. Преподобный же Сергий Радонежский преподал
князю благословение в Троицком монастыре (с 1744 г. лавра) еще до выступления
войска из Москвы, 18 августа. Но после победы, по преданию, Сергий прибыл
в Коломну со своим учеником иеромонахом Григорием, который построил Старо-
Голутвинский монастырь и был в нем игуменом. Деревянный посох, оставленный
Сергием в монастыре, стоял у местно-чтимой иконы Преподобного в Сергиевской
трапезной церкви, впервые упоминаемой в источниках в 1570-х гг., перестроенной
в 1828—1833 гг. в стиле ампир. Посох пропал в годы революционной смуты.
14 Но Коломна по меньшей мере двумя, а то и всеми тремя стами лет
старше Донского... — Коломна впервые упоминается в летописи под 1177 г., за
173 года до рождения Дмитрия Донского.
15 ...прочел у Карамзина догадку, что название произошло от
итальянской фамилии Колонна. — В журнальной публикации: «одну догадку» (PB.
1884. Т. 171, май. С. 321). В «Путешествии вокруг Москвы» («Письмо первое
из Коломны от 14 сентября (1803 г.)») H. М. Карамзин писал: «Что касается
до имени города, то его для забавы можно произвести от славной итальянской
фамилии Colonna. Известно, что папа Вонифатий VIII гнал всех знаменитых
людей сей фамилии и что многие из них искали убежища не только в других землях,
но и в других частях света. Некоторые могли уйти в Россию, выпросить у наших
великих князей землю, построить город и назвать его своим именем!» (Сочинения
Карамзина. 2-е изд. Т. IX. С. 188).
16 Теперь выводят ~ Коломну от «коло», то есть в смысле окольного,
пограничного города. — Все это подстрочное примечание было в автографе
(РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 28. Л. 7), но отсутствует в журнальной публикации.
Впервые подобное этимологическое предположение высказал Н. Д. Иванчин-
Писарев, однако он под словом «коло» понимал «очерк, или округ, (...) все, что
окружалось или кругом обводилось чертою...» (Иванчин-Писарев 1843. С. 117,
118), имея в виду не пограничное положение Коломны, а подчинявшуюся ей
обширную территорию. Г.-П. скорее всего отсылает к Словарю Даля: в статье
«Коло» тот указал значение рязанских слов «коломень» и «коломенье»: «околица,
околоток, соседство», а в сопроводительном подстрочном примечании отметил:
«Отчего и названье города Коломны: околица Москвы» (Даль В. Толковый
словарь живого великорусского языка. М., 1865. Ч. II. С. 188).
17 ...далее, за Окой, начинались инородческие земли. — Речь идет о
территории Рязанского княжества, которую населяли мурома, мещера, меря, весь
и другие народы.
Примечания. Из пережитого. Глава I
377
ю ...как в других старинных городах ~ здесь-то стояла церковь, но
провалилась по случаю страшного преступления...— Ср.: «Близ Пятницких ворот
есть небольшая земляная впадина. В старину тут стоял довольно глубокий
болотистый водоем, впоследствии иссохший. На этом месте, сказывают, некогда
провалилась церковь, и до сих пор в дождливое время, наполняющее эту впадину водою,
матери спешат купать в ней своих детей. (...) Издревле русский народ уважает и
чествует места церковных провалов, причиняемых или землетрясением, или рых-
лостию грунта, на коем был построен храм» (И ванчин-Писарев 1845. С. 17, 32).
19 Рассказывали об архиерее святой жизни, который велел-де похоронить
себя на паперти, чтобы «все его топтали». — Ср.: «Так, хорошую память
оставил по себе в Коломне епископ Феодосии (Михайловский), занимавший
Коломенскую кафедру в семидесятых годах прошедшего столетия и отличавшийся
любовию к просвещению и подвижническою жизнию. Предание о нем говорит,
что, при жизни отличаясь смирением и прочими подвигами благочестия, он завещал
похоронить себя на паперти церковной, при входе в нее, чтобы проходящие
попирали тело его. Составилось мнение о нем как о святом муже» (Смирнов Α. Α.,
прот. Детство, отрочество, юность, годы ученья и учительства в Троицкой
Лаврской семинарии митрополита Филарета (1782—1808 гг.). М., 1893. С. 16).
Святитель Феодосии (Михайловский-Прокофьев) был епископом Коломенским
и Каширским в 1763—1787 гг.
20 ...в известном сборнике Афанасьева, к сожалению запрещенном. —
Имеется в виду книга: Народные русские легенды А. Н. Афанасьева. М., 1859.
Издание вызвало протесты духовенства и было запрещено. Повторно книга вышла
только в 1913 и 1916 гг. в Москве и в 1914 г. в Казани.
21 ...формальностей, указываемых Требником. — Имеется в виду
подробное изложение в богослужебной книге «Требник» порядка совершения особых
таинств (треб) и молитвословий, которыми должны сопровождаться эти
священнодействия. Требы, которые совершает священник для прихожан, описаны в так
называемом «малом» (сокращенном) Требнике.
22 Возьмем хотя легенду об Илье и Николе, столь по-видимому
соблазнительную, или об юродивом, крестящемся на кабак и бросающем камнями
в храм. — Эта фраза была в автографе (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 28. Л. 8),
но отсутствует в журнальной публикации. Речь идет о легендах «Илья-пророк
и Никола» и «Ангел». В первой из них Николай Угодник заодно с мужиком
дурачат пророка Илию, а во второй — ангел, нанявшийся в батраки к попу,
«молился на кабак», прося Бога, чтобы тот «не допускал православных до пьянства»,
и «швырял на церковь каменья», стараясь попасть в нечистую силу, которая «так
и кружится над храмом Божьим» (Народные русские легенды А. Н. Афанасьева.
Новосибирск, 1990. С. 73—78,138—139). Любопытно суждение по этому
поводу И. В. Павлова, близкого друга Г.-П., в письме к нему от 26 апреля (1886 г.?):
«Русский народ — величайший антиформалист. Оштрафованный Богом ангел
378
Приложения
жил у попа в батраках... На кабак молился, в церковный крест каменьями швырял,
нищего калеку отогнал обругавши... И только перед вознесением на небо объяснил
нравственную суть этих нарушений формального благочестия» (ОР РЫБ. Ф. 847.
Ед.хр. 670. Л. 15 об.).
23 Церковь, при которой отщ мой был священником...— Храм во имя
Никиты Мученика (официально: Святого воина-великомученика Никиты Готф-
ского), возведенный в 1695 г. в стиле барокко, расположен на Посадской улице,
в юго-восточной части Коломны. «В советское время храм закрыт, разрушены его
колокольня и глава. В 1991 г. возвращен верующим» (Пэнэжко. С. 245).
24 ...нежели есть... — В журнальной публикации: «нежели на самом деле»
(PB. 1884. Т. 171, май. С. 323).
25 Близ них ~ высились еще три церкви...— Храмы Николы Посадского
(Воскресения Христова) (1716 г.), Рождества Христова (1725 г.) и Богоявления
(Зачатиевская) (1689 г.). Первые две были закрыты на рубеже 1920—1930-х гг.
и возвращены верующим в начале 1990-х гг. Никольская церковь при этом стала
старообрядческой. Богоявленский храм был единственным действующим в Коломне
в советский период (см. подробнее: Пэнэжко. С. 212—235,245—250). См. также
примеч. 5 к главе IV («Старая семинария»), наст, том, с 390—391.
26 ...распустить какой-нибудь слух, чтобы «гул пошел в народе». — Этот
обычай объясняется тем, что в приметах колокольный звон сближался с вестями
и сплетнями: «В старое время в Москве существовал обычай пустить нелепый
слух, когда начинали на колокольном заводе лить колокол. И чем нелепее и громче
слух, тем звончее будет колокол, — так искренно думали колокололитейные
заводчики, а за ними и вся Москва того времени.
Родился слух тайно, потом из лавочек и трактиров шел по домам и площадям,
потом в деревни и провинции на почтовых и с оказиями, и когда разрастался, вдруг
объявлялось:
— На таком-то заводе колокол слили! У-у, звонкий!..
Это была реклама того времени» (Оловянишников Н. И. История колоколов
и колокололитейное дело. 2-е изд., доп. М., 1912. С. 375).
27 Решил Иван Тимофеевич слить колокол... — Судя по датировке («в
начале минувшего столетия», т. е. XVIII в.), это событие происходило при
архиепископе Коломенском и Каширском Никите (Тотемском), когда была построена
колокольня при Успенском соборе и отлит большой колокол. Однако возможно,
здесь произошло наложение событий более позднего времени: при епископе
Феодосии (Михайловском) в кремле появился второй соборный храм — «во имя
Тихвинской Пресвятой Богородицы, построенный в 1770 г. коломенским купцом
и фабрикантом Иваном Тимофеевичем Мещаниновым, купившим и большой
колокол в 800 пудов» (Покровский. Стб. 766).
28 ...меня при похоронах матери возили куда-то (то есть на
кладбище)... — См. примеч. 6 к «(Предисловию)», наст, том, с. 371. Городское Петро-
Примечания, Из пережитого. Глава I
379
павловское кладбище, основанное в 1770-х гг., находилось на южной окраине
Коломны, к востоку от Астраханско-Московской дороги (см. примеч. 37 к главе
III («Родительское гнездо», наст, том, с. 389).
29 „.отпустить меня с ним на «иллюминацию»... — Так называли
праздничные вечерние гулянья для народа, обычно за городом, с декоративной
подсветкой парковых территорий. Ср.: «В Николаевское время загородные царственные
сады стали блистать фейерверками и иллюминациями, стоящими по нескольку
тысяч рублей» (Пыляев. Старое житье. С. 187).
30 ...(вблизи были бойни). — По генеральному плану 1784 г. все
коломенские скотобойни и салотопни были вынесены за Рязанскую заставу (находились
на расстоянии полуверсты от южной окраины города). В конце XVIII в. «через
Коломну проходило до 45 тыс. голов рогатого скота, большая часть которого
перерабатывалась на 34 салотопенных заводах. Одной солонины коломенские купцы
заготавливали до 400 тыс. пудов» (Очерки русской культуры XVIII века. М.,
1985. Ч. I. С. 116).
31 ...происходило это 22 августа... — В этот день в 1826 г. Николай I был
коронован в Москве.
32 ...Черкизово (село верст 10 от города). — Название происходит от имени
царевича Серкиза (в крещении Иван), в XIV в. прибывшего из Орды и
получившего здесь обширную усадьбу за службу московскому князю. С 1450-х гг.
Черкизово являлось «государевым селом»; в 1689 г. было пожаловано князю
М. А. Черкасскому, потомкам которого и принадлежало до 1860-х гг.
33 Много домов каменных, почти большинство. — Для купеческой Коломны
по сравнению со многими другими русскими городами было характерно
необычное развитие каменного строительства с конца XVIII в. Тем не менее в 1800 г.
числилось 145 каменных домов и 671 деревянный, а в 1853 г. — 394 каменных
и 948 деревянных (см.: Фехнер. С. 40, 42).
34 Был пожар ~ весь город был истреблен. Это случилось в восьмидесятых
годах...— Сильные пожары, почти полностью уничтожившие деревянную застройку
Коломны, произошли в 1777 и 1799 гг. Видимо, здесь речь идет о первом из них.
35 ...вместе со старшим своим братом... — Федором Матвеевичем
Никитским. См. о нем главу III («Родительское гнездо»), наст, том, с. 24, 26—28.
36 ...к покойному батюшке (моему деду)... — Имеется в виду священник
коломенской церкви Никиты Мученика Матфей Федорович Никитский (умер
9 августа 1809 г.).
37 ...обошел околоток... — Далее в журнальной публикации следовали слова,
опущенные в отдельном издании: «повернул тогда ветер, и весь тот...» (PB. 1884.
Т. 171, май. С. 237).
38 ...город ~ все-таки получил новый план... — Генеральный план Коломны,
представленный Комиссией для строений, был Высочайше утвержден 16 января
1784 г. — вскоре после того как в 1781 г. Коломна на правах уездного города во-
380
Приложения
шла в состав Московского наместничества. Новая «регулярная планировка», почти
не учитывая исторически сложившуюся пространственную композицию, разбивала
город на геометрически правильные кварталы. Пожар же 1799 г. хотя и не вызвал
к жизни новый проект застройки Коломны, но ускорил ее реконструкцию (см.:
Фехнер. С. 35—38).
39 ...переулок, который должен был от берега пройти насквозь до
выгонного поля. — Ныне Посадский переулок. Выгон для скота находился примерно в
200 м к югу от сада и «саженой рощи» Мещаниновых (см.: Фехнер. С. 24: «План
Коломны в 70-х годах XVIII в.»).
40 Опортовые яблоки — диалектное наименование (с ударением на первом
слоге) раннезимнего сорта апорт — крупных и румяных кисло-сладких яблок.
41 Кто правил тогда Москвой, — не знаю... — Московским
генерал-губернатором с 4 февраля 1782 г. по 29 августа 1784 г. был фельдмаршал 3. Г.
Чернышев.
42 ...мещаниновского дома. — Дом купцов Мещаниновых был построен
в 1760-х гг. «Двухэтажный дом в девять окон (...) производит впечатление
маленького дворца Елизаветинского времени» {Фехнер. С. 72). В его
архитектурном облике сказывается определенное влияние школы В. В. Растрелли. На месте
усадьбы и большого парка Мещаниновых в советское время разместился стадион
спортивного общества «Торпедо» (на нынешней ул. Красноармейской).
II. ПРЕДКИ
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 328—338.
1 ...каменных домов... — В журнальной публикации: «каменных хором» (PB.
1884. Т. 171, май. С. 328).
2 ...последний из князей (Черкасских), владевших этим родовым имением,
продал его в купеческие руки. — Камер-юнкер, титулярный советник князь
Борис Александрович Черкасский продавал Черкизово по частям после 1861 г.:
коломенским мещанам Φ. Ф. Рожкову и Д. А. Войникову и (в 1868 г.)
московскому купцу Н. Г. Куманину. Последний в 1869 и 1873 гг. выкупил все земли
бывшего имения и позже продал их дворянину В. К. Цетнерскому, который,
в свою очередь, в 1879 г. перепродал Черкизово егорьевскому промышленнику
H. М. Бардыгину и известному московскому купцу и библиофилу А. И.
Хлудову. Позже помимо Хлудовых одной частью усадьбы владел профессор
медицины В. Д. Шервинский (с 1892 г.), другой — крестьянин Нажуев (с 1911 г.?)
(см.: Пэнэжко. С. 331—338).
3 ...(во имя Собора Пресвятые Богородицы)... — Т. е. церковь посвящена
ежегодному празднику, который отмечается на следующий день после Рож-
Примечания. Из пережитого. Глава II
381
дества Христова, когда верующие собираются в храм «для благодарственного
прославления Пресвятой Девы, послужившей великому таинству воплощения
Сына Божия» (Булгаков. Ч. I. С. 527). Этот деревянный храм был построен
князьями Черкасскими в 1592 г. и приписан к Успенской церкви (см. примеч. 5
к наст, главе), в нем служили только летом. В ОПИ ГИМ сохранилось описание
перестроенного в XVIII в. храма: «Деревянная, обшитая тесом церковь построена
в конце XVIII в. Здание прямоугольное в плане, одноэтажное. Основной четверик
несет восьмерик второго яруса, увенчан восьмигранным куполом с декоративным
барабаном к двухъярусной главке. При церкви трапезная и трехъярусная
колокольня, также деревянная, обшитая тесом. Церковь не отапливалась, и богослужения
в ней совершались только в теплое время года. Церковная ограда была каменной
с железными решетками» (цит. по: Пэнэжко. С. 328). В 1947 г. храм был
разрушен, кладбище вокруг него уничтожено, и на его месте из церковных бревен
построены баня и клуб, в 1958 г. сгоревшие.
4 Другая, крайняя, с другого конца, была погостом, где жили только
священнослужители... — Имеется в виду церковь Святителя Николая
Чудотворца («Красная», по местному наименованию) в погосте Старки (часть
бывшего Черкизовского имения; названа по боярской фамилии Старковых,
ведущей начало от внука царевича Серкиза — Федора Андреевича, по
прозвищу Старко). Возведен был поначалу, в 1641 г., деревянный Никольский
храм; в 1759—1763 гг. перестроен в камне в псевдоготическом стиле
предположительно В. И. Баженовым либо К. И. Бланком. В советское время не
закрывался. Любопытно, что в разные годы богослужения здесь посещали
поэты А. А. Ахматова, С. В. Шервинский, В. А. Меркурьева, А. С. Кочетков,
М. И. Цветаева, М. Л. Лозинский, Б. Л. Пастернак, жившие здесь на даче
или гостившие у друзей. В 1884—2004 гг. в старковском Никольском храме
служил священник Д. С. Дудко (см. подробнее: Пэнэжко. С. 350—361).
Погост — зд.: расположенная в стороне от поселения церковь с кладбищем,
принадлежащим ей земельным участком и домом причта.
5 Средняя церковь, пред княжеским дворцом, была «ружная». — Церковь
Успения Божией Матери, построенная на берегу Москвы-реки в 1749 г. как
домовая в усадьбе князей Черкасских. Ее причт содержался на ругу — деньги
и натуральные продукты, выдаваемые помещиками, так как не имел земель и не
получал вознаграждения за требы. С 1821 г. Успенская церковь стала приходской.
Закрыли храм в 1937 г., в 1960 г. сломали верхний ярус колокольни. В здании
был устроен сначала клуб (здесь на киносеансе как-то побывала А. А.
Ахматова), затем склад; позже храм забросили. В 1992 г. он возвращен верующим. См.:
Пэнэжко. С. 331.
6 ...она была теплая, имела придел с печью... — Отапливаемая трапезная
с приделами иконы Божией Матери «Знамение» и Святых страстотерпцев Бориса
и Глеба была пристроена к Успенской церкви в 1821 г.
382
Приложения
7 ...Михаил Сидорович, по прозванию Болона! Откуда получил прадед
такое прозвище, родитель мой не мог объяснить. — По свидетельству Ф. А. Ги-
лярова, игуменья Новодевичьего монастыря в Москве Клавдия не раз называла
его отца, священника (старшего брата Г.-П.), «болоной», поясняя: «...ведь на
полчаса придет сюда, так все взбаламутит» (РА. 1904. Кн. I, вып. 3. С. 488).
Тот же Ф. А. Гиляров в своих неопубликованных мемуарах приводит запись
в памятном календаре П. М. Никитского: «1807-го года февраля 12-го в 3-м часу
пополудни умер дед Михаил Исидоров» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 8)
и передает любопытный рассказ о нем: «Это мой прапрадед, по прозвищу
„Болона", священник Соборной церкви в селе Черкизове, лежащем в 10 верстах от
Коломны («Из пережитого», т. I, стр. 20—21). Об нем не раз слышал я от отца
следующее предание:
Был у Болоны работник, и уродился у Болоны горох, которым в заговенье
пред Петровками и объелся работник; раздулся несчастный, идти не может, хоть
сейчас умирать. Когда таким образом объедается скотина, ее обыкновенно гоняют
по двору для ускорения ее пищеварения. Через моцион так, помню, гоняли, и
именно скалкою, и у нас под Девичьим корову. Конечно, тот же способ лечения скота
употреблялся и во времена моего прапрадеда. Вот и просит работник Михаила
Сидоровича Болону:
— Сидорыч! Сидорыч! погоняй меня по двору.
Сидорыч запер передние и задние ворота своего дома, взял хворостину и начал
ею гонять работника по двору, конечно сам бегая за ним и подхлестывая его. Долго
гонял его, утомился, а работник все пристает:
— Сидорыч, Сидорыч! погоняй меня еще по двору.
Тем работник и излечился» (Там же. Л. 8—9).
8 ...породнился с Федором Никифоровичем, но после. — Далее в черновом
автографе следовало: «когда ружный поп будет уже в земле и на месте его будет
один из сыновей, младший, а всех их было пятеро. Предпоследний из них, Матвей
Федорович, был мой дед» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. II. Л. 6).
9 Указ был: гнать всех ребят мужеского пола в школу непременно, под
страхом жестокого наказания. — Уже в 1707—1737 гг. вышло по меньшей
мере пять подобных указов. Самой грозной карой считалась солдатчина.
Церковный историк Н. П. Розанов отмечал: «От прочих сословий податного состояния
священно-церковнослужители отличались разве тем, что не ставили для военной
службы натурою рекрутов. Но при частых в то время переписях дети священно-
церковнослужителей, не обучавшиеся в школах и не занимавшие мест при церквах,
равно церковнослужители безместные, подвергались или приписке к податному
сословию, в котором отбывали повинность рекрутскую, или при разборах, огулом
обращались в военную службу» (Розанов. Ч. I. § 100. С. 131). С другой стороны,
в духовной среде долго сохранялось предубеждение против семинарий, которое
объясняет архимандрит Макарий: «Главною причиною, почему отцы неохотно
Примечания. Из пережитого. Глава II
383
отдавали детей в семинарию, была молва, что непонятных (т. е. непонятливых. —
А. Д. ) учеников будут отдавать в военную службу. Недоброжелатели просвещения
находили к этому повод в узаконениях Императорского Кабинета от 26 сентября
1737 года (в 6 пункте) и в регламенте Новгородской семинарии от 24-го мая
1740 года, что ленивых повелено определять в солдаты» (РПВ. 1858. Т. V, № 10,
отд. III. С. 19—20). В журнальной публикации: «и мужского пола» (PB. 1884.
Т. 171, май. С. 330).
10 ...выйдя на амвон с Апостолом... — Речь идет о чтении при совершении
литургии из богослужебной книги Апостол (содержащей в себе новозаветные
«Деяния апостолов» и их послания), которое символизирует апостольскую
проповедь и сопровождается каждением.
11 ...в Коломну, к Никите Мученику...— См. примеч. 23 к главе I («Родной
город»), наст, том, с. 378.
12 Подлипки — местность в 3 верстах от Коломны (ныне в черте города), где
располагался архиерейский загородный дом, «с крестовой церковью во имя
Покрова Пресвятой Богородицы, находящейся внутри деревянного корпуса (с десятью
покоями)», построенного в конце 1750-х—начале 1760-х гг. (см.: Покровский.
Стб. 366).
13 ...вспоминается мне по этому поводу... — В журнальном варианте вместо
этих слов было: «это напомнило мне» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 331—332).
14 ...богословами натуралистической школы. — Имеются в виду адепты
так называемого «богословского конкордизма» (от лат. concordia —
согласие), возникшего в XIX в. в связи с многочисленными естественнонаучными
открытиями и призванного согласовать Библию с новыми научными
достижениями.
15 ...в обоих Заветах... — Т. е. в Ветхом и Новом Заветах, которые
составляют Библию (Священное Писание).
16 ...падение стен Иерихонских от трубного звука осаждавших
израильтян. — Об этом событии повествуется в VI главе ветхозаветной Книги Иисуса
Навина (ст. 19).
17 Во время коронации императора Павла...— Торжество коронации Павла I
совершалось в Москве на Пасху 1797 г., пришедшуюся на 5 апреля.
18 ...с переводом Коломенской архиерейской кафедры в Тулу... — См. примеч.
3 к «(Предисловию)», наст, том, с. 371.
19 ...переделано из латинского (Сперанский, Делицын)... — соответственно
от sperans — «надеющийся» и delirium — «отрада, утеха».
20 ...из села Рудни. — Ближайшие к Коломне села с таким названием
находились в Калужской и Тверской губерниях. В Московской губернии были деревни
сходного названия — Рудины и Руднево.
21 Церковь Григория Неокесарийского на Полянке — возведена в камне на
месте старой деревянной в 1679 г. (ул. Большая Полянка, д. 29а). В день памя-
354
Приложения
ти св. Григория Неокесарийского, 17 ноября 1445 г., в Москву возвратился из
татарского плена Василий И. Вскоре, по всей видимости, и был заложен
первоначальный храм. Закрыт в 1935 г., возвращен верующим в 1990 г. (см.: Сорок
сороков. Т. 2. С. 558).
22 ...«варил солянку в церкви». — Солянка — мясной или рыбный суп на
густом бульоне. Согласно 99-му правилу Вселенского собора, «соблюдая чистоту
церкви», в нее запрещается даже приносить мясо, не то чтобы готовить его в пищу
(Книга правил. С. 116).
23 «Армейская семинария» — духовное учебное заведение, открытое 4 июля
1801 г. в здании Тверского Синодального подворья на Васильевском острове
в Петербурге (13-я линия, д. 14, угол Большого пр., д. 36). По замыслу обер-
священника армии и флота протоиерея П. Я. Озерецковского, эта семинария
должна была готовить достойных кандидатов на места военных священников,
дети которых преимущественно и обучались в ней. Впоследствии Армейскую
семинарию упразднили, и в 1815 г. ее здание занял Дом трудолюбия (с 1892 г. —
женский Елизаветинский институт).
24 ...мастер на все руки, балагур... — После этих слов в черновом автографе
было: «и даже, как передавал батюшка, не прочь солгать или сболтнуть при случае
небывальщину...» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. II. Л. 14).
25 Ревель — до 1917 г. официальное наименование Таллина.
26 ...Петра Михайловича Волконского, бывшего потом министром Двора
при Александре I. — Здесь неточность: видный военный и государственный
деятель Александровской эпохи, князь П. М. Волконский, был министром
Императорского двора и уделов, а также заведующим Императорским кабинетом уже
в следующее царствование — при Николае I — с 1826 по 1852 г.
27 ...Мавруша, между прочим, отдана замуж. — После этих слов в черновом
автографе было: «тесть помер; зять, бывший на его месте священником (мой отец),
успел перейти в Коломну на место своего отца» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29.
Гл. И. Л. 18). П. M. Никитский перешел в Коломну, к церкви Никиты Мученика,
в 1809 г.
28 ...чтением Псалтыря по покойникам... — Библейская книга Псалтирь, по
православному обычаю, читается непрерывно (днем и ночью) над гробом во все
то время, пока умерший остается непогребенным. При этом псалмы произносятся
не подряд, а в определенной последовательности — по кафизмам (устойчивым
группам псалмов) с промежутками между ними.
29 ...Павел, сосредоточив под управлением одного обер-священника все
военное духовенство ~ посадил обер-священника Озерецковского в Синод наряду
с архиереями. — Протоиерей П. Я. Озерецковский обратил на себя внимание
Павла I, когда в 1797 г. был назначен полевым обер-священником. Император
наградил его камилавкой, крестом мальтийского ордена и предоставил ему право
доступа к государю во всякое время дня и ночи. 6 апреля 1799 г. Озерецковский
Примечания. Из пережитого. Глава II
385
был назначен присутствующим в Св. Синоде, а 9 апреля 1800 г. — главным
и единственным обер-священником всей армии и флота и сосредоточил в своих
руках управление всем духовенством военного ведомства.
30 ...направления, от которого по прямой линии происходят отеи, Бел-
люстин, автор книги «О сельском духовенстве», и журнал «Церковно-
общественный вестник». — Речь идет о либеральном течении в духовной
публицистике 1860—1880-х гг., критически оценивавшем власть епископата. Эти
тенденции отчетливо проявились в книге калязинского священника И. С. Беллю -
стина «Описание сельского духовенства» (Paris etc., 1858), изданной без
указания имени автора; их неоднократно осуждал Г.-П. в своей газете «Современные
известия» (Вопросы веры и Церкви. Т. I. С. 350; 405; Т. П. С. 193).
Полемизировал он на сходные темы и с петербургской газетой-журналом «Церковно-
общественный вестник» (1874—1886).
31 Личные неприятности с архиереем привели провинциального попа в
Петербург, где чрез брата, члена Академии наук, он надеялся снискать себе
защиту. — С 1795 г. протоиерей П. Я. Озерецковский служил настоятелем
Троицкого собора в городе Серпухове. При содействии своего старшего брата,
ординарного академика Н. Я. Озерецковского, он 16 января 1797 г. был определен
к церкви Св. митрополита Петра при Академии наук, а через два месяца — и
присутствующим Петербургской духовной консистории.
32 ...архиерею, которого ~ гонял он затем с одной епархии на другую...—
Имеется в виду архиепископ Афанасий (Иванов), занимавший последовательно
архиерейские кафедры в Коломне (с 1788 г.), Воронеже (в 1799 г.),
Новороссийске (с 1799 г.), Екатеринославе (с 1803 г.). Указ о переводе его в
очередную, Астраханскую, епархию пришелся на день его кончины (8 августа
1805 г.).
33 Озерецковский, если не ошибаюсь, был, между прочим, одно время и
ректором в Коломенской семинарии. — П. Я. Озерецковский жил в Коломне
с 1788 по 1795 г. Он исправлял должности префекта (инспектора) семинарии
и профессора философии. Здесь же принял священнический сан и был определен
присутствующим в Коломенской консистории.
34 ...будучи mitratus рора, как называл его митрополит Платон, — «попом
в митре»... — Митра — подобное венцу головное украшение с изображением
Спасителя, Богоматери и евангелистов, надеваемое архиереем во время
богослужения. С 1667 г. митры жаловались и архимандритам, а с 1786 г. — также
и немногим лицам из белого духовенства (протопресвитерам и протоиереям).
Митрополит Платон (Лёвшин) называл «попом в митре» («hoc est mitratus рора»)
не Озерецковского, а императорского духовника, протопресвитера И. И.
Памфилова, — в письме к архиепископу Амвросию (Подобедову) от 7 июля 1787 г.
(см.: Письма Платона, митрополита Московского, к преосвященным Амвросию
и Августину. М., 1870. С. 11).
13 Зак. № 3560
386
Приложения
35 ...при Парижском посольстве, когда представителем России был князь
Куракин... — Имеется в виду князь А. Б. Куракин, служивший послом в Париже
в 1808—1812 гг.
36 Кислые щи — зд.: род шипучего кваса.
37 Медицинская академия — точнее: Медико-хирургическая академия,
основанная в 1798 г. и готовившая лекарей для армии и флота. В 1845 г. была
объединена с медицинским факультетом МУ, в 1930 г. реорганизованного в
самостоятельный вуз — 1-й Московский медицинский институт.
38 ...по оригинальной духовной, о которой будет сказано в своем месте. —
Духовная — духовное завещание на случай смерти. Это обещание Г.-П. не было
им исполнено.
III. РОДИТЕЛЬСКОЕ ГНЕЗДО
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 338—344.
1Я всматривался тогда в лепного голубя на своде над престолом и лепные
же лучи, от него исходящие... — Церковь Никиты Мученика выделялась среди
коломенских храмов богатством внутреннего убранства, так как считалась как бы
«домовой церковью» состоятельных купцов Мещаниновых, не жалевших средств
на ее благоукрашение. Лепнина, разглядывая которую развлекался юный Г.-П.,
частично сохранилась до наших дней, хотя в храме вплоть до сентября 2001 г.
размещался оптовый промтоварный склад.
2 ...в теплой церкви... — Имеется в виду придел с печью в Никитской
церкви.
3 Запрестольная икона — икона, находящаяся в церковном алтаре позади
престола.
4 ...рисунок ~ травчатый... — Узорчатый орнамент, построенный на
сочетании стилизованных элементов флоры (травинок, листочков, цветков).
5 ...чашей на дне для выливания воды... — Имеется в виду так называемая
«святая вода», над которою было совершено священником молитвенное освящение
по особому чину; по окончании службы ее собирали в особую емкость.
6 ...в четверть величиной... — Т. е. в четвертую часть аршина, около 18 см.
7 ...краска ~ выпотела... — Т. е. испарилась и, охлаждаясь, осела каплями.
8 Типикон, или Церковный устав, — богослужебная книга, в которой
содержится систематическое указание порядка и образа совершения церковных служб
по месяцам и дням всего года. Составлен в VI в. и неоднократно дополнялся и
изменялся впоследствии. Впервые в России Типикон был издан в 1610 г. и вплоть
до 1695 г. выходил с многочисленными исправлениями; впоследствии же печатался
лишь с незначительными поправками.
Примечания. Из пережитого. Глава III
387
9 «Полный российский месяцеслов» — видимо, имеется в виду одно из
изданий книги: Полный месяцослов всех празднуемых Православною Греко-
Восточною Церьковию святых, собранный из московских и киевских святцов,
из Пролога и Четь-Минеи, с приобщением к нему на конце имян по алфавиту.
СПб.: При Имп. Акад. наук, 1780; 17-е изд.: 1850.
10 ...приходо-расходные метрические книги... — Были введены в 1776 г.
«Инструкцией благочинным». С этого времени консистория выдавала в приходы
особые «тетради», куда церковные старосты обязаны были записывать «сборы и
расходы» и «без ведома священника расходов не чинить» (Розанов. Ч. III, кн. 1.
С. 113).
11 ...кого удерживала память... — В журнальной публикации вместо этих слов
было: «о ком-либо помнил» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 339).
12 Детей у деда было пятеро: кроме двух сыновей три дочери... — Федор,
Петр, Катерина, Марья и Татьяна.
13 ...в крашенинном холоднике... — Так называемая «холодная одежда» без
ваточной или меховой подкладки, предназначенная для теплого времени года,
из крашенины — грубого крашеного полотна.
14 ...за хорошевским крестьянином... — Из деревни Хорошево (Хорошово),
находившейся в 3 верстах к северо-западу от Коломны.
15 Рядные — «рядные записи», описи приданого с актами о передаче его.
16 ...Марья Матвеевна имела несчастье быть рябою...— Ф. А. Гиляров
вспоминал об этой своей родственнице, скончавшейся от холеры в 1848 г. (это
была единственная потеря в семье Никитских-Гиляровых во время той эпидемии):
«Померла только крестная мать отца Марья Матвеевна. Я помню эту томную
старуху. Она бывала у нас. Между прочим она советовала моим родителям такое
средство для приучения малолетних к чистоте во время сна: сечь их на печной
заслонке голенищем!» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 78).
17 Положительные науки — науки, опирающиеся на наблюдение и
эксперимент (естествознание, политэкономия, этнография, лингвистика и др.), в отличие
от метафизики и богословия.
18 Там-то удостоивались они ~ поступали учителями в семинарии. —
В журнальной публикации вместо этих слов было: «возвратившись откуда
получали они в семинарии кафедру» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 341).
19 ...до Риторики не дошел... — Т. е. не смог поступить даже в Риторический
класс, с которого начинался 6-летний, собственно семинарский, курс.
20 Архиерей, помнится Афанасий, тоже знал французский язык... —
Преосвященный Афанасий (Иванов) занимал кафедру епископа Коломенского
и Тульского с 12 ноября 1788 г. по 10 апреля 1799 г. Это был широко
образованный человек: он известен своими переводами с латинского; в 1774—1788 гг.
был последовательно преподавателем, проповедником, профессором и ректором
МСГЛА. См. также примеч. 32 к главе II («Предки»), наст, том, с. 385.
388
Приложения
21 /..требование, чтобы на священнические места определяемы были не
иначе как кончившие курс... — См. Синодальный указ № 7364 от 7 сентября
1737 г. «О неопределении неученых в церковные чины» (Розанов. Ч. I. § 42.
С. 198).
22 ...освобождение священников и диаконов от телесного наказания. —
Синод запретил духовному начальству применять телесные наказания по отношению
к священникам в 1767 г., а по отношению к диаконам — в 1771 г. Однако по
приговорам светских судов подобные наказания совершались вплоть до 1801 г.
23 ...нечистых самарян, которым «жидове не прикасаются». — Ин. 4: 9.
В синодальном переводе: «ибо иудеи с самарянами не сообщаются». В Библии
неоднократно повествуется об ожесточенной вражде этих двух народов.
24 ...грозою рекрутчины, постигавшей выброшенного из школы, если не
успевал он... — В журнальной публикации этот фрагмент текста был
стилистически «тяжеловеснее»: «рекрутчиной, грозившею каждому выброшенному из школы
и не успевшему» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 342).
25 Податное общество, или сословие, — крестьяне и мещане, платившие
подати.
26 ...которой подпадали дьячки, отрешенные от мест. — В журнальном
варианте: «постигавшею дьячков, отрешенных от мест» (Там же).
27 «Кончалый» (разг.) — выпускник учебного заведения — университета,
семинарии.
28 ...мысль Сперанского, осуществленная преобразованием духовных
училищ... — Речь идет о реформе 1808—1814 гг., когда были составлены уставы
духовно-учебных заведений, подразделявшихся на академии, семинарии, уездные
и приходские училища.
29 ...разделившемся на «черненьких и беленьких». — Вероятно, выражение
восходит к ставшей крылатой фразе из поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души».
Герой поэмы Чичиков за обедом у генерала рассказывает анекдот о нравах
судейских чиновников, который заканчивается следующими Словами: «Ты все бы
хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет, ты полюби нас
чернинькими, а белинькими нас всякий полюбит» (Гоголь. Т. VII. С. 166).
30 ...явила, между прочим... — В журнальном варианте вместо этих слов:
«представляет» (PB. 1884. Т. 171, май. С. 342).
32 Не щадя желчи и мрачных красок для изображения архиереев, которых
автор величает «сатрапами в рясах»... — Эти свои критические суждения
о книге И. С. Беллюстина Г.-П. развивал и в передовой статье
«Современных известий» от 3 июня 1872 г. (перепеч.: Вопросы веры и Церкви. Т. I.
С. 405—407). «Сатрапами в рясах» Беллюстин называл архиереев в своей
книге «Описание сельского духовенства» (Paris etc., 1858), на с. 127
(раздел «(Отношения иерея) к епархиальным архиереям»). См. также примеч. 30
к главе II («Предки»), наст, том, с. 385.
Примечания. Из пережитого. Глава III
389
32 Наместник — при Екатерине II начальник одной или нескольких губерний,
генерал-губернатор. Имеется в виду московский главноначальствующий.
33 ...дядю не миновала бы красная шапка... — Т. е. его отдали бы в солдаты.
В старину каждый сдатчик, ставивший за себя рекрута, обязан был снабдить его
красной шапкой, бердышом и т. п. Выражение широко распространено в
литературе XIX в. Ср.: «Быть твоему Алешке под красной шапкой, не миновать подлецу,
бритого лба» (Мельников П. И. (Андрей Печерский). Собр. соч.: В 8 т. М.,
1976. Т. 2. С. 31).
34 ...в Репенке (так называется одна из городских слобод)... — На ее месте
в древности находилось село Репенское на р. Репенке, известное с 1389 г.; позже
его территория стала южной частью Коломны, на въезде в город с Каширской
дороги (ныне ул. III Интернационала) — Ямской слободой, или Репенкой (Реп-
ней). Центр слободы — церковь Святой Троицы на Репне. См. также примеч.
11 к главе XVI («Приход»), наст, том, с. 433.
35 ...в слободу «Запруды»... — Иначе: Запрудье, Запруд. С XIV в.
находится в восточной части Коломны, которая отделялась от основной, Городской,
части рекой Коломенкой (на ней недалеко от устья была устроена запруда). Центр
слободы — церковь Святых страстотерпцев Бориса и Глеба. См. также примеч.
12 к главе XVI («Приход»), наст, том, с. 434.
36 ...сопровождал причт со славленьем об Рождестве и Святой... — «Слав-
лением Христа» назывался праздничный обход церковным причтом домов
прихожан на Святках, на Пасхальной неделе и в храмовые праздники с крестом
и иконами. После прочтения церковнослужителями молитв и песнопений,
соответствовавших празднику, хозяева угощали их за столом и одаривали натуральными
продуктами. На Рождество причт ходил с особым фонарем, символизировавшим
Вифлеемскую звезду, и в народном сознании этот обряд осмыслялся как приход
новозаветных волхвов. Обход крестным ходом домов в первый день празднования
Пасхи или в один из дней Пасхальной (Святой) недели сопровождался служением
молебнов, призванных, по убеждению прихожан, обеспечить благополучие
хозяйства. Участники этих обходов — церковнослужители и миряне-«богоносы»
(вызвавшиеся нести иконы) — изображали ангелов, благовествовавших о воскресении
Спасителя, или жен-мироносиц, принесших апостолам весть об этом событии (см.
подробнее: Русский праздник: Праздники и обряды народного земледельческого
календаря: Иллюстр. энциклопедия. СПб., 2002. С. 386—389, 543—547).
Синодальные власти неоднократно пытались ограничить количество ежегодных
славлений: так, согласно указа Св. Синода от 16 августа 1724 г., «славить
дозволено было только в праздник Рождества Христова» (Розанов. Ч. I. § 95. С. 120).
Однако этот популярный в народе и благочестивый обычай держался несмотря на
все запретительные меры.
37 ...на Большой Московской улице... — Главный коломенский тракт. Также
называлась и Большой Астраханской (ныне ул. Октябрьской революции).
390
Приложения
38 ...придумывались предлоги самые дикие (вроде рекрутчины с девок)... —
Подобный случай был зафиксирован в Московской губернии в начале XIX в.;
он упомянут в очерке одного из сотрудников газеты Г.-П., настоящее имя которого
установить не удалось: «В деле № 183245 находится интересное сведение о том,
как кто-то распустил слух о наборе с девок. Слух этот так распространился и
получил веру, что крестьяне и купцы отдавали дочерей своих замуж преждевременно.
Генерал-губернатору много стоило труда разубедить в этом легкомысленных»
(Стрела. Московская полиция до преобразования // СИ. 1887. 7 янв. № 6.
С.1).
IV. СТАРАЯ СЕМИНАРИЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 345—351.
1 ...«матерщинником», как выражалась о нем заочно одна из сестер? — Эти
слова отсутствуют в журнальной публикации (PB. 1884. Т. 171, май. С. 345).
2 ...учителями были родной дядя и родной зять... — Имеются в виду
протодиакон В. Ф. Черкизовский и диакон Гастев.
3 Дом семинарии сохранился доселе... — Имеется в виду протяженный
двухэтажный корпус бывшего епархиального приказа конца XVII в., расположенный
в восточной части Архиерейского подворья вдоль Кремлевской улицы. Духовная
школа была обустроена здесь уже в 1720-х гг. Ныне здание является сестринским
корпусом Свято-Троицкого Ново-Голутвина женского монастыря.
4 Спасский монастырь — полное название: Спас-Ядринский мужской
монастырь (известен с 1377 г., упразднен в 1796 г.). Располагался вне стен
Коломенского кремля, на торговой Житной площади, между Пятницкой и Спасской
башнями.
5 Зачатская церковь, в которой был священником дед Филарета, а после
священствовал его брат Никита Михайлович... — См. примеч. 25 к главе I
(«Родной город»). «Зачатской» (или «Зачатиевской») Богоявленскую церковь,
возведенную в 1680—1689 гг., называли в Коломне по старой памяти:
первоначально, с 1470-х гг., на ее месте стоял деревянный храм Зачатия праведной Анной
Пресвятой Богородицы — центр Гончарной слободы (древнего села Бабышева).
Н. Д. Иванчин-Писарев отмечал: «Зачатие Св. Анны. Этот храм
переименован Богоявленским. Вот предание: супруга Иоанна III, София Палеолог, долго
молилась в обителях о чадородии, молилась о том и в коломенских храмах. (...)
...вышив хоругвь для здешнего соборного храма, она поставила на сем месте
деревянный Зачатейский» (Иванчин-Писарев 1843. С. 149—150). Дед митрополита
Филарета (Дроздова) по материнской линии Никита Афанасьевич служил при
Богоявленской церкви с 1773 по 1821 г., до него, с 1737 по 1772 г., — прадед
Примечания. Из пережитого. Глава IV
391
святителя — священник Афанасий Филиппович. Младший брат Филарета,
Н. М. Дроздов, служил здесь с 1821 по 1839 г.
6 ...Григорий Иванович, впоследствии известный протоиерей Троицы на
Листах... — Имеется в виду протоиерей Г. И. Богоявленский, настоятель
московской церкви Живоначальной Троицы, что в Листах (ул. Сретенка, д. 27) с 1824 по
1851 г. Каменная церковь была возведена на месте деревянной в 1661 г. «Название
„в Листах" объясняется тем, что жившие вблизи печатники в XVII—XVIII вв.
кустарным способом изготовляли лубочные картинки, которые, как и гравюры,
назывались тогда листами, и продавали их у церкви Троицы, увешивая ее ограду
своими произведениями» {Сытин. С. 429). «Известность» о. Григория среди
московского духовенства носила скандальный характер. Ф. А. Гиляров писал
о нем: «Знаменитым мучителем „владыки" был Григорий Иванович, протопоп
Троицы на Листах, зять митрополита, женатый на его сестре Аграфене
Михайловне (...). Григорий Иванович, по моим детским воспоминаниям, придерживался
рюмки и во хмелю бывал весьма буен и жесток. Рассказывали тогда, будто бы он
даже истязал свою жену, сестру митрополита: привязывал ее в одной рубашке
к стене веревкою и сек. Митрополит, конечно, знал об этом (...). Всячески
усовещивал он своего пьяного и буйного зятя, ничто не помогало. Раз призывает он
его и грозится: „Я тебя во дьячки в село пошлю!" — „Посылай, — спокойно
отвечает Григорий Иванович, — тогда твоя сестра будет сельскою дьячихою".
Так Григорий Иванович при всей невозможности своего поведения и дожил
благополучно свой век в протоиерейском сане „на Листах"» (РА. 1904. Кн. I,
вып. 4. С. 605).
7 Когда родители спрашивали совета, за кого пристроить дочь, он и указал
им студента, давно им известного... — В одном из писем к родным (от 29
апреля 1814 г.) Филарет так характеризовал своего будущего зятя: «Богоявленского,
когда он у меня учился, я любил за неоскудное знание и исправность» (Письма
Филарета к родным. С. 186). В 1815 г. Г. И. Богоявленский женился на сестре
владыки А. М. Дроздовой.
8 ...«романеи»... — Красное столовое виноградное вино, ввозившееся в
допетровской Руси из Франции; сладкая настойка на этом вине.
9 ...свояченица со свояком-дьячком... — Акулина Федоровна (урожд.
Руднева), старшая внучка Болоны, и Василий Михайлович Смирновы.
10 По окончании курса не замедлили последовать свадьба и посвящение
Петра Матвеевича Никитского к церкви Собора Пресвятыя Богородицы
в селе Черкизове. — Ф. А. Гиляров в своих мемуарах приводит записи из
рукописного календаря П. М. Никитского: «1799-го года августа 5-го дня получен
мною билет из духовной консистории для вступления в брак» (ОР РНБ. Ф. 847.
Ед. хр. 740. Л. 22); «1799-го года августа 25-го вступил в брак с Марфою
Федоровой) в селе Черкизове» (Там же. Л. 23). И так комментирует их: «Этот брак
деда моего подробно описан Н. П. Гиляровым-Платоновым («Из пережитого», I,
392
Приложения
стр. 21, 24—25). Но у меня сохранился ветхий на синей бумаге в лист документ,
относящийся к этому бракосочетанию, подписанный каракулями самого Михаила
Исидоровича, т. е. Болоны, на внучке коего женился мой дед. Вот он:
„1798-го года февраля 5-го дня Коломенской округи села Черкизова церкви
Собора Пресвятыя Богородицы священник Михаил Сидоров даю сию мою
обязательную роспись Коломенской семинарии студенту Богословии Петру Никицкому
в том, что я, священник, уступая ему священническое свое место и желая отдать
в замужество ему, студенту, родную мою внучку Мавру Федорову, обязуюсь
в приданое оной моей внучке дать следующее, а имянно:
образ Казанския Божия Матери в окладе и в венце сребряном,
образ Николая Чюдотворца в окладе и венце сребряном,
серги сребряные и перстень сребряной,
два платка гарнитуровые новые,
три платка шелковые тавтяные,
три платка бумажные,
шуба гарнитуровая новая, на заячьем меху,
другая китайчатая синяя новая на заячьем меху,
третья китайчатая новая синяя на овчинах,
душегрейка штофная новая с золотым позументом,
другая гарнитуровая новая,
третья тавтяная новая,
четвертая китайчатая новая,
юбка гарнитуровая новая,
2-я коноватая новая,
3-я ситцовая новая,
4-я выбойчатая,
епанечка штофная новая холодная,
другая гарнитуровая новая,
две телогреи китайчатые,
две телогреи крашенинные,
постеля, а имянно:
перина с четырми подушками,
одеялы: теплая и холодная и занавес бумажные.
Сверх сего я, священник, даю ему, студенту, в награждение лошадь, корову,
три авцы и из всех нужных для дому вещей третью часть.
Все же оное писанное мною, священником, приданое заключаю моим
священством и чистою совестию, в чем и подпишусь своеручно.
У сей розписи означенной священник Михаил Исидоров руку приложил"»
(Там же. Л. 24—26).
11 Ставленая грамота — письменное свидетельство от главы епархии,
удостоверяющее посвящение в сан священнослужителя.
Примечания. Из пережитого. Глава IV
393
12 ...Мефодием, епископом Коломенским и Тульским... — Преосвященный
Мефодий (Смирнов) титуловался епископом Коломенским и Тульским с 10 апреля
по 31 декабря 1799 г., затем — епископом Тульским и Белевским.
13 ...отправился юный иерей в новое гнездо, не задержанный обязанностью
учиться священнослужению, как другие. — Об этих событиях П. М.
Никитский записывал в своем календаре: «1799-го года, сентября 12, на память
святого священномученика Автонома, в коломенском Успенском соборе посвящен
я в стихарь, иподиакона и диакона. А сентября 14-го того же года рукоположен
в Троицкой крестовой церкви — во священника, на 21 году от рождения,
Мефодием епископом» (ОР РЫБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 27); «1799-го года,
октября 22, свидетельствован в Троицкой крестовой церкви в священнослужении.
(...) 27 (октября 1799 г. — А. Д.) выехал из дома родительского в село
Черкизово» (Там же. Л. 28). Комментарий Ф. А. Гилярова: «Посвящению в иерея
предшествовать должна служба чтецом, иподиаконом и диаконом, но практика
давно обратила это условное требование в одну формальность; потому-то мой дед
и пробыл чтецом и диаконом только два дня» (Там же. Л. 27—28); «Отец моего
деда Матфий Федорович был священником в гор. Коломне у церкви Никиты
Мученика. Там, в Коломне, дед мой и учился священнодействиям в этот
промежуток с 12 сентября по 27 октября, когда отправился к месту своего назначения
в село Черкизово. Впоследствии он перейдет в Коломну на место своего отца»
(Там же. Л. 28—29).
14 ...моему батюшке фамилия была уже Никитский... — Известно тем не
менее, что вплоть до своей кончины П. М. Никитский предпочитал и в частной
переписке, и даже под документами подписываться по-старинному, без фамилии:
«священник Петр Матфиев» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 658. Л. 1 об.; Ед. хр.
818. Л. 1).
15 ...младший Никитский... — В журнальном варианте: «сам Никитский»
(PB. 1884. Т. 171, май. С. 349).
16 ...оказались принадлежащими. — После этих слов в автографе следовало
предложение, которое Г.-П. позднее вычеркнул: «С плачем провожали жители
архиерейский двор, консисторию, учителей и учеников» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 30. Л. 55).
17 Раньше развенчаны Ростов и Переславль, позже или одновременно
с Коломной — Белгород и Переяслав. — Подробнее о переносах архиерейских
кафедр из старинных русских городов и переименовании исторических епископских
титулов см. в брошюре «Нечто о Русской Церкви в обер-прокурорство К. П.
Победоносцева. Вып. I. Нечто о Российской Церкви в настоящее время» (Лейпциг,
1887), авторство которой небезосновательно приписывается Г.-П. (подписана
употреблявшимся им криптонимом «Р. С. Т.»). Здесь отмечается: «С самых
древних времен православная Церковь руководствуется правилом, чтобы епархии,
а с ними вместе и архиереи, именовались по епархиальному городу, в котором
394
Приложения
положено основание епархии. Если по каким-либо причинам архиерейский
престол будет перенесен в другой город (по случаю разорения или неприятельского
нашествия, землетрясения и проч.), то епархия не теряет прежнего своего имени,
так как впоследствии может быть возвращена на прежнее место» (с. 95). В
мемуарах Г.-П. допускает неточность: не в разное время, а в один 1799 г. Ростовская
епархия переименована в Ярославскую, Коломенская — в Тульскую,
Белгородская — в Курскую, Переяславская — в Малороссийскую (с 1803 г. называется
Полтавской). И только Переславльская епархия, существовавшая с 1744 г.,
утратила свое название раньше, в 1788 г., когда была присоединена к Суздальской
епархии (с 1799 г. называется Владимирской). В настоящее время несколько
изменены исторические названия только у двух городов из пяти, названных Г.-П.:
Переяслав — ныне Переяслав-Хмельницкий Киевской области Украины, а Пере-
славль — Переславль-Залесский Ярославской области.
18 ...Тульский епископ именуется теперь «Тульским и Белевским». — См.
примеч. 12 к наст, главе.
19 Кашира все-таки древний город, значился в старых архиерейских
титулах... — См. примеч. 3 к «(Предисловию)», наст, том, с. 371.
20 Недавно, кажется не более года назад, Белгородская семинария
переведена в Курск. — Действительно, Белгородская ДС, ведущая свою историю
еще с 1722 г., с 6-классной славяно-латинской школы, в 1883 г. была переведена
в Курск; в Белгороде же осталось только уездное ДУ.
21 Лет десять, двенадцать назад велась в печати оживленная речь о том,
чтоб и Московскую духовную академию перевести из Троицкой лавры в
Москву. — Имеется в виду предложение редактора «Московских ведомостей»
M. Н. Каткова, впервые высказанное им при обсуждении нового Устава
духовных академий в 1869 г., — заменить их богословскими факультетами при
университетах ради экономии казенных средств. В конце 1871—начале 1872 г.
идею перевода M ДА из Лавры в Москву поддержали такие издания, как
«Гражданин», «Биржевые ведомости», «Православное обозрение». Обстоятельные
доводы против таких планов привел в статье «О соединении духовных академий
с университетами» профессор МДА П. С. Казанский (ПкТСО. 1872. Ч. XXV.
С. 71—102). Катков считал, что перевод Академии в Лавру был проявлением
волюнтаризма Павла I и надо исправить историческую несправедливость, вернув
МДА в Москву (см.: МВед. 1872. 9 марта. № 60. С. 2). Любопытно, что на
это суждение с сочувствием откликнулась газета Г.-П. (СИ. 1872. 13 марта.
№ 71. С. 2).
22 ...ей нанесен будет удар чрез шестьдесят лет, но с другой стороны. —
Возможно, имеется в виду изменение экономической обстановки в Коломне в
связи с отменой крепостного права в 1861 г., а также с вводом в действие
Коломенского участка железной дороги 20 июля 1862 г. (см.: Ефремцов Г., Кузнецов Д.
Коломна. М., 1977. С. 69).
Примечания. Из пережитого. Глава V
395
V. НА ПЕРЕХОДЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 171, май. С. 351—358.
1 На переходе. — Первоначальные варианты названия (отвергнутые Г.-П.):
«В непривычной жизни», «Между селом и городом» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед.хр.ЗО.Л.59).
2 ...ни теща, а и того менее свояк-дьячок со свояченицей... — См. примеч. 9
к главе IV («Старая семинария»), наст, том, с. 391. Теща — M. М. Руднева.
3 В храмовой праздник, 26 декабря... — Собор Пресвятой Богородицы,
отмечаемый на следующий день после Рождества Христова (8 января по новому
стилю); в честь этого праздника был освящен храм. См. также примеч. 3 к главе II
(«Предки»), наст, том, с. 380—381.
4 ...к владетельному князю Борису Михайловичу Черкасскому, бригадиру
в отставке, обладателю многих тысяч душ в окружности... — А. М. Грибов-
ский, также владевший поместьем в Коломенском уезде, 18 января 1828 г. записал
в своем «Дневнике»: «Были в Голутвине монастыре похороны князя Черкасского.
Сей князь Борис Михайлович служил при импер(атрице) Екатерине II в гвардии,
откуда вышедши в отставку бригадиром, около 50 лет жил в своем имении,
находящемся подле города Коломны, по разным наследствам дошло к нему наконец
до 6 тысяч душ крестьян» (РА. 1899. Кн. I, вып. 1. С. 79).
5 ...Новиковской школы. — Школа получила название по имени просветителя
и издателя Н. И. Новикова.
6 Фельдмаршал Румянцев — точнее, генерал-фельдмаршал П. А. Румянцев-
Задунайский.
7 «Удочка есть орудие ~ с другой — дураком». Эта дефиниция и записана
была у батюшки в особенной книге... — По свидетельству Ф. А. Гилярова,
запись эта была сделана в декабре 1800 г. Он отмечал: «Последнюю „дефиницию"
дед заимствовал у помещика В. Л. Похвиснева, соседа по селу Черкизову («Из
переж(итого)», I, 49), относя ее, конечно, насчет помещика своего кн.
Черкасского, страстного) рыболова. Не от Похвистнева ли также, человека
Новиковской школы, заимствовал дед и последнюю в календаре „дефиницию": „Суд есть
колючий куст, в коем Овца ищет прибежища от Волка, но не выходит из него, не
оставив части своей шерсти"?» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 31—32).
8 Книга листового формата ~ до десятых годов нынешнего столетия
продолжались вклады в нее. — В неопубликованных мемуарах Ф. А. Гилярова одна
из глав посвящена обзору содержания этой книги, после смерти П. М. Никитского
доставшейся его старшему сыну А. П. Гилярову, и называется «Календарь
дедушки». Ф. А. Гиляров так пояснял свой замысел: «Родословная наша с достаточною
полнотою, на основании семейных преданий изложена родным братом моего отца
в его прекрасной автобиографии „Из пережитого". А потому, не повторяя здесь
396
Приложения
известного уже, попытаюсь отчасти дополнить, отчасти проверить сведения
„Из пережитого". Основанием послужат мне те бумаги, которых не было под
рукою у покойного Никиты Петровича Гилярова-Платонова.
Здесь на первом месте стоит семейный календарь моего деда священника
Петра Матфиева, собственноручно прекрасным почерком и вообще по-тогдашнему
грамотно написанный по чистым листам „Месяцеслова на лето от Рождества
Христова 1798". Этот рукописный календарь, по обычаю того времени, состоит
из кратких заметок о рождении и кончине ближайших родственников,
преимущественно 13 человек детей, из коих уцелело что шесть, о семейных происшествиях
и, наконец, из фактов и мыслей, обративших на себя особенное внимание
владельца книги. Календари тогда покупались не ежегодно, а может быть, только раз
в жизни, а потому в печатном месяцеслове одного года поместился весь семейный
календарь с 1775 по 1844 год.
Но дед мой, очевидно, не чужд был вопросов политических, а потому на
первом же чистом обороте обертки своего месяцеслова нашел нужным поместить
следующие определения: „Монархия, где власть находится в руках одного"; tyApu-
стократия, где власть в руках дворянства или богатых людей"; Демократия,
где власть в руках народа"» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 1—2).
Следовательно, этот рукописный календарь был начат П. М. Никитским
не в Черкизове, а в Коломне за год до женитьбы и принятия иерейского сана,
в 1798 г. (хотя среди записей — день рождения (23 июня 1778 г.), день
поступления в семинарию (13 июня 1789 г.) и др.), однако закончен не в 1810-х гг.,
а в 1844 г., когда 14 октября он передал свое священническое место мужу младшей
дочери Анны — П. И. Богословскому (Там же. Л. 19, 21, 54).
9 Бохтемерево — деревня, находившаяся напротив Черкизова, на другом
берегу реки; ныне Милославское.
10 „.пережив даже освобождение крестьян. — Т. е. реформу 1861 г.
11 ...дочь кузнеца. — Ее имя — Прасковья Дмитриевна, она была моложе
князя Б. М. Черкасского на 24 года.
12 Их народилось уже пятеро, если не шестеро, в том числе четыре сына. —
У Б. М. Черкасского было 5 сыновей (Александр, Алексей, Николай, Дмитрий
и Михайло) и 2 дочери (Анна и Аграфена).
13 ...князь сочетался законным браком с матерью своих детей... — См.
запись о Б. М. Черкасском в «Дневнике» А. М. Грибовского, датированную
18 января 1828 г.: «Долго он не хотел жениться и вел свободную с женским полом
жизнь; но, прижив с одною из крепостных своих девок много детей, по отеческой
к ним любви решил за 14 лет до своей смерти на матери их обвенчаться, и всех
своих детей успел признать законными князьями и княжнами, и всех их при себе
разделил» (РА. 1899. Кн. I, вып. 1. С. 79).
14 ...Нижний Ландех, отчина знаменитого Пожарского... — Это село было
получено князем Д. М. Пожарским в вотчину от царя Василия Шуйского за вер-
Примечания. Из пережитого. Глава V
397
ную службу в период московского «осадного сиденья» 1609 г., в 1611 г. отобрано
и передано Г. Г. Орлову, а в 1613 г. возвращено князю. Впоследствии стало
достоянием рода Черкасских.
15 ...археолог П. В. Хавский, скончавшийся недавно столетним
стариком. — Законовед и исследователь русской хронологии П. В. Хавский умер на
106-м году 22 января 1876 г. Публиковал свои заметки и в гиляровской газете.
См., например: СИ. 1871. 10 марта. № 68. С. 2.
16 ...приводил жителей (кажется, Егорьевска) к присяге новому царю. —
П. В. Хавский с 20 декабря 1793 г. служил в Нижнем земском суде г. Егорьевска
Рязанской губ. копиистом, с 14 февраля 1796 г. — подканцеляристом, с 11 июля
того же года — канцеляристом. В своей автобиографии он писал: «По получении
в Егорьевский земский суд из Рязанского наместнического правления указа мне
поручено было приводить к присяге на подданство императору Павлу Первому
Егорьевского уезда крестьян и духовных лиц, из которых священники заставляли
меня первого целовать Св. Крест и Евангелие...» (Хавский П. В. На память
друзьям моим: Биогр. очерк. М., 1874. Кн. I. С. 3—4). Было это 26 ноября 1796 г.
(см.: Там же. С. 19).
17 Кроме дворян-прихлебателей ~ Нижний Ландех! — Этот большой
фрагмент текста был исключен М. Н. Катковым из журнальной публикации — судя
по всему из-за «антидворянской» направленности (см.: PB. 1884. Т. 171, май.
С. 353).
18 Жить вместе со свояком стало невмоготу отцу. ~ Пришлось
разделиться и разойтись... — См. примеч. 9 к главе IV («Старая семинария»), наст, том,
с. 391. В памятном календаре П. М. Никитского отмечено, что с 24 апреля 1802 г.
он «стал порознь есть с свояком Васильем» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 14).
19 ...шестивершковый сосновый лес... — С диаметром стволов около 27 см
строевой лес.
20 ...рукомойник, который изяществом фигуры напоминает этрусков... —
Имеются в виду керамические сосуды и бронзовые ситулы (ведра), найденные
археологами в могильниках этрусков, населявших Северную Италию в VIII в. до н. э.
21 Родитель мой выстроил себе дом... — Ср. отметки в рукописном
календаре П. М. Никитского: «1802-го года, августа 23 дня, наняты плотники, а 25-го,
т. е. в понедельник, начали работу, расчищая место» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр.
740. Л. 22—23); «1803-го года, апреля 3-го, в Великий пяток, перешли жить
в новый дом» (Там же. Л. 17—18).
22 В тридцатых годах брат, поступивший в Черкизово... — Речь идет
о С. П. Гилярове. Ф. А. Гиляров писал о нем в мемуарах: «Он всю жизнь
прожил священником в селе Черкизове Московской губернии Коломенского уезда,
в родовом нашем гнезде» (Там же. Л. 19).
23 ...под начало в Голутвин монастырь... — В подчинение к настоятелю
коломенского Богоявленского Голутвина монастыря, с начала XIX в. получившего
398
Приложения
название «Старо-Голутвина». В послужном списке П. М. Никитского отмечено,
что в 1805 г. он был «послан по Указу Духовной консистории в монастырь на
год под начало за невнесение в метрики брака приходского помещика Павла По-
хвистнева, повенчанного в посторонней церкви, но через 9 месяцев возвращен из
монастыря и обязан подпиской впредь наблюдать во всем надлежащую
исправность» (цит. по: Пэнэжко. С. 239). Игуменом монастыря в 1800—1829 гг. был
Самуил (Колесницын).
24 ...после Двенадцатого Года все получили известные бронзовые кресты,
а он нет, за то, что был штрафован. — Высочайший манифест о
награждении всех священнослужителей бронзовыми крестами с надписью «1812 год», на
владимирской ленте, был опубликован 30 августа 1814 г., однако синодальные
власти затребовали у епархиального начальства сведения обо всех лицах, которым
следовало выдать кресты, поэтому награждение состоялось не ранее 1818 г. и им
были охвачены не все священники (см.: Розанов. Ч. III, кн. 2. С. 112). Получил
П. М. Никитский этот крест в 1832 г. (см.: Пэнэжко. С. 239). Впрочем, он
к тому времени имел и орден. Ф. А. Гиляров писал: «Дед мой был „кавалер":
„В 1821-м году, августа 30-го", он, как значится далее, был „пожалован орденом
Св. Анны 3-го класса. «Московские ) вед(омости)», № 81". Этого
обстоятельства не знал Никита Петрович или позабыл упомянуть в своей книге» (ОР РНБ.
Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 30).
25 ...приглашение от викарного архиерея (Николая) явиться на подворье. —
Речь идет о Николае (Соколове), епископе Дмитровском, викарии (помощнике)
митрополита Московского и Коломенского в 1831—1834 гг., местопребыванием
которого служило подворье Саввино-Сторожевского монастыря в Москве
(Тверская ул., д. 6).
VI. ВТОРОЕ ПОКОЛЕНИЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 660—668.
1 Сено косилось «помочью»... — Т. е. всеми прихожанами за угощение.
2 ...по соединении обеих церквей, Успенской и Соборной... — В середине
XIX в. церковь Собора Пресвятой Богородицы стала приписной к Успенской.
3 ...свечи ~ макались из домашнего сала... — Т. е. изготавливались так
называемые «маканые свечи (маканки)», которые затем маглевали — катали их
магилем (особым дубовым бруском).
4 О чае с сахаром ~ эта городская прихоть родителям моим была
незнакома... — Ср. зафиксированное архиепископом Леонидом (Краснопевковым)
воспоминание митрополита Филарета о его детстве: «О чае: до 17 лет провел я в
Коломне, и чай у нас только для гостей подавали, да иногда в праздники» (Из
Примечания. Из пережитого. Глава VI
399
записок преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. М., 1907. С. 303;
запись от 29 августа 1861 г.).
5 Труды Вольно-экономического общества... — Точнее: «...Вольного...».
Периодическое издание Императорского Вольного экономического общества
к поощрению в России земледелия и домостроительства (1765—1919). В 1915 г.
вышел последний, 281-й, выпуск.
6 ...академическое издание Миллера... — Вероятно, имеется в виду
редактировавшийся историком и археографом Г. Ф. Миллером академический научно-
литературный журнал «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах»
(1755—1764), в котором публиковались труды русских и западноевропейских
ученых.
7 ...о переходе Суворова через Альпы... — В сентябре 1799 г. А. В. Суворову
удалось преодолеть швейцарские Альпы и вывести свои войска из окружения.
8 ...из Семибратской рощи. — Находилась близ деревни Семибратское,
в 5 верстах от Черкизова.
9 ...с амвона при самом чтении Апостола. — См. примеч. 10 к главе II
(«Предки»), наст, том, с. 383.
10 ...путешествовала с Девичьего поля в город. — Девичьим называлось
огромное поле на юго-западе Москвы, простиравшееся от нынешней ул.
Плющихи и Зубовской ул. до Новодевичьего монастыря (отсюда название). Здесь до
октября 1853 г. служил диаконом, а затем священником А. П. Гиляров, старший
брат Г.-П., у которого обыкновенно останавливалась по приезде в Москву
многочисленная родня (в его доме на ул. Малой Царицынской, близ монастыря).
11 ...«Боровицкие ворота»... — Древнейший въезд в Московский кремль.
Здесь в 1490 г. итальянским архитектором Пьетро Антонио Солари была
построена проездная Боровицкая башня (западная угловая). В XVII—XIX вв.
официально Боровицкие ворота назывались Предтеченскими — по церкви Рождества
Иоанна Предтечи, в 1846 г. перенесенную в башню над Боровицкими воротами.
12 ...помогая причетникам...— В журнальной публикации: «то есть помощью
причетников» (PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 665).
13 ...только не голосом. — В журнальной публикации эти слова отсутствуют
(см.: Там же. С. 666).
14 Икона Силуамской Божией Матери — правильнее: «Силуанской».
Празднование этой иконы (1 (14) августа) установлено византийским императором
Мануилом в честь победы над сарацинами в 1158 г. Силуан — деревня в южном
предместье Иерусалима.
15 ...от лютеранского богословия (Мозгейма)... — Имеются в виду труды
геттингенского профессора Иохана Лоренца фон Мозгейма, посвященные главным
образом новозаветной истории.
16 ...очередные проповеди ему писали сыновья. — Имеются в виду прежде
всего Г.-П. и А. П. Гиляров, о котором Ф. А. Гиляров писал: «...сын-дьякон был
400
Приложения
постоянным поставщиком проповедей для своего отца. Вообще, родитель мой во всю
свою жизнь постоянно поставлял проповеди на всю свою поповскую и дьяконскую
коломенскую родню» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 51). «Очередными»
назывались проповеди на воскресной литургии в городском соборе, которые, по
назначению архиерея или благочинного, по очереди читали приходские священники.
17 Ректор Алексий — архимандрит Алексий (Ржаницын). См. примеч. 14
к главе XLII («Светский послушник»), наст, том, с. 565.
18 Написал взаперти профессор предисловие к письмам «О конечных
причинах», но тем и кончил... — Речь идет о статье «Содержание и история учения
о конечных причинах, или целях», написанной Ф. А. Голубинским по настоянию
архимандрита Алексия (Ржаницына) в опровержение очерка М. П. Э. Лит-
тре «Важность и успехи физиологии» (Современник. 1847. № 2. Отд. II.
С. 125—164). О том, как создавалась статья «о конечных причинах» (т. е. о
метафизическом учении телеологии) вспоминал и протоиерей Г. П. Смирнов-Платонов:
«...ректор зазывал Голубинского к себе под разными предлогами, запирал у себя
в квартире (в буквальном смысле) бывшего своего наставника и добился того, что
профессор академической философии написал одно письмо, первое, исторический
обзор...» (Смирнов-Платонов. С. 31). Профессор МДА Е. Е. Голубинский
передавал такое академическое предание об о. Феодоре: «Говорили, что ректор
Алексий, когда заставлял его писать статьи для „Прибавлений к Творениям
Святых Отцов", засаживал его у себя в кабинете, снимая с него сапоги, как делали
в старое время столоначальники с писцами, поручая им в сверхзанятное время
написать что-нибудь большое и спешное» (Голубинский. С. 23).
19 ...труд, начало которого было уже напечатано, продолжен был
другим. — Статья Голубинского была опубликована в академическом журнале
(ПкТСО. 1847. Ч. V, кн. 2. С. 176—205), а позже перепечатана в книге: Ле-
витскийД. Г. Премудрость и благость Божия в судьбах мира и человека. 3-е изд.
М., 1885. С. VII—XXII. «Письма о конечных причинах», по поручению
архимандрита Алексия (Ржаницына), в 1851—1855 гг. дописал бакалавр Д. Г. Рогаль-
Левитский, читавший в МДА курс опытной психологии. Опубликованные первог-
начально в «Прибавлениях к Творениям Святых Отцев в русском переводе», они
составили вышеупомянутую книгу «Премудрость и благость Божия...» (М., 1855),
переизданную в 1858 и 1885 гг.
VII. ПОП ЗАХАР И ПОП РОДИВОН
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 668—675.
1 ...трое детей, два сына и одна дочь; было больше, но те померли. —
Сохранилась записка П. М. Никитского, озаглавленная «Рождение детей моих»,
Примечания. Из пережитого. Глава VII
401
в которой перечислены 12 братьев и сестер Г.-П. с указанием дат их рождения.
К1811 г. в семье Никитских действительно было трое детей: 8-летний Александр,
4-летний Сергей и годовалая Мария. Умерли во младенчестве дочери Авдотья
(род. 1800) и Анна (род. 1802) и сын Николай (род. 1804) (ОР РНБ. Ф. 847.
Ед. хр. 818. Л. 1).
2 ...чтобы «не угасал свет учения»... — По-видимому, новозаветная
аллюзия: «Духа не угашайте» (1 Фес. 5:19).
3 Обратились к Латинской грамматике Лебедева ~ более толковой,
нежели Амвросия... — Речь идет об учебниках: Краткая грамматика латинская
в пользу учащегося латинскому языку российского юношества, переведенная
Академии наук переводчиком Васильем Лебедевым. СПб., 1762; 11-е изд.: 1817;
(Амвросий (Протасов А. И.), en.). Грамматика латинская в пользу юношества,
в духовных училищах обучающегося. СПб., 1807; 26-е изд.: 1865.
4 Но Амвросий был митрополитом ко времени преобразования училищ... —
Г.-П., вероятно, считал автором «Грамматики латинской...» Амвросия (Подобе-
дова), возведенного в сан митрополита в 1801 г., за 7 лет до реформы духовного
образования. Звания почетного доктора богословия митрополит Амвросий,
первым в России (в 1814 г.), был удостоен не за учебник, а за успешные труды по
формированию духовного образования. Учебник печатался без указания автора,
его имя установлено по изданию: Евгений (Болховитинов), митр. Словарь
исторический о бывших в России писателях духовного чина Греко- Российской
Церкви. М., 1995. С. 346.
5 «А, постой: что он у тебя, веселый мальчик?» — «Да ничего». —
«Хочешь Hilaris — веселый? Гиляров, как тебе кажется?» — Племянник Г.-П.
и сын Александра Петровича, филолог Ф. А. Гиляров, в своих мемуарах отмечает:
«Будучи от природы очень общителен и говорлив, за что первый в нашем роду и
получил от начальства духовного училища вместо фамилии Никитский (по
коломенской церкви Никиты Мученика) фамилию Гиляров (от латинского hilaris, веселый),
отец с утра до вечера беседовал с плотниками... » (РА. 1904. Кн. I, вып. 2. С. 327).
6 В уроке, между прочим, было foedus — союз... — См.: Краткая грамматика
латинская... 10-е тиснение. СПб., 1808. С. 4 (раздел «О слогах»).
7 Августин — преосвященный Августин (Виноградский), викарный епископ
Дмитровский в 1804—1818 гг., впоследствии архиепископ Московский и
Коломенский. Большое внимание уделял духовному образованию.
8 ...стал играть архиерейскими орденами. — Преосвященный Августин
дважды удостоился награды от самого Александра I: в 1807 г. ему была
пожалована «драгоценная панагия», а в 1816 г. — «бриллиантовые знаки ордена
Св. Александра Невского» (Снегирев И. Очерки жизни московского
архиепископа Августина. 4-е изд. М., 1841. С. 14, 82).
9 — Как тебя зовут? ~ показывая на ордена. — В журнальном варианте
вместо этих слов было: «— Ты это что же, любы, что ли, тебе? — обычным
402
Приложения
звонким тенором спрашивает преосвященный, показывая на ордена» (PB. 1884.
Т. 171, июнь. С. 670).
10 А ну-ка скажи: praelatus как «начало»... — Преосвященный Августин
привел причастие прошедшего времени совершенного вида от глагола praeferre.
Необходимо было указать его начальную форму — praefero.
11 ...провозглашает архиерей громко, своим обычным звонким тенором...—
В журнальной публикации: «возглашает архиерей громко» (PB. 1884. Т. 171,
июнь. С. 670).
12 Новый устав вводился в Московский округ с 1814 года... — Имеется
в виду Высочайше утвержденный в 1809 г. проект реформы духовного
образования, согласно которому в Российской империи были созданы 4 учебных округа,
в том числе Московский, и введена 4-ступенчатая система обучения: 2-летние
приходские училища (для 7—8-летних воспитанников), 4-летние уездные училища,
6-летние семинарии и 4-летние академии.
13 ...«Низшее»... — В журнальной публикации: «Среднее» (PB. 1884. Т. 171,
июнь. С. 671).
14 ...имел Тита Ливия...— Т. е. сочинение римского писателя Тита Ливия
«История Рима от основания Города», отличающееся ясным стилем,
художественной выразительностью и простотой, а потому широко использовавшееся
в учебных целях.
15 ...обязаны были восстановлять... — В журнальной публикации: «обязаны
были, так сказать, восстановлять» (PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 671).
16 ...речь матери Кориолана, начинающаяся ~ словами ~ «позволь мне,
прежде чем я тебя обниму». — Ветурия, мать легендарного древнеримского
полководца Гнея Марция Кориолана, ставшего вождем вольсков и в 489—488 гг.
до н. э. пытавшегося овладеть Римом, уговорила сына отступить от города. Ср.
начало ее речи в современном переводе Н. А. Поздняковой: «Прежде чем приму
я твои объятия, дай мне узнать, к врагу или сыну пришла я, пленница или мать
я в твоем стане?» (Ливии Т. История Рима от основания Города. М., 2002. Т. 1.
С. 114).
17 Конклав (от лат. conclave — запертая комната) — совет кардиналов,
который собирается для избрания папы римского после кончины его
предшественника.
18 ...сделана пересадка... — Т. е. лучшие (первые по списку) ученики заняли
передние скамьи.
19 Приезжал архимандрит Филарет, Петербургской академии ректор,
назначенный обревизовать новооткрытый Московский округ. — С 14 июня по
19 июля 1815 г. архимандрит Филарет (Дроздов) по поручению Комиссии
духовных училищ побывал с ревизией в МДА, 4 семинариях, 17 уездных и приходских
училищах, причем не только Московского, но и Петербургского учебного округа.
В донесении от 7 августа 1815 г. он сообщал: «Хотя коломенские уездные и при-
Примечания. Из пережитого. Глава VII
403
ходское училища находятся не на пути порученного мне обозрения; впрочем, по
представившемуся мне случаю, не излишним почел я обозреть и оные кратко, что
исполнил 19-го июля» (Собрание мнений и отзывов Филарета. Т. I. С. 286).
20 ...со звездой на груди (тогда это была новость)... — 29 июня 1813 г.
Александр I наградил архимандрита Филарета орденом Св. Владимира II степени
большого креста, с нарушением порядка «постепенности» (по степени значимости
ранее этой награды должны были следовать 10 орденов). В официальном
представлении значилось: «за неусыпные труды по званию ректора и профессора
Академии, за деятельность в образовании достойных служителей алтаря
Господня, назидательные и красноречивые поучения о истинах веры» (цит. по: Иоанн
(Снычев), митр. Жизнь и деятельность Филарета, митрополита Московского.
Тула, 1994. С. 92).
21 Конечно, заранее можно было предсказать, что найдено будет все в
отличном виде. — В своем донесении от 12 августа 1815 г. архимандрит Филарет
дал в общем-то отрицательные отзывы об учителях Протопопове и священнике
Захарии и весьма похвальный — о своем зяте священнике И. С. Сергиевском,
за что последний был награжден камилавкой (см.: Собрание мнений и отзывов
Филарета. Т. I. С. 302, 304).
22 ...что такое «купина». — В ветхозаветной книге Бытия куст, который
горит и чудесным образом не сгорает (см.: Исх. 3: 2—3).
23 ...поднята его жизнь, отношения к родным и сами родные его. —
Имеется в виду прежде всего вышедшее в 1882 г. комментированное издание: Письма
Филарета к родным.
24 Кизлярская водка — виноградная водка, которая изготавливалась в
уездном городе Терской области (ныне районный центр Дагестана).
25 Авдотья Никитична ~ жила в трех шагах от нас у сына своего Никиты
Михайловича... — Ф. А. Гиляров, ссылаясь на письмо П. М. Никитского к сыну
Александру от 11 февраля 1831 г., писал: «Отец Гилярова-Платонова был коротко
знаком с родней митрополита Филарета — матерью Авдотьей Никитичной и
братом Никитой Михайловичем» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 48).
26 Анна Ксенофонтовна — А. К. Дроздова, дочь настоятеля коломенской
Покровской церкви и вдова родного брата митрополита Филарета, священника
H. М. Дроздова.
27 β Москве Авдотьи Никитичны ~ не могли узнать... — Ср.: «Мать
владыки (...) Евдокия Никитична, поместясь на старости в близком соседстве
с своим сыном, почти против ворот Троицкого (Сухаревского) подворья, также
вела жизнь, по возможности уединенную» (Сушков Н. В. Записки о жизни и
времени святителя Филарета, митрополита Московского. М., 1868. С. 29).
28 ...произведен на место его в протоиереи...— И. С. Сергиевский был
переведен из коломенской Вознесенской церкви в настоятели Успенского собора
27 февраля 1816 г.
404
Приложения
29 ...стоял на титлах и именно на словах «Милость, Милосерд». —
Титло (от греч. τίτλος — надпись, звание, титул) — знак сокращения, который
«ставится над священными словами для указания на их святость и скрытую в них
божественную тайну и премудрость» (Саблина Н. П. Слова под титлами:
Словник надписи на кресте Господнем и святых иконах. СПб., 2001. С. 7). Указанные
слова сокращаются следующим образом: млть, млрдъ.
30 ...красноватый крест на ярко-красной ленте с желтыми каемками. —
Вероятно, имеется в виду орден Св. Анны II степени.
VIII. ДВЕНАДЦАТЫЙ ГОД
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 675—683.
1 ...известная история страуса, прячущего голову, чтобы его не
видели. — Страус будто бы прячет голову в песок в минуту опасности. В журнальной
публикации вместо слов: «прячущего голову» — было: «жмурящего глаза» (PB.
1884. Т. 171, июнь. С. 676).
2 ...от Иакова Апостола в Казенной... — Речь идет о московской церкви
Апостола Иакова Зеведеева в Казенной слободе (Яковоапостольский пер., д. 6).
Каменный храм построен в 1676 г. на месте деревянного — в южном конце
царской Казенной слободы. Церковь была закрыта в 1932 г. и в настоящее время
реставрируется.
3 ...на старшей дочери Федора Андреевича. — На Аграфене Федоровне
Рудневой.
4 Яковлевский батюшка — настоятель церкви во имя Св. Иакова Апостола.
5 ...от Пятницы на Божедомке, близь Пречистенки. — Имеется в виду
церковь Спаса Нерукотворного образа на Убогих Домах, по приделу
называвшаяся также «(Параскевы) Пятницы на Божедомке» (Черпольский пер., д. 1, по
Пречистенке — между д. 10 и 12). Каменный храм построен в 1696 г. на месте
деревянного, известного с 1625 г.; сломан в 1930-е гг. В начале XVII в. там
находился «убогий дом» — морг.
6 ...на открыше... — Этой необычной словоформы не было в первоначальной
журнальной публикации мемуаров (см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 676).
7 ...в Княжи, погост за несколько десятков верст...— Имеется в виду
село Княжево (Княж) Мещерского уезда Рязанской губернии, некогда
принадлежавшее Коломенской епархии (Добролюбов. Т. IV. С. 386). С 1782 по 1815 г.
настоятелем местной церкви Покрова Богоматери был священник Димитрий
Трофимов (см.: Там же. С. 390).
8 ...в Москве при церкви Симеона Столпника за Яузой. — Этот храм
(ул. Николоямская, д. 10) известен с 1600 г., перестроен в 1763—1768 и 1798 гг.;
Примечания. Из пережитого. Глава VIII
405
обновлялся в 1847, 1851, 1863 и 1915 гг.; закрыт в 1926 г., передан верующим
в 1995 г. (см.: Сорок сороков. Т. 2. С. 401—403).
9 ...в типографии Селивановского (единственной тогда частной)... —
Книгоиздатель С. И. Селивановский основал свою типографию в 1793 г. С 1800 г.
арендовал Сенатскую типографию. См. о нем: Любавин М. Издатель и типограф
Семен Селивановский //Альманах библиофила. М., 1981. Вып. 10. С. 149—153.
Это была не единственная, но крупнейшая частная типография своего времени.
10 ...уехал с Иверскою Августин, провожаемый чуть не проклятиями за
оставление столицы. — Епископ Августин (Виноградский), проявивший себя
в период оккупации Москвы французами как незаурядный организатор и патриот,
уехал из города в ночь на 2 сентября 1812 г. по настоянию московского
главнокомандующего графа Ф. В. Ростопчина. С ним была не одна, а две чудотворные
иконы — Владимирский и Иверский образы Божией Матери. Сначала Августин
пребывал во Владимире, затем переехал в Муром, а уже 7 ноября вернулся в
Москву. См. об этом: Маркина Т. В. Преосвященный Августин (Виноградский)
и Отечественная война 1812 г. // Ежегодная Богословская конференция
Православного Свято-Тихоновского богословского института: Материалы, 1997. М.,
1997. С. 139-143.
11 Воззвания Ростопчина разжигают народ... — Имеются в виду
«Дружеские послания главнокомандующего в Москве к ее жителям» (так называемые
«афиши»), с которыми Ф. В. Ростопчин обращался к москвичам (их разносили
по домам), чтобы ослабить страх населения перед наполеоновской армией.
12 У Надежды Федоровны Козловой ~ был родной брат сенатором. —
В. Ф. Козлов, сенатор в 1811—1816 гг.
13 ...(это было в самых последних числах августа)... — Ночью 29 августа
в Москве стало видно зарево бивуачных костров отступавшей после сражения
под Бородино русской армии. В результате резко усилился отток из города его
жителей. 2 сентября в Москву вошли французские войска.
14 Серпуховская застава — место проверки грузов, ввозимых в Москву, —
находилась при пересечении дороги, ведущей в Серпухов и далее в Тулу, и Камер-
Коллежского вала. Ныне на этом месте площадь, сохранившая название
Серпуховская Застава.
151 сентября Симеон Столпник... — Преподобный Симеон, более 40 лет
подвизавшийся на столпе, где предавался непрестанной молитве, скончался 1
сентября 459 г. В этот день христиане празднуют его память.
16 Это был тот неустрашимой веры иерей ~ предание о Николае
Федоровиче. — Этот фрагмент отсутствовал в журнальной публикации мемуаров Г.-П.
(см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 680).
17 ...староста Верещагин. — Московский трактирщик, купец 2-й гильдии
Н. Г. Верещагин, владевший домом у Яузского моста против церкви Симеона
Столпника, являлся старостой этой церкви в 1812—1820 гг. «При нем был ис-
406
Приложения
правлен холодный храм, много пострадавший в 1812 году; при его усердии и
придельные храмы были возобновлены и доведены до подобающего благолепия»
(Кудрявцев M., диакон. Московская Симеоностолпническая за Яузою церковь:
Описание церкви и прихода по историческим источникам. М., 1879. С. 35).
18 ...читатель вспоминает историю о растерзанном Верещагине в 1812
году. — 23-летний сын купца M. Н. Верещагин был арестован в начале июля 1812 г.
графом Ростопчиным и предан суду за перевод и распространение прокламаций
Наполеона. Ростопчин настаивал, чтобы Верещагин был повешен, но суд
приговорил его к ссылке в вечную каторжную работу в Нерчинск. В день вступления
французов в Москву, 2 сентября, Ростопчин отдал Верещагина на расправу толпе.
Это событие нашло отражение в «Войне и мире» Л. Н. Толстого, в мемуарах
А. Д. Бестужева-Рюмина, П. А. Вяземского, А. Ф. Брокера, М. А. Дмитриева,
Д. П. Рунича, Д. Н. Свербеева и других современников.
19 ...молодой Верещагин, связанный, между прочим, дружбой с сыном
почт-директора (Ключарева)... — По мнению большинства современников
и позднейших исследователей, именно связи M. Н. Верещагина с семейством
московского почт-директора и погубили его: Ф. П. Ключарева, видного масона,
преданного друга Н. И. Новикова, граф Ростопчин безуспешно надеялся впутать
в процесс Верещагина.
20 ...а это был рьяный поклонник наполеоновской миссии. — В
журнальной публикации: «одушевленного теми же чувствами» (PB. 1884. Т. 171, июнь.
С. 681).
21 Ключарев-отец, а чрез него и сын, получали свободно иностранные
издания. — Московский полицмейстер А. Ф. Брокер вспоминал о сыне почт-директора
А. Ф. Ключареве: «...к нему часто приходил сын пивовара, приятель его, молодой
человек Верещагин; по-видимому, оба принадлежали к масонству. Верещагин знал
хорошо французский и немецкий языки; он прочитывал у сына почт-директора
иностранные газеты и журналы — без цензуры. Такое противозаконное дело
производилось следующим образом: цензоры, прочитав журналы и отметя запрещенное в них
карандашом, по одному номеру приносили в кабинет почт-директора для просмотра;
сын Ключарева брал их, может быть, не с ведома отца и делился с легкомысленным
Верещагиным» (РА. 1868. Кн. III, вып. 9. Стб. 1430—1431).
22 Какая-то статья ли, прокламация ли ~ была переведена Ключаревым,
передана Верещагину... — Имеются в виду «Письмо Наполеона к прусскому королю»
и «Речь Наполеона к князьям Рейнского союза в Дрездене», в которых содержались
резкие русофобские выражения («варвары», «потомки Чингис-хана» и др.) и
обещание, что «прежде шести месяцев две северные столицы Европы будут видеть в стенах
своих победителей света». Историк Е. В. Тарле считал, что эти «прокламации» были
сочинены самим Верещагиным; их тексты см.: ЦГИАМ. Ф. 1165. Оп. 1. Ед. хр. 164.
Л. 1—4. В источниках не встречается указаний на то, что эти «прокламации»
переведены А. Ф. Ключаревым из какого-либо иностранного издания.
Примечания. Из пережитого. Глава IX
407
23 ..хам не знал же иностранных языков. — На самом деле M. Н.
Верещагин, получивший редкое в купеческой среде начала XIX в. домашнее воспитание,
свободно владел французским и немецким языками, обучался и английскому.
В 1805 и 1807 гг. издал переводы романов К. Г. Шписа (с немецкого) и А. Ла-
фонтена (с французского) (см.: Шереметевский В. Верещагин М. Н. // РБС.
М., 2000. (Т. Ша>: Вавила—Витгенштейн. С. 484—485).
24 ...видит синие мундиры ~ знал национальные цвета. — Цвет
мундиров наполеоновской армии был наделен не столько национальной, сколько
политической символикой: начиная со времени Великой французской революции
1789—1793 гг. синий цвет символизировал третье сословие, буржуазию и ее
партии, в широком смысле — либерализм.
25 ...в доме Баташева, Шепелева тож (теперь Чернорабочая больница),
стоял какой-то маршал. — Речь идет о доме владельца железоделательных
заводов И. Р. Баташева на Швивой горке (Яузская ул., д. 9/11), построенном
в 1796—1805 гг. архитектором М. П. Кисельниковым по проекту Р. Р.
Казакова. С 1817 г. особняк принадлежал генералу Д. Д. Шепелеву, женившемуся на
внучке Баташева, Дарье Ивановне. В 1866 г. здесь основано Яузское отделение
больницы для чернорабочих. Ныне — 23-я городская клиническая больница.
В 1812 г. в доме Баташева стоял зять Наполеона, маршал, король Неаполитанский
И. Мюрат.
26 ...в Рогожскую или Проломную заставу... — Наряду с остальными 16
заставами они находились при пересечении дорог, ведущих из Москвы, с Камер-
Коллежским валом. Рогожская дорога вела в село Рогожь (позже г. Богородск,
ныне г. Ногинск Московской обл.), а Проломная — в город Муром. В
современной Москве на этом месте ныне расположены одноименные площади —
Рогожская и Проломная Заставы (соответственно в районе станций метро «Римская»
и «Авиамоторная»).
IX. ДОМАШНЯЯ ШКОЛА
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 683—691.
1 ...«поскребышем»... — Так назывался хлебец, испеченный из остатков теста,
выскребленных из квашни; зд. в переносном смысле: последнее дитя (шутл.).
2 ...«Давид Иессеев»... — Младший, восьмой сын Иессея, жителя иудейского
города Вифлеема, избранный на престол Израильско-Иудейского государства
вместо отвергнутого Богом царя Саула (1 Цар. 16: 13—3; Цар. 2: 11; 1 Парал.
10—29).
3 «Никола в городе» — каменная церковь Николы Гостиного (современный
адрес — ул. Лазарева, д. 16), заложенная в 1501 г., была перестроена в 1848 г.;
408
Приложения
в советское время разрушены верхние ярусы колокольни и главка. Кремлевская
церковь во имя Николая Чудотворца называлась «Никола в городе» в отличие от
расположенной на посаде церкви Воскресения Словущего, обычно именовавшейся
по одному из двух престолов — «Никола Посадский» (см. примеч. 25 к главе I
(«Родной город»), наст, том, с. 378).
4 ...по славянской, синодской азбуке... — Имеется в виду одно из изданий,
печатание которых началось в соответствии с делом Комиссии духовных училищ
№ 923 от 23 августа 1813 г. «О напечатании гражданского и церковного букваря»
(Опись архива Синода. С. 131).
5 Часослов — богослужебная книга, в которой содержится текст церковных
служб — часов, а также вечерни, повечерия, полунощницы, утрени. В старину по
Часослову учились читать.
6 ...тогдашние ассигнации. — Ассигнационный рубль, утвержденный
в 1812 г. в качестве основного платежного средства, после 1816 г. и вплоть до
1839 г. равнялся 27 копейкам серебром. См. также примеч. 48 к «Последним
дням Помпеи», т. 2, с. 444.
7 ...«аз, буки, веди, глаголь, добро». ~ до ижицы... — названия букв
старославянской азбуки; ижица — последняя буква.
8 ...«склады» и «титла»... — слоги и сокращения слов на письме. См. также
примеч. 29 к главе VII («Поп Захар и поп Родивон»), наст, том, с. 404.
9 ...знаки препинания: «оксиа, исо, вария, кавыка, звательцо, титло»... —
Перечислены надстрочные знаки, применявшиеся в славянской азбуке: 1) для
обозначения ударения: оксиа (греч. «острое ударение») и вария (греч. «тупое
ударение»), которые ставились соответственно в начале и середине слов или же на
конечном гласном звуке; 2) для указания «придыхания»: исо и звательцо,
которые ставятся над начальной гласной буквой (исо — только над ударной); 3) для
уточнения смысла — кавыка — знак сноски на полях или внизу страницы; 4) для
сокращения священных слов на письме — титло (см. примеч. 29 к главе VII
(«Поп Захар и поп Родивон»), наст, том, с. 404).
10 ...сама мастерица или мастер начинали так: «буки-аз-ба — 6а», «веди-
арцы-аз~ра —ера». — Описывается методика обучения так называемым
«тройным» (т. е. трехбуквенным) и «двойным» («двухбуквенным) слогам. См.
изображение такого же учебного процесса в воспоминаниях младшего современника
Г.-П., чиновника акцизного ведомства Малеина: Малеин И. М. Устинушка:
Повесть. СПб., 2004. С. 40.
11 Символ веры — имеется в виду так называемый «Никео-Цареградский
символ веры», признанное Православной Церковью краткое изложение главных
догматов веры, без доказательств. Был составлен на двух вселенских соборах:
Никейском (325 г.) и Константинопольском (381 г.).
12 «Чаю воскресения мертвых»... — Т. е. «ожидаю воскресения»;
предпоследний, 11-й, член Символа веры.
Примечания. Из пережитого. Глава IX
409
13 ...нужно одолеть, — и все тут. — В журнальной публикации: «нужно
одолеть, и все» (PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 685).
14 ...кто во что горазд, вроде звона на Ивановской колокольне. —
Кремлевская самая высокая звонница Москвы («Иван Великий»), возведенная в 1600 г.,
названа по церкви Иоанна Лествичника, находящейся в нижнем ярусе колокольни.
На ней в XIX в. насчитывалось 34 колокола. Звонарь К. К. Сараджев в начале
1920-х гг. свидетельствовал: «Звон Ивана Великого ничего, совершенно ничего
не представляет собой, только темный, оглушительный, совсем бессмысленный
гром...» (Цветаева А. Сказ о звонаре московском // Москва. 1977. № 7.
С. 143).
15 ...пристающему к соседу... — В журнальной публикации: «пристающему
к кому-нибудь» (PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 685).
16 После двадцатилетнего запоя звуковым методом вопрос об обучении
грамоте поставлен снова на очередь. — Этой проблеме Г.-П. посвятил одну из
своих передовых статей (СИ. 1885. 22 июня. № 154. С. 2). Он отмечал: «Более
двенадцати лет господствует суеверие, что изучение гражданской печати должно
предшествовать изучению церковной» (Вопросы веры и Церкви. Т. II. С. 505).
Г.-П. предлагал применить звуковой метод к церковной азбуке, о которой,
парадоксально заостряя свою мысль, писал: «Именно сравнительная-то ее мало-
понятность и составляет ее заслугу, заставляя ум работать, сличать разговорные
и книжные формы, синтаксические и этимологические, и тем входить в прочное
и основательное обладание языком» (Там же. С. 508).
17 ...(Почему дни Космы и Дамиана, июльский и ноябрьский, признаны в
народе законными к начатию учения, недоумеваю до сих пор...). — С именами
врачей-бессребреников Космы и Дамиана (Кузьмы и Демьяна) в среде
русского народа соединялось немало особенных верований (см. об этом: Церковно-
народный месяцеслов И. П. Калинского. М., 1990. С. 49—52). Однако 1 июля
празднуется память мучеников Космы и Дамиана, пострадавших в Риме в 284 г.,
а 1 ноября — память других Космы и Дамиана, Азийских, живших в том же III в.
Обычай молиться именно этим святым «о прозрении разума к учению грамоте» >
уходит своими корнями к Византии середины I тысячелетия.
18 (...правильнее бы начинать ученье 1-го декабря, в день пророка Наума,
потому что он наставляет на ум). — В древнерусский период существовал
обычай именно в этот день и отдавать детей для обучения их грамоте, так как
зимнее время наиболее свободно от сельскохозяйственных забот. Г.-П. отсылает
к молитвенной формуле: «Батюшка Наум, наставь на ум»; ср. также поговорку:
«Один пророк Наум наводит на ум». В журнальной публикации отсутствовал
фрагмент от слов «Почему дни Космы и Дамиана» до слов «он наставляет на ум»
(см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 687].
19 ...на солее пред местной иконой... — Очевидно, перед иконой
великомученика Никиты, которому был посвящен храм. Вообще же «местными» назывались
410
Приложения
три иконы, помещенные в иконостасе по обе стороны от царских врат (справа —
образ Спасителя и далее храмовая икона, а слева — образ Богоматери).
20 ...к часу вечерен. — Вечерня — одно из суточных богослужений,
совершаемое вечером (обыкновенно начиная с 17 или 18 часов).
21 Накидывали горшок... — т. е. ставили «сухие банки». Отсюда пословица:
«Горшок на живот, все заживет» (Даль. Т. I. Стб. 945).
22 ...советницы. — В журнальной публикации: «советчицы» (PB. 1884.
Т. 171, июнь. С. 689).
23 ...профессора Мудрова... — Известный врач М. Я. Мудров.
24 ...гофмановых капель... — Успокаивающее средство, представляющее собой
смесь серного эфира и спирта (1:3); изобретено немецким врачом Фр. Гофманом.
В журнальной публикации: «гофмановских» (Там же).
25 ...мрачный отец молча щепал сухое полено... — Ф. А. Гиляров писал в
мемуарах о П. М. Никитском: «В письме от 20 сентября 1830 г., написанном в часы
смертной агонии своей жены, умершей, по-видимому, от холеры (от „жестокой
болезни", по словам календаря моего отца), дед, сколь ни тяжело было для него это
испытание, не пропускает случая написать старшему сыну: „Сим Вас уведомляю,
пишет он, что мать Ваша, под праздник наш (т. е. Никиты Мученика, 15
сентября), бывши у молебна и всенощной, вдруг в первом часу пополуночи сделалась
больна. Ныне исповедована, Св. Тайн приобщена и особорована. Помолитесь о ее
здоровье. Не знаем, переживет ли нынешнюю ночь. Ноги мои не ходят и руки не
владеют. Впрочем, по городу все благополучно и особой смертности нет"» (ОР
РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 46). См. также примеч. 6 к «(Предисловию)»,
наст, том, с. 371.
26 ...мы выбежали с сестрой на двор... — С Анной.
27 «Со святыми упокой» — центральное песнопение обряда церковного
отпевания, обращенное к Спасителю: «Со святыми упокой, Христе, душу раба
Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная»
(Памятка православного обряда погребения. СПб., 1997. С. 54).
28 «Святый Боже» — первые слова молитвенного песнопения в честь Троицы
«Трисвятое». Эта молитва начертана на венчике, возлагаемом на лоб умершего,
ее читают (поют) при омовении тела и выносе гроба из дома (см.: Там же. С. 28,
30, 52).
29 ...воробей влетел в церковь. — Воробей, как и вообще все птицы с черной
или серой окраской оперенья, наделяется в народной традиции отрицательными
свойствами. Воробей, влетевший в дом, предвещает большую беду или покойника.
30 ...старшая сестра (вдова Василия Михайловича) и племянницы. —
А. Ф. Смирнова и ее четыре дочери, упоминаемые в мемуарах Ф. А. Гилярова:
Акулина, Дарья, Анна и Авдотья (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 15—17).
^Двадцати одного года оставляла она ее... — Речь идет о Марии
Петровне, старшей сестре Г.-П.
Примечания. Из пережитого. Глава X
411
32 ...положил покойнице по медной монете на каждый глаз. — По
народному дохристианскому обычаю, усопшему закрывали глаза монетами, чтобы
он своим взглядом не высмотрел кого-нибудь и не увел за собой следом. Перед
тем как забить гроб, эти монеты, как правило, отдавали нищим (см.: Славянские
древности. Т. 2. С. 57).
33 Приехал средний брат, только что кончивший курс в семинарии... —
Речь идет о С. П. Гилярове, он обучался в МДС в 1824—1830 гг.; окончил во
II разряде (54-м по общему списку) (см.: Кедров. Прил. С. 60).
34 Вскоре наступила холера. — Эпидемия холеры 1830 г., «от которой
погибло 42 тыс. человек» (Борисенков, Пасецкий. С. 392).
35 ...протыканные письма... — Ср. редакционное примечание к изданию
писем московского митрополита Филарета (Дроздова), адресованных его
коломенской родне: «От 27 сент(ября) 1830 года по 27 февраля 1831-го включительно все
письма проколотые, — известная предосторожность от распространения холерной
заразы» {Письма Филарета к родным. С. 306). Для дезинфекции писем,
поступавших из карантинной зоны, их окуривали парами хлора; чтобы уменьшить
риск заражения, этих писем не касались руками, а накалывали их на острые
штыри-спицы и так некоторое время держали над парами. См. также
воспоминания протоиерея Г. П. Смирнова-Платонова: «Сильное впечатление оставила
на меня холера 30 года, когда жили мы в затворенном наглухо доме с запертыми
ставнями, дышали ежедневно хлором и разными уксусами (...) видели по утрам
только полицейского солдата, приносившего сильно окуренную хлором печатную
афишу или ведомость о ходе болезни, и изредка получали обильно проколотые
и окуренные хлором письма...» {Смирнов-Платонов. С. 20).
36 Капитал в своем понятии не предполагает непременно ограничения
определенным видом, и в этом смысле попытка к великому мировому шагу
совершается в настоящее время Бисмарком... — Имеются в виду религиозно-
социальные реформы, программа которых впервые была изложена князем О. фон
Бисмарком в его тронной речи 17 ноября 1881 г.
37 ...нерешительная, в некоторых отношениях жалкая... — В журнальной
публикации вместо этих слов было: «еще слабая, но» (PB. 1884. Т. 171, июнь.
С. 691).
X. ПЕРВЫЙ УЧИЛИЩНЫЙ ИСКУС
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 692—699.
1 Первый училищный искус. — Первоначальные варианты названия (все
зачеркнуты Г.-П.): «Храм науки», «Преддверие школы» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 30. Л. 142), «Первые впечатления училища», «Первые впечатления» (Там
же. Ед. хр. 29. Гл. X. Л. 1).
412
Приложения
2 Против нашего дома река по мелководью была перепружена вдоль
плотиной. — Москва-река в XIX в. была на несколько десятков метров ближе к церкви
Никиты Мученика и соответственно к земельному наделу ее священника.
3 Мы заворотили за угол, прошли улицу, повернули направо, вступили
Пятницкими воротами в Кремль... — Т. е. вышли с церковного двора на улицу
Никольскую (ныне Посадская); пройдя по ней три квартала, повернули направо
на улицу Пятницкую (ныне Пушкина), выходящую к Пятницким воротам.
4 ...дошли до собора и повернули против него в отворенные большие
ворота... — Т. е. вошли на территорию бывшей резиденции архиерея Коломенской
епархии, куда к тому времени был переведен загородный Голутвин монастырь,
переименованный на новом месте в Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь.
5 ...обвешенная гирляндой завядших цветов... — В черновой рукописи
вместо этих слов было: «с завядшими кругом цветами» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. X. Л. 1).
6 ...длинное двухэтажное здание... — См. примеч. 3 к главе IV («Старая
семинария»), наст, том, с. 390.
7 ...направо такое же ~ квадратное. Последнее ~ служило помещением для
консистории. — Имеется в виду дошедший до наших дней старинный корпус
XVI в., который выходит окнами на Соборную площадь. После того как
Духовная консистория в 1799 г. была переведена в Тулу, здесь размещались бурса
и учительские квартиры. Ныне в этом здании игуменские покои Свято-Троицкого
Ново-Голутвина женского монастыря.
8 ...и в ней лестница. — В черновой рукописи далее следовало предложение:
«Все меня поразило, и лестница особенно» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. X.
Л.1).
9 ...какая-то птица с венком вокруг. — Обычно так, символически, в образе
голубя, изображается Святой Дух — третья Ипостась христианской Троицы.
10 ...в зеленом нанковом сюртуке. — Из нанки (от названия г. Нанкин
(Наньцзин) в Китае), плотной хлопчатобумажной ткани саржевого переплетения;
в России XIX в. эта материя «обычно свидетельствовала о бедности или скудности
средств владельца сшитой из нее одежды» (Кирсанова. С. 186).
11 ...«Российская грамматика»... — Имеется в виду издание: Российская
грамматика, изданная от Главного правления училищ для преподавания в нижних
учебных заведениях. СПб., 1809; 8-е тиснение: 1829.
12 ...не показалось. — Зд.: не понравилось.
13 ...из купеческих детей... — В журнальной публикации эти слова
отсутствовали (см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 695).
14 ...дети дьячков или полные сироты. — В черновой рукописи после этих
слов предложение продолжалось: «— вот такой народ, которого некому обучить
дома даже чтению и письму, тем более — грамматике с арифметикой, катехизисом
и нотным пением — предметам второго класса» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29.
Гл. X. Л. 6).
Примечания. Из пережитого. Глава X
413
15 Этимология — так называлась грамматика без синтаксиса как предмет
школьного образования, т. е. учение о звуках, частях речи и формах слов.
16 Пред каждым роспуском (на Святки и Святую)... — Каникулы
устраивались на Святках — от Рождества Христова (25 декабря) до Крещенского
сочельника (5 января) и на Святой (Пасхальной) неделе, следующей за
Воскресением Христовым (Пасхой).
17 ...славлением. — См. примеч. 36 к главе III («Родительское гнездо»), наст,
том, с. 389.
18 ...свиней, очинивали... — «Свинцом» ошибочно называли графитовый
стержень (см.: Даль. Т. IV. Стб. 63).
19 Не был ни разу я и сечен ~ аккуратно к каждому дню. — В черновой
рукописи вместо этих слов был отвергнутый самим Г.-П. фрагмент текста (его
начало не сохранилось): «...чему и подчинился я с тем нелицемерным чувством
уважения к „битке", которое отличает, как я говорил, духовные училища.
Покровительственно отнесся Никулинский к моему заискиванию, назвав меня журавлем
(я был тонок и длинноног). Прозвище это, однако, не осталось за мной. Мне
придумали потом другое.
Наступили экзамены. Приехал ревизор, назначенный Семинариею,
московский протоиерей. Нас двоих предположено выставить и нами щегольнуть. Я об
этом мало заботился. Обрадованный, что кончились частные экзамены, что между
ними и публичным дано несколько свободных дней, так сказать, предвкушения
вакаций, я проводил давно уже непривычные свободные дни, с утра (до) вечера
в своем садике. Вставая рано, обходил частокол соседнего сада и обирал всю
малину, свешивавшуюся в наш сад; затем присаживался к кусту крыжовника и ел,
сколько в душу влезет. Но это была еще половина июня. Незрелый крыжовник
дал себя знать, и я в самый канун экзаменов расхворался. Иван Васильевич между
тем пришел утешить моего отца успехами моими, засвидетельствованными на
частных экзаменах, и просить его о посещении публичного, открытого для всех.
„Вы завтра порадуетесь". — „Да он не может идти", — сказал обо мне отец. —
„Как? — почти в отчаянии воскликнул брат. — Подайте его сюда. Что у тебя
болит?" — „Голова". — „Так, — сказал отец, — по поговорке: «Животик да
головка — семинаристу отговорка». Завтра тебе быть здоровым".
Назавтра я был здоров, и первый год школьного ученья кончился. Я шел по
розам. Не только розги, даже щелчка я не видал. Да лозы (и) не было
употреблено ни над кем во весь год, хотя эдили и свивали их аккуратно» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. X. Л. 10—10 об.). Эдили (от лат. aedes — храм) в Риме IV—I вв.
до н. э. надзирали за строительством, состоянием улиц, храмов и рынков, а также
раздавали хлеб, проводили общественные игры и охраняли государственную казну.
06 «эдилях» в бурсе см. в главе XI («Конституция духовной школы»), наст, том,
с. 74.
20 ...(Борис Михайлович уже умер). — Князь Б. М. Черкасский скончался
7 января 1828 г.
414
Приложения
XI. КОНСТИТУЦИЯ ДУХОВНОЙ ШКОЛЫ
Впервые: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 699—703.
1 Конституция духовной школы. — Первоначально в автографе глава
называлась «Конституция школы» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 30. Л. 145).
2 ...старые семинарии, в свою очередь, были сколком с западных школ. —
Церковный историк П. В. Знаменский так характеризовал учебно-воспитательную
организацию духовных школ XVIII в.: «Семинарские курсы повсюду делались
точною копией курса Киевской академии, который сформировался под влиянием
своеобразных исторических условий Юго-Западной России и образцов латинско-
католических коллегиумов, условий и образцов, далеко чуждых и непонятных
в Великороссии, испокон века тянувшей не к Западу, не к Риму, а к Востоку —
к Греции» (Знаменский. С. 424—425).
3 ...старые семинарии ~ преемство классов... — Этот фрагмент отсутствует
в журнальном варианте (см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 699).
4 ...Грамматика, Синтаксия, Поэзия, Риторика. — В журнальной
публикации после этих слов следовало предложение: «Этот порядок взят целиком
с западных школ» (Там же).
5 ...признаваем был... — В журнальном варианте вместо этих слов: «было
первоначально» (Там же).
6 ...поэтому... — В журнальном варианте это слово отсутствует (см.: Там
же).
7 Латынь была в ней средоточием курса ~ по всей Европе. — В
журнальной публикации это предложение отсутствует (см.: Там же).
8 ...и давало ей особенность. — В журнальном варианте эти слова
отсутствуют (см.: Там же).
9 ...врезывался тем глубже, особенность выступала тем виднее, что... —
В журнальном варианте вместо этих слов было: «тем более крепкий, что ее»
(Там же).
10 ...и никакому новатору из других систем воспитания не давалось
вторгнуться в ее внутреннюю... — В журнальной публикации эти слова отсутствуют
(см.: Там же).
11 Внешние распорядки школы ~ наравне с внутренним строем учения. —
В журнальном варианте вместо этого предложения было: «Возвращаюсь к
распорядкам школы, в которой учился» (Там же. С. 700).
12 Авдитор — буквально: слушатель; судебный следователь в Древнем
Риме.
13 ...некогда...— В журнальной публикации: «в старину» (Там же).
14 Цензорами и эдилями воспроизводилась в школьной корпорации Римская
республика. — Цензоры (от лат. census — подсчет, оценка) каждые пять лет
производили в Риме перепись всех лиц обоего пола и классифицировали их по
Примечания. Из пережитого. Глава XI
415
различным экономическим и политическим признакам. Об эдилях см. примеч. 19
к главе X («Первый училищный искус»), наст, том, с. 413.
15 ...бывали в числе должностных лиц некогда еще квесторы; в чем их
состояла обязанность, до меня не дошло. — Квестор (от лат. quaesitor —
изыскатель) — в Древнем Риме эпохи царей — следователь или судья по уголовным
делам; в период республики и цезарей — казначей; впоследствии — чиновник,
зачитывавший з сенате императорские речи или указы. В семинариях XVIII в.
«квесторами», возможно, были «ученики, назначавшиеся для наблюдения за
приемом сборного хлеба и других припасов и за выдачей их на расход»
{Знаменский. С. 394).
16 Цензорами и эдилями ~ В мое время... — Этот фрагмент отсутствует
в журнальном варианте (см.: PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 700).
17 ...писалось: se, ns, ег, то есть scit, nescit, erravit (знает, не знает;
ошибался). — В журнальной публикации мемуаров Г.-П. приводит еще три обозначения,
оценивавшие знания учеников: «...m, nm, sb, то есть (...) male, non male, satis bene
((...) худо, не худо, довольно хорошо)» (Там же).
18 ...(...absens, отсутствующий, или же aegrotus, больной...). — В
журнальной публикации: «(«отсутствует», или же «болен»)» (Там же).
19 ...которыми... — В журнальной публикации: «коими» (Там же).
20 Женские институты старого времени делились на отделения: первое,
второе и третье. — Впервые подобное разделение воспитанниц по способностям
было произведено по повелению Марии Федоровны 29 декабря 1808 г. — в
столичных Воспитательных домах тогда были образованы особые классы для
подготовки будущих наставниц (см.: Лихачева Е. Материалы для истории женского
образования в России. СПб., 1893. Кн. II. С. 41—42). В 1846 г., по
предложению князя В. Ф. Одоевского, в Мариинском институте была введена новая
учебная программа: после четырехлетнего общеобразовательного курса девочки
попадали в один из трех классов — из самых малоуспешных готовили «хороших
нянь или надзирательниц», из наиболее способных — наставниц, для остальных
продолжался общий курс обучения (Там же. СПб., 1895. Кн. III. С. 110—112).
В С.-Петербургском сиротском институте с 1851 г. также курс «разделялся на
четыре отдела: малолетний, куда поступали дети моложе 10-ти лет,
приготовительный, общий и специальный — педагогический» (Там же. С. 132).
21 ...для отседа... — Зд.: для пересадки, перераспределения учеников по
способностям.
22 В неоднократных беседах с покойным А. П. Ахматовым (бывшим обер-
прокурором Святейшего Синода перед графом Д. А. Толстым)... — В ОР
РЫБ хранятся 9 писем Г.-П. за 1861—1865 гг. к А. П. Ахматову, обер-прокурору
Св. Синода с 28 февраля 1862 г. по 3 июня 1865 г. Скончался он в 1870 г.
23 ...ввиду предпринимавшегося преобразования духовных училищ
(последнего)... — См. примеч. 13 и 15 к главе XXXI («Училищный итог»), наст, том,
с. 514,515.
416
Приложения
24 ...чуть ли не подал об этом даже записку. — Возможно, имеется в виду
«Записка о преобразовании высшего управления духовно-учебными делами»,
составленная Г.-П. в 1863 г. по просьбе обер-прокурора Св. Синода А. П. Ахматова
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 309. 27 л.).
25 ...которую она давала... — В журнальном варианте: «дававшаяся в ней»
(PB. 1884. Т. 171, июнь. С. 702).
26 ...таких олухов... — Эти слова отсутствуют в журнальной публикации
(см.: Там же).
27 ...наряду с Павским, Голубинским, Горским, Надеждиным. — Названы
богословы протоиереи Г. П. Павский, Ф. А. Голубинский и А. В. Горский, а
также литератор Н. И. Надеждин.
28 ...не менее осьмушки вершка... — Не менее 0.56 см.
XII. ВРЕМЕННОЕ ОТУПЕНИЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 250—257.
1 «...кто их был отец?» — В журнальном варианте далее следовало: «Ну,
ребята, кто скажет?» (Там же. С. 251).
2 Ребята заминались, мне было смешно. — Далее в черновом автографе
следовала фраза, позднее вычеркнутая Г.-П.: «Мне стало [стыдно] отрадно
[выслушать] слушать [иное], и я запомнил объяснение того же Ивана Васильевича,
что если небо кажется голубым, то это воздух сам, а не то чтобы какое-нибудь
особенное небо. Этот вопрос уже приходил мне в голову прежде, наедине. Но
потом вдруг будто оборвалось: позднейшее и в памяти стало темнее более раннего»
(РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XII. Л. 2).
3 ...благодаря ласковому двоюродному брату. — И. В. Смирнову.
4 По случаю сестриной свадьбы... — См. примеч. 1 к главе XIV («Уединение
и однообразие»), наст, том, с. 423.
5 На первой же или на второй странице грамматики встречается в скобках
слово diphthongi. ~ объяснение произношения ph и th шло далее... — Имеется
в виду следующая фраза из учебника преосвященного Амвросия (Протасова)
(см. примеч. 3 и 4 к главе VII («Поп Захар и поп Родивон»), наст, том, с. 401):
«Гласные иногда две произносятся вместо одной, и тогда они называются двое-
гласными (diphthongi); таких двоегласных есть пять...» (Грамматика латинская в
пользу юношества, в духовных училищах обучающегося. 12-е изд. М., 1834. § 6.
С. 2). Впрочем, чуть дальше, в той же главе II («О орфографии»), отмечено: «Ph
произносится как /или ф, a th как / или m...» (Там же. С. 3).
6 ...не мог понять одной страницы Востокова о причастиях. — Видимо,
имеется в виду, действительно, непростой для понимания подростка фрагмент
Примечания. Из пережитого. Глава XII
417
главы IV («О глаголе») из учебника А. X. Востокова, начинающийся словами:
«Причастие есть имя прилагательное, от глагола произведенное, с означением
времени действия или состояния, настоящего или прошедшего» (Русская грамматика
Александра Востокова по начертанию его же Сокращенной грамматики, полнее
изложенная. 2-е изд. СПб., 1835. § 66. С. 103).
7 Славянская грамматика (Виноградова)... — Имеется в виду издание:
Краткая славянская грамматика, составленная при Александро-Невской
семинарии Уездного училища учителем Петром Виноградовым 1811 года. СПб., 1813;
12-е изд.: М, 1865.
8 ...была составлена, кажется, еще до Добровского... — Имеется в виду
исследование выдающегося чешского слависта И. Добровского, изданное им на
латыни в 1822 г. и переведенное на русский язык М. П. Погодиным и С. П. Ше-
выревым: Грамматика языка славянского по древнему наречию, на коем россияне,
сербы и другие славяне греческого исповедания и далматы-глаголиты римского
исповедания имеют церковные книги: Сочинение аббата Иосифа Добровского,
философии доктора, члена Чешского общества наук и других обществ. СПб.,
1833—1834. Ч. I—III.
9 ...чуть не по Смотрицкому... — Имеется в виду издание: Грамматики
славянския правильное синтагма потщанием многогрешнаво мниха Мелетия Смо-
трицкого... Евю (близ Вильны), 1619; 4-е изд.: М., 1721.
10 ...«Церковный устав». — См. примеч. 8 к главе III («Родительское
гнездо»), наст, том, с. 386.
11 «Аще случится попразднство и предпразднство...» — В церковном
богослужении и Господские, и Богородичные праздники обычно начинают
отмечать за несколько дней до самого праздника (предпразднство) и продолжают
в течение нескольких дней после праздника (попразднство). Имеется в виду
наложение («аще случится») попразднства одного праздника на предпразднство
другого.
12 ...на «Господи воззвах» стихиры на 6... — Речь идет о церковных
песнопениях (стихирах), в которых прославляется празднуемое событие или конкретный
святой. Стихиры бывают пяти родов; за вечерней они поются после песнопения
«Господи воззвах», причем всегда с определенными стихами псалмов 129-го
и 116-го. Указание «на 6» в Церковном уставе означает общее число исполняемых
стихир.
13 ...что такое само «Господи воззвах», и этого не было объяснено. —
Песнопение «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя! Услыши мя, Господи!..»
поется церковным хором за вечерней службой в подражание изгнанному из рая
Адаму — как бы от лица предстоящих в храме и всего человечества. В его состав
входят стихи из псалмов 140-го и 141-го.
14 Тогдашней Комиссии духовных училищ... — Речь идет о Высочайше
учрежденном 29 ноября 1807 г. Комитете по усовершенствованию духовных учи-
14 Зак № 3560
418
Приложения
лищ, впоследствии преобразованном в Комиссию духовных училищ,
занимавшуюся кардинальной перестройкой системы духовного образования. Комиссия была
распущена 1 марта 1839 г. и вместо нее учреждено Духовно-учебное управление.
15 ...из семинарии ревизоры... — В журнальном варианте: «из семинарии
и академии ревизоры» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 254).
16 ...однако... — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.: Там
же).
17 ...способа помочь горю. — В журнальном варианте: «выхода» (Там же).
18 ...«икос» значит «дом»... — Церковные песнопения икосы (от греч.
ΟΪχος — «дом»), по толкованию св. Марка Эфесского, преподобным
Романом Сладкопевцем, первым составителем икосов, «петы были прежде в
одних прекрасных тех покоях, где священный муж имел обыкновение проводить
ночи в бдении; отселе-то и получили они такое название» (цит. по: Филарет
((Гумилевский)), архиеп. Исторический обзор песнопевцев и песнопения
Греческой Церкви. 2-е изд., с доп. Чернигов, 1864. С. 198). По содержанию икос
сходен с кондаком (см. примеч. 19 к наст, главе), но по объему он пространнее,
так как развивает тему, только заявленную в кондаке.
19 ...«кондак» — дом малый, потому что содержит краткое описание. —
Действительно, слово «кондак» (от греч. κοντάκιον — «гимн») образовалось
путем сложения двух основ: κόντος — краткий и οϊκος — дом. Как и икос, это
церковное песнопение прославляет святого или выражает существенную идею
праздника, однако в краткой форме.
20 «Экзапостиларий» — от греческого глагола, означающего посылать,
и напоминает о послании апостолов на проповедь. — Экзапостиларий (ексапо-
стиларий) буквально означает «посылаемый». Так называется тропарь, читаемый
на утренней службе в воскресные и некоторые праздничные дни, после канона
(большой хоровой композиции, включающей до девяти церковных песнопений).
21 ...в 1840 году, при новом преобразовании... — См. главу XXXV
(«Семинарские распорядки»), наст, том, с. 238—240.
22 ...руководителем был Симеон Солунский, писатель XVI столетия... —
Имеются в виду «Книга о храме» и «Таинственное толкование на литургию»
Симеона, митрополита Фессалонитского, жившего не в XVI, а в конце XIV—первой
трети XV в. Его сочинения неоднократно издавались в переводе И. И.
Дмитревского в качестве приложения к труду последнего «Историческое, догматическое
и таинственное изъяснение Божественной литургии» (М., 1803; (12-е изд.: пос.
Дивеево (Новгород, обл.)), 1997).
23 ...Бингам, ученый первых времен протестантства. — Речь идет об авторе
10-томного труда «Origines Ecclesiasticae, or The Antiquités of the Christian Church»
(London, 1715—1722) (в переводе: «Церковные древности»), англиканском
священнике Дж. Бингеме, одном из основателей церковной и христианской археологии
в Европе. К исследованию Бингема восходит церковно-археологическое пособие
Примечания. Из пережитого. Глава XII
419
И. Я. Ветринского «Памятники древней христианской Церкви или христианских
древностей» (СПб., 1829—1845).
24 Архиерейский трикирий пускай напоминает тебе о трех ипостасях в
Божестве.,. — Подсвечник с тремя свечами (трикирий), употребляемый архиереем
во время богослужения, действительно, символизирует христианскую Троицу, т. е.
три Божественные ипостаси: Отца, Сына и Святого Духа.
25 ...дикирий — о двух естествах во Христе... — Двусвечник-дикирий,
которым архиерей осеняет и благословляет народ в храме, знаменует две природы
(естества) Иисуса Христа — Божескую и человеческую.
26 ...пять просфор — чудо насыщения пяти тысяч пятью хлебами... — См.:
Мф. 14:17; Мк. 6: 38—44; Ин. 6: 9—13. Пять просфор (от греч. Προσφορά —
приношение; белые круглые хлебцы из крутого теста) употребляются священником
в алтаре при совершении таинства евхаристии (церковного причащения). В
журнальной публикации вместо «просфор» — разговорный вариант «просвир» (PB.
1884. Т. 172, июль. С. 255).
21 ...обычай «выдавать головой». — Старинная юридическая формула,
означающая: «отдавать на расправу кому-либо; предавать».
28 Старик Гоар, двести лет назад живший, издал «Rituale Graecorum»
(Греческий требник) с объяснениями... — Имеется в виду издание: Соаг /.
Εύχολόγιον, sive Rituale Graecorum. Paris, 1647. 949 p.
29 Есть книги и трактаты «О восточных литургиях», но опять
западным же ученым принадлежащие. — Прежде всего, вероятно, имеется в виду
труд: Renaudot Ε. Liturgiarum orientalium collectio. Paris, 1715—1716; 2-е изд.:
Frankfurt, 1847.
30 ...omeu, Никольский, попытал изложить в довольно объемистой книге
Церковно-богослужебный устав... — Имеется в виду издание: Пособие к
изучению Устава богослужения Православной Церкви Константина Никольского,
священника церкви Успения Пресвятыя Богородицы. СПб., 1862. XVI, 649 с;
7-е изд., испр. и доп.: 1907 (репринт: М., 1995). XVI, 878 с.
31 ...для составления рецензии на рукопись, имевшую притязания
изложить систему Устава для учебного руководства. — О какой именно рукописи
идет речь, установить не удалось.
32 ...(я служил тогда управляющим Синодальною типографией)... — Г.-П.
состоял в этой должности с 20 августа 1863 г. по 14 августа 1868 г.
33 ...пошли старообрядство в одну сторону, молоканство, духоборство,
хлыстовщина — в другую. — Г.-П. противопоставляет приверженность старине
в области внешней церковной жизни (чин, благоукрашение, обычаи), ставшую
достоянием раскола XVII в., и пренебрежение традиционными формами бого-
почитания в основных течениях так называемого «мистического, или духовного,
христианства», отвергающих церковную иерархию, монашество, иконы,
храмоздательство и др. Духоборство и его ответвление молоканство (с середины XVIII в.)
420
Приложения
производят свои наименования соответственно от выражений «борьба за дух
и истину» и «духовное млеко». Хлыстовщина (самоназвание — «христоверие»)
известно с конца XVII в., в некоторых общинах этой секты практиковалось
самобичевание как средство «умерщвления плоти» и достижения экстатического
состояния. В журнальной публикации вместо «духоборство» — более нейтральный
вариант «духоборчество» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 256).
34 Бессмертное: «Да не читай как пономарь»... — Неточная цитата из
комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (слова Фамусова, обращенные к слуге
Петрушке; д. 2, явл. 1). Низший священнослужитель пономарь во время
богослужения быстро читает по книгам установленные молитвы. Г.-П. хорошо знал текст
комедии и в 1857 г. ходатайствовал о ее издании, подготовленном M. Н. Лонги-
новым при содействии П. И. Бартенева. См.: Доклад Гилярова Московскому
цензурному комитету о разрешении к печати «Полного собрания сочинений
Грибоедова» // РО. 1896. Т. 42, нояб. С. 454—456 (с разбором «сомнительных
мест» в комедии).
35 ...когда настоятель ~ выходит на средину церкви возглашать
Покаянный канон. — Имеется в виду «Великий покаянный канон», созданный
Св. Андреем Критским и насчитывающий около 250 тропарей (в других
канонах их обычно не более 30). Он читается по частям с понедельника по четверг
на первой неделе Великого поста на церковной службе, называемой повечерием,
а также весь целиком — в четверг пятой недели того же поста на утреннем
богослужении.
XIII. СЕКУЦИИ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 257—163.
1 ...как я говорил ранее, я не был сечен... — См. главу X («Первый
училищный искус»), наст, том, с. 71.
2 Но уволю читателей от подробностей, на описание которых, слышал я,
нашлись мастера кроме меня. — Вероятно, Г.-П. имеет в виду «Очерки бурсы»
Н. Г. Помяловского, «Овцу» И. Н. Потапенко и др.
3 Один из учителей, Петр Михайлович... — Лицо неустановленное.
4 Нужно думать, их и нет уже теперь ~ повышение ждало Петра
Михайловича. Он был... — В журнальном варианте вместо этих слов было: «Петр
Михайлович был потом» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 259).
5 ...здравствует еще иерей, кажется даже протоиерей, в Москве... — О ком
идет речь, выяснить не удалось.
6 Тяжелые впечатления ~ на приснопамятного Филарета! — Эта фраза
отсутствует в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 260).
Примечания. Из пережитого. Глава XIII
421
7 ...не хотелось филаретовцам... — В журнальном варианте вместо этих слов:
«и не хотелось» (Там же).
8 „.намечен был священник, женатый на близкой родственнице
владыки ~ слишком темные деяния лежат на его памяти. — См. примеч. 16 к наст,
главе.
9 ...невероятное... — В журнальном варианте этот эпитет отсутствует (см.:
Там же).
10 ...переведен был в Коломну смотритель из Галича ~ протоиерей Василий
Иванович Груздев. — В. И. Груздев до 1830 г. был смотрителем Галичских
приходского и уездного училищ, а до этого — профессором Костромской ДС. Летом
1815 г. архимандрит Филарет (Дроздов), ревизовавший это учебное заведение,
докладывал в Комиссию духовных училищ: «В должности профессора Груздев
способен и прилежен. Не ищет необыкновенного, а нужное преподает
основательно и, не затрудняясь даже множеством учеников, достигает верных успехов»
(Собрание мнений и отзывов Филарета. Т. I. С. 295).
11 Назначением своим он обязан был самому Филарету, который знал его
еще по Троицкой семинарии... — 29 декабря 1830 г. митрополит писал своей
матери в Коломну: «Протоиерейство Коломенского собора немало затрудняло
меня. Но теперь место занимается так, что, надеюсь, никому неприятности не
будет. Переходит из Костромской епархии протоиерей и смотритель Галицких
училищ, бывший прежде профессором семинарии» (Письма Филарета к родным.
С. 311—312). В Троицкой (Лаврской) семинарии В. М. Дроздов завершал курс
обучения в связи с закрытием Коломенской ДС с марта 1800 г. по ноябрь 1803 г.,
а затем, вплоть до декабря 1808 г., преподавал там последовательно греческий и
еврейский языки, поэзию, высшее красноречие и риторику.
12 По преобразовании училищ... — После 1814 г. См. примеч. 28 к главе III
(«Родительское гнездо»), наст, том, с. 388.
13 Груздеву, не имевшему ученой степени, дан был титул профессора
в виде отличия и едва ли не по рекомендации опять Филарета... —
Предположение Г.-П. справедливо: В. И. Груздеву было присвоено звание профессора
«за исправность по классу» 21 августа 1815 г. — благодаря отзыву архимандрита
Филарета (Дроздова) «о начальствующих и учащих(ся) духовно-учебных
заведений С.-Петербургского и Московского округов» от 12 августа 1815 г. (Собрание
мнений и отзывов Филарета. Т. I. С. 303—304). См. также дело Комиссии
духовных училищ № 3863 от 20 ноября 1824 г. «По представлению
Костромского епископа, о награждении знаком отличия профессора и эконома Костромской
семинарии протоиерея Василия Груздева» (Опись архива Синода. С. 293).
14 Легко вообразить чувства ~ Случай представился. — Этот фрагмент
отсутствует в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 260).
15 К осторожности (а вместе и просвещенному педагогическому уму)... —
В журнальном варианте: «К просвещенному педагогическому уму» (Там же).
422
Приложения
16 П. В—ч, предполагавшийся конкурентом на место Груздева... — Речь
идет о священнике Порфирии Васильевиче Некрасове, женатом на Евдокии
Васильевне, дочери родной тетки Филарета по матери — Марины Никитичны.
Во всяком случае других родственников с такими инициалами у владыки не было.
Имеющиеся биографические сведения о нем также соответствуют описанию Г.-П.:
отец Порфирии в 1824 г. сменил тестя в коломенской Борисоглебской церкви,
а позже стал настоятелем московского храма Николая Чудотворца в Кленниках
(Блинниках) (см.: Письма Филарета к родным. С. 262).
17 Здесь начну речь уже от себя. ~ Что же далее? — Этот фрагмент
текста отсутствовал в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 172, июль.
С. 261).
18 Η. Ф. Островский, родственник (шурин) Груздева, передавал
моему брату... — Речь идет об отце драматурга А. Н. Островского и министра
M. Н. Островского, секретаре Московской палаты гражданских и уголовных
дел. Одна из его сестер, Мария, была замужем за В. И. Груздевым, а другая,
Татьяна, — за братом Г.-П., А. П. Гиляровым.
19 ...князь Д. В. Голицын (тогдашний генерал-губернатор)... — Находился
на посту московского главнокомандующего с 6 января 1820 г. до своей кончины,
случившейся 27 марта 1844 г.
20 Груздев был оправдан ~ пусть и издалека подведенных! — Этот
фрагмент текста по воле M. Н. Каткова отсутствовал в журнальной публикации (см.:
PB. 1884. Т. 172, июль. С. 262).
21 ...в судебном архиве дело о Груздеве... — См. рассматривавшиеся в
Комиссии духовных училищ дела: «О скоропостижно умершем ученике Коломенского
духов(ного) училища Илье Бажанове» (№ 8138 от 21 июля 1834 г.) и «Об
удалении прот(оиерея) Груздева от должности смотрителя Коломенских училищ
и обвинении его в скоропостижной смерти ученика Бажанова» (№ 9913 от 14 июня
1837 г.) (Опись архива Синода. С. 540, 644).
22 Гражданским судом Груздев был оправдан, но духовною властию
московского святителя низвергнут с места и... — В журнальном тексте вместо
этих слов было: «Груздев был по суду оправдан; но митрополит не счел
возможным оставить его при должности смотрителя и он...» (PB. 1884. Т. 172, июль.
С. 262).
23 ...был переведен протоиереем — боюсь сказать куда — кажется, в
Серпухов... — В. И. Груздев был назначен настоятелем Троицкого собора в
городе Серпухове.
24 ...известный тогдашний московский купец С. Л. Лепешкин... —
Коммерции советник, почетный гражданин, московский 1-й гильдии купец и кавалер
С. Л. Лепешкин в середине XIX в. основал прядильно-ткацкое предприятие, его
наследниками преобразованное в паевое товарищество Вознесенской
мануфактуры.
Примечания. Из пережитого. Глава XIV
423
25 ...выпросил Груздева к себе, в приход Троицы в Вишняках, на
Пятницкой. — Протоиерей В. И. Груздев был перемещен к московской церкви Живона-
чальной Троицы в Вишняках (Пятницкая ул., д. 51) в феврале 1838 г. и служил ее
настоятелем вплоть до своей кончины, последовавшей 9 марта 1866 г. Эта церковь,
известная с 1642 г., неоднократно перестраивалась. В 1815 г. главный храм был
полностью обновлен С. Л. Лепешкиным. См. подробнее об этой церкви и о
местности Вишняки в примеч. 10 к главе XLII («Светский послушник»), наст, том, с. 564.
26 ...читали свободно и Цезаря... — «Записки о галльской войне» и
«Записки о гражданской войне» Гая Юлия Цезаря отличаются особенной ясностью
изложения и классическим стилем и потому широко используются при обучении
латинскому языку.
27 ...Саллюстия... — См. примеч. 5 к главе XIX («На шаг от гибели»), наст,
том, с. 455.
28 ...Тита Ливия... — См. примеч. 14 к главе VII («Поп Захар и поп Роди-
вон»), наст, том, с. 402.
29 ...Плиния... — Вероятно, имеется в виду древнеримский писатель Плиний
Младший, автор 10 книг стилизованных «Писем», в которых, в частности,
содержатся сведения о первых христианах.
30 ...начало речи Цицероновой pro lege Manilla — этот трехсаженный
период... — Приведем данный фрагмент в переводе современника Г.-П.: «Граждане!
Хотя ваше многолюдное собрание казалось мне всегда приятным, а это место —
весьма почетным для государственного деятеля и отличнейшим для оратора,
однако от этого доступа к славе, который всегда был открыт только самым лучшим
гражданам, удерживало меня до сих пор не собственное желание, а планы моей
жизни, предначертанные мною с юного возраста» (Семенов В. Перевод речи
Цицерона о назначении полководцем Гнея Помпея: (Pro lege Manilla): С
подробным словарем, планом речи и кратким обзором жизни и сочинений Цицерона.
М., 1890. С. 11). Цицерон в своей речи (66 г. до н. э.) поддержал предложение
народного трибуна Манилия поручить ведение боевых действий Рима против
Понта полководцу Гнею Помпею.
XIV. УЕДИНЕНИЕ И ОДНООБРАЗИЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 263—274.
1 ...злодею, который увозит куда-то, Бог знает, за тридевять земель,
мою неоцененную Машу. — Старшая сестра Г.-П., Марья Петровна, в 1832 г.
вышла замуж за Ф. В. Селезнева, в том же году рукоположенного во священники
Богородице-Рождественской церкви в селе Кончаково Зарайского уезда
Рязанской епархии. См. о нем главу XLV («Раздумье»), наст, том, с. 310—314.
424
Приложения
2 ...в Рязанскую губернию... — В черновом автографе сохранился вариант
продолжения, отвергнутый автором: «Мимоходом сказать, казалось это так
далеким, как не кажется теперь Новгц Зеландия. Два, едва ли три раза в год бывал
и слух от нее. Сестра Аннушка гостила то здесь, то там» (РО ИРЛИ. Ф.71.
Ед. хр. 29. Гл. XIV. Л. 10).
3 Хартум — город, основанный в 1820-х гг. у слияния рек Белый Нил и
Голубой Нил; ныне столица Республики Судан.
4 Шестнадцатилетняя теперешняя хозяйка... — Средняя сестра Г.-П.
Авдотья Никитская (в замужестве Доброва).
5 Младшая сестра, ближайшая мне по возрасту... — Анна была старше
Г.-П. натри года.
6 ...поступлением среднего брата на священническое место в
Черкизово... — См. примеч. 22 к главе V («На переходе»), наст, том, с. 397.
7 ...Павлу Смирнову... — В журнальной публикации вместо этого имени
было: «фамилию которого не помню, но» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 264).
8 ...хранились целые магазины... — зд.: склады для хранения запасов.
9 Сын богатого купца-гуртовщика... — Важнейшей статьей оборотов
коломенского купечества была перепродажа рогатого скота. Через Коломну
гуртовщики прогоняли до 45 тысяч голов скота, «большая часть которого перерабатывалась
на 34 салотопенных заводах» (Очерки русской культуры XVIII века. М., 1985.
Ч. I. С. 116).
10 ...водил к себе на голубятню, давал любоваться турманами и
«чистыми»...— Турман — голубь искусственно выведенной породы, способный
кувыркаться при полете. «Чистый» голубь — очевидно, представитель одного из шести
семейств голубей, так называемых «голубей собственно» (columbidae), к которому
относятся, например: вяхирь, клинтух, горлица, голубь обыкновенный, перелетный,
хохлатый.
11 ...бездонного...— Этого слова не было в первопубликации (см.: PB. 1884.
Т. 172, июль. С. 266).
12 До чумы покойников хоронили при церкви; остались кругом надгробные
камни... — Имеется в виду эпидемия чумы (см. примеч. 18 к наст, главе), после
которой за городом было основано Петропавловское кладбище (см. примеч. 28
к главе I («Родной город»), наст, том, с. 378—379). На месте бывшего
приходского погоста XVI—XVIII вв. у церкви Никиты Мученика ныне поставлен
мемориальный крест.
13 ...посылали за мелилотным пластырем. — Мелилотный (мелилотовый)
пластырь, приготовленный на основе лекарственного растения мелилота
(донника), содержащего кумарин, применяют наружно при фурункулах, карбункулах,
гнойных ранах, воспалительном процессе в среднем ухе с выделениями.
14 ...несколько подобная же...— Эти слова отсутствуют в журнальном
варианте (см.: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 266).
Примечания. Из пережитого. Глава XIV
425
15 ...дочь, девочку, еще не ступавшую на ноги... — Речь идет об одной из
трех дочерей С. П. Гилярова.
16 Игра в «пьяницы» — популярная народная карточная игра, отличающаяся
элементарной простотой правил: колода раздается на всех участников, которые
складывают свои карты стопкой, не заглядывая в них; ходят с верхней карты, и тот
игрок, чья масть выше, забирает взятку, подкладывая ее в низ своей стопки;
первый спустивший все карты считается проигравшим. Вадим Бахирев писал о
своеобразном нравственном аспекте этой игры: «Мастеровой народ преимущественно
любит игру в пьяницы, и когда добивались у этих любителей, какая причина могла
заставить дать такое грязное название одной из лучших народных игр, они
отвечали: „Здесь карты изображают деньги, кто выигрывает, тот остается с капиталом,
т. е. с картами на руках, значит, он вел жизнь трезвую, а проигравший игрок
лишается всех своих карт, т. е. в кутежах и праздности пропил все свои деньги".
Это пояснение так метко, логично и глубоко нравственно, что вполне уничтожает
безобразное название игры» (Бахирев В. Русский карточный игрок: Полное
и ясное изложение правил как всех новейших, так и прежних употребительнейших
в настоящее время карточных игр. 2-е изд., испр. СПб., 1880. С. 136—137).
17 «Свои козыри» — популярная карточная игра, участие в которой могли
принимать от 2 до 4 человек. Считалась более интеллектуальной, так как от
игроков требовалось запоминание по возможности всех предыдущих ходов (см.: Там
же. С. 140—142). «Причина названия игры в свои козыри есть та, что при игре
в оную каждый из играющих выбирает себе какую-либо одну масть, называя ее
своею козырною, а каждую из заключающихся в оной девяти карт своим козырем»
(Новейший русский карточный игрок, или Полное и ясное описание
употребляемых в лучших обществах русских народных и вообще всех забавных игр в карты,
для невинного увеселения особ обоего пола... СПб., 1809. Ч. I. С. 136).
18 Она повествовала о моровой язве, которой была свидетельницей в
Москве. — Речь идет об эпидемии чумы, бушевавшей в Москве с декабря 1770 г. по
январь 1772 г.; в сентябре 1771 г. смертность достигла тысячи человек в сутки.
19 В вакационное время... — В черновой рукописи сохранился другой вариант
начала этого абзаца: «Помню, в одну из вакаций, а может быть и в обе, меня брат
выпрашивал к себе в Черкизово. С плачем, но я вынужден бывал повиноваться...»
(РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XIV. Л. 10).
20 На улице пусто... — В черновом автографе после этих слов следовало
отвергнутое автором продолжение: «Воспроизвожу деревню или день, какой
приходилось проводить у брата. Тянется он неимоверно долго и выйти некуда: в лес
один идти — боялся заплутаться; на улице голо; в саду или огороде, назовите как
угодно, голо так же» (Там же).
21 Тпруконька — ласкательное название дойной коровы.
22 ...косцов, образовавших «помочь»... — См. примеч. 1 к главе VI («Второе
поколение»), наст, том, с. 398.
426
Приложения
23 Наталья Ивановна — дворовая Б. М. Черкасского и его любовница.
См. о ней в главе V («На переходе»), наст, том, с. 35—36.
24 ...везли обратно к отцу, тетке... — В черновой рукописи после этих слов
было: «сестре, теперь уже старшей, остававшейся большею частию единолично. Мне
девять лет, ей семнадцать — разница» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XIV.
Л. 13). Речь идет о тетке по отцу Марье Матвеевне и средней сестре Авдотье.
25 Обед. — В черновом автографе далее следовало предложение, вычеркнутое
Г.-П.: «Он неизменен, щи и каша» (Там же. Л. 14).
26 Меню неизменное ~ и потоми праздничным. — В черновой рукописи
вместо этих слов первоначально было: «Щи серой капусты, с небольшой подбавкою
белой. Сперва хлебаются без говядины. Миска кончена; тетка режет говядину,
иногда замечая, что это было бы делом „братца", везде так водится, хозяин режет.
Крошится во щи. Съедены. Затем каша» (Там же. Л. 14). После нового варианта
этого фрагмента в автографе следовала позднее вычеркнутая неоконченная фраза:
«Затем, помолясь Богу, каждый...» (Там же).
27 Неизменным спутником праздника ~ потом с говядиной. — В автографе
вместо этого предложения первоначально было: «Стол в праздничный день
изменяется немного. Вместо каши поступает картофель, почему-то считаемый более
праздничным. Вместо щей иногда и каша. Но зато в праздник пироги непременно»
(Там же. Л. 16 об.).
28 ...в Коломне, большими партиями заготовлявшей солонину для
флота... — См. примеч. 9 к наст, главе, с. 424.
29 Сняток (снеток; osmeridae eperlanus spirinchus) — небольшая рыбка
(длиной до 10 см), пресноводная форма европейской корюшки.
30 ...в ботвинье из сныти. — Холодное кушанье из кваса, рыбы и вареной
зелени, в данном случае — из многолетнего травянистого растения сныти, сорняка
семейства зонтичных (aegopodium podagraria), у которого употребляются в пищу
молодые листья.
31В Великий пост, за исключением Благовещения и Вербного, во дни
Усекновения и Воздвижения, в сочельники — ни рыбинки, ни даже снятка. —
Запрет в указанные дни употреблять в пищу рыбу содержится в древнейших
христианских уставах. В день Благовещения Пресвятой Богородицы (25 марта
(7 апреля)) и в Вербное воскресенье (шестое от начала Великого поста) вкушать
рыбную пищу позволяется. Усекновение главы Иоанна Предтечи отмечается
29 августа (И сентября), а Воздвижение Креста Господня — 14 (27) сентября.
Сочельники — кануны праздников Рождества Христова (24 декабря (6 января))
и Крещения Господня (5 (18) января).
32 В первую и Страстную седмицу не употреблялось и масла... — Имеются
в виду недели (седмицы), которыми начинается и завершается Великий пост; в их
продолжение полагается так называемое сухоядение, употребление пищи даже без
растительного масла.
Примечания. Из пережитого. Глава XIV
427
33 Того же офицера видели мы в тот же пост причастником в церкви. —
Т. е. он принимал таинство причастия, что требовалось совершать хотя бы
единожды в год во избежание денежного штрафа или взыскания по службе (уже в 1716,
1718 и 1722 и 1730 гг. выходили специальные синодальные указы на этот счет)
(см.: Розанов. Ч. I. § 73. С. 94).
34 ...Великий... — В журнальном варианте это слово отсутствовало (см.: PB.
1884. Т. 172, июль. С. 270).
35 ...оставшиеся записи дворцовых обедов XVII столетия... — Эти
архивные материалы приобрели известность, в частности, благодаря исследованию
И. Е. Забелина «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях» (М.,
1862—1872).
36 Способность к развитию из себя отшиблена, а чужое усвояется в виде
заимствования одной формы. — Здесь Г.-П. высказывает свои славянофильские
убеждения, особенность которых — в их трагической безысходности.
37 ...не лишенный вкуса... — В журнальной публикации вместо этих слов
было: «со вкусом» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 270).
38 ...«Тысячи одной ночи»... — Впервые арабские сказки «Тысяча и
одна ночь» увидели свет в России в переводе с французского (М., 1763—1774.
Т. I—XII. ), а затем неоднократно перепечатывались в разных переводах, главным
образом с французского издания, обработанного А. Галланом.
39 ...«Всемирный путешествователъ» аббата Делапорта... —
Всемирный путешествователь, или Познание Старого и Нового Света, то есть описание
всех по сие время известных земель в четырех частях света, изданное
господином аббатом де Ла Порт, а на российский язык переведенное с французского
<Я. И. Булгаковым). СПб., 1778—1794. Т. I—XXVII; 3-е изд.: 1799—1816.
40 ...жития, по преимуществу легендарные: Евстафия Плакиды или
Киприана мученика. — Имеются в виду «Житие и страдание святого
великомученика Евставия Плакиды, его супруги и чад» (в Четьих-Минеях под
20 сентября) и «Житие и страдание святого священномученика Киприана и
святой мученицы Иустины» (под 2 октября), изобилующие описаниями чудес
и имеющие увлекательный сюжет. Так, римский полководец Евстафий Плаки-
да (от лат. placidus — кроткий, тихий) уверовал в Бога во время охоты, когда
увидел между рогами преследуемого оленя «сияющий крест и на кресте подобие
плоти распятого за нас Господа Иисуса Христа» (Жития святых на русском
языке, изложенные по руководству Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского.
М., 1903. Кн. I: Сентябрь. С. 364). Киприан был философом и волхвом, а
пришел ко Христу, когда понял, что не может колдовскими чарами «присушить»
юную христианку Иустину к некоему Аглаиду (см.: Там же. М., 1904. Кн. II:
Октябрь. С. 37—52).
41 ...двадцатый... — В журнальном варианте: «двадцатый раз» (PB. 1884.
Т. 172, июль. С. 271).
428
Приложения
42 ...в житии Киприана подробности сатанинского царства с престолом
Зевса,.. — В начале жития рассказывается, как 10-летний Киприан был послан
родителями на гору Олимп, где видел «бесчисленные полчища бесов с князем тьмы
во главе» (Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-
Миней св. Димитрия Ростовского. М., 1904. Кн. II: Октябрь. С. 38).
43 Мы обрываем шишки... — При созревании плодов хмеля (humulus)
кроющие чешуи последних разрастаются и образующиеся соплодия становятся похожи
на «шишки», которые применяют как сырье в пивоварении, хлебопечении,
медицине, парфюмерии.
44 ...служба перебирается из придела... — В Никитской церкви было два
придела — во имя Апостола Иакова и святителя Митрофана Воронежского.
43 ...пойдет Очный лед. — В мемуарах сотрудницы «Современных известий»
М. С. Сковронской приводится следующий разговор в редакции:
«—А как назовете вы лед с реки Оки?
— Окский.
— Неверно. Местные жители называют его „Очной"» (Сковронская М. За
четверть века: (Из воспоминаний) // Наблюдатель. 1897. № 1. С. 201—227).
46 ...ежеминутно... — В журнальной публикации: «ежеминутные» (PB. 1884.
Т. 172, июль. С. 273).
47 Бронницы — с 1781 г. уездный город Московской губернии на торговом
тракте Москва—Коломна, в 60 км от последней; ныне входит в состав Раменского
р-на Московской обл.
XV. ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 274—283.
1 ...тридцать рублей, на ассигнации разумеется. — До конца 1830-х гг. эта
сумма ассигнациями равнялась 8 рублям 10 копейкам серебром. См. также примеч.
6 к главе IX («Домашняя школа»), наст, том, с. 408.
2 Абзац, заключенный в угловые скобки, воспроизводится по журнальной
публикации; в отдельное издание мемуаров он не вошел, возможно, по недосмотру.
3 ...старший сын, получив дьяконское место в Москве... — А. П. Гиляров
с 1826 по 1853 г. служил в московском Новодевичьем Богородице-Смоленском
монастыре — сначала диаконом, затем священником.
4 ...средний брат, Сергей, приехавший на вакацию из Москвы... — См.
примеч. 33 к главе IX («Домашняя школа»), наст, том, с. 411.
5 ...привезена... — В журнальной публикации: «прислана» (PB. 1884. Т. 172,
июль. С. 276).
6 ...депутат... — В 1864 г. духовенству было предоставлено право работать
Примечания. Из пережитого. Глава XV
429
в земских учреждениях; «выборы 1865—1867 гг. дали существенное
представительство священников среди уездных и губернских гласных» (Стефанович П. С.
Приход и приходское духовенство. XVIII—XIX вв. // Православная
энциклопедия: Русская Православная Церковь. (М., 2000). С. 273).
7 ...на такой должности, которая даже по статусу дает право на орден
чрез двенадцать лет... — Правила награждения орденами и льготы их кавалерам
были изложены в «Установлении об орденах», утвержденном 5 апреля 1797 г.
Павлом I. Не менее 12 лет надо было служить в должности не ниже X класса по
«Табели о рангах» (имея при этом соответствующий чин), чтобы получить орден
Св. Анны III степени.
8 В последние года ~ на сельском священнике Московской епархии была
редкость. — В журнальной публикации это предложение отсутствовало (см: PB.
1884. Т. 172, июль. С. 277).
9 ...«раннего», наемного священника при московском батьке... — Проблема
«ранних батюшек», нанимавшихся настоятелями московских церквей, всегда
волновала Г.-П. См., например: СИ. 1884. 23 июля. № 199; перепеч.: Вопросы веры
и церкви.Т. II. С. 431—434. «Ранний батюшка», — с горечью писал Г.-П., —
приглашавшийся поначалу временно, чтобы можно было в церкви служить две
литургии в день, постепенно «обратился в настоятельского викария, вообще
чернорабочего, который обязан исполнять за настоятеля все, что ему прикажут:
не раннюю обедню только служить, но и всенощную, и вечерню, и утреню, и
исповедовать по приходу» (Там же. С. 431).
10 ...усвоенном со времени Сперанского и даже ранее, со времени Прокопови*
ча... — Эти слова отсутствуют в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 172,
июль. С. 277). Педагогические взгляды M. М. Сперанского нашли отражение во
всех основных документах по народному образованию, издававшихся в 1804—
1812 гг.; архиепископ Феофан (Прокопович) поднимал вопрос об открытии школ
для простого народа в составленном им «Духовном регламенте» (СПб., 1821).
11 ...тому латинству, которое пресвитеров и дьяконов царствующего
Рима поставило в сане кардиналов выше даже епископов. — Титул кардинала
стал вторым после папы в иерархии католической церкви постепенно — начиная
с 1059 г., когда римские кардиналы (первоначально — настоятели главных,
окружных церквей) получили право выбора папы. С 1586 г. число кардиналов
было определено в 70 человек: из них 6 кардиналов-епископов, 50 кардиналов-
священников и 14 кардиналов-диаконов. Латинство — католицизм,
12 ...установившегося... — Это слово отсутствует в журнальном варианте
(см.: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 277).
13 Средняя (по дому тогда уже старшая) сестра... — См. примеч. 4 к главе
XIV («Уединение и однообразие»), наст, том, с. 424.
14 Рассказам ее ~ мы внимали, как Шехерезаде... — Мудрая дочь визиря
Шехерезада тысячу и одну ночь развлекала своими сказками султана Шахрияра,
430
Приложения
имевшего обыкновение каждое утро предавать смерти женщину, проведшую с ним
ночь. Она сумела держать султана в напряжении до следующей ночи; ее истории,
известные под названием «Тысяча и одна ночь», не кончались, до тех пор пока
Шахрияр не избавился от своей жестокости.
15 ...«смазных» сапогов. — Такие сапоги шились из юфти и смазывались
дегтем или ворванью (китовым, тюленьим жиром).
16 Акакий Акакиевич не так радовался своей шинели... — Герой повести
Н. В. Гоголя «Шинель» (1839—1842).
17 ...драдсдамовъгй, зеленого цвета... — Драдедамовый (от фр. drap des
dames — дамское сукно); из очень легкого недорогого сукна полотняного
переплетения, выпускавшегося чаще светлым. Любопытно, что цвет салопа у Г.-П.
совпадает с цветом знаменитого «драдедамового зеленого платка» в романе
Φ. М. Достоевского «Преступление и наказание» (1866).
18 Заметьте... — Это слово отсутствует в журнальной публикации (см.: PB.
1884. Т. 172, июль. С. 278).
19 ...действительно... — В журнальном варианте это слово отсутствует (см.:
Там же. С. 279).
20 ...обе они и сарафанницы. — В журнальном варианте: «обе они были и
сарафанницы» (Там же).
21 ...книжку «Французских разговоров», случайно оказавшуюся у нас... —
Имеется в виду учебное пособие В. С. Кряжева «Разговоры французские с
русским, к которым в начале присовокуплены краткие правила грамматики, а в
конце — особенные, французскому языку свойственные выражения, для употребления
юношества и желающих научиться по-французски изданные В... К...» (М., 1804).
В главе XVIII («Книжный мир») упоминается, что эту книгу оставил у Никитских
(очевидно, переезжая на жительство в Москву) И. В. Смирнов.
22 Хам (от имени библейского персонажа, проклятого отцом за непочтение) —
зд.: в словоупотреблении дворян презрительное наименование лица,
принадлежащего к низшим классам и лишенного потому всякого человеческого достоинства.
23 ...вставлять пред каждым словом зе... — Возможно, «зе» происходит от
французского c'est — «это есть».
24 ...прибегли к тарабарщине помудренее... — О сходных лингвистических
играх вспоминает и племянник Г.-П., Ф. А. Гиляров: «...скоро мы усвоили и
настоящий „тарабарский" язык; а некоторые кузины говорили на нем даже очень
бегло. (...) Впоследствии этот самый тарабарский язык я встречал в русских
рукописях XVII ст(олетия)» (РА. 1904. Кн. I, вып. 3. С. 479).
25 Если бы случай поблагоприятствовал ~ значило: «ступай, домой
зовут». — Весь этот фрагмент текста отсутствует в журнальной публикации (см.:
PB. 1884. Т. 172, июль. С. 279).
26 «Звук унылый фортепиано» — популярный романс первой половины
XIX в. Отыскать его текст в песенниках того времени, однако, не удалось. Ср.:
Примечания. Из пережитого. Глава XV
431
«Высокий тенор пел: „Звук унылый фортепьяно". Пушкина с Кюхлей приняли
радостно» (Тынянов Ю. Н. Кюхля // Соч.: В 3 т. М, 1994. Т. I. С. 48).
27 «Черная шаль» — романс на стихи А. С. Пушкина (1821), сразу же прочно
вошедший в народный быт. Музыку писали не менее 20 композиторов. Особую
популярность приобрел романс А. Н. Верстовского (СПб., 1823).
28 ...Ивана Васильевича... — Двоюродный брат Г.-П., И. В. Смирнов.
29 «Лучина-лучинушка» — известная семейная песня «Лучина, лучинушка
березовая...».
30 «Не одна во поле дороженька» — популярная народная любовная песня.
31 Мы не знали, что такое «котлета» и «сыр»... — Эти слова были
впервые зафиксированы в русских словарях соответственно в 1804 г. («Новый слово-
толкователь...» Н. М. Яновского, ч. II) и в 1704 г. («Лексикон треязычный...»
Ф. П. Поликарпова-Орлова).
32 ...«бисквиты», с которыми познакомился десяти лет. — Слово
«бисквит» впервые было включено в «Новый словотолкователь...» H. М. Яновского
(СПб., 1803.4.1).
33 ...в праздник Петра и Павла... — Память «славных и всехвальных перво-
верховных апостолов Петра и Павла» отмечается 29 июня (12 июля).
34 Сотерн (от названия места производства — французской деревни
Sauternes) — сладкое вино, изготавливаемое из сортов Семильон и Совиньон; имеет
золотистую окраску, богатый и тонкий аромат с тонами меда, липы, акации.
35 ...«полушампанским»... — Низкокачественное или поддельное
шампанское, известное в России со второй четверти XIX в. цр конца^того столетия. Ср.
название лубочного сочинения И. Г. Гурьянова «О Иорик, Иорик! Ты прав: не
все золото, что блестит, или Спор полушампанского с ерофеичем» (М., 1830).
36 ...есть еще и четвертый тип — нахального неряшества ~ Он
народился в последнее двадцатипятилетие... — Речь идет о нигилизме, возникшем
в шестидесятых годах. Ср. очерк Г.-П. «Откуда нигилизм?» (Русь. 1884.15 дек.
№24. С. 13—26).
37 ...bona fide... — Точнее: bona fides. Термин римского права, означающий
«добросовестность, добрые намерения».
38 ...похождения пошехонцев... — Фольклорный сюжет о непутевых, вечно
попадающих в комические ситуации крестьянах из Пошехонья, широко
распространенный в лубочных изданиях XIX в.
39 ...артишоки он глотал целиком со шкурой... — Съедобной частью у
артишоков является мясистое цветоложе соцветий, так называемая «шишка артишока»,
имеющая приятный вкус.
40 ...фисташковые зерна откладывал ~ указывая на багровый цвет
зерен. — Это обычный цвет ядер зрелых фисташковых орехов.
41 Уже в пятидесятых годах москвич, попавший во Владимирскую
семинарию... — Речь идет о Василии Ивановиче Романовском, окончившем в 1840 г.
432
Приложения
МДС и в 1844 г. МДА. С 30 октября 1844 г. по 3 октября 1845 г. служил
учителем по 4-му классу словесности во Владимирской ДС. Позже, вплоть до
24 декабря 1847 г., преподавал словесность в Вифанской ДС. На этот период,
очевидно, и приходится знакомство Г.-П. с В. И. Романовским, впоследствии
ставшим настоятелем московской церкви Параскевы Пятницы на Пятницкой
улице. См. также примеч. 21 к главе LXI («На оселке жизни»), т. 2, с. 394.
42 В. И. — Василий Иванович.
43 Он вошел с перчатками в руке, держа двумя пальцами всю пару, не
надев ее ни раза... — Ср.: «Перчатки непременно следует одевать до выхода из
дома (...). Входя в гостиную с визитом, они должны быть непременно одеты на
обеих руках и снимать их во время посещения нельзя» (Хороший тон: Сборник
правил и советов на все случаи жизни общественной и семейной. СПб., 1881.
С. 393).
44 После я знал людей ~ которые не носили никогда перчаток по
принципу... — Подразумевается прежде всего К. С. Аксаков. В черновой
рукописи сохранилось зачеркнутое автором продолжение: «После я познакомился
с К. С. Аксаковым. Тот никогда не носил перчаток совсем...» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. XV. Л. 12 об.).
45 ...припоминался мне при этом бедняга учитель ~ забавным
способом... — В автографе вместо этих слов первоначально было: «вспоминал я при
этом о бедняке учителе, который, вероятно, мучился, купив перчатки и не зная,
чего от него требует светская (?) обязанность» (Там же).
46 ...чем тот негритянский король, который с важным видом давал
аудиенцию европейскому посланнику... — В черновой рукописи вместо этих слов
первоначально было: «Каково было бы светское приличие, что было бы [с ним]
ему, бедному, когда бы ему объяснили, что он [повторил] напомнил того короля
негритян, который с важным видом повелителя принял европейского посланника»
(Там же).
47 ...только... — В журнальном варианте: «но» (PB. 1884. Т. 172, июль.
С. 283).
XVI. ПРИХОД
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 283—293.
1 ...пятницкий прихожанин ~ близ церкви «Ильи Пророка». — Эти слова
отсутствуют в журнальной публикации (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 283).
2 ...из Мещанской к Серпуховской заставе... — Мещанская слобода
находилась в северной части Москвы (в начале современного проспекта Мира), а
Серпуховская застава — в южной части (ныне здесь Серпуховская площадь).
Примечания. Из пережитого. Глава XVI 433
3 ...из Преображенского в Поддевичъе? — Преображенское (бывшее село) —
местность на востоке Москвы, на левом берегу реки Яузы, а Поддевичье —
историческая местность в юго-западной части города.
4 ...исповедывался у одного священника, а Таинство Причастия принял
на другой день у другого в другой церкви, по записке духовника. — Это
требование было узаконено Указом Св. Синода от 16 апреля 1737 г., введшим так
называемые «исповедные росписи»: духовник обязан был иерею, совершающему
причастие, «за своею рукою сообщить ведомость» об исповедовавшемся у него
(Розанов. Ч. I. § 73. С. 94).
5 ...иноверцам... — В журнальном варианте: «лицам других исповеданий»
(PB. 1884. Т. 172, июль. С. 284).
6 ...с церковью Большого Вознесения на Никитской... — Возведена в камне
в 1685—1689 гг., разобрана в 1831 г. и вновь отстроена в 1848 г. (адрес —
Большая Никитская ул., д. 36); закрыта в 1931 г., возвращена верующим в 1990 г.
7 ...церковью, в которой Потемкин надеялся было обвенчаться с
Екатериной. — В числе прихожан московской церкви Большого Вознесения Господня
с 1746 г. была полковница Дарья Васильевна Потемкина, мать князя Г. А.
Потемкина, и его пять сестер. Фаворитом Екатерины II он стал в 1874 г., и его влияние
на императрицу сохранялось вплоть до конца его жизни. Известно, что Потемкин
собирался выстроить новый храм, разобрав существовавший.
8 ...в соседний приход Феодора Студита... — Каменная церковь Феодора
Студита у Никитских ворот построена в 1626 г., обновлялась в 1865—1873 гг.;
была закрыта в 1922 г., возвращена верующим в 1992 г. (адрес — Большая
Никитская ул., д. 29).
9 Протоиереем при церкви Феодора Студита состоит ныне отец
Преображенский, редактор «Православного обозрения». — П. А.
Преображенский в 1860 г. вместе с протоиереями Н. А. Сергиевским и Г. П.
Смирновым-Платоновым основал либеральный богословский журнал «Православное
обозрение», редактором-издателем которого состоял с 1875 по 1894 г.
10 ...Иосифа Михайловича... — Фамилию этого настоятеля Вознесенской
церкви установить не удалось.
11 ...Троицкий (где родился Филарет)... — Центр коломенского Троицкого
прихода — каменная церковь Святой Троицы на Репне — была возведена в
Ямской слободе (Репенке) в 1696 г., существенно перестроена во второй половине
XIX в. В 1783 г. священником в этот приход был определен соборный диакон
Μ. Ф. Дроздов, 27 февраля он с семьей переехал в дом, купленный близ Троицкой
церкви, из дома своего тестя, протоиерея церкви Богоявления (или «Зачатской»),
Никиты Афанасьевича. Таким образом, Г.-П. ошибается: В. М. Дроздов
(будущий митрополит Филарет) появился на свет не в новом родительском доме,
а в доме своего деда по матери — еще 26 декабря 1782 г. См. также примеч. 34
к главе III («Родительское гнездо»), наст, том, с. 389.
434
Приложения
12 ...Запрудский... — Этот приход находился в слободе Запруды (см. примеч.
35 к главе III («Родительское гнездо»), наст, том, с. 389). Здесь находилась церковь
Святых страстотерпцев Бориса и Глеба, возведенная в 1716—1726 гг.,
перестроенная во второй половине XVIII в.; в советское время была утрачена колокольня.
13 ...на праздниках ~ двунадесятых... — Двунадесятыми в Церковном уставе
называются 12 особо чтимых праздников, посвященных воспоминанию важнейших
событий земной жизни Иисуса Христа и Божией Матери. Богослужения в эти
дни отличаются особой торжественностью.
14 ...не только пред началом службы, но и среди, пред началом каждого
«часа». — Т. е. перед так называемыми службами 1-го, 3-го, 6-го и 9-го часа,
когда в церкви читаются особые молитвословия (по три псалма, несколько стихов
и молитв). Вместо этих «вседневных часов» в определенные дни года совершаются
«великопостные», «царские» и «пасхальные часы». В данном случае имеются
в виду именно «великопостные часы», на которых читаются кафизмы и паремии,
поются тропари и кондаки, сопровождаемые «великими поклонами». Причем
в продолжение Великого поста 3-й и 6-й часы соединяются с особым
богослужением, заменяющим литургию («изобразительными»), за которым непосредственно
следуют 9-й час и вечерня.
15 «Больших поклонов не клала». — Имеются в виду так называемые
«великие, или земные, поклоны», которые, согласно Церковному уставу, полагается
класть, касаясь головой пола и выпрямляясь в полный рост между поклонами.
16 Пятница на первой неделе поста ~ день исповеди... — Таинство исповеди
совершается в этот день в связи с тем, что в субботу впервые в Великом посту
бывает причащение верующих.
17 ...отеи, проклинал сына. — Родительское проклятие считалось «страшной
мерой наказания», потому что обрекало детей «на злополучие и бедствие», и
допускалось лишь тогда, когда была очевидна «несомненная на то воля Божия».
Вообще же считалось, что «со стороны родителей непростительно проклинать свой
плод» (Попов Е., прот. Нравственное богословие для мирян в порядке десяти
заповедей Божиих. М., 1995. Ч. I. С. 323).
18 Разрешительные молитвы — особые молитвы, читаемые священником;
в них испрашивается «разрешение», т. е. прощение, отпущение грехов, содеянных
прихожанином.
19 ...я сопровождал причт и точно так же получал, как и они, «за
святыню». — См. примеч. 36 к главе III («Родительское гнездо»), наст, том, с. 389.
20 Брат-учитель — И. В. Смирнов.
21 ...до полутораста пятачков (они ходили, помнится, по 22 копейки)... —
Имеется в виду пересчет на ассигнации (соответственно ассигнационный рубль
стоил 22.7 коп. серебром). См. также примеч. 6 к главе IX («Домашняя школа»),
наст, том, с. 408.
22 На долю отца доставалось 60 рублей, без малого или с небольшим; по
20 рублей — дьячкам. — Раздел дохода от славления совершался в Никитском
Примечания. Из пережитого. Глава XVI
435
приходе в строгом соответствии с распоряжением митрополита Платона (Левши -
на) от 12 октября 1776 г.: «Нормальным числом в доходе принято число — 10
(...) где священник, дьячок и пономарь, там священнику — 6, дьячку и
пономарю — по две...» (Розанов. Ч. III, кн. 1. § 87. С. 127).
23 ...пятак екатерининский, тяжелый... — Вес медной пятикопеечной
монеты 1757—1796 гг. составлял 51.19 г (в 1830—1839 гг. аналогичная монета
весила всего 22.75 г).
24 ...других... — В журнальном варианте: «всего» (PB. 1884. Т. 172, июль.
С. 287).
25 ...в 1840 году, по случаю дороговизны хлеба... — В 1839 г. в
большинстве российских губерний случился неурожай из-за поздней холодной весны и
последовавшей за ней продолжительной засухи; в 1840 г. малоснежная
жестокая зима сменилась дождливой холодной весной. На этот период приходится
«самый плохой урожай ржи за первые 90 лет XIX в.» (Борисенков, Пасецкий.
С. 398-403).
26 ...брат московский стеснился содержать меня даром ~ приходится
90 рублей. — Имеется в виду старший брат Г.-П., священник А. П. Гиляров,
в доме которого он жил в 1838—1842 гг., в период обучения в МДС. Ф. А.
Гиляров приводит в своих мемуарах отрывок из письма П. М. Никитского от 21 июня
1841 года, в котором речь идет об этом долге. Тот писал: «Посылаю требуемые для
Никиты (жившего тогда у моего отца) деньги, 25 рублей ассигнациями. Поспеши
употребить их по назначению. За содержание же Никиты прислать не иначе могу,
как только после праздника Петрова дня. Теперь у меня их более нет, несмотря на
то что к именинам надобно что-нибудь приготовить лишнее» (ОР РНБ. Ф. 847.
Ед. хр. 740. Л. 50—51).
27 По старозаветному, родитель мой служил обедни не каждый день... —
Согласно Церковному уставу, не полагается совершение литургии в некоторые
дни строгого поста (всего их 26: понедельник, вторник и среда в течение Великого
поста, пятница Страстной недели и др.).
28 Он строго следовал правилу Служебника, повелевавшему супружеское
воздержание пред днем литургии... — Основанием этого ограничения служило
4-е правило поместного Карфагенского собора (419 г.): «Рассуждено, чтобы
епископ, и пресвитер, и диакон, и все прикасающиеся к святыням хранили
целомудрие и воздерживались от жен» (Книга правил. С. 187—188).
Причем предписывалось воздерживаться от выполнения супружеских обязанностей
перед литургией «неколикия дни», а также «по служении дне того» (Булгаков.
Ч. I. С. 778).
29 ...поминовения в виде сорокоустов, полугодичных и годичных... —
Ежедневное называние имени усопшего (соответственно в течение 40 дней, полугода
и года, считая от дня его кончины) при совершении литургии.
30 ...дотоле заказывались почти исключительно в монастырях и
соборах... — Т. е. там, где литургию служат иеромонахи, давшие обет безбрачия, либо
436
Приложения
представители белого духовенства по очереди (в штате соборов состояло несколько
священников).
31 ...ранние обедни даже вообще запрещались... — По Церковному уставу,
литургия должна совершаться в 9-м часу утра, однако ее можно служить «и ранее,
и позднее этого времени, по требованию обстоятельств, только не прежде дневного
рассвета и не после полудня» {Булгаков. Ч. I. С. 777). В XVIII в. запрет служить
ранние обедни был связан с тем, что с 1784 г., по указу Св. Синода, в
большинство церквей по штату полагался только один священник, которому две литургии
в день совершать нельзя. Однако в монастырях и 4 приходских храмах по просьбе
верующих митрополит разрешил ранние обедни (всего в 26 местах); 3 июля 1786 г.
к ним добавились еще 27 церквей, главным образом находившихся на московских
окраинах, где жило простонародье. И только в XIX в. священникам разрешено
было служить по своему усмотрению — ранние или поздние обедни (см.: Розанов.
Ч. III, кн. 1. § 94. С. 137—138; § 131. С. 188). В обычае было совершать ранние
литургии около 6 часов утра.
32 ...одна из коломенских церквей (Николы в Городе) ~ дозволены были
обедни ранее указного часа. — Каменный храм Николы Гостинного в
Коломенском кремле был заложен в 1501 г. «замышлением коломенского гостя Василия
Иванова Юрьева» {Суханова Э. В. Об архитектурных памятниках Коломенского
кремля XVI—XVII вв. // Памятники культуры. Новые открытия:
Письменность. Искусство. Археология. М., 1986. С. 468—469). В 1848 г. церковь была
перестроена; в советский период разрушены верхние ярусы колокольни и главка.
33 Подобный процесс совершается теперь ~ со всенощными. В зимнее
время они первоначально совсем не полагались по приходам (говорю о
московских)... — В Москве возможность служить всенощные регламентировалась
особыми указами: они совершались «при государыне Елисавете Петровне —
с 25 апреля, яко день коронации государыни, и продолжались до 16 августа; а при
государыне Екатерине II — с 21 апреля, яко день ее рождения, и продолжались,
как прежде, до 15 апреля» {Розанов. Ч. II, кн. 2. § 130. С. 320). В правление
Павла I — с 5 апреля по 16 августа, а также «20 сентября, на которое число
отправлялась везде всенощная, в день рождения государя» (Там же. Ч. III, кн. 1.
§ 130. С. 188).
34 ...чрез Большую (Астраханскую) улицу... — См. примеч. 37 к главе III
(«Родительское гнездо»), наст, том, с. 389.
35 ...(Токарева)... — В журнальном варианте эта фамилия отсутствовала (см.:
PB. 1884. Т. 172, июль. С. 288).
36 ...«Взятие Шумлы»... — Этой мощной турецкой крепостью русским
войскам не удалось овладеть ни в одну из войн с Турцией (1768—1774,1787—1791,
1806—1812, 1828—1829 гг.), несмотря на все предпринимавшиеся попытки.
Возможно, сюжетом картины стала упорная осада Шумлы русскими войсками
в июне—октябре 1828 г.
Примечания. Из пережитого. Глава XVI
437
37 ...«Штурм Варшавы»... — Вероятно, сюжетом картины послужил
кровопролитный штурм Варшавы 25—26 августа 1831 г., длившийся 36 часов.
38 «Ярмарка тогда была еще у Макарья, а не в Нижнем....... — Старейшая
и одна из самых крупных ярмарок в России, Макарьевская ярмарка возникла
в Нижегородской губ., возле Макарьева Желтоводского Троицкого монастыря,
в XVI в. (документально известна с 1641 г.). До 1667 г. ярмарка была
однодневной (день преподобного Макария Желтоводского — 25 июля), впоследствии —
двухнедельной. В 1816 г. пожар уничтожил гостиный двор со всеми торговыми
постройками, и в 1817 г. ярмарку перенесли в Нижний Новгород, но в просторечии
сохранилось ее прежнее наименование.
39 ...я уже выучил наизусть. — В черновой рукописи после этих слов была
зачеркнутая Г.-П. фраза: «А потом и легенды о князе Грузинском, о его
посещениях (?), лодках под парусами, о его силе и богатстве, о том, что Лыскова
другого нет и т. д.» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XVI. Л. 10). Речь идет
об известном самодуре князе Г. А. Грузинском, владевшем крупными поместьями
в Нижегородской губ., о его родовом имении в торговом селе Лысково (с 1925 г.
город), с великолепным дворцом, окруженным парком, а также, видимо, о его
посещении всероссийски знаменитой хлебной ярмарки в Лыскове.
40 ...производить... — В журнальном варианте: «совершать» (PB. 1884.
Т. 172, июль. С. 290).
41 «Приидите, пиво пием новое», — но неужели этот ирмос Пасхального
канона... — В 3-м ирмосе указанного канона слово «пиво» (греч. πόμα)
означает «питие»: «Приидите, пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое, но
нетления источник из гроба одождивша Христа...» (Канонник. С. 464).
42 ...«Очи мои, Господи, пред Тобою выну», — Ср. 24-й псалом Давида:
«Очи мои выну ко Господу...» (Пс. 24:15). Церковнославянизм «выну» (всегда)
происходит из предложно-падежной формы: «в ин» (иной).
43 ...напрестольною святыней... — Имеется в виду большой крест, который
лежит в алтаре на престоле, по окончании литургии он выносится священником
и к нему прикладываются верующие, с ним же клирошане обходят дома прихожан
во время славления. См. примеч. 36 к главе III («Родительское гнездо»), наст,
том, с. 389.
44 ...во время страдания «колотьем». — Имеются в виду испытываемые
младенцами (обычно в возрасте до двух месяцев, пока кишечно-желудочный
тракт не приспособился к молоку) острые рези во внутренних органах и колики.
45 ...копие с жертвенника... — Короткий, обоюдоострый нож, с помощью
которого осуществляются священнодействия с просфорами во время проскомидии.
Символизирует копье того воина, который проколол ребра Христа, страдавшего
на кресте (Ин. 19: 34).
46 ...бывали... — В журнальном варианте: «являлись» (PB. 1884. Т. 172,
июль. С. 292).
435
Приложения
47 Откуда это особое почитание Никиты Мученика? — Великомученику
Никите Готфскому было принято молиться об исцелении детей «от родимца»
(болезненных припадков, сопровождаемых судорогами и потерей сознания). Кроме
того, он считается покровителем водоплавающей птицы. День его памяти —
15 (28) сентября — в народе называли Никитой Гусятником.
48 «Страстная ли седмица» Иннокентия вышла.,» — Впервые этот
знаменитый сборник церковных «слов» архиепископа Иннокентия (Борисова) был
опубликован в Харькове в 1841 г.; к 1843 г. увидело свет 6-е его издание.
49 ...проповедь знаменитого оратора... — В журнальном варианте: «его
проповедь» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 292).
50 ...в «Христианском чтении»... — Первый русский богословский журнал,
издававшийся при С.-Петербургской ДА с 1821 г. Здесь регулярно печатались
образцовые проповеди, приуроченные к различным церковным праздникам.
Церковные «слова» преосвященного Иннокентия публиковались в этом журнале
время от времени с 1845 по 1857 г. (всего 15 проповедей за этот период) (см.:
А. Д. (Дьяконов А. П. ? ) Систематический указатель статей, помещенных в
журнале «Христианское чтение» за 1821—1903 годы. СПб., 1905).
51 ...начиная с киевских ораторов, наехавших в Москву двести лет
назад... — Т. е. после воссоединения Левобережной Украины с Россией в 1654 г.,
когда Киево-Могилянская коллегия на два десятилетия пришла в запустение.
Тогда в Москву по просьбе царя Алексея Михайловича прибыли монахи-риторы
и проповедники Епифаний (Славинецкий), Дамаскин (Птицкий), Симеон
(Полоцкий) и другие — для организации богословской школы.
52 И народ ~ холодно отнесся к проповеди... — Действительно, несмотря
на все усилия правительства, проповедь стала привычным элементом русского
богослужения только с 1870-х гг., когда она начала сбрасывать с себя путы
схоластической риторики и насыщаться актуальным жизненным содержанием. В год
публикации мемуаров Г.-П. в одном из исследований по церковно-общественным
вопросам сообщалось: «В прежнее время, как известно, проповедниками на
церков(ной) кафедре являлись только лица, занимающие более или менее высокое
место в церковной иерархии, и притом — только в великие праздники; в
настоящее время говорят проповеди как городские, так и сельские священники, и
притом проповеди теперь говорятся часто и не в большие праздники» (Троицкий А.
О пастырской деятельности современного русского духовенства // ЧОЛДП. 1884.
Кн. IX, ч. III, отд. И. С. 579).
53 ...хорошо ли проповедует... — В журнальной публикации: «хорошо ли
проповедует и проповедует ли» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 293).
Примечания. Из пережитого. Глава XVII
439
XVII. ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 293—300.
1 Когда в зрелом моем возрасте ~ вводились реформы... — Имеется в виду
эпоха шестидесятых годов.
2 ...вопросов... — В журнальном варианте: «запросов» (PB. 1884. Т. 172,
июль. С. 293).
3 Пред крестьянскою реформой... — Высочайший манифест от 19 февраля
1861 г., отменявший крепостное право.
4 ...я несколько лет уже занимал кафедру... — С 1848 по 1855 г. Г.-П.
занимал в МДА кафедру бакалавра по классу библейской герменевтики и учения
о вероисповеданиях, ересях и расколах.
5 ...впечатление «институтки»; употребляю это выражение, сказанное ~
известным России публицистом... — О ком идет речь, выяснить не удалось.
Предположительно это был И. С. Аксаков.
6 ...во времена Аракчеева и Магницкого! — Всесильный временщик
при Александре I граф А. А. Аракчеев фактически руководил государством
в 1815—1825 гг. (с 1808 г. — военный министр). Реакционер М. Л. Магницкий
в 1819—1826 гг. был попечителем Казанского учебного округа.
7 Шишков — адмирал А. С. Шишков, президент Российской академии наук
в 1813—1841 гг., министр народного просвещения в 1824—1828 гг., идеолог
консервативно-охранительного направления.
8 ...принципы французской революции, тезисы известной «Déclaration des
droits de l'homme». — «Декларация прав человека и гражданина» была
политическим манифестом Великой французской революции, принятым Учредительным
собранием 26 августа 1789 г. В ней между прочим провозглашалась свобода
личности, слова, совести и др. См. также примеч. 37 к главе LXI («На оселке
жизни»), т. 2, с. 396.
9 ...в 1848 или 1849 году кто-то из петербургских мудрецов предложил
запретить правила Василия Великого о монашестве, усматривая в них опасный
коммунизм. — О ком идет речь, выяснить не удалось. «Правила» вселенского
отца и учителя Церкви архиепископа Василия Великого известны в ранней краткой
редакции (45 правил) и более поздней пространной редакции (313 правил). В них
проповедуются идеалы общежительного монашества и деятельной любви к
ближнему, а также повиновения игумену «даже до смерти» и др., что имело отдаленное
сходство с принципами коммунистических коммун-фаланстеров.
10 Бутурлин — граф Д. П. Бутурлин, сенатор; в 1842—1849 гг. директор
Публичной библиотеки в Петербурге. С апреля 1848 г. в течение более полутора
лет возглавлял секретный Комитет для высшего надзора за исправлением
печатанных в России сочинений.
440
Приложения
11 ...вычеркнуть из молитвы Господней слова «Да приидет царствие
Твое»... — Молитва Господня («Отче наш»), согласно Евангелию от Матфея,
была преподана самим Христом (Мф. 6: 9—13). Возможно, молитвенный
призыв ассоциировался с социалистическим идеями того времени, в частности — со
стремлениями устроить «царство Божие на земле».
12 ...попытка к остракизму творений... — В журнальном варианте: «гонение
на» (PB. 1884. Т. 172, июль. С. 294).
13 ...один из «трех великих святителей»... — Наряду с Василием
Великим — святители Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Помимо отдельных
дней памяти, посвященных этим знаменитым богословам, в 1084 г. был
установлен единый праздник — Собор трех вселенских учителей и святителей (30
января).
14 Подробнее раскрывал я то явление некогда в рецензии на книгу
«Странствия инока Парфения». — См.: РБ. 1856. Кн. 3, отд. III. С. 5—9. Полное
название книги игумена Парфения (Аггеева): «Сказание о странствии и
путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженника Святыя горы
Афонския инока Парфения» (М., 1855. Ч. I—IV). Рецензия была подписана
криптонимом «Н. Г—в» и датирована 15 октября 1856 г. Эта мысль была дорога
Г.-П., и он повторил ее в передовой статье «Современных известий» от 3 мая
1873 г. (№ 119): «Давно, лет 17 назад, по другому случаю, нам удалось указать
на эту замечательность, исполненную психической истины: как часто другой
нравственный мир живет среди и прямо под образом того же, будничного, знакомого
нам, но только под другими чертами, мира. Те же лица, но они не те. Вы с ними
сходились, вели дела, и вам не открывалась сторона, которая вдруг расступилась
пред другими влияниями, при других сношениях. (...) В мире нравственном, как
и материальном, действует свой закон сродства; отзывается лишь то и тем, что
созвучно настроению» (Вопросы веры и Церкви. Т. I. С. 469—470).
15 ...о злом нраве шестидесятилетней барышни. — Речь идет о Е. И.
Мещаниновой.
16 ...о различии должностей выборных и коронных... — т. е. избираемых
(выборных) и государственных (назначаемых).
17 ...семья моя не принадлежала к городскому сословию? — Т. е. относилась
не к мещанскому сословию, а к духовному.
18 ...пожар Зимнего дворца... — Имеется в виду пожар, который начался
в ночь с 17 на 18 декабря 1837 г. из-за неисправности одной из печных труб;
он продолжался свыше 30 часов и имел катастрофические последствия.
19 Учредилось Министерство государственных имуществ... — 26 декабря
1837 г., в связи с проектами постепенной отмены крепостного права и более
эффективного использования казенных имуществ.
20 ...проведена первая железная дорога (Царскосельская)... —
Царскосельская железная дорога, проложенная между Петербургом и Павловском
в 1836—1838 гг. (протяженность около 27 км), была первой линией обществен-
Примечания. Из пережитого. Глава XVII
441
ного пользования, однако конно-чугунные заводские линии действовали в России
еще и в XVIII в.
21 ...государь переломил ключицу в Чембаре ~ ночевал в Коломне. — 26
августа 1836 г., при следовании по дороге из Пензы в Тамбов, около г. Чембара
(ныне г. Белинский Пензенской обл.), коляска Николая I опрокинулась и сам он
получил перелом ключицы. До 9 сентября император оставался в Чембаре, а
потом двинулся в Петербург — через Рязань и Коломну. В Коломне, по преданию,
Николай I переночевал в здании гауптвахты у юго-западного прясла кремля
(сообщено коломенским краеведом Р. В. Славацким).
22 ...перед тем... — В журнальном варианте эти слова отсутствуют (см.: PB.
1884. Т. 172, июль. С. 298).
23 ...усмирение польского мятежа... — Имеется в виду восстание,
начавшееся в Царстве Польском в ноябре 1830 г. и подавленное правительственными
войсками в октябре 1831 г.
24 ...случилось 14 декабря. — Восстание на Сенатской площади в 1825 г.
25 ..Доклад Верховного суда о декабрьском возмущении... — Точнее:
«Всеподданнейший доклад Верховного уголовного суда», составленный H. М.
Бороздиным, М. М. Сперанским и А. В. Казадаевым; был представлен на конфирмацию
(утверждение) Николая 110 июля 1826 г.
26 ...в Гонолулу. — Столица королевства, возникшего на Гавайских островах
в 1796 г.; с 1900 г. — в составе США. Далее в автографе первоначально
следовала фраза, позже вычеркнутая Г.-П.: «Исключительный ли это случай? Нет, есть,
по крайней мере — были, целые сферы, где идеи, за исключением религиозных,
и не зарождались; где ум, обращаясь к общественным событиям, остается еще на
степени детского созерцания, не освещаемого познаниями» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. XVII. Л. 11).
27 ...саги о Константине Павловиче, который-де не умер... — Великий
князь, цесаревич Константин Павлович скончался скоропостижно 15 июня 1831 г.,
в период эпидемии холеры в Витебске. Внезапная смерть и породила слухи о том,
что цесаревич якобы жив.
28 Учреждение городских казарм... — Находились на той территории, что
ныне занимает Коломенский военный артиллерийский университет. В XVIII—
XIX вв. в Коломне «располагались попеременно то пешая артиллерия, то пехота»
(Московская губерния: По рекогносцировкам и материалам, собранным на месте,
составил Генерального штаба капитан Свечин. СПб., 1853. С. 251). Любопытно,
что в 1841 г. в Коломне проживало 1155 человек одних нижних воинских чинов
(см.: Статистические сведения о городах Московской губернии за 1841 год. Город
Коломна // МГВед. 1842.11 апр. № 15. С. 333).
29 ...из материалов городской стены местные власти строят дома... —
Н. П. Бочаров в статье «О стене древней Коломенской крепости» писал:
«Бесцеремонность обращения с этим древнейшим памятником старины доходила до
того, что сам бывший городничий Губерти выстроил себе в этой стене, фасадом
442
Приложения
на весьма людную улицу, дом и лавки» (Древности: Труды Московского
археологического общества. М., 1870. Т. III, вып. I. С. 69).
30 „.хлопотали в высших сферах о ее поддержании и даже успели, правда,
отчасти только. — О предпринимавшихся мерах сообщает и Н. П. Бочаров:
«Стены этого кремля, лишенные своей кирпичной облицовки, до того стали тонки
(по местному выражению, ветхи), что город на свой счет, в течение последних
лет, подпирает их балками, установка и закрепление которых стоит немалых
расходов. (...) Московский губернатор, по приезде в г. Коломну, обратил особенное
внимание коломенского городского общества на лежащие на нем заботы по
сохранению древнего памятника, находящегося в их городе, указывал на историю этого
памятника и предлагал для обсуждения этого вопроса составить особую комиссию
при Думе, из лучших граждан города, под председательством городского головы
Г. Н. Левина, весьма сочувствующему этому делу» (Там же. С. 70).
31 ...упала и Мотасова башня... — См. примеч. 9 к главе I («Родной город»),
наст, том, с. 374—375.
32 ...несколько месяцев... — В журнальном варианте: «год» (PB. 1884. Т. 172,
июль. С. 298).
33 Жизнь горожане вели затворническую ~ теремной режим... — Филолог
А. Д. Галахов, родом из соседней Рязанской губернии, прочитав коломенские
страницы «Из пережитого», в письме к Г.-П. от 24 марта 1886 г. вспоминал
о Коломне 1830-х гг.: «Выйдешь на улицу (большую, проездную), пройдешь по
ней малую толику: окна во всех домах затворены, а если и отворено одно какое-
нибудь, то в него высунулась какая-нибудь баба, большею частию кормилица
в повойнике. Видно, что купеческий город (думал я) не то, что Рязань: в этой
дома хоть большею частию деревянные, но дворянские — окна все подняты»
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 604. Л. 3).
34 В том же Деднове, тех же Ловцах... — Названы крупные промысловые
селения, расположенные на левом берегу Оки соответственно в 27 и 44 верстах от
Коломны ниже по течению (ныне в составе Луховицкого р-на Московской обл.).
В настоящее время Дедново официально называется Дединово. Еще в XVIII в.
отдельные разбогатевшие крестьяне из этих сел сумели перейти в купеческое
сословие.
35 ...назначенному... — В журнальном варианте: «определенному» (PB. 1884.
Т. 172, июль. С. 299).
36 Дедново — невольная колония Великого Новгорода, царем ли Иваном или
ранее того населенная. — Дедново (Дединово) впервые упоминается в грамотах
XV в. в составе Рязанского княжества. Еще до ликвидации последнего (в 1521 г.)
стало дворцовым селом великого князя Ивана III; дединовцы обязаны были
поставлять в Москву рыбу «на обиход государя».
37 β этом селе есть София, существуют «концы», как в метрополии... —
Речь идет о новгородской «кончанской» системе градостроительства с храмом
Примечания. Из пережитого. Глава XVII
443
Софии Премудрости Божией в центре. В Дединове сохранились 4 старинных
храма: Рождественский (XVIII в.), Троицкий (1700 г.), Воскресенский (1817 г.)
и Казанский (1845 г.).
38 ...к моему времени Дедново было уже в крепостном владении
фаворита Екатерины, Измайлова, славившегося ~ необузданным характером. —
В 1762 г. Екатерина II пожаловала богатое дворцовое село Дединово участнику
дворцового переворота М. Л. Измайлову, сумевшему уговорить Петра III
отречься от престола. С 1769 г., выйдя в отставку, он жил в своих деревнях. Г.-П.
неточен: известным самодуром был не он, а его наследник Л. Д. Измайлов,
рязанский губернский предводитель дворянства (1802—1815), прототип
пушкинского Троекурова из повести «Дубровский». О жестоких буйствах Л. Д.
Измайлова свидетельствуют материалы следствия, продолжавшегося с 1827 по
1831 г. и завершившегося учреждением над ним опеки. «Богохульная» выходка,
которую ниже описывает Г.-П., была вполне во вкусе своевольного вольтерьянца-
крепостника, не пускавшего своих дворовых людей в церковь, следившего,
чтобы они не соблюдали посты и проч. См.: Пупарев А. Г. Лев Измайлов // PC.
Т. VI, дек. С. 649—664; Славутинский С. Т. Генерал Измайлов и его дворня:
(Очерк помещичьего быта первой четверти нынешнего столетия) // ДиНР.
1876. Т. III, № 9. С. 38—50; № 10. С. 157—170; № ц. с. 255—283; № 12.
С. 349—384.
39 В своем епифанском имении он пригласил раз из города соборное
духовенство с чудотворной иконой. — Епифань, основанная в 1578 г., с 1777 г. была
уездным городом Тульского наместничества; с 1926 г. — сельское поселение,
ныне поселок городского типа. В центре — Никольский собор, Перестроенный
в 1810—1850 гг. в стиле позднего классицизма.
40 Это рассказ моей тещи, епифанской родом. — Речь идет о Н. А.
Богдановой (в девичестве Козлова).
41 Козлов, брат ее воспитательницы, сенатор... — См. примеч. 12 к главе
VIII («Двенадцатый Год»), наст, том, с. 405.
42 Должно быть, окрестности Коломны, как пограничного со степью и
инородцами города, вообще служили местом ссылки. — Краевед Н. Д. Иванчин-
Писарев отмечал: «Коломна была издавна и местом ссылки важнейших лиц: не
хотели заключать их в столице, не хотели отсылать и в дальние края, опасаясь
вредных влияний в случае побега заключенного. Василий Темный, в 1434 (г.),
сослал в Коломну важных восставателей на его власть: Вас. Казимера, Матв.
Селезнева и еще нескольких новгородских сановников. Он же заточил там и
именитого иноземца, Ивана Фрязина, который был употребляем в делах
дипломатических. (...) Коломенская крепость была, в этом отношении, нашею Бастилией»
(Иванчин-Писарев 1843. С. 138—139).
43 ...идёть (идет)... — В журнальной публикации эти слова отсутствовали
(см.: PB. 1884. Т. 172, июль. С. 300).
444
Приложения
XVIII. КНИЖНЫЙ МИР
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 665—673.
1 ...вроде известного «Наказа». — Имеется в виду законодательное
сочинение Екатерины И, в основу которого были положены принципы, почерпнутые из
трудов Монтескье, Ч. Беккариа, И.-Г.-Г. Юсти и других просветителей.
Либеральный «Наказ» был адресован Комиссии депутатов от всех сословий для
обсуждения проектов нового Уложения законов. Одновременно с русскими изданиями
(1767,1768,1776, 1796 гг.) «Наказ» был напечатан в России с параллельными
переводами на немецкий, латинский, французский и новогреческий языки.
2 ...«Баснями» Крылова... — Впервые: СПб., 1809; 2-е изд.: СПб., 1811.
У Г.-П., вероятно, речь идет об одном из изданий А. Ф. Смирдина,
выпустившего в 1830 и 1840 гг. в Москве «Басни в восьми книгах» И. А. Крылова общим
тиражом 40 тысяч экземпляров. Любопытно, что в одну из своих самодельных
семинарских тетрадок с упражнениями по латинскому языку Г.-П. переписал
четыре крыловские басни: «Волк и Ягненок», «Квартет», «Лисица и виноград»
и «Гуси» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 3. <№ 6). Л. 5 об.—6 об.).
3 ...книга в осьмушку... — Т. е. форматом в восьмую долю стандартного
писчебумажного листа, который после печати фальцуется (складывается в тетрадь)
в три сгиба.
4 ...исторических книг Ветхого Завета, на славянском, конечно, языке. —
Традиционное название 10 из 39 книг Ветхозаветного канона: Иисуса Навина,
Судей Израилевых, 1—4-й книг Царств, 1—2-й книг Паралипоменон, 1-й Ездры
и Неемии. Переводы этих книг на современный русский язык стали издаваться
только в 1860-х гг.
5 ...историю Τ овита... — Изложена в Книге Товита — неканонической
учительной книге Ветхого Завета, представляющей собой назидательное сочинение
о благочестивом израильтянине, уроженце Галилеи. Товит с семьей был переселен
ассирийскими завоевателями в Ниневию (в 722 г. до н. э.) и, несмотря на то что
хранил верность Богу, внезапно потерял зрение. Его сын Товия с помощью ангела
добыл для отца средство от слепоты и изгнал демона от юной Сарры, на которой
потом женился.
6 ...анекдотами о Балакиреве. — Вероятно, имеется в виду лубочное издание:
Полные анекдоты о Балакиреве, бывшем шуте при дворе Петра Великого. М.,
1837. Ч. I. 51 с; Ч. П. 72 с.
7 ...«Гуак, или Непреоборимая верность»... — Популярная лубочная
«рыцарская повесть»: М., 1789; 35-е изд.: М., 1895.
8 ...сказки о Бове Королевиче, Еруслане Лазаревиче, «История Францыля
Венциана»... — Эти сказки, бытовавшие поначалу в устной традиции, в XVII в.
были внесены русскими книжниками в рукописные сборники и в процессе много-
Примечания. Из пережитого. Глава XVIII
445
кратного переписывания в XVIII в. в жанровом отношении трансформировались
в волшебно-рыцарские романы. Широкую популярность в низовой среде
приобрели многочисленные лубочные переделки и литературные обработки этих
романов — анонимные и авторские (Ф. М. Исаева, М. Е. Евстигнеева, И. С. Ивина
(Кассирова), К. К. Голохвастова, М. Комарова, А. А. Орлова, И. Г. Гурьянова
и др.). В основе сказания о Бове Королевиче лежит средневековый роман о
подвигах Бово д'Антона, возникший во Франции и в различных версиях обошедший
всю Европу. Приключения Еруслана Лазаревича основаны на восточном сказании
о Рустеме, богатыре персидского шаха Кейкауса, популярном в Персии и у
народов Кавказа и Средней Азии с глубокой древности и в X в. обработанном поэтом
Фирдоуси в его эпопее «Шахнаме». «История о храбром рыцаре Францыле
Венециане и о прекрасной королевне Ренцивене» (М., 1787; к 1917 г. — более
80 изд.) — средневековый рыцарский роман в переработке А. Филиппова.
9 ...«Похождения» Ваньки Каина... — Более точные названия: «О Ваньке
Каине, славном воре и мошеннике, краткая повесть» (СПб., 1775), «Жизнь и
похождение российского Картуша, именуемого Каином» (СПб., 1785), «История
славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина со
всеми его обстоятельствами, разными любовными песнями и портретом» (М.,
1792), «История Ваньки Каина со всеми его сысками, розысками и сумасбродною
свадьбою» (СПб., 1815; 2-е изд.: СПб., 1830) и др. Ванька Каин — реальное
лицо, Иван Осипович Каин, беглый дворовый человек, ставший сначала вором
и разбойником, а позже, в 1741—1746 гг., — доносителем Московского сыскного
приказа. В 1755 г. осужден на каторгу за разбои, которые организовывал при
потворстве полиции.
10 ...Картуша... — Прозвище известного французского разбойника Луи-
Доминика Бургильона, действовавшего со своей шайкой в Париже и его
окрестностях с бесшабашной смелостью. После ареста выдал среди своих сообщников
многих дворян и дам. Его судьба с XVIII в. служила сюжетом лубочных книг и
мелодрам (например, А. Ф. Деннери и А. Дюма-сына). Г.-П. имеет в виду одно
из лубочных изданий М. Комарова: 1) Обстоятельные и верные истории двух
мошенников: первого — российского славного вора, разбойника и бывшего
московского сыщика Ваньки Каина со всеми его сысками, розысками, сумасбродною
свадьбою, забавными разными его песнями и портретом его; второго —
французского мошенника Картуша и его сотоварищей. СПб., 1779; 3-м теснением: СПб.,
1794; 2) История славного французского вора и мошенника Картуша и товарищей
его. М., 1830.
11 ...Совестдрала Большого Носа... — Имеется в виду русский перевод
немецкой народной книги о Тиле Уленшпигеле: Похождения нового
увеселительного шута и великого в делах любовных плута Совеет-Драла Большого Носа /
Переведена с польского и дополнена с др. языков. М., 1781. Ч. I—III; 6-е изд.:
СПб., 1798.
446
Приложения
12 ...«Похождения пошехонцев»... — Речь идет о лубочной обработке
анекдотов о жителях Пошехонья, например: Удивительные и забавные похождения
пошехонцев, или Новое не любо — не слушай. Побасенка, написанная Хамою
Болясниковым. М., 1862 (настоящее имя автора — В. Я. Шмитановский);
Похождения пошехонцев, удивительные и забавные. М., 1873. См. также примеч.
38 к главе XV («Цивилизация»), наст, том, с. 431.
13 ...«Не любо не слушай»... — Под таким названием выходил сокращенный
перевод Н. П. Осиповым книги Р.-Э. Распе «Приключения Мюнхгаузена»
(с вольной немецкой обработки Г. А. Бюргера): Не любо не слушай, а лгать не
мешай. СПб., (1791?); 5-е изд.: СПб., 1818. Впоследствии это лубочное издание
выходило в популярной обработке И. Г. Гурьянова: Не любо — не слушай, лгать
не мешай, или Чудная и любопытная жизнь Пустомелева, помещика Хвасту-
новской округи, села Вралихи, лежащего при реке Лживке. М., 1833. Ч. I—II;
6-е изд.: М., 1895.
14 ...«Пересмешник»... — Сборник плутовских новелл и волшебно-рыцарских
повестей М. Д. Чулкова «Пересмешник, или Славенские сказки» (СПб.,
1766—1768. Ч. I—IV; 4-е изд.: М., 1789. Ч. I—V), выходивший в свет под
псевдонимами «Россиянин» и «Русак».
15 ...«Письмовник» Курганова... — Многократно переиздававшееся
комплексное учебное пособие, литературная хрестоматия и своеобразная энциклопедия
популярных знаний профессора Морского кадетского корпуса Н. Г. Курганова
«Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим
присовокуплением разного учебного и полезно-забавного вещесловия» (4-е изд.: М.,
1790; 11-е изд.: 1837; 1—3-е изд.: 1769—1777 — вышли под другими
названиями).
16 ...«Гадательная книга». — Точнее: «Гадательная книжка» (М., 1829;
(63-е изд.): 1917). На титульном листе подзаголовок: «Как совершается гадание:
взявши в руку пшеничное или какое-либо другое хлебное зерно и держа твердо
в памяти задуманное, выпустить зерно из рук в средину круга, и на которое число
то зерно упадет, — приискать в книге» (цит. по изд.: М., 1845).
17 ...сказка об Емеле Дурачке... — Точнее: Сказка о Емельяне дурачке. М.,
1847; (13-е изд.): 1896.
18 ...«Мыши кота погребают, или Мороз Красный Нос»... — Популярное
лубочное издание, в котором содержится аллегорическая картина похорон Петра I
(«титулы его: кот казанский, ум астраханский, разум сибирский (...) его вдова
чухонка Маланья»). Второе название, видимо, является прозвищем одного из
шутов императора (мыши, его хоронившей) — Фарное Красный Нос (см.: Русские
народные картинки. Кн. IV / Собрал и описал Д. Ровинский // Сб. Отд-ния рус.
яз. и словесности Имп. Академии наук. СПб., 1881. Т. XXVI. С. 166—170).
19 ...при хождении по приходу, во время «Христос воскресе»... — Т. е. во
время славления на Светлой (Пасхальной) неделе, когда священник троекратно
Примечания. Из пережитого. Глава XVIII
447
возглашает слова «Христос воскресе». См. примеч. 36 к главе III («Родительское
гнездо»), наст, том, с. 389.
20 ...Ноевы сыновья («Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Иафет
власть имеет»)... — Эта лубочная картинка известна под названием «Зерцало
грешного»; надпись под изображением Ноевых сыновей имела продолжение:
«Смерть всеми владеет». Подробное описание см.: Русские народные картинки.
Кн. III / Собрал и описал Д. Ровинский // Сб. Отд-ния рус. яз. и словесности
Имп. Академии наук. СПб., 1881. Т. XXV. С. 112—116.
21 ...Шульгин, московский обер-полицеймейстер... — Генерал-майор
Д. И. Шульгин был обер-полицмейстером в Москве в 1825—1830 гг.; был
знаменит участием во многих сражениях наполеоновских войн 1805—1807 гг.,
Отечественной войны 1812 г., в подавлении Польского восстания 1830—1831 гг.
22 ...Бобелина, греческая героиня... — Портрет «героини Бобелины»
прилагался к популярному роману К, А. Вульпиуса «Бобелина, героиня Греции нашего
времени: Сочинение автора Ринальдо Ринальдини / Пер. с нем. (А. Пеше)»
(М., 1823. Ч. I—И).
23 ...Паскевич с Дибичем... — Генерал-фельдмаршал князь И. Ф. Паскевич
и И. И. Дибич-Забалканский особенно прославились в период Русско-турецкой
войны 1828—1829 гг. и при подавлении Польского восстания 1830—1831 гг.
24 ...храм Петра в Риме... — Собор Св. Петра (Сан-Пьетро) на территории
города-государства Ватикана, возводившийся в 1546—1564 гг. под руководством
Микеланджело Буонаротти.
25 ...перевал какого-то войска через горы: между прочим сидит солдат на
пушке и его спускают. — Возможно, имеется в виду лубочная картинка из цикла
«Переход графа Дибича-Забалканского» на тему событий Русско-турецкой войны
1828—1829 гг. См. изображение со сходным сюжетом: Le loubok: L'imagerie
popularie russe XVIIe—XIXe siècles. Leningrad, 1984. № 98.
26 ...портрет Константина Павловича, награвированный между 19 ноября
и 14 декабря... — Названы даты кончины в 1825 г. Александра I и намеченной
присяги в войсках цесаревичу Николаю Павловичу, обернувшейся восстанием на
Сенатской площади. В этот небольшой промежуток времени в Петербурге даже
сам Николай принес присягу Константину как императору (27 ноября).
27 ...«Московские ведомости», тогда издававшиеся в четвертку
форматом. — В четвертую долю печатного листа эта газета публиковалась вплоть до
конца декабря 1862 г. С № 1 от 3 января 1863 г. — уже форматом в лист.
28 Тогда шли испанские дела (в начале тридцатых годов) и происходило
ирландское движение... — Имеются в виду Первая Карлистская война (1833—
1840) и тесно связанная с ней Испанская буржуазная революция (1834—1843),
а также ирландское национально-освободительное движение, активизировавшееся
после того, как в 1801 г. был уничтожен парламент Ирландии и эта страна
превратилась в провинцию Великобритании.
448
Приложения
29 ...о христиносах и карлистах... — Названы противостоящие стороны
в Первой Карлистской войне, развязанной карлистами — сторонниками дона
Карлоса Старшего, действовавшего под именем Карла V, — против христиносов,
поддерживавших королеву Марию-Кристину Бурбон-Сицилийскую, регентшу
(в 1833—1840 гг.) при ее малолетней дочери Изабелле И. Война завершилась
поражением карлистов в 1840 г.
30 ...об Эспартеро... — Имя испанского генерала Бальдомеро Эспартеро было
у всех на слуху, когда по окончании войны с карлистами он возглавлял
правительство (1840—1841) и был регентом при Изабелле II (1840—1843).
31 ...Сумалакаррегви... — В традиционной транскрипции: Зумалакареги
(Zumala-Carreguy), Томас — предводитель восстания карлистов, поднятого им
в октябре 1833 г.; умер в 1835 г. от раны, полученной при осаде города Бильбао
на севере Испании.
32 ...об О'Коннеле... — Имеется в виду Даниел О'Коннел — лидер
либерального крыла ирландского национально-освободительного движения, в 1829 г.
возглавивший ирландскую фракцию в английском парламенте.
33 ...Мельбурне. — Британский премьер-министр лорд Уильям Лэмб Мел-
борн, в честь которого в 1837 г. был переименован австралийский городок
Дутигала (ныне Мельбурн), ставший главным городом британской колонии
Виктория.
34 ...о высокоторжественных днях... — Таковыми официально считались:
«день восшествия на престол Государя Императора, день коронования и свящ.
миропомазания Государя Императора и Государыни Императрицы, дни рождений
и тезоименитств Их Императорских Величеств и Его Императорского Высочества
наследника Цесаревича» (Булгаков. Ч. I. С. 831).
35 ...на Ивановской колокольне... — См. примеч. 14 к главе IX («Домашняя
школа»), наст, том, с. 409.
36 «Телеграф» — см. примеч. 16 к «(Предисловию)», наст, том, с. 372.
37 Брат, наезжавший из Черкизова... — С. П. Гиляров. См. примеч. 22
к главе V («На переходе»), наст, том, с. 397.
38 ...тогда появилась «Библиотека для чтения»... — Ежемесячный журнал
«словесности, наук, художественной промышленности, новостей и мод»,
издававшийся в Петербурге с 1834 по 1865 г. Первый издатель — А. Ф. Смирдин.
Увлеченное чтение этого издания, особенно же публиковавшихся в нем произведений
О. И. Сенковского, повлияло на юношеские сочинения Г.-П.
39 ...«Французские разговоры» Кряжева... — См. примеч. 21 к главе XV
(«Цивилизация»), наст, том, с. 430.
40 ...как уже говорил я... — Эти слова отсутствовали в журнальной
публикации (см.: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 667).
41 ...как по-французски: «Не хотите ли вы говядины?»... — Ср. в пособии
В. С. Кряжева «Разговоры французские с русским...» (М., 1804), в разделе «Об
Примечания. Из пережитого. Глава XVIII 449
обеде», перевод сходных фраз: «Прикажете ли этой говядины?» (с. 87),
«Отрежьте мне кусок этой говядины» (с. 88).
42 ...даже «Кадм и Гармония» Хераскова... — Аллегорический роман,
вышедший с жанровым обозначением «древнее повествование» (М., 1786; 3-е изд.,
испр. и доп.: 1801) и имевший продолжение — «Полидор, сын Кадма и
Гармонии» (СПб., 1794). В этих произведениях M. М. Херасков осудил принципы
просветительской философии и революционной идеологии.
43 ...старые журналы вроде «Сына отечества и Северного архива»... —
Имеется в виду объединенное издание журналов «Сын отечества» и «Северный
архив» под одной обложкой в 1829—1835 гг. (редакторы и издатели: Н. И. Греч
и Ф. В. Булгарин).
44 ...«Отечественных записок» Свиньина... — Ежемесячный журнал,
издававшийся в 1820—1830 гг. в Петербурге П. П. Свиньиным (в 1818 и 1819 гг.
выходил одноименный ежегодник).
45 ...«Вестника Европы» Каченовского... — М. Т. Каченовский
редактировал этот журнал в 1805—1807, 1811—1813 и 1815—1830 гг.; тогда он выходил
в Москве раз в две недели.
46 ...Измайлова «Благонамеренный»... — Ежемесячный журнал,
издававшийся в 1818—1826 гг. в Петербурге А. Е. Измайловым.
47 ...с аббата Делапорта... — О книге Жозефа де ла Порт см. примеч. 39
к главе XIV («Уединение и однообразие»), наст, том, с. 427.
48 ...словарем Щекатова... — Имеется в виду издание: Словарь
географический Российского государства, описывающий азбучным порядком
географически, топографически, идрографически, физически, исторически, политически,
хронологически, генеалогически и геральдически все губернии, города и их уезды,
крепости, форпосты, редуты, слободы, сибирские остроги, ясашные зимовья,
пограничные заставы, казачьи станицы, погосты, ямы прежние и новые,
иностранные поселения, многие достопамятные урочища и годовые ярмарки и проч. М.,
1807—1809 гг. Ч. I—VII. Авторы: Аф. Щекатов и Л. М. Максимович.
49 ...Миллером. — Судя по контексту, возможно, имеются в виду следующие
издания академика Г. Ф. Миллера: 1) Описание Сибирского царства и всех
происшедших в нем дел от начала, а особливо от покорения его Российской державе по
сии времена. СПб., 1750. Кн. I; 2-м тиснением: СПб., 1787; 2) Книга степенная
царского родословия... М., 1775. Ч. I—II; 3) Родословная книга князей и
дворян российских и выезжих... М., 1787. Ч. I—И. См. также примеч. 6 к главе VI
(«Второе поколение»), наст, том, с. 399.
50 ...путешествиями Врангеля и Литке. — Речь идет об изданиях:
Врангель Ф.П. 1) Очерк пути из Ситхи в С.-Петербург. СПб., 1836; 2) Путешествие
по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821,
1822,1823 и 1824 гг. экспедициею, состоявшею под начальством флота лейтенанта
Фердинанда фон Врангеля. СПб., 1841. Ч. I—II; Литке Ф. П. 1) Четырех-
15 Зак. №3560
450
Приложения
кратное путешествие в Северный Ледовитый океан, совершенное по повелению
императора Александра I на военном бриге «Новая земля» в 1821, 1822, 1823
и 1824 годах флота капитан-лейтенантом Федором Литке. СПб., 1828. Ч. I—II;
2) Путешествие вокруг света, совершенное по повелению императора Николая I
на военном шлюпе «Сенявине» в 1826,1827,1828 и 1829 годах флота капитаном
Федором Литке. Отделение историческое. СПб., 1834—1836. Ч. I—III;
Отделение мореходное. СПб., 1835.
51 ...вроде «Исторического словаря». Кем он был составлен? — Имеется
в виду одно из двух компилятивных изданий: 1) Исторический словарь
российских государей, князей, царей, императоров и императриц, в котором описаны их
деяния, кончина, места погребения, имена их супруг и детей, с приложением двух
родословных с княжескими российскими гербами, из коих: первая начинается от
Рюрика, первого российского князя, и оканчивается чрез 21 степень детьми царя
Иоанна Васильевича Грозного; вторая — от выехавшего в Россию литовского
князя Гландала, то есть от предка царя Михаила Феодоровича Романова, и
доныне благополучно царствующей императрицы Екатерины II Великия и пресвет-
лейшия ее фамилии. Собранной из разных российских бытописаний и
расположенной по азбучному порядку Иваном Нехачиным. М., 1793. (4), 222, VIII с;
2 л. схем. Составитель, И. В. Нехачин, — московский издатель, литератор, автор
учебных пособий по грамматике, истории, географии; 2) Исторический словарь,
содержащий в себе историю патриархов, еврейских царей, императоров, королей
и великих полководцев, богов и героев древнего язычества, пап, Св. Отец,
епископов и славных кардиналов; историков, стихотворцев, ораторов, богословов,
юрисконсультов, медиков и проч. с их главнейшими сочинениями и с лучшими их
изданиями, ученых женщин, искусных художников и проч. и вообще всех знатных
людей и славных особ всех веков и всех в свете земель, в котором объявляется
все что ни есть любопытства достойнейшее и полезнейшее в Священной и
светской истории: Сочинение полезное для разумения древней и нынешней истории и
для познания писаний и действий великих мужей и знатных особ, трудов г. аббе
Ладвоката, богословии доктора, библиотекария и профессора орлеанского,
переведенное с фр. языка (Петром Семеновым). СПб., 1769. Т. I. (10), 796 с.
Составитель — библиотекарь Сорбоннского училища Ж.-Б. Ладвока, автор
также и фундаментального «Словаря географического» (рус. пер.: СПб., 1791.
Ч. I—V).
52 «Русская история» Татищева, Щербатова... — Точнее: Татищев В. Н.
История Российская с самых древнейших времен. М., 1768—1773. Кн. I—II;
СПб., 1784. Кн. Ill; М., 1848. Кн. IV; Щербатов M. М. История Российская
с древнейших времен. СПб., 1770—1791. Т. I—VII; 2-е изд.: СПб., 1794—1817.
Т. I—III.
53 ...«Ядро Российской империи» Хилкова... — Вернее: Ядро Российской
истории, сочиненное ближним стольником и бывшим в Швеции резидентом князь
Примечания. Из пережитого. Глава XVIII
451
Андреем Яковлевичем Хилковым, в пользу российского юношества и для всех,
о российской истории краткое понятие иметь желающих, в печать изданное с
предисловием о сочинителе сей книги и о фамилии князей Хилковых. (М.), 1770;
(6-е изд.): М., 1799. Издатель этого исторического труда Г. Ф. Миллер не знал,
что его автором был не князь А. Я. Хилков, а состоявший при шведском
посольстве секретарь и переводчик А. И. Манкеев. См.: Оболенский М. А. Сведения
об авторе «Ядра Российской истории» А. И. Манкеева. (М., 1858).
54 ...«История» Глинки... — Русская история, в пользу воспитания,
сочиненная Сергеем Глинкою. М., 1817—1818. Ч. I—X; 3-е изд., вновь доп.: М.,
1823—1825. Ч. I—XIV. Изложение событий доведено до середины 1815 г.
55 ...«История» Карамзина... — Карамзин H. М. История государства
Российского. СПб., 1816—1826. Т. I—XII; 5-е изд.: 1842—1843. Кн. I—III.
Ф. А. Гиляров вспоминал, что его отцу (старшему брату Г.-П.), священнику
А. П. Гилярову, было подарено роскошное издание 1842—1843 гг. самой
«генеральшей Карамзиной», т. е. вдовой историка Екатериной Андреевной.
56 «Письма русского путешественника», «Повести» Карамзина... —
Первые отдельные издания соответственно: М., 1797 и М., 1798—1803 (под
названием «Разные повести»). В «Сочинениях Карамзина» (М., 1803—1804; 4-е
изд.: СПб., 1834—1835) «Письма...» составляли тома II—V, а «Повести» —
том VI.
57 ...«Московский вестник» ~ это писано Карамзиным... — Неточность:
этот журнал, выходивший при жизни H. М. Карамзина (в 1809 г.), не имел
к нему отношения. Очевидно, Г.-П. имеет в виду «Московский журнал», издание
которого осуществлялось с января 1791 г. по декабрь 1792 г. Карамзиным почти
единолично.
58 ...к стихам я вкуса не имел и не имел терпения их читать. —
Показательно подстрочное примечание П. И. Бартенева к публикации мемуаров
Ф. А. Гилярова: «Чувство изящного слабо развито вообще у лиц
происхождения духовного, может быть, от идеалов недостижимой святыни, в которых они
вырастают. Вспомним, что Н. П. Гиляров, при всей своей даровитости,
вовсе не ценил стихов Пушкина» (РА. 1904. Кн. II, вып. 6. С. 285). Ср.: Д. X.
(Хомяков Д. А.)Н. П. Гиляров о Пушкине // Там же. 1900. Кн. III, вып. 12.
С. 640—642.
59 Никогда во всю свою жизнь не мог я выжать из себя стишонка... — В
семинарских бумагах Г.-П., однако, сохранились три стихотворных произведения,
созданные им в период обучения в Риторическом классе МДС (1838—1840):
«Два бедняка», «Летняя ночь» и «Смерть грешника» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 3. (№ 8, 9)). Второе из них публикуется в наст, изд., т. 2, с. 145—146.
60 ...запоют: «О чем ты, Маша, плачешь»... — В «Собрании народных
песен П. В. Киреевского» — «Ты о чем, о чем, Маша, плачешь?» (Л., 1986. Т. 2.
С. 44). Сюжет: девушка узнает от курьера о гибели молодца.
452
Приложения
61 ...«Веселая беседушка». — Популярная лирическая семейно-бытовая
песня. См.: Там же. Л., 1883. Т. 1. С. 173, 218; Т. 2. С. 47. Сюжет: молодая жена
тоскует, предчувствуя, что ее ушедший на заработки муж не вернется.
62 Идиосинкразия (от греч. ίδιος — особенный и σύνκρασις — смешение) —
болезненное отвращение или склонность к чему-либо как индивидуальная
особенность организма.
63 В одном из сыновей своих я заметил обратную идиосинкразию. Он
владеет стихом... — Речь идет об Алексее Гилярове, младшем сыне Г.-П. Известна
публикация его поэтических переводов: Из Гейне. Лирические стихотворения //
BE. 1875. Кн. VII. С. 124—132. По просьбе Г.-П., разбор этих опытов сделал
в письме к нему И. С. Аксаков — его отзыв был довольно сдержанным (см.:
Аксаков в его письмах. Т. III. С. 429—433). Позднее А. Н. Гиляров
предлагал для «Русского вестника» свой перевод стихотворения Гейне «Сон» — см.
его письмо к В. П. Буренину от 20 февраля 1885 г. (РО ИРЛИ. Ф. 36. Оп. 2.
Ед. хр. 114. Л. 1).
64 ...Георгия Кедрина (византиец-хронограф)... — Автор «Всемирной
хроники» (конец XII в.), в которой изложение событий начинается от Сотворения
мира и доводится до 1057 г. Наиболее авторитетное издание к середине XIX в.
увидело свет в Бонне (в двух томах) в 1838—1839 гг. Известно популярное
русское издание: Спор св. Сильвестра, папы римского, с иудеями: Заимствовано из
Истории Георгия Кедрина. М., (1887); 6-е изд.: М., 1904.
65 ...«Календарь 1832 года»... — имеется в виду «Месяцеслов на 1832 год»
(В СПб.: При Имп. Академии наук, (1831). 270 с). В тот период, с 1726 по
1869 г., Академия наук владела монополией на издание календарей, в которых
начиная с 1766 г. установились следующие разделы: «расписание городов, с
показанием расстояний губернских городов от столиц, а протчих от столиц и губернских
городов...», изъяснение календарных знаков; месяцы, содержащие святцы, долготу
дня и ночи в столицах и др.; стояние планет, церковное исчисление; хронология
достопамятных происшествий (за предыдущий год) и др.
66 ...«Сын отечества» 1812 года... — Это был первый год выхода в свет
«исторического, политического и литературного журнала», основанного в
Петербурге Н. И. Гречем. «Сын отечества» печатал много ценных материалов по
Отечественной войне 1812 г. и вплоть до середины 1820-х гг. был наиболее
влиятельным русским журналом прогрессивного направления.
67 ...толстая Арифметика Аничкова... — Теоретическая и практическая
арифметика, в пользу и употребление юношества, собранная из разных авторов
магистром Дмитрием Аничковым. (М.), 1764. 271 с; 4-е изд.: М., 1793. 444 с.
68 ..Латинский лексикон Розанова ~ В предисловии говорилось о золотой
и серебряной латыни и объяснялись сокращения... — Латинский лексикон с
российским переводом и полным объяснением всех грамматических перемен и свойств
каждого латинского слова, также начала, или происхождения, и разных оного
Примечания. Из пережитого. Глава XVIII
453
знаменований: В пользу юношества, обучающегося латинскому языку:Трудами
надворного советника Фомы Розонова. М., 1805. (2), VIII, 2076 стб.; 6-е изд.:
М., 1825. Г.-П. имеет в виду вступительную заметку «Изъяснение имен авторов,
сокращенно упоминаемых в сем лексиконе» (с. 6—7), где, в частности,
говорится: «Цифр 1 значит век золотой, а со звездочкою означает писателей Августова
времени; цифр 2 показывает век серебряный...» (с. 6). «Золотым веком римской
поэзии» принято называть вторую половину I в. до н. э., а «серебряным» —
конец I—начало II в. н. э.
69 ...издания Вольного экономического общества... — Могут иметься в виду:
«Труды Вольного экономического общества» (1765—1915; 281 вып.),
журналы: «Экономические известия» (1788—1811), «Круг хозяйственных сведений»
(1805), «Атлас музеума Императорского Вольного экономического общества»
(1841—1842), «Лесной журнал» (1846—1851), «Экономические записки»
(1854—1862) и др., а также отдельные издания работ членов Общества (его
официальное название — Императорское Вольное экономическое общество к
поощрению в России земледелия и домостроительства; СПб., 1765—1919), юбилейные
издания, различные руководства, отчеты о выставках, научно-популярная
литература. См. также примеч. 5 к главе VI («Второе поколение»), наст, том, с. 399.
70 ...«Энциклопедический лексикон» Плюшара, начавший выходить к тому
времени... — Петербургский издатель А. А. Плюшар выпустил первый из
намеченных им 40 томов в 1835 г., последним оказался том XVII («Дио—Дят»),
отпечатанный в 1841 г. Для своего времени это было явление выдающееся.
71 ...о трехпольной и плодопеременной системах... — Речь идет о двух
системах севооборота: трехпольной, с чередованием, например, пара, озимых и яровых
культур, и более интенсивной плодосеменной (у Г.-П.: «плодопеременная»), когда
основная площадь занята зерновыми, техническими (картофель, сахарная свекла
и др.) и кормовыми культурами, а плодородие почвы восстанавливается благодаря
удобрению.
72 ...годах Старого и Нового Света... — Возможно, имеется в виду отличие
традиционных европейских календарных систем от, например, календаря народа
майя, применявшего в гражданской жизни «длинный» год (в быту длительностью
в 365 дней и для особых целей в 360 дней), а в связи с религиозными обрядами —
«короткий» 260-дневный год.
73 Вспоминается отзыв еще Златоуста, который сравнивал читателя со
пчелой, выбирающею с цветка, что ей нужно. — Г.-П. неточен: это знаменитое
сравнение принадлежит не Иоанну Златоусту, а другому «вселенскому
святителю», его старшему современнику Василию Великому. В «Беседе к юношам о том,
как извлекать пользу из языческих сочинений», он писал: «...и пчелы не на все
цветы равно садятся, и с тех, на какие нападут, не все стараются унести, но, взяв,
что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны,
собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно с истиною, остальное
454
Приложения
будем проходить мимо» (Творения иже во Святых Отца нашего Василия
Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийския. М., 1846. Ч. IV. С. 349).
74 Путешествие Вальяна по Южной Африке ~ с изображениями
готтентотов и кафров. — Речь идет об издании: Путешествие г. Вальяна во
внутренность Африки, чрез мыс Доброй Надежды, в 1780, 81, 82, 83, 84 и 85 годах /
Пер. с фр. М., 1793. Ч. I—И. Гравюры с изображением готтентотов см. на
вклейках между с. 254 и 255, 312 и 313 (ч. I), 4 и 5 (ч. И); с изображением кафров
(иначе: коса, амакоса, южные зулу) — между с. 258 и 259, 260 и 261 (ч. II).
Традиционная транскрипция имени автора, французского орнитолога, — Франсуа Левайан.
75 ...он же сам говорил о своих близких отношениях супружеского свойства
к одной готтентотке. — О своей любовной связи с 16-летней «Нариной,
девушкой гонакской» Ф. Левайан рассказывает в указанном выше сочинении (Ч. I.
С. 431—449; Ч. I. С. 28—29,42—45).
76 ...«навождений»... — Зд.: методические приемы наведения, наталкивания
на мысль, например так называемые «наводящие вопросы».
77 ...иметь в виду «общечеловека» в методе воспитания... — Г.-П.,
очевидно, отсылает к Н. Я. Данилевскому или Φ. М. Достоевскому, которые широко
пользовались в своей публицистике этим словом-концептом, прежде всего — в
полемике с оппонентами-либералами. См., например, в очерке Достоевского «Влас»
(1873) из «Дневника писателя»: «Видите ли-с, любить общечеловека — значит
наверно уж презирать, а подчас и ненавидеть стоящего подле себя настоящего
человека» (Достоевский. Т. 21. С. 33).
XIX. НА ШАГ ОТ ГИБЕЛИ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 673—680.
1 На шаг от гибели. — Первоначальный вариант названия — «На краю
гибели» (зачеркнут Г.-П.) (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XIX. Л. 1).
2 ...переведен был в Синтаксию ~ едва ли даже не во втором разряде. —
Это происходило в 1834 г. См. также главу XI («Конституция духовной школы»),
наст, том, с. 72.
3 ...назначен новый начальник уже с титулом «ректора», так как он был
магистр... — Речь идет о протоиерее А. И. Невоструеве, по окончании МДА
в 1830 г. получившем степень магистра богословия и с 1834 по 1841 г. служившем
в Коломне благочинным и ректором духовных училищ.
4 ...магистерского креста... — Магистерский крест представлял собой
нагрудный серебряный знак отличия, выдававшийся магистрам богословия, не
состоявшим в священном сане; принявшим же сан вручался взамен особый крест для
ношения в петлице. Видимо, у отца Александра был крест второго типа.
Примечания. Из пережитого. Глава XIX
455
5 ...в речи из Саллюстия... — Имеется в виду речь какого-то персонажа
одного из сочинений римского историка Саллюстия («О заговоре Каталины»,
«Югуртинская война» или «История»), помещенная в учебной хрестоматии.
6 ...он не в семинарии, а в самой академии учил... — До перевода в Коломну
А. И. Невоструев служил сначала профессором в Вифанской ДС (1830—1832),
а потом бакалавром МДА по классу греческого языка и гражданской истории
(1832—1834).
7 Молитва «Царю небесный». — Иначе: «Молитва Святому Духу», которая
обязательно входит в состав правил утреннего и «на сон грядущим», а также, по
традиции, читается перед началом всякого доброго дела, особенно же «для
спорости в науке, при начатии грамоты или о просвещении разума к учению грамоты,
в слабом учении детей» (Олейникова Т. С. Святые, коим Господь даровал особую
благодать исцелять болезни и подавать помощь в других нуждах: Какому святому
в каких случаях надо молиться. М., 1995. С. 28).
8 Сильно «окающее» произношение выдавало в нем вятчанина. — А. И.
Невоструев родился в семье учителя Вятской ДС, курс которой и окончил.
9 Стой болваном. — Зд.: замри на месте, ничего не делая (подобно
языческому болвану-идолу).
10 Без Юпитера не двинешься. — М. И. Михельсон в параллель этой
латинской пословице приводил русскую: «Без Бога ни до порога» (Михельсон М. И.
Русская мысль и речь. Свое и чужое: Опыт рус. фразеологии. СПб., 1902. Т. I.
С. 47).
11 ...калифы на час... — Выражение, обозначающее человека, который
наделен властью на короткое время, возникло из арабской сказки «Сон наяву, или
Калиф на час», включенной в состав сборника «Тысяча и одна ночь» его первым
европейским переводчиком А. Галланом. Популярности этого крылатого
выражения в России способствовала комическая опера Д. П. Горчакова «Калиф на
час» (1784), «часто представляемая на Московском театре» (Драматической
словарь. С. 67).
12 ...страницы Карла Фогта в его «Звериных царствах». В пчелином быту
он находит подобие конституционно-монархического устройства... — См.:
Фогт К. Чтения о полезных и вредных животных. СПб., 1865. С. 123,180.
13 С концом Славяно-греко-латинской академии и с наступлением «нового
образования»... — Имеется в виду преобразование духовных училищ, начавшееся
в 1808 г., когда МСГЛА (в 1814 г.) была переведена из Москвы в Троице -
Сергиеву лавру с новым названием — МДА. См. примеч. 28 к главе III
(«Родительское гнездо»), наст, том, с. 388.
14 География — Арсеньева. — Краткая всеобщая география Константина
Арсеньева. СПб., 1818; 20-е изд.: СПб., 1848.
15 ...знаю... — В журнальной публикации: «помню» (PB. 1884. Т. 172, авг.
С. 677).
456
Приложения
16 ...флекти... — повелительное наклонение от латинского глагола flectere —
преклонить, сгибать.
17 ...представится.., — В журнальной публикации: «представляется» (PB.
1884. Т. 172, авг. С. 679).
18 ...его картина — «Страшный суд»... — Грандиозная фреска Микелан-
джело, выполненная им на алтарной стене Сикстинской капеллы в Ватикане
(1536—1541).
XX. ПРОГУЛ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 681—687.
1 ...осталось и перешло... — В журнальной публикации: «осталось и, стало
быть, перешло» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 681).
2 ...первые обращались в последних. — Реминисценция из Нагорной
проповеди Спасителя (обетования о Царствии Небесном): «Многие же будут первые
последними...» (Мф. 19: 30; 20:16; Мк. 10: 31; Лк. 13: 30).
3 ...поединок... — В журнальной публикации: «турнир» (PB. 1884. Т. 172,
авг. С. 682).
4 Претендент внизу упражнения подписывал: «contendo de loko сит»
(спорю о месте с таким-то)... — Рассказанный Г.-П. обычай берет свое начало из
иезуитских школ и уже был распространен в русских духовных школах
Петровского времени. Правда, первоначально он назывался «цертаминой», т. е.
«состязанием»: «При подаче оккупации учителю ученики могли заявлять certamina, или
споры на сидевших в классе выше их, надписывая на тетради: „Certo de loko, de
erratis, de diligentia cum domino NN"...» (Знаменский. С. 118). («Спорю о месте,
об ошибках, об усердии с господином NN» (лат.)).
5 ...над... — В журнальной публикации: «под» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 684).
6 ...записывать... — В журнальной публикации: «записать» (Там же).
7 Тошен... — В журнальной публикации: «Томен» (Там же).
8 А наверху кружатся... — В журнальной публикации после этих слов
следовало продолжение, отвергнутое автором: «медленными размахами дугообразных
крыльев белые как снег...» (Там же. С. 685).
9 ...жареныхраков. — В журнальной публикации: «жареными раками» (Там же).
10 ...в одежде праотца... — Нагой, подобно праотцу Адаму.
11 Что было... — В журнальной публикации: «Что было бы» (Там же.
С. 686).
12 ...настольных реестров... — В эти документы заносились сведения о том,
когда дело поступило в учреждение, какое имело движение и когда было сделано
распоряжение об исполнении.
Примечания, Из пережитого. Глава XXI 457
13 Зерцало — зд.: треугольная призма с написанными на ее гранях указами
Петра I о строгом соблюдении правосудия, устанавливаемая в присутственных
местах.
14 ...вспомнив.,. — В журнальной публикации: «вспоминая» (Там же).
15 ...уходит... — В журнальной публикации: «уходил» (Там же. С. 687).
XXI. ФАНТАСТИЧЕСКИЕ УБЕЖИЩА
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 687—696.
1 ...записки Фукса о Суворове... — Адъютант А. В. Суворова Е. Б. Фукс
издал три книги о полководце: 1) История генералиссимуса, князя Италийского,
графа Суворова-Рымникского. М., 1811. Ч. I—И; 2) История российско-австрийской
кампании 1799 г. под предводительством генералиссимуса, князя Италийского,
графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского. СПб., 1825—1826.
Ч. I—III; 3) Анекдоты князя Италийского, графа Суворова-Рымникского. СПб.,
1827.
2 ...биографии генералов Двенадцатого Года... — Скорее всего имеется в
виду фундаментальное сочинение С. И. Ушакова «Деяния российских полководцев и
генералов, ознаменовавших себя в достопамятную войну с Францией в 1812,1813,
1814 и 1815 годах, с кратким начертанием их службы с самого начала вступления
в оную» (СПб., 1822. Т. I—IV).
3 ...описание этой войны. — См., в частности, дневниковые записи Г.-П.
за 1838 г. с откликами о прочитанных им историографических трудах об
Отечественной войне 1812 г. Д. П. Бутурлина и А. И. Михайловского-Данилевского
(т. 2, с. 110—112).
4 ...принял бы... — В журнальной публикации: «принял» (PB. 1884. Т. 172,
авг. С. 688).
5 ...я допускал и Аустерлиц, и Фридланд... — Названы места сражений
в ходе русско-австро-французской войны 1805 г. и русско-прусско-французской
войны 1806—1807 гг., в которых русская армия потерпела поражение от
наполеоновских войск. Сражение около г. Аустерлиц (ныне Славков в Чехии) произошло
20 ноября 1805 г. О битве под Фридландом см. примеч. 73 к «Нечто, собрание
кое-чего...», т. 2, с. 419.
6 ...поход вроде десяти тысяч греков Ксенофонта... — Древнегреческий
историк Ксенофонт принимал участие в походе Кира Младшего, претендента
на персидский престол, против царя Артаксеркса в 401 г. Когда Кир погиб и его
сподвижники примирились с царем, отряд греческих пехотинцев оказался
изолированным в глубине Персии. «Отступление десяти тысяч» греков от окрестностей
Вавилона через Курдистан и горы Армении к Трапезунду описано Ксенофонтом
458
Приложения
в его сочинении «Анабасис» («Поход Кира»). Известно, что Г.-П. совместно
с В. М. Сперанским переводил другой труд Ксенофонта, «Киропедию», — см.
примеч. 16 к главе LXI («На оселке жизни»), т. 2, с. 392—393.
7 ...в горах Белуджистана... — Историческая область на юго-востоке
Иранского нагорья, Белуджистан, в восточной своей части представляет величественную
горную страну со многими хребтами, плоскогорьями и горными цепями. Ныне
в составе Ирана и Пакистана.
8 ...луксорских... — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.:
PB. 1884. Т. 172, авг. С. 689). На западной окраине г. Луксор, расположенного
в среднем течении р. Нил, на территории Фив, древней столицы Египта, находятся
Долина царей и Долина цариц с вырубленными в скалах наклонными коридорами,
уходящими на глубину до ста метров и оканчивающимися 3—4 комнатами с
гробницами фиванских фараонов, их жен и детей.
9 Хотя пароходы и паровозы изобретены... — Первый пароход «Клер-
монт» построен в 1807 г. в США Р. Фултоном, а первый паровоз — в 1803 г.
в Великобритании Р. Тревитиком. В России пароходы сооружались с 1815 г.,
а паровозы — с 1833 г.
10 ...как в последние годы придумано устройство ветряных двигателей
в Америке компанией «Эклипс». — Дешевую ветряную мельницу, особенно
эффективную на огромных просторах американских прерий, изобрел священник-
миссионер Леонард X. Уилер в 1867 г. в целях борьбы с бедностью местного
населения. Компания «Эклипс» была создана в 1873 г., когда потребовались
большие капиталовложения во все расширявшееся производство, и вскоре
приобретшие популярность мельницы стали самыми распространенными в США,
а также экспортировались во многие страны мира.
11 ...явились... — В журнальной публикации: «являлись» (PB. 1884. Т. 172,
авг. С. 689).
12 Копал (исп. copal) — твердая прозрачная смола, выделяемая
преимущественно тропическими деревьями семейства бобовых; ее добывают для
производства лаков.
13 ...китайскую лодку водных жителей Кантона... — Возможно, имеется
в виду джонка — грузовое судно с приподнятыми широкими носом и кормой и
парусами четырехугольной формы. Кантон — искаженное название южно-китайской
провинции Гуандун, которое применялось прежде всего к ее главному городу
Гуанчжоу, расположенному в дельте реки Чжуцзян, близ Южно-Китайского моря
и известному с III в. до н. э.
14 ...прежде разведения... — В журнальной публикации: «прежде даже
разведения» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 691).
15 Как монголы вылетели нежданно из своих степей и заполонили
полмира... — Речь идет о событиях начала XIII в., когда возникло монгольское
раннефеодальное государство во главе с Чингисханом. Мощная Монгольская
Примечания. Из пережитого. Глава XXI
459
империя, распавшаяся в XIV в., проводила экспансионистскую захватническую
политику.
16 ...от однообразия... — В журнальной публикации: «от этого однобразия»
(Там же. С. 692).
17 Гекла (Hekla) — действующий вулкан на юге Исландии.
18 ...к нашей Лапландии... — Имеется в виду природная область на севере
Великого княжества Финляндского и на западе Кольского полуострова.
19 ...когда начали выходить романы Жюля Верна! — Первый научно-
фантастический роман Ж. Верна «Пять недель на воздушном шаре» (1863) был
издан в России уже через год после его публикации на родине под названием
«Воздушное путешествие через Африку, составленное по запискам д-ра Фер-
гюссона Юлием Верн» (М., 1864); так же оперативно переводились и все другие
его романы.
20 Летал я и на Луну... — Намек на романы Ж. Верна, вышедшие в русском
переводе: «От Земли до Луны 97 часов прямого пути» (СПб., 1866) и «Вокруг
Луны» (М., 1869).
21 Попалась на глаза чья-то догадка, что Луна, может быть, есть
отрывок той части Земного шара, которая теперь покрыта Великим
океаном... — Т. е. Тихим океаном. Гипотезу о том, что Луна отделилась от Земли,
обосновал в XIX в. английский астроном Дж. X. Дарвин. Однако проведенные
в 1950—1960-х гг. новые расчеты показали, что более вероятен захват Луны из
межпланетного пространства.
22 ...переживал Робинзона... — Впервые роман Д. Дефо «Робинзон Крузо»
(1719) был опубликован в русском переводе в 1762—1764 гг. Последним в тот
период было издание: Жизнь и приключения Робинсона Крузо, описанные им
самим: Соч. Д. Дефо / Новый пер. с англ. П. А. Корсакова. СПб., 1842—1843.
Ч. I—И.
23 ...в самом деле лечу... — В журнальной публикации: «в самом деле я лечу»
(PB. 1884. Т. 172, авг. С. 693).
24 ...на одном из тех тел, которые называются падающими звездами. —
Имеются в виду метеориты, малые тела Солнечной системы, попадающие на
Землю из межпланетного пространства.
25 У меня происходило наоборот... — В журнальной публикации: «В детской
голове, напротив...» (Там же).
26 ...жил некоторое время. — После этих слов в автографе было
предложение, позднее вычеркнутое Г.-П.: «Время, которое нужно, чтобы облетать кругом
Земной шар, требовало вычислений, и я вычислил приблизительно, хотя самыми
элементарными способами, но успокаивался, находя готовые формулы» (РО
ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXI. Л. 11).
27 ...к изучению плодородия вообще. — В черновой рукописи далее следовало:
«к разнообразию растительной и животной пищи» (Там же).
460
Приложения
28 ...когда совершал ежедневные путешествия в семинарию от Девичьего
монастыря до Никольской... — С 1838 по 1842 г. Г.-П. жил у своего брата,
диакона Новодевичьего монастыря А. П. Гилярова, и ходил на занятия в МДС, на
Никольскую улицу — см. примеч. 4 к главе XXX («Два брата»), наст, том, с. 504.
29 Австралия, или, по-тогдашнему, Новая Голландия... — Австралия
была открыта в 1603 г. голландцем В. Янсзоном и названа Новой Голландией.
В 1814 г. английский мореплаватель М. Флиндерс предложил называть этот
материк Терра-Австралис («Южная Земля»), или Австралия; это наименование
закрепилось к 1824 г.
30 ...путешествие Головнина и открытый им своеобразный мир
японцев. — Речь идет об издании: Записки флота капитана Головнина о приключениях
его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах: С приобщением замечаний его
о Японском государстве и народе. СПб., 1816. Ч. I—III; (2-е изд. с изменен,
назв.): 1851.
31 ...были тоже бумажные дома... — Ср. описание В. М. Головнина: «Зал
был огромной величины, стены в оном состояли из ширм; те, которые стояли к
наружной галерее, были бумажные...» (Там же. Ч. I. С. 172).
32 ...каналы, не те мизерные, что сооружен Лессепсом в Суэце и
проектирован в Панаме... — Французский предприниматель виконт Фердинанд де Лес-
сепс, решивший прорыть Суэцкий перешеек, организовал акционерное общество;
к работам приступили в 1859 г., а в 1869 г. канал был открыт. Проект Панамского
канала (без шлюзов) принадлежал французскому гидрографу Люсьену Наполеону
Уайзу- Бонапарту. Акционерное общество для сооружения канала было основано
тем же Лессепсом в 1879 г., но дело закончилось полным крахом в 1888 г., уже
после кончины Г.-П., и вошло в историю как одна из первых крупных
жульнических финансовых и политических афер. Панамский канал был построен США
в 1901—1910 гг.
XXII. ОСОБЕННОСТИ ПОЛЕТА
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 696—701.
1 Особенности полета. — Первоначальный вариант названия —
«Особенности творчества» (зачеркнут Г.-П.) (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXII.
Л.1).
2 ...видение вроде Покрова Богородицы... — В Житии Андрея
Константинопольского, Христа ради юродивого, жившего в начале X в., было чудесное
видение, когда он молился ночью во Влахернском храме в Константинополе. Около
четырех часов утра явилась в куполе Богоматерь, окруженная ангелами и святыми,
сняла свой мафорий (покров) и благословляюще простерла его над церковью
Примечания. Из пережитого. Глава XXII
461
(см.: Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней
св. Димитрия Ростовского. М., 1904. Кн. II: Октябрь. С. 72—73).
3 ...Фиваидская пустыня с Пахомием и Феодосием... — Названы
основатели общежительного монашества преподобные Пахомий Великий и Феодосии
Великий. В Фиваидской пустыни спасался только Пахомий, деятельность Феодосия
связана с Палестиной. См. также примеч. 27 к главе XXV («Новая атмосфера»),
наст, том, с. 474.
4 .„Радонежская пустыня, точнее — лесная пуща Сергия... —
Основанная около 1335 г. преподобным Сергием Радонежским пустынь (небольшой
уединенный монастырь) в глухом бору неподалеку от г. Радонеж (54 версты от
Москвы) на берегу реки Кончуры; ныне здесь находится Свято-Троицкая
Сергеева лавра.
5 ...судьба Арсака и Арсакидов заинтересовала меня... — Очевидно, имеется
в виду Арсак ( Аршак) I, родоначальник парфянской царской династии Арсакидов
(Аршакидов); его потомок Митридат I (Арсак VI), превративший Парфянское
царство в мировую державу, в 147 г. до н. э. возвел своего брата Валаршака на
армянский престол, и эта армянская династия Арсакидов владела Арменией до
428 г. н. э.
6 ...несколько раз я перечитывал о них в словаре Плюшара... — Статья об
Арсакидах вошла в III том («Ара—Афо») «Энциклопедического лексикона»
А. А. Плюшара (СПб., 1835). См. также примеч. 70 к главе XVIII («Книжный
мир»), наст, том, с. 453.
7 Набиравшие, например, покойного Михаила Петровича Погодина знали,
что для статей его нужно запасаться в особенном изобилии буквой п. —
В 1863—1868 гг., когда Г.-П. служил управляющим Московской
Синодальной типографией, М. П. Погодин отпечатал в ней две свои книги: «Кирилло-
Мефодиевский сборник» (М., 1865) и «Историко-критические отрывки» (М.,
1867. Кн. I—И). Поэтому о «походной букве» историка он мог узнать от своих
наборщиков.
8 ...слово, отличительное его народу. — Вместо этих слов в автографе
было: «слово, которое отличительно его порадует, но которое может огласиться
и элементарным, несложным звуком» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXII.
Л. 5 об.).
9 Телеграфов тогда не было еще. — Основы телеграфной связи были
заложены в России трудами П. Л. Шиллинга, в 1832 г. создавшего первое практически
пригодное устройство для электрического телеграфа.
10 ...для меня... — В журнальной публикации этих слов не было (см.: PB.
1884. Т. 172, авг. С. 700).
11 β молодые лета я составлял свод церковных законов. Десятки тысяч
карточек своеручно исписаны были извлечениями из канонов, из
богослужебных книг, из Полного собрания законов. — Многочисленные карточки сгорели
462
Приложения
вместе со всем архивом Г.-П. в 1856 г. Сохранились 168 карточек с выписками из
Книги правил, Полного собрания законов, богослужебных книг XVII—XIX вв.:
ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 287, 288.
12 Один из моих бывших слушателей и сослуживцев Гр. П.
Смирнов-Платонов в своей «Автобиографии», напечатанной в журнале «Детская помощь»,
вспомнил об этом моем труде... — Все это подстрочное примечание
отсутствовало в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 701). Г. П. Смирнов-
Платонов был студентом МДА в 1846—1850 гг., а с января 1851 г. преподавал
там библейскую историю, с 1853 г. — патрологию, в том же году был переведен
в МДС. В тот же период и Г.-П. занимал кафедру в МДА. Автобиографические
записки Смирнова-Платонова «„Curriculum vitae": Из области воспоминаний и
мечтаний» («Поприще жизни» (лат.)) были опубликованы не в издаваемом им
журнале «Детская помощь», а в одноименной брошюре, в которой он собрал свои
статьи разных лет: «Детская помощь»: К читателям и сотрудникам. М., 1885.
С. 19—50. В частности, он сообщал о своих совместных с Г.-П. литературных
трудах: «...бывши долгое время домашним человеком в его доме, я более года
занимался с ним разработкой такой темы, которую и теперь можно назвать мечтой.
Профессору-мыслителю постоянно предносился в его широкой и живой мысли
великий органический образ Православной Церкви, которому действительность,
всегда идущая эмпирическим путем, далеко не отвечает. Он задумал: составить,
на основании богословских и канонических начал, органическое начертание всей
массы практических определений, обнимающих обширную область церковной
жизни во всей ее разнообразной действительности. Задача, отсюда выходившая,
может быть названа: Свод церковных законов, соответственный „Своду законов"
Сперанского, в планах которого, по слышанным нами отзывам Н. И. Крылова,
носилась и эта задача (с проф(ессором) Крыловым неоднократно приходилось
нам беседовать у его земляка и друга — мужа моей сестры — прот(оиерея)
И. С. Маргаритова и даже в квартире у него самого на Сивцевом Вражке: мы
слышали длинные одушевленные монологи о Савиньи и о Сперанском). Мы
начали с Н(икитой) П(етровичем) поверкой существующего законодательства, как
церковного, так и общего, долго штудировали имевшиеся в изобилии при академии
материалы — памятники церковных правил и узаконений и „Полное собрание
законов" с многочисленными дополнительными указами и распоряжениями
правительства, рассылавшимися II Отделением по всем ведомствам и хранившимися
в Моск(овской) академии в переплетах по годам. Мы писали содержание всех
постановлений безразлично — действующих и исторических, на отдельных
карточках, размещавшихся в отдельных картонках. Неисчислимое количество этих
карточек было написано нами, по временам вместе с Беляевым; размещались они
по главам, отделам и частям; обозначались уже целые очертания, которые наглядно
показали поразительное и поучительное несоответствие действительности и идеи,
практики и закона, запроса и ответа, открылась масса непредусмотренного, требо-
Примечания. Из пережитого. Глава XXII
463
вавшего рано или поздно положительных решений законодательства, —
объявились и такие главы, на которые имелось множество решений, представлявшихся
при своде сбитыми и не проверенными, и такие, на которые не отыскивалось
никакого ответа. Все это обещало плодотворность задуманного труда, возбуждало
новое рвение. Но время шло, и течение жизни повлекло нас на иные дела, на иные
пути. Думаем, однако ж, и теперь, что очерк подобного предприятия, в смысле
плана и программы, не был бы неуместен и в нынешние дни» (с. 40).
13 β эпоху эманципации... — В период реформ шестидесятых годов.
14 Помощниками моими были: Ф. А. Гиляров и В. В. Крестовоздвиженский
(последнего уже нет в живых). — В журнальной публикации это примечание
отсутствует (см.: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 701). 3 декабря 1860 г. Г.-П. хлопотал
за Крестовоздвиженского перед Ю. Ф. Самариным с просьбой устроить его на
вакантную должность смотрителя больницы: «В Московской больнице
чернорабочих есть письмоводитель Крестовоздвиженский, из моих бывших учеников. Нет
никакого сомнения, что он лучше всех, кто там ни служит. Он представил даже
печатные доказательства своего труда и замечательных способностей. (...) Но он,
разумеется, затерт совершенно, и, как водится, его руками жар загребают другие»
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 474. Л. 1, 1 об.). Крестовоздвиженский обучался
в МДА в 1848—1852 гг., позже служил по ведомству народного просвещения.
15 ...подобный же свод был сделан всему ~ писанному о крестьянской
реформе... — Речь идет о «Своде печатных мнений по крестьянскому вопросу»,
который Г.-П. составил в 1858—1859 гг. для Редакционных комиссий. Своему
приятелю, издателю А. Д. Желтухину, Г.-П. писал в 1859 г. в разгар этой работы:
«О своде опять ничего не пишу, ибо это мое больное место. Так наболело в душе
от него, что просто смерть. Что ж вам прибавить, когда говорил уже, что со дня
на день жду: вот конец. А хуже-то всего то, что сознаешь всю бесполезность
своей именно египетской работы. Потеряно время мое, потерян труд, потеряно
спокойствие, и все из-за чего! Боже, что за гадкое ощущение! Вот, что называется,
ни Богу свеча, ни черту кочерга. Одно мучение с этим распроклятым сводом. Ох,
эта мнительность, добросовестность, аккуратность, логичность, чтоб черт их
побрал совсем. Вот как — на полстраничке два раза черкнулся» (РО. 1896. Т. 42,
нояб. С. 468).
16 Подобные труды налагаемы были мною на себя и по другим
отраслям... — Прежде всего Г.-П. имеет в виду свои многолетние исследования по
лингвистике (о русском глаголе) и политической экономии (эта работа
опубликована: Основные начала экономии: Посмертный труд Н. П. Гилярова-Платонова /
С предисл. проф. И. Т. Тарасова. М.: Изд. А. М. Гальперсон, 1889. (2), XII,
142 с).
17 £сгпь книжка, даже печатная, мною составленная (напечатано ее всего
десятка два экземпляров), в которой на 230 страницах ничего нет, кроме
цифр... — В письме к К. П. Победоносцеву от 8 ноября 1883 г. Г.-П. рассказы-
464
Приложения
вал об этом своем труде: «Предшествовавшее мне управление Типографией)
сообразило, что чем в большем количестве экземпляров печатать книгу, тем экземпляр
обойдется дешевле. Но сообразили и недосообразили. Печатая в 80 000
экземпляров книгу, расходящуюся по 100 экземпляров в год, наносят себе явный ущерб,
осуждая капитал лежать непроизводительно 800 лет. При разумном хозяйстве
число печатаемых экземпляров и продажная цена книг должны быть соображаемы
с вероятным количеством их расхода. И вот что я сделал. Я поручил составить,
помнится за двадцать лет, таблицы ежегодного расхода каждой из ходячих
типографских книг и вывести среднее число, и сам это проверил. Затем... без чувства
глубокого унижения не могу вспомнить о следовавшей за этим моей личной работе,
глядя на которую, когда я корпел над нею, покойный Ф. В. Чижов говаривал
мне с участливым сожалением: „И охота Вам красным деревом печку топить".
Я составил таблицы, по которым, приняв за основание данные: расход печатания,
ежегодное количество продажи, желаемые проценты, бухгалтер без вычисления,
простою сверкою определяет искомые количества печатания и продажную цену
книги. Краска негодования бросается мне в лицо, когда я вспомню об этой книжке
(ее экземпляр был предоставлен в Хозяйственное управление). Расчет сделан от
Уг процента до 20 % и от 1 года до 24 лет, и притом с десятью десятичными, чего
по части таких таблиц в литературе целого света нет подобной. Два листика я Вам
для видимости прилагаю, чтобы тем крепче убедились Вы в моем неряшестве
и поверхностном отношении к Типографии во время моей службы» (ОР РНБ.
Ф.847. Ед.хр.462.Л.2об.).
XXIII. ОТ ТИРАНСТВА К СЕРДОБОЛИЮ
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 702—710.
1 От тиранства к сердоболию. — Первоначальные названия главы в
черновом автографе: «Иван Грозный и раскаяние», «Тиранство и раскаяние» (РО
ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXIII. Л. 1).
2 Скоп — сборище людей, задумавших недоброе; здесь, вероятно, слово из
школярского жаргона, означающее сходку, на которой решаются вопросы,
существенные для учеников духовной школы.
3 По низвержении соседа... — Имя этого ученика выясняется по
сохранившейся в архиве Г.-П. «Инструкции классическому журналисту, ученику высшего
отделения Уездного училища Прохору Никольскому» (за № 199 от 21 сентября
1836 г.), подписанной ректором протоиереем А. И. Невоструевым. О мелочной
скрупулезности последнего свидетельствует, например, следующий пункт: «По
пробитии звонка журнал подавать учителю для подписа в классе, а отнюдь не
носить журнала для сего к нему на дом ни в каком случае. Журнал представлять
Примечания. Из пережитого. Глава XXIII
465
на рассмотрение ректору и инспектору попеременно через день после всех классов,
а по истечении трети года оставлять у ректора» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 69.
(№7). Л. 1—1 об.).
4 ...получил грамоту за № и подписью ректора, проще сказать —
«инструкцию». — «Инструкция своеко(ш)тному старшему Никите Гилярову»,
состоящая из четырех пунктов и подписанная помимо Невоструева еще и
инспектором А. А. Сергиевским (исходящий номер и дата на этом документе не указаны).
Как и в предыдущей инструкции, особые положения требовали постоянно
оповещать начальников о проступках поднадзорных. См., например: «При
посещении квартир наведываться о занятиях каждого ученика и о нерадивых, особенно
препятствующих другим заниматься делом, доносить на другой день инспектору;
наказанных по сему доносу записывать в особую тетрадь с означением как вины,
так и самого наказания; тетрадь сию по истечении трети года представлять
ректору» (Там же. (№ 8). Л. 1).
5 ...старший, например, обязан был наблюдать, между прочим, чтоб
ученики вставали в 6 часов утра... — Имеется в виду первый пункт Инструкции,
полный текст которого звучит так: «Требовать, чтобы подчиненные ученики во
всякое время года вставали не позже 6-ти часов, обедали в 1-м, ужинали по выуче-
нии заданных им уроков в 9-м, а спать ложились в 10-м часу, читая при каждом
случае определенные Церковию молитвы» (Там же).
6 ...в Пыточной улице... — Находилась в Коломенском кремле, была названа
по Застеночной (Пыточной) башне, располагавшейся к северу от Пятницких
ворот. Кремлевская слобода в этом районе, с церковью Воздвиженья Креста в
центре, называлась Щемиловкой — очевидно, тоже в связи с пытками, которые в
старые времена производились здесь над узниками (сообщено Р. В. Славацким).
Ныне (с 15 февраля 1968 г.) Пыточная улица носит имя Героя Советского Союза
коломенца К. К. Исаева. Любопытно, что весь фрагмент о коломенских драках
отсутствовал в первоначальном черновом автографе и был вставлен позже (см.:
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29, Гл. XXIII. Л. 2—3).
7 «Мухрынчик» — вероятно, от глагола «мухортиться» — «спесивиться,
чваниться, зазнаваться» (Даль. Т. И. Стб. 948—949).
8 ...в действительном сражении... — В журнальной публикации: «в
сражениях» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 704).
9 ...с одной стороны — берег, в который упирается улица, с другой —
площадь. — Берег Москвы-реки и Крестовоздвиженская площадь.
10 ...сложилась... — В журнальном варианте: «составилась» (Там же).
11 ...или Комсеря... — Эти слова отсутствуют в журнальной публикации.
12 Но бывали изредка грандиозные, когда городские шли на деревенских.
Ареной служила Москва-река... — Об этих популярных в Коломне побоищах,
правда более позднего времени, 1870-х гг., вспоминал купец И. А. Слонов:
«Каждое воскресенье на льду Москвы-реки устраивался большой кулачный бой.
466
Приложения
Сначала начинали драться мальчики, затем подростки и в заключение вступали
в бой взрослые люди. Бой продолжался 2—3 часа и оканчивался вечером, когда
становилось темно. С одной стороны дрались коломенцы, с другой — крестьяне
из пригородных сел и деревень. Участвующих в бою было от двух до трех тысяч
человек» (Слонов И. А. Из жизни торговой Москвы: (Полвека назад). М., 1914.
С. 23).
13 В Англии употребительно боксерство... — Впервые правила бокса в
перчатках были утверждены в Англии в 1867 г.
14 ...в сердце грозного Иоанна... — Имеется в виду царь Иван IV. В
журнальном варианте: «Ивана» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 705).
15 ...Василевский... — В журнальном варианте: «Воскресенский» (Там же.
С. 706).
16 ...приходит вопрос... — В журнальном варианте: «приходит в голову
вопрос» (Там же. С. 707).
17 ...которым подвергался, нахожу первую причину, рядом... — В
журнальной публикации: «коим подвергался, нахожу первую причину, которая, рядом»
(Там же).
18 Я помню фразу географии на первой странице, чуть ли не пятая строка:
«Земля наша, как планета, занимает место в системе Солнечной». — См.:
Краткая всеобщая география Константина Арсеньева. 9-е изд., испр. СПб., 1833.
С. 1 (Раздел «Введение в географию»). Определение процитировано с буквальной
точностью, и оно, действительно, расположено на пятой строке.
19 ...этого предложения... — В черновой рукописи: «этого короткого
предложения» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXIII. Л. 6).
20 ...с каким-то замечанием о причастиях в грамматике Востокова. —
См. примеч. 6 к главе XII («Временное отупение»), наст, том, с. 416—417.
21 ...не понимал и я одного выражения в Катехизисе. При объяснении
слова Библия там сказано, что это слово означает книги и что Священное
Писание названо так потому, что «преимущественно пред всеми книгами
заслуживает сего наименования». — См.: (Филарет (Дроздов), митроп.).
Пространный христианский катихизис Православныя кафолическия восточныя
Греко-Российския Церкви, рассматриванный и одобренный Святейшим
Правительствующим Синодом и изданный для преподавания в училищах, по
Высочайшему Его Императорского Величества повелению. 28-е изд. М., 1835. С. 8
(Раздел «Об Откровении Божием и Священном Писании»). Библия — от греч.
βιβλία — книги.
22 ...опять... — Это слово отсутствует в журнальном варианте (см.: PB. 1884.
Т. 172, авг. С. 708).
23 ...«De rebus Moschoviae» или «De Moschovia»... — Имеется в виду
сочинение итальянского историка П. Джовио (Иовия) «De legatione Basilii M. P.
Moscoviae liber» (1537). См. также примеч. 25 к наст, главе, с. 467.
Примечания. Из пережитого. Глава XXIV
467
24 ...на основании показаний Димитрия Герасимова толмача. — Известный
переводчик Д. Герасимов (в летописи «Митя Малой, толмач латынской») служил
в Посольском приказе и в 1525 г. был отправлен в Рим с грамотой к папе
Клименту VII от великого князя Василия III. Там он сблизился с П. Джовио и в беседах
с ним много сообщил о Московском государстве того периода.
25 Я не знал тогда, что сочинение это известно историкам... — В то
время, когда Г.-П. обучался в Коломенском ДУ, сочинение П. Джовио было
опубликовано в переводе с латинского М. М. Михайловским: Павла Иовия Но-
вокомского книга о посольстве, отправленном Василием Иоанновичем, Великим
князем Московским, к папе Клименту VII, в которой с достоверностию описано
положение страны, неизвестной древним, религия и обычаи народа, равно как
и цель посольства; между тем показаны заблуждения Страбона, Птолемея и
других географов, упоминавших о Рифейских горах, существование коих в наше время
отвергнуто ясными доводами // Библиотека иностранных писателей о России.
СПб., 1836. Отд. I. Т. I. С. 1—93 (4-я паг.).
26 «...Иуда же злочестивый не хоте разу мети!» — Слова из стихиры,
исполняемой в Великую среду (на Страстной седмице).
27 ...при объяснении игры римлян в кости... — Имеется в виду популярная
в античности игра с астрагалами (бабками) — обычно четырехгранными из
овечьей или слоновой кости, а также золота или другого материала; игра в кости была
особенно популярна среди женщин.
28 ...подобно «зернистому, спелому колосу». — Вероятно, реминисценция
из стихотворения А. В. Кольцова «Урожай» (1835): «Выше пояса / Рожь
зернистая / Дремлет колосом / Почти до земли».
XXIV. МОСКВА
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 710—718.
1 ...28 июля — день Прохора и Никанора, или Смоленской Божией Матери,
храмовый праздник в Новодевичьем монастыре ~ крестный ход... — Священ-
номученики диаконы Прохор и Никанор — апостолы от 70-ти, пострадавшие
за веру в I в. В тот же день празднуется событие 1046 г., когда из Царьграда
(Константинополя) в Чернигов царевной Анной Мономах, женой черниговского
князя Всеволода Ярославича, был привезен образ, именуемый «Одигитрия»
(Путеводительница) и написанный, по преданию, евангелистом Лукой. Позже
он прославился как Смоленская икона Божией Матери. С 1398 г. находился
в Москве, но в 1456 г. был возвращен в Смоленск в обмен на точную копию.
До 1525 г. этот список хранился в кремлевском Благовещенском соборе, затем был
перенесен в соборную церковь за год до того основанного Новодевичьего женского
465
Приложения
монастыря. В память об этом событии ежегодно 28 июля совершается крестный
ход из Кремля в монастырь.
2 Почтовая гоньба — в XIX в. официальное название государственной
службы перевозки почты на почтовых тройках.
3 Троица — зд.: Свято-Троицкая Сергиева лавра.
4 ...к стране «ухабов и проселочных дорог»... — Источник цитаты установить
не удалось.
5 ...с обширною Ямскою слободой... — См. примеч. 34 к главе III
(«Родительское гнездо»), наст, том, с. 389.
6 Богородск — уездный город Московской губ. (с 1781 г.) в 68 км к востоку
от Москвы; в 1930 г. переименован в Ногинск, в память о большевике В. А.
Ногине.
7 Воскресенск — уездный город Московской губ. (с 1781 г.) в 58 км к западу
от Москвы; в 1930 г. переименован в Истру, по одноименной реке, на которой
стоит город.
8 В самой Москве, до учреждения конки... — Движение первых
пассажирских вагонов московской конки было открыто 20 августа 1874 г.
9 ...объявил... — В журнальной публикации: «объяснил» (PB. 1884. Т. 172,
авг. С. 712).
10 ...свадьба будет на днях, до Спаса (1 августа). — 1 августа начинается
строгий Успенский пост, когда нельзя было совершать обряд венчания. Этот день
называют «первым, или медовым, Спасом» (в августе же отмечают еще два
Спаса). Официальное наименование праздника: «Происхождение (изнесение) честных
древ животворящего Креста Господня».
11 На Московской улице, недалеко от заставы... — В современной Коломне
частично сохранилось архитектурное оформление бывшей Московской заставы.
12 Вышло запрещение частным лицам и вольным лошадям возвещать
о своем приближении заливающимся звоном. Становые только и заседатели
ездят, оглашаемые «даром Валдая». — Этот запрет был инициирован
Почтовым департаментом в его отношении к Сенату от 12 августа 1808 г.: ездившие
с колокольчиками частные лица вносили сумятицу в работу почтовой службы, так
как ямщики на станциях не могли разобраться: пришла почта или это какая-то
неслужебная повозка. 18 декабря 1836 г. был издан закон, воспрещавший
начиная с 1837 г. употребление колокольчиков частными возчиками. Кроме того, при
въезде в город все конные повозки, исключая курьерские и фельдъегерские тройки,
должны были подвязывать языки колокольчиков. Вообще же подобные запреты
появлялись на протяжении XIX в. неоднократно (см.: Ганулич А. К. «Слышен
звон бубенцов издалека...». М., 1990. С. 57—60). Выражение «дар Валдая» — из
стихотворения Φ. Н. Глинки «Сон русского на чужбине» (1825), ставшего основой
для популярной народной песни «Тройка». Валдай, уездный город Новгородской
губ., исстари славился изготовлением ямских колокольчиков, и выражение «дар
Примечания. Из пережитого. Глава XXIV
469
Валдая» употребляется как синоним слова «колокольчик». В журнальном варианте
вместо слова «звоном» было «звонком» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 713).
13 ...селения, что значилось первой станцией в почтовом календаре,
маленькой книжке, печатанной в типографии «Любия, Гария и Попова»... —
Указанного издания не удалось обнаружить в петербургских и московских
книгохранилищах. Первой от Коломны почтовой станцией в московском направлении
было Степаншино, находившееся на расстоянии 21 версты (см.: Почтовый
дорожник. С. 2).
14 ...фамилия... — В журнальном варианте: «фамилия эта» (PB. 1884. Т. 172,
авг. С. 714).
15 ...(...что это за Любий и Гарий?). — Этими успешными книготорговцами
рубежа XVIII—XIX вв. был издан «Реэстр российским книгам, которые сверх
многих других книг продаются у содержателей Императорского Московского
университета типографии, Любия, Гария и Попова в Москве...» (М., 1803. 92 с).
16 ...(в д. Старниках)... — Деревня Бронницкого уезда; ныне Старниково
Раменского р-на Московской обл.
17 ...Бронницы, город, польстивший моему коломенскому патриотизму:
он оказался селом... — До 1781 г. Бронницы были селом дворцового ведомства
в составе Коломенского уезда, затем стали уездным городом Московской губ.
Население в течение всего XIX в. не превышало 4 тыс. человек (по переписи ·
1897 г. — 3837 человек). Здесь была вторая почтовая станция на тракте от
Коломны до Москвы (см.: Почтовый дорожник. С. 2).
18 ...на Мячковский курган, высившийся над берегом Москвы-реки. — Этот
живописный холм у села Мячково, где, по преданиям, в древности находилось
языческое капище, а в XIV—XVII вв. — Воскресенский храм, описывал краевед
Н. Д. Иванчин-Писарев: «Вот он, знаменитый курган Мячковский, громадная
могила героев! Кто не слыхал об этом кургане, с которого за 30 верст виднеется
Москва? (...) ...когда Батый в быстром своем течении, в котором современники
видели бурное навеяние гнева небесного, отхлынул с этих долин и понесся на
Суздаль и Владимир, тогда распуганные жители окрестностей сошлись и сложили
своих убиенных в эту общую могилу» (Иванчин-Писарев 1843. С. 10,11).
19 ...остановка на обед за 23 версты от Москвы. — Видимо, на почтовой
станции Островцы, хотя от нее до Москвы значилось 25 верст (см: Почтовый
дорожник. С. 2).
20 Кушаньям... — В журнальном варианте более архаичная форма: «ку-
шаньев» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 714).
21 Панки... — «Панки, деревня, 227 душ, по Коломенской дороге, 15 верст
от Покровской заставы» (Нистрем 1842. Ч. I. С. 111). Ныне в границах г.
Люберцы.
22 ...Потеряевка... — Возможно, народное название какого-либо
придорожного селения, официально именовавшегося иначе.
470
Приложения
23 ...Грабиловка на Владимирской... — Не исключено, что подразумевается
деревня Граворонова Московского уезда, «4 версты от Рогожской заставы по
Угрешской дороге, влево Уг версты» (Нистрем 1952. С. 30).
24 ..Лихоборы на Дмитровской. — Деревень с таким названием было две:
«Лихаборы Сабакино, деревня, 56 душ, по Дмитриевой (ой) дороге 7 верс(т) от
Миюзск(ой) заставы. Лихаборы, деревня, 86 душ, по Дмитриевск(ой) дороге
6 верс(т) от Миюзск(ой) заставы» (Нистрем 1842. Ч. I. С. 108). В более
поздних справочниках здесь указываются деревни Верхняя и Нижняя Лихобарда
Московского уезда (см.: Нистрем 1852. С. 50).
25 ...остановились, как помню теперь, у «Зарайского подворья». Где это,
в Таганке или в Рогожской; не могу представить. — Таганка — местность
в юго-восточной части центра Москвы, название происходит от дворцовой
Таганской слободы XVI в., жители которой изготавливали таганы (подставки для
котлов). Бывшая Рогожская ямская слобода, или Рогожка, располагалась
восточнее; это историческая местность между современной улицей Сергия
Радонежского и площадью Абельмановская Застава. См. также примеч. 26 к главе VIII
(«Двенадцатый Год»), наст, том, с. 407. «Зарайское подворье» — гостиница
с трактиром, находившаяся в Рогожской части, на Семеновской улице (см.:
Нистрем 1842. Ч. I. С. 80).
26 ...он откладывал лошадей. — Т. е. распрягал, отпрягал.
27 Красный холм — возвышенный холм в Заяузье (см. примеч. 74 к главе
XXV («Новая атмосфера»), наст, том, с. 480), один из «семи холмов» Москвы;
на его вершине (высотой до 150 м) находится современная Таганская площадь.
Дорога к Новодевичьему монастырю через Красный холм шла по Замоскворечью,
и Кремль оставался далеко к северу за Москвой-рекой.
28 ...ехали Солянкой... — Эта одна из оживленнейших в тот период проезжих
улиц проходит в одной версте к востоку от Кремля. Название — от
размещавшегося здесь в XVII в. Соляного двора — склада для хранения соли.
29 ...Хамовнические казармы. — Комплекс в стиле классицизма, в основном
построенный в 1807—1809 гг.: три протяженных корпуса самих казарм, два каре
конюшен и служб, арестантское отделение и гауптвахта; расположен по обеим
сторонам нынешнего Комсомольского проспекта (д. 18—24). С 1925 г. —
Фрунзенские казармы.
30 — Еще у всенощной; но скоро придет, вероятно, третий звон уже. —
Третий звон во время службы в церковном обиходе и называют «звоном к
расходу».
31 — Это к «девятой песни». — Заключительное песнопение «Канона ко
Господу нашему Иисусу Христу», который поется во время утрени (Канонник.
С. 384—385).
32 ...при пении «Величит душа моя». — Так называемая «Песнь Пресвятой
Богородицы», которая поется в составе того же канона, «пред девятою песнию»
(Там же. С. 383).
Примечания. Из пережитого. Глава XXV
471
XXV. НОВАЯ АТМОСФЕРА
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 718—727.
1 Новая атмосфера. — Первоначальный вариант названия — «Преддверие
новой жизни» (зачеркнут Г.-П.) (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXV.
Л.1).
2 Часть дневника сохранилась. — Публикуется в Дополнениях к наст, изд.,
т. 2, с. 101—132.
3 Но я и начал его поздно, и прервал рано... — Записи в дневнике датируются
1837—1843 гг.
4 ...нашел записи брат ~ испестрил помарками... — Речь идет о старшем брате
Г.-П. священнике Александре Гилярове. Его ремарки на сохранившихся фрагментах
дневников воспроизведены в комментариях к их публикации в наст. изд.
5 ...и не мог ~ был тогда исполнен. — В журнальной публикации: «и я не мог
(...) я был тогда исполнен» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 719).
6 ...Патфайндер Купера? — Герой пенталогии Дж. Ф. Купера — следопыт
и охотник Натти Бампо, прозванный Кожаным Чулком из-за своих замшевых
гетр и Соколиным Глазом благодаря острому зрению. Четвертый роман этой
серии назывался «Следопыт» («The Pathfinder», 1840). Первое отдельное издание
в русском переводе было выпущено М. О. Вольфом: Следопыт (The Pathfinder):
Повесть Фенимора Купера / Пер. Д. Коковцова. СПб., 1865. Буквальный
перевод названия: землепроходец, исследователь малоизвестной страны, следопыт
(любопытно, что роман издавался также под заглавием «Путеводитель в
пустыне»).
7 ...под Донским, Симоновым, за Дорогомиловым. — Названы Донской
и Симонов Успенский монастыри, известные соответственно с 1591 и 1370 гг.,
и Дорогомиловский мост, построенный в начале XVIII в. через Москву-реку
на западной окраине города (в 1912 г. на его месте был возведен Бородинский
мост).
8 ...Воробьевы горы с церковочкой в ладонь величиной. —
Воробьевы горы (один из «семи холмов» Москвы), находятся на юго-западе города.
В 1811—1813 гг. здесь была сооружена каменная приходская церковь во имя
Св. Троицы, скромная по размерам, в формах раннего ампира.
9 Желтые полосы пестрят гору — след брошенных работ по сооружению
храма Христа Спасителя. — Мемориальный храм-памятник в Москве был
задуман Александром I в декабре 1812 г., после ухода последнего
французского солдата из России. Был объявлен международный конкурс на проект храма
и в 1817 г. утвержден грандиозный проект А. Л. Витберга. Строительство
началось на вершине Воробьевых гор, но затянулось и оказалось разорительным
для государственной казны. В 1827 г. Николай I отказался от замысла Витберга
и позже выбрал другое место для строительства храма — на Волхонке у Пречи-
472
Приложения
стенских ворот. Он возводился по проекту К. А. Тона в 1839—1883 гг., в 1931 г.
был взорван, а к 1997 г. восстановлен.
10 ...Мамонова дача... — Усадьба, основанная в середине XVIII в.
фельдмаршалом В. М. Долгоруковым-Крымским, с начала XIX в. принадлежала князю
Н. Б. Юсупову. В 1833 г. была приобретена М. А. Дмитриевым-Мамоновым,
по фамилии которого и получила свое название. Находится на высоком берегу
Москвы-реки (нынешний адрес: Воробьевское шоссе, д. 2).
11 ...загородный двор Воспитательного дома. — См. примеч. 72 к наст,
главе, с. 479—480. Имеется в виду подворье, куда детей вывозили на лето.
12 Внутри несколько церквей; собор — и древнее, и величественнее
Коломенского; церкви на обоих воротах, высокая колокольня... — Комплекс Ново-
девичьего монастыря включал 7 церквей: собор Смоленской иконы Богоматери
в центре монастырского двора (однако он возведен в 1525 г., позже Успенского
собора в г. Коломне, который был построен в 1380-х гг.), церкви: Успенская
с трапезной к западу от собора (1687 г.), Преображения Господня над северными
воротами (1688 г.), Варлаама и Иосафа в нижнем восьмерике шестиярусной
колокольни (1690 г., высота — 72 м), больничную церковь Амвросия Медиоланского
на юго-запад от собора (конец XVI в.), Покрова Богородицы над южными
воротами (1688 г.) и Николая чудотворца в северо-восточной угловой Никольской
башне (1752 г.).
13 ...часы поставлены Петром с минутным боем нарочно, чтобы чаще
напоминать заточенной Софье о ее крамоле. — Царевна Софья Алексеевна была
правительницей Русского государства в 1682—1689 гг. при двух царях — своих
малолетних братьях Иване V и Петре I. Свергнутая Петром I, с сентября 1689 г.
Софья содержалась в Новодевичьем монастыре. Условия ее пребывания были
ужесточены в октябре 1698 г., когда обнаружилась ее связь со взбунтовавшимися
стрельцами: Софья стала инокиней Сусанной, ей было запрещено принимать
посетителей извне.
14 Кельи Софъины — двухэтажное здание, почти вплоть у стены... —
В «Историческом описании московского Новодевичьего монастыря» (М., 1885)
отмечается: «Деревянных же хором царевны Софьи, существовавших в 1795 году,
теперь уже не находится в обители, но еще уцелели здесь каменные одноэтажные
келий конца XVII и начала XVIII столетия...» (с. 76). Ныне «палатами царевны
Софьи» называют Стрелецкую караульню Напрудной башни, возведенную в
конце XVI в. и перестраивавшуюся вплоть до начала XVIII в. (см.: Сорок сороков.
Т. 1. С. 235).
15 ...на виселице качались пред окнами тела казненных стрельцов. — После
подавления Стрелецкого бунта 195 человек из 1182 казненных были повешены
прямо под окнами монастырских келий и оставлены там на пять месяцев.
16 ...мне нравится архитектура и хором (особенно царицыных, где жила
Евдокия Федоровна, рядом с передними воротами), и монастырских башен,
Примечания. Из пережитого. Глава XXV
473
не говоря о колокольне... — В 1680-х гг. в результате серьезных
строительных работ, предпринятых царевной Софьей Алексеевной, сложился комплекс
Новодевичьего монастыря в стиле московского барокко, в том числе возведены
стены с 12 башнями и 6-ярусная, 8-угольная в плане колокольня. Первая жена
Петра I Евдокия Федоровна Лопухина содержалась в Новодевичьем
монастыре с 1827 по 1831 г. Лопухинский корпус у северных ворот был построен
в 1683—1686 гг.; ныне здесь располагается резиденция митрополитов
Крутицких и Коломенских.
17 Лавра — Свято-Троице Сергиева лавра в Сергиевом Посаде; всего в
России в 1830-х гг. было 4 монастыря, имевших титул лавры.
18 ...говорить «о Боге и Его правде, о человеке и его неправде»... — Цитата
из «Слова в Великий пяток» (из сборника «Страстная седмица», 1835)
архиепископа Иннокентия (Борисова): «...уста мои невольно заключаются, при виде
Господа, почивающего во гробе. (...) И что можно сказать вам о Боге и Его
правде, о человеке и его неправде, чего стократ сильнее не говорили бы сии язвы?»
(Сочинения Иннокентия, архиепископа Херсонского и Таврического. СПб.; М.,
1901. Т. IX. С. 225).
19 ...из меня вышел бы второй Ростиславов... — Имеется в виду бывший
профессор С.-Петербургской ДА Д. И. Ростиславов, автор получивших громкую
известность «обличительных» историко-публицистических книг, изданных в
Лейпциге: «Об устройстве духовных училищ в России» (1863. Т. I—II) и «Черное
и белое духовенство в России» (1866), а также труда «Опыт исследования об
имуществах и доходах наших монастырей» (СПб., 1876).
20 ...монастырю женскому, притом первоклассному, второму в империи,
древнему... — Новодевичий монастырь был отнесен к первоклассным и занимал
второе место среди женских обителей — по духовным штатам, изданным
Екатериной II 26 февраля 1764 г. Основан был монастырь в 1524 г.
21 ...более 14 000 душ приписано было к нему. — По переписи 1744 г., во
владениях Новодевичьего монастыря насчитывалось около 15 тысяч душ
мужского пола. В журнальной публикации Г.-П. неуверенно писал: «...помнится,
21000 душ» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 722).
22 Зубово — историческая местность на юго-западе центра Москвы, названа
по стоявшему здесь в 1669 г. стрелецкому полку полковника И. Зубова (Сытин.
С. 566).
23 ...по отобрании крестьян. — Согласно Высочайшему указу от 26 февраля
1764 г. о секуляризации церковных имений, бывшие монастырские крестьяне
обязаны были платить оброк в казну.
24 ...«обелил» свой дом... — Т. е. выделил его из состава церковной земли.
Стихийному процессу «приватизации», или «обеления», церковных земель в
Московской епархии пытался положить предел митрополит Платон (Левшин), своим
предписанием в декабре 1775 г. запретив наследникам умерших священников
474
Приложения
продавать их дома в посторонние руки, минуя преемников, определенных на их
место; планы на церковные земли должны были храниться в консистории за
печатью. «Священнослужители в Москве и после того находили случаи церковную
землю, на которой стояли их домы, обелять, т. е. в гражданских присутственных
местах укреплять за собою; посему пр(еосвященный) Платон в 1785 г., мая 15,
предписал — обязать всех священнослужителей в Москве подпискою, под страхом
лишения чинов своих, не обелять церковных земель и планы с крепостями на домы
их отобрать и хранить в консистории» (Розанов Н. П. Об устройстве церковных
домов для приходского духовенства в Москве: Ист. очерк // ПО. 1869. Т. II,
авг. С. 222).
25 .„чтоб игуменья обладала энергией матери Митрофании... — Речь идет
о настоятельнице серпуховского Владычного монастыря Митрофании (Розен),
допускавшей подлог и подделку векселей ради упрочения экономического
благополучия своей обители. Именно Г.-П. первый из русских журналистов начал писать
о финансовых аферах игуменьи в своей газете «Современные известия» (с 4 января
1870 г. по 8 мая 1873 г. — 7 статей). См. также примеч. 24 и 27 к главе LXI («На
оселке жизни»), т. 2, с. 395.
26 ...гением покойного Пимена, угрешского архимандрита. — Настоятель
Угрешского Никольского монастыря архимандрит Пимен (Мясников) скончался
16 августа 1880 г. Известен «Воспоминаниями» (М., 1877), где, в частности,
рассказал о своей многолетней деятельности по возрождению родной обители.
Угреша — местность в 18 верстах к юго-востоку от Москвы (ныне близ городской
черты; в районе пос. Дзержинский).
27 ...прокармливались работой, подобно тому как было полторы тысячи
лет назад в Фиваиде. — Согласно древнейшему писанному уставу монашеской
жизни, составленному Пахомием Великим около 340 г., фиваидские монахи
должны были обрабатывать землю для собственных потребностей, плести циновки
и корзинки из нильского тростника. Позже в их среде стали развиваться ремесла.
Излишки этой производственной деятельности раздавались бедным.
28 Монах садится на даровой хлеб, на даровую квартиру, участвует в
дележе кружки. — Между монашеской братией доходы могли делиться только
в необщежительных монастырях, но и там значительная часть доходов поступала
в общую монастырскую казну. В таких обителях монах имел келью и иногда общую
трапезу от монастыря, а все остальное приобретал своим трудом.
29 ...четырнадцать... — В журнальном варианте: «десятки» (PB. 1884.
Т. 172, авг. С. 722).
30 По слову апостольскому, оно питается от алтаря... — Имеются в виду
слова апостола Павла о том, что «священнодействующие питаются от святилища»
(1 Кор. 9:13).
31 Ангельский чин... — Подразумевается монашество, обычно именовавшееся
«равноангельским чином».
Примечания. Из пережитого. Глава XXV
475
32 ...он поставил себе быть проповедником слова Божия. — В печати
известна одна из церковных проповедей священника А. П. Гилярова: Слово в день
Святого Равноапостольного великого князя Владимира. М., 1866.15 с.
33 ...об исправлении ее недостатков. — Далее в черновом автографе
следовала фраза, от которой впоследствии Г.-П. отказался (она вычеркнута): «Я
постараюсь вскоре набросать духовный облик этого человека» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. XXV. Л. 4).
34 ...словоохотлив даже чрез меру. — Вместо этих слов в черновом автографе
первоначально было: «...словоохотлив. Праздных разговоров, а тем более мелких
пересудов не слышалось, хотя брат был и резок, и поспешен в суждениях о лицах,
беспощаден в критике произведений» (Там же).
35 ...о цензурной истории с письмом Чаадаева в «Телескопе»... — Цикл
из 8 писем был создан П. Я. Чаадаевым к 1831 г. на французском языке и
распространялся в списках, они обращены к Е. Д. Пановой. Перевод первого письма
был опубликован под заглавием «Философические письма к г-же***. Письмо I»
(Телескоп. 1836. Т. 34, № 15). Глубокий скептицизм в оценке исторической
судьбы России, прозвучавший в этом письме, вызвал бурю возмущения не только
среди представителей политической и церковной власти, но и в значительной части
русского общества. Гонениям были подвергнуты все причастные к публикации
письма: журнал «Телескоп» был запрещен, его издатель Н. И. Надеждин сослан
в Усть-Сысольск, а цензор А. В. Болдырев отставлен от всех должностей.
Чаадаева официально объявили сумасшедшим и подвергли домашнему заключению.
См.: Дело о запрещении журнала «Телескоп» за напечатание «Философических
писем» Чаадаева и о вызове в С.-Петербург издателя Надеждина и цензора
Болдырева. Начато 23 октября 1836 г. Окончено 17 ноября 1837 г.: (Новые документы
о П. Я. Чаадаеве) // ВЛ. 1995. Вып. 1. С. 113—153; Вып. 2. С. 56—110.
36 ...об «Истории ересей» Руднева, тоже перенесшей цензурную
передрягу... — Труд бакалавра M ДА Н. А. Руднева «Рассуждения о ересях и расколах
в Российской Церкви со времени Владимира Великого до Иоанна Грозного» (М.,
1838) был пропущен цензором П. С. Делицыным, которого за это впоследствии
предполагалось уволить — по той причине, что в книге Руднева были обнаружены
«догматические погрешности», прежде всего недооценка значения Священного
Предания (см.: Котович. С. 175, 256, 269, 452). См. также примеч. 19 к главе
XXVIII («Отголоски интеллигенции»), наст, том, с. 493—494.
37 ...о путешествии наследника и статье Погодина по этому
поводу. — Цесаревич Александр Николаевич совершал путешествие по России
в 1837—1838 гг.; в Москве он пробыл с 23 июля по 9 августа 1837 г. (см.: МВед.
1837. 28 июля. № 60. С. 429; 18 авг. № 66. С. 478). Г.-П. упоминает
публикацию: Погодин Михаил. О Москве: Писано для Его Высочества Государя
Наследника. По препоручению г-на попечителя Московского университета // Там
же. 1837. 21 авг. № 67. С. 489—492. Датирована статья 19 июля 1837 г.; она
476
Приложения
продавалась отдельными оттисками (28 с), позже неоднократно переиздавалась
М. П. Погодиным.
38 В Новодевичьем погребаются знатные русские фамилии. — Например,
князья Одоевские, Воротынские и др.; поэт Д. В. Давыдов, писатели M. Н.
Загоскин, И. И. Лажечников, Н. В. Сушков, М. П. Погодин, историк С. М.
Соловьев и др.
39 ...рассказывать ту часть русской истории, ему известную, которая
разрабатывается теперь «Русским архивом» и «Русскою стариной». —
Ежемесячные исторические журналы «Русский архив», основанный в 1863 г. в Москве
П. И. Бартеневым, и «Русская старина», издававшаяся с 1870 г. в Петербурге
М. И. Семевским, публиковали разнообразные ценные материалы по истории
русского социального движения, литературы и искусства, о быте и нравах общества:
официальные документы, воспоминания, письма, дневники и др. Любопытно, что
в одной из ранних книжек «Русского архива» Г.-П. поместил мемуарный очерк
«Московский Новодевичий монастырь в 1812 году: Рассказ очевидца — штатного
служителя Семена Климыча» (1864. Вып. 4. Стб. 416—434).
40 Тесть брата, бывший протоиерей, проводил под именем монаха Феодо-
рита подвижническую жизнь в Донском монастыре. — Тесть А. П. Гилярова
(и дед драматурга) Федор Иванович Островский был протоиереем костромской
Благовещенской церкви; овдовев в 40 лет, он в 1810 г. принял постриг в
московском Донском монастыре, был почитаем братией как аскет и подвижник.
Скончался 5 декабря 1843 г., когда Г.-П. еще проходил семинарский курс.
41 ...переносила... — В журнальном варианте: «переносила меня» (PB. 1884.
Т. 172, авг. С. 724).
42 Об этой подвижнице и прозорливице я расскажу особо. — См. главу
XXVII («Прозорливица»), наст, том, с. 177—184.
43 Таков был новый мир, в котором я очутился. — Вместо этого
предложения в черновом автографе были следующие фразы, вычеркнутые впоследствии:
«Как далеко все это было от мелких интересов Коломны и от тесного ее
кругозора. Кругозор расширился, приподнялся сравнительно с мелким однообразием
коломенской жизни и пустотой ее интересов» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29.
Гл. XXV. Л. 9 об.).
44 ...архиерейское служение, на этот раз даже с хиротонией... —
Богослужение с участием архиерея отличается особой торжественностью; когда в ходе
службы совершается хиротония (рукоположение) в сан диакона или священника,
это происходит в алтаре после благословения архиереем потира.
45 ...это был Дионисий, бывший Вятский или Пермский, сосланный в
Москву на покой... — Епископ Дионисий (Цветаев) возглавлял Пермскую и
Екатеринбургскую кафедру в 1823—1828 гг.; «21 апреля 1828 г. уволен от управления
епархией и назначен в Москву для священнослужения и крестных ходов» (Мануил.
Т. I. С. 389), где пребывал в Богоявленском монастыре до самой своей кончины.
Примечания. Из пережитого. Глава XXV
477
46 «Аксиос» (греч. άξιος — достоин) — слово, которое произносится
священнослужителями и певчими во время посвящения в сан епископа, священника,
диакона, архимандрита и др. — после совершительной молитвы таинства
священства.
47 ...которым... — В журнальном варианте: «коим» (PB. 1884. Т. 172, авг.
С. 725).
48 ...«божественная благодать проручествовала во пресвитера»... —
Неточная цитата из молитвословия при совершении таинства священства. Проруче-
ствовать — рукополагать, производить в священнический чин.
49 Смоленский рынок — известен с XVII в., занимал часть Садового кольца
от нынешней Смоленской площади до Проточного переулка. В 1820-х гг. здесь
возник отдельный толкучий рынок с книжными развалами. Ликвидирован в
середине 1920-х гг.
50 Пречистенка — улица, соединяющая площадь Пречистенские Ворота и
Зубовскую площадь. Возникла в XVI в. по дороге в Новодевичий монастырь и
названа по хранившейся там чудотворной иконе Смоленской Богоматери Пречистой.
51 Алексеевский монастырь — женский, основан около 1358 г. В 1547 г. был
перемещен на берег Москвы-реки, к устью ручья Черторый, а в 1837 г. в связи
с началом строительства храма Христа Спасителя Алексеевский монастырь был
переведен в Красное Село (упразднен в 1930-х гг.).
32 ...со старым Пожарным депо... — См. о нем: Москва: Исторические
рассказы о достопамятностях и достопримечательностях Москвы, от дня ее основания
и до наших времен. М., 1873. С. 330.
53 Волхонка — улица, соединявшая Боровицкую площадь и площадь
Пречистенские Ворота. Об истории площади и происхождении ее названия см. примеч. 6
к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 537.
54 ...Каменный мост; брат хотел показать мне Кремль с лучшей
стороны. — Так называемый Большой Каменный (Всехсвятский) мост. В 1858 г. был
разобран и заменен металлическим трехпролетным мостом. С него открывается
панорама Кремля. См. также примеч. 40 к главе XXXVIII («Путешествия»),
наст, том, с. 541—542.
55 ...теперешнего Большого дворца, подавляющего все остальное, не было
еще... — Большой Кремлевский дворец был возведен в 1838—1850 гг. в юго-
западной части Кремля по проекту К. А. Тона; служил московской резиденцией
императорской семьи, местом парадных приемов.
56 Спас на Бору — собор Спаса Преображения на Бору на дворе Большого
Кремлевского дворца. По преданию, был выстроен в бору в 1272 г., перестроен
в камне в 1330 г. Храм был разобран в 1933 г. и на его месте сделана пристройка
к дворцу со служебными помещениями.
57 ...крошечная церковь Уара... — Имеется в виду церковь Рождества
Иоанна Предтечи на Бору, которая считалась древнейшей в Москве: по преданию,
478
Приложения
построена в XII в. и до 1461 г. была деревянной. При храме в 1584 г. был устроен
придел в честь св. Уара мученика — по дню рождения царевича Димитрия. Г.-П.
говорит о церковном здании, возведенном в 1508 г. зодчим Алевизом Фрязиным
в ста метрах от Боровицких ворот Кремля. Храмовый образ Св. Уара был
популярен в Москве: к нему матери прикладывали заболевших грудных детей. Поэтому,
видимо, Г.-П. и называет Предтеченский храм «церковью Уара». Она была
снесена в 1847 г. в связи со строительством Большого Кремлевского дворца.
58 ...пред Боровицкими воротами... — См. примеч. 11 к главе VI («Второе
поколение»), наст, том, с. 399.
59 Москворецкий мост — один из так называемых «живых» деревянных
мостов через Москву-реку: его разбирали или разметывали перед весенним, а иногда и
осенним половодьем. В 1872 г. был заменен на металлический на каменных опорах.
60 ...обошли Царь-пушку... — Царь-пушка калибром 890 мм была отлита из
бронзы в 1586 г. мастером Андреем Чоховым и установлена в Китай-городе для
обороны переправы через Москву-реку. С начала XVIII в. находилась во дворе
кремлевского Арсенала, в 1835 г. отлиты декоративный лафет и чугунные ядра.
Ныне помещается близ собора Двенадцати Апостолов в Москве.
61 ...с Царем-колоколом, только что поднятым пред тем... — Самый
большой в мире Царь-колокол был отлит в яме на Ивановской площади Кремля
в 1735 г. И. Ф. и М. И. Моториными, весит свыше 12 тыс. пудов. В 1737 г.
во время пожара горящая кровля литейного амбара рухнула на колокол, от него
откололся кусок весом около 700 пудов, возникли 10 трещин. 23 июля 1836 г.
Царь-колокол был поднят и водружен на постамент, сооруженный по проекту
А. А. Монферрана.
62 Иверские ворота — иначе: Воскресенские ворота Китай-города,
сооруженные в 1680 г. В 1781 г. перед ними была построена часовня для иконы Иверской
Божией Матери, давшая воротам другое название. Разобраны в 1931 г.,
воссозданы в 1995 г. См. также примеч. 10 к главе XXXVIII («Путешествия»),
наст, том, с. 537.
63 Александровский сад — один из первых общественных садов России;
разбит вдоль западной стены Кремля (на склоне Боровицкого холма) в 1819—1822 гг.
архитектором О. И. Бове; площадь — около 10 га. См. также примеч. 69 к наст,
главе, с. 479.
64 ...до памятника Минину... — Установлен на Красной площади
скульптором И. П. Мартосом. На постаменте надпись: «Гражданину Минину и князю
Пожарскому благодарная Россия. Лета 1818».
65 ...до водопровода... — Возможно, имеется в виду машина для подачи воды
из Москвы-реки в Кремль, установленная в 1633 г. в Свибловой (Водовзводной)
башне Кремля. Взорванная французами в 1812 г., башня была восстановлена
О. И. Бове в 1817—1819 гг. Подобный же тайник-водопровод был устроен и под
Собакиной (ныне Угловая Арсенальная) башней.
Примечания. Из пережитого. Глава XXV
479
66 Воспитательный дом — см. примеч. 72 к наст, главе.
67 ...дом, бывший Безбородко (потом Прохорова) на Вшивой горке... —
См. примеч. 5 и 6 к главе LIX («Дон Кихоты просвещения»), т. 2, с. 375.
68 ...в одну ночь Безбородко, ожидая государя, развел сад на пригорке,
спускающемся от его дома к Москве-реке... — Ср., однако: «Гельбиг рассказывает,
что в бытность императора Павла в доме Безбородко однажды он стоял с канцлером
у окна комнаты, из которой можно было обозревать прелестный сад. Государь,
который на все смотрел с военной точки зрения, выразил мысль, что это мог бы
быть превосходный плац для учения. Это было сказано без намерения и желания.
Но когда государь, проснувшись рано, подошел к окну, то нашел сад
обращенным в плац-парад. Безбородко во время ночи приказал гладко вырубить деревья
и кусты. Императору так понравилось это, что он за дорогую цену купил его дом»
(Пыляев. Старая Москва. С. 364—365). Речь идет о доме, возведенном
канцлером А. П. Бестужевым-Рюминым в 1753 г. на берегу Яузы (а не Москвы-реки).
В1789 г. Екатерина II выкупила его и подарила своему канцлеру А. А. Безбородко,
который в 1790—1794 гг. перестроил здание по проекту Дж. Кваренги. После
покупки дома в казну он стал называться Слободским дворцом. Ныне здесь
располагается Российский технический университет (адрес: 2-я Бауманская ул., д. 5).
69 ...по поводу Александровского сада передано о Неглинной, о рвах,
отделявших Красную площадь от Кремля... — Река Неглинная, левый приток
Москвы-реки, в начале XVI в. заполняла своими водами ров вдоль восточной
части Кремлевской стены — со стороны современной Красной площади — шириной
свыше 30 м, глубиной свыше 10 м. К середине XVIII в. сильно загрязненная вода
в Неглинной дурно пахла. В 1817—1819 гг. ее заключили в трубу на протяжении
3 км, и на этом месте был создан Александровский сад.
70 ...о нечистотах, которыми завалена была в те времена его
окружность... — Рвы возле стен Кремля и Китай-города были расчищены от мусора
в 1802 г., а позже засыпаны.
71 Старейший из бульваров, Тверской, был засажен первоначально
березами. — Тверской бульвар, названный по Тверской улице, был создан в 1796 г. по
проекту архитектора С. А. Карина после сноса стены Белого города.
Первоначально, действительно, были высажены березы, позднее — липы, а также клены,
вязы, дубы, ясени и др.
72 Воспитательный дом напоминал о Демидове и его причудах... —
Благотворительное закрытое учебно-воспитательное учреждение для «приема и
призрения подкидышей и бесприютных детей», открытое в Москве в 1763 г.; находилось
между Яузской улицей и Большим Ивановским переулком. Заводчик П. А.
Демидов внес на строительство зданий Воспитательного дома 1107 000 рублей, из
которых выделил 205 000 рублей на устройство при нем первого коммерческого
учебного заведения — Демидовского купеческого училища. Чудачества П. А.
Демидова заключались главным образом в том, что он позволял себе дерзкие насмеш-
480
Приложения
ки над вельможами, которым охотно ссужал значительные суммы денег, при этом
всегда на каких-либо курьезных условиях.
73 ...кремлевский плац-парад — о соборе Николы Гостунского, снесенном
в одну ночь. — Речь идет о соборе Николая Чудотворца Гостунского,
возведенном близ колокольни Ивана Великого в 1506 г. и названном по иконе святителя
Николая Мирликийского, присланной с реки Гостуни. В 1817 г. собор был
разобран в одну ночь — «как обветшавший и, по местоположению своему и по
бедности архитектуры, делающий безобразие Кремлю»: «...преосвященный Августин
2-го июля 1817 года предписал — без замедления разобрать Гостунский собор
(...). 7-го августа того же 1817 г. чудовский наместник Феофилакт донес
преосвященному, что Гостунский собор разобран» (Розанов. Ч. III, кн. 2. С. 47, 48).
74 Заяузье — историческая территория к востоку от Кремля, на левом берегу
реки Яузы, близ ее устья. В XIX в. значительная часть Заяузья стала называться
Таганкой.
75 Но помнили историю с Боголюбской иконой, породившую бунт во время
моровой язвы... — Архиепископ Московский и Калужский Амвросий (Зертис-
Каменский) в разгар эпидемии чумы распорядился опечатать кружку у
чудотворной Боголюбской иконы Божией Матери для употребления денег на богоугодные
дела, что было воспринято толпой за намерение ограбить казну Богородицы.
Обвиняли владыку и в том, что он якобы собирался ввиду эпидемии убрать Бо-
голюбский образ, у которого собирался народ. Вспыхнул бунт, и преосвященного
Амвросия убили в Донском монастыре 16 сентября 1771 г.
76 Августин... — См. примеч. 7 к главе VII («Поп Захар и поп Родивон»),
наст, том, с. 401.
77 ...в теперешнем Николаевском дворце (принадлежавшем Чудову
монастырю, и в нем жили тогда архиереи)... — Дворец, построенный в Кремле
в XV в., с 1677 г. перешел в собственность Чудова монастыря, находившегося
по соседству, и с 1744 г., по указу Св. Синода, стал служить резиденцией главы
Московской епархии. В 1775 г. был выстроен новый архиепископский дворец по
проекту Μ. Ф. Казакова. В 1817 г. Николаевский дворец передали Дворцовому
ведомству: он служил местом пребывания царской семьи во время посещений
Москвы и вскоре получил новое название — Малый Николаевский дворец (по имени
Николая I). В 1929 г. был снесен.
XXVI. ПОДГОТОВКА
Впервые: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 728—735.
1 Подготовка. — Первоначальный вариант названия — «Подготовление к
семинарии» (зачеркну Г.-П.) (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVI. Л. 1).
Примечания. Из пережитого. Глава XXVI
481
2 Был я в Донском монастыре, и, между прочим, по случаю крестного хода
19 августа... — В этот день установлено церковное празднество в честь Донской
иконы Божией Матери — в память избавления Москвы от татар в 1591 г.
Ежегодно 19 августа совершается крестный ход из Кремля в Донской монастырь.
3 ...известный памятник солдату с кивером наверху... — Вероятно, имеется
в виду надгробие генерал-поручика П. М. Голицына, отличившегося в русско-
шведской войне 1768—1774 гг. и убитого на дуэли в 1775 г. Беломраморный
памятник по проекту Ф. И. Шубина был установлен Я. И. Земельгаком в 1783 г.
и «выглядел эффектно на темной стене ниши Богоявленского собора». На одной
из двух фигур, изображающей Марса, «рыцарский головной убор — шлем с
пышным навершием из перьев» (Ермонская В. В., Нетунахина Г. Д., Попова Т. Ф.
Русская мемориальная скульптура. М., 1978. С. 72). В настоящее время
памятник находится в экспозиции Государственного научно-исследовательского музея
архитектуры им. А. В. Щусева.
4 Отправились мы на иллюминацию 30 августа... — В этот день в 1837 г.
отмечалось 15-летие средней дочери Николая I великой княжны Ольги
Николаевны, а также церковный праздник — обретение мощей благоверного князя
Даниила Московского.
3 Подонки населения — зд.: простонародье, представители низовых слоев
общества (первоначально подонки — остатки жидкости на дне вместе с
осадками).
6 «Торговые» бани — дешевые бани для простонародья в уездных и
губернских городах. Бытовала пословица: «Торговая баня всех моет, а сама вся в грязи»
(Даль. Т. I. Стб. 114).
7 ...«народные бани» принимали мужчин и женщин одновременно, несмотря
на указ, давно против этого изданный... — По этому вопросу вышел не один,
а три строгих указа: от 21 декабря 1743 г., 31 августа 1760 г. и 8 апреля 1782 г.
Последний из них требовал, чтобы торговые бани были «о двух отделениях, одно
для мужеского, другое — для женского пола, с особыми входами и надписями»
(позже это положение составило статью 749 «Свода уставов строительных»:
Свод законов Российской империи... СПб., 1832. Т. XII. С. 161). В нем также
определялось: «Запрещается мужескому полу старее семи лет входить в торговую
баню женского пола, а женскому полу — в баню мужеского пола, когда в оных
другой пол парится» (статья 225 «Свода уставов благочиния»: Там же. СПб.,
1832. Т. XIV. С. 240). В одной из передовых статей Г.-П. задавался вопросом:
«Давно ли исчез в Москве обычай общности бань для обоих полов? (Разумеем
бани простонародные.) Нет сомнения, что в других городах это продолжается даже
доселе» (Москва, 13 марта // СИ. 1870. 14 марта. № 72. С. 2).
8 Я видел гравюру, на которой изображено это одновременное мытье обоих
полов в одном помещении. — Самая известная гравюра на этот сюжет —
«Российская баня» М. И. Козловского; ее изображение см.: РовинскийД. А. Подроб-
16 Зак. № 3560
482
Приложения
ный словарь русских граверов XVI—XIX вв. СПб., 1895. Т. II. Сто. 521—522.
См. также о лубочных картинках на тему «Бани общие»: Русские народные
картинки. Кн. IV / Собрал и описал Д. Ровинский // Сб. Отд-ния рус. яз.
и словесности Имп. Академии наук. СПб., 1881. Т. XXVI. С. 316, 319—320.
Подобную картинку (под названием «Серебряницкие торговые бани») описывает
и И. М. Снегирев: «Это картина бывших некогда в Москве общих простонародных
бань, не только казенных, но и частных, где мылись и парились мужчины с
женщинами; первые занимали место на лавках и полках на одной стороне, другие — на
противоположной. Закрывшись вениками, мужчины и женщины брали шайками
холодную воду из чана в самой бане, а горячую — вне бани из котла, вмазанного
в особую печь с подтопкой. В отдельных передбанниках раздевались и одевались.
(...) Эстамп редкий, на большом листе, конца XVIII века» (Снегирев Ив.
Лубочные картинки русского народа в московском мире. М., 1861. С. 118).
9 ...топилась по-черному... — Т. е. как в русской курной избе без труб, в
которую из печи поступал дым, а выходил в оконце или в двери; по-черному топили
между прочим ради экономии дров.
10 ...периоду прошлого царствования. — Времени правления Александра II
(1855—1881).
11 ...(тогда не вертели обеден и всенощных)? — См. примеч. 31 и 33 к главе
XVI («Приход»), наст, том, с. 436.
12 ...слово «голанка» показывает, что комнатные печи заимствованы от
Голландии. — Народное название кирпичных комнатных печей «голанка» («го-
ландка») впервые зафиксировано в Словаре В. И. Даля в 1863 г.; его нынешнее
написание «голландка» узаконено в «Словаре русского языка, изданном Вторым
отделением Академии наук» (СПб., 1892). В журнальной публикации:
«заимствованы нами от Голландии» (PB. 1884. Т. 172, авг. С. 729).
13 ...«оборотами»... — В журнальной публикации: «„переходами"» (Там
же).
14 ...догадался русский человек... — В журнальном варианте: «догадались
русские люди» (Там же).
13 Побывали мы в Нескучном и на Воробьевых горах. — Увеселительная
усадьба Нескучное в середине XVIII в. принадлежала князю Н. Ю.
Трубецкому, позже была выкуплена Дворцовым ведомством, и на ее территории (а также
соседних усадеб по берегу Москвы-реки) в 1826—1842 гг. возведен ансамбль
императорской резиденции, а также разбит пейзажный Нескучный сад, на западе
граничащий с Воробьевыми горами — высоким правым берегом Москвы-реки.
С 1928 г. территорию Нескучного сада и прилегающую часть Воробьевых гор
занимает Центральный парк культуры и отдыха им. М. Горького.
16 Нескучное дало мне случай узнать об Алексее Орлове, его охотах, об
его дочери и об архимандрите Фотии. — Бывший фаворит Екатерины И, граф
А. Г. Орлов-Чесменский, владевший усадьбой Нескучное, «давал праздники
Примечания. Из пережитого. Глава XXVI
483
и пиршества для забавы своей единственной дочери и для утешения всей Москвы
в начале восьмидесятых годов» (Рассказы бабушки. С. 162). «Граф помимо
лошадиной охоты имел и псовую для истребления волков, тревоживших его табуны;
граф сам вел собственноручно родословные своих собак...» (Пыляев. Старая
Москва. С. 211). В 1807 г. он скончался, и его 22-летняя дочь А. А. Орлова-
Чесменская, ставшая обладательницей многомиллионного состояния, отклонила
все предложения замужества и начала искать утешение в религии. В 1820 г.
она познакомилась в Петербурге с иеромонахом Фотием (Спасским), аскетом-
проповедником, резко выступавшим против мистического религиозного движения,
господствовавшего в эпоху Александра I. Орлова-Чесменская стала его преданной
духовной дочерью, дала ему средства на возрождение новгородского Юрьева
монастыря, близ которого выстроила себе усадьбу и жила, проводя время в посте
и молитвах.
17 ...у Николы в Хлынове. — Церковь Николая Чудотворца в урочище Хлы-
ново (современный адрес: Хлыновский тупик, д. 3) впервые упоминается в 1536 г.;
полностью обновлена в 1788 г. и затем в 1896 г. Разрушена в 1936 г. Урочище
Хлыново, известное с 1410 г., называется так по располагавшемуся в этом месте
в XVI—XVII вв. Николо-Введенскому монастырю, в котором некоторое время
находилась икона Николы Великорецкого, принесенная из Хлынова (Вятки).
18 Священник любил звук больших колоколов... — Вероятно, имеется в виду
протоиерей Михаил Игнатьев, с 1775 г. собиравший пожертвования на новый
храм и в 1781—1788 гг. выстроивший его (см.: Сорок сороков. Т. 2. С. 212).
Подробнее историю с колоколами Никольской церкви в Хлынове Г.-П. излагает
в своем дневнике 1837 г. (см. т. 2, с. 101—102).
19 Рогожская — Рогожская ямская слобода, или Рогожка; см. примеч. 25
к главе XXIV («Москва»), наст, том, с. 470.
20 ...Василия Блаженного...— Распространенное в обиходе наименование
Покровского собора, что на Рву, расположенного на южной стороне Красной
площади; возведен в 1555—1561 гг., придел Василия Блаженного пристроен в 1588 г.
21 ...насколько изящнее смотрело бы здание, когда бы квадрат со
внутренним двором примыкал не с одной стороны, а с обеих к увенчанному
голубцом главному корпусу. — Г.-П. описывает западное каре, построенное
в 1763—1767 гг., и главный корпус, который был возведен в 1771—1781 гг. Его
квадратный в основании купол, увенчанный шпилем, напоминает голубец —
«могильный памятник, срубом, с крышей, будкой, домиком» (Даль. Т. I. Стб. 914).
В разработке проекта участвовали К. И. Бланк, Ю. М. Фельтен и
предположительно Μ. Ф. Казаков. Восточное каре, задуманное изначально, было возведено
только в 1960-х гг. архитектором И. И. Ловейко, со значительным упрощением
фасадной отделки.
22 Шепелевский дом — роскошный каменный дворец, возведенный на Шви-
вой (Вшивой) горке в 1798 г. заводчиком И. Р. Баташевым. «Старожилы гово-
484
Приложения
рят, что до 1798 года от Швивогорской улицы, несколько выше Архидиаконо-
Стефановской церкви, тянулась другая улица, которая оканчивалась против
колокольни Симеоно-Столпнической церкви; несколько домов (15), стоявшие на
сей улице, составляли часть прихода нашей церкви. Но в 1798 году (...) г. Бата-
шев на всем пространстве помянутой улицы выстроил громадный каменный дом»
(Кудрявцев М., диакон. Московская Симеоно-Столпническая за Яузой церковь:
Описание церкви и прихода по ист. источникам. М., 1879. С. 33). В 1818 г. дом
перешел к его зятю, генералу Д. Д. Шепелеву. С 1831 г. он принадлежал уже
князю Л. Г. Голицыну, а в 1878 г. был продан в казну. Ныне здесь размещается
23-я городская клиническая больница (Яузская ул., д. 11).
23 ...о знаменитом Рогожском пожаре ~ когда не уцелела церковь Сергия
в Рогожской... — Речь идет о пожаре 1837 г. Церковь преподобного Сергия
Радонежского, что в Рогожской (Николоямская ул., д. 59), упоминается в писцовых
книгах с 1627 г. Главный храм выстроен в 1818 г.; после пожара, в 1838 г., он
был обновлен. В 1938—1985 гг. здание использовалось под мастерские и склад.
В 1990 г. возвращено верующим.
24 Церковь Алексия митрополита — в Рогожской (Николоямская ул.,
д. 60) известна с 1625 г.; нынешнее здание возведено в 1748—1751 гг., обновлено
в 1898 г. В 1930—1990 гг. использовалось не по назначению.
25 Алексеевские дома — вероятно, дома, стоявшие на Большой и Малой
Алексеевских улицах. До наших дней сохранились две усадьбы, выстроенные
в елизаветинскую эпоху напротив церкви Алексея митрополита
(Николоямская ул., д. 51 и 53).
26 ...латинскую риторику Бургия... — Joh. Frider. Burgii Elementa oratoria ex
antiquis atquis recentioribus facto praeceptorum delectu tironibus eloquentiae ab imis
principiis ac fundamentis sensim ad difficiliora et summa justo ordine manuducendis et
prudenter instituendis accomodata, antea quidem in usum Gymnasiorum Vratislavien-
sium nunc vero juventutis Rossicae revisa, aucta et emendata. (Mosquae): Typis Imper.
Mosq. Univers., 1776. XL, 271 с. («Йог. Фридер. Бургия Начала ораторского
искусства, основанные на выбранных наставлениях из авторов древних и новых,
для надлежащего обучения начинающих и разумного их проведения от самого
простого постепенно к более сложному и к высочайшему; прежде для использования
братиславских гимназистов, а ныне для российской молодежи пересмотренные,
пополненные и исправленные. (Москва): Типография Импер. Моск. универс,
1776 (лат.)). Учебник И.-Ф. Бургия (Бурга) переиздавался в Москве в 1823
и 1827 гг.
27 ...Лежая (Lejay, Аеже) — «Rhetorica Ciceroniana», обучение искусству
писать цицероновскою прозой. — Точное название: Ars rhethorica ad Tullianam
Rationem exacta, in qua praecepta et exempla complectuntur, quae ad oratoriam fac-
ultatem pertinent / Auctore P. Gabriele Francisco Lejay Societatis Jesu presbytero.
Petropoli, 1797. (2), 661 c; 2-е изд.: 1800. (4), IV, 404 с. («Искусство риторики
точно по методу Туллия, по его указаниям и примерам изложенное, применительно
Примечания. Из пережитого. Глава XXVI
485
к риторическим способностям / Подгот. П. Габриель Франциско Леже,
пресвитер Общества Иисуса. СПб., 1797 (лam.)).Тогда же пособие было утверждено:
«В 1797 году Св. Синодом одобрена для употребления в духовных училищах
риторика, написанная пастором Франциском Лежаевым...» (Смирнов 1855.
С. 303). В журнальной публикации отсутствуют варианты имени в скобках (см.:
PB. 1884. Т. 172, авг. С. 731).
28 И я уже не учился по Бургию... — Несмотря на указ Св. Синода (см.
выше), профессора семинарий были убеждены в преимуществе учебника Бургия
(см.: Смирнов 1867. С. 313). В МСГАА, во всяком случае, к 1813 г. «Бургий
снова вытеснил Лежая» (Смирнов 1855. С. 304). Тем не менее в своей «Записке
о преобразовании высшего управления духовно-учебными делами», составленной
1863 г., Г.-П. отмечал: «...доселе числится в каталогах духовно-учебных книг и
Бургий», риторику которого он относил к «палеонтологическим явлениям учебной
литературы» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 309. Л. 7 об., 8).
29 Но отцы наши учились по Бургию, и о нем настойчиво спрашивал
покойный Филарет, гневавшийся на умничанье учителей словесности: «Да по
Бургию заставляйте учить! Отчего не учат по Бургию?» — Видимо, имеется
в виду разгон, устроенный митрополитом Филаретом (Дроздовым) на публичном
экзамене по словесности в МДС в 1842 г. Профессор И. А. Беляев, поклонник
В. Г. Белинского, составил для воспитанников особые «записки» о разных
стилях речи («статью о слоге»), по которым и экзаменовал семинаристов Низшего
отделения. Протоиерей Г. П. Смирнов-Платонов вспоминал: «Нужно было
видеть изумление м(итрополита) Филарета и овладевший им гнев. (...) Я
единственный раз в жизни видел покойного владыку в гневе: весть о нашем экзамене
электрически сообщилась в Торговые ряды, и купцы, поспешно побросав свои
дела, поспешили в богословскую аудиторию слушать и смотреть, как митрополит
„палит" семинарию. Не раз сделано было на этом экзамене строго-начальническое
внушение ректору, заключившееся решительным: „Вели ему держаться Бургия!"»
(Смирнов-Платонов. С. 25). Вместе с тем Филарет считал, что риторика Бургия
пригодна лишь на ранней стадии изучения предмета. Еще в сане иеромонаха
преподавая в Александро-Невской ДА высшую риторику, он в январе 1809 г. составил
конспект своих лекций под названием «Краткий обзор способов, которыми можно,
по моему крайнему разумению, духовное юношество довести до основательного
знания науки об изящном». Здесь он писал: «Если бы речь шла о людях
неопытных в красноречии, то я отослал бы их к Бургию или Лейяю (Lejajus)» (Собрание
мнений и отзывов Филарета. Т. I. С. 8).
30 ...ректор... — Речь идет о любимце митрополита Филарета архимандрите
Алексии (Ржаницыне). См. примеч. 14 к главе XLII («Светский послушник»),
наст, том, с. 565.
31 Некто А. В. Кедрский, вышедший из Академии ~ поступив учителем
словесности... — Окончив МДА в 1846 г., Кедрский преподавал латинский
язык и русскую словесность сначала в Вифанской ДС, а с 1850 по 1867 г. —
486
Приложения
в МДС. Не исключено, что неподписанный некролог Кедрскому, помещенный
в аксаковской «Москве», где в то время активно сотрудничал Г.-П., принадлежит
перу последнего: По поводу смерти одного из наставников семинарии: (Алексей
Васильевич Кедрский) // Москва. 1867. 25 янв. № 20. С. 4. В черновом
автографе вместо слова «вышедший» было: «почти товарищ мне по» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед.хР.29.Гл.ХХУ1.Л.6об.).
32 «Omnis eloquentiae ~ rotunde exhbibens». — Г.-П. буквально точно
цитирует начальные строки основной части учебника И.-Ф. Бургия «Elementa oratoria...»
(M., 1776. С. 1), следующие после «Введения» (С. I—XL).
33 Одно и то же предложение (honores mutant mores) проведено по всем
формам... — См.: Там же. С. 5—8.
34 «Аврора музам подруга». — Т. е. утреннее время благоприятно для занятий
науками и искусствами. Аврора — в римской мифологии богиня утренней зари.
35 ...укажу на три дарования, из которых каждое по-своему типично:
Сперанского, Филарета и Иннокентия. — Названы выдающиеся государственные
и церковные деятели первой половины XIX в., выпускники духовной школы: граф
M. М. Сперанский, митрополит Филарет (Дроздов) и архиепископ Иннокентий
(Борисов).
36 Последний есть единственный, кого не сковал формализм риторической
выправки ~ Середину занимает Филарет... — В одном из писем к князю
Н. В. Шаховскому Г.-П. отмечал, что митрополит Филарет «с искренним,
добросовестным презрением и негодованием отзывался, например, об Иннокентии.
А что христиански воспитательнее действовало и действует, проповеди ли
Иннокентия, безупречные со стороны точности и обстоятельности, или Филарета?
Филаретовское слово — пища для мыслителя; а воспитывать и сердце, и жизнь
в христианстве способнее, бесспорно, слово Иннокентия» (РА. 1889. Кн. III,
вып. 11. С. 425).
37 ...выражение Гоголя о «худощаво-умном слове». — В лирическом
отступлении о национальных языках (в конце главы V первого тома «Мертвых
душ») Гоголь отмечает: «...затейливо придумает свое, не всякому доступное,
умно-худощавое слово немец...» (Гоголь. Т. VI. С. 109).
38 Речь Филарета воспаряет часто до высокой художественности, но
всегда остается несколько сухою, боясь ниспасть в вольность, не освященную
преданными правилами. — В статьях, посвященных столетию со дня рождения
митрополита Филарета и опубликованных в «Современных известиях» (№ 356
от 25 декабря 1882 г. и № 9 от 10 января 1883 г.), Г.-П. развивал эту мысль:
«Ум замечательно логический и осторожный, он тщательно блюл, чтобы каждый
шаг его был оправдан, да не пред обществом, а внутри, пред совестью, пред теми
правилами и воззрениями, которые он исповедовал. (...) Филарет был совершенно
лишен того, что называют „инициативой". (...) Его собственное красноречие было
красноречием сухим, и художественность, которой достигала иногда его речь, —
Примечания. Из пережитого. Глава XXVI
487
сухою художественностью. Он восхищался Григорием Богословом, к которому
и приближался строением своей речи, и не любил Златоуста, которого называл
„софистом" и „болтуном"» (Вопросы веры и Церкви. Т. И. С. 333, 337).
39 Нужно было слышать его критические замечания на чужие сочинения,
видеть его поправки. — Во второй из упомянутых выше статей Г.-П. писал:
«Попадала суду Филарета проповедь, докладная записка, ученый трактат, он являл
придирчивость к мелочам; из неточности какого-нибудь одного выражения
извлекал нелепую мысль, которой у автора не было. Но это была не придирчивость,
а болезненное требование точности и последовательности. Несколько оживленное
выражение казалось ему краснобайством, образность речи — неточностью,
затемняющею смысл. (...) Это было несчастие ума великого, но односторонне
наточенного, и отсюда-то проистекало давящее, иссушающее, мертвящее действие на
тех, чья умственная жизнь подпадала под его руководство» (Там же. С. 337).
40 «Черная зависть! ~ Разве бывает зависть желтая или зеленая?» —
Возможно, речь идет об ученике Г.-П. по МДА А. Ф. Лаврове-Платонове,
в 1854—1878 гг. преподававшем там церковное законодательство, греческий
язык, церковную словесность, а ко времени отдельного издания мемуаров Г.-П.,
в марте 1886 г., ставшего архиепископом Литовским и Виленским, т. е.
«высокопреосвященным» .
41 Но творчества и вдохновения не ищите в семинаристе ~ засушил
покойный великий святитель этою придирчивостью у многих дарования. — Этот
абзац отсутствует в журнальной публикации: по всей видимости, он был изъят
M. Н. Катковым (см.: PB. 1884. Т. 172, авг. С. 733).
42 Амплификация (лат. amplificatio — усиление, нагромождение, сгущение) —
риторическая фигура, состоящая в нанизывании синонимических определений,
сравнений, образных выражений для усиления выразительности высказывания.
43 ...рукописное «Богословие» Кирилла, бывшего ректором Московской
академии в двадцатых годах, изложено было на русском... — Имеется в виду
оставшийся в рукописи курс лекций архимандрита Кирилла (Богословского-
Платонова) по догматическому богословию, который «он первый начал читать на
русском языке» (Мануил. Т. И. С. 193). Ср.: «По отзывам слушателей Кирилла,
лекции его недостаточно познакомили их с богословием, которое они лучше и
полнее узнали из бесед Филарета во время производства им ревизорских экзаменов»
(Смирнов 1879. С. 18). Ректором МДА Кирилл был в 1819—1824 гг.,
впоследствии — епископом Дмитровским (с 1824 г.), Вятским и Слободским (с 1827 г.),
архиепископом Подольским и Брацлавским (с 1832 г.).
44 ...начертал довольно объемистую по моему возрасту диссертацию
«De lapsu angelorum»... — Это сочинение, составившее 39 страниц, сохранилось
в архиве. Ректор Алексий (Ржаницын), проверив его, поставил дату: «Марта
8 дня 1843 года» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 5. (№ 1). Л. 1—20). См. также
дневниковую запись Г.-П. от 10 января этого года (т. 2, с. 132).
488 Приложения
XXVII. ПРОЗОРЛИВИЦА
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 229—238.
1 ...в трапезной церкви и в больничной. — Имеются в виду Успенская
церковь с трапезной (построена в 1685—1687 гг.), находящаяся к западу от собора
Смоленской иконы Божией Матери, и больничная церковь Амвросия Медиолан-
ского (возведена в конце XVI в., вновь освящена после перестройки в 1770 г.),
расположенная на юго-западе от собора.
2 ...на одном из них лежало — ежедневно служить две обедни. — В
журнальной публикации: «...один из них обязан был ежедневно служить при двух
обеднях» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 230).
3 ...нет надобности в стихаре. — Т. е. в дьяконе или причетнике, при
богослужении надевавших стихарь — особое длинное одеяние с широкими рукавами
без разрезов.
4 ...незадолго в Девичий же монастырь определен был священником сверстник
его, вместе с ним кончивший курс. — О ком идет речь, выяснить не удалось.
5 ...на Троицкое подворье, к владыке. — Находилось на территории Троицкой
слободы, с 1609 г. принадлежавшей Троице-Сергиеву монастырю; оно стало
резиденцией московских митрополитов, потерявших свой архиерейский дом в Кремле.
Каменный двухэтажный дом подворья был выстроен и отделан к 1766 г., в нем
была домовая церковь преподобного Сергия Радонежского (современный адрес:
2-й Троицкий пер., д. 6а).
6 ...пред местною иконой. — Образом Божией Матери Одигитрии
Смоленской. См. примеч. 1 к главе XXIV («Москва»), наст, том, с. 467—468.
7 Задние ворота — иначе назывались южными, или нижними. Над ними
находилась Покровская церковь.
8 ...в Новоспасском монастыре... — Новоспасский 1-го класса ставропиги-
альный необщежительный мужской монастырь на Крутицком валу, по преданию,
был основан Юрием Долгоруким. В 1490 г. перенесен на нынешнее его место
(современный адрес: Крестьянская пл., д. 10).
9 ...отеческие творения... — сочинения Святых Отцов и Учителей Церкви.
10 ...также... — В журнальном варианте: «точно так же» (PB. 1884. Т. 173,
сент. С. 233).
11 ...они встречаются. — Далее в черновом автографе следовало: «...(на
Воробьевы переправлялись они обыкновенно на лодке через Москву-реку в
Лужниках, за огородами). Взаимная встреча их удивила» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед.
хр. 29. Гл. XXVII. Л. 7).
12 ...отслужите молебен с водосвятием Спасителю над Спасскими
воротами... — Т. е. в церкви Преображения Господня, находящейся над трехпролетными
северными воротами — главным входом в монастырь (освящена в 1688 г.).
Примечания. Из пережитого. Глава XXVII
489
13 ...святою водой. — Далее в черновой рукописи было предложение, позднее
вычеркнутое автором: «Больше ничего я не могу сказать» (Там же. Л. 8).
14 Память моя не удержала рассказов о других подобных событиях... —
О монахине Татьяне Федоровне в дополнение к мемуарам Г.-П. рассказывал его
племянник Ф. А. Гиляров: «Об этой знаменитой старушке говорит Н. П. Гиляров-
Платонов в своих „Воспоминаниях". Я скажу, что сам о ней помню. Жила она
в маленькой келейке в задних монастырских воротах над церковью Покрова. Это
была очень древняя старушка. Происходила она из крестьянского сословия, была
неграмотна, но обладала редкою, можно сказать, чудесною силою бесхитростного
слова. К ней часто приезжала из Москвы самых громких фамилий аристократия
посоветоваться о каких-либо семейных делах, поскорбеть о несчастиях своих;
поссорившиеся супруги искали чрез нее примирения. Довольно было нескольких
слов святой старицы, чтобы сомнения улегались, аристократическая гордость
преклонялась, болящее сердце успокоивалось. Иных „чудес" она не творила и была
совершенно чужда каких-либо чудодейственных (вроде юродства) выходок.
В моем воспоминании она представляется в высшей степени простою, самою
обыкновенною из обыкновенных старушек. Из всего причта с отцом моим она
была в наилучших отношениях. Они помогали друг другу духовно: а вещественное
выражение их дружеских отношений ограничивалось подарком Татьяны
Федоровны отцу иконы, писанной, по преданию, императрицею Елисаветою Петровною
до вступления ее на престол. Это большой образ Трех радостей живописного
письма. Икона эта очень почиталась отцом и сейчас хранится у меня. С своей
стороны мать моя каждое воскресенье и праздник посылала к Татьяне Федоровне
небольшой горячий пирог с капустою или морковью. Пирог этот всегда носил я.
Татьяна Федоровна развязывала тарелку, вынимала пирог, тарелку, сложа от
пара салфетку, возвращала мне и каждый раз дарила несколько медных монет,
какие оказывались у этой бессребреницы. Иногда это был медный пятак, иногда
копеек семь серебр(ом). Из этих грошей я сделал первые сбережения, которые
лет через 8—10 достигли рублей 20, на что я и сшил себе впервые на свой счет
теплую на вате с фланелевою подкладкою да еще с собачьим воротником шинель»
(РА. 1904. Кн. I, вып. 2. С. 350). Чудотворная икона Божией Матери, именуемая
«Трех радостей», прославилась в Москве в XVII в., возвратив по молитве одной
несчастной женщины все утраченное ею: честь мужа и сына, а также ее имение.
ъ ...единственным... — В журнальном варианте это слово отсутствует (см.:
PB. 1884. Т. 173, сент. С. 236).
16 ...к известному Ивану Яковлевичу Корейше, содержавшемуся в доме
умалишенных... — И. Я. Корейша был помещен в московскую Преображенскую больницу
в октябре 1817 г. и находился в ней в течение 44 лет до самой своей смерти.
17 Дельфийский оракул — самый знаменитый прорицатель Греции, находился
в Дельфах — святилище Аполлона в Фокиде, застройка которого началась в VI в.
до н. э. на месте древних культовых сооружений II тыс. до н. э.
490
Приложения
18 К дочери посватался пан ~ барин едет за благословением к
пустыннику. — В жизнеописании И. Я. Корейши, изданном И. Г. Прыжовым, эти события
излагаются несколько иначе: в 1817 г. «жила в Смоленске одна богатая и знатная
барыня; у ней была дочь невеста, сговоренная за одного из военных,
отличившихся в войне 1812 г. Свадьба уже была назначена, но невесте вздумалось съездить
к Ивану Яковлевичу. Вот мать и дочь, взяв с собой няньку и девку, садятся в карету,
запряженную в шестерик, едут в лес, входят в хижину Ивана Яковлевича и
спрашивают у него: счастлива ли будет за мужем такая-то раба Божия? Иван Яковлевич,
вместо ответа, вскакивает с своего места, где сидел, стучит кулаками о стол и кричит:
„Разбойники! воры! бей! бей!" Воротившись домой, невеста объявила матери, что
она замуж за своего жениха не пойдет, потому что Иван Яковлевич назвал его
разбойником» (Прыжов И. Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве.
СПб., 1860. С. 15). Здесь же указано, что в Смоленске одни называли женихом
некоего Э., а другие — К., «который впоследствии действительно оказался
вором» (Там же). Сама девушка «замуж не выходила, а пошла в монастырь, была
игуменьей и вела переписку с Иваном Яковлевичем» (Там же. С. 16).
19 По смерти Корейши, это было лет двадцать назад, издана была книжка
с его жизнеописанием. — Имеется в виду издание Прыжова, увидевшее свет за
год до кончины И. Я. Корейши (см. примеч. 18 к наст, главе).
XXVIII. ОТГОЛОСКИ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 239—245.
1 Отголоски интеллигенции. — Над этой главой Г.-П. работал особенно
тщательно: в его архиве сохранилось три черновых автографа и один беловой.
Начиналась она абзацем, удаленным уже во второй редакции: «Лица, ближайше
знакомые с братом, которых я видел в краткую у него побывку, не участвовали
в литературе, но следили за нею; следили и за полемическим течением. Как
отражалась полемика и литература в этих умах, несомненно образованных?» (РО
ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хР. 29. Гл. XXVIII. Л. 1).
2 ...«Угроз Световостоков»... — Под этим названием известный масонский
писатель А. Ф. Лабзин (спрятавшийся за псевдонимом У(ченик) М(удрости))
издал в 8 частях (СПб., 1806—1815) серию назидательных книжек немецкого
мистика И.-Г. Юнга-Штиллинга «Серый человек», предназначенных для
народного чтения. В 1815 г. первые три части были изданы вторично.
3 ...«Сионский вестник»... — Ежемесячный религиозно-нравственный
журнал мистического направления, издававшийся Лабзиным с января по сентябрь
1806 г. и с апреля 1817 г. по июнь 1818 г. (всего вышло 9 частей, или 25 книжек).
Был запрещен указом Св. Синода от 14 мая 1825 г.
Примечания. Из пережитого. Глава XXVIII
491
4 У отца из этой литературы видывал я Юнга Штиллинга и Эккартс-
гаузена, — книги, как говорил он, запрещенные... — Правительственные «меры
против вредных книг» стали предприниматься после того, как в мае 1824 г. был
отстранен от управления Министерством духовных дел и Министерством
народного просвещения князь А. Н. Голицын, покровительствовавший религиозно-
мистическому движению в период царствования Александра I. Указом Св. Синода
от 14 мая 1825 г. были запрещены наиболее распространенные книги И.-Г. Юнга-
Штиллинга, К. Эккартсгаузена, Ж.-М. Гюйон, Я. Бема и других мистических
писателей. Эти произведения не случайно оказались в библиотеке приходского
священника, отца Г.-П.: ранее специальными синодальными распоряжениями
клирам предписывалось приобретать подобную литературу.
5 ...на «увещании» и под духовным надзором... — Распространенная форма
церковного наказания за прегрешения, связанные с вопросами веры: при этом
осужденный регулярно посещает назначенного ему наставника (опытного
священника) и выслушивает назидания. О каком поднадзорном идет речь, установить не
удалось.
6 ...состоял сотрудником Библейского общества. — Открытое И января
1813 г. Российское Библейское общество занималось изданием,
распространением, а также переводом библейских книг на русский и некоторые другие
языки. Когда в мае 1824 г. его президент князь А. Н. Голицын подвергся
опале, деятельность общества была фактически свернута, а Высочайшим указом
от 12 апреля 1826 г. окончательно прекращена. Об обвинениях в мистицизме,
вольномыслии и др., которые возводились на Библейское общество его
противниками, см.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Александре I. СПб.,
2000. С. 236—288.
7 «...против престолов...» — В журнальном варианте: «против престола»
(PB. 1884. Т. 173, сент. С. 239).
8 Внутренняя церковь — одно из основополагающих понятий масонства,
с одной стороны, противополагаемое так называемой внешней церкви
традиционных вероисповеданий с ее обрядностью и, с другой — обозначающее некий
мистический прообраз Церкви Небесной, в приобщении к которому масоны видели
залог человеческого счастья на земле.
9 В Академии художеств президент Оленин предложил в почетные члены
Аракчеева... — Чтобы придать Академии художеств большего престижа в
обществе и получать дополнительные доходы, к ней привлекались богатые сановники,
которых избирали в число почетных любителей (звание почетного члена
жаловалось художникам за вклад в искусство). 13 сентября 1822 г. по предложению
А. Н. Оленина не в почетные члены, а в почетные любители были приняты не
только генерал от артиллерии, генерал-инспектор всей пехоты и артиллерии
А. А. Аракчеев, но и графы В. П. Кочубей, управляющий Министерством
внутренних дел, и Д. А. Гурьев, министр финансов.
492
Приложения
10 ...вице-президент, он же издатель «Сионского вестника», Лабзин,
возразил ~ ни содействием искусству. — По свидетельству очевидца этих событий,
А. Ф. Лабзин возмущался по поводу кандидатуры не Аракчеева, а Кочубея, про
которого сказал: «Двух копеек не стоит сей надутый и ничего не знающий»
(Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I. СПб., 1883.
С. 358). Лабзин был вице-президентом Академии художеств с 1818 по 1822 г.,
издавал журнал «Сионский вестник» в 1806 г. и, после перерыва, в 1817—1818 гг.
См. также примеч. 3 к наст, главе, с. 490.
11 .......Илью, лейб-кучера; он есть лицо, более всех близкое к
государю»... — По другим сведениям, Лабзин сказал о придворном кучере (лейб-кучере)
Александра I, И. В. Байкове, что он «не только самый близкий царю человек, но
и единственный, кому разрешено сидеть спиной к императору» (Там же).
12 ...оттоле-де ~ начались преследования... — Тогда, в 1822 г., пострадал
только Лабзин: по Высочайшему указу Сенату от 20 октября, он был уволен
в отставку и в два дня выслан из Петербурга в город Сенгилей Симбирской
губернии.
13 Карбонарии (итал. carbonari — угольщики) — члены тайного общества
в Италии в первой трети XIX в., боровшиеся за национальное освобождение
страны и конституционный строй. Карбонарии возглавили буржуазные революции
1820—1821 гг. в Королевстве обеих Сицилии, в Пьемонте и др. Сложная
иерархия, обрядовость и символика, характерные для структуры общества карбонариев,
были свойственны и масонским ложам.
14 В моем присутствии передавались еще происшествия, довольно
свежие тогда, с письмом Чаадаева... — Вместо этих слов в одном из черновых
автографов было: «В такой-то неопределенности отражались современные
политические и религиозные направления в умах лиц даже с высшим образованием,
но не причастных к водовороту умственной жизни руководящих классов. В моем
присутствии передавались еще происшествия с чаадаевским письмом...» (РО
ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 3). Имеется в виду громкая цензурная
история публикации первого из восьми «Философических писем» П. Я. Чаадаева
в московском журнале «Телескоп»; см. примеч. 35 к главе XXV («Новая
атмосфера»), наст, том, с. 475.
15 ...с «Историей ересей» Руднева. — См. примеч. 36 к главе XXV («Новая
атмосфера»), наст, том, с. 475.
16 То и другое обсуживалось опять только со внешней стороны. — Вместо
этого предложения в одном из черновых автографов было: «То и другое довольно
известны, особенно первое. В каком тоне они передавались? Содержание чаада-
евского письма, мысли, подвергшиеся опале в книге Руднева, сообщались
исторически, без толкований о том, справедливы ли они были или ложны. Обсуждались
лица, факты, но не мысли. А рассуждали опять умные, с высшим образованием,
головы» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 3—4).
Примечания. Из пережитого. Глава XXVIII 493
17 ...офицера, посланного к государю в Верону курьером с известием о
бунте Семеновского полка, по приезде занявшегося туалетом;
предваренного ~ австрийским курьером... — Когда 16—18 октября 1820 г. нижние чины
лейб-гвардии Семеновского полка выступили против бесчеловечного отношения
командира полка Шварца с солдатами, П. Я. Чаадаев в звании ротмистра служил
адъютантом у командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова. Его и решено
было отправить 21 октября курьером на конгресс Священного союза в Троппау
(а не в Верону!) для доклада Александру I. Видимо, из-за того что в декабре
1820 г. Чаадаев неожиданно для всех подал в отставку, в обществе возникло много
кривотолков по поводу его поездки в Троппау. В частности, обсуждались и те
слухи, о которых упоминает Г.-П., что якобы из-за промедления Чаадаева его обогнал
посланный из Петербурга курьер австрийского посла, сообщивший о возвращении
полка австрийскому министру князю Меттерниху, от которого Александр I будто
и узнал о печальном событии. На самом деле, как доказано исследователями, во-
первых, версия об опоздании Чаадаева несостоятельна — он ехал достаточно
быстро, а во-вторых, первое известие о Семеновской истории император получил от
фельдъегеря, посланного в Троппау еще 19 октября (см.: Тарасов Б. Н. Чаадаев.
2-е изд., доп. М., 1990. С. 62—73). Сплетня же об опоздании курьера обрастала
подробностями, отголоски которых слышал Г.-П. Мемуарист Ф. Ф. Вигель писал:
«Надо еще знать, что гусар и доктор философии в отношении к наряду был вместе
с тем и совершенная кокетка: по часам просиживал он за туалетом, чистил рот,
ногти, протирался, мылся, холился, прыскался духами. Дорогой он предавался тем
же упражнениям и оттого с прибытием опоздал двумя сутками» {Вигель Φ. Ф.
Записки: В 2 кн. М., 2003. Кн. 2. С. 982).
18 Припомнили, что легкомыслие у Надеждина основная черта
характера. — Во втором черновом автографе главы сохранилась первоначальная редакция
этого предложения: «Припомнили, что легкомыслие у Надеждина [не
стеснявшегося некогда поиграть всею судьбою близкого человека ради потехи] было в основе
характера» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 5).
19 ...Филарет поступил несправедливо, обрушившись на цензора (П. СДе-
лицына) ~ поставил он на книге свое имя. — Профессор МДА П. С. Дели-
цын, служивший духовным цензором в 1836—1863 гг., перед тем как дать
разрешение на публикацию, «увлекался иногда ролью критика», и только рукопись
Н. А. Руднева была им одобрена «в таких общих выражениях: „Благонамеренно
и с достаточною основательностью исследовано происхождение неправых учений
и толкований, появлявшихся в Русской Церкви до И(оанна) Грозного, а также
история самых лжеучений и мер, какие употребляемы были к обнаружению,
обличению и искоренению их государями и духовенством"» (Котович. С. 452).
Митрополит Филарет (Дроздов) сначала решил уволить Делицына, о чем сообщал
в письме к архимандриту Филарету (Гумилевскому), в тот период ректору МДА
(см.: ПкТСО. 1883. Ч. XXXII. С. 170). Важно и то, что претензии к книге
494
Приложения
H. А. Руднева сводились главным образом к цитировавшимся им догматическим
положениям из «Катехизиса» митрополита Филарета (см.: Котович. С. 175,
269). См. также примеч. 36 к главе XXV («Новая атмосфера»), наст, том, с. 475.
В черновой рукописи после этих слов первоначально был фрагмент, позднее
отвергнутый автором: «Но соглашались же рассказчики мыслям чаадаевского письма и
рудневской книги или возмущались ими? Ни то, ни другое. А между тем судьбою
рудневской книги [начинается новый период русского богословия] совершился
крупный перелом в истории русского богословия, начинался новый его период,
к чему лица богословского образования, казалось бы, не должны были остаться
равнодушными» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 5—6).
20 Канцлер Румянцев назначил премию... — Граф Н. П. Румянцев,
знаменитый меценат и просветитель, в 1817 г. обратился к архиепископу Августину
(Виноградскому) с предложением «дать на исследование студентам Московской
духовной академии задачу о ересях, возникших в Российской Церкви со времени
великого князя Владимира до вступления на престол царя Ивана Васильевича»
(цит. по: Смирнов 1879. С. 216). В награду он назначил «35 червонцев». В 1827 г.
эти деньги были «внесены в Сохранную казну для приращения процентами» (Там
же). И только в сентябре 1834 г. написать такое сочинение поручили Н. А.
Рудневу.
21 Студент Руднев в магистерской диссертации... — Н. А. Руднев окончил
МДА первым магистром в 1836 г.
22 ...изложил часть этой истории... — В одном из черновых автографов
после этих слов следовало: «под руководством, конечно, профессора и под
контролем Академической конференции» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII.
Л. 6). Согласно «Уставу духовных академий» (СПб., 1814), Академическая
конференция — это «ученое общество»; в ее ведении состояли «цензура духовных
книг учебного округа», «производство экзаменов» и «производство в степени
академические».
23 ...автор привел, как несогласное с православием, между прочим, учение
о равносильности Св. Предания со Св. Писанием. — Под Священным
Преданием понимается совокупность вероучительных положений, выработанных
устной и письменной внебиблейской традицией христианской церкви. Наравне
со Св. Писанием (Библией) считается средоточием Божественного откровения
(этого не признает протестантизм), которое передавалось апостолами устно и было
унаследовано церковными общинами и соборами II—IV вв.
24 ...послужил цензор. — В черновой рукописи после этих слов следовало:
«А сочинение рассматривалось, несомненно, Академическою конференциею,
подобно всем диссертациям на магистерскую степень; не могла она миновать
и митрополита. Так и передавалось тогда. Не очень давно С. К. Смирновым
напечатано извлечение из документов по этому делу. По бумагам, конечно, должен
был оказаться виноватым цензор. Но академические порядки Филаретовского
Примечания. Из пережитого. Глава XXVIII
495
времени должны быть известны достопочтенному автору» (РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 6—7).
25 Не так давно С. К. Смирновым напечатано извлечение из документов
по этому делу. — См.: Смирнов 1879. С. 216—229.
26 Катехизис самого Филарета еще не имел главы о Преданиях; она внесена
уже после рудневской истории. — В 28-м издании «Пространного христианского
катихизиса Православный Кафолическия Восточныя Греко-Российский
Церкви...» (М., 1835) был раздел «Об откровении Божием и Священном Писании»
(с. 8—15). В следующем издании, вышедшем уже в 1839 г., название раздела
(и его содержание) обновлено: «О Священном Предании и Священном Писании»
(с. 6—10).
27 Богословие Терновского... — Имеется в виду книга «Богословие
догматическое» протоиерея П. М. Терновского (М., 1838; 3-е изд.: М., 1844), служившее
руководством для студентов университетов.
28 Период Прокоповичевский еще продолжался. — Архиепископ Феофан
(Прокопович), с 1718 г. ставший главным помощником Петра I в делах
духовного управления, в своих богословских и общественно-церковных воззрениях был
близок к концепциям протестантских теологов.
29 ...учение «об оправдании» тоже излагалось по лютеранским книгам. —
Имеется в виду центральный догмат протестантизма «оправдание верой»,
сформулированный М. Лютером. Спасение, согласно ему, достигается только личной
верой в Бога, а не добрыми делами, заслугами святых, посредничеством Церкви
и др.
30 ...в Петербурге совершился поворот, которым, по слухам, богословие
обязано было А. Н. Муравьеву. — Книга А. Н. Муравьева «Путешествие ко
Святым местам в 1830 г.» (СПб., 1830; 5-е изд.: СПб., 1848) имела большой
успех; в 1833 г. ее автор был определен секретарем обер-прокурорского стола
Св. Синода и до 1842 г. боролся за место обер-прокурора. К 1838 г. вышли
и другие его книги, где он, по собственному определению, выступал в роли
защитника православия: «Письма о богослужении Восточной церкви» (СПб., 1835),
«Путешествие по Святым местам русским» (СПб., 1836), «Изложение Символа
веры Православной Восточной Кафолической церкви» (СПб., 1838). Последнее
сочинение было принято в качестве учебника в духовных училищах. Г.-П. в целом
относился неприязненно к трудам и личности Муравьева, считая его церковные
воззрения ретроградными, отдающими духом казенщины и бюрократизма. Ему
принадлежит резкий отзыв на брошюру Муравьева «Обличение на книгу (кн.
Н. Б. Голицына) „О возможном соединении церкви Российской с Западною"»
(М., 1859) (см. примеч. 60 к «Письмам к А. М. Гальперсон» («(Вторая поездка
в Петербург...)»), т. 2, с. 537).
31 ...отразилось и в рассказе ~ не о безверии, а о том, что... — В третьем
черновом автографе этой главы вместо этих слов первоначально было: «отразилось
496
Приложения
и в безучастии, с каким о самом существе дела передавали историю Руднева. Оно
объясняется не безверием, как [заключает] заключит [сейчас], пожалуй, иной,
а тем, что...» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 20).
32 ...формулы западного богословия лишены живого значения для
Восточной церкви. — Действительно, вопрос о Священном Предании всегда стоял
в центре полемики католических и протестантских теологов. В отличие от
православия в католицизме носителями Св. Предания считаются памятники
христианского, античного и средневекового искусства, а также папские декреталии.
Кроме того, у иезуитов отчетливо проявляется тенденция подчинить Св. Писание
Св. Преданию.
33 ...переписка, происходившая в XVI веке между патриархом Иеремиею
и тюбингенскими богословами... — Имеются в виду три догматические послания
константинопольского патриарха Иеремии II Траноса (1576—1581),
адресованные лютеранским теологам в Тюбингенский университет. Вся переписка была
опубликована тогда же, в 1586 г., в Виттенберге. (В обеих публикациях мемуаров
здесь у Г.-П. ошибочно указан «XVII век».)
34 ...со студентом Александром Дроздовым. — Речь идет об А. В.
Дроздове, в 1823 г., на последнем курсе M ДА, принявшем постриг с именем Афанасий.
С 1824 г. он был бакалавром МДА по классу Священного Писания. В 1828 г.
назначен ректором Пензенской ДС, в 1829 г. — Костромской, в 1837 г. —
Рязанской, в 1840 г. — Херсонской, а в 1841 г. — ректором С.-Петербургской ДА.
В 1842 г. был хиротонисан во епископа Винницкого, викария Подольской епархии,
в 1847 г. стал епископом Саратовским и Царицынским, а в 1856 г. —
Астраханским и Енотаевским (с 1858 г. — архиепископ). С 1870 по 1876 г. пребывал на
покое (см.: Мануил. Т. I. С. 176—179).
30 ...отправились к ректору Кириллу (бывшему потом
архиепископом Подольским). В восторге был ректор... — Об архиепископе Кирилле
(Богословском-Платонове) см. примеч. 43 к главе XXVI («Подготовка»), наст,
том, с. 487. «В личной жизни он был строгим аскетом. По средам и пятницам
ничего не вкушал, кроме просфоры и чая. Все деньги раздавал бедным» (Мануил.
Т. И. С. 193).
36 ...Николаша ~ был потом в Рязани профессором семинарии, потом в
Москве профессором университета, издателем «Телескопа», потом ссыльным
в Усть-Сысольске; после редактором «Журнала Министерства
внутренних дел», главным деятелем Этнографического отдела при Географическом
обществе. — Н. И. Надеждин в 1824—1826 гг. (вплоть до увольнения из
духовного ведомства) был профессором словесности и немецкого (позже и
латинского) языка в Рязанской ДС; потом, переселившись в Москву, занимался
переводческой и литературно-критической деятельностью; защитив диссертацию,
в 1831—1835 гг. был ординарным профессором теории изящных искусств и
археологии МУ. Журнал «Телескоп» с приложением газеты «Молва» издавал с 1831 по
Примечания. Из пережитого. Глава XXVIII
497
1836 г., за публикацию «Философического письма» Чаадаева был сослан в Усть-
Сысольск, затем переведен в Вологду (ссылка длилась полтора года); «Журнал
Министерства внутренних дел» издавал, переселившись в Петербург, — с 1842 г.
до конца жизни. В 1848 г. его избрали председателем Отделения этнографии
Русского Географического общества.
37 ...когда Афанасий был ректором Рязанской семинарии... — С декабря
1837 г. по апрель 1840 г.
38 ...Надеждин ~ был Рязанской епархии, из Белоомута... — Н. И. На-
деждин родился в семье священника села Нижний Белоомут Зарайского уезда
Рязанской губернии.
39 ...слышал от Вениамина (скончавшегося епископом Рижским) ~
Вениамин был рязанский (В. М. Карелин в мире)... — Епископ Вениамин родился
в селе Медведево Рязанского уезда Рязанской губернии в семье причетника,
в Рязанской ДС обучался с 1838 по 1844 г. В M ДА был на одном курсе с Г.-П.
Впоследствии, уже став архимандритом, о. Вениамин обратил внимание на статьи
в «Русской беседе», подписанные криптонимом «Η. Г—в», и догадался, кто их
автор. 3 августа 1859 г. он признавался Г.-П.: «Влияние Вашего духа на меня
неотразимо, неизгладимо; если хотите, руками ощупаю и в сердце, и в голове чувства
и мысли, порожденные или возбужденные Вами...» (цит. по: Шаховской Н. Годы
службы Н. П. Гилярова-Платонова в Московском цензурном комитете. 1859 год //
РО. 1898. Т. 49, янв. С. 105). Так было положено начало оживленной переписке
двух старых товарищей, продолжавшейся вплоть до кончины Вениамина, в 1866 г.
ставшего викарным епископом Ревельским, а в 1870 г. — епископом Рижским
и Митавским. Письма Г.-П. и Вениамина были впервые опубликованы и
откомментированы князем Н. В. Шаховским (Там же. С. 98—117). В его фонде в ОР РНБ
хранятся 5 писем Г.-П. к Вениамину за 1860—1869 гг. (Ф. 847. Ед. хр. 387, 388)
и 47 писем Вениамина к Г.-П. за 1859—1872 гг. (Там же. Ед. хр. 599—603). Одно
из писем Г.-П. к другу его молодости опубликовал священник П. А. Флоренский
под заголовком «Церковь и богословие» (БВ. 1914. Т. I, февр. С. 208—222).
40 Ю. Ф. Самарин, которого домашним учителем, между прочим, был
Надеждин, передавал мне кроме того о софистических, почти лииедействен-
ных способностях Надеждина... — О том же вспоминал и Д. С. Протопопов:
«Мне говорил Ю. Ф. Самарин, что Надеждин, живя у них в доме в должности
учителя, прочел в два года всю огромную их библиотеку на русском, французском
и немецком языках, не упуская и текущей литературы, и новейших иностранных
сочинений. Он был ходячая библиотека. Спросите его о каком хотите предмете:
он вам ясно, систематически изложит полное о нем сведение. Но что это был за
переметная сума? Нынче он вас опровергает непобедимо, завтра он вам
доказывает так же непобедимо то, что вчера опровергал. Приятели его, сражаясь с ним
целый вечер о каком-нибудь предмете и быв разбиты им на всех пунктах, после
уступки поля битвы, обращаются к нему с просьбою: „Ну, Николай Иванович, для
498
Приложения
пертурбации ума опровергни самого себя и докажи нашу мысль", — и Николай
Иванович сейчас же с изумительною силою опровергает все сказанное в вечер
и доказывает справедливость мысли своих противников» {Протопопов Д.
Несколько слов о Сперанском: Из письма к академику Я. К. Гроту (1861) // РА.
1876. Кн. II, вып. 6. С. 229).
41 ...старого семинарского воспитания! — Во втором черновом автографе
этой главы далее следовало: «Не умолчу о наблюдении, которое извлекаю о ходе
своего развития из описываемого периода» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29.
Гл. XXVIII. Л. 11).
42 ...как и оценка масонского направления. — Во втором черновом автографе
далее следовало: «...пусть я и был развит» (Там же).
43 ...читанная мною в этот период времени Записка Погодина о Москве
(она подана была наследнику цесаревичу Александру Николаевичу и потом
напечатана в «Московских ведомостях»). — См. примеч. 37 к главе XXV
(«Новая атмосфера»), наст, том, с. 475—476. Во втором черновом автографе
далее следовало предложение: «Записк(а) действительно прекрасная, и я ее
переписал» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 29. Гл. XXVIII. Л. 12).
44 ...не вспоминалась мне. — Во втором черновом автографе вместо этих слов
было: «не вспомнилась мне, а вспомнить ее было так кстати» (Там же).
45 ...случившееся с замечанием о причастиях в грамматике Востокова. —
См. примеч. 6 к главе XII («Временное отупение»), наст, том, с. 416—417.
46 Минувший год был пушкинским годом «Современника», временем
появления «Коляски» и «Носа» Гоголя. — Имеется в виду 1836 г., когда в
издававшемся Пушкиным журнале «Современник» были опубликованы упомянутые
Г.-П. повести Гоголя (соответственно в I и III томах).
47 Начаты Краевским «Литературные прибавления» к «Русскому
инвалиду»... — А. А. Краевский редактировал газету «Русский инвалид», издававшуюся
А. Ф. Воейковым, в 1837—1839 гг. Ее программа ориентировалась на писателей
пушкинского круга.
48 ...«Энциклопедический словарь» Плюшара был новостью... — См.
примеч. 70 к главе XVIII («Книжный мир»), наст, том, с. 453.
49 ...«Живописное обозрение» Полевого... — Н. А. Полевой издавал первый
в России иллюстрированный журнал «Живописное обозрение» в 1835—1837 гг.
Ф. А. Гиляров в неопубликованных мемуарах приводит выдержки из своего
дневника 1850-х гг. (перед смертью сожженного): «В дальнейшей на этот раз
беседе Н(икита) П(етрович)ч сделал не лучший отзыв о хорошо знакомом мне
Полевом, как о невежде, не знавшем ни одного языка, и пустом человеке...» (ОР
РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 221—222).
)0 ...почитателями «Библиотеки для чтения» ~ оказался ревностнейшим
гонителем сих и оных... — О. И. Сенковский в качестве редактора журнала
«Библиотека для чтения» (1834—1848; номинально до 1856 г.), рассчитанного
Примечания. Из пережитого. Глава XXIX
499
на невзыскательные вкусы массового читателя, целенаправленно приближал язык
публикаций к разговорной, народной, речи, настойчиво изгоняя архаизмы,
церковнославянизмы, а также варваризмы (прежде всего заимствования из французского
языка). Любопытно, что Г.-П., делая в своих юношеских дневниках выписки
из прочитанных книг, нередко поступал точно так же, редактируя эти записи.
См. также примеч. 51 к наст, главе.
51 Фельетонный пошиб Сенковского... — С деятельностью прежде всего
О. И. Сенковского и связано формирование в России фельетона как жанра
художественно-публицистической литературы. В дневниках Г.-П. отмечено его
увлечение в семинарский период творчеством Сенковского. Ф. А. Гиляров в своих
мемуарах писал: «Н(икита) П(етрович)ч, по словам „Дневника", совсем разбил
меня в моих понятиях о литературе. Так, напр(имер), Сенковского и его
сочинения, которыми я до сего времени восхищался так же, как и сам он во время оно,
представил с самой дурной стороны: „и подлец-то он, и поляк-то он, и безбожник-
то, и оборот в его речи везде польский, и всех-то он ругает наповал, и этим только
и выигрывает у провинциальной публики: она, напр(имер), не знает германской
философии, а он смеется над философиею; публике это и любо. «Библиотека для
чтения» была первым русским журналом, который стал выходить ежемесячно и на
белой бумаге. Все тогдашние литераторы были сотрудниками Сенковского". (...)
Приведя реченное его суждение о Сенковском, я тут же замечаю в „Дневнике":
„Думаю, что дядя тем ожесточен против Сенковского потому, что и сам
поддавался его духу, «сенковщине». (...) Но пуще всего бранил он Сенковского за то,
что тот только развращает юношество, не принося никакой пользы литературе
истреблением речений «сих» и «оных», потому что «сии» и «оные» встречаются
и у образованных писателей, которые произвели даже переворот в русской
литературе, как-то Пушкин, Гоголь, Батюшков и другие"» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр.
740. Л. 219—220, 222).
XXIX. И. И. МЕЩАНИНОВ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 245—255.
1 Гоголь изобразил в «Старосветских помещиках» неразрывных мужа
и жену... — Афанасия Ивановича и Пульхерию Ивановну Товстогубов; повесть
открывала книгу Гоголя «Миргород» (СПб., 1835).
2 ...он был титулярный советник ~ только личный дворянин... —
Гражданский чин IX класса; до 1845 г. давал право на потомственное, в 1845—1856 гг. —
только на личное дворянство, с 1856 г. — на личное почетное гражданство.
3 ...с ограничением права иметь крепостных. — По указу 1841 г.,
крепостных разрешалось иметь только лицам, владевшим населенными имениями.
500
Приложения
4 ...чужой тоже... — В журнальном варианте эти слова отсутствовали (см.:
PB. 1884. Т. 173, сент. С. 246).
5 ...во французском вкусе устроенный сад для гулянья ~ ели шапками,
аллеи шпалерами, аллея крытая, каменные двухэтажные беседки... — Имеется
в виду регулярный («геометрический») сад в стиле французского классицизма,
широко распространенный в русских помещичьих усадьбах XVIII—первой
половины XIX в. См.: Лихачев Д. С. Поэзия садов: К семантике садово-парковых
стилей. Сад как текст. 2-е изд., испр. и доп. СПб., 1991. С. 304—311.
6 Перед садом... — В журнальной публикации: «За садом...» (см.: PB. 1884.
Т. 173, сент. С. 246).
7 ...каждая усадьба сама по себе ~ забором и воротами. — В журнальном
варианте эти слова отсутствовали (см.: Там же).
8 Противоположение бурга (города) графству (сельскому имению)... —
В средневековой Европе бург (позднелат. burgus) — замок феодала, укрепленный
пункт, а графство — наследственное феодальное владение. В журнальном
варианте слова «(сельскому имению)» отсутствовали (см.: Там же).
9 ...во всем свете... — В журнальной публикации эти слова отсутствовали
(см.: Там же).
10 ...с «чувством локтя», как называют его военные... — В речи военных
это выражение означало «ощущать локоть своего соседа в строю», благодаря чему
солдаты поддерживали синхронность движений.
11 ...зависящая от той же причины. — В журнальном варианте эти слова
отсутствовали (см.: Там же. С. 247).
12 ...хотя бы улицы в нынешнем смысле и не было... — В журнальном
варианте эти слова отсутствовали (см.: Там же).
13 ...барин же и вообще интеллигент поставил бы в данном случае дом
свой лицом непременно к берегу. — До стилистической правки вместо этих слов
в журнальном варианте было: «тогда как барин и вообще интеллигент поставит
дом свой лицом к берегу» (Там же).
14 ...даже... — В журнальном варианте: «давно» (Там же).
15 ...шинель с полудюжиной воротников, расположенных этажами... —
Имеется в виду так называемый каррик (гаррик) — верхняя мужская одежда
прилегающего силуэта, имевшая от двух до сорока и более воротничков-пелерин.
Распространилась с XVIII в. как одежда для езды верхом или в экипаже. В 1830-х гг.
уже вышла из моды. Ср. воспоминания Μ. Ф. Каменской о событиях 1831 г.:
«А по одежде ее и не узнаешь сразу, что она такое — женщина или мужчина?
Я ее никогда иначе и не видала, как во фризовой шинели с мелкими пелеринами,
которые и тогда даже носили только старые крепостные лакеи да она...»
(Каменская М. Воспоминания. ML, 1991. С. 193).
16 ...однобортный сюртук синего сукна. — Мужская верхняя приталенная
одежда с полами до колен — сюртук (от франц. surtout — поверх всего) — ши-
Примечания. Из пережитого. Глава XXIX
501
рокое распространение в России получила в 1810—1820-е гг. (см.: Кирсанова.
С. 266). Необычен цвет сюртука неслужащего И. И. Мещанинова — синий, —
так как оттенки этого цвета считались форменными; такие сукна должны были
носить чиновники целого ряда ведомств.
17 Он уступил моде, введенной Велингтоном, и выпускал иногда брюки... —
М. И. Пыляев отмечал: «Существующего вида брюки сверх сапогов первый ввел
в Петербурге герцог Веллингтон, генералиссимус союзных войск и русский
фельдмаршал. Брюки носились со штрипками; называли их тогда „веллингтонами"»
(Пыляев. Старое житье. С. 149). После битвы при Ватерлоо (1815) герцог
А. У. Веллингтон стал очень популярен в России, где с начала 1820-х гг.
постепенно получила признание мода на штаны навыпуск. Правда, долгое время она
не приживалась, так как брюки поверх сапогов ассоциировались с крестьянскими
портами (см.: Кирсанова. С. 195—196).
18 ...в трактире, помещавшемся в доме Посольского подворья... —
Посольское подворье (постоялый двор) занимало в XIX в. целый квартал в Китай-городе
по соседству с Биржевой площадью. Название унаследовано от располагавшегося
здесь до 1720 г. Посольского приказа.
19 ...(рядом с Ильинкой, Юшков переулок, теперь дом Медынцевой). —
Улица Ильинка — одна из трех основных улиц Китай-города; названа по
основанному здесь в 1518 г. Ильинскому монастырю. Юшков переулок (с 1992 г.
Никольский) назывался так по фамилии проживавшего тут в середине XVIII в.
генерал-полицеймейстера И. И. Юшкова. Дом И. И. Мещанинова перешел во
владение П. И. Медынцевой к 1860-м гг.
20 ...окажите... — В журнальном варианте: «сделайте» (PB. 1884. Т. 173,
сент. С. 250).
21 Рухлядь — зд.: пожитки, движимое имущество (устар.).
22 Дуля — груша обыкновенная (Pyrus communis).
23 Шпанская вишня — шпанка (от нем. spanisch — испанский) — группа
сортов садовой вишни с темно-красными, до почти черных, плодами и с
окрашивающим соком (Cerasus vulgaris sensu lato) (см.: Станков С. С, Талиев В. И.
Определитель высших растений Европейской части СССР. М., 1949. С. 358).
Впрочем, нередко под шпанкой подразумевают черешню либо вишню морелле
(из-за темной окраски плодов).
24 ...на хлебе и воде... — В журнальном варианте: «почти на хлебе и воде»
(PB. 1884. Т. 173, сент. С. 250).
25 ...выходившие брошюрами слова Филарета... — Впервые проповедь
Филарета (Дроздова), в тот период иеромонаха, бакалавра С.-Петербургской
ДА, была издана отдельной брошюрой в 1810 г.: «Слово в день Благовещения,
говоренное в Александро-Невской лавре». Уже в 1811 г. увидели свет 7 новых
его проповедей, тоже напечатанных в виде брошюр. Всего же за период с 1810 по
1854 г. отдельными изданиями вышли 107 церковных «слов» московского митро-
502
Приложения
полита, признававшегося, наряду с архиепископом Иннокентием (Борисовым),
самым выдающимся духовным оратором своего времени. (Сведения об изданиях
приведены по их наличию в фондах одной только Российской национальной
библиотеки в Петербурге и, вероятно, не являются полными.)
26 Расступилась — зд.: расщедрилась.
27 .......будешь протопопом большого Успенского собора». — Точнее,
протопресвитером, настоятелем Успенского собора в Московском кремле; всего же
в Москве в XIX в. насчитывалось 29 православных и старообрядческих храмов
во имя Успения Богоматери (см.: Сорок сороков. Т. 4. С. 552—553). В России
было только 4 протопресвитера (высшее звание белого духовенства): два в
Петербурге — настоятель Большого придворного собора и протопресвитер военного
и морского духовенства — и два в Москве: настоятели Успенского и
Архангельского соборов.
28 ...«аршин проглотила»... — Т. е. держалась «неестественно прямо,
горделиво». В годы детства Г.-П. этот фразеологизм сохранял свою живую
образность. Слово «аршин» (восходит к перс, ars — локоть) зд. — деревянная или
металлическая палка либо линейка для измерения ткани, равная русскому аршину,
т. е. 71 см.
29 ...ее сестра была замужем за столбовым дворянином... — Вероятно, речь
идет о двоюродной тетке Лизаветы Ивановны — коллежской советнице Татьяне
Ивановне Мещаниновой, вышедшей замуж за Максима Саввича Тетюшева,
владелице суконной и шелковой фабрик в Коломне (см.: Аксенов А. И. Очерки
генеалогии уездного купечества XVIII в. М., 1993. С. 158, 185).
30 ...выезжала не иначе как четверней цугом ~ привилегии, которой
удостоены только высокоблагородные. — Ездить в городе четверней могли и купцы,
имевшие звание «именитых граждан» (имевшие корабли и дело не менее как на сто
тысяч рублей). Купцам первой гильдии разрешалось выезжать в карете парою,
второй гильдии — в коляске парою, третьей же — только в одиночном экипаже.
31 ...я знал об адмирале Мордвинове и читал мнения, которые подаваемы
были им в Государственном совете... — Граф Н. С. Мордвинов в 1810 г. был
назначен членом Государственного совета и председателем Департамента
государственной экономии, а в 1821 г. возглавил Департамент гражданских и духовных
дел Государственного совета и стал членом Комитета министров. Мордвинов был
сторонником экономических преобразований в духе западноевропейских реформ,
и его довольно резкие по содержанию, прямодушные «мнения», а также письма
к императору Александру I и его советникам в течение всего XIX в. ходили в
списках; три из них впервые были опубликованы в «Историческом сборнике Вольной
русской типографии в Лондоне» А. И. Герцена и Н. П. Огарева (London, 1859.
Книж. I. С. 9—41).
32 ...читал в рукописи «Древнюю и новую Россию» Карамзина... — Трактат
H. М. Карамзина «О древней и новой России в ее политических и гражданских
Примечания. Из пережитого. Глава XXX
503
отношениях», известный под названием «Записка о древней и новой России»
(1811), — это обзор русской истории, содержавший острую критику внешней
и внутренней политики Александра I и проповедовавший идеал просвещенной
монархии. Был опубликован только в 1861 г. в Берлине, в России впервые
полностью — в 1900 г.
33 ...читал доклад, опять в рукописи, Ивана Владимировича Лопухина о
молоканах... — Вероятно, имеется в виду распространявшееся в списках сочинение
сенатора И. В. Лопухина «Отзыв искренности» (1801; опубл.: 1817), в котором
он объяснял свое лояльное отношение к духоборам и молоканам Слободско-
Украинской губернии, отразившееся в его донесениях к Александру I после
ревизии этой губернии. Лопухин добился переселения молокан на Молочные воды
под Мелитополь.
34 ...письма Невзорова по поводу гонений на Библейское общество. —
Масонский журналист-издатель, публицист, поэт М. И. Невзоров в 1825 г.
выступил против запрещения мистических книг и в защиту Библейского общества
в резких письмах к сановникам, в частности — к митрополиту Новгородскому
и С.-Петербургскому Серафиму (Глаголевскому) от 23 июня (опубликовано:
BE. 1868. Кн. 12. С. 758—768). Копии этих писем Невзоров сам распространял
среди своих знакомых. См. также примеч. 6 к главе XXVIII («Отголоски
интеллигенции»), наст, том, с. 491.
XXX. ДВА БРАТА
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 256—267.
1 ...едва удержался в первом даже разряде. — А. П. Гиляров окончил
Богословский класс (т. е. вообще семинарский курс) 27-м по общему списку, его
фамилией заканчивается перечень лиц, окончивших МДС в I разряде (см.: Кедров.
Прил. С. 54).
2 Семинария по преобразовании помещалась сначала (временно) на
Перерве... — Семинария при Николо-Перервинском мужском монастыре,
располагавшемся на левом берегу р. Москвы, в 7.5 верстах от Москвы, открылась еще
в 1775 г. По преобразовании духовных училищ в 1814 г. ученики младших классов
МСГЛА были переведены в Перервинскую ДС, которой с того времени
присвоили название МДС. Перервой эта местность именовалась потому, что здесь течение
реки Москвы прерывалось и водный поток образовывал себе новое русло.
3 ...жил пансионером в казенном помещении. — Начиная с 1814 г. учащиеся
ДС делились на казенных, за которых епархия или родители вносили полную
сумму их содержания, и пансионеров, которые оплачивали только питание и жилье
в общежитии. Размер оплаты зависел от материального положения семинариста.
504
Приложения
Богатый Николо-Перервинский монастырь, имевший в Москве 4 часовни в
самых бойких местах (в том числе знаменитую Иверскую в Воскресенских воротах
Китай-города), мог позволить себе содержать 250 казеннокоштных мест (см.:
Сорок сороков. Т. 1. С. 371, 373). Училищный корпус находился в западной части
монастырского комплекса.
4 С переводом семинарии в Москву, по отстройке для нее здания... — Речь
идет о новом семинарском корпусе, возведенном в 1822—1826 гг. архитектором
О. И. Бове на территории Заиконоспасского мужского монастыря, который
расположен в самом центре Москвы, на Никольской улице, д. 7—9. На
территории этого монастыря с 1687 г. находилась МСГАА, до ее перевода в 1814 г.
в Троице-Сергиеву лавру. Тогда в ее помещениях открылись Заиконоспасское
уездное и приходское училища. В 1819 г. вконец обветшавшее здание решено было
сломать. МДС переместили в построенный для нее новый корпус
Заиконоспасского монастыря 1 сентября 1823 г. Здесь количество казеннокоштных мест было
весьма ограниченно, поэтому А. П. Гиляров жил на квартире в городе.
5 ...он в Богословском классе поступил домашним учителем к С. А.
Киреевскому. — А. П. Гиляров обучался в Богословском классе с 1824 по 1826 г.
В обеих публикациях мемуаров здесь описка: «к С. Н. Киреевскому». Однако
ниже (см. примеч. 33 к наст, главе, с. 508) упоминается Мария Алексеевна
Хомякова как его (С. А. Киреевского) родная сестра.
6 Профессор... — Н. Т. Зерченинов, в 1822—1828 гг., по окончании МДА,
преподававший древнегреческий и еврейский языки в МДС. Позже служил
священником при церкви Николая Чудотворца Большой крест в Китай-городе (см.:
Кедров. Прил. С. 13).
7 ...«Почему Господь Саваоф изображается седым?» — Ответ на этот
вопрос предполагал объяснение, что образ Бога Отца, изображаемого в виде
седовласого старца, воплощает «предвечную отеческую природу Первой Ипостаси»
(Григорий (Круг), инок. Об изображении Бога Отца в Православной Церкви //
Православная икона. Канон и стиль: К богословскому рассмотрению образа. М.,
1998. С. 285).
8.......заматорел во грехах...». — Шутливая переделка библейского
выражения «заматереть во днех» (Быт. 18:11; 24:1; Лк. 1: 7 и др.), т. е. — в синодальном
переводе — «быть в преклонных летах».
9 ...высокопреосвященный Макарий (Булгаков), шедший первоначально в числе
последних. — М. П. Булгаков рос болезненным мальчиком, постоянно страдал
золотухой. Обучаясь в Корочанском приходском ДУ (с 1825 г.) и Белгородском
окружном уездном училище (с 1827 г.), поначалу не выделялся особыми
умственными способностями. Но как-то «на голову ему упал камень, брошенный одним из
игравших товарищей Михаила Булгакова. Камень рассек мальчику голову,
следствием чего было сильное кровоизлияние. (...) Физическое выздоровление мальчика
имело одним из своих следствий обнаружение в нем необыкновенных умственных
Примечания. Из пережитого. Глава XXX
505
дарований. Михаил Булгаков вскоре после этого сделался одним из самых лучших
воспитанников училища...» (Титов Ф., свящ. Макарий (Булгаков), митрополит
Московский и Коломенский: Ист.-биогр. очерк. Киев, 1895. Т. I. С. 19).
10 ...прошло едва сто лет, как попов секли на архиерейских конюшнях. —
Начиная с середины XVIII в. некоторые епископы в своих епархиях стали
смягчать наказания для священников и дьяконов, вместо телесных экзекуций назначая
земные поклоны, выговоры, денежные штрафы и пр. Указом Св. Синода от 7 июня
1767 г. «наказания телесные в духовных командах священникам и иеромонахам
совсем велено отменить» (Розанов. Ч. II, кн. 2. С. 293). Законодательно
освободил священников и дьяконов от телесных наказаний за уголовные преступления
Павел I своим Указом от 9 декабря 1796 г., который, впрочем, был оставлен без
исполнения на том основании, что совершивший преступление священник
лишался сана (см: Розанов. Ч. III, кн. 1. С. 196). И только по Указу, подписанному
Александром I 22 мая 1801 г., были окончательно отменены телесные наказания
для священнослужителей (см.: Там же. С. 264).
11 На Перерве, в Риторике, куда он поступил... — А. П. Гиляров обучался
в ДС при Николо-Перервинском монастыре в 1820—1824 гг.
12 (В следующий курс открыто было параллельное отделение). — См.:
Дело Комиссии духовных училищ № 3368 от 27 декабря 1822 г. «О разделении
в Московской семинарии класса всеобщей истории на два отделения» (Опись
архива Синода. С. 265).
13 Фуражир (зд.: от фр. fourragère — опустошать, разорять) — мародер,
грабитель (в первоначальном значении — военнослужащий, назначенный для
заготовки фуража — корма для лошадей).
14 ...рассказ брата Сергея о своем приезде на Перерву... — Очевидно, это
событие относится к 1824 г., так как Сергей Гиляров был моложе своего брата
Александра на 4 года.
15 ...так велось и в Киевской академической бурсе с самого ее основания... —
Киевская ДА берет свое начало в 1615 г., с открытия Киево-братской школы
при Братском Богоявленском монастыре; в 1631 г. переименована в Киево-
Могилянскую коллегию, а в 1701 г. стала называться академией.
16 ...о чем читаем намеки даже у Гоголя. — См., например, следующие
описания в повести «Тарас Бульба»: «Голодная бурса рыскала по улицам Киева
и заставляла всех быть осторожными» (Гоголь. Т. II. С. 54) и в повести «Вий»:
«...сенат, состоявший из философов и богословов, отправлял грамматиков и
риторов (...) с мешками на плечах опустошать чужие огороды. И в бурсе появлялась
каша из тыкв» (Там же. С. 179—180).
17 Вифанская семинария уже β сороковых годах в этом тоже не
отставала. — Вифанская ДС была учреждена Указом императора Павла I от 1 мая
1797 г., после его посещения Вифанского в честь Преображения Господня
монастыря, расположенного в Сергиевом Посаде в 4 верстах к юго-востоку от Троице-
506
Приложения
Сергиевой лавры. Открытие ДС состоялось по окончании строительства для нее
учебного корпуса — в августе 1800 г. Поначалу это было элитное заведение, куда
принимали наиболее одаренных учеников, но к 1840-м гг., о которых идет речь
у Г.-П., из-за инфляции Вифанская ДС оказалась в тяжелом материальном
положении и превратилась в духовную школу для юношей самых бедных семей. Г.-П.
в этот период (1844—1854 гг.) жил в Сергиевом Посаде — сначала в качестве
студента, а потом и преподавателя МДА.
18 Меня занимает, между прочим... — В журнальном варианте эти слова
отсутствовали (см.: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 260).
19 Брат Сергей жил на бурсачной квартире в Богоявленском монастыре... —
Богоявленский 1-го класса необщежительный мужской монастырь, основанный
около 1296 г., находился неподалеку от МДС, в проезде, который выходил на
Никольскую улицу (современный адрес: Богоявленский пер., д. 2/6); в настоящее
время от монастырского ансамбля остались лишь два строения с бывшими кельями,
колокольня и собор (использовался не по назначению в 1929—1991 гг.).
20 ...Александр пристраивал Сергея к урокам, и между прочим, в дом
Н. Ф. Островского. ~ почерпнули, вероятно, что-нибудь от брата Сергея. —
А. П. Гиляров был женат на сестре Н. Ф. Островского Татьяне; СП. Гиляров
давал уроки чтения и письма племянникам своего брата: Александру, будущему
драматургу, и Михаилу, в 1881—1893 гг. министру, сенатору, члену
Государственного совета. Он поступил в дом Островских за год до окончания им ДС
(1830) и только в сентябре 1835 г. оставил своих воспитанников, так как должен
был ехать к месту новой службы в село Черкизово. Жили Островские в доме
дьякона Покровской церкви между Малой Ордынкой и Голиковским переулком
(нынешний адрес: М. Ордынка, д. 9). В журнальной публикации отсутствовало
слово «теперешний» (см.: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 261).
21 Попал в село брат Сергей. — См. примеч. 22 к главе V («На переходе»),
наст, том, с. 397. Он служил при храме Собора Пресвятой Богородицы.
22 ...с крылошанками в Новодевичьем монастыре... — Имеются в виду не
принявшие еще иноческого пострига послушницы, или так называемые «белички»,
жившие при монастыре и певшие в церковном хоре (во время богослужений они
стояли на клиросе, или крылосе, — огороженном перед иконостасом месте для
певчих).
23 По чьему совету, неизвестно, стал прибегать к кровопусканиям. —
В XIX в. кровопускание считалось универсальным методом лечения «от всех
болезней». Его, между прочим, практиковал и П. М. Никитский. Ф. А. Гиляров
приводит запись из памятного календаря последнего: «1802-го года, августа 28-го,
отворял кровь, напустивши глубокую тарелку» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740.
Л. 23).
24 Он уверил себя в предстоящей близкой смерти, перестал есть и пить,
истощал; голос ослаб. — Ф. А. Гиляров вспоминал: «Мой дядя Сергей Пе-
Примечания. Из пережитого. Глава XXX
507
трович часто страдал припадками ипохондрии, или, как называли в родстве эту
болезнь, „хандрою". Эта „хандра" была следствием несоответствия его светских
наклонностей с положением сельского священника, а может быть, и просто лени
и праздности; но очень страдал от воображаемых недугов. Отец мой основательно
не верил в эти недуги, ибо вид дяди и во время „хандры" был весьма здоровый. Но
дед мой не понимал этой тонкой болезни. И вот теперь он „с прискорбием"
уведомляет отца, что „сын Сергий очень болен", как он пишет, „самою смертельною
болезнию — онемением желудка, а потому воспалением во всем теле и
совершенною бессонницею"» (Там же. Л. 56—57; цитируется одно из писем священника
П. М. Никитского к сыну Александру.)
23 ...(средняя сестра вышла замуж за дьякона в Коломне). — См. примеч. 4
к главе XIV («Уединение и однообразие»), наст, том, с. 424. Муж Авдотьи служил
при церкви Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова. Ф. А. Гиляров писал: «Эта
тетка моя Авдотья Петровна вышла потом замуж за Петра Григорьевича Доброва,
диакона коломенской Богословской церкви. Это был самый практический человек
во всей отцовской родне. Хотя он всю жизнь оставался дьяконом, но ухитрился
выстроить себе дом в 2 этажа и каменный низ отдавал внаймы под лавку и лабаз.
По цвету своих волос назывался он у нас „ореховый зять"» (Там же. Л. 12).
26 «...у присных...». — В журнальной публикации: «родителей» (PB. 1884.
Т. 173, сент. С. 262).
27 ...просил у предстоящих прощения в обидах вольных и невольных... —
Парафраза из Великой ектеньи, которой начинают «Службу об усопших»:
«...простити им всякое прегрешение, вольное и невольное...» (Канонник. С. 250).
28 ...духовных... — В журнальном варианте это слово отсутствовало (см.: PB.
1884. Т. 173, сент. С. 262).
29 Я был тогда уже в семинарии и жил тоже под Девичьим. — См.
примеч. 28 к главе XXI («Фантастические убежища»), наст, том, с. 460.
30 Ешь, говорят тебе, лопай. Да ну, говорят тебе! А то я вышвырну тебя
вон на мороз. — В журнальной публикации более лаконично: «Ешь, говорят тебе!
Да ну! А то я вышвырну вон на мороз» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 263).
31 ...злоупотребление кровопусканием ~ Он перепустил срок. Последовал
паралич, сначала легкий ~ затем апоплексический удар... — При регулярных
таких процедурах формировалась некоторая устойчивая зависимость между
снижением давления после кровопускания и улучшением самочувствия. Пропуск
сеансов мог привести к повышению давления и — в результате — к инсульту по
ишемическому типу («легкому параличу»). Апоплексический удар — это уже
кровоизлияние в головной мозг, развивающееся резко и нередко приводящее к
необратимым последствиям (если воспользоваться современной терминологией, это
тяжелый инсульт по геморрагическому типу).
32 ...гомеопатическая капля... — Зд.: чрезвычайно малая; от гомеопатии
(греч. όμοιος — подобный и πάθος — болезнь, страдание) — способа лечения
508
Приложения
средствами (применяемыми в минимальных дозах), которые вызывают в организме
здорового человека симптомы болезни, подобной той, которая подлежит излечению.
33 Сестра Киреевского... — М. А. Хомякова.
34 ...с периодом военной службы Хомякова. — В 1822 г. А. С. Хомяков
определился в Астраханский кирасирский полк; в 1823—1825 гг. служил в конной
гвардии в Петербурге. Позже, в 1828—1829 гг., принимал участие в Русско-
турецкой войне.
35 ...в Богучарове, имении Хомяковых... — Имение находилось в Тульской
губернии, в 16 верстах от Тулы (см.: Троицкий Н. И. Село Богучарово. Родина
А. С. Хомякова. Тула, 1914).
36 ...Хомякова-отца. — Гвардии поручик Степан Александрович Хомяков,
в 1817—1822 гг. предводитель дворянства Тульского уезда.
37 ...узнал об обычае «опахивания» ~ обряд, показавшийся брату
демоническим... — Как правило, во время этого общеславянского обряда, около полуночи,
обнаженные женщины в состоянии «половой чистоты» (целомудренные девушки,
старухи, вдовы), с распущенными волосами, впрягались в соху и проводили
замкнутую борозду вокруг села (отдельной усадьбы, поля) — для защиты от мора,
демонов, стихийных бедствий и изгнания болезни за пределы опахиваемого
пространства.
38 ...храм (величественнее Петра в Риме)... — Т. е. 187-метрового
здания собора (базилики) Святого Петра (1506—1615), трехнефного
сооружения в форме латинского креста, в центре которого возвышается купол,
венчающий высокий алтарь, который был воздвигнут над гробницей апостола Павла.
В 1546—1564 гг. главным архитектором этого важнейшего католического собора
был Микеланджело.
39 Князь В. Ф. Одоевский в своих «Петербургских ночах»... — Точнее:
«Русские ночи» — книга, вышедшая при жизни автора в качестве I тома («части
первой») его Сочинений (СПб., 1844).
40 ...В. Ф. Одоевский имел в виду Хомякова-сына ~ когда изображал
архитектора Пиранезе, сочинявшего ~ проекты таких предприятий, как мост
через Средиземное море. — Речь идет о персонаже «Ночи третьей», впервые
опубликованной в альманахе «Северные цветы на 1832 год» (СПб., 1831) под
названием «Opere del cavalière Giambattista Piranesi» и с посвящением А. С.
Хомякову. Итальянский архитектор XVIII в. Дж. Пиронези известен серией гравюр
на архитектурные темы, поражающих буйной фантазией. В тексте «Русских
ночей» упоминается «храм, построенный в средине Средиземного моря» (Там же.
С. 33), а не мост через него. Но с известным писателем-славянофилом соотнесен,
по мнению современных исследователей, прежде всего образ не Дж. Пиронези,
а рассказчика, которого и зовут Алексеем Степановичем (см.: Маймин Ε. Α.,
Егоров Б. Ф. Примечания // Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 383.
(Серия «Литературные памятники»)).
Примечания. Из пережитого. Глава XXX
509
41 С Хомяковым-писателем я познакомился лично спустя двадцать лет
после того, как зазнал его впервые брат. — Князь Н. В. Шаховской в статье
«Н. П. Гиляров-Платонов и А. С. Хомяков» писал: «А. С. Хомяков и Аксаковы
познакомились с Гиляровым-Платоновым в одно из посещений Троице-Сергиевой
лавры, куда особенно часто езжали Аксаковы ввиду близости от Троицы их имения
Абрамцева, находящегося около Хотькова. Из сохранившегося в семье Гилярова
предания об этом знакомстве мы узнали, что оно состоялось после того, как либо
Константин Аксаков, либо Хомяков, попав на лекцию Гилярова в Московскую
духовную академию, поразился сходством направления, которое проводилось
с кафедры молодым бакалавром, с тем, которое высказывалось славянофилами»
(РО. 1895. Т. 36, нояб. С. 14).
42 И я, и Алексей Степанович часто поражались до буквальности иногда
доходившим сходством некоторых наших воззрений... — На это же Г.-П.
указывал в своем письме к И. Ф. Романову-Рцы от 12 ноября 1886 г.: «Вы находите
во мне духовное родство с Хомяковым. Как это к Вам пришло? Действительно,
как я писал в „Пережитом", иногда мы сходились с Хомяковым до смешного, до
выражений, до сравнений тожественных, так что слушатели мои приняли первую
богословскую брошюру Ал(ексея) Степановича за заимствование из моих лекций.
Сам Хомяков сказал раз, когда по обыкновению своему спорил я с ним: „А знаете
ли, гг., из всех нас Н(икита) П(етрович) всех одномысленнее со мною, и ни с кем
между нами не бывает столь постоянных и столь частых споров". Он выразился
даже как-то сильнее о тожестве наших взглядов. Они действительно тожественны,
но и различны. Дойдя своим умом до признания основного фактора в истории в
известном антитезе свободы и необходимости, определяя совершенно или почти
тожественно дух и материю, я восставал (и восстаю) против механичества
преемства верований, которое проводил Хомяков в „Семирамиде" («Записках о
всеобщей истории»). Это существеннейшее разногласие; о некоторых частных я уже
писал Вам. Поэтому на вопрос: „Неужели и Хомяков узок?" — я отвечу и да, и
нет. Правильнее будет ответить, что нахожу некоторую односторонность. Но,
сказав это, боюсь, точно ли я формулировал» (Письма к Романову-Рцы. С. 271).
43 Когда вышла первая из богословских брошюр Хомякова (по поводу
Тютчева и аббата Лоранси), я прочел в ней сравнение индульгенций с банковскими
чеками. Это было мое сравнение... — Работа «Несколько слов православного
христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г. Лоранси» была
опубликована Хомяковым в Париже в 1853 г. на французском языке. Поводом
к ее написанию послужило сочинение видного католического публициста П. С.
Лоранси «La Papauté, reponcé à M. de Tutcheff, conseiller de S. M. l'Empereur de
Russie» (Paris, 1852) («Папство, ответ г. Тютчеву, советнику Е(го) В(еличества)
императора России»), полемизировавшего со статьей Ф. И. Тютчева «Папство
и римский вопрос с точки зрения Санкт-Петербурга» (1849), опубликованной
в парижском журнале «Revue de Monde» в январе 1850 г. Упоминаемое Г.-П.
510
Приложения
сравнение содержится и в этой, и — в более развернутом виде — во второй
хомяковской брошюре: «Несколько слов православного христианина о западных
вероисповеданиях. По поводу одного окружного послания парижского
архиепископа», опубликованной в 1855 г. в Лейпциге также на французском языке. Ее
перевод, выполненный Г.-П., был напечатан в январской и февральской книжках
«Православного обозрения» за 1864 г. См. это место в новейшем переиздании:
Хомяков А. С. Соч.: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 43, 92, 95—96, 98.
44 ...евангелист, если бы теперь жил, употребил бы не Логос ~ говоря
о Второй Ипостаси Божества. — Т. е. о Боге-Слове, Сыне Божием. Имеется
в виду начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога,
и Слово было Бог» (1:1). Логос (греч. λόγος) — слово, понятие, разум.
45 Хомяков ~ сказал: именно это самое я пишу теперь и на это
выражение Субъект-Объект указываю (в одной из следующих брошюр). —
Речь идет о сочинении «Encore quelques mots par un chrétien orthodoxe sur les
communions occidentales à l'occasion de plusieurs pudlications religieuses, latines
et protestantes» (Leipzig, 1858), перевод которого, выполненный Г.-П., был
впервые опубликован в составе II тома Полного собрания сочинений Хомякова
(Прага, 1867) под названием «Еще несколько слов православного христианина
о западных вероисповеданиях. По поводу разных сочинений латинских и
протестантских о предметах веры». Однако здесь в триадологических рассуждениях
Хомякова применительно к Богу-Слову употребляется лишь термин «Объект»
(см.: Хомяков А. С. Соч. Т. 2. С. 187, 189, 190). Об «объект-субъективации»
мыслитель говорит по отношению к Третьей Божественной Ипостаси —
Святому Духу — в латинской заметке о Св. Троице (Там же. С. 335). Хомяков
указывает и источник терминологии — «философские системы, подобные
нынешним, германским» (Там же. С. 187). В письме к И. Ф. Романову-Рцы от
23 ноября 1886 г. Г.-П. также упоминает этот эпизод: «Я говорил на лекциях:
Христа назвали Логос, а теперь совершенно правильно назвали бы его Субъект-
Объект. Прихожу к Хомякову, между прочим говорю это. А он мне в ответ:
вообразите, это самое я говорю в брошюре, которую пишу» (Письма к Романову-
Рцы. С. 302). Кроме того, в рецензии на богословские сочинения Хомякова,
опубликованной в «Современных известиях» от И сентября 1880 г., Г.-П.
отмечал: «В предисловии читается, что трудившимся в переводе Хомякова был
Н. П. Гиляров-Платонов. Следы своего косвенного участия усматриваем до
некоторой степени даже в содержании; определение, которое дает Хомяков
некоторым из таинств, и заметка об условном значении термина „Логос"
напоминают нам о наших изустных беседах и прениях. Затем — оценка, которую дает
Хомяков католичеству и протестантству (в первых своих брошюрах) сошлась
с собственною нашею, которая, независимо от того, раскрывалась на лекциях
в Духовной академии, до поразительного, до буквального тождества примеров и
сравнений» (Вопросы веры и Церкви. Т. И. С. 212).
Примечания. Из пережитого. Глава XXX
511
46 Сравним католическое и буддийское монашество; ученые склонялись
видеть даже прямое заимствование... — Католические монашеские ордены по
некоторым основополагающим принципам своего устройства, действительно,
напоминают соответствующие буддийские общины, известные как организация сангха.
Так, бенедиктинцы, подобно буддийским монахам, соблюдают умеренные правила,
избегая двух крайностей: самоснисхождения и самопожертвования. В журнальной
публикации было: «Сравнив...» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 266).
47 Духоборцы дошли до предсуществования душ ~ последовательно
развивая дуализм, скрытый в основном догмате о букве и духе... — Духоборцы —
течение в духовном христианстве, оформившееся к середине XVIII в. Название,
поначалу носившее осуждающий смысл («борцы с Духом»), впоследствии было
переосмыслено самими духоборцами как «борцы за дух и истину». Их
вероучение изложено в «Животной книге», состоящей из «вопросов и ответов», псалмов
и духовных стихов. Г.-П. упоминает основной догмат духоборцев, раскрываемый
в первом псалме: «Бог есть дух, Бог есть слово, Бог есть человек...». Полностью
порвав с православием, духоборцы верят в «предсуществование» и переселение
бессмертных душ. Религиозно-мифологическое учение о метемпсихозе —
переселении душ умерших в тела новорожденных детей, животных, растений,
минералов и пр. — свойственно многим фольклорным традициям. В древнеиндийской
религиозной философии и древнегреческом пифагореизме (а также орфизме)
переселение душ осмысляется как посмертное воздаяние, определяемое нравственными
достоинствами умершего. Подобное этизированное представление о метемпсихозе
присуще и духоборцам.
48 ...с беспоповщинским толком... — Беспоповщина — одно из главных
направлений, на которые разделилось старообрядчество в середине 1690-х гг.
Беспоповцы считали, что истинное духовенство истреблено антихристом, а потому
вообще отрицали необходимость священников для спасения души. В журнальном
варианте: «в беспоповщинском толке» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 266).
49 ...протестанты учили, что под антихристом надо разуметь не одно
лицо, а ряд лиц. — Уже в посланиях апостола Иоанна встречается представление
о том, что антихрист присутствует в мире в виде «многих антихристов» (1 Ин. 2:
18—19; 4:1—6; 2 Ин. 1: 7), под которыми понимались противники христианства
(язычники, еретики, иудеи и др.). М. Лютер, а за ним и вся протестантская
теология под антихристом понимали не одну только личность папы римского, а всех
католических теологов и каноников и в целом институт папства. Позже понятие
об антихристе стало использоваться и во внутрипротестантской полемике — так
называли своих оппонентов-реформаторов представители многих течений в
протестантизме.
50 В книге «О вере» русский богослов... — Игумен Михайловского
Златоверхого монастыря в Киеве Нафанаил около 1644 г. составил компилятивный сборник
догматико-полемических статей, направленных против униатов, — «Книжицка,
512
Приложения
или Списание о вере православной, о Святой церкви Восточной, о изряднейших
правоверных артикулах, от Божественного Писания, путного ради случая, в
гонении от нужды собрана». Под названием «Книга о вере единой истинной
православной» это произведение, сразу ставшее настольной книгой русских церковных
людей, а впоследствии особенно популярное в среде старообрядцев,
переиздавалось четырежды в переводе с белорусского языка: в Москве в 1648 г., в Гродно
в 1785 г., во Пскове в 1876 г. и в Москве в 1912 г. Г.-П. широко использовал
материалы «Книги о вере» в своем исследовании «О папе Формозе» (М., 1855).
См. также: Дементьев Г. Критический разбор так называемой «Книги о вере»,
сравнительно с учением глаголемых старообрядцев. СПб., 1883.
51 ...сатана, по Писанию, связан на тысячу лет... — См.: Откр. 20: 2.
В синодальном переводе Ангел «сковал сатану на тысячу лет».
52 ...и что чрез тысячу лет последовало отложение Римской церкви от
Вселенской. — Имеется в виду традиционная дата разделения христианской церкви
на Западную католическую и Восточную (православную) — 1054 год, когда папа
Лев IX и константинопольский патриарх Керуларий предали друг друга анафеме.
Однако уже в VII в. вполне выявились различия между двумя религиозными
центрами: Римом и Константинополем — в догматике, обрядах, организации.
В журнальном варианте: «и чрез тысячу» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 266).
53 ...число звериное (антихристово) есть 666... — См.: Откр. 13:18. В
греческом языке буквы алфавита означают также и числа. Принято считать, что имя
антихриста будет состоять из таких букв, сумма чисел которых образует 666.
54 ...еще хуже... — В журнальном варианте эти слова отсутствовали (см.: PB.
1884. Т. 173, сент. С. 267).
Ьэ К тому времени подоспел Московский собор против раскольников. —
Имеется в виду Большой церковный собор 1667 г. с участием двух восточных
патриархов, что придавало ему значение, сравнимое с авторитетом вселенских
соборов. На нем сторонники старообрядчества были прокляты и преданы суду
« градских властей ».
56 Раскольники ~ заключили, что антихристово время настало. — Годы
с 1666 по 1669 и с 1699 по 1702 («число зверя» 666 + 30 или 33) были в
старообрядчестве периодами «гробополагателей», кончавших счеты с жизнью.
XXXI. УЧИЛИЩНЫЙ ИТОГ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 267—275.
1 В половине октября... — В середине октября 1837 г.
2 ...один только достиг Академии, некто Гермоген Виноградов, в
преданиях училища — просто Гермоген... — Г.-П. ошибается: он имеет в виду
Примечания. Из пережитого. Глава XXXI
513
архимандрита Гермогена (Сперанского), сына священника Успенской церкви
с. Федоровского, расположенного в 35 верстах от Коломны. В 1799—1804 гг. он
обучался в МСГАА, затем преподавал там сначала французский язык, а позже
богословие (до 1814 г.); впоследствии управлял последовательно серпуховским
Высоцким, коломенским Голутвиным и московским Спасо-Андроньевым
монастырями. В Коломенском ДУ он носил имя Егора Прокопича Успенского (или
Федоровского). См. о нем: Григорий ((Воинов - Борзецовский )), архим. Сборник
для любителей духовного чтения. М., 1890. Ч. III. С. 77—127. Вероятно, ошибка
памяти вызвана созвучием имен Гермогена (Сперанского) и Гедеона
(Виноградова), воспитанника С.-Петербургской ДА, в 1836—1838 гг. служившего
инспектором МДА.
3 ...экзамены, частные и публичные... — П. В. Знаменский, описывая
учебный процесс в семинариях XVIII в., отмечал: «...для контроля над успехами
учащихся им каждый год производились экзамены: ученикам низших классов, в
большей части школ по Синтаксиму включительно, три раза в год — перед каникулами
Рождественскими, Пасхальными и летними, а в высших классах — дважды, по
полугодиям. (...) Торжеством богословско-философской учености в семинариях,
как и в академиях, были публичные диспуты, производившиеся на латинском же
языке в конце каждого учебного года» (Знаменский. С. 428, 443). Эта традиция
соблюдалась вплоть до середины XIX в., но экзамены текущие и переводные стали
называть частными, а диспуты переродились в специально подготовленные и
нередко тщательно отрепетированные публичные экзамены, которые привлекали
в духовные училища (семинарии) множество посетителей — любителей партесного
пения кантов и просто любопытствующих. Синтаксима — то же, что Синтаксия
(см. главу XI («Конституция духовной школы»), наст, том, с. 72). О кантах см.
примеч. 7 к главе XXXII («Классные занятия»), наст, том, с. 518.
4 ...читал я об Августине, который, как уверяет его жизнеописание ~
написал знаменитое стихотворное прошение митрополиту Платону,
начинавшееся словами: lie тех versus benignas adpraesulis aures... — Речь идет о книге
И. М. Снегирева «Биографические черты из жизни архиепископа Московского
Августина, почетного члена Общества любителей российской словесности в
Москве» (М., 1824). Указанные стихи были третьим опытом в поэзии будущего
иерарха. В них он «изобразил сиротскую и учебную жизнь свою, исчислил все
благодеяния к себе Платона — и благодарностью пиитическою так пленил
сердце и слух своего покровителя, что сей велел напечатать стихи золотыми буквами
и послал екземпляр их к стихотворцу с собственноручным подписанием...» (с. 10).
Само стихотворение, состоящее из 40 строк, помещено в Приложении к книге
(с. 118—119). Впоследствии этот труд Снегирева был еще трижды переиздан
под названием «Очерки жизни Московского митрополита Августина» (4-е изд.:
1848). Г.-П. неточно цитирует стих Августина: вместо «benignas» (счастливые)
надо «doctas» (ученые).
17 3ак. № 3560
514
Приложения
5 ...в двенадцать, а может быть и менее, лет столь совершенно владеть
латинским стихом! — Г.-П. ошибается: Августину (Виноградскому) в тот
период (1789 г.) уже исполнилось 23 года, он состоял преподавателем
Перервинской ДС.
6 ...грамматику, именно этимологическую часть... — Т. е. тот раздел, где
содержались основные фонетические правила и учение о словообразовании. См.
примеч. 15 к главе X («Первый училищный искус»), наст, том, с. 413.
7 ...об энклитических и проклитических частицах... — Т. е. о безударных
служебных словах, стоящих после ударного (энклитики) или перед ним
(проклитики).
8 ...лексикон Шревеллия. — Имеется в виду греко-латинский учебный
словарь: Cornelii Schrevelii Lexicon manuale graeco-latinum. Mosquae, 1820.
1931 с, разд. паг. В докладной «Записке о преобразовании высшего управления
духовно-учебными делами» (1863) Г.-П. с горечью отмечал, что «в духовных
училищах существует еще доселе и греческий лексикон Шревеллия», упомянув
его среди других «палеонтологических явлений учебной литературы» (ОР РНБ.
Ф. 847. Ед. хр. 309. Л. 7 об., 8).
9 ...то понятие, которое в старину называли humaniora...— Этот термин
служил для обозначения совокупности наук, изучавших культуру, при
противопоставлении их естествознанию, изучавшему природу.
10 ...примеры отрицаемого мною совмещения, и сам первый назову
Лейбница. — Г. В. Лейбниц был не только выдающимся философом и языковедом, но
и прославился своими работами в области математики и физики.
11 Автор «Небесной механики» где-то в своем труде ~ описался ~
Ученики, последователи и почитатели Лапласа открыли его ошибку и исправили
текст. — Проверяли и исправляли расчеты П.-С. Лапласа в его 5-томном труде
«Небесная механика» (1799—1825) его ученики Ж.-Б. Био, С.-Д. Пуассон,
позже Э.-А. Рош и А. Пуанкаре (см.: Воронцов-Вельяминов Б. А. Лаплас. М.,
1937. С. 212—214, 259).
12 ...как, например, по-русски передать «законом закону умрох, да Богови
жив буду»... — В синодальном переводе: «Законом я умер для закона, чтобы
жить для Бога» (Гал. 2:19).
13 Когда готовилось новое преобразование духовно-учебных заведений
(третье) в конце шестидесятых годов и мне приходилось беседовать о нем
с лицами, стоящими во главе духовного ведомства... — В 1860 г. при Синоде
под председательством архиепископа Димитрия (Муретова) был учрежден особый
комитет по разработке преобразований духовного образования. 9 марта 1863 г.
обер-прокурор Синода А. П. Ахматов направил Г.-П. разработанный комитетом
план будущей реформы. Он писал: «Ваша прежняя служба по духовно-учебному
ведомству, искреннее сочувствие, которое Вы сохранили к образованию духовного
юношества, доставили Вам близкое знакомство с потребностями и недостатками
Примечания. Из пережитого. Глава XXXI
515
духовно-учебных заведений, преимущественно в отношении умственного и
нравственного образования воспитанников, и потому я счел долгом препроводить к Вам,
милостивый государь, экземпляр означенных трудов Комитета, с покорнейшею
просьбою по внимательном рассмотрении оных сообщить мне Ваше о них мнение»
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 584. Л. 1 об.). Сохранилось 7 писем Ахматова к Г.-П.
и 9 писем Г.-П. к нему, а также составленная Г.-П. «Записка о преобразовании
высшего управления духовно-учебными делами» (1863). В 1866 г. был учрежден
новый комитет при Синоде во главе с митрополитом Арсением (Москвиным).
Реформа проводилась постепенно, по академическим округам, с 1868 по 1871 г.
14 В новые меха вливать старое вино... — Евангельская реминисценция
(Мф. 9:17; Мк. 2: 22; Лк. 5: 37).
15 ...установив деморализующее самоуправление. — Преобразование
духовных школ рубежа 1860—1870-х гг. полностью изменило их внутреннее устройство,
которое теперь строилось на началах широкой коллегиальности и самоуправления.
Вводились академические советы, семинарские и училищные правления из
преподавателей и выборных представителей местного духовенства. Педагогические
корпорации избирали ректоров и инспекторов. Все эти либеральные нововведения,
как считал Г.-П., расшатывали церковно-охранительные устои духовной школы
и вели за собой падение дисциплины и снижение уровня религиозно-нравственного
воспитания и умственного образования духовенства. В тот период, когда Г.-П.
публиковал свои мемуары, начали проводиться в жизнь новые уставы 1884 г.,
составленные в значительной степени под влиянием обер-прокурора Св. Синода
К. П. Победоносцева, единомышленника Г.-П. в этом вопросе: в частности,
в семинариях совершенно отменялось выборное начало и во всех духовных школах
была усилена власть епархиальных архиереев и ректоров.
16 ...по закрытии Библейского общества. — После 1826 г. См. примеч. 6
к главе XXVIII («Отголоски интеллигенции»), наст, том, с. 491.
17 В конце тридцатых годов явилась «Священная история» Красноцве-
това ~ книга уже не видала второго издания: нашли в ней «вольности»... —
Речь идет об издании: Свящ. Симеон Красноцветов. Библейская история в
пользу детей. СПб., 1835—1837. Ч. I—И. Вторая часть под заголовком «История
новозаветная» была допущена к печати цензором архимандритом Макарием
(Зиминым) и вышла в свет в двух томиках, ее стали рассылать по духовно-учебным
заведениям. Вскоре, однако, в Синод поступило донесение митрополита Филарета
(Дроздова) о «противных здравому учению, исторической истине и приличию»
местах книги С. И. Красноцветова. Московский владыка перечислил «все слишком
реалистические по форме, хотя и не рационалистические по намерению автора
выражения (об Иосифе Обручнике, учении И(исуса) Христа, искушении в пустыне,
Тайной вечере и пр.). Синод постановил конфисковать книгу, Красноцветова
испытать в образе мыслей (...) от Макария потребовать объяснение» (Котович.
С. 315, 391). Тем не менее через два года Красноцветов опубликовал этот же свой
516
Приложения
труд, значительно его сократив и переработав, под названием «Священная история
Ветхого и Нового Завета» (СПб., 1839).
18 ...которых... — В журнальной публикации: «коих» (PB. 1884. Т. 173,
сент. С. 273).
19 В прошлое царствование ~ пашковство и штунда послужили поводом
к тому, чтобы снова наложить на них руку. — В 1870-е гг. адепты
рационалистических религиозных учений издавали большими тиражами брошюры для
народного чтения, где в доступной форме излагались положения христианской веры.
Г.-П. считал, что подобные книжки, изданные пашковцами, «сами по себе
невинны», и выступал против их запрещения. В передовице «Современных известий»
от 7 июля 1886 г. он призывал: эти издания «в тех пределах, где нравоучение их
не противоречит христианской морали, не только оставьте в покое, но даже
благословите ввиду воспитательного действия, производимого ими, несомненно
полезнейшего, нежели способны производить другие сочинения, распространяемые в
народе» (Вопросы веры и Церкви. Т. И. С. 578). Духовно-нравственные брошюры,
издававшиеся Российским библейским обществом, были разрешены к продаже
в 1867 г. Пашковство — религиозная секта, по вероучению близкая к баптизму.
Получила название по фамилии петербургского аристократа В. А. Пашкова,
который в 1876 г. вместе с графом M. М. Корфом основал «Общество
поощрения духовно-нравственного чтения», за 10 лет издавшее и распространившее до
200 наименований оригинальных и переводных брошюр религиозного содержания.
Штунда (от нем. Stunde — час) — рационалистическая, хотя не чуждая и
мистических элементов (в отличие от баптизма) секта, возникшая в 1860-х гг. в южных
губерниях России.
20 ...личным опытом... — В журнальном варианте: «по личному опыту» (PB.
1884. Т. 173, сент. С. 274).
21 На днях я прочитал в «Руси» духовно-нравственный рассказ о.
Наумовича... — Имеется в виду публикация: Четыре волшебства. Страх Божий,
мудрость, трезвость, труд: Галицко-русский народный рассказ священника
Иоанна Наумовича // Русь. 1884. 15 сент. № 18. С. 19—35. Продолжение
произведения печаталось в четырех последующих номерах: от 1 и 15 октября и 1 и
15 ноября. В архиве Г.-П. сохранилась телеграмма, отправленная ему протоиереем
И. Г. Наумовичем 22 июля 1876 г., и 6 его писем за 1886—1887 гг., в которых
он присылал в редакцию «Современных известий» корреспонденции о событиях
в Галиции (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 623, 661).
22 Знаменитому Ришелье приписывают изречение: дайте мне чьи угодно
две строки, и я найду за что повесить автора. — В оригинале приводил этот
афоризм герцога Ришелье А. И. Кошелев в своей статье «Шесть недель в
Австрийских славянских землях: Письмо к А. С. Хомякову»: «Donnez moi deux lignes
d'un homme, et je vous le ferai pendre (Дайте мне две строчки любого человека, и я
доведу его до виселицы)» (РБ. 1857. Кн. 4 (8). Отд. V. С. 18).
Примечания. Из пережитого. Глава XXXII
517
23 ...не говоря о кандидате на судебные должности, а лучше, пожалуй,
судебного следователя. — В журнальном варианте вместо этих слов:
«судебного следователя, не говоря уже о кандидате на судебные должности» (PB. 1884.
Т. 173, сент. С. 275).
24 В сороковых годах киевский митрополит Филарет предложил одеть
духовных воспитанников в подрясники. Нужно было видеть, какой ропот
пронесся по всему духовно-учебному миру... — Митрополит Филарет
(Амфитеатров) управлял Киевской и Галицкой епархией в 1837—1857 гг. Был известен
своей подвижнической жизнью, современники называли его Филаретом
Милостивым. Г.-П. неоднократно иронизировал над представителями духовенства,
которые «стесняются несветскостью своего одеяния». В одной из передовиц
«Современных известий» (№ 266 от 27 сентября 1872 г.) он писал: «В самом
деле, что такое офицер, который стыдится своего мундира? Что была бы армия,
состоящая из таких солдат? И духовное воинство заранее расписалось бы лишь
в своем поражении и в падении дела, которому оно служит, если бы заразилось
вожделением о фраках и папильотках» (Вопросы веры и Церкви. Т. I. С. 435,
437).
XXXII. КЛАССНЫЕ ЗАНЯТИЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 276—283.
1 ...однообразным пением «Всемирной славы» или «Како ни дивимся»... —
Начальные слова богослужебных песнопений в похвалу Божией Матери (так
называемых «догматиков»), которые поются во время всенощного бдения на строго
определенные «гласы» (тоны в церковной голосовой музыке): «Всемирную славу,
от человек прзябшую...» — на первый глас, а «Како ни дивимся богомужному
Рождеству Твоему, Пречестная...» — на третий.
2 ...греческой хрестоматии... — В «Записке о преобразовании высшего
управления духовно-учебными делами» (1863) Г.-П. так характеризовал это
учебное пособие: «...до сих пор еще существует греческая хрестоматия, в которой
статьи не только не выбраны и не расположены применительно возрасту учащихся
и требованиям постепенности, но, напротив, как будто с намерением выбор и
расположение приноровлены к совершенно противному требованию...» (ОР РНБ.
Ф. 847. Ед.хр.309.Л. 7 об.).
3 ...учебник, проходимый в классе (Устрялова)... — Начертание русской
истории для средних учебных заведений: Сочинение Н. Устрялова. СПб., 1839;
10-е изд., доп.: СПб., 1857. Возможно, впрочем, речь идет о другом учебнике:
Руководство к первоначальному изучению русской истории: Сочинение Н.
Устрялова. СПб., 1840; 11-е изд.: СПб., 1859.
518
Приложения
4 Калькулюс (calculus) — буквально: камешек — избирательный (для
голосования), счетный или в играх. Это слово приобрело новое значение: «штрафной
листок» — в иезуитских школах.
5 В старых семинариях ученики обязаны были говорить между собою
в классе только по латыни ~ обладатель калькулюса обязывался, сверх
обыкновенного урока, выучить еще какие-нибудь вокабулы или тираду
классика. — В инструкции о преподавании латыни (1787), составленной для МДС
по приказанию митрополита Платона (Левшина), отмечалось: «Если кто из
учеников нарушал правило говорить в классе по-латине, тот записываем был
в calculus, и виновный должен был на память прочитать учителю несколько
стихов (иногда по 100) из Овидия, Горация или Ломоносова» (Смирнов 1855.
С. 302—303).
6 Каким образом мужеского рода pater сочинено с женским теа и
вспомогательное est с винительным падежом... — Каламбур основан на омонимии
грамматических форм: теа может означать притяжательное местоимение женского
рода «моя» и форму повелительного наклонения «иди» от глагола meâre (ходить);
est — связку «есть» от глагола esse (быть) и форму 3-го лица единственного числа
«кушает» от глагола edere, esse (есть, кушать).
7 Сверх кантов и песен... — Канты (от лат. cantus — пение) в отличие от
песен обязательно имели церковное содержание, в них прославлялся тот или иной
святой либо праздничное событие.
8 ...в возне, в «ский» на «в»... — См. об этом в главе XXIII («От тиранства
к сердоболию»), наст, том, с. 153.
9 ...о кладах и разрыв-траве... — По народным поверьям, чародейская
«разрыв-трава отпирает подземные погреба, входы в горные сокровищницы».
Цветет она только в полночь на Ивана Купалу, и находят ее «случайно, во время
косьбы: на этой траве в Иванову ночь коса переламывается» (Новичкова Т. А.
Русский демонологический словарь. СПб., 1995. С. 235).
10 ...о попе в козьей шерсти... — См. другой вариант этого популярного
сказочного сюжета: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. М.: 1986.
Т. 2. С. 244—245. (Серия «Литературные памятники»).
11 Солдат Фома ~ видел, как этого попа провозили в Петербург... —
О факте, имевшем место в Петербурге в октябре 1825 г. и способствовавшем
популярности сюжета о попе в козлиной шкуре, см.: Вавилова М. А. История
развития сюжета о попе в козлиной шкуре // Вопросы жанра и стиля. Вологда,
1967. С. 182—206.
12 ...ящики... — В журнальном варианте: «ящички» (PB. 1884. Т. 173, сент.
С. 282).
13 За поисками этот охотник отправлялся к себе в белье и волосы ~
поискать у других. — Речь идет о ловле блох и вшей. В журнальной публикации это
предложение отсутствовало (см.: Там же. С. 283).
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIII
519
XXXIII. ВОСПИТАНИЕ ВОЛИ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, сент. С. 283—293.
1 ...нынешние университетские диспуты не могут равняться со
старинными академическими и семинарскими по живости и по участию, которое они
возбуждали в образованном обществе. — Как проходили диспуты в МСГЛА,
видно из инструкции, составленной префектом (инспектором) Моисеем (Гуми-
левским) в 1787 г.: «...на богословских диспутах три песни, приличные случаю;
рассуждение на российском языке о избраннейшей материи и диспуты русские.
За оными — разговоры на еллинском и французском языках. После того, по
кратчайшей речи, диспуты латинские. По окончании всего разделение
награждений книгами и благодарственная речь от учителя. Диспуты философские тем же
порядком. Разговоры на греческом простом и немецком» (цит. по: Смирнов 1855.
С. 344). Перед вакациями «диспуты были торжественные и продолжались три
дня в собрании многочисленных посетителей. Первый день предназначался для
диспута Богословского, второй — для Философского, третий — для других
классов. Диспут открывался пением духовного канта...» (Там же. С. 184). См. также
примеч. 3 к главе XXXI («Училищный итог»). В духовных академиях второй
половины XIX в. магистерские и докторские диссертации подлежали публичной
защите только в течение короткого периода — с 1869 по 1884 г.
2 ...один из диспутантов, архимандрит Владимир, бывший ректором ли,
префектом ли Академии, даже помешался от диспута. — Архимандрит
Владимир (Третьяков) был последовательно префектом (инспектором) и учителем
философии МСГЛА (1798—1799) и ее ректором (1799—1801), а также настоятелем
Заиконоспасского монастыря (1800—1801). «Но по причине болезни вследствие
доношения Платона Указом Священного Синода от 25.12.1801 г. уволен от
должности ректора и настоятеля с назначением ему пенсиона по 335 руб. в год»
(Смирнов 1855. С. 360). По всей видимости, описываемый эпизод произошел
на публичном богословском диспуте перед Рождественскими вакациями 1801 г.
Хотя диспутантами были студенты Богословского класса (обычно избиралось от
двух до четырех человек для защиты и опровержения предложенного вопроса),
«право возражать имели наставники и посторонние посетители. В случае, если
дефендент не мог удовлетворительно решить возражения, его поддерживал ректор
или префект» (Там же. С. 184).
3 ...отбиваться от какого-то тоже архимандрита... — Речь идет об
архимандрите Моисее (Близнецове-Платонове), префекте МСГЛА (1800—1804),
потом ректоре (1804—1807); впоследствии епископе Пензенском и Саратовском
(с 1808 г.) и Нижегородском и Арзамасском (с 1811 г.).
4 ...охладевать. — В журнальной публикации: «охлаждаться» (PB. 1884.
Т. 173, сент. С. 285).
520
Приложения
5 Да не могло испытание... — В журнальной публикации: «Такое испытание
не могло» (Там же).
6 Скабиоза (Scabiosa) — род многолетних травянистых растений из семейства
ворсянковых с мелкими цветками, собранными в соцветие-корзинку.
7 ...ректора... — В журнальном варианте: «смотрителя» (Там же. С. 289).
8 ...об известном благословении, преподаваемом папой urbi et orbi из
Ватикана. — Слова «Городу (т. е. Риму) и миру» входят в принятую в XIII—XIV вв.
формулу благословения новоизбранного папы римского как главы католической
церкви, призванную подчеркнуть его мировое влияние (Рим здесь выступает
в качестве столицы мира — по традиции, берущей начало в античности). Эта же
формула благословения преподается папой также в Страстной четверг и в
праздники Пасхи и Вознесения Христова.
9 ...в Таборы (подгородный лес)... — По преданию, зафиксированному
Н. Д. Иванчиным-Писаревым, название этого места связано с тем, что тут
находился стан Марины Мнишек: «...разорив Коломну, она и Заруцкий могли выбрать
себе это загородье, в нем поделать засады, окопаться и даже выстроить острог
или деревянную крепость. (...) Здесь виден глубокий ров; за ним линия
земляного окопа на 80 сажен, коего вышина уже не более двух аршин. Упомянутый
вал, примыкающий в одном месте к оврагу, а этот к речке Коломенке, образуют
четвероугольное засадное место, или оборонительный затин. Там 29 июня бывает
народное гулянье, и, сверх того, по праздничным и воскресным дням коломляне
исстари посещают это место и, сбираясь туда, говорят: „Пойдемте в Таборы
гулять". Представляю другим исследователям доискаться, не пред Петровым
ли днем Заруцкий и Марина оставили Коломну, чтобы податься к Астрахани
и быть плененными за Яиком? — и не была ли тогда первая прогулка
коломенских жителей в оставленные ими таборы?» (И ванчин-Писарев 1843. С. 133,
134—135).
10 ...должно пройти... — В журнальном варианте: «проходило» (PB. 1884.
Т. 173, сент. С. 290).
11 ...на Корбухе (в лесу между Троицкою лаврой и Вифанией)... —
Местность под названием Корбуха находилась на расстоянии двух с половиной верст
от Лавры по Александровской дороге. В 1776 г. она была обнесена каменной
оградой с южной стороны — на пожертвование, сделанное Екатериной II. Здесь
располагались березовая роща, знаменитая своими протяженными просеками,
и два больших пруда, разделенных плотиной (см.: Горский. С. 158).
12 ...отвечал мне покойный Ю. Ф. Самарин... — О своих непростых
взаимоотношениях с Самариным, с которым Г.-П. познакомился в начале 1850-х гг., он
упоминает и в письме к И. Ф. Романову-Рцы от 2 ноября 1886 г.: «Ю. Ф.
Самарин, сложивший предо мною оружие, умолявший писать „Иезуитов" и только после
моего решительного отказа взявшийся писать (и написавший монографию, по
глубине и ясности не имеющую подобия), — тот же Юрий Федорович покосился на
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIII
521
меня по поводу того, что я посмел коснуться кн. Щербатова в его деятельности по
городскому управлению» (Письма к Романову-Ρ и,ы. С. 248). Князь А. А.
Щербатов был московским городским головой в 1863—1869 гг., и его деятельность
на этом посту (см.: Отчет московского городского головы князя Щербатова
о деятельности Московской городской думы за шестилетие с 1863 по 1869 год.
М., 1969. (2), 169 с.) время от времени вызывала критические отклики
«Современных известий». Брат Ю. Ф. Самарина, Дмитрий Федорович, в разговоре
с князем Н. В. Шаховским, состоявшемся 9 сентября 1893 г., также упомянул, что
размолвка его отца с Г.-П. произошла, между прочим, «по поводу разг(ромной)
статьи Гиля(рова) о кн. Щербатове» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 49. Л. 56 об.).
Г.-П. написал Самарину прочувствованный некролог (СИ. 1876. 21 марта.
№ 78. С. 1—2). Упомянуто исследование Самарина «Иезуиты и их отношение
к России: Письма к иезуиту Мартынову» (М., 1866; 3-е изд., доп.: 1870).
13 ...тем именно и почтенен ~ только дисциплина, а не оковы. — В
журнальной публикации: «тем именно и хорош, что оставлял впечатление, что
училищный порядок есть подобие семьи, а не оковы» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 291).
14 Воля и характер в мальчике-левите ~ воспитывались общежитиями. —
В одной из передовых статей (СИ. 1873. 29 окт. № 298), выступая против
намечавшегося упразднения студенческих общежитий, Г.-П. писал: «Общежитие
учащихся — это не просто экономическое и учебное удобство: это среда, это
предание, это своего рода школа...». Многолюдное общежитие служит «главною
лабораториею и хранилищем товарищеского духа и воспитательных преданий»
(Вопросы веры и Церкви. Т. I. С. 506, 507).
15 ...какая-нибудь овощь... — В журнальной публикации был не архаичный
вариант: «какой-нибудь овощ» (PB. 1884. Т. 173, сент. С. 291).
16 ...раб неключимый... — Евангельское выражение из притчей Христа (о
талантах и нерадивом рабе). В синодальном переводе: «негодный раб» (Мф. 25: 30),
«рабы ничего не стоящие» (Лк. 17: 10).
17 ...учители... — В журнальной публикации: «учителя» (PB. 1884. Т. 173,
сент. С. 292).
18 ...когда я вспомню об А. В. Горском... — Г.-П. всегда с величайшим
благоговением отзывался о личности Горского. В некрологе ему (Москва, 22
декабря // СИ. 1875. 23 дек. № 353. С. 2) он отмечал: «Этот аскет-профессор,
этот инок-мирянин, с подвижническою жизнию соединявший общительную
гуманность и готовность всякому служить своими знаниями и трудами, это было
необыкновенное явление. Оно едва ли повторится. Оно было созданием особого
духовного строя в известный период Московской академии...». (Сб. соч. Т. II.
С. 464—465).
19 ...аскетизма с широким либерализмом... — В журнальном варианте:
«аскетизма, дружившегося с широким либерализмом» (PB. 1884. Т. 173, сент.
С. 293).
522
Приложения
XXXIV. ПЕРЕХОД В СЕМИНАРИЮ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 681—687.
1 ...училища ~ московские, в самой столице помещающиеся (их было в мое
время три)... — Петровское, Андроньевское и Донское духовные училища,
находившиеся в Москве соответственно при Высокопетровском, Спасо-Андрониковом
и Донском монастырях.
2 ...близость к Академии давала особенное озарение. — Спасо-Вифанский,
в честь Преображения Господня, мужской монастырь, в котором в августе 1800 г.
была открыта семинария, находился в 4 верстах к юго-востоку от Троице-
Сергиевой лавры, на берегу реки Кончуры и Ершовского (Вяльковского) пруда.
3 ...Московская семинария была прямою наследницей Славяно-греко-
латинской академии, а Вифанская — дочь домашней семинарии митрополита
Платона... — В 1814 г. в зданиях упраздненной МСГЛА в Заиконоспасском
монастыре решено было разместить МДС; саму же Академию перевели в Троице-
Сергиеву лавру. Вифанский монастырь изначально устраивался как дача
архиепископа Платона (Левшина), он же непосредственно участвовал в материальном
обеспечении Вифанской ДС, в которую самолично набирал наиболее одаренных
учеников, отсылая неспособных в другие семинарии. В 1814 г. ее сначала закрыли,
но, по ходатайству архиепископа Августина (Виноградского), возобновили — уже
в преобразованном виде — в ноябре того же года. См. также примеч. 17 к главе
XXX («Два брата»), наст, том, с. 505—506.
4 ...исчезло. — В журнальном варианте: «исчезало» (PB. 1884. Т. 173, окт.
С. 683).
5 ...сын инспектора, моложе меня одним курсом, известный потом
профессор университета и первый редактор «Православного обозрения» Н. А.
Сергиевский, теперь протопресвитер Успенского собора. — Внук (а не сын)
смотрителя Коломенского уездного ДУ, протоиерея Иродиона Сергиевского («попа
Родивона» у Г.-П.) и внучатый племянник митрополита Филарета (Дроздова),
протоиерей Н. А. Сергиевский, был назначен профессором богословия, логики
и психологии МУ в 1858 г. (с 1861 г. преподавал одно богословие). Редактором-
издателем либерального религиозно-философского журнала «Православное
обозрение» был в 1860—1869 гг. Протопресвитером Успенского собора стал в марте
1884 г. О сане протопросвитера см. примеч. 27 к главе XXIX («И. И.
Мещанинов»), наст, том, с. 502.
6 ...купили серой нанки, так называемого «мухояру»... — Нанка, плотная
хлопчатобумажная ткань саржевого переплетения, первоначально производилась
в Китае, в г. Нанкин, и отличалась характерным желтоватым цветом с
красноватым отливом. Серая нанка, так же как и мухояр (от араб, muhajjar — ткань из
козьей шерсти), пестротканая ткань из смеси льна, шерсти, реже хлопка, окра-
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIV
523
шивавшихся в пряже, — в XVIII—XIX вв. производились в России, считались
недорогими материями и обычно свидетельствовали о бедности владельца сшитой
из них одежды (см.: Кирсанова. С. 182, 186).
7 Семинария помещалась на Никольской, в Заиконоспасском
монастыре... — Нынешний адрес: д. 7—9. См. также примеч. 4 к главе XXX («Два
брата»), наст, том, с. 504 и примеч. 3 к наст, главе, с. 522.
8 Трехэтажный фабрикообразный корпус ~ жив доселе... — Имеется в виду
семинарское здание, возведенное в 1822—1826 гг. по проекту архитектора
О. И. Бове. В советский период здесь находилась детско-юношеская спортивная
школа Свердловского района Москвы.
9 ...была в нем некогда Академия, потом семинария, а ныне училище... —
МДС с 1814 г. временно размещалась в Перервинском монастыре (см. примеч. 2
к главе XXX («Два брата»), наст, том, с. 503), а по окончании строительства для
нее корпуса при Заиконоспасском монастыре (сентябрь 1823 г.) была переведена
туда, где до 1814 г. находилась МСГАА (см. примеч. 3 к наст, главе, с. 522).
К 1829 г. семинарские помещения уже стали тесны для более чем 250 казенных
воспитанников. В ноябре 1834 г. Комиссия духовных училищ купила для
семинарии остатки сгоревшего в 1842 г. дома графа И. А. Остермана (см. о нем
примеч. 28 к главе XXXV («Семинарские распорядки»), наст, том, с. 528) за
Большим Каретным рядом. В 1840—1844 гг. был восстановлен и отделан трехэтажный
корпус с галереями и двумя смежными флигелями, а также сооружена каменная
пристройка к главному корпусу (архитектор Е. Е. Еремеев). С сентября 1844 г.
МДС находилась в бывшем доме Остермана, а в ее прежних помещениях
разместились Заиконоспасские уездное и приходское духовное училища. В журнальном
варианте: «...а теперь училище» (PB. 1884. Т. 173, окт. С. 685).
10 ...«платоники», студенты из лучших ~ присоединяли к своей коренной
фамилии другую — «Платонов». — Митрополит Платон (Левшин) 2 августа
1789 г. положил в Опекунский совет 4000 рублей, с тем чтобы ежегодный процент
(200 рублей в тот период) шел на содержание в МСГЛА пяти наиболее одаренных
недостаточных студентов: троих из класса Риторики и по одному из Философского
и Богословского классов. Они проживали в особых кельях, получали отдельно
от бурсы пищу и одежду, а также средства на покупку бумаги и книг. Фамилия
каждого из избранников становилась двойной, получая пожизненную прибавку
«Платонов». С 1814 г., после перевода Академии в Лавру, из-за инфляции стали
избирать только двух «платоников» в год, а с 1837 г. — по одному. В 1860 г. эта
традиция была прервана, так как денежных средств оказалось недостаточно для
содержания и одного человека. Всего же в 1814—1860 гг. насчитывалось 25
«платоников», в том числе и Г.-П., удостоившийся этой чести в 1846 г. за полукурсовое
сочинение «Об онтологии Гегеля размышление».
11 ...стояли... — В журнальном варианте: «были» (PB. 1884. Т. 173, окт.
С. 685).
524
Приложения
12 ...в новой семинарии, устроившейся на другом месте, после меня. —
В ноябре 1844 г., когда МДС была перемещена в новый корпус, Г.-П. уже учился
вМДА-
13 Личных сапогов уже нет... — Имеются в виду «сапоги, сшитые мездрою
внутрь; стороною, где была шерсть, наружу» (Даль. Т. II. Стб. 668). В 1830-х гг.
и позднее оставались в употреблении в простонародной среде.
14 ...(пальто еще не были изобретены тогда)... — В русском быту тип
пальто (длинной верхней уличной одежды) появился только в конце 1840-х гг., хотя
название (от фр. paletot, восходящему к лат. palla — верхнее платье) «было
известно раньше и применялось по отношению к просторному сюртуку или длинному
пиджаку» (Кирсанова. С. 193).
15 В русском «ты» есть язык дружбы и близости ~ в коренном же ело-
воупотреблении оно есть законное обращение ко всем безразлично. — Князь
Н. В. Шаховской 20 октября 1884 г. писал Г.-П. по поводу этого «лирического
отступления»: «Как это, милейший Никита Петрович, перечитывая, Вы не нашли
отступления, кроме как о книгах, глупого вида? А об „вы" и „ты"? Как искорку,
Вы мимоходом, вскользь бросаете наблюдение над различием этого обращения
людей друг с другом. Но ведь об этом одном можно написать трактат. Мне здесь
впервые бросилась в глаза, так сказать, психическая, народно-бытовая сторона
этого различия приветствий. И мысль пошла работать: создавалась историческая
картина образования Руси из одного слоя и мозаичные сцепления племенных
частиц в образовании государств Запада. Ярко представилась эта близость высших
к низшим в Древней Руси, это исконное отсутствие сословий, это историческое
начало равенства. Эти князья Троекуровы, дворяне Ртищевы и иные,
ставившие под присягою Михаилу Феодоровичу Романову кресты за неграмотностью
и вместе с тем заседавшие в совете Царском, да чем же они отличны от простого
крестьянства? Какое же тут могло быть или возникнуть „вы"? Еще теперь мы
встречаем, хотя крайне редко, это вымирающее историческое „ты" в обращении
старой, еще от крепостного права оставшейся, преданной прислуги к барчукам. Да
у меня есть старая няня, которую хоть убейте, она не согласится сказать мне „вы".
Я думаю, что в ее мнении для меня было бы обидно, если бы она начала со мною
обращаться на „вы". Это как бы смешивало меня с другими.
И наряду с этим воровство и грабительство как основы образованных
государств на Западе. С одной стороны, люди живущие, вволю наслаждающиеся
жизнью, как они ее понимают; с другой — люди как материал, как средство для
этого наслаждения. Ведь вся западная изящная литература до нынешнего века
заставляла нас восхищаться элегантным, искусственным, изощренным обращением,
любвями, волнениями, клокочущими страстями, [высокими] помыслами
исключительно этого чужеядного слоя, не трудящегося, но на чужой счет срывающего
лепестки жизни. Какое же обращение смело быть, как не презрительное и
высокомерное, с одной стороны, и приниженное, раболепное — с другой! Мне сдается,
Примечания. Из пережитого. Глава XXXV
525
что этот пресловутый принцип чести (это «вы»), которым варвары освятили
греко-римскую цивилизацию и облагодетельствовали человечество, — что самый
этот гордый и самомнительный принцип никуда не годен, что он больше наделал
зла, чем добра» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 720. Л. 3—4 об.).
16 ...к латинскому, где в первом лице допускается употребление
множественного вместо единственного. — Имеются в виду архаичные обороты,
использовавшиеся главным образом в официальных документах по отношению
к высокопоставленным лицам; им соответствовали русские формулы вроде «Мы,
Николай Первый...».
17 ...(таково выражение...)... — В журнальном варианте: «вроде выражения»
(PB. 1884. Т. 173, окт. С. 686).
18 ...даже Фридрих Великий не иначе чествовал философов и поэтов, когда
обращался к ним линно... — Прусский король Фридрих II Великий, снискавший
славу «философа на троне», был известен как покровитель искусств и
стихотворец.
19 ...женского рода F гаи ~ еще не вытеснило среднего Weib. — Слово Frau
(«жена, госпожа, хозяйка») уже в середине XIX в. противопоставлялось Weib
(«баба, женщина») как вежливо-книжное понятие — просторечному.
20 ...секретарем правления... — Речь идет о Н. П. Черткове.
XXXV. СЕМИНАРСКИЕ РАСПОРЯДКИ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 688—697.
1 Если б уже были известны в 1838 году папиросы... — Впервые в
российских официальных документах появляется упоминание об «особого рода бумажных
сигарах, называемых папиросами», — в 1844 г., в циркуляре министра финансов
графа Ε. Ф. Канкрина от 29 апреля.
2 «Табак ~ завертывают в бумажку и курят»; в таком виде
представлялась батюшке «сигара». — На деле сигара — это плотно скрученные в
трубочку листья табака.
3 ...приемы гувернанток с их «tenez-vous droit». — Традиционный окрик
педагога, стремящегося выработать у воспитанника правильную осанку,
упоминается в ряде произведений XIX в., в частности — в «Преступлении и наказании»:
« — Леня! Tenez-vous droite! Ты, Коля, сейчас будешь опять танцевать»
(Достоевский. Т. 6. С. 329).
4 ...далее. — В журнальном варианте: «в моем рассказе» (PB. 1884. Т. 173,
окт. С. 689).
5 Ноздревщина — синоним пустой болтовни и хвастовства; по имени Ноздре-
ва, одного из героев поэмы Гоголя «Мертвые души».
526
Приложения
6 Выйдя из семинарии студентом, получил дьяконское место в Москве. —
М. И. Грузов окончил МДС в первом разряде, 26-м по общему списку (Кедров.
Прил. С. 75).
7 Кейфовать (от араб, kajf — хорошее расположение духа) — предаваться
безмятежной праздности (шутл.). Любопытно, что это слово впервые было
зафиксировано лексикографами в Словаре Академии наук в 1909 г.
8 ...в Овчинниках дьяконом был ~ Иван Васильевич Смирнов... —
Овчинники, или Овчинная дворцовая слобода Конюшенного двора, известны с XVII в.
Здесь жили скорняки, выделывавшие овчины. Находилась в Замоскворечье, на
правом берегу старицы р. Москвы (ныне Водоотводный канал), в пределах
Земляного города, к востоку от Пятницкой улицы. И. В. Смирнов служил в церкви
Михаила Архангела (современный адрес: Средний Овчинниковский пер., д. 7),
построенной в 1612 г. на месте храма, известного с 1551 г. (Церковь закрыта
в 1932 г., реставрировалась в 1970-х гг.) (см.: Сорок сороков. Т. 2. С. 567—569).
9 ...дьячком у Николы Большого Креста... — Церковь Николая
Чудотворца Большой Крест, или «что у крестного целованья», была возведена
в 1680—1697 гг. на месте деревянного храма. Внутри находился «огромный,
саженной высоты, крест со 156 частицами мощей» (По Москве. С. 219), у
которого совершался обряд крестного целования — для приводимых к присяге лиц,
вступавших в тяжбы в царских приказах. В 1933 г. храм был снесен, ныне на его
месте порожний пустырь между домами 15 и 21 на ул. Ильинке.
юДжон Булль — зд., очевидно, в значении: обыватель-европеец. Вообще же,
Джон Булль — нарицательное обозначение английского буржуа. Источник этого
шутливого олицетворения — политическая аллегорическая сатира Дж. Арбетнота
«История Джона Булля» (1712).
11 ..Алексей-хлебник у Троицы был живою историей Академии. — Об этом
же служителе писал в своих мемуарах «Семейные записки» (1855) протоиерей
Д. И. Кастальский, окончивший МДА на четыре года раньше, чем Г.-П.:
«Около 10 руб. сер(ебром) я должен был еще булочнику Алексею, который каждое
утро приносил мне белый хлеб и клал под подушку и который еще и теперь стоит
в своем шалаше у ворот Лавры» (У Троицы в Академии. С. 97). Ср. также о нем
в мемуарном очерке друга Г.-П., В. М. Сперанского, «Окончание семинарского
курса и Академия» (1856): «...каждое утро в 8-м часу рыжий булочник Алексей
обходил с своей корзиной; как только он входил в номер и с шумом ставил свою
корзину на пол, — все устремлялись к нему и каждый брал — кто белый, кто
пеклеванный хлеб; кто был побогаче, брал и сдобные птички, так называемые)
метелки. Я, впрочем, последней роскоши себе почти никогда не позволял...» (ОР
РГБ. Ф. 649. Карт. 1. Ед. хр. 5. Л. 11).
12 Писаны повести и драматические пьесы на тему о полковых собаках,
полковых сиротах... — Например, произведения А. Ф. Погосского, О. М.
Сомова и других беллетристов.
Примечания. Из пережитого. Глава XXXV
527
13 ...типы няньки, дядьки исчерпаны литературой... — Речь, очевидно, идет
не только о низовой беллетристике, но и о произведениях Пушкина («Капитанская
дочка»), С. Аксакова, Л. Толстого, Гончарова и др.
14 ...глубочайший... — В журнальной публикации это слово отсутствовало
(см.: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 693).
15 Двумя преобразованиями разрушили эту систему. — Имеются в виду
кардинальные изменения учебных программ духовных училищ в 1840 и 1868—1869 гг.
См. примеч. 13 и 15 к главе XXXI («Училищный итог»), наст, том, с. 514, 515.
16 ...потом отменили и разделение семинарии на три двухгодичные курса,
заменив их шестью одногодичными классами. — По «Уставу православных
духовных семинарий» (СПб., 1867) вместо прежних трех двухгодичных классов —
Риторического, Философского и Богословского — вводились «шесть классов
с годичным курсом в каждом» (§ 11. С. 2), или два курса: общеобразовательный
(с первого по четвертый классы) и богословский (пятый и шестой классы).
17 По окончании Риторического курса... — Т. е. в 1840т.
18 ...преподаватель математики из Среднего отделения... — Очевидно,
речь идет о Е. М. Алексинском, в октябре 1839 г. назначенном профессором
математики, церковно-библейской истории и немецкого языка (см.: Кедров. Прил.
С. 19).
19 ...исторические книги Ветхого Завета. — В этот раздел Ветхозаветного
канона включают 10 книг. См. примеч. 4 к главе XVIII («Книжный мир»), наст,
том, с. 444. Греческая традиция добавляет к историческим книгам еще и Книгу
Руфи.
20 Герменевтика (от греч. ερμηνεύω — толкую) — искусство изъяснения,
филологические принципы толкования древних текстов, в данном случае —
Священного Писания. В период обучения Г.-П. этот предмет в МДС преподавали
профессора С. Д. Писарев и М. Д. Глаголев (см.: Кедров. Прил. С. 20).
21 Патристика (от греч. πατήρ — отец), или патрология, — богословская
наука, изучающая творения Св. Отцов Церкви. В 1840—1846 гг. профессором
патристики, гомилетики и греческого языка в МДС был M. Н. Лебедев (см.:
Кедров. Прил. С. 19).
22 Гомилетика (от греч. ομιλέω — разговариваю, беседую) — раздел
пастырского богословия, излагающий принципы церковного проповедничества.
23 ...церковную археологию, каноническое право... — Богословские
дисциплины, изучающие вещественные памятники, связанные с различными этапами
истории христианской церкви, и положения юридического характера,
содержащиеся в церковных канонах (в православии — только те правовые акты, которые
сформировались в период вселенских соборов IV—VIII вв.). В МДС эти
предметы преподавал А. Ф. Кирьяков (см.: Кедров. Прил. С. 16). В журнальном
варианте словосочетание «каноническое право» отсутствовало (см.: PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 694).
528
Приложения
24 ...сельского хозяйства и медицины, которые введены совсем уже без
связи с общею программой... — В предписании Духовно-учебного комитета
от 7 августа 1840 г., направленном в МДС, пояснялось: «По уважению, что
сельские приходы в пять раз многочисленнее городских, а потому и требуют
для занятия в них священнических мест несравненно большего числа достаточно
и преимущественно для сей цели образованных воспитанников семинарий,
представлялось вообще необходимо нужным (...) ввести новые предметы, особенно
полезные в общежитии и житейском быту священника, как-то: естественные
науки, начала медицины и сельское хозяйство, дабы готовящиеся
преимущественно в сельские священники, чрез приобретение нужных сведений в сих
науках, могли иметь благотворное влияние на благосостояние народное» (цит.
по: Кедров. С. 85, 86).
25 Учение об Отцах Церкви — то же, что и патристика, или патрология. См.
примеч. 21 к наст, главе, с. 527.
26 ...в старину... — В журнальном варианте эти слова отсутствуют (см.: PB.
1884. Т. 173, окт. С. 696).
27 ...семинаристы располагались общежитиями в двух монастырях,
дававших даровое помещение (Богоявленском и Златоустовском)... — О
Богоявленском монастыре см. примеч. 19 к главе XXX («Два брата»), наст, том,
с. 506. Златоустовский 3-го класса необщежительный мужской монастырь,
впервые упоминающийся в 1412 г., находился к северо-востоку от семинарии на
месте домов 3—5 по Большому Златоустинскому переулку и дома 5 по Малому
Златоустинскому переулку (монашеские кельи 1862 г.). Все четыре
монастырских храма снесены в 1933 г.
28 ...в так называемом Остермановом доме. Это был дом за Каретным
рядом... — Первые упоминания об этом доме относятся к началу XVII в., когда
он был загородной усадьбой боярина Л. С. Стрешнева. Последний
представитель этого рода, В. И. Стрешнев, не имея детей, в 1783 г. завещал дом своему
племяннику графу И. А. Остерману, а тот в 1811 г. — своему внучатому
племяннику графу А. И. Остерману-Толстому. «Этот дом, правда, представлял
только, еще со времени французского погрома, массу обгорелых, нежилых зданий;
но преимущество его заключалось в том, что он имел при себе более 20 980
квадратных саженей земли, — пространство, достаточное для возведения
новых зданий, — и замечательный старинный липовый парк» (Кедров. С. 80).
В 1844—1917 гг. здесь размещалась МДС. После революции здание
поименовали «3-м Домом Советов», впоследствии в нем находилась резиденция
Верховного Совета и Совета Министров РСФСР, а с 1981 г. — Музей декоративно-
прикладного и народного искусства (нынешний адрес — Делегатская ул., д. 3).
См. также примеч. 9 к главе XXXIV («Переход в семинарию»), наст, том,
с. 523. Каретный ряд — улица между улицами Петровкой и Садово-Каретной.
Застраивалась, между прочим, домами и лавками мастеров-каретников.
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVI
529
XXXVI. ИСПЫТАНИЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 697—706.
1 ...учебник Кайданова по всеобщей гражданской истории... — Скорее всего
имеется в виду издание: Кайданов И. Краткое начертание всеобщей истории.
СПб., 1827; 16-е изд., испр. и доп.: 1854. В период обучения Г.-П. в МДС могли
употребляться и другие пособия профессора И. К. Кайданова, например: 1)
Учебная книга по всеобщей истории: (Для юношества): Древняя история. СПб., 1834;
5-е изд.: 1844; 2) История средних веков. СПб., 1837; 3-е изд.: 1843; 3) История
трех последних веков и первой половины XIX века. СПб., 1841; 2-е изд., испр.:
1843; а также: Обзор всеобщей истории, или Указание на главнейшие события,
случившиеся в свете от Сотворения мира до наших времен. СПб., 1836; (2-е
изд.): 1837.
2 Как будто авдитором был Солнцев... — В списках окончивших МДС
в 1840—1852 гг. такой фамилии не значится (см.: Кедров. Прил. С. 69—89).
3 ...решаюсь... — В журнальном варианте: «решаешься» (PB. 1884. Т. 173,
окт. С. 698).
4 ...инспектора, иеромонаха Евсевия (скончавшегося архиепископом
Могилевским, кажется, в прошлом году). — Евсевий (Орлинский) занимал
должность инспектора МДС в 1834—1838 гг.; умер 21 февраля 1883 г.
5 «Часы благоговения» — перевод сборников назидательных бесед
швейцарского писателя Г. Цшокке, осуществленный Т. С. Крыловым: Часы
благоговения, для споспешествования истинному христианству и домашнему бого-
почтению / Пер. с нем. 14-го издания. СПб., 1834—1845. Ч. I—VIII. Назв.
ч. I, II, IV: Беседы христианского семейства; ч. III: Беседы для юношества;
ч. V—VI: Бог в натуре; ч. VII—VIII: Христианин и вечность. Впоследствии,
в 1835—1909 гг., I часть переиздавалась, с исправлениями и дополнениями,
трижды, а II — дважды.
6 ...сочинения Жуковского. — Очевидно, имеется в виду издание:
Стихотворения В. Жуковского. 4-е изд., испр. и умнож. СПб., 1835—1844. Т. I—IX.
К 1838 г. вышли в свет все тома, кроме последнего.
7 ...правила произношения, составленные знакомым брата И. И. Гор-
лицыным... — О действительном статском советнике И. И. Горлицыне см.
примеч. 6 к главе XL («Домашний курс»), наст, том, с. 554.
8 ...в гроте Александровского сада... — Грот «Руины» был сооружен под
Средней Арсенальной башней Кремля по проекту архитектора О. И. Бове,
который создал и весь Александровский сад (см. примеч. 63 к главе XXV («Новая
атмосфера»), наст, том, с. 478). В гроте днем обычно играл оркестр.
9 ...профессор словесности Семен Николаевич Орлов... — Выпускник
Рязанской ДС, магистр M ДА (1836), с 1836 г. профессор гражданской истории
530
Приложения
и греческого языка в МДС, с 1837 г. преподавал словесность (см.: Кедров. Прил.
С. 17).
10 Страхов — возможно, Сергей Страхов, окончивший МДС вместе с Г.-П.,
во 2-м разряде, 35-м по общему списку (см.: Кедров. Прил. С. 76). Впрочем,
в 1844 г. в том же разряде, 56-м по списку, окончил МДС и его однофамилец
Семен Страхов (см.: Там же. С. 77).
11 Сперанский — впоследствии близкий друг Г.-П. В. М. Сперанский,
выпускник Петровского ДУ.
12 ...не был силен... -— В журнальном варианте: «не был особенно силен» (PB.
1884. Т. 173, окт. С. 700).
13 ...переводили книжку «Selectae historiae». — Речь идет о хрестоматии,
составленной Ж. Эзе и с 1727 г. выдержавшей не менее десяти изданий в разных
европейских городах. В Москве она увидела свет дважды: в 1808 и 1836 гг.
Первое из этих изданий предназначалось специально для духовных училищ
(вышло без указания автора): Selectae è profanis scriptoribus historiae, quibus admista
sunt varia honeste vivendi praecepta, ex iisdem scriptoribus depromta / Iterum recensuit
atque edidit Ioh. Frid. Fisherus. Mosquae: Typis Sanctissimae Synodi, 1808. XXIV,
617 с. (Избранные из светских сочинений истории, знакомство с которыми
научает в жизни многому достойному, из тех сочинений извлеченному / Вновь
проверил и издал Иох. Фрид. Фишер. Москва: Синодальная типография, 1808
(лат.)). Любопытно, что о переводах из этого пособия упоминает в своих
мемуарах и Ф. А. Гиляров, учившийся в МДС спустя 17 лет (см.: РА. 1904. Кн. I,
вып. 3. С. 494).
14 ...я... — В журнальной публикации это местоимение отсутствовало (см.: PB.
1884. Т. 173, окт. С. 701).
15 ...стыдно руки марать... — В журнальной публикации: «стыдно стало руки
марать» (Там же).
16 Передаю брату. — Имеется в виду старший брат Г.-П., священник
А. П. Гиляров.
17 Профессор приносит в класс ~ и возвратил мне мое сочинение... —
Вместо этих слов в журнальной публикации было: «И я получаю обратно свое
писание...» (Там же. С. 702).
18 Помню октябрьский день похорон... — Ошибка памяти: С. Н. Орлов
скончался 1 ноября 1838 г., на 25-м году жизни, и был похоронен на
Дорогомиловском кладбище.
19 ...в церковь (Девяти Мучеников под Новинским, где покойный жил
у тестя протоиерея)... — Официальное название: церковь Святых Девяти
Мучеников Кизических близ Новинского вала. Документально известна с 1696 г.,
каменное здание построено в 1732—1738 гг. Посвящение связано с тем, что
патриарх Адриан, возведший этот храм, получил с Востока части мощей девяти
мучеников: Феогнида, Руфа, Антипатра, Феостиха, Артемы, Магна, Феодота,
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVI
531
Фавмасия и Филимона, — пострадавших в конце III в. в малоазийском городе
Кизике. Новинский вал был срыт в 1820-х гг., он находился на месте нынешнего
Новинского бульвара. Название — по Новинскому (Новому) Введенскому
монастырю (XIV—XVIII вв.), владевшему здесь землями. В 1929—1992 гг. церковь
была закрыта. Нынешний адрес — Большой Девятинский переулок, д. 15.
20 ...зять мой, муж моей старшей сестры... — Священник Ф. В. Селезнев,
муж Марьи. См. о нем главу XLV («Раздумье»), наст, том, с. 310—314.
21 «Нет, Агатона, нет моего друга!» — продекламировал он из
Карамзина. — Начальные строки лирического этюда «Цветок на гроб моего Агатона»
(1793) (Сочинения Карамзина. М., 1803. Т. VII. С. 1), повествующего о реальных
событиях 1791 г.; под именем Агатона (заглавного героя романа К.-М. Виланда,
1767—1796) выведен близкий друг писателя, переводчик А. А. Петров,
скоропостижно скончавшийся в возрасте 30 лет (см.: Николай Михайлович Карамзин
по его сочинениям, письмам и отзывам современников: Материалы для биографии
с примечаниями и объяснениями М. Погодина. М., 1866. Ч. I. С. 217—221).
22 ...И. А. Беляев, временный преподаватель словесности... — В 1838 г.
был назначен в МДС профессором по классам математики, церковной истории
и немецкого языка, в 1839 г. перешел на класс словесности и стал библиотекарем.
С 1850 г. священник в Москве (см.: Кедров. Прил. С. 18).
23 ...сочинение на тему «Леонид при Термопилах», заданную
профессором истории. — Т. е. о подвиге спартанского царя Леонида I, самоотверженно
удерживавшего во время войны с персами (480 г. до н. э.) стратегически важный
Фермопильский горный проход, расположенный к югу от Фессалийской равнины
и соединяющий северный и южный районы Греции. Леонид и возглавляемые им
300 спартанцев погибли в неравном бою. Это сочинение, сохранившееся в архиве
Г.-П., публикуется в Дополнениях (т. 2, с. 146—148). Профессором гражданской
истории в МДС с сентября 1838 по 1841 г. был А. И. Смирнов (см.: Кедров.
Прил. С. 19).
24 ...ректор... — Архимандрит Иосиф (Богословский), исполнявший эту
должность в МДС с 13 ноября 1834 г. по 27 декабря 1842 г.; затем
последовательно епископ Дмитровский, Оренбургский и Уфимский (с 1849 г.), архиепископ
Воронежский и Задонский (с 1853 г.).
25 ...экзаменатор по французскому классу, профессор А. Ф. Кирьяков. —
Кирьяков исправлял должность профессора церковной истории и французского
языка в 1834—1842 гг. Вообще же служил в МДС с 1833 по 1857 г., в разное
время преподавал гражданскую историю, церковную археологию, законоведение,
был инспектором (1842—1851) и библиотекарем (1851—1857) (см.: Кедров.
Прил. С. 16).
26 ...профессором словесности ~ назначен Н. И. Надеждин, здравствующий
доселе в сане московского протоиерея. — Надеждин был переведен в МДС
на класс словесности в декабре 1838 г. из Вифанской ДС, где преподавал филосо-
532
Приложения
фию. В 1839—1843 гг. исправлял должность субинспектора (см.: Там же. С. 18).
Приняв сан священника, был последовательно настоятелем четырех московских
церквей. В сан протоиерея возведен в 1860 г. Возглавлял причт Покровского
собора, что на Рву (храма Василия Блаженного), с 1873 г. до своей кончины,
последовавшей в 1890 г.
27 ...первенец первого отделения ~ поступил в университет... — Лицо
неустановленное.
XXXVII. УРОВЕНЬ ПРЕПОДАВАНИЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 706—713.
1 ...о том... — В журнальной публикации эти слова отсутствовали (см.: PB.
1884. Т. 173, окт. С. 706).
2 ...наставников... — В журнальном варианте: «профессоров» (Там же.
С. 707).
3 ...то были предметы совсем отлетные... — Видимо, по значению близко
к словам «отлеток, отлетыш» — «осколок, отщепок» (Даль. Т. II. Стб. 1902),
т. е. второстепенные, бросовые.
4 После преобразования языки еще ниже упали... — Имеется в виду
преобразование духовных училищ 1840 г. См. об этом главу XXXV («Семинарские
распорядки»), наст, том, с. 238—240.
5 ...ректор Иосиф (теперь пребывающий на покое архиепископ
Воронежский)... — Высокопреосвященный Иосиф (Богословский) удалился на покой
14 ноября 1864 г. из-за серьезной болезни глаз, приведшей впоследствии к
слепоте, и пребывал в воронежском Митрофаниевском монастыре вплоть до своей
кончины, последовавшей 19 февраля 1892 г.
6 Он проживал одно время близ Киева в арендованном у казны имении. —
В 1846 г. славянофил Ф. В. Чижов, находясь за границей, помогал далматинцам
выгрузить оружие и, по доносу австрийских властей, был арестован на границе при
возвращении в Россию. Ему было запрещено жить в обеих столицах. Тогда Чижов
уехал в Киевскую губернию, где на отведенных ему Министерством имуществ
50 десятинах земли в местечке Триполье, расположенном в 50 верстах от Киева
вниз по Днепру, занялся шелководством. Смог вернуться в Москву со
вступлением на престол Александра II в 1855 г. Этот же эпизод, вероятнее всего со слов
именно Г.-П., однако иначе, изложил в своей заметке «Письма из Москвы. XV.
Святочное» (НВр. 1881. 30 дек. № 2097. С. 2) журналист А. Н. Молчанов,
печатавшийся, между прочим, и в газете Г.-П. «Современные известия»: «Был Чижов
однажды в Киеве, заходит к преосвященному Феофилу (теперь тоже покойному)
и застает у него членов педагогического совета Духовной академии.
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVII
533
— Затрудняемся, — рассказывают ему, — решить вопрос, кому из трех
студентов дать первый диплом — у всех троих одинаковые отметки...
Чижов берет лежащие тут на столе сочинения этих студентов, смотрит, сличает
почерки и говорит:
— Автор этого... белокурый, худой... этого — красивый, живой, энергичный
брюнет... этому и дайте первенство, он стоит...
Удивился педагогический совет: Чижов вполне верно описал портреты
студентов...». Следует отметить, что имя Феофила названо Молчановым ошибочно;
возможно, имеется в виду митрополит Филарет (Амфитеатров), возглавлявший
Киевскую и Галицкую епархию в 1837—1857 гг.
7 Ректор, инспектор... — Имеется в виду либо архимандрит Димитрий (Му-
ретов), либо архимандрит Антоний (Амфитеатров), исправлявшие должность
ректора Киевской ДА соответственно в 1841—1851 гг. и в 1851—1859 гг.
Инспекторами Академии в этот период были архимандриты Феофан (Авсенев) (1846—1850),
Даниил (Мусатов) (1850—1852) и Леонтий (Лебединский) (1852—1856).
8 ...употреблял... — В журнальном варианте: «употребляет» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 709).
9 Приятелю своему, доктору, по почерку невесты ~ описал ее
наружность. — В заметке Молчанова этот эпизод описан подробнее: «Здесь, в
Москве, один молодой человек приходит к Чижову и говорит:
— Скажите мне, каков человек моя невеста? Вот ее письмо...
Чижов внимательно посмотрел на почерк.
— Она... высокого роста, шатенка, глаза черные, зубы у нее болят часто...
Характер мягкий и ровный и т. д.
Молодой человек изумляется.
— Постойте, — перебивает Чижов его изумление. — Я знаю, каким она
представляет себе мою персону...
Берет бумагу, пишет, запечатывает в конверт и отдает молодому человеку.
— Спросите Вашу невесту, каким с виду представляется ей Чижов, и когда
скажет, распечатайте записку...
И точно, невеста сказала слово в слово то, что написал Чижов...» (НВр. 1881.
30 дек. №2097. С. 2).
10 Когда я с ним познакомился ~ выходят с прогибом в середине. —
Приведем соответствующий фрагмент из заметки Молчанова: «Заехал однажды к
Чижову Н. П. Гиляров-Платонов, редактор „Современных известий", не застал
Чижова дома и оставил ему записку.
— Гм... — говорит ему Чижов при встрече, — судя по Вашей фигуре, Вы,
мне кажется, не должны бы писать прямыми строчками, а, скорее, несколько
выгнутыми...
Н(икита) П(етрович) пишет действительно строками, несколько выгнутыми
вверх, а записку Чижову писал стоя, а не сидя, т. е. не в обычной позе для письма.
534
Приложения
— Как это Вы узнаете по почерку человека, а по человеку — почерк? —
приставали друзья и знакомые к Чижову.
Сам не знаю, — отвечал он на все вопросы, — сам не знаю... по наитию...»
(Там же).
11 Взялся я за математику... — По воспоминаниям товарища Г.-П. по
МДА, протоиерея М. С. Боголюбского, записанным князем Н. В. Шаховским
26 августа 1893 г., Г.-П. «в математике был плох и в Семинарии, и в Академии.
В последней, будучи по всем предметам первым, в математике он числил(ся)
в третьем разряде» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 49. Л. 41—41 об.).
12 ...увидал «Энциклопедию» Перевощикова. — Речь идет об издании:
Перевощиков Д. М. Ручная математическая энциклопедия. М., 1826—1838.
Кн. I—XII, XIV.
13 ...один преподавал целый год даже главную науку. — Подразумевается
профессор МДС M. Н. Лебедев.
14 ...что были... — В журнальном варианте: «что сами были» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 711).
15 Так поступил к нам в то же Среднее отделение на герменевтику
профессор Нектаров, переведенный из Одессы. — По окончании МДА (1838 г.)
Г. И. Нектаров был определен в Херсонскую ДС наставником по классу
словесности. С 1841 по 1848 г. преподавал в МДС.
16 Учительские книги Ветхого Завета — или учительные, — книги,
носящие преимущественно дидактический, назидательный характер. В православной
традиции к этому разделу Ветхозаветного канона относят главным образом 10
библейских книг: канонические Иова, Псалтирь, Притчей Соломоновых, Екклесиаста,
Песни Песней Соломона, Есфирь, а также неканонические книги Товит, Иудифь,
Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова.
17 Впоследствии он принял монашество ~ в этом звании скончался. —
С ноября 1848 г. Г. И. Нектаров служил в Вифанской ДС, где в 1849 г. принял
монашество с именем Нафанаил и был определен инспектором. В 1851 г. возведен
в сан архимандрита, в 1853 г. назначен ректором. Умер от холеры в 1857 г.
18 ...М. С. Холмогоров, бывший потом ординарным профессором философии
в Казанской академии: он читал то гражданскую историю, то психологию
~ запинался, повторял одно и то же выражение... — Профессор Холмогоров
преподавал в МДС в 1833—1842 гг., кроме того, патристику, сельское хозяйство,
гомилетику, греческий и немецкий языки и логику. В Казанскую ДА был
определен в 1842 г. ординарным профессором по кафедре словесности (а не философии),
а также преподавал здесь латинский язык. В 1844—1845 гг. был наставником
Вифанской ДС. Церковный историк П. В. Знаменский дает сходную оценку
Холмогорову-лектору: «Он привез с собой в Академию какие-то готовые записки,
которые и стал читать студентам до того вяло и безучастно, что его никто не
слушал. (...) Тетрадок этих он, вероятно, даже не прочитывал раньше» (Знамен-
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
535
ский П. В. История Казанской духовной академии за первый (дореформенный)
период ее существования (1842—1870). Казань, 1892. Вып. И. С. 52).
19... А. М. Ефимовский, главный профессор в Риторике... — А. М. Ефи-
мовский служил в МДС профессором словесности сразу по окончании МДА —
с 1836 по 1842 г. Впоследствии принял иерейский сан и настоятельствовал в
разных московских храмах: Благовещения на Тверской, церкви Коммерческого
училища и др. (см.: Кедров. Прил. С. 17; Смирнов 1879. С. 411).
20 ...Е. M. Адексинский — в Философии... — Профессор Е. М. Алексинский
преподавал в МДС в 1839—1868 гг.: сначала — математику, физику, библейскую
историю и немецкий язык; затем, с 1840 г., — философию, словесность и латынь;
с 1841 г. — еще и еврейский язык, а с 1845 г. — нравоучительное богословие,
учение о вероисповеданиях и учение об обязанностях пресвитеров. Кроме того, —
в разные годы — еще и гомилетику, учение о расколе, догматическое богословие,
церковную археологию, литургику и греческий язык. Этот даровитый профессор
в течение трех десятков лет оказывал значительное духовно-нравственное влияние
на молодое поколение московского духовенства. В 1868—1882 гг. был
протоиереем церкви Воскресения на Таганке (см.: Кедров. Прил. С. 19).
21 ...оттенков... — В журнальном варианте: «всех оттенков» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 686).
22 ...талантливого профессора А. С. Невского... — Магистр МДА (1834)
А. С. Невский в 1834—1838 гг. служил профессором Вифанской ДС. В МДС
был переведен в августе 1838 г. во вновь открытый второй класс Философии.
В 1840 г. принял иерейский сан и стал священником Троицкой, в Набилковской
богадельне, церкви (см.: Кедров. Прил. С. 12).
23 Валуй — прозвище, вероятно связанное с диалектным словом, означающим:
«человек вялый, неповоротливый, ленивый, разиня, ротозей» (Даль. Т. I. Стб.
397).
24 Так я составил Библейскую историю, Русскую гражданскую историю,
Логику и Психологию. — Из подобного рода сочинений в архиве Г.-П.
сохранились лишь фрагмент «учебного пособия» по латинскому синтаксису (РО ИРЛИ.
Ф. 71. Ед. хр. 5. (№ 4). Л. 1—7 об.), а также два отрывка: «Об
обстоятельствах зарождения христианства» и «Религия русских до христианства» (Там же.
Ед. хр. 2. <№ 1 ). Л. 1—7; <№ 2). Л. 1—5).
XXXVIII. ПУТЕШЕСТВИЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 714—724.
1 ...от Семинарии до Спаса-во-Спасской за Сухаревой башней... —
Имеется в виду церковь Спаса Преображения на Песках, в Стрелецкой слободе за
536
Приложения
Петровскими воротами (документально известна с 1621 г.; здание, обновленное
в 1743 г., было сломано в 1934 г.), находившейся в Большом Спасском переулке
(ныне ул. Ермоловой, д. 10). Сухарева воротная башня сооружена в 1695 г. близ
Стрелецкой слободы полка Л. П. Сухарева (разобрана в 1934 г.). Следовательно,
вместо того чтобы идти домой в юго-западном от семинарии направлении, Г.-П.
пошел в почти в противоположную сторону — на северо-северо-запад.
2 ...пойду по Воздвиженке на Арбат и оттуда выйду на Девичье поле через
Плющиху или чрез Саввинский переулок... — Т. е. сделав крюк: сначала
направившись в западную сторону и только потом свернув к югу. Улица Воздвиженка
(между Моховой ул. и пл. Арбатские Ворота) получила свое название в XVIII в.
по Крестовоздвиженскому монастырю (упразднен после 1812 г.); Плющиха — по
одноименному кабаку XVIII в.; Арбат — от араб, «рабад» (пригород, предместье);
Саввинские Большой и Малый переулки, так же как и Саввинская набережная
и Саввинская улица (с XVIII в. — Плющиха), назывались так по упраздненному
в 1699 г. Саввину монастырю (основан был в XV в.), имевшему статус домового
митрополичьего (а потом патриаршего), и одноименной слободе.
3 ...то от Пречистенских ворот направляюсь по Остоженке и чрез
Хамовники доберусь до Девичьего задами. — Иными словами, Г.-П. от площади
Пречистенские Ворота (по названию ворот Белого города, снесенного во второй
половине XVIII в.) пошел не по улице Пречистенка (названа по иконе
Смоленской Богоматери Пречистой, хранившейся в Новодевичьем монастыре), а взяв
южнее — по улице Остоженке (от слова «остожье» — покосы, которые раньше
находились здесь). Местность Хамовники (здесь в XVII в. располагалась Хамов-
ная слобода, заселенная ткачами, которые изготавливали белое — «хамовное» —
полотно) на западе соседствует с Девичьим полем.
4 ...выбрал путь через Якиманку, дошел до Нескучного сада ~ на лодке
переплыл Москву-реку... — Т. е. от Александровского сада пошел домой к
Девичьему полю не по Волхонке и Пречистенке, а по мостам перебрался через Москву-
реку и Водоотводный канал и последовал в южном направлении по улице Большая
Якиманка (названа по церкви свв. Праведных Богоотец Иоакима и Анны XVI в.,
взорвана в 1969 г.). Нескучный сад был образован слиянием прежних усадебных
парков и садов, которые в 1830-х гг. были скуплены для общественных целей и
перешли в собственность царской семьи. Ныне это часть Центрального парка
культуры и отдыха им. М. Горького. Сад террасами спускается к правому берегу
Москвы-реки; надо было переправиться через нее, чтобы попасть на Девичье
поле.
5 ...мимо дома Всеволожских ~ (с 1812 года дом стоял неотстроен-
ным)... — Современный адрес: Пречистенка, д. 7; фамилия домовладельца
сохранилась в названии Всеволожского переулка. В 1812 г., по свидетельству
современников, «дом Всеволожских, в свое время один из самых больших барских
домов в Москве, тоже сгорел и оставался с тех пор развалиной...» (Рассказы
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
537
бабушки. С. 227). Впоследствии в отстроенном здании (в 1872—1877 гг.)
временно размещался Политехнический музей, в 1920-х гг. — редакция газеты
«Красный воин».
6 ...на так называемой теперь Волхонке... — Сначала эта улица называлась
Чертольской — по урочищу Чертолье и ручью Черторый, но в 1658 г. была
переименована в Пречистенскую — по монастырю Пречистой Богородицы
(Новодевичьему). На рубеже XVIII—XIX вв. за улицей закрепилось нынешнее
название Волхонка — по одноименному кабаку, находившемуся в доме князей
Волконских у Пречистенских ворот.
7 ...работы по сооружению Храма Христа Спасителя. ~ На моих глазах
ломали Алексеевский монастырь... — Храм Христа Спасителя (кафедральный
собор митрополита Московского) первоначально строился в 1813—1827 гг. на
вершине Воробьевых гор по проекту А. Л. Витберга, но из-за сильного оседания
грунта работы были остановлены. См. подробнее в примеч. 9 к главе XXV
(«Новая атмосфера»), наст, том, с. 471—472. В 1832 г. взамен мистически-масонского
проекта Витберга был принят новый проект, созданный К. А. Тоном в «русско-
византийском стиле». В 1836 г. Николай I самолично выбрал место для храма
неподалеку от Кремля, где находились Пожарное депо и Алексеевский женский
монастырь (см. примеч. 51 к главе XXV («Новая атмосфера»), наст, том, с. 477).
Для древней обители спешно были возведены новые строения в Красном Селе
(нынешний адрес: Верхняя Красносельская ул., д. 17), и 17 октября 1837 г.
состоялось «торжество перенесения монастыря». В 1839 г. Г.-П. мог видеть, как пошли
на слом старые здания, в том числе соборная церковь о двух шатрах 1625 г.
8 Я был зрителем торжества закладки; конечно, лицезрел Вильгельма,
теперешнего императора германского... — В брошюре Ф. С. Кузмичева
«Торжество закладки Храма во имя Христа Спасителя 10-го сентября 1839 года» (М.,
1840) сообщается о многих «иностранных герцогах, принцах и послах»,
присутствовавших при этом событии. Фридрих-Людвиг-Вильгельм только с 1840 г. стал
носить титул принца Прусского, императором был в 1861—1888 гг.
9 Паскевич — генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич-Эриванский.
10 Поднимаюсь к Иверской... — Самая знаменитая часовня старой Москвы —
Иверской Божией Матери в Воскресенских воротах Китай-города — находилась
с внешней стороны ворот (с 1781 г.). В ней хранился доставленный в 1669 г.
с Афона список с чудотворной Иверской иконы Богоматери «Вратарницы».
Часовня, сломанная в 1929 г., восстановлена вместе с Воскресенскими воротами
в 1995 г. См. также примеч. 62 к главе XXV («Новая атмосфера»), наст, том,
с. 478.
11 Казанский собор — был построен на средства царского семейства в 1636 г.
на месте сгоревшего деревянного храма. Здесь хранился чудотворный список
иконы Казанской Богоматери, являвшийся войсковой святыней ополчения Минина
и Пожарского (утрачен после того, как в 1936 г. храм был снесен). В 1993 г.
535
Приложения
Казанский собор был воссоздан в древних формах на прежнем месте (Никольская
ул., д. 1) архитекторами О. И. Журиным и Г. Я. Мокеевым.
12 ...ежедневно видимых гор с церковушкой наверху... — См. примеч. 8 к главе
XXV («Новая атмосфера»), наст, том, с. 471.
13 ...по прочтению в «Московских ведомостях», что разрешено новое
сооружение... — См. сообщение о «торжественном заложении храма Христа
Спасителя»: МВед. 1839.16 сент. № 74. С. 533.
14 ...видом нового храма, изображенным, кажется, в «Живописном
обозрении». — Имеется в виду иллюстрация к неподписанной публикации: Храм
Христа Спасителя, в Москве. Статья вторая: Проект г-на Тона // Живописное
обозрение достопамятных предметов из наук, искусств, художеств,
промышленности и общежития... 1838. Ч. IV. Л. 25. С. 193.
15 ...прочитав штат Комиссии о построении. — Точнее: Комиссия для
сооружения храма, учрежденная в ноябре 1837 г. в составе 8 человек.
«Впоследствии к заседаниям Комиссии присоединен еще московский градский глава для
содействия при подрядах» (Там же. С. 195).
16 Постройку предположено кончить в шесть лет. — В статье же, на
которую ссылается Г.-П., говорилось: «...все строение храма вчерне может быть
готово по прошествии 10 лет, но это зависит, впрочем, от многих непредвиденных
обстоятельств» (Там же. С. 196).
17 Куда денутся бедные служащие потом? ~ найдутся ли охотники?
Детская простота! — Самоирония Г.-П. объясняется тем, что в состав
Комиссии входили помимо генерал-губернатора и губернского предводителя дворянства
в основном лица в чине действительных статских советников. В журнальной
публикации мемуаров Г.-П. было: «найдутся ли еще охотники?» (PB. 1884. Т. 173,
окт. С. 715).
18 ...околесицы, которые совершаю в избежание однообразия... — зд.
в первоначальном значении: «окольная дорога, кружной путь» (Даль. Т. II.
Стб. 1715).
19 ...узнал из физики о косности. — Т. е. об инерции.
20 ...во вдающемся четвероугольнике поля летом же зришь солдатское
ученье. — Имеется в виду один из четырех существовавших в Москве того периода
плацев, который относился к комплексу Хамовнических казарм, — см. примеч. 29
к главе XXIV («Москва»), наст, том, с. 470. Ср. воспоминания Ф. А. Гилярова,
упоминавшего тот же плац: «В стороне к Хамовническим казармам происходили
солдатские ученья, по тогдашнему времени только маршировка, без пальбы» (РА.
1904. Кн. I, вып. 2. С. 326).
21 Два строя стоят с длинными, тонкими, зеленоватого цвета палками ~
свистят в воздухе потрясаемые палки... — Описывается наказание шпицрутенами
солдата, которого прогоняют сквозь строй. Ф. А. Гиляров вспоминал: «Впрочем,
не раз, путешествуя в Зубово зимою, я встречал на очень значительном пространстве
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
539
снега кровяные пятна и обломки прутьев... Вечная память Александру
Освободителю, уничтожившему шпицрутены!..» (Там же. 1904. Кн. I, вып. 3. С. 467).
22 ...к Крючку в кабак ходил погреться. — Возможно, имеется в виду
заведение московского купца 3-й гильдии И. Е. Крюченкова, занимавшегося чайной
торговлей.
23 ...около Олсуфьевского дома... — Это здание описано В. А.
Гиляровским: «На Тверской, против Брюсовского переулка (...) почти рядом с генерал-
губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный,
с подвальными этажами...» (Гиляровский. С. 320). Владелец его — тайный
советник А. Д. Олсуфьев — с 1833 г. служил судьей Московского Совестного
суда, в 1848 г. был назначен почетным опекуном Московского Опекунского
совета. См. также примеч. 33 к наст, главе, с. 540.
24 ...довезет только до Карачарова... — С 1960 г. эта бывшая дачная
местность (и одноименное село) находится в черте Москвы.
25 ...на Кузнецком Мосту созерцал выставленные эстампы... — Улица
Кузнецкий Мост была названа по слободе кузнецов и конюхов Пушечного двора,
с конца XV в. находившейся здесь, за рекой Неглинной (мост через нее и
именовался Кузнецким). В XVII в. эти земли переходят к знати, и с конца XVIII в.
улица застраивается магазинами, принадлежавшими французам и немцам. Здесь
находились лучшие модные лавки, шла торговля книгами, гравюрами, эстампами,
изготовленными иностранными мастерами.
26 ...в Китайском проходе книги у букинистов... — Речь идет о Китайском
проезде, проложенном в конце XVIII в. от Лубянской площади до Москворецкой
набережной; одну его сторону образовывала Китайгородская стена, другую —
торговые ряды. У ворот Китай-города находились книжные развалы, активно шла
букинистическая торговля. Ныне сохранилась небольшая часть прежнего проезда
между площадью Варварские Ворота и набережной Москвы-реки (с 1992 г. он
называется Китайгородским).
27 Так называемые дворянские улицы были действительно
дворянскими... — «Дворянской Москвой» называли район, расположенный к юго-западу
от Кремля, так как именно эта местность была взята в опричнину при Иване
Грозном: «Юго-западный район Москвы, обнимающий пространство от Кремля
веером по Белому и Земляному городу, захватывая улицы Волхонку, Остоженку,
Пречистенку, Знаменку и Воздвиженку, Арбат, Молчановки, Поварскую, обе
Никитские, Спиридоньевскую, с прилегающими переулками и бульварами, до
сих пор еще носит на себе отпечаток барской жизни первой половины XIX века»
(По Москве. С. 325).
28 В самом низу Тверской ~ тогда стоял налево Дворянский институт
(дом Шаблыкина)... — Речь идет о несохранившемся здании (Тверская ул.,
д. 7), в котором в 1779 г. был открыт Благородный пансион при МУ (с 1833 г.
назывался Дворянским институтом), ставший одним из центров культурной жиз-
540
Приложения
ни России. С 1811 г. здесь проходили заседания ОЛРС. Дворянский институт
на рубеже XIX—XX вв. размещался в бывшем Запасном дворце, возведенном
в XVIII в. у Красных ворот (впоследствии перестроен в здание Министерства
путей сообщения на пл. Лермонтова).
29 ...дом Логинова, теперь Голяшкина, бывший Демидова, глядел еще тоже
барским домом. — Купец 3-й гильдии В. В. Логинов приобрел огромный дом
заводчиков Демидовых на Тверской, оценивавшийся в 94 285 рублей серебром
(см.: Нистрем 1842. Ч. III. С. 198; Ч. IV. С. 124).
30 ...несколько неотстроенных, заколоченных домов Бекетова... — Камергер
П. П. Бекетов жил в 1830—1840-х гг. в собственном доме на Мясницкой улице,
но на Тверской также имел дома, оценивавшиеся в 65 714 рублей серебром (см.:
Там же. Ч. IV. С. 19).
31 ...выше дом Самарина... — Дом на углу Тверской улицы и Газетного
переулка, где в 1826—1853 гг. проживал действительный статский советник
Ф. В. Самарин, принадлежал его жене Софье Юрьевне (см.: Там же. Ч. III.
С. 80). Оценивался он в 33 571 рубль серебром (см.: Там же. Ч. IV. С. 169).
Здесь, сблизившись в начале 1850-х гг. с Ю. Ф. Самариным, впоследствии бывал
и Г.-П.
32 ...за Саввинским подворьем... — Московское подворье Саввино-Сторожев-
ского монастыря (Тверская ул., д. 6) было устроено в 1651 г. на месте
упраздненного Воскресенского Высокого, называвшегося «За золотой решеткой», мужского
монастыря (известен с 1479 г.). Здесь с 1799 г. пребывал тот викарный епископ,
который являлся настоятелем Саввино-Сторожевского монастыря, основанного
в 1398 г. близ г. Звенигорода в урочище Сторожи преподобным Саввой, учеником
Сергия Радонежского. В 1905—1907 гг. здание подворья было полностью
перестроено, а в начале 1938 г. передвинуто на 50 м вглубь. Ныне дом жилой; кроме
того, в нем находятся различные мелкие учреждения.
33 ...теперешний Олсуфьева, венецианской архитектуры, был хотя под
гостиницей, кажется, но тоже не залеплен был вывесками. — Имеются в виду
знаменитые палаты князей Гагариных, возведенные в 1711 г. и полностью
перестроенные в 1852 г. И. К. Кондратьев отмечал: «Более других на Тверской был
замечателен дом князя Матвея Петровича Гагарина. Палаты эти, составлявшие
украшение Тверской улицы (...) воздвигнуты на образец венецианских, вероятно
по проекту одного из иностранных архитекторов, которые вместе с русскими
строителями украшали столицу произведениями церковного и гражданского зодчества.
(...) ...когда линия этих князей Гагариных пресеклась в 1804 году, то в 1805 году
владела палатами графиня Зубова; потом переходили они в руки купцов Часовни-
кова, Крашенинникова и Дубицкого, и затем к А. Д. Олсуфьеву» (Кондратьев.
С. 269, 270). Тайный советник А. Д. Олсуфьев, проживавший в Трубниковском
переулке, купил этот дом за 40 571 рубль серебром (см.: Нистрем 1842. Ч. IV.
С. 149). К началу XX в. дом сильно обветшал и в 1912 г. был снесен.
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
541
34 Андреевского дома не было еще. — В 1842 г. здесь уже указывается дом
генерал-майора Н. С. Андреевского, оценивавшийся в 14 285 рублей серебром
(см.: Там же. С. 9).
35 На Театральной площади не было Челышевского дома... — Почетный
гражданин купец 1-й гильдии П. И. Челышев построил свой двухэтажный
каменный дом в 1838—1842 гг., внутри двора он устроил бани. В 1898—1907 гг. на
этом месте была возведена гостиница «Метрополь» в стиле модерн.
36 ...дом Патрикеева ~ только строился... — Имеется в виду здание на
углу Воскресенской и Театральной площадей (не сохранилось), принадлежавшее
купцам-миллионерам И. Н. и В. Н. Патрикеевым. См. также примеч. 77 к наст,
главе, с. 546—547.
37 Дом Торлсикого на Моховой... — Стоял на углу, выходя на улицу
Воздвиженка. Моховая улица названа по одноименной площади у Троицких ворот
Кремля, где в старину продавали мох для конопачения изб.
38 Экзерциргауз (нем. Exerzierhaus — здание для строевого обучения солдат),
или Манеж (ул. Моховая, д. 1/9), был выстроен в 1817 г. по проекту генерал-
лейтенанта А. А. Бетанкура; в 1823—1825 гг. его уникальная безопорная
конструкция была усовершенствована, а архитектор О. И. Бове разработал проект
фасадного декора. После 1917 г. здание использовалось как правительственный
гараж, в 1957 г. переоборудовано под Центральный выставочный зал.
39 ...дом Скворцова; этот принадлежит уже царствованию
Александра II... — Это строение сохранилось в первозданном виде (адрес: Моховая ул.,
д. 7). В XVII в. здесь находился двор Пушкиных (предков поэта), в конце
XVIII в. он перешел к купцу М. Гусятникову, а в середине XIX в. — «к
подрядчику Скворцову, который, разбирая в 1857 г. Большой Каменный мост для
сооружения на его месте железного, построил себе из камня этого моста большой
дом, впоследствии архитектурно оформленный одним фасадом с соседними в
современный дом № 7» (Сытин. С. 179).
40 ...современен сломке старого Каменного моста, массивного,
аляповатого. — Речь идет о Большом Каменном мосте (другие названия — Берсеневский,
Всесвятский, Николаевский), возведенном в 1634—1684 гг. по проекту мастера
из Страсбурга Анце Кристлера и вплоть до 1812 г. неоднократно
ремонтировавшемся и перестраивавшемся. В XIX в. выглядел так: «в виде дуги на шести
арках или столбах больших и двух меньших, которые потом были закладены.
К ним примыкали с восточной полукруглые, а с западной угловатые упоры, или
отводные быки из дикого камня. (...) Между тем выпадавшие кирпичи из сводов
в арках дали повод предполагать падение сводов, и сам подъем его казался очень
крутым по своему отношению к прилегавшим к нему уличным мостовым. Наконец,
решено было его сломать и вместо него выстроить там новый мост, гораздо легче
прежнего. Сколько стоило усилий и расходов, чтобы сломать этот двухвековой
памятник! (...) Московские жители с любопытством и сожалением собирались
542
Приложения
смотреть на разрушение этого моста, который долго почитаем был одною из
диковинок не только Москвы, но вообще и всей России. Новый мост сооружен на
трех чугунных арках и на двух каменных быках, с чугунными перилами. (...) Он
освящен и открыт для езды в 1859 году» {Кондратьев. С. 370, 371).
41 ...что хлыст на Моховой затевает. — Здесь, вероятно, в значении
«хлыщ» — фат, франт.
42 ...подъездными... — В журнальном варианте: «подъездами» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 719).
43 ...учреждение Кредитного общества... — Московское городское кредитное
общество — общественно-частный ипотечный банк — было основано в январе
1863 г. Располагалось при Московской городской думе, на Воздвиженке, д. 6
(см.: Любеикий. Ч. I. С. 53).
44 ...дома... — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.: PB.
1884. Т. 173, окт. С. 719).
45 ...дом Шипова на Лубянке считался самым большим зданием в Москве
после разных казенных. — Имеется в виду дом камер-юнкера надворного
советника П. И. Шипова, возведенный на южной стороне Лубянской площади в 1826 г.
Он оценивался в 57 142 рубля серебром (см.: Нистрем 1842. Ч. IV. С. 208).
46 ...в сороковых годах не было женщин на улицах. — Князь Н. В.
Шаховской писал Г.-П. 20 октября 1884 г. по поводу этих наблюдений: «А Ваше
замечание о постепенном росте Москвы, неузнаваемой по сравнению с столь
недавним временем; а Ваше замечание о женщине, еще недавно не появлявшейся на
улице и ныне фигурирующей всюду. Ведь этого никто не подметил, а в этом один
из роковых вопросов современности. Мало того, что теперь женщин, молодых
девушек выпускают одних на улицу, теперь многие семьи просто живут на улице,
т. е. живут не внутреннею своею жизнью, а внешнею, исключительно показною.
Мы теперь женщину раздеваем (ибо одеваем ее так, что обозначиваются все
очертания ее тела), наклеиваем ей фальшивые груди, фальшивый зад и пр., т. е.
делаем из нее самку, ведем ее сознательно только к одной животной цели» (ОР
РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 720. Л. 5—5 об.).
47 Железные дороги и женские гимназии ~ совершили казавшееся
невероятным... — Первая железная дорога (Царскосельская) была открыта в 1837 г.
(см. примеч. 20 к главе XVII («Общественная жизнь»), наст, том, с. 440—441);
государственные женские гимназии создавались с 1862 г.
48 ...и бульварах. — В журнальном варианте: «и на бульварах» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 720).
49 ...в Москве, к сороковым годам, обычай езды цугом начал исчезать... —
Помимо дворян цугом (в четыре лошади) имели право ездить «именитые
граждане». См. также примеч. 30 к главе XXIX («И. И. Мещанинов»), наст, том, с. 502.
50 ...лежачих рессор еще не появлялось... — Лежачие рессоры,
называвшиеся английскими, защищавшие экипажи от тряски, повсеместно употребля-
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
543
лись с середины XIX в., но появились они в России в 1830-х гг. Пушкин писал
в романе «Дубровский» (1832—1833): «...лошади неслись быстро по кочкам
проселочной дороги, и карета почти не качалась на своих английских рессорах»
(Пушкин А. С. Поли. собр. соч. <М.; Л.): Изд-во АН СССР, 1938. Т. VIII,
ч. 1. С. 220). В журнальном варианте на месте «появлялось» — «являлось» (PB.
1884. Т. 173, окт. С. 720).
51 ...на теперешней Большой Садовой мостовая в начале столетия была
деревянная... — Большая Садовая улица возникла в 1816 г. после сноса остатков
Земляного вала; является частью Садового кольца, находится между улицами
Малой Бронной и Красина и Триумфальной площадью.
52 Привилегия дозволяла превосходительным ездить и на шестерне... —
Т. е. имеющим титулование превосходительства: в военной службе обладавшие
чином генерал-майора или генерал-лейтенанта, в гражданской — чином
четвертого или третьего класса (действительного статского советника или тайного
советника).
53 ...миновалась, и миновалась... — В журнальном варианте: «миновала,
и миновала» (PB. 1884. Т. 173, окт. С. 720).
54 ...когда кругом Москвы не было не только железных дорог... — Пе-
тербургско-Московская железная дорога была введена в эксплуатацию в 1851 г.·
особенно интенсивное строительство железнодорожных путей началось с 1861 г.
55 В Талибах по Троицкой дороге... — Деревня Талицы находилась на
расстоянии 19 верст к югу от Лавры. «Селение существовало еще во времена Дмитрия
Донского и упоминается в договоре его с рязанским князем Олегом Ивановичем»
(Смирнов С. Путеводитель от Москвы до Троицкой Сергиевой лавры. М., 1882.
С. 13).
56 β сороковых годах, когда я жил уже у Троицы... — С 1844 по 1854 г.
Г.-П. учился, а потом преподавал в МДА, расположенной на территории Свято-
Троицкой Сергиевой лавры.
57 Воскресенская площадь — с 1918 г. площадь Революции; находится между
Манежной и Театральной площадями. Называлась так по выходящим на нее
Воскресенским воротам Китай-города.
58 ...от Присутственных мест... — Здание Присутственных мест
(первоначально Монетного двора) занимало южную сторону Воскресенской площади (д. 2);
в 1732—1740 гг. оно было реконструировано архитектором П. И. Гейденом,
а в 1889 г. снесено. На его месте возвели здание Городской думы (1890—1892),
где в 1936—1993 гг. размещался Музей Ленина.
59 Дворянское ли собрание было... — Заседания Московского губернского
Дворянского собрания проводились в Доме Благородного собрания (Охотный
ряд, д. 2); после 1917 г. — Дом Союзов.
60 Извозчики были по преимуществу калиберные. — Барон А. И. Дельвиг
писал: «...в 1825 г. (...) было приказано приделать к дрогам спинки и с обе-
544
Приложения
их сторон крылья, что и образовало так называемые дрожки-калибер»
(Дельвиг А. И. Мои воспоминания. М., 1912. Т. I. С. 22). Любопытную характеристику
этому виду московского транспорта (дожившего до 1870-х гг.) дал земляк Г.-П.
купец И. А. Слонов: «...ездили на линейках и кабриолетах, или, как их называли
в простонародье, „калибры". Это был довольно мудреный экипаж, видом похожий
на контрабас. На нем седоки сидели боком, с лицами, обращенными в разные
стороны. Впереди их сидел верхом извозчик. Во время езды на этом архаическом
экипаже, чтобы не выскочить из него, седоки должны были все время
балансировать руками и ногами» (Слонов И. А. Из жизни торговой Москвы: (Полвека
назад). М., 1914. С. 48—49).
61 ...на бирже... — П. Ф. Вистенгоф писал: «На всех площадях и почти на
каждом большом перекрестке устроены в Москве биржи для извозчиков; тут вы
найдете калиберные дрожки, обыкновенные рессорные и пролетки,
запряженные в одну лошадь. Если кто имеет надобность в паре или четверке, тот должен
посылать на постоялые дворы, где живут извозчики» (Вистенгоф П. Очерки
московской жизни. М., 1842. С. 176).
62 Который-то из полицеймейстеров (не Шульгин ли?)... — Речь может
идти об А. С. Шульгине либо о Д. И. Шульгине, которые занимали
должность московского обер-полицеймейстера соответственно в 1814—1825 гг.
и в 1825—1830 гг.
63 ...у всех ли были фартуки... — Т. е. покрывала для ног седока в экипаже
в виде кожаных или меховых полостей (запонов). Ср.: «Экипажи состояли из дрог
без рессор, на которые садились боком к кучеру, и чтобы ноги не обрызгались
грязью, на них накладывались кожаные фартуки» (Дельвиг А. И. Мои
воспоминания. Т. I. С. 22).
64 ...некто Эльманов ~ издал даже брошюру, очень безграмотную^.. —
Имеется в виду «География, составленная по новейшим открытиям,
произведенным Иваном Эльмановым, и имеющая предметом опровержение Коперниковой
системы мироздания» (М., 1848. 39 с).
65 ...уличал Коперникову систему в каких-то якобы несообразностях... —
«Доказывая», что Земля не круглая, И. Эльманов опирался главным образом на
своеобразную интерпретацию лунных и солнечных затмений (см.: Там же. С. 13).
Он писал своим витиеватым слогом: «...гениального изобретателя Николая
Коперника трехвековая система и многими знаменитыми мужами усовершенствованная
и дополненная обнаруживается вместо астрономии только философии творчеством
и разных веков мечтательным сборником...» (Там же. С. 38).
66 Толкучка — «Толкучий рынок, он же называется Новая площадь» (Ни-
стрем 1842. Ч. I. С. 91). Интересное определение этой московской
достопримечательности было дано в юмористическом журнале Ф. Б. Миллера:
«Толкучка — находится в центре Москвы, в Городской части, между Ильинскими и
Воскресенскими воротами. Знаменита рынком для сбыта краденого; большая часть
Примечания. Из пережитого. Глава XXXVIII
545
торговцев этого рынка сидела по нескольку раз в острогах, а некоторые не только
что принимают краденое, а и сами занимаются этим промыслом; лавки отпираются
с трех часов ночи и запираются зимою в 10 часов, летом — в 12 часов. (...)
Толкучка — единственный рынок в Европе, торгующий краденым явно» (Указатель
московских достопримечательностей для иностранцев, посещающих Москву //
Развлечение. 1872. № 7. 16 февр. С. 30).
67 ...двоюродного брата, дьячка от Николы Большого Креста. —
B. В. Смирнова. О церкви Николая Чудотворца Большой Крест см. примеч. 9
к главе XXXV («Семинарские распорядки»), наст, том, с. 526.
68 ...после, уже на месте... — Т. е. получив место диакона в Новодевичьем
монастыре.
69 ...писал проповеди для желающих и обязанных проповедовать... —
Синодальный указ от 22 марта 1800 г. предписывал, чтобы «ученые из священников
и диаконов сочиняли бы сами и говорили по праздничным дням свои собственные
проповеди, извлекаемые из Слова Божия и поучений Св. Отец, без всякого,
впрочем, с своей стороны лишнего умствования (...). Кто в течение года говорил
проповедей менее назначенного числа, с того взыскивался штраф за каждую
недосказанную проповедь по рублю. Кто говорил проповеди более назначенного числа,
тому митрополит объявлял свое удовлетворение и благодарность» (Розанов. Ч. III,
кн. 1. § 164. С. 240, 241). Позже, когда Московскую епархию возглавил Филарет
(Дроздов), умение проповедовать ценилось особенно высоко и нередко
способствовало быстрому продвижению церковного деятеля по служебной линии.
70 ...Николая Лаврова... — Имеется в виду Н. Е. Лавров, учившийся в МДС
вместе с Г.-П. первые 4 года, но окончивший курс на 2 года позже — в 1846 г.,
причем в III разряде.
71Л блины в трактире Воронина — то была роскошь... — Трактир купца
Воронина находился в одном из домов Охотного ряда, по соседству с гостиницей
«Континенталь». Впоследствии этот трактир стал собственностью старообрядца
C. С. Егорова, но блинная Воронина, пользовавшаяся большой популярностью,
располагалась здесь по-прежнему — на первом этаже. В. А. Гиляровский писал:
«Нижний зал трактира „Низок" — с огромной печью. Здесь посетителям, прямо
с шестка, подавались блины, которые у всех на виду беспрерывно пеклись с утра
до вечера. Толстые, румяные, с разными начинками...» (Гиляровский. С. 151).
1г...трактир посещаем был ~ на Моисеевской площади... — Моисеевская
площадь была устроена в 1798 г. после сноса части лавок, которые прежде
находились у женского монастыря пророка Моисея Боговидца, основанного здесь,
в северо-западной части нынешней Манежной площади, не позднее 1676 г.
и упраздненного в 1765 г. После уничтожения в 1932—1939 гг. Моисеевская
площадь и вошла в новую Манежную.
73 ...в доме Корзинкина помещается Новый Московский трактир. —
Имеется в виду бывший дом Е. С. Карновича, располагавшийся на углу Тверской
18 Зак. № 3560
546
Приложения
улицы и Воскресенской площади (не сохранился), где ранее размещался
«Большой Московский трактир» И. Д. Турина (см. примеч. 76 к наст, главе). Краевед
Д. А. Покровский писал об этом доме, имея в виду его нового (с 1876 г.) хозяина,
миллионера-чаеторговца И. И. Корзинкина: «Последнее здание не лишено
истории: оно воздвигнуто Иваном Ивановичем на развалинах знаменитой карнови-
чевской руины, в которой испокон века ютился славный в летописях московских
кутежей „Большой Московский трактир" Ивана Дмитриевича Турина. Руины
эти, за смертию последнего, все равно подлежали бы сломке, но тут г. Карно-
вичу судьба послала в лице Корзинкина богатого покупателя, и Иван Иванович
отдал за них, с ограниченным количес1вом занятой им земли, громадную сумму
в 600 000 рублей. Сломав их до основания, новый хозяин принялся строить на
их месте громадное здание для такого же назначения, полагая, вероятно, что без
„Большого Московского трактира" Москве оставаться неприлично. Обстановку
восстановляемому трактиру он решил дать изумительно великолепную, а так как
дом предполагался многоэтажный, то к трактиру присоединилась и гостиница,
тоже, конечно, и Большая и Московская» (Покровский Д. А. Очерки Москвы //
ЯВ.1893.Т.51,февр.С474).
74 ...трактир Дементия (так мы его называли)... — Почему так прозвали
«Новый Московский трактир», выяснить не удалось.
75 ...от одной монахини (Е. X. Оппелъ)... — Е. X. Оппель, дочь
действительного статского советника X. Ф. Оппеля, была принята в Новодевичий
монастырь в июне 1837 г., вскоре после смерти своего брата Владимира; 16 мая
1840 г. приняла постриг с именем Елена, была казначеей монастыря. Скончалась
на 59-м году жизни, в 1860 г. Интересные воспоминания о Е. X. Оппель оставил
Ф. А. Гиляров: «Особа образованная, но истинно религиозная, даже аскетка: она
носила постоянную власяницу под рубашкою. Е. X. Оппель была также скромною
благотворительницею: она раздала все свое состояние и скончалась в бедности»
(РА. 1904. Кн. I, вып. 4. С. 613). Примечательно, что, по сложившейся в
монастыре традиции, обращались к ней, соединяя монашеское имя и мирское отчество
(Елена Христофоровна), а не «мать Елена», как следовало бы.
76 ...Большой Московский... — Ср. его характеристику в юмористическом
журнале: «Московский трактир. Он помещается в развалинах дома Карновича
и содержится купцом Гуриным, православного вероисповедания, лет почтенных
и поведения безукоризненного. Это любимое место лошадиных охотников, мелкого
чиновничества из московских присутственных мест, свободных незаконченных
„аблакатов", подьячих с приписью от Иверских ворот, купчиков-голубчиков,
которым семейная жизнь кажется тюрьмою...» (Указатель московских
достопримечательностей для иностранцев, посещающих Москву // Развлечение. 1872. № 2.
12 янв. С. 27—30). Гуринский трактир просуществовал до 1876 г.
77 ...Патрикеев... — Имеется в виду «Большой Патрикеевский трактир»,
находившийся в здании на углу Воскресенской и Театральной площадей (см. примеч. 36
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIX
547
к наст, главе, с. 541). Трактиром владел сначала С. С. Егоров, затем, в 1868 г.,
он перешел к И. Я. Тестову. В. А. Гиляровский так описывал это популярное
заведение: «Заторговал Тестов, щеголяя русским столом. И купечество, и барство
валом повалило в новый трактир. Особенно бойко торговля шла с августа, когда
помещики со всей России везли детей учиться в Москву в учебные заведения
и когда установилась традиция — пообедать с детьми у Тестова...» (Гиляровский.
С. 297—298).
78 ...«Великобритания», студенческий трактир... — Ср.: «В Москве в ту
пору образовалось даже нечто вроде студенческого клуба. Это — небольшой
трактир „Великобритания", находившийся поблизости от университета. Благодаря
главным образом влиянию Белинского, а также и некоторых других крупнейших
литературных деятелей того времени, этот эмбрион клуба получил, можно сказать,
историко-литературное значение умственного центра московского студенчества
40-х годов» (Песковский М. Л. Константин Ушинский // Песталоцци. Новиков.
Каразин. Ушинский. Корф: Биогр. повествования. Челябинск, 1997. С. 326.
(Жизнь замечат. людей. Биогр. б-ка Ф. Павленкова; Т. 23)). Ср. воспоминания
о Москве 1860-х гг.: «Тогдашнее студенчество всего более посещало „Русский
трактир", бывшую „Британию", помещавшийся на Моховой, близ
университета, а теперь (то есть в 1914 г.) еще существующем в том же неказистого вида
доме, — как раз против входа в Манеж, называвшийся тогда Экзерциргаузом.
В дообеденные часы ежедневно можно было застать в этом трактире компанию
студентов, играющих на бильярде и тут же закусывающих» (Давыдов Н. В. Из
прошлого // Московский летописец: Сб. М., 1988. Вып. I. С. 127).
79 ...против Экзерицргауза... — См. примеч. 38 к наст, главе.
80 ...газеты, за исключением специальных, какова «Земледельческая»... —
«Земледельческая газета» издавалась в Петербурге в 1834, 1860—1905, 1913—
1916 гг. еженедельно, а в 1835—1859 гг. — дважды в неделю.
XXXIX. ПИСЬМЕННЫЕ РАБОТЫ
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 725—732.
1 ...остававшееся... — В журнальной публикации: «остающееся» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 725).
2 ...посещения церкви по праздникам и накануне. — Накануне праздничных
богослужений (в том числе воскресных) в храмах совершается всенощное бдение,
соединяющее вечерню и утреню; присутствие христианина на этой службе
считается столь же обязательным, как и на литургии в день самого праздника.
3 ...перевод целой книги (латинской) гомилетического содержания... —
Сохранилась исписанная мелким почерком сшитая тетрадь, на первой странице
548
Приложения
которой значится: «Наставления и правила для образования проповедников Слова
Божия. Перевод с латинского. Сочинение Александра Наталя. Перевод Никиты
Гилярова. Москва. 1840 года» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 19. Л. 1—48 об.).
Автор — французский теолог рубежа XVII—XVIII вв. А. Наталис.
4 ...историческую повесть... — Имеется в виду сочинение «Последние дни
Помпеи. Картина нравов первого века» (см. т. 2, с. 148—177).
5 ...дневники, которые неоднократно начинал и чрез несколько дней
бросал... — См. в Дополнениях свод дошедших до нас юношеских дневников Г.-П.
«Нечто, собрание кое-чего, или Мои мечты и думы» (т. 2, с. 101—132).
6 ...критические отзывы о прочитанных книгах. — Эти отклики с более или
менее пространными выписками из разных книг и периодических изданий Г.-П.
включал в поденные дневниковые записи.
7 ...на метрических графленых листах... — Т. е. на листах из метрической
книги, предназначенной для официальной регистрации в церквах актов
рождения, брака и смерти. Например, на таких листах, сложенных вдвое и прошитых,
Г.-П. написал свою повесть «Последние дни Помпеи» (см. примеч. 4 к наст,
главе).
8 ...произнесенную профессором словесности... — Н. И. Надеждиным.
9 ...пред окончанием курса. — В журнальной публикации: «пред окончанием
Риторического курса» (PB. 1884. Т. 173, окт. С. 726).
10 ...Сперанского... — Имеется в виду В. М. Сперанский.
11 ...доселе здравствующий профессор. — Протоиерей Н. И. Надеждинумер
30 декабря 1890 г. на 78-м году жизни. См. примеч. 26 к главе XXXVI
(«Испытание»), наст, том, с. 531—532.
12 Я пишу «Беспечный семинарист», характеристику своих товарищей... —
Публикуется в наст. изд. (т. 2, с. 132—134).
13 ...описываю вымышленный «Погост Гороховец» с картиной сельской
жизни. — Это произведение не сохранилось: вероятно, его рукопись сгорела во
время пожара 1856 г. (см. примеч. 8 к «Письмам к А. С. Суворину», т. 2, с. 479).
В названии, возможно, содержится намеренная перекличка с пушкинской
«Историей села Горюхина» (1830, опубл. 1837).
14 Эпизоды из русской истории... — В архиве Г.-П. сохранилось его
сочинение по гражданской истории «Александр Благословенный, или Упование на Бога,
ничем непобедимое и все побеждающее» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 4. (№ 5).
Л. 1—10 об.).
13 ...разборы речей Цицерона... — См., например, семинарскую работу по
риторике «Две Цицероновы речи за Архия и за Марцелла. Параллель» (Там же.
<№1).Л.1—боб.).
16 Предводитель должен произнести речь при открытии земского
собрания. — Речь идет о губернском предводителе дворянства. Распорядительные
органы земского самоуправления — земские собрания — введены «Положением
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIX
549
о губернских и уездных земских учреждениях» в ходе соответствующей реформы
1864 г.; на них принимались решения по всем вопросам местной жизни.
17 «...„благодетельной гласности*?..» — См. об этом выражении рубежа
1850—1860-х гг. в очерке «Возрождение Общества любителей российской
словесности...» (т. 2, с. 192).
18 «...Кстати, что такое инициатива?» — Понятие «инициатива»
впервые регистрируется в Словаре Даля. Своеобразной моде на него способствовал,
в частности, Н. А. Добролюбов. См., например, его статью «Когда же придет
настоящий день?» (1860): «Но сам вести он не может не только других, но даже
и себя самого: инициативы нет у него в натуре, и он не успел ее приобрести...»
(Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. М.; Л., 1963. Т. 6. С. 115).
19 ... учебником философии для семинарии назначен был Баумейстер. —
Речь идет об издании: М. Fned. Chnst. Baumeisteri. Elementa philosophiae recen-
tioris, pluribus sententiis exemplisque ex veterum scriptorum romanorum monimentis
illustrata / Ed. N. Bantisch-Kamenski. (Mosquae), 1777 (Основания философского
познания, разъясняемые многочисленными цитатами и примерами из творений
древних римских писателей / Изд. Н. Бантыш-Каменский (лат.)).
20 ...архимандрита Макария, бывшего в прошлом столетии ректором,
если не ошибаюсь, Тверской семинарии и напечатавшего свое
«Богословие». — Имеется в виду архимандрит Макарий (Петрович), возглавлявший
Тверскую ДС в 1764—1766 гг. и написавший «Церькви Восточныя
православное учение, содержащее все, что христианину, своего спасения ищущему, знать
и делать надлежит, собранное из Священного Писания, Святых Отец и систем
богословских и порядочно расположенное для пользы и употребления
юношеству», опубликованную уже посмертно, причем трижды: СПб., 1778; 1783; М.,
1786. В последнем издании (Собрание всех сочинений (...) Макария. Т. I) этот
труд назывался «Догматическая богословия, или Православное учение
Восточныя Церькви...».
21 Баумейстер был вольфианеи,... — Т. е. последователь немецкого философа
Хр. Вольфа, популяризатора учения Г. В. Лейбница.
22 ...изложение у него демонстративное... — Речь идет об особой логической
форме рассуждения, посредством которой тезис (доказываемое положение)
выводится из его оснований.
23 Откровенное учение, или Откровение, — Священное Писание, Библия.
24 ...«Видя много народа, Иисус взошел на гору»... — Неточно цитируется
начало 5-й главы Евангелия от Матфея: «Увидев народ, Он взошел на гору...».
25 Хемницер посмеялся над Метафизиком, но пытанье, подобно описанному
в басне, заслуживает сострадания... — Имеется в виду басня И. И. Хемницера
«Метафизический ученик» (1784), впервые опубликованная в 1799 г. под
названием «Метафизик» (данным В. В. Капнистом) и так и переиздававшаяся вплоть
до 1873 г.
550
Приложения
26 Веревка вещь какая? — Этим вопросом задается нечаянно упавший в яму
герой басни, когда ему протягивают сверху веревку, чтоб поднять его.
27 «Какое относительное значение четырех фигур силлогизма?» — Четыре
фигуры категорического силлогизма (по Аристотелю) обычно рассматривались
в учебниках логики того времени. См., например: 1) Логика Бавмейстера,
переведенная с латинского Яковом Толмачевым. 3-е изд. СПб., 1827. § 120—125.
С. 64—72; 2) Система логики: Соч. Фридриха Бахмана / Пер. с нем. СПб.,
1831. Ч. I: Элементарное учение. § 123—131. С. 243—286.
28 ...за диссертацию на тему: «Отчего трудно наблюдать над
собою», — я отнесся к профессору... — Речь идет о профессоре Д. Г. Левицком,
в 1844—1854 гг. преподававшем в M ДА курс опытной психологии и нравственной
философии. Эта работа сохранилась в архиве Г.-П. (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 3.
(№ 10). Л. 1—10 об.). На полях ремарки Левицкого: «От таких тонкостей не
отказался бы любой схоластик» (л. 2), «Все это преувеличено» (л. 5 об.) и др.
Общая рецензия: «Сочинитель сильно расположен к гуманности и утонченностям; но
смотрит на вещи глубоко и даже оригинально. Знает логику, но плохо владеет
языком. Рассуждение почти оч(ень) хорошее» (л. 1). Для примера приведем фразу
Г.-П., вызвавшую первую из упомянутых ремарок профессора: «Всякое внешнее
так называемое препятствие может потому быть только или явлением, в котором
обнаруживает себя эта несоответственная результату сила, заключавшаяся уже
в самом самонаблюдении, или поводом к ее обнаружению» (л. 1 об.—2).
29 ...о вчерашней выходке Богоявленского... — Очевидно, имеется в виду
соученик Г.-П. по МДС Александр Богоявленский, окончивший курс во втором
разряде (41-м по общему списку) (см.: Кедров. Прил. С. 76).
30 ...насмех написал во всю доску... — В журнальном варианте вместо этих
слов: «написал» (PB. 1884. Т. 173, окт. С. 729).
31 ...в голове, как та непослушная дудка в органе, о которой говорит Гоголь,
продолжается само собой... — Имеется в виду следующий эпизод из первого
тома поэмы «Мертвые души»: «Уже Ноздрев давно перестал вертеть, но в
шарманке была одна дудка очень бойкая, никак не хотевшая угомониться, и долго еще
потом свистела она одна» (Гоголь. Т. VI. С. 75).
32 ...к погребщику Соколову... — Лицо неустановленное.
33 ...торговавшему в Ножевой линии. — Ножевая линия находилась в первом
из трех отделений Московских торговых рядов, прямо против Красной площади,
между Никольской и Ильинской улицами (с 1953 г. здесь, в перестроенных
Верхних торговых рядах, находится ГУМ). Эта «лицевая с площади» линия имела два
ряда — Новый Овощной и Съедельный. Тут, по словам Пыляева, «по светлой
Ножевой линии», располагались «главные магазины во всем городе» (Пыляев.
Старая Москва. С. 565).
34 ...логика Кизеветтера и Бахмана... — Имеются в виду издания: Логика
для употребления в училищах: Сочинение Иоганна Готфрида Карла Кизеветтера,
Примечания. Из пережитого. Глава XXXIX
551
переведенное с немецкого языка Яковом Толмачевым. СПб., 1829; (2-е изд.):
СПб., 1831, и Система логики: Сочинение Фридриха Бахмана / Переведено
с немецкого. СПб., 1831—1832. Ч. 1—2; 2-е изд., испр.: СПб., 1833. Ч. 1—3;
(3-е изд.): М., 1840. 4.1.
35 ...Шад... — Вероятно, имеются в виду основные труды профессора
И. Е. Шада, изданные им в России (в Харькове): «Institutiones philosophiae
universae. Tomus primus, logicam puram et applicatum complectens» (1812) и
«Institutiones juris naturae» (1814). (Перевод названий: «Учение всеобщей философии.
Том первый, излагающий чистую логику и ее приложения»; «Учение естественного
права»).
36 ...Галич... — Речь может идти о трех трудах профессора А. И. Галича,
вышедших в свет до 1844 г.: 1) История философских систем, по иностранным
руководствам составленная... СПб., 1818—1819. Кн. I—II; 2) Черты умозрительной
философии... СПб., 1829; 3) Картина человека: Опыт наставительного чтения
о предметах самопознания для всех образованных сословий... СПб., 1834.
3 ...Сидонского «Введение в философию»... — Точнее: Введение в науку
философии: Сочинение Федора Сидонского. СПб., 1833. За этот труд протоиерей
Φ. Ф. Сидонский в 1836 г. был удостоен Демидовской премии.
38 ...«Гекзаплы» Оригена... — Главный труд египетского грекоязычного
апологета и учителя Церкви Оригена «Гекзаплы» (иначе: «Экзаплы», «Гексаплы»; от
греч. έξαπλα — шестикратный) представлял собой переписанные в 6 параллельных
столбцах тексты Ветхого Завета: еврейский, его греческую транслитерацию
и 4 греческих перевода. Рукопись этого первого критического издания Библии
была утрачена, его уцелевшие фрагменты впервые опубликованы в 1874 г. Г.-П.
имеет в виду, вероятно, так называемую Катену — один из сборников, содержащих
библейские толкования святоотеческого периода, в частности — включающий
отрывки из «Гекзапл» Оригена.
39 ...Канта ~ меня могла успокоить только критика познания. —
Имеются в виду сочинения И. Канта «Критика чистого разума» (1781), «Критика
практического разума» (1788) и «Критика способности суждения», полные
переводы которых на русском языке стали издаваться начиная с 1860-х гг.
40 Назову ее «болезнью о формальной истине»... — В письме к И. Ф.
Романову-Рцы от 23 ноября 1886 г. Г.-П. отмечал: «...должен я Вам напомнить, что
у меня ум до болезни систематический. Об этом я писал в „Пережитом", говоря
о своей погоне за формальной истиной. Логический слух так изощрен, что в
прежние времена, когда был чувствительнее, мне делалось буквально больно, нервы
страдали от слышанного или читанного логического диссонанса. Совершенно так,
как артисты вроде Рубинштейна страдают от взятой фальшивой ноты. Я погибну,
взявшись излагать свое воззрение в полной системе. Я не дойду до пятой
страницы» (Письма к Романову-Рцы. С. 301). Вероятно, здесь имеется в виду А. Г.
Рубинштейн, пианист, композитор и дирижер, педагог, основатель Петербургской
552
Приложения
консерватории. К его брату, москвичу Н. Г. Рубинштейну, Гиляров относился
более чем скептически: «Творцом он не был никогда (...) талант не только по
существу низший, но и ограниченный» (СИ. 1881. 31 марта. № 89. С. 2).
41 ...Герцен начал писать. — Видимо, речь идет о цикле статей «Дилетантизм
в науке» (1843), сделавших имя Герцена широко известным, — см. примеч. 32
к главе LVI («Житейская философия»), т. 2, с. 369—370. Первые же его
публикации (переводы и рефераты книг по естествознанию) относятся к 1839 г. Г.-П.
всегда признавал значение его трудов для формирования своего мировоззрения
и вместе с тем в 1870 г. составил большой некролог Герцену, в котором писал:
«Пожалеем о несомненном таланте, погибшем для России и вместо громадной
пользы, которую способен был принести, доставившем вред, вред существенный,
ощущаемый доселе» (СИ. 1870. 11 янв. № 10. С. 2).
42 ...притянуть к себе ~ не мог меня, и Белинский тем менее, чем более
страстности слышалось в его статьях и чем явственнее была моему
критическому взору произвольность его общих положений, заимствованных
с чужих слов. — В архиве Г.-П. сохранилась черновая рукопись полемической
статьи, предназначенной, судя по указанию в ее тексте, для аксаковской газеты
«Москва» (1867—1868), но по каким-то причинам так и не увидевшей света.
В ней Г.-П. довольно подробно обосновывает свою нелицеприятную оценку
творчества В. Г. Белинского: «Сотрудник „Отеч(ественных) записок", между
прочим, сильно обиделся отзывом „Москвы" о Белинском. В сопоставлении
этого писателя с Чернышевским, точно так же, как в сопоставлении
Островского с Успенским, он готов находить даже что-то вроде затейливого фокуса.
Это просто — печально. Что ж это? Ужели в самом деле у нас люди серьезно
направленные, к каковым по совести причисляем мы обоих своих оппонентов,
находят между Белинским и Чернышевским, с одной стороны, и Островским
и Успенским — с другой, различие не только количественное — в степени
дарований и в сравнительной далекости выводов, но и качественное — в
направлении? И ужели серьезные люди продолжают быть уверенными, что Белинский
был мыслитель самостоятельный?
Позволительно ли нам так мало вырасти в последние двадцать лет и так мало
причаститься науки, чтобы не усматривать доселе, что Белинский пел с чужого
голоса и не всегда верно, что даже известную фразу Гегеля „все что разумно, то
действительно" и проч., которую, однако, он любил повторять, не мог он
передать без грубейшей грамматической ошибки; что его философствования вообще
способны у людей, основательно учившихся, вызывать только отчасти смех на
ученические ошибки, отчасти негодование на докторальную самоуверенность?
„Но Белинский действовал благотворно на целое поколение". Может быть,
не станем спорить, хотя не обинуясь прибавим, что коренная болезнь нашего
поколения: верхоглядство, отсутствие основательных знаний, нежелание и неуменье
учиться, наконец, самое пренебрежение к тому, что дорого русскому сердцу и су-
Примечания. Из пережитого. Глава XL
553
щественно русской истории, — что все это именно в Белинском имеет главного
родоначальника.
„Но это замечательный критический талант". Спорим тем не менее, хотя
колоссальные промахи, деланные по временам, и грубые противоречия опять-таки
показывают, что при бесспорном внешнем таланте, в самих взглядах, которые
Белинским были высказываемы, все основательное было у него не свое, а все свое
было неосновательно.
„Но Чернышевский признан писателем вредным, а сочинения Белинского —
настольная книга каждого учителя словесности в гимназии. Как же после того
прикажете найтись? Объяснитесь".
Ну, когда так, то мы и руки опускаем. Требуется, чтоб отхватить разом
и целиком: хорош, следовательно, всё — евангельская истина. Худ, стало быть,
всё — никуда не годится. Да разве так возможно?» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр.
352. Л. 1—1 об.).
43 ...экономическими крайностями в ту и другую сторону,
социалистическую и манчестерскую. — Имеются в виду два диаметрально противоположные
направления в теории экономической науки: социалистическое предполагает
радикальное государственное вмешательство в хозяйственную жизнь
(устранение частной собственности и свободной конкуренции, строгую регламентацию
производства и распределения продуктов), а манчестерское направление требует
безусловного невмешательства государства в экономику: Манчестер с конца
1830-х гг. стал центром агитации в пользу отмены хлебных пошлин и борьбы за
свободу торговли.
44 (Фейербаха ~ я читал еще в молодости). — Сочинения Л. Фейербаха,
запрещенные к изданию в России вплоть до 1906 г., были широко известны уже
с конца 1830-х гг. по немецким оригиналам, а также по изложениям М. А.
Бакунина, А. И. Герцена, Р. Гайма и др.
45 Не поддамся, пока сам не увижу и не вложу руки в язвы. —
Реминисценция слов апостола Фомы, не сразу уверовавшего в воскресение Христа:
«Аще не вижу на руку его язвы гвоздиные и вложу перста моего в язвы...»
(Ин. 20: 25).
XL. ДОМАШНИЙ КУРС
Впервые: PB. 1884. Т. 173, окт. С. 732—741.
1 По теории словесности высшее и лучшее заключалось в изданных
«Чтениях» профессора Давыдова (И. И.). — Четырехтомные «Чтения о словесности»
(М., 1837—1838; 2-е изд., испр.: 1837—1843) И. И. Давыдова, профессора
красноречия МУ, представляют собой обобщение прочитанных им лекционных
19 Зак. № 3560
554
Приложения
курсов. Основаны они были на эстетике братьев Шлегелей и Гегеля и при выходе
в свет встретили прохладный прием со стороны большинства рецензентов, однако
в качестве учебного пособия были востребованы вплоть до конца XIX в.
2 Где же узнать? — В журнальном варианте: «Где узнать? как узнать?» (PB.
1884. Т. 173, окт. С. 732).
3 При грамматике Перелогова какая-то помещена пьеса... — Имеется в виду
издание: Французская грамматика, содержащая в себе легкий и основательный
способ учиться сему языку, изданная Тимофеем Перелоговым (М., 1801; 7-е изд.:
1832). В последнем издании, на с. 175—245, помещена «драма в трех актах»
«Le déserteur» («Дезертир») детского французского писателя А. Беркена, автора
многих дидактических произведений, отличающихся слащавой
сентиментальностью.
4 ...экзаменовав... — В журнальном варианте: «экзаменуя» (PB. 1884. Т. 173,
окт. С. 733).
5 ...разрозненная часть Мармонтеля... — Большинство произведений
французского писателя Ж. Ф. Мармонтеля — «Моральные повести» (1763), «Вели-
зарий» (1767), «Инки, или Разрушение Перуанской империи» (1777) —
издавались вплоть до начала XIX в. в нескольких (от 2 до 6) томах.
6 Брат ~ достал у кого-то Татищева на несколько дней по моей
просьбе. — Имеется в виду составленный И. И. Татищевым «Полный французской и
российской лексикон, с последнего издания лексикона Французской Академии на
российской язык переведенный собранием ученых людей» (СПб., 1786. Ч. I—II;
3-е изд.: 1824. Т. I—IV). У кого А. П. Гиляров достал этот словарь, становится
ясным благодаря воспоминаниям его сына Ф. А. Гилярова об одном из жителей
Поддевичья: «Асаф Иванович Горлицын был весьма ученый муж. Его ученость
была под Девичьим ближайшим обзором известна чрез то, что в весьма редких
случаях, когда нужно было отыскать значение какого-нибудь французского слова,
у Асафа Ивановича брали Французский лексикон Татищева. Горлицын служил
цензором по иностранным книгам в Почтамте, и молва рассказывала о его учености
чудеса» (РА. 1904. Кн. I, вып. 2. С. 330).
7 В тот же срок обучился французскому языку и митрополит Филарет,
как сказывал он. — Как признавался митрополит Филарет (Дроздов) в своих
воспоминаниях, французский ему «рекомендовал непременно» выучить епископ
Феофилакт (Русанов), член Комиссии духовных училищ в январе 1809 г. «Для
первоначального чтения, — вспоминал владыка, — после ознакомления с
французской грамматикою самоучкою, попались мне сочинения Шведенборга, которые,
несмотря на совершенное несогласие с его направлением, всем навязывал читать
Феофилакт» (770. 1868. Т. 26, авг. С. 511). Вместе с тем следует отметить,
что еще до переезда в Петербург, обучаясь в Троицкой Лаврской семинарии,
Филарет (тогда еще В. М. Дроздов) посещал уроки французского, который
преподавал С. Крылов-Платонов (впоследствии архиепископ Симеон) (см.:
Примечания. Из пережитого. Глава XL
555
Смирнов С. К. Учитель Троицкой семинарии В. М. Дроздов // Соврем, летопись.
1867. 3 дек. № 44. С. 4).
8 Немецкому обучился ~ по двум хрестоматиям, краткой и
пространной.,. — Возможно, имеются в виду следующие издания: 1) Книга для чтения
в пользу начинающих учиться немецкому языку. СПб., 1838. 96 с; 2) Выбор
образцов немецких прозаиков и стихотворцев, с немецко-русским словарем, для
употребления в училищах. М., 1836. 293 с; 2-е изд.: 1839. 301 с.
9 Толкался я иногда на Сухаревке ~ там в числе старых книг попадались
иностранные. — Сухаревка, или Сухаревский рынок, возникла как место
торговли съестными припасами в конце XVIII в. на Большой Сухаревской площади.
Однако уже в XIX в. Сухаревка и прилегающие переулки стали одним из центров
букинистической торговли. Закрыт был рынок в 1930 г.
10 Фабрика была около Саввы Освященного, близехонько. — Имеется
в виду каменная церковь Саввы Освященного (Большой Саввинский пер., д. 14),
выстроенная здесь, на Девичьем поле, в 1592 г. на месте деревянной; разобрана
в 1930 г. (см.: Сорок сороков. Т. 3. С. 361—363). См. также примеч. 2 к главе
XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 536. В журнальном варианте: «около
Саввина монастыря» (PB. 1884. Т. 173, окт. С. 735).
11 ...не знал грамматики и говорил f avions... — Имеется в виду форма avoins
(глагола avoir — иметь) в имперфекте первого лица множественного числа.
Должно быть либо nous avions, либо j'avais. Здесь же местоимение 1-го лица
единственного числа неправомерно соединено с глаголом в форме 1-го лица множественного
числа.
12 «...отставной солдат из бывших под Парижем»... — Т. е. участник
заграничных походов русской армии 1813—1815 гг. Под Парижем войска
антифранцузской коалиции находились весной 1814 г. и — вторично — летом 1815 г.
Кроме того, 27-тысячный русский корпус оставался здесь до 1818 г.
13 ...Талистов был побочный сын графа Остермана-Толстого или просто
Толстого... — Вероятно, речь идет об Андрее Петровиче Талистове, вместе с
женой Елизаветой Ивановной и дочерью Варварой похороненном на Ваганьковском
кладбище (МНекр. Т. III. С. 184). Однако он едва ли мог быть сыном графа
А. И. Остермана-Толстого, родившегося в 1770 г., так как в конце 1780-х гг.
Талистову самому было, по всей видимости, по крайней мере за 20 лет (см. далее
его воспоминания о Великой французской революции).
14 Тогда лекций не литографировали... — Литографирование, изобретенное
в 1796 г. сыном мюнхенского актера А. Зенефельдером, было введено в 1818 г.
в России. В 1820-х гг. в Петербурге уже открылось первое частное
литографическое заведение. Однако поначалу — вплоть до 1860-х гг. — копирование этим
способом было весьма дорогостоящим.
b ...был даже при табаке, и притом Жукова ~ большинство курило
3-й сорт, Афанасьева и других. — Первосортный «американский» курительный
556
Приложения
табак, производимый на петербургской фабрике коммерции советника В. Г.
Жукова (наб. Фонтанки, д. 74), в 1820—1870-х гг. пользовался широчайшей
известностью; табачная фирма купца 3-й гильдии В. И. Афанасьева в Москве производила
дешевый табак, популярный в простонародной среде.
16 ...в Париже жил в самый разгар революции... — Имеется в виду Великая
французская революция 1789—1794 гг.
17 ...закучивал... — Т. е. предавался кутежам.
18 ...правописания вольтеровского он не признавал, возмущался им и писал
j'étois, j'avois. — Скорее всего это имперфект глаголов être — быть и avoir —
иметь; нормативные формы: j'étais и j'avais. Талистов следовал орфографии
классических французских грамматик XVI—XVII вв., не учитывавших живое
колебание морфологических форм (прежде всего глагольных), которое, в частности,
было присуще художественному стилю Вольтера. Однако эти орфографические
новшества отвечали реальной языковой ситуации, и к началу XIX в. их признала
Французская Академия.
19 ...князь Григорий Григорьевич, везущий в Швейцарию свою молодую,
едва расцветшую супругу ~ она умрет ~ и главный виновник переворота
1762 года будет тосковать по ней безутешный. — Речь идет о фаворите
Екатерины II князе Г. Г. Орлове, под руководством своего брата А. Г. Орлова
принимавшем самое активное участие в событиях 28 июня 1762 г., возведших на
престол Екатерину. В 1777 г. он женился на фрейлине Ε. Н. Зиновьевой, своей
двоюродной сестре. Брак оказался несчастливым: летом 1780 г. Орлов вывез жену
для лечения за границу, но через два года она скончалась в Лозанне от чахотки.
У безутешного супруга развилось психическое расстройство, приведшее к полному
помешательству.
20 ...разговаривали об императоре Павле ~ невозможном требовании,
чтобы выходили из экипажей для приветствия его проезжающие. — Этот
и подобные указы Павла I, воспринимавшиеся как проявления самодурства, имели
основанием его патриархальные убеждения на отношение подданных к государю
как к отцу, главе семьи. В журнальном варианте: «разговорились» (PB. 1884.
Т. 173, окт. С. 739).
21... взял Ломонда (других, позднейших грамматик он не признавал)... —
Учебники французского педагога и филолога аббата Ш.-Ф. Ломона (Ломонда)
издавались в России неоднократно. См., например: 1) Краткая французская
грамматика. СПб., 1808; 12-е изд.: 1851; 2) Французская грамматика, сочиненная
Ломондом для употребления в лицеях, институтах и прочих учебных заведениях.
СПб., 1818; 3) Начальные основания французской грамматики. СПб., 1830;
4) Грамматика французская. М., 1824; 5) Полная французская грамматика. М.,
1830; 6) Французская грамматика, содержащая в себе произведение, сочинение
и правописание слов. М., 1834. Ч. I—III. Впрочем, вероятно, у А. П. Талистова
была оригинальная грамматика Ломона, изданная в Париже.
Примечания. Из пережитого. Глава XLI
557
22 ...«Детский журнал»... — Имеется в виду издание: «Детский журнал для
образования понятий сердца и нрава, для изучения искусств и рукоделий,
разнообразного полезного чтения и забавы милых русских людей», в 1838—1839 гг.
издававшийся А. П. Башуцким.
23 ...из физиологии (кто ее тогда читал? не Филомафитский ли?). —
Профессор МУ по кафедре физиологии и общей патологии (1835 —1849)
А. М. Филомафитский действительно читал курс физиологии, а также
сравнительной анатомии и общей патологии. Частично его лекции были изданы: Курс
физиологии. М., 1836.
XLI. БЛИЖАЙШЕЕ ОКРУЖАЮЩЕЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 205—213.
1 ...получить... — В журнальном варианте: «залучить» (PB. 1884. Т. 174,
нояб. С. 205).
2 ...всесильного родственника Александра Петровича... — Речь идет о
домашнем секретаре митрополита Филарета А. П. Святославском. Ему посвящена
следующая глава («Светский послушник»).
3 ...Петр Николаевич Кудрявцев — первый студент университета,
вышедший из нашей семинарии первым же студентом... — Историк и литератор
П. Н. Кудрявцев обучался в МДС в 1830—1836 гг., в МУ — в 1836—1840 гг.,
окончил курс кандидатом.
4 ...Ивану Алексеевичу Смирнову-Платонову ~ окончившему первым
в Академии. — И. А. Смирнов-Платонов был первым магистром XII курса
МДА (1840 г.), бакалавром МДА (1840—1842), профессором Казанской ДА
(1842—1847), с 1848 г. священник в Москве, позднее — в Петербурге.
5 ...«дьячок» есть «ты» для священника и для дьякона. Его употребляют
на посылки... — Об этой нравственной проблеме Г.-П. писал и в передовице
«Современных известий» от 3 июня 1872 г. (№ 150) в связи с книгой
священника И. С. Беллюстина «Описание сельского духовенства»: «Земные поклонения
архиереям невыносимы; они коробят совесть — так рассуждает почти все
„либеральное" священство, само, однако ж, требующее, чтобы причетник им подавал
калоши. (...) Причт — это какое-то отребие, сволочь, ненавистная порода,
кандалы, лежащие на священстве, грязь, возмущающая чистоту пастырей» (Вопросы
веры и Церкви. Т. I. С. 405).
6 ...шел в противную от семинарии сторону... — В журнальном варианте:
«шел назад от семинарии» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 206).
7 Кроме «Дементия»... — Речь идет о Новом Московском трактире. См.
примеч. 73 и 74 к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 545—546.
558
Приложения
8 ...Добронравова, обыкновенного нашего сотоварища... — Возможно,
имеется в виду Владимир Добронравов, окончивший МДС вместе с Г.-П. (во II
разряде, 85-м по общему списку) (см.: Кедров. Прил. С. 77).
9 ...был в Воробьеве дьяконом... — Т. е. в приходской каменной церкви Живо-
начальной Троицы, построенной в 1811—1813 гг. на месте деревянной (нынешний
адрес: Университетская пл., д. 1).
10 ...ходили в сад Чижова (прежде Милюковой, а теперь Ганешина), гуляли
по лабиринту, между прочим описанному в одном из романов Загоскина... —
Имеется в виду повесть М. Н. Загоскина «Тоска по родине» (М., 1839), в
которой этот сад, располагавшийся у Новодевичьей обители, описывается от лица
главного героя Владимира Завольского: «В шагах пятидесяти от монастыря перед
двухэтажным домом спускался по отлогому скату к Москве-реке небольшой, но
очень густой и тенистый сад. Я прошел к отпертой калитке; прибитая подле нее
дощечка с надписью возвещала всем и каждому, что гулять по саду можно, но
только с тем, чтоб не рвать цветов, не ломать деревьев и не ходить по траве. (...)
высокие подстриженные шпалеры, как зеленой стеною, перерезывали поперек
весь сад. У единственного входа за эту живую ограду прибита была на столбе
дощечка, а на ней написано: „Вход в лабиринт"» (с. 72—73). Далее, на с. 73—80,
подробно рассказывается, как герой до позднего вечера проплутал по лабиринту,
выбраться из которого мешали «плотные шпалерники из колючих кустов» (с. 77).
Ф. А. Гиляров вспоминал: «Чижовский сад был при фабрике Чижовых,
состоявшей из огромных каменных корпусов. Это был великолепный сад первых богачей
в околодке. Там был знаменитый лабиринт, в который мы не решались
проникнуть: первые попытки уже напугали» (РА. 1904. Кн. I, вып. 2. С. 332).
11Я нанимал дачу в Останкине. — Село Останкино, находившееся к северу
от Москвы, документально известно с 1558 г. С 1743 г. оно принадлежало
графам Шереметевым. В 1790-х гг. здесь был создан дворцово-парковый ансамбль
в стиле классицизма. С конца XIX в. в черте Москвы.
12 Вотчинная контора — центральное учреждение XVIII в.,
являвшееся в 1722—1784 гг. отделением Вотчинной коллегии, функции которой
в 1786—1852 гг. выполнял Вотчинный департамент. Видимо, у Г.-П. речь идет
о конторе, ведавшей усадьбой графов Шереметевых в Останкине.
13 ...некоторые места сада и парка. — Регулярный сад с партером и
геометрически правильно проложенными аллеями и большой пейзажный парк (общая
площадь 11 га; вместе с нерегулярной частью парка — 60 га) были созданы
в Останкине в 1793 г. по проекту архитекторов А. Ф. Миронова и П. И.
Аргунова. С 1976 г. включены в состав ВДНХ как парковая зона. И. К. Кондратьев
описал, как выглядели Останкинские сад и парк во второй половине XIX в.: «Прямо
перед домом, со стороны сада, расстилается картинный луг, с каймою из цветов,
далее по обе стороны стенами идут шапкообразные липы с боковыми аллеями
и кругами, так что образуют собой в середине как бы две отдельные комнаты под
Примечания. Из пережитого. Глава XLI
559
пологом неба, между которыми раскиданы большие клумбы, корзины и большие
цветочные венки. В просеках аллей стояли мраморные бюсты мифологических
богов и богинь. Сад сливается с парком, который очень обширен и замечателен
своими гигантскими деревьями» (Кондратьев. С. 511).
ц ...это... — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.: PB.
1884. Т. 174, нояб. С. 207). В книге ошибочно: «не в воле это вашего хозяина
это».
b ...граф еще, огромное состояние... — Графы Шереметевы владели
Останкинским имением в 1743—1917 гг. В описываемое время (1860-е гг.) усадьба
принадлежала известному благотворителю графу Д. Н. Шереметеву.
16 Я жил близ Петровского-Разумовского. — Имеется в виду усадьба к
северу от Москвы (с 1917 г. в черте города), которой в 1746—1819 гг. владели графы
Разумовские. Г.-П. имел здесь небольшой дом с конца 1850-х гг.
17 Само Петровскос-Разумовское с садом и парком принадлежало тогда
П. А. Шулъцу. — После смерти графа Л. К. Разумовского, в 1819 г.,
усадьбу купил московский градоначальник князь Ю. В. Долгоруков. «После него,
в 1829 году, это барское имение приобрел аптекарь Шульц; новый владелец
с этим имением много не церемонился, частями повырубил там вековой парк на
дрова и продал несколько домов на своз» (Пыляев. Старая Москва. С. 272).
В 1860 г. имение перешло в казну, а через 5 лет в нем была открыта Петровская
земледельческая и лесная академия. М. И. Пыляев так описывал эти места
в 1891 г.: «Огромный старинный сад Петровского шел уступами к большому
озеру, живописно лежащему в отлогих зеленых берегах; длинные тенистые аллеи
из столетних дерев еще посейчас живо напоминают былое великолепие барского
времени» (Там же. С. 266).
18 ...общепринятое международное правило, что «блокада только тогда
признается, когда объявляющий блокаду обладает средствами поддержать
ее». — Имеется в виду морская блокада, посредством которой воюющие
государства стремятся запереть своим флотом заливы, реки, порты неприятеля, дабы
принудить его сдать удерживаемые позиции. При этом подвергаются аресту все
проходящие торговые суда и, следовательно, затрагиваются интересы не только
враждующих, но и нейтральных стран, вследствие чего условия такой блокады
регулируются международным правом. Г.-П. цитирует положение, впервые
сформулированное в 1780 г. и провозглашенное Парижской морской декларацией
1856 г. Оно должно было воспрепятствовать так называемой «бумажной», или
фиктивной, блокаде, которую начиная с 1584 г. широко практиковали
Нидерланды, а позднее — Англия. Объявив неприятельское побережье в блокаде,
воюющий задерживал и конфисковывал в открытом море все корабли, чем наносил удар
не столько своему врагу, сколько нейтральной торговле. Общественное внимание
к международному праву о морской блокаде было привлечено, когда 3 мая 1877 г.
Турция объявила блокированным все российское черноморское побережье, однако
560
Приложения
не выставила ни одного крейсера и тем не менее захватила два итальянских судна,
прибывшие в Константинополь из Черного моря.
19 ...оно есть общественное вхожее место, и... — В журнальной публикации
эти слова отсутствовали (см.: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 209).
20 ...навещал я Нескучный, с которым было легкое сообщение чрез
перевоз ~ вход же в Нескучный свободен был не только с Калужской улицы, но
и с берега. — После того как в 1826—1842 гг. на территории усадьбы Нескучное
и соседних имений на берегу реки Москвы был возведен ансамбль императорской
резиденции, к его центру — Александровскому дворцу — со стороны Калужской
улицы была проведена парадная подъездная аллея. Начиналась она от
белокаменных ворот с пилонами, украшенными аллегорическими скульптурными группами
«Изобилие» (1835). Перевоз через реку действовал между набережными Хамов-
нической (ныне Фрунзенская) и Нескучной (ныне Пушкинская).
21 ...в сад Ступина, большой, запущенный ~ со старым барским домом... —
Речь идет об усадьбе в Хамовниках, в 1820—1840-х гг. принадлежавшей купцу
3-й гильдии Я. С. Ступину.
22 ...я отправился раз на измерение Вавилона-колодца ~ говорят, он
бездонный. — В «Историческом описании Московского Новодевичьего монастыря»
(М., 1885) отмечалось: «За монастырем бывший сад, именуемый Вавилоном,
с прудом и колодезем, над которым построена часовня, расположенный на 12
десятинах и 88 квадратных саженях» (с. 76). И далее: «Мая 13-го, в воспоминание
основания обители, крестный ход, по литургии, на колодезь „Вавилон",
отстоящий на версту за монастырь» (с. 117). Об этом «Святом колодезе» упоминает и
И. Г. Гурьянов в своем издании «Москва, или Исторический путеводитель по
знаменитой столице Государства Российского» (М., 1831. Ч. IV): «...молва народная
придает сему источнику что-то необыкновенное. Толки о сем столь разнообразны,
что мы не считаем себя вправе помещать их в сей книге, ибо оные подлежат
точному исследованию и кажутся не вероподобны» (с. 174). В мемуарах Ф. А. Гиля-
рова излагается одно из этих преданий: «...возвратились мимо Вавилон-колодезя,
не посмотрев по обыкновению на его прозрачную воду и лежащие на дне колодца
медные засеребрившиеся монеты, позабыв на сей раз таинственную местную
легенду, что этот колодезь есть „морское ухо", которое со временем затопит всю
Москву» (РА. 1904. Кн. I, вып. 2. С. 344).
23 ...размочившаяся и от того увеличившаяся в весе... — В журнальной
публикации эти слова отсутствовали (см.: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 210).
24 ...все четыре года жизни у брата... — 1838—1842 гг.
25 ...читали невестка и дети (двое старших)... — Т. Ф. Гилярова (урожд.
Островская) и племянники Г.-П. Петр и Вера Гиляровы.
26 ...откуда взято место... — В журнальной публикации эти слова
отсутствовали (см.: Там же).
27 ...другой... — В журнальном варианте: «прочтенной» (Там же).
Примечания. Из пережитого. Глава XLI
561
28 ...веселящихся ~ под Новинским. — Имеется в виду так называемое
«подновинское» народное гулянье, устраивавшееся вплоть до середины XIX в. на
Новинском валу (с 1820-х гг. — бульвар) — в западной части Москвы, между
Садовым кольцом и левым берегом Москвы-реки. Поначалу приурочивалось
к празднованию Введения во храм Пресвятой Богородицы: здесь в XIV—
XVIII вв. находился Новинский (Новый) Введенский мужской монастырь, а
вокруг него — Новинская патриаршая слобода.
29 Целодневные звоны — продолжающиеся весь день колокольные звоны по
большим праздникам (например, на Пасхальной неделе).
30 ...прошагал я от Кудрина до Смоленского... — Т. е. по всему Новинскому
бульвару, являющемуся частью Садового кольца между площадями
Кудринской (названа по находившемуся здесь селу Кудрино, известному с XIV в.)
и Смоленской, частично занятой Смоленским толкучим рынком (ликвидирован
в 1920-х гг.).
31 ...уткнули носы в стены балаганов... — В балаганах — передвижных
театрах, наскоро собранных из деревянных щитов-стен и снабженных полотняной
крышей, — «зрителям предлагалось посмотреть на чудеса (...): „американку-
геркулеску-огнеедку", „девицу Марию, самую толстую и колоссальную,
показываемую первый раз в России", „женщину-рыбу, махающую публике хвостиком",
„африканского дикаря, пожирающего на глазах почтенных зрителей живого
человека"...» (Русский праздник: Праздники и обряды народного земледельческого
календаря: Иллюстр. энциклопедия. СПб., 2002. С. 658).
32 ...сын дьякона с Воздвиженья-на-Овражках. — Лицо неустановленное.
Каменная церковь Воздвижения Честного Животворящего креста Господня на
Чистом (Пометном) вражке находилась в Большом Воздвиженском переулке
(ныне 1-й Тружеников, д. 8/1). Построена в 1701 г., в начале глубокого оврага,
прорезающего верхнюю террасу левого берега Москвы-реки: «Пометный вра-
жек — овраг, куда в XVII в. свозили навоз с Конюшенного двора» {Сытин.
С. 571). В 1846—1852 гг. к церкви пристроены придел и колокольня. В 1920-е гг.
она была закрыта, возвращена верующим в 1992 г. (см.: Сорок сороков. Т. 3.
С. 143—145).
33 ...играть в горку. — Имеется в виду «народная картежная игра»,
сопровождавшаяся присловьями: «Шубой мирю, кобылу в горку!», «Рубль и тулуп,
и шапка в гору!» {Даль. Т. I. Стб. 928).
34 ...полушками старого чекана... — Полушка — с 1534 г. самая мелкая
монета, стоимостью в четверть копейки; с 1700 г. чеканилась из меди.
35 Он родом из барского села, и барином у них был сочинитель. ~ Из
рассказов оказалось, что это был Николев. — Драматургу, поэту и прозаику
Н. П. Николеву принадлежало подмосковное село Горки Верейского уезда.
36 ...совершенно забытого теперь писателя, не пользовавшегося особенною
славой, кажется, и в свое время. — Г.-П. не совсем прав: некоторые драмати-
562
Приложения
ческие произведения Н. П. Николева пользовались большим успехом у публики.
Так, в Москве одной из излюбленных пьес в течение двух десятилетий была
его комическая опера «Розана и Любим» (1776), которая «представлена была
в первой раз на Московском театре и была играна сряду четыре раза к отменному
удовольствию публики, была много раз аплодирована» {Драматической словарь.
С. 118—119).
37 ...родственником по жене! — Г.-П. женился в 1849 г. на В. А. Богдановой
(см.: Письмо свящ. П. М. Никитского к Г.-П. от 17 июля 1851 г. // ОР РНБ.
Ф. 847. Ед. хр. 658).
38 ...перешедшего Чертов мост, князя Италийского... — Мост Тойфельс-
брюкке (буквально: «Чертов мост») был наведен на огромной высоте над рекой
Рейсса — неподалеку от швейцарской деревни Урзерн. 14 сентября 1799 г., в
начале Швейцарского похода, Суворов штурмовал этот полуразрушенный
французами мост и, форсировав его, отбросил вражеские войска на север. В княжеское
достоинство Российской империи с титулом «князя Италийского» Суворов был
возведен 8 августа 1799 г. — за победоносный Итальянский поход (8
апреля—4 августа 1799 г.).
XLII. СВЕТСКИЙ ПОСЛУШНИК
Впервые: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 213—223.
1 ...знаменитого всероссийского иерарха, Филарета. — По свидетельству
Н. В. Сушкова, общественное мнение возвело митрополита Филарета (Дроздова)
в сан «Патриарха Всероссийского» (Сушков Н. В. Записки о жизни и времени
святителя Филарета, митрополита Московского. М., 1868. С. 138).
2 ...секретарю Орловского епископа, которому вместе с его патроном
сочинен был в пятидесятых годах сатирический акафист ~ сам Филарет
был не Смарагд. — Имеется в виду «Хвалебное пение отцу нашему Смарагду»,
являвшееся перепевом Акафиста святителю Николаю Чудотворцу. Автором его
называли разных орловских бурсаков и священников, а также инспектора
Орловской ДС архимандрита Иринарха (Лаврова) и фольклориста П. В. Киреевского
(см.: Глубоковский H. Н. Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский),
архиепископ Рязанский (f 1863, XI, 11): его жизнь и деятельность. СПб., 1914.
С. 337—339). О корыстолюбии и взяточничестве архиепископа Смарагда ходили
преувеличенные слухи, получившие отражение, в частности, в «Воспоминаниях»
Д. И. Ростиславова (BE. 1872. № 7. С. 231) и в «Мелочах архиерейской жизни»
Н. С. Лескова (гл. 1). Однако биограф Смарагда профессор H. Н. Глубоковский
убедительно показал, что дурной славой этот иерарх был обязан своему
секретарю И. А. Бонч-Бруевичу, нажившему целое состояние поборами с приходских
Примечания. Из пережитого. Глава XLII
563
священников. Выдержки из перелицованного акафиста впервые опубликовал
тот же Н. Н. Глубоковский: «Возбранный сребролюбие и изрядный обиралище
духовных, миру всему назначали многоценные деяти приносы и неисчерпаемое
сластей море, воспеваем тя со скорбию, грабителю Смарагде...» (Там же. С. 339).
Ф. А. Гиляров вспоминал, что он «нашел у кого-то и списал акафист „Смарагду,
великому сребролюбцу", который и вручил Никите Петровичу к величайшему
его удовольствию» (РА. 1904. Кн. И, вып. 6. С. 292). Эта встреча состоялась
12 марта 1859 г. (см.: Там же. С. 296).
3 По поступлению на Московскую епархию Филарет... — Филарет
(Дроздов) стал архиепископом Московским и Коломенским 2 июля 1821 г.
4 ...протоиерея Сорокасвятской церкви Вениаминова, убитого в 1812 году
французами на паперти за отказ им отдать ключи от церкви. — По
воспоминаниям современников, этот протоиерей, П. Г. Вениаминов, «был уже старец —
ему шел 68-й год. Он сохранил свой храм от большого пожара, бывшего в Москве
в 1772-м году, и, чтобы сохранить теперь его от неприятельского разграбления,
остался в Москве. В самый день вступления французов в Москву в Таганке
начался пожар, и о. Петр поспешил из дома к церкви, чтобы озаботиться охранением
ее от огня. Но на дороге в церковь его встретили неприятельские солдаты и
потребовали у него ключей от храма и драгоценной утвари. Он отказался выдать
и то, и другое. Тогда они стали бить его ружейными прикладами, рубить саблями
и колоть его штыками, а потом ушли. Всю ночь мучился несчастный страдалец,
и только к утру его стоны привлекли внимание одного проходившего мимо
французского офицера, который и покончил его страдания выстрелом из пистолета
в голову. Тело его предано было земле в Новоспасском монастыре без отпевания:
вероятно, боялись совершить отпевание над человеком, заслужившим такую
жестокую расправу со стороны врагов. Но и в могиле враги не дали ему покоя: они
трижды раскапывали ее, думая найти в ней золото или драгоценности. Только
5-го декабря тело о. Петра было вырыто из земли и отпето. При этом свидетели
погребения говорили, что тело о. Петра не повредилось, хотя пролежало в земле
три месяца и три дня, и источало еще из ран кровь...» (Розанов Н. /7. Московские
святыни в 1812-м году: Очерк. М., 1912. С. 55). Церковь Сорока мучеников Се-
вастийских, построенная в 1645 г. на месте деревянной, находилась на углу
Новоспасской (ныне Крестьянская) площади и Сорокасвятской (ныне Динамовская)
улицы (д. 28). Храм был закрыт в 1932 г., возвращен верующим в 1990 г.
5 ...фамилии: Вениаминов, Святославский и Григорович. — И. П.
Вениаминов, А. П. Святославский; имени Григоровича установить не удалось.
6 ...получил семинарское образование; писцом он и остался до смерти... —
А. П. Святославский с 1797 г. обучался в МСГЛА; по окончании курса, с 1814 г.,
служил старшим писцом при Московском комитете духовной цензуры, потом
определился в Московскую духовную консисторию (см.: Смирнов 1855. С. 385);
умер 4 января 1856 г.
564
Приложения
7 ...за три года до смерти со Святославским последовал удар. —
Митрополит Филарет 26 июля 1853 г. писал А. Н. Муравьеву о своем секретаре: «Он имел
нечто похожее на удар и теперь хотя отчасти делает дело, но уже нельзя возлагать
на него никакой ответственности» (Письма митрополита Московского Филарета
к А. Н. М(уравьеву), 1832—1867. Киев, 1869. С. 428), а позднее, 9 декабря
1853 г., сообщал архимандриту Антонию (Медведеву): «Святославский же для
дел уже умер: он мало ходит, мало помнит и ничего не делает» (Письма
митрополита Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкия Сергиевы лавры
архимандриту Антонию, 1831—1867 гг. М., 1883. Ч. III. С. 242).
8 ...одного Тита Титыча... — Г.-П. использует имя популярного персонажа
двух комедий А. Н. Островского: «В чужом пиру похмелье» (1855) и «Тяжелые
дни» (1863), — ставшее нарицательным сразу после появления первой пьесы.
Тит Титыч Брусков, пожалуй, самый яркий из созданных драматургом образов
купца-самодура. В связи с ним дается и характеристика этому понятию (одним
из резонерствующих персонажей комедии «В чужом пиру похмелье» —
здравомыслящей мещанкой): «Самодур — это называется, коли вот человек ничего
не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет:
кто я?» (Островский А. Н. Поли. собр. соч.: В 12 т. М., 1974. Т. 2. С. 10).
9 ...Горихвостовское заведение для бедных духовного звания. — Горихво-
стовский дом призрения Комитета попечения о бедных вдовах и сиротах
духовного звания находился в здании, перестроенном в 1790-х гг. Μ. Ф. Казаковым
(Армянский пер., д. 11). В апреле 1831 г. его купил известный московский
благотворитель Д. П. Горихвостов и устроил здесь богадельню, внесши «на вечное
обращение 114 285 рублей 71 копейку» (МЦВед. 1882. № 45. 7 нояб. С. 647).
В 1990 г., после реставрации, здание было отдано Российскому детскому фонду.
10 ...владыка будет освящать церковь в Вишняках... — Церковь Живона-
чальной Троицы в Вишняках (Пятницкая ул., д. 51), известная с 1642 г.
деревянной, была в основном перестроена в камне в 1815 г., а освящена в 1824 г. Средства
выделил купец-благотворитель С. Л. Лепешкин, староста храма в течение многих
лет. Название местности — Вишняки, Вишняково — произошло от находившейся
здесь в XVII в. стрелецкой слободы «Матвеевского приказа Вишнякова» (см.:
Сорок сороков. Т. 2. С. 519). В 1922 г. храм был закрыт, возвращен верующим
в 1990 г. (см.: Там же. С. 520—521).
11 Проскакала мимо окон шестерня. — См. в «Мелочах архиерейской жизни»
о святителе Филарете (Дроздове): «...ездит на шести животных, с двумя
человеками на запятке» (Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. М., 1957. Т. 6. С. 418). Экипаж
Филарета действительно запрягался шестеркой лошадей.
12 ...во время опалы, в 1824 году, когда предстояла опасность быть
переведенным в Грузию... — В ноябре 1824 г. подвергся нападкам Катехизис,
составленный Филаретом, а незадолго перед тем прекратило свою деятельность
поддерживавшееся им Библейское общество. Однако, по утверждению биографов Филарета,
Примечания. Из пережитого. Глава XLII
565
вопрос о его перемещении в Грузию вставал тремя годами раньше, в июле 1821 г.,
когда он был архиепископом Ярославским, а прежний экзарх Грузии митрополит
Феофилакт (Русанов) скончался от тифа (см.: Иоанн (Снычев), митр. Жизнь
и деятельность Филарета, митрополита Московского. Тула, 1994. С. 149).
13 ...лаврский наместник Антоний... — Духовник митрополита Филарета,
архимандрит Антоний (Медведев) был наместником Свято-Троицкой Сергиевой
лавры с 11 марта 1831 г. до своей кончины, последовавшей 12 мая 1877 г. О
глубоко задушевных отношениях, связывавших его и святителя Филарета,
свидетельствует издание: Письма митрополита Московского Филарета к наместнику
Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию, 1831—1867 гг. М.,
1877—1884. Ч. I—IV. См. также: Георгий (Тертышников ), архим.
Архимандрит Антоний (Медведев), наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры:
Жизнеописание. (Сергиев Посад), 1996.
14 ...Алексий, сначала инспектор, потом ректор Московской семинарии,
затем ректор Академии и викарий. — Алексий (Ржаницын), обучаясь в МДА,
был в 1837 г. пострижен в монашество самим митрополитом Филаретом в
присутствии членов императорской фамилии и с этого времени находился под особенным
покровительством Московского святителя. Сразу же по окончании курса МДА
(1838 г.) его назначили инспектором МДС, а в 1843 г. — ее ректором. В 1847 г.
он возглавил МДА, а в 1853 г. был хиротонисан во епископа Дмитровского,
викария Московской епархии. Позже занимал архиерейские кафедры в Туле,
Симферополе, Рязани и Твери.
15 ...во время службы моей у Троицы... — Имеется в виду период
преподавательской деятельности Г.-П. в МДА в 1848—1855 гг., в основном совпавший
с ректорством архимандрита Алексия (1847—1853).
16 ...не занимавшего классной должности... — Т. е. соответствующей чину
хотя бы XIV класса Табели о рангах.
17 ...Александра Петровича, графа Толстого ~ ранее, чем получил звание
синодального обер-прокурора. — Граф А. П. Толстой возглавлял Св. Синод
в 1856—1862 гг., до этого в течение 15 лет не состоял на службе. А ранее
находился на военной и дипломатической службе, был гражданским губернатором в Твери
и военным — в Одессе и др. Г.-П. высоко ценил его; в письме к А. В. Горскому от
4 октября 1856 г. он писал: «Ал(ександр) Петрович совсем не солдат (...). Нет,
он принадлежит к разряду тех людей, которых я не умею иначе охарактеризовать,
как назвав их оптинскими христианами. Это люди, глубоко уважающие духовную
жизнь, желающие видеть в духовенстве руководителей к духовной высоте жизни,
жаждущие, чтобы православие в России было осуществлением того, что читаем
в Исааке Сирине, Варсонофии и проч. И он сам в своей жизни именно таков»
(РО. 1896. Т. 41, дек. С. 997).
18 ...представил к Анне 3-й степени ~ такую неслыханную награду! —
Хотя значимость ордена Св. Анны III степени была невелика (с 1845 г. он давал
566
Приложения
не потомственное дворянство, а только личное), для его получения «следовало
иметь чин и должность не ниже X класса и служить в этой должности не менее
12 лет» (Мурашев Г. А. Титулы, чины, награды. 3-е изд. СПб., 2003. С. 156).
В журнальной публикации: «представил едва ли не к Анне 3-й степени» (PB.
1884. Т. 174, нояб. С. 220).
19 Когда поручено было Горскому с Невоструевым составить описание
рукописей Синодальной библиотеки и когда совершена была ими первая часть
этого беспримерного труда... — Речь идет о фундаментальном шеститомном
исследовании: Горский А. В., прот., Невоструев К. И. Описание славянских
рукописей Московской Синодальной библиотеки. М., 1855—1917. Работа над
ним была начата в августе 1849 г. и продолжалась вплоть до кончины ученых:
в 1872 г. умер Невоструев, в 1875 г. — Горский.
20 ...представил Горского к ордену Владимира 4-й степени. Награда, правда,
небывалая: Горский ~ не переходил в светское звание. — Орден Св.
Равноапостольного князя Владимира IV степени с надписью «35 лет» с 1782 г. служил
знаком выслуги в гражданских чинах, а с 1855 г. — и на военной службе. Горский же
к выходу в свет первого тома «Описания...» (1855 г.) прослужил 22 года, причем
в духовном ведомстве (в M ДА). Получил же он орден Св. Владимира и более
высокого достоинства, о чем сообщал профессор МДА П. С. Казанский в письме
к брату от 5 ноября 1864 г.: «Пришли наконец и царские награды. Ректору —
Владимира 3-й степени...» {Беляев Α. Α., прот. Профессор Московской духовной
академии П. С. Казанский и его переписка с архиепископом Костромским
Платоном. Сергиев Посад, 1910. Вып. I. С. 337).
21 ...на степени амфибия... — Амфибия (Amphibia) — представитель класса
голых гадов, или земноводных животных.
22 ...директора Духовно-учебного управления... — Имеется в виду И. И. До-
монтович, исполнявший эту должность с января 1855 г. по июнь 1856 г.
23 ...чуть не законодательный... — В журнальной публикации эти слова
отсутствовали (см.: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 221).
24 .......царь жалует тебя дворянином». — Вплоть до 1900 г. орден Св.
Владимира IV степени давал преимущественное право на получение потомственного
дворянства, однако кавалеру этого ордена необходимо было иметь чин и должность
VII класса (надворный советник) и общий стаж службы в 35 лет.
25 ...сказал мне покойный граф Д. Н. Блудов ~ в 1853 году. — В тот
период, с 1839 по 1862 г., граф Блудов занимал должность главноуправляющего
Второго отделения Собственной Его Величества Канцелярии, был членом
Государственного совета и председателем Департамента законов; скончался 19 февраля
1864 г. Г.-П. через посредство П. И. Бартенева сблизился с ним и его дочерью
А. Д. Блудовой. Сохранились 1 его письмо к графу за 1855 г. и 62 письма к
графине за 1860—1887 гг. (ОР РНБ. Ф. 78. Ед. хр. 26; Ф. 847. Ед. хр. 376—385)
и 36 ответных писем за 1855—1887 гг. (Там же. Ед. хр. 591—596).
Примечания. Из пережитого. Глава XLII
567
26 Мне поручено было тогда разобрать, описать и распределить по
учебным заведениям раскольнические книги и рукописи ~ хранившиеся в
Синодальной библиотеке. — В бумагах Г.-П. сохранился черновой автограф его донесения
митрополиту Филарету (Дроздову) от ноября 1854 г. об исполнении поручения
«описать книги Синодальной библиотеки, отобранные у раскольников, и избрать
из них по экземпляру для Московской и Казанской академий и для Московской
и Вифанской семинарий» (от себя и от имени профессора МДС А. Ф. Кирьяко-
ва). В результате в M ДА было направлено 411 книг, в Казанскую ДА — 148,
в МДС — 81 и в Вифанскую ДС — 65 книг. Кроме того, Г.-П. подробно
объяснял, почему «некоторые книги не представляют интереса для миссионерских
отделений» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 210. Л. 3). Автограф и писарский список
самой этой «Описи собрания раскольнических книг в Синодальной библиотеке
с указанием предполагаемого распределения оных по академиям и семинариям»
см.: ОР РГБ. Ф. 178. Ед. хр. 1248. 95 л.
27 ...А. И. Попов, известный ученый ~ по службе во II Отделении
Собственной Канцелярии Его Величества. — Историк А. Н. Попов служил при
Втором Отделении с 1846 по 1847 г.
28 Государь из уважения к графу, конечно, утвердил. — Д. Н. Блудов
неизменно пользовался особым доверием как Николая I, который видел в его
законодательной деятельности продолжение дела как M. М. Сперанского, так
и Александра II.
29 Вспоминал и об А. Ф. Кирьякове... — В годы обучения Г.-П. в МДС
Кирьяков преподавал там церковную историю и французский язык, а с 1842 г. был
инспектором (всего же служил в МДС 24 года). В 1857 г. поступил в Московскую
Синодальную типографию, где в 1867 г. занял должность старшего справщика
(Г.-П. тогда был управляющим этой типографии).
30 ...(«Послание к Галатам»). — Обращено от лица апостола Павла и его
спутников к христианам римской провинции Галатии (бывшего Галатского
царства) — народу кельтского происхождения, переселившемуся в Малую Азию из
Галлии в III в. до н. э. Ниже говорится о следующем издании перевода: Святого
Отца нашего Иоанна Златоустого, архиепископа Константинопольского
Толкование на Послание Святого Апостола Павла к Галатам. М.: Синодал. тип., 1842.
<2>, 186 с; 2-е изд.: 1844.
31 ...должен был он удовольствоваться ласковым словом и благословением
митрополита. — В дневнике архиепископа Леонида (Краснопевкова), однако,
упоминается, что «профессор Кирьяков был представлен в ноябре 1855 года
к Анне 3(-й) степени» (Из записок преосвященного Леонида, архиепископа
Ярославского. М., 1907. С. 149).
32 ...ты негодный наемник... — Имеется в виду евангельское
противоположение пастыря и наемника (см.: Ин. 10: И—13).
568
Приложения
XLIII. ТОВАРИЩИ
Впервые: PB. 1884. T. 174, нояб. С. 223—233.
1 ...знакомство с одним соучеником... — Скорее всего речь идет о Василии
Покровском, вместе с Г.-П. окончившем МДА в I разряде, 27-м по общему
списку. Фамилия установлена предположительно по письму инспектора МДС
А. И. Цветкова к Г.-П. от 31 января 1887 г., где представлен список поступавших
в МДА выпускников МДС 1844 г. (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 716. Л. 1 об.),
с учетом других упоминаний о Перервенце в мемуарах.
2 Он был Перервенец, следовательно, круглый сирота... — Богатый Николо-
Перервинский монастырь помимо 100 казеннокоштных воспитанников ДУ по
положению содержал еще 150 своими доходами. Все они находились на
полном содержании. См. также примеч. 3 к главе XXX («Два брата»), наст, том,
с. 503—504,
3 ...нас было трое... — Имеются в виду ближайшие друзья Г.-П., его
сотоварищи по МДС и МДА — В. М. Сперанский и И. Н. Александровский. Им
посвящены главы LX («Три друга») и LXI («На оселке жизни»), т. 2, с. 64—81.
4 ...не в «казне»... — На семинарском жаргоне так называлось общежитие для
казеннокоштных семинаристов, бурса.
5 Сиротский суд — городской сословный орган, в 1775—1917 гг. ведавший
делами опеки над малолетними сиротами купцов, мещан, ремесленников,
беспоместных, личных дворян и разночинцев; располагался «в казенном здании
у Иверских ворот» (Любецкий. Ч. I. С. 56).
6 Управа благочиния — городское полицейское учреждение; в Москве
создана в 1782 г., с 1830-х гг. помещалась на Тверском бул., д. 22 (не сохранился).
Упразднена в 1881 г.
1 ...в Медицинскую академию... — Речь идет о Медико-хирургической
академии, основанной в 1798 г., а в 1845 г. объединенной с медицинским факультетом
МУ. С 1808 г. размещалась в здании на ул. Рождественка, д. 11 (ныне главный
корпус Московского архитектурного института).
8 ...в доме князя Белоселъского-Белозерского, на Тверской (дом Малкиеля
потом, теперь Носовых). — Имеется в виду дом 14, сооруженный в 1778 г.
и перестроенный в 1790-х гг. М. Ф. Казаковым. Им с 1787 г. владела Е. И.
Козицкая, вдова статс-секретаря Екатерины II; после 1812 г. одна из ее дочерей
вышла замуж за князя Э. А. Белосельского-Белозерского, получив в приданое
особняк на Тверской. В 1824—1829 гг. здесь жила их дочь 3. А. Волконская
и был ее знаменитый салон. Потом, до конца 1860-х гг., дом пребывал в
безвестности, по Москве ходили рассказы о привидениях. С 1874 по 1882 г. им владел
разбогатевший на поставках обуви в армию миллионер, коммерции советник
С. М. Малкиель (он был главным кредитором Г.-П. в 1884—1885 гг.),
устроивший «во дворце Белосельских модный салон с роскошными обедами, ужинами и
Примечания. Из пережитого. Глава XLIII
569
картами (...) После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много
купеческих рук. (...) Домом по очереди владели купцы Носовы, Ланины,
Морозовы, и в конце девяностых годов его приобрел петербургский миллионер Елисеев...»
(Гиляровский. С. 270, 271). С 1898 г. в нем размещался магазин Г. Г. Елисеева
(с 1992 г. — ЗАО «Елисеевский магазин»). В журнальной публикации в скобках
было: «(дом Малкиеля теперь)» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 226).
9 Розанов, товарищ наш... — Вместе с Г.-П. в МДС обучались три
семинариста с такой фамилией — Николай, Василий (оба окончили курс в I разряде —
соответственно 11-м и 29-м по общему списку) и Михаил (II разряд, 60-й по
списку) (см.: Кедров. Прил. С. 75, 76). Но, видимо, речь идет о Николае. См.
примеч. 26 к наст, главе, с. 576.
10 β ходу была тогда «Асколъдова могила» ~ «Ах, подруженьки», «Уж
как веет ветерок» и «Близко города Славянска». — Перечислены популярные
песни и арии из третьего действия оперы А. Н. Верстовского «Аскольдова
могила» (либретто М. Н. Загоскина): «Ах, подруженьки! Как грустно...» (1-е явл.;
исполняют девушки в хоре Буслаевна и Надежда); «Уж как веет, веет ветерок...»
и «Близко города Славянска» (2-е и 3-е явл.; песни Торопа) (см.: Аскольдова
могила: Опера в 3-х действиях. М., 1875. С. 22, 24, 28). Премьера оперы
состоялась в Москве 16 сентября 1835 г., и до конца 1860-х гг. она была дана здесь
более 400 раз.
11 ...полштоф с зеленым... — Бутыль с зеленым (хлебным) вином, вмещавшая
двадцатую часть ведра.
12 ...ко времени пребывания моего в Среднем отделении Семинарии. —
В Среднем отделении (т. е. в Философском классе) Г.-П. обучался в 1840—
1842 гг.
13 ...В(асилий) А(лексеевич) был старше ~ и был уже β Среднем
отделении, когда Алексей был β Низшем... — В. А. Остроумов окончил МДС в 1842 г.
(во II разряде, 52-м по списку успеваемости), а А. А. Остроумов — вместе
с Г.-П. в 1844 г. (во II разряде, 76-м по списку). Оба служили священниками
в Москве (см.: Кедров. Прил. С. 74, 76).
14 ...студент или кандидат первого курса Московской академии... —
Порядковые числа при обозначении курсов означали порядковые номера набора
студентов от времени основания Академии. Студенты первого курса обучались
в 1814—1818 гг.
15 ...священствует, да и притом в таком приходе, где живой декламации
прямо смерть — в единоверческом. — Прихожане единоверческого храма —
бывшие старообрядцы — обычно относились к церковной проповеди как к
«лютеранскому новшеству».
16 ...проникающая! — В журнальной публикации: «влезающая!» (PB. 1884.
Т. 174, нояб. С. 229).
17 ...когда слышал Щепкина, читавшего сцены из «Скупогорыцаря». —
Имеется в виду одна из «маленьких трагедий» Пушкина (1830, опубл. 1836). Впервые
570
Приложения
роль Барона Щепкин исполнил в свой бенефис в январе 1853 г. в Москве. Рецензент
журнала «Пантеон» (1853. № 3) писал: «...эта роль Скупого рыцаря, в которой
г. Щепкин был выше, нежели во всех своих прежних ролях, выше всего, что только
можно вобразить себе, есть его лебединая песня...» (цит. по: Михаил Семенович
Щепкин: Жизнь и творчество. М., 1984. Т. 2. С. 51). Щепкин впоследствии часто
читал монолог Барона на разных вечерах, где его и мог слышать Г.-П. Ср. также
запись Т. Г. Шевченко в его «Дневнике» от 18 мая 1857 г.: Щепкин «прочитал монолог
„Скупого рыцаря" Пушкина (...). И прочитал так, что слушатели видели перед собою
юношу пламенного, а не 70-летнего старика Щепкина. Генеальный актер и
удивительный старик» (Там же. С. 167). В речи на чествовании певца Д. А. Агренева-
Славянского Г.-П. также вспоминал о Щепкине в роли Барона: «Не тысячу ли раз
случается, что автор читает собственное сочинение с меньшим выражением и меньшею
силою, нежели посторонний? Пушкин, рассказывают современники, читал
превосходно, а способен ли он был прочитать своего „Скупого рыцаря" с тем совершенством,
как читал его Щепкин, чтоб волосы приподнимались у слушателя и сердце замирало?
Сомневаюсь. Славянский к творцу-народу есть Щепкин по отношению к Пушкину;
он не техник только в песне, а поэт, он не заслушиваться только заставляет, а
переживать» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 53. <№ 1>. Л. 9).
18 Парфений (скончавшийся архиепископом Воронежским) служил
образцом этой погони за шумихой. — Парфений (Васильев-Чертков), один из самых
известных московских проповедников в 1803—1821 гг.; многие его проповеди
были изданы.
19 ...до моего времени сохранился дьякон, друг Мочалова, сведший дружбу со
знаменитым артистом именно ради проповедей... — Речь идет о Д. И. Владис-
лавлеве, впоследствии принявшем священнический сан. Ср.: «В конце 30-х и
начале 40-х годов в Москве, в приходе Козьмы и Дамиана, в Кадашах, славился
своими проповедями дьякон Владиславлев. В то время проповеди
произносились горячо, с подобающими жестами. Этот дьякон Владиславлев был близким
человеком покойного артиста; помимо дружбы они чувствовали между собою
духовное родство и желание видаться, проводить время вместе... Один читал
другому проповеди, другой, приготовляясь к новой роли, советовался с дьяконом.
Конечно, откровенность между ними была полная» (Васюков С. Из воспоминаний
о П. С. Мочалове // Русское слово. 1898. 21 марта. № 80. С. 3).
20 ...Леонид покойный, бывший викарием... — Леонид (Краснопевков),
с 1859 г. епископ Дмитровский, викарий Московской епархии, в 1876 г.
назначен архиепископом Ярославским и Ростовским (в том же году скончался).
В 1848—1849 гг. он, как и Г.-П., был бакалавром МДА (по кафедре
патристики). В 1860-х гг. обычно через посредство преосвященного Леонида происходило
общение Г.-П. с митрополитом Филаретом. В дневниках Леонида интересны
записи о беседах с Г.-П. и суждениях Филарета о нем (см.: Из записок
преосвященного Леонида, архиепископа Ярославского. М., 1907. С. 314—315).
Примечания. Из пережитого. Глава XLIII
571
21 ...страстные Евангелия... — Читаемые в строгом порядке на утрени в
Великую пятницу (на Страстной неделе) 12 фрагментов из Четвероевангелия, так
называемые «Евангелия Последования Святых Страстей Господа нашего
Иисуса Христа»: 1) Ин. XIII: 31—XVIII: 1; 2) Ин. XVIII: 1—28; 3) Мф. XXVI:
57—75; 4) Ин. XVIII: 28—XIX: 16; 5) Мф. XXVII: 3—32; 6) Мк. XV:
16—32; 7) Мф. XXVII: 33—54; 8) Лк. XXIII: 32—49; 9) Ин. XIX: 25—37;
10) Мк. XV: 43-47; 11) Ин. XIX: 38—42; 12) Мф. XXVII: 62—66.
22 ...слова служанки Петру ~ «И ты был ecu со Иисусом
Назарянином?» — Мф. 26: 49; Мк. 14: 67; см. также: Лк. 22: 56; Ин. 18: 25.
23 Между прочим, Леонид ~ в пародию, в передразниванъе. — В журнальной
публикации этот фрагмент отсутствовал (см.: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 229).
24 ...читаемого... — В журнальном варианте: «читателю» (Там же. С. 230).
25 ...идя из-за Сухаревой башни под Девичий... — В этом месте, за Сухаревой
воротной башней (см. примеч. 1 к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том,
с. 535—536), находилась церковь Спаса Преображения в Спасской (Большая
Спасская ул., д. 15), документально известная с 1642 г. (здание разрушено в конце
1930-х гг.) (см.: Сорок сороков. Т. 3. С. 474—475).
26 ...Николай Алексеевич Р. Жив ли он? — Вместе с Г.-П. в 1844 г. окончили
МДС два Николая, фамилия которых начинается на букву «Р»: Розанов и Ромо-
дановский. Отчество второго из них удалось установить: Владимирович (МНекр.
Т. III. С. 40). Следовательно, у Г.-П. речь идет о Н. А. Розанове. Он окончил
курс МДС в I разряде, 11-м по списку успеваемости. Служил священником в
Серпуховском уезде. К 1889 г. умер (см.: Кедров. Прил. С. 75).
27 ...И. П. Сокольским... — Иван Сокольский окончил курс МДС также
в 1844 г., во II разряде, 67-м по общему списку. Служил диаконом в Москве
(см.: Там же. С. 77).
28 ...трактир на Трубной площади, помню, Соколовского. — Трубная
площадь была названа по водостоку («трубе») в стене Белого города, через который
текла река Неглинная до заключения ее в подземный коллектор. Находится на
пересечении бульваров Петровского, Цветного, Рождественского и Неглинной
улицы. На этой площади находился трактир «Крым», считавшийся одной из самых
криминогенных точек Москвы. Тут собирались шулера, аферисты и скупщики
краденого, велась запрещенная азартная карточная игра.
29 ...в ряд с Секки... — Итальянский астроном Анджело Секки создал первую
классификацию спектров звезд (1863).
30 От одного замечательного русского ученого. ~ Но не в том дело. — Этот
фрагмент отсутствовал в журнальной публикации (см.: PB. 1884. Т. 174, нояб.
С. 232). О ком идет речь, выяснить не удалось. Любопытно, что В. В. Розанов
сочувственно процитировал эти слова в статьях «О древнеегипетской красоте»
(1899) и «Пол и душа» (1902), а также в книге «В мире неясного и нерешенного»
(СПб., 1901), упомянув в последней из них о себе, что он в своих работах «может
572
Приложения
быть, только повторял того „русского ученого", которого он (Г.-П.) слушал и из
любопытных слов которого неизвестно почему ничего не записал» (Розанов В. В.
Во дворе язычников. М., 1999. С. 218. (Собр. соч. Т. 10)).
31 ...везде со мною оставалась женственная, пассивная роль ~ я увлекал;
затаив дыхание, мне внимали. — Ср. сходную самохарактеристику в письме Г.-П.
к И. Ф. Романову-Рцы от 3 ноября 1886 г.: «Припомните место из моих
воспоминаний, где я говорю о своей „женственности", о том, что мне никогда не удавалось
достигнуть влияния, образовать учеников и проч. Такая судьба преследует меня
всю жизнь, и с нею, без сомнения, я сойду в могилу. Лет через двадцать-тридцать
кропотливый историк нашей печати, нет сомнения, откроет и мои писания, отдаст
справедливость моему „стилю", оригинальным мыслям, подивится, может быть,
что „эти строки и для нашего времени не утратили свежести", и т. п. Вот крайнее,
на что я могу рассчитывать, и это при таких прецедентах, что мои вещания с
кафедры выслушивались буквально „затаив дыхание": падение волоса, казалось,
можно было слышать» (Письма к Романову-Рцы. С. 256).
32 Но я не породил и не воспитал учеников. — В письме к И. Ф. Романову-
Рцы от 2 ноября 1886 г. Г.-П. подчеркивал: «Я один, я не человек кружка. Вот
мое несчастие. (...) Итак, я один, и мои мысли суть мои собственные, идущие из
начал, в печати не провозглашенных более или менее систематически; поэтому они
и кажутся непоследовательными и даже противоречивыми (!). Начните с того, что
я не славянофил» (Там же. С. 248).
33 ...гамлетовщина, недоверие к своей силе, сомнение в своем нравственном
праве... — Такое понимание героя шекспировской трагедии восходит к
европейской традиции гамлетизма, и в частности — к русским ее интерпретациям
(В. Г. Белинский, И. С. Тургенев и др.). См.: Левин Ю. Д. Русский гамлетизм //
От романтизма к реализму. Л., 1978. С. 189—236.
34 Нас было трое ~ сошлись мы, строго говоря, не в Семинарии. — См.
примеч. 3 к наст, главе, с. 568.
35 ...В. М. Сперанском ~ Его уже и нет теперь на свете... — Протоиерей
В. М. Сперанский скончался 23 октября 1878 г. на 54-м году жизни и был
похоронен на Ваганьковском кладбище.
XLIV. СОСТАВ УЧАЩИХСЯ
Впервые: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 233—244.
1 Во все тридцать лет от начала Академии и до того времени, как я
поступил в нее и ее прошел... — Т. е. в период с 1814 по 1844—1848 гг.
2 ...из первого ~ вышел первенцем москвич, Делицын; начиная же с V курса
до XVII москвичи были первенцами в семи, в трех вифанцы и только в трех
Примечания. Из пережитого. Глава XLIV
573
воспитанники всех остальных семинарий... — Г.-П., вероятно, опирается на
сведения, приведенные в издании: Списки МДА. Действительно, первым
магистром I курса (1818 г.) стал П. С. Делицын (с. 37), но он перешел в МДА не из
семинарии, а из МСГЛА. Семеро выпускников МДС, окончивших МДА
первыми магистрами: И. М. Терновский-Платонов (V курс, 1826 г.), А. Е. Нечаев
(VII курс, 1830 г.), Н. А. Руднев (X курс, 1836 г.), И. Н. Аничков-Платонов
(XIII курс, 1842 г.), И. М. Богословский-Платонов (XIV курс, 1844 г.),
B. М. Сперанский (XVI курс, 1848 г.) и Г. П. Смирнов-Платонов (XVII курс,
1850 г.) (см.: Там же. С. 46, 49, 55, 62, 64, 68, 70). Трое выпускников Ви-
фанской ДС («вифанцы»): иеромонах Евграф (Казанцев-Платонов) (VI курс,
1828 г.), И. А. Смирнов-Платонов (XII курс, 1840 г.) и И. И. Побединский-
Платонов (XV курс, 1846 г.) (см.: Там же. С. 48, 59, 66). Трое выпускников
других семинарий: Ярославской — Т. Г. Успенский (в монашестве Филофей)
(VIII курс, 1832 г.), Нижегородской — П. К. Славолюбов (IX курс, 1834 г.)
и Костромской — М. Д. Сахаров-Платонов (в монашестве Евгений) (XI курс,
1838 г.) (см.: Там же. С. 51, 53, 57).
3 ...вплоть до XV курса к Московской академии приписаны были целые два
учебные округа с своими семинариями! — Перед началом набора студентов на
XV курс МДА, в 1842 г., была открыта преобразованная Казанская ДА
(существовала и в 1797—1818 гг.) и семинарии Казанского учебного округа в
административном порядке стали подчиняться ей, а не МДА.
4 В XIII курсе и первый, и второй, и третий магистры были москвичи,
в XVI — первый и второй... — Помимо упомянутых в примеч. 2 к наст, главе
И. Н. Аничкова-Платонова и В. М. Сперанского имеются в виду выпускники
XIII курса В. С. Соколов (в монашестве Иоанн) и Д. Г. Левицкий (см.: Списки МДА.
C. 62), а также сам Г.-П., обучавшийся в XVI курсе (см.: Там же. С. 68).
5 ...не знаю, был ли хотя один курс, в котором бы не оканчивало одного или
даже двоих москвичей в первом пятке... — Такие курсы были: II (1820 г.), IV
(1824 г.), VI (1828 г.) и XI (1838 г.) (см.: Списки МДА. С. 40, 44, 48, 57).
6 ...деятели недюжинные ~ из воспитанников Московской академии,
не удостоенные от нее магистерской степени ~ Билярский, Иринарх
Введенский, Вукол Ундолъский. — Известный впоследствии лингвист П. С.
Билярский окончил XI курс МДА (1838 г.) кандидатом богословия, 40-м по общему
списку; переводчик и критик И. И. Введенский обучался на том же курсе, но
в январе 1838 г. был уволен из МДА; историк и библиограф В. М. Ундолъский
окончил XII курс (1840 г.) кандидатом богословия, 41-м по списку успеваемости
(см.: Списки МДА. С. 59, 61).
7 ...амбулаторные уроки... — Т. е. нерегулярные, даваемые по уговору
приходящим учителем (от лат. ambulatorius — совершаемый на ходу).
8 ...от пяти до десяти рублей β месяц (ассигнациями). — С 1839 г. три
с половиной таких рубля приравнивались к одному рублю серебром.
574
Приложения
9 ...материалов для Гастева, издававшего исторические и статистические
сведения о Москве. — М. С. Гастев опубликовал труды «Статистическое
описание Москвы» (М., 1841) и «Материалы для полной и сравнительной статистики
Москвы» (СПб., 1841), а также отдельные статьи на эту тему в «Московских
губернских ведомостях» и «Московских ведомостях» в 1842—1843 гг.
10 ...смотрели... — В журнальной публикации: «смотревшие» (PB. 1884.
Т. 174, нояб. С. 236).
11 ...дьяконское место в самой Москве или даже протодьяконское... —
Протодьякон — главный дьякон епархии, состоявший при кафедральном соборе; так
как его роль при священнослужении епископа весьма значительна, в протодьяконы
посвящали обыкновенно лишь обладателей мощного сильного баса.
Протодьяконами также назывались дьяконы из придворного духовенства, иногда этим саном
наделяли в виде награды.
12 ...свадебный Апостол... — Т. е. используемые в чине венчания
определенные фрагменты из богослужебной книги Апостол, включающей Деяния
апостолов, их послания, а также прокимны (стихи из псалмов) и указания апостольских
чтений.
13 ...окончательных слов: «А жена да боится своего мужа»... — Таким
наказом апостола Павла из его Послания к Ефесянам (5: 33) завершается читаемый
при бракосочетании отрывок из этого Послания (5: 20—33).
14 ...сын успенского протодьякона... — Т. е. протодьякона собора Успения
Божией Матери, расположенного в Кремле на Соборной площади. Имеется в виду
Алексей Зиновьев.
15 ...отзывался... — В журнальной публикации: «отозвался» (PB. 1884.
Т. 174, нояб. С. 237).
16 ...«Благочестивейшему, Самодержавнейшему»... — Начальные слова так
называемого «многолетия», которое возглашает в конце каждой церковной службы
дьякон, — с пожеланием многолетнего здравия государю, всему царствующему
Дому, Синоду и всем православным христианам.
17 ...«Иисус Христом бысть» ~ коней, пасхального Евангелия... — Этими
апостольскими словами (Ин. 1: 17) завершается чтение Евангелия на пасхальной
литургии. Полностью: «...благодать же и истина Иисус Христом бысть», т. е.,
в синодальном переводе, «произошла от Иисуса Христа».
18 Нас окончило курс девяносто человек ровно или с небольшим... —
В 1844 г. в МДС насчитывался 91 выпускник (см.: Кедров. Прил. С. 75—77).
19 ...даже окончил курс совсем... — В журнальном варианте: «окончил курс
и совсем» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 238).
20 ...Иван Михайлович... — Судя по контексту, этот семинарист окончил
курс в III разряде. Здесь в списках указаны Иван Соловьев и Иван Румянцев,
соответственно 90-й и 91-й по списку успеваемости (см.: Кедров. Прил. С. 77).
Г.-П. имеет в виду первого из них, о чем свидетельствует его письмо к В. М.
Сперанскому (по содержанию может быть предположительно датировано февралем
Примечания. Из пережитого. Глава XLIV
575
1843 г.), в котором он иронизирует над слухами, будто бы на Философском
отделении затевается журнал для «произведений гениальных молокососов» (Г.-П.
в тот период учился уже на Богословском отделении): «А то бы Иван Михайлович
Соловьев, по своим стихам и романам, был бы, я думаю, достойным сотрудником
сего журнала» (ОР РГБ. Ф. 649. Карт. 1. Ед. хр. 18. Л. 15 об.).
21 ...никакая пифия не разобрала бы... — На деле пифия,
жрица-прорицательница в храме Аполлона в Дельфах, сама произносила в экстазе бессвязные
слова под влиянием одурманивающих испарений, поднимавшихся из расщелины
в скале, над которой она восседала на своем треножнике. Эти ее прорицания
разбирали, переводя в стихотворную форму, жрецы-толкователи.
22 ...единственная дорога ему была бы в послушники. — Т. е. поступить
в монастырь и проходить послушничество — особые испытания в твердости своего
намерения принять иноческие обеты.
23 ...ректор (Иосиф)... — См. примеч. 24 к главе XXXVI («Испытание»),
наст, том, с. 531.
24 ...крапивное семя... — Презрительное прозвище сначала приказных и
подьячих в Московской Руси, позднее — чиновников-взяточников и крючкотворов.
Выражение происходит от народного прозвания внебрачных детей
«крапивниками», «крапивным семенем» (крестьянки часто подкидывали своих нежелательных
младенцев в крапиву).
25 ...ветеринарный институт. — Ветеринарные институты были с 1873 г.
в Казани и Дерпте (в 1849—1873 гг. ветеринарное училище), с 1875 г. в Харькове
(в 1851—1875 гг. ветеринарное училище) и с 1889 г. в Варшаве (в 1840—1889 гг.
ветеринарная школа).
26 ...борода им претит... — В Николаевскую эпоху гражданские чиновники
не могли носить ни бороды, ни усов; военнослужащие имели привилегию не
сбривать усы. 2 апреля 1837 г. Николай I подписал указ «О воспрещении гражданским
чиновникам носить усы и бороду», которым особо предписывалось «всем
начальникам гражданского ведомства строго смотреть, чтобы их подчиненные ни бороды,
ни усов не носили, ибо сии последние принадлежат одному военному мундиру»
{Шепелев. С. 231). Остальные — крестьяне, купцы, духовенство и другие, — по
национально-религиозной традиции, носили бороду и усы.
27 В мое время вышли так рано, помнится, только двое ~ не замедлившие
осенью явиться к нам показать себя в синем воротнике. — С 1798 г. мундир
МУ шился из темно-синего сукна со стоячим воротником (см.: Мурашев Г. А.
Титулы, чины, награды. 3-е изд. СПб., 2003. С. 147). Кого имеет в виду Г.-П.,
неясно. Любопытно, что из следующего выпуска МДС (1846 г.) четверо поступили
в МУ (см.: Кедров. Прил. С. 81).
28 ...С. М. Соловьева, которого отец, законоучитель Коммерческого
училища, отдал с самого начала в гимназию... — Будущий известный историк
обучался в Первой Московской гимназии с 1833 по 1838 г.; до этого получал
домашнее образование. Его отец, протоиерей М. В. Соловьев, был известен
576
Приложения
«с лишком соракалетнею педагогическою деятельностию» (МВед. 1861. 1 нояб.
№ 239. С. 1921).
29 ...со введением гимназий по уездным городам... — Первая гимназия в
России была учреждена при Академии наук в 1726 г., вторая — открылась в 1755 г.
при МУ, затем — в 1758 г. в Казани. 24 января 1803 г. Александр I утвердил
«Предварительные правила народного просвещения», в соответствии с которыми
гимназии открывались в каждом губернском городе.
30 ...они говорят о ~ Санковской. — Выдающаяся танцовщица и
драматическая актриса Е. А. Санковская в 1826—1854 гг. выступала на сцене как
Большого, так и Малого театра и неизменно пользовалась большим успехом у московской
публики.
31 Владиславлев, известный оперный певец ~ выскочивший из
семинарии до окончания курса. — М. П. Владиславлев был на год моложе Г.-П. и,
следовательно, мог учиться в МДС либо на одном с ним курсе, либо на
последующем. В 1848—1881 гг. он солист (баритон, затем драматический тенор)
московского Большого театра; был одним из самых популярных русских оперных
певцов.
32 ...помню ~ (Славина), но то был не певец, а трагик ~ Далее дебюта
он, кажется, не пошел, но пописывал зато повестушки... — Г.-П. ошибается:
А. П. Славин (наст. фам. Протопопов), сын московского дьячка, выступал на
сцене всю жизнь: в 1839—1842 гг. — в составе труппы московского Малого театра,
в 1845—1866 гг. — петербургского Александрийского театра, однако особенного
успеха он не имел. Его повести и пьесы (главным образом на историческую тему),
а также многочисленные сочинения религиозного характера широко публиковались
в Москве и Петербурге в 1840—1867 гг.
33 ...Александра Анфимовича Орлова, известного тогда кропателя по
заказу Никольских издателей... — Перу А. А. Орлова, автора, популярного
в простонародной среде, принадлежит более 60 брошюр, изданных в Москве
в 1827—1840 гг. Не имея возможности издать рукописи за свой счет, Орлов,
как правило, продавал их книгопродавцам с Никольской улицы,
специализировавшимся на выпуске такого рода литературы.
34 Не вменяется ли им инструкцией следить за дьячковскими волосами
и длиннополыми сюртуками? — В «Инструкции благочинным иереям, или
протоиереям» (М., 1775), составленной митрополитом Платоном (Левшиным), особо
предписывается «наблюдать, чтоб (...) церковники в приличном продолговатом
платье и в сапогах же, особливо в церкви и где-нибудь при исправлении треб,
ходили непременно» (§ 43, с. 21).
33 ..Лндреич... — В журнальной публикации: «Андреян» (PB. 1884. Т. 174,
нояб. С. 242).
36 ...править ~ по Благовещенской ли или по Храмовой главе. — Т. е. каким
указаниям, изложенным в Церковном уставе, следовать, если престольный (храмо-
Примечания. Из пережитого. Глава XLV
577
вый) праздник пришелся на Благовещение. См. примеч. 14 к «(Предисловию)»,
наст, том, с. 372.
37 ...не назначалось. — В журнальном варианте: «не значилось» (PB. 1884.
Т. 174, нояб. С. 243).
XLV. РАЗДУМЬЕ
Впервые: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 244—254.
1 ...мысль воспользоваться... — В журнальной публикации: «мысль, чтобы
воспользоваться» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 244).
2 ...до классного чина... — По Высочайшему указу от 14 октября 1827 г., дети
священников и дьяконов относились ко второму из четырех разрядов; и им, в
соответствии с «Правилами о порядке производства в чины по гражданской службе»,
утвержденными 25 июня 1834 г., был установлен двухлетний срок выслуги для
получения чина XIV класса (коллежского асессора).
3 ...ритор ~ достигал того же ранее... — Т. е. через два года, в то время как
его сверстникам оставалось учиться в семинарии еще четыре года.
4 ...после службы ~ поздравляя с принятием таинства... — Имеется в виду
таинство причастия, совершаемое, как правило, во время воскресной литургии.
5 ...своему старшему зятю... — Речь идет о протоиерее Ф. В. Селезневе,
настоятеле Богородице-Рождественской церкви в селе Кончаково Зарайского уезда
Рязанской епархии в 1832—1880 гг. (см.: Добролюбов. Т. I. С. 232), женатом
на М. П. Никитской, сестре Г.-П. Имя установлено по сохранившимся в архиве
Н. В. Шаховского четырем письмам Ф. В. Селезнева к Г.-П. за 1855—1874 гг.
(ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 687).
6 ...отлично кончил курс в семинарии (Рязанской); вместо академии, куда
бы ему поступить было пристойнее... — Ф. В. Селезнев окончил IX курс
(1832 г.) Рязанской ДС в I разряде, но по общему списку успеваемости седьмым
(из 96 выпускников) (см.: Агнцев Д. И. История Рязанской духовной семинарии,
1724—1840 гг. Рязань, 1889. С. XXXV), а потому не мог получить направления
в духовную академию.
7 ...на свадьбе средней сестры... — Авдотьи Петровны, в замужестве Доб-
ровой.
8 «...чувствуешь в себе Пиндара, хочешь петь...» — Торжественный стиль
древнегреческого поэта-лирика Пиндара начиная с XVI в. воспринимался в
европейской культуре как некий образец вдохновенной экстатической поэзии,
«лирического восторга».
9 «...поди-ка, поди-ка...». — В журнальной публикации эти слова отсутствуют
(см.: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 246).
578
Приложения
10 ...мне... — В журнальной публикации этого слова не было (см.: Там же).
11 ...праздного мечтателя, другой экземпляр Манилова. — Персонаж поэмы
Н. В. Гоголя «Мертвые души».
12 ...завел при доме сад и огород. — Ф. А. Гиляров вспоминал о Ф. В.
Селезневе (своем дяде), которого видел лишь раз, когда тот приезжал в 1845 г.
в Москву: «[Своеобразный сельский мыслитель,] совершенно трезвый и
трудолюбивый, он развел у себя в приходе огромный плодовый сад, вырастил большие
дубы, чуть не сорок с лишним лет оставаясь на одном месте, развел также у себя
липы и выгодно продавал их степнякам на лыки; в то же время был своеобразный
мыслитель, от которого дошло до меня много высоколитературно написанных
писем. Он любил дядьям задавать головоломные вопросы.
Бывало, в тот приезд подзовет он меня к себе, уставит себе указательный
палец в лоб и спросит:
— Что есть Бог?
Не помню, конечно, своего ответа, но, впрочем, он своеобразному мыслителю
сельского захолустья показался удовлетворительным...» (ОР РНБ. Ф. 847.
Ед. хр. 740. Л. 10—11а).
13 ...из породы ветел, так называемых «красных»... — «Красной ветлой»
обычно называют одну из форм ивы белой (Salix alba L., также ива серебристая,
ветла, белотал). Это крупное дерево (высотой до 20—30 м), с прямым толстым
стволом (до 3 м в диаметре), с красноватыми и коричневыми веточками, которую
размножают черенками и кольями и разводят во многих странах Евразии.
14 «...уж такой мужик сип...». — Сип — «грубый невежа, необразованный
мужик, мужичина, мужичка, деревенщина» (Даль. Т. IV. Стб. 163).
15 ...при виде попа крестьянин сворачивал с дороги, видя дурное
предзнаменование. — Ср.: «Встреча со священником предвещает неудачу; чтобы избежать
этой неудачи, следует при встрече со священником бросить вслед последнему
булавку» (Балов А. В. Очерки Пошехонья // Этнографическое обозрение. 1901.
Вып. IV. С. 109).
16 ...в какую-нибудь из пятнадцати своих деревень... — На начало 1880-х гг.
в составе Богородице-Рождественского прихода помимо села Кончаково
официально числились: «деревня Жеребятники, сельцо Хабарово, сельцо Павловское,
сельцо Зименки, сельцо Подберезники, сельцо Клементьево и сельцо Зекзюли-
но...» (Добролюбов. Т. I. С. 231—232).
17 ...только... — В журнальной публикации: «еще» (PB. 1884. Т. 174, нояб.
С. 248).
18 Брат Иван Васильевич... — И. В. Смирнов, двоюродный брат Г.-П.
19 .......почему у нас нападают на папу....... — После того как 8 декабря
1854 г. папа римский Пий IX, не созывая собора, провозгласил догмат о
непорочном зачатии девы Марии, не только в православных странах, но даже и в ряде
католических эта демонстрация якобы неограниченной компетенции папы в во-
Примечания. Из пережитого. Глава XLV
579
просах вероучения вызвала резко негативную реакцию, позднее (после 1870 г.)
оформившуюся, в частности, в старокатолическое движение.
20 Когда преосвященный Алексий вступил в управление Рязанскою епархией
в конце шестидесятых годов.,. — Алексий (Ржаницын) был назначен
архиепископом Рязанским и Зарайским 28 ноября 1867 г.
21 ...в пастырском богословии... — Имеется в виду предмет, излагавший
учение о нравственных качествах и об обязанностях пастыря Церкви и
преподававшийся в Богословском отделении семинарии.
22 ...брат. — А. П. Гиляров.
23 ...он мнил себя проповедником, когда был в сущности сочинитель. — Ср.
с характеристикой проповеднической деятельности А. П. Гилярова, данной его
сыном Федором: «Отец был ревностный проповедник. Он оставил после себя очень
много „поучений" и „слов", главное достоинство коих в безукоризненной логике
и стилистике. Что до содержания, оно преимущественно заключается в мозаике
текстов, составляемой при помощи огромной „Симфонии", т. е. указателя на все
тексты Ветхого и Нового Завета. (...) Между прочим отец поставлял проповеди
на всю коломенскую родню, начиная с своего отца, когда приходилось там
произносить проповеди по назначению епархиальной власти. Главнейший недостаток
проповедей отца была некоторая мертвенность, общая принадлежность церковного
слова эпохи Московского митрополита Филарета. Отец полагал достоинство
своих проповедей не в теплоте чувства, не в силе воображения, не в жизненности,
а в безукоризненной логике и стилистике. Эти свои произведения он переделывал
и переписывал по нескольку раз. Уже старец преклонных лет, умирая от водянки,
он, часов за 5—6 до кончины своей, тщетно пытался перелистывать одну свою
проповедь, очень страдал от своего бессилия и успокоился, только когда я стал за
него перелистывать это „слово"» (РА. 1904. Кн. I, вып. 3. С. 484). В журнальной
публикации вместо слова «мнил» было «считал» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 250).
24 ...архиерейскую митру... — Первоначально в Византии митрой называлась
головная повязка в виде широкой ленты, позади имевшей узел с длинными
концами. Христианские епископы стали носить ее, подражая иудейским
первосвященникам. С течением времени митра образовала род расширяющейся кверху шапки
и стала считаться наиболее существенной частью облачения архиерея.
25 ...право на потомственное дворянство, которое соединено было
тогда с VIII классом. — Так было с момента принятия Табели о рангах в 1721 г.
и вплоть до 1856 г., когда были повышены классы чинов, дававшие право на
потомственное дворянство (VI для военных чинов и IV для гражданских).
26 ...семинарских. А я об этом университете... — В журнальной публикации
вместо этих слов было: «семинаристов. А я об университете...» (PB. 1884. Т. 174,
нояб. С. 253).
27 ...посетителей «Великобритании» (трактира)... — Т. е. студентов
университета. См. примеч. 78 к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 547.
580
Приложения
28 ...родной ему племянник по жене. — Отец будущего драматурга А. Н.
Островского, Николай Федорович, приходился братом Татьяне Федоровне Гиля-
ровой.
29 ...он кончил курс с отличием в гимназии... — В Первой Московской
гимназии А. Н. Островский обучался с 1835 по 1840 г. (поступил сразу в 3-й
класс). Окончил 9-м по общему списку, аттестат получил 11 августа 1840 г. (см.:
Коган Л. Р. Летопись жизни и творчества А. Н. Островского. (М.), 1953.
С. 22).
30 Девочка -племянница... — Вера Александровна Гилярова.
31 Для «Русской беседы» ~ назначалась пьеса Александра Николаевича,
и автор должен был прочесть ее в кругу ближайших к редакции лиц... — Речь
идет о комедии «Доходное место», работа над которой была завершена 20 декабря
1856 г., а чтение состоялось предположительно в конце декабря (см.: Там же.
С. 80). Пьеса была опубликована в первой книжке «Русской беседы» за 1857 г.,
вышедшей в марте.
32 ...ближайших к редакции лиц, к которым и я принадлежал. — Г.-П. писал
И. Ф. Романову-Рцы 2 ноября 1886 г.: «Когда славянофилы основывали журнал
(«Русскую беседу» и еще ранее, когда торговали «Москвитянин»), меня они
предполагали поставить во главу...» (Письма к Романову-Рцы. С. 248). В «Русской
беседе» опубликованы наиболее значительные литературно-критические и
философские статьи Г.-П.: «Семейная хроника и Воспоминания С. Аксакова» (1856.
Кн. 1), «Сказание о странствии (...) инока Парфения» (1856. Кн. 3), «О новой
повести г-жи Кохановской» (1859. Кн. 3), «О судьбе убеждений» (1860. Кн. 2)
и др.
XLVI. ЧУЖОЙ ХЛЕБ
Впервые: PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 254—261.
1 ...на так называемой Площади близь Толкучки... — Имеется в виду Старая
площадь у Китайгородской стены, где в 1783—1899 гг. располагался Толкучий
рынок, переведенный сюда из Ветошных рядов близ Охотного ряда. См.
примеч. 66 к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 544—545.
2 ...вата с зеленым узорочным подбоем ~ на плечах у какого-нибудь
статского... — В «Положении о гражданских мундирах», утвержденном 27 февраля
1834 г., отмечалось: «Большая часть гражданских мундиров темно-зеленого
сукна...» (цит. по: Шепелев. С. 229).
3 ...вытянувились до 2 Уг аршин... — до 177.5 см.
4 Обыкновенно мы долго бродили по Площади с двоюродным братом,
дьячком от Николы Большого Креста ~ Василию Васильевичу... — Речь
Примечания. Из пережитого. Глава XLVI
581
идет о В. В. Смирнове. Храм Николы Большой Крест (см. примеч. 9 к главе
XXXV («Семинарские распорядки»), наст, том, с. 526) находился в 100 м к
западу от Старой площади. Ф. А. Гиляров, упомянув его отца (приходившегося
свояком П. М. Никитскому), вспоминал интересный случай, сходный с тем, что
рассказывает Г.-П.: «От этого Василья Михайловича пошел род Смирновых, а
именно Василий Васильевич, по родственному прозванию „Фугуй". „Фугуй" был
причетником в Москве на Ильинке в церкви Большого Креста. Отчасти по
врожденной наклонности, отличавшей эту линию нашего родства, отчасти по самому
жилью своему среди Толкучего рынка „Фугуй" отличался практичностью, он умел
отыскать деньги для родственника и даже постороннего, нуждающегося в займе,
невероятно дешево купить на Толкучке сюртук семинаристу-родственнику и т. д.
— Мы вам, Василий Васильевич, вот этот сюртук не рекомендуем, у него
сейчас же на спине кусок отвалится, стоит поносить дня два. Вот сами извольте
посмотреть. А возьмите вот этот.
И торговец Толкучки посвящал „Фугуя" во все тонкости вклеивания и за-
штопывания заплат в старом подновленном платье.
Раз лет 15 от роду я вздумал было без помощи „Фугуя" купить на Толкучке
панталоны. Нашли вещь великоватую из толстого драпа с полосами и
лампасами и очень дешево — 2 р(убля), — и что же? Дня через два на коленках
вывалилось по куску вершка в два квадратных» (ОР РНБ. Ф. 847. Ед. хр. 740.
Л. 14—15).
5 ...Лоскутный ряд, бывший на месте нынешней «Лоскутной
гостиницы»... — В Лоскутном ряду, располагавшемся в Лоскутном тупике (на месте
современной Манежной площади), шла бойкая торговля обрезками мехов и
суконным лоскутом. Позже здесь купец Попов построил «Лоскутную гостиницу»,
особенно популярную среди приезжих сибирских купцов. Застройка здесь была
уничтожена в 1932—1938 гг.
6 Цельную штуку... — В журнальной публикации: «Цельные штуки...» (PB.
1884. Т. 174, нояб. С. 256).
7 ...комнатке. — В журнальном варианте: «комнате» (Там же. С. 257).
8 ...в Чудове архиерейское служение. — Чудов мужской монастырь,
основанный в 1365 г. в Кремле на Царской (Ивановской) площади, с 1744 г. считался
кафедральным и находился в подчинении епархиального архиерея. Разрушен
в декабре 1929 г.
9 ...слушал в Успенском соборе литургию и манифест об освобождении
крестьян. — Это историческое богослужение состоялось в воскресенье 5 марта
1861 г.
10 ...слова «Библейской истории» Филарета о Моисее, что он
«предпочел страдать с народом Божиим, нежели разделять временную греха
сладость»... — Г.-П. неточно цитирует учебное пособие митрополита Филарета
(Дроздова) «Начертание церковно-библейской истории, в пользу духовного юно-
582
Приложения
шества» (СПб., 1816). У Филарета: «В сорок лет он оставил пышность языческого
двора, чтобы разделять с народом Божиим его страдания» (с. 128). В позднейших
переизданиях (13-е изд.: М., 1897) этот текст оставался неизменным.
11 До самых последних времен я не допускал своей полной подписи под
статьями... — Г.-П. обычно подписывался под своими публикациями криптонимами:
Н. Г., Н. Г—в, Н. Г...в, Р. С. Т., Ц., Веселый Долгий и др. — или же вовсе
не подписывался (прежде всего под передовицами в газетах «Москва» и
«Современные известия»).
12... дом с большим садом, бывший некогда князя Щербатова, историка,
недавно приобретенный Погодиным. — Дом на Девичьем поле М. П.
Погодин приобрел в 1836 г. (ныне Погодинская ул., д. 10—12); эта усадьба сгорела
в 1941 г. во время налета немецкой авиации.
13 Если бы брат, познакомившийся после с Погодиным, сошелся с ним, еще
когда я жил на Девичьем поле ~ мне бы открылся круг, в который я введен
был уже тринадцать лет спустя... — В своей речи, приуроченной к
чествованию Погодина в связи с 50-летием его «гражданской и ученой службы», Г.-П.
говорил: «Позвольте мне напомнить об одной преобладающей черте в жизни
М(ихаила) П(етровича) — черте не ученого только, но гражданина и человека.
„Хорошие люди должны крепко держаться друг за друга". Кому из знакомых
М(ихаила) П(етровича) не известен этот его девиз? Кому не высказывал он его
в виде правила напутственного и увещательного? Но он не только высказывал свое
гражданское правило, — он ему следовал всю жизнь. Замечательное дарование,
честный труд в области ученой, литературной, художественной, государственной,
промышленной, в простом быту, — всякий, кто сделал или обещает что-нибудь
для чести отечества, дальнейшего в науке и для успеха общественного, — заранее
имеют за себя в М(ихаиле) П(етровиче) крепчайшего стоятеля. Всякий
подвиг от него первого услышит горячее приветствие. На это, впрочем, еще много
охотников. Но бесприютному предложит кров, начинающему окажет содействие,
бедному устроит судьбу его и его семейства. Предпримет не легкий и не всегда
благодарный труд ходатайства. Воспользуется каждым случаем, чтобы вывести
в известность человека, которого находит замечательным. Не зная лично, поищет
знакомства, нужды нет, стара или молода замечательность, и где ее положение
на общественной лестнице, высоко или низко; нарочно свернет с дороги в
путешествии, чтоб повидать и познакомиться. Правилу не изменяется, несмотря на
противоположность литературного стана, даже иногда на личную неприязнь»
(Пятидесятилетие гражданской и ученой службы М. П. Погодина (1821—1871).
М., 1872. С. 72—74). В журнальной публикации вместо слов «другим путем»
было «разным путем» (PB. 1884. Т. 174, нояб. С. 260).
14 Таганка — местность в юго-восточной части центра Москвы, между
реками Яузой и Москвой. См. примеч. 25 к главе XXIV («Москва»), наст, том,
с. 470.
Примечания. Из пережитого. Глава XLVII
583
15 ...священника Пятницы на Божедомке... — Луки Милохорова; см. о нем
в главе VIII («Двенадцатый Год»), наст, том, с. 53—54.
16 ...Митрофаново «не хочу учиться, хочу жениться»... — Реплика
Митрофанушки, героя комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» (1783) (д. 3-е, явл. 7-е).
XLVII. БЕГСТВО
Впервые: PB. 1885. Т. 176, апр. С. 648—658.
Эта глава, по всей видимости, казалась Г.-П. особенно важной и
художественно выразительной: он перепечатал ее в своей газете (СИ. 1885. 25 июня. № 157.
С. 1—2) и прочел в 371-м публичном заседании ОЛРС, состоявшемся 7 марта
1885 г. (см.: Мендельсон. С. 147 (2-я паг.)).
1 ...на вершине... — В журнальной публикации вместо этих слов было «в
конец» (PB. 1885. Т. 176, апр. С. 648).
2 ...запас кузнецовских яблок... — Видимо, Кузнецов — коломенский
обыватель, дом которого находился по соседству с родительским домом Г.-П.
3 Никита Михайлович умер. — Протоиерей H. М. Дроздов скончался
14 июня 1839 г. (Г.-П. же приурочивает это событие к лету 1840 г., —
следовательно, здесь ошибка памяти).
4 ...соседней Зачатиевской церкви... — См. примеч. 5 к главе IV «Старая
семинария»), наст, том, с. 390—391. Этот храм находится в двух кварталах к югу
от церкви Никиты Мученика.
D ...бутылями ~ бутыли... — В журнальной публикации: «бутылками (...)
бутылки» (PB. 1885. Т. 176, апр. С. 650).
6 Противоречие выводило его из себя; легко воспламеняемый... — В
журнальной публикации: «Противоречие его выводило из себя; легко воспламенимый»
(PB. 1885. Т. 176, апр. С. 651).
7 ...дороговизна хлеба в этот год... — В 1840 г. («печальной памяти год»)
был «самый плохой урожай ржи за первые 90 лет XIX в.». Среди губерний,
особенно пострадавших от неурожая, — Московская и сопредельные с ней —
Рязанская, Тульская, Владимирская, Калужская (см.: Борисенков, Пасецкий. С.
403). Неурожайным был и предыдущий 1839 г.
8 По косности... — Т. е. по инерции.
9 ...оставалось... — В журнальной публикации: «осталось» (PB. 1885. Т. 176,
апр. С. 653).
10 ...викарный архиерей Виталий. — Преосвященный Виталий (Щепе-
тев) был епископом Дмитровским, викарием Московской епархии, в 1837—
1842 гг.
584
Приложения
11 ...из проповеди Массильйона о Страшном суде. — Эта знаменитая
проповедь епископа Ж.-Б. Массильона была известна в России в двух переводах: 1)
Слово о Страшном суде // Избранные слова Массильона, епископа Клермонского.
СПб., 1808. Ч. И. С. 90—139; 2) Беседа о Страшном суде // Беседы Массильона,
епископа Клермонского, славного французского проповедника, собранные и
расположенные в систематическом порядке. СПб., 1825. Ч. VI. С. 495—555.
12 Знаете оду «Бог»? — Имеется в виду произведение Г. Р. Державина
(1784), широко использовавшееся в духовной школе. См., например: Менаги-
ос Д. С. «Бог», ода Державина, в переводе на древний греческий язык с
предисловием // ХЧ. 1879. Ч. И, нояб./дек. С. 649—673.
13 ...к другому двоюродному брату, Ивану Васильевичу, в Овчинниках. —
Имеется в виду И. В. Смирнов. См. примеч. 8 к главе XXXV («Семинарские
распорядки»), наст, том, с. 526.
14 ...шататься... — Это слово отсутствует в журнальной публикации (см.:
PB. 1885. Т. 176, апр. С. 653).
15 ...во время генерального межевания... — Генеральное межевание, т. е. точное
определение границ земельных владений отдельных лиц, общин, городов, церкви
и др., было начато изданием Манифеста 19 сентября 1765 г. и в основном завершено
в начале XIX в. (в отдельных губерниях продолжалось вплоть до 1861 г.).
16 ...он раскидывал астролябию и садился под нее, окружив ее цепью
вдобавок. В суеверном страхе крестьяне отступали. — Межевщик таким образом
оказывался внутри «магического круга» и воспринимался как колдун. Согласно
Генеральным правилам, положенным в основу двух инструкций 1766 г., землемеры
работали в присутствии 12 понятых, межевание производилось ими
десятисаженной цепью, они пользовались астролябией — прибором, которым измеряли
горизонтальные углы при землемерных работах (использовался он и в астрономии).
17 Разве те с громом промчатся ~ это с духовенством проехали. — Данный
фрагмент текста был изъят M. Н. Катковым в журнальной публикации мемуаров
(см.: PB. 1885. Т. 176, апр. С. 650). Вероятно, речь идет об экипаже, везущем
священника со Св. Дарами к знатному человеку, находящемуся при смерти.
18 Вот «Волчья долина», знаменитый трактир-вертеп... — Находился
в районе трущоб у Большого Каменного моста на Софийской набережной и
пользовался дурной славой: там выясняли отношения жулье и бандиты, нередко
случались драки, заканчивавшиеся поножовщиной.
19 ...от слушателей-посетителей. — В журнальной публикации: «от
посетителей» (PB. 1885. Т. 176, апр. С. 654).
20 ...Александр Антонович протодьякон... — А. А. Зиновьев.
21 «Во Иордане крещающуся...» — начальные слова тропаря на праздник
Крещения Господня (см.: Православный толковый молитвослов с переводами
и катехизическими объяснениями. М., 1992. С. 239). В реке Иордан крестился
Иисус Христос (Мф. 3: 1—17).
Примечания. Из пережитого. Глава XLVII
585
22 Повернул снова в Александровский сад и направился ~ к гроту. Там
уже есть кто-то ~ спит, по-видимому; сомнительный субъект! — В одной
из своих передовых статей Г.-П. возвращался к этим юношеским впечатлениям:
«Кому неизвестно, что грот Александровского сада служит в летнюю пору едва
ли не главным приютом и ночлегом для бедняков, лишенных судьбою и того,
и другого? С наступлением зимы невольно задаемся вопросом: куда деваются все
эти десятки московских пролетариев, очевидно не получающих, при появлении
холода, ни теплых квартир, ни теплого платья?» (Москва, 8 ноября // СИ. 1868.
9 нояб. № 309. С. 2).
23 Она... — В журнальной публикации это слово отсутствует (см.: PB. 1885.
Т. 176, апр. С. 654).
24 ...ректор... — Архимандрит Иосиф (Богословский). См. примеч. 24 к главе
XXXVI («Испытание»), наст, том, с. 531.
23 ...наш... — В журнальной публикации: «нам» (PB. 1885. Т. 176, апр.
С. 655).
26 ...по ним... — В журнальном варианте: «по них» (Там же).
27 ...стоящего... — В журнальной публикации: «стоявшего» (Там же).
28 ...шепотник по-гречески называется διάβολος (диавол). — В
буквальном переводе «диавол» означает «клевещущий, злословящий», что синонимично
значению слова «шепотник» (ψιθυριξων).
29 ...из Покровского-Глебова. — Село Покровское-Глебово, или Покровское-
Стрешнево, — ныне местность на северо-западе Москвы, между Волоколамским
шоссе, каналом им. Москвы и Окружной железной дорогой. В 1622—1628 гг.
здесь была возведена Покровская церковь, в 1822 г. перестроенная в стиле ампир.
Глебовы-Стрешневы — владельцы усадьбы в XIX—начале XX в.
30 ...в Певчую (переулок, бывший на месте теперешних Теплых рядов). —
Теплые торговые ряды — комплекс трехэтажных зданий, возведенных в 1860-х гг.
архитектором А. С. Никитиным на территории между улицей Ильинкой и
Богоявленским монастырем (ныне — Биржевая пл.). Они первыми в Москве получили
постоянное отопление и освещение.
31 ...Пашкова дома... — Здание-дворец в стиле классицизма, построенный
для винного откупщика П. Е. Пашкова предположительно В. И. Баженовым
в 1784—1788 гг. В 1839 г. перешел в казну, с 1861 г. в нем размещаются Румян-
цевский музей и библиотека (ныне РГБ; Моховая ул., д. 20).
32 Вышли, наконец, за заставу... — Речь идет о Тверской заставе.
33 Покровскую рощу... — Имеется в виду обширный усадебный парк
Покровского-Стрешнева (в 1978 г. объявлен памятником садово-паркового
искусства).
34 ...до Всехсвятского... — Село к северо-западу от Москвы на
Петербургском шоссе (с 1917 г. в городской черте) названо по церкви Всех Святых,
построенной в 1683 г.
20 Зак. № 3560
586
Приложения
ъ ...недавно разведенным парком. — Речь идет о Петровском парке
(Ленинградский пр., 40), созданном в 1827 г. при Петровском подъездном дворце по
проекту архитектора А. А. Менеласа. С 1830-х гг. парк стал популярным местом
народных гуляний. Реконструирован в 1985—1986 гг.
36 ...от Тверской заставы до Никольской ~ было ровно ничего. — От
Тверской заставы до начала Никольской улицы — более 3 км, до самой
семинарии — было еще 200 м.
37 ...он... — В журнальной публикации: «ямщик» (PB. 1885. Т. 176, апр.
С. 658).
38 Вышло строгое запрещение: пускать в трактир только чистую
публику, серого мужика не смей. — Видимо, имеются в виду Высочайшие указы от
16 мая (№ 3664) и И августа (№ 3841) 1830 г., содержание которых
впоследствии составило § 194 «Устава о предупреждении и пресечении преступлений»:
«Вход в ресторации, кофейные домы и трактиры дозволяется всем в пристойной
одежде и наружной благовидности. Солдат же, людей в ливрее и крестьян в
простом крестьянском одеянии, как-то: в армяках, смурых кафтанах, нагольных
тулупах и вообще в развратном одеянии и замеченных в наглых, дерзких и буйных
поступках, в заведения сии не впускать» (Свод законов Российской империи.
СПб., 1833. Т. XIV. С. 233).
XLVIII. ИЗГНАНИЕ
Впервые: PB. 1885. Т. 176, апр. С. 658—665.
1 ...кивер на голове чуть не в полтора аршина, а в нем накладено чуть
не полтора пуда. — Кивер — головной убор русских войск с 1807 по 1862 г.
и с 1909 по 1914 г., высота которого вместе с украшавшим его султаном доходила
только до 70 см (около аршина). Делали кивер из кожи и сукна с кожаным
козырьком, его вес доходил до 2 кг. В походах кивер использовали для переноски
съестных припасов. Ср. воспоминания Д. В. Григоровича о его учебе в
Инженерном училище в конце 1830-х гг.: «Переход из Петербурга в Петергоф (...) можно
было бы назвать прогулкой, если б не носили тогда на голове огромных киверов
(...), но и с кивером можно было бы примириться, если б во время этого
перехода он не служил кладовой, доверху набитой апельсинами, пирожками, булками,
сыром, леденцами и другим съестным снадобьем; от этого запаса дня три потом
трудно было поворачивать шею» (Григорович Д. В. Литературные воспоминания.
М., 1987. С. 43).
2 Сыромятники — местность к востоку от Садового кольца, на правом берегу
реки Яузы. В XVI в. здесь возникла дворцовая Сыромятническая конюшенная
слобода, жители которой изготавливали для дворцовых нужд конскую сбрую.
Примечания. Из пережитого. Глава XLVIII
587
3 Чрез Кремль, на Варварку, оттуда на Солянку... — Улица Варварка,
называемая так по церкви Варвары Великомученицы (д. 2), первоначально
начиналась от Спасских ворот Кремля, заканчивалась проломными Варварскими
воротами в Китайгородской стене. От них идет небольшой Солянский проезд
(240 м), в конце которого начинается улица Солянка, — см. о ней примеч. 28
к главе XXIV («Москва»), наст, том, с. 470.
4 ...мимо Рождества-на-Стрелке... — Имеется в виду церковь Рождества
Богородицы на Стрелке на Кулишках (ул. Солянка, д. 5), известная как
деревянный храм с 1547 г. Нынешнее каменное здание построено в начале XIX в. в стиле
зрелого классицизма. Расположена на остром углу квартала («стрелке») — у
ответвления от Солянки Подколокольного переулка, куда свернул Г.-П., чтобы
попасть в пригородную усадьбу (бывшее село) Воронцово (в черте Москвы —
с конца 1940-х гг.).
5 ...чрез Воробино... — Местность на востоке Москвы носит название
Воробино по находившемуся здесь в XVII в. стрелецкому полку, которым
в 1679—1682 гг. командовал полковник Д. Воробин. Топоним сохраняется в
названиях Николоворобинских переулков. Здесь, «на Николо-Воробине»,
приобрел себе дом родственник Г.-П. Η. Ф. Островский и впоследствии долгие годы
прожил его сын драматург.
6 ...на Воронцово Поле... — Улица Воронцово Поле возникла на
рубеже XVII—XVIII вв. на месте одноименного поля, принадлежавшего боярам
Воронцовым-Вельяминовым. Она соединяет Бульварное кольцо (Покровский
и Яузский бульвары) с Садовым (ул. Земляной Вал).
7 ...минуя Садовую, — в Сыромятники. — Улица Воронцово Поле, пройдя
через Садовое кольцо, продолжалась Сыромятнической улицей (ныне Верхняя
и Нижняя Сыромятническая улицы); см. примеч. 2 к наст, главе, с. 586.
8 ...фабричный двухэтажный корпус... — В Сыромятниках еще в 1626 г.
была устроена одна из крупнейших московских мануфактур — Пороховая
мельница. Постепенно, к середине XIX в., Сыромятники превратились в промышленный
район.
9 Взошел я. — В журнальной публикации: «Вошел я» (PB. 1885. Т. 176,
апр. С. 660).
10 Мы пошли к Яузе ~ недалеко от Андроньева монастыря... — Вплоть до
1930-х гг. русло Яузы было почти вдвое уже нынешнего (достигало 16—17 м).
На ее высоком берегу, близ одной из Поклонных гор, в 1357 г. был основан
Андроников Нерукотворного Спаса мужской монастырь (назван по имени первого
игумена — Андроника, ученика преподобного Сергия Радонежского). После
1917 г. в обители находился лагерь ВЧК; с 1985 г. — Центральный музей
древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева.
11 ...назад. — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.: PB.
1885. Т. 176, апр. С. 660).
588
Приложения
12 ...направились в обход к мосту... — Очевидно, имеется в виду Таможенный
мост, которым на правом берегу Яузы заканчивалась Сыромятническая улица.
13 ...добровольным скотоподобием признавал я всегда пьяное состояние... —
Впоследствии Г.-П. неоднократно обращался к проблеме пьянства в своей газете.
См., например: СИ. 1872. 21 апр. № 107. С. 2; 27 апр. № ИЗ. С. 2.
14 ...валетов мелкого разбора... — Валетами называли холуев, «шестерок»
в воровских шайках; после одного из московских судебных процессов 1877 г.
вошло в обиход выражение «червонный валет» — для обозначения вора из
привилегированного сословия, образованного, хорошо воспитанного, с изящными
манерами. Восходит оно к названию романа Понсон дю Террайля «Клуб червонных
валетов» (1858).
15 ...в хоре Прокофьева... — Создатель — московский купец И. П.
Прокофьев.
16 Больших частных хоров было только два: Табачниковский человек
в 60... — Сведений о хоре Табачникова обнаружить не удалось.
17 ...тогда искусственно ~ и опять пили. — Этот пассаж отсутствовал
в журнальной публикации мемуаров (см.: PB. 1885. Т. 176, апр. С. 663).
18 ...некоторые веселятся в одиночку. — В журнальной публикации: «а
некоторые веселятся и в одиночку» (Там же).
19 ...даже совсем... — В журнальном варианте: «и совсем» (Там же.
С. 664).
20 ...мне... — В журнальной публикации это слово отсутствовало (см.: Там
же).
21 ...у меня не было... — В журнальной публикации: «у меня, в частности,
не было» (Там же).
22 ...дьячка от Иакова Апостола в Казенной... — См. о нем в главе VIII
(«Двенадцатый Год»), наст, том, с. 53—54.
23 «Тебе Бога хвалим» — начальные слова Хвалебной песни св. Амвросия
Медиоланского, написанной им в 386 г., в связи с искоренением арианской ереси.
Поется по окончании благодарственного молебна. Здесь имеется в виду одно из
музыкальных переложений этого славословия для хора.
24 ...Чудовский хор ~ уже был под управление Багрецова... — Композитор
Ф. А. Багрецов возглавил хор Чудовского монастыря в 1830-х гг. и руководил
им в течение почти полувека. Г.-П. поместил в своей газете прочувствованный
некролог Багрецову, см.: СИ. 1874. 1 июня. № 127. С. 2.
25 ...его известное «Ныне отпущаеши»... — Имеется в виду переложение так
называемой Умилительной песни св. Симеона Богоприимца: «Ныне отпущаеши
раба Твоего, Владыко...» (Лк. 2: 29—32), которая поется в заключительной
части вечерни (см.: Канонник. С. 32). Соответствующее евангельское событие —
принесение Богомладенца по истечении «дней очищения» в храм для выкупа —
составляет содержание двунадесятого церковного праздника Сретения.
Примечания. Из пережитого. Глава XLIX
589
26 ...у Алексея митрополита в Рогожской. — Имеется в виду церковь
(нынешний адрес — Николоямская ул., д. 60), известная с 1625 г.; перестроена
в камне сначала в 1701 г., затем — в 1748—1751 гг. В 1929—1993 гг. ее здание
использовалось не по назначению.
XLIX. ПОСЛЕДНЯЯ ВАКАЦИЯ
Впервые: PB. 1885. Т. 176, апр. С. 666—674.
1 ...средняя сестра... — См. примеч. 4 к главе XIV («Уединение и
однообразие»), наст, том, с. 424.
2 ...зять хотя и кончил курс семинарии, но в третьем разряде ~ притом
вифанец... — П. Г. Добров окончил Вифанскую ДС в 1838 г. в III разряде, 76-м
по общему списку (всего было 82 выпускника) (см.: Списки Вифанской ДС.
С. 79).
3 ...по церкви Иоанна Богослова... — Каменный храм Апостола и Евангелиста
Иоанна Богослова был возведен в Коломне в 1756 г. В 1846 г. его перестроили
в стиле ампир в связи с сооружением ансамбля торговых рядов, окруживших храм
со всех четырех сторон. Колокольня, построенная при этом, стала самым высоким
зданием города. В советский период церковь была закрыта.
4 ...молодой дьякон из другого прихода, доводившийся ~ мне товарищем по
семинарии... — В списках выпускников МДС 1844 г. указано, что окончивший
во II разряде (48-м по общему списку) Федор Остроумов служил впоследствии
в одной из коломенских городских церквей и (к 1889 г.) умер в сане священника
(см.: Кедров. Прил. С. 76). Вероятно, его и имеет в виду Г.-П.
5 ...на большой проездной улице... — См. примеч. 37 к главе III
(«Родительское гнездо»), наст, том, с. 389.
6 ...принадлежавшая... — В журнальной публикации: «принадлежащая» (PB.
1885. Т. 176, апр. С. 668).
7 ...рядом с площадью. — Имеется в виду одна из двух дореволюционных
коломенских площадей — Житная (Базарная). В 1923 г. здесь был разбит
центральный городской сад, а позднее установлен памятник Ленину.
8 ...сочинением исторической повести и ведением дневника. — См.
примеч. 4 и 5 к главе XXXIX («Письменные работы»), наст, том, с. 548.
9 ...здешней Спасской церкви... — Речь идет о каменной церкви
Преображения Христова, перестроенной в XVIII в., — главном храме древнего
Преображенского (Спасского) мужского монастыря, упраздненного в 1764 г. (см.:
Ратшин А. Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности
и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России. М., 2000.
С. 260). Тогда же Спасский храм стал приходским. «Сказывают, что первобыт-
590
Приложения
ный был основан в честь Спасова образа, бывшего на великокняжеском знамени
Димитрия Донского в походе на Мамая» (Иванчин-Писарев 1843. С. 148).
Строения древнего Спасского монастыря были снесены в 1947 г., ныне здесь
находится авторынок (см.: Волков Ю. Α., КузовкинА. И. Коломна: Путеводитель
по историко-культурным местам города. Коломна, 2002. С. 47).
10 ...гостил у Петра Григорьевича его родной брат, только что кончивший
Вифанскую семинарию... — И. Г. Добров окончил курс в Вифанской ДС в 1840 г.
во II разряде (63-м по общему списку) (см.: Списки Вифанской ДС. С. 81).
11 ...одного со мною класса ~ Протопопов был тоже вифанеи, ~ Он учился
не ахти... — В 1844 г. Вифанскую ДС окончили два человека, имевшие фамилию
Протопопов, причем оба — в I разряде: Николай (выпущен 13-м по общему
списку) и Иван (16-м по списку). О последнем известно, что он служил священником
в селе Колюбякина Московской епархии (см.: Там же. С. 84).
12 ...сельскую кувалду... — Так называли грузных, неуклюжих, неказистых
людей, особенно женщин.
13 Младшая сестра... — А. П. Никитская. Ф. А. Гиляров писал о ней (своей
тетке): «Эта Анна Петровна впоследствии выйдет замуж за Павла Ивановича
Богословского, которому тесть сдаст свое священническое место у церкви
Никиты Мученика и сам останется жить у зятя до самой своей кончины» (ОР РНБ.
Ф. 847. Ед. хр. 740. Л. 22 об.).
14 ...вина. — В журнальной публикации: «винца» (PB. 1885. Т. 176, апр.
С. 670).
15 ...«Ты не поверишь», пошлый романс, бывший тогда в ходу. — Романс
«Ты не поверишь, как ты мила...» впервые прозвучал в 1838 г. в Павловске как
одна из музыкальных новинок из репертуара московских цыган (см.: Собрание
старинных русских романсов. М., 1996. Т. 1. С. 295). В следующем году он
выдержал в Петербурге три отдельных издания с указанием: «Цыганская песня
для голоса с аккомпанементом фортепиано». Впоследствии этот романс получил
множество обработок — вплоть до фантазии Ф. Листа. Наиболее художественно
совершенный вариант был издан П. П. Булаховым в 1856 г. (см.: Собрание
любимых цыганских песен с аккомпанементом фортепиано, аранжированных точно
так же, как их поют цыгане. М., 1873. Л. 1—2). При этом текст романса (автор
неизвестен) не оставался неизменным.
16 ...за крылошанками. — См. примеч. 22 к главе XXX («Два брата»), наст,
том, с. 506.
17 Вертер (нем. Werther) — герой романа И. В. Гёте «Страдания молодого
Вертера» (1774). Утратив надежду на взаимную любовь, он сравнивает свое
состояние с мучениями Христа и, когда его возлюбленная выходит замуж, кончает
жизнь самоубийством.
18 β меня влюбилась кухарка. — Подробности этой истории содержатся
в «Воспоминаниях» Ф. А. Гилярова: «Была еще свежа в памяти отвергнутая
Примечания. Из пережитого. Глава XLIX
591
скромным, как прекрасная девица, „Никитушкою" любовь к нему нашей кухарки
Евгешки. Евгешка и не сама сочинила, и не сама переделала чужой романс,
воспевавший ее несчастную любовь. Старшие сестры еще помнили этот романс:
К тебе душа моя стремится,
К тебе влекусь невольно я;
Доколе сердце будет биться,
Клянусь тебе не изменить.
Тебя ли, о Микит прекрасный,
Тебя ль могу забыть?!
Твой образ в сердце страстном
До краю гроба будет жить.
Сестры мои дразнили старую и безобразную Евгешку ее несчастною
любовью к „Миките прекрасному"; а та в отместку заткнет, бывало, себе за головную
косынку какой-нибудь самый нарядный шелковый лоскуток (которыми у нее
битком был набит чайник, спрятанный в сундуке) и начнет подметать пол веником,
чтобы ее кокетливое убранство было у всех на виду» (РА. 1904. Кн. I, вып. 3.
С. 480-481).
19 ...насколько... — В журнальной публикации: «сколько» (PB. 1885. Т. 176,
апр. С. 673).
20 ...подкладывали... -— В журнальной публикации: «подкидывали» (Там же).
21 ...как бы изволившего отношения... — Т. е. хотевшего, желавшего,
учиненного с намерением (црксл.).
22 ...неразвитость брата, возмутившегося ~ не считавшего... — В
журнальной публикации: «неразвитость, возмутившаяся (...) не считавшая» (Там
же).
23 Ему невдогад было, что наушничанье, до которого унизился он сам и
к которому поощрял детей, гаже... — В журнальной публикации вместо этих
слов было: «Брату невдогад было, что наушничание, к которому он поощрял детей,
хуже» (Там же. С. 674).
24 ...лет семь спустя, когда читал мемуары Фесслера, первого профессора
философии, выписанного в Петербургскую духовную академию. —
Автобиография И. А. Фесслера к 1847 г. дважды увидела свет: 1) Die Riickblicke auf die
letzten sechs Jahre seiner Logenthâtigkeit. Dresden, 1804; 2) Dr. Fessler's Riickblicke
auf seine siebzigjâhrige Pilgerschaft: Ein Nachlass an seine Freunde und an seine
Feinde. Breslau, 1824—1826. Bd. I—II (1) Взгляд на последние шесть лет моей
масонской деятельности; 2) Взгляд д-ра Фесслера на его семидесятилетнее
паломничество: Завещание для его друзей и его врагов (нем.)). Фесслер проживал
в своем поместье под Берлином, когда в 1809 г. был приглашен профессором
восточных языков и философии в Александро-Невскую ДА. Преподавал он здесь
около полугода — cl января по 22 июня 1810 г.
592
Приложения
25 ...производил эксперименты над женой... — Фесслер был женат дважды:
в 1792 г. и в 1802 г. Видимо, речь идет о второй жене — дочери берлинского
фабриканта Каролине-Марии Фесслер (в девичестве Вегели).
26 ...воспитанника иезуитов... — До перехода из католичества в
протестантство (в 1791 г.) Фесслер входил в орден капуцинов, в 1773 г. даже принял
священнический сан.
L. БОГОСЛОВСКИЙ КЛАСС
Впервые: PB. 1885. Т. 178, июль. С. 343—350.
1 «Не помяни, владыко, грехов моей юности и неведения»... — Парафраза
из славянской Библии (Пс. 24: 7): «Грех юности моея и неведения моего не
помяни...».
2 ...Геннадия Федоровича Островского, доводившегося в близком свойстве
митрополиту... — Г. Ф. Островский был женат на племяннице митрополита
Филарета В. И. Сергиевской.
3 ...за резкое слово, сказанное кому-то из князей Гагариных ~ выведен был
из Девичьего монастыря к бедной церкви Воздвиженъя-на-Овражках... — По
воспоминаниям Ф. А. Гилярова, причиной удаления его отца стал спор
последнего с графиней С. П. Апраксиной: «29 октября 1853 г. какая-то аристократка
Апр(акси)на привезла из Петербурга тело своей свекрови для погребения в
Новодевичьем монастыре. (...) Между отцом и Апр(акси)ной произошел разговор
о предстоявшем на утро погребении. (...) Гордая аристократка, мало знакомая
с церковным уставом, начала умничать; отец возражал, та настаивала. В чем
состоял предмет их разногласия, не знаю: думала ли она обойтись без заупокойной
обедни, указывая, что тело уже отпето, или же в чем другом; но семейное предание
сохранило в памяти следующее окончание их пререкания:
— Надо распорядиться, — говорил отец.
— Мы уже всем распорядились, — настаивала Апр(акси)на.
— Распорядились, распорядились! — передразнивал ее отец. — Ну, как сами
распорядились, так пусть и хоронят как собаку!
Это „как собаку" свидетельствует, что отец стоял за какой-нибудь обряд,
соблюдение коего светской барыне казалось излишним. (...) Слово отца ожгло
гордую аристократку, хотя, без сомнения, намерения оскорбить у отца не могло
быть. Апр(акси)на тотчас же бросилась к митрополиту с жалобою на отца, и отец
по этой жалобе был переведен к Воздвиженью на Овражки со внесением в его
послужной список, что он „по делу о допущенных 29 октября 1853 г. беспорядках
в служении (?) удален из Новодевичьего монастыря и определен к Крестовоздви-
женской на Пометном Вражке церкви"» {РА. 1904. Кн. II, вып. 4. С. 606, 607).
Примечания. Из пережитого. Глава L
593
Об этом храме см. примеч. 32 к главе XLI («Ближайшее окружающее»), наст,
том, с. 561. Следует уточнить: Ф. А. Гиляров ошибается, называя время похорон,
так как свекровь СП. Апраксиной, графиня Екатерина Владимировна, умерла
в Петербурге 14 марта 1854 г. В октябре же 1853 г. в Новодевичьем монастыре
хоронили другую Апраксину — Надежду Владимировну, которая скончалась
24 сентября 1853 г. (см.: МНекр. Т. I. С. 46, 47).
4 ...перепросился в приход Св. Владимира, еще более убогий... — Ф. А.
Гиляров вспоминал: «...отец как-то отмотался от покупки богатого непосильного для
него дома у Воздвиженья и в сентябре 1854 года переведен был в приход Князе-
Владимирской, что в Старых Садех, церкви, близ Солянки, против Ивановского
монастыря. Здесь дом был церковный» (РА. 1904. Кн. II, вып. 5. С. 63). Тут
жили в основном старообрядческие купцы и заводчики либо немцы-лютеране:
«весь приход ограничивался 4—5 семьями...» (Там же. С. 66). Каменная церковь
(Старосадский пер., д. 9) была построена в 1660—1680-х гг. на месте
одноименного кирпичного (еще ранее — деревянного) храма. Церковь была закрыта
в 1933—1991 гг. (см.: Сорок сороков. Т. 2. С. 141—143).
5 ...новая семинарская программа... — Введена в МДС с началом нового
учебного года в 1840 г.
6 Мешать науку с Откровением... — См. примеч. 23 к главе XXXIX
(«Письменные работы»), наст, том, с. 549.
7 ...к убеждению в необходимости Откровения. — В черновом варианте
главы далее следовало: «Не защищаю этой простодушной точки зрения, но
указываю на нее как на характерную черту времени» (ОР ИРЛИ. Ф. 71. № 29.
Гл. L. Л. 8).
8 ...«гомилетика», или учение о проповедании Слова Божия ~ кажется,
преподавалась... — В 1843—1844 гг. в МДС на гомилетику отводилось 2 урока
в неделю в Высшем (Богословском) отделении. Вел этот предмет M. Н. Лебедев
(«Алкита») (см.: Кедров. С. 87—88; Прил. С. 19).
9 Но действительно ли слушали мы уроки ~ канонического права и
церковной археологии, этого память мне не сохранила... — Первый из названных
предметов официально назывался «Основание церковных законов и каноническое
право» и преподавался на втором году Высшего отделения (2 урока в неделю);
церковная история читалась с той же периодичностью в течение первого года
обучения в Богословском классе (см.: Там же. С. 87, 88).
10 ...только о «патристике» я твердо убежден... — Патристика
преподавалась на первом году Высшего отделения (1 урок в неделю) (см.: Там же.
С. 87).
11 ...инспектор Семинарии. — Речь идет об архимандрите Алексии (Ржани-
цыне), служившем инспектором МДС в 1838—1843 гг. (затем ректором).
12 Павел Воскресенский — окончил МДС в I разряде, 17-м по списку
успеваемости (см.: Там же. Прил. С. 75). В 1844 г. вместе с Г.-П. поступил в МДА,
594
Приложения
но через год, 27 мая 1845 г., утонул, купаясь в пруду (см.: также примеч. 8 к главе
LXII («Переход в Академию»), т. 2, с. 398).
13 ...оказался как бы крестником великой княгини (Марии Николаевны). Ее
высочество пожелала видеть обряд пострижения... — Посетившие в ноябре
1837 г. Москву особы императорской фамилии, в том числе 18-летняя дочь
Николая I великая княгиня Мария Николаевна, пожелали увидеть, как постригают
в монахи студента МДА. Митрополит Филарет (Дроздов) запросил
академическое начальство. Оказалось, что к постригу готов студент Р. И. Ржаницын. Обряд
состоялся в Чудовом монастыре 12 ноября.
14 ...такого слова, которое встречается на второй же строке Библии. —
Многозначное древнееврейское слово pnh, означающее, в частности, «лицо»,
действительно в первый раз встречается в Библии во 2-м стихе 1-й главы Книги
Бытия — в роли предлога «над» (см.: Еврейско-русский и греческо-русский
словарь-указатель на канонические книги Священного Писания. СПб., 2005.
С. 286).
15 Ректора Иосифа ~ он не имел и магистерской степени. — См. примеч.
24 к главе XXXVI («Испытание»), наст, том, с. 531. Иосиф (Богословский)
окончил VI курс МДА (1828 г.) старшим кандидатом — «с правом получения
степени магистра через два года службы» (см.: Кедров. Прил. С. 9).
16 ..Любимов или Малинин... — Воспитанники с такими фамилиями
оканчивали МДС в 1846 и 1848 гг. (возможно, что кто-то из них в Низшем или Среднем
отделении учился вместе с Г.-П.). В 1846 г. во II разряде курс обучения окончили
Александр Малинин (46-й по списку), Михаил Любимов (64-й) и Алексей
Любимов (88-й), а в 1848 г. — во II разряде Василий Любимов (58-й) и в III разряде
Семен Любимов (75-й) (см.: Кедров. Прил. С. 79, 80, 83).
17 ...говорил ректор в другое время... — В журнальной публикации эти слова
отсутствуют (см.: PB. 1885. Т. 178, июль. С. 348).
18 ...по своему обыкновению повторял слова... — В журнальной публикации:
«по обыкновению повторял свои слова» (Там же).
19 ...выходил... — В журнальной публикации: «выходит» (Там же).
20 ...Александром Федоровичем Киръяковым, преподававшим церковную
историю. —- Уроки церковной истории А. Ф. Кирьяков вел в МДС с 1833 по
1851 г.
21 ...«Богословский курс» Кирилла, рукописный же. То были даже
академические уроки, но и они мне показались слабыми... — См. примеч. 43 к главе
XXVI («Подготовка»), наст, том, с. 487. В журнальной публикации вместо слов
«они мне» было: «те» (PB. 1885. Т. 178, июль. С. 349).
22 ...крестьянку, которая ~ приложилась к изображению сатаны на
Страшном суде. — Т. е. к иконе с соответствующим сюжетом из Евангелия,
Апокалипсиса, из творений преп. Ефрема Сирина и др. Сатана обычно
изображался внутри красной огненной массы (ада), с душой Иуды в руках. Источник
Примечания. Из пережитого. Глава LI
595
анекдота, излагаемого Г.-П., — известный фольклорный сюжет «Баба ставит
свечи и Богу, и черту» (см.: Русское народно-поэтическое творчество против
церкви и религии. М.; Л., 1961. С. 80—82).
23 ...неизвестно... — В журнальной публикации: «неверно» (PB. 1885. Т. 178,
июль. С. 350).
U. ДВА РЕКТОРА
Впервые: PB. 1885. Т. 178, июль. С. 350—357.
1 — Богословие происходит ~ слово человека о Боге. — Весь этот пассаж (за
исключением слов «После многих таких обращений») отсутствовал в журнальной
публикации (см.: PB. 1885. Т. 178, июль. С. 351).
2 Архангельский или там какой Воздвиженский... — В одно время с Г.-П.
в МДС учились Петр Архангельский (окончил в 1848 г. во II разряде, 57-м по
списку) и Павел Воздвиженский (окончил в 1844 г. во II разряде, 73-м по списку)
(см.: Кедров. Прил. С. 83, 76).
3 — В приступе говорится... — Ср.: «Приступ есть некоторое приведение
к слушанию предлагаемого словом. Сия часть искусственного слова употребляется
на тот конец, дабы о предполагаемой материи рассуждение сделать явственней-
шим и привлечь внимание и благосклонность слушателей» (Начальное учение
риторическое, или Легчайший и полезнейший способ начинать учиться оратории,
предложенный в пользу наипаче из духовного звания обучающегося юношества
Свято-Троицкия Сергиевы лавры духовником, соборным иеромонахом Ювена-
лием. М., 1804. § 29. С. 54).
4 ...в трактации излагается... — Трактация (лат. tractatus), или
исследование, «есть важнейшая часть беседы и по содержанию, и по объему, и по
разнообразию форм» (Амфитеатров Я. Чтения о церковной словесности, или
Гомилетика. Киев, 1846. Ч. I. С. 262). В более раннем пособии: «Исследование есть
показание доводов, к подтверждению или опровержению темы способствующих»
(Александр, иером. Краткое руководство к Оратории российской, сочиненное
в Лаврской семинарии в пользу юношества, красноречию обучающегося. М.,
1791. С. 102).
5 Соколов... — В одном классе с Г.-П. учились три человека с фамилией
Соколов: закончившие МДС в I разряде Иван (9-й по списку) и Илья (23-й по списку)
и во II разряде — Павел (33-й по списку) (см.: Кедров. Прил. С. 75, 76).
6 ...члены деления совпадают... — Имеются в виду однородные члены
предложения. См. раздел «Деление, или „разделение"» в пособии: Начала риторики
Иоан. Августа Эрнеста, на российский переложенные пр(оф.) С. Ивашковским.
М., 1828. С. 95—97.
596
Приложения
7 Петр ~ первый исповедавший его Сыном Божиим. — См.: Мф. 16: 16;
Ин. 6: 69.
8 ...трижды отречешься... прежде, нежели петел возгласит... — Слова
Христа, обращенные к апостолу Петру (см.: Мф. 26: 34; Мк. 14: 30; Лк. 22: 34;
Ин. 13: 38). Петел — петух (црксл.).
9 — Украдоша нам спящим... — См.: Мф. 28: 13.
10 К Рождеству ~ получив назначение на викариатство в Москву же. —
Хиротония архимандрита Иосифа (Богословского) во епископа Дмитровского,
викария Московской епархии, состоялась 27 декабря 1842 г. Совершал ее
митрополит Филарет (Дроздов).
11 ...Никодима, бывшего тогда ректором, кажется, Одесской семинарии,
москвича родом. — Архимандрит Никодим (Казанцев), уроженец села Кам-
лево Рузского уезда Московской губернии, выпускник Вифанской ДС (1826 г.)
и M ДА (1830 г.), в 1841—1845 гг. был ректором Херсонской ДС, находившейся
в Одессе. В 1838—1839 гг. участвовал в составлении нового устава семинарий
и духовных училищ. Впоследствии епископ Чебоксарский, викарий Казанской
епархии (с 1854 г.), затем Енисейский и Красноярский (с 1861 г.).
12 ...Филофея, харьковского ректора, бывшего инспектора Петербургской
академии. — Архимандрит Филофей (Успенский) был ректором Харьковской
ДС в течение нескольких месяцев в 1842 г.; инспектором С.-Петербургской ДА
служил в 1838—1842 гг.
13 ...распространился по России русский перевод Библии Павского.
Самый факт перевода найден был преступным... — Имеется в виду
напечатанный литографическим способом для внутреннего употребления воспитанниками
С.-Петербургской ДА текст переводов с древнееврейского из Ветхого Завета,
выполненных протоиереем Г. П. Павским, и включавший пророческие и
учительные книги. За 1838—1841 гг. студенты нелегально выпустили три тиража
этих переводов общим числом около 500 экземпляров, которые распространялись
только в узких академических кругах и стоили очень дорого —: около 15 рублей.
Следствие по этому делу началось с анонимного доноса инспектора МДА
иеромонаха Агафангела (Соловьева), противника русского перевода Библии. В дело
включился обер-прокурор Св. Синода граф Н. А. Протасов. В течение 4 лет было
изъято и уничтожено около 300 экземпляров перевода, не считая ста рукописных
копий. Окончилось следствие в марте 1844 г. особым определением Св. Синода.
Перевод Павского был напечатан в виде приложения к журналу «Дух
христианина» за 1861—1864 гг.
14 Самый Катехизис Филарета в первоначальных изданиях назывался
просто «христианским» и уже после к своему наименованию прибавил
«православный». — На самом деле изначально (с 1823 г.) произведение называлось:
«Христианский катихизис Православныя Кафолическия Восточныя Греко-
Российския Церкви, рассматриванный и одобренный Святейшим Правитель-
Примечания. Из пережитого. Глава LI
597
ствующим Синодом и изданный для преподавания в училищах по Высочайшему
Его Императорского Величества Повелению» (с 1828 г. — «Пространный
христианский катихизис...»). Существенные изменения в заголовок были внесены
с 29-го издания (СПб., 1839): убрано слово «Греко-Российския» и добавлено
выражение «и для употребления всех православных христиан».
ь ...диссертацию «De lapsu angelorum», о которой говорил в одной из пред-
шедших глав. — В главе XXVI («Подготовка»), наст, том, с. 177.
16 Филофей, на шесть лет старший по службе ~ переведен был только
чрез несколько лет, да и то сперва в Вифанскую, а потом уже β Московскую
семинарию... — Филофей (Успенский) окончил МДА в 1832 г., а Алексий (Ржа-
ницын) — в 1838 г. Архимандрит Филофей не «чрез несколько лет», а в том же
1842 г., в котором о. Алексий возглавил МДС, стал ректором Вифанской ДС,
а в 1847 г. — МДС (находился в этой должности до конца 1849 г.).
17 ...сократического метода... — Древнегреческий философ Сократ понуждал
своих собеседников искать истину путем наводящих вопросов.
18 ...в Голицынской больнице... — Построенная в 1802 г. на средства князя
Д. М. Голицына (ныне Голицынский корпус 1-й городской клинической
больницы (Ленинский пр., д. 10); архитектор Μ. Ф. Казаков), эта больница считалась
в XIX в. одной из лучших в Европе и служила клинической базой медицинского
факультета МУ.
19 ...перевел с немецкого «Богословие» Клеэ. — Речь идет об издании: К/ее Н.
Katholische Dogmatik. Mainz, 1835—1839. Bd. I—III. Перевод не сохранился.
В письме к своим друзьям И. Н. Александровскому и В. М. Сперанскому
(датируется по содержанию предположительно концом января 1843 г.) Г.-П. писал:
«Говорят, что науками в уединении хорошо заниматься. Да, говорят! И я, надо
правду сказать, прочитал первую часть господина Клея. Но если откровенно
признаться, то я не могу еще утвердительно сказать, что прочитал, хотя и переворотил
все листочки и прошел глазами все строчки до одной. Чудное дело, не правда ли!
Я думаю, что это оттого, что я ничего не понял! Быть может, да и до того ли тут,
чтоб понимать? Ха, ха, ха! Довольно и прочесть, — а то еще понимать — какая
глупость! Фи! Это слишком пошло: оставим об этом. Вторую часть я хочу читать
вместе с Вас(илием) Мих(айловичем) — будем вместе читать и вместе не
понимать и не добираться толку! Как это хорошо, чудо!» (ОР РГБ. Ф. 649. Карт. 1.
Ед. хр. 18. Л. 17—17 об.). Впоследствии в разговорах друзей родилась шутливая
поговорка с упоминанием немецкого теолога. Так, в другом письме Г.-П.,
обращаясь к ним же, шутит: «К чему закидывать меня своей эрудицией? Для
самолюбивого человека — знаете, это немножко щекотливо. Еврейская подпись!.. (...)
...это уж прямо по-Клеевски» (Там же. Л. 1 об.).
20 Попросив раз толковника на Библию и получив Мальдоната... — Речь
идет о впервые изданной в 1596 г. книге испанского иезуита Хуана де Мальдо-
нато «Joannus Maldonati Andalusii Societatis Iesu theologi Commentarii in Quattuor
598
Приложения
Evangelistas» (т. е. «Толкование Четвероевангелия»), выдержавшей более двух
десятков переизданий.
21 ...в гегелевской симметрии, отыскивая всюду два момента, замыкаемые
третьим. — Имеется в виду так называемая «гегелевская триада»: тезис —
антитезис — синтез.
22 Эти страницы очаровали... — В журнальной публикации: «Эти страницы
совершенно очаровали» (PB. 1885. Т. 178, июль. С. 357).
23 Этимология... — См. примеч. 15 к главе X («Первый училищный искус»),
наст, том, с. 413.
24 ...через шестнадцать лет, я возобновил ~ не доведя ее, впрочем, до
полного конца... — Речь идет о неопубликованном «капитальном филологическом
труде» о русском глаголе (см. письмо Г.-П. к И. Ф. Романову-Рцы от 15 ноября
1886 г.: Письма к Романову-Рцы. С. 289), над которым Г.-П. работал с 1858 г.
до конца жизни и который сохранился лишь частично (см.: РО ИРЛИ. Ф. 71.
Ед. хр. 27, 60).
25 Соперник мой ~ поступил в Петербургский университет. — О ком
упоминает Г.-П., выяснить не удалось.
26 ...не на высоком уровне. — В журнальной публикации: «не на очень
высоком уровне» (PB. 1885. Т. 178, июль. С. 357).
LII. ПРОПОВЕДНИЧЕСТВО
Впервые: PB. 1885. Т. 178, июль. С. 358—367.
1 ...будут и произнесены... — В черновой рукописи этой главы далее
следовали слова: «с церковной кафедры...» (РО ИРЛИ. Ф. 71. № 31. Гл. LII. Л. 1).
2 ...Заиконоспасский ~ Богоявленский и Златоустов...— См. примеч. 4
и 19 к главе XXX («Два брата») и 27 к главе XXXV («Семинарские
распорядки»), наст, том, с. 504, 506.
3 ...в Заиконоспасском ~ имевшаяся в нем кафедра. — Эта
проповедническая кафедра находилась в монастырском соборе Спаса Нерукотворного Образа,
в его верхней придельной церкви в честь иконы Божией Матери Всех Скорбящих
Радость (нынешний вид получила в начале XVIII в.). См. описание этой церкви
1908 г.: «Стены ее богато расписаны внутри изображениями событий Ветхого
и Нового Заветов, позади левого клироса церковная кафедра в виде „столпа",
с которой говорили речи проповедники, иеромонахи, ректора, наставники и
воспитанники Академии; иконы богато украшены» (цит. по: Сорок сороков. Т. 1.
С. 154). См. также в воспоминаниях протоиерея Г. П. Смирнова-Платонова о
начале 1840-х гг.: «...в церкви Заиконоспасского монастыря оставалась устроенная
в старинные времена над левым клиросом кафедра, на которую надобно было
Примечания. Из пережитого. Глава LII
599
всходить по лестнице, и всходили на нее знаменитые в свое время проповедники,
деятели Славяно-греко-латинской академии, воспитавшей Ломоносова и многих
известных деятелей и иерархов. Этих проповедников иногда слушала вся
Москва...» (Смирнов-Платонов. С. 23).
4 ...от времен Симеона Полоцкого и вообще от ректоров-малороссов... —
Симеон Полоцкий, поборник латинской системы образования, возглавлял школу
при Заиконоспасском монастыре в 1665—1669 гг., еще до открытия (в 1685 г.)
МСГЛА. 1700—1775 гг. называют в истории МДА «латинским» периодом,
когда вся система преподавания приобрела латино-польский схоластический характер
и большинство ректоров, префектов и преподавателей МДА были воспитанниками
Киево-Могилянской академии.
5 ...подобная кафедра устроена была в церкви Иоанна Воина, на
Якиманке... — Церковь Иоанна Воина в Малых Лучниках на Якиманке (ул. Большая
Якиманка, д. 46—48), известная как деревянная с 1625 г., была перестроена
в камне к 1717 г. Здесь «во всю ширину западной стены находились со времени
построения храма деревянные, картинами в 1785 г. украшенные хоры, со
входом на них, в северо-западном угле церкви, в виде кафедры, с которой более
10 лет проповедовал Слово Божие духовный вития M. М. Десницкий, в
монашестве Михаил, митрополит Новгородский и С.-Петербургский» (Григорий
(Воинов-Борзецовский), архим. Церковь Иоанна Воинственника в Москве
на Большой улице на Якиманке // Русские достопримечательности. М., 1883.
Т. IV. С. 29, 30)). В 1859—1862 гг. происходило обновление убранства
церкви и митрополит Филарет (Дроздов) не разрешил сохранить старинные хоры
с кафедрой.
6 Настоятелем церкви Иоанна Воина был знаменитый по своему времени
проповедник Десницкий, впоследствии митрополит Петербургский
(Михаил). — M. М. Десницкий возглавил приход в октябре 1785 г., будучи еще
студентом МСГЛА. Проповеди его привлекали много слушателей и восхитили
самого Павла I; в 1896 г. он был назначен придворным пресвитером. Овдовев,
в 1799 г. принял монашество с именем Михаил.
7 ...к посвящению в стихарь. — Стихарь носили причетники и дьяконы.
Названный обряд возводил семинаристов в ранг церковнослужителей.
8 ...на Саввинское подворье в церковь... — Имеется в виду церковь Саввы
Сторожевского на подворье Саввинско-Сторожевского Звенигородского
монастыря на Тверской улице (д. 6/6). На подворье (основано в 1651 г.) пребывал тот
викарный епископ Московской епархии, который управлял Саввиным монастырем.
См. также примеч. 32 к главе XXXVIII («Путешествия»), наст, том, с. 540.
9 ...хиротесии... — В журнальной публикации синоним этого слова:
«хиротонии» (PB. 1885. Т. 178, июль. С. 359).
10 ...неповинен был ~ ни в татьбе, ни в убийстве, но не все сознавали
себя чистыми против седьмой заповеди. — Речь идет о заповедях Моисеевых
600
Приложения
(«десятословий»), в частности — о восьмой заповеди («Не укради»), шестой
(«Не убий») и седьмой («Не прелюбы сотвори») (см.: Исх. 20: 13—15).
11 ...добавили еще тягчайший смертельный грех, посмеявшись
таинству... — В «Увещании прежде исповедования ко кающемуся» (Требник,
гл. XIII) отмечается, что при «утаении греха» на исповеди все таинство покаяния
оказывается поруганным и «новый грех смертный рождается» (цит. по: Булгаков.
Ч. И. С. 1070).
12 ...удовольствовался келейною епитимией... — Т. е. отказался применять
основную «епитимию отрешения Тайн Святых» (от причастия) и назначил с целью
исправления другие епитимий: молитвы, пост, коленопреклонения и т. д.
13 ...предписываются правилами... — Имеются в виду церковные каноны,
собранные в «Кормчей книге» (или «Номоканоне»); в подлинном своем виде
изданы: Книга Правил.
14 ...«Духовный регламент» предписывает, ввиду общего расслабления
нравов, прибегать к снисходительности. — Имеется в виду следующее
предписание священнику в отношении к мирянину: «...дабы жестокое наказание вместо
врачебства не обратилося ему во отраву отчаяния, и по таковому всех обстоятельств
рассмотрению может духовный отец и умножати, и умаляти время и количество
епитимий и едину епитимию переменяти на другую» ((Феофан (Прокопович),
архиеп.). Духовный регламент. (СПб., 1779). С. 81).
15 ...чтение часов пред литургией... — Часами называются особые молитво-
словия, состоящие из трех псалмов, нескольких стихов и молитв и приспособленные
к каждой четверти дня. Для удобства часы читаются перед основными
богослужениями. С литургией соединяются службы третьего и шестого часа, на которых
вспоминаются следующие новозаветные события: суд Пилата, мучения Христа
в претории, сошествие Св. Духа на апостолов; шествие Христа на казнь и сами
крестные страдания (псалмы 16, 24, 50-й и 53, 54, 90-й соответственно).
16 Воздвижение — один из главных, двунадесятых, церковных праздников:
Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня; отмечается 14
сентября (27-го по новому стилю) начиная с 631 г.
17 ...мой приятель Николай Алексеевич... — Очевидно, Н. А. Розанов. См.
примеч. 26 к главе XLIII («Товарищи»), наст, том, с. 571.
18 ...во время причастного стиха... — Иначе: причастен, или киноник, особое
молитвословие, которое поется на литургии во время причащения
священнослужителей в алтаре, после песнопения «Един свят, един Господь».
19 ...в тетрадях, есть моя проповедь. — Далее в черновом варианте
следовало: «И это ощущение неизбежно повторялось при всех дальнейших моих
проповедях: психологический факт, на котором я позволю себе остановить внимание
читателя» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LII. Л. 7 об.).
20 ...самому заурядному таланту, даже бездарностям. — Далее в
черновике были такие слова, вычеркнутые Г.-П.: «А надо заметить, что в те времена,
Примечания. Из пережитого. Глава LII
601
в правление Филарета, и именно в его глазах, искусство составлять проповеди
было главным мерилом в оценке достоинств. Когда Алексий неожиданно для всех
возвысился в ректоры, кто-то дерзнул выразить владыке удивление. „Нет, его
проповеди хороши", — внушительно отвечал митрополит» (Там же. Л. 8 об.).
Этот пассаж, в измененной редакции, следует ниже в наст, главе.
21 ...составил для будущего своего тестя такую проповедь на память
об освящении храма... — Протоиерей А. И. Богданов, с 1850 г. тесть Г.-П.,
видимо, приурочил эту проповедь к годовщине перестройки его церкви в честь
Флора и Лавра на Зацепе (в 1835 г.) в стиле ампир и возведения при ней новых
трапезной и колокольни. Этот храм известен с 1625 г.; с 1739 г. официально
называется Всех скорбящих Радость (по главному престолу), но в московском
обиходе до наших дней удерживается название Флора и Лавра (по боковому
приделу). В 1938—1991 гг. использовался не по назначению (см.: Сорок сороков.
Т. 3. С. 297—299).
22 ...благочинный цензор ~ замечательное произведение. — Вместо этих
слов в черновом варианте было: «...благочинный цензор раскрыл глаза от
удивления, что прежде скромному Алексею Ивановичу был дан такой дар, и не мог
удержаться, пока не высказал своего восхищения нескольким посторонним. Мне
самому эта проповедь нравилась, и она есть единственная, о пропаже которой
жалею...» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LII. Л. 9).
23 ...не находя... — В журнальной публикации: «не находил я» (PB. 1885.
Т. 178, июль. С. 362).
24 ...сказал... — В журнальной публикации: «сказал бы» (Там же).
25 ...из пустого в порожнее. — Далее в черновом варианте следовали слова:
«бесцельно и бессвязно... Голова болит, мысли мечутся, и утомленный ум падает
бессильно, потеряв способность соображать даже то, что полчаса назад
представлял ясно» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LII. Л. 10).
26 ...в неделю Мытаря и Фарисея... — Т. е. в воскресенье за три недели до
начала Великого поста, когда в церкви на литургии читается евангельская притча
о мытаре и фарисее (Лк. 18: 10—14), осуждающая гордыню и прославляющая
смирение. Это воскресенье бывает в период времени от И января по 15 февраля
по старому стилю.
27 Я был уже на службе. — Далее в черновом варианте следовало: «Ректор
Алексий любил своих учеников, может быть, выше достоинств. В остальные разы
я поступал против, хотя на занятиях проповедь: я написал ее, вот и все. Покажется
удивительно, может быть, то, сколько подействовала эта небрежность, но он
молчал: люди свои» (РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LII. Л. 10 об.).
28 ...летний Николин день... — Праздник перенесения мощей святителя и
чудотворца Николая из Мир Ликийских в Бари (1087 г.), отмечаемый 9 (22) мая.
Называется «летним» в отличие от «зимнего Николы», празднуемого 6 (19)
декабря.
602
Приложения
29 ...вам будет тошно читать. — После этих слов в черновом варианте
следовало: «Ректор рассмеялся, махнул рукой: „Ничего, пишите, Бог Вас
благословит". — Сказал это таким тоном, который недвусмысленно выражал:
отличитесь наверное и меня порадуете» (Там же. Л. 11).
30 ...поставил крест. — Т. е. перечеркнул.
31 ...ум отказывался. — Далее в черновом варианте были слова:
«Позвольте, — сказал я ректору, принеся свое произведение утром, накануне дня,
назначенного к произнесению» (Там же. Л. 11 об.).
32 — Смотрите же, какая гадость. — Вместо этих слов в черновом варианте
было зачеркнуто: «Смотрите, какая белиберда, мне самому стыдно. — И я бегло
стал некоторые места разбирать. Как с этим показаться владыке?» (Там же).
33 ...Пономарев сын Иван Григорьевич... — Видимо, И. Г. Добров.
34 ...дневное Евангелие... — Читаемый во время обедни фрагмент Евангелия,
на тему которого затем произносится проповедь.
35 ...ректором Филаретом Гумилевским (после архиепископом
Черниговским) и А. В. Горским? — Филарет (Гумилевский) был ректором МДА
в 1835—1841 гг., архиепископом Черниговским и Нежинским — в 1859—1866 гг.
Протоиерей А. В. Горский был профессором МДА с 1838 г., возглавлял ее
в 1864—1875 гг.
36 Там в проповеди верили; профессор Амфитеатров... — Я. К.
Амфитеатров преподавал в Киевской ДА гомилетику и всеобщую словесность с 1829 по
1848 г.; издал пособие «Чтение о церковной словесности, или Гомилетика» (Киев,
1846. Ч. I—И).
37 ...проповедника-художника Иннокентия. — Имеется в виду архиепископ
Иннокентий (Борисов), возглавлявший Киевскую ДА с 1830 по 1841 г. В
киевский период жизни он особенно стал знаменит своими проповедями, снискавшими
ему славу «русского Златоуста».
38 ...профессор ~ И. Н. Аничков~Платонов. — Занималкафедру церковного
красноречия и канонического права в МДА в течение 12 лет: с 1842 г. в качестве
бакалавра, с 1848 по 1854 г. — экстраординарного профессора.
39 И его преемник, один из бывших моих слушателей (ныне занимающий
епископскую кафедру)... — Речь идет об А. Ф. Лаврове-Платонове,
обучавшемся в МДА в 1850—1854 гг., а по ее окончании — вплоть до 1878 г. —
занимавшим в ней кафедру церковного красноречия и законоведения. Известен своими
трудами в области канонического права. Монашество с именем Алексий принял
в 1878 г., вскоре был хиротонисан во епископа Можайского, затем (в 1883 г.) стал
епископом Дмитровским, а через два года — Литовским и Виленским.
Г.-П.
СПИСОК УСЛОВНЫХ СОКРАЩЕНИИ
— Н. П. Гиляров-Платонов.
Названия учреждений
ГИМ — Государственный исторический музей (М.).
ГРМ — Государственный Русский музей (СПб.).
ГТГ — Государственная Третьяковская галерея (М.).
ДА — духовная академия.
ДС — духовная семинария.
ИМЛИ — Институт мировой литературы (М.).
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Российской
академии наук (СПб.).
МДА — Московская духовная академия.
МДС — Московская духовная семинария.
МСГЛА — Московская славяно-греко-латинская академия.
МУ — Московский университет.
ОПИ — Отдел письменных источников.
ОР — Отдел рукописей.
РГБ — Российская государственная библиотека (М.).
РГВИА — Российский государственный военно-исторический архив (М.).
РГИАМЗ — Рязанский государственный историко- архитектурный музей-
заповедник.
РО — Рукописный отдел.
ЦГИАМ — Центральный государственный исторический архив г. Москвы.
604
Приложения
Произведения печати
Б В — «Богословский вестник».
Борисенков, Пасеукий — Борисенков Е. П., Пасецкий В. М. Тысячелетняя
летопись необычайных явлений природы. М., 1988.
Булгаков — Булгаков С. В. Настольная книга для священно-церковно-слу-
жителя: (Сборник сведений, касающихся преимущественно практической
деятельности отечественного духовенства). 3-е изд. Киев, 1913. Ч. I—II.
BE — «Вестник Европы».
ВЛ — «Вопросы литературы».
Вопросы веры и Церкви — Гиляров-Платонов Н. П. Вопросы веры и
Церкви: Сб. ст. 1868—1887 гг. / Под ред. (и с предисл.) кн. Н. В. Шаховского. М.:
Изд. К. П. Победоносцева, 1905—1906. Т. I—И.
Гиляровский — Гиляровский В. А. Москва и москвичи: Очерки
старомосковского быта. (М.), 1955.
Гоголь — Гоголь Н. В. Поли. собр. соч. <М.; Л.>, 1937—1952. Т. I—XIV.
Голубинский — Воспоминания Ε. Е. Голубинского. Кострома, 1923.
Горский — Горский А. В. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевой
лавры. (Сергиев Посад), 1910.
Даль — Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. 3-е изд., испр.
и значит, доп. / Под ред. И. А. Бодуэна де Куртенэ. СПб.; М., 1903—1909. Т. I—IV.
ДиНР — «Древняя и новая Россия».
Добролюбов — Добролюбов И., свящ. Историко-статистическое описание
церквей и монастырей Рязанской епархии, ныне существующих и упраздненных,
с списками их настоятелей за XVII, XVIII и XIX ст. и библиографическими
указаниями. Зарайск, 1884. Т. I; Рязань, 1885—1891. Т. II—IV.
Достоевский — Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30т. Л., 1972—1990.
Драматической словарь — Драматической словарь, или Показания по
алфавиту всех российских театральных сочинений и переводов, с означением имен
известных сочинителей, переводчиков и слагателей музыки, которые когда были
представлены на театрах и где и в которое время напечатаны: В пользу любящих
театральные представления. М., 1787.
Знаменский — Знаменский П. В. Духовные школы в России до реформы
1808 года. СПб., 2001.
ИВ — «Исторический вестник».
И ванчин-Писарев 1843 — Прогулка по древнему Коломенскому уезду:
Сочинение Николая Иванчина-Писарева. М., 1843.
И ванчин-Писарев 1845 — Иванчин-Писарев Н. Еще несколько
воспоминаний о Коломенском пути и о самом городе: (В дополнение к изданному в сем году
сочинению: Прогулка по древнему Коломенскому уезду) //Москвитянин. 1845.
Ч. И. № 3. Отд. IV. С. 1—40.
Список условных сокращений
605
Канонник — Канонник, или Полный молитвослов. (Минск: Изд-во Белорус,
экзархата — Белорус. Правосл. Церкви), 2005.
Кедров — Кедров Н. Московская духовная семинария, 1814—1889: (Крат,
ист. очерк): С прил. списков начальников, наставников и воспитанников и
фотогравюры настоящего здания Моск. духов, семинарии. М., 1889.
Кирсанова — Кирсанова P.M. Костюм в русской художественной культуре
18—первой половины 20 в.: (Опыт энциклопедии). М., 1995.
Книга правил — Книга правил Святых Апостол, святых соборов вселенских
и поместных и Святых Отец. М., 1893.
Кондратьев — Кондратьев И. К. Седая старина Москвы: Ист. обзор и
полный указ. ее достопримечательностей... 3-е изд., стереотип. М., 2003.
Котович — Котович Ал. Духовная цензура в России (1799—1855 гг.).
СПб., 1909.
Любецкий — Любецкий С. М. Москва в 1872 году: Путеводитель по Москве
и указ. ее достопримечательностей. М., 1872. Ч. I—III.
Мануил — Мануил (Лемешевский), митр. Русские православные иерархи,
992—1892. М., 2002. Т. I—III.
МВед — «Московские ведомости».
Μ Г Вед — «Московские губернские ведомости».
Мендельсон — Мендельсон H. М. Общество любителей российской
словесности при Московском университете: Ист. записка и материалы за сто лет,
1811—1911. М., (1911).
МНекр — Московский некрополь / Сост. В. И. Сайтов и Б. Л. Модзалевский.
М.,1907—1908.T.I—III.
МЦВед — «Московские церковные ведомости».
НВр — «Новое время».
Нистрем 1842 — Нистрем К. М. Московский адрес-календарь. М., 1842.
Ч. I—IV.
Нистрем 1852 — Нистрем К. М. Указатель селений и жителей уездов
Московской губернии. М., 1852.
Опись архива Синода — Опись документов и дел, хранящихся в архиве
Святейшего Правительствующего Синода, с указателями к ней. Дела Комиссии
духовных училищ. 1808—1839 гг. СПб., 1910.
Письма к Романову~Рцы — «Многое тут разбросано искрами глубокой
мысли...»: (Письма Н. П. Гилярова-Платонова к И. Ф. Романову-Рцы) / Вступ. ст.,
подгот. текста и коммент. А. П. Дмитриева // Возвращение Гилярова-Платонова:
Сб. ст. и материалов. Коломна, 2007. С. 209—364.
Письма Филарета к родным — Письма митрополита Московского
Филарета (в мире Василий Михайловича Дроздова) к родным от 1800-го до 1866-го
года. М., 1882.
ПкТСО — «Прибавления к Творениям Святых Отец в русском переводе».
606
Приложения
ПО — «Православное обозрение».
По Москве — По Москве: Прогулки по Москве и ее художественным и
просветительным учреждениям. М., 1917.
Победоносцев и его корреспонденты — Константин Петрович Победоносцев
и его корреспонденты: Воспоминания. Мемуары: В 2 т. Минск, 2003.
Покровский — Покровский Иван. Коломенская епархия //Богословская
энциклопедия. СПб., 1911. Т. XII. Стб. 354—371.
Почтовый дорожник — Почтовый дорожник, или описание всех почтовых
дорог Российской империи, Царства Польского и других присоединенных
областей: В трех частях с принадлежащими к оному табл., расписаниями, почт, картами
и др. сведениями. 2-м тиснением. СПб., 1829.
Пыляев. Старая Москва — Пыляев М. И. Старая Москва: Рассказы из
былой жизни первопрестольной столицы. СПб., 2002.
Пыляев, Старое житье — Пыляев М. И. Старое житье; Замечательные
чудаки и оригиналы. СПб., 2003.
Пэнэжко — Пэнэжко О., прот. Храмы г. Коломны и окрестностей.
Владимир, 2006.
РА — «Русский архив».
Рассказы бабушки — Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений,
записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1989. (Серия «Литературные
памятники»).
РБ — «Русская беседа».
PB — «Русский вестник».
Ρ О — «Русское обозрение».
Розанов — История Московского епархиального управления со времени
учреждения Св. Синода (1721—1821): Сочинение Николая Розанова. М., 1869.
Ч. I—III.
РПВ — «Русский педагогический вестник».
Сб. соч. — Гиляров-Платонов Н. П. Сборник сочинений. М.: Изд. К. П.
Победоносцева, 1899—1900. Т. I—II.
СИ — «Современные известия».
Славянские древности — Славянские древности: Этнолингвистический
словарь: В 5 т. М., 1999—2004. Т. 1—3.
Смирнов 1855 — Смирнов С. История Московской Славяно-греко-латинской
академии. М., 1855.
Смирнов 1867 — Смирнов С. К. История Троицкой Лаврской семинарии.
М., 1867.
Смирнов 1879 — Смирнов С. История Московской духовной академии до ее
преобразования (1814—1870). М., 1879.
С мирное-Платонов — Смирнов-Платонов Γρ., прот. «Curriculum vitae»:
Из области воспоминаний и мечтаний // Смирнов-Платонов Γρ., прот. «Детская
помощь»: К читателям и сотрудникам. М., 1885. С. 19—50.
Список условных сокращений
607
Собрание мнений и отзывов Филарета — Собрание мнений и отзывов
Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-
государственным вопросам. М., 1885—1887. Т. I—VI.
Сорок сороков — Сорок сороков: Крат. ил. история всех моек, храмов:
В 4 т. / Собр. П. Паламарчук. М., 1992—1995.
Соч. в прозе и стихах. — «Сочинения в прозе и стихах».
Списки ВифанскойДС — Списки начальников, наставников и воспитанников
Вифанской духовной семинарии с 1800 до 1897 года. Свято-Троицкая Сергиева
лавра, 1898.
Списки M ДА — (Смирнов С. К., прот.). Списки начальствующих,
наставников и студентов Московской духовной академии (1814—1864). (М.,
1864).
Сытин — Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1958.
У Троицы β Академии — У Троицы в Академии. 1814—1914 гг.: Юбил. сб.
ист. материалов. М., 1914.
Фехнер — Фехнер М. В. Коломна. М., 1963.
ХЧ — «Христианское чтение».
ЧОЯДП — «Чтения в Обществе любителей духовного просвещения».
Шепелев — Шепелев Л. Е. Чиновный мир России XVIII — начала XX в.
СПб., 1999.
СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ*
H. П. Гиляров-Платонов. Фотография ателье М. Лихтенберга. 1883 г.
Музей ИРЛИ. (Фронтиспис).
Н. П. Гиляров-Платонов. Фотография И. Г. Дьяговченко. 1881 г. Архив
А. М. Гилярова.
Вид с востока соборной церкви в крепости города Коломны. Художник
М. Ф. Казаков. 17 февраля 1778 г. РГВИА.
Вид с северо-востока крепостной каменной стены с башнями города Коломны.
Художник М. Ф. Казаков. 10 января 1778 г. РГВИА.
Вид с востока крепостной каменной стены с башнями города Коломны.
Художник Μ. Ф. Казаков. 10 января 1778 г. РГВИА.
Вид с юга крепостной каменной стены с башнями города Коломны. Художник
Μ. Ф. Казаков. 10 января 1778 г. РГВИА.
Вид с северо-запада крепостной каменной стены с башнями города Коломны.
Художник Μ. Ф. Казаков. 10 января 1778 г. РГВИА.
Вид с севера крепостной каменной стены с башнями города Коломны.
Художник Μ. Ф. Казаков. 10 января 1778 г. РГВИА.
Церковь Никиты Мученика в Коломне. Художник И. Н. Фатуллаев. 2007 г.
Дом И. И. Мещанинова в Коломне. Художник А. А. Федоров. 2000 г.
Успенская ружная церковь в селе Черкизово Коломенского уезда. Художник
А. А. Федоров. 1998 г.
Церковь во имя Собора Пресвятой Богородицы в селе Черкизово
Коломенского уезда. Художник А. А. Федоров. 1998 г.
Москва. Вид Сухаревой башни. 1692—1695. Художник Ж.-Б. Арну-отец.
Литография. 1845—1850 гг. ГИМ.
Иллюстрации подобраны А. П. Дмитриевым.
Список иллюстраций
609
Здание Печатного двора на Никольской улице. Неизвестный художник
XVIII в. Хромолитография. ГИМ.
Синодальная типография на Никольской улице. Неизвестный художник.
Литография с тоном. 1840-е гг. Музей ИРЛИ.
Красная площадь в Москве. Фрагмент картины. Художник Ф. Гильфердинг.
Масло. 1780-е гг. ГРМ.
Вид на Воскресенские и Никольские ворота со стороны Тверской улицы
и моста через Неглинную. Художник Ф. Я. Алексеев. Масло. ГТГ.
Вид Александровского сада. Неизвестный художник. Литография. 2 июля
1866 г. Музей ИРЛИ.
Новодевичий монастырь в Москве. Неизвестный художник. Литография
с тоном. 1840-е гг. Музей ИРЛИ.
Часть стены с башнями Новодевичьего монастыря. Неизвестный художник.
Литография с тоном. Середина XIX в. Музей ИРЛИ.
Вид Храма Христа Спасителя со стороны Большого Каменного моста.
Неизвестный художник. Масло. Вторая половина XIX в.
Вид на Москву с террасы Большого Кремлевского дворца. Фотография.
Сентябрь 1876 г. Музей ИРЛИ.
Вид Московской духовной академии в начале 1840-х гг. Художник
протоиерей Д. И. Кастальский. Акварель. 1842—1843 гг.
Старый корпус Московской духовной академии в начале 1840-х гг. Художник
протоиерей Д. И. Кастальский. Акварель. Ноябрь 1854 г.
Вид Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Неизвестный художник. Литография.
2 июля 1866 г. Музей ИРЛИ.
Успенский собор Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Неизвестный художник.
Литография. 5 марта 1866 г. Музей ИРЛИ.
Колокольня Ивана Великого в Московском Кремле. Фотография. Сентябрь
1876 г. Музей ИРЛИ.
Высокопреосвященный Платон (Лёвшин), митрополит Московский и
Коломенский. Неизвестный художник. Литография. 1790-е гг. Музей ИРЛИ.
Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский.
Неизвестный художник. Масло. 1868 г. ГИМ.
Преосвященный Алексий (Ржаницын), архиепископ Рязанский. Художник
Н. В. Шумов. Масло. Конец 1860-х—1870-е гг. РГИАМЗ.
Профессор церковной истории Московской духовной академии А. В. Горский
на лекции. 1843—1844. Художник протоиерей Д. И. Кастальский. Карандаш.
Около 1844 г.
Профессор математики Московской духовной академии протоиерей П. С. Де-
лицын. 1843—1844. Художник протоиерей Д. И. Кастальский. Акварель. Около
1844 г.
П. А. Бессонов. Фотография. 1870-е гг.
610
Приложения
Архимандрит Феодор (Бухарев). Художник В. П. Шемиот. Литография
с фотографии начала 1860-х гг. 1870-е гг. Музей ИРЛИ.
Протоиерей Ф. А. Голубинский. Литография П. Ф. Бореля. 1840-е гг. Музей
ИРЛИ.
Мануфактур-советник Т. В. Прохоров. Неизвестный художник. Литография.
1862 г. Музей ИРЛИ.
Первая страница беловой рукописи Предисловия к книге «Из пережитого»,
с правкой Гилярова-Платонова, переписанная его сыном Н. Н. Гиляровым.
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хР. 28. Л. 1.
Первая страница беловой рукописи главы XXIV «Из пережитого».
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хР. 28. Гл. XXIV. Л. 1.
Первая страница чернового автографа главы LXI «Из пережитого», с правкой.
РО ИРЛИ. Ф. 71. Ед. хр. 31. Гл. LXI. Л. 1.
Титульный лист отдельного издания «Из пережитого» {М., 1886. Ч. I) с
дарительной надписью Е. В. Барсову. Библиотека ИМЛИ.
СОДЕРЖАНИЕ
ИЗ ПЕРЕЖИТОГО
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
(Предисловие) 5
I. Родной город 8
II. Предки 14
III. Родительское гнездо 23
IV. Старая семинария 28
V. На переходе 33
VI. Второе поколение 40
VII. Поп Захар и поп Родивон 47
VIII. Двенадцатый Год 53
IX. Домашняя школа 59
X. Первый училищный искус 66
XI. Конституция духовной школы 72
XII. Временное отупение 76
XIII. Секуции 82
XIV. Уединение и однообразие 88
XV. Цивилизация 97
XVI. Приход 105
XVII. Общественная жизнь 113
XVIII. Книжный мир 119
XIX. На шаг от гибели 126
XX. Прогул 132
612 Содержание
XXI. Фантастические убежища 138
XXII. Особенности полета 145
XXIII. От тиранства к сердоболию 149
XXIV. Москва 156
XXV. Новая атмосфера 163
XXVI. Подготовка 170
XXVII. Прозорливица 177
XXVIII. Отголоски интеллигенции 185
XXIX. И. И. Мещанинов 190
XXX. Два брата 198
XXXI. Училищный итог 207
XXXII. Классные занятия 214
XXXIII. Воспитание воли 220
XXXIV. Переход в семинарию 228
XXXV. Семинарские распорядки 234
XXXVI. Испытание 242
XXXVII. Уровень преподавания 249
XXXVIII. Путешествия 255
XXXIX. Письменные работы 264
XL. Домашний курс 270
XLI. Ближайшее окружающее 278
XLII. Светский послушник 284
XLIII. Товарищи 292
XLIV. Состав учащихся 300
XLV. Раздумье 309
XLVI. Чужойхлеб 317
XLVII. Бегство 323
XLVIII. Изгнание 331
XLIX. Последняя вакация 337
L. Богословский класс 344
LI. Два ректора 350
LII. Проповедничество 356
ПРИЛОЖЕНИЯ
Примечания (составитель А. П. Дмитриев) 367
Список условных сокращений 603
Список иллюстрации 608
Научное издание
Никита Петрович Гиляров-Платонов
ИЗ ПЕРЕЖИТОГО
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Том 1
Утверждено к печати
Редколлегией серии «Литературные памятники»
Редактор издательства Л. Н. Мурзенкова
Художник-Л. А. Яценко
Технический редактор Я. М. Кашеварова
Корректоры Ф. Я. Петрова и А. К. Рудзик
Компьютерная верстка Е. С. Егоровой
Лицензия ИД № 02980 от 06 октября 2000 г.
Подписано к печати 20.08.09.
Формат 70 X 90 Υΐ6· Бумага офсетная.
Гарнитура Академическая. Печать офсетная.
Усл. печ. л. 47.9. Уч.-изд. л. 45.3.
Тираж 3000 экз. (1-й завод 1—1000 экз.). Тип. зак. № 3560. С 244
Санкт-Петербургская издательская фирма «Наука» РАН
199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1
E-mail: main@nauka.nw.ru
Internet: www.naukaspb.spb.ru
Первая Академическая типография «Наука»
199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12
ISBN 978-5-02-025240-0
АДРЕСА КНИГОТОРГОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ
ТОРГОВОЙ ФИРМЫ «АКАДЕМКНИГА»
Магазины «Книга — почтой»
121009 Москва, Шубинский пер., 6; 241-02-52
197137 Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., 7Б; (код 812) 235-40-64
Магазины «Академкнига» с указанием отделов
«Книга — почтой»
690088 Владивосток-88, Океанский пр-т, 140 («Книга — почтой»);
(код 4232) 5-27-91
620151 Екатеринбург, ул. Мамина-Сибиряка, 137 («Книга — почтой»);
(код 3432) 55-10-03
664033 Иркутск, ул. Лермонтова, 298 («Книга — почтой»);
(код 3952) 46-56-20
660049 Красноярск, ул. Сурикова, 45; (код 3912) 27-03.-90
220012 Минск, пр-т Независимости, 72; (код 10-375-17) 292-00-52,
292-46-52, 292-50-43
117312 Москва, ул. Вавилова, 55/7; 124-55-00
117192 Москва, Мичуринский пр-т, 12; 932-74-79
103054 Москва, Цветной бульвар, 21, строение 2; 921-55-96
103624 Москва, Б. Черкасский пер., 4; 298-33-73
630091 Новосибирск, Красный пр-т, 51; (код 3832) 21-15-60
630090 Новосибирск, Морской пр-т, 22 («Книга — почтой»);
(код 3832) 30-09-22
142292 Пущино Московской обл., МКР «В», 1 («Книга — почтой»);
(13) 3-38-60
443022 Самара, пр-т Ленина, 2 («Книга — почтой»); (код 8462) 37-10-60
191104 Санкт-Петербург, Литейный пр-т, 57; (код 812) 272-36-65,
бук. 273-13-98
197110 Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., 7Б; (код 812) 235-40-64
199034 Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1; (код 812) 328-38-12
199034 Санкт-Петербург, Васильевский остров, 9 линия, 16;
(код 812) 323-34-62
634050 Томск, Набережная р. Ушайки, 18; (код 3822) 22-60-36
450059 Уфа-59, ул. Р. Зорге, 10 («Книга - почтой»); (код 3472) 24-47-74
450025 Уфа, ул. Коммунистическая, 49; (код 3472) 22-91-85
ДЛЯ ЗАМЕТОК