Новое в лингвистике - Розенцвайг М.Л.

НОВОЕ В ЛИНГВИСТИКЕ. ВЫПУСК 6. Языковые контакты
В. Ю. Розенцвейг, Основные вопросы теории языковых контактов.
А. Мартине, Распространение языка и структурная лингвистика.
Б. Гавранек, К проблематике смешения языков.
А. Росетти, Смешанный язык и смешение языков.
B. Бертольди, Греческий и латинский: языки, служившие средством передачи местных традиций и орудием колонизации в Западном Средиземноморье.
Дж. Гринберг, Изучение языковых контактов в Африке.
Ш. Клейн, Некоторые компоненты программы динамического моделирования исторических изменений в языке.
А. Табуре-Келлер, К изучению двуязычия в социологическом плане.
М. Уи, Социологический очерк двуязычия в Черной Африке.
Дж. Гамперц, Переключение кодов хинди — пенджаби в Дели.
С. Либерсон, Новое приложение показателей разноязычия Гринберга.
У. Лэмберт, Дж. Гавелка, С. Кросби, Зависимость двуязычия от условий усвоения языка.
П. Колерс, Межъязыковые словесные ассоциации.
A. Мартине, Контакты структур: оглушение свистящих в испанском языке.
Э. Петрович, Унаследованное и приобретенное под иноязычным влиянием в фонетическом и фонологическом развитии румынского языка.
Р. Фаукес, Английская, французская и немецкая фонетика и теория субстрата.
B. Шпербер, К соотношению между лужицкими и немецкими топонимами в двуязычной Лужице.
В. Георгиев, К вопросу о балканском языковом союзе.
В. Таули, О внешних контактах уральских языков.
Ю. A. Haйда, Племенные и торговые языки.
Д. Тэйлор, Очерк структуры креольского языка карибов.
Р. У. Томпсон, Заметка о некоторых чертах, сближающих креолизованные диалекты Старого и Нового Света.
Д. Тэйлор, О классификации креолизованных языков.
Р. А. Xолл - мл. Креолизованные языки и «генеалогическое родство».
У. Вайнрайх, О совместимости генеалогического родства и конвергентного развития.
Д. Тэйлор, «Функция — форма» в «нетрадиционных языках».
Author: Розенцвайг М.Л.
Tags: лингвистика языкознание изучение языков социолингвистика издательство прогресс
Year: 1972
Similar
Новое в лингвистике. Выпуск 5. Языковые универсалии
Новое в лингвистике. Выпуск 7. Социолингвистика
Новое в лингвистике. Выпуск 3
Новое в лингвистике. Выпуск 2
Text
                    НОВОЕ
В ЛИНГВИСТИКЕ
ВЫПУСК VI
языковые контакты
Составление, редакция,
вступительная статья к комментарий
В. Ю. РОЗЕНЦВЕЙГА
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»
Москва 1972

перевод с английского, французского
немецкого и итальянского
Этот выпуск серии «Новое в лингвистике» посвящен вопросам
взаимодействия языков. В первом разделе сборника публикуются
работы, в которых намечаются многосторонние подходы к
проблематике языковых контактов. Второй раздел включает
социолингвистические статьи, в которых рассматриваются социологические
аспекты контактов, обсуждаются новые методы (в том числе
статистические) описания ситуаций двуязычия. В третьем разделе
представлены новейшие психолингвистические исследования процесса
интерференции при двуязычии. Заключительный раздел, наиболее
крупный по объему, составлен из работ, посвященных описанию
изменения языков в ходе контактов — явлений заимствования,
калькирования, изменений фонологической, морфологической
и синтаксической структуры речи, явлениям креолизации языков.
Сборнику предпослан обзор проблемы языковых контактов в
современной лингвистике.
7—1-1
БЗ № 32-53-72
Редакция учебников русского языка
и литературы по лингвистике

ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ ТЕОРИИ
языковых контактов
В течение последних двух десятилетий, а в особенности
после выхода в свет известной монографии Уриэля
Вайнрайха1 литература по вопросам языковых контактов,
как собственно лингвистическая, так и смежная с ней,
чрезвычайно разрослась. Нет надобности говорить здесь
об исторических обстоятельствах, обусловливающих
актуальность проблематики контактов. Достаточно будет
напомнить, что из вопроса сугубо теоретического,
интересовавшего лингвистов в связи со сравнительно-историческими
исследованиями и решавшегосй почти исключительно
на индоевропейском материале, языковые контакты
переросли в вопрос общественной и государственной практики,
а для многих стран Азии и Африки и в вопрос
злободневный 2.
Укажем прежде всего на связь новейших
лингвистических работ по контактам с идеями, выдвинутыми в
европейском языкознании в прошлом, хотя бы для того, чтобы
уточнить относящиеся к делу понятия и терминологию.
Термин «языковые контакты», который вслед за A.
Мартине и У. Вайнрайхом стали применять многие
лингвисты, призван заменить термин «смешение языков»,
введенный в языкознание Г. Шухардтом в полемике
с концепцией об органической сущности языка. Как извест-
1 Uriel Weinreich, Languages in Contact, New York,
1953. Второе издание — The Hague, 1963.
2 Из последних зарубежных монографий, в которых вопросы
языкового строительства и нормирования обсуждаются в связи
с языковыми контактами, укажем следующие: Punya Sloka Ray,
Language Standardization, The Hague, 1963; Einar Haugen,
Language Conflict and Language Planning, Cambridge, Mass., 1966;
Valter Tauli, Introduction to a Theory of Language Planning,
Uppsala, 1968.
5

но, понятие смешения языков оказалось неприемлемым
не только для таких лингвистов, как Уитни, Мейе,
Сэпир, не допускавших мысли о смешении
грамматического строя, точнее, морфологии двух языков, но и для
других языковедов ввиду неопределенности этого понятия.
Тем не менее этот термин, как и термин «взаимное влияние
языков», продолжает употребляться и по сей день 3. Они
плохо подходят, однако, для обозначения относящихся
сюда явлений, и не только потому, что действие одного
из контактирующих языков на другой может быть и
односторонним, по крайней мере преимущественно
односторонним 4. Оба эти термина, как и термин «заимствование»,
употребляемый часто применительно к явлениям контакта
в целом, а не только в области словаря, представляют
сложный процесс языковых контактов как отношение,
в котором тот или иной из двух (или более) языков
выступает как сторона «дающая» в противоположность к другой,
«берущей», или же в котором оба языка «обогащают» друг
друга 5. Подобное представление естественно возникает
при генетическом подходе, когда задаются вопросом
происхождения того или иного «некоренного» элемента
исследуемого языка. Между тем даже в период, когда
языкознание интересовалось преимущественно разветвлением
языков из предполагаемого общего состояния и их
дивергентным развитием, смело и непредубежденно мыслившие
3 См. в настоящем сборнике статью А. Росетти
«Смешанный язык и смешение языков».
4 См. об этом в настоящем сборнике статью Б. Гавранека
«К проблематике смешения языков».
5 К этому представлению легко примешиваются соображения,
чуждые науке, в особенности когда речь идет о влиянии. Ср. сл.
высказывание, содержащееся в одном из докладов на 1-м
Международном конгрессе по балканистике: «Причины[...] отвращения,
которое балканские лингвисты испытывают к исследованию
влияния соседних языков на язык своей страны[...] очевидны: народы
Балкан долго жили в атмосфере взаимного недоверия и
национального антагонизма и полагали, что, признавая влияние соседнего
народа на свой язык, они признали бы себя в долгу перед этой
страной... Они считали, что им следует, наоборот, подчеркнуть
и даже преувеличить... влияние, оказанное их языком на соседние
языки...», N. Andriotis et G. Kourmoulis, Questions
de la linguistique balkanique et l'apport de la langue grecque, «Les
problemes fondamentaux de la linguistique balkanique» (1er Congres
international des etudes balkaniques et sud-est europeennes), Sofia,
1966, стр. 23—24. Сказанное здесь верно не только в отношении
балканской лингвистики.
6

языковеды сознавали, что явления, определяемые как
«заимствование» и «влияние», не сводятся к проникновению
чужеродных элементов из одного языка в другой, что они
принадлежат к процессу схождения, конвергенции языков,
столь же мощному и всестороннему, как и процесс
дивергенции. «Развитие языка,— писал Г. Шухардт,—
складывается из дивергенции и конвергенции; первую питают
импульсы, исходящие из индивидуальной деятельности
человека, вторая удовлетворяет потребности в
установлении взаимопонимания» 6. Именно из потребности
взаимопонимания, как справедливо полагал Шухардт, следует
исходить при изучении процесса взаимного приспособления
говорящего и слушающего — носителей разных языков,
порождающего все те явления, которые при поверхностном
взгляде кажутся всего лишь заимствованием.
К сходным мыслям пришел независимо от Шухардта —
и даже раньше его — И. А. Бодуэн де Куртенэ 7.
Сравнительно-историческое описание родственных языков и
сопоставление языков, связанных не генетически, а своей
географической и общественно-исторической смежностью, Бодуэн
де Куртенэ рассматривал как принципиально сходные
задачи теории языка 8. Мысль Бодуэна, что при контакте
языков происходит не только заимствование тех или иных
элементов, но и ослабление степени и силы различаемости,
свойственной отдельным частям языка, то есть упрощение
6 Г. Шухардт, Избранные статьи по языкознанию.
Перевод с немецкого, Москва, 1950, стр. 78.
7 Как отметил Л. В. Щерба, уже в «Опыте фонетики резьян-
ских говоров», опубликованном в 1875 году, Бодуэн высказал
«оригинальную идею о смешанном характере языков... почти что
не нашедшую отклика в тогдашнем языковедении»: Л. В. Щ е ? б а,
И. А. Бодуэн-де-Куртенэ, «Известия по русскому языку и
словесности» (Академия наук СССР), т. 3, Ленинград, 1930,
стр. 316. Следует также напомнить в связи с рассматриваемыми
здесь понятиями о таких лингвистах, как Пауль, Боа с,
Вакернагель, Есперсен, Томсен. См. в особенности
J. Wackernagel, Sprachtausch und Sprachmischung,
«Nachrichten von der Kon. Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen»,
1904, 1, 112.
8 См. вступительную лекцию в «Курсе сравнительной
грамматики славянских языков в связи с другими языками ариоевро-
пейскими», читанном И. А. Бодуэном де Куртенэ
в 1900 г. в Петербургском университете, озаглавленную «О
смешанном характере всех языков» (И. А. Бодуэн де Куртенэ,
Избранные труды по общему языкознанию, 1, Москва, 1963,
стр. 362—372).
7

системы в целом, была продолжена и уточнена Л. В.
Щербой. Его исследование восточнолужицкого говора, начатое
в 1907 г. по предложению Бодуэна, привело Л. В. Щербу
к выводам, имеющим фундаментальное значение для
современной теории языковых контактов. Щерба выдвинул тезис
о том, что процесс языковых контактов — он говорит
именно о контактах — состоит в схождении и обобщении
означаемых при сохранении различий в означающих и что
то или иное течение этого процесса обусловлено разными
видами двуязычия 9. Работами Щербы была намечена
программа изучения и описания языковых контактов как
процесса интерференции, сущность которого лингвистически
определяется взаимным приспособлением языка говорящего
и языка слушающего и соответствующим изменением норм
обоих контактирующих языков 10. Такое функциональное
и динамическое рассмотрение процесса конвергентного
развития языков в условиях контактов вполне
соответствовало пониманию задач лингвистики, которое было
свойственно ученым Пражского кружка. Естественно, что идеи,
восходящие к Бодуэну де Куртенэ, разрабатывались здесь
в том же направлении и в области контактов п. Стимули-
9 См. Л. В. Щерба, Восточнолужицкое наречие, Петроград,
1915; L. Scerba, Sur la notion de melange des langues,
«Яфетический сборник», IV, Ленинград, 1926, стр. 1—19. Русский
перевод— «О понятии смешения языков»—в кн.: Л. В. Щерба,
Избранные работы по языкознанию и фонетике, I, Ленинград,
1958, стр. 40—53.
10 В этом направлении работала и мысль Б. А. Ларина.
См. его статьи «К лингвистической характеристике города» в
«Известиях Педагогического института им. А. И. Герцена», вып. 1,
Ленинград, 1928, стр. 175—184; «О лингвистическом изучении
города», «Русский язык», Ленинград, 1928, III, стр. 61 и сл.;
«О филологии близкого будущего», «Филологические науки»
(научные доклады высшей школы), 1963, № 1. Поучительно сравнить
результаты, полученные Л. В. Щербой, сданными В.
Шпербера (см. стр. 383—397 настоящего издания).
11 Из относящихся сюда работ укажем: R. Jakobson,
Ober die phonologischen Sprachbunde, TCLP, 4, 1931; К
характеристике евразийского языкового союза, Париж, 1931;
R.Jacobson, Sur la theorie des affinites phonologiques entre les langues,
«Actes du IVe Congres International de Linguistes», Copenhague,
1938 [см. эти работы в: Roman Jakobson, Selected Writings,
I, The Hague, 1962, стр. 137—143, 144—201, 234—246]; N. S.
Trubetskoy, Phonologie und Sprachgeographie, TCLP, 1931;
его же, Wie soll das Lautsystem einer kunstlichen
internationalen Hilfssprache beschaffen sein?, TCLP, 8, 1939; ?. ? ? -
8

рующими развитие исследований были и работы А.
Мартине, который и ввел в обиход в новейшее время термин
«языковые контакты» 12. Укажем, наконец, на работы
неолингвистов, интересующихся не столько лингвистическим
процессом языковых контактов, сколько языковыми
результатами взаимодействия цивилизаций и культур 13.
Круг идей, обсуждаемых в новейших работах по
языковым контактам, относится, таким образом, к трем
основным проблемам: двуязычие, интерференция, конвергенция
языков в условиях контактов.
Рассмотрим вкратце, какие при этом встают вопросы.
Под двуязычием 14 обычно понимается владение двумя
языками и регулярное переключение с одного на другой
livanov, La perception des sons d'une langue etrangere, TCLP,
4, 1931; B. Havranek, Zur phonologischen Sprachgeographie.
Das Vokalsystem des balkanischen Sprachbundes, «Proceedings of
the First International Congress of Phonetic Sciences», Archives
Neerlandaises de Phonetique experimentale, 8—9, 1932, стр. 280—
304; В. Havranek, Romansky typ perfekta factum habeo a casus
sum, casum habeo ? makedonskych narecich, «Melanges P. M. Has-
kovec», Brno, 1936, стр. 147—155; Lucien ? e s ? i e r e,
Phonologie et melange de langues, TCLP, 4, 1939; Cercle linguistique de
Prague [Reponse a la question: «Dans quelles conditions et dans
quelles limites peut s'exercer sur le systeme morphologique d'une
langue l'action du systeme morphologique d'une autre langue? »],
в: «Actes du VIe Congres International des Linguistes», Paris, 1949,
стр. 305.
12 См. наряду с публикующейся здесь статьей А. Мартине
«Распространение языка и структурная лингвистика» его
предисловие к книге У. Вайнрайха «Languages in Contact», его
ответ на вопрос о грамматическом сродстве в «Proceedings of the
Seventh International Congress of Linguists», I, London, 1956, а
также A. Martinet, Affinite Linguistique, «Bulletino dell'atlante
linguistico mediterraneo», I, 1959, 3, стр. 145—152.
13 См. в настоящем сборнике работу В. Бертольди,
«Греческий и латинский...». Ср. фундаментальные этимологические
труды И. Хубшмида (Johannes Hubschmid, Sardische
Studien, Bern, 1953; его же, Schlauche und Fesser, Bern, 1955)
и В. И. Абаeва («Историко-этимологический словарь
осетинского языка», I, М., 1958, и «Скифо-европейские изоглоссы на
стыке Востока и Запада», М., 1965). Известный параллелизм
в развитии лингвистики и этнографии XIX в. определяется их
историзмом, генетическим подходом к изучению культуры, к
диффузии элементов культуры и языка, о чем свидетельствуют лучшие,
в особенности ранние, работы Н. Я. Марра.
14 Здесь и в дальнейшем имеется в виду не только двуязычие,
но и многоязычие.
9

в зависимости от ситуации общения. При этом встают два
вопроса, решение которых выходит за пределы теории
контактов. Первый из них касается определения различия
языков и степени этого различия, второй — степени владения
языками. Как правило, допускается, что двуязычие имеет
место всякий раз, когда человек переключается с одного
языкового кода на другой в конкретных условиях речевого
общения, независимо от того, идет ли речь о переходе
от одного национального языка к другому, от
национального языка к диалекту или же к языку межплеменного
(межнационального, международного) общения и т. п. 15. Что
касается вопроса о степени владения двумя языками, то он
не решается при описании контактов. Предполагается лишь
одно — использование каждого из двух языков в
типической ситуации общения 16.
16 О двуязычной диалектологии в связи с общей теорией
контактов см. работы У. Вайнрайха: Four Riddles in Bilingual
Dialectology, «American Contributions to the Fifth International
Congress of Slavists», The Hague, 1963, стр. 335—359; Western
Traits in Transcarpathian Yiddish, «For Max Weinreich on his
seventieth Birthday», The Hague, 1964, стр. 245—264; Yiddish and
Colonial German in Eastern Europe. The Differential Impact of Slavic,
«American Contributions to the Fourth International Congress of
Slavicists», The Hague, 1958, стр. 364—421; Multilingual
Dialectology and the New Yiddish Atlas, «Anthropological Linguistics»,
Jan. 1962, стр. 6—22. Уместно напомнить здесь о многочисленных
работах В. М. Жирмунского по двуязычной диалектологии.
См., напр., Проблемы колониальной диалектологии, «Язык и
мышление», 1929, вып. 3, стр. 179—220; его же, Процессы языкового
смешения в франко-швабских говорах южной Украины, «Язык
и литература», 7, 1931, стр. 93—109; его же, О некоторых
вопросах еврейской диалектографии, «Язык и мышление», 9, 1940,
стр. 135—145. Укажем также на попытку введения термина
«диглоссия», призванного обозначать употребление в одном и том же
языковом коллективе наряду со стандартным, общеупотребительным
вариантом языка (общенациональным или региональным) также
отличного от него, более строго нормированного варианта,
служащего языком литературы и усваиваемого лишь в школе. Примеры
диглоссии —«египетский» арабский и арабский классический,
швейцарский немецкий и литературный немецкий и т. п. См. Charles
A. Ferguson, Diglossia, «Word», 15, 1959, стр. 325—340.
16 Ср. название статьи, посвященной описанию ситуаций
двуязычия: J. A. Fishman, Who Speaks What Language to Whom
and When?, «La Linguistique», 1965, 20, стр. 67—88, и примыкающую
к ней статью Ж· Р. Ремана в настоящем сборнике. См. также:
Leon Zawadowski, Fundamental Relations in Language
Contact, «Biuletyn Polskiego Towarzystwa Jczykoznawczego», XX,
1961, стр. 3—26.
10

Первостепенное значение в связи с этим приобретает
изучение ситуации двуязычия. В какой мере изменится
язык в ходе контактов, направление и скорость изменений,
вплоть до исчезновения одного из языков, зависит в
конечном счете от социально-исторических условий. Это
очевидно, давно отмечено и общепризнано 17.
Каким образом и в какой мере социально-исторические
условия общения носителей других языков определяют тот
или иной ход процесса контактов, выясняется, лишь когда
познается связь между речевым поведением двуязычных
людей и социальными ситуациями двуязычия. На эту
связь обратил внимание Л. Щерба, указав, что характер
сосуществования двух языков в индивиде находится в
зависимости от условий усвоения неродного языка. Если
носитель языка А усваивает язык В в общении с носителем
последнего, не знающим языка А, и общение происходит
исключительно на языке В, причем носитель этого
последнего занимает в обществе А периферийное место, то есть его
связи с этим обществом ограничены небольшим числом
к тому же несущественных функций, то языки А и В
образуют в носителе языка А две отдельные системы
ассоциаций, не имеющие между собой контакта. На примере
людей, выучивших иностранный язык от гувернанток,
которые владеют лишь своим родным языком, Щерба показал,
что при таком двуязычии происходит лишь заимствование
отдельных слов языка В носителем языка А. Если же
усвоение неродного языка происходит таким образом, что
носители двух языков, общаясь в разных и
многочисленных, общественно важных ситуациях, переключаются
с одного языка на другой, «переводя» мысль то на один
язык, то на другой, то имеет место обобщение означаемых
17 Ср. характерное высказывание американского исследователя
контактов: «Мой опыт по изучению двуязычия среди групп
американских индейцев в Мексике наводит меня на мысль, что описание
одних лишь языковых явлений, хотя и поучительное в смысле
обогащения типологии языкового заимствования, является
праздным упражнением, если оно не сопровождается социологическим
анализом», A. Richard Diebold Jr., Incipient Bilingualism,
«Language», 37, 1961, 1, стр. 97. В советском языкознании подобный
подход к изучению контактов утвердился давно. См., напр.,
Е. Д. Поливанов, За марксистское языкознание, М., 1931;
В. Жирмунский, Национальный язык и социальные
диалекты, Л., 1936.
11

двух языков, вплоть до образования единого языка в плане
содержания с двумя способами выражения 18.
Типы двуязычия, выявленные Л. В. Шербой,
представляют собой лишь два крайних случая разновидностей
многоязычия. Исследования двуязычия, проведенные в
последнее время — и не только в Европе, но и в Северной и
Южной Америке, в странах Азии и Африки, — значительно
расширили наши представления о двуязычных ситуациях, куда
более разнообразных, чем это можно было себе представить,
оперируя лишь такими географическими понятиями, как
маргинальное или немаргинальное двуязычие, или же сводя
социальные факторы к определению большего или
меньшего престижа контактирующих языков19. Значительно
усовершенствовалась техника проведения социологических
исследований двуязычных ситуаций 20. С лингвистической
точки зрения описание ситуаций двуязычия может быть
представлено как набор языковых вариаций, которыми
располагают двуязычные индивиды, и правил их
использования в зависимости от той или иной сферы их
общественных и личных связей. Подобное описание может касаться
определенной социальной или этнической группы данного
18 См. Л. В. Щерба, цит. соч. в «Избранных работах...»,
стр. 47—48. Ср. многочисленные примеры подобного парного
обозначения в публикуемой здесь статье В. Шпербера.
19 См. следующие работы: A. Meillet, A. Sauvageot,
Le bilinguisme des hommes cultives, «Conferences de l'Institut de
Linguistique de l'Universite de Paris», 2, 1934; Bertil Malmberg,
L'espagnol dans le nouveau monde, «Studia Linguistica», I, 1947,
стр. 79—116; II, 1948, стр. 1—36; Leo Pap, Portuguese —
American Speech, New York, 1949; Einar H a u g e n, The Norvegian
Language in America, I—II, Philadelphia, 1953; Joseph
Casagrande, Comanche Linguistic Acculturation, «International
Journal of American Linguistics», 1954, № 2—3, 1955, № 1; ?. ?.
Emeneau, Bilingualism and Structural Borrowing, «Proceedings of
the American Philosophical Society», 106, 5, 1962, стр. 430—442;
Frank A. Rice (ed.), Study of the Role of Second Languages in
Asia, Africa, and Latin America, Washington, 1962; сборник
«Языковая ситуация в странах Азии и Африки», М., 1967; а также
в настоящем сборнике статьи: Д. Гринберг, Изучение
языковых контактов в Африке; М. У и, Социологический очерк
двуязычия в Черной Африке; Дж. Д. Гамперц, Переключение кодов
хинди — пенджаби в Дели; Ю. Найда, Племенные и торговые
языки.
20 См. в этом сборнике статьи Ж- Р. ?емана и А.
Табуре-Келлер, а также William Labov, Hypercorrection
by the Lower Middle Class as a Factor in Linguistic Change; William
Bright (ed.), Sociolinguistics, The Hague, 1966, стр. 84—113.
12

общества, причем задача лингвиста сводится к составлению
«матрицы кодов» этого коллектива, то есть языковых средств,
используемых его членами при переключении с одного
канала общественной связи на другой. Такого рода
описания особенно полезны при изучении пестрых
многоязычных районов 21. Укажем, кстати, на предложенные в
последнее время статистические методы количественного
измерения разноязычия как межтерриториального, так и
межгруппового 22.
Изучение ситуаций двуязычия относится, собственно
говоря, к компетенции социологии, хотя привлечение
к этому делу лингвиста, видимо, целесообразно.
Заинтересована лингвистика и в психологических исследованиях
явлений сосуществования двух (или более) языков у одного
индивида. Многие из такого рода работ посвящены
проверке идеи Л. В. Щербы о двух видах двуязычия,
переформулированной американскими психологами Ч.
Осгудом и С. Эрвин: двуязычие, при котором происходит
переключение с одного языка на другой, они назвали
«смешанным» (compound), а двуязычие, при котором каждый
из двух языков существует в двуязычном индивиде
отдельно,—«координированным» (coordinate)23. Хотя в основу
психолингвистических экспериментов, сводящихся, как
правило, к выявлению словесных ассоциаций двуязычного
индивида, положено такое психологическое представление
о речевом поведении двуязычного индивида, которое вряд
ли можно признать адекватным 24, они (эти эксперименты)
21 См. в настоящем сборнике статью Джона Дж. Гамперца
«Переключение кодов хинди — пенджаби в Дели» и его же (John
J. Gumperz) «On the Ethnology of Linguistic Change», в:
William Bright (ed.), цит. соч., стр. 27—38.
22 См. в разделе «Двуязычие» статьи Дж. Гринберга
и С. Либерсона.
23 S. М. Ervin, С. Е. Osgood, Language Learning and
Bilingualism, в: Charles ?. Osgood and F. Sebeok (eds),
Psychlinguistics, «Journal of Abnormal and Social Psychology»,
Supplement, v. 49, 1954, стр. 139—146. Новое издание, с
приложением обзора исследований в области психолингвистики в 1954—
1964 гг.— Bloomington, 1965. О комплексном исследовании
двуязычия см. доклад Вайнрайха на Восьмом международном
конгрессе лингвистов: «Research Frontiers in Bilingualism Studies»,
«Proceedings of the Eighth International Congress of Linguists», Oslo,
1958, стр. 786—797.
24 Ср. Noam Chomsky, Review of Skinners Verbal Behaviour,
«Language», 36, 1959, стр. 26.
13

открывают путь к проверке лингвистического описания
процесса отклонения от норм контактирующих языков,
который ученые Пражского лингвистического кружка назвали
интерференцией 25. Разработка этих вопросов находится
в самой начальной стадии. Предлагается различать
«микроскопическое» изучение интерференции — синхронное
рассмотрение явлений контакта — и макроскопическое ее
изучение, то есть диахроническое исследование результатов
воздействия одного языка на другой 26. Можно полагать,
однако, что моделирование речевого поведения
двуязычного индивида и моделирование процесса изменения
контактирующих языков представляют принципиально
сходные задачи: и тут и там лингвист пытается построить
последовательное описание правил анализа (понимания)
и говорения (синтеза) текстов при переходе от одного языка
к другому. Адекватность описания первого из этих
процессов — интерференции — может быть установлена путем
интерпретации описания данными речи двуязычных
индивидов, включая и данные экспериментальные, полученные
психологическими методами 27. Адекватность же описания
второго процесса — конвергенции контактирующих
языков — проверяется на исторических данных. Согласование
логики описания с данными как синхронными, так, по
возможности, и историческими придает описанию
теоретическую убедительность 28.
25 См. раздел «Интерференция» в настоящем сборнике.
26 См. в открывающей настоящий сборник статье
Вайнрайха раздел 2.7. В своей книге «Languages in Contact»,
раздел 2.14, Вайнрайх различал интерференцию в речи и
интерференцию в языке. В некоторых работах явления конвергенции языков
характеризуются понятием «взаимное проникновение» языков. См.
Мах Niedermann, L'interpenetration des langues, «Recueil
Max Niedermann», Neuchatel, 1954, стр. 9—27, a также доклад
Э. Петровича на Десятом международном конгрессе лингвистов:
Emil Petrovici, Interpenetration des systemes linguistiques,
Bucarest, 1967.
27 При этом следует учесть, что интерференция описывается
в динамике. Она может либо слабеть, уступая место переключению
с одного языка на другой по правилам соответствия, существующим
между этими языками (тогда мы говорим о несмешанном двуязычии),
либо прогрессировать, приводя к полному объединению
означаемых, т. е. к образованию одного плана содержания и двух планов
выражения (тогда мы говорим о смешанном двуязычии).
28 Могут возразить, что подобное описание, не устанавливая
причинно-следственной связи явлений, не обладает объяснительной
14

Проиллюстрируем сказанное на синтаксическом
материале. Из соображений общего характера, которые здесь
нет возможности представить подробно, мы будем считать,
что интерференция в области синтаксиса выражается
главным образом в замене правил синтаксического оформления
предложения, свойственных каждому из контактирующих
языков, правилами общими, оформляющими те же
смысловые отношения. Мы будем считать, в частности, что при
контакте французского языка с русским инфинитивные
конструкции типа франц. Je le vois venir «я вижу, что он идет»
заменяются в речи носителя французского языка
вариантными конструкциями типа Je vois qu'il vient29. Пусть эта
замена, значительно облегчающая общение француза с
носителем русского языка, где отсутствуют предложения
типа Je le vois venir, касается всех инфинитивных
конструкций, управляемых глаголами в личной форме,
независимо от значения последних. Тогда по сравнению с речью
одноязычного француза речь двуязычного индивида —
носителя французского языка, общающегося с русским,
будет отмечена отклонением от нормы: вместо набора
правил, порождающих предложения типа Je peux venir «я могу
прийти», Je veux venir «я хочу прийти», с одной стороны,
и Je veux qu'il vienne «я хочу, чтобы он пришел», Je le vois
venir, Je vois qu'il vient — с другой стороны, то есть вместо
набора многочисленных, несимметричных, сложных, а
частично и неоднозначных правил оформления одних и тех
же отношений его речь будет содержать лишь предложения
типа Je peux (veux) venir, с одной стороны, и Je veux qu'il
vienne, je vois qu'il vient — с другой, то есть лишь две
конструкции, противопоставленные по признаку
совпадения — несовпадения субъекта двух предикатов.
Естественно, что французская речь носителя русского языка должна
будет соответствовать в рассматриваемых конструкциях
такому упрощению правил.
силой. Это верно, но претендовать на такого рода объяснение
явлений контактов еще нет оснований. Как легко найти данные,
противоречащие «объяснению» того или иного изменения «влиянием»
другого языка, можно увидеть из публикуемой статьи Р. А.
Фаукеса об английской, французской и немецкой фонетике и теории
субстрата.
29 Есть основание постулировать и более решительное
упрощение, а именно замену гипотактических конструкций
паратактическими, в данном примере — конструкцией типа je vois, il vient.
15

Отклонение от нормы в данном случае не нарушает еще
грамматического строя французского языка, то есть
интерференция здесь не явная, а скрытая: французская речь стала
менее «идиоматичной», менее гибкой, но осталась
правильной. При моделировании контакта французского языка
с языком, структурно более отдаленным от него, нежели
русский, например с каким-либо африканским языком,
и если учесть к тому же, что ситуация двуязычия
содействует резкому ускорению хода интерференции, разумно
было бы предположить, что из двух наборов правил
синтаксического оформления рассмотренных только что отношений
останется лишь один, а именно тот, который обеспечивает
наиболее явное эмфатическое выражение мысли, а
следовательно, и надежное понимание ее (в нашем случае
сохранение конструкции типа je vois qu'il vient и выпадение
конструкции типа je le vois venir из речи контактирующих
индивидов). Интерференция была бы в этом случае не
скрытой, а явной: оказался бы нарушенным строй французского
языка 30.
Обратимся теперь к тому, что Вайнрайх называл
«макроскопическим» исследованием результатов влияния одного
языка на другой. Как известно, в балканских языках —
новогреческом, албанском, болгарском, румынском —
инфинитивные конструкции почти отсутствуют. Если
полагать — а для этого имеются веские основания,— что такие
конструкции существовали в балканских языках в прошлом
(по крайней мере в некоторых из них) и что их исчезновение
есть результат не отдельного для каждого из этих языков,
чисто внутреннего процесса 31, a явление конвергенции
контактирующих языков 32, то задача лингвиста состоит в
реконструкции этого процесса, то есть в построении такого
описания изменений в правилах синтаксического анализа
30 Так оно и происходит в действительности. См. относящиеся
сюда данные в: Pradel Pompilius, La Langue francaise en
Haiti, Paris, 1961; Elodie Jourdain, Du francais aux parlers
creoles, Paris, 1956; Marcel Cohen, Le subjonctif en francais
contemporain, Paris, 1961.
31 Cp. Knud Togeby, L'infinitif dans les langues
balkaniques, «Romance Phylology», 15, 3, 1962, стр. 221—233.
32 Ср. статью ?. ?. Селищева: «Des traits linguistiques
communs aux langues balkaniques: un balkanisme ancien en bulgare»,
«Revue des etudes slaves», 5, 1925, 1—2, стр. 38—57 и известную
работу Сандфельда: Кг. Sandfeld, Linguistique balkanique,
Paris, 1930.
16

и синтеза рассматриваемых конструкций, которое, будучи
логически последовательным, согласовалось бы вместе
с тем с историческими данными, то есть с временной
последовательностью изменения этих конструкций. Логика
описания тут в принципе та же, что и при описании
интерференции: вместо двух наборов правил, обеспечивающих синтез
и анализ инфинитивных предложений и предложений с
глаголом в личной форме, семантически равнозначных, но
отличающихся по оформлению субъектных отношений, мы будем
иметь в нашем описании лишь один, а именно тот, который
явно и однозначно указывает, как строить и понимать
предложение, выражающее соответствующее отношение.
Переход от начального состояния — наличия двух
поверхностных синтаксических конструкций, оформляющих одну
и ту же глубинную структуру,— до конечного — наличия
лишь одной из этих конструкций, а именно предложения
с глаголом в личной форме, в которой субъектные
отношения выражаются явно,— будет в таком описании логически
последовательным. Первыми заменяются инфинитивные
предложения, для анализа которых требуются наиболее
сложные правила (при наличии параллельных предложений
с глаголом в личной форме, выражающих те же отношения,
легко и однозначно анализируемых): ср., например, франц.
J'entends chanter une chanson «я слышу, что кто то поет
песню» и J'entends chanter une femme «я слышу, что поет
женщина», где одна и та же синтаксическая конструкция
оформляет разные субъектные отношения, и, с другой
стороны, однозначное оформление этих отношений в
предложениях J'entends qu'on chante une chanson и J'entends
qu'une femme chante. Последними заменяются
инфинитивные предложения, в которых субъектные отношения
выражены однозначно. Ср., например, предложения, в которых
инфинитив управляется глаголом со значением «мочь»,
исключающим несовпадение субъекта инфинитива с
субъектом управляющего глагола.
Подкрепление такого описания исторически
засвидетельствованными данными синтаксиса балканских языков
затруднено ввиду скудности относящегося сюда материала,
в особенности памятников устной, бытовой речи. Однако
даже имеющиеся данные показывают, что схематически
намеченная здесь логическая последовательность в
принципе воспроизводит последовательность историческую.
Согласуется она и с аналогичными данными из исто-
2—0293
17

рии других языков, как и данными
диалектологическими 33.
Сказанное о принципиальном методологическом
единстве синхронического описания (интерференции) и
диахронического описания (конвергенции) можно было бы
сформулировать и так: лингвистическое описание процесса
контактов является принципиально единым, независимо от
того, имеется ли в виду протекание этого процесса в
настоящем и будущем (интерференция) или в прошлом
(конвергенция). Теоретически такое понимание задачи
лингвистического изучения языковых контактов сближает этот
раздел лингвистики с методологией современной лингвистики,
синхронической и диахронической34. Ввиду возможных
приложений теории языковых контактов в работе по
установлению норм языка важно учесть, что надежное
прогнозирование изменений контактирующих языков требует
от лингвистики единого метода описания процесса.
При лингвистическом описании явлений интерференции
и конвергенции встает вопрос о способе сопоставления
единиц контактирующих языков. Поскольку единиц разных
языков, взаимно-однозначно соответствующих друг другу,
весьма мало, непосредственное сопоставление отдельных
фонем, слов, форм ведет лишь к тривиальному
установлению их несовпадения. Принято поэтому сопоставлять не
фонемы, морфемы, лексемы непосредственно, а их
характеристики, причем не изолированно, а в рамках системы, хотя
33 Здесь нет возможности привести и прокомментировать
относящиеся сюда данные. Отметим лишь, что из инфинитивных
конструкций в балканских языках (в болгарском, румынском)
сохранились лишь те, где глагол имеет значение «мочь», то есть где,
как уже говорилось, субъектные отношения выражены ясно.
34 См. в этой связи: Вяч. В. Иванов, Лингвистика как
теория отношений между языковыми системами и ее современные
практические приложения, сб. «Лингвистические исследования по
машинному переводу», 2, М., 1961; А. А. Зализняк, О
возможной связи между операционными понятиями синхронного
описания и диахронией, «Симпозиум по структурному изучению
знаковых систем. Тезисы докладов», М., 1962, стр. 56; И. А.
Мельчук, О соотношении синхронического и диахронического
описаний (к постановке вопроса), «Материалы Всесоюзной конференции
по общему языкознанию», 1, Самарканд, 1966, стр. 9—12. См.также
Jeffrey Ellis, Towards a General Comparative Linguistics, The
Hague, 1966. Следует указать на принципиально иной путь
моделирования процесса изменения контактирующих языков,
предложенный Ш. Клейном в публикуемой здесь статье.
18

на этот счет и высказываются сомнения 35. Так, на
фонологическом уровне сопоставляются дифференциальные
признаки, а также правила распределения фонем. Считается, что
если различительный признак, характерный для
фонологической системы языка А, отсутствует в языке В, то носитель
последнего будет грешить недоразличением этого признака;
в обратном случае, то есть если некоторый признак является
различительным в языке В, но отсутствует в языке А,
носитель языка В будет «переразличать» этот признак в тексте
на языке А 36. Интерференция будет иметь место и в случае,
когда признаки одной фонемы языка В представлены в двух
или более фонемах языка А или при разном распределении
фонем в двух языках. Интерференция, разумеется, может
привести к перестройке всей фонологической системы в
целом, как это произошло, например, в румынском в ходе
контакта со славянскими языками 37. Более того,
интерференция на фонологическом уровне может быть вызвана
не только ошибочным установлением фонологических
соответствий. Как верно замечает Xауген, «...даже
соображения семантического порядка могут препятствовать одно-
однозначному воспроизведению фонем языка S с помощью
фонем языка Р» 38.
Сопоставление единиц плана содержания также
целесообразно проводить не прямо, а посредством выделенных
в них признаков. Так, глагольные формы условного
придаточного предложения в русском и французском
языках могут быть сопоставлены по следующим четырем
признакам:
реальное условие, относящееся к настоящему (??),
реальное условие, относящееся к будущему (П2),
предположительное условие, относящееся к настоящему-
будущему (П3),
предположительное условие, относящееся к
прошлому (П4).
36 См. замечания Хаугена в публикуемом здесь докладе
«Языковой контакт», раздел 5.
36 См. раздел 3 в статье Вайнрайха «Одноязычие и
многоязычие».'
37 См. в настоящем сборнике статью Э. Петровича
«Унаследованное и приобретенное под иноязычным влиянием в
фонетическом и фонологическом развитии румынского языка».
38 См. «Языковой контакт», § 6.1.
2* 19

Признаки
?1!
п2
П3
п4
Языки
Русский
Форма настоящего
Форма будущего
Сослагательное
наклонение
Французский
Present
Imparfait
Plus-que-parfait
Схематически указанное соотношение между двумя
языками может быть представлено следующим образом:
Из схемы видно, что (1) русский язык требует
обязательного морфологического обозначения временного
признака и не требует такого обозначения признака
предположительного условия и что (2) французский язык не
требует морфологического обозначения реального условия, но
требует обязательного обозначения предположительного
условия. При таком сопоставлении нетрудно предвидеть,
что в речи носителей русского языка, усваивающих
французский язык, интерференция выразится здесь в недодиф-
ференциации третьего и четвертого признаков (ср. Si j'avais
le temps hier je viendrais, вместо si j'avais eu le temps hier,
je serais venu «если бы у меня вчера было время, я бы
пришел») и сверхдифференциации первых двух признаков (Ср.
Si j'aurai le temps je viendrai, вместо si j'ai le temps je
viendrai «если у меня будет время, я приду»).
Легко заметить, что в подобном описании, сходном
с описаниями, принятыми при сравнительно-исторической
реконструкции и структурно-типологическом
сопоставлении 39, совокупность различительных признаков выражения
данного смысла в двух сопоставляемых системах образует
третью систему, по сравнению с которой каждая из двух
остальных систем представляется отклонением. Однако для
носителя каждого из двух языков именно это «отклонение»,
усвоенное в детстве и зафиксированное в памяти, является
39 См. Б. А. Успенский, Структурная типология языков,
М., 1965; Т. В. Цивьян, Имя существительное в балканских
языках, М., 1963.
20

единственно правильным. Интерференция вызвана, видимо,
трудностью введения и закрепления в памяти совокупности
различительных признаков — третьей системы — и
бессознательного применения правил перехода от нее к
каждой из двух систем при построении и понимании текста 40.
С особой силой интерференция дает о себе знать при
морфологическом оформлении смысловых различительных
признаков, хотя проявляется не только на этом уровне.
Понятно, почему морфологически резко различающиеся языки
сопротивляются конвергенции. Но если заимствование
и взаимное проникновение морфологии действительно
редкое явление, как верно отмечал A. Meйе, то верно, что
конвергенция тем не менее происходит и при развитой
морфологии 41. Стремление к обобщению различительных
признаков и правил их оформления здесь выражается, как
проницательно отметил Л. Теньер 42, в упрощении двух
контактирующих языков путем замены флексий
лексическими и/или синтаксическими способами оформления
смысловых отношений. Предельное проявление подобной
конвергенции — креолизация 43.
Интерференция и конвергенция в области синтаксиса !
до сих пор мало описаны. Работы в этой области касаются
в основном «поверхностного синтаксиса»— порядка слов,
согласования, управления и т. п. 44. Можно надеяться, что
значительные результаты, достигнутые в последние годы
в описании синтаксиса, благотворно скажутся и на
изучении контактов.
40 Эта трудность усиливается с возрастом. Естественно, что
при правильном усвоении второго языка в раннем детстве
интерференция минимальна. Изучению детского двуязычия посвящено
много работ. См. соответствующую литературу в монографии
Вайнрайха. Из последних работ, в которых обсуждаются
главным образом педагогические вопросы, связанные с детским
двуязычием, укажем монографию Tore osterberg,
Bilingualism and the First School Language, Umea, 1961.
41 См. дискуссию по этому вопросу на VI Международном
конгрессе лингвистов, обобщенно представленную в докладе Hans
Vogt, в: «Actes du sixieme congres international de linguistes»,
Paris, 1949, стр. 31—40.
42 Lucien Tesniere, Phonologie et melange des langues,
TCLP, 8, 1939.
43 См. в настоящем сборнике статьи Найды, Тэйлора,
Томпсона, посвященные креольским языкам.
44 См., однако, в публикуемой здесь статье Дж. Гамперца
попытку применения стратификационной грамматики С. Лэмба
к сопоставлению синтаксиса хинди—пенджаби.
21

Сказанное здесь относится и к семантике. Семантическое
переустройство языков в ходе контактов до сих пор
изучалось главным образом лишь в пределах слова, а не более
широко, имея в виду высказывание о некоторой ситуации.
При таком подходе внимание обращается в основном
на изменение репертуара словаря — заимствование и
калькирование слов, выпадение других слов. Как ни важны
исследования такого рода, классификация заимствований
и калек, изучение их ассимиляции 45, они все же оставляют
вне рассмотрения интерференцию в наиболее существенной
части словаря, в которой выражается свойственный
каждому языку особый способ категоризации действительности,
своеобразное выражение универсальных понятий. Между
тем изменения в этой системной части словаря в
значительной мере определяют конвергенцию контактирующих
языков, вплоть до образования языкового союза.
Теория языковых контактов находится лишь в стадии
формирования. Не будет совсем безосновательным
утверждение, что преждевременно заниматься изучением процесса
коммуникации в условиях двуязычия — нет еще ясного
и точного представления о механизме речевого общения
в «обычных» условиях. Но, оставляя в стороне вопрос,
не обычное ли явление двуязычие и даже многоязычие,
можно заметить, что для многих лингвистов изучение
двуязычия, интерференции, конвергенции контактирующих
языков уже стало делом актуальным и важным как
теоретически, так и в связи с потребностями современного общества.
Об этом свидетельствует обширная литература,
посвященная этим вопросам, о которой этот очередной выпуск серии
«Новое в лингвистике» призван дать советскому читателю
хотя бы примерное представление.
В. Розенцвейг
Москва, 1968
См. статью Э. Хаугена «Процесс заимствования».

I
ПРОБЛЕМАТИКА ЯЗЫКОВЫХ
КОНТАКТОВ

Уриэль Вайнрайх
ОДНОЯЗЫЧИЕ И МНОГОЯЗЫЧИЕ 1*
1, Определения
1.1. Если бы процесс коммуникации ограничивался
рамками языковых коллективов, то в отношении культур
человечество являло бы не менее пеструю и разнообразную
картину, чем в языковом отношении. Но дело обстоит
иначе. Районы наиболее ярко выраженного языкового
разнообразия, такие, как Кавказ, Новая Гвинея, провинция
Плато в Нигерии, район Оахака в Мексике и др., вовсе
не отличаются соответствующей этнической пестротой.
Случаи поразительного единообразия в области культуры
в условиях пестрого разнообразия языков служат
доказательством того, что общение может преодолевать и
действительно преодолевает языковые границы. Оно оказывается
возможным благодаря посредству многоязычных
носителей.
Это умозаключение находит эмпирическое
подтверждение в чрезвычайно богатых данных индийской языковой
статистики 2. Языковое разнообразие в Индии распределено
неравномерно: оно очень ярко выражено в ряде районов
Ассама, в центре Деканского полуострова, вокруг пустыни
Раджастан и вдоль тибетских перевалов, тогда как
основные части северной равнины и почти все побережье с
языковой точки зрения вполне однородны. Владение еще
каким-либо языком, помимо родного, также распространено
очень неравномерно. Можно было бы ожидать по крайней
мере, что оба эти показателя находятся в прямой
зависимости друг от друга, однако в действительности они
оказываются независимыми. Это значит, что в ряде районов
языковое разнообразие более или менее полно компенсируется
* Комментарий к тексту, помеченному жирными цифрами, см.
на стр. 513—515.
25

двуязычием (в городах, на Деканском полуострове, вдоль
проходов в Тибет), чего нельзя сказать, например, об
Ассаме, Раджастане и вообще о сельских районах, если их
сравнивать с городскими. Наибольшим этот разрыв
оказывается в районах, для которых характерна наибольшая
степень культурной отсталости. Таким образом,
препятствием процессу общения является не просто языковое
разнообразие как таковое, а языковое разнообразие в
сочетании с недостатком компенсирующего его многоязычия 3.
1.2. Хотя многоязычие, несомненно, представляет собой
явление не только значительное, но и достаточно обычное
и распространенное, принято, в том числе и среди
лингвистов, рассматривать одноязычие как правило, а
многоязычие — как нечто исключительное. У этого в высшей
степени идеализированного взгляда есть ряд источников.
Один из них — в соблазне экстраполировать опыт
нескольких европейских и американских стран, которые в течение
недолгого исторического периода приближались, с
известным успехом, к сознательно поставленной цели — полной
стандартизации языка как символу и орудию своего
национального бытия. Другой источник этого взгляда связан
с тем, что структурная лингвистика на ранних стадиях
своего развития нуждалась в допущении синхронности
и качественной однородности языковых текстов, служивших
объектом ее описания. Но ни культурно-географические
перегородки, ни временные методологические установки,
связанные с младенческой незрелостью нашей науки,
не должны заслонять от нас того реального факта, что
миллионы людей, возможно большинство людей, в течение
своей жизни в той или иной степени овладевают двумя или
несколькими языковыми системами и умеют пускать их
в ход каждую в отдельности — в зависимости от требований
обстановки.
1.3. Могут возразить, что говорить о многоязычии,
не затрагивая вопроса о минимальном различии между
языками,— значит давать этой проблеме чересчур широкое
и неопределенное толкование. Но вполне обоснованной
представляется такая точка зрения, при которой случаи владения,
скажем, французским и вьетнамским, французским и
провансальским или даже парижским и марсельским
французским рассматриваются как разновидности по существу
одного и того же явления. Ибо проблема, стоящая перед
говорящим во всех этих случаях, качественно одна и та же:
26

следовать огромному количеству норм в соответствующих
контекстах; и в случае неудачи результат один и тот же:
вторжение (интерференция) норм одной системы в пределы
другой. И вовсе не очевидно, что четко различающиеся
системы норм легче спутать, чем системы сходные.
1.4. Другая черта многоязычия, которую легко
представить в виде переменной,— это степень владения каждым
данным языком у одного и того же говорящего. Совершенно
свободное и всестороннее владение двумя языками, конечно,
очень сильно отличается от усвоения лишь начатков второго
языка; но опять-таки трудность задачи, стоящей перед
человеком, и характер его неудач при дублировании
одноязычных норм каждого из языков (в отличие от «размеров» этих
неудач) в обоих случаях сходны. Сравнительная степень
владения двумя языками вообще не может быть точно
сформулирована в чисто лингвистических терминах. Это один
из тех многочисленных аспектов двуязычия (которое мы
далее для простоты и подвергнем рассмотрению как
наиболее важный тип многоязычия), для исследования которых
лингвистике необходимо сотрудничество с психологией
и общественными науками.
1.5. С лингвистической точки зрения проблема
двуязычия заключается в том, чтобы описать те несколько
языковых систем, которые оказываются в контакте друг с другом;
выявить те различия между этими системами, которые
затрудняют одновременное владение ими, и предсказать
таким образом наиболее вероятные проявления
интерференции, которая возникает в результате контакта языков,
и, наконец, указать в поведении двуязычных носителей те
отклонения от норм каждого из языков, которые связаны
с их двуязычием. Но не все потенциальные возможности
интерференции переходят в действительность. Разные люди
с различным успехом преодолевают тенденцию к
интерференции — как автоматически, так и сознательными усилиями.
В некоторой данной ситуации контакта между языками А
и В говорящий № 1 может владеть обоими языками, как
своим родным, а у говорящего № 2 речь на языке В может
изобиловать отпечатками норм языка А. Исследование
подобных различий в поведении двуязычных носителей опять-
таки требует соединенных усилий лингвистики и смежных
наук. Может быть так, что наши два носителя различны
по своим врожденным языковым способностям или, скажем,
что носитель № 2 лишь приступает к изучению языка В.
27

Может быть, они изучали эти языки разными способами,
например носитель № 2 пользовался методом, не
рассчитанным на подавление интерференции. Возможно также,
что носитель № 1 придерживается пуристических
установок, а№2 стремится лишь к тому, чтобы быть правильно
понятым и готов пренебречь языковыми нормами. При этом
различия в языковых установках и в степени терпимости
к интерференции могут носить характер как личных
особенностей, так и социальных явлений, обусловленных тем
коллективом, в рамках которого происходит контакт двух
языков. В Канаде местный французский акцент в
английском языке в социальном отношении менее выгоден для
говорящего, нежели в США, где, скажем, гувернантке-
француженке может быть даже экономически выгодно
культивировать французский акцент как символ своего вполне
«авторитетного» происхождения. Лингвист может найти
в этих различиях хотя бы примерное объяснение того
факта, что одни контакты между языками, имевшие место
в истории, оставили вполне определенный отпечаток на
соответствующих языках (эффект «субстрата»), а другие
прошли почти бесследно. Но точное описание взаимосвязей
между языковыми, психологическими и
общественно-культурными факторами, участвующими в современных,
допускающих непосредственное наблюдение ситуациях
языкового контакта, предполагает исследование двуязычия
методами целого комплекса смежных наук.
2. Контакт языковых систем
2.1. В случаях, когда перед лицом или группой лиц,
обычно пользующихся языком А, встает задача усвоения
второго языка, В, есть ряд возможностей. Во-первых, язык
А может быть вообще заменен языком В; в этом случае мы
говорим о языковом сдвиге. Во-вторых, языки А и В
могут употребляться попеременно, в зависимости от
требований обстановки; тогда мы говорим о
переключении (switching) с языка А на язык В и обратно. В-третьих,
может произойти слияние (merging) языков А и В
в единую языковую систему.
2.2. Термин «система» не следует обязательно понимать
как относящийся к языку в целом; сдвиги между
системами, переключение с одной из двух различных, но
одновременно доступных систем на другую и слияние систем могут
28

происходить и на уровне составных частей языка, т. е.
на уровне словаря, грамматики, фонологии и даже их
компонентов. Возьмем в качестве примера фонологический
вопрос выбора между [е] и [?] в случае двуязычия
«французский — русский». В не-конечной позиции правила
французского языка требуют [е] в открытом слоге и [?] в
закрытом. По правилам русского языка [е] появляется только
в окружении палатализованных согласных, а в остальных
случаях произносится [?]. Если системы выбора аллофонов
сосуществуют у двуязычного носителя раздельно, то он
будет переключаться с одного правила на другое в
зависимости от того, является ли высказывание в целом
французским или русским. Если же эти системы у него слились,
то возникает новое фонологическое противопоставление
между двумя языками, требующее, например, [?] во
французском (Compiegne), но [е] в русском {пень).
Аналогичные возможности имеются и в плане содержания.
Некоторый элемент плана содержания при контакте двух
языков может принимать двойное значение — вещества или
предмета, если он фигурирует в контексте французского
высказывания (verre), тогда как в русском высказывании
он получил бы дальнейшее различение {стекло vs стакан).
Если бы языковые системы слились, то мы бы сказали, что
в новой системе имеются два слова со значением «стекло»—
одно неоднозначное, а другое однозначное. То же самое
можно заключить и о языковом знаке в целом, т. е. о
пересечении содержания и выражения. Можно представить себе
носителя русского и французского языков, у которого для
единицы содержания «сахар» есть две синонимичные
единицы выражения [sykr] и [saxar], выбор между которыми
производится в зависимости от того, является ли
высказывание в целом русским или французским. Далее, для такого
носителя слово [nos] оказывается межъязыковым
омонимом, многозначность которого разрешается одним образом
в высказываниях на русском языке (нос) и другим —
в высказываниях на французском языке (noces «свадьба»).
Если же, напротив, сосуществующие языковые системы
остаются раздельными, то «сахар» [sykr] и «свадьба» [nos] —
это знаки одной системы, а «сахар» [saxar] и «нос» [nos] —
знаки другой системы.
2.3. Модель слияния языковых систем предоставляет
в распоряжение лингвиста заманчивое объяснение для
многих явлений интерференции, наблюдаемых в речи двуязыч-
29

ных носителей. Мы будем говорить о языке S — источнике
интерференции (source of the interference) и языке С —
объекте интерференции (target [cible] of the interference).
Знаки языка С или элементы его систем выражения или
содержания благодаря субстанциальному или частичному
формальному сходству отождествляются со знаками или
элементами языка S. Затем двуязычный носитель
подвергает таким образом отождествленные элементы дальнейшему
действию норм языка S, которые могут в значительной
мере расходиться с нормами языка С. Ниже, в §§ 3—5,
рассматривается механизм интерференции в ряде сфер
языка.
2.4. Разграничение слившихся и сосуществующих
языковых систем имеет — помимо своего теоретического
значения как основы для описания наблюдаемых явлений
интерференции — еще и психологический аспект. С точки
зрения психологии отсутствие интерференции в том или
ином конкретном случае само по себе еще вовсе не говорит
о том, что двуязычный носитель осуществляет
переключение между двумя раздельными системами. Для определения
того, в какой мере две фонологические, грамматические или
семантические системы или подсистемы являются
раздельными у данного двуязычного носителя, имеются
специальные процедуры, основанные на прямых психологических
тестах. При исследовании типов двуязычия целесообразно
также сравнивать данные, полученные путем
непосредственных лингвистических наблюдений, с данными
психологических тестов.
2.5. В любом лингвистическом исследовании важно
различать продукцию говорящего — то есть некоторый
конечный текст, сколь бы длинным он ни был,— и стоящую
за этим текстом систему, существующую у него в мозгу
и позволяющую ему продуцировать не только этот текст,
но и бесконечное количество других высказываний,
которые будут восприниматься остальными членами его
языкового коллектива как соответствующие языковой норме.
Не менее актуальным является это различие и для
исследования явлений языкового контакта. Но говорящий всегда
может (а многие люди в этом отношении являются особенно
одаренными) научиться воспроизводить с абсолютной
точностью некоторый ряд моделей иностранного языка, отнюдь
не овладев этим языком как целой порождающей системой,
т. е. не приобретя способности производить бесконечное
30

количество правильных комбинаций элементов этого
языка. Может случиться также, что некоторые высказывания,
порождаемые системой одного языка, случайно окажутся
соответствующими правилам и нормам другого языка.
Так, например, какое-нибудь конечное русское -s может
оказаться правильным выражением для французской фонемы
/s/, даже несмотря на то, что его глухость не является
различительным признаком в русском, а его твердость
противопоставляет его другой русской фонеме /s7, что совершенно
чуждо системе противопоставлений французского языка.
Аналогичным образом порядок слов подлежащее —
дополнение — сказуемое во фр. il me voit, будучи применен
к соответствующим русским словам, даст правильное с
точки зрения субстанции и эквивалентное по смыслу
предложение: он меня видит; однако этот порядок слов в русском
высказывании содержит дополнительный формальный
элемент, противопоставляющий это высказывание другому,
напр., он видит меня, не имеющему во французском
достаточно простого эквивалента. Поэтому в исследовании
двуязычия неразумно ограничивать свое внимание явлениями
интерференции, наблюдаемыми на материале ограниченных
текстов, так как даже правильные с точки зрения
субстанции высказывания на языке С могут быть результатом
случайности, за которым скрываются существенные пробелы
во владении языком С как порождающей системой. Анализ
двуязычия должен продолжаться до тех пор, пока
полностью не будет определена степень владения каждой из
языковых систем.
2.6. Особая проблема встает в связи с разницей между
пассивным и активным владением языком. Есть веские
основания полагать, что способность декодировать
сообщения первична и отчасти даже независима от способности
кодировать их. С точки зрения психологии языка серьезный
интерес представляет описание процесса, в ходе которого
человек начинает разбираться в незнакомом языке,
обходясь при этом без каких-либо четких указаний со стороны.
С точки зрения социологии двуязычия еще важнее
исследовать те двусторонние отношения, которые возникают между
двумя говорящими или даже между двумя языковыми
коллективами, когда каждый говорит (кодирует) на своем
собственном языке и свободно декодирует сообщения,
посылаемые партнером. Такие отношения особенно характерны
для тех случаев, когда речь идет о диалектах одного языка
31

или близкородственных языках типа скандинавских. В
подобных случаях эта особая психолингвистическая установка
говорящих перерастает в ощущение регулярности различий
между системами и осознание этих различий как четких
формул перехода — даже людьми, сколь угодно далекими
от занятий сравнительным языкознанием. Изучение «диа-
систем» (синхроническое описание систем диалектов)
привлекло в последнее время внимание многих лингвистов,
и за ним, конечно, последуют работы по психологической
природе диасистем у носителей языка.
2.7. «Микроскопическому» рассмотрению явлений
языкового контакта на материале поведения отдельных
двуязычных носителей может быть противопоставлено
«макроскопическое» исследование результатов воздействия одного
языка на другой. При «микроскопическом» подходе
последствия двуязычия рассматриваются на фоне языкового
поведения одноязычных носителей. При «макроскопическом»
подходе мы сравниваем язык, который рассматривается как
подвергшийся действию контакта, с соседними в
пространстве или во времени участками того же языка, относительно
которых предполагается, что они не были затронуты
действием контакта. При синхроническом «микроскопическом»
наблюдении особое внимание должно уделяться выяснению
того, какие иностранные элементы в речи двуязычного
носителя связаны с его личным участием в языковом контакте.
Так, носитель испанского языка в Соединенных Штатах
может сказать objectores concientes в качестве
импровизированного перевода словосочетания conscientious
objectors «пацифисты, уклоняющиеся от военной службы»
(букв, «совестливые возражатели»), которое известно ему
как двуязычному носителю из английского языка; с другой
стороны, употребление им таких испанских слов, как beisbol
или jazz, хотя и имеющих в конечном счете английское
происхождение, вовсе не связано с тем, что он знает
английский язык: они являются неотъемлемой составной
частью словарного запаса одноязычных носителей
испанского языка.
3. Фонетическая интерференция
3.1. Сопоставляя фонетические системы, скажем,
французского и английского языков, мы замечаем, что во
французском имеются звуки, которые отсутствуют в английском,
32

напр. [у], а в английском—такие звуки, как [?, о],
не представленные во французском. Но есть и другие
фонологические различия между этими двумя языками, которые
не сводятся к простому несовпадению наборов целых фонем;
так, и в английском и во французском есть фонема /г/, но
с точки зрения субстанции здесь имеются значительные
различия. Звук [?] во французском языке — полноценная
фонема, а в английском он встречается только в
ретрофлексном варианте как реализация последовательности фонем
/er/. Звук [р] во французском является основной и почти
единственной реализацией фонемы /р/, а в английском —
лишь одним из позиционно обусловленных аллофонов
(напр., в последовательности /sp/) наряду с /ph/,
представленным в других очень частых позициях. Поэтому, для
того чтобы дать полное описание проблем, встающих перед
двуязычным носителем при пользовании двумя
фонетическими системами, необходимо пойти дальше простой
инвентаризации фонем и обратиться к их дифференциальным
признакам, контекстному взаимодействию этих признаков
и правилам построения допустимых последовательностей
фонем в каждом из языков. Возьмем в качестве примера
английское [о]. Это звонкий апикальный фрикативный
согласный. В испанском языке есть похожий звук, но у него
фрикативность является не дифференциальным, а
факультативным признаком, возникающим в некоторых позициях,
а именно в интервокальной и в конце слова. Двуязычный
носитель, для которого испанский является языком S,
а английский — изучаемым языком С и который не знает
о фрикативности английского звука, будет грешить его
«недоразличением» (under-differentiate). В некоторых
случаях он будет нечаянно выдавать правильную реализацию,
напр., в словах /fe'dr, rijo/, а в других словах, например,
таких, как /re'der, rijd/, эта «недоразличающая установка»
может привести к подстановке варианта [d] в соответствии
с правилами выбора между аллофонами [d] и [?] в
испанском языке S. Носителем арабского языка S, наоборот,
краткость и не-фарингализованный характер звуков —
избыточные в английской фонологической системе — могут
быть приняты за различительные, поскольку в его арабской
фонологической системе S /o/ противопоставлено /o/ и /oo/.
Но «сверхразличение» (overdiiferentiation) английских
звуков, к которому это поведет, не грозит двуязычному
носителю никакими нарушениями английских норм.
3—0293
33

3.2. Итак, если у некоторого данного звука в данной
позиции некоторый признак либо всегда присутствует, либо
всегда отсутствует как в языке S, так и в языке С, то
следует ожидать, что речевое поведение двуязычного носителя
будет в этом отношении находиться в согласии с
одноязычными нормами соответствующих языков. Если некоторый
признак присутствует в языке S в порядке свободного
варьирования, а в языке С участвует в фонологическом
противопоставлении, то следует ожидать непредсказуемых
ошибок. Так, по-видимому, можно описывать озвончение
согласных носителем южнонемецкого S в его французской
речи (С). Если же в языке S некоторый звук может как
обладать, так и не обладать некоторым признаком, а в языке С
присутствие этого признака определяется особыми
позиционными условиями, то следует ожидать интерференции
в определенных, предсказуемых позициях; таков случай
контакта испанского и английского языков, описанный
выше.
При двуязычии может иметь место еще одно явление,
заключающееся в том, что признаки, одновременно
представленные в фонеме языка С, в речи двуязычного носителя
оказываются распределенными между двумя или
несколькими последовательными звуками. Так, индийцы,
передающие английские /о, f/ как [dh, ph], связывают место
образования звука и работу связок с первым, взрывным
элементом, а фрикативность передают отдельным звуковым
сегментом; аналогичным образом носители русского языка S
часто передают отдельными сегментами передний ряд
и огубленность /у/ французского языка С, что дает [ju].
3.3. Даже если два языка, находящиеся в контакте,
имеют много общих фонем, законы их распределения могут
быть очень различными. Так, хотя /р, s, s, г/ являются
фонемами как в английском, так и во французском, начальная
последовательность /ps-/ не характерна для английского,
a /sr-/ не встречается во французском. В английском
последовательность /-okr-/ вполне обычна в интервокальном
положении (напр., increment), но когда сквозь фильтры
английских законов распределения фонем проходит имя Нкрума,
та же самая последовательность, оказавшись в начале
слова, приобретает в высшей степени экзотический оттенок.
В истории французского языка был период, когда /sp-/
в начале слова также было нарушением законов следования
фонем; сейчас такая последовательность вполне допустима,
34

но вот носитель испанского языка S по-прежнему склоней
добавлять начальное /е-/, когда он в качестве двуязычного
носителя пытается произнести слово special французского
языка С.
3.4. Аналогичные различия между языками и явления
интерференции можно заметить и в сфере просодии. Если
в языке S ударение ставится на каждом слове, то можно
ожидать, что двуязычный носитель будет тщательно
следить за ударениями в языке С, по какому бы принципу они
ни были организованы, и будет точно воспроизводить их,
даже если он таким образом будет придавать
дифференциальное значение вещам, носящим в языке С чисто
автоматический характер. (Так обстоит дело с носителем
немецкого языка S, когда он говорит на французском языке С.)
Если же, напротив, двуязычный носитель не приучен
правилами языка S к тому, чтобы следить за местом ударения
в каждом отдельном слове, то от него следует ожидать самых
различных ошибок в ударении, которые исчезнут лишь
при полном овладении языком С.
3.5. Стоит лишний раз отметить, что в действительности
реализуются не все возможности интерференции,
вытекающие из различий между данными языковыми системами.
Эксперименты показывают, что отклонения в восприятии
и в воспроизведении иностранных звуков не всегда
совпадают друг с другом. В зависимости от колебаний в степени
внимательности и заинтересованности различные носители
могут подавлять потенциально возможную интерференцию
или допускать ее беспорядочное проявление. Одни подмены
звуков (sound substitutions) прощаются коллективом
носителей языка С охотнее, чем другие; американцы, например,
гораздо решительнее протестуют против замены /?/ на [s]
или [f], чем на [t]. Таким образом, даже сами иностранные
акценты получают частичное признание в качестве явлений,
имеющих определенный общественный статус (partly
institutionalized faits sociaux). Но наилучшим исходным
пунктом для описания двуязычного поведения пока что
остается сопоставительный анализ находящихся в контакте
языковых систем.
3.6. Явления фонетической интерференции,
проявляющиеся на «микроскопическом» уровне в иностранном
акценте двуязычных носителей, вновь встречаются нам на
«макроскопическом» уровне при рассмотрении исторического
влияния одного языка на другой. Весьма вероятно, напри-
3* 35

мер, что именно влияние славянских языков привело к
появлению в румынском языке палатализованных вариантов
согласных, что в свою очередь после выпадения палатали-
зирующего гласного (процесс, также, по-видимому,
объясняющийся славянским влиянием) привело к фонологизации
противопоставления палатализованных и
непалатализованных согласных 4. На северо-западе Югославии влияние
романских языков, лишенных тонов, по-видимому, привело
к утрате различительной роли тонов в ряде
сербскохорватских диалектов. Очень часто в территориально близких
языках появляются одинаковые инновации, причем не
всегда можно определить, где они впервые возникли и в каком
направлении распространяются. Так, болгарский,
румынский, украинский языки и диалект языка идиш на Украине
и в Румынии имеют очень близкие системы из 3 X 2
гласных. В Швейцарии некоторые соседствующие диалекты
ретороманского и алеманнского утратили различительный
признак лабиализации гласных. Подобное конвергентное
развитие иногда фигурирует в качестве критерия при
определении близости языков («языковые союзы»). Это понятие
существенно раздвинуло пределы языковой географии,
позволив перешагивать через языковые границы при
прослеживании звуковых инноваций.
4. Грамматическая интерференция
4.1. Грамматическая интерференция возникает тогда,
когда правила расстановки, согласования, выбора или
обязательного изменения грамматических единиц, входящие
в систему языка S, применяются к примерно таким же
цепочкам элементов языка С, что ведет к нарушению норм
языка С, либо тогда, когда правила, обязательные с точки
зрения грамматики языка С, не срабатывают ввиду их
отсутствия в грамматике языка S 5.
4.2. Предложение il revient chez lui aujourd'hui «он
возвращается домой сегодня» может быть передано
по-английски с обстоятельством времени в начале или в конце
предложения: today he comes home или he comes home today.
В немецком нет никаких ограничений на позицию наречия
«сегодня», его можно вставить и в середину, перед словами
nach Hause «домой» (er kommt heute nach Hause). Сложность
английских правил порядка слов для наречий по сравнению
с более свободной системой в немецком ведет к нарушению
36

английских норм двуязычными носителями немецкого
языка типа he comes tomorrow home. Правила английского
языка С, требующие одного порядка слов в прямом вопросе
(What does he think? Что он думает?), а другого в косвенном
вопросе (...what he thinks ...что он думает), легко приводят
к ошибкам у носителей более простых в этом отношении
языков S, типа русского (*What he thinks? *I know what
does he think). В португальском языке С
североамериканских иммигрантов встречаются такие образования, как
Portugues Recreativo Club, по образцу Portuguese Recreative
Club в английском языке S.
4.3. Нетрудно привести примеры и на интерференцию,
связанную с различиями в правилах согласования. Во
французском языке прилагательное в предикативной функции
согласуется с подлежащим в роде (Le X est blanc; La Y est
blanche). В немецком хотя вообще имеется согласование
в роде прилагательного с существительным, но это не
касается прилагательного в предикативной функции. Отсюда
вероятность утраты согласования (La Y est blanc) y
двуязычных носителей немецкого языка S и французского С.
Аналогичное соотношение имеет место между устным и
письменным французским языком, создавая известные
орфографические трудности даже для грамотных французов: (est)
venu vs. (sont) venus при инварианте [vny]. Другой пример:
в иврите согласование в роде между сказуемым и
подлежащим во втором лице знакомо двуязычным носителям
славянских языков S, но часто вызывает интерференцию в речи
на иврите (С) у двуязычных израильтян, родные языки S
которых не различают родов в местоимении второго лица.
4.4. Неудачи в проведении различий между
грамматическими категориями языка С, имеющими смысловое
значение, очень часто наблюдаются в ситуациях языкового
контакта. Так, противопоставление датива и аккузатива в
немецком языке хотя отчасти и совпадает с
противопоставлением la/lui во французском, однако не имеет параллели
во французском языке при различении движения в каком-
либо месте и движения в направлении к этому месту (in
der Stadt «в городе», in die Stadt «в город»). У двуязычных
носителей французского языка S это легко приводит
к ошибкам в немецком С. Аналогичным образом различия
между исчисляемыми и неисчисляемыми существительными
и системами определенных и неопределенных артиклей для
каждого из этих классов (фр. le/du, le/un, англ. the/some,
37

the/an) представляют необычайные трудности для
носителей таких языков S (типа русского), в которых нет ничего
подобного; и даже когда такие системы в общих чертах уже
изучены, многочисленные частные случаи, в которых
происходит «идиоматичное» опускание или выбор особых
артиклей, служат неисчерпаемым источником интерференции.
4.5. Иногда наблюдается и обратное явление, когда
определяемая сугубо формально категория языка С
«семантизируется» по образцу языка S. Так, в английском языке
противопоставление настоящего и будущего времени
нейтрализуется в одном из типов условного придаточного,
причем настоящее время выступает в роли общего
непрошедшего времени. Однако носитель русского языка S будет
склонен употреблять будущее время именно в условных
придаточных, относящихся к будущему: if he will ask me,
вместо нормального if he asks me «если он меня спросит».
4.6. Нередко бывает и так, что специфические правила
языка S применяются к цепочкам языка С, хотя они
находятся в противоречии с его грамматикой. В языке
польских иммигрантов в США, например, мы встречаем
словосложение английского типа (напр., the x is [like] a
y->- the у x: the man is [like] a bird -> the bird man),
применяемое к материалу польского языка С (ptak czlowiek),
хотя обычная польская модель, так же как и французская
и русская, иная: ху (czlowiek-ptak «человек-птица»).
Английская формула неограниченного наращивания
именной группы путем присоединения определяющих
существительных без какой-либо иерархии в ударениях (the w x y z;
напр., The State Cancer Research Institute Bulletin) также
ведет к появлению недопустимых конструкций в речи
двуязычных носителей, для которых языком С является даже
тот или иной германский язык, скажем немецкий или идиш,
где каждое вновь нанизываемое существительное получает
более сильное ударение по сравнению с предыдущим.
4.7. Автоматический выбор алломорфов легко
оказывается жертвой интерференции вследствие слабого владения
языковыми нормами, носящими характер
немотивированных особенностей данного языка. Так, необычное
чередование вариантов английской морфемы say «говорить» /sej/
и /se/, из которых последний выступает в позиции перед
суффиксом -s, дает у двуязычных носителей, недостаточно
хорошо овладевших этим правилом, ошибочную форму
/sejz/ says «говорит» независимо от того, каков их родной
38

язык. При контакте языков, характеризующихся
значительным сходством, восходящим к генетическому родству
или связанным с обширными заимствованиями, двуязычные
носители — уже по другой причине — часто делают
ошибки в выборе алломорфов, не учитывая различий в их
распределении. Возьмем носителя немецкого языка S,
привыкшего к образованию причастий прошедшего времени от
слабого глагола weben — gewebt «ткать» и от сильного глагола
sterben — gestorben «умирать», сталкивающегося с
совершенно отличными английскими (С) моделями: weave —
woven «ткать», но starve — starved «голодать, умирать
от голода». Известны даже примеры создания новых
вариантов морфем языка С, которые потребовались для того, чтобы
соблюсти правила распределения, действующие в языке S.
В некоторых разновидностях ретороманского, например,
зафиксированы случаи, когда двуязычные носители
употребляли форму inan как вариант для ina в значении
неопределенного артикля женского рода в позиции перед
гласными — по образцу алеманнского чередования а/ап.
4.8. Когда двуязычный носитель отождествляет на
некотором семантическом основании слово языка S со словом
языка С, он склонен распространять на слово языка С
синтаксические «права и обязанности» слова языка S, к
которому он его приравнял, часто в нарушение норм языка С.
Так, английские слова say и tell оба приблизительно
соответствуют французскому dire, но tell обязательно требует
косвенного дополнения, тогда как say может принимать
косвенное дополнение лишь при посредстве предлога:
I told him how to do it «Я сказал ему, как это сделать»
I said hello (to him) «Я сказал (ему) «привет».
Французам, говорящим по-английски, очень трудно
избегать употребления таких недопустимых конструкций, как
*I said him how to do it или * I told hello. Английский
глагол enjoy «пользоваться, наслаждаться чем-л.» требует
прямого дополнения или возвратного местоимения: to enjoy
oneself букв, «наслаждать себя». Менее категоричные
синтаксические требования, скажем, у соответствующего глагола
в идиш nahos hobn (fun...) «получать удовольствие (от...)»
приводят к тому, что, говоря по-английски, носители идиш
употребляют глагол enjoy в непереходной конструкции:
*Did you enjoy? (вм. Did you enjoy yourself? «Получили ли
вы удовольствие?»).
39

4.9. Результаты воздействия одной грамматической
системы на другую можно, аналогично тому, как мы это
делали с фонетической интерференцией, рассматривать и в
«макроскопическом» плане — на материале грамматических
инноваций, связанных со взаимодействием языков. Опять-
таки не всегда может быть ясно, какой из языков послужил
источником, а какой адресатом этого нововведения, но,
по-видимому, общие грамматические инновации в соседних
языках имеют единые «доисторические» корни.
Балканский полуостров является хорошо известным примером
области грамматической конвергенции языков. Тот факт,
например, что и в румынском, и в болгарском, а в
албанском развился постпозитивный определенный артикль,
не может быть объяснен их индоевропейским родством, так
как каждый из них является единственным языком в своей
подгруппе, имеющим эту черту. Грамматические инновации
могут быть связаны как с отмиранием старых категорий,
так и с появлением новых противопоставлений. Так, в
вышеперечисленных балканских языках, а также в греческом
древний инфинитив исчез, и в каждом из этих языков
различаются теперь по два союза типа «что/чтобы», вводящих
придаточные предложения с личными формами глагола
вместо прежних конструкций с инфинитивом.
Рассматривать возникновение новых прошедших времен, образуемых
глаголом «иметь» плюс причастие прошедшего времени,
в греческом, романских и германских языках как простую
серию совпадений значило бы злоупотреблять собственной
доверчивостью; точно так же, по-видимому, имеет смысл
видеть историческую связь между отмиранием простого
претерита в разговорном французском и в южнонемецком
(alla, ging). Распространение сложного прошедшего
времени, образуемого с помощью глагола «иметь»,
происходящее посредством грамматического калькирования
и не останавливающееся на европейских языковых
границах, не прекратилось до сих пор. Бретонский копирует эти
конструкции с французского, силезские диалекты польского
языка — с немецкого, а македонский — с албанского.
Идиш, утратив контакт с немецкими образцами и,
возможно, вдохновляемый новыми контактами со славянскими
языками, отказался от правил особого порядка слов в
придаточных предложениях и от большей части
противопоставлений сильного и слабого склонений прилагательных;
с другой стороны, он перенял у славянских языков двух-
40

ступенчатую систему уменьшительных и общую схему
глагольных видов, хотя для выражения этих новых категорий
используются «родные» германские морфемы.
4.10. Одной из острых проблем, связанных с
грамматическими последствиями языковых контактов, является
переход аффиксальных морфем из одного языка в другой.
Действительно, в английском языке есть продуктивный
уменьшительный суффикс -ette (напр., kitchenette «кухонька»,
roomette «один из типов купе» и т. п.) французского
происхождения. Но лучшим объяснением существования
заимствованных словообразовательных морфем является тот факт,
что они стали продуктивными в заимствовавшем их языке
благодаря появлению в нем таких пар слов, где одно из них
содержало такую морфему, а другое — нет. Из таких пар
заимствований, как cigar —cigarette, statue — statuette,
суффикс -ette мог быть извлечен и получил статус
продуктивного английского суффикса. Словообразовательные
элементы с экспрессивным значением часто используются
подобным образом. С другой стороны, явления переноса
настоящих словоизменительных морфем крайне редки.
В тех случаях, когда они действительно имеют место, они,
по-видимому, предполагают огромное предварительное
сходство между синтаксическими системами, например
такое, которое характерно для близких диалектов одного
и того же языка.
4.11. Помимо конкретных проявлений воздействия
одного языка на другой, законный интерес представляет
также вопрос о том, может ли контакт сказаться на общем
грамматическом складе языка. Пока что, к сожалению,
по этому вопросу не собрано достаточно убедительных
данных. Конечно, соблазнительно было бы взглянуть на
тенденцию многочисленных индоевропейских языков к
аналитичности как на единый исторический процесс, в котором
участвовали и некоторые неиндоевропейские языки; однако
мы не располагаем достаточным количеством контрольного
материала, необходимого для выводов такого рода. Но,
пожалуй, можно с большой степенью уверенности
утверждать, что быстро развивающееся двуязычие как таковое,
независимо от склада участвующих в нем языков, ведет
к росту аналитичности в том случае, если условия
способствуют поддержанию интерференции. Можно показать, что,
например, креольские языки (см. § 6.2) часто более анали-
тичны, чем их «предки».
41

5. Лексическая интерференция
5.1. Словарь любого языка постоянно находится в
текучем состоянии, одни слова выходят из употребления.,
другие, наоборот, пускаются в оборот. Слова с низкой частотой,
возможно, просто недостаточно прочно удерживаются в
памяти, чтобы устойчиво функционировать. Регулярные
фонологические и грамматические изменения могут приводить
к возникновению неудобных или обременительных
омонимичных пар, один из членов которых должен быть заменен
каким-либо другим словом. В некоторых семантических
сферах имеется общая потребность в синонимах, в
особенности когда речь идет об экспрессивной лексике,
призванной заменить слова, утратившие свою экспрессивность.
В обществах с высоким уровнем социальной подвижности,
где исчезли социальные диалекты как таковые, особый
аристократический лексикон может служить паролем
общественной элиты, но он обречен на постоянную изменчивость
вследствие подражания со стороны жаждущей возвышения
массы. Часть этого спроса на обновление словаря может
удовлетворяться неологизмами внутреннего
происхождения. Но особенно богатый и свежий материал может быть
почерпнут из иностранных языков. Ввиду легкости
распространения лексических единиц (по сравнению с
фонологическими и грамматическими правилами) для заимствования
слов достаточно минимального контакта между языками.
При массовом двуязычии лексическое влияние одного
языка на другой может достигать огромных размеров.
При определенных социо-культурных условиях у
двуязычных носителей происходит нечто вроде слияния
словарных запасов двух языков в единый фонд лексических
инноваций.
Лексические заимствования можно исследовать с точки
зрения приведшего к ним механизма интерференции и
с точки зрения фонологического, грамматического,
семантического и стилистического врастания новых слов в
заимствующий язык. Рассмотрим сначала вопрос о механизме
интерференции.
5.2. Представим себе двуязычного носителя языков S
и С, отождествляющего слово S1 языка S с некоторым
словом C1 языка С, затем слово S2 со словом С2 и т. д. Но вот
для простого слова S6 и для сложного слова (S7 + S8) + S9
он не находит подходящих эквивалентов в языке С. Пожа-
42

луй, основополагающим условием для лексической
интерференции и является подобное ощущение лексического
«дефицита» (lexical "gap").
Вопрос о лексических заимствованиях следует
рассмотреть прежде всего с точки зрения морфологической
структуры того материала, который используется для покрытия
этого лексического дефицита. Когда слово bargain «сделка»
английского языка S перенимается луизианским
французским в форме barguine или когда слово языка могавк,
означающее «металл», расширяет свое значение и включает
также значение «деньги», для того чтобы удовлетворить
обнаруживаемую двуязычными носителями английского S
и могавка С потребность в слове money «деньги», то в этих
случаях мы имеем дело с заимствованиями (в широком
смысле), которые являются одноморфемными как в языке S,
так и в языке С. Наоборот, когда американский испанский С
заполняет пробелы, обнаруживающиеся в нем на фоне
английского S, например New Deal «Новый курс
(Рузвельта)» или conscientious objectors, такими выражениями, как
Nuevo Trato и objectores concientes, то мы имеем дело
со словами многоморфемными как в S, так и в С. Но
сохранение подобного изоморфизма необязательно. При
заимствовании во французском языке русского слова спутник
форма, состоящая в языке S из трех морфем, вводится
в язык С как морфологически простая единица. Возможно
и обратное: англ. pencil /pensai/ «карандаш»
переразлагается в американском идиш и истолковывается как двухмор-
фемное квазиуменьшительное на -1 (на что указывает и его
принадлежность в идиш к среднему роду, куда относятся
уменьшительные, но не попадают другие заимствования).
Заполнение лексических «белых пятен», обнаруживаемых
в языке команчей (С) с точки зрения английского (S) —
напр. battery «аккумулятор», передаваемое выражением,
означающим «ящик с молниями»,— или отсутствие в
американском итальянском английского (S) слова bulldog
«бульдог», передаваемого как cana-buldogga,— также
примеры лексических заимствований, имеющих в языке С более
сложное строение, чем в языке S.
5.3. Особый вопрос, связанный с заимствованиями,
которые являются сложными как в языке S, так и в языке С,
касается того, одинаково ли их грамматическое строение
в обоих языках. В немецком языке слово Wolken-kratz-er
«небоскреб», созданное по образцу англ. sky-scrap-er,
43

построено по той же самой схеме образования имен
деятеля — из словосочетаний глагол плюс дополнение; во фр.
gratte-ciel, напротив, мы видим идиоматичное применение
соответствующей французской словообразовательной
модели, формальное строение которой совершенно иное. Иногда,
впрочем, мы находим механическую имитацию сложных
форм, которые с точки зрения языка С могут
рассматриваться лишь как бессмысленные или даже противоречащие
здравому смыслу построения. Это часто бывает, когда
английские сложные существительные переносятся в языки,
не имеющие аналогичных моделей словосложения, напр.,
science-fiction (=беллетристика, являющаяся наукой),
«научная фантастика», Servicestation (=станция для
обслуживания) «станция обслуживания» в современном
французском.
5.4. Следующая проблема, связанная с лексическими
заимствованиями,— это вопрос о том, заполняется ли брешь,
связанная с отсутствием данного слова в языке С,
перенесением этого слова из языка S в язык С или подысканием
на эту роль какого-нибудь из слов языка С, что
приблизительно соответствует классическому делению на
заимствованные слова и «заимствованные переводы»— кальки.
Слово «металл»>«деньги» из языка могавк, «ящик с молниями»
из языка команчей, ам.-исп. NuevoTrato, нем.
Wolkenkratzer, фр. gratte-ciel — все это примеры подстановки вместо
слов языка S подходящих форм из языка С; в случае же
луизианского французского barguine, ам.-исп. objectores
concientes, фр. sputnik, ам.-идиш pensl мы имеем дело
с перенесением форм языка S в язык С. При
многоморфемных заимствованиях возможно сочетание обоих способов,
ср. пенс.-нем. Drohtfens, построенное по образцу англ.
wire fence «проволочный забор». В ам.-ит. cana-buldogga
мы имеем любопытный случай одновременного
перенесения английской формы и ее присоединения к выбранной
в качестве эквивалента форме языка С.
5.5. Рассмотрим различные семантические типы
механизма подстановки. При расширении значения слова
«металл» в языке могавк, которое включило также и- смысл
«деньги», имел место новый акт обозначения (designation).
С другой стороны, при расширении значения слов англ.
nucleus, нем. Kern, рус. ядро и т. п., включившего также
и атомные ядра, лишь повторился тот же самый тип
называния. Часто случается, в особенности при контактах между
44

генетически или культурно близкими языками, что форма,
перенесенная из языка S, оказывается сходной с
родственной ей формой, уже существовавшей в языке С с другим
значением, напр. англ. introduce «знакомить» -> канад.-фр.
introduire «вводить» + «знакомить», англ. library
«библиотека» -> ам.-порт, livraria «книжная лавка» + «библиотека»,
англ. engine «локомотив»->- ам.-порт, engenho
«наивность» + «локомотив». Во многих подобных случаях
бывает трудно определить, где здесь перенесение, а где
подстановка.
5.6. Тогда как возможности расширения словаря путем
подстановки, по-видимому, неограниченны, расширение
словаря путем перенесения иностранных слов, как
неоднократно отмечалось, наталкивается на определенное
сопротивление в некоторых языках или в некоторых сферах языка.
Хорошо известно, что, например, венгерский, финский
и исландский языки шли в развитии своего словаря в
направлении «европейского стандарта» почти исключительно
по пути подстановок. В пределах одной языковой семьи мы
имеем чешский, обычно прибегавший к подстановке, и
русский, охотно пользовавшийся перенесением (ср. divadlo —
театр, odstavec — абзац, basnik — поэт, sloh — стиль).
В период своего развития израильский иврит часто
прибегал к «временным» перенесениям, которые затем постепенно
заменялись подстановочными формами (kultura — tarbut,
politika — mediniut). В любом списке перенесений одни
части речи представлены более широко, чем другие.
Поэтому современная лингвистика вполне естественно
заинтересовалась вопросом, не определяется ли выбор механизма
лексической интерференции, хотя бы в некоторых случаях,
факторами грамматического порядка и, в частности, не
предопределяет ли сама структура языка при некоторых
условиях его сопротивление перенесениям.
На этот вопрос нет простого ответа. В большинстве
случаев решительное сопротивление перенесению лексических
единиц, конечно, обусловлено соображениями социо-куль-
турного, а не грамматического порядка. Не случайно
предпочтение подстановки оказалось столь сильным в
чешском и венгерском языках, где перенесение было бы
истолковано в народе как онемечивание, что в тот период было
несовместимо с национальными чаяниями этих народов.
В странах, где вопрос о выборе путей к лексической
европеизации языка стоит на повестке дня, на поверхность так-
45

же выступают решающие культурные факторы[...] В Индии,
например, группы, выступающие за обогащение словарного
запаса хинди а) путем перенесения интернациональной
лексики или б) путем подстановки на эту роль санскритских
корней, открыто указывают на идеологический смысл обоих
путей. Но в некоторых случаях дело обстоит более тонко
и все зависит от фонологического аспекта обращения с
переносимой лексикой. В языках типа венгерского и иврита,
где звуковая оболочка слов гораздо более строго
кодифицирована, чем, скажем, в английском или французском
языках, заимствованное слово поневоле будет резко выделяться
на фоне слов родного языка, если его звуковая оболочка
не подвергнется радикальному изменению; но в этом
случае оно рискует утратить и значительную долю тех
этимологических связей с международными корнями, ради
которых, возможно, и было оказано предпочтение механизму
перенесения перед подстановкой. Кроме того, в языках
типа иврита или китайского, где не только строго
регламентировано звуковое строение слов, но и очень высока
степень использования фонологически возможных
звуковых последовательностей в качестве морфем,
фонологическое усвоение заимствованных слов дополнительно
осложняется опасностью возникновения омонимии с уже
существующими словами. Когда в китайском языке слово
England «Англия» передается наполовину путем
перенесения, наполовину путем подстановки — как ing kuo (kuo
«страна»), то даже перенесенная часть ing оказывается
многозначной, и она получает семантическое истолкование
(закрепляемое выбором идеограммы) «почтенный».
Франция (France), аналогично передаваемая как fa kuo,
получает благодаря идеограмме fa стандартное наименование
«страны разума». Ясно, что в таком языке, как китайский,
массовое перенесение как основной принцип обогащения
словаря привело бы к самым различным нежелательным
результатам.
5.7. Ряд других аспектов, связанных с ролью
структурных факторов в заимствовании слов, касается различной
подверженности слов заимствованию (transferability) в
зависимости от их грамматического статуса. Так, подсчеты
английских заимствований в американском норвежском
показали, что процент существительных среди
заимствований примерно на 50% выше, чем процент существительных
в норвежском или в английском языке в целом; с другой
46

стороны, для глаголов этот процент на 20% ниже, чем
в этих же языках вообще, а некоторые части речи
представлены среди заимствований еще более скудно. Вполне
возможно, что эти цифры соответствуют общей
неравномерности инноваций (т. е. не только заимствований) в разных
частях речи. В таком случае эти показатели отражают
различную степень «открытости» разных классов морфем,
последнее место среди которых занимают
словоизменительные аффиксы.
5.8. С фонологической точки зрения перенесенные
лексемы могут либо подвергнуться изменениям, направленным
на то, чтобы привести их в соответствие с
синтагматическими и парадигматическими правилами звуковой системы
языка С, либо, напротив, может быть сделана попытка
сохранить их звуковую оболочку в неприкосновенности
и рассматривать их как своего рода фонологические цитаты
из языка S. Имеются также все промежуточные степени
частичного усвоения иностранной фонологической формы.
Механизм фонологического усвоения заимствованных слов
в принципе тот же, что и механизм непосредственного
взаимодействия звуковых систем разных языков; однако в
количественном отношении ситуация усвоения лексических
заимствований предоставляет гораздо больший простор для
свободного взаимодействия двух фонологических систем.
Количество усилий, затрачиваемых на сохранение исходной
звуковой оболочки заимствованного слова, зависит,
по-видимому, во-первых, от степени знакомства с языком S и,
во-вторых, от того престижа, который связывается со
знанием языка S как источника заимствования. Фактор
знакомства с языком S отражен в сообщении о том, что
двуязычные носители индейского языка меномини в США
передают англ. automobile «автомобиль» на своем языке как
atamo'pil, a y одноязычных носителей меномини это слово
подвергается дальнейшей интерференции в соответствии
с фонологией их языка и получает вид atamopen. В
гавайском — опять-таки, по-видимому, в языке одноязычных
носителей — мы находим такие радикальные
преобразования заимствованных слов, как rice [rais] «рис»>laiki,
brush [bras] «щетка» > palaki. Действие фактора престижа
можно увидеть, если сопоставить стремление американцев
сохранить такие неанглийские звуки, как [?, о], в
изысканных французских заимствованиях (типа chef d'?uvre
«шедевр», facon de parler «манера говорить») с полным стира-
47

нием всяких неанглийских особенностей в звуковой
оболочке заимствований, скажем, из языков американских
индейцев.
Очевидно, что широкое перенесение иностранной
лексики, не сопровождающееся ее полным фонологическим
усвоением, ведет к появлению в языке новых законов
распределения звуков и даже новых фонем. Так возникло,
например, фонологическое противопоставление f и v, s
и z, z и s в английском, g и к в чешском и т. д.
5.9. С грамматической точки зрения лексическое
заимствование также подлежит ассимиляции в рамках системы
языка С. На одном краю шкалы располагаются слова,
сохраняющие в языке С неизменяемость, присущую им
в языке S, и не подчиняющиеся синтаксическим
требованиям языка С; такова, например, была судьба
французского слова paletot > пальто в литературном русском
языке, где оно не изменяется ни по числам, ни по падежам,
хотя в русском языке и имеется полноценное склонение
слов на -о. Другую крайность представляет сохранение
в языке G словоизменения, характерного для языка S: так,
одно время в литературном немецком было принято
склонять латинские существительные по-латински (das Ver-
bum, mit dem Verbo, unter den Verbis). Обе эти крайности,
по-видимому, являются следствием вмешательства
представителей нормативной грамматики и связаны с
культурной атмосферой, чуткой к вопросам языкового престижа.
Гораздо более обычным является компромиссное допущение
заимствованных слов в открытые грамматические классы
языка С с включением их в словоизменительные парадигмы
наравне со словами этого языка. Так, в американском
литовском к англ. bum (bommis) «бум», boss (bossis) «босс»,
dress (drese) «платье» добавляются окончания
существительных, а к англ. funny (foniskas) «забавный», dirty (dortunas)
«грязный»— окончания прилагательных и т. п. Часто, если
в грамматике языка С есть ряд параллельных, семантически
немотивированных категорий, то заимствованная лексика
преимущественно поступает в какую-нибудь одну из них.
Так, в США в каждом из языков иммигрантов один из родов
существительных выступает в роли открытого класса,
принимающего существительные, заимствуемые из
английского языка: в немецком это женский род, а в норвежском,
литовском и португальском — мужской. Из нескольких
португальских спряжений подавляющее большинство гла-
48

голов, заимствованных из английского языка, попадает
в спряжение на -av.
5.10. С точки зрения семантики и стилистики
заимствованная лексика может сначала оказаться в положении
свободного варьирования со старым словарным запасом, но
в дальнейшем, если и родное и заимствованное слово
выживают, обычно происходит специализация значений. При
соответствующих социо-культурных условиях заимствованные
слова могут приобретать характер изысканных выражений
или, наоборот, характер грубых выражений вульгарной
речи. Хорошо известна двоякая судьба латинских слов как
элемента научной лексики и одновременно студенческого
жаргона европейских языков. Аналогичную двойную
стилистическую роль удалось установить и для иврито-арамей-
ских элементов в языке идиш. В период между двумя
войнами немецкие заимствования в чешском и чешские
заимствования в языке судетских немцев приобрели
отрицательные коннотации вследствие взаимоотношений,
установившихся в тот период между двумя национальными
группами.
6. Интерференция, языковой сдвиг
и возникновение новых языков
6.1. Если языковой сдвиг определяется как переход
от регулярного пользования одним языком к пользованию
другим, то возникает вопрос, может ли интерференция
достигнуть такой силы, чтобы оказаться фактически
равнозначной переходу на новый язык.
Другими словами, может ли речь двуязычного носителя
на языке С постепенно подпасть под столь сильное влияние
языка S, чтобы стать неотличимой от речи на языке S?
В большинстве описаний ситуаций языкового контакта,
находимых в литературе, делается допущение, что мы
всегда располагаем критериями, которые позволяют нам
отнести высказывание — скажем, предложение —
двуязычного носителя к грамматической системе одного из двух
известных языков, как бы ни была сильна фонологическая,
лексическая или грамматическая интерференция со
стороны системы другого языка в данном предложении. Если
это верно, то переключение с одного языка на другой всегда
может быть зафиксировано на границах предложений,
а постепенный языковой сдвиг может быть определен как
4—0293
49

переход от постоянного пользования языком С через всё
более частое переключение с С на S к окончательному
преобладанию языка S. Но в некоторых ситуациях
языкового контакта, как кажется, двуязычные носители
приходят в такое состояние, когда уже и целое предложение
(а иногда и словосочетание) нельзя отнести с
грамматической точки зрения к тому или иному из языков. В таких
случаях разница между грамматической интерференцией
и переключением становится неопределенной: различие
между языками снимается. При этих условиях можно
говорить об интерференции как об источнике постепенного
языкового сдвига.
6.2. Разновидности языковой системы, являющиеся
плодом значительного влияния других языков, могут оказаться
преходящим явлением или остаться на периферии языковой
жизни одноязычного коллектива. Но при благоприятных
социо-культурных условиях эти разновидности могут
превратиться в совершенно самостоятельные новые языки.
Такова, например, история той ветви французского языка,
которая, испытав сильнейшее влияние африканских
языков, превратилась в современный карибский креольский
в нескольких его разновидностях. При сходных
обстоятельствах возникли креольские языки и языки пиджин
и в других районах мира. В Индии разновидности языка
хиндустани, оказавшись одна под персидским, а другая
под санскритским влиянием, разошлись в разные стороны
и превратились в урду и хинди. В юго-восточной Азии силы,
тянущие в противоположные стороны малайский язык
в Индонезии и малайский язык в Малайе, уже привели
к различиям в письме и лексике и в будущем могут
привести к полному разделению этого языка на два. Но когда
изменившаяся под иностранным влиянием разновидность
языка становится самостоятельным языком? От нового
языка мы требуем по крайней мере заметных формальных
отличий от обоих его «родителей» и известной формальной
определенности, которая должна последовать за
первоначальными колебаниями и вариациями. Ряд критериев
связан с функционированием и статусом этого языка. Если
некоторая гибридная разновидность языка используется
в роли своего рода импровизированного рабочего жаргона,
то это, пожалуй, еще не дает ей права называться
самостоятельным языком. От языка мы ожидаем, что он возьмет
на себя и более существенные функции, например роль
50

Средства общения между матерью и ребенком или орудий
официальной речи. Мнение самих носителей о статусе их
языка, конечно, является дополнительным критерием с
точки зрения социальной психологии языка. Лингвистика,
будучи неспособной разрешить все эти проблемы
самостоятельно, вынуждена считать понятие языка уже
определенным и переходить прямо к его дескриптивному и
историческому описанию.
7. Двуязычный носитель как личность
7.1. Речевое поведение разных двуязычных носителей
очень различно. Как уже отмечалось в § 1, некоторые
из них овладевают несколькими иностранными языками
так же хорошо, как своим родным, и интерференция у них
оказывается незначительной. Другие владеют вторым
языком значительно слабее, чем родным, и в их речи
постоянно наблюдается сильная интерференция. Одни легко
переключаются с одного языка на другой в зависимости от
ситуации, другие делают это с большим трудом. Один и тот же
человек может повести себя совершенно по-разному в
разных ситуациях двуязычия, его поведение может меняться
с течением времени, или он может с рождения быть
предрасположен к определенной форме языкового поведения. Все
эти переменные величины должны быть тщательно изучены
специалистами по психологии языка.
7.2. Много еще неизвестного в вопросе о различиях
во врожденной способности к изучению иностранного языка
и о ее связи с владением родным языком. Каждый учитель
иностранного языка знает, что одни ученики гораздо более
успешно изучают иностранные языки, чем другие, но вот
попытки предсказывать подобные успехи на основании
тестов — исключая, разумеется, наблюдение за самим
процессом обучения — пока что находятся в самой начальной
стадии. Часто выдвигаемое утверждение, что раннее
двуязычие повышает способность к изучению иностранных
языков, также все еще ждет научной проверки. Неясно также,
связана ли способность к переключению с языка на язык
по мере надобности — или противоположная ей склонность
к чрезмерному переключению — с некоторой врожденной
предрасположенностью или это исключительно результат
тренировки. Выдвинутое рядом невропатологов
предположение, что есть особый участок мозга, ведающий переклю-
4* 51

меняем языков, по-разному развивающийся у здоровых
людей и подверженный расстройствам при повреждениях
мозга, пока что следует рассматривать с изрядной дозой
скептицизма.
7.3. Несколько больше ясности (по сравнению с
вопросом о роли врожденных факторов) в вопросе о влиянии
на языковое поведение двуязычных носителей условий,
в которых они изучают эти языки. Здесь нас интересуют
такие понятия, как родной язык, первый язык и основной,
или доминирующий, язык. Очевидно, что представление,
согласно которому человек в совершенстве владеет своим
«родным языком», затем выучивает другие языки, причем
интерференция со стороны родного языка влияет на его
речь на этих новых языках, такое представление — плод
чрезмерного упрощения. Потому что, если определить
«родной язык» как язык, усваиваемый первым, то ясно, что
он сам может оказаться объектом интерференции со стороны
языков, которые усваиваются после него. Определить,
какой из двух языков у данного двуязычного носителя
является основным, доминирующим и какой из них
является главным источником интерференции (если вообще один
из них является главным, а другой второстепенным в этом
отношении),— это две отдельные задачи. Наша теория
должна быть достаточно гибкой, чтобы учитывать, что
в речи двуязычного носителя интерференция может
происходить в обоих направлениях. Имеет смысл выработать
чисто психологические критерии определения того, какой
язык является основным для данного носителя, и затем
соотнести таким образом определенное «доминирование»
с его возможными языковыми последствиями.
7.4. Психологическое доминирование одного языка над
другим может быть установлено с помощью тестов разной
степени сложности 6. Можно, например, задаться вопросом
о том, какой из двух языков оказывается более удобным
средством для передачи распоряжений, которые должны
быть быстро и точно выполнены. Возможна даже такая
постановка вопроса: на каком языке двуязычный носитель
«думает»; для этого надо проверить, на каком языке он
охотнее выдает ассоциации на стимулы, предъявляемые ему
вразбивку на обоих языках. С другой стороны, можно
держаться того мнения, что «доминирование» языка
представляет собой сложную комбинацию факторов примерно
следующего типа.
52

По сравнительному совершенству владения языком:
доминирующим является тот язык, которым носитель на
данном отрезке своей жизни лучше владеет.
По способу использования: зрительные реакции
настолько важны для подкрепления устного пользования языком,
что для двуязычного носителя, который владеет грамотой
л ишь на одном из языков, этот язык и будет основным,
независимо от соотношения в уровне устного владения
этими языками.
По порядку изучения и возрасту: обычно считается, что
язык, которым овладевают в первую очередь, уже по
одному этому является «доминирующим». Однако следует внести
в это положение некоторые поправки, так как, например,
при эмиграции первый язык может вытесняться из памяти
двуязычных носителей вследствие постоянной интенсивной
практики в употреблении исключительно второго языка.
С другой стороны, эмоциональные установки по отношению
к первому языку редко полностью переносятся на другие
языки. Среди вторых языков язык, усвоенный в детстве
и закрепленный практикой, имеет больше шансов на
почетное положение в сознании двуязычного носителя по
сравнению с языком, выученным в более поздние годы.
По роли в общении: хотя двуязычный носитель может
одинаково хорошо владеть обоими языками, может
оказаться, что ему чаще приходится прибегать к одному,
а не к другому из них. Более частое употребление языка
может при прочих равных условиях возвести его в ранг
«доминирующего» языка.
По роли в общественном продвижении говорящего: при
определенных социальных условиях владение тем или
иным языком становится важным не только с точки зрения
нужд обучения, но и для продвижения человека по
общественной лестнице. При этих условиях он будет стремиться
не просто выучить соответствующий язык, но и выучить его
хорошо, то есть по возможности преодолеть потенциальную
интерференцию. Таков еще один источник «доминирования
языка».
7.5. Помимо многочисленных аспектов, в которых
доминирование данного языка может проявляться у данного
носителя в данный отрезок его жизни, существуют
различные изменчивые обстоятельства конкретных ситуаций
речевого общения, которые могут отражаться на поведении
двуязычного носителя. Например, если его собеседник вла-
53

деет только одним языком, то двуязычному носителю
приходится подавлять большую часть потенциальной
интерференции и отказываться от свободы переключения с
языка на язык, тогда как, имея дело с двуязычным
собеседником, он может свободнее поддаться тенденции к
интерференции и переключению. Сильнейшее влияние английского
языка на языки иммигрантов в США может быть понято
в свете того факта, что целые коллективы становились
двуязычными и что не оставалось практически никакого
неанглийского одноязычия, необходимого для
сопротивления английскому влиянию. У двуязычных носителей есть
также тенденция к разграничению тем и собеседников,
за которыми закрепляется тот или иной из двух языков.
Такой двуязычный носитель может свободно говорить
на каждом из языков в соответствующих условиях, но
всякое насильственное смещение в этом отношении может
привести к значительной интерференции; наконец, масштабы
и характер интерференции могут меняться в зависимости
от степени утомления и от эмоционального состояния
говорящего. Преодоление интерференции требует усилий,
которые не всегда и с легкостью могут быть затрачены.
7.6. Лингвисты могут с удовлетворением заметить, что
психологи в последнее время уделяют все больше
внимания двуязычию, которое является важным источником
данных о психологии языка в целом. В частности, много работ
было посвящено проблеме различия между двумя типами
двуязычия, соответствующими двум типам, выделяемым
с лингвистической точки зрения (см. выше § 1.4.).
Различные тесты показали, что одни двуязычные носители склонны
обращаться с обоими языками как с тесно связанными
частями единой знаковой системы, а другие скорее
располагают двумя соотнесенными, но отдельными
системами.
Эти различия проявляются, например, в различной
степени независимости семантических значимостей примерно
одинаковых выражений этих языков. Делались попытки
выявить типичные условия, при которых развивается
каждый из этих типов двуязычия. Роль предвзятого отношения
к тем или иным языкам была продемонстрирована с помощью
теста, в ходе которого канадцы положительно отозвались
о некоторых лицах, прослушав записи их английской
речи, а затем отрицательно, прослушав их записи
на французском языке, не зная, что это были одни и те же
54

люди. Любопытно, что такая реакция на французский язык
имела место как у англоговорящих, так и у франкоговоря-
щих канадцев.
8. Социо-культурные условия языкового контакта
8.1. Изучение языкового поведения двуязычного
носителя и связи между его биографией и его речью на обоих
языках вовсе не должно ограничиваться каждый раз одним
человеком. Когда контакт между языками происходит
в масштабе целой группы людей, особенно если это
достаточно большая группа, то индивидуальные особенности
языкового поведения отдельных носителей взаимно
уничтожаются и проступают социально обусловленные языковые
навыки и процессы, характерные для группы в целом.
Многие факторы, дающие языку статус «доминирующего»— его
важная роль в общении, его значение для социального
продвижения и т. д.,— навязываются человеку окружающей
средой. Поэтому соотношение между языками часто
оказывается одинаковым для многих носителей, участвующих
в данной ситуации контакта.
Даже порядок, в котором языки изучаются, возраст,
в котором они усваиваются, и степень грамотности в
каждом из языков часто определяются обществом, а не самим
носителем. Более того, окружающая среда может
закреплять даже за каждым языком определенные темы и типы
собеседников единым для всей группы образом. В одних
обществах двуязычие находится под подозрением, в других
окружено уважением. В одних обществах переключение
с языка на язык допускается, в других — осуждается.
Интерференция может разрешаться в одном языке и
презираться в другом. Двуязычный носитель стремится
придерживаться норм той группы, к которой он принадлежит.
8.2. Очень важный аспект проблемы связан с
функциями языка в многоязычном коллективе. Одни функции явно
оказывают более консервативное воздействие на языковые
нормы, чем другие. Значительна роль консервативных
факторов, например, в языке как инструменте образования.
Там, где школа оказывается в состоянии служить
передатчиком сильной и яркой литературной традиции, там
молодому поколению с успехом прививается бдительность
к интерференции. В повседневной речи, стремящейся лишь
к понятности, тщательностью произношения пренебрегают;
55

здесь интерференция получает простор и легко входит
в привычку. Отлучение языка от функций, придающих
ему престиж, например от роли государственного языка,
часто снижает его авторитет и уменьшает сопротивление
интерференции, способствуя закреплению нововведений,
вносимых двуязычными носителями.
8.3. Конечно, «коллектив» слишком крупная единица
для нашего рассмотрения. Удобнее рассматривать
двуязычный коллектив как состоящий из двух групп, имеющих
каждая свой родной язык (two mother-tongue groups —
MTG). Каждая MTG включает всех тех членов коллектива,
которые усвоили данный язык в качестве своего родного
языка. Правда, в эту схему не укладываются случаи, когда
весь двуязычный коллектив усваивает оба языка в одно
и то же время, в детстве, или когда в двуязычном
коллективе один из языков ни для кого не является родным.
(Это бывает при таком двуязычии, когда один из языков
является лишь традиционным языком литературы,
богослужения и т. п., но не служит средством общения матери
с ребенком.) Рассматривая двуязычный коллектив как
состоящий из двух MTG, мы можем определить роль
каждого языка для каждой из MTG. Мы можем сравнить
размеры этих групп и увидеть, на какую из групп
приходится основное бремя языкового общения. Если в некотором
коллективе есть две MTG, по 50% жителей в каждой,
то следует ожидать, что равные части каждой группы
выучат язык другой группы; можно будет сказать, что
бремя двуязычия распределено равномерно. Однако если
окажется, что в одной MTG 60% двуязычных носителей,
а в другой только 10%, то это является статистическим
выражением более привилегированного положения второго
языка в данной ситуации языкового контакта.
8.4. Очень поучительно сравнить деление коллектива
на MTG с прочими видами его деления на подгруппы.
Одним из возможных коррелятов деления на MTG является
географическое деление: распространены такие ситуации
контакта языков, когда каждая MTG занимает достаточно
четко очерченную территорию. Таково, например,
положение в двуязычном Фрейбурге в Швейцарии в
противоположность двуязычному же Билю. Связь может иметься
также между делением на MTG и делением жителей на
исконных и пришлых, иммигрантов. Если одна из MTG
является менее исконной, чем другая, то ее язык может
56

оказаться более подверженным интерференции, не только
потому что на новом месте жительства могут обнаружиться
и стать более заметными «белые пятна» в языке иммигрантов
(см. § 5.2), но и потому, что социальный статус этого языка
может быть более низким, чем у языка местных жителей.
Так как во многих иммигрантских группах очень велик
процент женщин, то вытекающие отсюда смешанные браки
также могут вести к нарушению непрерывной языковой
традиции в этих MTG. Часто различия между MTQ
оказываются связанными с различиями в обычаях и других
неязыковых сферах культуры. Но это не обязательно:
в Швейцарии, например, неязыковые культурные различия
между французской и немецкой или немецкой и
ретороманской MTG во многих местах почти незаметны. Различия
в религии, параллельные различиям в принадлежности
к MTG, могут иметь важные косвенные языковые
последствия, связанные с тем, что редкость смешанных браков
может привести к тому, что большинство семей окажется
одноязычными, так что у детей первые языковые
впечатления будут складываться в условиях одноязычной среды.
Там же, где к делению на MTG не присоединяются
религиозные различия, детское двуязычие, являющееся
следствием смешанных браков, может повести к ослаблению
специфических норм обоих языков. Утверждение, что одна
из двух MTG данного коллектива в среднем старше другой,
есть не что иное, как синхроническая формулировка того
факта, что в этом коллективе происходит языковой сдвиг.
Различия в общественном положении — например,
проживание в деревне или в городе, принадлежность к
классу, касте,— если они регулярно соотносятся с различиями
в принадлежности к MTG, также могут вести к различиям
в склонности к закреплению интерференции в находящихся
в контакте языках.
8.5. Язык может внушать носителям чувство
патриотизма, подобное национальному патриотическому чувству,
связанному с идеей нации. Язык, будучи
неприкосновенной сущностью, противопоставляемой другим языкам,
занимает высокое положение на шкале ценностей, положение,
которое нуждается в «отстаивании». В ответ на
угрожающий языку сдвиг это чувство верности языку приводит
в действие силы, направленные на сохранение языка,
оказавшегося под угрозой; в ответ на интерференцию оно
превращает стандартизованный вариант языка в символ
57

веры и святыню. Идеал стандартизованного языка и
окружающий его эмоциональный ореол являются неотъемлемой
частью западной цивилизации и оказались необычайно
заразительными — странный анахронизм! — для
азиатских и африканских стран, недавно освободившихся от
колониализма. Но вряд ли стоит сомневаться, что именно
в ситуациях языкового контакта люди лучше всего
осознают отличительные особенности своего языка по
сравнению с другими и именно в этих ситуациях чистый или
стандартизованный язык легче всего становится символом
единства группы. Следующая за этим мобилизация чувства
языкового патриотизма может успешно
противодействовать «естественному» распространению интерференции в
двуязычных ситуациях. В § 5.6. мы уже говорили о стремлении
избегать перенесения как средства обогащения словарного
запаса во многих языках, где естественные источники
заимствования были связаны с нежелательными
ассоциациями. В истории индонезийского или израильского
национализма усиленное культивирование одного языка,
являющегося родным для MTG, составляющей меньшинство или
вообще равной нулю, было реакцией на угрожавшую
перспективу многоязычного хаоса. Процесс освобождения
от немецкого влияния в чешском или от славянского
влияния в румынском был результатом сознательного
вмешательства в процесс языкового развития и имел целью
противодействовать влиянию контакта; благодаря
значительному языковому патриотизму, который удалось
мобилизовать, он оказался вполне успешным.
8.6. Языковой сдвиг мы определили в § 2.1. как
прекращение употребления одного языка и переход на новый
язык. Процесс перехода с одного языка на другой может
иметь следующие интересные аспекты. Он может произойти
в сфере только некоторых коммуникативных функций
языка, и с точки зрения социологии языка важно выявить
иерархию функций языка, определяющую возможность
распространения сдвига из одних сфер языковой жизни
(ср. общение родителей с детьми) на другие сферы.
Успешная мобилизация чувства языкового патриотизма на борьбу
с уже начавшимся языковым сдвигом, приводящая к
длительному периоду двуязычия, обычно с разграничением
функций каждого из языков, опровергла уже не одно
предсказание о близкой смерти того или иного
языка.
58

В большинстве случаев способность двуязычной MTG
к сохранению своего языка перед лицом угрожающего
ему сдвига не зависит от структуры этого языка. Если
к языку вообще применима формула «выживает
сильнейший», то «сильнейший» может означать только «больший»,
учитывая, что сам механизм общения в
индустриализованном мире ставит меньшие MTG в невыгодное положение.
Можно было бы показать, что для того, чтобы сохранение
языка в определенных сферах коммуникации было
экономически целесообразно, его MTG не должна быть меньше
определенного минимума по своей абсолютной величине.
Вероятно, трудно использовать в качестве языка
университетского образования такой язык, MTG которого не
насчитывает нескольких миллионов грамотных членов.
Если численность MTG не достигает даже нескольких
тысяч человек, то использование ее языка даже в качестве
языка начального образования оказывается связанным
с серьезными экономическими затруднениями. Вслед за
неудачей MTG в утверждении или сохранении своего языка
в наиболее важных и почетных сферах языковой
коммуникации часто, как снежный ком, нарастают все новые
и новые проявления его изгнания даже из самых обычных,
будничных ситуаций.
В отличие от этих факторов, связанных с
функционированием языка, структура какого-либо языка вряд ли может
оказаться причиной его неспособности к выживацию.
Многим языкам пришлось пройти значительный путь развития
в лексическом и даже в грамматическом отношении, прежде
чем они достигли «общеевропейского» уровня; ясно, что
и любой другой язык мог бы развиться таким же образом,
если бы этому благоприятствовали социо-культурные
условия.
8.7. Лингвисту важно помнить, что направление и
скорость языкового сдвига не обязательно связаны с
направлением и силой языкового влияния. Носители «гибнущего»
языка могут передать фонетические и грамматические
особенности своей речи в качестве субстрата будущим
поколениям носителей языка-«победителя». Но бывает — напр.,
у многих племен американских индейцев,— что язык
умирает целиком и в нетронутом виде. Необходимость
раздельного описания «внутренней» и «внешней» судеб языка
является еще одним доводом в пользу объединения усилий
лингвистики и других наук в деле изучения многоязычия.
59

ЛИТЕРАТУРА
Uriel Weinreich, Languages in Contact, 2-е изд.,
пересмотренное и дополненное (The Hague, 1962). Книга содержит
библиографию, включающую приблизительно 1000 названий.
Первое издание вышло в 1953 г. в качестве первой публикации Нью-
йоркского лингвистического кружка.
Специально о двуязычии в Америке см. также Einar
Haugen, Bilingualism in the Americas. A Bibliography and Guide to
Research (Publications of the American Dialect Society, № 26, 1957).
Библиография по двуязычию в Эльзасе приложена к
французскому переводу книги «Languages in Contact», рукописной
диссертационной работе, представленной Жанин Жодель (Janine Jau-
d е 1) на филологический факультет Страсбурского университета
в декабре1956 г.

Эйнар Хауген
ЯЗЫКОВОЙ КОНТАКТ
1. Введение
1.1. Каждый лингвист рано или поздно сталкивается
с проблемами, которые своим появлением обязаны
языковому контакту. Этот удачный термин был
впервые предложен Андре Мартине и введен в
широкое употребление Уриэлем Вайнрайхом, который
в своей яркой книге «Languages in Contact» 1 поставил
основные актуальные вопросы и дал обзор мирового
состояния исследований в этой области. Целью настоящего
доклада является не повторение ценных идей, высказанных
в этой книге, а попытка дополнить их соображениями,
появившимися у меня в ходе исследования языка
норвежских иммигрантов в Америке (результаты которого
изложены в моей книге о норвежском языке в Америке) 2
и исследования двуязычия в Америке в целом 3.
Языковой контакт определяется как «поочередное
использование двух или более языков одними и теми же
лицами», которых называют носителями двух (или более)
языков, или двуязычными носителями.
В этом определении ничего не говорится об уровне их
владения этими языками, о степени различия между
языками, об условиях их употребления или масштабах возни-
Einar Haugen, Language Contact, «Reports for the Eighth
International Congress of Linguists», Oslo, 5—9 august 1957, II,
стр. 253—267.
1 См. U. Weinteich, Languages in Contact, New York, 1953.
2 Cm. E. Haugen, Norwegian Language in America, I—II,
Philadelphia, 1953.
3 См. мою книгу «Bilingualism in the Americas» (Publications
of the American Dialect Society, 1957), а также мою рецензию на
книгу Вайнрайха в «Language», 30, 1953, стр. 380—388 и рецензию
Магне Офтедаля на «Norwegian Language in America»
в «Norsk Tidsskrift for Sprokvidenskap», 17, стр. 592—603.
61

кающей при этом интерференции, но принимается в качестве
аксиомы, что имеются две (или более) различные языковые
системы и что, как правило, в тексте можно указать момент,
когда говорящий переходит от одной из них к другой.
В действительности такая задача может оказаться
достаточно трудной, причем именно наложение двух систем
в процессе речи и приводит к интерференции,
которая определяется как «случаи отклонения от норм
данного языка, появляющиеся в речи двуязычных
носителей в результате их знакомства с двумя или несколькими
языками». Ясно, что этими определениями покрываются
самые разнообразные явления в сфере языковых контактов,
рассматривавшиеся лингвистикой под такими рубриками,
как двуязычие, субстраты, конвергенция языков,
смешение языков, заимствования, креольские языки, языки-
пиджин, иностранный акцент, изучение языков и т. д.
1.2. Осознание того факта, что все эти явления связаны
с ситуациями, в которых носители одного языка прибегают
также к какому-то другому языку, создает необходимые
предпосылки для изучения интерференции, которая
интересует лингвиста в первую очередь. Интерференция
привлекалась многими лингвистами для объяснения языковой
эволюции наиболее непосредственно в области развития
словарного состава, но также и для объяснения
фонологических и морфологических инноваций. Развитие
дескриптивной синхронической лингвистики поставило ряд новых
интересных проблем, связанных со структурой языков,
на которую, как можно надеяться, изучение языковых
контактов прольет новый свет (ср. аналогичное замечание
Ганса Фогта (Vogt) 4. Двуязычный носитель
представляет собой тот случай, когда есть основание говорить
о «сосуществовании» разных языковых систем, если
воспользоваться термином, предложенным для несколько
отличной, но сходной ситуации (см. статью Пайка (Pike)
и Фриза (Fries) в «Language» 25, 1949, стр. 29—50).
Правда, позволительно задаться вопросом, действительно
ли любой двуязычный носитель располагает двумя
сосуществующими системами; ведь как показывает даже само
явление интерференции, он, по-видимому, располагает
менее чем двумя, хотя и более чем одной системой. Реше-
4 См. «Word», 10, 1954, стр. 365—374.
62

ние этих проблем может быть получено лишь в результате
всестороннего рассмотрения многочисленных и
разнообразных данных, которые еще предстоит собрать.
2. Двуязычие и двойная культура (Bilingualism and
Biculturalism)
Многое из того, что делается в этой области под знаком
лингвистического исследования, в действительности носит
психологический или
социологический характер. Лингвисты, занимавшиеся полевым
исследованием конкретных явлений языкового контакта,
неизбежно собирали также огромный материал по
неязыковым аспектам этого вопроса. Сюда относятся такие
вещи, как данные об обстоятельствах, при которых был
усвоен и пускается в ход каждый из языков; о более
широких социальных факторах, приведших к их усвоению
и употреблению; об отношении к употреблению этих
языков; о способности и умении говорящих не только
пользоваться каждым языком в отдельности, но и избегать
интерференции или, наоборот, прибегать к ней; о тенденциях
развития, ведущих к вытеснению того или иного из этих
языков; о плюсах и минусах двуязычия; наконец, о
связанных с этим политических и образовательных проблемах.
Хотя в прошлом подобного рода сведения собирались
лингвистами, в настоящее время по психологическим
и социальным вопросам имеются гораздо более полные
и точные данные, нежели те, которые в состоянии собрать
большинство лингвистов. Поэтому следует надеяться, что
по всем вопросам, которые не являются сугубо
лингвистическими, лингвисты смогут воспользоваться услугами
соответствующих смежных дисциплин.
2.1. Это важно не только ввиду чисто количественной
установки на получение большей и лучшей информации,
но и главным образом потому, что языковые проблемы
и проблемы культуры, как таковой, часто смешиваются
как лингвистами, так и социологами. На это недавно указал
один психолог 5, проводящий различие между двуязычием
(bilingualism) и двойной культурой (biculturalism). Исходя
из того, что различные языки могут использоваться в пре-
5 См. James Soffietti, статья в: «Journal of Educational
Psychology», 46, 1955, стр. 222—227.
63

делах одной культуры и один и тот же язык — в разных
культурах, он делает вывод, что явления двуязычия и
двойной культуры не обязательно совпадают друг с другом.
Точно так же, как бывают языковые акценты, бывают
и акценты в отношении культуры, являющиеся следствием
интерференции сталкивающихся моделей поведения, и от
них бывает так же трудно (или нежелательно) избавиться,
как и от языковых акцентов. Поэтому можно различать
следующие четыре типа ситуаций: (1) двойная культура
при двуязычии; (2) двойная культура при одноязычии;
(3) единая культура (monoculture) при двуязычии; (4)
единая культура при одноязычии. «Человек, изучающий
иностранный язык в обстановке единой культуры, вовсе не
обязательно усвоит полностью новую систему культурных
моделей» (стр. 225). Мне тоже приходилось наблюдать это
явление при изучении поведения американских норвежцев:
двуязычный носитель английского и норвежского языков
в Америке не обязательно является носителем двух
культур. Даже само употребление им заимствований из
английского языка диктуется стремлением приспособить свой
родной язык к новой культуре; когда этот процесс
завершается, он уже может свободно и уверенно переходить
с одного языка на другой, не чувствуя себя в отношении
культуры чужеродным телом в окружающей его
одноязычной среде (ср. «Norwegian Language in America», стр. 72).
2.2. Точно так же, как двуязычный носитель может
владеть менее чем двумя целыми языковыми системами,
носитель двойной культуры может владеть менее чем
двумя целыми культурами. Хотя допущение, что степень
двуязычия прямо пропорциональна степени бикультура-
лизма, выглядит очень заманчиво, однако оно пока что
не подтверждается имеющимися данными. Для того чтобы
точно установить, насколько в действительности связаны
эти две вещи, потребуются дальнейшие исследования.
Поскольку словарный состав одновременно представляет
собой как бы инвентарь соответствующей культуры и,
взятый целиком, по-видимому, может рассматриваться как
ее описание, то наибольшей взаимозависимости следует
ожидать именно в сфере лексики: ведь словарь выражает
значения, т. е. в сущности то, из чего и состоит данная
культура. Что же касается соотнесенности с культурой
таких чисто языковых и структурных элементов языка,
как фонология, морфология и синтаксис, то она является
64

гораздо менее непосредственной; эти элементы не так
чутко реагируют на изменения в области культуры, так что
вопрос о влиянии на них бикультурализма остается
открытым и требует дальнейшего изучения. Для лингвистов,
занимающихся этими вопросами, полезно было бы
сотрудничество с представителями наук, известных в Америке
под такими несколько широковещательными, но,
по-видимому, правильно ориентирующими названиями, как
психолингвистика, этнолингвистика, глоттополитика и т. п.
Некоторые проблемы, возникшие при изучении двуязычия,
окажутся почти целиком связанными не столько с языком,
как таковым, сколько с ситуациями общения между их
носителями, принадлежащими к разным культурам.
Собственно лингвистическая же задача здесь состоит в том,
чтобы давать точную и существенную информацию о
соответствующих языках.
3. Американские работы
Иллюстрацией того, как эти области связаны друг
с другом и взаимно способствуют разрешению проблемы
двуязычия, может служить исследование языковой
ситуации в Северной и Южной Америке. Как показано в моей
книге «Bilingualism in the Americas», здесь мы
сталкиваемся с четырьмя типами языков, находящихся в контакте
друг с другом: языками туземцев, колонизаторов,
иммигрантов и креольскими языками.
Туземные языки — это многочисленные индейские
и эскимосские языки; языки колонизаторов — это в
основном английский, французский, португальский и
испанский; языки иммигрантов включают эти последние, а также
огромное количество других языков, прежде всего
европейских; креольские языки возникли в результате введения
колонизаторами рабства в ряде районов, в особенности
в бассейне Карибского моря.
3.1. Взаимоотношения между этими языками являются
в последние годы объектом пристального внимания со
стороны ученых, хотя по-прежнему еще очень многое остается
сделать в этой интереснейшей в истории человечества
естественной лаборатории двуязычия. Социальное господство
одних языков над другими объясняется политическими
условиями, информацию о которых мы можем почерпнуть
только у исследователей политической истории народов.
5—0293
65

Языкам политически зависимых fpyrtn угрожало
исчезновение; только благодаря упорному сопротивлению в области
культуры им удавалось противостоять этой тенденции (как
показывает пример французского населения Канады). За
объяснением такого сопротивления (или его отсутствия)
мы можем обратиться к работам социологов, в частности
Г. Майнера о приходе Сен-Дени в Квебеке 6,
Уорнера и Сроула о жизни иммигрантов в одном из
восточно-американских городов 7 или Жильберто ?рейре
об отношениях между белыми и неграми в Бразилии 8.
В районах, где представлено два или более разных языков,
определенные языковые проблемы возникают в связи
с постановкой образования; особенно острыми они
оказались в юго-западных штатах США, где в течение долгого
времени бок о бок существовали испанский, английский
и индейские языки. Имеется обширная педагогическая
литература, исходящая часто из довольно поверхностного
представления о соответствующих лингвистических
проблемах, но ценная с точки зрения собранного в ней богатого
материала о языковой и культурной интерференции в
условиях школьного обучения. Укажу на интересный доклад
ЮНЕСКО об использовании туземных языков при
обучении 9, содержащий краткие сведения почти по всем странам
мира7.
3.2. Однако независимо от того, усваивается ли тот
или иной язык в школе или вне ее, вопрос о том, как
происходит усвоение языков, является одним из центральных
в изучении двуязычия. Это особая сфера психологии (в том
числе психологии обучения), которая уже занималась
такими проблемами, как языковые способности, измерение
языковых навыков и влияние двуязычия на умственные
способности и единство личности (формирование
характера). В этой области было сделано немало сомнительных
утверждений (в том числе, что двуязычный носитель
в моральном и умственном отношении стоит ниже
одноязычного), подтверждение или опровержение которых тре-
6 См. Н. Miner, St. Denis, a French Canadian Parish,
Chicago, 1939.
7 Warner and Srole, The Social Systems of American
Ethnic Groups, New Haven, 1945.
8 Gilbert Freyre, The Masters and the Slaves, New York,
1946.
9 The Use of Vernacular Languages in Education, UNESCO,
1953.
66

бует интенсивных психологических (и социологических)
исследований. Внимание, уделявшееся этой проблеме
в последние годы психолингвистами (напр., Чарльзом
Осгудом (Osgood) в его труде «Психолингвистика») 10,
является обнадеживающим свидетельством того, что для
исследования этих проблем начинают применяться
современные экспериментальные методы. Психологи предложили
даже теоретическую модель хранения языковых навыков
в мозгу человека, которая согласуется с вышеупомянутым
лингвистическим понятием сосуществующих языковых
систем: психологи различают координированное (coordinate)
и сложное (compound) двуязычие, понимая под первым
такое, при котором человек располагает двумя отдельными
системами, а под вторым такое, при котором
языковые системы подверглись хотя бы частичному
слиянию.
3.3. Особый интерес с точки зрения двуязычия
представляет детство человека, т. е. тот период, когда языковые
системы только формируются; детское
двуязычие обычно признается наиболее ценным (и кстати,
наиболее прочным). Поэтому особенно плодотворными
оказались исследования о развитии двуязычия в детском
возрасте, начиная с пионерской работы Ронжа (Ronjat)
(Париж, 1913) 8; наиболее подробной из них до сих пор
остается очень интересная книга Вернера
Леопольда 11, хотя здесь в центре внимания находятся, пожалуй,
проблемы, связанные не столько с двуязычием, сколько
вообще с детской речью 12.
3.4. Развитие психологии восприятия также
представляет интерес с точки зрения проблем языкового контакта,
так как интерференция тесно связана с проблемой
ошибочного восприятия у слушающего и у наблюдателя.
Подстановка звуков и морфем часто может быть объяснена
влиянием родного языка, в особенности когда речь идет об
изучающих иностранный язык взрослых. Поэтому
исследования по восприятию речи — такие, как работа Джорд-
10 Psycholinguistics: A Survey of Theory and Research
Problems, «Supplement to the Journal of Abnormal and Social
Psychology», 49, 1954, 4.2.
11 W. Leopold, Speech Development of a Bilingual Child,
1—4, Evanston, Illinois, 1939—1950.
12 Ср. мою рецензию в: «Journal of English and German
Philology», 52, 1953, стр. 392—397.
5* 67

жа Миллера (Miller)13,— имеют прямое отношение
к проблемам языкового контакта. Если носитель языка
способен произвести самое большее около шести
одновременных актов выбора из пар элементов, с которыми он
был предварительно ознакомлен, то вполне понятно, что
он оказывается в крайне затруднительном положении при
попытке овладеть совершенно новой системой различий
в рамках знакомой ему сферы восприятия.
3.5. Таковы лишь некоторые из областей, в которых
деятельность лингвиста может опираться на исследования,
ведущиеся в смежных областях науки. Был проведен ряд
конференций, призванных способствовать сближению
ученых, работающих над смежными проблемами: прежде всего
конференция по неанглийской речи в США 14, затем
рабочее совещание по двуязычию в Колумбийском университете
(10—11 мая 1954 г.), в котором участвовали лингвисты,
психологи и социологи, симпозиумы по тому же вопросу
в Джорджтаунском университете в 1954 г.15, заседание секции
общей фонетики ассоциации современных языков (Modern
Language Association) (1955) и, наконец, создана
специальная исследовательская организация — юго-западная
группа по сравнительной психолингвистике 16, в состав которой
входят носители навахо и других языков юго-запада
Соединенных Штатов. Более подробные сведения по этим вопросам
можно найти в моей книге, на которую я уже ссылался.
4. Интерференция
Если мы теперь обратимся к проблемам, встающим перед
лингвистом при исследовании языкового контакта, то
очевидно, что первой его задачей является
обнаружение интерференции. Это вовсе не всегда так просто, как
может показаться на первый взгляд, в особенности в случае
мертвых языков (под которыми здесь понимаются любые
языки, недоступные для полевых наблюдений). Ведь для
13 В сб. «For Roman Jakobson», The Hague, 1956, стр. 353—359,
ср. там же работу Фрая (D. В. Fry), стр. 169—173.
14 Ее материалам посвящен 34-й номер «Bulletin of the American
Council of Learned Societies», 1942.
15 Материалы опубликованы в: «Monograph Series on Languages
and Linguistics», № 7, Georgetown University.
16 См. статью Джозефа Б. Касагранде (Casagrande)
в «Items», органе Social Science Research Council, 10, 1956,
стр. 41—45.
68

этого необходимо располагать знанием нормы,
предшествовавшей интерференции, умением установить тот
иностранный образец, копией которого является рассматриваемое
отклонение от нормы, и, наконец, доказательствами того,
что предполагаемая интерференция не могла явиться
результатом внутренних тенденций развития данного языка.
4.1. Поскольку самый момент заимствования лишь в
редких случаях поддается непосредственному наблюдению, то
большинство утверждений относительно интерференции
основывается на умозаключениях и выводах, в которых
охотно используются и данные внеязыкового характера.
Непосредственное наблюдение и эксперименты над
языковым поведением двуязычных носителей имеют особую
ценность именно потому, что таким образом оказывается
возможным исследовать явление интерференции в самый
момент его возникновения, еще до того как оно подвергнется
стандартизирующему влиянию регулярного употребления.
Получаемые при этом данные образуют почти непрерывный
континуум, на одном конце которого располагается
переключение кодов (code switching), а на другом — их полная
интеграция или смешение. Переключение кодов имеет место
в тех случаях, когда говорящий переходит с одного языка
на другой; в наиболее явных случаях переключение
оказывается полным, т. е. в речевом потоке можно указать
момент, когда меняются все аспекты высказывания,
включая фонологию, морфологию, синтаксис и лексику. Это
случается как в конце полного высказывания, так и в
середине, причем иногда сводится к включению в высказывание
одного отдельного иностранного слова. Однако во многих
случаях переходная грань не так ясна: например,
говорящий может не владеть в полной мере фонологической
системой иностранного языка и подставлять фонемы своего
родного языка в употребляемые им отдельные иностранные
слова или целые высказывания на этом языке. В таком
случае можно говорить об интерференции постольку,
поскольку говорящий в том или ином отношении
отклоняется от норм языка, которым он пользуется. Но
интерференция не обязана всегда оставаться интерференцией,
т. е. отклонением от нормы; при частом повторении она
сама может стать нормой. Подобную интеграцию кодов
следует принципиально отличать от интерференции, хотя
никаких абсолютных критериев их разграничения пока
не установлено. Таким образом, мы имеем три стадии,
69

из которых лишь средняя является в строгом смысле слова
интерференцией, т. е. наложением двух языковых систем.
4.2. Если мы (вслед за Вайнрайхом)17 назовем
эти два языка языком ? (primary, «исходный») и языком S
(secondary, «вторичный»), то мы можем сказать, что
переключение кодов в направлении от ? к S и обратно не
является интерференцией, как не является интерференцией и
употребление материала языка ? в языке S, если этот материал
полностью усвоен языком S. Вопрос о степени
интегрированности заимствованного материала остается открытым, но
в этом случае всегда можно обратиться к поведению
одноязычных носителей языка S. Мой опыт показывает, что
двуязычные носители часто не имеют твердого мнения
в вопросе о языковой принадлежности тех или иных
конкретных слов, хотя, как правило, отдают себе отчет в том,
на каком языке они говорят в каждый данный момент 18.
Исследователю часто приходится ограничиваться
утверждением, что некоторый элемент является более или менее
интегрированным в фонологическом, морфологическом или
синтаксическом отношении. Таковы факты, доступные
наблюдению; решающими они могут оказаться лишь
постольку, поскольку рассматриваемые языки действительно
различны. Но если две языковые системы настолько сходны,
что сколько-нибудь определенных критериев найти не
удастся, то ни говорящий, ни исследователь не смогут
сказать ничего определенного. Поэтому существенной
предпосылкой успешного обнаружения, а также классификации
явлений интерференции является, таким образом,
адекватное описание рассматриваемых языков.
5. Межъязыковое (dialinguistic) описание
Недавнее бурное развитие дескриптивной лингвистики
привело к значительным расхождениям между лингвистами
в их подходе к языку. Традиционная система школьной
грамматики рухнула и была заменена многочисленными
теоретическими и терминологическими нововведениями.
Какой именно вид лингвистика примет в будущем, пока
неизвестно, но уже сейчас, по-видимому, имеется
значительный круг вопросов, по которым существует единство
17 См. его статью «On the Description of Phonic Interference»,
«Word», 1957.
18 Cm. «Norwegian Language in America», p. 68—69 и 384—385.
70

мнений, что, однако, трудно заметить ввиду
терминологического разнобоя. Так, по-видимому, большинство
лингвистов согласны относительно двустороннего характера
языка, включающего выражение и содержание, или —
проще — звучание и значение. На это деление накладывается
противопоставление формы и субстанции, на чем в
особенности настаивает Ельмслев (Hjelmslev). К явлению
языкового контакта эти два противопоставления были
применены, в частности, Вайнрайхом, который,
например, объясняет интерференцию элементов формы разных
языков сходством их субстанции («Languages in Contact»,
стр. 8). Хотя это бесспорно, однако вопрос о
целесообразности утверждений, основанных на допущении, что форма
содержания и форма выражения совершенно независимы
от субстанции содержания и субстанции выражения, пока
остается открытым, и мне лично такой подход
представляется бесполезным. Элементами субстанции содержания
признаются те, которые манифестируются при помощи
субстанции выражения. Это можно проиллюстрировать на
приводимом самим Вайнрайхом примере: русское слово
нога и английское foot могут отождествляться ввиду
материального сходства обозначаемых ими объектов; однако
нет никаких признаков смешения понятий «нога» и «foot»,
кроме того смешения, которое возникает в определенных
контекстах, где двуязычные носители неправильно
употребляют слово «нога» (говоря по-русски) или слово «foot»
(говоря по-английски). Аналогичное рассмотрение
фонологической структуры как реальности, существующей помимо
и вне своей субстанций, мы находим у Вайнрайха и в его
классификации явлений интерференции (там же, стр. 18),
где различие между подстановкой звуков (phones) и
другими типами интерференции проводится на основе
классификации фонем по дифференциальным признакам.
Приводимый им пример с передними гласными ретороманского
и швейцарского немецкого, на наш взгляд, как раз
противоречит предположению, что их позиция влияет на их
произношение в каждом из языков: ретороманские /i I е/не
воспроизводятся соответственно как /i е ае/ в швейцарском
немецком, а образуют нестандартную модель, основанную
на субстанции, где /i I/ оба передаются как /i/, тогда как
/г/ предстает либо как /е/, либо как /ае/.
5.1. Этих примеров, пожалуй, вполне достаточно, чтобы
показать, что двойная дихотомия, принятая в глоссематике,
71

столь же затемняет, сколь и проясняет рассматриваемые
явления, но что пользоваться можно любой системой
описания при условии, что (а) к обоим языкам применяется одна
и та же система и (б) если в ней учитываются все
существенные различия. Какие бы элементы ни принимались за
единицы плана выражения — фонемы, аллофоны (микрофонемы)
или дифференциальные признаки, все они должны быть
перечислены и определены и, кроме того, должны быть
перечислены все последовательности этих единиц,
допустимые в каждом из рассматриваемых языков. То же самое
верно и для единиц плана содержания, определяются ли
они «нематериально», как, например, семантемы в некоторых
теориях, или «материально»— как морфемы у большинства
американских лингвистов. Понимаемая таким образом
морфема состоит из фонем, расположенных в определенном
порядке, и множества контекстов, составляющих ее
значение. Только в терминах такой или подобной системы и
можно надеяться получить удовлетворительное описание
явления интерференции. При этом возможны две основные
процедуры: (1) предсказание потенциально возможных
интерференции на основе сопоставления языковых систем;
(2) проверка сделанных предсказаний путем наблюдения
реально имеющихся интерференции. Вторая процедура
может, конечно, во времени предшествовать первой,
позволяя, таким образом, делать выводы о характере
механизмов, выработанных говорящим для различения и
отождествления двух языковых кодов. Сопоставление языковых
систем, которое мы здесь имеем в виду, отличается от
традиционного сравнительного языкознания; Вайнрайх
называет его различительным
(дифференциальным, differential) описанием, а я —
двуязычным (bilingual) описанием; в заголовке настоящего
раздела предлагается еще один термин — межъязыковое
(dialinguistic) описание, определяемое как установление
сходств и различий между языковыми системами.
6. Фонология
Еще Герман Пауль указывал, что двуязычный
носитель подставляет «наиболее близкие звуки» своего родного
языка на место звуков иностранного языка 19. Открытым
остается, однако, вопрос о том, какие же звуки являются
19 См. «Prinzipien», стр. 340—341.
72

«наиболее близкими». Носитель английского языка не видит
особой близости между [?] в слове thin «тонкий» и первыми
звуками слов tin «жесть» и sin «грех», однако именно они
подставляются вместо него многими иностранцами. Наше
описание должно позволять нам предсказывать, какие
звуки разных языков двуязычный носитель будет
отождествлять друг с другом при идеальных условиях восприятия
и усвоения языков. Мы можем принять допущение,
сформулированное Боасом (Boas) в 1889 г., что «каждый апперце-
пирует незнакомые звуки при помощи звуков своего
родного языка» 20. Вайнрайх предложил (в своей последней
статье, на которую мы ссылались выше) строить описание
в терминах избыточных и различительных признаков.
В результате анализа, осуществляемого носителем языка
(я предпочел бы говорить о «восприятии»), тот или иной
различительный признак может быть принят за
избыточный, что приведет к недоразличению (under-differentiation),
или, наоборот, избыточный может быть принят за
различительный, что приведет к чрезмерному различению,
сверхразличению (over-differentiation). Эффективность этой
терминологии нуждается в проверке в конкретном описании.
Заметим, что она предполагает, в частности, умение
определять, какие признаки являются различительными, а какие —
избыточными. Кроме того, поскольку некоторые из
указанных неверных различений не приводят к ошибкам в
воспроизведении, то они совершенно ускользают от нашего
контроля. Конечной проверкой всякого описания является
прагматическая проверка данными самой интерференции.
6.1. Изучение интерференции показывает, что она
связана не только с чисто фонологическими отождествлениями,
но и с рядом других факторов. На ранних этапах обучения
языку особенно часто имеют место колебания в восприятии,
в свою очередь ведущие к разнобою в подстановке сходных
фонем (ср. «Norwegian Language in America», стр. 394).
Позиция данного звука в последовательности фонем,
ассоциация со сходно звучащими словами и даже соображения
семантического порядка могут препятствовать
одно-однозначному воспроизведению фонем языка S с помощью
фонем языка Р.
6.2. Однако если отвлечься от исключений, то в
явлениях интерференции обнаруживается система и оказы-
См. «American Anthropologist», 2, стр. 47—53.
73

вается возможным установить некоторые общие формулы,
управляющие отождествлением звуков разных языков. Если
взять, например, испанское [п], которое в конечной
позиции часто подставляется вместо английских [m] и [g]
(а также, конечно, [п]), то можно сказать, что говорящий
на английском языке S подставил один звук своего родного
испанского языка ? вместо трех английских звуков. Эту
операцию можно обозначить знаком равенства и записать
так: a /-m, -n, -g/= и /-?/, где дефис указывает на конечную
позицию. Однако эта формула необратима, поскольку
носители английского языка не будут производить
аналогичных отождествлений испанского ? с указанными
звуками, а только с Лп/. Поэтому части этой формулы лучше
соединить направленной стрелкой a/-m, -n, -g/-> и/-?/,
где стрелка может читаться «воспроизводится как». Я
предложил называть это отношение диафоническим,
так как оно выходит за пределы одной языковой системы.
Недавно я предложил также называть такие
«иностранные» элементы фонологической системы диафонами;
в отличие от предлагавшегося мной ранее определения
диафонов как фонем, отождествляемых на межъязыковом
уровне, я бы предпочел теперь говорить о диафонах как
о двуязычных аллофонах. Это значило бы, что все три
перечисленных выше английских звука являются
диафонами испанского [п] в конечной позиции. Диафоническое
отождествление может быть либо конвергентным,
как в данном случае, либо дивергентным (когда
одна фонема воспроизводится в другом языке с помощью
нескольких различных звуков), либо простым (когда
имеется однозначное соотношение). В этих терминах
усвоение звуковой системы иностранного языка может быть
описано как фонологизация диафонов.
Хёнигсвальд (Hoenigswald) показал, что взаимная
понятность близких диалектов основывается именно на
подобных отождествлениях их фонем и аллофонов 21.
7. Морфология
Межъязыковое отождествление распространяется и на
значащие элементы, которые мы будем называть
морфемами; сюда относятся корни, основы, слова, пристав-
«Studies in Linguistics», 1952, стр. 1—5.
74

ки, суффиксы— короче говоря, любые минимальные
звуковые отрезки, обладающие значением. Морфемы можно
считать аналогичными фонемам в том смысле, что для их
полного описания нужно перечислить все их алломорфы
и задать их дистрибуцию,— причем дистрибуцию в самом
широком смысле слова, что включает не только языковую
дистрибуцию, но также и социальную, т. е., иначе говоря,
значение морфемы.
7.1. Интерференция морфем возникает вследствие
идентификации либо их звуковой оболочки, т. е. их
фонологических составляющих, либо их значения. Носитель
английского языка, услышав шведскую морфему ljung [jug:]
«вереск», отождествит ее по звуковому признаку с англ.
young «молодой», что может в дальнейшем привести, скажем,
к английской интерпретации фамилии Ljungkvist в виде
Youngquist. A когда носитель американского
португальского говорит, что у него frio «простуда», то ясно, что он
отождествил порт, frio «холод» с англ. cold «холод, простуда»
и подставил его в выражение to catch a cold
«простудиться» 22. Если мы распространим терминологию,
предложенную нами для диафонических отношений, на морфы, то
мы сможем говорить о двух типах диаморфических
отношений: один из них омофонический
(как в случае с ljung), a другой чисто
синонимический (как в случае с frio). Для носителя американского
португальского frio стало диаморфом (т. е.
двуязычным алломорфом) английского cold и встречается примерно
в тех же контекстах, что и cold. Нередко диаморфы бывают
омофоническими и синонимическими одновременно; пример
слова Riegel weg в пенсильванском немецком (из англ.
railway «железная дорога»23) показывает, что как Riegel
и rail, так и Weg и way были отождествлены друг с другом,
благодаря чему возникло новое немецкое сложное слово.
Но ведь слова Riegel «брусок» и Weg «путь» действительно
значат то же, что и англ. rail «перила, брусок, рельс» и way
«путь, дорога», по крайней мере в некоторых контекстах,
так что налицо как фонетическая, так и семантическая
близость. Близкородственные языки часто имеют так много
диаморфов этого типа, что их носители уверенно опираются
22 См. Leo Pap, Portuguese-American Speech, New York,
1949, стр. 87.
23 См. Paul Schach в: «American Speech», 26, 1951,
стр. 257—267.
75

на них при образовании новых форм. Говорящие выводят
для себя даже «формулы перехода», как их назвал
Вайнрайх 24; эти формулы могут иногда приводить к созданию
слов, основанных на совершенно ошибочных аналогиях;
впрочем, такие новообразования представляют собой не
что иное, как еще один тип явлений, связанных с
интерференцией.
7.2. Отождествление морфем, так же как и
отождествление фонем, не обязательно производится на уровне
минимальных единиц. Как в правой, так и в левой части формулы
может стоять сразу несколько морфем. Так, одноморфем-
ная единица hoy «сегодня» в испанском соответствует двух-
морфемной английской единице to-day и пятиморфемной
французской aujourd'hui. Если называть лексемой
любую последовательность морфем, значение которой не
выводится из ее структуры, то можно говорить о
межъязыковом отождествлении лексем как о вполне обычном
явлении. Одна из трудностей перевода состоит как раз в том,
что лексемы, справедливо отождествляемые в одном
контексте, вовсе не следует отождествлять в другом. В
двуязычных ситуациях интерференция на этом уровне
возникает очень часто, например когда носитель канадского
французского спрашивает у продавца, сколько он charge
за свои товары, вместо того чтобы употребить слово
demander*. При самом расширительном толковании термин
морфема может употребляться и для обозначения
значащих синтаксических моделей, например применительно
к случаям, когда порядок слов одного языка влияет на
порядок слов другого языка. В заключение мы сошлемся
на «грамматику перехода» («transfer grammar»),
предложенную Зеллигом С. Харрисом (Harris)25: «Можно
построить чисто структурные правила перехода между
фонологическими системами двух языков, или между их
морфонологическими системами, или между их
морфологическими системами. Можно также построить и правила
перехода для пар элементов этих двух языков, пар,
образованных по тому или иному разумному признаку».
24 См. «Languages in Contact», стр. 2.
* Интерференция связана с отождествлением франц. charger
«нагружать, заряжать, поручать» и англ. to charge «заряжать,
нагружать, поручать, требовать, назначать цену»; франц. demander
«спрашивать; просить (за товар)».— Прим. перев.
26 См. «International Journal of American Linguistics», 20, 1954,
стр. 259—270.
76

8. Классификация видов интерференции
Большинство исследователей проблемы взаимовлияния
языков в своих классификациях всегда проводят различие
между заимствованными словами и прочими типами
заимствований. Как те, так и другие суть инновации, обязанные
своим появлением в языке интерференции того или иного
типа. Большинство подобных классификаций основано
на языковом материале, который уже более или менее
хорошо усвоен заимствующим языком, что затрудняет
реконструкцию ситуации в момент двуязычной
интерференции. Одна из лучших классификаций разработана Верне-
ром Бетцем на материале древневерхненемецких глосс
к латинским текстам 26. Нами была предложена
классификация другого рода 27. Заимствованное слово может быть
определено как перенесенная (imported) (из
иностранного языка) лексема, причем ее форма в
заимствующем языке должна находиться в более или менее полном
диафоническом соответствии с иностранным образцом. При
других же типах иностранного влияния вместо
иностранных лексем подставляются лексемы родного
языка. В качестве общего названия для таких лексем,
получаемых путем подстановки, мной был предложен термин
заимствование-сдвиг (loanshift), поскольку
при этом происходит сдвиг в значении (внеязыковом
контексте) лексемы родного языка. Новые слова,
возникающие под воздействием иностранных слов, но не являющиеся
результатом копирования их формы, Бетц назвал
Lehnschopfungen— заимствованными образованиями; я
предпочитаю называть их induced creations —
индуцированными образованиями, чтобы термином
заимствованные образования (значений)
воспользоваться для обозначения тех новых сложных
слов, которые строятся по иностранному образцу — типа
Riegelweg в пенсильванском немецком (см. выше).
Заимствованные образования оказываются в таком случае
подклассом заимствований-сдвигов; другой подкласс
составляют заимствованные расширения
(значений), обычно называемые семантическими.
26 См. W. Betz, Deutsch und Lateinisch, Bonn, 1949.
27 Последнюю формулировку см. в рецензии на работу Гнойсса
(Gneuss) «Lehnbildungen und Lehnbedeutungen im Altenglischen»
в «Language», 1957.
77

основополагающее различие между перенесением и
подстановкой часто бывает трудно провести в тех случаях,
когда заимствование оказывается омонимичным какому-
либо слову родного языка, например в американском
норвежском заимствованное слово fil (< англ. field «поле»)
омонимично норвежскому слову со значением
«напильник». Только на основании таких сугубо формальных
признаков, как отсутствие конечного [d] и женский род слова
fil, можно прийти к выводу, что данный случай лучше
рассматривать как омофоническое заимствование-сдвиг:
вместо иностранного слова было подставлено целое слово
родного языка, а не просто последовательность диафонов.
8.1. Одним из преимуществ такой классификации
является открывающаяся благодаря ей возможность
сравнения различных ситуаций, связанных с языковыми
контактами, например латинских заимствований,
производившихся в средние века составителями английских глосс
(ср. упомянутую книгу Гнойсса), и заимствований из
английского языка в языке команчей 28. В обоих случаях
процент заимствованных слов заметно ниже процента
заимствований-сдвигов; однако если в глоссах это в
основном заимствованные образования, то у команчей—это
прежде всего индуцированные образования, но без
прямого формального влияния английских образцов.
В списках заимствований часто встречаются и такие
лексические единицы, которые являются одновременно и
заимствованными словами, и заимствованиями-сдвигами,
например в американском норвежском слово eplepai «яблочный
пирог» (англ. apple-pie) eple — норвежское слово, a pai —
заимствование из английского. Подобные заимствования
часто называют гибридными (мной был предложен термин
loanblends — букв, «заимствования-смеси»), но с точки
зрения двуязычной интерференции их лучше
рассматривать как результат двух последовательных актов
заимствования. По-видимому, сначала было заимствовано слово
pai «пирог», и к моменту образования сложного слова оно
уже ощущалось как слово родного языка; однако ввиду
невозможности непосредственного наблюдения самого
момента заимствования делать какие-либо определенные
утверждения в подобных случаях очень трудно.
28 См. ценную работу Касагранде о языковой
ассимиляции команчей в: «International Journal of American Linguistics»,
20—21, 1954—1955.
78

9. Движущие силы и масштабы интерференции
В этой области предстоит сделать еще очень много,
в частности в вопросе о роли, которую при этом играет
структура языка. Совершенно очевидно, что большинство
явлений интерференции, в особенности того типа, который
мы называем заимствованием, связано с факторами вне-
языкового характера. Упомянутые выше политические
и социальные факторы, приводящие к господствующему
положению одного языка по отношению к другому,
вызывают к жизни также и те установки в поведении носителей
языка, которые могут оказаться благоприятными или
неблагоприятными для усвоения заимствований. Далее,
от условий обучения зависит, произойдет ли усвоение
языка в достаточно раннем возрасте, чтобы у человека
могли сложиться две отдельные языковые системы. С другой
стороны, ясно, что сама форма заимствований определяется
тем, как соотношения между двумя языковыми системами
воспринимаются двуязычными носителями. Утверждают,
что одни языки в силу своего строения менее восприимчивы
к заимствованиям, чем другие; этот тезис остается пока
не доказанным. Что касается метафорического
высказывания С э ? и ? а о «психологической установке самого
заимствующего языка» («Language», стр. 220), то из его
примеров видно, что имеются в виду словообразовательные
модели данного языка: заимствованные слова охотно
усваиваются языками, в которых слова имеют простое строение
и не распадаются на части, и гораздо менее охотно —
языками с продуктивными моделями словосложения.
Перспективным объектом исследования представляются индейские
языки, поскольку они резко различаются по количеству
заимствованных слов 29. Но даже и здесь разница, может
быть, скорее формальная, нежели действительная; с
заимствованными словами в язык входят новые основы, но
заимствования-сдвиги в не меньшей мере являются
нововведениями в языке.
9.1. Одной из причин сопротивления заимствованию,
конечно, является степень связанности или независимости
языковых единиц. Мной была определена шкала «усваивае-
29 Ср. статью Дугласа Тэйлора (Taylor) о карибском языке
острова Доминика в: «International Journal of American
Linguistics», 12, 1946, стр. 213—216.
79

мости» (adoptability) 30, которую Вайнрайх соотнес со
степенью интегрированности морфем: чем больше
неотделимость данной морфемы, тем меньше вероятность ее
перенесения 31. Таким образом, стирается абсолютная грань
между лексическим и грамматическим заимствованием, на
которой так настаивали раньше 32. Те морфемы, которые
сами не фигурируют в качестве самостоятельных
высказываний, обычно заимствуются лишь в составе целых отрезков
высказывания и не становятся продуктивными в
заимствующем языке, если только их количество в нем не
оказывается достаточным для возникновения аналогии.
9.2. Особый интерес для исследования представляют
креольские языки, как один из предельных случаев
интерференции. С точки зрения процесса заимствования, как он
был описан выше, усвоение отдельными туземцами (в
частности, неграми) языка колонизаторов может рассматриваться
как несовершенное копирование
(imperfect replica), при котором переносятся только свободные
морфемы (но не связанные), причем они встраиваются
в систему фонологических и синтаксических навыков
заимствующего языка. Эти языки почти целиком
состоят из заимствованных слов; лишь
отдельные разрозненные элементы восходят к древним
африканским источникам. Заимствованные слова — это,
как правило, просто основы, но они сохранили некоторое
количество связанных морфем, что позволяет утверждать,
как это делает Роберт А. Холл-младший (Hall Jr.),
что креольские языки представляют собой особые
индоевропейские диалекты 9. Что же касается случаев, когда
не имело место то принудительное и беспорядочное обучение
господствующему языку, которое привело к возникновению
креольских языков, то там заимствование было гораздо
менее интенсивным и число заимствованных слов в
обычных текстах редко превышало 5%. Списки заимствований,
имеющиеся для самых разных иммигрантских языков,
редко содержат более 1000 слов, многие из которых в свою
очередь являются малоупотребительными,— а эта цифра
явно не может считаться очень высокой по отношению
к словарному запасу какого бы то ни было языка.
30 См. «Language», 26, 1950, стр. 224.
31 См. U. Weinreich, цит. соч., стр. 35.
32 Ср. Meillet, Linguistique historique et linguistique
generale, 1, 1921, стр. 82.

Андре Мартине
РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЯЗЫКА
И СТРУКТУРНАЯ ЛИНГВИСТИКА
Ряд лингвистов (в том числе и некоторые из корифеев)
считали изучение распространения языков вполне
достойным занятием для себя. Достаточно напомнить здесь книгу
«Les langues dans l'Europe nouvelle», опубликованную
после первой мировой войны (в 1928 г.) Антуаном Мейе
(Meillet) вместе с Люсьеном Теньером (Tesniere).
Однако вовсе не очевидно, что лингвисты сами по себе
наилучшим образом подготовлены для выполнения работы
такого рода. В самом деле, когда речь идет о современных
литературных языках, для которых имеются надежные
данные переписей, то для решения задачи, скорее всего,
нужен статистик, а если для языка или периода, о котором
идет речь, нет таких статистических данных, то мы не
можем ожидать ничего, кроме предположительных оценок,
которые будут основываться на сведениях, которые может
собрать и выразить количественно не столько лингвист,
сколько этнограф, историк или филолог. Если нас не
удовлетворяет чисто описательный подход (все равно —
синхронический или диахронический), т. е. если мы
попытаемся собрать сведения о причинах распространения
некоторого языка, то, скорей всего, мы придем к выводу,
что оно является побочным продуктом военной,
политической, религиозной, культурной, экономической или просто
демографической экспансии народа, чьим орудием общения
и является данный язык. Язык одолевает своих соперников
не в силу каких-то своих внутренних качеств, а потому,
что носители его являются более воинственными, фанатич-
Andre Martinet, Diffusion of Language and Structural
Linguistics, «Romance Philology», 1952, 6, стр. 5—13. Этот текст
был зачитан 29 декабря 1950 г. в качестве доклада на собрании
Ассоциации современных языков.
6—0293
81

ными, культурными, предприимчивыми. Ничто в характере
латинского, арабского, испанского и английского языков
не предрасполагало к распространению их далеко за свои
первоначальные пределы. Или, во всяком случае, все то
в их структуре, что могло помочь им в процессе их
распространения, лишь отражало те черты народного
характера и культурные особенности, которые так или иначе
предопределили дальнейший ход событий.
Если, таким образом, распространение языков само
по себе не принадлежит к тем явлениям, которые имеют
к нам, лингвистам, прямое отношение, оно тем не менее
может создать ситуации, которые затрагивают как
распространяющийся язык, так и другие языки, вступающие
с ним в контакт. Даже в случаях, когда язык
распространяется на ранее не заселенные территории, остается
возможность, что новая среда и новый способ жизни определят
развитие речи данного района, а косвенно и языка в целом.
Но, как правило, распространение языка проходит через
ситуацию двуязычия, которая вне зависимости от того,
выживает ли каждый из борющихся языков или же один
из них исчезает, всегда оказывает весьма значительное
влияние на данный язык. Не вызывает, по-видимому,
сомнения то обстоятельство, что лингвистическим
проблемам, возникающим при этом, до сих пор не уделялось
должного внимания. Грубая классификация возникающих
при этом социально-языковых ситуаций при помощи
понятий субстрата, суперстрата и адстрата вряд ли может быть
признана удовлетворительной. Она не может учесть
бесконечного разнообразия двуязычных и многоязычных
ситуаций. Она разделяет вещи, которые в действительности
тесно связаны: так, можно спросить, где кончается
иберийский 1 субстрат и где начинается эускарийский 2 адстрат?
1 Этот термин применяется здесь в широком смысле — ко всем
языкам, которые могли употребляться на «Иберийском»
(Пиренейском) полуострове в то время, когда там начала распространяться
латынь. Из его употребления вовсе не следует принятие гипотезы,
что баскский и язык (или языки) иберийских надписей генетически
связаны; см. ?. Tovar, Estudios sobre las primitivas lenguas
hispanicas, Buenos Aires, 1949.
2 Предполагается, что этот термин имеет как географически,
так и исторически больший объем, чем термин «баскский»;
вымерший «аквитанский» был эускарийским языком. См. R. Lafon,
L'etat actuel du probleme des origines de la langue basque, Eusko-
Jakintza [Bayonne], 1, 1947, стр. 35—47, 151—163, 505—524, в
особенности стр. 507—509.
82

Она располагает ученых к тому, чтобы удовлетвориться
простым наклеиванием ярлычков там, где необходимо
непредвзятое наблюдение и исследование. Тот факт, что
«адстрат» до сих пор остается чуть ли не пустым звуком,
характерен для общего духа подобных теорий: ситуация
двуязычия сама по себе отпугивает большинство
традиционно мыслящих лингвистов. Лишь когда одноязычие
восстановлено, они могут вновь вздохнуть свободно.
Но тогда, разумеется, уже невозможно прямое наблюдение
и слишком часто остается лишь или признать свою
некомпетентность, или же работать с непроверенными
предположениями. Нам представляется, что в этой области
необходимо больше исследований типа работы Берти-
ла Малмберга (Malmberg), посвященной языковой
ситуации в Парагвае3, более многочисленных и более
научных исследований того, как провинциальные или
колониальные формы литературных языков окрашиваются
в устах местных жителей.
Как только отдашь себе отчет в том, что силы, которые
назывались действием субстрата и действием суперстрата,
представляют собой просто два из большего числа
следствий двуязычия и что в связи с двуязычием возникают
почти те же самые проблемы вне зависимости от того,
являются ли два контактирующих языка совершенно
несвязанными, как испанский и гуарани в Парагвае, или же
генетически близкородственными, например двумя
романскими диалектами, начинаешь понимать огромную важность
следствий распространения языков. По-видимому, не будет
преувеличением сказать, что взаимовлияние языков —
один из самых могучих стимулов языковых изменений.
Когда многие современные лингвисты утверждают, что
язык — это структура, они имеют в виду, что язык не
случайное скопление слов и звуков, а хорошо
организованное и внутренне связанное целое. Этот аспект языковой
действительности недостаточно подчеркивался
младограмматиками, оставившими на долю своих преемников
ликвидировать этот пробел и вывести необходимые следствия,
однако из их практической деятельности можно заключить,
3 «Notas sobre la fonetica del espanol en el Paraguay», Vetens-
kapssocietaten i zund, Arsbol, 1947, стр. 1 —18 и «L'espagnol dans
le Nouveau Monde: Probleme de linguistique generale» в «Studia
Linguistica», I, 1947, стр. 79—116, II, 1948, стр. 1—36.
6* 83

что они рассматривали каждый язык как совершенно
автономное и самодовлеющее образование, которое могло
изнашиваться или затрагиваться внешними неязыковыми
факторами, но фонетическое и морфологическое ядро которого
было недоступно внешнеязыковому влиянию. Можно было
бы сказать, что в своем сопротивлении признанию
«смешанных языков» (Mischsprachen) и взглядам таких ученых,
как Гуго Шухардт, они выступали прямо-таки борцами
за дело структурализма. Фердинанд де Соссюр —
пионер структурализма — считал, что раскрыть системный
характер языка можно, лишь подходя к нему статически
и отвлекаясь от таких динамических тенденций и внешних
влияний, которые постоянно угрожают устойчивости языка.
Для тех, кто до сих пор разделяет эти взгляды, само
название этой статьи должно звучать как вызов или как
объединение двух несовместимых аспектов действительности.
Только тем, кто рассматривает структуру как постоянную
и динамическую реальность каждого языка, предлагаемый
здесь подход необязательно покажется противоречивым.
Структура языка есть не результат его окостенения, а
нормальное следствие экономии языковой деятельности 4.
Когда два языка в результате распространения одного из
них вступают в контакт, то это означает, что по крайней
мере некоторым людям придется для целей коммуникации
использовать две различные языковые структуры.
Основная лингвистическая проблема, возникающая в связи
с двуязычием, состоит в следующем: в какой мере две
контактирующие структуры могут сохраниться
неизменными и в какой степени они будут влиять друг на друга,
изменять друг друга? Хотя этой проблеме до сих пор не
уделяется должного внимания 5, можно утверждать, что,
как правило, происходит большее или меньшее
взаимовлияние, в то время как полная независимость обеих
структур — несомненное исключение, ибо последняя требует,
по-видимому, от двуязычного индивида такой
целенаправленной деятельности, на которую мало кто способен, особен-
4 См. ?. Martinet, The Unvoicing of Old Spanish Sibilants,
Romance Philology, V, 2—3, 1951 — 1952, стр. 133—156. (См. в
настоящем сборнике, стр. 290 и сл.: А. Мартине, Контакты структур:
оглушение свистящих в испанском языке.— Прим. ред.)
5 Эта проблема правильно поставлена по крайней мере
У. Вайнрайхом (Weinreich) в его диссертации, защищенной
в Колумбийском университете и до сих пор не опубликованной ? о.
84

но если речь идет о значительном промежутке времени.
Во всяком случае, можно сказать, что целостность обеих
структур имеет больше шансов сохраниться, если оба
контактирующих языка обладают равным или сравнимым
престижем — эта ситуация часто имеет место в случаях,
которые можно назвать индивидуальным двуязычием или
многоязычием. Было бы неверно исключить такие ситуации
из полного обзора проблем, связанных с распространением
языков. Тот факт, что Цицерон был носителем латино-
греческого двуязычия, оставил неизгладимые следы в нашем
современном словаре. Однако индивидуальное многоязычие
(именно поскольку менее вероятно, что оно затронет
наиболее полно структурализованные аспекты языка, а именно
фонологические и морфологические модели), по-видимому,
всегда будет оставаться на втором плане, и внимание
лингвистов будет обращено на коллективное двуязычие
в результате распространения нового языка на весь
коллектив. То, как распространяется новый язык, зависит
от целого ряда факторов, которые мы не можем ни
анализировать, ни даже перечислить здесь. Достаточно сказать,
что одним из таких факторов будет специфический характер
престижа, которым пользуются носители нового языка.
Во всяком случае, этот процесс является постепенным
и можно ожидать, что структура нового языка на первых
порах подвергнется дурному обращению. Однако через
несколько поколений ситуация, как правило, меняется
за счет местного языка. Когда в 10 году до нашей эры
африканский город Гурза просил о назначении римского
протектора, латынь этого прошения была исключительно
жалкой, находясь под сильным влиянием структуры
местного пунического диалекта (подписавшие носили
карфагенские имена). Через 70 лет подобная петиция была
привезена в Рим местными чиновниками, которые называли
себя Herennius Maximus и Sempronius Quartus. На этот
раз латынь была безукоризненной 6. У нас нет никаких
данных о структуре местного пунического диалекта в то
время, но наши знания о сходных ситуациях заставляют
нас думать, что его первоначальная семитская структура
значительно пострадала. Такое разрушение должно было
ясно проявиться как в текстах, так и в речи через
бессистемные на первый взгляд отклонения от предшествовав-
6 G. Boissier, L'Afrique romaine, Paris, 1895, стр. 291.
85

шей практики. На самом деле эти отклонения являются
симптомами далеко зашедших структурных изменений
и могут быть объяснены лишь этим. После того как язык
прошел через такой период двуязычия, в котором язык-
соперник был побежден, структура языка-победителя —
вне зависимости от того, стал ли им распространявшийся
язык, как было в романских странах, или же местный
язык, как это было в Англии в XIV веке,— должна
оцениваться в связи с первоначальной структурой обоих
контактирующих языков: изолированные аналогии могут быть
обманчивы и случайны, в то время как целые ряды
структурных черт достаточно убедительны. До тех пор пока
будет преобладать атомистический метод, по которому
каждая черта рассматривается сама по себе
безотносительно к общей модели, мы не можем надеяться получить
нечто большее, чем расплывчатые предположения о
влиянии другого языка. Когда игнорируется идея о
структурной природе языка вместе с вытекающим из нее
положением, что изменение в одной точке может в дальнейшем
определить далеко идущую реорганизацию модели, то
происходит одно из двух: ученые или не замечают
глубокого влияния периода двуязычия, или же склоняются
к весьма спекулятивным предположениям о
последействии благоприобретенных или унаследованных
тенденций.
Если, как того требует структурный подход, языковое
изменение может быть полностью объяснено только в свете
его связи с общей структурой языка, в котором оно
происходит, то исследование общей структуры до и после
изменения может дать нам ответ на вопрос, лежит ли его
причина внутри исследуемого языка или же она
объясняется влиянием другого языка. Некоторые изменения
«оправданы» формой языка, в котором они появляются.
В парижском варианте французского языка совпадение
in и un, происходящее буквально на наших глазах 7, может
быть объяснено следующим образом: оппозиция этих двух
фонем могла сохраняться до тех пор, пока они
артикулировались с такой апертурой, которая позволяла говорящим
огубление при произнесении un, т. е. сохранение признака,
7 См. A. Martinet, La prononciation du francais
contemporain, Paris, 1945, стр. 147 и ел.
86

отличающего un от in. Однако носовые гласные фонемы 8,
по-видимому, стремятся к возможно более широкой
артикуляции для более равномерного распределения потока
воздуха между носовым и ртовым резонатором и более
ясного выделения специфики ртовой артикуляции. Однако
слишком широкая артикуляция приходит в столкновение
с огублением. Если бы говорящие нуждались в оппозиции
in : un, то раскрытие артикуляции остановилось бы,
достигнув опасной зоны. Но поскольку эта оппозиция почти
не играет различительной роли в системе языка 9, то
говорящие не чувствовали необходимости сопротивляться этой
тенденции к открытию рта и произошло совпадение in
и un. Мы замечаем, что это совпадение, по-видимому,
распространяется и в некоторых провинциях. Здесь
необходимо различать три следующих процесса: (1) в некоторых
местах опасная зона была достигнута в результате
естественной эволюции, которая могла быть ускорена влиянием
Парижа; (2) в других местах носовые передние гласные
являются сами по себе достаточно высокими для
осуществления огубленной артикуляции, но это игнорируется
вследствие подражания Парижу, все un переходят в in
и фонемы совпадают 10; (3) в некоторых районах, где обе
артикуляции четко различаются, некоторые слова,
содержащие un, в результате подражания будут произнесены
с in, в то время как в других будет сохранена традиционная
фонема; с течением времени число слов, получающих in
вместо un, будет увеличиваться, и un постепенно исчезнет
из-за отсутствия слов, в которых оно слышится и
произносится. Необходимо учитывать все три возможности, при-
8 Это верно, во всяком случае, относительно носовых гласных
переднего ряда. В случае задних гласных, по-видимому, действуют
и другие факторы. Когда on и an начинают сливаться в современном
французском языке, то в результате, скорее всего, получится [о].
Старославянскому e (<en) соответствует в русском языке ['а],
а с соответствует [и]. Возможно, носовой резонатор постоянно
стремится придать звуку более низкий тембр. Это объяснило бы оба
перехода: [?>e>?] и [а > 51.
9 Имеется, по-видимому, очень мало пар и «квазиомофонов»
типа alun — Alain, причем таких, которые могут быть легко
различены по другим признакам.
10 Это, по-видимому, случилось в районе Бри к востоку от
Парижа, где результатом совпадения явилось [е], см. M. Durand,
Le genre grammatical en francais parle, Paris, 1936, стр. 161 и ел.
и карты 1 и 2.
87

чем не только для местных вариантов литературного
французского языка, но и для всех наречий, как романских,
так и нероманских. В бретонском, например, имеются две
фонемы /?/ и /?/, причем их противопоставление,
по-видимому, играет большую различительную роль 11, чем во
французском, и все же можно ожидать, что если носители
французско-бретонского двуязычия смешивают в своем
французском языке в результате одного из первых двух
процессов in и un, то то же самое они будут делать и в своем
бретонском. Таким образом, слияние in и un, которое
структурно «оправдано» в Париже и некоторых соседних
областях, может распространиться на диалекты,
фонемные и морфофонемные структуры которых не могут дать
этому объяснения. Эта ситуация заставляет предположить,
что во всех случаях, когда мы имеем дело с изменением,
которое в прошлом распространилось на широкую
территорию, включающую различные диалекты или языки, мы
можем установить первоначальный центр его
распространения, исследуя, какую структуру во время изменения
имели все затронутые этим изменением языки. Мы часто
найдем в одном из них некоторые определяющие факторы,
которые отсутствуют в остальных. Этот метод был
применен Андре Одрикуром (Haudricourt) к проблеме
перехода ei>ci во французском языке12, ибо с точки
зрения структуры средневекового парижского
французского этот переход представляется странным. Верно то,
что повышение гласного в дифтонге ai в то время
подвергало опасности полезную оппозицию ai : ei, но в
непосредственной близости от Парижа, на север и на запад от него,
носители диалекта французского вполне справлялись
с совпадением двух дифтонгов, и ничто в парижской модели
не давало ключа для объяснения странного сдвига
артикуляции назад. Напротив, если мы рассмотрим ситуацию
к востоку от Парижа, в Шампани и Бургундии, то увидим,
что переход ci > ci произошел в связи с общей заменой
е на с, которую, как видно из существующих диалектов,
11 Или, выражаясь более специальным языком, может иметь
большую функциональную нагрузку, то есть различать большее
число «квазиомофонов». О бретонских носовых гласных см.
F. Falc'hun, Le systeme consonantique du breton, Rennes, 1951,
стр. 23.
12 См. «Problemes de phonologie diachronique (francais ei > oi)»,
«Lingua», I, 1948, стр. 209—218.
88

повлекла за собой реорганизация системы кратких гласных
в результате перехода u> u. Замена ei на ci в Париже,
по-видимому, происходила в отдельных словах в
соответствии с третьим путем, рассмотренным выше. Некоторые
слова, как, например, craie, не были затронуты ни в
написании, ни в произношении; некоторое число других
и некоторые грамматические окончания и конечные слоги
начали писаться с oi, но, по-видимому, произносились
так лишь частью населения, так что в конце концов §,
регулярно развившееся из ei путем смешения с рефлексом ai,
сменило своего соперника ci.
Тот же метод может быть применен к более древнему
изменению, охватившему более широкую область, а именно
к дифтонгизации долгих g и ?» которая, по-видимому,
проходила в третьей четверти первого тысячелетия в
северном и восточном галло-романском, в юго-западном
германском и северном итало-романском. Мы отвлечемся здесь
от кастильского перехода g и c в ie и uo, происходившего,
по-видимому, в других фонетических условиях. В
романской области дифтонгизация распространяется на все
районы, подчиненные раннему франкскому,
бургундскому и лангобардскому господству, и вполне возможно,
что фон Вартбург 13 (von Wartburg) прав,
утверждая, что первое условие дифтонгизации, а именно полное
удлинение гласных в свободных слогах, было следствием
влияния германской речи, в которой долгота гласного была
различительной чертой. Но отсюда вовсе не следует, что
германским влиянием объясняется и сама дифтонгизация,
которая не распространилась за пределы самой южной
части германоязычной области 14. Вообще говоря, можно
предположить, что центр дифтонгизации был где угодно,
в любой части германской или романской территории, и она
распространилась оттуда благодаря двуязычным индивидам
на всю ту территорию, где мы находим ее следы. Однако
если мы сравним вокалическую систему романского с той,
которая предполагается для раннего западногерманского,
то мы можем установить, что романский,
характеризующийся четырьмя различительными степенями открытости
13 См. «Die Ausgliederung der romanischen Sprachraume»,
Bern, 1950, стр. 85 и ел.
14 Ср. точку зрения Т. Фрингса в: «Franzosisch und
Frankisch» (2. Die nordfranzosische Diphtongierung), «Zeitschrift fur
romanische Philologie», LIX, 1939, стр. 257—283.
89

по сравнению с тремя в германском, был в гораздо большей
степени подвержен профилактической дифтонгизации. Это
объяснение, как представляется, гораздо лучше, чем
собственные аргументы ?рингса 15, подтверждает его
вывод, что дифтонгизация распространилась из Северной
Франции на Южную Германию. Французская и
североитальянская дифтонгизация g и ? были следствием
параллельного местного развития под аналогичным иноязычным
влиянием, действовавшим на практически одинаковую
вокалическую систему.
Нетрудно представить себе, как может происходить
фонетический сдвиг в двух языках, начинаясь в пределах
двуязычной области и распространяясь на одноязычные
районы. Ситуация, возникающая, когда данное изменение
распространяется по всей области, в которой язык А или
является единственным, или же употребляется параллельно
с языком В, а затем проникает и в область, где
употребляется только язык В, вряд ли принципиально отличается
от предыдущей. Более удивительным представляется
случай, когда сдвиг, который произошел в достаточно далеком
прошлом и результаты которого сосредоточены в языке А,
проявляется в соседнем языке В среди двуязычного
населения или же через посредство некоторой зоны двуязычия.
В какое-то время в прошлом каждое и во французском
языке перешло в u по причинам, которые здесь незачем
обсуждать. Через много столетий эти и — или, во всяком
случае, некоторые и — перешли в u не только во многих
галло-романских диалектах, но и в соседних баскских
и нижненемецких диалектах. Этот переход столь трудно
объяснить французским влиянием, что многие лингвисты
склонны вообще это влияние отвергать. Однако
географические и культурные аргументы в пользу именно такого
распространения этих явлений столь сильны, что стоит
попытаться найти их лингвистическое обоснование.
Ясности в этом вопросе можно добиться, лишь если будут
установлены и приняты во внимание фонемные структуры
рассматриваемых языков. Процесс, который можно себе
представить, будет выглядеть примерно так: язык (или диалект) В
является нормальным средством общения для данного
коллектива, язык А — это «язык престижа» и на нем наряду
с языком В говорят правящие классы. Ряд слов проникает
15 Там же, стр. 278.
90

из А в В. Они содержат фонетический элемент, незнакомый
в В, в нашем случае [u]. Одноязычные носители языка В
затрудняются произносить его и заменяют ближайшим
звуком родного языка, т.е. [и]; последующие поколения,
начиная с ранних лет подражать высшим классам, уже
могут произнести [u], но поскольку они остаются
одноязычными носителями В и не являются специалистами
по этимологии, то они не ограничивают применение
звука [u] заимствованными словами, а иногда распространяют
его и на слова языка В, заменяя исконное [и]. В их речи
[и] и [и] становятся двумя вариантами одной фонемы,
причем [u] употребляется в официальных ситуациях
и в «благородных» словах, а [и] в обычной обиходной речи.
Если эта социально-языковая ситуация сохраняется
достаточно долгое время, то [u] распространится за счет [и].
Первоначальное [и] или исчезнет, или будет ограничено
кругом «низких» слов, и лингвисты могут вообще не
заметить их, если это [и] совпадает с какими-нибудь новыми [и],
получившимися в результате некоторого локального
фонетического сдвига, который в свою очередь может быть
в большей или меньшей степени вызван пустой клеткой
(«дырой») в системе, практически образовавшейся в
результате широкого распространения [u]. Именно такому
процессу я бы приписал голландско-фламандский переход
германского и в u16.
В некоторых случаях процесс может быть в известной
мере осложнен тем фактом, что новое произнесение [u]
закрепляется лишь в особо благоприятных фонетических
условиях, в то время как в остальных случаях
сохраняется [и]. Таково, например, положение в соулетинском
диалекте баскского языка 17. Это усиливает впечатление, что
мы имеем дело с нормальным фонетическим переходом,
тем не менее мы не должны забывать о первоначальной
причине перехода: подражание было успешным только
там, где оно было относительно простым.
16 В Голландии прослеживается замена [и] на [и] в отдельных
словах, причем этот процесс идет с юга на север. См. об этом
G. G. Kloeke, De hollandsche expansie, The Hague, 1927, в
особенности стр. 107, § VIII.
17 См. H. Gavel, Elements de phonetique basque, Paris,
1920, стр. 40 и ел. Подробно рассмотрев (стр. 46 и ел.) вероятность
беарнского происхождения соулетинского перехода u > u и
представив веские аргументы в пользу этой гипотезы, автор в конце
не решается сделать очевидный вывод.
91

? других случаях новый звук [u] может появиться
в неожиданных контекстах, например в палатальном
окружении в качестве рефлекса некоторой иной фонемы,
а не первоначального [и]. Здесь перед нами местное
развитие, которое мы можем считать независимым от замены [и]
на [и], но которому, по-видимому, благоприятствовало
существование [u] или в местном языке, или в «языке
престижа». Именно это мы обнаруживаем во
франко-провансальском диалекте района Во (Vaux), прекрасно
изученного и описанного Антоненом Дюрафуром
(Duraffour)18.
Если, как многие считают, дорсальное или увулярное г
в ряде европейских языков объясняется парижским
влиянием, то его распространение следовало бы объяснять
почти таким же способом. Здесь вновь, так же как и в
случае соулетинского [u], мы замечаем, что распространение
заднего г часто ограничено во многих языках или типах
речи некоторыми фонетическими ситуациями или
фонемными вариантами: во франко-провансальском диалекте
Отвиля (Hauteville) оно встречается в начале слова,
в конце слова и в удвоении, в то время как после
согласного и в интервокальном положении сохраняется
вибрация 19. Мы находим аналогичные ограничения в
провансальском 20, баскском21, во многих американских
разновидностях испанского и португальского22 и некоторых
диалектах центральной Швеции 23. Трубецкой
в «Основах фонологии» указал, что структура чешского
языка мешает распространению этого типа r; это,
по-видимому, относится и к некоторым другим языкам, которые
18 См. «Bulletin de la Societe Linguistique», XXVII, 1927,
стр. 77—79 и XLIII, 1947, стр. 83—85.
19 A. Mart i net, «Revue de Linguistique Romane», XV, 1939,
стр. 28—30 (Description phonologique du parler franco-provencal
d'Hauteville (Savoie)).
20 H. N. Coustenoble, La Phonetique du provencal
moderne en terre d'Arles, Hertford, 1945, стр. 192 и сл.
21 H. Gavel, Grammaire basque, Bayonne, 1929, стр. 58 и сл.
22 T. Navarro, El espafiol en Puerto Rico, Rio Piedras, 1948,
стр. 89 и сл. В случае американо-испанского и португальского мы
должны, во всяком случае, считаться с возможностью независимых
местных переходов, при которых была ликвидирована фонемная
аномалия изолированной пары долгого и краткого согласного
г : г.
23 В обширной зоне центральной Швеции, севернее провинций
Сконе и Смоланд, где задняя артикуляция г встречается почти
92

не подвержены такому изменению. Может быть, дело
в том, что внедрению г в некоторых языках и диалектах
благоприятствовало то, что оно решало назревшую
структурную проблему. Так, благодаря ему в системе романских
языков исключался последний остаток латинской
корреляции долготы согласных.
Настойчивое требование Трубецкого и многих других
ведущих фонологов различать две автономные науки,
фонетику и фонологию, было справедливо в тот период,
когда для ясности требовалось подчеркнуть различие между
старым и новым подходом. Трубецкой даже отождествил
понятие фонемной релевантности с соссюровским «langue»,
оставив фонетистам всю область «parole». Это привело
некоторых ученых к ошибочному предположению, что
задача структурной лингвистики исчерпывается
составлением списков или таблиц фонем и грамматических
морфем. На самом же деле осознание структурной природы
языка должно помочь нам в оценке любого наблюдаемого
факта, каким бы мелким и неважным он ни казался, в свете
языковой системы в целом. Описание структуры языка
не означает, что мы должны ограничиваться лишь
немногими фактами, которые представляются особенно важными,
а требует установления иерархии, в которой каждый
элемент языка найдет место, которого он заслуживает в связи
с выполняемой им функцией в процессе человеческого
общения.
во всех позициях, долгое г в середине слова и (долгое или краткое)
конечное r имеют заднюю артикуляцию, в то время как в остальных
случаях сохранена первоначальная артикуляция кончиком языка,
см. G. Sjostedt, Studier over r-ljuden i sydskandinaviska mal,
Lund, 1936, стр. 157 и ел. В западнороманском начальное r является
исконно долгим и обычно разделяет судьбу долгого r в середине
слова. О происхождении долгого начального r см. мою статью
«Celtic Lenition and Western Romance Consonants» в «Language»,
XXVIII, 1952.

Богу слав Гавранек
К ПРОБЛЕМАТИКЕ СМЕШЕНИЯ ЯЗЫКОВ
Термин «смешение языков» употребляется здесь в
широком смысле. Это связано с желанием рассмотреть в данной
работе некоторые общие вопросы, а также ряд
специальных славистических проблем, причем меня будет
интересовать не столько процесс смешения языков, сколько его
результаты *.
Исследуемое явление вполне можно было бы обозначить
термином «языковой контакт» («language contact»). Этот
термин, введенный Андре Мартине и получивший
известность благодаря У. Вайнрайху, в последних
работах (Вайнрайх, Фогт, Хауген,
3авадовский и др.) 2 стал общепринятым: он удобен, а главное,
достаточно широк; однако он ничего не объясняет в
лингвистическом отношении, лишь обозначая языковые
ситуации — этим ситуациям в свою очередь противопоставлены
возникающие в результате их общие языковые явления,
которые можно обозначить термином «языковая
интерференция» 3.
Пути, ведущие от «контакта» к возникновению
совокупности общих языковых черт, к «интерференции», могут быть
весьма различными: речь может идти об одностороннем
влиянии одного языка на другой, или о взаимном влиянии
двух или более языков, или о конвергентном развитии
определенной языковой группы, или, наконец, об общем
субстрате (правда, значение последнего понятия раньше
переоценивали, и часто оно появлялось для объяснения
Bohuslav Havranek, Zur Problematik der
Sprachmischung, B:«Travaux linguistiques de Prague», 2, Prague, 1966, стр. 81 —
95. Перевод данного текста автором просмотрен и дополнен.
94

как deus ex machina; по моему мненйк), субстрат не
относится ? главным факторам изменения языка; это мнение
в последнее время становится преобладающим среди
лингвистов) 4.
Таким образом, говоря о языковом смешении в широком
смысле слова, мы имеем в виду определенные ситуации
и определенные пути развития, но в первую очередь нас
интересует их результат, а именно общие языковые черты
(языковая интерференция). Мы оставляем в стороне
проблемы контакта различных стилей и типов речи внутри одного
языка, а также контакты близкородственных языков, легко
понятных для носителей этих языков.
Я хотел бы сказать здесь также несколько слов об
общей проблеме развития языка. С одной стороны, оно
понимается как имманентное развитие каждого отдельного
языка — сегодня вряд ли кто стал бы возражать против
такой точки зрения; и если я в дальнейшем не
останавливаюсь на имманентном развитии, то не потому, что не
признаю этого принципа, ибо для Пражской школы, к
которой я принадлежу, этот принцип был и остается
основным.
Но с другой стороны, существует внешняя
мотивированность языкового развития, и здесь иноязычное влияние
является одним из важнейших факторов. Правда, при
более глубоком рассмотрении приходится и здесь различать
внутренний и внешний аспекты. Ибо те, кто рассматривает
влияние чужих языков лишь как внешнюю мотивировку,
целиком отличную от имманентного развития и даже
противоположную ему, упрощают весь вопрос; речь идет
не только о чуждом, идущем извне влиянии, но прежде
всего о том, как проявляется это влияние в
воспринимающем языке, а это уже вопрос, связанный с внутренним
развитием данного языка, которое и определяет, какие черты
заимствуются, а какие нет. Необходимо поставить вопрос
о причинах того, почему одни черты заимствуются, а другие
нет. Часто ответ на него найти бывает трудно, но многое
зависит от того, насколько иноязычное влияние
соответствует возможностям внутриязыкового развития 5.
При постановке вопроса о языковом смешении часто
исходят из проблемы «двуязычия». Я считаю, однако,
и многие лингвисты придерживаются того же мнения, что
двуязычие — это особый случай языкового контакта.
Правда, двуязычие — это опять некоторая ситуация, а не
95

ее разрешение в отдельном случае. Однако двуязычие
можно понимать по-разному. До сих пор есть еще ученые,
которые понимают под двуязычием в широком смысле
любое влияние чужого языка, вне зависимости от того,
имеет ли оно коллективное или индивидуальное
проявление, идет ли речь о действительном владении двумя языками
или же только о контакте с чужим языком (например,
благодаря изучению языка в школе или же просто
пассивному овладению им). Это широкое понимание двуязычия
можно найти еще в литературе XIX века, например у
Германа Пауля в его классическом труде «Принципы
истории языка» (1880), но также и у некоторых современных
авторов 6.
Я считаю такое понимание двуязычия слишком
широким, поэтому в начале своей статьи я отдал предпочтение
термину «языковой контакт».
По-моему, невозможно рассматривать индивидуально
реализуемое двуязычие в качестве существенного фактора
языкового развития, каковым могут быть лишь
коллективные явления. Однако двуязычный коллектив не
обязательно должен быть чем-то цельным в этническом или
национальном плане.
Я не отрицаю также, что влиянию одного языка на
другой, вне зависимости от того, является ли оно
односторонним или взаимным, может способствовать индивидуальное
владение другим языком. Так распространяются прежде
всего научные термины, что мы явственно ощущаем особенно
в последнее время. Так же очевидно, что индивидуальное
двуязычие может стать объектом лингвистического
исследования, но лишь как симптом, а не как фактор
конкретного развития языка 7.
По-моему, термин «двуязычие» при изучении развития
языка следует применять лишь к коллективному
двуязычию, т. е. ограничить его теми случаями, когда в одном
языковом коллективе (а не только у отдельных его членов)
имеются и используются две разные грамматические
системы и два разных словаря 8 (при этом, разумеется, речь
может идти о разных степенях различия грамматики и
лексики и тем самым о большей или меньшей степени
двуязычия).
Можно говорить по крайней мере о двух степенях
двуязычия : о полном двуязычии и частичном
двуязычии. Разумеется, следует различать степени кол лек-
96

тивного двуязычия, а все, что им не является, подпадает
под более широкую категорию языкового контакта 9.
Иногда говорят о двуязычии в пределах одного и того же
языка (для этого случая был еще предложен специальный
новый термин «диглоссия» 10), но я не буду заниматься
таким двуязычием, так же как и мнимым двуязычием
на пограничье двух близкородственных языков.
Я хотел бы привести примеры различных типов
коллективного двуязычия в славянской языковой
области.
В прошлом на чешской территории существовало
чешско-немецкое двуязычие,
распространявшееся, однако, не на весь народ, а только на его часть. В
первую очередь двуязычие распространилось на некоторые
крупные города, в которых оно началось еще раньше (с XIII
века), продолжалось в XVII и XVIII веках и даже в начале
XIX века, а в некоторых моравских городах еще дольше
(до конца XIX века). Другого рода двуязычие имело место
на стыке двух этих языков, где до обострения
национальных противоречий в Чехии и Моравии чешские и немецкие
общины, не всегда даже четко разделенные, поддерживали
добрососедские отношения, но где двуязычие носило иной
характер, чем в городах.
Городское двуязычие можно было бы также назвать
«двуязычием сверху», а двуязычие в пограничье
—«двуязычием снизу». Например, в таких местах, как область от
Либьехова до Мимони (в северо-восточной Чехии), еще
в дни моего детства (к началу XX века) было много
крестьян, преимущественно мужчин, которые в общем (в
рамках своих потребностей) владели двумя языками или,
точнее, диалектами каждого из них, и с точки зрения
социально-этнической их двуязычие было взаимным 11.
Говоря о городском двуязычии, необходимо различать,
идет ли речь о господствующем слое патрициев или же
о ремесленниках и мелких торговцах. Двуязычие вторых
по сравнению с первыми было взаимным.
Итак, для нашей территории можно с уверенностью
говорить о чешско-немецком двуязычии в прошлом. Это
не было, правда, полное двуязычие, однако имелись
ситуации и периоды, когда не только отдельные индивиды,
но и целые коллективы в силу местоположения, обществен-
7-0293
97

ного положения и условий существования действительно
пользовались двумя языками — хотя и не в равной мере,
но все же так, что они в основном владели как
грамматической структурой, так и словарем обоих языков. Но,
несмотря на это, определенно имелись какие-то изъяны то в
чешском, то в немецком языке 12.
Точно так же несомненно, что в определенный период
на чешской территории создалась и такая языковая
ситуация, которую можно назвать чешско-латинским
двуязычием, хотя это двуязычие и ограничивалось одной
определенной функцией. Носители гуманистической
образованности в XVI и XVII веках могли одинаково хорошо
выражать свои мысли по определенному кругу вопросов
на чешском и латинском языках; может быть, им даже легче
было пользоваться латынью. Конечно, это был другой вид
двуязычия, чем чешско-немецкий: это было
функциональное двуязычие, существовавшее, разумеется, не только
у нас 13.
Однако можно привести и пример полного
двуязычия на славянской территории.
Серболужичане во второй половине XIX века и в XX веке
действительно почти все были двуязычными. Я имею сведения
о Лужице начиная с 20-х годов, когда я прошел пешком
если не всю Верхнюю Лужицу, то, во всяком случае,
значительную ее часть, и только в одной деревне (Радворь)
на мое лужицкое приветствие мне ответили по-лужицки
(может быть, это была случайность, но, во всяком случае,
по-лужицки отвечали редко). Между собой серболужичане
тогда еще говорили по-лужицки, но с чужим человеком,
т. е. любым, который не принадлежал к их деревенской
общине, они привыкли говорить только по-немецки.
За исключением двух-трех старух, все лужицкое
население было действительно двуязычным. Этот вид двуязычия
можно назвать полным 14. Такое же полное двуязычие
(может быть, несколько иного рода в силу большей
изолированности тогдашних деревень) можно найти в
определенный период и у полабских славян — во всяком случае,
в период, предшествовавший исчезновению их языка.
(Можно было бы привести и другие европейские примеры.)
На славянской территории существует и совершенно
другой вид языковых контактов, а именно
балканский языковой союз. Балканский языковой союз,
несомненно, типичный пример сближения генетически
98

неродственных языков: румынского (не только дакору-
мынского, но и арумынского и мегленорумынского),
новогреческого, болгарского, македонского и албанского. Все
эти языки имеют общие черты. Некоторые из этих черт
могут быть объяснены как результат местного
(болгарского, румынского и т. п.) развития, но совпадение целого
ряда таких черт позволяет рассматривать и объяснять
их с высокой степенью вероятности как действительно
общие и взаимосвязанные явления.
Существование общих языковых черт на Балканах
подтверждается чисто эмпирическим путем. Точно так же
как не нужно быть лингвистом, чтобы заметить родство
славянских языков, очень легко установить и балканские
соответствия. Уже Копитар и Добровский
обозначили болгарский язык как slavica lingua romana,
назвав его славороманским (тогда еще очень мало знали
о болгарском языке). Известна также формула M и к л о -
ш и ч а, что у балканских языков одна грамматика и
различная лексика, что они вставляют разные слова в одну
и ту же грамматическую структуру. Эта формулировка,
правда, не вполне соответствует действительности, но
в известной мере все же отражает положение вещей.
Являются ли общие черты балканских языков
результатом частного или полного двуязычия (или многоязычия)?
Разумеется, трудно говорить о полном двуязычии на
Балканах — о полном болгаро-греческом или албано-греческом
двуязычии или румыно-болгаро-греческом триязычии
и т. п. Однако здесь, несомненно, существовало двуязычие
(многоязычие), которое, правда, распространялось лишь
на торговые центры и важные торговые пути. Балканские
торговые пути, которыми пользовались все балканские
народы, были исследованы с исторической и
документальной точки зрения Константином Йиречком (J i г е с е к).
Например, очень важным в этом отношении было русло
Вардара (который был, однако, не единственным путем этого
типа на Балканах). Мы знаем, что там действительно еще
в XIX веке и в начале XX века население таких торговых
центров, как Скопле, Битоль (но, разумеется, не сельское
население), было не только двуязычным, но, как правило,
трехъязычным и даже четырехъязычным. Я сам могу
засвидетельствовать, что там еще в 30-е годы мелкие
ремесленники (являющиеся на Балканах и мелкими
торговцами) были по крайней мере трехъязычными, а во
7* 99

многих случаях и четырехъязычными. Я сам знал человека,
говорившего по-сербски, по-македонски, по-албански и по-
турецки; и этот человек ни в коем случае не был
исключением (правда, я не мог установить, говорил ли он на всех
этих языках безукоризненно правильно, но в любых
ситуациях он без труда свободно договаривался с собеседником).
Следует ли предполагать, что такие люди, которые говорили
по крайней мере на трех языках, действительно владели
тремя языковыми системами и тремя словарями? С точки
зрения языковой психологии было бы трудно понять, как
эти простые люди (причем не в единичных случаях, а как
правило) действительно смогли бы овладеть так хорошо
многими языками, если бы эти языки не имели общих черт.
Можно предположить, что для говорящих структуры
языков хотя бы частично совпали, став в большей или
меньшей степени одной и той же структурой. Поэтому
говорящим нужно было, собственно, овладеть всего лишь одной
основной структурой, которую они затем
дифференцировали определенным способом при реализации различных
языков. У этих языков много общих грамматических
категорий и средств, а также довольно большое совпадение
словаря (особенно в области ремесла). Здесь можно с
полным правом говорить о многоязычии (мультилингвизме)
особого рода, и все же это многоязычие не затрагивало
целую этническую группу, оно распространялось лишь
на определенные области, из которых общие черты
проникали в отдельные языки.
Таким образом, двуязычие (или многоязычие) в
славянской языковой области оказывается явлением
коллективным, хотя и не затрагивающим обычно целые народы.
Однако это частичное двуязычие оказывает влияние на
развитие отдельных языков.
Поставим теперь вопрос, к каким уровням языка
относится интерференция, возникшая в результате языкового
контакта (в смысле двуязычия или многоязычия и
конвергенции). Пока на этот вопрос можно ответить следующим
образом.
Разумеется, когда вообще говорят о смешении языков
на основе коллективного двуязычия, то имеют в виду не
отдельные заимствования слов, ибо последние
могут возникнуть в результате самого слабого языкового
100

контакта (даже только индивидуального). Но если перед
нами целые функционально связанные лексические слои,
как, например, слой французских слов для определенных
абстрактных культурных понятий в английском языке,
слой арабских слов в испанском языке или немецкие
ремесленные термины в чешском языке, то вполне может
возникнуть вопрос, не следует ли рассматривать их как
результат двуязычия. По-моему, здесь скорее можно говорить
о профессиональной терминологии как результате развития
в двуязычном коллективе. Разумеется, что, например, те
чешские ремесленники, которые употребляли чехизиро-
ванные по своей форме термины немецкого происхождения,
не обязательно должны были сами владеть немецким
языком; но эти термины все же были результатом
определенного языкового контакта, профессионального или
функционального двуязычия. Примером того, сколь широко были
распространены среди чешских мастеров немецкие термины,
может служить то обстоятельство, что ремесленные
термины, введенные в XIX веке чехами после освобождения
Болгарии в болгарский язык, были немецкого
происхождения и в то же время носили явную печать чешского
посредничества (ср., например, столярную терминологию) 15.
Особое внимание следует уделить языковой
интерференции в звуковой и грамматической
системе. Здесь возникает довольно сложный вопрос, при каких
типах языковых контактов может возникнуть такая
интерференция. Я согласен здесь с теми, кто утверждает, что
общие черты в этой области могут возникнуть лишь на
более высоком этапе коллективного двуязычия.
Возникает и другой вопрос: следует ли рассматривать
такие общие черты (применительно к славянской языковой
области) как результат одностороннего влияния
одного языка на другой, или взаимного влияния
двух или нескольких языков, или, наконец,
конвергентного развития группы языков.
С полной уверенностью можно говорить об
одностороннем влиянии латыни на
западнославянские и частично на южнославянские, а также вообще
на европейские языки, причем это влияние простиралось
не только на лексику, но и на синтаксическую структуру.
По-моему, здесь можно говорить о двуязычии; правда, это
было социально и функционально ограниченное двуязычие,
которое влияло в первую очередь на развитие литератур-
101

ных языков — на структуру сложноподчиненного
предложения, на порядок слов, употребление причастных
оборотов и т. п. Конечно, родной язык влиял на письменную
и устную латинскую речь, но это влияние было весьма
незначительным. Я имею здесь в виду эпоху позднего
средневековья и Возрождения, когда латынь была живой
лишь в условиях тогдашнего двуязычия, отвлекаясь от
ранней романизации большой части Европы (тогда имели
место очень важные воздействия; достаточно указать на
суффикс -arius или на прошедшее типа factum habeo,
casus sum и т. п.).
В южнославянской языковой
области господствовало несомненное хорватско-
итальянское двуязычие в Дубровнике и в
городах Далмации; это двуязычие проявляется в
классической литературе Дубровника, где, например, можно
найти инфинитивы итальянского типа с za и т. п. При этом
далматинские города Задар, Сплит и Дубровник были
с самого начала двуязычными: романскими и славянскими;
старый романский «далматинский» лишь позднее был
заменен итальянским. Ситуация здесь была слишком сложна,
чтобы ее можно было изложить в нескольких строках:
с одной стороны, имело место в большинстве случаев
одностороннее славянское влияние на неславянское население —
влияние, которое, правда, было более сильным в речи,
чем на письме, и которое иногда сопровождалось обратным
влиянием; с другой стороны, наблюдалось функционально
ограниченное культурное итальяно-хорватское двуязычие16.
В чешском языке также можно установить
одностороннее влияние немецкого языка.
Это влияние видели в различных явлениях
фонетического уровня: в ударении на первом слоге,
в дифтонгизации долгих гласных, в частичной потере
палатализации, а также в некоторых грамматических
явлениях 17. Но и эти вопросы в какой-то мере спорны.
Целый ряд авторов указывает, что немецкое ударение
в сущности носит другой характер, чем чешское, падая
на лексическую морфему (то есть не на начало слова, как
в чешском языке), так что чешское ударение на первом
слоге слова не может быть объяснено односторонним
немецким влиянием. Тем не менее можно ставить вопрос об
общности языков в этом отношении, а именно в плане
стабилизации ударения на определенном слоге: венгерское
102

ударение падает на первый слог, как в чешском языке,
польское ударение также стабилизовалось, а именно на
предпоследнем слоге, в лужицких языках известны оба
типа и т. п. Поэтому можно считать стабилизацию
ударения, несмотря на различные ее проявления, общей
среднеевропейской чертой, вряд ли, однако, возникшей на
основе одностороннего влияния. Точно так же в Македонии
как для славянских, так и неславянских языков
характерно парокситональное и пропарокситональное ударение.
Иначе выглядит вопрос о дифтонгизации долгих
гласных у (частично i) > ei, u > ou (в старом написании au).
До последнего времени исследователи не пришли в этом
вопросе к однозначному решению, и нужны новые, более
глубокие исследования.
Я сам придерживаюсь мнения, что чешская и немецкая
дифтонгизация настолько похожи друг на друга, что трудно
было бы исключить здесь немецкое влияние. Но прежде
чем мы решим этот вопрос, необходимо четко осознать, что
причиной было не подражание немецкому языку чехами,
а, по-видимому, чехизация немецких патрициев и
немецких ремесленников в городах: в их выговоре чешский
язык изменился, и это изменение распространилось как
городское, социально более высокое произношение.
Напомню в этой связи возмущение Яна Гуса некоторыми
явлениями в тогдашнем чешском языке Праги, которые
свидетельствуют о подобной ситуации (исчезновение корреляции
1/1 и корреляции i/y в Праге)18; к этому можно прибавить
и исчезновение мягких губных и свистящих.
В грамматическом строе литературного
чешского языка вряд ли можно найти какие-нибудь
явления в области морфологии и синтаксиса, которые можно
и нужно было бы объяснять как следствие немецкого
влияния, если не считать общеевропейского типа построения
предложения и некоторых случаев управления.
Необходимо, однако, отдавать себе отчет (это особенно
ясно на материале балканских языков) в том, что
литературный язык иногда сохраняет более резкие отличия от
соседнего языка, чем народный язык. Например,
литературные балканские языки довольно далеко отошли от
общего балканского языкового типа, так что отражения
балканского языкового союза в них в известной степени
затемнены (это показано в работе одного молодого чешского
балканиста) 19. То же становится очевидным при анализе
103

чешского народного языка по сравнению с литературным,
в особенности его более старой формы. Как мне
представляется, нельзя полностью отрицать тот факт, что в чешский
язык все же проникли определенные, хотя и одиночные,
грамматические явления немецкого типа, однако даже
здесь они не носят систематического характера.
Сравните частое употребление местоимения ten «тот,
этот» для придания значения определенности (tak sem pfisel
do ty hospody «и вот, пришел я в этот трактир»), такие
местоимения, как ten samy «тот самый», тип перфекта je
odejity (ср. нем. er ist abgegangen, weggegangen), оборот
je k dostani (нем. es ist zu bekommen) и т. п.— все это
явления, не типичные больше для литературного чешского
языка. По-моему, весь этот комплекс явлений требует
углубленного анализа.
При этом здесь было бы полезно подробное сопоставление
с другими славянскими языками, в особенности в области
фразеологии; во всяком случае, несомненно, что здесь
можно найти следы частичного двуязычия различной
степени (см. выше) и что эти общие явления обязаны своим
происхождением проникновению определенных немецких
черт в чешский язык уже указанным путем, причем в тех
случаях, когда структура самого чешского языка
способствовала этому.
В связи с вопросом о влиянии грамматической системы
в полном смысле слова упомяну полабский язык,
ибо в полабском часто видят пример языка, разрушенного
односторонним (немецким) влиянием. Мы знаем полабский
язык из очень поздних и довольно неточных записей.
Я сделал попытку проанализировать глагольную систему
полабского языка в своей до сих пор не опубликованной
работе и пришел к следующим выводам: влияние
немецкого языка не разрушило старую глагольную систему
полабского — оно проявилось там, где и другие
западнославянские языки имеют новообразования, т. е. в
различных типах аналитических глагольных форм — в первую
очередь в пассиве и в перфекте типа factum habeo, casus sum
(последний представляет, однако, не специфически
немецкое, а европейское явление). Почти такое же положение
в кашубском. Разумеется, полабский язык стал жертвой
иноязычного влияния, в особенности в своей последней
фазе — в этом не может быть сомнений; здесь как раз
тот случай, когда действует упрощенная формула: один
104

язык побеждает, другой побежден. Но даже здесь
разрушение грамматики не охватило весь грамматический строй,
например система склонения в основе своей осталась
славянской.
Во всех приводившихся до сих пор примерах речь шла
о влиянии, направленном в основном в одну сторону, но
также и об активности заимствующего языка, состоящей
в том, что он заимствует одни явления и не заимствует
другие, определяя условия заимствования. Даже для
предельной ситуации, примером которой служит полабский
язык, характерно, что иноязычное влияние проявилось
в новообразованиях глагольной системы и не разрушило
старой системы 20.
На Балканах мы имеем типичный случай действительно
взаимного сближения, общих явлений, для
которых необходимо принять предпосылку взаимных влияний.
Концепция балканского языкового сою-
з а, правда, уязвима в некоторых пунктах, и она
действительно подвергалась критике в связи с
расплывчатостью его географических границ и. Конечно, здесь можно
говорить о ядре и о периферии, например, юго-восточные
диалекты сербского языка имеют некоторые так
называемые балканизмы, чуждые остальным сербохорватским
диалектам, за исключением весьма широко распространенных
форм аналитического будущего с (ho)cu «хочу» 12.
Аналогичное положение занимают новогреческие диалекты:
имеется значительная разница между северногреческими
диалектами и диалектами Пелопоннеса2I. Но нельзя отрицать, что
имеются определенные общие явления,
распространяющиеся всегда на ряд языков, хотя и не в одинаковой степени.
Кроме фонологической системы, которая, по-моему,
относится к общим явлениям балканских языков 22, сюда
следует отнести аналитическое склонение или ослабление
флективного типа склонения (родительный совпал здесь
в большей или меньшей степени с дательным),
постпозитивный артикль, местоименные репризы,
отсутствие инфинитива, описательное будущее с «хочу»,
формы прошедшего типа factum habeo, casus sum
(последняя черта имеет меньшее распространение, зато
предпоследняя известна очень широко)23. Можно задаться вопросом,
следует ли рассматривать эти явления как структурные —
ведь почти все они могут быть подведены под определенный
аналитический тип 24.
105

С другой стороны, вопрос возникновения этих общих
явлений достаточно сложен. Я уже упоминал о проблеме
субстрата, с удовлетворением отметив, что теория субстрата
в новейших работах, как правило, отвергается 25. В
некоторых работах подчеркивалось, что исходным пунктом был
греческий 26 — роль греческого в этой области несомненна,
однако нельзя оставлять без внимания тот факт, что все
указанные черты почти одновременно проявились в
греческих диалектах и в остальных балканских языках и
диалектах. Иногда подчеркивают значение латинского или
романского элемента на Балканах. Я сам готов
предположить, что некоторые из этих явлений действительно
связаны с балканской латынью. Это поздние явления, однако
они связаны с чертами других романских языков.
Интересно, однако, что для некоторых из этих явлений
нельзя с уверенностью установить исходную точку. Важнее
в конце концов общее развитие, общий результат, тот
факт, что эти языки действительно — и в первую очередь
в их ядре — проделали общее развитие и пришли к тому
же результату. Для этого типа я когда-то предложил термин
«конвергентное развитие», и этот термин получил
распространение. Я понимаю под этим определенное общее
развитие языков, основанное на определенных общественных
условиях и потребностях. Я попытался хотя бы частично
показать, насколько обсуждаемая языковая общность
соответствовала общественным условиям и потребностям. По
сути дела, речь шла о контактах людей, говоривших на
языках различной грамматической структуры. При этом
контакте больше всего пострадали сложная флективная
морфология и синтетическая грамматическая система.
Понятно, что при контакте различных языков и различных
морфологических систем эти системы претерпевают ломку
и упрощаются, т. е. появляются новые, более простые
формы выражения 27.
Я хотел бы обратить внимание на следующее
обстоятельство. Если сделать еще один шаг дальше, то все
романские языки попадут под понятие языкового
союза. Было бы неверно пытаться поставить романские
языки и их развитие в один ряд с германскими, и тем более
славянскими, языками. Здесь, в романских языках,
действительно имелся языковой союз, но, разумеется, другого
106

типа, чем балканский (и географически гораздо большей
протяженности). Но дело в том, что здесь на обширной
территории был в связи с общественными потребностями
преобразован латинский язык, причем он был преобразован
при условиях, общих и приемлемых для всей территории.
Поэтому в романских языках мы, с одной стороны, имеем
дело с развитием из одной исходной точки, а именно
латыни — в этом не может быть сомнений, но, с другой стороны,
здесь существовал и определенный тип конвергентного
развития по принципу языкового союза. Хотя элементы
вымерших «побежденных» языков (фракийского,
иллирийского, кельтских и т. п.) проявлялись минимальным
образом, все же и здесь шел определенным образом процесс их
разложения и «язык-победитель» развивался в
двусторонней или, вернее, многосторонней ситуации и в соответствии
с потребностями этой ситуации и носителей «побежденных»
языков. На этом основаны некоторые общие черты
романских языков, бросающиеся в глаза, несмотря на все
различия.
В заключение я хотел бы подчеркнуть, что моя цель
была в том, чтобы хотя бы на нескольких конкретных
примерах показать, что в случае коллективного двуязычия,
в случае языкового контакта, при языковой интерференции
речь идет не только об одном возможном типе, но что
формы здесь многообразны и тип одностороннего влияния вовсе
не самый частый.
Что же касается возможности возникновения общих
инноваций в результате языковой интерференции, то я
показал, что определенные языковые инновации возникают
и могут возникать.
Я также хотел бы обратить внимание на то, что
возможно пассивное и активное участие. Влияние чужого языка —
не только внешний фактор, но также и нечто, связанное
с внутренним, имманентным развитием языка, который
избирает то, что требуется соответственно его структуре
и языковым условиям его существования. То, что язык
избирает, становится составной частью его имманентного
развития, или, другими словами, активным является
заимствующий язык, а пассивным язык, из которого
заимствуют, и было бы неверно представлять это отношение
обратным.
107

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Первый вариант этой работы был доложен весной 1964 г.
в Загребе и Задаре (на классической почве двуязычия) и
опубликован в «Zadarska revija» (Problematika mijesanija jezika, 12, 1964,
стр. 177—185). Предложенный вариант, доложенный в начале 1965 г.
в Геттингене, Бонне и Гейдельберге, также не является
окончательным, он задуман как исходный пункт для дальнейших
исследований.
Разумеется, мои исследования и здесь основаны на положениях
Пражской школы (в особенности в том виде, какой они нашли
в TCLP, вып. 1, 1929, и в «Actes du VIe Congres International des
Linguistes», Paris, 1949, стр. 305 и сл., a также на моих замечаниях
По вопросу о языковой интерференции в TCLP, вып. 1, 1929, и вып. 4,
1931, и на моих работах, посвященных отдельным вопросам: «Zur
phonologischen Geographie. Das Vokalsystem des balkanischen
Sprachbundes» в: «Proceedings of the 1. Internat. Congress of Phonetic
Sciences», Amsterdam, 1932. Archives Neerlandais de Phonetique
experimentale 8—9, 1932, стр. 28—34, Romansky typ perfecta factum
habeo a casus sum, casum habeo v makedonskych narecich (с резюме
на франц. яз.) в: «Melanges Р. M. Haskovec», Brno 1936, стр. 147—155;
ср. также ответы автора на анкету «Zajednickecrtebalkanskih jezika»
и «Probierni fonoloskih sistema „jezicnih saveza"» в «IIIeme Congres
Internat, des Slavistes», Publication No 3; Supplement (Beograd,
1939), стр. 41—43, 48—49. (Далее ссылки на эти работы даются
сокращенно — 1932, 1936 и 1939.)
2 U. Weinreich, Languages in Contact, N. Y., 1953
(ср. рецензию E. Haugen в «Language», 30, 1954, стр. 380—388)
и L. Zawadowski в «Bulletin de la Societe Polonaise de
Linguistique», 17, 1958, стр. 175—191).— H. Vogt, Language
Contacts, «Word», 10, 1954, стр. 365—374.— E. Haugen, Language
Contact и U. Weinreich, Research Frontiers in Bilinguism
Studies в: «Proceedings of the 8. Internat. Congress of Linguists»,
Oslo, 1958, стр. 771—797.— L. Zawadowski, Fundamental
Relations in Language Contact в «Bulletin de la Societe Polonaise
de Linguistique», 20, 1961, стр. 3—26.— В. Ю. Розенцвейг,
О языковых контактах, ВЯ, 1963, № 1, стр. 57—69 (здесь
показывается, что уже в 1926 г. Л. В. Щерба употреблял термин
«контакт»).
Библиография соответствующей литературы столь обильно
представлена у Вайнрайха (1953, 122—146) и 1958 (795—797), что
я вполне могу обойтись без библиографических ссылок, поэтому
в дальнейшем я буду ссылаться лишь на наиболее важные и
новейшие работы. В частности, библиографию в области славистики^1
необходимо дополнить 9-м томом «Докладов и сообщений Института
языкознания», Москва, 1956 (в дальнейшем сокращенно ДиС 9),
в котором помещены доклады В. И. Борковского, В.Н.
Ярцевой, Б. А. Серебренникова, В. И. Абаева,
А. В. Десницкой, В. Г. Орловой, Е. И. Убрято-
вой и М. Я- Немировского и важная дискуссия по этим
вопросам. Там, а также в статье Jaroslav Moravec, К otazkam
jazykovych vztahu na zaklade bilingvismu в «Slovo a slovesnost»,
21, 1960, стр. 161 —173, можно найти дальнейшие ссылки из слави-
108

стической литературы.— Мы должны добавить основополагающую
статью Л. В. Щербы «О понятии смешения языков», 1926 г.
(См. его «Избр. работы по языкознанию и фонетике», 1, Л., 1958,
стр. 42 и сл.)
3 Этот термин (interference) введен Пражской школой — ср.,
напр., «Actes du VIe Congres International des Linguistes», Paris,
1948, стр. 305, и H. Vogt, там же, стр. 33 и сл.; и теперь он часто
употребляется, например, Вайнрайхом (1953, стр. 1 и сл.)
в вышеупомянутом смысле.
4 Преувеличение роли субстрата было подвергнуто резкой
критике в ответах А. Соважо, Ж- Сан Дам, Е. Уотма
и др. на анкету V Международного конгресса лингвистов (1939 г.),
см. Reponses au questionnaire, Bruges, 1939, стр. 47 и сл. (так,
Уотма (Whatmough) пишет: «С мистической или
атавистической интерпретацией субстрата нужно покончить раз и навсегда;
это химера или, вернее, собрание химер»). Ср. более поздние
высказывания Мартине в «Romance philology», 6, 1952, № 1, стр. 6,
Десницкой, ДиС, 9, 1956, В. Ю. Розенцвейга в ВЯ,
1963, № 1, стр. 57 и сл. и т. п. Автор высказывался против теории
субстрата применительно к балканским языкам в работах 1936
и 1939 г., ср. сноску 25.
5 В. Н. Ярцева (ДиС, 9, стр. 18) приписывает этот взгляд
Фогту («Word», 10, 1954, стр. 372), но я должен восстановить
истину — это взгляд Пражской школы, что признается и Фогтом;
и сам автор часто высказывался в этом смысле после TCLP, 4, 1931,
стр. 304; ср. ответ Пражского лингвистического кружка на анкету
в «Actes du VIe Congres Internat, des Linguistes», Paris, 1948—1949,
стр. 305 и сл.
6 Hermann Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte, 5-е изд.,
1920 (1-е изд.— 1880), стр. 391 и сл. (Г. Пауль, Принципы
истории языка, перевод с нем., М., 1960, стр. 460). Из новой литературы
можно привести, напр., К- Н. Schonfelder, Probleme der
Volker- und Sprachmischung, Halle (S.), 1956, стр. 43 и сл., J.
Moravec в «Slovo a slovesnost», 21, 1960, стр. 168.
7 Индивидуальными случаями двуязычия занимались не
только ученые XIX века, например Гуго Шухардт в своих
знаменитых новаторских работах «Slawo-deutsches und Slawo-italieni-
sches», Graz, 1884 и др. (см. Schuchardt-Brevier, Halle, 1922,
стр. 128—141 — Г. Шухардт, Избранные статьи по
языкознанию, перевод с нем., М., 1950, стр. 174—184); ему посвящены
и новейшие, приведенные выше работы по языковым контактам;
см., например, работу Вайнрайха 1953 г., которая в большей
своей части построена на индивидуальном двуязычии, а также
Розенцвейг, цит. соч., стр. 62 и сл.
8 Еще более основательное овладение предполагает Браун
(Мах. Braun) в своих замечаниях по вопросу о многоязычии
(Gottingische gelehrte Anzeigen, 1937, № 4, стр. 115—130), понимая
под многоязычием «активное совершенное одновременное владение
двумя или несколькими языками», но только в индивидуальных
случаях.
9 Завадовский (Zawadowski), 1961, стр. 20 и сл.
попытался дать классификацию всех возможных ситуаций
языкового контакта; рассмотренное здесь двуязычие совпадает с его
типом III
109

10 Я писал о двуязычии в различных слоях чешского языка
в работе «Ceska nareci» («Cs. Vlastiveda», III, «Jazyk» 1934, стр. 86).
По поводу ненужного — с моей точки зрения — термина
«диглоссия» ср. С А. Ferguson, Diglossia, в «Word», 15, 1959, стр. 324
и сл., A. F. Soberg в «Word», 18, 1962, стр. 269 и сл.
11 По терминологии М. Брауна (цит. соч.), последний тип
обозначается как «смешение языков», а первый как «расслоение
языка»; его можно назвать также контактным или локальным
двуязычием или, пользуясь терминологией Серебренникова (ДиС, 9,
стр. 36 и сл.), маргинальным двуязычием. У других авторов можно
найти и другие (иногда ненужные) термины. Ср. «Proceedings of
the 9. Congress of Linguists», 1964, стр. 373, Haugen.
12 Cp. P. Frost, Das spate Prager Deutsch, «Germanica
Pragensia», 2, 1962, стр. 31 и сл.
13 A. Meйe приводит похожий пример двуязычия в
средневековой Франции (A. Meillet, Le bilinguisme des hommes
cultives в: «Conferences de l'Institut de Linguistique», Paris, 2, 1935,
стр. 7). С этим типом двуязычия можно сравнить современное
соотношение испанского и каталанского языка в Каталонии (см.
А. М. Badia-Margarit, Some Aspects of Bilinguismus among
Cultured People in Catalonia, «Proceedings of the 9. Congress of
Linguists», 1964, стр. 366).
14 Это лужицко-немецкое двуязычие описывается, в частности,
Л. В. Щербой в работе «Восточнолужицкое наречие»,
Петроград, 1915, стр. 7 и сл., стр. 193 и сл.— См. также его общие
выводы в труде «О понятии смешения языков», 1926, см. сн. 2.
16 Ср. Sv. Ivancev, Ceske prvky v bulharske truhlarske
terminologii в: «Ceskoslovensko-bulharske vztahy v zrcadle staleti»,
Praha, 1963, стр. 381—401 (в болгарском издании: «Чехословакия
и България през вековете», София, 1963, стр. 471—495).
16 Ср. работу автора «Genera verbi v slovanskych jazycich»,
1, 1928, стр. 9, и особенно Z. Muljacic, Dalmatski elementi
u mletacki pisanim dubrovackim dokumentima 14. st. (Rad Jugoslov.
akademije, Zagreb, 327, 1962, стр. 237—380). I. Mahnken,
Zur Frage der Dialekteigentumlichkeiten des Serbokroatischen in
Dubrovnik im XIV. Jh. «Opera slavica», 4, 1963, стр. 41 и сл.,
и Slavisch und Romanisch im mittelalterlichen Dubrovnik, «Ztschr.
fur Balkanologie», 1, 1963, стр. 60 и сл.
17 Из новейшей литературы можно назвать Р. Trost,
Nemecke vlivy na slovanske jazyky в сборнике «Ceskoslovenske
prednasky pro V. mezinarodni sjezd slavistu v Sofii», Praha, 1960, стр. 29
и сл. (Трост отвергает это влияние) и А. Lamprecht, К otazce
vlivu jazyka na jazyk в: «Sbornik praci filosoficke fakulty brnenske
University», A, 6, 1958, стр. 88—93 и «Zur Frage der
tschechischdeutschen Sprachkonvergenz» в томе «Deutsch-tschechische
Beziehungen im Bereich der Sprache und Kultur» (Abh. d. Sachs. Ak. d. Wiss.
zu Leipzig. Philol.-hyst. Klasse, Bd. 57, H. 2, 1965, стр. 29
и сл.).
18 Ср. точку зрения автора, изложенную в TCLP, 1, 1929,
стр. ИЗ, а также в новой его работе: «Studie о spisovnem jazyce»,
Praha, 1963, стр. 24.
19 С. Гepжман (S. Herman) в подготовленной им
кандидатской работе, ср. также его статью «К vyvoji spisovne bulharstiny
110

a rumunstiny XIX. stol.» в «Slavica Pragensia», 4, 1963, стр. 565
и сл.
20 Ср. статьи автора в «Slavia» 22, 1953, стр. 247 и 27, 1958,
стр. 159 (теперь также в «Studie о spisovnem jazyce» 1963, стр. 343).
Ср. сходные результаты лужицко-немецкого двуязычия на
грамматическом и даже звуковом уровне у Щербы — «Восточно-
лужицкое наречие», 1915, стр. 193 и сл.
21 Havranek, 1936, стр. 153.
22 Havranek, 1932, стр. 28 и сл.
23 Havranek, 1936, стр. 145 и сл. и 1939, стр. 41 и сл.
Лучший (после книги Сандфельда «Linguistique balcanique»)
обзор балканизмов дан в книге: A. Rosetti, Istoria limbii
romine. II, Limbile balcanice (3-е изд.), 1962.
24 Т. В. Цивьян справедливо требует структурного и
типологического описания балканских языков в «Славянска филология»,
София, 1, 1963, стр. 303 и сл. Такое описание в области
структурного и синхронного анализа склонения Цивьян успешно провела
в недавно вышедшей работе «Имя существительное в балканских
языках», Москва, 1965.
26 К. Horalek в «Сборнике ответов на вопросы по
языкознанию», Москва, 1958, стр. 198, S. Herman в «Slavica
Pragensia» 1, 1959, стр. 133 и сл., Z. Golab, «Word», 15, 1959, 3,
стр. 415 и сл., A. Gallis, «Scandoslavica», 6, 1960, стр. 167 и сл.,
А. Vraciu, «Romanoslavica», 9, 1963, стр. 65 и сл., Е.
Seidel, «Zeitschrift f. Slawistik», 8, 1963, стр. 907 и сл., и др. Особенно
в ответах на анкету в «Славянска филология», 1, София, 1963,
стр. 299 и сл., и стр. 305 и сл.— Однако и в последнее время
находится достаточно защитников теории субстрата, ср., в частности,
A. Rosetti в «Studii si cercetari lingvistice» 9, 1959, стр. 303
и сл. (на рус. яз. в «Revue linguistique», 3, 1958, стр. 135 и сл.),
С. Б. Бepнштeйн, Очерк сравнительной грамматики
славянских языков, 1961, стр. 13, 24; другие работы указаны в
«Slavica Pragensia», 1, 1959, стр. 133, и «Славянска филология», 1, стр. 299
и сл. Мил. Павлович (Mil. Pavlovic) также использует в своем
историческом анализе балканских языков теорию субстрата для
объяснения отдельных явлений (см. La perspective et les zones des
processus linguistiques balkaniques, «Juznosl. filolog.», 22, 1958,
стр. 206—239). Автор обосновал свое отрицательное отношение
к теории субстрата в работах 1936 г. (стр. 153 и сл.) и 1939 г. (стр. 41
и сл.). Также и Цивьян (см. сноску 24) понимает «балканизмы» как
следствие взаимных влияний.
26 Кг. Sandfeld, Linguistique balkanique, Paris, 1930.
27 Автор в работе 1939 года (стр. 42).— Ср. ту же мысль у
у Л. Теньера (Tesniere) в: TCLP, 8, 1939, стр. 88 (при других
обстоятельствах почти та же ситуация вскрыта Шухардтом —
см. его «Избранные работы по языкознанию», 183, а также статью
«Die Lingua franca» в «Zeitschrift fur romanische Philologie»,33, 1909,
стр. 441 и сл.). Близка к этому и точка зрения в работе: H. L.
Klagstade, Toward a Morpho-syntactic Treatment of
the Balkan Linguistic Group, «American Contributions to the Fifth
Congress of Slavists», 1963, стр. 21 и сл.; также у Розенцвей-
г а, цит. соч., стр. 85, который напомнил, что эту — давно
забытую — мысль высказал в 1819 г. Я. Гpимм, и связывает ее
с проблемой языка-посредника для машинного перевода.

Л. Росетти
СМЕШАННЫЙ ЯЗЫК И СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ
ВВЕДЕНИЕ
Проблема смешения языков особенно занимала
лингвистов в конце XIX века. Благодаря многочисленным
работам Шухардта, посвященным данному вопросу, тема
эта постоянно оставалась в сфере научных интересов
языковедов. Затем последовала некоторая пауза —
языкознание утверждало свой метод и завоевывало новые позиции.
Наконец, сравнительно недавно советский лингвист
Н. Я. Марр, специально не занимаясь этим вопросом,
придавал особое значение смешению языков в связи с
проблемой возникновения новых качественных образований
в языке или возникновения новых языковых систем.
Было бы любопытно вновь обратиться к данному
вопросу, учитывая последние достижения лингвистики. Именно
это мы и намерены сделать в предлагаемой работе.
ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
Для уточнения нашей терминологии следует прежде
всего разграничить две категории фактов:
1. Смешанный язык (langue mixte). Этот
термин применим в случаях, когда налицо
взаимопроникновение двух морфологических систем, например, в
норвежском или в креольских языках Америки (Vendryes,
21, стр. 348).
Причина процесса — в двуязычии. Говорящий на двух
языках смешивает две языковые системы, причем чем бли-
A. Rosetti, Langue mixte et langues melangees, «Acta
Linguistica», V, Copenhague, 1945—1949, стр. 73—79; см. также
A. Rosetti, «Linguistica», s'Grauenhague, 1965, стр. 65—70.
112

же эти системы, тем легче происходит смешение; так, в
результате смешения норвежского и датского языков возник
риксмол.
2. Язык с элементами смешения
(langue melangee). Язык с элементами смешения предполагает
заимствования из других языков, не затрагивающие
морфологию, которая лишь в редких случаях воспринимает
отдельные элементы чужого языка 1.
Таковы, например, в румынском вокатив на -о в именах
женского рода, заимствованный из славянских языков, или
в валлийском (уэльском) — окончание -s множественного
числа имен, заимствованное из английского.
Что касается суффиксов — а число суффиксов
славянского происхождения в румынском весьма значительно,—
то они проникли через словарь 2 (будучи выделены из
состава славянских слов, содержащих те или иные
суффиксы, и впоследствии стали продуктивными в румынском).
Здесь также причина процесса в двуязычии, но, вообще
говоря, словарные заимствования не предполагают
обязательного владения языком, из которого заимствуются
отдельные элементы.
Явлением двуязычия можно объяснить и языковые
кальки 3, т. е. воспроизведение внутренней формы
иностранного слова. Например: нем. Eindruck, Ausdruck
образованы по типу im-pression, ex-pression; ст.-ел. чръынло
«чернила» — калька с латинского atramentum и гот. swartizl
(Meillet, 6, стр. 68); рум. unt-de-lemn «растительное
масло» (букв, «древесное масло») образовано по типу болг.
дървено масло и т. д.
Немец, говорящий по-французски, славянин,
говорящий на каком-либо романском языке, румын, говорящий
на одном из славянских языков, создавали кальки с
иностранных языков; то же явление находим в латинском
auiare «птицелов» (ср. ст.-франц. oiseler — калька с др.-в.-
нем. fogalon, созданная неким носителем германского
языка, обосновавшимся в Италии, Duvau, 3).
1 Виндиш (Windisch) справедливо указывал, что термин
langue melangee, т. е. «язык с элементами смешения», означает
язык, который испытал влияние иностранного языка, а не сам
этот иностранный язык (22, стр. 104).
2 Sommerfelt, 19, стр. 5.
3 Т. е. «переводные заимствования» («emprunt de traduction»),
по терминологии Моля (Mohl, 11).
8-0293
113

Установленное нами различие между двумя группами
явлений весьма существенно. Оно способно примирить тех,
кто принимает теорию смешения языков, и тех, кто ее
отвергает,
Макс Мюллер (Schuchardt, 16, стр. 5) и
Ф. Жео Моль4 утверждали, что смешанных языков
не существует. Г. Шухардт (16, стр. 5= 17, стр. 131)
считал, что не существует языков без смешения. Того же
мнения придерживался Н. Я. Марр (Марр, 4, I,
стр. 55—56, III, стр. 5—6; I, стр. 23, 27, прим. 1; III,
стр. 5; V, стр. 405; Мещанинов, 9), который полагал,
что все языки в момент их возникновения — смешанные 5.
Эти теории рассматривают язык извне (см. Щ е ? б а,
16, стр. 7); лингвист высказывается по данному вопросу,
исходя из анализа данного языка.
Существует и иной подход к данному вопросу: язык
рассматривают как бы изнутри, основываясь на языковом
чувстве носителя языка. Применяя этот метод, Mейе
утверждал, что говорящий чувствует, что он пользуется
одним языком: «во всех известных до сих пор случаях мы
имеем дело с одной непрерывной языковой традицией» 6.
Meйе, однако, допускал использование в особых
случаях, например в языках Дальнего Востока,
морфологических средств другого языка 7.
4 Mоль (12, стр. 53) пишет: «Собственно говоря, не
существует истинно смешанных языков, смешанных языков не может
существовать». Mейе (7, стр. 80, 104): «Французский язык...
это — латынь, точнее, вульгарная латынь, которую восприняло
население Галлии приблизительно в I в. н. э. вследствие римского
завоевания, ...И как бы ни увеличивалось расхождение,
французский язык тем не менее останется преобразованной латынью до тех
пор, пока будут говорить на французском языке... Не
количественное отношение того или иного элемента важно, а то, на каком языке
хотели говорить и полагали, что говорят, носители языка между
двумя рассматриваемыми датами».
5 Языки с элементами смешения или, по терминологии Map·
? а, «языки мешаного типа» (цит. соч.) Марр называет также
«скрещенными» языками.
6 Sjoestedt-Jonval, 18, замечает: «Я никогда не
встречал двуязычных индивидов в чистом виде; все индивиды, которых
я наблюдал, предпочитали один язык, переданный по традиции».
7 Meйе, 8, стр. 81: «Для таких языков, как языки Дальнего
Востока, в распоряжении которых находится минимум морфологии
и где фраза строится при помощи определенного порядка слов
и вспомогательных слов, легче допускать, что говорящий
пользуется средствами двух языков».
114

Итак, следует решить: какое из этих двух положений
справедливо: то, в котором утверждается, что смешанные
языки существуют (ведь существование языков с
элементами смешения общепризнано), или то, в котором отвергается
реальность их существования?
Справедливо указывалось, что опасно брать за основу
лингвистического исследования языковое сознание
говорящего (Martinett, 5, стр. 36 и сл.). Эта опасность состоит
в том, что вы можете сделать выводы, основываясь на
субъективной оценке говорящего. Если для познания предмета
необходимо его выявить, то отсюда следует, что нужно
использовать объективные критерии, чтобы ответить на
поставленный вопрос.
Но если объективные средства анализа, которыми мы
располагаем, позволяют нам распознать в морфологии
данного языка элементы различного происхождения,
которые принадлежат к двум разным системам, то мы неизбежно
придем к выводу о правильности первого положения —
т. е. к тому, что смешанные языки существуют.
1. Смешанный язык (Langue mixte)
Смешанный язык есть продукт двуязычия.
Смешанный язык имеет больше шансов возникнуть там,
где существуют две близкие языковые системы. Влияние
иностранного языка распространяется на фонетику,
морфологию и словарный состав данного языка.
Чем менее развит язык заимствующий, тем большие
изменения претерпевает язык, из которого делаются
заимствования (ср. креольские языки) 13. Родной язык народа,
заимствующего иностранный язык, постепенно деградирует.
Так случилось с немецким языком в Америке, который
под влиянием английского стал смешанным (Wundt,
23, стр, 404 и сл.) 14. Аналогично во французском местные
говоры также постепенно исчезли под натиском
общенационального языка. Наибольшее сопротивление оказывает
морфология, но и она в конце концов уступает, и старая
языковая система сразу исчезает 8.
8 Bloch, 1, стр. 135: «Морфология местных говоров мало
задета. Система форм, особенно глагольных, составляет связное целое,
которое удивительным образом сопротивляется натиску
общенационального языка и исчезает лишь с исчезновением самого говора,
причем не постепенно, уступая вторжению чужеродных элементов,
а сразу».
8* 115

Смешанным языком является, например, норвежский
риксмол; его фонетическая система—датско-норвежская,
распределение фонем объясняется фонематической системой
датского языка, морфология — смешанная,
датско-норвежская, словарь также содержит элементы обоих языков
(Sommerfelt, 19).
Креольские языки (негро-португальский, -английский,
-французский) также издавна считались смешанными
(Schuchardt, 17, стр. 135 и сл.; Delafosse, 2,
стр. 559); грамматика этих языков — негро-африканская
с элементами соответственно португальского, английского,
французского (Delafosse, 2, стр. 559; например:
mastone образовано по типу дуальского ma-dale «камни»,
Schuchardt, 17, стр. 137). Так наз. «lingua franca» —
это романский язык с турецкой или арабской
грамматикой.
Именно так и возникает новая языковая система, новый
язык (Мещанинов, 9).
Таким образом, в появлении смешанных языков
повинно двуязычие, но бывают случаи, когда два языка
существуют бок о бок, а взаимопроникновения не происходит.
Оба языка существуют изолированно, и говорящий резко
разграничивает их употребление. В этом случае переход
от одной языковой системы к другой труден или даже
совсем невозможен. Известен случай, когда женщина,
крестьянка из трансильванской деревни, владела с детства
румынским и венгерским языками и бегло говорила на
обоих, но была совершенно не способна перевести хотя бы
одну фразу с одного языка на другой: в ее сознании оба
языка были разделены глухой стеной.
Несомненно, это случай исключительный. Чаще всего
говорящий просто испытывает известные трудности,
переходя с одного языка на другой (Щерба, 15, стр. 7
и сл.).
Следует различать еще и третий случай: когда две
языковые системы сосуществуют, образуя в нашем сознании
одну систему ассоциаций; каждый элемент одного
языка имеет соответствие в другом языке. Здесь переход от
одной системы к другой происходит без труда. Таково
положение с лужицким языком: говорящий в равной мере
пользуется лужицким и соответствующим ему немецким
словом (лужицкий является смешанным языком с двумя
терминами, Щерба, 15, стр. 7).
116

2. Язык с элементами смешения
(Langue melangee)
Языков, абсолютно лишенных каких бы то ни было
элементов смешения, нет, а это означает, что все языки
в той или иной мере смешанные (см. выше).
Смешение затрагивает в первую очередь словарный
состав. Фонетика, синтаксис и морфология данного языка
также могут подвергаться смешению под влиянием
иностранного языка, но в значительно меньшей степени, тогда
как словарный состав может смениться полностью — так,
например, в Армении морфологическая система языка
цыган — армянская, а словарь — цыганский
(Vendryes, 21, стр. 344), а у цыган Испании — это испанский язык
с цыганской лексикой (Schuchаrdt, 16, стр. 10), в то
время как морфология лишь в исключительных случаях
воспринимает некоторые элементы иностранного языка 9.
Для примера обратимся к румынскому языку.
Фонетика его носит некоторые черты славянского влияния
(йотированное произношение e: el «он» произносится [iel] и т. д.);
не лишен славянского влияния и румынский синтаксис.
Морфология, которая выступает в качестве замкнутой
системы языка, не подверженной, по мнению некоторых
лингвистов (ср. Tesniere, 20, стр. 87), иностранным
влияниям, также содержит некоторые элементы
славянского происхождения (формы вокатива, суффиксы,
приставки, числительные). Но лишь в словаре славянское
влияние проявилось в полной мере: по статистическим
данным 1879 года, из 5765 слов румынского языка 2/5 —
славянского происхождения 10.
Морфологическая же система румынского языка в целом
осталась вне иностранных влияний.
Легко отметить, что для построения румынской фразы
следует обратиться к латинским элементам.
Возьмем несколько слов славянского происхождения
и составим из них румынскую фразу: Iubesc ре prietenii
9 Moль пишет (12, стр. 54): «Морфология, которая является
как бы душой и сердцем языка, в основных своих чертах всегда
остается живой и нетронутой; некоторые поправки и изменения,
вносимые чужим языком, не имеют сколько-нибудь существенного
значения». Ср.: er wohnt nella Heinrichstra?e (но нельзя сказать:
sie ist nella Kuche; nella употребляется только с местным
наименованием, Schuchardt, 16, стр. 9).
10 Puscariu, 14, стр. 45 и сл.
117

mei dragi «я люблю своих дорогих друзей». Эта фраза
содержит три славянских слова: iubi (глагол), prieten
и drag. Но iubi имеет латинское окончание (-esc), ре (лат.
per) — аккузативная конструкция при существительных
со значением лица, mei — мн. число от meu (<. лат. meus),
a i в prietenii и dragi представляет собой латинское illi.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, как мы видели, двуязычие является причиной
смешения языков. Создание смешанного языка или языка
с элементами смешения —это лишь вопрос степени: если
смешение не вышло за те пределы, внутри которых язык
сохраняет верность своей исторической традиции,
представляя веками одну и ту же грамматическую систему, то
морфология этого языка свободна от смешения.
Если же морфологическая система данного языка
уступила под давлением иностранного языка, тогда
заимствующий язык становится языком смешанным, который черпает
грамматические элементы одновременно из двух
источников и, таким образом, представляет две языковые системы.
Лишь углубленно изучая механизм двуязычия в каждом
случае и для каждого языка в отдельности, можно точно
определить степень смешения и принадлежность каждого
элемента тому или иному языку.
Итак, существует ограниченное число смешанных
языков, тогда как смешение элементов является нормой для
любого языка.
Таким образом, можно считать, что не существует
языков, полностью лишенных элементов смешения.
ЛИТЕРАТУРА
1 Oscar Bloch, La penetration du francais dans les parlers
des Vosges meridionales, Paris, 1921.
2 Maurice Delafosse, Les langues du Soudan et de la
Guinee. Les langues du monde, Paris, 1924, стр. 463 и сл.
3 Louis Duvau, Expressions hybrides, «Memoires de la
Societe de linguistique de Paris», VIII, 1894, стр. 190 и сл.
4 H. И. Марр, Избранные работы, I, II, III, V. M.— Л.,
1933, 1934, 1935.
6 Andrei Martinet, Ou en est la phonologie?, «Lingua»,
I, стр. 34 и сл.
118

6 A. Meillet, Compte rendu de «Slavisches etymologisches
Worterbuch» von Dr. Erich Berneker, в «Rocznik slawistyczny», II,
Krakow, 1909, стр. 57 и сл.
7 A. Meillet, Linguistique historique et linguistique
generale, Paris, 1921.
8 A. Meillet, La methode comparative en linguistique
historique, Oslo, 1925. (Русское издание: A. M e й e, Сравнительный
метод в историческом языкознании, М., 1954.)
9I. Mescaninov, Das neue in der Sprachwissenschaft,
«Sowjet-Literatur», II, 1946, стр. 126 и сл. (См. сб. «Вопросы
грамматики», М.— Л., 1960, стр. 12—28.)
10 F. Geo Mohl, Le mecanisme grammatical peut-il
s'emprunter?, «Memoirs de la Societe de linguistique de Paris», VII, 1892,
стр. 196.
11 F. Geo Mohl, Observations surThistoire des langues
siberiennes, «Memoirs de la Societe de linguistique de Paris», VII, 1892,
стр. 389 и сл.
12 F. Geo Mohl, Introduction a la chronologie du latin
vulgaire, Paris, 1899.
13 Max Muller, apud Hugo Schuchardt,
Slawodeutsches und slawo-italienisches, Graz, 1884, стр. 5.
14 Sextil Puscariu, La place de la langue roumaine parmi
les langues romanes, «Etudes de linguistique roumaine». Cluj — Висц-
resti, 1937, стр. 3 и сл.
16 Л. В. Щерба, О понятии смешений языков — в книге:
Л. В. Щерба, Избранные работы по языкознанию и фонетике,
I, Л., 1958, стр. 40—53.
10 Hugo Schuchardt, Dem Herrn Franz von Miklosich
zum 20. November 1883. Slawo-deutsches und slawo-italienisches,
Graz, 1884.
17 Hugo Schuchardt-Brevier,... zusammengestellt
und eingeleitet von Leo Spitzer, Halle, 1922.
18 M. L. Sjoestedt-Jonval, Bilinguisme populaire
et bilinguisme cultive, Reponses au questionnaire (suite), Vme Congres
international des linguistes, 28 aout — 2 septembre 1939, Bruges, 12.
10 AH Sommerfelt, Un cas de melange de grammaires,
Oslo, 1926. (B «Avhandlinger utgitt av det norske Videnskaps-Akade-
mi i Oslo», II, Hist.-filos. KL, 1925, №. 4.)
20 Lucien Tesniere, Phonologie et melange de langues в:
«Travaux du Cercle linguistique de Prague», VIII, 1939, стр. 83 и сл.
21 J. Vendryes, Le langage, Paris, 1921. (Русское издание:
Ж. Вандриес, Язык, М., 1937.)
22 Windisch, Zur Theorie der Mischsprachen und
Lehnworter, «Berichte uber die Verhandlungen der Konigl. Sachsischen
Gesellschaft der Wissenschaften zu Leipzig, phil.-hist. Cl.», XLIX,
1897, стр. 101 и сл.
23 Wilhelm Wund.t, Volkerpsychologie, I: Die Sprache, I4,
Stuttgart, 1921.

В. Бертольди
ГРЕЧЕСКИЙ И ЛАТИНСКИЙ: ЯЗЫКИ,
СЛУЖИВШИЕ СРЕДСТВОМ ПЕРЕДАЧИ МЕСТНЫХ ТРАДИЦИЙ
И ОРУДИЕМ КОЛОНИЗАЦИИ
В ЗАПАДНОМ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ
Языковой облик европейского
Средиземноморья повсеместно и многократно менялся
вследствие инородных проникновений и колонизации и проходил
через различные фазы и формы двуязычия и многоязычия.
В самом деле, между началом и концом любого процесса
языкового обновления, даже самого быстрого и
решительного, имеет место смена длинного ряда промежуточных
этапов, характеризующихся разными формами двуязычия,
начиная от чисто слуховой фазы, когда говорящий понимает
другой язык, но не может на нем говорить, и кончая
полным владением двумя языками; эти этапы определяются,
говоря на самом общем уровне, различными комбинациями
факторов взаимного слияния и противоборства двух
языков: побеждающего и терпящего поражение.
Например, движение арийских и
семитских народов в бассейн
Средиземноморья представляет собой начало длительного
языкового процесса приспособления и обновления, которому
было суждено, совершаясь постепенно, шаг за шагом,
привести к медленному разложению местных
средиземноморских наречий, но не к полному их исчезновению.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что
лингвистические исследования в последние десятилетия с особенным
предпочтением и с неожиданным успехом были обращены
на изучение форм и степеней многоязычия, возникшего
в результате столкновения между местными традициями
средиземноморской культуры и культурными традициями
пришельцев. Иначе говоря, в какой степени и при каких
Глава из книги: Vittorio Bertoldi, Colonizzazioni
nell'antico mediterraneo occidentale alla luce degli aspetti linguistici,
Napoli, 1950.
120

условиях можно говорить, что исторически
засвидетельствованные или ныне существующие в Средиземноморье
языки несут на себе следы общего субстрата? Будучи
ограничена рамками тирренско-апеннинской и эгейско-
анатолийской областей, проблема уточняется до
следующей: выявить те инновации, которые пришлось претерпеть
таким двум языкам, как латинский и
греческий, вследствие необходимости соблюдать некоторые
культурные прерогативы, принадлежавшие местному
населению Средиземноморья. Например, греческий и
латинский языки остаются чуждыми континентальной
европейской традиции в отношении имени «железо». Оба языка,
один со своим ???????, другой — с ferrum, примыкают к
различным сторонам средиземноморской культуры.
Действительно, анализ показывает, что эти два слова с
одинаковым значением имеют догреческое и долатинское
происхождение. Переведенный в термины культуры, этот
языковой факт приводит к первому выводу исторического
порядка: обнаруживается, что континентальная Европа
не принимала участия в тех фазах средиземноморской
истории железа, которые нашли свое отражение в греческом
и латинском именах. Более того, из факта, что термину
??????? соответствует равнозначное ему слово ferrum
совершенно другого происхождения, можно сделать еще один
вывод: греческий мир и римский мир обнаруживают свою
независимость друг от друга в отношении первоначального
понятия о железе и ранней эпохи его применения. Таким
образом, языковое различие позволяет установить
взаимную независимость двух культур. С другой стороны, общее
для них обоих следование средиземноморским традициям
несомненно показывает, что греки и римляне впервые
узнали железо вскоре после своего прихода в те места,
где их застает история. Какому же народу они обязаны
этим знанием?
Проведя более тщательный анализ слов, обозначающих
железо в греческом и латинском, мы, возможно, будем
в состоянии ответить на этот вопрос. Что касается слова
????????, то факты указывают в направлении Малой Азии
и более точно — Фригии х или Ликии, если видеть в ликий-
1 На город Ида во Фригии указывают как на место, богатое
железом, обитатели которого (?????? ?????? ?????? ?????????
«идейцы — горные жители Фригии») первыми обнаружили в
горных долинах этот металл и с помощью огня положили начало метал-
121

ском топониме ???????? собирательное от ???????, ?. е.
страну, в которой железо добывалось или из которой оно
вывозилось в Элладу. Если учесть к тому же то, что в
кавказских диалектах 2 сохранилось слово zido «железо»,
то можно предположить, что первыми дали имя металлу
жители богатых железом горных районов Малой Азии,
и, таким образом, считать ??????? греческой адаптацией
анатолийского термина.
В Западной Европе средиземноморской традиции,
отразившейся в ferrum, противостоит континентальная
традиция, проявившаяся в галльском *isarnos «железо» 3.
Археологические исследования и находки, согласно которым
родиной добычи железа на Апеннинском полуострове,
по-видимому, была Этрурия, дают основание видеть
в ferrum технический термин, пришедший в латынь через
посредство этрусского языка. Если это так, то имя ferrum
присоединяется к ряду слов, начинающихся на f- и
появившихся в латыни из того же источника. Известно, что этрус-
ско-латинская традиция изобилует именами с начальным
f-. Вспомним, например, имена населенных пунктов в
древней Этрурии и по соседству с ней, такие, как Felsina,
Faesulae, Fescennia, Fregenae и т. д., или собственные имена
и имена родов, как Faesonius, Fulfennius, Ferennius и т. д.,
а также имя богини Feronia «mater nympha Campaniae»
{«нимфа — мать Кампании») (Сервий, ad Aen. VIII,
стр. 564), которая в этрусско-кампанском культе считалась
«dea agrorum sive inferorum» («богиней полей или подземно-
лургии (?? ?????? ?????? ?????????? ????????? ????? ??
???????? ?????? ?????? ??????? ?? ??? ?'??????? ??? ?????????
????? ??????? «Первыми обнаружили в лесистых лощинах темно-
синее железо и [овладели] искусствам] хитроумного Гефеста. Они
помещали его в огонь и дали образцы чудесной работы»— Schol.
Apoll., Arg., I, стр. 1126).
2 Ср. Tomaschek в «Zeitschr. f. orient. Philol.», I,
стр. 125; Вoisacq, Diet. etym. 1. grecque, стр. 864;
Schrader — Nehring, Reallexikon, 1, 1923, стр. 230.
3 Галльское название *isarnos «железо» является частью
сложного слова Isarno-dori, которое латинские источники
переводят как Ferrei-ostii: «Ortus haud longe a vico, cui vetusta paganitas
ob celebritatem clausuramque fortissimam superstitiosissimi templi
Gallica lingua Isarnodori i.e. Ferrei Ostii indidit
nomen»—«возникший недалеко от поселения, которому языческая древность дала
на галльском наречии имя Isarnodori, т. е. Железная Дверь, потому
что там находился древнейший и знаменитый храм с очень сильно
укрепленным входом» (см. Holder, Altcelt. Sprachschatz, II, 76).
122

го мира»): «Circaeumque iugum: circa hunc tractum Gampaniae
colebatur... Iuno virgo, quae Feronia dicebatur» («Киркей-
ский холм: в этой части Кампании почиталась... дева
Юнона, называвшаяся Ферония») (Сервий, ad Aen.,
VII, стр. 799). В особенности же латинский словарь богат
такими именами, как iala, ialarica, faecenia (vitis), fescen-
nini versus, fenestra и т. д., которые все начинаются с f-
и связаны, как о том свидетельствуют различные
источники, с культурой Этрурии; языком, через который они
проникли в латынь, был, по-видимому, этрусский.
Во многих из этих случаев мы находим в этрусском
языке f- в тех словах, которые вне Этрурии
засвидетельствованы с начальным р- или b-. Так, этрусско-латинское
имя Fursius (этрусск. qmrse) сопоставляется с собственным
именем Porsenna. Имя этрусского божеотва Feronia
сопоставляется с Perenna в имени божества Anna Perenna;
точно так же родовому имени Perennius соответствует
этрусско-латинское Ferennius.
Многие полезные соответствия обнаруживаются, как
обычно, в лексике. Этрусско-латинское falae «dietae ab
altitudine» («называемые так из-за их высоты») (Фест, 88)
имеет соответствия за пределами Этрурии в
существительном pala «возвышенность»; деривату faladum «quod apud
Etruscos significat caelum» («что у этрусков означает небо»)
(Фест, 88) соответствует «caeli palatum», которое
засвидетельствовано Эннием со значением «небесный свод» 4.
Одно из важнейших соответствий — этрусское слово epersu,
относящееся к изображению человека в маске на могиле
авгуров в Тарквиниях, что навело Скутша (Skutsch)
на счастливую мысль сблизить это слово с латинским
persona, первоначальное, техническое значение которого —
«театральная маска» 5.
4 В связи с лексическим гнездом fala сошлюсь на обширную
библиографию, собранную Гофманом (Hofmann) — под словом
fala в LEW 3, стр. 446, 864; ср. также Studi etruschi VII, стр. 279
и ел. Сравнение этрусско-латинского Fursius (этрусск. (purse)
с именем Porsenna, a также Feronia (этрусское божество) с Perenna
(древнее италийское божество) принадлежит Fr. Altheim,
Terra mater, стр. 102 и ел.
5 Skutsch, «Archiv f. lat. Lex.», XV, 1908, стр. 145 и ел.;
?. Ernout, Les elements etrusques du vocabulaire latin, «Bull,
de la Soc. linguistique de Paris», XXX, 1929, стр. 88; A. Meillet,
Esquisse d'une histoire de la langue latine, 1931, стр. 84; Ernout—
Meillet, Diet. etym. 1. lat., 1939, стр. 758; F. Fiesel, Etrus-
kisch, 1931, стр. 47.
123

В свете этих соответствий имя ferrum может быть
интерпретировано в связи с традицией восточного
происхождения, к которой относятся слова одного и того же значения
типа *parzu и, между прочим, ассирийское parzillu
«железо» и финикийское barzel; промежуточной формой было
*fersom, из которой ferrum образовалось по ассимиляции.
Таким способом удается восстановить, в полном согласии
с данными исторических и археологических источников,
еще одно большое течение в
средиземноморской культуре: с востока на запад, из
Месопотамии в тибрско-тирренскую область; это течение
связано с открытием и использованием железа, название
которого — ferrum указывает на то, что путь этого течения
проходил через горнодобывающий район Этрурии.
Термины для понятия «железо», находимые в
латинском и греческом языках, представляют собой лишь один
из многих примеров функционирования этих двух языков
в общей для них обоих исторической роли посредников
между двумя разными формами цивилизации, вошедшими
в контакт: цивилизацией автохтонных племен
Средиземноморья и цивилизацией народов пришлых,
эллинистических и италийских.
Несмотря на тесные узы родства, связывавшие два
великих языка культуры — греческий и латынь,— и
несмотря на то, что им обоим суждено было расцвести в
культурной атмосфере Средиземноморья, их история представляет
значительные расхождения как в плане их роли
посредников между различными сторонами и формами
средиземноморской цивилизации, так и в отношении их экспансии
в страны восточного Средиземноморья в качестве
колонизаторских языков.
Различными были прежде всего взаимоотношения
между устной и письменной традициями. Поэтому различен
и вклад отдельных областей в литературный язык.
В тибрско-тирренской области — полное подавление
диалектов единым языковым типом Лациума, который
в силу ассимилирующего и экспансионистского влияния
Рима становится языком всего полуострова, а затем и всех
провинций империи.
В районе Эллады, напротив,— многочисленность и
разнообразие факторов, способствующих превращению языка
124

в литературный. В Элладе каждая область, каждый
крупный городской центр имел собственный диалект, на
котором и составлялись общественные и частные документы;
каждому литературному жанру соответствовала особая
разновидность языка; и каждый писатель по-своему
реагировал на ту его разновидность, которой ему приходилось
пользоваться в своем творчестве. В Греции существовала
весьма сложная языковая ситуация.
Если в Италии имелись особые диалекты Умбрии,
Кампании, Сабины, диалекты Фалер, Пренесте и др., все
в большей или меньшей степени втянутые в орбиту языка
Рима и Лациума, то в Греции был не только диалект Афин
и Аттики, ставший языком великих трагиков, и не только
ионийские и эолийские говоры, наложившие отпечаток
на сложный по своему типу язык гомеровских поэм, но
и особый диалект острова Лесбос, с которым связана поэзия
Сафо и Алкея, дорийские говоры, лежащие в основе
технической традиции хоральной поэзии, наконец, говоры
Беотии, на которых сложилась поэзия Коринны.
Таким образом, процесс эволюции от диалекта к языку
как орудию искусства совершается вновь и вновь в
разных областях Эллады, и региональный вклад в историю
общего языка оказывается достаточно богатым и
разнообразным для подтверждения того взгляда, что история
греческой культуры есть, в сущности говоря, история
эллинской колонизации.
Различным было в греческом и латыни и направление
ассимиляции общесредиземноморского материала.
Заимствуя сельскохозяйственные и ритуальные термины
средиземноморского происхождения, латинский язык
удовлетворял потребности религиозной жизни и сельского
хозяйства. Греческий же язык, заимствуя эгейские, анатолийские
или догреческие термины, относящиеся к организации
общества и государства, к морскому делу, театру,
состязаниям, музыке, танцам и пению, удовлетворял
потребности рафинированной жизни города.
И в историческом функционировании двух языков
колонизации, греческого и латыни, имеются существенные
различия. В латинском наблюдается максимальная
ассимилирующая сила, в греческом — минимальная. История
греческого как колониального языка коротка, а его
влияние пространственно ограниченно. Действительно,
греческому языку удавалось завоевать лишь прибрежные зоны;
125

он не проникал во внутренние районы колонизируемых
стран.
В качестве колониального языка греческий предстает
лишь как язык моряков и вообще людей, связанных
с морем.
Напротив, история латинского языка как языка
колонизации оказалась долгой, а его влияние
распространилось очень далеко. Победа латинского языка в провинциях
знаменует и освящает территориальное завоевание всей
колонизованной страны. Например, Галлия в результате
римского завоевания изменила и свой языковой облик.
Из галльской она постепенно превратилась в латинскую,
пройдя ряд этапов галльско-латинского двуязычия. Даже
если верить Сульпицию Северу (Dial., I, 27) в том,
что галльский в какой-то мере был живым языком в
сельских местностях вплоть до V века, его быстрое
исчезновение и вытеснение латынью было предрешено уже
несколькими столетиями ранее в городских центрах Галлии и среди
высших классов галльского общества. В деле романизации
завоеванной территории участвовали, впрочем, все классы
общества: легионеры, колоны, купцы, учителя и т. д.
То же самое в Иберии. Правда, здесь процесс упадка
и исчезновения местных говоров, вытесняемых латынью,
был, по-видимому, более замедленным, если судить по
эдикту, изданному императором Веспасианом, который
счел нужным разрешить употребление иберийских
диалектов в частных отношениях и документах. Кроме того,
латинский язык встретил стойкое противодействие в
баскских диалектах Пиренеев, этой маленькой языковой
крепости, не сдающейся до сего дня.
Как и в Галлии, в Иберии решающие этапы упадка
диалектной традиции, вытесняемой языком колонизаторов,
ознаменованы триумфом латыни в сельских местностях.
Ускорению этого процесса, как всегда, способствовало
начало установления родственных связей между
колонизаторами и колонизируемыми; появление смешанных
сельских семей привело к возникновению двуязычной среды,
чрезвычайно благоприятной для решительного изменения
языка. Это та среда, о которой говорит Геродот, повествуя
об ионийско-греческой колонизации Малой Азии. Геродот
рассказывает, что ионийские завоеватели, истребив
значительную часть исконных жителей Карий, взяли в жены
их дочерей. Многочисленные термины родства карийского
126

происхождения, встречаемые в ионийских надписях,
свидетельствуют о той стадии двуязычия, которая предшествует
полной победе языка колонизаторов.
Из эпиграфических источников мы узнаем о
существовании в Северной Африке, Мавритании и Нумидии
аналогичной двуязычной среды, возникшей вследствие римского
завоевания.
Тот факт, что находимые в романо-африканской
эпиграфике собственные имена ливийского и пунического
происхождения обычно относятся к старшим членам семьи,
позволяет нам как бы быть свидетелями своеобразного
конфликта в лоне одной и той же семьи, конфликта, при
котором латинский язык оказывается достоянием
младшего поколения.
Мы видим, что как на территории греческих колоний
в Анатолии и других частях восточного Средиземноморья,
так и в районах, захваченных римлянами в западном
Средиземноморье — в Галлии, Иберии и Ливии, следует
исходить из колеблющегося и богатого оттенками
многообразия явлений двуязычия, развертывающегося на фоне
самых разнообразных социальных ситуаций.
Более того, латинскому языку Иберии в том виде, какой
он постепенно принял в Испании и Португалии, суждено
было еще раз стать языком колонизации и
распространиться на вновь открытые континенты. К европейским и
африканским территориям, вошедшим в сферу действия
латинского языка в античную эпоху, прибавились страны
южноамериканского континента, завоеванные испанским
и португальским языками в новое время. Этой огромной
территории, подпавшей под влияние латыни в результате
нескольких колонизации, в истории греческого языка
противостоит лишь небольшая часть Балканского полуострова,
занимаемая нынешней Грецией, где до сих пор звучит
в новогреческой форме эллинская речь. Вся остальная
территория, на которой в свое время победил греческий
язык, давно потеряна для него: в Марселе, Сиракузах
и Неаполе говорят ныне на неолатинских диалектах.
Статистический баланс между двумя языками,
греческим и латинским, как орудиями колонизации всецело
в пользу латинского — как по размерам территории, так
и по числу говорящих.
Однако престиж языка не измеряется лишь квадратными
километрами или миллионами говорящих на этом языке.
127

В самом деле, судьба отдельных греческих слов —
символов культуры — в Европе и во всем мире оказалась
совсем иной. Вся гражданская жизнь Европы пронизана
греческими заимствованиями. Известно, что наука,
техника, философия, искусство достигли выразительности
и точности благодаря греческой терминологии. Традиция,
связанная с латинским словом ferrum, по существу, не
вышла за пределы латинского мира; грецизм же siderurgia
стал техническим термином, используемым во всем мире.
По сравнению с латынью восприимчивость греческого
языка почти равняется нулю. По сравнению с греческим
восприимчивость латинского языка огромна.
И поскольку восприимчивость означает гибкость латыни
и ее способность к приспособлению и реакции, то
проблемы, возникающие в связи с грецизмами в латинском языке,
многообразны и сложны. В самом деле, различия в реакции
латыни на греческие термины зависят не только от того,
в какую эпоху греческие слова проникли на италийскую
почву от древнейших времен, когда грецизмы ионийского
происхождения проникали через порт Кумы 6, до более
поздней эпохи, но прежде всего от различных культурных
и социальных условий, в которых греческим словам
суждено было войти в употребление в латыни.
Например, латинское слово gubernare «управлять
кораблем», отражающее мореходный термин ????????, по всей
вероятности, было передано эгейскими моряками через
посредство ионийских моряков кумским морякам.
Латинский язык восприимчиво реагирует также на
грецизмы, распространившиеся вдоль береговой полосы
западного Средиземноморья в результате фокийской
колонизации. В колеблющейся форме слова circius или cercius
(греческое название ветра: ???????) видна реакция крестьян
Галлии или Иберии на слово, занесенное массалийскими
моряками. Другой морской термин греческого
происхождения (греч. ?????????), пришедший в западносредизем-
6 В связи с этой темой сошлюсь на фундаментальный труд
G. Pasquali, Preistoria delia poesia romana, Firenze, 1936,
в особенности на главу под названием «Культура архаического
Рима» (La cultura di Roma arcaica), стр. 59—74; глава, полная, как
всегда, фактов и оригинальных, острых наблюдений. Ср. также
В. Friedmann, Die ionischen und attischen Worter im Altlatein,
Helsingfors, 1937; G. Devoto, I primi grecismi nella storia della
lingua latina, «Melanges Boisacq», Bruxelles, 1937, 1, стр. 327—332.
128

номорские порты из того же массалийского источника,
хорошо приспособился к латыни и вошел в ней в
употребление, но зато получил новую форму remulcum,
подсказанную ассоциацией с remus «весло». В случае со словом
durata — западнолатинским диалектизмом, обозначающим
разновидность ванны, называемую греками ??????,
реакция выразилась в том, что в начальную группу согласных
был вставлен гласный. Если происхождение слова и в этом
случае несомненно греческое, а само слово было внесено
в латинский язык Иберии массалийскими колонизаторами,
то эту адаптацию слова следует приписывать оскам; во
всяком случае, ее легко можно объяснить, если исходить
из оскско-латинского двуязычия завоевателей Иберии.
Это лишь немногие примеры, но из них явствует, что
каждое греческое заимствование в латинском языке ставит
проблему одновременно эллинской и латинской культур,
так как за перипетиями языка, как обычно, стоит история
культуры, причем не только греческого народа, который
«дает», но и латинского, который «принимает», а также
культуры того народа, который сыграл роль посредника
в контактах между греками и римлянами.
Из примеров становится ясно, кроме того, что
греческая культура в большой степени распространялась
римлянами.
Эллинизированные римляне сами стали одной из самых
действенных сил в распространении греческой культуры.
Христианство в своем победном шествии с востока на запад
принимает по большей части греческое языковое обличье.
Христианская церковнообрядовая терминология
насыщена грецизмами. Огромная масса греческих слов во все
эпохи была источником обогащения ученой лексики Европы
и всего мира.
С этой точки зрения баланс получается, несомненно,
в пользу греческого языка. Graecia capta ferum сер it
victoreml
Понимаемая таким образом история языка всегда
сводится к истории культуры 15.

Джозеф Гринберг
ИЗУЧЕНИЕ ЯЗЫКОВЫХ КОНТАКТОВ В АФРИКЕ
Изучение языковых контактов имеет дело с влиянием
языков друг на друга. Это, конечно, очень обширная тема.
Кроме того, в принципе не существует никаких особых
сугубо африканских проблем, а лишь
общелингвистические проблемы на специфически африканском материале
и в условиях, типичных для Африки. Но все-таки те
переменные величины, в терминах которых описываются
явления языкового контакта, принимают в разных частях света
разные значения и предстают в разных формах. Так,
проблема соотношения между авторитетным нормативным
языком и различными местными говорами (patois),
находящаяся в центре внимания европейских лингвистов,
обсуждающих вопросы языкового контакта в Европе, в Африке почти
не стоит *. С другой стороны, для Африки типично
положение, не известное в Западной Европе и Соединенных
Штатах, при котором роль официального языка играет
язык, не являющийся родным ни для одной из групп
местного населения. Поскольку большая часть исследований
по контактам между африканскими языками проводилась
в тех странах, для которых характерно именно такое
положение, можно надеяться, что полученные данные явятся
ценным материалом как для проверки старых гипотез,
так и для выдвижения новых.
Ввиду всего этого настоящая статья носит
преимущественно программный характер и призвана в первую очередь
Joseph H. Greenberg, The Study of Language Contact in
Africa. В сб. «Colloque sur le multilinguisme. Symposium on
multilingualism», Brazzaville, 1962, стр. 167—176.
1 Все же в Африке существуют ситуации, аналогичные
европейским. В хауса играющий роль общеязыковой нормы диалект кано
занимает сейчас положение, сравнимое с положением литературных
языков по отношению к местным устным диалектам.
130

Дать более или менее общий предварительный очерк этого
комплекса проблем, никоим образом не претендуя на то,
чтобы быть исчерпывающей. Прежде всего имеется в виду
указать на возможные направления исследований, в
широком масштабе еще не проводившиеся в Африке, а в ряде
случаев и вообще нигде. Некоторые из затрагиваемых
проблем неизбежно выходят за пределы компетенции
лингвистики. Но их следует коснуться здесь хотя бы потому,
что это важные проблемы, требующие систематического
изучения [...]
В Африке к югу от Сахары имеются две литературные
традиции доколониального периода, оказавшие серьезное
влияние на современные языки,— традиция арабского
языка и литературы в мусульманском мире Африки и
классическая эфиопская литературная традиция языка геэз
среди христианского и фалашского еврейского (Falasha
Jewish) населения Эфиопии. Важным аспектом изучения
их влияния является вопрос о произношении на этих
языках, так как оно сказывается на фонетической форме
заимствований. Геэз с этой точки зрения изучался, во
всяком случае, постольку, поскольку речь идет о носителях
амхарского языка, что же касается классического
арабского языка, на котором написан и читается Коран, то о его
произношении носителями фульбе, сонгаи, хауса, канури
и суахили нет почти никаких сведений 2. Подобные
исследования прояснили бы многое в истории распространения
ислама. Во многих случаях одно негритянское племя
принимало мусульманство от другого негритянского
племени, так что арабское произношение попадало к нему через
вторые или третьи руки. Историческая картина этих
контактов между культурами (intercultural contacts) может
быть восстановлена путем сравнительного изучения разных
традиций в произношении классического арабского[...]
В диахронических исследованиях контактов между
языками можно выделить ряд направлений. Один принцип
классификации соответствует различию между диффузией
(diffusion) и аккультурацией (acculturation) в
исследованиях контактов между культурами 16.
Другой принцип классификации — более лингвистиче-
2 О древнем произношении языка геэз см. Е. Mittwoch,
Die traditionelle Aussprache des Aethiopischen, Berlin, 1916,
и M. Cohen, La prononciation traditionelle du Gueze, «Journal
Asiatique», 1921, стр. 217—-268.
9* 131

ский по своей природе и связан с различием между тем,
что я буду называть здесь заимствованием и влиянием.
При исследовании диффузии наше внимание
сосредоточивается на истории того или иного отдельного элемента
культуры. Например, недавняя работа Mёрдока
привлекла внимание к проблеме возникновения и
распространения в Африке культурных растений 3. Лингвистика
внесла вполне определенный существенный вклад в изучение
этой и подобных проблем. Лингвистическое исследование
заимствований в области терминологии, связанной с теми
или иными историко-культурными явлениями, способно
самостоятельно получить важные результаты в целом ряде
вопросов. Исследование заимствований естественным
образом входит в более широкий круг лингвистических
исследований, связанных с историей и реконструкцией
исчезнувших форм. В числе результатов, интересных с историко-
культурной точки зрения, будут и данные, которые будут
получены на основании работ по классификации языков,
глоттохронологического метода и из реконструированных
словарей древних языков и праязыков, типа словарей, уже
имеющихся, например, для группы банту. Изучение
заимствований обладает одним важным потенциальным
преимуществом по сравнению с другими методами,
основывающимися на распространении и распределении элементов
культуры. Часто оно позволяет определить направление
процесса заимствования, а тем самым вероятное направление
культурного влияния.
Однако изучение заимствований лексики, относящейся
к сфере того или иного историко-культурного явления,
требует в каждом отдельном случае рассмотрения всей
ситуации контакта двух языков. Отдельные случаи обычно
не могут рассматриваться изолированно, вне связи с
другими данными о контакте между языками. Этот тип
исследований можно назвать аккультурационным
(acculturational). В исследованиях этого типа сущность контакта между
двумя языковыми коллективами рассматривается по всем
аспектам происходящего взаимовлияния. Во внимание
должны приниматься и сопоставление фонологических систем
двух языков, и данные о направлении заимствований,
основанные на том, в каком из языков рассматриваемые
3 G. P. Murdock, Africa: its Peoples and Their Culture
History, New York, 1959.
132

слова являются разложимыми, и то, какие сферы значений
оказались вовлеченными в процесс заимствования 4.
Таким образом, намечаемая программа достаточно
обширна. Каждый отдельный, имевший место в истории
случай контакта языков потребует отдельного исследования.
Однако в принципе эта цель является вполне реальной,
хотя и трудно достижимой. Сама проблема представляет
бесспорный интерес с чисто лингвистической точки зрения.
К тому же пробуждающаяся сейчас заинтересованность
историков в возможном вкладе лингвистики в изучение
этих проблем налагает на лингвистов обязанность
развивать этот аспект африканского исторического языкознания
более интенсивно, чем до сих пор.
Изучение заимствований, связанных одновременно и со
звуковой оболочкой, и со значением соответствующих
языковых единиц, следует отличать от изучения влияний,
затрагивающих только значение или только звучание.
Положение о том, что в результате длительного контакта
фонетические системы соседних языков независимо от того,
являются ли они родственными или нет, имеют тенденцию
сближаться друг с другом, является твердо установленным
фактом. Такое сближение может приводить к значительному
сходству между целыми фонетическими системами языков,
принадлежащих к зоне, для которой характерны особенно
интенсивные межъязыковые контакты. Например, в
провинции Плато и соседних с ней районах Нигерии как для
семьи языков Нигер-Конго, так и для чадских языков
наиболее характерной является система из шести гласных
[а, ?, е, i, о, и]. Тут большой интерес представляет
выявление географического распределения специфических
фонетических черт. Так, лабиовелярные звуки типа [кр] и т. п.
распространены в районе, который образует
географически очень четкий и почти сплошной пояс, тянущийся почти
через всю Африку от Атлантического океана до Восточного
Судана и довольно узкий в направлении с севера на юг.
Следует подчеркнуть, что подобные
лингво-географические соответствия имеют смысл именно в качестве
ориентиров при определении сферы и направления конкретных
лингвистических исследований. Прямое соотнесение их
с распределением внеязыковых явлений было бы прежде-
4 Более подробно о технике заимствования см. J. H.
Greenberg, Linguistic Evidence for the Influence of the Kanuri on the
Hausa, «Journal of African History», 1, 1960, стр. 205—212.
133

временным и необоснованным. В родственных языках
наличие общих звуков может быть результатом сохранения
звуков общего языка-предка, а не следствием его
недавнего распространения. Здесь также необходимо применение
методики, сложившейся в сравнительно-историческом
языкознании. Прежде чем делать какие-либо выводы, нужно
тщательно рассмотреть частотность соответствующих
звуков в данном языке и их встречаемость в заимствованных
словах по сравнению с исконными словами этого языка.
Так, что касается уже упоминавшихся лабиовелярных
звуков, хотя они представлены почти во всех языках
указанного географического пояса, то они встречаются лишь
в очень немногих языках чадо-хамитской ветви.
Кроме того, в тех из этих языков, в которых они
имеются (например, бата, болева), они статистически очень
редки и встречаются преимущественно в заимствованиях из
языков Нигер-Конго. Поэтому их постоянное
географическое соседство в языках Чад и Нигер-Конго, взятое само
по себе и без сравнительно-исторической оценки, легко
может повести к неверным выводам.
Распределение грамматических и семантических
категорий также допускает географическое толкование и
наталкивает на выводы исторического характера. Некоторые
общие грамматические и семантические черты, как уже
неоднократно отмечалось, распространены очень широко,
почти по всему континенту. Примером может служить
выражение сравнительной степени при помощи глагола
со значением «превосходить». Следует, однако, отметить,
что этот способ не является в Африке единственным и что
у него есть ряд разновидностей, каждая со своим особым
географическим распределением. По-видимому, наиболее
распространенными являются следующие две формулы
выражения сравнительной степени: «х превосходит у по
величине» и «х большой превосходит у».
В области грамматической и семантической структуры
африканских языков необходимо создать подробные
монографические описания различных явлений, уже ставшие
обычной практикой в исследовании европейских языков.
Так, из видо-временных форм глагола ряд категорий, по-
видимому, распространен очень широко, например
категории абитуальности, точечности и настоящего-будущего
времени. Было бы в высшей степени интересно построить
общую типологию видо-временных систем в африканских
134

языках. Однако здесь легко пойти по обманчивому пути
навешивания привычных грамматических ярлыков.
Примером четкого специального исследования, способного лечь
в основу более широких обобщений, может служить
недавняя работа Арнотта о сослагательном наклонении
в языке фульбе 5.
Другой почти неисчерпаемой сферой сопоставительно-
типологических исследований являются отглагольные
формы и системы именных классов африканских языков.
Сказанного, вероятно, достаточно для того, чтобы дать
некоторое представление о масштабах и значении
исследований, которые следовало бы предпринять в области
исторического изучения языковых контактов. Что касается
более современных проблем языкового контакта, то
наиболее резкое отличие современного периода от предыдущих
связано с воздействием — как прямым, так и косвенным —
европейской колонизации на языковую ситуацию в
Африке. Даже там, где колониальные режимы уже ушли в
прошлое, как это имеет место в большей части Африки, проблема
европейско-африканского языкового контакта по-прежнему
остается вполне актуальной в связи с использованием
европейских языков, прежде всего английского и французского,
в качестве вспомогательных языков при устном общении,
в системе образования и в дипломатической сфере.
Можно различать прямые и косвенные следствия
колониализма в языковой ситуации Африки. Косвенные
следствия, бесспорно, имеют гораздо большее значение, чем
прямые. Под прямыми следствиями здесь понимается
влияние европейских языков на словарный состав, а также —
гораздо более слабое — на грамматику и фонологию
африканских языков. Основные плоды косвенного воздействия,
на которых мы остановимся более подробно, — это
организованное или стихийное распространение вспомогательных
языков, как европейских, так и африканских, разработка
стандартных письменностей и связанная с ней
стандартизация фонетики и грамматики африканских языков, а
также в ряде случаев развитие вполне основательной и
обширной технической терминологии. Даже там, где, как,
например, в хауса и суахили, для этой цели использовался
какой-нибудь неевропейский язык, например арабский, толч-
5 P. W. Arnott, The Subjunctive in Fula, «African Language
Studies», II, London, 1961, стр. 125-138,
135

ком послужило появление европейской техники, а вместе
с ней и потребности в соответствующей терминологии.
Непосредственное влияние европейских языков, в
частности английского и французского, на африканские языки
изучено слабо. Наиболее заметно оно в области лексики.
Есть тенденция из пуристических соображений не включать
в словари местных языков слова европейского
происхождения. Действительно, часто затруднительно провести
границу между словами, которые можно считать
полноценными языковыми единицами, и словами, которые не получили
и, возможно, никогда не получат этого статуса. С этой
точки зрения полезно было бы провести сопоставительное
изучение речи грамотных африканцев, владеющих как родным,
так и европейским языком, с речью неграмотных
одноязычных носителей. Можно ожидать, что двуязычные
африканцы, говоря на своем родном языке, сами ощущают, где в их
речи цитаты из европейского языка и «переключение кода»
(code switching), а где — заимствования из европейского
языка, уже являющиеся законной составной частью их
родного языка. Другую сторону вопроса представляет
реакция на потребность в новой терминологии тех
африканских языков, которые уже использовались в качестве
языков учебной и научной литературы. Эта потребность
может удовлетворяться тремя основными способами: 1)
расширением значений слов родного языка; 2) образованием
новых единиц, т. е. словообразованием, созданием новых
словосочетаний, часто калек, использующих корни родного
языка; 3) заимствованием слов. Первый способ,
по-видимому, в той или иной степени пускается в ход во всех
случаях, но он никогда не оказывается достаточным для
полного решения задачи. Наиболее важным является выбор
между вторым и третьим способами. Уже отмечалось, что
для американских индейских языков к северу от Мехико
характерно стремление приспособиться к современным
условиям, прибегая к минимуму заимствований, тогда как
индейские языки Латинской Америки охотно заимствуют
испанскую и португальскую лексику. Исследование с этой
точки зрения африканских языков позволит расширить ту
базу, на которой могла бы строиться общая теория этих
процессов.
Африканские языки с системами именных классов дают
почву для проверки того, имеют ли законы отнесения
заимствованных слов к грамматическим родам, выявленные
136

на материале языков иммигрантов в США, силу в условиях
любых культур 6. По-видимому, некоторую роль в этом
могут играть фонетические факторы, как, например, при
отнесении араб, kitubu «книга» к классу имен на ki- в
суахили. Однако главная роль принадлежит семантике.
Отнесение новых слов к тем или иным классам могло бы
послужить ключом к выявлению общего значения этих классов,
в сознательной или бессознательной форме имеющегося
у носителя языка. В случае африканских языков особенно
поразительным является отнесение большинства
заимствований в основном к одному-двум классам. Так, во многих
языках банту заимствования попадают либо в класс на
mu-/ba- (лица), либо в класс li-/ma- (не-лица). Какую
роль — и в какой мере — играют в этом частота этих
классов и их семантическая структура? Интересно было
бы в порядке эксперимента попросить носителей языков
банту, владеющих европейскими языками, распределить
по классам слова европейских языков, в том числе и такие
слова, которые не употребляются в качестве заимствований
в их родных языках.
Непосредственное влияние европейских языков,
конечно, особенно заметно в области словаря. Однако
заслуживает внимания и вопрос о семантическом влиянии
европейских языков, по крайней мере в некоторых
грамматических категориях. Здесь, вполне возможно, роль
посредника сыграла литература, в особенности переводы Библии.
В ряде случаев, например, переводчики Библии
останавливались на некоторой африканской форме как на
эквиваленте нужной им английской или французской временной
формы. Если это затем приобретало характер литературной
нормы, то ее авторитет открывал по меньшей мере
возможность определенной ассимиляции под влиянием норм
европейского языка. Другой пример — обязательность
противопоставления по числам в английском языке в отличие от
необязательности или даже полного отсутствия этого
противопоставления в африканских языках. Здесь опять-таки
6 Укажем на некоторые работы о грамматическом роде
заимствований из английского языка: G. T. Flom, The Gender of
English Loanwords in Norse Dialects in America, «Journal of English
and Germanic Philology», 5, 1903—1905, стр. 1—31; A. Aron,
The Gender of English Loanwords in Colloquial American German,
Baltimore, 1931; С. Е. Reed, The Gender of English Loanwords
in Pennsylvania German, «American Speech», 17, 1940, стр. 25—29.
137

переводная литература и повсеместное употребление
европейского языка африканцами ведет ко все более
регулярному противопоставлению единственного и
множественного чисел.
Выше мы кратко упомянули о косвенном влиянии
европейских языков на африканские. Пожалуй, основным его
следствием было распространение разного рода
вспомогательных языков — как европейских, так и африканских,
выполняющих роль посредника. Такие вспомогательные
языки существовали, конечно, и до контактов с
европейскими языками, но не в таком масштабе [...] Считается, и,
очевидно, совершенно справедливо, что если двуязычный
носитель выучил один язык в более раннем возрасте и гораздо
основательнее, чем второй, то интерференция первого
языка во втором будет значительно более сильной, чем
наоборот. Языками-посредниками пользуется большое
количество двуязычных носителей с самыми разными языками.
Последствия этого должны быть глубокими и
всеобъемлющими. Открывается широкое поле для исследования
явлений интерференции родных языков в европейских и
африканских linguae francae, имеющего и безусловное
практическое значение для преподавания этих языков.
В США ведется обширная работа по так называемым
«грамматикам перехода» (transfer grammars) 7.
Сопоставительный анализ структур двух языков в известной
степени позволяет предсказать, что для носителей одного из этих
языков будет представлять регулярные трудности при
изучении другого. Насколько известно,
африкано-европейские грамматики перехода пока что не разрабатывались.
Многие согласятся, что в принципе желательно, чтобы
преподавание иностранного языка велось на основе
детальных сопоставительных описаний структуры
соответствующих языков. Ясно, что преподавание английского языка
носителю языка тви — задача, отличная от преподавания
английского носителю ибо.
В этой связи большое значение приобретает исследование
той формы английского и французского, какая имеет
хождение у носителей африканских языков. Уже поверхностное
наблюдение показывает, что, скажем, английский язык
африканцев отличается большим единообразием, чем мож-
7 Пример «грамматики перехода» можно найти у Н. Wolff,
Partial Comparison of the Sound Systems of English and Puerto-
Rican Spanish, «Language Learning», 3, 1950, стр. 38—40.
138

но было бы ожидать исходя из теоретических предпосылок.
Если это действительно так, это может объясняться целым
рядом причин. Грамматики перехода указывают на
возможные трудности, различные в зависимости от того, какой
язык является родным для того или иного носителя. Однако
сходные черты африканских языков, связанные с
общностью их происхождения или с упоминавшимся выше
распространением фонетических, грамматических и
семантических явлений на целые лингво-географические области,
приводят к тому, что на достаточно большой территории
африканцы фактически имеют дело с одними и теми же
трудностями при изучении европейского языка. Кроме
того, грамматики перехода лишь предсказывают
трудности. Но эти трудности часто преодолеваются, частично или
полностью. Причем даже формы частичного преодоления
трудностей вполне могут оказаться одинаковыми ввиду
общности характерных черт языковой жизни в Африке.
Так, большинство африканцев говорит на тоновых языках,
лишенных силового ударения. По-видимому, все они
склонны отождествлять ударение с высоким тоном и не будут
редуцировать безударные гласные в той степени, в какой
это делают англичане. Наконец, многие африканцы с самого
начала имеют дело с европейским языком в том виде, в
каком на нем говорят африканцы, и, естественно, готовы
принимать за образец именно эту его разновидность. Это
ведет к возникновению достаточно единообразных
«диалектов» английского и французского языков, которые,
собственно, ни для кого не являются родным языком, т. е.
получается нечто, напоминающее индийский английский
(Indian English). В таком диалекте или группе диалектов
интерференция родных языков оказывается, по-видимому,
гораздо меньшей, чем можно было бы ожидать исходя из
переходных грамматик соответствующих пар языков.
Современные контакты между европейскими и
африканскими языками исследованы довольно основательно. Это
очень важно в связи со структурными различиями между
этими языками и различием функций, выполняемых ими
в жизни африканского общества. Однако контакты между
разными африканскими языками также продолжают играть
в настоящее время очень важную роль. Огромное
количество африканцев пользуется в своей повседневной жизни
не двумя, а многими языками. Не только широко
распространенные вспомогательные африканские языки, но часто
139

и языки гораздо более узкой сферы употребления
оказываются в роли вторых языков, в особенности в районах с
ярко выраженным многоязычием. Способ усвоения вторых
африканских языков африканцами, обычно без всякого
специального обучения и без знакомства с их письменной
формой, представляет большой интерес с точки зрения
исследования воздействий одного языка на другой.
Поскольку именно родной язык является в Африке
основой единства племени и его главным конституирующим
признаком, проблема выживания различных языковых
группировок как отдельных величин имеет важнейшее
значение для развития надплеменного национального единства.
Все говорит за то, что даже повсеместное распространение
вспомогательных языков не угрожает существованию
достаточно больших языковых коллективов (от 10 000 членов
и выше). Большинство более мелких языковых
коллективов также, по-видимому, не подвергается непосредственной
опасности. Если это утверждение справедливо, то оно
означает, что и в дальнейшем многоязычие будет оставаться
нормой для большого числа африканцев и что, таким
образом, Африка представляет и будет представлять
благодарную почву для исследования межъязыковых контактов
в самых разнообразных условиях. Построение шкал
отношения к языку (language attitude scales), исследование
интерференции языков у детей, в особенности при
одновременном изучении нескольких языков, разработка и
применение понятия относительной меры владения родными
языками — вот некоторые из областей исследования, где
потребуется сотрудничество лингвистов и психологов. Более
подробные лингвистические данные, которые могут быть
получены в ходе переписей, а также отдельными
исследователями с социологическим направлением интересов, могут
пролить более определенный, чем до сих пор, свет на
степень многоязычия и на его распространение
соотносительно с теми или иными чертами социальной структуры. Такие
исследования наряду со все более интенсивным
применением чисто лингвистических методов будут существенно
способствовать лучшему пониманию языковых контактов
в Африке [...]

Шелдон Клейн
НЕКОТОРЫЕ КОМПОНЕНТЫ
ПРОГРАММЫ ДИНАМИЧЕСКОГО МОДЕЛИРОВАНИЯ
ИСТОРИЧЕСКИХ ИЗМЕНЕНИЙ В ЯЗЫКЕ
РЕЗЮМЕ
В настоящее время с помощью языка программирования
JOVIAL разрабатывается алгоритм для моделирования
языковых изменений. В этом алгоритме учитывается
требование, что каждый член языкового коллектива должен
быть представлен своей порождающей и своей
распознающей грамматикой. Единицами взаимодействия,
подлежащими моделированию, являются беседы. В процессе
действия могут заимствоваться или, наоборот, теряться
некоторые правила грамматики. Эти правила не
ограничиваются формой, предписываемой одной определенной
теорией языка, они могут относиться к любому уровню
лингвистического описания или даже ко всем сразу.
Модель может быть дополнена так, чтобы учитывались
внешнелингвистические факторы, определяющие языковое
изменение.
1.0. Моделирующая система
Общая система моделирования, предназначенная для
проверки гипотез о языковых изменениях во времени,
запрограммирована при помощи языка JOVIAL (типа
АЛГОЛ) и частично отлажена на
электронно-вычислительной машине Philco [4]. Основные гипотезы о природе
языковых изменений, учитывавшиеся в модели, включают
понятие порождающей грамматики, а также
сформулированное Блумфилдом [1] понятие речевого коллектива
и Сэпирово понятие стихийного языкового движения [5].
Sheldon Klein, Some Components of a Program for Dynamic
Modelling of Historical Change in Language, «International
Conference on Computational Linguistics» Preprints, Paper № 14, New
York, May 19—21, 1965.
141

Кроме этих понятий, которые включены в самое модель,
программа построена так, что экспериментатор может
произвольно менять факторы, влияющие на языковые
изменения. Предполагается, что система окажется достаточно
гибкой: что она совместима как с трансформационной, так
и стратификационной моделью языка, что она может
моделировать взаимодействие членов речевого коллектива
между собой и с членами других коллективов, что она будет
отражать специфические отношения между отдельными
членами (например, семейных групп и социальных
классов), что она поможет моделировать овладение одним или
несколькими новыми языками, а также передачу языка
от поколения к поколению.
Основная гипотеза, лежащая в основе системы
моделирования, состоит в том, что взаимодействие между членами
речевого коллектива является главным фокусом, в
котором концентрируются причины языковых изменений.
Каждый член речевого коллектива представлен своей
порождающей и распознающей грамматикой. Члены коллектива,
владеющие иностранными языками, представлены
дополнительными грамматиками. Отдельные правила
грамматики могут меняться от индивида к индивиду. Грамматики,
представляющие новорожденных детей, будут пустыми.
Взрослый, вступающий в новый коллектив, но не
говорящий на языке последнего, может быть представлен пустой
распознающей и пустой порождающей грамматикой
данного языка в дополнение к непустым грамматикам языков,
которые он знает.
Основными единицами взаимодействия являются
формы, произведенные в ответ на другие речевые формы.
Первичная функция системы состоит в моделировании бесед
между членами речевого коллектива. В течение беседы один
индивид производит некоторую форму, а другой пытается
проанализировать ее. Если правила анализирующего
недостаточны для выполнения задачи, он может заимствовать
необходимые правила из порождающей грамматики
говорящего, а затем он может использовать их, когда наступает
его очередь говорить. Заметим при этом, что двуязычный
индивид может использовать при анализе правила всех тех
грамматик, которыми он владеет.
Многие решения внутри моделирующей системы
принимаются с помощью случайных чисел и функций,
определяющих переход из одного состояния в другое. В работе
142

системы используется метод Монте-Карло. В принципе
этот термин употребляют, когда речь идет об использовании
случайных элементов для решения вполне детерминистских
проблем, которые, однако, слишком трудно решить
детерминистскими методами. Поэтому для оценки результатов
такой системы весьма существенно определить воздействие
на них различного выбора случайных чисел. Если модель
является детерминистской, то результаты повторных
опытов, различающихся наборами случайных чисел на входе,
должны быть достаточно похожими.
2.0. Компоненты системы
Основными компонентами моделирующей системы
являются а) таблица, содержащая правила грамматики
и параметры, сопоставленные каждому моделируемому
индивиду; б) порождающее и распознающее устройства,
использующие грамматики взаимодействующих индивидов; в)
таблица функциональных отношений, содержащая правила
взаимодействия, используемые в данной конкретной
модели, и, наконец, г) управляющая система, которая
определяет ход моделирования и течение времени и которая
периодически сообщает экспериментатору об изменениях,
происходящих на отдельных этапах моделирования.
Первый вариант моделирующей системы строится на
основе системы автоматического реферирования,
предложенной автором [2] и дающей пересказ текста, написанного
на ограниченном английском языке, а также краткую
схему этого текста. Синтаксический стиль выходного текста
контролируется системой параметров, использующих
частоту употребления определенных порождающих правил [3].
Таблица функциональных отношений, содержащая
определение специфической модели языка, может включать
правила, характеризующиеся следующими чертами:
1. Члены одной социальной группы чаще говорят друг
с другом, чем с членами других групп.
2. Каждый раз, когда некоторый индивид
взаимодействует с определенным членом коллектива, вероятность
будущего взаимодействия с этим членом повышается.
Могут вводиться и более сложные функции, отражающие
специфические социо-культурные условия.
Другие функции могут обеспечить стирание нечастотных
грамматических правил или сдвиг грамматического прави-
143

ла из распознающей грамматики в порождающую.
Управляющая система устроена так, что она работает со
смешанным репертуаром функциональных отношений,
характеризующих самые различные явления. В каждый момент, когда
необходимо принять решение, управляющая система
просматривает всю таблицу функций, пока не найдет
подходящую строку.
3.0. Ручное моделирование
Сущность и функции основных составных частей
системы можно продемонстрировать на примере действия столь
простой модели, что все операции могут быть выполнены
вручную.
Пусть весь коллектив насчитывает шесть членов: Джона,
Мэри, Елену, Питера, Германа и Ребенка — и пусть у
каждого будет своя отдельная порождающая и распознающая
грамматики. Пусть каждому приписывается статус S,
варьирующийся от 0,01 до 0,99, и пусть буквы А, В, С, D, Е, F
представляют правила, существующие в коллективе (см.
таблицу 1).
Содержание правил намеренно не уточняется. Они могут
относиться к семантике, синтаксису, морфологии и/или
фонологии. Каждое правило снабжается определенным
весом. Правило, вес которого ниже определенного порога
(в нашей модели этот порог равен 0,1), может входить
только в распознающую грамматику. Правило, вес которого
больше или равен порогу, должно присутствовать
и в порождающей, и в распознающей грамматике индивида.
Правило, входящее в обе грамматики, имеет в них
одинаковый вес. Правило, вес которого падает ниже
определенного минимума (0,01 в данной модели), стирается из обеих
грамматик.
Таблица 1 содержит информацию о различных
состояниях речевого коллектива в моменты Тi,j, где i относится
к большому циклу — взаимодействию отдельного индивида
с рядом говорящих, а j — к малому циклу — интервалу
взаимодействия с отдельным говорящим. При каждом
увеличении i управляющая система случайным образом
выбирает одного члена в качестве говорящего для большого
цикла, а затем выбирает слушающих для данного
говорящего. Это определение происходит согласно таблице 2.
Каждый раз, когда выбран некоторый слушающий, число
144

Таблица 1
Т0.0 Т0.1 Т0.2 Т0.3 Т1.0 Т1.1 Т1.2
Джон S 0,8 S 0,8
порождение А 0,5 А 0,47
С 0,5 С 0,48
DO,5 DO,53
распознавание А 0,5 А 0,47
В 0,04 В 0,02
С 0,5 С 0,48
D0,5 D0,53
Мэри S 0,7 S 0,72 S 0,7 S 0,64
порождение А 0,5
В 0,5
DO,5
распознавание А 0,5
??\5
DO,5
? 0,08
Елена S 0,4 S 0,4
порождение В 0,5 В 0,48
Е0,5 Е0,5
F 0,15
распознавание В 0,5 В 0,48
С 0,02 ? 0,5
Е0,5 F 0,15
F 0,06
Питер S 0,3 S 0,32 S 0,38 S 0,38
порождение В 0,5
? 0,5
F 0,5
распознавание В 0,5
D0,08
? 0,5
F 0,5
Герман S 0,6 S 0,6 S 0,6
порождение ВО,5 ВО, 53 ВО, 57
С 0,5 С 0,48 С 0,46
распознавание ВО,5 ВО, 53 ВО, 57
С 0,5 С 0,48 С 0,46
D0,02 A 0,07 А 0,05
F 0,05
Ребенок S 0,4 S 0,4 S 0,4
порождение В 0,16
распознавание А 0,07 А 0,05
В 0,07 В 0,16
D0,07 D0,05
? 0,05
F 0,05
145

повторений малого цикла j увеличивается на I. Когда
управляющая система перебрала всех членов коллектива
в качестве слушающих, происходит выбор нового
говорящего для нового большого цикла. В начале каждого
большого цикла величина j — счетчик малых циклов получает
значение 0. Данные в столбце Т0..0 таблицы 1 суть исходные
данные, которые задаются автором. Данные в момент Tit ;·
используются для вычисления изменений, происшедших
за период Tit j+i. Пустые места в таблице 1 указывают, что
данные не изменились по сравнению с предшествующим
интервалом.
Таблица 2 содержит список правил, используемых
управляющей системой в процессе моделирования. При
вычислении все величины, равные или большие 1,
представлены как 0,99, а все данные, равные или меньшие 0,
представлены как 0,01. Все вычисления проводились с
точностью до сотых.
Таблица 2. Функции
1. Вероятность того, что ? будет говорящим по
отношению к уу равна:
Pst <*' У)= |Sw(*)-St-i(iO| '
где St-i (х) —статус говорящего ? в момент t — 1.
2. Вес распознающего правила m в момент t после
использования его при анализе:
/Ft_i (m)—относительная частота m при\
Ft (m) = Ft-i (m) - I анализе в момент t 1 #
3. Вес правила, не используемого при анализе в
момент t:
Ft (m) = Ft.! (m) -0,02.
4. Пороговый вес для удаления правила из
порождающей грамматики:
0,1.
146

5. Пороговый вес для удаления правила из
распознающей грамматики:
0,01.
6. Статус S говорящего ? после того, как он говорил
со слушающим у:
Моделирование для удобства начинается в момент Тол,
а не в момент Т0.0.
Тол
Управляющая система выбирает Мэри в качестве
говорящего для нулевого цикла и просматривает список
возможных слушателей. Первым кандидатом является Джон,
В соответствии с формулой (1) таблицы 2 вероятность того,
что Мэри будет говорить с Джоном, равна 0,1, деленной
на абсолютную величину разности статусов.
10,7-0,81 =°>" (округленно)
Мэри будет говорить с Джоном потому, что датчик
случайных чисел не может дать величину, превышающую 0,99.
Предположим, что Мэри производит форму
G (A, 2D),
которую следует интерпретировать так, что при
порождении правило А было использовано один раз, а правило D
дважды. Джон в состоянии проанализировать эту форму
при помощи собственных распознающих правил, и их
веса изменяются согласно формулам (2) и (3) таблицы 2.
Для правила А получаем:
05 _ (0,5-0,33) =0>47>
а для правила D:
05_ (0,5-0,67) =053
Распознающие правила В и С Джон при анализе не
использовал, поэтому, согласно формуле (3) таблицы 2, их
10* 147

веca соответственно уменьшаются на 0,2. В соответствии
с формулой (6) таблицы 2 новый статус S для Мэри
принимает величину:
0,7- (0'77°'8) =0,72.
То 2
Управляющая система ищет нового слушающего для
Мэри. Мэри сама исключена как кандидат.
Следующей идет Елена. Вероятность того, что Мэри
будет говорить с Еленой, согласно формуле (1) таблицы 2,
равна:
0,1 = 1
| 0,72-0,4 | " 3,2 *
Предположим, что Елена отвергается в качестве
слушателя, потому что датчик случайных чисел произведет
величину, большую чем g-;?. Предположим, что отвергнут и
следующий кандидат Питер. Тогда управляющая система
избирает в качестве следующего кандидата Германа.
Предположим теперь, что после соответствующих расчетов
Герман выбран в качестве слушающего. Пусть Мэри
сделала высказывание:
G (A, 2B).
Герман должен заимствовать правило А из порождающей
грамматики Мэри для завершения анализа. Правило А
входит в распознающую грамматику Германа и по
формуле (2) таблицы 2 получает вес:
0_ (0-0,33) =№
Поскольку этот вес меньше, чем 0,1, то данное правило
не включается в порождающую грамматику Германа.
Новый вес для правила В определяется следующим образом:
05_ (0,5-0,67) =0>53j
Вес правил, не участвующих в анализе, уменьшается на
0,02. Соответственно вес распознающего правила D у
Германа падает ниже 0,01, и оно вычеркивается из его
распознающей грамматики.
148

Статус S для Мэри получает величину:
0,72- <°y>= 0,7.
То.з
Ребенок является следующим возможным кандидатом
на роль слушающего. Предположим, что управляющая
система принимает Ребенка в качестве слушающего и Мэри
говорит ему:
G (А, В, D).
Ребенок должен заимствовать все эти правила из
грамматики Мэри, и каждое получает вес в соответствии с формулой
(2) таблицы 2, а именно:
?_ (0-0.33) = 0>(?7.
О
Новая величина статуса S для Мэри принимает вид:
07_ (0,7-0,4) =ом
Управляющая система исчерпала список кандидатов на
роль слушающего, и нужно случайным способом выбрать
нового говорящего.
??.?
Пусть в качестве нового говорящего выбран Питер.
Пусть Джон и Мэри отвергнуты в качестве слушающих
и на эту роль выбрана Елена.
Q(E,F)
Правило ? имеется в распознающей грамматике Елены, и его
новый вес принимает вид:
0,5--^?°^ = 0,5,
т. е. остается неизменным. Вес правила F получается:
0>06_ (0.06-0.6) = ?, 1б>
и согласно формуле (4) таблицы 2 правило F входит в ее
порождающую грамматику.
Вес правил, которые Елена не употребляла при анализе,
уменьшается на 0,02.
149

Новое значение величины статуса S для Питера равно:
0,3- (0'37°'4) -0,32.
Ti.i
Предположим, что в качестве следующего слушающего
для Питера выбран Герман и что Питер говорит:
G(3B, F).
Правило В есть в грамматике Германа и его новый вес будет:
053_ (0,53-0,75) ^Ъ1
Правило F заимствуется из грамматики Питера, и оно
получает в грамматике Германа вес:
0_ (0-0,25) =005
Неиспользованные правила Германа уменьшают свой вес
на 0,02 каждое. Новая величина статуса S для Питера
равна:
032__ (0,32-0,6) = ож
Предположим, что следующим слушающим выбирается
Ребенок и что Питер производит:
G(2B, E, F).
Правило В имеется в распознающей грамматике Ребенка,
и его новый вес составляет:
007_ (0,07-0,5) =0>16?
Вследствие этого правило В входит в порождающую
грамматику Ребенка.
Правила ? и F Ребенок должен заимствовать у Питера,
и каждое из них входит в распознающую грамматику
Ребенка с весом:
0_ (0-0,25) =0>05
Вес каждого правила, не использованного в анализе,
уменьшается на 0,02.
Новая величина статуса S для Питера составляет:
0,38- ^38ГМ) ^0,38.
о
150

4.0. Обсуждение
Предшествующая миниатюрная модель, выполненная
вручную, представляется достаточной в качестве
иллюстрации того, как действует моделирующая система.
Предполагаемые машинные эксперименты будут производиться
с моделью, включающей от 50 до 100 индивидов, каждый
из которых обладает несколькими сотнями
грамматических правил.
Однозначное распознавание может быть достигнуто
использованием веса правил для определения тех из них,
которые должны употребляться чаще. Функции,
приведенные в таблице 2, могут быть расширены с точки зрения их
числа и их содержания.
Желательно ввести специальные правила для
взаимодействия между родителями и детьми, между супругами,
между членами одной возрастной группы и т. п., а также
включить механизм, определяющий рождение и смерть
различных членов. Статус S может быть разделен на
несколько весов, относящихся к социальному положению,
возрасту, географической близости и т. п.
Идеальной проверкой ценности модели является ее
предсказующая сила. Можно надеяться, что удастся
предугадать определенное состояние языка, используя модель
определенного более раннего этапа. Основной проблемой
при этом является чувствительность модели к выбору
величин параметров и констант. Например, константы в
формулах таблицы 2, по-видимому, приводят к тому, что Ребенок
слишком быстро обучается языку. Можно было бы ввести
более значительное снижение веса для неиспользованных
правил, и это уменьшило бы темп обучения языку. Эта
необходимость различных проб при введении величин будет
все увеличиваться с усложнением модели. Поэтому начать
следует с простых моделей, постепенно повышая их
сложность.
Пока что автор стремится смоделировать стабильность
языка. Он хочет построить модель речевого коллектива,
включающего около 50 членов, каждому из которых
поставлена в соответствие простая грамматика непосредственных
составляющих (английского языка), и смоделировать
период в 3—4 поколения — причем язык в начале
моделирования, разумеется, не должен сильно отличаться от языка,
получающегося в конце 17,
151

ЛИТЕРАТУРА
1 L. Bloomfield, Language, New York, 1933. [Русское
издание: Л. Блумфилд, Язык, M., 1968.]
2 S. Klein, Automatic Paraphrasing in Essay Format,
«Mechanical Translation», 8, 1965, 3—4, стр. 68—83.
3 S. Klein, Control of Style with a Generative Grammar,
«Language», 41, 1965, 4, стр. 619—631.
4 S. Klein, Dynamic Simulation of Historical Change in
Language Using Monte Carlo Techniques, SP-1908, System
Development Corporation, Santa Monica, December 1964.
5 E. Sapir, Language, New York, 1921 (русский перевод:
Эдуард Сэпир, Язык. Введение в изучение речи, перевод
с английского А. М. Сухотина, М.— Л., 1934).

II
ДВУЯЗЫЧИЕ

Жан Рене Реман
ОЧЕРК ОДНОЙ СИТУАЦИИ МНОГОЯЗЫЧИЯ:
ЛЮКСЕМБУРГ
Предлагаемое нами описание ситуации многоязычия
основано на описании выбора языка в зависимости от его
употреблений (emplois). Для данного описания мы
используем метод, предложенный Дж. А. Фишманом, а
именно классификацию употреблений *.
Мы различаем употребления конкуррентные (emplois
concurrentiels), когда используются несколько языков,
и исключительные (emplois exclusifs), когда используется
лишь один язык, а все прочие исключаются. Обратимся
к таблице конкуррентных употреблений и к спискам
исключительных употреблений (см. ниже). Каждой строке или
каждому употреблению в таблице соответствует список
языков, например ЛФ, НФЛ и т. д., где Л обозначает
люксембургский, H — немецкий и ? — французский, а
порядок символов — частоту выбора каждого из языков; НФЛ,
например, означает, что для данного употребления чаще
всего выбирается немецкий язык, затем следует
французский и, наконец, люксембургский. Символ \ указывает,
что отношение взаимных частот использования двух первых
языков в списке языков (например, ? и ? в ФНЛ)
развивается в пользу первого (в сочетании с ФНЛ символ f
означает, что диспропорция между французским
(употребляемым преимущественно) и немецким языками постоянно
возрастает). Символ \ означает, что отношение частот
использования двух первых языков, напротив, развивается
в пользу второго. Символ X означает, что в данном случае
Jean Rene Reimen, Esquisse d'une situation plurilingue,
le Luxembourg, «La Linguistique», 1965, 2, стр. 89—102.
1 См. J. A. Fishman, Who Speaks What Language to Whom
and When?, «La Linguistique», 1965, 2, стр. 67—88.
155

автор сведениями не располагает. Тире означает, что
строго определенного употребления не существует.
В классификации и определении употреблений мы
используем четыре вида характеристик: конку ? рентное vs
исключительное употребления (1), люксембургский vs
французский языки (2), область употребления (3) и тип
употребления (4). Как уже говорилось, мы различаем
употребления конкуррентные и исключительные. Кроме того, в
сфере исключительных употреблений, списки которых
приведены ниже, мы различаем употребления, присущие только
люксембургскому или только французскому языку.
Таблица конкуррентных употреблений насчитывает двадцать
областей — от речей и лекций до этикеток и надписей —
и два типа употреблений — порождение (П) (emission)
и восприятие (В) (reception). Каждое конкуррентное
употребление определяется сочетанием характеристик «область»
и «тип»: например, печатная продукция (В). Возможны
все сочетания характеристик «область» (с 1-й по 20-ю)
с характеристиками ? и В: в самом деле, во всех областях
употребления языка можно различать активный
(порождение) и пассивный (восприятие) аспекты.
Под типом употребления (usage) мы понимаем различные
аспекты процесса речевой коммуникации. Порождение (или
активный тип) и восприятие (пассивный тип) означают
соответственно порождение и восприятие сообщения,
диалог и монолог — присутствие и отсутствие собеседника;
наконец, устный тип (usage oral) и графический тип (usage
graphique) — разговорный код и письменный код2. При
классификации употреблений мы принимаем во внимание
лишь их активный или пассивный характер (см. выше);
характеристики же «диалог»/«моноЛог», «устное»/«графиче-
ское» не используются. Что это означает?
2 Мы предпочитаем термины устный тип/графический тип
(usage oral/usage graphique) параллельным терминам разговорный
узус — разговорный язык/письменный узус — письменный язык
(usage et langue parles/usage et langue ecrits), которые означают те же
свойства, но с иной точки зрения. Понятия «область» (domaine)
и «тип» (usage) есть и у Фишмана (см. цит. статью). «Область»
(domaine) в работе Фишмана — domain, устный и графический
типы он называет media, активный и пассивный аспекты —
(momentary) role. Разумеется, количество и содержание областей у
Фишмана отличается от описанных нами. Это является следствием
того, что определение областей частично отражает функцию выбора
языка (см. ниже). Понятие «употребление» (emploi) не
рассматривается Фишманом, и этого термина в его работе нет.
156

Люксембургский, как мы увидим ниже, употребляется
только в диалоге. Иными словами, сочетание
характеристики «диалог» с любой другой характеристикой неизменно
порождает идентичные с точки зрения выбора языка
употребления: языком любого диалогического употребления
всегда остается люксембургский. Поскольку при
составлении таблицы необходимо обеспечить хотя бы минимальную
независимость выбора языка от каждой (в отдельности)
из использованных характеристик, характеристика «диалог»
в таблицу не включается 3. В областях, помеченных
«только французский», языком любого употребления является
французский. Употребление только Л и только ? в
таблицу не входит. Диалогические употребления выступают
в качестве исключительных по отношению к конкуррент-
ным монологическим употреблениям (см. таблицу), по
отношению же к монологическим употреблениям с пометкой
только ? они являются употреблениями, обозначаемыми
только Л. Стало быть, мы их не противопоставляем по
признакам «диалог»/«монолог».
Диалогический тип употребления в таблицу не входит.
Мы анализируем лишь монологический и графический типы
употребления, т. е. те области, к которым относятся устные
тексты без собеседника и тексты письменные, например
речи, радио- и телепередачи, пьесы (театр), письма,
доклады, бланки и т. п. канцелярские документы и т. д. По
существу, во всех этих областях диалогическое употребление
невозможно 4. Кроме того, в областях с 9-й по 20-ю (от
личных заметок до надписей) исключается и
монологический тип. Что же касается областей 1—8 (от речей до
проповедей), то они допускают графический тип, обязательно
предполагая устный тип без собеседника. (Письменный
тип имеет здесь вид текстов, которые воспроизводят устный
текст и относятся к областям с 9-й по 20-ю, например речи —
здесь письменный тип использования относится к
областям 13, 14, 16 и 17, охватывающим понятие «пресса».)
3 См. Fishman, цит. статья: «Одним словом, конфигурация
преобладания (the dominance configuration) может быть сведена
к тем аспектам уровня двуязычия и областям его распространения,
которые имеют наибольшее самостоятельное значение» (The
Dominance Configuration (V)).
4 См. Fishman, цит. статья: «Полный перечень теоретически
возможных источников и областей вариантности в языковом
поведении до сих пор не установлен» (The Dominance Configuration (I)).
157

В сущности, все области относятся либо к монологическому,
либо к графическому типу. Вот почему в нашей таблице
области МОНОЛОГИЧЕСКОГО ТИПА и области
ГРАФИЧЕСКОГО ТИПА представлены не как две отдельные
колонки, а как одна, разделенная на две части. Употребления
монологические и графические различны еще и потому,
что относятся к разным областям; характеристики же
монологический (устный) тип употребления и графический тип
употребления, т. е. устное и графическое, в данном случае
не играют роли.
В качестве примера классификации, которой можно
достичь, если брать менее специальные области,
определяемые не на основании текстов, а по другим признакам и
способные сочетаться со всеми типами (употреблений),
можно привести употребления, относящиеся к области
юриспруденции.
УСТНЫЙ ТИП УПОТРЕБЛЕНИЯ ГРАФИЧЕСКИЙ ТИП
ДИАЛОГ МОНОЛОГ УПОТРЕБЛЕНИЯ
порождение восприятие порождение восприятие
? ? ? ФН ФН
Определение употреблений в известной степени зависит
от выбора языка. Речь может идти о выборе одного языка
при исключении всех прочих или о более или менее частом
выборе каждого из нескольких языков. Число различных
возможных сочетаний ЛН, НЛ, ЛНФ и т. д. настолько
велико, что количество возможных вариантов в выборе
языков намного превышает количество языков в
описываемой ситуации.
Предположим, мы рассматриваем употребление:
«периодические издания», В; в данной ситуации это употребление
может быть охарактеризовано сочетанием НФ, а так как
употребление «толстые журналы», В, характеризуется
сочетанием ФН, то мы должны выделить особую область
«толстые журналы» (18), отличную от области
«периодические издания» (17). Различным вариантам выбора языка
у нас соответствуют различные употребления. Но
оказывается, что употреблений мы различаем больше, чем
вариантов выбора, следовательно, определение употреблений
зависит от вариантов языкового выбора в той мере, в какой
различным, и только различным, вариантам выбора
соответствуют различные употребления. Заметим, кстати, что
158

Можно было бы, несомненно, расчленить также некоторые
представленные в данной таблице области, если бы мы
не были вынуждены из-за отсутствия цифровых данных,
которые вообще невозможно найти, определить
употребления таким образом, чтобы показать явную диспропорцию
в распространении языков для каждого употребления;
Таблица конкуррентных употреблений
Порождение
Восприятие
(МОНОЛОГИЧЕСКИЙ ТИП: устные
тексты без собеседника)
1. Речи, приветствия, лекции, беседы
2. Выступления в палате депутатов,
в муниципальных советах ....
3. Радио
4. Телевидение
5. Пластинки
6. Кино
7. Театр
8. Проповеди, богослужения ....
(ГРАФИЧЕСКИЙ ТИП: письменные
тексты)
9. Личные заметки
10. Частная переписка
11. Канцелярии (правительственные
учреждения, общества,
промышленные, торговые предприятия,
банки, нотариальные конторы) . .
12. Печатная продукция (без
периодики)
13. Люксембургские газеты
14. Региональные газеты**
15. Иностранные газеты
16. Иллюстрированные журналы . . .
17. Еженедельные и периодические
издания (кроме толстых журналов)
18. Толстые журналы
19. Реклама
20. Надписи, объявления, этикетки . .
* Символ Л обязан своим местом в таблице многоязычному характеру
соответствующего пассивного употребления.
** Французские и бельгийские провинциальные газеты, посвящающие
Люксембургу местную хронику.
159

так, например, в таблице сочетания ЛФН и ФЛН говорят
о том, что в охарактеризованном подобным образом
употреблении люксембургский и французский стоят рядом.
Первая часть нашего описания люксембургской
ситуации — описание выбора языка по употреблениям,
содержит, кроме таблицы конкуррентных употреблений (см.
предыдущую страницу), списки исключительных
употреблений, которые мы приводим ниже. В случае
исключительных употреблений выбор падает либо на люксембургский,
либо на французский, немецкий же не употребляется
исключительно. В диалоге используется только люксембургский
язык. Исключения, редкие и весьма спорные, составляют:
педагогические советы (классные советы и т. п.) в лицеях,
Государственный совет, сфера юрисдикции, где имеет
хождение французский язык, а иногда французский и
люксембургский. Большинство этих довольно стереотипных
употреблений относится к монологическому типу.
Исключительными употреблениями французского языка в
графическом типе являются: законы, постановления,
судопроизводство, судебные акты (кроме уголовных дел); извещения
и т. п.; вывески, дорожные знаки и т. д. В монологическом
типе французский употребляется исключительно при
устных формах судопроизводства, в речах защитников,
обвинительных речах и т. д.
Охарактеризовав употребления в целом, мы можем
довольно четко представить себе специализацию языков по
употреблениям: люксембургский специализировался в
диалогических употреблениях (где он только один и
употребляется как язык «исконный», «родной»), а немецкий и
французский, т. е. языки школы, в недиалогических
(причем эти последние явно преобладают). Что же касается,
с одной стороны, люксембургского, с другой — немецкого
и французского, то они специализировались
соответственно в диалогических употреблениях (где используется
только «исконный» люксембургский) и недиалогических (где
немецкий и французский, т. е. языки школы, явно
преобладают). Мы видели, что одноязычный характер
диалогического типа явился причиной того, что он не включен в
таблицу. Приведем списки употреблений немецкого и
французского языков.
а) Употребления, в которых преобладает французский
язык: 1 ? (порождение) и В (восприятие), 2 ? и В, 7 В,
11 ? и В, 12 П, 14 (В), 15 (В), 18 ? и В, 20 ? и В; к этим
160

употреблениям следует добавить приведенные выше
исключительные употребления.
б) Употребления, в которых преобладает немецкий
язык: 3 В, 5 (В), 6 В, 8 ? и В, 13 ? и В, 16 ? и В, 17 ? и В.
В данном случае понятия «активный и пассивный тип
употребления» и «область» не принимают^ во внимание·
Таким образом, эти списки удовлетворяют условию,
которому подчинено составление таблицы, а именно сохранена
частичная независимость выбора языка от каждой из
использованных характеристик 5. Во второй части нашего
исследования мы постараемся выяснить, чем обусловлены
применительно к соотношению языков различия между
активным и пассивным употреблениями ряда областей.
Что же касается соотношения в распространении
немецкого и французского языков, то из имеющихся на этот
счет в таблице указаний (стрелки) следует, что
расхождение между различными употреблениями, для которых мы
располагаем данными, явно увеличивается в, иными
словами, каждый язык укрепляет свои позиции относительно
другого языка (и абсолютно, но этого таблица не
показывает) в тех употреблениях, где он является
преобладающим. Дальнейшее распространение немецкого языка
связано с развитием массовых средств коммуникации и, как
следствие этого, усилением иностранного влияния в
области культуры; успешному развитию немецкого языка,
связанному с иностранным влиянием, можно
противопоставить французский, который обязан своими успехами
неустанным усилиям самих люксембуржцев7.
Б См. пункт 3 таблицы.
6 За исключением употребления 4 В; но и здесь в настоящее
время берет верх французский язык.
7 См. Р. escatore, Le regime des langues au Grand-Duche
de Luxembourg, Stage du Traite de Bruxelles, 17—30 сентября 1951:
«Недавняя (1948 г.) конституционная реформа... рекомендует
принять следующие законодательные решения: признание
французского языка в качестве официального языка органов власти; право
представлять документы на двух языках: французском и немецком;
допустить в случае необходимости использование исключительно
немецкого языка» (стр. 4). Ф. Гофман (F. Hoffmann) в
«Geschichte der luxemburger Mundartdichtung», I, Luxembourg, 1964,
отмечает тенденцию люксембургского укрепиться в сфере «как
официальной, так и церковной жизни» (стр. 20), особенно в
монологическом типе употребления; это отвечает стремлению
учредителей реформы 1948 г. «предоставить некоторые права
люксембургскому, что прежней конституцией фактически исключалось
11—.0293
161

Вторая часть нашего описания, к которой мы теперь
приступаем, посвящена характеристикам сложившейся в
Люксембурге языковой ситуации, большинство которых
более или менее наглядно представлено в таблице
классификации употреблений или обсуждается в плане этой
классификации. Некоторые из этих характеристик можно
рассматривать в качестве факторов, влияющих на выбор
языка, однако для классификации употреблений этих
черт недостаточно, ибо в качестве различительных
признаков употреблений они обладают слишком слабой
классификационной силой (как, например, стилистический аспект,
см. сноску 4), а также потому, что они относятся к
постоянным факторам, обусловливающим выбор языка (например,
степень владения языком) 8. Именно поэтому мы не
принимали их во внимание прежде. Вот основные из этих
характеристик в том порядке, в каком мы будем их
рассматривать: иностранное влияние на культурную и
экономическую жизнь страны, способы усвоения данных
языков, состав и относительная важность некоторых групп
людей, соответствующих данным употреблениям языка,
распространение языков во множестве употреблений,
значимость этих языков, интерференция.
Начнем с наиболее наглядной из этих характеристик —
иностранного влияния. Изменения в соотношении языков
при переходе от активного употребления к пассивному
в 3, 7 и 12-й областях (радио, театр, печатная
продукция) и отсутствие активного употребления,
соответствующего 4, 5, 6, 14 и 15-й областям (телевидение, пластинки,
кино, местные и иностранные газеты) являются показателем
иностранного влияния на экономическую и культурную
жизнь страны. Пассивные употребления, соответствующие
этим областям, как, впрочем, и областям 16, 17, 18 и 19
(периодическая печать, реклама), касаются производства,
которое включает наряду с национальным производством,
если оно не равно нулю (области 4, 5, 6, 14 и 15-я) и
импортную продукцию. Хотя точных цифр у нас нет, однако те
данные, которыми мы располагаем для 16, 17, 18 и 19-й
(например, не допускалось использование люксембургского
органами власти)»— Pescatore, там же, стр. 4.
8 О подобном противопоставлении обусловленности
различительной и обусловленности непрерывной см. A. Martinet,
Economie des changements phonetiques, 1956, I, 12, стр. 20.
162

областей, не обнаруживают присутствия импортной
продукции. Важность ввоза иностранной продукции 9 в
области культуры, как и всякой иной, является одним из
элементов, которые обусловливают распространение в
Люксембурге немецкого и французского языков.
Родным языком жителей Люксембурга является
люксембургский 10. Немецкий и французский изучаются
позднее, в школе. Следовательно, условия усвоения этих двух
языков не отвечают тем, при которых «смысл монем
устанавливается путем прямой ассоциации обозначающего и
обозначаемого и ничем не опосредствован» и. Так, Людови-
си сожалеет о «времени, потерянном на изучение языков,
а не сущности вещей» 12. Люксембургский не преподается;
из этого следует, что почти во всех употреблениях
единственными письменными языками являются немецкий и
французский (исключение составляют лишь некоторые
употребления, например печатная продукция).
Обучение немецкому языку начинается в первом
классе начальной школы («учиться писать» — синоним
выражения «учиться немецкому языку»), французскому — во
втором полугодии второго класса 13. Французским языком
владеют хуже, чем немецким; лишь к концу обучения в
средней школе знания учащихся в области обоих этих языков
примерно сравниваются. В отдельных случаях немецким
все же владеют лучше. Французский язык, который по
9 Отношение между импортной и национальной продукцией
достигает порядка 80% в Люксембурге, 30% — в Швейцарии,
20% — в Федеративной Республике Германии, 10% — во Фран
ции и т. д. (По данным Французского центра экономической
документации — О.С.D.E.).
10 U. Weinreich, Languages in Contact, New York, 1953,
стр. 88, ?. 5; с точки зрения родного языка (родным языком
Вайнрайх считает «language learned first») существует лишь
одна-единственная группа. В качестве примера языковой ситуации подобного
типа Вайнрайх приводит немецкую Швейцарию (там же, стр. 89).
11 U. Weinreich, цит. соч. стр. 78, сноска 27.
12 Е. Ludovicy, Notes sur le bilinguisme, «Revue de
psychologie des peuples», 1954, 152, 18 стр. (из которых 7 посвящено
языковой ситуации в Люксембурге), стр. 168.
13 См. Ludovicy, L'organisation et les methodes de
renseignement des langues vivantes au Luxembourg, «Revue des langues
vivantes», 1951/6, стр. 489 и Weinreich, цит. соч., стр. 77,
сноска 17.
11* 163

своей структуре дальше от люксембургского, чем
немецкий, и менее распространен, считается трудным.
Французскому языку отведено большее или по крайней мере
равное с немецким количество учебных часов. Количество
часов французского и немецкого языков одинаково в
младших классах начальной и старших классах средней школы.
Языком, на котором ведется преподавание, является
сначала люксембургский, затем немецкий и, наконец,
французский. Иногда длительное время используются
одновременно два языка. Что касается немецкого и французского
языков, то поворот в сторону преобладания второго
наступает в третьем или четвертом классе; в старших же
классах французский язык становится единственным языком,
на котором ведется преподавание.
Мы уже говорили, что равновесие во владении немецким
и французским языками наступает ко времени окончания
средней школы. Менее 10% окончивших среднюю школу
и получивших диплом бакалавра одинаково хорошо
владеют немецким и французским языками, более 90%
выпускников знают лучше немецкий 14. Из того факта, что
существует значительная группа людей, одинаково хорошо
владеющих немецким и французским языками, еще не
следует, что французский используется так же часто, как и
немецкий.
В Люксембурге нет университета, и поэтому молодежь,
прослушав, как правило, годовой подготовительный курс
у себя на родине, поступает в высшую школу за границей.
Эта временная эмиграция способствует проникновению
иностранной культуры точно так же, как радио,
телевидение, пластинки, кино, различные издания, пресса и
реклама.
Рассмотрим теперь применение языков не с точки
зрения их употреблений, а с точки зрения того, какие группы
населения относятся к этим употреблениям. Все жители
Люксембурга триязычны, если считать, что триязычие имеет
место тогда, когда каждый из трех языков используется
по меньшей мере в одном употреблении. Мы будем называть
14 См. «L'education dans le monde», III (L'enseignement de
second degre), U.N.E.S.C.O., 1963, и «Annuaire Statistique», Service
central de la statistique et des etudes economiques, Ministere de
l'Economie Nationale, Luxembourg, 1964.
164

«одноязычными» и «многоязычными» не тех индивидов,
которые знают лишь один или несколько языков, а тех,
которые в определенном употреблении применяют
соответственно лишь один или несколько языков. В случае
исключительных употреблений одного из языков (например, в
диалоге — люксембургского) можно сказать, что носители
языка одноязычны. В случае конкурентных
употреблений группы, состоящие из индивидов, которые относятся
к одному и тому же употреблению, являются смешанными;
обычно они состоят из двух подгрупп, которые в языковом
отношении ведут себя одинаково: это, с одной стороны,
одна или несколько одноязычных подгрупп, с другой —
одна или несколько подгрупп многоязычных. Например,
в группу политических деятелей, которые относятся к
употреблению 2 П, входят: 1) подгруппа Л, состоящая из
людей, которые в своих выступлениях используют только
люксембургский; 2) подгруппа ЛФ, которая активно
использует два языка (люксембургский и французский), но
люксембургский чаще, чем французский; 3) подгруппа ФЛ,
где имеет место обратное явление, и, наконец, 4)
подгруппа Ф, которая активно употребляет только французский.
Группа индивидов, соответствующая области «печатная
продукция», состоит только из одноязычных подгрупп.
Одноязычие может быть фактом сознательного выбора, как,
например, одноязычие писателей. Языковое поведение
индивида может меняться в зависимости от употребления: в
одном употреблении оно может быть охарактеризовано,
например, ФН, а в другом — НФ.
Из того, что мы знаем о различии во владении немецким
и французским языками, следует, что менее 10%
населения страны может быть отнесено к французским
употреблениям по преимуществу. Можно полагать, с другой
стороны, что эти группы малочисленны.
Отметим, что многоязычие не свойственно индивидам.
В прессе, в некоторых печатных изданиях используется
два, иногда три языка. Можно выделить три случая: 1) текст
французский, перевод немецкий (тексты законов или
постановлений, предназначенные для широкого распространения;
административные акты, касающиеся налогов, выборов
и т. д.; распоряжения, уведомления и т. п.); 2) немецкий
и французский соседствуют (пресса, реклама и т. д.; в
газетах немецкий почти монопольно владеет разделами
политической и общей информации; еженедельные литературные
165

ные приложения издаются на обоих языках, хотя и здесь
абсолютного равенства нет); 3) наконец, частный случай
предыдущего — немецкий и французский чередуются,
особенно в передовых статьях.
Можно ли сравнить распространение рассматриваемых
языков во всех употреблениях в целом? В рамках одного
употребления в основу оценки положена большая или
меньшая частота выбора языка в каждом отдельном
случае, или, точнее, большая или меньшая частота появления
одной единицы, такой, например, как речь, передача, пьеса,
фильм, письмо, доклад и т. п., случайное появление
которых совпадает со случайностью выбора. Следовательно,
употребления и особенно области различаются своими, только
им свойственными единицами.
Для оценки распространения языков во множестве
употреблений требуется стандартная единица измерения.
Однако возможность соизмеримости языков в различных
типах употреблений вызывает сомнение. Действительно,
что, кроме продолжительности, позволяет приравнивать
«десять минут чтения» и «десять минут сочинения»? Но для
оценки распространения языков во множестве
употреблений данного типа подобная единица вполне применима.
Так, с одной стороны, мы видим, что монополия
диалогического употребления принадлежит люксембургскому; с
другой стороны, можно считать, что в активном
монологическом типе на первом месте также стоит люксембургский,
в пассивном монологическом типе — немецкий, в активном
графическом типе — немецкий и в пассивном графическом
типе — снова немецкий. Что же касается пассивного
графического типа в трех областях под рубрикой «газеты»,
то, исходя из количества проданных экземпляров, можно
определить отношение немецкого к французскому как 5
к 1 15. Мы упростили картину, считая люксембургские
газеты в языковом отношении однородными.
Учитывая все вышеизложенное, приходим к
следующему выводу: картина распространения языков во
множестве употреблений в целом показывает, что
люксембургский язык преобладает над немецким, а немецкий — над
Официальные данные.
166

французским. Соотношение ЛНФ справедливо более чем
для 90% индивидов, соотношение ЛФН — менее чем для
10%.
Употребления, в которых первенство принадлежит
французскому языку, а именно театр В, печатная продукция
П, канцелярия ? и В, и примыкающие к ним
исключительные употребления занимают первое место по шкале
значимости, если только разные употребления могут быть
упорядочены по такой шкале. Вместе с тем малочисленные
группы населения, относящиеся к этим употреблениям и, более
того, регулярно отдающие предпочтение французскому во
всех употреблениях, т. е. люди со средним образованием,
занимают верхнюю часть социальной лестницы. Таким
образом, французский часто связывается как с вершиной
лестницы употреблений, так и с верхом социальной
лестницы, приобретая особый престиж, что ведет к его
использованию в качестве «высокого стиля» всюду, где выбор языка
связан с выбором стиля. Кроме того, французский язык
временами заменял и сейчас еще заменяет люксембургский
как символ национального самосознания 16, что содействует
усилиям, направленным к его распространению.
Тот факт, что французский язык используется узкими
группами населения, принадлежащими к верхней части
общественной пирамиды, приводит к относительной
слабости его распространения во множестве употреблений.
Следствием диспропорции между выдающейся значимостью
французского языка и его малым распространением
являются более или менее ощутимые осложнения 17.
Постольку, поскольку выбор стиля связан с выбором
языка, французский выбирают, когда необходим высокий
16 См. Weinreich, цит. соч., стр. 100: «...символическая
ассоциация языка... с групповым «единством».
17 Эти осложнения особенно ясно видны на примере
литераторов, пишущих по-французски. А. Аран (Arend) по этому поводу
высказывается следующим образом: выбор языка и, следовательно,
«духовной родины» является добровольным, но жизнь этих
писателей превращается в «нескончаемую битву с самими собою», они
становятся «пионерами французской мысли и французской
цивилизации», положение которых «почти героично». (Luxembourg,
Mille ans d'impregnation francaise, «Bulletin de documentation du
Service information et presse», Ministere d'Etat, Luxembourg,
31 octobre 1963, стр. 26.)
167

стиль, например в активных употреблениях, относящихся
к областям: речи..., переписка, канцелярия,
люксембургские газеты, реклама. Как мы видим, употребления, в
которых выбор языка зависит от выбора стиля,
немногочисленны. В некоторых употреблениях носители языка не
располагают гаммой стилистических регистров, в других —
выбор стиля не связан с выбором языка, таковы, например,
употребления радио ? и В, театр В, печатная продукция
? и В и т. д.
В отличие от французского немецкий язык не
выполняет символических функций; в стилистическом отношении
он обычно служит нейтральным дополнением французского
в графическом типе. Мы уже говорили о массовом характере
его распространения и приводили некоторые доводы,
объясняющие это явление: способы усвоения этого языка и
развитие средств массовой коммуникации. По сравнению
с французским его использование писателями — напомним,
что области 13 ? соответствует значительная подгруппа
населения, применяющая только немецкий, — больше
соответствует его распространенности и хотя бы поэтому
лишено осложнений.
Распространение немецкого и французского языков и
малая численность населения 18 Люксембурга
препятствуют успешному развитию люксембургского, в частности его
лексики. Еще не так давно перед лицом нацистской
опасности 19 люксембургский язык был возведен в символ
национального единства, что в послевоенное время явилось
причиной попытки нормализовать орфографию, которая,
однако, успеха не имела. В школе люксембургский как особый
предмет не преподается; лишь в начальной школе и
младших классах средней несколько часов отведено чтению
люксембургских авторов. Тот факт, что французский язык
использовался и используется до сих пор наравне с
люксембургским как символ национального самосознания,
заставляет полагать, что оба языка здесь, как и в других
употреблениях, находятся друг к другу в дополнительном
распределении. В стилистическом плане люксембургский
успешно сопротивляется французскому в области
патриотического красноречия.
18 Население Люксембурга насчитывает около трехсот тысяч
человек.
19 См. Hoffmann, цит. соч., стр. 21—23.
168

Интерференция находится в зависимости от
большинства описываемых выше факторов. Малочисленность
населения служит препятствием к установлению особого
немецкого и французского говоров Люксембурга путем
закрепления индивидуальной интерференции 20. Языковая норма
все еще навязывается извне. Явления интерференции,
которые имеют место в люксембургском, или, точнее, в
разновидностях люксембургского, в некоторой степени
постоянны. Но самым ярким является исключительное разнообразие
в индивидуальном использовании люксембургского,
особенно в области лексических заимствований; последнее
является следствием того, что не существует четко установленной
и соблюдаемой языковой нормы; этому способствует также
отсутствие ярко выраженной воли к сопротивлению
интерференции и то, что «иностранный» характер немецкого и
французского языков все менее ощутим. Интерференция
всех трех языков колеблется в зависимости от индивидов
и употреблений.
См. Weinreich, цит. соч. 2.14, стр. 11.

Андре Табуре-Келлер
К ИЗУЧЕНИЮ ДВУЯЗЫЧИЯ
В СОЦИОЛОГИЧЕСКОМ ПЛАНЕ
ВСТУПЛЕНИЕ
В Южной Франции вследствие быстрого затухания
различных говоров, принадлежащих к семье диалектов
Прованса, сложился ряд разнообразных ситуаций двуязычия,
для которых в целом характерно постоянно растущее
преобладание французского языка над местными формами
гасконских, лангедокских и провансальских диалектов.
В городах используется почти исключительно французский
язык, для сельской местности типично двуязычие с
различным соотношением в использовании двух данных языков.
На северо-востоке Франции, в Эльзасе, позиции местного
диалекта весьма прочны. В сельской местности, где в устном
использовании явно преобладает эльзасский —
верхненемецкий диалект,— картина двуязычия на редкость
однородна; в городах же, где французский язык и эльзасский
диалект вступают в самые разнообразные отношения,
двуязычие имеет множество вариантов.
Характеристикой ситуации двуязычия в каждой из двух
рассматриваемых нами областей — Провансе и Эльзасе —
может служить способ установления отношений между
французским языком и местным говором в период
овладения языком. График на рис. 2 показывает, что в Провансе
французский язык, критерием знания которого служит его
понимание и умение правильно использовать его словарный
состав, является общеупотребительным, тогда как в Эльзасе
это достигается лишь с возрастом, т. е. в процессе
школьного обучения, когда ребенок постепенно усваивает второй
язык, французский. Обратно, в Эльзасе общеупотребитель-
Andree Tabouret-К elle r, Contribution a l'etude
sociologique des bilinguismes, «Proceedings of the Ninth International
Congress of Linguists», London, The Hague, Paris, 1964, стр.
612—621.
170

ным языком, знакомым его жителям с самого раннего
возраста, является диалект, в то время как в Провансе
диалектом овладевают постепенно и всего 40% детей.
Эти факты показывают путь, по которому идет развитие
языковых отношений. В Эльзасе диалект занимает прочные
позиции; он является родным языком не только для
подавляющего большинства взрослых жителей, но и для детей,
Рис. /.
Жирными линиями обозначены языковые
границы провансальских говоров на юге и
немецких говоров на северо-востоке Франции.
Обследование, о котором идет речь в данной
статье, проводилось в департаментах,
заштрихованных на карте.
которые осваивают французский как второй язык лишь
в школе. В Провансе, напротив, провансальские говоры,
бывшие родными для большинства жителей старше 50 лет,
незнакомы детям, для которых родным языком стал
французский. Диалектом в качестве второго языка овладевает
менее половины детей.
Представленные здесь данные носят статистический
характер (в каждом из рассматриваемых районов обследо-
171

вано детское население порядка 1000 человек) и не относятся
к населению крупных городов, где языковые отношения
развиваются по-иному. Данные нашего обследования
говорят о том, что языковая ситуация в Эльзасе однородна;
развитие направлено в сторону дальнейшего усвоения
французского языка, хотя этот процесс носит скрытый характер
Рис. 2.
Изменения в знании французского языка и
использовании диалекта в Эльзасе и Провансе в зависимости от
возраста.
и на фоне всеобщего распространения диалекта, который
до сих пор остается родным языком эльзасцев, мало
заметен. Данные нашего обследования говорят также о том, что
развитие языковых отношений в Провансе, где в течение
последних пятидесяти лет языковая ситуация претерпела
быстрые и существенные изменений в сторону дальнейшего
172

распространения французского языка, идет полным ходом.
Социологические причины этих изменений и являются
объектом данного исследования.
ОСОБЕННОСТИ ОБСЛЕДОВАНИЯ И ОБЪЕМ ДОКУМЕНТАЦИИ
Обследование проводилось в начальных школах в
департаментах Верхняя Гаронна и Верхние Пиренеи и было
направлено на выяснение языкового поведения детей
школьного возраста, проживающих в 29 населенных пунктах
сельской местности. Опрос проводился учителями по
анкете, содержащей следующие разделы:
Населенный пункт:
число жителей, размещение их по его территории
и за его пределами, число жителей-иностранцев,
высота местности над уровнем моря, используемый
диалект (гасконский, провансальский и т. д.);
школа и классы:
ступень, количество учеников;
ученики:
возраст, пол, использование языков.
Следующие 11 вопросов касаются использования
языков: школьник говорит на диалекте и отлично его понимает;
говорит на диалекте в основном с матерью; говорит на
диалекте в основном с отцом; говорит на диалекте в основном
с бабушкой и дедушкой; говорит немного, но хорошо
понимает диалект; не говорит, но довольно хорошо понимает
диалект; не говорит, но немного понимает; не говорит
и не понимает диалекта; на диалекте говорят между собой
дети одной семьи; на диалекте говорит со сверстниками
во дворе школы; говорит на диалекте с торговцами. Ответы
располагаются столбиком; выбранный ответ отмечается
крестиком. Особо отмечаются дети, говорящие дома на
итальянском, испанском или каком-либо другом языке,
являющемся родным для данного ребенка.
Родители:
профессия и место работы;
учитель:
длительность его пребывания в данном селе и
в данном районе.
173

В нашем обследовании используются сведения,
касающиеся 1025 детей и 24081 взрослого жителя Прованса.
Цифры по Эльзасу несколько выше. Обследование
проводилось с июня 1961 по июнь 1962 г. в Провансе и с 1957 по
1962 г. в Эльзасе.
РЕЗУЛЬТАТЫ ОБСЛЕДОВАНИЯ И ОПЫТ АНАЛИЗА
1. Использование языков и возраст детей
Количество детей (в процентном выражении), которые
в совершенстве владеют диалектом, с возрастом
увеличивается, и если в 8—9 лет оно не превышает 15%, то к 13
годам эта цифра достигает 40%. Если ребенок к 8 годам хоро-
Рис. 3.
Изменения процента детей в зависимости от возраста: в Провансе
(пунктирные линии) — говорящих и хорошо понимающих местный
говор (кривая 1) и хорошо понимающих, но мало или совсем не
говорящих на местном говоре (кривая 2); в Эльзасе (сплошная
линия) — говорящих и хорошо понимающих диалект.
174

шо понимает и свободно говорит на диалекте, то можно
считать, что диалект является его родным языком.
Замечено, что начиная с 11-летнего возраста это соотношение
растет весьма ощутимо. По всей вероятности, это вызвано
тем, что начиная с этого возраста дети больше общаются
со взрослыми. Детей, которые понимают, но мало или
совсем не говорят на диалекте, в процентном отношении всегда
больше, чем детей, бегло говорящих на диалекте: это
означает, что более половины детей имеет возможность
достаточно часто слышать диалект, чтобы научиться понимать
его. Примером может служить языковая ситуация в
Эльзасе.
2. Использование языков и пол детей
Девочки несколько чаще бегло говорят на диалекте, чем
мальчики; соотношение таково: 28% девочек и 23%
мальчиков. Это различие статистически несущественно.
3. Использование языков и отношения
с родственниками
Дети несколько чаще говорят на диалекте с отцом, чем
с матерью: 58,5% детей заявили, что пользуются диалектом
в основном в разговорах с отцом и только 45,7% — с
матерью. Это различие статистически значимо (.82) при пороге
p = 0,05 и указывает на определенную тенденцию, которой
пока невозможно дать то или иное толкование. При
детальном изучении распределений замечаем, что количество
детей, которые заявили, что говорят на диалекте
преимущественно с одним из родителей, с возрастом увеличивается
статистически незначительно.
Мальчики
Девочки
Всего
Мать 40,8% 57,1% 45,7%
Отец 55,1% 66,6% 58,5%
Бабушка и дедушка .... — — 51,4%
Начиная с 12-летнего возраста значимость различия (.91)
в использовании диалекта увеличивается в пользу отца
(р = 0,001), что, несомненно, отражает отношения в семье.
175

Весьма значительное различие между мальчиками и
девочками в применении диалекта при общении с матерью также
отражает определенный тип общественных отношений:
вполне вероятно, что девочки чаще общаются с матерью, чем
мальчики. Число детей, говорящих преимущественно на
диалекте с бабушкой или дедушкой, представляется
незначительным. Вопрос, говорит ли ребенок на диалекте с
дедушкой и бабушкой, касался, естественно, только живых
дедушек и бабушек. Возможно, если бы вопрос был
сформулирован иначе, т. е. был бы направлен на то, чтобы получить
сведения о языковом поведении всего старшего поколения,
мы могли бы проследить, как именно сокращалось
использование диалекта на протяжении трех поколений.
4. Использование языков и некоторые
социально-экономические факторы
Изучение языковой ситуации в Эльзасе показало, что
сельская среда обеспечивает существование диалекта как
общеупотребительного языка. Была выдвинута гипотеза
о существовании положительной связи между
использованием диалектов и социально-экономическим и в особенности
социально-профессиональным положением в деревне. Были
изучены некоторые факторы, характеризующие, по нашему
мнению, существующее положение.
График на рис. 4 показывает что численность детского
населения, широко использующего диалект, зависит от
удельного веса чисто сельскохозяйственных профессий
в каждом населенном пункте.
Если в населенном пункте не менее 60% населения
занято в сельском хозяйстве, то не менее 35% детей используют
в своей речи диалект, причем связь между этими двумя
явлениями становится все более тесной. Пятидесяти или
более процентам детей, бегло говорящих на диалекте,
соответствует 60—80% крестьян, занимающихся исключительно
сельским хозяйством; то же соотношение характерно и для
сел с населением менее 600 человек. Если крестьяне
составляют менее 60%, то непосредственно в сельском хозяйстве
может быть занято от 0 до 60% населения; соответственно
колеблется и число детей (от 0 до 35%), говорящих на
диалекте. Малому удельному весу сельскохозяйственных
профессий (менее 25%) всегда соответствует малый процент
детей, говорящих на диалекте.
176

Рис. 4.
Сравнительные изменения процента крестьян и процента детей,
использующих диалект. Точками обозначены населенные пункты.
Процент детей, использующих диалект
Рис. 5.
Сравнительные изменения процента заводских рабочих и процента
детей, использующих диалект. Точками обозначены населенные
пункты.

График, представленный на рисунке 5, показывает
связь между присутствием заводских рабочих 1 и
использованием диалекта детским населением. Связь эта
отрицательная: если заводские рабочие составляют более 25%
населения, использование диалекта исключено (в любом
случае на диалекте говорит менее 15% населения). Если
более 25% детей бегло говорит на диалекте, заводских
рабочих среди населения нет (менее 5%). О чем говорит малый
процент (от 0 до 15%) носителей диалекта в селах со
значительным числом индустриальных рабочих? По всей
вероятности, о том, что небольшие населенные пункты,
расположенные поблизости от индустриальных центров, стали
поставщиками рабочей силы. Нам удалось выяснить, что
малый процент носителей диалекта всегда составляют
обитатели более или менее отдаленных ферм, расположенных
за пределами собственно населенного пункта. Языковое
поведение крестьян не изменилось, но относительная
численность этой категории населения уменьшилась.
Поселения Монжискар (Montgiscard) и Монтескьё-Воль-
ветр (Montesquieu-Volvestre) заслуживают особого
внимания. В обоих этих местах проживает, по сути, две
категории населения — сельскохозяйственное и промышленное,
каждое из которых характеризуется своими, только ему
присущими чертами: промышленное население не занято
по месту жительства, а ежедневно ездит к месту работы;
сельскохозяйственное население живет не в селе в
собственном смысле слова, а, как говорится, на отшибе, в хуторах —
сельскохозяйственное население обосновалось здесь давно,
промышленное недавно. Оба населенных пункта
расположены на важных транспортных путях.
На рисунке 6 показано на примере района Тулузы
значение транспортных путей для языкового развития района.
В местностях, расположенных в радиусе 20 км от Тулузы,
более 30% населения занято в промышленности; в том же
самом периметре более 40% трудящегося населения
ежедневно проделывает путь от дома к месту работы. Процент
сельскохозяйственного населения значительно сократился,
процент же носителей диалекта сократился еще более;
1 Мы делаем различие между заводскими рабочими и рабочими
сельскохозяйственными, а также рабочими, обслуживающими
небольшие кустарные предприятия (гаражи, мастерские по ремонту
металлоизделий, кузницы и т. п.).
178

об этом свидетельствуют следующие цифры: в населенных
пунктах, расположенных в данном периметре, диалектом
пользуется менее 15% населения, численность же
сельскохозяйственного населения колеблется от 8 до 36%. Число
жителей в этих селах колеблется от 374 (Пэн Жюстарэ —
Pins Justaret) до 1539 (Верфей — Verfeil), прямой
зависимости между величиной села и использованием дчалекта
здесь не наблюдается.
Рис. 6.
Район Тулузы. Белыми кружками обозначены населенные пункты
с преимущественно сельскохозяйственным производством,
черными — с преимущественно промышленным производством.
Особо следует отметить языковую ситуацию в Монто
(Montaut). Эта деревня также расположена поблизости
от Тулузы, но река Гаронна, через которую здесь можно
переправиться лишь на пароме, отделяет ее от шоссейной
и железной дорог; население почти полностью занято
12* 179

в сельском хозяйстве, местный говор является
общеупотребительным.
Еще одно следствие индустриализации этого района
Южной Франции — приток рабочих из Италии и Испании.
Рисунок 7 показывает, что наличие детей, говорящих
в семье не по-французски и не на диалекте, способствует,
Рис. 7.
Изменения в зависимости от возраста процента детей,
говорящих на местном говоре (1), и процента детей,
которые не говорят и не понимают местного говора (8).
как и следовало ожидать, уменьшению процента носителей
диалекта. Эти дети очень легко воспринимают диалект
и отвечают положительно на 5-й и 6-й вопросы анкеты,
однако бегло говорить на диалекте не могут.
Рисунок 8 показывает связь между процентом детей,
говорящих на диалекте, и процентом иностранцев,
проживающих в данном населенном пункте. В селах, где
иностранцы составляют значительную часть населения, процент
носителей диалекта резко сократился. Между этими
факторами существует лишь на вид прямая связь: чем больше
180

в данном населенном пункте иностранцев, тем выше
процент населения, занятого в промышленности. Присутствие
иностранцев является фактором, ускоряющим процесс
отступления диалекта.
Рис. 8.
Изменение процента детей, использующих диалект, в зависимости
от процента иностранцев, проживающих в каждом населенном
пункте.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В рассмотренной нами ситуации некоторые факторы
социологического порядка убыстряют процесс перехода от
двуязычия (т. е.. одновременного использования
провансальского или других диалектов и французского языка) к одно-
язычию (т. е. к использованию только французского языка).
Данное исследование показывает важность следующих
факторов: индустриализации района, развития сети путей
сообщения и близости к ним сельских населенных пунктов.
Следует также отметить значение вытекающих отсюда
обстоятельств: изменение в соотношении рабочей силы в сельском
181

хозяйстве и в промышленности, ежедневные переезды
к месту работы (миграция охватывает от 16 до 74%
активного населения), приток трудящихся и их семей из-за
границы. За пределами этих районов населенные пункты,
в которых носители диалекта и местных говоров
составляют высокий процент, характеризуются следующими
чертами: население их всегда невелико (менее 500 жителей),
процент крестьян довольно высок (более 60%), место
работы — тот же населенный пункт (для 85% активного
населения), заводских рабочих нет, иммиграция практически
равна нулю (менее 4%).

M. Уи
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ДВУЯЗЫЧИЯ
В ЧЕРНОЙ АФРИКЕ
типология ситуаций двуязычия
Нам представляется необходимым рассматривать
социальные условия двуязычия, наблюдаемого в Черной
Африке, в перспективе контактов культур и цивилизаций. Более
или менее общая типология контактов была предложена
Р. Бастидом (R. Bastide) в его «Initiation a la recherche
de l'interpretation des civilisations», Paris, 1948. Наша
работа в основном выдержана в духе тех же идей, хотя и
применительно к интересующим нас проблемам.
Ситуации двуязычия располагаются между двумя
полюсами — конфликтом и равновесием. Практически трудно
найти случай как полного равновесия, так и конфликта
без признаков его рассасывания. Двуязычный коллектив,
как правило, стремится к урегулированию своего языкового
конфликта, но за всяким сколько-нибудь
удовлетворительным его сглаживанием обычно следует новая
напряженность. Вот та минимальная перспектива, в которой мы
намерены рассматривать ситуации двуязычия в Черной
Африке. С типологической точки зрения в Африке
вырисовываются три главных типа двуязычных ситуаций: общее
двуязычие (bilinguisme generalise), ориентированное
двуязычие (bilinguisme oriente) и афро-европейское двуязычие
(bilinguisme africano-europeen).
Общее двуязычие
Оно представляется переходным этапом динамического
процесса, движущего общество в направлении единоязы-
М. Houis, Apercu sociologique sur le bilinguisme en Afrique
Noire, «Notes Africaines», 96, 1962, стр. 107—113. Печатается в
сокращении.
183

чия. Сюда относятся языковые меньшинства, подверженные
действию центробежных сил и находящиеся в «поле
притяжения» других народов, в силу исторических причин
обладающих престижем: например, серер vs. волоф; басари vs.
мандинго или фульбе; группы племен бага, ландуман,
мани и налу частично vs. сусу. Мы дадим определение этому
типу двуязычной ситуации в четырех аспектах: 1)
характеристика социальных групп — носителей двуязычия; 2) их
культуры; 3) степень усвоения второго языка; 4) условия,
в которых отдельные индивидуумы усваивают этот второй
язык.
1. Социальные группы, затронутые двуязычием,— это
население обширных зон, расположенных вдоль границ
или торговых путей; если процесс ассимиляции зашел уже
далеко, то это может быть все население в целом. Так,
бага полуострова Калум в настоящее время можно узнать
лишь по некоторым следам их языка, сохранившимся
у нескольких десятков стариков. Если этот язык еще
не угас, то он угаснет со смертью этих последних его
носителей. В языке коба ассимиляция еще не достигла такой
высокой степени; в собане она значительна. Лишь ситему
сохраняет кое-какую автономию, хотя во всех больших
придорожных деревнях активно проходит процесс его
разложения под сильным напором языка сусу.
2. Культуры двуязычных народов различны; одна из них
может представлять собой анимизм, проявления которого
со временем становятся все более умеренными, или
социальную структуру с семьей в качестве основной ячейки, или
режим строгой экономии, направленной на поддержание
жизни; другая культура часто связана с исламом, с таким
политическим устройством, которое выходит за рамки
деревни и подчас даже имеет теократический характер (как,
например, у йоруба и моей); экономически же она связана
с рынком. Ассимиляция «принимающего» коллектива
постепенно захватывает весь диапазон его интересов и занятий;
усвоение второго языка играет при этом одновременно роль
и следствия, и причины процесса.
3. Ассимилятивные процессы локализуются в районе
проживания «принимающего» коллектива, и поскольку
главный стимул для контактов в наше время — прежде
всего экономического порядка, то двуязычие первоначально
возникает в местах концентрации населения,
расположенных вдоль торговых путей.
184

4. Второй язык имеет тенденцию к полной гегемонии,
в том числе в лексике. Постепенно он становится способным
удовлетворять любые потребности, возникающие при
общении. Параллельно этому все более широкому принятию
второго языка происходит процесс языковой дифференциации,
затрагивающей первый язык. Он может претерпевать
некоторые структурные изменения, но не сливается со вторым,
более влиятельным языком: он продолжает существовать,
пока есть люди, которые на нем говорят. Что касается
областей применения первого языка, то есть тенденция
ограничивать его семейным кругом; в общественных же местах
на нем говорят лишь о местных делах. Если человек
покидает данную территорию, то он скоро становится более
сведущим во втором языке, чем в первом, которым он почти
не пользуется.
5. Усвоение второго языка индивидуумом происходит
при общем двуязычии рано, еще в юности. Интересно
проверить, всегда ли мать играет в этом главную роль; во всяком
случае, в области бага и коба влияние матери, несомненно,
способствует усвоению языка сусу, так как знание этого
языка представляется гарантией будущего равноправного
положения их детей в обществе.
Ориентированное двуязычие
Оно может быть признаком того, что в обществе
намечаются процессы, которые в дальнейшем приведут к
общему двуязычию. Тем не менее данный тип двуязычия имеет
свои собственные черты. Примером могут служить те
коллективы, которые для каких-либо нужд общения усвоили
некий «язык-посредник»; так, например, многие сенуфо
и другие народы Берега Слоновой Кости и западной части
Верхней Вольты знают и используют язык бамбара-диула.
1. Социальные группы, затронутые этим типом
двуязычия, более узки, ограниченны, чем в предыдущем случае.
Это активные группы населения, занимающиеся торговлей.
2. Культуры, как правило, различны. Если культура
двуязычного народа и не разлагается, она все же занимает
более низкое положение; причем это так не только в
современной обстановке, но восходит к доколониальной эпохе
в той мере, в какой более влиятельный язык принадлежит
обществу, политически хорошо организованному. В «при-
185

принимающем» коллективе можно заметить признаки
распада на диалекты, причем в тем большей степени, чем
меньшую роль играет центральная власть. Напомним, что пишет
Д. Ф. Сакитиба («Presence Africaine», 1957).
«Бесчисленные этнические меньшинства этих Стран будут
поглощены крупными политическими организмами, внутри
каждого из которых им не избежать давления со стороны
«победителей», более многочисленных и сильных». Такой прогноз
на будущее кажется нам верным; при этом он в еще
большей степени применим к общему двуязычию. Можно
предположить — не претендуя, однако, на абсолютно точное
предвидение,— что общества, в которых разноязычные
группы пользуются таким языком-посредником, постепенно
перейдут от ориентированного двуязычия к общему. Таким
образом, двуязычие, основанное первоначально на одних
экономических факторах, переходит в двуязычие, в котором
играют роль факторы социальные и культурные.
3. Ориентированное двуязычие может локализоваться
как в «принимающей», так и в «дающей» области в центрах
сосредоточения населения. Рынки существуют в Африке
с давних времен, и есть основания полагать, что
«призвание» отдельных языков служить средством коммуникации
в торговле имеет многовековую традицию. Таким образом,
ориентированное двуязычие может иметь широкую область
распространения. Заметим, однако, что если
«язык-посредник» интенсивно применяется в самой «принимающей»
области, то ситуация приобретает сходство с общим
двуязычием. Примером может служить язык бариба, по всем
экономически важным направлениям вытесняемый языком
денди.
4. Второй язык усваивается не в полном варианте,
а в виде своего рода basic. Это одна из важнейших черт
ориентированного двуязычия; именно в этом смысле оно
является ориентированным. Потому что basic означает
выделение основного словарного ядра и морфологическое
упрощение. Влияние второго языка скажется в заимствованиях,
которые, в зависимости от своих значений, органически
войдут в структуру «принимающего» языка или же
останутся за ее пределами. Степень владения вторым языком
зависит от определенных нужд, таких, как передвижение
(транспорт, устройство на временное жительство,
расписание, направления), торговля (веса, денежная система),
взаимоотношения с властями.
186

5. Язык усваивается не под влиянием факторов
глобального порядка, как в случае с общим двуязычием, но
в связи с практическими нуждами и в зависимости от более
или менее активного участия говорящих в деятельности,
обусловливающей двуязычие.
Афро-европейское двуязычие
1. Это двуязычие распространилось вместе с успехами
школьного образования. Очевидно (хотя и трудно с
точностью говорить о степени), что некоторые страны, а внутри их
отдельные районы оказались в более благоприятном
положении, чем другие страны и районы. Таким образом,
процент владеющих французским языком весьма различен
в разных местностях; не следует, однако, преувеличивать
их число, несмотря на специфически важные функции
европейских языков, прежде всего французского и английского.
Следует отметить, что африканские государства
предпринимают большие усилия в области школьного образования,
причем наряду с национальными местными языками
английский и французский в ряде стран приняты в соответствии
с их конституциями в качестве официальных языков.
2. Фактор различия цивилизаций не играет в этом
случае такой роли, как в предыдущих, поскольку речь идет
о фактах новейшей истории. Две цивилизации, о которых
идет речь, находятся в контакте лишь с недавнего времени,
если не считать нескольких прибрежных участков,
имеющих свою специфику. В сущности говоря, соприкоснулись
две цивилизации, не имевшие между собой ничего общего.
Ныне западная цивилизация является несомненным
центром притяжения для Африки, хотя неверно было бы видеть
со стороны последней лишь пассивное усвоение. Все четче
определяются новые культурные аспекты африканской
цивилизации, для которых характерно, во-первых,
осознание ее специфических отличий, а во-вторых, использование
тех импульсов и возможностей, которые дает контакт с
западным миром. Нынешнюю ситуацию можно считать
случаем равновесия между двумя составными элементами
двуязычия, которые сосуществуют, не мешая друг другу.
Но чтобы это равновесие не оказалось неустойчивым,
предстоит решить некоторые проблемы, невзирая на технические
трудности, которые при этом могут возникнуть.
Правительствам придется уделить внимание вопросам двуязычия;
187

специальные комиссии должны изучить возможность
применения ряда африканских языков в школьном обучении,
будь то в посреднической роли или в качестве изучаемого
предмета.
3. Связь афро-европейского двуязычия с
государственными институтами имеет своим следствием то, что оно
распространено по всей стране, соответствуя размещению
официальных учреждений и чиновников, миссионерских баз
и расселению европейцев; разумеется, во всех этих случаях
функции, выполняемые французским языком, несколько
различны.
4. В связи со степенью усвоения языка и владения им
встает вопрос о качестве французского языка при данном
типе двуязычия. Наблюдаются самые различные степени
знания языка, от владения им в совершенстве до самого
примитивного практического употребления. У очень
многих африканцев знание французского языка остается на
уровне basic. Но при этом все же есть отличие от
употребления в посреднической роли какого-нибудь африканского
языка. У сообщений, формулируемых на таком
элементарном французском языке, нет той семантической
направленности, какая налицо, например, при употреблении денди
в Параку или диула в Бобо-Диулассо. Употребление
французского языка находится в связи с определенной
интеллектуальной перспективой, варьирующейся у разных
говорящих в зависимости от степени их «европеизированности».
Во многих случаях соответствующие сообщения могли бы
быть выражены и на их родном языке; но тогда
потребовалось бы наделять знаки этого языка семантической
структурой, соответствующей структуре выражаемой мысли и не
свойственной им ввиду отсутствия моделей, которые
оправдывали бы ее существование.
5. Усвоение французского языка становится с
развитием школьного образования задачей первых классов
начальной школы. Вначале он для большинства является
и изучаемым предметом, и средством обучения; иначе
обстоит дело в африканских странах Британского
содружества наций, где родной язык считается важным
воспитательным фактором и обучение сначала проводится на нем,
а затем уже вводится английский (за исключением больших
городов и местностей с очень пестрым населением). В задачи
нашей статьи не входит критический анализ этих двух
методов. Сторонники их непрерывно обмениваются полеми-
188

ческими аргументами, часто весьма категорического
свойства. Для нас же важнее всего, что один из них является
непосредственным порождением французского принципа
централизации и ассимиляции, а другой — английской
системы непрямого управления.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Мы настаиваем и будем настаивать на том, что
Африка — идеальная арена для исследования проблем
двуязычия. Почти все написанное по этим проблемам (как в
психологическом, так и в социальном аспекте) относится к
европейскому материалу, т. е. к тому ареалу, где
взаимоотношения языков устойчиво определены в том, что касается зон
их распространения, их принадлежности к тому или иному
сектору общественной жизни, их относительной важности,
их влияния на культуру и образование.
Что касается Африки, то здесь мы, напротив,
встречаемся с подвижными ситуациями; языковые отношения
между коллективами тесным образом зависят от
современной динамики общего процесса эволюции.
Вывод из статьи Haйды*, непосредственно
затрагивающий нашу тему, состоит в том, что язык есть орудие,
непрерывно изменяемое и совершенствуемое говорящими на нем,
которыми движет стремление приспосабливаться к
многообразным и изменчивым условиям коммуникации. Отсюда
следует, что бегло очерченные нами типы ситуаций
двуязычия следует рассматривать как ситуации подвижные и
меняющиеся, в которых за, казалось бы, достигнутым
равновесием может следовать новая напряженность, но при этом
действуют и тенденции к сглаживанию и рассасыванию
возникающих конфликтов.
IFAN (Institut Francais d'Afrique Noire),
Дакар
* См. стр. 447—452 настоящего сборника.— Прим. ред.

Джон Дж. Гамперц
ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕ КОДОВ ХИНДИ-ПЕНДЖАБИ В ДЕЛИ
Данная статья посвящена лингвистическому явлению,
характерному для городской среды в так называемых
множественных сообществах ("plural societies") Востока. В этих
сообществах в тесной географической близости живут
группы, сильно различающиеся в региональном и культурном
отношении. Они вступают во взаимодействие в сфере
торговли и обслуживания и свободно общаются друг с другом
в общественных местах. Они подчиняются одному и тому же
правительству и часто посещают одни и те же школы.
И однако регулярное и частое взаимодействие не стирает
важнейших культурных и языковых различий между ними.
Каждая группа по-прежнему сохраняет свои особые
традиции, ценности и пристрастия, часто проявляющиеся в
особенностях одежды и кухни. В результате разнообразие
норм поведения оказывается значительно большим, чем
в промышленно более высоко развитых городах
современного Запада.
Дом, семья и круг родных по-прежнему остаются
центром жизни отдельного человека. Связи, приобретенные
в результате женитьбы, и свободные дружеские отношения
редко вторгаются в эту замкнутую систему. Повседневная
жизнь неизбежно сталкивает человека с посторонними, но
его поведение в обществе строго отграничено от тех
близких отношений, в которых он находится со своими
домашними и, шире, со своим кланом. Человек может свободно
общаться с людьми совершенно иного круга и даже подражать
им на работе, в школе или в обществе. Но дома его ждет
John J. Gumperz, Hindi-Punjabi Code-switching in Delhi,
«Proceedings of the Ninth International Congress of Linguists»,
London, The Hague, Paris, 1964, стр. 1115—1124.
190

своя среда, требующая от него возвращения к принятым
в ней нормам поведения. Таким образом, разделение
общественной и частной систем поведения ведет к определенной
изоляции группы и препятствует просачиванию
нововведений извне.
Существование в сфере частной жизни этих
обособленных родовых групп сопровождается сосредоточением тех
или иных видов общественной деятельности в руках
определенных коллективов. Оптовая и розничная торговля и
различные ремесла распределяются среди ряда более или менее
замкнутых групп. Другие группы поставляют контингент
служителей культа, судебных и административных
чиновников. Кругом различных общественных функций,
выполняемых тем или иным лицом, определяется число различных
типов общественного поведения, которыми он должен
овладеть. Взаимодействие людей в обществе характеризуется
в значительной степени тем, что этнографы называют
«спецификой функций» ("role specificity") 1,—круг повседневной
деятельности распадается на отдельные сферы,
предписывающие различные, а подчас и прямо противоположные
нормы поведения.
Социальная структура такого типа, притом в условиях
общества с резко выраженным многоязычием, стремится
к сохранению имеющихся языковых и диалектных
различий в гораздо большей степени, чем это имеет место в какой-
либо из стран Запада. Действительно, по всей Индии и в
других районах Азии мы находим группы
иммигрантского происхождения, которые сохраняют свой язык в
течение многих веков, даже будучи очень немногочисленными.
Число и конкретный набор языковых кодов, используемых
в данном коллективе, а также их генетические корни
определяются исторической случайностью; но, раз
укоренившись, языковой код начинает ассоциироваться с
поведением той группы, которая пользуется им наиболее
регулярно. Затем этот язык становится символом самой группы.
Однако это отнюдь не предполагает его однородности. Один
или несколько официальных стилей языка этой группы
могут применяться в сфере религиозных отправлений и/или
профессиональной деятельности группы. Другие стили,
несущие на себе следы влияния окружающих языковых
1 См. Edward M. Bruner, Primary Group Experience and
the Process of Acculturation, «American Anthropologist», 58, 1956,
стр. 605 и сл.
191

кодов, используются теми членами группы, которые по роду
своих занятий ежедневно вступают в контакт с членами
окружающих групп. Из этого вытекает, что в той мере,
в какой человек принимает участие в различных аспектах
общественной жизни, он должен владеть кодами,
связанными с этими ее аспектами.
Поэтому в противоположность западному обществу, где
один языковой код или система тесно связанных друг
с другом стилей, образующих то, что принято называть
одним и тем же языком, обслуживает все возможные
ситуации повседневной жизни, для множественных сообществ
городов Востока характерно различие языковых кодов.
Многоязычие является там неотъемлемой частью
общественной жизни и необходимо для полноценного участия в ней.
Есть, однако, фундаментальное различие между таким
коллективным многоязычием и индивидуальным дву- или
многоязычием отдельных высокообразованных
представителей общества, которое в целом является одноязычным [...].
Многоязычные коллективы имеют тенденцию
устанавливать свои собственные нормы, часто совершенно отличные
от норм, принятых в соответствующих одноязычных
обществах. Индиец может владеть английским языком почти так
же свободно, как своим родным; он может превосходно
читать, писать и читать лекции по-английски. Но когда он
пользуется английским языком в Индии, его речь
разделяет многие особенности других языковых кодов Индии,
с которыми английскому приходится чередоваться в ходе
повседневной деятельности этого человека. Поэтому
индийский английский будет значительно отклоняться от нормы,
принятой, скажем, среди носителей этого языка на
американском Среднем Западе. Этот тип отклонения вовсе не
означает плохого владения английским языком, а представляет
собой естественное следствие социальных условий,
имеющихся в том непосредственном окружении, в котором
происходит функционирование индийского английского.
Социальные условия, преобладающие в многоязычных
обществах, вызывают к жизни множество взаимно
противоположных тенденций. Необходимость частого переключения
кодов, актуальная для большого числа говорящих, действует
в направлении сокращения расстояний между кодами.
Наибольшим языковое сближение оказывается в ситуациях,
благоприятствующих контактам между группами. Здесь,
как мы покажем ниже, заимствование может достигать
192

масштабов, которые раньше считались отличительной
чертой языков пиджин. Но, с другой стороны, потребность
в сохранении и поддержании хотя бы каких-то символов
«специфики фунций» оказывается фактором,
сдерживающим чрезмерные заимствования, и таким образом
препятствует окончательному слиянию кодов.
Взаимопроникновение кодов оказывается значительно более слабым в
ситуациях, специфических для той или иной группы. Таким
образом, языковая картина складывается из целого
калейдоскопа ситуационно детерминированных стилей, образующих
то, что принято называть одним и тем же языком. Эти стили
могут сильно расходиться в отношении произношения,
грамматики и словаря, но они редко отражаются на
представлении носителей о самом языке — и, следовательно,
на том названии, которое они закрепляют за этим языком.
Лингвист, занимающийся этой проблемой, может избрать
один из двух возможных подходов: он может
сосредоточить свое внимание (как это и делается в большинстве работ,
посвященных этой теме) на различных стилях или кодах,
обычно объединяемых под общим названием того или иного
языка. Тогда он займется анализом всех форм этого языка
независимо от того, где и когда они используются. В
случае пенджаби такое описание будет охватывать все его
разновидности, на которых говорят как в тех областях,
где он является господствующим, так и в Дели и в других
частях Индии, где он является языком меньшинства.
Но лингвист может подойти к этой проблеме и иначе,
ограничив область своего исследования рамками
«языкового хозяйства» какого-нибудь отдельного коллектива.
В таком случае объектом его описания окажутся все коды,
используемые в данном коллективе, независимо от того,
с какими языками они соотносятся номинально и
генетически. Он, однако, должен будет исключить из своего
рассмотрения те разновидности этих языков, которые
представлены в других местах, но для данного коллектива
«функциональными» не являются 2. Такой подход, пока
что применяемый довольно редко, представляется
перспективным, так как он соотносит речевое поведение носителей
некоторого языка с экстралингвистическим контекстом
и обещает поэтому пролить свет на связь языковых измене-
2 S. F. Nadel, The Theory of Social Structure, London, 1957.
13—0293
193

ний с социальными факторами. Вот почему мы в настоящей
статье избрали именно этот второй подход.
Мы будем пользоваться термином «матрица кодов» для
обозначения всего объема функционально существенных
кодов некоторого коллектива. Компонентами матрицы кодов
могут быть диалекты или стили одного и того же языка,
или родственные языки, или даже неродственные языки.
В Индии городские общества сильно различаются в
отношении состава своих кодовых матриц. В промышленных
центрах, возникших в старых племенных районах, таких,
как Джамшедпур в штате Бихар, матрица кодов включает
племенные языки группы мунда, местные диалекты бихари,
стандартный хинди и английский язык образованных слоев
населения. Даже для сравнительно малообразованного
представителя местного племени более или менее
нормальным является владение хотя бы некоторыми стилями
каждого из этих языков. В Дели близость между хинди и пен-
джаби как компонентами матрицы значительно теснее,
однако независимо от реального расстояния между кодами
можно сказать, что Дели и Джамшедпур — многоязычные
общества, имеющие сходные социальные черты.
Настоящая статья представляет собой предварительную
попытку продемонстрировать некоторые аспекты
коллективного многоязычия у носителей хинди и пенджаби в Дели.
Носители пенджаби, крупнейшего из языковых меньшинств
Дели, происходят из довольно обширной области,
протянувшейся от районов Хисар и Патиала приблизительно
в 150 милях к западу от Дели и до Равалпинди в
теперешнем Пакистане. Их родной язык, хотя генетически и очень
близкий к хинди, по индийской конституции считается
особым языком. Он имеет свою литературную
традицию и грамматические нормы; по распространенному
мнению, носители хинди и пенджаби не понимают друг
друга. Хотя большинство пенджабских семей переехало
в Дели лишь в XX веке, два языка сосуществуют в
пределах единой языковой области и единого культурного
комплекса уже в течение нескольких столетий. Некоторые
разновидности хинди регулярно используются как средство
общения при торговле на большинстве городских базаров
штата Пенджаб. Они выступают также в роли
литературного суперстрата, вносимого мусульманами и индуистами,
и таким образом сосуществуют с литературным пенджаби,
культивируемым преимущественно сикхами. Поэтому для
194

большинства носителей пенджаби переезд в Дели не был
связан с коренными изменениями в языковом окружении.
Он просто привел к увеличению числа двуязычных
носителей и круга тех ситуаций, в которых применяется хинди,
так что теперь оба языка выполняют важные функции
в повседневном социальном общении. На пенджаби говорят
как в домашнем кругу, так и вне его. Однако делийский
пенджаби далеко не однороден. Черты, унаследованные
от различных местных диалектов, соседствуют со
специфически городскими стилями, обнаруживающими влияние
господствующего здесь хинди. Носители пенджаби отдают
себе отчет в этих различиях и имеют специальное название
thet для стилей, сохраняющих тот или иной местный
оттенок.
Настоящая работа посвящена рассмотрению как раз тех
ситуаций, для которых переключение кодов является
нормальным. Нашим главным информантом был студент
колледжа, говорящий на хинди, пенджаби и английском. Хотя
его семья приехала в Дели из Пешавара, большую часть
своей жизни он прожил в Дели. В наших экспериментах
ему предлагались некоторые четко определенные ситуации
общения и его просили вообразить себя разговаривающим
в этих ситуациях сначала со студентом — носителем
пенджаби, а затем с носителем хинди. В дальнейшем ему
предлагалось также сообщить для каждого из своих
собственных высказываний на городском пенджаби соответствующие
эквиваленты на thet. Полученные данные были
сопоставлены с данными, собранными в ходе трехмесячных полевых
наблюдений в Дели, и с данными, полученными от других
информантов, а также со сведениями, содержащимися
в грамматике литературного пенджаби 3. Вся эта
информация носит, конечно, предварительный характер и требует
проверки путем дальнейших, более тщательных полевых
наблюдений, однако даже имеющиеся результаты
представляются достаточно интересными и уже сейчас
заслуживающими освещения.
Перспективы структурного сопоставления разнородных
языковых данных в значительной мере прояснились
благодаря недавним достижениям в области лингвистической
теории. Были выдвинуты теоретические модели языковой
3 См. Т. Graham Bailey, Punjabi Grammar, в: «Punjabi
Manual and Grammars», Languages Department, Punjab, India,
Patiala, 1961.
13* 195

структуры, основанные на категориях достаточно общих,
чтобы быть приложимыми к любым языковым системам.
Грамматика понимается в них не как нечто специфическое
для того или иного языка, а как набор правил,
сопоставляющих структурное описание данным наблюдения на любом
уровне языка 4. Эти правила задаются в терминах
символов и формул, связанных друг с другом четко
определенными формальными процедурами, что сообщает
лингвистическим формулировкам высокую степень точности и
сопоставимости, едва ли достижимую в рамках традиционного
словесного описания. Поскольку грамматические правила
могут формулироваться в сколь угодно абстрактном виде,
постольку и нет более оснований для априорного
утверждения, что одна и та же формулировка не может относиться
одновременно к различным совокупностям данных,
традиционно трактуемым в качестве различных языков. Мы
просто различаем общие правила и правила, специфичные лишь
для одной из подсистем единой макроструктуры. Такие
специфические правила и являются мерой языкового расстояния
между рассматриваемыми подструктурами.
Сказанное относится к целому ряду выдвинутых
в последнее время моделей языка. В предлагаемом ниже
сопоставительном анализе мы следуем системе,
предложенной недавно Сиднеем М. Лэмбом 5. Метод Лэмба состоит
в разработке и уточнении так называемого метода «единиц
и размещений» ("item and arrangement"), связанного с
именем Хоккета (Hockett) и др. Структура языка
описывается как иерархия систем кодового типа, определяющих
строение его различных уровней — фонологического, мор-
фонологического, морфологического, семологического,
которые и рассматриваются в качестве основных характеристик
языка. Эта модель различает три типа отношений:
отношение класса к его членам, сочетания к его компонентам
и отношение «эмической» единицы к ее вариантам на
«этическом» уровне. Эти отношения обозначаются с помощью
набора символов классов, специфического для каждого
уровня, набора морфотаксических правил, описывающих
допустимые сочетания элементов в пределах данного уров-
4 См. Noam Chomsky, Some Methodological Remarks on
Generative Grammar, «Word», 17, 1961, стр. 220 и сл.
6 См. Sidney M. Lamb, Outline of Stratificational Grammar,
University of California, 1962 i».
196

ня, и набора правил репрезентации, переводящих единицы
одного уровня в единицы другого уровня. Грамматическое
описание является полным, если оно сопоставляет
произвольному высказыванию его описание на всех уровнях
языковой структуры.
Сравнительный анализ текстов, полученных от нашего
основного информанта, показывает, что различия между
ними относятся почти исключительно к сфере грамматики.
Более 90% лексических единиц городского стиля,
характеризующегося переключением кодов, это слова хинди.
Многие из различающихся лексических единиц связаны
регулярными фонологическими соответствиями, например,
долгое -аа в хинди kaam «работа» соответствует краткому -а
в пендж. kam «работа».
Мы начнем сопоставительный анализ грамматики с
морфологического уровня. Таксические правила этого уровня
формулируются в терминах общих символов классов,
представляющих такие категории, как часть речи, падеж, род
и т. д. Эти символы получают конкретное лексическое
наполнение лишь при переходе к следующему, морфонологи-
ческому уровню. Большая часть таксических правил
морфологического уровня является общей для обоих
рассматриваемых кодов. Ниже мы приводим несколько примеров 6.
6 Используемые символы имеют следующие значения (если
в тексте они не оговорены специально): S = субстантивная группа,
V = глагольная группа, Рг = местоимение, Nc = именная
конструкция, А = прилагательное, stN = основа существительного,
stA = основа прилагательного, en = суффикс числа-падежа, рр =
= послелог, Aux = вспомогательный глагол, stAux = основа
вспомогательного глагола, D = указательное местоимение, ? = личное
местоимение, I = вопросительное местоимение, R = относительное
местоимение. Подстрочные индексы указывают на согласование,
а знак : означает, что в тексте может встретиться более одного
элемента данной категории. Факультативные элементы заключаются
в квадратные скобки, а элементы крупных классов слов — в
фигурные скобки. Знак < означает включение конструкции в класс;
круглые скобки и знак + используются, как в алгебре, для
указания возможных комбинаций морфем.
В правилах репрезентации надстрочным знаком т помечены
правила, переводящие морфологическую запись в морфонологиче-
скую. Значком тp снабжены правила перехода от морфонологиче-
ской записи к фонологическому представлению текста.
В фонологической транскрипции долгота обозначается
двойными гласными в случае ii, uu, аа и оо. Фонемы е, аэ и э всегда
фонетически долгие.
197

Изъявительным предложением (Indicative Clause — 1С)
будет называться та часть высказывания, которая остается
за вычетом интонации. Оно может соответствовать целому
предложению (sentence) или его части. Изъявительное
предложение может порождаться следующим правилом:
(1) [Sl2] [S:] Vl2 < IС.
Изъявительное предложение состоит из множества
факультативных субстантивных конструкций и одной
глагольной конструкции. Глагол может согласовываться в
роде, числе и падеже (что мы показываем с помощью
подстрочных индексов) с одной из субстантивных конструкций.
(2) {Pr, Ne} <S.
Класс субстантивных конструкций включает
местоимения и именные конструкции.
(3) [А4:] N4 <Nc.
Именная конструкция образуется из одного или
нескольких прилагательных (факультативных), за которыми
следует существительное.
(4) (stN + stA)-en [-pp] <N.
Существительное в свою очередь состоит из основы
существительного или основы прилагательного, к которой
присоединяются суффиксы числа-падежа и, факультативно,
один из послелогов.
(5) (stA + stN — en — К) — en! < А.
Прилагательное может включать либо основу
прилагательного, либо основу существительного. За основой
существительного в этом случае следуют суффиксы
числа-падежа или особая морфема К. Ко всей конструкции в целом
присоединяются суффиксы числа-падежа, согласующиеся
со следующим существительным.
(6) {D1, D2, ?, I, R} <Рг.
(7) QD1 < I.
(8) JD2 <R.
Класс местоимений включает два класса указательных
местоимений, личные, вопросительные и относительные
местоимения; вопросительные и относительные местоимения
196

в свою очередь складываются из указательных местоимений
и морфем Q и J соответственно.
Структура глагола может быть сведена в следующую
ниже таблицу. А, В, С и D — общие символы для классов
морфем, фигурирующих в таблице. С1, D1 и С2, D2 относятся
соответственно к первым и вторым элементам каждого
столбца. Символ Aux обозначает вспомогательный глагол.
А В С D Aux
stV и? ? cn1
stAux iye ? aa
Сочетания морфем, допустимые в различных типах
глагольных конструкций, могут быть заданы следующим ниже
правилом, из которого путем перемножения (как в
алгебраической формуле) получаются конкретные предложения.
(9) А ( 1 + В1 (1 + C1D1) + В2 (1 + С1D2) + D1 (1 + С1 + С2).
Основные морфологические правила являются общими
для двух кодов; различия появляются при переходе
от символов морфологических классов к
морфонологическому уровню и в правилах перевода морфонологической
записи в фонологическую. Эти правила мы
проиллюстрируем на конкретных примерах из нашего материала,
которые для краткости дадим в фонологической
транскрипции. (Двойные гласные обозначают долготу.)
Пенджаба хинди
(10) оо na-ii khaa-nd-aa woo na-i i khaa-t-aa
Он не ест.
( 11 ) оо ghar-wic hae-g-aa woo ghai>mae hae
Он в доме.
(12) is-d-i k-ii kimat hae-g-iii is-k-ii k-yaa kimat has
Сколько это стоит?
(13) tuha a~-nuu k-ii caa-iidaa aap-koo k-yaa caa-iye
Что вы хотите?
(14) mae khaa-walT mae khaa-u u
Я должен поесть.
199

В приведенных примерах следует обратить внимание
на сходство в (10) суффиксов числа-падежа аа и ее,
а в (12) и (13) — начальной вопросительной морфемы k-
в k-ii (пенджаби) и в к-уаа «что» (хинди). Некоторые
важнейшие различия возникают при морфонологической
реализации общих морфем. Так, -d- в пенджаби и -к- в хинди
(см. п. 12) являются представителями одной и той же
морфемы -к-, представленной также в (5). Аналогично, -nd-
в пенджаби и -t- в хинди (10) являются представителями
одной и той же морфемы. Различия между кодами могут
быть сформулированы в виде следующих правил
репрезентации.
(15) К1"// Р, — /d iiT™// ?, - /Та
"V/ H,—/k m// H,— /Tu.
Буквы Р и Н обозначают здесь соответственно пенджаби
и хинди. Правило гласит, что морфемы К и uu
морфонологически реализуются как к и uu в хинди и как d и аа в
пенджаби. Аналогичные соотношения имеются между -коо
в хинди и -nuu в пенджаби, а также -тае в хинди и -wie
в пенджаби (послелог «в»).
В других случаях тождество морфонологических
правил сменяется различиями лишь при переходе к
фонологическому уровню. Таков случай с woo в хинди, оо в пенджаби
(«тот, он»). Поскольку очевидно фонологическое сходство
woo с оо, а также известно, что в хинди w- выпадает в
сочетаниях типа j-oo «кто» (см. выше п. 8), то эти два сегмента
получают в обоих кодах одинаковую морфонологическую
транскрипцию. Различия же появляются лишь в ходе
работы правил, превращающих морфонологическую
транскрипцию в фонологическую:
(16) оотР//Р, # — /оо
тР // ?, ? — /woo.
Это правило означает, что морфонологическая единица оо
в позиции после стыка ? фонологически реализуется как
оо в пенджаби и как woo в хинди.
На фонологическом уровне в ситуациях с
переключением кодов никаких различий между двумя языками в
отношении инвентаря фонем обнаружено не было. Тон,
встречающийся в пенджаби в тех морфемах, которые
соответствуют в хинди морфемам, содержащим звонкие придыхательные
200

тельные, например, ghar «дом», по-видимому, утрачивается
в ситуациях с переключением кодов, хотя в других
ситуациях он присутствует. Многие фонетические черты пенджа-
би присущи также и делийскому хинди. Это относится,
например, к /ае/ и /о/, которые являются монофтонгами
в делийском хинди и дифтонгами в восточном хинди.
Аналогично, /t/ и /d/ в делийском хинди характеризуются такой
же высокой степенью ретрофлексивности, как и в пенджаби,
тогда как в восточном хинди она остается весьма
незначительной.
Если перейти от ситуаций переключения кодов к
ситуациям, более специфическим для групп, говорящих на
пенджаби, то мы на всех уровнях обнаружим дополнительные
различия, увеличивающие расстояние между двумя кодами.
На морфологическом уровне прилагательные в пенджабском
thet имеют особые окончания, согласующиеся с косвенными
падежами существительных множественного числа. Кроме
того, алломорф -d- причастий настоящего времени
переходит в -п- при подлежащем в первом лице. К классу
суффиксов числа добавляется локативный суффикс.
Некоторые дополнительные фонологические и морфоно-
логические отличия thet могут быть проиллюстрированы
соответствующими вариантами (11) и (12).
(lia) oo kar-wic hae-g-aa.
(12а) ed-d-ii k-ii pauu hae-g-ii.
Здесь каг «дом» и pauu «цена» имеют восходящий тон.
Кроме того, в (12а) косвенная форма местоимения is- «этот»,
сходная с соответствующей формой хинди, заменена
формой ed-.
Ряд других морфонологических особенностей связан
с использованием различных послелогов, ср.
пенджаби
хинди (при переключении пенджаби
кодов) (thet)
-se -se -too «из»
-saat -saat -nal «с, вместе»
Лексические различия между thet и кодами, участвующими
в переключении, касаются многих самых общих наречий
времени, места и образа действия и многих
употребительных прилагательных и существительных. Вот некоторые
примеры.
201

хинди
ab
idhar
itn-aa
aes-e
acch-aa
dukaan
пенджаби
(переключение
кодов)
ab
idar
itn-aa
aes-e
acch-aa
dukaan
пенджаби
(thet)
hun
edar
enn-aa
edd-aa
cang-aa
hattii
«сейчас»
«здесь»
«столько»
«так»
«хороший»
«магазин»
Помимо особенностей, специфичных для thet,
дополнительные вариации могут иметь место в некоторых крайних
случаях, которые скорее сокращают, чем увеличивают
расстояние между хинди и пенджаби. Это можно показать
на примере следующих вариантов правил (11), (13) и (14):
(116) оо ghar-mae hae-g-aa,
(136) aap-koo k-i i caaiye,
(146) mae khaa-uu.
Обратите внимание, что в (11) вместо wie появляется mae,
а в (13) вместо tuhaa-nuu и caa-iidaa — aap-koo и caaiye.
В (14) подстановка суффикса -uu вместо -аа делает
высказывание неотличимым от высказывания на хинди. Оно будет
понято как высказывание на пенджаби, только если
встретится в более широком контексте, содержащем бесспорные
признаки пенджаби.
Одним из поразительных с лингвистической точки
зрения аспектов ситуации переключения кодов является тот
факт, что здесь, в общем, не подтверждается прочно
укрепившееся в лингвистике убеждение, что грамматика не
заимствуется. Влияние одного языка на другой затрагивает все
уровни языковой структуры — морфологический,
морфонологический и фонологический, а также лексику. Кажется,
что два языка постепенно чуть ли не сливаются в один.
Это почти не отличается от ситуации, которая имеет место
в языках пиджин. В крайней точке этого континуума кодов
исконными остаются лишь несколько единиц, такие, как
пенджабский глагольный суффикс -nd- и вопросительное
слово k-ii «что». Это оказывается достаточным минимумом,
символизирующим «специфику функций».
Что касается социальной принадлежности, языковой
статус стиля, участвующего в переключении кодов, является
неопределенным. Наш основной информант считает, что
202

этот стиль принадлежит языку пенджаби. Более старые
уроженцы Пенджаба, однако, не склонны признавать этот
стиль за пенджаби и считают, что здесь имеет место
неграмотная речь на хинди. Последнее сомнительно, поскольку
наш двуязычный информант легко мог отказаться от
немногих признаков, отличающих его пенджаби от его же хинди.
Следует признать, что сколь бы странным ни казался этот
код, он, по крайней мере в некоторых ситуациях,
выполняет определенную социальную функцию.
Поскольку этот стиль не обладает достаточным
социальным престижем и нет единства мнений относительно его
языкового статуса, он может оказаться включенным или
не включенным в описательную грамматику пенджаби,
материал для которой собирается без учета конкретных
ситуаций языкового общения. Его включение в грамматику
зависит от выбора информантов и методов работы с ними.
В обычные нормативные грамматики его, конечно,
не включат. Аналогичным образом и сам информант на
вопросы о пенджаби будет реагировать только в связи с
ситуациями, специфическими для носителей пенджаби. Это
не надо понимать в том смысле, что такие стили, как стиль,
пускаемый в ход при переключении кодов, не могут
исследоваться традиционными методами. Эти стили
обнаруживают строение, аналогичное строению остальных языковых
явлений, и с успехом могут быть описаны при условии
должного учета ситуационного фактора.
Другой вывод, вытекающий из нашего исследования,
касается проблемы грамматических заимствований и
различия между языками пиджин и прочими языками.
По-видимому, наличие или отсутствие грамматических
заимствований не является чисто лингвистической проблемой, а
связано, по крайней мере отчасти, с существованием социальных
норм, которые препятствуют их попаданию в
описательные грамматики языка. Точно так же высокая степень
так называемого «языкового смешения» в случае языков
пиджин может быть объяснена отсутствием чувства
группового престижа или податливостью общественных норм,
регулирующих ситуации, в которых применяются языки
пиджин.

Джозеф Гринберг
ОПРЕДЕЛЕНИЕ МЕРЫ РАЗНОЯЗЫЧИЯ
1. При взгляде на карту распределения языков на
достаточно обширном пространстве бросается в глаза несходство
отдельных территорий: мы видим там и участки
чрезвычайно пестрые, вроде Новой Гвинеи или Нубийских
Холмов в Судане, и сравнительно однородные, такие, как
Восточные Леса Северной Америки до завоевания или же
современные Соединенные Штаты, и, наконец, все
промежуточные градации. В настоящей статье мы рассмотрим вопрос
о выработке оценок, которые помогли бы в объективной
форме выразить субъективные впечатления от этих
различий, дав последним количественную характеристику,
позволили бы сравнивать между собой территории,
географически несходные, и, быть может, обнаружить некоторую связь
между уровнем разноязычия (linguistic diversity), с одной
стороны, и политическими, экономическими,
географическими, историческими и прочими внеязыковыми факторами—
с другой.
2. Первый, простейший способ оценки — мы будем
называть его методом А — это одноязычный
невзвешенный метод (monolingual nonweighted
method) (смысл этого наименования вскоре станет ясным
читателю). Вероятность того, что два произвольно взятых
жителя данной территории говорят на общем языке, можно
считать мерой разноязычия этой территории. Если все
жители данной местности говорят на одном языке, то
вероятность общего языка у двух произвольно взятых жителей,
очевидно, равна 1, то есть достоверности. Наоборот, если
каждый житель говорит на своем языке, то вероятность эта
Joseph H. Greenberg, The Measurement of Linguistic
Diversity, «Language», 32, 1956, 1, стр. 109—115.
204

будет равна нулю. Поскольку мы хотим измерять не
степень сходства, а уровень различий, то мы будем вычитать
значения вероятности из 1, так что наш показатель будет
изменяться в пределах от 0, что соответствует
минимальному уровню разноязычия, до 1, то есть до самого высокого
уровня.
Общая вероятность случайного отбора двух людей,
говорящих на одном и том же языке, представляет собой
сумму вероятностей такого отбора для каждого из
распространенных в данной местности языков M, N, О и т. д.
В свою очередь эти вероятности выражаются как
m2, n2, o2, . . ., где m — отношение числа носителей языка
M ко всему населению, n — то же самое для языка N и т. д.
Вычитая эти вероятности из 1, как мы только что
условились, получаем формулу : 1 минус сумма квадратов m, ?, ?
и т. д., или
(?) ?=1-?,(.*),
где А — показатель разноязычия, a i последовательно
принимает значения m, n, о и т. д. Поясним это на условном
примере. Если V8 населения некоторой местности говорит
на языке М, 3/8 — на языке N и 1/2 — на языке О, то
а = ? - [да + да + е/2)21 - ? - 2б/64 =
= 38/64, т. е. 0,593...
3. Есть два соображения, побуждающие строить другую
модель, более сложную, но отражающую степень близости
между языками. Дело в том, что, во-первых, при
пропорциональном распределении языков в каких-либо двух
местностях мы хотели бы считать более разноязычной ту из
них, в которой говорят на языках неродственных или
отдаленно родственных, по сравнению с областью, где
распространены близкородственные языки, входящие в одну
языковую группу. Во-вторых, поскольку нет четкого
определения, отличающего язык от диалекта, данные по разным
территориям могут оказаться, строго говоря,
несопоставимыми, если придерживаться обычного условного
разграничения. Ввиду этого можно предложить следующее
видоизменение вышеописанной процедуры, которое мы назовем
одноязычным взвешенным методом
(monolingual weighted method), или методом В. Для пары
языков M и N вероятность случайного отбора
последовательно сначала носителя М, а затем носителя N, равна
205

произведению mn, где m (соответственно ?) — это доля,
которую составляют носители языка M (соответственно,
языка N). Помножим это произведение на весовой
коэффициент, пробегающий значения от 0 до 1 ; коэффициент этот,
называемый коэффициентом сходства (resemblance) г,
определяется так: берем произвольный, но фиксированный
набор слов, например новейшую редакцию
глоттохронологического списка, и подсчитываем для каждой пары
языков, какую долю составляют совпадающие слова.
Поскольку измеряем мы реальное сходство, а не историческое
родство, предлагается заимствования учитывать наравне
со словами, восходящими к единому корню. Вычитая сумму
взвешенных таким образом произведений из единицы,
получаем значение взвешенного одноязычного показателя В:
(2) В = 1 — ??? (mn) (rMN ),
где ??? — коэффициент сходства между языками M и ?,
отвечающий приведенному определению. В сущности,
метод А можно считать частным случаем метода В, при
котором тип помножаются на 1, если они равны, и на 0, если
они неравны. В частности, для первого примера
А = 1 - 1 X [(V8)2 + (3/8)2 + (V2)2] +
+ 0 х [(V8 х 3/8) + (1/8 x 1/2) + (3/8 x 1/8) +
+ (3/8 х V2) + (1/2 x 1/8) + (1/2 x 3/8)].
Процедуру расчета показателя В можно
проиллюстрировать на том же примере, слегка видоизменив его.
Принимая прежнее распределение языков ?, ? и О, допустим
теперь, что коэффициент сходства между языками M и N
равен 0,85, между M и О — 0,30, а между N и О — 0,25.
Тогда
В = 1 - [(V64 X 1) + (3/64 X 0,85) +
+ (Vie X 0,30) + (3/64 X 0,85) + (%4 X 1) +
+ ?/1? ? 0,25) + (Vu ? 0,30) + (3/16 ? 0,25) +
+ (?/4 ? 1)] =0,381.
Очевидно, что В всегда меньше или равно А (последнее
будет иметь место, только когда коэффициенты сходства
для всех пар языков равны нулю). Безразлично, назовем ли
мы языки, имеющие коэффициент сходства равный единице,
разными языками или же будем считать, что это один
206

и тот же язык. Мы, таким образом, попутно получили
рабочее определение языка как совокупности говоров со
100-процентным сходством «базовых» словарей — определение,
которое вне данного контекста необязательно окажется
удачным. Пользуясь методом А, можно избавиться от
известной расплывчатости понятия «язык», приняв в качестве
критерия языкового тождества коэффициент сходства,
равный 1,00 или чуть меньше, скажем как минимум 0,95.
4. В принципе мы предполагаем с учетом всевозможных
поправок, что более разноязычными окажутся территории
с низким уровнем коммуникации и что повышение этого
уровня, сопряженное с ростом хозяйства и развитием
государственности, как правило, должно вести к
распространению некоторого местного или заимствованного языка-
посредника (lingua franca), к росту двуязычия и в конечном
счете к исчезновению всех языков, кроме одного
господствующего. Естественно поэтому ожидать, что между
показателями разноязычия и показателями уровня культуры
и экономики будут наблюдаться корреляции, выявить
которые возможно только при учете фактора многоязычия.
Мы назвали показатели А и В одноязычными в том
смысле, что при их вычислении каждый житель территории
учитывался как носитель только одного языка — своего
родного. В настоящем разделе мы опишем ряд показателей,
учитывающих данные о многоязычии. Сразу же
напрашивается простейший способ, который состоит в том, чтобы
посчитать человека, говорящего на двух языках, за двоих,
говорящего на трех языках — за троих и т. д. Назовем этот
способ методом дробления индивида (split-
personality method) и обозначим его невзвешенный и
взвешенный варианты соответственно буквами С и D.
Логически более приемлем, может быть, другой способ — метод
случайного говорящего (random speaker
method), в свою очередь со взвешенным и невзвешенным
вариантами. Этот метод основан на следующей вероятностной
схеме. Допустим, что взят первый попавшийся житель
данной местности и что он полиглот, который с равной
вероятностью заговорит на любом из известных ему языков;
выберем произвольно другого жителя, и вероятность того, что
оба заговорят на одном языке, будем считать значением
показателя Е, а вероятное значение коэффициента
сходства между языками, на которых они заговорят,—
значением показателя F. Для населения сплошь одноязычного
207

показатель Е будет иметь то же значение, что А, а
показатель F — то же значение, что В. Процедура расчетов тоже
будет, в общем, такая же, как при вычислении А и,
соответственно, В, но с той разницей, что население теперь
разбивается на доли говорящих на каждом из языков и на
нескольких языках во всех возможных сочетаниях. Так,
население местности, где употребляются языки ?, ? и О,
будет разбито, скажем, на следующие доли: m = V8 —
говорящие только на языке ?; n = 3/8 — говорящие только
на языке ?; о = Vi6 — говорящие только на О; mn = V4 —
двуязычные, говорящие на языках M и N; то = 0
—двуязычные, говорящие на M и О; no = 3/16 — двуязычные,
говорящие на N и О; и, наконец, тпо = 1/16 —
трехъязычные, говорящие на ?, ? и О. В сумме эти величины,
естественно, дают 1, то есть все население. Попарные
произведения всех долей вычисляются, как было описано. В
данном случае этих пар 49, считая и те, которые имеют
нулевое значение. Так, скажем, mn X mno = 1/4 x 1/16 =
= 1/64,— вероятность того, что при случайном отборе
первый человек будет говорить на языках M и N, a второй
окажется трехъязычным. Далее каждое произведение
нужно поделить на число частей, полученное от перемножения.
Так, произведение mn X mno в предыдущем примере
нужно разделить на 6, что соответствует числу комбинаций
языков ММ, MN, MO, NM, NN и NO. При вычислении
показателя ? эти значения умножаются либо на 1 для
тождественных пар (ММ, NN), либо на 0 —для разнородных пар
(MN, MO, NM и N0). В нашем примере, где произведение
mn X mno = V4 X Vi6 = V64 делится на 6 частей, каждая
из которых будет равна V384> две из них надо помножить
на 1, а четыре — на 0, так что в результате получится
V64 X V3 = Vi92· При вычислении показателя F каждую
из шести частей нужно помножить на коэффициент
сходства соответствующей пары языков. Как и в предыдущих
случаях, полученные значения суммируются и вычитаются
из единицы.
Следующий возможный метод оценки — метод
случайных собеседников (random speaker-hearer
method), или метод G. Этот показатель измеряется
вероятностью того, что если произвольно взятый многоязычный
житель некоторой местности заговорит на любом из
известных ему языков, то другой произвольно взятый житель этой
местности сможет его понять, иными словами, будет знать
208

тот язык, на котором заговорит первый. Сглаживая эффект
разноязычия, этот показатель более рельефно отражает
распространение lingua franca. Практически применим
только невзвешенный вариант этого метода. Процедура
расчета та же, что и при методе Е; единственная разница
состоит в том, что после того как произведения долей,
характеризующих многоязычные группы, будут разделены на
равные части, каждая часть умножается на 1 не только для пар
тождественных языков, но и для пар, второй член которых
хотя бы в одной паре выступает в качестве первого члена.
Так, возвращаясь к примеру из пункта 4, на единицу
теперь следует помножать доли, соответствующие не только
парам ММ и NN, но и парам MN и NM, а на 0 — только
доли, соответствующие парам N0 и МО. В результате
вместо значения 1/192, полученного по методу Е, получаем
1/ ? 2/ — 1/
1/64 x 2/3 = 1/96
Наконец, последним предлагается показатель
уровня коммуникации (index of
communication), H, который определяется как вероятность того, что
два произвольно взятых жителя некоторой местности
говорят хотя бы на одном общем языке. Этот показатель
отражает реальную возможность языкового общения между
двумя случайными собеседниками, в силу чего он
чувствительнее других показателей реагирует на такие явления,
как распространение вспомогательных языков. Чтобы
определить его, нужно сначала разделить все население на доли,
отражающие число говорящих на каждом из языков
и на каждой комбинации языков, а затем вычислить все
попарные произведения этих долей, как при методе Е.
Затем, если среди языков, соответствующих сомножителям
произведения, имеется хотя бы один общий, то такое
произведение помножается на 1. Например, если 1/20 населения
говорит на трех языках MNO и V20 — на двух языках ОР,
то произведение этих долей, равное 1/400 , следует помножить
на 1. Потом все произведения складываются. Вычитать их
из 1 в данном случае, по-видимому, не имеет смысла, так
как тогда мы получили бы не показатель коммуникации,
а показатель разобщенности.
Уровень коммуникации и языковая однородность
(величина, противоположная разноязычию и определяемая
вычитанием показателей разноязычия из 1) — понятия не
равнозначные. Действительно, при высоком уровне разноязычия
показатель уровня коммуникации может быть равен 1, что
14—0293
209

имеет месте, когда все члены разноязычного населения
владеют некоторым общим языком.
Отметим также, что описанные выше показатели не
учитывают, что полиглот владеет известными ему языками
неодинаково. Пока что нет удовлетворительного способа
оценки этих различий, и даже если бы удалось его
разработать, то едва ли возможно было бы его применить настолько
широко, чтобы получить данные, характеризующие с этой
точки зрения население целой области. Правда, можно
было бы выделить основной, обычно родной язык, отличив
его от прочих (такие сведения часто даже включают в
переписи), но мы не видим, как дать этим различиям
математическое выражение, которое не было бы произвольным.
Условный пример табл. 1 показывает, каким образом
I
II
III
IV
с
0,80
0,83
0,64
0,70
D
0,40
0,37
0,31
0,50
?
0,80
0,75
0,60
0,70
F
0,40
0,365
0,30
0,60
G
0,80
0,66
0,40
0,40
Таблица 1
H
0,20
0,48
1,00
1,00
происходит рост уровня коммуникации. В строке I
показано население, которое распадается на пять одноязычных
групп, равных по численности и говорящих,
соответственно, на языках M, N, О, ? и Q; коэффициент сходства для
любой пары языков равен 0,50. На стадии, отраженной
в строке II, один из языков, М, начал распространяться
и усвоен половиной носителей каждого из остальных
четырех языков. В результате 1/5 населения говорит только
на М, по 1/10 приходится на двуязычные группы MN, МО,
MP и MQ, а еще по 1/10 — это одноязычные, не говорящие
на М. На следующей стадии (III), язык M известен уже
всему населению, которое, если не считать исконных
носителей М, теперь сплошь состоит из двуязычных. IV строке
соответствует следующая картина: имеется универсальный
язык-посредник R, не родственный ни одному из местных
языков; население, таким образом, распадается на пять
равных по численности двуязычных групп: MR, NR, OR,
PR и QR, причем коэффициент сходства между языком R
210

и любым местным языком = 0,00, а между местными
языками, как и ранее, 0,50. Как указывалось, С обозначает
невзвешенный метод дробления индивида, D — взвешенный
метод дробления индивида, ? — невзвешенный метод
случайного говорящего, F — взвешенный метод случайного
говорящего, Q — метод случайных собеседников и H —
показатель уровня коммуникации.
5. Поскольку исходные данные о группах, говорящих
на том или ином языке или на той или иной комбинации
языков, выражаются долями от общей численности
населения, вышеизложенные методы применимы к различным
местностям независимо от территории и численности
населения (что является, несомненно, достоинством этих
методов). Какие области избрать объектом для сравнения —
этот вопрос исследователь решает по своему усмотрению,
исходя из специфики интересующих его проблем. В обычном
случае сравниваемые области должны быть хотя бы
приблизительно равны по территории и численности населения.
В самом деле, представляется сомнительным, чтобы можно
было извлечь какую-либо пользу, скажем, из сравнения
уровня разноязычия на островах Зеленого Мыса с
соответствующим показателем, вычисленным для Азиатского
континента. В то же время подобрать для сравнения
местности, абсолютно одинаковые по территории или по
численности населения, бывает практически невозможно, так как
данные переписей всегда относятся к установленным
политико-административным единицам.
Возникает вопрос, нельзя ли учесть эти расхождения,
внеся некоторый поправочный коэффициент. В принципе
при увеличении территории разноязычие должно
возрастать. Можно показать, что если вычислить показатели
разноязычия отдельно для местностей X и Y, a затем для
объединенной территории X + Y, то общий показатель
будет больше обоих или хотя бы одного из них. Равен он
будет частным показателям лишь в случае их равенства
между собой, а также если в местностях X и Y в
одинаковых пропорциях распределены одни и те же языки;
ни при каких условиях общий показатель не будет меньше
каждого частного.
Сказанное можно проиллюстрировать данными табл. 2.
Из 32 1 штатов и территорий Мексики у 20 показатель А
1 В таблице 31 территория; вероятно, пропущен Чиапас.—
Прим. neрев.
14* 211

Таблица 2
Агуас Кальентес 0,0016 0,9997
Вера Крус 0,3465 0,8175
Герреро 0,3655 0,7371
Гуанахуато 0,0152 0,9992
Дуранго 0,0404 0,9862
Идальго 0,5060 0,6665
Кампече 0,4997 0,7042
Керетаро 0,1665 0,9469
Кинтана-Роо 0,5508 0,7448
Коауила 0,0324 0,9998
Колима 0,0140 1,0000
Мехико, штат .' 0,3763 0,8635
Мичоакан 0,1189 0,9624
Морелос 0,2476 0,9949
Наярит 0,0720 0,9588
Нуэво-Леон 0,0288 0,9978
Оахака 0,8363 0,4767
Пуэбла 0,5922 0,7043
Сан-Луис-Потоси 0,3357 0,8610
Сакатекас 0,0002 0,9998
Северная Нижняя Калифорния 0,3893 0,9434
Синалоа 0,0618 0,9950
Сонора 0,2226 0,9577
Таваско 0,1871 0,9588
Тамаулипас 0,0570 0,9988
Тласкала 0,3104 0,8982
Федеральный округ 0,1295 0,9994
Халиско 0,0141 1,0000
Чиуауа 0,1955 0,9112
Южная Нижняя Калифорния 0,0315 0,9999
Юкатан 0,4056 0,9998
Мексика 0,3122 0,8386
Грузия 0,6370
Армения 0,2740
Азербайджан 0,6105
Дагестан 0,8988
Чечения 0,1161
Северная Осетия 0,2736
Карачаевская обл 0,3252
Кавказ . 0,8703
Провинция Плато (Сев. Нигерия)
0,9539

(одноязычный невзвешенный метод) ниже, чем для страны
в целом, и только у 12 — выше. У 23 отдельных штатов
и территорий показатель уровня коммуникации H выше,
чем для страны в целом, и только у девяти он ниже. Пример
Кавказа в этом смысле еще разительнее: шесть из семи
кавказских районов имеют показатель разноязычия А ниже,
чем Кавказ в целом, и только у Дагестана, района
исключительно разноязычного, этот показатель несколько выше.
При сравнении двух районов, X и Y, естественно было
бы ожидать, что если Y больше X, то уровень разноязычия
в районе Y будет равняться уровню разноязычия в
территориальном комплексе, состоящем из X и дополнительного
участка, равного Y — X, принимая, что на этом
дополнительном участке уровень разноязычия тот же, что в
районе X. Однако, как мы видели, разноязычие
территориального комплекса нельзя определить исходя из показателей,
характеризующих отдельные районы. Даже в случае, когда
эти показатели равны, уровень разноязычия на
объединенной территории будет зависеть от того, какие из языков
того или иного района одновременно употребляются и в
других районах, а всякое заведомое предположение на этот
счет представляется произвольным. Проблема, таким
образом, остается пока не решенной.
6. Выше мы мимоходом указали на различие между
уровнем возможностей общения, или уровнем
коммуникации, измеряемым показателем Н, и степенью языковой
однородности, меру которой можно получить, вычитая
любой показатель разноязычия из единицы. Полезно
определить также, в чем заключается разница между
взвешенными и невзвешенными показателями разноязычия. Для
этого представим себе, с одной стороны, глухую сельскую
местность с примитивным хозяйством, а с другой —
промышленный район, население которого разноплеменно
и состоит из переселенцев, недавно прибывших из районов,
удаленных друг от друга. Невзвешенные показатели
разноязычия у этих двух местностей могут оказаться равными;
однако взвешенные значения, отражающие степень
сходства между языками, вероятно, покажут более высокий
уровень разноязычия для промышленного района. Из этого
примера видно также, что хотя, вообще говоря, в районах
с низким уровнем коммуникации и хозяйственного
развития скорее можно ожидать высокого уровня разноязычия,
связь эта далеко не проста. Так, повышение уровня комму-
213

никации в местности, где до этого господствовала
разобщенность, может на первых порах вызвать повышение всех
показателей разноязычия.
Мы не будем здесь углубляться в рассмотрение связи
между значениями отдельных показателей разноязычия
и внеязыковыми факторами, так как изучение этой
связи — дело прежде всего социологии и этнографии. Итогом
такого изучения могла бы явиться типологическая
классификация, которая установила бы, что районы, у которых
совпадают значения всех показателей разноязычия,
характеризуются одинаковыми экологическими, экономическими
и политическими условиями.
7. В табл. 2 приведены значения ряда показателей,
вычисленных специально, чтобы проиллюстрировать
на примерах, какого рода данные можно получать с
помощью описанных методов. Показатели А (невзвешенный
одноязычный метод) и H (уровень коммуникации) рассчитаны
для всех штатов и территорий Мексики и для страны в
целом по данным переписи 1930 г.; выбор объясняется, в
частности, наличием в этой переписи сведений о двуязычии.
Взвешенные показатели не вычислялись, так как с этим
сопряжены очень трудоемкие расчеты, да и все равно
имеющаяся лингвистическая информация недостаточно
полна. Затем следуют значения показателя А, вычисленные
для семи районов Кавказа отдельно и для всей территории
в целом по данным переписи 1926 г. Наконец, мы вычислили
показатель А еще для одной территории — для провинции
Плато в Северной Нигерии 1. Это местность рекордно
высокого разноязычия: показатель А для нее выше, чем для
Дагестана и Оахаки, территорий, которые также весьма
примечательны в этом отношении.
1 По данным справочника С. G. Ames, Gazetteer of the
Plateau Province, Nigeria, Jos, 1932.

Стэнли Либерсон
НОВОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ ПОКАЗАТЕЛЕЙ РАЗНОЯЗЫЧИЯ
ГРИНБЕРГА
1. В различных странах и местностях возможности
языкового общения между жителями колеблются в широком
диапазоне от ситуации полной разобщенности, когда ни один
из обитателей данной территории не понимает языка, на
котором говорит другой, до такого положения, когда все они
владеют некоторым общим языком, то есть составляют
речевой коллектив. Для числовой характеристики этих
различий Гринбергом были в 1956 г. предложены восемь
«показателей разноязычия», которые в отличие от чисто
словесных описаний позволяют соотносить данные о
распределении языков в некоторой местности с теми или иными
социально-экономическими, политическими и
географическими факторами 1.
Хотя сам Гринберг, определяя разноязычие, говорит
лишь о населении некоторой территории, например
страны, области или города, его показатели можно с равным
успехом применить и к группам населения, выделенным
не по территориальному, а по какому-либо социальному
признаку. Например: «служащие государственного
аппарата Индии», «украинцы, проживающие в СССР»,
«подростки — жители Брюсселя» или «негры, живущие в Чикаго».
Все показатели Гринберга предназначены для
измерения разноязычия или, наоборот, возможностей языкового
общения внутри какой-то одной группы населения. В
настоящей работе я расширил область применения его
показателей, предложив пользоваться ими для измерения сте-
Stanley Lieberson, An Extension of Greenberg's Linguistic
Diversity Measures, «Language», 40, 1964, 4, стр. 526—531.
1 Joseph H. Greenberg, The Measurement of Linguistic
Diversity, «Language», 32, 1956, I, стр. 109—115 (См. стр, 204—214
настоящего издания).
215

степени разноязычия и, соответственно, возможностей общения
уже не внутри одной группы, а между двумя или более
группами населения, различающимися либо территориально,
либо как социально-разнородные подгруппы
территориально единого конгломерата. Предлагаемые мною
показатели межтерриториального или межгруппового
разноязычия являются обобщением внутритерриториальных
вероятностных показателей Гринберга, и они
непосредственно, без какого бы то ни было пересчета, сопоставимы с его
показателями, заслужившими похвальный отзыв
специалистов-статистиков Гудмена и Крускэла2.
Предлагаемый метод вычисления межгрупповых
отношений в равной мере приложим ко всем восьми
показателям Гринберга, но я рассмотрю его на примере двух
показателей, поскольку существо процедуры при этом не
меняется.
2. Алжир накануне ухода французов — удобный пример
для того, чтобы объяснить, как вычисляется
показатель Н, характеризующий межгрупповые возможности
языкового общения. Внутригрупповой показатель H
определяется как «вероятность того, что два произвольно взятых
жителя некоторой местности говорят хотя бы на одном
общем языке» (стр. 209). Вычислим значения этого
показателя по данным табл. 1, отражающей распределение
языков среди населения старше десяти лет: H для
населения Алжира в целом составит 0,669, а отдельно для
неевропейской части населения — 0,801, для
европейской — 1,000. Таким образом, мы получаем довольно
высокую вероятность общения для всего населения Алжира,
более высокую — для неевропейцев и максимально
высокую — для европейцев. Последняя цифра может вызвать
сомнения — получается, что нет ни одного европейца,
не говорящего по-французски. Расчеты основаны на
формуле, описанной Гринбергом, и мы их не приводим.
Но как же измерить возможности языкового общения
между двумя главными этническими группами — неевро-
2 Они упоминают работу Гринберга как «один из немногих
известных нам примеров, когда данные описательной статистики
имеют структуру, позволяющую их операционное истолкование
в указанном выше смысле». См. Leo ?. Goodman and William
H. Kruskal, Measures of Association for Cross Classification:
II. Further Discussion and References, «Journal of the American
Statistical Association», 54, 1959, стр. 155.
216

пейцами и европейцами? Какова вероятность, что
произвольно взятый неевропеец и произвольно взятый
европеец смогут объясниться на каком-нибудь известном им
обоим языке? Показатель Н, вычисленный по обычной
формуле, не отвечает на этот вопрос, и возникает
необходимость в новом показателе, характеризующем возможности
межгруппового общения. Объясним сначала, почему для
этой цели нельзя просто взять обычный показатель Н,
вычисленный для населения страны в целом. Дело в том, что
в это общее значение Н, равное 0,669, в действительности
вносит поправку соотношение по численности групп:
на 5,4 миллиона неевропейцев в возрасте старше десяти лет
приходится лишь 0,8 миллиона европейцев, то есть реально
значение H взвешивается пропорционально численности
преобладающей группы. Кроме того, следует учесть, что
значение Н, вычисленное по формуле Гринберга, зависит
и от вероятностей общения внутри каждой из групп,
а не только между ними: действительно, представим себе,
что население некоторой страны состоит из двух групп —
А и В, причем все члены группы А говорят только на
языке X, а все члены группы В —только на языке Y; ясно,
что если H в этом случае и отразит уровень языковой
коммуникации по стране в целом, его значение ровным счетом
ничего не скажет о возможностях общения между
отдельными этническими группами.
Оба указанных недостатка можно преодолеть
следующим способом. По данным распределения языков среди
неевропейцев и европейцев, как это показано в табл. 1,
Таблица 1
Распределение языков в Алжире среди населения от 10 лет
? старше, по данным на 1948 г.

Арабский


берский


цузский

+арабский

Французский -}-


ский-{-берберский


ский-{-берберский


цузский
Всего
Население в
целом 0,676 0,097 0,064 0,041 0,006 0,116 1,000
Неевропейцы 0,780 0,112 0,053 0,047 0,007 0,001 1,000
Европейцы . . — — 0,135 0,003 0,001 0,860 0,999
определяем векторные произведения чисел членов обеих
групп, владеющих одним или более общими языками. Внут-
217

ри групп мы такие векторные произведения определять
не будем: это нужно лишь тогда, когда определяется внутри-
групповое значение Н. Пусть А, Б и ? обозначают,
соответственно, арабский, берберский и французский языки,
индекс 1 — неевропейцев, а индекс 2 — европейцев; тогда
межгрупповой показатель ? будет равен:
А, (А2 + ФА2 + ФАБ2) + Bt (Б2 + ФАБ2 + ФБ2) +
+ ФА4 (А2 + ФА2 + ФАБ2 + ФБ2 + Ф2) +
+ ???4 (А2 + Б2 + ФА2 + ФАБ2 + ФБ2 + Ф2) +
+ ФЪ1 (Б2 + ФА2 + ФАБ2 + ФБ2 + Ф2) +
+ Ф, (ФА2 + ФАБ2 + ФБ2 + Ф2).
По данным табл. 1, возможности языкового общения
между африканцами и французами определяются так:
0,780(0 + 0,135 + 0,003) +
+ 0,112 (0 + 0,003 + 0,001) +
+ 0,053 (0 + 0,135 + 0,003 + 0,001 + 0,860) +
+ 0,047 (0 + 0 + 0,135 + 0,003 + 0,001. + 0,860)+
+ 0,007 (0 + 0,135 + 0,003 + 0,001 + 0,860) +
+ 0,001 (0,135 + 0,003 + 0,001 + 0,860).
Значение межгруппового показателя ? в данном случае
составит, таким образом, 0,216.
Как было указано, предлагаемый нами показатель
по своим отправным точкам не отличается от показателя
Гринберга, и поэтому несовпадение расчетных формул
не препятствует сопоставлению результатов.
Предреволюционный Алжир представлял собой общество с довольно
высоким уровнем языковой коммуникации по стране в
целом (0,669), но наряду с этим налицо была резкая
разобщенность этнических групп. Иначе говоря, уровень
коммуникации был довольно высоким внутри групп, но низким
между группами: произвольно выбранные европеец и
неевропеец могли объясниться на общем языке чуть чаще, чем
в двух случаях из десяти.
3. Межгрупповые показатели можно вычислять для
любого количества групп, а не только для двух. Покажем это
на примере Бельгии. Бельгия разделяется на три зоны:
зона с преобладанием французского языка (Эно, Льеж,
Люксембург и Намюр), зона с преобладанием голландского
языка (Антверпен, Западная Фландрия, Восточная Фландрия
и Лимбург) и, наконец, Брабант — центральная
провинция, на территории которой находится Брюссель. Вычисляя
218

ляя показатель H по формуле Гринберга, определим
возможности языкового общения внутри каждой из трех зон.
Значение этого показателя оказывается довольно высоким
во всех зонах, хотя в Брабанте оно несколько ниже, чем
в двух других (см. табл. 2). Вычисляя межгрупповой пока-
Таблица 2
Распределение языков в Бельгии среди населения всех возрастов,
по данным на 1947 г.
? = французский язык, Г = голландский язык, ? = немецкий язык
Брабант . . .
Зона
французского
языка . . .
Зона
голландского
языка . . .
е
0,293
0,837
0,019
и
0,309
0,007
0,753
X
0,001
0,018
0,002
+
О
0,318
0,056
0,152
X
+
0,010
0,023
0,001
X
+
0,002
0,001
0,005
X
+
+
0,036
0,012
0,030
Не владеют ни
одним из трех
языков
0,030
0,046
0,040
Внутригруппо-
вой показатель
?
0,748
0,866
0,893
показатель ? по описанному выше способу, получаем, что
вероятность общения между Брабантом и зоной голландского
языка равна 0,695, а между Брабантом и зоной
французского языка — 0,639, то есть что она довольно высока
как в том, так и в другом случае. В то же время
показатель Н, характеризующий возможности общения между
зонами французского и голландского языков, оказывается
совсем невысоким — его значение составляет 0,249.
Любопытно, что значение ? внутри Брабанта ниже, чем в
каждой из двух других зон. Получается, что при сравнительно
низком уровне коммуникации внутри некоторой зоны
уровень ее коммуникации с другими зонами может быть
значительно выше, чем у менее разноязычных областей. Добавим,
что расчет внутриобластных и межобластных
показателей свидетельствует, что бельгийцам, живущим в
Брабанте, в общем не труднее общаться с бельгийцами из
областей, где говорят в основном по-фламандски или по-валлон-
219

ски, чем между собой (значения H соответственно 0,695
и 0,639, с одной стороны, и 0,748 — с другой).
4. В общем виде сформулировать порядок расчета
межгрупповых значений по всем восьми показателям
разноязычия Гринберга довольно просто. Во-первых, всякий раз
необходимо знать распределение языков по исследуемым
группам населения. Далее, на основе этих данных
необходимо вычислить векторные произведения чисел,
показывающих, какие доли от общей численности населения
составляют те подгруппы исследуемых групп, члены которых
имеют общий(-ие) язык(и), —-то есть сомножителями
выступают только подгруппы из разных групп (составляющие
пересечение групп между собой по совпадающим языкам),
но ни в коем случае не из одной группы. Наконец, если
требуется учесть степень близости языков по методу
глоттохронологии, то к межгрупповым показателям
применяются те же весовые коэффициенты, что и ко внутригрупповым.
Это относится к показателям Гринберга В, D и F (см.
стр. 205 и ел.). Все полученные таким образом межгрупповые
показатели разноязычия не зависят ни от степени языковой
однородности групп, ни от соотношения последних по
численности и потому в общем более непосредственно
характеризуют вероятность языкового общения между
группами.
5. Объясним расчет и истолкование показателей на
примере показателя разноязычия А. Измерение разноязычия
с помощью этого показателя называется «одноязычным
невзвешенным методом», который формулируется так:
«Вероятность того, что два произвольно взятых жителя
данной территории говорят на общем языке, можно считать
мерой разноязычия этой территории» (стр. 204). Вычисление
межгруппового показателя А производится в принципе,
как указано выше: задача состоит в том, чтобы определить
вероятность того, что произвольно взятый представитель
первой группы и произвольно взятый представитель
второй группы будут говорить на одном и том же языке. Эта
вероятность считается показателем языковой близости
данных групп. Предположим, например, что, имея данные
о распределении двух или более групп населения по
признаку «родной язык», мы хотим определить их разноязычие
с помощью межгруппового аналога показателя А,
описанного выше как внутригрупповой показатель. Вычислив
векторные произведения для пересечений групп по совпа-
220

дающим языкам, получаем следующее значение показателя
разноязычия между первым и вторым поколением
иммигрантов в США из Норвегии на 1940 г. (табл. 3 *)3:
0,924 X 0,502 + 0,051 X 0,477 +
+ 0,012 X 0,008 + 0,013 X 0,013 = 0,488.
Таблица 3
Распределение по родному языку норвежских
иммигрантов в США; данные 1940 г.

Норвежский

Английский
Шведский
Все
прочие + нет
сведений
Всего
Первое поколение 0,924 0,051 0,012 0,013 1,000
Второе поколение 0,502 0,477 0,008 0,013 1,000
Поскольку все показатели Гринберга, за исключением Н,
о котором была речь выше, выражаются как
вероятностные показатели разноязычия, то для полной аналогии с его
расчетами мы вычитаем наши векторные произведения
из единицы; тогда А = 1—0,488 = 0,512. Интервал
значений, которые может пробегать данный показатель,
ограничен с одной стороны нулем (любые два представителя двух
групп всегда говорят на общем языке), а с другой стороны,
единицей (любые два представителя разных групп всегда
разноязычны). Для групп населения, сплошь одноязычного,
А = 1 — Н.
Возможности сопоставления межгрупповых показателей
разноязычия с внутригрупповыми показателями Гринберга
иллюстрируются данными таблицы 4. В первых двух
столбцах приведены значения внутригрупповых показателей А
для двух поколений иммигрантов в США из различных
стран Европы. Бросается в глаза рост разноязычия во
втором поколении, в особенности у групп, отличавшихся
языковой однородностью на родине, в частности у норвежцев,
шведов, немцев и греков. Например, вероятность, что два
произвольно взятых иммигранта из Германии говорят
не на общем родном языке, равна 0,124; во втором поколе-
3 Для простоты я принимаю, что оба поколения малочисленной
группы «все прочие + нет сведений» говорят на языке старшего
поколения.
221

Таблица 4
Показатели А внутри- и межгрупповые, отражающие
распределение по родному языку у первого и второго поколения
иммигрантов в США. Данные 1940 г.
Внутригрупповой
показатель Л
внутри
первого
поколения
внутри
второго
поколения
Можгрупповой
показатель А
между двумя
поколениями
Норвегия .
Швеция . .
Швейцария
Германия .
Греция . .
Польша . .
СССР . . .
Литва . .
0,143
0,122
0,495
0,124
0,113
0,407
0,603
0,430
0,520
0,513
0,531
0,524
0,529
0,485
0,690
0,583
0,512
0,589
0,739
0,535
0,468
0,476
0,762
0,555
нии вероятность разных родных языков у двух
представителей этой группы поднимается до 0,524. Языковая
однородность групп во втором поколении во всех случаях падает,
что вызвано увеличением числа лиц, для которых родным
языком является английский, хотя значительная часть
группы может и во втором поколении сохранить родной
национальный язык, как, например, иммигрант из
Норвегии (см. табл. 3). Значения межгрупповых показателей А,
приведенные в последнем столбце таблицы 4, отражают
вероятность несовпадения родного языка у произвольно
взятых представителей первого и второго поколения одних
и тех же национальных групп. Характерно, что вероятность
разноязычия здесь значительно выше, чем внутри старшего
поколения.
6. В табл. 5 над линией расположены значения
показателя А, рассчитанные по указанному выше методу
и показывающие уровни разноязычия между группами
иммигрантов старшего поколения. Как видно из таблицы,
эти уровни чрезвычайно высоки. Например, вероятность
несовпадения родного языка у иммигранта из Норвегии
и у иммигранта из Германии равна 0,998. Под линией
приведены соответствующие межгрупповые показатели
разноязычия для второго поколения. Во втором поколении
222

Таблица S
Показатель А, отражающий вероятность совпадения
родного языка между группами иммигрантов в США
из Европы на 1940 г.
Норвегия
Швеция .
Швейцария
Германия
Греция
Польша .
СССР . .
Литва . .
Первое поколение над линией
Второе поколение под линией
значения показателей всегда уменьшаются; единственное
исключение составляют группы иммигрантов из Швейцарии
и Германии. Вероятность несовпадения родного языка
у норвежца и немца во втором поколении уменьшается,
в частности, до 0,763.
Смысл данных этой таблицы в их сопоставлении с табл. 4
заключается в следующем. Группы иммигрантов в США
из Европы в большинстве случаев резко отличались друг
от друга по родному языку. Во втором поколении
происходит сдвиг в сторону ослабления языковых барьеров
между иммигрантами из разных стран при одновременном
уменьшении языковой однородности внутри самих
национальных групп. Более того, расхождение в родном языке
между разными поколениями весьма существенно и
значительно превосходит разноязычие в первом поколении,
иными словами, процесс ассимиляции сопровождается ростом
несовпадений родного языка у представителей одной
национальности при параллельном падении разноязычия между
национальностями.
223

7. Показатели Гринберга позволяют измерять уровень
языковой коммуникации внутри групп населения,
выделенных по территориальному либо по социальному признаку.
Предлагаемые здесь показатели позволят подойти к
вопросам языковой коммуникации между отдельными группами
конгломерата. Используя те и другие показатели вместе,
мы получаем в руки средство к решению основной
проблемы социолингвистики, состоящей в том, чтобы выяснить,
до какой степени язык определяет границы социальных
групп, то есть насколько языковая коммуникация внутри
отдельных социальных групп выше, чем между ними.

III
ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ

Сьюзэн М. Эрвин
СЕМАНТИЧЕСКИЙ СДВИГ ПРИ ДВУЯЗЫЧИИ
Давно известно, что системы обозначения цветов в
разных языках не совпадают. Сравнивая с этой точки зрения
язык зуни с английским, Робертс и Леннеберг
заметили, что у зуни, знающих оба языка, система
обозначения цветов иная, чем у зуни одноязычных 1. В настоящей
работе предлагается метод, позволяющий предсказывать
систему названий цветов у двуязычных носителей; этот метод
основан на несложной теории «словесной медиации» (verbal
mediation).
Цель исследования была двоякой: проверить
предлагаемое дополнение к этой теории 2 и объяснить явление
семантической интерференции, или сдвига в значении слов,
возникающего под влиянием второго языка 3.
Семантику цвета как у отдельных говорящих, так и для
целых языковых коллективов целесообразно описывать
Susan M. Ervin, Semantic Shift in Bilingualism, «The
American Journal of Psychology», 74, 1961, 2, стр. 233—241.
1 E. H. Lenneberg and J. M. Roberts, The Language
of Experience, «International Journal of American Linguistics»,
Memoir 13, 1956, стр. 22.
2 J. P. Foley, Jr., and M. A. Mathews, Mediated
Generalization and the Interpretation of Verbal Behavior IV.
Experimental Study of the Development of Interlinguistic Synonym Gradients,
«Journal of Experimental Psychology», 33, 1943, стр. 188—200;
W. A. R ussell and L. H. Storms, Implicit Verbal Chaining
in Paired-Associate Learning, там же, 49, 1955, стр. 287—299;
J. R. Bastian, Response Chaining in Verbal Transfer, «Studies
in the Role of Language in Behavior», Technical Rep., 13, 1957,
стр. 44—45.
3 Явлением семантического сдвига занимались исследователи-
лингвисты; см., в частности, U. Weinreich, Languages in
Contact, New York, 1953, стр. 47—62, и Einar Haugen, The
Norwegian Language in America, Philadelphia, 1953, 2, стр. 459—
474.
15* 227

7 13 19 25 31 37 43 49 55 61 67 73 79 85
В. Названия цветов у 41 одноязычного англофона
С Названия цветов у 28 одноязычных навахов
Континуум стимулов (номера оттенков по Фарнсуорсру-Манселу)
Рис. 9.
Диаграмма семантических сдвигов при двуязычии. А. Время
реакции. В. Названия цветов у одноязычных англофонов. С. Названия
цветов у одноязычных навахов.

в вероятностных терминах. Впрочем, это, должно быть,
относится к любой системе категорий, членящих некоторый
отрезок плавно меняющихся физических свойств,
во-первых, потому, что такие свойства труднее научиться
различать, а во-вторых, потому, что условия восприятия у
говорящего, называющего свойство, и у слушающего,
закрепляющего в этот момент свой речевой навык, редко бывают
одинаковыми.
Центральным значением, или вершиной каждой
категории, считается тот оттенок, для которого вероятность
употребления данного названия наибольшая. Как видно
из сравнения рис. 9 А и 9 В, время реакции при назывании
«вершинных» оттенков значительно короче, чем при
назывании остальных. Таким образом, закон Марбе (Marbe)
относится не только к словесным ассоциациям, но и к
процессу называния 4. Как показали Браун и
Леннеберг, при тестах на называние, проводимых с
одноязычными испытуемыми, наблюдается высокая корреляция
между быстротой реакции и степенью совпадения названий
как у разных испытуемых (общеупотребительность), так
и у одного испытуемого в разное время 5.
У двуязычного испытуемого выбор возможных реакций
шире. Если попросить его при назывании цвета
пользоваться только одним языком, то ему придется вытеснять
слова второго языка, которые будут вторгаться в сознание,
и наличие таких скрытых реакций на вытесняемом языке
обязательно повлияет на вероятности наблюдаемых
реакций на первом языке.
Скрытая реакция на вытесняемом языке служит
промежуточным звеном, «выталкивающим» наблюдаемую
реакцию на допущенном языке. Если в прошлом два разных
слова часто произносились в связи с одним и тем же внешним
раздражителем, то между ними возникает ассоциативная
связь и в дальнейшем одно из них может по ассоциации
вызывать другое уже помимо внешнего раздражителя.
4 Согласно этому закону, чем привычнее ассоциация, тем
короче задержка реакции. Изложение работы Марбе и
позднейших подтверждений его закона можно найти в книге: С. Е. Osgood,
Method and Theory in Experimental Psychology, Oxford University
Press, 1953, стр. 722—723.
5 R. W. Brown and E.H. Lenneberg, A Study in
Language and Cognition, «Journal of Abnormal and Social Psychology»,
49, 1954, стр. 454—462.
229

Примерами таких связей являются ассоциации
слов-синонимов у одноязычных испытуемых и переводных
эквивалентов у двуязычных. Как показали эксперименты по
заучиванию парных ассоциаций, запоминание пар А — С и А—В
ведет к образованию связей в парах С — В и В — С6.
Слова, наиболее употребительные в качестве названий данного
цвета в каждом из языков, не обязательно оказываются
строго эквивалентными при переводе; здесь нет
симметричного отношения, так как слову одного языка может
соответствовать несколько слов другого 7.
Если известны вероятности появления слов-реакций
в каждом языке, степень владения данным языком у
данного говорящего и вероятность употребления слов одного
языка в качестве переводных эквивалентов слов другого
языка, то можно попробовать предсказать семантические
сдвиги в отдельных названиях.
методика эксперимента
Испытуемые. Участниками экспериментов были
индейцы-навахи, живущие в резервации, в том числе 28
одноязычных, 21 двуязычный с доминирующим языком
английским и 13 двуязычных с доминирующим языком навахо;
в большинстве это были женщины в возрасте от 17 до 70 лет.
Группу одноязычных англофонов составляли 41
заключенный тюрьмы Сан-Кинтин; этот выбор связан с их низким
образовательным уровнем. При отклонениях от обычных
названий цветов испытуемым навахо после эксперимента
предлагалось рассортировать разноцветные фишки, чтобы
проверить, не дальтоники ли они. Сан-кинтинские
заключенные перед тестом на называние цветов прошли проверку
цветового зрения (тест Исихары — Ishihara).
Определение доминирующего языка. Перед тестом на
называние цветов двуязычные испытуемые выполнили тест
с картинками, при котором измерялась быстрота называ-
6 P. M. Kjeldegaard and D. L. Horton, An
Experimental Analysis of Associative Factors in Stimulus Equivalence,
Response Equivalence, and Chaining Paradigms, «Studies in Verbal
Behavior», University of Minnesota, 1960, 3, стр. 21—36.
7 S. M. Ervin, Information Transmission with Code
Translation, «Journal of Abnormal and Social Psychology», Suppl., 49,
1954, стр. 185—192.
230

ния предметов на каждом языке; если реакции на языке
навахо у испытуемого были быстрее, чем на английском, то
язык навахо считался для испытуемого доминирующим. Этот
тест подробнее описан в другой работе. Надежность
критерия подтверждается наличием корреляции с
продолжительностью учения в школе (коэффициент 0,72) (где в основном
и происходит тренировка в английском языке) и с данными
тестов на вспоминание слов каждого из языков.
Подчеркнем, что скорость реакции в описанных ниже
экспериментах по называнию цвета не находится в корреляции с
остальными признаками доминантности языка.
Тестовый материал. Использовались покрытые
целлофаном цветные фишки из 100-колерного тестового набора
по Фарнсуорфу-Манселу, где стимулы отличаются только
по оттенку при одинаковом насыщении и яркости.
Перцептуально интервалы между оттенками равны 8. Для теста
отбиралась каждая третья фишка.
Порядок проведения эксперимента. Цвета
предъявлялись вперемешку, но так, чтобы сложные оттенки не шли
подряд. Сначала испытуемый должен был называть цвета
на языке навахо; а несколько позже, но в этот же день —
по-английски. Испытуемых просили называть цвета
непринужденно, как будто в разговоре с другом.
Инструкции на языке навахо давались в записи на
пленку. Они были подготовлены опытным переводчиком, затем
снова переведены на английский, сначала дословно, потом
вольно, и в окончательном варианте записаны. Чтобы
отвечать на вопросы, переводчик присутствовал и при
экспериментах. В ходе эксперимента записывались
произносившиеся названия цветов и время реакции. Если испытуемый
не успевал подобрать название цвета за 30 сек., фишку
убирали, а потом она предъявлялась повторно в ряду
с оставшимися фишками.
Анализ данных. Время реакции, выраженное в секундах,
было обращено в логарифмы, а затем, чтобы сделать
показатели сопоставимыми, в них были внесены поправки на
индивидуальные особенности испытуемых. Двучленные
названия цветов классифицировались по главному элементу
конструкции, который определялся в языке навахо по
суффиксам, а в английском по суффиксам и по порядку слов.
8 Dean Farnswort h, The Farnsworth—Munsell 100 Hue
and Dichotomous Tests for Color Vision, «Journal of the Optical
Society of America», 33, 1943, стр. 568—576.
231

Так, blue-green «сине-зеленый» подсчитывалось вместе
с green «зеленый», a greenish blue «зеленовато-синий»—
вместе с blue «синий». При паузе между элементами, как,
например, blue... green «синий... зеленый», принималось
во внимание только первое слово. Никаких других
объединений групп слов не делалось.
РЕЗУЛЬТАТЫ
(1) Одноязычные испытуемые. Сначала мы выявили
ключевые моменты различия между одноязычными группами,
чтобы затем, исходя из этих различий, по ним
предсказывать точки, в которых должен происходить семантический
сдвиг. Главнейшие различия между двумя одноязычными
группами состояли в следующем.
(а) Желтый цвет. Подбирать названия оттенкам в
желтой части спектра по-английски оказалось труднее, чем
на языке навахо. Слово языка навахо Litso покрывает
более широкий отрезок спектра и в своем центральном
значении имеет гораздо более высокую вероятность
употребления, чем англ. yellow 9. Центральным для обоих языков
был оттенок № 16, но из навахов его назвали словом Litso
89%, а из английской группы словом yellow его обозначили
только 34%. Оттенок № 16 слабее насыщен, чем «хороший»
желтый цвет, и были испытуемые, которые назвали его
словами tan «желто-коричневый», beige «бежевый», green
«зеленый» и brown «коричневый». Запаздывание при
назывании этого оттенка у английских одноязычных было
наибольшим, если не считать оттенок № 84. Их реакция была
значительно медленней, чем у группы навахо (р < 0,0001).
Таким образом, для оттенка № 16 можно было
предсказать, что двуязычные, говоря по-английски, сначала
внутренне назовут цвет словом навахо, и это повысит
вероятность употребления ими англ. yellow.
9 При транскрипции слов навахо мы придерживались
следующих условных обозначений: L — глухой латеральный спирант,
как «л», произнесенное шепотом; q — гортанная смычка, или тонкое
придыхание, - как начальный согласный, который слышится в слове
«Аня», если его громко крикнуть, или как согласный в начале
второго слога междометия hunh-unh «гм, гм»; zh «ж»; острым
ударением обозначено повышение тона.
232

(б) Граница желтого цвета. Граница между желтым
и зеленым в навахо проходит ближе к зеленому, чем в
английском. Переходным для английских одноязычных
является оттенок № 17, а для группы навахо — оттенок
№ 25.
При назывании оттенка № 17 можно ожидать, что
на двуязычного испытуемого, когда он будет говорить
по-английски, окажет давление соответствующее слово
языка навахо; а когда он будет подыскивать навахское
название оттенку № 25, то, наоборот, ощутит воздействие
английского. Далее, поскольку нав. Litso переводится на
английский более однозначно, чем англ. green на язык навахо,
то давление английского при назывании оттенка № 25
должно ощущаться слабее, чем давление навахо при
назывании оттенка № 17. Реакции на промежуточные цвета
будут зависеть от того, какой язык у испытуемого
доминирующий, так как эти цвета в обоих языках расположены
на периферии соответствующих отрезков спектра. Так,
у испытуемого с доминирующим языком навахо при речи
по-английски чаще будет возникать скрытая реакция
на языке навахо, чем у испытуемого с доминирующим
английским, и поэтому он назовет все промежуточные оттенки
английским словом yellow.
Давление английского слова green должно продвинуть
точку максимальной интерференции у испытуемых с
доминантностью английского глубже в желтую полосу спектра,
чем у испытуемых с доминантностью навахо.
При опытах с английским языком нав. Litso,
замедляющее реакцию, будет глубже внедряться в зеленую полосу
спектра у испытуемых с доминантностью навахо, чем у
испытуемых с доминантностью английского. Короче говоря,
независимо от языка, на котором проводятся опыты, точка
максимально замедленной реакции у людей с
доминантностью навахо будет расположена глубже в зеленой полосе
спектра.
(в) Нав. dotLqizh. Это слово навахо соответствует трем
английским названиям цветов: green «зеленый», blue «синий»
и purple «фиолетовый».
Правда, к этому отрезку спектра относятся также
и другие слова и различные средства уточнения,
позволяющие дифференцированно называть расположенные в нем
оттенки, но все же главным словом для всего отрезка
с № 25 по № 67 остается нав. dotLqizh.
233

Вершина англ. green приходится на оттенки с № 31
по № 34, для которых это слово употребили 95%
одноязычных англофонов. Вершина соответствующего навах-
ского слова tatLqid (которое употребили 25% одноязычных
навахов) приходится на оттенки № 34 и 37. Точка перехода
от green к blue лежит между оттенками № 44 и 45; в языке
навахо этого перехода нет из-за малой употребительности
названия зеленого цвета, и индеец-навах, изучая
английский, вынужден осваивать новое для него различение
зеленого и синего. Можно было бы ожидать, что чем лучше
он знает английский, тем устойчивее у него навыки
различения зеленого и синего и тем точнее проводимая им граница
совпадает с нормой английского языка. При речи на языке
навахо у него под влиянием англ. green может возрасти
частота употребления переводных эквивалентов этого
слова независимо от их собственных вероятностей. Однако
появление этих эквивалентов менее вероятно после оттенка
№ 45, так как здесь уже начинается сфера влияния англ. blue.
(г) Англ. purple «фиолетовый». Это слово не имеет
эквивалента в навахо. Граница между обширной областью
нав. dotLqizh и следующей категорией — нав. Lichiiq
«красный»— проходит через оттенок № 69, на который
в английском языке приходится вершина категории purple.
Англ. purple с одной стороны граничит с blue (точка
перехода между оттенками № 60 и 61), а с другой — с pink
«розовый» (точка перехода — оттенок № 79).
Названия цветов и время реак
* Английский был доминирующим языком у 21 испытуемого, навахо — у 13,
234
Английский
Навахо
Английский
Навахо
английский
английский
навахо
навахо

Когда двуязычный носитель говорит на языке навахо,
никакой интерференции английского слова purple
происходить не должно, так как у этого слова нет однозначного
перевода в языке навахо, который оно могло бы
«выталкивать». Зато при речи на английском область
употребления purple должна сужаться из-за интерференции нав.
dotLqizh и Lichiiq, имеющих другие, более вероятные
переводы. Этот эффект должен быть особенно заметен
у двуязычных с доминантностью навахо.
(д) Англ. grey «серый». Навахи переводят нав. Liba
английским grey. С невысокой частотой нав. Liba
употреблено для довольно широкой полосы оттенков, а оттенок № 61
этим словом назвали целых 46% навахов. Англ. grey
оказалось малоупотребительным; его вершинная
частотность, всего 7%, пришлась на оттенки № 64 и 67. Если
при назывании оттенка № 61 по-английски нав. Liba
окажет какое-то влияние, то это влияние, очевидно,
выразится в повышении частоты англ. grey, в особенности у
двуязычных с доминантностью навахо. Обратного влияния
английского языка на язык навахо быть не должно, так
как оттенок № 61 лежит на границе между blue и purple.
(2) Данные экспериментов с двуязычными испытуемыми.
Эти данные излагаются отдельно по каждому замеченному
отклонению от одноязычной нормы. (Все приводимые
значения вероятностей ограничены только сверху.)
(а) Желтый цвет. Доля двуязычных индейцев,
назвавших оттенок № 16 yellow, была значительно выше
Таблица 1
ции у двуязычных испытуемых
235

(? < 0,0005 по X2), чем в группе одноязычных англофонов
(р < 0,0005 по X2). Едва ли можно объяснять эту разницу
отсутствием выбора из-за бедности запаса английских слов,
так как главным конкурирующим названием у
одноязычных англофонов было brown «коричневый» (32%) —слово,
которое по отношению к другому оттенку употребили 38%
двуязычных с доминантностью навахо и 52% — с
доминантностью английского.
(б) Граница желтого цвета. Предсказание, что влияние
англ. green вызовет повышенную частотность его навах-
ских эквивалентов для оттенка № 24, не сбылось. Однако
для оттенка № 18 нав. Litso и англ. yellow действительно
преобладали (см. табл. 1). Для оттенка № 21 в опытах
с языком навахо (но не с английским) вероятность
употребления переводов англ. green (нав. tatLqid и dotLqizh)
оказалась значительно больше у двуязычных с
доминирующим английским по сравнению с группой, для которой
доминирующим языком был навахо (р < 0,03 по X2).
Однако и для опытов с английским языком вычисление
средней точки перехода от желтого к зеленому показало,
что у группы с доминантностью навахо эта точка лежит
ближе к зеленому (р < 0,05 по t-критерию *).
Несовпадение граничной точки между желтым и зеленым у
двуязычных групп подтверждается также и тем, что у группы с
доминантностью английского, независимо от языка
эксперимента, вершина была смещена дальше в сторону желтого,
чем у группы с доминантностью навахо. В эксперименте
с английским языком вершина у этих групп приходилась,
соответственно, на оттенки № 18 и № 21, а в эксперименте
с языком навахо — № 21 и № 24 (р < 0,05 по X2).
(в) Нав. dotLqizh. При опытах с называнием
по-английски у группы с доминантностью английского наблюдалось
большее совпадение границ категорий у разных
испытуемых и у одного испытуемого в разное время, чем у группы
с доминантностью навахо. У 5% членов первой группы
и у 58% членов второй группы наблюдалось пересечение
цветов, то есть они называли английским словом green
оттенок более синий, чем другой оттенок, который они же
называли blue. Вот названия, которые дал оттенкам с № 24
по № 70 испытуемый с наиболее ярко выраженным
пересечением цветов: purple, purple, green, green, blue, green,
* Критерий Стьюдент а.— Прим. перев.
236

green, green, green, blue, green, green, purple, green и Далее
до конца purple. Все это — оттенки, которые на языке
навахо можно назвать одним словом dotLqizh.
Если определять гипотетическую граничную точку для
каждого испытуемого как оттенок, лежащий на середине
отрезка между последним из оттенков, названных green,
и первым из названных blue, то колебания у группы с
доминантностью навахо будут ощутимо шире, чем у группы
с доминантностью английского (р < 0,01).
Данных, которые свидетельствовали бы о повышенной
употребительности среди двуязычных испытуемых
навахского слова tatLqid (или единиц, уточняющих нав. dotLqizh
при назывании оттенков в зеленой части спектра), не
получено. Возможно, это объясняется, в частности, тем, что
испытуемые-навахи младшего поколения не знают слова
tatLqid (? < 0,005 по t-критерию); теоретически частота
употребления этого эквивалента англ. green должна расти
вместе со степенью овладения английским языком, однако
этому, может быть, препятствует его исходно низкая
частота 10.
Среди двуязычных с доминирующим языком навахо
разброс переводных эквивалентов англ. green был значимо
меньше, чем у навахов одноязычных (р < 0,05), из чего
можно заключить, что когда промежуточным словом,
«выталкивающим» реакцию, является англ. blue, то вероятность
появления его главного переводного эквивалента
dotLqizh повышается, но что этого не происходит, когда
в роли скрытого промежуточного стимула выступает англ.
green, которое может быть отражено в языке навахо и как
dotLqizh, и как tatLqid.
(г) Англ, purple «фиолетовый». Если подсчитывать
только случаи употребления англ. blue и англ. purple, то
двуязычных, назвавших оттенок № 63 словом blue, окажется
10 В частном сообщении Герберт Ландар, много изучавший
медицинскую лексику, обратил мое внимание еще на одну
возможную причину низкой частотности нав. tatLqid: это слово можно
разложить на морфемы ta- «вода» и -tLqid «flatus», чем, возможно,
и объясняется несклонность некоторых навахов употреблять его
в «приличной» беседе несмотря на то, что в сложении морфемы
получают значение «мох, водоросли или пена на воде». Вероятно,
это слово вытесняется в первую очередь у индейцев, обладающих
сравнительно более высоким культурным уровнем, и поэтому его
реже можно услышать от испытуемых, для которых доминирующим
стал английский язык.
237

Гораздо больше, чем употребивших англ. purple (? < 0,0005
по X2). Далее, если так же сопоставить случаи
употребления англ. violet «лиловый», lavender «бледно-лиловый»
и purple «фиолетовый», с одной стороны, и red «красный»
и pink «розовый» — с другой, при назывании оттенка № 78,
то двуязычных испытуемых, употребивших последние два
слова, окажется значимо больше (р < 0,03 по X2), чем
употребивших первые три слова. Таким образом, для
двуязычных испытуемых категория «purple» и его синонимов
уже, чем для одноязычных. (У двуязычных испытуемых
с доминантностью навахо этот эффект не был значимо
сильнее, чем у остальных двуязычных.)
(д) Англ. grey «серый». В полосе оттенков с № 57 по
№ 69 англ. слово grey употреблялось двуязычными
испытуемыми чаще, чем одноязычными, причем гораздо
большее число испытуемых с доминантностью навахо
употребили это слово хотя бы по одному разу (р < 0,05 по X2).
РАССМОТРЕНИЕ ПОЛУЧЕННЫХ ДАННЫХ
Данные эксперимента подтверждают, что в ряде
ситуаций правомерно описывать процессы называния у
двуязычных в терминах скрытых реакций, влияющих на речь
через перевод. Сформулируем эти ситуации в более общем
виде.
(1) Когда в одном языке имелось
высокоупотребительное название, а в другом языке такого названия не было,
в речи двуязычных на том и на другом языке преобладало
это высоковероятное название и, соответственно, его
переводной эквивалент (случай а).
(2) Если языки проводили границу между двумя
категориями, имеющими названия в каждом языке, в разных
точках, то двуязычные, определяя эту граничную точку,
ориентировались на свой доминирующий язык (случаи б
и а).
(3) Если категория одного языка обнимала область
значений, которой во втором языке соответствует две
категории, то граничная точка между этими последними
варьировала и зависела от степени владения вторым
языком (случай в).
(4) В случае, когда область, покрываемая в одном
языке двумя категориями, другим языком членилась на
три категории, так что граничная точка между категория-
238

ми первого языка оказывалась внутри средней категорий
второго, двуязычные при речи на втором языке сужали
эту среднюю категорию (случай г).
Первоначально мы предполагали, что в распоряжении
обеих групп двуязычных имеются примерно одинаковые
по богатству наборы названий цветов и что ожидаемые
различия в реакциях будут связаны с разницей в силе
давления, оказываемого на каждую из групп ее
доминирующим языком — навахо или английским. Это
предположение оказалось ошибочным. Результаты
эксперимента свидетельствуют, что с усвоением английского языка
словарь названий цветов становится богаче, причем
наблюдается зависимость между показателем степени
доминантности языка и вероятностью употребления таких слов,
как lavender «бледно-лиловый» и violet «лиловый» (р <
< 0,005 по t-критерию), имеющих в английском языке
меньшую частотность, чем purple «фиолетовый» 11.
Подобные различия наблюдались и при речи
двуязычных на языке навахо: запас названий цветов у пожилых
испытуемых был богаче. Употребительность как нав.
tatLqid, так и нав. Liba зависела от возраста испытуемых,
хотя, в общем, Liba употреблено большим числом
двуязычных. Некоторые молодые двуязычные с доминантностью
английского пользовались этими словами неправильно
с точки зрения одноязычной нормы. Например, один из
них называл словом tatLqid только оттенки № 18 и № 63
и ни один из промежуточных оттенков. Таким образом,
оказывается, что вероятность переводных соответствий
между словами двух языков не всегда можно точно
предсказать из-за неодинаковой степени владения словарем.
Вероятно, процессы, аналогичные выявленным при
назывании цветов, будут иметь место и при семантических
сдвигах в других областях значений, например, у слов,
относящихся к эмоциональной сфере. Остается неясным, прило-
жимо ли то же простое объяснение и к сдвигам в значении
слов, относящихся к дискретным категориям, а не к
сплошному спектру свойств.
Полученные результаты не дают оснований
предполагать какие-либо различия в цветовом видении у одноязыч-
11 Е. L. ?horndike and I. Lorge, A Teacher's Word
Book of 30,000 Words, 1944. По Торндайку — Лорджу purple входит
в категорию частотности 2 В, violet — 3 A, lavender — 8. Последние
два слова редко употреблялись заключенными из Сан-Кинтина.
239

ных и двуязычных испытуемых непосредственно в момент
восприятия. Опыты Леннеберга с языком зуни не
обнаружили различий в восприятии цвета у носителей языка
зуни и английского при одновременной демонстрации
цветовых образцов 12.
Как показали тесты на сортировку цветов и опыты по
определению пороговых значений, языковые категории
не оказывают влияния на остроту цветового восприятия.
В то же время очевидно, что в ситуациях, где можно
предположить «словесную медиацию» (verbal mediation),
одноязычные и двуязычные испытуемые будут вести себя
неодинаково.
12 E. H. Lenneberg, Color Naming, Color Recognition,
Color Discrimination: a Re-appraisal (in press).

У. Лэмберт, Дж. Гавелка, С. Кросби
ЗАВИСИМОСТЬ ДВУЯЗЫЧИЯ
ОТ УСЛОВИИ УСВОЕНИЯ ЯЗЫКА
Человеку, говорящему на двух языках, вероятно, в свое
время пришлось усвоить по две разных словесных реакции
на каждый денотат, подобно тому, что происходит, когда
при экспериментальном изучении негативного перенесения
вырабатываются две различные реакции на один и тот же
раздражитель. С точки зрения психолога интересна поэтому
столь часто наблюдаемая способность двуязычных
носителей свободно говорить на одном из известных им языков
без сколько-нибудь заметной интерференции другого
языка. Психологической теории, которая адекватно описала
бы явление двуязычия, до сих пор не существует. В
заключение своего обзора, охватывающего имеющиеся частичные
объяснения двуязычия, Вайнрайх пишет: «Цельной
психологической теории двуязычия предстоит объяснить
как способность к успешному независимому пользованию
каждым из языков, так и явление межъязыковой
интерференции» [9, стр. 71]. Целью настоящего исследования
было попытаться внести посильный вклад в создание такой
общей теории, проанализировав некоторые условия,
предположительно оказывающие влияние как на способность
двуязычного индивида к «успешному независимому
пользованию» языками, так и на «межъязыковую
интерференцию».
Сначала мы попробуем применить некоторые
психологические законы, открытые при экспериментах по
заучиванию ассоциативных пар и при изучении явлений
перенесения, попытавшись описать в терминах этих законов
W. Е. Lambert, J. Havelka and C. Crosby, The
Influence of Language-Acquisition Contexts on Bilingualism, «The
Journal of Abnormal and Social Psychology», 56, 1958, 2, стр. 239—
244.
16-0293
241

процессы, происходящие при усвоении двух языков 1.
В экспериментах по образованию ретроактивного
торможения испытуемый сначала вырабатывает ассоциативную связь
между стимулом S1 и реакцией R1 a затем на следующей,
интерполирующей стадии — между стимулом S1 и
реакцией R2. В результате образования двух соперничающих
реакций, связанных с одним стимулом, возникает
интерференция между этими двумя реакциями. Когда человек
овладевает двумя языками — скажем, когда ему нужно
выработать ассоциативную связь между англ. church
«церковь» и франц. eglise «церковь», с одной стороны, и одним
и тем же фактом действительности, с другой,— то перед
ним стоит, в общем, сходная учебная задача.
Обычное средство, позволяющее уменьшить
интерференцию при опытах по заучиванию, состоит в подчеркивании
тех признаков, которыми рассматриваемые учебные задачи
отличаются друг от друга 2. Так, при опытах по выработке
ретроактивного торможения интерференцию успешно
сводят к минимуму, повышая уровень заучивания исходной
и интерферирующей задач или же уменьшая ассоциативное
сходство между соперничающими реакциями. В обоих
случаях подчеркиваются моменты несходства этих задач.
Добавляя к задачам несовпадающие дополнительные
признаки, скажем используя фон разных цветов, удается
повысить функциональную независимость задач.
Исходя из теории интерференции, мы вправе
предположить, что конкуренция реакций при двуязычии
функционально зависит от степени различия контекстов, в
которых у данного лица происходило овладение каждым из
языков. Чем более несхожи, «раздельны» были эти кон-
1 В 1915 году Эпстейн (Epstein) [2] описал двуязычие
в терминах такой психологической теории, но не подверг свое
описание экспериментальной проверке.
2 В сущности, на том же принципе основан так называемый
«прямой метод» обучения языкам. Сторонники этого метода
предлагают учить иностранному языку, вырабатывая ассоциативные связи
непосредственно с элементами окружающей действительности,
не прибегая к посредству родного языка. Скажем, при изучении
французского предлагается ни в коем случае не вырабатывать связь
между франц. pomme и рус. яблоко, а связывать слово pomme с
соответствующим фактом восприятия. В противоположность
«непрямому методу», который использует перевод в числе средств
обучения, «прямой метод» стремится выработать «чистое» двуязычие,
то есть способность переноситься из семантической реальности
родного языка в особый мир другого языка почти без интерференции.
242

тексты, тем меньшей должна быть интерференция. Условия,
в которых усваивались языки, мы считаем «раздельными»,
когда ассоциация между таким словесным символом, как,
например, англ. church, и соответствующим фактом
действительности вырабатывалась и закреплялась в контексте,
в корне ином, чем тот, в котором вырабатывалась
ассоциация между франц. eglise и соответствующим фактом
действительности. В противоположность этому «смешанными»
условиями усвоения языка считаются такие, при которых
члены языкового коллектива пользуются для обозначения
одного факта действительности попеременно то одним,
то другим словесным символом, что увеличивает
«взаимозаменяемость» этих символов.
Недавно Эрвин и Осгудом [4] была
предложена теоретическая модель двуязычия, отводящая важное
место условиям, в которых происходило усвоение языков 19.
В зависимости от этих условий исследователи предлагают
различать два типа двуязычия: «сложное» (compound)
и «координированное» (coordinate). «Сложный» тип
двуязычия, предположительно, вырабатывается в
«смешанных» окружающих условиях, например когда язык
изучается в школе, в которой практикуется заучивание слов
по словарю, или в семье, члены которой употребляют
попеременно то один, то другой язык, говоря об одних и тех
же фактах действительности. «Координированное»
двуязычие вырабатывается при общении с разными языковыми
средами в условиях, когда переключение с одного языка
на другой происходит сравнительно редко. Как полагают
названные авторы, эквивалентные слова двух языков имеют
общее значение у человека с двуязычием сложного типа,
в то время как при координированном двуязычии у
каждого из таких слов вырабатывается свое особое значение,
что, предположительно, происходит из-за несходства
условий, в которых усваиваются языки.
Приняв этот взгляд в качестве теоретической
предпосылки, мы предположили, что если двуязычный
испытуемый усваивал известные ему языки главным образом
в «раздельных» окружениях, то в его речевом поведении
будет наблюдаться функциональная независимость
языков — большая, чем у испытуемых, изучавших языки
в «смешанном» окружении. Исходя из этого, мы сделали
следующие предсказания: в сопоставлении с группой,
изучавшей языки в «смешанном» окружении, у двуязычных.
16* 243

изучавших языки «раздельно», будут наблюдаться
сравнительно большие различия в семантике слов первого языка
и их переводных эквивалентов во втором языке; системы
ассоциативных связей слов, являющихся взаимными
переводными эквивалентами, будут обладать у этих испытуемых
сравнительно большей автономностью; и, наконец, этим
испытуемым будет труднее переключаться с языка на
язык.
методика эксперимента
Классификация испытуемых
Участниками эксперимента были студенты колледжа
и университета, обладавшие обширной практикой в
английском и французском языках. Поскольку все они, за
исключением четверых, были учащимися высших учебных
заведений или готовились к поступлению туда, группу можно
считать сравнительно однородной по уровню умственного
развития. Каждый испытуемый предварительно был
подвергнут тесту, выявившему степень его «двуязычия» [5, 6];
все расчеты основаны на данных, полученных при работе
с 32 испытуемыми, удовлетворившими критерию
«равновесия» языков, под чем понимается такая степень владения
вторым языком, при которой применявшаяся методика
измерения оказывается не в состоянии обнаружить какое-
либо преобладание (доминантность) одного языка над
другим.
Прежде всего нам нужно было расклассифицировать
испытуемых по типу условий усвоения языков, и с этой
целью мы собрали от каждого из них подробные сведения
о том, как, когда и где они изучали тот и другой язык.
«Раздельными» мы считали такие условия, когда один
язык изучался исключительно дома, а другой —
исключительно вне дома; когда один из родителей постоянно
говорил на одном языке, а другой — на другом; когда первый
язык изучался в окружении иной национальной культуры,
чем второй. «Смешанными» считались такие условия, когда
и отец, и мать говорили попеременно то на одном, то на
другом языке; когда оба языка использовались и в семье,
и вне ее; когда второй язык изучался в школе, где уроки
проводились на родном языке, причем преподаватель
налегал на перевод и заучивание вокабул. Эта классификация
244

основана на предложенных Эрвин и Осгудом [4]
определениях сложного и координированного двуязычия. Несмотря
на четкость применявшихся критериев классификации,
отнесение каждого данного испытуемого к той или иной
группе по типу условий усвоения языков неизбежно носило
во многом произвольный характер. Например, в пяти
случаях было неясно, вправе ли мы считать «раздельными»
условия усвоения языков у испытуемых, которые в детстве
какое-то время имели дело со «смешанным» окружением,
как, например, когда англосакс сначала изучал
французский язык на родине в школе, а затем длительное время
жил во Франции, где говорил только по-французски.
Было решено относить таких испытуемых к группе с
«раздельными» условиями усвоения (короче, к «раздельной»
группе), если они не меньше года без перерыва
пользовались исключительно или преимущественно вторым языком.
Исходя из этого критерия, мы отнесли 23 испытуемых
к «раздельной» группе и 9 — к группе «смешанной»3.
«Раздельную» группу можно было далее разбить на
подгруппы на основании следующих рассуждений. В
«раздельную» группу входили как те двуязычные, которые
изучали оба языка в одной и той же
национально-культурной среде, как, например, жители Квебека, так и те, кто
изучал языки в разных странах, в окружении особенных
национальных культур, как, например, люди, которые,
прожив много лет во Франции, затем переселились в США.
Мы предположили, что «раздельные» условия усвоения
языка в случаях, когда речь идет о двух разных
национальных культурах, как в последнем примере, должны
особенно резко усиливать эффект различия окружений.
В самом деле, ведь в этих случаях факты действительности,
обозначаемые эквивалентными словами разных языков,
могут сильно отличаться друг от друга; скажем, денотатом
франц. eglise может быть готическая церковь, а денотатом
англ. church — высокое деревянное строение, где по
воскресеньям читают проповеди; неодинаковые значения могут
получать и такие, например, слова, как франц. ami «друг»
и англ. friend «друг». Как показало недавнее исследование
3 Поскольку наш метод отбора испытуемых [см. 6] был нацелен
на получение групп, равных по численности, мы вправе заключить
из этого неравного соотношения, что двуязычные, изучавшие языки
в «раздельных» условиях, с большей легкостью достигают
равновесия в степени владения языками»
245

Эрвин [3], такие различия среды могут влиять на ряд
особенностей восприятия и на тип поведения двуязычных
индивидуумов. Учитывая все это, мы разбили «раздельную»
группу на две подгруппы: в первую вошли 15 испытуемых,
овладевавших языками в окружении разных национальных
культур («двукультурная группа»), а во вторую — 8
испытуемых, овладевших обоими языками в окружении одной
и той же культуры («однокультурная группа»).
Характеристики речевого поведения,
отражающие влияние условий,
в которых усваивался язык
Для оценки различий в семантике слов, обозначающих
близкие понятия в языках, известных двуязычному
испытуемому, мы воспользовались «методом семантических
дифференциалов» Осгуда [7]. Этот метод заключается в том, что
испытуемому предлагается оценить слова-стимулы по
«смысловым шкалам», входящим в некоторый заданный набор.
Например, испытуемому предъявляют слово «дом» и просят
оценить это слово по семибалльной шкале значений типа
«быстрое-медленное» или «приятное-неприятное». В
рассматриваемом случае в качестве слов-стимулов были взяты
четыре употребительных английских понятия (house «дом»,
drink «питье», poor «бедный» и me «я, меня») и их
французские эквиваленты. Слова предъявлялись в
фиксированном порядке, обеспечивавшем максимальную удаленность
каждого слова от его переводного эквивалента. Для
определения семантических дифференциалов использовались
10 стандартных шкал [см. 8]; порядок шкал постоянно
менялся, для того чтобы исключить выработку стереотипа
в оценках. Поскольку при переходе к французскому языку
переводились не только слова-стимулы, но и названия
крайних значений каждой шкалы, мы вправе делать выводы
только касательно различий в значениях между словами-
стимулами и названиями определяющих признаков
смысловых шкал (либо о взаимовлиянии тех и других). Для
каждого испытуемого и для каждой из четырех пар
слов-стимулов вычислялось среднее расстояние между семантическими
оценками, полученными для французского и для
английского слов. Скажем, испытуемый мог оценить англ. house
тройкой по шкале «быстрое-медленное», а затем франц.
maison «дом»— пятеркой по шкале, названной француз-
241?

скими эквивалентами тех же прилагательных. Для этого
использовались «семантические дифференциалы» (D) Осгу-
да [7]: чем больше значение D, тем больше семантическое
расстояние между английским и французским словами,
являющимися взаимопереводными эквивалентами. Мы
предсказали, что у испытуемых «раздельной» группы будут
наблюдаться относительно большие семантические различия
между парами переводных эквивалентов.
Для измерения степени ассоциативной независимости
переводных эквивалентов мы воспользовались моделью
ретроактивного торможения. Если испытуемый сначала
заучивает список А, затем список В, а затем повторно
заучивает список А, то можно измерить величину интерференции
ассоциаций, связанных со словами интерполирующего
списка. Если интерполяция не оказала никакого влияния на
воспроизведение предварительно заученного материала, то
можно считать списки А и В функционально независимыми.
Если же интерполирующий материал нарушает
воспроизведение (интерференция) или облегчает его (фацилитация),
то это можно считать свидетельством наличия некоторой
функциональной связи между исходной и
интерполирующей задачей.
Каждому из наших испытуемых мы предложили для
заучивания по методу антиципации список, состоявший
из 20 употребительных английских слов. Нормой
успешного выполнения задачи считалось 8 верных ответов из 20;
тем самым мы оставили большой резерв для возможного
улучшения результата под влиянием интерполирующей
задачи. Затем испытуемому трижды предъявлялся список,
состоявший из 20 трехбуквенных квазислов. После этого
список английских слов был предъявлен повторно, и затем
измерялось запоминание. Далее испытуемым еще раз
предлагался для заучивания список квазислов, но данные этого
теста мы здесь не рассматриваем.
Такой предварительный тест позволил получить оценки
ассоциативной интерференции (либо фацилитации), которая
была вызвана ассоциациями, связанными с квазисловами;
квазислова мы рассматривали как семантически
независимые от исходного списка.
После некоторой передышки повторялась та же
процедура, но на этот раз вслед за аналогичным списком из 20
английских слов, заучивавшихся до того же уровня (8 верных
ответов), испытуемому трижды предъявлялся список точных
247

переводов этих слов на французский язык. По результатам
этого теста для каждого испытуемого была вычислена
оценка, отражающая величину интерференции (либо
фацилитации), вызванной ассоциациями с интерполирующим
французским материалом; эта оценка была сравнительной,
она вычислялась по отношению к результатам первого
контрольного теста, в котором использовался список
квазислов. Ниже для иллюстрации приведены результаты,
показанные одним из испытуемых; в данном случае обе
интерполирующие задачи облегчили заучивание английских
списков, но эта фацилитация была большей, когда
интерполирующий список состоял из французских слов. В
столбце А записано число верных ответов при первой попытке
воспроизведения, а в столбце А' — число верных ответов
у данного испытуемого при заключительных тестах на
запоминание, соответственно, после интерполяции
квазислов (серия I) и французских слов (серия II):
Оценка со знаком + означает, что интерполяция
французских переводных эквивалентов облегчает
запоминание английских слов в большей степени, чем
интерполяция квазислов. Отрицательная оценка, напротив,
показывает, что интерполяция французских переводных
эквивалентов препятствует запоминанию английских слов
в результате интерференции. Нулевое значение
соответствовало бы случаю, когда интерполяция французских
слов облегчает заучивание не в большей мере, чем
интерполяция квазислов. В соответствии с общим ходом наших
рассуждений, чем ближе значения оценок к нулю, тем
больше ассоциативная независимость переводных
эквивалентов. Мы предсказали, что испытуемые «раздельной»
группы покажут большую ассоциативную независимость
переводных эквивалентов, чем «смешанная» группа.
248

Наконец, наше последнее предсказание гласило, что
испытуемые «смешанной» группы будут легче
переключаться с языка на язык. Для измерения этой легкости мы
воспользовались тестом по определению скорости перевода,
описанном в [6]. Каждому испытуемому предлагалось
перевести 20 французских и 20 английских слов, и по
результатам оценивалась средняя скорость перевода с
английского на французский и с французского на английский.
Скорость измерялась хроноскопом, включавшимся от
голосового сигнала.
Анализ результатов и обсуждение
Как и было предсказано, двуязычные, изучавшие языки
в «раздельных» окружениях, показали значительно
большие расхождения в значениях слов, являющихся
взаимопереводными эквивалентами, чем испытуемые, усвоившие
оба языка в «смешанном» окружении (см. табл. 1). Однако
когда затем было произведено сравнение данных,
относящихся к подгруппе испытуемых, изучавших каждый язык
Таблица 1
Сравнение семантических дифференциалов
* Цифры, записанные в этом столбце, представляют собой средние значения
семантических дифференциалов [7]. Чем выше эти значения, тем больше
семантические различия между языками.
** В тех случаях, когда дисперсии не были однородными, значения p
вычислялись по формуле Эдуардса (Edwards) [1, стр. 273 и сл.]. Все t-критерии
(критерий Стьюдента) в этой и следующих таблицах представляют собой
выражения критерия значимости, ограниченные снизу и сверху.
249

в обстановке особой национальной культуры
(«двукультурная группа»), с данными о речевом поведении испытуемых,
также овладевавших языками в «раздельных»
окружениях, но внутри одного географического района
(«однокультурные»), то стало ясно, что различия между
«раздельной» и «смешанной» группами целиком объясняются за счет
особенностей «двукультурной» подгруппы.
Действительно, испытуемые, изучавшие оба языка в одном и том же
национально-культурном окружении, как оказалось,
принципиально не отличаются от остальных двух групп в том,
что касается семантической близости взаимопереводных
эквивалентов. Таким образом, выяснилось, что расхождения
в семантике переводных эквивалентов вызываются не
просто фактом изучения языков в «раздельных» окружениях,
но что «раздельность» окружающих условий накладывает
реальный отпечаток на структуру значений каждого из
языков, известных двуязычному, только в тех случаях,
когда это «раздельное» изучение вдобавок происходит
в окружении разных национальных культур, то есть когда
имеется большая вероятность фактического несовпадения
денотатов.
Эксперимент показал также, что у двуязычных
«раздельной» группы переводные эквиваленты обладают
большей ассоциативной независимостью, чем у двуязычных
«смешанной» группы (см. табл. 2). Эффект интерполяции
Таблица 2
Сравнительные оценки независимости ассоциаций
Смешанные (С) . .
Раздельные (Р) . .
Двукультурные (Д)
Однокультурные (О)
* Чем ближе к нулю эти значения, тем автономнее ассоциативные связи слов
каждого из языков. Для устранения отрицательных значений перед расчетом
дисперсий каждая оценка была увеличена на 8 единиц.
250

французских эквивалентов у «раздельной» группы был почти
таким же, как при интерполяции квазислов; у «смешанной»
группы, напротив, интерполяция французских слов явно
улучшала запоминание.
Эти результаты согласуются с приведенными выше
данными о семантических различиях. Поскольку для
«смешанной» группы переводные эквиваленты обладали
большей семантической близостью, чем для «раздельной», то
интерполяция списка французских переводов исходных
английских слов в каком-то смысле была для «смешанной»
группы равносильна дополнительному предъявлению этих
английских слов; естественно, что эта интерполяция помогла
ей больше, чем «раздельной» группе. Ввиду того что
переводные эквиваленты для «раздельной» группы обладают
сравнительно большим семантическим расхождением с
английским, они должны были в меньшей степени облегчать
этой группе заучивание исходного английского списка
за счет ассоциации (а иногда даже мешать его заучиванию),
что и наблюдалось при эксперименте.
У этого объяснения, правда, есть одно слабое место:
данные табл. 2 показывают, что между «двукультурной»
и «однокультурной» подгруппами нет различий в уровне
ассоциативной независимости (автономности). В то же
время средние значения для обеих этих подгрупп
существенно отличаются от значения, полученного для
«смешанной» группы. Это показывает, что изучение языков в
«раздельных» окружениях (как «двукультурных», так и «одно-
культурных») усиливает ассоциативную независимость
переводных эквивалентов в языках, известных двуязычному,
усиливает по сравнению со степенью ассоциативной
близости, которую эти эквиваленты имеют в случае «смешанного»
окружения.
Как показывает табл. 3, между группами испытуемых
не наблюдалось никаких различий в легкости переключения
с языка на язык. Этот результат противоречит нашему
предсказанию. Чем объяснить это отсутствие различий
между группами, мы не знаем; разве что предположить, что
наш метод оценки был недостаточно чувствителен. Если
все же считать наши данные надежными, то можно
высказать гадательное предположение, что испытуемые в обеих
группах были одинаково хорошо натренированы в
переводе, хотя эта тренировка произошла при разных
обстоятельствах. Члены «смешанной» группы, по определению,
251

Таблица 3
Сравнительные оценки легкости переключения с языка на язык
* Цифры, записанные в этом столбце, представляют собой усредненные
значения для соответствующей группы испытуемых, выраженные в сотых долях
секунды. Чем выше значение этого показателя, тем меньше скорость перевода
на французский и английский язык у испытуемых данной группы.
** Двое испытуемых не смогли принять участие в этом тесте.
изучали языки в обстановке, благоприятствующей
практике перевода; с другой стороны, двуязычному, который
постоянно контактирует с разными языковыми общностями,
часто приходится рассказывать членам каждой из этих
общностей об эпизодах, в которых он участвовал, находясь
в другом окружении. В каком-то смысле он становится
своего рода связным между языковыми коллективами
и при этом учится пользоваться понятиями, имеющими
эквивалентный смысл в обоих языках.
Получив установку на перевод, испытуемые в обеих
группах показали равную способность к переключению
с языка на язык. Однако есть другие данные, которые
свидетельствуют, что процессы перевода, возможно, играют
не совсем одинаковую роль в речевом поведении членов
«раздельной» и «смешанной» группы. Выполняя задачу
на заучивание, испытуемые «смешанной» группы
воспользовались интерполирующими переводами, благодаря чему
им удалось запомнить больше материала. Не исключено
(хотя при сборе данных мы об этом не думали), что члены
«раздельной» группы слабее сознавали, что
интерполирующий материал состоит из переводов исходного списка, чем
члены «смешанной» группы. Иными словами, «смешанная»
группа имеет, может быть, несколько более сильную
психическую установку на перевод, чем «раздельная».
252

Итак, нам удалось Показать, что — по крайней мере,
насколько позволяют судить данные, полученные при
работе с небольшой группой испытуемых,— окружающие
условия, в которых происходит овладение языком,
действительно в некоторых отношениях влияют на
функциональную независимость языков в речевом поведении
двуязычного. Тем самым получено экспериментальное
подтверждение теории координированного и сложного двуязычия
и выявлены дополнительные определяющие признаки
каждого из этих типов двуязычия. Оказалось, что при
координированном двуязычии две языковые системы,
по-видимому, слабее связаны друг с другом, чем при сложном. Если,
сверх того, двуязычие координированного типа
вырабатывалось в двух разных национально-культурных окружениях,
то у таких двуязычных наблюдаются значительные
различия в семантике слов, выражающих тождественные понятия
в обоих языках. Тем не менее двуязычные, принадлежащие
как к координированному, так и к сложному типу,
проявили себя одинаково способными к переключению с одного
языка на другой.
ЛИТЕРАТУРА
1 A. L. Edwards, Statistical Methods for the Behavioral
Sciences, New York, 1954.
2 I. Epstein, La pensee et la polyglossie, Paris, approx.
1915.
3 S. ?. ?rvin, The Verbal Behavior of Bilinguals: the Effect
of the Language of Report upon the T.A.T. stories of Adult French
Bilinguals. Unpublished Dissertation, Univ. of Michigan, 1955.
4 S. ?. ?rvin, & С. Е. Osgood, Second Language
Learning and Bilingualism. В: С E. Osgood and F. Sebeоk
(Eds.), Psycholinguistics, «Journal of Abnormal and Social
Psychology», Supplement, 1954, стр. 139—146.
5 W. ?. Lambert, Measurement of the Linguistic Dominance
of Bilinguals, «Journal of Abnormal and Social Psychology», 50,
1955, стр. 197—200.
6 W. E. Lambert, J. Havelka & R. Gardner,
Linguistic Manifestations of Bilingualism (Mimeo.).
7 С. Е. Osgood, The Nature and Measurement of Meaning,
«Psych. Bulletin», 49, 1952, стр. 197—237.
8 С. ?. Osgood & ?. Luria, A Blind Analysis of a Case
of Multiple Personality Using the Semantic Differential, «Journal
of Abnormal and Social Psychology», 49, 1954, стр. 579—591.
9 U. Weinreich, Languages in Contact, New York, 1953.

Поль Колерс
МЕЖЪЯЗЫКОВЫЕ СЛОВЕСНЫЕ АССОЦИАЦИИ
Характерной общей особенностью людей, владеющих
двумя языками, является их способность говорить на
одном языке почти без всякой примеси элементов другого.
Доля таких непроизвольных примесей в их речи
сравнительно невелика, причем, по-видимому, чаще это
синтаксические единицы, а не отдельные слова [4, 15]. Из этих
наблюдений напрашивается вывод о наличии некоего общего
организующего принципа, обеспечивающего отделенность
языков в психике двуязычного индивида, хотя что это такое,
пока ничего неизвестно. На этот счет высказывалось много
гипотез; настоящая работа рассматривает две из них.
Согласно первой гипотезе, элементы действительности
кодируются только один раз в жизни при первом восприятии
и имеется некое общее хранилище следов восприятий, из
которого «черпает» каждый из языков, известных
двуязычному носителю; другая гипотеза, в противоположность
этому, гласит, что элементы действительности кодируются
и хранятся в памяти вместе с элементами того языка, сквозь
призму которого они были восприняты, и что каждый язык
имеет, таким образом, свое особое хранилище следов
восприятий.
Если восприятия, сопровождавшиеся речевыми
сигналами, были когда-то в прошлом «отмечены» или
закодированы и помещены в общее хранилище, то надо полагать, что
они хранятся там в некоторой надъязыковой форме, в виде
«мыслей» или «идей», или же в форме, с точки зрения языка
нейтральной, например в виде зрительных образов или
цепочек двигательных операций. В таком случае языки,
Paul A. Kolers, Interlingual Word Associations, «Journal
of Verbal Learning and Verbal Behavior», 2, 1963, 4, стр. 291—300.
254

известные двуязычному говорящему, представляют собой
два независимых инструмента, с помощью которых он
черпает из общего хранилища, а восприятия, первоначально
зарегистрированные через посредство одного языка, могут
беспрепятственно извлекаться из памяти и описываться
непосредственно на другом языке, если только это
допускают правила его грамматики [1, 11]. Тот факт, что
двуязычный испытуемый по-разному реагирует на набор
«стандартных» слов-стимулов в зависимости от того, на каком
из своих двух языков он в данный момент говорит [5, 7, 8],
действительно, можно истолковать с помощью гипотезы
о совместном хранении восприятий в памяти. Эту гипотезу
мы будем называть «совместной гипотезой» (shared
hypothesis).
Наоборот, если восприятия в прошлом кодировались
и помещались в памяти в форме, специфически связанной
с тем языком, на котором человек мысленно называл их,
то в таком случае у двуязычных людей для каждого из
языков должны иметься отдельно хранимые массивы
восприятий, иначе говоря, каждый элемент воспринимаемой
действительности им приходится кодировать несколько раз,
по числу известных им языков. Это значит, что невозможно
непосредственно назвать или извлечь из памяти некоторое
переживание, пользуясь не тем языком, на котором оно
было закодировано. Сделать это можно будет, только
выполнив специальную дополнительную операцию — перевод.
Предположение о раздельном хранении следов восприятий
в памяти мы будем называть «раздельной гипотезой»
(separated hypothesis).
На рис. 10 приведена схема тестов на словесные
ассоциации, целью которых было сопоставить две указанные
гипотезы. Буквами ? и N на схеме и далее в тексте
обозначены, соответственно, английский и родной языки,
а индексы s и г обозначают слово-стимул и слово-реакцию.
Слова Ns и Es являются словарными эквивалентами.
Горизонтальными стрелками показан тест на внутриязыковые
словесные ассоциации, а диагональными — межъязыковой
тест. В обоих тестах целью было определить, насколько
часто Nr и Ег являются переводными эквивалентами.
Если верна «совместная» гипотеза, то нужно ожидать,
что Nr и Ег достаточно часто будут переводными
эквивалентами, в особенности при межъязыковых тестах, где
слова могут иметь общий денотат, хранимый в одной, общей
255

ячейке памяти. Если же к истине ближе «раздельная
гипотеза», то число взаимных переводов Nr и Ег должно
оказаться сравнительно небольшим.
Другая проблема касается процедуры перехода, или
пути, которым испытуемый переходит от Ns к Ег и от Es
к Nr. Что происходит при образовании межъязыковой
ассоциации: подбирает ли испытуемый ассоциацию к
исходному слову-стимулу, а затем переводит ее, или же он
сначала переводит исходный стимул, а затем подбирает
ассоциацию к переводному эквиваленту? В настоящей работе
описывается эксперимент, целью которого было пролить
свет на названные вопросы; участвовали в эксперименте
три группы двуязычных испытуемых.
МЕТОДИКА ЭКСПЕРИМЕНТА
Испытуемые
В эксперименте участвовали двуязычные испытуемые,
родные языки которых были немецкий, испанский и таи.
В первых двух группах было по 10 студентов, в третьей —
14. Все участники эксперимента свободно говорят
по-английски, что было установлено в беседе с каждым из них после
эксперимента, не говоря о том, что каждый из них
достаточно владеет английским, чтобы успешно заниматься
в колледже, где преподавание ведется на этом языке.
Мы не пытались подбирать испытуемых по типу
двуязычия [15]. Большинство изучали английский на родине,
причем многие до приезда в США довольно долго жили
в других странах английского языка.
Материал
В качестве материала были взяты 55 английских
существительных и их словарных эквивалентов, по возможности
точных, на родном языке испытуемого. Эти слова распа-
256
Рис. 10.
Схема тестов на словесные ассоциации
внутри языков и между языками. ?
и N обозначают, соответственно,
английский язык и родной язык
испытуемого; индексы s и г указывают,
соответственно, слова-стимулы и
слова-реакции.

даются на пять групп: (1) 9 слов из списка Рассела—
Дженкинса [13], первичные ассоциации которых
встретились более чем в 60% случаев; (2) 10
существительных с абстрактным значением; (3) 10 конкретных или
«зрительно-представимых» существительных; (4) 15 слов,
относящихся к эмоциям; и (5) 15 общеупотребительных
слов, использовавшихся в качестве заполняющего
балласта; по нескольку таких слов включены в каждый список,
чтобы выровнять списки по длине. Ниже следуют
английские слова и их переводные эквиваленты *.
Английские слова
Список Рассела—Дженкинса: man, table, bread, boy,
king, blossom, girl, butter, scissors. Абстрактные: freedom,
justice, law, honor, government, patience, wisdom,
materialism, duty, civilization. Конкретные: lamb, thorn, butterfly,
worm, smoke, castle, tree, Norway, leaf, scissors.
Эмоциональные: pain, hate, jealousy, fear, love, rage, guilt, joy,
sadness, pity, sorrow, depression, anger, happiness, doubt
Слова-заполнители: pencil, paper, ink *, window *, floor,
chair, bicycle, bird *, finger *, milk *, leg, book, night *,
rug *, desk*.
Немецкие слова
Список Рассела—Дженкинса: Mann, Tisch, Brot, Junge,
Konig, Blute, Madchen, Butter, Schere. Абстрактные:
Freiheit, Gerechtigkeit, Gesetz, Ehre, Regierung, Geduld,
Weisheit, Materialismus, Pflicht, Zivilisation. Конкретные:
Lamm, Dorm, Schmetterling, Wurm, Rauch, Schlo?, Baum,
Norwegen, Blatt, Schere. Эмоциональные: Schmerz, Ha?,
Eifersucht, Furcht, Liebe, Wut, Schuld, Freude, Traurigkeit,
* Русский перевод слов: Список Рассела — Дженкинса: человек,
стол, хлеб, мальчик, царь, цвет (цветение), девочка, масло,
ножницы. Абстрактные: свобода, справедливость, закон, честь,
правление, терпение, мудрость, материализм, долг, цивилизация.
Конкретные и «зрительно-представимые»: ягненок, колючка, бабочка,
червяк, дым, замок, дерево, Норвегия, лист, ножницы.
Эмоциональные: боль, ненависть, ревность, страх, любовь, ярость, вина,
радость, печаль, жалость, горе, подавленность, гнев, счастье,
сомнение. Слова-заполнители: карандаш, бумага, чернила *, окно *,
пол, стул, велосипед, птица*, палец*, молоко*, нога, книга, ночь *,
ковер *, письменный стол.
17—0293
257

Mitleid, Gram, Niedergeschlagenheit, Zorn, Glucklichkeit,
Zweifel. Слова-заполнители: Bleistift, Papier, Tinte, Fenster,
Fu?boden, Stuhl, Fahrrad, Vogel, Finger, Milch, Bein,
Buch, Nacht, Teppich, Schreibtisch.
Испанские слова
Список Рассела—Дженкинса: hombre, mesa, pan, mucha-
cho, rey, flor, nina, mantequilla, tijeras. Абстрактные:
libertad, justicia, ley, honor, gobierno, paciencia, sabiduria,
materialismo, el deber, civilisacion. Конкретные: ovejito,
espina, mariposa, gusano, humo, castillo, arbol, Noruega,
hoja, tijeras. Эмоциональные: dolor, odio, celos, miedo,
amor, rabia, culpa, alegria, tristeza, piedad, pena profunda,
depresion, ira, felicidad, duda. Слова-заполнители: lapiz,
papel, tinta, ventana, suelo, silla, bicicleta, pajaro, dedo,
leche, pierna, libro, noche, alfombra, escritorio.
Язык таи
Список Рассела—Дженкинса: poo chai, dto, ka-nombpung,
dek poo chai, pra chjow paan did, dauk mai barn, dek poo
ying, nur-ie, gkan gkrai. Абстрактные: say-ree parp, yoo-dti
turn, gkot mai, gkee-at-dti, gkan bpok-kraung, kwam ot-ton,
kwam raub roo, lut-ti tee teu wat-too bpen lak, nah tee,
ah-ra-ya turn. Конкретные: look gkaa, nam, pee sur-ah,
naun, kwan, bprah-sart, dton mai, nor-way, bai mai, gkan
gkrai. Эмоциональные: chjep bpoo-at, kwam gklee-at, heung,
kwam gklau, kwam ruk, gkrot chjoo-an bah, kwam pit, kwam
bplurm chjai, kwam sow, song sarn, kwam sow see-ah chjai,
kwam took chjai mark, kwam gkrot, kwam-sook, kwam
song-sai. Слова заполнители: din saw, gkra-dat, meuk, nah
dtang, peun, gkow-ee, rot chjakra-yarn, nok, new meu, num
nom, kah, nang seu, gklang kurn, prom, dto kee-an nang seu.
Слова таи были записаны в алфавите таи. Здесь они
транслитерированы по системе Макфарлэнда [9].
В категории слов-заполнителей слова, отмеченные
звездочкой, включались в список четыре раза и учтены в расчетах.
Слово «ножницы» подсчитывалось дважды, в разных
категориях.
Переводные эквиваленты подбирались с помощью
словарей и уточнялись с коренными носителями каждого из
трех языков и с американцами, говорящими на этих язы-
258

ках. Материал участники эксперимента получали в
следующем виде. Списки слов были сброшюрованы в одинаков
вые книжечки. Порядок слов в списках был произвольный,
но разный для каждого из четырех описанных ниже тестов.
В списках, предназначенных для одного и того же теста
у разных групп испытуемых, порядок слов совпадал.
Проведение эксперимента
Брошюрки открывались биографическим вопросником.
За ним шли четыре страницы с тестовыми списками, в
каждом из которых фигурировали все 55 отобранных
слов-стимулов. Все слова на странице всегда принадлежали одному
языку, английскому или родному. Если обозначить через
? — N тест, при котором слово-стимул было английским,
а слово-реакция давалось на родном языке, то четыре
теста, составивших эксперимент, можно будет обозначить
? — ?, ? — ?, ? — ??? — ?. Перед участником
эксперимента ставилась задача записать первое слово, которое
придет в голову, но не само слово-стимул и не его
переводной эквивалент. Прокладками между тестовыми списками
служили страницы, содержащие указания для
выполнения следующего теста и несколько образцов.
Все испытуемые сначала выполняли тесты на
внутриязыковые ассоциации (Е — ? и N — ?), а затем тесты
на межъязыковые ассоциации (Е — N и N — Е), причем
в каждой группе половина испытуемых начинала работу-
с английских слов-стимулов, а другая половина со
стимулов на родном языке. Испытуемые работали в маленьких
группах, по нескольку человек.
Подсчет и оценка результатов
Данные оценивались несколькими способами. Один из
этих способов, а именно подсчеты, связанные с денотатом
слова-реакции, нужно объяснить на конкретном примере.
Подсчеты эти касались только тестов на межъязыковые
ассоциации. В табл. 1 даны образцы реакций одного из
латиноамериканских участников эксперимента по всем
четырем тестам, а в табл. 2 показано, каким образом
подсчитывались при межъязыковых тестах слова-реакции,
записанные в правом столбце табл. 1. Строчные латинские
буквы в табл. 2 указывают на соответствующие строки
17* 259

Таблица 1
Пример тестев на внутриязыковые и межъязыковые ассоциации
табл. 1. При подсчетах учитывалось, совпало ли слово-
реакция по лексическому значению с соответствующим
словом в одном или в обоих внутриязыковых тестах или же
ни в одном не совпало. Совпадающими лексически
считались, например, такие слова, как англ. man, men, исп.
hombre, hombres «человек», ед. и мн. ч. Таким образом,
260

Таблица 2
Система подсчета результатов при тестах на межъязыковые
ассоциации (на примере данных таблицы 1)
? = английский b
N = родной а е, h
S = «совместный» с g
D —- «раздельный» d f
первая иноязычная реакция в столбце ? — N таблицы 1 *
silla «стул» совпадает со словом-реакцией на родном языке,
и поэтому она включена в расчет показателя,
записываемого в таблице 2** на пересечении столбца ? со строкой N
(обозначен буквой а). Второе слово в тесте на
межъязыковые ассоциации, nina, является переводным эквивалентом
английского girl «девочка», и оно включено в расчет
показателя, записываемого в клетке ? — ? табл. 2** (буква b).
Третье слово-реакция межъязыкового теста, reina
«царица», является переводным эквивалентом английского
queen и одновременно совпадает с реакцией при
внутриязыковом тесте N — N; при подсчетах оно отнесено к
клетке ? — S (где S обозначает «совместный» денотат). Слова-
реакции теста на межъязыковые ассоциации, которые
не совпали лексически с соответствующими реакциями во
внутриязыковых тестах или их переводными
эквивалентами, отнесены при подсчетах к клетке ? — D (где D
обозначает «разные, или раздельные», денотаты). Треугольник,
образуемый в табл. 1 словом-реакцией межъязыкового
теста и двумя словами-реакциями внутриязыковых тестов,
рассматривался, таким образом, для каждого из исходных
слов, и получаемые частотные данные заносились в
таблицу. Ввиду того что некоторые испытуемые оставили без
реакций часть слов, сведения о частотах для каждого
испытуемого были выражены в долях и большинство
результатов выражено в средних значениях этих долей.
* В тексте, очевидно, по ошибке: «табл. 2».— Прим. перев.
** В тексте, очевидно, по ошибке; «табл. 3».— Прим. перев.
261

результаты
Реакции при межъязыковых тестах
Основные результаты анализа вышеописанных
межъязыковых тестов приведены в табл. 3. Столбцы этой таблицы
показывают язык, на котором слова-стимулы
предъявлялись каждой из трех групп испытуемых. В строках таблицы
Таблица 3
Средние доли различных видов денотатов реакций при межъязыковых
тестах
записаны средние значения долей для каждого вида
денотатов слов-реакций. Отметим две интересные особенности
этих данных. Первое, что обращает на себя внимание, это
сходство чисел внутри строк: независимо от языка
стимулов, доли слов-реакций, по денотату совпавших только со
словами родного языка, —p (?), только со словами
английского языка, — p (Е), и слов, имеющих общий денотат
в обоих языках,—p (S), в каждом случае почти равны
у всех трех групп испытуемых. Самый «плохой» случай —
строка 2, где значения колеблются от 0,09 до 0,16 при
соответствующих стандартных квадратичных
отклонениях 0,08 и 0,09, приближается к порогу значимости
0,05 >p > 0,01 по Уилкоксону. Вторая интересная
особенность таблицы состоит в том, что, как показывает
строка ? (D), более половины всех слов-реакций лексически
не совпали с реакциями в обоих тестах на внутриязыковые
ассоциации. Так, таблица показывает, что более половины
всех слов-реакций межъязыкового теста не совпали ни
с какими другими словами, около 20% имеют совместный
денотат, а из остальных 20—30% примерно половина
262

имеет общий денотат со словами английского языка и
половина — со словами родного.
Из табл. 3 видно также, что нет однозначного ответа
на вопрос о том, каким путем идет межъязыковая
ассоциация. Усредненные данные для немецкой группы
испытуемых показывают, что когда слова-стимулы —
немецкие, то слов-реакций, имеющих общий денотат с
английскими словами, несколько больше, чем имеющих общий
денотат с немецкими; а когда слова-стимулы английские,
то наблюдается обратное. Таким образом, если некоторый
денотат встретился всего один раз, то для немецкой группы
несколько более вероятно, что он принадлежит тому языку,
на котором выдаются реакции. У испытуемых, для которых
родным языком был испанский, наблюдалась другая
тенденция — они всякий раз отдавали предпочтение денотатам
родного языка; наконец, у сиамской группы не замечено
в этом смысле вообще никакой тенденции. (Впрочем,
различия в этих двух строках таблицы, в общем, невелики
и никогда не достигают уровня значимости 0,01.)
Отчасти незначительность колебаний объясняется тем,
что показатели представляют собой средние значения
достаточно сильно разбросанных рядов. На табл. 4
приведена часть данных до усреднения (немецкая группа).
Там видно, что при тесте N — ? (стимулы немецкие,
реакции английские) доля ассоциаций, общих для двух языков,
Таблица 4
Языковые анамнезы и данные эксперимента для немецкой группы
испытуемых (10 человек)
263

колебалась от 0,02 до 0,51 у отдельных испытуемых. В тесте
? — N размах колебаний был чуть-чуть меньше — от 0,07
до 0,50. Есть и другие проявления индивидуальных
различий. Далее, столбцы N : ? и ? : N показывают, какую
долю составляли денотаты родного resp. английского
языка при тестах со стимулами на родном resp. на
английском языке. Если большая часть реакций имела
общие денотаты со словами языка стимулов, то отношение
в соответствующем столбце будет больше единицы, в
противном случае — меньше единицы. Испытуемые
расположены в порядке убывающей продолжительности
проживания в странах английского языка. В таблице показано
также, сколько лет каждый испытуемый изучал английский
язык в школе в Германии.
Во-первых, из этой таблицы видно, что нет прямой
зависимости между количеством совместных ассоциаций, p (S),
и продолжительностью проживания в странах английского
языка, продолжительностью изучения английского языка
на родине, а также значениями N : ? и ? : N. Во-вторых,
большинство испытуемых выбирали ассоциацию из того
языка, на котором они при данном тесте давали слова-
реакции; очевидно, они сначала переводили слово-стимул,
а затем подыскивали ассоциацию к переводному
эквиваленту. Однако испытуемые EG и JW все же в основном
ассоциировали к словам родного языка, испытуемые GiW
и GeW, наоборот, шли от английского, а испытуемый VK
менял свой тип реакции в зависимости от языка
слов-стимулов. Таким образом, оказывается невозможным
определить некий единый путь образования словесных
ассоциаций. Данные, полученные при работе с таиландцами
и латиноамериканцами, здесь не приводятся, но в них
наблюдается такая же изменчивость, не связанная ни
со способом изучения языка, ни с продолжительностью
жизни среди говорящих по-английски, ни с возрастом,
с которого было начато изучение второго языка.
Получается, что у людей с разным языковым анамнезом
показатели могут быть одинаковыми, и наоборот.
Тематическое сходство
Критерий лексического сходства, определенный выше,
довольно жёсток. Некоторые из межъязыковых ассоциаций
были связаны по теме, хотя лексические значения их
2C4

Доли различных видов денотатов слов-реакций, вычисленные
на основе критерия тематического сходства (немецкая группа
испытуемых)
Главное отличие этой таблицы от табл. 3 состоит в том,
что значения p (D) уменьшились, а ? (S) увеличились
(по Уилкоксону, ? = 0, p < 0,01). Многие из
слов-реакций, ранее рассматривавшиеся как раздельные, теперь
подсчитаны как совместные. Незначительные изменения
наблюдаются также в доле слов-реакций, по денотату
совпадающих со словами одного из языков — английского
или родного; но эти изменения никогда не достигают уровня
значимости 0,01. Таким образом, критерий тематического
сходства сильно увеличивает долю слов, имеющих общий
денотат в двух языках, за счет включения более широких
ассоциаций, но почти или вовсе не влияет на число
ассоциаций, специфически связанных с каким-либо одним
языком.
265
не совпадали. Например, flower «цветок», blossom «цвет»
фруктовых деревьев, bloom «цветок», преимущественно
декоративный, plant «растение», trees «деревья» и тому
подобные слова по теме связаны со словом leaf «лист».
хотя они лексически несхожи. Для того чтобы определить,
какое влияние на результаты может оказать замена
критерия, мы провели анализ, аналогичный отраженному
в табл. 3. Материалом служили те же данные, полученные
при работе с немецкой группой, но с заменой критерия —
учитывалось уже не лексическое, а тематическое сходство.
Тематическое сходство нарочно понималось широко, так
что охватывало все слова, хоть сколько-нибудь связанные
по смыслу. Этому критерию примерно соответствует
степень близости между словами одной рубрики в словаре-
тезаурусе. Результаты этого пересчета приведены в табл. 5.
Таблица 5

Переводные эквиваленты среди слов-реакций
Случаи, когда слова-реакции в различных тестах
оказались переводными эквивалентами, были также подсчитаны
и занесены в особую таблицу. Эти тесты перечислены
в табл. 1, а данные подсчетов приведены в табл. 6, где
«по вертикали» указаны случаи переводной
эквивалентности по тестам, различающимся по языку стимулов и по
языку реакций, а «по горизонтали»— по тестам,
различающимся только по языку реакций.
Таблица 6
Доли слов-реакций, являющихся переводными эквивалентами
друг для друга
Главное, что бросается в глаза при взгляде на табл. 6,—
это большое сходство всех чисел; независимо ни от языка,
ни от направления перевода, лишь одна треть
слов-реакций является переводными эквивалентами друг друга.
Все же в этих цифрах есть как будто бы намек на некоторое
преобладание переводной эквивалентности при тестах на
межъязыковые ассоциации по сравнению с остальными
тестами.
Семантические категории слов
В таблице 7 приведены значения ? (?) и ? (S) для
слов-стимулов, сгруппированных по семантическим
категориям. Данные для обоих языков слов-стимулов, англий-
266

ского и родного, были усреднены при расчетах p (S) для
каждой из трех групп испытуемых, поскольку отдельные
показатели отличались несущественно. Таблица
показывает, что во всех случаях, кроме двух, значения p (?)
Таблица 7
Виды денотатов слов-реакций, сгруппированных по семантическим
категориям слов-стимулов
Заполнители . . .
Рассел—Дженкинс
Конкретные....
Абстрактные . . .
Эмоциональные . .
слабо колеблются для разных групп испытуемых и разных
семантических категорий слов. Такая же устойчивость
заметна и в значениях p (?), хотя мы не поместили здесь
этих сведений, чтобы не загромождать таблицу. Зато
значения p (S), будучи весьма близкими в пределах одной
категории у разных языковых групп (строки таблицы), сильно
колеблются внутри каждого языка в зависимости от
семантической категории слова (столбцы таблицы).
Частотность
Значение ? (S) вычислялось как функция от частотности
английских слов, по данным
Торндайка—Лорджа (1944) [14]. Столбец табл. 7, озаглавленный MF,
содержит геометрические средние частотностей слов по
каждой из семантических категорий. Ясно, что прямой
зависимости между средней частотностью и ? (S) не
существует. На рис. 11 приведены графики, представляющие
p (S) как функцию от частотности слов независимо от
семантической категории последних. Кривые по форме
достаточно похожи, тенденции почти не видно. Таким образом,
число совместных ассоциаций как будто не зависит от
частотности английских слов,
267

рассмотрение полученных данных
Если бы после восприятия фактов действительности,
описываемых словами, эти факты кодировались и
хранились в памяти в некоем надъязыковом виде, то следовало бы
ожидать, что двуязычный носитель будет одинаково
выражать их на каждом из известных ему языков. То же было
бы справедливо и в том случае, если бы память была
устроена в языковом отношении нейтрально. Если бы, например,
представление испытуемого о бабочке, червяке или дыме
или любое другое понятие из группы «конкретные»
основывалось на некотором зрительном образе, то ассоциации
к этим словам почти совпадали бы на всех известных ему
языках. Однако один из главных результатов описываемого
эксперимента состоит в том, что удалось показать обратное,
а именно, что у испытуемых наблюдается тенденция
называть по ассоциации со словом родного языка не те слова,
что по ассоциации с соответствующим английским (табл. 6).
Далее, при тестах на межъязыковые ассоциации — когда
язык слов-стимулов и слов-реакций не совпадает — ассо-
268
Рис. 11.
Доля слов-реакций с «совместным» денотатом при межъязыковом
тесте, выраженная как функция от частотности английских слов-
стимулов.

ассоциации также оказались достаточно мало похожими
(p (S), табл. 3). Подтверждая данные, полученные другими
методами [5, 7], настоящие результаты заставляют думать,
что зрительное представление, по-видимому, является лишь
побочным, а не главным свойством денотата
существительного.
Правда, недавние исследования показали, что
словесные ассоциации нельзя рассматривать как вполне
надежный критерий, определяющий форму кодирования и
хранения восприятий, поскольку далеко не ясна природа
„Совместная "гипотеза
„Раздельная" гипотеза
Рис. 12.
Схематическое представление «совместной» и «раздельной» гипотез,
рассматриваемых в работе.
самих словесных ассоциаций [2, 10]. Известно также, что
информацию несут не только слова, но и синтаксис и
морфология языка [12], то есть существуют такие способы
выражения фактов опыта, для которых метод словесных
ассоциаций малопоказателен. И все же, при всех оговорках,
чтобы более четко сформулировать стоящую перед нами
проблему, можно изобразить названные во введении
гипотезы совместного и раздельного хранения фактов опыта
в памяти с помощью блок-схемы рис. 12. Буквами N и ?
обозначены, соответственно, для родного и английского
языка процессы кодирования и построения выходного
текста. M обозначает запоминающее устройство («с�